Вадим Гройсман

ЧУДО ПУСТЫНИ

УДК 821.161.1-1 ГройсманББК 84 (2Рос=Рус)

Г86

Г86

ISBN 978-5-904935-60-3

Гройсман В.А.Чудо пустыни: Стихи. — Москва: Издатель

И. Б. Белый, 2015. — 92 с.

Художник Ольга Гессен

© All rights reserved to Vadim Groisman.© Все права сохраняются за автором.

Данная книга или стихи из неё не могут бытьопубликованы без письменного разрешения автора.

Сборник стихотворений

Вадим Аронович Гройсман

ЧУДО ПУСТЫНИ

Издатель И. Б. Белый

www.membook.ruinfo@membook.ru

Сдано в набор 14.05.2015.Подписано в печать 14.05.2015.Печать цифровая. Усл. печ. л. 5,34.Тираж 100 экз. Заказ 60.

Отпечатано с готового оригинал-макетав типографии «CherryPie»www.cherrypie.ruТелефон/факс: +7 (495) 994-49-94.115114, Москва, 2-й Кожевническийпер., д.12.

© Гройсман В.А., 2015© Гессен О., обложка, 2015© «Memories», оформление,

2015© Издатель И. Б. Белый, 2015

3

Под покровом «Чуда пустыни»

В стихах Вадима Гройсмана безусловно присутствует как бы что-то фантастическое. По крайней мере, в этой последней книге, которую я читаю уже повторно, пыта-ясь пробиться сквозь изысканную словесную вязь, мас-терски и удивительно утончённо сплетённую поэтом. Это даётся весьма нелегко, так как Вадим Гройсман дале-ко не прост, его поначалу кажущиеся вполне ясными реминисценции постепенно всё больше окутываются туманной дымкой, уводят в какую-то странную таинст-венную глубину. Чего-то абсолютно биографического, отчётливого и простого здесь не стоит и доискиваться – попросту потеряешь время. Но мистического и, как я уже отмечал, фантастического – более чем достаточно. Впрочем, если попытаться посмотреть шире, тема, кото-рую он решил назвать библейской, к чисто библейской теме, в сущности, не сводится. Речь идёт, похоже, о по-пытке обрисовать какую-то общенародную наднацио-нальную религиозно-историческую истину, возможно, такую, которая, как видится поэту, лежит в самом основа-нии еврейства и из которой позднее появилась на свет сама Библия. Здесь на помощь В. Гройсману приходит особая образность, неуловимо гармонирующая с возвы-шенным и торжественным языком, на котором написана Великая книга. Слог становится металлически-твёрдым, а сюжеты, трансформирующие в поэзию материнские библейские легенды, трагически-своеобразными.

В книге Вадима Гройсмана, поделенной на 6 нерав-ных частей, условно-библейская линия выделяется и сто-ит особняком (раздел «Библейские стихи»). К ней при-мыкают (хотя и отличаются в историко-литературном плане) «Протей» и стихи о войне из раздела «Любовь во время войны». Их основное движение остаётся всё же национальным, включая в себя, я бы сказал, довольно-таки удачно исполненную попытку поэтического проро-чества. Это, конечно, совершенно неактуально для со-временной поэзии с её пристрастием к бытовым темам, с авангардом и постмодерном. Но если заглянуть за рамки сиюминутности и припомнить, скажем, Блока или Ман-

4

дельштама, то становится очевидным, что для настояще-го поэта другой альтернативы, собственно говоря, нет.

Остальные разделы – «Ангел старости», «Сохранить только текст» и «Ковчег», – похоже, представляют собой относительно самостоятельную часть сборника. Тут поэт ведёт речь собственно о самом себе – о жизни, любви, призвании, словом о том, что принято объединять под общим названием «судьба». Избегая мелких деталей, он в общем удачно рисует собственную биографию, опять-таки не в тривиально-бытовом, а в глубинном и фило-софском аспекте. Заметим, что слишком-то приближать-ся к мелочам Вадим Гройсман вообще не любит, что вероятно объясняется природой его дарования, предпо-читающего общее частному, и потому даже в описании быта у него на первый план выходят как бы полуглобаль-ные обобщения. И как ни странно, но и тут поэт добива-ется поставленной цели. Перед нами не столько образ, сколько живой человек, со свойственными ему слабостя-ми, отчуждённый от окружающего мира, противопостав-ляющий себя ему и в то же время страстно мечтающий о любви, обретающий её и посредством чувства выходя-щий за рамки этого в чём-то чужого и даже враждебного ему мира.

Любовная тема в стихах Вадима Гройсмана вообще занимает значительное место, и следует отметить, что и тут поэт не пользуется тривиальными формулами, обле-кая переживание как бы в романтическую и лёгкую цвет-ную дымку. От этого само чувство выигрывает в досто-верности, оригинально дополняя образ мистика и про-рока, который успел сложиться у читателя после чтения предыдущих глав.

Напоследок хотелось бы заметить, что стихи Вадима Гройсмана, полные ярких и оригинальных находок, в том числе смысловых и ритмических, требуют детально-го и глубокого разбора профессиональной критики. На-стоящая же книга – несомненно событие, а потому будет чудовищно несправедливо, если не найдётся подобаю-щий способ довести её до весьма немногочисленной читательской аудитории.

Виктор Голков

АНГЕЛ СТАРОСТИ

7

* * * Что-то новое в воздухе этой страны, В разговорах её и распевах, Как оборванный звук одинокой струны Среди яблок её переспелых. Это случай божественный пишет вердикт На пейзаже в восточной оправе И, как птица ночная, твердит и твердит О растраченной попусту славе. Ничего, говори – я не стану слабей, Не поверю чужим идеалам, Только ночью я плачу в постели своей, Утирая лицо одеялом. Так материя жизни трещит по краям, Грубый ветер полотнище треплет. Так рыдает о городе старый Приам, О развеянном по морю пепле. И бессмертные боги не в силах помочь, И утешить изгнанника нечем, Только Лета серебряно-чёрную ночь Опускает на царские плечи.

8

ОРГАНЧИК Всё думаю, чья же вина, Что мне не хватило меня, Что клавишей был я кому-то? Великий механик, смотри: Сломалась машинка внутри, Рассыпались анкер и муфта. А прежде трудился, терпел, Вовсю шестернями скрипел, Полвека с одним подзаводом. Привычное дело, прости, – Приходится дальше ползти Своим человеческим ходом. Приходится жить не спеша, Натужно шепча и дыша Хвалу этой жизни усталой, Особых побед не хотеть И, делая шаг, тарахтеть Бессмысленной кучей деталей…

9

АНГЕЛ СТАРОСТИ ...И внезапно в потресканной чашке на дне Остается лишь несколько капель; Грозный ангел сидит на турецкой стене, Стрелы старости точит о камень. Осторожно берёт их косматой рукой, Проверяет, какая острее, И пускает из лука одну за другой, Только мимо летят его стрелы. Видно, даже прицелиться толком нельзя В ходе этой жестокой забавы. Грозный ангел беспомощно щурит глаза, Опалённые пламенем Славы. Может, ангелы старятся, день ото дня Поражая смиренных и гордых? Но когда, наконец, попадёт он в меня, Эти страшные руки не дрогнут. Тело чувствует старость, бессмысленный гнёт, Уговоры её и молчанье, Но стрела, что вонзится в меня и проткнёт, Будет самой последней в колчане.

10

ТУПИК Если ты гнилой старик, То купи себе парик, Подстели себе солому, Прекрати истошный крик. Ты зашёл в такой тупик, От каких давно отвык. Подойди к стеклу живому, Покажи ему язык. От стены к стене по дому Ходишь, будто среди книг Ищешь новый материк Или древнюю плерому. Школьных правил не постиг, Проиграл кроту и гному. Надо было по-иному Жить, бездарный ученик! Надо было плакать просто, Говорить легко и остро, Жить без пользы и труда, Самому придумать остров И отправиться туда.

11

МУСОРЩИКИ В провале ночи – стук и гром, И кажется, что рушит дом Земли неистовая пляска. Но странно – все они умрут, Те, кто ворочал чёрный труд И злыми ящиками лязгал. И я, лежащий на спине, Червяк, раздавленный во сне Их яростными позывными, – И я умру на равных с ними. Там, в перевёрнутом аду, Куда я тоже попаду, Где плёток и щипцов навалом, Придётся муки испытать: Им – мусор с грохотом катать, А мне – лежать под одеялом.

12

* * *

И кажется мне, что я книзу расту, Хожу и дышу по-другому, И трудно взобраться на каждый уступ Людьми начинённого дома. Туда, где под ветром подняться смогли Травинки, зелёные скобки, Приду ненароком коснуться земли, Чтоб силы набраться – и скорби. Я был человеком и сам не пойму, Каким говорил языком я. Земля прижимает к лицу моему Тяжёлые бурые комья.

13

* * * Всё хочу клубок волшебный Размотать обратно, Снова мимо контролёра Проскочить бесплатно. Не забыл, что был когда-то Молодым и вздорным, В городском саду роскошном Спал под небом чёрным. Не поэтому ли опыт – Чудная вещица – То, что смерть сильнее жизни, Доказать не тщится. Только повторять умеет «Господи помилуй», Только плачет и целует Звёздную могилу.

14

* * *

Так жалобно глядит она, Как будто вечно голодна И одинока совершенно, Зато, раскинувшись во сне, Собака счастлива вполне И улыбается блаженно. Я сам такой же прячу взгляд, Когда шальные крики злят, Гудки да музыка дрянная, И в этом звуковом аду Я, тихо сгорбившись, иду, Живу, последнее теряя. Спешат вечерние полки, У пальмы рыбьи плавники, Редеет воздух пропылённый, Темнеет облаков агат И чёрно-розовый закат Уходит за рябые склоны. Ты хоть за то благодари, Что есть собачьи сухари, Что страх безумия и мрака И возраста унылый зов, И череда сумбурных снов Тебе неведомы, собака.

15

Пускай хозяин твой смешон, – Ты рада, что вернулся он, Встречая, прыгаешь на плечи. Пойдём, полаем, помолчим. Уже почти неотличим Собачий труд и человечий.

16

* * * Побывать в Берлине пёстром, На луарском склоне, В чреве каменного монстра В жаркой Барселоне, Посидеть одно мгновенье С чашечкой ристретто В самой маленькой кофейне Где-нибудь в Венето... Шлю поклон чудесным странам – Ни в одной я не был, – За горами, океаном, Даже и за небом. Над большой людской клоакой, Над огнём и звоном Мы парим с моей собакой В космосе слоёном. Мир без образа и звука Меж землёй и раем Оглашает эта сука Непристойным лаем.

17

* * * Не торопи, ведь я давно готов К хождениям бесцельным и бессонным. Там, за щербатой линией домов Лежит мой путь по дворикам бетонным. Раскрылась ночь – огромный разворот, Сомкнулись буквы в непонятной книге, И дальний кипарис меня зовёт, Как поводырь в поношенной тунике. Я думаю о горизонте том, О скрытой за деревьями границе, Где я закрою этот чёрный том И сам останусь на его странице. И будут сниться камни и цветы, Ночной вселенной тишина и скука, Движения зелёной темноты И шаткие заборы из бамбука.

18

* * * Дети носятся с криком истошным – Долго длился последний урок! Он оставлен физруком за то, что Подтянуться ни разу не смог. Живший дурно, привыкший к плохому, Я вошёл в зарешеченный зал И ему, от обиды глухому, Я о собственной смерти сказал. А потом дотянулся до двери, Будто зная, что сделает тот: Не заплачет о горькой потере, А всего лишь глаза отведёт.

19

МУРАВЕЙ Таская нищее добро На свой заваленный этаж, Я пылью времени оброс За долгий муравьиный стаж. Течёт спокойная вода, Остановить её нельзя. Застыл круговорот труда, Затихла долгая возня. Я слышу только плач травы, Я вижу только лунный свет, И говорит мне крик совы, Что больше я не человек. Не трус, не спорщик, не еврей – Лежу в ободранном лесу, И страшный чёрный муравей Ползёт по моему лицу.

20

* * * Под утро, когда разорвёт Луна дымовую завесу, Проведать бессонный народ Господь посылает Гермеса. И видит крылатый гонец, Как старимся мы и нищаем. Всему наступает конец, Особенно сахару с чаем. Мы здесь на последних ролях На полке в раю инвентарном, Зато в Елисейских полях Потом угостимся нектаром. И будем гулять по садам, Вкушать красоту и достаток... Но горького чая остаток Допить никому я не дам.

БИБЛЕЙСКИЕ СТИХИ

23

* * * Как первый еврей Авраам, Приведший стада из Харрана, И мы поклонились горам, Хлебнули огня и тумана, По древним и новым правам Владели серпом Ханаана. Нам случай божественный дан, Пылающий рог изобилья, Мы шли по тяжёлым следам, По знакам из каменной пыли, И в шумном цвету Иордан Открылся с вершины Вефиля. В дорогу пустились давно, И наша отчизна далече, И в памяти стало темно, Забытое давит на плечи, Слились в золотое пятно Людские гурты и овечьи. Устали и в поле легли На дне бесконечного лета, Во тьме обожжённой земли, В жилище небесного света. Мы сделали всё, что могли, И в землю зарыты за это. Вставай же, приятель, пора! И в смерти не будет покоя.

24

Забавная это игра – Родиться во время такое: Ни вечности нет, ни добра, Лишь глина всегда под рукою. Ещё пришлецы-города Лежат в неразобранных грудах, Пылят по равнине стада, Плывут пастухи на верблюдах, И чудо пустыни – вода – Колышется в ярких сосудах.

25

ЛАВАН

Пойди и изучи, что хотел Лаван Арамеянин сделать отцу нашему Иакову... Пасхальная Агада

Я разобрать вовеки не сумею Сквозь призрачную тьму, Что сделал мне Лаван из Арамеи, Что сделал я ему. Вот он стоит у сгнившего порога, Легка его вина, Но в книге у злопамятного Бога Записана она. Кто на земле открыл нам двери ада, Кто вырыл котлован, – И тем дана забвения прохлада, А ты терпи, Лаван. В истории, в сомнительном «когда-то» Жильё себе слепи. Забыты имена, могилы, даты, А ты терпи, терпи... Ползут стада холодного тумана, О камень бьёт волна. Века белы, как седина Лавана, А ночь времён черна.

26

РАХИЛЬ От подмены дочерей Нет весомого убытка. Та, чьи волосы черней, – Как черна её обида! Но обронены слова: Различать стада по цвету, И безропотно Лаван Повинуется обету. Знали ветхие отцы Толк в бесхитростной интриге. Давний спор из-за овцы Сохранился в первой книге. Но потерям нет числа, И обман без результата: Вместе с пёстрыми ушла И чернявая из стада... И во весь земной простор От заката до востока У небес, равнин и гор Нет ни веры, ни расчёта. Только ветер, зной и пыль. Хоть бы дождик, хоть бы речка... Спой шумерскую, Рахиль, Чернорунная овечка!

27

ВИРСАВИЯ Завтра он вернётся с поля брани, Как всегда, суров и деловит, Ничего не ведая о ране, Что тайком нанёс ему Давид. Будто цепью, связанная ложью, Путаюсь и толком не пойму: В жаркой тьме кого я жду на ложе, Кто мой господин и где мой муж? Двум героям, мальчикам, мужчинам Я утеха, верная жена. Я кажусь себе пустым кувшином, Ждущим, кто нальёт в него вина. Я – земля, цветущая, сырая, Что лежит под небом без стыда, И во мне томятся, созревая, Соки долгожданного плода. И пускай прознает муж ревнивый Тайну о сопернике-царе, – Он воюет за чужую ниву, Но не пашет на своём дворе. А когда придёт он из похода, Встану перед ним, едва дыша: «Полюбуйся, храбрый воевода, Как твоя добыча хороша!»

28

ФАМАРЬ Быть женщиной мне суждено в отместку Закону рода – древнему жерлу: Прикрыв лицо, чтоб не узнал невестку, Раскрыться, чтобы ты узнал жену. Для моего костра готовы ветви – В других объятьях биться и кричать. Но почему же господин мой медлит Забрать свой посох и свою печать? Позволь произнести твоей рабыне, Что перед жаркой гибелью стоит: Пускай твой посох зацветёт в пустыне, Древесным соком землю напоит. Я припаду к позорному несчастью, С которым разлучить меня нельзя, Твоею запечатана печатью И самого тебя в себе неся. В пещерах тел свои пути у крови, И по земле передаётся слух О том, как пробуждаются в утробе Два мальчика – взамен погибших двух.

29

В ПЕЩЕРЕ А следом за огнём – голос тонкой тишины... 3 Цар. 19:12

– Ты выйдешь из пещеры и сожмёшь Горячий камень, чтобы быть сильнее, И по земле неистовая дрожь Пройдёт; но Бог не следует за нею. Открой глаза, и ты увидишь сам, Моих чудес спокойный наблюдатель: Огонь и дым взовьются к небесам, Но не в огне Господь, его создатель. Кровавый диск закатится вдали, Огонь погаснет, лоб горы остынет, И прекратится страшный шум земли, И затаится ураган в пустыне, И в час, когда все звёзды зажжены, Услышишь голос тонкой тишины. – О Бог всесильный, выбравший меня Для испытаний в твёрдости и вере! Я не боюсь ни смерча, ни огня, Но мы с Тобою встретимся в пещере. Здесь не ползёшь, как перебежчик-плющ, Под временем, его нагретым дулом. Сюда не проникает острый луч, А тишина звучит немолчным гулом. В огромной бездне – только я и Ты, И нет пути ни чувствам, ни предметам, Но видно, как изнанка темноты Распорота несотворённым светом.

30

ПРОРОК Тогда я открыл уста мои, и Он дал мне съесть этот свиток… Иез. 3:2

На берегах сухой реки, На лестнице, ведущей в гору, Господь кормил меня с руки, И жрал я каменную Тору. Как сон, оберегал язык Переселённого народа, И стали горе, стон и крик Во рту пророка слаще мёда. Огонь, сжигающий траву, И зверь о четырёх личинах, Я в тихом времени живу Среди микробов и личинок. Как лишний день в чужом году, Я самому себе перечу И, обессилев, упаду На землю, сдобренную речью. Лежать останусь на спине, Без голоса и без вопроса, Когда прокатятся по мне Многоочитые колёса.

31

ПАЛТИЭЛЬ Саул же отдал дочь свою Мелхолу, жену Давидову, Фалтию… 1 Цар. 25:44

Надёжным слугам он велел: «Ступайте В Вениаминову страну И отнимите женщину у Палти, Царю принадлежащую жену». Покорный раб, ты должен устраниться, Когда другие судят и казнят. Ты проводил Мелхолу до границы И с плачем повернул назад. Давид насупится – казну, жену ли? – Да самого себя отдашь! Вот и меня забрали и вернули, И вся судьба моя – мидраш. Конвойный опирается на саблю, Читая по слогам указ, И слёзы одинаковые каплют Из наших глаз.

32

АЗАЗЕЛЬ Сердце высушить могли бы Эти жаркие просторы: Слева – каменные глыбы, Справа – выжженные горы. Неприглядная окрестность: Ни деревья, ни кусты не... А зовётся эта местность – Иудейская пустыня. На тропу шакалы вышли, Воют резко и тягуче, Но невидно и неслышно Азазель живет на круче. В оголённых скалах лунных Мирный сон ему неведом, Это он в камнях и дюнах За тобой крадётся следом. Пишет надписи по-волчьи, Дни считает на латыни, Будто спрашивает молча: «Каково тебе в пустыне?» Отвечай легко и твёрдо, Время не тяни напрасно: «Мне в пустыне этой мёртвой Одиноко и прекрасно».

ЛЮБОВЬВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

35

* * * Мы долго жили в маленькой стране, В том городишке – новичке на карте, Где выстроились пальмы по струне, Шумящей ночью в терции и кварте. И год прошёл в заботе и труде, Жара и холод сковывали душу. Мы быстро плыли в медленной воде, Чтобы однажды выбраться на сушу. Пора бы отдохнуть, купить вина, На кухне сесть под лунную пластинку, Сказать тебе: «Ты у меня одна», Снять кожу дня и положить на спинку. Потом опять словами жить начнёшь, Суть излагать в доступном переводе. Но тут всё сказано. Мы – это наша ночь, Нестрогая, как музыка в природе.

36

НОЧНОЙ ПОЛЁТ Как тихо и радостно здесь, дорогая! Лишь тополя вздохи да крик попугая. Но мир многошумен, и хочется часто От скучного дома подальше умчаться.

Признайся, куда бы слетать ты хотела? На выбор – любое небесное тело! За миг соберёмся и вместе увидим Нептун и Венеру, Сатурн и Юпитер. Одни, будто факел, пылают годами, Другие угрюмы и скованы льдами. Поедем, пожалуй, на третью планету – Там дождь за окном и раздолье поэту.

37

LA BUFERA Мы спасли друг друга от распада В летнем Дите и Коците зимнем. Мы – просчёт в едином плане Ада, Лёгкий сад в его карьере дымном. Правда, сил всё чаще не хватает Удержаться в радости и вере: Хлопья сажи в комнате витают, Горький запах проникает в двери. Ангел мой прильнул ко мне и шепчет, Руку мне кладёт на грудь седую: «Лучше обхвати меня покрепче, – Улетим, покуда ветер дует!» Мы сплетаем крылья, ноги, руки... Весь полёт – безумный и короткий. И, прервав размеренные муки, Грешники задрали подбородки.

38

* * * Станем ближе, обнимем друг друга, – Нам с тобою заклеили рты Какофония летнего юга И атака его духоты. Мы как будто дышать прекратили, Позабыли свои голоса. Мы не знаем, как в этой квартире Тишина опускает глаза. В тонких стенах случайного крова, Как в нелепой посудине Ной, Мы плывём против гула и рёва, Раздирающих воздух больной. Недосказаны поздние речи, Городские огни зажжены. Постоим, и привидится вечер, Прибывающий в рай тишины.

39

ВОЙНА В бесконечном свете, под вольным небесным сводом Нам пора забыть, чьё мы племя, откуда родом. Видно, боги в нас говорят, свои рты сужая, Видно, в нашей крови свободно течёт чужая. Поломав свой дом, целый мир мы принять сумели. Мы рабы фараона Пта, муравьи-шумеры. В нашу дверь незваные гости проникли сразу В узких масках войны и тряпках с персидской вязью. Мы впустили врага, не прикрыли ни глаз, ни сердца, Опустили мечи, лишили детей наследства. Подступает орда, клубится пыль боевая, И звучит над жаркой землёй обет Иеффая.

40

КНИГА ВОЙНЫ Мы тоже всходы земли, мы тоже гибнем. Осколки неба легли железным ливнем. Нас метит кровью восток, и кто виновен, Что стал в пустыне песок со смертью вровень? Огонь, вода и земля, и воздух пряный. Пифон, хвостом шевеля, смыкает раны. Восток – одежды черны и ожерелья, И смех ползучей войны из подземелья. В пещере братья сидят и ждут Иуду. Беги от смерти, солдат, – она повсюду. Она и в городе том, где хлеб и манна, Лежит с разинутым ртом Левиафана. А я никак не пойму ни стих, ни сводку. Мы кормим плотью войну, пустую глотку. Вот на чужие пески, дома, мечети Идут живые полки, друзья и дети. Ты никому не нужна – в змеином теле Живи в пустыне, война, ползи в туннеле, Останься в чёрном году, в пожаре лета, В своём привычном аду без сна и света.

41

ДЖАННА Вроде все мы вылеплены Богом Из того же глиняного теста, Но встречает праведных за гробом Джанна – зачарованное место. Там, как молчаливые машины, Винтики отлаженного чуда, Носят слуги полные кувшины, Расставляют золотые блюда. Там Аллах, от детской крови бурый, Истина, надежда и награда, Ровным строем посылает гурий Беззаветным воинам джихада. Мальчик из разрушенного дома, Хочешь оказаться в самом деле Далеко от пламени и грома, В этом нескончаемом борделе? Будь мужчиной, отомсти неверным, Кровью утоли свою обиду – Купишь вечность подвигом мгновенным, Смертью, подобающей шахиду. И когда ты станешь чёрной пылью, Превратишься в огненную точку, Ангелы к тебе протянут крылья, Соберут и слепят по кусочку...

42

* * * Невозможное приключилось легко и просто, Вместо смерти пришла любовь – они ведь сёстры. Стало нашими буднями понемногу Невозможное людям и даже Богу. Но и смерть поднимает своё забрало, Ухмыляется, будто имеет право: Право девственной инокини над падшей, Право старшей сестры над младшей. Лишь в убежище ночи так мы прижаться можем, Что душа забывает себя, становится кожей. Там теряет смерть свою чешую драконью, А любовь прикрывает глаза ладонью.

43

* * * Расстоянье между городами Сжалось до пробела и тире. Шар земной опутан проводами – Будто в новогодней мишуре. Набираю в пустоту куда-то: «Никому тебя я не отдам». Старая и вечная цитата Кружится по нашим проводам.

ПРОТЕЙ

47

ЕВРЕЙ-ПЕРЕВОДЧИК еврей переводчик Гомера Шекспира звучит как родная заёмная лира украшенный мифами щит от смерти тебя заслонит

еврей переводчик Бодлера Верлена пускай у шампанского горькая пена издёрганный старый больной задумчиво пробуй напиток хмельной

купайся не слыша своих же рыданий в чужих языках как в родном Иордане голодная пайка ползучий погром Эдгар Федерико Гийом

еврей-переводчик ты вроде бы где-то на зоне в концлагере в гетто конвой душегубка тифозная вошь пока переводишь живёшь

48

ПРОТЕЙ Шумит священная листва, Неутомимым волнам вторя, О тайне твоего родства С глубинами земли и моря. Зарыты в холмиках песка Монеты и цветы сухие. Ты старше облаков и скал – Не зверь, не птица, не стихия. То скачешь, будто дикий бык, Крадёшься в образе пантеры, То леденящий львиный рык Исходит из твоей пещеры. Потом изменишь без труда Свою звериную природу, Змеёй, блестящей, как вода, Мелькнёшь – и превратишься в воду. Но постепенно, древний бог, К чужому привыкаешь лику. Теперь не чешую, не рог – Гиматий носишь и тунику. И лишь когда простор и жар Плеснут из люльки океанов, Ты чувствуешь, что не разжал Могучие тиски титанов...

49

КИТАЙСКАЯ ШИРМА Разгадал я правила игры, Тайну встречи с горними умами: Ширма, разделившая миры, Сделана из рисовой бумаги. Кто-нибудь, ребёнок или бог, Разорвёт послушную завесу И меня, бесформенный комок, Подготовит к новому замесу. А пока иного дела нет – В хаосе бамбука и пионов, Процедившем заоконный свет, Различать павлинов и драконов.

50

НЕФТИДА Гони меня, хлещи меня, тоска, Сильнее, чем любовь гнала когда-то! Чтобы успеть на погребенье брата, Бегу я по сухим глазам песка. Теперь от смерти никуда не денусь. Напрасно из неё подняться силясь, Лежит в гробу божественный Осирис, Как сёстрами спелёнутый младенец. И плачу я, неверная жена, Над мёртвым братом. Господи, кому же, Кому ещё среди живых нужна Моя душа, покинувшая мужа? Осирис, ты вступил в свои права Над миром сна, вратами подземелья. Я принесла тебе сухие зелья. Как ты, любовь, и я теперь мертва. В бесплодный жар, в родимую пустыню Уйду из чистых комнат фараона. Там, не издав ни возгласа, ни стона, Я сяду охранять мою святыню. Ладья богов и музыка планет – Во власти хаоса, песка и мрака. Не потому ль, мой повелитель Сет, Наш сын Анубис – чёрная собака?

51

ПРОМЕТЕЙ Тяжелы твои муки, титан Прометей! Нет покоя тебе от безумных детей. И за то, что ты алгебру им изобрёл, Твою печень клюёт византийский орёл.

Им хотелось бы снова не знать ни фига, Снова острые камни метать во врага. Но нельзя повернуть твой огонь, Япетид. Всё сильнее, всё жарче его аппетит.

52

* * * Я помню прежний уговор: Когда забьёт в щиты тревога, Забота, слава и позор Ложатся на царя и Бога. Мне в ту эпоху не попасть, А ныне кажется забавой За пояском, дающим власть, Шагать по лестнице кровавой. И смотрит городской народ Доверчиво и удивлённо, Как парень тужится и врёт, Напялив древнюю корону. Безумный нищий посрамлён, Один скитается в долине, А всё кричит: «Я Соломон! Я был царём в Ерусалиме!»

53

ГОЛЕМ До поздней ночи просидишь втроём С бессонницей и братом-алкоголем, И чувствуешь: в пустой дверной проём Живая тень заглядывает – Голем. Мне вспомнились раввин, что звался Лев, И сила, что тебе повелевала, Столетнюю сонливость одолев, Покинуть сумрак пражского подвала. Не излечиться нам от немоты Ни временем, ни коньяком паршивым. Я вижу, неохотно ходишь ты К себе подобным глиняным машинам. Мне тоже маг записку сунул в рот, Чтоб красная порода не исчезла. Бессонница-сестра, какой урод Рождается от нашего инцеста! Как слово от распада уберечь, Понять урок, преподанный поэтам: Бог в тесто глины вкладывает речь, Адам даёт названия предметам?

54

* * * Круг любви, войны, охоты, Кубки пенные в руках, Парсифали, Ланцелоты, Погребённые в веках... Мы с тобой перелистали Толстый рыцарский роман, Блики золота и стали Разглядели сквозь туман. На потешном льве – ошейник, Хлеб металла тяжелей, И в лесной глуши отшельник Знает больше королей. Для фасонных слуг и свиты В замке длинная скамья, И на мраморные плиты Капля капает с копья. А в готической нирване Вечно смерти ждёт Артур, Как поведал нам в романе Искушённый трубадур. Взяв игрушечную шпагу, Мне он сердце проколол, И ступить не в силах шагу Я, как раненый король.

55

ТРИСТАН ...А когда на поиски дальних стран Поспешишь от родины мимолётной, Дорогие гости твои придут, Над собой поднимут тебя, Тристан, Принесут на берег с последней лодкой И лишь арфу в руки тебе дадут. ...Спал в ладье, проснулся на берегу: Фонари, неон и асфальт нагретый, И печальных сказок в помине нет. В декольте по самое не могу Озорная девушка с сигаретой Переходит город на красный свет. Каково тебе на земле богов, В эту явь заброшенному из долгой, Кружевной истории о страстях? Нет ни слуг, ни стражников, ни врагов, Ты теперь один со своей Изольдой. Можно плыть, о вечности не грустя. Будут сниться шествие и турнир И скакать олени по коридорам В неуютном здании городском. А в окне, распахнутом в новый мир, Неизменно будет кружить над морем Золотая ласточка с волоском.

56

АЗБУКА Мы растём из бумажных корней И легко попадаем в неволю Там, где армия тонких червей Наступает по белому полю. Меч Тристана – зеркальная сталь, Смех богов, оживление куклы. Всюду кажут неровный оскал Зубы азбуки, чёрные буквы. Человек из морщин и седин, Из движений и мыслей покорных Остаётся один на один С вечным шорохом камешков чёрных. Не хочу ваших вычурных снов, Со зрачков моих цепи снимите, Бесконечная линия слов, Чёрный ряд на невидимой нити! Вышли рыбы из гулкой воды И зверьё из молчанья лесного Поглядеть, остановит ли слово Наваждение дробной орды.

57

САМБАТИОН С Адамовых, эдемских пор, В словах исчезнувших навеки, Текут среди зелёных гор Людьми покинутые реки. Там – небывалая страна Во власти чуда и закона, Размеренное царство сна На берегах Самбатиона. В гранёном воздухе дубрав, В сосновой сумрачной аллее, Ногами не касаясь трав, Танцуют мёртвые евреи. И призраки лесных зверей Стоят вокруг, не понимая, Как я, ещё не умерев, Добрался до земного края. Там соблюдают вечный ритм Все камни Господа, все воды, А над горой закат горит – Светильник в храмине Субботы. Жизнь, ты последний бастион, Сопротивляющийся чуду! Накинул мрак Самбатион На ассирийскую кольчугу.

58

ЧЕТЫРЕ БОКАЛА Первый бокал – за свободу, ура! Пей и гуляй, беспокойное племя! Всё не привыкнем, как будто вчера Сбросили кожу, удрали из плена. Следом второй – за египетский мрак, За твердолобый расчёт фараона, За чудеса, подающие знак Выйти из Нила – кровавого лона. Третий бокал – за тебя, иудей, Хитрый пройдоха, наглец, задавака! Ты, наподобие прочих людей, Вылеплен Богом из света и мрака. Вот и четвёртый – всё стало пустым, Муки и праздники – только игрушки. В лунное облако, в сладостный дым Ты улетаешь с весёлой пирушки.

59

АНГЕЛЫ СУББОТЫ

Когда от чужих я вернулся домой, Как жаркая ночь, пропечённый, Две странные тени явились со мной, Два спутника – белый и чёрный.

«Ты кто, заслоняющий крыльями свет? А ты, еле видимый, – кто ты?» – Мы ангелы мира, – сказали в ответ, – Почётные гости Субботы.

«Садитесь, ребята, я вам расскажу, Какая у нас заваруха, Как я от малейшего шума дрожу, Теряя присутствие духа.

Как предал себя, осуждён и распят, И в пятнах томата рубаха». И белый от горя чернеет до пят, А чёрный белеет от страха.

Шабат наступает, но где же наш пир? Лишь дохлые мухи в стакане. И видя вокруг развороченный мир, Два ангела тают в тумане.

Наутро такая же грязь, как вчера, Разбросаны книги и тряпки. За мутными окнами пыль и жара, Коты соревнуются в прятки.

Разрыты гнилого асфальта слои, Растрачена жизнь дорогая, И пальмы колючие перья свои Расставили, как попугаи.

60

ПОЛНОЧЬ ГЕРМАННА Германн сошёл с ума. Сидит в казённой больнице, Будто старуха в креслах – бессмысленно и упрямо, И повторяет, не в силах остановиться: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!» Шепчут, кричат и стонут, не затихая, Недра жёлтого дома, его утроба. Близится полночь, эта пора глухая, – Дамы, убитые прежде, встают из гроба. «Вы неприлично скоры. В десять часов – обедня. Можно по окончании бала или театра. Я вам открою тайну: эта старуха – ведьма. Как сощурит глаза, так и ляжет карта». Это игра со смертью. Ты понтируешь первым. Страшную карту не гни, играй семпелями. Надо терпеть. Наше дело такое, Германн. Переживём эту полночь, гремя цепями.

61

* * * Если бы в глухом и тесном веке Мне родиться выпала судьба, Я не стал бы состязаться в беге За кусок зелёного сукна. В кожаные ножны меч задвинув, Разлюбив шататься под луной, Тайные собранья гибеллинов Обходил бы дальней стороной. Улетели из родного сада Стихотворцы – глупые птенцы. Я бы не хотел уступы ада Оживлять биением терцин. Не подняться нашей доле птичьей Над шипами римского креста. На пустой могиле Беатриче – Съеденная временем плита. В круге смерти, у публичной плахи Сгрудился беспомощный народ, Буйствуют солдаты и монахи, И тяжёлый колокол ревёт.

62

РЕКА Голос эха, слетевшего с губ, Отпирает зелёные гроты. Шелестят земляничник и дуб, И дрожат соловьиные ноты. Чтобы сделать студёный глоток, Высыпают из рощицы нимфы, И струится, и пляшет поток Ради правды своей, ради рифмы. Но дорога его далека. Нет ни снов, ни чудесных гаданий Там, куда убегает река Из певучего леса преданий. Что ж, не пряча от капель лица, Я на крошечном острове лягу, Будто греческий бог или царь, Обнимающий лёгкую влагу. Гулкой ночью, под звёздной рудой Не уйду от реки и не дрогну, Чтобы речью, как чёрной водой, Напоить Филомелу и Прокну.

СОХРАНИТЬТОЛЬКО ТЕКСТ

65

* * * Мои стихи попали в оборот: Присвоил их бездарный рифмоплёт, Издал, переписал, переиначил, Со сцены их читал из года в год И сам уже считать своими начал. Я тоже перед ними виноват В том, что срывал незрелый виноград И прожил век учеником способным. Я, собственно, давно уже не рад, Что создавал подобное подобным. В конце концов забыл, что я поэт, И молча воевал за хлеб и свет, Переживая праздники и боли, А сборники, печали прошлых лет, Подальше запихал на антресоли. Но даже закопай их в лунный грунт – Стихи найдут невидимые тропы. Они, быть может, учинили бунт, Чтоб выйти в мир, обламывая строфы. Вернитесь же, вы мне теперь нужны – Жить рядом и лежать в одной могиле. Одним недугом мы поражены, Израненные, нищие, нагие, Не знающие собственной цены.

66

МЕЛОК Зимний ветер, снежные потёмки… Ради гордо выгнутой пятёрки, Чтобы первым получить тетрадь, Был готов я жить и умирать. Кончились линейки или клетки, Растворились в памяти отметки, Сердце искрошилось, как мелок, Но пишу покуда свой урок. Лишь в оценках больше нету прока. Скоро я дождусь конца урока, Отряхну холодноватый мел, Оглянусь на всё, что не сумел. Хорошо, что сердце не молчало, По доске исписанной стучало, Что задачка трудною была. Хорошо, что кончились дела. Та же за окном земля ночная, Та же вьюга – белая, мучная, И такой же ветер, как тогда, И не жаль упорного труда. Я бы снова стал лепить, пожалуй, Слово к слову на доске шершавой. Стук мелка сильней, чем райский зов, И не жалко жизни ради слов.

67

ЗЕРНО Виктору Куллэ

Неразменная, звонкая касса Раскатилась в пыли задарма. Не осталось на зиму запаса, Опустели мои закрома. Суть в молчании, знак в полутоне, И скупая судьба высока, Только больше не льётся в ладони Золотое зерно языка. Наступило бесстрастное время Окунуться в глагольную тьму, Где готово последнее семя Умереть, чтоб не быть одному.

68

* * * В наше время никто не пророк, А тем более этот, опухший, Ясный полдень проспавший сурок. Что за фокус проделать он смог, Чтобы стал на секунду отпущен Ход времён ради нескольких строк? Дело просто. Пока я храпел, Предавался отлучке и лени И не знал повседневных оков, Кто-то сильный меня одолел, Кто-то шёл на меня в наступленье Сзади, спереди, сверху, с боков. И лежал я, раздетый дотла, – Сердце труса и тело поэта, Заглянувшего в Дантов провал. А когда эта ночь умерла, Прежде шума земного и света В темноте проступили слова. В этом наша почётная роль – В сопряжении смерти и слова, – Для потомков открытый тайник. Смерть, стоящая чёрной горой, Вся её ненасытная злоба – Только слово среди остальных.

69

Все мы тонущие островки, И когда я умру, отслуживши, Может, вспомнят меня остряки: Лез в бутылку, ценил пустяки, Глупый, маленький, толстый, оплывший, Троеточие после строки...

70

МУЗЫКАНТ Порядок делений смещён, Из хаоса ночь налетела. Комарик свой тонкий смычок Вонзает в безмерное тело. И пьёт переполненным ртом Пьянящую кровь человека, А скрипки прохладная дека, А музыка будет потом.

71

РЕМЕСЛО ПОЭТА 1. Раскрылась древняя тюрьма, Былая камера пуста. Толпятся буквы дотемна На белой паперти листа. Мы ясной воли лишены, Не поддаётся ремесло, И ночь голодной тишины Спешит за сумерками слов. 2. В пустынной храмине науки Слепые лампы зажжены, И там лежат слова и звуки Под микроскопом тишины. Их, как лягушек, ради чуда Распял поэт и расчленил, Чтоб у читающего люда Глаза намокли от чернил.

72

* * * Быть поэтом, хотя бы посредственным, Знать бесхитростной рифмы секрет, Языком, как богатством наследственным, Пробавляться до старости лет. В густолесье Тургенева, Чехова Отыскать корневище и плод, И чтоб речь моя запросто черпала Из глубоких и медленных вод. Крик и давка, убыток и выгода, Неприкаянной жизни сумбур, Но мелькает подобие выхода: Быть поэтом – исправить судьбу. Дальше можно без шума и ярости Заглянуть в мутноватый кристалл, Темноту наступающей старости Отогнать белизною листа. Громко тикает время настенное, Тарахтят холодильник и лифт, И стихи – городские растения – Вылезают из каменных плит.

КОВЧЕГ

75

* * * Из летней духоты, кружась навеселе, Прохладный ветерок в ночные окна дунул. Мне стало радостно, как будто я себе Другую родину придумал. Там времени не жаль: распахана тюрьма, И старость бедная сияет, как награда. Дороги-лесенки и белые дома Среди плюща и винограда. Расшевелился ад, ползут его дымы На тесный город, высеченный в кубе. На лестнице миров, в горах чужой земли Трубят псалом на древней тубе. Из городских ворот мы выйдем налегке, Забудем, как мучительно мечтали Запечатлеть на камне и стекле Сиюминутные печали. Я прошлому не брат и смерти не слуга, Все ратники мои умылись и воскресли. Всё громче на невидимых лугах Гудят пчелиные оркестры.

76

* * * Признаюсь откровенно, что предал её и попрал, Ту страну, где ребёнком изведал недетские страхи, А едва лишь подрос, чемоданы и книжки собрал И бежал от суровой любви, как штаны от неряхи. Без корней и без почвы, лишённый живого глотка, Затерялся в горячей, крикливой и тесной пустыне. Летописного дара, судейского молотка И армейского пафоса нет у меня и в помине. Мы в расчёте, адью. Как свидетель последнего дня, В школьной форме истлевшей стою на условном пригорке, И гремучим песком высыпается из меня Вся народная мудрость – пословицы, поговорки, Хрестоматия, рифмы, четырнадцать – сорок один, Чумовые просторы с болотами и лесами, И десантным войскам Римский-Корсаков и Бородин Подпевают нетрезвыми голосами.

77

* * * На южных окраинах рокот и гул, И задраны хоботы танковых дул. Уселась держава, забросив дела, Смотреть в телевизор на гибель хохла.

Попы расчехлённые пушки кропят, Христос разделился, и Павел распят. Уставшим солдатикам – вечный покой. Забыли, кто псковский, а кто костромской. Враньё незатейливо, правда проста, И кто-то сбивает табличку с креста.

78

* * * Счастья детские секреты, Гром военной кутерьмы – Будто вид ночной планеты: Кольца света, кольца тьмы. Не понять сквозь дым, когда там В небе звёздочка видна, И неведомо солдатам, Что закончилась война. Засыпающий диспетчер Погасил пустой экран. На один короткий вечер Стало меньше у землян. Помогай глазам бесслёзным, Детям головы морочь И стели под небом поздним, Наступающая ночь. Чёрный воздух густ и вязок, Праздник замер, бой затих. Больше мы ни снов, ни сказок Не увидим никаких.

79

* * *

Как шёпот и шелест, доносит молва, Вполголоса слышит утрата Волну с колокольной вершины холма И гул телефон-автомата. В том городе, помнят ещё старики, Смущались на улицах целки И таяла в зеркале вечной реки Лазурь перевёрнутой церкви. Ещё, говорят, над вечерним мостом Цветные гирлянды висели, Витрины ларьков искушали сластён, Крутились огни карусели. И там, ничего не заметив кругом – Ни зданий, ни лиц, ни природы, В унылой борьбе с неизвестным врагом Я жил в эти давние годы. Легко догадаться, что жизнь пронеслась, Не стало ни бурь, ни идиллий, Что пылью развеялась юности власть, Которую мы победили. Ругали её и смеялись над ней, И чувствуем холод пещерный. Неважно, каким из погасших огней Исчезнуть во тьме превращений.

80

* * * Нет, я не примирился с югом, С его восторгом и трудом. Не стал ни родичем, ни другом, Жив только правдой и стыдом. Безлюбый пасынок сионский, От пира шумного хмельной, Ем чёрно-белый хлеб сиротский, Ношу позорное клеймо. Все переливы, все оттенки Живой и жаркой красоты – Как обесцененные деньги, Оторванные лоскуты. И выцветший, забытый север Я воскрешаю, как могу, И сумеречный воздух серый Качает лодочку мою.

81

* * * Торговый воздух, жаркие скандалы, Солдаты, бабы, дети, старики. Кричат на пёстром рынке зазывалы, Начальствуют сирены и гудки. Он вертится в копеечной вселенной, Не в силах разорвать кипящий круг. Весь этот город временный, мгновенный – Хватай сейчас, а то уйдёт из рук! Но изредка запретную шкатулку Мы открываем, сыростью дыша. Там тишина развешивает куртку В потёках от московского дождя. И очутиться в вечности сиротской, Скрести её холодную золу – Как будто на пустой «Новослободской» Стать пешками на шахматном полу.

82

* * * Слова заученные врут, Картины мучают повтором, И только время, сон и труд Соединяют сцену с хором. Но чем слабее шаткий мост, Чем глубже твёрдая работа, Тем ближе крупный сахар звёзд И рёв надмирный самолёта.

83

* * * Дежурный по апрелю в октябре, Из прутьев высохших сплетённом, Одним воспоминаньем о тепле Я согреваюсь в парке тёмном. Течёт ночного времени река, То наполняясь, то мелея, И постепенно гаснут берега, Во тьме теряется аллея. Лишь сонные деревья вдоль тропы Торчат, как сломанные грабли, В густых ресницах тень-травы Луна отыскивает капли. И хоть, бывает, я и сам готов Преобразиться в тень чужую, – Не зарекаюсь от ночных трудов, Поднарядился и дежурю, В который раз иду, куда хочу, По тихим и холодным тропам И крошечным фонариком свечу, Подобно эльфам и циклопам.

84

PALE FIRE Григорию Розенбергу

Прекрасна планета, поднявшая ночь На мачты своих небоскрёбов, Блестящий снаряд, разметающий прочь Скопления белых микробов.

И звёзды прекрасны. Но первый мой тост, Но это вино ледяное – За бледный огонь в человеческий рост, Что нас окружает стеною. Как полные луны, круглы фонари, Повёрнуты к свету деревья, И всё угасает, лишь вечно горит Огонь, пожирающий время.

85

МАШИНА ВРЕМЕНИ

Кажется, под конец я разглядел тебя, закомплексованный мальчик, мнящий себя мудрецом, в перекошенном зеркале при выходе на мороз, в гулком провале памяти, в яме небытия. Вроде рисунок, энигма. Смотря под каким углом и из какого угла смотреть на него. И ещё там какая-то женщина. Кто она?

Дует ветер шумных времён. Встречаемся на мосту. Нас хотят познакомить, но ясно, что ничего между нами не будет. Она – она безмерная тумба, грустная, как цеппелин, в балахоне до пят. Я в летней рубашке, а холодно, как в ноябре. Видно, я ещё молод – я грею себя изнутри напряжением воли. Ведь номер надо отбыть. (И конечно, еврейка.) Мы гуляем в хмурой толпе. Я говорю ей о Бахе. Она музыкант.

Липкий Мёбиус времени с мелкими лапками мух. Мама жжёт в уборной газету и бросает огонь в унитаз. Брага в огромном бидоне, варварский чайный гриб, самодельный творог, топлёное молоко, снег, придавивший балконную дверь. Странная жизнь прошла. Налепить шелуху на лоб. Я возвращаюсь домой на другой планете, с другим лицом. Только музыка та же: бах, бах, бах у меня в ушах. На улице выбило свет, и все окна черны. Мимо слепых домов я иду, как мимо закрытых глаз Аргуса или Варуны. Никто на меня не смотрит. Надо прийти к себе, в тёмные стены, и стать этой тысячью глаз, что сейчас не видит меня.

86

PISCIS AUSTRINUS В бесконечной провинции ночи, везде и нигде Правит осень невидимыми облаками, И, как южная рыба в холодной воде, Я с трудом шевелю плавниками. И небесная стая, видна-не-видна, Ледяными глазами моргает. То и дело всплывает с туманного дна Серебристый малёк, Фомальгаут. Так сияет мне слово в созвездии языка, Прошивает вселенную светом, И промозглая ночь высока Этим тонким и острым предметом.

87

ПОСЛЕ ПОТОПА Квартирка ночью протекла, Сдержать не в силах непогоду, И скользкой тряпкой из угла Тянул я ледяную воду. А утром старые дома На тусклом солнышке сияли. Ещё немного, и зима Восторжествует, как селянин. Холодный дух коснётся нас Своим невидимым металлом. Мы превратимся в кокон глаз, В тугой клубок под одеялом. И будет бедный наш ночлег, Сухой остаток от квадрата, Как переполненный ковчег На влажных склонах Арарата.

88

НОВОГОДНЕЕ Вселенской ненавистью зыркает зима, Заходится в упрёках и угрозах. Несётся ветер, голову сломя, На дом, затерянный в космических морозах. На крышу в ледяных лучах, Присыпанную снежной пылью, Где жаркой раковиной теплится очаг, Превозмогая энтропию. Подпорки рушатся. Метёт стосильный снег, Владеет опрокинутой планетой. А мы всё медлим разлучиться с ней, С убогой комнатой нагретой. И приникая к тёмному окну, К пейзажу с бесконечным лунным раем, Мы всю его вражду и всю длину Земным упрямством попираем. Пусть непрерывно белый фильм идёт И пробирает зрителей до дрожи, – Вальс обречённых, новый год Бежит по звуковой дорожке.

89

ЗИМА Кому не обещаны слава и честь, Тот может под все одеяла залезть, Придвинуть печурку к постели. Кого не окликнула вечность, тот есть, Живёт в угасающем теле. Нельзя утверждать, что ему повезло, – Он должен работать за свет и тепло, Свой домик тащить неохотно. Бывает, и двинуть рукой тяжело, И слово припомнить дремотно. А ночью такая случается дрожь, Как будто непрошеной вечности ждёшь, – И стёкла трясутся, и губы. Так лупит по крыше безжалостный дождь, Так воют сиротские трубы! А серым в косую линеечку днём Гуляет зима на просторе земном, Хозяйствует голубь костлявый, Но лучше питаться ячменным зерном, Чем колотым сахаром славы. Ты прав безымянной своей правотой: Земля наливается чёрной водой, Туманно и сыро в округе, И жизнью, как будто тяжёлой рудой, Полны твои слабые руки.

90

* * * Голос и свет, разрушающий дом, Яростный куст, переросший дорогу, Я помолюсь тебе перед судом – Силе служенья, безликому богу, Тайному знаку на дне золотом. Там, на запущенном небе седьмом, Гаснет вечерний огонь понемногу, Там человек задыхается ртом. В тёмных извилинах старого сада, В теле, оставшемся после распада, В камне, разбитом глухим молотком, Есть наказанье твоё и пощада, Друг, притворившийся диким цветком. Жив ты, кивком уводящий отсюда Дрожь существа, ненадёжную власть Всякого горя и всякого чуда, Выемку слова, привыкшего красть. Здесь нам назначена встреча, покуда Ночь не захлопнула звёздную пасть.

91

СОДЕРЖАНИЕ

Виктор Голков. Под покровом «Чуда пустыни» .................. 3

АНГЕЛ СТАРОСТИ

«Что-то новое в воздухе этой страны…» ............................... 7 Органчик ................................................................................. 8 Ангел старости ........................................................................ 9 Тупик ....................................................................................... 10 Мусорщики ............................................................................. 11 «И кажется мне, что я книзу расту…» ................................... 12 «Всё хочу клубок волшебный…» ........................................... 13 «Так жалобно глядит она…» .................................................. 14 «Побывать в Берлине пёстром…» ......................................... 16 «Не торопи, ведь я давно готов…» ........................................ 17 «Дети носятся с криком истошным…» .................................. 18 Муравей .................................................................................. 19 «Под утро, когда разорвёт…» ................................................ 20

БИБЛЕЙСКИЕ СТИХИ

«Как первый еврей Авраам…» .............................................. 23 Лаван ....................................................................................... 25 Рахиль ..................................................................................... 26 Вирсавия ................................................................................. 27 Фамарь .................................................................................... 28 В пещере ................................................................................. 29 Пророк .................................................................................... 30 Палтиэль ................................................................................. 31 Азазель.................................................................................... 32

ЛЮБОВЬ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

«Мы долго жили в маленькой стране…».............................. 35 Ночной полёт .......................................................................... 36 La bufera .................................................................................. 37 «Станем ближе, обнимем друг друга…» .............................. 38 Война ...................................................................................... 39 Книга войны............................................................................ 40 Джанна .................................................................................... 41 «Невозможное приключилось легко и просто…» ................ 42 «Расстоянье между городами…» .......................................... 43

ПРОТЕЙ

Еврей-переводчик .................................................................. 47 Протей ..................................................................................... 48

92

Китайская ширма ................................................................... 49 Нефтида .................................................................................. 50 Прометей ................................................................................ 51 «Я помню прежний уговор…» ............................................... 52 Голем ...................................................................................... 53 «Круг любви, войны, охоты…» .............................................. 54 Тристан.................................................................................... 55 Азбука ..................................................................................... 56 Самбатион .............................................................................. 57 Четыре бокала ........................................................................ 58 Ангелы Субботы ..................................................................... 59 Полночь Германна ................................................................. 60 «Если бы в глухом и тесном веке…» ..................................... 61 Река ......................................................................................... 62

СОХРАНИТЬ ТОЛЬКО ТЕКСТ

«Мои стихи попали в оборот…» ............................................ 65 Мелок ...................................................................................... 66 Зерно ....................................................................................... 67 «В наше время никто не пророк…» ...................................... 68 Музыкант ................................................................................ 70 Ремесло поэта ........................................................................ 71 «Быть поэтом, хотя бы посредственным…» ......................... 72

КОВЧЕГ

«Из летней духоты, кружась навеселе…» ............................. 75 «Признаюсь откровенно, что предал её и попрал…» .............. 76 «На южных окраинах рокот и гул…» ..................................... 77 «Счастья детские секреты…» ................................................. 78 «Как шёпот и шелест, доносит молва…» .............................. 79 «Нет, я не примирился с югом…».......................................... 80 «Торговый воздух, жаркие скандалы…» .............................. 81 «Слова заученные врут…» ..................................................... 82 «Дежурный по апрелю в октябре…»..................................... 83 Pale Fire ................................................................................... 84 Машина времени ................................................................... 85 Piscis Austrinus ........................................................................ 86 После потопа .......................................................................... 87 Новогоднее ............................................................................. 88 Зима ........................................................................................ 89 «Голос и свет, разрушающий дом…» .................................... 90