Петр Толочко — Древнеруская народность. Воображаемаея или реальная

«Русскій и малороссъ — это души близнецовъ, пополняющія одна другую,

родныя и одинаково сильныя»Н. В. Гоголь

Москва — Киев — Париж2009

Tolochko.indb 1Tolochko.indb 1 7/20/09 1:46:49 PM7/20/09 1:46:49 PM

ДРЕВНЕРУСКАЯ

НАРОДНОСТЬ

ВООБРАЖАЕМАЯ

ИЛИ РЕАЛЬНАЯ

«Московский писатель»«АДЕФ-Україна»

2009

Пётр ТОЛОЧКО


ББК 63.3(4Укр)4

УДК 94(477) 09/12

Т52

Пётр Петрович Толочко.Древнеруская народность. Воображаемаея или реальная. —

М.: Издательство «Московский писатель», Издательский дом «АДЕФ-Україна»,

«Академия поэзии», 2009, 300 стр. с илл.

Книга известного украинского историка и археолога, академика Национальной Академии наук Украины, П. П. Толочко «Древнеруская народность. Воображаемаея или реальная», посвящена исключительно важной теме этнического развития Киевской Руси, являющейся одной из наиболее дискутируемых в отечественной историографии. Особенно острой эта проблема стала в конце XX — начале XXI веков, когда общее древнеруское пространство и культурное наследие оказались разделенными государственными границами суверенных восточнославянских государств — Беларуси, России, Украины, а их общественно-патриотическая мысль озаботилась поиском нынешней этнической идентичности уже в киеворуских временах.

Осуществив комплексный анализ письменных и археологических источников, автор пришел к убедительному выводу о существовании в Х–ХІІІ веках единой древнеруской этнокультурной и социальной общности, вполне отвечающей понятию народности.

Во избежание понятийной двусмысленности в предложенном исследовании слова производные от названия «Русь» поданы с одной буквой «с». Собственно так, как они записаны в летописях: «Руская земля», Страна Руска», «Род Руский», «Люди Руские», «Летописец Руский», «Закон Руский», «Князья Руские», «Руские полки» и т.д. Иногда после буквы «с» стоит мягкий знак: «Руськая земля». Несмотря на то, что согласно современной нормы русского языка, названные прилагательные пишутся с двумя буквами «с», автор счел корректным воспользоваться древней правописной нормой.

Думается, такое написание лучше отражает существо явлений, одинаково относящихся ко всем трем восточнославянским народам — белорусам, русским и украинцам.

Издание второе, исправленное и дополненное.

Под общей редакцией А. Ф. Стручкова, И. В. Шпака.

Все права защищены.Любая часть книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Толочко Пётр Петрович, 2009.© «Библиотека В. С. Черномырдина» 2009.© «Издательский дом «АДЕФ-Україна» 2009.© Издательство «Московский писатель», «Академия поэзии», 2009.© Международная ассоциация художественных искусств (Париж). Оформление, 2009.

ISBN 978-966-187-033-7


ВМЕСТО

ПРОЛОГА


6

П. Толочко. Древнеруская народность...


7

Вместо пролога

«Невежественное презрение ко всему прошедшему,

слабоумное изумление перед своим веком,

слепое пристрастие к новизне,

частные поверхностные сведения,

наобум приноровленные ко всему, —

вот, что мы видим…»

Александр Пушкин

Древняя Русь глазами нынешних

московских историков

В2007 году в Украине были опубликованы «Очерки по истории России» на украинском языке. Работа, как анонсируется в предисловии ее редактора, академика РАН А. А. Чубарьяна,

выполнена в рамках проекта Совместной российско-украинской комиссии историков. Подтверждается это и тем, что научным редактором перевода с украинской стороны значится д.и.н. С. В. Кульчицкий1.

Учитывая характер труда, а также то, что он предложен вниманию украинских читателей, можно предполагать наличие в нем согласованных названной комиссией взглядов на историю Древней Руси. Если это действительно так, то приходится лишь сожалеть, что взгляды эти оказались субъективно-облегченными.

По существу, московские авторы (И. Н. Данилевский и В. Д. Назаров) предложили не самою историю Древней Руси в ее событийной последовательности, а историософское ее видение. В результате, в очерках присутствует такое количество вопросов и сомнений, что не очень сведущий читатель может придти к печальному выводу о достаточно скромных успехах отечественных историков в постижении древнеруского прошлого.

Оказывается, для авторов продолжает оставаться тайной за семью печатями вопрос можно ли считать Киевскую Русь государством? Пытаясь сформулировать ответ, они предпосылают ему теоретические

1 Нариси з історії Росії. За загальною редакцією академіка Російської академії наук

О. О. Чубар’яна. Переклад з російської. Науковий редактор перекладу д.і.н. С.В.Кульчицький.

К. 2007. (Далее — Нариси з історії Росії.)


8


рассуждения о том, что такое вообще государство? Их не устраивает марксистское определение, согласно которому, это институт, регулирующий классовые отношения и обеспечивающий господство одного класса над всеми другими социальными группами. Им больше импонирует определение, предложенное западным исследователем Робертом Полом Вольфом, который означил государство, как руководящую группу людей, которая издает законы, управляет социальными процессами, вырабатывает правила для социальных групп на определенных территориях и в пределах определенных границ. Кем бы ни был тот, кто издает законы, командует и вынуждает подчиняться, — утверждает Вольф, — он и есть государство1.

Трудно сказать, почему авторы вдохновились именно этим определением. В содержательном плане оно практически не отличается от марксистского. Разве, что терминологически. В первом случае те, которые господствуют над всеми остальными, названы классом, во втором — группой людей. Но и те, и другие «вынуждают подчинятся» всех остальных. Продолжая, трудно дающееся им теоретизирование о юридическом содержании понятия «государство», авторы в конечном итоге, приходят к двум взаимоисключающим выводам.

Если принимать за основу «классическое» марксистское определение, утверждают они, то Киевскую Русь считать государством невозможно. Прежде всего потому, что ее общество разделялось не на классы, а только на сословия или социальные страты. К тому же, «трудно без перебора говорить об экономическом господстве определенной группы в обществе»2. А если «без перебора»? Тогда следовало бы показать, что на Руси княжеский род, бояре, разного рода управленцы не пользовались результатами труда подневольных групп населения, но сами в поте чела своего добывали хлеб насущный.

Чуть ниже авторы утверждают, что при очень большом желании (не уточняют, правда, чьем) Киевскую Русь таки можно называть государством. Но при одном непременном условии: «если придерживаться «мягкого» определения государства и не настаивать на том, что для признания его существования необходима четкая классовая структура общества, единые границы, язык, культура, этнос, экономическое и правовое пространство»3.

Настаивать и вправду не следует. Но различать понятия все-таки надо. Нельзя смешивать государство, как юридически правовой институт,

1 Нариси з історії Росії. — С. 97.2 Нариси з історії Росії. — С. 99.3 Нариси з історії Росії. — С. 100.


9


и государство, как административно-территориальную структуру. Первое, без единых границ, экономического и правового пространства просто не мыслимо. Второе же, без единых этноса, языка и, культуры существовать может. История знает множество примеров, когда государства интегрировали в своей территориально-административной структуре разные этносы, а, следовательно, разные языки и культуры. Другое дело, что в процессе государственного общежития, эти разные этносы подвергались акультурации на базе, господствовавших в стране культурных ценностей.

Отказывая Киевской Руси в государственном статусе, авторы ссылаются на авторитет известного историка древнеруской государственности XIX века В. И. Сергеевича. Согласно ему, наша древность не знала целостного государства, но имела дело с множеством небольших государств. Это, далеко не безусловное утверждение, подвигло авторов на рассуждения о том, что право князя или веча (надо полагать, киевских) не распространялось на всю территорию. Она распадалась на ряд небольших территорий, в каждой из которых могли действовать свои законы и свои «аппараты насилия»1.

Что касается законов, то, наверное, могли. Если бы создавались в каждой из этих небольших территорий. Но авторы должны же знать, что в Киевской Руси, во всех ее землях, действовала «Руская Правда», которая создавалась и усовершенствовалась в продолжение всей древнеруской истории, как единый общеруский юридический свод законов. Зачем же от реальности уходить в область абстрактных предположений. «Аппараты насилия» действительно были в каждой земле, но это не особенность русской действительности, а характерная черта всех государств средневековья.

Получается парадоксальная ситуация. Для единого государства на Руси не было соответствующих экономических, правовых и других условий, а для «множества» небольших государств — были. Здесь авторы не озаботились даже ссылкой на так называемое «мягкое» определение государства.

Чтобы окончательно убедить читателя в своих выводах, авторы приводят еще два, как им кажется, неотразимых аргумента. Первый — связан с виртуальным вопрошанием жителя Киева или Новгорода, который, будто бы, «несказанно удивился бы, если бы вдруг узнал, что он — поданный Древнерусского государства»2. Я лично, в этом не уверен.

1 Нариси з історії Росії. — С. 99. 2 Нариси з історії Росії. — С. 103.


10


Смотря кем бы оказался этот житель. Если летописцем Нестором, то никакого удивления он бы не выказал. Наоборот, объяснил бы авторам то, что написал о Руси, как государстве, в своей «Повести временных лет». Не удивился бы и митрополит Иларион, заявивший, что первые русские князья «не въ худh бо и невhдомh земли владычьствоваша, нъ

въ Русъкh, яже вhдома и слышима есть всhми четырьми конци

земли»1.

Второй аргумент сводится к тому, что на Руси вплоть до XV в. (дается даже точный год — 1431) вообще не знали такого понятия как «государство».2 Что уже говорить, мол, о самом явлении. Но, во-первых, отсутствие четкого и адекватного термина вовсе не означает, что не было и самого явления. Термины, как известно, не предшествуют явлениям, а вытекают из их содержания. А, во-вторых, авторы должны бы знать, что термин этот был известен уже во времена Древней Руси. Его приводит, в частности летописец Моисей в своей знаменитой похвале великому киевскому князю Рюрику Ростиславовичу. «Но о Христh державно

милосердуя о всhхъ, по обычаю ти благому... Здh же преболе на

томъ того о тобh являетъся: словеса бо честна и дhла благолюбна

и держава самовластна, ко Богу изваяная славою паче звhздъ

небесныхъ, не токмо в Рускыхъ концехъ вhдома, но и сущим

в морh далече»3.Считается, что майский жук, согласно законам аэродинамики, не

должен летать. Он этих законов не знает и спокойно себе летает. Нечто похожее получается у нас и с Древнеруским государством. Не подозревая, что ученые потомки поставят факт его существования под сомнение, оно жило своей естественной жизнью. Административно и экономически обустраивало огромное восточнославянское пространство — от новгородского севера до киевского юга, и от Карпат до Волго-Окского междуречья. Распространяло на всю эту территорию политическую власть единого княжеского рода и единое законодательство. В продолжении всей своей домонгольской истории защищало границы и приращивало новые территории. Поддерживало дипломатические отношения с соседними и более отдаленными странами. Имело единую православную церковь, являвшуюся составной его частью и надежным гарантом единства всей страны. И, конечно же, было институтом, регулировавшим отношения

1 Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона — русского писателя XI в. //Slavia, časopis pro slovanskou filologii. Praha, 1963. Roč. XXXII. — Seš. 2 — С. 164.

2 Нариси з історії Росії. — С. 103.3 Полное собрание русских летописей. Т.2. Ипатьевская летопись. М., 1962. — Стб. 712-713.


11


господства и подчинения своих поданных. По существу, Древнеруское государство ничем не отличалось от тех стран, с которыми находилось в постоянном взаимодействии, и чей государственный статус у наших историков не вызывает сомнения.

Авторы, полагая, что с ответом на вопрос — была ли Киевская Русь государством? — справились успешно, озадачились затем, как им кажется, более трудной проблемой — определением его характера. Казалось бы, если не было государства, то о каком его «характере» можно говорить. Но авторы не заметили этого курьезного противоречия и пустились в новые рассуждения. При этом, походя бросили тень на крупнейшего историка Киевской Руси Б. Д. Грекова, который, будто бы, при определении феодального содержания древнеруской государственности, смотрел на портрет И. В. Сталина и думал, о том, что понравится вождю. Неизвестно, на какой портрет смотрели они, но сформулировать свое мнение на этот счет вообще не смогли. Ограничились отсылкой читателя к выводам И. Я. Фроянова, утверждающего, что на Руси сосуществовали рабовладельческие и феодальные отношения1.

Еще круче разобрались авторы с проблемой этнического развития Руси. Им откуда-то стало «совершенно понятно, что в этническом плане население Древней Руси невозможно представить как единую древнерускую народность». Оно, по их мнению, достаточно четко делилось на несколько этнических групп, которые различались внешним видом, языком, материальной и духовной культурой.2 Какие это были группы, где проживали, какие имели антропологические отличия, на каких языках разговаривали, какими культурными особенностями отличались, какую различную духовность имели — в очерках ни слова.

Не поделились авторы с читателями и теми аргументами, которые привели их к столь неожиданному выводу и позволили напрочь пренебречь историографией по этой теме3. Не поделились, видимо, потому, что делиться нечем. Есть элементарное неприятие выводов советской исторической науки, которая признавала существование древнеруской народности. Это своеобразная реакция на прошлое единомыслие. Но такая реакция совершенно несостоятельная. Во-первых ни один исследователь советского времени, будь то историк, археолог, этнолог или лингвист, не

1 Нариси з історії Росії. — С. 102. 2 Нариси з історії Росії. — С. 105.3 Из последних работ на эту тему сошлюсь на собственную монографию «Древнерусская

народность: реальная или вымышленная», которая вышла в С.-Петербурге в 2005 г. и кото-

рую авторы должны бы знать.


12


утверждал абсолютною монолитность народности X–XIII вв. Наоборот, все они признавали наличие этнографических и диалектных особенностей. Согласно ведущим отечественным филологам (Р. И. Аванесов, Ф. П. Филин, Л. А. Булаховский и др.) на Руси в XII–XIII вв. было не менее пяти крупных диалектных зон, которые, однако, не перекрывали собой восточнославянского языкового единства.

По существу, то же можно сказать и о культурном развитии. Конечно, оно имело определенные региональные особенности, но в целом, как свидетельствует археология, характеризовалось удивительным единством. Не знай мы, что те или иные вещи материального комплекса были найдены в Киеве или Новгороде, могли бы свободно отнести их к находкам из Полоцка, Смоленска, Суздаля или Чернигова.

Еще меньше оснований для утверждения о региональных различиях в духовной культуре. Об этом даже как-то неловко говорить, зная, что после принятия христианства эта сфера жизни руского человека оказалась если не целиком, то в определяющей мере в компетенции Руской православной церкви.

Вывод авторов об этнической неоднородности населения Древней Руси невозможно поддержать ни археологическими, ни письменными свидетельствами. И вообще, не понятно откуда она — эта неоднородность могла появиться в X–XIII веках, если ее не было в предгосударственый период. Исследования древностей третьей четверти I-го тысячелетия показывают их культурную близость практически на всей территории расселения восточных славян. То же самое можно сказать и об их языке, который был если и не единым для всех летописных «племен», то достаточно близким. Не случайно именно он послужил тем основным признаком, который позволил летописцу очертить восточнославянскую общность предгосударственного периода и отличить ее от иноязычных соседей. «А се суть иныи языци» — подытожил свой рассказ летописец.

Стоит ли доказывать, что в условиях государственного быта консолидация восточных славян обрела значительное ускорение. Если раньше она стимулировалась этническим родством племен и совершалась на естественной стихийной основе, то с образованием государства получила еще и, если можно так выразится, административно-принудительную обязательность.

Окняжение всех восточнославянских земель стало одной из важнейших скреп не только государственного но и этнокультурного пространства. Посланные в земли князья не оставались там навечно, но перемещались из города в город соответственно принципу старшинства. Вместе с ними перемещалось и их многочисленное окружение — дружинники, бояре,


13


администрация, — челядь. Таких перемещений в течение X–XIII вв. на Руси были сотни. Если прибавить к ним такое же множество междукняжеских браков, также сопровождавшихся переселением из земли в землю значительного числа людей, то станет очевидным, что княжеский круговорот являлся одним из существенных консолидирующих элементов этносоциальной общности на Руси.

Огромной этнообъединяющей силой была также Руская православная церковь с ее едиными церковнославянским языком богослужения, сонмом Святых, в том числе и отечественных, храмовой архитектурой, централизованной структурой церковного управления.

Перечисление элементов историко-культурной и этнической общности древнеруских людей можно продолжить, но, и приведенных достаточно, чтобы убедиться, по меньшей мере, в некорректности безапелляционного утверждения авторов. Не знаю, как оно воспринято российскими учеными, но в среде национально озабоченных украинских, вызвало полный восторг.

Отдельный очерк посвящен этнической принадлежности первых руских князей. Не выразив и тени сомнения в норманнском происхождении Рюрика и его братьев и попутно попинав сторонников их славянства (Б. А. Рыбакова, А. Г. Кузьмина и др.), авторы затем принялись развенчивать и славянство Кия с братьями. «Славянская этимология имен основателей Киева, — полагают они, — вызывает серьезные трудности, зато отказ признавать их славянами существенно упрощает ситуацию»1.

Вот оказывается, где собака зарыта. Если откажемся от славянства, тогда он из легендарной личности в одночасье превращается в историческую. Тут можно согласиться с украинским историком О. И. Прицаком, который отождествлял летописного Кия с хазарским визирем Куйа. Еще более убедительной авторам кажется тюркская этимология имен Щек, Хорив и даже Лыбидь, в которой они усмотрели параллель с венгерским словом Леведия.

Рассуждения об этничности первых руских князей, авторы закончили такими словами. «Следовательно, проблема происхождения имен первых русских князей, — как новгородских, так и киевских — достаточно своеобразна. И те, и другие оказались «не своими».

Не обошли авторы своим вниманием и проблему норманизма. Разумеется, пожурили советских историков, возражавших против «важной роли варягов в создании и ранней истории Древнерусского государства». Сами они полагают, что до тех пор, пока у восточных славян не было

1 Нариси з історії Росії. — С. 46.


14


единого государства, норманнские искатели славы и наживы оставались силой, способной навязать древнерусскому обществу свою власть».1 Похвалили одного петербургского исследователя, который додумался, что «сегодня истина заключается в признании факта, что Скандинавия и Русь представляли исторически удачный и чрезвычайно жизнеспособный симбиоз» в пределах балтийской цивилизации.2

Из летописи подобная истина вовсе не следует. Рюрик и его братья, пришедшие на Русь, не строили города, но утвердились в уже существующих. Аскольд и Дир не основали Киев, а воспользовались наследием Кия. Олег по пути из Новгорода в Киев не учреждал в руских городах политическую власть, но лишь менял старую администрацию на новую — «свою», как уточнил летописец.

Разумеется, никакого симбиоза Скандинавия и Русь не представляли. Тем более в пределах балтийской цивилизации, которой не было. Имела место элементарная инфильтрация скандинавов на Русь. Конечно, они являлись здесь участниками процессов государственного строительства, но отнюдь не главными, а тем более единственными. Княжеская династия Руси, северная по своему происхождению, очень быстро ославянилась и, по существу, не мыслила себя вне интересов того государственного образования, во главе которого оказалась. Письменные источники свидетельствуют, что процесс привлечения варяжских дружин на Русь строго контролировался, а их проживание в среде восточных славян имело свою регламентацию. Всякий раз, как только задачи, в решении которых нужна была их помощь, оказывались выполнены, киевские князья пытались избавиться от наемников. При этом не только не одаривали за службу со щедростью родственников, но нередко не платили даже оговоренные денежные суммы.

Еще меньше оснований утверждать, что этот «симбиоз» распространялся на сферу древнеруской культуры, которая, особенно после принятия Русью православного христианства, конечно же находилась под сильным влиянием византийской и болгарской культур.

Не отличаются оригинальностью авторы и в толковании термина «Русь». Заявив что «происхождение названия «Русь», как «двести лет назад, остается загадкой», они затем повторили давний вывод ленинградских археологов, что оно возникло в Новгородской земле, как результат славяно-финно-скандинавского языкового взаимодействия. В этом регионе, по их мнению, сосредоточено большое число топонимов с корнем «русь»,

1 Нариси з історії Росії. — С. 49.2 Нариси з історії Росії. — С. 49.


15


которых нет на юге. Утверждение, совершенно безосновательное. На юге восточнославянского мира такие топонимы и гидронимы имеются. Это Рось, Россава, Роставица, Ростовец, Рославичи.

Авторы это должны знать. Как и то, что именно на юге, а не на севере этноним «рос» фиксируется в сочинении сирийца Захария Ритора уже для VI века. Многие исследователи (Н. В. Пигулевская, М. А. Дьяконов, Г. В. Вернадский и др.) отождествляли росов сирийского источника со славянами-антами. М. И. Артамонов полагал, что это были сармато-аланы Среднего Поднепровья. Наверное, авторам следовало бы объяснить свое отношение к свидетельству так называемого Боварского географа, согласно которому русы являлись западными соседями хазар. И, наконец, при решении трудного вопроса происхождения названия «Русь», нельзя не учитывать, что, согласно летописцам, Руская земля в узком значении этого термина, находилась не в Поволховье, а в киевском Поднепровье.

Удивительно, но для авторов трудноопределимой оказалась Руская земля, не только в узком значении этого термина, но и в широком. Их не устраивает вывод Б. А. Рыбакова, что это были все восточнославянские земли «в их этнографической, языковой и политической целостности». Но ведь именно так представляли себе Русь летописцы, которые никогда не отождествляли с ней, как это показалось авторам, ни половцев, ни поляков, ни других народов и земель1. Стоит ли, имея доброкачественные летописные свидетельства затуманивать достаточно ясный вопрос сведениями «Списка русских городов дальних и ближних», который был составлен в третьей четверти XIV века?

К сожалению, не большей четкостью отличается и глава, посвященная удельной Руси. Она также без истории, если не считать 14-страничное жизнеописание Андрея Боголюбского, и такое же по объему описание битвы на Калке. Оба представляют собой самостоятельные исследования, вставленные в «Очерки» по случаю. Методологически авторы целиком сле-дуют той самой официальной советской концепции, от которой словесно пытаются отмежеваться. Киевская Русь, согласно им, как государственное образование, которое и до этого являлось «эфемерной конструкцией», перестало существовать уже после второй четверти XII века2.

Правда, относительно того, что пришло ей на смену, у авторов определенного мнения нет. Девять княжеств, утверждают они, оказались закреплены за наследниками того или иного Ярославича, а четыре оставались общединастическим наследием. Среди них Киев и Новгород,

1 Нариси з історії Росії. — С. 111.2 Нариси з історії Росії. — С. 116.


16


которые авторы называют «сакральными столицами Руси». Не странно ли, государства нет, а столицы есть? Что касается Новгорода, то его сакральность была не большей, чем у Чернигова, Переяславля или любого другого епископского города Руси. Киев, действительно, сохраняя столичный политический статус, являлся, также и общеруским духовным средоточием — митрополией «всея Руси». И, конечно же, как вынужденно признаются авторы, «значение этого факта для древнерусского общества трудно переоценить»1.

В конце своих очерков авторы поделились с читателями двумя удивлениями, которые, по-существу, ставят под сомнение их предыдущие рассуждения. Первое: «Ни у наших предков, ни у наших современников, судя по всему, не возникает никаких сомнений, что Русь как единое целое даже в «лоскутном» состоянии как-то может существовать». Второе: «Именно в период «раздробленности» процессы этнической и культурной консолидации набрали таких оборотов, что в XIII–XIV веках наблюдается постепенное нивелирование диалектных особенностей севера и юга русских земель2.

Но если это так, тогда может не стоит так упоенно утверждать теорию прогрессирующего распада Древнеруского государства? Может не следует при определении его характера злоупотреблять эпитетами «эфемерное», «негосударственное», «аморфное», «лоскутное», памятуя, что речь ведь идет о средневековье, на которое невозможно распространять нынешнее представление о государстве?

В целом очерки истории Древней Руси производят грустное впечатление. Прежде всего, (в чем читатель уже смог убедиться) сво-ей немыслимой тенденциозностью. Государства не было, народности не было, территориального единства с постоянными наезженными до-рогами тоже не было, законодательство неславянского происхождения, название «Русь» финно-скандинавское, Рюрик с братьями — норманны, Кий с братьями — тюрки, позднейшие князья и те не «наши». Если это действительно результат деятельности Совместной российско-укра-инской комиссии историков, то всем нам можно только посочувство-вать.

1 Нариси з історії Росії. — С. 123. 2 Нариси з історії Росії. — С. 119.


17


Древняя Русь глазами львовского

историка С. А. Макарчука1.

Рецензия С. А. Макарчука производит впечатление не строго научного анализа тезисов моей монографии «Древнерусская народность…», а беллетристической обиды за украинский народ, за которым П. П. Толочко, будто бы, не признает глубокой древности. И это тогда, когда, по его утверждению, «Современная историческая наука почти единогласна (с кем или с чем?) в видении главных субстратов восточнославянских народов: в формировании южнорусов (украинцев) главным предшественником было славянское население, что заселяло пространства Среднего и Нижнего Поднепровья в продолжении 1000 лет — от VI в. до н.э. и до IV в. н.э.». Ссылка на «современную науку» здесь сродни печально известному по нашей прошлой жизни выражению «есть мнение». И ничего не надо объяснять или приводить хоть какие-то доказательства в пользу этого «единогласия» современной исторической науки.

А если по существу, то современная историческая наука в VІ в. до н.э. ничего не знает не только об украинцах или южнорусах, но и вообще о славянах. Они для столь раннего времени не обнаруживаются ни по археологическим, ни по письменным источникам. Первой славянской культурой современная историческая наука считает Зарубинецкую, которая датируется ІІ в. до н.э. — ІІ в. н.э. Причем, вплоть до VI в. н.э. славянский мир был еще неделим. Не было ни восточных, ни западных, ни южных славян, а были просто славяне. Ничего не знает современная наука и о расселении славян в Нижнем Поднепровье в указанное время. Но зато знает, что их исторической прародиной был лесостепной и полесский пояс между Днепром и Вислой.

Что касается наличия этнографических и антропологических различий славянского населения, то определенно они имели место. Вот только обосновывать их данными этнографических исследований украинцев, русских и белорусов ХІХ века, позаимствованных рецензентом, по его же собственному признанию, из энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона, научно не корректно. Такой вывод должен основываться на палеоантропологических данных. Удивительно, что, сославшись на единогласие современной украинской науки, С. А. Макарчук затем

1 «Український історичний журнал». 2007 г. № 2.


18


обратился за аргументами к этнологу Д. Анучину, жившему в ХІХ веке. А если бы знал результаты исследований современных палеоантропологов (они, кстати, имеются в рецензированной монографии), то увидел бы, что антропологические отличия характерны и для южноруских групп славянских племен, то есть для тех самых, которых рецензент считает украинцами. В последующем антропологическая пестрота южноруского населения увеличивалась за счет смешения его с тюркоязычными и монголоязычными кочевниками, скандинавами, угрофиннами, жителями сопредельных западных стран.

Не буду продолжать этот «ликбез», тем более, что антропологическое разнообразие не имеет совершенно никакого отношения к проблеме этни-ческой идентификации. Печально, что это приходится объяснять в ХХІ веке, причем автору, который, наверное, еще сам помнит, чем кончаются расовые предубеждения. Для определения этничности того или иного народа, как и отдельного индивидуума, важнейшими являются язык, на котором он раз-говаривает, культура в самом широком значении этого понятия, с которой он органически связан, и разумеется его собственная самоидентификация.

Ничего, кроме удивления не может вызвать утверждение С. А. Макарчука, что «руская государственность на территории Восточной Европы от самого начала уже застала на славянском пространстве три отличные этнические группы: назовем их древними украинским, российским, белорусским этносами». Конечно, назвать можно по-всякому, но желательно было бы привести данные, как эти три группы назывались в Х–ХІІІ вв., на каких языках разговаривали, какую отличную одна от другой культуру создавали, имели ли собственные государственные структуры. Ссылка и здесь на «общеизвестность» авторских утверждений может сгодиться для публицистической статьи, но отнюдь не для научной рецензии. Нужны конкретные аргументы и факты, которых у рецензента нет.

Его восторг по поводу главы книги о языке Киевской Руси, в котором я, будто бы, показал, что «уже тогда очень отчетливо проявлялись черты современного украинского языка, такие, к примеру, как окончания на — ови, еви в именах мужского рода дательного падежа», свидетельствует или о непонимании того, что написано в книге, или о намеренном искажении. В действительности, в пятой главе книги на конкретных примерах показано, что целый ряд языковых особенностей, которые затем вошли в украинский язык, и считались исключительно южнорускими, в действительности имели повсеместное распространение. Это относится и к окончаниям на — ови, еви, которые не были господствовавшими на юге Руси и не являлись редкими на севере. Кроме того, и в Киеве, и в Новгороде отмечено равнозначное употребление окончаний на -у (-ю, -е).


19


О влиянии государства на язык, которое, будто бы, у автора слишком преувеличено, я вообще ничего не писал. Утверждал лишь, что в условиях существования единого литературного языка и единой государственно-административной системы диалектные особенности, которые, разумеется, имели место, скорее сближались между собой, чем расходились. Но ведь это почти-что аксиома, находящая наглядное подтверждение и в современной украинской жизни.

Здесь я мог бы сослаться на выводы языковедов Р. И. Аванесова, Ф. П. Филина и даже В. В. Нимчука «досуверенного» периода, которые утверждали, что говорить о трех восточнославянских языках с точки зрения закономерностей глотогенеза неправомерно. Они выделяли пять диалектных зон, которые не зависели от границ между древнерускими землями и вплоть до монгольского нашествия не сложились в стойкие диалекты. Но все эти аргументы приведены в книге и если рецензент прошел мимо них, значит они для него не имеют ровным счетом никакого значения. Мог бы, правда, привести свои, но их нет, если не считать аргументом обвинение П. П. Толочко в том, что он «в сотый раз вслед за титулованными русскими историками повторил нам, что разложение древнеруской народности произошло вследствие расчленения Руси монголо-татарами, Литвой и Польшей после 40-х годов ХІІІ века».

Я понимаю, что с позиции национально прозревшего историка ссылки на российских исследователей скорее компрометируют автора, чем придают его выводам дополнительную убедительность. Поэтому здесь повторю вывод украинского языковеда В. В. Нимчука, полагавшего, что «нашествие монголо-татар в 40-е годы ХІІІ в. и события, произошедшие после него, имели кардинальные последствия для древнеруского языка».

Сказав о том, что у автора нет собственных аргументов об этнических отличиях между южнорусами, северо-восточными и западными русами времен Киевской Руси, я, пожалуй, допустил неточность. Один он таки привел. Речь идет о летописном известии об удивлении апостола Андрея, которое он испытал в Новгороде от того, как там мылись люди. Оказалось, что в деревянных банях да еще и хлестали себя вениками.

Все бы хорошо, да что-то нехорошо, как говаривал известный герой. Во-первых, во время путешествия апостола Андрея не было еще ни Новгорода, ни новгородцев. Во-вторых, Андрей не утверждал, что этих самых бань не было в других славянских регионах. Скажем, Владимир Святославич или Ярослав Мудрый, привыкшие к деревянным банькам в бытность их новгородскими князьями, перейдя в Киев, вряд ли отказались от такого удовольствия. Однако, если даже и признать деревянные бани только новгородской этнографической особенностью,


20


тогда придется согласиться с тем, что остальные русичи, будь-то северо-восточные, южные или западные, сведений о наличии бань у которых нет, представляли собой единый этнографический массив.

Конечно, столь неудачный пример этнических различий, за который, как за соломинку, схватился С. А. Макарчук, не означает, что на огромном пространстве расселения древних русичей не было региональных этнографических особенностей. Они были: в обрядах погребений, домостроении, керамическом производстве, украшениях костюма и пр., но эти особенности не выходили за пределы культурного стиля всего восточного славянства. К тому же, общего было значительно больше. Достаточно сказать, что от киевского юга и до новгородского севера, а также от Карпат и до Волго-Окского междуречья, получила распространение единая православная культура с ее крестовокупольными соборами, мозаичной и фресковой живописью, иконами, церковной утварью, культами единых святых, в том числе и отечественных, едиными праздниками, молитвенной литературой.

Рецензент, судя по всему, неожиданно для себя обнаружил «нетрадиционную схему проникновения славянского элемента на пространства европейской России не с Поднепровья, а из южных берегов Балтики», которая ему явно понравилась. Воодушевившись, он походя заметил, что «обоснование этой схемы могло бы разрушить существующие взгляды на близкое генетическое родство украинского и российского народов.» Должен разочаровать С. А. Макарчука. Приведенная точка зрения является не столько альтернативной уже существующей о расселении славян в северные регионы с юга, сколько дополняющей ее, полагающей, что нельзя исключать проникновение сюда и западнославянского населения. Причем, речь идет, главным образом, о Новгородщине, а не о Волго-Окском междуречье, где проживание южноруского населения запечатлелось в названиях городов (Переяславль, Владимир, Галич, Перемышль, Звенигород) и рек (Лыбедь, Почайна, Ирпень, Трубеж, Десна). Так, что «разрушить» не получится.

Удивительно, почему С. А. Макарчук, как и другие национально сознательные историки, не хотят задуматься над тем, как могло случиться, что выходцы из Южной Руси, если они в ХІ–ХІІ вв. были уже украинцами, не принесли на северо-восток своего украинского языка.

Отдельная претензия у С. А. Макарчука к моему объяснению терминов «Малая Русь» и «Великая Русь». Он совершенно не согласен с тем, что автор утверждает, будто «приоритет в его (этнополитониме — С. М.) образовании принадлежит московским официальным кругам, которые таким образом обозначили земли, вошедшие в состав Московского государства. Подобные рассуждения понятны и логичны». На этом


21


рецензент поставил точку и принялся уличать автора в незнании им документов, позволяющих утверждать, что термин «Малая Русь» на 300 лет старше чем термин «Великая Русь».

Что можно ответить на это? Мягко говоря, рецензент прибег к элементарному шулерству. Цитата моя начинается словом «считается», а продолжается утверждением, что «такое толкование происхождения названия «Малая Русь» не отвечает историческим источникам». Обрезав ее с двух сторон, рецензент получил пищу для своих не очень грамотных рассуждений. Ведь оба термина впервые упоминаются в грамоте Константинопольского патриарха в 1303 году, следовательно говорить о том, что один из них старше другого на 300 лет можно лишь в том случае, если бы в руках рецензента оказался соответствующий источник, датированный, скажем 1003 годом. Но ничего подобного, разумеется, у него нет.

Досталось автору и за толкование термина «Украина». Правда, теперь уже в паре с М. С. Грушевским. И это оказалось огорчительным для рецензента. Вот, что он пишет по этому поводу. Чтобы сохранить аутентичность и колорит цитата подается в оригинале. «Мусимо скривитись і ще додати, що П. П. Толочко серед шукачів національного минулого на окраїнах історичного процесу у нас не єдиний. Навіть М. С. Грушевський робив реверанси у бік окраїнної схеми походження назви нашої країни».

Такое впечатление, что С. А. Макарчука обижает географическое происхождение слова «Украина». Он полагает, что в исторических документах оно употреблялось в этническом значении, как субэтноним Среднего Поднепровья. Неудобно это говорить, но доктор исторических наук должен бы различать понятия «происхождение названия» и его «употребление». Этническим по происхождению термин «Украина» мог бы быть лишь в том случае, если бы он происходил от названия одноименного народа. Так как Русь или Руская земля от русов, которые ее населяли. Но мы ведь знаем, что такого этноса во время образования термина «Украина» не было. В документах, где речь идет об Украине, ее население неизменно называется русью, а язык руским. Как же можно говорить об этническом происхождении термина?

С. А. Макарчук настолько огорчен результатами исследований П. П. Толочко в этом вопросе, что не удержался от намека на его непатриотичность. «Даже в советский период лучшие украинские историки — заявляет он, — утверждали, что название «Украина» употреблялось в значении «край», «краина», а не «окраина». Здесь он ссылается на Ф. П. Шевченко. Поразительно, каким надо быть зашоренным, чтобы не понимать однозначности всех приведенных выше терминов. Разве слово «край», не означает окраину? А поставьте в слове «крáина»


22


ударение на первом слоге и вы получите то же самое его значение. Кстати, именно так это слово произносится в Сербии — Сербская Крáина.

Настаивая на своей интерпретации древнеруского термина «оукраина» в значении «край», «краина», которое, в сущности, содержательно не отличается от авторского, рецензент приводит, как ему кажется, убийственный аргумент в его пользу из Пересопницкого Евангелия. Там церковнославянское «страна» всякий раз переведено как «оукраина». «Это дает основание — пишет он, — утверждать, что в лексиконе грамотных людей Украины (в данном случае Волыни) ХVI веке слово «оукраина» выступало в значении церковнославянского «страна», то есть в значении «краины».

Но если бы рецензент хоть немножечко подумал, то определенно пришел бы к мысли, что и грамотные волыняне понимали этот термин как географический. Слово «страна» происходит от слова «сторона», что также означает край или окраину. Следовательно, оба термины означали не собственные названия, а лишь географически-ориентационные. Так они употреблены и в Ипатьевской летописи, иначе нам бы пришлось признать, что в Южной Руси, кроме Переяславского и Волынского княжеств были еще и какие-то отдельные «країни».

Считая, что мои утверждения о том, что вплоть до позднего средневековья мы носили имя «Руси», «народа руского», «русинов», по-меньшей мере наивны, рецензент заключил свои слова таким восклицанием. «Но кто же посмеет отрицать, что наше историческое имя «Русь», «руськи», «русины», «русынци»? И дальше принялся объяснять, как мы стали украинцами и кто посмел сменить наше историческое имя. Оказывается, это «наши национальные духовные поводыри и политики, чтобы и в названии утвердить свою самобытность и отдельность от почти одноименного «братского» захватчика, внедрили в наш общественно-политический обиход новое название народа: «украинцы». Если называть вещи своими именами, «национальные духовные поводыри» просто отобрали у народа его давнее родовое название. И только для того, чтобы отделить себя от русских, которых С. А. Макарчук считает захватчиками. Интересно, придерживался ли он таких взглядов в советское время, когда был деканом исторического факультета львовского университета и номенклатурой ЦК КПУ.

Несмотря на определенную пикантность нынешней позиции рецензента, в целом его объяснение утраты нашим народом исторического названия правильное. Жаль только, что и он продолжает не лучшие традиции «наших духовных поводырей» прошлого. Показав, каким образом мы стали украинцами, он, тем не менее, считает корректным говорить о них применительно Киевской Руси и даже более отдаленных славянских времен. По существу, его позиция не многим отличается от


23


той, которую исповедуют диаспорные историки, критическое отношение к которым автора книги его даже обидело. Но ведь действительно нельзя продолжать худшее в нашей исторической мысли: называть Киевскую русь — Украинской державой Х–ХІІІ вв., руских князей — украинскими князьями, русичей — украинцами, «Рускую правду» — «Украинской правдой» и т.д. Письменные источники не содержат такой терминологии. Надо осознать, что подменой понятий оказывается плохая услуга нашему народу, он, как бы отрезается от древнеруского наследия. А потом вновь будем проклинать москалей, что они у нас что-то отобрали.

В своих выводах я ссылался на мысли М. А. Максимовича, Н. И. Костомарова, А. Я. Ефименко и других историков. С. А. Макарчуку показалось, что сделано это без глубокого осмысления их действительной позиции. «Если глубоко вникнуть в мысли упомянутых авторов, то их можно трактовать полностью противоположно заранее задекларированному видению П. П. Толочко».

Поясню, речь идет о существовании единой народности. В своих обращениях к наследию историков я был корректен и нигде не говорил, что они придерживались такого же мнения, как и я. Но, что определенно можно утверждать, так это то, что их точка зрения на этногенез Киевской Руси совершенно не совпадает с мнением рецензента. Как бы глубоко он не вникал в их мысли. Правда, глубина эта не вышла за пределы ссылок на примеры, взятые из моей же книги, где речь идет о «двух ветвях русской народности».

Но ведь руской же народности. Большое этническое целое, по терминологии Н. И. Костомарова «народная общерусская стихия», не исключало этнографического своеобразия его отдельных частей. Но «было бы легкомысленно, — утверждает историк, — представлять образ, в котором южнорусская народность была в древности, таким же, в котором мы встречаем ее в более позднее время». Что касается А. Я. Ефименко, то, вопреки утверждению рецензента, она не писала о двух ветвях русской народности для киеворуских времен. Вот ее слова: «В продолжении всего этого периода, который заканчивается монгольским нашествием, историю нашу делают группы восточнославянских и русских племен, обособившихся по областям, но как будто не обнаруживающих того глубокого распадения на два русла, которое усматривается позже». М. А. Максимович, считавший, что южноруский язык состоял из двух наречий, малорусского, существовавшего издревле оба-полы Днепра — на Украине, Подолии, Волыне, Сиверщине, и червоноруского, также существовавшего издавна на правом берегу Днестра — в Галиции и Карпатах, тем не менее не отрывал его от североруского. Наоборот оба


24


наречия считал «двумя видами одной русской или восточнославянской речи», «двумя родными братьями в общем кругу речи славянской».

В заключение, С. А. Макарчук выразил удовлетворение тем, что «фактологические материалы книги убедительно доказывают, что относительно «единой» в этнополитическом понимании слова была разве что правящая княжеская верхушка Рюриковичей и верхушка православного клира». Конечно, это уже, как говорится, что-то. Хотя и не то, что он сказал вначале своей рецензии. А сказал он не больше и не меньше того, что в книге все правильно. Цитирую дословно: «Заслуживает внимания убедительное обоснование этнокультурного, экономического, значительной мерой, политического тождества руских княжеств периода, так называемой «феодальной раздробленности». И дальше. Пересказывая авторские выводы об элементах древнеруского единства, С. А. Макарчук особо остановился на литературе, которая начиная от летописей и заканчивая художественно-литературными произведениями, «свидетельствовала о существовании общеруского патриотизма, осознания единства руской отчизны». А начал он этот панегирик и вовсе таким признанием, которое просто несовместимо с последующей критикой. «Считаем, что особых оснований отрицать этнополитической, в определенной мере, этнокультурной общности славянского населения Древнеруского государства нет. И когда автор книги так пишет, то имеет для этого определенные основания».

Не скрою, читать эти строки было приятно. Мог ли я предполагать, что сказав все это, рецензент в дальнейшем приложит максимум усилий, чтобы отречься от своих собственных слов. «Чюдны дела твои, Господи», — восклицал в подобных случаях летописец. То ли забыл, что сказал вна-чале, то ли вспомнил, что в условиях, по его собственному утверждению, «не лучших отношений между Украиной, Россией и Белоруссией» надо быть все же вместе с «апологетами собственной национальной идеи», а не с П. П. Толочко, который «к этим исследователям никак не относится», но только его как будто подменили. Поразительно, но это относится и к его отношению к русскому народу: вначале он «генетически братский укра-инскому», затем почти одноименный «братский» захватчик».

Как говорится, рецензия на любой вкус. И волки сыты, и овцы це-лы. Жаль только, что от такого разномыслия в одной голове пострадал ее профессиональный уровень. Перефразировав известное изречение, можно сказать, что наука и политес вещи несовместные.


ГЛАВА I

СПОР О ДРЕВНЕРУСКОМ

НАСЛЕДИИ


26


Княжеские города на Руси XII–XIII вв. (по О. М. Рапову)1. Столицы уделов.

2. Волостные центры.


27

Глава I. Спор о древнерусском наследии

Проблема этнического развития Руси вызывала разноречивые суждения, по существу, всегда. Следует при этом признать, что различия во взглядах чаще всего определялись этнической

принадлежностью самих историков. Чрезвычайно резонансной оказалась концепция М. П. Погодина, который единственным правопреемником киеворуского прошлого объявлял русский народ, якобы ушедший из Среднего Поднепровья под давлением монголо-татар на северо-восток и уступивший, таким образом, эти земли новым насельникам — украинцам. Не оставались в долгу и украинские историки, полагавшие, что старшим следует считать малороссийский народ. Великороссия в их представлении была «младшей сестрой» Малороссии, поскольку заселилась выходцами из южноруских земель.

В отличие от представителей погодинской исторической школы современные им украинские исследователи, о чем скажем позже, не только не отрицали этнического родства малороссов и великороссов, но всячески это подчеркивали. Может только М. С. Грушевский в ряде своих утверждений не находил места русским в этногенетических процессах Киевской Руси. Согласно ему, древнейшая эпоха украинской жизни почти совпадала с понятием истории Киевской Руси. Правда, у него есть и другие высказывания, не совпадающие с приведенными выше.

В советское время, несмотря на существование определенных различий во взглядах на государственное развитие Киевской Руси, в целом определилась единая концепция общности происхождения существующих восточнославянских народов. Ни украинцев, ни русских, ни белорусов тогда еще не было, а была древнеруская народность, на базе которой во второй половине ХІІІ–XIV веков происходило формирование трех родственных народов. Тем самым, как будто, снимался и вопрос об их старшинстве. Никто не старший и никто не младший.

В реальной жизни ситуация не выглядела столь однозначной. Приоритет в древнеруской истории, чаще всего, признавался, все же, за русским народом. В то время, считалось вполне естественным начинать его историю со времен Киевской Руси и неприемлемым делать то же по отношению к истории украинской. Обвинение в «киевоцентризме», в таких случаях, было самым безобидным.

Своеобразной антитезой подобным взглядам была историография украинской диаспоры. Однако, как это часто бывает при исповедовании крайностей, с водой в ней выплескивалось и дитя. Речь идет


28


о категорическим непризнании диаспорными историками древнеруской этнической общности, а также убеждением в том, что украинцы были всегда. Киевская Русь подменялась понятием «Украинская держава» древнеруские князья именовались «украинскими», а их междоусобная борьба рассматривалась не с позиций престолонаследных противоречий в стане единого княжеского рода, но исключительно через призму этнического противостояния. «Украинские» Киев и Южная Русь противопоставились «русским» Владимиру на Клязьме и Северо-Восточной Руси, или «белорусским» Полоцку и Северо-Западной Руси.

С обретением Украиной государственной суверенности идеи диаспорной историографии перенеслись сюда и стали чуть ли не официальной доктриной этногенетических конструкций. Теперь уже крамольным считается утверждать о существовании единой древнеруской народности. Учебники по истории Украины наполнились дефинициями «Украина-Русь», «украинские князья», «украинская земля», а содержание понятия «Киевская Русь» сузилось до территориальных пределов современной Украины. И это при том, что территория Черниговского княжества простиралась практически до Подмосковья, а составной частью Переяславского — вплоть до середины ХІІ века была Ростово-Суздальская земля. Междукняжеская борьба даже в академических (чаще, правда, в университетских) исследованиях излагается как межэтнические и межземельные столкновения. Тем самым в сознание учащейся молодежи внедряется ложная мысль не только о различии украинцев, русских и белорусов уже в киеворуское время, но и об их этническом антагонизме.

Иначе как спекулятивными такие «откровения» части нынешних историков назвать невозможно. Ведь известно же, что не земли и регионы враждовали между собой, а их князья. И двигали ими не сепаратизм и желание замкнуться в региональных границах, а стремление обладать лучшей землей, волостью, взойти на великокняжеский престол. Ни один из князей и в страшном сне не видел себя украинцем, русским или белорусом. Свое общеруское родство очень хорошо выразили черниговские князья, обосновавшие свои права на Киев тем, что «они не Угры, не ляхы, но единого деда внуки».

Известно также, что за Киев и его стол соревновались не только владимиро-суздальские или смоленские князья, но и переяславские, волынские, черниговские. Особенно напряженными были отношения последних с князьями киевскими. Наследники Мономаха постоянно враждовали с черниговскими Ольговичами, пытавшимися отнять у них киевский стол. Почему же тогда эти столкновения не рассматриваются


29

Глава I. Спор о древнерусском наследии

как межэтнические? Как и конфликты киевских князей с галицкими, приводившие иногда к масштабным столкновениям.

Определение этничности по месту их жительства порождает зачас-тую весьма пикантные историографические казусы. Члены одной семьи оказываются представителями разных этносов. Так, Владимир Мономах, княживший в Чернигове, Переславле и Киеве, считается украинцем, а его сын Юрий Долгорукий и внук Андрей Боголюбский, занимавшие столы в Суздале и Владимире на Клязьме — русскими. Аналогичная ситуация с Мстиславом Великим и его сыном Ростиславом. Первый, много лет кня-живший в Новгороде, но завершивший свою государственную карьеру ве-ликим киевским князем, представляется как украинец, а его сын, практи-чески повторивший путь отца (княжил в Смоленске и Киеве) — русским. Еще курьезнее выглядит определение «украинские князья» применительно к Ольге, Святославу, Владимиру Святому или Ярославу Мудрому.

Из вступительной главы-пролога читатель уже смог убедиться, что идея единства этнического развития не находит сочувствия ныне и у некоторых русских историков. С тех пор, как общее древнеруское наследие оказалось разделенным границами отдельных государств, историки занялись поиском этнической идентичности современных восточнославянских народов уже в эпохе Киевской Руси. Это же относится и к поискам их государственно-политического начала. Киев, оставшийся в границах Украины, на эту роль, как им кажется, больше не подходит. Теперь в качестве первых российских столиц предлагаются Старая Ладога и Новгород. Точнее, или Новгород, поскольку политический приоритет одного из этих центров, оспаривается другим. Неожиданно, оказалось, что и белорусы во времена, предшествовавшие единой Киевской Руси, имели свое государство со столицей в Полоцке.

Разумеется, кроме патриотических предубеждений, ничем иным объяснить добровольный отказ от общего киеворуского этнокультурного и государственно-политического первородства и последующего единства ныне существующих восточнославянских народов невозможно. Для этого нет никаких оснований, что автор и попытался показать в данной книге1.

1 В этой книге автор развивает и углубляет взгляды на этнические процессы в восточнос-

лавянском мире, высказанные в ряде предыдущих работ: Давньоруська народність — спільна

основа російського, українського і білоруського народів. // Українська народність. — К., 1990.;

Чи існувала давньоруська народність? // Археологія. — 1991. — №3.; Етнічний розвиток Русі

ІХ–ХІІІ ст. // Київська Русь. — К., 1996.; Давньоруська етнокультурна спільність у ХІ–ХІІІ ст. //

Етнічна історія давньої України. — К., 2000.; Древнерусская народность: историческая реаль-

ность или научная фикция? // Культурное наследие Российского государства. — СПб. 2003.


30


Когда-то выдающийся русский историограф Н. М. Карамзин произнес изумительную по своей образности фразу: «Родина мила сердцу не местными красотами, не ясным небом, не приятным климатом, а пленительными воспоминаниями, окружающими, так сказать, утро и колыбель человечества».

В нынешнее время у каждой восточнославянской страны — Беларуси, России и Украины свои «местные красоты». Но «пленительные воспоми-нания» — все равно общие. Можем ли мы предать забвению тот непре-ложный факт, что наши культуры, родственные по своей сути, имеют единый древнеруский корень. Можем ли абстрагироваться от того что у белорусов, русских и украинцев общие Православные Святые — Борис и Глеб, Ольга, Владимир, Ярослав, Александр Невский.., которые отличи-лись не только на ниве духовной, но и в созидании Древнеруского го-сударства. Общие у наших народов и герои-богатыри — Илья Муромец, Алеша Попович, Добрыня Никитич, Микула Селянинович, прославленные в народных былинах за то, что нерушимо стояли за «стольный Киев-град», за «Святую Русь». А три Софии! — Киевская, Новгородская и Полоцкая, — не являются ли они и доныне ярчайшими символами духовного единства древних русичей, величия созданного ими государства.

Единство Киевской Руси (политическое, экономическое, культурное и вероисповедальное) было столь органично, что разделить его между нынешними восточнославянскими народами, без насилия над исторической правдой и ущерба для человеческой нравственности, нет никакой возможности. Парадоксально? — но сам интеллектуальный спор историков о киеворуском наследии неопровержимо свидетельствует — восточнославянские народы имеют на него одинаковые права.

В последующих главах мною будут представлены документальные аргументы и факты, исключающие основания для «споров» историков о киеворуском наследии.


ГЛАВА II

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ

АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ

ЭТНИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

В КИЕВСКОЙ РУСИ


32


Парадный (церемониальный) княжеский убор (XII-XIII вв.). Реконструкция П. П. Толочко. Рис. Л. Андриевского, В. Буйновского.Диадема (XII в.) из клада, найденного в 1900 году у села Сахновка Каневского уезда Киевской

губернии. Золото. Перегородчатая эмаль. Бармы (XII — начало XIII века) из клада, найденного

в 1900 году у с. Сахновка. Золото, жемчуг, перегородчатая эмаль, зернь, цветное стекло. Ожерелье

(XII в.) из клада найденного в 1900 году у с. Сахновка. Золото, жемчуг, скань. В качестве аналога

княжеской шапки использовано изображение головного убора на медальоне из клада, найденного

в Старой Рязани в 1822 году.


33

Глава II. Теоретические аспекты изучения...

Исследование этнического развития эпохи Киевской Руси убеждает, что решение этого вопроса затруднено в значительной мере из-за нечеткости искомого предмета. Если

заняться арифметическим сложением высказанных за время более чем 200-летних исследований мыслей, подавляющее большинство составят те, что так или иначе утверждали этническое единство восточных славян киеворуских времен. При этом само это единство понималось историками по-разному: одни признавали его безусловно, другие с оговорками относительно региональных этнографических особенностей. Историки, утверждавшие, что уже в эпоху Киевской Руси фактически определились три восточнославянские народы (или один из них), составляют незначительное историографическое меньшинство, хотя представленное в том числе и крупными учеными1.

Если абстрагироваться от политических и псевдопатриотических пристрастий исследователей и также беспристрастно обобщить их взгляды окажется, что различия будут в большей мере количественные, чем качественные. Одни больше обращали внимание на то, что роднило руских людей времен Киевской Руси, хотя и не отрицали региональных особенностей, другие акцентировали внимание на этих самых этнографических особенностях, также не отрицая элементов общности.

Спор ведется в основном вокруг понятия «древнеруская народность», впервые отчетливо прозвучавшего в исследованиях В. В. Мавродина и им же поставленного под сомнение. Древнеруская народность, согласно историку, не была монолитной, она сохраняла яркие, живые следы этнической, племенной пестроты в диалектах, материальной и духовной культуре2.

Если формализовать подход к изобретенному термину, то придется признать его нечеткость и искусственность. Он соединен из двух слов «древний» и «руский». Первое определяет, хотя и не очень корректно, время существования второго. По существу, также образовался и термин «Древняя Русь», которого не знают письменные источники. В них фигурирует существительное «Русь», сначала, как название народа, а затем страны и государства, им созданных. В действительности точнее был бы термин «руская народность», которым пользовался еще В. О. Ключевский.

1 Речь идет об исследователях, профессионально занимавшихся проблемами восточ-

нославянского этногенеза.2 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. — Л., 1945. — С. 401.


34


Незадолго до появления книги В. В. Мавродина, трудами Б. Д. Грекова и Н. С. Державина было введено другое понятие — «русский народ». Содержательно оно равнялось понятию «восточные славяне». Б. Д. Греков пользовался также термином «славянская народность»1.

Термин «руский народ» более нейтральный, чем «древнеруская народность», поскольку не предполагает обоснования уровня этнической общности. Однако, в исторической литературе он так и не прижился. Видимо, из-за его созвучия с названием одного из современных восточнославянских народов и опасения, что он не оставляет места в этносоциальной общности времен Киевской Руси украинцам и белорусам.

Определение «древнеруская народность» устраняло это опасение, и несмотря на его кабинетную конструкцию, получило широкое распространение. Исследователи вплоть до последнего времени спорили преимущественно о хронологическом его соотнесении и содержательном наполнении. Какими веками следует датировать эту народность, насколько она была монолитной и в каких территориальных границах существовала?

Положение резко изменилось после того, как три восточнославянские народы обрели свою государственную суверенность. Часть историков, представителей других гуманитарных наук восприняли эти реальности, как своеобразный социальный заказ на обоснование нынешней государственно-политической и этнокультурной ситуации историческими традициями. Мы разные сегодня потому, что разными были всегда, в том числе и во времена Киевской Руси. В большей мере эта тенденция характеризует новейшую украинскую историографию, но заметна также в российской и белорусской. В России озаботились поиском древнейшей столицы Руси на собственной территории, в Беларуси заговорили о началах белорусской государственности уже в киеворуское время, в Украине «оживили» давнюю точку зрения, согласно которой Киевская Русь это исключительно украинское образование.

Исследователи, которые еще вчера спокойно пользовались словосочетанием «древнеруская народность», вдруг засомневались в его исторической корректности. Более совестливые начали смягчать свою позицию различными оговорками. Конечно, этническая общность была, но, во-первых, не абсолютная, а, во-вторых, не на всем огромном

1 Греков Б.Д. Первый труд по истории России // Исторический журнал. — 1943. —

№11–12. — С. 67; Его же. Киевская Русь. — М., 1944. — С. 309; Державин Н.С. Происхождение

русского народа. — М., 1944.


35


пространстве восточнославянского мира. Среди «оговаривающихся» оказался и автор этих строк, которому показалось, что термин «этнокультурная» или «этнополитическая» общность больше отвечают консолидационному состоянию древнеруского общества. По существу, это тоже, что и народность, но менее жестко терминологически.

Справедливости ради следует сказать, что даже отцы-создатели концепции древнеруской народности никогда не утверждали ее единообразие и полную завершенность формирования на всем государственном пространстве Руси. В. В. Мавродин неоднократно отмечал, что народность не была абсолютно монолитной, она находилась в состоянии сложения, но так окончательно и не сформировалась1. Некоторая противоречивость выводов В. В. Мавродина объясняется его взглядами на государственное развитие Руси. В конце Х–ХІ вв., согласно ему, условия консолидации народности обеспечивало сильное и единое государство. Когда же в ХІІ веке Русь раздробилась на княжества-земли, прервались и процессы консолидации народности.

Вывод о «неполной завершенности» процесса сложения древнеруской народности в принципе не может быть оспорен. Однако не может быть и сколько-нибудь убедительным аргументом в пользу ее отсутствия. Этносоциальные процессы вообще не имеют полной завершенности. Нигде и никогда. Это динамичный процесс, зависящий от многих факторов, которые или ускоряют его, или замедляют. Никогда не бывает одинаковым и уровень этнического самосознания на всей территории расселения этноса. В социальном центре он всегда выше, на окраинах ниже.

Нынешние упреки в адрес советской исторической науки относительно ее единогласия по поводу древнеруской народности не только несправедливы, но и несостоятельны. Если мы обратимся к историографии этого вопроса непредубежденно, вынуждены будем признать, что ни один исследователь советского времени, будь-то историк, этнолог или лингвист, не утверждал абсолютную монолитность народности Х–ХІІІ вв. Наоборот, все они признавали и отмечали наличие этнографических и диалектных зон. Согласно ведущим отечественным филологам (Р. И. Аванесов, Ф. П. Филин, Л. А. Булаховский и др.) на Руси в ХІІ–ХІІІ вв. было не менее пяти крупных диалектных зон, которые однако не перекрывали собой восточнославянского языкового единства2.

1 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. — С. 395–401.2 Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка и его говоров. ВМУ №9. 1947. — С. 112–113,

126–132. Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. — Л., 1972. —

С. 3, 632–637. Булаховский Л.А. Питання походження української мови. — К., 1956. — С. 188–193.


36


Парадный (праздничный) убор женщин княжеско-боярского круга (XII–XIII вв.). Реконструкция П. П. Толочко. Рис. Л. Андриевского, В. Буйновского.

Кокошник и ворот платья выполнены по мотивам образцов золотой вышивки, происходящих

из женских захоронений (XI–XIII вв.), раскопанных на территории Владимиро-Суздальской земли.

Гривна из гладкой пластины, свернутой спиралью (XII–XIII вв.), из клада 1900 г, найденного у села

Сахновка, Каневского уезда Киевской губернии. Золотые цепочки из киевского клада 1876г, найденного

на углу ул. Владимирской и Десятинского пер. Трёхбусинные серьги киевского типа, колты, рясны

(XII–XIII вв.), найденные в 1880 году в Киеве на ул. Б. Житомирская. Золото, перегородочная эмаль.


37


Еще одна оговорка связана с тем, что древнеруская народность, наверное, была, но осознавала ее единство лишь элита тогдашнего общества. В связи с этим, новые исследователи этой проблемы задаются вопросом: «В умах скольких людей существовало так называемое «воображенное сообщество» и знал ли о нем каждый смерд»1.

Наверное, количество таких людей было не слишком велико и совершенно определенно не каждый смерд знал, что он русич. Однако это имеет очень опосредованное отношение к проблеме существования этнической общности. Последняя существует независимо от осознания (или неосознания) принадлежности к ней каждого индивидуума. В Украине еще в конце ХІX века на вопрос к жителям разных регионов — «кто они?» — этнографы получали ответы: «тутейшие», «полищуки», «русины», «козаки», «запорожцы» и т.д. Тем временем все они говорили украинским языком (хотя и различными диалектами) и несомненно принадлежали к единой этнической общности. Могли ли знать эти люди (часто неграмотные), что со времен Шевченка и Драгоманова общность, к которой они принадлежали, стала именоваться украинской.

Аналогичной была ситуация и во времена Киевской Руси. Это летописец Нестор и его образованные коллеги осознавали, что они «русичи» и «от рода руского». Новгородские или волынские жители, особенно из глухих полесских погостов, таких мудростей, скорее всего, не знали. Но разве это может быть основанием для отрицания того факта, что все государственное пространство Киевской Руси и ее подданные были известны окружающему миру, как русичи или русы.

Если бы всех восточных славян, кроме этнического родства и общего для всех их этнонима «Русь» не объединяло больше ничто, то и в этом случае мы были бы вправе говорить об их объективно существовавшей общности.

В последнее время, благодаря инициативе издательства «Критика», украинский научной общественности стала доступной книга Бенедикта Андерсона под интригующим названием «Воображенные сообщества»2. В исторической литературе появились интерпретации его концепции применительно к древнеруской истории. Как считает А. П. Толочко, древ-неруская народность, с необходимыми оговорками, могла бы быть пони-маема в антропологических терминах андерсоновских «паломничеств», то есть не как статическая этническая общность (характеризуемая на-бором «существовавших всегда» признаков), а как реализуемое в серии

1 Толочко Алексей. Воображённая народность. Ruthenica. Т.1. — К., 2002. — С. 117.2 Андерсон Б. Уявлені спільноти. — К.: Критика. 2001.


38


действий и ежечасно подтверждаемое человеческом опыте «воображенное сообщество»1.

У специалистов, профессионально занимающихся проблемой этно-культурных реконструкций времен Киевской Руси, такое приложение кон-цепции Бенедикта Андерсена к более раннему времени не может вызвать неприятия. Особенно в свете отказа от марксистской формационной периодизации истории и обращения к ее цивиллизационной сущности. Очень важно, однако, не запутаться в терминологии, а также в обозначен-ной ею сущности явлений, что, к сожалению, имеет место.

В понимании Бенедикта Андерсена, как это справедливо отмечает А. П. Толочко, нации суть сообщества реальные, но возникающие не вследствие причин «естественного» порядка, а в результате процесса воображения представителями этих общностей своего единства2. Здесь некоторое недоумение может вызвать лишь не совсем четкое соотношение андерсоновских «естественного» порядка и «процесса воображения». Ведь если естественным порядком не сложится какая-то реальная общность, то и воображать будет нечего. Следовательно, первичным все таки должен быть этот самый естественный порядок и именно постижение его может пролить свет на реальное сложение этнической общности.

На исследование этнических процессов времен Киевской Руси во все периоды определенный отпечаток накладывало то обстоятельство, что на бывшем ее пространстве образовался не один, а три народа. Историки и филологи, придерживающиеся концепции, согласно которой новые нации представляют собой не что иное, как современную форму существования этнических общностей, известных с древнейших времен (если не всегда), оказываются перед трудной проблемой выбора. Одни из них полагают, что все три восточнославянские народа сформировались уже в киеворуское время. Другие убеждены, что этнической основой Киевской Руси был один из ныне существующих народов (русский или украинский).

В первой половине ХІX века, о чем пойдет речь в следующей главе, жаркая дискуссия на этот счет возникла между М. П. Погодиным и М. А. Максимовичем, в конце того же столетия и начале следующего тот же спор продолжили А. И. Соболевский, В. Б. Антонович, А. А. Шахматов, М. С. Грушевский и др.

Несмотря на то, что новый этап дискуссии продолжил традицию противостояния «великорусской» и «малорусской» точек зрения, в теоретическом отношении он обогатился и новыми идеями. А. А. Шахматов

1 Толочко Алексей. Воображённая народность. Ruthenica. Т.1. — С. 116.2 Толочко Алексей. Воображённая народность. Ruthenica. Т.1. — С. 116.


39


ввел в научный обиход понятие «праруского» языка, выделившегося из праславянского в V–VІ вв. На этом этапе, как ему казалось, восточные славяне представляли собой «одно этнографическое целое». В ІХ–Х вв. занимали обширные территории от Черного моря до Ильменя, от Карпат до Дона, что должно было привести к распаду «общеруского языкового единства». Но именно в это время они объединяются в едином государстве и в их истории начинается общий древнеруский период. Язык этого времени состоит из трех генетических родственных наречий: восточного, юго-западного и северо-западного. Восточное наречие распространялось от Киева до Новгорода и от Смоленска до Ростова. По существу, это большая часть Киевской Руси. Юго-западное наречие охватывало Галицко-Волынские земли, а также дреговичские во главе с Гродно. Северо-западное наречие бытовало на остальной части дреговичской земли и в Червоной Руси1.

С течением времени взгляды А. А. Шахматова на территориальные пределы наречий менялись неоднократно, так как основывались не на анализе конкретного лингвистического материала (которого, практически, и не было), а на общеисторических соображениях. В этом плане они представляют ныне лишь историографический интерес. Однако общеметодологический подход А. А. Шахматова к периодизации эволюции восточнославянских языков не потерял своего значения и до наших дней. Согласно исследователю, первым звеном в этой непрерывной цепи был «праруский» язык (в настоящее время филологи называют его правосточнославянским), позже древнеруский и только затем уже появились три восточнославянские языки — русский, украинский и белорусский.

Таким образом, по А. А. Шахматову, современные восточно-славянские языки — продукт длительных культурно-исторических трансформаций. Они произошли не непосредственно из «общеруского» праязыка, но сложились на базе наречий древнеруского. Причем, сам древнеруский язык, учитывая консолидирующее значение древнекиевского государства и складывание «общеруской жизни», развивался не по пути дифференциации, а по пути интеграции. А. А. Шахматову принадлежит также интересная гипотеза о языке древнего Киева, которой выдвигался на позиции общедревнеруского2.

Украинские исследователи, пытаясь найти аргументы против теории Погодина-Соболевского о «великорусской» основе Киевской Руси, оза-ботились поиском украинской этнической и языковой идентичности

1 Шахматов А.А. К вопросу об образовании русских наречий. Русский филологический

вестник. — СПб. 1894. — №3. — С. 1–2.

2 Шахматов А.А. К вопросу об образовании русских наречий и русских народнос-

тей // Журнал Министерства Народного Просвещения. — 1899. — Апрель. — С. 345.


40


в праславянской древности. Согласно С. Смаль-Стоцкому, украинский язык, выделился непосредственно из праславянского и стоит ближе к серб-скому, чем к русскому1. В. В. Нимчук отметил, что мысли о возможности развития украинского языка прямо из праславянского в Советском Союзе были анафемизированны, а исповедующие их исследователи объявлялись «буржуазными националистами»2. Не знаю как относительно «анафемы», но то, что они не были приняты всеми крупнейшими языковедами — сла-вистами это факт. Их научную несостоятельность убедительно доказал уже вскоре после выхода работы С. Смаль-Стоцкого И. В. Ягичь, а в после-дующем Ф. П. Филин и другие3.

Тем не менее, нечто похожее в области этнического развития укра-инцев предложил во времена своей бурной политической деятельности и М. С. Грушевский. Забыв о том, что он писал по этому поводу ранее, историк в своей популярной работе «Ілюстрована історія України» при-знал за украинским народом этническую сформированность уже в ант-ское время. Антами, согласно историку, греческие историки ІV–VІІ вв. называли украинские племена, которые занимали тогда «все побережье черноморское от Днестра до Азовского моря». «Українцями були поляни, древляни й інші південносхіднословянські племена»4.

Таким образом, вслед за С. Смаль-Стоцким, не исключено, что и под его влиянием, М. С. Грушевский изъял из этнической эволюции восточных славян древнеруский период. Для историка это представляется невероятным. Самое интересное, что такой подход оказывается не только ненаучным, но и не оправданным конъюктурно. Ведь если украинцы могли сформироваться непосредственно на праславянской основе, то почему таким же образом не могли появиться русские и белорусы?

В советское время теория восточнославянского этногенеза основы-валась преимущественно на периодизации А. А. Шахматова. Наиболее отчетливо ее выразил Н. С. Державин, убежденный сторонник автохтон-ного стадиального развития восточных славян. Согласно ему, субстратом современного украинского народа должны рассматриваться летописные племена южно-руской группы — поляне, северяне, древляне, волыняне, хорваты; субстратом русского народа — восточные кривичи, восточные вятичи и словены; субстратом белорусского — дреговичи, радимичи и за-

1 Smal-Stocki St., Gartner T. Grammatik der ruthenischen (ukrainischen) Sprache. Wien. 1913.2 Німчук В.В. Мова…, — С. 685.3 Archiv für slavische Philologie (Berlin). №37. 1920. — C. 211.; Филин Ф. П.

Происхождение русского, украинского и белорусского языков.— Л., 1972. — С. 32.4 Грушевський М.С. Ілюстрована історія України. — К., 1917. — С. 38–40.


41


падные вятичи. Что касается общих языковых элементов трех народов, то они, согласно Н. С. Державину, объясняются общностью языковой про-тоосновы, а также тесными взаимовлияниями восточнославянских пле-мен в исторический период их совместной жизни в едином государстве. Формирование современных восточнославянских народов обусловлено хозяйственно-экономическим и культурно-историческим развитием рус-

Представители различных социальных слоев населения древнего Киева: князь, митрополит, крестьянин, горожанин. Реконструкция П. П. Толочко.

Рис. Л. Андриевского, В. Буйновского.Одежды восстановлены: Князя — по миниатюрам Изборника Святослава и Радзивилловской

летописи, изображению Св. Георгия на рельефе Георгиевского храма в Юрьеве-Польском,

изображениям князей на древнеруских эмалях; Митрополита — по миниатюрам Радзивилловской

летописи и фресках древнеруских храмов; Крестьянина — по изображению Адама с «рыльцем» на

южных вратах Суздальского собора, рисунку крестьянина в рукописи XII века «Псковский устав»;

Горожанина — по миниатюрам Радзивилловской летописи, деталям одежды и обуви, обнаруженным

во время раскопок Новгорода и других древнеруских городов.


42


ского (древнеруского — П.Т.) народа. Первый этап этого процесса при-шелся на эпоху феодальной раздробленности1.

Киевскую Русь считали общим историческим периодом востонославян-ских народов Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков, В. В. Мавродин, В. И. Довженок и другие историки.

С легкой руки Б. Д. Грекова и В. В. Мавродина получило распростра-нение выражение «Киевская Русь — колыбель трех славянских народов»2. Характерно, что в несколько иной форме оно появилось еще под пером В. О. Ключевского. По его утверждению, период Киевской Руси являлся «колыбелью русской народности». В исследованиях советских историков присутствует также термин «общая колыбель».

Ныне эта дефиниция подвергается испытаниям на прочность. Особенно в Украине, где преобладает не рациональное осмысление прошлого, а эмоциональное его восприятие. Некоторые исследователи позволяют себе даже иронизировать над этим тезисом отечественной историографии3. Особенно нетерпимы к «колыбели» те исследователи, которые не признают существование древнеруской народности и полагают, что нынешняя ситуация в среде восточного славянства имела место не только в киеворуское, но уже и в праславянское время. Однако, тем самим, они, фактически, не отрицают, а подтверждают наличие этой самой «колыбели» для трех восточнославянских народов. Это сторонники единой народности могли бы сказать, что в воображаемой колыбели находился один ребенок, ее противники, по существу, лишили себя такой возможности. Киевская Русь просуществовала почти четыре столетия и если ее этническую основу составили, сложившиеся еще в праславянское время, три восточнославянские народы, тогда она действительно была бы для них общей колыбелью.

Идея генетической преемственности новых наций с соответствующи-ми этносами средневековья, обоснованная Энтони Смитом, не может вы-звать принципиальных возражений4. Конечно, большая роль в этом про-цессе должна быть отведена централизованным государствам, возникшим на исходе средневековья. Но нельзя этот вывод объявлять универсальным и для всех предшествовавших исторических эпох. В ряде случаев, он неприемлем даже для нового времени. Речь Посполитая, образованная

1 Державин Н.С. Происхождение русского народа. — М., 1944. — С. 97.2 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. — С. 401.3 Півторак Г. Міфи і правда про трьох братів зі спільної колиски (про походження

українців, росіян і білорусів). — К., 1998.4 Smith A. Theories of Nationalism. New York..; London, 1971 — C. 103.


43


решением Люблинской унии 1569 года, объединила в своем составе не только поляков и литовцев, но и украинцев, белорусов. Никакой преемс-твенности со средневековым временем здесь не наблюдается. Однако, не станем же мы отрицать наличие этого этапа в этносоциальном развитии каждого из названных народов.

Нет и малейшего сомнения в том, что признание исконности этноса, отличающегося на разных временных этапах лишь набором характерных признаков, не просто неверно, но и антиисторично. Согласившись с ним, мы не сможем объяснить ни исчезновение с исторической карты мира многих народов, ни появление новых этносов. При таком понимании, этнос является только биологическим видом, который из века в век производит себе подобных1.

Между тем, этнос это не биологическая, но, прежде всего, социальная категория, обладающая целым рядом признаков: общностью территории, языка, культурным единством, представлением об общности происхождения и др. В течение времени этнос развивается, изменяется, а нередко и вовсе исчезает под воздействием более крупного и сильного соседа. История знает много примеров, когда в результате смешения нескольких этносов возникал новый, не тождественный ни одному из его породивших.

Наглядным примером поглощения малых этносов более крупным и сильным может быть история взаимоотношения Руси и ее тюркоязычных подданных, расселившихся на южных окраинах Киевской, Переяславской и Черниговской земель. Постепенно они переняли руский язык, культуру, религию, а затем и вовсе ассимилировались в древнеруском обществе. На севере и северо-востоке Руси тоже самое произошло с некоторыми угро-финскими народами, на северо-западе — с балтскими.

По существу, именно ассимиляции и интеграции (как и дезинтеграции), а вовсе не преемственная эволюционная неизменность в большей мере характеризовали развитие человеческих обществ в древности. К такому выводу пришел еще в первой половине ХХ века один из крупнейших украинских этнологов и археологов В. П. Петров. Согласно ему, исторический процесс не всегда является процессом простых и прямых линий, — осуществляется не только эволюционно в виде неизменного всегда тождественного себе биологического воспроизводства поколений, но и в противоположных тенденциях, сопряженных с частичным или

1 Странно, что из трех восточнославянских народов, как утверждают некоторые ис-

следователи, только украинский существовал всегда, два другие появились в средневековое

время.


44


полным уничтожением поколений, народов и культур. Причем, эта линия развития, согласно исследователю, играла не менее важную роль в истории, чем эволюционная1.

Если иметь ввиду территорию нынешней Украины, которая может быть соотнесена с Южной Русью, то история здесь редко в какой исторический период не взрывалась различными катаклизмами. Об этом мы знаем из письменных источников, это же подтверждают и археологические. Проанализировав большой археологический материал могильников І тыс. н.э., исследователи получили весьма пеструю антропологическую картину.

На Левобережье прослеживается два компонента: собственно славянский, продолжающий линию развития населения черняховской культуры, и аланский, связанный с населением салтовской культуры2. Однако, сравнительный анализ антропологических материалов черняховской и салтовской культур обнаруживает не только различия между ними, но и некоторые общие черты, обусловленные общностью антропологического субстрата3.

В среднем течении Десны, бассейне Сейма и верховье Суллы, где во второй половине І-го тысячелетия н.э. жили летописные северяне, в древнеруское время был распространен долихокранный среднелицевой тип, имеющий аналогии среди потомков радимичей, дреговичей, смоленских и тверских кривичей4.

На Правобережье такая характерная славянская черта, как относительная широколицесть, присутствует у потомков древлян и волынян, а также в западных кривичей, мазовшан, ятвягов и некоторых других народов5. Северные направления антропологических связей потомков древлян и волынян объясняются не только генетическим родством балтов и славян, но вероятно и непосредственными их контактами. Присутствие ятвягов на территории нынешнего украинского Правобережного Полесья зафиксировано археологически.

1 Петров В.П. Походження українського народу. — К., 1992. — С. 25.2 Алексеева Т.И. Антропологический состав восточнославянских народов и проблема их про-

исхождения // Этногенез финноугорских народов по данным антропологии. — М., 1974. — С.75.3 Происхождение и этническая история русского народа по антропологическим дан-

ным. // Труды Института этнографии им.Н.Н.Маклухо-Маклая. Новая серия. — М., 1965. —

Т.88. — С. 184–190.4 Сегеда Сергій. Деякі питання походження та етнічної історії населення Русі — України

за даними антропології. Ruthenica. Т.1. — К., 2002. — С. 90.5 Сегеда Сергій. Деякі питання походження та етнічної історії населення Русі — С. 94-95.


45


Южные группы восточнославянского правобережного населения — тиверцы и уличи — не обнаруживают наследственных черт предшествовавшего им черняховского населения, что свидетельствует о сложении их на ином антропологическом субстрате и относительно позднем заселении исторических территорий.

В целом, антропологи выделяют для древнеруского населения территории Украины четыре морфологических варианта, что свидетельствует о сложных этногенетических процессах, в которых участвовали как славянские, так и неславянские народы1. Если прибавить к этому еще и монголоидные черты, отчетливо проступающие в антропологических сериях южноруских земель, а также слабо улавливающиеся тюркские элементы, то говорить о какой-то этнической (понимаемой чуть-ли не биологически) однородности населения Южной Руси, а тем более видеть в нем украинцев нет никакой возможности. К тому же, практически все эти антропологические элементы имеют свое продолжение далеко за пределами южноруских земель.

Разумеется, генетическая антропологическая пестрота древнеруского населения не является свидетельством отсутствия его этно-социальной общности, ни в пределах одного региона, ни в пределах всего пространства Руси. В условиях существования государства именно эта структура являлась гарантом консолидации единого этноса страны.

Большую роль в этом играли процессы внутренней колонизации, когда значительные массы населения одного региона переселялись в другой. В конце Х — первой половине ХІ в. имел место мощный приток северных насельников в Среднее Поднепровье, причем среди них оказывались не только единоплеменные славяне, но и представители балтских народов,

1 Алексеева Т.И. Этногенез восточных славян по данным антропологии. — М., 1973. —

С. 67; Сегеда Сергій. Деякі питання походження та етнічної історії населення Русі — С. 89-104.

Княжеская золотая диадема (XII в.). Рис. Л. Андриевского, В. Буйновского.


46


а также скандинавы. Во второй половине ХІ–ХІІ вв. избыточное население Южной Руси, поощряемое княжеской властью, уходило на северо-восток, в Волго-Окское междуречье. Известны случаи, когда киевские князья (Владимир Мономах) насильственно переселяли на юг Руси жителей других земель (жителей г. Друцка).

Существенным интеграционным элементом этноса была также единая государственная религия, в нашем случае православие, оказавшее огромное влияние на формирование единого духовного и культурного пространства страны. Особое место в этом занимала централизация церковного управления, замыкавшаяся на Киевской метрополии.

К числу этнообразующих факторов относилась также княжеская династия Руси, порфирородные представители которой постоянно перемещались из города в город, из земли в землю, до тех пор, пока им не удавалось утвердиться на великокняжеском киевском столе. Особенностью этих перемещений было то, что вместе с князьями кочевало по Руси и их окружение, отдельные представители которого нередко оседали на постоянно в местах временных остановок князей. Особенно это было характерно для столицы Руси Киева, в котором обитали представители не только различных восточнославянских регионов, но и неславянских тоже.

Со времен введения в историческую литературу термина «древнеруская народность» исследователи не сомневались, что явление им обозначенное появилось в значительной степени благодаря объединительным действиям государства. В. В. Мавродин был убежден, что государственный фактор был главным и непременным условием формирования народности1.

Казалось, если понимать народность как социальный или социокультурный организм, вывод о решающей роли государства в его сложении не может быть поставлен под сомнение. Однако в последнее время это происходит довольно часто. Главным образом, вероятно, потому, что этот вывод был распространен в советской историографии и уже поэтому подлежит пересмотру.

Второй причиной может быть некоторое смещение в трактовке содержания такой этнической категории как народность. А. П. Толочко обозначил это явление, как «этнизация понятия «древнеруская народность», когда народ скреплен не социокультурно, но исключительно единством биологического происхождения2. В таком случае для государства действительно не остается места. Народ или един изначально, или не един, и изменить эту биологическую данность никакая государственная бюрократия не в силах.

1 Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. — С. 395-400.2 Толочко А.П. Воображаемая народность. — С. 115.


47


И все-таки, вывод советской историографии об определяющей роли государства в сложении древнеруской народности, не может быть оспорен. По существу, это взаимообусловленные исторические явления. Сначала этнос с названием «Русь» создал государство, а затем это государство способствовало консолидации всех восточных славян и распространению на всех их общего имени «Русь».

Разумеется, утверждая взаимозависимость этнического и государствен-ного развития Руси, не следует слишком жестко и параллельно увязывать эти процессы между собой. Конечно, сложение древнеруской народнос-ти хронологически не совпадает с образованием Киевской Руси. Это бы-ли разноскоростные процессы. Государственность распространялась по Восточной Европе быстрее, сложение народности медленнее. Не была государственность и единственным условием жизнестойкости народнос-ти, как это казалось многим историкам советского времени. Было единое государство, была и единая народность. Раздробилась Русь на княжества, не стало и народности.

По существу только Б. А. Рыбаков, В. И. Довженок, А. И. Козаченко и автор этих строк последовательно отстаивали мысль, согласно которой древнеруская народность не только не деградировала в эпоху феодальной раздробленности, но еще более консолидировалась. Ее поступательное развитие было прервано драматическими событиями середины ХІІІ века1. Все другие исследователи, так или иначе, увязывали ее увядание с этапом феодальной раздробленности Руси, правда так и не объяснив внятно, почему это при «распаде» единой Руси на 14 «суверенных» княжеств диалектно-этнографических зон образовалось всего пять, а после ее гибели под ударами монголов — возникло три восточнославянских народа.

Есть все основания полагать, что на первом этапе истории Руси именно государство обеспечило этническому развитию восточных славян высокий уровень общности — территориальной, социальной, культурной, религиозной, языковой. На втором, квалифицируемом историками, как период феодальной раздробленности, уже древнеруская этнокультурная общность (или народность) явилась основной скрепой государственности.

1 Рыбаков Б.А. Древняя Русь. К вопросу об образовании ядра древнерусской народности //

Тезисы докладов и выступлений сотрудников ИИМК АН СССР. — М., 1951. — С. 21; Довженок

В.И. К вопросу о сложении древнерусской народности // Доклады VІ научной конференции

Института археологии АН УССР. — К., 1953. — С. 52-57; Козаченко А.И. Древнерусская на-

родность — общая этническая база русского, украинского и белорусского народов // СЭ. —

1954. — №2. — С. 13; Толочко П.П. Київська Русь. — К., 1996. — С. 231-255.


48


София Киевская (XI в.)


49


Когда мы определяем какое-то явление, характерное для значительно-го пространства, всегда подразумеваем, что где-то у него было наиболее выраженное ядро, где это самое явление представлено в своей рафини-рованной сути. Для древнеруской народности такое ядро располагалось в Среднем Поднепровье, а его сердцевиной являлась столица Руси Киев. Отсюда до самых до окраин восточнославянского мира шли импульсы византийско-православной цивилизации, делавшие этот мир если и не совершенно тождественным своей сердцевине, то очень похожим на нее. Периферия, в свою очередь, тянулась к Киеву, который был не только средоточием политической жизни страны, но и ее сакральным центром. Здесь находился высший православный пастырь Руской земли, здесь же покоились останки первых руских святых. В Киев на моление и прощу стекались богомольцы со всех уголков Руси и, быть может, уже в это вре-мя родилась знаменитая поговорка: «Язык до Киева доведет».

В свое время известный английский этнолог Эллиот Смит разрабо-тал универсальную модель структуры этноса в виде трех кругов (ядро, маргинальная прослойка и этнические категории), которая характери-зуется различными уровнями самоидентификации и самосознания. Если мы попытаемся приложить ее к условиям Киевской Руси, как это делают некоторые исследователи, у нас ничего не получится. Прежде всего по-тому, что в ней среднеднепровское государственное и этническое ядро во главе с Киевом имело свое продолжение в удельных столицах земель. Как сложение государственной территории Руси имело очаговый ха-рактер — от столицы княжества к его периферии, так и формирование народности осуществлялось аналогичным образом. В Новгороде, Галиче или Владимире на Клязьме этническое (и государственное) самосознание было примерно таким же, как и в Киеве.

Несколько неожиданную трактовку ядра древнеруской народности предложил в последнее время Э. М. Загорульский. Трудно согласиться, утверждает он, что ее формирование проходило на всей обширной территории Руси ХІ–ХІІ вв. Ядром восточного славянства и его языка, как ему кажется, был небольшой регион в пределах юга Белорусии и севера Украины. Здесь еще до ІХ века сложились основные признаки древнеруской народности, а затем вместе со своими носителями они распространились по всей Руси. «Славяне расселялись как один народ со сложившейся культурой, что предопределило единство древнеруской народности на длительное время»1.

1 Загорульский Э., О времени и условиях формирования древнерусской народности

Сборник: Ruthenica, № 1, Ричка В., Толочко О., Киев, 2002 — С. 108-109.


50


Согласится с предложенным пониманием ядра древнеруской народности совершенно невозможно. И дело здесь не только в необоснованном смеще-нии пределов исторической Руской земли, традиционно определяемой реги-оном между Киевом, Черниговом и Переяславлем, но и в невероятной трак-товке механизма сложения самой народности. Он оказывается до предела простой, сродни распространению по Руси той же власти Рюриковичей. В бе-лоруско-украинском Полесье был сложившийся (и, надо думать, бесчислен-ный) древнеруский народ, который уже в ІХ–Х вв. стал стремительно заселять пространства Восточной Европы и таким образом получилась огромная древ-неруская народность. Ни письменными, ни археологическими источниками такое расселение не подтверждается. Да и не было в этом сравнительно не-большом Полесском регионе столько людей, чтобы населить ими всю Русь.

Исследователи, озабоченные проблемой происхождения современных восточнославянских народов, которые хотя и родственны, но все же от-личны один от другого, объясняют это тем, что выросли они не из древне-руской этнической общности, а непосредственно из летописных племен. В целом, обращение к этнографической первооснове восточных славян при исследовании этнокультурных процессов древнеруского времени не только исторически корректно, но и необходимо. Без этого действитель-но невозможно понять, из каких элементов сложилось культурно-исто-рическое единообразие киеворуских времен. Однако, при этом не следу-ет «племенной» этап объявлять венцом этногенеза восточных славян, не подвергшимся в будущем никаким изменениям.

При определении характера этнического развития восточных славян пред-государственного периода следует иметь ввиду следующие обстоятельства.

Первое: Отдельные восточнославянские группы получили свои названия от мест расселения. «Прозвишася имени своими, гдъh сhдше

на котором мhстh»1.Второе: Каждая группа восточных славян в процессе существования

приобрела локальные этнокультурные особенности. «Имяху бо обычаи

свои. И законъ отецъ своих и предания, каждо свой нарвъ»2.Третье: Все они были родственны между собой, имели единый язык,

который отличал их от окружавших народов. Переходя к их перечислению, летописец замечает: «Аисе суть иныи языци»3.

1 Повесть временных лет. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. В 2-х ч. Ч. 1. Текст и пер. /

Подгот. текста Д. С. Лихачева; Пер. Д. С. Лихачева, Б. А. Романова. Ч. 2. Приложения /

Ст. и коммент. Д. С. Лихачева. — Ч.1. — С. 11. (Далее — ПВЛ. 1950. Ч.1.)2 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 14.3 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 13.


51


Справедливость летописных уточнений находит подтверждение в археологических исследованиях славянских памятников VІ–VІІІ вв. При общей схожести материальной культуры на всей территории расселения восточных славян заметны и региональные ее отличия. Четче этнографические особенности выступают в рамках больших регионов, которые охватывают территорию расселения нескольких летописных «племен». Они обусловлены разными географическими условиями, а также соседством иноэтнического населения. На юге и юго-западе группы близких племен составляли поляне, северяне (черниговские), древляне, дреговичи (частично), волыняне, дулебы, тиверцы и белые хорваты; на северо-востоке — северяне (восточные), вятичи и радимичи1*; на северо-западе — дреговичи (северные), кривичи и словене.

Терминологическая множественность определений этнической (точнее этносоциальной и этнокультурной) общности времен Киевской Руси постоянно вынуждала отвечать на вопросы, что такое народность и каким признакам она должна отвечать? Особых разночтений относительно того, что эта этническая категория занимает промежуточное положение между союзом племен и нацией, и характерна для раннеклассовых обществ, среди исследователей не было.

Что касается набора признаков и их иерархии, то здесь имеются существенные расхождения. Одни (В. В. Мавродин) полагали обязательным условием формирования древнеруской народности существование единого государства, другие считали возможным говорить о ней уже в догосударственный период. По мнению Д. И. Багалея основой народности является язык, а следовательно «народность и язык» понятия тождественны2. Б. Д. Греков, Н. С. Державин, В. В. Мавродин одним из важнейших признаков народности считали «национальное самосознание».

В целом, древнеруская народность определялась: государственным и территориальным единством, наличием общего этнического названия (или самоназвания), языковой общностью3, культурным единством, общностью религии, единством законодательства. Факторами, содействовавшими этносоциальной консолидации народности были:

1 Этнографическая близость северян, вятичей и радимичей засвидетельствована в ле-

тописи: «И радимичи, и вятичи, и сhверъ един обычай имяху». 2 Багалей Д.И. Русская история. — Т.1. Княжеская Русь. — М., 1914. — С. 359; Его же. Русская

история. — Ч.1.: до половины ХІІІ ст. (домонгольский период). — Харьков, 1909. — С. 95.3 Здесь имеются ввиду языки литературный и живой разговорный, которые были в до-

статочной степени близки между собой. Однако, для утверждения об языковой общности

восточных славян Х–ХІІІ вв. достаточно и одного литературного языка.


52


борьба с внешним врагом, обустройство государственных рубежей, внутренняя торговля, кочевание по Руси князей и их дружин, централизация церковного управления, внутренняя миграция населения и др.

Конечно, народность не предполагает абсолютного этнокультурного единства. Она отличается некоторой нечеткостью языковых и культурных граней, определенной слабостью экономических связей, неравномерностью регионального развития. Это надо иметь в виду, чтобы не предъявлять к ней завышенных претензий, не преувеличивать ее монолитность и не отрицать ее существование. В то же время народность является достаточно жизнеспособным и консервативным этносоциальным организмом, способным сохранять свое единство даже в неблагоприятных условиях государственного развития.


ГЛАВА III

ЛЕТОПИСЦЫ И ИСТОРИКИ

ОБ ЭТНИЧЕСКОМ

РАЗВИТИИ РУСИ


54


«Нестор-летописец» (1890 г., мрамор). Скульптор М. М. Антокольский.


55

Глава III. Летописцы и историки об этническом развитии Руси

Проблема этнического развития Руси постоянно привлекала внимание историков. Обращение к историографическому опыту убеждает в том, что наряду с объективным ее

исследованием, основывающемся на прочной источниковой базе, имеется немало и субъективных взглядов, обусловленных обстоятельствами, не имеющими прямого отношения к ней. Среди них: ложно понимаемое чувство национального патриотизма, политические амбиции, заблуждения относительно различных прав трех восточнославянских народов на древнеруское наследие и другие.

В целом, историография данной темы, как это не кажется странным, не стала той основой, на которой новые исследователи строят свои выводы. Одни из них просто плохо знают работы предшественников, другие пользуются ими избирательно, что создает искаженную картину их взглядов на непростую проблему этнокультурного и этнополитического развития времен Киевской Руси. Тем временем без непредубежденного анализа историографического наследия объективное ее постижение практически невозможно.

Прежде чем приступить к обзору собственно исторических исследований, чрезвычайно важным представляется обобщить взгляды на интересующую нас проблему последних наших летописцев и первых историографов, писавших в эпоху национально-освободительной борьбы украинского народа и создания им собственной государственности. Их взгляды особенно интересны тем, что принадлежат поколениям еще не так далеко ушедшим от киеворуских времен, еще помнивших, как говорится, предания старины глубокой. Их свидетельства еще не были осложнены непростым опытом последующего исторического существования восточных славян, а поэтому заслуживают особого доверия. Сказанное относится и к украинской политической элите позднего средневековья, которой приходилось постоянно апеллировать к древнерускому историческому прошлому, свидетельством чему являются многочисленные актовые документы.


56


1. Этническое самосознание в актовых

документах и летописях ХІV-ХVІІ вв.

Несмотря на мозаичную пестроту исторического развития земель Южной Руси второй половины ХІІІ–ХІV в., в его основе лежали определенные структурообразующие принципы, унаследованные

от Киевской Руси. Среди них, в первую очередь, представление о территориальной целостности страны, которое не исчезло даже в условиях фактического расчленения ее между сильными соседями. Характерно, что это представление осознавалось не только собственной интеллектуальной элитой, в том числе и казаческой старшиной, но и правителями соседних государств. Еще одним важным, может быть, определяющим фактором интеграционных процессов было чувство этнического единства народа, который осознавал себя правопреемником киеворуского исторического наследия и, несмотря на все испытания судьбы, сохранил собственное имя и название страны — Русь.

Практически во всех польских и литовских актовых документах ХІV–ХVІ вв. покоренные земли бывшей Киевской Руси выступают под названием «Руси» или «Руской земли». Когда, согласно договора 1446 года между Польшей и Литвой, два государства разделили сферы влияния над Южной и Западной Русью, их новые владения получили названия «Русь польская» и «Русь литовская»1.

Особенно большая заслуга в сохранении древних традиций принадлежала Руской православной церкви. Все киевские митрополиты ревностно оберегали свой древний титул «всея Руси». Так было до Брестской унии 1596 года, так стало и после восстановления Киевской православной митрополии в 1620 году. Митрополиты Михаил Рогоза, Иов Борецкий, Исая Копинский, Петр Могила непременно именовались «Киевскими и всея Руси»2.

С момента возрождения собственной государственности аналогичным отношением к древнему названию народа и страны отличалась и гетманская власть. П. Канашевич-Сагайдачный в письме к польскому

1 Петро Толочко. Русь — Мала Русь — руський народ у другій половині ХІІІ–ХVІІ ст.//

Київська старовина. — №3. — 1993. — С. 4.2 Акт избрания Петра Могилы в митрополиты Киевские // Киевские епархиальные

ведомости. — К., 1867. — №8. — С. 24.


57


королю Сигизмунду ІІІ, посланному в марте 1622 года, называет свою страну Русью. Гетман И. Выговский в обращении к польскому королю Яну Казимиру также употребляет по отношению к казацкой державе название «Русь» или «всея Русь».

В Гадячском договоре 1652 года И.Выговского с польскими комиссарами С. Беневским и А. Заблажевским Руская земля выступает фактически как официальное название казацкой державы. Отдельным пунктом был обусловлен титул гетмана, который, видимо, по настоянию самого И. Выговского связывался с названием страны. «Гетману именоваться «Гетманом Руским». Здесь мы имеем случай юридического закрепления полного титула гетманов, который они фактически имели с последней четверти ХVІ века. В привелее Стефана Батория от 19 апреля 1579 года уже фигурирует термин «Гетман Руский»1.

Для казацких гетманов это определение было равнозначным признанию их если не реальной власти над всей Южной и Западной Русью, то, по крайней мере, права на такое владение, унаследованное от великокняжеских времен. Не случайно гетман Богдан Хмельницкий называл себя князем руским, а свое государство — княжеством, пределы которого достигали Львова, Холма и Галича. Такой титул был дан ему ерусалимским патриархом Паисием, который, назвав Богдана князем (duka) Руси, сравнил его с византийским императором Константином Великим2.

Известно также, что сын Богдана Хмельницкого Юрий именовал себя «князем руским». Полный его титул, как свидетельствует летопись Самовидца, был: «Григорій Гедеон Венжик Хмельницкій, з божой ласки ксіонже (в других списках — князь — П.Т.) рускій и гетман запорозькій»3.

Как свидетельствуют западные письменные источники, термин «Русь» фигурировал в позднесредневековое время не на уровне обычной исторической рефлексии, а как название вполне конкретной страны. Не случайно Великое княжество Литовское, после включения в него руских земель, получило дополнительное название «Руского».

После Переяславского акта 1654 года в документах и на страницах исторических произведений приобретает большое распространение термин «Малая Русь». Считается, что приоритет в его образовании

1 Бантыш-Каменский Д.Н. История Малой России. — М., 1822. — С. 135.2 Сборник статей и материалов по истории Юго-Западной России: Из Киевской ко-

миссии для разбора древних актов. — К., 1916. — Вып.2. — С. 134. 3 Літопис Самовидця. Издание под. Я. И. Дзыра. — К., «Наукова думка», 1971. — С. 131.


58


принадлежит московским официальным кругам, которые таким образом обозначили земли, вошедшие в состав Московского государства. Подобные рассуждения понятны и логичны. Ведь Московское государство было также Русью. Со времен Ивана ІІІ (1479 г.) ее князья и цари носили титул «всея Руси», а поэтому, чтобы обозначить в титуле новые владения и тоже руские, необходимо было придумать им какое-то новое название. Таким стала «Малая Русь». Бывшее название «вся Русь» трансформировалась в «Великую Русь», а полный титул московского царя Алексея Михайловича стал писаться: «царь и великий князь всея Великой и Малой России».

И, тем не менее, такое толкование происхождения названия «Малая Русь» не отвечает историческим источникам. Согласно им термины «Великая Русь» и «Малая Русь» появились еще в начале ХІV века и были придуманы греками. Они упоминаются в грамоте Цареградского патриархата 1303 года, согласно которой образовывалась отдельная Галицкая православная митрополия, а также в императорской булле Иоана VІ Катакузена от 1347 г., которой данная митрополия была упразднена.

Неполнота источников ХV–ХVІ вв. не позволяет сделать вывод о том, как широко употреблялись названия «Малая Русь» и «Великая Русь». Можно лишь допускать, что они не исчезли, по крайней мере, в литературной традиции. Основанием для этого служит, в частности, литературная деятельность известного писателя и защитника православия ХVІ века Ивана Вышенского. В послании к иезуиту Петру Скарге им употреблен термин «Великая Русь», а в послании к православным христианам — «Малая Русь».

Есть основания полагать, что уже в первой четверти ХVІІ века это название прикладывалось ко всей бывшей Южной Руси или Руси в узком значении этого слова, согласно понятиям времен Киевского государства. В грамоте иерусалимского патриарха Феофана 1621 г. сказано: «Смирения нашего благословение всем благочестивым христианам в Малой России»1.

Постепенно термин «Малая Русь» из сферы литературно-духовной перешел в государственно-политическую. Он фигурирует в гетманских универсалах и письмах уже во второй четверти ХVІІ века, а также в отчетах московских послов о переговорах с Богданом Хмельницким и его окружением.

Вся совокупность свидетельств указывает на то, что название казацкой державы «Малая Русь» было местного южноруского происхождения. Оно

1 Максимович М.А. Собрание сочинений. — Т.1. — К., 1876. — С. 310.


59


формировалось постепенно в течение ХІV–ХVІІ вв.; сначала относилось к Галицко-Волынскому княжеству, а потом распространилось на всю Южную Русь.

Знакомство с официальными документами, особенно периода национально-освободительного движения, показывает, что название это отражало, с одной стороны, понимание церковно-казацкими кругами наследственности исторического развития от времен Киевской Руси, с другой — утверждало рождение и существование на территории киевского наследия еще одного государства. Это было своеобразное отрицание претензий московских царей и патриархов на право считать себя единственными представителями всей Руси.

Еще более определенная ситуация имела место во второй половине ХІІІ–ХVІІ вв. с этническим названием народа Малой Руси или Украины. Вопросы, кто мы такие, откуда происходим, какое имеем имя, как соотносимся с соседними славянскими народами, присутствуют практически в каждой южноруской летописи. Поиски ответа на них вынуждали авторов обращаться к древнерускому прошлому, которое считалось своим.

Особенно характерным в этом отношении есть предисловие Феодосия Софоновича к «Кройнике о Руси». «В Руси я уродився

в вере православной, за слушную речь почиталем, абым ведал сам

и иншимh руским сыномh сказал, отколь Русь почалася»1.Близкой была этногенетическая концепция автора Густинской

летописи, считавшего, что в древности восточные славяне назывались полянами, древлянами, северянами, кривичами, а позже появились названия Москва, Белая Русь, Волынь, Подолие, Украина, но «сіи все единокровны и единорастлены, и ныне все общеединым именем Русь нарицаются»2.

Согласно Захарии Копыстенскому, насаждение Унии было направлено на уничтожение руского народа. «Бо если того хотять, абы Руси не

было в Руси, то есть речь неподобная»3.Следует подчеркнуть, что в отличие от терминов «Малая Русь»

и «Украина», название «Русь», которое одинаково относилось к стране, народу, языку и вере, не было новообразованием эпохи возрождения. Его сохранил народ со времен Киевской Руси и под этим именем был известен миру в ХІІІ–ХVІІ вв.

1 Софонович Ф. Хроніка з літописців стародавніх. — К., 1992. — С. 56.2 ПСРЛ. Т.1–3 (Густинская летопись). — Спб. 1846. — С. 236.3 Русская историческая библиотека. — Спб. 1878. — Т.4. — Стб. 1114.


60


Галицко-Волынская летопись и во второй половине ХІІІ века постоянно употребляет термин «Русь» и производные от него — «руские князья», «руская рать», «руский язык», «король руский». Аналогичное употребление термина «Русь» имело место в литовских и польских хрониках, рассказывающих о событиях ХІV–ХVІ вв. Хроника Литовская, Жмойтская и Быховца наполнена терминами «Русь», «руские полки», «руские воины», «князья и сынове руские». Последний галицко-волынский князь Болеслав (Юрий ІІ) Трайденович (1323–1340 гг.), как свидетельствует польский хронист Янко из Чернакова, был принят «русинами однодушно за володаря та пана»1.

Из сообщения Яна Длугоша узнаем, что король Казимир предостерегал в 1479 году литовских правителей, что в возможном конфликте Литвы с Москвой на стороне московского князя выступит руское население. Густинская летопись под 1498 г. сообщает: «И бе в то время видити полно Руси и Ляхов в татарах, Греции,Фракии и Македоніи»2.

Определение «народ руский» фигурирует в Привелее Стефана Батория от 19 апреля 1579 года, в послании гетмана Наливайка к королю Сигизмунду ІІІ, в других документах ХVІ века, помещенных в «Истории Русов» Георгия Конисского. Названия «Русь», «руский род», «российский народ» являются обычным лексическим набором в литературных произведениях украинских авторов конца ХVІ — начала ХVІІ веков Герасим Смотрицкий в предисловии к Острожской библии употребил словосочетание «народове рускіе». Знаменитая «Протестация» (1621 г.) Иова Борецкого написана от имени «народа руського».

Под единым именем «Русь» знали народ нынешней Украины иностранцы ХVІ–ХVІІ вв. Гваньини около 1560 года в «Хронике Руской земли» записал: «Москвитяны не многим чем отличаются от русинов, но русины от поляков, чехов, кроатов и других настолько отличаются, что с трудом могут один другого понимать»3. Сигизмунд Герберштейн, подводя итог своему исследованию имени «Руссія», записал следующее: «какое бы нибыло происхождение имени «Руссія», народ этот называет себя на родном языке Russi, а по латыни Rhuteni». Ниже, где речь идет о вере, Герберштейн говорит о «руских в герцогстве Литовском», а в главе о Литве называет жителей Поднепровья «черкасами рускими»4.

1 Чубатий М. Історія християнства на Русі — Україні. — Рим, Нью-Йорк, 1965. — Т.1. — С.686.2 ПСРЛ. Т.1–3. — С. 361.3 Sarmatiac Europeac Deseriptio. — Т.1. — С. 24.4 Герберштейн Сигизмунд. Записки о Московии. — М., 1988. — С. 58, 99, 185.


61


Папский нунций Коммендоне в письме к кардиналу Карлу Борромею от 12 ноября 1564 года сообщал: «В Белзе, который есть главным городом воеводства, русины греческой религии пришли ко мне, чтобы поблагодарить Бога»1. Через два года в Украину был послан папой Пием V (1568–1572 гг.) другой нунций — Юлий Риджер для выяснения религиозной ситуации во Львове, Перемышле, Луцке, Вилне, Киеве и Полоцке, где имелись греческие (православные) епископы. В своем донесении в Рим он отметил: «Люди греческого обряда называются русинами, потому что происходят от древних жителей страны, которые прежде чем попасть полностью под власть короля Польши, имели собственных князей, принявших религию от греков во времена Владимира, князя Руси»2.

Польский писатель, полемист, оратор ХVІ века Станислав Ожеховский считал себя руским по происхождению и поляком по национальной (государственной) принадлежности (gente Ruthenus, natione Polonus)3. Согласно Боплану, русы исповедуют греческую веру, которую называют рускою (Rus)4. Естественно, что иностранцы отразили ту реальную ситуа-цию с названиями народа и страны, какую они сами имели возможность наблюдать.

Еще полнее и ярче она зафиксирована в отечественных летописях, актовых документах и литературных произведениях ХVІІ века. Особенно показатель-ными в этом плане являются свидетельства Львовской летописи, составленной в середине ХVІІ века. В ней широко употребляются географические терми-ны «Подолие», «Сиверщина», «Полесье», «Украина». Что касается жителей этих земель, то все они обозначены единым словом «русины».

Рассказывая о войне Польши с казаками в 1630 году, летописец сообщил о большом вторжении польского войска в Украину. «Жолніре до Києва приїхали з тим інтентом, аби впрод козаков, а затим во вшисткой Україні Русь вистинати аж до Москви.» Польский воевода приказывал казнить невиновных людей «буле би тілько русин бул». Война, целью которой со стороны Польши была защита Унии, привела к множеству жертв с обеих сторон и, согласно некоторым ее участником, не решила проблемы. Гетман Конецпольский, демонстрируя католическим священникам «труп великий», так подытожил результат их религиозного радикализма: «Ото ж і унія — лежить русь з поляками»5.

1 Хома І. Київська Митрополія в Берестейськім періоді. — Рим, 1979. — С. 11.2 Хома І. Київська Митрополія в Берестейськім періоді. — С. 14.3 Первольф О.О. Поляки и русины («Osvêta», 1891).4 Боплан Гійом Левассер. Опис України. — К., 1990. — С. 28-30.5 Бевзо О.А. Львівський літопис і Острозький літописець. — К., 1971. — С. 105-106.


62


В 1633 году польский король Владислав ІV вынужден был пойти на определенные уступки и признать древние права руского населения. «Русі прав старих поправил без унії, і на митрополитство право надал так же без унії»1.

Богдан Хмельницкий после победы в 1648 году под Желтыми Водами предупредил польских панов, ссылаясь на мандат Яна Казимира, который прощал козакам все их прегрешения, «аби русі, підданих своїх не губили»2.

Пересказывая условия Зборовского мира, автор Львовской летописи под пунктом 4 записал: «Аби воєвода Київський завше русин бул і всі урядники в Київськом, Браславськом і Чернігівськом воєводствах русь були»3.

В ряде случав в идентичных письменных документах первой половины ХVІІ века встречаются дефиниции, которые свидетельствуют о высшем уровне этнического самосознания. В акте избрания Петра Могилы митрополитом Киевским в 1632 г. читаем: «Ми, сановники і рицарство, і все духовенство, обивателі корони Польської і Великого князівства Литовського, люди народу Руського, релігії Грецької»4.

Этноним «народ руский» широко фигурирует в Хронике Ф. Софоновича, летописи Самовидца, «Истории Руссов» Г. Конисского, в «Синопсисе», в других хрониках и произведениях ХVІІ — нач. ХVІІІ вв.5 Несколько выпадает из этого ряда летопись Самуила Величко, однако не отсутствием термина «Русь», а некоторой его модификацией. Наряду мо словами «Русь», «народ руский» Величко широко пользуется также терминами «народ малоросийский», «малоросийские христиане», которые были производными от официального названия казацкой державы «Малая Русь» и фигурировали в гетманских универсалах после Переяславской Рады. Правда, в государственных актах второй половины ХVІІ века употреблялось и традиционное этническое название «Русь».

В статьях Гадячского договора везде присутствуют термины «народ русский», «уряд русский», «земля Русская», «религия Русская». Особенно показательным в этом отношении есть универсал гетмана Ивана Брюховецкого к заднепровским жителям и «всему православному

1 Бевзо О.А. Львівський літопис і Острозький літописець. — К., 1971. — С. 111.2 Бевзо О.А. Львівський літопис і Острозький літописець. — К., 1971. — С. 122.3 Бевзо О.А. Львівський літопис і Острозький літописець. — К., 1971. — С. 124.4 Максимович М.А. Собрание сочинений. — Т.1. — К., 1876. — С. 391.5 Толочко П.П. Україна і Русь у літописі Самовидця. // Київська старовина. — 1992. —

№3. — С. 10.


63


христианскому малороссийскому народу», в котором он просит их отложиться от татар и поляков и присоединиться к Москве. «Не толhко

окрестные всh народы, но и сама ваша милостh, братhя наша милая,

признать то имhете, что в явной слhпотh и обманh видимомъ

пребываете, когда Русское имя на себh от предков своих нося, не

к тому Монарху… прибhгаете… Русhю будучи, уклоняетесh до

иновhрия»1.По существу аналогичным

было отношение к восточ-нославянскому этническо-му родству и гетмана Ивана Мазепы. Накануне Полтавской битвы, в 1709 году, он разо-слал обращение к малорос-сийскому народу, в котором, обвинив московское прави-тельство в нарушении дого-вора с Б. Хмельницким, одно-временно предостерегал от войны с Великороссией «единовhрной и единоплеменной». Ведь извест-но, писал он, «что прежде были мы то, что теперь московцы — пра-

вительство, первенство и самое название Руси отъ насъ къ нимъ

перешли. Но мы теперь у нихъ, какъ притча во языцhхъ»2.Из послания гетмана Великого княжества Литовского Януша Радзивилла

к волошскому воеводе Василию Лупуллу от 22 апреля 1653 года явствует, что для Литвы и Польши население подвластных им восточных территорий было русью. Януш Радзивилл писал: «Коли б сходилось до війни, мусите ваша господарська милість, відати, що трапиться велике кровопролиття. Буде бій останній — або полякам погибель, або Русі. Якщо переможуть поляки, тоді вкінець загине рід і віра руська»3.

До сих пор речь шла о названиях земли, государства и народа второй половины ХІІІ–ХVІІ вв., теперь коротко остановимся на вопросе названия языка. В древнеруское время он именовался руским, но так ли было и в эпоху позднего средневековья?

Анализ письменных источников ХІV–ХVІІ вв. убеждает в том, что население территорий Южной и Западной Руси продолжало называть

1 Бантыш-Каменский Д.Н. История Малой Россіи. — М., 1822. — С. 192.2 История Руссов или Малой России. Сочинение Георгия Конисского. — М., 1846. — С. 204.3 Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы. — М., 1954. — Т.3. — С. 264.

Шиферная гробница из Десятинной церкви.


64


свой язык руским. В грамоте 1447–1492 гг. говорится, что немецкий список «eсмо ва[м] руски[м] языко[м] преложили»1. В 1556–1561 гг.в Пречистенском монастыре города Пересопницы на Волыни был осуществлен архимандритом Григорием перевод Евангелия «изъ

языка блъгарского на мову рускую»2. Около 1581 г. на Волыни появился перевод Нового Завета, исполненный Валентином Невгалевским «с полского языка на речь русскую». Как свидетельствует разъяснение, перевод сделан как для тех людей, «которые письма полского читати не умеют, а языка словенского читаючи, письмом русским выкладу з словом его не разумеют»3.

В заглавии «Лексики» (1596 г.) Л. Зизания содержится своеобразное разъяснение того, что в книге «реченія словенського язика на простый рускій діалект истолкованы». Предисловие к «Грамматике» (1619 г.) М. Смотрицкого свидетельствует, что «читаны будуть… словенскіи лекціи и на рускій язык перекладаны»4.

Памво Берында назвал свой словарь (1627 г.) «Лексикон славяноросскій», при этом разъяснил, что он из разных языков «и власного нашего словенского» много слов «згромоздивши, нашим языком русским объяснил»5.

Иван Величковский — священник и поэт конца ХVІІ в. — так объяснял свои опыты стихосложения: «Некоторые значнейшие штуки поетицкіе русским языком выразити, не з якого языка на рускій оные переводячи, але власною працею моєю ново на подобенство інородных составляючи, а некоторые и целе русскіє способы вынайдуючи»6.

Руский язык продолжал занимать ведущее место в государственном деловодстве Великого княжества Литовского. В «Уставе» 1565 года специально оговаривалось употребление руского языка как делового: «А писар земский по руску маеть литерами и слови рускими вси

листы и назвы писати»7. Согласно королевскому привилею, данному после Люблинской унии 1565 г., руский язык объявлялся официально-деловым в пределах руских же земель, которые попали под юрисдикцию Польши. К сожалению, языковые права местного населения так и не были

1 Словник староукраїнської мови. — К., 1978. — Т.2. — С. 579.2 Житецкий П.И. Старинные воззрения на русский язык // Киевская старина. — 1882. — октябрь. — С. 282. 3 Житецкий П.И. Старинные воззрения на русский язык — С. 283.4 Німчук В.В. Походження і розвиток мови української народності // Українська народ-

ність. — К., 1990. — С. 222.5 Житецкий П.И. Старинные воззрения …, — С. 284.6 Величковський І. Твори. — К., 1972. — С. 10.7 Хрэстоматыя по гісторыі беларуской мовы. — Мінськ, 1961. — С. 145.


65


обеспечены. Это хорошо видно из жалобы 1576 г. брацлавской шляхты, в которой речь идет о нарушении их прав и вольностей, согласно которым «листы с канцелярыи вашей королевской милости не инаким одно

руским писмом мають быти выдаваны», а в действительности идут «до нас писмом польским»1.

Примеры обозначения языка прилагательным «руский» не исчерпываются приведенными. Их неизмеримо больше. Как и примеров употребления терминов «Русь», «Малая Русь», «Малая Росія», «руский народ». Но и приведенные со всей очевидностью свидетельствуют, что этнокультурное и государственно-политическое развитие земель, некогда бывших Южной и Западной Русью, во второй половине ХІІІ–ХVІІ вв. происходило на основе древнеруских традиций. Родовое название «Русь» присутствует везде: в обозначении страны, государства, народа, языка, веры. Это ли не убедительное доказательство непрерывности исторического развития края от древнеруских времен до позднего средневековья.

Историческая память народа, несмотря на монголо-татарское нашествие, литовские и польские завоевания, сохранила древнерускую систему понятий и идеалов, осознание своей органической неотделимости от киеворуского наследия, свою рускую идентичность.

Вместе с тем следует признать, что в процессе длительного сожительства под политическим протекторатом, а также и в составе государств соседних народов, прежде всего польского и крымско-татарского, население края приобрело ряд существенных этнокультурных особенностей, которые заметно отличили его от других ветвей восточных славян.

С конца ХVІ века осознание этого исторического явления имело место на уровне интеллектуальной, преимущественно духовно-православной, элиты общества. Начались поиски для него соответствующей этнокультурной и политической ниши. Пафос трудов южноруских летописцев и книжников конца ХV — первой половины ХVІІ вв. вкладывался в своеобразную диалектическую формулу «нераздельности и неслитности». Нераздельности с другими восточнославянскими народами в общности происхождения и праве на киеворуское наследие, и неслитности с ними в конкретно-исторических формах государственно-политической жизни. Эта формула стала фактически идейным манифестом национально-освободительных восстаний конца ХVІ — первой половины ХVІІ вв. и практикой деятельности гетманских правительств со времен Богдана Хмельницкого..

1 Акты, относящиеся к истории Западной России. — СПб. 1890. — С. 187.


66


2. Историки об этническом развитии Руси.

Историография — темы этнического развития Руси очень обширная. Ее подробное рассмотрение может быть предметом отдельного монографического исследования. Здесь хотелось

остановиться лишь на наиболее характерных мыслях профессиональных историков, имевших определяющее значение в осмыслении этой проблемы. В целом, можно выделить три основных историографических периода — конец XVIII – начало XX веков, 1917–1991 годов и, с 1991 года — по настоящее время.

Первые два, характеризуются во многом общими тенденциями. За редким исключением, историки были согласными в этническом родстве восточнославянских народов. Научные споры велись не по этому фундаментальному положению, а по частностям. К примеру — кто из трех народов старший или кто имеет преимущественное право на древнеруское наследие? В советское время (1917–1991 гг.) определилась достаточно четкая и, в целом, продуктивная концепция этногенеза в Древней Руси. В основе трех восточнославянских народов находилась единая древнеруская народность, а следовательно, все они имеют одинаковое родовое отношение к ней. В историографии постсоветского периода, причем, во всех трех государствах (Беларуси, России и Украины) появились тенденции поиска не столько общего, что их объединяет, сколько отличного, что их разъединяет.

Первые попытки научного осмысления темы этнического развития Руси обозначились с конца ХVІІІ — начала ХІХ вв. Принадлежат они П. И. Симоновскому, Я. М. Марковичу, А. Ф. Шафонскому, Д. М. Бантиш-Каменскому, Ю. И. Венелину, автору Истории «Руссов» и другим исто-рикам. Практически ни у кого из них не возникло сомнения в родстве восточнославянских народов.

«История Руссов», авторство которой приписывается то белорусскому архиепископу Георгию Конисскому, то украинцам Григорию и Василию Полетикам, представляет историю Южной Руси до монгольского разгрома как составную часть общедревнеруской. В ней особо подчеркнута идея общности происхождения всех славян и существования во времена Киевской Руси единого руского народа. В предисловии читаем: «История Малой России до времен нашествия на нее татар с ханом их Батыем


67


соединена с историей всея Россіи, или она-то и есть единственная история Россійская, ибо известно начало сея истории, вместе с началом правленія Россійскаго, берется от князей и княжеств киевских, с прибавленим к ним одного только новгородського князя Рюрика и продолжается до нашествия татарского безпрерывно»1. Автор решительно оспорил «баснословие» польских и литовских летописцев, утверждавших, что Украина до заселения ее польскими королями «была пуста и необитаема», при этом заметив, что руские города здесь «гораздо старши от королей польских»2.

Непрерывность и преемственность истории Малороссии засвидетельствована в терминологии. Когда Гедемин подчинил южноруские земли Литве, он «восстановил правление Руское», подтвердил «права и обычаи руские», … «ввелъ ихъ и въ своей землh вмhстh

съ письменами или грамотою Рускою»3.Такую же точку зрения высказал Я. М. Маркович, полагавший, что

Киевская земля была «колыбелью росов» — общих предшественников малороссов и великороссов»4.

В начале ХІХ века вышел в свет первый обобщающий труд по истории Украины, принадлежавший известному дипломату и государственному деятелю Д. М. Бантыш-Каменскому. Во введении к своей «Истории Малой России» он писал, что страна, которая потом стала известной под названием Малой России, изначально составляла основную часть владений великих князей руских и была «отечественной колыбелью нашей». Разделение единого руского народа на восточное и южное ответвление историк датировал временем покорения Юго-западной Руси Литвой и Польшей5.

Аналогичный ответ на вопрос о времени обозначения различий между малороссами и великороссами мы находим также и в труде П. И. Симоновского. Согласно ему, это случилось тогда, когда малороссы оказались во владении Литвы и Польши6.

Оригинальный взгляд на этническую историю восточных славян продемонстрировал А Ф. Шафонский. Не оспаривая их родства, он

1 История Руссов или Малой России. Сочинения Георгия Конисского. — М., 1846. —

Предисловие. — С. І.2 История Руссов или Малой России. Сочинения Георгия Конисского. — С. ІІІ–ІV.3 История Руссов или Малой России. Сочинения Георгия Конисского. — С. V.4 Маркович Я.М. Записки о Малороссии, ее жителях и произведениях. — СПб. 1798. — Ч.1. — С. 2–11.5 Бантыш-Каменский Д.М. История …. — С. Х.6 Симоновский П. Краткое описание о козацком малороссийском народе // Чтения

в Императорском Обществе истории и древностей российских при Московском универ-

ситете. — М., 1847. — №2. — С. 23.


68


предположил, что старшинство среди них принадлежит малороссийскому народу, который старше великоросского1. Нет сомнения, что этот новый акцент появился под впечатлением начавшейся на исходе первой трети ХІХ века дискуссии о преимущественном праве на киеворуское наследие. Активное участие в ней принял историк Ю. И. Венелин, утверждавший общность происхождения восточнославянских народов и одновременно полагавший, что преимущественное право называться Русью имеют украинцы2.

Позже с подобными утверждениями выступил украинский историк и этнограф Н. А. Маркевич. В вышедшей в 1842 году «История Малой России» он последовательно провел идею киевского первенства, хотя, разумеется, не только не отрицал общности происхождения восточнос-лавянских народов, но и специально это подчеркивал. Разделив исто-

рию Малороссии на шесть периодов, первый из них он отнес ко времени порабоще-ния Руси татарами, когда она несла «тягость рабства под игом татар, вместе со своими единоплеменниками, север-ными руссами». Событием, прервавшим общевосточнос-лавянское течение истории, согласно Н. А. Маркевичу,

было завоевание Южной Руси Литвой. «Вскоре явился новый завоеватель, которому суждено было, исторгнув южную Русь у Татар, разлучить ее на три с лишком столетия с ее младшею сестрою, Русью северною»3.

Суммируя взгляды историков конца ХVІІІ — первой половины ХІХ вв., можно утверждать, что ни у одного из них не возникало и малейшего сомнения в родстве современных им восточнославянских народов и их единой этнической основе времен Киевской Руси. Имел место спор о том, какой из этих народов старший, а следовательно и более руский. Историки южноруского происхождения полагали, что на эту роль с наибольшими основаниями могут претендовать малороссы (украинцы).

Около середины ХІХ века дискуссия о киеворуском этническом наследии приобрела политический оттенок. Историк М. П. Погодин,

1 Шафонский А.Ф. Черниговского наместничества топографическое описание. —

К., 1851. — С. 41.2 Венелин Ю.И. О споре между южанами и северянами на счет их Россизма. — СПб.1832. — С. 6.

3 Маркевич Н. История Малороссии. — М., 1842. — Т.1. — 4-7.

Шиферная плита из Софии Киевской.


69


вначале признававший общеруское родство малороссов и великороссов, впоследствии, решительно отказался от традиционной для отечественной историографии концепции общности происхождения восточнославянских народов. Видимо, вдохновленный свидетельствами некоторых польских и литовских хронистов о том, что Украина в послетатарское время была заселена польскими королями, он предположил, что украинцы не имеют прямого отношения к истории Киевской Руси. Они, согласно историку, переселились в Поднепровье только после монголо-татарского нашествия из Прикарпатья и Волыни. До этого здесь жили великороссы, которые под давлением завоевателей переселились на северо-восток. Что касается древнеруского языка, то он наиболее родственен великорусскому и в нем отсутствуют какие-либо признаки малорусского1.

По-существу, М. П. Погодин предложил украинцам собственную схему истории, начало которой в пределах старой Руской земли, будто бы, было положено только после ухода из Поднепровья монголо-татар. Непонятно только, почему историк полагал, что новые поселенцы были самобытным племенем и не имели отношения к древнерускому историческому прошлому. Ведь Прикарпатье и Волынь являлись также древнерускими землями и если оттуда в послемонгольское время переселилась какая-то часть населениия в Среднее Поднепровье, чего нельзя исключать, то оно было в такой же мере наследником киеворуской традиции, как и население других регионов.

На это обстоятельство обращал внимание в своих филологических письмах уже М. А. Максимович. Обращаясь к М. П. Погодину, он писал: «Ты признавал прежде древних киевлян малороссіянами, теперь признаешь их великороссіянами: есть же, стало быть сходство между ними… Есть же видно и различие между ними, когда и теперь, замещая древнюю Киевскую область великороссиянами, ты все еще в галичанах, подолянах и волынянах признаешь малороссиян»2. М. А. Максимович выразил полную солидарность с положением М. В. Ломоносова о том, что малороссийское и великорусское наречия пребывают в «ближайшем сходстве» и «составляют одно неразрывное органическое целое, одну обширную Рускую речь»3. Продолжая свою мысль, он подчеркнул, «ближайшее родство русских наречий, по которому малороссийское и великороссийское наречия, или

1 Погодин М.П. Записка о древнем русском языке (письмо к И.И.Срезневскому)//

Известия Отделения русского языка и словестности Академии наук. — 1856. — Т.5. —

вып.2. — С. 70-92.2 Максимович М.А. Собрание сочинений. — Т.3. — Киев, 1880. — С. 191.3 Максимович М.А. Собрание сочинений. — Т.3. — С. 189.


70


говоря полнее и точнее, южнорусский и северорусский языки — родные братья, сыновья одной русской речи»1.

В отличие от И. И. Срезневского, полагавшего, что малорусское наречие и малорусский народ обособились от великорусского наречия и народа после нашествия монголо-татар, М. А. Максимович относил это обособление еще к древнерускому периоду. Одновременно он утверждал, что «ни один филолог, по правилам и законам своей науки, не решится разрознить южнорусского и северорусского языка: они как родные братья, должны быть непременно вместе»2.

В «новых письмах» М. А. Максимович продолжил дискуссию с М. П. Погодиным и несколько уточнил свои прежние утверждения. Отказавшись от названия «малорусский язык» и заменив его на название «южнорусский», которое, как ему казалось, точнее и яснее выражает собой объем этого языка, историк затем пришел к выводу, что он, в свою очередь, состоит из двух наречий: малорусского, существующего издревле оба — полы Днепра — на Украине, Подолии, Волыни и Сиверщине, и червонорусского, также существующего издавна на правом берегу Днестра — в Галиции и Карпатах3. При этом, как и прежде, М. А. Максимович продолжал настаивать на органическом родстве всех руских наречий. Согласно ему, североруский и южноруский языки «суть ближайшие между собою, как два вида одной русской или восточно-славянской речи — ни один из них не может назваться родоначальным для другого: это два родных брата в общем кругу речи славянской»4.

Значительное внимание проблеме этнического развития времен Киевской Руси уделял Н. И. Костомаров. Его взгляды изложены в работах «Мысли о федеративных началах Древней Руси» и «Две руские народности». Они неоднозначны, порой противоречивы, но всегда оригинальны. По мнению историка, в первой половине нашей истории, период удельно-вечевого уклада, народная общеруская стихия выступает в совокупности шести главных народностей, а именно: южноруской, сиверской, великорусской, белоруской, псковской и новгородской5. Их этнической подосновой были летописные племена, которые с течением времени консолидировались в более крупные общности.

1 Максимович М.А. Собрание сочинений. — Т.3. — С. 189–190; Срезневский И.И. Мысли

об истории русского языка. — СПб., 1850.2 Максимович М.А.. Собрание сочинений. — Т.3. — С. 190.3 Максимович М.А. Собрание сочинений. — Т.3. — С. 275.4 Максимович М.А. Собрание сочинений. — Т.3. — С. 276.5 Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. — Т.1. — СПб. 1872. — С.21.


71


Названные народности не представляли собой нераздельных этни-ческих монолитов. Обширная и разнообразная южноруская народность, как считал Н. И. Костомаров, в удельный период обособилась системой частей, которые вместе составляли одну землю. Они отличались одна от другой народными обычаями, говорами, образом жизни, но их судьба в продолжении длительного времени была нераздельной. Даже Сиверия, которая по говору, образу жизни и физической структуре занимала сре-динное место между южноруcсами, великоруcсами и белоруcсами, больше тяготела к югу, чем к северу1.

Выводы Н. И. Костомарова о разделении восточных славян домонгольского периода на ряд народностей воспринимаются, нередко, слишком упрощенно, как неопровержимая констатация существования в то время украинцев, русских и белорусов в их современной этнографической структуре. Между тем, ничего подобного Н. И. Костомаров не утверждал. «Разумеется, — писал он, — было бы легкомысленно представлять образ, в котором южнорусская народность была в древности, тот же, в котором мы встречаем ее в более позднее время. Исторические обстоятельства не давали народу стоять на одном месте… Если мы, относительно древности, говорим о южнорусской народности, то понимаем ее в том виде, который был прообразом современного»2. Аналогичным образом он понимал и великорусскую народность, которая, по сути, была зерном будущей Великой Руси3.

В своих выводах относительно этнического развития времен Киевской Руси Н. И. Костомаров значительно ближе к исторической действительности, чем многие его современные последователи. Большое этническое целое (по терминологии историка «народная общеруская стихия») не исключало этнографического своеобразия его отдельных частей.

Заметное место в исследовании восточнославянского этногенеза занимает В. Б. Антонович. Как и в свое время М. А. Максимович, он решительно не согласился с выводами М. П. Погодина и его сторонников о полной миграции населения Южной Руси под давлением монголо-татар на северо-восток и занятии их места переселенцами из Прикарпатья. Еще меньше он склонен был разделить мнение польских историков Грабовского, Шайнохи и других, согласно которому Среднее Поднепровье после монголо-татарского нашествия колонизировалось польскими выходцами из берегов Вислы. Невозможно, утверждал историк, чтобы

1 Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. — Т.1. — С.19-20.2 Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. — Т.1. — С.58.3 Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. — Т.1. — С.76-78.


72


переселение целых народных масс произошло незаметно и не оставило какого-либо следа в письменных источниках. И как могло случиться, что переселенцы с берегов Вислы «в ХVІ веке представляли сплошную массу с характером руской, а не польской народности»1.

В. Б. Антоновича нередко называют отцом-основателем идеи об исключительно украинской этнической основе Киевской Руси, приписывают (особенно это имело место в советское время) мысли, которых в действительности он никогда не высказывал. Рассматривая события, связанные с взятием и разграблением Киева войсками союзников Андрея Боголюбского, историк подчеркивал, что этим малодостойным делом занимались не только суздальцы, но и черниговцы. Ни в одном его историческом труде нет этнического противопоставления Южной и Северо-Восточной Руси Х-ХІІІ вв. Киевская земля была для В. Б. Антоновича в такой же мере руской как и другие. Говоря о потере ею в ХІІІ–ХІV вв. значения «первого, старшего княжества», он полагал, что она заняла «среди раздробленных руских областей» второстепенное и неприметное место2.

«В ХІV веке, — писал историк, — в судьбе Руси случился новый исторический поворот, который начертал Киеву новую политическую роль на новом поприще. В это время разъединенные и ослабленные руские земли начинают вновь объединяться в более крупные и крепко связанные политические организмы. Стремление это происходит одновременно на двух окраинах руского мира: «в то время, как на северо-востоке Руси возникает новое сильное Русское государство, юго-западные руские земли находят точку опоры в Великом княжестве литовском»3.

Вывод В. Б. Антоновича о разных путях исторического развития Южной и Северо-Восточной Руси второй половины ХІІІ–ХVІ вв. совершенно верный и убедительно обоснованный, но это не дает никаких оснований приписывать историку аналогичные мысли относительно времен Киевской Руси. Необходимо заметить, что этническая терминология во всех случаях употреблена им со словом «Русь»: «руская народность», «руское народонаселение», «руский мир». Ни о каком междуэтническом антагонизме Южной и Северо-Восточной Руси в ХІІ–ХІІІ вв. В. Б. Антонович вообще не говорил.

В 80-е годы ХІХ века известный русский филолог А. И. Соболевский опубликовал реферат с интригующим названием: «Как говорили в Киеве

1 Антонович В.Б. Киев, его судьба и значение с ХІV по ХVІ вв. (1362–1569). Монографии по

истории Западной и Юго-Западной России. — Т.1. — К., 1885. — С.224.2 Антонович В.Б. Киев, его судьба и значение с ХІV по ХVІ вв. — С.228.3 Антонович В.Б. Киев, его судьба и значение с ХІV по ХVІ вв. — С. 229.


73


в ХІV–ХV вв.»? Проанализировав документы этого времени, он пришел к выводу, что в них еще нет украинских фонетических особенностей, а следовательно заселение Киевской земли новым населением произошло не раньше ХVІ века. Таким образом, теория М. П. Погодина была доведена до полного абсурда.

Кроме В. Б. Антоновича с убедительными доказательствами ее несо-стоятельности выступили М. П. Дашкевич, С. Т. Голубев и другие исто-рики и археологи. Непрерывность исторического процесса в Южной Руси с киеворуских времен до конца ХІV века показал также молодой М. С. Грушевский1.

Среди сторонников взглядов М. П. Погодина и А. И. Соболевского ока-зался А. А. Шахматов. Правда, в процессе активной историко-филологи-ческой дискуссии он постепенно отошел от убеждения в великорусской этнической основе всех восточнославянских племен. Основываясь на ана-лизе руских говоров, ученый пришел к выводу, что со временем на базе общеруского единства возникают три руские народности. Южнорусская или малорусcкая вобрала в себя полян, сиверян, древлян, волынян, уличей и хорватов; белорусcкая, соответственно, дреговичей, радимичей, часть кривичей; великорусcкая — славян, восточных кривичей и вятичей2. Что касается населения Киева, то его, согласно А. А. Шахматову, хотя и нет причин не признавать южноруским, все же следует считать достаточно смешанным, в составе которого были представители всех руских племен.

Особый интерес к проблеме этнического развития восточных славян предгосударственного и древнеруского периодов проявил М. С. Грушевский. Созданная им концепция, к сожалению, не отличается последовательнос-тью. По мере вовлечения в политическую жизнь историк Грушевский все больше испытывал влияние Грушевского-политика.

Во вступительных заметках к первому тому «Історії України — Руси» М. С. Грушевский заявил, что «труд этот должен представить образ исторического развития жизни украинского народа или тех этнографически-политических групп, из которых формируется то, что мы мыслим теперь под названием украинского народа, по другому называемого «малоруским», «южноруским», «просто руским» или «русинским». «Его древнее историческое имя: русь, русин, руский во время политического и культурного упадка было присвоено великорусским народом, политическая и культурная жизнь которого развились на традициях древнего Руского государства

1 Грушевский М.С. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава Мудрого до

конца ХІV в. — К., 1891.2 Шахматов А.А. Древнейшие судьбы руского племени. — Птт., 1919. — С. 64.


74


София Новгородская (XI в.)


75


и великорусские политические организации, как великое княжество Владимирское, а потом и великое княжество Московское считали себя наследниками того древнего Руского (Киевского) государства»1.

Из этой длинной цитаты вытекает два важных тезиса. Первый сводится к тому, что М. С. Грушевский видел украинский народ в глубине веков не в современной ему этнической ипостаси, а лишь как определенные группы, из которых постепенно формировалось то, что «мы мыслим теперь под названием украинского народа». Согласно второму, великорусский народ хотя и присвоил себе имя «Русь», все же «развился на традициях древней Руской державы» и считал себя ее наследником.

В специальной статье, посвященной периодизации украинской истории, М. С. Грушевский утверждал, что «Киевское государство, право, культура были созданием одной народности — украинско-руской; Владимиро-Московское — другой, великорусской2. Здесь формулировки чуть более жестки, но еще не предвещающие отказа историка от существования хотя и не единого, но все же руского народа в древнеруские времена. Вторая часть термина «руский», несмотря на отрицание историком «общеруской народности», даже помимо его желания, свидетельствует об этническом родстве обоих народностей.

Со временем взгляды М. С. Грушевского эволюционировали в направлении признания за украинским народом этнической сформированности уже с антских времен. Антами, согласно ему, греческие писатели VІ–VІІ вв. н.э. называли именно украинцев. Украинцами также были поляне, древляне, дулебы и даже племена, проживающие над Доном и на Азовском побережье3.

Таким образом, согласно позднему Грушевскому, украинский народ был всегда, по меньшей мере уже с антских времен. Менялось только его название, а сам он оставался все тем же неизменно украинским народом, в хорошо знакомом историку этнокультурном обличии. Как-то трудно даже комментировать такую беспрецедентно простую схему украинского этногенеза. В ней отсутствуют все промежуточные звенья развития восточнославянского этноса. Если бы это было действительно так, тогда бы украинцы представляли собой явление исключительное в мировой истории, ведь она не дает нам примера, когда бы в продолжении полутора тысячи лет народ не испытывал этнических изменений.

1 Грушевський М.С. Історія України-Руси. — Т.1. — К., 1991. — С. 18.2 Грушевський М.С. Звичайна схема «Руської» історії й справа раціонального укладу історії

східного слов’янства. — СПб.1904. — С. 2.3 Грушевский М.С. Иллюстрированная история Украины. — СПб. 1913. — С. 27.


76


Практически одновременно с М. С. Грушевским, писала свою «Историю украинского народа» А. Я. Ефименко, предложившая вполне реалистичную концепцию этногенетического процесса. «Русская наука, — как полагала она, — должна состоять из двух самостоятельных и паралельных частей: из истории северо-восточной или Московской Руси и истории Руси южной и западной или Литовско-Польской». Ей представлялось неправильным господствовавшее в российской научной литературе убеждение, согласно которому под высказыванием «руская история» понималась только история северо-восточной ее половины1.

Пытаясь стать над пристрастиями историков «великорусских» и «ма-лорусских» симпатий, А. Я. Ефименко склонялась к мысли что полного запустения и поголовного истребления населения на юге Руси таки не было. Этническое развитие времен Киевской Руси представлялось ей в диалектическом переплетении процессов интеграционных и диферен-ционных. «В продолжение всего этого периода, который заканчивается монгольским нашествием, — пишет А. Я. Ефименко, — историю нашу де-лают группы восточнославянских или русских племен, обособившихся по областям, но, как будто бы не обнаруживающих того глубокого рас-падения на два русла, которое усматривается позже… Когда туман, обле-кавший собою более-менее всю Русскую землю, полностью рассеялся, мы усматриваем на нашей территории два больших разветвления русской на-родности, как бы поглотившие собой прежние племенные особенности, народности южнорусскую и северорусскую»2.

Этнические проблемы интересовали также выдающегося украинского писателя и ученого И. Я. Франка, который остро и заинтересованно отреагировал на выход первого тома «Історії України — Руси» М. С. Грушевского. Проанализировав все возможные упоминания древних авторов об антах, он пришел к выводу, что на их основании можно утверждать лишь славянство этого народа, который был предком всей древнеруской «людности», в том числе и северного племени вятичей3.

И. И. Огиенко отмечал, что древнейшее название нашего (украинского — П.Т.) народа было «руский», которое целиком осталось в Галичине, где простой народ только и называет себя этим именем; руским народом, вспоминая свое прошлое, называет себя и народ в пределах России. В Москву, согласно историку, названия «Русь» было занесено с берегов

1 Ефименко А.Я. История украинского народа. — СПб. 1906. — С. 1.2 Ефименко А.Я. История украинского народа. — С. 77-78.3 Франко І. Причинки до історії України. — Руси. — Львів, 1912. — Ч.1. — С. 21,59.


77


Днепра после того, как политический центр государства переместился с Киева на северо-восток1.

Историки советского и постсоветского времени во многом унаследо-вали традиции исторической науки предшествующих периодов. Речь идет не только об альтернативности выводов ученых по проблеме этнического развития в эпоху Киевской Руси, но и о системе аргументации. Во многих случаях она основывается не на непреложных документальных фактах, а на эмоциональном восприятии явлений истории, окрашенном нацио-нальными симпатиями. Некоторые историки оказались в плену ими же придуманной концепции о неизменности этнической ситуации от ран-него средневековья до нового времени. Поэтому вельможные междукня-жеские столкновения они готовы возвести (и возводят) в ранг межэтни-ческих. «Украинские» Киев и Южная Русь противопоставляются «русским» Владимиру на Клязьме и Северо-Восточной Руси или «белорусскому» Полоцку и Северо-Западной Руси.

В целом, в советской историографии периодизация этнической истории оказалась в жесткой зависимости от общеисторической. Согласно большинству исследователей, на раннефеодальном этапе, который датируется ІХ — началом ХІІ вв., на базе полутора десятка восточнославянских межплеменных объединений сложилась относительно единая древнеруская общность, главным условием консолидации которой было существование единого государства. Что касается этнических процессов второго этапа истории Руси (до 40-х годов ХІІІ в.), мысли историков разошлись. Свой отпечаток на них несомненно наложила трактовка феодальной раздробленности Руси, как периода распада ее государственного единства.

В 1944 году, когда еще продолжалась Великая Отечественная война (1941–1945 гг.) и потребность в осмыслении отечественной истории была очень велика, с обстоятельной работой, посвященной происхождению «русского» народа выступил Н. С. Державин. Несмотря на то, что в названии книги внимание акцентируется на этнониме «русский», в действительности в ней исследуется проблема происхождения всех восточных славян, лишь в период перехода к государственно-политическому развитию обретших названия «руси» или «руского» народа.

Будучи последовательным учеником Н. Я. Марра, выдвинувшего теорию автохтонного стадиального развития языков, Н. С. Державин распространил этот вывод и на историко-культурные процессы. Он был убежден, что «рус-ский народ» занимал территорию, известную в историческое время, с глубо-

1 Огієнко І. Українська культура. — К., 1918. — С. 25.


78


кой древности. Общая его методологическая установка сводилась к тому, что никакой народ не исчезает бесследно со своих мест поселения, но и после того как он сходит так или иначе с исторической арены, продолжает пре-емственно жить в культурном наследии насельников той же территории.

В принципе, такой взгляд на этногенез не может быть слишком порицаем, однако при одном существенном уточнении, что в процессах стадиального развития культур большую роль играли не только автохтонные, но и пришлые народы. Причем, нередко, преобладающим оказывался как раз пришлый этнокультурный элемент, прерывавший и видоизменявший преемственное развитие древних культур того или иного региона.

В ряде мест своей книги Н. С. Державин выходит за жесткие рамки «марровской автохтонной стадиальности», хотя делает это не всегда пос-ледовательно. С одной стороны он солидаризуется с выводом известного украинского археолога В. В. Хвойки о том, что «трипольский народ» име-ет местные корни, с другой видит замечательность этой культуры в том, что она «связывает наш Дунайско-Днестро-Буго-Днепровский район с территорией нынешней Румынии и Венгрии, и далее — с Балканским полуостровом, с Фессалией и древнейшими культурными центрами Средиземномрья». Скифы земледельцы и скифы кочевники у него это потомки известных нам земледельцев — трипольцев, продолжавших и в геродотово время жить на своих исконных местах, а царские скифы, названные автором «подлинными», были все-таки пришельцами.

Исследуя проблему сложения собственно исторических славян с рубежа старой и новой эр до VI века, Н. С. Державин пришел к двум важным заключениям, не потерявшим свое значение и до наших дней. Согласно первому, в процессе племенных скрещиваний уже к VI веку сложился, культурно и этнографически выделившийся из общей массы окружавших племен, восточнославянский народ. Второй сводился к тому, что историю Киевской Руси надо начинать не с варягов Рюрика и Олега, а с ранних восточнославянских князей Божа и Межамира, а также с первых походов славянских дружин на Византию.

В целом, интересны рассуждения Н. С. Державина и об эволюции названия восточных славян. Сначала они выступали под именем венетов, позже, с VI века — славян и антов. Именно антский союз заложил основу Киевской Руси. На этапе государственно-политического развития восточнославянские племена получают общее имя «руси», т.е. русского народа. Термин «русь», как думал ученый, есть племенной, унаследованный славянами от своих далеких дославянских предков. Он возводит его к терминологической группе «этруск», что совершенно неприемлемо.


79


Значительное место в книге Н. С. Державина уделено проблеме племенных группировок и культурных центров «русского народа» в ІХ веке, известных по восточным источникам, как Славия, Куявия и Артания. Несмотря на некоторые отличия, в целом его вывод принципиально не расходится с точкой зрения А. А. Шахматова, согласно которой восточнославянские племена объединены в три территориальные группы: южнорусскую (поляне, древляне, северяне, уличи тиверцы, волыняне), среднерусскую (дреговичи, вятичи, радимичи), северорусскую (словены и кривичи).

Две заключительные главы книги посвящены сложной проблеме формирования современных восточнославянских народов — великорусского, украинского и белорусского. Как полагал Н. С. Державин, их появление обусловлено хозяйственно-экономическим и культурно-историческим развитием русского (древнеруского — П.Т.) народа. Первый этап пришелся на эпоху феодальной раздробленности, последующие — на время угасания феодализма и подъема капитализма.

Разумеется, сегодня, по прошествии почти 60 лет, в продолжении которых накоплены новые источники и исследования, выводы Н. С. Державина о сложении украинцев, русских и белорусов не кажутся непреложными. И тем не менее, в них есть мысли вполне созвучные современному уровню знаний. Это утверждение о том, что субстратом современного украинского народа должны рассматриваться летописные племена южноруской группы — поляне, северяне, древляне, волыняне, хорваты; субстратом белорусского народа — дреговичи, радимичи и западные вятичи; субстратом русского народа — восточные кривичи и восточные вятичи, а также словены. Что касается общих языковых элементов трех народов, то они объясняются как общностью языковой протоосновы, так и тесным взаимовлияниями восточнославянских племен в исторический период их совместной жизни в едином государстве.

Завершают книгу два исторических экскурса, посвященные Украине, вплоть до инкорпорации ее Речью Посполитой в результате Люблинской унии 1569 года, а также Белоруссии в составе Литвы. Они выглядят несколько искусственно в книге с таким названием, тем более, что о России в аналогичный исторический период в ней нет ни слова. Объяснить это можно. вероятно, тем, что в годы Второй мировой войны к Украине были присоединены исконные западные ее территории и тема их органического единства с историей всех восточных славян была в то время очень злободневной.

К сожалению, Н. С. Державин не избежал и традиционных для его времени сожалений по поводу негативных последствий для этнических


80


процессов периода феодальной раздробленности Руси. Именно к этому периоду он отнес начальные этапы формирования нынешних восточнославянских народов1.

Особенно жесткой зависимостью государственного и этнического развития Руси характеризуются взгляды В. В. Мавродина. В вышедшей в 1945 году книге «Образование древнерусского государства» он писал: «Мы видим, как в результате общности государственного и культурного бытия во всех проявлениях начала складываться древнерусская народность»2. И далее: «Киевское государство самим фактом своего появления и развития… подготовляло процесс образования единой русской народности»3. Хронологически он укладывается, согласно историку, в ІХ–ХІ вв., хотя полного завершения так и не получил. Складывавшаяся народность не была «ни великорусской, ни украинской, ни белорусской, а именно русской — точнее, древнерусской, давшей начало и той, и другой, и третьей, т.е. всем трем славянским народностям Восточной Европы»4.

С наступлением феодальной раздробленности, как полагал В. В. Мавродин, процесс консолидации единой народности прервался. «Феодальные княжества разрезали на части складывающуюся древнерус-скую народность и, воздвигнув массу политических и экономических гра-ниц, способствовали созданию новых этнических образований»5.

Правда, несколько ниже, говоря о национальном самосознании народности, как единого целого, он отмечал наличие этого чувства, не только для Х–ХІ вв., но и для ХІІ в. «В Х–ХІІ вв. идея единства русского народа и земли Русской была еще очень сильна и покоилась на существующей политической государственной системе, на культурной жизни, религиозных представлениях, т.е. на всей совокупности общерусской материальной и духовной культуры»6. Более того В. В. Мавродин распространил это единство и на ХІІІ век, заявив, что «для автора «Слова о погибели Русской земли» Русская земля тянется от Карпат и Дуная до Ледовитого океана, от литовских лесов до мордовских твердей. Сознание единства русского народа явилось результатом единства материальной и духовной культуры, единства языка, религии, идеологии, политической жизни, государственности, законов, быта, обычаев и т.д.»7.

1 Державин Н.С. Происхождение русского народа. — М., 1944. — С. 97.2 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. — Л., 1945. — С. 395.3 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. — С. 395.4 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. — С. 395.5 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. — С. 395-396.6 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. — С. 397.7 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. — С. 397.


81


В 1971 году В. В. Мавродин вновь вернулся к теме образования Древнеруского государства и формирования древнеруской народности, по-существу повторив свою давнюю противоречивую концепцию. Может только стал несколько менее категоричен в определении верхней границы существо-вания древнеруской народности. Её единство, по мнению историка, было на-столько прочным, что даже «после Батыева нашествия, когда установился тяж-кий монголо-татарский гнет, когда обширные пространства Руси на западе и юге стали добычей литовских князей, польских и венгерских королей, когда наступил государственный распад древнерусской народности, в разных кон-цах Русской земли, сохранялось очень много общего в языке и культуре»1.

Как видим, распад древнеруской народности в этой поздней работе обуславливается не наступлением феодальной раздробленности в начале ХІІ века, но расчленением Руси монголо-татарами, Литвой и Польшей после 40-х годов ХІІІ века.

К числу новаций принадлежат интересные мысли В. В. Мавродина об антропологии восточных славян. Он подчеркивал, что древнеруская

1 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства и формирование древне-

русской народности. — Л., 1978. — С. 167.

Шиферная плита из Михайловского Златоверхого монастыря.


82


София Полоцкая (XI в.)


83


народность сложилась на территории распространения различных расовых типов. В славянских погребениях той поры археологи находят «черепа брахикефалов и доликефалов, высоких и низкорослых людей, узколицых и широколицых с выступающим или уплощенным носом и т.п.»1. Так что, ни о какой единой и монолитной антропологической основе восточных славян говорить не приходится. Это тем более справедливо, если учесть, что в процессе сложения древнеруской народности в нее интегрировались и многие неславянские соседи Руси.

В 50-е годы ХХ века к теме этнического развития времен Киевской Руси обращались Б. Д. Греков, Д. С. Лихачев, Б. А. Рыбаков, В. И. Довженок, К. Г. Гуслистый и другие историки. Большинство из них последовательно проводили идеи существования древнеруской народности вплоть до монголо-татарского нашествия, при этом не ставя ее в жесткую зависимость от характера государственности. Некоторые исследователи продолжали придерживаться мнения, что древнеруская народность не выдержала испытания на прочность в период феодальной раздробленности.

Б. Д. Греков, судя по всему, не исключал того, что уже в эпоху Киевской Руси обозначились этнические особенности, характерные для будущих восточнославянских народов, однако они еще не могли нарушить общеруское единство. История Киевской Руси, писал историк, — это не история Украины, Беларуссии или России, а период их общей истории, когда формировались и великорусский, и украинский, и белорусский народы2. Говоря о древнеруском летописании и, в частности, о «Повести временных лет», он подчеркивал, что по этой книге руские люди «в Галиче ли Прикарпатском или Великом Новгороде, Владимире Волынском или Клязьминском, в далекой ли Тмутаракани… учились познавать свое национальное и культурное единство»3.

В исследовании, посвященном национальному самосознанию в Древней Руси, Д. С. Лихачев показал, что феодальная раздробленность не оказала сколько-нибудь существенного влияния на этническое развитие древнеруского народа. Говоря об областных тенденциях культурно-исторической жизни, он одновременно отмечал и рост «объединительных стремлений русского народа». «Распри князей не уничтожили в народе стремления к единению»4.

1 Мавродин В.В. Образование древнерусского государства и формирование древне-

русской народности. — С. 168.2 Греков Б.Д. Киевская Русь. — М., 1953. — С. 10.3 Греков Б.Д. Политическая и культурно-историческая роль Киева. — М., 1944. — С. 23.4 Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. — М. —Л., 1945. — С. 57-58.


84


Согласно Б. А. Рыбакову, не только на раннефеодальном этапе, но и в период феодального дробления Руси ХІІ–ХІІІ вв., несмотря на сущес-твование нескольких десятков княжеств, единство древнеруской народ-ности хорошо осознавалось и находило отражение в терминологии — вся Руская земля противопоставлялась отдельным княжеским вотчинам. Вплоть до ХІV века (до времени Куликовской битвы) сохранялось единство древнеруской народности, которая продолжала осознавать себя единым целым. Этот вывод, как полагал Б. А. Рыбаков, очень хорошо согласуется с показаниями археологического материала, который не дает возможнос-ти уловить признаки распада древнеруской народности на три группы1.

В. И. Довженок был убежден, что этническое развитие в эпоху Киевской Руси шло по пути консолидации древнеруской народности. Он совершенно не разделял взглядов о какой-то особенной разобщенности древнеруских земель в период феодальной раздробленности, а, следовательно, и не считал ее причиной распада единой народности на три народа — русский, украинский и белорусский. Причиной этому, по мнению историка, следует искать в исторической ситуации второй половины ХІІІ–ХІV вв., когда были разорваны связи между древнерускими землями, а единый древнеруский народ расчленен на отдельные части, которые оказались в различных условиях дальнейшего развития2.

Из названных выше историков, пожалуй, только К. Г. Гуслистый остался верен ранней мавродинской этнической концепции. Он полагал, что в домонгольское время древнеруская народность таки была, но так и не стала вполне стойкой этнической общностью. Феодальная раздробленность Руси ХІІ–ХІІІ вв. определила размежевание ее отдельных частей и сложения предпосылок для формирования трех восточнославянских народностей. Углубление процессов феодальной раздробленности, как казалось исследователю, не только задержало, но и прервало консолидацию древнеруской народности3.

Полной противоположностью взглядам В. В. Мавродина и К. Г. Гуслистого явилась позиция А. И. Козаченко. Исследовав этнические процессы периода феодальной раздробленности Руси, он пришел к выводу, что в это время не только не прерывается, но наоборот укрепляется тенденция

1 Рыбаков Б.А. Древние Русы. К вопросу об образовании ядра древнерусской народнос-

ти. Тезисы докладов и выступлений сотрудников ИИМК АН СССР. — М., 1951. — С. 21.2 Довженок В.И. К вопросу о сложении древнерусской народности. Доклады VІ науч-

ной конференции Института археологии АН УССР. — К., 1953. — С. 52-57.3 Гуслистый К.Г. Вопросы Украины и этнического развития украинского народа. —

К., 1953. — С. 106-107.


85


консолидации древнеруской народности. Она была обусловлена как внешней опасностью, равной которой в то время не знал ни один народ Западной Европы, так все возраставшей потребностью национального единства, создания сильной княжеской власти. Древнеруская народность, по мнению А. И. Козаченко, одной из первых в Европе стояла на пути к консолидации ее в единую нацию, но в середине ХІІІ века этот процесс был насильственно прерванный1.

В. Т. Пашуто полагал, что и во времена единства Руси, и в период феодальной раздробленности, которую историк не абсолютизировал, жители всех частей страны ясно осознавали свою принадлежность к древнеруской народности и осуждали любые попытки захвата ее земель иноземцами2.

Аналогичные мысли содержатся также в монографии В. Т. Пашуто, Б. Н. Флори, А. Л. Хорошкевич, изданной к 1500-летию Киева. Как утверждают авторы, она посвящена рассмотрению истории русского, украинского и белорусского народов ХІІІ–ХVІІ вв., взаимосвязи и единства истоков их экономической, политической и идейной жизни в Древней Руси, которая была их общей колыбелью3.

В 1999 году вышло в свет большое монографическое исследование В. В. Седова, специально посвященное древнеруской народности. Согласно исследователю, ее становление в Х–ХІІ вв. обеспечивалось бурным развитием городов, оживленными торговыми контактами между ними, распространением христианской религии, упрочением единого государства, наличием единого языка, территориальной общности4. Будучи последовательным приверженцем теории дробления Руси после 30-х годов ХІІ века на независимые княжества, он, тем не менее, полагает, что это не привело к распаду единой народности в домонгольское время. Дифференциация «древнерусского этноса» и его языка произошла в середине ХІІІ–ХІV вв., когда, в силу изменившихся исторических условий, восточнославянский ареал оказался расчлененным в политическом и культурном отношении5.

1 Козаченко А.И. Древнерусская народность — общая этническая база русского, укра-

инского и белорусского народов. — СЭ. — №2. — 1954. — С. 13.2 Пашуто В.Т. Место Древней Руси в истории Европы // Феодальная Россия во всемир-

но-историческом процессе. — М., 1972. — С. 189-190. 3 Пашуто В.Т., Флоря Б.Н., Хорошкевич А.Л. Древнеруское наследие и исторические

судьбы восточного славянства. — М., 1982. — С.5.4 Седов В.В. Древнерусская народность. — М., 1999. — С. 214-219.5 Седов В.В. Древнерусская народность.— С. 230, 280.


86


Близких взглядов на Русь ХІІ–ХІІІ вв. придерживается также М. Б. Свердлов. Согласно ему, состояние Руского государства со второй трети ХІІ века можно характеризовать, как политическую раздробленность, которая, однако, не исключала реально существовавших в новый исторический период традиций исторического, церковного, культурного единства, сознания принадлежности к «Руской земле». Последняя была для всех руских людей общей духовной ценностью, правда осознание этого приходило к ним, будто-бы, только в годину смертельной для нее опасности. В мирное время, как кажется историку, о ней все реже вспоминали «князья, кияне и смоляне, новгородцы и галичане, владимирцы и суждальцы»1.

Можно констатировать, что после обретения тремя восточнославян-скими народами собственной государственной суверенности интерес к проблеме этнического развития в эпоху Киевской Руси необычайно возрос. Историки, профессионально занимающиеся исследованием эт-нических процессов, не подвергая, в целом, сомнению наличие в древ-неруское время этнокультурного единства, начали больше внимания об-ращать на региональные этнографические особенности. Некоторые из них (Г. В. Штыхов), как свидетельствует дискуссия на страницах журнала «Ruthenica», придают этим особенностям значение чуть ли не определяю-щих этнообразующих факторов. Существенные нюансы в понимании эт-нокультурных процессов в восточнославянском обществе, в чем мы могли убедиться в предыдущей главе, появились и в работах тех историков, ко-торые придерживаются концепции существования единой древнеруской народности (В. В. Седов, Э. М. Загорульский, А. П. Моця, А. П. Толочко)2.

Значительный вклад в исследование этнической истории внесли также языковеды Л. А. Булаховский, Р. И. Аванесов, Ф. П. Филин, В. В. Нимчук и др., но их мнения будут приведены в главе, посвященной древнерускому языку.

Завершая историографический обзор, следует сказать, что проблема этнического развития времен Киевской Руси по-прежнему вызывает живой интересс среди археологов, историков, этнологов и филологов и, разумеется, нуждается в дальнейших ее исследованиях.

1 Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. — СПб., 2003. — С. 660, 662.2 Сборник: Ruthenica, №1. Научные редакторы В.Рычка и А.Толочко. — Киев, 2002.


ГЛАВА IV

ВОСТОЧНЫЕ СЛАВЯНЕ

НАКАНУНЕ ОБРАЗОВАНИЯ

ДРЕВНЕРУСКОГО

ГОСУДАРСТВА


88


Височные кольца восточнославянских «племен»: (1–6) — поляне; (7–12) — древляне; (13–

18) — волыняне; (19–24) — дреговичи; (25–32) — хорваты и тиверцы; (33–41) — северяне; (42–48) —

вятичи; (49–53) — радимичи; (54–59) — кривичи; (60–65) — словене.


89

Глава IV. Восточные славяне накануне образования...

1. Летописные «племена».

В данной главе речь пойдет о восточных славянах VІ–ІХ вв., когда они уже занимали огромные пространства Восточной Европы и зафиксированы исторической памятью, как

непосредственные предшественники, а затем и участники длительного процесса создания Древнеруского государства. Главным источником, позволяющим восстановить этнографическую структуру восточных славян, является древнеруская летопись. Ее свидетельства о славянских «племенах», разумеется, не синхронны времени их жизни, но если бы их вообще не было, наши рассуждения об этом этапе восточнославянского этногенеза, основанные только на археологических материалах, не имели бы конкретного содержания. Можно дискутировать по поводу того, что понимал летописец под терминами «поляне», «древляне», «северяне» и др., можно спорить о том, какими были ареалы их расселения, но то, что в летописи речь идет об определенных этнографических частях единого восточнославянского массива, не подлежит сомнению.

Рассказывая о расселении славян с их Дунайской прародины, автор введения к «Повести временных лет» достаточно четко и конкретно обрисовывает их восточную ветвь. «Тако же и ти словhне пришедше

и сhдоша по Днhпру и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане

сhдоша в лhсhх; а друзии сhдоша межю Припетью и Двиною

и нарекошася дреговичи; инии сhдоша на Двинh и нарекошася

полочане, рhчьки ради, яже втечеть въ Двину, имянемъ Полота, от

сея прозвашася полочане. Словhни же сhдоша около езера Илмеря,

и прозвашася своимъ имянемъ…, А друзии сhдоша по Деснh, и по

Семи, по Сулh и нарекошася сhверъ»1.В другом месте летописец дорисовал картину расселения восточных

славян сообщением об их северо-восточном и юго-западном ответвлениях. «Радимичи бо и вятичи от ляховъ. Бяста бо два брата в лясhх —

Радим, а другий Вятко — и пришедъша сhдоста Радимъ на Съжю,

и прозвашася радимичи, а Вятъко сhде съ родомъ своимъ по Оцh, от него

1 Повесть временных лет: [Подгот. текста, пер., статьи и коммент.] / Под ред.

В.П. Адриановой-Перетц, 2-е изд. испр. и доп., подгот. М. Б. Свердлов. — СПб.: Наука,

1996. — 668 с. (Сер. «Лит. памятники»). — С. 8. (Далее — ПВЛ. 1996.)


90


же прозвашася вятичи… Дулhбы живяху по Бугу, гдh ныне велыняне,

а улучи и тиверьци сhдяху бо по Днhстру, присhдяху къ Дунаеви»1. В ряде других мест введения летописец конкретизирует свою

этногеографию восточных славян уточнениями, что кривичи сидели в верховьях Днепра, а их городом был Смоленск, что словене «сдhлаша

градъ» Новгород, а поляне основали город Киев. Очень важными для нашего исследования являются летописные сентенции о родовой общности всех восточных славян. После рассказа об их расселении, летописец говорит о северных и северо-восточных соседях — веси, мери, муроме, черемисе, мордве, перми, печоре, ями, литве и др., при этом всякий раз уточняет, что у каждого из них был свой язык. «А се суть инии языци…

Си суть свой языкъ имущее»2. Даже, если бы летописец и не оговорил специально, что славян объединял единый язык, об этом можно было бы сделать заключение на основании приведенного выше свидетельства. Но такое уточнение в летописи тоже имеется. «Се бо токмо словhнескъ

языкъ в Руси: поляне, древляне, ноугородьци, полочане, дреговичи,

сhвhръ, бужане…, велыняне»3.Исследуя проблему этнического развития времен Киевской Руси

необходимо постоянно иметь в виду эти летописные свидетельства, которые однозначно указывают на то, что многое в ее этнической истории определилось еще на предгосударственной стадии жизни восточных славян. «Племена» «Повести временных лет» — это не небольшие племенные коллективы, а крупные объединения, союзы племен, занимавшие значительные территории и имевшие относительно высокий уровень этнической общности. В. Т. Пашуто, Б. А. Рыбаков и другие историки видели в «полянах», «древлянах», «северянах» и др. своеобразные конфедерации княжений, в которых уже заметны институты политической власти.

Об этом достаточно отчетливо говорится в летописи. В сюжете, специально посвященном полянам, летописец отметил, что во главе их стоял князь Кий, который «княжаше в родh своемь». После смерти Кия, Щека и Хорива, Полянский союз не распался, но продолжал управляться их наследниками: «И по сихъ братьи держати почаша родъ ихъ

княженье в полях»4. Из продолжения летописного рассказа следует, что аналогичной была система власти также и в других «племенах».

1 ПВЛ. 1996. — С. 10.2 ПВЛ. 1996. — С. 10.3 ПВЛ. 1996. — С. 10.4 ПВЛ. 1996. — С. 10.


91


«А в деревляхъ свое, а дреговичи свое, а словhни свое»1. Князьями радимичей и вятичей выступают Радим и Вятко. Несмотря на определенную фольклорность названных персонажей, их появление на страницах летописи несомненно отражает реалии социальной организации восточных славян предгосударственного периода2.

Процессы региональной консолидации восточных славян, протекавшие в условиях постоянной военной опасности со стороны иноплеменников вызвали в третьей четверти І тыс.н.э. новую форму поселений. В летописи они именуются «градами». Говоря о полянских братьях летописец отмечает, что местом их правления был Киев, который они же и основали. «И створиша

градъ во имя брата своего старhйшаго, и нарекоша имя ему Киев»3. Словене «сдhлаша градъ и нарекоша и Новъгородъ»4. Из рассказа об уличах узнаем, что сидели они по Днепру до самого моря «и суть гради

их и до сего дне»5. Летопись не раскрывает, что представляли собой эти первичные восточнославянские «грады», но можно думать, что они, являлись административно-политическими средоточениями союзов племен. Археологически они выявлены практически на всей территории расселения восточных славян. Это городища в Киеве, Чернигове, Пскове, Изборске, под Новгородом (так называемый «Рюриков городок»), в сс. Зимно (Волынская обл.), Пастырское (Черкасская обл.), Битица (Сумская обл.), Хотомель (Бресткая обл.), Колочин (Гомельская обл.), Тушемля (Смоленская обл.) и др. Разумеется, не все они одновременны, но все существовали в предгосударственную эпоху, а некоторые и положили начало древнейшим городам6.

Объективности ради следует сказать, что летописец наряду с подчеркиванием языкового единства восточных славян, отмечает и их различия. Прежде всего в образе жизни, в обычаях, преданьях, нравах. «Имяху бо обычаи свои, и законъ отець своих и преданья, каждо свой

нравъ»7. Можно отнести это утверждение на счет местного патриотизма летописца, потомка древних полян, считавшего только их смысленными и кроткими, имевшими «стыдhнье къ снохамъ своимъ и къ сестрамъ,

1 ПВЛ. 1996. — С. 10.2 По мнению М.Фасмера, поддержанному большинством исследователей, Вятко —

уменьшительная форма от праславянского антропонима Вячеслав . М.Фасмер.

Этимологический словарь русского языка. — М., 1964. — Т.1. — С. 376.3 ПВЛ. 1996. — С. 8.4 ПВЛ. 1996. — C. 8.5 ПВЛ. 1996. — С. 10.6 Толочко П.П. Древнерусский феодальный город. — К., 1989. — С. 19-34.7 ПВЛ. 1996.— С. 10.


92


къ матеремъ и к родителемъ своимъ»1. Древляне, северяне, радимичи и вятичи «один обычай имяху: живяху в лhсh, яко же и всякий

звhрь»2. Однако, при всей предвзятости этих характеристик, основания для утверждения племенных различий у летописца все-таки были.

Находят они подтверждение, хотя и не в таких разительных формах, и в археологических исследованиях восточнославянских памятников VІ–VІІІ вв. При общей близости материальной культуры на всей территории рас-селения восточных славян заметны и региональные ее особенности. Первым обратил внимание на это А. А. Спицин, полагавший, что основными этноопре-деляющими признаками той или другой области является обряд погребения, типы погребального инвентаря, украшений и прежде всего височных колец3. С некоторыми оговорками эти признаки представляются этноопределяющи-ми и в наше время. Именно они легли в основу весьма продуктивной попытки В. В. Седова очертить территорию каждого летописного «племени»4.

Имея летописные историко-географические ориентиры, задача эта не кажется непосильной. Однако, без них, пользуясь только данными археологии, определить совокупность специфических проявлений культуры того или иного «племени» намного сложнее.

Особые трудности возникают при поиске этноопределяющих черт материальной культуры полян. И. П. Русанова считала характерной полянской чертой курганы с ямным обрядом погребений и на этом основании включала в территорию расселения полян даже черниговское Подесенье5. В действительности единство погребального обряда, как и других элементов материальной культуры в регионе между Киевом и Черниговом, определялось процессами политической консолидации. Именно здесь складывалась историческая «Руская земля».

Аналогичные трудности возникают перед исследователями при определении археологической специфики ряда других регионов. Даже такой универсальный этноопределитель, как височные кольца, и тот не всегда гарантирует правильность определения «племенной» принадлежности территории. На его основании очень сложно размежевать хорватов и тиверцев, волынян и древлян, древлян и дреговичей.

1 ПВЛ. 1996.— С. 10.2 ПВЛ. 1996. — С. 11.3 Спицин А.А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным //

ЖМНП. — СПб., 1899. — Т.7.4 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — М., 1982.5 Русанова И.П. Курганы полян Х–ХІІ вв. Свод археологических источников. —

М., 1966. — Вып.1. — С. 24.


93


Более четко этнографические особенности выступают в пределах больших регионов, охватывающих территорию расселения нескольких «племен». На этом основании исследователи выделили несколько археологических культур. В пределах нынешней Украины это Пеньковская культура, простирающаяся в лесостепном поясе от Дона до Днестра, Пражско-Корчакская, оставленная ее носителями в пределах украинского правобережного Полесья, а также Колочинская, охватывающая бассейны Десны и Сейма, датирующиеся V–VІІ вв. На следующем этапе предгосударственного развития славян, в VІІІ–ІХ вв., правобережные культуры эволюционируют в культуру Лука-Райковецкую, а на Левобережье образуется Волынцевско-Роменская культура1.

К северу от ареалов южных культур были распространены памятники типа тушемли-колочина, покрывавшие большие территории Верхнего Поднепровья, Витебско-Полоцкой части Западнодвинского бассейна и датирующиеся VІ–VІІ вв. В VІІІ–ІХ вв. в этом регионе, а также в бас-сейнах рек Великой, Ловати и Мсты, бытует культура длинных курганов с обрядом сожжения на стороне. Она связывается с летописными кри-вичами. Культура эта, с одной стороны, обнаруживает определенные региональные отличия, позволяющие отличать смоленско-полоцких кривичей от псковских, а с другой — в южном пограничье, ее памят-ники бытуют вперемешку с радимичскими курганными древностями. На востоке, в левобережье верховьев Десны, кривичские погребения встречаются вместе с вятичскими на одних могильниках2. В бассейне озера Ильменя, рек Луги, Мологи, частично Западной Двины и Великой известна культура новгородских сопок, а также круглых курганов с об-рядами захоронений — сожжениями и трупоположениями, оставлен-ная новгородскими словенами3.

В бассейне Оки, где, по летописи, проживали вятичи, известны памятники, характеризуемые семилопастными височными кольцами, а также курганными могильниками с обрядом трупосожжений. Обнаруженные в них глиняные урны датируются VІІІ–Х вв. Исследователи отмечали близость верхнеокской керамики к роменской и на этом

1 Археология Украинской ССР. — Т.3. Баран В.Д. Пражская культура. С.135-153;

Приходнюк О.М.Пеньковская культура. — С. 153-167; Терпиловский Р.В. Колочинская куль-

тура. — С. 167-174; Смиленко А.Т. Славянская культура VІІІ–ІХ вв. Правобережья Днепра. —

С. 174-190; Сухобоков О.В. Славянские древности последней четверти І тыс.н.э. Днепровского

Левобережья.2 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 158-159.3 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 29-66, 169-170.


94


основании делали вывод о продвижении восточных славян в самом начале VІІІ века на территорию проживания голядских племен1.

В бассейне левого притока Днепра реки Сож, где летописец помещает радимичей, известна археологическая культура, характеризуемая курганным типом погребений, совершенных по обряду трупосожжения на месте, наличием среди погребального инвентаря семилучевых височных колец. Исследованиями Б. А. Рыбакова, Г. Ф. Соловьевой и др. установлено, что радимичские древности в Посожье появились только в ІХ веке.2

В целом, огромный восточнославянский массив имеет региональные культурные различия, однако не такие, которые бы не позволяли говорить об его общности. В свое время И. И. Ляпушкин, исследовавший славянские памятники Левобережья Днепра, пришел к выводу о единстве славянской культуры VІІІ–ІХ вв. Восточной Европы3. Действительно, на всем пространстве расселения южной и югозападной групп восточных славян в их культуре наблюдается много общих черт. Это обряд сожжения, углубленные жилища (срубные и каркасно-столбовые), печи-каменки, конусовидные и округлобокие горшки и др. Т. Н. Никольская отмечала большую близость керамики вятичских поселений с керамикой Среднего Поднепровья и бассейна Десны4. Исследованные во вятичских курганах оградки-частоколы, известны на широкой территории от бассейна Припяти до Суздальско-Залеского края5.

Определяя племенную принадлежность населения, оставившего памятники роменского и боршевского типов Днепровского Левобережья, а также бассейна Дона и Оки, В. В. Седов счел возможным связывать их с северянами, неизвестной по имени славянской группой племен Донского бассейна, а также вятичами6. По мнению И. И. Ляпушкина, роменско-боршевские древности в целом близки к древностям типа

1 Никольская Т.Н. Культура племен бассейна Верхней Оки в І тысячелетии н.э. —

МИА. 72. — С. 3-73.; Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 148.2 Рыбаков Б.А. Радзімічы. Працы. ІІІ. М., 1932. — С. 81 и след.; Соловьева Г.Ф. Славянские

союзы племен по археологическим материалам VІІІ–ХІV вв.н.э. (вятичи, радимичи, северя-

не). — СА. ХХV. М., 1956. — С. 141 и сл.; Шинаков Е.А. Классификация и культурная атрибу-

ция лучевых височных колец. — СА №3 за 1980 г. — С. 110-127. 3 Ляпушкин И.И. Днепровское лесостепное Левобережье в эпоху железа. — М., 1961.

МИА №104. — С. 119-124.4 Никольская Т.Н. Культура племен …, — С. 65-70.5 Бессарабова З.Д. Славянские курганы второй половины І тыс.н.э. с трупосожжениями

и деревянными сооружениями на территории Восточной Европы // АСГЭ. в. 15. Л.— С 74-76.6 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 142.


95


луки-райковецкой, что, повидимому, указывает на проникновение славян в область Левобережья Днепра около VІІІ века из западных (правобережных) районов1.

Еще большим единством отличаются славянские памятники юго-западной группы восточных славян, что согласно отметили А. А. Спицин, Е. И. Тимофеев и другие2. По мнению В. В. Седова, древляне, волыняне, поляне и дреговичи в третьей четверти І тысячелетия н.э. составляли близкую племенную группу славянства, поэтому они и позже имели однотипные украшения3.

Вряд ли только можно согласиться с тем, что все эти «племена» некогда составляли единый Дулебский союз. Следуя буквальному смыслу летописного сообщения, есть основания утверждать, что дулебов на каком-то этапе истории сменили в западном Побужье волыняне: «Дулебы

живяху по Бугу, гдh ныне велиняне»4. Причиной этому, судя по той же летописи, были авары, разгромившие Дулебский союз, который возродился затем уже под другим названием, происшедшим повидимому, от города Волина. Древляне, поляне и дреговичи несомненно представляли отдельные союзы племен.

Памятники, выявленные в пределах расселения летописных дреговичей, по ряду признаков (лепная керамика, курганные могильники с погребениями, исполненными по обряду сожжения, погребальные урны) близки к памятникам культур Корчак и сменившей ее Луки-Райковецкой. Хронология курганных древностей свидетельствует о расселении дреговичей по направлению с юга на север. Наиболее ранние памятники зафиксированы на правобережье Припяти. В ІХ–Х вв. они распространились в левобережье Припяти, а также в Верхнем Понеманье и Побужье, где выявлены памятники с керамикой типа луки-райковецкой, датирующиеся VІІІ–ІХ вв.5 Специфически дреговичским элементом культуры, который и позволил очертить их ареал, согласно ряду исследователей, являются крупнозернистые бусы6. На востоке они известны в Поднепровском правобережном регионе, на севере в водоразделе Западной Двины и Днепра.

1 Ляпушкин И.И. Древнеславянское лесостепное Левобережье…, — С. 356-366.2 Тимофеев Е.И. Расселение юго-западной группы восточных славян по материалам

могильников Х–ХІІІ вв. — СА. №3. 1961 г. — С. 56.3 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 93.4 ПВЛ. 1996. — С. 10.5 Лысенко П.Ф. Дреговичи. — Минск, 1991. — С. 93-96, 101.6 Спицын А.А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным. //

ЖМНП. 1899. №8. — С. 325; Лысенко П.Ф. Дреговичи. — С. 97 и сл.


96


Практически по всему периметру распространения дреговичских древностей они соседствуют (часто вперемешку) с древностями сопредельных регионов. На севере дреговичи смешались с кривичами и возможно с радимичами, о чем свидетельствуют материалы могильников Рогачевского р-на Могилевской области, исследованные близ сс. Кордон, Гадиловичи и Веточки Г. Ф. Соловьевой1. На юге зафиксировано проникновение дреговичских древностей на древлянские земли. В междуречье Днепра и Припяти отмечено значительное число погребений в подкурганных ямах, что считается этнографической особенностью полян2.

На территории распространения Пеньковской археологической культуры, оставленной, как полагают многие исследователи, антами, летопись локализует три позднейшие союзы племен — хорватов, тиверцев и уличей. Археологические исследования памятников Верхнего Поднестровья, Северной Буковины и Закарпатья, которые, как считали Б. А. Тимощук, С. И. Пеняк и др., оставлены летописными хорватами, показали, что по характеру материальной культуры они практически неотличимы от соседних. Это же относится и к предполагаемым древностям тиверцев, которые определяются по территориальным, а не по этнографическим признакам3. Их памятники находятся в Поднестровье, а также в междуречье Днестра и среднего течения Южного Буга.

После исследований Д. Т. Березовца, П. И. Хавлюка, А. Т. Смиленко славянские памятники VІІІ–ІХ вв. стали известны на Нижнем Днепре, в бассейне Южного Буга, а также в Нижнедунайском регионе, которые, вероятно, оставлены летописными уличами. В культурном отношении они практически тождественны памятникам типа луки-райковецкой4.

В целом восточные славяне предгосударственного периода пребывали приблизительно на одинаковом уровне своего развития, причем не только культурного, но социально-политического и экономического. Возможно, только их южный регион несколько опережал в этом другие. Археологические исследования свидетельствуют, что здесь высокого уровня достигли земледелие и ремесло. На многих поселениях VІ–VІІІ вв. обнаружены совершенные и продуктивные широколопастные наральники

1 Соловьева Г.Ф. О восточной границе дреговичей. — КСИА. Вып. 110. — С. 10-13.2 Русанова И.П. Курганы полях Х–ХІІ в. — М., 1986.3 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 129.4 Березовец Д.Т. Поселения уличей на р.Тясмине. — МИА. 108. — С. 145-208;

Хавлюк П.И. Раннеславянские поселения Семенки и Самчинцы в среднем течении Южного

Побужья. — МИА. 108. — С. 320-350.


97


и чересла, свидетельствующие о плужном земледелии, а также косы-горбуши, серпы и др. сельскохозяйственные орудия. Можно предполагать, что уже в предгосударственный период сельскохозяйственное производство не только обеспечивало население необходимым продуктом, но и создавало какую-то часть дополнительного, как необходимого условия его политической консолидации.

Широкий и достаточно совершенный ассортимент сельскохозяйс-твенных орудий указывает на значительный прогресс в ремесленном производстве славян. Выявлены центры железодобычи (Гайворон, Гочево, Григоровка), а также кузнечные (Зимно, Пастырское и др.). Структурный анализ изделий показывает, что качественный скачок в обработке железа приходится на VІІ–VІІІ века1.

Есть основания полагать, что уже в это время восточные славяне постепенно втягиваются в систему международных торговых связей. В пользу этого свидетельствуют так называемые клады антов (или русов), содержащие драгоценные изделия иранских и византийских мастеров, а также находки монет. Византийские встречены преимущественно на юге восточнославянского мира, арабские практически повсеместно, хотя наибольшая их концентрация наблюдается в Днепро-Донском регионе.

Достаточно близкий облик материальной культуры восточнославянских памятников предгосударственного периода, разумеется, не исключает их региональных отличий, зависевших, в значительной мере, от географических условий жизни летописных «племен», а также от влияний соседних народов. Последние, в ряде случаев, оказывались весьма существен-ным этнокультурным компонентом формировавшихся восточно-славянских союзов племен. Некоторые из них даже названием своим обязаны неславянским (или западнославянским) предшественникам.

К таким относятся северяне, получившие свое название от иранского этнонима seu, что значит «черный»2. Наблюдения над распространени-ем иранских гидронимом и памятников волынцевского типа показыва-ют их практически полное территориальное совпадение. Принимая во внимание, что многое в Волынцевской культуре родственно салтовским древностям, исследователи пришли к обоснованному выводу об участии в ее сложении алано-болгарского населения. Подтверждают его и антро-

1 Вознесенская Г.А. Кузнечное производство восточных славян в третьей четверти

І тыс.н.э. // Древняя Русь и славяне. — М., 1978. — С. 61-65.2 Топоров В.Н., Трубачев О.Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего

Поднепровья. — М., 1962. — С. 226, 229-280.; Стрижак О.С. Назви річок Полтавщини. —

К., 1963. — С. 38 и след.


98


пологические исследования. По мнению В. П. Алексеева, черепа славян Днепровского Левобережья имеют родственные черты с черепами, обна-руженными в Салтовском могильнике1. Видимо прав В. В. Седов, полагав-ший, что северами первоначально именовалась племенная группа ирано-язычного населения, обитавшая в Днепровском лесостепном Левобережье и растворившаяся впоследствии в славянском этносе2. Не исключено, что, упоминаемые в документах ХVІ–ХVІІ вв., севруки Посеймя являлись ре-ликтовой группой — потомками еще дославянских север, но, разумеется, сохранили только свое древнее название. Примечательно, что в этом ре-гионе известно несколько названий, происходящих от иранского seu — Сев, Сава, Севск3.

Названия юго-западных летописных «племен» также указывают на их невосточнославянское происхождение. Хорваты, по мнению ряда иссле-дователей, получили свое этническое имя еще в период существования Антского союза посредством ассимиляции ираноязычного населения славянами4. Да и не были хорваты только восточнославянским народом. Территорией их обитания являлось Прикарпатье, входящее ныне своими частями в Украину, Польшу, Словакию и Венгрию. Как считал польский историк, профессор Генрик Ловмянский, Хорватский союз в Прикарпатье существовал до начала ІХ в. и охватывал всю Малую Польшу и верхнедне-стровские земли5. Под давлением авар, хорваты, точнее какая-то их часть, переселились на Балканы. «Повесть временных лет» называет их «белыми хорватами». Западные хорваты, повидимому, растворились в среде вис-лян, лендзян и других польских племен. Восточные — постепенно интег-рировались в состав Киевского государства, хотя и не без сопротивления. Свидетельством этому, возможно, является летописное известие о походе Владимира Святославича в 992 году на хорватов. «Иде Володимиръ на

Хорваты»6.Этноним тиверцы, как полагали А. А. Шахматов, Максимилиан Фасмер

и др. произведен от античного названия Днестра — Тирас и появился еще в пору славянско-сарматских контактов7. В летописи тиверцы названы тол-

1 Алексеєв В.П. Антропологія Салтівського могильника. — МАУ. Вип. 2. — К., 1962. — С.88.2 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 138.3 Топоров В.Н., Трубачев О.Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего

Поднепровья. — М., 1962. — С. 226.4 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 125.5 Lowmianski H. Poczatki Polski. Warszawa. 1964. — С. 114 и след.6 ПВЛ. 1996. — С. 54.7 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 129.


99


ковинами: «Тиверци, яже соуть толковины». А. А. Шахматов, В. М. Истрин и др. объясняли этот термин от глагольной формы «толковать» т.е. пере-водить. Таким образом, тиверцы в представлении руских летописцев были переводчиками. В «Слове о Полку Игореве» говорится о «поганых толкови-нах», в которых исследователи видят иноплеменников, в данном случае по-ловцев, знавших руский язык. На основании этой фразы А. И. Соболевский высказал предположение, что тиверцы были тюркским племенем, возмож-но печенежской группы, оказавшимся под властью Руси в Х веке. Этноним «тиверцы» он выводил из тюркского слова tiv-ar, которое означает «пере-водчик». По мнению А. С. Стрижака, летописное слово «толковины» в ос-нове своей имеет древнерусское «тълкъ» — «переводчик», что, впрочем, не объясняет аналогичным образом и происхождение слова «тиверцы»1.

Практически никто из исследователей не сомневался в том, что про-живая в регионе контактов различных языков, тиверцы наверное знали греческий язык и благодаря этому были привлечены рускими князьями Олегом и Игорем для походов на греков.

Название «уличи» по происхождению, как будто, славянское — от улу-чья — изгиба, но, по предположению О. Н. Трубачева, отражает тюркскую его передачу2. Связано это с длительным соседством уличей с тюрками — кочевниками. Еще раньше близкие мысли высказывал М. К. Любавский, полагавший, что тюрки-кочевники даже смешивались с уличами3. Это могло иметь место, как в печенежское время, так и в предшествующее.

Дреговичи, по характеру материальной культуры, в южном регио-не близки к древлянам, волынянам и даже полянам, в северном — име-ют много элементов культуры литовских и латышских племен. Эти две зоны дреговичского этнокультурного ареала выделяются и по данным антропологии. Севернее Припяти население имеет признаки валдайского антропологического типа, характерные для древних балтов, южнее — принадлежит к полесскому типу4. На западе, в бассейне Буга, дреговичи

1 Соболевский А. И. Русские местные названия и язык скифов и сарматов // Русский

филологический вестник. 1910. №64 — С.183-184; Стрижак О.С. Тиверці. // Мовознавство.

— №4. — 1969. — С. 47 и след.2 Трубачев О.Н. О племенном названии уличи. // Вопросы славянского языкозна-

ния. — М., 1961. — С. 186-187.3 Любавский М.К. Историческая география России в связи с колонизацией. —

М., 1909. — С. 131.4 Бунак В.В. Антропологические исследования. // Антропологический сборник. —

М. —№1. — 1956. — С.21; Дяченко В.Д. Наслідки роботи Української антропологічної експе-

диції. // Матеріали з антропології України. — Вип.1. — К., 1960. — С. 18 и след.


100


непосредственно соседили с мазовшанами, на востоке — с радимичами. В обоих регионах прослеживаются взаимная инфильтрация населения.

Менее всего подозрений относительно этнической чистоты вызыва-ют волыняне, ранее входившие в Дулебский межплеменной союз и назы-вавшиеся бужанами. На их территории исследованы памятники, давшие название двум этапам несомненно восточнославянской культуры — кор-чакскому и лука-райковецкому. Их территория определяется пределами позднейшей Волынской земли. На западе волыняне соседили с западно-славянскими племенами — лендзянами и в этническом пограничье про-живали вперемешку с ними. Как считает польский историк М. Парчевский, лендзяне могли проживать в бассейне Сана, Западного Буга и в верхо-вье Днестра1. Но эти же районы являлись и местами обитания волынян. В VІІІ–ІХ вв. граница между ними не была четко определенной, что в эпо-ху государственного развития порождало нередко межгосударственные споры, межземельные тоже. Известно, как руские князья не могли поде-лить, например, Берестейщину. Изначально она принадлежала дреговичс-кому племени, но затем подверглась колонизации со стороны волынян.

Кроме западных славян волыняне имели еще и неславянских соседей. В большей мере это относится к территории Берестейщины, соседями ко-торой были племена ятвягов. Анализ гидронимии этого региона позволил исследователям придти к выводу, что первоначально в нем обитало балт-ское население, а восточные славяне появились здесь не ранее VІІ века.

Кривичский союз племен, отождествляемый с археологической куль-турой длинных курганов, территориально равен трем древнеруским землям — Полоцкой, Смоленской и Псковской. Исходя из летописного сообщения о расселении славян, помещенного в недатированной части «Повести временных лет», можно сделать вывод, что кривичи родственны полочанам. Рассказав о местонахождении полочан на р.Полоте, летописец продолжает: «От нихъ же кривичи, иже сhдять на верхъ Волги, и на

верхъ Двины и на верхъ Днhпра, их же градъ есть Смоленскъ»2. Как бы продолжая рассказ о происхождении восточнославянских племен, ле-тописец уже в статье 862 г. уточняет, что первыми поселенцами Полоцка были кривичи: «А перьвии насельници… въ Полотьски кривичи.»3.

На предгосударственном этапе развития кривичи несомненно имели вполне восточнославянский этнокультурный облик. В. В. Седов,

1 Parczewski M. Początki ksztaltowania się polsko-ruskiej rubieży etnicznej w Karpatach. – Kraków, 1991. — С. 74.

2 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 13. 3 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 13.


101


обративший внимание на то, что латыши до сих пор называют русских термином производным от существительного «кривичи» (krievs), высказал предположение о соседстве кривичей с латышскими племенами этого времени1. Не исключено, однако, что речь должна идти не только о соседстве, но и о совместном проживании на одной территории славян и балтов. Раскопки могильников культуры длинных курганов постоянно обнаруживают вещи восточнобалтского облика. На этом основании некоторые исследователи считали возможным даже говорить, что культура длинных курганов оставлена не славянским, а финноязычным населением2. Ни обряд погребения (кремация умерших на стороне), ни керамический комплекс, носящий отчетливые пражско-корчакские черты, как полагает В. В. Седов, не дают для такого вывода никаких оснований. Вероятнее предположить, что сложение Кривичского союза происходило в условиях заселения славянами территорий, на которых проживало местное балтское и финноязычное население.

Не все однозначно и с происхождением кривичской группы славян. Господствовавшая в науке точка зрения о заселении Верхнего Поднепровья и Полоцко-Витебского Подвинья из Среднего Поднепровья в последнее время подверглась кардинальному пересмотру. Данные анализа этнонимии, а также языка восточнославянских племен северо-запада Руси позволили исследователям сделать вывод об их родстве с западнославянским миром. «Предки носителей псковских и соседних с ними говоров, — отмечал Ф. П. Филин, — были непосредственными соседями предков западных славян»3.

Наверное, с предложенными лингвистическими аргументами следует согласиться. Проникновение западных славян в районы Псковского озера и реки Великой, а также Ладожского озера, бассейна Волхова и озера Ильменя засвидетельствовано и археологически, в частности распространением керамики так называемого балтийского облика. И, тем не менее, у нас нет достаточных оснований для отказа и от южного пути расселения славян на север. Видимо, на севере Руси в VІІІ–ІХ вв. встретились два колонизационных потока — южновосточнославянский и западнославянский.

1 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 53.2 Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси ІХ–

ХІ вв. — Л., 1978. — С. 21-24.3 Филин Ф.П. Еще раз о происхождении сочетаний kl,— gl,— Известия АН СССР. Сер.

Литературы и языка. 2. М., 1968. — С. 159.; Хабургаев Г.А. Этнонимия «Повести временных

лет». — М., 1979. — С. 108-115.


102


Говоря о радимичах и вятичах, летописец уточняет, что они «от

ляховъ». Первые, «пришедъша сhдоста… на Съжю», вторые — «сhде…

по Оцh». Вряд ли следует понимать буквально выражение «от ляховъ». Скорее всего оно свидетельствует о том, что на свои новые места обитания названные «племена» передвинулись из каких-то западных территорий, соседивших с польскими племенами. В. В. Седов, исходя из того, что по ряду признаков древности вятичей сопоставимы с синхронными культурами более южных областей Восточной Европы — Роменской и Лука-Райковецкой, — полагает, что исходным местом этой группы славян были юго-западные земли восточнославянского мира1.

Вятичи расселились, как об этом свидетельствует и летопись, в регионе, где проживали финно-угорские племена меря, мурома, мордва и др. В VІІІ–ІХ вв., в связи со смешением славянского и финно-угорского населения, в регионе происходили ассимиляционные процессы на преобладающей славянской основе. В пользу этого свидетельствует сложение здесь культуры в целом очень близкой к культуре других восточнославянских областей. Процессы ославянивания местного населения имели длительный характер и в VІІІ–ІХ вв. охватывали собой, вероятно, только бассейн верхнего течения Оки.

Отсутствие культурной преемственности курганных древностей ІХ–Х вв. в Посожье подтверждает слова летописца о пришлом характере его обитателей этого времени. До сих пор остается загадкой, откуда пришли радимичи. А. А. Шахматов, доверявший летописному известию, пытался обосновать его ссылками на то, что в современном белорусском языке имеется много польских слов2. Е. Ф. Карский и другие исследователи пришли к выводу об автономном развитии тех элементов языка, которые, будто бы, позаимствованы из польского3. Г. Ф. Соловьева и В. В. Седов, на основании сходства гидронимов Посожья с речными названиями Верхнего Поднестровья, высказали предположение, что, возможно, этот небольшой регион и был прежним местом обитания радимичей4. Независимо от происхождения можно предположить, что радимичи предгосударственного периода не отличались исключительно восточнославянской этнической породой, хотя культурно-исторически несомненно принадлежали к этой славянской группе.

1 Седов В.В. Восточные славяне VІ–ХІІІ вв. — С. 143.2 Шахматов А.А. Древние ляшские поселения в России. — журнал «Славянознавство» —

Спб. 1911. — С. 22-29.3 Карский Е.Ф. Белорусы. — Варшава, 1903. — С. 71-72.4 Соловьева Г.Ф. К вопросу о приходе радимичей на Русь. // Славяне и Русь. — М., 1968. —

С. 352-356; Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. — М., 1970. — С. 142-143.


103


Подводя краткий итог обзору этнической ситуации в среде восточных славян на этапе их предгосударственного развития, следует иметь в виду, что практически ни в одном регионе она не была стерильно чистой. Кроме восточных славян участниками этногенетических процессов на огромных восточнославянских пространствах были ирано — и тюркоязычные пле-мена в южном и юго-западном регионах, западные славяне, балты и фин-ны — в западном и северо-западном, финно-угры — в северном и северо-восточном. В одних случаях, речь может идти о более ранних субстратных иноэтнических компонентах, которые к VІІІ–ІХ вв. уже в значительной ме-ре растворились в массе восточнославянского населения. В других — об ассимиляционных процессах предгосударственного и раннегосударствен-ного периодов на восточнославянской этнической основе.

В культурном отношении абсолютное преобладание получает восточнославянский компонент, причем, не только на региональном уровне, но и на восточноевропейском. Археологически это достаточно четко прослеживается на материальной культуре, которая развивалась по пути сложения единых или близких форм на всем восточнославянском пространстве. Видимо, тоже самое можно говорить и о языке этого пространства, который был славянским и общим для всех летописных «племен». Не случайно, именно он послужил тем основным признаком, который позволил летописцу очертить восточнославянскую общность предгосударственного периода и отличить ее от иноязычных соседей.

Ни на региональном, ни на общевосточнославянском уровне этно-консолидационные процессы этого времени не обрели четких и завер-шенных форм. Летописные «племена» не представляли собой вполне оп-ределившихся этнотерриториальных и социальных образований. Этого нельзя сказать даже о группах племен, культурные особенности которых были едва различимы, а границы достаточно размытыми и подвижными. В этот период еще продолжались процессы расселения восточных славян, причем не только на новые земли, занятые иноэтничным населением, но и в пределах уже освоенных территорий.

Если бы мы попытались представить этническую картину восточнославянского мира накануне образования у них государства, как сложившуюся основу трех нынешних народов — украинского, русского и белорусского, как это имеет место в некоторых исследованиях, ничего реалистичного у нас бы не получилось.

На территории, где сформировался украинский народ, в VІІ–ІХ вв. было фактически три группы племен, разных по своим субстратным компонентам и какую из них следует считать праукраинской, сказать


104


сложно. Тоже самое относится и к летописным «племенам» территорий нынешних России и Белоруссии. К тому же, практически ни одно «племя» не вписывается в позднейшую этнотерриториальную структуру.

Северяне уже к VІІІ веку расселились вплоть до Дона и верховьев Оки. Древляне и волыняне занимали также земли, которые ныне принадлежат Белоруссии и Польше. В свою очередь, дреговичи обитали и в украинском

Карта. Восточные славяне накануне образования Киевской Руси. Автор П. П. Толочко.


105


Припятском Правобережье, а кривичи не только на белорусской Полотчине, но и российских Смоленщине и Псковщине. Племена радимичи и вятичи вообще пришли на новые территории только в VІІІ или ІХ в. Как полагает летописец, они родственны по происхождению, но первые поселились на землях, которые впоследствии стали территорией Белоруссии, а вторые — на землях, где сформировалось ядро Русского государства.

Вообще, не будь в жизни восточных славян общего исторического этапа, представленного единым государством, исследователям пришлось бы говорить об «украинских» и «русских» северянах, «украинских» и «белорусских» дреговичах, древлянах и волынянах, «белорусских» и «русских» кривичах. Но такой этап у них был, причем длительный, почти 400-летний, и, разумеется, без учета этнокультурной и этнополитической интеграции восточных славян в условиях существования Киевской Руси, их последующее этнокультурное развитие останется непонятым.

Из летописных сообщений и свидетельств археологии, о чем шла речь выше, можно сделать вывод, что летописные «племена» представляли собой не только этнокультурные, но и политические общности. Постепенно они эволюционировали в раннегосударственные формы организации жизни. Наиболее быстрыми темпами эти процессы происходили в южном регионе восточнославянского мира, соседившем с Хазарским каганатом и испытывавшим вполне ощутимое его политическое влияние. Здесь уже на рубеже VІІІ–ІХ вв. складывается государственное образование с названием «Русь». Процессы политической консолидации в это время имели место в среде словен и кривичей, участниками которых были также скандинавы.

2. Русь — Руская земля.

Следующий этап этнической и политической консолидации восточных славян связывается с раннегосударственным образованием Русь, которое сложилось в Среднем Поднепровье

в конце VІІІ — начале ІХ века и являлось непросредственным предшественником Киевского государства. Характерной особенностью этой новой политической структуры было то, что оно обрело название неизвестное в восточнославянской среде, причем термин «Русь» изначально был и этнонимом и политонимом.

Откуда он позаимствован славянами? На этот вопрос исследователи отвечают уже в продолжении добрых двухсот лет, но единого мнения нет


106


до сих пор. Трудности локализации изначальной Руси обусловлены харак-тером источников, отечественных и иностранных. В своем большинстве они содержат сведения недостаточно конкретные, а часто и противоре-чивые. Избирательное их использование послужило основанием к появ-лению нескольких теорий: южного или северного происхождения сло-ва «Русь», компромиссную (южного и северного одновременно), а также социальную, согласно которой Русью первоначально именовалась только верхушка восточнославянского общества.

Много споров ведется и относительно местоположения восточносла-вянской Руси или так называемого Руского каганата. Известия арабских ав-торов IX века о стране Русов, царя которых зовут «хакан русов», не находят среди исследователей единодушного толкования. Омельяну Прицаку каза-лось, что Руский каганат, являвшийся политическим предшественником Киевской Руси, располагался в междуречье Волги, Трубежа и Которосли1. Д. А. Мачинский, А. Н. Кирпичников, Константин Цукерман убеждены, что он находился в Волховско-Ильменском бассейне, а его столицей была Ладога2. Б. А. Рыбаков, Г. Ловмянский, П. П. Толочко, В. В. Седов и другие обосновывали среднеднепровское местоположение изначальной Руси3.

В последнее время идея Ладожской Руси обрела, как бы, второе дыхание. По мнению А. Н. Кирпичникова, во второй половине VIII – первой половине IX вв. Ладожская Русь наряду с Хазарией выдвинулась как торговый лидер евразийских экономических связей по Великому Волжскому пути. Ладога стала резиденцией правителя, стольным княжеским городом, т. е. столицей державы Рюриковичей4.

1 Pritsak O. Where was Constantine’s Inner Rus’ // Harvard Ukrainian Studies. Okeanos. —

1983. Vd. VII. — С. 555-556.; Его же. The Origin of Rus. Vol.1. Cambridge. 1981. — С. 182.2 Мачинский Д.А. О месте Северной Руси в процессе сложения древнерусского государства

и европейской культурной общности //Археологические исследования Новгородской земли. —

Л., 1984. — С. 21-22.; Кирпичников А.Н. 1250-летие Старой Ладоги. — Сб. Культура, образование,

история Ленинградской области. — С.-Петербург, 2002. — С. 58-60.; Цукерман К. Два этапа фор-

мирования древнерусского государства. //Археологія. — 2003. — № 1. — С. 76-99.3 Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII — XIII вв. — М., 1982. — С. 99;

Ловмянский X. Русь и норманы. — М., 1985. — С. 194 -197; Толочко П.П. Спорные вопросы ранней

истории Руси. — Сб. Славяне и Русь (в зарубежной историографии). — К., 1990. — С. 104-108.;

Седов В.В. Славяне. Историко-археологическое исследование. — М., 2003. — С. 255-295.4 Кирпичников А.Н. 1250-летие Старой Ладоги. — Сб. Культура, образование, история

Ленинградской области. — С.-Петербург, 2002. — С. 39-40. Если возможно говорить

о Ладоге IX в. как о столице державы, то все-таки не «Рюриковичей», а самого Рюрика и то

всего на два года.


107


Аналогичного мнения придерживается и Д. А. Мачинский. Согласно ему, в пяти из семи известных списков «Повести временных лет» первым городом, где «сел» приглашенный на княжение Рюрик, т.е. столицей, названа Ладога. Причем, уже в дорюриково время ее властелины, будто бы, не удовлетворялись титулами конунга или князя, а претендовали на более высокий — «хакана народа рос»1.

В полном согласии с ленинградскими археологами находятся выводы французского исследователя К. Цукермана. До образования Руси Киевской, как ему кажется, руская государственность пережила два этапа своего фор-мирования. И оба на севере. Первый приходится на 30–70-е годы IX века, второй — от прихода к словенам Рюрика в 895 году до начала X века, когда ее политический центр перемещается в Среднее Поднепровье. На первом этапе это государственное образование называлось Руским каганатом, на-ходилось в бассейне Волхова, а столицей имело Ладогу. В начале 70-годов IX века в результате какой-то неизвестной межплеменной войны, Руский каганат оказался разрушенным, на смену ему пришло новое образование во главе с Рюриком, сохранившее прежнее название «Русь». Вдохновившись идеей северной локализации Руского каганата, К. Цукерман объявил гипоте-зу о среднеднепровской Руси совершенно бесперспективной2.

Какими же аргументами поддерживают названные исследователи свою концепцию? Прежде всего априорным убеждением в том, что Руский каганат основали шведы, обретшие название Ros, Rus, или Русь от финского Ruotsi. Второй аргумент сводится к тому, что в пределах всего восточнославянского региона для столь раннего времени кроме Ладоги не было никакого другого крупного военно-торгового центра, который бы мог претендовать на роль столицы. Константин Цукерман, понимая, что рассуждения о Руском каганате в бассейне Волхова будут хоть чего-нибудь стоить, если удастся показать, что Киев в это время и вовсе не существовал, значительную часть одной из своих работ посвятил именно этому доказательству. Согласно ему, история Киева берет начало лишь с конца IX века. На это утверждение К. Цукермана натолкнула дендродата одной из построек Подола, относящаяся к 887 году3.

Это действительно наиболее ранняя киевская дендродата, но она не только не является доказательством начала Киева, но даже и его урбанистического этапа. Просто археологам посчастливилось обнаружить

1 Мачинский Д.А. Была ли Ладога столицей Руси? — Сб. Культура, образование, исто-

рия Ленинградской области. — С.-Петербург, 2002. — С. 58-60.2 Цукерман К. Два этапа формирования древнерусского государства. — С. 82-89.3 Цукерман К. Два этапа формирования древнерусского государства. — С. 84.


108


остатки одной из его ранних построек. Она покоилась на культурном слое, образовавшемся в VIII–IX вв. и содержавшим керамику, изготовленную на ручном круге (так называемого курганного типа) и лепную. Если исходить только из дендродат, тогда придется признать, что в Верхнем Киеве урбанистический этап вообще не наступил, ведь там археологическое дерево не сохранилось вовсе. Да и подольское ископаемое дерево нам удалось обнаружить только в 70-е годы XX века.

Еще одним доказательством «небытия» Киева в IX веке является, как утверждает К. Цукерман, отсутствие на его территории восточных монет двух последних третей IX века. Вывод этот не новый. Он высказан еще М. К. Каргером. Согласно ему, распространенное до недавнего времени положение о том, что киевские клады восточных монет охватывают период с конца VIII до начала X вв. не соответствует действительности. Никаких кладов VIII и даже IX вв. в Киеве не найдено. Все они зарыты в землю в первой половине X века. Именно в это время, как полагал М. К. Каргер, и устанавливаются прочные связи Киева со среднеазиатским Востоком1.

Автору этих строк уже приходилось писать об этом необъяснимом заблуждении М. К. Каргера и последовавших за ним нумизматов2. Для характеристики торговых связей Киева с Востоком абсолютно неважно, каким временем датируются клады, важно как датируются содержащиеся в них монеты. Редко какой клад состоит из одновременных монет, большей частью эти ценности собирались, изменяя свой состав под воздействием рынка, в продолжении нескольких столетий. Последняя монета в кладе вовсе не указывает на дату его зарытия, а лишь свидетельствует о том, что с этого времени сокровища больше не пополнялись новыми монетами. Разумеется, есть в Киеве и монеты второй половины IX века. Это аббасидские диргемы, чеканенные в Багдаде, Бердаа и других городах (771–890 гг.), тагеридские диргемы, происходящие из Шаша, Мерва и Самарканда (862–878 гг.), саманидские диргемы из Шаша, Самарканда и Балха (893–906 гг.).

К сожалению, не все киевские находки восточных монет были достаточно хорошо атрибутированы. Так о кладе в усадьбе проф. И. Сикорского (ул. Б. Подвальная, д. 15), в первой публикации сказано, что состоял он из 2930 монет, чеканенных между 749 и 900 годами. В кладе 1863 года на кладбище Иорданской церкви находились монеты чеканки 895–936 гг., однако в каком соотношении неизвестно. Крупнейший клад

1 Каргер М.К. Древний Киев. — Т. 1. — М. — Л., 1959. — С. 123–126, 216.2 Толочко П.П. Древний Киев. — К, 1983. — С. 165–166.


109


куфических монет, найденный в 1706 году, при постройке Печерской крепости, был депаспортизирован и растворился в собрании монет Азиатского музея Академии наук1.

Характерно, что и одиночные находки арабских монет (в культурных слоях и погребениях) также датируются VIII–X вв. Без признания существования налаженных торговых связей Киева с Востоком в VIII–X вв. (большее число монет относится к IX – нач. X в.), о чем свидетельствуют и восточные авторы, подобная закономерность нумизматических находок не может быть удовлетворительно объяснена.

Кроме монет наличие связей Киева с Востоком подтверждают находки керамики салтовского облика, выявленные в жилище VIII–IX вв., а также в культурном слое Подола. В пределах «города Ярослава» обнаружен могильник с катакомбными погребениями. В целом же, культурные слои Киева, датирующиеся VIII–IX вв. обнаружены на площади, исчисляющейся десятками гектаров.

Не более убедительным является и аргумент, согласно которому, говорить о Южной Руси IX века не позволяет якобы полное отсутствие каких-либо скандинавских находок ранее X века в Киеве и на всем Среднем Поднепровье2. Не правда ли, интересная логика рассуждений? Сначала априори делается вывод о том, что русы это шведы, а затем отсутствием следов этих самых шведов в Киеве и Среднем Поднепровье ранее X века доказывается невозможность нахождения здесь и Руси. Объективности ради следует сказать, что со скандинавскими следами IX века в Киеве и Среднем Поднепровье не все так безнадежно. Их хотя и немного, но они есть.

Однако причем тут Русь? В летописи северные пришельцы выступают под названием «варяги»3. Чудесное их превращение в «русов» происходит

1 Каргер М.К. Древний Киев. — С. 116-119, 121-122.2 Цукерман К. Два этапа формирования древнерусского государства. — С. 84.3 Летописная статья 862 г., являющаяся, по существу, единственным источником для вдохно-

вения сторонников отождествления руси со шведами, настолько внутренне противоречива, что

основываясь на ее свидетельствах можно придти к самым различным выводам. Представители се-

верных племен «Русь, чюдь, словени, и кривичи и веси» идут за море «к варягамъ, к руси», просить

себе князя. Следовательно, «русь» просит князя у «руси». Далее летописец объясняет, что русью

назывались варяги точно также как другие «зовутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте».

Назвав все балтийские народы своими именами, летописец, тем самым, не оставил и наименьшего

шанса расположить в этом регионе еще и варяго-русов. К тому же, шведы (свеи), оказывается, из-

вестны славянам под собственным именем. Нет сомнений, что всю эту противоречивость следует

отнести на счет редакции «Повести временных лет» времени Мономаха — Мстислава.


110


только после прихода в Киев1. На Киев Олег выступил, «поимъ воя

многи, варяги, чюдь, словhни, мерю, весь, кривичи». После овладения Киевом он провозгласил его матерью городам руским, а северная дружина получила наименование «Руси». «И сhде Олегъ княжа въ Киевh,

и рече Олегъ: «Се буди мати градомъ русъскимъ. И бhша у него

варязи и словhни и прочи прозвашася русью»2.Летописцы и позже будут четко отличать русичей от варягов и даже от

новгородских словен. В 1015 году Ярослав выступил из Новгорода на Киев с одной тысячью варягов и «прочими воями». Навстречу ему из Киева вышел Святополк, «пристрои бещисла вои, Руси и печенhгъ»3. После утверждения в Киеве, уже Ярослав становится обладателем руской дружины. Для нового похода против Святополка и Болеслава он «совокупивъ Русь,

и варяги и словhнh»4. Во всех других известиях о варягах (ст. 944, 980, 1024, 1036, 1043 гг.), которых киевские князья привлекали для участия в военных кампаниях, нет и намека на то, что они были еще и русами. В рассказе 1043 г. о походе руских на Константинополь содержится прямое противопоставление «руси» варягам. Подойдя к Дунаю руская дружина начала советовать Владимиру прекратить поход и только по настоянию варягов он был продолжен. «И рекоша же Роусь Володимеру: «станемь

здh на полh.» А Варязи рекоша: поидемь подъ городъ»5.Если на севере (в том числе и в Скандинавии) этноним «Русь»

практически не обнаруживается6, то для Среднего Поднепровья он был органичным уже с сарматского времени. Впервые народ под этим именем (Hros, Rhos) встречается в сочинении VІ века сирийца Захария Ритора. В географическом очерке земель и народов, обитавших к северу от Кавказа, созданном продолжателем Захария Ритора, дается конкретное местоположение «Росов». Оно находилось где-то поблизости от амазонок7. Анализ сведений Псевдо-Захария в сопоставлении с археологическими

1 Толочко П.П. Київська Русь. — К., 1996. — С. 28-29.2 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 20.3 ПВЛ. 1950. Ч.1 — С. 96.4 ПВЛ. 1950. Ч.1 — С. 96.5 ПСРЛ. Т.14. Новгородская четвертая летопись. — М., 2000. — С. 115.6 Даже если согласиться, что прибалтийско-финское название шведов было действи-

тельно Ruotsi/Rootsi, доказать его дивную трансформацию в термин «Русь» совершенно

невозможно. К тому же на Русь приходили не только шведы, но и норвежцы, датчане.7 Пигулевская Н.В. Сирийский источник VІ в. о народах Кавказа // ВДИ. — 1939. —

№1. — С. 114-115; Дьяконов А.П. Известия Псевдо-Захария о древних славянах // ВДИ. —

1939. — №4. — С.84-87, 285.


111


материалами, выполненный Б. А. Рыбаковым, показывает, что географически область народа «Рос» должна была соответствовать юго-восточной окраине антских племен, где древние славяне уже в первые века н.э. смешивались с сарматами (росоманы, роксоланы). Более всего соответствует географическому приурочиванию народа «Рос» или «Рус», как полагал Б. А. Рыбаков, ареал культуры пальчатых фибул1.

Со славянами-антами отождествляли росов сирийского источника Н. В. Пигулевская и М. А. Дьяконов, а также Г. В. Вернадский, располагавший их к северу от Азовского моря2. Согласно М. И. Артамонову, «росы» Псевдо-Захария это сармато-аланы Среднего Поднепровья. В VІІ веке они были разгромлены Хазарией, в освободившиеся земли пришло славянское население, которое и унаследовало имя «Русь»3.

Последоваетльным сторонником южного происхождения термина «Русь» являлся и М. С. Грушевский, который, правда, склонен был видеть в нем исконно славянское слово. Согласно ему, «Русь было специальным именем киевской окрестности, Полянской земли и если все попытки вывести его от иных, чужих народов, северных и южных, до сих пор не удаются, то не будет слишком смелою мыслью считать его просто местным известным именем киевской округи»4.

Вывод об ираноязычном происхождении термина «Русь» нашел подтверждение в исследованиях ираниста В. И. Абаева. Этноним «Русь» соответствует персидскому «ruxs», что означает сияние, или осетинскому «ruxs» — «roxs» — светлый5.

Первым подлинным упоминанием о руси, не вызывающим оговорок, в сирийском источнике VІ в. («Церковной истории» Псевдо-Захарии) считал Г. Ловмянский. По его предположению, слово «русь» могло попасть в греческий язык от одного из иранских народов еще до ІV века н.э., в ІХ веке оно через причерноморских греков стало известно и в Византии. Что касается локализации первоначальной Руси, то Генрик Ловмянский полагал, что она находилась на Днепре6.

Несколько неожиданной оказалась трактовка Г. Ловмянским значения слова «русь» у восточных славян. Полемизируя с Б. А. Рыбаковым,

1 Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества ХІІ–ХІІІ вв. — М., 1982. — С. 74-75.2 Вернадский Г.В. История России. Древняя Русь. — М., 1996. — С. 267-269.3 Артамонов М.И. История хазар. — Л., 1962. — С. 289-294.4 Грушевский М.С. Киевская Русь. — Т.1. — СПб. 1911. — С. 229-230.5 Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. — Т.2. —

М., 1973. — С. 435-437.6 Ловмянский Х. Русь и норманы. — С. 188-190.


112


считавшим возможным говорить о племени росов, обитавшем в бассейне реки Рось, он думал, что первоначально оно было не этническим, но географическим понятием. «Когда в Киеве появился «градообразующий» центр не только полян, но и северян, он получил название… от территории, на которой жили оба эти племени, от Руси в географическом смысле». Только впоследствии политоним «Русь» обрел и этническое значение1.

В действительности, как следует из сообщений арабских авторов ІХ века, первичным следует считать этническое значение названия «русь», хотя уже в это время оно имело также географическое и политическое содержание.

В арабской литературе оно впервые встречается в сочинении ученого ІХ в. Аль-Хорезми. В «Книге картин земли», написанной между 836 и 847 гг., он упоминает реку Д’рус (Данапрос — Днепр), которая берет начало из горы Джабал-Рус. Ибн-Хардадбег, написавший в 80-тые годы ІХ века «Книгу путей и стран», говорит о купцах ар-Рус, которые являются одной из разновиднос-тей славян. Сочинение неизвестного автора IX века «Худуд-ал-Алам» сооб-щает, что «страна русов находится, между горой печенегов на востоке, ре-кой Рутой на юге и славянами на западе. А царя их называют хакан русов»2. Свидетельства иностранных источников IX века о военной активности русов на Черном море находят свое подтверждение в отечественных лето-писях. «А Днhпръ втечетъ в Понетьское море жереломъ, еже море

словеть Русское»3. Ни Ильменское озеро, ни Балтийское море, по которым бороздили варяги, такого названия не имели.

Сторонники северного происхождения названия «Русь», убедительным аргументом в его пользу считают свидетельство Бертинской хроники епископа Пруденция. В ней рассказывается о посольстве русов 838–839 гг. к византийскому императору Феофилу и франкскому императору Людовику I Благочестивому. В столице Византии послы отрекомендовались представителями народа «Рос» (Rhos), посланниками от хакана (chacanus). В резиденции Людовика Ингельхейме, при пристрастном допросе, назвались не русами, а свеонами (шведами). Вот это признание послов, будто бы, и является неопровержимым доказательством скандинавского происхождения названия «Русь».

В действительности вывод здесь напрашивается совсем другой. Мнимое тождество варягов (свеонов) и русов отвергнуто самими послами. Они

1 Ловмянский Х. Русь и норманы. — С. 191.2 Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI — IX вв. //

Древнерусское государство и его международное значение. — М., 1965. — С. 399.3 ПВЛ. 1950. Ч.1 —С. 12.


113


действительно не были этническими русами, но являлись их посланниками, находились на службе у народа «Рос». Ничего необычного в этом не было. Шведы будут входить в состав руских посольств в Константинополь и позднее — при Олеге и Игоре, но их этническое происхождение ни в коем случае не может служить отрицанием того факта, что выступали они как представители Руси. «Мы от рода рускаго, Карлы, Ингельдъ,

Фарлоф, Вермуд, Рулавъ, Гуды... иже посланы от Олга, великого

князя рускаго»1.Наверное, они тоже признались бы в своем шведском происхождении,

если бы их допросили с таким же пристрастием, как это случилось с их предшественниками в Ингельхейме.

Из сообщений о походах русов в Крым, Амастриду, на Каспий и Кавказ можно придти к выводу о сравнительно большом их государственном об-разовании, располагавшим значительными людскими и материальными ре-сурсами. О малозаселенном волховско-ильменском крае в IX веке этого не скажешь. Разумеется, была Ладога, однако попытки представить ее столицей Руского каганата совершенно некорректны. В ряде летописных списков она названа местом, где сидел Рюрик, но ни в одном не обозначена как центр какого-то раннегосударственного образования. Даже, если предположить, что Рюрик первоначальным местом своего «сидения» действительно избрал Ладогу, из этого вовсе не следует, что она обладала каким-то особым сто-личным статусом. В летописи говориться, что Рюрик «сhде в Ладозh», а не «сhде на столе в Ладозh», как интерпретирует это место Д. А. Мачинский2. К тому же, слово «сhде» относится не только к Рюрику, но и к его братьям. Следовательно, если он сел на столе, то и они сели на столах.

Таким образом, следуя подобной логике, можно утверждать, что на севере Руси в ІХ веке было три стольных города, а не один. Через два года («по

двою же лhту») братья Рюрика умирают, а сам он перебирается в Новгород (вероятно в городок, именуемый ныне как «Рюриково городище»), что также предполагает наличие в нем княжеского стола. Кстати, если в Ладоге Рюрик просто «сhл»,то в Новгороде «сhде ту княжа»3.

1 ПВЛ. 1950. Ч.1 — С. 25.2 Мачинский Д.А. Была ли Ладога столицей Руси? — С. 59.3 Е.Н. Носов отмечает, что материальна культура Рюрикового городка имеет гораз-

до более выраженный воинский — «дружинный» характер, чем культура Ладоги. Именно

этот городок, по мнению исследователя, выполнял военно-административные функции,

связанные с его ростом, как центра формирующейся новой территориальной общности,

собственно Новгородской земли. (Носов Е.Н. Некоторые итоги изучения Рюрикова го-

родища. — Сб. Культура, образование, история Ленинградской области. С. — Петербург,


114


Керамика восточных славян предгосударственного периода (VI–VIII вв.):(1–4) — древляне; (5–6) —поляне; (7–13) — северяне; (14–16) — вятичи;

(17–18) — кривичи; (20–23) — словене.


115


К какому бы выводу не пришли исследователи о первоначальном административном центре ильменских словен, он никогда не сможет обрести доказательной силы относительно существования здесь Руского каганата. В письменных источниках нет никаких сведений, что глава «этносоциума сплавленного из скандинавов и славян, с возможным включением балтов и финнов» настаивал на том, чтобы на международной арене его именовали не конунгом или князем, а тюркским титулом «хакан»1. Не странно ли, не имея в этом хитром «этносоциалъном сплаве» ни одного процента тюркского элемента и будучи отдаленным от тюркского мира на тысячу километров, его глава хочет именоваться хаканом?

Практически, невозможно представить себе, как в условиях раннего средневековья можно было регулярно осуществлять военные экспедиции из волховско-ильменского далека на Кавказ и в Византию. И уж совсем невероятным кажется то, что предполагаемый Руский каганат в бассейне Волхова, не отличавшийся воинственностью по отношению к своим соседям и, кстати, совсем не замеченный ими, наводил ужас на народы и страны, удаленные от него за несколько тысяч километров.

Я не знаю, корректен ли вообще вывод о Руском каганате IX века. Так его называли арабские географы, но так ли он именовался самими славянами? Летописные известия дают серьезные основания сомневаться в этом. Начиная от времен Кия и до утверждения в Киеве Олега, летопись говорит исключительно о княжеском титуле первых восточнославянских правителей. Кий «княжаше в родh своемъ», Рюрик «княжащу

в Новhгородh», Аскольд и Дир «княжита» в Киеве, Игорь «княжич», Олег «сhде княжа въ Киевh». Ни о каких киевских «хаканах» летописцы не знают, скорее всего их и не было в природе. Это восточные авторы называли руских князей знакомым и привычным им титулом «хакан». В скандинавских сагах, как известно, они именуются конунгами. В свою очередь руские летописцы называли правителей Хазарии князьями: «Поляне вдаша отъ дыма мечъ, и несоша Козари ко князю своему»2. Иногда руские летописцы понимали титул правителя Хазарии как его имя. «Иде Сятославъ на Козары: слышавше же Козари, изидоша

противу съ княземъ своим Каганомъ»3. Что касается представления руских послов 838 г. в Константинополе, то его можно отнести на счет дипломатического этикета. Они ведь знали, что титул «хакан» в это время

2002. — С. 51-52).1 Мачинский Д.А. Была ли Ладога столицей Руси? — С. 64.2 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 16.3 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 47.


116


ровнялся титулу «императора», а поэтому и сказали Феофилу, что посланы к нему не каким-то неизвестным князем, а хаканом Руси.

Однако, как бы не называлась начальная Русь, княжеством или каганатом, искать ее следует не на далеком севере, а на юге восточнославянского мира, соседившим с Хазарским каганатом. Такой вывод вытекает из сообщений о славянах и руси всех арабских авторов, а также так называемого «Баварского географа». В перечеслении им племен и народов Средней и Восточной Европы «Ruzzi», в которых несомненно следует видеть Русь, названы вслед за «Coziri», т.е. хазарами.

Вероятно, к числу аналогичных свидетельств следует отнести и показания руской летописи. Из буквального содержания записей «Повести временных лет» явствует, что непосредственными соседями Хазарии были поляне, северяне и вятичи. «А козыри имаху на

полянhх, и на сhверhх и на вятичhхъ, имаху по бhлh и вhвирицh

от дыма»1. Несколько позже хазаре распространили даннические отношения и на радимичей. О каких бы-то нибыло связях Хазарии с далекими словенами и кривичами в летописи не говорится. Они, как и их финно-угорские соседи, взаимодействовали со скандинавами. «Имаху дань варязи изъ заморья на чуди и на словhнех, на мери

и на всhхъ кривичhхъ»2.В таких условиях на севере и северо-востоке восточнославянского мира

могли образоваться какие-то раннегосударственные образования. В пользу этого свидетельствует запись Новгородской первой летописи, сообщающая, что «въ времена же Кыева и Щека и Хорива новгородстии людие,

рекомии Словени, и Кривици и Меря: Словенh свою волость имhли,

а Кривици свою, а Мере свою; каждо своимъ родомъ владяше»3. Свое подтверждение находят эти слова также и в археологии. Здесь выявлены остатки укрепленных центров — Рюрикового городка под Новгородом, Изборска под Псковом, Сарского городища под Ростовом, которые, вероятно, и являлись, в свое время, административными племенными средоточиями.

«Повесть временных лет» говорит о даннических отношениях словен, кривичей, мери и чуди с варягами под 859 год, но, судя по всему, они сло-жились значительно раньше. В Новгородской первой летописи отмечено, что дань эта сопровождалась насилием варягов над местными племена-ми, приведшим в конце концов к их восстанию. «И въсташа Словенh

1 ПВЛ. 1996. — С. 12.2 ПВЛ. 1996. — С. 12.3 Новгородская первая летопись (НПЛ). — М.-Л., 1950. — С. 106.


117


и Кривичи и Меря и Чюдь на Варягы и изгнашая за море; и нача-

ша владhти сами собh и городы ставити»1. Как полагает В. В. Седов, оно могло быть осуществлено только сложившейся военно-политической конфедерацией, объединившей словен, псковских кривичей и мерян2.

Через какое-то время конфедераты рассорились и пригласили на княжение варяга Рюрика. Из разноречивых свидетельств летописей о первичном месте «сидения» Рюрика, где фигурирует Ладога и Новгород, можно сделать вывод, что он сначала пришел в Ладогу, бывшую опорным пунктом варягов, а затем перебазировался в Новгород. В отличие от Ладоги, где Рюрик просто «сhде», в Новгороде он «сhде ту княжа», что вероятно свидетельствует о более высоком политическом его статусе.

Выполнив большую источниковедческую работу, В. В. Седов пришел к выводу, что «создателями Руского каганата первой половины IX века. были русы — носители волынцевских древностей и эволюционировавших на их основе роменской, боршевской и окской культур3. Что касается административного центра Руского каганата, то, как полагает В. В. Седов, им мог быть только Киев, представлявший собой в IX веке агломерацию крупных поселений торгово-ремесленного характера4.

Кроме археологии в пользу Киева, как политического средоточия ран-ней Руси, свидетельствуют и письменные источники. В недатированной части «Повести временных лет», в рассказе об основании Киева, содер-жится глухое известие о ранних отношениях его с Хазарией. Последняя пыталась подчинить Киев своему влиянию, а киевляне, выплатив дань обоюдоострыми мечами, будто бы, показали всю тщетность хазарских намерений. Тем не менее Киев вплоть до утверждения в нем Аскольда и Дира (60-е годы IX в.) пребывал в даннической зависимости от хазар. На вопрос пришельцев: «Чий се градокъ?», киевляне ответили, что яв-ляются наследниками Кия, Щека и Хорива и платят дань хазарам: «А мы

сhдимъ родъ ихъ платяче дань козарамъ»5.Ни один другой центр Среднего Поднепровья, кроме Киева, не может

претендовать на то, чтобы из него осуществлялись далекие походы на

1 Новгородская первая летопись (НПЛ). — М.-Л., 1950. — С. 106.2 Седов В.В. У истоков восточнославянской государственности. — М., 1999. — С. 117.3 Такая локализация начальной Руси несколько расходится с понятием «Руской земли»

в узком значении. Последняя на Левобережье Днепра не простиралась дальше Подесенья

и Посулья, но зато на Правобережье доходила до Горыни. А это, как известно, земли не

только северян, но и полян, а также древлян.4 Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. — С. 278, 293.5 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 16.


118


Византию. Если о военных акциях русов в Амастриду и Крым это можно лишь предполагать, то поход 860 года на Константинополь определенно организован Киевом. В этом нетрудно убедиться, ознакомившись с первыми датированными статьями «Повести временных лет». В них события руской (киевской) истории увязаны с византийской. Летописец отмечает, что начало царствования императора Михаила III, по существу, стало и началом дипломатического признания Византией Руси: «Наченшю

Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля»1.Неоспоримым доказательством этому являются также находки в Киеве

византийских монет. Наиболее ранние из них (херсонеского чекана) принадлежат Михаилу III (842–867 гг.), Василию Македоняну (867–886 гг.), а также Василию I и Константину (876–879 гг.). Монеты названных императоров встречены и в других пунктах Среднего Поднепровья. По свидетельству В. Б. Антоновича в значительном количестве они найдены в Триполье (древнеруский город Треполь).

В Ладоге или Рюриковом городке таких свидетелей руско-византийских контактов для этого времени практически нет. Конечно, это было бы невероятным, если бы именно отсюда осуществлялись посольские визиты и военные экспедиции в Византию.

Вопрос о местонахождении ранней Руси вполне удовлетворительно решается и без привлечения свидетельств арабских авторов. Для этого достаточно показаний и отечественных источников. Выше уже шла речь о том, что этнонимом «русь» с первых летописных сообщений связывается исключительно с югом восточнославянского мира. Русами не были не только варяги, но даже словене и кривичи. Характерно, что и «Правда Руская» называет русами только жителей киевского юга. «Аще ли будеть

роусинъ, любо коупець…, любо словенинъ»2. В последующем термин «русь» распространился на всех восточных славян, как и на всю территорию их расселения, однако в летописях ХІ–ХІІІ вв. всегда употреблялся в двух географических значениях. В широком — «Русь» или «Руская земля» обозначали все государственное пространство, в узком — только собственно южноруские земли, составлявшие ядро Киевской, Черниговской и Переяславской земель.

В 1147 году Черниговский князь Святослав Ольгович, находившийся в городе Неринске на Оке, получил известие о захвате Чернигова и Стародуба его двоюродными братьями Владимиром и Изяславом Давыдовичами. «В то же веремя прибhгоша из Руси дhцкы и повhдаша

1 ПВЛ. 1950. Ч.1. — С. 17.2 Карский Е.Ф. Русская Правда по древнему списку. — Л., 1930. — С.27. Комментарий. — С. 92.


119


ему Володимира в Черниговh, а Изяслава у Стародубh»1. Изгнанный из Киевской земли князь Ростислав Юрьевич прибежал к отцу в Суздаль и сообщил ему, что занятию им киевского стола будто бы хочет «вся

Русская земля и Черныи Клобукъ». В свою очередь, Юрий Долгорукий, оскорбленный изгнанием Ростислава, воскликнул: «Тако ли мнh части

нhту в Рускои земли, и моимъ дhтемъ»2.Из переговоров Вячеслава Владимировича со смоленским князем

Ростиславом Мстиславичем следует, что Руская земля в узком значении этого слова была своеобразным синонимом киевскому столу. Ростиславу Вячеслав сообщает, что Изяслав Мстиславич, которого он называет сыном. «Се пакы добыв Рускои земли, и на мнh честь положилъ, и посади

мя в Киевh»3.В статье 1154 г., рассказывающей о новой попытке Юрия Долгорукого

овладеть Киевом, говориться: «Томъ же лhтh поиде Дюрги с Ростовци

и съ Суждальци и съ всими дhтьми в Русь»4. После убийства Андрея Боголюбского, собравшиеся во Владимире бояре говорили: «Князь нашь

убьенъ, а дhтh у него нhтуть, сынокъ его малъ в Новhгородh,

а братья его в Руси»5. В ответ на сообщение Рюрика Ростиславича о желании пойти в поход на Литву, его киевский соправитель заявил: «Брате и свату, ажь ты идешь изо отчины своея на свое орудье,

а язь пакы иду за Днhпръ своихъ дhля орудhи, а в Рускои землh

кто ны ся останеть»6.Подобных примеров в летописях множество. Аналогично киевским

Русь в узком значении понимали и удельные летописцы. В связи с пос-тавлением архиепископа Ильи Киев посетил игумен новгородского Георгиевского монастыря Дионисий: «Въ то же лhто ходи игуменъ

Дионисии съ любовью въ Русь»7. Поставленного на новгородское архи-епископство Мартирия «приведоша из Русh»8.

Когда на Руси появилось несколько городов с названием Переяславль, первый из них стал упоминаться с обозначением «Руский». Особенно характерно это для владимиро-суздальских летописцев.

1 ПСРЛ. Т.2. (Ипатьевская летопись). — М., 1998. — Стб. 341.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 373–374. 3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 421.4 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 468.5 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 595.6 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 676.7 Новгородская первая летопись (НПЛ). — М., 1950. — С. 32.8 Новгородская первая летопись (НПЛ). — М., 1950. — С. 40.


120


Территориально Русь в узком значении определяется своеобразным треугольником, образованном тремя древнейшими городами Среднего Поднепровья — Киевом, Черниговым и Переяславлем. Если о Киеве и Переяславле, как центрах Южной Руси, говорится в летописи вполне определенно, то о Чернигове опосредованно. Летописное сообщение о том, что братья убитого Андрея Боголюбского находились в Руси, продолжено рассказом о прибытии к ним в Чернигов владимирского посольства. «Приhхавше посли повhдаша рhчь дружинину, сущю ту Михалку

и Всеволоду Юрьевичема с нима, у Святослава князя в Черниговh»1.Из летописных сообщений о соправительстве Рюрика Ростиславича

и Святослава Всеволодовича можно сделать вывод, что собственно Русью в ХІІ-ХІІІ вв. были владения, принадлежащие великокняжескому столу, тоесть Киевская земля. На западе граница между ней и Волынью проходила по реке Горыни. Как киевские летопись называет тут Пересопницу, Дорогобуж, Шумск, Тихомль и некоторые другие. В 1148 году великий киевский князь Изяслав Мстиславич наделил сына Юрия Долгорукого Ростислава городами Божским, Межибожьем, Котельницей и еще двумя неназванными, которые принадлежали киевскому столу. Задачей Ростислава, судя по разъяснению Изяслава, была охрана с запада Руской земли. «Волость ти есмь далъ, яко ни отець того вдалъ, что я тобh

вдалъ, и еще есмь и Рускои земли приказалъ стеречи тобh»2.По условиям мирного договора между Изяславом Мстиславичем

и Володимирком Галицким, последний обязывался вернуть захваченные киевские города, именуемые летописью «рускими». «Но на томъ цhлуи

крестъ честьныи, что за тобою городовъ Рускихъ, то ты все

възвороти»3. Вернувшись «у Рускую землю», Изяслав послал «посадники

своя въ городы, на них же бяше хрестъ цhловалъ Володимиръ, въ

Бужескъ, въ Шюмескъ, въ Тихомль, у Выгошевъ, у Гноиницю»4.На левом берегу Днепра пределы Руси в узком значении, по-видимому

не простирались дальше линии Новгород-Северска, Глухова, Путивля, а также Посульской оборонительной линии. К тому же, в ХІІ–ХІІІ вв. летописцы относили коренные земли Черниговского и Переяславского княжеств к внутренней Руси не столько на основании современных им реалий, сколько на основании сохранявшихся в народе традиций отождествления их с исторической Русью.

1 ПСРЛ. Т.2. (Ипатьевская летопись). — Стб. 596.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 373.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 453.4 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 454.


121


Нет сомнений, что летописные свидетельства в целом очертили именно ту начальную Русь, которая стала ядром Киевского государства. Можно думать, что и Константин Порфирородный имел ввиду среднеднепровский регион, когда говорил о внутренней Руси. Искать ее на севере или северо-востоке восточнославянского мира нет никаких оснований. На карте Идриси ХІІ века этот регион назван «Внешней Русью».

Очерченная на основании позднейших летописных свидетельств внутренняя Русь занимала территорию, где сидели когда-то поляне, северяне (черниговские) и древляне. При определенных уточнениях можно утверждать, что эти три племенные объединения и составили раннюю Русь. Ведущая роль в их политической интеграции принадлежала полянам, что и счел необходимым отметить специально летописец: «Поляне, яже ныне зовомая Русь».

Подводя краткий итог сказанному выше, можно сделать следующие выводы.

Начальная Русь (по терминологии восточных авторов — Руский каганат) находилась на юге восточнославянского мира, в среднеднепровском регионе и была западным соседом Хазарского каганата. Образовалась на основе полянского и северянского союзов племен, с последующим включением территории древлян. Ее административно-политическим средоточием изначально был Киев. На каком-то этапе, «по смерти братьh

сея» (Кия, Щека и Хорива), Киев попал в данническую зависимость от хазар, которая, судя по всему, не была продолжительной. Получив от полян в качестве дани обоюдоострые мечи, хазарские старцы посчитали это не добрым знамением, свидетельствовавшим о том, что через какое-то время они сами будут платить дань полянам. «Се же сбысться все» — подытожил свой рассказ летописец.

Когда сбылось это пророчество хазарских старейшин, сказать сложно. Можно думать, что постепенное освобождение Киева от хазарской зависимости началось уже в 60-е годы IX века, когда киевскими князями стали Аскольд и Дир. В «Повести временных лет» они названы боярами Рюрика, согласно позднесредневековой летописной традиции были прямыми потомками Кия, следовательно, славянами. Однако независимо от того, кем являлись Аскольд и Дир, они определенно не должны были мириться с хазарским подданством. Косвенно об этом сказано в летописной статье 862 года. Узнав от киевлян, что они из рода Кия и его братьев и платят дань хазарам, «Аскольдъ и Диръ остаста въ градh семь и многи варяги

съвокуписта, и нача владhти польскою землею»1.

1 ПВЛ. 1950. ч.1. – с. 18-19.


122


Из рассказа летописи о походе Аскольда и Дира на греки, а также свидетельств византийских источников о крещении русов, можно сделать вывод, что уже в это время Русь представляла собой достаточно мощное политическое объединение.

Термин «Русь», который впоследствии станет политонимом и этнонимом для всех восточных славян, уже в 60–80-е годы IX века закрепился, в качестве названия, за среднеднепровским раннегосударственным образованием с центром в Киеве. Это следует из летописного рассказа о походе на Царьград («Безбожныхъ Руси корабля смяте»), а также из «Окружного послания» восточным митрополитам патриарха Константинопольского Фотия, в котором он сообщал, что русы, поднявшие руку на Ромейскую империю, поменяли эллинскую безбожную веру на чистое христианство. В рассказе о переводе книг в Моравии на славянский язык, содержащемся в статье 898 года, сказано, что эта «грамота есть в Руси, и в болгарhхъ

дунайскихъ». Здесь же содержится и ремарка о новом названии полян, которые именуются теперь русью. Все это говорит об органичности бытования этого термина на юге восточнославянского мира, наверное еще со сарматских времен.

Предполагать, что название «Русь» было занесено в полянскую среду варягами, совершенно невозможно. Из цитировавшихся выше летописных текстов определенно следует, что они скандинавы обретали его на юге, причем лишь тогда, когда поступали на службу к киевским князьям и интегрировались в восточнославянскую среду. О наличии руси в дружине Аскольда и Дира, овладевшей Киевом, нет ни слова. Но зато поход на Константинополь осуществлен русью. Чудесное превращение воинства Олега в русичей также происходит только в Киеве. И, видимо, не случайно Киев, а не Новгород или еще какой-либо северославянский центр, обретает титул «матери городам руским».


ГЛАВА V

ЭТНИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

В УСЛОВИЯХ

ГОСУДАРСТВЕННОГО

РАЗВИТИЯ РУСИ


124


Древнеруские кухонные горшки XII–XIII вв.:(1–4) — Киев; (5–8) — Галицкая земля; (9–11) — Новгород; (12–13) — Подмосковье;

(14–15) — Новогрудок.


125

Глава V. Этнические процессы в условиях...

В конце ІХ века, в результате утверждения в Киеве князя Олега и объединения южноруского и ладожско-ильменского ранне-государственных образований, этнокультурная консолидация

восточных славян получила заметное ускорение. Если раньше она сти-мулировалась этническим родством племен и совершалась на стихийной основе, то с образованием государства с центром в Киеве обрела еще и административно-принудительную обязательность.

В течение 883, 884 и 885 гг. Олег осуществляет походы на древлян, северян и радимичей, подчиняет их власти Киева посредством обложения данью и, таким образом, как бы формирует этническое ядро государства. Из замечания летописи — «И бh обладая Олегъ поляны, и древляны,

и сhверяны, и радимичи, а с уличи и тhверци имяше рать»1 — следует, что политическое господство Киева и его новой, варяжской по происхождению, княжеской власти утверждалось не без сопротивления местных правителей. Еще раньше данниками Олега стали словены, кривичи и меря, что обеспечило Киеву полное обладание Днепровским торговым путем, соединяющим Черное и Балтийское моря. С этого времени за Киевом, повидимому закрепляется почетный титул «матери городов руских», что свидетельствует о возросшем его значении в жизни всех восточных славян.

К началу Х века политическое влияние Киева распространяется на вятичей, хорватов, дулебов и тиверцев. Об этом говорит летописная статья 907 года, называющая представителей перечисленных племен среди участников похода Олега на Константинополь. Конечно, из этого сообщения не следует, что влияние Киева было безусловным. Как покажут последующие события племенная знать еще в течение длительного времени будет противиться киевскому господству, но то, что в нем отражена тенденция политической консолидации восточных славян, не вызывает сомнения. Поход на Византию, как явствует из статей договора, был интересен не только киевским властям, но и земельным тоже. Не случайно дань с греков, по решению Олега, была равномерно распределена между всеми участниками похода и городами, из которых они происходили. «И заповhда Олег дати воем на 2000 корабль по

12 гривен на ключь, и потом даяти уклады на рускыа грады: первое

на Киевъ, та же на Чернигов, на Переяславль, на Полтhскъ, на

1 ПВЛ. 1950. — С. 20–21.


126


Ростов, на Любечь и на прочаа городы; по тhм бо городомъ садяху

велиции князи, под Олгом суще»1.Из последующих рассказов летописи видно, что на раннем этапе фор-

мирования киевской государственности политические связи центра и пе-риферии носили в значительной мере персонифицированный характер. Каждый новый киевский князь не наследовал сюзеренные права по отно-шению племенных князей, но заново утверждал их силой оружия. Так бы-ло при Игоре, когда ему пришлось покорять, отложившихся после смер-ти Олега древлян, при Ольге, воевавшей с древлянами, при Святославе, дважды подчинявшего своей власти вятичей, при Владимире, воевавшего с вятичами, радимичами и хорватами.

В этом противостоянии Киева и племенных княжений постепенно рождался новый государственный порядок, который все больше и больше содействовал единению всего восточнославянского пространства. Выражался он в замене власти местной знати на власть представителей киевского правящего рода. Первой, кто поняла необходимость изменения властно-административной структуры на местах, была княгиня Ольга.

О том, как рождалось единое восточнославянское государство с центром в Киеве, хорошо видно на примере взаимоотношений столицы Руси со столицей Древлянского княжества, достаточно полно освещенных в «Повести временных лет». Нынешний исследователь, разумеется, не обязан верить всему написанному в ней, однако и не учитывать эти свидетельства он также не может. Нет и малейшего сомнения в том, что, облаченные в фольклорную сюжетную форму, они отражают конкретные исторические реалии, связанные с непростыми процессами сложения территории и власти Киевского государства. В них, по существу, идет речь об изменении характера отношений Киева и Древлянского княжества.

События 944 года, приведшие к восстанию древлян и казни киевского князя Игоря, показали, что неупорядоченные даннические отношения, по большому счету, не устраивали ни одну из сторон. При этом, древляне требовали от Киева установления нормированной дани и сохранения автономии своей земли, а Киев, соглашаясь с необходимостью юридического упорядочения выплаты даней, не намерен был больше признавать эту самую автономию. Логика строительства единого государства требовала от него централизации структуры власти. «Светлые и великие князья», о которых упоминается в руско-византийских договорах, по мнению Киева, должны были уступить свое место представителям киевской администрации.

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 24.


127


Конечно, это не могло произойти совершенно мирным порядком. Конфликты сторон были неизбежны, что и отразили полусказочные сюжеты о сватовстве к Ольге древлянского князя Мала, а также об ее мести древлянам за убийство мужа.

Начальный летописный рассказ о древлянско-киевском противостоянии обнаруживает два существенных обстоятельства.

Первое заключается в том, что уже в княжение Игоря в Древлянскую землю был определен киевский наместник. Им стал воевода Свенельд, получивший право сбора даней с древлян. В пользу такого предположения свидетельствует летописная фраза о недовольстве Игоревой дружины тем, что отроки Свенельда «изоделись» оружьем и портами, и требовании идти с ними «в дань». Подтверждают его и события последующих лет. В Древлянской земле, как в своей вотчине, «деял ловы» сын Свенельда Лют, повидимому, не очень считаясь с тем, что там уже княжил Олег Святославич. По навету Свенельда произошел конфликт между братьями Ярополком Киевским и Олегом Древлянским, закончившийся гибелью последнего.

Второе обстоятельство связано с тем, что согласно летописи, древляне середины Х века не рассматривали себя в системе киевской власти. Она для них была чужой. Не считали они себя и русичами, что хорошо видно из следующих слов. «Рhша же деревляне: «Се князя убихом рускаго»1. Такое предположение не совсем согласуется со свидетельствами руско-византийских договоров, где понятие «Русь», как будто, распространялось уже не только на киевского князя, но и на всех «иже суть под рукою его,

свhтлых и великих князь»2. Возможно, однако, что мы имеем здесь дело с киевским взглядом, который еще не стал общепринятым.

Из пространной статьи 945 года «Повести временных лет» явствует, что древляне, вопреки не очень благосклонному представлению их киевским летописцем, в социально-политическом плане немногим отличались от тех же полян. У них был свой князь, лучшие или нарочитые мужи, дружина, вече, то есть, все те институты, которые характеризовали раннегосударственную форму общественной жизни. Причем, сложилась она задолго до середины Х века. Это видно из речи древлянских послов, обращенной к княгине Ольге. В ней говорится не только о нынешнем древлянском князе Мале, но также и о его более ранних предшественниках, которые обустроили Древлянскую землю. «А наши князи добри суть,

иже распасли суть Деревьску землю»3.

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 24.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 24.3 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 40.


128


Центральным городом или столицей Древлянской земли, как можно заключить на основании летописных известий, был Искоростень. Однако он не единственное городское средоточие древлян, имелись и другие, о чем вполне отчетливо говорит летописная статья 946 г. После неудачного сражения с киевской дружиной древляне отступили в свои грады и закрылись в них. «И побhдиша деревляны. Деревляне же побhгоша

и затворишася в градhхъ своих»1. О градах во множественном числе говорит и Ольга в своем послании к осажденным искоростенцам. «А вси

гради ваши предашася мнh, и ялися по дань»2.Археологические исследования последних лет, осуществленные

в городе Коростене, существенно проясняют летописные известия о тех затруднениях, с которыми столкнулась Ольга при попытке овладеть столицей Древлянской земли. Город имел совершенные для того времени оборонительные укрепления и, по существу, представлял собой непреступную крепость3.

Располагался на высоком естественно изолированном останце правого берега реки Уж. С северо-западной стороны его омывали воды реки, с западной и южной протекал небольшой ручей с сильно заболоченной поймой. О былой мощности укреплений Искоростеня свидетельствуют два мощных эскарпа и ров у подножья городища. Как полагают исследователи, оборонительную систему венчала каменная крепида, а также деревянная стена в виде заборол.4 Вот почему киевская дружина не могла овладеть Искоростенем даже и после многомесячной его осады. Летописный рассказ о хитрости Ольги с голубями и воробьями, очень похож на сказку, но, видимо, есть в нем и какое-то рациональное зерно. Взять Искоростень можно было только прибегнув к какому-то нестандартному решению. Возможно он был зажжен осаждавшими так называемыми огненными стрелами.

Были ли древлянские грады середины Х века городами в социально-экономическом значении этого слова? Что касается Искоростеня, то результаты его раскопок склоняют скорее к положительному ответу на этот вопрос. Он обладал практически всем набором функций, которые характеризуют раннегородское средоточие. Главнейшей из них являлась

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 42.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 42.3 Звіздецький Б.А., Петраускас А.В., Польгуй В.І. Нові дослідження стародавнього

Іскоростеня. Сб. Стародавній Іскоростень і слов’янські гради VIII–X ст. К., 2004. — С. 51-86.4 Звіздецький Б.А., Петраускас А.В., Польгуй В.І. Нові дослідження стародавнього

Іскоростеня... — С. 80-82.


129


административно-политическая. Летописные известия не оставляют сомнения в том, что именно Искоростень являлся социальным центром Древлянской земли. Здесь находился племенной княжеский стол, на котором сидел князь Мал, здесь же по-видимому, проживала и значительная часть древлянской знати, так называемые «мужи лучшие».

Искоростень имел мощные оборонительные укрепления, а также двухчастную социально-планировочную структуру: поселение у юго-восточного подножия городища выполняло роль посада. Богатый археологический материал указывает на широкие его торговые связи не только с восточно-славянскими землями, но и с более отдаленными регионами. Золотые и серебряные височные кольца имеют ближайшие аналоги в Великой Моравии, Венгрии и Малой Польше, железные фибулы и некоторые серебряные гарнитурные бляхи – в Балтийском регионе, серебряные диргемы – на Арабском Востоке, предметы вооружения, в частности ланцетовидные наконечники копий – в Средней и Северной Европе.

Как справедливо полагают исследователи, часть из найденных ювелирных изделий могла быть изготовлена местными мастерами по привозным образцам. О развитии в Искоростене собственного ювелирного ремесла говорят находки керамических льячек, ювелирного пинцета, а также, возможно, пятилучевых серебряных сережек. Последние напоминают радимические височные подвески, но в отличие от них имеют не семь лучей, а пять, к тому же на внутреннем полуовале кольца украшены изображениями птиц. Ничего подобного этим подвескам древнеруская археология до сих пор не знала.

Характерно, что вещи эти найдены не в составе клада, а в культурном слое, в сожженных постройках, а также в заполнении вала бермы одного из эскарпов городища. Принимая во внимание тот факт, что три четверти городища уничтожены в 30-годы ХХ века, а также сравнительно небольшую площадь исследований оставшейся его части, можно предположить какие богатства ожидали бы археологов, если бы памятник сохранился до наших дней. Раскопки Искоростеня продолжаются и наверное еще увеличат коллекцию ювелирных изделий и предметов вооружения, но и того, что уже найдено достаточно для вывода о том, что древлянская столица первой половины Х века мало в чем уступала столице полян и Руси — Киеву.

Торговля и ремесло занимали существенное место в экономической жизни столицы Древлянской земли, но все же не главное. И сам Искоростень, и другие древлянские грады являлись центрами значительных земледельческих округ, которые и были их сельскохозяйственной


130


производственной базой. Из слов Ольги о покорившихся ей древлянских градах следует, что они не только платят ей дань, но и «дhлают нивы

своя и землh своя»1.Взятием и сожжением Искоростеня Ольга, по существу, определила но-

вый статус Древлянской земли в административно-территориальной струк-туре Киевского государства. С ее автономией было покончено. Местная племенная администрация была пленена и уничтожена, а ее место заняла киевская. Из летописи не видно, какая судьба постигла последнего древлян-ского князя Мала, но, думается, Ольга вряд ли пощадила его. О пресечении местной княжеской династии свидетельствует и тот факт, что Древлянская земля стала первой из «племенных» территорий, где был посажен киевский князь. В 970 г. Святослав отослал туда сына Олега, при этом новым столь-ным градом древлян, по-видимому, определил Овруч. В XII веке именно этот город служил резиденцией одного из киевских князей-соправителей.

Судя по летописному сообщению, Ольга существенно реформировала взаимоотношения Киева с Древлянской землей. Система взимания дани была действительно упорядочена, но ее размеры стали еще большими, чем это было при Игоре. Кроме того, в Древлянской земле появились опорные пункты киевской власти. «И иде Вольга по Дерьвьстhй земли съ сы-

номъ своимъ и съ дружиною, уставляющи уставы и уроки; и суть

становища еh и ловища»2. Вслед за древлянами такие же порядки были распространены на северян, кривичей и словен, чем, по существу, был завершен первый этап сложения территорий Киевского государства.

Взаимоотношения Киева и Искоростеня середины Х века ставят перед исследователями еще один важный вопрос: в какой мере опыт докиевского периода истории древлян послужил созданию Киевского государства? В свое время А. Е. Пресняков высказал предположение, что древнеруские городские волости возникли постепенно уже на глазах истории и не представляли собой наследия «докняжеских» времен. Они явились на развалинах племенного быта, «не из него выросли, а его разрушили»3. Близкого мнения придерживался и С. В. Юшков, полагавший, что крупная феодальная сеньория Киевской державы возникла на развалинах племенных княжений4.

Такие взгляды имеют распространение и в наше время, однако они вряд ли продуктивны. Если отрицать органическую преемственность со-

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 42.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 43.3 Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. — М., 1938. — Т.1. — С. 62, 93.4 Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. — М.-Л., 1939. — С. 172.


131


циально-экономического развития восточнославянского общества эпохи племенных княжений и раннегосударственного их быта, тогда придется признать, что феодализм и государственность в восточнославянском об-ществе были явлениями привнесенными извне.

В книге «Древнерусский феодальный город» мной подробно рассмотрен этот вопрос. Тогда отрицание преемственности в социально-экономическом развитии восточных славян догосударственного и раннегосударственного периодов мне представлялось совершенно неверным. Изучение процессов формирования древнейших городов убеждало, что все они своими корнями уходят в эпоху племенных княжений, выросли из межплеменных или общинных центров, обладавших значительной структурообразующей традицией1.

Последующие исследования, в том числе и археологические рас-копки древлянских градов еще более укрепили меня в этом выводе. Изменившиеся политические и социально-экономические условия жизни древлянского общества, естественно, внесли существенные коррективы в процессы градообразования, но в целом не разрушили старые традиции. Изучение древнеруских городищ в г. Коростень на реке Уж, у г. Малина на р. Ирше, в с. Городок, у городов Радомышль и Иванков на Тетереве и неко-торых других показывает, что в их основании покоятся культурные слои VІІІ–Х веков. Характерно, что даже Искоростень, понесший наибольший урон от киевских властей, не прекратил своего существования.

В свое время я назвал преемственный путь образования восточнославянских городов, примером чему служили и древлянские грады, как «общинно-феодальный». При всей условности такого определения, оно, все же, достаточно реалистично. На общинные структуры, в том числе и раннегородские в середине Х века наложилась киевская государственная власть. Мы не знаем, что представляли собой «становища» княгини Ольги, но можно предположить, что они были учреждены в уже существовавших населенных пунктах Древлянской земли. Скорее всего и здесь речь идет об административном переподчинении старых градских волостей киевской власти. Новых средоточий, которые бы были основаны Киевом для контроля за племенными и общинными центрами, мы, по существу, и не знаем.

Таким образом, можем констатировать, что к середине Х века Древлянская земля была полностью подчинена центральной власти Киева. Никаких коренных социально-экономических изменений в ее развитии не произошло, что стало возможным в условиях относительно

1 Толочко П.П. Древнерусский феодальный город. — К., 1989. — С. 59-70.


132


быстрого, хотя и не бесконфликтного вхождения ее в административно-территориальную структуру Киевского государства.

Реформы Ольги были продолжены ее сыном Святославом, посадившим своих сыновей на княжение в Древлянской земле — Олега, в Новгороде — Владимира, а завершены внуком Владимиром Святославичем, двенадцать сыновей которого заняли княжеские столы Новгорода, Ростова, Полоцка, Турова, Мурома, Древлянской земли, Владимира, Тмутаракани. Не были направлены князья только в Чернигов и Переяславль, что, однако, не свидетельствует об управлении этими городами и землями местными администрациями. Как старые центры Руси, они, повидимому, являлись в это время домениальными владениями киевского стола. Правда, в последующем и в этих землях утвердятся представители киевского княжеского рода.

Окняжение всех восточнославянских земель, безусловно, стало одной из важнейших скреп не только государственного, но и этнокультурного пространства. Направленные в земли князья не оставались там навечно, но перемещались из города в город соответственно принципу старшинства, занимая все более престижные столы вплоть до великого киевского включительно. Это продолжалось и в ХІІ–ХІІІ веках, когда в каждой земле образовалась своя княжеская ветвь и, казалось бы, произошло более прочное оседание князей на землю. Разумеется, в условиях отсутствия четкого юридического порядка замещения столов, при «порфирородном» равенстве всех представителей многочисленного княжеского рода, этот круговорот совершался не бесконфликтно. Свое «право» на лучший или киевский стол князья нередко утверждали силой оружия, неся при этом значительные потери.

Достаточно подробное и яркое описание междукняжеской борьбы в ХІІ — начале ХІІІ веков создавало у исследователей иллюзию потери Русью общей государственности, дробления ее на независимые и суверенные княжества — королевства1. В действительности борьба руских князей, имевшая для каждого из них конечной целью достижение великокняжеского киевского стола, не только не создавала условий, способствовавших распаду государственного единства, но, по существу, исключала их. Вплоть до монголо-татарского нашествия Киев оставался, пусть в отдельные периоды и номинально, столицей Руси и с этим

1 Рыбаков Б.А. Обзор общих явлений русской истории ІХ – середины ХІІІ века. //

Вопросы истории. — 1962. — №4.; Рыбаков Б.А. Русь в эпоху «Слова о полку Игореве».

Обособление русских княжеств в ХІІ — начале ХІІІ вв. — В кн.: История СССР. Т.1. —

М., 1966. — С. 578.


133


вынуждены были считаться даже такие авторитарные и сильные князья, как Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо.

Исключительная динамичность жизни Руси способствовала аналогич-ной динамичности процессов этносоциальной консолидации древне-руского общества. Князья кочевали по Руси не одни, а вместе со своими дружинами и боярами, выполнявшими обязанности администрации.

Об этом достаточно часто и конкретно говорится в летописи. Владимир Святославич пришел в Киев не только со своей дружиной («отроци

Владимирови»), но также с варягами, словенами, кривичами. Наверное, не все они осели на юге Руси, но нет сомнений, что именно эти северные пришельцы были опорой Владимира Святославича в его преобразованиях. Аналогичной была ситуация и во времена Ярослава. Он овладел киевским столом с помощью новгородцев и только на них мог положиться в труд-ном противостоянии с братом Святополком. Мстислав Тмутараканский также пришел в Чернигов со своей дружиной. Осматривая после сражения с Ярославом под Лиственом в 1024 году поле боя, он с удовлетворением отметил, что среди погибших не было его дружинников. «Кто сему не

рад? Се лежить сhверянинъ, а се варягъ, а дружина своя цhла»1.Есть все основания полагать, что это была общепринятая на Руси

практика хождения князей от стола к столу. Особенно конкретно об этом сказал Владимир Мономах в своем «Поучении». Когда под давлением Олега Святославича он в 1094 году вынужден был оставить Чернигов, то вместе с ним оттуда ушло и 100 дружинников с женами и детьми. «И hхахом сквозh полки половьчскиh, не въ 100 дружинh, и с дhтми

и с женами»2. Описывая киевское восстание 1157 года, начавшееся после смерти Юрия Долгорукого, летописец подчеркнул, что его острие было направлено против суздальцев, представлявших, повидимому, дружину и администрацию князя. «Избивахуть Суждалци по городомъ и по

селомъ, а товаръ ихъ грабяче»3. Приход на Владимирский стол Ростислава Ярополковича, внука Юрия Долгорукого, проживавшего перед этим в Чернигове, сопровождался наплывом в Северо-Восточную Русь новой администрации из Руси Южной. «В лhто 1176. Сьдящема

Ростиславичема в княженьи земля Ростовьскыя. Раздаяла бяста

по городомъ посадничьство Русьскымъ дhдьцкимъ; они же многу

тяготу людемъ симъ створиша продажами и вирами»4. Из сообщений

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 100.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 160.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 489.4 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 374.


134


летописной статьи 1169 г. Ипатьевской летописи следует, что, узнав о заговоре новгородцев, князь Святослав Ростиславич вынужден был вместе со своей смоленской дружиной срочно уйти из Новгорода. «Князь

же испытав извhсто о собh и о нихъ, яви дружинh своей. И рhша

ему дружина: «а топерво суть к тобh хрестъ целовали вси по отни

смерти, но обаче невhрни суть всегда…, а промышляимы о собh»1.В течении Х–ХІІІ вв. подобных перемещений князей и их окружения

по Руси были сотни. Если прибавить к ним сотни междукняжеских браков, также сопровождавшихся переселением из земли в землю значительного числа людей, то станет очевидным, что княжеский круговорот являлся одним из существенных консолидационных элементов этносоциальной общности на Руси.

Приведенные примеры свидетельствуют в большей мере о подвижнос-ти княжеско-боярского сословия, однако в летописях достаточно известий и о перемещении значительных масс рядового населения Руси. Первое из них относится ко времени княжения Владимира Святославича. Утвердившись в Киеве и обнаружив, что старая Руская земля не защищена достаточным об-разом от кочевников, он развернул масштабное строительство крепостей на юге Руси. В нем приняли участие представители многих земель, которые за-тем были поселены в новых городах. «И рече Володимеръ: «Се не добро,

еже есть мало городъ около Киева». И нача ставити городы по Деснh.

И по Востри, и по Трубежеви. И по Сулh и по Стугнh. И нача нарубати

мужh лучшиh от словенъ, и от кривичь, и от чюди, и от вятичь, и от

сихъ насели грады; бh бо рать от печенhгъ»2. Аналогичным образом был построен и город Белгород на Ирпене. Летописец заметил, что Владимир: «Наруби въ нь от иньхъ городовъ, и много людей сведе в нь»3.

Существенные этнические изменения здесь произошли также в годы княжений Ярослава (в Киеве) и Мстислава (в Чернигове). Осуществив в 1031 году совместный поход на Польшу, князья захватили там много плененных, которых затем расселили в Южной Руси. «Ярославъ

и Мьстиславъ собраста вои многъ, идоста на Ляхы, и заяста грады

червеньскыя опять, и повоеваста Лядьскую землю, и многы ляхы

приведоста, и раздhливша Ярославъ посади своя по Ръси, и суть до

сего дне»4. Надо думать, что аналогичным образом поступил и Мстислав, поселив «своих» ляхов в черниговском порубежье.

1 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 537.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 83.3 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 83.4 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 101.


135


Древнеруские жилища XII–XIII вв.:1 — Киев; 2 — Новгород; 3 — Старая Ладога; 4 — Киев; 5 — Старая Рязань; 6 — Брест; 7 —

Звенигород; 8 — Киев; 9 — Старая Рязань; 10 — Пронск; 11 — Киев; 12 — Новгород.


136


Можно думать, что столь большой приток населения из других славянских и неславянских регионов значительно изменил этническую структуру Южной Руси, которая, впрочем, и до этого не была однородной.

Исследование погребальных памятников Х–ХІ вв. вдоль Днепровского торгового пути показывает этническую многокомпонентность населения Руси этого времени. Особенно это относится к городам и их агломерациям. Заметное место принадлежало здесь скандинавам. Пользуясь покровительс-твом княжеской власти, родственной по происхождению, они в значитель-ном количестве прибывали на Русь. В качестве купцов, наемных дружинни-ков, служилых людей. Проживали среди восточных славян, образуя, в том числе, и специальные поселения. Среди них, Старая Ладога, «Рюриково» городище под Новгородом, Гнездово под Смоленском, Шестовицы под Черниговым, укрепленный городок на Кирилловских высотах под Киевом, городки Сарский и Михайловский в окрестностях Ростова и Ярославля. Многие северные пришельцы возвращались на родину, но какая-то их часть навсегда оставалась на Руси, ассимилируясь в море восточных славян. Летописными примерами такой ассимиляции может быть боярский род Свенельда, известный своим воеводским служением в продолжении полу-тора веков, а также варяга Шимона, пришедшего на службу к Владимиру Мономаху и принявшему со всем своим родом православье.

Среди погребальных древностей на юге Руси обнаруживаются ятвяжские, финно-угорские, радимичские, кривичские, тюркские. Особый интерес в плане выявления этнографической специфики этого региона может быть археологический комплекс у с. Яблуновка Белоцерковского района Киевской области, близкий по обряду погребений и инвентарю к Гочевскому могильнику, исследованному в Курском Посеймье. По мнению исследователей этого комплекса, он может быть связан с ясско-руским населением Поросья1.

Несомненно, значительное влияние на этнические процессы в южноруском порубежье оказывало соседство его с кочевым миром. Причем, речь идет не столько о коренных степных территориях, сколько о киеворуских, где были расселены тюркские племена — торки, печенеги, берендеи, турпеи и др. На Правобережье они образовали Черноклобукский союз, подначальный Киеву, на Левобережье, были вассалами черниговских и переяславльских князей.

1 Моця О.П. Населення південно-руських земель ІХ–ХІІІ ст. — К., 1993. — С. 118–140;

Орлов А.С., Моця А.П., Покас П.М. Исследования летописного Юрьева и его окрестнос-

тей // Земли Руси в ХІ–ХІІ вв. — К., 1986. — С. 49-60.


137


Проживая в пределах Руси, нередко, чересполосно с русичами, тюрки переходили к оседлому образу жизни, стремились походить (особенно знать) на руских, заимствуя у них не только стиль жизни, но и веру. Прямых свидетельств этому нет, но то, что летопись именует «лепших мужей» черноклобуцких по имени и отчеству (Тудор Сатмазович, Ольстин Алексич, Роман Нездилович и др.) и одно из имён, несомненно, христианское, позволяет предполагать это с большой долей вероятности. Процесс ассимиляции русичами торческого населения протекал в течении ХІ–ХІІІ вв., но вполне завершился, по-видимому, только в эпоху монгольского господства. Часть Черных Клобуков, как показывают археологические материалы, откочевала из Поросья в степи Поволжья1.

Кроме коллективного вхождения в состав Руси черные клобуки интегрировались в руское общество также индивидуально. Многие их представители поступали на службу к руским князьям, что зафиксировано в летописи. Нередко они выполняли самую «грязную работу», которой не желали компрометировать себя православные русичи. Так в 1015 году повар «именем Торчин» зарезал своего князя Глеба Владимировича, в 1095 году коварное приглашение половецкому хану Итларю в переяславскую баню передал отрок Мономаха Баидюк, в 1097 году теребовльского князя Василька ослепил «Торчин именем Береньди». Конюхом Святополка Изяславича был торк Сновид Изечевич. У киевского князя Мстислава Изяславича служил некий Олбырь Шерошевич, выполнявший его поручение на переговорах с черноклобукскими воеводами. На службе у руских князей находились также Кулмей (1097 г.), Судимир Кучебич (1147 г.), Беловолод Просович (1185 г.) и другие2.

Этнические смешивания имели место на Руси также в ХІІ и ХІІІ веках. Из летописи узнаем, как в 1116 году князья Ярополк Владимирович и Давид Святославич взяли на щит город Друцк, пленили его жителей и вывели их в пределы Переяславльского княжества. Там им пришлось построить город Желнин. «Ярополкъ же сруби город Желъди Дрьючаномъ,

ихъ же полонилъ»3. Имели место и другие подобные случаи, поскольку междукняжеская борьба всегда сопровождалась взаимными грабежами и захватом пленённых.

В 1169 году Андрей Боголюбский снарядил большой военный поход на Новгород Великий, в котором приняли участие суздальские, смоленские, рязанские и муромские дружины. В результате, Новгородской земле был

1 Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. — К., 1999. — С. 80–107.2 Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. — С. 95.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 283.


138


нанесен значительный урон. «Много зла створиша, села вся взяша

и пожгоша, и люди по селомъ исhкоша, а жены и дhти, имhнья

и скоть поимаша»1. Таким же «злым» был поход Всеволода Юрьевича в Рязанскую землю (1187 г.), окончившийся сожжением некоторых городков и сел, а также захватом пленников. «И перебродивше Оку,

идоша к Попову, и взяша села вся и полонъ многъ»2.С конца ХІ — начала ХІІ века наблюдается значительный

колонизационный поток из Южной Руси в Волго-Окское междуречье. Об этом со всей очевидностью свидетельствует гидро — и топонимическая номенклатура края. Здесь известны реки Десна, Трубеж, Ирпень, Лыбедь, города Владимир, Переяславль, Звенигород, Галич, Перемышль. Все это было бы невозможным, если бы имело место лишь простое окняжение Суздальского Залесья представителями киевского княжеского дома. Нет сомнения, что вслед за князьями и при их содействии в Северо-Восточную Русь потянулись из Южной Руси крестьяне, ремесленники, церковные люди, принесшие на новые места жительства названия тех речек и городов, где они проживали ранее.

В свое время в литературе объясняли исход населения на северо-восток страны тем, что в связи с постоянными набегами на Южную Русь половцев, жить здесь было тревожно, а поэтому южнорусы бежали в более безопасный регион. На этом основании говорили даже о запустении южноруских княжеств. Для данной темы подобные исторические нюансы несущественны, хотя, как уже приходилось отмечать, на самом деле речь должна идти об исходе относительно избыточного населения, несомненно активного и молодого. Видимо, именно этим следует объяснять бурное развитие во второй половине ХІІ века Владимиро-Суздальского княжества и выдвижения его князей на ведущие политические роли в Руси.

Кроме массовых миграционных потоков, на Руси имели место и индивидуальные переселения. Из «Жития» Феодосия Печерского известно, что его родители вначале жили в городе Василеве под Киевом, а затем переселились «по повелению князя» в Курск. В одной из новгородских берестяных грамот содержится совет ее автора своим родственникам продать усадьбу в Новгороде и переселиться в Смоленск или Киев, так как в этих городах дешевое жито и можно легче прожить. Обыденность совета, повидимому, указывает на то, что подобная практика на Руси была распространенным явлением. Галицкий книжник

1 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 361.2 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 406.


139


Тимофей, как следует из летописи, был родом из Киева. О киевском происхождении владимирского летописца Кузьмы свидетельствует его прозвище — «Кузьмище Киянин».

Свой вклад в этногенетические процессы на Руси ХІІ–ХІІІ веках продолжали вносить соседние народы, которые или добровольно интегрировались в ее государственную и территориальную структуру, или же оказывались ее подданными в результате военных принуждений. В первом случае, речь идет, преимущественно, о Северной и Северно-Восточной Руси, где оставались широкие возможности для приращивания территорий и населения. Во втором — о всех землях, князья которых осуществляли походы на иноплеменников.

На юге Руси противостояние с половцами сопровождалось взаимными военными столкновениями, разорением городов, сел и становищ, угоном пленников. У нас нет данных для определения числа демографических потерь или приращиваний, но, судя по летописным сообщениям, они были весьма значительными.

Обратимся к рассказу Ипатьевской летописи 1111 года о большом походе руских князей в степь под водительством Владимира Мономаха. В битве на реке Салнице руские дружины наголову разбили половцев, взяв большое их число в плен. «И взяша полона много, и скоты и кони

и овцh, и колодниковъ много изоимаша рукама»1.Весьма удачным был поход на половцев в 1170 году. В районе рек

Орели и Снипорода руские дружины захватили половецкие становища, взяли в плен множество половцев, в том числе женщин и детей и увели их в Русь. При этом, удалось освободить из половецкого плена руских людей. «И взяша вежh ихъ на Углh рhцh, а другыh по Снопороду,

а самhхъ постигоша в Чернего лhса… И толико взяша полона

множьство, яко же всимъ Рускимъ воемъ наполнитися до изобилья,

и колодникы, и чагами, и дhтми ихъ, и челядью»2. Военные трофеи были распределены между всеми участниками похода, а следовательно пленников половецких увели не только в Киевскую, но и Черниговскую, Переяславскую, Смоленскую, Волынскую земли.

Еще более удачливыми, как свидетельствует Лаврентьевская летопись, оказались руские дружины во время похода на половцев в 1185 году, водимые киевскими князьями Святославом Всеволодовичем и Рюриком Ростиславичем. В нем приняли участие полки от всех южноруских княжеств. Битва, состоявшаяся на реке Орели, закончилась блестящей



140


победой руских. Одних только князей половецких, как сообщает летопись, было пленено семнадцать, других же «без числа»1.

Практически каждое летописное сообщение о победных походах рус-ких дружин на половцев содержит указание на захват пленников. Как пра-вило, это облачено в трафаретные речевые формулы: «Онhхъ избивше,

а иныхъ изъимаша» или «Инhхъ изъимаша, а другыя исъсhкоша».Многие выведенные на Русь половцы, особенно те, которые принадле-

жали к высшему сословию, интегрировались в руское боярство. Наглядной иллюстрацией этому может быть галицкий боярский род Чагровичей, происходивший из ханского рода и пользовавшийся большим доверием Ярослава Осмомысла2. Аналогичное происхождение имели, повидимо-му, белгородский боярин Чюрин, участвовавший в посольстве Рюрика Ростиславича к Всеволоду Юрьевичу в 1187 году, галицкий боярин Юрий Домамырич, посол князя Владимира Рюриковича Юрий Талигневич3.

Попадали половцы на Русь и в результате междукняжеских браков. В летописи зафиксировано около десятка сообщений о женитьбе руских князей на знатных половчанках. В 1094 году великий киевский князь Святополк взял в жены дочь половецкого хана Тугоркана. В 1107 году. Владимир Мономах женил сына Юрия (Долгорукого) на дочери хана Аепы, а другого сына Андрея (Доброго) — на внучке Тугоркана. Одновременно с женитьбой Мономашичей состоялась свадьба сына черниговского князя Олега Святославича и дочери еще одного хана по имени Аепа. Летописец различает этих половчанок по имени дедов. В первом случае это Осенева внучка, а в другом — Гургенева. В 1163 году сын киевского князя Ростислава Рюрик женился на дочери хана Белука, в 1187 году сыграли свадьбу сына Игоря Святославича Владимира и дочери Кончака. Князь Мстислав Мстиславич Удалой был женат на дочери хана Котяна4.

Наверное, подобных «дипломатических» браков было больше. Исходя из многодетности княжеских семей, можно предположить, что только от десяти смешанных браков могло родиться по меньшей мере 40–50 детей. Во втором колене руско-половецкие отпрыски могли уже исчисляться несколькими сотнями. В реальной жизни смешение руских и половцев было более значительным. С половецкими принцессами на Русь прибывали ее молодые подруги, которые выходили замуж за представителей боярского окружения князей.

1 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 394–395.2 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 564.3 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 658, 742.4 Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. — С. 146.


141


Аналогичные этнические смешения происходили на севере Руси. Там в восточнославянское общество интегрировались угро-финские племена. Летописи содержат немало сообщений о походах в их земли руских дру-жин, в результате которых к Руси присоединялись определенные терри-тории угро-финских племен или же уводились в ее глубинные районы пленники. В 1116 году, как сообщает Ипатьевская летопись, удачный по-ход на чудь был осуществлен князем Мстиславом Владимировичем с нов-городцами и псковичами. «В се же лhто Мьстиславъ Володимеричь

ходи на Чудь с Новгородчи и со Пьсковичи и взя городъ ихъ име-

немъ Медвhжа глава, и погостъ бещисла взяша, и възврати-

шася въ свояси съ многомъ полономъ»1. Как следует из сообщений Новгородской летописи, военные экспедиции руских дружин в земли чу-ди совершались неоднократно и всякий раз сопровождались значитель-ными людскими приобретениями.

На северо-востоке имели место столкновения Руси с Волжской Болгарией. Походы, предпринимавшиеся Андреем Боголюбским, Всеволодом Большое Гнездо и их наследниками преследовали те же цели, что и в других регионах. В случае удач, руские дружины приобретали военные трофеи и уводили в свою землю значительное число пленников. Так, как это случилось во время похода, организованного Всеволодом Юрьевичем в 1186 году «Посла великыи князь Всеволодъ Гюргевичь

на Болгары воеводы своh с Городьчаны, и взяша села многы,

и възвратишася с полономъ многим»2.Из сказанного видно, что этногенетические процессы на Руси

в Х–ХІІІ веках. были столь динамичны, как и на предгосударственном этапе. Ни в одном регионе они не совершались только на собственной этнической основе, но постоянно подпитывались иноэтничными элементами. Однако в отличие от «племенного» периода, процессы эти получили теперь единую консолидирующую силу в лице государства. Благодаря ему на всех его жителей распространялось общее название «Русь».

Поскольку эволюция названий в среде восточных славян имеет непосредственную связь с их этнополитическим развитием, остановимся на этом вопросе особо.

В «Повести временных лет» возникновение официального названия го-сударства «Русь» увязано с походом на Царьград. «В лhто 6360. Наченшю

Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля. О семь бо



142


увhдахомъ, яко при семь цари приходиша Русь на Царьгородъ»1. Наверное, так идентифицировали молодое восточнославянское государс-тво греки, но в среде восточных славян новое название внедрилось не в одночасье и не сразу стало для них единственным.

По существу, до начала Х века в летописных известиях преобладают общее название «славяне» и региональные — «поляне», «древляне», «северяне», «дреговичи», «словены» и др. Под своими именами летописные племена фигурируют и в продолжении всего Х века, что хорошо отражено в рассказах об окняжении их центральной киевской властью. И все же, постепенно они уступают место термину «Русь».

Этапным в этом отношении было, повидимому, княжение Владимира Святославича, который преодолел племенной сеппаратизм и заменил местных князей своими сыновьями. В летописной статье 988 года, рассказывающей об этом явлении, местами «сидений» Владимировичей названы города — Новгород, Полоцк, Туров, Ростов, Муром и др. Только о Святославе сказано, что он был посажен «в Деревhхъ», однако речь здесь идет о названии не племени, а земли.

В дальнейшем в летописи старые племенные названия будут встречать-ся очень редко и главным образом в географическом значении. В лето-писной статье 1149 года сказано о всех Дреговичах, как спорной вотчине Изяслава Мстиславича и Святослава Ольговича. Под 1169 годом летопись говорит о радимичах и также не в этническом, а территориальном значе-нии2. Слово «Вятичь» последний раз фигурирует в статье 1185 года также как название земли. «Тогда же Святославъ князь иде въ Вятичh

к Корачеву орудhи дhля своихъ»3.Видимо, уже в ХІ веке старые племенные названия повсеместно были

заменены территориальными, производными от названий городов: «кияне», «новгородцы», «черниговцы», «галичане», «полочане», «ростовчане», «суздальцы» и др. Характерно, что раньше других в летописи появились названия «новгородцы» и «кияне», они фигурируют уже в известиях ІХ–Х вв. Повсеместный переход на названия, производные от названий городов определился только к концу ХІ века. Правда, в реальной жизни это могло произойти и раньше, здесь же речь идет о фиксации этого явления в письменных источниках.

Об утверждении в восточнославянской среде термина «Русь», как этнонима и политонима одновременно, определенно можно говорить

1 ПВЛ. 1996. — С. 12.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 537.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 637.


143


с начала Х века. Важными источниками для этого являются руско-византийские договоры, заключенные Олегом и Игорем. Их терминология синхронна событиям, а поэтому мы избавлены в этом случае от оговорок о позднейших вставках.

Уже в первом договоре, разнесенном летописцем в статьи 907 и 912 го-дов, слово «русь» выступает в своем универсальном значении. Это дружина Олега, пришедшая к стенам Константинополя: «И многа зла творяху русь

греком»1. Это купцы, прибывающие в столицу Византии по торговым делам: «Да приходяче Русь слюбное емлют, елико хотячи, а иже придутъ

гости, да емлют мhсячину»2. И это, наконец, страна и государство, от имени которого заключен договор. Послы пришли в Царьград от «вели-

кого князя руского» Олега, правившего в Руси или Руской земле. «Аще ли

ключиться тако же проказа лодьи руской, да проводимъ ю в Рускую

землю». «От коеа любо страны пришедшим в Русь»3.Логично предположить, что в столь раннее время понятие «Русь», во

всех значениях, распространялось только на юге восточнославянского мира, однако те же договоры свидетельствуют о более широком его территориальном содержании. В статье об укладах на «руские

грады», в числе получателей дани названы не только Киев, Чернигов и Переяславль, но также Полоцк, Ростов, Любечь и «прочая городы». Далее идет объяснение, что «по тhмъ бо городомъ седяху велиции князи,

под Олгом суще»4.Г. Г. Литаврин, обратив внимание на повторяющееся число руских пос-

лов (22), названных в договоре 944 года и участвовавших в поездке Ольги в Константинополь, высказал предположение, что они представляли 22 городских административных центра Руси5. Это очень похоже на прав-ду. Конечно, субъектом договоров была вся Русь, а не только ее централь-ная часть. Оттого и делаются в них ссылки на авторитет киевских князей и всех других, «иже суть под рукою свhтлаго князя нашего».

В договоре 944 года, после перечисления послов, сказано: «Послании

от Игоря, великого князя рускаго, и от всякая княжья и от всhхъ

людий Руския земли»6. Есть в нем и весьма примечательное утверждение,

1 ПВЛ. 1996. — С. 16.2 ПВЛ. 1996. — С. 17.3 ПВЛ. 1996. — С. 19.4 ПВЛ. 1996. — С. 19.5 Литаврин Г.Г. Состав посольства Ольги в Константинополь и «дары» Императора. //

Византийские очерки. — М., 1982. — С. 82.6 ПВЛ. 1996. — С. 23.


144


что послы и купцы являются представителями «рода рускаго», которое, повидимому, свидетельствует о возросшем уровне осознания рускими людьми своих исторических корней.

Последующие летописные упоминания слова «Русь» в летописных текс-тах за Х век ничем не отличаются от предыдущих. Как и ранее, оно обозна-чает название народа и страны. На Балканы Святослав Игоревич пришел из Руси, за пополнением дружины возвращался в Русь, а его войско именуется также русью. Подытоживая рассказ о первой междукняжеской смуте, лето-писец заметил: «А Ярополкъ посадники своя посади в Новhгородh, и бh

володhя единъ в Руси»1. Как видим, под Русью здесь понимается все госу-дарственное пространство восточных славян от Киева до Новгорода.

В ХІ веке содержание термина «Русь», в значении названия страны, не меняется. Из летописных записей видно, что во всех случаях речь идёт о всей стране. Также как и при употреблении термина «Руская земля», который являлся тождественным Руси. После смерти черниговского князя Мстислава, как отмечает летописец, «перея власть его всю Ярославъ,

и бысть самовластець Русьстhи земли»2. В сообщениях о нападении половцев также говорится о Руской земле. «Придоша половци первое на

Русьскую землю воевать»3.Лишь с конца ХІ века появляется двухзначность термина «Русь = Руская

земля». Это по-прежнему, все государственное пространство, но также и его южная часть. В Любече князья обязывались блюсти «рускые земли» и «держати отчину свою». За нарушения клятвы должно было следовать наказание от всех других князей, обозначенных термином «вся земля

Русьская», а также и от Бога: «Да будеть на нь хрестъ честный». Вместе с тем, обращаясь к Олегу Святославичу, пребывавшему в пределах Северо-Восточной Руси, Мстислав Владимирович обещает ему похлопотать перед отцом Владимиром Мономахом и другими князьями не лишать его Руской земли. «Не бhгай никамо же, но пошлися к братьи своеи с мольбою

не лишати тя Русьскыh земли»4.Жители страны также обозначаются в этот период термином «русь».

Владимир Ярославич в 1043 году отправился в поход на Константинополь с руской дружиной. Поднявшаяся во время морского боя буря, разбила «корабли Руси». Греки «слhпиша Руси много»5. Половцы, нападая на

1 ПВЛ. 1996. — С. 35.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 101.3 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 109.4 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 170.5 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 103-104.


145


Рускую землю, сражаются с русью. «И поидоша полкове, аки борове,

и не бh презрhти ихъ: и Русь поидоша противу имъ».Таким образом, на основании летописных известий можно придти

к выводу, что термин «Русь» в его этносоциальном, политическом и географическом значениях являлся единственным названием страны и ее народа на раннефеодальном этапе отечественной истории.

Но так ли было и в эпоху феодальной раздробленности Руси? В ряде исследований, особенно украинских историков, можно встретить утверждения, что, во-первых, в ХІІ–ХІІІ веках собственно Русью считались только южноруские земли, а, во-вторых, к концу ХІІ — началу ХІІІ века здесь наряду с общим термином «Русь» появляется местный — «Украина», причем в этническом значении.

Чтобы объективно разобраться с этнополитической ситуацией на Руси в этот период, необходимо обратиться к свидетельствам не только киевской летописи, остававшейся вплоть до конца ХІІ века общеруской, но также и к земельным, ведшимся в Новгороде, Владимире на Клязьме, Владимире Волынском, Галиче и других центрах.

В предыдущей главе уже шла речь об объеме понятия «Русь в узком зна-чении», что, по существу, избавляет повторять или продолжать этот сюжет

Подольская усадьба XII века. Реконструкция П. П. Толочко. Выполнена по материалам

раскопок киевского Подола в 1973 году. Рисунок А. Андриевского, В. Буйновского.


146


здесь. Конечно, это Южная Русь с ее древними политическими центра-ми Киевом, Черниговом и Переяславлем. Здесь хотелось бы остановиться лишь на отношении к этой коренной Руси удельных владетелей. Ведь из красочных описаний междукняжеской борьбы в летописи может сложиться впечатление о преобладании на Руси центробежных тенденций и потери интереса периферии к своему историческому центру. В литературе неод-нократно высказывались подобные мысли.

В действительности не все так однозначно. Несмотря на распри, руские князья вплоть до монголо-татарского нашествия обнаруживали солидарную ответственность за судьбы старой Руской земли. Для походов в степь они регулярно направляли свои полки. Их сборным пунктом был Киев, а иници-аторами и руководителями военных экспедиций являлись киевские князья. Причем, если на первом этапе истории Руси (Х–ХІ вв.) участие в них мож-но объяснять волей центрального киевского правительства, то на втором (ХІІ–ХІІІ вв.), когда с этой волей удельные князья, нередко, и не считались, оно обусловливалось осознанием общей ответственности за Рускую землю.

Очень хорошо об этом сказал новгородский посадник Твердислав, объясняя необходимость предоставления помощи Киеву для отражения притязаний на него Всеволода Чермного. «И рече Твьрдиславъ

посадникъ: «Яко, братие, страдали дhди наши и отчи за Русьскую

землю, тако, братье, и мы поидимъ по своемъ, князи»1. В данном случае речь шла об опасности Киеву от своего князя, но таким было отношение к нему и при внешней угрозе.

В летописной статье 1170 года в Ипатьевской летописи говорится, что благую мысль постоять за Рускую землю вложил в сердце киевского князя Мстислава Изяславича сам Бог. Причем, это признали и удельные князья, позванные им в совместный поход. «Богъ ти, брате, помози в томъ, —

заявили они, — оже ти Богъ вложилъ таку мысль въ сердце; а намъ

дай Богъ за крестьяны и за Рускую землю головы своh сложити»2. В Киев прибыли полки из Смоленска, Чернигова, Переяславля, Луцка и других городов.

Судьбы Киева и Руской земли волновали и Всеволода Большое Гнездо. Получив известие о том, что Всеволод Чермный и половцы сотворили много зла «землh Рустhи», он решил вступиться за ее честь. «И сжалиси

о томь, и рече: «То ци тhмъ отчина однhм Руская земля, а нам

не отчина ли»3.

1 Новгородская первая летопись. — М.-Л., 1950. — С. 53.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 538.3 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 429-430.


147


Об осознании общеруского значения Киева всеми князьями свидетельствует речь черниговского князя Святослава Всеволодовича, обращенная к великому киевскому князю Ярославу Изяславичу. На его заявление — «Чему тобh наша отчина? Тобh си сторона не надобh», Святослав ответил: «Я не Угринъ, ни Ляхъ, но одиного дhда есмы

внуци, а колико тебh до него, только и мнh»1. На защиту Руской земли поднялись князья и в 1223 году, когда к ее

границам подступили монголо-татары. Как свидетельствует летопись, на призыв киевского князя Мстислава Романовича откликнулись не менее десяти князей, в том числе и владимиро-суздальский Юрий Всеволодович. В Русь он отправил племянника Василька Константиновича с ростовским полком, но тот не поспел соединиться с основными силами. «И послаша-

ся в Володимеръ к великому князю Юргю, сыну Всеволожю, прося

помочи у него; он же посла к нимъ благочестиваго князя Василька,

сыновца своего, Константиновича с Ростовци, и не утяну Василко

прити к нимъ в Русь»2.Таких общеруских походов было много. Все они, как правило, тщательно

готовились, предварялись обменными посольствами, а иногда и княжескими съездами, собиравшимися в Киеве. Все это способствовало сохранению еди-ного этнополитического пространства в пределах всей Руси. По образному выражению В. О. Ключевского, это было время, когда «киевлянин все чаще ду-мал о черниговце, а черниговец о новгородце, и все вместе о Руской земле»3.

В Руской земле в узком значении этого слова жили руские же люди. Никакого другого этнического понятия в домонгольское время здесь не было. Утверждение некоторых историков о том, что уже в ХІІ–ХІІІ веках появилось название «Украина» научно несостоятельно. Непонятно, как можно об этом говорить всерьез. Имеем в летописи всего несколько упоминаний этого слова, но все они носят ориентационно-географический характер и ни разу не приложимы не только ко всей территории Южной Руси, но даже и к отдельному княжеству.

Под 1187 годом в летописи сообщается о смерти от ран переяславльского князя Владимира Глебовича, которая болью отозвалась среди переяславцев и жителей ее порубежных территорий, населенных преимущественно черными клобуками. «И плакашася по немь вси

Переяславци…, о нем же оукраина много постона»4. Под 1213 годом

1 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 578.2 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 446.3 Ключевский В.О. Сочинения. Курс русской истории. Ч.1. — М., 1956. — С. 204-205.4 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 653.


148


в галицко-волынской летописи также присутствует слово «оукраина» и также в значении окраина, теперь уже Волынской земли. «Данилу

же возвратившуся к домови, и hха с братомъ и прия Берестий,

и Угровескъ, и Верещинъ, и Столпъе, Комовъ, и всю Оукраину»1.Волынь и Галичина не входили в состав собственно Руской земли.

Когда Владимирко Галицкий узнал, что Юрий Долгорукий и его сыновья прозевали стремительный марш к Киеву Изяслава Мстиславича, он заявил: «Изяславъ вчера со мною хотhлъ ся бити, на вашего отца идя…,

аже нынh въhхавъ во всю Рускую землю, а не могу язъ одинъ на

нь поhхати»2. После этого Владимирко ушел в свой Галич. Изяслав, как известно, въехал в Рускую землю из Владимира Волынского.

В 1189 году Святослав Всеволодович предложил своему соправителю на киевском столе Рюрику Ростиславичу занять галицкий стол, «а собh хотяшеть всеи Рускои земли около Киева»3.

Еще более определенно свидетельствует о нахождении Галичины и Волыни вне пределов коренной Руси рассказ о конфликте Романа Мстиславича и Рюрика Ростиславича в 1202 году. Упреждая поход киевского князя в союзе с Ольговичами на Галич, Роман, собрав галицкие и волынские полки, предпринял поход на Киев. «И упреди Романъ, скопя

полкы галичьскыh и Володимерьскыh, и въhха в Русскую землю»4.Захватив Киев и объединив на короткое время с ним западные княжества,

Роман, вероятно, содействовал изменению их руского статуса. Этой акцией Галичина и Волынь как бы соединялась с Руской землей в узком значении этого слова и становились ее частью. Такой вывод напрашивается из летописной статьи 1223 года, рассказывающей о Калкском сражении. Во главе руских полков были три князя Мстислав Киевский, Мстислав Черниговский и Мстислав Галицкий, которых летописец рекомендует, как старейшин в «Руской земли»5. Здесь несомненно речь идет о старейшинстве в Южной и Западной Руси, поскольку ни черниговский, ни галицкий князья на общеруское старейшинство претендовать не могли. Вместе с киевскими князьями таковыми со времен Андрея Боголюбского считались владимиро-суздальские.

Во всех событиях, связанных с внутрикняжескими конфликтами, летописцы определяют противостоящие стороны терминами «галичане»,

1 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 732.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 417.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 663.4 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 417.5 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 741.


149


«владимерцы», «лучане»… Когда же дружины западных княжеств оказываются в составе объединенных сил, сражающихся с половцами, или самостоятельно осуществляют военные походы на своих западных соседей — Польшу, Венгрию, Литву, они неизменно именуются русью.

В 1195 году возник конфликт между Рюриком Ростиславичем и его зятем Романом Мстиславичем из-за пяти городов в Руской земле — Торцкого, Треполя, Канева, Корсуня и Богуслава. Чтобы вернуть себе этот надел, Роман отправился «в Ляхы» просить военной поддержки против Рюрика. Там ему пришлось ввязаться во внутрипольский подобный конфликт, в результате чего не только не получил поддержки, но и потерял на поле брани свой полк. «И ударишася Ляховh с Русью

и потопташа Ляховh Русь, и победи Межька Романа, избиша

в полку его руси много»1.Аналогично названы галичане и владимирцы в статье 1211 года галицко-

волынской летописи. Совместно с поляками они одержали победу над боярином Володиславом и союзными ему венграми и чехами. Летописец подытожил это такими словами: «И одолhша Ляховh и Русь»2.

В пространном повествовании 1229 года об усмирении польским королем Конрадом совместно с Данилом и Васильком Романовичами мятежных жителей города Калуша, полки братьев многократно поименованы русью: «Русь же догнаша Милича и Старогорода». Осажденные калушане, обращаясь к Конраду, упрекают его в том, что осаду города он поручил руским. «Аще насъ Русь плhнять, то коую славу

Кондратъ прииметь. Аще Руская хоруговъ станеть на заборолhхъ,

то кому честь учиниши»3.Несомненно, западные княжества были Русью и в территориальном,

и государственном смысле. Рассказывая об изобличении коварства боярина Жирослава и изгнании его Мстиславом Мстиславичем из Галича, летописец замечает: «Да не будеть ему пристанъка во всихъ земляхъ,

в Рускихъ и во Угорскыхъ»4. В статье 1219 года летописец, подытоживая победное сражение Мстислава Мстиславича против венгров и поляков неподалеку от Галича, заметил: «Тако бо милость от Бога Рускои

землh»5. Изгнанные из Галича мятежный боярин Судислав и угорский королевич обратились к королю Андрею с требованием немедля выступить



150


в поход на Данила Романовича. «Изыидитh на Галичь и приимите

землю Рускую»1.По существу, с аналогичной ситуацией мы сталкиваемся и на северо-

востоке. Владимиро-Суздальское княжество также не было Русью в узком значении этого слова. Во всех случаях, где в летописи говорится о походах князей из Владимира на Клязьме или Суздаля в Киев неизменно уточняется, что они пошли в Русь. «В то же лhто поиде Гюрги сынми

своими и с Ростовци, и с Рязанци и со князи, Рязаньскими в Русь»2. «Посла благовhрный и христолюбивый князь Всеволодъ Гюргевичь

тивуна своего Гюрю с людми в Русь. И созда градъ на Городци на

Въстри»3.Встречаясь на страницах летописи с подобными ремарками, можно

подумать, что владимиро-суздальские летописцы свою землю не считали Русью. В действительности это не так. Всеволод Большое Гнездо, обращаясь к сыну Константину, произнес такие слова: «Не такмо Богъ положилъ

на тебh старhишиньство в братьи твоеи, но и въ всей Русскои

земли»4. Трудно сказать, о какой Руской земле здесь идет речь, о всей Руси или только о суздальско-залеском крае. В данном случае это и не существенно. Ведь если Константин князь всей Руской земли, то и его собственная тоже была руской.

Несколько иная редакция употреблена летописцем при сообщении о том, что великий владимирский князь Ярослав получил от хана Батыя ярлык на всю Русь. Он назван старейшиной всех князей не в Руской земле, но «в Русском языце»5.

Рассказывая об участии жителей Владимиро-Суздальского княжества в различных конфликтах, летописец пользуется терминами производными от названий городов: «суздальцы», «ростовцы», «владимирцы», «рязанцы», «муромцы» и др. Однако, если речь идет о взаимодействии их с иноплеменниками, они обязательно именуются общим словом «русь».

Очень наглядно это видно из содержания статьи 1182 года. Ипатьевской летописи. Рассказывая о военном конфликте Всеволода Большое Гнездо с волжскими болгарами, летописец, при определении владимиро-суздальской стороны, широко пользуется общим термином «Русь». Болгары «поидоша на Русь», одержать победу «поможе Богъ Руси»,



151


полки Всеволода также именуются рускими: «Болгарh же, видhвше

множьство Рускихъ полковъ»1.Интересное сообщение на этот счет содержится в статье 1229 года

Лаврентьевской летописи. В болгарском «Великом градh» случилось убийство христианина, как замечает летописец, «иного языка не Рускаго». В Московском своде конца ХV века. сказано: «не от Русскых град

пришедша»2. Был он, повидимому, купцом и проживал вместе с рускими людьми. Вывод этот напрашивается из сообщения, что хоронили его руские люди на христианском кладбище. «Его же Русь хрестьяне

вземше тhло положиша в гробh, иде же вси хрестьяне лежать»3.Учитывая, что основными торговыми контрагентами волжских болгар

были владимиро-суздальцы, можно с уверенностью предположить, что «христианной Русью» были они.

В 1238 году во время крупного сражения владимиро-суздальских полков с монголо-татарами, был убит великий князь Юрий Всеволодович. Оплакивая его, летописец одновременно радуется, что Бог уберег остальных руских князей от смерти. «А иным же князем повелh Богъ

жити человhколюбием своим в Рускои земли христианского ради

языка»4.Несколько упоминаний о Руси в широком значении содержится

в повести об убиении в Орде черниговского князя Михаила Всеволодовича, а также в сообщении о посещении ханской ставки Ярославом Всеволодовичем. В первом случае говорится о пленении безбожным Батыем всего православия, «еже бh под областию Руских князеи», во втором — летописец отмечает, что владимирский князь «много пострада

от безбожных Татаръ за землю Рускую»5.Менее всего термины «Русь» и «Руская земля» употреблялись по

отношению к Новгородщине и новгородцам. Это кажется странным, особенно в свете утверждения некоторых историков о местонахождении здесь первоначальной Руси или Руского каганата. Читая новгородские летописи, трудно отрешиться от впечатления, что новгородцы не очень идентифицировали себя терминологически с Русью. Такое название они охотно употребляли по отношению к Киеву. Рассказывая о визитах новгородских людей в Киев, они отмечали: «Иде архиепископ

1 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 625-626.2 ПСРЛ. Т.25 (Московский летописный свод конца ХV в.). — М.-Л., 1949. — С. 123.3 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 452.4 ПСРЛ. Т.25. — С. 129.5 ПСРЛ. Т.25. — С. 138-139.


152


новгорочъкыи Нифонтъ в Русь»; «В то же лhто ходи игуменъ

Деонисии с любовью в Русь»1. Князей на новгородский стол также приглашали из Руси: «И послашася новгородци къ Святославу в Русь

по сын, и приведоша Володимира в Новъгород»2.Разумеется, это не означает, что новгородцы не ощущали своей орга-

нической связи со всеми остальными древнерускими землями и не бы-ли русичами фактически. Выше уже шла речь о том, как они относились к собственно Руской земле, считая для себя естественным защищать ее от врагов. Неоднократно посылали свои полки в Киев. Однако лишь из-редка новгородские летописцы подкрепляли эту связь терминологически. Это, когда сообщили о смерти блаженного митрополита киевского и «вся

Руси» Кирилла, или рассказали о вторжении монголо-татарских орд: «Да

кто, братье и отци и дьти, видhвши Божие попущение се на всеи

Рускои земли»3. Нет сомнения, что «вся Русь» или «всея Руская земля» это и Новгородщина тоже.

В Новгородской четвертой летописи терминологических идентификаций Новгородской земли и ее жителей с Русью больше, чем в Новгородской первой, но также немного. В статье 1156 года, рассказывающей о смерти новгородского архиепископа Нифонта, он отрекомендован, как «поборнікъ всеи Рускои земли»4. Важное свидетельство на этот счет содержится в статье 1216 года. Боярин владимирского князя Юрия Всеволодовича, в ответ на угрозы сторонников Константина утвердить его силой на старейшем столе земли заявил: «Не

было того ні прі прадидhхъ, ні при дедhхъ, ні при отци вашем,

оже бы кто, вшедъ ратью в силную Суздальскую землю, дажде

бы вышелъ цhлъ; хотя бы и вся Роуская земля»5. В представлении летописца объем этой Руской земли определяется Галицкой, Киевской, Смоленской, Черниговской, Рязанской и Новгородской землями6. В сообщении статьи 1243 года о втором хождении князя Александра Ярославича к Батыю Новгородская земля также названа Русью. «В льто

6754. hзди Александръ другое къ Батыю, и Батыи отпусті его на

Русь съ честію»7. Аналогичной формулой пользуется летописец и при

1 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. — М.-Л., 1950. — С. 214-219.2 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. — С. 226.3 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. — С. 282, 289.4 ПСРЛ. Т.4 (Новгородская четвертая летопись). — М., 2000. — С. 156.5 ПСРЛ. Т.4 — С. 189.6 ПСРЛ. Т.4 — С. 189.7 ПСРЛ. Т.4 — С. 229.


153


рассказе об участии Александра в отражении литовского вторжения в руские пределы. Одержав ряд побед, он «самъ прииде здравъ

и дружина его на Русь»1.

1 ПСРЛ. Т.4 — С. 229.

Шлем (позолоченный) Ярослава Всеволодовича, потерянный им в Липицкой битве 1216 года

и найденный в 1808 году. Шлем, найденный крестьянкой Ларионовой, выставлен в витрине древней-

ших воинских доспехов в Оружейной палате Московского кремля.


154


Из сказанного выше следует, что, несмотря на особую рускость Южной Руси, предстающей в летописях этнополитической сердцевиной всего восточнославянского пространства, рускими были и все остальные его регионы. Причем, признание этой рускости было не формально терминологическим, но сущностным. В какой бы земле не сидели князья, они постоянно и заинтересовано следили за всем, что происходило в Киеве и Руской земле в узком значении этого термина, принимали участие в борьбе за великокняжеский стол, за причастие в общединастическом наследии, присылали свои дружины для отражения половецкой угрозы. Феодальная раздробленность не привела к региональной обособленности, к потери чувства единства всей Руси. Вплоть до монголо-татарского вторжения продолжались княжеские перемещения из земли в землю. «Единого деда внуки», конфликтуя друг с другом, тем не менее постоянно поддерживали между собой родственные, в том числе и брачные связи.

Примечательно, что даже владимиро-суздальские князья, казалось бы к началу ХІІІ века вполне сосредоточившиеся на проблемах своего княжества, не отказывались от общеруских перспектив. Ярким свидетельством этому может быть соглашение 1216 года между Юрием и Ярославом Всеволодовичами о перераспределении сфер влияния на Руси. «И рече Юрьи: «Мнh же, брате Ярославе, Володимерьскаа

земля и Ростовьская, а тобh Новъгородъ, а Смоленьскъ брату

нашему Святославу, а Киевъ дадимъ Черниговьскимъ княземъ,

а Галичь намъ же»1.События последующих лет показали, что суздальские князья не

отказались и от Киева. В 1236 году на его столе на короткое время утвердился Ярослав Всеволодович, оставивший в Новгороде сына Александра. «В лhто 6744. Поиде князь Ярославъ из Новаграда къ

Киеву на столъ»2.Характерно, что на Русь, как единое этническое пространство, смотрели

и ее завоеватели монголо-татары. Не случайно Батый назначил Ярослава Всеволодовича старейшиною всех князей «в Русском языце».

1 ПСРЛ. Т.4 (Новгородская четвертая летопись). — С. 190.2 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. — С. 285.


ГЛАВА VI

МЕСТО ПРАВОСЛАВНОЙ

ЦЕРКВИ В ОБЩЕСТВЕННО-

ПОЛИТИЧЕСКОЙ

ЖИЗНИ РУСИ


156


Васильевская церковь в Овруче (1190 г.). План по обмерам П. П. Покрышкина. Реконструкция Ю. С. Асеева.

В развалинах овручский храм дожил до XX в. В 1907–1908 гг. он был восстановлен в первоначаль-

ных формах по проекту архитектора А. В. Шусева на основании исследований П. П. Покрышкина.


157

Глава VI. Место православной церкви...

Большая, возможно даже определяющая роль в сложении древнеруской народности принадлежала Руской православной церкви. С первых шагов христианства в восточнославянской

среде и до обретения им положения господствующей идеологической и культурной системы на Руси оно успешно выполняло высокую миссию единения руского народа.

По существу, роль церкви в этом была даже более значительной, чем роль государства. И не случайно оно, в лице княжеской власти, уже в конце 90-х годов Х века озаботилось тем, чтобы принять христианство в качестве государственной религии всей огромной страны. Это стало событием огромной важности, предопределившее судьбу Руси и всего восточного славянства на многие столетия.

От язычества к христианству

Датой официального крещения Киевской Руси справедливо считается 988 год. В церковной литературе это событие получило оценку чуть ли не одновременного прозрения

руского народа, которое наступило сразу после боговдохновенного акта равноапостольного князя Владимира Святославича. 988 год для летописцев стал тем рубежом, который разделил историю восточного славянства на два периода: языческий, когда руский народ пребывал в полной темноте и невежестве, и христианский, принесший свет высокой духовности и культуры в его жизнь. Принятие христианства расценивалось как акт, породивший нового человека, избавившегося от многовековой греховности. «Хвалимъ от русьскых сыновъ,

пhваем въ троици, а дhмони проклинаеми от благовhрных мужь

и от вhрных женъ, иже прияли суть крещенье и покаянье

въ отпущенье гphxoвъ, новии людье хрестьяньстии, избрании

Богомъ»1.Тезис темноты и света нашел свое воплощение и в летописном

описании жизни самого Владимира Святославича. До принятия

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 83.


158


святого крещения он жил распутно, побежденный женской похотью. «И бh несытъ блуда, приводя к собh мужьски (замужние. — П.Т.) жены и дhвицh растьляя»1. После принятия христианства Владимир — сама добропорядочность. «Се есть новый Костянтинъ

великого Рима, иже крестивъся сам и люди своя. Аще бо преже

на скверньную похоть желая, но послh же прилежа к покаянью,

яко же апостолъ»2. Дальше летописец рассказывает, что если бы Владимир не принял крещения, то руский народ так бы и пребывал в «прелhсти дьявола», то есть в первобытном невежестве, когда вся земля осквернялась человеческими жертвоприношениями.

Анализ источников убеждает, что введение христианства на Руси не следует рассматривать как единовременное действие, обусловленное чудесным прозрением Владимира Святославича. Это был длительный и сложный процесс, который начался задолго до его княжения и продолжался после него.

Первые, не очень выразительные, свидетельства (письменные и археологические) указывают на знакомство восточных славян с христианской религией еще в антскую эпоху. При постоянных экономических и политических контактах, которые славяне поддерживали с римским миром, а позже и с Византией, это было вполне естественно. Не следует только преувеличивать степень этого знакомства, оно, очевидно, не выходило за рамки единичных случаев.

Более обстоятельное знакомство русов с христианской религией произошло в 839 году, когда их посольство посетило Константинополь. Великолепные храмы, торжественность православного обряда богослужения, определенно привлекли внимание язычников.

Интересное в этом отношении свидетельство «Жития Св. Стефана Сурожского» о крещении новгородского князя русов Бравлина. Овладев Сурожем, русы принялись грабить город. Сам Бравлин пытался захватить ризницу храма Св. Софии, но возле гробницы Св. Стефана его вдруг поразила болезнь — «извратися лицо его назад». Чудесное исцеление наступило сразу, как только Бравлин приказал прекратить грабеж и вернуть сурожанам уже отобранное добро. После этого Бравлина окрестил преемник Св. Стефана Сурожского архиепископ Филарет.

Изучение «Жития» В. Г. Васильевским, а позже М. В. Левченко, Людольфом Мюллером показало, что в нем отражены реальные исто-

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 57.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 89.


159


рические события1. Пытаясь объяснить смысл сообщения о приходе ру-сичей из Новгорода, М. В. Левченко пришел к выводу, что рассказ о чу-де появился ранее того времени, когда Киев стал центром государства и исходным пунктом военных экспедиций. Для данной темы не так важно, откуда пришел руский князь (упоминание Новгорода здесь яв-но выглядит вставкой переводчика XV века, поскольку греческим агио-графам IX века его название еще не было известно). Существенным выглядит сам факт крещения. А. Н. Сахаров считает, что он является составной частью дипломатического соглашения между победителя-ми — русами и побежденными — греками и не исключает активной заинтересованности в нем руской стороны. Крещение Бравлина самим архиепископом могло расцениваться как важная политическая приви-легия, предоставленная могучей православной державой2.

Важным этапом в христианизации Руси является период княжения в Киеве Аскольда. Осуществив в 860 году стремительное нападение на Константинополь и чуть не овладев им, русы, водимые Аскольдом, выну-дили Империю заключить с ними договор «мира и любви». Одной из важ-ных его статей, судя по византийским источникам, было крещение Руси.

Вот что писал патриарх Фотий в своем «Окружном послании» восточным митрополитам: «Покорив соседние народы и из-за этого слишком возгордившись, они (русы. — П.Т.) подняли руку на Ромейску Империю. Но теперь они поменяли эллинскую и безбожную веру (язычество. — П.Т.), которой раньше придерживались, на чистое христианское учение, войдя в число подданных нам и друзей ... и в них разгорелась такая жажда веры и ревность, что они приняли пастыря и с большим усердием исполняют христианские обряды»3.

Аналогичные свидетельства помещены и в жизнеописании импе-ратора Василия ІІ Македоняна, созданном его внуком Константином Багрянородным. «И народ росов, воинственный и безбожный, щедры-ми подарками золота и серебра и шелковой одежды Василий (импера-тор. — П. Т.) вовлек в переговоры и, заключив с ними мирный дого-вор, убедил (их) стать участниками божественного крещения, устроил так, что они приняли архиепископа»4.

1 Васильевский В. Г. Введение в житие Св. Стефана Сурожского // Труды. — Пг., 1915. —

Т.н. — С. 273; Левченко М. В. Грегуар и его работы по византиноведению // ВВ. — М.; Л.,

1950. — Т. III — С. 239.2 Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси: ІХ — первая половина Х в. —М., 1980. — С. 30.3 Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси: ІХ — первая половина Х в. — С. 59-60.4 Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси: ІХ — первая половина Х в. — С. 60.


160


Разногласия между двумя источниками касаются не сути явления, а лишь его хронологии. Патриарх Фотий пишет, что крещение Руси произошло при нем, а, следовательно, и при Михаиле, Константин Багрянородний приписывает заслуги крещения русов Василию ІІ Македоняну и патриарху Игнатию. Еще Н. М. Карамзин, пытаясь согласовать это противоречие, допускал, что на Русь могли дважды посылать церковных иерархов — при Фотие и при Игнатие1.

Это важное событие в жизни Киевской Руси не отмечено в «Повести временных лет». Здесь не место выяснять причину это-го факта. Возможно, что в первой редакции эти сведения были, но позже при очередном ее редактировании выпали, поскольку не впи-сывались в концепцию варяжского приоритета в руской истории. Из отечественных письменных источников лишь Никоновская летопись сохранила сведения о крещениях Руси. Они помещены в той ее части, которая была составлена, как считал Б. А. Рыбаков и другие исследо-ватели, на основе летописи Аскольда. «Сътвори же и мирное устро-

ение сь прежереченными Русы, и преложи сихь на христианство,

и обhщавшися креститися, и просиша архирея, и посла къ нимъ

царь»2. Дальше в летописи рассказывается о чуде с Евангелием, кото-рое бросили в огонь, но оно не сгорело, что и стало для русичей убе-дительным доказательством силы Христовой.

О факте крещения Руси в 60-ые годы IX столетия возможно свидетельствует рассказ «Повести временных лет» об убийстве Аскольда. «И убиша Асколда и Дира, и несоша на гору, и погребоша и на гoph,

еже ся ньне зоветь Угорьское, кде ньне Олъминъ дворъ; на той

могилh поставилъ Олъма церковь святаго Николу»3. На основе этого сообщения В. Н. Татищев считал, что христианским именем Аскольда было Николай. Поскольку Аскольд принял смерть за христианскую веру, то, по мнению историка, его можно было бы считать даже первым руским мучеником4.

В цитируемом летописном тексте, имеющего непосредственное отношение к христианству Аскольда, не совсем понятным кажется свидетельство о каком-то Ольме, который поставил на могиле убитого князя церковь. Имя это содержится не во всех летописных списках.

1 Карамзин Н.М. История государства Российского. — СПб., 1830. — Т.1. — С. 138-139.2 ПСРЛ. — Т. 9 (Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою ле-

тописью). — Спб., 1862. — С. 13.3 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 20.4 Татищев В.Н. История Российская: В 7 т. М.; Л., 1963. — Т. 2. — С. 2О8.


161


В Радзивиловском и Лаврентьевском списках уточнения, кто именно поставил церковь, нет. Иоакимовская летопись относит строительство церкви Св. Николая ко времени раньше, чем княжение Святослава Игоревича, а Киевский Синопсис уточняет, что построена она была княгиней Ольгой. Обе летописные версии нашли своих приверженцев и противников. Известный знаток Киева Н. В. Закревский решительно отстаивал позднее происхождение церкви на Аскольдовой могиле. Причину того, что некоторые исследователи приписывали честь ее строительства Ольге, он объяснял сходством имен «Ольма» и «Ольга». Это логично. Более поздние составители летописных списков действительно могли перепутать эти имена. Но где гарантия того, что они последовательно заменяли «Ольму» на «Ольгу», а не наоборот?

Интересные мысли о христианском храме на Аскольдовой могиле высказал первый ректор Киевского университета Михаил Александрович Максимович. Он отдал преимущество Иоакимовской летописи и Киевскому Синопсису. Для Ольги как новой христианки, по мнению историка, строительство церкви на могиле первого князя-христианина было делом естественным. Имя Ольма вышло из-под пера более поздних переписчиков. Это касается и слов «Ольмин двор», которые в списке Нестора, очевидно, имели написание «Ольжин двор».

Вероятно, церковь Св. Николая действительно была построена (или возобновлена, поскольку возможно, что еще при Аскольде здесь существовала какая-то часовенка) в княжение Ольги. Более благоприятной ситуации для этого в Киеве не было с конца IX — до конца X века. Ошибочно думать, что это могло произойти сразу же после смерти Аскольда, при правлении Олега и Игоря. Еще меньше оснований относить это событие ко времени Святослава и начала правления Владимира, враждебное отношение которых к христиан ской религии засвидетельствовано источниками. Иоакимовская летопись сообщает, что именно Святослав разрушил церковь на Аскольдовой могиле.

Некоторые исследователи склонны были отождествлять Ольму руских летописей с венгерским вождем Алмошем, который будто бы дружил с Аскольдом. Сколько-нибудь убедительных данных в пользу этого утверждения нет. Согласно «Повести временных лет», угры проходили мимо Киева в 898 году . В действительности это было, очевидно, несколькими годами ранее, поскольку в 896 году союз венгерских племен находился уже в Среднем Подунавье. Можно полагать, что вблизи Киева венгры появились лишь через 12–14 лет


162


после убийства Аскольда, когда киевским князем был язычник Олег. Предполагать, что он мог позволить кому-то строительство храма на могиле убитого им предшественника, совершенно невозможно.

Таким образом, из источников следует, что во время княжения Аскольда Русь приняла крещение на государственном уровне. Очевидно, к этому времени следует отнести и появление церковной организации. Письменные источники подтверждают, что на Русь в 60-ые годы IX века из Византии посылались иерархи. О ранге первой руской православной епархии сказать что-либо определенное сложно. Это могла быть и епископия, и митрополия. К последнему склоняет нас известный реестр православных кафедр, помещенный в церковном уставе императора Льва VI (886–912), в котором под номером 61 значится Русь. Правда, не все исследователи склонны полностью полагаться на этот источник, относя его происхождение к более позднему времени.

Немного мы знаем и об успехах христианизации Руси в 60–80-годах IX века. Скорее всего, они не были значительными. Для широкого распространения христианства еще не созрели условия. Новая вера встречала упорное сопротивление не только широких масс, но и значительной части господствовавшей верхушки. Свидетельством этого стало, возможно, и убийство Аскольда.

С утверждением в Киеве Олега для христианских общин наступили трудные времена. Свидетельство летописи о том, что Олег и его окружение «по Рускому закону кляшася оружьемъ своим,

и Перуном, богом своим, и Волосомъ, скотьемъ богомъ»1 на верность мирному договору 907 г., позволяет предполагать возрождение языческих обычаев. «Бяху бо людие погани и невhигласи»2 — подытоживает летописец статью 907 года.

Такими они (по крайней мере, окружение Олега) оставались и в дальнейшем. Когда руское посольство в 911 году прибыло в Константинополь, то император Лев демонстрировал им «страсти

господня и венець, и гвоздие, и хламиду багряную, и мощи

святых, учаще я к вhpe своей и показующе им истиную вhру»3. Попытка Леона дополнить мирный договор статьей о христианской вере для Руси, как это было во времена Аскольда, не имела успеха. Демонстрация христианских символов, судя по всему, оставила послов Олега равнодушными.



163


Ситуация изменилась после смерти Олега, когда киевским князем стал Игорь. Его правление характеризовалось веротерпимостью. Это немедленно отразилось на оживлении христианской веры на Руси. Договор 944 г. отразил это достаточно убедительно. Русь-христиане и русь-язычники выступают в нем как две равноправные общины, принимавшие участие в церемонии утверждения договора. «Мы же,

елико насъ хрестилися есмы, кляхомъся церковью святаго Ильh

въ сборнhй церкви, и предлежащемъ честнымъ крестомъ...

А некрещеная Русь полагають щиты своя и мечh своh наги,

обручh своh и прочаа оружья, да кленутся о всемь»1. Ниже летопись уточняет, что соборная церковь Св. Ильи находилась на Подоле, над ручьем, что в конце «Пасынъчh бесhды».

На основе приведенных свидетельств Е. Е. Голубинский пришел к выводу, что в княжение Игоря христиане превосходили язычников и морально, и в значении политического веса в государстве. «Тайным христианином» он считал и самого Игоря2. Последнее утверждение вряд ли справедливо. Игорь, бесспорно, сочувствовал новой вере, без чего ее успехи были бы невозможны, но сам оставался язычником. Это хорошо видно из того места летописной статьи 944 г., где речь идет о прибытии в Киев греческих послов и клятве в их присутствии руских на верность договору. «Заутра призва Игорь слы, и приде на

холмъ, кде стояше Перунъ, и покладоша оружье свое, и щиты

и золото, и ходи Игорь ротh и люди его, елико поганыхъ Руси»3.

Наличие влиятельной христианской общины в Киеве и на Руси во времена княжения Игоря, как и соборной церкви Св. Ильи на Подоле, дает возможность допускать возобновление деятельности руской епархии. Письменные источники не сообщают о том, кто именно в этот период возглавлял Рускую православную церковь и вообще возглавлял ли ее кто-либо, но вряд ли в этом следует сомневаться. Возможно, что местом епископской (митрополичей) кафедры и была подольская соборная церковь Св. Ильи.

После убийства в 945 году Игоря киевским князем формально стал его сын Святослав, но фактически вся полнота власти перешла к его матери — княгине Ольге. Здесь необходимо несколько слов сказать об отношении ее к христианской вере. Сразу же отметим, что речь пойдет не о том, была или не была Ольга христианкой. Факт этот не нуждается

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 38.2 Голубинский Е. Е. История русской церкви. — М., 1901. — Т.1. — С. 68.3 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 39.


164


в дополнительной аргументации. Важнее выяснить обстоятельства ее крещения, а также влияние этого факта на распространение христианской религии на Руси.

В «Повести временных лет» крещение Ольги поставлено в определенную связь с ее государственным визитом в Константинополь. Вот что написано об этом в летописной статье 955 г.: «Иде Ольга въ

Греки, и приде Царюгороду. Бh тогда царь Костянтинъ, сын

Леоновъ, и приде к нему Ольга, и видhвъ ю добру сущю зhло

лицемъ и смыслену, удививъся царь разуму ея, бесhдова к ней,

рекъ ей: «Подобна еси царствовати вь градh с нами». Она же

разумhвши рече ко царю: «Азъ погана есмь, да аще мя хощеши

крестити, то крести мя самъ; аще ли то не крещюся», и крести

ю царь с патреархомъ»1.Такое важное событие, как крещение правительницы большого

славянского государства, бесспорно, должно было быть отражено в современных греческих хрониках. Но ничего подобного в них нет. Даже Константин Багрянородный, который детально описал в своей книге «О церемониях византийского двора» приемы Ольги в императорском дворце, ничего не говорит об ее крещении. Объяснение, предложенное еще Н. М. Карамзиным и поддержанное позже другими историками, что Константин VII намеревался осветить лишь церемониальную сторону визита и сознательно выпустил все, что выходило за рамки этого сюжета, неубедительное. Ведь крещение Ольги, как об этом пишет руская летопись, произошло не просто в присутствии императора, а при его равноправном участии в этом акте с патриархом. Умалчивание такого события Константином маловероятное.

Сообщение о визите Ольги в Константинополь и ее крещении там помещено в двух более поздних византийских хрониках: Иоанна Скилицы (XI в.) и Иоанна Зонары (конец XII в.). Как показал Г. Г. Литаврин, свидетельство хроники Зонары не имеет самостоятельного значения, поскольку является лишь пересказом сообщения Иоанна Скилицы2. У Скилицы об этом событии говорится: «И жена некогда отправившегося в плавание против ромеев руского архонта, по имени Эльга, когда умер ее муж, прибыла в Константинополь. Крещенная и истинной вере оказавшая предпочтение, оная после предпочтения

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 44.2 Литаврин Г.Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. Проблемы

источников. // ВВ, М., 1981, т. 42. — С. 40..


165


(этой) высокой чести удостоенная, вернулась домой»1. Исследователи видят в этом сообщении Скилицы однозначное свидетельство того, что местом крещения Ольги был Константинополь. Г. Г. Литаврин не исключает в этом случае определенной «идеологической фикции», порожденной хронологической близостью двух событий, — приезда Ольги в Константинополь и ее крещения2.

По нашему мнению, свидетельство Скилицы не дает убедительного ответа на вопрос о месте принятия Ольгой христианства. Крещение и предпочтение истинной вере могли произойти еще до путешествия в Константинополь. В пользу этого свидетельствует, очевидно, и факт присутствия в окружении Ольги священника Григория, который принимал участие в приемах Константина VII и получал вместе с другими русичами императорские подарки.

Определенный интерес в плане хронологии и места крещения Ольги имеют сообщение Степенной книги об объезде княгиней руских земель и городов, который происходил в 947 году: «Сия новая

Елена обходящи грады и веси во всей Рустhй земли, всhмь

людемь благочестие проповhдая, учаша ихь вhры Христови...,

дани и оброки легки уставляющи и кумиры сокрушающи, и на

кумирскихь мhстахь кресты Христовы поставляющи»3.Это сообщение легко можно принять за выдумку более позднего

книжника, тем более, что оно не имеет параллелей в древнеруских летописях. Но возможно, что в его основу положен какой-то более давний источник, который не дошел до нашего времени. В настоящее время, особенно после исследований Г. Г. Литаврина, предположившего, что визит Ольги в Константинополь произошел в 946 г., отнесение к 947 г. ее миссионерской деятельности не выглядит невероятным. Свидетельство об установлении Ольгой на местах капищ крестов, возможно, указывает на учреждение княгиней христианских храмов. Именно так будет делать через 40 лет ее внук Владимир. Достаточно напомнить, что место капища на Перуновой горе в Киеве занял храм Св. Василия, поставленный сразу же после разрушения языческого святилища.

Сведения, содержащиеся в Степенной книге, перекликаются с рассказом Иоакова Мниха об уничтожении Ольгой языческих требищ:

1 Литаврин Г.Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. Т. 42. —

С. 40.2 Литаврин Г.Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. — С. 41.3 Макарий архимандрит. Археологическое описание церковных древностей

в Новгороде. — М., 1860. — С. 8.


166


«И потомь требища бhсовьская ськруши, и нача жить о Христе;

Иисусh, вьзлюбивши Бога»1.Приведенные свидетельства указывают на какие-то значитель-

ные мероприятия Ольги в церковных делах. Несмотря на некоторую их условность, они больше отвечают деятельному нраву княгини, чем рассказы «Повести временных лет» о спокойных ее проповедях в се-мейном кругу. Выше уже шла речь о возможной связи строительства церкви Св. Николая на Аскольдовой могиле с деятельностью Ольги. В. Н. Татищев, ссылаясь на Иоакимивскую летопись, говорит также и об основании Ольгой киевского Софиевского собора2. Подтверждением этого является запись, помещенная в одном из «Апостолов» XIV века В ней указывается, что освящение Св. Софии произошло в 952 году. Многим исследователям, которые относили крещение Ольги к 957 го-ду, это свидетельство казалось сомнительным, но в свете новых иссле-дований оно таким не выглядит.

Во времена правления Ольги Русь поддерживала церковно-политические контакты не только с Константинополем, но и Римом, интересы которого представлял немецкий император Оттон І Великий. По свидетельству иностранных письменных источников, Ольга послала к Франкфурт-на-Майне руское посольство, которое обратилось к Оттону I с просьбой прислать на Русь епископа и пресвитеров. Просьба руской княгини была охотно удовлетворена, и в 961 году на Русь была отправлена немецкая христианская миссия во главе с Адальбертом, монахом монастыря Св. Максимина в Трире3.

В литературе бытует мнение, что в действительности Ольга не просила у Оттона I священников, а руское посольство вело переговоры на экономические и политические темы. Миссия Адальберта рассматривается как проявление собственной инициативы императора, стимулируемой его имперскими амбициями.

Насколько это соответствует действительности, сказать сложно. Бесспорно, Ольгу Германия интересовала в первую очередь как экономический партнер и возможный союзник. Но не следует полностью исключать и церковный аспект в переговорах между сторонами. Вряд ли Оттон І осмелился бы отослать на Русь церковную миссию, если бы этого не хотели в Киеве.

1 Татищев В.Н. История Российская: В 7 т. М.; Л., 1963. — Т. 2. — С. 241.2 Татищев В.Н. История Российская: В 7 т. М.; Л., 1963. — С. 241.3 Титмар Мерзебургский сообщает, что Адальберт перед тем как отправиться

с миссией был предварительно рукоположен на епископа Руси (Руции).


167


Ниже мы продолжим этот сюжет, здесь же отметим, что пе-реговоры с Оттоном I которые имели место после визита Ольги в Константинополь, возможно, преследовали цель дипломатического давления на Византию. Наверное, этим самым в Киеве надеялись при-нудить патриархат неотложно возобновить на Руси церковную органи-зацию.

Тот факт, что Оттон I направил своего епископа на Русь, свидетельствует об отсутствии здесь в то время высшего церковного иерарха. В Киеве епископ Адальберт очень быстро убедился в прочности уз, которые связывали Русь и Византию в церковном плане, и в отсутствии на Руси прозападных тенденций. Просьбу руских послать епископа он назвал неискренней, что, очевидно, отвечало действительности.

Людольф Мюллер объясняет «неискренность» Ольги тем, что ее не устраивал, в первую очередь, ранг католического иерарха. Она вроде бы рассчитывала на то, что папа и император поставят на Русь архиепископа, а они прислали только епископа. В свое время Б. Я. Рамм высказал предположение, что основной причиной неудачи миссии Адальберта в Киеве было «возмущение в народе», которое обусловило бестактное поведение католического иерарха.

Из сказанного видно, как много сделала Ольга для распространения христианства на Руси. Много, но далеко не все, что могла сделать как правительница страны. На последний решающий шаг — провозглашение христианства официальной государственной религией — она так и не отважилась. Чем это можно объяснить?

В литературе неоднократно выражалось мнение о какой-то «неготовности Руси» времен Ольги к христианизации. Думаю, что она неточна ни по форме, ни по сути. Речь должна идти не о готовности Руси к восприятию новой религии, а о том, отвечала ли она уровню социально-экономического и общественно-политического развития древнеруского общества. Что касается середины X столетия, то ответ может быть однозначным. Действительно отвечала. Киевские князья не спешили с официальным принятием христианства не потому, что ожидали, когда Русь будет «готова» к этому, а потому, что не могли предусмотреть последствий такого шага. К тому же, не все зависело только от них.

В литературе встречается мнение, что крещение Ольги, по существу, означало и крещение Руси, ведь не могло быть такого положения, когда глава государства был христианином, а его страна оставалась языческой. В этих рассуждениях имеется определенный


168


Церковь св. Апостолов в Белгороде. 1197 г.План и реконструкция Ю. С. Асеева.

«Того же лhта, месяца декабря в 6 день созда церковь каменну святехъ апостолъ

в Бhлъгороде» ПРСЛ, т. 2 стб. 706.


169


смысл, но не относительно конкретного случая. Дело в том, что Ольга юридически не была великой княгиней. Следовательно, принятие Ольгой христианства, даже если она и осознавала его международное значение, не выходило за рамки частного события.

Христианизации Руси, которая так успешно осуществлялась при Игоре и Ольге, был нанесен большой урон в годы правления их сына Святослава. Несмотря на неоднократные попытки повернуть его к новой вере, он оставался язычником, причем язычником убежденным. При нем на Руси одержала верх тенденция нетерпимости к христианской идеологии, были разрушены храмы, разгромлены православные общины. Объективно эти действия Святослава нельзя оценить положительно, но и предъявлять ему слишком строгий счет с позиции настоящего тоже не следует. Святослав боролся с Византией, а также и со всем тем, что от нее исходило. В распространении христианства он видел стремление мировой империи покорить себе Русь, навязать ей вассальную зависимость.

Со смертью Святослава и вступлением на престол его сына Ярополка языческие бесчинства, санкционированные верховной властью, сменились веротерпимостью, что тоже исходило от власти. У нас нет достаточных доказательств считать Ярополка христианином, но в его сочувственном отношении к этой религии нельзя сомневаться. В этом бесспорно заслуга воспитания бабушки. Определенную роль в формировании мировоззрения Ярополка играла, очевидно, и его жена. «Повесть временных лет», указывая на ее греческое происхождение, отмечала, что до пленения ее Святославом, она была черницей. «У Ярополка же жена грекини бh, и бяше была черницею; бh бо

привелъ ю отець его Святославъ, и вда ю за Ярополка, красоты

ради лица ея»1.В. Н. Татищев считал, что причиной гибели Ярополка были симпатии

к христианству2. Обстоятельства его смерти, воспринятой почти с хрис-тианским смирением, дают основания для такого предположения.

В 1044 году, как сообщает «Повесть временных лет», останки князя Ярополка были перезахоронены в Десятинной церкви. Предварительно над ними осуществили обряд крещения. «В лhто 6552. Выгребоша

2 князя Ярополка и Ольга, сына Святославля, и крестиша кости

ею, и положиша я въ церкви святыя Богородица»3.

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 53.2 Татищев В.Н. История Российская: В 7 т. М.; Л., 1963. — Т. 2. — С. 18.3 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 104.


170


Беспрецедентность события не может быть основанием для того, чтобы отнести его к выдумкам более поздних летописцев. Как духовные лица, они не внесли бы в текст указания о крещении княжих останков, если бы это в корне противоречило христианской обрядности. Очевидно, этот факт таки имел место. Единственным и естественным объяснением этого может быть невозможность внесения под церковные своды останков князей-язычников, в связи с чем и был осуществлен такой необычный обряд. Можно считать, что церковь этим актом почтила Ярополка за его симпатии к христианской вере.

В годы правления Ярополка произошел обмен посольствами Руси и Рима. Не очень выразительные сведения о них сохранились в одной немецкой хронике, а также в Никоновской летописи, где под 977 г. записано: «Того же лhта приидоша послы къ Ярополку изъ Рима

от папы»1. Можно думать, что в центре этих переговоров стояли вопросы христианизации Руси. Еще раньше аналогичные переговоры Ярополк провел с Византией. Успехи тех и других не были сколько-нибудь значительными. На Руси, а по существу, в Киеве, имело место шаткое равновесие двух идеологий.

Очередное его нарушение в пользу язычества, о чем уже шла речь, произошло при Владимире Святославиче. Чем оно обусловлено? Только ли нравом князя и его глубоко языческим мировоззрением? А возможно, определенную роль здесь сыграло естественное для каждого узурпатора власти стремление отмежеваться от деяний своего предшественника. Все это следует учитывать, но основным было другое. Владимир как крупный государственный деятель, взошедший на престол с определенной политической программой, искал путей ее воплощения.

Ориентация на двоеверие, что практиковалась его предшественни-ками, не могла служить идее сильной и единой Руси. Христианство еще не утвердило себя в древнеруской жизни настолько, чтобы его можно было сделать знаменем в борьбе с автономизацией племенных княжеств. Окраинных земель Руси оно, очевидно, еще и вовсе не кос-нулось. Там, по-прежнему, пылали ритуальные костры, приносились жертвы языческим богам. Но именно эти земли необходимо было включить в государственную систему. Единственной действенной си-лой (по крайней мере, в глазах Владимира и его окружения), на кото-рую можно было опираться, оставалось язычество.

1 ПСРЛ. — Т. 9. — Стб. 39.


171


Сравнительно быстро Владимир убедился, что с установлением языческого пантеона на Старокиевской горе Киев не превратился в единый идеологический центр всей Руси. Язычество с его многобожием и отсутствием единого верховного божества для всех восточных славян было далеким от идеи их единства. Все больше входило оно в противоречие с феодальным способом производства, что утверждался на Руси. И, наконец, язычество превратилось в тормоз общественно-политического и культурного развития страны. Отказ от него стал потребностью времени.

Выбор веры Владимиром Святославичем:

вымысел или реальность?

Летописная повесть о крещении Руси, содержащаяся в статьях 986–988 гг. «Повести временных лет», имеет большую историографию. Ее в той или иной степени касались

практически все историки Киевской Руси. Спектр суждений о ней чрезвычайно широкий — от безоговорочного признания истинности рассказов летописи о выборе веры Владимиром Святославичем до полного отрицания, объявления их благочестивым вымыслом, поэмой вроде старинных духовных мистерий.

Характерно, что полярные мысли высказывали в том числе и церковные историки. Митрополит Макарий пытался обосновать тезис о том, что в летописной повести о переговорах Владимира с послами Волжской Булгарии, Германии, Хазарии, Рима, Византии ничего, что противоречило бы исторической действительности и вызывало недоверие, нет1. Профессор духовной академии Е. Е. Голубинский объявил повесть выдумкой летописца (грека по происхождению), сказкой, с которой время распроститься серьезной науке2.

Нельзя сказать, что «серьезная наука» последовала за призывом Е. Е. Голубинского, но то, что он оказал значительное влияние на пос-ледующих исследователей этого вопроса, бесспорно. Н. М. Никольский считал, что своим признанием рассказов летописи и «Жития» Владимира

1 Макарий. История русской церкви. — СПб., 1868. — Т.1. — С. 93-295.2 Голубинский Е.Е. История русской церкви. — Т.1. — С. 105-143.


172


вымыслом, который не имеет ни единого зерна исторической истины, Е. Е. Голубинский проявил незаурядное мужество1.

Что касается «мужества» Е. Е. Голубинского, то суть его заключалась в том, что, отрицая какую бы то ни было реальность событий, связанных с выбором веры, он утверждал тезис о том, что принятие христианской веры было не результатом осознанного выбора, а «внезапным прозрением» Владимира. Правда, Е. Е. Голубинский не был последовательным в своих утверждениях. Отрицая реальность летописных посольств, он, тем не менее, признавал, что у Владимира должен был быть конкретный проповедник, который и склонил его к христианской вере. Только им был не грек, а варяг Олав, сын норвежского конунга Трюггвасона2.

М. Д. Приселков называл рассказ об испытании веры просто бессмыслицей, поскольку основная тема в ней подменена вопросом о том, чей культ лучший. Другими словами, догматы, суть религии отодвинуты на второй план, а на первый поставлена обрядность3. В этом вопросе он пошел за Е. Е. Голубинским, который также считал обряды внешними проявлениями действия, которые не дают настоящего понимания самой веры.

Такой вывод, по крайней мере, не точен. Ведь без обрядности вера немыслима. И не случайно церковь придавала (и придает) этой стороне культа такое большое значение. Для человека, который только знакомится с той или иной религией, форма является едва ли не важнее содержания. Постичь последнее он мог далеко не сразу, тогда как обрядность была более доступной его уму, а главное — чувствам.

И ничего удивительного в том, что, вернувшись из Царьграда в Киев, послы Владимира рассказывали, что когда они смотрели, как греки служили службу своему богу, то не знали «на небh ли есмы были, ли

на земли: нhсть бо на земли такаго вида и красоты такоя»4.Очевидно, то же могли сказать и люди, которые впервые побывали

на богослужении в Десятинной церкви или в Софии Киевской. Архитектура и торжественно-праздничные росписи этих храмов поражали воображение. И абстрагироваться от этого невозможно.

Приблизительно с 50-х годов XX века в советской историографии определилось более объективное, но также не однозначное отношение

1 Никольский Н.М. История русской церкви. — М., 1983. — С. 21.2 Голубинский Е.Е. История русской церкви. — С. 121-128.3 Приселков М.Д. История русского летописания ХІ–XV вв. — Л., 1940. — С. 22.4 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 75.


173


к летописной повести о крещении Руси. Б. Д. Греков считал абсолют-но правдоподобным факт обмена посольствами между Киевской Русью и соседними странами в 986–988 гг.1 Согласно М.Н.Тихомирову, расска-зы летописи о сомнениях Владимира по поводу того, какую религию ему надлежало избрать — мусульманство, иудейство или христианство, — это только отзвук религиозных споров на Руси в X–XI вв.2 Д. С. Лихачев считал, что, хотя весь рассказ об испытании Владимиром разных вер построен по схеме учительных произведений, которые имели целью склонить читателей к принятию христианства по примеру главы госу-дарства (в данном случае Владимира), это отнюдь не означает, что в ос-нову летописной повести не легли исторические факты. Как это часто бывало во времена средневековья, в трафаретную церковную форму могли облекаться рассказы о событиях, которые реально имели место3.

Людольф Мюллер хоть и отмечает легендарность рассказа о выборе веры, все же признает, что такая проблема действительно существовала и, пусть в иной форме, решалась Владимиром.

Анализ повести о крещении Руси целесообразно начать с выяснения прецедентности самого явления. Как известно, одним из основных аргументов против реальности фактов обмена посольствами между Русью и соседними странами Е. Е. Голубинский считал экстраординарность ситуации, которая не имела места в истории других народов. Если бы это завоевание Владимиром веры было правдой, то оно представляло бы собой исторический казус, абсолютно оригинальный и единственный в своем роде, писал Е. Е. Голубинский4.

В действительности выбор веры, который сопровождали акты дипломатические и даже военные, имел место не только в древнеруской истории. Из письма хазарского кагана Иосифа, написанного около 860 г. испанскому еврею Хаздаю, узнаем, что обращению хазар в иудейство предшествовали посольства от царей христианского и магометанского. В свою очередь, в 860–861 гг. послы хазарского кагана посетили византийского императора Михаила и рассказали ему, что они от начала веруют в единого бога и молятся ему, поклоняясь на восток, но имеют некоторые стыдные обычаи. Но пришли евреи и начали их убеждать принять их веру, что многие уже и сделали, а сарацины склоняют их к своей вере.

1 Греков Б.Д. Киевская Русь. — С. 476.2 Тихомиров М.Н. Начало христианства на Руси // Древняя Русь — Г., 1975 — С. 269.3 ПВЛ. Ч. II. 1950. — С. 329.4 Голубинский Е.Е. История русской церкви. — С. 12, 127.


174


Болгары в своем послании к папе римскому Николаю сообщали, что их пытаются склонить к своей вере то греческие, то хазарские проповедники. Известна особая активность папских миссионеров. Они проповедовали одновременно в Польше, Швеции, Венгрии, Норвегии, среди западных и поморских славян.

Источники зафиксировали факт обращения моравского князя Ростислава к византийскому императору с просьбой прислать учителей, которые бы научили моравов читать божественные книги на родном языке. Характерно, к этому времени моравы уже приняли римское христианство.

Миссионерская деятельность, попытка обратить соседей в свою веру характерны не только для стран, которые издавна исповедовали ту или иную монотеистическую религию, но и для тех, которые едва отошли от язычества. Не была исключением в этом и Киевская Русь. Уже в 990 году, как сообщает Никоновская летопись, Русь пытается распространить христианство на волжских булгар и с этой целью посылает к ним философа Марка Македоняна. «Философъ же идет въ Болгары,

и много глаголивъ имъ слово Божие; они же безумиемъ своимъ

обьюродhша. Онъ же возвратися къ Владимиру въ Киевъ... Того

же лhта приидоша изъ Болгаръ къ Володимеру вь Киевь четыре

князи, и просвhтишася божественным крещением»1.Подобных примеров больше, но и приведенных достаточно, что-

бы убедиться в закономерности и естественности такого явления. Оно имело место в истории практически каждого народа, который дости-гал в своем развитии сословно-классовой ступени. Причем выбор этот имел, как правило, и промежуточный внутренний этап. Между приня-тием христианства и языческим многобожием на Руси стояла язычес-кая реформа Владимира, целью которой было возвести культ главно-го бога Руси Перуна. В Дунайской Болгарии принятию христианства предшествовал культ вождя-хана, а в Хазарии, прежде чем утвердился иудаизм, имел распространение культ единого бога неба Тенгри-хана.

Е. Е. Голубинский считал, что в отказе от старой религии и принятии новой основное место занимает «внутреннее искреннее убеждение». Наверное, это так. Но чтобы появилось это внутреннее убеждение в преимуществах одной религии над другой, человек должен обогатиться определенной суммой знаний о разных религиях. На межгосударственном уровне такую информацию получали путем обмена посольствами, причем неоднократными. Другого пути просто не

1 ПСРЛ. — Т. 9. — С. 50-59.


175


существовало. И если бы в летописях по каким-то причинам рассказов о приходе на Русь миссионеров разных религий не было, факты эти можно было бы предполагать.

Естественным выглядит и перечень стран, с которыми Киевская Русь взаимодействовала в вопросах выбора новой религии. Все они ее соседи: Волжская Булгария и Хазария на востоке, Византия на юге, страны римского христианского мира на западе. С ними Русь поддерживала разносторонние экономические и культурные связи и, нужно думать, они были заинтересованы в усилении своего влияния на нее. Самым реальным путем для достижения этого в средневековье (как и в более поздние времена) было вовлечение Руси в орбиту своего религиозного мировосприятия.

Согласно «Повести временных лет», первыми к Владимиру пришли миссионеры из Волжской Булгарии. «В лhто 6494. Придоша

болъгары вhры бохъмичh, глаголюще, яко «Ты князь еси

мудръ и смысленъ, не вhси закона; но вhруй въ законъ нашь,

и поклонися Бохъмиту»1. Летопись достаточно детально излагает ход переговоров, которые, однако, не увенчались успехом. Владимир не проявил большого интереса к мусульманству, хотя, вроде бы, и не отбросил его с порога. В следующем 987 году он пошлет свое посольство в Болгарию для испытания веры.

Факт этот мог иметь место, другое дело — так ли все было в действительности? Е. Е. Голубинский отвечал на этот вопрос негативно. Основной его аргумент заключался в том, что Нестор, который работал над сводом в конце XI — в начале XII века, не мог знать, что было во времена Владимира. Такое утверждение можно услышать и сегодня, но в свете современного состояния исследования древнеруского летописания оно неубедительно. Ведь «Повести временных лет» предшествовал целый ряд более ранних сводов. Кроме того, существовало много внелетописных материалов, в которых нашли отражение события, связанные с крещением Руси. Это «Житие Владимира», «Память и похвала князю рускому Владимиру» Иоакова Мниха, фольклорные предания, а также рассказы очевидцев. Нестор еще застал людей (печерский монах Иеремия, Ян Вышатич), от которых он «много словеса слышах, еже вписах в летописанье семь». Его предшественники — Иларион, Никон, Иоанн и другие летописцы — имели значительно более широкий круг информаторов, среди которых бесспорно были и свидетели тех событий.

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 59.


176


Но вернемся к летописному рассказу о булгарском посольстве 986 года. Если бы в летописях не содержалось никаких других свидетельств о руско-булгарских отношениях, то и тогда видеть в нем вымысел, который не отражает никаких исторических реалий, было бы ошибкой. Контакты двух соседних стран засвидетельствованы другими источниками и в первую очередь археологическими. Но в том то и дело, что рассказ этот не единственный. Он находится в ряду других, которые указывают на постоянные контакты Киевской Руси и Волжской Булгарии.

В 985 году, как сообщает летопись, «Иде Володимеръ на Болгары съ

Добрынею, съ уемъ своимъ, в лодьях, а торъки берегомъ приведе

на конихъ: и побhди болгары». В результате между Русью и Булгарией было заключено мирное соглашение. «Толи не будеть межю нами

мира, оли камень начнеть плавати, а хмель почнеть тонути»1.Дискуссии о том, на каких булгар ходил походом Владимир,

решились в пользу волжских. А. Х. Халиков считал, что дополнительным аргументом в этом может быть упоминание в договоре о хмеле. Областью его культивации было в первую очередь Среднее Поволжье. Характерно, что у поволжских татар и до наших дней сохранилась традиция видеть в хмеле символ дружбы2. Мирный договор 985 г., очевидно, был подтвержден булгарским посольством в Киев. При этом не исключено, что булгары предложили и свою веру, которую только недавно приняли сами. В литературе существует мнение, что своеобразной ратификацией мирного соглашения Руси с Волжской Булгарией было бракосочетание Владимира на булгарской принцессе. Профессор Людольф Мюллер считает, что Борис и Глеб были сыновьями Владимира и знатной булгарки. Одним из аргументов в пользу такого предположения, по его мнению, был факт княжения Бориса и Глеба соответственно в Ростове и Муроме, в землях, что граничили с Волжской Булгарией3.

Тесные контакты Руси и Волжской Булгарии поддерживали и в последующие времена, вплоть до монголо-татарского нашествия. Начало им было положено в 985–986 годах.

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 59.2 Греков Б.Д., Калинин Н.Ф. Булгарское государство до монгольского завоевания //

Материалы по истории Татарии. — Казань, 1948. — С. 140; Халиков А.Х. Волжская Булгария

и Русь. — Казань, 1986. — С. 9.3 Müller L. Die Altrussischen Hagiographischen Erzählungen und Liturgischen Dichtungen

über die Heiligen Boris und Gleb (München 1967). — С. 11.


177


Следующим, согласно с летописью, прибыло к Владимиру немецкое посольство. «Потом же придоша нhмьци от Рима, глаголюще:

«Придохомъ послании от папежа»; и рhша ему: «Реклъ ти тако

папежь: земля твоя яко и земля наша, а вhра ваша не яко

вhра наша»1. Послы изложили свои тезисы, но Владимир, не выразив своего отношения к ним и сославшись на то, что «отци наши сего не приняли суть», отправил папских посланцев.

Ни в самом факте прихода послов, ни в летописном изложении цели этого визита нечего недостоверного нет. Миссия эта, как видно из ответа Владимира, не была первой. На Русь уже приходили немецкие послы. Наша летопись лишь намекает на какие-то переговоры на этот счет, но они достаточно хорошо отражены в западной хронике. Согласно с «Продолжателем хроники аббата Регинона Прюмского», автором которого был епископ Адальберт, в 959 году к немецкому королю Оттону I во Франкфурт-на-Майне прибыло посольство от «Елены королевы Русов» с просьбой рукоположить для Руси епископа и священников. В 961 году король отправил туда своих миссионеров во главе с епископом Адальбертом. Но уже в следующем году Адальберт был вынужден вернуться назад. Его деятельность на Руси не имела успеха.

И в этой, и в другой немецкой хронике содержится обвинение королевы русов в неискренности ее намерений. Послы русов вроде бы «пришли к королю, — как выяснилось позже, — нечестным образом и во всем солгали».

Профессор Жан Пьер Ариньон отвел обвинение руских послов в неискренности и коварстве, он вообще сомневается в том, что они просили для Руси епископа. Вероятнее всего, считает он, это была собственная инициатива короля Оттона I, связанная с его имперскими амбициями. Подобные мысли высказывали и другие исследователи, которые считали, что руское посольство вело переговоры на экономические и политические темы. Русь стремилась к союзническим отношениям с Германией, к экономическому партнерству с ней.

Это справедливо. Но не следует полностью отбрасывать и церковный аспект этих переговоров. Какой-то разговор о присылке на Русь епископа, очевидно, имел место. Другое дело, что он преследовал сугубо дипломатические цели. Это была акция давления на Византию. Думается, что этот аспект международных отношений следует учитывать. В этом

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 60.


178


акте, как справедливо считал А. Г. Кузьмин, отразилась естественная попытка сохранить независимость от «просветителей»1.

В Никоновской летописи имеется свидетельство о том, что послы от папы римского прибывали на Русь и в годы княжения Ярополка. Внелетописными источниками этот факт не подтвержден. Но его достоверность, учитывая расположение Ярополка к христианству, вполне возможна. Е. Е. Голубинский даже полагал, что именно это сообщение о посольстве папы к Ярополку побудило автора повести о крещении Руси к аналогичной выдумке — о посольстве к Владимиру. Никакой логики в таком утверждении нет. Ведь неизвестно, почему Е. Е. Голубинский безоговорочно верил в истинность сообщений Никоновской летописи и отказывал в доверии свидетельствам «Повести временных лет». К тому же, известно, что в годы правления Владимира Святославича связи Руси с Германией и Римом были более постоянными, чем в предыдущие времена. Этому сближению, очевидно, способствовал брак Владимира с византийской принцессой Анной — родственницей жены немецкого короля Оттона II Рыжего.

Согласно с Никоновской летописью, папа прислал своих послов к Владимиру в Корсунь или в Киев сразу же после возвращения его из корсунского похода. «Приходиша послы из Рима отъ папы, и мощи

святыхъ принесоша къ Владимеру»2. Е. Е. Голубинский считал, что целью этого посольства было желание папы «перезвать Владимира от

греков к себе»3. Связи Киева с Римом не прекращались и позже. Около 1006 года в Киев прибыло посольство Генриха II во главе с епископом квертфуртским Бруноном. В Киеве Брунон жил почти месяц. Имеется свидетельство, что он занимался здесь и миссионерской деятельностью, но без особых успехов.

Таким образом, посольство от папы римского к Владимиру (986 г.) следует рассматривать как ординарное и не только возможное, но и реальное. Оно логически находит место в системе древнеруско-немецких и киево-римских контактов второй половины X — начала XI века

Из летописного рассказа о прибытии в Киев посольства от хазарских евреев выплывает, что к такой активности их вынудили вроде бы сведения о миссионерской деятельности на Руси булгар

1 Кузьмин А.Г. Западные традиции в русском христианстве // Введение христианства

на Руси. — М., 1987. — С. 26.2 ПСРЛ. — Т. 9 — С. 52.3 Голубинский Е.Е. История русской церкви. — С. 126.


179


и папских посланцев. Так ли было в действительности, сказать сложно, хотя ничего невероятного в том нет. Русь поддерживала с Хазарией регулярные торговые отношения; в Киеве и Итиле находились соответственно хазаро-еврейская и руская торговые колонии. События, которые происходили в Киеве (как и в Итиле), относительно быстро могли стать известны в столице Хазарии.

И все же предполагать , что посольство прибыло именно оттуда, у нас нет достаточных оснований. После разгрома Хазарии Святославом страна переживала глубокий кризис, который отразился также и на ослаблении иудаизма. Мукадеси писал в конце X века: «Жители города Хазар (Итиля) уже больше не иудеи, а мусульмане»1. Замена религии была связана с тем, что ослабленное хазарское государство искало сильного покровителя и видело его в Арабском халифате. Как известно, обращение к исламу ничего в судьбе Хазарии не изменило. Мусульманский мир к тому времени сам переживал не лучшие времена.

Историки выражали мнение, что, возможно, в Киев приходили иу-деи из Крыма. Более правдоподобным кажется предположение, что в данном случае мы имеем дело с инициативой еврейской общины, ко-торая проживала в самом Киеве. К этому склонялся еще В. Н. Татищев, считая, что евреи «для проповеди их учення ходить обычая не имели.., но где живут тамо обывателей превращать дерзают, как это у нас не однажды случалось»2.

Из «Жития Феодосия» узнаем, что в XI веке киевские евреи занимались обращением в свою веру христиан. В связи с этим Феодосию приходилось вступать с иудейскими проповедниками в острые дискуссии. «Яко же многажды в нощи встав, отой всhх

исхожаше к жидамь и тhхъ же о Христе препирая»3.Возможно, в пользу такого предположения свидетельствует и то

обстоятельство, что Владимир только к хазарским евреям не посылал своих людей для испытания веры.

Рассказ о еврейско-хазарском посольстве внутренне противоречив. На это обратил внимание еще Н. И. Костомаров. Речь идет о том, что Владимир упрекал евреев в том, что их земля — Иерусалим — занята христианами. Такие высказывания были возможны не раньше конца XI

1 Сборник материалов для описания местности и племен Кавказа. — 1903. —

Вып. 38. — С. 5.2 Татищев В.Н. История Российская: В 7 т. М.; Л., 1963. — Т. 2. — С. 231.3 Патерик Киевского Печерского монастыря. — С. 47-48.


180


века, когда христиане овладели этими районами1. На первый взгляд, это действительно подрывает доверие ко всему рассказу о посольстве, из-за чего многие исследователи объявили его выдумкой летописца. Но вряд ли это справедливо. Подобные противоречия в летописях не редкость. В большинстве своем они были результатом периодической редакторс-кой обработки летописных сводов, в результате чего начальные сообще-ния «обогащались» новыми подробностями. Именно к таким принадле-жит и уточнение летописи о завоевании христианами Ерусалима.

Последним в летописном перечне названо посольство из Византии. Там, судя по всему, были обеспокоенны активностью своих потенциальных конкурентов. При тех постоянных контактах, которые имели место между Русью и Византией начиная с 60-х годов IX века, сообщение о прибытии очередного посольства, кажется, вообще не должно вызывать сомнений. Однако они имеют место и в этом случае. Основанием является знаменитая речь философа-грека, в которой он изложил Владимиру суть православного христианского вероучения. В заключение грек показал икону с изображением Страшного суда. Она произвела на Владимира сильное впечатление, однако не такое, на которое рассчитывали византийцы. К немедленному крещению эта демонстрация его, как будто, не склонила.

Исследователи отмечали, что здесь имеем дело с литературной переработкой сказания о крещении болгарского царя Бориса2. Это, бесспорно, так. Однако нет оснований подвергать сомнению саму возможность прибытия к Владимиру византийского посольства. Напротив, включение в летопись обработки болгарского сказания и ее приуроченность позволяет предполагать и повторение ситуации. Думается, что и проповедь византийского миссионера в целом могла быть похожей с речью Константина-философа.

В 987 году, как свидетельствует «Повесть временных лет», Владимир послал свои посольства в Волжскую Булгарию, Германию, Византию для «испытания веры». Исследователей эти сообщения смущали еще больше, чем те, где идет речь о посольствах к Владимиру. Действительно — зачем было идти в Константинополь испытывать веру, когда на Руси давно и хорошо знали греческое христианство. В Киеве к этому времени уже действовало несколько православных храмов, в том числе и соборная церковь Св. Ильи на Подоле. Знали на Руси иудаизм и мусульманство.

1 Костомаров Н.И. Предания первоначальной русской летописи // Собрание сочине-

ний. — СПб., 1905. — Т. 13, кн. 5. — С. 364-365.2 Приселков М.Д. История русского летописания ХІ–XV вв. — С. 27.


181


С сугубо религиозной точки зрения в посольствах Владимира вроде бы и не было нужды. И, тем не менее, отрицать их историческую ре-альность невозможно. Ведь, не смотря на всю важность вопроса о вере, сам по себе он не был предметом основной заботы Владимира и его правительства. Он возникал и обсуждался в связи с необходимостью определения места Руси в системе межгосударственных отношений. Обретение новой веры не должно было разрушить систему экономи-ческих и политических связей Руси с окружающим миром. Не могли не волновать Владимира и опасения оказаться в положении Болгарии (Дунайской), которая попала в зависимость от Византии. В такой ситу-ации посольства были просто необходимы. Было бы странным, если бы их не было. Даже Е. Е. Голубинский вынужден признать, что, присту-пая к внедрению новой веры на Руси, Владимир поступал не только как равноапостольный, но и как большой государственный деятель.

Подтверждением реальности посольств Владимира к соседним государствам являются сообщения восточных авторов. В двух из них идет речь о руском посольстве в Хорезм и обращение русов в мусульманство. Арабский ученый ал Марвази (XI в.) и персидский писатель ал Ауфи (XIII в.) в целом одинаково рассказали о том, как руский князь Буламир (Владимир) послал послов к хорезмшаху с целью выяснения преимуществ мусульманской веры. Хорезмшах вроде бы обрадовался этому и послал на Русь своих проповедников, чтоб они научили русов законам ислама. А.П.Новосельцев считал, что в Хорезм прибыло то посольство, которое Владимир послал в Волжскую Булгарию1.

В заключение необходимо остановиться на самой проблеме выбора. Была ли альтернатива византийскому христианству на Руси? Б. Д. Греков писал, что Русь уже давно была знакома с религиями, которые появились в классовых обществах — еврейской, христианской и магометанской. Принять какую-то из них было для классового общества Киевской Руси делом неизбежным. Но какую именно принять — в этом заключался вопрос большого политического значения2.

М. Н. Тихомиров видел в рассказе летописи о колебании Владимира лишь отражение религиозных споров на Руси X–XI вв. В связи с этим он не признавал реальность сообщений восточных авторов об

1 Записки Восточного отделения Русского археологического общества — СПб., 1896. —

Т. 9. — С. 267-268; Новосельцев А.П. Восток в борьбе за религиозное влияние на Руси //

Введение христианства на Руси. — М., 1987. — С. 68-69.2 Греков Б.Д. Киевская Русь. — С. 476.


182


обращении Владимира в ислам. Основанием для этого было отсутствие каких-либо летописных свидетельств о мусульманской миссионерской деятельности на Руси1.

Согласно С. П. Толстову, Владимир мог искать в исламе путь к союзу со странами Арабского Востока против Византии. Система ислама как церкви и религии, как ему могло казаться, должна способствовать решению внутренних задач, связанных с окончательным утверждением нового строя2.

А. П. Новосельцев считал, что для Владимира принятие той или иной веры было в первую очередь вопросом политическим. Он избирал ту религию, которая исповедывалась в его время самыми сильными государствами. И если о принятии иудаизма речь серьезно не могла идти, то об исламе этого не скажешь. Однако выяснение состояния мусульманских государств вроде бы вынудило князя сомневаться в возможностях ислама укрепить центральную власть3.

Что касается прихода христианства из Рима, то этот путь, как считает ряд исследователей, был не только возможным, но и реальным. В литературе имеют место даже попытки непосредственно связать древнеруское христианство с латинским Западом4. Оснований для этого нет никаких, но отрицать открытость Киевской Руси к своим западным соседям, с которыми она поддерживала тесные контакты, также не следует.

При знакомстве с летописной повестью о выборе веры создается впечатление, что Владимир делал по принципу: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Возможно, лично он действительно имел сомнения — какой вере отдать предпочтение. Поэтому постоянно обращался к «боярам и старцам» за советом. Слишком ответственным должно было быть решение.

В конечном итоге, содержание переговоров определяли в первую очередь не колебания Владимира. Эти переговоры должны были продемонстрировать Византии, что империя не единственная страна, от которой Русь может воспринять новую религию. А выбор был сделан раньше и в пользу византийского христианства. Его сделала сама жизнь. Даже если бы Владимир всерьез решил отдать предпочтение какой-то иной религиозной системе, сделать это было бы чрезвычайно

1 Тихомиров М.Н. Начало христианства на Руси. — С. 269.2 Толстов С.П. По следам древнехорезмской цивилизации. — М.; Л., 1948. — С. 261.3 Новосельцев А.П. Восток в борьбе за религиозное влияние на Руси. — С. 68-69.4 Кузьмин А.Г. Западные традиции в русском христианстве. — С. 21-54.


183


трудно. Традиция византийской церкви на Руси насчитывала уже около двухсот лет. Владимиру надлежало, по существу, лишь узаконить ее государственный статус. Что он и сделал.

Падение языческих идолов

Время сомнений окончилось. По крайней мере для Владимира. Так же решительно, как когда-то утверждал и возрождал языческие порядки, он порывает с ними и вводит христианство.

Языческие идолы, которым еще вчера власти приказывали поклоняться по всей стране, сброшены со своих пьедесталов, капища-святилища, за которыми стояла тысячелетняя традиция культовых центров, вдребезги разрушены. Такая же участь постигла и верховный языческий храм Руси на Старокиевской горе. Летописец по этому поводу заметил: «Велий еси, господи, чюдна дhла твоя! Вчера чтимь от человhкъ,

а днесь поругаемъ»1.Знакомясь с длительной историей проникновения христианства

на Русь, нельзя не отметить некоторую нерешительность в этом деле киевских князей. Чем это можно объяснить? Прежде всего, очевидно, обстоятельствами внутренней жизни. В условиях острого противоборства на Руси двух идеологий решительный отказ от традиций угрожал серьезными неприятностями, устранением от власти, а то и смертью (как это произошло с Аскольдом). Так же существенными были и соображения государственной независимости. Ведь согласно с богословско-юридической концепцией греческой православной церкви принятие крещения из Византии тем или иным народом автоматически делало его вассалом империи. Именно так случилось, в частности, с Болгарией, которую византийцы считали своей провинцией. Об этом на Руси хорошо знали, и если и не боялись разделить судьбу Болгарии, все же не желали попасть в зависимое от Византии положение.

Какие же обстоятельства сопровождали окончательное утверждение на Руси христианства в роли официальной религии? В 987 г. в Византии вспыхнуло восстание против императора Василия II . Возглавил его Варда Фока, который объявил себя императором. Василий II обратился

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 80.


184


к Владимиру Святославичу за военной помощью. Князь согласился ее оказать, но при условии: император должен был отдать за него порфи-рородную сестру Анну. У Василия не было выбора, он согласился, хотя традиция и не допускала родственных уз императорской семьи с вар-варами. В свою очередь, Владимир обязался принять христианство.

Император с помощью шеститысячного руского корпуса нанес под Хрисополем поражение войскам Фоки. Опасность миновала, и Василий не спешил выполнять свое обещание. Дело бракосочетания Владимира превратилось в межгосударственный конфликт, поскольку обе стороны считали его важным политическим актом. Византийская дипломатия, оберегая высокое положение императорского двора, пыталась не допустить установления династических связей своего властителя с правителями других стран. Это была традиционная политика мировой империи. Еще дед Василия II Константин Багрянородный завещал своим сыновьям: если какой-то народ из неверных и незнатных жителей севера будет стремиться породниться с императором ромеев, захочет взять у него дочь за себя или свою дочь отдать за императора или его сына, — то такое неумное требование следует отклонить.

Владимир решил прибегнуть к оружию. Он направил против византийских владений в Крыму огромное войско и осадил Херсонес. Русичам удалось (по совету Настаса Корсунянина) отвести от города воду для питья, которая поступала туда по трубам, и херсонесцы сдались1. Владимир вошел в город и отправил в Константинополь такое послание: «Се град ваю славный взях; слышю же се яко

сестру имата дhвою, да аще еh не вдаста за мя, створю граду

вашему, якоже и сему створих». Император ответил: Не «достоить

хрестеяномъ за поганыя дати. Аще ся крестиши, то и се

получишь»2. Крещение Владимира произошло в Херсонесе в церкви Св.Василия, после чего он обвенчался с царевной Анной.

Вместе с введением христианства в Киеве устанавливалась (точнее, возобновлялась) митрополичья кафедра, началось активное строительство православных храмов. В 988 году на Перуновом холме была срублена церковь Св. Василия, в 989–996 гг. — возведена монументальная каменная Десятинная церковь. На ее строительство и содержание Владимир Святославич выделил десятую часть дани

1 Талис Д.Л. Из истории русско-корсунских политических отношений в ІХ–Х вв.

// ВВ. — 1958. — Т. 14. — С. 103-105; Пятышева Н.В. «Земляной путь» рассказа о походе

Владимира на Корсунь // СА. — 1964. — № 3.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 76.


185


и оброков из своих домениальних владений. Летопись отмечает, что церковь была поручена Настасу Корсунянину и попам корсунским. Очевидно, именно в Десятинной церкви находилась и резиденция митрополита. В ряде удельных центров были учреждены епископии.

За крещением Владимира произошло и крещение всей Руси. Из сообщений летописи видно, что новая религия не могла распространиться сразу по княжьему повелению. Ее введение встречало сильное сопротивление и требовало принудительных мер. Киевлян согнали в Днепр, где их крестили попы, что прибыли из Корсуня и Царьграда. Накануне Владимир строго предупредил киевлян о последствиях возможного непослушания: «Аще не обрящеться кто

заутра на рhцh, богатъ ли, ли убогъ, или нищь; ли работникъ,

противенъ мнh да будеть»1.

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 80.

Десятинная церковь.План и реконструкция Н. В. Холостенко.

«Людем же узбhгшим и на церковь, и на комаръ церковныя и с товары своими, отъ

тягости повалишася с ними стъны церковныя». ПРСЛ, т. 2 стб. 785.


186


В Новгороде введение христианства вызвало народное восстание. Лишь применив силу, посаднику Добрыне и тысяцкому Путяте удалось вынудить новгородцев креститься. «Путята крести мечом,

а Добрыня огнем», — говорили в народе. Киевляне также не бросились в объятия новой веры. Это хорошо видно из летописного сообщения о свержении идола Перуна, по которому «плакахуся его невhрнии

людье, еще бо не бяху прияли святаго крещенья».В народе еще долго «отай» поклонялись языческим богам «под

овином», приносили жертвы «бесом, болотам, и кладезем». Священники жаловались, что на игрища с бесовскими танцами народ собирается охотнее, чем на богослужение.

Убедительным подтверждением сведений письменных источников о не очень быстром процессе христианизации Руси являются матери-алы древнеруских могильников. Под воздействием новой религии уже в IX веке начинается постепенное изменение обряда захоронения — рядом с трупосожжениями появляются трупоположения. В X веке тен-денция к увеличению захоронений, осуществленных по обряду ингума-ции, выступает более отчетливо. На рубеже X–XI вв. она, в частности в больших городских центрах, приводит к полному отказу от языческих ритуальных сожжений. Не следует только в этом видеть окончательную победу христианского мировоззрения. Новый обряд утверждался значи-тельно быстрее, чем менялась система идеологических взглядов древ-неруского человека. Но и в новой обрядности еще долго сохранялось много языческих элементов — тризна, посыпка умершего пеплом, кур-ганная насыпь, ритуальная еда и др. Язычество в обряде захоронения, не столько искоренялось, сколько приспосабливалось к новому ритуалу.

Языческие элементы особенно рельефно проступают в произведениях художественного ремесла Руси — змеевиках, диадемах, колтах, браслетах-наручах, где рядом с христианской символикой представлена и языческая (дерево жизни, танцы скоморохов и бесовские игрища, изображения фантастических зверей, птиц и др.).

В последнее время в Украине обозначилась тенденция неоправданной идеализации язычества. Согласно с ней, язычество было основой нашей национальной идентичности и самобытности, а христианство прервало тысячелетние традиции собственного духовного развития народа, подру-било его корни. Е. К. Долуман считал даже, что христианство, которое принесло на Русь чужую культуру и чужое мировоззрение, обусловило отставание нашей культуры, сравнительно с европейской, на сотни лет1.

1 Людина і світ. — 1987. — № 11. — С. 20.


187


Это и аналогичные утверждения не имеют под собой никаких основа-ний. Их убедительно опровергает хоть бы София Киевская — памятник христианской культуры мирового значения. Но в подобных сентенциях нет и логики. Ведь непонятно, почему для стран Центральной и Западной Европы христианство оказалось благотворным, а для Руси — нет.

В наше время имеются все возможности для объективного рассмотрения проблемы соотношения язычества и христианства в жизни Киевской Руси. Не сводя первое к положению первобытного примитивизма, все же должны признать, что в общественно-политическом и культурном развитии Руси христианство сыграло несравненно более важную роль.

Принятием христианства Русь окончательно определила свое вхождение в византийско-православный и общеевропейский культурный ландшафт. Неизмеримо расширились ее экономические и культурные связи со многими европейскими странами. Христианство интегрировало под своей эгидой письменность, литературу, архитектуру и искусство. Новая религия оказала сильное цементирующее влияние на процессы формирования восточнославянской этнической общности. Она взяла на себя ответственность за духовное развитие народа, за формирование его мировоззрения.

Проблема римско-византийского

христианского наследства

Тема «Киев — Константинополь — Рим» на протяжении дли-тельного обращения к ней историков обросла значитель-ным количеством стереотипов, что усложняет объектив-

ное ее восприятие. В историографии преобладают альтернативные подходы. Если Киев и Русь рассматриваются с позиций византийской православной традиции, они обязательно противопоставляются Риму и латинницкому Западу. Когда же кто-либо пытается найти элементы понимания между Киевом и Римом, то делает это путем отказа от объ-ективных оценок руско-византийских отношений, вплоть до полного отрицания факта получения Русью христианской веры от Византии.

Здесь осуществлена попытка беспристрастного анализа темы без какого-либо насилия над источниками и осовременивания темы. Идейно-политические страсти и симпатии, как свидетельствует


188


историография, делу не помогают. Существует устоявшееся мнение, что Киевская Русь находилась в византийской религиозной симфонии и проблема духовного наследия ее не волновала. Вопрос этот, как считают, встал только в XV веке, когда Россия пыталась осмыслить свое место во всемирной истории, особенно после завоевания турками Константинополя (1453 г.).

Впервые теорию «Москва — третий Рим» сформулировал псковский монах Филофей в одном из своих посланий Великому московскому князю Василию І І І 1. Но претензии Москвы на место третьего Рима, как оказывается, не были безусловными. В «Повести о новгородском белом клобуке» обосновывается та же идея замены двух вселенских центров — «ветхого Рима» и Константинополя «третьим Римом», «еже есть на Руской земли», но им выступает не Москва, а Новгород. В то время как царский венец был подарен рускому князю «изволением земного царя Константина (Мономаха. — П.Т.) от царствующего сего града (Константинополя. — П.Т.), белый клобук был подарен архиепископу Великого Новгорода «изволением небесного царя Христа»2.

«Сказание о князьях Владимирских» монаха Спиридона-Савы наследником Константинополя считает Киев. Император Константин Мономах, покоренный руским оружием, послал киевскому князю Владимиру Всеволодовичу царский венец и «крабицу сердоликову,

из нее же Август кесарь римский веселяшеся», а также ожерелье, которое Август «на плещу свою носяше». С этого времени, согласно сказанию, «князь великий Владимир Всеволодович наречеся

Мономах и царь Великаа Росиа». Позже царские инсигнии, которые получили название — «шапка» и «бармы Мономаха», попали во Владимир, а уже затем в Москву3.

Политическая доктрина «третьего Рима» в российском общественном сознании эпохи централизации XV–XVI вв., таким образом, получила естественное историко-правовое обоснование, а история России через Киевскую Русь смыкалась с римско-византийской.

Для нас важен вопрос — была ли идея наследственности политичес-кой власти Москвы от Рима и Константинополя новой? Большинство исследователей отвечало на этот вопрос утвердительно. М. А. Алпатов считал, что она возникла как антитеза усилению Турции, которая за-

1 Малинин В. Старец Елизарова монастыря Филофей и его послания. — К., 1901, Прил. —

С. 49-55; Гольдберг А.Л. Три «послания Филофея» // ТОДРЛ. — ХХІХ. — 1974. —С. 68-71.2 Памятники старинной русской литературы. — СПб, 1860. — С. 296.3 Дмитриев Р.Л. Сказание о князьях Владимирских. — М.; Л., 1985.


189


хватила юго-восточный угол Западной Европы, и служила символом общеславянского единства, флагом борьбы за национальную незави-симость. Это будто отвечало и интересам Запада, который пытался ис-пользовать идею исторической миссии России как преемника визан-тийского наследства, чтобы столкнуть с Турцией1.

А. Л. Гольдберг в поисках предыстории идеи «Москва — третий Рим» обратился к древнеруской общественной мысли о «богоизбранности» Руси. Идея эта начала формироваться уже после принятия христианства, но служила в первую очередь лишь для противопоставления православной Руси степным соседям, а в следующие века — монголо-татарским завоевателям, и только в середине XV века идея об особом назначении «избранной Богом» Руской земли наполнилась новым содержанием2.

Конечно, события второй половины XV века, в том числе учреждение автокефалии Московской митрополии (1448), овладение турками Константинополем (1453), брак Ивана I I I с Софией Палеолог, создали в православном мире новую политическую ситуацию. Очевидно, она была на руку Римскому престолу и некоторым западным государствам, пытавшимся использовать доктрину «Москва — третий Рим» в своих интересах. Однако в основе своей она была идеей национальной, с глубокими историческими корнями. Москва лишь придала киевской православно-государственной идее завершающего развития.

В исторической литературе среди разнообразия мыслей по пово-ду руско-византийских отношений IX–XIII вв. четко определился те-зис о постоянном и длительном противоборстве двух государств. Обуславливалось оно будто бы необходимостью защитить государс-твенно-политический суверенитет молодого восточнославянского госу-дарства от постоянных посягательств греков. Особое место в претен-зиях империи лишить Киевское государство национальной независи-мости отводилось якобы внедрению византийского христианства. Под этим углом зрения анализируется древнеруская общественная мысль, обосновывается вывод о ее антивизантийской направленности3.

Определенно, это упрощенное понимание сути взаимоотношений Киевской Руси и Византии, а вместе с тем и их отражения в древне-

1 Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII–XVII вв. — М.,

1973. — С. 165.2 Гольдберг А.Л. К предыстории идеи «Москва — третий Рим» // Культурное наследие

Древней Руси: (Истоки. Становление. Традиции). М., 1976. — С. 116.3 Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа ХІІ–XVII вв. — С. 115.


190


руской историографии: идейно-политическое соперничество Киева с Константинополем принимается за противоборство на почве от-стаивания национальной независимости, а наличие соответствую-щих сюжетов в летописной и литературной традиции объясняется антивизантийскими настроениями на Руси.

М. А. Алпатов считал, что побудительными мотивами походов киевских князей на Царьград было стремление к независимости Киевской Руси. Даже благочестивые иноки-летописцы вроде бы из этих соображений хвалили каждый поход на Константинополь, каждый договор, который защищал Русь, каждого князя, который осуществлял эти походы1.

В действительности угрозы национальной независимости Руси со стороны Византии практически не существовало. Огромное расстояние между мировой империей и восточноевропейскими землями практически исключало применение Византией военной силы против Руси. История этого и не знает. Напротив, Киевская Русь осуществляла нападения на империю, которые также не могли привести к подчинению Византии. Неудачи военных экспедиций Святослава Игоревича показали это со всей очевидностью. Да и не эти цели преследовались. Киевские князья пытались навязать Византии свое партнерство в экономических и политических отношениях. Не могла Византия серьезно рассчитывать на политический сюзеренитет над Киевской Русью и посредством христианства. Несколько византийских церковных иерархов на всю огромную восточнославянскую страну не могли обеспечить реализацию имперских амбиций византийского двора. Этому препятствовало и то, что Руская православная церковь с самого начала строилась как национальная, в пользу чего свидетельствовало церковнославянское богослужение и славянский обряд.

К тому же, инициатива христианизации Киевской Руси, как и установление экономических связей, исходила не столько из Константинополя, сколько из Киева2. Летописная повесть о выборе веры Владимиром Святославичем, свидетельства о переговорах Ольги, Ярополка и Владимира с представителями римской церкви показывают принципиальную возможность любых решений. Суверенное право Киевской Руси в этом выборе никем не могло быть ограничено. Но

1 Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа ХІІ–XVII вв. — С. 116.2 Распространенное представление, будто крещение Руси было навязано ей Византией,

поддержанное авторитетом таких исследователей, как Ф.Дворник, Д.Оболенский и други-

ми, не отвечает исторической действительности.


191


Владимир и его предшественники все же склонились к византийскому православию.

Почему? Здесь, конечно, сыграла свою роль традиция почти двухсотлетнего проникновения на Русь византийского христианства. Но это также было следствием. Причина заключается в непререкаемом политическом авторитете Византии на международной арене, который она унаследовала от своего предшественника — Рима и умножила собственными усилиями. На Руси хорошо знали, что византийцы называли себя «ромеями», свою империю «Римской», а столицу Константинополь «Новым Римом».

Величие прошлого и современного Византии, военное могущество и высокий уровень культуры создавали тот идеал вселенского государства, к которому неудержимо потянулось молодое восточнославянское госу-дарство. Особенно привлекал руских князей Константинополь, который на Руси называли Царьградом. Получить оттуда царские дары или до-быть их силой оружия для многих киевских князей было делом чести.

Этого, согласно с «Повестью временных лет», удостоился первый киевский князь Кий. «Се Кий княжаше в родh своемъ, приходившю

ему ко царю, якоже сказають, яко велику честь приялъ от царя»1. Киев, таким образом, уже при своем рождении как бы сближался с Константинополем. Императорские дары, в том числе после военных походов, получили Олег, Игорь, Ольга, Святослав. Ничего необычного в этом, понятно, не было, но летописцы считали нужным особо выделить эти факты, чтобы таким образом уподобить киевских князей императорам.

Важным идеологическим обоснованием претензий князей на равенство с императорами, а также на право наследования традиций византийской власти стало освещение визита Ольги в Константинополь. Поговорив с княгиней, император Константин Багрянородный заявил: «Подобна еси царствовати въ градh с нами». Торжественный акт крещения Ольги осуществил император вместе с патриархом: «Крести

ю царь с патриархом»2. При крещении Ольга получила имя Елены. «Бh же речено имя ей во крещеньи Олена, якоже и древняя

царица, мати Великого Константина»3.Выбором такого крестильного имени (можно думать, не без участия

самой Ольги и ее советников) киевская княгиня приобретала духовное



192


родство не только с константинопольскими, но и с римскими тради-циями власти. Византийская дипломатия, скорее всего, не придавала этому событию большого значения, но древнеруская видела в нем осо-бое содержание. Оно побудило киевского летописца даже на создание поэтической легенды о неудачном сватовстве Константина к Ольге.

В действительности стремление породниться с императорами исходило от киевских князей. Первым его реализовал Владимир Святославич. Для этого ему пришлось осуществить поход на Херсонес и овладеть им. При крещении Владимир принял имя Василий, которое носил византийский император. Заметные успехи византийской политики Владимира, завершившиеся крещением Киевской Руси, создали ему чрезвычайно высокий авторитет. Летописцы считали возможным сравнивать киевского князя с римским императором Константином. «Се есть новый Костантинь великого Рима, иже

крестивъся сам и люди своя: такой и сь створи подобно ему»1. Подобным Константину называл Владимира и митрополит Иларион.

На монетах Владимир изображен в императорской одежде и короне. Удалось ему получить императорские одеяния и инсигнии как приданое за принцессой Анной, или на монетах было отображено неосуществленную мечту Владимира, сказать трудно. Как свидетельствует Константин Багрянородный, русы, как и другие народы варваров, часто обращались к Царьграду с просьбой прислать царские одежды и украшения, но всегда получали отказ.

Правда, Владимир сам позаботился о том, чтобы Киев не остался без византийско-римских реликвий. Из Херсонеса он вывез мощи па-пы Климентия Римского, бронзовую квадригу, а также иконы, кресты и книги. Особо ценной реликвией были мощи Св. Климентия. Хроника Титмара Мерзебургского сообщает, что Владимир с большого почтения к Св. Климентию завещал похоронить себя в одноименной церкви, что, вроде бы, и произошло. В действительности Владимир был похоронен в Десятинной церкви. Николай Чубатый вышел из этой ситуации та-ким образом: в Десятинной церкви была построена часовня для мощей папы Климентия и, возможно, именно в ней похоронили Владимира2.

И позже мощи Св. Климентия представляли собой одну из важных церковных святынь Киева. На соборе руских епископов 1147 г. ими посвятили новоизбранного митрополита Клима Смолятича. Вопрос

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 89.2 Чубатий М. Історія христианства на Руси-Украині: — Рим; Нью-Йорк, 1965. — Т. І. —

С. 286.


193


каноничности этого выбора, возникший еще на соборе, дискутируется и поныне. Одни историки склонялись к аргументации новгородского епископа Нифонта, согласно которой право поставления киевского митрополита принадлежало патриаршему синоду и патриарху. Другие считали убедительным обоснование черниговского епископа Ануфрия, который утверждал, что аналогичная практика имела место и при из-брании патриархов. Их благословляли рукой Св. Иоанна Крестителя.

Длительное сохранение в Киеве мощей римского папы и ис-пользования их в ритуале освящения киевского митрополита Клима Смолятича ставит перед нами вопрос церковных отношений Руси и Рима. Николай Чубатый видел в соборе 1147 г. реакцию Изяслава Мстиславича и его сторонников на «византийщення христианства Руси-Украины», стремление подчеркнуть вселенскость руского христианства через признание первого места в Христовой Церкви римского папы. Мощи Св. Климентия были важным символом вселенскости католичес-тва руской церкви1. На этом основании Николай Чубатый и другие ис-следователи пришли к выводу, что Изяслав Мстиславич, в отличие от отца и деда, не имел никаких симпатий к Византии и был решительным противником ее церковных влияний на Руси.

Как видим, опять альтернативный подход. Разумеется, он не справедлив. Изяслав Мстиславич не ставил перед собой таких далекоидущих целей. Максимум, чего хотел Изяслав, — это вывести Рускую православную церковь из административной зависимости от патриархии, сделать ее автономной в управлении. Использование для этого мощей святого Римской церкви свидетельствовало не о конфессиональной переориентации Руси в XII веке, но, об определенной терпимости Руской церкви.

Еще больших успехов в уподоблении византийскому цесарю достиг Ярослав Мудрый, которого современники называли царем. По мнению некоторых исследователей, именно при нем усилились антивизантийские настроения на Руси. Подтвердить этот тезис событиями реальной жизни практически невозможно. Напротив, широкая строительная программа Ярослава, благодаря реализации которой в Киеве появилась своя София и свои Золотые ворота, свидетельствовала о продолжении идеологического соперничества Киева и Константинополя. «Заложи

Ярославъ городъ великий, у него же града суть Златая врата;

заложи же и церковь святыя Софья, митрополью»2.

1 Чубатий М. Історія христианства на Руси-Украині — С. 471, 477.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 102.


194


Характерно, что и в этом случае киевский князь обратился не столько к современной ему византийской действительности, сколько к ее истокам, к строительной деятельности Юстиниана І. И дело не только в заимствовании названия главного храма Константинополя, построенного Юстинианом в 532 — 537 гг., но и в самых строительных традициях, масштабности программы. В конце X — в первой половине XI века в самой Византии таких больших храмов, как София Киевская, уже не строили.

Своеобразной рефлексией оценки творения Юстиниана было отношение современников к Софии Киевской. Прокопий Кесарийский, Агафий, Павел Силенциарий писали о Константинопольской Софии с восторгом, называли ее «чудом и славой века», «чудом мира». Митрополит Иларион назвал Софию Киевскую «церковью дивной

и славной всhмъ окружным странам».Эпизод с поставлением на митрополичью кафедру руского церковного

деятеля Илариона также вряд ли можно квалифицировать как проявление антивизантийских настроений. Если даже оценивать его с позиций попытки Ярослава Мудрого осуществить национализацию руской церковной иерархии, то и в этом случае речь может идти о том же идейно-политическом соперничестве. Поставление на митрополичью кафедру русича и даже военный поход 1043 г. на Византию не помешали Ярославу женить своего сына Всеволода на дочери императора Константина IX Мономаха — Марии, оказать ему помощь в подавлении восстания Льва Торника в 1047 г.

Теперь посмотрим, было ли антивизантийство в общественном мне-нии Руси.

М. А. Алпатов считал, что наиболее ярким памятником, проник-нутым антивизантийскими настроениями, является «Слово о законе и благодати», и что в этом понимании оно представляет собой своеоб-разное идейное вступление в летопись1. Основной аргумент — отсутс-твие в перечне государств, которые славят апостолов христианства, Византии. В этом исследователь видел попытку перечеркнуть ее моно-полию в распространении христианства и показать, что оно является явлением всемирным. Николай Чубатый также отмечал, что умолчани-ем о Божьем призвании византийцев и первостепенным упоминанием Рима с его апостолами Петром и Павлом Иларион хотел подчеркнуть права Римского престола на первое место в Христовой Церкви2.

1 Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII–XVII вв. — С. 15.2 Чубатий М. Історія христианства на Руси-Украині — С. 115.


195


Вряд ли эти замечания имеют основания. Монополией на распространение христианства в мире Византия никогда не обладала. Илариону это было хорошо известно, и сомнительно, чтобы ему пришло на ум опровергать это. Перечень государств, и в первую очередь Рима, которые славят своих апостолов, Илариону был нужен как своеобразный зачин для похвалы Владимиру Святославичу, которого он считает, по существу, равноапостольным. «Хвалить же похвальными гласы

Римская страна Петра и Павла...Асиа и Ефесь и Пафм — Иоана

Богословца, Индия — Фому, Египет — Марка, все страны

и грады и людие чтять и славять, коегождого ихъ учителя ...

похвалимъ же и мы по силh нашей малыми похвалами, великаа

и дивнаа сътворившаго, нашего учителя и наставника, великааго

кагана нашеа земли Володимера»1.Здесь отсутствует противопоставление Руси Византии, так же как

и нет утверждения о бесспорном преимуществе первой над второй, как казалось М.А.Алпатову. Наоборот, из продолжения похвалы Владимиру следует, что христианская вера заимствована им именно из Византии. «Паче же слышано ему (Владимиру. — П.Т.) бh всегда от

благовернии земли Гречhскь, христолюбиви же и сильнh вhрой...

и си слыша въждела сердцем, взъгорh духом, яко быти ема

хрестиану и земли его, еже и бысть»2.Неоднозначную оценку получило в литературе летописное Сказание

(легенда) о посещении апостолом Андреем днепровских круч (написано в 70-ые годы XI века при дворе Всеволода Ярославича). Д.М.Приселков и В. М. Истрин были уверены в его прогреческом характере3. М. К. Гудзий видел в нем стремление летописцев уравнять Византию и Русь в правах на христианское наследство. М. А. Алпатов и Николай Чубатый склонялись к антивизантийскому или проримскому толкованию легенды. К этому их побуждало умалчивание в Сказании Константинополя, а также обратный путь Андрея, который привел его не в Константинополь, а в Рим4.

Людольф Мюллер, который посвятил Сказанию о хождении апостола Андрея в Киев и Новгород обстоятельное исследование, не

1 Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона — русского писателя ХІ в. — С. 163.2 Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона — русского писателя ХІ в. — С. 164.3 Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси

Х–ХІІ вв. — СПб., 1913. — С. 160-162; Истрин В.М. Очерк истории древнерусской литерату-

ры домосковского периода (11-13 вв.). Пг., 1922. — С. 130.4 Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII–XVII вв. — С. 117;

Чубатий М. Історія христианства на Руси-Украині — С. 59.


196


счел возможным поддержать ни одну из приведенных точек зрения. Странствия Андрея по Руси, согласно ему, предшествовали времени учреждения им византийской церкви. Следовательно, говорить о зависимости руской церкви от византийской, которая еще не существовала, нет оснований. Упоминания же о Константинополе в Сказании не могло быть по той простой причине, что такого города еще не существовало. Что касается упоминания о древнем Риме, то оно, по мнению Людольфа Мюллера, носит индифферентный характер1.

С последним выводом согласиться трудно. Рим в Сказании — не просто пункт на обратном пу-ти Андрея. Это город, где апостол дает своеобраз-ный отчет родному бра-ту святому Петру о сво-ем путешествии в страну славян. Людольф Мюллер считает, что Сказание не говорит о миссионерской деятельности Андрея на Руси. В Синопи он про-поведует, на Руси молит-ся, благословляет, ставит крест.Но разница между этими деяниями апостола столь незначительна, что для древнеруского книж-ника конца XI — начала XII века могла быть и не существенной. Посещение киевских гор, их благосло-вение, пророчества рожде-ния здесь большого города,

а также водружение креста апостолом Андреем представлялось ему равнозначным проповеди христианской веры. «И заутра въставъ

и рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: «Видите ли горы сия? —

1 Мюллер Л. Древнерусское сказание о хождении апостола Андрея в Киев и Новгород //

Летописи и хроники. 1973. — М., 1974. — С. 53, 60-61.

Оранта. Мозаика центральнойапсиды Софии Киевской.


197


Яко на сихъ горах восияеть благодать Божья; имать градъ ве-

ликъ быти и церкви многи Богъ въздвигнути имать»1.Следовательно, есть все основания считать, что главное содержание

Сказания об апостоле Андрее заключается в том, чтобы уравнять Киевскую Русь с Византией в деле получения христианской веры и обосновать право Руской православной церкви на автокефалию. Оба унаследовали ее от Рима и оба имели единого апостола. Существенно, что Византия не только не отрицала, но даже поддерживала эту мысль. Император Михаил VII Дука в письме к Всеволоду Ярославичу писал, что «духовные книги и достоверные истории учат меня, что наши оба государства имеют один источник и корень и что [...] те же самые самовидцы божественного таинства и его вещуны провозгласили у них слово Евангелия»2. Имени Андрея здесь нет, но понятно, что речь идет именно о нем. Признание Михаила Дуки, правда, было сделано под давлением обстоятельств. Он нуждался в военной помощи Руси и просил ее в этом письме.

Своеобразным проявлением тенденции соперничества Киева с Константинополем было и то, что на Руси X–XII вв. пользовались особенной популярностью не современные ей произведения визан-тийской литературы, а древние хроники. Летописцев в них привлекала прежде всего концепция мировой истории, творцом которой был Бог. Влияние ранневизантийских авторов испытал и Нестор. Он в своей «Повести» не только воссоздал широкую историческую картину мира, но и органически ввел в нее историю Руси. Еще Илариону она пред-ставлялась страной, «яже вhдома и слышима есть всhми четырь-

ми конци земли». Политическое и идеологическое соперничество Киева с Константинополем нашло отображение и в западноевропейс-кой историографии. Адам Бременский называл Киев «соревнователем константинопольского скипетра и славнейшим украшением Греции»3.

Подводя итоги сказанному, можно утверждать, что идейно-политическое соперничество Киева с Константинополем основывалось не на вражде и противопоставлении, а на стремлении Руси уравнять себя в церковном отношении с Византией. Достичь этого ей так и не удалось. В продолжении всей истории она находилась на положении одной из митрополий Константинопольского патриархата.

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 12.2 Томашевський С. Вступ до історії церкви на Україні // Записки Чину святого Василія

Великого. — Жовква, 1931. — Т. IV/1–2.3 Сборник материалов для исторической топографии Киева. — К., 1874. — Ч. 2. — С. 3.


198


Идеи церковной самостоятельности предопределяли поиск истоков восточнославянского христианства. Как известно, апостол Андрей на месте, где возник Киев, не был. Эта поэтическая легенда появилась как попытка обосновать претензии Руской церкви на римско-христианское наследство. Речь именно о претензиях, а не о праве, которого Киевская Русь так и не обрела.

Что касается традиционного «антагонизма» киевского христианства к византийскому, о котором говорил Николай Чубатый и другие историки церкви, то это явное преувеличение. Канонично Руская православная церковь пребывала в полном единстве с византийской и не делала никаких попыток найти себе место в католической.

Со времени Брестской унии (1596 г.) для Украины небезразличным является вопрос — какое течение христианства более прогрессивное: византийско-православное или римско-католическое? Интерес к нему с новой силой проявился в наше время, когда религия стала одним из важных факторов национально-культурного возрождения. С позиций гуманистической культуры такая постановка вопроса неправомерна. Но в науке и реальной жизни она имеет место, и с этим необходимо считаться. Достаточно вспомнить, что целая эпоха украинско-казацкого возрождения прошла под лозунгами борьбы за православную рускую веру. Она отождествлялась с борьбой за национальную идентичность, за киеворуское культурно-историческое и политическое наследство.

В новое время отдельные ученые (Ф. Томпсон, О. Прицак) пытались доказать, что определенное отставание историко-культурного развития восточного славянства сравнительно со странами Западной Европы, предопределялось меньшими структурно-творческими возможностями православной церкви. Согласиться с этим невозможно. Во времена Киевской Руси никакого отставания не было. Что касается времен позднего средневековья, то отставание здесь обусловливалось другими причинами. Они заключались прежде всего в тех вселенских катастрофах, которые постигли православный мир на протяжении ХІІІ–XV вв.: разгром Константинополя крестоносцами в 1204 году, завоевание Киевской Руси монголо-татарами в 1237–1240 гг., завоевание Византии и Константинополя турками в 1453 году.

В отличие от Фрэнсиса Томпсона, немецкий теолог Герхард Подскальский считает, что «одной из решающих цезур» в руской истории стало монголо-татарское нашествие. Оно же обусловило и окончательное отделение руской церкви от западной. Фактически был уничтожен живительный источник византинизма. На протяжении длительного времени православный мир жил, по существу, воспомина-


199


ниями о прежнем величии Византии, но без Византии. Именно в этих событиях скрываются действительные причины наших потерь. Все нужно рассматривать исторически. При таком подходе окажется, что Киевская Русь во времена пребывания в «силовом поле» византийской православной культуры ни в чем не уступала своим славянским и не-славянским римско-католическим соседям.

Сегодня, с позиции тысячелетнего расстояния, можно с уверен-ностью утверждать, что приобщение Киевской Руси к византийской цивилизации было лучшей альтернативой. Значение этого историчес-кого явления скорее недооценивается, чем переоценивается.

Попытка национализации церковного

управления на Руси

В 1147 году в жизни Руской православной церкви произош-ло необычное событие. Церковный собор в святой Софии Киевской избрал и рукоположил митрополитом Клима

Смолятича. Это был второй случай за всю историю христианства в Руси, когда митрополичью кафедру в Киеве занял не грек. Инициатива проведения собора исходила от великого киевского князя Изяслава Мстиславича. Это хорошо видно из такой фразы летописи: «В то же

лhто постави Изяславъ митрополитомъ Клима Смолятича, вы-

веде изъ Заруба»1. Его ближайшим советником и помощником в этом неординарном деле стал черниговский епископ Ануфрий. После отъез-да митрополита Михаила в Константинополь он, очевидно, исполнял функции главы Руской православной церкви и имел право на созыв собора епископов. Видимо, Ануфрий был старейший архиерейством и авторитетом, не исключено, что и викарием митрополита2.

Собору предшествовали события, которые, по существу, и обусловили его созыв. В 1145 году при правлении князя Всеволода Ольговича (из рода черниговских князей) возник острый конфликт между ним и киевским митрополитом Михаилом. Последний решил наказать князя:

1 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 340.2 о.Хома Іван. Церковна організація на Русі в княжі часи // Науковий Конгрес

у 1000-ліття Хрещення Руси-України у співпраці з Українським Вільним Університетом. –

Мюнхен, 1988-89. — С. 83.


200


своим «Рукописанием» он запретил архиерейские служения в главном храме Руси и выехал в Константинополь. Между тем, на киевском столе произошла смена князя. Всеволод умер, и великокняжеский престол перешел к Изяславу Мстиславичу. К конфликту между Всеволодом и Михаилом он не имел отношения, но вышло так, что наказание пало именно на него. Патриарх медлил с поставлением нового или возвращением в Киев прежнего митрополита. Промедление было слишком длительным, и это не могло не раздражать Изяслава Мстиславича.

Собор созвал епископ Ануфрий. «Азь свhдh, яко достоить,

съшедшеся епископомъ митрополита поставити»1. На послание отозвались не все епископы. Согласно Ипатьевской летописи, в Киев прибыло семь епископов: Онуфрий черниговский, белгородский Федор, переяславский Ефимий, юрьевский Демъян, владимир-волынский Федор, новгородский Нифонт и смоленский Мануил. По другим источникам, в частности Новгородской первой летописи, Нифонт в работе собора участия не принимал. Сомнительным является и участие Мануила. Оба епископа имели четко выраженную провизантийскую ориентацию и не поддержали акцию Изяслава — Ануфрия. Летопись не объясняет причин отсутствия других епископов (всего в это время на Руси было 10 епископских кафедр), но они вполне понятны. Церковный собор 1147 г. не считался каноничным и общей поддержки не имел. Его бойкотировали епископы в первую очередь тех земель (Ростово-Суздальской, Полоцкой, Галицкой), князья которых находились в активной оппозиции к великому киевскому князю.

Конфликтность ситуации, которая проявилась уже в процессе подготовки собора, полнее всего определилась в позиции епископов Нифонта и Мануила. Они заявили: Не «есть того в законh, яко ставити

епископомъ митрополита безъ патриарха, но ставить патриархъ

митрополита»2. Они напомнили также епископам о «Рукописании» митрополита Михаила, согласно которому не «достоить намъ безъ

митрополита въ свягhй Софьи служити»3.В литературе иногда можно встретить мысль, что Нифонт и Мануил

выставили свои возражения в связи с тем, что на митрополичью кафедру избирался не грек, а русин. В действительности это было не так. Шла речь о каноничной чистоте обряда, согласно

1 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 340.2 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 340.3 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 340.


201


с которым исключительное право на поставление митрополита имел константинопольский патриарх. Епископ Нифонт объясняет причину отказа службы с митрополитом Климом тем, что тот не «взялъ еси благословения у святой Софьи, ни отъ патриарха»1.

Учитывая традицию византийско-руских церковных отношений позиция Нифонта и Мануила выглядела безупречной. Нарушение заведенных порядков действительно имело место. Но так ли справедливы были эти заведенные порядки? Оказывается, нет. Согласно 28 правилу IV Вселенского Собора (Халкедонского, в 451 г.), патриархи имели право лишь поставлять или рукополагать митрополитов «между варварами», но их избрание полностью относилось к компетенции собора епископов соответствующей митрополии2. Константинопольские патриархи вопреки каноничным правилам присвоили себе право избирать киевских митрополитов, что они делали вместе с собственными архиерейскими соборами. Это была обычная узурпация права, которая не зафиксирована ни в одном акте. На Руси молчаливо согласились с таким порядком, который со временем приобрел каноничную силу.

Следовательно, собор руских епископов имел полное право избрать митрополита, что и было сделано большинством голосов. Каноничность этой части акции не вызывает сомнения. Но была ли в компетенции собора хиротония митрополита без благословения константинопольского патриарха? Епископы Нифонт и Мануил категорически отрицали это. В свою очередь епископ Ануфрий считал поставление митрополита Клима Смолятича в Софии Киевской вполне законным. Посвящение он предложил осуществить мощами святого Климентия, которые были одной из почитаемых святынь Руской православной церкви. «Азъ

свhде, достоить ны поставити, а глава в насъ есть святаго

Климента, якоже ставять грhци рукой святого Иоана»3. Близким по содержанию является сообщение новгородского архиепископа Антония, который в своем «Константинопольском паломнике» писал, что в Св. Софии Константинопольской находится «Германа рука

ею же ставятся патриарси»4. Следовательно, константинопольский обычай стал примером для Руской православной церкви.

1 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 340.2 Милаш Никодим. Правила Православной Церкви с толкованиями. — СПб.,

1911/1912. — Т. 2. — С. 126.3 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 340.4 Голубинский Е.Е. История русской церкви. — Т. 1. — С. 306.


202


Предложение епископа Ануфрия поддержало большинство епископов. Ипатьевская летопись подытоживает все сказанное об избрании Клима Смолятича такими словами. «И тако сгадавше

епископи, главою святаго Климента поставиша митрополитомь»1. Короткое, но содержательное сообщение об этом событии содержится и в Лаврентьевской летописи: «В лhто 6655. Изяславъ постави

митрополита Клима, калугера Русина, особь с шестью епископы,

месяца июля въ 27, на память святого Пантелеймона»2.

Мощи папы римского Климентия, который был выслан в І в. н.э. в Крым и там умер, привез из Корсуня Владимир Святославич. После построения Десятинной церкви они были положены в одном из ее приделов, который получил название Св. Климентия. Позже здесь была похоронена жена Владимира Анна, а в 1015 г. и он сам. До монголо-татарского нашествия мощи Св.Климентия находились в Десятинной церкви, а его культ имел на Руси значительное распространение.

Исследователи неоднократно обращались к этому неординарному событию в церковно-политической жизни Руси, но оценивали его по-разному. Одни видели в нем (как и в поставлении митрополита Илариона) попытку достичь фактической самостоятельности Руской православной церкви от константинопольского патриарха и национализации ее иерархии. Другие, ссылаясь на редкость подобных поставлений, не разделяли такого вывода, считали, что

1 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 341.2 ПСРЛ. — Т. 1. — Стб. 315.

Кресты-энколпионы X—XIII вв. Киев.


203


Изяслав Мстиславич руководствовался в данном случае соображениями собственного великокняжеского престижа1. С одной стороны, это была реакция на промедление с присылкой из Константинополя нового митрополита, с другой — Изяслав хотел иметь ручного митрополита, который бы безоговорочно поддерживал его в отстаивании собственного старшинства на Руси.

В литературе имеет место и более радикальная точка зрения. Согласно ей, Собор 1147 года продемонстрировал фактическую независимость Руской православной церкви от Константинопольского патриархата и подчеркнул вселенскость руского христианства через признание первого места в Христовой церкви римского папы.

Попытки рассмотривать Собор 1147 года с позиций каноничного разрыва православной церкви с Константинополем и ее союза с Римом не имеют под собой никаких оснований. Источники, имеющиеся в нашем распоряжении, как и вся история церкви домонгольского периода, не уполномочивают исследователей на такой ответственный вывод. Ни Изяслав, ни епископ Ануфрий не ставили перед собором таких задач. На нем ни единым словом не шла речь о каком-то разрыве Руской церкви с греческой или о признании первенства римского папы и союза с Римом. Напротив, ссылка епископа Ануфрия на обычай освящения константинопольских патриархов рукой Св. Иоанна Крестителя подтверждало каноничное единство двух православных церквей. Да, Изяслав не послал митрополита Клима в Константинополь для хиротонии его патриархом. Но он ведь и не предпринял никаких мер, чтобы завязать отношения с Римом. Использование мощей Св. Климентия в обрядовом действии поставления в Софии Киевской митрополита указывает, очевидно, на то, что на Руси церковный раскол между Константинополем и Римом в 1054 г. не имел столь принципиального значения.

Отрицая цель конфессиональной переориентации, которая будто бы преследовалась собором 1147 года, следует признать вполне реальным желания Изяслава Мстиславича и епископов южноруских княжеств вывести Рускую православную церковь из-под административной зависимости Константинопольского патриархата. При этом нельзя не принимать во внимание и определенных личных мотивов Изяслава Мстиславича. Согласно В. Н. Татищеву, Изяслав руководствовался в первую очередь общерускими интересами. «Нине митрополит

1 Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Имп. о-во ис-

тории и древностей российских при Моск. ун-те. 1901 — 1911 (обл. 1917). — С. 314-317.


204


руський умре, и церковь осталась без пастыря и начальника

правлення духовного, которого прежде великие князья, избирая,

посылали для посвящения в Константинополь. И ныне избрать

в моей воле, но в Царьград к патриарху для учинившегося

смятения и многих междуусобий в нем не можно. К тому же

от онаго митрополитов посвящения чинятся напрасно великие

убытки, а паче всего через сию патриархов в Руси власть

цари греческие исчут над нами властвовать и повелевать, что

противно нашей чести и пользы»1.Последующие события также подтверждают осознанность акции

1147 г. По смерти Юрия Долгорукого Киев захватил Мстислав Изяславич и предложил престол дяде Ростиславу. При этом поставил условие, чтобы на митрополичью кафедру был возвращен Клим Смолятич. Ростислав Мстиславич не поддержал домогательства племянника, но впоследствии, когда умер митрополит-грек Федор, сам отправил в Константинополь посольство с просьбой признать Клима законным митрополитом Руси. Послы Ростислава встретились в дороге с новым митрополитом, ко-торый уже шел на Русь, и вместе с ним вернулись в Киев.

Когда-то киевского князя Изяслава оскорбило промедление патри-арха с присылкой в Русь митрополита, теперь его брата Ростислава оскорбила поспешность патриарха. Он сначала не соглашался при-нять нового митрополита, но в конечном итоге вынужден был пойти на уступки. При этом будто бы сказал такие слова: «Я сего митрополи-

та за честь и за любовь царскую нынh приму, но впредь ежели

патриарх безь ведома и определения нашего, противно правил

святихъ апостолъ въ Русь митрополита поставитъ, не токмо

не приму, но и закон сдhлаемъ вечный избирать и поставлять

епископамъ Рускимъ с повеления великого князя»2.Свидетельства летописи В. Н. Татищева воспринимаются исследова-

телями с оправданным скепсисом, однако данное не должно вызывать недоверия. Ведь, по существу, то же самое нам сообщает и Ипатьевская летопись в статье 1164 г.: «Приде митрополитъ Иванъ в Русь, и не

хотh его Ростиславъ прияти, занеже отрядил бяше Ростиславъ

Гюряту Семковича къ цареви, хотя оправити Клима въ митро-

полью: и възвратися опять Гюрята изъ Олешья с митрополито-

мъ и с царевомъ посломъ»3.

1 Татищев В.Н. История Российская: В 7 т. М.; Л., 1963. — Т. 2. — С. 171.2 Татищев В.Н. История Российская: В 7 т. М.; Л., 1963. — Т. 3. — С. 79.3 Летопись по Ипатскому списку. — Спб. 1872. — С. 357.


205


Из последующего изложения видно, что между Ростиславом и императорским послом произошел серьезный разговор. Посол передал великому князю послание императора. «Молвить ты царь,

аще примеши с любовью благословение отъ святыя Софья...»1. Дальше в летописи пропуск и, наверное, не случайный. Е.Е.Голубинский считал, что бдительный цензор изъял из летописи неучтивые слова Ростислава, чтобы смягчить конфликтную ситуацию2. Какими они были в протографе статьи Ипатьевской летописи, сказать сложно, но, не исключено, что и те, которые содержатся у В. Н. Татищева.

Заверение императора в уважительном отношении к великому киевскому князю, подкрепленное богатыми царскими подарками («присла царь дары многы Ростиславу, оксамиты и паволокы

и вся узорочья разноличная»), сделало свое дело, и он поменял гнев на милость.

Все сказанное дает основания утверждать, что идея достижения Руской православной церковью большей независимости от Константинополя имела распространение среди определенных правительственных и церковных кругов Руси. Вместе с тем следует признать, что общей поддержки она не имела. Решения собора 1147 г. не нашли признания не только со стороны Византии, но и многих церковных и политических деятелей Руси.

Знаменем оппозиции Изяславу и Климу Смолятичу стал новгородский епископ Нифонт, один из наиболее авторитетных иерархов, к тому же, русин по происхождению. Его церковное служение началось в Печерском монастыре, где он был монахом. Ни уговоры, ни угрозы, ни даже заключение в Печерском монастыре, к которому прибегли Изяслав и Клим Смолятич, не вынудили Нифонта признать каноничность поставления Клима на митрополичью кафедру. Непокорный новгородский владыка считал себя непосредственно подвластным патриарху, о чем и заявлял откровенно: «Не могу

с тобой служити, ни въспоминати тебе, въ святhй службh, но

поминаю патриарха»3.Константинопольский патриарх активно поддержал Нифонта

и его сторонников в Руси. Новгородский владыка получил титул архиепископа. В статье 1156 г. Ипатьевской летописи сообщается,

1 Летопись по Ипатскому списку. — Спб. 1872. — С. 357.2 Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Имп. о-во

истории и древностей российских при Моск. ун-те. 1901 — 1911 (обл. 1917). — С. 314.3 Летопись по Ипатскому списку. — Спб. 1872. — С. 332-333.


206


что патриарх причислил Нифонта за каноничную верность Константинополю к святым. «Патриархъ же присла к нему грамоты,

блажа и причитая къ святымъ его; он же боле крhпляшеться,

послушивая грамотъ патриаршихъ»1.Приходится признать, что положение Нифонта укрепляли не

только патриаршие грамоты. Имел он большую поддержку и в Руси. Среди его единомышленников были епископы смоленский, полоцкий, князья Юрий Долгорукий и Святослав Ольгович, братия наиболее авторитетного в Руси монастыря — Печерского. Недаром Нифонт удостоился быть похороненным в почетном месте монастыря — Феодосиевой пещере. Деятельность новгородского владыки получила высокую оценку летописцев: «То бо Нифонтъ епископъ бысть

поборникъ всей Руской земли»2.Собор 1147 года не только не консолидировал силы вокруг идеи

управленческой независимости Руской православной церкви, но и привел фактически к ее расколу. Полномочия Клима Смолятича признавались лишь епископами Южной Руси и то тогда, когда киевский великокняжеский стол занимал Изяслав Мстиславич. При потере им Киева вынужден был уходить из него и митрополит Клим.

После смерти Изяслава киевский стол перешел к его постоянному противнику Юрию Долгорукому, который никогда не признавал митрополичьих полномочий Клима. Новым митрополитом стал грек Константин. Заняв кафедру, он повел решительную борьбу со сторонниками Клима и заведенными им порядками. Из всех его посвящений были признаны только диаконские и те лишь после того, как они дали Константину «Рукописание» на Клима.

Из слов сына Изяслава Мстиславича узнаем, что митрополит-грек проклял его отца. Как обошелся он с идейным единомышленником великого князя епископом Ануфрием? В летописи об этом нет ни единого слова, как, кстати, и о самом Ануфрии. Под 1158 г. епископом Чернигова назван Антоний, грек по происхождению. Это дает основания предполагать насильственное устранение Ануфрия из епископии, которую он занимал около 15 лет.

Оценивая попытку Изяслава Мстиславича и черниговского епископа Ануфрия достичь независимости в управлении Руской православной церковью, следует признать, что она не нашла широкой поддержки ни в церковных, ни в политических кругах. Можно сказать, что она

1 Летопись по Ипатскому списку. — Спб. 1872. — С. 333.2 Летопись по Ипатскому списку. — Спб. 1872. — С. 332.


207


не была актуальной. Условия раздробленности и государственно-политической нестабильности Руси не способствовали превращению этой в целом прогрессивной киевской идеи в общерускую.

Руская православная церковь

в политической системе государства

Руская православная церковь не ограничивалась только конфессиональной деятельностью, она представляла собой одну из важных общественно-политических сил в Руси,

оказывала ощутимое влияние на все сферы государственной жизни и была, в определенном смысле, частью самого государства. Большая политическая и правовая традиция, принесенная на Русь из Византии, позволила ей быстро стать в ряд ведущих общественно-политических структур и взять на себя некоторые государственные функции. Церковь способствовала установлению на Руси нового способа производства, помогла выработать нормы феодального права.

Экономическое положение церкви определялось ее естественным вхождением в надстроечную структуру государства. Уже «Уставом» князя Владимира Святославича церкви определялась десятая часть поступлений «во всей земле Руской». Со временем это юридическое право на десятину еще более расширилось, а в XII веке церковь обзавелась и собственными земельными угодьями, селами и городами.

Церковь оказала большую помощь княжеской власти в объединении восточнославянских земель в единой государственной системе. На протяжении всей истории Руси церковь была одним из реальных и существенных интегрирующих элементов между разными древнерускими землями, способствовала утверждению в народе чувства единства его страны. И позже, когда Русь оказалась разорванной монгольскими и литовскими феодалами на части, лозунги православия играли выдающуюся роль в борьбе за национальную независимость древнеруских земель.

Роль Руской православной церкви в государственно-политической жизни страны в значительной мере определялась особенностями ее организационной структуры. Речь идет о централизации церковного управления, которое в принципе отвечало светскому, но зижделось на более прочной морально-правовой базе. Во главе церкви с конца


208


X века стоял митрополит Киевский. Позже, но еще во времена Киевской Руси, его полный титул звучал «митрополит Киевский и всея Руси», который имел византийское происхождение. Избрания и посвящения митрополитов из греческих иерархов осуществлялось константинопольским патриархом, торжественный акт интронизации происходил в Софии Киевский. Известны лишь два случая (о чем шла речь выше) отклонения от этой общепринятой, хотя и не совсем каноничной нормы.

Авторитет и власть киевских митрополитов были определены греческим «Номоканоном», признанным великими киевскими князьями. Митрополиты поставляли епископов, учреждали епископские кафедры, судили епископов, нарушавших каноны. Всего с конца X в. до 40-х годов XIII в. на Руси известно 22 митрополита1. За небольшим исключением положение их было стабильным. Верховная власть митрополитов над всеми епархиями Руси не ставилась под сомнение ни со стороны епископов, ни со стороны удельных князей. Киевские митрополиты были членами постоянного синода в Константинополе, а некоторые из них — и императорского сената с высоким придворным титулом протопроедра.

По большей части киевские митрополиты были людьми высокооб-разованными, выдающимися богословами и полемистами, авторами церковных проповедей, каноничных заповедей, пастырских посланий, церковноправовых произведений. Особенно отличились в этом мит-рополиты: Иоанн І (1017–1030-ые годы.), Иларион (1051–1054 гг.), Георгий (1065–1077 гг.), Иоанн II (1078–1 0 8 9 г г . ), Никифор І (1104–1115 гг.), Клим (1147–1155 гг.), Кирил І (1224–1233 гг.).

Формально Киевская митрополия от самого начала была одной из 60-ти, позже 70-ти митрополий Константинопольского патриархата. А фактически занимала особое место в структуре византийской церкви. По размерам она превосходила патриархат и обнимала территорию отдельного большого государства, населенного славяноруским этносом. По существу, это была поместная церковь с широкой автономией. Выводы отдельных исследователей о неограниченных правах патриарха в управлении делами Руской православной церкви значительно преувеличены. Они вряд ли распространялись дальше из-

1 Согласно с литературными традициями, которые окончательно сформировались

в XVI веке, первыми рускими митрополитами названы Михаил и Лев (Леон, Леонтий).

Документального подтверждения в достоверно древнеруских источниках эти сведения не

имеют.


209


брания и посвящения митрополита и получения время от времени де-нежной дани из митрополии. В действительности Киевская митропо-лия была самоуправляющейся церковной структурой, вся деятельность которой подчинялась интересам Руси. В пользу этого свидетельствует и тот факт, что за Руской православной церковью было признано пра-во богослужения на церковнославянском языке.

Этот факт имел как позитивные, так и негативные последствия. В отличие от католического Запада, где молились и писали на латыни, на Руси сложились лучшие условия для развития национальной письменной культуры. С другой стороны, церковнославянский язык не давал возможности непосредственного доступа к греческим и латинским письменным источникам. Русь была вынуждена знакомиться с древними летописными и литературными произведениями в переводах.

В историографии неоднократно затрагивался вопрос о роли греков-митрополитов на Руси. Было это злом для Руской церкви и государства или благом? Е. Е. Голубинский склонялся к мысли о пользе этих поставлений, мотивируя свой вывод тем, что митрополиты-греки не были тесно связаны с великими князьями и стояли над политическими страстями, кипевшими на Руси1. Мысль эту разделяет большинство исследователей. Она в целом продуктивная, хоть абсолютизировать ее не следует. От управления митрополитов-греков определенно имели место и издержки, в том числе и экономического характера.

Что касается миротворческой деятельности киевских митрополитов, то она была продуктивной, возможно, именно благодаря их греческому происхождению.

Ко второй половине XI века принадлежит становление двух новых митрополий — Черниговской и Переяславской. Событие это отразило в известной степени важные изменения в форме политического строя Руси, появление так называемого триумвирата Ярославичей. Следует, однако, признать, что попытка рассредоточения церковно-административных функций между Киевом, Черниговом и Переяславом не имела успеха. С распадом триумвирата и новым усилением власти киевского князя необходимость в трех митрополиях отпала. Произошло это, очевидно, во время единоличного правления Всеволода Ярославича, который поддерживал тесные связи с Византией.

1 Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Имп. о-во

истории и древностей российских при Моск. ун-те. 1901 — 1911 (обл. 1917). Т. 1. — С. 320,

323-325.


210


Черниговская и Переяславская митрополии, вне всякого сомнения, были титулярними и не имели в своем подчинении епископий. По существу, речь идет лишь о титуле владык, которые продолжали возглавлять епископские кафедры. Таким титулярним митрополитом был, в частности, Ефрем, который занимал переяславскую епископскую кафедру в 1070–1090 гг.

Институт титулярних митрополий имел значительное распростра-нение в Византии, но на Руси не прижился. Возможно, в том числе и потому, что не имел поддержки от патриархии. Греки, как извест-но, ревностно относились к единству и неделимости подчиненных им церковных провинций. Это обусловливалось правилами Халкедонского Вселенского Собора. Достаточно вспомнить, как Константинопольский патриархат решительно пресек попытку Андрея Боголюбского учре-дить во Владимире еще одну митрополию.

Согласно поздним летописным свидетельствам (XVI–XVII вв.), на Русь вместе с митрополитом пришли четыре (по другим данным — шесть) епископов1. С 992 года учреждаются епископские кафедры. К первому этапу формирования церковной организации принадлежит учреждение кафедр в Чернигове, Новгороде, Белгороде, Полоцке. Несколько позже возникают епископии Владимирская, Юрьевская, Ростовская.

Учреждение епископий находилось непосредственно в ведении киевского митрополита и предопределялось внутренними потребностями жизни Руской православной церкви. Первые епископские кафедры были основаны в главных центрах Руской земли, а также форпостах славянской колонизации смежных неславянских территорий.

Кафедра в Юрьеве, основанная после 1036 года, должна была выпол-нять задачи христианизации «печенежского поля». Аналогичную роль, очевидно, играла Новгородская, Переяславская, а позже и Ростовская епископии (1073–1076 гг.), к миссионерской деятельности которых принадлежали большие массивы окраинного руского, а также тюркско-го и угро-финского населения.

Белгородская кафедра на протяжении всей истории Руси, очевидно, управляла Киевской епархией, а епископ белгородский выполнял нередко обязанности викария митрополита. Как свидетельствуют летописные сообщения, в конце XII века Юрьевская и Белгородская кафедры нередко объединялись под управлением одного епископа.

1 ПСРЛ. — Т. 33. — М., 1977. — С. 28-29.


211


В XI веке возникли епископские кафедры во Владимире-Волынском (1078–1085), Турове (1088), Перемышле (существовала уже до 1087 г.). В XII–XIII вв. появились епископии в Смоленске ( 1 1 3 4 – 1136), Галиче (1140-е годы), Рязани (перед 1207 г.), Угровске (перед 1240 г.), Луцке (перед 1240 г.). Всего перед вторжением на Русь орд Батыя в ней существовало 16 православных епископских кафедр. Из них одна — Новгородская — имела титул архиепископии, однако только титулярной, почетной, подчиненной не непосредственно патриарху, а киевскому митрополиту.

Возглавляли епархии, которые в XII–XIII вв. территориально при-ближались к княжествам, епископы, поставленные из Византии и из-бранные из руского черного духовенства. Согласно свидетельству вла-димирского епископа Симона (умер в 1226 г.) , только из Печерского монастыря вышло около 50 епископов1. Непосредственное админист-ративное управление сосредоточивалось в руках владычных наместни-ков, должность которых была введена на Руси не позже в XII века2.

Одной из важных структур Руской православной церкви были монастыри, их появление следует отнести к раннему периоду истории руского христианства. В середине XI века основан главный монастырь Руси — Киевопечерский. Его основателями были Антоний и Феодосий Печерские. Традиции монашества пришли на Русь из Византии, откуда был получен известный устав Константинопольского Студийского монастыря.

Церковная организация, несмотря на ее подобие византийскому образцу, в целом определялась условиями внутреннего развития. То же можно сказать и о характере взаимодействия двух властей на Руси. Оно осуществлялось прежде всего на почве тесного сотрудничества в выработке юридических норм жизни древнеруского общества, особенно в сфере семейного и уголовного права. Значительным было участие церкви в политической жизни Руси. И хотя оно осуществлялась прежде всего не в государственно-административных формах, а в результате личных инициатив церковных иерархов, была при этом постоянным фактором политической истории.

Согласно Е. Е. Голубинскому, В. И. Сергеевичу и другим историкам, одной из основных обязанностей церковной власти, которую она пы-талась добросовестно исполнять, было посредническое участие в слож-

1 Патерик Киевского Печерского монастыря. — С. 76.2 Щапов Я.Н. К истории соотношений светской и церковной юрисдикций в XII–

XIV вв. // Польша и Русь. — М., 1974. — С. 174.


212


ных взаимоотношениях между рускими князьями. Подтверждением сказанному может быть позиция киевского митрополита Никифора в событиях 1195 года. Пытаясь ослабить положение великого князя Рюрика Ростиславича, Всеволод Большое Гнездо требует себе пять ки-евских городов — Треполь, Богуслав, Канев и др. , которые тот недав-но передал своему зятю Роману Мстиславичу. Отказ угрожал вторже-нием Всеволода в Южную Русь; удовлетворение его претензий было связано с необходимостью нарушения крестного целования Роману и превращение его из сообщника у противника. Рюрик обратился за советом к митрополиту и получил такой ответ: «Княже! Мы есмы

приставлены въ Рускои землh от Бога востягивати васъ отъ

кровопролитья. . . ажъ еси далъ волость моложьшему в облазнh

передъ старhишимъ и крестъ еси к нему целовалъ, а нынh азъ

снимаю с тебе крестное цhлование и взимаю на ся»1.Цитируемый текст свидетельствует, что для киевских митрополитов

Руская земля, мир и покой которой они были призваны оберегать, — это не великокняжеский домен (то, что обычно называют Русью в узком значении слова), а все государственное пространство Руси, в пределах которого проживало православное население.

Для представителей духовной власти не так было важно знать, прав или неправ князь, который поднимал оружие. Они заботились о том, чтобы предотвращать кровопролитие, а поэтому одинаково удерживали от междоусобиц и правых, и неправых2.

Большая объединительная роль церкви прекрасно осознавалась рускими князьями, которые признавали авторитет ее иерархов также и в светских делах. Не случайно Владимир Мономах требовал в 1096 году от Олега Святославича, чтобы тот прибыл в Киев и предстал «пред епископы и пред игумены и пред мужи отец наших и пред

людьми градскими».В 1097 году Владимир Мономах и черниговские князья решили

лишить стола великого князя Святополка за соучастие в преступном ослеплении Василька. Узнав о походе войск Мономаха на Киев, Святополк решил бежать, но «не даша ему кияне побhгнути» . К Владимиру срочно снаряжается посольство во главе с митрополитом Николаем. «Молимся, княжее, тобh и братома твоими, не мозhте

1 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 684.2 Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Имп. о-во

истории и древностей российских при Моск. ун-те. 1901 — 1911 (обл. 1917). — Т. 1. —

С. 549.


213


погубити Русьскои землh; аще бо возметь рать межю собою,

погании имуть радоватися, и возмуть землю нашю, юже бhша

стяжали ваши дhды и отци ваши»1.Митрополит выступает здесь как тонкий политик и дипломат,

который знает, чем можно успокоить Владимира Мономаха. Он почти дословно повторяет его речь на Любечском съезде, напоминает о половецкой угрозе и призывает к миру. Владимир принял наставление митрополита.

Особый интерес представляет известное «Послание» митрополита Никифора к Владимиру Мономаху. В нем звучит не только призыв к соблюдению поста — как способа «укрощения» страстей, но также и к проявлению великокняжеского благородства и сдержанности. Никифор считает, что Мономах не должен жестоко расправляться со своими противниками: «Подумай об этом со вниманием, княже

мой, и помысли об изгнанных тобою, осужденных в наказание,

о презренных, вспомни обо всех».Активное участие в государственных делах принимал митрополит

Михаил. В 1136 г. черниговские князья, нанеся поражение великому киевскому князю Ярополку, затребовали от него левобережные владения. Длительное время переговоры не приносили успеха из-за неуступчивости Ярополка. Тогда в роли посредника выступил митрополит Михаил, который ходил между противоборствовавшими сторонами с крестом и в конечном итоге склонил их к взаимным уступкам и миру.

Нередко, чтобы удержать киевских князей от опрометчивых решений, митрополиты напоминали им о верности крестному целованию. Так, в частности, было и в 1157 г., когда по требованию Ярослава Осмомысла Юрий Долгорукий решил выдать ему мятежного галицкого князя Ивана Ростиславича. Митрополит Константин и все высшее духовенство Киева заявили Юрию решительный протест. «Грhхъ ти

есть (упрекал митрополит князя — П.Т.) цhловавши к нему хрестъ,

держиши в толицh нужи, а и еще хощеши выдати на убийство»2. Вмешательство митрополита спасло жизнь Ивану Берладнику. Юрий не осмелился ослушаться митрополита.

Миротворческое посредничество киевские митрополиты выполняли вплоть до нашествия монголов на Русь. В 1211 г. черниговский князь Всеволод Чермный захватил Киев, а Рюрика Ростиславича перевел

1 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 237–238.2 ПСРЛ. — Т. 2. — Стб. 488.


214


в Чернигов. Всеволод Большое Гнездо высказал по этому поводу неудовольствие и пригрозил походом в Русь. Чтобы предотвратить вторжение суздальского князя, Всеволод Чермный направил во Владимир митрополита Матвея с широкими переговорными полномочиями. «Того же лhта прислаша с молбою к великому князю Всеволоду

митрополита Матфhя Всеволодъ Чермный и вси Олговичи, прося

мира». Всеволод согласился с просьбой Ольговичей: «целова к ним крест,

а митрополита учредивъ отпусти с честью»1.В 1230 году митрополит Кирилл І ходил в Северо-Восточную Русь,

чтобы удержать ее князей от похода на черниговского князя Михаила Всеволодовича. Как свидетельствует летопись, «не остави Богъ труда

митрополита бес памяти»2. Мир был заключен к взаимному удовольс-твию сторон.

Миротворческая деятельность киевских митрополитов объяснялась не только высокими принципами христианской морали, но и реалиями самой церковной жизни. Они не признавали за удельными князьями права на независимость от Киева, считали Русь единым политическим и церковным организмом, а поэтому делали все, чтобы утвердить в народе идею национальной общности. Для этого они использовали церковные проповеди, душпастырские послания, призывы к князьям.

Особенно характерной в этом плане была позиция митрополита Никифора ІІ. В 1189 году угорские феодалы оккупировали Галичину и по-садили на Галицком столе королевича Андрея, митрополит обратился к киевским князьям — соправителям Святославу Всеволодовичу и Рюрику Ростиславичу с призывом защитить Рускую землю: «Молвящеть бо мит-

рополитъ Святославу и Рюрикови: «Се иноплеменьници отяли отчи-

ну вашю, а лhпо вы бы потрудитися»3. Из слов митрополита явствует, что для церкви то или иное княжество было всего лишь составной частью всей Руси, отчиной киевских князей. И как митрополиты были в ответе за все руские епархии, так великие князья должны были беспокоится о не-прикосновенности государственных рубежей.

Будучи фактически второй после великого князя политической фигурой в стране митрополит нередко выполнял и его обязанности. В. И. Сергеевич, исследуя место церкви в утверждении московского самодержавия, подчеркивал, что митрополиты, имея общую с великим князем московским резиденцию, одним этим фактом возвышали

1 ПСРЛ. Т.1. — Стб . 435.2 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 456, 463.3 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 663.


215


его власть над властью других князей1. Сказанное в полной мере относится и к Руси Киевской. До тех пор, пока митрополия Руской православной церкви находилась в Киеве, ни одно княжество, каким бы сильным оно не было, не могло рассчитывать на самостоятельность и независимость.

Понимая это, Андрей Боголюбский осуществил попытку учредить в сво-ем княжестве еще одну, независимую от Киева, митрополию, но успеха не имел. В 1162 году после приготовления для будущего митрополита кафед-ры в Успенском храме Владимира-на-Клязьме и имея готового кандидата в лице епископа Федора, Боголюбский послал в Константинополь к пат-

риарху Луке Хризовергу посольство с просьбой учредить митрополию во Владимире. Патриарх созвал Собор, обсудил на нем просьбу суздальского князя и в грамоте-ответе прислал отказ. Ни к чему не привела и попытка Андрея получить от патриарха хотя бы автокефального епископа.

Решительным противником акции Боголюбского выступил митрополит киевский, который имел много сторонников среди клира ростовской епископии. Закрытие церквей во Владимире-на-Клязьме свидетельствовало о сильной оппозиции ростовскому епископу Федору. Боголюбский не отважился на открытую борьбу с митрополитом киевским, которого поддержали все епископы и князья земель, и вынужден был отказаться от своих замыслов.

Важной компетенцией киевских митрополитов было посвящение епископов. Оно осуществлялось в Св. Софии Киевской и происходило при участии великих князей. Как можно заключить из летописных известий, инициатива замещения епископских кафедр могла принадлежать как митрополиту, так и великому князю.

1 Сергеевич В.И. Древность русского права: вече и князь. — С. 635.

Мозаическая композиция «Евхаристия». Михайловский Златоверхий монастырь.


216


Великие киевские князья унаследовали от Византии идею божественного происхождения своей власти. На византийской почве она была сформулирована диаконом Агапитом в VI веке, на руской, как показал Игорь Шевченко, появилась в XI веке. Составитель «Изборника» 1076 г. использовал трактат Агапита. Согласно этой идее, суверенное право князя относительно церкви, которое признавалось церковными деятелями, не отличалось от прав византийских императоров1. Древнеруская практика знала весь спектр харизматичных определений власти. Князья характеризуются как «боголюбивые», «правоверные», «благоверные» и тому подобное.

Определенная сакрализация власти обусловила значительные права князей в церковных делах. Таким, в частности, было право великого киевского князя на поставление епископов, которое он разделял с митрополитом. Как видно из летописных сообщений, инициатива замещения епископских кафедр могла принадлежать и одному, и другому. Очевидно, этим объясняется то обстоятельство, что летописцы чаще отмечают лишь факт поставления епископов, но не говорят, кто же их ставил — митрополит или князь. В тех же немногочисленных случаях, когда летопись детальнее говорит об этом, на первом месте всегда называет великого князь, а на втором — митрополита.

Характерно, что соучастие киевских князей в поставлении епископов сохранялось вплоть до 40- годов ХІІІ в. Даже такие сильные удельные князья, как Всеволод Большое Гнездо, вынуждены были подчиняться каноническому правилу освящения своих епископов в Киеве митрополитом при участии великого князя. Значительная часть епископов вообще происходила из Киева. Согласно свидетельству владимирского епископа Симона, только из Киево-Печерского монастыря вышло около 50 епископов2.

Как свидетельствуют летописи, церковные связи Киева с удельными сто-лицами были стабильными и постоянными не только на раннефеодальном этапе истории Руси, но и в эпоху феодальной раздробленности. Особый интерес в этом плане представляют отношения Киева с Новгородом. Новгородские владыки, за редким исключением, избирались из местно-го духовенства, но их поставление на кафедру неизменно совершалось в Киеве. Этот канонический ритуал соблюдался неукоснительно вплоть до монгольского нашествия. Все девять владык ХІІ — нач. ХІІІ вв. побыва-

1 Ševcenko I. On some Sources of Prince Svjatoslav’s Izbornik of the Year 1076 // Orbis Scriptus: D.Tschizevskij zum 70. Geburtstag. München, 1966. — С. 724–730.

2 Патерик Киевского Печерского монастыря. — СПб., 1911. — С. 76.


217


ли с этой целью в Киеве. Перед тем, как в Киев должен был отправиться претендент на епископскую (архиепископскую) кафедру, его кандидатура предварительно представлялась митрополиту новгородским посольством. Получив митрополичье благословенье, послы возвращались в Новгород, а затем уже в Киев следовал епископ со своей свитой1.

О единстве церковно-административного пространства Руси свиде-тельствует также и весьма примечательный факт перевода новгородского архиепископа Антония в 1220 году на епископскую кафедру г. Перемышля в Галицком княжестве2. Разумеется, подобные перемещения совершались по воле киевского митрополита.

Кроме митрополитов, активное участие в общественной и политичес-кой жизни принимали также епископы, выполняя различные посольские поручения своих князей. О распространении обычая использовать епис-копов в качестве послов, свидетельствует известное обращение Владимира Мономаха к Олегу Святославичу. «Да аще начнеши каятися Богу, и мнh

добро сердце створиши, послав солъ, или пискупа, и грамоту напиши

с правдою»3. Подробнее о посольстве во главе с епископом рассказывает Ипатьевская летопись под 1148 г., когда киевский князь Изяслав Мстиславич решил заключить мир с Ольговичами. В Чернигов он отправил «бhлгородс-

кого епископа Федора и игумена Печерского монастыря Федоса», кото-рые передали предложение киевского князя «ворожду про Игоря отложи-

ти, а Рускои земли блюсти и быти всимъ за одинъ братъ»4.В 1149 году, чтобы уберечь Переяславль от штурма войсками Юрия

Долгорукого, епископ Ефимий посоветовал Изяславу Мстиславичу помириться с суздальским князем. «Княже! Умирися съ стрыемъ

своимъ, много спасения примеши отъ Бога и землю свою избавиши

от великия бhды»5. Под 1177 годом в Ипатьевской летописи помещено сообщение о посылке черниговского епископа Порфирия к Всеволоду Юрьевичу с целью ходатайствовать об освобождении из заключения во Владимире князей Глеба и Ярополка Ростиславичей. «И посла Святославъ

ко Всеволоду Пьрфюрия епископа Черниговского и Офрhма игумена

святои Богородицы»6.

1 Толочко П.П. Киев и Новгород ХІІ — нач. ХІІІ вв. в Новгородской летописи. Великий

Новгород в истории средневековой Европы. — М., 1999. — С. 177-178.2 НПЛ. — С. 60, 64; ПСРЛ. Т.2. — Стб. 793.3 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 238.4 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 366.5 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 380.6 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 606.


218


Активной миротворческой деятельностью отличался Новгородский епископ Нифонт. В 1134 году он отправил в Киев игумена Исаю с посольским поручением к митрополиту Михаилу придти в Новгород для улаживания новгородско-суздальского конфликта. В следующем году Нифонт принял участие в замирении конфликта между черниговскими Ольговичами и киевским князем Ярополком Владимировичем: «В то же

лhто, на зиму, иде в Русь архиепископъ новгородскыи Нифонтъ

с лучшими мужи и заста кыянh с черниговцы стояще противу

собh, множество вои и Божиею волею смиришася»1. В 1141 году Нифонт ходил по князя в Киев, а в 1154 году с аналогичной миссией посетил Юрия Долгорукого: «Тогда же послаша владыку Нифонта

с передними мужи къ Юрьеви по сынъ, и введоша Мьстислава,

сына Юрьева»2.Роль епископов в общественно-политической жизни не ограничивалась

посольскими функциями или участием в княжеских съездах. Иногда, в отсутствие в городе князя, они выполняли и его функции. Подтверждение этому содержится в летописном рассказе о взятии монголо-татарами Переяславля и убийстве ими епископа Симона, который был организатором обороны города. Известно также, сколь обширной была компетенция новгородских владык. Они всегда пребывали в центре общественно-политических событий, усмиряли народные восстания, примиряли враждующие концы Новгорода, были посредниками между людьми и князем.

Заметное место в общественно-политической жизни страны играли монастыри. Их появление следует относить к раннему периоду истории руского христианства.

Традиции монашества пришли на Русь из Византии, откуда был получен устав Студийского монастыря. Руские монастыри стали не только наиболее консервативными средоточиями ортодоксального православия, но и центрами руского просвещения и культуры. Главным монастырем на Руси был Печерский, основанный Антонием и Феодосием. Вслед за ним и по его образцу основывались монастыри по всей Руси. Нередко их фундаторами становились выходцы из Печерского монастыря, что тесно связывало эти обители с киевскими монашескими традициями. Вряд ли будет большим преувеличением, если мы предположим, что общее число монастырей только в больших древнеруских городах исчислялось многими десятками. По всей Руси их было, вероятно, сотни.

1 НПЛ. — С. 208-209.2 НПЛ. — С. 216.


219


Многие монастыри были основаны князьями, что делало их не только духовными средоточиями, но и своеобразными родовыми династическими гнездами, а также княжескими усыпальницами. Особая роль здесь принадлежала киевским фамильным монастырям, которые с течением времени превратились в своеобразные резиденции, а нередко и места упокоения удельных властителей в столице Руси. Для черниговских Ольговичей таковыми были сначала монастырь Св.Симеона в Копыревом конце, а затем Кирилловский, построенный Всеволодом Ольговичем в бытность его великим киевским князем. Волынские князья в ХІ — нач. ХІІ вв. были связаны с Кловским Влахернским монастырем. Михайловский Выдубицкий монастырь, основанный Всеволодом Ярославичем, считали своим несколько поколений его наследников. В 1250 году, как известно, в нем останавливался Даниил Галицкий, продолжатель рода Всеволода.

Владимир Мономах сделал своим родовым Спасский монастырь в с Берестове, в котором были похоронены его сын Юрий Долгорукий и внук Глеб Юрьевич. Примечательно, что с этим монастырем поддерживал связь и Всеволод Большое Гнездо. В 1183 году он обратился к Святославу Всеволодовичу и митрополиту Никифору с просьбой поставить владимирским епископом «Луку смиренаго духом и кроткого игумена

святаго Спаса на Берестовомъ»1.Еще один монастырь — Федоровский, основанный сыном Мономаха

Мстиславом Великим, стал усыпальницей его многочисленных потомков. Его наследственным владельцем, повидимому, считал себя и Даниил Галицкий, вывезший из него для Холмской епископской кафедры, как свидетельствует статья 1259 года Ипатьевской летописи, иконы и колокола2.

Фактически княжеские фамильные монастыри Киева являлись одной из важнейших скреп общеруского политического единства. Особо значительной была их роль в деле утверждения на Руси христианской нравственности и морали. Больше всех на этом поприще отличился Киево-Печерский монастырь, собиравший в своих стенах подвижников веры со всей Руси и прославившийся многими чудесами. Над ним, согласно церковным преданиям, витала благодать Божья и сама Богородица принимала участие в строительстве Успенской церкви. Рассказы о Печерских врачах-целителях, пророках, мучениках за веру Христову, нетленных мощах и др. делали Печерский монастырь в сознании руских людей, где бы они не жили, главным средоточением христианской



220


святости. Для современников он был «подобен небеси» и, не случайно, посещение первого руского монастыря было вожделенной мечтой каждого православного.

Чем шире и глубже входила церковь в жизнь древнеруского народа, тем разветвленнее становилось ее управление, тем больше наполнялась Руская земля православными храмами. Как полагает Б. В. Сапунов, от середины Х в. до 40-х годов ХІІІ в. на Руси было построено около 10 тысяч церквей1.

Невозможно хотя бы приблизительно определить число священников, служивших в этих храмах, но можно думать, что они составляли значительное сословие. Ведь кроме приходских и монастырских храмов на Руси было множество домовых церквей. Несомненно, это была наиболее грамотная часть древнеруского общества, даже и при той поправке, что не все священники получали высокое образование.

Кроме церковной организационной структуры, пронизавшей все государственное пространство Руси единством христианского мировоззрения, важную консолидирующую роль играли также святыни Руской православной церкви. Их созданием духовенство озаботилось уже в начальный период истории руского христианства.

Важнейшее место в программе утверждения христианства занимало про-славление руских святых, сначала через местное почитание, а затем и пос-редством их канонизации. Первыми общерускими святыми стали убиенные князья Борис и Глеб. Их канонизация произошла, скорее всего, в 1072 г., однако традиция почитания началась, видимо, со времени их захоронения в храме Св. Василия в Вышгороде. В пользу такого предположения как буд-то свидетельствует текст летописной статьи 1072 г. После того как внесли деревянную раку с мощами князя Бориса в новый храм и открыли ее, в нем распространился благоуханный запах. Это чудо будто бы и убедило окон-чательно киевского митрополита в святости Бориса. До этого, как свиде-тельствует летопись, он «не твердо вhруя к нима». Святость Глеба также обнаружилась при внесении его каменной раки в храм. Она сначала встала в дверях, однако после повеления народу «звати Господи помилуй», про-шла в храм. Видимо, в это время была получена санкция на церковную ка-нонизацию Бориса и Глеба из Константинополя.

Акт 1072 года, как полагал А. С. Хорошев, привел к появлению на Руси особого культа «страстотерпцев». Борис и Глеб не были «мучениками за Христа», но пали жертвами политических интриг2. Установление церковного дня Бориса и Глеба в мае месяце, не совпадающее с датами

1 Сапунов Б.В. Книга в России в ХІ–ХVIІ вв. — Л., 1978. — С. 82.2 Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (ХІ–ХVІ вв.) — М., 1986. — С. 33.


221


смерти братьев, как полагал Б.А.Рыбаков, «должно было заменить собой древний майский языческий праздник»1. Так ли было в действительности, сказать трудно. Одно несомненно, после 1072 года культ святых Бориса и Глеба стал общедревнеруским церковным праздником.

Следующим к лику святых был причислен игумен Печерского монас-тыря Феодосий. Е. Е. Голубинский полагал, что случилось это или тот час после его смерти, или через несколько лет после нее2. Не исключено, од-нако, что общецерковная канонизация Феодосия произошла в 1108 году, в пользу чего свидетельствует установление в этом году его общеруского поминания. «Нача понужати Феоктистъ Святополка князя вписа-

ти Федосья в синаникъ, Богу тако изволшю. Святополкъ же радъ

бысть вообhщася створити се… И нача Святополкъ узвhщати жи-

тье Федосьево, и велh и вписати в сhнаникъ, еже створи митро-

политъ…, повелh же митрополитъ по всhмъ епискупьямь вписати

Федосья в сhнаникъ, вси же епископи с радостью вписаша и поми-

нають его во всhхъ соборhхъ»3.О времени канонизации Антония в письменных источниках сведения

не сохранились. Исследователи согласны, что это произошло позже канонизации Феодосия, но еще в древнеруское время. А.С. Хорошев полагал, что это случилось едва ли ранее начала ХІІІ века4.

Несомненно, в древнеруское время возник культ Ольги и Владимира. «Равноапостольными» они, вероятно, стали в послемонгольское время, когда произошла их полная церковная канонизация, но почитаемыми были уже в раннехристианское время. Сначала, видимо, только в Киеве, а затем и по всей Руси. Начало формирования сонма «руских святыхъ» положил сам Владимир, перенесший в 1007 г. в Десятинную церковь останки княгини Ольги. В 1011 г. в ней была похоронена жена Владимира Анна, а в 1015 г. и он сам. В посмертном панегирике Владимир представлен, по существу, как святой. Он креститель Руси, «новый Константин великого

Рима», память о нем «держат русьстии людье» и просят у Бога для него «царства небеснаго». Причиной того, что Бог еще не прославил Владимира, как замечает автор панегирика, было недостаточное тщание христиан в «воздании ему почестей»5. Видимо, уже в ХІІ века почитание Ольги и Владимира было общеруским.

1 Рыбаков Б.А. Славянский весенний праздник. В кн.: Новое в советской археологии. — М., 1965.2 Голубинский Е.Е. История канонизации святых в русской церкви. — М., 1903. — С. 50.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 259-260.4 Хорошев А.С. Политическая история русской канонизации (ХІ–ХVІ вв.) — С. 39.5 Повесть временных лет. СПб. 1996. — С. 58.


222


Борис и Глеб (в крещении Роман и Давид; убиты в 1015 году) — руские князья, сыновья киевского великого князя Владимира Святославовича. В междоусобной

борьбе, вспыхнувшей в 1015 году после смерти их отца, были убиты своим старшим братом

Святополком Окаянным. Борис и Глеб стали первыми рускими святыми, их канонизировали в лике

мучеников-страстотерпцев.


223


В период феодальной раздробленности Руси в стольных городах земель и княжеств создаются пантеоны местночтимых святых, которые, как прави-ло, воспроизводили киевский образец. При этом, местные канонизацион-ные акты наследовали борисоглебскую традицию. Князь Игорь в Чернигове, как и его «сродники» Борис и Глеб, был причислен к лику «страстотерпцев». Аналогичную ипостась обрел и Андрей Боголюбский, убийство которого, как свидетельствует летопись, напоминало убийство Св. Бориса1.

Создание сонма руских святых вызвало к жизни большую житийную и молитвенную литературу, в которой им воздавалась хвала не только за верность христианской вере, но и за то, что они прославили Рускую землю, стали ее небесными защитниками и хранителями. Так, в «Похвале Св. Феодосию» говорится, что он был «архимандрит всея Руси началь-

никъ», а тело его, вложенное в раку, «испущающа луча чюдесъ во вся

конця земли Рускыя»2. Из «Жития Антония» следует, что он получил из-вещение от Бога, чтобы идти ему в Русь «и там быть на пользу и утверж-дение других». Уже во времена Ярослава Мудрого «преподобный Антоний был известен по Руской земле великими добродетелями своими»3.

Борис и Глеб после захоронения их в церкви Св. Василия в Вышгороде, «подающа цhлебныя дары Русьстhй земли» и «еста заступника

Русьстhй земли»4. Как свидетельствует «Повесть о житии и храбрости князя Александра», святые братья Борис и Глеб помогли новгородскому князю одержать победу в знаменитой Невской битве 1240 г. Они явились Александру перед битвой в корабле и он услышал слова Бориса, обращенные к Глебу: «Брате Глhбе, вели грести, да поможемь

сроднику своему Олександру»5. Патронами Руси предстают в житийных текстах также Ольга и Владимир.

Сказанное выше о церковном управлении на Руси, общедревнеруских святых, о посвященных им церковных праздниках, житийной литературе, строительстве в их честь православных храмов свидетельствует о том, сколь велика была роль православной церкви в деле консолидации древнеруского народа. Даже, если бы Русь не была скреплена нитями государственно-бюрократического управления, ее территориальная и этнокультурная общность вполне успешно поддерживалась бы церковным единством.

1 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 369.2 Памятники русской литературы ХІІ и ХІІІ вв. Изданные В.Яковлевым. СПб. 1872. — С. 64, 67.3 Патерик Печерский. — К., 2002. — С. 8, 10.4 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 137.5 «Изборник» — М., 1969. — С. 332.


224


Однако функции Руской православной церкви не ограничивались только идеологической сферой. Изначально она заняла важное место также среди государственных институтов. По существу, с ней следует связывать законодательное упорядочение общественной жизни на Руси. На этапе обращения к новой вере руские люди фактически отождествляли ее с законом. Об этом со всей очевидностью свидетельствует летописная повесть о выборе веры Владимиром Святославичем. Послы Волжской Болгарии якобы сказали ему: «Ты князь еси мудръ и смысленъ, не

вhси закона; но вhруй в законъ нашь». К послам хазарских иудеев обратился Владимир с вопросом: «Что есть законъ вашь?». Услышав ответ, он заявил: «Аще бы Богъ любилъ васъ и законъ вашь, то не

бысте расточени по чюжимъ землямъ»1. После переговоров с миссионерами Владимир собрал «боляры

своя и старци градьскиh» и обратился к ним с такими словами: «Се

приходиша ко мнh болгаре, рhкуще: прими законъ нашь. Посемь же

приходиша нhмци, и ти хваляху законъ свой … послhже придоша

грьци, хулящее вси законы, свой же хвалящее»2. Приведенные аргументы в пользу греческой веры показались Владимировым боярам убедительными, но они прибавили к ним еще один, сославшись на выбор княгини Ольги. «Аще бы лихъ законъ гречьский, то не бы баба твоя

прияла, Ольга, яже бh мудрhйши всhх человhкъ»3.Таким образом, выбор Владимира в пользу христианства означал

приобщение Руси не только к византийскому православию, которое само по себе вносило в жизнь восточных словян определенный порядок, но также и к юридически-правовым традициям греческой церкви. На Руси они были известны благодаря болгарским переводам «Свода законов» Иоанна Схоластика и «Номоканона» в редакции патриарха Фотия.

На начальном этапе формирования на Руси церковной организации ее место в обществе определялось государственной властью. Со времен Владимира Святославича основой экономического существования церкви была так называемая десятина. «Даю церкви сей святhй Богородици

от имhнья моего и от градъ моихъ десятую часть»4. Решение было оформлено княжеской грамотой: «И положи написавъ клятву въ

церкви сей»5.

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 60.2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 74.3 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 75.4 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 85.5 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 85.


225


Скорее всего, здесь имеется в виду Устав князя Владимира. Десятина оставалась действующей законодательной нормой вплоть до монгольского нашествия на Русь. Ярослав Мудрый определил десятину церкви Бориса и Глеба в Вышгороде, Ярополк Изяславич — церкви Св. Богородицы, Святослав Ольгович — Софии Новгородской. Письменные документы свидетельствуют о передаче десятины смоленскому кафедральному храму, собору, основанному Андреем Боголюбским во Владимире на Клязьме. О церковной десятине говорится в послании епископа Владимирского Симона к монаху Печерского монастыря Поликарпу. «Кто не весть мне, грешнаго епископа Симона и сиа съборныа церкви красоты владимерьскиа и другиа суждальскиа церьки…? Колико имеета градов и сел и десятину събирають по всей земли той»1.

С течением времени Руская православная церковь не ограничивалась в своем экономическом обеспечении только десятиной, но обзавелась собственными земельными угодьями, селами и городами. Явление это до-статочно хорошо отражено в письменных документах, поэтому нет не-обходимости здесь подтверждать его конкретными примерами. Для темы нашего исследования более важным представляется факт тесной интегри-рованности церкви в экономическую жизнь страны. Ведение церковно-го хозяйства предполагало формирование большого числа епископских чиновников (для собирания даней), экономов (тиунов) для организации ведения сельскохозяйственного производства. Разумеется, первейшей обязанностью церкви по отношению к собственным городам и селам бы-ло их оцерковление; в них строились церкви и основывались монасты-ри. Упомянутый в летописи под 1172 годом город Полонный — «святой Богородицы города десятиньного», имел монастырь2. Церковный город Гороховец, принадлежавший владимирскому Успенскому собору, как по-лагает В. А. Кучкин, играл важную роль в христианизации мещеры3.

Кроме прав Руской православной церкви, определенных ей государственной властью, она располагала и собственной судебной сферой, что нашло отражение в уставах князей Владимира и Ярослава. Есть все основания полагать, что уставы эти создавались совместно князьями и высшими церковными иерархами. Об этом определенно свидетельствует «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. В похвале Владимиру Святославичу читаем: «Ты же съ новыими нашими отци епископы

1 Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. — С. 76.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 556, 859, 867.3 Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси

в Х–ХІV вв. — М., 1984. — С. 91.


226


снимаяся чясто съ многымъ съмhрением съвhщаваашеся, како въ

человецhхъ сихъ новопознавшихъ Господа законъ уставити»1.Видимо, результатом именно такого сотворчества явилось

выделение Руской православной церкви собственной судебной сферы, главным образом в области христианской нравственности и морали. Как следует из Устава Владимира, церковному судебному ведомству вменялось в обязанность наказывать за нарушение христианских правил семейной жизни, супружескую неверность, неуважение к христианским святыням, языческое чародейство и др. В его компетенции находились дела духовенства, а также так называемых церковных людей. За нарушение норм христианского общежития определялась система наказаний выражавшаяся преимущественно в денежных штрафах в пользу церкви.

Постепенно церковь расширяла сферу своей юрисдикции за счет гражданского суда. Разумеется, с согласия княжеской власти. В Уставе Ярослава, который он составил совместно с митрополитом Иларионом, содержится широкий перечень преступлений против христианской нравственности, которые подлежали митрополичьему и епископскому судам. Причем, в Уставе специально оговорено, что эти преступления не могут быть компетенцией гражданского суда. «Се азъ князь великыи

Ярославъ. Сынъ Володимерь, по данью отца своего, сгадалъ есмь

с митрополитомъ с Ларионом, сложил есмь греческыи номоканоном,

аже не подобаеть сих тыжь судити князю и боярам; далъ есмь

митрополиту и епископам тh суды»2. Чрезвычайно важным здесь является указание на территориальные пределы, на которые распространялись митрополичий и епископские суды. Это вся Русь: «По всhм градам и по

всей области, гдh крестьянство есть»3.Еще более обширной представляется компетенция церковного суда по

грамоте князя Ростислава Мстиславича, данной им в 1150 г. Смоленской епископии. Среди дел подсудных епископу здесь названы: о разводе, о двоеженстве, о браках кровных родственников, об умычке девиц, о колдовстве и др. Судя по всему, расширение прав епископского суда произошло раньше, а Ростислав лишь подтвердил это своей грамотой: «А тяжь епископъних не судити никому же, судит ихъ сам

епископъ»4.

1 Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона …, — С. 168.2 Щапов Я.Н. Древнерусские княжеские ставы ХІ–ХІV вв. — М., 1976. — С. 110.3 Щапов Я.Н. Древнерусские княжеские ставы ХІ–ХІV вв. — С. 110.4 Щапов Я.Н. Древнерусские княжеские ставы ХІ–ХІV вв. — С. 144.


227


На церковь, как высший нравственный авторитет общества, возлагались обязанности осуществлять надзор за мерами и весами. В поздних редакциях Устава Владимира содержится ссылка на исконность этой церковной функции, а также указание на то, что за ее исполнение епископу придется отвечать в день страшного суда также, как и за человеческие души1.

Я. Н. Щапов полагает, что слово «искони» появилось, вероятно, только в конце ХІІ в., когда Руская православная церковь собственно распростра-нила свою власть на сферу мерил и весов2. Так ли было в действительнос-ти, сказать трудно, поскольку, практически, все свидетельства на этот счет имеют позднее (ХІІІ–ХІV вв.) происхождение. Если принять во внимание, что подобная функция фактически имела место и в греческой церкви (сохранение мер и весов поручалось «наиболее чтимым церквам каждого города»), утверждение об исконности ее в Руской православной церкви не кажется невероятным.

Из всего сказанного о судебных и властных полномочиях Руской православной церкви можно сделать вывод, что они, в целом, находились в сфере духовно-нравственной. По существу, на церковь были возложены (или она сама их возложила на себя) обязанности следить за духовным здоровьем древнеруского общества, не только посредством молитв и поучений, но также и законодательных норм. Они были едины на всем огромном пространстве Руси, зижделись на киевском праве времен Владимира, Ярослава и Ярославичей, фактически, свидетельствовали о единстве древнеруского государственного и общественного организма.

В заключение сюжета о месте православной церкви в жизни Руси, следует отметить, что оно было исключительно важным не только в общецивилизационном отношении, поскольку страна приобщилась к христианским ценностям, но и в прикладном ее служении Рускому государству. Не абсолютизируя степень влияния церкви на все сферы жизни руских людей, есть все основания утверждать, что ей принадлежала огромная консолидирующая роль в сложении единой древнеруской этнокультурной и этнополитической общности (народности).

Право киевских князей на поставление епископов в разные земли сохранялось за ними вплоть до 40-х годов XIII века Даже такие

1 «Иже искони уставлено есть и поручено святымь епископамъ градскыh

и торговых всячьская мhрила, и скуды, и звhсы, и ставила от Бога тако искони

уставлено епископу блюсти бес пакости, ни умалити, ни умножити, за все то дати

ему слово в день судный, яко и о душах человеческахъ» — Щапов Я. Н. Древнерусские

княжеские уставы …, — С. 63.2 Щапов Я.Н. Государство и церковь …, — С. 92-94.


228


независимые князья, как Всеволод Большое Гнездо, вынуждены были подчиняться каноничному правилу посвящения своих епископов в Киеве при согласии великого князя и митрополита.

Широкое участие церкви в общественно-политической жизни Руси определялось тем положением, которое она занимала в системе госу-дарства. Духовенство объективно было заинтересовано в сохранении государственного единства Руси, беспокоилось, что в условиях поли-тической нестабильности и постоянной междукняжеской вражды не будут обеспечены земельные, финансовые и правовые интересы церк-ви. Можно сказать, что церковь была наиболее последовательной сто-ронницей общеруского единства.

C другой стороны, объединительные тенденции церкви обусловли-вались ее положением параллельной политической структуры в стра-не, которая имела определяющее влияние на формирование обще-ственного сознания, развития культуры, выработке и распространении на значительные сферы общественной жизни церковной юрисдикции, в международных связях, прежде всего с Византией.


ГЛАВА VII

ЯЗЫК В ЭТНИЧЕСКОМ

РАЗВИТИИ РУСИ


230


Благожелательные надписи на стенахСофии Киевской (1–5) и Софии Новгородской (6–10).


231

Глава VII. Язык в этническом развитии Руси

Важнейшим показателем этнического единства народа является его язык. Причем не столько живой разговорный, как правило, изобилующий диалектным разнообразием сколько, язык

литературный, отличающийся общей нормативностью для всех регионов страны. На большую интеграционную силу древнеруского языка обратили внимание уже первые исследователи проблемы этнического развития Руси ІХ–ХІІІ вв. Они же положили и начало дискуссии о том, к какому из современных восточнославянских языков он ближе и кем были его носители.

В свое время М. П. Погодин высказал мысль, что древнеруский язык наиболее родственен русскому, в нем отсутствуют какие бы то ни было признаки малороссийского языка. На этом основании историк сделал вывод, что история Руси была историей великорусского народа, а малороссы (украинцы) переселились в Поднепровье только после монголо-татарского нашествия, когда великоросы, под давлением завоевателей, отошли на северо-восток1.

Решительно не согласился с такой точкой зрения известный ук-раинский ученый М. А. Максимович. В своих полемических письмах к М. П. Погодину он доказывал «ближайшую родственность русских го-воров». Согласно ему «малорусский и великорусский говоры, или, говоря полнее и точнее, южнорусский и северорусский языки — родные братья, сыновья одного русского языка»2. Судя по всему, М. А. Максимович имел ввиду не литературный древнеруский язык, а живой разговорный, если считал возможным разделить южноруский язык на два говора: «малорос-сийский, который издавна существовал оба-полы Днепра — на Украине, Подолии, Волыни и Сиверщине», и червонорусский, который также су-ществовал «издавна обон-пол Днестра в Галиции и в Карпатах»3.

Известный филолог И. И. Срезневский отождествлял языки живой народный и литературный письменный в древнейших древнеруских памятниках и не видел возможности отыскать в них какие бы-то ни было признаки малорусского. Отделение малорусского говора и народа от

1 Погодин М.П. Записка о древнем языке русском (Письма к И.И.Срезневскому) //

Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. — 1856. — Ч.У. Вып.2. —

С. 70-72.2 Максимович М.А. Собрание сочинений. — Т.3. — К., 1880. — С. 189-190.3 Максимович М.А. Собрание сочинений. — С. 275.


232


великорусского говора и народа, по его мнению, произошло уже после татарского нашествия1.

Н. И. Костомаров видел в едином литературном древнеруском языке важную интеграционную силу восточных славян. «С принятием христианства появился на Руси общий язык — книжный, и это была сильная связь русских народов, мощнейший залог их духовной нерасторжимости… Язык был и остается сильнейшим двигателем родственности племен и взаимного братства. Язык обеспечил нам единство»2.

По мнению А. А. Шахматова восточные славяне прошли в своем языковом развитии два этапа: общеруский, или праруский, который бытовал от выделения восточных славян из праславянского единства до ХІ в. и древнеруский — до ХІІІ в., пока сохранялась общая языковая жизнь восточных славян»3.

Постоянным был интерес к проблеме языкового развития восточных славян и в советской историографии. Сегодня исследователи этого времени нередко обвиняются в единомыслии, обусловленном, будто бы, влиянием официальной доктрины восточнославянского языкового единства и канонизацией взглядов А. А. Шахматова. В действительности, и единомыслия особого не было и анафеме за отклонения от шахматовской концепции никого не предавали. Разделяя общее положение о единстве древнеруского литературного языка, филологи постоянно отмечали наличие диалектных особенностей живой разговорной речи.

По мнению известного украинского языковеда Л. А. Булаховского, на-иболее интенсивно формирование диалектов древнеруского языка про-исходило в ХІІ–ХІІІ веках, однако эти процессы не были результатом государственного распада Руси. Вряд ли, писал исследователь, диффе-ренционные тенденции древнеруского языка отразили судьбы киевской государственности. Языковые особенности, специфические для опреде-ленных, преимущественно больших территорий, существовали уже в до-монгольское время, но они вряд ли совпадали с землями феодальной раз-дробленности. Такое совпадение в условиях постоянных войн и колони-зационных движений было скорее исключением, чем правилом4.

О наличии диалектов или говоров в древнеруском языке, переживавших в ХІІ–ХІІІ вв. важные новообразования, говорил Р. И. Аванесов. Согласно

1 Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. — М., 1959.2 Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. Т.1. — СПб.1872. — С. 32-33.3 Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка. // Энциклопедия

славянской филологии под ред И.В. Ягича. Петроград, 1915. — Вып.11. — Ч.1. — С. 3-6.4 Булаховський Л.А. Питання походження української мови. — К., 1956. — С. 188-193.


233


ему, на общедревнеруском пространстве было пять диалектных зон: новгородская, галицко-волынская, смоленско-полоцкая, киевская и ростово-суздальская. Однако, их наличие не разрушало древнеруского языкового единства, которое складывалось в течении столетий1.

Ф. П. Филин в своем обстоятельном монографическом исследовании, посвященном проблеме происхождения русского, украинского и бело-русского языков, отмечал, что их основой был древнеруский язык, а их формирование происходило в течение длительного исторического пери-ода. В ХІ–ХІІ вв. имело место нарастание диалектизмов в фонетической системе древнеруского языка; в ХІІ–ХІІІ вв. складывается пять диалектных зон — южная, западная, северная и северо-восточная, приокско-верхне-донская и прикарпатская; в ХІV–ХV вв. приобретают значительное рас-пространение особенности, характерные для русского, украинского и бе-лорусского языков. Можно полагать, делал вывод исследователь, что эт-ноязыковая карта восточного славянства была бы иной, если бы не было грозных событий ХІІІ–ХІV веков2.

Согласно Ф. П. Филину, диалектные зоны, как правило, не зависели от границ между рускими княжествами. Хотя в эпоху феодальной раздробленности и появились благоприятные факторы для интенсификации выделения диалектизмов, в целом еще не сложились условия для образования стойких диалектов3.

В 90-е годы ХХ века обстоятельный языковедческий анализ древнеруского языка Х–ХІІІ веков. осуществил украинский филолог В. В. Нимчук. Он отчетливо показал существование южноруского диалекта, который, в свою очередь, состоял из отдельных говоров. Его наблюдения над новыми фонетическими явлениями дали возможность сделать вывод, что только к концу ХІІІ века сформировались основные черты, которые характеризуют будущие восточнославянские языки. Говорить о трех восточнославянских языках с точки зрения закономерностей глотогенеза неправомерно. Нашествие монголо-татар в 40-е годы ХІІІ века и события, произшедшие после него, как полагает В. В. Нимчук, имели кардинальные последствия для древнеруского языка4.

1 Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка и его говоров // Вестник

Московского университета. (Серия: «Филология») 1947. — №9. — С. 112-13, 126-132.2 Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. —

Л., 1972. — С. 3, 632-637.3 Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. — С. 87.4 Німчук В.В. Походження і розвиток мови української народності // Українська народ-

ність: Нариси соціально-економічної і етнополітичної історії. — К., 1990. — С. 190-209.


234


Как видим, вывод Ф. П. Филина, сделанный в эпоху расцвета «советского тоталитаризма», и вывод В. В. Нимчука, к которому он пришел накануне распада Советского Союза, когда никакого идеологического давления на ученых уже не оказывалось, практически тождественны. Эта ремарка представляется уместной здесь уже хотя бы потому, что именно В. В. Нимчук ссылается ныне на трудности научного творчества в советское время и, по существу, пересматривает свои бывшие взгляды. От наличия единого литературного языка для всей Руси он, как будто не отказывается, однако, теперь убежден, что «памятники письменности ХІ–ХІІІ вв. обнаруживают черты, характерные для украинского языка, большинства ее нынешних говоров»1. Если раньше закономерности глотогенеза не позволяли исследователю говорить о существовании трех восточнославянских языков уже в древнеруское время, то теперь те же закономерности дают возможность ему реконструировать «живой разговорный язык предков украинцев в обозначенный период». Лингвосистему юга Руси «есть все основания называть древним рускоукраинским языком»2.

Справедливости ради следует отметить, что В. В. Нимчук не категоричен в этом своем утверждении. В настоящее время, согласно ему, можно выдвинуть одинаково весомые аргументы как в пользу существования единого языкового массива для всех восточных славян Х–ХІІІ вв., так и в пользу наличия в это время трех языков — украинского, русского и белорусского. Эта проблема, по его мнению, будет решена лишь тогда, когда будет окончательно выяснено, было ли у восточных славян Х–ХІІІ вв. сознание единого этноса3.

Каким образом наличие этнического самосознания может ответить на вопрос о языковом единстве восточных славян, В. В. Нимчук не пояснил.

По существу, схожей идеологемой нового времени является и утверждение о преследовании в советский период тех ученых, которые пытались проследить развитие украинского языка не из древнеруского, а непосредственно из праславянского. Вряд ли их проблемы были связаны только с неприятием подобных взглядов представителями так называемой «официальной науки». Концепция эта не могла получить развития, прежде всего потому, что была, по существу, неверной. Не говоря уже о сомнительности существования праславянского языкового единства, невозможно при определении языковой преемственности исключать длительный, почти четырехсотлетний, древнеруский период.

1 Німчук В.В. Мова. Історія української культури. Т.1. — К., 2001. — С. 687-688. 2 Німчук В.В. Мова. Історія української культури. Т.1. — С. 688, 693-694.3 Німчук В.В. Мова. Історія української культури. Т.1. — С. 687-688.


235


Важной особенностью древнеруского литературного языка была его органическая связь с живой разговорной речью восточных славян. Последняя, как полагает В. В. Нимчук, стала широкой материальной базой при формировании письменно-литературного языка. Отличия между восточнославянскими диалектами не были разительными и характеризовались общностью многих элементов фонетики, лексики и фразеологии1.

Можно полагать, что в условиях объединения всех восточных славян в едином государстве, их языковое развитие шло по пути унификации, а не дифференциации. Вполне определилась также тенденция сближения живого разговорного и письменно-литературного языков. Не будь этой тенденции, не отразись она в летописях и других письменных произведениях, у нас практически не было бы данных для выделения диалектных зон. В свою очередь бытовые источники (берестяные грамоты, граффити на стенах храмов, металлической и керамической посуде) свидетельствуют об их зависимости от норм литературного языка. Выполненные не только книжниками, но и просто грамотными людьми, эти надписи созвучны летописным текстам, близки им своей языковой структурой.

Как следует из летописных известий, диалекты на Руси действительно не были настолько отличны один от другого, чтобы затруднить или ис-ключить возможность непосредственного общения киевлянина с новго-родцем, жителя суздальско-залесского края с галичанином. В летописях множество примеров, когда на вечевых сходках Новгорода, Смоленска, Пскова и других городов Северной Руси выступали киевские князья и пос-лы, а к киевлянам непосредственно обращались представители Новгорода, Суздаля, Смоленска, Галича.

В пользу языковой близости жителей различных руских земель свидетельствует следующий исторический факт. Известно, что в ХІІ веке происходило активное заселение и хозяйственное освоение Суздальско-Залесского края. Особенно мощным был колонизационный поток из Южной Руси. Вместе с князьями на северо-восток шли дружинники, ремесленники, земледельцы, церковные люди. Они основывали здесь новые города, которым давали южноруские названия (Владимир, Переяславль, Галич, Перемышль, Звенигород), изменили древнюю гидронимию на привычную им по старому местожительству (Лыбедь, Почайна, Трубеж, Десна, Ирпень). Если согласиться с исследователями, утверждающими украинскую или рускоукраинскую среду на юге Руси уже в древнеруское

1 Німчук В.В. Мова. Історія української культури. Т.1. — С. 695.


236


время, тогда естественно ожидать во Владимиро-Суздальской земле тех же языковых особенностей, которые позже стали характерными для украинского Поднепровья. Тем временем, ничего подобного здесь не произошло.

Вывод о близости языкового массива восточных славян Х–ХІІІ вв., к ко-торому можно придти на основании общеисторических соображений, на-ходит свое подтверждение и в анализе письменных источников, а также некоторых реликтовых языковых явлений. Особенно интересны в этом отношении наблюдения Н. И. Костомарова над языком новгородцев ХІХ в.

«Когда в первый раз я услышал новгородское наречие, — писал он, — я принял говорившего им за малороссиянина, как будто силившегося говорить по-великорусски»1. В языке новгородцев ХІХ в. историка поражала замена «е» на мягкое «о» — йому, його вместо ему, его, жона вместо жена, замена в некоторых словах «а» на «я», например: девиця, травиця. Новгородцы употребляли такие слова, каких не знал великорусский язык, но которые имели распространение в малороссийском: шукать, хилить, шкода, що. Слово человек произносилось ими как человик2. Обратив внимание на местность Ковалево близ Новгорода, историк предположил, что в новгородском говоре когда-то бытовало слово коваль, которое теперь осталось в малороссийском языке.

Приведенные наблюдения над разговорным языком новгородцев ХІХ века позволили Н. И. Костомарову сделать вывод, что в древности в Новгородской земле было свое отличное наречие, близкое к южнорускому3.

По существу, к такому же выводу пришел в наше время известный палеограф и историк С. А. Высоцкий. Сравнив киевские и новгородские граффити, он обнаружил практически полное тождество процессов, совершавшихся в письменности (следовательно и в языке) на территории Киевского государства. В этом он видел результат влияния киевской письменной школы4.

В свое время в литературе был поставлен вопрос о киевском говоре. Был он сугубо локальным языковым явлением, или, принимая во внимание исключительное значение Киева как этнической столицы всех восточных славян, обрел общеруские черты? Большинство исследователей склонялось ко второму выводу. А. А. Шахматов объяснял это тем, что

1 Костомаров Н. И. Монографии и исследования. — Т.1. — СПб., 1872. — С. 331.2 Костомаров Н.И. Исторические произведения. — К., 1989. — С. 587.3 Костомаров Н. И. Монографии и исследования. — Т.1. — С. 331.4 Висоцький С.О. Київська писемна школа Х–ХІІ ст. — Львів-Київ-Нью-Йорк, 1998. — С. 213.


237


в Киеве проживали носители разных диалектов, а поэтому здесь неизбежно должен был возникнуть общий язык, в котором отразились особенности других говоров1.

Обращение к историографии вопроса о языке Руси Х–ХІІІ вв. обнаруживает характерную тенденцию: исследователи далеко не всегда руководствуются принципами историзма. Некоторым из них представляется, что различия нынешних восточнославянских языков не благоприобретенные в процессе их раздельного существования, но существовавшие всегда. На этом основании они пытаются найти их уже в древнеруском языке и даже в правосточнославянском. Теоретически, разумеется, можно предполагать, что каждый из трех восточнославянских языков в большей мере зависим от тех диалектов, на территориальной основе которых происходило его формирование. Практически, такая жесткая зависимость не прослеживается. Письменный материал, имеющийся в распоряжении науки, обнаруживает в фонетике, фразеологии и лексике древнеруского языка больше общевосточнославянских норм, чем локальных особенностей. Примечательно, что даже те черты, которые впоследствии закрепились только в одном из восточнославянских языков, в древнеруское время не имели исключительной территориальной локализации.

Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к конкретным примерам. Языковеды согласно относят к числу определяющих особенностей киевского (и шире южноруского) диалекта ХІ–ХІІІ вв. окончание имен собственных и названий живых существ мужского рода в дательном падеже на — ови (- еви). Как известно, такое окончание распространено теперь в западно-славянских языках, а также в украинском, в то время, как в русском оно совершенно отсутствует. Это обстоятельство позволило ряду исследователей сделать логический вывод об исключительно южнодревнеруском его происхождении и употреблении.

И. В. Ягич по этому поводу писал следующее. «В связи с тем, что этой формы в современном великорусском наречии нет — она свойственна югу и юго-западу, — то встает вопрос, не обязан ли древнерусский литературный язык значительным распространением этой формы во всех памятниках как юга так и севера зарождению русско-славянской письменности именно на юге? Иными словами, не есть ли дательный падеж на — ови (-еви) в древнерусском языке — южнорусская особенность?»2.

1 Шахматов А.А. Древнейшие судьбы русского племени. Птг., 1919. — С. 64.2 Ягич И.В. Критические заметки по истории русского языка. — СПб., 1889. —

С. 106-107.


238


А. А. Шахматов не нашел возможным разделить вывод И. В. Ягича. Он писал: «В современном великорусском языке окончание — ови неизвестно совсем. Но памятники доказывают, что его знал старый язык. Нет основания думать, что Новгородские и Суздальские летописи или Двинские акты употребляют формы на — ови под влиянием книжного южнорусского языка»1.

По мнению Х. Тота, отличительной чертой древнего новгородского говора по сравнению с южным и югозападными говорами является отсутствие флексий — ови (-еви) в дательном падеже единственного числа мужского рода. Что касается наличия этих окончаний в древненовгородской письменности, то они, по его мнению, являются продуктом влияния книжного языка2.

С таким выводом, как отмечал Ф. П. Филин, невозможно согласиться, поскольку в новгородских письмах на бересте — ови (-еви) употребляются в применении к именам конкретных лиц в языке, насыщенном местными особенностями. Правда, соотношение окончаний — у (-ю) и — ови (-еви) показывает, что хотя последние и не были чужды разговорной речи древних новгородцев, однако употреблялись редко, что позже и вызвало их исчезновение3.

О редком употреблении окончаний — ови (-еви) на севере Руси говорит В. В. Нимчук, при этом утверждает, что они имели полное господство на юге, в частности в Киеве4. В. М. Русанивский не утверждает отсутствие флексии — ови (-еви) в других древнеруских диалектах, но также подчеркивает, что это южноруская морфологическая форма, ставшая позже характерной чертой украинского языка5.

С. А. Высоцкий, также обративший внимание на наличие в новгородс-ком говоре окончаний — ови (-еви), утверждал, что они являются харак-терной чертой киевского диалекта и киевской письменной школы, а на север проникли с юга6.

Имеющиеся в распоряжении исследователей источники не подтверж-дают столь однозначный вывод. Факты свидетельствуют, что на юге Руси

1 Шахматов А.А. Историческая морфология русского языка. — М., 1957. — С. 257.2 X. Тот, И. (Н. Tóth I., ) К истории склонения имен существительных в русском языке (на

материале Музейного евангелия). «Dissertationes Slavicae Sectio Linguistica». 1962. — С. 9.3 Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. —

Л., 1972. — С. 369-370.4 Німчук В.В. Мова. Історія української культури. Т.1. — С. 692.5 Русанівський В.М. Історія української літературної мови. — К., 2002. — С. 24-25, 33, 42. 6 Висоцький С.О. Київська писемна школа Х–ХІІ ст. — С. 219-220.


239


окончания — ови (-еви) не были господствующими, а на севере не являлись исключительно редкими. Из 35-и благопожелательных надписей Софии Киевской и других киевских храмов, опубликованных С. А. Высоцким, 18 содержат — ови (-еви) и 17 — у (-ю, -е). Примечательно, что в надпи-сях, где фигурируют несколько лиц, просящих помощи у Бога, имена од-них имеют окончание — ови, а других — у (-ю, -е). Показательной в этом плане является запись ХІІІ века в Софии Киевской. «Господи, помози

рабам попам своим Павлу, Семенови, Кузови, Фоме, Пеоне»1. Она с очевидностью указывает на то, что еще и в ХІІІ веке окончание — ови не являлось единственной нормативной особенностью киевского говора и употреблялось наравне с окончаниями — у (-ю, -е).

Подобная грамматическая «чересполосица» встречается и в новгород-ских надписях. Грамота конца ХІІ в. (603): «К Смоличу, къ Гроцинови

и к Мирославу. Вы ведаета, оже я тяже не добыле. Тяжя ва-

ша. Нынеча жена моя заплатила 20 гривнъ, оже есть посули-

ли Давыдъви князю»2. Надпись на каменном кресте на реке Мсте: «Мирославоу и Лазореви братья и мати Мирослава поставили

хрест. Словоне дhлале».Среди граффити Софии Новгородской надписей с окончанием — ови

действительно немного. Из девяти, опубликованных А. А. Медынцевой, всего две3. Однако, вряд ли на этом небольшом материале правомерно делать вывод о редком употреблении в новгородском говоре такой формы. Необходимо учитывать также и надписи на бересте, которые несравненно полнее и ярче отражают живой народный говор, чем церковно-словесные штампы в граффити на стенах храмов.

Как явствует из исследования А. А. Зализняка грамот, обнаруженных до 1983 года, окончание — ови (-еви) особенно характерно для ХІ — пер-вой четверти ХІІ в.: Влъчькови 336. Несъдицеви 238, Рагоулови 427,

Рожнhтови 336, Ставърови 613, Стоянови 246, а также мужеви 109. В этот период окончание — ови (-еви) встречается даже чаще чем — у (-ю)4.

Присутствует это окончание также и в грамотах ХІІ–ХІІ/ХІІІ вв.: Васильви 9, Вышькови 525, Грецинови 603, Давыдови 603,

1 Высоцкий С.А. Средневековые надписи Софии Киевской ХІ–ХVІІ вв. — К., 1976. — С. 84.2 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. 1977-

1983 гг. — М., 1986. — С. 66. 3 Медынцева А.А. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора. —

М., 1978. — С. 68-109, 171.4 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. 1977–

1983гг. — М., 1986. — С. 134.


240


Матьеви 550, Михалеви 79, Олисьеви 502, мужеви 531. Правда в этот период преобладающим уже становится окончание — у (-ю), а не — ови (-еви).

Не имея столь богатого археологического материала на юге Руси, исследователи при определении особенностей южноруского говора обращаются к летописям. Как следует из Ипатьевского списка окончания — ови (-еви) проявляются уже в ХІ в. (Феодосиеви — 1051 г., Моисееви — 1071 г., Яневи — 1071 г., Лазареви — 1088 г., Давыдови — 1097 г.), умножаются в ХІІ в. (Романови — 1174 г., Андрееви — 1174 г., Михалкови — 1174 г., Рюрикови — 1189, 1193, 1196 гг.) и становятся особенно частыми в ХІІІ в. (Олександрови — 1209 г., Данилови — 1212 г., Демьянови — 1232 г., Михаилови — 1239 г.).

Обращает на себя внимание, что при заметной тенденции к нарастанию этой грамматической формы в южноруских письменных произведениях ХІ–ХІІІ вв., она не обретает полного господства даже и в Галицко-Волынской летописи. Окончания — ови (-еви) чередуются в ней с — у (-ю), причем, нередко, в одном и том же имени: Данилови, Василькови — 1214 г. и Данилу, Васильку — 1238 г.

Исследование Новгородской первой летописи показывает, что в ней также присутствует окончание — ови (-еви), хотя и не является основным: Рагуилови — 1133 г., Судилови, Андрееви — 1147 г., Гюргеви — 1148, 1154 г., Якунови — 1167 г., Ондрееви — 1170, 1171 г., Иванкови — 1172 г., Михалеви — 1180, 1186 г., Давыдови — 1184 г., Исакови, Филипови — 1204 г.

Окончание — ови (-еви) встречается у существительных других групп — мужеви, сынови, отцеви, коневи, цесареви, — причем не только на берестяных грамотах, но и в летописях.

Как видно из приведенных примеров, флексия — ови (-еви) не являлась особенностью лишь древнекиевского диалекта, но была достаточно распространена и в древненовгородском. Объяснять это нивелирующим влиянием киевского языка и киевской письменной школы, как думал С. А. Высоцкий, вряд ли корректно. Об этом можно было бы говорить применительно к новгородскому летописанию, но грамоты отражают не литературную, а живую разговорную речь и невозможно себе представить, чтобы какой-нибудь сотник или мечник, готовя свое послание, сообразовывался с тем, как то или иное слово пишется или произносится в Киеве.

Не вполне может служить доказательством различия двух диалектов и эволюция — кы, - гы, - хы в — ки, - ги, - хи. В то время как южане будто бы широко употребляли новые формы уже в ХІІ веке, новгородцы пришли


241


к этому только во второй половине ХІІІ–ХІV в.1 В действительности ситуация не выглядит такой односложной. Как следует из южноруских летописей четкий хронологический переход от кы, гы, хы к ки, ги, хи на

1 Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. — С. 305.;

Німчук В.В. Мова.., Т.1. — С. 690.; Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты.., — С. 119.

Древнерусские литейные формочки(1–4) — Киев; (5–8) — Серенск; (9–13) —Гродно; (14–17) — Полоцк


242


юге Руси определить практически невозможно. Обе формы сосуществуют на протяжении всего древнеруского периода. Особенно наглядно это просматривается в словах Киев и кияне, которые вплоть до 1240 г. пишутся с буквами «ы» и «и»: Кыевъ и Киевъ, кыяне и кияне. При этом определить закономерность в употреблении обеих форм невозможно. В статьях несомненно принадлежащих одному автору нередко присутствуют обе формы написания: Кыевъ и Киевъ (1096 г.), кыянh и кияномъ (1097 г.), Кыевомъ и Киевъ (1173 г.), Кыева и Киевъ (1234 г.).

Аналогичная ситуация наблюдается также в словах производных от Руси и руских городов: руськый и руський, галичскый и галичкий, кыевский и киевский, переяславльскый и переяславльский. Слова грекы, печенегы, торкы, косогы, клобукы, а также ляхы, чехы, ятвягы практически всегда написаны с буквой «ы». В обеих грамматических формах выступают слова: многымъ и многимъ, великый и великий, пакы и паки.

К сожалению, у нас нет данных о том, как произносились кы, гы, хы в народной южноруской речи. В граффити Софии Киевской, датированных ХІ–ХІІ вв. мы находим слова: великыи, русъскыи, благыи, белгородскыи,

княгыни, послухы, грекы, цркы. Аналогичных примеров для ХІІІ века нет. И все же, учитывая устойчивое сохранение этой формы в литературном языке на юге Руси вплоть до монголо-татарского нашествия, а также принимая во внимание тот факт, что позднесредневековые украинские памятники письменности сохраняют старые кы, гы, хы, можна высказать предположение, что в народном древнекиевском говоре ХІ–ХІІІ вв. перехода к ки, ги, хи и вовсе небыло.

В Новгороде, судя по немногочисленному материалу по этимологическим кы, гы, хы, в ХІ — начале ХІІІ вв. преобладает форма с «ы». Лишь в одной грамоте середины ХІІ в. (422) встретилось слово паки, но оно, как полагает А. А. Зализняк, не может служить вполне показательным примером1. Правда тоже слово с буквой «ы» в грамоте 227 рубежа ХІІ и ХІІІ вв. оказалось вполне пригодным для подтверждения господства в Новгороде формы кы, гы, хы. Недостаточно показательными, согласно А. А. Зализняку, являются и другие примеры: Гришки, Юрки, пшенки, вhревки, слуги, окончания которых возможно восходят не к — ы, а к —h

2.В Новгородской первой летописи написание слов с — кы преобладает,

однако не являются редкой и форма с — ки. Слово Киев пишется — Кыевъ

и Киевъ, причем, как и в южноруских летописях, имеются примеры,

1 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. — С. 119.2 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. — С. 119.


243


когда обе формы присутствуют в одной статье. Кроме того с — ки, - ги встречаются слова: паки (854 г.), княгиня (1151, 1205, 1238 г.), греческии (1204 г.), заморскии (1207 г.), госпожькин (1228 г.).

По мере накопления сравнительного материала выводы относительно употребляемости в киевском и новгородском говорах ХІ–ХІІІ вв. кы, гы, хы, а также ки, ги, хи будут уточняться, но уже и сейчас ясно, что сколько-нибудь существенного различия в этом не было.

Еще одной характерной особенностью южноруского диалекта, а затем и украинского языка, как полагает В. В. Нимчук, является глагольная форма без окончаний — т (-ть)1. Утверждение это не может вызвать возражений, если не пытаться представить отсутствие таких окончаний как явление, унаследованное украинским языком непосредственно из праславянского. Подобная форма имеет место в древнеруском языке и, что особенно важно для данного исследования, также и в древненовгородском диалекте. Согласно исследованию А. А. Зализняка в бытовых грамотах Новгорода, датирующихся ХІ — началом ХІІІ в., на 16 примеров без — ть (не дhе 247, живье 235, хоце, не буде 227, поиде 332) приходится от трех до семи примеров с — ть. В грамотах ХІІІ–ХV вв. доля примеров с — ть возрастает, это соотношение выражается в них как три к двум2.

Отсутствие киевских бытовых записей не позволяет с уверенностью утверждать, что аналогичное явление было характерно и для южноруского говора, но наличие глаголов без — ть в Ипатьевской летописи (иде, поиде, наведе, буде и др.) делает такое предположение весьма вероятным. В. М. Русанивский считает окончание — ть все же преобладающим в южноруских письменных памятниках, а его отсутствие редким («А княгини наша хоче за вашь князь»)3.

Древнерусское слово «есть» в южноруском диалекте нередко произносилось и писалось как е (без — сть). Эта инновация позже также станет характерной для украинского языка, однако не может считаться чисто южноруской, поскольку была распространена также и на севере Руси4.

Тоже можно сказать и о союзе та, который особенно часто встречается в «Поучении» Мономаха, староукраинских грамотах и особенно в современном украинском языке. В древнеруское время он употреблялся не только в киевском, но и новгородском диалектах. «Асе ти хочоу, коне

1 Німчук В.В. Мова. Історія української культури. Т.1. — С. 692.2 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. — С. 143.3 Русанівський В.М. Історія української літературної мови. — С. 33.4 Русанівський В.М. Історія української літературної мови. — С. 143, 190.


244


коупивъ и къняжъ моужъ въсадивъ, та на своды». И еще: «А вы

раздравше та прочь»1. С. А. Высоцкий относил к числу особенностей так называемого

киевского койне частую замену «а» на «я» (юс малый) в таких словах, как мhсяця (а не мhсяца), отця (а не отца), а также «у» на «ю». В Новгороде подобная инновация также имела место, но встречалась как будто реже. Вывод этот не точен, он опровергается многочисленными примерами

таких замен в новгородских надписях, что указывает на распространенность таких замен и в новгородском диалекте.

Тоже самое можно сказать и о смешивании «ъ» с «о», «ь» с «е», а также замены «h» на «е». А. А. Зализняк считает это «бытовой» графичес-кой традицией характерной для письма берес-тяных грамот, а следовательно и для новгород-ского диалекта2. Но такое же языковое явление известно и на юге Руси, и, вряд ли, его можно объяснить обыкновенными ошибками писцов. Как справедливо отметил С. А. Высоцкий, авто-ров граффити в Софийском соборе Киева труд-но заподозрить в неграмотности.

Не может быть и малейшего сомнения в том, что замена «а» на «я», «у» на «ю», как и смешивание «ъ» с «о», «ь» с «е» были характерны и для

киевской бытовой письменности. Уверенность в этом дает нам грамота на бересте, обнаруженная в Звенигороде (Галицком). В ней написано: Нhжьньцю (вместо Нhжьньцу), приедю (вместо приеду), повhдало (вместо повhдалъ), Говhно (вместо Говенъ), соудо (вместо соудъ), отроко (вместо отрокъ), коуно (вместо коунъ), вонидь (вместо въниде), нь (вместо не)3.

Анализируя фразу из берестяной грамоты 109 — «А ныне ка посъли

къ томоу моужеви грамоту» — А. А. Зализняк обратил внимание на частицу ка, которая относится к слову ныне и должна читаться вместе с ним как нынека. Прямое соответствие это слово находит только в украинском языке — ниніка, нинька, ниньки. В руских говорах получило

1 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. — С. 190.;

НПЛ. Статья 1228 г.2 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. — С. 217.3 Свешніков І. Звенигородські грамоти на бересті // Дзвін. - Львів. — 1990. — №6. — С. 128.

Оклад книги XII–XIII вв. с. Щучинка Киевской обл.


245


распространение слово ныньче, ноньче. Если принять предположение А. А. Зализняка, что автор этой грамоты был родом из Южной Руси, тогда подобную словоформу следует считать южноруской (киевской). Но даже если это и так, на чем исследователь не настаивает категорически, мы не можем абстрагироваться от того факта, что слово это было понятным древним новгородцам.

К числу южнорусизмов в данной грамоте А. А. Зализняк относит вы-ражение: «А ныне ся дроужина по мя пороучила». Модель с по, как он полагает, необычна для Новгорода и больше характерна для смоленского и киевского диалектов: «Кончакъ пороучися по свата Игоря» (Ил.1185) или «Порука по нь» (Смоленские грамоты). В новгородских источниках господствует другая модель с за. «Дала роуку за зятя» (531) или «Я за

то сhло поруцне» (гр.510) и «Князи вси за мене пороучатся»1. В новго-родской диалектной зоне отмечена и модель с по, но как очень редкая.

Думается, что она не является основной и в киевской диалектной зоне. В летописи мы чаще встречаемся в близких выражениях с моделью за +В: «За землю Роуськую», «За вся люди своя», «За страх татарскии», «Отда Рюрикъ дщерь свою Ярославу за Игоревича за Святослава»2. Впоследствии эта модель органично вошла в украинский язык и является в нем основной. Что касается приведенной выше фразы из Новгородской первой летописи, то при передаче ее украинскими буквами она кажется вполне украинской: «Князі всі за мене поручаться».

Новые исследования подтверждают предположение также о лексической близости новгородского и киевского диалектов.

Как известно церковнославянское слово помози приобрело в украинском языке графему поможи. Но оказывается, что и оно имеет древнеруское происхождение. Причем зафиксировано не в южноруском диалекте, а в новгородском. С ним имеются две надписи в Софии Новгородской: «Господи поможи рабу своему. Флокат.» и «Флъратъ.

Господи поможи ра…»3.Распространенное в южноруском диалекте слово соромъ, которое в такой

же полногласной форме сохранилось в украинском языке, употреблялось и на севере Руси. «А соромъ ми, оже ми лихо мълвяще»4.

Показательным примером языковой близости Киева и Новгорода мо-жет быть слово дhжа, неоднократно упоминавшееся в берестяных грамо-

1 НПЛ. — С. 89, 320.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 659.3 Медынцева А.А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора. — С. 90.4 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. — С. 70.


246


тах, как мера зерна. В укра-инском языке это слово пи-шется как діжа и обозначает деревянную кадку, в которой замешивали тесто. В таком значении сохранилось это слово и в русском языке, что вероятно указывает на ис-пользование дежи для выпеч-ки хлеба уже в древнеруское время.

Характерно, что слова паробок, кожух, вошедшие в украинский язык, в древ-ности не были локализо-ваны только южноруским регионом. Под 1175 годом слово паробок упомянуто в Повести об убийстве Андрея Боголюбского, под 1219 г. — в Галицко-Волынской ле-тописи, а в ХІV–ХV вв., как свидетельствуют берестяные грамоты, оно входило в лек-сический фонд новгородско-

го говора. Слово кожух упоминается в новгородской берестяной грамоте № 429, датируемой ХІІ веком.

Аналогичная ситуация и со многими другими словами, которые почему-то принято считать украинскими. Слово ролья встречается в письменных памятниках не только Южной Руси, но и Северо-Восточной. Тоже самое можно сказать и о словах уй (дядя по матери) и стрый (дядя по отцу). В настоящее время они являются западными диалектизмами украинского языка, но имели повсеместное распространение в древнеруском, как на юге, так и на севере. Слово жито не менее десяти раз встречается в Лаврентьевской летописи, около двадцати раз в Новгородской первой летописи, многократно в новгородских берестяных грамотах и только два раза в Ипатьевской летописи. Тем не менее, впоследствии оно органично вошло в украинский язык, тогда как в русском закрепилось слово рожь, также известное в древнеруском языке. Слово сапоги стало достоянием только русского языка, хотя в такой форме употреблялось в Юго-Западной

Владимир Всеволодович Мономах (1053–19.V.1125 гг.) Сын переяславского, а затем киевского князя Всеволода

Ярославича. Получил прозвание Мономаха по деду,— визан-

тийскому императору Константину Мономаху. (Портрет из

«Царского титулярника» 1672 г.)


247


Руси во второй половине ХІІІ века: «Сапози зеленого хъза»1. Слово «тын» (частокольный забор) известно в новгородском диалекте, но в дальней-шем его бытование связано преимущественно с украинским языком. Тоже произошло и со словом гребля, хотя оно вовсе не принадлежало только южнорускому диалекту, но было общедревнеруским.

Приведенные примеры, разумеется, не исчерпывают собой сравнительную базу различных говоров Руси, но они весьма показательны в плане определения их взаимного родства. По существу, нет в словарном составе дрневнеруского языка слов, которые были бы локализованы только в одном регионе, являлись только его диалектной особенностью и затем продолжили свою жизнь в «своем» восточнославянском языке.

А. А. Зализняк, на основании изучения языка берестяных грамот и киевских граффити, пришел к выводу о взаимной близости диалектов новгородского и киевского. В более позднее время она утрачивается2. К сожалению, исследователь не объяснил, чем была обусловлена схожесть двух столь территориально отдаленных диалектов.

Согласно С. А. Высоцкому, в обоих случаях мы имеем дело с единым литературным языком, сложившемся в Киеве и распространившемся по всей Руси, в том числе и в Новгороде. Не только киевские, но и новго-родские письменные памятники (речь идет о граффити на стенах храмов и берестяных грамотах) написаны общегосударственной письменностью Киевской Руси, которая испытала влияние церковнославянского языка и местных говоров3.

Разумеется, тезис о взаимном влиянии литературного и живого разго-ворного языков, не может быть оспорен. Однако, утверждение о том, что все письменные памятники, будь то летописи или бытовые записи на бересте, археологических вещах или стенах храмов, написаны на едином общего-сударственном (киевском) языке, по существу, лишает нас возможности го-ворить о диалектах. С. А. Высоцкий, видимо, слишком буквально воспринял замечание М. А. Мещерского о том, что язык грамот — это не только новго-родский говор, но и язык письменности, испытавший уже влияние церков-нославянского языка и некоторых литературных формул4.

Конечно, письма на бересте, граффити на стенах храмов, надписи на каменных крестах, керамических сосудах, чашах, писали люди, обученные

1 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 814.2 Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: из раскопок. — С. 190.3 Висоцький С.О. Київська писемна школа Х–ХІІ ст. — С. 222-223.4 Мещерский М.А. Существовал ли «эпистолярный стиль» в древней Руси? // Вопросы

теории и истории языка. Сб. в честь Б.А.Ларина. — Л., 1963. — С. 212.


248


грамоте, но писали они так, как говорили. Даже в произведениях высокой письменности (летописях и литературных сочинениях) заметны языковые особенности регионов, в которых они создавались.

Приведенный выше анализ не является отрицанием вывода о бытова-нии диалектов. Он лишь свидетельствует о том, что утверждение ряда язы-коведов об их сильной обособленности в древнеруское время не находит подтверждения в конкретном письменном материале. Практически нет ни одной языковой формы, которая бы локализовалась в одном регионе и не была известна в другом. Различия в большей мере количественные, чем качественные. В условиях существования единого государства и единого литературного языка местные говоры развивались по пути их сближе-ния. Этому содействовали оживленные связи (политические, церковные, экономические) Киева со столицами удельных княжеств.


ГЛАВА VIII

ТЕРРИТОРИАЛЬНОЕ,

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ

И КУЛЬТУРНОЕ

ЕДИНСТВО РУСИ


250


Древнеруские бармы XII–XIII вв. 1 — Киев; 2 — Чернигов; 3 — Владимир на Клязьме; 4 — Суздальщина; 5 — Великий Болгар;

6 — Киевщина; 7 — Киев; 8 — Владимир на Клязьме; 9 — Старая Рязань; 10 — Киев;

11 — Старая Рязань; 12 — Владимир на Клязьме.


251

Глава VIII. Территориальное, экономическое и культурное...

Исследование темы этнического развития Руси предполагает выяснение вопросов наличия или отсутствия ее территориаль-ного, экономического и культурного единства. В большей мере

здесь нас интересует этап так называемой феодальной раздробленности, когда Русь, по образному выражению Б. А. Рыбакова, навсегда расколо-лась на независимые княжества — королевства. Случилось это, согласно историку, в 1132 году, когда умер последний общедревнеруский суверен Мстислав Великий. Киев больше не управлял рускими землями, но сохра-нял величие «порфироносной вдовы»1.

Вывод о политическом дроблении Руси был понят многими исто-риками-русистами, как непреложная констатация ее государственного и территориального распада. Связи между отдельными землями, как им казалось, постепенно глохли, их жизнь замыкалась в узких границах кня-жеств, а представление о территориальной общности и вовсе исчезло.

К концу этого периода, будто бы, уже определились тенденции региональной консолидации. На северо-востоке Руси во главе с Владимиром на Клязьме, на юго-западе — с Галичем, на северо-западе — с Полоцким, на севере — с Новгородом.

В 70-е годы ХХ века Б. А. Рыбаков несколько модифицировал свой взгляд на период феодальной раздробленности Руси. Не отказавшись от ранее сделанного вывода, он больше внимания уделил элементам единства руских земель. Согласно ему, Южную Русь (Киевскую, Чернигово-Сиверскую и Переяславскую земли) связывала со всей совокупностью руских феодальных государств борьба с общим врагом — половцами. Еще одним элементом, связывавшим Южную Русь с остальной Русью, были великие киевские князья — соправители, за спинами которых постоянно стояли Смоленское княжество и богатая Волынь, Чернигово-Сиверская или Владимиро-Суздальская земли. К тому же все руские князья ХІІ века считали Киев и Южную Русь общей династической собственностью, и каждый из них стремился получить свою долю в этом общем родовом наследии2.

Тем не менее, в общеисторической схеме период феодальной раздроб-ленности и дальше ассоциировался с распадом государственного единства.

1 Рыбаков Б.А. Обзор общих явлений русской истории ІХ – середины ХІІІ века. — Вопр.

истории, 1962. — №4; Рыбаков Б.А. Русь в эпоху «Слова о полку Игореве». Обособление

русских княжеств в ХІІ–ХІІІ вв. В кн..: История СССР. — Т.1. — М., 1966. — С. 578.2 Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. — М., 1971. — С.158-162.


252


Правда, исследователи, придерживавшиеся этой концепции, не были после-довательны. Казалось, если на смену единой Руси пришли 14–15 суверенных княжеств-королевств или 3–4 региональных государственных образований, то и изложение их историй должно быть регионально-земельным. В дейс-твительности такой подход историки распространили только на изложение политических событий и то не всегда. Что же касается всех других аспектов жизни, то они, как и прежде, излагались ими обобщенно: экономика Руси, культура Руси, история Руской православной церкви и др. В этих общих разделах историки, по существу, забывали даже о выделенных двух этапах государственности Руси. Названные итоговые сюжеты излагались ими не после каждого из них, но суммарно в конце всего древнеруского периода, оборвавшегося монголо-татарским нашествием. Причем, так поступали да-же «отцы-создатели» новой концепции истории Руси.

Автору уже неоднократно приходилось писать о некоректности такого представления о государственном развитии Руси периода феодальной раздробленности1. Как следует из письменных источников, это не было временем политического распада страны и потери им общей перспективы развития. Речь может идти лишь об изменении на Руси, как и во всей средневековой Европе, системы государственной власти. Княжеский авторитаризм центра постепенно уступал свое место полицентрической структуре управления. Конечно, это было сопряжено с междукняжескими усобицами, но велись они не с целью обособления того или иного удельного властителя от центра, а для того, чтобы утвердить себя в этом центре. Вот почему стержнем, вокруг которого кипели междукняжеские политические страсти, был киевский стол, а следовательно, и сам Киев. Не каждому киевскому князю удавалось достичь положения реального главы государства, но претензии на эту роль могли быть реализованы только через обладание древней столицей Руси — единоличное или коллективное посредством соправительства.

Особенностью государственной структуры Руси являлось то, что вся верховная власть сосредоточивалась в руках единого княжеского рода. Это порождало политическую нестабильность в стране, поскольку каждый князь рассматривал себя в качестве потенциального великого киевского князя и стремился к реализации своих амбиций. Но это же и являлось важнейшей основой единства страны, зиждившегося на чувстве кровного родства княжеского рода. Князья неоднократно подчеркивали, что они не угры и не ляхи, но единого деда внуки.

1 Толочко П.П. Киев и Киевская земля в эпоху феодальной раздробленности ХІІ–

ХІІІ вв. — К., 1980. — С. 165-199.


253


Одной из основных скреп страны являлась Руская православная церковь, которая организационно повторяла структуру княжеского правления, но имела более прочный моральный и бюрократический фундамент. Выше об этом уже шла речь, поэтому здесь ограничимся лишь той непреложной констатацией, что в продолжении всего домонгольского периода духовной столицей Руси оставался Киев.

Вывод о сохранении государственного единства Руси эпохи феодальной раздробленности, по существу, делает необязательным поиск аргументов, подтверждающих, выражаясь современным языком, ее единое территориальное, экономическое и культурное пространство. Однако, поскольку в исторической литературе встречаются и противоположные утверждения, попытаемся сделать это максимально объективно, основываясь не на эмоциях, а на документальных свидетельствах.

1. Территориальная общность.

Начнем с вопроса о территориальной общности Руси. На первом этапе ее истории она складывалась посредством окняжения территорий, занятых восточнославянскими племенными сою-

зами. Процесс этот не был завершен в Х–ХІ вв., но продолжался и в пе-риод феодальной раздробленности. Приращивание земель теперь проис-ходило, главным образом, за счет колонизации неславянских территорий на севере и северо-востоке Руси. Разумеется, основные усилия прилага-лись здесь Новгородом и Владимиром на Клязьме, но принимали участие в новых территориальных приобретениях и старые княжеские центры. Особенно это справедливо по отношению к заселению Суздальско-Залесского края, которое осуществлялось в значительной мере из Южной Руси. Убедительным подтверждением этого является гидро — и топони-мика вновь освоенных земель, о чем шла речь выше. Сюда были пере-несены южноруские названия городов и рек. Все это неопровержимые свидетельства того, что из Южной Руси вслед за князьями и дружинами на северо-восток шли крестьяне и ремесленники. Вряд ли такой мощный переселенческий поток был возможен в условиях раздельного политичес-кого и территориального существования руских земель.

В целом можно констатировать, что в ХІІ–ХІІІ вв. государственные рубежи Руси вполне определились, но произошло это не само по себе, а благодаря объединенным усилиям древнеруских княжеств при


254


Древнеруские кресты-энколпионы XII–XIII вв. 1 — Киев; 2 — Владимир на Клязьме; 3 — Брянщина; 4 — Новгород; 5 — Новгород;

6 — Тверь; 7 — Княжа Гора; 8 — Княжа Гора; 9 — Дорогобуж (Волынь); 10 — Изяславль;

11 — Белоозеро; 12 — Киев.


255


консолидирующей роли Киева. Летописи наполнены сообщениями о походах руских князей на своих соседей, которые вызывались преимущественно необходимостью обороны своих границ, а также окняжением земель соседей.

Весьма показательным в этом отношении может быть свидетельство летописи 1131–1132 гг. В 1131 году Мстислав отправил в поход на чудь своих сынов Всеволода, Изяслава и Ростислава, в результате которого Русь превратила это племя в своего данника. В следующем аналогичный поход был организован на Литву. В нем принял участие сам великий князь Мстислав Владимирович, его сыновья, черниговские князья Ольговичи, а также Всеволод Городенский, владения которого как раз и требовалось защитить от неспокойных соседей1.

Особой нестабильностью отличались южные и юго-восточные рубежи Руси, постоянно подвергавшиеся опасности половецких вторжений. В большей мере страдали от них Киевская, Переяславская и Черниговская земли, но доставалось также и другим княжествам. Не случайно, руские князья заявляли, что половцы им общий враг и объединяли свои усилия для борьбы с ними. Возглавляли ее великие киевские князья, по призыву которых для походов в степь собирались многочисленные дружины. Летописцы с особым подъемом рассказывали об этом, полагая, что мысль о походах на половцев сообщалось киевскому князю самим Богом. «В лhто

6678. Вложи Богъ въ сердце Мьстиславу Изяславичю мысль благу

о Рускои земли, занеже ей хотяше добра всимъ сердцем: и съзва

братью свою и нача думати с ними, река имъ тако: «Братье!

Пожальтеси о Рускои земле и о своей отцинh и дhдинh». Князья заявили, что они готовы «за хрестьяны и за Рускую землю головы

своh сложити и къ мученикомъ причтеномъ быти»2. Для похода в степь в Киев прибыли со своими полками черниговские Ольговичи, смоленский князь Рюрик, вышгородский князь Давыд, луцкий князь Ярослав Изяславич, туровский князь Святополк Георгиевич, переяславский князь Глеб, его брат Михалко, а также много других князей, не названных летописцем.

Из буквального содержания речи Мстислава следует, что он призывал князей защитить, прежде всего коренную Рускую землю, которая для всех их общая «отчина и дhдина», но фактически это соответствовало и общеруским интересам. Не случайно в антиполовецком походе приняли участие князья смоленские, туровские и волынские. Выше уже говорилось,



256


что «страдать» за Рускую землю считали для себя естественным также и новгородцы.

Еще более масштабным был поход на половцев, инициированный великим киевским князем Святославом Всеволодовичем. Как свидетельствует статья 1185 г. Лаврентьевской летописи, в нем приняли участие «вси князи Русстии», причем мысль эту и теперь вложил им в сердце сам Бог. В походе, кроме киевских дружин, водимых соправителями Святославом Всеволодовичем и Рюриком Ростиславичем, приняли участие переяславцы во главе с князем Владимиром Глебовичем, черниговцы — с Глебом Святославичем, Туровцы — с Глебом Юрьевичем, смоляне — с Изяславом Давидовичем, полки галицкие, владимирские и луцкие1.

После поражения Игоря Святославича в 1185 году, Киеву пришлось спешно заделывать брешь в обороне Руси от половцев. Святослав Киевский шлет гонцов к Давиду Смоленскому с просьбой о помощи: «А поеди бра-

те постерези землh Рускоиh»2. Давид немедля привел свои дружины к городу Треполю. Сюда же прибыли и другие князья со своими полками: «придоша же ины помочи»3.

Кроме военных походов вглубь половецкой степи, князья неоднократно предпринимали так называемые охранные экспедиции, призванные защитить южные рубежи Руси, а также Днепровский торговый путь. С этой целью объединенные дружины выдвигались к Каневу и стояли там в ожидании прохода торговых флотилий, иногда целое лето. Вот что об этом сообщает летописаня статья 1192 г. Ипатьевской летописи. «В лhто 6700. Князь Святослпавъ со сватомъ своимъ с Рюрикомъ

совокупившеся и с братьею. И стояша у Канева все лЬто, стерегучи

земли Рускиh, и тако сблюдше землю свою от поганыхъ»4.В реальной жизни руские князья не всегда оказывались на уровне

задач по защите Руской земли от иноплеменников. Иногда, как явствует из статьи 1185 г. Ипатьевской летописи, их солидарность давала трещины. Давид Ростиславич, приведший свой полк для защиты столицы Руси Киева, отказался идти на выручку Переяславлю. «Смолнянh же почаша вhчh

дhяти рекуще: «мы пошли до Киева, даже бы была рать билися

быхом, намъ ли иноЬ рати искати, то не можемь, уже ся есмы

изнемоглh»5.

1 ПСРЛ. — Т.1. — Стб. 394-395.2 ПСРЛ. — Т.2. — Стб. 646.3 ПСРЛ. — Т.2. — Стб. 646.4 ПСРЛ. — Т.2. — Стб. 673.5 ПСРЛ. — Т.2. — Стб. 647.


257


И, тем не менее, любечская клятва быть «во едино сердце» и сообща «блюсти Рускую землю» оставалась действующей моральной нормой вплоть до Калкской битвы 1223 года. Когда к границам Руси приближались монголы, в Киеве собрался «свhт всих князhи» для выработки общего плана отражения этой новой опасности. В совете этом предполагалось участие также и владимиро-суздальского князя Юрия Всеволодовича, од-нако он, по какой-то причине, в Киев не прибыл, что и отметил летописец. «Юрья же князя великого Суждальского не бы в томъ свhтh»1.

Для битвы с монголо-татарами прислали свои дружины Киев, Чернигов, Смоленск, Галич, Владимир-Волынский, Переяславль, Курск, многие дру-гие княжеские города. Согласно свидетельству летописи В. Н. Татищева, Юрий Всеволодович также направил в помощь южноруским князьям дружину в количестве 800 воинов под водительством своего племянника Василька Константиновича2.

Как следует из летописного свидетельства, князья понимали какую опасность для всей Руси представляют безбожные татары, а поэтому со-гласно заявили: «луче ны бы есть приятии ю (встретить врага — П.Т.) на чюжеи землh, нежели на своеи»3. К сожалению, руские полки потер-пели на Калке жестокое поражение, что и предопределено в значитель-ной степени последующую трагедию Руси.

Другие регионы Руси, где не было такого сильного и беспокойного соседс-тва, не требовали общеруской княжеской солидарности в расширении границ или их охране. Чаще всего здесь достаточно было и региональных усилий. И все же летопись сохранила нам и такие примеры. Выше уже говорилось о том, как Мстислав Великий участвовал в защите Городенского княжества от литовских набегов. Еще об одном подобном случае в летописи рассказыва-ется под 1205 г., когда Роман Мстиславич, тогда уже великий киевский князь, вместе с князьями — Ольговичами «бишася с Литвою»4. В 1182 году Всеволод Юрьевич, князь суздальский, просил помощи для похода на волжских болгар у киевского князя Святослава Всеволодовича. Тот послал ему помощь во главе со своим сыном Владимиром. «Того же лhта Всеволодъ Гюрговичь князь

Суждальский заратися с Болгары, и присла ко Святославу помочи про-

ся, и пусти к нему сына своего Володимhра»5.

1 ПСРЛ. — Т.2. — Стб. 741.2 Татищев В.Н. История российская. — М.—Л., 1964. — Т.3. — С. 215. К сожалению это

сообщение не имеет подтверждения в других письменных источниках.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 741.4 ПСРЛ. Т.1. — Стб. 421.5 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 625.


258


Приходилось князьям объединять свои усилия и для обороны запад-ных рубежей Руси. Когда в 1189 году венгры захватили Галич и посадили там королевича Андрея, это вызвало большую озабоченность не только в соседней Волыни, но и в Киеве. Роман Мстиславич, получив благосло-вение своим собственным претензиям на обладание Галичем от Рюрика Ростиславича, начал немедля собирать силы для борьбы с оккупантами. Из Киева в помощь ему Рюрик отправил дружину во главе со своим сыном и воеводой Славном Борисовичем. Предприятие Романа не имело успеха, вероятно, в значительной степени, из-за несогласованности действий ки-евских соправителей Святослава и Рюрика.

В этих событиях решительную позицию занял митрополит. Обращаясь к киевским князьям, он заявил, что они обязаны защитить Галицкую землю, которую захватили иноплеменники. «Се

иноплеменьници отяли отчину вашю, а лhпо вы бы потрудитися»1. Князья прислушались к совету митрополита, пошли с большими силами к Галичу, но, не договорившись о том, кому из них следует сесть на его столе, ни с чем вернулись в Киев. В обращении митрополита примечательным было то, что он назвал Галичину отчиной Святослава и Рюрика. В строгом значении этого слова таковой она для них не являлась. Митрополит, наверное, знал это, однако, в данном случае понимал «отчину» как общединастическое наследие всего правящего княжеского рода, как территорию на которую распространялась юрисдикция киевского стола.

В свою очередь князья удельные рассматривали Рускую землю в узком значении этого слова в качестве общединастического наследия и постоянно стремились присутствовать здесь если не в качестве великого киевского князя или его соправителя, то хотя бы совладельца какой-то ее части. Ярким подтверждением этому являлась борьба владимиро-суздальских князей за обладание переяславским столом, на котором периодически утверждались сыновья и внуки Юрия Долгорукого, а также тяжба Всеволода Большое Гнездо и волынского князя Романа Мстиславича за право обладания южноруской волостью с пятью городами Торческом, Треполем, Корсунем, Богуславлем и Каневом. Вынужденный согласиться с решением Рюрика Ростиславича и митрополита Никифора о передаче спорной волости Всеволоду, Роман затем добился в качестве компенсации права владения Полонным и загадочным «полъ търтака

Корсуньского»2.



259


Из пространной грамоты Всеволода Юрьевича, направленной Рюрику Ростиславичу, следует сколь принципиальным для него было причастие в Руской земле. И вряд ли, при этом, он исходил из экономических соображений. Небольшая волость не могла существенно увеличить его доходы. Она нужна была Всеволоду как символ, связывавший его землю с ядром Руси. Тем более, что он, по его собственному утверждению, был признан князьями старейшиною «во своемь племени во Володимерh». Особенно обидело Всеволода то обстоятельство, что младшие князья такую долю в Руской земле получили. Обращаясь к Рюрику, он заявил, чтобы тот не рассчитывал больше на его поддержку. «А кому еси в ней (Руской области — П.Т.) часть далъ, с тем же еи и блюди и стережи»1.

Как явствует из слов Всеволода, причастие в Руской земле налагало на его обладателя также и определенные обязательства, прежде всего в деле защиты ее от внешней угрозы.

Примечательно, что эта волость раньше служила наделом для князей, лишенных своих прежних княжений. В 1163 году великий киевский князь Ростислав Мстиславич посадил в ней своего брата Владимира, изгнанного из Слуцка. «Ростиславъ же дасть ему Трьполь и ины четыре городы

придасть ему къ Трьполю»2.В том же году Ростиславу пришлось определить надел в Руской

земле волынскому князю Мстиславу Изяславичу. «Възвороти всh

городы Мьститславу Торьскыи и Бhлгородъ, а за Трьполь да ему

Каневъ»3.Судя по всему, Торческ оставался отчинным владением наследников

Мстислава Изяславича независимо от того, князьями какой земли они были. Об этом можно судить, в частности, по сообщению летописной статьи 1226 г. Галицко-Волынской летописи. Отписав Галич своему зятю, королевичу Андрею, Мстислав Мстиславич Удалой ушел в Торческ4.

Своеобразной разновидностью «причастия» в Руской земле было наделение в ней волостями безместных князей, которые должны были защищать ее рубежи. Наглядным примером этому является наделение киевским князем Изяславом Мстиславичем Ростислава Юрьевича волостью, находившейся на западных рубежах собственно Руской земли и состоявшей из городов Божска, Межибожья, Котельницы и еще двух неназванных. Особенностью этого поступка Изяслава было то, что

1 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 683.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 521.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 521.4 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 750.


260


он передал волость сыну Юрия Долгорукого, упорно оспаривавшего у него великокняжеский стол. Условием была верная служба Ростислава. Обращаясь к нему, Изяслав сказал: «Иди въ Божьский и прhбуди же

тамо доколh я схожю на отца твоего, а любо с нимъ миръ възму,

пакы ли ся с ним улажю, а ты постерези землh Рускои оттолh»1. Узнав позже, что Ростислав не был верен ему, Изяслав лишил его волости и отослал к отцу в Суздаль.

Находили приют в Руской земле и князья-изгои. В 1146 году в Киев бежал Иван Ростиславич Берладник, потерявший звенигородский стол в борьбе с двоюродным братом Владимиром Володаревичем. В 1187 году, отстраненный от княжения в Галиче в результате мятежа, в Овруч бежал Олег Ярославич. Летопись не сообщает о том, наделяли ли киевские князья — Святослав Всеволодович и Рюрик Ростиславич, названных изгоев какими-либо волостями, но исключать этого вовсе не приходится.

Кроме Киева и Переяславля пристанищем для безместных князей служил и третий центр Руской земли Чернигов. Известно, что в нем подолгу проживали сыновья Юрия Долгорукого Михалко и Всеволод. Статус их здесь был не совсем понятен. Летопись не свидетельствует об их изгнании братом Андреем Боголюбским. Более того, он, как будто, даже поддерживал с ними братские отношения. Когда в 1174 году Ростиславичи смоленские обратились к нему, формально считавшемуся киевским сувереном, с просьбой отдать Киев Роману Ростиславичу, он обусловил свое решение советом с братьями. «Пождите мало, — ответил он Ростиславичам, — послалъ есмь к братьи своеи в Русь,

какь ми вhсть будеть от нихъ, тогда ти дамь отвhть»2. Тем не мене, проживание братьев в Чернигове с женами и слугами указывает, по-видимому, на то, что старший брат их просто выжил из своей земли.

После его убийства, братья предприняли попытку овладеть Владимиро-Суздальской землей, но она им не удалась и пришлось вновь возвращаться в Русь. В конце концов с военной помощью Святослава Всеволодовича братья в 1176 году заняли суздальский и владимирский столы, после чего к ним были отправлены из Чернигова и их жены. «И потомъ посла

Святославъ жены ихъ, Михалковую и Всеволожюю, приставя к нимъ

сына своего Олега проводити h до Москвh»3. Летопись и в этом случае не свидетельствует о том, имели ли Михалко и Всеволод в Черниговской земле какие-либо наделы, но предполагать это вполне возможно.

1 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 368.2 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 580.3 ПСРЛ. Т.2. — Стб. 602.


Авт

ор П

. П. Т

олоч

ко.


262


Как видим, несмотря на все противоречия, имевшие место в междукняжеских отношениях ХІІ–ХІІІ вв. Русь продолжала оставаться единым территориальным организмом. Так на нее смотрели князья, Руская православная церковь и такой она предстает в памятниках литературы. Руская земля фактически стала центральным образом гениального «Слова о Полку Игоревем». Когда сиверские и курские дружины покинули пределы родной земли и вышли в степь, автор «Слова» воскликнул: «О Руская землh, уже за шеломянем еси!» Когда полки Игоря потерпели поражение и поле костьми засеяли, то они «тугою взидоша по

Руской земли» и «печаль жирна тече средь земли Рскыи». В «Золотом слове» Святослав Киевский обращается с призывом к Всеволоду Большое Гнездо, Рюрику и Давиду Ростиславичам, Ярославу Осмомыслу, Роману Мстиславичу встать в златые стремена и вступиться за «землю Рускую». Автор говорит о Руской земле, объединяя в этом понятии и центральную часть страны, и все ее государственное пространство от Дуная и Карпат до Донца и Дона, от Двины до Сулы и Стугны.

В «Слове о погибели Руской земли» автор восторгается красотами «земли Руской», наполненной многими озерами и реками, городами ве-ликими и селами, домами церковными и князьями грозными, указывает на ее бескрайные просторы. «Отслh до угор, и до ляхов, до чахов, от

чахов до ятвязи и от ятвязи до Литвы, до немець, от нhмець

до корhлы, от корhлы до устьюга… от моря до болгар, от болгар

до буртас до черемис, от черемис до моръдви, — то все покорено

было Богом крестьянскому языку поганьскыя страны»1. Среди соби-рателей Руской земли автор называет Всеволода Большое Гнездо, Юрия Долгорукого, Владимира Мономаха и Ярослава Мудрого. Руская земля ви-дится ему единым пространством, сохранявшим свою территориальную и духовную общность вплоть до монголо-татарского нашествия.

Судя по «Списку руских городов дальних и ближних», в общественном сознании чувство территориального единства древнеруских земель сохранялось еще и в конце ХІV века. Сопоставив перечень городов «Списка» с древнерускими городами ХІ–ХІІІ вв., Б. А. Рыбаков пришел к выводу о практически полном совпадении контуров Руской земли обеих периодов2.

Таким образом, все сказанное выше не дает и малейших оснований говорить о территориальном распаде Руси в ХІІ–ХІІІ вв. Ее общность

1 «Изборник». — М., 1969. — С. 326.2 Рыбаков Б.А. Древние Русы. К вопросу об образовании ядра древнерусской народнос-

ти // Тезисы докладов и выступлений сотрудников ИИМК АН СССР. — М., 1951. — С. 32.


263


несомненно сохранялась, хотя главным связующим началом выступала не централизация бюрократического управления, а чувство народного и духовного единства на всем восточнославянском пространстве, а также династическое родство всех древнеруских князей, которые рассматривали себя «единого деда внуками».

2. Экономические связи.

В свое время вывод советской историографии о периоде фео-дальной раздробленности, в который Русь вступила в 30-е годы ХІІ века, был воспринят некоторыми исследователями слишком

буквально. Они распространили его не только на политическую сферу, но и на экономическую. Появились работы, утверждавшие экономическое обособление древнеруских княжеств и даже их экономический упадок. Лишь после выхода в свет ряда работ Б. А. Рыбакова, одного из главных авторов теории феодальной раздробленности, последняя перестала отож-дествляться с экономическим распадом страны. Для этого ему пришлось даже скорректировать свое отношение к определению содержания этого периода. Согласно Б. А. Рыбакову, 1132–1241 гг. лучше называть периодом не феодальной раздробленности, а зрелого феодализма, который харак-теризовался потребностью наладить нормальное производство в дерев-не и городе. Огромные масштабы Киевской Руси для этого, будто бы, не были нужны1.

Б. А. Рыбаков не разделял выводы историков об экономическом упадке в это время Киева и Киевского княжества. «Киевское княжество было одним из богатейших и цветущих…, а Киев и в конце ХІІ века представлял собой большой культурный центр, где строились новые здания»2. Рубежи княжеств не могли скрыть от историка тех общих закономерностей, которыми характеризовалось экономическое развитие древнеруских земель. В их жизни ХІІ–ХІІІ веках, по его мнению, уже хорошо заметны такие явления, как сложение крупных экономических областей,

1 Рыбаков Б.А. Обзор общих явлений русской истории ІХ — середины ХІІІ века. —

Вопросы истории, — 1962. — №4.; Рыбаков Б.А. Русь в эпоху «Слова о полку Игореве».

Обособление русских княжеств в ХІІ – начале ХІІІ вв. — В кн.: История СССР. — Т.1. — М.,

1966. — С. 578.2 Рыбаков Б.А. История СССР. — Т.1. — С. 578.


264


преодоление замкнутости натурального хозяйства, установление связей города с деревней1.

Исследуя районы сбыта столичных ремесленников и отмечая их зависимость от границ земли, Б. А. Рыбаков одновременно указывал и на более широкую их распространенность, попадание в Новгород, в Херсонес и даже в Богемию и Болгарию (Дунайскую), где встречаются руские энколпионы, иногда отлитые в одной форме с киевскими2. Район сбыта изделий с выемчатыми эмалями простирается с запада на восток на 1400 км, с севера на юг — 1300 км.3 По всей Руси расходились киевские писанки, стеклянные браслеты, трубчатые замки, отливки из меди и бронзы, подражавшие золотым столичным украшениям.

В ХІІ–ХІІІ вв. получает широкое развитие черневое дело. Возникнув в Киеве, оно затем разошлось по всей Руси. Как полагает Т. И. Макарова, не исключено, что в отдельных новых его центрах, как например, в Рязанском, работали и киевские мастера4. Традиции киевских мастеров черневого дела продолжали рязанские, владимирские и галицкие серебряники. Разумеется, не будь налаженный и постоянный торговый обмен на Руси в ХІІ–ХІІІ вв., такое влияние киевской ювелирной школы на провинциальных ремесленников вряд ли было бы возможным.

Тоже самое можно сказать и о производстве поливной керамики, которое в ХІІ–ХІІІ вв. выходит за границы Руси в узком смысле этого понятия и распространяется на Волынь, Турово-Пинские земли, Новгород, Рязань, Владимир на Клязьме, неся при этом ощутимые киевские традиции5.

Далеко за пределами собственно Руской земли находятся киевские изделия из перегородчатых эмалей, зерни, а также южноруские по происхождении шиферные пряслица, стеклянные браслеты.

Учитывая товарный характер древнеруского ремесла, не может быть сомнения в том, что его продукция распространялась по Руси посредством торговли. Центральным торговым средоточением страны в ХІІ–ХІІІ вв. продолжал оставаться Киев.

Исследовательница торговли средневекового Новгорода Е. А. Рыбина убедительно показала, сколь тесными были в это время его экономические

1 Рыбаков Б.А. Русь в эпоху «Слова о полку Игореве». — С. 582.2 Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. — М., 1948. — С. 456.3 Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. — С. 459.4 Макарова Т.И. Черневое дело Древней Руси. — М., 1986. — С. 120.5 Макарова Т.И. Поливная посуда // Свод археологических источников. — Вып. ЕІ-

38.—М., 1967. — С. 61.


265


связи с Киевом. Из него и через него в Новгород поступали шиферные пряслица, византийские амфоры, янтарь, стеклянные изделия, поливная керамика, грецкие орехи. Начало этих связей приходится на Х век, но активными они оставались и в ХІІ–ХІІІ вв. Представленные исследовательницей графики хронологического распределения южных импортов показывает, что пик поступления в Новгород шиферных пряслиц, византийских амфор, янтаря приходится на ХІІ век1.

О постоянной и регулярной торговле Киева и Новгорода в ХІІ–ХІІІ вв. свидетельствует существование в столице Руси торгового подворья новгородских купцов с церковью Св. Михаила, находившегося на Подоле.

Е. А. Рыбина, отметив сокращение количества шиферных пряслиц и других предметов южного импорта в конце ХІ – нач.ХІІ вв., пришла к выводу, что, возможно, это связано с обострением отношений Киева с Новгородом и блокадой им торговых путей. Подтверждает она такое предположение грамотой, найденной в слое рубежа ХІ–ХІІ вв. и содержащей любопытное сообщение. Отправитель письма советует своим родителям продать свой двор в Новгороде и переехать к нему в Смоленск или Киев, где «дешев хлеб»2.

Если судить по приведенным графикам поступления южного импор-та можно придти к выводу, что в ХІІ – нач. ХІІІ вв. сколько-нибудь дли-тельных перерывов в торговых отношениях Киева и Новгорода не было. В пользу этого свидетельствуют и берестяные грамоты. Особенно при-мечательна грамота № 675 ХІІ века, зафиксировавшая переписку братьев, ведших торговые дела в Киеве, Суздале и Луках. Отправитель письма на-поминает брату Миляте о том, что в Киеве он взял у него без свидетелей 9 фофудий. «Фофудии» здесь обозначают златотканую восточную ткань и, следовательно, грамота фиксирует факт покупки новгородцами в Киеве дорогих византийских тканей3.

В целом, как свидетельствуют берестяные грамоты, Новгород в ХІІ–ХІІІ вв. поддерживал торговые отношения, кроме Киева, с Переяславлем Руским, Суздалью, Ростовом, Полоцком, Псковом, Ярославлем, Луками, Угличом и Москвой.

Постоянными были торговые связи Киева с северо-восточными городами. Как полагает М. В. Седова, торговый путь, связывающий эти регионы, проходил по Днепру, затем волоком на речку Вазузу, а оттуда — на Верхнюю Волгу. С Волги суда шли по реке Нерль и далее в Нерль

1 Рыбина Е.А.Торговля средневекового Новгорода. Великий Новгород. — 2001. — С. 62-83.2 Рыбина Е.А.Торговля средневекового Новгорода. — С. 65.3 Рыбина Е.А.Торговля средневекового Новгорода. — С. 90.


266


Клязменскую и Каменку1. Этот путь упоминается летописцами ХІІ века. Со временем связь с Поднепровьем осуществлялась сухопутным путем, пролегавшим через Переяславское княжество и земли вятичей.

Среди южных импортов, несомненно, шедших через Киев, М. В. Седова отмечает византийскую шелковую ткань, представленную в Суздале, в том числе, и златоткаными образцами, амфорную тару, стеклянную посуду, произведения византийской глиптики2. Из предметов собственно южноруских в Суздале обнаруживаются кресты-энколпионы, стеклянные кубки, оконницы, браслеты, шиферные пряслица3.

Исследования городов бассейна верхней и средней Оки, осуществленные Т. Н. Никольской, показали не только высокий уровень собственного ремесленного производства ХІІ–ХІІІ вв., но и его органическую связь с ремеслом Южной Руси. Довольно значительный процент в них составляют вещи, происходящие из Киева, или поступавшие в землю вятичей посредством Днепровского торгового пути. Это изделия из стекла, овручские шиферные пряслица, сердоликовые бипирамидальные бусы, трехбусинные височные кольца киевского типа, имитационные ювелирные формочки, кресты-энколпионы, паникадила, железные мечи, мраморные кресты-тельники и др. предметы4.

Т. Н. Никольская полагает, что из Киева и Киевской земли могли попадать в землю Вятичей византийские шелковые ткани, предметы художественного ремесла. Поступали они, как и киевские вещи, в бассейн верхней и средней Оки по наезженному пути из Киева в Ростов, шедшему через Путивль, Севск, Болдыж, Карачев, Серенск, Лобинск и Москву5.

Раскопки древнеруских городов Понеманья также обнаруживают ма-териалы киевского или южноруского происхождения ХІІ–ХІІІ вв. Это ши-ферные пряслица, стеклянные браслеты, кресты-энколпионы, имитаци-онные формочки, для отливки ложнозерненных украшений6. В раскопках Новогрудка Ф. Д. Гуревич обнаружила примерно 3000 стеклянных брасле-

1 Седова М.В. Суздаль в Х–ХV веках. — М., 1997. — С. 185.2 Седова М.В. Суздаль в Х–ХV веках. — С. 185-186.3 Седова М.В. Суздаль в Х–ХV веках. — С. 187.4 Никольская Т.Н. Земля вятичей. К истории населения бассейна верхней и средней

Оки в ІХ–ХІІІ вв. — М., 1981. — С. 225-239, 285.5 Никольская Т.Н. Земля вятичей. — С. 285-286.6 Гуревич Ф.Д. К истории культурных связей древнерусских городов Понеманья

с Киевской землей (По материалам ювелирного ремесла) — В кн.: Культура средневековой

Руси. — Л., 1974. — С.22–25.; Зверуго Я.Г. Киев и земли Белорусского Понеманья // Киев

и западные земли Руси ІХ–ХІІІ вв. — Минск, 1982. — С. 116-119.


267


тов, относящихся к второй половине ХІІ — середине ХІІІ вв. Прекращение их притока около середины ХІІІ века, по мнению исследовательницы, является свидетельством их киевского и южноруского производства1. В Понеманье, в том числе в Новогрудок, Волковыск, Гродно и др. города поступали предметы византийского изготовления: амфоры, стеклянная посуда, изделия из цветных и благородных металлов, шелковые ткани. Не исключая других путей попадания византийских вещей в Понеманье, Ф. Д. Гуревич совершенно справедливо полагала, что главным среди них был все же путь по Днепру и Припяти, и далее по левым ее притокам2.

В пользу такого предположения свидетельствуют и находки византийских импортов в Турове, стоящем на Припяти. Это амфоры, поливная расписная керамика. Из собственно киевских вещей ХІІ–ХІІІ вв. исследователи обнаруживают в Турове стеклянные браслеты, стеклянную посуду, оконное стекло, трехбусинные серьги3.

Археология очень хорошо фиксирует также торговый путь Днепр-Припять-Западный Буг, обслуживавший не только внутреннюю, но и меж-дународную торговлю Руси. Важным пограничным торговым центром на этом пути был Дорогочин. В нем обнаружено около 12 тысяч свинцовых товарных пломб. Показательно, что наибольшее их число принадлежит великому киевскому князю Всеволоду Ольговичу и другим киевским кня-зьям4. Т. М. Коробушкина на этом основании делает вывод, что вплоть до второй половины ХІІ века этот торговый путь держали под своим конт-ролем киевские князья, после он, будто бы, перешел под непосредствен-ное владение князей волынских5. Среди товаров, шедших по этому пути из Киева и оседавших в побужских древнеруских городах, исследователи отмечают трехбусинные височные кольца, византийские амфоры, самши-товые гребни, стеклянные браслеты, шиферные пряслица, яйца-писанки, кресты-энколпионы и др.6

Исследователи Полоцкой земли полагают, что именно она была связующим звеном между землями Южной Руси и Прибалтикой. Л. В. Алексеев выделяет среди южноруских товаров, прошедших через

1 Гуревич Ф.Д. Древний Новогрудок. — Л., 1981. — С. 153.2 Гуревич Ф.Д. Древний Новогрудок. — С. 155.3 Лысенко П.Ф. Киев и Туровская земля // Киев и западные земли Руси ІХ–ХІІІ вв. —

Минск, 1982. — С. 104-105.4 Авенариус Н.П. Дорогочин Надбужский и его древности // Материалы по археологии

России. — СПб.1890. Вып.4. — С. 3-42.5 Каробушкіна Т.М. Насельніцтво беларускаго Побужжа Х–ХІІІ ст.. — Мінськ, 1999. — С. 116.6 Каробушкіна Т.М. Насельніцтво беларускаго Побужжа Х–ХІІІ ст.. — С. 121-124.


268


Древнеруские серебряные браслеты-наручи XII–XIII вв. 1 — Киев; 2 — Тверь; 3 — Старая Рязань; 4 — Орловщина; 5 — Киев;

6 — Старая Рязань.


269


Полотчину и осевших у латгалов и ливов, шиферные пряслица, некоторые типы киевского вооружения (боевые булавы), крестики с выемчатой эмалью, византийские и южноруские бусы, киевские стеклянные браслеты. Все эти товары оседали также и в Полотчине, причем в количественном отношении вещи ХІІ–ХІІІ вв. преобладают1.

Обращает на себя внимание тот факт, что после сожжения Киева в 1240 году монголо-татарами поступление византийских амфор в города Полоцкой земли прекращается. Из киевского импорта ХІІ–ХІІІ вв. в горо-дах Полотчины исследователи отмечают корчажцы, белоглиняную посуду с зеленой поливой, поливные керамические яйца, стекляные браслеты, оконное стекло, бронзовые кресты-энколпионы, трехбусинные височные кольца и др. предметы2.

О высокой степени экономического взаимодействия руских городов в ХІІ–ХІІІ вв. свидетельствует не только взаимный обмен между ними ремесленной продукцией, но также и самими ремесленниками.

Исследуя имитационные формочки, обнаруженные в Гродно, и не исключая их непосредственного попадания сюда из Киева, Н. Н. Воронин высказал также предположение, что в гродненском замке работал ювелир, переселившийся с юга3. К такому же выводу, но уже на материалах раскопок Новогрудка пришла и Ф. Д. Гуревич. Обнаруженная ею ювелирная мастерская содержала медные матрицы аналогичные киевским. Это позволило исследовательнице предположить, что в ней наряду с местными ювелирами трудился и мастер из Киева4. Следы киевских мастеров обнаружены также в Рязани. К этому выводу пришла Т. И. Макарова, исследуя рязанские браслеты-наручи с черневым декором. Отдельные из них до такой степени близки киевским, что трудно отрешиться от мысли об изготовлении их в Рязани киевскими мастерами высокой квалификации5. Исследователи предполагают также участие киевских ремесленников в работе ювелирной мастерской в городе Серенске.

Сходные явления наблюдаются и в стекольном производстве. Ю. Л. Щапова, отмечая повсеместное распространение по Руси киевских

1 Алексеев Л.В. Полоцкая земля. — М., 1966. — С. 109-110.2 Штыхов Г.В. Киев и города Полоцкой земли // Киев и западные земли Руси в ІХ–

ХІІІ вв. — Минск, 1982. — С. 60-62.3 Воронин Н.Н. По берегам Клязьмы и Немана. — В сб.: По следам древних культур. —

М., 1953. — С. 282.4 Гуревич Ф.Д. Детинец и окольный город древнерусского Новогрудка в свете

археологических работ 1956-1977 гг. // СА. 1980. № 4. — С. 96.5 Макарова Т.И. Черневое дело Древней Руси. — С. 120.


270


стеклянных браслетов пришла к выводу, что особенно часто они встре-чаются в памятниках второй половины ХІІ — начала ХІІІ вв. В это время, согласно исследовательнице, Киев экспортирует в большом количестве не только готовую продукцию, но, что еще более важно, само ремесло. Возникновение мастерских по изготовлению браслетов в Новгороде, Рязани и некоторых других центрах связано с проникновением туда ки-евских мастеров и их технологий1.

Разумеется, у нас нет документальных данных, которые бы подтвердили эти выводы, однако, зная сколь постоянными были княжеские перемещения по стране, а также памятуя, что освоение новых земель на северо-востоке страны осуществлялось главным образом из Южной Руси, такие предположения не должны казаться умозрительными. Тем более, что примеры перемещения мастеров-ювелиров из города в город известны из европейской и отечественной истории. В послемонгольское время пришлые мастера строили столицу Галицкого княжества город Холм.

Таким образом, свидетельства письменных и археологических источников позволяют утверждать, что Русь в ХІІ — начале ХІІІ вв. продолжала свое поступательное экономическое развитие. В это время растут старые города и возникают новые, все древнеруские земли наполняются военными крепостями и феодальными замками, селами и ремесленными поселками. Никакой экономической замкнутости не наблюдается. Наоборот, разнообразные, в том числе и экономические, связи расширяются и укрепляются. Несмотря на междукняжеские распри и постоянный фактор половецкой угрозы, продолжали функционировать все основные пути, по которым осуществлялась международная торговля Руси в раннефеодальный период.

Ее крупнейшим средоточением на Руси несомненно оставался Киев. Сюда из различных регионов мира стекались шелковые ткани (фофудьи, оксамиты, оловиры), а также ковры, изготавливавшиеся в ткацких мастерских Средиземноморья, Ирана и Средней Азии, керамические амфоры, наполненные вином, из Византии и ее провинций, самшит из Кавказа, дорогая посуда византийского и иранского происхождения, предметы христианского культа из Византии, колокола из Западной Европы, восточые пряности и др. В этих товарах нуждалась вся Русь, поэтому такое заинтересованное участие проявляли князья многих земель в охране международных торговых путей.

1 Щапова Ю.Л. Стеклянные браслеты Изяславля. — В кн.: Культура средневековой Руси.

Л.: Наука, 1974. — С. 87.


271


Во второй половине ХІІ века летописи особенно часто упоминают Греческий, Соляной и Залозный пути, необходимость функционирования которых осознавалась не только южнорускими князьями. Не случайно, по призыву великих киевских князей, для охраны купеческих караванов, следовавших по этим путям, собирались дружины многих княжеств.

3. Культурное единство.

Сохраняли руские земли в ХІІ–ХІІІ вв. и культурное единство. Если бы у нас, кроме археологических, не было никаких других источников, то и тогда мы вполне убедительно очертили бы

единое культурное пространство Руси — от Ладожского севера до Киевского юга и от Прикарпатья до Суздальского залесья. Причем, оказалось бы, что региональных особенностей в материальной культуре этого времени значительно меньше, чем это наблюдается в предшествующий период. В большей мере это относится к изделиям городского и сельского ремесла, но справедливо также по отношению крепостного строительства, домостроительства и даже каменного зодчества.

Поразительным еднообразием отличаются древнеруские керамические изделия ХІІ–ХІІІ вв., главным образом кухонные горшки. Они близки своими формами, декором, клеймами на днищах сосудов. Основным их отличительным признаком является валикообразный венчик с бороздкой по внутренней поверхности. Такие сосуды составляют подавляющее большинство при раскопках всех древнеруских центров ХІІ–ХІІІ вв. от Киева до Новгорода и от Галичины и Волыни до Суздаля и Москвы. Разумеется, керамика эта изготовлялась местными мастерами, но законодателями моды на нее были киевские и южноруские гончары.

Тоже самое можно сказать и о керамике поливной. Т. И. Макарова, отмечая некоторое региональное своеобразие в деталях форм или декора этой посуды, считает ее все же достаточно однотипной. В ХІІ–ХІІІ вв. мастерские поливной керамики работали во многих древнеруских центрах, но большинство их тяготело к главному средоточию такого производства, каким был Киев1.

Органическую связь Киева с остальной Русью демонстрирует его ювелирное исскуство. Золотые и серебрянные изделия, выполненные

1 Макарова Т.И. Поливная керамика в Древней Руси. М. Наука 1972. — С. 10-12.


272


в технике черни, эмали, филиграни и зерни, расходились по всей Руси. Исследователи обнаруживают вещи киевских мастеров не толлько в самом Киеве, но и в городах отдаленных от него на сотни и тысячи километров.

Однако, кроме киевского импорта в различных городах в ХІІ–ХІІІ вв. постепенно налаживается и местное производство височных колец, кол-тов, браслетов-наручей, барм. В отдельных случаях местные ювелиры до-стигают высокого уровня мастерства. Говоря о серебряных браслетах — наручах, найденных в 1966 году в городе Рязани, Т. И. Макарова отмечает их большое сходство с киевскими. И будь они обнаружены в Киеве, сом-нений в их киевском происхождении ни у кого бы не возникло. Лишь на основании отдельных деталей рисунка исследовательница пришла к вы-воду о существовании в Рязани самостоятельной мастерской, генетически связанной с киевской традицией1.

Изделиями местных ювелиров считал Б. А. Рыбаков владимирскую группу браслетов — наручей, которая, однако, повторяет технологию и устройство киевских2.

В большинстве случаев местное подражание киевским шедеврам легко отличимо. К числу изделий провинциальных мастерских исследователи относят, в частности, серебряные черневые колты, найденные в пределах Киевского, Черниговского и Галицкого княжеств. Работу местных масте-ров выдает в них плохое владение не только рисунком, но также и тех-нологией чернения3. Некоторые областные различия наблюдаются также в отношении мастеров к декорированию изделий: киевские предпочитали размещать серебряные или золоченые фигуры на черневом фоне, влади-мирские на чистом серебре, а галицкие раньше других начали применять контурную чернь. И, тем не менее, несмотря на эти различия в целом, как полагал Б. А. Рыбаков, «этот раздел прикладного искусства можно рас-сматривать как часть общерусской культуры ХІІ–ХІІІ вв»4.

Браслеты-наручи, независимо от места производства, чрезвычайно близки своими изобразительными сюжетами. Чаще всего они отражают древнюю языческую символику, но некоторые содержат и жанровые сценки. Как полагал Г. К. Вагнер, тематика серебряных браслетов, кроме русальной обрядности, отражает также эпические княжеские

1 Макарова Т.И. Черневое дело Древней Руси. — С. 73.2 Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. — М., 1948 г. — С. 321.3 Макарова Т.И. Черневое дело Древней Руси. — С. 54-58.4 Рыбаков Б.А. Прикладное искусство и скульптура. В кн.: История культуры древней

Руси. — М.—Л., 1951. — С. 427.


273


пиры1. Изображения на киевском, тверском, старорязанском браслетах, а также на литейной формочке из Серенска тематически перекликаются с композицией скоморошьих игр и плясок на фресках южной лестничной башни Киевского Софийского собора.

По существу аналогичной была ситуация и в эмальерном искусстве. Главным центром производства украшенных полихромными перегородчатыми эмалями золотых диадем, барм, колтов, рясен, очелий, крестов-энколпионов, пластин для церковных облачений, образков и других изделий был Киев. Здесь сложилась сильная школа эмальеров, отмеченная в том числе и изготовлением таких шедевров, как диадема с изображением деисусного чина, диадема с сюжетом вознесения Александра на небо, каменнобродская гривна с Деисусным Чином, крест Ефросиньи Полоцкой и др.

Наивысшего уровня развития эмальерное искусство Киева достигает к середине — второй половине ХІІ века и на это же время приходится его распространение по Руси. Т. И. Макарова полагает, что на основании ар-хеологических находок можно говорить о функционировании эмальер-ных мастерских в Чернигове, Рязани, Новгороде, Владимире на Клязьме2. Практически все они были связаны с главным центром эмальерного про-изводства — Киевом. Их продукция редко когда достигала технического уровня киевской, но стилистически практически неотличима от нее. Как столичные, так и провинциальные изделия характеризуются единой сис-темой изобразительных и растительно-геометрических сюжетов, а также и технологическим единством.

Б. А. Рыбаков, обратив внимание на близкость владимиро-суздальских эмалей к киевским, высказал предположение, что это, возможно, объяс-няется выводом из Киева части мастеров на северо-восток Руси после взятия его в 1169 году союзникми Андрея Боголюбского3. Разумеется, исключать этого не приходится, но ведь и эмали других провинциаль-ных центров очень сходны с киевскими. Скорее всего, причина этого явления не связана со случайными обстоятельствами, а отражает опре-деленные закономерности культурного развития Руси. Т. И. Макарова объясняет схожесть древнеруского эмальерного искусства результатом частого перемещения «бродячего племени ювелиров»4. Она не уточняет, каким образом осуществлялось это «перемещение», однако, учитывая

1 Вагнер Г.К. Проблема жанров в древнерусском искусстве. — М., 1974. — С. 143-144.2 Макарова Т.И. Перегородчатые эмали Древней Руси, М., 1975. — С. 97-101.3 Рыбаков Б.А. Ремесло древней Руси — С. 499.4 Макарова Т.И. Перегородчатые эмали Древней Руси — С. 101.


274


исключительную подвижность княжеской власти на Руси, когда неко-торые князья успевали за свою жизнь посидеть на столах нескольких городов, можно предположить, что в их «кочующей» свите оказывались и придворные ремесленники.

Вряд ли может быть сомнение также и в том, что столичные эмали попадали в другие руские центры посредством исполнения киевскими мастерами заказов их княжеско-боярской знати, или же в составе свадебных и других княжеских даров.

Еще одну категорию изделий древнеруского прикладного искусства, отличающуюся удивительным единством, составляют кресты-энколпио-ны, выполенные в технике рельефного литья, эмали и черни. На Русь они «пришли» из Византии и получили здесь значительное распространение. Крупнейшим центром их производства явился Киев, а временем наивыс-шего развития ХІІ–ХІІІ вв.1 Из Киева кресты-энколпионы расходились по всей Руси и даже за ее пределы. Видимо, нет ни одного сколько-нибудь значительного древнеруского центра, раскопки которого не обнаружили бы крестов, изготовленных в киевских мастерских. Со временем их про-изводство освоили и провинциальные мастера. Как и их коллеги в дру-гих отраслях прикладного искусства, они, не достигли уровня мастерства столичных, но были полностью зависимы в своих изделиях от киевских образцов.

Поразительной схожестью отличаются так называемые имитационные литейные формочки для отливки колтов, трехбусинных височных колец, пластинчатых браслетов, перстней, лунниц и др. изделий. Это изобретение, позволявшее производить подражания дорогим ювелирным вещам, изготовленным в технике тиснения, зерни и филиграни, принадлежит киевским ремесленникам. В Киеве найдено и наибольшое количество таких формочек: около 100 из примерно 160–180 найденных в различных древнеруских центрах. Примечательно, что вещей, отлитых в них, в Киеве обнаружено немного.

В Новгороде наблюдается обратная картина. М. В. Седова, исследовав-шая имитационные украшения древнего Новгорода и показавшая, что на-ибольшое число их аналогий находится в Киеве, собрала сведения лишь о четырех формочках. Отливок найдено более тридцати2. Объяснить это, вероятно, можно тем, что в предмонгольское время ювелирные изделия,

1 Пуцко В.Г. Бронзовий хрест-енколпіон зі Старокиївської гори. — Археологія. —

№2. — 2004. — С. 148.2 Седова М.В. «Имитационные» украшения древнего Новгорода. — В кн.: Древняя Русь

и славяне. — М., 1978. — С. 149-159.


275


отлитые в имитационных формочках, поступали в Новгород преимущес-твенно из Киева.

Разумеется, имитационная ювелирная технология не могла не выйти за пределы столичных мастерских, со временем она была освоена ремеслен-никами и других древнеруских центров. Кроме Новгорода, такие литей-ные формочки обнаружены в городах Понеманья, Старой Рязани, а также в Серенске1. Согласно данным Т. Н. Никольской, в серенском детинце их найдено более пятидесяти2. Как удалось установить А. А. Медынцевой, осу-ществившей сравнительный анализ серенских и киевских имитационных формочек, между Киевом и Серенском существовали постоянные контак-ты в первые десятилетия ХІІІ века3.

Общеруское единство наблюдается и в каменном зодчестве. В ХІІ–ХІІІ вв. архитектурное развитие шло не только по пути формирования местных школ, но также и по пути сложения единого стилевого направ-ления. Как и в предшествующий период, законодателем моды здесь был Киев и Южная Русь. Как полагает Ю. С. Асеев, к южноруской архитек-туре тянулась архитектура Волыни, Смоленска, Рязани и других земель4. Н. Н. Воронин, В. А. Плугин и др. неоднократно отмечали, что творческий опыт старых руских центров впитывала также архитектура Владимиро-Суздальской Руси5. П. А. Раппопорт, указав на романские элементы зод-чества Владимиро-Суздальской Руси, тем не менее был убежден, что облик ее архитектурных памятников всё же очень далёк от романской архитектуры и имеет гораздо больше общего с памятниками остальных руских земель6.

Особый интерес представляет близость монументального зодчества двух земель, находившихся на противоположных окраинах восточносла-вянского мира и, казалось, бы не имевших в ХІІ–ХІІІ вв. общих интересов.

1 Гуревич М.Д. К истории культурных связей древнерусских городов Понеманья

с Киевской землей. — В кн.: Культура средневековой Руси. — Л., 1974. — С. 22-25.2 Никольская Т.Н. Литейные формочки древнерусского Серенска. — В кн.: Культура

средневековой Руси. — Л., 1974. — С.40-46; Никольская Т.Н. Земля вятичей. — М., 1981. —

С. 226-227.3 Медынцева А.А. О литейных формочках с надписями Максим. — В кн.: Древняя Русь

и славяне. — М., 1978. — С. 378-382.4 Асеєв Ю.С. Архітектура Київської Русі. — К., — С. 114-118.5 Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси ХІІ–ХІV веков. — Т.1. — М., 1965. — С. 45.;

Плугин В.А. Культура Владимиро-Суздальской Руси. — Вопр. Истории. — 1973. — №4. — С. 107. 6 Раппопорт П.А. О взаимосвязи русских архитектурных школ в XII веке.— Тр. Ин-та

живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. — Л., 1970. — С. 14.


276


Речь идет о Галицком и Владимиро-Суздальском княжествах. Согласно Н. Н. Воронину и М. К. Каргеру «романские черты» в убранстве белокамен-ной архитектуры Владимира на Клязьме и Галича позволяют предпола-гать, что к их обширному строительству были привлечены, кроме своих мастеров, также и западно-европейские зодчие. Причем, на далекий севе-ро-восток они приходили из Галича1.

Длительное время, с легкой руки М. К. Каргера, в литературе получило распространение мнение о коренном различии домостроительства Южной и Северной Руси. В то время, как на юге основным типом жилищ были углубленные в землю каркасно-столбовые постройки (их называли «землянками» и «полуземлянками»), на севере строили бревенчатые срубные дома2. О непохожести рядового городского дома древнего Киева на дома городов северных регионов Руси писали также М. Ю. Брайчевский, Ю. П. Спегальский, П. А. Раппопорт и другие исследователи3.

По мере накопления материалов, главным образом после широкомасштабных археологических исследований Киева и других южноруских городов, выводы названных исследователей все больше теряли свою убедительность. В конечном итоге выяснилось, что срубный тип жилищ имел повсеместное распространение не только на севере, но также и на юге и западе Руси. Постройки, раскопанные в Киеве на Подоле, в Звенигороде Галицком, Бресте ничем не отличаются от построек Новгорода, Ладоги, Полоцка, Гродно, Старой Русы, Старой Рязани, Смоленска. Причем, аналогии наблюдаются не только в общем их характере или планировочной структуре городской застройки, но также и в строительных приемах. Исследования киевских срубных домов показали, что в них имеются практически все варианты строительной техники, отмеченные исследователями для северо-западных и северо-восточных регионов Руси4.

В свою очередь жилища каркасно-столбовой конструкции с углубленным в землю основанием имели распространение не только на юге Руси, но также на северо-западе, северо-востоке и даже в Новгородской земле. По существу, региональные отличия заключались

1 Воронин Н.Н., Каргер М.К. Архитектура. — В кн.: История культуры древней Руси. —

М.—Л., 1951. — С. 334, 521. 2 Каргер М.К. Древний Киев. — М.—Л., 1958. — Т.1. — С. 350.3 Брайчевский М.Ю. Рядовий міщанський будинок у Києві ХІ–ХІІІ ст. — Київська старо-

вина. — К., 1972. — С.26–54.; Спегальский Ю.П. Жилище Северо-Западной Руси ІХ–ХІІІ вв. —

Л., 1972. — С.133.; Раппорт П.А. Древнерусское жилище. — Л., 1975. — С. 127, 160.4 Толочко П.П. Древний Киев. — К., 1983. — С. 98-128.


277


только в различном соотношении двух основных типов массовой застройки, а не в исключительном распространении одного из них. Характерно, что само это соотношение зависило не от историко-культурных особенностей земли или края, а от географических условий местности. В полесской зоне, изобиловавшей строительным материалом и отличавшейся влажными грунтами, в большей мере строились срубные дома, тогда как в лесостепной — каркасно-столбовые. Причем, последние также обнаруживают повсеместное сходство.

Разумеется, мы не исчерпали примеров культурного единства Руси ХІІ–ХІІІ вв., но и приведенных достаточно, чтобы убедиться в несостоя-тельности вывода о распаде Руси в ХІІ–ХІІІ вв. Конечно же, независимость и разобщенность не предполагают единства, тем не менее в сфере куль-туры оно отчетливо прослеживается. Исследователи постоянно ощущали определенную противоречивость такого положения и пытались найти ему объяснение, однако не подвергая сомнению само содержание поня-тия феодальной раздробленности. В результате, они утверждали и одно, и другое.

«При всех местных особенностях жизни княжеств, — писали Н. Н. Воронин и М. А. Тиханова, — были налицо общие черты, которые объединяли всю Рускую землю… Тенденциям «распыления» русской куль-туры ХІ–ХІІ вв. противостояло развитие городов и городского ремесла, единство киевского культурного наследия… Благодаря этим условиям рус-ская культура ХІ–ХІІІ вв., при всем многообразии и богатстве местных, областных оттенков сохраняет свое единство»1.

Сходно понимал культурное развитие Руси ХІІ–ХІІІ вв. и Д. С. Лихачев. Он утверждал, что несмотря на экономическую и политическую раздроб-ленность Руси и рост областных различий, в ХІІ–ХІІІ вв. росла и самобыт-ная единая основа руской культуры. Различия были в основном поверх-ностны, а единство опиралось на глубокие основы творчества трудовых масс населения. Образование национальных культур каждого из братских народов (русского, украинского и белорусского) в гораздо большей сте-пени обязано процессам объединительным, чем разъединительным, и эти объединительные процессы захватили собой уже ХІІ и ХІІІ века2.

Ф. Д. Гуревич отмечала заметное влияние киевского художественного ремесла на обработку цветных и благородных металлов в Понеманье,

1 Воронин Н.Н., Тиханова М.А. Пути развития русской культуры Х–ХІІІ вв. В кн.:

История культуры древней Руси. — С. 519.2 Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» (историко-литературный очерк). — В кн.:

Слово о полку Игореве. — М.—Л., 1950. — С. 235-239.


278


полагая, что в этом явлении отражались глубокие культурные связи двух древнеруских территорий1.

В действительности, поразительное культурное единство Руси ХІІ–ХІІІ веков, которое было значительно более выраженным, чем в предшествующий период, свидетельствует, что никакой такой особой разобщенности между рускими землями в это время не было. И вряд ли следует искать этому явлению другие объяснения. Даже если согласиться с тезисом, что одной из главных причин этого было бурное развитие городов, то и тогда придется признать, что процессы эти происходили в рамках единой страны. И «творчество трудовых масс» не удержало бы культурное единство, проживай эти массы в отдельных суверенных княжествах — государствах.

Сказанное выше убеждает, что Русь в ХІІ–ХІІІ веках представляла собой территориально, экономически и культурно единую страну. Раздробленная система власти, при условии, что находилась она в руках единого кня-жеского рода, не могла оказать сколько-нибудь заметного деструктивного влияния на базисные основы ее жизни.

1 Гуревич Ф.Д. К истории культурных связей древнерусских городов Понеманья

с Киевской землей (по материалам киевского ремесла). — В кн.: Культура средневековой

Руси. — Л., 1974. — С. 22-25.


ЭПИЛОГ


280


Завершить книгу автору хотелось сюжетом о национальном (на-родном) самосознании в Древней Руси. Вправе ли мы вообще говорить о нем? Не осовремениваем ли мы это понятие, вкла-

дывая в него нынешний смысл? Если, все-таки, вправе, то насколько оно осознавалось древними русичами? В чем находило свое выражение? И, на-конец, на кого мы должны ориентироваться при ответе на поставленные вопросы, в целом на народ или же на его интеллектуальную элиту?

Нередко приходиться слышать, особенно в последнее время, что пред-ставления Илариона, Нестора, или автора «Слова о Полку Игореве» не обязательно адекватны представлению смерда из какого-нибудь глухого руского погоста. Наверное, не совсем адекватны, но, во-первых, это спра-ведливо не только для эпохи Киевской Руси и не только для нее, а, во-вто-рых, других источников, кроме как созданных лучшими представителями руского народа, для выяснения его самосознания у нас нет. Есть, правда, былины, в которых, по образному выражению Б. Д. Грекова, отражена ис-тория, рассказанная самим народом. Но и они, хотя и имеют фольклор-ную основу, также идейно созвучны патриотическому пафосу летописей и литературных произведений.

Заглавная страница из «Изборника» 1073г.


281

Эпилог

Видимо, вопрос не в том, кто был автором письменных произведений, содержащих патриотические идеи, а в том выражали ли они мысли и чая-ния широких народных масс. Есть достаточно оснований утверждать, что, безусловно, выражали. По существу любое произведение исторической письменности, литературы или эпической поэзии — являлось ответом на социальный заказ времени — и было отражением народного историчес-кого самосознания.

Для данного исследования чрезвычайно важным представляется выяснение главного вопроса народного самосознания: имелось ли на Руси ощущение родины? Есть все основания утверждать, что это чувство присутствовало в среде восточных славян уже на этапе их политической консолидации. Об этом свидетельствует, в частности, летописная фраза: «Се бо такмо Словhнескъ языкъ в Руси: поляне, древляне,

новгородци, полочане, дрhговичи, сhверо, бужане… послh волыняне.

А се суть инии языцh»1.Важным рубежом в осознании родины следует считать время, когда

восточные славяне обрели государственную организацию и общее родовое название «Русь». Произошло это, согласно утверждению летописца, уже в 60-е годы ІХ века. «Въ лhто 6360, индикта 15 день, наченшю

Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля»2. С византийской историей связан и второй важнейший импульс осоз-

нания рускими людьми себя и своего места среди других просвещенных народов. Речь идет о крещении Руси и интерпретации этого события ле-тописцами. Согласно им, оно обозначало рождение новых людей, по су-ществу, богоизбранных. «Благословенъ Господь Иисус Христос, иже

възлюби новые люди, Русьскую землю, и просвhти ю крещением

святымь»3.С этого времени в исторической письменности и литературных произ-

ведениях неизменно присутствует чувство гордости (и тревоги) за Святую Русь, а также тенденция ее прославления. С особой выразительностью эта тема прозвучала в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона. Автор воздает похвалу князю Владимиру за то, что он крестил Русь, уподоб-ляет его византийскому Императору Константину, восторгается его заслу-гами в деле созидания «единодержавства» Руской земли. Как бы полеми-зируя с неведомыми нам оппонентами, Иларион с гордостью говорит о ее высоком международном статусе. Причем, обретенном не только трудами



282


Владимира и Ярослава, но и их предшественников. Называя Владимира внуком старого Игоря и сыном славного Святослава, Иларион отмечает, что они «въ своя лhта владычествующее мужьствомъ же и хра-

боръствомъ прослуша в странахъ многах и побhдами и крhпостию

поминаются нынh их славять». К тому же князья Игорь и Святослав «не

въ худh бо и невhдомh земли владычьствоваша, нъ въ Руськh,

юже вhдома и слышима есть всhми четырьми конци земли»1.Как видим, Иларион относит достижение Русью столь высокого меж-

дународного авторитета уже к первой половине Х века. Нет сомнения, что в данном случае мы имеем дело не с частным мнением высшего цер-ковного иерарха, но убеждением всей руской православной элиты. Даже если эта мысль и не была осознана до сих пор широкими кругами пра-вославных верующих, то после провозглашения «Слова» в стенах Софии Киевской (наверное, неоднократно), а также распространения его по Руси, она несомненно получила общеруское звучание.

По существу в ранг общеруского символа возведена в «Слове» и столи-ца Руси Киев. Иларион сравнивает его с Ерусалимом, деяния Владимира и Ярослава с деяниями знаменитых библейских царей Давида и Соломона, церковь Св. Софии называет «дивной и славной всем округъниимъ

странамъ», подобной которой «не обрящется въ всhмъ полунощи

земнhhмъ ото въстока до запада»2.Ощущение родины очень выразительно прочитывается в «Повести

временных лет». Оно звучит уже в заглавии этого удивительного произведения. Нестора волнуют два главных вопросса: «откуду Руская

земля стала есть» и «кто въ Киевh нача первhе княжити»? Отвечая на них, он разворачивает перед читателем широкую картину восточнославянской истории, ставит ее в контекст мировой и последовательно утверждает идею восточнославянской общности.

По мере изложения событий, чувство гордости за свою родину звучит в летописи с нарастающей силой. Русь обретает значение Святой земли. За нее сражаются руские дружины на ближних и дальних рубежах. Знаменитый призыв Святослава перед битвой с греками «Да

не посрамим землh Рускиh» — станет на целые столетия моральной нормой отношения к своей стране. Именем Руской земли скреплялись международные и внутренние договоры. Придя к согласию на знаменитом Любечском съезде 1097 года, князья заявили: «Да будеть на нь хресть

1 Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона — русского писателя XI в. //Slavia, časopis pro slovanskou filologii. Praha, 1963. Roč. XXXII. — Seš. 2. — С. 163-164.

2 Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона.., — С. 168.


283

Эпилог

честный и вся земля Русьская»1. Когда, после ослепления Василька Теребовльского, Мономах решил наказать Святополка, что грозило новой усобицей, митрополит киевский Никола обратился к нему с призывом подумать о Руской земле. «Молимся, княже, тобh и братома твоима,

не мозhте погубити Русьскыh земли»2. При этом, в пример Мономаху и Святополку он поставил их отцов и дедов, которые «трудом великим

и храбрьствомъ, побарающе по Русьскhи земли, ины земли

приискываху, а вы хочете погубити землю Русьскую»3.Патриотические идеи любви к своей большой родине отражены

в «Хождении игумена Даниила». «Замечательной чертой Даниила, — подчеркивал в свое время Д. С. Лихачев, — является отсутствие в нем каких бы то ни было узко местных тенденций. Всюду, куда он ни попадал, он чувствует себя представителем Руской земли в целом»4. Он называет себя «Руские земли игуменом», на гробе Господнем ставит «кандило» «от всея Русьские земли».

В эпоху феодальной раздробленности, как казалось Д. С. Лихачеву, идея Руской земли, выражавшаяся в единстве княжеского рода, почти ис-чезает из страниц летописей. Ее, будто бы, уничтожили междукняжеские братоубийственные войны. Однако это не сказалось на стремлении на-рода к единению5. В действительности, никакого урона от междоусобных распрей идея единства княжеского рода, как одна из предпосылок единс-тва руской государственности и земли, не понесла. Князья ведь не толь-ко сражались друг с другом, но и сообща отражали половецкую угрозу Руской земле, по-прежнему считали себя «единого деда внуками».

Вместе с тем, вполне справедливым кажется наблюдение Д. С. Лихачева о том, что в конце ХІІ века в руской литературе с особой силой «проявилась великая идея родины, чувство родины, народный патриотизм»6. С необыкновенной выразительностью она прозвучала в гениальной поэме «Слово о Полку Игореве». Как справедливо полагал А. С. Орлов, героем «Слова» является не какой-либо из князей, а вся «Русская земля, добытая и устроенная трудом великим всего русского народа»7. Позже сходные мысли высказал Д. С. Лихачев, считавший «Слово» поэмой о всей

1 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 171. 2 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 174.3 ПВЛ. Ч.1. 1950. — С. 174-175.4 Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. — М.—Л., 1945. — С. 48.5 Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. — М.—Л., 1945 — С. 58.6 Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. — М.—Л., 1945 — С. 61.7 Орлов А.С. Слово о полку Игореве. — Л., 1938. — С. 48.


284


Руской земле, образ которой, ее природа и история «очерчены автором широкою и свободною рукою»1. Это новое ощущение родины, как ему казалось, обязано народной стихии, которая определила во многом и ее художественную форму — народную и фольклорную.

Чувство Руской земли, как единой родины для всех руских людей, оставалось в их сознании даже и тогда, когда по ней пронесся монголо-татарский смерч. В «Слове о погибели Руськые земли» ХІІІ в. автор говорит о светлой и украсно украшенной земле Руской, наполеннной многочисленными реками и озерами, горами и дубравами, городами великими и селами дивными, домами церковными и грозными князьями.

Вполне созвучными исторической письменности и литературе являют-ся идеи руской эпической поэзии, нашедшей свое выражение в былинах. Как считал еще Ф. И. Буслаев, руский народный эпос служил для народа неписанною традиционной летописью, переданной из поколения в поко-

1 Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. — М.—Л., 1945 — С. 63.

Золотые ворота (В 1982 году, к 1500-летию Киева, Золотые Ворота были полностью

реконструированы. Проект реконструкции разработал авторский коллектив в составе

Е. И. Лопушинской, С. А. Высоцкого и Н. В. Холостенко.) —

построены великим князем Ярославом Мудрым в 1037 году.


285

Эпилог

ление в течение столетий. Это было не только поэтическое воссоздание жизни, но и выражение исторического самосознания народа1.

Разумеется, ожидать от былинного эпоса такой же конкретности и выразительности ощущения родины, какое содержится в произведениях мудрых книжников, не приходиться. И тем не менее, общий пафос былин, в которых действуют руские богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Микула Селянинович и другие защитники Руской земли, вполне созвучен летописному и литературному.

В отличие от исторических персонажей, принадлежавших к конк-ретному времени, былинные герои живут и действуют в продолжении всей древнеруской эпохи. Илья Муромец, к примеру, защищал Киев при Владимире Святославиче, сражался с половецким ханом Кончаком и мон-голо-татарским Батыем. Алеша Попович, исторический прототип которо-го (ростовский дружинник Александр Попович) относится к ХІІІ веку, во-юет против половцев в конце ХІ — начале ХІІ в. Как полагал Б. А. Рыбаков, руский былинный эпос, повествуя о делах всего народа, олицетворял этот период в образах отдельных богатырей2. Они воспеваются в былинах как защитники Руской земли, которой угрожают злые Тугарин Змеевич, царь Кудреван, Калин-царь и др.

Характерно, что, как и в письменных произведениях, Руская земля называется в былинах Святой. Посол царя Кудреванки «бывал с мала на Святой Руси»3. Былинный Калин-царь, в котором Б. А. Рыбаков справедливо видел монголо-татарского воеводу Менгу-хана, «поднимался

он чужь да на Святую Русь, на Святую Русь на красен Киев-

град»4. Богатырь Илья Муромец, оговоренный боярами и оскорбленный князем, пренебрегает своим чувством обиды и в трудную для Руси и Киева минуту вражеского нашествия, выступает на их оборону. «Не ради князя

Владимира и княгини Апраксы — королевичны…, а ради матушки —

Святой — Русь земли». Киевский богатырь Сухан, получив сообщение от Днепра о том, что татары мостят мосты, одним прыжком преодолел реку, вступил в бой с несметной силой и одолел ее.

Очень часто в былинном эпосе образ Руской земли как бы сливается с образом ее столицы Киева. Руские богатыри стремятся в Киев, чтобы защитить его от неверных. Они хотят: «Ехать в Киев-град ко князю

1 Буслаев Ф.И. Рецензия на работу О.Миллера «Илья Муромец и богатырство киевс-

кое». — ЖМНП. — 1871. — №4. — С. 217.2 Рыбаков Б.А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи. — М., 1963. — С. 623 Миллер В.Ф. Очерки русской словесности. Т.2. — М., 1910. — С. 141.4 Рыбаков Б.А. Древняя Русь: сказания, былины, летописи. — С. 87.


286


Володимеру на поможенье и сбереженье». Из былины «Исцеление Ильи» следует, что как только крестьянский сын Илья Иванович получил исцеление и обрел богатырскую силу, он устремился из далекого Мурома «к киевскому князю поклонитися» и «постоять за Киев-же». В путь он отправляется на богатырском коне и в доспехах, чтобы постоять «за

стольный Киев-град, за Святую Русь». Богатыри несут свою нелегкую службу на «богатырских заставах» от имени Киева и совершают подвиги во славу всей «земли святорусской»1. Когда Калин-царь (Менгу-хан) или Батыга (хан Батый) с несметными полчищами шли на Русь, на «стольный

Киев-град», на их пути встала несокрушимая «застава богатырская» во главе с Ильей Муромцем.

В Тверской летописи содержится любопытное сообщение, почер-пнутое, согласно А. Н. Робинсону, из литературных и фольклорных ис-точников, в котором рассказывается о ростовском храбром богатыре Александре (былинном Алеше Поповиче). Вначале он служил Всеволоду Большое Гнездо и его сыну Константину, но затем на совете богатырей принял решение идти в Киев и служить «единому великому князю в ма-

тери городам Киеве»2. В битве с монголо-татарами на Калке (1223 г.) он погиб вместе с семьюдесятью другими богатырями.

В большинстве своем былинные богатыри не имеют четкого географи-ческого приурочивания. Происхождение наиболее знаменитого из них Ильи Муромца связывается с разными городами: с Моровийском Черниговского княжества и Муромом, что в Северо-Восточной Руси. Микула Селянинович, судя по тому, что возделывал каменистую пашню, возможно, имел новгород-ское (североруское) происхождение, но в былине он не связан с конкретной местностью. Добрыня Никитич, чья судьба неотделима от судьбы Владимира «Красное Солнышко», действует по всей Руси. «Ай как ездил Добрынюшка

по всей земле, Ай как ездил Добрынюшка по всей Руси».Нет сомнения, что руский народ, собирая и обобщая типичные черты

духовного и физического совершенства своих лучших представителей, намеренно лепил образы общеруских богатырей, как стражей Руской земли, хранителей ее единства и выразителей народного духа.

Из сказанного выше об элитарном и народном ощущении родины видно, что оно на Руси действительно имело место и являлось выражением национального самосознания.

1 Робинсон А.Н. Фольклор — В кн.: История культуры Древней Руси. — М.—Л., 1951. — С. 152.2 Робинсон А.Н. Фольклор — В кн.: История культуры Древней Руси. — М.—Л., 1951. — С. 150.


П. П. Толочко, академик НАН Украины — извест-ный украинский историк и археолог. Внес значитель-ный вклад в разрешение актуальных проблем истории восточных славян, Киевской Руси и украинского сред-невековья. Автор 25 монографических исследований, более 450 научных и 200 научно — популярных и пуб-лицистических работ.

Отличительная особенность научных работ акаде-мика П. П. Толочко — выверенная точность и прав-дивость в освещении событий и явлений отечест-венной истории; ясность изложения и доступность широкому кругу читателей. Многие его работы опуб-ликованы в научных журналах и изданиях России, Польши, Франции, Германии, США, Канады, Латвии.

За цикл работ по истории и археологии Киева, а также «Древнюю историю Украины» в 3-х томах он удостоен в 1983 и 2002 гг. Государственной премии Украины в области науки и техники. За мо-нографии «Древнерусский феодальный город» и «Древнерусские летописи и летописцы X–XIII ве-ков» ему присуждены премии НАН Украины им. М. С. Грушевского и Н. И. Костомарова.

П. П. Толочко имеет высокий международный науч-ный авторитет. Он почетный профессор Российской академии наук, член Академии Европы (Лондон), член — корреспондент Центрального Немецкого археологического института (Берлин).

С 1987 года руководит Институтом археологии НАН Украины, в 1993-1998 годах был вице-прези-дентом НАН Украины. В настоящее время является главным редактором журналов «Киевская старина» и «Археология».

П. П. Толочко широко известен как общественный и политический деятель. Он один из организаторов Украинского общества охраны памятников истории и культуры (1966 г.), которое возглавляет более 20 лет. Дважды (в 1998 и 2002 гг.) избирался депута-том Верховной Рады Украины.

Награжден орденами «Знак почета» (1982 г.), князя Ярослава Мудрого V (1998 г.) и IV степени (2003 г.).

Родился 21 февраля 1938 года в селе Пристромы Переяслав-Хмельницкого района Киевской облас-ти. Окончил Киевский государственный университет им. Т. Г. Шевченко в 1960 году.

Tolochko. -AFS-Index.indd Sec1:287Tolochko. -AFS-Index.indd Sec1:287 23.07.2009 19:47:3523.07.2009 19:47:35

288


Именной указатель

А

Абаева В. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .111Аванесов Р. И.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .12, 19, 35, 86, 232Агапит диакон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .216Агафий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .194Адальберт епископ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .166, 167, 177Аепа хан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Александр Ярославич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .152, 153Алексеев В. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .98Алексеев Л. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .267Алексей Михайлович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .58Алеша Попович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30, 285, 286Алмош . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .161Алпатов М.А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .188, 190, 194, 195Аль-Хорезми. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .112Андрей (Добрый) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Андрей королевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .214, 258, 259Андриевский Л. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .32, 36, 41Анна . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .178, 184, 192, 202Антоний . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .206, 211, 218, 223Антоний архиепископ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .201, 217Антонович В. Б. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .38, 71, 72, 73, 118Ануфрий епископ черниговский . . . . . . . . . . . . . . .193, 199, 200, 201, 203, 206Анучин Д. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .18Апостол Андрей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .19, 195, 196, 197, 198Апостол Павел . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .194Апостол Петр . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .194Ариньон Жан Пьер . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .177Артамонов М. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .15, 111Аскольд . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .14, 115, 121, 122, 159, 160, 162Ауфи ал. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .181

Б

Багалей Д. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .51Баидюк . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Бантиш-Каменский Д. М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .66, 67Баторий Стефан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57, 60Батыга . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .286Батый. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .152, 154, 211, 285Батый хан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .150, 286Беловолод Просович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Белук хан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Беневский С.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57Бенедикт Андерсон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .37, 38Березовец Д. Т. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .96Берладник Иван Ростиславич. . . . . . . . . . . . . . . . . . .213, 260Берында Памво . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .64


289


Блохин Е. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Бобров А. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Богдан Хмельницкий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57, 58, 62, 65Боголюбский Андрей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 15,29, 72, 119, 120, 133, 137, 141, 148, 210, 215, 223, 225,

246, 260, 273Бож . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .78Болеслав . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .110Болеслав (Юрий ІІ) Трайденович. . . . . . . . . . . . . . .60Боплан. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61Борис. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30, 176, 220, 221, 222, 223, 225Борис царь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .180Бравлин . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .158Брайчевский М. Ю. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .276Бременский Адам. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .197Брокгауз и Ефрон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .17 Брунон епископ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .178Брюховецкий Иван . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .62Буйновский В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .32, 36, 41Булаховский Л. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .12, 35, 86, 232Буслаев Ф. И.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .284Бычков Г. Б. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306

В

Вагнер Г. К. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .272Василий I император . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .118, 184Василий ІІ Македонян . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .118, 159, 160, 183, 184Василий ІІІ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .188Василий Лупуллу . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63Васильевский В. Г. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .158Василька. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137, 212Василька Константинович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .147, 257Василька Теребовльский. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .283Величко Самуил . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .62Величковский Иван. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .64Венелин Ю. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .66, 68Вернадский Г. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .15, 111Владимир Володаревич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .260Владимир Всеволодович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .188, 257Владимир Глебович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .147, 256Владимир Давыдович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .118Владимир Игоревич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Владимир Мономах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 28, 29, 46, 133, 136, 137, 139, 140, 144, 212, 213, 217,

219, 246, 259, 262, 283.Владимир Рюрикович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Владимир Святославич «Красное Солнышко» . . 19, 29, 30, 61, 98, 126, 132, 133, 134, 142, 152, 157, 158,

161, 165, 170, 171, 172, 173, 174, 175, 176, 178, 179,180, 181, 182, 183, 184, 185, 192, 190, 191, 195, 202, 207, 221, 223, 224, 225, 226, 227, 257, 281, 282, 285, 286

Владимир Ярославич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .144, 152Владимирко Галицкий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .120, 148Владислав ІV. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .62Вознесенская Г. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .97, 306Володислав . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .149 Вольф Роберт Пол. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .8


290


Воронин Н. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .269, 275, 276, 277 Всеволод Большое Гнездо . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 133, 138, 141, 146, 150, 151, 212, 214, 216, 219, 228, 257,

258, 259, 260, 262, 286Всеволод Городенский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .255Всеволод Ольгович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .219, 199, 200Всеволод Чермный . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .146, 213, 214Всеволод Ярославич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .194, 195, 197, 209, 219, 246Всеволодом Юрьевичем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140, 141, 217Выговский И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57Высоцкий С. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .236, 238, 239, 240, 244, 247, 284Вышенский Иван . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .58Вятко . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .91Вячеслав Владимирович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .119

Г

Гаврилов В. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Ганичев В. Н.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Гахов В. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Генрих II император. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .178Георгий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .208Герасим Смотрицкий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60Герберштейн . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60Герберштейн Сигизмунд. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60Глеб Ростиславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .217,Глеб Святой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30, 137, 176, 220, 221, 222, 223, 225Глеб Святославич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .256Глеб Юрьевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .219, 255, 256Голубев С. Т. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .73Голубинский Е. Е. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .163, 171, 172, 173, 174, 175, 178, 181, 205, 209, 211, 221Гольдберг А. Л. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .189Гояев А. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Гояев В. С. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Грабовский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .71Греков Б. Д. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 11, 34, 42, 51, 83, 173, 181, 280Григорий архимандрит. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .64Григорий и Василий Полетик . . . . . . . . . . . . . . . . . .66Григорий-священник . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .165Григорій Гедеон Венжик Хмельницкій . . . . . . . . .57Грушевский М. С. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21, 27, 38, 40, 73, , 75, 76, 111Гудзий М. К.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .195Гуревич Ф. Д.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .266, 267, 269, 277Гуслистый К. Г.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .83, 84

Д

Давид Ростиславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .256, 262Давид Святославич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Давид Смоленский. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .256Давид царь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .282Давыд Ростиславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .255Даниил Галицкий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .219Данил и Василько Романович . . . . . . . . . . . . . . . . . .149Данил Романович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .150Данилевский И. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7Дашкевич М. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .73


291


Дворниченко А. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Демъян епископ юрьевский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .200Державин Н. С.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .34, 40, 41, 51, 77, 78, 79Дионисий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .119Дир . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .14, 115, 121, 122, 160Длугош Ян . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60Добрыня Никитич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30, 285, 286Добрыня посадник . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .186Довженко А. П.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Довженок В. И.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .42, 47, 83, 84Долуман Е. К. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .186Драгоманов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .37Дьяконов М. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .15, 111Дюбенков А. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306

Е

Елена (Ольга княгиня). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .177Ефименко А. Я. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .23, 76Ефимий епископ переяславский . . . . . . . . . . . . . . .200, 217Ефрем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .210

Ж

Жирослав. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .149

З

Заблажевский А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57Загорульский Э. М.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .49, 86Закревский Н. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .161Зализняк А. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .239, 242, 243, 244, 245, 247Зизаний Л. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .64Зонар Иоанн . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .164

И

Иван III царь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .58, 189Иван Ростиславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .213Игнатий патриарх . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .160Игорь Рюрикович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .99, 113, 115, 126, 127, 130, 143, 161, 163, 169, 191, 282Игорь Святославич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140, 256, 262Идриси . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .121Иеремия монах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .175Изяслав Давыдович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .118, 256Изяслав Мстиславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 119, 120, 142, 148,193, 199, 200, 203, 204, 205, 206, 217,

255, 259, 260Иларион митрополит киевский . . . . . . . . . . . . . . . . 10, 175, 194, 195, 194, 197, 202, 208, 225, 226, 280, 281,

282Илья Муромец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30, 285, 286Иоан VІ Катакузен император . . . . . . . . . . . . . . . . . .58Иоанн І митрополит киевский . . . . . . . . . . . . . . . . .208Иоанн II митрополит киевский. . . . . . . . . . . . . . . . .208Иоанн-летописец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .175Иосиф каган. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .173Исая игумен . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .218Истрин В. М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .99, 195Итларь хан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137


292


К

Калин-царь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .285, 286Канашевич-Сагайдачный П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .56Карамзин Н. М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30, 160, 164Каргер М. К. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .108, 276Карл Борромей кардинал. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61Карский Е. Ф. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .102Кий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13, 14, 16, 90, 115, 117, 121, 191Кирил І . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .208, 214, 152Кирпичников А. Н.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .106Клим Смолятич, митрополит киевский. . . . . . . . .192, 193, 199, 201, 202, 203, 204, 205, 206, 208Климентий Святой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .192, 193, 201, 202Ключевский В. О. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .33, 42, 147Козаченко А. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .47, 84, 85Козачук П. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Козловский Н. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Колмаков С. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Коммендоне нунций . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61Конецпольский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61Конисский Георгий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60, 62, 66Конрад король. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .149Константин Всеволодович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .150, 286Константин IX Мономах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .188, 194Константин Багрянородный. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .118, 121, 159, 160, 164, 165, 184, 191, 192Константин Великий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57, 192, 281Константин Митрополит . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .213, 206Константин Мономах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .246Константин-философ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .180Кончак хан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140, 285Копинский Исая . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .56Копыстенский Захарий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .59Коробушкина Т. М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .267Король А. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Корсунянин Настас. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .184, 185Костомаров Н. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .23, 70, 71, 179, 232, 236Котян хан. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Красников Г. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Кудреван. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .285Кудрявцев С. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Кузнецов Ф. Ф. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Кузьма летописец. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .139Кузьмин А. Г.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13, 178Куйа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13Кулмей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Кульчицкий С. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7Кучебич Судимир. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Кучкин В. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .225

Л

Лев VI император. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .162Леведия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13Левченко М. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .158, 159Литаврин Г. Г.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .143, 164, 165Лихачев Д. С.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .83, 173, 277, 283


293


Ловмянский Генрик. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .98, 106, 111Логазько В. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Ломоносов М. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .69Лопушинская Е. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .284Лыбидь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13Любавский М. К. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .99Людовик I Благочестивый император . . . . . . . . . .112Ляпушкин И. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .94

М

Мавродин В. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .33, 34, 35, 42, 46, 51, 80, 84Мазепа Иван . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63Макарий Митрополит . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .171Макарова Т. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .264, 269, 271, 272, 273Макарчук С. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .17, 18, 20, 21, 22, 23, 24Македонян Марк. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .174Максимович М. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .23, 38, 69, 70, 71, 161, 231Мал . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .127Мануил . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .201Мануил, епископ смоленский . . . . . . . . . . . . . . . . . .200Марвази ал . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .181Мария дочь Константина Мономаха . . . . . . . . . . .194Маркевич Н. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .68Маркович Я. М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .66, 67Марр Н. Я. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .77Матвей, митрополит киевский . . . . . . . . . . . . . . . . .214Мачинский Д. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .106, 107, 113Медынцева А. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .239, 275Межамир . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .78Менгу-хан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .285, 286Мерзебургский Титмар . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .192Мещерский М. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .247Микула Селянинович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30, 285, 286Михаил III император . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .118, 173Михаил VII Дука император . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .197Михаил Всеволодович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .151, 214Михаил, митрополит киевский . . . . . . . . . . . . . . . . .160, 199, 200, 213, 218Михалко Всевелодович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .255, 260Мних Иоакова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .165, 175Могила Петр. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .56, 62Моисей летописец. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .10Моця А. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .86Мстислав Владимирович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .29, 134, 141, 144, 219, 251, 255, 257Мстислав Изяславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137, 146, 204, 255, 259Мстислав Мстиславич Удалой . . . . . . . . . . . . . . . . . .140, 148, 149, 259Мстислав Романович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .147, 148Мстислав Тмутараканский. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .133Мстислав Черниговский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .148Мукадеси . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .179Мюллер Людольф . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .158, 167, 173, 176, 195, 196

Н

Назаров В. Д. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7Наливайко Северин. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60


294


Невгалевский Валентин . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .64Невский Александр.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .30, 223Нездилович Роман. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Нестор летописец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .10, 161, 175, 197, 280Никифор I митрополит киевский . . . . . . . . . . . . . .208, 212, 213Никифор ІІ митрополит киевский . . . . . . . . . . . . .214, 219, 258Никола митрополит киевский. . . . . . . . . . . . . . . . . .212, 283Никольская Т. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .94, 266, 275Никольский Н. М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .171Никон игумен . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .175Нимчук В. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .19, 40, 86, 233, 235, 238, 243, 234Нифонт архиепископ новгородский . . . . . . . . . .152, 193, 200, 201, 205, 206, 218Новосельцев А. П.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .181, 182

О

Овчар А. М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Огиенко И. И.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .76Ожеховский Станислав . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61Олав . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .172Олбырь Шерошевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Олег . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .14, 78, 99, 110, 113, 115, 122, 125, 126, 132, 143, 161, 162, 191Олег Святославич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140, 144, 217, 212Олег Святославич (Древлянский) . . . . . . . . . . . . . .127, 130, 133Олег Ярославич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .260Ольга княгиня . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 29, 30, 126, 127, 128, 130, 132, 143, 161, 164, 166, 167,

169, 190, 191, 192, 221, 223, 224Ольговичи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .28, 255Ольма. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .160Ольстин Алексич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Орлов А. С. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .283Оттон I император . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .166, 167, 177Оттон II Рыжий император. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .178

П

Паисий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57Палеолог София . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .189Парчевский М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .100Пашуто В. Т. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .85, 90Пащенко Павел . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Пеняк С. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .96Перкина Л. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Петров В. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .43Пигулевская Н. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .15, 111Пий V папа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61Плугин В. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .275Погодин М. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .27, 38, 68, 69, 70, 71, 73, 231Подскальский Герхард. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .198Покрышкин П. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .156Поликарп . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .225Попович Александр . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .285Порфирий епископ черниговский . . . . . . . . . . . . .217Пресняков А. Е. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .130


295


Приселков М. Д. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .172, 195Прицак О. И.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13, 106, 198Прокопий Кесарийский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .194Пруденций епископ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .112Путяте тысяцкий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .186Пушкин Александр . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7

Р

Радим. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .91Рамм Б. Я. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .167Раппопорт П. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .275, 276Ритор Захарий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .15, 110Робинсон А. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .286Роман Мстиславич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .148, 149, 212, 257, 258, 262Роман Ростиславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .260Ростислав Мстиславич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .29, 119, 204, 204, 205, 226, 255, 259Ростислав Юрьевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .119, 120, 259, 260Ростислав Ярополкович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .133Русанивский В. М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .238Русанова И. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .92Рыбаков Б. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 13, 15, 42, 47, 60, 83, 84, 90, 94, 106, 111, 221, 251, 262,

263, 264, 272, 273, 285Рыбина Е. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .264, 265Рюрик . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13, 14, 16, 67, 78, 107, 113, 115, 117, 121Рюрик Ростиславич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .10, 119, 120, 139, 140, 148, 149, 212, 213, 214, 255, 256, 258, 259, 260, 262

С

Сапунов Б. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .220Сахаров А. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .159Св. Борис . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .223Св. Иоанн Креститель . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .193, 203Св. Стефан Сурожский. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .158Св. Феодосий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .223Свенельд. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .127, 136Свердлов М. Б. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .86Святополк Георгиевич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .255Святополк Изяславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137, 140, 212, 283Святополк Окаянный . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .110, 133Святослав Всеволодович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .120, 139, 142, 147,148, 214, 219, 257, 256, 258, 260, 262Святослав Игоревич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .29, 126, 130, 132, 144, 152, 161,163, 169, 179, 191, 282Святослав Ольгович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .118, 142, 206, 225Святослав Ростиславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .134Седов В. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .86, 92, 94, 95, 98, 101, 102, 106, 117Седова М. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .265, 266, 274Сергеевич В. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .9, 211, 214Сигизмунд ІІІ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57, 60Сикорский И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .108Силенциарий Павел . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .194Симон епископ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .211, 218, 225Симоновский П. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .66, 67Скарга Петр . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .58Скилица Иоанн . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .164Славн Борисович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .258


296


Смаль-Стоцкий С.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .40Смиленко А. Т. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .96Смит Энтони . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .42, 49Смотрицкий М. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .64Сновид Изечевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137Соболевский А. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .38, 72, 73, 99Соловьев А. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Соловьев Г. Ф.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .94, 96, 102Соломон царь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .282Сорокина-Стручкова С. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Софонович Ф. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .62Спегальский Ю. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .276Спиридон Сава монах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .188Спицин А. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .95Спицин А. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .92Сталин И. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .11Стрижак А. С. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .99Стручков А. Ф. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .4, 306Стручкова М. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Схоластик Иоанн . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .224

Т

Татищев В. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .160, 166, 179, 203, 204, 205, 257Твердислав посадник . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .146Тимофеев Е. И.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .95Тимофей книжник . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .138Тимощук Б. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .96Тиханова М. А. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .277Тихомиров М. Н.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .42, 173, 181Толочко А. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .37, 38, 46, 86Толочко П. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .4, 17, 19, 21, 23, 24, 32, 36, 41, 104, 106, 261Толстов С. П.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .182Томпсон Фрэнсис . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Ф. 198Топоров В.Н.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .97Тот Х.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .238Трубачева О. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .97, 99Трюггвасон конунг . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .172Тугарин Змеевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .285Тугоркана хан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Тудор Сатмазович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137

У

Устинов В. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306

Ф

Фасмер Максимилиан . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .98Федор епископ белгородский . . . . . . . . . . . . . . . . . .200Федор епископ владимиро-суздальский . . . . . . .215Федор епископ волынский . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .200Федор митрополит киевский . . . . . . . . . . . . . . . . . . .204Феодосий-Печерский. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .211, 218, 221Феофил император. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .112, 116Филарет архиепископ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .158Филин Ф. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .12, 19, 35, 40, 86, 101, 233, 234, 238Филофей монах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .188


297


Флори Б. Н. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .85Фока Варда . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .183, 184Фотий патриарх . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .122, 159, 160, 224Франко И. Я. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .76Фролов А. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Фроянов И. Я. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .11

Х

Хавлюк П. И. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .96Хаздай . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .173Халиков А. Х. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .176Хвойка В. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .78Хмельницкий Богдан.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63Холостенко Н. В.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .185, 284Хорезмшах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .181Хорив. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13, 90, 117, 121Хорошев А. С. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .220, 221Хорошкевич А. Л. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .85Хризоверг Лука . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .215

Ц

Цукерман Константин. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .106, 107, 108

Ч

Черномырдин А. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Черномырдин В. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .306Черномырдин В. С. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .4, 306Чубарьян А. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .7Чубатый Николай. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .192, 193, 194, 195, 198Чюрин . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140

Ш

Шайноха . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .71Шафонский А. Ф. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .66, 67Шахматов А. А.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .38, 39, 40, 73, 79, 98, 99, 102, 232, 236, 238Шевченко Игорь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .216Шевченко Т. Г. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .37Шевченко Ф. П. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21Шимон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .136Шпак И. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .4, 306Штыхов Г. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .86

Щ

Щапова Ю. Л. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .269 Щек. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .13, 90, 117, 121

Ю

Юлий Риджер . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .61Юрий Всеволодович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .147, 151, 257Юрий Долгорукий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .29, 119, 120, 133, 140, 148, 204, 206, 213, 217, 218, 219, 258, 260, 262Юрий Домамырич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Юрий Талигневич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140Юрий Хмельницкий. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57Юрий Всеволодович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .152, 154, 257Юстиниан І. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .194Юшков С. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .130


298


Я

Ягич И. В. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .40, 237, 238Ян Вышатич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .175Ян Казимир король. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .57, 60, 62Янко хронист. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60Януш Радзивилл . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63Ярополк Владимирович . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .137, 213, 218Ярополк Изяславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .225Ярополк Ростиславич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .217Ярополк Святославич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .127, 144, 169, 170, 178, 190 Ярослав Всеволодович. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .150, 151, 154Ярослав Изяславич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .147, 255Ярослав Мудрый. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19, 29, 30, 110, 133, 134, 144, 193, 194, 223, 225, 226,

227, 262, 282, 284Ярослав Осмомысл . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .140, 213, 262Ярославичи (сыновья) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .227


299

Список сокращений


АСГЭ — Археологический сборник Государственного Эрмитажа

ВВ — Византийский ВременникГлавное отечественное византиноведческое периодическое издание (Петербург, 1894;

Петроград, 1918–1924; Ленинград, 1924–1927; Москва, с 1947 г.). Журнал появился на волне

возросшего интереса к истории Византии в конце XIX века. После Октябрьской революции

журнал издавался до 1928 года, когда был закрыт в связи с общей «нелюбовью» новой власти

к истории как таковой и к истории Византии в частности. Возрожден журнал был только в

1943 году, в связи с изменившейся позицией властей и, по некоторым мнениям, с территори-

альными претензиями СССР к Турции.

ВДИ — Вестник древней историиВестник древней истории (общепринятое сокращение — ВДИ, англ. Journal of Ancient History) —

важнейший академический советский и российский журнал, посвященный истории древнего

мира. В настоящее время издается Институтом всеобщей истории Российской Академии наук.

Журнал выходит с 1937 г. (регулярно — с 1946 г.); ежегодно выпускается четыре номера. Каждые

пять лет печатается номер с указателем вышедших за это время публикаций. В «Вестнике древ-

ней истории» публикуются не только научные статьи, но и источники, рецензии на выходящие

в свет работы отечественных и зарубежных авторов, биографические материалы, посвященные

видным специалистам по древней истории, и т. д. Главными редакторами журнала на протяже-

нии его истории были виднейшие представители отечественной науки (в хронологическом по-

рядке): Сванидзе А. С., Мишулин А. В., Машкин Н. А., Струве В. В., Утченко С. Л., Удальцова З. В. До

своей кончины 30 сентября 2008 года главным редактором журнала был академик Г. М. Бонгард-

Левин. 10 марта 2009 года главным редактором журнала был утвержден член-корреспондент

РАН Аскольд Игоревич Иванчик.

ВМУ — «Вестник Московского университета» (Московский Государственный уни-верситет)

ИИМК — Институт истории материальной культурыИнститут истории материальной культуры РАН является прямым наследником старейшего

государственного археологического учреждения России — Императорской археологической

комиссии (ИАК), образованной в С.-Петербурге в 1859 г. После революции в 1918 г. на основе

ИАК была создана Российская Государственная Археологическая комиссия. В 1919 г. она бы-

ла преобразована в Российскую Академию истории материальной культуры (РАИМК), а затем,

после образования СССР, в 1926 г. она переименована в Государственную Академию истории

материальной культуры (ГАИМК). В 1937 г. ГАИМК преобразуется в Институт истории матери-

альной культуры в составе Академии наук СССР (ИИМК АН СССР). В Ленинграде находились

основные подразделения института, а в Москве — его московская часть. С 1943 г. Дирекция

ИИМК была переведена в Москву и было утверждено положение о двух отделениях Института

в Москве и Ленинграде. В 1959 г. ИИМК был переименован в Институт археологии АН СССР

с сохранением в его составе Ленинградского отделения (ЛОИА). В 1991 году. постановлением


300


Президиума АН СССР Ленинградское отделение было преобразовано в самостоятельное архе-

ологическое учреждение с возвращением ему прежнего наименования — Институт истории

материальной культуры.

ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещенияЖурнал Министерства народного просвещения — выходил ежемесячно с 1834 года. Журнал ве-

дет свое начало с 1803 года от издания «Периодическое сочинение об успехах народного про-

свещения» (СПб., 1803–1819). Затем журнал носил следующие названия: «Журнал департамента

народного просвещения» (СПб., 1821–1824), «Журнал министерства народного просвещения»

(СПб., 1834–1917).

Помимо официального назначения, он был также научным журналом по отделу humaniora, от-

давая предпочтение истории и истории литературы. С 1860 года по 1865 год был исключитель-

но педагогическим журналом; затем педагогика была оставлена лишь как особый отдел. С 1872

года введён также отдел классической филологии. Редакторы: А. В. Никитенко, К. Д. Ушинский,

Ю. С. Рехневский, Е. М. Феоктистов, А. И. Георгиевский, Л. Н. Майков, В. Г. Васильевский. В нача-

ле XX века редактором журнала был Э. Л. Радлов (с 1899 года).

КСИА — Краткие сообщения Института Археологии АН СССР (Издание Института археологии АН СССР).

МАУ — Материалы по антропологии Украины. (Издание Института этнографии АН УССР)

МИА — Материалы и исследования по археологии СССР. (Издание Института ар-хеологии АН СССР).

ПВЛ. Ч. 1 — «Повесть временных лет»Повесть временных лет (также называемая «Первоначальная летопись» или «Несторова лето-

пись») — наиболее ранний из дошедших до нас древнерусских летописных сводов начала XII

века. Известен по нескольким редакциям и спискам с незначительными отклонениями в текс-

тах, внесёнными переписчиками.

Охваченный период истории начинается с библейских времён в вводной части и заканчивается

1117 годом (в 3-й редакции). Датированная часть истории Руси начинается с 852 года, начала

самостоятельного правления византийского императора Михаила.

Название своду дала одна из его вводных фраз в Ипатьевском списке:

«Повѣсть временныхъ лѣт черноризца Федосьєва манастыря Печерьскаго. Откуду єсть пошла Руская земля […] и хто в неи почалъ пѣрвѣє княжи».Переводилась на современный русский язык Д. С. Лихачёвым в соавторстве с Б. А. Романовым

(1950 г.), позже Лихачёвым единолично (1978 г.), О. В. Твороговым (1997 г.), А. Г. Кузьминым;

также на французский (1884 г.), шведский (1919 г.), немецкий (1931 и 2000-е гг.), румынский

(1935 г.), английский (1953 г.), чешский (1954 г.), польский (1968 г.), украинский (1990 г.) языки.

ПСРЛ — «Полное собрание русских летописей»Полное собрание русских летописей (общепринятое сокращение ПСРЛ) — фундаментальная

для изучения истории древней и средневековой Руси книжная серия, работа над которой была

начата в 1830-е годы и до сих пор далека от завершения. Тексты издаются в оригинале, с раз-

ночтениями по различным спискам, но без перевода и комментария (иногда лишь с краткими


301


примечаниями). Предполагалось, что летописи будут издаваться по единому плану, но продол-

жительность издания привела к тому, что соблюдение такого плана оказалось невозможным.

Первоначально носила название: «Полное собрание русских летописей, изданное по

Высочайшему повелению Археографическою Комиссиею», с 1918 года название: «ПОЛНОЕ

СОБРАНІЕ РУССКИХЪ ЛЂТОПИСЕЙ Изданное по Высочайшему повелЂнію

Императорскою Археографическою Коммиссіею», в 1920-е годы: «Полное собрание русских

летописей, издаваемое Постоянною Историко-археографическою Комиссиею Академии наук

СССР». Первым главным редактором был Я. И. Бередников.

В 1828 году по предложению Академии наук распоряжением Николая I была учреждена

Археографическая экспедиция, которой было поручен сбор разнообразных источников по оте-

чественной истории. Для издания собранных актов была создана Археографическая комиссия.

Одной из её важных задач стало систематическое издание русских летописей в серии ПСРЛ.

Началось издание с 3-го тома, в 1841–1863 годах напечатано 10 томов (тт. 1–9 и 15), затем из-

дание приостановилось. В 1885–1914 годах изданы тт.10–14 и 16–23 и некоторые переизданы,

в 1920-е годы издан т.24 и вышло несколько переизданий, но в 1929 году издание было прерва-

но. С 1949 года издание возобновлено, с тех пор опубликованы тома 25–43. С 1997 года осу-

ществляется репринтное переиздание томов, что во многом решает проблему их доступности

читателю. Однако многие русские летописи, особенно XVII века, остаются неопубликованными,

а издания XIX века во многом устарели.

К настоящему времени в изданных томах представлены следующие основные способы переда-

чи орфографии подлинника:

В орфографии XIX века. В таком виде представлены, в частности, тома 7–14.

В орфографии после реформы 1918 года (иногда с сохранением буквы ять как имевшей фоне-

тическое значение). В таком виде издаются тома после 1949 года, то есть тома 25–43, а также

переиздания томов 3, 5 и 6.

В орфографии, приближенной к оригинальной (в частности, с юсами и выносными буквами).

Повторные издания томов 1 и 2.

НПЛ — «Новгородская первая летопись»Новгородская первая летопись (НПЛ) — русская летопись, древнейший сохранившийся памят-

ник новгородского летописания, отражающий достаточно ранний этап его развития. Содержит

многочисленные важные сведения по истории Великого Новгорода и других русских земель.

Старший изводСтарший извод Новгородской первой летописи сохранился в единственном Синодальном спис-

ке — древнейшем списке русских летописей. Пергаменная рукопись в четверть листа хранится

в Синодальном собрании ГИМ, в ней 169 листов, предположительно 136 листов утеряно.

Синодальный список делится на две части: первая часть (л.1–118 — стр.15–73) доводит изложе-

ние до 1234 года и переписана одним писцом либо (по мнению Т. В. Гимона и А. А. Гиппиуса)

вскоре после 1234 года, либо (по мнению Б. М. Клосса) в 1260-е годы. Вторая часть (л.119–

166 — стр.73–99) освещает события 1234–1330 годов и переписана около 1330 года. Далее идут

приписки разными почерками о событиях 1331–1333, 1337, 1345 и 1352 годов (л.167–169 —

стр.99–100).

Соотношение объема летописи:

Известия 1016–1110 годов — л.1–7 об. (стр.15–19)


302


Известия 1111–1203 годов — л.7об.–64 (стр.20–46)

Известия 1204–1234 годов — л.64–118об. (стр.46–73)

Известия 1234–1304 годов — л.119–154об. (стр.73–92), 8 листов утеряно.

Известия 1305–1330 годов — л.154об.–166об. (стр.92–99)

Текст ранее 1016 года утерян, предположительно он излагался на 16 тетрадях, то есть 128 листах.

Текст за 1272–1299 годы утерян, предположительно составлял 1 тетрадь, то есть 8 листов [1].

Несмотря на краткость изложения для событий XI века, некоторые сведения НПЛ отсутствуют в ПВЛ [2]:

Пожар Софийского собора в Новгороде в 1045 году [3] — дата ошибочна [4].

Рождение Святополка Изяславича в 1050 году [3].

Поход Всеслава на Новгород в 1069 году [5].

Смерть новгородского епископа Феодора (в тексте он назван архиепископом) в 1077 году [6].

Смерть новгородского епископа (в тексте архиепископа) Никиты в 6616 (1109) году [7].

Под 1204 годом помещена «Повесть о взятии Царьграда фрягами» (л.64–72, стр.46–49).

Относительно подробно описаны битва на Липице (л.83–86об., стр.55–57) и битва на Калке

(л.95об.–99об., стр.61–63), а также татарское нашествие 1237–1238 годов (л.121–125об.,

стр.74–77) и битва при Раковоре (л.143–146об., стр.85–87). Многие большие тексты, которыми

дополнена летопись младшего извода и более поздние летописи, здесь ещё отсутствуют.

Под 1240 годом описана Невская битва (л.126–127, стр.77), но падение Киева вовсе не упоми-

нается.

Младший изводКомиссионный список. 320 листов, рукопись в четверть листа. Основная часть (л.28–257) на-

писана одним писцом и доведена до 1439 года, бумага датируется 1441 годом; другим писцом

на бумаге 1441 года написаны известия за 1440–1446 годы (л.257–264), а также нелетописные

статьи (л.7–13, 265–305), третий писец переписал статьи на л.13–24 (списки князей, посадни-

ков, епископов, митрополитов и т. д.). После текста летописи следуют княжеские и церковные

уставы [8].

Академический список. Рукопись в четверть листа, сохранился 241 лист, 55 листов из разных

мест утеряно к 1783 году (включая 8 листов в начале летописи). По водяным знакам датируется

1445–1447 годами. Сохранившийся текст обрывается на 1441 годе [9], но изложение, по указа-

нию Татищева, завершалось на 1444 годе [10].

Толстовский список. В лист, на 208 листах. Переписан в 1720-е годы с Академического, причём

к тому времени в Академическом было утрачено лишь 8 листов, и данный список полезен для их

восполнения. Начало летописи [11] сохранилось лишь в данном списке, а также в Троицком.

Воронцовский список. Копия 1820-х годов с переработки Академического списка, сделанной до

утраты им ряда листов [12].

Троицкий список. Рукопись 1560-х годов в 76 листов, размером в лист. Завершается на событи-

ях 1015 года [13], текст отчасти дополнен по Новгородской пятой летописи.

Соотношение объёма летописи по Комиссионному списку:

Известия от 854 до 1016 года — л.28–79 (стр.100–175).

Известия 1016–1110 годов — л.79–99об. (стр.175–203).

Известия 1111–1203 годов — л.99об.–126 (стр.203–240).

Известия 1204–1234 годов — л.126–157об. (стр.240–284).

Известия 1234–1330 годов — л.157об.–201об. (стр.284–343).

Известия 1330–1439 годов — л.201об.–257 (стр.343–420).


303


Известия 1440–1446 годов — л.257–264 (стр.420–427), последнее известие под 30 января 6954

(1447) года.

Значительные отличия от текста ПВЛ несёт начальная часть летописи (предполагается, что

в летописи старшего извода она совпадала с текстом младшего извода). За 854–963 годы дати-

ровано лишь несколько известий, включая: 6362 (854) — «начало земли Русской», 6428 (920) —

поход Игоря на греков, 6430 (922) — поход Олега на греков и смерть Олега, 6453 (945) —

смерть Игоря, 6463 (955) — поездка Ольги в Царьград. Существует концепция, что этот текст

отражает некоторые черты так называемого Начального свода конца XI века (однако не тож-

дествен ему).

Если в летописи старшего извода события XI века описаны очень кратко, то в летописи младше-

го извода они часто дополнены по тексту ПВЛ, хотя она и остаётся короче ПВЛ.

В состав Комиссионного списка летописи входят, в частности:

Введение к Софийскому временнику: «Яко древле царь Рим…», отсутствующее в ПВЛ, но вклю-

ченное во многие позднейшие летописи [14].

Перечень князей, митрополитов, епископов и посадников (л.68об.–72, стр.160–164).

«Русская правда» (л.79об.–82, стр.176–180).

«Повесть о взятии Царьграда фрягами» (л.126–130, стр.240–246).

Отрывки из «Жития Александра Невского» (стр.289–294, под 1240 годом; стр.305–306, отрывок

о его смерти помещен под 1251 годом).

Рассказ о смерти Михаила Черниговского (стр.298–303).

Рассказы о таких значимых, но сильно на Новгород не повлиявших событиях, как Куликовская

битва и нашествие Тохтамыша, довольно кратки [15].

Датировка известийПо данным Н. Г. Бережкова, до XIII века в НПЛ нет так называемых ультрамартовских статей. В опи-

сании событий 1205–1212 годов путаница: присутствуют как ультрамартовские [16] обозначения

(6714–6716), превышающие мартовские на две единицы (6717–6719, 6721, 6722), на три единицы

(6720). Далее ультрамартовские статьи встречаются лишь в виде исключения (6726–6728, 6730, 6745,

6746, 6776–6780). В летописи младшего извода ситуация та же. 1273–1283 (6782–6792) — в основ-

ном ультрамартовские годы, кроме 6783–6785 (1275–1277) — мартовских.

Примечания1. ПСРЛ, т. III, стр.90; в летописи младшего извода этот текст занимает л.185–190 (стр.322–329)

2. эти расхождения, в частности, отмечаются Д. С. Лихачёвым в комментарии к «Повести вре-

менных лет».

3. ПСРЛ, т. III, стр.16.

4. Комментарий Д. С. Лихачёва в кн. Повесть временных лет. СПб, 1999. С.485–486.




8. статьи, предшествующие летописи в Комиссионном списке, напечатаны в: ПСРЛ, т. III,

стр.465–477, следующие за ней: ПСРЛ, т. III, стр.477–509


10. 6952 (1444) год в Толстовском списке указан для тех же событий, что и 6951 (1443) год

Академического списка.

11. ПСРЛ, т. III, стр.103–104.

12. напечатан: ПСРЛ, т. III, стр.431–464.

13. ПСРЛ, т. III, стр.511–558.


304


14. ПСРЛ, т. III, стр.103–104, 431–432, 511–512, т. IV, ч.1, стр.8–10, т. VI, вып.1, стб.11–12.

15. ПСРЛ, т. III, стр.376–377; стр. 378.

16. Для перевода мартовских обозначений в современное летоисчисление нужно отнять 5508

лет, а ультрамартовских — 5509.

СА — журнал «Советская археология»«Советская археология», журнал, издаваемый институтом археологии АН СССР. Выходит с 1957,

является преемником одноимённых сборников, издававшихся в 1936–59 (в. 1–30). «СА» публи-

кует материалы о важнейших открытиях советских археологов, знакомит с археологическими

работами за рубежом. В журнале помещаются статьи по различным проблемам археологии

и древней истории, вопросам экономики, социального строя, идеологии, искусства древних

и средневековых обществ, публикуются новые археологические материалы, критические обзо-

ры советской и зарубежной литературы по археологии, рецензии, статьи по методике археоло-

гических исследований.

СЭ — журнал «Советская этнография»«Советская этнография», журнал, издаваемый институтом этнографии АН СССР с 1931; преем-

ник журнала «Этнография», выходившего в 1926–30. В 1931 вышло 4 номера «СЭ», в 1932–1936

гг. — по 6 номеров в год, в 1937 — 4 номера. В 1933–47 под тем же названием выходили пе-

риодические сборники (последний № 6/7). В 1946 возобновилось издание журнала, который

до 1956 года выходил 4 раза в год, с 1957 года — 6 раз. В «СЭ» помещаются статьи и рецензии,

посвященные вопросам этнографии народов СССР и зарубежных стран, истории этнографи-

ческой науки, критике реакционных течений в буржуазной этнографии. Публикуются также

исследования и материалы по антропологии, фольклористике, этногеографии, археологии,

лингвистике, статьи и заметки, освещающие этнографическую работу музеев и научных учреж-

дений союзных республик и зарубежных стран.

ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом).«Труды Отдела древнерусской литературы» являются главным печатным органом Отдела. Это

ежегодное серийное издание было задумано сразу же по создании Отдела, в 1934 году вышел

в свет его 1-й том, к настоящему времени издано 58 томов.


305

Содержание

Вместо пролога . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

Древняя Русь глазами нынешних московских историков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7Древняя Русь глазами львовского историка С. А. Макарчука.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 17

Глава I. Спор о древнерусском наследии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25

Глава II. Теоретические аспекты изучения

этнической истории в Киевской Руси . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 31

Глава III. Летописцы и историки об этническом развитии Руси . . . . . . 53

1. Этническое самосознание в актовых документах и летописях ХІV-ХVІІ вв. . . . . . . . . . . 562. Историки об этническом развитии Руси. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 66

Глава IV. Восточные славяне накануне

образования Древнеруского государства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 87

1. Летописные «племена» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 892. Русь — Руская земля. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 105

Глава V. Этнические процессы в условиях

государственного развития Руси . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 123

Глава VI. Место православной церкви

в общественно-политической жизни Руси . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155

От язычества к христианству. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 157Выбор веры Владимиром Святославичем:вымысел или реальность? . . . . . . . . . . . 171Падение языческих идолов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 183Проблема римско-византийского христианского наследства . . . . . . . . . . . . . . . . . . 187Попытка национализации церковного управления на Руси . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 199Руская православная церковь в политической системе государства . . . . . . . . . . . . 207

Глава VII. Язык в этническом развитии Руси. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 229

Глава VIII. Территориальное, экономическое и культурное

единство Руси . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249

1. Территориальная общность. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2532. Экономические связи. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2633. Культурное единство. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 271

Эпилог . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 279

Именной указатель . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 288

Список сокращений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 299

Содержание . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 305


Петр ТОЛОЧКО

Древнеруская народностьВоображаемая или реальная

Общественный Совет серии книг «Библиотека В. С. Черномырдина» —В. Н. Ганичев, В. И. Гавзрилов, П. И. Козачук, Ф. Ф. Кузнецов,

С. И. Колмаков, А. В. Король, А. М. Овчар, В. А. Устинов,А. В. Черномырдин, В. В. Черномырдин, А. Ф. Стручков

Главные редакторыА. А. Бобров, Г. Н. Красников, Л. П. Перкина

Выпускающий редакторВ. А. Логазько

Главный консультант редакторской и корректорской правкиГ. А. Вознесенская

Директор дизайнерской группыА. В. Дворниченко

Подготовка иллюстраций к печатиС. В. Кудрявцев

Технический редакторА. В. Фролов

Компьютерная версткаС. А. Сорокина-Стручкова

Менеджеры изданияЕ. А. Блохин, Г. Б. Бычков, В. В. Гахов, А. В. Соловьев

Административно-техническая группаВ. С. Гояев, А. В. Дюбенков, А. В. Гояев

Фотографии из личного архиваП. П. Толочко, Павла Пащенко, Николая Козловского, издательства «Московский писатель»,

Международной ассоциации художественных искусств (Париж)

Благодійний Фонд «Богуслав» — УкраинаИздательский дом «АДЕФ-Украіїна» — Украина

«Московский писатель», «Академия поэзии» — РоссияОтпечатано с готового оригинал-макета в типографии Издательского дома «АДЕФ-Украіїна».

Украина, 03057, г. Киев, ул. Довженко, 3.Заказ №______

Тираж 10000 экз.


Documents

Петр Толочко — Древнеруская народность. Воображаемаея или реальная