Библиотека журнала «Алтай»

Людмила Козлова

Костёр осеннего разлада

Стихотворения

Барнаул

2005

ББК 84 (2 Рос-Рус) 6

К 595

К 595 Козлова Л.М. – «Костёр осеннего

разлада». - Стихотворения. - Барнаул. - 2005

г.- 160 с (Библиотека журнала «Алтай»)

Многие стихи новой книги Людмилы Козловой

обжигают сердце. В них раздумья о жизни и

смерти, любви и ненависти, о вечной душевной

борьбе добра со злом. Они о нас и нашей

сегодняшней жизни.

ISBN 5-86272-064-2 КозловаЛ.М.., 2005 г.

Редактор С.В.Вторушин

Рецензент О.Ф.Гришко

СВОЙ ПУТЬ

Ещё на раз просмотрела ранние сборники Людмилы Козловой и опять убедилась, что всем её книгам присуще общее свойство: ничего чужого, получужого и не совсем своего. А то, что своё – выверено

сердцем и возведено в степень. Как это ей

удаётся – разговор долгий и особый, но тот, кто

умеет понимать поэзию, согласится со мной: да, это – факт неоспоримый.

Стихи Людмилы Козловой, на первый

взгляд, это – разговор с собой: они полны

раздумий, постоянного заглядывания в

собственную душу, осмысления собственного

бытия:

Волшебный остров мой необитаем.

Он – белое пятно для всех живых.

Здесь плоскость Архимеда завитая, пространство перемалывает в жмых.

Или:

Сама с собой поговорю

и успокоюсь, успокоюсь…

В зарю, в вечернюю зарю

давно ушёл мой скорый поезд.

Далёкий звук уже извне –

стучат колёса на подъёме. И на перроне зябко мне,

и чёрной бездною - бездомье.

И вдруг, как всплеск, пустивший круги,

что пошли, множась, и уже касаясь нас, в её строки вслушивающихся:

Отпущу

На волю,волю.

Долю горькую мою.

Отыграю.

Отглаголю,

Отсмеюсь и отпою.

Может быть, Легко растаю,

Как снежинка На лету.

Что навеки потеряю,

То навеки обрету.

Глубокая русская, российская печаль?

Да. Но не вяло-безвольная – лишь бы

поплакаться, а углублённая беспощадным,

объективным отношением к себе, и в итоге:

И всё же –

не поверю никому,

что сердце было в чём-то виновато.

Зачем тогда, взрывая стоном тьму,

стучится ветер

странником крылатым?

Да вот оно, то место,

вот оно -

здесь плакала моя Душа – виола. Но вот взвилась И бросилась в окно,

и обернулась голубем весёлым.

Объявиться такой строчкой: «И

обернулась голубем весёлым» после всего, что

выпало на долю ей – хрупкой и глубоко

ранимой – большое мужество.

Дистанция между «я» поэта и «мы» -

читатели - с каждым новым стихотворением

Людмилы Козловой сокращается всё стремительней и стремительней. И вот уже исчезает вовсе, растревожив, разбередив, о чём-

то напомнив, вернув в прошлое, приоткрыв будущее. Эта постоянная, не всегда ясная тревога, как и радость, передающаяся с помощью стихотворных строк, и есть волшебство поэзии, которую не приобретёшь никаким кропотливым трудом за письменным

столом, которая давно зовётся божьим даром и

сходит на истинного творца неизвестно каким

путём – но сверху. И Людмила Козлова, наделённая способностью наблюдать за всем,

что происходит рядом с ней, и в мироздании,

благодарно констатирует:

Там, в надзвёздной вышине –

По дороге млечной –

Что-то движется извне. Что-то движется ко мне Странное и вечное.

Когда-то, в первые годы девятнадцатого

века, Константин Батюшков, требовавший от себя и других «возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности», своё знаменитое эссэ «Нечто о поэте и поэзии», заключал, однако,

такими словами: «Первое правило сей науки

должно быть: живи, как пишешь. И пиши, как

живёшь». Так вот, возвращаясь к мысли, с которой я затеяла коротенький обзор всего

творчества Людмилы Козловой, хочу сказать: мало чьи стихи сегодня соответствовали бы

требованию взыскательного пиита, но её поэзия была бы замечена. И отмечена, потому как

именно так она живёт: никого не поучая, никого

не пытаясь сделать своим сторонником, а лишь сообщая и надеясь:

На ощупь я нашла мой Узкий Путь. Иду по Краю Пропасти, и все же –

они взлетят, взлетят когда-нибудь, мои стихи, рожденные без кожи.

Ольга Гришко

��

Я пыталась уехать,

забыть навсегда этот город и говор сибирский.

Но во сне я опять возвращалась сюда

и бродила по улочкам бийским.

Знойный ветер

в прозрачную злую теплынь чуть колышет

простынные флаги.

Снова в диких кварталах

бушует полынь –

узнаю этот запах весёлой отваги.

Невозвратно и странно

мне помнить дано

эту горькую ауру

бийского лета. Я пыталась уехать когда-то давно.

Только было ли,

было ли это…

��

��

Не знаю я – быть может,

жизни нет. Есть жёлтый бред

весеннего заката, звериный след

вдоль насыпи покатой

да ветер, ветер

страшных волчьих лет. Завыть, упасть и плакать до утра,

и вздрагивать от собственных рыданий.

Давно уже, давно пришла пора для сбора дани.

Ответят мне, отверженной, они

за каждый час, за каждый миг скитаний,

за все нечеловеческие дни.

Пришла пора для сбора дани.

Завыть, упасть и плакать до утра,

себя воображая человеком.

Давно уже, давно пришла пора мне расквитаться

с выморочным веком.

��

��

Он исчезает,

Этот сладкий мир –

Доеден кекс, Испортились объедки.

Лишь анфилады ядерных рапир

Нацелены

В грудные клетки.

Колюче и невесело живым.

И мёртвые забыты,

Как убиты.

��

��

Волшебный остров мой необитаем.

Он – белое пятно для всех живых.

Здесь плоскость Архимеда завитая, пространство перемалывает в жмых.

Всё меньше, меньше света и свободы.

Всё жёстче пресс, бледнее интерес. Алмазный прах – потерянные годы.

Я - олигарх богатый, словно Крез.

Кладу в карман кусок алмазный жмыха и покидаю остров мой, летя

над миром неопознанной шутихой,

счастливой и весёлой, как дитя. Гуди, гуди, священное пространство,

наматывай последние витки.

Нелепый профиль Христиана Ганса с усмешкою глядит из-под руки.

��

��

Л.Мерзликину

Далёкий, далёкий,

прохладно-таинственный зов. Звучание ночи?

Мелодия Горного Духа ?

Шуршание крыльев огромных реликтовых сов –

так ровно, призывно,

опасно и глухо?

Я слушаю вечер,

далёкий магический гул,

мелодию ветра, пленённого в скалах органа…

А, может быть, это

от горя поёт на бегу

в пустынных горах

заплутавшая Фата Моргана –

нелепая, злая, тебя погубившая Жизнь…

1995 г

��

Решётки на окнах слепых,

железные двери дурдома. Чуть вечер –и город притих,

и в дом не пускают знакомых.

Не слышат – стучи, не стучи.

А если услышат – за штору

посмотрят, как филин в ночи,

блескуче, спокойно и скоро.

И снова – недвижимый гнёт, какие-то шорохи, звуки,

как будто здесь кто-то живёт, вовек не узнавший разлуки.

И дом, утонувший во сне, в безвременье,

в мёртвом молчанье, усталой, покажется мне

тяжёлым пустым изваяньем.

Быть может, я встречу беду

иль волчью голодную стаю,

быть может, во тьме заплутаю,

ослепну, умру и растаю,

но больше сюда не приду…

��

��

День непоправимо убывает.

Кто-то страшный поедает свет. Солнечного эллипса кривая –

ничего загадочнее нет!

А на клумбах рыжие бархотки

рассевают яркий аромат - словно запоздавшие кокотки

у панели в бархате стоят.

Краски и наряды не помогут, хладом веет ныне от людей.

Обрядившись в сумрачную тогу,

выступает вечер - лицедей.

Он такой заядлый горожанин-

Дух, рождённый демонами дня. Он кого-то, может быть, обманет- может статься, первую - меня.

��

��

Сияет бельё на верёвке.

Осеннее солнце в венце. Собака с душой полукровки

по–графски лежит на крыльце.

Ей в мире хозяйски–спокойно,

и лает, и кушает всласть. И кажется - кончились войны,

И Формула Счастья нашлась.

Мелодию Формулы этой

листает знаток – листопад.

И звуки, объятые светом,

усыпали солнечный сад.

Но мир, не согласный на Счастье, чеканит и злато, и медь.

Он стонет от дьявольской страсти-

чужое иметь.

��

��

Хижину эту,

где в окна глядят снегири,

и заря так малиново

Жучкой дворовою лает, Господи, Боже Мой, не отбери!

Ты мне поверь - я, конечно, грешна, но не злая.

Дай же Ты мне не уйти в монастырскую ночь –

нет там Тебя- за дверями, закрытыми миру.

Там суета и возня –

там Антихриста дочь мне поднесет и подарит на Пасху просвиру.

Если возьму,

мне придется и сердце отдать –

Тьмы и Позора, и Страха навек причаститься. Дай же мне, Господи,

в мире Твою Благодать –

хижину эту,

и в окнах – восхода частицу.

��

��

В метельной мгле,

в сплетении ветвей-

везде как будто Жизни промедленье. Как будто не воскреснет соловей,

растает снег –

и хлынет запах тленья.

И не отмыться сердцу и извне, не убежать – везде одно и то же.

И все же в этой вязкой тишине родился день, на жизнь мою похожий.

Блуждая меж струящихся небес в их бело-серой невозможной гамме, я жду каких-то красочных чудес -

из праха по ногами.

��

��

Я пройду Снегуркой в снегопаде,

невидимкой белою пройду.

Отчего, скажи мне, Бога ради,

тяжко так в нагрянувшем году?

Может потому, что Солнце зреет, словно одинокий апельсин.

Я растаю. Только бы скорее –

до цветенья сосен и осин.

Солнце зреет - чувствую рукою.

Дым и пламень, и кругом – ни зги.

Вот она - Энергия Покоя. Ангел мой, я таю. Помоги!

��

��

Бросаются под ноги Знаки:

торговка, завистник и тать. Не люди – цепные собаки –

Готовые рвать и метать.

Пора поменять направленье, И небо, и песню, и кров. Противница лени и тленья, Веди меня, Роза Ветров.

Веди меня, Роза Свободы,

другого мгновенья не жди -

До моря, до света, погоды,

до края Вселенной веди!

Мне здесь не оставлено места. И этого - вовсе не жаль.

Аллегро! Фортиссимо! Престо!

Да здравствует дальняя даль!

��

��

Из тумана - солнце ало

Выступало поутру.

Я всегда подозревала –

Буду жить и не умру.

Поднимался диск - огромен

И рубиново горяч.

И на нём, как на пароме, Плыл Король Моих Удач.

Там, внизу, остались крыши,

А над ними в вышине Еле-еле шорох слышен

Королевских крыльев мне. ��

��

Сыну Славе

Вот и снова гнездо моё,

Снова легко вознеслось. Небеса надо мной

Да свободные дикие птицы.

Я достану рукой

И поглажу планетную ось, И позволю глазам

До земли опуститься. Высоко, высоко –

Только крыши внизу да снега. Только солнце внизу

Раскалённым малиновым диском.

Только ветер свистит, Унося холода на «юга».

Далеко, далеко мой сыночек,

И близко.

Помнишь, детка, моя, как мы жили тогда –

Так давно,

словно этого не было вовсе, Как светила вечерняя наша звезда,

и кружился наш космос с полярною осью.

��

��

В той жизни,

заполненной тленьем и сором,

В которой

Спасенью аналогов нет, Летит и летит

перед внутренним взором

Наш Ангел – Хранитель, сияющий свет.

Летит в Невозможном,

Стремящемся Падать, Не падая и не ропща никогда.

Мой Ангел!

Не надо, не надо, не надо

Спасать эти грязные города. Спасать этот мир,

утонувший в пороке - Пустое, пустое. Оставь его там,

Где Лжи беспросветной

несутся потоки,

Где Смерть пробирается по городам.

В пространстве, заполненном болью и стоном,

теснящемся между закрытых дверей,

Не может, не должен

остаться спасённым

Безумный приют для Зверей.

��

��

Бессмысленная страшная кривая

Роняет Жизнь, как бусинку. И вот Она, позванивая и виляя,

Стремится прыгнуть за киот.

Но нет спасения в обрядах.

И это знает даже вор.

Ну, да, обманываться надо:

Мажор! - хотя и ре минор.

И мы придуманному рады,

пустой соломинке цветной,

каким-то ящикам рассады,

любви какой-то неземной.

А между тем Земля уходит Навечно из-под наших ног. И мы давно уже в «расходе».

Никто

и ничего

не смог.

��

��

Мой русский князь,

Мой свет, Февраль, Мой снегопад в окне, Моя пресветлая печаль

во мне и вне…

Как дед, седеет сеновал –

Заснежен до бровей.

Заколдовал, зацеловал

Февральский снеговей.

Печаль моя во мне и вне, Пресветлая печаль.

Струится снег в моём окне, и странно думать о весне, и шелохнуться жаль.

��

ГОРОД НА ОКРАИНЕ ВСЕЛЕННОЙ

В бетонном каземате –

Среди холодных стен –

Бродячие кровати,

Стальные сны антенн.

И смех, а, может, слёзы

В бездонной тишине. Гудки электровоза Откуда-то извне.

Тут стонет дух наживы,

И тонет в окнах свет. И люди – то ли живы,

А, может быть, и нет.

��

��

Стемнеет скоро. Ничего!

Или напротив, рассветает?

И только горя моего

большая льдина не растает.

И я останусь там, внутри –

Терпеть ледовые объятья. Ночные братья – фонари -

Меня поддержат бравой статью.

И будет их неяркий взгляд

Во тьме единственной надеждой.

И устремлённая назад -

Душа откликнется, как прежде.

Она не верит в новый свет И не обрадуется ночи.

Как это верно – счастья нет! Но нет и смерти, между прочим.

��

��

Бродит заката

рубиновый луч,

Словно рука, в позолоте обоев. И полыхает, горяч и горюч,

Солнечный диск –

драгоценность изгоев.

Этот единственный в мире рубин

Всем обездоленным -

Вечная сказка. Каждый живой

Человеческий сын

Божиим Сыном

Под Солнцем обласкан.

И не в мечтах,

Не в пророческом сне –

В самом живом и горячем привете. Вот оно, Солнце, На тёплой стене –

То поцелуй человеческим детям

��

С НАТУРЫ

Люди, ау!

Ну, остались же где-то?

Так надоел пустоцвет тишины.

Но ни ответа, и ни привета

С диких просторов огромной страны.

Только порою

доносится эхом

Вой,

словно волки гуляют во тьме. Слышно ещё,

кто-то, вроде, проехал

То ли к помойке, а то ли к тюрьме.

��

��

Мой Бог – природное явленье,

Суровый нравственный Закон.

И пусть Любовь - богоявленье , Но Меч и Смерть – Его канон.

Когда грехом Закон нарушен,

Расплаты жди – она придёт. Твою запачканную Душу

Отмоет или заберёт.

И всё равно, прошу и плачу –

Как сотни лет любой живой:

Ты дай мне, Господи, удачи,

Пока не стала я травой.

Ночами волчьими,

холодными,

Когда не видится ни зги,

За семислойным небосводом

Найди меня и помоги!

��

НОВОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ

Я знаю - мой сын

появился седьмого,

Седьмого числа в январе. Что Бог уготовил

участвовать снова Ему в этой странной игре,

По имени «Жизнь».

А, по сути - суровой

чреде испытаний

и длинных дорог. Придётся тебе,

моя деточка, снова Пройти без меня,

что со мною не смог. Но сердце моё

никогда не покинет Души твоей детской,

мой милый сынок!

И ты не забудешь, что был моим сыном.

Ты был им, и будешь. Мы встретимся в срок.

��

��

Мои друзья – умники.

Мои враги – дураки.

Коля Остенбакен.

Потерялась в пространстве планеты,

Заблудилась – не знаю пути.

Всё тенёта, приметы, приветы,

Зазывающие уйти.

И ушла. И забыла, что было.

И не вижу, что будет. И пусть! Самоцветом холодным застыла Самозванка по имени Грусть.

Я иду, я шагаю по водам,

Словно посуху – пусть и в миру.

И пройду по годам и невзгодам,

И назло дуракам не умру!

��

��

И вот сентябрь,

Но осени не время. Бушует плазма солнечного дня. Подсолнухов узористое племя

Орнаменты рисует Для меня.

И так точна И выверена строчка –

Солярный круг Гончарному родня. И он не знает.

Что такое «точка»,

Орнаменты рисуя Для меня.

��

��

Тот, кого я люблю,

Не пришёл на свиданье со мной.

Не пришёл в этот час, В этот день, в этот год, в этот век.

Не пришёл.

Никогда не придёт. Я тому ли виной

В этот час, в этот год, в этот век?

Может быть, Я настолько глуха и слепа, и глупа –

Не звала, не ждала. Может, рядом была... Не искала его.

Помню, помню –

По кручам летела и пела тропа, Только я не звала, не ждала,

Может, рядом была, Но понять не смогла....

��

ВОЛОДЯ – КОМПОЗИТОР

Печальная мелодия, Летучая листва.

И мамочка Володина Отчаянно права.

На скрипке мальчик маленький

Играет так, что – ах!

Янтарные проталинки

В осенних кружевах

Рассыпаны транзитом

На скатерти сквозной.

Ах, мальчик-композитор,

Побудь ещё со мной!

��

В ГОРНОМ АЛТАЕ

Не поймёшь по жестам

И одежде, Кто там

Обихаживает двор,

Кто, как прежде, Молится надежде –

Дух живой

Живых Алтайских гор?

Девочка, А, может быть, старушка Или мальчик-с-пальчик

с похмела, всё летает по двору пичужкой

и украдкой слушает вполушка,

как поёт на камнях Улала.

��

��

В поющих дюнах ветры плещут,

Кристальной грани тонкий стук

Волною кварцевой трепещет, Как скрипка, понижая звук.

Пустыня – вот прообраз мира, Его пророк, его мудрец,

Вода, дорога, ломтик сыра, Его начало и конец.

Всё иллюзорно, но и зримо.

Песком становится базальт. И здесь, как в закоулках Рима, Века закатаны в асфальт.

��

«НА СТРЕЛКУ»

С востока, со скользом, на юг, Как будто к последней мишени –

Глухой нарастающий звук,

Прицельное злое движенье.

Машин силуэты не те –

В них что-то от каменных скиний.

Промчался кортеж в темноте, То жёлтый, то красный, то синий.

Огни, как основа основ, Цветною змеёй промелькнули.

И что это – призраки снов Или траектория пули?

Я вижу, я слышу, молчу,

А кто-то уже не увидит. И выронит Ангел свечу,

И очи поднимет в обиде.

��

��

Сосед, постоялец психушки –

Опять санитары в гостях.

Молодки-старушки – стоячие ушки,

Сочувственно шепчутся : «Ах!»

А он в невозвратном ударе Кричит, надрываясь: «БравО!»

И вьются какие-то твари

В сияющем нимбе его.

И что-то мелькает в округе, Опять заслоняя окно.

Но всё возвратится на круги –

Другого, увы, не дано!

И кто ты – король или пахарь, Подлечат, деньки сократят. Лекарства, конечно, не сахар.

Да и сосед – не Сократ.

��

ВСЕГДА

В зелёной чаще бродит леший –

Смешной невидимый большой.

Гудит, как земмер обнаглевший,

Комар залётный над душой.

Пенёк оброс мохнатым плюющем,

В болоте ряска зацвела. По кругу новый день запущен –

У чёрта спорятся дела.

В груди его бушует Этна –

Её огня не превозмочь. И человеки беззаветно

Всё суетятся день и ночь.

��

��

Ах, какая голубая

Легковая – под левкой.

И хозяину бы сваи

Заколачивать рукой.

Так и кажется – всё прочно,

Парень цепок, зорок, рыж.

Он не знает слова «Сочи»,

Знает Ниццу и Париж

И костюмчик от «Манзани»,

И рубашка от «Кутюр»,

И свои, как будто, сани...

Что ж он мрачен,

Как Сусанин,

Избавляясь от купюр?

��

СИБИРЬ. 2005 год

Вдоль грядки

Старушка хромает, Да лает Полкан боевой.

Никто не помянет Мамая, Не вспомнит космических войн.

Дремучее царство укропа, Тропинки в колючей траве...

Ужель богатеет Европа И город стоит на Неве?

��

��

Метель низовая гудит,

верхушки сугробов срывая. Февраль. Фантастический вид.

И улица – неживая.

До верха крыльцо замело.

И дом залепило до крыши.

А утром так было светло,

и колокол - слышен.

А утром летела земля, как будто в ином притяжении,

частицами солнца пыля, и золотом воображения.

Как быстро закончился свет! Слепая сестрица Иова

во чреве блуждающих лет пути не увижу другого.

Но вечер восходит в зенит. И дома уже не сидится. И тонко и звонко синица печальною нотой звенит.

��

��

Так странно безымянной жить

под слоем льда, свинцовым слоем,

где нужно день наворожить, всё вновь и вновь из клеток строя

себя. А утром повторить и тот же путь, и те же действа:

любовь и ненависть, злодейство,

почистить ум и засорить. И словно рану вскрыть

под вечер:

да, всё бессмысленно,

пока не вспыхнет Имя, словно свечка

иль огонёчек светляка.

��

��

Запуталось солнце

в берёзовых листьях.

И плещется жёлтое время огнём.

Заплачет ли кто-то,

завоет ли, свистнет, полюбит, разлюбит, а мы не поймём.

Оранжевый свет предвечернего часа -

горячая тень между ночью и днём.

Вернётся любимый,

преступник раскается, надежда воскреснет, а мы не поймём.

Погаснет светило

души одинокой,

восплачет Господь Милосердный о нём.

Не вспомнит, не вздрогнет, не вскрикнет Жестокий,

Печаль зарыдает, а мы не поймём.

��

��

Ещё настанет время тишине,

ещё восстанут призраки заката, и постучится в горницу ко мне

песчаный ветер

Ангелом крылатым.

Роняя листья, вздрогнут дерева,

качнётся час последний невозвратно.

И будет жизнь наивная права, не отдавая ничего обратно.

И всё же –

не поверю никому,

что сердце было в чём-то виновато.

Зачем тогда, взрывая стоном тьму,

стучится ветер

странником крылатым?

Да вот оно, то место,

вот оно -

здесь плакала моя Душа – виола. Но вот взвилась и

бросилась в окно,

и обернулась голубем весёлым.

��

��

А время, нет, неуловимо –

и ч т о оно?

Летучий прах!

Несётся мимо,

мимо, мимо

солёной пылью на ветрах.

И там,

в раздольном дне пустыни,

в песчаном разуме его,

так ненавистно триедины

пространство,

время, вещество.

Четвёртой степенью свободы

(иль несвободы?)

станет Тот, кто миг и день, недели, годы

единым Словом назовёт. А в нём откроются глубины -

весь мир с загадками его,

где снова будут триедины

пространство,

время, вещество.

��

��

Скулит и мечется собака,

и кто-то подаёт свечу.

Уйду, сокроюсь в норы мрака. Отплачу.

После отплачу.

Одна. Одна на белом свете. Весь мир –

безумный лицедей.

А, впрочем,

Бог рассудит этих,

земных зверушек и людей.

И, может быть, я с ними вместе пойду,

подстроясь в общий ряд.

А что мне, Божьей-то невесте?

Господь поможет, говорят. Но жадность их,

желанье славы

и лазерный

незрячий взгляд -

как Змей Горыныч многоглавый,

меня дотла испепелят.

��

��

Господь Мой –

кристалл драгоценный,

прозрачное золото дня, Господь, разрушающий стены,

спасающий из огня.

Мне даже и верить не надо –

я вижу Тебя одного

в аллеях осеннего сада, в пустынной повадке его.

Бросается листьями ветер,

сияет сухая трава. Просторно и вольно на свете. А, может быть, я не права.

А, может быть, это Лукавый,

прельщает иллюзией сна. А люди богатство и славу

выносят из бойни кровавой,

которой не видится дна.

��

��

Это не я,

а другая ходит во сне над рекой,

простоволосая и нагая.

День - такой.

Ей загорать да смеяться, трогая солнце рукой,

а не искать несчастья.

День – такой.

Высверкнет в небе зарница, коршун взлетит над рекой.

Что-то сегодня случится.

День – такой.

��

��

Трудно ли выбросить букву «ять»,

прыгая между молний?

Трудно смирение постигать и послушанье исполнить.

Я размножусь на тысячи лиц,

если Господу этого надо-

синими брызгами звонких синиц,

хрусталинками града.

В каждой из них пребуду вовек

и сберегусь, покуда не соберётся един человек

светом Божьего чуда.

��

��

Еле слышимый

по крышам

всё шагает снегопад.

Из души Печальник вышел,

и побрёл в холодный сад.

Плача голосом гобоя, шёл как будто бы на суд,

но унёс печаль с собою,

и тоску, и неуют. Оглянулся ненадолго,

видно, вспомнив про меня. И растаял в свете волглом,

народившегося дня.

Белой скрипкой утро пело

неумело, но светло.

Ничего не отболело,

не забылось, не прошло.

Но откуда-то – из мира –

словно радуга тепла, духом ладана и миро

та мелодия плыла.

��

НАПУТСТВИЕ

Вставайте, графиня, вставайте - велики дела и чудны!

Покиньте пределы кровати,

наденьте жемчужное платье, и вот вам - две трети страны.

Вот эта слепая девчушка - красавица Нищета. Её украшение – кружка, в которой монетка-подружка, а больше и нет ни черта.

Вот эта - тиха и упряма, по имени Смерть Сыновей.

Она - от заморских кровей,

сия благородная дама.

На донышке кружки – монетка, на кладбище - памятный знак.

Владейте и помните, детка, две трети страны - не пустяк!

��

��

Отпущу

на волю – волю

долю горькую мою.

Отыграю,

отглаголю,

отсмеюсь и отпою.

Может быть, легко растаю,

как снежинка налету.

Что навеки потеряю,

то навеки обрету.

��

��

Я разбросаю то,

что есть, и в этом не раскаюсь. Не знаю,

что такое месть, и что такое – зависть.

Господь велик:

в земном пути

(святится Отче Аве!) поможет тяготы снести

и в скорби

не оставит.

��

��

За поленницей разваленной,

за кривым снеговиком

лает голосом поставленным

пёс, по прозвищу Ленком.

Кружат по двору метели,

нагоняя зимний сон.

Музыканты прилетели,

свиристели –

пять персон.

И концерт для флейты северной

с колокольцами из льда на сугробах синих

ветрами

был записан навсегда.

��

��

Согласна я тебе в угоду

встречать ненужный Новый год.

Пусть обещают непогоду –

и дождь, и снег и гололёд.

Заранее из дома выйду,

ступени вздрогнут в тишине. Забуду прежнюю обиду,

забуду Машеньку и Лиду,

Наташку,

Вальку,

Наринэ. Забуду всё. Должно быть, надо.

И глаз зелёный притушу.

Пересекутся стрелы взглядов, как в упражнениях у-шу.

Наверное, ты станешь ближе, мой самоцветный сердолик.

Но зрением вторым увижу,

что ты раздвоен… многолик.

И вдруг проглянет отвращенье, Как знак сокрытый водяной –

До одичанья, отреченья и дрожи где-то за спиной.

��

��

С.А.

Я говорю с тобою так,

как это было –

прежде было.

Когда я без ума любила. А это, друг мой,

не пустяк.

Да, знаю,

ты ушёл – навек.

И это – злая истина, беспутный, глупый человек,

любимый мой,

единственный.

Но для меня, одной меня на всей Земле завьюженной,

ты жив. И на закате дня придёшь ко мне, мой суженый..

Как прежде, слышен ветра стук,

кружится снега месиво.

Напротив сядешь, милый друг, и улыбнёшься весело.

��

��

Падают алмазы декабря –

крупные мохнатые снежины.

Строй кварталов, редкие машины –

призрачны,

как древние дружины,

в зареве полуночи горя.

Заметает улицы пурга - скоро, братья, грянет новогодье. Скоро, скоро – завтра! А сегодня каждая минута дорога. Заблудилось воинство земное в вихревой метели

до утра. То ли ветер

за горою воет (ныне жизнь полтинника не стоит), то ль звенит казна от серебра.

��

��

Суетятся соседи –

зима на носу.

Очень хочется им

пережить эту зиму.

Их мельканье в окне я спокойно снесу.

Я люблю пантомиму.

Их боренье с судьбой,

и горение дня - пляс оранжевых бликов в костре листопада –

это шутки

шамана Огня и его же бравада. Чем закончится всё?

Вдруг однажды во тьме остывающих луж

хлопья снега коснутся. И погаснет костёр листопада в окне. И останется мне поутру не проснуться. ��

��

Полдень упал златотканый,

буйствует листопад.

Пьяный, до одури пьяный,

ветер насилует сад.

Листья летучие ловит, плачет и песни поёт, светятся златом и кровью

строчки придуманных нот. Всё без притворства и фальши -

в хаосе и мятеже, словно мгновением раньше что-то случилось уже. Что-то неявное, злое мир опрокинуло в крен-

рухнул с подставки алоэ наземь под этот рефрен.

Кончилось летнее счастье- вырасти на вершок.

И раскололся на части

новый садовый горшок.

Дни, как бездомные братцы,

смотрят из-под руки.

Будет ли время прибраться выкинуть черепки?

��

��

Живая мозаика солнечных бликов

на подоконнике, на стене –

как будто и радость-то невелика, но угнездилась котёнком во мне. Что-то родное, забытое что-то

выплыло из глубины –

мамино платье, закат с позолотой,

бабушкины блины,

чайная роза в зелёном стакане, книги за синим стеклом…

Знать бы, что жизнь оболжет и обманет, знать бы…

Не знала, и вот – поделом!

Дом ли потерян, забиты ли ставни-

кто-то листает прочитанный том.

Желтый листок от окна не отстанет, только я всё не о том.

Сердце ли стынет, душа обмирает. Важное что-то свершится – потом!

В солнечных бликах Ангелы Рая, только я всё не о том...…

��

��

Моим неизданным книгам

посвящается

Стучит, стучит

мой маленький будильник,

пока течёт потоком "энерджи".

И я, подобно

знаменитым ссыльным,

живу в избушке, в дикости, в глуши.

Но ссылка их

была не так жестока –

не чужда человечьего лица. У моего пожизненного срока не будет хэппиэндного конца. Всё ничего –

но жаль мне книг любимых,

рождённых мною

только на беду.

Они пришли

слепыми и немыми,

и я за ними вслед

немой уйду.

��

��

Сама с собой поговорю

и успокоюсь, успокоюсь…

В зарю, в вечернюю зарю

давно ушёл мой скорый поезд.

Далёкий звук уже извне –

стучат колёса на подъёме. И на перроне зябко мне, и чёрной бездною - бездомье.

Ушёл сияющий вагон,

унёс тепло, и свет, и лица.

И вечен будет перегон,

и время – нет!- не возвратится.

��

��

Ах, Боже мой!

Спаси и сохрани

от ужаса слепого ожидания. В снегах клубком свернулось мироздание, а в нём гирлянды –

ночи, утра, дни…

Но где-то,

словно в кукольном кино,

запрятано всевидящее око-

то ль Доброго,

а то ли Злого Рока, и Жизнь и Смерть –

лишь ставки в казино.

Груба тоска запроданной игры,

хочу уйти,

но крутится рулетка- вращаются межзвёздные миры-

божественная дьявольская клетка. И Солнце, непорочная звезда, в порочном круге Ада –

навсегда! ��

��

Сегодня прибыл день

на воробьиный скок,

и в небо что-то светлое взлетело,

как будто свиристель запела, предчувствуя мороза кипяток.

И странно, странно -

сердце занялось таким восторгом

будущего лета, что стало слышно,

как земная ось меняет угол,

наклоняясь к свету.

А завтра в космос вьюгой отлетев, зима оставит лужи на дороге. И свиристель забудет свой напев…

И дальше жить ещё придётся многим.

��

��

Сугробы – под самую крышу –

глухой марсианский пейзаж.

Умри – и никто не услышит, кому свою душу отдашь.

И надо ли, надо ли слышать, и стоит ли умирать?

Во тьме - всё яснее и выше бесовская звёздная рать. Ничто в этом мире не нужно,

он – чей-то печальный каприз. И холодно, страшно, недужно

в объятьях космических риз! Впотьмах иллюзорного света за окнами бродит медведь.

Да, полно, возможно ли это-

на мёртвой Земле умереть?

��

��

Воздушные замки светящихся дней

откроют нам двери, и возле порога застрянут веселые морды свиней,

басистые вопли крутого бульдога, икра лягушачья, толпа мошкары –

короче, вся эта любезная свора. Почувствуй,

прочувствуй

всю прелесть игры!

Волшебные замки – какая опора!

Курносые бесы, кривые ветра. И люди от денег с ума посходили.

Нам выпала эта игра. И пора спасаться

в скорлупках воздушных идиллий.

��

��

Песнь кочевников –

зов подлунный,

зарождённый в иных мирах,

кто-то странно терзая струны,

трое суток поёт в горах.

В полночь дикую так и мнится- там, на скалах

в сосновой мгле, многогласая злая птица отходную поёт Земле, многогласая Птица Ада –

семивёрстовое крыло.

Ах, неладно кругом,

нескладно,

неприветно

и не светло…

��

��

Лимонный с малиновой нотой

над городом вечер повис. Поёт и печалится кто-то

о девочке Флёрдерис.

И кажется – что нам парижи,

своей бы дождаться зари,

но всё же милее и ближе собор Нотр-Дам де Пари,

чужая залётная мода, французский рисунок крыльца. Скупая слеза Квазимодо

мещанские плавит сердца.

В предвечных просторах затерян

неведомый крошечный Бийск,

поющий с беспечностью зверя о маленькой Флёрдерис.

��

ПРИШЕЛЬЦЫ

Какие-то люди с глазами пришельцев снуют деловито, гремят и шумят. Один – просто вылитый Ельцин,

другой с головы и до пят рождён двойником Каэтану.

Но я удивляться не стану –

эмоции спят. И ходят проворно пришельцы,

и что-то ненужное в том,

что первый - ну, вылитый Ельцин,

второй – Каэтану с хвостом.

И смотрят печально и дико,

как чудь об осенней поре. И что им, двоим горемыкам,

в чужом приглянулось дворе. Горбатятся спины пришельцев –

и что-то невнятное в том,

что первый – ну, вылитый Ельцин,

второй - Каэтану с хлыстом.

Пришельцы - шуты и факиры

снуют деловито и зло.

Артисты, бандиты, вампиры?

Так это ещё повезло…

��

��

Ах, Боже мой! Ни света, ни тепла.

Куда летит Планеты колесница?

Замёрзнет мир, сгорит ли он дотла?

И сможет ли когда-то возродиться?

Покрылись окна влагой холодов. И воздух снегом пахнет на рассвете. Глухое время гениев и вдов, которых мир убил и не заметил.

Глухое время плачущих ветров, жестоких душ и волчьего закона. Не страшно мне, что этот мир суров, но будет х у ж е он

во время оно.

��

��

Метель мела на Златоуста.

В полях - ни зги, на трассе пусто.

Раскинул руки перекресток.

И ворон – юноша подросток-

хотел со мной поговорить.

Так было скучно ждать попутки,

и мы пошли как две минутки –

сначала я, а он – за мной,

сложивши крылья за спиной.

Мы шли по трассе, по метели,

а после рядом полетели -

и он сказал мне по секрету,

что можно так летать всегда, людей крылатых в мире нету,

но каждого ведет звезда.

И странно так из птичьих уст звучало Имя – Златоуст.

��

��

Там, в надзвёздной вышине –

По дороге млечной

Что-то движется извне.

Что-то движется ко мне Странное и вечное.

Что-то сдвинется вдали

И вблизи исчезнет.

Дом на краешке земли

Покачнётся к бездне.

Вспыхнет пламенем содом,

Высохнут колодцы.

Я должна спасти мой дом –

В нём весь мир спасётся.

��

��

Тепло и роскошь–сладкий сон востока,

и нет зимы. Но странный звон тревог, не замолкая, жутко и жестоко

все прелести беззимья превозмог.

И вовсе не любовным ожиданием –

предчувствием шагающей беды-

наполнены деревья, звуки, здания и скромный лист домашней резеды.

Мурлычет кот, сияя рыжим оком,

беря меня одним движеньем в плен.

Но все на свете словно бы под током

грозящих смертью быстрых перемен.

��

��

Прими, Вселенная, меня –

я унеслась неосторожно

в потоке восходящем дня, и возвращенье невозможно.

Давно сокрыто пылью звезд

все то, что было так обидно.

Мой путь вперед сегодня прост, назад следов уже не видно.

И словно старую избу,

что вся давно истлела, закрыла я мою Судьбу –

кому какое дело!

��

НЫНЕ

Заброшены, забыты

деяния святых.

Мы все – почти бандиты

иль ходим в понятых.

Лелеем мысль большую -

растить в пробирках Див. Ядро Земли бушует, вулканы разбудив.

Кора Земли вспотела, залгался ватерпас.

И никому нет дела до каждого из нас

��

��

В усмешке февраля незимней,

в снегах, расплавленных до тла –

везде проявленное Имя того, кто есть Противник зла.

Все в невозвратном пробужденьи

уже открыло сонный глаз. И утра розовые тени

во всех углах достали нас.

И вот оно - настало "завтра",

и от него уйти нельзя. И ты летишь, судья и автор,

по тонкой ниточке скользя.

Летишь в предчувствии Иного –

Судьбы, Реальности иной

или Пророческого Слова из Черной Бездны за спиной.

Твоя Душа уже другая, ей больше некого винить. Но перемены, настигая, хранят серебряную нить.

��

��

Весь день с утра до ночи,

с потемок до утра тяжелый снег лопочет, а слышится :"Пора!"

Зовет холодный голос, маячит силуэт. Чужой белесый волос, прилипший на манжет. Чужой липучий волос, проклятье, наговор.

Пространство раскололось, и жизнь – пустейший вздор!

Пристанище уродов, и брань, и кровь, и грязь, ослепшая порода, разорванная связь…...

��

��

В лесу,

в окружении сосен,

в берёзовом злате листвы

весёлая ясная осень. И мне не сносить головы –

зашепчет, закружит, завьюжит,

засыплет цветной листопад.

И небо бездонное в лужах –

пространство,

ведущее в Ад,

зовёт и манит оступиться и падать сквозь лиственный дым

туда, где знакомые лица, успевшие с нами проститься,

кивают с распятий

живым.

��

��

За серой вязью снегопада

на том, пустынном берегу,

тальник - для глаз моих отрада, и кроме ничего не надо –

река, тальник и день в снегу.

Сыпучий снег, его мельканье сродни обману ворожбы.

Вот так стоять, смотреть веками

и ждать прозрения Судьбы.

И за единое мгновенье понять предписанный удел,

заметив, как прозрачной тенью

над миром Ангел пролетел.

��

��

Такая тишь – оранжевая, злая.

С пустынных крыш

стартует дым столбом.

И ничего о жизни я не знаю,

хотя живу. Но разве дело в том?

Слоёный луч вечернего светила с далёких круч протянется к плечу.

Мне это наваждение претило,

и время ни секунды не скостило,

но я всегда ходила по лучу.

Погаснет луч, я падаю и плачу,

а, может быть, не плачу, а смеюсь.

Сегодня я надеюсь на Удачу.

Сегодня я уже не разобьюсь

��

��

Ах, лето, лето!

Где ты проскакало?

Кого ласкало, плакало о ком,

покуда кошка молоко лакала изогнутым шершавым языком?

Казалось где-то –

может, в Намангане, пролился дождь, прохладен и весом.

А здесь всего лишь ехали цыгане,

и мимо жизнь катилась колесом.

Ах, лето, лето!

Где ты пробежало?

И, может быть, совсем, совсем не зря

подол твой кошка лапою прижала под жёлтый посвист злого сентября.

��

��

Так сладко пахнет

горькая полынь. Звезда заката плавает в затоне. И где-то выпь смеётся или стонет, роняя звук

в вечернюю теплынь. Звезда заката канула в затон.

Взошла Луна и в золоте подлунном

весь мир предстал

таким нетленно-юным,

как мальчик-царь, красавец Эхнатон.

И не было и нет тысячелетий.

Египет, Русь –

не всё ли нам равно?

Мы – капли солнца в зелени и в лете. И мальчик-царь всегда глядит в окно.

��

��

Осень, подруга моя светлоокая!

Жёлтое эхо, как время жестокое, Снова меня окликает и мучает. Осень, душа моя, птица летучая!

Шум твоих крыльев В деревьях полощется...

Плачет душа моя В золоте рощицы.

Что же ты плачешь?

Чего тебе хочется?

Не отвечай,

Моя злая пророчица.

Знать не хочу,

Что судьбой обозначено –

Знанием зла За незнанье заплачено.

��

��

Я помню – мэтр себя преподносил,

и говорил: "Решайся, или – или!"

Мои стихи в могилу схоронили,

и не было для жизни новых сил.

И двадцать лет, как день один, прошли.

А в них - мои беззвучные напевы

и день и ночь рвались из-под земли,

не зная сожаления и гнева, не ощущая шелеста страниц,

не ведая издательств и обложек,

похожие на выброшенных птиц-

без крыльев и без кожи.

Как вместе с ними я ещё жива –

то знает Бог, а я не понимаю.

Меня спасли слова, слова, слова, моих молитв мелодия немая. И я сокровищ не ищу земных –

они к моей душе не прилипают. В иных мирах и голосах иных

нелепая и, может быть, слепая, на ощупь я нашла мой Узкий Путь. Иду по Краю Пропасти, и все же –

они взлетят, взлетят когда-нибудь, мои стихи, рожденные без кожи.

��

��

За протокою,

В дальнем озере, Одолень-трава – жёлтый цвет.

Тальники вокруг, Воды впрозелень,

Воздух высвечен и прогрет.

Рядом тихою, тихой старицей

Хвощ-болотник высок и густ. Камышей золотые палицы,

Чёрно-сизой крушины куст.

Всё мне кажется –

В роще таловой

Старый пасечник добр и сед,

Соты режет он, мёд опаловый

Преломляет полдневный свет.

Только где она, эта рощица, Добрый дедушка, вербный мёд?

Лист осенний в ветрах полощется –

Старой пасеки не найдёт.

��

��

Из форточки, из точки, ниоткуда

рука Судьбы бросает розу мне. И небо всё в малиновом огне, и скоро, скоро я узнаю чудо.

Разъятие пространства и времён,

рожденье расы Огненного Духа. Горит закат бредово, ясно, глухо.

Горит закат – Земли последний сон.

Среди отбросов мусорного дня, среди детей оскаленного мира, среди его безжалостного пира, найдёт ли Бог, узнает ли меня?

Когда придёт, страдая и любя, спасти детей безумных и жестоких,

презревших все премудрые уроки,

найдёт ли Бог, узнает ли тебя?

��

Маме

Я на этой планете Осталась одна.

Всех, кого я любила, Погубила она.

Не стучат их сердца, Остановлена кровь

Притяжением страшных

Магнитных миров.

Я блуждаю в безлюдье, В безмолвии дня.

Я кричу,

Но они не находят меня.

Только эхо гудит В зеве чёрной дыры.

Только тянут, как омут, Иные миры.

��

��

Середина воскресенья,

окончанье ноября. Вот и заберег осенний,

вот и солнце светит зря.

Еле выглянуть успеет –

провалилось, не найти.

Только звёзды с неба сеет жёрнов Млечного Пути.

Снова сердце мягкой лапой

кошка – ночь сожмёт в игре.

Но не смей от боли плакать –

то ли будет в январе.

��

��

Кто-то высокий

ходил и заглядывал в окна. Кто-то высокий,

наверное, медленный снег. Сквозь отсыревшие пылью краплёные стёкла мне показалось, что это живой человек.

Он подходил, уходил

и опять приближался, чтоб ненадолго украдкой

ко мне заглянуть, молча послушать мелодию старого вальса, чтобы махнул из окна и ему кто-нибудь. Были глаза его

ночи январской чернее. Хлопья – ресницы

мохнато сияли вдоль век.

Полночь ушла. Он отправился следом за нею,

кто-то высокий,

наверное, медленный снег.

��

��

Темнеет.

А ночи всё глуше. И так тяжело, тяжело,

как будто одна я на суше –

всё вымерло, всё полегло.

И там, где когда-то сияло

пространство Зелёного Дня, осталось так мало, мало

от прежней, весёлой, меня.

Темно за спиной - на восходе, закат утопает во мгле.

Да что это? Где происходит?

Неужто со мной, на Земле?

Снежок над Душою кружится, и время моё истекло.

И в сердце нацелена спица прозрачная, словно стекло.

��

��

Сосны, словно монументы,

а в лесу темным темно.

Лишь дорога белой лентой,

а куда –

не всё ль равно!

Там, во тьме, почти вслепую

выйду я к Судьбе моей.

Обойму и поцелую

эту страшную и злую,

и скажу "спасибо" ей.

��

��

Мокрый ветер беснуется,

и от снега светла опустевшая улица. Сесть под ёлку, зажмуриться до весны и тепла.

Ждать и крепко надеяться, что услышу во сне: "Ах, тепло ль тебе, девица?"

"Ну, кому, как не мне !"

��

��

Сухая осень. Зарево пожаров.

Полынный запах дыма поутру.

Берёзы лист, свернувшийся от жара…

А я жива. И завтра не умру –

ненужный фарс свершиться не захочет. Стоглазый Марс шатнётся от Земли.

И не сгорят оранжевые ночи.

И долетят до места журавли.

Я буду жить. Я буду, буду, буду

на краешке минуты и огня. Отчаяние, родственное чуду

в Страну Надежды

выгонит меня. Ужели так?

В погибели – Надежда и перемен

миндальный горький вкус. Забыла я всё то,

что было прежде. Не верю, не надеюсь, не боюсь!

��

��

Луч предвечерний,

скользящий навылет из одного да в другое окно,

золотом высветил крапинки пыли…

Боже мой, как это было давно –

где-то в сиреневом детстве весёлом,

всё ещё ждущем меня, я улетала за синие долы -

в царство зеленого дня. Луч невесомый с пылинками злата нёс меня в даль, навевая покой.

И пролетая сквозь полог заката, я его гладила дерзкой рукой.

Всё еще, всё ещё помнится кожей

странное чудо – прохладный пожар.

Я и сейчас улетела бы тоже прочь от воров и хазар…

��

РОССИЯ, САДОВАЯ, 3

Над кромкой облака рассвет рассеял свет багряный.

Но петуха в помине нет, и дом зарос бурьяном.

Лишь попросился на постой

неутомимый дятел –

он долбит, долбит дом пустой,

и дом, наверно, спятил.

Он бредит, стонет и скрипит, мелькают в окнах блики,

и даже домовой не спит –

засонюшка великий.

Наверно, не забыть никак

о людях, живших в доме. Прислушаюсь и так, и сяк -

гудёж в пустом Содоме. К двери вернувшись от окна, я гвоздик ржавый выну,

войду. А в доме – тишина, лишь ветер веет в спину.

��

СИБИРЬ, ХХI ВЕК

Нет, никто сегодня на рассвете не торил тропинки в дом пустой.

И меня никто не заприметил,

да и я не жажду на постой.

Загляну я в щелку между ставен –

сумерки в пустующем дому.

Кто же столик маленький поставил,

пирожки и бублики - кому?

Самовар кипит, бокалы блещут, слышится из кухни тихий звон.

Нет людей, и вывезены вещи,

и ушла давно собака вон.

Я смотрю, глазам своим не веря –

входят гости, разливают чай.

И скрипят раскрашенные двери,

тронутые локтем невзначай.

Лишь чуть-чуть я ставни приоткрою,

солнца луч над столиком сверкнёт. .

Только пыль золототканым роем

примет утра невозвратный гнёт. ��

��

Такой же день и час

в ином столетьи

и на снегу рубиновая кровь. Змеиный свист наотмашь бьющей плети

и хриплый крик:

"Прощай, моя любовь!"

Казнённый князь наутро четвертован,

а я на завтрак крысам отдана. Так велика была моя вина –

с просторов мёртвых Поля Куликова я вынесла любимого –

живого,

когда его дружина полегла. ��

ДРИАДА

Хороша, с повадкою повинной,

девушка, вмурованная в ствол.

Имя тополиное – Полина, листопадом падает в подол.

Веки закрываются, как ставни.

И терзает душу тяжело

странный бред

какой-то жизни давней -

словно что-то было

и прошло…

��

��

Сторожка. Старушка.

Дорожка в горах.

Листвяное злато

горит в вечерах.

Над бездной осеннею

кружится лист, и ночью разбойный

мерещится свист. Под утро старушка сорокою – скок!

смотает дорожку

со свистом в клубок.

И только за нею

захлопнется дверь- была, знать, избушка, да нету теперь. В сторожке в гостях у старушки, бывало,

чаёк из багульника я распивала. В окне полыхали

октябрьские краски.

А ныне - забыла сорочьи рассказки.

��

��

В далеком дальнем давнем далеке

июнь, июнь и девочка в реке. Летит вода и крутит в омутах

послушную и легкую девчонку.

На берегу в сиреневых кустах

поет скворец подросшему скворчонку.

Гудит вода, почуя перекат, поет вода, скольженье ускоряя. В струю легко и весело ныряет хрустально-синий маленький снаряд –

неуловимый, быстрый как вода, охотится веселый зимородок.

Ни рыбаков-молчальников, ни лодок.

Летит вода. Ты, девочка, куда ?

Но улыбаясь вечным облакам,

лицо свое счастливо запрокинув, плывет она, послушна и легка, вода ее подталкивает в спину.

Я чувствую, что в прошлом не она - что я была, а девочка лишь будет. Она меня коснется и разбудит, я улыбнусь – на улице весна.

��

��

И дверь сошла с петель,

и ручка отвалилась. А на дворе метель в падучей колотилась.

Безжалостно игрист и шаловлив, и весел,

Антихрист – лицеист пытал морозом веси.

И окна занесло,

и убыл день до края. Но я ему назло

жила, не умирая.

Метель как повитель вокруг меня клубилась. Вот жаль, что дверь – с петель, и ручка отвалилась.

��

��

Тает снег, слипаясь, тяжелея,

исчезая ночи напролет. Тяжела эпоха Водолея. И обманчив ропот талых вод.

Крыша Мира ясно-голубая, словно Богом знак для жизни дан.

Тонет мир, от смуты погибая, уходя в животный океан.

С каждым часом каждый в мире злее - видно, грянул наш последний год.

Тяжела эпоха Водолея. И обманчив ропот талых вод.

��

��

Великое Древо славянского рода

питает меня. Я чувствую это – живая порода в стихии огня.

И клетки мои не горят под защитой веков, и пламя - всего лишь заря и рывок из оков. ��

��

Женщина шагает вдоль реки.

Под ногами мнутся стебельки.

"Ваня! Ваня!" - женщина кричит, только ей никто не отвечает. Лишь сова, мелькнувшая в ночи,

пронеслась над самыми плечами.

Муж давно уже ушел к другой.

"Ваня! Ваня!" – слышно над рекой.

��

ИВАН – КОРОВИЙ СЫН

От нечисти нет сладу –

косяком косым

то дождём,

то градом!

Гони исчадий Ада, Иван, коровий сын!

Приди нам на подмогу –

кругом – чужая рать!

Кладут нас да помногу -

без Бога умирать!

Заморский Дух острожий

грабителем косым

недужно и безбожно

гуляет по Руси.

Проснись, очнись, Надёжа - Иван, коровий сын!

��

��

Идиллия сейчас - идиотия.

Лесбийской песней

крашеных сирен

притушен взгляд.

Витийствует вития. Мессия отирается у стен

и лона церкви.

Ложью всё смердит. И продаётся вирус за копейки.

И даже Дьявол

грустен и сердит. Иисус уснул

на парковой скамейке, устав прощать Земле земное Зло.

Но вот кому

сегодня повезло,

поверите ли

в сладкую побаску -

так это псу,

нашедшему колбаску.

��

��

Сказал, как отрезал, Отче:

Мой Меч низошёл на Суд.

Скажу и ещё короче: Святые себя спасут. Иди и ищи святых –

и Я твоим воплям внемлю.

Если найдёшь троих,

помилую грешную Землю,

Там, на развилке дорог, ведущих под своды Рая, Иисус изнемог и продрог, учеников выбирая.

В Нью-Йорке искал

и в Тарусе, в Стюартах и Дурново.

И не нашёл Иисусе даже и одного.

��

��

Люблю смотреть

в чужие лица - в них Свет и Тень прошедших лет.

И даже то,

что людям снится, в глазах

порою отразится.

Лиц некрасивых

в мире нет!

Когда б не грязь, да не мытарства –

был коронован в с я к

на царство!

��

��

Г.П. Панову

Какая ночь глухая на дворе, как будто перед снегом в октябре!

И самолёт, как птица изо льда или с небес упавшая звезда, всё длит и длит полуночный полёт.

А, может, то совсем не самолёт –

свободный Дух,

не знающий о Зле, которому нет места на Земле. ��

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

На трёхколёсной "Каме"

едут, звонком гремя, мужчина с тремя руками

и женщина - с четырьмя.

Союз свой - тяжёлый камень- везут, сундуком гремя, мужчина с тремя руками

и женщина - с четырьмя.

А в доме, да под замками,

сундук загорит, дымя, у парня с тремя руками

и женщины – с четырьмя.

Тянут друг друга веками

из пламени в полымя

мужчина с тремя руками

и женщина - с четырьмя. ��

��

Берегитесь данайцев,

дары приносящих.

Берегитесь их ласковых

липких услуг, осторожных объятий –

почти настоящих,

их горячих и жадных

обманчивых рук!

Лишь на время, на время они превратятся в ваших верных и честных,

и преданных слуг. Будут съедены яства, и время смеяться им наступит. И где-то запрятанный лук

в спину выстрелит вам

без промашки.

Меж лопаток на белой рубашке расплывётся неровно пятно.

Тихий голос промолвит: "Пролили вино…"

��

ДОМОЙ

Вот и небо родное. Вот и горы вдали.

И дыханье парное от уснувшей земли.

Снега мелкая сечка да колодезный сруб.

Два шага до крылечка, тёплых маминых рук.

Два шага до крылечка, и до детства - поверь! Стукнет-брякнет колечко

о сосновую дверь.

Кто там прячется в доме, край портьер теребя?

Я увижу в проёме из-за шторы себя. ��

��

Купалась монашка

в осенней реке, в тепле, в листопаде, от всех вдалеке. И пыль водяная –

знак Божий, святой,

сияла над нею

как нимб золотой.

Горели осины

в сентябрьском огне. Приснилась ли

эта отшельница мне?

Лишь чёрною радугой

пляшет в руках

воронье перо,

как минута в веках,

да пахнет отравой

трава-молодило.

Когда это было?

И что это было?

��

ВОЛОГДА

На далёкой родине моей ,

той, какую я и не видала, также ночью свищет соловей,

как и здесь под сенью чернотала. Отчего ж мне видятся леса, что во мхи закутались, как в шубы,

незнакомых пташек голоса, туесок из крашенного луба, тот, что в детстве нашивала мать, на болотах клюкву собирая, видится бревенчатая гать от дождя июльского сырая. В хвойной чаше озеро с водой

черною, как ноченька в безлунье, водяной с кудлатой бородой

да избёнка бабушки-колдуньи.

Видятся еловые леса, слышатся лесные голоса, окающий мамин говорок,

в горнице некрашеный порог. ��

��

Предрассветная полумгла.

Тишина. Не качнётся лист. Вдалеке на краю села свет зари над Землёй повис.

Вот крадётся туман с реки,

холодит, ледянит роса. Тополь жёлтые светляки –

листья под ноги разбросал.

Будет утро и будет день, мы навстречу ему шагнём.

А пока - лишь рассвета тень, а пока - т о л ь к о м ы с ль о нём.

��

��

Брату Александру

У кладбища, где горочка крутая, где долго-долго снежники не тают, там девочка оплакивает брата. Ей кажется –

оттуда нет возврата, Ей кажется –

там мёртвые рыдают. Но это ей мерещится порою –

лишь тишина над грустною горою.

Лишь запах вод

с реки приносит ветер-

его ни с чем не спутаешь на свете. В четыре года трудно быть сестрою,

стоять и ждать с горючими слезами,

с закрытыми от ужаса глазами,

и вдруг увидеть братову рубашку,

накинутую просто – нараспашку,

его вихор с льняными волосами.

И словно в свет ступив из темноты,

себе не веря, крикнуть :"Это ты?"

И с обожаньем обнимая брата, спросить его :"Ну, что там, за оградой?"

В ответ услышав смелое: "Цветы!"

��

��

Коромысло Времени качнулось,

и плеснулось Время через край.

Ахнуло, аукнуло, проснулось, завопило в голос :"Выбирай!"

Вот оно –Лохматое, Чужое –

наяву ли, образом в уме?

Я бегу, царапаюсь и вою,

утопая в пращуровой Тьме.

То ли я волчица, то ли в стае сумасшедших диких лебедей,

то ль кричу мильонными устами

Дьяволу продавшихся людей ?

Неужели к Свету не пробиться –

навсегда Душа обречена?

Я бегу,

Покуда я – волчица. Жарко пахнут кровью Времена. ��

��

Тротуар разрисован влагой,

над асфальтом горячий пар.

С молодою лихой отвагой

рыжий носится сенбернар.

Тополь, девочка, блики света, звон от птичьих высоких нот. Слышишь, друг мой,

ведь скоро в лето

упадёт високосный год.

Наше лето - листок сирени,

наше лето - синичий свист. ткнётся носом в твои колени

жестяной, одичавший лист.

Дни короче, длиннее тени,

станет воздух прохладно – чист.

Наше лето - листок сирени,

наше лето - зарянки свист. ��

��

Когда это чудо свершилось –

черёмухи белая мгла опять облаками сгустилась, опять над землёй поплыла.

И кем были вспаханы пашни?

И кто их засеять сумел?

Когда же денёк-то вчерашний

к закату скатиться успел?

Когда же заботы и радость оставили след на лице, черёмуха - горькую сладость и снег лепестков на крыльце?

��

ОДИНОЧЕСТВО

Она верна своей причуде: куда ни глянешь, там и тут в пластмассе, глиняной посуде семейства кактусов живут.

Их триста штук, существ колючих,

и пусть питомцы без затей –

она ругает их и учит, как избалованных детей.

Когда тоскуя зло и глухо.

метель за окнами поёт, она, наплакавшись на кухне, в их окруженьи кофе пьёт.

Молчат колючие ребята. Стучится в окна мокрый снег. Им, неразумным, непонятно,

о чём горюет человек.

��

��

Домовой мой, домовой!

Помолчи - ка ты, не вой!

Не зови подружек рать. Мне семь раз не умирать.

Милый мой, не суетись –

ведь от жизни не спастись!

��

��

Выйду в поле на лыжах –

горизонт заслоня, стадом мамонтов рыжих

горы встретят меня. Их дремучие космы

не редки, не густы,

золотистые сосны,

дерева да кусты.

Ох, пасутся давненько –

не денёчек, не век!

Возле ног деревенька- крыши, прясла да снег. Кто-то крикнет далече, может быть, запоёт –

снеговеюшко - вечер

или детство моё. Без лыжни целиною

я на зов побегу.

За моею спиною

узкий след на снегу.

И далёк, и тревожен

гор лохматый хребет. Кто же звал меня, кто же?

Только эхо в ответ.

��

��

Опять не спать и глохнуть в тишине

от темноты, крадущейся, как кошка, от Космоса, пришедшего Извне, ломящегося в самое окошко.

Всесилен Свет, но не сильнее Тьмы.

В её Громадном, Хмуром,

Беспросветном

всё кажется законченным и

смертным.

Что в ней глазами можем видеть мы?

Нет ничего.

И нас, упрямых, нет –

ни в Космосе, ни в Тартаре, ни дома. Весь мир –

лишь удивительнейший бред

на трёх китах лежащего Фантома.

��

��

Облезлые белки на рыжей сосне.

Лиловая яблоня в гроздьях цветов. Последние сутки буянить весне под песни кукушек

и пёстрых дроздов.

У клёна упругое юное тело

трёхпалой листвою

прикрыто чуть-чуть. Как много, весна, ты ещё не успела! Но кончен зелёный и солнечный

путь!

Пришедшего лета леса и поляны

укрыты цветочным июньским ковром.

Весне светлоглазой

и больно и странно

смотреть, как темнеет листва покаянно,

смыкаясь под небом

тяжёлым шатром.

��

��

Ночь. Сверчки как соловьи

распевают - не стрекочут. Всё короче дни мои,

всё длиннее мои ночи.

Припожаловала осень –

слышу поступь непогоды.

Над горами вьюги проседь. Всё короче мои годы.

Значит , где-то впереди

день сожмётся до минутки.

Значит где-то впереди

превратятся в Вечность сутки.

��

��

Выплакаться –

было бы полегче, вылить своё горюшко впотьмах.

Вот ушёл неслышно тихий вечер,

словно древний дедушка в пимах.

За окном не зимняя пороша –

неостывших листьев жёлтый шум.

Что к утру мне Осень наворожит?

Ни о чём её не распрошу.

Всё я знаю – глухо и угрюмо

будет роща голая гудеть. Мне одной с невысказанной думой

у окна холодного сидеть.

Было так задумано Всевышним.

Что ж, не пожелаешь и врагу.

Быть всегда на этом свете лишней

всё ещё привыкнуть не могу.

��

НЛО

Далеко, возле самого леса, в предвечерних зыбучих снегах

колесница космических бесов пронеслась на вселенских бегах.

Занялось, засияло полнеба, помахали оттуда рукой.

Свет померк,

словно вовсе и не был,

только кто-то мелькнул за рекой.

Только след затерялся в сугробах ,

тонкий след, уходящий в закат –

леденящее чувство озноба, словно ты навсегда виноват.

Виноват, что состарился скоро,

что сегодня не веришь глазам,

что не знаешь и в лучшую пору.

что такое ты сам.

��

��

И день и ночь всё снег идёт,

и ветер без конца. Метель. Безумный Новый Год.

Прохожий без лица.

По краю пропасти неся потерянный народ,

последний Знак всему и вся даёт метельный год.

Но нам его не разгадать. Мы спим , и пробил Час. Мы не откроем никогда своих незрячих глаз.

Мы сладко спим и видим сны,

не различая, нет –

где светлый облик Сатаны,

где тёмный Божий Свет.

��

��

Мне, северянке, женщиной рождённой

в краю, где вечны вздохи февраля, неслышно шепчет русская земля, о том, как хладом веют тополя, и как теплом одаривают клёны.

Ловлю тепло. Мне скрашивают дни

земные люди - пленники Гекаты.

Они мудры, как дремлющие скаты

и ядовиты так же, как они.

Ловлю их яд и ненависть, и силу

в шаманском танце бешеных сердец.

Ах, я для них бы много попросила! И я прошу – услышь меня, Творец!

Они слепы , они как Боги зрячи –

идут во Тьму, но видят Божий Свет.

По их следам

обугленно-горячим

ищу я то,

чего, должно быть, нет.

��

��

Высокий купол светлой ночи

над спящим городом повис. Кружа по улицам , не хочет летучий снег прибиться вниз.

Всё спит, и только снег блуждает, по зимним улицам кружа. Ещё, порядок соблюдая, не спят ночные сторожа.

Как световая пантомима –

фасад, фасад, ещё фасад.

Земля почти неощутима, но оживает всё, что "НАД".

Врачует глупых и премудрых

без суеты и лишних фраз пора меж вечером и утром,

что примиряет с жизнью нас.

��

��

В сосновом храме

лёгкий Дух

в ветвях колючих обитает. И тишина стоит святая, и угль заката не потух.

Но так горяч закатный жар,

что сердце вытерпеть не может.

Багряный блик на хвойном ложе с бесовским умыслом положен –

я принимаю этот дар.

Пускай он жжёт и жизни просит –

отдам её за годом год.

В сосновом лабиринте просек

мой Минотавр ко мне идёт.

��

��

Куда гармония ушла

с её мелодией прекрасной,

так схожей с мальвою у прясла или потоками тепла?

Ау, гармония, виват! Хочу почувствовать как прежде живой и яркий аромат твоей Любви, твоей Надежды!

Хочу лететь куда-нибудь, с ночной совой перекликаясь, ни в чём пред звёздами не каясь, крылом звеня о Млечный Путь. Быть может, зов Души родной

увёл гармонии беспечность в Долину Смерти, где весной

так пахнет снегом талым Вечность. Наверно так – кричи, зови,

она тебя уже не слышит. Прошло мгновение Любви-

теперь лети вперёд и выше! Но там – иные образа, иная жизнь – светлей и строже, святые Лики и Глаза, и тот, кто нас предать не может.

��

��

Упали сумерки так рано.

И зимний дождь, и талый снег –

всё так обыденно и странно,

и феерически пространно

со мной беседует с экрана разумный телечеловек.

И я, безвестная частица пространства сумерек земных -

могу невольно причаститься, как в сказке красная девица, к Добру и Злу миров иных.

Но кто ответит, хорошо ли,

что всё земное не со мной,

что у меня так много воли

и Крылья Света за спиной?

��

��

Ненастной ночью сладко спится,

но в тайной гулкой темноте вдруг закричит ночная птица, и чуть плавник зашевелится в цветном русалочьем хвосте.

Ломая лёд, воды лавина проснётся где-то вдалеке. Под утро сахарные льдины,

с водой бунтующей едины,

летят по бешеной реке.

И всё захвачено надолго –

от сумасшествия весны

спасенья нет и нету толка. И все смириться с ним должны!

��

��

Ах, что и зачем, и о ком я?

Не знаю, не помню уже, Лишь снега замёрзшие комья сугробом в застылой душе.

Но это - не горе, поверьте, и нет – не причина для слёз. Зачем только Ангелы смерти,

уводят дитя на погост –

по насту босыми ногами

навечно к просторам иным…

Ах, то ли ещё за снегами

привидится часом ночным!

Какие морозы нагрянут, какие ветра прилетят! И станут закаты багряны,

и в сердце откроется Ад…

��

��

Сыну Славе

Кажется, я не выживу.

Кажется, не смогу.

Сердце телёнка рыжего

слышу в ночном снегу.

Молча он леденеет в страшном своём хлеву.

Значит и я сумею,

сколько-то проживу.

Сердце слепого ворона слышу ещё стучит. Ночь не смиряя норова, мне подаёт ключи.

Значит, открою утро,

значит увижу свет.

Может быть, это мудро.

Может быть - нет

��

��

Поёт и поёт

одинокая птица вечерняя о чём-то своём -

неизбывном, печальном, простом.

И слышится, чудится: "Верую, верую, верую!"

И снова последуют святки

за долгим постом.

И вздрогнет берёза, почуя касание ветра, и странная птица всё будет на ветке сидеть. И вновь траектория, верная до сантиметра, свернёт мироздание в тесную вечную клеть. Зачем же придумано так -

неразумно и страшно

всегда ограничивать вольный бесстрашный полёт?

Зачем наша жизнь возвращается песней вчерашней

и новый мираж

так безжалостно

с нарочным шлёт?

��

��

Полынь моя горькая, снова

в окно заглянула! Ну, что ж?

У августа много обновок

и полдень уж очень хорош.

Когда-то вернусь…

А скорее, уже не вернусь никогда. Осенняя сказка не греет, зато обожгут холода.

Созвездья полынных метёлок

пыльцу осыпают в ладонь. И тянет, и манит просёлок

в осенний летучий огонь. ��

��

Завтра, завтра –

утро грянет. Где ты, мой

крестильный крест! Бог не выдаст, не обманет, жизнь - не съест. Сумрак ночи –

студень вязкий,

глушь, безумие и сон.

Только звёзд алмазных связки,

стук будильника да сказки -

чьи-то сказки в унисон.

Это радио ночное, это - ветер за стеной,

это - мыши.

Это - мысли,

словно вороны повисли

надо мной.

Завтра, завтра Утро грянет. Завтра всё на место встанет.

��

��

Хрустальный купол утра

зажжётся – и бегом,

не женщиной премудрой –

девчонкой босиком.

И все мои печали

бледнеют в свете дня. И все мои печали –

полюбят ли меня?

Красива ли, умна ли,

хватает ли Добра?

Я всё могла в начале –

тогда, давно, с утра. Спускаясь к речке детства туманной, ледяной,

я с ней бежала вместе сторонкою родной.

Куда она пропала?

Какой-то ручеёк

и узенький, и малый

теперь скользит у ног. И некогда подумать, полюбят ли меня, среди забот и шума несущегося дня.

��

��

Трава, цветы и люди тоже,

свободный ветер, дождь и зной –

всё на Земле меня моложе, и всё как будто не со мной.

Болезни, ложь, Души усталость –

в пучину этих чёрных дыр

уходит всё, что мне досталось –

меня отталкивает мир.

Всё на земле меня моложе, и даже люди - не со мной.

Но с каждым днём.

что в мире прожит, милее ближе и дороже ручьи, поющие весной,

собою занятые люди,

и грохот бешеного дня, что сердце студит и остудит, гоня в Прошедшее меня.

��

��

Серебряная чайка,

свинцовая вода. Подснежники у края оплавленного льда.

И ветрено, и ясно,

но ускользает нить –

что жизнь, она напрасна?

А, может быть, прекрасна, и всё же стоит жить?

��

��

И стал малиновым восход,

и целых пять минут свинец холодных бийских вод

горел, как майский блуд.

И розовели и цвели

свежайшие снега, что ровно с вечера легли,

как сон на берега.

В огне восхода облака сгорали, не горя, легко и празднично ,пока жива была заря.

Пока заря была жива, слегка кружилась голова, и падал огненный восход

рубином вглубь свинцовых вод.

��

��

Когда во цвете дикий хмель,

и солнце плавится на небе, располосованном под гжель, тогда ли думать нам о хлебе –

насущном хлебе и воде, когда повсюду и нигде тепло и жизнь, и звон хрустальный,

тот королевский ясный звон

страны далёкой и недальней,

где каждый счастлив и влюблён.

Прощай же, солнечный июль и дикий хмель зелёно-пряный!

Вновь листопад

как стая пуль свистит настойчиво и рьяно.

��

��

Возле речки Солоновочки,

в нашей маленькой деревне возле дома под деревьями

мой сынок, мой милый Славочка, на кленовой новой лавочке, синеглазый и задумчивый

всё сидит и думу думает.

Я спешу к нему и падаю –

ни тропинки нет – потеряны.

Что-то снова не отгадано,

что-то снова не отмерено.

��

��

За колонной белою – в окне

всё минуты, годы и века, небо голубое, как во сне, странники, дороги, облака…

За колонной белою вдали

стадо угнездилось на постой,

у реки Песчаной на мели

из кувшинок венчик золотой.

А за этим небом вновь и вновь - небо, реки, птицы, облака, человеки, станции, века…

жизнь и смерть, предательство,

любовь…

��

ВЕЧЕРОМ

Женщина в жёлтом наряде сидит на пеньке. Вечер. Смеркается. Лето настало опять. Двери открыл

и отправился в мир налегке мальчик соседский –

богатства и счастья искать.

Хлопнули звонко ворота, вспорхнул воробей.

И в тишине утонули

мальчишьи шаги.

Не торопясь, по тропинке бредёт скарабей.

А на востоке стемнело –

невидно ни зги.

Женщина встала, взошла на крутое крыльцо,

и обернулась, и вдруг полетела в закат. И озарилось восторгом

её золотое лицо,

и оперением иволги

вспыхнул наряд.

��

��

Молитва за Сына

Бесится колючая метель, под ногами тропы заметая. И звенит и плачет свиристель –

это в небе молится Святая.

Помолись за деточку мою,

Пятница – Святая Параскева. Помоги, спаси, Святая Дева! У креста могильного стою.

Помоги и ты, Святой Димитрий –

моего сыночка поведи!

На твоей златой, алмазной митре Свет зажги в заоблачном пути.

��

��

Сыну Славе

Закончилось лето.

И август прозрачен,

как спелый янтарный ранет. И солнце взошло

совершенно иначе. Как жаль –

ничего постоянного нет.

А завтра листва потечёт золотая, и снова в лесах запоёт листопад.

И жёлтую книгу

листая, я буду читать невпопад.

И вскоре в березовой охре листвяной

проявятся письмена - твой почерк в строке долгожданной,

заветная буква одна…

��

Сыну

Дрова берёзовые светятся,

но гаснет берестяный день. И народившемуся месяцу

умыться звёздами не лень.

Я чувствую дыханье вечера, его руки летучий жест. И делать нечего, ах, нечего –

так далеко до светлых мест.

Но рвётся сердце неумело,

и крылья всходят над плечом.

Ах, так бы вот и улетела во след за солнечным лучом.

Я ненавижу дождик нудный-

холодных грязных луж стекло.

Сыночек, без тебя мне трудно

и невозможно тяжело.

��

��

Сыночек, детка милая,

проигран вечный бой -

какими злыми силами

разлучены с тобой?

Заплачет кто-то стансами,

а, может, запоёт - струна, струна цыганская, литавры и фагот.

Заплачет кто-то жалобно -

труба, кларнет, гобой.

Когда могла да знала бы,

поспорила с судьбой.

Всего лишь девять вечера, но за окном темно.

Смиримся, делать нечего –

другого не дано.

��

��

Сыну Славе

Струится снег, как свет

откуда-то извне. Пурге просвета нет, наверно, сорок лет, но так светло в окне.

И где-то в глубине - в сознании моём –

на этот снежный свет с тобою мы идём.

Идём, рука в руке, весёлые, вдвоём -

от мира вдалеке, от горя вдалеке, туда – за окоём…

��

ОГЛАВЛЕНИЕ

Волшебный остров мой необитаем. ................. 4

Сама с собой поговорю...................................... 4

Я пыталась уехать, .............................................. 8

Не знаю я – быть может,..................................... 9

Он исчезает, ....................................................... 10

Волшебный остров мой необитаем. ............... 11

Л.Мерзликину..................................................... 12

Решётки на окнах слепых, ................................ 13

День непоправимо убывает. ............................ 14

Сияет бельё на верёвке. .................................. 15

Хижину эту, ....................................................... 16

В метельной мгле, ........................................... 17

Я пройду Снегуркой в снегопаде,.................. 18

Бросаются под ноги Знаки: .............................. 19

Из тумана - солнце ало ..................................... 20

Вот и снова гнездо моё, .................................... 21

В той жизни, ...................................................... 22

Бессмысленная страшная кривая ..................... 23

Мой русский князь,........................................... 24

ГОРОД НА ОКРАИНЕ ВСЕЛЕННОЙ ........... 25

Стемнеет скоро. Ничего! .................................. 26

Бродит заката..................................................... 27

С НАТУРЫ ...................................................... 28

Мой Бог – природное явленье,......................... 29

НОВОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ................................ 30

Потерялась в пространстве планеты, .............. 31

И вот сентябрь,.................................................. 32

Тот, кого я люблю, ............................................ 33

ВОЛОДЯ – КОМПОЗИТОР ............................. 34

В ГОРНОМ АЛТАЕ ......................................... 35

В поющих дюнах ветры плещут, ..................... 36

«НА СТРЕЛКУ»............................................... 37

Сосед, постоялец психушки – .......................... 38

ВСЕГДА............................................................. 39

Ах, какая голубая .............................................. 40

СИБИРЬ. 2005 год............................................. 41

Метель низовая гудит, ...................................... 42

Так странно безымянной жить......................... 43

Запуталось солнце............................................. 44

Ещё настанет время тишине,............................ 45

А время, нет, неуловимо –................................ 46

Скулит и мечется собака, ................................. 47

Господь Мой –................................................... 48

Это не я, ............................................................. 49

Трудно ли выбросить букву «ять», .................. 50

Еле слышимый .................................................. 51

НАПУТСТВИЕ ................................................. 52

Отпущу .............................................................. 53

Я разбросаю то, ................................................. 54

За поленницей разваленной, ............................ 55

Согласна я тебе в угоду .................................... 56

Я говорю с тобою так, ...................................... 57

Падают алмазы декабря –................................. 58

Суетятся соседи –.............................................. 59

Полдень упал златотканый,............................. 60

Живая мозаика солнечных бликов ............... 61

Стучит, стучит................................................... 62

Сама с собой поговорю.................................... 63

Ах, Боже мой!.................................................... 64

Сегодня прибыл день........................................ 65

Сугробы – под самую крышу – ........................ 66

Воздушные замки светящихся дней ................ 67

Песнь кочевников – .......................................... 68

Лимонный с малиновой нотой ....................... 69

ПРИШЕЛЬЦЫ................................................... 70

Ах, Боже мой! Ни света, ни тепла.................... 71

Метель мела на Златоуста. .............................. 72

Там, в надзвёздной вышине – .......................... 73

Тепло и роскошь–сладкий сон востока, .......... 74

Прими, Вселенная, меня –................................ 75

НЫНЕ................................................................. 76

В усмешке февраля незимней, ........................ 77

Весь день с утра до ночи, ................................ 78

В лесу, ............................................................... 79

За серой вязью снегопада ............................... 80

Такая тишь – оранжевая, злая. ....................... 81

Ах, лето, лето! .................................................. 82

Так сладко пахнет ............................................ 83

Осень, подруга моя светлоокая! ...................... 84

Я помню – мэтр себя преподносил, ................ 85

За протокою,...................................................... 86

Из форточки, из точки, ниоткуда.................. 87

Маме................................................................... 88

Середина воскресенья,..................................... 89

Кто-то высокий ................................................ 90

Темнеет. ............................................................. 91

Сосны, словно монументы, .............................. 92

Мокрый ветер беснуется, ................................. 93

Сухая осень. Зарево пожаров. .......................... 94

Луч предвечерний, ............................................ 95

РОССИЯ, САДОВАЯ, 3 ................................... 96

СИБИРЬ, ХХI ВЕК ........................................... 97

Такой же день и час .......................................... 98

ДРИАДА ............................................................ 99

Сторожка. Старушка....................................... 100

В далеком дальнем давнем далеке................. 101

И дверь сошла с петель,.................................. 102

Тает снег, слипаясь, тяжелея,......................... 103

Великое Древо славянского рода................. 104

Женщина шагает вдоль реки. ......................... 105

ИВАН – КОРОВИЙ СЫН .............................. 106

Идиллия сейчас - идиотия. .......................... 107

Сказал, как отрезал, Отче: .............................. 108

Люблю смотреть ............................................ 109

Г.П. Панову ...................................................... 110

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ..................................... 111

Берегитесь данайцев, ..................................... 112

ДОМОЙ ........................................................... 113

Купалась монашка ......................................... 114

ВОЛОГДА ....................................................... 115

Предрассветная полумгла. ............................ 116

Брату Александру ........................................... 117

Коромысло Времени качнулось,.................. 118

Тротуар разрисован влагой, ......................... 119

Когда это чудо свершилось – ...................... 120

ОДИНОЧЕСТВО............................................. 121

Домовой мой, домовой!............................... 122

Выйду в поле на лыжах – ............................ 123

Опять не спать и глохнуть в тишине ........ 124

Облезлые белки на рыжей сосне................ 125

Ночь. Сверчки как соловьи .......................... 126

Выплакаться – ................................................. 127

НЛО.................................................................. 128

И день и ночь всё снег идёт,..................... 129

Мне, северянке, женщиной рождённой....... 130

Высокий купол светлой ночи...................... 131

В сосновом храме.......................................... 132

Куда гармония ушла ..................................... 133

Упали сумерки так рано. ............................. 134

Ненастной ночью сладко спится,................ 135

Ах, что и зачем, и о ком я? .......................... 136

Кажется, я не выживу. ................................... 137

Поёт и поёт ...................................................... 138

Полынь моя горькая, снова ............................ 139

Завтра, завтра –................................................ 140

Хрустальный купол утра .............................. 141

Трава, цветы и люди тоже, ......................... 142

Серебряная чайка, .......................................... 143

И стал малиновым восход, .......................... 144

Когда во цвете дикий хмель, ...................... 145

Возле речки Солоновочки, ............................. 146

За колонной белою – в окне ........................... 147

ВЕЧЕРОМ........................................................ 148

Молитва за Сына ........................................... 149

Закончилось лето. ........................................... 150

Дрова берёзовые светятся, ............................. 151

Сыночек, детка милая, .................................... 152

Струится снег, как свет................................... 153

*************

Козлова Людмила Максимовна

КОСТЁР ОСЕННЕГО РАЗЛАДА

Редактор Вторушин С.В.

ISBN 5-86272-064-2

Подписано в печать 20.07.2005 г. формат 70Х100/32

Усл.печ. л.6,5 Уч.изд.л. 4.21 Тираж 1000 экз. Заказ № 217

Типография ИД «Сова»

630060, Новосибирск,60,Зелёная горка.1

Тел/факс.(383)332-48-45