Методология и история психологии. 2010. Том 5. Выпуск 3120

Д.А. Леонтьев

лиЧНосТЬ В НЕпРЕДсКАЗУЕМоМ МиРЕ

В статье сформулированы основные позиции современного взгляда на личность как динамичный процесс, а не статичную структуру, постепенно сформировавшегося за последние несколько десятилетий в поле взаимо­действия разных подходов и теорий. Особое внимание уделяется личностной автономии и индивидуальным траекториям личностного развития на пути к ее становлению или отказа от развития.

Ключевые слова: личность, идентичность, эволюция, регуляция, сво­бода, автономия, эмансипация, образ человека.

В свое время Джордж Келли описал феномен, который назвал онтологической акселерацией: человек не остается неиз­менным,  он  меняется,  причем  быстрее, чем  изучающие  его  психологи  успевают модифицировать свои теории и подходы. В результате наши теории описывают вче­рашнего человека,  а  сегодняшний чело­век оказывается за пределами понимания (Kelly, 1969). В последние годы бросается в  глаза  не  столько  изменение  человека, сколько  радикальное  изменение  мира, в котором мы живем; что касается чело­века,  то на первый план стало выходить осознание  того, что человек может быть очень разным не только в плане разброса индивидуально­психологических особен­ностей, но и в плане коренного различия основных  системообразующих  принци­пов, на которых строится  его поведение и  личность  в  целом.  Сфера  адекватной применимости  традиционной  психоло­гии,  описывающей  статичного  человека в  системе  статичных  условий  существо­вания,  все  больше  сужается.  Необходи­ма  принципиально  новая  психология, психология  «изменяющегося  человека  в изменяющемся  мире»  (Асмолов,  1990), которая бы смогла описать направление и  вариативные  механизмы  личностного развития  (а  также  не­развития),  подве­сти  единую объяснительную основу под 

разные  сознательно  или  бессознательно выбираемые людьми стратегии жизни,  а также объяснить несовпадение между «те­оретическим  человеком»,  описываемым философскими учениями, религиозными догмами и психологическими теориями, с одной стороны, и эмпирическим челове­ком (точнее, людьми в их многообразии), с другой.

Эта статья затрагивает в первом при­ближении ряд ключевых вопросов, кото­рые  связаны  с  новым  пониманием  лич­ности в современном мире – личности в движении. Не только в активной локомо­ции, но и во внутреннем движении, вну­треннем пути. Откуда и куда?

современный мир: вызов наукам о че-ловеке

Главная характеристика современно­го мира заключается, пожалуй, в том, что это  мир,  находящийся  в  нестабильном, переходном состоянии. Наш мир непред­сказуем  гораздо в большей степени, чем это было раньше. ХХ век начался  с  «за­ката Европы» (О. Шпенглер), а кончился «концом  цивилизации»  (Ф. Фукуяма)  – кризис  все  ширится  и  ширится,  уже  не ограничиваясь одной Европой.

Прошедший век оказался веком ти­танических  разломов  практически  во всех  сферах  существования  человека. 

Личность в непредсказуемом мире 121

Помимо  грандиознейших  войн,  мы  на­блюдаем массу не  столь масштабных по своим внешним проявлениям, но ничуть не менее серьезных стычек, расколов, не­совместимостей  в  сферах,  связанных  с сознанием, менталитетом, образом жиз­ни людей. Неужели мир стремительно ре­грессирует?

Скорее  всего,  мир  не  стал  суще­ственно  хуже.  Конфликтное  состояние человечества,  которое  мы  сейчас  на­блюдаем,  является  следствием  того,  что все, что раньше было друг от друга изо­лировано, в ХХ веке вошло в тесное со­прикосновение. Раньше было ничуть не меньше нетерпимости и агрессии, ничуть не больше терпимости и любви. Раньше просто  было  меньше  горячих  точек  и конфликтных  зон,  потому  что  все  в  су­щественно меньшей степени друг с дру­гом соприкасалось, зоны взаимодействия культур и ценностей были сравнительно невелики.

Мир стал маленьким, и людям в нем тесно. Во­первых, людей стало больше и им  все  труднее  держать  свою  особость, свою  уникальность,  свою  неповтори­мость  в  каких­то  границах.  Во­вторых, люди стали мобильнее, они начали дви­гаться в поисках  своих интересов, пере­секать  земной шар,  причем  сегодня  это массовое  явление.  Вследствие  этого  на­зрела необходимость сопряжения разных точек зрения, разных ценностей. Раньше они существовали по отдельности на сво­их территориях, и не было особой необ­ходимости  искать  общий  знаменатель, скажем, между исламской и европейской культурами.

Сейчас границы между государствами становятся все более и более условными. Максим  Соколов  писал  в  «Известиях», что после террористических актов 11 сен­тября 2001 г. оказалось «приватизирован­ным» последнее монопольное достояние 

государств – право объявлять войну. Как и многое из того, что когда­то входило в функции государства, теперь и война пе­рестала быть чисто государственной пре­рогативой,  и  смысл  государства  вообще начинает становиться призрачным.

То  же  самое  происходит  с  самыми разными  социальными  категориями,  по которым люди  традиционно определяли свое  своеобразие,  свою  идентичность. Политические, этнические, религиозные и другие отличия становятся чем­то, что все труднее и труднее сохранять в непри­косновенности,  делать  так,  чтобы  соб­ственные убеждения и взгляды на мир не вступали в сложную реакцию со взгляда­ми на мир,  требованиями, ожиданиями, ценностями  и  нуждами  других.  Резуль­таты  этих  «химических  реакций»  абсо­лютно  непредсказуемы  и  порождают  ту нестабильность, которую мы наблюдаем сейчас. Отличительная особенность совре-менного мира – невозможность уклониться от взаимодействий.

от социальной идентичности к лич-ностной

Признаком глобального заболевания современной  цивилизации  мне  кажет­ся преувеличенное  внимание,  уделяемое сейчас – не только в нашей стране – боль­шим социальным группам, общностям в целом. Субъектами жизни считают этно­сы,  религиозные  общности,  «большин­ства», «меньшинства», мифические «наро­ды», говорят про интересы одной и другой нации, одного и другого народа, интересы большинства или меньшинства.

Однако  права  и  интересы  народа или  любой  другой  социальной  группы производны от прав и интересов лично­сти. Создатели Конституции США в свое время сформулировали общий принцип: государство и общество вторичны по от­ношению  к  личности,  и  именно  права 

Д.А. Леонтьев122

личности  являются  первичной,  исхо­дной, неоспоримой реальностью. Сейчас в политической практике США мы видим совершенно  другое:  идеология  «полит­корректности»,  к  которой  это  общество пришло в результате необходимости раз­решения  конфликтов  и  противоречий, подразумевает  полное  игнорирование личности. На место личности встали ан­кетные данные, что порождает еще боль­ше тупиков, чем было раньше.

Раньше  структура  общества  была проще, сейчас общество не просто соци­ально, а полисоциально. В сравнительно простой традиционной социальной струк­туре групповые идентичности непротиво­речиво входят друг в друга как матрешки: индивид в семье, семья в общине, общи­на – часть России. Сейчас каждый иден­тифицирует себя в терминах социальной принадлежности  с  множеством  разных социальных  общностей,  которые,  как правило, не входят одна в другую, а пере­секаются, иногда конфликтуют. Что важ­нее – интересы человека как специалиста определенной  профессии,  интересы  как представителя определенной конфессии, как  жителя  определенного  региона,  как мужчины или женщины? Во всех  случа­ях  возникают  какие­то  свои  интересы, ценности. В качестве кого я должен себя осознавать  прежде  всего,  в  каком  соци­альном  измерении  и  с  кем  прежде  все­го  группироваться?  Ведь  по  каждому  из оснований общество членится на  совер­шенно разные группы, одни и те же люди разделяются по­разному в зависимости от того, на какой основе мы выстроим заго­родки между ними.

Задача  социальной  идентичности, социального структурирования, в  совре­менном мире уже не решается так просто, как  раньше.  Результат  этой  ситуации  – невозможность  четко  определить  себя  в терминах социальной идентичности.

Известно,  что  ответ  на  вопрос  «кто я?» можно дать двумя основными спосо­бами: либо в терминах моей личной иден­тичности  (я  ищу  уникальный  ответ  для себя  и  нахожу  это  определение),  либо  в терминах социальной идентичности (пси­холог, православный, болельщик «Спар­така»  и  так  далее).  Первое  –  обретение личностью  собственной  идентичности без помощи социальных ярлыков – тре­бует  очень  непростой  интеллектуальной работы, определенных личностных пред­посылок. Второе, конечно, проще, однако в условиях множественности социальной принадлежности  возникает  либо  расще­пленная идентичность (когда я приклеи­ваю на  себя много  социальных ярлыков и не могу собрать их в единое целое: «так кто же я, в конце концов»), либо возни­кает некое ригидное самоопределение, в условиях сравнительно динамичной жиз­ни вступающее в конфликт с социальным бытием, которое этому самоопределению не вполне соответствует. Определив себя только в терминах какой­то одной соци­альной  категории,  человек  сталкивается с тем, что эта категория недостаточна во многих  сферах  жизни.  Если  раньше  со­циальная  самоидентификация  выпол­няла функции обеспечения личностного самоопределения сравнительно успешно, то теперь она с этой функцией не справ­ляется и обретение личной идентичности становится  как  никогда  насущным. На смену образу социума, вбирающего в себя разных личностей, приходит образ лично-сти, вбирающей в себя разные социумы.

Эмансипация как путь становления личности

Исторически личность возникла пу­тем  выделение  из  социума.  В  процессе формирования  человечества  первичным являлся  такой феномен,  как  коллектив­ная  личность  (Леонтьев,  1989а).  Изна­

Личность в непредсказуемом мире 123

чально  не  было  отдельной,  автономной личности; способность к автономии, спо­собность  самостоятельного  поведения, основывается на общечеловеческом опы­те, который люди постепенно приобрета­ют  через  доступ  к  общему  социальному фонду, через передачу опыта небиологи­ческим путем, по отношению к которому используется  понятие  «социальное  на­следование»,  через  культуру,  артефакты, язык, общение и т.д.

Первоначально  субъектом  тако­го  опыта,  который  служит  опорой  для самостоятельного,  автономного,  неза­висимого  поведения,  была  социальная группа,  общность;  отдельно  от  группы, в  одиночку,  человек  не  мог  действовать по­человечески,  не  мог  самостоятельно нести свою человечность в себе. По мере исторического развития люди все больше и  больше  совершенствовали  механиз­мы накопления,  восприятия  и  усвоения общегруппового  опыта,  его  индивидуа­лизации, и обретали возможность физи­чески отделяться от группы, при этом не теряя  связь  с  человечеством,  неся  свою личностность  в  себе.  Они  обрели  спо­собность далеко уходить и возвращаться, при этом оставаясь людьми, интериори­зировав  человечность  в  соответствии  с теми закономерностями, которые открыл Л.С. Выготский (Выготский, 1983) по от­ношению  к  человеческому  онтогенезу, к  развитию  ребенка.  Сначала  человече­ские  формы  поведения  проявляются  во внешних,  открытых  отношениях  между людьми, а потом они сворачиваются, ин­териоризируются,  становятся индивиду­альными психологическими функциями, которые человек способен осуществлять автономно, без помощи других.

Ребенок  сначала  не  является  лич­ностью,  автономным  субъектом.  Эрих Фромм первый ввел понятие «психологи­ческий  симбиоз»,  характеризуя  отноше­

ния младенца с матерью. «Биологическая модель  симбиотического  союза  –  это взаимоотношения  между  беременной женщиной  и  ее  плодом.  Их  двое,  и  все же  они  –  одно…  При  психологическом симбиозе тела не связаны друг с другом, но  существует  сходная  психологическая привязанность» (Фромм, 2001, с. 89). Эти два  организма  отчасти  взаимодействуют с окружающим миром как единый орга­низм,  строят  сложную функциональную систему,  в  которой  разные  звенья  реа­лизуются  разными  субъектами,  образуя единый  цикл.  В  1970­е  гг.  проводились исследования  британских  психологов под  руководством  Джона Шоттера,  по­священные тому, каким образом человек эмансипируется  из  этого  психологиче­ского симбиоза, каким образом в раннем онтогенезе  формируется  представление о  себе  как  о  личности,  представление  о своем имени, ориентация на смысл соб­ственных  действий  и  др.  (Shotter,  1976; 1978;  1984).  Все  это  происходит  через взаимодействие  с  матерью.  Например, для ребенка  его действия изначально не имеют смысла, не служат какой­то цели. Смысл они начинают приобретать по ме­ре  того, как мать интерпретирует их как имеющие смысл, и тогда они для него са­мого тоже начинают приобретать смысл. Он  понимает,  что  они  имеют  смысл,  и начинает ориентироваться на смысл уже более или менее последовательно и про­извольно.

В  процессе  разрушения  психологи­ческого симбиоза происходит постепен­ная эмансипация, отделение человека от этой  психологической  пуповины. Когда мы родились физически, психологически мы  еще  не  родились;  хотя  физическая пуповина  разорвалась,  остается  еще  не­сколько  пуповин –  разные формы  сим­биотической психологической зависимо­сти. Эмансипация, выделение человека из 

Д.А. Леонтьев124

изначального симбиоза идет постепенно, поэтапно. Сначала происходит биологи­ческая эмансипация – разрыв пуповины, знаменующий  рождение  нового  суще­ства. Далее идет физическая эмансипация на  уровне  тонической мускулатуры. Из­вестно, что, когда младенец еще не может ходить и ползать  самостоятельно, важно его  носить  на  руках,  перемещать  в  про­странстве, потому что при этом работает тоническая  мускулатура,  отвечающая  за фоновую подготовку движений  (см.: Ле­онтьев, 1993). Следующие этапы эманси­пации связаны с постепенным преодоле­нием психологического симбиоза.

Отношения  в  симбиотической  па­ре «младенец – мать» В.И. Слободчиков (Слободчиков,  1986)  характеризовал как со­бытие,  а  я  в  контексте  анализа  со­вместно  распределенной  деятельности ввел  понятие  со­субъектов  единой  дея­тельности (Леонтьев, 1989б). Мать с мла­денцем находятся в позиции со­субъектов по  отношению  к  деятельности,  хотя  их позиции и неравноправны,  асимметрич­ны.  Это  понятие  позволяет  ответить  на вопрос,  как  младенец,  не  являющийся личностью,  может  включаться  и  осу­ществлять человеческую деятельность. В симбиотической  диаде  деятельность  со­вместно  распределена.  Вначале  только один из со­субъектов, т.е. мать, взрослый, определяет характеристики этой деятель­ности в целом, а младенец может быть в нее только включен. Поскольку он пыта­ется что­то по мере сил делать, он разви­вает какие­то силы – сначала на  уровне тонической  мускулатуры,  затем  общей моторной  активности,  затем  на  уровне операций,  потом  постепенно  начинает сам ставить цели, наконец, формировать смыслы и глобальные ориентации.

А.Н. Леонтьеву (Леонтьев, 1977) при­надлежит идея о двух рождениях лично­сти. Личность, писал он, рождается дваж­

ды:  первый  раз  в  возрасте  трехлетнего негативизма, феномена  «Я  сам»;  второй раз  –  в  подростковом  возрасте,  когда возникает самосознание, свои интересы. Первое  рождение  личности  можно  оха­рактеризовать  с психологической сторо­ны  как  операциональную  эмансипацию ребенка  от  взрослого.  Ребенок  к  этому времени  обретает  уже  полную  свободу физических  действий,  он  в  достаточной степени владеет своим телом, он быстро бегает,  моторно  достаточно  ловкий,  ак­тивный. Таким  образом,  с  точки  зрения операциональной структуры действий он уже самостоятелен. Но он еще не достиг эмансипации  в  области  интенциональ­ной, ценностно­смысловой. Он находит­ся  в  полной  зависимости  от  родителей. Как  показывают  исследования  возраст­ного  развития  личности,  до  того  этапа, который характеризуется как второе рож­дение личности,  смысловые ориентации ребенка определяющим образом обуслов­лены воспитательными воздействиями и характеристиками среды в  семье,  где он растет.  Но  эти  связи,  прямые  и  недвус­мысленные,  разрушаются,  перестают действовать с момента второго рождения личности, когда самосознание и самовос­питание, собственная активность субъек­та начинает играть определяющую роль в выработке смысложизненных ориентаций (Немировський, 1987). Второе рождение личности – это интенциональная, смыс­ловая эмансипация; личность становится в  состоянии не  только  выполнять  само­стоятельно какие­то действия, но и само­стоятельно относиться к ним,  самостоя­тельно решать вопросы о том, что нужно, что важно, а что неважно.

С этого момента начинаются расхо­ждения с родителями, «кризис родитель­ского отношения» (см.: Калитеевская, Ле­онтьев, 2006). Родителям трудно перене­сти, что их ребенок, который совсем не­

Личность в непредсказуемом мире 125

давно был хорошим и послушным, вдруг спорит, дерзит, противоречит. С психоло­гической точки зрения, это неизбежная, необходимая и очень важная точка разви­тия. Интенциональная эмансипация, вы­работка собственной позиции – послед­нее  звено  в  последовательном  процессе эмансипации от материнского организма и родительской семьи. Только в результа­те этой эмансипации человек может стать действительно  самостоятельным,  авто­номным, стать, в конечном счете, лично­стью.  «Человек –  существо  автономное, и на протяжении всей жизни ваша авто­номность  все  более  увеличивается.  Это можно уподобить космическому аппара­ту: поначалу на него в известной степени действует  сила  притяжения  –  к  дому,  к базе,  к  вашему,  естественно, Байконуру, но, по мере того как человек удаляется в пространство,  он  начинает  подчиняться другим  внешним  законам  гравитации» (Бродский, 2000, с. 472).

Конечно,  для  этого  необходима  не только  эмансипация  от  собственной  се­мьи, но и рефлексивная критическая са­мостоятельная  позиция  по  отношению к другим социальным группам и общно­стям, членом которых человек является. Последовательная эмансипация от всех форм симбиотической зависимости обра-зует, таким образом, единый вектор лич-ностного развития, на разных его этапах предстающий в разных конкретных прояв-лениях.

Бегство от ответственности – бегство от личности

Еще  одним  подтверждением  идеи эмансипации от  симбиотических  связей как  магистрального  пути  личностного развития служат многочисленные иллю­страции феноменологии регресса, отказа от личности, результатов стремления лю­дей  вновь  слиться  в  коллективную  лич­

ность. К ним, в частности, относятся опи­санные разными исследователями фено­мены паники и толпы. То, что происходит в толпе, в момент паники, многие авторы описывали через психоаналитическое по­нятие  регрессии,  то  есть  возвращения  к ранее пройденной стадии, эволюционно более древней, более примитивной. Чело­век в этой ситуации как бы перестает про­являть себя как личность, отказывается от своей эмансипации, сливается с другими в единую толпу, которая бежит неизвест­но куда (см.: Леонтьев, 1989а).

Прямое  отношение  имеют  к  это­му  криминальные  и  паракриминальные подростковые группировки. На том этапе развития, когда человек еще недостаточ­но созрел для того, чтобы полноценно и уверенно почувствовать  себя  личностью в  одиночестестве,  он может  чувствовать себя уверенно, быть нормальной, полно­ценной  личностью,  только  сливаясь  с группой.  Ему  хорошо,  он  ощущает  се­бя  личностью  как  частью  коллективной личности. Он не принимает решений вне группы. Известен феномен сдвига риска: как  показывают  эксперименты,  группа совершает  более  радикальные  и  экстре­мальные выборы, чем возможный выбор любого члена группы, опрашиваемого по отдельности.  Причина  этого  в  том,  что принятие  решений  всегда  основано  на принятии  ответственности.  Высказывая собственное мнение, человек взвешивает последствия,  принимает  на  себя  ответ­ственность. А когда принимает решение группа, происходит отказ от ответствен­ности, диффузия ответственности, пото­му что ответственность может быть толь­ко личной. Исследования, посвященные альтруистическому поведению, приводят к однозначным выводам: если что­то про­изошло, вам стало плохо, нужна помощь, а  вокруг  идут  люди,  не  останавливаясь, нельзя звать на помощь безадресно. Вы­

Д.А. Леонтьев126

берите любого человека, смотрите на него и обращайтесь лично к нему – и вероят­ность того, что к вам помогут, возрастает в разы (см.: Росс, Нисбетт, 1999). Ключе­вым оказывается эффект группы, толпы, распределения,  или  диффузии,  ответ­ственности,  противостоящий  принятию личной  ответственности,  являющемуся ключевым для характеристики личности в целом.

Потребность  влиться  в  группу  и чувствовать  себя  хорошо в  группе  своих с  возрастом  теряет  свою  актуальность  и насущность.  Собственная  личность  че­ловека уже созрела в  такой степени, что нормальное самоощущение человека пе­рестает зависеть от группы.

Поскольку  эффекты  толпы  возни­кают, прежде всего, в ситуации какой­то угрозы, опасности, неуверенности, понят­но,  почему  сейчас,  в  ситуации  неустой­чивого,  опасного, переходного мира  все более массовым явлением становится фе­номен бегства от личности, который еще 60 лет назад Эрих Фромм описал как бег­ство  от  свободы  (Фромм,  1990). Бегство от свободы, писал Фромм, – это бегство от  ответственности.  Никто  не  возражал бы особенно против свободы, если бы не ответственность. В 1980­е  гг. Ролло Мэй сходным  образом  объяснял  колоссаль­ную популярность  утопического  романа Б.Ф. Скиннера «Уолден­2», утопии опера­ционально обусловленного общества, где все люди контролируются, реагируют на стимулы правильным образом и получают нужные подкрепления. Мэй говорил, что большинство людей мечтают о том, что­бы им сказали, что свобода – это фикция, сознание  –  фикция,  успокойтесь,  рас­слабьтесь и делайте то, что вам говорят, и все будет хорошо. Это мечта большинства людей, поэтому они с таким воодушевле­нием и реагируют на утопическую модель Скиннера (May, 1981).

Личную ответственность можно сти­мулировать,  пробуждать  или,  наоборот, усыплять.  Есть  масса  способов,  с  помо­щью которых можно либо усиливать, ли­бо,  наоборот,  ослаблять  и  отодвигать  на задний план в человеке собственно чело­веческие,  главные,  сущностные характе­ристики.

Массовое бегство от личности в  со­циальные группы, связанное с неустойчи­востью мира, встречает полную поддерж­ку  со  стороны  людей,  имеющих  власть и  реализующих  ее  в  любых  структурах, потому  что  на  всех  уровнях  властных отношений  намного  легче  иметь  дело  с русскими,  белорусами,  евреями,  право­славными,  мусульманами,  кавказцами, югославами,  бюджетниками,  предпри­нимателями, бандитами, военными и так далее, чем с личностями.

Этот  феномен  не  нов.  В  нынешних исторических  условиях  он  проявляется иначе,  нежели  раньше.  Единственный шанс  разрешить  тупиковые  конфликты состоит  в  «переходе  на  личности».  Су­ществует  масса  объективных  проблем  и противоречий, вследствие которых никак не могут придти к общему мнению пале­стинцы  и  израильтяне,  азербайджанцы и  армяне  и  многие  другие  народы.  Но личности – Хаим и Али, Арам и Мамед – всегда при желании могут  договориться, исходя  из  личных  интересов.  Речь  не  о том, что надо отбросить,  стереть,  забыть этнические  особенности  и  корни,  хотя непомерно раздутое их место в сознании людей и во всей современной цивилиза­ции является корнем многих бед. Выход в возврате к личности и к полному спектру ее ценностей. Национальные, культурные, этнические  корни  относятся  к  важней­шим ценностям любой личности, но они служат ей опорой, а не оградой. Личность не сводима ни к одному из корней и социаль-ных определений – иначе это не личность.

Личность в непредсказуемом мире 127

Что такое личность. Многообразие че-ловеческих логик

Каждый  ли  человек  –  личность? Если  не  считать,  что  каждый  человек личность,  то  психологии  личности  во­обще не может быть как раздела психо­логической  науки.  С  другой  стороны, эмпирически  совершенно  очевидно, что  это  слово  неодинаково  применимо к  разным людям. В.П. Зинченко недав­но заметил: то, что в современной науке называется  словом  «личность»,  будучи калькой  с  английского  «personality»,  не соответствует  наполнению  философ­ского  понятия  «личность».  Правильнее было  бы  говорить  «индивидуальность», потому  что,  как  правило,  то,  что  назы­вается  этим  словом,  связывается  с про­блемой  индивидуальных  различий,  ин­дивидуального  своеобразия.  В  понятие же  «личность»  вложено  гораздо  более существенное  и  принципиальное  со­держание,  не  сводящееся  к  проблеме индивидуальных  различий.  «Личность есть чудо, миф, предмет удивления, вос­хищения,  преклонения,  зависти,  не­нависти;  предмет  непредвзятого,  бес­корыстного понимающего проникнове­ния и  художественного изображения  во всем многообразии  ее индивидуального культурно­исторического опыта… Но не предмет научного объяснения, практиче­ской заинтересованности, формирования и  манипулирования»  (Зинченко,  2000, с.  199).  Западные  авторы  также  говорят о двух подходах к пониманию личности: общепринятом  сведении  ее  к  индиви­дуальности, к чертам, особенностям, по которым мы отличаем одного индивида от  другого,  и  восходящем  к  римскому праву  этико­юридическом  понимании, при котором личность рассматривается, прежде  всего,  как  субъект,  наделенный определенными  правами  и  ответствен­ностью, что отличает человека от вещей 

(Paranjipe,  1995).  Смешение  терминов «личность» и «индивидуальность лично­сти» с индивидуальными особенностями характерно, к сожалению, для массового сознания и массовой культуры.

Самое четкое, выразительное и  глу­бокое философское разведение личности и  индивидуальности,  при  этом  не  рас­ходящееся  с  психологической  эмпири­кой, можно найти  у  одного из наиболее ярких философов XX  века Мартина Бу­бера. В книге  «Я и Ты» он соотносит их следующим образом.  «Личность  осозна­ет самое себя как участвующую в бытии, как сосуществующую, и через  это – как существующую. Индивидуальность  осо­знает  самое  себя,  как  существующую так­и­не­иначе.  Личность  говорит:  “Я есть”, индивидуальность – “Я такова”… Личность  видит  самое  себя.  Индивиду­альность занята своим мое: мой характер, моя  раса,  мое  творчество,  мой  гений… Ни  один  человек  не  является  в  чистом виде личностью, ни один – в чистом ви­де  индивидуальностью...  Каждый  живет в  двойственном  Я.  Но  есть  люди,  на­столько личностно­определенные, что их можно назвать личностями, и настолько индивидуально­определенные,  что  их можно  назвать  индивидуальностями» (Бубер,  1993,  с.  40–41). Итак, индивиду-альность – это то в нас, что обособлено. Личность – то в нас, что открыто миру и диалогу с другими людьми.

Характеристика  личности,  в  отли­чие от индивидуальности, не связана с ее внешне наблюдаемыми или измеряемы­ми отличиями. Сутью личности является то,  как  человек  строит  свои  отношения с миром и отражает их в  своем внутрен­нем мире. С одной стороны, правомерно рассматривать каждого человека как лич­ность,  а  с  другой  стороны,  не  в  каждом человеке личность развита и проявлена в полной мере.

Д.А. Леонтьев128

Главный вопрос психологии лично­сти и, может быть,  главный вопрос пси­хологии  –  почему  люди  делают  именно то, что они делают. На этом вопросе осно­вана мультирегуляторная модель  лично­сти  (Леонтьев, 1999; 2006а). На него мо­гут быть разные ответы, и все они будут правильными в определенных  границах, в определенных ситуациях. Можно дать, по крайней мере, семь разных ответов на этот вопрос, и в соответствии с этими се­мью ответами можно говорить о семи раз­ных  логиках поведения. Каждая из  этих логик поведения опирается на какую­то одну  систему  регуляции нашей  деятель­ности. Первая –  логика  удовлетворения потребностей: люди делают что­то, чтобы удовлетворить  свои  потребности.  Вто­рая  –  логика  реагирования  на  стимул: люди  делают  что­то,  потому  что  что­то их  спровоцировало,  заставило;  зажегся красный свет – встал, зажегся зеленый – пошел. Третья логика: человек делает так, потому что он всегда так делал – логика воспроизведения  выработанных  стерео­типов.  Четвертая  логика  –  «потому  что все так делают» – соответствие социаль­ным требованиям, социальным нормати­вам,  социальным ожиданиям. Пятая ло­гика – «потому что для меня это важно» – логика смысла, логика жизненных отно­шений:  «я делаю что­то, потому что для меня из этого вытекают какие­то важные следствия для моих отношений с миром». Шестая логика – «почему бы и нет?»; это логика возможностей и свободного выбо­ра, она  связана  с  тем, что мы действуем не только по необходимости, но мы еще и учитываем наличие возможностей в мире, которые не побуждают нас как стимулы, а привлекают как именно открывающие­ся возможности для действия. Наконец, можно говорить и про седьмую – логику действий согласно сути вещей. Это уро­вень,  на  котором  происходит  познание 

мировых  закономерностей,  которое  не оставляет  вариантов:  если  ты  действи­тельно видишь, что происходит, ты не мо­жешь действовать иначе, потому что суть вещей не произвольна, а императивна.

Индивида характеризует свойствен-ный ему уровень регуляции, то, как человек строит свои отношения с миром. В пове­дении реального человека эти все логики переплетены;  можно  определить  удель­ный  вес  в  нашем поведении каждого из этих компонентов. При этом первые три уровня  общие  у  человека  с животными, четвертый  уровень  специфичен  для  че­ловека,  но  характеризует  не  личность,  а «социального  индивида»  (Петухов, Сто­лин, 1989). Пятый уровень характеризует и конституирует личность; это смысловой уровень, и личность, собственно, можно определить  как  орган,  обеспечивающий соответствие жизнедеятельности человека его  жизненным  отношениям,  его  смыс­лам. Шестой уровень – это уровень твор­ческой,  зрелой,  самодетерминируемой личности; далеко не всем людям удается его достичь. Седьмой уровень – уровень интегрированной  или  просветленной личности, это еще более редкое явление, с  которым  мы  чаще  встречаемся  в  апо­крифических описаниях деяний великих святых, чем в жизненном опыте.

Мультирегуляторная  модель  лично­сти опирается на более общий антропо­логический образ «пунктирного человека» (Леонтьев, 2001а; 2008). Смысл этого об­раза  заключается  в  том,  что  человек  не проявляет себя как человек на протяже­нии  всей  траектории  своей  жизни. Жи­вотное  существование,  растительное  су­ществование – не метафоры, а реальные уровни  существования  человека.  Имея возможность  функционировать  на  раз­ных уровнях, человек часто предпочитает не  тот,  который  свойственен  человеку  в его  высших  человеческих  проявлениях, 

Личность в непредсказуемом мире 129

а более низкие, субчеловеческие уровни. Сущность человека заключена в возмож­ности переключаться с одного уровня на другой, двигаться по траектории, включа­ющей отрезки движения на разных уров­нях. У разных людей в разных ситуациях эта траектория может иметь разную кон­фигурацию, но практически ни у кого не бывает сплошной.

В  этих  условиях  нас  постоянно ма­нит  искушение субчеловеческим  –  ведь субчеловеческие  формы  существования оказываются  менее  энергозатратными, более легкими, более привлекательными как  путь  наименьшего  сопротивления; человеческие же проявления – путь наи­большего  сопротивления.  «Наибольший ужас внушает человеку расширение гори­зонтов сознания… “Давайте жить в мире и гармонии”, – молит маленький человек. Но по закону вселенной мир и гармонию можно завоевать лишь в борьбе с  самим собой. Такой мир и такую гармонию ма­ленький человек оплачивать не желает; он хочет получить их готовыми, как костюм с пошивочной фабрики» (Миллер, 2001б, с. 334). Поэтому не все стремятся во всем быть людьми, платя за это соответствую­щую цену. Станислав Ежи Лец  говорил: «У человека нет выбора, он должен быть человеком». Жизнь, к сожалению, опро­вергает  этот  оптимистический  афоризм. Как показывает история XX века, у чело­века есть выбор, и достаточно часто этот выбор  делается  не  в  пользу  того,  чтобы быть человеком.

Смыслы во всех случаях выводят нас за  пределы  ситуации,  за  пределы реаги­рования на стимулы и непосредственные импульсы.  В  этом  специфика  человека, специфика личности. Однако смысловой уровень  регуляции  поведения  человека, который характеризует собственно чело­веческую форму поведения, может быть и чисто адаптивным. То есть, человек при­

нимает готовые смыслы, которые он по­лучает от окружающей действительности, от  значимых других, от общества, не де­лая попытки к ним отнестись. Для того, чтобы быть полностью человеком, нужно что­то еще.

Человек и его образы

Двадцатый век  внес перелом в  дис­куссии  об  образе  человека.  Раньше,  в эпоху  классической  картины  мира,  об­раз  человека  рассматривался  как  срав­нительно  однозначный,  определенный, хотя в остальном возникали разночтения. Согласно  одному  распространенному мнению, человек по сути хорош, богопо­добен, по определению изначально благ и позитивен,  а не  вполне  соответствую­щие этому образу проявления случайны. С этой оптимистически­религиозной по­зицией смыкаются столь же оптимисти­ческие  взгляды  светских  гуманистов  на человека  как  свободное,  рациональное, ответственное  и  самоопределяющееся существо,  присваивающее  в  своем  ин­дивидуальном развитии культуру многих поколений  предков.  Другое,  столь  же распространенное,  мнение  выражается известной  метафорой  «голая  обезьяна»: человек – плоть от плоти всех остальных живых существ, он управляется  теми же инстинктами,  только слегка окультурен­ными, поэтому он не  то  чтобы плох, но к  нему  изначально  нужно  относиться  с большим подозрением, а случайно то хо­рошее, что он проявляет. И в тех и в дру­гих представлениях предлагается «стереть случайные черты» и увидеть, что человек в  одном  случае  прекрасен,  в  другом  – ужасен. Расхождение  в  том,  что именно в человеческих проявлениях считать слу­чайным, а что нет.

В  психологии  ХХ  века  это  расхож­дение  проявилось  чрезвычайно  ярко. В  бихевиоризме,  психоанализе,  других 

Д.А. Леонтьев130

популярных  подходах  человек  рисуется довольно  мизантропически.  Гуманисти­ческая психология, сформировавшаяся в 1950­е гг., пришла к выводу прямо проти­воположному:  природа  человека  не  зла, не эгоистична, а, наоборот, добра и пози­тивна в основе своей: если человеку соз­дать хорошие условия, то он разовьется до невиданных высот. И эта мировоззренче­ская установка сработала в общественном сознании, принеся позитивные результа­ты по принципу самоосуществляющегося пророчества:  если  не  ждать  от  человека ничего,  от него ничего и не дождешься, но если от него что­то ждать, то есть шанс многого  дождаться.  Базовое  допущение не  обязательно  должно  быть  истинным, чтобы дать позитивный эффект.

Вторая  половина  двадцатого  века была  отмечена  ниспровержением  обеих названных крайностей. И  то, и  другое  в равной  степени неверно,  человек может быть и тем, и другим, нет таких низостей, до которых человек не мог бы опуститься, и нет таких высот, до которых человек не мог  бы подняться. Это привело к  реше­нию вопроса о природе человека, которое лучше  всего  формулирует  Эрих Фромм: природа  человека  характеризуется  тем, что у него нет определенной зафиксиро­ванной природы  (Фромм,  1992; Фромм, Хирау,  1990).  В  некотором  смысле  сущ­ность  человека  подобна  легендарному универсальному  растворителю,  который можно  изобрести,  но  не  в  чем  хранить, поскольку он растворит любой сосуд.

Созвучно Фромму психолог Амедео Джорджи  заявляет,  что  единственная, главная,  универсальная  характеристи­ка человеческой природы – это  способ­ность  человека  к  трансценденции,  что связано  с  его  интенциональностью,  то есть направленностью на что­то вне себя (Giorgi,  1992).  Правильное  определение человека было бы не homo sapiens, a homo 

transcendens  –  человек  превосходящий, выходящий за пределы. В этом и заклю­чается  сущность  человека. Человек есть человек в той мере, в которой он выходит за пределы самого себя и преобразует то, что ему дано. Природа человека не явля­ется злой и эгоистичной. Она не является доброй  и  замечательной.  Человеческая природа беспредпосылочна.

Есть  и  другая,  «народная»  форму­ла – более простая и  доступная – чело­веческой способности к трансценденции. Эта формула в свое время выступала у нас как формула неодобрения:  «Ему больше всех надо». Очевидно, это и есть формула человека. Тот, кому «больше всех надо», – это  человек,  который  не  довольствуется выживанием  и  адаптацией,  не  доволь­ствуется соответствием тем требованиям, которые ему предъявляют, и удовлетворе­нием тех прямых и непосредственных по­требностей, которые у него возникают. Он выходит  за  пределы  не  только  внешних требований и ожиданий, но и  собствен­ных непосредственных потребностей.

Контексты и уровни определения че-ловеческого

Можно  попытаться  вычленить  раз­ные  уровни  понимания  того,  что  такое человек.  Не  случайно  понятие  «антро­пология»  имеет  несколько  разных  зна­чений.  Мы  говорим  про  антропологию как про отрасль биологических наук, мы говорим  про  культурную  антропологию как про науку об обществе и о культуре, мы говорим про философскую антропо­логию как про дисциплину, не совпадаю­щую ни с первой, ни со второй. Человек в  широком  смысле  слова  определяется через  биологическое  определение  homo sapiens, но человек в более узком смысле слова, с философско­антропологической или  персонологической  точки  зрения, определяется иначе, через человеческую 

Личность в непредсказуемом мире 131

ситуацию,  т.е.  через  то,  что  заложено  в человеческом образе жизнедеятельности, но  чего  нет  у  животных.  Одна  принад­лежность  к  homo  sapiens  не  гарантирует развития собственно человеческих форм жизнедеятельности, а лишь создает необ­ходимые для этого предпосылки.

И здесь мы переходим к мысли о том, что человек по своей сути искусственное существо, он не равнозначен своей био­логической или какой­либо еще основе, которая  есть  лишь  возможность  челове­ка  (Мамардашвили,  1994).  Он  существо делаемое;  как  говорил  В.В. Давыдов, «личности  надо  “выделаться”»  (Давы­дов,  1979).  «Задача  человека  –  сделать произведение искусства из  самого  себя» (Миллер, 2001а, с. 378). На первый взгляд парадоксальная мысль о том, что главное в человеке невыводимо из его природно­го начала и во многом ему противоречит, была,  пожалуй,  с  наибольшей  отчетли­востью  выражена  Э. Фроммом  (Фромм, 2001). Но еще почти за столетие до Фром­ма Ф. Тютчев писал:  «Созвучье полное в природе, –  / Лишь в нашей призрачной свободе / Разлад мы с нею сознаем».

Сначала нас «делает» общество, пре­жде  всего,  ближайшие люди,  семья. Ро­дители  создают  у  ребенка  предпосылки новой реальности, которая  сама по  себе не возникнет; Л.С. Выготский назвал эти действия окружающих людей социальной ситуацией  развития  (Выготский,  1984, с. 258). Потом в границах подросткового возраста происходит смещение движущих сил  развития  личности  извне  вовнутрь, человек  сам  становится  фактором  соб­ственного  развития  (см.:  Калитеевская, Леонтьев,  2006).  Постепенно,  по  мере взросления,  он  выходит  за  рамки  соци­альной ситуации развития и строит себе (или не строит) индивидуальную ситуацию развития. Если в случае известных фено­менов  «детей­маугли» нарушается  соци­

альная среда развития и в должное время не формируются предпосылки человече­ских способов деятельности, связанные с усвоением социокультурного опыта, то в гораздо более распространенных случаях, усвоив внешние социальные формы, нор­мы,  способы  действия,  человек  на  этом останавливается  и  не  строит  себе  инди­видуальную ситуацию развития. Человек как  социальное  существо  сформировал­ся,  но  на  этом  движение  прекращается. Г.Г. Шпет  говорил  о  том,  что  «хитро  не “собор  со  всеми  держать”,  а  себя  найти мимо собора, найти себя в своей имяре­ковой  свободе,  а  не  соборной»  (цит.  по: Зинченко, 2000, с. 185). Проблема в том, как из «социального индивида» рождается свободная  личность.  «Проблема  лично­сти… это – исследование того, что, ради чего и как использует человек врожденное ему и приобретенное им» (Леонтьев, 1983, с. 385).

Биологическая  природа  человека служит  предпосылкой  надстройки  на ней  новой  социальной  природы,  кото­рая,  в  свою  очередь,  выступает  предпо­сылкой  персонологической  надстройки. Появление личности,  то  есть человека в философско­антропологическом смысле, как в фило­, так и в онтогенезе, – это вы­ход индивидуальной регуляции за рамки социальной, возможность противостоять обществу, противостоять социуму. Биоло­гическое как то, с чем человек вступает в мир, и социальное как то, что он из этого мира вычерпывает, в этой формуле оказы­ваются по отношению к личности «равно­удаленными». Суть личности не сводится ни к тому, ни к другому. Личность – это глобальная высшая психическая функция прогрессивного овладения собственным по-ведением, внесения новых высших законо-мерностей в процессы взаимодействия с миром и саморазвития на основе социально-го опыта, вычерпываемого из мира, и биоло-

Д.А. Леонтьев132

гической основы, с которой мы в этот мир приходим. И если в биологическом смыс­ле  первым  европейским  человеком  был раскопанный антропологами «человек из Орсе», то в персонологическом – Сократ, который оказался  в  состоянии противо­поставить себя, свой мир, свою позицию позиции и миру полиса.

Можно сказать, что человек есть лич-ность в той мере, в какой он преобразует свою индивидуальность. Чтобы быть чело­веком, необходимо, но еще не достаточно родиться homo sapiens­ом – это позволяет стать  человеком лишь в  биологическом, широком  смысле  слова. Приобретая  че­ловеческий опыт и формируясь под воз­действием  окружающей  нас  социокуль­турной  реальности,  мы  обретаем  чело­вечность  социальную;  чтобы полностью стать  человеком и  в  персонологическом смысле, нужна работа над собой,  строи­тельство,  собирание  себя.  Необходимо вкладывать  себя  в  это.  «Мы  никогда  не является  людьми  абстрактно,  а  являем­ся людьми так, как умеем быть людьми» (Мамардашвили, 1995, с. 502).

Человек перед эволюционным вызо-вом

Из сказанного выше следует, что если любое живое существо к моменту зачатия уже полностью определено во всех своих специфических видовых свойствах, чело­век составляет исключение. Это не только вопрос  созревания.  Можно  утверждать, что  к моменту  своего  рождения человек еще не произошел как человек – не толь­ко не созрел биологически, хотя его уже можно  определить  как  homo  sapiens,  но прежде всего не приобрел социальные и персонологические  свойства  человека. Его  задача  –  продолжить  только  начав­шийся процесс его индивидуальной эво­люции – не решена не только на момент рождения, но и к моменту совершенноле­

тия. Происходить – это основная задача, основной вызов и основное занятие нашей жизни.

Поэтому  дезориентирующим  пред­ставляется  крайне  популярное  сегодня понятие «личностный рост», содержащее в  себе  некоторый  соблазн,  предпола­гающее, что что­то будет расти само, что сделало  эту  идею  привлекательной  для громадного числа людей, многие из кото­рых недооценивают тот момент, что само ничего  расти  не  будет,  что  личностное развитие – это нелегкий труд. А. Маслоу писал, что к нему приходит очень много людей, которые хотели бы вместе  с ним работать  над  вопросами  самоактуализа­ции. Эти люди часто вызывали довольно странное впечатление, и он выработал до­вольно простой подход к ним: дать тако­му человеку  задание сделать некое дело, достаточно трудное, скучное и неувлека­тельное, но при этом довольно полезное, осмысленное и нужное. Этот тест отсеи­вает 19 из 20 человек, которые не готовы заниматься подобным. Маслоу констати­рует, что этот тест является самым надеж­ным  индикатором  того,  стоит  ли  иметь дело  с  этим  человеком  или  нет.  «Чтобы выяснить,  является  ли  яблоней  дерево, которое находится перед вами, нужно по­смотреть,  дает  ли  оно  яблоки»  (Maslow, 1965, p. 5).

Становление человека – это самоста­новление, активный процесс, связанный не  столько  с  вызреванием  чего­то  зало­женного, сколько с работой. Не столько с работой над собой, сколько с работой над чем­то в мире, что имеет смысл. Нет та­кого эскалатора, на который можно было бы встать, и он будет сам возносить вас к вершинам личностного развития. Фана­там личностного роста можно сообщить: лифт  не  работает  –  поднимайтесь  пеш­ком. Нет условий, которые автоматиче-ски порождали бы человеческое в нас. Как 

Личность в непредсказуемом мире 133

некая  необходимая  предпосылка,  чтобы быть человеком – и чтобы развиваться, – необходимо то, что можно было бы обо­значить понятием «экзистенциальный то­нус». Это понятие соответствует понятию усилия, о котором говорил М.К. Мамар­дашвили  (1990;  1995;  1997),  уделявший очень  большое  внимание  таким  фено­менам  человеческой жизни,  которые  не имеют  причинного  объяснения  и  авто­матически порождающих их механизмов. Нет причин, порождающих эти феноме­ны, кроме того усилия, которое мы «дер­жим» сами. Есть причины, порождающие зло, но нет причин, порождающих добро. Только  наше  личное  усилие  порождает добро. Как только мы это усилие ослабля­ем, добро перестает существовать. Свобо­ду, мысль Мамардашвили также относил к тем феноменам, которые порождаются только  человеческим,  личностным  уси­лием.

В  этом  и  заключается  основная  че­ловеческая  трудность,  проблема,  вызов, который  бросает  нам  наша жизнь:  быть человеком  –  значит  не  расслабляться. Личностное  развитие  и  трансценден­ция – это путь наибольшего сопротивле­ния, тернистый и тяжелый путь. Быть че­ловеком, происходить – это труд, затрата усилий. Впрочем, выбор есть, поднимать­ся не обязательно: можно оставаться там, где вы находитесь. В нашем мире немало возможностей  прекрасно  выживать  и адаптироваться безо всяких  трансцеден­ций. В каком­то смысле, развиваться или нет,  эволюционировать  к  человеку  или прилечь рядом с обезьяной – это вопрос вкуса.  Можно  жизнь  каждого  человека оценить под углом зрения того, насколь­ко он преследует в своей жизни эту цель. А. Маслоу (1999б) говорил про усеченную, урезанную человечность, имея в виду лю­дей, которые далеко не полностью прояв­ляют свой человеческий потенциал.

свобода и понимание

Первый  вопрос,  который  встает  в связи  с  проблемой  личностного  разви­тия  –  это  вопрос  о  его  смысле  и  цели. Ответ  на  этот  вопрос  может  быть  дан  в терминах  формулы  свободной  причин­ности,  данной  В.А.  Петровским  (1997, с.  125):  «За­не­зачем,  а  потому  что не­иначе­как!».

При пристальном рассмотрении эта формула открывает принципиальные глу­бины. Из нее следует, что нет причин, но есть внутренняя необходимость, которая является своеобразным императивом. Это необходимость совершенно особого рода, и,  скорее  всего,  именно  ее  имел  в  виду Фридрих Энгельс, определивший свобо­ду  как  осознанную  необходимость*1(эту гениальную формулу до сих пор понима­ют  совершенно  искаженно),  а  в  другом месте, более развернуто, как способность принимать решение со знанием дела (Эн­гельс,  1966,  c.  112). Это не  та необходи­мость,  о  которой  мы  говорим:  необхо­димо сделать то­то и то­то. Речь идет об иной, экзистенциальной необходимости. Эта ситуация, с которой человек сталки­вается на очень высоком уровне развития, представлена в поздних романах Аркадия и Бориса Стругацких в форме кажущего­ся парадокса: чем свободнее человек, тем меньше у него выбор.

Парадокс, однако, разрешается, если понять, что высший уровень регуляции – это уровень, на котором человек прини­мает решения в соответствии с сутью ве­щей. Он  принимает  свободное  решение ориентироваться  на  нее,  делать  то,  что суть  вещей  требует.  Он  не  обязан  этого делать, но если он пришел к этому, он до­бровольно  подчиняет  свой  путь  новому, 

*1Как известно, это высказывание исходно при­надлежит Б. Спинозе, Ф. Энгельс повторяет его за Б. Спинозой и Г.В.Ф. Гегелем (ред.).

Д.А. Леонтьев134

высшему регуляторному императиву, до­бровольно несет свой крест, как Христос и  другие  просветленные  представители человечества,  «homo  transcendens»,  глу­боко познавшие суть вещей. Можно даже отказаться от цели, которой была посвя­щена вся жизнь, и пожертвовать жизнью из­за  открывшихся  новых  контекстов, приняв на себя новую, более высокую от­ветственность,  как  это  сделал  безымян­ный герой фильма Чжана Имоу «Герой».

В языке одними и  теми же словами «свобода»,  «необходимость»,  «долг»  на­зываются  совершенно  разные  вещи  на разных  уровнях  существования.  Кроме просто  свободы,  есть  экзистенциальная свобода;  кроме  просто  необходимости, есть  экзистенциальная  необходимость; кроме просто долга, есть экзистенциаль­ный  долг.  Мы  привыкли  использовать одни и  те же  слова для обозначения  со­вершенно разных вещей. Вспомним раз­ведение  «свободы  от»  и  «свободы  для», которое восходит к Ницше. «Свободным называешь  ты  себя?  Твою  господствую­щую мысль хочу я слышать,  а не  то, что ты сбросил ярмо с себя. Из тех ли ты, что имеют право сбросить ярмо с себя? Таких не мало, которые потеряли свою послед­нюю  ценность,  когда  освободились  от рабства. Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре? Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего? Можешь ли ты дать себе свое добро и свое зло и навесить на себя свою волю, как за­кон? Можешь ли ты быть сам своим су­дьею и мстителем своего закона?» (Ниц­ше, 1990, с. 45). «Свобода от» – это свобо­да от  тех ограничений, которые мешают мне  делать  выбор  из  разных  вариантов, которые принуждают меня делать что­то одно,  а я, может,  хотел бы делать что­то другое.  «Свобода для» – это ценностное обоснование, которое, казалось бы, огра­ничивает мою свободу, но на самом деле 

оно  дает  мне  истинное  понимание  сути вещей,  истинное  знание. Поняв  что­то, человек не может жить  так, как если бы он этого не понимал.

Понимание  отличается  от  простого познания  тем,  что  оно  сопровождается более или менее  заметным переструкту­рированием картины реальности, плавное накопление новой информации приводит к скачкообразному изменению структур­ного порядка (см.: Леонтьев, 2006б). По­нимание всегда знаменует прогресс лич­ностного развития. Но правдоподобно и более  радикальное  предположение:  про-гресс в нашем понимании реальности есть та единственная, уникальная, специфиче-ская форма, в которой мы субъективно вос-принимаем то, что при взгляде со стороны предстает как наше личностное развитие, личностный рост. Иными словами, прогресс в понимании мира и личностное развитие есть один и тот же процесс, рассматри-ваемый с двух разных позиций: самонаблю-дения и внешнего наблюдения. Это положе­ние выступает методологическим обосно­ванием  нового  подхода  к  фасилитации личностного  развития,  а  именно  через стимулирование  процессов  понимания. Я характеризовал этот подход через поня­тие  жизнетворчества,  как  определенной психологической  практики  расширения жизненного мира  людей  (см.: Леонтьев, 2001б). Общее, чем занимаются психоте­рапевты,  педагоги  и  священники –  они помогают человеку расширить свой жиз­ненный мир, проникнуть в суть вещей.

Человек,  понимающий  суть  вещей, уже не может жить по­другому. Но за это понимание приходится платить большую цену. Ролло Мэй  (Мэй, 2001) дал нетра­диционную экзистенциальную трактовку мифа об Эдипе. Путь Эдипа – это путь че­ловека, который идет вопреки всем труд­ностям к познанию истины, какой бы не­приятной она ни была. Эдип – человек, 

Личность в непредсказуемом мире 135

который  хочет  знать  правду,  пусть  даже это познание оказывается таким, что он, в  конце  концов,  себя  ослепит.  Главный результат  –  это  его  победа  над  Сфинк­сом, то есть над злом. Мы стремимся от­гонять от себя зло, помещая его где­то за городскими воротами, снаружи. Это зло, которое находится за городскими ворота­ми, все время требует от нас жертв – и мы все время приносим ему жертвы. Но мож­но отважиться увидеть зло в самом себе. Когда  Эдип  понимает,  что  зло  внутри него, когда он осознает, что убил своего отца и спит со своей матерью – он тем са­мым принимает зло в себя и одерживает победу над Сфинксом. Развитие, говорит Мэй в другом месте (May, 1981), не озна­чает, что человек становится добрее, – он становится более чувствительным по от­ношению к добру и злу в себе, более от­ветственным за это.

Шкала человечности

Одна  из  ключевых  проблем  совре­менного  гуманитарного  знания  –  про­блема несовпадения,  а  зачастую резкого противоречия между сутью человека, все­сторонне  рассмотренной  философской антропологией, и ее явлением в эмпири­ческих людях. Эта проблема, находящая­ся на  стыке философской антропологии и психологии личности, стала очевидной к концу ХХ века, когда человек разумный запятнал  свое  имя  и  идеалы  гуманизма сильно поблекли на фоне разгула бесче­ловечности.

Быть  человеком  сегодня  гораздо сложней,  чем  во  времена  Ренессанса. Михаил Эпштейн дает в одной из статей анализ развития человека в современном мире  за  последние  пятьсот  лет.  Человек в  своем развитии,  как известно,  должен усвоить в основных чертах то, что челове­чество аккумулировало в культуре – через это он  становится человеком. Но, отме­

чает Эпштейн, объем этого общечелове­ческого культурного багажа в последние столетия  возрастает  такими  темпами, причем все более ускоряясь, что усвоить его и обогатиться общечеловеческим опы­том становится для отдельного человека все более и более неразрешимой задачей. Возникает разрыв между общечеловеческой сущностью, которая аккумулирована в культурном багаже, и сущностью отдель-ного человека, выраженной в том, что он сам смог из этого присвоить и реализовать, между теоретическим человеком и эмпири-ческими людьми. Этот  увеличивающийся по мере информационного взрыва отрыв человека  от  общечеловеческого  порож­дает у человека тревогу и специфические расстройства,  которые  описываются  в терминах  посттравматических  стрессо­вых  расстройств  (Эпштейн,  1999).  Дей­ствительно,  титаны  Возрождения  были на передовых рубежах в науках, Леонардо да Винчи был не только художником, но и теоретиком живописи, искусствоведом и  ученым, инженером и конструктором! Микеланджело в меньшей мере отмечен в науке, но он был не только гениальным живописцем,  скульптором  и  архитекто­ром, но и гениальным поэтом. Сейчас же невозможно быть на переднем крае даже одной  научной  дисциплины,  поскольку владеть профессиональной информацией становится все труднее.

В результате этого разрыва мы обре­чены на большую или меньшую фрагмен­тарность того, что мы усваиваем из мира и  развиваем  в  себе,  и  на  вдумчивую из­бирательность  вложения своих  усилий в том или ином направлении. Каждый име­ет шанс достичь того, что ему интересно, если  он  вкладывает  в  это  свои  ресурсы: свое  время,  свои  деньги,  свое  здоровье. Хотя между желанием и результатом есть немалый зазор, и далеко не всегда удает­ся  достичь  желаемого.  Получить  же  то, 

Д.А. Леонтьев136

к чему не стремишься, намного труднее. Потребности человека сложны и разноо­бразны. Пытаясь разрешить эту проблему, А. Маслоу предлагал  так  построить  сис­тему  поощрения,  чтобы  удовлетворять именно те потребности, которые разные люди  стремятся  удовлетворить  (Maslow, 1996)  –  каждому  по  потребности.  В  ко­нечном счете, каждый добивается именно того, к чему он больше всего стремится и за что  готов  заплатить. Платить в жизни приходится за все – особенно за деньги. Те, кто больше всего стремится к деньгам, часто этого добиваются, хотя расплачива­ются за это очень дорого. Те, кто стремит­ся к познанию, чаще добиваются позна­ния и  т.д. Каждый из нас определяет сам себя на шкале человечности через то, что ему нужно, через то, к чему он стремит-ся. Люди равноправны, но не равны – не только потому, что начинают с неодина­ковых стартовых позиций (что наименее существенно)  и  вкладывают неодинако­вые усилия, но и потому что они бегут по разным дорожкам в разном направлении.

Здесь мы сталкиваемся с проблемой равенства и неравенства, элиты и массы. А. Маслоу критикуют за то, что он своей теорией  расставляет  людей  по  ранжиру: одни  люди  более  совершенны  и  полно­ценны,  другие  менее.  Эта  проблема, действительно,  относится  к  числу  не­разрешимых  конфликтов  современного мира. С одной стороны, уважение чело­веческого  в  человеке подразумевает,  что мы  ко  всем  людям  должны  относиться одинаково  –  видеть  в  них  те  же  потен­циальные возможности. И эта философ­ская,  антропологическая и психологиче­ская реальность вытекает из всего опыта человечества. Но тот же опыт свидетель­ствует, что разные люди хотят разного. Их эмпирическое неравенство связано с тем, как  неравно  мы  себя  определяем  через наши потребности, через наши интересы. 

Разумно уважать то, как сам человек себя определяет и не требовать от него больше, чем ему самому нужно. Это не исключа­ет возможности для него изменить свою позицию и  определить  себя  как­то ина­че,  ведь ни одно из определений не мо­жет быть окончательным. Эмпирический человек всегда может стать иным, он не обязан оставаться таким, какой он есть.

К сожалению, распределение людей на шкале человечности в  соответствии с их  собственными  притязаниями  весьма далеко  от  нормального  –  нормально­го как в  статистическом смысле,  так и в смысле  нормы  полноценного  здорового функционирования.  Даже  если  скор­ректировать  на  порядок  оценку,  данную Маслоу полвека назад –  здоровые само­актуализирующиеся  люди  составляют около  1% популяции  (Маслоу,  1999а), – предстает  неутешительная  картина  ано­мального распределения людей на шкале человечности. Сохранить относительный оптимизм  на  фоне  этого  аномального распределения позволяет следующее об­стоятельство: хотя самоактуализирующи-еся, духовные, творческие люди, которым «больше всех надо», составляют и будут составлять в обозримом будущем незначи-тельное меньшинство населения, история показывает, что все существенные дела и изменения в мире осуществляются как раз незначительным меньшинством.

Автономия личности как ответ неопре-деленности мира

На  человека  постоянно  воздейству­ет много факторов, которые толкают его в  том  или  ином  направлении,  иногда  в разных направлениях. Тело толкает нас в одном направлении, внешние социальные требования – в другом. Для человека су­ществует много возможностей не задумы­ваться, а прислушиваться только к внеш­ним требованиям или к своим желаниям.

Личность в непредсказуемом мире 137

Однако  еще  одна  особенность  со­временного мира заключается в том, что в нем остается все меньше и меньше ста­бильных условий существования челове­ка. Тупик постмодернистского  сознания заключается в том, что, с одной стороны, действительно  в  мире  нет  объективных иерархий и ценностных критериев, кро­ме  тех,  что  устанавливаются  договари­вающимися людьми, а, с другой стороны, без  таких критериев человеческая жизнь невозможна.  Я  вполне  разделяю  вывод Г.Л. Тульчинского  (Тульчинский,  2002), что из этого тупика может вывести только опора на личность,  смысл и ответствен­ность, на субъективность, нетождествен­ную волюнтаризму.

Вся традиционная психология, вклю­чая гуманистическую, была психологией существования человека  в  сравнительно стабильных  условиях,  когда  поведение человека детерминировано. Такая психо­логия  действительно  позволяет  вывести закономерности и предсказывать на осно­ве этих  закономерностей поведение 90% людей  в  90% случаев при  условии пред­сказуемости и стабильности ситуации. В ситуации,  которая  постоянно  меняется, ничто предсказать нельзя, и никаких за­кономерностей  вывести  нельзя,  потому что любые  закономерности, как показал еще  Курт  Левин  (Левин,  2001),  должны учитывать  конкретные  характеристики ситуации. Если  законы, выведенные на­ми, не действуют в каком­то конкретном случае по отношению к конкретному че­ловеку, значит, в данной ситуации не вы­полняется  то  условие,  в котором данная закономерность действует.

Сейчас жизнь людей становится все менее устойчивой, все менее детермини­рованной. И поведение  человека  стано­вится  все  труднее  объяснить,  исходя  из четкой  закономерности того, как влияет среда,  наследственность,  как  действуют 

законы.  Возникает  все  больше  ситуа­ций,  в  которых  требуется  рассматривать человека иначе, когда человеку ничто не подсказывает, как действовать и когда он должен  принимать  решение  сам.  Пре­жде всего, это относится к двум группам ситуаций,  которые  становятся  все  более актуальными. Первое – это крах сложив­шихся структур, распада жизненных цен­ностей, когда разрушено все, что было, и человек обнаруживает себя «в чистом по­ле». Вторая ситуация – трансценденция, не вызванная какой­либо внешней необ­ходимостью,  но  лишь  тем,  что  человеку «больше  всех надо»,  он  стремится  к  по­стоянному развитию, выходя  за пределы того, что от него требуется.

Оба  эти  класса  ситуаций  требуют нового  подхода  к  человеку,  новой  пси­хологии,  которая  дополняла  бы  старую, традиционную.  Необходима психология человека недетерминированного или психо-логия самодетерминации – именно в этом своем качестве экзистенциальная психоло-гия должна стать частью академической психологии, дополняя то, что мы уже знаем про устойчивую личность (см.:  Леонтьев, 2001а; 2007). Позитивистская психология вообще не вступает с человеком в диалог, относится к нему как к вещи. Потенциа­листская  личностно­центрированная  гу­манистическая психология дает человеку конкретные ответы на его высказанные и невысказанные запросы. Экзистенциаль­ная психология не дает ответов – она сама задает человеку вопросы и требует ответа от него. Через  экзистенциальную работу можно  только  придти  к  постановке  для себя тех вопросов, через призму которых нужно  структурировать  свою  собствен­ную жизнь, принимая на себя полную от­ветственность за это. Стоит задача понять, что  и  как  делает  человек  с  врожденным ему и приобретенным им, и найти источ­ник устойчивости внутри личности.

Д.А. Леонтьев138

Развитая  личность  характеризуется тем, что она в самой себе находит источ­ник устойчивости. Об этом еще в 1930­е гг. писал в статье «О становлении личности» К.Г. Юнг (Юнг, 1996). Юнг говорит о том, что  развитая  личность  –  это  личность, которая вырабатывает собственный закон и  по  нему  живет.  Он  подчеркивает,  что это не тот закон, который в человеке уже заложен,  –  это  закон,  который  человек сам  создает  в  процессе  своего  развития. Ориентация  на  собственный  закон  раз­вития – это и  есть  то,  что в психологии личности  обозначается  понятием  лич­ностной автономии  (в буквальном пере­воде с греческого).

Вместе с тем, отнюдь не всякое дей­ствие,  проистекающее  «изнутри»,  без какого­либо внешнего давления, является автономным, то есть действием, свободно порожденным ответственной личностью по собственному закону. Гуманисты в ли­це К. Роджерса научили нас слушать свой внутренний голос, прислушиваться к се­бе, чтобы избежать угрозы нивелирования личности социально­нормативными воз­действиями извне. В  1950­е  гг.  эта  угро­за действительно выступала на передний план. Сейчас, однако, гораздо актуальнее другая угроза – не выдержать искушения субчеловеческим. Наш внутренний голос не  един – в нас  говорит,  с одной сторо­ны, наша природа, телесность, биология, «даймоническое»  (May,  1969),  с  другой стороны  –  наша  совесть,  глубинное  Я, «подсознательный  Бог»  (Frankl,  1975). Как  различить  эти  два  голоса,  говоря­щих отнюдь не одно и  то же? Средневе­ковые  теологи  бились  над  аналогичной проблемой: как определить –  тот  голос, что звучит в тебе, это голос Бога или го­лос дьявола? Богословы пришли к выво­ду,  что  только  дальнейшая жизнь может послужить  критерием  ответа.  Поэтому важно, не идя на поводу у самых прими­

тивных чувств и страстей, прислушивать­ся к внутреннему  голосу, но не доверять ему безоговорочно, а вступать в диалог со своей внутренней природой.

Кроме этого,  автономию не  следует путать с упрямством – она подразумевает способность  изменяться  и  пересматри­вать  свои собственные решения. Свобо­да человека означает не только то, что он может принимать  любые  решения, но и то,  что он может пересмотреть их  в  лю­бой момент. Есть два вида рабства чело­века, которые нуждаются в преодолении. Первое – это рабство по отношению ко всякого  рода  внешним  воздействиям. Второе – рабство по отношению к своим собственным ранее принятым решениям. Я  могу  трансцендировать  все  внешние воздействия,  принять  такое  решение, которое преисполнено этическим духом, проявить высшие человеческие свойства, но потом, когда возникает другая ситуа­ция,  требующая  принятия  иного  реше­ния, я говорю: «Нет, как же, я уже принял решение и отказаться от него –  значило бы предать принципы». Так  зарождается механизм фанатизма,  который противо­положен истинной автономии. Важно не попадать в рабство не только к внешним силам, но и к самому себе. Автономия ха-рактеризует развивающуюся, трансценди-рующую личность – ту, которая движется стремлением проникновения в суть вещей и принимает на себя ответственность за свою жизнь. Ответственность и предпола­гает понимание сути:  «Жизнь  требует от нас знания худшего, чтобы делать из него лучшее» (Олпорт, 2002, с. 448).

Заключение

Рассмотрение личности в движении, зажатой  между  жесткими  данностями биологического  и  социального,  с  одной стороны,  и  безграничными  возможно­стями  культуры  и  жизненного  мира,  с 

Личность в непредсказуемом мире 139

другой, приводит к осознанию эволюци­онного выбора, который стоит перед каж­дым человеком в данной точке эволюции человечества. Возможности, раскрываю­щиеся  перед  человеком  в  современном мире, беспрецедентны, причем это отно­сится  как  к  возможностям  развиваться, трансцендировать  данности,  совершен­ствовать свои силы и возможности, так и к возможностям отказа от развития, адап­тировавшись к одной из множества ниш на  основе  симбиотического  слияния  с социальной организацией, которой деле­гируется ответственность  за  собственное благополучие. Выбор одного или другого не является судьбоносным с точки зрения личного благополучия, но выступает важ­нейшим личностным тестом, с помощью которого мы сами определяем наше место и роль в мире: или в поте лица реализовы­вать  свое  человеческое  предназначение, участвуя в поступательной эволюции че­ловеческой культуры и цивилизации, или паразитировать  на  них,  довольствовав­шись легкими путями и поддавшись ис­кушению субчеловеческим.

литература

Асмолов А.Г. Психология личности. М., 1990.

Бродский И.  Большая  книга  интервью. М., 2000.

Бубер М. Я и Ты. М., 1993.Выготский Л.С. История развития выс­

ших психических функций // Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1983. С. 6–328.

Выготский Л.С. Проблема  возраста  // Собр. соч.: В 6 т. Т. 4. М., 1984. С. 244–268.

Давыдов В.В. Личности надо «выделаться» // С чего начинается личность / под общ. ред. Р.И. Косолапова. М., 1979. С. 109–139.

Зинченко В.П. Мысль  и  слово  Густава Шпета. М., 2000.

Калитеевская Е.Р., Леонтьев Д.А. Пути становления  самодетерминации личности  в 

подростковом возрасте  // Вопросы психоло­гии. 2006. № 3. С. 49–55.

Левин К. Динамическая психология: из­бранные труды. М., 2001.

Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. 2­е изд. М., 1977.

Леонтьев А.Н. Избранные психологиче­ские произведения: В 2 т. Т. 1. М., 1983.

Леонтьев А.Н. Воля // Вестник Моск. ун­та. Сер. 14. Психология. 1993. № 2. С. 3–14.

Леонтьев Д.А. Личность: человек в мире и мир в человеке // Вопросы психологии. 1989а. № 3. С. 11–21.

Леонтьев Д.А. Совместная деятельность, общение, взаимодействие // Вестник высшей школы. 1989б. № 11. С. 39–45.

Леонтьев Д.А. Психология  смысла. М., 1999.

Леонтьев Д.А. О предмете экзистенциаль­ной психологии  //  1 Всероссийская научно­практическая  конференция по  экзистенци­альной психологии / под ред. Д.А. Леонтьева, Е.С. Мазур, А.И. Сосланда. М., 2001а. С. 3–6.

Леонтьев Д.А.  Жизнетворчество  как практика  расширения жизненного мира  // 1 Всероссийская научно­практическая  кон­ференция по экзистенциальной психологии / под ред. Д.А. Леонтьева, Е.С. Мазур, А.И. Со­сланда. М., 2001б. С 100–109.

Леонтьев Д.А. Личность как преодоление индивидуальности:  контуры неклассической психологии личности // Психологическая тео­рия деятельности: вчера, сегодня, завтра / под ред. А.А. Леонтьева. М., 2006а. С. 134–147.

Леонтьев Д.А.  Понимание  смысла  и смысл понимания // Понимание: опыт муль­тидисциплинарного исследования  / под ред. А.А. Брудного, А.В. Уткина, Е.И. Яцуты. М., 2006б. С. 20–27.

Леонтьев Д.А. Восхождение к  экзистен­циальному миропониманию // Третья Всерос­сийская научно­практическая  конференция по экзистенциальной психологии: материалы сообщений / под ред. Д.А. Леонтьева. М., 2007. С. 3–12.

Леонтьев Д.А. Человечность как пробле­ма // Человек – наука – гуманизм / под ред. А.А. Гусейнова. М., 2008.

Д.А. Леонтьев140

Мамардашвили М. Как я понимаю фило­софию. М., 1990.

Мамардашвили М.К. Философия и  лич­ность // Человек. 1994. № 5. С. 5–19.

Мамардашвили М.К.  Лекции  о Прусте (психологическая топология пути). М., 1995.

Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. М., 1997.

Маслоу А. Мотивация и личность. СПб., 1999а.

Маслоу А. Новые  рубежи человеческой природы. М., 1999б.

Миллер Г.  Аэрокондиционированный кошмар. М., 2001а.

Миллер Г. Улыбка у подножия лестницы. СПб., 2001б.

Мэй Р. Сила и невинность. М., 2001.Немировський В.Г. Соцiологiчнi  аспекти 

дослiдження  смислу життя  особи  // Фiло­софсь ка думка. 1987. № 6. С. 66–75.

Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 5–237.

Олпорт Г.  Становление  личности:  из­бранные труды. М., 2002.

Петровский В.А. Очерк теории свободной причинности  // Психология  с  человеческим лицом:  гуманистическая перспектива в пост­советской психологии / под ред. Д.А. Леонтье­ва, В.Г. Щур. М., 1997. С. 124–144.

Петухов В.В., Столин В.В. Психология: методические указания. М., 1989.

Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация: уроки социальной психологии. М., 1999.

Слободчиков В.И. Психологические про­блемы становления внутреннего мира человека // Вопросы психологии. № 6. 1986. С. 14–22.

Тульчинский Г.Л. Постчеловеческая пер­сонология. Новые  перспективы  свободы  и рациональности. СПб., 2002.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990.

Фромм Э. Душа человека. М., 1992.Фромм Э. Искусство любить. СПб., 2001.Фромм Э., Хирау Р. Предисловие  к  ан­

тологии  «Природа  человека»  //  Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990. С. 146–168.

Энгельс Ф. Анти­Дюринг. М., 1966.Эпштейн М. Информационный взрыв и 

травма постмодерна  // Книжное  обозрение «Ex libris НГ». 04.02.1999. C. 3.

Юнг К.Г. Структура психики и процесс индивидуации. М., 1996.

Frankl V.  The Unconscious God. N.Y., 1975.

Giorgi A. Whither Humanistic Psychology? // The Humanistic Psychologist.  1992. Vol.  20. № 2–3. P. 422–438.

Kelly G. Clinical  psychology  and personali ­ty: the selected papers of George Kelly / B. Maher (Ed.). N.Y., 1969.

Maslow A.H.  Eupsychian Management: A Journal. Homewood (Ill.), 1965.

Maslow A.H.  Future Visions:  The  unpub­lished papers of Abraham Maslow / E. Hoffman (Ed.). Thousand Oaks (Ca), 1996.

May R. Love and will. N.Y., 1969.May R. Freedom and destiny. N.Y., 1981.Paranjipe A.C. Is  the  person missing  from 

theories  of  personality?  // Trends  and  Issues  in Theoretical Psychology / ed. by  I. Lubek, R. van Hezewijk, G. Pheterson, C.W. Tolman. N.Y., 1995. P. 138–143.

Shotter J. Acquired powers: the transformation of  natural  into  personal  powers  // Personality  / R. Harre (Ed.). Oxford, 1976. P. 25–43.

Shotter J. The  cultural  context  of  commu­ni cation  studies:  theoretical  and methodologi cal issues // Action, gesture and symbol: the emergen­ce  of  language  / A. Lock  (Ed.). London,  1978. P. 43–78.

Shotter J. Social accountability and selfhood. Oxford, 1984.