УХОДЯЩИЙ В СВЕТВадим Михальчук

Он упрямо полз вперед, не обращая внимания ни на что – ни на сломанную в трех местах правую ногу, ни на наполненный кровью ботинок скафандра, ни на жестоких дьяволов, терзающие его ногу яростным огнем боли. Он полз вперед, по стрелке компаса, полз вперед по безжизненной лунной пустыне, с одной-единственной мыслью о пустеющем кислородном баллоне. Все было позади: жизнь на глубине уютной серебристой земной атмосферы, карьера писателя, вся его жизнь со всеми ее взлетами и падениями свелась к быстро меняющимся красным, как кровь, цифрам на счетчике запаса кислорода. Он был один из многих, так он думал о себе. Просто писатель, не особенно гениальный и удачливый. Первый успех пришел к нему в 2020 году, спустя два года после возвращения на Землю Первой Марсианской экспедиции. Он и не думал тогда, что будет серьезно писать. Его друг, Дэниел Шнайдер, первый пилот экспедиции, оставил ему свои дневниковые записи, которые он вел во время экспедиции. Через два дня Шнайдер и его второй пилот погибли во время испытания новой сверхскоростной пассажирской ракеты. Жизнь Шнайдера показалась для его друга достаточно яркой, чтобы сесть за стол и попытаться описать ее. И когда он впервые увидел книгу в простой серой обложке с надписью "Филипп Верховский. Красная планета" с посвящени-ем "Моему лучшему другу Дэнни Шнайдеру, которого я никогда не забуду", он подумал, что книге так и суждено остаться на самых дальних и пыльных полках магазинов. Тираж был невелик, но книга сравнительно хорошо разошлась. Большую рекламу сделал Филу похвальный, если не сказать восторженный, отзыв начальника экспедиции Николая Романенко о его книге, которая, по словам Романенко, была правдивым и весьма достоверным изложением трех лет пребывания экспедиции на Марсе. Книга была выпущена большим тиражом, довольно быстро разошлась, получила несколько доброжелательных откликов со стороны многочисленных критиков и сделала ему добротное и неброское имя. Издательство, в которое Фил отдал рукопись, заключило с ним контракт и, увидев многозначные цифры, проставленные в графе "Размеры гонорара", он уволился с грузопассажир-ского корабля "Нейрон", курсирующего на окололунных линиях, где он был вторым пилотом. Он поселился в городе, где никто его не знал, и занялся работой. За двадцать лет работы он выпустил четырнадцать романов и несколько сборников рассказов. Критики разделились, пытаясь определить вид его творчества. Недоброжелатели отзывались о его книгах, как о чрезвычайно нудных вещах, сверх всякой меры снабженных техническими дета-лями, к тому же написанными на давно устаревшую тему об исследовании и заселении Солнечной системы. Его друзья говорили, что его романы правдоподобны и реалистичны настолько, что не кажутся фантастикой, что многие ранние вещи описывают жизнь первых работников космоса – пилотов дальнего и ближнего космоса, первопроходцев-ученых, раскрывают многие, раннее не известные стороны их жизни. Некоторые ярые почитатели Верховского громогласно утверждали, что новый всплеск интереса к профессиям, связанных с космосом, напрямую связан с влиянием книг Верховского. Истина, как всегда, была посредине. Сам Верховский не обольщался похвалами и не сокрушался от критики. Он работал и остался просто человеком, который пытается рассказать остальным о том, как прекрасен космос, и иногда это ему удавалось. Некоторые считали его основоположником новой волны, названной "фантастическим реализмом". Он же видел в этом название гротескный каламбур и всячески открещивался от разного рода попыток приписать ему то, что он не совершал. В его книгах отсутствовал, на первый взгляд, романтизм, но многие читатели смогли рассмо-треть под кажущимся монотонным повествованием его книг романтику космоса, жажду непознан-ного, радость познания. Он знал многое, о чем писал. Многое он пережил сам – аварию реактора его грузопас-сажирского корабля во время подлета к орбитальной станции "Обсервер", добровольную вы-садку в составе команды спасателей на терпящий бедствие японский сателлоид "Фудзи". Он терял друзей, но он любил свою работу.

В перерывах между книгами он летал запасным пилотом Третьей Марсианской экспедиции, пора-ботал на регулярных линиях Земля – Луна. Он удачно женился, но его жена не могла иметь детей. Он был хорошим мужем, но так и не стал отцом. Смерть жены от ракового заболевания спустя пять лет после свадьбы тяжело ударила его. Несмотря на все достижения медицины, она умирала долго и мучительно в клинике, в безжизненно белой палате, умирала в течение полугода. Он едва не сошел с ума тогда. Он приходил к ней каждый день, сидел у ее кровати. Взяв ее за руку, говорил с ней и с ужасом, который он старался скрыть, смотрел, как медленно она угасает, как седеют ее волосы, как худеют руки, как синими буграми вспухают вены. Она лежала, взяв руками, похожими на птичьи лапки, его руки. От нее прежней остались только глаза. Фил уходил домой, унося в себе ее взгляд, которым она его провожала. В этом взгляде не было боли – лишь печаль и тоска. Он приходил домой, садился перед включенным экраном старого стереовизора, обхва-тив горлышко бутылки с виски непослушными пальцами. Ее взгляд преследовал его. Он медленно делал глоток-другой из бутылки, потом подносил к лицу свои руки, когда-то сильные руки, и смотрел на них, как сумасшедший, смотрел, не отрываясь. Его руки ничего не могли поделать с тем, что его любимая женщина, единственный человек в мире, с которым он был счастлив, медлен-но угасает. Они ничего не могли поделать с тем, что свет ее жизни медленно умирает, пожираемый непобедимым врагом, врагом, которого не увидишь глазами, врагом, который медленно грызет каждую зараженную им клетку беспомощного человеческого тела. Часто долгими бесконечными вечерами он сидел на темной кухне их опустевшего дома и думал о смерти, думал постоянно. Смерть была повсюду – во флаконах с таблетками, стоящих в спальне на ее туалетном столике, в телефонных звонках из клиники, в вежливом и сочувствующем тоне голоса лечащего врача, в соболезнующих взглядах друзей и знакомых, во внимании заботли-вых медсестер. Смерть пряталась на глубине ее ставших огромными глаз, в худых искривленных пальцах, в шелесте медицинских аппаратов в ее палате, пропитавшейся запахом смерти. Это убивало его каждый день, каждую минуту. Когда он входил в палату, она улыбалась ему вымученной жалкой улыбкой. Он садился на ее кровать, чувствуя, каким легким стало ее тело, и знал, что они думают об одном и том же – о смерти. Он редко чего-нибудь боялся, но он испугался, когда смог однажды одной рукой под-нять ее почти прозрачное тело с кровати. Она обхватила его шею рукой и тихо засмеялась, а он стоял, как дурак, и смотрел на нее со страхом, смотрел до тех пор, пока в ее глазах не заблестели слезы. Она умерла на следующий день, незадолго перед его приходом. Едва он вошел в отделение, молодой врач с соответствующим прискорбием на лице со-общил ему, Филиппу Верховскому, что его жена, Анна Верховская, скончалась около часа тому назад. Он не почувствовал ничего тогда. Слова с тихим шелестом вылетали из тонких губ врача, а он стоял и смотрел, как движутся эти губы, произнося ужасные в своей простоте слова: "Умерла, смерть, мертва". Он подумал, что все это – сон, кошмар, а врач – лишь персонаж этого удивительно реального сна. Он хотел проснуться. Да. Он хотел проснуться. Сейчас Анна возьмет его за руку и мягко-мягко потрясет: "Вставай, соня, вставай, сияй и улыбайся", и все кон-чится, весь кошмар улетит, развеется, как сигаретный дым, разгоняемый нетерпеливой рукой. Он почув-ствовал, что улыбается, и что врач замолчал. В глазах врача он прочитал весь ужас понимания того, что происходит с ним, и глухо спросил, стирая гримасу улыбки с губ:– Где она? Врач сказал:– Я провожу вас. В морге клиники, среди холода и мертвого света белых ламп, Фил понял, что этот кошмар никогда не кончится, сама жизнь была кошмаром. Врач откинул белую простыню с ее лица и ушел.

Когда Фил посмотрел на ее лицо, застывшее, с синими веками и бескровными губами, он ощутил, как что-то сломалось у него внутри, что-то сломалось с тихим звоном, что-то сгорело с замирающим шелестом и упало в темноту, в никуда. Он в последний раз прикоснулся губами к ее ледяным губам и накрыл ее простыней… После ее похорон он запил. Пил он долго, с каким-то холодным самоубийственным чувством. Напившись, он видел ее взгляд, ее глаза неотступно преследовали его. Ее печаль не оставляла его ни днем, ни ночью и ему хотелось выть от тоски. Сколько раз он приставлял холодное дуло старого револьвера к виску, ощущая бешеные удары крови и чувствуя мерзкий привкус страха на языке. Сколько раз он хотел умереть, кода лежал ночью в постели. Ее лицо смотрело на него со старых фотографий на стенах, с недавних цветных стереофото, с двух портретов, написанных с нее незадол-го до клиники. Ему хотелось умереть. Работы не было никакой. Слова, выходящие на бумагу, были тусклыми и бесцветными, как и его бесконечные бессонные ночи. Он не мог писать и ему уже было все равно. Он отключил систему связи и отрезал себя от внешнего мира. Продукты ему доставлялись домой и он мог месяцами не выходить из дома. Единственной связью были газеты. Он жил, как на корабле, летящем неизвестно куда, он казался потерпевшим крушение – кругом стены, а за стенами – вакуум. Эта стена была пробита с помощью большого белого конверта. В нем было приглашение посетить Первую стационарную базу на Луне, пропуск на космодром и билет. Фил сел в кресло и задумался. Снова почувствовать под ногами дрожь стальных переборок при взлете, ощутить мощь ядерных двигателей, снова увидеть звезды не из-под атмосферы, а в черном пространстве космоса, увидеть Землю с орбиты, в очередной раз полюбоваться красотой ее океанов, серебряной дымкой облаков. Ощутить себя, пожить так, как жил раньше. Он принял приглашение и спустя два дня вылетел к луне на пассажирском лайнере "Звездный Лебедь". Правда, никакого содрогания Фила при взлете не ощутил – антигравитационные поля смяг-чили перегрузки – но, стоя на огромной, сверкающей в лучах Солнца обзорной площадке "Лебедя", Фил забыл мысли о смерти. Чувство восторга было настолько сильным, что он позабыл обо всем. Внизу под ним медленно плыла в ночи Земля. Она казалось такой маленькой и хрупкой, что хоте-лось взять ее в руки, как хрустальный шар. Она казалась чашей из небесного хрусталя на темном бархате ночи, пересыпанном бриллиантовыми песчинками звезд. Никакие слова, никакие самые гениальные в мире стихи не смогли бы выразить в полной мере те чувства, которые переполняют любого, кто смотрит с высоты орбиты на небесно-хрупкую Землю, плы-вущую вдаль вместе с ярким бушующим Солнцем. Лайнер застыл на мгновение перед форсаж-броском. Несколько секунд – и стоящие на палубе люди увидели приближающуюся Луну. Фил огорченно вздохнул и направился к себе в каюту… На базе его приветливо встретили. Он был званым гостем на обеде в честь открытия базы и ему было неловко. Его расспрашивали о его книгах, о его жизни, просили автографы, он смущенно улы-бался, а вокруг были такие добрые веселые лица, что Фил подумал – кошмар уже кончился… На следующее утро он полетел с сыном своего старого друга Антона Кравцова на испытания нового пассажирского двухместного скуттера. Сына звали Павлом, и весь полет к полигону они говорили о книгах Фила. Скуттер был каркасной тележкой с шарами ракетных двигателей по бокам и напоминал багги. Прозрачный экран закрывал пилота и пассажира спереди. Павел вывел скуттер из ангара. Фил удивленно оглядывался – вокруг не было ни одного человека, полигон был пуст. Фил включил передатчик скафандра:– Паш, а что это, как вымерли все?Кравцов улыбнулся под толстым стеклом гермошлема:– Это я просто не сказал никому. Вам на полигоне быть не положено, да и аппарат этот, – он хлопнул по сиденью скуттера, – опытный образец, так что мы здесь конспиративно.

Фил погрозил ему кулаком в эластичной перчатке, усаживаясь в кресло и застегивая ремень безо-пасности:– Бить тебя некому, конспиратор! Кравцов сорвал скуттер с места так, что Фил ударился о подкладку гермошлема затылком. Схва-тившись за металлическую скобу рядом с сиденьем, Фил прохрипел:– Чертов лихач! Скутер заложило в вираж, мертвая равнина под ними в оспинах кратеров и черных провалах трещин накренилась, детали рельефа стали слегка размытыми – скорость машины ощутимо возрос-ла. Павел демонстрировал бывшему пилоту фигуры высшего пилотажа, а бывший пилот, судорожно вцепившись в кресло, пытался сообразить, куда провалилось его сердце заодно с желудком. Одна фигура сменялась другой, Фила уже изрядно подташнивало, как вдруг раздался глухой хлопок взрыва и Фила выбросило из кресла с сумасшедшей силой, оборвавшей привязной ремень. Адская боль пронзила ногу и Фил, медленно переворачиваясь вниз головой, врезался в грунт. Боль дикой волной ударила ему в голову и он отключился. Очнувшись, он осмотрел себя. Скафандр был цел, иначе Фил давно перестал бы дышать. Правую ногу жгло огнем, в ботинке скафандра было мокро и жарко от вытекающей крови, глаза тоже залива-ла кровь. Фил поднес руку к голове, пытаясь вытереть лицо, но его рука наткнулась на стекло гермо-шлема. Он с трудом сел и огляделся. Обломки скуттера лежали метрах в двадцати. Среди погнутых и оплавленных обломков металла было видно ярко-красную ткань скафандра. Вообще-то скафандр был белым, а красным стал от крови. Фил перевернулся на живот и застонал от боли.– Паша, Паша, - позвал он, но передатчик не работал – не было слышно подтверждающего радиосигнала вызова. Кровь заливала глаза, Фил мотнул головой и поплатился за это вспышкой боли, расколовшей череп напополам. Он сцепил зубы и пополз к скуттеру. Если бы это было на Земле, он не смог бы проползти и десяти метров. Он бы уже умер от шока и потери крови, но он был на Луне в лунном скафандре и это спасло его. Благодаря малой силе притя-жения он мог ползти, а эластичная ткань подкладки скафандра задержала кровотечение. Расстояние в двадцать метров он преодолел за полчаса. При движениях было очень больно, но просто остаться лежать и умереть он не мог. Все то время, когда он полз к обломкам, он видел перед собой глаза Анны, он снова чувствовал запах смерти, и ему было страшно. Павел был мертв, его скафандр был буквально вывернут наизнанку Тугой колючий ком тошнотворным клубком вонзился в горло, перекрыв воздух. Фи-липп вспомнил, что блевать в скафандре – последнее дело и опустил голову на камни.– Прости меня, Паша, – прошептал он. Он повернулся и пополз обратно, к полигону. Он оглянулся на краснеющее пятно среди груды исковерканного металла и пополз вперед, к Солнцу… … На счетчике кислорода – цифры – время – жизнь – 2 часа… Кровь тяжелой коркой запеклась на лбу и бровях, сдавила лицо. Кровь шумит в ушах, стук сердца, громкий, как колокол. Дьяволы грызут ногу раскаленными зубами, они вонзают иглы и пилят пилой. Больно. Человек ползет вперед. Человек ползет вперед, но ему кажется, что он лежит в белой мертвенно-стерильной палате. К его обескровленным рукам тянутся белыми змеями провода и трубки, злобно мигает огоньками светосигналов медкибер, как злобный Дракула. Он лежит, его тело худое и костля-вое. Кости выпирают, натягивая кожу, вместо рук – кости, обтянутые кожей. Сухожилия и вены натянуты, как струны, на большой и черной скрипке, но которой играет Смерть. Человек видит, что его тело черное изнутри, он – сожженный труп, на который натянули старую кожу. Его кос-ти превратились в пепел, его внутренности давно истлели. Что-то страшное грызет его изнутри, злобно скрипя зубами, как голодная собака, грызущая кость.

Смерть повсюду, она внутри, она снаружи, она – в ярком свете страшного солнца, она – за каждым камнем, за каждой тенью, она смеется над ним. Человеку страшно. Впереди – мертвая пустыня, ярко-оранжевое пятно скафандра медленно ползет вперед, так медленно, что кажется, что никакого движения нет, что все замерло. Умерло… … Воздух – жизнь – 1 час … Фил очень устал, от боли он почти ничего не соображал и полз наобум, потеряв чувство направ-ления. Руки его провалились и он ударился грудью о выступающий склон метеоритного кратера. Стенки его почти отвесно обрывались вниз, руки Фила не нашли опоры и он упал вниз. Перевернувшись на спину, Фил зажмурил глаза от нестерпимо яркого солнечного света и хотел опустить светофильтр шлема, но его заело. Губы Фила свело в горькой усмешке: все сломалось, даже собственная нога. С протяжным стоном Фил перевернулся на живот и пополз к середине кратера. Ему показалось, что в центре неправдоподобно круглого кратера камни образуют правиль-ную геометрическую фигуру… … 30 минут … Нагромождение камней оказалось пирамидкой правильной формы. Камни были тщательно отполированы и подогнаны друг к другу без малейших зазоров. Фил подумал, что это – дело рук селенологов, хотя зачем кому-то понадобилось сооружать пирамидку в центре метеорит-ного кратера? Фил устало уронил голову на руки. С каждым ударом сердца, с каждым всплеском боли, ему становилось все холоднее. Он понимал, что этот холод – следствие потери крови, и им овладело безразличие… … Давным-давно Врата были установлены на одиноком спутнике молодой планеты. Давно Страж Врат ждал того, кто откроет Врата. Но много тысяч лет никто не появлялся вблизи Врат. Страж ждал. И вот Время пришло. Существо двигалось медленно и неуверенно. По заторможенности рефлексов и невысокой частоте психоимпульсов высокого уровня Страж решил, что данное существо является скорее животным, чем существо разумным, и переключил свое сознание на ожидание… … 15 минут … Филипп вяло посмотрел на счетчик кислорода. Еще пятнадцать минут жизни. Он мучительно перевернулся на спину и увидел Землю – темные пятна материков, серые клочки и перья облаков. Он смотрел на нее и видел глаза Анны, не те ввалившиеся тусклые глаза умирающей, а ее живые смеющиеся веселые глаза, в которые он всегда любил смотреть. Он смотрел на свою любимую Землю и не мог насмотреться. Он протянул к ней руки, словно желая обнять ее… … 7 минут кислородного запаса … ... Частота психоимпульсов существа возросла, психоимпульсы высокого уровня сосредотачива-лись, в основном, в области положительных эмоций, мощность биотоков мозга резко увеличилась. Страж понял, что ошибся, но чувство огорчения прошло – от Пришельца исходила мощная волна радости и восторга. Страж понял, что Время пришло… …Врата открылись… …Несколько мгновений до начала новой эры… Многие обсерватории на Земле и на орбитальных станциях зафиксировали яркую вспышку на освещенной стороне Луны … … В лунном камне открылась Дверь в Неизвестное и из нее исходил яркий ровный свет… Многие смотрели на яркое свечение, затмившее отраженный свет Солнца, и никто не знал в ту минуту, что перед человечеством открылись Врата в Неизведанное. Об этом знал только один человек и он был первым, кто вошел в эту Дверь…