УСПЕХИ СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ Том 2, №1, 2017Успехи современной науки 2017, Том 2, 1 5 Хайдарова Ф.У. СТРУКТУРНЫЕ

УСПЕХИ СОВРЕМЕННОЙ

НАУКИ

Том 2, №1, 2017 год

2

Статьи публикуются в авторской редакции.

© Успехи современной науки, 2017

Главный редактор журнала:

кандидат технических наук,

доцент

Клюев Сергей Васильевич

Зам. главного редактора: кандидат технических наук

Клюев Александр

Васильевич

Международный научно-

исследовательский журнал

«Успехи современной науки»

включен в список ВАК, РИНЦ

(Elibrary.ru) и в Международ-

ную базу данных Agris.

Редакционная коллегия по основным направлениям работы журнала:

Авдеенко Алексей Петрович (РФ, Ростовская обл.) – доктор сельскохозяйственных наук,

доцент

Агабекян Раиса Левоновна (РФ, г. Краснодар) – доктор экономических наук, профессор Ахмедов Шикар Габуллаевич (Азербайджан, г. Баку) – доктор философии по аграрным нау-

кам, старший научный сотрудник

Ata El Karim Shoiab Soliman (Египет, г. Алекандрия) – доктор философии (Ph. D.), профессор

Баймишев Хамидулла Балтуханович (РФ, г. Самара) – доктор биологических наук, профес-

сор

Баранов Юрий Николаевич (РФ, г. Орел) – доктор технических наук, профессор

Быстрицкая Елена Витальевна (РФ, г. Нижний Новгород) – доктор педагогических наук,

профессор

Волкова Ольга Александровна (РФ, г. Белгород) – доктор социологических наук, профессор

Гарькина Ирина Александровна (РФ, г. Пенза) – доктор технических наук, профессор

Домброван Татьяна Ивановна (Украина, г. Одесса) – доктор филологических наук, доцент

Дулов Михаил Иванович (РФ, г. Самара) – доктор сельскохозяйственных наук, профессор Елисеева Наталия Волеславовна (РФ, г. Краснодар) – доктор географических наук, профес-

сор Eleyan Issa Jamal Issa (Иерусалим, г. Иордания) – доктор философии (Ph. D.), доцент

Julia Shehovcova (ЮАР, г. Претория) – доктор философии (Ph. D.)

Жолдошев Сапарбай Тезекбаевич (Кыргызская Республика, Г. Ош) – доктор медицинских

наук, доцент

Исайчев Виталий Александрович (РФ, г. Ульяновск) – доктор сельскохозяйственных наук,

профессор

Кагермазова Лаура Цараевна (РФ, г. Нальчик) – доктор психологических наук, профессор

Козодой Виктор Иванович (РФ, г. Новосибирск) – доктор исторических наук, профессор

Кокоулин Владислав Геннадьевич (РФ, г. Новосибирск) – доктор исторических наук, про-

фессор

Концевая Светлана Юрьевна (РФ, г. Москва) – доктор ветеринарных наук, профессор

Коцарева Надежда Викторовна (РФ, г. Белгород) – доктор сельскохозяйственных наук, про-

фессор

Липатов Вячеслав Александрович (РФ, г. Курск) – доктор медицинских наук, профессор

Логачев Константин Иванович (РФ, г. Белгород) – доктор технических наук, профессор

Лурье Светлана Владимировна (РФ, г. Санкт-Петербург) – доктор культурологии, кандидат

исторических наук, ведущий научный сотрудник

Mahmoud Shakarnah (Иерусалим, г. Вифлеем) – доктор философии (Ph. D.)

Maxim Kovtun (ЮАР, г. Претория) – доктор философии (Ph. D.)

Метревели Медея Гивиевна (Грузия, г. Телави) – доктор педагогических наук, профессор

Нестерчук Ольга Алексеевна (РФ, г. Москва) – доктор политических наук, профессор

Пантюхин Андрей Валерьевич (РФ, г. Саратов) – доктор фармацевтических наук, доцент

Носков Антон Валерьевич (РФ, г. Белгород) – доктор физико-математических наук, профес-

сор

Пичугина Виктория Константиновна (РФ, г. Волгоград) – доктор педагогических наук, про-

фессор

Адрес редакции, издателя:

308031,

г. Белгород, ул. Садовая, 28 - 4.

8-951-139-63-27 E-mail: [email protected]

Сайт: modernsciencejournal.org

Адрес типографии «Эпицентр»:

308008, г. Белгород, пр-кт

Б. Хмельницкого, д. 135, офис 40

+7 (4722) 35-89-01

Способ распространения: авто-

рам публикаций; по подписке.

Цена свободная.

Тираж 400 экз. Подписано в печать 25.01.2017 г.

Старикова Мария Сергеевна (РФ, г. Белгород) – доктор экономических наук, доцент

Yamb Emmanuel (Камерун, г. Дуала) – доктор философии (Ph. D.), профессор

Ферзаули Али Нахчоевич (РФ, г. Грозный) – доктор медицинских наук, профессор

Хамитов Назип Виленович (Украина, г. Киев) – доктор философских наук, профессор

Хамраева Елизавета Александровна (РФ, г. Москва) – доктор педагогических наук, профес-

сор

Чумакова Татьяна Витаутасовна (РФ, г. Санкт-Петербург) – доктор философских наук, про-

фессор

Ярычев Насруди Увайсович (РФ, Р. Чечня) – доктор педагогических наук, профессор

http://vk.com/away.php?to=http%3A%2F%2Fmodernsciencejournal.org&post=68350539_361

Успехи современной науки 2017, Том 2, №1

3

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ

Чжу Жуйшуан

«ЗДОРОВЬЕ/健康» В ЯЗЫКОВОМ СОЗНАНИИ

РУССКОГО И КИТАЙСКОГО ЯЗЫКОВ 6

Гашимов Э.А.

АНГЛОЯЗЫЧНЫЙ ГАСТРОНОМИЧЕСКИЙ ПОТРЕБНОСТНЫЙ КОД:

ДИАХРОННЫЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ 11

Глухова Т.В.

КУЛЬТУРНО-ЯЗЫКОВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О РУССКОМ НАЦИОНАЛЬНОМ

ХАРАКТЕРЕ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ 14

Зиянгиров Э.К. СЕМАНТИЧЕСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ ВОЕННОГО ДИСКУРСА

В РАМКАХ СПОРТИВНОГО МЕДИАДИСКУРСА 19

Казанцева Е.А. ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ДИСКУРСА 22

Казарбаева В.Н. СИНОНИМИЯ ФРАЗЕОСЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ ―СОСТОЯНИЕ ПРИРОДЫ‖

В РУССКОМ, АНГЛИЙСКОМ И БАШКИРСКОМ ЯЗЫКАХ 25

Копылова В.В.

МЕТАМАТРИЦА ЛИНГВОСЕМИОТИКИ И ДИСКУРСА В ЛИНГВОДИДАКТИЧЕСКОЙ

КОММУНИКАЦИИ: ПРОЛЕГОМЕНЫ К КОМПЛЕКСНОМУ АНАЛИЗУ 29

Пестова В.В.

ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ДИСКУРСА В

ВЫСТУПЛЕНИЯХ УЧАСТНИКОВ МЕЖДУНАРОДНЫХ МЕРОПРИЯТИЙ В

СФЕРЕ АУДИТА ГОСУДАРСТВЕННЫХ ФИНАНСОВ

(НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ) 37

Юрьева О.Ю., Ван Ланьцзюй

ПУТЬ АНДРЕЯ БОЛКОНСКОГО В РОМАНЕ Л.Н. ТОЛСТОГО «ВОЙНА И МИР»

В СВЕТЕ ИДЕЙ КИТАЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ. ЧАСТЬ 2 43

Баринова И.А., Нестерова О.А.

О ТРУДНОСТЯХ МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ

В ОБУЧЕНИИ ИНОСТРАННЫМ ЯЗЫКАМ 50

Матушкина Д.В., Быканова М.С.

ЯЗЫК КАК ОБЩЕСТВЕННАЯ ФОРМА СОЗНАНИЯ ОБУЧАЕМОГО

В ОБРАЗОВАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ ВУЗА 53

Муталов Р.О.

АСИСТЕМНЫЕ ЯВЛЕНИЯ В ГРАММАТИКЕ ДАРГИНСКОГО ЯЗЫКА

И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ЭЛЕКТРОННОМ СЛОВАРЕ 56

Овхадов М.Р. ОСНОВНЫЕ СЛОИ ЗАИМСТВОВАННОЙ ЛЕКСИКИ В ЧЕЧЕНСКОМ ЯЗЫКЕ 60


4

Трутнев А.Ю., Мочалова Ю.А.

КРЕОЛИЗАЦИЯ ИНТЕРНЕТ-ТЕКСТА КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ

ПОВЫШЕНИЯ ЭФФЕКТИВНОСТИ СОВРЕМЕННОЙ ИНТЕРНЕТ-КОММУНИКАЦИИ

(НА ПРИМЕРЕ СОЦИАЛЬНОЙ СЕТИ FACEBOOK) 66

Шамилѐва Р.Д.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА В ЧЕЧЕНСКИХ ПАРЕМИЯХ 71

Чеблукова А.А. КОМПОЗИЦИОННО-СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ РЕЦЕПТИВНОГО

УПРАВЛЕНИЯ В ДЕТСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 76

Астащенко Е.В. ВИЗАНТИНИЗМ КАК СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН ПРОЗЫ

ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX ВЕКА 81

Благовещенская А.А., Никитина С.Е. ОБРАЗЫ ГЛАВНЫХ ГЕРОИНЬ В ПРОЗЕ А.С. БАЙЯТТ И М. ДРЭББЛ 87

Ашимова А.Ф. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ДИКТЕМЫ, РЕАЛИЗОВАННЫЕ ДВУСОСТАВНЫМИ

ПРОСТЫМИ СИНТАКСИЧЕСКИМИ ЕДИНИЦАМИ (НА ПРИМЕРЕ

РОМАНА Б.Л. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО») 90

Васильченко Ю.А. ГЛЮТТОНИЯ ИНСТИТУЦИОННОЙ ОХОТНИЧЬЕЙ КОММУНИКАЦИИ 92

Дмитриева Е.И.

КВАНТИТАТИВНЫЙ АНАЛИЗ ДАННЫХ АФФИКСАЛЬНОЙ

КОМБИНАТОРИКИ (К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ) 99

Мальцева Е.Ю.

МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЙ АНАЛИЗ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ДИСКУРС,

В ЧАСТНОСТИ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ДИСКУРС 102

Астащенко Е.В. МАРШРУТЫ «ПУТЕШЕСТВИЙ» О. СЕНКОВСКОГО

В «ЛОГАРИФМИЧЕСКОЙ ПОГОНЕ» С. БОБРОВА 105

Голодная В.Н.

О НЕКОТОРЫХ ПРОЦЕССАХ РАЗВИТИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ МЕТАФОРЫ

В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ (НА ПРИМЕРЕ ФРЕЙМА «ВЫСШИЕ СИЛЫ») 108

Любимова Н.А., Гончар М.С. РЕЧЕВОЙ АКТ ПОЖЕЛАНИЕ КАК ОБЛАСТЬ ПРОЯВЛЕНИЯ

ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЙ ИНТЕРФЕРЕНЦИИ

(НА ФОНЕ КИТАЙСКОГО ЯЗЫКА) 113

Джамалудинова А.Г. ИЗ ИСТОРИИ ИССЛЕДОВАНИЯ АВАРСКОЙ ДИАЛЕКТОЛОГИИ 116

Рахимова Т.Р. К ВОПРОСУ О СТИЛИСТИЧЕСКИХ СИНОНИМАХ И ИХ

ВЗАИМОЗАМЕНЯЕМОСТИ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ 118


5

Хайдарова Ф.У.

СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ СУБСТАНТИВНЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ

В ТАДЖИКСКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ 121

Любимова Н.А., Чжоу Цзынань

ВАРЬИРОВАНИЕ ИНТОНАЦИИ РУССКОГО ОБЩЕГО ВОПРОСА В ЗАВИСИМОСТИ

ОТ СЕМАНТИКИ ЕГО ЛЕКСИЧЕСКИХ МАРКЕРОВ 126

Войтова Н.А.

РУССКИЕ И ПОЛЬСКИЕ ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ С СОМАТОНИМАМИ

В АСПЕКТЕ ПРОБЛЕМЫ МЕЖЪЯЗЫКОВОЙ ЭКИВАЛЕНТНОСТИ 132

Захарова Н.В.

ПЕРЕВОДЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И РОЖДЕНИЕ НОВОЙ ПРОЗЫ В КИТАЕ 136

Бадрызлова О.В.

ОСОБЕННОСТИ И ТРУДНОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО

ПЕРЕВОДА (НА МАТЕРИАЛЕ ПЕРЕВОДОВ ПОВЕСТИ В.

РАСПУТИНА «ЖИВИ И ПОМНИ» НА НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК) 140

Ибрагимова А.Т., Кульдеева Г.И.

ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ПЕРЕВОДА ПРОИЗВЕДЕНИЙ МО ЯНЯ 144

Орлова Т.Г., Медведев Ю.С. СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

ПОСЛОВИЦ АНГЛИЙСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ+ КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ

ПАРАДИГМЫ «СВОЯ СТОРОНА – ЧУЖАЯ СТОРОНА» 148

Рамазанова П.А.

СПЕЦИФИКА ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОЙ ПОДГОТОВКИ

ИНОСТРАННЫХ СТУДЕНТОВ МЕДИЦИНСКОГО ВУЗА 154

Хачак Ф.Д.

ОТ БИЛИНГВИЗМА ЕСТЕСТВЕННОГО К ИСКУССТВЕННОМУ ЛИТЕРАТУРНО-

ХУДОЖЕСТВЕННОМУ (НА МАТЕРИАЛЕ ТЕКСТОВ РАМАЗАНА ТРАХО) 156

Абазов А.Ч., Шогенова Ф.М.

МАСШТАБ РЕВОЛЮЦИОННЫХ СОБЫТИЙ И КОНСЕРВАТИЗМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ

ПСИХИКИ В ДРАМАТУРГИИ АСКЕРБИ ШОРТАНОВА 160


6

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ

Чжу Жуйшуан, аспирант,

Институт языкознания РАН

«ЗДОРОВЬЕ/健康» В ЯЗЫКОВОМ СОЗНАНИИ РУССКОГО И КИТАЙСКОГО ЯЗЫКОВ

Аннотация: в статье рассматривается образ «здоровье/健康» в языковом сознании современных китай-

ских и русских студентов. Анализируется ассоциативное поле слова-стимула «здоровье/健康» с помощью

метода свободного ассоциативного эксперимента, выявляются сходства и различия в содержании и значе-

нии ассоциативного поля.

Ключевые слова: здоровье/健康, языковое сознание, свободный ассоциативный эксперимент

Языковое сознание как совокупности феномена

сознания, мысли и внутреннего мира человека с

внешними по отношению к нему языковыми и ре-

чевыми проявлениями. Е.Ф. Тарасова понимается

языковое сознание как совокупность отдельных

лексем, словосочетаний, фразеологизмов, текстов,

ассоциативных полей и ассоциативных тезаурусов

[Тарасов, 2000]. В исследовании языкового созна-

ния ассоциативный эксперимент является важном

способом, и с помощью его «дают возможность

выявить как системность содержания образа соз-

нания, стоящего за словом в той или иной культу-

ре, так и системность языкового сознания носите-

лей той или иной культуры как целого и показы-

вают уникальность и неповторимость образа мира

каждой культуры» [Уфимцева, 2011: 207].

Здоровье является самым ценным богатством

человека, и представляет собой основу условия в

существовании и развитии человека общества.

А.Н. Усачева считает, что концепт Здоровье «от-

носится к числу важнейших витальных ориенти-

ров человека и поэтому закономерно получает в

языке множественное лексическое и фразеологи-

ческое обозначение» [Усачева, 2007: 82], и указы-

вает две характеристики концепта Здоровье как

общечеловеческую и личностную. Целью данной

работы является исследование сходства и разли-

чия моральных ценностей «Здоровье/健康» в язы-

ковом сознании носителей русского и китайского

языков. Методом свободного ассоциативного экс-

перимента выявлялись сходство и различие в ре-

акциях русских и китайских испытуемых. Сопос-

тавительный, описательный и статический методы

использовались при характеристике рассматри-

ваемых лексико-семантических групп ассоциаций,

обнаруженных в сопоставляемых ассоциативных

полях. В нашем эксперименте приняли всего 679

человек. Для сбора материала был использован

свободный ассоциативный эксперимент с фикса-

цией первого ответа. Материалом для исследова-

ния послужили результаты анкетирования, прове-

дѐнного с 153 китайским студентам, изучающими

русский язык, которым были предложены анкеты

на русском (с именованием ''Китайцы 1'') и на ки-

тайском (Китайцы 2) языках, с 410 китайскими

студентами, не изучающими русский язык, им бы-

ли предложены анкеты только на китайском языке

(Китайцы 3) и с 116 респондентами-носителями

русского языка (Россияне).

В таблице 1 описывает содержание ассоциа-

тивного поля слова-стимула «Здоровье/健康», в

составе ассоциативного поля слова-стимула Здо-

ровье наиболее частотными являются следующие

реакции у китайцев 1: спорт (15 реакций) 9.8%,

здоровый 8.5%, тело 7.2%, здорово 5.9%, счастье

5.9%, родители 3.9%, для слова-стимула 健康

наиболее частотными оказались реакции у китай-

цев 2: тело/身体 (25 реакций) - 16.3%, спорт/运动

11.8%, радость/快乐 4.6%, болезнь/疾病 3.9%,

жизнь/生命 3.9%, родители/父母 3.9%, члены се-

мьи/家人 3.9%, больница/医院 3.3%,

долголетие/长寿 3.3%. Проценты единичных

реакций у Китайцев 1 и 2 оказались одинаковым –

28.0%. Нулевые реакции – 0%. При сравнении

этих двух ассоциативных видно, что изменилась

системность поля. Реакция спорт занимает первое

место в ассоциативном поле Здоровье, а у китай-

цев 2 реакция спорт/运动 оказалась на втором

месте. Реакция тело/身体 находилась на первом

месте в содержании ассоциативного поля

стимула健康, а реакция тело оказалась на третье

месте у китайцев 1. Появились реакции здоровый,

здорово, здоровиться, семья, жить, хорошо, врач,

будьте, важный, здоров, здравствуйте, зубы,

овощи, хорошее, человек у китайцев 1. Однако эти

реакции не оказались среди наиболее частотных и

находятся ближе к периферии ассоциативного

поля стимул Здоровье китайцев 2. В содержании

ассоциативного поля стимула 健康 соответствий

данным реакциям не обнаружено. В содержании

ассоциативного поля слова-стимула 健康 наиболее

частотными оказались реакции у китайцев 3:

тело/身体 20.7%, спорт/运动 12.9%, радость/快乐

5.4%, долголетие/长寿3.7%, хорошо/好3.4%.

Реакция тело/身体 стоит на первом месте. Первые

3 реакции совпадают с содержанием ассоциатив-


7

ного поля китайцев 2. Количество единичных

реакций у китайцев 3 оказалось – 13.9%. Нулевые

реакции – 0%.

Ассоциативные поля китайцев (1 и 2) на

русском и на китайском языках обнаружили

соответствия по реакциям спорт – 运动, тело –

身体, счастье – 幸福, родители – 父母, жизнь –

生活, важно – 重要, радость – 快乐, болезнь –

疾病. Исходя из этого видно, что ассоциативное

поле слова-стимула 健康 сформировалось под

влиянием родного языка и родной культуры, т.е.

студенты использовали средства руского языка

для обозначения китайских понятий. Ядро поля

россиян выглядит следующим образом: спорт

7.8%, сила 6.9%, счастье 6.0%, больница 4.3%,

болезнь 3.4%. На первом месте в языковом

сознании россиян находится спорт, данная реак-

ция в содержании ассоциативного поля китайцев 1

также имеется. Реакция болезнь/疾病входит в ядро

ассоциативного поля, однако эта ассоциация

находится на периферии у китайцев 1. Реакции

сила, активный образ жизни, богатырь, боль, ве-

тераны, доктор, Елена Малышева, кашель, кра-

сота, крепкое, нужное, образ, организм, состоя-

ние, таблетки обнаружены только в содержании

ассоциативного поля россиян. У китайцев 1

данные реакции вообще не обнаружены. Процент

единичных реакций у россиян – 35.3%. Процент

нулевых реакций – 0.9%. Следовательно, в качест-

ве основной стратегии китайские испытуемые

использовали переводную стратегию, что

обнаруживается при сравнении содержания

ассоциативного поля стимулов Здоровье и 健康 у

китайцев испытуемых.

Таблица 1

Содержание ассоциативного поля слова-стимула «Здоровье/健康»

Сти

мул Россияне Китайцы 1

Сти-

мул Китайцы 2 Китайцы 3

Здо

ро-

вье

спорт (9), сила (8), сча-

стье (7), больница (5),

болезнь (4), деньги (3),

активный образ жизни

(2), богатырь (2), боль

(2), ветераны (2), док-

тор (2), Елена Малы-

шева (2), кашель (2),

красота (2), крепкое (2),

лекарство (2), медици-

на (2), нужное (2), об-

раз (2), организм (2),

радость (2), сердце (2),

состояние (2), таблетки

(2), тело (2),

Единичных реакций 41,

Нулевых реакций 1.

спорт (15), здо-

ровый (13), тело

(11), здорово (9),

счастье (9), ро-

дители (6), здо-

ровиться (5),

семья (5), жизнь

(4), жить (4),

хорошо (4), врач

(3), болезнь (2),

будьте (2), важно

(2), важный (2),

здоров (2),

здравствуйте (2),

зубы (2), овощи

(2), радость (2),

хорошее (2), че-

ловек (2),

Единичных ре-

акций 43,

Нулевых реак-

ций 0.

健康 тело/身体 (25),

спорт/运动 (18),

радость/快乐 (7),

болезнь/疾病 (6),

жизнь/生命 (6),

родители/父母

(6), члены

семьи/家人 (6),

больница/医院

(5),

долголетие/长寿

(5), дорогой/珍贵

(4), счастье/幸福

(4), бег/跑步 (3),

без

болезни/没有疾

病 (2),

болеть/生病 (3),

важно/重要 (3),

бесценность/无

价 (2),

диета/饮食 (2),

закалка/锻炼 (2),

Единичных ре-

акций 43,

Нулевых реак-

ций 0.

тело/身体 (85), спорт/运动 (53),

радость/快乐 (22),

долголетие/长寿(15),

хорошо/好(14), болеть/生病 (12),

счастье/幸福 (9), жизнь/生命 (8),

тело и душа/身心 (7), быт/生活

(7), родители/父母 (6), члены се-

мьи/家人 (6), сильный/强壮 (6),

человек/人 (6), важно/重要 (5),

есть/吃 (5),

жизнеспособность/活力(5), лекар-

ство/药 (5), мускулы/肌肉(5), об-

разование/教育(5), health (4), дие-

та/饮食 (4), медицина/医学 (4),

фрукты/水果 (4),

безопасность/安全 (3),

больница/医院 (3), первый/第一

(3), поддерживать здоровье /养生

(3), психика/心理 (3), сердце/心脏

(3), хорошее тело/身体好 (3),

бег/跑步 (2), без болезни/不生病

(2), богатство/财富 (2),

вырасти/成长 (2), деньги/钱 (2),

драгоценность/宝贵 (2),

закон/规律 (2), зеленый/绿色 (2),

лечение/医疗 (2),

нездоровье/不健康 (2), пить

воду/喝水 (2), полнота/胖 (2), син-

дром хронической

усталости/亚健康 (2), солнечный

свет/阳光 (2), спать/睡眠 (2),

Единичных реакций 57,

Нулевых реакций 0.


8

Значение слова как «реальное значение (мето-

ды экспериментальной семасиологии и психолин-

гвистики)» [Самойлова, 2012: 64]. Л.В. Щерба по-

лагает, что «в языкознание вводится принцип экс-

перимента, и только с его помощью мы можем

действительно надеяться подойти в будущем к

созданию вполне адекватных действительности

грамматики и словаря» [Щерба, 1974: 32]. Целью

данного анализа является выявление сходст-

ва/различия в языковом сознании Китайцев 1, Ки-

тайцев 2, Китайцев 3 и россияне, представленном

на китайском и русском языке, а также выяснение

того, приближаются наши испытуемые в содержа-

нии своего сознания к содержанию языкового соз-

нания носителей языка. Для того, чтобы точнее

представляет о культурном содержании слов-

стимулов здоровье и 健康, используемся словарѐм

Современного китайского языка издательства Пе-

кинского коммерческого [Современный китайский

язык, 2012] и словарѐм Толкового русского языка

[Ожегов и Шведова, 2013]. Китайский словарь да-

ѐт два значения: 1) (о теле человека) развивается

хорошо, физиологические функции в норме, чело-

век имеет здоровую психику и социально адапти-

рован. 2) (о неодушевленном предмете) под кон-

тролем, без дефектов. По данным словарным зна-

чениям можем распределить реакции наших испы-

туемых в таблице 2. Первому словарному значе-

нию соответствуют 6.55% реакций китайцев 2, и

6.42% реакций китайцев 3. Процент в первом сло-

варном значении китайцев 2 сближается к качест-

вам китайцев 3, кроме того, реакции

долголетие/长寿, сильный/强壮, хорошее

тело/身体好, без болезни/没有疾病 одновременно

существуют в первом словарном значении китай-

цев 2 и 3. Эти ассоциации характерны для слова-

стимула 健康 и показывают то, что человек имеет

здоровую тело. Второму словарному значению

соответствуют 0% реакций. Отсюда, полагаем, что

второе значение очень редко используется в соз-

нании современных китайских студентов.

Также можем сделать выводы о том, что первое

словарное значение возникает первую ассоциацию

в сознании китайских студентов, когда упоминают

слово-стимул 健康. Первое значение сближается к

сознанию китайских студентов. Однако реакции у

китайских студентов вообще не обнаружены в

втором словарном значении, так что второе значе-

ние совсем находится на периферии их сознания, а

также можно предполагать, что данное значение

изменилось в сознании современных китайских

студентов.

Таблица 2

Процентное распределение реакций на слово-стимул 健康

Значение Китайцы 2 Китайцы 3

1. (о теле человека) разви-

вается хорошо, физиологи-

ческие функции в норме,

человек имеет здоровую

психику и социально адап-

тирован

долголетие/长寿(5)-3.3%, без

болезни/没有疾病(2)-1.3%,

крепкий/强健(1)-0.65%,

сильный/强壮(1)-0.65%, хо-

рошее тело/身体好(1)-0.65%

6.55%

долголетие/长寿(15)-3.7%, сильный/强壮(6)-1.5%,

хорошее тело/身体好(3)-0.73%, без

болезни/没有疾病(2)-0.49%

6.42%

2. (о неодушевле-нном

предмете) под контролем,

без дефектов


9

Продолжение таблицы 2 Слова, трудные для рас-

пределения по вышена-

званным значениям

тело/身体(25)-16.3%,

спорт/运动(18)-11.8%, ра-

дость/快乐(7)-4.6%,

болезнь/疾病(6)-3.9%,

жизнь/生命(6)-3.9%, родите-

ли/父母 (6)-3.9%, члены се-

мьи/家人(6)-3.9%,

больница/医院(5)-3.3%, до-

рогой/珍贵(4)-2.6%,

счастье/幸福(4)-2.6%,

бег/跑步(3)-2.0%,

болеть/生病(3)-2.0%,

важно/重要(3)-2.0%, бесцен-

ность/无价(2)-1.3%,

диета/饮食(2)-1.3%,

закалка/锻炼(2)-1.3%,

Остальные единичные реак-

ции (39) – 25.5%, Нулевые

реакции 0%

92.70%

тело/身体(85)-20.7%, спорт/运动(53)-12.9%, ра-

дость/快乐(22)-5.4%, хорошо/好(14)-3.4%,

болеть/生病(12)-2.9%, жизнь/生命(8)-2.0%,

счастье/幸福(9)-2.0%, быт/生活(7)-1.7%, тело и

душа/身心(7)-1.7%, родители/父母(6)-1.5%, чело-

век/人(6)-1.5%, члены семьи/家人(6)-1.5%,

важно/重要(5)-1.2%, есть/吃(5)-1.2%, жизнеспо-

собность/活力(5)-1.2%, лекарство/药(5)-1.2%, мус-

кулы/肌肉(5)-1.2%, образование/教育(5)-1.2%,

health (4)-1.0%, диета/饮食(4)-1.0%, медици-

на/医学(4)-1.0%, фрукты/水果(4)-1.0%, безопас-

ность/安全(3)-0.73%, больница/医院(3)-0.73%, пер-

вый/第一(3)-0.73%, поддерживать здоро-

вье/养生(3)-0.73%, психика/心理(3)-0.73%,

сердце/心脏(3)-0.73%, бег/跑步(2)-0.49%,

беречь/爱惜(2)-0.49%, богатство/财富(2)-0.49%,

вырасти/成长(2)-0.49%, деньги/钱(2)-0.49%, доро-

гой/珍贵(2)-0.49%, закон/规律(2)-0.49%,

зелѐный/绿色(2)-0.49%, лечение/医疗(2)-0.49%,

нездоровье/不健康(2)-0.49%, пить воду/喝水(2)-

0.49%, полнота/胖(2)-0.49%, синдром хронической

усталости/亚健康(2)-0.49%, солнечный

свет/阳光(2)-0.49%, спать/睡眠(2)-0.49%,

Остальные единичные реакции (57) - 13.9%, Нуле-

вые реакции 0%

93.33%

Соответственно в табл. 3 приведено процент-

ное распределение реакций на слово-стимул здо-

ровье. Толковый словарь русского языка трактует

слово здоровье так: 1) Правильная, нормальная

деятельность организма, его полное физическое и

психическое благополучие; 2) То или иное состоя-

ние организма.

Таблица 3

Процентное распределение реакций на слово-стимул здоровье

Значение Россияне Китайцы 1

1. Правильная, нормальная

деятельность организма, его

полное физическое и психи-

ческое благополучие

спорт (9)-7.76%, бег (1)-0.86%, йога (1)-

0.86%,

9.48%

спорт (15)-9.8%, бегать (1)-0.65%,

10.45%

2. То или иное состояние ор-

ганизма

крепкое (2)-1.72%,

1.72%

крепкий (1)-0.65%, сильный (1)-

0.65%,

1.30%

Значения, трудные для рас-

пределения по выше назван-

ным группам

сила (8)-6.9%, счастье (7)-6.0%

больница (5)-4.3%, болезнь (4)-3.45%,

деньги (3)-2.59%, активный образ жизни

(2)-1.72%, богатырь (2)-1.72%, боль (2)-

1.72%, ветераны (2)-1.72%, доктор (2)-

1.72%, Елена Малышева (2)-1.72%, ка-

шель (2)-1.72%, красота (2)-1.72%, лекар-

ство (2)-1.72%, медицина (2)-1.72%, нуж-

ное (2)-1.72%, образ (2)-1.72%, организм

(2)-1.72%, радость (2)-1.72%, сердце (2)-

1.72%, состояние (2)-1.72%, таблетки (2)-

1.72%, тело (2)-1.72%, Остальные еди-

ничные реакции (39) -33.6%, Нулевые

реакции (1) – 0.86%

87.88%

здоровый (13)-8.5%, тело (11)-7.19%,

здорово (9)-5.9%, счастье (9)-5.9%,

родители (6)-3.9%, здоровиться (5)-

3.3%, семья (5)-3.3%, жизнь (4)-

2.6%, жить (4)-2.6%, хорошо (4)-

2.6%, врач (3)-2.0%, болезнь (2)-

1.3%, будьте (2)-1.3%, важно (2)-

1.3%, важный (2)-1.3%, здоров (2)-

1.3%, здравствуйте (2)-1.3%, зуб (2)-

1.3%, овощи (2)-1.3%, радость (2)-

1.3%, хорошее (2)-1.3%, человек (2)-

1.3%,

Остальные единичные реакции (40)

– 26.1%, Нулевые реакции 0%

88.09%


10

Как видим из табл. 3, что ассоциация спорт яв-

ляется наиболее частотным у россиян и китайцев

1. Большинство реакций русских и китайских ис-

пытуемых не входят в значения, приводимые сло-

варѐм. Реакции русских испытуемых почти совпа-

дают в процентном отношении с реакциями ки-

тайцами по одному из словарных значений. Слова,

трудные для распределения по словарным значе-

ниям включают большинство. Китайские студен-

ты, изучающие русский язык, их формирование

языкового сознания находится не только под

влиянием китайской культуры и языка, но и под

русской культуры и языка. Однако китайские

студенты, изучающие другие специальности, мало

ассоциируют реакции о русской культуре. В ходе

ассоциативного эксперимента мы приобретаем

значение в рамках ассоциативного поля, можно

называть его ассоциативным значением слова, и

большинство не соответствует словарному значе-

нию.

В общем, национальная культура является важ-

ным аспектом исследования языкового сознания,

свободный ассоциативный эксперимент помогает

эффективно выявить особенности национальной

культуры.

Литература

1. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических

выражений. 4-е изд., дополненное. М.: ООО «А ТЕМП». 2013. 874 с.

2. Самойлова С.П. Языковой образ базовых ценностей россиян. М.: Р. Валент. 2012. 152 с.

3. Современный китайский язык. Пекин, Отдел редакции словаря Института языкознания Китайской

академии общественных наук. Коммерческое издательство. 2012. 1627 с.

4. Тарасов Е.Ф. Актуальные проблемы анализа языкового сознания // Языковое сознание и образ мира /

отв. ред. Н.В. Уфимцева. М.: Институт языкознания РАН, 2000. С. 24 – 32.

5. Усачева А.Н. Здоровье // Антология концептов. М.: Гнозис. 2007. С. 82 – 87.

6. Уфимцева Н.В. Языковое сознание: динамика и вариативность. М.: Институт языкознания РАН. 2011.

252 с.

7. Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Языковая

система и речевая деятельность. Л.: Наука. 1974. С. 24 – 39.

References 1. Ozhegov S.I., Shvedova N.Ju. Tolkovyj slovar' russkogo jazyka: 80000 slov i frazeologicheskih vyrazhenij.

4-e izd., dopolnennoe. M.: OOO «A TEMP». 2013. 874 s.

2. Samojlova S.P. Jazykovoj obraz bazovyh cennostej rossijan. M.: R. Valent. 2012. 152 s.

3. Sovremennyj kitajskij jazyk. Pekin, Otdel redakcii slovarja Instituta jazykoznanija Kitajskoj akademii obsh-

hestvennyh nauk. Kommercheskoe izdatel'stvo. 2012. 1627 s.

4. Tarasov E.F. Aktual'nye problemy analiza jazykovogo soznanija // Jazykovoe soznanie i obraz mira / otv. red.

N.V. Ufimceva. M.: Institut jazykoznanija RAN, 2000. S. 24 – 32.

5. Usacheva A.N. Zdorov'e // Antologija konceptov. M.: Gnozis. 2007. S. 82 – 87.

6. Ufimceva N.V. Jazykovoe soznanie: dinamika i variativnost'. M.: Institut jazykoznanija RAN. 2011. 252 s.

7. Shherba L.V. O trojakom aspekte jazykovyh javlenij i ob jeksperimente v jazykoznanii // Jazykovaja sistema

i rechevaja dejatel'nost'. L.: Nauka. 1974. S. 24 – 39.

Zhu Ruishuang, Postgraduate,

Institute of Linguistics of Russian Academy of Sciences

«HEALTH/健康 » IN LANGUAGE CONSCIOUSNESS OF RUSSIAN AND CHINESE LANGUAGES

Abstract: this article discusses how ethnic and cultural image of «health/健康» is embodied in language con-

sciousness of Chinese and Russian students. By means of the free associative experiment their associative fields are

analyzed, and the similarities and differences in the content and meaning of associative fields are identified.

Keywords: health/健康, language awareness, free associative experiment


11

Гашимов Э.А., доктор филологических наук, профессор,

Самарский филиал ГАОУ

«Московский городской педагогический университет»

АНГЛОЯЗЫЧНЫЙ ГАСТРОНОМИЧЕСКИЙ ПОТРЕБНОСТНЫЙ КОД:

ДИАХРОННЫЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ

Аннотация: статья посвящена описанию феномена одного из типов лингвосемиотического кодирования

/ декодирования – гастрономического. Данный тип рассматривается в лингвокультурном аспекте и с точки

зрения диахронии.

Ключевые слова: гастрономия, глюттония, глюттоним, декодирование, дискурс, знак, лингвокультура,

код, кодирование, семантика, этнономинация, этносемиотика

С точки зрения лингвосемиотики и лингвисти-

ки, код – это «…правило (алгоритм) присвоения

каждому конкретному сообщению строго опреде-

лѐнной комбинации символов (знаков) (или сигна-

лов). Кодом также называется отдельная комбина-

ция таких символов (знаков) – слово. Для разли-

чия этих терминов, код в последнем значении ещѐ

называется кодовым словом» (2, с. 92-94). Истори-

ческий (диахронный) аспект гастрономической

лингвокультуры представляет собой также целую

систему субкодов, в которую, как нам представля-

ется, могут быть включены такие феномены коди-

рованной коммуникации, касающиеся процессов,

продуктов, персон, посуды, способов приготовле-

ния, сезонов и т.п., как динамический (общие про-

цессы добычи, обработки, приготовления и подачи

пищи к ее потреблению), статический (продукто-

вый), инструментально-технологический (орудия

и способы приготовления пищи), вендонимический

(охота), вегетонимический (агрикультурный –

сбор и выращивание растений), ихтионимический

(рыболовный), и ветеринарный (выращивание до-

машних животных) субкоды.

Диахронное кодирование – явление, свойствен-

ное любой лингвокультуре; так в лингвосемиотике

русскоязычной лингвокультуры XIX столетия бы-

ли широко апробированы такие глюттонимы-

прагматонимы как лабардан, печерицы, сарацин-

ское пшено, смоленская крупа, аморетки, брез,

каплун, пулярка, штоф, шептала и др. Только об-

ращение к этимологическому словарю русского

языка или к словарю В.И. Даля откроет современ-

ному читателю, что лабардан – это камчатская

треска, печерицы – грибы шампиньоны, аморетки

– мозги из воловьих (говяжьих) костей, отварен-

ные, нарезанные и доведенные в бульоне до кипе-

ния. Брезом назывался жир, образующийся при

варке мяса, который снимают вместе с пеной при

приготовлении бульонов и супов; каплун – это ка-

стрированный (холощеный) петух, откармливае-

мый на мясо; кислые щи – разновидность кваса из

пшеничной муки, пшеничного или ячменного со-

лода, гречневой муки; пулярка – жирная, откорм-

ленная курица; сарацинская крупа – рис; смолен-

ская крупа – мелкая гречневая крупа, обкатанная

до величины макового зерна; шептала – сушеные

абрикосы, персики без косточек; штоф – старая

русская мера жидкости, равная 1,23 л (1/10 ведра),

а также бутыль такой меры.

Англо-саксонский период в истории англий-

ского языка и соответствующей лингвокультуры

характеризуется системой гастрономических но-

минаций, которые с позиций современного со-

стояния английского языка и когнитивных спо-

собностей его сегодняшних носителей могут счи-

таться кодированными единицами в координатах

разных типов субкодов. Например, к кодирован-

ным элементам вендонимического субкода могут

быть отнесены наименования диких животных,

добываемых англосаксами. Так, характеризуя ре-

сурсный кластер номинаций среды обитания анг-

лосаксонского социума V-XI вв., Н.И. Дорохова

фиксирует подобные единицы в хроникальных

текстах данного исторического периода. Исследо-

ватель отмечает: «Важным ресурсом жизнеобес-

печения являлась добытая в лесах дичь: владелец

трофеев всегда был вельможным охотником. Знать

обожала охоту, и, естественно добытые на охоте

дикие животные являлись семиотическим марке-

ром высокого социального статуса ее представи-

телей. На охоте королем и его приближенными

добывались такие дикие животные, как дикие бы-

ки, зубры (úr; wesend); архары и туры (weðer); олени

(hrán); дикие козы (rǽge); дикие козлы

(wudubucca)» (1, с. 78). Диахронический аспект

англоязычного гастрономического лингвокуль-

турного кодирования характеризуется стабильным

переключением кода, явления, одним из проявле-

ний которого является замена архаичной номина-

цией другим ее эквивалентом: известно, например,

что англосаксонские номинации речной, озерной и

морской рыбы (морепродуктов) в современном

английском языке оказались перекодированы в

номинации с абсолютно отличающиеся фоногра-

фическим формативом (ихтионимический субкод).

Приведем примеры таких перекодировок (процесс

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BB%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%82%D0%BC

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B8%D0%BC%D0%B2%D0%BE%D0%BB

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%97%D0%BD%D0%B0%D0%BA

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%BE


12

перекодировки обозначен символом «→»): налим

– ǽlepúte → burbot; окунь – bærs → perch; сельдь

– grindle → herring; линь – slíw → tench; гольян,

пескарь, голец – myne → minnow; щука – hacod →

pike; форель – sceota → trout; лосось – leax → sal-

mon; камбала – facg → plaice; кефаль – heardhara

→ mullet; сардина – smelt → sardine; краб – hæfern

→ crab; морской гребешок – giðrife → cockle; ли-

морина – winewincle → periwinkle or shell-fish.

Процесс декодирования лингвокультуры про-

шлого невозможен без внимательного этимологи-

ческого и историко-семиотического видов анализа

языкового материала: так, исключительно изуче-

ние историко-культурных контекстов, в том числе

и образцов англо-норманнской литературы и, в

частности, произведений великого поэта Британии

Джеффри Чосера позволяет раскодировать (рекон-

струировать) смыслы исторических номинаций. В

результате такого анализа-реконструкции нами,

например, выяснено, что средневековое наимено-

вание цапли – bitore – птицы, которая была широ-

ко известна англо-норманнам (ср. ее присутствие в

«Кентерберийских рассказах» Дж. Чосера – «And

as a bitore bombleth in the myre» [The Wife of Bath's

Tale]») и весьма популярна в англо-норманнской

гастрономии, получило довольно сложную лин-

гвокультурную кодировку уже в стародавние вре-

мена, а затем столь же комплексно было декоди-

ровано в лексему с совершенно иным фонографи-

ческим формативом – heron. В средние века лек-

сема получила трансформацию латинского фоно-

графического форматива butitauras (buti – крича-

щая птица + tauras – бык) (ср. определение Online

Middle English Dictionary: "bird that bellows like an

ox") сначала в англо-норманнское bitore, а затем –

в новоанглийское bittern с последующей транс-

формацией эпохи Просвещения – heron (модель

диахронической перекодировки butitauras → bi-

tore → bittern → heron). Интересным примером

смены исторического лингвокультурного гастро-

номического кода является динамика смысловой

трансформации знака rabbit (кролик). Во времена

Генриха VIII (XV в.) данной номинацией обозна-

чались эти животные в возрасте до года (молодые

особи); взрослые животные старше года номини-

ровались как coney.

Дискурсивная (текстовая) экспликация истори-

ческого гастрономического кода также представ-

ляет собой объект для диахронного декодирова-

ния. Фактически речь идет о процессе перевода

как о своеобразном переключении кода, при кото-

ром переход дискурсивного или текстового фраг-

мента из диахронной плоскости в синхронную со-

провождается декодированием, понимаемым как

аналитическая расшифровка и интерпретация; по-

добные когнитивные операции вынуждены про-

изводить даже сами исследователи – носители

языка и соответствующей этнокультуры (лингво-

культуры), привлекая языковые (этимологиче-

ские), антропологические и историко-культурные

данные.

С точки зрения диахронии англоязычный гас-

трономический лингвокультурный код представ-

ляет собой систему субкодов, в которую, как нам

представляется, могут быть включены такие фе-

номены кодированной коммуникации, касающие-

ся процессов, продуктов, персон, посуды, спосо-

бов приготовления, сезонов и т.п., как динамиче-

ский, статический, инструментально-

технологический, вендонимический, вегетоними-

ческий, ихтионимический и ветеринарный субко-

ды. Диахронное гастрономическое лингвокуль-

турного кодирование характеризуется стабильным

переключением кода, явления, одним из проявле-

ний которого является замена архаичной номина-

цией другим ее эквивалентом. Декодирование в

диахроническом аспекте представляет собой про-

цесс смены исторического лингвокультурного гас-

трономического кода и перекодировки знака, в

результате которой осуществляется динамика

смысловой трансформации этого знака и его пре-

вращения в иной фонографический форматив (3, с.

238).

Дискурсивная (текстовая) экспликация истори-

ческого гастрономического кода представляет со-

бой процесс перевода как своеобразного переклю-

чения кода, при котором переход дискурсивного

или текстового фрагмента из диахронной плоско-

сти в синхронную сопровождается декодировани-

ем, понимаемым как аналитическая расшифровка

и интерпретация. Полнота (частичность) расшиф-

ровки (декодирования) исторического гастроно-

мического лингвокультурного кода во многом за-

висит от интенций языковой личности кодирую-

щего – от его стремления сохранить в секрете ре-

зультат его деятельности в завуалированной фор-

ме текста как результата соответствующего дис-

курсоразвертывания.


13


1. Дорохова Н.И. Лингвосемиотика социальной дифференциации среды обитания англосаксонского и

англо-норманнского этносов (V-XV вв.): дис. … канд. филол. наук. 10.02.04 германские языки. Волгоград,

2013. 280 с.

2. Гашимов Э.А. Социосемиотика лингвокультурного потребностного кода // Филологические науки.

Вопросы теории и практики. 2009. №2. С. 92 – 94.

3. Лингвосемиотическая модель кодированной потребностной коммуникации / Э.А. Гашимов, М.С. Ни-

кишкова, А.В. Олянич. В сборнике: иноязычное образование: традиции и инновации. 2015. С. 236 – 249.

References

1. Dorohova N.I. Lingvosemiotika social'noj differenciacii sredy obitanija anglosaksonskogo i anglo-

normannskogo jetnosov (V-XV vv.): dis. … kand. filol. nauk. 10.02.04 germanskie jazyki. Volgograd, 2013. 280 s.

2. Gashimov Je.A. Sociosemiotika lingvokul'turnogo potrebnostnogo koda // Filologicheskie nauki. Voprosy

teorii i praktiki. 2009. №2. S. 92 – 94.

3. Lingvosemioticheskaja model' kodirovannoj potrebnostnoj kommunikacii / Je.A. Gashimov, M.S. Nikishko-

va, A.V. Oljanich. V sbornike: inojazychnoe obrazovanie: tradicii i innovacii. 2015. S. 236 – 249.

Gashimov E.A., Doctor of Philological Sciences (Advanced Doctor), Associate Professor, Professor,

Samara branch of Moscow City Teacher Training University

ENGLISH GASTRONOMY CODE: DIACHRONIC LINGUISTIC-CULTURAL ASPECT

Abstract: the article is devoted to the description of the phenomenon one of the types of linguistic and semiotic

encoding / decoding – gastronomy. This type is considered in linguo-cultural aspect and from the point of view of

diachrony.

Keywords: gastronomy, gluttony, gluttonim, decoding, discourse, sign, linguaculture, code, coding, semantics,

anonominity, ethnosemiotics


14

Глухова Т.В., старший преподаватель,

Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы

КУЛЬТУРНО-ЯЗЫКОВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О РУССКОМ НАЦИОНАЛЬНОМ

ХАРАКТЕРЕ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ

Аннотация: в данной статье речь идет о проблемах изучения национального своеобразия русского ха-

рактера, в частности, об отсутствии общепринятой приемлемой дефиниции понятия «национальный харак-

тер», о проблеме выбора исследовательского материала в современной лингвистике для обнаружения при-

знаков национального характера, национальной ментальности, национальной культуры в лексике и в грам-

матике.

Ключевые слова: национальный характер, национальные особенности характера, русский националь-

ный характер, этнические стереотипы

В многонациональной России взаимовлияние

национальных характеров неизбежно. И вопрос о

том, существует ли национальный характер рус-

ских (каков он), актуален в настоящее время, по-

скольку бытует мнение, что особенности нацио-

нального характера русского народа либо «утра-

чены», либо «не проснулись «или «находятся в

состоянии шока», а распространяемые «мифы» о

рабском и ленивом характере русского народа, о

культурной его отсталости или отсутствии демо-

кратической традиции в России приобретают чуть

ли не «зловещее значение» [7, с. 100]. Подобные

утверждения, внушая народу комплекс неполно-

ценности, не только несут определенную идеоло-

гическую направленность, но и ни в коей мере не

способствуют процессу возрождения националь-

ного самосознания. Французско-русский билингв

Мишель Дебренн отмечает, что в развернувшихся

на страницах нескольких публикаций спорах, от-

рицающих само существование языковой картины

мира и национального характера «нельзя не учи-

тывать современный социально-политический

контекст: в последние годы вопрос национальной

идентичности стал наиболее острым <… > поэто-

му любой человек, даже ученый, предпочитает

говорить <… > что «национальный характер» –

фантом, нежели пытаться его анализировать. К

тому же, помимо различного содержания сущест-

вительных nation / нация, national / национальный

и многих других, нельзя сказать, чтобы была уста-

новлена четкая терминологическая система, и это

существенно затрудняет общение» [6, с. 79].

Итак, несмотря на длительное внимание учѐ-

ных и мыслителей к проблеме национального ха-

рактера, многое здесь остаѐтся не проясненным.

Есть исследователи, которые весьма скептически

относятся к использованию этого понятия в науч-

ном обиходе. З.Б Кандаурова, например, в своей

монографии «Русский национальный характер в

условиях современного общества» отмечает, что в

ряде работ игнорируется различие между «про-

стой ―атомарной‖ совокупностью индивидов и та-

кой сложной социальной системой, как нация».

Причем то, что черты отдельных людей могут не

вполне совпадать с чертами национальной общ-

ности – общеизвестный факт [7, 6]. Таким обра-

зом, подчас вопрос остается открытым: а право-

мерно ли вообще размышлять о национальном ха-

рактере как определенной целостности.

Отчасти совпадает с точкой зрения Кандауро-

вой позиция А.О. Бороноева. Он считает, что бес-

полезно пытаться составить более-менее верное

представление о русском национальном характере,

в целом, используя нравственно-психологические

характеристики (типа, «добрый-умный»), «даже

если экспертным или чисто эмпирическим путем

выявить распространенность этих черт или ка-

честв в русском народе и сравнить его по характе-

ристикам с любым другим народом» [2, 12]. В то

же время, предлагая внимательнее присмотреться

к стереотипным чертам характера народа, форму-

лирует свое собственное определение националь-

ного характера в широкой и узкой трактовке.

Если говорить о самих исследованиях нацио-

нального характера, то немало из них подвергает-

ся критике. Например, лингвиста Анну Вежбиц-

кую нередко обвиняют в том, что, сопоставляя

языки, она сопоставляет национальные характеры

[10, с. 149]. Голованивская М.К., кстати, отмечает,

что «чисто хронологически» именно за статьей

Вежбицкой о «трех специфически русских поня-

тиях» последовал шквал конференций, исследова-

ний, публикаций, посвященных специфике рус-

ского национального характера. Дискуссия разго-

релась воистину интернациональная [5, 10]. Упре-

ки Вежбицкой в субъективизме и господствующих

идеологических стереотипах были и от россий-

ских ученых, которые не все оценки, выставлен-

ные русскому характеру (русская иррациональ-

ность, пассивность, склонность к фатализму, сми-

рение), сочли научно обоснованными. М. Дебренн

в своей статье называет все эти обсуждения «па-

радоксом Вежбицкой»: «то про нее утверждается,

что она всеми признана на Западе, то, наоборот,


15

что ее игнорируют или полностью опровергли ее

взгляды; согласно вышеприведенному принципу,

ей приписывается то, чего она не писала, но могла

бы писать, или «намерено утаила»; против нее ис-

пользуют то, что написали, возможно, не самые

лучшие ее последователи…» [6, с. 79].

Ещѐ одной существенной проблемой в изуче-

нии национального характера является отсутствие

общепринятой дефиниции этого понятия. Е.Н. Ку-

преянова и Г.П. Макогоненко, отмечая отсутствие

удовлетворительного определения национального

характера, считают, что оно и не нужно, дабы не

ограничивать и не сужать понимание проблемы:

задачу как раз они видят в раскрытии всей слож-

ности, всего динамизма явления, рассмотренного с

позиций историзма [8].

Д. Лихачев, несмотря на трудности подобного

определения, пишет, что «национальные особен-

ности – достоверный факт». И тут же отмечает,

что «не существует только каких-то единственных

в своем роде особенностей, свойственных только

данному народу, только данной нации, только

данной стране. Всѐ дело в некоторой их совокуп-

ности и в кристаллически неповторимом строении

этих национальных и общенациональных черт» [9,

с. 39].

Существует и другое мнение. А.В. Прожилову,

например, вообще представляется «неуместным

использование в качестве научного термина вы-

ражения «национальный характер», поскольку при

этом подразумеваются свойства не отдельного ин-

дивида, а целой человеческой группы, часто очень

многочисленной» [10, 268]. Лингвист считает, что

те черты, которые мы воспринимаем как специфи-

ческие особенности национального характера, ‒

это «продукт определенных исторических условий

и культурных влияний. Они производны от исто-

рии и изменяются вместе с нею». И речь, таким

образом, идет не о чертах национального характе-

ра, а об этнических стереотипах. Автор приво-

дит в подтверждение пример репрезентативного

исследования, проведенного международной

группой из 65 ученых. Были получены оценки на-

ционального характера 3989 представителей 49

этносов. После сравнения этих оценок со средним

показателем коэффициента индивидуальных черт

представителей данного этноса никакой корреля-

ции между ними обнаружено не было.

Темы, которые имеют общественно-

политический подтекст, научному филологиче-

скому знанию осваивать весьма непросто. Так,

Л.Е. Березович в своем исследовании приводит

примеры, показывающие, что в области нацио-

нального «на одном и том же материале ˗ при раз-

ных исследовательских установках – могут быть

сделаны различные выводы» [1, с. 113]. В частно-

сти, исследователь отмечает, что «пословицы, ко-

торые часто воспринимаются лингвокультуроло-

гами как аксиологические манифесты носителей

языка, при лобовом извлечении ―культурных смы-

слов‖ нередко дают взаимоисключающие резуль-

таты (как известно, к паремиям будто бы свиде-

тельствующим о лени какого-либо народа, всегда

можно найти ―контрпаремии‖ о его трудолюбии»).

Березович считает, что «язык не есть учебник по

национальной психологии», а языковые феномены

могут объясняться культурными, социальными и

политическими обстоятельствами [1, 13].

Отметим еще одну проблему лингвистического

толка. Можно найти достаточно много примеров,

показывающих, как целенаправленно подбирается

языковой материал для подтверждения своих ги-

потез, в частности, для обнаружения признаков

национального характера, национальной менталь-

ности, национальной культуры в лексике и в

грамматике. Павлова А.В. в предисловии к сбор-

нику статей «От лингвистики к мифу» высказыва-

ет следующую точку зрения: некоторые исследо-

ватели вместо того, чтобы изучать, например, фра-

зеологию живой разговорной речи и письменной

речи современников, «делают выводы о коллек-

тивной ментальности ―русского человека‖ на ос-

новании изучения словаря Даля или анализируя

письменные тексты классиков литературы» [10,

13]. Более того, уже в своей статье Павлова (в со-

авторстве с Безродным М.В.) пишет, что при со-

поставлении национальных характеров в подтвер-

ждение выводов, например, о русском характере,

цитируются не «однородные и представительные

по объему речевые массивы», а, к слову, Евтушен-

ко и Достоевский – единичные и предвзято ото-

бранные примеры из разных по времени и типу

дискурса источников [10, с. 144]. С ними соглаша-

ется М.М. Руссо: «многие из цитируемых ими

(Безродным и Павловой – выдел. нами) работ рос-

сийских авторов и в самом деле наполнены мало-

обоснованными рассуждениями о русском нацио-

нальном характере» [11, 13].

Та же Голованивская, упомянутая нами выше,

считая, что материал, взятый из художественной

литературы, внутренне противоречив «как в отра-

жении явлений жизни, так и в словоупотребле-

нии», в своих исследованиях использует не автор-

ские метафоры, а материал из общеязыкового

фонда: в частности, многочисленные словари и

компьютерную базу данных издательского дома

«Коммерсантъ». Каждое слово, предварительно

рациональным путем обобранное и входящее, по

мнению исследователя, в «мировоззренческое яд-

ро исследуемых этносов» ˗ русских и французов,

просматривалось в контекстах количеством от 500

до 2500 [5, с. 16].


16

А.Я. Шайкевич, в свою очередь, считает, что

«по-прежнему главным источником информации

остаются тексты (при этом их надо строго разгра-

ничивать на тексты прецедентные и отражающие

речевое поведение). Ассоциативные эксперименты

и прямые социологические опросы дают мало ма-

териала для доказательств, поскольку, используя

приемы языкового эксперимента, современные

семасиологи, по мнению исследователя, порож-

дают «серию гипотетических примеров», которые

затем принимаются или отвергаются на основе

собственной интуиции [12, с. 17].

Надо сказать, что проблему выбора исследова-

тельского материала в современной лингвистике

можно считать одной из наиболее острых. Так,

Шилихина К.М. отмечает две существенные про-

блемы, с которыми сталкиваются исследователи:

во-первых, такие источники как словари, тексты,

записи устной речи, а также прямые контакты с

носителями языка отражают только определенные

аспекты существования языка. Во-вторых, «не

всякий источник может предоставить достаточный

объем информации для конкретного исследова-

ния». Автор считает, что снизить уровень субъек-

тивности в отборе и анализе языкового материала

помогает обращение к языковым корпусам [13, с.

21].

В 2014 году нами было проведено исследова-

ние «Русские. Какие они?» [3]. Анализируя пред-

ставления респондентов о характерных чертах

русского народа, мы столкнулись и с ответами та-

кого плана: «особенностей давно нет, а те рус-

ские, которых сейчас называют русскими, на 90%

не являются русскими», «очень многие люди, ко-

торые кажутся русскими, на самом деле тако-

выми не являются...», «его еще надо поискать,

русского-то человека. Только в лесах, наверное,

сохранился. А так в нашем народе ‒ черты всех

наций мира». В 2015 году мы продолжили иссле-

дование, предложив ответить респондентам на ряд

вопросов-стимулов. Один из них звучал так: «Су-

ществует ли, на ваш взгляд, национальный ха

рактер русских? Объясните». В анкетировании

участвовало более 150 респондентов. Результаты

представлены в таблице:

Существует «+» Не существует « – » Существует как националь-

ный характер россиян Воздержались

144 7 6 9

Приведѐм некоторые примеры ответов на во-

прос анкеты:

«Конечно, существует. Национальный

характер русских – самый сильный и популярный.

Загадочная русская широкая душа. Сколько

мифов, притч, пословиц и поговорок! А

анекдотов?! А сколько примеров в литературе!

«Кинь ты Русь, живи в раю!» ‒ я скажу: «Не надо

рая, Дайте Родину мою!».

«Существует, т.к. «умом Россию не понять,

аршином общим не измерить…». Русскому народу

свойственна некая отличительная, присущая

только русским черта, которую западный человек

понять не сможет».

«Национальный характер русских

существует, как и национальный характер любой

другой нации. Национальный характер

формируется посредством единой истории.

Общим географическим положением,

менталитетом, единым языком».

«Нет. СМИ пытаются навязать нам

определѐнные стереотипы, касающиеся характера

русских, например, склонность работать до упада

и отдыхать на печи 33 года… Но на самом деле

характер русской нации может быть совершенно

различным» [4].

Анализ ответов показывает, что проблема сте-

реотипа, отражающего русский национальный ха-

рактер, существует и требует, безусловно, допол-

нительного исследования.

Итак, в вопросах национального, особенно че-

рез призму лингвистики, очень много неоднознач-

ного: нет общепринятой дефиниции понятия «на-

циональный характер»; нет единого мнения о том,

насколько вообще уместно использовать в качест-

ве термина выражение «национальный характер»,

а если такой термин и целесообразен, то возникает

другой вопрос: действительно ли у каждого на-

ционального характера есть свои специфические

черты или речь все же идет об этнических стерео-

типах. Возможно, права Е.Л. Березович, утвер-

ждая, что «рассмотрение ―национальной пробле-

мы‖ силами филологической науки ставит одной

из важнейших задач реконструкцию этнических

стереотипов» [1, с. 112].


17


1. Березович Л.Е. Язык и традиционная культура: Этнолингвистические исследования. М.: 2007. 600 с.

2. Бороноев А.О. Смирнов П.И. Россия и русские: характер народа и судьбы страны. СПб.: Лениздат,

1992. 144 с.

3. Глухова Т.В., Мухаметшина Э. Русские. Какие они? Лингвистический ассоциативный эксперимент //

Система непрерывного образования: школа – педколледж – вуз. Уфа: издательство БГПУ, 2014. С.108 –

110.

4. Глухова Т.В., Мухаметшина Э. Культурно-языковые представления о русском национальном характе-

ре в сознании студентов. Этнические стереотипы // Система непрерывного образования: школа – педкол-

ледж – вуз. Уфа: издательство БГПУ, 2015. С. 83 – 87.

5. Голованивская М.К. Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые концепты в представлении

французов и русских. М: Языки славянской культуры, 2009. 376 с.

6. Дебренн М. Неогумбольдтианство и ассоциативные словари // Вестник Новосибирского университета.

Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2012. №10/2. С. 77 – 86.

7. Кандаурова З.Б. Русский национальный характер в условиях современного общества: монография.

Ставрополь: Пресса, 2005. 124 с.

8. Купреянова Е.Н., Макогоненко Г.П. Национальное своеобразие русской литературы: очерки и харак-

теристики. Ин-т русской литературы. Л.: Наука, 1976. 415 с.

9. Лихачев Д.С. Заметки о русском. М., 1984. 71 с.

10. От лингвистики к мифу: Лингвистическая культурология в поисках «этнической ментальности»:

Сборник статей / Сост. А.В. Павлова. СПб.: Антология, 2013. 352 с.

11. Руссо М.М. Неогумбольдтианская лингвистика и рамки «языковой картины мира» // Политическая

лингвистика. 2014. №1. С. 12 – 24.

12. Шайкевич А.Я. Русская языковая картина мира в ряду других картинок // Московский лингвистиче-

ский журнал. 2005. №8/2. С. 5 – 21.

13. Шилихина К.М. Использование корпусов в исследованиях дискурса // Вестник Воронежского госу-

дарственного университета. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. №3. С. 21 – 26.

References 1. Berezovich L.E. Jazyk i tradicionnaja kul'tura: Jetnolingvisticheskie issledovanija. M.: 2007. 600 s.

2. Boronoev A.O. Smirnov P.I. Rossija i russkie: harakter naroda i sud'by strany. SPb.: Lenizdat, 1992. 144 s.

3. Gluhova T.V., Muhametshina Je. Russkie. Kakie oni? Lingvisticheskij associativnyj jeksperiment // Sistema

nepreryvnogo obrazovanija: shkola – pedkolledzh – vuz. Ufa: izdatel'stvo BGPU, 2014. S.108 – 110.

4. Gluhova T.V., Muhametshina Je. Kul'turno-jazykovye predstavlenija o russkom nacional'nom haraktere v

soznanii studentov. Jetnicheskie stereotipy // Sistema nepreryvnogo obrazovanija: shkola – pedkolledzh – vuz. Ufa:

izdatel'stvo BGPU, 2015. S. 83 – 87.

5. Golovanivskaja M.K. Mental'nost' v zerkale jazyka. Nekotorye bazovye koncepty v predstavlenii francuzov i

russkih. M: Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2009. 376 s.

6. Debrenn M. Neogumbol'dtianstvo i associativnye slovari // Vestnik Novosibirskogo universiteta. Serija:

Lingvistika i mezhkul'turnaja kommunikacija. 2012. №10/2. S. 77 – 86.

7. Kandaurova Z.B. Russkij nacional'nyj harakter v uslovijah sovremennogo obshhestva: monografija. Stavro-

pol': Pressa, 2005. 124 s.

8. Kuprejanova E.N., Makogonenko G.P. Nacional'noe svoeobrazie russkoj literatury: ocherki i harakteristiki.

In-t russkoj literatury. L.: Nauka, 1976. 415 s.

9. Lihachev D.S. Zametki o russkom. M., 1984. 71 s.

10. Ot lingvistiki k mifu: Lingvisticheskaja kul'turologija v poiskah «jetnicheskoj mental'nosti»: Sbornik statej /

Sost. A.V. Pavlova. SPb.: Antologija, 2013. 352 s.

11. Russo M.M. Neogumbol'dtianskaja lingvistika i ramki «jazykovoj kartiny mira» // Politicheskaja lingvistika.

2014. №1. S. 12 – 24.

12. Shajkevich A.Ja. Russkaja jazykovaja kartina mira v rjadu drugih kartinok // Moskovskij lingvisticheskij

zhurnal. 2005. №8/2. S. 5 – 21.

13. Shilihina K.M. Ispol'zovanie korpusov v issledovanijah diskursa // Vestnik Voronezhskogo gosudarstvenno-

go universiteta. Serija: Lingvistika i mezhkul'turnaja kommunikacija. 2014. №3. S. 21 – 26.


18

Glukhova T.V., Senior Lecturer,

Bashkir State Pedagogical University named after M. Akmulla

CULTURAL AND LANGUAGE IDEAS ABOUT THE RUSSIAN NATIONAL

CHARACTER: PROBLEM STATEMENT

Abstract: in this article the problems of studying the national identity of the Russian character are considered,

in particular, the lack of a common acceptable definition of "national character", the problem of selection of re-

search material in modern linguistics to detect signs of national character, national mentality, national culture in

vocabulary and in grammar.

Keywords: national character, national character, Russian national character, ethnic stereotypes


19

Зиянгиров Э.К., аспирант,

Башкирский государственный университет

СЕМАНТИЧЕСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ ВОЕННОГО ДИСКУРСА

В РАМКАХ СПОРТИВНОГО МЕДИАДИСКУРСА

Аннотация: в статье рассматривается семантическое сходство милитарного дискурса со спортивным

медиадискурсом. Выделены ключевые объединяющие концепты. Сходство подтверждается приведением

примеров из российских средств массовой информации спортивной тематики.

Ключевые слова: дискурс, медиадискурс, спортивные комментаторы, военный дискурс

Спортивный медиадискурс – один из самых

динамично развивающихся и активно дополняю-

щихся дискурсов в русском языке. Это связано как

с ростом популярности спорта в целом, так и с

глобализирующими факторами. Спортивный ме-

диадискурс так или иначе связан со многими дру-

гими дискурсами и наиболее тесно, как показыва-

ет наш материал, со спортивным дискурсом. По-

мимо прямой связи, можно отметить и наличие

большого количества косвенных. В спортивных

трансляциях, репортажах, статьях можно найти

элементы медицинского, театрального, религиоз-

ного, экономического, военного и других дискур-

сов [1; 6]. Но как среди такого количества косвен-

ных связей можно вычленить те, которые оказы-

вают большее влияние? В этом смысле особое

внимание на себя обращает семантический аспект

спортивного медиадискурса.

Семантика – это раздел лингвистики, зани-

мающийся изучением смыслового значения еди-

ниц языка. Семантика как раздел лингвистики от-

вечает на вопрос, как индивид, зная слова и грам-

матические правила какого-либо естественного

языка, оказывается способным передать с их по-

мощью самую разнообразную информацию о ми-

ре, не только внешнем, но и о собственном внут-

реннем мире, даже если он впервые сталкивается с

такой задачей, и понимать, какую информацию о

мире заключает в себе любое обращенное к нему

высказывание, даже если он в первый раз его

слышит [7, c. 69].

Для того, чтобы обнаружить семантические

связи между теми или иными дискурсами следует

обратиться к ключевым понятиям этих дискурсов.

Если говорить о военном, или как его еще назы-

вают милитарном, дискурсе, то одним из главных

концептов здесь будет концепт «война». В рамках

спортивного медиадискурса следует отталкиваться

от вида спорта, транслируемого в данный кон-

кретный момент. В командных видах спорта од-

ним из ключевых концептов будет концепт

«матч». В единоборствах – концепты «поединок»

и «бой». В различных индивидуальных видах это

могут быть концепты «гонка» или «соревнова-

ние».

Все эти концепты объединены целевой уста-

новкой. И в спортивном состязании, и на войне

цель – победа. Так что концепт «победа» можно

считать основополагающим и определяющим в

списке семантических элементов, объединяющих

два рассматриваемых дискурса.

Чтобы добиться победы в военном деле требу-

ются тактика, стратегия и дисциплина. Этими же

понятиями оперируют как в рамках спортивного

дискурса, так и в медиадискурсе, в фокусе рас-

смотрения которого находится спортивное меро-

приятие.

Так большой резонанс вызвало интервью на-

ездника Александра Несяева.

- У Вас была какая-то тактика с самого нача-

ла, и Вы ее придерживались?

- С самого начала у меня была какая-то тактика,

и я ее придерживался.

Очевидно, что в данном случае спортсмен вос-

принял вопрос с некоторой долей иронии. Но

спортивный концепт тактики действительно игра-

ет важную роль. Журналист издания Gazeta.ru Фа-

рид Бектемиров в своем материале о бегуне Юрии

Борзаковском пишет следующее: «Отличительная

тактика российского спортсмена – первые полки-

лометра дистанции держаться позади лидеров,

экономя силы, а после вырваться вперед благодаря

мощному спурту» [2]

Но наиболее полно связь военного дискурса со

спортивным медиадискурсом проявляется при

рассмотрении ключевых понятий командных ви-

дов спорта, таких как футбол или хоккей. Концепт

противостояния здесь, как и в случае военного

конфликта прямой. Не случайно, что спортивный

матч строится по принципу, характерному для боя,

«нападение – оборона». То есть пока одна команда

владеет мячом или шайбой, другая – обороняется.

Спортивная терминология в данном случае явля-

ется заимствованной из военного дискурса. Мы

имеем в виду такие понятия, как «фланг», «контр-

атака», «центр», «нападающий», «защитник» и т.п.

То есть в рамках сравнения двух дискурсов се-

мантику понятий «фланг», «контратака» и т.д.

можно считать сходной, так как суть понятий не

меняется. Нападающий – атакует, защитник – обо-


20

роняется. В одном случае край футбольного поля,

в другом край поля битвы.

Однако, стоит заметить, что далеко не всегда

семантику понятий этих двух дискурсов можно

считать абсолютно сходной. К примеру, вот так

комментатор телеканала «Россия» Владимир Сто-

гниенко описывает защитника сборной Ямайки и

«Лестера» Уэса Моргана.

«Это Уэс Морган. Героический капитан ге-

роического «Лестера»… [благодаря ему достиг-

нуты] успехи «Лестера», который бился, выби-

вая и себе, и сопернику зубы, настоящий вождь, в

хорошем смысле этого слова» [3].

Прилагательное героический в военном и спор-

тивном дискурсах с семантической точки зрения

имеет общие черты. В спорте героизмом может

считаться прикрытие ворот собственным телом от

мяча или игра с травмой. На войне героическим

поступком будет прикрытие собственным телом

вражеской амбразуры. Действия выглядят сход-

ными, но назвать сходной семантику в данном

случае нельзя. Причина тому – результат дейст-

вия. При ударе мяча футболист может получить

синяк или ушиб. А вот боец, героически накрыв-

ший собой амбразуру или гранату, почти наверня-

ка погибнет. Так что понятие «героический» в

рамках военного дискурса имеет гораздо более

высокое значение. Следовательно, с семантиче-

ской точки зрения два этих понятия будут счи-

таться частично сходными. В данном случае мож-

но говорить о военной метафоре в рамках спор-

тивного медиадискурса [8; 9].

Глагол «бился» в данном случае не имеет ниче-

го общего с намеренным физическим воздействи-

ем на другого человека с целью навредить ему.

Определенная степень физического контакта в

футболе, безусловно, присутствует. Однако, сле-

дует заметить, что в данном случае глагол «бился»

с семантической точки зрения представляет собой

нечто близкое к «смело, уверенно или жестко иг-

рал». То есть, это так же частично сходные по зна-

чению понятия.

Однако, если речь идет о боксе, борьбе и дру-

гих единоборствах, то там глагол «биться» по

большей части употребляется именно в прямом

значении. Считать его элементом только милитар-

ного дискурса вряд ли возможно, так как едино-

борства сами по себе подразумевают бой, а, сле-

довательно, такое понятие будет смежным для

двух дискурсов.

Об элементах военного дискурса в рамках

спортивного можно рассуждать, если мы говорим

о спорте, где главной целью не является физиче-

ское воздействие на соперника. Например, в фут-

боле или хоккее.

Каковы же причины широкого распростране-

ния военных концептов в спортивном медиади-

скурсе? Не случайно синонимичными понятиями

считаются футбольная команда и дружина, хок-

кейный матч и ледовая баталия, выиграть титул и

завоевать трофей. Всѐ это позволяет спортивным

журналистам сильнее воздействовать на эмоции

реципиентов, повысить уровень драматизма про-

исходящего, представить спортивное событие бо-

лее возвышенным. Такое явление связано с тем,

что понятие «война» и семантически связанные с

ним концепты имеют жизненно-важное значение

для человека.

Во время комментария матча Чемпионата Ев-

ропы 2008 года между сборными России и Гол-

ландии Георгий Черданцев использовал военную

метафору. В момент сильного удара по мячу в ис-

полнении Дениса Колодина он воскликнул:

«Колодин! Пушка страшная!»

Это очень яркий пример военной метафоры в

рамках спортивного медиадискурса. Если в мили-

тарном дискурсе семантика слова «пушка» доста-

точно четкая – это артиллерийское орудие, имею-

щее ствол длиной не менее 25 калибров, то в дан-

ном случае оно обозначает игрока с очень силь-

ным ударом. А прилагательное «страшная» усили-

вает эмоциональную окраску. Дополнительной

экспрессии высказыванию придает его инверсив-

ная форма. Можно утверждать, что в данном слу-

чае отождествление футболиста с артиллерийским

орудием очень уместно.

Резюмируя все сказанное выше, можно сделать

вывод, что между спортивным медиадискурсом и

военным дискурсом существуют прочные семан-

тические связи [8]. Они обусловлены схожестью

значений в ключевых дискурсивных концептах.

Мы выделили несколько степеней взаимодействия

двух дискурсов, выяснили что семантическая

связь может быть сходной, частично сходной либо

смежной. Взаимодействие милитарного дискурса

и языка спортивных медиа обусловлено во многом

особенностями восприятия медиадискурса.


1. Морозкина Е.А., Фаткуллина Ф.Г. Стилистические особенности языка региональных СМИ //

Материалы XLIV Международной филологической конференции, 10 по 15 марта 2015 года. СПб.:

Филологический факультет СПбГУ, 2015. С. 374 – 376.

2. Бектемиров Ф. Конец эпохи Борзаковского // Газета.ру [Электронный ресурс] Режим доступа:

https://www.gazeta.ru/sport/2014/07/22/a_6141193.shtml



21

3. Стогниенко В. Комментарий матча Аргентина – Ямайка // [Электронный ресурс] Режим доступа:

https://vk.com/videos-43869941?q=%D1%83%D1%8D%D1%81&z=video-

43869941_171328204%2Fclub43869941

4. Фаткуллина Ф.Г. Функционально-прагматический аспект изучения современного медиатекста //

Актуальные вопросы университетской науки Уфа: РИЦ БашГУ, 2016. С. 249 – 257.

5. Фаткуллина Ф.Г. Особенности современной межличностной коммуникации: деструктивное общение

// Проблемы современной филологии и аспекты преподавания гуманитарных дисциплин в техническом

вузе. Уфа, УГНТУ, 2016. С. 203 – 209.

6. Фаткуллина Ф.Г. Дискурсивный характер политической коммуникации: Сб Актуальные вопросы

университетской науки. Вып. 3. Уфа: РИЦ БашГУ, 2016. Вып. 3. С. 388 – 396.

7. Фаткуллина Ф.Г. Категория деструктивности в современном русском языке: дис. … докт. филол.

наук. Уфа, 2002. 343 с.

8. Фаткуллина Ф.Г Понятия стратегии и тактики в современном медиадискурсе: Материалы

Международного форума в Японии "социокультурные и филологические аспекты в образовательном и

научном контексте", 25-29 сентября 2014 года. Киото, Япония, 2014. С. 638 – 643.

9. Хабиров Р.Р., Фаткуллина Ф.Г. Особенности функционирования военной терминологии в спортивном

дискурсе // Актуальные проблемы русской и сопоставительной филологии: теория и практика. Уфа; РИЦ

БашГУ, 2016. С. 432 – 439.

References

1. Morozkina E.A., Fatkullina F.G. Stilisticheskie osobennosti jazyka regional'nyh SMI // Materialy XLIV

Mezhdunarodnoj filologicheskoj konferencii, 10 po 15 marta 2015 goda. SPb.: Filologicheskij fakul'tet SPbGU,

2015. S. 374 – 376.

2. Bektemirov F. Konec jepohi Borzakovskogo // Gazeta.ru [Jelektronnyj resurs] Rezhim dostupa:


3. Stognienko V. Kommentarij matcha Argentina – Jamajka // [Jelektronnyj resurs] Rezhim dostupa:

https://vk.com/videos-43869941?q=%D1%83%D1%8D%D1%81&z=video-

43869941_171328204%2Fclub43869941

4. Fatkullina F.G. Funkcional'no-pragmaticheskij aspekt izuchenija sovremennogo mediateksta // Aktual'nye

voprosy universitetskoj nauki Ufa: RIC BashGU, 2016. S. 249 – 257.

5. Fatkullina F.G. Osobennosti sovremennoj mezhlichnostnoj kommunikacii: destruktivnoe obshhenie // Prob-

lemy sovremennoj filologii i aspekty prepodavanija gumanitarnyh disciplin v tehnicheskom vuze. Ufa, UGNTU,

2016. S. 203 – 209.

6. Fatkullina F.G. Diskursivnyj harakter politicheskoj kommunikacii: Sb Aktual'nye voprosy universitetskoj

nauki. Vyp. 3. Ufa: RIC BashGU, 2016. Vyp. 3. S. 388 – 396.

7. Fatkullina F.G. Kategorija destruktivnosti v sovremennom russkom jazyke: dis. … dokt. filol. nauk. Ufa,

2002. 343 s.

8. Fatkullina F.G Ponjatija strategii i taktiki v sovremennom mediadiskurse: Materialy Mezhdunarodnogo foru-

ma v Japonii "sociokul'turnye i filologicheskie aspekty v obrazovatel'nom i nauchnom kontekste", 25-29 sentjabrja

2014 goda. Kioto, Japonija, 2014. S. 638 – 643.

9. Habirov R.R., Fatkullina F.G. Osobennosti funkcionirovanija voennoj terminologii v sportivnom diskurse //

Aktual'nye problemy russkoj i sopostavitel'noj filologii: teorija i praktika. Ufa; RIC BashGU, 2016. S. 432 – 439.

Ziyangirov E.K., Postgraduate,

Bashkir State University

SEMANTIC ELEMENTS OF MILITARY DISCOURSE WITHIN THE MEDIA DISCOURSE OF SPORTS

Abstract: the article considers semantic similarity of sports media discourse and military discourse. Key com-

bining concepts are determined. The similarity is confirmed by giving examples from the Russian mass media

sports subjects.

Keywords: discourse, discourse of mass media, sports commentators, military discourse


22

Казанцева Е.А., кандидат филологических наук, доцент,

Уфимский государственный нефтяной технический университет

ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ДИСКУРСА

Аннотация: в статье дается обзор структурных, жанровых и институциональных изменений педагоги-

ческого дискурса на современном этапе развития высшей школы в России.

Ключевые слова: педагогический дискурс, высшее образование, изменение социальной ситуации, тен-

денции и проблемы

Одной из ключевых черт современной науки

является тенденция к междисциплинарным иссле-

дованиям. Проведение исследований на стыках и

пересечениях разных наук дает возможность зна-

чительно расширить их рамки и глубже проник-

нуть в суть анализируемых явлений и процессов

[1, c. 175]. Среди множества существующих в лин-

гвистике научных направлений укрепляется пози-

ция дискурсивного подхода, поскольку в фокусе

такого анализа находятся не только лингвистиче-

ские объекты, но и различные типы социального

взаимодействия с помощью языка [2].

Дискурс определяется в современной лингвис-

тической теории как сложное коммуникативное

явление, которое наряду с лингвистическими ха-

рактеристиками, присущими тексту, обладает и

экстралингвистическими параметрами (участники

коммуникации, их коммуникативные цели, наме-

рения, прагматические установки, социальные ро-

ли, фоновые знания об условиях общения: о собе-

седнике, времени, пространстве).

Под педагогическим дискурсом понимается

объективно существующая динамическая система

ценностно-смысловой коммуникации субъектов

образовательного процесса, функционирующая в

образовательной среде вуза (или любого иного

образовательного заведения), включающая участ-

ников дискурса, педагогические цели, ценности и

содержательную составляющую, обеспечивающая

приобретение студентами опережающего опыта в

проектировании и оценке любого педагогического

или социального явления в соответствии с норма-

ми культуросообразной деятельности [3, с. 84].

Неразрывно связанный с судьбами образования

как одного из важнейших направлений развития

общества, педагогический дискурс находится в

фокусе исследований многих лингвистов (Степа-

нов Ю.С., Кубрякова Е.С., Сусов И.П., Карасик

В.И., Попова Т.П., Кротков Е.А., Макаров М.Л.,

Милованова Ж.В. и мн. др.). На сегодняшний день

наукой доказано, что лингвистические изменения

педагогического дискурса отражают технологиче-

ские и методологические инновации, а также оп-

ределяют тенденции развития педагогики в целом.

Именно с этой точки зрения исследование педаго-

гического дискурса представляется особенно акту-

альным и востребованным.

В современной науке сложилось мнение, что

многие виды дискурса, особенно институциональ-

ного, имеют весьма условные различия, что при-

вело к переходу на интегративные теории дискур-

са. Так, при исследовании жанров дискурса, ак-

туализирующихся в сфере высшего образования,

вполне закономерно объединить педагогический и

научный дискурс под общим названием ―академи-

ческий дискурс‖ или ―научно-педагогический дис-

курс‖, что, во-первых, снимает проблему разгра-

ничения этих жанров, и, во-вторых, отражает со-

временную тенденцию к максимальному сближе-

нию образования и науки, поскольку роль образо-

вания в последнее время рассматривается в аспек-

те ―общества, основанного на знаниях‖.

Относясь к категории институциональных дис-

курсов, педагогический дискурс высоко динами-

чен и всегда чутко реагирует на изменения соци-

альной ситуации, моделируя в свою очередь ре-

альность остальных социальных институтов и во

многом предопределяя их развитие. Демократиче-

ские изменения в России последних десятилетий

привели к значительным изменениям в этой сфере

[4; 5]. Рассмотрим основные из них:

1. Синтез в корпусе педагогического дискурса

далеких друг от друга дискурсивных стилей – на-

учного, научно-популярного и разговорно-

бытового, что свидетельствует о процессе перехо-

да от формального к более неформальному обще-

нию, снижению психологической дистанции меж-

ду участниками. То есть, происходит перенос ак-

цента с субъектно-объектной формы на субъектно-

субъектную.

2. Интернационализация образования, т.е. про-

цесс, суть которого заключается в активном вве-

дении международного компонента во все функ-

циональные сферы вуза (академическая мобиль-

ность, создание новых образовательных стандар-

тов на основе образцов международного уровня,

различные формы долгосрочного партнерства в

сфере образования). Он затрагивает все области

деятельности – учебную, исследовательскую, и

административную. Авторы статей об интерна-

ционализации (Барахтенова Л.А., Сагинова О.В.,


23

Панин М.С. и др.) подчѐркивают еѐ связь со всеми

функциями образовательного процесса и отмеча-

ют наличие комплексного характера влияния этого

процесса на педагогический дискурс.

3. Перенос внимания в процессе дискурсивных

практик с позиции «грамотный коммуникант» на

позицию «эффективный коммуникант», развитие у

студента дискурсивных компетенций, позволяю-

щих ему эффективно осуществлять процесс обще-

ния (Белозерцев А.В., Лущинская О.В. и др.).

4. Изменение хронотопа. В связи с вступлением

России в Болонский процесс и изменением требо-

ваний к образовательному процессу произошло

смещение акцента с аудиторного занятия на само-

стоятельную работу (Клушина Н.П., Казарьянц

А.Э. и др.). Это в свою очередь изменило соотно-

шение объема дискурсионных жанров в педагоги-

ческом процессе, и письменная форма стала пре-

обладать над устной. Следовательно, гораздо бо-

лее высокие требования должны сегодня выдви-

гаться к дискурсивному потенциалу учебно-

методического обеспечения вузовских программ.

5. Изменение форм педагогического дискурса.

В образовательном пространстве появились вир-

туальные средства и способы обучения и комму-

никации, что сделало возможным общение агентов

педагогического дискурса с помощью медиасре-

ды. К таким средствам относятся образовательные

порталы, педагогические блоги и др. Традицион-

ные формы – устный и письменный педагогиче-

ский дискурс, находятся в отношениях активного

взаимовлияния с виртуальной формой. С одной

стороны, виртуальные формы педагогического

дискурса несут в себе огромный потенциал для

саморазвития студента и обогащения его интел-

лекта и культуры, но с другой стороны за счет

увеличения нагрузок на преподавателя и сокраще-

ния времени общения появилась и обратная тен-

денция – к более фрагментарным, поверхностным

– формальным отношениям. За счет этого проис-

ходит снижение качества педагогического дискур-

са [6; 7].

6. Изменения, которые произошли и продол-

жают происходить в мировосприятии современ-

ной российской молодежи. Изменились ее взгля-

ды, жизненные позиции, ценностные ориентации,

ментальность. В условиях коммерциализации и

маркетизации общества в целом, претерпевает из-

менения и мотивационно-потребностная сфера

молодежи, их взгляды на систему социальных

взаимодействий. Естественно, все это находит

свое отражение и в сфере образования.

В этой связи стоит отметить стойкую тенден-

цию к снижению авторитета преподавателя и уни-

верситета. Корпус педагогического дискурса по-

полнился такими сленговыми единицами, как

вышка, вторая вышка, универ, препод, закрыть

сессию (вместо сдать), альмаматерь, студак

(студенческий билет), халявный зачет, ботан, бо-

танический сад (читальный зал), дебильник (учеб-

ник), угадайка (тест), забить на лекцию, за-

гон/амбар (аудитория), грузить (много требовать),

проканать, завалить, бумажка (диплом), весьма

наглядно отражающими социальные и нравствен-

ные ценности студенчества.

Психологи (Векшина О.А., Хох И.Р., Гребен-

никова В.М. и др.) также отмечают, что современ-

ная молодежь характеризуется более высокой сте-

пенью эмоциональной нестабильности, и даже

инфантильности, по сравнению с предыдущим

поколением [8].

Подводя итог вышесказанному, можно сделать

заключение о необходимости моделирования ка-

чественно новых форм педагогического дискурса,

учитывающих особенности современного состоя-

ния сферы образования и общества в целом, отве-

чающих социальным и психологическим потреб-

ностям современной молодежи. В условиях кон-

куренции и коммерциализации международного

образования особенно важный вклад могут внести

сопоставительные исследования педагогического

дискурса, позволяющие привнести в Российскую

высшую школу богатейший мировой опыт дис-

курсивных практик.


1. Сулейманова А.К., Фаткуллина Ф.Г. Проблемы и перспективы развития российских вузов в

современном образовательном пространстве // Модернизация высшего образования в России: Опыт

истории и векторы развития. Уфа: РИЦ БашГУ, 2016. С. 172 – 177.

2. Гайназарова А.А., Фаткуллина Ф.Г. Понятия «текст» и «дискурс» в современном языкознании //

Актуальные проблемы русской и сопоставительной филологии: теория и практика. Уфа; РИЦ БашГУ, 2016.

С. 137 – 139.

3. Суворова С.Л. Феноменология исследования понятий «Дискурс» и «Педагогический дискурс» //

Вестник ЮУрГУ. Серия: Образование. Педагогические науки. 2012. №4 (263). С. 84 – 87.

4. Flyuza Fatkullina, Eugenia Morozkina, Almira Suleimanova. Modern higher education: problems and pers-

pectives // Procedia – Social and Behavioral Sciences. 2015. P. 571-

577http://authors.elsevier.com/TrackPaper.html?trk_article =SBSPRO26772&trk_surname=Fatkullina


24

5. Арсланова А.Р. Перспективы и проблемы развития в вузе третьего тысячелетия // Высшая школа.

2015. №6. С. 52 – 55.

6. Роботова А. С. Об особенностях современного научно-педагогического дискурса // Высшее

образование в России. 2011. №7. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/ob-osobennostyah-sovremennogo-

nauchno-pedagogi cheskogo-diskursa

7. Фаткуллина Ф.Г. Преподавание русского языка в полиэтническом регионе: проблемы и перспективы

// Культура народов Башкортостана в контексте евразийской цивилизации: история, современность,

перспективы. Уфа, 2015. С. 343 – 347.

8. Батыршин Ш.Ф., Фаткуллина Ф.Г. Психолого-педагогическая компетентность преподавателя вуза //

Международный студенческий вестник, 2016. №5. Ч. 3. С. 451 – 454.

References

1. Sulejmanova A.K., Fatkullina F.G. Problemy i perspektivy razvitija rossijskih vuzov v sovremennom obrazo-

vatel'nom prostranstve // Modernizacija vysshego obrazovanija v Rossii: Opyt istorii i vektory razvitija. Ufa: RIC

BashGU, 2016. S. 172 – 177.

2. Gajnazarova A.A., Fatkullina F.G. Ponjatija «tekst» i «diskurs» v sovremennom jazykoznanii // Aktual'nye

problemy russkoj i sopostavitel'noj filologii: teorija i praktika. Ufa; RIC BashGU, 2016. S. 137 – 139.

3. Suvorova S.L. Fenomenologija issledovanija ponjatij «Diskurs» i «Pedagogicheskij diskurs» // Vestnik

JuUrGU. Serija: Obrazovanie. Pedagogicheskie nauki. 2012. №4 (263). S. 84 – 87.

4. Flyuza Fatkullina, Eugenia Morozkina, Almira Suleimanova. Modern higher education: problems and pers-

pectives // Procedia – Social and Behavioral Sciences. 2015. P. 571-

577http://authors.elsevier.com/TrackPaper.html?trk_article =SBSPRO26772&trk_surname=Fatkullina

5. Arslanova A.R. Perspektivy i problemy razvitija v vuze tret'ego tysjacheletija // Vysshaja shkola. 2015. №6.

S. 52 – 55.

6. Robotova A. S. Ob osobennostjah sovremennogo nauchno-pedagogicheskogo diskursa // Vysshee obrazova-

nie v Rossii. 2011. №7. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/ob-osobennostyah-sovremennogo-nauchno-pedagogi

cheskogo-diskursa

7. Fatkullina F.G. Prepodavanie russkogo jazyka v polijetnicheskom regione: problemy i perspektivy // Kul'tura

narodov Bashkortostana v kontekste evrazijskoj civilizacii: istorija, sovremennost', perspektivy. Ufa, 2015. S. 343 –

347.

8. Batyrshin Sh.F., Fatkullina F.G. Psihologo-pedagogicheskaja kompetentnost' prepodavatelja vuza // Mezhdu-

narodnyj studencheskij vestnik, 2016. №5. Ch. 3. S. 451 – 454.

Kazantseva E.A., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Ufa State Petroleum Technological University

FEATURES OF THE MODERN PEDAGOGICAL DISCOURSE

Abstract: the article presents a review of structural, genre and institutional changes of pedagogical discourse at

the modern stage of development of the Russian higher education.

Keywords: pedagogical discourse, higher education, changes in social situation, tendencies and problems

http://cyberleninka.ru/article/n/ob-osobennostyah-sovremennogo-nauchno-pedagogi

http://cyberleninka.ru/article/n/ob-osobennostyah-sovremennogo-nauchno-pedagogi


25

Казарбаева В.Н., аспирант,

Башкирский государственный университет

СИНОНИМИЯ ФРАЗЕОСЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ “СОСТОЯНИЕ ПРИРОДЫ”

В РУССКОМ, АНГЛИЙСКОМ И БАШКИРСКОМ ЯЗЫКАХ

Аннотация: статья посвящена изучению феномена синонимии, реализующейся в системе

разноструктурных языков. Особое внимание уделено анализу единиц фразеосемантиеского поля

―состояние природы‖.

Ключевые слова: синоним; синонимический ряд; лексическая синонимия; фразеологическая синони-

мия; фразеологические варианты

Понятие синонимии и синонимических отно-

шений привлекает все большее внимание исследо-

вателей во всем мире. Известно, что синонимиче-

ские средства языка позволяют наиболее точно и

образно выразить мысль избегая повторов в пре-

делах одного предложения [3; 4; 12]. Согласно

фразеологическому словарю: «Синонимы – это

слова, близкие или тождественные по своему зна-

чению, выражающие одно и то же понятие, но

различающиеся или оттенками значения, или сти-

листической окраской, или и тем и другим. Сино-

нимы, как правило, принадлежат к одной и той же

части речи и выступают как взаимозаменяемые

элементы высказывания» [3, с. 280]. Исследова-

тель Ю.Д. Апресян подчеркивает: «Если мы хотим

дать эффективное определение синонимов, опи-

рающееся на возможность формального сравнения

их значений, нам нужно иметь в своем распоряже-

нии исчерпывающее описание значений слов дан-

ного языка (толковый словарь), выполненное с

соблюдением ряда условий» [2, с. 216-217].

В тюркологии первые фундаментальные иссле-

дования в области синонимии начинаются во вто-

рой половине XX века с трудов казахского языко-

веда А. Болганбаева. Существенным вкладом в

тюркологию можно назвать работы по синонимии

З.Г. Ураксина (в башкирском языкознании) и Ш.С.

Ханбиковой, Г.К. Закировой (в татарском языко-

знании) [5, c. 101; 9]. Рассмотрим два вида

синонимов: лексическую и фразеологическую.

Лексические синонимы включают в себя слова

одной части речи, которые обладают близкими

значениями, но являются разными по звучанию.

Фразеологическая синонимия – это тип семанти-

ческих отношений разных по звучанию фразеоло-

гизмов, которым присуще близость значений.

Близкими по значению являются только те слова,

которые употребляются для обозначения одного и

того же понятия и различаются между собой эмо-

циональной окраской, оттенками значения в пре-

делах данного понятия, употреблением в опреде-

ленных стилистических условиях, в сочетаниях с

теми или, иными словами [1; 11].

В анализируемых нами примерах представлены

все виды синонимических рядов фразеологизмов.

Семантические служат для дифференциации зна-

чения, то есть выполняют оттеночно-смысловую,

уточнительную функцию. Для обозначения ―неоп-

ределенного положения объекта действия‖ ис-

пользуется несколько фразеологических единиц

одного ряда, позволяющих с определенной ясно-

стью детализировать описываемое явление: меж-

ду небом и землей (жить, находиться), висеть

(повиснуть, повисать) в воздухе; ер менән күк

араһында; be in the air.

При анализе синономического ряда ярко

выделяется концепт ―осень‖. Например,

фразеологическая единица русского и

башкирского языка ―бабье лето‖ //―әбейҙәр

сыуағы‖ отражает ясные, теплые дни в начале

осени. Данное выражение можно дополнить сле-

дующими идиомами как золотая осень (сухая и

солнечная осень, когда особенно ярки и разнооб-

разны оттенки желтеющей листвы), бархатный

сезон (осенние месяцы: сентябрь, октябрь на юге),

на склоне лета. В английском языке имеется ана-

логичный фразеологизм Indian summer резко от-

личающийся применением в английском и рус-

ском языке. В остальном, бабье лето и Indian

summer вполне взаимозаменяемы. Изучив англий-

скую единицу можно выявить несколько версий ее

происхождения. По одной из них индейцы верили,

что краткий период тепла после первых замороз-

ков и перед холодами проистекает от теплого вет-

ра, присылаемого божеством Котантауитом. По

другой, в это время коренные племена северо-

востока Америки собирали урожай своих съедоб-

ных растений. А по третьей, в это время, готовясь

к зиме, первые белые поселенцы ослабляли охрану

своих угодий, а индейцы пользовались этим, что-

бы нанести последний предзимний визит в закро-

ма колонистов. Есть даже версия, что белые посе-

ленцы именовали это «ненастоящее лето» «индей-

ским» из-за того, что это прилагательное было в ту

пору синонимом слов «лживое», «обманчивое»,

«коварное». Но, так или иначе, возникнув в Аме-


26

рике, идиома Indian summer затем прочно вошла и

в британский английский [6; 7].

Зимние трескучие морозы также нашли свое

отражение в устойчивых словосочетаниях русско-

го, английского и башкирского языка: трескучий

мороз, Крещенские морозы; black frost; эт

бәйләһәң торғоһоҙ (торорлоҡ түгел, тормаҫлыҡ,

түҙмәҫлек). Такие морозы характерны для второй

половины января, бывающие во время церковного

праздника Крещения.

Весеннее половодье – обычное явление для

климата России, поэтому как в русском, так и в

башкирском языке есть синонимы фразеологиз-

мов. Например, выйти из берегов / выходить, река

прошла; йылға әрселеү / боҙҙан, йылға ташыу,

йылға ярынан сығыу. К данным примерам можно

подобрать противоположные антономичные

единицы, такие как, войти / входить в русло,

вступать / вступить в берега; йылға ярына

ҡайтыу.

В связи с влажными климатическими

условиями Великобритании в языке запечатлены

больше фразеологизмов с концептом «туман»

сравнительно с русским: the pride of the morning, a

London particular, scotch mist, a pea- soup fog, a fog

cannot be dispelled with a fan. В последнем мы

обнаружили одно выражение сухой туман.

Фразеологические синонимы, как и лексиче-

ские, могут отличаться и степенью интенсивности

действия, проявления признака [13; 14].

Например, непогода с проливным дождем и

слякотью выражается несколькими

фразеологическими единицами: обложной дождь-

идиома нейтральная, разверзлись хляби небесные-

встречается в художественной литературе, льет

как из ведра-обиходно-разговорный фразеологизм

(каждый последующий синоним называет более

интенсивное действие по сравнению с предыду-

щим). В башкирском языке мы не нашли синоним

у данного фразеологизма-күктең төбө тишелгән

(төшкән). А в английском языке фразеологизмы с

данным значением преобладают, наверное потому,

что в Англии климатические условия

характеризуются особой влажностью: it is pouring

(raining) cats and dogs, it is raining pitchforks, fine

day (weather, week) for the (young)ducks, the rain

comes down in torrents (sheets) (the rain falls in

torrents).

В следующих фразеологизмах со значением

―очень рано‖, ―на рассвете‖, ―до восхода солнца‖

встречаются просторечья, которые выражают

предельную экспрессию, означают сильное

желание успеть что-либо сделать : ни свет ни заря,

чем свет и чуть свет, до солнца; таң ҡараңғыһы

(тишеге, һарыһы), ҡара таңдан (таң менән); the

break of day, bright and early, rise with the sun, the

peep of dawn (of day, of the morning), an honour in

the morning is worth two in the evening.

Проведенные исследования в русском,

английском и башкирском языке подтверждают,

что значению ―до восхода солнца‖ можно

противопоставить близкие по семантике

фразеологизмы со значением ―вечер‖, ―ночь‖: на

ночь, на ночь глядя, за полночь, на склоне дня /

ночи; under cloud of night, the cope of night.

Особенно отличителен в этой группе башкирский

язык с фразеологизмом ете төн уртаһы (очень

поздно, ночью), в котором отражается

ментальность, символика чисел, образность,

мифология башкирского народа. Данное

выражение можно рассмотреть в контексте со

значением ―темнота‖: кромешная тьма и

кромешный мрак, ни зги не видно / не видать,

ночная / вечерняя тень и тень ночи, темно / хоть

глаз выколи; as / black as night as midnight, dark as

midnight / as night / as pitch / as a pocket, bind mans

holiday, the darkest hour is that before the dawn, the

shades of evening.

Важно отметить, что наш интерес лежит не

только в области природы и ее составляющих, а в

области ее восприятия и переживания человеком,

который зачастую оказывается под влиянием при-

родных явлений [11; 15]. Поэтому для нашего

исследования важно рассмотреть, как человек

понимает и оцениват погодные условия.

Следует отметить, что несмотря на длительную

историю исследований и существование довольно

большого количества трудов, посвященных изуче-

нию различных аспектов лексической синонимии,

в этой области все еще остается множество про-

блем и спорных вопросов, требующих к себе более

пристального внимания со стороны лингвистов.

Нет единого мнения относительно понимания

природы самого явления синонимии и понятия

синонима, выделения критериев синонимичности

слов, принципов определения синонимического

ряда, методов исследования синонимических свя-

зей отдельных классов слов.


27


1. Аиткулова Э.Р., Фаткуллина Ф.Г. Прецедентные феномены как элементы региональной идентичности

// Вестник Башкирского университета, 2016. Т. 21. №1. С. 109 – 114.

2. Апресян Ю.Д. Избранные труды. М.: Школа «Языки русской культуры»; 2005. Т. 1: Лексическая

семантика: Синонимические средства языка. 472 с.

3. Большой фразеологический словарь русского языка / под ред. В.Н. Телия. М.: АСТ-Пресс, 2010. 784 c.

4. Винокур Т.Г. Синонимия в функционально-стилистическом аспекте//Вопросы языкознания. 2005. №5.

С. 54 – 65.

5. Ибрагимова В.Л., Фаткуллина Ф.Г., Отражение межкультурного взаимодействия в башкирской и

русской языковых картинах мира // Язык и культура: проблемы соотношения и взаимодействия в

полиэтническом пространстве. Уфа: РИЦ БашГУ. С. 100 – 106.

6. Клюева В.Н. Краткий словарь синонимов русского языка. М., 2011. 126 с.

7. Кунин А.В. Англо-русский фразеологический словарь. 3-е изд., стереотип. М.: Русский язык, 2001.

8. Палевская М.Ф. Синонимы в русском языке. М.: Просвещение, 2004. 127 с.

9. Ураксин З. Г. Фразеологические синонимы в современном башкирском языке: автореф. дис. … канд.

филол. наук. Уфа, 1966. 32 с.

10. Ураҡсин З.Ғ. Башҡорт теленең фразеологик һүҙлеге. Өфө: Китап, 1996, 228 б.

11. Фаткуллина Ф.Г. Концептуальные метафоры с семантикой температурной деструкции //

Исследования по семантике, Вып.26. Уфа: РИЦ БашГУ, 2016. С. 200 – 206.

12. Фаткуллина Ф.Г. Категория деструктивности в современном русском языке: дис. … докт. филол.

наук. Уфа, 2002. 343 с.

13. Фаткуллина Ф.Г. Мифологизмы в русском литературном языке ХУШ века: автореф. дисс. ... канд.

филол.н. М., 1991. 21 с.

14. Фаткуллина Ф.Г Отражение этнического характера и культуры в концептосфере разноструктурных

языков // Русский язык в современном мире: традиции и инновации в преподавании русского языка как

иностранного и в переводе. М.: Высшая школа перевода, 2011. С. 702 – 707.

15. Kobiakova T.I., Suntsova N.L., Raemguzhina Z. M., Tumanova A. S., Fatkullina F.G. Russian Approach to

the Problem of Correlation of Linguistic Consciousness and National State of Mind // Mediterranean Journal of

Social Sciences MCSER Publishing, Rome-Italy V. 6. №6S 2 November 2015. 111 – 121 р.

References 1. Aitkulova Je.R., Fatkullina F.G. Precedentnye fenomeny kak jelementy regional'noj identichnosti // Vestnik

Bashkirskogo universiteta, 2016. T. 21. №1. S. 109 – 114.

2. Apresjan Ju.D. Izbrannye trudy. M.: Shkola «Jazyki russkoj kul'tury»; 2005. T. 1: Leksicheskaja semantika:

Sinonimicheskie sredstva jazyka. 472 s.

3. Bol'shoj frazeologicheskij slovar' russkogo jazyka / pod red. V.N. Telija. M.: AST-Press, 2010. 784 c.

4. Vinokur T.G. Sinonimija v funkcional'no-stilisticheskom aspekte//Voprosy jazykoznanija. 2005. №5. S. 54 –

65.

5. Ibragimova V.L., Fatkullina F.G., Otrazhenie mezhkul'turnogo vzaimodejstvija v bashkirskoj i russkoj jazy-

kovyh kartinah mira // Jazyk i kul'tura: problemy sootnoshenija i vzaimodejstvija v polijetnicheskom prostranstve.

Ufa: RIC BashGU. S. 100 – 106.

6. Kljueva V.N. Kratkij slovar' sinonimov russkogo jazyka. M., 2011. 126 s.

7. Kunin A.V. Anglo-russkij frazeologicheskij slovar'. 3-e izd., stereotip. M.: Russkij jazyk, 2001.

8. Palevskaja M.F. Sinonimy v russkom jazyke. M.: Prosveshhenie, 2004. 127 s.

9. Uraksin Z. G. Frazeologicheskie sinonimy v sovremennom bashkirskom jazyke: avtoref. dis. … kand. filol.

nauk. Ufa, 1966. 32 s.

10. Uraҡsin Z.Ғ. Bashҡort teleneң frazeologik һүҙlege. Өfө: Kitap, 1996, 228 b.

11. Fatkullina F.G. Konceptual'nye metafory s semantikoj temperaturnoj destrukcii // Issledovanija po seman-

tike, Vyp.26. Ufa: RIC BashGU, 2016. S. 200 – 206.

12. Fatkullina F.G. Kategorija destruktivnosti v sovremennom russkom jazyke: dis. … dokt. filol. nauk. Ufa,

2002. 343 s.

13. Fatkullina F.G. Mifologizmy v russkom literaturnom jazyke HUSh veka: avtoref. diss. ... kand. filol.n. M.,

1991. 21 s.


28

14. Fatkullina F.G Otrazhenie jetnicheskogo haraktera i kul'tury v konceptosfere raznostrukturnyh jazykov //

Russkij jazyk v sovremennom mire: tradicii i innovacii v prepodavanii russkogo jazyka kak inostrannogo i v pere-

vode. M.: Vysshaja shkola perevoda, 2011. S. 702 – 707.

15. Kobiakova T.I., Suntsova N.L., Raemguzhina Z. M., Tumanova A. S., Fatkullina F.G. Russian Approach to

the Problem of Correlation of Linguistic Consciousness and National State of Mind // Mediterranean Journal of

Social Sciences MCSER Publishing, Rome-Italy V. 6. №6S 2 November 2015. 111 – 121 r.

Kazarbaeva V.N., Postgraduate,

Bashkir State University

SYNONYMY OF PHRASEOLOGICAL UNITS PHRASEOSEMANTIC FIELD “STATE

OF NATURE” IN THE RUSSIAN, ENGLISH AND BASHKIR LANGUAGE

Abstract: the article is devoted to the study of the phenomenon of synonymy realized in the system of languag-

es of different structures. Special attention is paid to the analysis of phraseology phraseosemantic field ―state of

nature‖.

Keywords: synonym; synonymous; lexical synonymy; phraseological synonymy; phraseological variant


29

Копылова В.В.

Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина

МЕТАМАТРИЦА ЛИНГВОСЕМИОТИКИ И ДИСКУРСА В ЛИНГВОДИДАКТИЧЕСКОЙ

КОММУНИКАЦИИ: ПРОЛЕГОМЕНЫ К КОМПЛЕКСНОМУ АНАЛИЗУ

Аннотация: в статье предложен матричный подход к представлению семиотики лингводидактического

дискурса. Исследуются известные типы матриц; вводятся понятия лингвосемиотической и дискурсивной

матриц; предлагается соположение двух типов матриц в метаматрицу, наполнением которой являются кон-

ститутивные признаки лингводидактического дискурса и семиотические единицы – дидактемы.

Ключевые слова: дидактема, дискурс, знак, лингводидактика, лингвосемиотика, конститутивный при-

знак, матрица, метаматрица

Я есть Альфа и Омега, начало и конец…

(Откровение Иоанна Богослова, 1:8)

С чего начинается коммуникация? Как иниции-

руется социальное взаимодействие? Как стартовал

нескончаемый процесс общения? Откуда возни-

кают язык и речь? Из какого источника берет свое

начало вечная река по имени «дискурс»? Все эти

вопросы по большей части имеют риторическую

природу, и ответы на них вряд ли будут найдены в

ближайшем обозримом будущем и в полном объ-

еме. Тем не менее, факт остается фактом: общение

рождается в менталитете Homo sapiens с образова-

ния неких когнитивных структур, под которыми

мы, вслед за отечественным психофизиологом

Н.И. Чуприковой, понимаем «…внутренние отно-

сительно стабильные психологические системы

репрезентации знаний в самом широком смысле

слова, которые вместе с тем являются системами

извлечения и анализа текущей информации. (4, с.

15). Это своего рода ―кристаллизованные‖ матри-

цы получения всех знаний о мире. Информация из

окружающего мира извлекается, используется и

запоминается субъектом в той мере и в такой

форме, как это позволяют имеющиеся когнитив-

ные структуры. Когнитивные структуры – это

складывающаяся в процессе жизни относительно

стабильная основа динамических процессов ана-

лиза, синтеза, абстракции и обобщения. Понятие

когнитивной структуры в определенном смысле

аналогично понятию анализатора в теории высшей

нервной деятельности, с той разницей, что когни-

тивная структура извлекает, анализирует, синтези-

рует и обобщает свойства и отношения гораздо

более сложные, в том числе такие, которые не да-

ны чувственно, а доступны только опосредство-

ванному познанию. Вместе с тем с физиологиче-

ской точки зрения когнитивные структуры скла-

дываются на базе работы анализаторов и пред-

ставляют собой реализацию генетически заложен-

ных в них потенций развития» (18, с. 31).

Как представляется, именно когнитивные

структуры, имея «матричный вид», провоцируют

начало знакообразования, точнее – оперирование

человеком некоторым набором знаков, состав-

ляющим определенную конфигурацию, без кото-

рой коммуникация не может состояться в принци-

пе. Такую конфигурацию мы предлагаем имено-

вать лингвосемиотической матрицей. Понятие

матрицы, как нам кажется, является тем самым

удобным в репрезентативном отношении терми-

ном, который позволяет отчетливо представить

все процессы, которые происходят при погруже-

нии кластеров знаков в коммуникацию. В предла-

гаемой статье мы им воспользуемся для целей

описания параметров дискурсивного взаимодейст-

вия в ходе лингводидактического общения. Одна-

ко, сначала более подробно рассмотрим вопрос об

объяснительной силе и репрезентативных воз-

можностях самого феномена матрицы и некото-

рых ее видов.

Матрица (лат. matrix – источник, начало), по

определению Энциклопедического философского

словаря, есть изначальная форма или структура

какого-либо объекта, определяющая все после-

дующие формы его развития, набор функций, сфер

приложения и степеней совместимости с другими

объектами. Западная онтологическая традиция в

целом предпочитает избегать в определении мат-

рицы структурных аналогий и фиксирует данное

понятие в рамках социальной ситуации или физи-

ческой субстанции (ср.: Matrix, noun – a situation or

surrounding substance within which something else

originates, develops, or is contained1).

Понятие матрицы в онтологии науки тесно свя-

зано с такими феноменами, как коммуникация,

научное знание в целом (информация), математи-

ка, логика и дискурс, соответственно, каждый из

этих феноменов имеет свой тип матрицы. Первая

вбирает в себе все возможные паттерны поведения

в ситуации социального взаимодействия; вторая

отражает системно-структурную связь коммуни-

кации и методологии науки, третья – упорядочен-

ность коммуникативных знаков по аналогии с

числами и их комбинациями; четвертая рефлекти-


30

рует логическую последовательность действий как

способность менталитета; пятая репрезентирует

связь социума, языка и пространства, в котором

все эти три глобальных элемента сосуществуют.

Коммуникативная матрица – это термин,

предложенный американской исследовательницей

масс-медийной коммуникации Карой Каха Уайти

(6, с. 45-49) для обозначения сходств и различий в

множестве моделей различных ситуаций общения,

центром которых является сообщение,

детерминирующее дальнейшее развитие речевого

взаимодействия по определенным правилам. Как

отмечается в предисловии к монографии Кары

Каха Уайти, «A message is the result of a

"communication matrix," as C. Kaha Waite argues in

her book. For Waite, communication is a generative

matrix in which each part can be understood only in

its relation to the other parts in the matrix. In her

view, to isolate one element of a communication

situation and consider it as if it were a "stand alone"

fact, so to speak, is misleading. It would be more or

less equivalent to trying to understand the taste of a

chocolate cake by tasting flour. To understand what a

cake is, its ingredients have to be seen in relation to

each other and in the temporal sequence of making a

cake. The concept of a communication matrix brings

this point of view into communication studies. The

components of a communication situation have to be

seen in relation to each other as they are progressively

embedded in it» (21, с. 6).

Дисциплинарная матрица – понятие, введенное

Т. Куном как метафора для обозначения

парадигмы; она представляет собой набор методов

и постулатов, определяющих развитие той или

иной области научного знания. Как отмечает Б.Г.

Юдин, «…понятие дисциплинарной матрицы

учитывает, во-первых, принадлежность ученых к

определенной дисциплине и, во-вторых, систему

правил научной деятельности, которые состоят из

символических обобщений (законов и

определений основных понятий теории);

метафизических положений, задающих способ

видения универсума и его онтологию; ценностных

установок, влияющих на выбор направлений

исследования; ―общепринятых образцов‖ – схем

решения конкретных задач (―головоломок‖),

дающих ученым методику разрешения проблем в

их повседневной научной работе. Понятие

дисциплинарной матрицы позволяет ответить на

вопрос, каким образом осуществляется

проецирование символических конструкций на

сферу опыта. Абстракции могут соотноситься с

реальностью посредством аналогий, т.е.

использования уже решенных задач в качестве

эвристических моделей для решения задач в

других областях науки» (19, с. 230).

Математическая матрица – система элемен-

тов, над которыми можно производить алгебраи-

ческие операции и которые расположены в виде

прямоугольной схемы (5, с. 21-23). Это

«…математический объект, записываемый в виде

прямоугольной таблицы элементов кольца или

поля (например, целых, действительных или ком-

плексных чисел), которая представляет собой со-

вокупность строк и столбцов, на пересечении ко-

торых находятся еѐ элементы» (www.wikipedia.ru).

Логическая матрица – когнитивный термин

Майкла Полани, обозначающий сам принцип

креативного сознания, на котором основывается

личностное знание; ср. его высказывание –

«Структура самоотдачи, служащая своего рода

логической матрицей для личностного, наиболее

отчетливо представлена в акте сознательного ре-

шения задачи» (15, с. 300-301).

Для нас наибольший интерес и вершину экс-

пликации лингвосемиотической природы комму-

никации представляет дискурсивная матрица, по-

скольку именно в ней происходит фокусировка

всех возможных моделей человеческого (индиви-

дуального и социального) взаимодействия.

Феномен дискурсивной матрицы выкристалли-

зовался из интенсивного процесса изучения дис-

курсивных практик и коммуникации в целом:

впервые он получил наименование «социальной

матрицы дискурса» (social matrix of the discourse) и

был дефинирован американским лингвистом Н.

Фэрклоу как понятие, специфицирующее ―social

and hegemonic relations and structures which consti-

tute the matrix of this particular instance of social and

discursive practice‖ (20, с. 311). Дальнейшая интер-

претация термина и стоящего за ним явления по-

лучила актуализацию в работах И.А. Мальковской

(10, с. 16-19), Н.Н. Казыдуб (7, с.76), Е.А. Коже-

мякина (12, с. 18-23) и Е.А. Кроткова (9, с. 45-47),

В.А. Митягиной (14, с. 158), У.В. Смирновой (17,

с. 78), Л.Н. Синельниковой (16, с. 201), Н.А. Зори-

ной (2, с. 10) и др.

В.А. Митягина, справедливо полагая, что инте-

рес к изучению дискурсов объясняется особым

вниманием к метакоммуникативным знаковым

образованиям, демонстрирующим единство фор-

мы и содержания на уровне функциональной

общности «погружения в жизнь», усматривает

важность анализа дискурса как источника порож-

дения смысла с лингвосемиотических позиций че-

рез построение дискурсивной матрицы: «Исследо-

вание инструментальности выражения смысла до-

полняется, таким образом, интерпретацией про-

цессуальности его порождения в заданных обстоя-

тельствах, и исследованию подлежат «дискурсив-

ные матрицы» коммуникации, потому что дис-

курс, понимаемый как текст, погруженный в си-


31

туацию общения, допускает множество измерений

(14, с. 204-205). Именно в дискурсе как целостном

образовании – констелляции речевых действий,

совершаемых по определенному образцу, «трафа-

рету», проявляется такая его характеристика, как

конститутивность целей всех совершаемых в его

границах интеракций. Особую значимость имеет и

то, что интенции участников, агенсов дискурса

также подлежат согласованию, и дискурсивная

матрица «выстраивает» процесс коммуникации по

заданному сценарию» (11, с. 42).

Как представляется, лингвосемиотическая и

дискурсивная матрицы взаимоположены и накла-

дываются друг на друга; точнее, каждый дискурс

обладает своей семиотикой. Любой тип дискурса,

по меткому выражению В.И. Карасика, обладает

своим «семиотическим телом»: среди конститу-

тивных признаков дискурса исследователь выде-

ляет «…участников, условия, организацию, спосо-

бы и материал общения, т.е. людей в их статусно-

ролевых и ситуационно-коммуникативных амп-

луа, сферу общения и коммуникативную среду,

мотивы, цели, стратегии, канал, режим, тональ-

ность, стиль и жанр общения и, наконец, знаковое

тело общения (тексты и/или невербальные знаки)

[подчеркнуто мной. – В.К.]» (8, с. 6). Эти призна-

ки, по нашему мнению, как раз и составляют дис-

курсивную матрицу, в которой обнаруживаются

элементы матрицы лингвосемиотической – знаки.

Лингводидактический дискурс также обладает

своей дискурсивной матрицей, осложненной на-

ложением лингвосемиотической матрицы, элемен-

тами которой мы предлагаем считать особые знаки

– дидактемы.

Термин «дидактема» был введен литературове-

дами для фиксации некоторого текста, который в

своей смысловой структуре содержал морализа-

торскую идею, идею регуляции человеческого по-

ведения сообразно социальным (институциональ-

ным, сакральным) установлениям. Так, он исполь-

зован азербайджанской исследовательницей Зю-

дабэ Агабалаевой (1, с. 12-17) и казахским фило-

логом-литератором Кул-Мухаммедом Мухтар Аб-

рарулы (Абрарулы www) для описания нравоучи-

тельного характера притч аргентинского писателя-

философа Хорхе Луиса Борхеса и португальского

мыслителя Пауло Коэльо. Термин «дидактема»

как отражение нравственного примера героев ук-

раинского эпоса в лирико-драматических поэмах

Ивана Драча эксплуатируется в работах терно-

польского литературоведа Татьяны Быдованец (3,

с. 11-16).

Наше представление о дидактеме – сугубо лин-

гвистическое (лингвосемиотическое). Под дидак-

темой предлагается понимать информационную

единицу инструктивного воздействия, представ-

ляющую собой сложный лингвосемиотический

(знаковый) комплекс, состоящий из когнитивно

освоенных инструктирующим субъектом концеп-

тов и образов окружающего мира, отобранных и

систематизированных им с точки зрения образо-

вательного и утилитарного потенциала этих

концептов и образов, который после такой ког-

нитивной обработки транслируется в менталь-

ное поле инструктируемого субъекта в ходе ди-

дактической интеракции с целью обучающего

воздействия.

Процесс общения в рамках образовательной

(обучающей) ситуации может быть представлен в

виде разворачивающейся во времени и в про-

странстве последовательности дидактем сугубо

семиотически (визуально / аудиально), и дискур-

сивно (преимущественно вербально). В рамках

теории дидактического дискурса дидактема зани-

мает центральное место и может быть обнаружена

в таких его видах, как лингводидактический и

иноязычный лингводидактический. Поскольку

дидактема исполняет функцию эпистемологиче-

ской единицы, т.е. средства или инструмента лин-

гвистического описания, то естествен вопрос о ее

предельности / непредельности и о ее воспроизво-

димости / невоспроизводимости в соответствую-

щем коммуникативном пространстве. Поскольку

дидактема относится к классу единиц воздейст-

вующего типа, ее законченность может измеряться

самим результатом образовательного импакта, т.е.

реакцией воздействуемого (инструктируемого) и

убежденностью воздействующего (инструктора) в

том, что цель его воздействия достигнута (транс-

лированные знания, умения и навыки когнитивно

освоены инструктируемым, о чем получено реаль-

ное подтверждение).

Специфика дидактемы как комплексного знака

состоит в его триадном характере: с одной сторо-

ны, это лингвистический знак или совокупность

лингвистических знаков; с другой – это коммуни-

кативная единица, актуализирующая в дискурсе

обучения информацию, семантически в ней «за-

шитую» и когнитивно освоенную объектом дидак-

тического воздействия. Третий функциональный

аспект дидактемы как лингвосемиотического и

коммуникативно-информационного образования –

корректное отражение интенций субъекта дидак-

тического воздействия. Исходя из тезиса о знако-

вом (семиотическом) функциональном характере

дидактемы, ведущим принципом ее выделения

представляется именно лингвосемиотический

подход, позволяющий выявить группы дидактиче-

ски значимых концептов и образов, рефлектиро-

ванных соответствующими знаками, сконфигури-

рованными в определенные системы и взаимодей-

ствующими друг с другом сообразно связям раз-


32

ного качества и разной направленности. Послед-

нее обстоятельство даѐт возможность типологиза-

ции дидактем как эпистемологических единиц

рассматриваемого дискурса.

Базовой функцией дидактемы является переда-

ча и фиксация в сознании объекта когнитивного

воздействия представления об образовательно-/

утилитарно-значимых концептах и образах мира и

его участков. В связи с этим исполнение данной

функции в дидактическом коммуникативном про-

странстве может послужить основанием для типо-

логизации дидактем. Лингвосемиотический под-

ход к типологизации, объяснительная сила и типо-

логизирующий потенциал которого, прежде всего,

заключаются в возможности определить наличие /

отсутствие вербальной составляющей вовлеченно-

го в коммуникацию комплекса знаков, позволяет

уже по этому параметру выделить три обширных

гипертипа дидактем – невербальные (сугубо се-

миотические) дидактемы, вербальные (лингвосе-

миотические) дидактемы и этносоциокультурные

дидактемы, носящие вербально-невербальный

характер (дидактемы-этнемы). Каждый гипертип

включает в себе группу типов дидактем, каждая из

которых, в свою очередь, включает в себя едини-

цы разной степени функциональности, отвечаю-

щие за исполнение значимых инструктивных дей-

ствий и актуализируемые в дискурсе как знаки,

символы, иконы и эмблемы (13, с. 143-144); знаки

и номинации разных уровней языка и речи; знаки

и номинации этно- и социокультурного характера.

Первые выделяются в соответствии с их дискур-

сивной значимостью как рефлексии знаков реаль-

ности; вторые – как знаков языка; третьи – как

знаков культуры. Типология дидактем может быть

представлена следующим образом (см. схему ни-

же).

Типы дидактем

Соположение лингвосемиотической и дискур-

сивной матриц в лингводидактической коммуни-

кации может быть рефлектировано следующей

метаматрицей (см. таблицу ниже).

Обратим внимание на то, что в полученной ме-

таматрице незаполненность еѐ некоторых класте-

ров является значимой: список дидактем отнюдь

не является конечным и нуждается в дальнейшем

изучении и пополнении. Столь же значима повто-

ряемость в заполнении ряда кластеров одними и

теми же элементами, что обусловлено их мульти-

функциональностью: например, невербальные

презентемы характерны для всех участков дискур-

сивной матрицы; этнопрезентемы семиотически


33

присущи таким дискурсивным признакам как ка-

нал, стиль, тональность, жанр и т.п.

В заключение отметим, что в предлагаемой

статье обозначен предварительный подход к мат-

ричному представлению лингводидактической

коммуникации. В перспективе предстоит дать де-

финиции введенным в научный оборот знакам-

дидактемам, описать их и изучить, каким образом

семиотический потенциал выделенных знаков-

дидактем реализуется в соответствующем дискур-

се.

Дискурсив-

ная матрица:

элементы

(признаки)

лингводи-

дакти-

ческого дис-

курса

Лингвосемиотическая матрица: элементы-дидактемы

Невербальные дидактемы

Дидактемы-этнемы

Вербальные дидактемы

Участники

(учитель –

ученик; ин-

структор –

инструктиру-

емый)

визуаль-

ные ан-

тропо-

морфные

(проксе-

мы, ки-

немы)

соматиче-

ские ан-

тропо-

морфные

(густаль-

ные

сценталь-

ные

тактиль-

ные, ауди-

альные

фасциаль-

ные)

презен-

темы

бехабе-

тивы

хаби

та-

ти-

вы

сомато-

нимы

эмо-

тивы

регу-

ляти-

вы

рече-

вые

анома-

лии

Среда обще-

ния

(образова-

тельный ин-

ститут)

визуаль-

ные ан-

тропо-

морфные

(проксе-

мы, ки-

немы)

соматиче-

ские ан-

тропо-

морфные

(густаль-

ные

сценталь-

ные

тактиль-

ные, ауди-

альные

фасциаль-

ные)

презен-

темы

культу-

ремы

глют

то-

ни-

мы

прагма-

тонимы

эмо-

тивы

регу-

ляти-

вы

рече-

вые

анома-

лии

Мотивы

(интенции

передачи

знаний, уме-

ний, навы-

ков)

Пре-

зенте-

мы non-

verbum

аргу-

мен-

та-

тивы

идео-

ло-

гемы

мити-

га-

тивы

Цели

(обеспечение

компетен-

циями)

презен-

темы

non-

verbum

культу-

ремы

дирек-

тивы

аргу-

мен-

та-

тивы

идео-

логе-

мы

Стратегии


результата

освоения

компетен-

ций)

презен-

темы

non-

verbum

реляти-

вы

этно-

презен-

темы

ин-

тро-

дук-

тивы

мити-

га-

тивы

аргу-

мента-

тивы


34

Канал


хода и каче-

ства процес-

сов передачи

компетен-

ций)

визуаль-

ные ин-

форма-

цион-

ные

(колоре-

мы, гра-

фемы,

прагме-

мы)

соматиче-

ские ан-

тропо-

морфные

(густаль-

ные

сценталь-

ные

тактиль-

ные, ауди-

альные

фасциаль-

ные)

презен-

темы

non-

verbum

рекур-

сивы

тех-

но-

ни-

мы

этно-

презен-

темы

де-

мон-

стра-

тивы

ин-

тро-

дук-

тивы

Пре-

зенте-

мы

verbum

Режим

(последова-

тель-ность,

интенсив-

ность, посту-

пательность,

цикличность

освоения

компетен-

ций)

презен-

темы

non-

verbum

этно-

презен-

темы

кон-

стати-

вы

рест-

рик-

ти-вы

лими-

тативы

Стиль

(коммуника-

тивные реги-

стры)

презен-

темы

non-

verbum

этно-

презен-

темы

аллю-

зивы

фати-

чес-

кие

кон-

струк-

тивы

декла-

ра-

тивы

Тональность

(сфера и ин-

тенсивность

воздействия)

презен-

темы

non-

verbum

этно-

презен-

темы

хези-

та-

тивы

ассер-

тивы

комис-

сивы

Жанр

(коммуника-

тивная об-

ласть)

презен-

темы

non-

verbum

эмо-

тивы

аллю-

зивы

Пре-

зенте-

мы

verbum

1

Excerpted from The American Heritage® Dictionary of the English Language, Third Edition © 1996 by Houghton Mifflin

Company.

Литература 1. Абрарулы Кул-Мухаммед Мухтар. Литература – дело чести: интервью сетевому журналу REFDB.RU /

М.К. Абарулы// доступа – http://refdb.ru/look/1802206.html; дата обращения: 15.11.2013]

2. Ağabalayeva Südabə. Doğmalar arasinda ögeylik ağrisi publisistika haqqinda qeydlər. ƏDƏBİ

DÜŞÜNCƏLƏR (Мысль Азербайджана). 2008. №1. [Электронный ресурс: режим доступа

http://www.azyb.net/cgi-bin/jurn/main.cgi?id=552; дата обращения: 15.11.2013]

3. Бідованец Т. Ліричне начало драматичних поем Івана Драча // Наукові записки ТНПУ. Серія:

Літературознавство. №6. Тернопіль, 2012. С. 151 – 161.

4. Гашимов Э.А. Дискурс лингвокультурного потребностного кода // Успехи современной науки и обра-

зования. 2016. Т. 3. №10. С. 16 – 18.

5. Гантмахер Ф.Р. Теория матриц. 5-е изд. М.: ФизМатЛит, 2004. 560 с.

6. Зорина Н.М. Использование дискурсивных матриц в формировании коммуникативной компетенции

студентов // Среднее профессиональное образование. Ежемесячный теоретический и научно-методический

журнал. М., 2010. №1. С. 30 – 33.

http://refdb.ru/look/1802206.html

http://www.azyb.net/cgi-bin/jurn/main.cgi?id=552


35

7. Казыдуб Н. Н. Дискурсивные матрицы в методологии лингвистической науки. / Н.Н. Казыдуб // Вест-

ник НГУ. Серия: лингвистика и межкультурная коммуникация. Новосибирск, 2006. Т. 4. Вып. 2. С. 177 –

185.

8. Карасик В.И. О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс:

сб. науч. тр. Волгоград, 2000. С. 5 – 20.

9. Кожемякин Е.А., Кротков Е.А. Методологические проблемы изучения дискурсных практик // Труды

Института системного анализа РАН. Т. 37. М., 2008. С. 151 – 173

10. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

11. Мальковская И. А. Знак коммуникации// Дискурсивные матрицы: монография. М.: Едиториал УРСС,

2004. 240 с.

12. Митягина В.А. Социокультурные характеристики коммуникативного действия (на материале немец-

кого и русского языков): дис. … докт. филол. н. 10.02.19. Теория языка. Волгоград, 2008. 380 с.

13. Пирс Ч.С. Избранные философские произведения. Москва: Логос, 2000. 448 с.

14. Полани М. Личностное знание: на пути к посткритической философии. М., 1985.

15. Синельникова Л.Н. Признаки дискурсивной матрицы гуманитарного пространства нового века./ Л.Н.

Синельникова // Политическая лингвистика. №3 (29). Екатеринбург: Изд-во УГПУ, 2009. С. 56 – 68.

16. Синельникова Л. Н. Современная дискурсивная «матрица» как показатель состояния общественного

сознания // Вісник ЛНУ імені Тараса Шевченка. Луганск, 2010. №2 (189). С. 10 – 33.

17. Смирнова У.В. Опыт лингвосемиотического анализа симулякра в контексте времени культуры: на

материале англо-американского массмедийного дискурса: дис. ... канд. филол. наук: 10.02.04. Иркутск,

2008. 203 с.

18. Чуприкова Н.И. Принцип дифференциации когнитивных структур в умственном развитии, обучение

и интеллект // Вопросы психологии / ред. А.М. Матюшкин, О.А. Конопкин. М.: Педагогика, 1990. Сент.-

окт. (№5). С. 31 – 40.

19. Юдин Б.Г. Дисциплинарная матрица // Новая философская энциклопедия. Институт Философии Рос-

сийской Академии Наук. М., 2010.

20. Fairclough N. Discourse and social change. Malden, MA: Blackwell, 1992.

21. Waite C. K. Mediation and the Communication Matrix. New York, Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt. M.,

Oxford, Wien, 2003. 179 p.

References

1. Abraruly Kul-Muhammed Muhtar. Literatura – delo chesti: interv'ju setevomu zhurnalu REFDB.RU / M.K.

Abaruly// dostupa – http://refdb.ru/look/1802206.html; data obrashhenija: 15.11.2013]

2. Ağabalayeva Südabə. Doğmalar arasinda ögeylik ağrisi publisistika haqqinda qeydlər. ƏDƏBİ

DÜŞÜNCƏLƏR (Mysl' Azerbajdzhana). 2008. №1. [Jelektronnyj resurs: rezhim dostupa http://www.azyb.net/cgi-

bin/jurn/main.cgi?id=552; data obrashhenija: 15.11.2013]

3. Bіdovanec T. Lіrichne nachalo dramatichnih poem Іvana Dracha // Naukovі zapiski TNPU. Serіja:

Lіteraturoznavstvo. №6. Ternopіl', 2012. S. 151 – 161.

4. Gashimov Je.A. Diskurs lingvokul'turnogo potrebnostnogo koda // Uspehi sovremennoj nauki i obrazovanija.

2016. T. 3. №10. S. 16 – 18.

5. Gantmaher F.R. Teorija matric. 5-e izd. M.: FizMatLit, 2004. 560 s.

6. Zorina N.M. Ispol'zovanie diskursivnyh matric v formirovanii kommunikativnoj kompetencii studentov //

Srednee professional'noe obrazovanie. Ezhemesjachnyj teoreticheskij i nauchno-metodicheskij zhurnal. M., 2010.

№1. S. 30 – 33.

7. Kazydub N. N. Diskursivnye matricy v metodologii lingvisticheskoj nauki. / N.N. Kazydub // Vestnik NGU.

Serija: lingvistika i mezhkul'turnaja kommunikacija. Novosibirsk, 2006. T. 4. Vyp. 2. S. 177 – 185.

8. Karasik V.I. O tipah diskursa // Jazykovaja lichnost': institucional'nyj i personal'nyj diskurs: sb. nauch. tr.

Volgograd, 2000. S. 5 – 20.

9. Kozhemjakin E.A., Krotkov E.A. Metodologicheskie problemy izuchenija diskursnyh praktik // Trudy Insti-

tuta sistemnogo analiza RAN. T. 37. M., 2008. S. 151 – 173

10. Kun T. Struktura nauchnyh revoljucij. M., 1975.

11. Mal'kovskaja I. A. Znak kommunikacii// Diskursivnye matricy: monografija. M.: Editorial URSS, 2004. 240

s.

12. Mitjagina V.A. Sociokul'turnye harakteristiki kommunikativnogo dejstvija (na materiale nemeckogo i russ-

kogo jazykov): dis. … dokt. filol. n. 10.02.19. Teorija jazyka. Volgograd, 2008. 380 s.

13. Pirs Ch.S. Izbrannye filosofskie proizvedenija. Moskva: Logos, 2000. 448 s.


36

14. Polani M. Lichnostnoe znanie: na puti k postkriticheskoj filosofii. M., 1985.

15. Sinel'nikova L.N. Priznaki diskursivnoj matricy gumanitarnogo prostranstva novogo veka./ L.N. Sinel'niko-

va // Politicheskaja lingvistika. №3 (29). Ekaterinburg: Izd-vo UGPU, 2009. S. 56 – 68.

16. Sinel'nikova L. N. Sovremennaja diskursivnaja «matrica» kak pokazatel' sostojanija obshhest-vennogo soz-

nanija // Vіsnik LNU іmenі Tarasa Shevchenka. Lugansk, 2010. №2 (189). S. 10 – 33.

17. Smirnova U.V. Opyt lingvosemioticheskogo analiza simuljakra v kontekste vremeni kul'tury: na materiale

anglo-amerikanskogo massmedijnogo diskursa: dis. ... kand. filol. nauk: 10.02.04. Irkutsk, 2008. 203 s.

18. Chuprikova N.I. Princip differenciacii kognitivnyh struktur v umstvennom razvitii, obuchenie i intellekt //

Voprosy psihologii / red. A.M. Matjushkin, O.A. Konopkin. M.: Pedagogika, 1990. Sent.-okt. (№5). S. 31 – 40.

19. Judin B.G. Disciplinarnaja matrica // Novaja filosofskaja jenciklopedija. Institut Filosofii Rossijskoj Aka-

demii Nauk. M., 2010.

20. Fairclough N. Discourse and social change. Malden, MA: Blackwell, 1992.

21. Waite C. K. Mediation and the Communication Matrix. New York, Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt. M.,

Oxford, Wien, 2003. 179 p.

Kopylova V.V.,

State Institute of Russian Language named after A.S. Pushkin

SEMIO-LINGUISTIC AND DISCOURSE METAMATRIX IN LINGUA-DIDACTIC

COMMUNICATION: PROLEGOMENA TO COMPLEX ANALYSIS

Abstract: this paper proposes a matrix approach to the presentation of lingua-didactic discourse semiotics. The

known types of matrices are studied; concepts of semio-linguistic and discursive matrices are noted. The combina-

tion of two types of matrices in metamatrix is offered, which compares constitutive lingua-didactic discourse fea-

tures and semiotic units – didactems.

Keywords: didactem, discourse, sign, linguo-didactics, semio-linguistics, matrix, metamatrix, constitutive fea-

ture


37

Пестова В.В., аспирант,

Самарский филиал ГАОУ «Московский городской педагогический университет»

ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ДИСКУРСА В

ВЫСТУПЛЕНИЯХ УЧАСТНИКОВ МЕЖДУНАРОДНЫХ МЕРОПРИЯТИЙ В СФЕРЕ АУДИТА

ГОСУДАРСТВЕННЫХ ФИНАНСОВ (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ)

Аннотация: статья посвящена исследованию лингвокультурных особенностей языковых средств и ре-

чевых приемов в текстах выступлений участников международных мероприятий в сфере аудита государст-

венных финансов. Проведен анализ соответствующих материалов английского и русского языков.

Ключевые слова: лингвокультура, экономический дискурс, международный переговорный процесс,

межкультурная коммуникация

На сегодняшний день изучение лингвокультур-

ных особенностей экономического дискурса явля-

ется крайне востребованным в условиях глобали-

зации, укрепления международного взаимодейст-

вия и углубления межкультурных контактов. В

данной связи особый интерес представляет такое

перспективное направление как международный

переговорный процесс, поскольку переговоры все

чаще становятся действенным средством построе-

ния и регулирования международных отношений,

и, более того, реализации крупных экономических

задач.

В XX веке, с увеличением количества глобаль-

ных проблем, в том числе и в сфере мировых эко-

номических отношений, возросло и число веду-

щихся в мире переговоров. Переговоры уже не

являются прерогативой военной и политической

арены. Проблематика международных перегово-

ров значительно расширена, как и круг вовлечен-

ных в них людей. Согласно отечественному поли-

тологу В.А. Кременюку, значимыми характери-

стиками системы международных переговоров

являются объединение формальных и неформаль-

ных процедур разрешения конфликтов, ориента-

ция на совместный поиск решения, сотрудничест-

во [9, с. 121].

Помимо общепринятых и традиционных дву-

сторонних сегодня широкое распространение по-

лучили многосторонние переговоры, которые про-

водятся в формате регулярных форумов, «круг-

лых» столов, заседаний рабочих групп. Интеллек-

туальные площадки форумов объединяют теоре-

тиков и практиков, ведущих мировых ученых и

политиков, представителей высших финансовых

кругов. В рамках подобных мероприятий участни-

ки переговорного процесса встречаются в чуть

менее официальной обстановке, что требует еще

большего внимания с точки зрения межкультур-

ной коммуникации. Обращаясь к исследованию

экономического дискурса, необходимо учитывать,

что экономика, как одна из самых динамичных

отраслей человеческой деятельности, подвержена

постоянным изменениям и адаптациям к условиям

окружающего мира. В этой связи можно говорить

о весьма значительной языковой динамике в сфере

экономических отношений. Ряд языковедов иссле-

дует экономический дискурс в рамках политиче-

ского (А. Чудинов, Е. Шейгал и др.) или парал-

лельно с так называемым «деловым» (или «биз-

нес-») дискурсом (Е. Петушинская, Р. Пилипенко

и др.). Безусловно, взаимосвязь политики и эконо-

мики в настоящее время очень тесна, но дискурс,

являясь языковым отражением деятельности, при-

зван обозначить всю специфику данной деятель-

ности. Логичнее выделять отдельные дискурсы

для таких масштабных институтов, как политика и

экономика, особенно в современном мире. Дело-

вой дискурс представляется более узким понятием

по отношению к экономическому дискурсу в це-

лом, так как характеризует профессиональное об-

щение более узкой направленности. Тем не менее,

к участникам коммуникации в рамках экономиче-

ского дискурса можно отнести не только специа-

листов в сфере экономики, но и журналистов, обо-

зревателей, политических деятелей, участников

дипломатических переговоров. Таким образом,

границы между политическим, дипломатическим

и экономическим дискурсами не всегда четкие.

Т.А. ван Дейк характеризует дискурс как «ком-

муникативное событие, происходящее между го-

ворящим, слушающим (наблюдателем и др.) в

процессе коммуникативного действия в опреде-

ленном временном, пространственном контексте»

[2, с. 182].

В качестве примера коммуникативных явлений

экономического дискурса можно привести обще-

ние деловых партнеров, представителей бизнеса,

межправительственные коммуникации, выступле-

ния на экономических форумах, конференциях,

профессиональное общение банкиров, экономи-

стов, аналитические обзоры современной эконо-

мической ситуации и т.д.

В данной статье рассматривается проявление

лингвокультурных особенностей языковых

средств и речевых приемов в текстах выступлений

участников международных мероприятий в сфере


38

аудита государственных финансов. Международ-

ные конференции и конгрессы в данной сфере

проходят в рамках международных ассоциаций

органов контроля разного уровня таких, как

ИНТОСАИ (Международная организация высших

органов финансового контроля), ЕВРОСАИ (Ор-

ганизация высших органов финансового контроля

Европы), ЕВРОРАИ (Европейская организация

органов финансового контроля), АЗОСАИ (Орга-

низация высших органов финансового контроля

Азии). Материалом исследования послужили вы-

ступления участников русскоязычного и англоя-

зычного дискурса в рамках указанных выше меро-

приятий экономической и финансовой направлен-

ности.

Межкультурное взаимопонимание сегодня в

условиях глобализации – безусловный фактор

продуктивной коммуникации. Языковой барьер

уже не представляется камнем преткновения меж-

культурного взаимодействия, так как границы ми-

рового общения расширены, возможности по изу-

чению иностранных языков и культур также почти

безграничны. Язык переговорного процесса явля-

ется носителем определенной специфики, в кото-

рой прослеживаются национальные культурные

особенности, так как выступления, связанные с

экономической тематикой не ограничены переда-

чей исключительно профессиональной информа-

ции. Внимание в них уделяется как содержатель-

ной стороне речи, так и риторическому эффекту.

Как говорил Федор Михайлович Достоевский,

«...Язык – народ, в нашем языке это синонимы, и

какая в этом богатая глубокая мысль!»

В привычном понимании русский язык более

эмоциональный, отличается многообразием опре-

делений и эпитетов, использованием оценочной

лексики, фразеологизмов, риторических вопросов.

Приведем несколько примеров из выступления

Сергея Степашина – Председателя Счетной пала-

ты РФ - на 15-м заседании Рабочей группы

ИНТОСАИ (Москва, 17 марта 2009 года): «…жить

по принципу «для кого кризис, а для кого мать

родная» не позволительно нигде».

«Сегодня все чаще начинают звучать вопросы о

юрисдикции Арктики и Антарктиды, «справедли-

вости» Бога при распределении углеводородов, но

так недолго дойти до вопроса о «справедливости»

Гольфстрима или иного опасного абсурда».

Рассматривая приведенные примеры, можно

также говорить о некой тенденции российских

экономистов и финансистов использовать в своих

докладах лексику, близкую к разговорной, для

достижения более дружественной атмосферы, что

крайне полезно при наличии необходимости при-

нятия совместных решений. Рассматривая тексты

выступлений, можно отметить частое использова-

ние риторических вопросов, обращения к аудито-

рии в материалах русского и английского языков:

Из доклада Председателя Счетной палаты РФ

на совместном заседании Президиума и Совета

КСО при Счетной палате РФ:

«Что же обращает на себя внимание в большей

степени?»

«Я не знаю, прошло это у вас или не прошло,

но принятые поправки в Бюджетный кодекс, когда

Правительство Российской Федерации теперь обя-

зано одновременно с бюджетом предоставлять

всю информацию…».

«Why would an institution voluntarily invite a

team of auditors to examine its professionalism?» And

why would their services be provided without a fee?»

(из доклада Главы Европейской Счетной палаты

аудиторов Виктора Калдейры)

«Ask yourself: is my work relevant, transparent

and interactive?» (из выступления Бена Вервайена

(главный исполнительный директор компании Ал-

катель) на 9м Конгрессе ЕВРОСАИ, 2014).

Русский язык – более «коллективный», более

«широкий», как и основная ассоциация с русским

языком и народом – русская душа. В России, как

принято считать, все происходит с размахом.

В качестве отличительной особенности русско-

го языка можно отметить «векторность», постоян-

ный призыв к действию и сплочению усилий для

достижения общей цели.

Из выступления Сергея Степашина – Председа-

теля Счетной палаты РФ на 15-м заседании Рабо-

чей группы ИНТОСАИ (Москва, 17 марта 2009

года): «но это – наш долг перед налогоплательщи-

ками и наш вклад в помощь правительствам…»

«У ИНТОСАИ свои задачи и своя ответствен-

ность, но истина должна быть одна, и ради нее не-

обходимо объединение усилий…»

«Но в эпоху глобализации и ядерных вооруже-

ний соблазн решить свои проблемы за счет сосе-

дей может оказаться фатальным для всех».

«Давайте поможем Российскому Правительству

и себе в решении этой важнейшей проблемы»

Из доклада Председателя Счетной палаты РФ

Т.А. Голиковой на совместном заседании

Президиума и Совета КСО при Счетной палате

РФ:

«Есть еще один существенный момент, по

которому у нас есть жесткий спор со структурами

Правительства и мы намерены отстаивать свою

позицию».

Такие призывы находят выражение и в

большом количестве безличных конструкций, что

создает ощущение движения и динамики в речи и

придает большую значимость перечисленным

событиям, большую масштабность, так как

непонятно, сколько людей вовлечено в


39

описываемые процессы. Обратим внимание на

примеры:

«2015 год. Сложный год. Был принят

Антикризисный план. Появились определенные

ограничения в финансировании расходов» (из

Доклада Председателя Счетной палаты

Российской Федерации, Т.А. Голиковой на

совместном заседании Президиума и Совета КСО

при Счетной палате РФ).

«Сегодня в Ростовской области разработана и

действует новая законодательная база. Это

принятый в сентябре закон о Палате, изменения,

внесенные в другие областные законы. Создана

правовая основа для формирования

муниципальных органов внешнего финансового

контроля» (из доклада председателя контрольно-

счетной палаты Ростовской области В.И. Хрипуна

на международном семинаре ЕВРОРАИ, 2011

год).

Исторически сложившиеся особенности миро-

воззрения находят отражение в языке, ведь рус-

ский человек долгое время жил в общине, при

коллективизме, по воле обстоятельств. Отсюда и

более частое употребление безличных предложе-

ний или местоимений «мы – наш».

В качестве примера можно привести выступле-

ния руководителей контрольно-счетных органов

на международных конференциях и совещаниях.

Если председатели контрольно-счетных палат РФ

всегда выступают от имени органа контроля в це-

лом, употребляя в основном местоимение «мы», то

руководители аудиторских палат других стран в

основном выступают от своего имени, употребляя

«я».

«В нашем докладе мы остановимся на некото-

рых практических аспектах… » (председатель

контрольно-счетной палаты Ростовской области

В.И. Хрипун на международном семинаре

ЕВРОРАИ, 2011 год)

«Госпрограммы – это индикатор качества пла-

нирования экономики нашей страны и у нас в

Счетной палате работа с госпрограммами по-

строена по трем направлениям» (председатель

Счетной палаты РФ Т.А. Голикова)

«This Act was passed after I tabled a number of

reports in parliament about the cost and administration

of the 2005 Death and Disability Insurance Theme»

(из ежегодного доклада Главного аудитора Южно-

го Уэльса, 2013).

«Since my audit the government regularly reviews

the effectiveness of fixed speed cameras. (из ежегод-

ного доклада Главного аудитора Южного Уэльса,

2013)».

В английском языке подчеркивается активная

позиция самого говорящего, что свидетельствует о

высоком уровне индивидуализма данной культу-

ры, где на первом месте стоит выражение уни-

кальной личности человека, а не человека внутри

общества в целом, как в русском языке. Создается

впечатление, что итоги переговоров в данном слу-

чае зависят от решения того, кто непосредственно

эти переговоры ведет. К примеру, «My point goes

further… I am calling for a step change in the way we

manage the activities of government» (из выступле-

ния Эмиаса Морзе, Генерального аудитора Вели-

кобритании).

Говоря о языках, советский режиссер

С.М.Эйзенштейн, который в совершенстве знал

три иностранных языка, сказал: «…философией

или военным делом лучше всего заниматься на

немецком языке, острить, высказывать парадоксы

и говорить иронически лучше всего на англий-

ском; объясняться в любви, кокетничать и дву-

смысленно острить лучше всего по-

французски…Но и тем, и другим, и третьим мож-

но заниматься на русском языке. Русский язык это

всеобъемлющий язык, на котором можно выразить

все».

Указанная выше особенность, присущая всему

русскому народу, – подчинение силе обстоя-

тельств, фатализм, – дает повод говорить о нали-

чии так называемых «феминных» свойств русско-

го языка. Взаимосвязь языка и национальных осо-

бенностей мировоззрения в данном аспекте мало-

изучены. Гендерные исследования затрагивают в

основном специфику речи индивидуумов в зави-

симости от пола говорящего. Обратимся к рас-

смотрению особенностей языка через призму так

называемых «феминности» и «маскулинности».

Немецкий исследователь В. Шубарт в работе

«Европа и душа Востока» отмечал: «Разные наро-

ды дали разные образцы человеческих идеалов…

Россия же предстает идеалом своей женщины»

[11, с. 118].

Русскую натуру многие иностранцы характери-

зуют как непостоянную, переменчивую, склонную

к неожиданным и необдуманным поступкам, что

можно также отнести к отличительным чертам

натуры женской. Историк Валерий Ильин считает,

что это связано с серьезными колебаниями погод-

ных условий в течении одного сезона: упадок сме-

няется невероятным подъемом, долгая депрессия –

всплеском оптимизма, апатия и вялость – прили-

вом сил и вдохновения [5, с. 30]. В русском чело-

веке сочетается анархизм и культ государства, на-

циональная терпимость, свобода духа и покор-

ность.

«Сравнительно недавно мы пытались строить

страну на иных понятиях и принципах, а именно

на принципах независимости личности от стоимо-

сти собственности и независимости собственности

от устремлений личности» (из выступления Сер-


40

гея Степашина – Председателя Счетной палаты

РФ на 15-м заседании Рабочей группы ИНТОСАИ

(Москва, 17 марта 2009 года)

Исторически так сложилось, что Россия всегда

на пути к чему-то новому, в процессе становления,

радикально меняется, ведь исторические пласты,

пройденные нашей страной, отражают абсолютно

разные строи, уклады, традиции. Отсюда и покор-

ность происходящему при внешней видимости

бунта и возмущения. Загадочность русской души

можно также соотнести с женской глубиной, ко-

торая находится в постоянном движении, развитии

и рождении нового. Пример из доклада аудитора

контрольно-счетной палаты Ростовской области

Н.А. Калашниковой на международном семинаре

ЕВРОРАИ, 2011 год: «Если мы открыты, значит,

мы развиваемся и мы готовы совершенствовать

самих себя, обучаясь у других!» Пример из тези-

сов доклада Председателя Счетной палаты РФ на

международном семинаре ЕВРОРАИ, 2011 год:

«Очевидно, что бесконечно сложный мир не мо-

жет быть адекватно описан…».

При этом Российский народ, подобно женщине,

всегда живет в ожидании правителя, который при-

дет и изменит все, своего рода спаситель и рефор-

матор. В выступлениях русских экономистов и

финансистов очень высока частотность обращений

к Правительству, ссылок и цитат из речей Прези-

дента и других представителей высшей власти, а

также подчеркивание значимости описываемых в

докладе/выступлении событий или явлений для

судьбы всей страны. Примеры из выступлений

С.В. Степашина: «…но сегодня Россия живет в

иных реалиях, в том числе в реалиях развивающе-

гося системного кризиса. Для нас это не первый

сюрприз на пути в капитализм…»; «Правда, впе-

реди – масштабные задачи по приватизации рос-

сийских земель, эффективность решения которых

во многом будет зависеть от результатов очеред-

ной реформы…»

В то время как участники переговорного про-

цесса – носители английского языка, - являющего-

ся на сегодняшний день международным, могут

полностью сфокусироваться на теме своих высту-

плений, участники из других стран априори стал-

киваются с необходимостью учитывать специфику

межкультурной компетенции.

Исходя из указанного, можно предположить,

что носители английского языка в ведении перего-

воров чувствуют себя более свободно. Тем не ме-

нее, им необходимо апеллировать понятиями, ко-

торые правильно будут восприняты всеми участ-

никами переговорного процесса. В данном случае

на помощь приходит как раз национальный харак-

тер и, кроме того, звуковая организация языка.

Если, рассматривая язык и народ в вышеука-

занном контексте, мы отнесли русский язык к

языку «феминистическому», то в случае с англий-

ским языком первая ассоциация – воспитанный и

сдержанный джентльмен. Можно проследить про-

явление некоторых черт «маскулинности», таких

как уверенность, решительность, целеустремлен-

ность, доминантность, в английском языке. К

примеру, усилительные конструкции с глаголом

«do»: «we do note that based on this new legal autho-

rization the SAO has carried out numerous investiga-

tions…» (из приветственной речи председателя

правления ИНТОСАИ Арпада Ковача). Как из-

вестно, при переводе на русский язык данные кон-

струкции выражаются использованием таких слов

или словосочетаний, как «действительно», «прав-

да», «на самом деле» и т.д.

В английской речи выступлений чаще в качест-

ве средств достижения убедительности и повыше-

ния значимости сказанного используются такие

речевые приемы, как повторы, использование ин-

финитивов. Обратимся к примерам:

«They want to see greater scrutiny and more vigi-

lant oversight of institutions. They want to see values

and ethics upheld more diligently by leaders…» (из

тезисов обращения Шейлы Фрезер, Генерального

аудитора Канады, к органам независимого финан-

сового контроля, Оттава, Онтарио, 2006).

«We aim to increase the percentage of value for

money audit that is contracted out, so that it matches

that achieved for financial audit. We aim to increase

this to 29 per cent by 2008-09» (Доклад председате-

ля Счетной палаты Великобритании, международ-

ный конгресс ИНТОСАИ, 2006).

Отличительной особенностью современных

выступлений на английском языке является ис-

пользование разговорных идиом и различных оп-

ределительных конструкций, состоящих, как пра-

вило, из глаголов, что также добавляет высказы-

ваниям убедительности.

К примеру, очень часто встречаются характе-

ристики явлений, выраженные глаголами: «That

means working out which initiatives use lots of re-

sources but are only really ‗nice to have‘…», «a ‗go

for it‘ heroic effort is prized at the expense of clearly

thought-out strategic prioritisation…» (из вступи-

тельной речи Эмиаса Морзе, Генерального ауди-

тора Великобритании); «…we are reviewing the

draft standard on ‗going concern‘ issues» (из доклада

Стивена Харриса, представителя органов финан-

сового контроля США, 2009 год).

Английская история менее других наций под-

вержена резким поворотам, язык впитал в себя

черты стабильности и сдержанности. Английский

недаром является языком международного обще-

ния, так как сам по себе олицетворяет порядок и


41

определенную устоявшуюся систему. Метафоры,

используемые в текстах выступлений экономиче-

ского дискурса, зачастую очень традиционные и

устоявшиеся. Например, «that would be met with a

few raised eye brows», «we are in effect ‗robbing Pe-

ter to pay Paul‘…» (из вступительной речи Эмиаса

Морзе, Генерального аудитора Великобритании),

«Some people have called me a government watch-

dog…», «there has been a sea change in public sector

management» (из тезисов доклада Шейлы Фрейзер,

Генерального аудитора Канады).

Кроме того, английский язык, согласно звуко-

вой типологии, является вокалическим (число

гласных превышает среднее значение). Русский же

язык относится к консонантным (число согласных

превышает среднее значение). Проанализировав

ряд опросов, размещенных на различных интер-

нет-ресурсах, проведенных среди иностранцев в

отношении их восприятия русского языка, выде-

ляются мнения, что «русский язык звучит жестко,

холодно, резко, нельзя понять ни слова, нет даже

представления, когда начинается и заканчивается

предложение» [http://ursa-tm.ru/forum/]. Очевидно,

что в переговорном процессе восприятие звучания

языка играет немаловажную роль, и оказывает оп-

ределенное влияние на процесс принятия реше-

ний. Обилие согласных звуков при одновремен-

ном использовании большого количества эмотив-

ной лексики делают выступления в рамках эконо-

мического дискурса на русском языке призывны-

ми, эмоциональными и в некоторых случаях даже

агрессивными. В то время, как английские высту-

пления представляются нейтральными, консерва-

тивными, не содержащими открытого призыва к

действию.

Таким образом, выражение качеств «феминно-

сти» и «маскулинности», особенности звукового

состава языка, их влияние на восприятие языка в

рамках переговорного процесса остаются мало-

изученными и требуют дальнейшего более углуб-

ленного рассмотрения, которое и будет проведено

в рамках данного диссертационного исследования.


1. Гураль С.К., Тихонова Е.В. Организация процесса обучения устному последовательному переводу в

свете синергетической теории // Язык и культураТомск, 2013. Вып. №4 (24). С. 77 – 82.

2. Дейк ван Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989. С. 182 – 184.

3. Евтушина Т.А., Ковальская Н.А. Экономический дискурс как объект лингвистического исследования

// Вестник Челябинского государственного университета. 2014. Вып. №6 (335). С. 42 – 46.

4. Ильин В.Н. Манифест русской цивилизации. М., 2009. С. 30 – 32.

5. Карасик В.И. Языковая матрица культуры. М: Гнозис, 2013. С. 320.

6. Томашевская К.В. Лексическая составляющая экономического дискурса современника. СПб:

СПбГУЭФ, 2000. С. 153.

7. Торкунов А.В. Современные международные отношения. Современная дипломатия как средство

регулирования международных отношений. М: РОССПЕН, 1999. C. 121 – 131.

8. Чугунов А.А. Русскоязычный и англоязычный финансовый дискурс: эмоциональный аспект/ А.А.

Чугунов // Вестник МУ. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. Вып. №4. С. 136 – 140.

9. Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2003. C. 118 – 120.

10. Юренев Р.Н. Эйзенштейн в воспоминаниях современников. М: Искусство,1974. С. 422.

11. Годовой отчет Генерального аудитора Южного Уэльса [Электронный ресурс] URl: http://

www.audit.nsw.gov.au/ArticleDocuments/

12. Материалы конгрессов и симпозиумов ИНТОСАИ [Электронный ресурс] URl:

http://www.intosaijournal.org/

13. Материалы официальных выступлений руководителей Счетной палаты РФ [Электронный ресурс]

URl: http://www.ach.gov.ru/press_center/publications-in-mass-media/

References

1. Gural' S.K., Tihonova E.V. Organizacija processa obuchenija ustnomu posledovatel'¬nomu perevodu v svete

sinergeticheskoj teorii // Jazyk i kul'turaTomsk, 2013. Vyp. №4 (24). S. 77 – 82.

2. Dejk van T.A. Jazyk. Poznanie. Kommunikacija. M., 1989. S. 182 – 184.

3. Evtushina T.A., Koval'skaja N.A. Jekonomicheskij diskurs kak ob#ekt lingvisticheskogo issledovanija //

Vestnik Cheljabinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2014. Vyp. №6 (335). S. 42 – 46.

4. Il'in V.N. Manifest russkoj civilizacii. M., 2009. S. 30 – 32.

5. Karasik V.I. Jazykovaja matrica kul'tury. M: Gnozis, 2013. S. 320.

6. Tomashevskaja K.V. Leksicheskaja sostavljajushhaja jekonomicheskogo diskursa sovremennika. SPb:

SPbGUJeF, 2000. S. 153.

http://www.audit.nsw.gov.au/ArticleDocuments/

http://www.intosaijournal.org/

http://www.ach.gov.ru/press_center/publications-in-mass-media/


42

7. Torkunov A.V. Sovremennye mezhdunarodnye otnoshenija. Sovremennaja diplomatija kak sredstvo reguli-

rovanija mezhdunarodnyh otnoshenij. M: ROSSPEN, 1999. C. 121 – 131.

8. Chugunov A.A. Russkojazychnyj i anglojazychnyj finansovyj diskurs: jemocional'nyj aspekt/ A.A. Chugunov

// Vestnik MU. Lingvistika i mezhkul'turnaja kommunikacija. 2014. Vyp. №4. S. 136 – 140.

9. Shubart V. Evropa i dusha Vostoka. M., 2003. C. 118 – 120.

10. Jurenev R.N. Jejzenshtejn v vospominanijah sovremennikov. M: Iskusstvo,1974. S. 422.

11. Godovoj otchet General'nogo auditora Juzhnogo Ujel'sa [Jelektronnyj resurs] URl: http://

www.audit.nsw.gov.au/ArticleDocuments/

12. Materialy kongressov i simpoziumov INTOSAI [Jelektronnyj resurs] URl: http://www.intosaijournal.org/

13. Materialy oficial'nyh vystuplenij rukovoditelej Schetnoj palaty RF [Jelektronnyj resurs] URl:

http://www.ach.gov.ru/press_center/publications-in-mass-media/

Pestova V.V., Postgraduate,

Samara branch of Moscow City Teacher Training University

LINGUOCULTURAL ASPECTS OF ECONOMIC DISCOURSE IN THE SPHERE

OF PUBLIC FINANCE AUDIT (ON THE BASIS OF SPEECHES OF PARTICIPANTS

OF INTERNATIONAL ACTIVITIES IN THE ENGLISH AND RUSSIAN LANGUAGE)

Abstract: the article is devoted to research of economic discourse in the framework of cultural linguistics.

Speeches presented at the international events in the sphere of external public finance audit have been reviewed.

Keywords: cultural linguistics, economic discourse, international negotiations, intercultural communication


43

Юрьева О.Ю., доктор филологических наук, профессор,

Ван Ланьцзюй, кандидат филологических наук, доцент,

Иркутский государственный университет

ПУТЬ АНДРЕЯ БОЛКОНСКОГО В РОМАНЕ Л.Н. ТОЛСТОГО «ВОЙНА И МИР»

В СВЕТЕ ИДЕЙ КИТАЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ. ЧАСТЬ 2

Аннотация: в статье предлагается рассмотреть путь героя романа Л.Н. Толстого «Война и мир» Андрея

Болконского в контексте идей китайской философии, а также современной китайской критики, трактовка

образа в которой существенно отличается от отечественной. Исследование показало, что судьба князя Анд-

рея напрямую связана с волей Тянь, которую Толстой называет волей Бога, а Лао-Цзы – законом Дао. Сущ-

ность закона Дао – не нарушить гармоническое единство природы и человека, слышать и слушать волю

судьбы, выраженную в естестве природы и человека. Нарушение этих законов и стало причиной трагедии

героя.

Ключевые слова: Л.Н. Толстой, «Война и мир», закон Дао, учение о Тянь, характер персонажа, Конфу-

ций, Дао-Цзы, модус поведения героя

Как полагает У Цзе-Линь, столь же дисгармо-

нично складываются взаимоотношения князя Ан-

дрея с отцом. Согласно китайской философии,

взаимоотношения детей и родителей должны

строиться на любви и почитании, а «сыновняя

почтительность» (сяо) является составляющей со-

циально-этического порядка, важнейшим прояв-

лением истинного Пути-Дао. Как говорил Конфу-

ций, «почтительный сын – это тот, кто огорчает

отца и мать разве что своей болезнью».

Взаимоотношения отца и сына Болконских ли-

шены гармонии, искренней и истинной любви и

«сыновней почтительности». Тип таких взаимоот-

ношений охарактеризовал К. Леонтьев. Заметим,

что в китайской культуре такие рассуждения про-

сто невозможны. Русский философ пишет: «Роди-

тели — свои люди, в большинстве случаев весьма

обыкновенные: их слабости, их дурные привычки

нам известны, и самые добрые юноши чаще любят

и жалеют отца и мать, чем восхищаются ими.

Очень хорошие дети чаще почитают родителей

сердцем, чем уважают их умом. И надо сказать

правду, что в большинстве случаев большего и

требовать нельзя. И в заповеди ветхозаветной, пе-

реданной и христианству, сказано: «Чти отца

твоего и мать твою»; а не сказано: люби их во что

бы то ни стало; или уважай их внутренне, насиль-

но, даже и тогда, они очень порочны, глупы и злы.

Религия требует от нас много трудного, но невоз-

можного она не требует. Чтут в человеке не ха-

рактер его, чтут отца. Из почтения добрый и че-

стный сын уступает отцу даже и тогда, когда он

им ничуть не убежден; ибо уступить в моей воле,

но убедиться не в моей…» [3, с. 154]. Но князь

Андрей не способен даже уступить, когда старший

Болконский предостерегает его от опрометчивых

поступков. Очень знаменательна сцена ссоры кня-

зя Андрея с отцом, когда, уловив осуждение и раз-

дражение сына, старший Болконский сформули-

ровал это в словах: «А, присудил!.. присудил! –

сказал старик тихим голосом и, как показалось

князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он

вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтобы духу твоего

тут не было!..» [4; 11, с. 36] Вспышку гнева отца

вызвало именно непочтение сына, посмевшего

осудить и ослушаться его. Мы видим, что эгоизм

князя Андрея распространяется не только на отца,

но и на сына. Ослушавшись отца, князь Андрей не

уехал, а остался, и на другой день «пошел на по-

ловину сына. Здоровый, по матери кудрявый

мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал

сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не дос-

казав, задумался. Он думал не об этом хорошень-

ком мальчике-сыне в то время, как он держал его

на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и

не находил в себе ни раскаяния в том, что он раз-

дражил отца, ни сожаления в том, что он в ссоре (в

первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее все-

го ему было то, что он искал и не находил той

прежней нежности к сыну, которую он надеялся

возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив

его к себе на колени.

– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь

Андрей не отвечал ему, снял его с колен и пошел

из комнаты» [4; 11, с. 36-37]. Так распадается

связь времен – князь Андрей уезжает, не поми-

рившись с отцом и потеряв нежность к сыну. Он

как будто выпадает из естественной, «живой жиз-

ни», из круговорота природы, сбивается с истин-

ного Пути-Дао, и потому ему представляются

«одни бессмысленные явления, без всякой связи,

одно за другим» [4; 11, с. 38)]. Связь поколений

нарушается, а, следовательно, нарушается общий

порядок бытия.

Дисгармония определяет и отношения Андрея

Болконского с людьми и обществом. Как говорил

Конфуций, если нарушен небесный закон Тянь, то

никакие желания не могут осуществиться. Актив-


44

ное стремление к своей мечте может быть по-

хвально, но путь, по которому идет к своей цели

князь Андрей, нарушает небесный закон Тянь, на-

рушает истинное Дао, что неизбежно приведет к

трагедии. Эта мысль явственно воплощается в об-

разе неба, которое в своем главном значении от-

крывается князю Андрею на Аустерлицком поле.

«‖Где оно, это высокое небо, которого я не знал

до сих пор и увидал нынче?‖ – было первою его

мыслью. ―И страдания этого я не знал также, –

подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих

пор. Но где я?‖» [4; 9, с. 356]. Небо открывается

князю Андрею как истина, как предупреждение и

откровение, которое должно перевернуть его

жизнь и направить ее по истинному Пути-Дао.

Под влиянием Неба в душе Болконского

происходит переворот, переоценка ценностей: «Он

стал прислушиваться и услыхал звуки

приближающегося топота лошадей и звуки

голосов, говоривших по-французски. Он раскрыл

глаза. Над ним было опять всѐ то же высокое небо

с еще выше поднявшимися плывущими облаками,

сквозь которые виднелась синеющая

бесконечность. Он не поворачивал головы и не

видал тех, которые, судя по звуку копыт и

голосов, подъехали к нему и остановились.

Подъехавшие верховые были Наполеон, сопут-

ствуемый двумя адъютантами» [4; 9, с. 366].

Прежний князь Андрей, наверное, испытал бы

гордость и огромную радость, если бы услышал,

что его кумир Наполеон говорит о нем как об ис-

тинном герое. Но в сознании Болконского про-

изошли огромные изменения, и поэтому «он слы-

шал, как называли sire того, кто сказал эти слова.

Но он слышал эти слова, как бы он слышал жуж-

жание мухи. Он не только не интересовался ими,

но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему

жгло голову; он чувствовал, что он исходит кро-

вью, и он видел над собою далекое, высокое и

вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его

герой, но в эту минуту Наполеон казался ему

столь маленьким, ничтожным человеком в сравне-

нии с тем, что происходило теперь между его ду-

шой и этим высоким, бесконечным небом с бегу-

щими по нем облаками» [4; 9, с. 356-357]. Небо

открыло ему закон Дао, по которому нет ничего

ценнее, чем жизнь: «Ему было совершенно всѐ

равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что

бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что

остановились над ним люди, и желал только, чтоб

эти люди помогли ему и возвратили бы его к жиз-

ни, которая казалась ему столь прекрасною, пото-

му что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал

все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести

какой-нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и

произвел самого его разжалобивший, слабый, бо-

лезненный стон» [4, (9; 356-357)]. Этот жалобный,

слабый, болезненный стон, который издает стре-

мившийся к героическим свершениям Болконский,

свидетельствует об огромных изменениях в его

натуре и знаменует начало нового этапа в нравст-

венных исканиях героя, его отказ от пустых и

тщеславных устремлений. И каким маленьким,

ничтожным человеком показался ему кумир, его

герой Наполеон в сравнении с тем, что происхо-

дило теперь «между его душой и этим высоким,

бесконечным небом с бегущими по нему облака-

ми». Какими ничтожными показались ему «все

интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен

казался ему сам герой его, с этим мелким тщесла-

вием и радостью победы, в сравнении с тем высо-

ким, справедливым и добрым небом, которое он

видел и понял» [4; 9, с. 360)]. Князь Андрей впер-

вые задумывается о «ничтожности величия, о ни-

чтожности жизни», «о ничтожестве смерти».

Так, после встречи с Пьером князь Андрей

вновь увидел «то высокое, вечное небо, которое он

видел, лежа на Аустерлицком поле, и что-то давно

заснувшее, что-то лучшее, что было в нем, вдруг

радостно и молодо проснулось в его душе». «Сви-

дание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с

которой началась хотя во внешности и та же са-

мая, но во внутреннем мире его новая жизнь». Вот

почему встреча с Наташей в Отрадном и вид дуба

на обратном пути, преображенного, «раскинувше-

гося шатром сочной, темной зелени», вызывают в

князе Андрее «беспричинное весеннее чувство

радости и обновления». Как замечает У Цзе-Линь,

небо Аустерлица – это китайское Небо-Тянь и

толстовский Бог, представляющие в романе еди-

ное целое [5, c. 161]. Это уже не то природное не-

бо, что было в «Казаках» и других ранних повес-

тях Толстого. Это Небо Лао-Цзы, воплощающее

нравственную истину и являющееся мерилом цен-

ностей, Небо в романе – это сам Бог, Абсолют,

мерило нравственных ценностей, к которым стре-

мятся, опять же в духе китайской философии, ге-

рои Толстого. Небо Аустерлица навсегда станет

мерилом чистоты и нравственности и не раз

вспомнится Болконскому в трудные или счастли-

вые минуты.

Понятно, что в процессе духовных исканий ге-

роев Толстого, в перипетиях их жизни существует

некая закономерность, предначертанность, опре-

деленная судьбой, которая, как гласит китайская

мудрость, существует сама по себе, и нет ей ни

конца, ни края, и действие ее присутствует во

всем, не истощаясь, и управляет всем. Свойство

натуры Болконского в том, что никакие потрясе-

ния не могут переродить его натуры, и об этом

говорится в конце первого тома при описании «го-

рячечных представлений раненого князя Андрея»,


45

когда «тихая жизнь и спокойного семейного сча-

стья в Лысых Горах представились ему». «Он уже

наслаждался этим счастьем, когда вдруг являлся

маленький Наполеон с своим безучастным, огра-

ниченным и счастливым от несчастья других

взглядом, и начались сомнения, муки, и только

небо обещало успокоение» [4; 9, с. 360]. От этого

«маленького Наполеона», сидящего глубоко в ду-

ше Андрея, он не избавится никогда. За все ошиб-

ки и заблуждения нужно платить, и смерть жены

становится наказанием князю Андрею за тщеслав-

ные помыслы, за гордыню, за нарушение христи-

анских заповедей, законов Дао. Выражение лица

мертвой маленькой княгини навсегда отпечатыва-

ется в сознании Болконского как немой укор: «Что

и за что вы это со мной сделали?». По закону Дао

за нарушение гармонии всегда наступает расплата.

У Цзе-Линь отмечает, что в семейной жизни

Болконского тоже властвует дисгармония. Князь

Андрей и жена не имеют общих интересов, общих

целей и стремлений, а в супружеской жизни это

главное. Как учил Конфуций, супружеская жизнь

является воплощением человечности и частью

Дао. Человек должен вначале совершенствовать

себя, затем создать хорошую семью, и только то-

гда он может служить государству и управлять

Поднебесной. Ведь если человек не умеет забо-

титься о жене, детях и родителях, как он может

принести пользу государству и народу? Поведение

князя Андрея является нарушением коренных ос-

нов человечности и природы, законов Неба и воли

Бога [5, c. 168-169]. Вот почему терпят крах его

мечты о славе и народной любви, вот почему по-

гибает его жена. Как учил Лао-Цзы и как полагал

Толстой, в горе, происходящем в жизни человека,

есть особый нравственный смысл. Как писал Тол-

стой в «Дневнике», «всегда в горе есть духовное

возмездие и огромная выгода. Горе – Бог посетил,

вспомнил» [4; 54, с. 76]. Но человек должен пони-

мать это и извлекать уроки из всего, что происхо-

дит в его жизни. Но князь Андрей не может читать

«знаки судьбы», не способен воспринимать уроки

Неба-Тянь и Бога-Дао. Он слишком сосредоточен

на своих эгоистических устремлениях и ощущени-

ях. Как говорил Конфуций, «только истинно чело-

вечный человек способен и любить, и ненави-

деть». Князь Андрей способен только ненавидеть,

и потому обречен на ошибки и разочарования. В

«Дневнике» Толстой писал: «Когда человек ищет

благо во всем, кроме любви, он все равно как во

мраке ищет пути. Когда же он познал, что благо и

его и всего существующего – в любви, так солнце

взошло и он видит свой путь и не может уже хва-

таться за то, что не дает ему благо» [4; 54, с. 77-

78]. Князь Андрей не понял этой истины, он искал

свой Путь вне любви, и потому потерпел крах.

Как пишет У Цзе-Линь, в этико-религиозной

концепции Толстого явственно прочитывается

учение Конфуция о единстве самосовершенство-

вания, когда в процессе духовного роста человек

упорядочивает свои связи с семьей, обществом,

природой, всем миром, и только тогда он выпол-

няет высокое предназначение «благородного му-

жа». Как и Конфуций, Толстой убежден, что само-

совершенствование невозможно осуществить вне

общества: «чтобы спасти мир, нужно увериться,

что для этого нужно мое самосовершенствование»

– таков один из постулатов учения Толстого [5, c.

89].

Трагедия Болконского состоит в том, что за

внешним движением, наполняющим его жизнь,

кроется духовная, нравственная статичность, а

истинный путь видится Болконскому только в

стремлении к цели, причем цели «анти-духовной».

Таким образом, князь Андрей лишен истинного

знания о своем предназначении, не приемлет Дао

как естественный закон развития природы и чело-

века. Дао – дорога (как у Толстого – Путь), по ко-

торой идет человек, и если он не знает пути, он

обречен на заблуждение, он становится «заблуд-

шим». Толстой показывает Болконского именно

как «заблудшего» человека. Как учил Конфуций,

кто знает самого себя, тот знает сущность вещей,

кто знает людей, способен вершить дела. Чтобы

познать себя, познать Дао, нужно освободиться от

собственных страстей. Познавший Дао достигает

«естественного равновесия», потому что приводит

в гармонию все противоположности и достигает

удовлетворения. Дао ничего не желает и ни к чему

не стремится. Так же должны поступать и люди.

Все происходит естественно, как бы само собой,

без особых усилий личности. Естественному ходу

вещей противопоставляется искусственная дея-

тельность человека, преследующего свои эгоисти-

ческие цели. Такая деятельность предосудительна,

поэтому основным принципом Лао-Цзы выступает

недеяние (у-вей – 无为). Заметим, что этот прин-

цип ярко воплотился в образах Кутузова и Плато-

на Каратаева. Но князь Андрей далек от этих

принципов, от законов естественной, «живой жиз-

ни», которые проповедовал Толстой, и потому он

обречен.

Как пишет У Цзе-Линь, в своем противостоя-

нии западной цивилизации, которая опирается на

рационализм, ложный прогресс и буржуазную на-

учную идеологию, Толстой ищет истину в осно-

вах восточных учений. В своем уникальном худо-

жественном мире-«мiре» Толстой показывает воз-

действие закона Неба на судьбы людей. Все жи-

вые существа по-своему стремятся к тому или

иному, любят друг друга или борются между со-

бой за свои интересы, а в жизни продолжает со-


46

вершаться «то страшное дело, которое совершает-

ся не по воле людей, а по воле Того, Кто руково-

дит людьми и мирами» [4; 11, с. 264]. В романе

«Война и мир» эта идея явственно проявляется в

образе Наполеона. Вот Наполеон на поле битвы

воображает, что события зависят от его воли и его

приказов, а на самом деле походит на лошадь, хо-

дящую «на покатом колесе привода» и вообра-

жающую, «что она что-то делает для себя». На

самом же деле, он покорно исполняет «ту жесто-

кую, печальную и тяжелую, не человеческую роль,

которая ему была предначертана» [4; 11, 260]. В

этой страшной войне Дао – небесный разум игно-

рирует волю Наполеона, так называемый «истори-

ческий прогресс» и открывает другой путь – путь

нравственного прогресса, самосовершенствования.

«Он, предначертанный Провидением на печаль-

ную, несвободную роль палача народов, уверял

себя, что цель его поступков была благо народов и

что он мог руководить судьбами миллионов и пу-

тем власти делать благодеяния!» [4; 11, с. 262].

Казалось бы, князь Андрей проникается обще-

народным чувством, когда отправляется защищать

свою землю. Как отмечает Джу Линь, от «высо-

ких сфер», к которым он прежде стремился, князь

Андрей спускается к народу, поступает служить в

полк. Он пришел к пониманию того, что история

делается в полку, с народом и меньше всего зави-

сит от распоряжения штабов. «От нас действи-

тельно будет зависеть завтрашний день», – гово-

рит Андрей Пьеру перед Бородинским сражением.

Болконский получает здесь возможность реально

участвовать в крупном историческом событии, а

значит, в изменении судеб многих людей. Это

осуществление его наполеоновской мечты, но на

другом уровне. Именно сейчас становится воз-

можным слияние личной жизни и собственных

устремлений с общими, всенародными, и это явля-

ется выражением кутузовского начала. Таким об-

разом, путь князя Андрея от наполеоновского

идеала к кутузовской мудрости еще раз утвержда-

ет толстовскую историческую концепцию о рое-

вой жизни (в китайской философии – 分群) и ре-

шающей роли народа в событиях [1, c. 96].

Кутузовское начало проявляется в поведении

князя по отношению к солдатам его полка: «Князь

Андрей командовал полком, и устройство полка,

благосостояние его людей, необходимость полу-

чения и отдачи приказаний занимали его», а чув-

ство озлобления протии врагов, захвативших Смо-

ленск, заставило забыть свое горе. Как подчерки-

вает Толстой, «он весь был предан делам своего

полка, он был заботлив о своих людях и офицерах

и ласков с ними. В полку его называли наш князь,

им гордились, его любили» [4; 11, с. 121].

Но внутренний «маленький Наполеон» все-таки

сильнее кутузовского начала – это проявляется в

том, что добр и кроток князь был только со свои-

ми полковыми, с Тимохиным и т.п., «но как толь-

ко он сталкивался с кем-нибудь из своих прежних,

из штабных, он тотчас опять ощетинивался; де-

лался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что

связывало его воспоминание с прошедшим, оттал-

кивало его, и потому он старался в отношениях

этого прежнего мира только не быть несправедли-

вым и исполнять свой долг» [4; 11, с. 121-122]. С

одной стороны, он, казалось бы, «понял существо-

вание других, совершенно чуждых ему и столь же

законных человеческих интересов, как и те, кото-

рые занимали его» [4; 11, с. 124], с другой — они,

эти интересы простого народа, остались чуждыми

ему.

На то, что князь Андрей не стал естественно-

органической частью своего народа, указывает

эпизод купания в пруду, когда изнуренному жарой

князю «захотелось в воду – какая бы грязная она

ни была». Но небольшой, мутный с зеленью пруд

«был полон человеческими, солдатскими, голыми,

барахтающимися в нем белыми телами, с кирпич-

но-красными руками, лицами и шеями» [4; 11, с.

124-125]. Автор смотрит на происходящее глазами

героя и видит не тех людей, о которых заботится,

и, как ему кажется, любит, а «голое, белое челове-

ческое мясо», которое с хохотом и гиком «барах-

талось в этой грязной луже, как караси, набитые в

лейку» [4; 11, с. 125]. В этих сравнениях – созна-

ние обреченности, сознание того, что многие из

этих солдат, так весело барахтающихся в пруду,

очень скоро станут «пушечным мясом». Но это

сознание вызывает у него не жалость и сочувст-

вие, а отвращение. Когда офицер Тимохин пред-

ложил ему тоже искупаться, князь Андрей, по-

морщившись, сказал: «Грязно», – и «придумал»

лучше облиться в сарае. «―Мясо, тело, chair à ca-

non‖, – думал он, глядя и на свое голое тело, и

вздрагивая не столько от холода, сколько от само-

му ему непонятного отвращения и ужаса при виде

этого огромного количества тел, полоскавшихся в

грязном пруде» [4; 11, с. 125]. Эта «отделенность»

князя Андрея от народа, от мира природы, в кото-

рой нет ничего стыдного и отвратительного, в

конце концов и приведет его к трагическому фи-

налу.

Очень значимым представляется тот факт, что

параллельный эпизод мы находим и в жизни Пье-

ра, когда после Бородинского сражения он с на-

слаждением ест простую солдатскую еду, «кавар-

дачок», взяв у солдата деревянную ложку [4; 11, с.

191]. Трудно представить, чтобы князь Андрей,

брезгливо отстранившийся от своих купающихся

солдат, взял ложку, которую бесхитростно обли-


47

зал солдат. Эти два параллельных эпизода ярко

демонстрируют направление Пути героев: один

идет к народу, к жизни, к естеству, другой все бо-

лее и более обособляется от всего этого.

Думается, что для Толстого смерть Андрея

Болконского – суровое наказание за нарушение

законов природы, «живой жизни», законов Дао.

С точки зрения китайской философии, а также

христианской морали, князь Андрей нарушил ос-

новные законы жизни: «не убий», «не сотвори се-

бе кумира», «не клянись», «поступай с другими

так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой».

Болконский – «человек войны», а не «человек

мiра», и потому он – «фаворит смерти» (как Напо-

леон), а не «любимец жизни» (как Кутузов).

Ранение князя – это наказание, ниспосланное

Богом-Дао за пренебрежение простыми и

естественными законами, которые диктует жизнь

и ее главный, по Толстому, инстинкт — инстинкт

самосохранения. Это наказание за нарушение

заповедей, за то, что вся жизнь князя Андрея

прошла под эгидой двух самых страшных в

христианстве грехов – гордыни и уныния.

Глядя на крутящуюся около него гранату, князь

Андрей ведет себя в вышей степени странно и

неестественно: «―Неужели это смерть?‖, – думал

князь Андрей, совершенно новым, завистливым

взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку

дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика.

―Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь,

люблю эту траву, землю, воздух...‖» Он думал это

и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят,

что «дурно высказывать свой страх», что стыдно

ему, офицеру Болконскому, трусливо припадать к

земле [4; 11, с. 254]. Даже обострившаяся в

момент опасности жажда жизни не помогает ему

освободиться от греха гордыни. Князь Андрей

вновь пошел наперекор «живой жизни», захотел

навязать Дао-Судьбе свою волю, за что и был

наказан.

Но понятие «наказание» по отношению к

ранению и смерти князя Андрея, как нам

представляется, весьма относительно. Ведь

болезнь и приближение смерти пробудили в князе

того «внутреннего человека», который жил рядом

с Наполеоном и до поры до времени был подавлен

им. Раненый, переживший физические страдания

Болконский переродился, и это проявилось уже в

его внешности, какой увидела ее Наташа Ростова:

«Он был такой, как всегда; но воспаленный цвет

его лица, блестящие глаза, устремленные

восторженно на нее, а в особенности нежная

детская шея, выступавшая из отложенного

воротничка рубашки, давали ему особый

невинный, ребяческий вид, которого она никогда

не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и

быстрым, гибким, молодым движением стала на

колени.

Он улыбнулся и протянул ей руку» [4; 11, с.

383].

Пробудившаяся в Болконском детскость как

знак естества и «живой жизни» (как в эпизоде с

ранением), естественности и гармонии с миром, до

этого просматривавшаяся лишь в Наташе

Ростовой и в Пьере, была началом преображения,

началом восстановления в Болконском

«кутузовского начала», приобщающего его к ряду

«героев пути». Затем Болконский попросил

Евангелие, потому что «у него было теперь новое

счастье», «и это счастье имело что-то такое общее

с Евангелием» [4; 11, с. 385]. Только ощущение

приближения смерти пробудило в князе Андрее

жажду веры и чувство истинной христианской

любви, не той любви, которая «любит за что-

нибудь, для чего-нибудь, или почему-нибудь», а

той любви, что является «самой сущностью души

и для которой не нужно предмета», — это

«сострадание, любовь к братьям, к любящим,

любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам —

да, та любовь, которую проповедовал Бог на

земле». С удивлением и великой радостью он

ощущает в себе эти новые чувства: «―Да, мне

открылось новое счастье, неотъемлемое от

человека, – думал он. – Счастье, находящееся вне

материальных сил, счастье одной души, счастье

любви. Да, любовь. Я испытал то чувство любви,

которая есть самая сущность души и для которой

не надо предмета. Я теперь испытываю это

блаженное чувство. Любить ближних, любить

врагов своих. Все любить, — любить Бога во всех

проявлениях…‖» [4; 11, с. 386-387].

Как полагает Джу Линь, мысли князя Андрея

во время болезни были деятельнее, яснее, но

действовали вне его воли, его рассудка. Они могли

оборваться, замениться неожиданными

представлениями. Теперь все его прошедшее

представлялось собой здание из иголок или

лучинок, воздвигающееся и разрушающееся под

звуки равномерно «шепчущей» музыки. Выстроив

это здание, сумев удержать его в мысленном

равновесии, князь Андрей понял сущность

«Божеской любви»: «Любя человеческой

любовью, можно от любви перейти к ненависти;

но божеская любовь не может измениться. Ничто

... не может разрушить ее. Она есть сущность

души». Слова князя Андрея, сказанные Наташе

(«Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде»),

подразумевают, что его прежняя – человеческая

любовь, соединившись с силой, приобретенной

сейчас, становится ―больше‖ и ―лучше‖ [1, с. 102].

Но следующий этап душевной эволюции

Болконского состоит в противопоставлении


48

божеской и человеческой любви, и Андрей,

вдумываясь в новое, открытое ему начало вечной

любви, отрекается от земной жизни: «Всех

любить, жертвовать собой для любви, значило

никого не любить, значило не жить этою земною

жизнью». Причем момент отречения от жизни

прослеживается очень явственно. Ведь князь

Андрей начал выздоравливать, о чем

свидетельствует письмо Сони, в котором она

освобождала Николая от данного ей слова и

написанное только потому, что она была уверена,

«что по случаю возобновления отношений Наташи

с князем Андреем, Николай не мог жениться на

княжне Марье» [4; 11, с. 34], так как перекрестные

браки сестер и братьев были в России запрещены.

Да и доктор говорил, что опасность отступила, но

вдруг с ним, как сказала Наташа, сделалось «это»,

и потому «он не может, не может жить» [4; 12, с.

56]. Княжна Марья, готовая увидеть на лице брата

«смягчение, умиление», являющиеся «признаками

смерти», готовая услышать «тихие, нежные слова

как те, которые сказал ей отец перед смертью» [4;

12, с. 56], встретила «его холодный, строгий

взгляд». В этом «глубоком, не из себя, а в себя

смотревшем взгляде, была почти враждебность»

[4; 12, с. 57]. Княжна Марья поняла, «что

случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в

особенности во взгляде этом, – холодном, почти

враждебном взгляде – чувствовалась страшная для

живого человека отчужденность от всего

мирского. Он видимо с трудом понимал все

живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не

понимал живого не потому, что он был лишен

силы пониманья, а потому что он понимал что-то

другое, такое, чего не понимали и не могли

понимать живые и что поглощало его всего» [4;

12, с. 57]. Пораженная княжна Марья отметила,

каким «холодно-оскорбительным тоном» он

говорил о Наташе, «которую он любил и которая

любила его», как равнодушно встретил сына.

«Одно объяснение только могло быть этому, это

то, что ему было все равно, и все равно от того,

что что-то другое, важнейшее, было открыто ему»

[4; 12, с. 58]. Но в этой холодности было и другое

– через нее на мир вновь смотрел прежний

Болконский, равнодушный к боли других,

раздраженный несовершенством людей и мира.

Оказавшийся перед ликом вечности князь

Андрей, как восточный мудрец, понял, что все эти

чувства, которыми они дорожат, все эти мысли,

которые кажутся им так важны – «не нужны. Мы

не можем понимать друг друга!» – заключил

Болконский, окончательно отделяя себя от жизни.

В тот момент, когда решался вопрос «жить или

умереть», князь Андрей предпочел смерть, так

как возвращение к жизни сулило возвращение

«ничтожных, равнодушных лиц», необходимости

спорить «о чем-то ненужном», говорить «какие-то

пустые, остроумные слова» [4; 12, с. 63].

Возвращение к жизни означало возвращение к

тому князю Андрею, внутри которого жил

«маленький Наполеон», это означало во имя

любви к одной женщине отказаться от того

всеобъемлющего вселенского чувства, которое

переполняло его душу совсем недавно. Как это ни

странно, но даже в этом князь Андрей проявил

своеволие, отказавшись от жизни, о чем говорит

таинственная фраза Толстого: «Это была та

последняя, нравственная борьба между жизнью и

смертью, в которой смерть одержала победу» [4;

12, с. 61].

Трагедия Андрея Болконского состоит в том,

что он не понял истинных целей, к которым

должен стремиться человек. Как писал Толстой в

«Дневнике», «жизнь человека в том, что он ставит

себе цели и стремится к достижению их.

Достижение всех целей, самое стремление к ним, –

стало быть жизнь, – может встречать препятствия

и неодолимые: имущество погибнет, слава

заменяется забвением или позором, любимый

человек, для счастья которого жил, умирает,

воспитание, проповедь не воспринимаются

людьми: во всем может быть помеха, остановка; в

одном не может быть ни помехи, ни остановки – в

самосовершенствовании в любви перед Богом, в

спасении души, как говорят мужики. Везде со всех

сторон стены, один только этот путь открыт, и

потому это единый истинный путь, истинный, т.е.

свойственный человеку» [4; 54, с. 66-67].

Путь князя Андрея стал спиралью, нисходящей

к смерти. Смерть стала не естественным

окончанием жизненного пути, а неизбежным

завершением пути ошибок и заблуждений,

которые преследовали князя на протяжении

жизни.

В смерти князя Андрея есть еще одно указание.

Пьер сравнивает смерть Болконского со смертью

Платона Каратаева: «Он вспомнил о Каратаеве, о

его смерти и невольно стал сравнивать этих двух

людей, столь различных и вместе с тем столь

похожих по любви, которую он имел к обоим, и

потому, что оба жили и оба умерли» [4; 12, с. 292].

Князь Болконский умер так же, как умер простой

крестьянин Платон Каратаев. Оба восприняли

смерть как должное, приняли ее спокойно. Но

если спокойствие Каратаева – это спокойствие

глубоко верующего человека, с любовью

относившегося к жизни, но не противящегося

смерти, то спокойствие князя Андрея – это

равнодушие и отвращение к жизни, желание

освободиться от нее, это отказ от того Пути,


49

который был предначертан ему Богом и Судьбой-

Дао.

Есть еще одно очень важное указание Конфу-

ция, читающееся в судьбе Андрея Болконского:

«Утром познав истину, вечером можно умереть»

[2, с. 81]. Познавший «высшую мудрость», истину,

недостижимую для него в «живой жизни», Бол-

конский умер, выбрав для себя Царствие Небес-

ное, где царят любовь, добро и гармония с самим

собой и с миром.


1. Джу Линь. Духовные искания героев в романе Л.Толстого «Война и мир» // Вестник Цзаньцинского

педагогического университета. Наньчан, 2005. №2.

2. Конфуций. Лунь Юй. Пекин, 2001.

3. Леонтьев К. Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой (1888) // Толстой. Pro et contra. Личность и

творчество Льва Толстого в оценке русских мыслителей и исследователей: Антология. СПб., 2000.

4. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 тт. М., 1935-1958. В скобках указываются номер тома

и страницы.

5. У Цзе-Линь. Л.Толстой и традиционная китайская философия. Пекин, 2000.

References

1. Dzhu Lin'. Duhovnye iskaniya geroev v romane L.Tolstogo «Vojna i mir» // Vestnik Czan'cinskogo

pedagogicheskogo universiteta. Nan'chan, 2005. №2.

2. Konfucij. Lun' Yuj. Pekin, 2001.

3. Leont'ev K. Dva grafa: Aleksej Vronskij i Lev Tolstoj (1888) // Tolstoj. Pro et contra. Lichnost' i tvorchestvo

L'va Tolstogo v ocenke russkih myslitelej i issledovatelej: Antologiya. SPb., 2000.

4. Tolstoj L.N. Polnoe sobranie sochinenij: V 90 tt. M., 1935-1958. Zdes' i dalee v kruglyh skobkah

ukazyvayutsya nomer toma i stranicy.

5. U Cze-Lin'. L.Tolstoj i tradicionnaya kitajskaya filosofiya. Pekin, 2000.

Yureva O. Yu., Doctor of Philological Sciences (Advanced Doctor), Professor,

Van Lanzuj, Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Irkutsk State University

THE PATH OF ANDREI BOLKONSKY IN THE NOVEL BY L. N. TOLSTOY "WAR AND PEACE"

IN LIGHT OF THE IDEAS OF CHINESE PHILOSOPHY ARTICLE 2

Abstract: the article proposes to consider the path of the hero of the novel by L. N. Tolstoy "War and Peace" of

Andrei Bolkonsky in the context of the ideas of Chinese philosophy, modern Chinese criticism, the interpretation of

the image which is significantly different from domestic. The study showed that the fate of Prince Andrei is direct-

ly connected with the will of Tian, which Tolstoy calls the will of God, and Lao-Tzu – the law of Dao. The essence

of the law of Tao is not to disrupt the harmonious unity of nature and man, to hear and listen to the will of fate, ex-

pressed in the nature of man and nature. Violation of these laws was the cause of the tragedy of the hero.

Keywords: L.N. Tolstoy, "War and Peace", the mimesis, the law of the Tao, the doctrine of Tien, the nature of

the character, Confucius, Lao-Tse, the mode of behavior of the character


50

Баринова И.А., кандидат филологических наук, доцент,

Пермский национальный исследовательский политехнический университет,

Нестерова О.А., кандидат филологических наук, доцент,

Санкт-Петербургский государственный экономический университет

О ТРУДНОСТЯХ МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ

В ОБУЧЕНИИ ИНОСТРАННЫМ ЯЗЫКАМ

Аннотация: основополагающим способом межкультурного обучения иностранным языкам является

метод сравнения элементов, структур различных культур и языков, установление между ними сходств и

различий.

Ключевые слова: межкультурная коммуникация, перевод, юридический текст, национальная

специфика

Различия в межкультурной коммуникации

обусловлены исключительно фактором

психологической дистанцированности партнеров

по коммуникации, при этом, пространственно-

временная дистанцированность представляется не

существенной. Определяющим является желание

понять, услышать. Если этого желания нет, тогда и

нет коммуникации, не только межкультурной [4].

Успешная коммуникация зависит не только от

собственно языковых знаний – знания содержания

лексических единиц и грамматико-синтаксических

категорий, но и от экстралингвистических

факторов – знаний об окружающем нас мире,

которые "уже связаны так или иначе с языковыми,

более всего конвенциональными формами

вербализации этих знаний" [3, с. 12].

Первым шагом в ходе знакомства с чужой

культурой является язык, проводник в

иноязычную культуру. Однако в процессе

изучения языка, постепенно осваивая словарь и

грамматические категории, человек сталкивается с

тем, что языковой барьер – это не единственное

препятствие для успешной коммуникации.

Возникают ситуации, когда язык становится не

языком единения, а языком разъединения. Это

объясняется тем, что, контактируя с иноязычной

культурой, индивид интерпретирует ее в образах и

понятиях своей культуры. Этим, главным образом,

и определяется понимание или непонимание

специфических феноменов культуры исследуемой

речи.

Считается, что так называемые

"межкультурные" проблемы абсолютно

снимаются на межличностном уровне

коммуникации. "Адресат речи" либо переспросит,

либо уточнит, либо подскажет. Так и должно быть

если мы говорим о "действительной"

коммуникации. Ты не интерпретируешь, а либо

понимаешь, либо не понимаешь [4]. Проблемы

межкультурной коммуникации гораздо глубже

межкультурных различий. Уровень

межкультурных противоречий является

порождением соответствующей политической

культуры, имеющей место в каждой общественно-

политической системе и определяющей

"политическое поведение людей, придавая ему то

или иное содержание и направление" [2, с. 335].

В настоящее время обучение иностранным

языкам происходит в рамках межкультурной

парадигмы, предполагающей коммуникативное,

социокультурное и когнитивное развитие

обучаемых. В рамках данной парадигмы важна

попытка превращения многообразия языков и

культур из фактора, препятствующего диалогу

представителей разных лингвистических

социумов, в средство взаимопонимания и

взаимообогащения культур. Основополагающим

способом межкультурного обучения иностранным

языкам является метод сравнения элементов,

структур различных культур и языков,

установление между ними сходств и различий.

При этом стратегической целью обучения

иностранному языку является формирование

вторичной языковой личности как показателя

способности обучаемого принимать полноценное

участие в межкультурной коммуникации.

Современная межкультурная парадигма

обучения не ограничивается формированием

вербально-семантического уровня языковой

личности, предполагающего овладение

обучаемыми только языковой системой.

Формирование коммуникативной компетенции не

может происходить без развития

соответствующих уровней – когнитивного и

прагматического, приобретающих все большее

значение в современном языковом образовании.

Так, когнитивный уровень предполагает

формирование понятий, идей, представлений,

складывающихся в индивидуальную картину

мира, а прагматический аспект – учет в

коммуникативной деятельности интенций

говорящего, в связи с чем решение проблемы


51

формирования целостной языковой личности в

рамках межкультурной парадигмы обучения

предполагает тесное взаимодействие методики

преподавания иностранных языков и результатов

лингвокогнитивных исследований.

В рамках межкультурного обучения, в ходе

которого происходит знакомство с культурой и

историей страны изучаемого языка, обучаемые

неизбежно сталкиваются с проблемой

межъязыковых лакун, проявляющейся при

формировании всех коммуникативных умений.

Проблема межъязыковых лакун, являясь одной из

актуальных проблем когнитивной лингвистики,

безусловно, проявляется и при обсуждении

межкультурной коммуникации и особенно остро

встает в процессе преподавания иностранных

языков.

В этой связи особо отметим проблему обучения

юридическому переводу. В задачи настоящей

статьи не входит описание особенностей

юридического языка, поэтому для обоснования

необходимости обучения юридическому переводу

как отдельному виду перевода мы приведем слова

итальянского исследователя Дж. Гарцоне, которая

говорит о том, что переводчик, осуществляющий

перевод юридического текста, сталкивается с

трудностями на всех уровнях. "Язык права обычно

отличается стереотипностью, неопределенностью,

архаичностью; юридический дискурс опосредован

культурой; юридические тексты имеют особый

прагматический статус" [5].

При переводе юридической лексики в целом

студенты не могут не столкнуться с проблемой

переводческих лакун, безэквивалентной лексики,

реалий. Поэтому при обучении юридическому

переводу необходимо уделять этим вопросам

особое внимание, объясняя значение

определенных понятий, уточняя разницу между

терминами родного и иностранного языка и делая

акцент на возможности/ невозможности перевести

то или иное словосочетание определенным

образом.

Например, в английском праве в отдельную

отрасль выделяется "land law", название которой

все студенты автоматически переводят как

"земельное право", что не совсем верно [1, с. 124].

Слово land в английском праве подразумевает не

только участок земли, но и находящиеся на нем

строения, т.е. недвижимость в целом. В

российском праве нет отдельной отрасли, которая

регулировала бы подобного рода отношения.

Поэтому при переводе словосочетания land law

правильнее было бы использовать описательный

перевод "право, регулирующее операции с

недвижимостью". Юридическая терминология

имеет ряд особенностей, среди которых можно

назвать лишь несколько, имеющих прямую

языковую релевантность. Она тесно связана с

государственной системой, ибо она ее определяет,

что отражается на самой терминологии. Она

максимально социологизирована, политизирована

и идеологизирована, отражает экономические

порядки в стране.

Таким образом, часть юридических терминов

относится к безэквивалентной лексике, образуя

интеркультурные лакуны. Интеркультурные

лакуны являются результатом расхождения

локальных культур. Чем различнее культурные

системы, тем больше интеркультурных лакун. Для

понимания такой лексики необходимы фоновые

знания коммуникантов, поскольку культурно

маркированная лексика служит важным

источником социокультурной информации о

стране. Непонимание значения ключевых понятий

в сознании носителей языка, а также перенос

сведений из родной культуры на понятия чужой

культуры могут привести к недоразумениям в

общении и культуроведческим ошибкам.


1. Борисова Л.А. Из опыта обучения юридическому переводу студентов-лингвистов и студентов-

юристов. Лингвистика и межкультурная коммуникация. Нижний Новгород // Вестник НГЛУим. Н.А.

Добролюбова. Вып. 4. 2009. С. 122 – 129.

2. Гаджиев К.С. Политическая наука. М.: Международные отношения, 1996.

3. Кубрякова Е.С. Память и ее роль в исследовании речевой деятельности // Текст в коммуникации. М.:

ИЯ РАН, 1991. С. 4 – 21.

4. Угланова И.А. О межкультурной коммуникации: наблюдения, ощущения, заблужения // Проблемы

социо- и психолингвистики: Пермь, 2004. С. 35 – 38.

5. Garzone, G. Legal Translation and Functionalist Approaches: a Contradiction in Terms. URL: http://www-

tradulex.org/Actes2000/Garzone.pdf. (дата обращения: 16.01.2017)

http://www-tradulex.org/Actes2000/Garzone.pdf

http://www-tradulex.org/Actes2000/Garzone.pdf


52

References 1. Borisova L.A. Iz opyta obuchenija juridicheskomu perevodu studentov-lingvistov i studentov-juristov.

Lingvistika i mezhkul'turnaja kommunikacija. Nizhnij Novgorod // Vestnik NGLUim. N.A. Dobroljubova. Vyp. 4.

2009. S. 122 – 129.

2. Gadzhiev K.S. Politicheskaja nauka. M.: Mezhdunarodnye otnoshenija, 1996.

3. Kubrjakova E.S. Pamjat' i ee rol' v issledovanii rechevoj dejatel'nosti // Tekst v kommunikacii. M.: IJa RAN,

1991. S. 4 – 21.

4. Uglanova I.A. O mezhkul'turnoj kommunikacii: nabljudenija, oshhushhenija, zabluzhenija // Problemy socio-

i psiholingvistiki: Perm', 2004. S. 35 – 38.

5. Garzone, G. Legal Translation and Functionalist Approaches: a Contradiction in Terms. URL: http://www-

tradulex.org/Actes2000/Garzone.pdf. (data obrashhenija: 16.01.2017)

Barinova I.A., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Perm National Research Polytechnical University,

Nesterova O.A., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Saint-Petersburg State University of Economics

ON DIFFICULTIES OF INTERCULTURAL COMMUNICATION IN

FOREIGN LANGUAGE TEACHING

Abstract: the basic way of intercultural teaching foreign languages is the comparison of elements and structures

of different cultures and languages as well as revealing the similarities and differences between them.

Keywords: intercultural communication, translation, legal text, national feature


53

Матушкина Д.В., кандидат педагогических наук, доцент,

Быканова М.С., кандидат филологических наук, старший преподаватель,

Белгородский государственный институт искусств и культуры

ЯЗЫК КАК ОБЩЕСТВЕННАЯ ФОРМА СОЗНАНИЯ ОБУЧАЕМОГО

В ОБРАЗОВАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ ВУЗА

Аннотация: в статье говорится, именно о том, что в образовательном процессе можно проследить спо-

собности обучаемого к самопознанию, осознанию, сознанию себя как будущего специалиста. Поэтому не

маловажным является изучение языка как общественной формы сознания студента в вузе. Для того, чтобы

более эффективно сформировать сознание будущего специалиста, необходимо прежде всего рассмотреть

его индивидуалистическую культуру, которая затем ведет к самосознанию себя в обществе.

Ключевые слова: язык, сознание, образовательный процесс, обучаемый, общественная форма

Становление сознания связано со становлением

новой формы бытия – бытия человеческого – но-

вой формы жизни, субъект которой способен, вы-

ходя за пределы своего собственного одиночного

существования, отдавать себе отчет в своем отно-

шении к миру, к другим людям, подчинять свою

жизнь обязанностям, нести ответственность за все

содеянное и все упущенное, ставить перед собою

задачи и, не ограничиваясь приспособлением к

наличным условиям жизни, изменять мир – сло-

вом, жить так, как живет человек и никто другой.

Но если рассматривать сознание обучаемого в

образовательном процессе вуза, то психическая

деятельность выступает в новом качестве сознания

или, точнее, процесса осознания обучаемого ок-

ружающего мира и тех отношений, в которые он с

ним вступает, по мере того как из жизни и непо-

средственного переживания выделяется рефлексия

на окружающий мир, на собственную жизнь, на

обучение, т.е. появляется знание о чем-то лежа-

щем вне его. Наличие сознания предполагает, та-

ким образом, выделение обучаемого из его окру-

жения, появление отношения субъекта действия и

познания к объективному миру. Сознание всегда

предполагает познавательное отношение к пред-

мету, находящемуся вне сознания. Предметом

осознания могут стать и психические явления, пе-

реживания. Но, вопреки интроспекционизму,

осознание этих последних совершается не непо-

средственно путем самоотражения психического в

психическом, а опосредованно, через объективно

данные сознанию действия обучаемых в процессе

обучения, через их поведение и обучение. Самое

осознание переживаний, чувств обусловлено осоз-

нанием обучаемого, на который они направлены,

причин, их вызывающих. Самосознание всегда

есть познание не чистого духа, а реального инди-

вида, существование которого выходит за пределы

сознания и представляет собой для него объектив-

ную реальность. Таким образом, выше сформули-

рованное положение сохраняет свою силу и для

осознания психического.

Развитие у человека сознания связано с обще-

ственно организованной деятельностью людей, с

трудом и совершается на его основе. Труд требует

осознания результата труда как цели, и в процессе

труда, а именно образовательного процесса, соз-

нание и формируется.

В процессе общественно организованного тру-

да, а в данном случаем мы рассматриваем образо-

вательный процесс, возникает и язык, слово. В

слове складываются и объективируются накапли-

ваемые человеком знания. Только благодаря слову

они обобщаются, абстрагируются от отдельных

частных ситуаций и становятся общественным

достоянием, доступным каждому индивиду как

члену коллектива. Возникновение сознания как

специфически человеческого способа отражения

действительности неразрывно связано с языком:

язык – необходимое условие возникновения соз-

нания. Осознавать – значит отражать в объекте

реальность посредством объективированных в

слове общественно выработанных обобщенных

значений. Связь сознания и языка, таким образом,

– теснейшая, необходимая. Без языка нет созна-

ния. Язык – общественная форма сознания чело-

века как общественного индивида, так и субъекта

образовательного процесса. Однако неверно по-

просту отождествлять сознание с языком, сводить

его к функционированию языка. Верное положе-

ние о необходимой связи сознания и языка стано-

вится неверным, когда этой связи сознания с язы-

ком придается самодовлеющий характер, когда

она обособляется от связи сознания с общественно

осуществляемой деятельностью обучаемых и до-

бываемыми в ней знаниями. Только включаясь в

эти связи, а не сам по себе, язык и обретает свое

необходимое значение для сознания.

Не слово само по себе, а общественно накоп-

ленные знания в процессе обучения или в течение

приобретенного опыта в жизни, объективирован-

ные в слове, являются стержнем сознания. Слово

существенно для сознания именно в силу того, что

в нем откладываются, объективируются и через


54

него актуализируются знания, посредством кото-

рых обучаемый осознает действительность.

Сознание как образование возникает в процессе

осознания окружающего мира и по мере своего

возникновения включается в него как средство

(«аппарат») осознания. Сознание как образование

– это знание, функционирующее в процессе опо-

знания действительности. Наличие у обучаемого

сознания означает, собственно, что у него в про-

цессе жизни, общения, обучения сложилась или

складывается такая совокупность (или система)

объективированных в слове, более или менее

обобщенных знаний, посредством которых он мо-

жет осознавать окружающее и самого себя, опо-

знавая явления действительности через их соот-

ношения с этими знаниями.

Сознание как специфическая форма отражения

бытия – посредством объективированного в слове,

общественно выработанного знания – это вместе с

тем и специфический способ регулирования пове-

дения, деятельности, действий обучаемых в про-

цессе обучения. Этот специфический способ в об-

разовательном процессе выражается в целена-

правленном характере действий обучаемого – в

возможности предвосхитить результат своего дей-

ствия в виде осознанной цели и спланировать са-

мые действия в соответствии с ней. Возникно-

вение сознания – это возникновение сознательных

действий, сознательного поведения. Сознательное

поведение, сознательная деятельность – это спе-

цифический способ существования человека.

Применительно к сознательным действиям

обучаемого в образовательном процессе вуза про-

блема детерминации приобретает особую остроту.

Свобода сознательных действий как будто непри-

миримо противостоит детерминированности как

необходимости. Однако на самом деле сознатель-

ное действие детерминируется обстоятельствами

жизни и вместе с тем изменяет их по замыслу са-

мого обучаемого. В нем, таким образом, непосред-

ственно выступают и необходимость и свобода.

Необходимость заключается в объективной зако-

номерной обусловленности человеческих дейст-

вий, как и всех явлений; свобода обучаемого в

образовательном процессе – в возможности са-

мому определить линию своего поведения, от-

вергнув все решения, несовместимые с ней.

Рассматривая соотношения сознания и само-

сознания, можно найти самые разные, в том числе

и противоположные, точки зрения. Так В.Г. Мара-

лов и В.А. Ситаров констатируют: самосознание

предшествует возникновению сознания и пред-

ставляет собой «неясное безотносительное чувст-

вование собственного существования»; самосоз-

нание есть уровень сознания, возникающий от-

носительно поздно и на его основе; сознание и са-

мосознание возникают одновременно в двух фор-

мах – предметного сознания и самосознания. П.Р.

Чамата считает, что, «сознание возникло сразу в

своих двух формах – в форме предметного созна-

ния и самосознания». И.И. Чеснокова также, во-

преки традиции, не считает самосознание уровне-

вым проявлением сознания. Хотя сознание и само-

сознание по своему происхождению однопорядко-

вые явления психики, но оба – достаточно сложны

и каждое их них представляет многоуровневую

систему.

На наш взгляд, И. И. Чеснокова несколько су-

жает трактовку самосознания, дифференцируя его

с сознанием лишь по признаку «внешнее – внут-

реннее», не рассматривая сам процесс осознания,

рефлексию.

В мало известной работе В. М. Бехтерева «Соз-

нание и его границы» находим стройную, хорошо

операционализируемую уровневую систему соз-

нания, включающую все возможные направления

«интервенции» сознания. В зависимости от со-

держания сознания («присутствие в сознании сфер

тех или других представлений») В.М. Бехтерев

считает возможным говорить о «специальных ви-

дах сознания». С качественной точки зрения В.М.

Бехтерев выделяет шесть форм сознания, которые

определяют также различные стеени развития со-

держания сознания (от низшей к высшей): созна-

ние своего существования; сознание своего тела;

сознание окружающего пространства; сознание

времени; сознание своей личности; сознание сво-

его сознания.

Таким образом, можно сказать, для того, что

рассматривать язык как общественную форму соз-

нания обучаемого в образовательном процессе

вуза является немаловажным для становления

обучаемого как будущего специалиста. Без изуче-

ния его индивидуалистической культуры, т.е. са-

мосознания и осознания окружающего простран-

ства обучаемого студента (сознания самого себя,

своего поведения, своих целей и задач в образова-

тельной процессе и т.д.), обучение, которое на-

правленно на формирование конкурентоспособно-

го специалиста, будет, на наш взгляд, проходит

неэффективно.


55


1. Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. М.: Академия, 2004 304 с.

2. Маралов В.Г., Ситаров В.А. Педагогика и психология ненасилия в образовании // Учебное пособие.

Юрайт, 2015. 426 с.

References

1. Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. М.: Академия, 2004 304 с.

Маралов В.Г., Ситаров В.А. Педагогика и психология ненасилия в образовании // Учебное пособие.

Юрайт, 2015. 426 с.

Matushkina D.V., Candidate of Pedagogic Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Bykanova M.S., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Senior Lecturer,

Belgorod State Institute of Arts and Culture

LANGUAGE AS THE SOCIAL FORM OF CONSCIOUSNESS OF A STUDENT

IN THE EDUCATIONAL PROCESS OF THE INSTITUTE

Abstract: this article is about that in the educational process we can trace the ability of the student of self-

knowledge, awareness, consciousness himself as a future specialist. Therefore, it is important to study the language

as social form of consciousness of a student in the institute. For effectively development of the mind of the future

specialist, it is firstly necessary to consider his individualistic culture, which then leads to self-consciousness in the

society.

Keywords: language, consciousness, educational process, student, social form


56

Муталов Р.О., доктор филологических наук, профессор,

Институт языкознания Российской академии наук (РАН)

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ, проект №15-04-12013в

Информационно-поисковая система «Электронный словарь даргинского языка»

АСИСТЕМНЫЕ ЯВЛЕНИЯ В ГРАММАТИКЕ ДАРГИНСКОГО ЯЗЫКА

И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ЭЛЕКТРОННОМ СЛОВАРЕ

Аннотация: в статье исследуются случаи нарушения системности, наблюдаемые в грамматической

структуре даргинского языка. Рассмотрены морфологические категории именных частей речи и глагола,

парадигмы которых подвергнуты деформации. Определены проблемы, которые возникают при их автома-

тической обработке, описаны возможные способы и подходы, применяемые в электронном словаре для их

решения.

Ключевые слова даргинский язык, лексикография, грамматика, электронный ресурс, ущербная пара-

дигма

Даргинский язык относится к северокавказской

группе языков, распространен в Республике Даге-

стан. На данном языке говорит более 600 тыс. че-

ловек; однако пока не имеется изданного даргин-

ско-русского словаря. В этой связи актуальной

остается задача проведения разного рода лексико-

графических работ по даргинскому языку. Остро

стоит в наше время и проблема сохранения языков

– тревогу ученых в последние годы вызывает тот

факт, что в процессе глобализации становится не-

минуемым интенсивное исчезновение языков ма-

лых народов, к которым относятся и дагестанские

языки – очевидна необходимость скорейшего сбо-

ра и сохранения материала данных языков.

На современном этапе развития общества, ко-

гда информационные технологии активно прони-

кают во все сферы человеческой деятельности, в

том числе и лингвистическую науку, представля-

ется востребованным и своевременным создание

различных электронных ресурсов малых языков, в

том числе двуязычных словарей. Исследователь-

ской группой, объединяющей лингвистов и про-

граммистов из Института языкознания РАН, Даге-

станского государственного университета и Ин-

ститута языка, литературы и искусства Дагестан-

ского научного центра, на основе «Большого дар-

гинско-русского словаря» (грант РГНФ, проект №

10-04-00353а») была подготовлена информацион-

но-поисковая система «Электронный словарь дар-

гинского языка». Особую проблему при проведе-

нии этой работы составляло отражение в словар-

ной статье различного рода асистемных явлений.

Цель исследования заключается в том, чтобы по-

казать случаи разрушения системности в даргин-

ской грамматике и определить возможные пути и

способы решения проблем отражения данных яв-

лений в электронном словаре.

В ходе своего исторического развития грамма-

тическая структура любого языка подвергается

различным изменениям, приводящим к разруше-

нию исходной парадигмы той или иной граммати-

ческой категории. Языковая система воплощается

в речи, которая непрестанно меняется. «Рано или

поздно системные образования или отношения

могут привести к возникновению таких явлений,

которые по своей сути, свойствам и функциям

противоречат тому виду системности, в недрах

которого они возникли. Отдельные языковые яв-

ления с трудом поддаются представлению их в

описании на одном синхронном срезе. В процессе

изменений возникают элементы, входящие в про-

тиворечие с элементами системы. Эти элементы, а

также вызывающие их тенденции можно назвать

асистемными» [4, с. 76].

В последнее время несистемным явлениям в

языке уделяется повышенное внимание, исследу-

ется «диалектическое единство и взаимопроник-

новение системных и асистемных процессов» [см.

2]. Нарушение системности выражается в непол-

ноте, отсутствии целостности языковой системы в

случаях неравномерного развития микропарадигм,

а также в нарушении соответствия между планом

содержания и планом выражения, т.е. в несовпа-

дении числа элементов плана выражения и плана

содержания [4, с. 76].

Даргинский язык характеризуется наличием

большого количества грамматических форм как

именных частей речи (развитая система местных

падежей), так и глагола (парадигмы класса, вида,

числа, лица, времени, наклонения, полярности,

переходности) [см. 1, 6]. Данный язык, хотя и счи-

тается языком с системной грамматикой, обладает

рядом явлений, в которых языковая системность

нарушена или ее нет вовсе; на современном этапе

они стали нормой языка.

Одной из существенных причин появления

асистемных явлений в даргинском языке является

его сильная диалектная раздробленность; в по-


57

следние годы, вследствие значительных расхож-

дений, даргинские диалекты рассматриваются в

качестве самостоятельных языков. Диалекты

взаимодействуют друг с другом, они заимствуют

различные грамматические формы, которые заме-

щают исконные, что приводит к потере исходной

грамматической парадигмы. Следует отметить и

тот немаловажный факт, что даргинские диалекты

развиваются неравномерно: северные диалекты, в

том числе и акушинский диалект, на базе которого

создан литературный даргинский язык, развива-

ются более интенсивно, в противоположность

южным; многие языковые явления в них подвер-

гаются нивелировке и исчезновению.

При применении компьютерных технологий

описания и документирования языка, в частности,

при автоматической обработке текста, асистемные

явления и отсутствие единообразия в образовании

грамматических форм становятся серьезной про-

блемой для лингвиста. В этой связи информацию

об элементах данных парадигм приходится вно-

сить в электронный словарь вручную. Рассмотрим

грамматические категории и формы даргинского

языка, в которых нарушена системность.

1. Аорист. Примером отсутствия какой-либо

системности в образовании грамматической фор-

мы в даргинском языке может служить функцио-

нирование показателей аориста, одной из форм

прошедшего времени. Форма 3-го лица данного

времени образуется посредством присоединения к

глагольной основе четырех различных окончаний:

-иб, -уб, -ур, -ун [6, с. 38]. Наибольшую частот-

ность из них имеет маркер -иб; наименее исполь-

зуемым является показатель -ун. Определенных

закономерностей и правил в их функционирова-

нии не имеется, т.е. информация о том, к какому

глаголу какое окончание может присоединяться,

является словарной. Поэтому в электронном сло-

варе после каждой заглавной глагольной лексемой

указывается маркер аориста, который присоединя-

ется к нему.

2. Категория грамматических классов в дар-

гинском языке является одной из основных кате-

горий, она пронизывает всю структуру языка. В

словаре грамматические классы обозначены рим-

скими цифрами I (мужской), II (женский), III

(средний). Классные показатели, которые одно-

временно указывают и на число, могут функцио-

нировать во всех именных частях речи; особенно

широко они используются в глаголах – в исходной

основе имеется специальная позиция для показа-

теля класса. Нарушение системности данной кате-

гории в языке проявляется в нескольких случаях: в

ущербности парадигмы класса, омонимичности

классных показателей, выпадении и сужении в

словах показателя мужского класса в.

В силу семантических ограничений от значи-

тельного числа даргинских глаголов невозможно

образовать полную парадигму класса – чаще всего

ограничения касаются образования форм мужско-

го и женского классов. Помимо этого, глаголы

среднего класса могут иметь по несколько прямых

и переносных значений, не присущих глаголам 1 и

2 классов. Это создает проблему, связанную с от-

ражением в электронном словаре глагольных лек-

сем с классными показателями [5, с. 237]. В тех

случаях, когда слово употребляется не во всех

грамматических классах, за ним даны лексикогра-

фические пометы, указывающие, в каких классах

оно может функционировать. Глаголы, которые

имеют полную парадигму класса, даны в третьем

классе (показатель б). Формы мужского и женско-

го классов и формы множественного числа даются

после заглавного слова в квадратных скобках.

Одной из основных проблем при разработке

морфологического анализатора для корпуса тек-

стов даргинского литературного языка стало то,

что из четырех классных показателей (в, р, б, д)

три (р, б, д) имеют по два омонимичных значения.

Классификатор б служит для обозначения средне-

го класса единственного числа и 3-го лица множе-

ственного числа мужского и женского классов;

показатель д служит классификатором 1 и 2-го лиц

множественного числа непереходных глаголов и

3-го лица среднего класса множественного числа;

классный показатель р используется для обозна-

чения класса женщин в единственном числе и, при

постфиксальном употреблении, среднего класса во

множественном числе. Таким образом, значения

класса и числа, выражаемых тем или иным показа-

телем, можно определить лишь в контексте, по

согласуемому с глаголом слову.

Следует также отметить, что показатель муж-

ского класса в часто подвергается различным фо-

нетическим изменениям: он выпадает перед глас-

ными и, у: рукес букес – (*в)укес «отвести», или

сужается: карикес, кабикес - кайкес (от *кавикес)

«упасть». Вследствие того, что частотность функ-

ционирования классных показателей в словофор-

мах высокая, трудоемкий процесс ручного снятия

омонимии в словах с данными аффиксами занима-

ет довольно много времени.

3. Категория числа. От всех имен прилагатель-

ных формы множественного числа образуются

посредством единственного аффикса -си, что

представляет собой системное явление языка. Су-

ществительные же в даргинском литературном

языке, напротив, образуют формы плюралиса по-

средством более 20 различных показателей. Уста-

новлены некоторые закономерности их функцио-

нирования, однако ко всем правилам имеются

многочисленные исключения. В этой связи в элек-


58

тронном словаре после каждого существительного

(так же как и числительного и местоимения) при-

водится формант множественного числа. В слова-

ре отражены также морфосинтаксические измене-

ния в структуре слова (чередование и выпадение

звуков), происходящие при присоединении пока-

зателей множественного числа. Исходные слова

именных частей речи даны в именительном паде-

же единственного числа, за исключением случаев,

когда слово используется лишь во множественном

числе.

4. Категория вида. В ходе исторического раз-

вития языка, как и в русском языке, деформации

подверглась и видовая система глагола даргинско-

го языка. Глаголы совершенного и несовершенно-

го вида различаются в современном языке проти-

вопоставлением основ. Для обозначения вида ка-

ждого глагола в словаре даны лексикографические

пометки сов. и несов.; в конце статьи указан также

видовой коррелят противоположного вида.

5. Императив. В некоторых случаях образова-

ние той или иной формы в даргинском языке зави-

сит одновременно от нескольких факторов. Так,

представляет собой сложную картину функциони-

рование в глаголе показателей императива (-а/-ая,

-и/-ирая, -ен/-еная, -аба/-абая). Оно зависит непо-

средственно от вида, переходности глагола и фор-

манта аориста [3, с. 126]. При наличии в предло-

жении пациенса, выраженного 1-м лицом, импера-

тив маркируется показателем -аба/-абая. Данный

маркер присоединяется также к переходным гла-

голам, оканчивающихся в аористе на -иб, -уб. Не-

переходные же глаголы с маркерами аориста -иб, -

уб и глаголы на -ур образуют повелительную фор-

му посредством окончания -и/-ирая. Глаголы с

формантом аориста -ун и глаголы несовершенного

вида образуют императив посредством аффикса -

ен/-еная. Теоретически форму повелительного на-

клонения можно образовать от всех глаголов, од-

нако в ряде случаев, вследствие семантических

ограничений, такая форма не используется; в та-

ких случаях показатель императива в электронном

словаре не указан.

6. Категория падежа. В словаре дана также

информация о показателях эргативного падежа (-

ни, -й, -ли), присоединяемых к словам именным

частям речи. Хотя существуют примерные прави-

ла их функционирования, имеются многочислен-

ные исключения, нарушающие эту системность.

Например, посредством показателя -й эргатив об-

разуется от существительных, оканчивающихся на

-н, -л, -ла, -ли. Однако это правило не распростра-

няется на слова, оканчивающиеся на -ин, -ла, -ли и

на поздние заимствования из других языков,

имеющих в ауслауте звуки -н, -л.

7. Хабитуалис/футурум. Существенную про-

блему представляет собой отражение в словаре

информации о лабильных глаголах. В формах ха-

битуалиса (настоящего общего времени) и футу-

рума (будущего времени) при переходном исполь-

зовании данные глаголы имеют одни окончания (-

ис, -ид,-у), а при непереходном – другие (-ус, -уд, -

ар/-ур); они также обозначены в электронном сло-

варе после каждого глагола.

К каждой заглавной лексеме в словаре дается

информация о принадлежности слова к той или

иной части речи; для глаголов указана также

грамматическая информация об образовании форм

времени, деепричастий, причастий, каузатива и

масдара.

Таким образом, асистемность в грамматиче-

ской структуре даргинского языка представляет

собой довольно распространенное явление. Она

проявляется в различных грамматических катего-

риях: категории класса, видовременной системе

(вид, аорист, хабитуалис, футурм), императиве,

при образовании форм множественного числа су-

ществительных, в падежной системе. Причины

возникновения данных явлении кроются в самом

факте беспрерывного динамического развития

языка. При проведении работ по составлению

электронного словаря и созданию корпуса текстов

исследователь неизбежно сталкивается со случая-

ми асистемности в языке, и грамматическую ин-

формацию по дефектным морфологическим пара-

дигмам приходится вводить вручную. Выявление

всех асистемных явлений языка и их описание

имеет важное значение для компьютерной обра-

ботки текста, автоматизации процесса перевода, и,

в конечном счете – построения формальной моде-

ли языка.

Литература 1. Абдуллаев С.Н. Грамматика даргинского языка (фонетика и морфология). Махачкала: Институт исто-

рии, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР, 1954. 216 с.

2. Маковский М.М. Системность и асистемность в языке: Опыт исследования антиномий в лексике и

семантике. Изд. 2-е, стереотипное. М.: КомКнига, 2006. 216 с.

3. Муталов Р.О. Глагол даргинского языка. Махачкала: Издательско-полиграфический центр ДГУ, 2002.

220 с.


59

4. Стоянова Р.С. Понятия асистемности и антисистемности применительно к явлениям языка // II Меж-

дународные Бодуэновские чтения: Казанская лингвистическая школа: традиции и современность (Казань,

11-13 декабря 2003 г.): Труды и материалы: В 2 т. / Под общ. ред. К.Р.Галиуллина, Г.А.Николаева. Казань:

Изд-во Казан. ун-та, 2003. Т. 1. С. 76 – 77.

5. Юсупов Х.А. К проблеме составления словарных статей с классными глаголами (на примере даргин-

ско-русского словаря) // Проблемы лексикологии и лексикографии северокавказских языков. Махачкала:

УРАН ИЯЛИ. 2010. С. 237 – 241.

6. Van den Berg H.E. Dargi folktales. Leiden: Research School CNWS, 2001. 324 p.

References 1. Abdullaev S.N. Grammatika darginskogo jazyka (fonetika i morfologija). Mahachkala: Institut istorii, jazyka

i literatury Dagestanskogo filiala AN SSSR, 1954. 216 s.

2. Makovskij M.M. Sistemnost' i asistemnost' v jazyke: Opyt issledovanija antinomij v leksike i semantike. Izd.

2-e, stereotipnoe. M.: KomKniga, 2006. 216 s.

3. Mutalov R.O. Glagol darginskogo jazyka. Mahachkala: Izdatel'sko-poligraficheskij centr DGU, 2002. 220 s.

4. Stojanova R.S. Ponjatija asistemnosti i antisistemnosti primenitel'no k javlenijam jazyka // II Mezhdunarod-

nye Bodujenovskie chtenija: Kazanskaja lingvisticheskaja shkola: tradicii i sovremennost' (Kazan', 11-13 dekabrja

2003 g.): Trudy i materialy: V 2 t. / Pod obshh. red. K.R.Galiullina, G.A.Nikolaeva. Kazan': Izd-vo Kazan. un-ta,

2003. T. 1. S. 76 – 77.

5. Jusupov H.A. K probleme sostavlenija slovarnyh statej s klassnymi glagolami (na primere darginsko-

russkogo slovarja) // Problemy leksikologii i leksikografii severokavkazskih jazykov. Mahachkala: URAN IJaLI.

2010. S. 237 – 241.

6. Van den Berg H.E. Dargi folktales. Leiden: Research School CNWS, 2001. 324 p.

Mutalov R.O., Doctor of Philological Sciences (Advanced Doctor), Professor,

Institute of Linguistics of the Russian Academy of Sciences

ASYSTEMIC PHENOMENA IN DARGWA GRAMMAR AND THEIR

REPRESENTATION IN THE ELECTRONIC DICTIONARY

Abstract: the paper explores a number of cases when the systematicity of the Dargwa grammatical structure is

violated. We consider those morphological categories of nominals and verbs, whose paradigms underwent distor-

tion. We also point out the problems of automatic processing of such phenomena, and suggest possible ways of

solving these problems within the framework of the electronic dictionary.

Keywords: the Dargwa language, lexicography, grammar, electronic resource, defective paradigm

http://old.kpfu.ru/persons/10408.ru.html

http://old.kpfu.ru/persons/10101.ru.html


60

Овхадов М.Р., доктор филологических наук, профессор,

Чеченский государственный университет,

Чеченский государственный педагогический университет

Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ (грант № 15-04-00529)

ОСНОВНЫЕ СЛОИ ЗАИМСТВОВАННОЙ ЛЕКСИКИ В ЧЕЧЕНСКОМ ЯЗЫКЕ

Аннотация: в статье охарактеризованы основные группы заимствований из арабского, тюркских, иран-

ских языков. Основное внимание уделено условиям заимствования лексики из русского языка и через рус-

ский язык.

Ключевые слова: арабизмы, тюркизмы, иранизмы, русские заимствования

В результате контактного и неконтактного

взаимодействия с другими языками чеченский

язык заимствовал определенное количество ино-

язычных слов. В зависимости от давности, дли-

тельности и интенсивности процесса усвоения и

употребительности, а также от значимости обо-

значаемых ими предметов и понятий некоторые

заимствования воспринимаются носителями че-

ченского языка как исконные.

Ю.Д. Дешериев отмечает, что в нахских язы-

ках, к которым относится чеченский язык, имеют-

ся лексические заимствования из индоевропей-

ских, восточных – тюркских, иранских, арабского,

грузинского и других иберийско-кавказских язы-

ков, а также из монгольских и немного из финно-

угорских языков. (Языки Азии и Африки, 1979, с.

210).

По мнению Г.А. Климова, «среди различных

пластов заимствований особый интерес здесь (в

нахско-дагестанских языках – М.О.) представля-

ют древнейшие из них, восходящие к каким-то

старым индоевропейскому, семитскому и, по-

видимому, «азианическому» источникам». (Кли-

мов, 1986, с. 107).

Лексика, заимствованная из восточных языков,

– арабского, иранских и тюркских – занимает зна-

чительное место в чеченском языке. Влияние

арабского языка на близкородственный ингуш-

ский язык, например, по времени носит более

поздний характер. А.С.Куркиев отмечает, что мас-

совое проникновение арабизмов в ингушский язык

началось с середины 19 века в связи с окончатель-

ным утверждением ислама в Ингушетии. (Курки-

ев, 1979, с. 121).

В то же время имеются сведения о том, что в

1645 году русскому царю присягали на Коране

мичкизяне, шибутяне, барагунцы и другие чечен-

ские общества. (Алироев, 1978, с. 204).

Факторами экстралингвистического характера

объясняется также и то, что не только языки на-

хской группы, но и диалекты чеченского языка

обнаруживают различную степень интенсивности

влияния других языков и различный объем лекси-

ческих заимствований из них. В этом отношении

выделяется аккинский диалект чеченского языка, в

котором имеется наибольшее количество восточ-

ных заимствований.

В свою очередь арабский, тюркские и иранские

языки имеют многовековую историю взаимодей-

ствия лексических элементов.

Арабизмы, заимствованные чеченским языком

преимущественно неконтактным путем через гру-

зинский, тюркские, иранские и некоторые даге-

станские языки, подверглись некоторой транс-

формации в основном на фонетическом и семан-

тическом уровнях.

Тематически арабские заимствования в чечен-

ском языке относятся к сферам религии, культуры

и другим сферам. Например: 1адат (обычай),

1илма (наука), 1едал (власть, привычка), 1алам

(природа), беркат (изобилие), зорба (печать), мас-

ла1ат (примирение), арз (жалоба), салам (привет-

ствие), маь1на (смысл), питана (кляуза), хьаьрк

(знак), низам (дисциплина), сурт (картина),

парг1ато (свобода) и др.

Из арабского (и через него) в чеченский язык

вошли мужские и женские имена: Мохмад, Ахмад,

Азиз, Азамат, Керим, Султан, Шамиль, Лейла,

Аза, Зайнап и др. Среди заимствованых и библей-

ские и коранические имена: Адам, Джабраил, Да-

уд, Ибрахим, Якуб, Иса, Муса, Исмаил, Салман,

Хава и др.

Некоторая часть арабизмов заимствована через

русский язык в советское время: алгебра, адмирал,

сарафан, чемодан и др.

С частеречной точки зрения заимствованные

чеченским языком арабизмы относятся к именам

существительным. Заимствованы также некоторые

прилагательные. Например: хьарам (греховный,

грешный, нечестный), миска (бедный, несчаст-

ный). Прилагательные «зуламе» – вредный, пре-

ступный, «питане» – вредный, кляузный и некото-

рые другие образованы в чеченском языке от со-

ответствующих арабских заимствований-

существительных.


61

Арабскими по происхождению являются и

союзы «амма» – но, «х1ета» – так, тогда, в таком

случае.

История заимствования чеченским языком

тюркских лексических элементов носит, вероятно,

более длительный и контактный характер.

Чеченско-тюркские языковые контакты, как

свидетельствуют источники, имели место и в пе-

риод до нашествия монголо-татар на Кавказ.

Следствием контактов с несколькими языками

тюркской группы явились фонетические варианты

тюркизмов, которые носят «йокающий и джокаю-

щий» характер.

Заимствование тюркских и других восточных

(арабских и иранских) лексических элементов

языками нахской группы происходило неравно-

мерно. Наиболее насыщенным восточной лекси-

кой является диалект хасав-юртовских аккинцев

(Арсаханов, 1959).

Значительные по своему масштабу тюркские

заимствования в отраслевом плане разнообразны.

Они отражают названия орудий и предметов тру-

да, предметов торговли и продуктов животного и

растительного мира, также названия, связанные с

человеком, его занятиями и т.д. Например: геланча

(посыльный), г1арол (караул), бажа (свояк), тоба

(толпа), башлакх (башлык), мача (обувь), г1аймакх

(сливки, блин), акхтарг (серебристый тополь),

хьормат (груша), г1абакх (тыква), саьрамсекх

(чеснок), алаша (мерин), турмал (бинокль), юрг1а

(одеяло), к1отар (хутор), юрт (село, деревня),

г1улч (шаг), алапа (зарплата), ахча (деньги), йоза

(письменность, письмо), тог1и, инг. атаг1и (доли-

на), ясакх (налог, подать), г1айг1а (скорбь, забота);

томмаг1а (пятно, отпечаток) и т.д.

Наряду с именами существительными из тюрк-

ских языков заимствованы некоторые имена при-

лагательные: боьмаша (коричневый), жигара (ак-

тивный), манкха (гнусавый, носовой), токх (сы-

тый, питательный) и др.

Определенное место в вайнахской ономастике

занимают имена тюркского происхождения : Та-

мерлан, Ханпаша, Бетарсолта, Чингиз, Бектамар,

Бекхан и др.

Иранские заимствования проникли в нахские

языки через посредство других языков, главным

образом тюркских и грузинского (Языки Азии и

Африки,1979, с. 210; Куркиев, 1979, с,129).

Г.А. Климов отмечает, что нахско-

дагестанскими языками в период усилившегося

культурного влияния Ирана было усвоено немало

персидских лексем (Климов, 1986, с. 108).

Тематически иранизмы являются различными

названиями предметов и понятий труда, быта, то-

варно-денежных отношений и др. Например: бел

(лопата), диг (топор), чарх (колесо, механизм –

швейный, точильный и др.), маха (иголка), палас

(палас), дари (шелковая материя), чилла (шелк),

боз (бязь), амбар (амбар), базар (базар), шекар (са-

хар), чеч.туьма, инг. тум (десять рублей), эппаз

(двадцать копеек), шай ( пять копеек) и др.

Заимствованы также некоторые абстрактные

существительные: хьуьнар (умение, способность,

знергия), амал (привычка, нрав), реза (согласный

довольный).

Антропонимика вайнахов также включает не-

которые имена персидского происхождения: Хас-

булат, Муртаз, Шахтемир, Ширвани, Шахбулат,

Сардал, Шихмирза и др., представляющие, по

мнению А.Г. Мациева, наиболее древний пласт

после исконно нахских (Мациев, 1973, с. 124).

Факторы экстралингвистического характера

предопределили неравномерность влияния гру-

зинского языка на нахские языки на лексическом

уровне. Неизмеримо большее влияние грузинского

языка испытал бесписьменный бацбийский язык,

носители которого в течение нескольких веков

проживают на территории Грузии и для которых

грузинский стал вторым языком.

Достаточно сильным является и влияние гру-

зинского языка на кистинский диалект чеченского

языка, носители которого также проживают в Гру-

зии. Для носителей кистинского диалекта грузин-

ский язык также является вторым языком.

В чеченском и грузинском языках имеется оп-

ределенное количество лексических соответствий,

которые относятся к различным тематическим

группам: человек и связанные с ним понятия, рас-

тительный и животный мир, названия орудий тру-

да, предметов быта и др. Например: захал (сват),

ж1аьла (собака), котам (курица), хох (лук), мангал

(коса), херх (пила), з1ара (плетень), цаца (сито) и

т.д.

Через грузинский язык чеченским языком за-

имствованы следующие названия дней недели:

оршот (понедельник), п1ераска (пятница), шоьта

(суббота), к1ира (воскресенье, неделя).

Именами грузинского происхождения являют-

ся: Анзор, Зураб, Лорса, Кати, Тамара.

Заимствование слов из восточных языков в не-

которых случаях привело к образованию омони-

мов. Например: чеченское «дин» – конь, арабское

«дин» –вера, религия.

Также в результате заимствования слов образо-

ваны синонимы: кхор – хьормат (тюркизм), ак-

хтарг (кумыкское) -тал (тюркское) –тополь, г1айба

(грузинское) – назбар (персидское) – подушка и

др. Как свидетельствуют приведенные примеры,

заимствованные слова синонимизируются не

только с чеченскими лексемами, но и между со-

бой.


62

Русские заимствования в вайнахских языках

составляют наиболее поздний, многочисленный и

интенсивно пополняющийся слой лексики. С уче-

том времени, путей заимствования и количества

русизмы обычно подразделяются на дореволюци-

онные, послеоктябрьские (советские) и современ-

ные (постсоветские). «Русские заимствования в

вайнахских языках к периоду октябрьской рево-

люции имели ряд напластований, сводившихся к

нескольким сотням слов из различной области

лексики, пришедших как из говоров терского и

сунженского казачества, так и из русского народ-

ного и литературного языка » (Алироев, 1978, с.

245).

В связи с тем, что заимствование русских слов

в дореволюционный период происходило устным

путем, то они подверглись значительным фонети-

ческим изменениям в процессе адаптации.

В тематическом отношении дореволюционные

заимствования из русского языка относятся пре-

имущественно к административно-политической

и бытовой лексике. Например: пурстоп – пристав,

суьдхо – судья, картол – картофель, самар – само-

вар и т.д.

Русские заимствования советского периода ха-

рактеризуют новый этап влияния русского языка.

Если дооктябрьские заимствования в чеченском

языке подвергались достаточно сильной фонети-

ко-морфологической адаптации в условиях невла-

дения русским языком чеченским населением, то в

условиях советской действительности – в услови-

ях развития чеченско-русского двуязычия - заим-

ствования принимались с незначительными изме-

нениями, а ранние заимствования подвергались

обратному процессу «выравнивания» в соответст-

вии с нормами русского языка.

Наряду с прямым заимствованием широкое

распространение получило калькирование с рус-

ского языка. Это явление широко представлено в

сфере терминологии. Например, калькированными

в чеченском языке являются многие лингвистиче-

ские термины: дожар – падеж, саттам – наклоне-

ние, тохар – ударение, дар – действие, дакъалг –

частица, хуттург – союз, дошкхоллар – словообра-

зование, орам – корень, чаккхе – окончание, дарж

– степень, къамелан дакъош – части речи, предло-

женин меженаш – члены предложения, нийсаяздар

– правописание, дешан х1оттам – состав слова,

зевне аз – звонкий звук, бартбар – согласование,

т1етовжар – примыкание, урхалла – управление,

ч1ог1а хьаьрк – твердый знак, к1еда хьаьрк – мяг-

кий знак, юьхьза предложени – безличное предло-

жение и т.д. Почти все лингвистические термины

в чеченском языке, например, являются либо за-

имствованными прямо, либо калькированными.

Прямыми заимствованиями являются, например,

термины: подлежащи, сказуеми, морфологи, син-

таксис, пунктуаци, лексикологи, фонетика, сино-

ним, антоним, омоним, архаизм, историзм, при-

части, деепричасти, спряжени, ассимиляци, дис-

симиляци т.д. Таким образом обстоит дело и с

терминами в других сферах.

Анализ свидетельствует о том, что русский

язык сыграл огромную роль в становлении терми-

нологической системы младописьменного чечен-

ского языка. Естественно, об этом периоде можно

сказать, что это был качественно новый этап влия-

ния русского языка на чеченский язык по сравне-

нию с дооктябрьским периодом. Интенсивность

воздействия русского языка на чеченский язык и

на другие языки народов бывшего Советского

Союза была обусловлена экстралингвистически-

ми факторами – прежде всего национально-

языковой политикой.

Интенсивность влияния русского языка в со-

ветский период определила и количественную

сторону русизмов. Так, из 20 тыс. слов, включен-

ных в Чеченско-русский словарь А.Г. Мациева,

изданного в 1961 году, около 5 тысяч заимствова-

но из русского языка и через него в советскую

эпоху (Дешериев, 1966, с. 36-37). Процесс заимст-

вования лексики из русского языка и через рус-

ский язык в последующие десятилетия протекал

намного интенсивней.

Основными тематическими группами заимст-

вований из русского языка и через русский язык

являются названия предметов быта, одежды, пищи

, профессий, а также научная, техническая, обще-

ственно-политическая, военная, спортивная и др.

терминология. Например: кресло, диван, плащ,

шляпа, галстук, шоколад, лимонад, булка, монтер,

тракторист, доцент, лексика, циркуль, интерна-

ционализм, социализм, ракета, волейбол, кросс и

т.д.

Через русский язык в чеченский в советский

период вошло множество слов из европейских

языков. Так, почти вся спортивная терминология –

английского происхождения, общественно-

политическая – греческого и французского языков,

техническая – немецкого, медицинская – латин-

ского.

Русский язык оказывал влияние и на чеченскую

ономастику, преимущественно женскую. Из рус-

ского языка и через русский язык заимствованы

имена: Зина, Зоя, Луиза, Раиса, Роза, Руслан, Гер-

ман, Эдуард и другие.

Современные условия способствуют интенсив-

ному развитию лексики чеченского языка, по-

скольку она непосредственно реагирует на изме-

нения условий жизни – рост культуры, развитие

техники, изменения в общественной жизни.


63

Одной из основных причин развития лексики

чеченского языка и главным образом развития его

терминологической системы является функцио-

нальное развитие младописьменного чеченского

языка в условиях советской действительности.

Наряду с этим следует также отметить пополнение

лексического состава в связи с расширением об-

щего словарного фонда языков народов бывшего

СССР. Основным источником, как правило, вы-

ступает русский язык. (Овхадов, 2000; 2007; 2016).

Новый слой лексики чеченского языка образу-

ется: за счет заимствования лексем, как правило,

из русского языка и через русский язык; калькиро-

вания; собственных словообразовательных

средств.

Основным источником заимствования в на-

стоящее время, как было сказано выше, является

русский язык. Наблюдается также вытеснение бо-

лее ранних восточных заимствований. (Овхадов,

2000; 2007).

Одним из путей развития лексики вайнахских

литературных языков выступает калькирование

(Льянова , Грозный, 1980; Куркиев, 1979; Мациев,

1973; Овхадов, 1983). В современном чеченском

языке имеется значительное количество словооб-

разовательных и семантических калек – своеоб-

разных заимствований словообразовательных мо-

делей или значений. Например, словообразова-

тельными кальками являются: барх1шеран школа

– восьмилетняя школа, ц1ерметдош – местоиме-

ние, дошкхоллар – словообразование, г1оьнан

хандош – вспомогательный глагол, нийсаяздар –

правописание и т.д.

Семантическими кальками являются, напри-

мер: орам (дешан) – корень (слова), аьрру (ницкъ-

аш) – левые (силы), гергара (дешнаш) – родствен-

ные (слова) и т.д.

Имеется и целый ряд полукалек: радиола-

дог1архо – радиослушатель, телехьовсархой – те-

лезрители, аьчкабетон – железобетон и др. (Овха-

дов, 2000; 2007; 2016).

Часть лексических новообразований воз-

никла путем присоединения к заимствованному

слову или корню чеченского словообразователь-

ного аффикса – это так назывыаемые гибридные

образования. Например: судья – суьдхо, колхозник

– колхозхо, «афганец» – «афганхо». (См.: Гиреев,

1980). Встречается и параллельное употребление

заимствованного слова с «гибридным». Заимство-

ванное слово, как правило, употребляется в устной

речи, а его чеченский вариант – новообразование –

в письменной литературной форме.

Постсоветский период – период глобализаци-

онных процессов - отличается особой интенсивно-

стью взаимодействия языков. Соответственно вы-

сокой активностью характеризуются и процессы

заимствования лексических элементов из других

языков в условиях расширения экономических,

политических контактов, развития средств связи,

социальной сети и т.д. Миграционные процессы

также имеют определенное влияние на языковое

взаимодействие и заимствование.

Надо отметить, что изменения в лексической

структуре языков в условиях глобализации – про-

цессы неологизации и последующей активизации -

происходят «с высокой скоростью» и интенсивно-

стью. В этих условиях наблюдается значительное

расширение притока слов в чеченский язык в пер-

вую очередь из русского языка и через русский

язык. К сожалению, не представляется возможным

привести какие-то количественные параметры

этого процесса, так как фактически единственный

чеченско-русский словарь, упоминавшийся нами

ранее, издан в1961 году. Интенсивность контактов

между чеченским и русским языками в после-

дующие десятилетия неизмеримо выше, и осевшие

в чеченском языке лексические элементы самого

русского языка и других языков через его посред-

ство намного масштабнее. (См.: Овхадов, Шами-

лева, Яхъяева, 2026).

Наиболее заметным является проникновение в

чеченский язык через посредство русского языка

английской лексики, оседающей прежде всего в

самом русском языке. «Примеры из чеченской пе-

риодической печати также наглядно показывают,

насколько быстро реагирует язык на новые про-

цессы, происходящие в чеченском обществе. С

начала 90-х гг. ХХ столетия на страницах чечен-

ской периодической печати появляются новые

английские слова, ранее мало употреблявшиеся в

чеченском языке». (Исраилова, 2013, с. 52). Как

свидетельствует исследование Л.Ю.Исраиловой, в

английский подпласт заимствованной лексики че-

ченского языка входит значительное количество

финансово-экономических терминов (бартер, бро-

кер, дилер, роуминг, инфраструктура и т.д.), тех-

нические термины, среди которых почти вся ком-

пьютерная терминология (компьютер, принтер,

монитор, дисплей, файл и т.д.), общественно-

политическая лексика (парламент, спикер, депар-

тамент, референдум и т.д.), названия профессий и

рода занятий (менеджер, риэлтор, рэкет, киллер и

т.д.) и многие другие названия из различных от-

раслей (байкер, фитнес, бармен и др.). (См.: Ис-

раилова, 2013). По приблизительным подсчетам

Л.Ю. Исраиловой, в печатных материалах на че-

ченском языке зафиксировано около двух тысяч

англицизмов, что свидетельствует о масштабе за-

имствования английской лексики не только чечен-

ским языком, но и русским, в который эта лексика

проникает в первую очередь.


64

Естественно, социально обусловленные про-

цессы взаимодействия языков в современных ус-

ловиях демократизации общества, международной

интеграции производства, развития торговых от-

ношений, миграционной активности, политиче-

ского сотрудничества стран, международного

взаимодействия в сфере образования, а также и

другие факторы экстралингвистического характе-

ра предполагают дальнейшее развитие интеграци-

онных процессов в языковой сфере, которые будут

сопровождаться заимствованием не только лекси-

чес ких элементов, но и целых тематических пла-

стов из более функционально и структурно разви-

тых языков.


1. Алироев И.Ю. Кистинский диалект чеченского языка // Известия. Т. 3. Вып. 2. Грозный, 1962.

2. Алироев И.Ю. Нахские языки и культура. Грозный, 1978.

3. Алироев И.Ю., Овхадов М.Р. Иноязычная лексика в чеченском и ингушском языках. Грозный, 1978

(на чеченском языке).

4. Арсаханов И.Г. Аккинский диалект в системе чечено-ингушского языка. Грозный, 1959.

5. Гиреев В.Ю. Об изменении семантической структуры слова в вайнахских языках как одном из спосо-

бов развития их лексики // Вопросы вайнахской лексики. Грозный, 1980.

5. Дешериев Ю.Д. Бацбийский язык. М., 1953.

7. Дешериев Ю.Д. Закономерности развития и взаимодействия языков в советском обществе. М.: Наука,

1966.

8. Дешериев Ю.Д. Нахские языки. //Языки Азии и Африки. М.: Наука, 1979. Т. 3.

9. Исраилова Л.Ю. Английская лексика в чеченском языке (заимствование и освоение). Грозный, 2013.

10. Климов Г.А. Введение в кавказское языкознание. М.: Наука, 1986.

11. Куркиев А.С. Основные вопросы лексикологии ингушского языка. Грозный, 1979.

12. Льянова Ф.С. Семантические кальки, появившиеся в вайнахских литературных языках под влиянием

русского языка и социальных факторов // Вопросы вайнахской лексики. Грозный ,1980.

13. Мациев А.Г. Очерки лексикологии современного чеченского языка. Грозный, 1973.

14. Овхадов М.Р. Чеченско-русское двуязычие. Грозный,1983.

15. Овхадов М.Р. Национально-языковая политика и развитие чеченско-русского двуязычия. М.: МПГУ,

2000.

16. Овхадов М.Р. Социолингвистический анализ развития чеченско-русского двуязычия. Грозный, 2007.

17. Овхадов М.Р., Шамилева Р.Д., Яхъяева А.А. Языковая ситуация в Чеченской Республике. Назрань,

2016.

18. Сельмурзаева Х.Р. Кумыкские заимствования в чеченском языке. Грозный: Изд-во ЧГУ, 2012.

19. Структурные общности кавказских языков. М.: Наука, 1978.

20. Языки народов СССР. М.: Наука, 1967. Т. 4.

References 1. Aliroev I.Ju. Kistinskij dialekt chechenskogo jazyka // Izvestija. T. 3. Vyp. 2. Groznyj, 1962.

2. Aliroev I.Ju. Nahskie jazyki i kul'tura. Groznyj, 1978.

3. Aliroev I.Ju., Ovhadov M.R. Inojazychnaja leksika v chechenskom i ingushskom jazykah. Groznyj, 1978 (na

chechenskom jazyke).

4. Arsahanov I.G. Akkinskij dialekt v sisteme checheno-ingushskogo jazyka. Groznyj, 1959.

5. Gireev V.Ju. Ob izmenenii semanticheskoj struktury slova v vajnahskih jazykah kak odnom iz sposobov raz-

vitija ih leksiki // Voprosy vajnahskoj leksiki. Groznyj, 1980.

5. Desheriev Ju.D. Bacbijskij jazyk. M., 1953.

7. Desheriev Ju.D. Zakonomernosti razvitija i vzaimodejstvija jazykov v sovetskom obshhestve. M.: Nauka,

1966.

8. Desheriev Ju.D. Nahskie jazyki. //Jazyki Azii i Afriki. M.: Nauka, 1979. T. 3.

9. Israilova L.Ju. Anglijskaja leksika v chechenskom jazyke (zaimstvovanie i osvoenie). Groznyj, 2013.

10. Klimov G.A. Vvedenie v kavkazskoe jazykoznanie. M.: Nauka, 1986.

11. Kurkiev A.S. Osnovnye voprosy leksikologii ingushskogo jazyka. Groznyj, 1979.

12. L'janova F.S. Semanticheskie kal'ki, pojavivshiesja v vajnahskih literaturnyh jazykah pod vlijaniem russko-

go jazyka i social'nyh faktorov // Voprosy vajnahskoj leksiki. Groznyj ,1980.

13. Maciev A.G. Ocherki leksikologii sovremennogo chechenskogo jazyka. Groznyj, 1973.

14. Ovhadov M.R. Chechensko-russkoe dvujazychie. Groznyj,1983.


65

15. Ovhadov M.R. Nacional'no-jazykovaja politika i razvitie chechensko-russkogo dvujazychija. M.: MPGU,

2000.

16. Ovhadov M.R. Sociolingvisticheskij analiz razvitija chechensko-russkogo dvujazychija. Groznyj, 2007.

17. Ovhadov M.R., Shamileva R.D., Jah#jaeva A.A. Jazykovaja situacija v Chechenskoj Respublike. Nazran',

2016.

18. Sel'murzaeva H.R. Kumykskie zaimstvovanija v chechenskom jazyke. Groznyj: Izd-vo ChGU, 2012.

19. Strukturnye obshhnosti kavkazskih jazykov. M.: Nauka, 1978.

20. Jazyki narodov SSSR. M.: Nauka, 1967. T. 4.

Ovkhadov M.R., Doctor of Philological Sciences (Advanced Doctor), Professor,

Chechen State University,

Chechen State Pedagogical University

THE MAIN LAYERS OF BORROWED VOCABULARY IN THE CHECHEN LANGUAGE

Abstract: the article describes the main groups of borrowings from the Arabic, Turkic, and Iranian languages.

The focus is on the conditions of borrowing vocabulary from Russian and through the Russian language.

Keywords: arabisms, Turkism, Iranian loanwords, Russian borrowings


66

Трутнев А.Ю., кандидат педагогических наук, доцент,

Мочалова Ю.А., магистрант,

Магнитогорский государственный технический университет им. Г.И. Носова

КРЕОЛИЗАЦИЯ ИНТЕРНЕТ-ТЕКСТА КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ ПОВЫШЕНИЯ

ЭФФЕКТИВНОСТИ СОВРЕМЕННОЙ ИНТЕРНЕТ-КОММУНИКАЦИИ

(НА ПРИМЕРЕ СОЦИАЛЬНОЙ СЕТИ FACEBOOK)

Аннотация: статья посвящена рассмотрению креолизации интернет-текста как средства повышения эф-

фективности современной интернет-коммуникации. Благодаря тому, что креолизованные интернет-тексты

совмещают в себе вербальные и невербальные компоненты в относительно схематичном виде, а также на-

ходятся в состоянии взаимозависимости и взаимодополнения, с их помощью можно добиться большей эф-

фективности в процессе интернет-коммуникации. В статье выделяются и описываются характерные виды

креолизованных интернет текстов встречающихся в социальной сети Facebook и основные виды изобрази-

тельных компонентов участвующих в креолизации вербального текста.

Ключевые слова: креолизованный текст, интернет-текст, интернет-коммуникация, виды креолизован-

ных интернет текстов, виды изобразительных компонентов

На сегодняшний день современное общество

характеризуется стремительным развитием про-

цесса обмена информацией с помощью техниче-

ских средств. Одним из широко-используемых

универсальных инструментов, позволяющих пере-

дать информацию в процессе общения наиболее

эффективно и лаконично, является креолизован-

ный интернет-текст.

Специфика коммуникации в условиях инфор-

мационного общества заключается в большом

объеме и высокой плотности информации. М. Ов-

чинникова отмечает, что средств естественного

языка недостаточно для передачи информации в

полном объеме [4]. Именно поэтому письменные

тексты практически всегда подвержены креолиза-

ции для того чтобы увеличить общую информаци-

онную насыщенность текста.

Как известно, креолизация – это «комбиниро-

вание средств разных семиотических систем в

комплексе, отвечающем условию текстуальности»

[2]. К средствам креолизации вербальных текстов

относятся:

а) изобразительные компоненты,

б) технические моменты оформления текста:

1) шрифт

2) цвет

3) фон текста(цветной или

иллюстрированный)

4) средства орфографии, пунктуации и

словообразования,

5) иконические печатные символы

(пиктограммы, идеограммы и т.п.)

в) графическое оформление вербального текста

(в виде фигуры, в столбик и т.п.), кернинг,

интерлиньяж.

Результатом креолизации является креолизо-

ванный текст.

Сам термин креолизованный текст был опреде-

лен Ю.А. Сорокиным и Е.Ф. Тарасовым и означает

тексты, «фактура которых состоит из двух негомо-

генных частей» [9].

В немногочисленных работах, посвященных

изучениям различных типов текстов, помимо рас-

смотренного выше термина для обозначения того

же феномена, а именно креолизованного текста, в

современной лингвистике используются и другие.

Так, например, Г.В. Ейгер и В.Л. Юхт в разраба-

тываемой типологии текстов (1974) называют

данный тип текста поликодовым, в котором соче-

тается как естественный языковой код, так и код

какой-либо иной семиотической системы (изобра-

жение, музыка и т.п) [6]. М.А. Ищук (2009) дает

такому тексту определение «гетерогенный текст»

и характеризует его как «семиотически осложнѐн-

ное образование, характеризующееся синтезом не

менее двух знаковых систем, образующих в сово-

купности одно структурное, смысловое и функ-

циональное целое, и обеспечивающее комплекс-

ное воздействие на адресата» [7]. Несмотря на то,

что терминов для обозначения данного явления

много, мы принимаем в качестве рабочего термин

«креолизованный текст», и придерживаемся опре-

деления, данного Е.Е Анисимовой, М.А. Бойко,

Н.М. Чудаковой, что креолизованный текст пред-

стает сложным текстовым образованием, в кото-

ром вербальные и невербальные элементы обра-

зуют одно визуальное, структурное, смысловое и

функциональное целое, нацеленное на комплекс-

ное воздействие на адресата [3]. Определение кре-

олизованного текста позволяет сделать вывод, что

креолизованный интернет-текст это разновидность

обычного креолизованного текста, функциони-

рующий в процессе специфической формы ин-

формационно-коммуникативного пространства,

или интернет-коммуникации.


67

Основными компонентами креолизованного

текста, исходя из определения, являются его вер-

бальная часть (надпись/подпись) и иконическая

часть (рисунок, фотография, таблица, размер,

цвет, звук, композиция и т.д.). В разных типах тек-

стов они встречаются в различных комбинациях.

Причем важнейшим компонентом креолизованно-

го текста является изображение. Принимая во

внимание этот факт, Е.Е. Анисимова и многие

другие исследователи, такие как О.А. Корда, Е.А.

Елина, разделяют функции изображения и функ-

ции текста в креолизованных текстах [1]. Так, сре-

ди функций изображений выделяются следующие:

а) аттрактивная функция, заключающаяся в

назначении изображения привлекать внимание

адресата и участвовать в организации визуального

восприятия текста;

б) информативная функция, согласно которой

изображение передает определенную

информацию;

в) экспрессивная функция, позволяющая

выражать чувства адресанта и воздействовать на

эмоции адресата;

г) эстетическая функция, задача которой

воздействовать на эстетические чувства адресата,

посредством реализации художественного

замысла, выраженного чувственно

воспринимаемых образах.

В свою очередь к функциям текста в креолизо-

ванном тексте, относятся:

а) номинативная функция (использование

подписи для иконического знака);

б) информативная функция (как и любой

другой текст, креолизованный текст выступает

носителем определенной информации);

в) дейктическая функция (текст указывает на

изображение);

г) когерентная функция, обеспечивающая

связанность креолизованного текста;

д) интегративная функция, осуществляющая

взаимодействие между вербальным и

иконическим кодами.

В случае интернет-коммуникации, или переда-

чи информационного сообщения посредством сети

Интернет [10], при интерпретации обычного

письменного некреолизованного текста, предста-

вители всех культур часто сталкиваются с ситуа-

цией недопонимания. Причиной этого является

отсутствие невербальных средств передачи ин-

формации (жесты, мимика, позы), вследствие чего

создаются некоторые затруднения в общении,

влияющие на поведение отдельных людей и на их

вербальные проявления в сети Интернет. Возника-

ет проблема эффективности передачи информа-

ции. Именно поэтому феномен креолизованного

интернет-текста вызывает повышенный интерес

многих исследователей по причине совмещения в

себе качеств как обычной, вербальной, информа-

ции, так и невербальной. Креолизованный интер-

нет текст, на наш взгляд, это тот способ компенса-

ции недостающих невербальных средств, который

нашла современная интернет коммуникация, для

того, чтобы приблизить общение к реальности.

Креолизованные интернет-тексты, благодаря со-

вмещению вербального и невербального компо-

нентов в относительно схематичном виде, а также

благодаря тому, что они находятся в состоянии

взаимозависимости и взаимодополнения, помога-

ют добиться большей эффективности в процессе

интернет-коммуникации.

Одной из показательных сфер распространения

и функционирования креолизованных интернет-

текстов по количеству участников в

коммуникации являются социальные сети. На

сегодняшний день одной из самых популярных

социальных сетей, использующейся почти во всех

точках земного шара, является сеть Facebook,

основанная в 2004 году Марком Цукербергом, на

базе которой мы проводим исследование.

Собранный нами материал включает такие

виды креолизованных интернет текстов

встречающихся в социальной сети Facebook, как

пост и комментарий. По нашему мнению, данные

виды креолизованных текстов, были образованы

посредством креолизации вербального текста

помощью 3 различных видов изобразительного

компонента: «смайл», «стикер» и «фотография».

1) Вербальный текст + «смайл».

Одним из часто встречающихся способов крео-

лизации как постов, так и комментариев является

смайл, стилизованное графическое изображение

улыбающегося человеческого лица [8]. Посредст-

вом использования смайлов наряду с вербальным

текстом устанавливается и поддерживается кон-

такт с собеседником, более точно выражается пси-

хо-эмоциональное состояние адресанта. Креолиза-

ция с помощью смайла позволяет креолизованно-

му интернет-тексту выполнять экспрессивную

функцию. Кроме того, в ситуациях, в которых мо-

гут возникнуть недопонимания вследствие непра-

вильной интерпретации вербального текста, она

может играть смыслоразличительную функцию.

Так, на рис. 1 приведен пример, когда смайл игра-

ет смыслоразличительную функцию. Адресант,

выражая свою эмоцию зависти, ставит позитив-

ный смайл, тем самым сужая круг возможных зна-

чений фразы «I hate you!!!».

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%BA%D0%B0

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%B7%D0%BE%D0%B1%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B8%D1%86%D0%BE


68

Рис. 1. Пример креолизованного интернет-текста, образованного посредством креолизации вербального

текста изобразительным компонентом «смайл», выполняющий смыслоразличительную функцию [11]

2) Вербальный текст + «стикер».

На втором месте, после смайлов, по частоте ис-

пользования в креолизации вербального текста,

находятся стикеры, аналоги обычных смайлов,

отличительной особенностью которых является

разнообразный графический дизайн (животные,

люди, еда, монстры и т.д.), размер и анимация.

Использование стикеров для креолизации интер-

нет-текстов в интернет-коммуникации, оживляет

общение, т.к. они сразу бросаются в глаза, а вклю-

чение в их структуру уже готового вербального

текста ускоряет процесс передачи мысли.

Рис. 2. Пример креолизованного интернет-текста, образованного посредством креолизации

вербального текста изобразительным компонентом «стикер» [12]

3) Вербальный текст + фотография.

На сегодняшний день, как в Facebook, так и

других социальных сетях, распространена тенден-

ция, при которой адресант рассказывает о проис-

ходящих событиях, прикрепляя фотографию. В

данном случае, креолизованный интернет-текст

выполняет свою информативную функцию, а кре-

олизация вербального текста с помощью изобра-

зительного компонента «фотография», с одной

стороны служит подтверждением той или иной

информации, заключенной в вербальном тексте, с

другой, уменьшает возможности интерпретации

текста. Так, Е.Е. Анисимова, в свое работе утвер-

ждает, что реципиент, воспринимающий текст без

изображения, приписывает этому тексту такие ха-

рактеристики, которые он извлекает не только из

самого текста, но также из своей концептуальной

системы, из своей «картины мира», в которой со-

держатся все лингвистические и нелингвистиче-

ские знания относительно описываемых явлений и

предметов. Добавление изображения накладывает

ограничения на восприятие текста, ведет к пере-

стройке смыслового кода реципиента в сторону

сужения его концептуального поля [1].

Рис. 3. Пример креолизованного интернет-текста, образованного посредством креолизации

вербального текста изобразительным компонентом «фотография» [13]


69

Креолизованный интернет-текст обладает

очень выгодными преимуществами перед

обычным вербальным текстом. В отличие от

обычного, некреолизованного текста,

затрудняющего передачу информации между

коммуникантами, креолизованные интернет-

тексты позволяют компенсировать недостающие

невербальные компоненты коммуникации (жесты,

мимика и т.д.), облегчают интернет-

коммуникацию, путем минимизации усилий для

передачи главного смысла сообщения, и

повышают шансы коммуникантов в достижении

поставленных целей. Из этого можно сделать

общий вывод, что это эффективный инструмент

для передачи информации в ходе интернет-

коммуникации.


1. Анисимова Е.Е. Лингвистика текста и межкультурная коммуникация (на материале креолизованных

текстов): Учеб. пособие для студентов фак. иностр. яз. вузов. М.: Academia, 2003. 128 с.

2. Бернацкая А.А. К проблеме «креолизации» текста: история и современное состояние // Речевое

общение: Специализированный вестник. Краснояр. гос. ун-т; Под редакцией А.П. Сковородникова. Вып. 3

(11). Красноярск: Красноярский университет, 2000. С. 109.

3. Ворошилова М.Б. Политическая лингвистика. Вып. 20. Екатеринбург, 2006. С. 180 – 189.

4. Галанова О.А., Овчинникова О.М. Использование информационного потенциала креализованного

текста при обучении 288иноязычному профессионально ориентированному говорению в неязыковом вузе

(на материале немецкого языка) // Образование и наука. Известия Уральского отделения Российской

академии образования. 2009. №9. C. 91 – 102.

5. Димаков Д.А., Трутнев А.Ю. Интернет-коммуникация на английском, французском и русском языках

// Вестник магистратуры. 2013. №5 (20). С. 74 – 76.

6. Ейгер Г.В., Юхт В.Л. К построению типологии текстов // Лингвистика текста : материалы науч. Конф.

При МГПИИЯ им. М. Тореза. М., 1974. Ч. 1 С. 107.

7. Ищук М.А.: Специфика понимания иноязычного гетерогенного текста поспециальности: Автореф.

дис. ... канд. филол. наук. Тверь, 2009.

8. Смайлик // WIKIPEDIA.ORG: свободная энциклопедия. URL https://ru.wikipedia.org (дата обращения:

9 декабря 2016)

9. Сорокин Ю.А., Тарасов Е Ф. Креолизованные тексты и их коммуникативная функция // Оптимизация

речевого воздействия. М: Наука, 1990. С. 182.

10. Трутнев А.Ю. Использование электронного словаря Le Petit Robert в профессиональной

деятельности переводчика // Традиционные национально-культурные и религиозные ценности как

фундамент инновационного развития России: сборник статей по итогам традиционной V международной

конференции. Магнитогорск. 2011. С. 154 – 163.

11. https://www.facebook.com/TheJustineDavis?fref=pb

12. https://www.facebook.com/d.rem413?pnref=lhc.friends

13. https://www.facebook.com/gay.lover.sc?fref=ufi

References

1. Anisimova E.E. Lingvistika teksta i mezhkul'turnaja kommunikacija (na materiale kreolizovannyh tekstov):

Ucheb. posobie dlja studentov fak. inostr. jaz. vuzov. M.: Academia, 2003. 128 s.

2. Bernackaja A.A. K probleme «kreolizacii» teksta: istorija i sovremennoe sostojanie // Rechevoe obshhenie:

Specializirovannyj vestnik. Krasnojar. gos. un-t; Pod redakciej A.P. Skovorodnikova. Vyp. 3 (11). Krasnojarsk:

Krasnojarskij universitet, 2000. S. 109.

3. Voroshilova M.B. Politicheskaja lingvistika. Vyp. 20. Ekaterinburg, 2006. S. 180 – 189.

4. Galanova O.A., Ovchinnikova O.M. Ispol'zovanie informacionnogo potenciala krealizovannogo teksta pri

obuchenii 288inojazychnomu professional'no orientirovannomu govoreniju v nejazykovom vuze (na materiale ne-

meckogo jazyka) // Obrazovanie i nauka. Izvestija Ural'skogo otdelenija Rossijskoj akademii obrazovanija. 2009.

№9. C. 91 – 102.

5. Dimakov D.A., Trutnev A.Ju. Internet-kommunikacija na anglijskom, francuzskom i russkom jazykah //

Vestnik magistratury. 2013. №5 (20). S. 74 – 76.

6. Ejger G.V., Juht V.L. K postroeniju tipologii tekstov // Lingvistika teksta : materialy nauch. Konf. Pri

MGPIIJa im. M. Toreza. M., 1974. Ch. 1 S. 107.

7. Ishhuk M.A.: Specifika ponimanija inojazychnogo geterogennogo teksta pospecial'nosti: Avtoref. dis. ...

kand. filol. nauk. Tver', 2009.

https://ru.wikipedia.org/


70

8. Smajlik // WIKIPEDIA.ORG: svobodnaja jenciklopedija. URL https://ru.wikipedia.org (data obrashhenija: 9

dekabrja 2016)

9. Sorokin Ju.A., Tarasov E F. Kreolizovannye teksty i ih kommunikativnaja funkcija // Optimizacija rechevogo

vozdejstvija. M: Nauka, 1990. S. 182.

10. Trutnev A.Ju. Ispol'zovanie jelektronnogo slovarja Le Petit Robert v professional'noj dejatel'nosti perevod-

chika // Tradicionnye nacional'no-kul'turnye i religioznye cennosti kak fundament innovacionnogo razvitija Rossii:

sbornik statej po itogam tradicionnoj V mezhdunarodnoj konferencii. Magnitogorsk. 2011. S. 154 – 163.

11. https://www.facebook.com/TheJustineDavis?fref=pb

12. https://www.facebook.com/d.rem413?pnref=lhc.friends

13. https://www.facebook.com/gay.lover.sc?fref=ufi

Trutnev A.Y., Candidate of Pedagogic Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Mochalova Yu.A., Master Student,

Nosov Magnitogorsk State Technical University

THE INTERNET COMMUNICATION CREOLIZED TEXT AS A TOOL OF ENHANCING

THE EFFECTIVENESS OF MODERN INTERNET COMMUNICATION (EVIDENCE FROM

THE SOCIAL NETWORKING SERVICE FACEBOOK)

Abstract: the article concentrates on the internet communication creolized internet text as a tool of enhancing

the effectiveness of modern internet communication. Using creolized texts in the process of internet communica-

tion helps to achieve its greater efficiency thanks to the fact that they combine verbal and nonverbal components in

a relatively simplified form and are in a state of interdependence and complementarity. The article describes the

main types of the Internet communication creolized texts found in the social networking service Facebook and ba-

sic visual components that make verbal text creolized.

Keywords: creolized text, the internet communication text, communication, types of internet communication

creolized texts, types of visual components


71

Шамилѐва Р.Д., кандидат филологических наук, доцент,

Чеченский государственный педагогический университет,

Чеченский государственный университет

Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ (грант №15-04-00529)

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА В ЧЕЧЕНСКИХ ПАРЕМИЯХ

Аннотация: в статье проводится тематический и статистический анализ ключевых слов в чеченских па-

ремиях.

Ключевые слова: паремии, термины родства, зоонимы, фитонимы, соматизмы, религиозная терминоло-

гия

Паремии, т.е. пословицы и поговорки – широко

распространенный жанр устного народного твор-

чества. Термин «паремия» – древнегреческого

происхождения, имеет значение «поговорка, по-

словица, изречение, притча (Cнегирев,1999, с. 30).

Паремии относятся к устойчивым словесным об-

разованиям. Однако, несмотря на отмечаемую ус-

тойчивость, мы не относим пословицы и поговор-

ки с лингвистической точки зрения к фразеологии,

хотя такое мнение достаточно распространено в

специальной литературе (См.: ЛЭС, 1990; Гаврин,

1963; Шанский , 1985). « По нашему мнению, от-

граничение пословиц и поговорок должно осуще-

ствляться на основе синтаксической структуры:

фразеологизм – словосочетание, пословица –

предложение. Лингвистическая характеристика

пословицы должна учитывать это, несмотря на

общность других признаков (воспроизводимости,

устойчивости и др.) (Овхадов, Шамилѐва, 2011, с.

660). Таким образом, с точки зрения разности

структуры мы проводим данное разграничение.

Паремии отображают реалии жизни создавшего

их народа. В них отображается все, чем живет и

сталкивается народ на протяжении своей длитель-

ной истории.

«Ни в каком другом жанре не отражено с такой

краткостью, силой и меткостью многообразие на-

родной жизни: правда и ложь, любовь и нена-

висть, мужество и трусость, радость и огорчение,

мудрость и глупость» (Алироев, 1990, с.3).

С другой стороны, в специальной литературе

имеют место разграничение самих пословиц и по-

говорок. Однако существующие определения де-

монстрируют главным образом отсутствие четко

выраженных границ между этими паремиологиче-

скими единицами.

В чеченской фольклористике пословицы и по-

говорки обозначаются одним термином «кица», и

в чеченском языке нет отдельных терминологиче-

ских единиц для их обозначения, кроме термина

«кица» (Шамилѐва, 2012, с. 14).

Т.Б. Амаева в своей работе отмечает: «Оба эти

понятия (пословица и поговорка – Р.Ш.) по-

чеченски передаются одним словом «кица», кото-

рое имеет значение «пример», «образец», «прит-

ча», «пословица» и «поговорка» (Амаева,1985, с.

12).

Чеченские пословицы и поговорки включены в

ряд сборников (См.: Шамилѐва, 2012). Фольклори-

стическому анализу чеченских пословиц и погово-

рок посвящены несколько работ. Основные из них

– это работы Т.Б. Амаевой (Амаева,1985) и О.А.

Джамбекова (Джамбеков, 1990).

Еще менее исследованы чеченские пословицы

и поговорки с лингвистической точки зрения. Ос-

новные работы лингвофольклористического пла-

на, посвященные исследованию семантики и

структуры чеченских паремий, принадлежат Р.Д.

Шамилѐвой ( Шамилѐва, 2012).

Тематическая классификация чеченских паре-

мий представлена в работе О.А. Джамбекова «Че-

ченский фольклор» (Джамбеков, 1990).

Проведенный нами (семантический) анализ че-

ченских паремиологических единиц позволил вы-

делить в них ключевые слова, а статистический

анализ этих ключевых или опорных слов в чечен-

ских пословицах и поговорках позволил нам, на

наш взгляд, представить довольно ясную языко-

вую картину мира чеченского народа, отраженную

в этом малом жанре чеченского фольклора.

В данной статье нами проводится тематический

и статистический анализ ключевых слов в чечен-

ских пословицах и поговорках по следующим се-

мантическим группам:

термины родства;

религиозная лексика;

зоонимы;

орнитонимы;

фитонимы;

соматизмы.

Тематический и статистический анализ ключе-

вых слов проведен нами на основе исследования

большого фактического материала – более четы-

рех тысяч пятисот паремиологических единиц.

Терминология родства в чеченском языке явля-

ется достаточно исследованной лексической груп-


72

пой как с точки зрения исторической, так и в лин-

гвистическом плане. Под углом зрения исследуе-

мой проблемы нами проанализированы паремии с

терминами кровного родства и терминологией

родства по супружеской линии.

Среди паремий с терминами кровного родства

нами выделены термины: «да-нана» (родители –

букв. отец-мать) – 14 паремий, «да» (отец) – 91

паремиологическая единица, «нана» (мать) – 88

единиц.

Например:

Дений-нанний доккха совг1ат – яхь йолу к1ант кхиар.

Отцу-матери большой подарок – воспитание достойного сына.

Ден – цхьа къинхетам, ненан – ши къинхетам.

У отца – одна милость, у матери – две милости.

Термин «к1ант» (сын) употреблен в 64 паремиях, термин «йо1» (дочь) – в 46 паремиях.

Например:

К1ант – ден ирс, йо1 – ненан ирс.

Сын – счастье отца, дочь – счастье матери.

В 23 паремиях употребляется синоним термина «к1ант» – «во1» (сын):

Во1 воцчун тхов бац.

Не имеющий сына не имеет крова.

Да велхийнарг во1о велхийна.

Того, кто заставил плакать отца, заставил плакать сын.

Термины «ваша» (брат), «йиша» (сестра) употреблены соответственно в 65 и 18 паремиях.

Например:

Ваша воцу ваша – т1ам боцу леча, ваша воцу йиша – дакъаделла га.

Брат, не имеющий брата – сокол без крыла, сестра, не имеющая брата – высохшая ветка.

Анализ терминов родства по супружеству пока-

зал, что термин «майра//мар» (муж) употреблен в

31 паремии, термин «зуда» (жена) встречается в

173 паремиях, термин «нус» (сноха, невестка)

употреблен в 30 паремиях, термин «нуц» (зять) – в

24 паремиях.

Например:

Говрана –шад, зудчунна – майра.

Коню – плеть,жене – мужа.

Майра – корта, зуда – ворта.

Муж – голова, жена – шея.

Маре яха – нус хили, зуда ялий – нуц хили.

Вышла замуж – снохой стала, женился – зятем стал.

В связи с тем, что одним из основных хозяйст-

венных занятий чеченцев было животноводство, в

чеченских паремиях употребляются названия до-

машних животных, наряду с которыми достаточно

употребительны и названия диких животных.

Анализ зоонимов нами проводится по этим двум

группам.

Наиболее употребительны в чеченских посло-

вицах и поговорках следующие названия домаш-

них животных: «говр» (конь), «дин» (конь, лошадь

для верховой езды), «алаша» (упряжная лошадь,

мерин), «вир» (осел), «ж1аьла» (собака), «етт»

(корова), «сту» (бык, вол), «газа» (коза), «уьстаг1»

(баран), «цициг» (кошка).

Наиболее употребительным среди зоонимов

этой категории является термин «говр//дин» (конь)

– встречающийся в 99 паремиях, в том числе

«говр» – в 51 паремии, «дин» – в 48 паремиях.

Например:

Говр боларца евза, стаг собарца вевза.

Лошадь узнают по походке, человека – по сдержанности.

Алаша хастае, ша дина хаа.

Мерина хвали, а сам садись на коня.

Вирца даьжна эса вирах 1аьхна.

Пасшийся с ослом теленок замычал по-ослиному.

Дин астаг1а хилча, бере а астаг1а хета.

Когда конь хромой, и всадник кажется хромым.


73

В составе паремий наиболее употребительны

названия диких животных: «борз» (волк), «ча»

(медведь), «цхьогал» (лиса), «сай» (олень) и др.

Например:

Борз когаша кхобу.

Волка ноги кормят.

Уг1уш яханчу барзо сай ца лаьцна.

Воющий волк (волк, шедший завывая) не поймал оленя.

Церг йоцуш борз хир яц.

Нет волка без зубов (букв. без зуба).

Всего в анализируемых пословицах и поговор-

ках употребляется , по нашим подсчетам, 99 паре-

мий с зоонимом «говр, дин» (конь), 74 – с зоони-

мом «борз» (волк), 57 – с термином «ж1аьла» (со-

бака), 53 – с термином «вир» (осел), 16 – с зоони-

мом «цхьогал» (лиса), 7 с зоонимом «сай» (олень).

Общее количество орнитонимов в анализируе-

мых паремиях 91. Из них 22 паремии с орнитони-

мом «котам» (курица), 16 – с орнитонимом «къиг»

(ворона), 9 – с термином «н1аьна» (петух), 7 – с

орнитонимом «леча» (сокол).

Соматическая лексика чеченского языка, яв-

ляющаяся одним из древнейших слоев его, пред-

ставлена в 565 чеченских паремиях. С учетом час-

тотности употребления мы выделяем следующие

группы:

1) паремии с соматизмом «дог» (сердце):

Дог дилхича, экханан б1аьргах а хи долу.

Когда сердце плачет, и у зверя из глаз

течет слеза.

2) паремии (пословицы и поговорки) с лексе-

мами, обозначающими органы перцепции:

«б1аьрг» (глаз), «лерг» (ухо), «мара» (нос), «мотт»

(язык), «церг» (зуб):

Ши б1аьрг лергашна хезначуьнга хьажа боьду.

Два глаза идут посмотреть на то,

что услышали уши.

3) паремии с лексемами «куьг» (рука), «ког»

(нога):

Куьг б1аьргал каде ду.

Рука проворнее глаза.

1овдалчу коьрто когашка къахьоьгуьйту.

Дурная голова ногам покоя не дает.

Всего в этой группе нами обнаружено 99 паре-

мий, из них 50 – с лексемой «куьг» (рука), 49 – с

лексемой «ког» (нога).

4) пословицы и поговорки с соматизмом «кор-

та» (голова) насчитывают 51 единицу:

Корта когел лакхахь бу.

Голова выше ног.

1овдал корта къеж ца ло, к1унзал болу.

Дурная голова не седеет, а лысеет.

Наибольшую частотность проявляют 6 сома-

тизмов, которые употребляются в 374 паремиях из

565 паремий с соматизмами: «дог» сердце – в 120

паремиях, «б1аьрг» (глаз) – в 57 паремиях, «кор-

та» (голова) – в 51 паремии, «куьг» (рука) – в 50

паремиях, «ког» (нога) – в 49 паремиях, «мотт»

(язык) – в 47 паремиях. Другие 20 соматизмов

употребляются в 181 паремии.

В чеченских пословицах и поговорках также

представлена фитонимическая лексика. Общее

количество выделенных нами паремий такого ха-

рактера составляет 174 единицы. Наибольшую

частотность имеют лексемы «дитт» (дерево) – 29

единиц, «орам» (корень) – 12 единиц, «1аж» (яб-

локо) – 11 единиц, «стом» (плод) – 10 единиц, «га»

(ветка) – 8 единиц, «к1а» (пшеница) – 6 единиц,

«асар» (сорняк) – 6 единиц.

Религиозная терминология представлена в 307

паремиях. Почти вся религиозная терминология

как в самом чеченском языке, так и в чеченских

паремиях является заимствованной из восточных

языков, прежде всего из арабского языка. Причем

в чеченские паремии вошли ранние заимствования

религиозного характера:

Делан диканах дог ма дилла

Не теряй надежду на милость Всевышнего.

Нахана везарг Далла а везна.

Кого любят люди, того любит и Всевышний.

Собар – ялсманин дог1а.

Терпение – ключ в рай.

Мецачо моллин до1ане ла ца доьг1на.

Голодный не слушал молитву муллы.

С точки зрения частотности употребления в че-

ченских пословицах и поговорках религиозные

термины располагаются следующим образом:

«Дела» (Аллах, Бог, Всевышний) – в 103 едини-

цах, «дуьне» (вселенная) – в 39 единицах, «саг1а»

(милостыня) – в 15 единицах, «молла» (мулла) – в

13 единицах, «1ожалла» (смерть, смертный час) –

в 12 единицах, «каш» (могила) – в 11 единицах,

«не1алт» (проклятие) – в 9 единицах, «хьарам»

(грешный, греховный, нечистый) – в 9 единицах,

«ялсамане» (рай) – в 9 единицах, «къа» (грех) – в 8

единицах.


74

Таким образом, проведенный нами лексико-

семантический анализ и статистический анализ

основных тематических групп ключевой лексики в

чеченских паремиях свидетельствует о том, что

наибольшую частотность среди 4586 пословиц и

поговорок проявляют следующие тематические

группы: термины родства – 940 паремиологиче-

ских единиц, что составляет 20,5%, зоонимическая

лексика – 597 паремий или 13%, соматическая

лексика – 565 паремий (12,3%), религиозная тер-

минология – 307 пословиц и поговорок – 7%, фи-

тонимическая лексика – 174 единицы или 3,8%.

Учет абсолютных показателей позволяет рас-

положить ключевые слова в чеченских паремиях в

следующем порядке:

зуда (жена, женщина) – 173

дог (сердце) – 120

Дела (Всевышний) – 103

говр, дин (конь) – 99

да (отец) – 91

нана (мать) – 88

борз (волк) – 74

ж1аьла (собака) – 57

б1аьрг (глаз) – 57

вир (осел) – 53

корта (голова) – 51

дуьне (вселенная) – 39

дитт (дерево) – 29

котам (курица) – 22

дахка (мышь) – 18

къиг (ворона) – 16

цхьогал (лиса) – 16

саг1а (милостыня) – 15

орам (корень) – 12

1аж (яблоко) – 11

н1аьна (петух) – 9

Таким образом, количественная характеристика

наиболее употребительных в чеченских послови-

цах и поговорках ключевой лексики характеризует

основные понятия языковой картины мира чечен-

ского народа, имеющие как ценностные положи-

тельные, так и отрицательные характеристики.


1. Алироев И.Ю. Кувшин мудростей. Чеченские пословицы и поговорки. Грозный: Книга, 1990. 48 с.

2. Амаева Т.Б. Чеченские малые фольклорные жанры (пословицы, поговорки и загадки): дис. … канд.

филол. н. Тбилиси,1985. 150 с.

3. Гаврин С.Г. Изучение фразеологии русского языка в школе. – М.: Просвещение, 1963. – 150 c.

4. Джамбеков О. А. Чеченский фольклор. Грозный: Книга, 1990. 592 с.

5. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Советская Энциклопедия,

1990. 685 с.

6. Овхадов М.Р., Шамилѐва Р.Д. Паремии как объект лингвистики // Наука и образование в Чеченской

Республике: состояние и перспективы развития: Материалы Всероссийской научно-практической конфе-

ренции, посвященной 10-летию со дня основания КНИИ РАН (7 апреля 2011 г., г. Грозный). Грозный, 2011.

716 с. С. 659 – 662.

7. Cнегирев И.М. Русские народные пословицы и притчи. М., 1999.

8. Шамилѐва Р.Д. Чеченские пословицы и поговорки: лингвистический аспект (с привлечением материа-

ла русского и английского языков). Монография. Г.:ЧГУ. 212 с.

9. Шанский Н.М. Фразеология современного русского языка. М.: Высшая школа, 1985. 160 с.

References 1. Aliroev I.Ju. Kuvshin mudrostej. Chechenskie poslovicy i pogovorki. Groznyj: Kniga, 1990. 48 s.

2. Amaeva T.B. Chechenskie malye fol'klornye zhanry (poslovicy, pogovorki i zagadki): dis. … kand. filol. n.

Tbilisi,1985. 150 s.

3. Gavrin S.G. Izuchenie frazeologii russkogo jazyka v shkole. – M.: Prosveshhenie, 1963. – 150 c.


75

4. Dzhambekov O. A. Chechenskij fol'klor. Groznyj: Kniga, 1990. 592 s.

5. Lingvisticheskij jenciklopedicheskij slovar' / Gl. red. V.N. Jarceva. M.: Sovetskaja Jenciklopedija, 1990. 685

s.

6. Ovhadov M.R., Shamiljova R.D. Paremii kak ob#ekt lingvistiki // Nauka i obrazovanie v Chechenskoj Res-

publike: sostojanie i perspektivy razvitija: Materialy Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii, posvjash-

hennoj 10-letiju so dnja osnovanija KNII RAN (7 aprelja 2011 g., g. Groznyj). Groznyj, 2011. 716 s. S. 659 – 662.

7. Cnegirev I.M. Russkie narodnye poslovicy i pritchi. M., 1999.

8. Shamiljova R.D. Chechenskie poslovicy i pogovorki: lingvisticheskij aspekt (s privlecheniem materiala russ-

kogo i anglijskogo jazykov). Monografija. G.:ChGU. 212 s.

9. Shanskij N.M. Frazeologija sovremennogo russkogo jazyka. M.: Vysshaja shkola, 1985. 160 s.

Shamileva R.D., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Chechen State Pedagogical University,

Chechen State University

KEYWORDS IN THE CHECHEN PROVERBS

Abstract: the article presents a thematic and statistical analysis of keywords in the Chechen proverbs.

Keywords: paremia, kinship terms, zoonyms, phytonyms, somatisms, religious terminology


76

Чеблукова А.А., аспирант,

Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова,

Колледж педагогического образования, информатики и права

КОМПОЗИЦИОННО-СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ РЕЦЕПТИВНОГО

УПРАВЛЕНИЯ В ДЕТСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Аннотация: в статье предлагаются результаты лингвистического анализа художественной литературы

для детей в прагматическом аспекте. Новизна исследования состоит в определении специфики коммуника-

тивно-прагматической стратегии автора детского литературного текста. Устанавливаются и описываются

композиционно-стилистические приемы рецептивного управления, участвующие в формировании рецеп-

тивной программы этого текста.

Ключевые слова: детская литература; рецептивная программа; рецептивное управление; коммуника-

тивно-прагматическая стратегия; композиционно-стилистические приемы

В детской литературе ребенок является как

объектом изображения, так и адресатом. Это лите-

ратура о детях и их проблемах, имеющая познава-

тельное и воспитательное значение для детей.

Представление автора о предполагаемом адресате

находит отражение в его коммуникативно-

прагматической стратегии, которая направлена на

организацию авторского диалога с читателем. Ее

реализация с помощью совокупности лингвисти-

ческих средств и приемов привлечения внимания

к концептуально значимым элементам содержания

предстает в тексте в виде категории адресованно-

сти или рецептивной программы (программы ин-

терпретации), позволяющей автору воздейство-

вать на читателя, управляя процессом его воспри-

ятия [4, c. 9].

Задачей данного исследования является выяв-

ление композиционно-стилистических приемов

рецептивного управления, которые участвуют в

формировании рецептивной программы литера-

турного текста, адресованного детям. Специфика

коммуникативно-прагматической стратегии автора

детского художественного произведения состоит в

направленности на определенный возраст своего

уникального адресата. Оно может быть адресовано

читателям дошкольного, младшего, среднего и

старшего школьного возраста. Однако независимо

от возраста аудитории адресации существует об-

щая рецептивная особенность художественной

литературы для детей, которую можно определить

как рецептивная двойственность.

Детская книга должна отвечать предпочтениям

ребенка, но она отвечает и представлениям взрос-

лых об этих предпочтениях и о «правильной» кни-

ге для детей. С одной стороны, именно по своим

представлениям автор как взрослый человек соз-

дает литературное произведение, способствующее

самообразованию и социализации ребенка, воспи-

танию в нем личности. С другой стороны, оно

должно заинтересовать юного читателя, привлечь

его внимание и побудить к чтению.

Формирование рецептивной программы произ-

ведения детской художественной литературы на-

чинается на концептуально-тематическом уровне,

т.е. с выбора темы, интерес к которой имеется у

каждого ребенка как результат его взаимодействия

с внешним миром и его внутренних переживаний.

Книга на интересующую ребенка тему привлекает

его возможностью найти ответы на возникающие

в реальной жизни вопросы, решение волнующих

его проблем. Знание автора детской книги о тема-

тических предпочтениях своего юного читателя

основывается как на воспоминаниях о своем дет-

стве, так и на опыте общения с детьми в совре-

менном мире. Тематика литературных текстов из

материала нашего исследования отражает круг

интересов детей младшего и среднего школьного

возраста. Это мир животных, с которым часто свя-

зано желание ребенка иметь собаку, мир игрушек,

мир фантазии, мир приключений, отношения

взрослых и детей, школа, преодоление страха тем-

ноты, одиночества и воспитание в себе мужества.

Выбранную тему детский писатель раскрывает

в придуманной истории, которая должна отвечать

требованию реалистичности и соответствовать

рецептивным возможностям ребенка. «В силу сво-

ей фантазии и игрового характера деятельности

ребенок воспринимает художественное произве-

дение как реальность и использует его как способ

познания мира» [1, c. 109]. Детскую игру и лите-

ратуру объединяет то, что они фикциональны, ре-

конструируют действительность. Но в игре фик-

циональность ситуации создается ребѐнком, а в

литературе – взрослым [8, с. 92].

Реалистичность детской литературы не проти-

воречит вымыслу, так как познание мира ребен-

ком через художественную литературу происхо-

дит путем его перевоплощения в действующие

персонажи, которыми могут быть не только люди,

но и наделенные человеческими качествами жи-

вотные, растения, предметы. Такое перевоплоще-

ние позволяет ребенку сделать постигаемый мир


77

неотъемлемой частью самого себя, расширяя тем

самым свой кругозор и развивая свои духовные

качества.

Введение представителей мира животных и

вещей в художественное произведение в качестве

персонажей можно также считать одним из спосо-

бов формирования рецептивной программы, так

как они всегда удерживают внимание ребенка при

чтении. В рассказе Г. Ганиш «Kippeltasse und

Struppelbesen», например, действующими лицами

выступают веник и чашка, Г. Ганновера «Der Dok-

tor und das Wildschwein» – кабан, С. Мевс «Der

Koffer» – чемодан, рюкзак и коробка для шляп.

В художественной литературе изображается не

только вымышленная действительность, но и вы-

мышленная коммуникация. Ориентируясь на

предполагаемого читателя, автор художественного

текста моделирует текстового адресата, которому

рассказывает свою историю нарратор. Эта фик-

циональная фигура, созданная автором для веде-

ния повествования, выступает посредником между

реальным автором и реальным читателем. В про-

цессе восприятия текста гипотетическая модель

адресата вступает во взаимодействие с сознанием

реального читателя. От степени их совпадения во

многом зависит успешность реальной коммуника-

ции.

Коммуникативно-прагматическую направлен-

ность литературного текста акцентирует экспли-

цирование именной координаты фиктивного адре-

сата, придающее монологу нарратора подчеркнуто

диалогический характер. В рассказе А. Ланген

«Geh nicht mit, Jasper!» эксплицитное обращение к

вымышленному адресату совмещается с еще од-

ним повествовательным приемом прагматического

фокусирования – сменой нарративной инстанции

при реализации вариационной повествовательной

перспективы, которая находит отражение в компо-

зиции художественного произведения.

Одно и то же событие изображается в нем с по-

зиций четырех рассказчиков-персонажей, которые

формируют повествовательно-речевое простран-

ство отдельных глав: девочки Жасмин восьми лет,

ее подруги Леи и брата Джаспера десяти лет, а

также Тима – десятилетнего друга Джаспера.

Композиционно очерченное чередование четырех

повествовательно-речевых структур создает эмо-

циональное многоголосие повествования. В то же

время оно оказывает эмоциональное воздействие

на читателя, позволяя показать изнутри чувства и

индивидуальные переживания детей, высказы-

вающих свое отношение к возможности появления

у их маленькой деревни незнакомого автомобиля,

который видели девочки на лесной дороге, и к

проблеме грозящей ребенку опасности со стороны

заманивающих его незнакомцев.

Фигура вымышленного адресата высвечивается

в обращениях к нему рассказчиков с помощью

императивных предложений: Pass auf, es geht un-

gefähr so [6, с. 57]. Местоимение du, эксплици-

рующее его именную координату, используется в

вопросительных предложениях, играющих важ-

ную роль в рецептивном управлении: Meinst du, es

liegt daran, dass die beiden seit den Sommerferien

diesen Kurs „Sicherheitstraining― machen? Wie,

willst du wissen? [6, с. 57]

Вопросы служат ребенку для проверки беспе-

ребойности канала связи, успешности общения.

Формулируя прогнозируемые вопросы адресата,

рассказчики сразу же реагируют на них, поэтому

воображаемый диалог сопровождают разговорные

слова, эллиптические и восклицательные конст-

рукции: Wenn jemand einem Promikind in Hollywood

auflauert, wo es von weltberühmten Filmstars nur so

wimmelt, dann könnte ich es ja noch verstehen. Aber

bei uns? Garantiert keine Millionen, Luxusvillen und

so was. Mann, hab ich Panik gekriegt! [6, с. 56]

Чтобы акцентировать накал охвативших детей

эмоций, автор рассказа использует многократный

повтор восклицательных и вопросительных

знаков, написание заглавными буквами слов, обо-

значающих эти эмоции: Was soll dann die ganze

Geschichte von einem silbernen Auto mit Kennzeichen

S? Keine Ahnung, sag ich da nur!!! Damit soll ein

Kind gefährliche Leute fernhalten?!? Und das macht

selbst mir wirklich ANGST! [6, с. 56-59]

Прагматическое фокусирование на важнейших

элементах содержания художественного текста

осуществляется в его «сильных позициях», к кото-

рым, прежде всего, относятся заголовок, начало и

конец. Для привлечения внимания детей в заго-

ловках используются тематические слова («Im

Zoo», «Der Roboter»), слова, указывающие на со-

держание в рассказе тайны («Mister X», «Ein ge-

heimnisvoller Mann», «Cassandras Geheimnis»), не-

обычные слова («Dreh-Hops-Wipp-Tute-Maschine»,

«Brif, Bruf, Braf»), необычные имена («Konstanze-

marie», «Karola Köpfchen»), вопросительные и по-

будительные предложения («Wer warʼs?», «Nur

nicht den Mut verlieren!»), предложения, описы-

вающие необычную ситуацию («Peter malt den

Wind», «Das Märchen vom kleinen Herrn Moritz, der

eine Glatze kriegte»).

Прагматическая релевантность зачина в худо-

жественном тексте обусловлена уже тем, что он

переключает восприятие читателя с реальной дей-

ствительности на фикциональный мир литератур-

ного произведения. Одним из приемов такого пе-

реключения, используемых в рассказах для млад-

ших школьников, является хорошо им знакомый

сказочный зачин. Сравните абсолютное начало

сказки Г.-Х. Андерсена «Die Prinzessin auf der Er-


78

bse» и рассказов Г. Штемпеля, М. Рипкенса «Das

Geheimnis» и «Der Roboter»: Es war einmal ein

Prinz, der wollte eine Prinzessin heiraten. Es war

einmal ein Mädchen, das wollte seiner Mutter zum

Geburtstag etwas Schönes schenken. Es war einmal

ein Kind, das wollte etwas zum Spielen haben [5, с.

46, 41, 14].

В рассказе В. Бирмана «Das Märchen vom klei-

nen Herrn Moritz, der eine Glatze kriegte» сказочный

зачин формируется не только инициальными сло-

вами Es war einmal, но и многократным повтором

союза und, а также представлением героя двухсту-

пенчатой интродукцией (ein Herr – Herr Moritz), в

которой акцентируется внимание на его необыч-

ной внешности. Для этого используются антони-

мы, подчеркивающие контраст маленького роста

(ein kleiner Herr) с огромными башмаками (sehr

große Schuhe) и длинной тростью из зонта (einen

langen Regenschirmstock), и повтор эпитета

schwarz, конкретизирующего цвет одежды:

Es war einmal ein kleiner älterer Herr, der hieß

Herr Moritz und hatte sehr große Schuhe und einen

schwarzen Mantel dazu und einen langen schwarzen

Regenschirmstock, und damit ging er oft spazieren [5,

с. 22].

Интригующую функцию выполняют зачины,

связанные с «инициальной ретардацией», т.е. с

определенной редукцией экспозиции в сюжетной

линии художественного текста. Персонаж вводит-

ся при этом как известное читателю лицо, не тре-

бующее специального представления. Например,

начало рассказа В. Галле «Susanne und der Fernse-

her» сразу же «погружает» юного читателя в ху-

дожественное действие, изображая главную ге-

роиню за одним из ее любимых занятий: Im Wohn-

zimmer ist der Fernseher eingeschaltet. Die Mutter

hat gerade in der Küche zu tun, und Susanne sitzt al-

lein vor dem Apparat [5, с. 48].

К лингвистическим маркерам «инициальной

ретардации» относится здесь употребление опре-

деленного артикля при первичной номинации мес-

та действия (im Wohnzimmer, in der Küche), пред-

мета изображения (der Fernseher, vor dem Apparat)

и персонажа (die Mutter). Главное действующее

лицо вводится именем собственным (Susanne) как

уже знакомый персонаж, т.е. без предварительного

представления. Значимость представленной в на-

чале текста информации подчеркивает непосред-

ственная лексико-семантическая связь зачина с

заглавием, которая реализуется в дословном и си-

нонимическом повторе: Susanne – Susanne; Fern-

seher – Fernseher – Apparat.

В произведениях с более сложной композици-

онно-сюжетной организацией, адресованных де-

тям среднего школьного возраста, интригующую

функцию выполняют зачины «in medias res» (на-

чало «с середины»). Например, рассказ С. Людвиг

«Blauer Montag» начинается с внутренней речи

главной героини, содержащей ее размышления,

вызванные произошедшими событиями, которые

составляют содержание основной части рассказа.

Начало «с середины» проявляется и в использова-

нии личного местоимения sie в нестандартной для

него инициальной позиции текста: Sie muss anru-

fen. Sie hat sich geschworen, es niemals zu tun, aber

sie muss anrufen [6, с. 68].

Нарушением естественной хронологии фабуль-

ных событий автор литературного текста про-

граммирует его осмысление читателем, заклады-

вая в рецептивную программу обязательное воз-

вращение в фабульное прошлое. При этом автор

побуждает читателя к поиску в ретроспективной

истории причин происходящего в фабульном на-

стоящем [3, c. 209].

Рассказ Р. Руш «Ein Brief aus Indonesien» [6, с.

86] начинается с графически выделенной инфор-

мации о том, что повествователь получил письмо,

содержащее историю, которая излагается со слов

ее главного героя. Прагматическая особенность

зачина в виде такой предыстории состоит в актуа-

лизации инстанции нарратора в момент повество-

вания. Формируя экспозиционную предысторию,

рассказчик делает экскурс в прошлое и оценивает

фабульные события из повествовательного на-

стоящего, давая необходимые пояснения читате-

лю.

Роль финала в рецептивном управлении обу-

словлена как его делимитирующей функцией, так

и значимостью для восприятия художественного

произведения в целом, поскольку в финале экс-

плицируется интересующая читателя развязка,

завершающая развитие сюжета. Материал иссле-

дования показывает, что целевым назначением

финала в детской художественной литературе мо-

гут быть завершение художественного действия,

эпилог, вытекающая из рассказанной истории мо-

раль, помогающая читателю провести ассоциатив-

ную параллель между сложившимся положением

дел в изображенном мире и реальными ситуация-

ми из его небольшого жизненного опыта.

Для привлечения юного читателя к раскрытью

тайны, заложенной в произведениях с элементами

детектива, детским писателем может использо-

ваться прием непосредственного обращения к чи-

тательской аудитории с вопросом, побуждающим

к размышлению и анализу содержащихся в рас-

сказанной истории деталей. Например, речь пове-

ствователя в рассказе У. Шефлер «Nur nicht den

Mut verlieren!» завершается перечислением непре-

одолимых обстоятельств. Но благодаря интертек-

стуальному включению «Butterklumpen» у читате-

ля возникает ассоциация с притчей о лягушке, ко-


79

торая не теряла надежды и спасла свою жизнь в

кувшине с молоком. Чтобы читатель примерил на

себя роль детектива и путем логических рассуж-

дений самостоятельно нашел путь спасения глав-

ного героя, автор рассказа обращается к нему в

финале с вопросом: Frage an alle mutigen Detektive,

die Micky in dieser ausweglos scheinenden Situation

beistehen möchten: Was könnte Micky jetzt tun? [6, с.

103] Решение задачи формулируется затем в виде

«ключа». При этом весь финал, написанный «от

автора», выделяется графически и размещается на

отдельной странице.

При «закрытых» концовках, к которым отно-

сятся упоминавшиеся финалы детских произведе-

ний, читательская интерпретация «опирается на

смыслы, выраженные внутри знаковой текстовой

структуры» [2, с. 104]. В литературных текстах

для среднего школьного возраста популярным

становится «открытый» конец, создающий «до-

полнительные опоры для развития читательской

фантазии» [Там же]. Например, финал рассказа И.

Брендер «Konstanzemarie», рекомендуемого для

чтения в 5-6 классах, содержит внутреннюю речь

главной героини, которая свидетельствует о том,

что девочка не понимает, что с ней произошло, и

не способна ни к тому, чтобы что-то предпринять,

ни к тому, чтобы выразить свои ощущения слова-

ми: Tina sah sie an wie die Hexe im Märchen. Pup-

pendoktor, dachte sie, du meine Güte. Das war doch

Konstanzemarie! [7, с. 98]

Читающий данный рассказ подросток остается

один на один с выдвинутой проблемой, в тексте не

дается ее решения. Поэтому детские произведения

с «открытым» концом рекомендуется обсуждать

со своими сверстниками и с детьми старшего воз-

раста, с учителем и с родителями.

В материале нашего исследования есть расска-

зы для детей среднего школьного возраста, в кото-

рых рецептивная программа построена на «эффек-

те обманутого ожидания». Использующий этот

прием писатель акцентирует детали изображаемо-

го объекта, вызывающие у читателя прогнозируе-

мые ассоциации. Задуманный «обман» состоит в

умолчании какой-то одной существенной детали,

раскрытие которой кардинально меняет сложив-

шийся у читателя образ. Для максимальной кон-

центрации внимания реципиента используется

прием ретардации, т.е. оттягивания развязки в фи-

нал текста, где открывается эта таинственная де-

таль, противоречащая ожиданиям читателя. Осно-

вой запланированного автором прагматического

эффекта является, таким образом, нарушение

предсказуемости [4, с. 111].

Так, фантастический рассказ М. Борлика «Cas-

sandras Geheimnis» начинается с описания мыслей

главного персонажа, который не спит по ночам,

ощущая присутствие в доме и на близлежащем

кладбище таинственных существ: злобных домо-

вых, безобразных гоблинов, вампиров и прочих

призраков. Как при прямом изображении внешно-

сти Леандро, так и при интроспективном показе

его внутреннего состояния, создается образ подро-

стка, испытывающего понятный для его возраста

страх от ночных теней и шорохов. Составляющей

этого образа является дружба Леандро с приходя-

щей по ночам девочкой по имени Кассандра, жи-

вущей, по его представлениям, на кладбище. Пре-

одолевая страх, он пробирается туда ночью, чтобы

ее спасти, и в тусклом свете луны видит на мо-

гильном камне свое имя. Эта деталь открывает

глаза и герою рассказа, и его читателю на их за-

блуждение: Leandro runzelte die Stirn. Es war sein

Name, der darauf stand. „Ich bin der Geist?‖ [6, с.

24]. Особую рецептивную значимость приобретает

и короткая концовка рассказа, в которой толпа

кладбищенских призраков приветствует Леандро:

„Willkommen zu Hause!‖ [6, с. 28].

Для привлечения внимания юного читателя в

литературе достаточно часто используется прием

«нонсенса» по аналогии с известными в детском

фольклоре историями-перевертышами. Рассказ Ж.

Родари «Verdrehte Geschichten» построен, напри-

мер, в форме разговора, в котором дедушка, рас-

сказывая внучке сказку о Красной Шапочке, наме-

ренно прибегает к искажению отдельных элемен-

тов ее содержания, чтобы ребенок замечал несоот-

ветствия в знакомой ему истории: ―Es war einmal

ein kleines Mädchen, das hieß Gelbkäppchen…‖

―Nein, Rotkäppchen.― ―Aber ja, Rotkäppchen. Geh zu

Tante Elvira und bring ihr diese Kartoffelschale…―

„Falsch! Geh zur Großmutter und bring ihr diesen

Kuchen.― [5, с. 56]. В рассказе В. Галле «Herr

Mumpitz im April» перевертыши базируются на

нарушении логики в заполнении синтаксических

позиций подлежащего и второстепенных членов

предложения: Eine heftige Straße fegte durch den

Wind. Das Postamt kam aus Herrn Mumpitz und

musste mit seinem Hut die Hand festhalten [5, с. 77].

Чтение такого рассказа вызывает смех у младших

школьников и побуждает их, во-первых, к исправ-

лению логических ошибок, во-вторых, к использо-

ванию данного приема в качестве языковой игры.

Таким образом, формирование рецептивной

программы художественного текста, адресованно-

го детям, осуществляется на всех уровнях его ор-

ганизации: концептуально-тематическом, лексико-

семантическом, изобразительно-графическом,

сюжетно-композиционном. Рассмотренные в ста-

тье композиционно-стилистические приемы на-

правлены на привлечение внимания детей млад-

шего и среднего школьного возраста и на управ-

ление их восприятием при чтении текста. Они по-


80

зволяют вовлечь юного читателя в вымышленный

мир художественного произведения, акцентиро-

вать для него смысловые элементы, которые дет-

ский писатель считает важными для воспитания,

социализации и развития личности ребенка.


1. Амзаракова И.П. Языковой мир немецкого ребенка. Абакан: Изд-во Хакасского государственного

университета им. Н.Ф. Катанова, 2004. 240 с.

2. Гончарова Е.А., Шишкина И.П. Интерпретация текста. Немецкий язык. М.: Высшая школа, 2005. 368

с.

3. Дымарский М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст: на материале русской прозы

ХIХ-ХХ вв. М.: КомКнига, 2006. 296 с.

4. Пелевина Н.Н. Авторские стратегии познавательно-коммуникативной деятельности как фактор тек-

стообразвания в научном и художественном дискурсах. Абакан: Изд-во Хакасского государственного уни-

верситета им. Н.Ф. Катанова, 2008. 152 с.

5. Bilder und Geschichten für Kinder. Chemnitz: CmbH, 1992. 80 S.

6. Ich schenk dir eine Geschichte. Mutgeschichten. München: cbj Verlag, 2011. 128 S.

7. Spinner Kaspar H. Moderne Kurzprosa in der Sekundarstufe I. Hannover: Schroedel-Schulbuchverlag, 1984.

136 S.

8. Wild R. Sieben Thesen zum Realismus in der Kinderliteratur // Ästhetik der Kinderliteratur. Weinheim;

Basel: Beltz, 1981. S. 84 – 97.

References

1. Amzarakova I.P. Jazykovoj mir nemeckogo rebenka. Abakan: Izd-vo Hakasskogo gosudarstvennogo

universiteta im. N.F. Katanova, 2004. 240 s.

2. Goncharova E.A., Shishkina I.P. Interpretacija teksta. Nemeckij jazyk. M.: Vysshaja shkola, 2005. 368 s.

3. Dymarskij M. Ja. Problemy tekstoobrazovanija i hudozhestvennyj tekst: na materiale russkoj prozy HIH-HH

vv. M.: KomKniga, 2006. 296 s.

4. Pelevina N.N. Avtorskie strategii poznavatel'no-kommunikativnoj dejatel'nosti kak faktor tekstoobrazvanija v

nauchnom i hudozhestvennom diskursah. Abakan: Izd-vo Hakasskogo gosudarstvennogo universiteta im. N.F.

Katanova, 2008. 152 s.

5. Bilder und Geschichten für Kinder. Chemnitz: CmbH, 1992. 80 S.

6. Ich schenk dir eine Geschichte. Mutgeschichten. München: cbj Verlag, 2011. 128 S.

7. Spinner Kaspar H. Moderne Kurzprosa in der Sekundarstufe I. Hannover: Schroedel-Schulbuchverlag, 1984.

136 S.

8. Wild R. Sieben Thesen zum Realismus in der Kinderliteratur // Ästhetik der Kinderliteratur. Weinheim;

Basel: Beltz, 1981. S. 84 – 97.

Cheblukova A.A., Postgraduate,

Khakas State University named after N.F. Katanov,

College of Pedagogical Education, Computer Science and Law

COMPOSITIONAL-STYLISTIC MEANS OF THE RECEPTIVE

MANAGEMENT IN THE FICTION LITERATURE FOR CHILDREN

Abstract: the author presents the results of the pragmatic research of fiction literature for children. It contains

the new view of the author's communicative-pragmatic strategy in children's fiction texts. Compositional-stylistic

means building the receptive program in fiction texts for children are considered and described.

Keywords: children's literature; receptive program; receptive management; communicative-pragmatic strategy;

compositional-stylistic means


81

Астащенко Е.В., кандидат филологических наук, докторант,

Литературный институт им. А.М. Горького

ВИЗАНТИНИЗМ КАК СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН ПРОЗЫ ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX ВЕКА

Аннотация: статья посвящена такому художественному феномену первой трети XX века, как «византи-

низм». В его основе не только обращение к культуре Византии, но и общие черты любого исторического

обострения противоречий между старым и новым, оттачивающего до филигранности стиль искусства и за-

остряющего его воздействие.

Ключевые слова: славянофильство, романтизм, декаданс, христианство, ирреализм

В первое десятилетие XX века И.Ф. Анненский

и А.А. Измайлов пишут о таком явлении в литера-

туре своих современников как «византинизм»1.

Настойчивость, с которой критики к нему обра-

щаются, и ряд общих признаков, который незави-

симо друг от друга в нем выделяют, сообщают фе-

номену почти терминологическую значимость. В

октябрьском и ноябрьском номерах журнала

«Аполлон» 1909 года в статье «О современном

лиризме» Анненский, исследуя диалектическое

единство декадентства и символизма, подчеркива-

ет также еще одну важную особенность: «Что в

нашей литературе проходит струя византийства

<французы и не разделяют теперь слов decaden-

tisme и byzantinisme> для кого же это, впрочем,

тайна?» Европейские критики по сей день любят

говорить «византинизм» относительно литературы

и искусства конца XIX – первой трети XX века, но

понимают его не совсем так, как русские, начиная

с Анненского. Марио Прац (Mario Praz) включает

в «пламенно бешеный» романтизм и в «стерильно-

гедонистический» декаданс «византинизм» как

«gory exoticism» [15, с. 303]. Matei Calinescu пи-

шет, что вызывающий отказ декадентов от бли-

жайших традиций делает еще более заметным их

неожиданно обретенные и специфические тради-

ции – «Byzantine Hellenism» и «Silver Latin» [13,

178]. В девятой главе «Byzantium» книги

«Dreamers of Decadence» Филипп Жуллиан

(Philippe Jullian) пишет, что чудесные и кровавые

«видения» Гюстава Моро возвращают человека в

дикое или древнее состояние («the image of

civilisations massacred in palaces – Byzantium and

Benares are recalled simultaneously»), а Теодора

становится столь же чарующей и «вампириче-

ской» ипостасью «женскости»2, как Елена, Клео-

патра, Саломея. Жуллиан подтверждает свою ги-

потезу о противоречивом – соблазняющем3, иску-

сительном и очищающем, искупительном – ориен-

тализме на примере творчества О. Бердслея и Э.

Галле, Э. Суинберна и А. Мухи. В конце XX века

David Weir обобщает опыт предшественников и

открывает новые горизонты в изучении явления в

книге «Decadence and the Making of Modernism»

[16].

Однако русский «византинизм» содержал осо-

бый потенциал. Согласно концепции В.А. Келтуя-

лы, которую ученый обосновал в начале XX века,

в «Курсе истории русской литературы», и которая

сразу получила заслуженное подтверждение в ра-

ботах П.Н. Сакулина и многих других, и в начале

XXI века продолжается Г.Ю. Минераловым [10],

«первоначальные основы русской литературы –

народно-русская и еврейско-византийско-

болгарская» [7, с. 317]. Таким образом, чуткая

критика Анненского и Измайлова угадала в рус-

ской литературе начала XX века то же, что открыл

в древнерусской ученый – «византинизм». Не-

смотря на артикулирование и Анненским, и Из-

майловым западности, офранцуженности русского

«византинизма», оба исподволь приходят к проти-

воположным выводам. Например, иронизируя над

церемонными речами В. Брюсова и Ф. Сологуба,

Вяч. Иванова и М. Кузмина, Анненский приводит

отнюдь не европейское и не ориентальное сравне-

ние: «скорее похоже на то, как монахи в воскрес-

ный летний день между повечерием и всенощ-

ной…». Ровно то же самое наблюдаем в измайлов-

ском замечании о «Комедии об Алексее человеке

Божьем или потерянном и обретенном сыне» Куз-

мина: «Сильная сцена, где должны были сопри-

коснуться, как две тучи, и разразиться грозою слез

и тоски две психологии, одна – русской удали,

шири, жажды жизни, славянского язычества, дру-

гая – наносного византизма, отречения, аскетизма,

– рассчитано и старательно – и в этом ужас! – вы-

лилась в слащавые тона позднейшей французской

буколики!». Однако друзья и исследователи Куз-

мина утверждают, что был он изменчивой и про-

тиворечивой личностью, не только рокайльной, не

только денди в духе переведенного Браммеля

Д‘Оревильи, каким вспоминается Кузмин чаще

всего, но и в «вишневой бархатной поддевке»,

«алой косоворотке» и чуть ли не в рясе4. Стоит

добавить, что Кузмин и сам понял: «византийская

жизнь не пастушеский роман или "Эфиопские по-

вести"» [9], а ей требуется «благословение Неба и

церкви над <…> домом». В «византийском расска-

зе» (подзаголовок автора) 1915 года «Девственный

Виктор» М. Кузмин опять-таки прежде всего


82

транслирует типично модернистскую идею андро-

гинности высшей красоты и любви, чуждой эпохе

рококо (вспомнить хотя бы «Венеру и Вулкана»

Франсуа Буше) и тем более Византии, историче-

ски достоверно изображенной в популярной в

России «Византии» Поля Адана, например. Эвфе-

мистический сюжет рассказа основан на тайной

для самого «страдальца» влюбленности аристо-

крата Виктора в раба Андрея «за тихость и благо-

честие, за странный и дикий вид, за преданную

нежность и безответность». Но, несмотря на осов-

ременивание византийской психологии, искусный

и скрупулезный стилизатор «считывает» с уце-

левших текстов древнего искусства код, впослед-

ствии подтвержденный учеными. Примечателен

пейзаж, данный не как осмысление самой приро-

ды, в русле классического философского или пей-

зажного лиризма, а как декоративность, но не

«чистая», а с зашифрованным в ней религиозным

эпизодом или увещеванием, например, деревья

были «благочестиво подстрижены под поставлен-

ных хвостом вверх рыб, самое имя которых со-

ставляет буквы следующих слов: Иисус Христос,

Божий Сын, Спаситель». Вырисованная секатором

пиктограмма имитирует предмет (рыбу), то есть

налицо кириологическое письмо, рыбы же интере-

суют не сами по себе, а в качестве указания на имя

Бога, акронима, криптограммы5. Столько уровней

языкового символизма было известно, например,

Клименту Александрийскому. Странным образом

пробуждается в русской культуре начала XX века

дремлющий с допетровских времен «византи-

низм», еще более древнее «александрийство»,

также отмеченное Измайловым и Анненским, и

славянская языческая образность и сказочность со

всеми «племенными оттенками» (В. Келтуяла).

Полутора тысячелетиями ранее видений и экс-

периментов модернистов исконная византийская

культура также отличалась двойственностью. Эл-

линское многобожие, демократичность и «калока-

гатийность», с одной стороны, и – императорская

власть, безраздельная вера в Христа и душевная

чистота, с другой. Кроме того, как пишет С.С.

Аверинцев в «Поэтике ранневизантийской литера-

туры», александрийское начало сказывается в эк-

зегетичности понимания писаний, аллегоризме,

«платонизирующем» толковании, по аверинцев-

скому определению. Тогда как антиохийское на-

чало тяготеет к буквальному прочтению Библии и,

можно сказать, наглядному историзму чуда6. Еще

одной примечательной особенностью «александ-

рийства», как его называли Дм. Мережковский, В.

Брюсов, М. Кузмин, А. Измайлов, Иванов-

Разумник, стала запредельно сложная форма ис-

кусства. Ровно то же самое Н. Пунин скажет об

искусстве византийском в статье «К проблеме ви-

зантийского искусства» в журнале «Аполлон».

Пространственные искусства, по мнению ученого,

отличает роскошность и драгоценная цветистость

или, наоборот, строгость и силуэтность, архаизм

фигур, обратная перспектива, плоский рельеф,

филигранная орнаментика, церемониальная пыш-

ность, то есть все, что только может перенести

человека в запредельный, ирреальный мир. Что

касается богословия, философии, филологии, то

«здесь мозг кажется истонченным догматически-

ми, логическими и мистическими откровениями,

осаждающимися в его глубине схематизирован-

ными и отвлеченными формулами <…> Трепет их

от того, что слишком одухотворены, даже в своей

догматичности, и тревожны глубиной сознания

разлагающегося духа», поразительна его загроб-

ность при тончайшей эстетической нюансировке.

Кроме того, «византинизм» для участников и

свидетелей русских революций, падения дворян-

ства и буржуазии, «переплавки» мещанства в «но-

вых людей», например, для Иванова-Разумника, а

также разгрома «голубых армий Даира» рабоче-

крестьянскими «ордами» (А. Малышкин), был не

только крушением обветшавшей цивилизации

варварами, как для западных ученых и писателей,

например, Поля Адана с его «арийской» «Визан-

тией», переведенной А. Воротниковым. Многие в

России предвидели новую небывалую и немысли-

мую империю, как Н. Пунин, или строили буду-

щее советское государство (западная «историосо-

фия» вслед за «Цивилизациями перед судом исто-

рии» А. Тойнби усматривает Византию в СССР),

которое роднит с Византией «суровое» аскетиче-

ское величие души и имперская монолитная мо-

нументальность. Строительство в буквальном

смысле, как пишет С.С. Аверинцев о Византии,

предвосхищают громадные планы и проекты, и,

разумеется, идея гармонического иерархического

единства, которая осуществляется не только в зод-

честве, но и во всей жизни общества, а зарождает-

ся в слове. Советский принцип глобального зодче-

ства, монументальной живописи, величественных

и скрупулезных мозаик7 прежде реализуется в

прозе.

Принципиальными сходствами византийской

культуры с русской первой трети XX века были:

отношение к власти – от анархии, свободы на гра-

ни вседозволенности, самоутвержденной в тоталь-

ном смехе и культе самоубийства, до обожествле-

ния империи и служения8 ей; отношение к семье –

от ледяного аскетизма надменных самообожеств-

ленных язычников, маниакального виртуального

блуда при гигиенической телесной неприкосно-

венности или соблазнения христианских святых

до проповеди патриархального уклада незапамят-

ных времен.


83

Последние певцы «дворянских гнезд», типа Ю.

Слезкина, тяготели к изображению разрушающей-

ся империи, в том числе на конкретных архитек-

турных примерах – церквях, дворцах, особняках.

В. Катаев, наоборот, воспевает социалистические

стройки, и тоже на архитектурных примерах.

Строительство в прозе А. Платонова 30-х годов,

помимо исторического смысла, имеет не просто

метафизический, а именно византийский прооб-

раз.

«Строительное» начало русская литература со-

храняла на протяжении первой половины двадца-

того века. Валентин Катаев в повести 1923 года

«Зимой» заявит: «Меня ждет Москва. Я не люблю

и не хочу знать твоей Византии: мне нужно бо-

роться, а не молиться». Однако тогда же творят,

по крайней мере, два художника, совмещая мо-

литву и стройку, – Павел Филонов и Андрей Пла-

тонов9, сравнению которых в 1990-е годы посвя-

тила работу Е.Н. Гаврилова. Иконическое, причем

не куртуазно-католическое, а суровое византий-

ское, проступает на полотнах первого, в экфраси-

сах и образах другого. П.Н. Филонов пишет в

«Декларации "Мирóвого расцвета"» («Жизнь ис-

кусства», 1923), что высвобождает глубинную

суть русской иконы, которая была «схоластирова-

на Византийскою прививкою формы, цвета, эсте-

тики». В «Счастливой Москве» тридцатых годов

градостроительство соборностью [11, IV], «суб-

станциальной <и деятельной> общностью народа»

(Г.В.Ф. Гегель) уподоблено литургии, соединяю-

щей град земной с Градом Небесным: «Окна Мо-

сквы Честновой выходили поверх окрестных мос-

ковских крыш, и вдалеке <...> последний свет на

облака и на небо, – до этой влекущей страны было

километров десять, пятнадцать <...> слушала, как

шумит всемирный город в своей торжественной

энергии <...> она мысленно принимала <...> уча-

стие; в одиночестве она наполняла весь мир своим

вниманием <...> чтоб горел свет в темноте, шло

чтение книг, мололась рожь моторами для утрен-

него хлебопечения, чтоб нагнеталась вода по тру-

бам в теплый душ танцевальных зал и происходи-

ло зачатье лучшей жизни в горячих и крепких

объятиях людей». Изображение труда пролетариа-

та, освященного марксистской идеологией, само-

отверженно осуществляющего коммунистический

хилиазм, где каждый готов к самопожертвованию,

напоминает грандиозный церемониал, в котором у

каждого свое место и свое дело. Византийская об-

разность выстраивается от катакомбного храма

метростроя ввысь – к самолетам и парашютам.

Если не ограничиваться темой нереализации Мо-

сквой земного материнства, как отчасти это сделал

Х. Гюнтер в исследовании «По обе стороны уто-

пии. Контексты творчества А. Платонова», то об-

раз всевидящей Москвы можно счесть ирреаль-

ной10

покровительницей града, хотя искаженной

знаковой для авангарда карнавализацией, напри-

мер, в эпизоде травестирования восточной про-

скинезы в лобзании ее туфли.

И все-таки есть важное отличие авангарда от

идеи и сущности «византизма», которой подспуд-

но в авангарде противоборствует желание децен-

трализации. М.Н. Соколов замечает на полотнах

Филонова «немыслимое для традиционной иконы

и даже для соответствующей модернистской сти-

лизации (в духе Петрова-Водкина или Рериха) от-

сутствие центра»; о роли децентрализации в ху-

дожественном мире Платонова пишут И. Смир-

нов, Л. Дебюзер, Н. Злыднева. Каждый атом, со-

гласно «Основе преподавания» Филонова, наделен

смыслом и должен быть сделан с «максимальным

напряжением изобразительной силы». Каждое су-

щество одинаково важно в платоновской вселен-

ной, в его рассказе сорокового года «Старый ме-

ханик» прозвучат великие слова: «Без меня народ

не полный!».

То, что звучало интимно и фривольно в 1910-е

годы из уст М. Кузмина, обретает в 20-е социаль-

но-политическую и религиозно-философскую ве-

сомость. Юный Андрей Платонов на примере об-

раза Большого Одного в рассказе «Жажда нище-

го» и умудренный Евгений Замятин в полуфан-

томном Благодетеле Единого подспудно затраги-

вают проблему, которую открыто поставит лишь

С.С. Аверинцев и как раз в связи с византизмом.

Если в основе политики страны, согласно класси-

фикации Н. Трубецкого, не человек (семя, семья,

собственность, «кровь и почва»), а сверх-идея, все

застынет в самодостаточном аскетизме. В романе

Замятина «Мы» у тоталитаризма появляется не-

ожиданная аберрация – уранизм: «Вы, ураниты, –

суровые и черные, как древние испанцы, мудро

умевшие сжигать на кострах, – вы молчите, мне

кажется, вы – со мною. Но я слышу: розовые вене-

ряне – что-то там о пытках, казнях, о возврате к

варварским временам. Дорогие мои: мне жаль вас

– вы не способны философски-математически

мыслить…» [6]. На рубеже XIX-XX веков в меди-

цине и юриспруденции, памятуя о Платоне11

, ура-

низмом называли гомосексуализм. Если общество

не стоит на страже семени, продолжения рода, на-

рода, то, вероятно, служит иной цели. На либе-

ральном западе доктор Сток с 50-х годов XIX века

и позже ганноверский советник Ульрих легализу-

ют уранизм, также образовалось «Научно-

гуманитарное общество» из ученых, художников и

даже богословов под председательством доктора

Гиршфельда, посвятивших свою деятельность за-

щите уранизма, а в начале XX века на педагогиче-

ском конгрессе в Нюрнберге уранизм рекомендо-


84

вали юношеству и радовались успешному его рас-

пространению. Уранизм и тоталитаризм взаимо-

исключают12

друг друга так, как будто претендуют

на одно место. Вероятно, потому что они противо-

естественны, подавляют природное любовное вле-

чение13

, извращают радость жизнеутверждения,

жизнетворчества. Е.Н. Проскурина пишет, что в

«Жажде нищего» Платонов «избавляет Пережитка

от духовного уничтожения, несмотря на предчув-

ствуемую гибель, а Большого Одного – от энтро-

пии, т.е. того же небытия, задавая ему старт ново-

го движения, нового развертывания в истории».

Несмотря на господствующую монашескую (ср. с

хинаянской идеей «уничтожения семени», «выры-

вания жажды жизни с корнем») идеологию служе-

ния общей цели единого государства, утонченный

до абсолютной духовности «византизм» Поля

Адана и век спустя Сергея Аверинцева жаждет

обновления за счет притока новой, дикой, варвар-

ской крови.

Зиждительному процессу и в архитектуре, и в

литературе неизбежно, диалектически противо-

стоял разрушительный. Даже Сехисмундо не сни-

лись такие сны, как герою «Сестры» Г. Чулкова:

«Чем чище было мое отношение к ней наяву, тем

кощунственнее были мои сны, в которых сам дья-

вол старался запятнать преступлением нашу брат-

скую любовь <…> сестра снилась обнаженной…

ниже линии сосцов из-под повязки сочилась алая

кровь». Барочное начало рассматривалось модер-

нистами в неожиданном преломлении: как отра-

жение «византийства через голову Ренессанса».

Высшим образом для освещения смысла своего

рассказа «Сестра» Г. Чулков выбирает Оригена –

одного из «важнейших предшественников ранне-

византийской мысли <…> с его стоически окра-

шенным платонизмом», примиренным с монаше-

ским христианством (С.С. Аверинцев). Без визан-

тинизма рассказ этот просто эротический кун-

штюк, но влюбленные Чулкова говорят, что плот-

ские страсти страшны и лучше бы вовсе не ро-

диться на земле, а истинная любовь пребывает в

вечности, как и души, ею связанные еще до сотво-

рения мира. На первом плане рассказа Чулкова

«Голос из могилы» – банальный любовный тре-

угольник, но на глубинном уровне его архитекто-

ники виднеются очертания храма, прообразом ко-

торого было «архитектурное целое константино-

польского храма св. Софии, в которое вошли ко-

лонны, извлеченные из античных руин Эфеса и

Баальбека, как в поэтическое целое христианских

«центонов» вошли строки античных поэтов» [1,

13-14]. «Византийской» Елене, с глазами Мадонны

и улыбкой спутницы еретика Симона Мага, сума-

сшедшей, то неистово и, кажется, неисчерпаемо

страстной, то, наоборот, отрешенно-

безжизненной, аллегорически противопоставлена

мудрая, полнокровная и кроткая русская Вера.

Несмотря на нескрываемую верность старине, в

считанные мгновенья ставшей «баснословной», в

20-е годы Ю. Слезкин находит в себе силы создать

художественно полноценный образ победителей и

их искусства: «"большой стиль" в произведениях

социалистического реализма проявился в мас-

штабности, монументальности и декоративности,

пропорциональности, целостности и гармонично-

сти частей, стройности композиции, строгости

ритмического строя и цветового звучания» [3, с.

234]. В повести Слезкина 1927 года «Козел в ого-

роде» появляется Варька – крестьянская девушка,

выросшая в буржуйском доме служанкой, но

ставшая сознательной комсомолкой, физкультур-

ницей и строителем новой жизни – в прямом и пе-

реносном смысле. «Внутренние варвары», как не-

годовал И.А. Ильин, представлены Слезкиным,

хоть и не без иронии, олимпийцами. Варварски

косноязычная и невежественная, в любую минуту

готовая «обложить рататуями», Варька – сильная,

веселая и умная. Дочь папаши Близняка, трактир-

щица и актриса в душе Сонечка, со звучным псев-

донимом Нибелунгова, представляет собой «со-

фийное» соловьевцев в конкретно буржуазном

виде, на неизбежность которого указывал В.Ф.

Асмус [2] касательно модернистского направления

вообще, а «Мира искусства» и «Аполлона» осо-

бенно. Сонечкина красота, поблекшая от неземной

неизменной печали, всем надоевшая, и вовсе

меркнет рядом с героиней, словно сошедшей с

плаката А. Дейнеки «Физкультурница» с надеж-

ным девизом: «Работать, строить и не ныть!».

Византийская тема в неоконченном романе Е.

Замятина «Бич Божий» 1928-1935 годов, раскры-

вается на материале подлинных исторических до-

кументов, например, Приска, на честность которо-

го уповает такой чуткий историк и художник14

,

как А. Вельтман в книге «Аттила…» [4]. Дело в

том, что, благодаря византийцу Приску, мир уз-

нал, что противостояли Русь изначальная и древ-

няя Византия не только как невежество варваров и

апогей цивилизации. Так, Приск сохранил слова,

сказанные Аттилой Феодосию и пятнадцать веков

спустя положенные в основу замятинского образа:

«Феодосий потерял наследственное достоинство

не только потому что согласясь платить дань Ат-

тиле, сделался его рабом; но более потому, что как

раб неверный и злой, задумал строить ковы госпо-

дину своему, поставленному над ним небом и

судьбой». Дикий язычник, единственным едино-

мышленником которого, казалось, был волк, Ат-

тила изображен Замятиным чище развращенных

патрициев. Очередная «новая эра», которая пугает

Замятина зиянием первоосновы жизнедеятельно-


85

сти (ср. рассказы «Дракон», «Пещера», «Мамай»),

помогает историческому роману «Бич Божий» (от

«Flagellum Dei» – реального прозвища Аттилы)

приблизиться и к суровым раннесредневековым

хроникам. Так, в эпизоде из «Деяния данов» Сак-

сона Грамматика, искаженном М.Д. Чулковым в

«Абвеге русских суеверий» 1786 года и А. Вельт-

маном в «Светославиче, вражьем питомце»15

1837

года, Замятин вернул простоту смысла ритуала из

древнего первоисточника: жреца, который спрятан

за снопом, люди заклинают не увидеть, а наоборот

– не увидеть, чтобы хлеба было вволю, дабы не

спознаться с голодом. И хотя зимы, по словам за-

мятинского Приска, стали такими, что птицы

мерзнут на лету, а «летом люди гибнут от лихора-

дочного жара земли <…> как женщины <…> чув-

ствующей, что распухший живот скоро изрыгнет в

мир новые существа», и летописцу-византийцу, и

самому Замятину, ностальгирующим по Империи,

«больше всего пришлось говорить о хунах» [6, II,

432] – о грядущем.

1

Это не совсем та великая и вызывающая полемику идея «византизма» (неслучайно появится и пароним), которую

активно преподносят в XIX-ХХ веках такие философы, как К.Н. Леонтьев в «Византизме и Славянстве» 1875 года,

совсем по-иному В.С. Соловьев в «Византизме и России» 1896 года, касаясь социально-политической проблематики.

По-настоящему писателями начала XX века понято разве что осмысление феномена в сугубо культурологическом,

даже можно сказать, поэтическом ракурсе деятелями «Мира искусства» и «Аполлона» – В.В. Розановым в размышле-

нии 1910 годов о «темных религиозных лучах» и Н.Н. Пуниным. Только начиная с прозы 20-х годов А.П. Платонова и

В.П. Катаева становление идеи и сущности «византизма» выходит далеко за пределы мира искусства. 2 Здесь уместно различение А. Блоком женского и женственного.

3 А. Измайлов также отмечает изворот византинизма – «пряное сладострастие».

4 Простонародной увесистостью, основательностью гордился и «нормандец» Д‘Оревильи в романе «Порченая».

5 Все тайное и гонимое (криптограммы свидетельствуют о временах первых христиан) необычайно привлекает дека-

дентов. 6

Ф. Буслаев в «Задачах эстетической критики» древнее восприятие жизни Христа – не как нравоучительной басни, а

как вечного события, назовет подлинно символическим. 7 В византийском искусстве, пишет О. Демус, формы сделались разборными. Слово «мозаичность» относительно со-

временного искусства было впервые произнесено Измайловым. Также будущий футурист К. Большаков создает свою

«Мозаику» – конгломерат, разнородный и разножанровый, в основном на интимные темы – вечной любви и служения

искусству, но при этом поражающие ирреальным освещением и космическими масштабами. Речь здесь вовсе не идет

об идее «византизма», однако в мозаичных крупицах-миниатюрах «Amen», «В воскресенье вечером», «Мираж» фигу-

рируют византийские преемники – православные священники с их церковным языком, а также в «фантазии» (музы-

кальный подзаголовок автора) «Скрипач» персонифицировано, можно сказать, лично присутствует божественное и

дьявольское. Большаковская проза аналогична мозаикам знаменитого в эпоху модерна Эжена Грассе. 8 Ср. у Э. Багрицкого: «Но если он скажет: «Солги», – солги. Но если он скажет: «Убей», – убей».

9 Не внешняя, как порой у модернистов, начитанных не только в Писании, но и в писаниях «Ивана Осокина», а именно

сущностная связь с христианством проявлялась в их творениях. Вспоминаются слова о человеке, именем Бога изго-

няющего бесов, которому ученики Христа запретили это, потому что он не ходит с ними: «кто не против вас, тот за

вас» (Лк. 9: 49). 10

Ср.: «вышний Иерусалим свободен: он – матерь всем нам» (Гал. 4:26). 11

Судя по сохранившимся источникам, Платон, рассуждавший об идеальном государстве, абстрактном мышлении и

небесности бесполой любви, был первым специалистом по уранизму и тоталитаризму. 12

Однако есть и принципиальное их совмещение – в финале повести Платонова «Епифанские шлюзы». 13

Андрей Платонов в «нью-йоркской рекламе» «Антисексус» раскрывает механизм действия упрощения половой

жизни при капитализме [12, с. 243-246]. 14

А. Вельтман – одним из первых употребил о своих романах выражение «мозаическая работа» [5, с. 34]. Со времен

высказывания о «мозаике» Г. Флобера, характеризующего свою прозу, мозаичность часто отсылает к «византинизму»,

тому времени, когда «формы сделались разборными» (О. Демус). 15

Подробнее о причинах заблуждений относительно смысла колдовских практик см.: Коровашко А.В. Заговоры и за-

клинания в русской литературе XIX-XX веков [8].


1. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М: Coda, 1997. 343 с.

2. Асмус В.Ф. Философия и эстетика русского символизма. М.: Книжный дом «Либроком», 2013. 88 с.

3. Борев Ю. Социалистический реализм: взгляд современника и современный взгляд. М.: Олимп, 2008.

478 с.

4. Вельтман А.Ф. Аттила и Русь IV и V века. Свод исторических и народных преданий. М.: Универси-

тетская типография, 1858.


86

5. Завгородняя Г.Ю. Стилизация и стиль в русской классической прозе. М. Ярославль: Литера, 2011. 276

с.

6. Замятин Е. Собрание сочинений в 5-и т. М.: Республика, 2003-2011.

7. Келтуяла В.А. Курс истории русской литературы. СПб.: Типография императорского Человеколюби-

вого Общества, 1906. Ч. 1. Кн. 1

8. Коровашко А.В. Заговоры и заклинания в русской литературе XIX-XX веков. М.: издательство Кула-

гиной, Intrada, 2009. 368 с.

9. Кузмин М. Собрание прозы в 9-и т. Том 1. Первая книга рассказов / ред. и прим. В.Ф. Маркова.

Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 1984. 450 с.

10. Минералов Г.Ю. Национальный стиль в преобразовании античного сюжета французской и русской

литературы // Успехи современной науки. 2016. №1. С. 52 – 55.

11. Платонов А. Полное собрание сочинений в 8-и т. М.: Время, 2010.

12. Юрьева Л. Русская антиутопия в контексте мировой литературы. М.: ИМЛИ РАН, 2005. 320 с.

13. Calinescu M. Five Faces of Modernity: Modernism, Avant-Garde, Decadence, Kitsch, Postmodernism.

Durham: Duke University Press, 1987.

14. Jullian Ph. Dreamers of Decadence: symbolist painters of the 1890‘s. London: Pall Mall Press, 1971.

15. Praz М. The Romantic Agony, 2d ed., trans. Angus Davidson. Oxford: Oxford University Press, 1951.

16. Weir D. Decadence and the Making of Modernism. Amherst: University of Massachusetts Press, 1995.

References

1. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М: Coda, 1997. 343 с.

2. Асмус В.Ф. Философия и эстетика русского символизма. М.: Книжный дом «Либроком», 2013. 88 с.

3. Борев Ю. Социалистический реализм: взгляд современника и современный взгляд. М.: Олимп, 2008.

478 с.

4. Вельтман А.Ф. Аттила и Русь IV и V века. Свод исторических и народных преданий. М.: Универси-

тетская типография, 1858.

5. Завгородняя Г.Ю. Стилизация и стиль в русской классической прозе. М. Ярославль: Литера, 2011. 276

с.

6. Замятин Е. Собрание сочинений в 5-и т. М.: Республика, 2003-2011.

7. Келтуяла В.А. Курс истории русской литературы. СПб.: Типография императорского Человеколюби-

вого Общества, 1906. Ч. 1. Кн. 1

8. Коровашко А.В. Заговоры и заклинания в русской литературе XIX-XX веков. М.: издательство Кула-

гиной, Intrada, 2009. 368 с.

9. Кузмин М. Собрание прозы в 9-и т. Том 1. Первая книга рассказов / ред. и прим. В.Ф. Маркова.

Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 1984. 450 с.

10. Минералов Г.Ю. Национальный стиль в преобразовании античного сюжета французской и русской

литературы // Успехи современной науки. 2016. №1. С. 52 – 55.

11. Платонов А. Полное собрание сочинений в 8-и т. М.: Время, 2010.

12. Юрьева Л. Русская антиутопия в контексте мировой литературы. М.: ИМЛИ РАН, 2005. 320 с.

13. Calinescu M. Five Faces of Modernity: Modernism, Avant-Garde, Decadence, Kitsch, Postmodernism. Dur-

ham: Duke University Press, 1987.

14. Jullian Ph. Dreamers of Decadence: symbolist painters of the 1890‘s. London: Pall Mall Press, 1971.

15. Praz М. The Romantic Agony, 2d ed., trans. Angus Davidson. Oxford: Oxford University Press, 1951.

16. Weir D. Decadence and the Making of Modernism. Amherst: University of Massachusetts Press, 1995.

Astaschenko E.V., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Doctoral Candidate,

Maxim Gorky Institute of Literature and Creative Writing

BYZANTINISM LIKE STYLISTIC DEVICE IN RUSSIAN PROSE

AT THE BEGINNING OF XX CENTURY

Abstract: the article defines the artistic phenomenon «byzantinism» not only like phenomenon, which address

to Byzantine Empire, but like «decadentism». «Byzantinism» is based on historical strained relations between old

and new cultures. This moment usually creates surprising epochal style in general and unique author's manner par-

ticularly.

Keywords: slavophilism, romanticism, decadence, Christian religion, irrealism


87

Благовещенская А.А., кандидат филологических наук, доцент,

Никитина С.Е., старший преподаватель,

Казанский (Приволжский) федеральный университет

ОБРАЗЫ ГЛАВНЫХ ГЕРОИНЬ В ПРОЗЕ А.С. БАЙЯТТ И М. ДРЭББЛ

Аннотация: целью статьи является рассмотрение образов главных героинь романа М. Дрэббл «Златые

миры» и повести А.С. Байятт «Джинн в бутылке из стекла «соловьиный глаз». Исследуются стилистиче-

ские особенности, используемые авторами для построения образов героев, и их функции в произведениях.

Ключевые слова: М. Дрэббл, «Златые миры», А.С. Байятт, «Джинн в бутылке из стекла «соловьиный

глаз», главные героини, стилистические особенности

Сестры Дрэббл, ныне известные английские

писательницы, литературоведы и критики Анто-

ния Сьюзен Байятт и Маргарет Дрэббл, родились в

Шеффилде, на севере Англии, Антония в 1936 го-

ду, Маргарет – тремя годами позже, затем в семье

появились младшие сестра и брат. М. Дрэббл за-

мечает, что их семья по размеру и составу такая

же, как семья Бронте, и как Бронте, все они инте-

ресуются литературой, а в детстве даже сочиняли

вместе рассказы. Этот воображаемый детский мир

был воссоздан А. Байятт в романе «Игра» (1967),

книге о двух сестрах, Кассандре и Джулии Кор-

бетт, прототипами которых стали сами Байятт и

Дрэббл.

В произведениях обеих сестер наиболее инте-

ресными являются непростые взаимоотношения

между двумя женщинами – сестрами, кузинами,

подругами – отношения, которые выросли из жиз-

ни реальных сестер. В романе «Вольер для птиц»

Сара Беннет пытается выйти из-под влияния

старшей сестры Луизы, но в то же время хочет по-

нять ее и найти общий язык. Джейн Грэй в романе

«Водопад» говорит, что кузина Люси «была моей

сестрой, моей судьбой, моим примером: ее влия-

ние на меня было огромным» [5, p. 114]. Но

Джейн не только строит свою жизнь по образцу

кузины, но и заводит роман с ее мужем. В романе

Байятт «Игра» сестры вступают в конфронтацию,

поскольку осознают, что являются взаимопроек-

циями. Младшая сестра Джулия несвободна, так

как понимает, что она отражение Кассандры, и

тогда пытается отомстить через литературу. Она

пишет роман, в котором прототипом становится

Кассандра. Последняя отказывается жить в лите-

ратуре, как в западне. Из этого тупика она находит

выход – самоубийство, который Байятт преподно-

сит еще и как возможное обретение свободы и

эксперимент над своим сознанием.

Хотя параллели очевидны, обе писательницы

утверждают, что образы их героинь имеют совсем

других прототипов. Сестры неохотно говорят о

своих отношениях и сердятся на то, что их так

часто ассоциируют друг с другом. Это и неудиви-

тельно, ведь их жизненные и профессиональные

пути поразительно схожи. Обе сначала учились в

школе The Mount, затем в Кэмбридже, обе – вели-

колепные знатоки английской литературы, у обеих

дети, два брака, развод. Маргарет и Антония даже

пишут на близкие темы, например, о взаимоотно-

шениях в семье, о мучительных поисках и судьбе

женщины в современном обществе.

Их героини – выпускницы университетов, раз-

носторонние творческие личности. Первый роман

Байятт, «Тень солнца» (1964), повествует о мечтах

и надеждах впечатлительной молодой писатель-

ницы, полной решимости самой прокладывать се-

бе путь в жизни. Стиль ее письма в этом романе

отмечен сильным влиянием М. Пруста. Героиня

первого романа Дрэббл «Вольер для птиц» (1963)

тоже мечтает написать свою первую книгу, столь

же остроумную, как «Счастливчик Джим» К. Эми-

са.

Рассмотрим образы главных героинь романа

Дрэббл «Златые миры» (1975) и повести Байятт

«Джинн в бутылке из стекла «соловьиный глаз»

(1991). Фрэнсис Уингейт и Джиллиан Перхольт -

женщины средних лет, преуспевшие в профессио-

нальной деятельности (Фрэнсис – археолог,

Джиллиан – фольклорист), но покинутые мужьями

и почти ненужные своим детям. Жизнь их состоит

из постоянных перелетов, участий в международ-

ных конференциях: Фрэнсис едет на конференцию

в Адру в Африке, Джиллиан - в Анкару, а затем в

Торонто. Сцены в Адре и Анкаре очень похожи:

оазис в пустыне, роскошный отель, бассейн и осо-

бенно сцены купания героинь.

«О, какое блаженство, сказала Джиллиан, вытя-

гивая утомленное тело в зеленой мерцающей воде

и чувствуя, как оно становится невесомым, как

кровь и нервы начинают источать чистую энер-

гию, и поплыла, поднимая рябь, словно змея» [1, с.

167].

«The water was a perfect temperature: warm, soft,

quivering blue, very mildly refreshing. She lay on her

back, her hair drifting like weed, her ears full of wa-

ter, gazing upwards at the white monument of the ho-

tel, and the fairylights, orange and white and green»

[4, p. 235].


88

Характеризующие воду эпитеты «зеленая мер-

цающая» (Байятт) и «голубая дрожащая», «прият-

но освежающая» (Дрэббл) и отражающиеся в ней

разноцветные «волшебные огни» создают атмо-

сферу сказочной арабской ночи. «It was a scene

from nowhere, a modern Arabian Night» [Ibid. P.

241].

Примечательно, что героини чувствуют себя в

воде свободно, так же как и в воздухе, они плава-

ют или летают «вольготно», т.е. вода и воздух – их

любимые стихии. «Плывет вольготно», – говори-

ла она (Джиллиан) про себя, потягивая шампан-

ское, грызя подсоленный миндаль, а вокруг рас-

стилались райские поля – белые волнистые обла-

ка, сверкающие и сияющие под солнцем, розовые и

голубые в тени. …Я сейчас нахожусь среди яро-

стных и могучих сил; я сейчас ближе к солнцу, чем

любая моя прародительница могла бы мечтать; я

могу спокойно смотреть на него здесь и никуда не

торопиться, плывя вольготно» [1, с. 146]. Здесь

возникает еще одна стихия – стихия огня в виде

одной своей ипостаси – Солнца, которое присут-

ствует почти во всех произведениях Байятт.

Для описания свободы полета в повести ис-

пользуется выражение «floating redundant»

(«плыть вольготно»), которое проходит рефреном

через все повествование. Эта фраза заимствована

из «Потерянного рая» Мильтона, где используется

для описания первобытной красоты колец змея-

искусителя в райском саду. Одно из значений сло-

ва «redundant» – «лишний, ненужный», как чело-

век, которого уволили с работы, а другое – «сво-

бодный, вольготный» (в Мильтоновском понима-

нии). «Она оказалась лишней и никому не нужной

ни как жена, ни как мать или любовница, но она

ни в коем случае не стала лишней среди ученых-

фольклористов, как раз наоборот, она требовалась

буквально повсюду» [Там же. С. 147]. В. Лившиц

справедливо заключает, что «на этой игре значе-

ний, заложенных в полисемическом слове «redun-

dant», основано совмещение ненужности и воль-

готности, т.е. свободы-несвободы в одной точке»

[3, с. 33].

Героиня романа Дрэббл ищет останки древних

цивилизаций в разных уголках земного шара. У

нее внешне благополучная и привлекательная

жизнь, успешная карьера, интересная работа, пол-

ная путешествий и новых знакомств, четверо де-

тей и хороший дом в Лондоне. Но, как и многие

другие героини Дрэббл, Фрэнсис несчастлива: она

разлучена с дорогим для нее человеком и ищет

способ соединиться с ним вновь. В разлуке и бо-

лезни она вспоминает золотое время любви с Ка-

релом. Она хочет найти «золотые миры» в про-

шлом – как в историческом прошлом других наро-

дов, так и в прошлом своем и своей семьи. «We

seek a Utopia in the past, a possible if not an ideal

society. We seek golden worlds from which we are

banished» [4, p.124]. Мотив изгнания из златых

миров так же вызывает ассоциации с «Потерян-

ным раем» Мильтона, как и в повести Байятт.

В романе «Златые миры» представлены три

стихии, в которых существуют герои: земля, огонь

и вода. Каждый из элементов связан с определен-

ным аспектом времени и доминирует в одной из

частей романа.

Существование героинь в этих стихиях не слу-

чайно: эти женщины в первую очередь – дети при-

роды, несмотря на научно-технический прогресс и

все его нововведения и преимущества, они нераз-

рывно связаны с прошлым, своими корнями, «ста-

рухами-прародительницами», с которыми посто-

янно себя сравнивают. Доктор Перхольт понима-

ла, что ей повезло. «Ее предки-женщины, о кото-

рых она думала все чаще и чаще, скорее всего, уже

умерли бы к тому возрасту, которого она сейчас

достигла». Но она-то еще не старуха, «она вообще

существо беспрецедентное, она – женщина с фар-

форовыми коронками на зубах, с исправленным

при помощи лазерного луча зрением, со своим

собственным банковским счетом, со своей собст-

венной жизнью и полем деятельности…» [1, с.

148]. Здесь автор с иронией описывает достижения

ХХ века, которые позволяют современным жен-

щинам быть свободными, «эмансипированными».

Несмотря на то, что внешне героини свободны,

не обременены никакими связями и обязательст-

вами, легко перемещаются по миру, они все же

ограничены внутренними страхами и комплекса-

ми: например, страхом собственного стареющего

тела и приближающейся смерти, страхом одино-

чества. Они оказываются заточенными в замкну-

том пространстве отелей, самолетов, пещер, как

джинны в бутылке. После развода с мужем Джил-

лиан «чувствовала себя птицей в клетке, газом в

закупоренной бутылке, которые наконец-то нашли

выход и устремились наружу. Она чувствовала,

как перед ней раздвигаются горизонты ее собст-

венной жизни» [Там же]. Примечательно, что ме-

тафоры «птица в клетке», «джинн в бутылке» со-

путствуют многим героям обоих авторов.

Если героиня Дрэббл в финале романа прихо-

дит к обретению свободы через обретение про-

шлого, своих корней [2], то в повести Байятт обре-

тение свободы от своих страхов и комплексов реа-

лизуется лишь на внешне-событийном уровне. Ос-

вобождая джинна из бутылки, Джиллиан сама по-

падает в зависимость от него. Можно сказать, что

героиня оказывается одновременно и свободной, и

несвободной. Так по-разному воплощается в твор-

честве Байятт и Дрэббл тема свободы – несвобо-

ды.


89

Характерным приемом Байятт является повест-

вование внутри повествования. Будучи специали-

стом по британской мифологии и литературной

сказке, писательница порождает странные, тре-

вожные, по-настоящему волшебные сюжеты (ис-

тория Терпеливой Гризельды, сказки Шехереза-

ды), так художественное пространство произведе-

ния расширяется.

Таким образом, можно утверждать, что образы

главных героинь Байятт и Дрэббл очень похожи:

их характеры, судьбы, профессиональная деятель-

ность, жизненные цели. Для их создания исполь-

зуются схожие образы, эпитеты, литературные

реминисценции, но различные повествовательные

приемы. Романы Дрэббл более реалистичные,

психологические, в то время как произведения

Байятт погружают читателя в фантастическую,

сказочную среду, где подчас сложно отличить ре-

альность от вымысла.


1. Байятт А.С. Джинн в бутылке из стекла «соловьиный глаз» // Иностранная литература. 1995. №10. С.

145 – 199.

2. Благовещенская А.А. Субъектная многоплановость романа М. Дрэббл «Златые миры» // Татьянин

день: Сборник статей и материалов седьмой республиканской научно-практической конференции «Литера-

туроведение и эстетика в ХХI веке» («Татьянин день»), посвященной памяти Т.А. Геллер (25-27 января

2010 года, Казань). Казань: ТГГПУ, 2010. Вып. 7. С. 135 – 140.

3. Лившиц В.Е. Тема свободы-несвободы в повести А.С.Байятт «Джинн в бутылке из стекла «соловьи-

ный глаз»»: Материалы ХХХI Всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспи-

рантов. Вып. 19. Ч. 2. Санкт-Петербург: Филологический факультет Санкт-Петербургского университета,

2002. С. 31 – 35.

4. Drabble M. The Realms of Gold. London: Penguin book, 1975. 359 p.

5. Drabble M. The Waterfall. London: Weidenfeld & Nicolson, 1972. 240 p.

References

1. Bajjatt A.S. Dzhinn v butylke iz stekla «solov'inyj glaz» // Inostrannaja literatura. 1995. №10. S. 145 – 199.

2. Blagoveshhenskaja A.A. Sub#ektnaja mnogoplanovost' romana M. Drjebbl «Zlatye miry» // Tat'janin den':

Sbornik statej i materialov sed'moj respublikanskoj nauchno-prakticheskoj konferencii «Literaturovedenie i jesteti-

ka v HHI veke» («Tat'janin den'»), posvjashhennoj pamjati T.A. Geller (25-27 janvarja 2010 goda, Kazan'). Kazan':

TGGPU, 2010. Vyp. 7. S. 135 – 140.

3. Livshic V.E. Tema svobody-nesvobody v povesti A.S.Bajjatt «Dzhinn v butylke iz stekla «solov'inyj glaz»»:

Materialy HHHI Vserossijskoj nauchno-metodicheskoj konferencii prepodavatelej i aspirantov. Vyp. 19. Ch. 2.

Sankt-Peterburg: Filologicheskij fakul'tet Sankt-Peterburgskogo universiteta, 2002. S. 31 – 35.

4. Drabble M. The Realms of Gold. London: Penguin book, 1975. 359 p.

5. Drabble M. The Waterfall. London: Weidenfeld & Nicolson, 1972. 240 p

Blagoveschenskaya A.A., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Nikitina S.E., Senior Lecturer,

Kazan Federal University

THE IMAGES OF THE MAIN CHARACTERS IN A.S. BYATT’S AND M. DRABBLE’S FICTION

Abstract: the paper is aimed to consider the images of the main characters of M. Drabble‘s «The Realms of

Gold» and A.S. Byatt «The Djinn in the Nightingale‘s Eye». It studies the stylistic peculiarities, used by the authors

to create the images of the main characters, as well as the functions of these peculiarities in the novels.

Keywords: M. Drabble, «The Realms of Gold», A.S. Byatt, «The Djinn in the Nightingale‘s Eye», the main

characters, stylistic peculiarities


90

Ашимова А.Ф., доцент,

Социально-педагогический институт

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ДИКТЕМЫ, РЕАЛИЗОВАННЫЕ ДВУСОСТАВНЫМИ

ПРОСТЫМИ СИНТАКСИЧЕСКИМИ ЕДИНИЦАМИ (НА ПРИМЕРЕ

РОМАНА Б.Л. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО»)

Аннотация: различные стадии и состояния героев вкладываются одно в другое, создавая локальные за-

вершенные структуры различного объема, начиная от больших (книга 1, книга 2) и заканчивая минималь-

ными текстовыми единицами (диктемами). Такое стадиальное структурирование позволило автору разно-

образить предъявление материала, активизировать восприятие информации читателем, максимально при-

близить художественное повествование к реалиям окружающей жизни.

Ключевые слова: диктема, структура, синтаксические единицы, роман, идиостиль

Простые распространенные синтаксические

конструкции, более соответствующие разговорной

речи, Пастернак в своем романе «Доктор Живаго»

использует в значительном объеме. Их структура

не позволяет продолжать повествование. Это не

просто последние слова глав. Это суммирующие

заключения, после которых автор словно отсекает

все предыдущее и при этом закладывает новые

мотивы:

* Он подошел к мальчику и увел его с кладбища

(I, 1, 1).

* Юра его [отца] совсем не помнил (I, 1, 7)

* Супруги укатили (I, 2, 5)

* Здесь и засели дезертиры (I, 5, 3)

* Ночью в Сухиничах вам будет пересадка (I, 5,

12)

* Доктор поднялся по лестнице (II, 9, 13)

* Доктору стало еще противнее (II, 11, 7)

* Я с легким сердцем доверила бы Катю ее вос-

питателю (II, 13, 16)

* Я скоро вернусь (II, 14, 10)

Анализируя данные диктемы, нельзя не обра-

тить внимания на то, что все они завершают не

повествование, а этапы жизни героев: ребенка

уводят с кладбища, и начинается иная жизнь, та,

что будет после потери матери.

Юра молится о матери и не молится об отце,

потому что он отца не помнит. А именно в это

время он, сам того не зная, становится круглой

сиротой.

Зыбушинская республика, просуществовавшая

две недели, пала, но автору интересны люди, бес-

смысленно и бесполезно уродующие жизнь. Среди

штабелей старых дров и разрушенных землянок –

их последний рубеж. Дальше автор не уточняет их

судьбу. Лаконичная диктема «Здесь и засели де-

зертиры» звучит как жесткий и беспощадный

приговор людям, которым больше некуда идти.

Брат проигрывает общественные деньги и умо-

ляет Лару спасти его, не позволить запятнать честь

мундира, попросить деньги у Кологривова, потому

что тот обещал помочь, если попросит Лара. За-

ключительная диктема лаконична и выразительна:

Эти деньги она достала у Кологривова (I, 3, 6).

Автор не вдается в подробности унизительной

сделки. Каждая лексема насыщена коннотативной

экспрессивной семантикой: указательное место-

имение эти акцентирует внимание адресата на

понятии позорные. Убери автор указательное ме-

стоимение эти, и заключительная диктема будет

гораздо спокойнее и невыразительнее. (Ср.: деньги

она достала у Кологривова). Вербальная единица

также предельно выразительна: Лара достала

деньги. То есть, не попросила, потому что с этим

выражением связана поза подчинения, протянутой

руки; не взяла, потому что данная лексема содер-

жит семантику равновесия, равноправия. Лара

достала деньги, то есть совершила действие, тре-

бующее определенных решительных усилий. Та-

ким образом, простая синтаксическая единица,

завершающая главу, опять, как и в предыдущих

эпизодах, служит чертой, за которой – новый этап

жизни, переосмысление взаимоотношений.

Обратимся к следующей иллюстрации:

Доктор Живаго случайно узнает о заговоре

против командира партизан, пытается найти вы-

ход, но потом узнает, что все было известно зара-

нее, подстроено, и заговорщиков должны расстре-

лять. То есть, писатель повествует о событиях. Но

завершает главу диктема, отражающая внутреннее

состояние героя, т.е., очередное разрушение тех

светлых идеалов, которые были привиты ему в

юности. Народ, свобода, братство – все благород-

ные демократические идеалы съеживаются, и

доктору становится еще противнее. Это послед-

няя диктема главы. После нее читатель понимает,

что в душе героя пустота и боль. Автор отсекает

все лишние слова. Здесь нет места рассуждениям

типа: доктору стало еще противнее, потому что он

понял, как… и т.д. В этой максимальной художе-

ственной выразительности прослеживается глубо-

чайшая трагедия человека. Для этого автор в


91

именной части сказуемого использует форму

сравнительной степени, которая в семантическом

плане близка к суперлятиву: еще противнее. Чита-

тель понимает, что та жизнь, которую вынужден

вести Живаго – противна. Но с каждым новым

днем это состояние усиливается, становясь еще

противнее. Краткая синтаксическая и выразитель-

ная морфологическая формы максимально экс-

плицитно сообщают адресату трагическое со-

стояние, в котором находится Живаго.

Для идиостиля Б.Пастернака характерен еще

один знаковый прием, который иллюстрирует сле-

дующий фактический материал: встреча Живаго

со Стрельниковым. Разговор обо всем: о хлебе, о

муке и свечах. Последняя заключительная диктема

главы резко меняет все повествование, переводя

разговор от бытовых пересудов к главному раз-

мышлению: Вдруг Стрельников заговорил о рево-

люции. Глава закончена, оборвана. Так бывает,

когда человек переводит дух перед тем, как начать

говорить о самом главном. Писатель завершает

главу, словно давая возможность читателю пере-

вести дух перед самым главным откровением ан-

тигероя. Но то, что скажет Стрельников, будет со-

держанием следующей главы. Таким образом, за-

ключительная диктема у писателя зачастую явля-

ется синкопой, после которого происходит новое,

более значительное, чем предыдущее, повествова-

ние.

Такое стадиальное структурирование позволи-

ло автору разнообразить предъявление материала,

активизировать восприятие информации читате-

лем, максимально приблизить художественное

повествование к реалиям окружающей жизни.


1. Бондарчук Е.М. «Своеобразие субъектных и внесубъектных форм выражения авторского сознания:

Автор и герой в романе Б.Л.Пастернака «Доктор Живаго»». Самара, 1999. С. 285 (10 01 01).

2. Кожина М.Н. Диалогичность письменной научной речи как проявление социальной сущности языка //

Методика и лингвистика. Иностранный язык для научных работников. М., Наука, 1981. С. 187 – 213.

3. Кожина М.Н. О специфике художественной и научной речи в аспекте функциональной стилистики.

Пермь, ПТУ, 1966. 213 с.

4. Пастернак Б.Л. «Доктор Живаго». Баку, МААРИФ, 1990. С. 560.

5. Чернышев В. Правильность и чистота русской речи. Петроград, 3-е изд. 1915.

References

1. Bondarchuk E.M. «Svoeobrazie sub#ektnyh i vnesub#ektnyh form vyrazhenija avtorskogo soznanija: Avtor i

geroj v romane B.L.Pasternaka «Doktor Zhivago»». Samara, 1999. S. 285 (10 01 01).

2. Kozhina M.N. Dialogichnost' pis'mennoj nauchnoj rechi kak projavlenie social'noj sushhnosti jazyka // Meto-

dika i lingvistika. Inostrannyj jazyk dlja nauchnyh rabotnikov. M., Nauka, 1981. S. 187 – 213.

3. Kozhina M.N. O specifike hudozhestvennoj i nauchnoj rechi v aspekte funkcional'noj stilistiki. Perm', PTU,

1966. 213 s.

4. Pasternak B.L. «Doktor Zhivago». Baku, MAARIF, 1990. S. 560.

5. Chernyshev V. Pravil'nost' i chistota russkoj rechi. Petrograd, 3-e izd. 1915

Ashimova A.F., Associate Professor,

Social-Pedagogical Institute

THE FINAL DICTOMY IMPLEMENTED BY A TWO-PART SIMPLE SYNTACTIC UNITS

(ON THE EXAMPLE OF THE NOVEL OF BORIS PASTERNAK "DOCTOR ZHIVAGO")

Abstract: the various stages and status of the characters are invested in each other, creating a local completed

structures of various sizes, ranging from large (book 1, book 2) to the minimal text units (dictomy). Such stadial

structuring allowed the author to diversify the presentation of the material, to intensify the perception of informa-

tion by the reader, to bring art to the narrative reality.

Keywords: dictum, structure, syntactic units, novel, idiostyle


92

Васильченко Ю.А., старший преподаватель,

Волгоградский государственный аграрный университет

ГЛЮТТОНИЯ ИНСТИТУЦИОННОЙ ОХОТНИЧЬЕЙ КОММУНИКАЦИИ

Аннотация: данная статья посвящена глюттонии охотничьей коммуникации. Здесь рассматривается

описание знаков глюттонии и ритуалов приема пищи: образ еды, ее качество, места и способы ее приготов-

ления, процесс ее потребления. Можно также отметить очевидную связь власти с глюттонией. Существо-

вание того или иного режима власти предполагает как обладание пищевыми ресурсами, так и их распреде-

лением. Манипуляция инстинктами выживания толпы – главный инструмент власти во все времена.

Ключевые слова: глюттония; ритуализация; знаки глюттонии; власть; манипуляция

В современных лингвистических исследовани-

ях массовой коммуникации дискурс изучается не

только как сложное и многогранное явление, но и

как коммуникативная рефлексия витальных по-

требностей человека. Питание необходимо для

существования человека. Оно является источни-

ком его жизни: поэтому весь окружающий мир

человек разделяет по признаку «съедобное – не-

съедобное». Известный термин о бытии, который

определяет сознание, указывает на одну из глав-

ных фобий человечества – потерю ресурсов про-

должения жизни, которыми являются вода и пища.

Именно пища является той основой, на которой

выстраивается парадигма человеческого мировос-

приятия и человеческой деятельности. Поэтому

данную область бытия не может не быть описана

при помощи инструментов семиотики, и, соответ-

ственно – языковыми знаками. Современное пред-

ставление о пище (еде) сводится к тому, что это 1)

когнитивная система-конгломерат этноориентиро-

ванных ценностных и культурных доминант, свя-

занных между собой общей идеей глюттонии, т.е.

потребления и поддержания жизни HomoConsum-

matus − Человека Потребляющего; 2) особая зна-

ковая система, состоящая из достаточно четко ие-

рархизованных знаков, имеющих свою особую

лингвистическую интерпретацию [4].

При описании семиотики потребления пищи

предложен к использованию термин «глюттония»,

который характеризует весь пищевой процесс в

целом, а именно: добычу и первичную обработку

пищи, подготовку полуфабрикатов, процесс при-

готовления и потребления пищи.

Весь материальный мир с точки зрения Челове-

ка Потребляющего рассматривается как объект

потребления и утилизации; главной целью челове-

ка по отношению к материальному миру является

поиск и изъятие из него вещества, необходимого к

продолжению жизни человеческого организма.

Другими словами, весь мир в глазах голодного

человека делится на мир съедобный и мир несъе-

добный. Этот глобальный когнитивный посыл

связан со стремлением человека к всеобщей ути-

лизации материального мира: потребление съе-

добного влечет за собой использование несъедоб-

ного в процессе добычи съестного, его переработ-

ки / превращения в пригодную форму потребления

и собственно потребления.

Поскольку приготовление пищи и еѐ потребле-

ние составляет один из приоритетов существова-

ния Человека Потребляющего, эти два процесса

составляют сущностную основу для его лингво-

когнитивной деятельности, предопределяющей

формирование соответствующего семиозисапот-

ребностной среды (хабитата). Таким образом, в

процессе означивания этой среды возникают зна-

ки, вербализующиелингвосемиотическое про-

странство поиска, добычи, обработки и потребле-

ния продуктов питания, обеспечивающих сущест-

вование человека.

В социализированной глюттонической системе

важное место занимают субъекты-добытчики съе-

добного (производители мяса, рыбы, огородники и

т.д.) и субъекты–обработчики, когнитивно-

компетентные в области обработки и приготовле-

ния пищи, т.е. владеющие технологиями процесса

приготовления еды (шеф-повар, повар, подсобные

работники кухни). Ролевая структура глюттонии

значительно расширяется в связи с ценностной

ориентацией цивилизации на эстетизацию самой

глюттонической среды. Субъекты глюттониияв-

ляются носителями выработанных человечеством

культурных ценностей в области потребления еды,

связанных с формированием образа потребляемой

пищи, способов еѐ потребления и формированием

категории вкуса. Формирование ценностей проис-

ходит в социализированной среде (кафе, ресторан,

бар, паб, закусочная) и вовлекает в коммуника-

тивную глюттоническую среду повара как дизай-

нера, повара как конструктора и изобретателя но-

вого кушанья, сомелье как знатока вин и их соче-

тания с видами еды, бармена как конструктора

смешанных напитков (коктейлей) и как профес-

сионального актера, виртуозно жонглирующего

бутылками, бокалами и шейкером для смешивания

напитков.

Эстетизация социализированной среды потреб-

ления выдвигает на передний план субъектные


93

роли, способствующие ритуалу приема пищи. В

ресторане роль хозяина/хозяйки заведения играет

метрдотель, который ответственен за подачу блюд

и порядком приема пищи. Исполнителями ритуала

подачи еды являются официанты, в задачи кото-

рых входит не только исполнение очередности

подачи, но и формирование когнитивной компе-

тенции посетителя заведения (совет, что попробо-

вать, с чем попробовать, какой гарнир лучше к

определенному блюду и т.д.).

Итак, Олянич А.В. выделяет в лингвистических

знаках глюттонии четыре важнейших коммуника-

тивных функции:

1) иконическую, или собственно денотатив-

ную, связанную с закреплением в сознании ком-

муникантов образа еды, ее качества, места и спо-

соба ее приготовления, а также субъектов дейст-

вий, связанных с приготовлением еды;

2) директивную, или инструктивную, описы-

вающую структуру процесса приготовления пищи

и регулирующую его качественные, количествен-

ные, разрешительные и запретительные характери-

стики;

3) квалификативно-оценочную, характеризую-

щую социальное отношение к процессу приготов-

ления и потребления пищи, а также формирую-

щую культурные приоритеты в самом этом про-

цессе;

4) презентационную, связанную с ритуализаци-

ей и драматизацией процесса глюттоническойком-

муникации [4].

К иконической или денотативной семиотиче-

ской нагрузкиможно отнести четыре типа языко-

вых знаков – знаки-глюттонимы, знаки-локативы

и инструментативы, знаки-персоналии и знаки-

квалификаторы.

Знаками-глюттонимами предлагается имено-

вать знаки пищи и еѐ компонентов. К знакам-

локативам и знакам-инструментативам глютто-

нической системе относятся: 1) знаки, номини-

рующие место происхождения продукта или спо-

соб его приготовления; 2) знаки, номинирующие

как собственно место, где приготовляется про-

дукт, так и инструменты, используемые в процессе

приготовления и потребления.

Знаки-квалификаторы в глюттонической сис-

теме функционируют в когнитивной категории

рецепции и формируют весьма обширное семан-

тическое поле рецепции. Ключевыми квалифика-

ционными понятиями денотации здесь являются

доминанты-оппозиции «съедобный / съедобно»−

«несъедобный / несъедобно»− и «вкусный / вкус-

но» − «невкусный / невкусно». Основным свойст-

вом этой знаковой подсистемы является ее семан-

тическая градуированность.

Знаки-персоналии номинируют деятелей, свя-

занных с добычей, обработкой, доставкой и пере-

работкой пищи, а также с ее презентацией.

Вторая коммуникативная функция лингвисти-

ческих знаков глюттонической коммуникации,

которая именуется директивной или инструктив-

ной,относитсяк директивнымзнакам-процессивам

и призвана, во-первых, описать процесс подготов-

ки пищи к потреблению, во-вторых, прокоммен-

тировать ход процесса и исполнить функцию ре-

гуляции процесса, в-третьих, определить возмож-

ные варианты, не влияющие на ход процесса в

сторону его ухудшения, и, наоборот, наложить

ограничения на ход процесса, так как некоторые

факторы могут его изменить в сторону ухудшения.

В глюттоническую систему включены четыре

типа таких лингвистических знаков, как: знаки-

дескрипторы, знаки-комментативы и регуляти-

вы, знаки-пермиссивы и знаки-лимитаторы.

Знаки-дескрипторы описывают глюттониче-

ские процессы и формируют дескриптивную под-

систему глюттонии. К ним можно отнести: а) но-

минации процесса подготовки пищи к приготов-

лению; б) номинации собственно процесса приго-

товления и в) номинации презентации пищи к по-

треблению. Особую группу дескрипторов в немец-

коязычной глюттонической коммуникации образу-

ют лингвистические знаки потребления пищи. Это,

во-первых, номинации процесса потребления – как

нейтральные («еда», «завтрак», «обед», «ужин»),

так и эмотивные («пир», «пьянка», «вечеринка»,

«попойка»). Во-вторых, это предикаты действий и

состояний процесса потребления, также градуиро-

ванные по шкале эмотивной нагруженности от

нейтральных («есть», «поесть», «наесться», «на-

питься», «попробовать») до эмотивных («объесть-

ся», «нажраться», «нализаться»).

К знакам-комментативам и знакам-

регулятивамв нашей классификации относятся та-

кие знаки, задача которых – номинировать условия

успешного или неуспешного хода и завершения

процесса приготовления пищи, а также процесса

потребления пищи. Их основной особенностью

является конвенциональная способность наложе-

ния условий на сам процесс («кипятить в течение

пяти минут»; «лучше тушить в сметане»; «реко-

мендуется заправить уксусом»). Знаки-регулятивы

предупреждают либо о повышении качества при-

готовленной еды в результате изменения хода про-

цесса приготовления, либо о последствиях нару-

шения технологии процесса логическим силло-

гизмом «если ... то» («если насыпать много соли,

то кушанье можно испортить»). Это же относится

и к процессу потребления, только в таком случае

речь идет о регуляции и комментировании успеш-

ности/неуспешности приема пищи и его комфорт-


94

ности/некомфортности: «это блюдо следует есть

только горячим, в остывшем виде оно будет нев-

кусным».

Функционально комментативы и регулятивы

смыкаются с другими знаками – знаками-

пермиссивамии знаками-лимитаторами. Первые

обеспечивают вариативность процесса приготов-

ления пищи и процесса ее потребления, вторые

налагают ограничения на эти процессы. Так, к

пермиссивам можно отнести знаки-

функциональные замены типа «можно», «подой-

дет», «рекомендуется», «годится», «будет вкуснее,

если», «советуем...»; «рекомендуется не солить».

Знаки-лимитаторы напрямую запрещают отклоне-

ния от директив и инструкций, регламентирующих

процессы приготовления и потребления пищи.

Они совмещают в себе предупредительную и ли-

митирующую функции: в качестве операторов ис-

пользуются знаки «не [предикат], иначе (в про-

тивном случае) (а то; не то)», например, «крышкой

кастрюлю не накрывать, а то бульон выкипит».

Запретительная директива может быть как ком-

ментированной («посолить в конце варки, в про-

тивном случае мясо станет жестким»), так и сугу-

бо запретительной без комментариев («Не кипя-

тить!»).

Квалификативно-оценочную функцию, которая

характеризует социальное отношение к процессу

приготовления и потребления пищи, а также фор-

мирует культурные приоритеты, исполняет семио-

тическая подсистема глюттонии, состоящая из зна-

ков-перцептивов, знаков-квалификативови знаков-

эмотивовс разной фунционально-

коммуникативной нагрузкой. Знаки-перцептивы

следует отнести к знакам вторичной номинации,

отражающими отношение субъектов гастрономи-

ческого дискурса к процессам приготовления и

потребления пищи. Они, также как знаки-

квалификаторы, градуированы по соответствую-

щим шкалам, однако главное основание их гра-

дуировки связано с отношением к количеству /

качеству пищи и процессам, с ней сопряженным.

В номинацию вовлечены знаки из разных соци-

альных регистров употребления – от возвышенно-

го дискурса до дискурса сниженного. Особую

группу среди знаков-квалификативов и знаков-

эмотивов составляют знаки, связанные с номина-

цией сферы власти и соответствующей ей идеоло-

гии. В нашей глюттонической классификации они

получили наименование знаков-идеологем.

Связь власти и глюттонии представляется оче-

видной потому, что вся история человечества сви-

детельствует о прямой зависимости власти от

глюттонического процесса. Существование того

или иного режима власти предполагает как обла-

дание пищевыми ресурсами, так и их распределе-

ние.

Питание выполняет социальные функции, яв-

ляясь своего рода социальным знаком. Потребле-

ние тех или других продуктов может создать со-

циальную близость или дистанцию, сигнализиро-

вать отграничение своих от чужих, разделить об-

щество на богатых и бедных. Существует понятие

так называемой социально дифференцированной

еды, то есть еды, которая ориентируется на разные

социальные группы по нескольким параметрам,

среди которых можно выделить социальное и

имущественное положение. Стереотипные пред-

ставления о «богатой» еде – возможность питаться

правильно, разнообразно, приобретать дорогие

экзотические продукты не только по праздникам,

возможность посещать рестораны, где подают до-

рогие блюда. Питание бедных, как правило, харак-

теризуется как некачественное, скудное, однооб-

разное, в нем отсутствуют многие жизненно важ-

ные продукты. Иногда название самого блюда

свидетельствует о его социальной принадлежно-

сти, например «arme Ritter» – бедные рыцари.

Возможно, это название возникло по ассоциации с

тощими голодными рыцарями в доспехах. Знаме-

нитый густой суп – «Айнтопф», представляющий

собой нечто среднее между рагу и супом и заме-

няющий сразу целый обед, раньше считался в

Германии едой бедных людей. Сейчас это своеоб-

разное блюдо подается в лучших ресторанах не-

мецкой кухни многих стран мира, в том числе и у

нас, в московском ресторане «Мюнхенский дво-

рик». Другим примером может служить потребле-

ние мяса в Австрии после Второй мировой войны,

считавшееся признаком принадлежности к приви-

легированным слоям общества. Но такие признаки

социальной принадлежности являются нестабиль-

ными, они меняются в зависимости от развития

общества в целом.

Люди, находящиеся у власти во все времена,

пытались поддержать хотя бы видимую пищевую

стабильность, создавая тем самым иллюзию мате-

риального благополучия. Но несмотря на это все-

гда и везде существовали бедные люди, которые

никогда не ели досыта хлеба и люди богатые, сы-

тые и не понимали, что такое голод. Чувство голо-

да одно из вечных и никогда не проходящих. Из

всех присущих человеку удовольствий, удоволь-

ствие, получаемое от еды и питья относится к са-

мым древнейшим и вечным. Столетиями радости,

получаемые человеком от обеденного стола ум-

ножаются, развиваются, испытывая часто особен-

ный расцвет, но всегда оставаясь привилегией не-

многих. Отсюда, пожалуй, исходят наши колеба-

ния, когда мы произносим слово гурман, то есть

любитель хорошо поесть. Для Брилья-Саварена


95

(1755 – 1826), известного знатока французской

кухни, автора многоцитируемой книги о достав-

ляющей удовольствие, культурной пищи, гурманы

– врожденные открыватели и изобретатели. Ко-

нечно же, у любителей хорошо поесть находится и

немало противников. Так великому буржуазному

просветителю Руссо гурманы-аристократы были

крайне несимпатичны. Онсвирепописал:

«Die Seele des Feinschmeckers ist mit seinem

Gaumen identisch, die Schöpfung hat ihn zum Essen

bestimmt. In seiner beschränkten Unfähigkeit ist er

nur bei Tisch an seinem Platze; sein Urteil geht über

die Schüsseln nicht hinaus»(«Душа гурмана отожде-

ствляется сего нѐбом, творение создало его для

еды. В своей ограниченной неспособности ко все-

му остальному, он только за столом на своем мес-

те; его суждения не выходят за пределы миски»)

[11].

Смена режимов власти происходит из-за

стремления обладать именно пищевым ресурсом.

Манипуляция инстинктами выживания толпы –

главный инструмент власти во все времена. Среди

предвыборных обещаний любого политика (в том

числе и демократической принадлежности) одно

из основных – обещание сытно накормить: неда-

ром, поэтому власть в дискурсе любого народа

ассоциирована с «кормушкой» – близостью к пи-

щевому ресурсу. Иерархия властной структуры в

народном сознании россиян определяется именно

такой близостью. Общеизвестным свойством то-

талитарных режимов власти является их стремле-

ние 1) завуалировать роль пищевого ресурса и 2)

использовать ресурс в функции поддержания и

удержания власти. Так, всем бывшим гражданам

СССР хорошо помнятся тезисы «Книги о вкусной

и здоровой пище» сталинской эпохи, в той или

иной интерпретации кочевавшие в хрущевские и

брежневские переиздания, смысл которых был, во-

первых, навязать людям так называемый «здоро-

вый образ жизни», «здоровое питание» (позднее

содержание этого тезиса было мастерски развен-

чано известным теоретиком кулинарии Вильямом

Похлебкиным в серии его книг о еде [5]), предпо-

лагавший убедить народ в высоком качестве про-

дуктов советской пищевой индустрии, тогда как

каждый ребенок воспитывался в искреннем убеж-

дении, что в докторскую колбасу кладут туалет-

ную бумагу; во-вторых, навязать народу мысль о

пищевом изобилии, которого на самом деле не

было и в помине. Качественная пища использова-

лась как средство шантажа и подкупа народа – это

так называемые «кремлевские пайки» для чинов-

ников и работников госаппарата или близких к

власти управленческих структур.

Тоталитарные режимы власти наделяли многие

пищевые продукты чужеродным символизмом

(«пища капиталистов и империалистов») и всяче-

ски стремились их дезавуировать. Главным инст-

рументом такого дезавуирования выступали «за-

мены». Так, книга «Guten Appetit» Хайнца Кноб-

лоха и Гюнтера Линде – журналистов из ГДР, пе-

реведенная на русский язык в 1972г. [2]и описы-

вающая разные национальные кухни мира, пест-

рит такими заменами: советскому читателю 70-х

годов просто были незнакомы такие продукты, как

анчоусы, каперсы, рыбка коринка, и пр. Многие

продукты заменялись в рецептах другими потому,

что в СССР их можно было достать только в пи-

щевых кремлевских местах «по блату» (бананы,

ананасы, кета, горбуша, салями).

Другой вектор тоталитарного манипулирования

направлен в прошлое с целью его дискредитации.

При этом используются разные манипулятивные

приемы – от подмены понятий до замалчивания.

Таким образом, лингвистические знаки-

глюттонимы получили новое – идеологическое –

содержание и стали использоваться в иной – клас-

совой – среде, став знаками-идеологемами.

Идеологией как компонентом семантическим

наделены многие глюттонимы. Знаки-идеологемы

распределяются по шкале «экономическая дос-

тупность – недоступность» или «богатство – бед-

ность». Так, осетрина – это «знак богатства», рис –

в некоторых странах, особенно восточных – «сим-

вол бедности», как и сочетания «хлеб да вода»,

«корочка хлеба». Польским символом бедного

стола XIX века считался рацион крестьянина, со-

стоявший из соленой сельди, политой льняным

маслом. Здесь очень важны национальная принад-

лежность или происхождение продукта и транс-

формация доступности продукта с течением вре-

мени: для сегодняшних россиян рис не является

знаком бедности; бананы и ананасы, когда-то счи-

тавшиеся символом богатства для того же россия-

нина, сегодня таковыми не считаются.

Важным свойством знаков-идеологем следует

признать их семантическую и диахроническую

нестабильность: приведем ту же осетрину в каче-

стве примера такой нестабильности. Для дорево-

люционной России осетр был просто вкусной и

доступной рыбой. В сталинскую эпоху он был де-

ликатесом, в брежневскую же, характеризующую-

ся халатностью к пищевым ресурсам страны,

осетрина снова стала доступной, по крайней мере,

в Поволжье, где доступ обеспечивался благодаря

деятельностью браконьеров, которые пользова-

лись тем, что власти смотрели на браконьерский

отлов сквозь пальцы. Сегодня после того, как был

введен закон о запрете отлова осетра в 2000г.,

осетрина снова стала экономически труднодос-

тупным для потребителя продуктом. Так знак «ко-


96

чует» по шкале семантической ценности от дос-

тупного до недоступного.

Идеологией в качестве семантического свойст-

ва, наделяющего знак, пропитаны также обобщен-

ные наименования еды как продукта и как процес-

са потребления. В сообществе, обладающем высо-

кой культурой потребления, невозможны обозна-

чения еды как «жратва», «хавчик», «хавало»,

свойственные сообществу деклассированному.

Точно также обозначение типа «трапеза» может

вызвать презрительное отношение социально де-

классированной среды к употребляющему в ней

такое обозначение.

Процесс принятия пищи и локативные обозна-

чения места, где он протекает, столь же разнооб-

разны как с точки зрения социального регистра

применения лингвистических знаков, так и эмо-

тивно. Наименования типа «пир», «пиршество»,

«банкет», «прием», «стол», «столование» свойст-

венны социуму, которые приобщены к высокой

культуре потребления пищи. В то же время для

среды с низким культурным потенциалом вполне

приемлемы обозначения типа «попойка», «пьян-

ка», «поляна», «сборище» и т.п. Характеризация

результата процесса приема пищи столь же ценно-

стно и социально разнообразна, ср.: «пообедали»,

«насытились», «наелись» и: «нажрались», «наха-

вались», «упились», «обожрались».

Эмотивная оярлыченность локации приема

пищи так же разнообразна – от достаточно ней-

тральных смысловых ярлыков типа «(питейное)

заведение», «столовая», «закусочная», «ресторан»,

«кафе» до презрительных «забегаловка», «пив-

нушка», «шинок», «алкофорум», «хавалка».

Идеологизация как ключевой параметр особого

отношения власти к распределению пищевого ре-

сурса не могла не затронуть глюттоническую со-

ставляющую институциональной охотничьей

коммуникации. Богоизбранность сюзеренов пре-

допределяла разнообразие, качество и количество

охотничьих продуктов, поставлявшихся к коро-

левскому столу. Так у короля Генриха VIII – вели-

кого английского реформатора, по совместитель-

ству выдающегося охотника и грандиозного об-

жоры, и у его придворных, а также у представите-

лей знати, мясное меню преимущественно состоя-

ло из дичи, добытой во время их охот.

Благородный и даже венценосный охотник

Англии Золотого века обязан был знать многие

вещи глюттонического свойства; так, весьма важ-

ным элементом воспитания настоящего джентль-

мена в ХV веке было обучение тому, каким обра-

зом следовало обрабатывать оленину.

Избранность охоты для джентльменов тюдо-

ровской Англии заключалась также в том, что

важным элементом их воспитания являлась при-

верженность к диете. Оленина и лебединое мясо

были одним из важнейших блюд меню джентри.

Мясо оленя и лебедя для джентльменов тюдоров-

ской эпохи было презентационно-необходимым.

Русская институциональная охотничья комму-

никация также имела глюттоническую состав-

ляющую как важный параметр демонстрации

«особости» власти государя и именитого дворян-

ства. Так, картина охотничьей жизни при дворе

князя Владимира (Х в.) демонстрирует глюттони-

ческие и рекреативные предпочтения самого князя

и его ближайших помощников (номинации выде-

лены одинарным подчеркиванием) в охотничьем

семиотическом антураже (номинации выделены

двойным подчеркиванием):

«По сказанию былин, ловчая дружина Влади-

мира охотится или по собственной вольной во-

люшке, или по приказу ласкового князя Владимира

добыть к его столу гусей, лебедей, перелетных

серых уточек. За охотой следовал пир среди дво-

ра, в княжеской гридне, убранной трофеями охо-

ты: покрышка гридни из седых бобров, потолок из

черных соболей; на пиру богатыри-охотники

пьют зелено вино чарами в полтора ведра и слад-

кий мед из турьих рогов в полтретья ведра» [1].

Глюттония древней Руси, с момента ее станов-

ления как христианской державы, жестко контро-

лируется церковью; мясо диких птиц, равно как и

зверей, употреблялось на Руси в пищу с самых

древних времен. Так как мясо некоторых зверей

по церковным правилам считалось нечистым и не

разрешалось употреблять в пищу, в то время как

духовенство с раннего времени борется с этим и

энергично обличает наших предков в употребле-

нии недозволенной пищи. Лука Жидята (в 1036 г.)

убеждал новгородцев не есть нечистой дичи:

«братия, не ядите скверна». Обратим внимание на

значительное количество глюттонимов, номини-

рующих гастрономические предпочтения русичей

и имеющие охотничье происхождение:

«От XI и XII вв. дошли до нас известия об

употреблении в пищу медвежатины и веверичины

(векшины). В "Домострое" (XVI в.) мы находим

очень длинный список блюд, приготовлявшихся из

дичи: в различных видах и с различными припра-

вами приготовлялись тогда кушанья из журавлей,

лебедей, цаплей, уток, гусей, тетеревов, рябчиков,

куропаток и жаворонков, из заячьего и лосиного

мяса. Шафран и перец, уксус, лук и соль в больших

дозах служили любимой приправой для кушаний

наших предков.

В "Слове о богатом и убогом", относящемся к

XII в., есть описание обеда богача, из которого

видно, что в XII в. употреблялось в пищу мясо

зайцев, оленей, кабанов, а из птиц: тетеревов,

рябчиков, журавлей и куропаток, над приготовле-


97

нием которых трудились "множствосакачии (по-

варов) работающе и делающе с потмь". Описывая

обеды Василия Иоанновича III, Герберштейн го-

ворит, что жареные журавли в мясоед подаются

гостям первым блюдом. Трех из поставленных

перед ним князь резал ножиком, пробуя, который

из них лучше и предпочтительнее других... "сюда

подливали уксусу, прибавляли соли и перцу, ибо

употребляли это вместо соусу или похлебки".» [1].

П.В. Романов, автор книги «Застольная история

государства Российского», предоставляет в наше

распоряжение семиотическую картину монаршей

глюттонии в институциональной охотничьей ком-

муникации XVIII – XIX вв.:

«На третий месяц после коронации Анна Ио-

анновна перебралась в подмосковное сельцо Из-

майлово, где предалась любимой страсти, почти

ежедневно выезжая пострелять оленей, тетере-

вов да зайцев. При переезде в 1732 году в Петер-

бург императрица перевезла с собой всю свою

охоту (в 1740 году она составляла 175 человек).

Поначалу императрица залюбила так называемую

порфорсную или верховую охоту. Из кустов да из

порослей леса загонщики гнали дичь. Им помогали

многочисленные своры собак, сбивавших зверье в

стаю. Следом за собаками мчались на конях

охотники, стреляя на ходу. В том же 1740 году в

период с 10 июля по 26 августа «императрица

собственноручно застрелить изволила: 9 оленей,

16 диких коз, 4 кабана, 2 волка, 374 зайца, 68 уток

и 16 больших морских птиц.» Понятно, не вся до-

быча попадала на царский стол, но практически

не было и дня, чтобы на кухне Ее Величества не

жарилось мясо, собственноручно ею добытое.

Позже верховая езда стала для нее тяжела и

Анна Иоанновна стала охотиться только с ружь-

ем. Кроме того любила она травлю зверей соба-

ками. Особенно радовали ее травли медведей. По-

казательно, что добытую дичь она ела крайне

редко, все больше угощая ею гостей и придворных

(не забывая при этом подчеркнуть, что медве-

жатина сия ею собственноручно добыта!). Из

любимых охотничьх блюд Анны Иоанновны мож-

но назвать лишь жареных вальдшнепов, да рябчи-

ков, приготовленных на открытом огне без спе-

ций и поданных без гарнира. Кстати, птицу она

практически не стреляла.» [8].

В целом, такова лингвосемиотическая картина

глюттонии в институциональной охотничьей ком-

муникации. Еще раз обратим внимание на то, что

изученные нами тексты как нельзя лучше демон-

стрируют разнообразие вербальных и невербаль-

ных средств, при помощи которых власть исполь-

зовала и использует охоту в ее ключевых функци-

ях для собственного удержания, поддержания и

манипулирования поставляемыми охотой ресур-

сами в целях воздействия на социум.


1. Кутепов Н. Царская охота с X по XVII век (исторический очерк). М.: ЭКСМО, 2005. 71 с.

2. Линде Г., Кноблох Х. Приятного аппетита. М.: Пищевая промышленность, 1972. 291 с.

3. Мишель Д. Ватель и рождение гастрономии (С приложением рецептов эпохи Людовика XIV) М.:

НЛО, 2002. 419 с.

4. Олянич А.В. Презентационная теория дискурса: Монография. Волгоград: «Парадигма», 2004. 401с,

426с.

5. Похлебкин В.В. Поваренное искусство. М.: Центрполиграф, 2000. 572 с.

6. Распаев А.А. Лингвосемиотическая категория театральности в англоязычном политическом наррати-

ве: дис. …канд. филол. наук. Волгоград, 2007. 260 с.

7. Ритуальное пространство культуры: Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001 г.

Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001. 451 с.

8. Романов П.В. Застольная история государства Российского / ред. В.Н. Середняков. СПб.: Кристалл:

Предприниматель Сироткин А. Э., 2000. 576 с.

9. Чертов Л.Ф. Ритуал как форма семиотизации пространства // Ритуальное пространство культуры.

Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001 г. Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского

философского общества, 2001.

10. Языкознание: Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. 2-е изд. М.: БРЭ, 1998.

685 с.

11. Winnington, U. EinLeib- und Magenbuch. KulinarischeNotizen. Leipzig:Verlagfür die Frau, 1981. 7 S.

References

1. Kutepov N. Carskaja ohota s X po XVII vek (istoricheskij ocherk). M.: JeKSMO, 2005. 71 s.

2. Linde G., Knobloh H. Prijatnogo appetita. M.: Pishhevaja promyshlennost', 1972. 291 s.

3. Mishel' D. Vatel' i rozhdenie gastronomii (S prilozheniem receptov jepohi Ljudovika XIV) M.: NLO, 2002.

419 s.


98

4. Oljanich A.V. Prezentacionnaja teorija diskursa: Monografija. Volgograd: «Paradigma», 2004. 401s, 426s.

5. Pohlebkin V.V. Povarennoe iskusstvo. M.: Centrpoligraf, 2000. 572 s.

6. Raspaev A.A. Lingvosemioticheskaja kategorija teatral'nosti v anglojazychnom politicheskom narrative: dis.

…kand. filol. nauk. Volgograd, 2007. 260 s.

7. Ritual'noe prostranstvo kul'tury: Materialy mezhdunarodnogo foruma 26 fevralja – 7 marta 2001 g. Spb.: Izd-

vo Sankt-Peterburgskogo filosofskogo obshhestva, 2001. 451 s.

8. Romanov P.V. Zastol'naja istorija gosudarstva Rossijskogo / red. V.N. Serednjakov. SPb.: Kristall: Predpri-

nimatel' Sirotkin A. Je., 2000. 576 s.

9. Chertov L.F. Ritual kak forma semiotizacii prostranstva // Ritual'noe prostranstvo kul'tury. Materialy mezh-

dunarodnogo foruma 26 fevralja – 7 marta 2001 g. Spb.: Izd-vo Sankt-Peterburgskogo filosofskogo obshhestva,

2001.

10. Jazykoznanie: Bol'shoj jenciklopedicheskij slovar' / Gl. red. V.N. Jarceva. 2-e izd. M.: BRJe, 1998. 685 s.

11. Winnington, U. EinLeib- und Magenbuch. KulinarischeNotizen. Leipzig:Verlagfür die Frau, 1981. 7 S.

Vasilchenko Yu.A., Senior Lecturer,

Volgograd State Agrarian University

GLUTTONY OF INSTITUTIONAL HUNTING COMMUNICATION

Abstract: this article is devoted to gluttony of hunting communication. Here you can see the description of

signs of gluttony and rituals of meal: image of food, its quality, places and ways of its cooking, process of its con-

sumption. We can also note the obvious connection of power with gluttony. The existence of this or that mode of

power implies both the possession of food resources, and their distribution. Manipulation of the survival instincts

of crowd is the main tool of power at all times.

Keywords: gluttony; ritualization; signs of gluttony; power; manipulation


99

Дмитриева Е.И., кандидат филологических наук,

Московский государственный университет путей сообщения императора Николая II

КВАНТИТАТИВНЫЙ АНАЛИЗ ДАННЫХ АФФИКСАЛЬНОЙ

КОМБИНАТОРИКИ (К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ)

Аннотация: работа посвящена анализу дистрибуции и комбинаторных возможностей префиксов и суф-

фиксов современного английского языка. Анализируются употребимые аффиксальные комбина-

ции.Рассматриваются данные современных лексикографических источников.

Ключевые слова: комбинаторика, префикс, суффикс, словообразовательная модель

Изучение вопроса аффиксальной комбинатори-

ки имеет значительную теоретическую и практи-

ческую ценность, т.к. помогает, с одной стороны,

полнее рассмотреть язык с точки зрения типоло-

гии (за счет выявления характерных черт языково-

го типа [1]), а с другой стороны, может способст-

вовать повышению эффективности методики обу-

чения иностранному языку (за счет усвоения обу-

чающимися закономерностей словообразователь-

ных моделей).

Целью данной работы является описание и

проверка (на основе частотного языкового мате-

риала) гипотезы о возможности описания сущест-

вующих аффиксальных комбинаций с точки зре-

ния дистрибутивных особенностей морфов.

В целях исследования введем в терминологиче-

ский аппарат термин «аффиксальная комбинация»,

т.е. сочетание префикса и\или суффиксов одного

или нескольких порядков, несущее в себе слово-

образовательное значение и употребляемое в вы-

сказываниях.

Анализу подлежат следующие аффиксальные

комбинации:

1) п – с (префикс и суффикс)

2) п – с – с (префикс – суффикс (нетерминаль-

ный) – суффикс)

3) с – с (суффикс (нетерминальный) – суф-

фикс).

Из статистических подсчетов исключены слу-

чаи употребления более, чем двух порядков суф-

фиксов, т.к. они не являются типологически суще-

ственными.

Прежде чем приступить к работе с лексикогра-

фическими источниками, рассмотрим примерный

объем имеющегося материала. При работе мы ру-

ководствуемся данными П.М. Каращука об инвен-

таре имеющихся в английском языке аффиксах: 35

суффиксов и 16 префиксов [4]. При этом необхо-

димо помнить, что 16 суффиксов являются терми-

нальными, т.е. могут относиться только к послед-

нему порядку [5].

Проведенные при помощи декартова произве-

дения множеств вычисления показывают, что ги-

потетически возможно существование следующе-

го числа аффиксальных комбинаций: префикс-

суффикс – 560; префикс – суффикс – суффикс –

10640; суффикс – суффикс – 665, т.е. общее число

комбинаций теоретически может составить 11865

единиц. Однако фактическое число комбинаций

будет меньшим в связи с ограниченной частереч-

ной отнесеннностью некоторых аффиксов.

Источниками языкового материала послужили

Oxford Advanced Learners' Dictionary, словарь Ab-

byLingvo, электронная версия словаря

OxfordDictionaries.com и база данных Wictionary.

Таким образом, исследование включает в себя как

устоявшиеся элементы словарного состава языка,

так и новоообразования.

Из списка первых 100 частотных слов англий-

ского языка (по данным корпуса

http://corpus.byu.edu), были отобраны те, которые

являются производящими основами при аффик-

сальном словообразовании. В результате был по-

лучен список из 29 единиц: have, do, say, go, get,

make, know, will, time,year, think, people, take, just,

see, come, now, like, want, way, look, new, day, use,

man, find, thing, give, well. В ходе анализа лексико-

графической литертуры было обнаружено 176 аф-

фиксальных дериватов данных слов, при этом у 23

(79,3% выборки) производящих основ дериваты

содержали аффиксальные комбинации.

Говоря о производящих основах, следует отме-

тить тот факт, что те из них, которые не сочета-

лись с аффиксальными комбинациями или сочета-

лись с малым числом комбинаций, как правило,

являлисбь элементом фразовых слаголов (напри-

мер, have, give) или часто входили в состав слож-

ных слов (например, year, way).

Отобранные дериваты содержат следующие

аффиксы: 9 префиксов (un-, on-, re-, mis-, non-, bi-,

over-, under-, dis-) и 25 суффиксов (-able, -al, -ation,

-ative, -atory, -ed, -edge, -en, -er, -ful, -fy, -hood, -iar,

-ice, -ing, -ish, -ity, -less, -like, -ly(adj), -ly(adv), -

ness, -s, -ship, -y). Теоретически возможное число

их комбинаций (по декартову произведению мно-

жеств, с учетом двух порядков суффиксов) состав-

ляет 5975 аффиксальных комбинаций.

На практике было выявлено 56 комбинаций, из

них:

1. п – с (префикс и суффикс) – 26 комбинаций

http://corpus.byu.edu/


100

bi_____ly

dis________ed

mis_______ed

mis______er

non_____er

on______ing

over________ed

over_____er

over_____ing

over____en

re_______en

re______able

re______ed

re______er

re_____al

un_______ed

un_______er

un______like

un_____able

un_____ing

un_____ly

un____y

under________ing

under______er

under_____ed

under_____en

п – с – с (префикс – суффикс

(нетерминальный) – суффикс) – 9 комбинаций

over_______ing+ly

re______ed+ly

un_______able+ly

un_______ing+ly

un_______ly+ness

un______ly+hood

un_____edge+able

un_____ing+ness

un____fy+able

1. с – с (суффикс (нетерминальный) –

суффикс) – 21 комбинация

able+ity

able+ly

edge+able

er+ing

ful+ly

ful+ness

fy +(c)+ ation

fy+(c)+ ative

fy+(c)+atory

fy+able

ice+able

ice+iar

ice+ship

ing+ly

ing+ness

ish+ly

less+ly

ly+hood

ly+ness

s+man

s+y

Как показал анализ языкового материала,

наиболее распространенными являются

следующие комбинации: un_______able (8

употреблений), un_________ing (7 употреблений),

un________ed (7 употреблений), un_______ly (4

употребления), over_______ing (4 употребления).

Все они относятся к модели «префикс – суффикс»,

что делает ее не только самой разнообразной, но и

самой частотной (применительно к

рассматриваемому материалу).

Также было обнаружно две комбинации, со-

держащие 3 порядка суффиксов: ice+iar+y и

fy+able+ly, однако подобные случаи можно при-

знать типологически несущественными для анг-

лийского языка.

В ходе исследования было обнаружено, что

разные аффиксы демонстрируют разную частоту

вовлеченности в аффиксальные комбинации. Ис-

ходя из этого наблюдения, предлагается класси-

фицировать аффиксы на аффиксы с высокой ком-

бинаторностью, средней комбинаторностью и

низкой комбинаторностью.

Основываясь на анализируемом материале,

предлагается отнести к аффиксам с высокой ком-

бинаторностью аффиксы, включенные в 10 и бо-

лее комбинаций, к аффиксам со средней комбина-

торностью – включенные в 4 и более комбинации,

к аффиксам с низкой комбинаторностью – в 1-3

комбинации.

Исходя из этой классификации, к префиксам с

высокой комбинаторностью можно отнести un-, со

средней – re-, over-, under-, с низкой – on-, mis-,

non-, bi-, dis. К суффиксам с высокой комбинатор-

ностью относятся -able, -ly(adv), -ing, со средней - -

ed, er, -fy, -ness, -ly (adj), с низкой — -al, -ation, -

ative, -atory, -edge, -en, -ful, -hood, -iar, -ice, -ish, -

ity, -less, -like, -s, -ship, -y.

Как видно из приведенного выше исследова-

ныя, аффиксальная комбинаторика представляет

значительный теоретический интерес, т. к. комби-

наторный возможности аффиксальной системы

способствуют значительному разнообразию сло-

вообразовательной системы английского языка.


101

Литература 1. Аракин В.Д. Сравнительная типология английского и русского языков. М.: Владос, 2008.

2. Бархударов Л.С. Очерки по морфологии современного английского языка. М., 2009.

3. Зятковская Р.Г. Суффиксальная система современного английского языка // Структурные аспекты

слова и словосочетания. Калининград:КГУ, 1980.

4. Каращук П.М. Словообразование английского языка. М.:Высшая школа,1977.

5. Мешков О.Д. Словообразование современного английского языка. М.:Наука, 1975.

References 1. Аракин В.Д. Сравнительная типология английского и русского языков. М.: Владос, 2008.

2. Бархударов Л.С. Очерки по морфологии современного английского языка. М., 2009.

3. Зятковская Р.Г. Суффиксальная система современного английского языка // Структурные аспекты

слова и словосочетания. Калининград:КГУ, 1980.

4. Каращук П.М. Словообразование английского языка. М.:Высшая школа,1977.

5. Мешков О.Д. Словообразование современного английского языка. М.:Наука, 1975.

Dmitrieva E.I., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.),

Moscow State University of Railway Engineering

QUANTITATIVE ANALYSIS OF AFFIXAL COMBINATORICS (TO THE PROBLEM)

Abstract: the paper dwells upon combinatorial analysis of modern English prefixes and suffixes. The research

considers affixal models in use. Modern lexicographical data are analyzed.

Keywords: combinatorics, prefix, suffix, word-building model


102

Мальцева Е.Ю., аспирант, преподаватель,

Самарский национальный исследовательский университет им. академика С.П. Королева

МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЙ АНАЛИЗ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ДИСКУРС,

В ЧАСТНОСТИ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ДИСКУРС

Аннотация: статья посвящена обзору имеющихся знаний о понятии дискурс, академический дискурс.

Проанализировано определение понятия дискурс в разных направлениях науки.

Ключевые слова: дискурс, персональный дискурс, академичсекое общение, академический дискурс

Определение понятия дискурс является одной

из насущных проблем в современном языкозна-

нии. Таким образом, дискурс представляет собой

сложный, имеющий множество значений объект

исследования. Дискурс представляет собой неод-

нозначное явление, которое включает в себя про-

межуточное значение между языковым поведени-

ем человека и фиксируемым текстом этого языко-

вого поведения (в данном случае речи).

Анализируя такое явление как дискурс следует,

отметить то, что дискурс объединяет различные

гуманитарные науки: лингвистику, социолингви-

стику, психологию, литературоведение и многие

другие. Другими словами, такое понятие как «дис-

курс» является междисциплинарным понятием и

влечет за собой проблему в точной трактовке дан-

ного термина.

С лингвистической точки зрения понятие дис-

курс имеет значение – близкое по смыслу к поня-

тию «текст». Другими словами можно сказать, что

текст это статический объект, результат языковой

деятельности. В свою очередь, понятие «дискурс»

подразумевает под собой и динамический процесс

языковой деятельности, и ее результат. Стоит от-

метить, что динамический процесс языковой дея-

тельности должен быть вписан в ее социальный

компонент.

Относительно социолингвистической точки

зрения на понятие дискурс следует выделить два

основных типа дискурса. Первый тип – персо-

нальный, другими словами личностно-

ориентированный; второй – институциональный.

В случае личностно-ориентированного типа озна-

чает, что говорящий, выступает как личность, а в

случае институционального типа – является пред-

ставителем определенного социального института.

В свою очередь В.И. Карасик выделяет подти-

пы персонального дискурса, а именно: бытийный

и обиходный (бытовой) дискурс. Под бытовым

дискурсом понимается общение между хорошо

знакомыми людьми, в процессе их общения ре-

шаются задачи повседневного, бытового характе-

ра. Такой тип дискурса: имеет характеристики

спонтанного, имеющего нарушения логики и

структурной оформленности, субъективного вы-

сказывание. Важнейшим аспектом бытового дис-

курса является то, что адресат должен быстро реа-

гировать на слова говорящего, должен его пони-

мать с полуслова. Говоря о бытийном дискурсе,

следует отметить тот факт: общение носит более

развернутый характер. В процессе общения ис-

пользуются различные формы речи, используя ли-

тературный язык. Такое общение обычно строится

в виде монологов и выражается в виде произведе-

ний из художественной литературы. Исходя из

определений бытийного и бытового дискурса,

стоит сказать, что они во многом диаметрально

противоположны друг другу, но в свою очередь

два подвида дискурса имеют очень важное сход-

ное качество, а именно: являются некой опорой

для адресата осмыслить содержание речи.

В литературоведении дискурс определяется как

дискурс институцианальной направленности. В

контексте изучения литературоведческого дискур-

са следует учитывать параметры изучения, кото-

рые разбиты на блоки: «мировоззренческий», ус-

тановочный, онтологический и методологический.

В отношении институцианального дискурса В.И.

Карасик отметил, что он такой вид дискурса пред-

ставляет собой общение в рамках статусно-

ролевых отношений. В настоящее время можно

выделить множество подвидов институцианально-

го дискурса, к примеру: политический, научный и

многие другие. Это зависит от того, что в настоя-

щем обществе существует большое количество

социальных институтов, которые не могут под-

держивать одинаковые рамки общения. Институ-

циальный дискурс основывается на двух важней-

ших признаках, а именно на цели общения и уча-

стниках общения. При изучении институцианаль-

ного дискурса следует рассматривать конкретно

все его составляющие: участники, хронотип, цели,

ценности, стратегии, тематику, жанры, и многое

другое.

В своей статье мы хотим сделать особый ак-

цент на рассмотрение научного или академическо-

го дискурса. Понятие академический дискурс ста-

ло широко использоваться в современном научном

обществе, и в свою очередь научный и академчи-

секий выступают в данном случае синонимами.

Понятие академический, научный дискурс всегда

ялвяется «лакомым кусочком» для лингвистов.


103

Давайте рассмотрим составляющие части научно-

го дискурса. И так, участниками дискурса высту-

пают представители научной общественности, ис-

следователи. В научном дискурсе все участники

общения имеют равные права, нет разграничений

на сословия и статусы. В.И. Карсик отмечал, что в

научном обществе принято обращение «коллега»,

которое нейтрализует все сословные признаки. Но

в свою очередь ученые делятся на некоторые

группы, для того, чтобы очертить свою принад-

лежность к науке, таким образом например ученые

различаются по ученой степени которая у них

имеется, ученому званию и сообществам в кото-

рых они состоят. Поэтому ученые выступают в

разных ролях: ученый-исследователь, ученый-

педагог, ученый-эксперт и другие. Относительно

той части общества которые получают научные

знания, то этот круг лиц весьма обширный, вы

спросите почему?! Ответ очень прост, публика

огромна, потому что люди читают научно-

популярные журналы, смотрят соответствующие

научно-познавательные передачи. А так же имеет-

ся тот пласт людей, которые являются исследова-

телям в какой-либо области, поэтому они могут ко

всему прочему пройти соответствующее обучение

в лабораториях, получить необходимую информа-

цию на кафедрах в высших учебных заведениях.

Одной из важнейших черт академического дис-

курса является диалог, который ведет говорящий.

И так, диалог можно классифицировать на устный

и письменный. Устный диалог в академическом

дискурсе можно наблюдать в ходе проведения за-

седаний, в процессе работы в лаборатории, на ка-

федре. Что касается письменного диалога, то он

обычно реализовывается в стенах библиотек. Как

это проявляет себя, очень незамысловато, люди

занимающиеся наукой рано или поздно прибегают

к помощи теоретической части, которая содержит-

ся в научных трудах других коллег-ученых.

В современном мире происходит глобализация

мира, развитие различных взаимоотношений меж-

ду народами, странами. В свою очередь современ-

ное научное общество не стоит на месте, оно раз-

вивается с развитием науки в целом. Таким обра-

зом, получается что научный, академический дис-

курс стал очень популярным направлением в лин-

гвистике, в языкознании. Через научный, академи-

ческий дискурс происходит академическая ком-

муникации между людьми, образующими научное

сообщество. Академическая коммуникация явля-

ется открытой и с менее предсказуемым содержа-

нием, ученые, исследователи могут обмениваться

своими наработками в виде статей, рефератов,

умозаключений, диссертаций.

На сегодняшний день научное общение, акаде-

мическое общение строится при помощи исполь-

зования Интернета в научных целях. Очень попу-

лярны в настоящее время среди научного сообще-

ства следующие виды академического общения:

видеоконференции, вебинары, электронные биб-

лиотеки, популярные научные журналы. С этой

помощью люди проводящие научные исследова-

ния, занимающиеся наукой могут высказать свою

точку зрения по проблеме которую они изучают,

для этого ученые проводят исследование в резуль-

тате которого приходят к письменному умозаклю-

чению, имеющему логику высказывания. Акаде-

мический дискурс основывается на нескольких

принципах, а именно на:

- проблеме исследования; предмет изучения;

- исторической справке по вопросу исследова-

ния;

- определении цели и задач;

- описании методов и способов реализации по-

ставленных задач;

- изложении результатов исследования, экспе-

римента, наблюдения;

- дискуссии, где можно прокомментировать по-

лученные данные эксперимента или наблюдения;

- оценить проведенное исследование с эксперт-

ной точки зрения;

-обозначить область практического примине-

ния результатов исследования.

Что касается тем академического дискурса, то

этот список обширный, от того что в науке суще-

ствует огромный круг нерешенных проблем, но не

стоит забывать о том что важным критерием явля-

ется деление науки на естественнонаучное и гума-

нитарное направление. Академический дискурс

явление очень неоднозначное и интересное, пото-

му что оно не стоит на месте а постоянно развива-

ется так как наука имеет свойство меняться. Наука

является живой.

В заключении хочется сказать, что дискурс по-

нятие имеющее множество определений, каждое

из которых по-своему имеет место быть. В свою

очередь академический дискурс является насущ-

ным вопросом среди научного сообщества.


1. Арутюнова Н.Д. Дискурс. – Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

2. Белл Р.Т. Социолингвистика. Цели, методы, проблемы. М., 1980.

3. Брынина О.С., Левченко В.В. Русское и англоязычное академическое пространство в аспекте меж-

культурного взаимодействия // Успехи современной науки. 2016. Т. 4. №9. С. 29 – 32.

http://elibrary.ru/item.asp?id=27179462


http://elibrary.ru/contents.asp?issueid=1673908

http://elibrary.ru/contents.asp?issueid=1673908&selid=27179462


104

4. Горелов И.Н. Невербальные компоненты коммуникации. М., 1980.

5. Карасик В.И. Характеристики педагогического дискурса // Языковая личность: аспекты лингвистики и

лингводидактики. Волгоград, 1999а.

6. Карасик В.И. Религиозный дискурс // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функ-

циональной семантики. Волгоград, 1999б.

7. Кубрякова, Е.С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике (Обзор) //

Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты: Сб. обзоров. М.: ИНИОН

РАН, 2000. С. 7 – 25.

8. Литвинов А.В. Научный дискурс в свете межкультурной коммуникации // Филология в системе со-

временного университетского образования. Материалы научной конференции 22-23 июня 2004 года. Вы-

пуск №7. Москва: Издательство УРАО, 2004. С. 283 – 289.

9. Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и

дискурсе. М., 2000.

10. Шабаев С.Ф., Гашимов Э.А. К вопросу о дискурсе в образовательной среде // Филологические науки.

Вопросы теории и практики. 2010. №2. С. 193 – 195.

11. http://discourseanalysis.org/ada2_1/st16.shtml

12. http://www.natahaus.ru

References

1. Arutjunova N.D. Diskurs. – Lingvisticheskij jenciklopedicheskij slovar'. M., 1990.

2. Bell R.T. Sociolingvistika. Celi, metody, problemy. M., 1980.

3. Brynina O.S., Levchenko V.V. Russkoe i anglojazychnoe akademicheskoe prostranstvo v aspekte mezh-

kul'turnogo vzaimodejstvija // Uspehi sovremennoj nauki. 2016. T. 4. №9. S. 29 – 32.

4. Gorelov I.N. Neverbal'nye komponenty kommunikacii. M., 1980.

5. Karasik V.I. Harakteristiki pedagogicheskogo diskursa // Jazykovaja lichnost': aspekty lingvistiki i lingvodi-

daktiki. Volgograd, 1999a.

6. Karasik V.I. Religioznyj diskurs // Jazykovaja lichnost': problemy lingvokul'turologii i funkcional'noj seman-

tiki. Volgograd, 1999b.

7. Kubrjakova, E.S. O ponjatijah diskursa i diskursivnogo analiza v sovremennoj lingvistike (Obzor) // Diskurs,

rech', rechevaja dejatel'nost': funkcional'nye i strukturnye aspekty: Sb. obzorov. M.: INION RAN, 2000. S. 7 – 25.

8. Litvinov A.V. Nauchnyj diskurs v svete mezhkul'turnoj kommunikacii // Filologija v sisteme sovremennogo

universitetskogo obrazovanija. Materialy nauchnoj konferencii 22-23 ijunja 2004 goda. Vypusk №7. Moskva: Izda-

tel'stvo URAO, 2004. S. 283 – 289.

9. Slyshkin G.G. Ot teksta k simvolu: lingvokul'turnye koncepty precedentnyh tekstov v soznanii i diskurse. M.,

2000.

10. Shabaev S.F., Gashimov Je.A. K voprosu o diskurse v obrazovatel'noj srede // Filologicheskie nauki.

Voprosy teorii i praktiki. 2010. №2. S. 193 – 195.

11. http://discourseanalysis.org/ada2_1/st16.shtml

12. http://www.natahaus.ru

Maltseva E.Yu., Postgraduate, Lecturer,

Samara National Research University named after academician S.P. Korolev

CROSS – DISCIPLINARY ANALYSIS OF TERM DISCOURSE,

IN PARTICULAR ACADEMIC DISCOURSE

Abstract: the article is devoted to review the discourse explanation, in particular to study the academic dis-

course definition. The term discourse was analyzed through different science fields.

Keywords: discourse, personal discourse, academic communication, academic discourse




http://elibrary.ru/contents.asp?issueid=869536&selid=15190245

http://discourseanalysis.org/ada2_1/st16.shtml

http://www.natahaus.ru/


105

Астащенко Е.В., кандидат филологических наук, докторант,

Литературный институт им. А.М. Горького

МАРШРУТЫ «ПУТЕШЕСТВИЙ» О. СЕНКОВСКОГО

В «ЛОГАРИФМИЧЕСКОЙ ПОГОНЕ» С. БОБРОВА

Аннотация: статья посвящена раскрытию в повести С. Боброва функционирования разного уровня ал-

люзий на прозу О. Сенковского.

Ключевые слова: модерн, авангард, романтизм, ирреализм, аллюзии

Многие открытия О. Сенковского в области

«эйдологии», как выражался П. Сакулин, и «тон-

костной материи» образов типологически наибо-

лее близки модернистскому художеству и, в свою

очередь, его продолжению. Особенно это касается

ирреалистической сферы прозы Сенковского, пе-

ресекающейся, но не совпадающей с фантастиче-

ской. Так, жанр «клинического журнала о неврал-

гическом пациенте» заявлен как художественный

именно Сенковским в «ночном мечтании», к тому

же, с игрой точек зрения на «жанр», возникающей

в народной этимологии, игрой, ставшей впослед-

ствии важной для авангарда, венчающего «низо-

вое» и культовое, сочетая просторечье и церков-

нославянизмы: «Я скажу ему: барон приказал вам,

сударь, доложить, что вы писатель-с: не ври…» [6,

с. 198].

Документы «людей, уцелевших от последнего

потопа», из «Ученого путешествия на Медвежий

остров», и текст «Ярлыка опасного знания» из

«Похождения одной ревижской души», столь

небрежно реконструированный «коварными

парижскими переводчиками-ориенталистами»,

вкупе с буддийской мифологией и сатирическим

гротеском, имеют аналогию в симулякрах,

копирующих несуществующий оригинал,

пастишах-мистификациях в культуре

постмодерна, поп- и соц-арта, концептуализма, в

жанре альтернативной истории. Именно

Сенковскому, согласно наблюдению Ю.М.

Медведева, мы обязаны традицией взгляда с того

света, преподнесенной в «Записках домового»:

прием подхвачен Ф.М. Достоевским в

произведениях «Сон смешного человека»,

«Бобок», А.Н. Апухтиным в «фантастическом

рассказе» «Между жизнью и смертью», Л.Н.

Толстым в повести «Смерть Ивана Ильича».

Декаденты, модернисты, неоромантики в виду

особого интереса к загробной и «воскресной»

тайне, обратили свое внимание на еще одну

важную деталь – «записки», вещь, а не просто

незримое знание, может получить человек с того

света. Конечно, в столь грубой материализации

духовного звучит отголосок языческих верований,

околохристианских суеверий, «народно-бытовой

фантастики», но Сенковский вплетает их в

романтическое повествование так виртуозно, что

отзовется век спустя немыслимой красотой

образа: «Рукописи не горят».

На русский авангард непосредственное влияние

романтизма было сильнее, чем на

предшествующий модерн. Например, в 1922 году

футурист из «Центрифуги» Сергей Бобров [3, с.

98-99] пишет свою повесть «Логарифмическая

погоня», аккумулируя романтические, которые

ярко представлены в «критике житейской

философии» «Кота Бубера»1, и модернистские

традиции. В общем, что бы ни манифестировали

авангардисты относительно сбрасывания классики

с «корабля современности», гипераллюзийность

их текстов свидетельствует об обратном. Автора

работы «Заимствования и влияния (попытка

методолгизации вопроса)» это касается особенно,

можно сказать, профессионально2. В самом тоне и

ритме3 повествования Боброва чувствуется

присутствие знаменитой авторской речевой маски

О. Сенковского – «Барона Брамбеуса».

Собственно фантастическое, согласно

убедительно аргументированной классификации

Цветана Тодорова, в повести «Логарифмическое

путешествие» заключается в охоте людей на

машины. Так герои подстрелили «паровоз типа

"Микадо" <…> и его фонари, закатываясь и

мертвея, глянули убийце в зрачки с такой

смертельной тоской, жалобой и дикой чистотой»,

чего не скажешь о танке – «железном тарантуле,

людоеде <из которого> течет человеческая кровь».

Ирреалистическое начало пронизывает все уровни

повести: от сюжета о несостоявшейся любовной

интрижке до хронотопа. Аллюзии на

онейрические, если не сказать галлюциногенные,

путешествия романтика-предсимволиста Жерара

де Нерваля, «Орелию» которого упоминает

Бобров, Лотреамона («Песни Мальдорора»), А.

Кубина («Другая сторона» которого посвящена

приключениям в «царстве грез»), причисляемого,

как и его друг – Г. Майринк, или русский писатель

Л. Андреев, к экспрессионистам, и к символистам

[7], и других "предтеч авангарда".

«Логарифмическая» погоня Боброва

сопровождается иронией рассказчика, как в

«Ученом путешествии на Медвежий остров»,

«Сентиментальном путешествии на гору Этну» О.

Сенковского. Высмеивание нравов эпохи модерна,

как то культ свободной любви, сменивший


106

устаревший еще задолго до мадам Бовари культ

адюльтера, новокуртуазное восхищение вечной

женственностью, также продолжают традиции

«Пестрых сказок с красным словцом, собранных

Иринеем Модестовичем Гомозейкою, магистром

философии и членом разных ученых обществ»

Владимира Одоевского, а также фантастических

повестей Осипа Сенковского, нравоучительные

назидания которых явственны и в сновиденной

реальности. Так, Сенковский, например,

повествует «о барынях, танцевавших кадриль на

погребении мужа», Одоевский об игре в карты

«коллежского советника Ивана Богдановича

Отношенья», о девицах, руководимых мадам

Жанлис в хождениях толпою по Невскому

проспекту, и прочих фантастических особах и

делах.

На первый взгляд, прообразом Мани Сергея

Боброва была заявленная намеком на «ключи

счастья» женщины Маня Ельцова – героиня

Анастасии Вербицкой, как пишет А. Грачева,

пускающей в ход символистские идеи и приемы.

Заявления Ельцовой, что «она не пудель, чтоб ее

дрессировать <…> что полюбить ее надо такую,

как есть» [2, с. 65], и мораль романа, что «любовь

нужно брать, смеясь и радуясь, как дети, не

ведающие греха <…> и идти, куда зовет жизнь»,

оказываются близкими Мане из

«Логарифмической погони». Однако, как и

принято в оксюморонной поэтике авангарда,

близка Маня и Зенеиде Сенковского, прообразом

которой была автор и героиня повести Е.А. Ган –

«Идеал», которая жалуется: «Однажды

заброшенная судьбою в глушь, женщина, как

преступник, отверженный обществом, не вырвется

более ни к свету, ни к жизни; без общества, без

впечатлений, без сочувствия, не видя и не слыша

ничего достойного себя, она истлеет в мраке; ни

один луч не озарит ума ее; ни одно дуновение не

освежит сердца! <...> Но, правда, ведь не природа

заслоняет предназначенный ей свыше путь! Люди,

законы общества, условия сильнейшие установили

свои права!». К «ночному мечтанию» Сенковского

восходит и образ Маниного мужа: «Ужасный муж

был один из тех диких мужчин, пойманных в

лесах Канады и приодетых в европейское платье

<…> для которых поймать белую и слабую

европейку хитростью, исторгнуть сердце из ее

груди <…> естественно». Если оставить в стороне

расовую проблематику, то и в «Космораме»

Одоевского «адский муж» «пьет кровь» Элизы и

мешает герою-любовнику, «платоническому

супругу», в котором «дикарь, распаленный

зверским побуждением, бушевал под

наружностию образованного, утонченного,

расчетливого европейца» [4, с. 150], «скорее

отдать земле земное» [4, с. 154]. Сохраняется у

Боброва, несмотря на черного дикого мужа, и

ирония Одоевского относительно понимания

адюльтера как пропуска в рай.

Ирреалистические традиции романтиков в

повести Боброва заключаются в понимании

демонического, инфернального происхождения,

казалось бы, банальных земных соблазнов, а также

в необходимости, а не акцидентности аллюзий.

Мария должна бы помнить, кому обязана своим

именем, профанирует высокое предназначение

«Мадонны туманных полей». Не случайно,

настойчиво, хоть и ернически, звучат у Боброва

лейтмотивы соловьевцев.

Мистико-математические метафоры

человеческой жизни, ритмизация побед и

поражений в борьбе светлых и низменных

побуждений в «Логарифмическом путешествии»

также имеет аналогии в подглавке «Desiderata»

романа князя Одоевского «Русские ночи»:

«Математика приводит нас к дверям истины, но

самих дверей не отворяет» [5, с. 46].

Определяющий «смеховой» хронотоп Боброва

гимназический учебник4 Н.А. Шапошникова и

Н.К. Вальцова – «Сборник алгебраических задач»,

аналогичен роли «Опытной, наблюдательной и

умозрительной физики» Д.М. Велланского5 у О.

Сенковского, в том числе и в «Сентиментальном

путешествии на гору Этну» с адюльтером в основе

сюжета. Еще не ведая бобровского «Интеграфа»,

самостоятельно чертящего гарфики, и

начертальных экспериментов соратника Боброва

по «Центрифуге» – Ив. Игнатьева, Сенковский в

«Ученом путешествии на Медвежий остров»

преуспевает и в особом графическом оформлении

текстов, и в попытке создания авторского

алфавита, причем выдаваемого за «пещерно-

наскальный», так что симулякры и пастиши

посмодернисты могли бы найти и у романтиков. К

ритмической, особенно важной для Боброва,

организации текстов относится абстрактная и

геометрическая орнаментика, древнейшая, но

модная в 20-е годы и еще более – в 60-е, причем,

несмотря на ее гигиеничность и прагматичность,

заповеданную ведущими архитекторами эпохи –

Адольфом Лоосом и Ле Корбюзье, эта

орнаментная геометрия оказалась психоделичнее,

чем живая этническая органика национальных

стилей или вычурное изящество орнамента

модерна. Герою Боброва кажется ирреальным и

«странным орнамент цветных пересекающихся

кругов и квадратов».

Зловещим предостережением звучат в

повестушке Боброва, казалось бы, шутливой,

новые вариации на тему деизма XVIII века:

«Порядок стоит над этим миром, как оглохший


107

Бетховен над инструментом и тщится услыхать,

что происходит там, – и не слышит».

Важно осознать роль преемственности в

литературном процессе, и для того, чтобы не

пропустить якобы второстепенные или по каким-

то причинам незамеченные таланты, и для

осознания, что опосредованно, возможно,

вливаясь в общий поток духовной жизни

общества, идеи и приемы, допустим, Боброва, с

его таинственным гостем в испачканных барочных

манжетах в эру Гочкиссов, на которых удобно

летать на черные мессы, «Мадонн туманных

полей», желающих сбежать к безвольному

романисту от мужа – преуспевающего инженера,

доходят и до М. Булгакова, а живые паровозы – до

платоновских паровозов из Чевенгура, которые

спешат из последних сил с фронтовыми письмами,

груженые человеческой разлукой, несмотря на

усталость, боль и отдышку, когда у них

«колосники затекают» (А. Платонов).

1

В связи с «котом Бубера» вспоминается «кот Шрѐдингера», который теоретически присутствует и отсутствует, –

мысленный эксперимент физика, озвученный в статье 1935 года «Die gegenwärtige Situation in der Quantenmechanik». 2 Сакулин высоко ценил С. Боброва как ученого.

3 В журнале «Печать и революция» за 1922 год (книга восьмая) Бобров выдвигает, ориентируясь на А. Белого, особую

гипотезу «текстуальных сличений»: «Легче, чем слова, выражения, образы, то есть все относящееся к тропам, запоми-

наются фигуры риторические, еще легче грамматические, метрико-ритмические» [1, с. 75]. 4

Кстати, нещадная критика за использование гимназических пособий по математике и физике в философских по-

строениях и художественных мирах обрушивается и на Андрея Белого. 5

Благодаря Е. Боброву, Велланский стал популярным как исследователь «животного магнетизма» и в модернистской

среде.


17. Бобров С. Заимствования и влияния (Попытка методологизации вопроса) // Печать и революция.

Журнал литературы, искусства, критики и библиографии. Книга восьмая. 1922. С. 72 – 92.

18. Вербицкая А. Ключи счастья: роман. М.: Планета, 1993. 416 с.

19. Карпов А.С. Бобров Сергей Павлович // Русские писатели 20 века: биографический словарь. М.:

Большая российская энциклопедия; Рандеву-АМ, 2000. С. 98 – 99.

20. Одоевский В.Ф. Косморама: Т. 6 // Русская фантастика первой половины XIX века / сост., послесл.,

примеч. и подбор иллюстраций Ю.М. Медведева. М.: Русская книга, 1997. 528 с.

21. Одоевский В.Ф. Сочинения: в 2-х т. Т. 1. Русские ночи: статьи / вступит. статья, сост. и коммент.

В.И. Сахарова. М.: Худ. лит., 1981. 365 с.

22. Сенковский О. Записки домового: Т. 5. // Русская фантастика первой половины XIX века / сост., по-

слесл., примеч. и подбор илл. Ю.М. Медведева. М.: Русская книга, 1996. 528 с.

23. Gibson М. Simbolisme. Köln: Taschen GmbH., 2006. 256 p.

References

1. Bobrov S. Zaimstvovanija i vlijanija (Popytka metodologizacii voprosa) // Pechat' i revoljucija. Zhurnal lite-

ratury, iskusstva, kritiki i bibliografii. Kniga vos'maja. 1922. S. 72 – 92.

2. Verbickaja A. Kljuchi schast'ja: roman. M.: Planeta, 1993. 416 s.

3. Karpov A.S. Bobrov Sergej Pavlovich // Russkie pisateli 20 veka: biograficheskij slovar'. M.: Bol'shaja ros-

sijskaja jenciklopedija; Randevu-AM, 2000. S. 98 – 99.

4. Odoevskij V.F. Kosmorama: T. 6 // Russkaja fantastika pervoj poloviny XIX veka / sost., poslesl., primech. i

podbor illjustracij Ju.M. Medvedeva. M.: Russkaja kniga, 1997. 528 s.

5. Odoevskij V.F. Sochinenija: v 2-h t. T. 1. Russkie nochi: stat'i / vstupit. stat'ja, sost. i komment. V.I. Saharo-

va. M.: Hud. lit., 1981. 365 s.

6. Senkovskij O. Zapiski domovogo: T. 5. // Russkaja fantastika pervoj poloviny XIX veka / sost., poslesl., pri-

mech. i podbor ill. Ju.M. Medvedeva. M.: Russkaja kniga, 1996. 528 s.

7. Gibson M. Simbolisme. Köln: Taschen GmbH., 2006. 256 p.

Astaschenko E.V., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Doctoral Candidate,

Maxim Gorky Institute of Literature and Creative Writing

“TRAVELLING” ROUTES OF O. SENKOWSKY IN “LOGARITHMIC PURSUIT” BY S. BOBROV

Abstract: the article deals with the functioning of the suggestive allusive field created by Russian romanticism

in generally and particularly O. Senkowsky in the prose by S. Bobrov.

Keywords: modern, romanticism, irrealism, allusions


108

Голодная В.Н., кандидат филологических наук,

Невинномысский институт экономики, управления и права

О НЕКОТОРЫХ ПРОЦЕССАХ РАЗВИТИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ МЕТАФОРЫ

В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ (НА ПРИМЕРЕ ФРЕЙМА «ВЫСШИЕ СИЛЫ»)

Аннотация: в статье рассмотрены некоторые процессы развития метафорических значений религиоз-

ных терминов «god» и «devil» в диахроническом аспекте. Приведены примеры дополнения и переосмысле-

ния образных наименований человека с течением времени и обозначены некоторые причины данного про-

цесса.

Ключевые слова: религиозная метафора, образная номинация, антропный объект, метафорическая экс-

пансия

После мифологического, религиозное мировоз-

зрение является самой древней формой воспри-

ятия человеком окружающего мира и своего места

в нем. Несмотря на прогрессивные научные дос-

тижения, отрицающие многие мировоззренческие

постулаты религии, она продолжает оказывать ог-

ромное влияние как на общество в целом, так и на

его отдельных представителей. Представление ок-

ружающей действительности как результата дей-

ствия высших сил (бога и дьявола) находит свое

отражение в современном мировидении индивида.

В данной статье рассматриваются некоторые

процессы образной номинации человека средства-

ми метафоризированных религиозных терминов

фрейма «Высшие силы» (god и devil).

Обратимся к этимологическому описанию лек-

семы «god», согласно которому она означает выс-

шую сущность (supreme being), божество (deity);

христианского Бога (the Christian God); божест-

венный образ (image of a god); богоподобного че-

ловека (godlike person) и восходит к древнегер-

манскому слову guthan. Ее семантическая связь с

прилагательным «good» считается ошибочной.

Тем не менее, нельзя не отметить, что компонент

абсолютного добра и наивысшего блага является

ключевым в значении слова «god», что прослежи-

вается уже в англо-саксонском периоде: gôdd¯æd -

good work, benefit; gôddônd (nap. gôddênd) - doer of

good, benefactor.

Бог традиционно выступает источником и оли-

цетворением нравственных идеалов, культивирует

любовь, сострадание, милосердие и справедли-

вость, необходимые любому обществу на любом

этапе его развития. Людям всегда был и будет ну-

жен некий эталон (идеал), на который они должны

ориентироваться в своем поведении и поступках.

Эта мысль очень емко отражена в высказывании

крупнейшего французского философа-

просветителя Ф.А. Вольтера «If God did not exist, it

would be necessary to invent Him» (Если бы Бога не

существовало, Его следовало бы выдумать).

Поэтому метафора бога часто характеризуется

позитивной эмотивностью, вызванной положи-

тельным отношением к сфере-источнику: god‘s

gift – a desirable or perfect person or thing; god credit

– doing something nice for other people even when

you don‘t want to; man/woman of god – a person

(man or woman) who is devout in his/her belief in

God and devotes his/her life to other people.

В религиозном мировоззрении могут присутст-

вовать и негативные настроения и идеи, такие как

фанатизм, враждебное отношение к представите-

лям другой веры и атеистам, что является причи-

ной того, что когнитивный потенциал образа бога

основывается в некоторых случаях на ирониче-

ском/неодобрительном отношении к референту:

godbag – a hate word to refer to religious people; God

complex – a way of behavior that shows a person be-

lieves he/she is God or is appointed to act by God; to

play God – to behave as if you have the right to make

very important decisions that seriously affect other

people‘s lives.

Предпосылки репрезентации целевых через

призму бога имплицитно выражены в ряде прин-

ципов религиозного мировоззрения, согласно ко-

торым человек был создан Богом по своему образу

и подобию, и конечной целью его жизненного

пути является единение со своим создателем. Рас-

смотрим контексты функционирования лексемы

«god» в качестве антропной метафоры. Согласно

экспериментальному материалу, основными моде-

лями ее употребления в структуре текста высту-

пают сингулярный формат и атрибутивно-

номинативные словосочетания типа N + Prep + N ,

где god выполняет функцию опорного слова и оп-

ределяется правосторонними модификаторами,

номинирующими другие сферы языковой картины

мира.

1. You know, you're starting to sound like your

father. No one can tell you anything. You think you're

a god [DAYS]

2. Brady: Here's your aspirin. Nicole: Oh, you're

a God. Brady: Well, I hope it kills the cramps [DAYS]

3. Did you bother to read any of this? To Shane,

you're a superhero. You're a god. He doesn't need beer

to trust you [OLTL]


109

4. She's a God. I can never get sick of this song

[GL]

5. Kelly: Look, I know the two of you don't get

along very well, but he's been really good to me and

he's making it possible for Kevin and I to have a child.

David: Blah, blah, blah, he's a God [OLTL]

6. They're lawyers, Phoebe. They think they 're

God [BB]

Референтами номинации метафоры «god» в

сингулярном формате могут быть мужчины (при-

меры 1-4), женщины (пример 5) и группа людей

(пример 6). В буквальном значении бог ассоции-

руется исключительно с мужчиной (в религиозных

текстах по отношению к нему употребляется ме-

стоимение «He» и существительное «Father»). При

образной номинации гендерный признак референ-

та не является релевантным, а доминантными ха-

рактеристиками, переносимыми из домена-

источника в домен-цель являются исключитель-

ность, всемогущество, неограниченные способно-

сти и возможности.

Идентификация человека при помощи метафо-

ры «god», употребляемой в сингулярном формате,

обнаруживает амбивалентную оценочную вектор-

ность и выражает как положительное: благодар-

ность (пример 2), восхищение (примеры 3, 5), так

и отрицательное отношение к объекту речи: осуж-

дение (пример 1), недоверие (пример 4), иронию

(пример 6). Возможные отрицательные коннота-

ции, связанные с образом бога, имеют историче-

ские корни, когда некоторые религиозные и поли-

тические деятели, прикрываясь его именем, пре-

следовали сугубо личные корыстные цели и инте-

ресы.

В составе атрибутивно-номинативных словосо-

четаний метафора бога часто выступает средством

идентификации кумиров той или иной социальной

группы или общества в целом (музыкантов, акте-

ров, спортсменов ит.д.). Источниками метафори-

ческой экспансии в данном случае выступают по-

клонение, восхищение, тотальный контроль бога

над всем миром и его отдельными представителя-

ми.

7. And so it was that Glyndebourne opened with

Figaro and Mozart remained the god of the festival

even when the programming ventured into other parts

of the repertory [NEWS NYTimes ]

8. A god of comedy among Hispanics, Cantin-

flas is scandalously little-known among English

speakers in the United States [NEWS SanFranChron]

9. Gram Parsons, the martyred god of country

rock, called their music "a plastic dry-fuck" and the

punks of the late Seventies viewed them as the anti-

Rotten [MAG RollingStone]

10. I'm going to put down that American belief

that Tyson is some kind of god of the ring [NEWS

WashPost]

Данная метафора активно эксплуатируется

СМИ с целью создания определенного статуса

знаменитостей в глазах поклонников, «канонизи-

руя» одних и предавая забвению других. Примеры

7 и 8 имеют положительную оценочную семанти-

ку. С помощью средств образной номинации соз-

дается и поддерживается позитивное обществен-

ное отношение к референту как самому автори-

тетному/влиятельному деятелю в сфере музыки

(пример 7) и кинематографа (пример 8). В примере

9 непререкаемый авторитет и популярность одно-

го музыканта (martyred god of country rock) служит

средством принижения статуса другой музыкаль-

ной группы (called their music "a plastic dry-fuck").

В примере 10 метафора «god of the ring» употреб-

лена иронически, так как коммуникативное наме-

рение автора состоит в желании донести до чита-

телей факт, что столь высокий титул получен ре-

ферентом незаслуженно (I'm going to put down that

American belief).

Отметим некоторые изменения, происходив-

шие в процессе представления человека средства-

ми метафоры бога, с течением времени. Первона-

чальным источником метафорической экспансии

выступал такой признак домена-источника как

праведность. Человек, именуемый богом, являлся

носителем и образцом высших морально-

нравственных идеалов. Данное значение приобре-

тало иронические коннотации по отношению к

людям, поведение которых (внешнее проявление)

не соответствовало истинным целям и намерениям

(внутреннему содержанию). В дальнейшем на-

блюдается отход от нравственных ценностей как

доминантного признака божественности. Признак

идеальности, эталонности переносится в сферы

профессиональной и общественной жизни инди-

вида. Метафора «god» становится также средством

идентификации кумиров, выдающихся деятелей

науки и искусства, без учета морально-

нравственных установок референтов.

Дьявол является вторым представителем фрей-

ма «Высшие силы». Традиционно, он считается

носителем абсолютного зла и основной причиной

всех негативных явлений на земле. Дьявол посто-

янно искушает человека, стремясь убедить его от-

казаться от заповедей бога и переманить на свою

сторону.

Этимологически слово «devil» восходит к

древнеанглийскому deofol и означает дух зла (evil

spirit), демона (the demon), ложного бога (false

god), человека, одержимого дьяволом или имею-

щего сходство с ним (diabolical person) . В англо-

саксонский период употребление данного слова

http://corpus.byu.edu/coca/x4.asp?t=3005483&ID=233208470









110

было связано с идолопоклонством - dêofolgielda

(devil-worshipper, idolater), dêofolgieldhûs (idol

temple), нарушением заповедей (совершением гре-

хов) - dêofolgîtsung (unrighteous mammon), а также

использовалось для идентификации людей, чьи

способности и поведение выходили за рамки об-

щественных стереотипов, не поддавались объяс-

нению и поэтому приписывались дьяволу –

dêofolsêoc (possessed by devils, lunatic), dêofolwîtga

m. wizard, magician).

Отношение человека к дьяволу всегда было не-

однозначным. С одной стороны, являясь олице-

творением всеобщего зла, дьявол должен внушать

человеку страх и неприязнь, с другой – предлагае-

мые им и запрещенные богом соблазны близки и

приятны человеческой натуре. Кроме того, дьявол

и его искушения часто служат оправданием нега-

тивных поступков (грехов), совершаемых людьми

якобы не по своей воле, а под воздействием злого

духа. Поэтому слово «devil» можно встретить в

составе словосочетаний, образно номинирующих

пагубные пристрастия и негативные поступки:

devil‘s books – playing cards; devil‘s tobacco/lettuce

– grass, weed, pot; devil‘s dandruff – an illicit drug;

devil‘s sauce – alcoholic drinks; devil‘s left hand –

another name for gin; devil‘s tongue – lies.

Сложное, противоречивое отношение человека

к дьяволу, необходимость постоянного противо-

стояния его искушениям становятся источником

метафорической экспансии при описании трудных

жизненных ситуаций, в которые попадает

индивид: devil of a time (a very difficult time or pe-

riod of life); a devil of a job (the most difficult task);

devil of a dilemma (a difficult or contradictory moral

choice); devil of a position (a very difficult or unplea-

sant situation); devil to pay (a serious trouble resulting

from some action).

При идентификации индивида средствами об-

разной номинации из домена-источника могут за-

имствоваться такие признаки как зло: as black as

the devil (thoroughly evil, mean-spirited), blue devils

(deep depression), play the devil (cause difficulty),

коварство: the devil quotes scripture (hypocrisy), по-

тенциальная опасность: folk devil (somebody that is

feared as he/she is seen as a danger to or a bad influ-

ence on a society. Положительная эмотивность ме-

тафоры дьявола основана на признаках ума, изо-

бретательности: give the devil his due (give credit

your foe – refers to an evil person – like a devil), не-

утомимой энергии: full of the devil (vey energetic or

daring), позитивного отношения к искушениям:

devil is not so black as he is painted (no one is as bad

as people he is), luck of the devil (extraordinary good

fortune).

Рассмотрим примеры употребления лексемы

«devil» в качестве антропной метафоры в микро- и

макроконтекстах. Согласно экспериментальному

материалу она может использоваться в сингуляр-

ном формате и в составе атрибутивно-

номинативных словосочетаний, выполняя функ-

цию опорного слова и определяясь левосторонни-

ми (Adj + N) или правосторонними модификато-

рами (N + Prep + N).

1. He's a devil, using all those drugs to keep her

under his control [PASS]

2. Alistair was a devil. Cruel, inhuman, insuffer-

able until the day he died with Beth and Marty

[PASS]

3. Opal: Don't you dare talk that way about my

child! Nanny: Child? He's a devil! [YR]

Метафора «devil» в сингулярном формате мо-

жет использоваться для передачи негативного от-

ношения говорящего к поведению и поступкам

референта, которое либо аргументируется (using

all those drugs to keep her under his control – пример

1; cruel, inhuman, insufferable – пример 2), либо

вызвано несоответствием выработанным в обще-

стве правилам и стереотипам (пример 3).

В 16 веке в значении слова «devil» начинают

появляться положительные коннотации (clever

rogue). Постепенно оно становится средством пе-

редачи юмористического, шутливого, дружеского

отношения к референту и интимизации общения.

4. You were such a devil in college. I don't know

how you ever graduated [PASS]

5. Your father? Luke, you devil! He's adorable

[GL]

6. Oh! Oh, they're beautiful. Oh. No card. Henry

Coleman, you devil, you [ATWT]

Все три примера характеризуются положитель-

ной эмотивностью, вызванной позитивным отно-

шением к референту. В основе данного отношения

лежат веселый необузданный нрав (пример 4), по-

ведение референта и его взаимоотношения с гово-

рящим (пример 5), конкретный поступок референ-

та, вызывающий у говорящего приятные эмоции

(пример 6).

В составе атрибутивно-номинативных словосо-

четаний модели N + Prep + N метафора «devil»

может выступать средством образной номинации

как антропных, так и неантропных объектов. Во

втором случае она получает высокую степень

обобщенности значения (десемантизируется) и

служит интенсификатором объема, количества

(devil of a lot), физических и ментальных состоя-

ний и ощущений (devil of a headache, devil of a hur-

ry, devil of a cold), сложных ситуаций (devil of a

risk, devil of a loss).

При идентификации человека/группы людей

данный тип словосочетаний может передавать как

отрицательные, так и положительные коннотации


111

в зависимости от признаков домена-источника,

переносимых в целевой домен.

7. You've been abducted by his devil of a father.

Poor little princess, you're helpless [GL]

8. I've got to have a little life because these guys

are fun. Winning, enthusiasm, fun? In Tampa? This is

turning into a devil of a team. [MAG SportingNews]

Пример 7 имеет негативную оценочную окра-

ску. Образ дьявола как олицетворения зла исполь-

зуется для метафорической номинации индивида,

совершившего недостойный, с точки зрения мора-

ли и закона, поступок. Общая модальность выска-

зывания в примере 8 является положительной. Не-

укротимость, напористость и сверхъестественные

способности дьявола переносятся на членов спор-

тивной команды, которую трудно победить.

Как показывает корпусный материал, антроп-

ная метафора «devil» обладает высокой валентно-

стью (способностью сочетаться с большим коли-

чеством левосторонних модификаторов). Данные

адъюнкты несут важную семантическую нагрузку,

передавая наиболее релевантную, по мнению го-

ворящего, информацию о референте/адресате ре-

чи. С логико-семантической точки зрения, прила-

гательные, модифицирующие лексему «devil» в

словосочетаниях модели Adj + N, могут быть

классифицированы в соответствии со следующи-

ми квалификаторами.

Возраст/размер: little devil, small devil, young

devil, old devil, big devil

Внешние данные: handsome devil, cute devil,

redheaded devil, silver-haired devil, ginger-haired

devil, blue-eyed devil, doe-eyed devil, gorgeous devil

Когнитивные способности: clever devil, intelli-

gent devil, dumb devil, silly devil, stupid devil

Черты характера и свойства поведения: dirty

devil, sly devil, silver-tongued devil, sneaky devil,

romantic devil, shameless devil, tricky devil, slick

devil, lazy devil, cruel devil

Происхождение: foreign devil, local devil, Japa-

nese devil, English devil, British devil

Взгляды и убеждения: nationalist devil, political

devil, communist devil

Субъективные оценки: real devil, poor devil, evil

devil, lucky devil, miserable devil

Большое количество модификаторов, употреб-

ляемых с лексемой «devil» во вторичной номина-

ции, свидетельствует о высокой степени обобщен-

ности ее значения, которое сводится к номинации

человека вообще (a person). Некоторые адъюнкты

являются в семантическом плане доминантными, а

ядерное слово (devil) – лексически опустошенным

(полностью десемантизированным): poor devil –

бедолага, бедняга; lucky devil – везунчик, счаст-

ливчик; old devil - старина, дружище.

Таким образом, метафора дьявола претерпела с

течением времени значительные семантические

изменения вплоть до полной утраты лексической

связи с первичным значением. Изначально она

выступала средством образной номинации инди-

видов, чье поведение поступки представляли по-

тенциальную опасность для общества, а также лю-

дей, обладающих необычными способностями

(ведьм, колдунов). Постепенно метафора дьявола

начинает «обрастать» положительными коннота-

циями. Источником метафорической экспансии

выступают энергичность, ум и изобретательность

дьявола, а также близость его искушений челове-

ческой натуре.

Интересно отметить, что, в отличие от метафо-

ры «devil», процесс десемантизации практически

не затронул метафору бога. Причиной этого, на

наш взгляд, является прототипический оценочный

знак данных слов (положительный в случае мета-

форы «god» и отрицательный – в случае метафоры

«devil»). Отрицательная экспрессивность и оце-

ночная коннотация отрицательных характеристик

превалирует над положительными смыслами, ко-

торые вкладываются в речь индивида (вопрос яв-

ляется спорным)1. При этом пейоративы чаще

подвергаются ослаблению и изменению прототи-

пического оценочного знака в конкретных рече-

вых ситуациях, чем слова, имеющие базовую по-

ложительную семантику. Оценочная шкала пред-

ставляет собой двунаправленный вектор (знаки

«+» и «-»), общей точкой отсчета для которых яв-

ляется нейтральный оценочный знак (0). Ноль рас-

сматривается как норма, состояние баланса, при

котором нейтрализуется оппозиция «+» и «-». Хо-

тя и отрицательная, и положительная оценки яв-

ляются отклонениями от нормы, последняя гораз-

до ближе к ней, чем первая («хорошо» может оз-

начать «нормально», «плохо» – нет) [1]. Поэтому

метафоры негативной семантики в большей степе-

ни подвержены десемантизации (приобретение

высокой степени обобщенности значения и/или

появление в значении лексемы компонента силь-

ного чувства), чем позитивной.

1

Согласно гипотезе Поллианы, людям свойственна тенденция употреблять позитивные слова чаще, чем негативные.

См.: Принцип Поллианы. Википедия ru.wikipedia.org



https://ru.wikipedia.org/


112


1. Вольф Е.М. Оценочное значение и соотношение признаков «хорошо»/»плохо» // Вопросы языкозна-

ния. 1986. №5. С. 98 – 106.

2. Online Etymology Dictionary [Electronic resource]. Douglas Harper, 2010. URL:

http://www.etymonline.com. OED

3. The Oxford English Dictionary [Text]: 20 Volume Set / J. Simpson, E. Weiner (eds.). Oxford University

Press, 1989. V. 1-20. 22000 p.

4. Urbandictionary.com [Electronic resource]. URL: http://www.urban.dictionary.com/define.php? Urban.

5. British National Corpus (BNC) [Electronic resource]. URL: http://www. corpus.byu.edu/

6. Corpus of American Soap Operas [Electronic resource]. URL: http://www. corpus2.byu.edu/soap/

References

1. Вольф Е.М. Оценочное значение и соотношение признаков «хорошо»/»плохо» // Вопросы языкозна-

ния. 1986. №5. С. 98 – 106.

2. Online Etymology Dictionary [Electronic resource]. Douglas Harper, 2010. URL:

http://www.etymonline.com. OED

3. The Oxford English Dictionary [Text]: 20 Volume Set / J. Simpson, E. Weiner (eds.). Oxford University

Press, 1989. V. 1-20. 22000 p.

4. Urbandictionary.com [Electronic resource]. URL: http://www.urban.dictionary.com/define.php? Ur-ban.

5. British National Corpus (BNC) [Electronic resource]. URL: http://www. corpus.byu.edu/

6. Corpus of American Soap Operas [Electronic resource]. URL: http://www. corpus2.byu.edu/soap/

Golodnaya V.N., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.),

Nevinnomyssk Institute of Economics, Management and Law

ABOUT SOME PROCESSES OF THE ENGLISH RELIGIOUS METAPHOR DEVELOPMENT

(ON THE EXAMPLE OF THE FRAME “SUPREME BEINGS”)

Abstract: the article is devoted to some issues concerning the metaphorical development of the religious terms

―god‖ and ―devil‖ on the diachronically based approach. The outcomes are supported by the samples demonstrating

a certain level of reconsideration of the earlier metaphorical meanings. Some reasons for this process are suggested.

Keywords: religious metaphor, figurative nomination, anthrop referent, metaphorical expansion


113

Любимова Н.А., доктор филологических наук, профессор,

Гончар М.С., аспирант,

Санкт-Петербургский государственный университет

РЕЧЕВОЙ АКТ ПОЖЕЛАНИЕ КАК ОБЛАСТЬ ПРОЯВЛЕНИЯ

ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЙ ИНТЕРФЕРЕНЦИИ

(НА ФОНЕ КИТАЙСКОГО ЯЗЫКА)

Аннотация: в статье представлены ситуации применения речевого акта пожелание в русском и китай-

ском языках, приведены типичные речевые тактики, а также примеры полученных нарушений китайцами

тактик пожелания на русском языке.

Ключевые слова: речевой акт, лингвокультурологическая интерференция, речевой этикет, речевые так-

тики

Несомненно, пожелание играет важную роль в

общении и функционирует во многих рече-

поведенческих тактиках: приветствия, прощания,

поздравления, благодарности, напутствия. Форма,

структура, даже сама ситуация употребления по-

желаний обладают национальной спецификой.

Языковое выражение пожеланий является внеш-

ним оформлением речевых тактик пожелания, ба-

зирующихся на устойчивых стереотипах видения

мира и социальных ролей. Речевые и поведенче-

ские тактики носителя языка обусловлены его кар-

тиной мира, поскольку «картина мира есть цело-

стный глобальный образ мира, который является

результатом всей духовной активности человека»

[Постовалова 1998:19-20]. Рече-поведенческие

тактики русского языка моделируют фрагмент

языковой среды, в которую попадает индивид,

изучающий русский язык. Носитель другой куль-

туры неосознанно воспроизводит на неродном

языке привычные рече-поведенческие тактики

своей культуры, что предопределяет возникнове-

ние лингвокультурологической интерференции

(далее – ЛКИ).

В настоящее время существует ряд работ, по-

священных русскому пожеланию [Ранних 1994;

Тарасенко 1999; Уткина 2002; Гусаренко 2005;

Вдовина 2007]; сопоставительных исследований

на фоне русского языка [Бакирова 2003; Кастлер

1998]. Русское пожелание рассматривалось в ас-

пекте грамматики, лексики, семантики [Бакирова

2003; Кастлер 1998]; были выявлены и охаракте-

ризованы тематические группы пожеланий в рус-

ском языке [Ранних 1994; Уткина 2002], грамма-

тические структуры пожеланий [Ранних 1994].

Несмотря на широкий круг затронутых вопросов,

посвященных пожеланию, до сих пор предметом

специального исследования не становилась спе-

цифика русского пожелания, рассматриваемая в

качестве стратегии, состоящей из свойственных ей

рече-поведенческих тактик на фоне китайского

языка.

Пожелание встречается в различных ситуациях

общения и заключает в себе установку говорящего

передать адресату необходимые качества, свойст-

ва, состояния. Желают обычно то, чем не обладает

(или не обладает в достаточном количестве) адре-

сат, но, по мнению, желающего, должен иметь:

―Счастья тебе, побыстрей написать диплом!‖;

―Пусть везет тебе во всем!‖, ―Научных и творче-

ских успехов!‖ (пожелания при поздравлении с

днѐм рождения). В русское общение этот ―обмен‖

пожеланиями включен с целью установить кон-

такт, продемонстрировав доброжелательное от-

ношение к собеседнику, сделать попытку посред-

ством пожелания вербально передать некоторое

состояние адресату. Тематика пожеланий обшир-

на, но наибольшей частотностью во всех ситуаци-

ях в русском языке обладает пожелание здоровья

(здравствуйте – приветствие; желаю здоровья –

поздравление; будь здоров – напутствие или про-

щание; дай Бог здоровья – благодарность).

Как и в русском, пожелания в китайском языке

наблюдаются в разных ситуациях: при приветст-

вии, поздравлении, напутствии, прощании, однако

китайцы не произносят пожелание при благодар-

ности. Приветственное китайское пожелание мо-

жет дословно быть переведено на русский как ―те-

бе/вам хорошо‖ (ni hao)1. При прощании китайцы

могут сказать следующее пожелание: ―береги се-

бя!/берегите себя!‖ (man zou), представляющее

собой аналог русского ―до свидания‖. В русском

языке подобное пожелание тоже возможно, но бу-

дет произнесено скорее не как обычное прощание,

а напутствие или прощание перед длительной

разлукой. По данным нашего исследования, в ки-

тайском языке по сравнению с русским особенно

многочисленны пожелания при напутствии. Уез-

жающему человеку желают ―cчастливого пути!‖

(yi lu ping an) и ―удачного путешествия!‖ (yi lu

shun feng). В китайском частотны деловые поже-

лания-напутствия, практически не встречающиеся

в русских дискурсах. В подтверждение сказанного

приведем примеры таких пожеланий: желаю вам

скорейшего успеха! (ma dao cheng gong); удачного

начала вашему делу! (kai ye da ji) – пожелание от-

крывающему своѐ дело; пусть ветер всегда дует

вам в спину! (yi fan feng shun) – распространенное

пожелание удачи в бизнесе или карьерном росте;


114

успешной карьеры! (shi ye you cheng); желаю про-

цветания! (shi ye teng da) - распространенное по-

желание удачи в бизнесе; желаю вам богатства!

(cai yuan guang jin) – пожелание открывающему

своѐ дело [Вежливый китайский 2007]. Приведен-

ные примеры высвечивают приоритеты предста-

вителей китайской культуры: деловые отношения,

карьерный рост и успех в начинаниях, что совпа-

дает со стереотипным представлением о жителях

Китая как об очень трудолюбивых людях.

Пожелания при поздравлениях с праздниками в

большей степени аналогичны пожеланиям рус-

ских. Ценностными доминантами при пожеланиях

являются: долголетие, благополучие, удача, сча-

стье: желаю удачи! (gong xi fa cai); пусть всѐ бу-

дет так, как вы хотите! (wan shi ru yi); пусть вся

ваша семья будет счастлива! (he jia huan le); дол-

гих лет жизни! (chang ming bai sui) – распростра-

нѐнное пожелание, особенно людям пожилого

возраста; пусть ваш брак продлится сто лет! (bai

nian hao he).

Спецификой китайских пожеланий, на наш

взгляд, является то, что их регулирующая функция

как единиц РЭ реализуется в плане нали-

чия/отсутствия пожелания как такового, а не в те-

матическом плане, как у русских (ср. нейтральное

всего наилучшего и личное желаю веселья, как

можно больше радостных моментов, неиссякае-

мой любви). Иными словами, в китайском языке

отсутствие пожелания может служить знаком осо-

бого внимания (например, между близкими друзь-

ями), а наличие пожелания – знаком вежливости.

В китайском языке, как отмечают его носители,

пожелание представляется лишним, если отноше-

ния близкие. Например, коллеге желать можно, а

друзьям не стоит, потому что и так понятно, что

друзья желают друг другу добра. Поэтому друзья

и родственники обычно ничего не желают друг

другу. Такая особенность китайского РЭ не нахо-

дит аналога в русском РЭ. Возможно, что в речи

русских на китайском языке (и китайцев на рус-

ском) могут возникать нарушения, вызванные не-

знанием РЭ изучаемого языка. Например, русское

стремление желать чего-либо при поздравлении

может быть интерпретировано китайцами как ре-

гулирование отношений, знак соблюдать дистан-

цию в общении, а китайская избирательность в

проявлении пожеланий может восприниматься

русскими как невоспитанность.

Приведенная ниже таблица содержит примеры

полученных типичных нарушений китайцами так-

тик пожелания на русском языке.

Условные обозначения:

I. Нарушения, вызванные лингвокультуроло-

гической интерференцией:

1. Перенос тактики родного языка в речь на

изучаемом языке;

2. Применение тактики другого иностранного

языка;

II. Нарушения, вызванные недостаточным

знанием РЭ изучаемого языка;

III. Ошибки словоупотребления (не нарушаю-

щие коммуникацию).

Таблица 1

Нарушение тактик пожелания китайцами Ситуация обще-

ния

Ожидаемая тактика

русского языка

Полученная тактика

русского языка

Тип

нарушения

Комментарий

Приветствие Добрый вечер! Вы ели сегодня? I.1. Применена типичная тактика

китайского языка.

Прощание с

преподавателем

Всего доброго! Увидимся!

Идите медленно.

I.2.

I.1.

Применена тактика ранее

изученного английского

языка.

Применена типичная тактика


Напутствие дру-

гу

Отдохни

как следует!

Хорошо Вам

Отдохнуть!

Безопасного путеше-

ствия!

Держи связь!

III

I.1.

I.1.

Употреблено местоимение

Вы вместо Ты.

Применена типичная тактика


Поздравление с

днем рождения

Всего самого добро-

го! Здоровья!

Всего самого добро-

го!

Здоровья!

- Тактики совпадают.

Данные исследования свидетельствуют о том,

что обращение к речевому этикету в речи на ино-

странном языке требует особой лингвокультуро-

логической подготовки, мнимое сходство рече-

поведенческих тактик в типичных ситуациях об-

щения родного и изучаемого языков может приво-

дить к нарушениям в речи и, как следствие, созда-

нию неверного образа говорящего. Изучение рече-

вого акта пожелания видится перспективным в

плане сопоставительных исследований, необходи-


115

мо создание национально-ориентированных учеб-

ных пособий, учитывающих интерференцию в об-

ласти речевого этикета.

1

Дальнейшие рассуждения, касающиеся китайского языка и культуры, построены на основе консультаций с

филологами-китаистами и студентами-филологами из Китая.


1. Бакирова Г.А. Благожелания как отражение мира ценностей: II Международные Бодуэновские чтения:

Казанская лингвистическая школа: традиции и современность. Казань, 2003. Т. 1. С. 120 – 123.

2. Вдовина Е.В. Поздравление и пожелание в речевом этикете: концептуальный и коммуникативный

анализ: дис. … канд. филол. наук. М., 2007. 155с.

3. Вежливый китайский: 60 самых распространенных высказываний: нулевой уровень. М., 2007. 63 c.

4. Гусаренко М.К. Дискурсивные разновидности, перлокутивная прагматика и пропозициональные

характеристики речевого акта пожелания в современном русском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук.

Ставрополь, 2005. 22 с.

5. Кастлер Л. Речевой акт пожелания в русском и французском языках // Степановские чтения.

Проблемы межкультурной языковой коммуникации: Международная конференция. Тез. докл. и сообщ. М.,

1998. С. 8 – 9.

6. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке.

Язык и картина мира. М., 1988. 212 с.

7. Ранних Н.А. Речевой акт пожелания и способ его выражения в русском языке: дисс. на соиск. уч. ст.

канд. филол. наук. М., 1994. 159 c.

8. Тарасенко Т. В. Этикетные жанры русской речи: благодарность, извинение, поздравление,

соболезнование: автореф. дис. … на соиск. учен. степ. канд. филол.н. Красноярск,1999. 18 с.

9. Уткина М.В. Семантика и функционирование единиц речевого этикета тематической группы

―Пожелание‖ (на материале русской драматургии): дис. … соиск. учен. степ. канд. филол. наук. СПб., 2002.

234 c.

References

1. Бакирова Г.А. Благожелания как отражение мира ценностей: II Международные Бодуэновские чтения:

Казанская лингвистическая школа: традиции и современность. Казань, 2003. Т. 1. С. 120 – 123.

2. Вдовина Е.В. Поздравление и пожелание в речевом этикете: концептуальный и коммуникативный

анализ: дис. … канд. филол. наук. М., 2007. 155с.

3. Вежливый китайский: 60 самых распространенных высказываний: нулевой уровень. М., 2007. 63 c.

4. Гусаренко М.К. Дискурсивные разновидности, перлокутивная прагматика и пропозициональные ха-

рактеристики речевого акта пожелания в современном русском языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук.

Ставрополь, 2005. 22 с.

5. Кастлер Л. Речевой акт пожелания в русском и французском языках // Степановские чтения. Пробле-

мы межкультурной языковой коммуникации: Международная конференция. Тез. докл. и сообщ. М., 1998.

С. 8 – 9.

6. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке.

Язык и картина мира. М., 1988. 212 с.

7. Ранних Н.А. Речевой акт пожелания и способ его выражения в русском языке: дисс. на соиск. уч. ст.

канд. филол. наук. М., 1994. 159 c.

8. Тарасенко Т. В. Этикетные жанры русской речи: благодарность, извинение, поздравление, соболезно-

вание: автореф. дис. … на соиск. учен. степ. канд. филол.н. Красноярск,1999. 18 с.

9. Уткина М.В. Семантика и функционирование единиц речевого этикета тематической группы ―Поже-

лание‖ (на материале русской драматургии): дис. … соиск. учен. степ. канд. филол. наук. СПб., 2002. 234 c.

Lyubimova N.A., Doctor of Philological Sciences (Advanced Doctor), Professor,

Gonchar M.S., Postgraduate,

St Petersburg State University

SPEECH ACT “WISH” AS THE AREA OF MANIFESTATIONS OF LINGUISTIC AND CULTURAL

INTERFERENCE (IN THE BACKGROUND OF THE CHINESE LANGUAGE)

Abstract: the article represents situations of use the speech act ―wish‖ in Russian and Chinese. The typical

speech tactics and models of collected errors in Chinese residents speaking Russian ―wish‖ tactics are given.

Keywords: speech act, linguocultural interference, ethics in speech, speech tactics


116

Джамалудинова А.Г., кандидат филологических наук, ассистент,

Дагестанский государственный медицинский университет

ИЗ ИСТОРИИ ИССЛЕДОВАНИЯ АВАРСКОЙ ДИАЛЕКТОЛОГИИ

Аннотация: в данной статье предметом исследования является харахинский говор, который по своим

фонетическим и морфологическим свойствам относится к хунзахскому диалекту аварского языка. При син-

хронном сравнении харахинского говора с литературным языком в нѐм обнаруживается множество инте-

ресных особенностей на фонетическом и морфологическом уровнях.

Ключевые слова: харахинский говор, литературный язык, диалект

Диалектологические исследования в Дагестане

всегда были актуальны по причине большой диа-

лектной раздробленности дагестанских языков.

Несмотря на то, что в настоящее время в изучении

диалектной системы дагестанских языков имеются

определенные достижения, все еще остаются ре-

гионы, языки которых требуют дополнительного

внимания. Выделение в языковедческой науке ка-

кой-либо лингвистической единицы, будь то го-

вор, диалект или язык в любой форме его сущест-

вования, требует научного обоснования. Важными

критериями выделения диалекта или говора явля-

ются его распространенность и совокупность фо-

нетических, морфологических, лексических при-

знаков, по которым данный говор противопостав-

лен остальным.

Изучение малых языковых единиц (диалектов и

говоров) представляет огромный интерес для нау-

ки. По этому поводу Г.А. Климов отмечает, что

сделано ещѐ недостаточно для объяснения родства

и создания сравнительно-исторической граммати-

ки кавказских языков, которое превратило бы это

предположение в научно-обоснованный факт [3].

Е.А. Бокарев также указывает, что прежде чем

приступить к сравнительно-историческому изуче-

нию языков, необходимо провести большую пред-

варительную работу по описанию диалектов, так

как данные диалектов являются существенным

материалом для надѐжности и полноты сравни-

тельно-исторических выводов [2].

Как известно, аварский язык с его многочис-

ленными диалектами и говорами наряду с андий-

скими и цезскими языками составляет особую

подгруппу в аваро-андо-цезской группе, которая в

свою очередь входит в нахско-дагестанскую ветвь.

Отличительной чертой аварского языка является

сильная диалектная дифференциация. Он делится

на два наречия: северное и южное. Южное наре-

чие, в свою очередь, распадается на большое ко-

личество диалектов: андалальский, анцухский,

батлухский, гидский, карахский, закатальский

диалекты и ряд смешанных говоров: кахибский,

келебский, унтибский, шуланинский и бацадин-

ский.

В северном наречии только три диалекта: хун-

захский (центральный), салатавский (западный) и

восточный. Несмотря на определенные расхожде-

ния с литературным языком, северное наречие яв-

ляется и его основой. Однако на сегодняшний

день диалекты и говоры южного наречия пред-

ставляются более изученными по сравнению с

диалектами и говорами северного наречия. На

наш взгляд, такое положение дел связано с укоре-

нившимся в авароведении мнением о том, что

диалекты северного наречия довольно схожи друг

с другом, а диалекты южного наречия располага-

ют такими отличительными чертами, которые по-

зволяют рассматривать их как самостоятельные

языковые единицы.

Неоценимый вклад в исследование аварской

диалектологии внес Ш.И. Микаилов. В 1945 г. он

защитил в Тбилиси кандидатскую диссертацию по

чохскому говору аварского языка. В 1958 г. выхо-

дит первая научная монография Ш.И. Микаилова

«Сравнительно-историческая фонетика аварских

диалектов» и в 1964 г. «Сравнительно-

историческая морфология аварских диалектов». В

этих работах исследователь приводит не только

новый диалектный материал, но и предлагает опыт

внутренней реконструкции более раннего состоя-

ния аварского языка, что представляет несомнен-

ный научный интерес. Здесь на основе рассмотре-

ния дескриптивных характеристик большой сово-

купности аварских диалектов Ш.И. Микаилов ус-

танавливает основные дифференциальные призна-

ки южно-аварских и северо-аварских диалектов.

Получили освещение пять диалектов южного на-

речия (анцухский, карахский, андалальский, гид-

ский, батлухский), даны краткие сведения о диа-

лектах северного наречия. К монографии прило-

жена диалектологическая карта аварского языка.

На основе анализа богатого и разнообразного ма-

териала южно-аварских диалектов Ш.И. Микаилов

приходит к выводу, что южные диалекты «по сво-

ему типу представляют как бы переходные ступе-

ни по пути развития их в такие самостоятельные

языки, какими являются андо-дидойские. Генети-

ческая общность аварского языка с последними

(андо-дидойскими языками) несомненна. Особен-


117

но ярко она выражена между аварскими диалекта-

ми и андийскими языками. Об этом свидетельст-

вуют закономерные соответствия в их звуковом

составе, сходство звуковых процессов, однород-

ность грамматического инвентаря, основного сло-

варного фонда. Дидойские языки в этом отноше-

нии стоят несколько обособленно» [4].

В настоящее время аварская диалектология,

кроме вышеупомянутых, фундаментальных тру-

дов Ш.И. Микаилова, располагает работами А.С.

Чикобава, И.И. Церцвадзе, М.-С.Д. Саидова, З.М.

Магомедбековой, И.А. Дибирова, М.Г. Исаева и

многих других известных учѐных. Научные труды

вышеназванных исследователей посвящены пре-

имущественно диалектам и говорам южного наре-

чия. А языковые единицы северного наречия, как

мы отметили выше, малоисследованны. Имею-

щиеся единичные работы по говорам северного

наречия – это в основном рукописные работы М.-

С.Д. Саидова и диссертационные работы М.А. Ма-

гомедова «Арадерихские говоры аварского языка»

(1993), Ш.М. Султанбековой «Фонетические и

морфологические особенности тлайлухского гово-

ра аварского языка» – по хунзахскому диалекту;

М.Г. Магомедмансурова «Фонетические и морфо-

логические особенности данухского говора авар-

ского языка», Р.М. Юсуповой «Фонетические и

морфологические особенности инховского говора

аварского языка» – по салатавскому диалекту;

Э.Ш. Микаилова «Кутишинский говор аварского

языка», Тагировой З.М. «Гергебильский говор

аварского языка» – по восточному диалекту).

Северное наречие в основном распространено в

Гумбетовском, Гергебильском, Казбековском, Ун-

цукульском, Хунзахском и отчасти в некоторых

других районах Дагестана. Носители диалектов

северного наречия проживают и в низменных

районах Дагестана, в таких, как Хасавюртовский,

Левашинский, Кизилюртовский, Новолакский, а

также в городах Дагестана.

Поскольку северное наречие является основой

литературного языка и изучено намного слабее,

чем южное, становится актуальным исследование

всех диалектов и говоров северного наречия как

ценного источника при воссоздании картины ис-

торического развития языка.

Речь жителей села Харахи отличается также от

речи близлежащих селений Тлайлух, Амуши, Му-

щули, Орота и других. Харахинский говор пред-

ставлен только в селении Харахи Хунзахского

района и в кутане «Херехдерил кутан» Бабаюртов-

ского района Республики Дагестан. В настоящее

время в селении Харахи около 500 хозяйств.


1. Абдуллаев М., Сулейманов Я. Аварский литературный язык. Махачкала: Дагучпедгиз, 1965. На авар.

яз.

2. Бокарев А.А. Синтаксис аварского языка. М.; Л.: Изд-во АН СССР 1949.

3. Климов Г.А. Введение в кавказское языкознание. М.: Наука, 1986.

4. Микаилов Ш.И. Очерки аварской диалектологии. М.; Л.: изд-во АН СССР, 1959.

References

1. Abdullaev M., Sulejmanov Ja. Avarskij literaturnyj jazyk. Mahachkala: Daguchpedgiz, 1965. Na avar. jaz.

2. Bokarev A.A. Sintaksis avarskogo jazyka. M.; L.: Izd-vo AN SSSR 1949.

3. Klimov G.A. Vvedenie v kavkazskoe jazykoznanie. M.: Nauka, 1986.

4. Mikailov Sh.I. Ocherki avarskoj dialektologii. M.; L.: izd-vo AN SSSR, 1959.

Dzhamaludinova A.G., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Assistant Professor,

Dagestan State Medical University

THE HISTORY OF AVAR DIALECTS EXPLORATION

Abstract: in this article the subject is Kharachi dialect, which according to its phonetic and morphological

properties refers to the Khunzakh dialect of the Avar language. In simultaneous comparison Kharachi dialect with

the literary language there are a lot of interesting features on phonetic and morphological levels.

Keywords: Kharachi dialect, literary language, dialect


118

Рахимова Т.Р., соискатель,

Худжандский государственный университет имени академика Б.Г. Гафурова

К ВОПРОСУ О СТИЛИСТИЧЕСКИХ СИНОНИМАХ И ИХ

ВЗАИМОЗАМЕНЯЕМОСТИ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ

Аннотация: в данной статье рассмотрены семантические особенности стилистических синонимов и на

основе примеров показаны взаимозаменяемость слов и их синонимия в английском языке. Автор статьи на

основе приведенных примеров утверждает, что взаимозаменяемость лексических единиц рассматривается

как следствие общности их лексических и грамматических значений.

Ключевые слова: семантика, синоним, сочетаемость, особенность, взаимозаменяемость

Основными и необходимыми признаками и

способами синонимии можно считать семантико-

смысловую общность лексических единиц и их

частичную взаимозаменяемость в контексте, то

есть совместимость в одних условиях контекста и

несовместимость в других. Согласно принятой и

допускаемой нами концепции, синонимия имеет

место при двух условиях: при семантико-

смысловой общности, а те слова, которые отвеча-

ют лишь одному из этих условий, синонимами не

являются.

При определении оснований сопоставления

семантических характеристик стилистических

синонимов можно исходить из такого

дифференциального признака данной

разновидности, как вторичная, социально

обусловленная номинация объектов

действительности, актуальных для носителей

языка при осуществлении коммуникации в

определенной функционально-речевой сфере.

Совпадение объектов номинации в эквивалентных

функционально-речевых сферах различных

языков, происходящее по причине одинаковой

степени их актуальности для носителей этих

языков, имеет своим результатом возникновение

межъязыковой стилистической синонимии.

Несоответствие объектов вторичной

функционально-стилистической номинации в

различных языках может возникать в связи с

особенностями культуры или жизненного уклада

носителей языка, их менталитета, а также

тематики и стиль общения. Данную разновидность

стилистической синонимии представляется

возможным квалифицировать как

внутриязыковую, обнаруживающуюся на фоне

сопоставляемого языка.

Стилистические синонимы в частности

обычно используются для того, чтобы придавать

эмоциональную окраску высказыванию оратора

или автора. Они направлены на создание

желаемого отношения читателя к высказыванию.

Идеографические же синонимы обычно

используются для того, чтобы сделать мысль

более точной, яркой, ясной, детализированной,

понятной и тем самым, более конкретной. Иными

словами, идеографические синонимы с точки

зрения своей стилистической функции направлены

на детализацию и конкретизацию высказывания:

стилистические синонимы направлены на

создание соответствующей желаемой,

планируемой реакции читателя на высказывание.

Так например в поэме Байрона "A Sketch" – эс-

киз, набросок беглый очерк, короткая юмористи-

ческая сценка, скетч последняя строка содержит

слово «fester», которое в высказывании автора

имеет значение гноиться, воспоминание об ос-

корблении (And festering in the infamy of years- и

вспоминая оскорбление и позор-шармандагї ва

рафтори (сухани) таҳқиромезро ба ѐд овардан). В

первом варианте Байрон употребил слово welter –

клубок, погрязать – ғӯтидан, фурӯ рафтан; ғарқ

(гирифтор, дучор, мубтало) шудан, дармондан. По

этому поводу он пишет своему издателю: «Я со-

мневаюсь насчет слова weltering. Мы говорим wel-

tering in blood; но разве не говорят weltering in the

wind, weltering on a gibbet? У меня нет словаря под

рукой, проверьте сами. Пока что я заменил его

словом festering, которое, в любом случае, мне ка-

жется лучшим из двух!» [№5, 65-70].

Интересное явление в английской синонимиии

представляют собой, так называемые парные си-

нонимы. Эти парные синонимы по отношению

друг к другу могут быть как идеографическими,

так и стилистическими. Они обычно соединены

союзом and и служат целям усиления, нарастания.

Например, safe and sound – цел и невредим-

сињату саломат, ways and means – пути и способы-

роњ ва усул (тарз), trust and confidence – вера и до-

верие - боварии комил, бовар, дилпури эътимод ва

эътиќод, hale and hearty – крепкий и бодрый-сахту

лахт и др. Для этих синонимов характерны сле-

дующие черты. Они обычно аллитерированы

(сравним например, safe and sound – цел и невре-

дим сињату саломат, hale and hearty – крепкий и

бодрый-сахту лахт); часто один из синонимов

представляет собой архаизм (например, hale and

hearty- крепкий и бодрый-сахту лахт,). В рассказах

Джека Лондона встречаются такие парные сино-


119

нимы, как soft and tender-мягкий, нежный и любя-

щий- боадаб(она), боилтифот, илтифотнок, муло-

им ва мењрубон inarticulate and dumb-мутный и

непонятный- тира, хира; ноайѐн ва номаълум, deli-

cate and sweet – тонкий; нежный и приятный-

мењрубон ва дилгарм и др. Как видно из этих

примеров, парные синонимы в большинстве слу-

чаев почти идентичны по своим значениям. Одна-

ко и в них наблюдаются различия эмоционально-

экспрессивного характера. В качестве примера

парных синонимов, в которых синонимические

отношения являются контекстуальными, можно

привести и слова keen и successful в следующем

предложении: Не went into business and keen and

successful business he made of it… (London)-Он за-

нялся бизнесом, успешный проявляющий актив-

ный интерес в своѐм деле... (Лондон) – Ў нињоят

дараља корчалон буд, ки барои бомуваффақият,

бобарор, будани кораш аҳамияти хоса дод… (Лон-

дон).

Появляются синонимические средства, кото-

рые, повторяя мысль, одновременно замедляют

речь и, тем самым, облегчают процесс восприятия

содержания высказывания. Так например, в этой

же речи Байрона слова without inquiry – без наве-

дения справок;-бе пурсиш маълумот љамъ кардан,

не спрашивая - бе пурсиш, без запроса, – бе дар-

хост without deliberation-без обсуждения – берун аз

муњокима в предложении: "Sure I am, from what I

have heard, and from what I have seen, that to pass

the bill under all the existing circumstances, without

inquiry, without deliberation, would only be to add

injustice to irritation, and barbarity to neglect"-«Я

уверен, в том, что я слышал, и в том, что я увидел

то, что платить по счѐтам при существующих об-

стоятельствах, без наведения справок, без обсуж-

дения, является тем, чтобы вызывать негодование,

и пренебрежение» – ман ба он чизњое, ки шуни-

дам, дидам боварии комил дорам, ва ман ба худ

хулосае омадам, ки мо бояд ба рафтор ва кирдори

худ љавобгў бошем. Или же слова a little investiga-

tion-небольшое расследование-кофтукоби беэъти-

бор ва беањамият в предложении ... I think a little

investigation, some previous inquiry, would induce

them to change their purpose – Я думаю небольшое

расследование, наведение справок заставит их из-

менить своѐ точку зрения, – Ман гумон дорам, ки

кофтукоби беэътибор ва беањамият онњоро

маљбур месозад, ки нуќтаи назари худро рољеъ ба

ин масъала ивас созанд используются именно с

вышеуказанной целью. Никакой дополнительной

стилистической функции эти синонимы не несут.

В результате сопоставления синонимов в тексте

раскрывается разница в значении сходных слов.

Здесь уместно привести высказывания Ю.М. Лот-

мана о том, что «художественный текст, строится

на основе двух типов отношений: сопоставления

повторяющихся эквивалентных элементов и со-

поставления соседствующих (неэквивалентных)

элементов» [№8, с. 104-108].

Между выразительными (экспрессивными)

средствами языка и стилистическими приемами

языка трудно провести четкую грань, хотя разли-

чия между ними все же имеются. Под выразитель-

ными средствами языка мы будем понимать такие

морфологические, синтаксические и словообразо-

вательные формы языка, которые служат для эмо-

ционального или логического усиления речи. Эти

формы языка отработаны общественной практи-

кой, осознаны с точки зрения их функционального

назначения и зафиксированы в грамматиках и сло-

варях. Их употребление постепенно нормализует-

ся и вырабатываются правила пользования такими

выразительными средствами языка. Возьмем для

примера следующий оборот: Never have I seen such

a film. В этом предложении инверсия, вызванная

положением наречия never на первом месте в

предложении, является грамматической нормой.

(Предложение Never I have seen such a film – Ни-

когда я этот фильм не смотрел – Њељ гоњ ман ин

синаморо тамошо накардаам, ѐ ин. ки надидаам –

является грамматически неправильным).

Следовательно, из двух синонимических

средств выражения I have never seen such a film и

Never have I seen such a film второе является грам-

матически нормализованным средством логиче-

ского выделения части высказывания.

Возьмем два других предложения: The Sixth

World Youth Festival took-Шестой Международ-

ный Юношеский фестиваль проводился в Москве

place in Moscow и It was in Moscow that the 6th

World Youth Festival took place Именно в Москве

проводился Шестой Международный Юношеский

фестиваль. Айнан дар Москав шашумин фестива-

ли љавонон гузаронида шуд. Шашумин фестивали

љавонон айнан дар Москав гузаронида шуд.

Эти два предложения являются своего рода

синтаксическими синонимами. Первое предложе-

ние в сопоставлении со вторым не несет в себе

эмфазы, синтаксическая структура его характери-

зуется своего рода нейтральностью; второе пред-

ложение является эмфатическим; оно использует

средства, предусмотренные правилами английско-

го синтаксиса для эмфатического выделения, в

данном случае обстоятельственного оборота. Это

тоже эмфаза логического характера.

Однако, как мы знаем, эллиптические обороты

– вполне узаконенная норма устной разговорной

речи. Предложение типа "Where to?" – куда? Ба

куљо как вопрос, заданный собеседнику после со-

общения последнего "I'm leaving tomorrow – Я

уезжаю завтра- ман погоњ меравам", представляет


120

собой норму языка и не является особым вырази-

тельным средством языка. Эта норма устного типа

речи. Но как мы видим, эллиптический оборот

может стать стилистическим приемом при опреде-

ленных условиях.

Аналогичную мысль подчѐркивает и Сейнсбе-

ри: «Истинный секрет стиля состоит в нарушении

или пренебрежении правилами, по которым стро-

ятся фразы, предложения и абзацы». (№2, 32-34

стр.).


1. Вилюман В.Г. Английская синонимика./М.: Высшая школа, 1980. 123 с.

2. Гальперин И. Р. Синтаксические выразительные средства английского языка / Гальперин И.Р. «Ино-

странные языки в школе». 2009. №4. С. 32 – 34.

3. Гальперин И.Р. Перевод и стилистика. «Вопросы языкознания» / Гальперин И.Р. 1974. №4. С. 65 – 70.

4. Левин В.Д. Очерк стилистики русского литературного языка конца XVIII – начала XIX вв. Лексика.

М., 1964. С. 3 – 405.

5. Лотман Ю.М. К современному понятию текста.Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. 1986. Вып. 736. С. 104 –

108.

References 1. Viljuman V.G. Anglijskaja sinonimika./M.: Vysshaja shkola, 1980. 123 s.

2. Gal'perin I. R. Sintaksicheskie vyrazitel'nye sredstva anglijskogo jazyka / Gal'perin I.R. «Inostrannye jazyki v

shkole». 2009. №4. S. 32 – 34.

3. Gal'perin I.R. Perevod i stilistika. «Voprosy jazykoznanija» / Gal'perin I.R. 1974. №4. S. 65 – 70.

4. Levin V.D. Ocherk stilistiki russkogo literaturnogo jazyka konca XVIII – nachala XIX vv. Leksika. M., 1964.

S. 3 – 405.

5. Lotman Ju.M. K sovremennomu ponjatiju teksta.Uchen. zap. Tart. gos. un-ta. 1986. Vyp. 736. S. 104 – 108.

Rakhimova T.R., Applicant,

Khujand State University named after academician B.G. Gafurov

ON THE ESSENCE OF STYLISTIC SYNONYMS AND ITS

INTERCHANGEABILITY IN THE ENGLISH LANGUAGE

Abstract: this article is devoted to the analysis of semantic features of the stylistic synonyms and on the base of

the examples the interchangeability word and their synonyms in English is shown. The author of the article on the

bases of the examples notes that interchangeability of the lexical unit is considered as the results of the units of the

lexical and grammatical meanings.

Keywords: semantic, synonyms, compatibility, feature, interchangeability


121

Хайдарова Ф.У., соискатель,

Худжандский государственный университет имени академика Б.Г. Гафурова

СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ СУБСТАНТИВНЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ

В ТАДЖИКСКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ

Аннотация: в статье анализируются структурные типы субстантивных словосочетаний в таджикском и

английском языках в сравнительно – сопоставительном плане. Наше исследование выявило, что в обоих

языках данный тип словосочетания конструируется сочетанием имени существительного с другим сущест-

вительным, прилагательным, местоимением, числительным, инфинитивом и наречием в английском языке.

Наиболее распространенным способом связи компонентов таких словосочетаний в таджикском языке явля-

ется изафет "-и", а в английском языке примыкание и предложное средство. В таджикском языке также

встречается отдельные случаи примыкания и предложная связь. Позиция адъюнкта по отношению к ядру

значительно различается между таджикским и английским языкам. В таджикском языке часто адъюнкт

следует за ядром, хотя есть отдельные случаи его препозиции. В английском языке, наоборот, в большин-

стве случаях ядро следует за адъюнктом, хотя встречаются иногда и обратный слово – порядок, т.е. адъ-

юнкт следует за ядром.

Ключевые слова: словосочетание, ядро, адъюнкт, управление, примыкание, согласование, предложная

связь

Субстантивные словосочетания представляют

собой самым распространенным типом двучлена

как в таджикском, так в английском языке. Каж-

дый язык в истории своего развития выработал

соответствующие структурные модели таких сло-

восочетаний. В частности, в современном таджик-

ском литературном языке, согласно данным С.

Абдурахимова, на способов связи компонентов

данного типа двучлена разграничиваются три типа

такой синтаксической единицы: 1) изафетные суб-

стантивные словосочетания, 2) субстантивные

словосочетания с приѐмом примыкания, 3) суб-

стантивные словосочетания с предложной и по-

слеложной связью [1, с. 29]. Например: марди ми-

ѐнсол (6, 146), истиќболи ангиштканон (6, 183),

сари ту (6, 169) – изафетная связь; ин тобиш (6,

164), чор гулдон (6, 307), додарљон Давлат (6, 241)

- связь примыкания; ќишлоќ ба ќишлоќ (6, 253),

гул барои ту (6, 277), даст ба гиребон (6, 323),

барф барин сафед (6, 218) – предложная и после-

ложная связь.

В английском языке проф. Б.А. Ильиш на осно-

ве типа связи между компонентами субстантивных

словосочетаний находит следующие их типы: 1)

субстантивные словосочетания с приѐмом примы-

кания, 2) субстантивные словосочетания с приѐ-

мом управления, 3) субстантивные словосочетания

с предложной связью, 4) субстантивные словосо-

четания с приѐмом согласования [3, с. 172-174].

Например: morning air (4, 41), his mother (4, 41),

three weeks (4, 75), misty valley (5, 130) – связь

примыкания; Jan's bed (4, 131), the train' speed (4,

33), the woman's laugh (4, 34), three months' time (4,

81) – приѐм управления; the opinion of the man (4,

81), feeling in the stomach (4, 95), a girl like you (4,

163), a day from now on (4, 172), days on the moun-

tains (4, 189) – предложная связь; that case – those

cases, these cards – this card (4, 208) – связь согла-

сования. Следует сразу отметить, что согласова-

ние крайне ограничено. Оно происходит в тех

случаях, когда адъюнкт субстантивного словосо-

четания выражается указательным местоимением

" this" или "that", у которых имеется две числовые

формы.

Как явствует из вышесказанного между тад-

жикским и английским языками наблюдаются су-

щественные различия в способах организации

субстантивных словосочетаний. Большие разли-

чия наблюдаются также в порядке расположения

компонентов данного типа словосочетания. Ср.:

Montanelli's voice (4, 29) – овози Монтанелли (5,

10), handsome lad (4, 41), – бачаи хушрўй (5, 24),

glowing coal (4, 40) – ангишти афрухта (5, 23),

goat's milk (4, 41) – шири буз (5, 24), a cotton dress

(4, 80) – куртаи чит (5, 67).

Наряду с этими различиями между субстантив-

ными словосочетаниями таджикского и англий-

ского языков свидетельствует о том что в этой

сфере синтаксиса этих языков наблюдается боль-

ше расхождения, чем схождения. Поэтому в дан-

ной статье предпринята попытка проанализиро-

вать структурные особенности субстантивных

словосочетаний таджикского и английского язы-

ков в сравнительно – сопоставительном плане.

Анализ начинаем с субстантивных словосоче-

таний с изафетной связью в таджикском языке с

целью выявления их английских эквивалентов.

Наиболее употребительной является таджикская

модель n+n: пораи нон (5, 60) – a peace of bread (4,

73), њисси ќаноатмандї (5, 30) – sense of

satisfaction (4, 46), айвони мењмонхона (5, 26) – the

terrace of the hotel (4, 43), нури дида (5, 18) – the

light of the eyes (4, 36).

Как видно из перевода данной модели таджик-

ского на английский язык, и в этом языке функ-

ционирует данная модель только с той разницей


122

что в место изафета "-и" употребляется предлог

"of ". Следовательно, эквивалентом таджикского "-

и" является предлог, т.е. таджикская изафетная

связь соответствует английской предложной свя-

зи. Здесь привлекает внимание то, что оба компо-

нента субстантивного словосочетания выражены

существительными, обозначающие неодушевлен-

ные существительные, включая их абстрактный

подтип.

Кроме предлога "of" для установления связи

между компонентами субстантивных словосоче-

таний в сопоставляемых языках широко употреб-

ляются и другие предлоги: a crucifix on a pedestal

(4, 49) – салибе дар рўи поя (5, 50), blood from the

hand (4, 81) – хун аз даст (5, 82), a week in the

fortress (4, 252) – њафтае дар ќалъа (5, 250), a

woman with a kid (4, 118) – зане бо кўдак 5, 116).

Видно, что здесь метод языками обнаруживает-

ся полное сходство и по порядку расположения и

по способу связи между компонентами, т.е. ядро

предшествует адъюнкту, который связывается с

ним посредством предлога. В качества адъюнкта

таких словосочетаний может выступать и место-

имение: a letter from him (4, 41) – мактубе аз ў (5,

39), a talk with them (4, 86) – гуфтугў бо онњо (5,

85), an answer to it (4, 188) – љавоб ба он (5, 186). В

следующих примерах изафетное словосочетание

таджикского языка соответствует другой англий-

ской модели: smugglers' paths (4, 143) – роњњои

ќочоќчиѐн (5, 141), номи Зита (5, 149) - Zita's name

(4, 151), зиндагонии халќ (5, 189) – people's life (4,

190), гардани бачагонашон (5, 206) – their babies'

neck (4, 208), каппаи чўпони (5, 214) –shepherd's

hut (4, 215) и т.д.

И в этом случае таджикская модель "n+n" соот-

ветствует английской модели "n+n", но здесь тад-

жикский изафет "-и" передаѐтся при помощи фор-

манта притяжательности "-'s" а не предлога "of".

Употребление этой морфемы связано с тем, что

в английском языке принято связывать одушев-

ленные существительное с ядром субстантивного

словосочетания именно при помощи этой едини-

цей, хотя возможно ее замена предлогом "of". Ср.:

lion's mouth (4, 90) – дањони шер (5, 89) – mouth of

the lion – дањони шер, a friend of Orsini (4, 96) –

рафиќи Орсини (5, 95) – Orsini's friend – рафиќи

Орсини.

Иногда возможно использование форманта "-'s"

и для установления связи двух неодушевленных

существительных: Party's secrets (4,144) – корњои

махфии партия (5,142), a moment's pause (4,10)-

лањзаи хомўшї (5,13).

Следует отметить, что в английском языке два

имени существительных могут образовать суб-

стантивное словосочетание и при помощи приѐма

примыкания и в этом случае данная модель анг-

лийского языка опять таки передаѐтся на таджик-

ский язык посредством изафетного субстантивно-

го словосочетания: mountain rambles (4, 11) – сай-

ругашти кўњсор (5, 14), Monday morning (4, 41) –

пагоњирўзии душанбе (5, 42), interrogation room (4,

66) – хонаи бозпурсї (5, 66), Duprez expedition (4,

95) – экспедитсияи Дюпрэ (5, 94). Встречаются и

случаи, когда первый компонент таких словосоче-

таний английского языка передаѐтся при помощи

относительного прилагательного: college papers

(4,53) – навиштаљотњои дорулфунунї (5, 53),

leather gaiters (4, 240) – љулоби чармин (5, 237),

university regulations (4, 38) – тартибу низоми

дорулфунунї (5, 39).

Вторая разновидность субстантивных словосо-

четаний образуется сочетанием имени существи-

тельного с именем прилагательным в сопостав-

ляемых языках. Однако структурная модель этого

типа словосочетания в этих языках различается.

В английском языке эта модель выглядит сле-

дующим образом: "adj. + n", а в таджикском языке

наблюдается совсем обратный порядок располо-

жения компонентов: "n+adj.". Способ связи между

этими двумя моделями также различается. Анг-

лийский язык использует приѐм примыкания, а

таджикский язык изафет "-и". Ср.: абрўвони дароз

(5, 11) – long eyebrows (4, 29), осмони соф (5, 11) –

guiet sky (4, 30), мижгони сиѐњ (5, 12) - black lashes

(4, 30), ќалъаи бузург (5, 56) – huge fortress (4, 55),

гулмехи калон (5, 70) – a large nail (4, 70), кори

сиѐсї (5, 85) – political work (4, 85), душманони

шахсї (5, 133) – personal enemies (4, 134).

Когда прилагательное стоит в форме превос-

ходной степени, то в таджикском языке субстан-

тивное словосочетание имеет точно такую же

структуру, что в английском языке, т.е. прилага-

тельное стоит перед ядром связывается с ним при

помощи приѐма примыкания: азимтарин

тасаллидињанда (5, 64) – greatest comfort (4, 64),

нозанинтарин духтар (5, 107) – most charming girl

(4, 109), љиддитарин ислоњот (5, 86) – most serious

reforms (4, 86), љиддитарин масъулият (5, 133) –

gravest responsibility (4, 136).

Наиболее употребительными являются также

субстантивные словосочетания, образуемые ком-

бинацией имени существительного с местоимени-

ем. Сюда, прежде всего, относятся в таджикском

языке модель "n+Per. Pron", которой соответствует

модель "n+Poss. Pron". Например: чашми ман (5,

132) – my eyes (4, 134), хомўшии ў (5, 143) – his

silence (4, 145), ваќти онњо (5, 103) – their time (4,

105), методњои шумо (5, 257) – your methods (4,

259), эњтироми мо (5, 268) – our respects (4, 271) и

т.д.

Как видно из этих примеров, в таджикском

языке адъюнкт субстантивного словосочетания


123

выражен личным местоимением, связываемым с

ядром при помощи изафета "-и", причем адъюнкт

занимает вторую позиция. А в английском языке

адъюнкт выражен притяжательным местоимени-

ем, стоящим перед ядром и связываемым с ядром

при помощи приема примыкания.

Следует отметить, что английские субстантив-

ные словосочетания с притяжательным местоиме-

нием могут соответствовать в таджикском языке

субстантивному словосочетанию с адъюнктом,

выраженным возвратным местоимением "худ",

употребляемым самостоятельно или в сочетании с

морфемами притяжательности "-ам, -ат, -аш, -

амон, -атон, -ашон". Например: my dear boy (4, 75)

- бачаи азизи ман или бачаи азизи худам (5, 71),

your mother (4, 75) – модари ту (5, 71) или мо дари

худат и т.д. И в данном случае адъюнкт с возврат-

ным местоимением связывается с ядром при по-

мощи изафета "-и".

В обоих языках функционируют также суб-

стантивные словосочетания, адъюнкт которых вы-

ражается указательным местоимением. Такой тип

двучлена имеет одинаковую структуру в сопос-

тавляемых языках, т.е.: Pron. Dem. + N. Например:

он зан (5, 116) – that woman (4, 118), ин мактуб (5,

69) – this letter (4, 71), он чизњо (5, 133) – those

things (4, 136), ин ибодатњо (5, 105) – these prayers

(4, 108).

Здесь различие между этими языками заключа-

ется в том, что в английском языке адъюнкт, вы-

раженный указательным местоимением согласует-

ся с ядром при помощи приѐма согласования, т.е. в

зависимости от форм числа ядра адъюнкт изменя-

ет свою форму числа. А в таджикском языке ука-

зательные местоимения связываются с ядром по-

средством приѐма примыкания.

Кроме личного, возвратного и указательного

местоимений в качестве адъюнкта субстантивных

словосочетаний могут выступать и другие разряды

местоимений. В частности в обоих языках эту

роль выполняет неопределенные местоимениями:

the other way (4, 193) – дигар роњ (5, 191), a few

years (4, 24) – якчанд сол (5, 26), several excursions

(4, 26) – якчанд экскурсияњо (5, 27), all the world

(4, 29) – тамоми олам (5, 30), many adventures (4,

94) – бисѐр саргузаштњо ( 5, 93).

Как видно из этих примеров, в английском язы-

ке в этом типе субстантивного словосочетания

между сопоставляемыми языками наблюдается

почти полное сходство, т.е. адъюнкт стоит в пре-

позиций и связывается со своим ядром при помо-

щи приѐма примыкания, кроме одного исключе-

нием, где средством связи является таджикский

изафет "-и".

Адъюнкт субстантивных словосочетаний в со-

поставляемых языках может выражаться при по-

мощи количественного или порядкового числи-

тельного. При этом в таджикском языке использу-

ется два типа моделей Num. Car. + N или N+ Num.

Or. А в английском языке встречается только один

тип модели: Num. Car. + N, Num. Or. + N. Сравни-

те: second letter (4, 62) – мактуби дуюм (5, 62),

second attempt (4, 310) – кўшиши дуюм (5, 308),

seven conspirators (4, 244) - њафт сўиќасдчї, fifteen

armed men (4, 244) - понздањ марди яроќнок и т.д.

Как видно из этих переводов, в обоих языках

адъюнкт, выраженный количественным числи-

тельным, в обоих языках стоит перед ядром, при-

чем оно связывается с существительным при по-

мощи приѐма примыкания. Разница между языка-

ми здесь заключается в том, что в английском

языке существительное стоит в форме множест-

венного числа, тогда как в таджикском языке оно

употребляется в форме единственного числа. Но

когда адъюнкт выражается порядковым числи-

тельным, оно в таджикском языке располагается

после ядра и связывается с ним при помощи иза-

фета "-и", а в английском языке оно стоит перед

ядром и устанавливает связь с ядром посредством

приѐма примыкания.

В сопоставляемых языках адъюнкт субстантив-

ного словосочетания может выражаться при по-

мощи причастия I и II в английском языке и тад-

жикским причастием с формантом "-а". Например:

glowing coal (4, 21) – ангишти афрўхта (5, 23),

coming month (4, 120) – моњи омадаистода (5,

119), footsteps approaching along the terrace (4, 107)

– шарфаи пойњои ба айвон наздикшудаистода (5,

105), a man clenching his teeth (4, 159) – як марди

дандон ба дандон гузоштаистода (5, 157), injured

arm (4, 161) – дасти захмбардошта (5, 160),

smashed tea – cup (4, 170) – пиѐлаи шикаста (5,

168), an image wrapped in paper (4, 210) �0 нигораи

ба ќоѓаз печондашуда (5, 208).

Из анализа этих примеров вытекает, что в анг-

лийском языке причастия I и II в функции адъ-

юнкта субстантивного словосочетания, связываясь

со своим ядром при помощи приѐма примыкания

могут, стоять либо в препозиции, либо в постпо-

зиции по отношению к ядру. Если у этих причас-

тия нет зависимого слова, они стоят перед ядром,

но когда у них есть комплементы, они находятся в

постпозиции. В таджикском же языке и препози-

тивное и постпозитивное причастие английского

языка передаѐтся при помощи причастия с фор-

мантом "- а", которые всегда после ядра и связы-

вается с ним при помощи изафета "- и".

Инфинитивы сопоставляемых языков также

могут выступать в качестве адъюнкта субстантив-

ных словосочетаний. При этом инфинитив в обоих

языках стоит после ядра. В английском языке он

связывается со своим ядром при помощи приѐма


124

примыкания, а в таджикском языке для этой цели

используется изафет "- и". Например: an attempt to

retain the relationship (4, 28) - кўшиши нигоњ дош-

тани муносибат (5, 30), a desire to quarrel (4, 155) -

майли љанљол кардан (5, 152), the right to come

away (4, 222) – њуќуќи људо шудан (5, 220).

В английском языке функционирует герундий,

который отсутствует в таджикском языке. Он мо-

жет употребляться в качестве адъюнкта субстан-

тивного словосочетания: means of removing

officials (4, 192) - воситаи аз кор озод кардани ман-

сабдорон 5, 189), the hope of finding the body (4,

130) – умеди ѐфтани љасад (5, 136), reputation of

being a saint (4, 207) – шўњрати муќаддас будан (5,

204), thought of going there (4, 20) – фикри ба он љо

рафтан (5, 19).

В таджикском языке С. Абдурахимов разграни-

чивает также субстантивные словосочетания,

адъюнкт которых выражается наречием, и приво-

дится примеры типа "ќадре равщан", "анча пахта",

"камтар чой", "як миќдор тутмавиз", "бисѐр

солњо", "хеле ваќт", "кам андар кам мардон", "хе-

ле ва хеле кам одамон" и др. (1, 45-46).

С этой точкой зрения трудно согласиться, так

как, согласно своему категориальному значению,

наречие в таджикском языке не должно сочетаться

с именем существительным. Кроме того, образо-

вание типа "кам андар кам", "хеле кам" нельзя

считать наречиями. Наречие как знаменательное

слово должно быть цельнооформленной единицей,

под которой понимается "нераздельность языко-

вой единицы, невозможность разделения ее на

части и вставки между ними других единиц языка.

Цельнооформленность считается наиболее суще-

ственным признаком слова как единицы языка" [2,

525]. Единица "кам андар кам" не является цель-

нооформленной, она напоминает сочетание фра-

зеологического типа, а образование "хеле кам" от-

носится к разряду адъективного словосочетания,

состоящего из прилагательного (местоимения) и

наречия. Сочетание "як миќдор" также нельзя счи-

тать наречием в силу того, что оно состоит из двух

словарных единиц и поэтому вопреки наречия не

является цельнооформленной единицей.

Что касается слов "ќадре", "анча", "камтар",

"бисѐр", "хеле" употребленных в вышеприведѐн-

ных словосочетаниях, то они также наречиями не

являются, эти слова функционируют как адъек-

тивные местоимения, о свидетельствуют также

переводы указанных словосочетаний на англий-

ский язык: ќадре равщан – a little butter. Здесь

"ќадре" является неопределенным местоимением,

но когда говорят "ќадре интизор шав", то здесь это

слово функционирует как наречие. В примере "ан-

ча пахта" слово "анча" является местоимением и

переводится на английский язык "a lot of", а все

словосочетание звучит "a lot of cotton". Если ска-

зать "анча хаста шудам", то в данном случае "ан-

ча" выступает как наречие. В образовании "камтар

чой", слово "камтар" переводится на английский

язык "a little", а все образование – "a little tea".

Здесь "a little" выступает как местоимение. В

предложении "камтар ѐрї дињед" слово "камтар"

действительно является наречием. То же самое

можно сказать и по отношению к слову "хеле".

Нам представляется, что в таджикском языке от-

сутствуют субстантивные словосочетания, адъ-

юнкт которых выражается наречием. Однако в

английском языке встречаются отдельные случаи

употребления наречия в функции адъюнкта суб-

стантивного словосочетания: ... the people here

liked those evenings best (4, 176) – ба одамони ин

љо он шабњо хеле маъкул афтод (5, 173). Put the

biscuits on the shelf above (4, 124). – Нонњои хуш-

кро ба рафчаи болої гузор (5, 121) yesterday's

committee (4, 116) – комитети дирўза (5, 115).

В словосочетании "people here" наречие "here"

передано на таджикский язык посредством слово-

сочетания "ин љо", а не наречием. Двучлена "the

shelf above", которое переведено на таджикский

язык посредством прилагательного "болої" а не

наречием. В составе образования "to-day's

committee" наречие "yesterday" соответствует тад-

жикскому прилагательному "дирўза", а не наре-

чию "дирўз". В вышеуказанных словосочетаниях

английского языка в качестве средства связи вы-

ступает примыкание или управление с формантом

"-'s". А в таджикском языке в качестве средства

связи выступает изафет "-и".

Таким образом, в сопоставляемых языках суб-

стантивные словосочетания организуются комби-

нацией имени существительного с другим сущест-

вительным, прилагательным, местоимением, чис-

лительным, инфинитивом, английским герундием

и наречием. Основным способом связи компонен-

тов таких словосочетаний в таджикском языке вы-

ступает изафет или приѐм примыкания. А в анг-

лийском языке основными средствами связи яв-

ляются примыкание, управление и предлоги. Есть

здесь отдельные случаи использования приѐма

согласования, чего нет в таджикском языке. По

месту расположения адъюнкта также между этими

языками наблюдаются существенные различия.

Большей частью адъюнкт в таджикском языке на-

ходится в постпозиции, а в английском в препози-

ции.


125


1. Абдурахимов С. Иборањои исмц. // Грамматикаи забони адабии њозираи тољик, љ. II. Душанбе: "До-

ниш", 1986. С. 29 – 50.

Abdurahimov S. Substantival phrases // Grammar of Modern Tajik, p. II. Dushanbe: "Donish", 1986. P. 29 – 50.

2. Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь – справочник лингвистических терминов. М.:

"Просвещение", 1976. 544 с.

3. Ilyish B.A. The structure of Modern English. L.: "Prosveshenye", 1971. 366 p.

4.Voynich E.L.The Gadfly.M.:"Foreign languages publishing house",1954. 332 p.

5. Войнич Э.Л. Ѓурмагас. Душанбе: "Маориф", 1982. 318 с.

6. Љалил Р. Асарњои мунтахаб. Љилди II. Душанбе: "Адиб", 1988. 464 с.

7. Jalil R. Selection of works. p. II. Dushanbe: "Adib", 1988. 464 p.

References 1. Abdurahimov S. Iboraњoi ismc. // Grammatikai zaboni adabii њozirai toљik, љ. II. Dushanbe: "Donish",

1986. S. 29 – 50.

Abdurahimov S. Substantival phrases // Grammar of Modern Tajik, p. II. Dushanbe: "Donish", 1986. P. 29 – 50.

2. Rozental' D.Je., Telenkova M.A. Slovar' – spravochnik lingvisticheskih terminov. M.: "Prosveshhenie", 1976.

544 s.

3. Ilyish B.A. The structure of Modern English. L.: "Prosveshenye", 1971. 366 p.

4.Voynich E.L.The Gadfly.M.:"Foreign languages publishing house",1954. 332 p.

5. Vojnich Je.L. Ѓurmagas. Dushanbe: "Maorif", 1982. 318 s.

6. Љalil R. Asarњoi muntahab. Љildi II. Dushanbe: "Adib", 1988. 464 s.

7. Jalil R. Selection of works. p. II. Dushanbe: "Adib", 1988. 464 p.

Khaidarova F.U., Applicant,

Khujand State University named after academician B.G. Gafurov

STRUCTURAL TYPES OF SUBSTANTIVAL PHRASES IN TAJIK AND ENGLISH LANGUAGES

Abstract: the article is devoted to the analysis of structural types of substantival phrases in the Tajik and Eng-

lish languages in comparative-contrastive plan.

Our research revealed that such type of word group is constructed in the Tajik and English languages by com-

bining a noun with another noun, or an adjective, a pronoun, a numeral, an infinitive or a participle and an adverb

in English. In most cases the components of such phrases in Tajik are connected with each other by means of isa-

phet "-и", but in English they are mostly combined by means of adjoinment and prepositions. The position of such

means of bond is sometimes used in modern Tajik as well the adjunct with respect to the kernel greatly differs in

these languages. Mostly the adjunct occupies the second place in Tajik, while in English it proceeds the kernel.

There cases of reverse order in Tajik and English occur.

Keywords: word group, kernel, adjunct, government, adjoinment, agreement, prepositional bond


126

Любимова Н.А., доктор филологических наук, профессор,

Чжоу Цзынань,

Санкт-Петербургский государственный университет

ВАРЬИРОВАНИЕ ИНТОНАЦИИ РУССКОГО ОБЩЕГО ВОПРОСА В ЗАВИСИМОСТИ

ОТ СЕМАНТИКИ ЕГО ЛЕКСИЧЕСКИХ МАРКЕРОВ

Аннотация: вопросительные частицы в силу их разнообразной семантики и взаимодействия с пропози-

циональным содержанием вопросительных предложений определенным образом влияют на интонационное

оформление вопроса. Данная статья посвещена анализу интонации общего вопроса с частицами в русском

языке.

Ключивые слова: интонация, общевопросительные предложения, вопросительные частицы

Интонация как одно из средства оформления

вопроса играет исключительно важную роль в так

называемых общевопросительных предложениях.

В этом случае принято говорить о вопросительной

интонации, которая в современном русском языке

хорошо изучена (Брызгунова 1963, 1980; Касаткин

2007; Матусевич 1976; Николаева 1977; Светоза-

рова 1982 и др.). Что касается интонации общево-

просительных предложений с частицами, то спе-

циальных исследований, за исключением канди-

датской диссертации М.Н. Пановой (1981), в этом

направлении предпринято не было. Хотя в некото-

рых работах приводятся примеры подобного рода

(Брызгунова 1980; Касаткина 2007; Матусевич

1976; Петер 1955). Естественно предположить, что

вопросительные частицы в силу их разнообразной

семантики и взаимодействия с пропозициональ-

ным содержанием вопросительных предложений

определенным образом влияют на интонационное

оформление вопроса.

Наиболее частотными вопросительными части-

цами в русском языке являются ли, не…ли, или,

разве и неужели. Учитывая сведения о значении

русских частиц, указанные в работах разных ис-

следователей, в настоящее время можно констати-

ровать следующие (например: Распопов 1955,

Святогор 1976 и др.).

1. Частица ли употребляется во всех стилях ре-

чи. В предложении частица ли выражает неуве-

ренность, сомнение, она очень тесно взаимодейст-

вует с интонацией и контекстом.

2. Частица не…ли употребляется 1) при вопро-

се о соответствии сообщаемого действительности,

которое не вполне понятно для говорящего; а так-

же для 2) выражения просьбы и предположения.

3. Частицы разве и неужели очень широко

употребляются как в текстах различной стилисти-

ческой направлениности, так и в разговорной ре-

чи, и выражают отношение говорящего к сооб-

щаемому: неверие, недоверие, удивление и др . В

толковых словарях современного русского языка

частицы разве и неужели выступают как сино-

нимы. Значение разве передается через «неуже-

ли, возможно ли что, правда ли что», а значение

неужели – через слова «разве, возможно ли»

(см.: [ТСРЯ 1960]). С помощью частицы неуже-

ли выражается неприятное удивление, удивление

с оттенком сожаления, радостное удивление или

удивление, основанное на более значительном

противоречии между ожидаемым и реальностью»

[Лобанова 1971: 53]. В свою очередь И. П. Распо-

пов [1955], И.П. Святогор [1976] считают, что во-

просы с частицей неужели более экспрессивны,

чем вопросы с частицей разве. Таким образом,

частицы разве и неужели имеют ряд семанти-

ческих и функциональных особенностей, опреде-

ляющих возможности их синонимического и диф-

ференцированного употребления в контекстах. В

данной работе придерживаемся точки зрения Т.В.

Булыгиной и А.Д. Шмелева [1987], которые ут-

верждают, что предложения с частицами разве и

неужели, для насителей русского языка интуи-

тивно объединяет необычная для вопросительных

предложений диалогическая функция – «вопрос-

реакия».

4. Частица и л и указывает на неуверенность

говорящего: она используется для установления

альтернативных отношений.

Эксперимент

Материалом послужили вопросительные

предложения, представляющие четыре функцио-

нально-семантические группы русского вопроса

(Русская Грамматика 1980): общевопроситель-

ные, собственно-вопросительные, неопределен-

но-вопросительные и вопросы, требующие от-

вета да или нет (Начать ремонт?; Есть тут

другая дорога?; Вы не меня ждете? и Он спит?).

Для сравнения в каждую группу были добавлены

одно повествовательное предложение и пять во-

просительных с частицами или, ли, не...ли, неу-

жели и разве. Например, Есть тут другая доро-

га.; Есть ли тут другая дорога?; Или есть тут

другая дорога?; Не тут ли другая дорога?; Разве

тут есть другая дорога? и Неужели тут есть

другая дорога? Всего 28 предложений.


127

Испытуемые – носители литературной нормы

русского языка (двое мужчин и четыре женщины)

в возрасте от 18-25 лет. Из них пять студентов и

один инженер.

Методика эксперимента. 1. Испытуемым было предложено ознако-

миться со списком предложений, данных в слу-

чайном порядке, затем начитать их на аудионоси-

тель Sony ICD-SX712.

2. Естественность полученной аудиозаписи

была подтверждена опытным фонетистом, носите-

лем литературной произносительной нормы рус-

ского языка.

3. Полученная запись была подвергнута слу-

ховому фонетическому анализу экспериментатора,

на основании которого были созданы схемы инто-

национных контуров исследуемых предложений.

4. Аудиозапись была обработана программой

Praat 5.3.41, которая позволила получить интона-

ционные контуры каждого предложения, количе-

ственные данные о длительности и интенсивности

ударного гласного ИЦ.

5. Аудиторский анализ носителями русского

языка вопросительных предложений с частицами с

целью выявления влияния частиц на общее значе-

ние вопросительных предложений.

Обсуждение результатов

На основании результатов слухового фонетиче-

ского анализа можно заключить следующие.

1. При произнесении общего вопроса у всех

испытуемых наблюдается обычный для этого слу-

чая восходяще-нисходящий контур с повышением

ЧОТ на ударном гласном ИЦ. Данные о значениях

ЧОТ, а также интенсивности и длительности вы-

деленных галсного.

2. Данные слухового фонетического анализа

позволяют говорить о том, что в предложениях с

частицей ли наблюдается восходяще-нисходящий

контур. Компьютерный анализ подтверждает это:

движение ЧОТ начитается со среднего уровня ре-

гистра, поднимается вверх, затем постепенно по-

нижается. Такой интонационный контур характе-

рен в русском языке и для общего вопроса без час-

тицы. Так как частица ли всегда находится после

слова, о котором спрашивается, она примыкает к

нему, образуя с ним единое фонетическое слово,

при этом интонационно выделенное. Мелодиче-

ский пик может приходится как на ударный глас-

ный выделенного слова, так и на частицу ли, что

обусловлено вариантностью значений частицы.

Присутствие частицы ли не влияет на интенсив-

ность ударного гласного выделенного слова, более

того, интенсивность гласного частицы находится в

тех же пределах, что и гласного выделенного сло-

ва.

3. Сложная частица не...ли в вопросительном

предложении распадается на две части, не начина-

ет предложение, ли примыкает к слову, о котором

спрашивается. Слуховой фонетический анализ и

полученные интонограммы позволяют говорить,

что общее направление интонационного контура в

подобных вопросах сохраняется таким же, как и в

предложениях общего вопроса или вопроса с час-

тицей ли, то есть восходяще-нисходящее.

4. Полученные инотонограммы свидетельству-

ют о том, что вопросительные предложения с час-

тицей или могут иметь два варианта произнесе-

ния: 1) такое же, как при оформлении повествова-

тельного предложения; 2) повышение тона на ин-

тонационным центре, что напоминает контур об-

щего вопроса (См. табл. 1).

В тех случаях, когда вопросительные предло-

жения с частицей или были произнесены как по-

вествовательные, они имели нисходящий контур,

что подтверждают данные ЧОТ ударных гласных

в сравниваемых предложениях. Что касается дли-

тельности, то, как правило, в этом случае длитель-

ность ударного гласного конечного слова в вопро-

сительных предложениях меньше, чем в соответ-

ствующих повествовательных предложениях (это

подтверждает данные Н.Д. Светозаровой [1982]).

Коммуникативный тип предложения не влияет на

интенсивность ударных гласных.

Когда предложения с частицей или были про-

изнесены с восходящим тоном, их контур, как уже

говорилось, был схож с контуром общего вопроса

без частицы: на ударном гласном выделенного

слова отмечается резкое (в большинстве случаев)

или постепенное и плавное повешения ЧОТ. При-

сутствие частицы или не влияет на интенсивность

ударного гласного выделенного слова. Интенсив-

ность ударного гласного частицы находится в тех

же приделах, что гласного выделенного слова. В

вопросительных предложениях с частицей или

наблюдается более резкое повышение ЧОТ на

ударном гласном выделенного слова по сравне-

нию со сходным вопросом без частицы.


128

Таблица 1

Контур вопросительных предложений с частицей или и значение ЧОТ ударных гласных в них (Гц)

1

2

№2 №5 №1 №3 №4

3

/i/ 14

5

123

20

0

16

3

29

1

/a/ 15

6 138

24

1

17

3

31

2

/o/ 13

3 107

18

4

27

4

44

1

4

/i/ 14

9

121

21

3

24

8

24

8

/a/ 15

2 124

23

6

29

0

47

7

/o/ 11

0 107

15

4

15

4

24

0

5

/i/ 13

1

128

21

8

18

6

27

1

/u/ 15

5 142

25

0

19

1

31

0

/a/ 16

2 132

20

0

32

7

31

1

/o/ 13

0 108

14

7

14

5

41

0

6

/i/ 12

3

122

16

7

24

2

24

6

/o/ 12

3 125

16

4

26

4

25

8

/i/ 11

3 115

26

0

29

1

25

8

Примечание: Здесь и далее в графе 1 указанны дикторы с учетом сходства интонационого контура их

высказываний. В графе 2 – значения ЧОТ на ударных гласных и контур предложений. В графе 3-6 указан

номерпредложений: Или начать ремонт?, Или вы не меня ждете?, Или есть тут другая дорога?, Или он

спит? (полужирным выделяются рассматриваемые гласные)

5. Частица разве изменяет семантику предло-

жения, сообщая ему оттенок удивления, что вы-

ражается в повышении ЧОТ на ИЦ. Интонацион-

ное оформление вопросов с частицей разве сходно

с общием вопросом. Как показывает слуховой фо-

нетический анализ, в большенстве случаев ИЦ в

предложениях с частицей разве находится в конце

предложения. Сама частица разве интонационно

никогда не выделяется.

Если в предложении с частицей разве выделен-

ное слово находится в конце, то контур носит рез-

ко восходящий характер. Когда ИЦ находится не в

конце предложения, то интонационный контур

носит восходяще-нисходящий характер. Создается

впечатление что вопросы с частицей разве инто-

национно не отличаются от общих вопросов без

частиц по значениям ЧОТ, интенсивности и дли-

тельности гласных.

Присутствие частицы разве может сообщать

вопросу оттенок незаконченности мысли или ри-

торический характер. На рис. 1 показано, что на

ударном гласном выделенного слова спит имеет

место повышение тона, которое плавно начинает-

ся в начале гласного /i/ и резко повышается в кон-

це его звучания.


129

Time (s)

0 1

Pitc

h (H

z)

100

150

200

300

50

500

70

0 0.1 0.2 0.3 0.4 0.5 0.6 0.7 0.8 0.9 1

Рис. 1. Интонограмма вопроса – Разве он спит? (д. 5)

6. Частица неужели обычно начинает вопроси-

тельное предложение. Она имеет различные зна-

чения, что проявляется в характере ее интонаци-

онного рисунка. Частица неужели всегда оформ-

ляется восходяще-нисходящим контуром: повы-

шение тона происходит на ударном гласном слога

-же и заударном слоге -ли. Отмечены случае, ко-

гда интонационный пик приходится на заударный

слог -ли (см. табл. 2). В предложениях с частицей

неужели возможны два акцентных выделения: на

частице и на слове, которое представляет рему

(рис. 1. неужели тут есть другая дорога?). Явля-

ясь проклитикой, частица неужели вместе со сло-

вом, к которому она примыкает, образует выпук-

лый восходящий контур, в котором интонацион-

ный фокус может приходиться как на слог -ли

частицы, так и на ударный гласный следующего

слова (см. табл. 2).

Таблица 2

Контур вопросительных предложений с частицей неужели и значения ЧОТ гласных в них (Гц)

2 1 №2 №5 №1 №3 №4

3

/iu/ 114 120 165 151 244

/i/ 235 156 277 285 481

/a/ 190 125 216 258 374

/o/ 136 113 156 186 201

4

/iu/ 115 120 153 161 255

/i/ 215 162 236 308 412

/a/ 182 141 233 281 325

/o/ 119 100 170 147 205

5

/iu/ 108 120 161 161 249

/i/ 207 162 234 305 490

/u/ 248 123 236 291 336

/e/ 234 124 248 258 275

/a/ 173 110 232 191 242

/o/ 130 98 152 182 206

6

/iu/ 119 128 170 152 213

/i/ 205 178 298 249 416

/o/ 170 166 288 250 417

/i/ 134 113 215 219 245

Примечание: В графе 3-6 предложения: Неужели начать ремонт?, Неужели вы не меня ждете?, Не-

ужели есть тут другая дорога?, Неужели он спит? (полужирным выделяются рассматриваемые глас-

ные)

Итак, как свидетельствуют результаты слухо-

вого фонетического анализа и данные компьютер-

ного анализа, интонационное оформление вопро-

сительных предложений с частицами ли, не…ли,

разве, неужели сходно с интонационным оформ-

лением общего вопроса: для них всегда характерен

либо резко восходящий, либо восходяще-

нисходящий мелодический контур. Такие предло-

жения оформляет вопросительная интонация (как

в общем вопросе), а частицы сообщают дополни-


130

тельное значение, преобразуя первичную функ-

цию вопроса – запрос информации, ее поиск – во

вторичную: утверждение, уяснение, побуждение к

ответу, активизация внимания и др.

Вопросительные предложения с частицей или

интонируются как общие вопросы или как повест-

вовательные предложения. В первом случае веду-

щую роль в оформления вопроса выполняет инто-

нация, а частица конкретизируют вопрос. Во вто-

ром случае, напротив, основную роль играет час-

тица.


1. Брызгнова Е.А. Практические фонетики и интонация русского языка. М.: МГУ, 1963. 306 с.

2. Брызгунова Е. . Звуки и интонация русской речи. М.: Русский язык, изд-ния 1969, 1972, 1974, 1983 и

др.

3. Брызгунова Е.А. Интонация // Русская грамматика. Т. 1.: Фонетика. Фонология. Ударения. Интонация.

Словообразование. Морфология / Гл. ред. Н. Ю. Шведова. М.: Наука, 1980. С. 96 – 156.

4. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. О семантике частиц разве и неужели. //НТИ Сер. 2. 1987. №10. С. 24 –

40.

5. Касаткин Л.Л. Русская интонация: тональные контуры // Проблемы фонетики: сб. статей / Гл. ред. Ка-

саткина Р.Ф. Вып. 5. М.: Наука, 2007. С. 250 – 266.

6. Лобанова Н.А. Вопросительные и отрицательные предложения в русском языке. М.: МГУ, 1971. 82 с.

7. Матусевич М.И. Современный русский язык. Фонетика: Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по

специальности «Рус. яз. и литературы». М.: Просвещение, 1976. 288 с.

8. Николаева Т.М. Фразовая интонация славянских языков. М., 1977. 238 с.

9. Петер М. Мелодика вопросительного предложения в русском языке // Studia slavica. Budapest, 1955. T.

1. fasc. 1-6.

10. Распопов И.П. О вопросительных частицах в современном русском языке // Труды Благовещенского

государственного педагогического института. Благовещенск, 1995. Т. 6. С. 28 – 41.

11. Распопов И.П. Строение простого предложения в русского языке. М.: Наука, 1970. С. 90 – 95.

12. Распопов И.П. Основы русской грамматики: Морфология и синтаксис. Воронеж: ВГУ, 1984. 218 с.

13. Русская грамматика. Т. 2.: Синтаксис / под ред. Шведовой Н.Ю. М.: Наука, 1980. С. 391 – 346.

14. Светозарова Н.Д. Интонационная система русского языка. Л. 1982. 175 с.

15. Святогор И.П. Вопросительные частицы в составе вопросительных предложений // Актуальные во-

просы лексики и грамматики современного русского языка. Тула, 1976. С. 58 – 76.

16. Толковый словарь русского языка (ТСРЯ) / под ред. С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой. М.:МГУ. 1960.

References 1. Брызгнова Е.А. Практические фонетики и интонация русского языка. М.: МГУ, 1963. 306 с.

2. Брызгунова Е. . Звуки и интонация русской речи. М.: Русский язык, изд-ния 1969, 1972, 1974, 1983 и

др.

3. Брызгунова Е.А. Интонация // Русская грамматика. Т. 1.: Фонетика. Фонология. Ударения. Интонация.

Словообразование. Морфология / Гл. ред. Н. Ю. Шведова. М.: Наука, 1980. С. 96 – 156.

4. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. О семантике частиц разве и неужели. //НТИ Сер. 2. 1987. №10. С. 24 –

40.

5. Касаткин Л.Л. Русская интонация: тональные контуры // Проблемы фонетики: сб. статей / Гл. ред. Ка-

саткина Р.Ф. Вып. 5. М.: Наука, 2007. С. 250 – 266.

6. Лобанова Н.А. Вопросительные и отрицательные предложения в русском языке. М.: МГУ, 1971. 82 с.

7. Матусевич М.И. Современный русский язык. Фонетика: Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по

специальности «Рус. яз. и литературы». М.: Просвещение, 1976. 288 с.

8. Николаева Т.М. Фразовая интонация славянских языков. М., 1977. 238 с.

9. Петер М. Мелодика вопросительного предложения в русском языке // Studia slavica. Budapest, 1955. T.

1. fasc. 1-6.

10. Распопов И.П. О вопросительных частицах в современном русском языке // Труды Благовещенского

государственного педагогического института. Благовещенск, 1995. Т. 6. С. 28 – 41.

11. Распопов И.П. Строение простого предложения в русского языке. М.: Наука, 1970. С. 90 – 95.

12. Распопов И.П. Основы русской грамматики: Морфология и синтаксис. Воронеж: ВГУ, 1984. 218 с.

13. Русская грамматика. Т. 2.: Синтаксис / под ред. Шведовой Н.Ю. М.: Наука, 1980. С. 391 – 346.


131

14. Светозарова Н.Д. Интонационная система русского языка. Л. 1982. 175 с.

15. Святогор И.П. Вопросительные частицы в составе вопросительных предложений // Актуальные во-

просы лексики и грамматики современного русского языка. Тула, 1976. С. 58 – 76.

16. Толковый словарь русского языка (ТСРЯ) / под ред. С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой. М.:МГУ. 1960.

Lyubimova N.A., Doctor of Philological Sciences (Advanced Doctor), Professor,

Zhou Zinan,

Saint-Petersburg State University

INTONATIONAL VARIATION OF THE RUSSIAN GENERAL QUESTION

DEPENDING ON ITS LEXICAL TAG’S SEMANTICS

Abstract: interrogative particle specifically influence on the intonational arrangement of the question due to its

diverse semantics. The article is concerned with intonational analysis of general question in the Russian language.

Keywords: intonation, sentences with general question, interrogative particle


132

Войтова Н.А.,

Национальный исследовательский Нижегородский государственный

университет им. Н.И. Лобачевского

РУССКИЕ И ПОЛЬСКИЕ ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ С СОМАТОНИМАМИ

В АСПЕКТЕ ПРОБЛЕМЫ МЕЖЪЯЗЫКОВОЙ ЭКИВАЛЕНТНОСТИ

Аннотация: в работе осуществляется сопоставительное исследование русских и польских фразеологи-

ческих единиц, включающих в свой состав соматонимы «глаз», «нос», «ухо» и «язык», с точки зрения про-

блемы межъязыковой эквивалентности. Делается вывод, что, несмотря на относительную общность обще-

славянского фразеологического фонда, указанные фразеологизмы часто характеризуются лишь частичной

эквивалентностью. Кроме того, наблюдается достаточно много случаев безэквивалентных фразеологиче-

ских единиц в сопоставляемых языках.

Ключевые слова: сопоставительная фразеология, русский и польский язык, межъязыковая эквивалент-

ность

В настоящее время большое внимание уделяет-

ся сопоставительному изучению языков и культур,

что обусловлено активными процессами глобали-

зации в современном мире. Расширение взаимо-

действия культур и народов определяет значи-

тельный интерес современных исследователей

различных отраслей гуманитарного знания к во-

просам межкультурной коммуникации. В этой

связи проблема взаимосвязи языка и культуры, а

также вопрос о фразеологическом составе языка

как средстве интерпретации человеческой культу-

ры становятся актуальными в современной лин-

гвистике.

Абсолютно очевиден тот факт, что сопостави-

тельное изучение фразеологизмов разных языков

представляют несомненный интерес, поскольку

сведения, полученные в результате исследования,

могут расширить представление об идиоматике

того или иного языка и внести определенный

вклад в изучение цивилизации и культуры наро-

дов, отраженных в языке.

Проблема межъязыковой фразеологической эк-

вивалентности является одной из ключевых для

современных сопоставительных фразеологических

исследований [Райштейн 1980; Арсентьева 1989;

Комарова 1994 и др.]. Исследователи отмечают,

что даже наличие определенных сходств между

фразеологизмами в разных языках, лежащие в их

основе образы, а также компонентный состав фра-

зеологизмов, их морфологические и синтаксиче-

ские свойства могут все равно различаться.

В числе разных тематических, структурных и

лексико-семантических групп фразеологических

единиц в фразеологическом составе языков выде-

ляются фразеологизмы, включающие в свой со-

став соматизмы. Не случайно еще В.И. Абаев от-

носил соматическую лексику к категориям абсо-

лютно необходимых в любом обществе слов-

понятий, образующих основной «общечеловече-

ский» фонд языка. Это – своеобразный метафизи-

ческий фундамент существования языка [приво-

дится по: Виноградов 1977: 55]. Обилие соматиче-

ских фразеологизмов в разных языках естествен-

но, так как соматические лексемы, входящие в их

состав, обладают высокой способностью к мета-

форизации [Куницкая, Мельник, Данилов 1989:

53].

Фразеологические единицы с соматонимами

«глаз», «нос», «ухо» и «язык» в составе обознача-

ют не только способность чувствовать: видеть,

обонять, слышать, но и выступают как невидимый

орган. Таким образом, данные фразеологизмы не

только характеризуют физические, но и духовные

способности человека к постижению явлений.

Предметом настоящего исследования выступа-

ют фразеологизмы, включающие в свой состав

соматонимы «глаз», «нос», «ухо» и «язык», в рус-

ском и польском языках. Отметим, что при сопос-

тавлении фактов именно родственных языков их

контрастивные черты проступают наиболее ярко

на фоне сходных структурно-семантических при-

знаков и функциональных характеристик.

В качестве основного метода исследования ис-

пользуется научный инструментарий сопостави-

тельной фразеологии, отраженный в трудах [Рай-

штейн 1980; Мокиенко 1989 и др.]. Сопоставление

осуществляется в семантическом, структурно-

грамматическом и компонентном аспектах [Ар-

сентьева 1989: 96]. Семантический уровень изуче-

ния фразеологических единиц направлен на выяв-

ление особенностей сходств и различий между

русскими и польскими фразеологизмами в семан-

тическом плане. Структурно-грамматический уро-

вень предполагает сопоставление структурных

моделей фразеологических единиц, присущих как

обоим языкам, так и специфичных для каждого из

сопоставляемых языков. Компонентный уровень

рассматривает тождественные, близкие по семан-

тике или разнородные элементы в составе сопос-

тавляемых фразеологических единиц.

В центре нашего внимания находятся возмож-

ности и границы межъязыковой эквивалентности


133

применительно к фразеологизмам с соматонимами

в русском и польском языках. Характерной чертой

именно соматической фразеологии является нали-

чие в языках многочисленных аналогов, очень

близких по образной направленности словосоче-

таний. Эта особенность резко отличает соматиче-

ские фразеологизмы от других тематических

групп фразеологических единиц. Совпадение об-

разности соматических фразеологизмов в русском

и польском языках объясняется не только заимст-

вованием, но и общими закономерностями, кото-

рые приводят к возникновению близких фразеоло-

гических единиц, демонстрирующих универсаль-

ный характер переноса соматических лексем, их

функционально-семантическую динамику в соста-

ве фразеологических единиц.

Наши наблюдения подтверждают эту тенден-

цию. В частности, в русском и польском языках

обнаруживаются буквально полные образно-

мотивационные, семантические и структурные

соответствия:

дурной глаз –– złe oko (взгляд человека, причи-

няющий вред, приносящий несчастье);

за глаза –– za oczy (в отсутствии кого-л., заоч-

но, без ведома кого-л. судить)

нос в нос – nos w nos (очень близко к себе);

водить за нос <кого> – wodzić za nos <kogo>

(обводить вокруг пальца, обманывать кого-л.);

ковырять в носу – dłubać w nosie (бездельни-

чать, ничего не делать);

не для чьих-л. ушей – nie dla czyich uszu (обычно о разговоре, известии, деле, котором кто-

л. не должен слышать, о котором не должен

знать);

острый язык – ostry język (кто-л. остроумен,

саркастичен в разговоре);

тянуть за язык – ciągnąć <kogoś> za język (вы-

зывать на откровенный разговор кого-л.; развязать

язык кому-л.; выпытывать, выведывать у кого-л.

что-л.).

Однако даже в случае сходства образно-

мотивационной основы в русском и польском язы-

ках могут наблюдаться частичные несовпадения,

связанные с расхождением грамматических

свойств фразеологизмов в сопоставляемых языках

или с неполным совпадением компонентного со-

става. В таких случаях мы можем говорить не о

полной, а только лишь о частичной межъязыковой

фразеологической эквивалентности.

Так, наш материал показывает, что в русском и

польском языке имеются являются фразеологиче-

ские единицы, выражающие одинаковое или близ-

кое значение, но характеризующиеся различиями в

плане выражения, которые имеют морфологиче-

ских характер, или различиями в компонентном

составе (лексические различия).

Так, некоторые частично эквивалентные фра-

зеологизмы различаются только особенностями

морфологического выражения одного из компо-

нентов. Для русского фразеологизма задирать

(задрать) нос ‗чваниться, важничать, зазнавать-

ся‘ характерное прямое объектное управление, а

для аналогичного польского zadzierać nosa – кос-

венное объектное управление. Аналогичное явле-

ние можно заметить и для соответствия русского

фразеологизма утереть нос ‗показать, доказать

своѐ превосходство в чѐм-л. перед кем-л.‘ и поль-

ского фразеологизма utrzeć nosa.

Гораздо большее число русских и польских

фразеологизмов, которые могли бы претендовать

на полную межъязыковую фразеологическую эк-

вивалентность, различаются своим компонентным

составом.

Так, русскому пускать туман в глаза ‗созда-

вать ложное мнение о ком-л. или о чѐм-л.; дура-

чить, обманывать кого-л.‘ соответствует польское

zamydlić <komu> oczy ‗замылить <кому-л.> глаза‘.

Русское щѐлкать по носу <кого> ‗проучивать,

наказывать кого-л.‘ в польском варианте пред-

ставлено описательным глагольным оборотом dać

prztyczka w nos ‗дать щелчок в нос‘.

Описательный оборот в польском языке может

быть именной:

рот до ушей ‗о широкой улыбке, жизнерадост-

ном смехе‘ – gęba od ucha do ucha ‗рот от уха до

уха‘;

не видать дальше <собственного> носа ‗быть

предельно ограниченным, не уметь замечать оче-

видного‘ – nie patrzecć dalej, niż koniec swego nosa

‛не видеть дальше, чем кончик своего носа‘.

Иногда можно говорить о межъязыковой сино-

нимической замене:

бросаться (броситься) в нос ‗резко пахнуть‘ –

bić w nos ‗бить в нос‘.

Иногда в польском языке добавляется компо-

нент, отсутствующий в русском варианте:

чуять носом ‗воспринимать что-л. чутьѐм, ин-

туицией‘ – poczuć pismo nosem ‗почуять письмо

носом‘.

В целом можно отметить одну закономерность:

в русских фразеологизмах один и тот же образ

представлен более обобщенно, а в польских фра-

зеологических единицах, напротив, – более дроб-

но, более расчлененном, в более детализирован-

ном виде.

Доказательством тому является характерный

пример, когда в русском и польском вариантах

использована одна и та же образно-мотивационная

основа, но в русском варианте в основу номина-

ции кладется общий характер действия, а в поль-

ском – его внешняя детализация:


134

показать (показывать) нос <кому> ‗дразнить

кого-л. (приставив к своему носу руку с растопы-

ренными пальцами)‘ – zagrać palcami na nosie

‗сыграть пальцами на носу‘.

Исследуемый материал также выявил ряд инте-

ресных примеров безэквивалентных фразеологи-

ческих единиц, которые не имеют соответствий во

фразеологической системе другого языка.

В русском языке в качестве безэквивалентных

фразеологизмов можно привести следующие фра-

зеологизмы:

нарубить на нос <кому> ‗приказать кому-л.

запомнить крепко-накрепко‘;

короче воробьиного носа ‗предельно мал, ко-

роток, непродолжителен‘;

оседлать нос очками – ‗надеть очки‘.

В польском языке к таким фразеологическим

единицам относятся:

podobny jak pięść do nosa ‗подобный как кулак

в нос‘ (непохожий, совершенно не подходит);

dostać ucho od śledzia ‗получить ухо от селѐд-

ки‘ (не получить ровным счѐтом ничего, остаться

ни с чем);

gracz na języki ‗игрок на языки‘ (о том, кто

легко со всеми находит общий язык и умеет хоро-

шо выступать с трибуны);

nosić dwa języki w gębie ‗носить два языка во

рту‘ (говорить то так, то по-другому);

być języczkiem u wagi ‗быть язычком у весов‘

(иметь решающее значение, играть решающую

роль; быть решающим фактором).

Проведѐнный анализ показал, что большинство

польских и русских фразеологических оборотов, в

состав которых входят соматонимы «глаз», «нос»,

«ухо» и «язык», эквивалентны по своей структуре

и значению. Это можно объяснить генетическим

родством данных языков, сходством образов, по-

ложенных в основу фразеологических выражений,

общностью окружающего мира, а также сходством

поведения людей в одинаковых условиях. В связи

с этим безэквивалентные фразеологические еди-

ницы в обоих языках составляют очень незначи-

тельную часть общего состава фразеологизмов,

подвергнутых сопоставительному анализу.

Исследование еще раз подтвердило наличие ба-

зового общеславянского фразеологического фонда

[Мокиенко 1989], что представляется достаточно

закономерным именно для соматической фразео-

логии. При этом настоящее сопоставительное опи-

сание русских и польских фразеологизмов с сома-

тонимами продемонстрировало, что даже родст-

венные языки, к которым относятся русский и

польский, обнаруживают определенные расхож-

дения во фрагментах языковой картины мира.


1. Арсентьева Е.Ф. Сопоставительный анализ фразеологических единиц. Казань: Изд-во Казан. ун-та,

1989. 126 с.

2. Виноградов В.В. Лексикология и лексикография: Избранные труды. М.: Наука, 1977. 312 с.

3. Комарова Е.В. Фразеологизмы, выражающие различные формы отношений к людям, в русском, бол-

гарском и польском языках // Филологические науки. 1994. №4. С. 70 – 76.

4. Куницкая Н.В., Мельник В.Ф., Данилов Б.С. Функционально-семантическая динамика соматических

лексем в составе фразеологических единиц // Дериватология и динамика в романских и германских языках:

Сб. научн. трудов. Кишинѐв: Штиница, 1989. С. 48 – 55.

5. Мокиенко В.М. Славянская фразеология. М.: Высшая школа, 1989. 288 с.

6. Райштейн, А.Д. Сопоставительный анализ немецкой и русской фразеологии. М.: Высшая школа, 1980.

143 с.

7. Сопоставительные исследования грамматики и лексики русского и западнославянских языков. Гл.

ред. А.Г. Широкова. М.: Изд-во МГУ, 1998. 326 с.

References

1. Arsent'eva E.F. Sopostavitel'nyj analiz frazeologicheskih edinic. Kazan': Izd-vo Kazan. un-ta, 1989. 126 s.

2. Vinogradov V.V. Leksikologija i leksikografija: Izbrannye trudy. M.: Nauka, 1977. 312 s.

3. Komarova E.V. Frazeologizmy, vyrazhajushhie razlichnye formy otnoshenij k ljudjam, v russkom, bolgars-

kom i pol'skom jazykah // Filologicheskie nauki. 1994. №4. S. 70 – 76.

4. Kunickaja N.V., Mel'nik V.F., Danilov B.S. Funkcional'no-semanticheskaja dinamika somaticheskih leksem

v sostave frazeologicheskih edinic // Derivatologija i dinamika v romanskih i germanskih jazykah: Sb. nauchn. tru-

dov. Kishinjov: Shtinica, 1989. S. 48 – 55.

5. Mokienko V.M. Slavjanskaja frazeologija. M.: Vysshaja shkola, 1989. 288 s.

6. Rajshtejn, A.D. Sopostavitel'nyj analiz nemeckoj i russkoj frazeologii. M.: Vysshaja shkola, 1980. 143 s.

7. Sopostavitel'nye issledovanija grammatiki i leksiki russkogo i zapadnoslavjanskih jazykov. Gl. red. A.G. Shi-

rokova. M.: Izd-vo MGU, 1998. 326 s.


135

Voytova N.A.,

Lobachevsky Nizhny Novgorod State University

RUSSIAN AND POLISH PHRASEOLOGICAL UNITS WITH SOMATONYMS IN THE

ASPECT OF PROBLEM OF INTERLANGUAGE EQUIVALENCE

Abstract: the work presents the contrastive analysis of the Russian and Polish phraseological units including

somatonyms ―eye‖, ―nose‖, ―ear‖ and ―tongue‖ from the point of view of interlanguage equivalence. The author

makes a conclusion that, in spite of relative resemblance of all-Slavic phraseological fund, these phraseological

units are often characterized only as partially equivalents. Besides this, there are many non-equivalent phraseologi-

cal units in confronted languages as well.

Keywords: contrastive phraseology, the Russian and Polish languages, interlanguage equivalence


136

Захарова Н.В., кандидат филологических наук,

Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН

ПЕРЕВОДЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И РОЖДЕНИЕ НОВОЙ ПРОЗЫ В КИТАЕ

Аннотация: в статье исследуется процесс знакомства китайских читателей с переводной европейской

художественной литературой на рубеже XIX и XX вв. и определяется роль переводов в создании новых

жанров в литературе Китая – детектива и дневников путешествий. Эти вопросы недостаточно изучены как

в самом Китае, так и в зарубежной, в том числе и российской, синологии, и важны для понимания истории

современной китайской литературы.

Ключевые слова: литература Китая, художественные переводы, европейская литература, детектив, за-

писи о путешествиях

Конец XIX – начало XX в. – особый период в

истории Китая. В это время происходили актив-

ные контакты Поднебесной с другими странами, в

том числе в сфере культуры и литературы. Вопро-

сы культурного трансфера, чрезвычайно важные

для изучения процесса формирования современ-

ной китайской литературы, получали в работах

синологов разные оценки. Так, академик В.М.

Алексеев еще в 1935 году отзывался о них резко

отрицательно: «Европеизм шествовал по револю-

ционному Китаю (имеется ввиду Синьхайская ре-

волюция 1911 г. – Н.З.) в совершенно ненормаль-

ной атмосфере и обстановке. <…> Литература

вдруг набросилась на подражание всем когда-либо

бывшим в Европе направлениям, анахронически

мешая их в одну кучу, издающую тлетворный за-

пах общей пошлости» [1, с. 276]. Однако, предста-

вители китайских реформаторских кругов, в число

которых входили литераторы, были убеждены, что

переводы иностранной литературы помогут стране

обогатиться новыми знаниями, необходимыми для

осуществления политических реформ.

Переводы, а точнее говоря, в первое время пе-

реложения в свободной форме, иностранной бел-

летристики были чрезвычайно популярны в Китае

и привлекали читателя не только потому, что зна-

комили его с жизнью, абсолютно отличной от соб-

ственной, но и тем, что в книгах иностранных ав-

торов поднимались острые социальные проблемы,

находившие отклик в сердцах китайской интелли-

генции. Так, поэт и писатель Юй Дафу (1895-

1945), ратовавший за демократическую револю-

цию в Китае, считал, что приход в западную лите-

ратуру когорты талантов (Гете в Германии, Бай-

рона, Китса, Шелли в Англии, Бальзака во Фран-

ции) необыкновенно активизировал интеллекту-

альную жизнь Европы и, изменив политический

климат, вызвал Великую французскую революцию

[2, с. 1].

В Китае первыми переводчиками беллетристи-

ки стали христианские, точнее, католические мис-

сионеры. В 1873 г. был переведен роман Эдварда

Бульер-Литтона (Adward Butwer-Lytton) (1803-

1873) «Ночь и утро» (―Night and Morning‖) под

китайским названием «Праздная болтовня от зари

до зари» «Синь си сянь тань» («昕夕闲谈»). Этот

многоглавый роман стал первым переводом на

китайский язык произведения нехристианского

содержания. Проповедник Тимоти Ричард в 1891

году перевел роман-утопию американского писа-

теля Эдварда Беллами (Edward Bellany) «Взгляд

назад 2000-1877» («Looking back 2000-1877), дав

ему название «Подобно историям об удивитель-

ном» «И жу чуаньти») («一如传体»).

В конце XIX в. В Китае стали появляться соб-

ственные переводчики, выучившие английский

язык в миссионерских школах: Лян Цичао (1873-

1929), У Вояо (1866-1910), Ван Тао (1828-1897).

Однако, они делали скорее не перевод, а вольное

изложение содержания переводимого текста.

Обычным явлением было при издании переводов

не ставить ни имени автора текста, ни переводчи-

ка. Переводчики действовали по принципу: «уб-

рать то, что можно убрать, добавить то, что можно

добавить, изменить то, что можно изменить, глав-

ное, чтобы это было хорошо для читателя» [Цит.

по 3]. Этим же принципам следовал и один из

идеологов «движения за новую китайскую литера-

туру» Лян Цичао, который призывал переводчиков

в первую очередь понять идею, заложенную авто-

ром в его сочинении, а затем максимально точно

передать эту идею на китайском языке.

Увлечение западной литературой было на-

столько сильным, что переводы европейской бел-

летристики, начиная с конца XIX в. и до двадца-

тых годов ХХ в., составляли значительную часть

публикуемых в Китае прозаических произведений.

Чаще всего это были переводы крупной и средней

форм прозы, что объясняется в первую очередь

тем, что начало ХХ в. стало в Китае временем рас-

пространения прозаического жанра, который ра-

нее считался «низким» и «недостойным». Особый

интерес читателей вызывали детективы, как часть

«массовой культуры».

Применительно к Китаю рассматриваемого пе-

риода "массовая культура" или «массовая литера-

тура» существовали, но, естественно, в иных фор-

мах, нежели, скажем, в Европе или Америке. К

массовой литературе правомерно отнести «романы


137

о судьях» и «рыцарскую прозу», достаточно рас-

пространенные в Китае в XIX в. В них соедини-

лись два поджанра: «романов о судьях» гунъань

сяошо (公案小说) и «героико-авантюрная рыцар-

ская проза» уся сяошо（武侠小说）, история ко-

торых к началу прошлого века уже насчитывала

несколько столетий. «Романы о судьях» и «рыцар-

ская проза», как и само определение «проза» сяо-

шо (小说) – это явление простонародной литера-

туры, которая противопоставлялась литературе

образованных людей вэньжэнь （文人), создавае-

мой на классическом литературном языке вэньянь

(文言）.

Как известно, традиционно китайская класси-

ческая литература делилась на изящную литерату-

ру вэнь (文) и поэзию ши (诗), проза сяошо (小说)

как литературный род считался недостойным,

низменным. Сяошо часто определяли как собрание

анекдотов и неофициальных историй и вольно-

стей, характеризовали как «уличные разговоры».

Стараясь упрочить положение прозы в собствен-

ной литературе, китайские переводчики при выбо-

ре сочинений западных авторов отдавали пред-

почтение прозаическим произведениями и, в част-

ности, детективам.

Китайского читателя в английских детективах

притягивал не только замысловатый сюжет, отсут-

ствовавший в китайских романах о судьях, сколь-

ко научные сведения, демонстрация аналитиче-

ского мышления сыщика, подробное описание

расследований. В китайской судебной прозе сю-

жет повествования держится на описании дейст-

вий судьи, расследующего преступление. Как пра-

вило, образ судьи достаточно схематичен, ему не

свойственны корыстолюбие, жестокость, продаж-

ность – те качества, которыми отличались китай-

ские судьи в реальной жизни. Судья, главный ге-

рой китайской судебной прозы, в первую очередь

– гражданский чиновник, поэтому он наделен ка-

чествами цзюньцзы (君子) – благородного мужа.

Героями же западных детективов часто выступают

частные сыщики, не похожие на схематичных ге-

роев китайской прозы, да еще, в отличие от пер-

вых, обладающие разносторонними знаниями.

В китайских судебных романах и западных де-

тективах различаются и методы раскрытия пре-

ступлений. Судья, хотя и является выразителем

конфуцианской морали, иногда при раскрытии

преступлений обращается к потусторонним силам,

что совсем не схоже с методами героев-сыщиков

западных детективов, как правило, полагающихся

на свой ум и недюжинные способности логическо-

го мышления. Китайские и западные детективы

разнятся и по построению сюжета. Китайские ис-

следователи признают, что западные детективы

отличаются от китайских большей сложностью и

запутанностью сюжетов, но объясняют это причи-

нами, к литературе имеющими косвенное отноше-

ние. Так, Ян Дунмэй пишет, что замысловатость

повествования в западных детективах следует из

того, что их авторы живут в капиталистических

странах с развитой наукой и экономикой [Ян Дун-

мэй].

Среди западных детективов наиболее привле-

кательными для китайских читателей оказались

рассказы Артура Конан Дойля. Первым был пере-

веден рассказ «Морское соглашение» (―Naval

Treaty‖), опубликованный в 1896 г. В 1903 г. шан-

хайский журнал «Сюсян сяошо» напечатал сразу

пять рассказов Конан Дойля, каждый из которых

выходил в отдельном номере журнала. Они были

объединены в серию под названием «Дополни-

тельные переводы детективов о Ватсоне». Всего за

двадцать лет до 1916 г., было переведено 32 рас-

сказа Конан Дойля, которые были напечатаны 96

раз.

Ян Дунмэй считает, что, хотя китайские лите-

раторы обратились к детективу уже после того,

как были сделаны переводы с европейских языков,

их авторы нащупывали собственные пути в созда-

нии этого жанра [4], с чем вполне можно согла-

ситься, исследуя творчество Чэн Сяоцина, одного

из первых авторов рассказов о национальных сы-

щиках.

Чэн Сяоцин (1893-1976) в течение нескольких

лет самостоятельно переводил и затем опублико-

вал «Собрание дел Шерлока Холмса». Он писал в

1919 г.: «Я перевел больше десяти рассказов Ко-

нан Дойля. В них содержание и форма причудли-

вы, все мысли читателя сосредоточены на выясне-

нии того, кто совершил преступление. Интрига

построена изящно, сюжет замысловат» [Цит. по

Ян Ян]. Но переводы были только первыми шага-

ми на долгом творческом пути Чэна. В 1911 г., ко-

гда в литературном приложении к шанхайской

газете «Новости» («Синьвэнь бао») был объявлен

конкурс на лучшее литературное произведение,

Чэн Сяоцин, которому только что исполнилось

восемнадцать лет, предложил свое первое сочине-

ние – «Тень в свете лампы» («Дяньгуан жэньин»),

привлекшее внимание читателей. Главным героем

этого произведения стал Хо Сан, неизменно при-

сутствующий во всех последующих сочинениях

Чэна. Читателям понравился рассказ, поэтому

вскоре появились новые рассказы, повести и даже

романы Чэн Сяоцина.

Ни Чэн Сяоцин, ни китайские критики, пишу-

щие о китайских детективах начала ХХ в., не ви-

дели большого греха в том, что в рождении на-

ционального детектива значительную роль сыгра-

ли западные образцы. Более того, современный


138

исследователь творчества Чэн Сяоцина Лю Хэ

убежден, что детектив – «импортный товар» в ки-

тайской литературе, что его герои и ситуации мог-

ли родиться только в условиях буржуазного обще-

ства. Авторы китайских детективов, создавая но-

вый литературный жанр, естественно, испытывали

влияние английских и американских детективов,

однако, «импортируя» героев и сюжеты на нацио-

нальную почву, китайские литераторы добавляли

«китайские элементы», пишет он [5].

В своих рассказах о преступлениях, совершае-

мых в Китае начала ХХ в. и расследованиях этих

преступлений сыщиком Хо Саном, Чэн Сяоцин

постепенно отходит от черт, свойственных китай-

ской судебной прозе, заимствуя многое из рома-

нов Шерлока Холмса и добавляя «китайскую спе-

цифику», создает национальный, понятный и лю-

бимый читателями «китайский» детектив.

Рецепции западной литературы связаны с рож-

дением еще одного жанра новой китайской лите-

ратуры – дневниками путешествий. В классиче-

ской средневековой литературе Китая существо-

вал жанр "бицзи" (笔记) – эпистолярные и мему-

арные записи. Первые бицзи появились в эпоху

Тан （618-907）, расцвета достигли в эпоху Сун

(960-1279) и почти в неизменном виде существо-

вали до конца династии Цин (1644-1911). Это бы-

ли записи самого разного характера: небольшие

анекдоты из жизни знаменитых людей, а также

необычайные истории, и рассказы об удивитель-

ном. Особенностью "бицзи" была их короткая

форма: от нескольких строк до нескольких стра-

ниц, но авторы собирали их в сборники, тем са-

мым давая возможность читателям погрузиться в

атмосферу описываемых событий. Бицзи являлись

частью литературы вэнь (文), название которой

принято переводить как «изящная словесность».

Определяющей характеристикой этого жанра был

литературный язык вэньянь (文言), приобретав-

ший все большую отточенность, а также малая

форма и элегантность описательных приемов.

Трансформация жанра «путевых записей» на ру-

беже XIX-XX вв. произошла под влиянием куль-

турного трансфера с запада и нашла отражение в

первую очередь в дневниковых записях членов

китайских дипломатических миссий.

Со второй половины XIX в. начинается актив-

ный процесс установления дипломатических от-

ношений Китая со странами Европы и появления

записей о поездках в европейские страны дипло-

матов. К числу авторов таких дневников путеше-

ствий следует отнести и высокопоставленного чи-

новника Сюэ Фучэна (1838-1894）.

За свою жизнь он написал более десяти книг, в

том числе «Литературные записи из-за морей»,

«Записи о посольстве в четыре государства», «За-

метки из кабинета простого человека». Однако

именно «Записи о посольстве в четыре государст-

ва» стали сочинением, наиболее привлекательным

для читателей.

В своих «Записях о посольстве» Сюэ Фучэн со-

четает традиционные приемы бицзи с теми нова-

торскими элементами, которые он почерпнул из

книг о путешествиях западных авторов. Прочитать

эти книги Сюэ Фучэн мог как в подлиннике (он

знал английский язык), так и в переводах на ки-

тайский. «Записи о посольствах» разделены на

главы, которые тематически объедены описанием

одной из стран, о которых рассказывает Сюэ Фу-

чэн [см., например, 6, 123-124 页]. Этот литера-

турный прием отличал сочинение Сюэ от класси-

ческих бицзи. Непривычными для китайского чи-

тателя стало и наполнение текста историческими,

культурологическими и бытовыми подробностями

из жизни народов тех стран, где побывал Сюэ Фу-

чэн. Например, вот что как он описывает геогра-

фическое положение России: «[русские] вначале

проживали к юго-востоку от Белого моря, северо-

востоку от Черного моря и к западу от Уральского

горного хребта» [6，123页]. Затем он переходит к

истории страны, давая ее в своей интерпретации:

«В последние несколько десятилетий русские

включили в свой состав Среднюю Азию, а именно:

Бурятию, Казахстан, Бухару, и без всяких на то

оснований внесли в карту России; более того, есть

и другие [включенные] земли <…> [6, 123页]. Да-

ле Сюэ Фучэн пишет об истории России конца

XIX – начала ХХ вв., при этом дает малоизвестные

даже в России сведения: «В первые годы правле-

ния императора Юнъяня (1796-1820) Россия вме-

сте с Францией создала армию в 70 тыс. человек,

произошел инцидент из-за Индии, принадлежав-

шей Англии. Французские войска вошли в грани-

цы Пруссии, русские были вынуждены заключить

договор о дате отправления войск в поход; фран-

цузские войска, поднимаясь вверх по течению

бурных рек, достигли Черного моря, дошли до

Волги и Каспийского моря» <…> Затем между

русскими и французами произошло внутреннее

возмущение и [отношения] прекратились» [6,

124页].

Подобные, не всегда точные, сведения касают-

ся и других стран, о которых пишет китайский ди-

пломат. Однако, это, фактически, были первые

записи о государствах, дотоле неизвестных жите-

лям Поднебесной. Именно эти сведения и обеспе-

чили популярность сочинению дипломата в среде

китайских читателей, тем более, что написаны они

были их соотечественником и были облачены в


139

форму художественного повествования и на язы-

ке, приближавшемся к разговорному.

Сочинения Чэн Сяоцина и дневники путешест-

вий Сюэ Фучэна являются подтверждением того,

что переводы детективов и мемуарных жанров

повлияли на укрепление положения прозы в ие-

рархической системе современной литературы

Китая. Рецепции европейской литературы стали

одним из факторов, определивших процесс фор-

мирования новых литературных жанров Подне-

бесной.


1. Алексеев В.М. Труды по китайской литературе. В 2 кн. Кн. 2. М.: Восточная литература, 2003. 512 с.

2. Аджимамудова В.С. Юй Дафу и литературное общество «Творчество». М.: Изд-во «Наука». Главная

редакция восточной литературы, 1971. 166 c.

3. 张杰。福尔摩斯走进中国—多元系统视角下的晚清侦探著作翻译. (Чжан Цзе. Фуэрмосы цзоуцзинь

Чжунго – доюань ситун шицзяосядэ вань Цин чжэньтань сяошо фаньи (Шерлок Холмс приходит в Китай –

многополярная система переводов детективов в период поздней Цин) // Диссертация на соискание звания

магистра. Цзянси, 2008 г. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: URL: http://www.doc88.com/p-

8819992269518.html (дата обращения: 22.12.2016)

4. 杨冬梅。略论中国清末民初时期的侦探小说译介. (Ян Дунмэй. Ваньцин чжэньтань сяошо фаньи юй

цзешао (Переводы и знакомство с детективами в период поздней Цин) //Бэйцзин диер вайгоюй сюэюань

бао (вайюй бань) 2008. №2. [Электронный ресурс]. URL: http:www.doc88.com/p-992996. (дата обращения:

02.01.2017)

5. 刘贺。程小青《霍桑探案集》的美学研究（Лю Хэ. Чэн Сяоцин «Хо Сан таньань цзи» дэ мэйсюэ янь-

цзю (Исследование сущности прекрасного в «Собрании расследований Хо Сана») // Цзиси дасюэ сюэбао,

2014, № 8 [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://wenku.baidu.com/link?url=V4rLWxcK-

lieu90evQvT1CTdz8Wx-0Unuh0rKv82KuJh5np_xOm-8nZ6r3W74EW68gHWm-

8xyCMvu6wAdm5DDZe8mAJ65X4PaKTs7NWm1xy (дата обращения: 10.01.2017)

6. 薛福成。出事四国记(Сюэ Фучэн. Чуши сыго жицзи (Записи о посольстве в четыре государства). Пе-

кин, 2007. 296 с.

References

1. Alekseev V.M. Trudy po kitajskoj literature. V 2 kn. Kn. 2. M.: Vostochnaja literatura, 2003. 512 s.

2. Adzhimamudova V.S. Juj Dafu i literaturnoe obshhestvo «Tvorchestvo». M.: Izd-vo «Nauka». Glavnaja re-

dakcija vostochnoj literatury, 1971. 166 c.

3. 张杰。福尔摩斯走进中国—多元系统视角下的晚清侦探著作翻译. (Chzhan Cze. Fujermosy czouczin'

Chzhungo – dojuan' situn shiczjaosjadje van' Cin chzhjen'tan' sjaosho fan'i (Sherlok Holms prihodit v Kitaj – mno-

gopoljarnaja sistema perevodov detektivov v period pozdnej Cin) // Dissertacija na soiskanie zvanija magistra.

Czjansi, 2008 g. [Jelektronnyj resurs]. – Rezhim dostupa: URL: http://www.doc88.com/p-8819992269518.html

(data obrashhenija: 22.12.2016)

4. 杨冬梅。略论中国清末民初时期的侦探小说译介. (Jan Dunmjej. Van'cin chzhjen'tan' sjaosho fan'i juj

czeshao (Perevody i znakomstvo s detektivami v period pozdnej Cin) //Bjejczin dier vajgojuj sjujejuan' bao (vajjuj

ban') 2008. №2. [Jelektronnyj resurs]. URL: http:www.doc88.com/p-992996. (da-ta obrashhenija: 02.01.2017)

5. 刘贺。程小青《霍桑探案集》的美学研究（Lju Hje. Chjen Sjaocin «Ho San tan'an' czi» dje mjejsjuje

jan'czju (Issledovanie sushhnosti prekrasnogo v «Sobranii rassledovanij Ho Sana») // Czisi dasjuje sjujebao, 2014,

№ 8 [Jelektronnyj resurs]. Rezhim dostupa: URL: http://wenku.baidu.com/link?url=V4rLWxcK-

lieu90evQvT1CTdz8Wx-0Unuh0rKv82KuJh5np_xOm-8nZ6r3W74EW68gHWm-

8xyCMvu6wAdm5DDZe8mAJ65X4PaKTs7NWm1xy (data obrashhenija: 10.01.2017)

6. 薛福成。出事四国记(Sjuje Fuchjen. Chushi sygo zhiczi (Zapisi o posol'stve v chetyre gosudarstva). Pekin,

2007. 296 s.

Zakharova N.V., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.),

Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences

TRANSLATION OF EUROPEAN LITERATURE AND THE BIRTH OF NEW PROSE IN CHINA

Abstract: the article studies the process of Chinese readers meeting with the transfer of European fiction at the

turn of the XIX and XX centuries, the role of translation in the creation of new genres in Chinese literature – detec-

tive stories and travel diaries is defined. These issues are not well understood both in China and in foreign, includ-

ing Russian, sinology, and are important for understanding the history of modern Chinese literature.

Keywords: Chinese literature, literary translation, European literature, detective stories, travel records

http://www.doc88.com/p-8819992269518.html

http://www.doc88.com/p-8819992269518.html

http://wenku.baidu.com/link?url=V4rLWxcK-lieu90evQvT1CTdz8Wx-0Unuh0rKv82KuJh5np_xOm-8nZ6r3W74EW68gHWm-8xyCMvu6wAdm5DDZe8mAJ65X4PaKTs7NWm1xy




140

Бадрызлова О.В., кандидат филологических наук, доцент,

Тюменский государственный университет

ОСОБЕННОСТИ И ТРУДНОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПЕРЕВОДА (НА МАТЕРИАЛЕ

ПЕРЕВОДОВ ПОВЕСТИ В. РАСПУТИНА «ЖИВИ И ПОМНИ» НА НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК)

Аннотация: в статье представлен сравнительный анализ немецких переводов повести В. Распутина

«Живи и помни» на предмет адекватности передачи национальных и авторских особенностей произведе-

ния.

Ключевые слова: Валентин Распутин, повесть «Живи и помни», художественный перевод, Э. Арндт, А.

Кэмпфе

В Германии произведения Валентина

Распутина были особенно популярны в 1970-80-е

годы. С его знаменитыми повестями и

большинством рассказов немецкий читатель имел

возможность познакомиться. Но наибольший

отклик получила его повесть «Живи и помни»,

которая существует на немецкой земле в двух

вариантах. Один был выполнен на Западе

Германии Александром Кэмпфе в 1976 году и

опубликован под названием «In den Wäldern die

Zuflucht» [4]1. Другой вариант появился на

Востоке Германии в 1977 году под заголовком

«Leb und vergiβ nicht» [5]. Перевод был выполнен

Эрихом Арндтом. Обратим внимание на то, что А.

Кэмпфе при переводе «Живи и помни»

руководствовался ее первым вариантом,

вышедшим в 1974 году в журнале «Наш

современник» [2]. Э. Арндт переводил

дополненный вариант повести, в котором она

существует и на сегодняшний день [3].

В отечественной критике отмечалось, что в

своих произведениях В. Распутин тяготеет к

характерологическому повествованию, когда

деревенская среда и ее представители

изображаются их же языковыми средствами [7].

Так, А. Гуськов предстает перед Настеной и

читателем как «лохматое неуклюжее видение»

(90). Он кажется главной героине «оборотнем»

(24), «лешим» (45). В зимовье она внимательнее

разглядывает своего мужа: «… все та же корявая,

слегка вывернутая вправо фигура и то же

широкое, по-азиатски приплюснутое лицо,

заросшее черной клочковатой бородой. Глубоко

посаженные глаза смотрели вызывающе и цепко,

по шее неспокойно … ходил острый кадык» (43).

Гуськов и сам ощущает свою близость к нечистой

силе. В ответ на просьбу Настены сбрить бороду,

он говорит: «Пусть торчит. Чтобы не походить на

себя. Уж лучше на лешего» (45).

Учитывая, что в восточнославянской культуре

«оборотнями оказываются леший, домовой, черт,

принимающие облик родственника или

знакомого» [6], Э. Арндту совершенно адекватно

удается передать сравнение Гуськова с этой

нечистой силой при помощи таких немецких слов,

как Waldteufel (343) и Teufel (371). В переводе же

А. Кэмпфе Настена сравнивает своего мужа не с

оборотнем или чертом, а с привидением – Gespenst

(19). Кроме того, в описании главного героя А.

Кэмпфе допустил искажение смысла. «Широкое,

по-азиатски приплюснутое лицо» Андрея у него

превращается в «широкое, по-азиатски курносое

лицо» – «das breitflächige, auf asiatische Weise

stupsnäsige Gesicht»(37). Азиатский тип лица и

курносый нос являются взаимоисключающими

понятиями. Также была допущена неточность при

переводе словосочетания «острый кадык».

Несмотря на то, что в немецком языке существует

эквивалент слову кадык – «der Adamsapfel», А.

Кэмпфе переводит его, как «der spitze Kehlkopf»

(37), что дословно означает «острая гортань».

Перевод Э. Арндта в этом случае остается без

замечаний: «... das breite Gesicht mit der asiatischen

Plattnase ...»; «... am Hals hüpfte unruhig ... der

Adamsapfel» (369).

Отчетливыми внешними признаками,

несущими на себе отпечаток внутреннего мира,

наделена и главная героиня повести Настена:

«Красное от зимнего загара, круглое лицо обмякло

и светилось сквозь сон вольной улыбкой. Оно за

эти годы чуть поддубело, огрубело, с него исчезли

совсем … девическое нетерпение и удивление…»

(48). Затруднения при переводе на немецкий язык

может вызвать выражение: «красное от зимнего

загара … лицо обмякло … поддубело». Э. Арндт

совершенно правильно понял смысл выражения

«красное от зимнего загара … лицо» и перевел как

«ihr von der Winterluft gerötetes … Gesicht» (376),

что означает «покрасневшее от зимнего воздуха

лицо». Действительно, в Сибири зимой красный

цвет лица можно приобрести только благодаря

морозному воздуху и колючему ветру. На Западе

Германии это выражение было воспроизведено

дословно: «das winterlich rotgebräunte … Gesicht»

(43) – «по-зимнему покрасневшее от загара лицо».

«Лицо обмякло» обоими переводчиками было

передано нейтральным «… Gesicht war entspannt»

(43) – «лицо было расслаблено». Что касается

словосочетания «лицо ... поддубело», то, со

стороны А. Кэмпфе, оно осталось без внимания, а

Э. Арндт, попытавшись понять смысл, перевел, но

с ошибкой: «es hatte sich gestrafft», что означает


141

«оно стало упругим», отметив таким образом не

отрицательный, а положительный эффект

трудного военного времени на женскую красоту.

Немногословно, но с исчерпывающей полнотой

рисует писатель портреты и других персонажей.

Запоминается в повести «застиранное» (41) лицо

уполномоченного, немота Тани, цоканье и шипе-

нье Семеновны, матери Андрея, «полинявший»

(75) Нестор, «хитроумный чтей-грамотей» (75)

Иннокентий Иванович, «простоватая, задиристая»

(75) Надька Березкина, «уверенная в себе, твердо и

спокойно ступающая по жизни» (75) Василиса

Премудрая. Все эти яркие черты второстепенных

героев повести стараются воспроизвести и перево-

дчики, но не всегда им это удается.

Имя Василисы Премудрой, которое отсылает

читателя к русским народным сказкам, где нося-

щий его персонаж, как и распутинская героиня,

знает ответы на все жизненные вопросы и дает

мудрые советы, адекватно воспроизводится в пе-

реводе восточного немца: «Weise Wassilissa» (409).

У А. Кэмпфе прозвище Василисы остается без

внимания.

«Простоватая задиристая» Надька у А. Кэмпфе

становится «die ungehobelte, um kein Wort verlegene

Nadjka» – «грубой, не лезущей за словом в карман

Надькой» (73). У Э. Арндта – «die unkomplizierte,

angriffslustige Nadka» – «несложной, задиристой

Надькой» (409).

Внимание привлекает к себе и своеобразная

речь Семеновны, в основе которой манера

«цокать» и «шипеть». В силу того, что немецкая

аффриката [t∫], дающая звук, похожий на русский

звук [ч], в немецких словах встречается довольно

редко, проблемы «цоканья» в немецком языке как

таковой не существует и, следовательно, не

упоминается Э. Арндтом. Особый же выговор

Семеновны он объясняет лишь манерой

шепелявить (zischeln). Придерживаясь данного

объяснения, он и в дальнейших высказываниях

матери Андрея сохраняет звуковую адекватность

фраз, например: «Шуцка! – выкрикнула потом

она, и Настена не сразу поняла, что это «сучка».

/…/ Шуцка! /…/ Ешть, говорит. Будто так и надо.

Не подавитша штыдом – нет. Не кошка ли ты,

пакоштливая, блудливая?» (190).

«Mischtschtück! – brüllte sie dann, und Nastjona

begriff nicht gleich, das sollte «Miststück» heiβen. /…/

Hure! /…/ Doch, schpricht schie. Alsch ob‘sch scho

schein musch! Anschtatt vor Schande zu erschticken –

aber nein. Bischt wohl eine Katsche? Eine dreckige,

buhlerische Katsche?» (552). Высокую

экспрессивность речи героини переводчик

передает формами просторечной лексики, стараясь

найти те слова, в которых бы присутствовал звук

[s]: «Mischtschtück» вместо «Miststück»; «Alsch

ob‗sch scho schein musch» вместо«Als ob‘s so sein

muβ». Что касается перевода, сделанного на

Западе Германии, то А. Кэмпфе лишь упоминает

об особом выговоре Семеновны, речь же ее

передает без каких-либо изменений в звуковом

оформлении.

Следуя принципу изображения характеров их

же языковыми средствами, В. Распутин вкладыва-

ет в уста своих героев множество пословиц, пого-

ворок и изречений – отпечатков, проверенных ве-

ковым опытом народа истин. Через них постига-

ется не только характер героя, но и национальная

специфика его народа. В них сосредоточено на-

родное понимание жизни. Поэтому интересно бы-

ло бы проследить как переводчики, представители

иной культуры, иной ментальности воссоздают

этот национальный дух. Так, Настена часто в сво-

их мыслях обращается и проговаривает старинные

русские истины и приметы:

«Изведешь жданки – не дождешься и

встречи» (46). Смысл старинной русской приметы

был совершенно верно понят обоими переводчи-

ками, но на немецкий язык ее лучше удалось вос-

произвести Э. Арндту, который придал ей еще и

ритмический рисунок: «Wer‘s Gastmahl vor der Zeit

verzehrt, dem bleibt zuletzt der Gast verwehrt» (Э.

Арндт, 372) – «Wer an solche Speisen rührt …, der

wird dem Erwarteten nie mehr begegnen» (А. Кэмп-

фе, 40).

«Полая, без ребятишек, баба уже и не баба,

а только полбабы» (18). У Э. Арндта находим

удачное сравнение женщины, не способной иметь

детей, с пустым орехом: «Eine Frau ohne Kinder sei

wie eine taube Nuβ, sei nur eine halbe Frau» (338).

Перевод А. Кэмпфе звучит, на наш взгляд, не-

сколько грубо: «Ein Weib ohne Kinder im Bauch

bestenfalls ein halbes Weib sei» (12) – «баба без де-

тей в животе – в лучшем случае полбабы».

В речи Андрея тоже появляются пословицы,

суть которых герой проверяет на самом себе. Так,

отгоняя от себя мысли о запоздалом раскаянии, он

рассуждает: «Близко локоть да не укусишь. Как-

то, вспомнив эту поговорку, он схватил другой

рукой локоть и изо всех сил потянулся к нему зу-

бами – вдруг укусишь? – но, не дотянувшись,

свернув до боли шею, засмеялся, довольный: пра-

вильно говорят. Кусали, значит, и до него, да не

тут-то было» (60). Смысл русской поговорки адек-

ватно воссоздается обоими переводчиками: «In

den eigenen Ellbogen kannst du doch nicht beiβen»

(Э. Арндт, 391) – «Der Ellbogen ist nah, aber du

kannst nicht hinein beiβen» (А. Кэмпфе, 56). Другая

русская пословица тоже была реально воплощена

Гуськовым в жизнь. Он «приоткрыл однажды

дверь и в злости, передразнивая, ответил ему сво-

им воем. /.../ вот и еще одна исполненная по сво-


142

ему прямому назначению правда: с волками жить

– по-волчьи выть» (61). Эта пословица находит в

переводе Э. Арндта свой немецкий эквивалент:

«Man muβ mit den Wölfen heulen» (392). А. Кэмпфе

переводит ее дословно: «Mit den Wölfen leben – wie

die Wölfe heulen» (57).

Народными поговорками изобилует и речь На-

дьки, подруги Настены:

«На чужое счастье не наглядишься» (65) –

«Fremdes Glück ist nicht zum Sattsehen» (Э. Арндт,

397) – «Am fremden Glück siehst du dich nie satt»

(А. Кэмпфе, 61).

«Неси дрова, да затопляй печку. И не

вздумай мне удрать. Ишь, запечалился, в какую

сторону лыжи навострить» (65-66). Э. Арндт,

верно распознав смысл выражения «навострить

лыжи», передал его общеупотребительными

словами: «Hol Holz und heiz den Ofen. Und untersteh

dich, dich zu verdrücken. Hast wohl schon nachgebrü-

tet, wie du’s am besten anstellst» – «Принеси дрова

и затопи печь. И не смей смотаться. Голову уже

себе всю сломал, как это лучше всего устроить»

(397). Что касается А. Кэмпфе, то он, к

сожалению, дословно понял это выражение и,

соответственно, дословно его перевел: «Schaff

Brennholz her und heiz den Ofen ein. Und untersteh

dich wegzulaufen. Der Kerl denkt doch bloβ daran,

wohin er auf seinen Skieren abhauen kann» –

«Принеси сюда дрова и затопи печь. И не смей

сбежать. Парень только о том и думает, куда

бы смыться на своих лыжах» (62).

Трудность представляет собой и перевод

местных реалий крестьянского быта. Даже

носителю языка исходного текста не всегда под

силу без толкового словаря понять значения этих

слов, не говоря уж об иностранных реципиентах:

«… сменив обутые утром чирки на

катанки, а фуфайку – на плюшевую жакетку»

(78) – «… hatte ihre Hausschuhe gegen Filzstiefel

vertauscht, die Strickjacke gegen ihr Plüschmäntel-

chen» (Э. Арндт, 412) – «… zog festere Stiefel und

statt des Pullovers eine Plüschjacke an» (А. Кэмпфе,

75);

«Он был в фуфайке, перехваченной

ремнем, в ватной самошитой шапке с

подвернутыми наверх ушами и в ичигах» (120) –

«Er trug eine mit einem Riemen umgürtete Wolljacke,

eine selbstgenähte wattierte Mütze mit hochgeschla-

genen Ohrenklappen und leichte Sommerstiefel» (Э.

Арндт, 464) – «Er trug einen Sweater mit Gürtel,

eine selbstgefertigte Wattemütze und sibirische

Stiefel» (А. Кэмпфе, 119).

В толковом словаре русских говоров «фуфай-

ка» означает куртку, утепленную ватой. Не смотря

на то, что в немецком языке существует эквива-

лент этому слову «Wattejacke», Э. Арндт перево-

дит его в первом случае как «Strickjacke» (вязаная

кофта), а во всех остальных – как «Wolljacke»

(шерстяная кофта). У А. Кэмпфе русская фуфайка

превратилась в английские пуловер и свитер (Pul-

lover, Sweater) – это тем более не верно, что в по-

слевоенное время в российской деревне вязаная

кофта, не говоря о пуловере или свитере, не была

доступна простому крестьянину и уж совсем не

являлась повседневной одеждой. Искажение

смысла произошло и при передаче диалектных

названий сибирской обуви. Не всегда переводчи-

кам удается определить, что это за обувь, и в ка-

ких случаях ее одевают. Зачастую название обуви

передается общеупотребительными немецкими

словами:

В. Распутин Э. Арндт А. Кэмпфе

чирки (башмаки,

шаркуны)

Hausschuhe (домашние

туфли); Schuhe (башмаки / туфли)

«Schuhe»

(башмаки / туфли)

ичиги (сапоги без

каблуков из мягкой

кожи)

leichte Sommerstiefel (легкие

етние сапоги)

sibirische Stiefel

(сибирские сапоги)

катанки (валенки) Filzstiefel (валенки) festere Stiefel

(прочные сапоги)

В ходе анализа переводов складывается мне-

ние, что Э. Арндт подходит к тексту внимательнее

и профессиональнее, чем его западногерманский

коллега. Скорее всего, здесь сказывается его вели-

колепное знание русского языка, обычаев русского

народа, а также особенностей творчества В. Рас-

путина. Так, при переводе имен собственных, а в

частности клички коня, он, в отличие от А. Кэмп-

фе, пытается постичь суть имени: «… доброго ко-

ня Карьку» (38) – «… ein gutes Pferd, den

Braunen» (Э. Арндт, 363) – «…einen guten Gaul,

den Karjka» (А. Кэмпфе, 32). «Карька» значит ко-

ричневый. Коричневый в немецком – «braun». Вот

еще один пример, насколько чутко Э. Арндт под-

ходит к переводу русских реалий: «…куда? – На

кудыкину гору» (105) – «Wohin? – Auf den Berg


143

Weiβnichtwo» «Куда? – На гору Незнаюгде» (Э.

Арндт, 445) – «Und wohin, hab ich gefragt. Wir ge-

hen jetzt den Berg hinauf» – «И куда, – я спросила.

Мы поднимемся на гору» (А. Кэмпфе, 102).

В результате сравнительного анализа немецких

переводов повести «Живи и помни» на предмет

адекватности передачи национальных и авторских

особенностей произведения отметим, что

наибольшую трудность вызывает перевод реалий

крестьянского быта, местной, народно-диалектной

лексики и фразеологизмов, использование

которых является в творчестве писателя не

случайным, а ведущим художественным приемом

создания текста. Этот прием должен обязательно

учитываться переводчиками, поскольку несет в

себе не только особенность стиля В. Распутина, но

и выражает национальную специфику русского

народа в сибирском ее варианте. Талант

переводчика определяется, по нашему мнению,

прежде всего, «умением добиваться в своих (то

есть иных, чем у автора) условиях того же

впечатления, которое подлинник производил в

своих условиях. И основным критерием качества

художественного перевода становится

адекватность эстетического воздействия

оригинального текста и текста его перевода» [1].

Поэтому перевод Э. Арндта представляется более

удачным, чем перевод А. Кэмпфе. Колоритная

сибирская речь, наполненная местными реалиями,

диалектизмами и просторечными выражениями

передается, за исключением редких случаев,

эквивалентными формами, которые не нарушают

смыслового уровня оригинала. В переводе,

выполненном на Западе Германии, наблюдается

тенденция к упрощению текста и освобождению

его от авторских особенностей, ведущая в итоге к

утрате национального духа всей повести.

1 Далее ссылки на это и другие издания даются в тексте статьи с указанием страницы.


1. Бадрызлова О.В. Критическая оценка художественного перевода и ее критерии // Академический

вестник. Тюмень: ТГАМЭУП, 2009. С. 103.

2. Распутин В. Живи и помни // Наш современник. 1974. №10, №11.

3. Распутин В. Живи и помни // Живи и помни. Повести. М., 2002. С. 11 – 207.

4. Rasputin V. In den Wäldern die Zuflucht. Aus dem Russischen von Alexander Kämpfe. Hamburg. 1980. S.

231.

5. Rasputin V. Leb und vergiβ nicht. Aus dem Russischen von Erich Ahrndt // Leb und vergiβ nicht. Novellen.

Erzählungen. Berlin, 1977. S. 329 – 576.

6. Мифы народов мира. М., 1982. Т. 2. С. 235.

7. Петрищева Е. Внелитературная лексика в современной художественной прозе // Стилистика художе-

ственной литературы. М., 1982. С. 30.

References

1. Badryzlova O.V. Kriticheskaja ocenka hudozhestvennogo perevoda i ee kriterii // Akademicheskij vestnik.

Tjumen': TGAMJeUP, 2009. S. 103.

2. Rasputin V. Zhivi i pomni // Nash sovremennik. 1974. №10, №11.

3. Rasputin V. Zhivi i pomni // Zhivi i pomni. Povesti. M., 2002. S. 11 – 207.

4. Rasputin V. In den Wäldern die Zuflucht. Aus dem Russischen von Alexander Kämpfe. Hamburg. 1980. S.

231.

5. Rasputin V. Leb und vergiβ nicht. Aus dem Russischen von Erich Ahrndt // Leb und vergiβ nicht. Novellen.

Erzählungen. Berlin, 1977. S. 329 – 576.

6. Mify narodov mira. M., 1982. T. 2. S. 235.

7. Petrishheva E. Vneliteraturnaja leksika v sovremennoj hudozhestvennoj proze // Stilistika hudozhestvennoj li-

teratury. M., 1982. S. 30.

Badryzlova O.V., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Tyumen State University

PECULIARITIES AND DIFFICULTIES OF LITERARY TRANSLATION

(ON THE MATERIAL OF TRANSLATIONS OF V. RASPUTIN’S NOVEL “LIVE AND

REMEMBER” INTO THE GERMAN LANGUAGE)

Abstract: the article presents a comparative analysis of two German translations of V. Rasputin‘s novel "Live

and Remember" in terms of their adequacy to the original.

Keywords: Valentin Rasputin, the novel ―Live and Remember‖, the literary translation, the perception of the

foreign writer, Erich Ahrndt, Alexander Kämpfe

http://study-english.info/translation-candidates.php


144

Ибрагимова А.Т., магистрант,

Кульдеева Г.И., доктор филологических наук, профессор,

Евразийский национальный университет им. Л.Н. Гумилева

ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ПЕРЕВОДА ПРОИЗВЕДЕНИЙ МО ЯНЯ

Аннотация: в статье рассматривается творческий путь китайского писателя и 109-ого лауреата Нобе-

левской премии Мо Яня. Исследуются основные трудности при переводе его произведений на русский и

другие языки. На основе проведенного анализа автор статьи приходит к выводу о том, что китайская куль-

тура уникальна по своему характеру. Культура Китая вбирает в себя множество понятий совершенно отли-

чающихся, например, от понятий русской культуры. Отсюда возникают основные трудности перевода

произведений Мо Яня на русский и другие языки мира.

Ключевые слова: Мо Янь, Нобелевская премия, китайская культура, художественный текст, сложности

перевода, уникальность

Нобелевская премия по литературе – это уни-

кальная награда, вручаемая с 1901 года Нобелев-

ским фондом за достижения в области искусства

слова. Впервые эта награда была вручена фран-

цузскому поэту и эссеисту, члену группы «Пар-

нас» Сюлли Прюдому (наст. имя Рене Франсуа

Арман Прюдом). Свое решение Нобелевский ко-

митет обосновал следующим образом: «In special

recognition of his poetic composition, which gives

evidence of lofty idealism, artistic perfection and a

rare combination of the qualities of both heart and

intellect» («За выдающиеся литературные доброде-

тели, особенно же за высокий идеализм, художе-

ственное совершенство, а также за необыкновен-

ное объединение душевности и таланта, о чем

свидетельствуют его книги») [Вирабов, 2012].

С 1901 года Нобелевская премия по литературе

вручается ежегодно, не присуждалась лишь в

1914, 1918, 1935 гг., а также в период с 1940 по

1943 гг. Среди лауреатов: 27 – пишут на англий-

ском языке, 14 – на французском, 13 – на немец-

ком, 11 – на испанском, 6 – на русском, 2 – на ки-

тайском, и т.д.

В 2016 году Нобелевской премии по литературе

удостоился американский автор-исполнитель, рок-

музыкант, художник, писатель и киноактер Боб

Дилан (наст. имя Роберт Аллен Циммерман).

Обоснование награды: «For having created new

poetic expressions within the great American song

tradition» («За создание новых поэтических выра-

жений в великой американской песенной тради-

ции») [там же].

Объектом данного исследования является твор-

чество китайского писателя Мо Яня, ставшего в

2012 году 109-ым лауреатом Нобелевской премии

по литературе. Нобелевский комитет так обосно-

вал свое решение: «Who with hallucinatory realism

merges folk tales, history and the contemporary» («За

его галлюцинаторный реализм, который объеди-

няет народные сказки с историей и современно-

стью»). Комиссией также было отмечено, что ли-

тературное творчество Мо Яня вбирает в себя не

только мир реальности, но и мир фантазий, что, в

свою очередь, создает уникальный и сложный

мир, напоминающий мир Маркеса и Фолкнера,

Мир произведений Мо Яня соединяет в себе моти-

вы древней китайской литературы и фольклорных

традиций. Миром фантазий, по мнению комиссии

по присуждению Нобелевских премий, писатель

прикрывает острые темы, с целью обхода цензур-

ных ограничений [Мелихов, 2013].

Следует отметить, что Мо Янь – первый китай-

ский писатель, получивший Нобелевскую премию

по литературе. До этого лишь в 2000 году был

удостоен премии писатель Гао Синцзянь, пишу-

щий на китайском языке, однако проживающий во

Франции.

Мо Янь (творч. псевдоним, в перев. с кит. «не

говори», «молчи»; наст. имя Гуань Мое) – китай-

ский писатель, доктор филологических наук. Он

начал свою литературную деятельность, находясь

на службе в рядах китайской Народно-

освободительной армии, где служил командиром

отделения, политруком, сотрудником службы

безопасности. Первые произведения («Дождь ве-

сенней ночью», «Сухая река», «Осенние воды»,

«Народная музыка» и т.д.) были опубликованы в

1981 году. В 1986 году окончил литературный фа-

культет Института искусств НОАК, в 1991 году –

аспирантуру Литературного института Лу Синя

Пекинского педагогического университета, полу-

чил степень магистра в области литературы и ис-

кусства.

Международную славу Мо Янь получил в 1987

году после публикации романа «Красный гаолян»,

повествующего о Китае 20-х гг. и войне с Японией

(позже был снят фильм по этому роману, который

получил большую популярность во многих стра-

нах мира). В 1997 году Мо Янь вышел в отставку,

занимал должность редактора газеты, писал кино-

и телесценарии. На сегодняшний день является


145

заместителем председателя Союза писателей Ки-

тая [Селиванова, 2012].

Всего написано Мо Янем около 15-ти книг (в

т.ч. более 70-ти небольших рассказов). Наиболее

популярными из них являются романы «Большая

грудь, широкий зад», «Сандаловая казнь», «41

орудие», «Усталость жизни и смерти», «Страна

вина», сборник эссе «Говори, Мо Янь!» и т.д. В

2006 году Мо Янь вошел в список двадцати «Са-

мых богатых китайских писателей». В 2009 году

был издан роман «Лягушка», посвященный про-

блеме рождаемости в Китае. Среди своих литера-

турных учителей писатель выделяет Г. Гарсиа

Маркеса, Э. Хемингуэя, Лу Синя, Ф. Рабле, П.

Уайта и У. Фолкнера [Цыренова, 2009]. Основа

его творчества, что и было отмечено Нобелевским

комитетом, – это невероятная близость к народной

истории, народным преданиям и народным кор-

ням.

Литературное творчество Мо Яня отмечено

множеством высоких литературных наград. Так, в

1998 году он становится лауреатом Нейштадтской

литературной премии (США). В 2011 году полу-

чил китайскую литературную премию имени Мао

Дуня, которая является одной из самых престиж-

ных китайских литературных наград. В 2012 году,

как уже ранее отмечалось, – Нобелевскую премию

по литературе.

Художественные произведения писателя были

переведены более чем на 10 языков: на англий-

ский, немецкий, французский и т.д. На русский

язык – переводились частично. В частности, пере-

водчик Игорь Егоров, работая редактором и заве-

дующим редакцией в Ленинградском отделении

«Художественной литературы» (87-94 гг.), зани-

мался переводами Мо Яня, и довольно успешно

[Селиванова, 2012]. На тот период и речи не было

о том, что писатель Мо Янь станет всемирно из-

вестным и получит Нобелевскую премию.

По поводу переводов Егорова существуют раз-

личные мнения, так, некоторым они кажутся «ца-

рапающими», «корявыми», «сочетающими высо-

кое и низкое», из-за чего трудно понять: это свой-

ство писателя или переводчика? Другие отмечают

(как правило, те, кто более тесно знаком с совре-

менной культурой Китая), что переводы Игоря

Егорова достаточно хорошего качества [Костырко,

2013]. Так или иначе, перевод художественного

произведения не способен передать абсолютно

всех нюансов текста-оригинала.

Оригинал всегда останется единственным и не-

повторимым результатом индивидуального твор-

ческого процесса и частью национального литера-

турного искусства. Перевод же будет лишь адек-

ватным, равноценным оригиналу литературным

произведением, которое может бесконечно сбли-

жаться с подлинником, однако никогда не сольет-

ся с ним, так как у перевода есть свой создатель и

свой языковой материал, а также и своя языковая,

литературная и социальная среда, отличающаяся

от среды текста-оригинала.

Реакция критиков на творчество Мо Яня весьма

неоднозначна: ряд авторов им восхищаются, счи-

тают Мо Яня по-настоящему большим писателем,

автором нобелевского уровня (М. Визель, Л. Да-

нилкин, К. Мильчин, Д. Быков, Г. Юзефович). К

примеру, такую характеристику роману «Большая

грудь, широкий зад» дает редакторский совет

журнала «Дацзя» после публикации этого произ-

ведения: «Большая грудь, широкий зад» – это ве-

ликолепное литературное пиршество с простым

незатейливым названием. В нем с бесстрашием,

непоколебимой стойкостью и страстью Мо Янь

рассказал об исторической эволюции китайского

общества на протяжении почти всего двадцато-

го столетия… Это литературный шедевр, напи-

санный в характерном для автора стиле». По

мнению совета, писатель предпринимает попытку

дать свое толкование современной китайской ис-

тории, в ряде случаев опровергая ее канонизиро-

ванное изображение [Егоров, 2013].

Другие исследователи утверждают, что творче-

ство Мо Яня не заслуживает особого внимания, не

заслуживает он и Нобелевской премии, что все это

лишь политический жест в сторону Китая [Пого-

релая, 2012]. Весьма интересны в этом смысле

критические работы С.П. Костырко, в которых

произведения Мо Яня подвергаются очень тонко-

му, доброжелательному и в то же время очень

внимательному анализу [Костырко, 2013].

Мо Янь, на наш взгляд, – уникальный писатель,

творчество которого базируется на древней, слож-

ной и многоаспектной культуре Китая (следует

отметить, что китайской литературе более 3 тыс.

лет). Отсюда основная сложность перевода произ-

ведений писателя, которая и заключается в том,

что, например, русская культура не может вклю-

чать в себя те же элементы, что и китайская куль-

тура, а если и включает, то эти элементы занима-

ют другое место и совершенно по-другому оцени-

ваются. Такие же сложности возникают и при пе-

реводе текстов Мо Яня на английский язык. Со-

вершенно разные понятия эпистолярного стиля,

мотива «смешения высокого и низкого», роли

фантастичности в литературе, в целом понятия

романтической и реалистической литературы, не

говоря уже об общих особенностях лексики, се-

мантики и стилистики языков.

Писатель Мо Янь воплощает в себе синтез 3-х

основных направлений современной китайской

литературы [Цыренова, 2009]:


146

– Первое направление – так называемая литера-

тура «шрамов и слез», («литература пострадав-

ших»). Представлено реалистическими произведе-

ниями, повествующими о войне, Культурной ре-

волюции, непростом периоде китайских реформ.

Литература первого направления, как правило,

трагична и пессимистична по своему характеру.

– Второе направление – важнейшее направле-

ние в китайской литературе, которое называется

«литература размышлений». Данное направление

представлено произведениями, по словам крити-

ков, сложными и весьма сомнительными; больше

всего представителей этого направления «либо

получают большие дозы «товарищеской критики»,

либо сидят в тюрьмах» [Мелихов, 2013].

– Третье направление – характеризует литера-

туру, о которой критики, по большей части, отзы-

ваются положительно, называя ее благоприятной

для развития общества и страны в целом, и кото-

рая именуется «литературой поиска корней». Од-

нако здесь не все так однозначно, и за миром ре-

альности, связанной с мотивами древней китай-

ской литературы и фольклорных традиций, может

стаять фантазийный мир, раскрывающий острые

политические, социальные, экономические, демо-

графические и прочие проблемы.

Литературное творчество Мо Яня китайские

критики относят в большей степени к третьему

направлению (хотя следует отметить, что ему не

чужды мотивы и двух других направлений совре-

менной китайской литературы). Корни, которые

ищет Мо Янь в своих произведениях, относятся,

прежде всего, к фольклорным традициям, к веро-

ваниям, к пословицам и поговоркам, к образам,

живущим в народном сознании. Для китайских

критиков писатель Мо Янь – «самый китайский их

всех китайских писателей» [Селиванова, 2012].

По мнению Ли Цзинцзэ, известного китайского

критика, главного редактора влиятельного литера-

турного журнала «Жэньминь вэньсюэ», «по своему

духовному настрою произведения Мо Яня более

китайские, чем у любого другого писателя, он об-

ладает... силой, имеющей глубокие корни в земле

Китая» [Егоров, 2013]. Он знает свою историю,

его волнуют важнейшие переломные моменты в

истории страны, у него есть особое чутье на зна-

ковые и значимые образы, и, конечно же, язык Мо

Янь отличается особой стилистикой и семантикой,

его произведения невозможно трактовать одно-

значно.

Сам писатель считает, что пишет реалистиче-

скую, зачастую историческую прозу, однако его,

как полагает Гольдблатт, «мало интересуют офи-

циальная история и установленные «факты». Для

него привычное дело – смешивать фольклорные

верования, необычную животную образность и

самые различные придуманные приемы повество-

вания с историческими реальностями – общена-

циональными и местными, официальными и про-

стонародными. Это дает ему возможность соз-

давать... произведения с интересной для любого

читателя тематикой и действующей на уровне

интуиции образностью, которые легко стано-

вятся достоянием других народов» [там же].

Произведения Мо Яня обладают уникальным

свойством – они несут в себе правду жизни, они

ранят, при этом они не оскорбляют человеческое

достоинство. Великолепный, многослойный мир

его произведений – одновременно может пугать,

потрясать и умилять. Мо Янь, как никто другой,

умеет из невыносимого ужаса создать нечто уди-

вительно красивое [Мелихов, 2013]. Как отмечает

сам Мо Янь, истоки такого подхода кроются в на-

родной философии, вбирающей в себя «невероят-

ное множество рассказов: волшебных историй

про духов и оборотней, исторических сказаний,

захватывающих и любопытных». И все эти рас-

сказы, «тесно связанные с природой …, с истори-

ей семей и родов», вызывали в писателе «острое

чувство реальности» [Машуков, 2013].

Таким образом, для русского читателя произве-

дения Мо Яня могут быть интересны во многих

отношениях. Во-первых, они позволяют более

близко познакомиться с современной китайской

литературой, с лучшими ее образцами, что дает

представление об успехах, достигнутых китайски-

ми писателями за последние 30 лет после начала

реформ в стране [Егоров, 2013]. Во-вторых, вос-

полнить огромный пробел в знаниях об этой вели-

кой стране. И, в-третьих, изучить творчество та-

лантливого писателя, который уже перешагнул

границы своей страны, его книги с восторгом при-

нимают читатели всего мира.

Отсутствие достаточного числа качественных

переводов произведений Мо Яня является основ-

ным препятствием на пути китайской литературы,

решившей в XXI веке оправиться в новое путеше-

ствие в Европу и Россию в поисках своего читате-

ля. Как отмечает современный китайский писатель

Би Фэйюй, множество замечательных произведе-

ний китайских авторов до сих пор остаются боль-

шой редкостью на международном книжном рын-

ке, зарубежному читателю известны лишь некото-

рые из них, причем в переводах на английский и

французский языки [Костырко, 2013]. Переводы

китайской литературы на другие языки до сих пор

остаются большой редкостью. Такого рода ситуа-

ция не может не удручать китайских писателей.

Получение Мо Янем Нобелевской премии по

литературе, на наш взгляд, заставило мировую

общественность обратить свое внимание на китай-

скую литературу. Издание книг «Страна вина» и


147

«Большая грудь, широкий зад», переведенных

И.А. Егоровым, моментально привлекли внимание

российского читателя. Данные книги получили

особую известность, позволив российскому чита-

телю познакомиться с миром современной китай-

ской литературы. Популярность переведенных

книг Мо Яня вызвала интерес коммерческих изда-

тельств, что, бесспорно, повлияет на популяриза-

цию китайской литературы.

Литература 1. Вирабов И. К гадалке не ходи. Нобелевским лауреатом по литературе стал китайский писатель Мо

Янь. М., 2012. С. 11 – 15.

2. Егоров И.А. Нобелевскую премию получил «китайский Маркес, Фолкнер и Кафка». М., 2012. С. 23 –

24.

3. Егоров И.А. О «желтизне» Мо Яня, конфуцианстве Толстого и Культе Матери. М., 2013. С. 33 – 48.

4. Костырко С.П. Физиология жизни. Новая китайская проза. М., 2013. 3 с.

5. Машуков Ю. «Молчи» по-китайски. Красноярск, 2013. С. 3 – 4.

6. Мелихов А. Стокгольмский синдром. О творчестве Мо Яня. М., 2013. С. 230 – 235.

7. Мо Янь. Большая грудь, широкий зад: пер. И.А. Егорова. СПб., 2013. 833 с.

8. Мо Янь. Литературное образование в современном Китае: пер. И.А. Егорова. М., 2013. С. 4 – 9.

9. Мо Янь. Перемены: пер. Н. Власовой. М., 2014. 40 с.

10. Мо Янь. Страна вина: пер. И.А. Егорова. СПб., 2012. 445 с.

11. Мо Янь. Тетушкин чудо-нож: пер. Д. Маяцкого. М., 2007. С. 334 – 352.

12. Погорелая Е.О зловещей гастрономии: галлюцинаторный реализм китайского писателя Мо Яня. М.,

2012. С. 1 – 2.

13. Селиванова С. Who is товарищ Мо Янь? М., 2012. С. 5 – 7.

14. Цыренова Д.С. О влиянии творчества Уильяма Фолкнера на творчество Мо Яня // Вестник БГУ,

2009. С. 219 – 223.

References

1. Virabov I. K gadalke ne hodi. Nobelevskim laureatom po literature stal kitajskij pisatel' Mo Jan'. M., 2012. S.

11 – 15.

2. Egorov I.A. Nobelevskuju premiju poluchil «kitajskij Markes, Folkner i Kafka». M., 2012. S. 23 – 24.

3. Egorov I.A. O «zheltizne» Mo Janja, konfucianstve Tolstogo i Kul'te Materi. M., 2013. S. 33 – 48.

4. Kostyrko S.P. Fiziologija zhizni. Novaja kitajskaja proza. M., 2013. 3 s.

5. Mashukov Ju. «Molchi» po-kitajski. Krasnojarsk, 2013. S. 3 – 4.

6. Melihov A. Stokgol'mskij sindrom. O tvorchestve Mo Janja. M., 2013. S. 230 – 235.

7. Mo Jan'. Bol'shaja grud', shirokij zad: per. I.A. Egorova. SPb., 2013. 833 s.

8. Mo Jan'. Literaturnoe obrazovanie v sovremennom Kitae: per. I.A. Egorova. M., 2013. S. 4 – 9.

9. Mo Jan'. Peremeny: per. N. Vlasovoj. M., 2014. 40 s.

10. Mo Jan'. Strana vina: per. I.A. Egorova. SPb., 2012. 445 s.

11. Mo Jan'. Tetushkin chudo-nozh: per. D. Majackogo. M., 2007. S. 334 – 352.

12. Pogorelaja E.O zloveshhej gastronomii: galljucinatornyj realizm kitajskogo pisatelja Mo Janja. M., 2012. S.

1 – 2.

13. Selivanova S. Who is tovarishh Mo Jan'? M., 2012. S. 5 – 7.

14. Cyrenova D.S. O vlijanii tvorchestva Uil'jama Folknera na tvorchestvo Mo Janja // Vestnik BGU, 2009. S.

219 – 223.

Ibragimova A.T., Master Student,

Kuldeeva G.I., Doctor of Philological Sciences (Advanced Doctor), Professor,

Gumilyov Eurasian National University

ABOUT THE PECULIARITIES OF TRANSLATION OF THE WORKS OF MO YAN

Abstract: the article deals with the biography and career of the Chinese writer and 109th winner of the Nobel

Prize Mo Yan. We study the main difficulties in translating his works into Russian and other languages. Based on

the analysis the author concludes that Chinese culture is unique in its nature, it absorbs a lot of the concepts that are

quite different, for example, the concepts of Russian culture, in particular: the notion of the epistolary style, the role

of the fantastic in literature, etc. This gives the rise to the main difficulties of translating the works of Mo Yan in

Russian and other languages.

Keywords: Mo Yan, the Nobel prize, Chinese culture, literature, translation, the uniqueness


148

Орлова Т.Г., кандидат филологических наук, доцент,

Медведев Ю.С., кандидат исторических наук, доцент,

Российский университет дружбы народов

СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ПОСЛОВИЦ

АНГЛИЙСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ+ КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ ПАРАДИГМЫ

«СВОЯ СТОРОНА – ЧУЖАЯ СТОРОНА»

Аннотация: статья посвящена сопоставительному структурно-семантическому анализу пословиц анг-

лийского и русского языков концептуальной парадигмы "своя сторона – чужая сторона", который включает

более широкое понимание Родины и Чужбины. Анализ фразеологического значения, лексических компо-

нентов, синтаксической структуры, экспрессивно-оценочных коннотаций, звуко-эмфонической организа-

ции английских и русских пословиц позволил выявить роль языковых средств в выражении национально-

культурной специфики мышления и мировоззрения обоих народов.

Ключевые слова: пословица, структурно-семантический анализ, концептуальная парадигма "своя сто-

рона - чужая сторона", менталитет, фразеологическое значение, семантическое противопоставление, син-

таксическая структура, образность, фольклор

В современной лингвистике постоянно подчер-

кивается мысль о том, что язык представляет со-

бой не только средство выражения мысли, средст-

во общения, но также является средством отраже-

ния окружающего человека мира, а также выража-

ет менталитет народа, его национальный характер,

обычаи, традиции и т.д. Наиболее ярко нацио-

нально-культурную самобытность народа отража-

ет фразеологический корпус языка, в частности –

пословицы, которые представляют собой краткие,

меткие изречения, содержащие поучения, советы,

назидания, суждения, оценку и т.д.

Национально-культурный компонент содер-

жится в структуре фразеологического значения

пословицы. Особенно зримо он выявляется при

сопоставлении лексико-семантических компонен-

тов в структуре английских и русских пословиц.

На необходимость сопоставительного и семанти-

ческого анализа пословиц указывает Е.В. Иванова,

которая считает, что "в отношении исследования

языковой картины мира, в особенности в плане

сопоставительного анализа концептуализации ми-

ра в различных языках, весьма показательный ма-

териал представляют собой фразеологические

единицы и паремии, в частности пословичный

фонд языков" [3, с. 4].

По своей структуре пословицы представляют

собой законченные предложения, а по семантике –

целостное смысловое единство, содержащее

обобщѐнную информацию, например, «чужая сто-

рона не прибавит ума», «своя ноша не тянет»,

«свой дым глаза не выест» и др. Пословицы, по-

добно словам и фразеологизмам, являются языко-

выми знаками: они системны, то есть, соотносятся

по значению, могут иметь синонимы и антонимы,

обладать функциональным сходством. По своей

образности пословицы близки к народно-

разговорной и народно-поэтической речи, народ-

ному фольклору, особенно это характерно для

русских пословиц: наличие ритмизованности, со-

звучия, рифмованности. Важным свойством по-

словицы является образность, экспрессивность,

оценочность, которые возникают за счѐт метафо-

рического переосмысления составляющих еѐ ком-

понентов. Это не исключает в пословицах смы-

словой мотивированности значения, они обладают

и внутренней формой и фразеологическим значе-

нием. В смысловой структуре пословицы можно

выявить не только денотат, но также и коннота-

цию (дополнительное осмысление, экспрессию,

оценочность, эмотивность).

Необходимо также отметить, что пословицы

создавались в течение длительного периода исто-

рической жизни того или иного народа. В них

проявляется языковое творчество народов. Из-

вестный фразеолог В.Н. Телия отмечает, что "ти-

пичность образов, лежащих в основе значения

фразеологизмов, а также включѐнность в них сим-

волов или эталонов миропонимания – это плод

коллективного представления лингво-культурной

общности о некотором групповом опыте" [6, с.

249]. В пословицы включаются конкретные и зна-

комые образы, которые в процессе употребления и

переосмысления приобретают глубокое обобще-

ние. В этнокультурных метафорах возникают

представления о человеке, о его жизни, пережива-

ниях, взаимоотношениях – всѐ, что определяет

этнокультурное существование народа, его мента-

литет.

В пословицах многих народов по-разному от-

ражается национально-культурная информация.

Эти различия выявляются в результате сопостав-

ления структуры и семантики этих пословиц, вы-

явления сходства и различия их концептуальных

пословичных полей.

При множестве подходов к изучению пословиц

(традиционный, социо-лингвистический, лингво-

культурологический, когнитивный), мы будем

придерживаться традиционного лингвистического

подхода, и в качестве методов исследования ис-


149

пользовались: функционально-семантический при

отборе сходных по значению пословиц; сопоста-

вительный с целью определения сходства и разли-

чия структуры и семантики; элементы метода

компонентного анализа для определения нацио-

нальн-культурных компонентов в структуре фра-

зеологического значения. И нас "в первую очередь

интересует способ пословичного представления

знания, характер соотношения значения и внут-

ренней формы пословиц, вѝдение значения через

"картинку" внутренней формы, особенности се-

мантики компонентов пословицы и многие другие

, чисто языковые факторы" [3, с. 4].

В качестве источника исследования были

использованы как отечественные словари [1,

1955]; [2, 1990]; [6, 1990], [7, 2013], так и

зарубежные [8, 1970] В нашем исследовании мы, в

основном, использовали "Словарь

употребительных английских пословиц" [6, 1990],

в который вошли только те пословицы, которые

были зарегистрированы в большинстве

паремиологических работ носителей языка и

только в том случае, если частотность их

употребления в английской художественной и

общественно-политической литературе

достаточно велика. При этом использовался метод

сплошной выборки.

Для того чтобы выявить этнокультурное свое-

образие пословичной парадигмы «своя сторона-

чужая сторона», мы взяли пословицы английского

и русского языков, которые отражают морально-

этические и нравственные ценности обоих наро-

дов. Сопоставительное изучение концептуального

поля пословиц английского и русского языков

знакомит с характерными чертами мировоззрения

обоих народов, с образностью, богатством и выра-

зительностью языков, не являющихся близкород-

ственными, помогает выявить различия в семан-

тике и стилистической окраске пословиц данной

тематической группы (4, с. 36).

Понятие "своѐ – чужое", "своя сторона - чужая

сторона" различные лингвокультурные сообщест-

ва воспринимают по-разному. При этом «своя сто-

рона» - это, прежде всего, родина, народ, земля,

которая тебя вырастила, родители, друзья и, ко-

нечно же, родной дом, а «чужая сторона» – это

чужбина, чужая страна, «дальняя сторонка».

Рассмотрим пословицы английского и русского

языка, содержащие противопоставление «родной

дом – чужая сторона»: East or west, home is best

(Восток или запад – дома лучше всего//Где бы че-

ловек ни побывал, лучшим местом для него оста-

ѐтся родной дом); Dry bread at home is better than

roast meat abroad (Чѐрствый хлеб дома лучше, чем

жареное мясо за границей); The smoke of one‘s own

country is brighter than any fire in a foreign land

(Дым в своей стране ярче, чем огонь на чужой

земле); The wider we roam, the welcomer home (Чем

больше человек скитается, тем желаннее ему дом

родной).

Им соответствуют русские пословицы: В гос-

тях хорошо, а дома лучше. На чужой сторонушке

рад своей воронушке; На чужбине родная землица

во сне снится. Свой сухарь лучше чужих пирогов;

Свой хлеб сытнее; Чужой хлеб рот дерѐт; Своя

земля и в горсти мила; За морем веселье, да чу-

жое, а у нас горе, да своѐ; Хоть по уши плыть, а

дома быть; На чужой стороне и весна не красна.

Первая группа английских и русских пословиц

построена на логическом противопоставлении

«свое, родное – чужое», которое приобретает рас-

ширительное значение «Родина – Чужбина». При

этом в английских пословицах Родина чаще ассо-

циируется с «Домом», в то время как в русских

пословицах понятие Родины шире, это не только

«Дом», но и земля, страна, в которой ты живѐшь.

Причѐм в русских пословицах акцент переносится

на понятие «чужая сторона»: «на чужой сторо-

нушке», «на чужбине», «за морем», «на чужой

стороне», тем самым актуализируется значение

«трудно жить на чужбине». Семантическое проти-

вопоставление подкрепляется противопоставлени-

ем на языковом уровне: на уровне лексики и син-

таксиса, в частности, в использовании сравнитель-

ных оборотов, сопоставительных конструкций.

Пословицы The smoke of one‘s own country is

brighter than any fire in a foreign land и Дым отече-

ства ярче огня чужбины представляют собой пол-

ные эквиваленты. Они восходят к латинскому из-

речению Patrie fumus igne alieno lucu lentor, что

приводит к созданию полных эквивалентов, при-

чѐм, в английской пословице лексика носит ней-

тральный характер, а в русской пословице лексика

высокая, торжественная: «отечество», «чужбина».

Впоследствии на базе этой поговорки появился

очень популярный афоризм И дым отечества нам

сладок и приятен, автором которого является А.А.

Грибоедов, который употребил его в своей коме-

дии «Горе от ума».

Далее, общим значением для английских и рус-

ских пословиц является то, что в английском язы-

ке «dry bread» (чѐрствый хлеб), дома лучше, чем

«roast meat» (жареное мясо – в англ. яз.), а в рус-

ском языке «сухарь» дома лучше, чем «чужие пи-

роги» на чужбине. При этом используются наиме-

нования наиболее традиционной еды, характерной

для английского и русского народа. Сам выбор

наименований еды свидетельствует о предпочте-

ниях того или иного народа. В этом отражается

этнокультурное своеобразие английских и русских

пословиц.


150

В английской пословице East or west, home is

best семантическим центром являются географи-

ческие названия «east», «west», которые олицетво-

ряют чужие страны, они противопоставляются

родному дому. Эта пословица в ѐмкой, сжатой

форме выражает глубокую мысль. Две другие анг-

лийские пословицы представляют собой более

развѐрнутые сравнения с использованием ней-

тральной лексики. Образность пословицы The

smoke of one‘s own country is brighter than any fire

in a foreign land создаѐтся за счѐт лексического

противопоставления – дым (smoke) в своей стране

противопоставляется огню (fire) в чужой стране.

Русские же пословицы тесно связаны с народным

фольклором, в них используется народно-

разговорная лексика, просторечие (рот дерѐт),

уменьшительно-ласкательные суффиксы (сторо-

нушка, воронушка, землица), лексическое проти-

вопоставление, звуковые созвучия, которые при-

дают напевность пословицам.

Рассмотрим пословицы со значением: «самое

лучшее место в мире – это твой дом, твоя родина»:

There is no place like home (Нет места лучше дома);

Home is home though it be never so homely (Дом

есть дом, даже если никогда не был домашним);

Every bird likes its own nest (Каждая птица любит

своѐ гнездо). Приведѐм русские соответствия:

Всякому мила своя сторона; Дома и стены помо-

гают; Дома и солома (съ)едома; На родной сто-

роне и камешек знаком; С родной земли – умри, не

сходи!; За отечество живот кладут; С родной

сторонки и ворона мила; В своем болоте и лягуш-

ка поѐт; Всякая сосна своему бору шумит; Своя

сторонушка и собаке мила; В своѐм гнезде и ворон

коршуну глаз выклюнет; Всяк кулик своѐ болото

хвалит; Своя хатка – родная матка. Две первые

английские пословицы содержат назидание, при-

чѐм вторая близка к афоризму. Они лишены об-

разности, в них используется стилистически ней-

тральная лексика. Вторая английская пословица

представляет собой сложноподчинѐнное распро-

странѐнное предложение с придаточным уступи-

тельным. Третья английская пословица - это мета-

форически преобразованное суждение, семантиче-

ским центром которого является орнитоним «пти-

ца», которая любит своѐ гнездо. За счѐт этой ме-

тафоры создаѐтся образность пословицы.

В русских пословицах гораздо чаще встречают-

ся орнитонимы, зоонимы и названия деревьев, они

более наглядны и содержат конкретные наимено-

вания: «ворон», «ворона», «коршун», «кулик»,

«лягушка», «собака», «сосна» и др. Как видим,

глубокое и обобщѐнное содержание в русских по-

словицах передаѐтся через знакомые образы жи-

вотных, птиц, деревьев. Несколько русских посло-

виц открыто выражают патриотические чувства

русского народа, который готов умереть за род-

ную землю: С родной земли – умри, не сходи!; За

отечество живот кладут. Одна из этих пословиц

построена в форме побудительного предложения,

а вторая – в форме обобщѐнно-личного предложе-

ния, в одной употребляется высокое книжное сло-

во «отечество», в другой – семантический архаизм

«живот» в значении «жизнь». Особую образность,

экспрессию и эмоциональность передают умень-

шительно-ласкательные суффиксы (камешек, сто-

ронка, сторонушка, хатка, матка). Русские посло-

вицы по своей синтаксической структуре пред-

ставляют собой простые предложения, в них от-

сутствуют средства экспрессивного синтаксиса.

Значение «в своѐм доме человек сам себе хозя-

ин, человек имеет право на неприкосновенность»

представлено широко известной во многих языках

английской по происхождению пословицей An

English home is his castle (Дом англичанина – его

крепость) и еѐ вариантом A man‘s house is his castle

(Дом человека – его крепость). Эта пословица

имеет полный эквивалент в русском языке Мой

дом – моя крепость. Это же значение представле-

но и в более самобытных русских пословицах. На

своей печи – сам себе голова; В моѐм доме как хо-

чу, так и ворочу. В одной из них употребляется

слово «печь», которое приобретает переносное

расширенное значение «дом». Во второй послови-

це используется просторечие «ворочу», которое

рифмуется со словом «хочу», что свидетельствует

о фольклорном характере этой пословицы.

Рассмотрим пословицы со значением «легко

быть храбрым в своем доме, в привычной обста-

новке, среди родных и друзей»: A cock is valiant

(bold) on his own dunghill (Петух храбр на своей

навозной куче); Every cock crows on its own dung-

hill (Каждый петух кукарекает на своей навозной

куче); Every dog is a lion at home (Каждая собака

дома – лев). Им соответствуют близкие по значе-

нию русские пословицы: Всяк петух на своѐм пе-

пелище хозяин; И петух на своем пепелище храб-

рится; На своей улочке и курочка храбра; Всяк

кулик на своем болоте велик; В подполье и мышь

геройствует.

Общим для английских и русских пословиц яв-

ляется использование орнитонимов и зоонимов.

Примечательно то, что в двух английских и соот-

ветствующих им русских пословицах общим се-

мантическим центром является орнитоним «пе-

тух», но они различаются набором лексических

компонентов. В английской пословице использу-

ется народно-разговорные слова, связанные с реа-

лиями крестьянского быта «dunghill» (навозная

куча). В русских пословицах используется слово

более высокой стилистической окраски «пепели-

ще», которое является семантическим архаизмом и


151

передаѐт устаревшее значение «родное, родовое

пепелище, наследованный от отца и предков дом,

жилище, место, земля» (1, с. 30). Русская послови-

ца имеет более обобщѐнное значение, она соотно-

сится не только с домом, но и с понятием «земля»,

«родина». Анализируя пословицы, мы заметили,

что в английском доме «собака» может быть

«львом», а в русском доме и «курочка храбра», и

«кулик велик», и даже такое маленькое животное,

как мышь, «геройствует», то есть, защищает свой

дом. В этом отражается этнокультурное своеобра-

зие английских и русских пословиц, а также мен-

талитет обоих народов.

Следующая группа пословиц имеет значение

«нельзя критиковать свой дом, свою родину, толь-

ко недостойный человек дурно отзывается о соб-

ственной семье, доме, коллективе, родине»: It is a

foolish bird that fouls (defiles, soils) its own nest

(Только плохая птица пачкает собственное гнез-

до); Don‘t tell tales out of school (Не разбалтывай за

стенами школы); Wash your dirty linen at home

(Стирай своѐ грязное бельѐ дома). Им соответст-

вуют русские пословицы: Худа та птица, которая

гнездо своѐ марает; Глупа та птица, которой

гнездо своѐ не мило; Не выноси сор из избы; Не

выноси из избы сору (так меньше будет вздору).

Интересно, что это значение как в английских,

так и в русских пословицах имеет одинаковую,

довольно прозрачную внутреннюю форму. Они

содержат орнитоним «птица». И в английских и в

русских пословицах человек уподобляется плохой

птице, которая пачкает своѐ гнездо, свой дом. Это

свидетельствует об общности, универсальности

человеческого мышления. Нельзя не заметить, что

в английских пословицах используются три сино-

нимичных глагола в значении «пачкать». В анало-

гичных русских пословицах в значении «плохой»

употребляется архаизм «худа». Как английские,

так и русские пословицы с зоонимом «птица»

близки по своей синтаксической структуре, пред-

ставляя собой сложноподчинѐнные предложения с

придаточными определительными. Форма русских

пословиц близка к народному фольклору.

В следующей паре английских и русских по-

словиц сходное значение передаѐтся различными

языковыми средствами. В английской пословице

Don‘t tell tales out of school лексика нейтральна и

свидетельствует об образованности англичанина.

Однако вторая пословица Wash your dirty linen at

home носит народный бытовой характер, что

сближает еѐ с русской пословицей Не выноси сор

из избы. Однако слово «изба» указывает на кре-

стьянское происхождение русской пословицы.

Сходство этих пословиц ещѐ и в том, что они со-

держат назидание, которое передаѐтся побуди-

тельными предложениями. Сам выбор лексико-

семантических средств в пословицах английского

и русского языка свидетельствует как об общно-

сти, так и о своеобразии восприятия близких жиз-

ненных ситуаций.

Нельзя не заметить, что как для английского,

так и для русского народа характерны терпимое

отношение к обычаям и традициям других

народов. Это значение нашло отражение в

пословице When at Rome, do as the Romans do и еѐ

варианте When you are at Rome, do as Rome does.

(Когда ты в Риме, делай так, как делают римляне),

которая имеет значение «надо приспосабливаться

к привычкам и обычаям тех людей, среди которых

живѐшь». Ей соответствует русская пословица В

чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Английская пословица носит этнокультурный

характер. В ней говорится о городе Риме и

римлянах, под властью которых долгое время

находились англо-саксонские племена. Эта

пословица представляет собой развѐрнутое

суждение назидательного характера, что на

синтаксическом уровне выражается

сложноподчинѐнным предложением с

использованием глагола в форме повелительного

наклонения. Лексика пословицы нейтральна по

своему составу, хотя содержит наименования,

связанные с обычаями жизни римлян.

Соответствующая ей русская пословица передаѐт

менталитет русского человека, который с

уважением относится к своей религии и

монастырям. Она афористична и содержит

общеупотребительную лексику, более проста по

синтаксической структуре, представляя собой

односоставное обобщѐнно-личное предложение. С

этим же значением нам встретились и более

самобытные английские и русские пословицы:

Every land has its laugh (law) and every corn has its

chaff (У каждой земли свой закон, у каждого

семени своя мякина.) и еѐ русское соответствие В

каком народе живешь, того обычая и держись,

тем богам и молись. Английская пословица

образна и выразительна. Первая часть содержит

уточнение, близкое к нравоучению, а вторая часть

содержит метафорически переосмысленное

образное значение, за счѐт неожиданного

сопоставления: «у земли - свой закон», «у семени -

своя мякина». В этой пословице используется

приѐм синтаксического параллелизма и

употребляется лексика, связанная с

сельскохозяйственной сферой. Эта пословица

передаѐт менталитет англичанина, для которого

самое важное – это соблюдение закона. В русской

пословице акцент переносится на религию: «в

каком городе живѐшь…тем богам и молись», что

свидетельствует о набожности русского человека

и его уважении к различным религиям. Эта

http://proverbs_ru_en.academic.ru/1815/%D0%92_%D0%BA%D0%B0%D0%BA%D0%BE%D0%BC_%D0%BD%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%B5_%D0%B6%D0%B8%D0%B2%D0%B5%D1%88%D1%8C%2C_%D1%82%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%BE%D0%B1%D1%8B%D1%87%D0%B0%D1%8F_%D0%B8_%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%B6%D0%B8%D1%81%D1%8C




152

пословица также содержит назидание, поэтому

закономерно использование побудительной

структуры предложения.

Близкое значение передают пословицы

английского и русского языка, имеющие

пейоративную окраску: Who keep company with the

wolf will learn to howl (Кто водит компанию с

волком, научится выть) и еѐ русское соответствие:

С волками жить, по-волчьи выть. Эти пословицы

очень близки и по своей внутренней форме, и по

фразеологическому значению. Их экспрессивность

возникает за счѐт использования приѐма

метафоризации зоонима «волки». Для этих

пословиц характерна лингвокультурная общность,

в них говорится о влиянии «плохой компании» на

поведение человека. Однако способы языкового

выражения этого значения в английской и русской

пословицах различны. Английская пословица

представляет собой нравоучение в виде

развѐрнутого сложноподчинѐнного предложения,

а русская пословица очень ѐмко и лаконично

передаѐт это значение с помощью рифмующихся

инфинитивных предложений «жить – выть», что

актуализирует фразеологическое значение этой

пословицы и придаѐт ей фольклорный характер.

Рассмотрим ещѐ две пословицы данной лекси-

ко-семантической группы, которые имеют значе-

ние, противоположное предыдущим пословицам, а

именно «где хорошо, там и родина»: Where I do

well I dwell (Где мне хорошо, там я и живу) и Где

хорошо там и родина (отечество). Подобные по-

словицы встречаются во многих языках. Они

представляют собой эквиваленты, так как восхо-

дят к латинскому изречению Аристофана Ubi bene

ibi patria. Однако самобытных английских и рус-

ских пословиц на эту тему нам не встретилось, что

свидетельствует о непопулярности этого значения

как для англичан, так и для русских. Для нас

больший интерес представляют самобытные по-

словицы с уникальным значением, например, в

английском языке: Home is where the heart is (дом

там, где сердце), что подтверждает мысль о том,

что для англичанина родина – это дом, в котором

живут его родные и близкие. В русском языке мы

также встречаем самобытную пословицу с уни-

кальным значением: У матери-родины длинна ру-

ка на ласку. Для русского человека Родина ассо-

циируется с матерью, которая его защитит. Не

случайно в годы Великой Отечественной войны

был призыв «Родина-мать зовѐт!». Именно в люб-

ви к Родине-матери отражается лингвокультурная

сущность русского человека.

Мы рассмотрели лишь небольшую часть анг-

лийских и русских пословиц, но и этот анализ по-

зволил выявить особенности мышления и мента-

литета английского и русского народа, которые

нашли отражение в языке пословиц, в их образном

строе.

Структурно-сематический сопоставительный

анализ английских и русских пословиц концепту-

альной парадигмы «своя сторона – чужая сторона»

ярко свидетельствует об этнокультурном своеоб-

разии, сходстве и различии менталитета англий-

ского и русского народов. Прежде всего следует

отметить, что эта смысловая парадигма "своя сто-

рона – чужая сторона" очень важна и существенна

для лингвокультур как английского, так и русско-

го народов, что нашло отражение в значительном

количестве английских и русских пословиц.

Для русских «своя, родная сторона» олицетво-

ряет понятие «Родина, родная земля, страна, се-

мья». Для русских пословиц в большей мере ха-

рактерно негативное отношение к чужой стороне,

чужбине, для них родным является и «пепелище».

Русские люди считают, что, как бы хорошо ни бы-

ло «на чужой сторонушке», «своя сторона» лучше.

Для русских важно не только любить свою Роди-

ну, но и быть готовым еѐ защищать, а также вера в

то, что «Родина-мать» не оставит в беде. В этом

проявляется лингвокультурное и национальное

своеобразие русского человека.

Для англичан понятие «своя, родная сторона»

ассоциируется прежде всего с понятием «Дом, се-

мья, где они чувствуют себя хорошо, где они за-

щищены». Для англичан важно также соблюдение

традиций, обычаев, закона в их стране, в их Доме.

Как для англичан, так и для русских характерно

отрицательное отношение к тем людям, которые

бранят свою Родину, свой Дом, «выносят сор из

избы». В этом проявляется сходство менталитета

двух народов, выраженного в ярких, образных по-

словицах.

Образность, экспрессивность, оценочность

свойственны как английским, так и русским по-

словицам, однако, способы их выражения различ-

ны. Для английских и русских пословиц характер-

ны приѐмы метафоризации, антитезы, сопоставле-

ния, использования народно-разговорной лексики,

а также реалий повседневной жизни, которые при-

дают пословицам образность и оценочность. Но

следует отметить, что в русских пословицах эмо-

циональная составляющая гораздо выше за счѐт

использования выразительных средств народного

фольклора (созвучия, ритмизованность, использо-

вание слов с уменьшительно-ласкательными суф-

фиксами, эвфония и т.д.). Важно отметить, что

большая часть английских пословиц по своей

структуре и дидактической направленности афо-

ристична, в них содержится более нейтральная

лексика. Это свидетельствует о том, что в англий-

ских пословицах представлен менталитет образо-

ванного человека, тогда как в русских пословицах

http://proverbs_ru_en.academic.ru/3522/%D0%A1_%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D0%BA%D0%B0%D0%BC%D0%B8_%D0%B6%D0%B8%D1%82%D1%8C%2C_%D0%BF%D0%BE-%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%87%D1%8C%D0%B8_%D0%B2%D1%8B%D1%82%D1%8C


153

представлен менталитет человека из народной,

крестьянской среды. Структурно-семантический

сопоставительный анализ английских и русских

пословиц концептуальной парадигмы «своя сто-

рона – чужая сторона» позволил выявить «нацио-

нальную идею» нашей страны – любовь к Родине,

а также национальную черту характера русских

людей – патриотизм. Изучение пословиц способ-

ствует более глубокому познанию языка.

Материалы и выводы статьи могут быть ис-

пользованы в практике учебной и переводческой

деятельности, а также в практике межкультурной

коммуникации.


1. Даль В.И. Толковый словарь живого, великорусского языка. М., 1955. . Т. 3.

2. Жуков В.П. Словарь русских пословиц и поговорок. М., 1990.

3. Иванова Е.В. Мир в английских и русских пословицах: Учебное пособие. СПб.: изд. СПбГУ, 2006.

4. Орлова Т.Г. Черты сходства и различия восприятия концепта «любовь» в пословицах английского и

русского народов. Евразийский союз учѐных (ЕСУ). 2015. №1 (18). Ч. 5. «Современные концепции научных

исследований», 10 международная научно-практическая конференция, Москва, 30-31 января 2015 г.

5. Пермяков Г.Л. Основы структурной пареомиологии. М.: Наука, 1988.

6. Словарь употребительных английских пословиц / М.В. Буковская, С.И. Вяльцева, З.И. Дубянская и др.

М., Русский язык, 1990.

7. Телия В.Н. Русская фразеология: семантический, прагматический и лингво-культурологический

аспекты. М. 1996.

8. Шацкая Е.Ю. Тематический словарь русских и английских пословиц и поговорок. Издательство

«Перо», Москва, 2013.

9.Smith W.G. The Oxford dictionary of English proverbs. Oxford, 1970.

References 1. Dal' V.I. Tolkovyj slovar' zhivogo, velikorusskogo jazyka. M., 1955. . T. 3.

2. Zhukov V.P. Slovar' russkih poslovic i pogovorok. M., 1990.

3. Ivanova E.V. Mir v anglijskih i russkih poslovicah: Uchebnoe posobie. SPb.: izd. SPbGU, 2006.

4. Orlova T.G. Cherty shodstva i razlichija vosprijatija koncepta «ljubov'» v poslovicah anglijskogo i russkogo

narodov. Evrazijskij sojuz uchjonyh (ESU). 2015. №1 (18). Ch. 5. «Sovremennye koncepcii nauchnyh issledova-

nij», 10 mezhdunarodnaja nauchno-prakticheskaja konferencija, Moskva, 30-31 janvarja 2015 g.

5. Permjakov G.L. Osnovy strukturnoj pareomiologii. M.: Nauka, 1988.

6. Slovar' upotrebitel'nyh anglijskih poslovic / M.V. Bukovskaja, S.I. Vjal'ceva, Z.I. Dubjanskaja i dr. M., Russ-

kij jazyk, 1990.

7. Telija V.N. Russkaja frazeologija: semanticheskij, pragmaticheskij i lingvo-kul'turologicheskij aspekty. M.

1996.

8. Shackaja E.Ju. Tematicheskij slovar' russkih i anglijskih poslovic i pogovorok. Izdatel'stvo «Pero», Moskva,

2013.

9.Smith W.G. The Oxford dictionary of English proverbs. Oxford, 1970.

Orlova T.G., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Medvedev Yu.S., Candidate of Historical Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Peoples’ Friendship University of Russia

THE COMPARATIVE STRUCTURE AND SEMANTIC ANALYSIS OF ENGLISH

AND RUSSIAN PROVERBS WITH CONCEPTUAL PARADIGM

"THE NATIVE COUNTRY-FOREIGN COUNTRY"

Abstract: the article is devoted to the comparative structure and semantic analysis of English and Russian prov-

erbs of the conceptual paradigm "the native country – the foreign country" which include the wider comprehension

"native land – foreign land". The analysis of the proverbs allowed us both to reveal the main meanings of the prov-

erbs of this concept and the attitude of Englishmen and Russians towards it as well as language means. The analy-

sis of the figurative meaning, their lexical components, syntactic structure, expressive and evaluative connotations,

rhythmic organisation showed the role of language means in expression of cultural-national specificity of mentali-

ty of the both nations.

Keywords: proverb, structural and semantic analysis, mentality, paradigm "the native country – foreign coun-

try", phraseological meaning, semantic opposition, mentality, syntactic structure, folklore


154

Рамазанова П.А.,

Дагестанский государственный медицинский университет

СПЕЦИФИКА ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКОЙ ПОДГОТОВКИ

ИНОСТРАННЫХ СТУДЕНТОВ МЕДИЦИНСКОГО ВУЗА

Аннотация: статья посвящена методическим проблемам освоения латинского языка иностранными сту-

дентами через язык-посредник.

Ключевые слова: латинский язык, методика преподавания в вузе, иностранные студенты

Формирование коммуникативной компетенции

у иностранных студентов является одной из наи-

более важных и сложных методических состав-

ляющих процесса обучения в медицинском вузе. В

работе с иностранными студентами преподаватель

должен учитывать родной язык обучающихся,

уровень их базовой довузовской подготовки, мо-

тивацию выбора профессии и стремление овладеть

избранной специальностью.

В последние годы в практику медицинских и

фармацевтических вузов прочно вошла программа

обучения иностранных студентов на английском

языке. Знание английского языка позволяет ниве-

лировать проблемы, связанные с этническим и на-

циональным разнообразием в студенческой груп-

пе. Преподавание по программе «English Medium»

в ДГМУ показывает, что благодаря использова-

нию английского языка в учебном процессе на

этапе начальной подготовки будущих врачей су-

щественно сокращаются сроки их социокультур-

ной и профессиональной адаптации.

Преподаватели кафедры русского языка ДГМУ

имеют значительный опыт работы с иностранны-

ми студентами, обучающимися на русском и анг-

лийском языках. В частности, в настоящее время в

группах иностранных студентов проводятся заня-

тия по обязательной учебной дисциплине «Латин-

ский язык».

Изучение латинского языка имеет принципи-

альное значение для общекультурного развития

студентов, а также для их успешного освоения ме-

дицинской профессии.

Обучение латинскому языку стимулирует ло-

гическое мышление, расширяет общий кругозор

студентов, нацеливает их на эффективное изуче-

ние базовых предметов. В медицинских вузах на

занятиях по латинскому языку студенты изучают

фонетический строй латинского языка и основы

латинской грамматики, а также циклы анатомиче-

ской, клинической и фармацевтической термино-

логии. Параллельно с латинским языком студенты

первого курса изучают анатомию, где хорошее

знание латинского языка, его лексики и граммати-

ки, является необходимым.

Для большинства иностранных студентов, на

сегодня обучающихся в ДГМУ, английский язык

становится одним из основных средств коммуни-

кации наряду с родными языками (студенты из

Индии, Палестины, стран Африки). Именно высо-

кий уровень владения английским языком пред-

ставителей указанных стран является фактором,

который преподаватели целенаправленно исполь-

зуют для оптимизации учебного процесса и освое-

ния большого фактического материала. В боль-

шинстве случаев иностранные студенты с легко-

стью усваивают медицинскую лексику на латин-

ском языке, поскольку на формирование англий-

ского языка существенное влияние оказал именно

латинский язык. Но в процессе изучения дисцип-

лины «Латинский язык» возникают различные

проблемы, связанные с реальным нарушением

системы и норм латинского языка под влиянием

английского. Основная задача преподавателя за-

ключается в разработке методических приемов,

помогающих смягчить интерферирующее влияние

английского языка.

Уже на первых занятиях по латинскому языку

(изучение алфавита, фонетических и орфоэпиче-

ских норм) у студентов возникает ошибочное

представление о том, что изучаемый материал им

хорошо знаком, и для его освоения не потребуется

дополнительных усилий. Преподавателю прихо-

дится обращать внимание студентов на различие в

названиях некоторых букв в латинском и англий-

ском алфавитах, на существенную разницу в про-

изношении звуков и слов, а также уделять больше

времени развитию навыков грамотного чтения на

латинском языке. При знакомстве с новым лекси-

ческим материалом (общеупотребительная, специ-

альная и терминологическая лексика) важно обра-

тить внимание студентов на произносительные

особенности однокоренных слов, так как именно в

произношении таких словесных единиц проявля-

ется наибольшее интерферирующее влияние анг-

лийского языка.

Кроме того, у иностранных студентов частотны

грамматические ошибки, связанные с различием в

системе латинского и английского языков - анг-

лийский язык является аналитическим языком

(грамматические отношения в нем передаются че-

рез отдельные служебные слова), а латинский

язык признан синтетическим языком (грамматиче-


155

ские отношения в нем выражаются в пределах

слова). Таким образом, в латинском языке отно-

шение существительного к другому слову переда-

ется посредством падежного окончания, а в анг-

лийском языке – существительным в сочетании с

определенным предлогом.

Также в английском языке, в отличие от латин-

ского, нельзя определить род по формальному по-

казателю – его идентифицируют по лексическому

значению слова или по контекстному окружению.

Таким образом, перед иностранным студентом

стоит задача точно определить род существитель-

ного, что необходимо для правильного склонения

существительного и его согласования с прилага-

тельным.

Греко-латинская терминология традиционно

является «тезаурусом» (в широком смысле этого

слова) международной медицинской науки, т.е.

включает в себя все основные понятия и термины

медицины, без знания которых невозможно ос-

мысленное усвоение составляющих еѐ специаль-

ных предметов и дисциплин. Опыт преподавания

латинского языка в группах иностранных студен-

тов показывает, что при изучении лексического

состава анатомической, клинической и фармацев-

тической терминологии студенты не испытывают

серьезных затруднений, поскольку английский

язык содержит большое количество заимствова-

ний из латинского языка.

Медицинские термины на английском языке

зачастую имеют общий корень с латинскими тер-

минами, они во многом совпадают по своему зву-

чанию и графическому оформлению. Сложности в

процессе обучения иностранных студентов возни-

кают при освоении словообразовательной системы

латинского языка. Поэтому при изучении слово-

образовательных элементов латинского языка сле-

дует обращать внимание на наиболее регулярные

префиксы и суффиксы греко-латинского происхо-

ждения.

Немаловажным аспектом при изучении лекси-

ческого состава латинского языка являются ассо-

циативные связи. В группах, обучающихся по про-

грамме «English Medium», при отсутствии в языке

точных синонимов, ассоциативные ряды выстраи-

ваются путем применения разнообразного визу-

ального материала. В группах, обучающихся на

русском языке, все усилия студентов направлены

на запоминание терминологических соответствий:

«латинское слово» – «русское слово». В области

обучения лексического материала на дальнейших

этапах иностранные студенты свободно запоми-

нают лексические единицы не только по формаль-

ным показателям слов в английского языка, но и

по ассоциативным связям, отождествлению нового

с уже известным в русском языке.

Ключевым показателем в выработке отточен-

ных навыков и умений в процессе освоения латин-

ской медицинской терминологии является актив-

ное использование практических упражнений и

тестовых заданий.


1. Гринев С.В., Сорокина Э.А. О состоянии медицинской терминологии // Язык медицины: международ-

ный межвузовский сборник научных трудов в честь юбилея В.Ф. Новодрановой. Самара, СамГМУ: Изд-во

Krypten-Волга, 2015. C. 40 – 49.

2. Маркова Н.И. Инновационные методики преподавания латинского языка и медицинской терминоло-

гии. Самара, СамГМУ: Изд-во Krypten-Волга, 2015. C. 243 – 249.

3. Щукин А.Н. Методика преподавания русского языка как иностранного. М.: Высш. шк., 2003. 334 с.

References 1. Grinev S.V., Sorokina Je.A. O sostojanii medicinskoj terminologii // Jazyk mediciny: mezhdunarodnyj

mezhvuzovskij sbornik nauchnyh trudov v chest' jubileja V.F. Novodranovoj. Samara, SamGMU: Izd-vo Krypten-

Volga, 2015. C. 40 – 49.

2. Markova N.I. Innovacionnye metodiki prepodavanija latinskogo jazyka i medicinskoj terminologii. Samara,

SamGMU: Izd-vo Krypten-Volga, 2015. C. 243 – 249.

3. Shhukin A.N. Metodika prepodavanija russkogo jazyka kak inostrannogo. M.: Vyssh. shk., 2003. 334 s.

Ramazanova P.A.,

Dagestan State Medical University

THE SPECIFICITY OF TERMINOLOGICAL TRAINING OF FOREIGN MEDICAL STUDENTS

Abstract: the article is devoted to methodological issues in the development of the Latin language to foreign

students through the mediator language.

Keywords: the Latin language, methods of teaching in the University, foreign students


156

Хачак Ф.Д., аспирант,

Адыгейский государственный университет

ОТ БИЛИНГВИЗМА ЕСТЕСТВЕННОГО К ИСКУССТВЕННОМУ ЛИТЕРАТУРНО-

ХУДОЖЕСТВЕННОМУ (НА МАТЕРИАЛЕ ТЕКСТОВ РАМАЗАНА ТРАХО)

Аннотация: данная статья посвящена проблеме перехода писателя-билингва от естественного билин-

гвизма к искусственному. За основание взяты мнения отечественных и зарубежных лингвистов, которые

придерживаются различных подходов к трактовке понятий билингвизм и полилингвизм. В ходе исследова-

ния были описаны типы билингвизма, приведены отличия искусственного и естественного билингвизма,

логично изучение естественного билингвизма в сопоставлении с искусственным. Писатель-билингв высту-

пает ретранслятором своей родной культуры для мирового сообщества посредством своих произведений.

Условия билингвальной среды отражаются на творчестве автора-билингва.

Ключевые слова: билингвизм координативный и субординативный, типы билингвизма, искусственный

и естественный билингвизм, лингвокультура, социокультурная компетенция, авторский перевод, полилин-

гвизм

В современном мире билингвизм и мультилин-

гвизм стали распространенным явлением. Поли-

тические и исторические события, постоянное ук-

репление экономических и культурных связей ме-

жду странами и континентами стали причинами

их появления. Билингвизм или двуязычие стал со-

циально обусловленным явлением, результатом

этнических и лингвистических контактов, имеет

ряд определений. Так У.Вайнрайх утверждает, что

билингвизм «это практика попеременного пользо-

вания двумя языками» [3, c. 22], В.Ю. Розенцвейг

формулирует «билингвизм-это владение двумя

языками и попеременное их использование в зави-

симости от условий речевого общения» [6, с. 19].

Функционирование в речи индивида более двух

языков получило название полилингвизм или мно-

гоязычие, которое представляет собой совокуп-

ность речевых умений и коммуникативной компе-

тенции говорящего, позволяющих использовать в

общении несколько языковых систем. В процессе общения люди постоянно переходят

от одного языка к другому и употребляют то один,

то другой язык, сами не замечая того, какой язык

они в каждом данном случае употребляют, то есть

происходит процесс смешанного двуязычия. Фи-

лологи А.А. Залевская и И.Л. Медведева опреде-

ляют грань между понятиями естественного и ис-

кусственного билингвизма [4, с. 15]. Человек, в

условиях естественного двуязычия усваивает два

языка с рождения, а при искусственном билин-

гвизме овладевает вторым языком после первого.

Но при этом родным языком всегда будет первый,

усвоенный в детстве. Для повседневного общения

билингвы чаще всего используют один язык

больше обычного, отдавая ему предпочтение, а

второй язык необходим только в определенных

коммуникативных ситуациях.

Искусственный билингвизм традиционно про-

тивопоставляют естественному, так как у них раз-

ные социальные причины появления и функцио-

нирования. Отметим, что естественный билин-

гвизм предполагает овладение языком в процессе

социализации, а изучение иностранного языка яв-

ляется средством адаптации в иноязычной среде.

В условиях искусственного билингвизма исполь-

зование иностранного языка может быть отодви-

нуто на перспективу с целью личностной, профес-

сиональной самореализации. Ситуация перехода

от естественного билингвизма к искусственному

имела место в литературных текстах Рамазана

Трахо, адыгского писателя, эмигранта второй вол-

ны, прожившего несколько лет в Турции, Австрии,

Германии, который владея адыгейским и русским

языками, овладел турецким, немецким и англий-

скими языками с целью успешной социализации.

В жизни и профессиональной деятельности Рама-

зана Трахо, на наш взгляд, имели место и субор-

динативный, и координативный билингвизм, так

как анализ его произведений позволяет судить о

том, что русским языком он пользовался больше,

чем адыгейским, а немецким и английским в оди-

наковой степени. Как утверждает Багироков Х.З.

«сосуществование двух языковых систем форми-

рует философско-лингвистическую проблему

влияния билингвизма на мышление, так как пред-

полагается, что это взаимодействие накладывает

отпечаток на миропонимание, язык и культуроло-

гические особенности личности» [2, с. 27]. По час-

тотности использования языков билингвизм может

быть активным, когда оба языка используются ре-

гулярно, например, русский и немецкий, и пассив-

ным, где частотность использования одного языка

преобладает над другим, например, немецкий и

адыгейский.

Рамазан Трахо, понимая неродной язык, был

способен передавать его содержание родным

языком – рецептивный билингвизм (И.К.: Греки

передали также отдельные слова из Вашего


157

интересного языка. Хезых, рассматривая слово

«тегу разбойник», полагает, что оно пришло из

Лидии. Р.Т.: Тегужъ значит на нашем языке

разбойник и вор; тыгъужъыжъ, тегужъыжъ, мы

называем «Старого разбойника», охотившегося

на наши стада, а именно волка. Однако, что

говорят еще лингвисты о нашем языке, какой

языковой семье его относят?) [7, с. 179].

Репродуктивный билингвизм предполагает

способность воспроизводить услышанное на

неродном языке этим же неродным языком,

а продуктивный билингвизм заключается в

способности выражать мысли и высказываться на

разных языках.

Таким образом, социокультурный аспект

билингвизма предполагает рассмотрение объема

выполнения общественных функций посредством

двух языков, а также особенностью сфер

применения каждого из них в деятельности

двуязычного индивида. Как утверждает Н.Е.

Бабушкина «Социологический аспект двуязычия

тесно связан с социолингвистическим, и они друг

друга обуславливают. Их различие вытекает из

того, что объектом социолингвистики являются

языковые факты, а объектом социологии в данном

случае выступают носители языка (билингвы) –

индивиды, социальные группы, общности» [1, с.

5]. В процессе социализации Рамазана Трахо язык

выступает не только как связующий компонент,

но и как предпосылка всех сторон социализации,

так как освоение ценностей культуры и освоение

языка культуры – это двуединый процесс. В

условиях билингвизма значительно расширяются

горизонты социализации, в орбиту человеческих

интересов вовлекаются совершенно новые,

зачастую несхожие культурные пласты. Механизм

писателя-билингва основан на умении легкого

перехода с одного языка на другой, который

основан на сформированном навыке

переключения. Его функционирование зависит от

сформированности коммуникативной

компетенции, включающей в себя речевую,

языковую и социокультурную компетенции.

Социокультурная компетенция включает в себя

социолингвистическую и прагматическую

составляющие. Социолингвистическая

составляющая предполагает наличие

лингвистических и общекультурных знаний,

связанных с пониманием менталитета другой

культуры и способов его выражения в языке [Р.Т.:

Но черкесы знатных родов переселились тогда

преимущественно в окрестности

Константинополя. Турция, страна с которой мы

имеем общую веру, ислам, и сегодня продолжает

оставаться убежищем для многих моих

соотечественников, живущих в эмиграции. (ХХ

век)] [7, с. 180]. Прагматическая составляющая

определяет характер использования языка и его

«культурологической нагрузки» в конкретной

ситуации общения.

Адыго-русский билингвизм Рамазана Трахо

формировался с детства, так как он имел в

достаточном объеме языковую среду и

неограниченное время общения на адыгейском

языке, сопровождающиеся естественными

социокультурными ситуациями общения, и

соответственно, речевая практика. Это был не

процесс целенаправленного обучения

адыгейскому языку, не было системы освоения

грамматических и лексических правил,

преподаваемых учителем, а ошибки исправлялись

окружающими. Писатель-билингв слышал вокруг

себя только речь на бжедугском диалекте

адыгейского литературного языка, но могли иметь

место различные диалектные вкрапления:

шапсугский, темиргоевский и т.д. Таким образом,

шел процесс естественного погружения в

адыгейскую языковую среду с одновременным

постижением родной культуры, традиций и

обычаев. Искусственный билингвизм с русским

языком появляется в его жизни в периоды

обучения в школе, и продолжается в процессе

обучения в Институте Востоковедения в Москве, и

русский язык становится инструментом познания,

общения в целях адаптации к новой культуре,

решения иных личностно значимых

социокультурных задач. Таким образом,

искусственный билингвизм Рамазана Трахо

формируется в условиях русской лингвокультуры,

при достаточном объеме времени для его

постижения на базе учебных ситуаций, речевой

практике в рамках программных тем, при наличии

системного изучения языковых явлений,

целенаправленного обучения на филологическом

факультете. Мотивация овладения другой

лингвокультурой и языком определена самим

Рамазаном Трахо.

С течением времени в силу определенных ис-

торических и политических событий в мире, Рама-

зан Трахо вынужден был сменить несколько стран

проживания, следовательно, овладеть нескольки-

ми языками, соприкоснуться с иной культурой и

языком. Процесс межкультурной коммуникации в

жизни и творчестве Рамазана Трахо представляет

собой особую форму синкретизма, в ходе которой

происходит обмен информацией и культурными

ценностями взаимодействующих языков, напри-

мер, адыгейской и русской, адыгейской и турец-

кой, адыгейской и немецкой. Данный процесс

предполагал не только овладение знаниями ино-

странных языков, но еще приобретение матери-

альных и духовных ценностей культуры других


158

народов. Вследствие чего изменилась модель по-

ведения, речь и взгляды на жизнь Рамазана Трахо.

Наличие разнообразных видов взаимодействия

в социуме находит отражение в творчестве Рама-

зана Трахо: это повседневная речь на языке той

страны, в которой он проживал (немецкий 1945-

1949гг., турецкий 1949-1951гг., немецкий 1951-

1964гг.), интервью различным СМИ, публикации в

журналах и т.д. Появление, становление, форми-

рование билингвизма и полилингвизма в его жиз-

ни и творчестве осуществляется в условиях взаи-

мопроникновения культур, что является нормой

для функционирования современного общества.

При этом речевое общение через образы, мотивы,

установки, эмоции определяет социальные и меж-

личностные отношения, где в процессе коммуни-

кации писатель – билингв выступает в роли гово-

рящего, пишущего, слушающего, который

ретранслирует родной адыгейский язык и культу-

ру другим этносам (Р.Т.: И здесь есть определен-

ная церемония и обычаи сватовства, псэлехо

(ПСЭЛЪЫХЪО) – это всегда испытание на чув-

ство юмора и находчивость молодых людей. Они

встречаются в кунацкой (хьак1эщ). Будущего же-

ниха сопровождают его друзья, а девушка тоже

приходит в сопровождении подруг. Парень спра-

шивает, как девушка представляет себе своего

будущего мужа [7, с. 185]. Вербальная коммуни-

кация в художественных текстах Рамазана Трахо

происходила в форме диалога или монолога.

Стиль общения зависит от общепринятых в дан-

ной культуре (русской, турецкой, немецкой) норм

общения и отношения к людям. В связи с этим

коммуникативный стиль можно определить, как

совокупность устойчивых и привычных способов

поведения, присущих адыгскому этносу, к кото-

рому принадлежит Рамазан Трахо, используемые

им при установлении отношений и взаимодейст-

вий с другими людьми, а стили вербальной ком-

муникации существенно варьируются в разных

культурах. (И.К.: Я слышал у вас не советуют

хвалить какой-либо предмет в присутствии его

владельца. Р.Т.: Это верно. Предположим, я купил

себе новую папаху, такую, какая нынче может

оказаться вполне современной в гардеробе зимней

одежды в европейской дамской моде. Ваша жена

встречает меня и говорит: Ах, какая красивая у

вас шапка! – В этом случае я буду обязан, сразу

предложить ей шапку в подарок) [7, с. 182].

Следует отметить, что процесс перехода от ес-

тественного билингвизма к искусственному отра-

зился на менталитете писателя. Специфическими

особенностями обладает и сам носитель нацио-

нального языка и культуры Рамазан Трахо, кото-

рый в межкультурном общении учитывает осо-

бенности национального характера коммуникан-

тов (русских, турок, немцев), специфику их эмо-

ционального склада, национально-специфические

особенности мышления. (И.К.: Когда мы случайно

слышим имя Вашего народа «Черкесы», то мы

представляем себе множество всадников, кото-

рые движутся по равнинам Северного склона

Кавказа, и их достаточно сложно отличить от

казаков. Р.Т.: С казаками мы не имеем ничего об-

щего, кроме национальной одежды, которую они у

нас переняли. Они являются позднее переселивши-

мися русскими и украинцами, в то время как мы

уже, по меньшей мере, два тысячелетия считали

Кавказ своей родиной. Упоминания о нас есть у

древнегреческих и римских географов). [7, с. 179].

Взаимодействие языков предопределяет необхо-

димость межэтнического взаимодействия и обще-

ния.

Рамазан Трахо, представитель искусственного

билингвизма, известен и как переводчик, а

перевод – это особое средство коммуникации,

предполагающий особый вид коммуникативного

поведения. Но далеко не каждый билингв может

стать переводчиком, так как помимо знания

языков нужно обладать и другими навыками.

Выделяют даже отдельный тип билингвизма,

который должен характеризовать переводчика.

Это комбинаторный билингвизм (Нечаева В.М.),

при котором человек должен уметь выбирать

оптимальный вариант перевода в результате

сопоставления форм выражения в двух языках в

преподнесении разных картин мира. (Our

mountains have been the ramparts of Persia and

Turkey, they will become, unless supported, the gate

to both- they are now the only shelter for both – Наши

горы являются защитой для Персии и Турции,

которые, не оказывая нам помощи, хотят эти

горы сделать воротами, являющимися

единственным прикрытием для обеих (Р.Т.) –

Наши горы – это особый бастион для Персии и

Турции, которые словно железные ворота

служат убежищем (пер.наш Ф.Х. (отрывок из

Декларации [7, с. 68]. Для профессионального

перевода важны не только глубокие знания

иностранного языка и культуры страны, язык

которой он изучает, но также и филологические

познания, основанные на знании родного языка.

Делая авторский перевод, Рамазан Трахо должен

понимать особенности структуры другого языка,

логику взаимодействия его элементов и частей,

чтобы продемонстрировать сравнение

иностранного языка с родным во всем их

разнообразии. Когда мы говорим о процессе

перевода, мы имеем в виду не только

трансформацию текста на одном языке в текст на

другом языке, но и тот психофизиологический

процесс, который протекает в мозгу переводчика


159

во время осуществления им перевода.

Осуществляя диалог культур, переводчик

демонстрирует широкий диапазон и богатство

культуры речи, приобщает читателей к ценностям

мировой культуры.

Итак, писатель-билингв Рамазан Трахо мог

свободно говорить и писать на нескольких языках,

понимал людей разных культур одинаково хоро-

шо. Билингвизм и полилингвизм помогают ему

ощутить себя частью социума, стать мобильнее и

толерантнее в окружающей обстановке. Литера-

турно-художественное творчество Рамазана Трахо

подтверждает, что каждый язык в мире становится

хранилищем культурных ценностей. Важнейшим

фактором современного поликультурного мира

стало многоязычие, которое является основой

формирования поликультурной личности.


1. Бабушкина Н.Е. Двуязычие: социальный аспект и тенденции: автореф. … кандидатской диссертации.

Улан-Удэ: 1997. 17 с.

2. Блягоз З.У., Багироков Х.З., Зекох З.З. Феномен художественного билингвизма в адыгском языковом

пространстве. Майкоп: Изд-во АГУ, 2012. 112 с.

3. Вайнрайх У. Языковые контакты: состояние и проблемы исследования: пер. с англ. Киев: Вища шк.

1979. 263 с.

4. Залевская А.А., Медведева И.Л. Психолингвистические проблемы учебного двуязычия: Учебное

пособие. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2002. 194 с.

5. Нечаева В.М. Методика обучения переводческой деятельности (в рамках курса русского языка как

иностранного). М., 1994.

6. Розенцвейг В.Ю. Языковые контакты. Л.: Наука, 1972. 78 с.

7. Трахо Р.Х. Избранные труды и документы / Авт.-сост. Р.Х.Емтыль. Майкоп: Изд-во «Магарин О.Г.»,

2013. 280 с.

References

1. Babushkina N.E. Dvujazychie: social'nyj aspekt i tendencii: avtoref. … kandidatskoj dissertacii. Ulan-Udje:

1997. 17 s.

2. Bljagoz Z.U., Bagirokov H.Z., Zekoh Z.Z. Fenomen hudozhestvennogo bilingvizma v adygskom jazykovom

prostranstve. Majkop: Izd-vo AGU, 2012. 112 s.

3. Vajnrajh U. Jazykovye kontakty: sostojanie i problemy issledovanija: per. s angl. Kiev: Vishha shk. 1979.

263 s.

4. Zalevskaja A.A., Medvedeva I.L. Psiholingvisticheskie problemy uchebnogo dvujazychija: Uchebnoe poso-

bie. Tver': Tver. gos. un-t, 2002. 194 s.

5. Nechaeva V.M. Metodika obuchenija perevodcheskoj dejatel'nosti (v ramkah kursa russkogo jazyka kak inos-

trannogo). M., 1994.

6. Rozencvejg V.Ju. Jazykovye kontakty. L.: Nauka, 1972. 78 s.

7. Traho R.H. Izbrannye trudy i dokumenty / Avt.-sost. R.H.Emtyl'. Majkop: Izd-vo «Magarin O.G.», 2013. 280

s.

Khachak F.D., Postgraduate,

Adyghe State University

FROM NATURAL TO ARTIFICIAL LITERARY-ARTISTIC BILINGUALISM

(ON A MATERIAL OF TEXTS OF RAMASAN TRAKHO)

Abstract: this article deals with the problem of transition of the writer-bilingual from natural to artificial bilin-

gualism. The base is Russian and foreign linguists, who have different approaches to the interpretation of the con-

cepts of bilingualism and multilingualism. The types of bilingualism are described: coordinate and subordinately.

The differences in natural and artificial bilingualism are given, it is logical to study the natural bilingualism versus

artificial. The writer-bilingual acts as a repeater of his native culture to the global community through his art work.

The terms of bilingual environment affect the creativity of the author-bilingual.

Keywords: bilingualism, coordinative and subordinative types of bilingualism, artificial bilingualism, natural

bilingualism, linguistic culture, socio-cultural competence, author's translation, multilingualism


160

Абазов А.Ч., кандидат филологических наук, доцент,

Шогенова Ф.М., магистрант,

Кабардино-Балкарский государственный университет им. Хатуты Мутовича Бербекова

МАСШТАБ РЕВОЛЮЦИОННЫХ СОБЫТИЙ И КОНСЕРВАТИЗМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ

ПСИХИКИ В ДРАМАТУРГИИ АСКЕРБИ ШОРТАНОВА

Аннотация: статья «Масштаб революционных событий и консерватизм человеческой психики в драма-

тургии Аскерби Шортанова» посвящена изучению кабардино-черкесской драматургии.

При всем многообразии научных мнений по проблемам эволюции жанров, проблематики и поэтики ка-

бардино-черкесской литературы, драматургия А. Шортанова, как уникальное явление национальной лите-

ратуры, не подвергалась монографическому исследованию, хотя в некоторых статьях и исследованиях, по-

священных адыгской (кабардино-черкесской) литературе, анализировались отдельные аспекты его творче-

ства.

Некоторые вопросы в той или иной степени были отмечены в «Очерках истории кабардинской драма-

тургии» (1996).

В качестве объекта исследования нами выбрана пьеса А. Шортанова «Мурат». Эта драма рассматривает-

ся нами с учетом жанровой и художественно-стилистической спецификой.

Результаты исследования могут быть использованы при изучении истории кабардино-черкесской лите-

ратуры XX века, при чтении специального курса по творчеству А. Шортанова, а также при составлении

учебников, учебных пособий и программ.

Ключевые слова: драматург, пьеса, историко-революционная тема, литераторы, образ, психологи-

ческий процесс прозрения, сюжетная канва, персонаж, история кабардино-черкесской драматургии

Исполнилось 100 лет со дня рождения кабар-

динского советского писателя, драматурга, за-

служенного деятеля искусств Кабардино-

Балкарской АССР (1939), заслуженного деятеля

искусств РСФСР (1971) Аскерби Тахировича

Шортанова.

Историко-революционная тема разрыва между

масштабом революционных событий и консерва-

тизмом человеческой психики тревожила многих

писателей. Среди них был Аскерби Шортанов,

который представлял собой одну из интересней-

ших фигур среди кабардинских литераторов. В

связи с этим, вспоминается его психологическая

пьеса «Аул Батыр», написанная в 1939 году в ко-

торой он одним из первых в кабардинской драма-

тургии обратился «к раскрытию историко-

революционной темы» [4]. Вот, что говорится по

этому поводу в сообщении Якова Бродского от 6

июня 1941 года: «Кабардинский театр в этом году

побывал во всех районах республики с пьесой А.

Шортанова «Аул Батыр». Она 60 раз ставилась на

колхозной сцене» [3].

Интересы Аслана, вожака небольшого парти-

занского отряда, сосредоточены лишь на защите

от белогвардейцев своего родного селения – аула

Батыр. До общей борьбы народа ему дела нет. Но

с приходом в отряд большевика Андрея, прообра-

зом которого явился С.М. Киров, он выступает в

защиту революции, переступив через узкоместни-

ческие амбиции. Кабардинские партизаны осоз-

нают свою связь с трудящимися России. Захватив

ущелье, отряд сдержал натиск белогвардейцев и

дал односельчанам возможность собрать и отпра-

вить в центральную Россию хлеб для голодающих

рабочих. В этой акции активное участие прини-

мают все жители аула Батыр – старики и женщи-

ны.

Но этот отряд представляет собой большую по-

тенциальную силу, он может сослужить службу

пролетарской революции в гражданской войне.

Для этого нужны отряду организованность и дис-

циплина, надо сделать партизан борцами не толь-

ко за интересы своего аула, но и борцами за вели-

кие человеческие права, за национальное и поли-

тическое освобождение угнетенных народов Кав-

каза, борцами за социализм.

За решение этой задачи борется большевик, ле-

нинский посланец на Кавказе. Большевика Андрея

в ауле на первых порах встречают недоверчиво.

Но ленинская идея, которую он пропагандирует, –

величие чувства дружбы и уважения русского

пролетариата и его партии к угнетенным народам

– приносит свои плоды. Горцы становятся на сто-

рону революции.

Горячий, необузданный Аслан, обещавший

своим бойцам не покидать пределы своего аула,

после убедительных слов Андрея решается уйти

со своим отрядом в ущелье, захватить его и обо-

ронять всеми силами, чтобы дать возможность

отправлять в центральную Россию хлеб для голо-

дающих. Большевистское слово посланца партии

Андрея настолько сильно и действенно, что до

сознания старой горянки Хадизат доходит необхо-

димость оказания помощи женщинам и детям да-

лекой России. Поэтому она делит свой запас муки

и половину несет во двор Аслана. Она просит ско-

рее отправить муку незнакомым людям, бывшим

до последнего времени для нее чужими.


161

Так шаг да шагом под руководством комиссара

Андрея люди аула подчиняются единой воле, дис-

циплине и большевистскому порядку. В конце

пьесы горцы, собравшись на аульной площади,

ликуют. Тепло и дружески благодарят они по-

сланца партии Андрея [5, с. 127].

В пьесе представлен образ самоотверженного

Асхада казненного белогвардейцами за слова

правды о большевиках [6]. Попытка изобразить

психологический процесс прозрения Аслана и его

превращение в сознательного борца стала уверен-

ным шагом для молодого драматурга и его удачей.

Основной проблемой этого яркого произведения

было противопоставление двух начал в граждан-

ской войне – крестьянской стихийности и проле-

тарской организованности, сознательности – и по-

беда последней.

Пьеса «Посланец партии» А. Шортанова – вто-

рая редакция написанной им до начала Великой

Отечественной войны пьесы «Аул Батыр» [7].

Спустя почти 20 лет драматург возвращается к

своей первой пьесе, утерянной в годы Отечествен-

ной войны, и создает вторую ее редакцию под на-

званием «В те дни» [8].Сюжетная канва остается

прежней, а остальные персонажи не претерпевают

значительных изменений. Некоторые из них выве-

дены под теми же именами. (Андрей Громов),

другим даны иные имена, расширены рамки изо-

бражаемой действительности. Более полно пред-

ставлен в ней стан врагов. В центре пьесы «По-

сланец партии» образ коммуниста, сыгравшего

значительную роль в революционном движении

народов Северного Кавказа в годы гражданской

войны [9, с. 65]. В отличие от драмы «Аул Батыр»

в новой пьесе автора интересуют не столько сами

события, сколько изменения в психологии людей

[10, с.63].

Тут было все, что по положению требует рас-

крытие историко-революционной темы: одна –

общенародная борьба за свободу, другая – борьба

пролетариата с буржуазией за социалистическое

переустройство общества. Рассказывалось в ней о

борьбе партизан за новую жизнь во время граж-

данской войны. В кабардинское село пришел по-

сланец партии комиссар Андрей – носитель вели-

ких идеи о солидарности и свободе представите-

лей всех национальностей. В одиночку, своими

силами, он поднимает горских крестьян, ведет их

по пути борьбы, направляет к новой жизни. Сло-

вом, все было пущено в дело.

Но вот, спустя 20 лет, драматург перерабатыва-

ет свою пьесу «Аул Батыр», и пишет новую ге-

роическую драму под названием «В те дни». В ней

Аскерби Шортанов не только «освежил» первую

пьесу, а ещѐ больше усилил глубину мысли по

созданным образам. В новом варианте пьесы «В те

дни»,действия происходят во время гражданской

войны, в одном из сел Кабарды. Главным героем

пьесы является народ. С этой стороны интересно

понаблюдать за каждым из них: за Муратом, кото-

рый никак не мог определиться, какую сторону

принимать, и не в состоянии осмыслить, правиль-

но понять ситуацию, принять верное решение.

Есть и такие персонажи, как Дуко – такие посте-

пенно привыкают к убийствам и грабежам; и та-

кие, как генерал, которого должны ликвидировать

через лет десять-пятнадцать. Многие из них в свое

время красивыми словами перетягивают в свою

сторону и других.

Народ, ярко показанный в начале драмы, ду-

ховно вырастает в последующих сценах, стано-

вится ясна решимость его бороться до тех пор,

пока не завоюет свободу, счастье. Ведет народ на

этом пути прибывший сюда представителем к

горцам Андрей Громов. Благодаря ему и Мурат

тоже снова вступает на праведный путь.

Основой драмы послужили великие историче-

ские изменения в жизни: драма Шортанова пока-

зывает упорное противостояние белогвардейцев и

интервентов и их оппонентов в лице устроителей

новой власти на Кавказе , жестокую борьбу наро-

да. В первых сценах пьесы с художественно-

эмоциональной силой показан партизанский отряд

Мурата, который уже подпал под влияние анархи-

стов. Народ хотел знать ответы на конкретные во-

просы: что делать, с кем идти, где правда? Лишь

только не хватало человека, который прояснил бы

ситуацию. Все это и разъясняет посланец партии.

Именно таким человеком стал Андрей Громов.

Под его влиянием единомышленники становятся

людьми с высокой революционной сознательно-

стью, начинают с большим энтузиазмом и муже-

ством работать ради новой жизни. Показанная в

драме борьба делит людей на две противополож-

ные группы, противопоставляет их друг другу.

Мурат, который не хотел уходить из своего села,

чтобы помочь жителям других сел, после слов Ан-

дрея становится более дальнозорким, развивается

его интернациональное мировоззрение. И отряд

Мурата захватывает ущелье.

Бойцы освобождают дорогу, по которой долж-

ны были везти хлеб для голодающих России. Бла-

годаря Андрею сельские труженики объединяются

в одну мощную силу, возрастает их революцион-

ная сознательность. В драме «Мурат» в отличие от

«Аула Батыра» изменены действующие персона-

жи. В первой действовал полковник Анзоров, а

здесь уже князь Бомат. Также добавлен образ по-

сланца английской миссии, беженки из Петербур-

га, ненавидящей революцию Анны Михайловны,

ротмистра, казачьего атамана и других. Автор

расширил драму. Появляются сцены, которых не


162

было в первоначальном варианте. Например, сце-

на, в которой генерал Асланбек (отец Гуаши) при-

нимает сторону революции и другие.

Одним из наиболее полных образов в драме яв-

ляется образ Мурата – человека, который часто

оказывался между жизнью и смертью, воевавший

на австрийском фронте. Мечтал вернуться на ро-

дину и снова приступить к мирному труду, но по-

пал в очень нелегкое время, не успев отложить

оружие. Мурат беспокоится о том, что может слу-

читься с его селом, поэтому и становится во главе

отряда, который сам и организовал. Возможно, он

и не так хорошо владеет ситуацией происходяще-

го в России и в мире, главное, он человек с доброй

душой, чистым сердцем.

Мы не видим в пьесе, чтобы Мурат заботился

лишь о себе – об этом говорит и то, что он сделал

штабом свой маленький домик с соломенной

крышей. В начале драмы Мурат как бы еще нахо-

дится в раздумии, меняет флаги над штабом - как

и другие люди, он размышляет, какой путь вы-

брать. Время было такое, когда власть менялась

практически каждый день, и он сомневался в том,

чью сторону принимать. В начале драмы мы ви-

дим его таким, как Дуко - человеком, который

старается, используя революцию, добиться своих

целей. Эту мысль можно проиллюстрировать сло-

вами вдовы Кандищи: «Нет, что это такое? Ты

думаешь, что сам стал большим князем и вер-

шишь мировые дела…Чьей власти ты служишь?

Клянусь Аллахом, даже при царе порядка больше

было…»

Мировоззрение Мурата изменилось, теперь,

благодаря встрече с Андреем Громовым, он по-

настоящему понял, что такое революционная дис-

циплина. Но произошло это не сразу - как и дру-

гие крестьяне, он почувствовал душой и особенно

глубоко задумался лишь тогда, когда Исуф и дру-

гие оставили его и перешли на сторону Андрея.

Только после этого Мурат безоговорочно и беспо-

воротно становится на сторону революции. Это

можно проиллюстрировать словами Мурата, с ко-

торым он обратился к людям, когда они пришли

на место выборов: «Кому нужны земля и вода, тех

я поддержу. А вот это – котел советской вла-

сти».

Мурат, который раньше все прощал Дуко, те-

перь разговаривает с ним жестко. А когда узнает

его лучше, то судит трибуналом. С каждой сценой

драмы видно, как Мурат все больше развивается.

Особенно это проявляется в одной из последних

сцен, когда Мурат обращается к Андрею: «Скажи-

ка мне, кого принимают в партию?».

Эта сцена свидетельствует о том, что Мурат

осознал необходимость вступления в партию, по-

нял, что значит революционная борьба. Если

раньше Мурат заботился только о том, чтобы враг

не вошел в село, то теперь, не жалея сил трудится,

чтобы хлеб, собранный для голодающих во всем

ущелье, не достался врагу.

Один из главных героев драмы – Андрей Гро-

мов. Это простой, не стремящийся отличаться от

других человек ясного ума, мыслящий, знающий

свою цель. Герой закаляется в народной борьбе,

мечтает о счастье и свободе трудящихся обездо-

ленных людей. Андрей Громов и не подумал бро-

сить дела лишь только потому, что Мурат встре-

чает его холодно. Он говорит: «Я пришел к тебе

как посланец большевистской партии». Но Мурат,

который пока не понимает происходящего, на-

стойчиво пытается устранить Андрея. Несмотря на

это, Андрей не сидит молча, сложа руки, он бесе-

дует с людьми, проводит идеологическую работу,

открывает новый мир. Он говорит крестьянам, со-

бравшимся у мельницы Бомата, что с этого мо-

мента мельница принадлежит карахалку (бедным

людям). О том, что Андрей с чистой душой отно-

сится к нашему краю, говорят его слова: «Этот

народ терпелив и вынослив, испытал на себе мно-

го несправедливости…».

То, что у Громова чистое сердце и люди это

поняли, доказывает поддержка бедных крестьян,

таких как Исуф. Кроме этого, он сумел перетянуть

на свою сторону бывшего царского генерала Ас-

ланбека. Все это говорит о мудром подходе лиде-

ра.

Андрей – настоящий революционер, закален-

ный борьбой, отсидевший много лет в сибирских

тюрьмах. Вот почему он не знает страха. В драме

образу Андрея автор противопоставляет образ по-

сланника английской миссии Дека. Тем самым

Шортанов хочет объяснить идеологию государст-

ва, которое строят трудящиеся и идеологию госу-

дарства, где главенствует богатство. Объясняя

действия английского миссионера Дека, Андрей

разъясняет народу, что его последователи стоят на

стороне Деникина и оружием помогают богачам,

что они за Терско-Дагестанское правительство и

хотят, чтобы люди истребляли друг друга, а сами

при этом говорят, мол, мы за тех, кто победит.

Герой пьесы А.Шортанова посланец партии

Андрей становится идейным организатором руко-

водимого Муратом отряда, возвышает сознание

горских крестьян, приводит их на путь настоящей

борьбы. Его заслуга в том, что отряд покинул село

и отбил у белогвардейцев железнодорожную стан-

цию, с которой во всех направлениях отправля-

лись поезда. Также большая его заслуга в том, что

пять эшелонов с пшеницей и нефтью не отдали

врагу и сумели отправить в Москву.

Через образ Андрея автор сумел показать ин-

тернациональную дружбу, провел мысль о том,


163

что Россия и Кабарда не могут жить раздельно,

что все трудящиеся – братья. Этот образ можно

считать одним из самых удачных, созданных авто-

ром.

В начале драмы Мурата и членов его отряда мы

видим как своенравных, недисциплинированных и

распущенных людей. Автор говорит словами Ду-

ко: «Клянусь, никак не угадаешь, где «танцует»

этот Мурат. То разноцветный, то красный, а

теперь обернулся шариатом».

Таким образом, в начале драмы мы видим не-

дальнозорких, ещѐ не определивших, какой путь

выбрать сельчан. Они считают свой долг выпол-

ненным, если защитят свое единственное село –

таково их понимание революции. Говоря словами

Дуко: «Ареволюцией называется вот почему: бери

что попадается, тащи всѐ, что можешь, а что не

можешь взять так - укради». В начале пьесы за-

метно, что Мурат тоже такого же мнения.

Автор в начале пьесы ясно показывает и психо-

логию людей, боящихся бурного времени. Князь

Бомат мечтает отдать дочь замуж за Мурата не

потому что желает ей счастья, а для того чтобы с

помощью Мурата сохранить свое богатство.

До появления образа Андрея драматург знако-

мит с мировоззрением крестьян Мурата и Бомата.

Бомат пытается навязать Мурату следующие раз-

мышления: «Не станем совать нос в новое дело.

Пусть Россия сама разбирается в своих делах».

Но такие крестьяне, как Исуф, не согласны с ним.

Они обращаются к Мурату: «Родина объята по-

жаром. Калеких (Прохладный) занят кадетами,

идет ожесточенная война… Истребляют боль-

шевиков». На это Мурат равнодушно отвечает:

«Пусть как хотят, так и делают». Только после

того, когда действие достигло накала, автор вво-

дит образ представителя русского пролетариата

Громова. Мурат встречает его холодно. Нет со-

мнения, что его мучат опасения, что он перестанет

быть лидером. Но позже, когда Андрей просветил

таких крестьян как Имыс, Исуф, он тоже перехо-

дит на его сторону. После того, как он выступил

перед народом у мельницы Бомата, люди повери-

ли ему, заметили его острый ум.

А.Шортанов противопоставляет в драме сто-

ронника новой власти, принявшего еѐ идеологию

Османа и его отца Бомата. Их жизненные пути

расходятся. Кроме этого, автор вводит небольшие

лирические сцены – например, разговор между

Османом и Даной.

И восставшие друг против друга, поднятые ре-

волюцией, и пользующиеся для своей выгоды

бурным временем, и погибающий трудовой народ

– все находит отражение в этой пьесе.

Следовало бы еще затронуть некоторые аспек-

ты драмы. По-видимому, не до конца не доведена

сцена, в которой казаки и горцы восстали друг

против друга. Роль княгини (Гуащы, в девичестве

Гуащэнэ, так, по крайней мере, в пьесе обращает-

ся к ней еѐ отец Асланбек) на наш взгляд, прини-

жена, а также то, что князь Бомат, который реша-

ется вместе с со столичной беженкой Анной поки-

нуть родину, возвращается брошенный ею обрат-

но, и другие сцены. Не до конца понятен и образ

Исмаила. Наверное, автор его ввел для того чтобы

показать, насколько сильны были законы кровной

мести у горцев. Но это всего лишь эпизодический

персонаж и мы не можем говорить о строгой логи-

ческой завершенности таких образов.

Какие бы моменты не были присущи драме,

основная еѐ задача заключалась не в том, чтобы

описать происходившие события, а показать, как

менялась психология людей. Можно сказать, что

это автору удалось.

Драма имеет не только литературную, но и ис-

торическую ценность. Она написана хорошим ли-

тературным языком. Каждому персонажу свойст-

венна своя манера говорить, помогающая понять

мировоззрение того или иного персонажа. По мере

развития самих персонажей это находит отраже-

ние и в языковых оборотах. Интересны адыгские

пословицы. Например: «Что может быть хуже,

чем воин без оружия и пеший без коня», «Где нет

смекалки (инициативы), там нет обилия», «Если в

глаза тебе целятся, сам целься в душу», или слова

Османа «Кто в ногу со временем идет, тот и на-

стоящий мужчина» и другие.

Несомненны достоинства автора – это умелое

использование простонародной лексики прибли-

жающие нас ко времени, когда происходили дей-

ствия: дычырет, раз-дыва, арэволюцэ, заграбож,

шапион, начальник, чэмисар, бэлщэвик, кIэмунист,

пIэтIрон, кIэтрибуцэ и другие. Есть и выражения,

характерные для отдельных персонажей. Бомат:

«Тха (Бог), если говорят», Имыс, когда обраща-

ются к нему отвечает в шутливой форме, постро-

енной на игре звуков словоформой «cымисщ» (в

значений «я здесь»), Мурат: «еI-уеI», «Клянусь

моим маленьким лучиком» и др.

Отрицательные образы в драме тоже имеют

свои характерные выражения, дающие представ-

ления о месте в жизни. Таким является, например,

образ Хаджи, который выступает в пьесе оппонен-

том новой власти: «Советская власть не разре-

шит иметь свой-твой. Все будет казенным». В

пьесе встречаются авторские нововведения – фор-

мы слов, которые не используются в языке.

В драме есть и сценки, где говорится о приро-

де. Это выражается, например, словами Андрея:

«Я про ваш край раньше знал только по книгам.

Сердце зачаровывает. Смотрите, даже звезды,


164

кажется, опустились ниже, до того они круп-

ные».

Великие события перевернули всю жизнь в Ка-

барде, отразились на психологии людей. С тех пор

прошло немало времени, а пьеса «Мурат» живет в

художественном Нальчике и имеет признанный

успех.


1. Абазов А.Ч. Очерки истории кабардинской драматургии. (Возникновение. Становление. Развитие).

Для учителей и студентов. Нальчик: Эльбрус, 1996. С. 62 – 63; С. 93. 125, [3] с. ил.

2. Абазэ А.Ч., ГъутI А.М., Къэжэр Хь. Хь., ХьэкIуащэ А. Хь. Адыгэ литера-турэ.11-нэ классыр зэреджэн

тхылъ. Налшык: Эльбрус, 2008. Нап. 5-69. 297 с.

3. Газета «Молодой сталинец», №68 (409), 1941 год, 6 июня.

4. Станиславский Н.Д. «Аул Батыр» (К предстоящему спектаклю кабардинского театра). Газета «Социа-

листическая Кабардино-Балкария»,1939 год, 16 декабря.

5. Теунов Х.И. Литература и писатели Кабарды. М.: Сов. писатель, 1958. 382 с.

6. Теунов Х. Молодой театр на пути к победе. Газета «Социалистическая Кабардино-Балкария», 1940

год, 24 мая.

7. Шортэн А. Партым и лIыкIуэ. «Ленин гъуэгу» газет, 1958 гъэ, №123,124 июным и 22;24-хэм.

8. Шортэн А. А махуэхэм щыгъуэ. Драмэ. - «Iуащхьэмахуэ» журнал,1959 гъэ, №2. Нап. 6-59.

9. Ж. «Театральная жизнь».1965. №1. С. 65.

10. Кашежева Л.Н. Совершенолетие пера. Нальчик,1968. 116 с.

References 1. Abazov A.Ch. Ocherki istorii kabardinskoj dramaturgii. (Vozniknovenie. Stanovlenie. Razvitie). Dlja uchite-

lej i studentov. Nal'chik: Jel'brus, 1996. S. 62 – 63; S. 93. 125, [3] s. il.

2. Abazje A.Ch., G#utI A.M., K#jezhjer H'. H'., H'jekIuashhje A. H'. Adygje litera-turje.11-nje klassyr zje-

redzhjen thyl#. Nalshyk: Jel'brus, 2008. Nap. 5-69. 297 s.

3. Gazeta «Molodoj stalinec», №68 (409), 1941 god, 6 ijunja.

4. Stanislavskij N.D. «Aul Batyr» (K predstojashhemu spektaklju kabardinskogo teatra). Gazeta «Socialisti-

cheskaja Kabardino-Balkarija»,1939 god, 16 dekabrja.

5. Teunov H.I. Literatura i pisateli Kabardy. M.: Sov. pisatel', 1958. 382 s.

6. Teunov H. Molodoj teatr na puti k pobede. Gazeta «Socialisticheskaja Kabardino-Balkarija», 1940 god, 24

maja.

7. Shortjen A. Partym i lIykIuje. «Lenin g#ujegu» gazet, 1958 g#je, №123,124 ijunym i 22;24-hjem.

8. Shortjen A. A mahujehjem shhyg#uje. Dramje. - «Iuashhh'jemahuje» zhurnal,1959 g#je, №2. Nap. 6-59.

9. Zh. «Teatral'naja zhizn'».1965. №1. S. 65.

10. Kashezheva L.N. Sovershenoletie pera. Nal'chik,1968. 116 s.

Abazov A.Ch., Candidate of Philological Sciences (Ph.D.), Associate Professor,

Shogenova F.М., Master Student,

Kabardino-Balkarian State University named after Kh.M.Berbekov

THE SCALE OF REVOLUTIONARY EVENTS AND THE CONSERVATISM

OF THE HUMAN PSYCHE IN ASKERBI SHORTANOV DRAMA

Abstract: the article is "The Scale of Revolutionary Events and the Conservatism of the Human Psyche in

Askerbi Shortanov Drama " is devoted to the study of the Kabardian-Cherkessian dramaturgy.

With all the variety of scientific opinions on the problems of the evolution of genres, perspectives and poetics of

the Kabardian-Cherkessian literature, A. Shortanov drama as a unique phenomenon of national literature, was not

subjected to monographic research, although some articles and studies of the Adyghe (Kabardian-Cherkessian) lite-

rature some aspects of his work are analyzed.

Some of the issues in varying degrees were noted in "Essays on the history of Kabardian-Cherkessian dramatur-

gy" (1996).

As object of research we chose the play A. Shortanov "Murat". This drama is considered from a view of the ge-

nre and stylistic characteristics.

The results of the study can be used in the study of the history of the Kabardian-Cherkessian literature of the

XX century, when reading a special course on the works of A. Shortanov, as well as preparation of textbooks, ma-

nuals and programs.

Keywords: playwright, the play, the historical-revolutionary theme, the writers, the way the psychological

process of insight, plot outline, the character, the history of the Kabardian-Cherkessian dramaturgy