Роман

ÌÎÑÊÎÂÑÊÀßÏËÎÒÜ

УДК 82-312.9(02)ББК 84(2Рос=Рус)6-445я5

С11

Серия основана в 2004 годуВыпуск 394

ХудожникМ. Поповский

Ставицкая Т. К.С11 Московская плоть: Фантастический роман.— М.: «Из-

дательство АЛЬФА-КНИГА», 2012. — 312 с.: ил. — (Ма-гия фэнтези).

ISBN 978-5-9922-1082-8

Остроумная, остросюжетная вампирская сага дает нетривиальныйответ на вопрос, кто виноват в современном положении дел в Москве.Главный персонаж романа — Город.

Читателю предстоит встреча с историческими персонажами в кон-тексте современной Москвы, с которой происходят необратимые изме-нения. Некий артефакт, извлеченный из тайника, объяснил то, что ря-довому москвичу давно казалось нелогичным и нескладным, и приот-крыл смысл, мотив, повод, причину и скрытую пружину сегодняшнегоразвития событий и положения дел. Но разоблачение тайн иногда чре-вато разрушением привычного мира.

УДК 82-312.9(02)ББК 84(2Рос=Рус)6-445я5

© Ставицкая Т. К., 2012© Художественное оформление,«Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2012ISBN 978-5-9922-1082-8

Упомянутые в книге лица и учреждения —вымышлены, совпадения — случайны, все ос-тальное — чистая правда.

Природа — это неустанное спряжение гла-голов «есть» и «быть поедаемым».

Уильям Ралф Индж

Вместо прологаПАЗЛ, СЛОЖЕННЫЙ СЛУЧАЙНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ

— Видите ли, коллега, — делился мыслью в культовойкурилке известной московской библиотеки некто, весьмапохожий на князя Кропоткина, глядя на тлеющую в лу-чах заката зубчатую московскую архитектуру за окном, —некоторые наивно полагают, что прошлое есть корни, пи-тающие настоящее.

— Да-да, друг мой, — откликнулся слушающий еговполуха собеседник — сутулый бородатый господин, лю-бивший эти стены, в которых некогда, в докомпьютерныевремена, роилась шумная студенческая братия, — я от-четливо вижу это древо: с корнями, с мощным стволом,несущим живительные соки к робким трепещущим ли-стьям, скрывающим до поры завязь грядущих плодов.

— Эк нагородили! Турусы на колесах... — поморщил-ся первый и затянулся в два вдоха. — Ничто так не уво-дит от сути предмета, как его художественный образ, ко-торый есть дуролепица, и больше ничего.

— Да вы же первый и начали, господин хороший... —обиделся его собеседник.

— Каюсь: грешу излишней метафоричностью в речах.Следует избавляться от дурной привычки к образномумышлению. — Князь произвел неопределенный жест ру-кою. — А самое удивительное, милостивый государь, со-

5

стоит в том, что прошлое не перестает меняться в челове-ческом сознании, и в таком измененном виде вторгаетсяв настоящее, отчего возникает некая вторичная связь ис-тории с современностью.

— Нечто в этом роде я уже встречал когда-то у китай-цев, — мстительно заметил сутулый господин, похожийна великого химика.

— Но по здравом размышлении, — продолжал пер-вый, оставив без ответа реплику собеседника, — и опира-ясь на факты, которые нам с вами, сударь, доподлинно из-вестны, можно сказать, что все обстоит с точностью на-оборот: это прошлое питается настоящим.

— Хм... А ведь верно! Как мне это самому не пришлов голову? Именно, что прошлое питается настоящим! —воскликнул собеседник, удивленный прозрением князя иобрадованный редкой, несвойственной тому в последнеевремя, ясностью формулировки.

Зимняя тьма сгустилась за окном курилки, и изсмрадной городской черноты, дырявя толщу смога, устре-мились в ночную высь подсвеченные светодиоднымилентами и дюралайтом зубья, зубцы и шпили московскихкрыш. И только Небесам, глядевшим в эту раззявленнуюпасть, было зримо явлено, как Щербатая Прорва перема-лывала все, что в ней роилось, отрыгивая ядовитый вы-хлоп в ледяной космос; как по венам и артериям ее раз-бухшего тулова в одну сторону текло расплавленное зо-лото, а в противоположную — кровь, и не могли Небесаобмануться, приняв златокровеносную систему зубастогогорода за потоки света передних автомобильных фар икровавую юшку задних фонарей в транспортных руслахстолицы.

— Почитывая исторические мемуары, авторы коихжелали выгородить себя перед потомками, или роясь вархивных документах, подправленных ретивыми секрета-рями и спецслужбами, мороча друг друга легендами, сло-

6

женными слепыми боянами да глухими звонарихами, че-ловечество тем самым извлекает прошлое из небытия вуже искаженном виде и, поселяя его в своей голове, пита-ет своею кровью, циркулирующей через мозг, — развивалмысль князь. — Согласитесь, совершенно поразительно,что причина сущего буквально лезет в глаза, беззастенчи-во дразнит кажущейся несуразицей, раздражает неформа-том. А ведь если отнестись к этой причине со вниманием,которого она заслуживает, то и картина мира в одном, от-дельно взятом, незаурядном городе станет выглядеть бо-лее цельной и правдоподобной. Но Москвича, живущегонаскоро, волнует только прогноз погоды. Остальные со-бытия протекают в его сознании мутным потоком в стро-го очерченном Москвичом русле. У Москвича в голове,знаете ли, имеется такой специальный желобок... —Князь затянулся.

— Помилуйте, голубчик, к чему этот натурализм?По опыту длительного общения, собеседник князя

знал: главное — вовремя сбить его с мысли. И тогда поя-вится шанс завершить беседу корректно, без потери лицаи поножовщины.

— Это я к тому, что Москвичу недосуг разбираться впричинах тех или иных происходящих в Москве собы-тий. Москвич уверен, что на то есть специальные службысо специально обученными людьми. Логика событийногоряда ускользает от Москвича, если ему эту логику не раз-вернули на трех телеканалах, не прислали эсэмэской, невыставили на билборде или стартовой странице интер-нет-браузера. А между тем, — говорящий понизил голос инехорошо улыбнулся, — если кто-то не видит логики вопределенной последовательности событий, то это от-нюдь не означает, что ее там нет вовсе. А означает только,что Москвич по какой-то неведомой причине ее не раз-глядел. А если бы и разглядел ненароком, то просто счел

7

бы эту самую логику и напрашивающийся вывод абсурд-ными. И выкинул из головы.

— Всенепременно счел бы и выкинул, — кивнул собе-седник, старательно избегая прений.

— Случайный же человек, заглянувший в Москву пожитейской или служебной надобности, ужаснется кар-тинке, выстроенной его сознанием или подсознанием кконцу дня. И что-то такое, вдруг привидевшееся, будетбеспокоить его перед сном, а потом еще томить в поезде,уносящем прочь от этого города. И к концу путешествияпазл сложится, и Случайный человек, ошеломленный про-стотой разгадки, не рискнет поделиться ею с другимислучайными людьми. Во избежание... — закончил он поч-ти шепотом, забычковал окурок и кивнул собеседнику,как бы благодаря за внимание.

Иногда Дмитрию Ивановичу хотелось спросить, чтокурит князь, но он находил такой вопрос вторжением вprivacy и не позволял себе.

— Очень интересно, Петр Алексеевич. Вы бы записа-ли для истории, а то ведь выйдете на воздух — опять по-забудете.

— Да полноте, Дмитрий Иванович, кто ж рукописноечитать теперь станет? — махнул рукой идеолог анархизма.

— Так и не надо рукописное! Кто говорит про руко-писное? Сайт себе заведите или бложек. А я к вам тра-фик перенаправлять буду со своего. А то, поди, все на по-литических форумах подъедаетесь?

— Чем же там подъедаться, милостивый государь?Там все бесплотно, бестелесно. Одно благорастворениевоздухов без изобилия плодов.

Князь помолчал, глядя на свои черные берцы, затянулпотуже ремешок кожаного летного шлема, затем, отворивокно, забрался на широкий подоконник и с возгласом«Первый пошел!» неловко выпал в морозный декабрь-ский вечер. Невозможность обретения читательского би-

8

лета — по причине отсутствия московской регистрации иабсурдности предъявления в группу приема и записи чи-тателей Российской государственной библиотеки своегодиплома Пажеского корпуса, хоть и с отличием, — не ос-тавляла ему выбора. Так бывает: властитель дум миллио-нов не имеет ни малейшего шанса оформить себе чита-тельский билет в библиотеку, на пыльных полках которойпокоятся тома его произведений — плоды бессмертныхдум.

Появившись на свет в одном из особняков тихих Пре-чистенских переулков, где жизнь, казалось, течет вне рус-ла времени, князь, войдя в ум и созрев душою, озаботил-ся возвращением фальшивой Пречистенки в честное ло-но Чертолья и весьма в этом преуспел: с одна тысячадевятьсот двадцать первого года на протяжении семиде-сяти двух лет — в самые тоталитарные времена, что самопо себе удивительно, — улица носила имя идеолога анар-хизма, вновь став заповедным местом, коим оно и было вначале времен. Заслуги князя в перекодировке Колыбелимосковского комьюнити по достоинству оценило его ру-ководство, в результате чего и приобщило его светлостьдоподлинно. Но все в жизни этого непростого места по-вторяется циклично. Новая смертная власть оказаласьсвятее Папы Римского и, перекрестившись на сорок соро-ков церквей, а также (чем черт не шутит?) трижды сплю-нув через левое плечо, вновь объявила Чертолье пречис-тым. Освятила его одним только своим постановлениемза порядковым номером и подписью.

И все-таки виделась Дмитрию Ивановичу в суждени-ях князя некая злонамеренная гипербола: и Москвич нетак прост, хоть и затуркан, и Случайный человек не та-кой уж провидец, чтобы самую суть с налету разглядеть.Напротив, полагал Дмитрий Иванович, Случайный чело-век ЭТОГО никогда не заметит, а станет таращиться наЦарь-пушку да на Царь-колокол, ну еще, пожалуй, по ма-

9

газинам бегать. Да так растеряется, что ничего и не купитпутного. И, отбросив философические экзерсисы князя,великий химик вновь обратился к приятностям. Ах, какже это хорошо, подумал он, увидев заглянувшего в ку-рилку молодого человека, что любознательное юношест-во еще заходит в эти стены, пропитанные наукой и куль-турой! Юные и горячие студиозусы несут сюда свою плотьи кровь, не забывая и продолжая питать своих великихучителей... Он смахнул украдкой светлую слезу и вытер одурно сидевший пиджак руку. С руками сего господинапостоянно что-то происходило. Однажды, читая лекцию,он несколько раз отмахнулся от назойливой сентябрь-ской мухи, летавшей над кафедрой, и неожиданно поймалее. Не прерывая лекции, а только изумившись лицом,Дмитрий Иванович сунул руку с мухой в карман сюртукаи некоторое время решал, как ему выйти из неловкогоположения. Аудитория, затаив дыхание, следила за ру-кою лектора, топорщившей карман. Выпускать муху бы-ло глупо и пораженчески, а держать в руке тоже глупо, даплюс к тому — щекотно. И когда господин лектор, совла-дав с собой, размазал муху пальцами по ладони, произве-дя при этом волнообразные движения поверхности кар-мана, заметные со стороны аудитории, впечатлительнаябарышня из первого ряда, зажавши рот ладонью, выско-чила вон из аудитории.

А с князем у них и при жизни-то взаимопониманияне было. Слишком разное содержание химик и анархиствкладывали в понятие «реакция». Но мысль о том, чтопрошлое питается настоящим, без сомнения, заслуживалавнимания.

1

Людям свойственно ошибаться. Как единолично, таки всем скопом. Людям свойственно стремление докапы-ваться до скрытого и при этом не замечать очевидного.Возможно, вся эта история так и не стала бы достояниемобщественности или приобрела бы со временем совсемдругой окрас, если бы не прыткий корреспондент газеты«Московские слухи» Петр Передельский. Но таково на-значение этой профессии: найти потаенное и обрушитьего на головы ничего не подозревающих граждан.

Никакого продуманного плана у корреспондента сродуне водилось, и действовал он сумбурно и бессистемно, по-лагаясь лишь на подсказки окружающей среды. И, следуетпризнать, среда не скупилась, преподнося ему немало сюр-призов. Взять хотя бы вчерашнее посещение Ленинки: за-глянув в курилку в поисках знакомых, Передельский былпоражен сходством стоявшего там мужика с Менделее-вым. Словно с портрета сошел в школьном кабинете хи-мии, подумал Передельский, не затрудняясь во внерабочеевремя сочинением свежих, нештампованных сравнений.И поскольку этот случай был не единственным — Пере-дельскому и раньше доводилось в разных московских уч-реждениях встречать людей, похожих на известные исто-рические персонажи, — он наметил себе обязательно раз-вить эту тему в какое-нибудь мистическое эссе.

Страх и смерть во все времена считались самым ходо-вым товаром на информационном рынке. На этой ниве и

11

решил прославиться столичный журналист. И теперьпрофессиональные амбиции волокли его за шкирку напоиски мрачного эксклюзива в древние подмосковныекаменоломни. В одной из них он, не без оснований, рас-считывал отыскать уникальный артефакт — тайный архивВукола Ундольского, библиографа и библиофила, служив-шего в XIX веке в архиве Министерства юстиции и биб-лиотекарем в Обществе истории и древностей российских.Упоминание об этом артефакте и схему с указанием местаего схрона Передельский случайно обнаружил в бумагахкнязя Оболенского — близкого друга Вукола.

Не стоит думать, что Передельский был человеком неробкого десятка. Он конечно же боялся. Боялся безба-шенного датого молодняка вечернего Подмосковья, боял-ся, что в каменоломнях он может встретиться если не спривидениями, то с бомжами и не успеть, так обидно неуспеть увидеть свое имя в золотой десятке столичныхпрофи. Сколько раз ему приходилось уносить ноги и спа-сать дорогую казенную технику! Но на сей раз коррес-пондент, помимо редакционной аппаратуры, был воору-жен кайлом. Кайло придавало ему уверенности. Он от-хлебывал из термоса обжигающий грог, изготовленныйсобственноручно, и чувствовал себя Индианой Джонсомв поисках Святого Грааля.

На берегу реки Рожайки, вода которой из-за ледяныхключей холодна в любое время года, в окрестностях де-ревни Редькино еще со времен Екатерины существовалитри каменоломни. У Передельского имелась копия весь-ма подробной схемы, начертанной рукою Вукола. Правда,с тех пор местность могла претерпеть значительные изме-нения как в растительности, так и в строениях, но Петяверил в свою звезду и вдохновенно рысил по местам, из-вестным своей «магической силой», в ожидании сенсаци-онных находок и разоблачений. Первым объектом егорасследований несколько лет назад намечалась Болотная

12

площадь, где во времена Иоанна Грозного публично каз-нили колдуна по имени Элизий Бомелий. Приличныелюди совершенно справедливо считали колдуна негодя-ем, чем, очевидно, и полюбился он царю-душегубу, сни-скав доступ к монаршему трону. Стоустая молва носила,что именно он склонил мрачного мизантропа — ИоаннаГрозного к опричнине. Попав в окружение царя, Бомелийвошел во вкус придворной жизни: плел замысловатыеинтриги, оговаривал и отравлял бояр и участвовал в каз-нях, пока сам не попался на переписке с врагами. ВскореПередельскому стало понятно, что эту грядку уже окучи-ли до него. Но он не привык пасовать перед трудностямии вознамерился было заняться Царицыном, которому при-писывали темное прошлое и подозрительное настоящее.До правления императрицы Екатерины это место имено-валось Черной Грязью, и было заселено мигрантами изРумынии, или, как тогда ее называли, Валахии. Если ве-рить легенде, попавшейся недавно Передельскому на гла-за, то двухсотлетнее запустение Царицына было связаноименно с происками одного валашского колдуна. Дело втом, что первоначально Екатерина поручила обустраи-вать парк архитектору Василию Баженову. Однако когдав будущем парке появились первые постройки, императ-рица повелела зодчему уничтожить свое творение. От оби-ды Баженов якобы обратился к валаху, на которого емулюди указали, и тот взялся сотворить в Царицыне «местопусто». Как известно, Большой дворец, выстроенныйспустя некоторое время конкурентом Баженова, МатвеемКазаковым, постигла печальная участь: он сгинул в весь-ма подозрительном пожаре. В народе мгновенно пронессяслух, что проклятие валаха сработало. С тех пор, до само-го строительства нового комплекса, место это считалосьнечистым. Народишку там пропало немерено. И если быне внезапное возрождение Царицына в виде попсового

13

туристического объекта, Передельский обязательно заму-тил бы на эту тему что-нибудь драматическое.

Но с заброшенной каменоломней все должно былосложиться как надо. Со вчерашнего дня, с того момента,как пронырливому спецкору удалось сфотографировать вЛенинке схему Вукола Ундольского и наложить ее потомна фотографию местности со спутника, услужливо выдан-ную ГУГЛом, сомнений у него не осталось. И теперь всевнутри у него клокотало от нетерпения. Нужная точка бы-ла помечена на карте, а на месте требовалось отмотать ты-сячу локтей веревки от входа и найти в недрах древней ка-меноломни тайную метку в виде звезды. Но бывают на-ходки, чреватые разрушением привычного мира.

После вонючей электрички, набитой хмурыми под-московными обывателями, Передельский шел, утопая поколено в снегу, и глубоко дышал полной грудью, сличаяместность с изученными накануне материалами. В дале-ком прошлом здесь находилось село Колычево, получившеев конце XVIII века ненадолго статус города и название Ни-китск. Административная фортуна этих мест менялась:статус то жаловали, то отбирали вновь, но назначение по-прежнему отображалось в символах: на гербе Никитскаизображены были в желтом поле три белых камня. Ни-китские пещеры до конца не были исследованы спелео-логами, но не по причине их непроходимости, а вследст-вие отсутствия средств и интереса.

Передельский по жизни страдал деревнефобией.С тех самых пор, как, испив мятного квасу в Тамбовскойгубернии, услышал от гостеприимных хозяев:

— Квас хороший, с гнидами!Это потом уже ему объяснили, что «гниды» — это

ржаная мука в квасе. Чем руководствовались селяне припоименовании продукта, осталось для Передельского за-гадкой.

А взять, к примеру, то же Колычево. На кол, что ли,

14

сажали? Какую жуть, какое ругательство ни набери в по-исковике, обязательно окажется названием русской де-ревни. Было дело — натерпелся страху в командировке наВятщине: Корюгино, Злобинцы, Тупицыны, Конец, Бес-солки, Кобели, Дряхловщина, Клочкино, Мочалище, Хо-луй, Бутырки, Дыряне, Воронье, Косые, Блохи, Рубцы —вот такая история с географией. Это ж сколько сказок са-ми собой складываются сразу в голове! И все — страшные.

После той командировки, покупая на Даниловскомрынке соленые грузди и рыжики, собранные в дремучихКировских лесах, Передельский, обливаясь слезами, за-кусывал ими рюмку водки, опрокинутую под раздумья отяжелой и безрадостной доле селян, из поколения в по-коление живущих в таких местах, которые и на конверте-то писать неловко. И, разомлев от водки, жалел русскогоселянина, который отчего-то пьет, как не в себя, и скоросовсем сойдет на нет. Придут в деревни крепкие ферме-ры, наймут упругих китайцев.

Доковыляв в кромешной тьме по сугробам до обозна-ченного на схеме места, Передельский воткнул у входа вкаменоломню прихваченный из дома колышек от старойпалатки, привязал к нему конец отмеренной загодя ве-ревки и, кинув клубок за пазуху, шагнул в темный камен-ный зев. Припасенный фонарик, висевший на груди, ос-вещал летучих мышей, битое стекло, пластиковые бутыл-ки, мусор и испражнения. Журналист крепко сжимал вруках кайло, перехваченное в положение «товсь!». Чемглубже он продвигался, тем громче и беспокойней вере-щали и хлопали крыльями летучие мыши. Но чуйка под-сказывала Передельскому, что главный враг в таких мес-тах — человек. Когда веревка размоталась полностью,корреспондент «Московских слухов» стал сантиметр засантиметром изучать стену подземелья по левую руку,как было указано в схеме. На глаза попадались толькоматерные слова и вполне современные граффити, из чего

15

следовало, что каменный заповедник временами обитаем.Наконец он смог различить глубоко высеченную звездуна поверхности одной из плит этого загаженного лапида-рия. Звезда приходилась аккурат на левую глазницу че-репа, вписанного креативным граффитчиком в пояснойдевичий портрет. Передельскому стало до дрожи в коле-нях неприятно, что сексапильные девичьи стати венчаломерзительный и неуместный череп. И вообще вся этакомпозиция с древней звездой в современной черной глаз-нице вызвала в нем горячее желание покончить с ней ра-зом. Плиту, согласно инструкции, следовало разбить, иПередельский, сфотографировав прежде в нескольких ра-курсах объект целиком и звезду в режиме макросъемки,ринулся лупить кайлом что было сил. С третьего удара ка-менная плита с мерзким граффити разлетелась в мелкиебрызги, как будто кайло попало в точку напряжения, иявила нишу, в которой журналист увидел глиняную ем-кость с залитой сургучом крышкой. Под сводами камено-ломни пронесся чей-то горестный вздох, в темные недраметнулась неясная тень и растворилась во мраке. В тот жемиг журналист чуть не оглох от высокочастотного мыши-ного писка. Передельский не верил своим глазам. Но, какговаривал его прадед, красный командир, вспоминая по-рубленных шашкой врагов, глаза боятся, а руки делают.Руки корреспондента лихорадочно делали снимок за сним-ком, затем схватили кувшин и запихнули его за пазуху.

Нахлобучив капюшон и прижимая к животу найден-ный артефакт, Передельский бросился к выходу сквозьультразвуковое плотное мышиное месиво.

Дома Передельский погрузился в изучение архива.С трудом продирался он сквозь «яти» и архаичный кан-целярский слог ветхих рукописных страниц, и каждаястрока повергала его в шок, объясняя ему то, что давноказалось нелогичным и нескладным. А теперь вдруг обре-ло смысл, мотив, повод, причину и скрытую пружину се-

16

годняшнего развития событий и положения дел. И такаявдруг ясность снизошла на Передельского, и такой ужасобуял его от этой леденящей ясности, что стало понятно:он попал. И как бы ни закончилась история с архивом,ему лично — молодому и почти красивому, хорошему че-ловеку и блистательному, но неоцененному профессиона-лу, живым из этой истории не выбраться. Единственное,что могло его спасти, — это как можно более скорый эфирна рейтинговом канале и деньги, чтобы после эфира уне-сти ноги быстро-быстро и далеко-далеко.

Несмотря на поздний час, Передельский решил сде-лать пару судьбоносных звонков, а потом поужинать илечь наконец спать, чтобы этот странный день поскореезакончился.

Ровно в полночь с субботы на воскресенье на прикро-ватной тумбочке председателя правления Фонда «За вы-живание и развитие человечества» вздрогнул и поползувесистый, как булыжник, Vertu Pure Silver Constellation,колотя по ее матовой поверхности гладким брюхом. Свя-тослав Рувимович неловко нашарил литое вибрирующеетельце и ткнул пальцем в клавишу. В трубке затрепыхал-ся взвинченный голос:

— Господин Фофудьин, это Передельский, только неотключайтесь, вы себе этого никогда не простите, я отве-чаю! Скажите, я когда-нибудь беспокоил вас по пустякам?

— Передельский, ты сдурел? — возмущенно проши-пел Святослав Рувимович, чувствуя, что супруга просну-лась, а значит, придется пойти на кухню и прикурить си-гарету. — Ты на часы смотрел?

— Да какие часы, Святослав Рувимыч! Не тот случай,уж вы мне поверьте! Это НЕЧТО! Вы поняли?! Меня ре-ально грохнут, если вдруг...

— Про «денег» — даже не начинай, — тут же отрезал

17

многоопытный Фофудьин, нашаривая тапочки и прикры-вая трубку рукой. — Извини, дорогая, эти идиоты, ты непредставляешь...

— Это вы не представляете! — без тени смущения за-орал в трубку расслышавший ремарку председателя Пе-редельский. — Это новая принцесса Диана! Или убийст-во Кеннеди, если не хуже! Такое да хоть сам Рейтер ото-рвет, без малейшей попытки опустить, я отвечаю! Деньгимне нужны на обеспечение сохранности артефакта и лич-ной безопасности!

— Не ори, а? — страдальчески морщась, попросил Свя-тослав Рувимович, включая освещение над барной стой-кой. — Какое мне дело до сенсаций? Я же не масс-медиа.А денег в Фонде мало. Я тут думаю даже от клининга вбекофисе отказываться со следующей недели...

— Фофудьин, слушайте сюда: бекофис свой можетеклининговать хоть собственноручно. А у меня — реальноерасследование, связанное с угрозой выживанию человече-ства. А Фонд, насколько я понимаю, и существует для фи-нансирования таких проектов! — отчеканил явно пошед-ший ва-банк собеседник Святослава Рувимовича, держав-ший, очевидно, председателя за наемного менеджера.

Дурачок, подумал Фофудьин. И ведь приставучий ка-кой! Где он только мой телефон раздобыл? Но тут жевспомнил, что телефон Фонда вместе с другими коорди-натами выставлен на всеобщее обозрение на сайте. Надобудет снять переадресацию, решил он.

— Я предлагаю вам бомбу века, отвечаю! Я раскапы-вал эту бомбу шесть гребаных лет, там чуток, здесь де-шечку... А теперь я нашел самый центр, самое яблочко!Вы не хотите спросить меня, о чем я вообще? — гневновопрошал наглый журналист.

— Ну и о чем ты, Передельский? — Устало стряхнувпепел, Святослав Рувимович отошел к барной стойке застаканом, чтобы плеснуть туда на полпальца «Чиваса».

18

— Я нашел неизвестный архив Вукола Ундольского сотпечатком перстня со звездой на титульной странице!Об истинных хозяевах Москвы. А может, и всего мира! —все так же зловеще отчеканил журналюга, и у СвятославаРувимовича, собравшегося было хохотнуть над этимисмешными конспирологическими словами, вдруг отчего-то перехватило сердце, занемела рука, и выскользнувшийстакан глухо ударился толстым донцем об мягкий кедро-вый паркет. В голове стал отдаваться пульс, ноги ослаб-ли; а поток слов из трубки, зажатой в холодной мокройладони, на мгновение превратился в бессвязное кваканье.

Повисла пауза. Святослав Рувимович с сухим горломи обильно вспотевшим лбом слушал, как нервно сопит втрубку теплый и живой Передельский. Его внимание по-чему-то сконцентрировалось на факте, что журналист сей-час именно живой и именно теплый. А еще СвятославуРувимовичу стало как-то очень понятно, не головой, авсей кожей, что вокруг сейчас ночь, и одинокий ветер надпустыми проспектами, и тьма, тьма, тьма кругом, а там, вотьме... Святослав Рувимович попытался отогнать от себяэту полумысль-полуощущение. Он вдруг почувствовалсмертельную тоску от наличия на другом конце проводаэтого чертова идиота Передельского, как-то сумевшего под-тащить теплую и надежную кухню Святослава Рувимови-ча к невидимому краю, за которым четко ощущалась при-стально вглядывающаяся в каждое движение Тьма.

— Заткнись... — просипел он в трубку, — заткнись иникуда с этим не суйся!

И Фофудьин отключил телефон.Но журналиста распирало. Архив жег руки. Держать

язык за зубами было выше его сил. Да и деньги требова-лось срочно выдушить из кого-нибудь, ну просто кровьиз носу.

Чертыхнувшись, Передельский набрал заветный но-мер начальника отдела расследований медиа-холдинга

19

«Финансы Больших Кучек». «Большими Кучками» Мо-сква оборачивалась к тем, кто придерживался традицион-ной, ортодоксальной теории ее возникновения на землебоярина Кучки и знать не знал ни о каком Мосохе. Пере-дельский все же решил не светить пока находку, на кото-рую так странно отреагировал первый собеседник, а зав-лечь редактора актуальной и перспективной, как ему ка-залось, темой.

— Кто? — грозно спросил редактор.— Свои, Фрол Семеныч, свои! Это я, Петя Передель-

ский, корреспондент «Московских слухов».— Чтоб ты скис, Петя Передельский! Тебе что, рабо-

чего дня мало? — разозлился редактор.— Так не бывает же вас днем... эта... на рабочем мес-

те... — попытался оправдаться Петя, стоя в трусах на сво-ей кухне и наблюдая за секундной стрелкой часов. Наплите варилось в кофейной джезве яйцо.

Простое и привычное занятие постепенно примиряложурналиста с новой действительностью, так потрясшейего накануне. К нему понемногу возвращалась обычнаяздоровая наглость.

— Конечно, где тебе знать мое рабочее место? — гне-вался редактор, почесывая шерстистую грудь.

— Не скажите, Фрол Семеныч, в «Трех пескарях» ятоже вас искал, — выказывая осведомленность, вдохно-венно врал настырный Передельский.

— Короче! — потребовал окончательно проснувшийсяредактор.

— Э... так это, денег мне надо. Грант на журналист-ское расследование. Срочно!

—Много? — Было слышно, как редактор зевнул.— Много, Фрол Семеныч. Расследование связано с

риском для жизни. Вы даже представить себе не можетефигурантов расследования... — Передельский подхватилс плиты бурлящую джезву и сунул ее под струю холод-

20

ной воды. Теперь можно было сосредоточиться на разго-воре целиком и полностью.

— Так риск — для жизни фигурантов? — сострил ре-дактор.

— Для моей, Фрол Семеныч, для моей жизни! — па-фосно заверил Передельский. — Велите выдать завтрапервый транш. Заявление с обоснованием я в вашей бух-галтерии оставлю.

— И во сколько ж ты оценил свою жизнь, Петя? И чторасследовать собираешься?

— Мировую финансовую систему, Фрол Семеныч. —Передельский ловко увернулся от озвучивания суммы.На слух она выглядела совсем неприлично. И даже скан-дально.

— Всю? — тоненько залился смехом редактор.— Всю! — выдохнул корреспондент. — Я ее, заразу,

уже шесть лет наблюдаю и анализирую. Пришло времяпредъявить общественности злоупотребления.

— Боюсь, такое расследование мне не по карману. Тыуж прости, Петя Переделкин... или как там тебя?.. — да-вился смехом редактор. — А смету расходов ты составил?

— Конечно!— Интересно... интересно будет взглянуть... — Редак-

тор утер набежавшую слезу. — Ну, все, я уже сплю, Пере-делкин. Пока, пока...

— Я архив Ундольского нарыл! — не выдержал и крик-нул вдогонку Передельский, но Фрол Семеныч его ужене слышал.

Со словами: «Где они таких придурков берут?» — на-чальник отдела расследований медиа-холдинга «Финан-сы Больших Кучек» подмял поудобней подушку, улыб-нулся незримому Пете и подумал о том, что завтра емубудет чем партнеров по покеру развлечь.

А корреспондент, дунув предварительно в рюмку, натот случай, если она запылилась, плеснул туда водки, на-

21

резал тонкой стружкой извлеченное из морозилки сало,помыл от плесени и нарубил кружочками последний со-леный огурчик, красную луковку — кольцами, разложилнарезанное мозаикой по лаптю бородинского и под всеэто дело стал есть ложечкой яйцо, виртуозно сваренноевсмятку. С тех пор как он вылетел из родительского гнез-да, мама всегда умоляла его хоть раз в день есть горячее.

2

Сладкая мечта о «Москве для москвичей» родиласьеще в библейской голове основателя Москвы — Мосоха,именуемого в комьюнити по-домашнему Дедом. Но то липатриарх так и не смог придумать способ ее реализации,то ли ему не хватило политической воли, то ли вмеша-лись чьи-то злые козни — в общем, затея с треском про-валилась. Возможно, именно это обстоятельство — крахидеи — и послужило истинной причиной его доброволь-ного ухода. Не каждый в столь почтенном возрасте смо-жет достойно пережить подобный конфуз — немочь, пре-пятствующую свершениям. А без свершений и идеаловчто за жизнь?

Морозным воскресным утром у заброшенного КППнедостроенного корпуса лосиноостровской Кремлевкивыл приблудившийся волк. Эхо разносило вой по старо-му подземелью и гулко отзывалось в бункере неясногоназначения, частично заполненного грунтовыми водами.Висевшие на ржавых балках летучие мыши тревожновсхлипывали кожаными крыльцами. Когда-то на местекремлевской больницы простиралась Ельницкая пустошьи хлюпало болото. Помимо хлябей, здесь зарастало быль-ем старое стрельбище, земляные валы которого по сиюпору высились недалеко от больничного недостроя и на-водили заплутавших граждан на мысль о неком загадоч-ном непреодолимом рубеже. До недавнего времени боль-

22

ница числилась засекреченным объектом и отсутствовалана картах Москвы.

Ближе к полудню люди в черных костюмах от Kitonпредъявили больничным охранникам из «Легиона» бума-гу с перламутровой голограммой, побудив их к штатнымдействиям: ответственный палец вдавил нужную кнопку,и автоматические ворота, укомплектованные полной гам-мой охранных аксессуаров, с респектабельным урчаниемпоползли вдоль каменного забора. Кортеж сизых мерсе-десовских пульманов и гелендвагенов, сопровождавшихреанимобиль, бесшумно вытек с территории больницы вобразовавшийся проем и, набирая обороты, устремился кдревнему сердцу столицы.

Зима восходила к кульпе, требуя положенных зрелищи жертвоприношений. Ранний сумрак пожирал окрестно-сти Кремля, стирая привычные контуры знаковых архи-тектурных форм. Сбавив скорость, кортеж шелестел поПречистенской набережной. Над храмом Христа Спаси-теля кружило слетевшееся, казалось, со всей Москвы во-ронье. Почти человечьи крики птиц перекрывали техно-генный шум мегаполиса. Подобно черным звездам зави-сали они высоко над гламурным новоделом, а потомчерным дождем пролились вдруг на его купола, облепи-ли, превратив их в одно мгновение из золотых в черные.Словно погасили.

Прощание добровольно уходящих с Чертольем былодля комьюнити такой же традицией, как посещение Во-робьевых гор на свадьбах москвичей. Кортеж выписывалзатейливые кренделя по старым Арбатским переулкам:миновал Чертольский, отметив на здании Фонда мираприспущенный флаг Москвы с повязанными вверху древ-ка черными траурными лентами с золотыми звездами, поСивцеву Вражку доехал до сталинской высотки, посигна-лил длинно, свернул в Денежный переулок присной па-мяти Государева монетного двора, посигналил еще раз,

23

коротко, у дома № 9/5, в котором квартировал Фонд «Завыживание и развитие человечества», и, ускоряясь, взялкурс на запад.

С давних пор о Пречистенке неслась дурная слава, иназывали это место в народе Чертольем, пока в серединеXIV века не отмолили его монахини Алексеевской женскойобители. Но спустя четыреста лет, в 1839 году, императорНиколай Павлович, проигравший Дядьке это место в кар-ты — московская недвижимость уже тогда входила в сферуДядькиных интересов, — был вынужден построить на местеАлексеевского женского монастыря храм во имя ХристаСпасителя. Это был самый замысловатый Дядькин ход, по-скольку он тогда еще не решил, что делать с выигрышем, иоставил это решение на потом. Николай Павлович долгомучился поводом, пока не вспомнил о строительстве храма,замороженном вследствие расхищения средств. Тогда онобъявил новый конкурс и указал новое место для возведе-ния объекта, согнав монашек с насиженного и намоленногопристанища. Осерчавшая игуменья, покидая с монашкамимонастырь, прокляла это место, наказав, что ничего здесьсвятого никогда больше не будет, а будет опять Чертолье —чертям раздолье. Проклятие не заставило себя долго ждать.Грянула революция, и храм был взорван в 1931 году поприказу Сталина, получившего приличные отступные отДядьки, который обещал ему «порешать вопросы» с ме-стом в Мавзолее, возведенном накануне. На руинах хра-ма соорудили бассейн «Москва», сразу же вошедший вхолдинг ЗАО МОСКВА.

Нынешний же новодел имел к вере весьма отдален-ное и даже сомнительное отношение, являясь, по сути,специальным храмом-сейфом, а также — головным офи-сом холдинга ЗАО МОСКВА: там располагалась его пи-ар-служба, хотя затевался он членами московского комь-юнити исключительно ради парковки на подведомствен-ной территории.

24

3

Председатель правления Фонда «За выживание и раз-витие человечества» любил воскресные домашние обедыв обществе очередной молодой жены, коих он обильноуснащал гламуром в виде украшений из Алмазного фон-да, отображал в глянце, а потом использовал по назначе-нию во всех смыслах, кроме пошлой бытовухи. Для быто-вухи у председателя имелась обслуга. Обеды, приготов-ленные поваром, выписанным специально из Провансапо рекомендации старого товарища по бурсе, председа-тель откушивал с чувством, с толком, с расстановкой. Са-лат из подмосковного разнотравья бодрил, хорошо соче-тался с белым сухим вином из Умбрии и охлажденнойотварной осетриной. После буйабеса из морского скор-пиона, приправленного шафраном, апельсиновой цедройи фенхелем, повар Шарль, коего председатель именовалКарлушей, подал мясное горячее. И тут бы сосредоточить-ся Святославу Рувимовичу на котлетке «Маришаль», норука отчего-то сама потянулась к пульту телевизора.

Канал, назначенный оппозиционным, потчевал зрите-лей московскими новостями. Речь шла об очередном пи-кете, проводимом обществом «Старая Москва»:

— «Сотрудники Москомнаследия отказались пуститьпикетчиков на территорию двора комитета, поэтому ос-новная часть акции прошла под аркой дома № 19 по Пят-ницкой улице, в котором и располагается комитет. Спус-тя полчаса после начала акции на место пикета прибылисотрудники милиции и потребовали освободить арку зда-ния Москомнаследия. Все время, пока проходил пикет,на протестующих оказывалось давление со стороны со-трудников комитета, представителей префектуры и со-трудников милиции...» — вещала милая девушка, которой,по разумению Святослава Рувимовича, самое правильноебыло бы рожать людишек да печь пироги. Пироги пред-

25

седатель любил безмерно. Особенно с вязигой. Но про-чую отечественную кухню отвергал за ее избыточность вовсем — боролся с соблазном и собственным весом, кото-рый давно перевалил за все мыслимые пределы и сталсерьезно осложнять жизнь: появилась одышка, да и про-сто стало тяжело себя носить.

От грустных размышлений о весе председателя от-влек кадр, от которого он поперхнулся котлеткой: кор-респондент вел репортаж с Пречистенской набережной,указывая рукой на храм Христа Спасителя с куполами,облепленными черными птицами. Такого зрелища Моск-ва еще не видела. Ни старая, ни новая.

И в довершение гнусной картинки в студии возник вче-рашний ночной собеседник Фофудьина — крученый пацан,корреспондент «Московских слухов», прощелыга и хва-стун, которого Святослав Рувимович ни в грош не ставил итерпеть не мог. Был он, по мнению председателя, хамом ивыскочкой, который пытался сделать себе имя на темеборьбы за сохранение архитектурных памятников старойМосквы и грезил пробиться в десятку самых известныхжурналюг, чтобы получить возможность продавать себя по-дороже. Но, несмотря на все ухищрения, имя его по-преж-нему замыкало тыщатриставосемнадцатку московского пу-ла. От выступления Передельского Фофудьин окончатель-но утратил аппетит и даже занемог. Председатель уже идумать забыл о полуночном телефонном разговоре, болеепохожем на ночной кошмар, от которого существовалотолько одно надежное средство: хороший завтрак.

Меж тем борзый писака, несмотря на запрет Фофудь-ина, восседал теперь в студии и в ликующем мажоре на-ставшего наконец своего звездного часа вещал о том, какв результате многолетней кропотливой работы над изуче-нием исторической застройки Москвы он нашел в бума-гах Оболенского, который в свое время был в Москве ди-ректором главного архива Министерства иностранных

26

дел, указание на то место, где хранился ранее неизвест-ный архив Вукола Ундольского — библиофила и собира-теля древних рукописей, жившего долгое время в домекнязя. И вот не далее как вчера он, Передельский, обна-ружил в указанном месте этот артефакт — поразительнуюрукопись. Даже при первом поверхностном ознакомлении,на основании некоторых графических символов, можнопредположить, что речь в рукописи идет о...

Где-то во чреве Святослава Рувимовича сиротски бульк-нуло и заныло. И в этот момент изображение пропало сплазменного экрана. А через несколько секунд появилосьизвещение о технических неполадках на канале.

— Идиот! — с чувством выдохнул побледневшийпредседатель и, не отрывая глаз от пустого экрана, слов-но опасаясь, что гибельная по своим последствиям кар-тинка возникнет вновь, стал шарить рукой по столу в по-исках телефона.

— Что творится! Что творится! — восклицал предсе-датель, не попадая по нужным клавишам.

Еще бы — не творилось! Это раньше плоть гнездиласьпо домам. А теперь она живет не в доме, а в информаци-онном поле. И в поле том не васильки да лютики, нерожь да ковыли, а плевелы избыточных знаний: изнанкаполитической жизни, катастрофы и катаклизмы, чинов-ные безобразия, плотские утехи известных персон — все,что раньше почиталось тайным, заполонило теперь этомерзкое поле, возделываемое целой армией ньюсмейке-ров и их обслугой — пиарщиками. И больше на этом поленичего не растет, не колосится. Да и плоть уже как будтопитается не хлебом, а информацией, запивая ее остыв-шим чаем или теплым пивом, не отходя от экрана. Отто-го портится. А информационное поле все чаще превраща-ется в поле брани, усыпанное поверженными противни-ками, кои становятся добычей воронов, навсегда выпадаяиз рациона членов комьюнити.

27

4

Над перекрытым Кутузовским проспектом повисланевероятная для мегаполиса тишина. Жизнь замерла вовсех своих проявлениях: ветер не прошумит, птица невспорхнет. Но пять минут щемящего безмолвия взорва-лись вдруг нарастающим рокочущим прибоем: по про-спекту, во всю его ширь, неслась сизая кавалькада с ге-лендвагенами по краям, пульманом и реанимобилем внут-ри. Водитель реанимобиля, вцепившись в руль, оторопе-ло смотрел на приборы и на свою ногу, не чувствующуюпедаль газа. Даже при проектировании в эту машину незакладывалась такая скорость.

В кармане Дядьки, задремавшего было на заднем си-денье пульмана, зазвонил телефон.

—Элизий, дражайший, приветствую! — заблеял из труб-ки взволнованный голос председателя. — Похоже, у наспроблемы. Вы даже представить себе не можете их масштаб!

— Не истерите, Фофудьин, — отозвался Дядька, шеве-ля острыми стрелками усов. Безымянный палец его пра-вой руки, державшей телефон, был украшен перстнем-пе-чаткой со звездой. — После того, что умер Мосох, чтоеще можно назвать проблемой? Приезжайте в Горки, из-ложите внятно.

— Как... Мосох умер?! Господин Бомелий, что вы та-кое несете?! — обмер председатель.

— А так! Захотел и умер. Утратил интерес. Решил доб-ровольно уйти.

Если бы председатель имел возможность видеть в этотмомент своего собеседника, он был бы крайне удивлен:ничего подобающего случаю лицо Дядьки не выражало —ни скорби, ни огорчения.

— Но как же так? Как такое может быть?— Как-как... А как такое можно пить? Разве ж это —

натурпродукт? Разбодяжили джанк-фудом так, что там

28

уже не органика, а сплошные присадки. Красители, кон-серванты, улучшители вкуса... Кто-нибудь взял на себятруд сравнить продукт с эталонным глотком? Полста летвакансию порциониста-хранителя закрыть не можем!

— Ну, батенька... Мы же как-то приспосабливаемся.Надо ж понимать — все, что течет, все меняется! — лопо-тал растерянно председатель.

— Это раньше думали, что все, что мы собой представ-ляем, создано нашими мыслями, а теперь говорят: «Тыесть то, что ты ешь».

— То есть это из-за еды, а не по идеологическим сооб-ражениям? — уточнил Святослав Рувимович, словно этаинформация могла что-нибудь изменить в сути происхо-дящего.

— Дорогой мой, ну кто ж теперь по идеологическимпричинам себя жизни лишает? Теперь по идеологическимсоображениям в Лондон сваливают.

— В общем, одно к одному, одно к одному... Ах, какэто некстати, как некстати... — бормотал Фофудьин, со-бираясь спешно.

Пролетев беспрепятственно через центр Москвы, сизыйконвой двинулся на запад, в направлении Рублевскогошоссе, удивляя прижатых к обочинам очевидцев золотымизвездами на черном фоне вместо номеров. Согнав с дорогикортеж вице-премьера, пронеслись под мигалками по снеж-ному крошеву, произведя даже на видавших виды фэсэош-ников, дежуривших в «стакане», должное впечатление.

— Видал перцев? А, ты ж молодой еще.— А что за странные номера? Смотри, как нефтяного

вице-премьера подвинули.— Они и не таких двигают. Министра МВД тоже как-

то раз в канаву загнали.— Гонишь...— Отвечаю!— А нашего?

29

—Хорош болтать. Не все, что видишь, сможешь понять.Привыкай к службе, — строго осадил сослуживца старшой.

Наконец кавалькада достигла Горок и въехала в воротаособняка. Два доктора с помощью давешних гвардейцев в«Китон» выкатили из реанимобиля носилки с Дедом, под-ключенным к портативному прибору, стоящему в изголо-вье. К бледному, в старческих пигментных пятнах лбучерными пиявками присосались клеммы. Но вся эта хит-роумная конструкция — шедевр инженерно-медицинскоймысли — уже ничего не могла изменить в ходе истории.

— Я бы все-таки рекомендовал воспользоваться услу-гами нашего персонала. Больному требуется круглосуточ-ный уход, — увещевал бритый под ноль доктор старшегосопровождающего, пока гвардейцы торжественно возноси-ли на руках каталку, поднимаясь по мраморным ступеням.

В недрах особняка царил полумрак, процессия оста-новилась. Тусклый зимний свет проникал в помещениелишь через звездообразное отверстие в потолке. А когдаглаза стали различать контуры предметов, доктора увиде-ли прямо под отверстием разверстый гроб, инкрустиро-ванный черным турмалином, покоящийся на золотом ору-дийном лафете в фойе таких размеров, кои трудно былозаподозрить, глядя на особняк снаружи. В гробу на лило-вом атласе валялся кот, который, увидев каталку с Дедом,тут же освободил место. Но далеко не ушел, а примостил-ся у лафета и затеял вылизываться.

У бритого стало дергаться левое веко, а второй док-тор, с седеющей шевелюрой, оглянулся на старшего со-провождения и искательно заглянул ему в глаза.

5

Воскресенье — «беговой» день. Скрижаль, золотом помрамору начертанная в сознании Внука. Веха, отделяю-щая предыдущую череду праздных будней от последую-щей. В первом часу пополудни он выглянул в окно, ото-

30

двинув плотную шелковую завесу, поежился и накинулповерх джемпера, из-под которого торчала модная в этомсезоне приталенная рубашка, куртку из меха опоссума,купленную третьего дня в Третьяковском проезде. Уарчастенько наведывался туда по давно укоренившейсяпривычке: еще до революции Дед покупал там у Габюювелирные изделия для своих любовниц, а сам Внук —швейцарские часы, каждый механизм которых имел но-мер и пробу, выдаваемую пробирной палатой лучшим излучших. Один такой экземпляр, с четырьмя полукарат-ными бриллиантами на корпусе, и сейчас украшал его за-пястье, вызывая в клубных тусовках острую зависть зо-лотой молодежи столицы. Внук небрежно повязал шеюшарфом, изобразив «французский» узел, и спустился впаркинг. Бросив на переднее сиденье своего сизого Bugattiсвежий номер журнала «Сноб», выехал на поверхностьПречистенки, поглядывая окрест.

Столько снега намело, что по Москве впору было пе-редвигаться на собаках. Оливковолицые немосковскиедворники устроили окладную охоту на зиму. Москва об-несена их яркими жилетами, словно флажками. Шкряб-шкряб — соскребают они зиму с тротуаров. Из грубыхнечистых свитеров торчат худые выи. Лица — скорбные.Боярыни закуклились в шубы. У понаехавших девчонокколенки звонко бьются друг об дружку. Колосятся без ша-пок наэлектризованные морозом волосы беспечных граж-дан. Колко стынут сопли в носу. Копошатся человечкибез всякого смысла, радуются чему-то, не слыша обратно-го отсчета.

Внук вырулил за ворота своего особняка и неожидан-но был прижат к бордюру сизым клином Дядькиных ге-лендвагенов, сопровождавших реанимобиль. Конвой про-сквозил со свистом по Пречистенке. Внук хотел было вы-ругаться, да вспомнил, что перед бегами нельзя.

Настоящий игрок — это мешок суеверий. Какой но-

31

гой переступить через порог, какую руку при этом дер-жать в кармане, что напевать, с кем первым поздоровать-ся... В «беговой» день Внук совершал раз и навсегда заве-денный ритуал: подъезжал к ипподрому исключительно состороны Второго Боткинского проезда, мыча для бодростинавязший хит из «Травиаты» — «Застольную», с левой но-ги входил в правое крыло здания, украшенное торжест-венным портиком, напоминающим Бранденбургские воро-та, по ампирной лестнице поднимался в зал, где делаютставки, ставил на третью лошадь в списке заявленных назаезд и только после заезда шел к старому знакомому ко-нюху. При всей строгости соблюдения алгоритма, он невыигрывал почти никогда. Просто ритуал возвращалстройность мыслей его сознанию и рациональность по-ступкам после хаотичных и большей частью бесцельныхперемещений в пространстве и во времени, представляв-ших собой некий замкнутый круг, но никогда не спираль.

В воскресенье в тринадцать часов разыгрывался тра-диционный ежегодный Приз в честь Дня КонституцииРоссии для лошадей четырех лет и старшего возраста ры-систых пород. Никакого азарта Внук давно не чувство-вал. Откровенно скучая, оглядывал трибуны в поискахзнакомых лиц и размышлял над тем, какое отношениелошади имеют к Конституции. Вяло поприветствовалподсевшего к нему старого знакомого — маклера.

— Ну что? — спросил маклер.— Не прет, — пожаловался Внук.В первом гите Внуков фаворит выиграл «полголовы»

у сильного соперника, а во втором гите оказался лишьчетвертым. Найдя такой результат вполне закономерным,Внук отправился к Пантелеичу. Старый конюх, впрочемвесьма хорошо выглядящий, давно уже не интересовалсяфортуной Внука.

— Эх, разве ж это бега?.. — вздыхал Пантелеич. — Воткабы, как Москва-река встанет, пустить по льду тройки,

32

как раньше! Между Москворецким и Большим Камен-ным мостами. Да где там... Помните, как Лаптев явился влаптях с онучами, на простых дровнях, сбруя из мочала, асамого Караулова обставил? То-то толпа ревела...

— Я уж и сам не знаю, зачем хожу. На лошадок погля-деть разве что, — ответил Внук и, попрощавшись с коню-хом, пошел к машине, набирая любимый вот уже две не-дели номер телефона.

— Мышка моя, ты где? А что делаешь? С фрикадель-ками? И что, ты его будешь сейчас есть? Какая пастораль...Прямо до слез... Я заеду за тобой скоро, не скучай. — Онблаженно улыбнулся, сел в машину и двинулся в сторонуАрбата.

Свернув с Нового Арбата на Гоголевский бульвар,Уар доехал до Большого Афанасьевского, припарковалсятам и пешком отправился в салон-магазин подведомст-венного комьюнити Московского ювелирного завода.Продавцы при его появлении мгновенно вытянулись вструнку, администратор резво подсуетился с креслом.

— А что у нас нынче из изумрудов поспело? — строгоосведомился Внук.

— Вот, извольте взглянуть: изумруд — в шестнадцатькарат, вправленный в лилию белого золота, имеет предна-значение пирсинга для пупка, — доложил администратор.

Уар поморщился. Он был консервативен во всем, чтокасалось ювелирных изделий, и предпочитал руково-дствоваться собственными представлениями о хорошемвкусе и весьма полезным чувством меры.

— Любезный, давайте обойдемся без китчухи и изли-шеств.

Тотчас же ему вынесли руки Венеры Милосской, уни-занные всевозможными ювелирными изделиями. Осмотревукрашения, он остановил свой выбор на перстне с изум-рудом огранки «ашер», имеющем форму многоярусногоквадрата. «Ашер», по мнению Уара, позволял владельцу

332 Московская плоть

выглядеть элегантным, совмещая старомодный шарм ссовременными ограночными технологиями для формиро-вания ослепительной бриллианции. К тому же имя Ашераприятно щекотало его нервы Главной Тайной комьюнити.

Продавец, демонстрируя безудержное рвение, нани-зал выбранный Внуком перстень на белый нефритовыйпалец, партию которых комьюнити выменяло на рис укитайского императора в изгнании в годы китайской куль-турной революции. С тех пор пальцы служили элементомупаковки колец для акционеров холдинга ЗАО МОСКВА.Далее палец был с почестями возложен на подушечку изрозовой тафты внутри перламутровой раковины-футля-ра, закрывающегося на две черные жемчужины, футляр, всвою очередь, помещен в черный замшевый кисетик, обиль-но забрызганный рубиновой крошкой. Уар бросил покуп-ку в карман меховой куртки и протянул для оплаты чер-ную карту с высеченной звездой. Персонал ювелирногосалона склонил головы.

6

Его сиятельство граф Растопчин уже давно пересталпечалиться от того, что довелось ему когда-то вляпаться висторию Москвы пропитанным дымом пожарищ. Размыш-ляя о поджоге, он постепенно пришел к мысли, что делалэто исключительно из патриотических соображений. Ну акак же еще? Будучи главнокомандующим Москвы, он ис-тово собирал пожертвования на ее оборону, поскольку го-родская казна была им же самим неосмотрительно расхи-щена. Выпускал лубочные картинки, призывал обитателейПервопрестолькой лечь костьми и не уступать ни пяди...Но поскольку москвичи не послушались, граф, как мог,лично создавал трудности неприятелю. Но неблагодарныепотомки не оценили. И это больно ранило.

А между тем иначе и быть не могло. Растопчин слу-

34

жил растопчой, или, как бы сейчас сказали, истопником,еще у Василия Темного, и, следовательно, на роду емубыло написано растапливать да поджигать. То есть былон пироманом по призванию и по профессии. Так ска-зать, и по любви, и по работе. Но московское комьюнити,вовремя разглядев враждебного поджигателя, приобщилостервеца доподлинно, и теперь он поджигал Москву ис-ключительно для пользы дела. Неоднократно Дядьке иПараклисиарху приходилось отбивать и отмазывать мос-ковского растопника у разъяренных огнеборцев, которыеставили даже капканы на него у дома в Пожарском пере-улке, как на дикого зверя.

Получив в холдинге ЗАО МОСКВА пост ГлавногоРиелтора Москвы, Растопчин проникся новой миссией.Он стал Мастером Расчистки. Стратегическая задача ри-елторов, как ее понимал сиятельный, состояла в замененепотребной комьюнити нечистой плоти на чистую, вувеличении ее удельного веса, а также в уплотнениистратегического ресурса органики на один квадратныйметр жилой и нежилой площади Первопрестольной. И мо-сковское строительство полезло вверх, под самые небеса.Граф рулил инвестиционными проектами и риелторски-ми конторами. Удалял непотребную плоть из центра Мо-сквы, из старых особняков, расчищал и воздвигал. Каж-дый московский проект непременно и в первую очередьпоступал к нему на визирование.

Нежилой фонд был изобретением Главного РиелтораМосквы — Растопчина. Граф оказался большим мастеромсепарировать недвижимость по характеру потребления.Он прекрасно понимал, что если отдавать недвижимостьпод многомиллионные очереди нечистой публики, по-требляющей колбасу, то никакая ПРА в итоге не светит.Деньги на ветер. Как из живого он делал неживое, так слегкостью из жилого — нежилое. Впрочем, горит жилое инежилое одинаково ярко и зрелищно.

35