русскоевозрождениеНЕЗАВИСИМЫЙ РУССКИЙ ПРАВОСЛАВНЫЙ

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЖУРНАЛ

НЬЮ-ЙОРК • МОСКВА • ПАРИЖ1986 (IV) ВЫХОДИТ ЧЕТЫРЕ РАЗА В ГОД № 36

РУССКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ

1978 Журнал, по благословению Русской Православной Церк­ви за рубежом, был основан протоиереем о. Александ­ром и К.И. Киселевыми, Н.Ф., И.Э. и А.Н. Федоровыми

1978-79 Главный редактор - кн. С.С. Оболенский 1980-81 Главный редактор - Г.А. Хомяков1982 Редакция: К.И. Киселева, З.В. Трифунович (секретарь),

М .А. Холодная (заместитель главного редактора), О .П . Ильинский

Члены редакционного совещания:В.И. Алексеев (США); З.Е. и Ю.П. Залесские (Франция); Е.Н. Казанская (Австралия); А.Е. Климов (США);Н.П. Полторацкий (США); Прот. В. Потапов (США);Г.А. Рар (ФРГ); Дьякон Н. и Н.Г. Семеновы (Франция); Прот. А. Трубников (Франция); А.Н. Федоров (Франция)

Корректор - Г.В. Крыжицкая

Ответственный редактор № 36 - О.П. Ильинский

Всю переписку, рукописи и подписную плату просим посы­лать по адресу издательства:

V. Rev. A. KISELEVRusskoe Vozrozhdenie - St. Seraphim Foundation, Inc.

322 West 108th Street New York, N Y. 10025 USA

Tel.: (212) 663-9093

Помещаемые в журнале статьи не обязательно выражают взгляды редакции, считающей, что тема русского возрождения должна обсуждаться возможно более свободно и широко.

Непринятые рукописи не возвращаются.

Казначей журнала - И.П. Холодный Ревизионная комиссия:

Е.А. Александров. Н.В. Казякин. А.Д. Кулеша

© 1986 by Russkoe Vozrozhdenie - St. Seraphim Foundation. Inc. (ISSN 0222-1543).

Обложка - крест из церкви сев. апостолов Петра и Павла в Кожевниках (Новгород), 1406 г. - работы

художника А.В. Русака

Задачи Журнала

Журнал РУССКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ ставит себе задачу быть собирателем и глашатаем духовных чаяний нашего народа в годы, предшествующие тысячелетию его крещения (988-1988).

Воспринимая православное христианство и национальное са­мосознание как основные элементы нашего отечественного бы­тия, мы утверждаем необходимость их историософской неслиян­ности и нераздельности в нашем историческом будущем.

Мы исповедуем Православную Церковь не только как благо­датный организм нашего спасения, но и как творческую силу на­шей истории.

Журнал посвящается достижению великого русского церков­но-земского примирения и согласия в России, в русской жизни и мысли.

Основываясь на православном и национальном самосознании, журнал будет бороться с клеветой, столь часто возводящейся на русскую нацию, на ее духовные устои, историю, культурные и государственные традиции.

Всё, что духовно созвучно вышесказанному, что отражает процессы происходящего у нас на родине возрождения, - литера­тура, философия, история, проблемы государственной жизни или вопросы веры и Церкви, вопросы национального бытия и всё. что с ними связано и из них вытекает, входит в круг интереса журнала.

Журнал будет освещать проблемы современного Запада в свете русского исторического опыта. Он будет блюсти чистоту русского языка, как в моральном, так и в литературном смысле.

Мы - дети одной Церкви и сыны одного Отечества. Погранич­ные кордоны и тяжелая рука власти могут мешать, но не могут воспрепятствовать нашему общему делу, нашей единой любви, на­шему братству.

С верой в правоту дела и надеждой на помощь Божию , мы приступили к изданию журнала, долженствующ его от­раж ать и осмы слять в канун тысячелетия крещения наше РУССКО Е В О ЗРО Ж Д Е Н И Е .

Издание субсидируется следующими русскими церковными и общественными организациями:

Академическая Группа в США - Американско-русское просвети­тельное Общество «Родина» - Архиерейский Синод Русской Пра­вославной Церкви за границей - Тройственный союз казаков До­на, Кубани и Терека - Гарнизон 297 им. ген. Турчинова - Запад­но-Американская и Сан-Францисская Епархия - Кадетское Объе­динение - Комитет защиты гонимых православных христиан- Комитет объединенных русских организаций в Лос-Анжелесе- Конгресс русских американцев - Национальная Организация Витязей - Национальная Организация русских разведчиков (НОРР)- Организация Российских юных разведчиков - Западно-Американ­ский отдел ОРЮР/НОРС - Общество «Отрада» - Обще-Монархи­ческое Объединение в Монреале - Общество «Икона» в Париже- Православное Братство во имя всех Святых Земли Российской- «Православное Дело» - Русско-Американское просветительное общество в Детройте - Женское общество помощи Австралий­ской Епархии - Русский центр в Сан-Франциско - Св. Серафимов- ский Фонд - Австралийско-Новозеландская Епархия - Станпппи- гиальный Св. Троицкий Монастырь (Джорданвилль) - Союз рус­ских инженеров - Св.-Петропавловский кафедральный собор - Рос­сийское национальное объединение в Германии - Братство Свято­го Креста в Австралии - Общество друзей скита на военном клад­бище в Мурмелоне. Франция - Фонд Блаженной Ксении Петер­бургской. США - Фонд Царя-Мученика - Православное братство всех Святых. США - Восточно-Американская и Нью-Йоркская Епархия - Владимирское братство. США - «Русский очаг». Арген­тина - Толстовский Фонд - Ставропигиальный Храм-Памятник Св. Кн. Владимира. Джаксон. Н. Дж - Церковь во имя Преп. Сергия Радонежского. Валлей Коттедж. Н.Й. - Храм Покрова Преев. Богородицы. Скенектад^« Н.Й. - Богоявленская церковь. -БоетонГ^М зсе^^^овое Дивеево. Ѵ’принг Валлей - Храм Покрова Преев. Богородицы. Наяк. Н.Й. - Церковь Преп. Серафима Са­ровского. Си-Клиф. Н.Й. - Церковь Св. Иоанна Предтечи. Ва­шингтон. Ди. Си. - Церковь Св. Александра Невского. Лейквуд (Хауэлл). Н.Дж. - Успенская Церковь. Ричмонд Хилл. Н.Й.- Благовещенская церковь. Флошинг. Н.Й. - Церковь Св. Сера­фима. Нью-Йорк. Н.Й.

Этот список будет пополняться по мере выражения другими русскими организациями желания в нем участвовать.

XpiitTOtxРджддетсА

— С л д в н п ч !

С праздником Рождества Хри­стова и с Новым Годом поздравляем читателей журнала «Русское Воз­рождение».

Дай Бог, чтобы грядущий год был для каждого из нас годом духов­ного обновления и укрепления.

Дай Бог, чтобы «Русское Воз­рождение» хотя бы немного послу­жило нам в этом.

Редакция

Патриарх Тихон (t 1925).

ПОУЧЕНИЕ НА ПРАЗДНИК РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

В настоящий радостный день, когда св. Церковь торжественно воспоминает Рождество Христово, без сомнения многим из нас, братие, хотелось бы не мыс- лию только и сердцем, а и самым бренным телом нашим перенестись в Вифлеем. Хотелось бы поле­теть туда к вертепу, где родился Христос, - к яслям, где Он возлежал. Хотелось бы вместе с пастырями поклониться Ему, вместе с волхвами принести дары Ему. А иные, быть может, даже готовы и умереть у ног Его, умереть за Него вместе с младенцами, ко­торых повелел убить жестокий Ирод.

Однако, братие, это неосуществимо: мы не со­временники родившегося Христа. В замен того, уте­шимся тем, что «Господь близ, и не далече коегождо нас» (Филип. 4, 5; Деян. 17, 27); и нам нужно только самим взыскать Его и приблизиться к Нему, тогда и Он приблизится к нам (Иак. 4, 8). Что же нас может приблизить ко Христу? Что нам делать для сего? Посмотрим, кто и за что был приближен ко Христу при рождении Его.

Ближе всех к родившемуся Христу является Его Пречистая Дева Мария. Свою близость к Господу, высокую честь быть матерью Христа, - честь, сде­лавшую Ее честнейшею херувим и славнейшею сера­фим, Она заслужила величайшею чистотою и непо­рочностью по телу и душе, глубоким смирением и благоговейною покорностью и преданностью воле

6

Божией.Далее при рождестве Христовом близким к Нему

является нареченный отец Его, Иосиф. Св. Еванге­лист называет Иосифа мужем праведным (Мф. 1, 10), и без сомнения за свою праведность, за соблюдение закона, за справедливость и честность, соединенные с великодушием (по отношению к Богоматери, - ст. 19) Иосиф и удостоился чести быть близким ко Христу.

После Богоматери и Иосифа Обручника прежде других к родившемуся Христу приблизились Вифле­емские пастухи. Почему именно к ним прежде других обратились Ангелы с благовестием о рождении Хри­ста? Пастыри Вифлеемские были простые по званию люди (пастухи), но, конечно, не за это они удостои­лись счастья приблизиться к Господу, а за то, что эти простые люди были просты и по сердцу своему, по душе, а в простых сердцах, по народному изрече­нию, обитает сам Бог. Тайны царствия Божия, по словам Самого Христа, открываются младенцам (Мф. 11, 25), младенцам не по летам и возрасту, а по душе, - тем людям, у которых младенческое сердце - незлобивое, крепкое, доверчивое, чистое, невинное. Такое сердце с готовностью и радостью принимает глаголы Божии и, не мудрствуя лукаво, верит им, как и Вифлеемские пастухи, которые лишь только услы­шали благовестие Ангелов, тотчас поспешили пойти поклониться Христу.

Наконец, к родившемуся Христу приближаются для поклонения волхвы, восточные мудрецы и знат­ные люди, принесшие Ему дары. Значит, и ученость, и богатство и высокое положение сами по себе не только не удаляют людей от Христа, а еще могут приближать к Нему, если только соединяются, как у волхвов, с исканием высшей мудрости Божественной, с признанием суетности земного величия и богатства,

7

с преклонением пред Царем Небесным и служением Ему от своих сил, дарований и достатка.

Итак, братие, мы видим, что родившегося Христа окружают девственная чистота и непорочность Ма­тери Его, праведность Иосифа, доверчивая простота Вифлеемских пастухов и просвещенная мудрость и величие волхвов.

Если у кого и ныне есть святые добродетели и благородные свойства, тот с дерзновением да при­ступает к родившемуся Христу. «Господь близ ему» (Филип. 4, 5). А что же нам, грешным, у коих нет этих добродетелей? «Никтоже достоин от связавших­ся плотскими похотьми и сластьми приходите или приближатися или служите Царю славы: еже бо служите Ему велико и страшно и самем небесным силам. Но обаче неизреченного ради и безмерного человеколюбия» (из молитвы во время Херув. песни) Христос, в плоть оболкийся, не от гнал блудницу, со слезами пришедшую, ниже мытаря отвергл покаяв­шегося, ниже разбойника отгнал, ниже гонителя по- каявшеся оставил, «но от покаяния к Нему пришед- шия вся в лице другое Своих вчинил» (из 9-ой мо­литвы пред причаст.). Сего ради и мы не будем от­чаиваться во своем спасении и, дерзая на безмерное благоутробие Христово, приблизимся к Нему, если не с добродетелями, которых у нас нет, то «с душею сокрушенною и с покаянным молением» о том, что­бы Он приял и нас, как приял блудницу, разбойника и мытаря.

Человеколюбче Господи! «Ты веси зол множе­ство, веси и струпы наши и язвы зриши; но и веру и произволение зриши и воздыхание слышиши: не таит­ся Тебе ниже капля слезная, ниже капли часть некая» (из 7-ой мол. пред Прич.). «Да вменится же нам вера наша вместо дел, не взыщеши бо дел оправдающих

8

нас, но та вера да довлеет вместо всех, та да отвеща- ет, та да оправдит, та да покажет ны причастники славы Твоея» (из 8-ой мол. утрен.) и да сподобит и нас вместе с пастырями и волхвами неосужденно покло- нитися в вертепе родившемуся Христу Жизнодавцу.

* * *

Умоляю вас, братия, остерегайтесь производя­щих разделение и соблазны, вопреки учению, кото­рому вы научены, и уклоняйтесь от них (Рим. 16, 17).

«Вѣчное» - № 204.

9

В.Н. Тростников

ПИСЬМА О БОЛЕЗНИ И ИСЦЕЛЕНИИ*

ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ.О СТРАХАХ И НАДЕЖДАХ.

А теперь о надеждах.Знаешь, Вовка, что обнадеживает меня более

всего? Тот факт, что сейчас перед нами вдруг прояс­нилась идея мироустройства и сущность историческо­го процесса, включенного в действие Богоявлением. Ведь это потрясающе! О таком великом чуде мы еще не слыхивали. Чтобы в один и тот же момент стали понятными древние мифы, наполнились прямым и ясным смыслом прежде казавшиеся устаревшими иносказаниями строки Нового Завета и пошла против самой себя наука - это ведь не может произойти случайно, притом именно в тот момент, когда чело­вечество подошло к краю пропасти! Слишком уж много тут требуется совпадений и слишком хорошо все объясняется в свете предположения, что за этим стоит Замысел. Здесь видна все та же высочайшая проба, здесь угадывается все тот же почерк Вели­кого Мастера. Похоже, что в Его планы входило и раскрытие перед нами в решающий момент своих планов. . .

* Продолжаем печатать философское произведение живущего в Советском Союзе проф. Виктора Тростникова, - письма, в кото­рых он мысленно обращается к своему, ныне покойному, брату.

Редакция.Окончание. Начало см. «Р.В.» № 14-20, 27-28, 29, 33, 34.

10

Есть такая нешуточная вещь, как врачебная эти­ка. Она гласит, что безнадежному больному нельзя говорить правду о его болезни. Но если есть хоть небольшой шанс на выздоровление и если знание правды может помочь больному, то ее необходимо сказать. Человечество больно раком, и Бог сделал этот факт доступным его пониманию. Что из этого следует? Наверное, то, что Бог все-таки надеется на наше исцеление и считает наше осознание смертель­ной опасности одним из лечебных средств.

Теперь дело за нами.Понимаем ли мы это?Если судить по внешним признакам, можно сде­

лать заключение, что мы начинаем это осознавать. Никогда еще человечество не имело такого обилия рецептов правильного поведения. Во всем мире сотни партий, фракций и коалиций через оглушительные средства массовой пропаганды навязывают людям свою точку зрения на то, как нужно жить, чтобы все было хорошо. Казалось бы, имея такой широкий вы­бор, человечество наверняка найдет наилучший ва­риант своего развития и обойдет все опасности. Но беда в том, что все рецепты и программы основыва­ются на одной глубоко ложной предпосылке, а по­этому никакой пользы от них быть не может. Все это - не врачевание, а шарлатанство.

Фундаментальная предпосылка всей современной политической мысли состоит в допущении, будто ру­котворные человеческие институты могут обеспечить людскому роду счастье и процветание. Но она-то как раз и ложна. И это не какое-то частное заблуждение, а центральная ложь всей новейшей истории; ложь, из которой выросли все остальные формы неправды и обмана, отравляющие сегодня наши души.

Вовка, дорогой мой братишка! Веришь ли, я стал

11

чувствовать эту нашу главную ложь с отчетливостью пророческого прозрения. Не зря, выходит, долгими часами, составившими в сумме целые годы, я все думал и думал, невозвратимо упуская при этом воз­можности продвижения по служебной или научной лестнице. Эти размышления казались мне самому бесполезными и праздными, но отвязаться от них я не мог - они имели какую-то власть над моим созна­нием. И только теперь они соединились в некое це­лостное понимание, состав которого я не могу опре­делить, но которое дает мне что-то вроде дара ясно­видения. Я окидываю внутренним взором европей­скую историю с ее специфическими событиями, по­следовательность изменений, произшедших в людских умах за последние века, и мне с необыкновенной четкостью открывается корень всех наших несчастий и ошибок: б е з у м н а я в е р а в в о з м о ж н о с т ь р у к о т в о р н о г о у с т р о е н и я ж и з н и! Но чтобы растолковать нелепость этой веры другим, я вынуж­ден прибегать к длинным рассуждениям, медленно ковылять на костылях логики к тому месту, куда душа моя добирается мгновенно, с помощью одного взмаха крыльев.

Конечно, если бы я предназначал эти письма те­бе одному, без такого ковыляния можно было бы обойтись. Но, не скрою, я хотел бы, чтобы их про­чли и некоторые из моих живых современников; чтобы с моими мыслями ознакомились и те, чья душа находится пока в темнице тела и поэтому с трудом различает истину. Помочь им лучше увидеть ее - значит хоть чуть-чуть увеличить шансы на выздо­ровление людского рода.

В своем ослеплении мы претендуем на то, чтобы устроиться в земном общежитии только своими соб­ственными силами, только своим собственным разу­

12

мом. Программ такого самоустроения сейчас имеется великое множество, но если говорить только о прин­ципиальных моментах, то их можно свести к двум основным вариантам. В одном из них во главу угла кладется охраняемый законом людской индивидуа­лизм; другой возникает как реакция коллективного сознания на враждебный ему первый вариант. На утверждении индивидуализма основано «западное об­щество», или «свободный мир». Эта форма общежи­тия завершает собой грандиозный процесс, отдельные аспекты которого получали названия «движения гу­манизма», «Возрождение», «Реформации», «распро­странения прогресса». В ней наиболее последователь­но и полно осуществился идеал, который особенно чуткие умы осознали еще в XVI в., - освобождение человека от власти сверхличной коллективной онто­логии, т.е. превращение общества из духовной еди­ницы высшего порядка, обладающей собственной во­лей и собственными целями, не сводимыми к сумме воль и целей ее членов, в чисто конвенциальный союз отдельных граждан, превыше всего ставящих свои личные интересы. Западный враиант общественного устройства, несмотря на многие внешне привлекатель­ные стороны, не имеет никаких перспектив, посколь­ку в самой его природе заложены гибельные для него начала. Это общество обладает свойством саморазру­шения, и спор может идти только о том, на какой срок сумеет оно отдалить свой распад. Судя по всему, срок этот уже невелик.

Принцип индивидуализма неизбежно порождает потребительство, а значит и гипертрофированное развитие техники и промышленности, влекущее за собой отравление природной среды и энергетический кризис. Неустойчивость потребительского существо­вания человечества, которое высасывает сейчас из

13

-под земли последние остатки топлива, очевидна. Но поощрение индивидуализма порождает и другую фор­му неустойчивости, возможно, еще более опасную: усиление разлада между личными интересами. Гоббс провозгласил когда-то, что жизнь общества есть не что иное, как «война всех против всех»; в этих его словах была не констатация факта, а формулировка цели. Этой страшной фразы никто, правда, не испу­гался - все полагали, будто именно из всеобщей ко­рыстности и всеобщего себялюбия под действием ка­ких-то интегрирующих механизмов явится всеобщая гармония. Но теперь-то ясно, что проницательнее всех оказался Достоевский, предсказавший, что ни­какою выгодой и наукой люди не сумеют мирно раз­делиться, и каждому все будет мало. Впрочем, вздор­ность идеи, будто из всеобщего эгоизма сложится всеобщее согласие, легко мог бы обнаружить не только такой великий человек, но и всякий, кто хоть минуту серьезно подумал об этом. Ведь удовлетво­рять индивидуальные потребности проще и легче всего посредством ущемления интересов ближних. Что же касается охранительных законов, то как бы тщательно они ни составлялись, ловкач всегда найдет в них лазейки для притеснения простака. Формальное законничество не предохраняет от стяжательства, а напротив, содействует ему, так как оно полностью освобождает человека от нравственного самоконтро­ля. Не нарушил закон - значит можешь считать себя хорошим человеком, независимо от того, пострадал ли кто-то от твоих действий. Леонид Андреев сказал об этом так: сейчас нет греха, а есть преступление. Но эти два понятия далеко не равнообъемны. Когда люди помнили еще о грехе, они часто сами наклады­вали на себя наказание за такие поступки, в которых закон не смог бы усмотреть вины. Сегодня такие

14

люди показались бы нам психопатами. Есть послови­ца: устами младенца глаголет истина. Один театраль­ный режиссер, ставивший «Преступление и наказа­ние», решил узнать, в чем же состоит современная истина и ознакомился с сотнями школьных сочинений на тему о Достоевском. Во многих из них он прочел: «Что Раскольников убил старуху - это он правильно сделал, а вот что он раскаялся и сознался - это он дурак». Наши дети стали явно циничнее и бессовест­нее нас, а ведь как раз на их поколение мы возлагали надежды на построение социальной гармонии, кото­рую никак не могли создать сами. . .

Да какая уж там гармония! Не нужно и теорети­зировать - достаточно поглядеть вокруг, чтобы по­нять: мир, где совесть заменена параграфами уголов­ных кодексов, не может не находиться в состоянии «холодной войны», которая неизбежно должна перей­ти в «горячую». И симптомы такого перехода уже хорошо различимы. Недавно в Англии прошла волна громадных забастовок: муниципальные рабочие и врачи решили, что им недоплачивают. И вот, в те­чение многих недель на улицах возвышались зловон­ные горы мусора, а больным детям никто не оказы­вал помощи. Чем это лучше какой-нибудь армяно-ту­рецкой резни, где лилась кровь невинных младенцев? Формальная законность освободила представителей «самой гуманной профессии» даже от принесенной ими в свое время клятвы Гиппократа, где есть фраза о бескорыстии, и они равнодушно взирали на страда­ния и смерть своих маленьких соотечественников. Они отлично прониклись духом времени: своя рубаш­ка ближе к телу! Теперь все знают: сумел урвать у других - молодец; не пойман - не вор. Но аппетиты разгораются, и для многих гот уровень бесчеловеч­ности и агрессивности, который вписывается в ко­

15

деке, становится уже недостаточным. Во всех уголках света начинают захватывать самолеты с ни в чем не­повинными пассажирами и взрывать бомбы, убивая и калеча ни в чем неповинных граждан, чтобы отстоять личные или групповые интересы. И эта линия разви­тия «войны всех против всех» грозит стать в ближай­шем будущем главной.

Если так оно и случится, власти западных стран должны будут принимать какие-то решительные ме­ры. Но трагедия в том, что они ничего не смогут сделать. В любой из этих стран правительство явля­ется всего лишь администрацией, предусмотренной «общественным договором», и поэтому имеет огра­ниченные полномочия. Коль скоро терроризм примет массовые масштабы, для его пресечения придется проводить облавы, арестовывать заподозренных в пособничестве и укрывательстве лиц и т.д., а эти действия будут рассматриваться как вопиющие нару­шения стоящих на страже индивидуумов законов и в тот же миг вызовут громкие протесты. Психика за­падного человека пока еще вмещает представление об общественных интересах, но в том лишь усечен­ном виде, когда оно не связано с представлением о необходимости поступиться чем-то личным. «Польза общества», как абстрактное понятие, может вызвать вполне положительные эмоции, но мысль о жертвах во имя этой пользы всегда вызовет ярость. Европей­ская логика давно уже ограничила сферу своих суж­дений материальной частью Бытия, поэтому она раз­училась понимать выгоду общества как пользу для чего-то высшего и невидимого, управляющего людь­ми, и трактует ее лишь как сумму сиюминутных вы­год его членов. Из медицины известно, что внешне процветающие раковые клетки перестают получать от целостной «растительной души» организма всю

16

важную информацию, в том числе и дурные предчув­ствия. Подобно этому, жители западных стран, от­вергнув мистические обоснования своих обязанностей перед государством и освободившись таким образом от сурового тягла, освободились заодно и от мисти­ческого социального инстинкта самосохранения. За свое кажущееся индивидуальное процветание они рас­плачиваются страшной ценой: потерей апокалипси­ческого чувства. Правда, отключение от коллектив­ной онтологии парализовало пока только глубинный подсознательный слой индивидуальных душ, оставив еще неповрежденным разум и сохранив способность к философскому анализу. Поэтому можно сказать, что западная цивилизация с ее собственной точки зрения развивается вполне правильно - в точном со­ответствии со стройными и непротиворечивыми тео­риями Штирнера, Ницше, Сартра и других аналити­ков. Следовало бы даже восхититься железной логи­кой ее развития, если бы это не была л о г и к а с м е р т и .

Парадоксальнее второй вариант человеческого самоустройства, возникший как отчаянная попытка обмануть логику и избежать финальной фазы про­цесса, начавшегося в Европе еще в XVI в. Он несет в себе больший драматизм, поскольку предыдущие стадии процесса признаются закономерными и оправ­дываются, но к ним искусственно присочиняется не­кий «счатливый конец», и эту созданную кабинетны­ми теоретиками конструкцию стараются всеми сред­ствами воплотить в реальность.

Это, братишка, наша с тобой формация - в ней мы родились, в ней выросли, а ты в ней и умер, так и не увидев ничего другого. И писать мне о ней тя­желее всего. Разные у меня были дни в течение того года, пока я пишу тебе эти письма, - иногда являлось

17

вдохновение, и мысли сами собой воплощались в точ­ные фразы; иногда и мысли и слова приходили мед­ленно, будто пробиваясь сквозь вязкую сопротивляю­щуюся среду, - но так трудно, как сейчас, еще не было. Ведь приходится касаться того, что одно мне по-настоящему дорого, чем единственно могу я жить на этом свете. Это, конечно, не формация, а неизме­римо более обширная таинственная данность, кото­рую мы кратко называем Россией, но, вопреки всем законам логики, эта необъятная данность оказалась включенной в примитивную формацию, да еще так прочно, что мало кто верит, что ее можно оттуда вытащить.

Извне всегда видна лишь оболочка, поэтому те, кто смотрят на Россию извне, воспринимают лишь формацию. И они приходят в ужас. Если у них и случаются моменты тяжких сомнений по поводу соб­ственного устройства, то достаточно им подумать о нашем устройстве, как все сомнения разом исчезают. Подобно фарисею в храме, они начинают благода­рить небеса за то, что они не такие, как эти граби­тели и обидчики. От добра добра не ищут, - воскли­цают они, - и лучше уж жить как мы, чем на каждом шагу подвергаться притеснениям, постоянно быть под слежкой и как попугаи выкрикивать лозунги партии. Я мог бы ответить на это, что вблизи все это не так и объяснигь во всех подробностях, что в России боль­ше свободных мыслей, чем в любой другой стране, ибо свободная мысль завоевывается нами с усилием, а поэтому бесконечно ценится и оберегается; что официальная ложь не опасна для наших душ уже в силу своей очевидной лживости; что в нашем народе бездна ума и чувства; что народ наш есть народ под­линно европейский, имеющий за плечами тысячелет­нюю историю и уникальную духовную культуру; что

18

наша несравненная и все еще живая природа, когда к ней прикасаешься, заставляет задохнуться от счастья; что мы живем здесь совсем не как звери в клетке, а как обыкновенные люди, со всеми людскими горестя­ми и радостями; - но это не тема моего теперешнего разговора. Его тема - формация, и я должен говорить о ней честно и откровенно, независимо от того, за­дену ли при этом какие-нибудь чувствительные места загадочно переплетенной с нею России.

Нескладнейшее наше жизнеустройство родилось от испуга - того испуга, который рано или поздно должен был придти в Европу, двинувшуюся по пути прогресса. Впорчем, «придти» - наверное, не то сло­во, ибо оно подразумевает некую внезапность. Испуг скорее подкрался, а затем то нарастал, то уменьшал­ся, принимая различные причудливые формы, субли­мируясь то в смутную тревогу, то в непонятное озлоб­ление, то в бурную вспышку лихорадочной активно­сти, то в уныние и апатию. И на протяжении всего этого времени главные усилия европейской цивили­зации были направлены на то, чтобы преодолеть испуг, заглушить его шумом и суетой, втолковать людям, будто ничего плохого не происходит, что все абсо­лютно закономерно и неизбежно и уже поэтому ли­шено какой-либо греховности. Усилия тут понадоби­лись огромные: легко ли было преодолеть сопротив­ление целостных национальных сознаний и превратить полные жизни сверхорганизмы теократических госу­дарств, питавшие людей трансцендентным ощущением высшей пользы и повелительным интуитивным чув­ством долга, в мертвые мешки, наполненные раздув­шимися от личного благополучия эгоистами! Не уди­вительно, что тут не обошлось без срывов. Наиболь­ший срыв должен был произойти, конечно, в России, где мистическое признание Божественного Промысла,

19

заставляющее граждан покорно склоняться перед ца­рем и государством, было особенно сильным. Там он и произошел. Энергично подталкиваемая к прогрессу то Петром, то Екатериной, то либеральным дворян­ством, то западниками, то революционными демо­кратами, Россия, хотя и неохотно, хотя и огрызаясь пугачевщиной, великим расколом, славянофильством и богоискательством, все же продвигалась вперед. Но когда максималисты-большевики, принявшие всерьез утопические проекты «счастливого будущего», выра­ботанные западноевропейскими теоретиками, захва­тили власть и принялись осуществлять их на деле, она, как вконец загнанная лошадь, перестала воспри­нимать понукания и, повинуясь уже только инстинкту, поворотила обратно к полузабытому старому дому. Поколение наших родителей как раз застало этот неожиданный поворот народного сознания, спутавший все карты энтузиастов мировой революции и имевший серьезнейшие исторические последствия. О послед­ствиях, впрочем, тогда никто не догадывался: в то дикое время меньше, чем когда-либо, умели прида­вать занчение тому, что происходит в нематериаль­ной сфере.

Попятное движение нашей национальной души наиболее зримо проявилось в резком изменении ин­дивидуальных вкусов и реакций, ибо они лежат в глу­бинном слое психики, который прежде других слоев отзывается на сдвиги, совершающиеся в невидимой коллективной онтологии. Очень симптоматичным был, например, перелом, произошедший в восприятии живописи и архитектуры. В первые послереволюци­онные годы у нас пышно расцвел конструктивизм - пластическое выражение марксистских идеалов ми­ровой коммуны с рациональным бытом. Но уже к началу тридцатых годов он не только перестал радо­

20

вать глаз, но и начал вызывать устойчивое отвраще­ние. Заводские дома культуры, построенные в виде комбайнов или стаканов, низкие параллелепипеды студенческих общежитий с ленточным остеклением, стандартные жилые кварталы, возведенные на прин­ципе голой «функции» безо всякого украшательства, и даже знаменитый «Центросоюз» с непрерывно пол­зущими вверх и вниз лифтами, построенный для нас самим Ле Корбюзье, - все это вдруг показалось от­талкивающим, враждебным человеческому естеству. Народным чувством стали отторгаться также мейер- хольдовские театральные постановки с условными декорациями и «смелой» трактовкой классических пьес, кубистические и супрематистские картины, мо­дернистская музыка вроде оперы «Катерина Измай­лова», простецкая проза «Российской Ассоциации Пролетарских Писатлей», формалистические стихи Маяковского. Из этих вещей явно выглянуло что-то левацкое, разрушительное, хулиганское, безнравст­венное. Я особенно настаиваю на слове «безнравст­венное», так как в моем детском сознании хорошо запечатлелись разговоры старших об этом, и я отлич­но помню дух их критических замечаний. А подопле­кой такого отношения к «прогрессивным» явлениям в искусстве, отразившим первоначальную цель русской социалистической революции, был, конечно, испуг перед бесовщиной. Это был по своей сути тот же самый страх, который в XVII в., когда Россия стала на путь западного развития, породил невиданное до­толе духовное сопротивление, вошедшее в историю под названием великого раскола, и выразился в апо­калипсических словах старообрядцев, что антихрист реально пришел на землю, и наступает конец света. Этот же самый страх всю жизнь преследовал Гоголя и продиктовал Достоевскому его «Бесов». Но до рево­

21

люции дьявол разрушения национального организма, соблазняющий людские души идеями личного Благо­получия и личной независимости, действовал лишь в сфере культуры; теперь же он стал устраивать по своему плану и материальную сторону жизни - госу­дарственные и общественные учреждения, стиль и структуру людских взаимоотношений, семейный уклад, облик деревень и городов и т.д. И народ наш, не до конца еще развращенный и разъединенный, испугал­ся. Три столетия усилий правительства и значитель­ной части общественности, направленных на пере­делку русских людей и вытравление из них Бога, так и не увенчались окончательной победой: когда мы увидели бесовскую морду прямо перед собой, Бог шевельнулся-таки в каких-то неведомых нам самим подвальных этажах наших сознаний. Модернизм, конструктивизм, сверхдемократизм, рационализм, новые формы воспитания детей, сексуальная свобода, пятидневки, добровольная армия и милиция, ликви­дация всех предрассудков, полное уравнение женщин с мужчинами, короткая стрижка, бесконечные споры на митингах и собраниях всех уровней, учеба пятер­ками - то, что должно было навсегда восторжество­вать в России, а затем с мировой революцией хлы­нуть и в другие страны - натолкнулось на непреодо­лимое сопротивление национального чувства и не прошло. Мы повернули назад - к семидневной неделе с воскресеньем, к погонам, к министрам.

Часто спорят: был ли сталинизм неизбежным следствием Октябрьской революции. Несомненно, был, однако не в том смысле, как думает большин­ство. Он был не продолжением и развитием револю­ции, а реакцией на нее. Но реакция эта была, дейст­вительно, неизбежной. «Счастливый конец», которым фанатики-марксисты хотели увенчать историю, ока­

22

зался несъедобной мерзостью, и народное подсозна­ние, не имея времени для поисков, возвратилось к давнему, но испытанному варианту - единовластию.

Но какой драмой обернулся для нас этот инстинк­тивный возвратный импульс! Бедный народ мой! Ты увидел западню впереди, но ты не мог знать, что западня находится и сзади. И вот, даже не за грехи свои - ибо какой грех можно вменить поколению, выросшему в голоде, нищете, войнах и страдании, - а за грехи отцов, за изначальный грех соблазнен­ного человечества, ты начал расплачиваться неслы­ханным мученичеством!

В истории, видимо, и вправду нет пути назад. Испугавшись дьявольщины «пролеткульта», мы раз­решили Сталину восстановить самодержавие, но мы не могли восстановить тончайших духовных механиз­мов, делавших его органичной формой национального существования. Мы вернули монархии жизнь, но не экзистенцию. Прежнее философское, нравственное и религиозное обоснование единоличной власти было безвозвратно разъедено естественнонаучным миро­воззрением и всей европейской культурой, от преле­стей которой мы уже не могли отказаться. Попытав­шись сесть между двух стульев, мы потеряли рав­новесие.

В этом неустойчивом положении мы балансируем и до сих пор. На Западе имеется лишь глубинный конфликт между образом жизни людей и их божест­венным предназначением; нас же раздирают, вдоба­вок, внешние противоречия. И главное из них связано с влатсью. Наша тоталитарная власть опирается на национальный инстинкт самосохранения, т.е. имеет чисто трансцендентные основания, однако, отрицая всякую трансцендентность, она пытается изобразить себя таким же договорным институтом, каким явля­

23

ется власть на Западе; простой администрацией, вы­бранной демократическим путем для планирования хозяйства и поддерживания общественного порядка. Но это не так. Наша сегодняшняя власть есть пре­емница сталинской формы правления, в которой суб­лимировался импульсивный отказ индивидуумов от личного интереса ради интереса общего - уничтоже­ния посягнувшего на нацию беса. Значит по самому происхождению она должна быть отеческой властью, вершащей суд не по букве, а по совести; правящей народом волевым, неподотчетным образом, как го­лова правит телом. Но сейчас нет легальных языко­вых и понятийных средств для выражения этой идеи, поэтому власть не только не может обосновать свои действия перед народом, но и сама-то не может осо­знать их смысл. Свою главную функцию она вынуж­дена выполнять как бы подпольно, а это неизбежно создает у нее комплекс неполноценности, заставляет нервничать, терять самообладание и часто прибегать к крутым мерам принуждения. Поскольку ее атеи­стическое мировоззрение не дает основы для возве­дения ее в глазах народа на тот уровень авторитет­ности, который необходим ей для ее деятельности, она пытается утвердить этот авторитет на страхе. Но к страху тоже привыкают, и с каждым годом мы будем видеть в России все больше людей, признаю­щих только писаные законы и не желающих ничего знать о неписаных законах и правилах поведения. Молчаливый сговор, заключенный с правительством их отцами, для них перестанет существовать. Но жить только по-писаному Россия не сможет - этому надо долго учиться и надо выработать множество соотве- ствующих общественных институтов.

Чувствуя нарастание этой угрозы, наше прави­тельство принимает ответные меры. Но на поверку

24

они оказываются полумерами. Поскольку главная его беда заключается в том, что, настаивая на материа­лизме, оно лишило себя возможности дать своему волевому методу правления единственно убедитель­ное, т.е. мистическое оправдание, ему приходится изобретать мистификаторские оправдания. Божье помазанничество заменяется неким современным сур­рогатом - либо рекламируемой на всю страну необы­чайной гениальностью человека, занимающего выс­ший государственный пост, либо, якобы вытекающей из классовой социальной теории, непогрешимостью партии. Первое ведет к культу личности, второе к господству безликости. И то, и другое успело себя дискредитировать, а третьего ничего не придумали. В итоге, мы живем какой-то странной жизнью: не верим уже ничему, что исходит от власти, но по инер­ции еще подчиняемся ей. Ясно, что развязка так же близка для нас, как и для жителей Запада. Разница лишь в том, что, сохранив остатки мистической на­циональной души, мы чувствуем приближение развяз­ки гораздо острее.

Нужны ли еще какие-либо подтверждения того, что затея рукотворного человеческого устроения пол­ностью провалилась? Для меня это свершившийся факт. К уже осознанным всеми нами трем главным кризисам, связанным с загрязнением окружающей среды, истощением топливных ресурсов и гонкой во­оружения, мы должны причислить еще более фунда­ментальный кризис: организационный. Организовать­ся своими собственными силами мы не смогли, и нам надо признать это со всей откровенностью. Чем доль­ше мы будем успокаивать себя надеждой, будто что -то еще можно придумать и как-то договориться, тем меньше шансов останется на спасение.

Но на кого же нам надеяться, если не на самих

25

себя?Я ожидаю этого вопроса моих современников, и

думаю: далеко же зашло наше отупение, если мы с недоумением спрашиваем о таких вещах, которые всякому нормальному уму должны быть очевидны.

Конечно, вся наша надежда - только Бог.Знаменитый философ двадцатого века, Мартин

Хайдеггер, в 1966 году дал интервью журналу «Шпи­гель», которое просил не опубликовывать при его жизни. Журнал выполнил просьбу, и интервью было напечатано только 31 мая 1976 года, через пять дней после смерти философа. В нем Хайдеггер заявил, что человечество зашло в тупик, выйти из которого своими силами не сможет, и никто, кроме Бога, нас не спасет. Это заявление можно расценивать как за­вещание, выстраданное представителем того поколе­ния, чья молодость пришлась на самый расцвет уве­ренности в уготовленном нам наукой и разумом свет­лом будущем. Хайдеггер оказался достаточо честным и мужественным мыслителем, чтобы признать неза­долго до смерти абсурдность того, во что верил всю жизнь. Но если бы он с самого начала смотрел на вещи не извращенным естественнонаучной идеоло­гией, а нормальным человеческим взором и понимал, где нужно искать истинную мудрость, то он мог бы предсказать все еще в начале столетия, как за сто лет до него предсказали все преп. Серафим Саров­ский, Гоголь и Достоевский. Ведь сказано: ничто не удержится, что не от Бога. А мы хотели во всем действовать не от Бога, а от себя. И не удержались.

Но где же нам взять Бога, чтобы спастись?Конечно, внутри себя. Пока мы дышим, Он есть

в каждом из нас.В одной из своих проповедей о. Димитрий Дудко

рассказал следующее. «В наш храм ходит женщина

26

врач. Лет десять тому назад она заболела раком же­лудка. Диагноз установлен был точно. Да и без диаг­ноза было видно - доживает последние дни. Ежеднев­ная рвота, трупный запах. Чувствуя близость конца, она решила собороваться и причаститься. И вот со­вершается чудо. После соборования и причастия мгновенно прекращается рвота, со временем исчезает трупный запах, врачи снимают ее с учета, как вы­здоровевшую. Жива и сейчас, здорова, бодра, рабо­тает попрежнему врачом». В этой истории для нас глубокое поучение. Женщина, разумеется, не знала, как лечить рак, поразивший ее организм. Но Бог знает и может все. И от женщины потребовалось лишь соприкоснуться с Богом. Когда она это сделала, все остальное довершила излившаяся от Него Бла­годать.

Точно то же требуется для исцеления от раковой болезни, поразившей человеческое общество. Корен­ная наша ошибка до сих пор состояла в том, что мы непременно пытались рассчитать свое будущее во всех деталях. Но это невозможно, и не по техниче­ским причинам, не потому, что для этого нужна правильная социологическая теория, которая нам не­известна, а даже в принципе. Для будущего не может быть никакой теории, ибо оно не вытекает необхо­димым образом из настоящего, не определяется пол­ностью сегодняшними условиями. О но т в о р и т с я . Поэтому самое большее, что можем мы сделать, за­ботясь о нашем будущем, - это содействовать благо­приятному для нас его сотворению. Но его творит Бог, значит мы должны помогать Богу, должны стать Его сотрудниками. К этому призывает нас весь Но­вый Завет. Но для этого прежде всего необходимо вспомнить Бога как живую реальность, осознать Его существование и всемогущество. И этого же, как ни

27

странно, будет и достаточно. Остальное придет к нам само, и жалкая наша сегодняшняя жизнь начнет бы­стро преображаться, открывая перед нами такие но­вые цели, о которых мы сейчас не можем и дога­дываться.

Сколько раз уже мы доверяли свою судьбу поли­тикам, но всегда обманывались! Не рискнем ли те­перь доверить ее Богу?

Правда, для этого нам придется учиться элемен­тарным, но забытым истинам, заново осваивать за­брошенный нами в погоне за призраком рукотворного рая мир подлинной духовности. И надо начать с са­мого болезненного - с осознания своей вины.

Это очень трудно, но без этого все равно не обойтись.

Великие истины всегда просты, и их формули­ровки всем известны. Известна и кратчайшая фор­мулировка той истины, которая сейчас нам нужнее всех других. Она состоит из одного слова: покайтесьі

О, как сейчас нам нужно покаяние! Весь мир сегодня кричит о правах, и это самый яркий симптом нашего безумия.

Я включаю радио или беру в руки газету, и будто попадаю на птичий базар, где крикливые чайки и гагары с шипением защищают свои крошечные уча­стки. Помимо «неотъемлемых прав человека», при­надлежащих, видимо, каждому из нас прямо от рож­дения, имеются, как выясняется, и специфические права слоев, классов и групп, которые надо отстаи­вать с той же бескомпромиссностью. «Французские феминистки собираются ехать в Тегеран, чтобы изу­чить положение с правами женщин в Иране»; «Этот законопроект ставит под угрозу право трудящихся на забастовки»; «По случаю международного дня ребен­ка комитет выступил в защиту прав детей» - вот об­

28

рывки фраз, которые доносятся до моего слуха и мелькают перед моим взором. Вслушиваться и вчи­тываться в них внимательно я так же не в силах, как вникать в смысл воплей ссорящихся на коммунальной кухне соседок. Тоска охватывает мое сердце, и мне хочется крикнуть на весь мир: не тем вы занимаетесь, люди, не тем! Но кто меня станет слушать. . . При­ел ушиваются-то все как раз к кухонной ссоре. Недав­но мне рассказали о школьнике, который всегда от­личался примерным поведением, и вдруг стал пере­чить родителям. Оказалось, он где-то наслушался о «правах подростков», про которые раньше ничего не знал, и усмотрел в этом руководство к действию.

Я понимаю, что многие люди вкладывают в слова «права человека» благородный смысл, что эти слова укрепляют их решимость противостоять обидчикам и притеснителям, рождают в них чувство человеческого достоинства. Но тем хуже для нашей цивилизации, что она позволяет дьяволу играть на прекрасных чувствах и, прикрываясь ими как дымовой завесой, вести свою разрушительную работу.

«Права человека» - великое понятие. Но для нас звучит сегодня лишь какое-то дальнее его эхо, по­этому дьяволу ничего не стоит его фальсифициро­вать. И наше будущее во многом зависит от того, вспомним ли мы его истинное значение.

Слово «право» родственно слову «правота». Дей­ствовать так-то имеет право тот, кто прав в своем действии, кто поступает правильно. Про такого мы говорим: он правильный человек. А понятия «право­та» и «правильный человек» подразумевают правед­ность. Таким образом, по изначальному и забытому сейчас смыслу, человеческие права неразрывно свя­заны с праведностью человеческого поведения. Права даются тому, кто живет по правде, а «жить по прав-

29

де» - это выполнять обязанности. Значит, права вы­текают из обязанностей. Но раскатывается гулом по свету кампания по отстаиванию человеческих прав, и никто не упоминает о человеческих обязанностях. Это и есть та ловушка, в которую мы все попали и страшной опасности которой не сознаем.

Не сознаем же мы ее потому, что наше сознание отравлено ложью, замутнено. «Сознание» есть «со -знание», совместное знание. Совместное с кем же? В этом нетрудно разобраться. Сделать сознание яс­ным - значит просветить его, озарить Фаворским Светом, божественной благодатью. Сознание и име­ется в том, кто получает знание от Бога, т.е. созна­ние есть совместное с Богом знание. А теперь вслу­шаемся в слово «совесть», «со-весть». «Весть» озна­чает почти то же, что и «знание» - это известие, информация. Поэтому сознание и совесть - понятия, в сущности, идентичные. Недаром, когда мы говорим «какой сознательный поступок», мы имеем в виду поступок совестливый, самоотверженный. Следова­тельно, очистить свое сознание от лжи означает при­слушаться к своей совести, покаяться. Сознание своего человеческого достоинства есть не что иное, как осознание своей вины и решимость искупить эту вину перед Богом. И если философия обиды не сме­нится в нас философией вины, нам не удержаться. Никакого другого пути к спасению для нас нет.

Путь к спасению через внутреннее строительство души был единственным во все времена. Но сейчас, в конце двадцатого века, возникла особенно благост­ная возможность им воспользоваться.

Семьдесят лет назад Николай Бердяев писал: «Если возможно религиозное возрождение, то только на почве раскрытия религиозного смысла светской культуры». «Религиозный переворот, который дол­

30

жен вывести ищущее человечество на путь Вселен­ской Церкви . . . - переворот космического порядка, в нем раскроется истина о человечестве, как центре божественного космоса, в нем приоткроется тайна творения». Истина о человечестве, неотделимая от осознания Замысла всего творения, как раз и была в понимании Бердяева той «религиозной антрополо­гией», которой он не находил в христианстве. Теперь мы видим, что он ошибался: эта истина четко про­возглашена в евангельском тексте. Но там ее никто не хотел услышать. Только когда она стала звучать в таких областях, где ее никто не предполагал искать, мы с удивлением обнаруживаем, что все эти века она была у всех на виду. По нашему маловерию, нам понадобились косвенные или независимые от Еванге­лия ее подтвреждения. Одна из главных частей свет­ской культуры - естествознание - действительно на­чала наполняться религиозным смыслом, и в этом нельзя не ощущать провиденциальности.

На Тайной Вечере Иисус сказал ученикам: «Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я по­шел». Казалось бы, что может быть лучше общения с Христом - воплощенной Истиной? В наши дни смысл этих слов приоткрывается. Лучше, а вернее, не лучше, а нужнее - самостоятельно добытая Исти­на. Апостолам выпало счастье получить свет знания непосредственно от Бога; нам пришлось идти к нему тяжким извилистым путем заблуждений. Но нет худа без добра: теперь открылась возможность водрузить религию на такое широкое и прочное основание, ка­кого у нее прежде не было. Сделать это - значит осуществить «религиозное возрождение» и «религи­озный переворот», т.е. преобразовать нашу жизнь и не искорениться.

Когда-то Христос шел по берегу Генисаретского

31

озера и увидел двух братьев-рыбаков. «Оставьте свои сети и идите за Мной, - сказал Он им, - будете лов­цами человеков». Сегодня Бог поступил иначе: Сам расставил сети фактов и событий, чтобы уловить в них людей. Истина делается видимой, и достаточно лишь начать к ней приглядываться, как мироздание предстанет взору таким, какое оно есть. А тот, кто увидит его в истинном свете, раз и навсегда переста­нет впутываться в политическую возню, в споры о платформах и программах, о проектах социальных преобразований. Он не будет даже слушать обо всем этом. Ему станет ясно, что если эти вещи и имеют для людей какой-то смысл, то только потому, что каждый человек, сам того не подозревая, скрепляет их актом «запечатления» с объектами нематериаль­ного мира, о которых хранит воспоминание его душа, но с которыми разучился работать его разум, - с живыми данностями, населяющими онтологическую часть Бытия. Он поймет, что разобраться в мешанине словесного мира нет никакой надежды до тех пор, пока не будет наведен порядок в мире онтологии, т.е. в мире реальностей. Он с полной отчетливостью увидит причину невозможности разрешить партийные разногласия, заключающуюся в том, что разные лю­ди, в силу случайных причин воспитания и темпера­мента, скрепляют ностальгию по своей Духовной Ро­дине с разными материальными структурами, но в одичании, на которое обрекла их естественнонаучная идеология, они умеют говорить и думать лишь о структурах. Тот же, кто услышит Истину, будет го­ворить не о моделях, а о подлинниках. Но в то же время он преисполнится терпимости к людским мо­делям, ибо будет сочувствовать желанию каждого человека иметь милый сердцу талисман.

Мечта о светлом будущем человечества - великая

32

мечта. Но тем хуже для нашей цивилизации, что она позволяет дьяволу - этому вечному мимикристу - об­манывать нас этой мечтой. Дьявол не выступает от­крыто против благородных побуждений, он даже как бы поощряет их, но он переводит их из реального пространства ответственной за себя перед Богом че­ловеческой личности в иллюзорное пространство всеобщей ответственности, которая оборачивается всеобщей безответственностью. И мы поддаемся на эту уловку, поскольку можем при этом культивиро­вать свои смутные «высокие порывы», испытывая от них эстетическое удовольствие, и в то же время осво­бождать себя от тягостного самоконтроля индивиду­альной совести. Говорят, что разделение мира на два лагеря выгодно обоим лагерям, ибо каждый из них пугает своих граждан недостатками другого и тем самым укрепляет себя. Это, может быть и верно, но есть еще более глубокое объяснение. Собственный лагерь нужен нам для того, чтобы сваливать на него все свои грехи и пороки, а далекий и покрытый ту­маном неизвестности противоположный лагерь - что­бы проектировать на него какие-то смутные идеалы райской жизни. А надо понять простую истину: не существует коллективного способа попасть в рай; ту­да каждый приходит своей дорогой, и дорога эта пролегает через покаяние и вытекающее из него ду­ховное самоусовершенствование. Мы доели почти весь запас благодати, который наши предки создавали тысячелетиями и вложили в религию, обряды, наци­ональные сознания и народные традиции. Теперь нам снова нужно добывать ее из основного глубинного источника - из своих душ. Как только мы обратимся к этому источнику, все начнет прилагаться. Что именно приложится - об этом бессмысленно сейчас говорить. Знать этого нельзя. Будущее творится!

33

* * *

После Воскресения Христос явился к ученикам и обедал с ними. Потом Он сказал Петру: иди за Мною. Петр же, обернувшись, увидел идущего за ним Иоанна. Подумав, что, может быть, им надо идти за Христом вместе, он спросил: Господи, а он что? Христос на это ответил: «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною».

Всякий, кому открылась сейчас Истина, должен идти за Богом, не оглядываясь на тех, кому предна­значено пока пребывать в ожидании. Что ему до них? Он должен идти вверх.

Март 1978 - Март 1979

34

С.И. Беликова

РУССКАЯ ИЗБА

(ПОПЫТКА ПОНИМАНИЯ ФИЛОСОФИИ РУССКОЙ САМОБЫТНОСТИ)*

При упоминании об избе чаще всего представля­ется или нечто сказачно-пряничное, изукрашенное, об одном окошке - вроде тех, из которых на страни­цах наших букварей Лиса-Патрикеевна вызывала до­верчивого Петушка, или, наоборот, темная, грязная, тесная - злоталантливого Ейзенштейна, образ, навя­занный нам слева и с Запада. Нашими недругами. Крепко навязанный. Так крепко, что реальному об­разу через этот и пробиться-то трудно, хотя свиде­тельств реальному образу - литературных, архитек­турных, исторических - предостаточно! Получается некий парадокс:

- хозяин 1/6 обитаемой суши, который по лич­ной инициативе распространял русскую культуру во все стороны - до Белого моря и до Черного, через всю Сибирь до Аляски, на Кавказ и Туркменистан - распространял не мечом, не декретом сверху - при­мером распространял (ту же избу стали местные жи­тели, подражая ему, строить, напр. буряты, зыряне и т.д.), обитатель избы, сынов которого ценили и вы­прашивали для своей гвардии могущественные госу­дари Европы - за силу, выносливость, смекалку, ги­

* Доклад прочитан на Съезде русской православной обществен­ности летом 1986 г.

35

гантский рост, статность, храбрость, и покладистый характер

- и тщедушный, изнуренный, забитый, темный мужичонко, живущий впроголодь чуть ли не в конуре. Эти два типа в единый образ никак не сливаются, и в мизерное жилище, нашему сознанию слева и с Запа­да навязанное, очень трудно втискиваются.

И писатели, и художники в нашем познавании русского исторического быта часто играют роль не слишком благоприятную. Суриков, например, умуд­рился бедного Меншикова посадить в такую избу, что если он встанет, то, как князь Гвидон, вышибет крышу. Для суриковского художественного замысла это дало очень убедительный штрих - «из князя - в грязь», но со свидетельствами об огромных избах, а также с замерами - 3, 3 1/2, 4 метра высоты внутри избы - не вяжется. Над дверьми обыкновенной избы (а высота дверей 2, 2 1/2 метра) делаются полати, и на них, хотя и пригнувшись, тоже передвигаться нуж­но (еще метра полтора). И того, опять-таки 3 1 /2 -4 метра высоты внутри избы. И остальные габариты избы: 3 - 4 окошка с простенками тоже в 2 - 3 метра не вместишь, а на любой фотографии деревенской ѵлицы 3 - 6 - 8 окон по фронту в избе - подряд.

То вдруг чудесная картина Рябушкина «Свадеб­ный поезд»: все в алые, зеленые шелка, бархат и парчу разряжены, а прохожие - чуть ли не по колено в грязи. Может, где оно было и так, но не там, где почва способствовала сохранению дерева веками, (раскопано до 17 слоев мощеной бревнами улицы- первые нам известные, как установлено анализами- IX века). Вот и делайте выводы. В каждом городе, в каждой семье даже - не без урода. Бывают конечно и неудачники, и больные, и пьяницы - Божьим нака­занием или Божьим попущением: не нашего ума де­

36

ло. Были и бедные избы, и мужички плюгавенькие. Вопрос в пропорции - что правило, а что исключе­ние. Но если, глядя на случайные фотографии дере­венской улицы (не намеренно же советским издатель­ством подобранные, чтобы доказать благосостояние русской деревни XII - XIX веков!) я насчитываю подряд 6, 8, 10 изб с 8 - 12 окнами по фронту, я в праве предположить, что в этой деревне правило - не развалюшки, а именно вот эти красавицы, срублен­ные на века и разукрашенные, как невесты - не го­лодной же рукой! Нам на загляденье, хозяину и по­томкам его - на славу.

Наткнувшись на эти парадоксы, мы два года жиз­ни посвятили изучению материалов по русской избе. Глазам своим не верили, сверяли, рисовали. В част­ности - попала нам в руки книга - «Деревянное зод­чество на Руси», издания Академии Наук 62 года. Книгу эту нам любезно предоставил один русский архитектор. Он же, увидав вот этот макет, презри­тельно махнул рукой: «Фантастика! Откуда такой дворец?» - «Гм. . . Гм. . . А у вас давно эта книга?»- «Лет 20». - «А вы в нее заглядывали?» - Наш друг даже обиделся: «Замечательные образцы зодчества! Все мои коллеги-иностранцы восхищались!» - «А мас­штабы видели? Подсчитали? Да это же ‘типичная’, т.е. далеко не самая обширная и разработанная!»- «Не может быть!» - «Вот калибр и линейка, вот счетная машинка». Архитектор полчаса считал, сам себе не веря. Вот до какой степени нами владеет «прогрессивная» пропаганда!

Мы исходили из мысли, что Господь Бог создал человека - свободным, разумным, ответственным и- творцом. По образу и подобию Своему. Каждое человеческое обиталище есть результат его, челове­ка, жизненной философии и мировоззрения, и, в свою

37

очередь, каждое человеческое жилье формирует фи­лософию и мировоззрение следующего поколения. Как формировала изба, извечно обиталище наших предков, свое население?

Изба — это примитив - или совершенная, обду­манная, выверенная веками, обжитая и духовно об­разующая простота?

Изба - колыбель предков, дедов, отцов.Максимум разумного - а не развращающего ком­

форта, максимум уюта, тепла удобств, экономии времени, при минимуме затрат - времени, горючего, места, труда. Идеально использованные объемы- почти без потерь на проходы, закоулки.

Уже в выборе места для ее построения предок наш был весьма требовательным - и в практическом, и в эстетическом смысле. Старались строиться глав­ным образом по берегам рек, что обеспечивало об­щение, транспорт, поливку огородов, рыбный промы­сел - и широту горизонта, вид. Вид на церковь на пригорке был также почти обязателен. Из новгород­ских писцовых книг следует, что на алтарь приходи­лось около ста душ. Уложение о градостроении уже 16-го века предусматривает, что, в случае загороже- ния благолепного вида соседу, незадачливому хозяину следует помочь в перенесении хором на другое место. Вот вам и примитив. Случалось это редко, т.к. стро­ились широко - вспомните «московский дворик» По­ленова. Недаром сказано даже не двор, а дворик- одного хозяйства, небольшой по тем понятиям. А как широко в нем раскинулись службы, подсобные постройки - амбары, погреб, хлев, сарай. Не скуче­ны - простор!

Даже материал, из которого изба строится, не удаляет человека от природы, и изба вписывается в ландшафт органически. Русский человек чувствует и

38

ценит естественную красоту дерева. Да и суровый климат заставляет человека зоботиться о тепле, изо­ляции от стужи, ветров, сырости.

Изба - оазис уюта, защищенности, тепла, радо­сти, веселья среди белой, на зиму замершей природы. Мягкие очертания избы, снежные шапки над кровлей вдохновили зодчих на купола, отражающие стремле­ние ввысь после распространения вширь - после объ­емного освоения пространства. Греческий аскетизм нам чужд. Мы славим Бога не только в храме - свет­лом и радостном, но и в сотворенном Им мире, об­живая землю себе и ближним на радость, но всем этим окончательно устремляясь ввысь, к Творцу и Богу нашему.

Крестьянская изба - это одно из тех явлений, которое с первого взгляда не кажется заслуживаю­щим внимания, мнится обыденным. Мимо нее обычно проходят, просто не замечая. А при ближайшем рас­смотрении она оказывается чудом, которым без конца можно любоваться, восторгаться, удивляться, словно это не дело рук человеческих, - вроде цветка. Есть такие цветы: вроде бы и невзрачные, а присмот­ришься - верх совершенства. Так же, как цветок, многообразна наша изба, проста, рациональна - ни­чего лишнего, но все, что в ней есть - необходимо, гармонично, красиво. Мы столкнулись с ней случайно - заболели избой, стремлением окунуться в ее чудес­ную, формирующую силу.

Не мы первые: вот уже несколько десятков лет, как русская интеллигенция, в лице лучших своих представителей, открыла для себя избу, и, всем со­ветским рогаткам вопреки, стремится хотя бы часть года прожить в ней, облагодетельствовать свою се­мью, своих детишек, да и - почерпнуть силы своему творчеству. Люди вольных профессий забираются в

39

глушь, селятся в заброшенных избах, приводят их в порядок, возвращая жилое состояние - возвращают им душу. И поколениями обжитая, поколениями на­моленная изба - помогает жить правильно, по прав­де, как предки наши живали, руководствуясь теми принципами, о которых в Суете городской жизни и думать позабыли. Вам наверно приходилось испыты­вать это особое чувство в некоторых церквах - чув­ствовать, что церковь «намолена», сила в ней такая особенная. Вспомните, что во время бедствий и по­жаров в первую очередь русский человек «святых выносил», т.е. иконы спасал. И что, куда бы русско­го человека не занесло - он сразу церковь строит - и на далеком Севере, и на Аляске, и даже вот мы, в эмиграции. А каждая изба - это своя, домашняя церковь.

Московские, да и иных городов жители испокон веков на лето снимали избы (пока более умудренные их хозяева, набравшись за зиму «избяной благодати», на лето перекочевывали на сеновал или в амбарушку) - и редкий ребенок в России не живал в избе хотя бы пару недель, вспоминая об этом с благодарностью и восторгом потом всю жизнь. Однако, в прошлом рус­ская прогрессивная интеллигенция избу, в общем-то, проглядела - все на Запад смотрела, рай там для народа высматривала. А вот иностранцы - те из них, кто не слишком спесивы и самовлюбленны, те, ко­торые в России побывали с открытыми глазами - из­бу оценивают по достоинству, видя в ней вершины смелой зрительной гармонии, красоты, разнообразия, и богатства форм, не обедненных симметрией - напр., есть избы, в которых все наличники* варьируют, не

* Здесь и далее в тексте * означает: См. приложение - «Словарь» на стр. 65 .

40

повторяясь, некую тему, но все гармонируют, пере­кликаются с узорами причелен* и полотенца*. Окна делают там, где они строителю «глянутся» - там, где они ему нужны и кажутся красивыми, часто не сим­метрично, напр., 3 в верхнем, 2 в нижнем этаже. Группируют свободно, с размахом, и того размера и формы, которые ему указывает его чутье и верный художественный вкус. Считается, что архитектура выражает душу народную. У нас-то и пропорции иные - не обязательно золотое сечение, не модуль Корбузье, не модерный выхолощенный рационализм.

Сами по себе вековые избы с массивными цикло- ическими бревнами в срубе, посеребренные дыханием времени, достаточно живописны. Это хорошо пони­мали уже древние зодчие, не допускавшие в своих постройках излишеств в различных резных и выпи-

41

ловочных украшениях.Перед совершенством пропорций, основанных на

применении в строительстве простых кратных отно­шений, связанных с размером бревна-модуля, в во­сторге останавливались большие художники - Вру­бель, Рерих, Грабарь, Корбузье и другие, соотечест­венные и - еще больше - иностранные. Но мимо всего этого совершенства простоты и тонкого вкуса наша интеллигенция, во главе с Ключевским, прошла с брезгливым отвращением, узрев только скудость и отсутствие фантазии: изба не копировала рабски ев­ропейские образцы, чтобы ей угодить. Даже при­внесенные элементы декора, в которых можно уви­деть черты барокко, восприняты, переосмыслены и применены так, что органически вписываются в нуж­ном месте. Истинный художник не боится что-нибудь и скопировать, если оно ему годится для общей его творческой идеи. Он не застывает на канонах, кем-то жестко ограниченных, не смущается введением нео­жиданных тем и материалов. Напр., изба Зенона Шарыпова в деревне Фыкалка (Алтай), родного деда наших знакомых староверов, по словам искусствоведа Щелкова, (автора очень эрудированного труда «Рус­ское народное зодчество Западной Сибири», издатель­ства Академии Наук СССР за 1950 год) - «производит исключительно сильное впечатление, особенно в су­мерках: темное пятно избы совсем растворилось на фоне лиловых гор. Видны лишь неясные очертания постройки, и только жестяные ромбики фриза, отра­жая в себе трепетный свет гаснущей зари, горят, как фантастические огоньки-глаза на мрачном челе дрях­лого дома.

Удивительное спокойствие и тонкое настроение сообщаются зрителю при виде этого своеобразного эффекта. Эта картина как-то тепло отзывается в ду­

42

ше и смягчает дикость и суровость окружающего пейзажа. Особенности декоративного оформления, так сильно действующие на психику человека, были прекрасно поняты строителем и применялись с боль­шим мастерством и тонким вкусом, начиная с орьен- тации избы по странам света и кончая мелкими дета­лями оформления». От себя добавим: сколько же на­блюдательности и просто времени нужно было этому крестьянину, чтобы так вписать свое жилище в дан­ный ландшафт!

Как икона, в начале нашего века, вдруг откры­лась изумленным и восторженным взглядам искус­ствоведов, так и творчество русских умельцев с каж­дым днем все более очаровывает знатоков. Умельцев - зодчих, умельцев - скульпторов малых форм (ибо каждая деревянная игрушка - зверек или человече­ская фигура - чем не скульптура?), умельцев в обра­ботке деревянной утвари, резчиков и художников. А вышивки, а кружева? Как же так - тончайшие кру­жева, сплошь вышитые скатерти - в обиходе курной избы? А что такое - приснопоминаемая курная изба? Такие избы, отапливаемые по-черному, строились в бесконечно далекие времена. Дым из печки в таких избах выходит прямо в жилое помещение и, рассти­лаясь по потолку, вытягивается в особое отверстие с задвижкой и уходит в деревянный дымоход - дым- ник*. «Когда входишь в курную избу, - говорит Ополовников в книге «Русский Север», - прежде всего рушатся все привычные поверхностные пред­ставления о том, что в курной избе темно и грязно, что повсюду сажа и копоть. Ничего похожего здесь нет! Напротив, полы, гладко стесанные стены, ши­рокие лавки, печной сруб и все, что находится ниже воронцов, блещет чистотой, обычной для всех изб. Более того, на чистом столе - белая вышитая ска­

43

терть, на стенах - вышитые полотенца и одежда, в красном углу - традиционный иконостас с медными блестящими иконами. И лишь несколько выше чело­веческого роста - чернота закопченных верхних вен­цов сруба и потолка, блестящая, отливающая сине­вой, как вороново крыло. Дым, расстилаясь по по- толоку, опускается до определенного и всегда посто­янного уровня, и граница между чистой и закопчен­ной частью стены лежит в пределах лишь одного-двух венцов*. По этой границе и проходят вдоль стен ши­рокие полки - ‘воронцы’*, очень четко и, можно ска­зать, архитектурно отделяющие светлый и чистый ин­терьер избы от ее черного верха». Воронцы эти, они еще называются подзором, часто бывают украшены резьбой; под ним-то и висят белоснежные ручники, отороченные кружевом ручной работы.

Разнообразию оформления изб нет конца: от по­хожих на неприступную крепость до предельно-изу­крашенных, ярких и светлых. Сказочность украшений избы не случайна. Помимо эстетических функций, в старые времена все эти кружочки, ломаные линии, точки - символизировали молитву, охраняли отвер­стия, края, от проникновения злых сил, были «обере­гами». Изба завершалась вырезным коньком*, вокруг окон и дверей - отверстий - узоры, но и по подолу сарафана, вырезу рубахи для шеи, по краю рукавов. Все эти узоры «читались», имели смысл.

В избе украшается всё, все предметы обихода- несмотря на то и вопреки тому, что к жилью своему истинно-православный человек относится как ко вре­менному. Внимание же основное, первой важности- к вечному и его представительству на этом свете- церкви, храмам, их строительству и украшению. В храмы он сносил все наилучшее, на что способен был его творческий порыв: часто единственным ка­

44

менным, а, следовательно, и долговечным зданием в селе красуется церковь, и в нее приносили самое драгоценное - от жемчугов на иконы и до шуб, ко­торыми украшали стены.

Основной, изначальный модуль избы - клеть - чаще всего 3 окошка на улицу. Размеры даны дли­ной бревна - от 6 до 12 метров. Дерево заготавлива­ется загодя, любовно и тщательно отмечают подхо­дящие лесины, когда их встречают в лесу. Зимою рубят, по снегу - волоком - вывозят и, если спеху нет особого, оставляют на просушку. Углы рубят в лапу*, в обло*, в шип - есть еще немало способов. Цель: крепость сооружения, теплоизоляция, красота. В верхнем бревне выбивается жолоб, точно повторя­ющий конфигурацию всех выпуклостей нижнего брев­на. Прокладывают мхом, который потом, через год усадки, еще раз проконопачивают. За сколько вре­мени можно построить избу? Вспомним, что «обыден­ную» церковь строили в один день. Избу - тоже ми­ром строили, быстрота зависела от «помочи», от то­го, сколько у хозяина друзей и родственников. Ниж-

45

ние венцы* и крыша - предмет особых забот хозяина. Выбираются они из негниющих пород дерева - напр., лиственницы, опирают на камни или «курьи ножки» - пни, для остова крыши сруб стен чаще всего рас­ширяют в последних венцах («повал»)*, затем две противоположные стены продолжаются, постепенно укорачивая бревна - «самцы»*. Быки и слеги* состав­ляют каркас крыши; верхняя слега - «Князева» или «конева» - более толстая; курицы* поддерживают поток*, в который упираются теснины. Все это за­вершает охлупень или шелом, который впереди и сзади оканчивается коньком*, т.е. корневищем, вы­рубленным в форме конской головы. В центральной России избы чаще кроются соломой, теперь шифером или железом.

Наивный и задорный конёк - гордость каждого хозяина.

46

Интересно, что стены избы одновременно и изо­лируют прекрасно от холода, но и дышат - пар не осаждается, а впитывается и вымерзает уже снаружи. Смола озонирует воздух, нейтрализует тяжелые запа­хи. Об избяном лесном духе - смолы, дымка, свеже­испеченного хлеба, трав лечебных, травок и ягод для заварки чая, с удовольствием вспоминают все, кто в нормальных или хотя бы относительно-нормальных условиях побывал в избе. Есть и отрицательные сви­детельства - обычно тех, кто там бывал в ненормаль­ные моменты: оккупации, войны, голода, коллекти­визации.

Когда-то безоконная изба сначала обзавелась во­локовыми*, затем кощатыми* окнами. Волоковые - это вырубленные или врезанные на полбревна вверх и вниз. Эти окна очень практичны, т.к. не требуют рам, креплений, и не ослабляют конструкцию. Они и до сих пор освещают и вентилируют подсобные по­мещения - коровники, сараи, амбары, кладовые и т.д., а так же обеспечивают необходимую вентиля­цию подклети. Они чрезвычайно украшают как глав­ный фасад, так и остальные стены своими разнооб­разными формами и оригинальным решением сторон. Напр., счесав бревно наискось, получаем очень кра­сивый срез дерева с естественным и неповторяемым рисунком прожилок. Чудесной «топорной» работы бывают и разнообразные вырубленные формы как верхнего, так и нижнего полбревна.

В горницах, светелках и особенно в избах стали делать большие окна, - но это требовало устанав­ливать оконные рамы, и, учитывая усадку бревен со временем, тщательно врезывать эти рамы «в шип». Разница температуры между наружным северным мо­розцем и желаемым жилым теплом может доходить до 80 градусов С (125 градусов по Фаренгейту), да

47

48

еще и сильные ветры - из малейшей щели дует страшно! Все возможные места утечки тепла при­крывают наличниками*. А раз они нужны - почему их не украсить? Тут богатая фантазия умельцев изо­щряется в долгие зимние вечера в полное свое удо­вольствие! Деревянные кружева, оригинальнейшие формы, бесконечное разнообразие. Дерево оставляют натуральным, красят или разрисовывают, а то и ин­крустируют.

Вопреки уверениям левой пропаганды разрешу себе усумниться в том, что тот, кто вытачивал эти замысловатые балясины систематически голодал и нуждался в самом необходимом. А ведь такие разук­рашенные дома - вдоль всей улицы.. . Где-то и зава­люшки были, но - поглядите на эти фотографии. Они отображают быт деревни XII - XIX столетий.

Очень своеобразен, неповторим облик северной избы - нарядной, приветливой, «веселой».

49

Таких изб в северных деревнях много.

Вернемся к беднейшему, но и основному - к сру­бу, четырехстенку. При первой возможности к нему прирубается еще подстолько - кладовая и сени - бу­фер от холодного воздуха, чтобы не сразу со двора в избу: не натопишь! План, конечно, схематичен. Сколь­ко хозяев - столько и вариантов избы. Крылечко. Снег веничком отряхнуть, или грязь обчистить об железку - на полу в избе полагаются домоткатные яркие половички, их хозяйка под большие праздники, а при детях и чаще - стирает. Пол на севере - доски, их скоблят ножом или кирпичом добела. В избе ходят в чулках, чтобы не пачкать. Натоплено, тепло, чисто. Обувь оставляют в сенях или у входа. Недалеко от двери, бочка с водою, ведра, ковши, тут же верхняя одежда и обувь. Так и по сей день. . .

Вероятно, если вы теперь захотите построить се­бе избу для жилья, вы проведете водопровод, а необ­ходимую гимнастику ежедневно будете проделывать не с ведрами и водой, а со специальными гирями и

50

гантелями. Но это вопрос вкуса. Кстати, вода из ко­лодца или родника, минуя металлические трубы и хе- микалии, полезнее (свинец причастен раку, окись железа - язве и т.д.), но ее можно - родниковую, чистую и полезную - покупать в пластиковых буты­лочках. Во времена широкого распространения изб оных еще не выпускали. . . К колодцу же и на речку за водой бегали весьма охотно - проследите по песням.

Печь, разделяющая избу - целая поэма.Печь разделяет помещение на жилое, спальню и

бабий кут, т.е. разделяет функционально, но не от­деляет: семья живет вместе, общими интересами. Воздуха полно, простора тоже.

Печь создает тепловой режим: на печи теплее всего - для стариков, больных, младенцев; на пола-

Печь и кормит, печь и греет. . .

51

тях - тепло достаточно и самый чистый воздух - де­тишкам; у дверей - рабочее место - прохладнее всего, больше вентиляции; умеренно-тепло у стола - здесь еда, развлечение, отдых.

В печи приготовленная пища - самая здоровая: ровный жар, не жарит, а парит и печет (даже блины пекут, а не жарят), пища в ней не подгорает, даже не варится, а «доходит», сохраняя максимум витаминов и ферментов - т.е. вполне в соответствии с самыми передовыми научными требованиями. И психологиче­скими - вкусно-то как!

Печь отвечает лечебным требованиям: перегрев помогает избавляться от вирусов, от простуд. И ги­гиеническим: если еще не обзавелись своей баней, что уж совсем признак неустроенности, а соседи или родственники не топят сегодня баню, - в остываю­щей печи на худой конец вымыться можно. С баней не сравнить, но тепло изрядно.

Печь отвечает воспитательным требованиям: у бабки или деда, причем не важно, родного или при­писного, на печи всегда есть место и время для при­болевшего, или обиженного, или скучающего вну­чонка, и связь «через поколение» очень сильна, ко взаимной пользе. Недаром бабушкины сказки и де­душкины поделки и игрушки, а то и быль и воспо­минания, заполняют нашу литературу. Да и дед и ба­ба - у дела, нужны, любимы, ценимы (по заслугам), излучают и получают ласку, не чувствуя одиночества, заброшенности и необходимости в старческих прию­тах, в индивидуальной и групповой терапии чужих психиатров и психологов. Основы богословия и мо­рали, истории, этики и эстетики внушались малышам на печи. . . Здоровые, подросшие, уже более само­стоятельные ребятишки лезли выше - на полати (да и взрослые охотно!), кто постарше с краю уклады­

52

вался. И у взрослых вечером под ногами не верте­лись, и укрывать их не надо - теплынь, и заснут, когда их время придет, каждому индивидуально, свое, укладывать-уговаривать не надо, и повозятся на ночь в полное удовольствие; и старшего, кто за столом вслух читает-старается, послушают без насилия (не: учи уроки! а - научишься чему - порадуй всех: и мать с отцом, и стариков, и малышей в назидание и надежду: я тоже научусь, тогда меня будут слушать!). Вопреки понятию о безграмотном мужике, практика чтения вслух (очень в крестьянской среде распро­страненная), как и остальные занятия и обучение (не никому ненужная «зубрежка» или игра - «на буду­щее»), уже сразу приносит пользу и удовольствие. С младенчества сдобренный родительской похвалой за старание, а потом за успехи, труд становится не про­клятием, а радостью. Вспомним хотя бы радость трудового процесса даже голодного заключенного- Ивана Денисовича! А если на своей ниве, до под голубым небом, окруженный необъятным горизонтом и благодатью родного края - какое счастье! Не- проклятьем заклейменный, а кольцовский пахарь или косец. Раззудись, плечо, размахнись, рука. . .

Удивительно использован внутренний объем из­бы. Функциональные моменты расположены по углам и стенам, и, т.к. они обычно используются не одно­временно, то весь объем посредине и придается по­очередно одной из функциональных единиц, которой в данный момент пользуются: кухня - вот она, вер­нее, бабий кут, но где ему конец? Он не замыкается, и в предпраздничной стряпне захлестывает всю пло­щадь, да и участвуют в ней почти все. Но окончи­лась горячка, и кухня свернулась в этот уголок, не занимая лишней площади. Вот тут под окном можно шить - а если много нужно шить, например, прида­

53

ное заканчивать (что само по себе праздник, с осо­быми обрядами и песнями), то швейная также завла­девает и обеденным столом, и лавками, и сундуками. К обеду извольте убраться - все по своим местам, в порядке. Порядку же учатся с младенчества - иного не дано. За тем же столом учатся, читают, рукодель­ничают, поют - всему свое время. Опоздал к обеду - мать с любовью накормит в уголочке, да не пола­гается так. Нежесткая, но настойчивая дисциплина, лад, порядок владеют избой. Надо всем этим - бла­гословляющие иконы. Любовь да согласие, четкое, но не жесткое распределение функций - так же вза­имопроникающие, а не исключающие, как и распре­деление углов и объемов в избе. При случае мужчина подменяет женщину и наоборот в любых работах. Старшая у печи - мать или жена - в какой-то момент передает свое место «главного экономиста, распреде­лителя и хозяйки» одной из подросших женщин или девушек. Далеко не обязательно по календарному старшенству, скорее в соответствии со способностями и характером. Это самоограничение, а не вынужден­ная уступка, воспринимается с благодарностью и лю­бовью, и как честь, и как доверие, и обеспечивает отступившей «старшой» уважение и участие в важных семейных решениях. Вообще же многооплаканная «долюшка женская» никак не говорит о женском бес­правии: права - неписанные - иные, чем у мужчин, прерогативы также; они не конкурируют, а допол­няют друг друга. И пьяницу-мужа вполне может оту­тюжить решительная супруга в подходящий момент, не вызывая никакого у окружающих осуждения, ско­рее - наоборот. Назавтра она опять уважительная, и послушная жена.

Немногие деньги, циркулирующие в избе, прячет обычно жена, и расходуются они по детальном об­

54

суждении. В принципе поле, семена, сыновья - домен хозяина; дочки, детвора, лекарство, припасы еды- заготовки, огород, скот, изба - бабье царство. Ис­полнением обрядов руководят оба, а чаще - старики. Молитвы, посещение храма (при большой индивиду­альной свободе) соблюдаются всеми. Хотя детей ве­дут в храм, учат молиться, пока они малы, потом они охотно бегают в церковь самостоятельно, по убеждению или в подражание - как кто. Кое-кто и манкирует, конечно, но принуждение не в обычае: «подрастет - образумится». Вера, искренняя и глубо­кая, а не привычка к исполнению только обрядов, столь часто бытующая в мещанской и интеллигент­ской среде, а также совестливость, одухотворяют из­бу, каждый этап дня, года, жизни.

Духовно осмыслен труд на ниве. Утро начинается с крестного знамения и молитвы: бабушки с малы­шами, остальные в одиночку, каждый по своей по­требности, хотя бывают и общие зачины. Просто удивительно, сколько взаимного уважения, целомуд­рия, такта, деликатности обитает в избе!

Вообще, тактичность, мера и вкус - отличитель­ные качества русского мужика, обнаруженные даже писателями золотого века нашей литературы. В наше же время, писатели-выходцы из крестьянской избы- а я осмелюсь их считать теперь за наилучших- даже о подсоветском крестьянине, его чуткости и душевном величии повествуют чудеса.

Религиозность? А где после почти 70 лет систе­матического уничтожения икон находят их Солоухин и его единомышленники, как не в каморках, от лиш­него глаза старательно запрятанных, ухоженными и намоленными? Запрятанных от охальников, активи­стов, недоумков и недоучек, дурней - которых тоже, к сожалению, предостаточно расплодилось, да и рань­

55

ше случались, себе и миру на горе. Но в церкви и сегодня службу на зубок знают не одни старухи.

Молитва, крестное знамение предваряют и гло­ток воды, и трапезу, и начало и конец каждого дела, сопровождают горе и радость. В крепком народе и ДО СИХ ПОР. Я разумею, конечно, не всех. Не даром же именно на избу, исчерпав весь арсенал пропаганды и насилия, ополчились даже «научные институты», стараясь заменить ее сельским домом! Или - о ужас - высотной хрущебой!

Но вот эта примитивнейшая, простейшая клеть -изба требует расширения. Лес под боком, руки свои- расширяй сколько душа просит! А просит она, если душа здоровая, а не хапуги-хвастуна, нужное: девкам светелка - роскошь или необходимость? Тут и рабо­тать, и попеть, и радостями и заботами девичьими с подружками поделиться, - вот она! Или мастерская здесь - это смотря по составу семьи. Дальше приру­бается еще один сруб - используя те же сени. Потом- семья-то растет! - может быть, второй этаж, «верх­ние избы»? Или дальнейшие пристройки в один этаж. При выросшей семье, да разрастающихся семейных и социальных связях (крестных полагается брать не из семьи - ребенку в случае семейных невзгод духовное руководство надо обеспечить, и дополнительное окошко в мир, да и материальная помощь в нужную минуту всегда подоспеет) - вот уже и чистая горница напрашивается, чтобы всех вместить на праздник, и свадьбы скоро пойдут - девки спеют! К тому времени и старшим больше покою хочется. Хотят - с малыми, а хотят - в отельное помещение. Может тетка без­детная овдовела - не жить же ей бобылкой никому ненужной. Если характер уживчивый - и ей место уготовлено: и отдельно, и к своим близко. Сын же­нится, и, если отделяться не торопится - тоже ему

56

хоромы тут же. Да в сторонке, чтобы все-таки новая семья крепла, не под критическим взглядом родите­лей, а сама собою. Растет изба - строятся дополни­тельные помешения.

Чем более суров климат - тем ближе жмутся постройки и службы к основной избе, постепенно замыкаясь в прямоугольник, а на Севере просто все под одну крышу - и скот, и сеновал, и склады, и баню. Мы предлагаем вашему вниманию макет одно­го из многочисленных типов изб, сделанный по схеме из журнала «Наука и Жизнь» за сентябрь 82 г. Это не самая большая, не самая усовершенствованная и изукрашенная изба - сказано - типичная. Рассчитана на 10-14 человек, включая детей и стариков. Разно­образнейшие планы больших изб - в вашем распоря­жении. Фотографии целых улиц таких изб - так же. Они никак не исключения. В нашем случае изба со­стоит из нижней исть-бы, т.е. истопляемого помеще­ния, горницы (размеры опять-таки даны длинною бревна: от 18 до 36 футов каждая сторона), трех меньших изб и трех жилых «каморок» (правда, эти «каморки» размера от 18 до - страшно сказать! - 70 кв. метров). Крестьянин тесноты не любил, и, во­преки пропагандой распространенному мнению, жил в огромном объеме. Большую часть такого дома за­нимают конюшни, хлев, птичник, склады, баня, и «удобства» в нижнем этаже. Наверх вели: лестницы в жилую часть, ввоз в служебную - там конь с теле­гой или санями, с возом сена, напр., должен был развернуться. Там и был сеновал, сено через отвер­стие прямо сбрасывали скотине. Тут же лари с зер­ном, крупой и мукой, запасы солонины и сала, кож, пряж, материалов для зимних работ - лен, пенька, деревянные заготовки. Человек был творцом своего жилища, творцом свободным - о чем и свидетельст-

57

По взвозу - на повёть.*

вует обилие и разнообразие планировок - и творил жилье свое на свою личную потребу, в соответствии со своим вкусом. Творил всю жизнь, справедливо считая, что улучшать ее, приукрашать сплачивало всех ее насельников, каждый по мере сил участвовал: тесали, вырезали, выпиливали, раскрашивали, узо­рочьем изукрашали, вышивали, пряли и ткали, кру­жева плели и вязали - каждый в меру своих талантов, сил и желания - свободно - участвовал в общем деле домостроительства. Было оно свое, семейное, общее, ни с чьим не одинаковое - гимн красоте, изобрета­тельности, трудолюбию, гармонии. Свободе творче­ства, индивидуальному вкладу в общее дело. Работа радостная, веселая - человек создает. Крепнет чув­

58

ство локтя, взаимосвязанности, взаимопомощи. Все это помогает жить, укрепляет эмоциональную ста­бильность. Каждый из нас, сделав что-нибудь, любую мелдочь, своими руками - радуется и гордится: не так совершенно, как покупное, но - сам сделал. Где -то в тайниках души это вырабатывает и немаловаж­ное чувство независимости, выживаемости и само­уважения. И уважения со стороны детей. Умение, сноровка отца всю жизнь приглашает к подражанию и совершенствованию, что радует всю семью. И если что-нибудь сын достигает сверх отца, то усилием и с отцовского благословения, и чаще всего, благодуш­ного признания.

Воспитание в семье обеспечивается всей семьей. Распределение маленьких детей по возрастным груп­пам для их воспитания есть результат чисто умозри­тельных упражнений «научной педагогики», практи­кой совсем не оправдываемое. Так же, как объеди­нение под одной крышей стариков (старческие дома) - результат той же умственной гимнастики. Может быть, в данных конкретных условиях и наименьшее зло, но старику нужен естественный человеческий контакт с различными возрастными группами, где возможности передачи знаний и жизненного опыта играют наиважнейшую эмоционально-стабилизирую- щую роль. Старик скорее найдет благодарного слу­шателя и собеседника в малолетнем внуке-внучке, своем или соседском, для которого нужны время и ласка (даже если это сопровождается ворчанием), умение что-то вылепить, нарисовать, вырезать, рас­сказать, объяснить, чем в старике своего же возра­ста. С последним основной общей темой могут быть лишь болезни и горечь пережитых обид, а в наилуч- шем случае - состязание в тщеславности воспомина­ний, когда заинтересованных слушателей нет, а есть

59

только самопревозносящий себя рассказчик. Т.е. вы­вод практический на сегодняшний день: когда роди­тели отправляют детишек в детский садик на много часов в день (здесь, как и во многом другом, вопрос меры), отделяя этим или иным способом жизнь и ин­тересы ребенка от таковых всей семьи, они готовят себе отправку в старческий дом через 30-50 лет. Если не позаботиться об общих интересах в детстве, их неоткуда взять в старости. В избе под одной кры­шей жили 3-4 поколения. Воспитывали, главным об­разом, старый и малый, располагавшие достаточным временем и интересом к духовным запросам воспиты­ваемых. Старшие братья-сестры, а также малолетние тетки и дядья - по близости, сходству интересов; старики - терпением, любовью и жизненным опытом, снимая с родителей излишнюю нагрузку.

В результате общего дела и семья держалась крепко, неразрывно. Если уходили - стремились вер­нуться к неповторимому своему, тятенькой и дедом созданному, не шаблонному, не стандартному. Изба способствовала сплочению, гармонизации индивиду­альных усилий и решений, предоставляя каждому свободу выбора точки приложения своих сил, труда, творчества. Ритм определяла Церковь, природа, не­обходимость. Именно в этом порядке: в воскресенье или в праздник - работать грех. Даже если зерно из колоса сыплется - на то Божья воля. Только самое необходимое - скот обрядить, пищу приготовить. Свободное время (после церковной службы) посвя­щается общению, философствованию, осмыслению жизни - у старших; веселью, пению, играм - у осталь­ных. Каждый праздник освящен традициями, боль­шинство из которых восходят ко временам языческим и доисторическим: мудрая наша Церковь не уничто­жала их, если они прямо Церкви не противоречили,

60

а - или вкрапляла в христианские праздники, вроде бы отождествляла (многое в древнеславянской язы­ческой символике словно предвосхищает христиан­скую), или - допускала, терпела.

Ритм времен года отражается на всем образе жизни в избе: зимою все стремятся к очагу, все спят поближе к теплу. Всем нужно приноровиться жить так, чтобы не мешать окружающим. А с приближе­нием тепла каждый норовит воспользоваться возмож­ностью индивидуального обиталища, и члены семьи расселяются по светелкам, горницам, клетям, а то и сеновалам - наслаждаться ароматами и шумами бли­зости природы, чтобы к зиме опять радоваться теплу очага и более тесному общению с близкими. Этот ритм и гармония напоминают процесс дыхания: вдох - выдох, и помогают психической уравновешенности как всей семьи, так и каждому члену ее в отдельно­сти. Сейчас очень много говорят о биоритмах. Этот самый биоритм естественно задан в избе - по сол­нышку и морозу, по церковному календарю, где праздники - с обилием эксцентрики, песен, хорово­дов, плясок, общения и угощения, потребления бел­ков и вообще обильного питания - сменяются поста­ми, духовным подъемом, покаянием, самокритикой, приведением в порядок взаимоотношений (начиная с Прощеного Воскресенья), самоконтролем (кто, кроме собственной совести, уследит за сорванцом, ворую­щим в пост яйца из гнезд?). А с точки зрения меди­цины, даже советские врачи рекомендуют «разгрузоч­ные дни»: без животных белков и жиров. Чем не пост? Одни фрукты, овощи и зерновые. Не удиви­тельно, что надобность и диэтологах, психологах и психиатрах, специалистах по печеночным, желудоч­ным, почечным, сердечно-сосудистым заболеваниям сводится к минимуму в избе. Добавим к этому баню

61

(регулярное ею пользование).Кстати о банях. Почему-то говорят о банях фин­

ских, турецких, римских. Сколько их всего-то, этих бань, было? Сотни? А где вы услышите о сотнях тысяч русских бань? Ведь при редкой избе нет своей баньки! В чем дело? Нужно русских представить грязнулями?

Ритм натурального хозяйства подчиняется време­нам года, погоде - пахота, сев, огородное хозяйство, сенокос, жатва, сбор урожая - перемежались сбором ягод и грибов, охотой и рыбалкой - не баловством, а для пропитания. Все начиналось с молебна-праздника, обрядов и ритуалов каждый раз особых; наряды, утварь и украшения создавали незабываемые, разно­образные переживания.

Ритм молитвенный и бытовой: весьма строгий пост - в еде, одежде, поведении, даже темах разго­воров - и радость, яркость, духовный подъем празд­ников и уменье создать их материальное оформление.

Красоты искал русский человек в расположении своего жилища (и в первую очередь храмов) в наи­более живописных местах. Но он не был пассивным потребителем ее, а - творцом: украшал и садиками с цветами, и калитками, крылечками, наличниками, коньками - богатейшим набором выразительных средств: скульптурой, выпиловкой, плетением, выта­чиванием, раскраской, и даже инкрустацией - снару­жи и изнутри, где добавлялись вышивка, вязание, ткание чудесных, глаз радующих предметов ежеднев­ного обихода. Разделочная доска - на ней каждый день лук крошат, а на стену повесишь - картина! Ручник - после грязной работы руки вымытые вы­тирать - произведение искусства. Дуга, сани, лари, ложки, миски, ковры и дорожки, коромысло. Сара­фаны, рубахи, запоны, занавески. Человек в избе

62

Такой архитектуре украшения не нужны.

окружает себя красотой. Гармония господствует в объемах - и в убранстве избы, в одежде. Бабий кут женщина украшала для себя - там она проводила немало времени. А яркие вышитые запоны (перед­ники) хозяйки и дочек! Обязательно в тон или в контраст с сарафаном, да еще чтобы с вышивкой ру­бахи гармонировали. Увлечение старинной крестьян­ской утварью во всем мире в наше время на самом высоком художественном и экономическом уровне (и, конечно, на менее высоком - копируя) - неспро­ста. Действительно, это предметы непревзойденной красоты, формы и практичности, по которым наш современник так соскучился.

Гармония господствовала в распределении вре­мени и обязанностей, в отношениях человеческих, в соотношении поколений, во взаимопроникаемости - в нежестких переходах: объемов избы, распределении времени и обязанностей, соотношения дисциплины и индивидуальной свободы, авторитарности и уваже-

63

ния к личности, женских и мужских ролей, праздника и труда.

Обычно о внутри-избяной жизни мы судим по от­дельным, из контекста вырванным наблюденям - про­ходя мимо нормальной жизни народа, которая стро­ится по воле Божьей и совести христианской.

Нашими восторгами руководит не идеализация, а ознакомление с бытовым и историческим материалом и - статистика. Мы просто пытаемся воздать долж­ное, призываем к изучению.

Мера являлась отличительным свойством избя­ного быта: мера в труде и еде, в обилии (девичий сундук), в богатстве (помеха в спасении души), в украшении, в помещениях, в выявлении чувств. Каж­дое из этих утверждений - нам кажется - заслуживает изучения, для понимания философии русской само­бытности.

Мы не археологи, не кабинетные исследователи. Мы просто ищем в нашем прошлом то, что пригодно быть нашим, не привозным, органическим лекарст­вом нашего настоящего и здоровой базой нашего бу­дущего. Это не означает бездумного возвращения во тьму веков, а - пристальное осмысление векового опыта и отбора: это мне годится для духовного здо­ровья и усовершенствования, для сильного государ­ства (не за счет моего рабства, а как содружество свободной инициативы хозяев своей судьбы) для кра­сивой жизни, для крепкой семьи, для радости бытия - и спасения души.

И л л ю с т р а ц и и в зя т ы и з:1 ) В . О р ф и н с к и й , Логика красоты, И з д а т е л ь с т в о « К а р е л и я » , П е т р о з а в о д с к , 1 9 7 8 .2 ) А . О п о л о в н и к о в , Г . О с т р о в с к и й , Русь деревням. И зд а т е л ь с т в о « Д е т с к а я л и т е р а т у р а » , М о ск в а , 1970 .

64

СЛОВАРЬ

Алтарный прируб алтарь - в о с т о ч н а я ч аст ь ц е р к в и , о т д е л е н н а я о т о с т а л ь н ы х п о м е щ е ­н и й и к о н о с т а с о м ( с м .) .

Балясник - а ж у р н о е о г р а ж д е н и е б а л к о н о в , г у л ь б и щ , з в о н н и ц и

т .д . , с о с т о я щ е е и з ф и г у р н ы х с т о е к (б а л я с и н ) , н е су щ и х п о р у ч е н ь .

Безгвоздевая (и л и самцовая) крыша. - В э т о й к р ы ш е т е с к л а д ет с я

н е н а н а к л о н н ы е с т р о п и л а , как о б ы ч н о , а на г о р и з о н т а л ь н ы е б р е в н а - с л е г и . К о н ц ы э т и х п р о д о л ь н ы х с л е г в р у б л е н ы в п о п е ­р е ч н ы е с т е н ы с р у б а , и л и , и н а ч е , сам ц ы . Ч т о б ы т е си н ы н е с о ск а л ь ­з ы в а л и , их с н и зу п о д д е р ж и в а е т в ы д о л б л е н н о е б р е в н о - « п о т о к » ( с м .) , о п и р а ю щ и й с я н а « к у р и ц ы » (с м .) . Т а к а я к р ы ш а с т р о и л а с ь

б е з е д и н о г о г в о зд я и д е р ж а л а с ь о ч е н ь п р о ч н о .

Бочка - о д н а и з ф о р м к р ов л и ст ар и н н ы х д е р е в я н н ы х зд а н и й . О б а е е ск ата за к р у г ­

л е н ы , а в в ер х у о н и с х о д я т ся п од о ст р ы м у г л о м н а п о д о б и е к и л я у л о д к и . Б о ч к и б ы л и ш и р о к о р а с п р о с т р а н е н ы в ц е р к о в ­н о й и с в е т с к о й (х о р о м н о й ) а р х и т е к т у р е .

Брус - с а м ы й р а с п р о с т а р е н н ы й ти п к р е с т ь я н с к о й и з б ы , в к о т о р о й все п о м е щ е н и я с п л а н и р о в а н ы о д н о за д р у г и м н а о д н о й о с и , в ф о р м е в ы т я ­н у т о г о п р я м о у г о л ь н и к а . И н а зы в а е т ­ся о н т а к п о с х о д с т в у с б р у с к о м

- б р е в н о м , о б т е с а н н ы м , и л и , как г о ­в о р я т . о к а н т о в а н н ы м , с д в у х , т р е х и л и ч е т ы р е х с т о р о н .

65

Вежа - с т о р о ж е в а я н а б л ю д а т е л ь н а я б а ш н я в к р е ­п о с т и .

Венец - о д и н г о р и з о н т а л ь ­н ы й р я д б р е в е н в с р у б е , с в я за н н ы й в у г л а х в р у б ­к а м и .

Верх - к о м п о з и ц и о н н о е за в е р ш е н и е ц е н т р а л ь н о й ч а с т и ц е р к в и . Х а р а к т е р в е р х а и о п р е д е л я е т т и п ц е р к в и , е е а р ­х и т е к т у р н о - х у д о ж е с т в е н н ы й о б р а з . Ц е р к в и п о с в о и м в е р х а м р а з л и ч а ю т с я

н а к л е ц к и е . ш а т р о в ы е , я р у с н ы е , м н о ­г о г л а в ы е и т .д .

Взвоз - н а к л о н н ы й п о м о с т , в ед у щ и й на в т о р о й э т а ж х о зя й с т в е н ­н о г о д в о р а с е в е р н о й и зб ы (п о в е т ь ) .

Висячее крыльцо - к р ы л ь ц о , о п и р а ю щ е е с я н е на с т о л б ы , а на в ы п у ск и ( с м .) , т о е с т ь к он -

— цы б р е в е н , в ы с т у п а ю щ и е из с а м о г о с р у б а .

66

Волоковое окно - н е б о л ь ш о е о к о н ­ц е , к о т о р о е и зн у т р и за к р ы в а л о с ь ^ ( з а в о л а к и в а л о с ь - о т с ю д а и н а зв а - z r

н и е ) д о с к о й -з а д в и ж к о й .

Волюты - з а в и т к и , у к р а ш а ю щ и е в е р х о к о н н ы х н а л и ч н и к о в . Э т а д е к о р а т и в н а я

ф о р м а з а и м с т в о в а н а и з г о р о д с к о й к а м е н ­н о й а р х и т е к т у р ы . Т в о р ч е с к и п е р е о с м ы с л е н ­н а я н а р о д н ы м и з о д ч и м и , в о л ю т а п р о ч н о

у т в е р д и л а с ь в д е р е в я н н о й а р х и т е к т у р е П р и - о н е ж ь я .

Воронцы - д л и н н ы е д е ­р е в я н н ы е п о л к и , р а с п о ­л о ж е н н ы е в и з б е п р и ­м е р н о н а у р о в н е г о л о ­в ы . Т я н у т с я о н и в д о л ь

с т е н и о т п е ч и . В « ч е р ­н о й » , к у р н о й , и з б е о н и к а к б ы р а з д е л я ю т в е р х ­

н ю ю з а к о п ч е н н у ю ч а с т ь к о м н а т ы о т н и ж н е й , ч и с т о й . Н а эт и в о р о н ц ы к р е с т ь я н е с т а в и л и

р а з н у ю д о м а ш н ю ю у т в а р ь , п о с у д у , и н с т р у м е н т ы .

Восьмерик - ч а с т ь зд а н и я , и м е ю щ а я в о с ь м и г р а н н у ю ф о р м у , в о с ь м и г р а н н ы й

с р у б .

67

Выпуски, и л и помочи, - к о н ц ы б р е в е н , в ы п у щ е н н ы е из

с р у б а . Э т и п о м о ч и п о д д е р ж и в а ю т с в е сы к р о в е л ь , г а л е ­р е и . п л о щ а д к и в и ся ч и к к р ы л ец .

Выставки, выселки, починки - м а л е н ь к и е д е р е в у ш к и и з н е с к о л ь ­к и х д в о р о в . О н и в о зн и к а л и , к огд а к р есть я н е в п о и ск а х б о л е е у д о б ­н ы х и п л о д о р о д н ы х з е м е л ь « в ы сел я л и сь » и з б о л ь ш и х д е р е в е н ь ,

с е л и п о г о с т о в .

Глаголь - т и п с е в е р н о й к р е с т ь я н с к о й и з б ы , и м е ю щ и й в п л ан е ф о р м у б у к в ы « Г » : х о зя й с т в е н н ы й д в о р п о с т а в л ен п о д п р я м ы м у г ­л о м к ж и л о й ч а с т и .

Горница - п а р а д н а я , « ч и ст а я » к о м н а т а в к р е с т ь я н с к о й и з б е на в т о р о м э т а ж е . О б ы ч н о о н а л е т н я я , н е о т а п л и в а е м а я . Н а зв а н и е п р о и с х о д и т о т « г о р н я я » , т о е с т ь н а х о д я щ а я ся н а в ер х у .

Глава, главка - ц е р к о в н ы й к у п о л в в и д е л у к о в ­ки с к р е с т о м , к о т о р а я з а в е р ш а е т все зд а н и е или

к а к у ю -л и б о е е ч а с т ь .

68

Городня - б р е в е н ч а т ы й с р у б (к л е т ь ) , з а п о л н е н н ы й в н у т р и к а м н е м или з е м ­л е й : г о р о д н и . п р и м к н у т ы е о д н а к д р у ­г о й . с о с т а в л я л и к р е п о с т н у ю с т е н у .

Гульбище - г а л е р е я , к р ы ­т а я и ли о т к р ы т а я , о п о я ­с ы в а ю щ а я з д а н и е в н и зу

л и б о н а у р о в н е в т о р о г о э т а ж а с д в у х -т р е х с т о р о н .

Дымник - п е ч н а я т р у б а , в ер хн я я н а р у ж н а я ч а ст ь

д е р е в я н н о г о д ы м о х о д а .

Жароток - ч а с т ь р у с с к о й п е ч и , в к о т о р о й хр ан я тся г о р я ч и е у г л и .

Н а х о д и т с я с б о к у о т ш е с т к а (с м .) .

Закомары - п о л у к р у г л ы е з а в е р ш е н и я н а р у ж н ы х с т е н ц ер к в и .

Замковое кольцо - д е т а л ь в и с я ч е г о п о т о л к а

- « н е б а » ( с м .) .

69

Звонница - в е р х н я я ч а с т ь к о л о к о л ь н и , в к о т о р о й п о д в е ш и в а ю т

к о л о к о л а .

Иконостас - с т р о г о о п р е д е л е н н а я , к а н он и ч еск ая к ом п о зи ц и я и к он , р а с п о л о ж е н н ы х , к ак п р а в и л о , в н е с к о л ь к о я р у со в . В ц е р к в а х и к о ­н о с т а с о т д е л я е т а л т а р ь о т с о б с т в е н н о ц е р к в и , т о е с т ь п о м е щ е н и я .

в к о т р о м п р о и с х о д и т с л у ж б а . В м а л ен ь к и х ч а с о в н я х , н е и м е ю щ и х

а л т а р н о г о п р и р у б а , и к о н о с т а с н а х о д и т с я н е п о с р е д с т в е н н о на в о ­

с т о ч н о й с т е н е .

Интерьер - а р х и т е к т у р н о -о р г а н и з о в а н н о е п р о с т р а н с т в о в н у т р е н ­н и х п о м е щ е н и й зд а н и я .

Камелек, камеленок, каменка - п е ч ь , о ч а г , с л о ж е н н ы й и з к а м н е й н а с у х о , б е з с в я зы в а ­ю щ е г о р а с т в о р а . Д ы м и з н е г о и д ет н е п о ­с р е д с т в е н н о в с а м о п о м е щ е н и е и в ы т я ги в а­е т с я л и б о в д в е р ь , л и б о в с п е ц и а л ь н о е о т ­в е р с т и е в с т е н е .

Клетьс р у б .

к р ы т ы й п р я м о у г о л ь н ы й д ер ев я н н ы й

70

Кокора - с т в о л д е р е в а , с р у б л е н ­н о г о с о д н и м и з о т в е т в л е н и й к о р ­н я , о б р а з у ю щ и м к р ю к . У к р е п ­л е н н а я в с л е г а х б е з г в о з д е в о й т е ­с о в о й к р о в л и и н е с у щ а я п о т о к ( с м .) к о к о р а н а з ы в а е т с я к у р и ц ей .

Кокошник - д е к о р а т и в н а я з а к о м а р а ( с м .) , о б ы ч ­н о с з а о с т р е н н ы м в е р х о м , н а п о м и н а ю щ а я п о ф о р ­м е т р а д и ц и о н н ы й ж е н с к и й г о л о в н о й у б о р . К о ­к о ш н и к и у к р а ш а ю т с т е н ы , с в о д ы , б а р а б а н ы с т а ­р и н н ы х р у с с к и х ц е р к в е й .

Конек - в е р х н и й с т ы к д в у х с к а т о в к р о в л и . Э т о т ст ы к с в е р х у п р и к р ы т в ы д о л б л е н н ы м б р е в н о м , т а к н а зы в а е м ы м о х л у п н е м , или

ш е л о м о м ( т о е с т ь ш л е м о м ) . П о д ним л е ж и т к о н е в а я с л е г а , з а в е р ­ш а ю щ а я к о н с т р у к ц и ю с а м ц о в о й , б е з г в о з д е в о й к р о в л и ( с м .) , а к о ­

н е ц ш е л о м а , в ы х о д я щ и й н а ф а с а д и з б ы , ч а с т о у к р а ш а л ся и з о б р а ­ж е н и е м к о н с к о й г о л о в ы . Ч т о б ы ш ел о м н е с о с к а л ь зы в а л , е г о

с к р е п л я ю т с к о н е в о й с л е г о й ск в о зн ы м и ш п о н к а м и -с т я ж к а м и , к о ­т о р ы е н а з ы в а ю т с я с о р о к а м и .

Коник - д е т а л ь р у с с к о й п еч и : м асси в н ая р езн а я

д о с к а , о т д е л я ю щ а я ш е с т о к ( с м .) о т р у к о м о й н и ­к а . С л у ж и т м е с т о м д л я р у ш н и к о в (п о л о т е н е ц ) и

ч и с т ы х х о з я й с т в е н н ы х т р я п о к .

71

Кошель - т и п р у с с к о й и зб ы в З а о н е ж ь е . К в а д р а т н ы й в п л а н е , к о ш е л ь и м е е т а с и м м е т р и ч н ы й б о к о в о й ф а с а д , п о с к о л ь к у к о н е к ( с м . ) п р о х о д и т п о ц е н т р у н е в с е г о зд а н и я , а е г о ж и л о й ч а с т и , р а с п о л о ж е н н о й с б о к у х о з я й с т в е н н о г о д в о р а .

Костер - пирамидальный сруб, сделанный «в режь» (см.).

Косящатое (красное) окно - о к н о , о б р а м л е н ­н о е м о щ н ы м и г л а д к и м и к о с я к а м и , с о е д и н е н ­н ы м и п о д у г л о м - «в у с » . В о т л и ч и е о т в о л о ­к о в ы х о к о н , к о с я щ а т ы е о к н а б о л е е с л о ж н ы , к р а с и в ы и п а р а д н ы .

Красный тес - т е с и д у щ и й на в т о р о й , в ер хн и й

с л о й д е р е в я н н о й к р о в л и . Н и ж н и е , с в и с а ю щ и е к о н ц ы к р а с н о г о т е с а ч а с т о о б р а б а т ы в а л и с ь в

ф о р м е у с е ч е н н о й п и к и , ч т о п р и д а в а л о в сей

к р о в л е к р у ж е в н у ю а ж у р н о с т ь , в ы г о д н о к о н т р а ­с т и р у ю щ у ю с м а с с и в о м б р е в е н ч а т ы х с т е н .

Кремль - о б н е с е н н а я к р е п о с т н ы м и с т ен а м и ц ен т р а л ь н а я ч аст ь д р е в н е г о г о р о д а .

Куб - к у б о в а т ы й , и ли к у б а с т ы й , в е р х ; ч е т ы р е х ­г р а н н о е п о к р ы т и е ч е т в е р и к о в (с м .) , н а п о м и н а ю ­щ е е п о ф о р м е м а с с и в н у ю л у к о в и ч н у ю главу ( с м .) .

72

Курица - с м . К о к о р а .

Липа, рубка «в лапу» - с п о с о б с о е д и н е н и я (р у б к и ) б р е в е н в у г л а х , п р и к о т о р о м к о н ц ы б р е в е н н е в ы ­х о д я т з а п р е д е л ы с т е н ы .

Лемех - д е р е в я н н а я ч е р е п и ц а , у п о т р е б л я в ш а я с я

д л я п о к р ы т и я г л а в , ш е е к , б о ч е к , к о к о ш н и к о в и д р у г и х ч а с т е й ц е р к о в н ы х в е р х о в .

Лоток - б р у с с в ы д о л б л е н н ы м ж е л о б о м -в о д о с т о к о м .

Луковица - ц е р к о в н а я гл ав а ( с м .) , н а п о м и н а ю щ а я п о ф о р м е л у к о в и ц у .

Матица - б а л к а , н е с у щ а я д ер ев я н н ы й п о т о л о к .

73

Мост - к р о м е о б ы ч н о г о зн а ч е н и я , о б о з н а ч а е т в с я к о е м е с т о , в ы ­м о щ е н н о е б р е в н а м и ; н а с т и л п о л а ; п о л в сен я х .

Наличник - д е к о р а т и в н о е о б р а м л е н и е о к о н ­н ы х п р о е м о в .

«Небо» - о с о б ы й в и д п о т о л к а , ч а с т о в с т р е ч а ю щ и й с я в с ев ер н ы х

д е р е в я н н ы х ц е р к в а х . В ц е н т р е м а сси в н ы й к р у г - з а м к о в о е к о л ь ц о , в к о т о р о е у п и р а ю т с я н а к л о н н о и д у щ и е б а л к и -т я б л а . П р о с т р а н ­с т в о м е ж д у т я б л а м и з а п о л н я л о с ь б о л ь ш и м и и к о н а м и или д о ск а м и .

Облам - н а в е с в в е р х н е й ч а ст и к р е п о с т н о й с т е н ы .

Обло, рубка «в обло» и л и «с остатком», - с п о с о б с о е д и н е н и я б р е в е н в у г л а х , п р и к о т о ­р о м к о н ц ы б р е в е н - о с т а т к и в ы х о д я т за п р е д е ­л ы с т е н ы .

Острог, острожец - у к р е п л е н н о е м е с т о с о б о р о н и т е л ь н о й о г р а д о й .

Охлупень, и л и шелом - с м . К о н е к .

Плаха, пластина - п о л о в и н а р а с к о л о т о г о или р а с п и ­л е н н о г о в д о л ь б р е в н а ; п л а х и у п о т р е б л я л и с ь д л я н а ­с т и л а п о л о в и п о т о л к о в .

74

Повал - в е р х н я я , п о с т е п е н н о р а с ш и р я ю щ а я ­ся ч а с т ь с р у б а , в ы п о л н я ю щ а я а р х и т е к т у р н о

-к о н с т р у к т и в н у ю р о л ь к а р н и за .

Поветь - в т о р о й э т а ж х о з я й с т в е н н о г о д в о р а и зб ы с е в е р н о г о к р е ­с т ь я н и н а .

Подзоры - р е з н ы е д о с к и , ш и р о к о у п о т р е б л я е м ы е к ак д е к о р а т и в ­н о -х у д о ж е с т в е н н ы е и к о н с т р у к т и в н ы е д е т а л и в д е р е в я н н о м з о д ч е ­

с т в е (п о д с к а т а м и к р о в е л ь , на к р ы л ь ц а х , н а ф р о н т о н н ы х п о я с а х

( с м .) , н а л а в к а х и т .д . ) .

Подклеть, и ли подклет - н и ж н и й э т а ж д е р е в я н н о г о зд а н и я , о б ы ч ­н о с л у ж е б н о -х о з я й с т в е н н о г о н а зн а ч е н и я .

Подтесок - т е с , и д у щ и й на п е р в ы й , н и ж н и й с л о й д е р е в я н н ы х к р о в е л ь .

Полок в бане - в ы со к и й с т у п е н ч а т ы й д ер ев я н н ы й н а с т и л , на к о ­т о р о м п а р я т с я .

Полица - н и ж н я я , п о л о г а я ч а с т ь к р о в л и .

75

Полотенце - к о р о т к а я р е зн а я д о с к а , з а ­к р ы в а ю щ а я с т ы к п р и ч е л и н (с м .) .

Помочи - с м . В ы п у с к и .

Портал - г л а в н ы й д в е р н о й п р о е м .

Поток - д е т а л ь б е з г в о з д е в о й

т е с о в о й к р о в л и : б р у с или л о ­т о к ( с м .) , в к о т о р ы й у п и р а ю т ­ся н и ж н и е к о н ц ы к р о в е л ь н о г о т е с а .

Прируб - б о л е е н и зк а я ч а ст ь зд а н и я , о р г а н и ч е ­с к и в к л ю ч е н н а я в е г о о б щ у ю к о м п о з и ц и ю .

76

Причелина - д о с к а , з а к р ы ­в а ю щ а я н а р у ж н ы е т о р ц ы п о д ­к р о в е л ь н ы х с л е г ( с м .) . О н а о б ы ч н о п о к р ы в а е т с я р е з ь б о й и с л у ж и т н е о т ъ е м л е м о й ч а ­с т ь ю т е с о в ы х к р о в е л ь .

Прясло - ч а с т ь к р е п о с т н о й с т е н ы м е ж д у дв ум я б а ш н я м и ; о г р а д а

и з ж е р д е й , з а щ и щ а ю щ а я п о л я и о г о р о д ы о т с к о т а .

Режь, сруб «в режь» - т и п с р у б а , в к о ­т о р о м б р е в н а у л о ж е н ы н е п л о т н о , а на н е к о т о р о м р а с с т о я н и и о д н о о т д р у г о г о , р е д к о , и с в я за н ы м е ж д у с о б о й т о л ь к о в у г л а х .

Рундук - в ер х н я я п л о щ а д к а к р ы т о г о к р ы л ь ц а .

Ряж - о п о р а , о с н о в а н и е п о д с о о р у ж е н и е , с р у б л е н н о е и з б р е в е н в

в и д е к л е т и .

77

Светелка - к о м н а т к а в в е р х н е й ч а с т и и зб ы , о б ы ч н о н е о т а п л и ­в а е м а я .

Столп - ц е н т р а л ь н а я , н а и б о л е е в ы со к а я ч аст ь зд а н и я .

Тарасы - д в у х р я д н а я р у б л е н а я к р е п о с т ­н ая с т е н а , з а п о л н е н н а я в н у т р и к ам н ем

и л и з е м л е й . О т л и ч и е е е о т г о р о д н и в

т о м , ч т о о н а с п л о ш н а я .

78

Тетива (косоур) - о с н о в н о й э л е м е н т к о н ­с т р у к ц и и л е с т н и ц ы : о д и н и з д в у х н а к л о н н ы х б р у с ь е в , н е с у щ и х с т у п е н и .

Трапезная - н е в ы с о к а я п р и с т р о й к а с з а п а д н о й

с т о р о н ы ц е р к в и , с л у ж и в ­ш а я м е с т о м о б щ е с т в е н ­н ы х с о б р а н и й .

Тябла - г о р и з о н т а л ь н ы е б р у с ь я -п о л к и , на к о т о р ы е с т а в и л и сь и к о н ы в и к о н о с т а с е ; н а к л о н н ы е б а л к и в ц е р к о в н о м п и р а м и д а л ь ­н о м п о т о л к е т и п а « н е б о » .

Фронтонный пояс - р я д о с т р о у г о л ь н ы х

к р о в е л е к - ф р о н т о н ч и к о в , - о х в а т ы в а ­ю щ и й в о с ь м е р и к ц е р к в и . Э т а д е т а л ь з а ­щ и щ а е т с р у б в о с ь м е р и к а о т о с а д к о в и о д н о в р е м е н н о с м я г ч а е т с у р о в о с т ь е г о

м а с с и в а .

Четверик - ч е т ы р е х г р а н н ы й с р у б .

79

Шатер, шатровый верх, шатровое покры­тие - в ы с о к о е ч е т ы р е х - , ш е с т и -, или в о сь м и ­г р а н н о е п и р а м и д а л ь н о е п о к р ы т и е б а ш н и , ц ер к ­в и , к о л о к о л ь н и .

Шейка, шея - г л у х о й б а р а б а н , н е су щ и й ц е р ­к о в н у ю г л а в к у .

Шелом, охлупень - с м . К о н е к .

Шесток - м е с т о п е р е д т о п к о й р у с с к о й п еч и .

Шипец, самец (фронтон) - в ер хн я я ч а ст ь т о р ­ц о в о й с т е н ы с р у б а , о г р а н и ч е н н а я дв ум я с к а т а ­м и к р о в л и .

Ярус - у б ы в а ю щ е е п о в ы с о т е г о р и зо н т а л ь н о е ч л е н е н и е о б ъ е м а зд а н и я ; г о р и зо н т а л ь н ы й ряд

и к о н в и к о н о с т а с е .

80

Прот. Виктор Потапов

ДЕЯТЕЛИ РУССКОГО ДУХОВНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ ПРОШЛОГО:

МИТРОПОЛИТ ИННОКЕНТИЙ московский, «АПОСТОЛ АЛЯСКИ»

Со времени перенесения главного управления рус­ских колоний на Аляске из Кадьяка в Ново-Архан- гельск (ныне Ситка), то есть с 1808 по 1816 годы, в этом портовом городе не было священнослужителя. Священник Лавров, назначенный в Ново-Архангельск, остался на Камчатке, а преклонные возрастом старцы - первой миссии - Герман, Иоасаф и Афанасий, не решались предпринимать опасных морских путешест­вий, чтобы добраться до Ново-Архангельска. Между тем, новая колония укреплялась и расширялась. На службу в Русско-Американской компании приезжало много православного народа, как из России, так и из других поселений и колоний. Таким образом, число христиан в Ново-Архангельске умножилось, но они были лишены богослужения. Крещения, погребения и другие требы исполнял мирянин, служитель Рос­сийско-Американской компании Беляев, которого правление компании уговаривало принять священство. Но Святейший Синод на это не согласился. Тогда правитель компании Александр Баранов стал просить о назначении в Ново-Архангельск священника из Рос­сии. В 1816-ом году по распоряжению Синода в Ново -Архангельск был послан священник Алексей Соко­лов. В то же время была устроена временная церковь.

В 1821-ом году были возобновлены Императором

81

дарованные компании привилегии и права, но при этом было вменено ей в обязанность иметь в коло­ниях священников. Поэтому из Иркутска было от­правлено в Америку трое священнослужителей: на остров Уналашку - отец Иоанн Вениаминов, на ост­ров Кадьяк отец Фрументий Нордовский и в Атку отец Иаков Нецветов. Так образовалось четыре при­хода по числу главных отделов колонии. Русско -Американская компания взяла на себя содержание церквей и священников и все расходы по их миссио­нерским поездкам. В церковно-административном от­ношении новые миссионеры подчинялись иркутскому архиерею.

Особенно полезно для православной Церкви на Аляске оказалось служение и миссионерская деятель­ность священника уналашкинского отдела русской колонии отца Иоанна Евсеевича Вениаминова, впо­следствии святителя Иннокентия, прибывшего на Уналашку в 1824 году.

44 года своей жизни отец Иоанн Вениаминов по­святил делу проповеди Евангелия в Северной Амери­ке; из них 16 лет в сане священника и 28 лет в сане епископа Алеутского и Камчатского. Такое много­летнее, полное труда и энергии, служение отца Иоан­на делу православия в русской Америке принесло богатые плоды, так что и до сих пор многое из того, что было сделано или чему было положено начало при Вениаминове, осталось как памятник его ума, любви и преданности. Я сам был свидетелем этого, когда посетил Аляску прошлым летом.

Отец Иоанн Вениаминов родился в 1797 году. Отец его, бедный пономарь Ангинского села иркут­ской епархии, Евсевий Попов, вскоре после его рож­дения, умер, оставив свою семью в бедности.

В детстве даровитый мальчик нашел себе покро­

82

вителя в лице своего родного дяди, который на по­следние средства помог определить Ваню в Иркут­скую семинарию. В семинарии Ваня Попов был луч­шим учеником и семинарское начальство, в знак сво­его к нему благоволения, дало ему фамилию Вениа­минов, по имени скончавшегося незадолго перед тем архиепископа. Вениаминов в семинарии увлекся ме­ханикой, вполне освоился с часовым мастерством и вообще проявлял интерес ко многим наукам. Как лучший ученик, Вениаминов, по окончании курса се­минарии, был бы послан в духовную Академию, но Богу было угодно, чтобы его жизнь устроилась со­вершенно иначе. За год до окончания курса он же­нился, потеряв этим право идти в академию, был по­священ в диаконы и приписан к одной из церквей Иркутска. Через четыре года, 1821 году он был ру­коположен в сан священника и оставлен при той же церкви. Здесь он обнаружил свою любовь к делу пастырства. Чинность богослужения, проповеди, и особенно внебогослужебные собеседования с пасомы­ми обратили на молодого пастыря внимание всего Иркутска. Часовое мастерство, как подспорье к со­держанию от церкви, делало его жизнь в материаль­ном отношении вполне обеспеченной. Отцу Иоанну предстояла скромная доля приходского священника. Но в это самое время архиепископ Иркутский Михаил получил указ Синода о назначении на Аляску священ­ника из числа духовенства Иркутской епархии. . .

Все, кому архиепископ Иркутский Михаил пред­лагал ехать на апостольское служение в далеком краю, один за другим отказывались. Но вдруг явля­ется к архиерею священник Вениаминов и объявляет о своем желании ехать в Америку. Епископ, изумлен­ный таким решением молодого священника, дорожа им, как образцовым пастырем в Иркутске, долго ко­

83

лебался отпустить его в Америку, но все же отпустил.Отец Иоанн прибыл на новое место своего слу­

жения 24 июля 1824 года.На острове Уналашке он нашел обширное по­

прище для миссионерства. Правда, большинство жи­телей Уналашки было крещено еще одним из первых миссионеров, иеромонахом Макарием. Но с тех пор прошло более двадцати лет. За это время успело вы­расти новое поколение, совсем ничего не знающее о христианстве, а старшее поколение успело забыть то, чему их учил отец Макарий, и поэтому алеуты, жители острова, в прямом смысле слова, молились «неведомому Богу».

Для того, чтобы успешно учить алеутов, отцу Иоанну необходимо было изучить их язык, что он безотлагательно и сделал. В то же время он начал постройку храма. Отец Иоанн решил строить храм собственными силами при помощи своих прихожан. Очень ему помогло здесь то, что он был мастером многих ремесел и смог обучить наиболее способных алеутов плотницкому, столярному, слесарному и куз­нечному мастерствам. Под его наблюдением и руко­водством в один год был выстроен храм во имя Воз­несения Господня, и в 1826 году освящен.

Для просвещения своих прихожан, живших по большей части в далеком расстоянии от Уналашки, на других островах, отец Иоанн Вениаминов посто­янно разъезжал с острова на остров, знакомясь с язы­ком, нравами и обычаями своих пасомых. Посвящая таким путешествиям значительную часть года, он подвергал себя опасностям и разным лишениям, пла­вая по океанским волнам в утлых челноках, так на­зываемых байдарках, сделанных из тюленьей кожи на деревянных или чаще костяных порках, и до того узких, что ноги можно было держать только вытя­

84

нутыми. При этом почти все тело до пояса плотно закрывалось в байдарке, чтобы внутрь ее не могла проникнуть вода, и нужно было строго держать рав­новесие, чтобы не опрокинуться. Бесстрашие и лов­кость отца Иоанна изумляли всех.

Из множества подобных путешествий особенного внимания заслуживает посещение им в 1828 году ост­рова Акум. Об этом посещении отец Иоанн Вениами­нов сообщил своему архиерею следующее:

«Проживши на острове Уналашке 4 года, я в Ве­ликом Посту отправился в первый раз на остров Акум к алеутам, чтобы приготовить их к говению. Подъез­жая к острову, я увидел, что они все стояли на берегу напряженными, как бы в торжественный праздник, и когда я вышел на берег они бросились ко мне и были чрезвычайно со мной ласковы. Я спросил их, почему они такие нарядные? Они отвечали, потому что мы знали, что ты выехал и сегодня должен быть у нас; вот мы на радостях и вышли на берег, чтобы встре­тить тебя».

Удивленный этим, отец Иоанн стал расспраши­вать их, как они узнали об его приезде. Они ответи­ли, что это сказал им их шаман алеут Смиренников. В числе других говеющих явился и этот шаман. Но о. Иоанн как-то упустил из виду расспросить Смирен- никова, отчего его называют шаманом и откуда он знал о его приезде. Вдруг он услышал, что Смирен­ников изъявил через своего таена (начальника рода) неудовольствие, что о. Иоанн не спросил его на ис­поведи, почему его называют шаманом. Тогда отец Иоанн попросил привести к нему этого шамана. Но Смиренников сам явился к нему и сказал: «Я знаю, что меня зовет священник отец Иоанн, и я иду к нему». Из расспросов оказалось, что алеут Смирен­ников, хотя и не грамотен, но Евангелие и молитвы

85

знает и что узнал о прибытии отца Иоанна от своих товарищей. Эти товарищи были, по его словам, ка­кие-то белые люди. «Они, кроме того сказали мне,- говорил старик Смиренников, - что ты в скором будущем отправишь свою семью берегом, а сам при­дешь водой к великому человеку и будешь говорить с ним. Они живут недалеко здесь в горах и приходят ко мне каждый день». Старик описал их наружность такой, как иногда изображают на иконах Архангела Гавриила, то есть в белых одеждах и препоясанных розовой лентой через плечо. Далее старик рассказал, что эти люди явились ему вскоре после того, как его окрестил отец Макарий. На вопрос отца Иоанна, не может ли и он их увидеть, старик сказал, что спро­сит их и через несколько дней ответил, что, хотя они и изъявили согласие видеть и принять его, но при этом прибавили: «Зачем ему видеть нас, когда он сам учит вас тому, чему мы учим?»

«Тогда что-то необъяснимое произошло во мне,- писал далее о. И. Вениаминов в своем донесении иркутскому Архиепископу, - что, ежели в самом деле,- подумал я, - увижу их, этих ангелов?. . . И я , как недостойный, решился не ходить к ним, сделав пред­варительно по этому случаю соответствующее на­ставление, как старику Смиренникову, так и его со­братьям - алеутам, чтобы они более не называли Смиреннрикова шаманом».

Отец Иоанн понимал, что, чтобы хорошо поста­вить дело просвещения алеутов, недостаточно было одной устной проповеди, нужны были еще и пись­менные материалы, на их собственном языке. Одна­ко, у них не было еще собственной письменности. Ее и дал алеутам сам о. Иоанн Вениаминов, к тому вре­мени в достаточной степени изучивший разнообраз­ные алеутские наречия. Отец Иоанн перевел на але­

86

утский язык Катихизис и Евангелие от Матфея, и, чтобы дать возможность алеутам читать эти книги, составил для них алеутский букварь. В это же время он написал ставший знаменитым труд «Указание пути в царствие небесное». Для обучения алеутов грамоте и вере, открыл им училище, где сам преподавал по своим же учебникам.

Отец Иоанн всегда заносил в свою записную книжку все, что казалось ему важным для миссио­нерского дела или интересным для науки. В полярные зимы, когда прекращалось сообщение между остро­вами, он разбирал свои записи, объединял их и си­стематизировал. Он внес ценный вклад в науку, на­писав свои исследования «Записки об островах Уна- лашкинского отдела», а также составив «Грамматику и словарь алеутского языка».

Все это обратило на ревностного пастыря вни­мание правительства. По ходатайству начальника рус­ской колонии, в 1828 году Вениаминов был награжден имперским крестным отличием, (которое в то время в Иркутской епархии имел только кафедральный протоиерей), а в знак внимания к его полезной служ­бе, в виде повышения, он был переведен в 1834 году на остров Ситху, в Ново-Архангельск. Здесь был центр русской колонии в Америке и ему открылось новое миссионерское поприще - обращение в христи­анство воинственных Северо-Американских индейцев - тлинкитов.

По своему обыкновению, прежде чем начать проповедывать, отец Иоанн стал знакомиться с язы­ком, нравами и верованиями тлинкитов. Но сильная их вражда к русским делала опасным даже посещение тлинкитских селений. Еще долго могло бы продол­жаться такое положение, если б не следующий слу­чай. В начале 1836 года у тлинкитов вспыхнула эпи­

87

демия оспы, которая погубила около половины их населения, но совсем не тронула русских. Отец Иоанн Вениаминов предложил тлинкитам обратиться к рус­скому врачу-христианину за помощью, а не полагать­ся на колдунов. Тлинкитам стали прививать оспу и мало-помалу эпидемия прекратилась. Увидев, что русские доброжелательны и умны, тлинкиты проник­лись доверием к ним и стали сами приезжать в Ново -Архангельск. Между недавними врагами завязались торговые отношения. Появилась и возможность на­чать среди них проповедь. Но о. Иоанн не торопился с обращением тлинкитов. Он ожидал добровольного почина, собственного их желания принять крещение.

15-летняя деятельность дала о. Иоанну возмож­ность основательно изучить свою паству и познако­миться со всеми сторонами миссионерской работы. Это привело его к выводу, что как бы ревностно не относился он к своему делу, - усилий одного человека совершенно не достаточно для ведения столь важного дела. Вениаминов пришел к выводу, что надо укре­пить Американскую миссию и увеличить число свя- щенников-миссионеров. Он решил лично представить свои планы Синоду.

В 1839 году отец Иоанн поехал в Петербург, где он был тепло принят как церковными, так и свет­скими властями. Его внушительная внешность и увле­кательные рассказы возбудили интерес среди членов Синода как и к Американской миссии, так и к самой личности проповедника. Вскоре он был возведен в сан протоиерея, а через год Синод дал согласие на его план о сооружении в Ново-Архангельске собор­ного храма (в котором служили бы два священника), духовного училища при храме и, помимо двух суще­ствующих церквей, еще двух походных. Старшего священника было решено назначить благочинным.

88

Однако, во время успешного пребывания отца Иоанна в столице, его постигло горе. До него дошла весть, что его матушка, делившая с ним все труды и лишения его полной опасностями жизни, умерла в Иркутске, оставив на его руках большую семью. Пораженный горем, он хотел было все бросить и ехать в Иркутск. Но проницательный Московский митрополит Филарет (Дроздов), зная как дорога и полезна его деятельность для Церкви, уговорил его принять монашество. В конце 1840 года протоиерей Иоанн Вениаминов был пострижен в монашество с именем Иннокентия, в честь просветителя и первого епископа Иркутска, с тем, что он останется амери­канским миссионером. На следующий день после по­стрига он был возведен в архимандриты, а через две недели состоялась его хиротония в епископа Камчат­ского, с кафедрой на Аляске, на острове Ситке, то есть в Ново-Архангельске.

Прибыв на свою новую кафедру, преосвященный Иннокентий сразу же принялся за свою просветитель­скую деятельность. Она теперь стала шире, полнее и плодотворнее, так как новое епископское звание и полученные им материальные средства позволяли устранить те слабые стороны миссионерского дела, которые так его беспокоили раньше. С первых же дней по приезде епископ Иннокентий начал укреплять миссию, следя за успехом распространения христиан­ства среди тлинкитов, кадьякцев, креолов, и алеутов. Но возложенные на него новые обязанности епископа Камчатского, Курильского и Алеутского не позволи­ли ему заниматься лишь своей прежней деятельно­стью. Епископ Иннокентий отправляется в долгое и трудное путешествие по своей обширной епархии.

Ему приходилось проезжать десятки тысяч кило­метров, причем в каких условиях! Особенно тяжело

89

было путешествие по Камчатке на собаках. В пово- зочке, запряженной собаками, еле-еле может поме­ститься один человек - ни пошевелиться, ни повернуть­ся в ней нельзя. . . В дороге епископ сотни раз под­вергался риску замерзнуть, быть занесенным пургой, свалиться в обрыв, погибнуть голодной смертью. . .

«Как сейчас вижу, - пишет ступник Владыки, протоиерей Громов, - епископа Иннокентия, в тем­ную зимнюю ночь, сидящего в одеянии из оленьих кож на камне, освещаемого заревом, отражающимся на вершинах гор, окружающих пропасть. Сидит он среди добродушных детей природы - камчадалов, грызущих юколу, и ни одной сотней маленьких ездо­вых животных, свернувшихся в клубки и крепко за­снувших от утомления. Ни одному из русских иерар­хов не доводилось еще вносить свое благословение в подобные юдоли».

Годы архипастырского служения еп. Иннокентия в Камчатской епархии протекли в беспрерывных, многотрудных путешествиях. Останавливаясь то в одном, то в другом месте на более или менее про­должительное время и, смотря по надобности и удоб­ству, перенося даже центр епархиального управления с одного места на другое, епископ Иннокентий имел возможность лично следить за развитием миссионер­ской работы в его епархии. Он утверждал миссии, наставлял, учил, поощрял. Трудов стало еще больше, когда к его епархии была присоединена и Якутская область. В этом, как и в других случаях, его заботы прежде всего были направлены на просвещение яку­тов путем проповеди на их собственном наречии. Были переведены на якутский язык священные книги, и память о том дне, в который они услышали литур­гию в первый раз на своем наречии, - до самой ре­волюции 17-го года отмечалась якутами.

90

В 1857 году Владыке были назначены в помощ­ники два епископа-викария, в Якутск и в Ново-Архан­гельск. Это назначение сильно утешило его, так как обширность епархии не позволяла ему посещать все ее области так часто, как он считал это необходимым для пользы дела. Но и после этого епископ Инно­кентий не давал себе отдыха, предпринимая неодно­кратные поездки по Амуру и другим местам, с целью наставления и утверждения в вере обращенных.

Великие труды архипастыря - миссионера не проходили незамеченными. Еще в 1850 году он был возведен в сан архиепископа, а в 1856 году был пред­ставлен к ордену Св. Александра Невского.

К этому времени архиепископ Иннокентий уже был 70-летним старцем. Здоровье его от непрерыв­ных трудов стало слабеть: давняя болезнь глаз уси­лилась настолько, что он стал с трудом разбирать письма. Владыка Иннокентий стал думать об уходе на покой. И вот в это время к нему приходит весть о назначении его митрополитом Московским на место почившего святителя Филарета. И от этого послуша­ния не отказался архипастырь. В Москве он служил в сане митрополита 11 лет, с 1868 по 1879 годы. И здесь он продолжал свое миссионерское дело, основав Российское миссионерское общество. «Господу угод­но, - радовался митрополит Иннокентий, - чтобы и здесь, в центре России, в летах преклонных, я не оставался чуждым миссионерской деятельности, ко­торой по воле промысла Божия в отдаленных окраи­нах отечества посвящена была вся моя жизнь с ран­ней молодости».

Миссионерская деятельность святителя Иннокен­тия это - исключительное явление в истории не только русского, но и мирового христианского мис­сионерства.

91

Умер святитель Иннокентий, митрополит Москов­ский и Коломенский, 31 марта 1879 года и похоронен в Троице-Сергиевой Лавре рядом с его предшественни­ком по кафедре, митрополитом Филаретом. Несколь­ко лет тому назад, по просьбе Православной Церкви в Америке, митрополит Иннокентий Русской Право­славной Церковью был причислен к лику святых.

92

Герман Ермолаев*

ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ В «СТАРИКЕ» ЮРИЯ ТРИФОНОВА

В начале 70-х годов Трифонов собирался напи­сать две вещи. В одной из них действие должно было происходить в настоящее время и центральным кон­фликтом намечалась борьба за домик, оказавшийся без наследников в дачном подмосковном поселке. Вторая вещь была задумана как документальная книга о Филиппе Миронове, военачальнике граждан­ской войны. В 1976 году Трифонов приступил к ра­боте над первой вещью и, увидев, что она выходит неинтересной и плоской, решил соединить ее сюжет с историей Миронова.* 1 Так возник роман «Старик», впервые опубликованный в третьем номере журнала «Дружба народов» за 1978 год.

Связующим звеном между прошлым и настоящим стал вдовый старик, пенсионер Павел Евграфович Летунов, по профессии инженер. Жизнь его показана с перерывами на протяжении каких-нибудь шестиде­сяти лет, начиная с осени 1914 года, когда он был гимназистом в Петрограде. В 1917-1920 годах он уча­ствовал в революции и гражданской войне на стороне красных и одно время служил председателем окруж-

* Г .С . Е р м о л а е в - п р о ф е с с о р Р у с с к о й л и т е р а т у р ы в о т д е л е С л а ­в я н с к и х я з ы к о в и л и т е р а т у р П р и н с т о н с к о г о у н и в е р с и т е т а .

П е р е п е ч а т ы в а е м с т а т ь ю п р о ф . Е р м о л а е в а и з ж у р н а л а « Р у с ­с к и й я з ы к » ( X X X V I I , № 128 , 19 8 3 ) с л ю б е з н о г о р а з р е ш е н и я е г о

и з д а т е л я - М у н и р а С е н д и ч а .

1. П р и м е ч а н и я н а с т р . 155 .

93

ного ревтрибунала. В 1932 году Летунова едва не арестовали за «вредительство», а в конце 30-х годов он просидел три года в советском концлагере. Как бывший репрессированный, он всю войну провоевал рядовым.

Настоящее в романе охватывает борьбу разных лиц за дачный домик, безнравственные поступки важ­ного министерского работника Кандаурова, отноше­ния Летунова с семьей и знакомыми, его переписку и встречу с Асей Игумновой, которую он безнадежно любил в молодости. По словам Трифонова, действие в настоящем происходит в жуткую московскую жару 1972 года;2 однако, даты в романе указывают скорее всего на 1973 год. Говорится, например, что осенью 1914 года Асе было четырнадцать лет, а Летунову, который моложе нее на пол года, должно было скоро исполниться четырнадцать.3 Следовательно, Ася ро­дилась в первой половине 1900 года; и если в начале романа Летунов получает в июле письмо от семиде­сятитрехлетней Аси (стр. 27, 28), то это значит, что речь идет о лете 1973 года.

Прошлому в романе отведено в два раза больше места, чем настоящему. Кроме разных событий из жизни Летунова до 1973 года, в повествование о прошлом включена история дачного кооператива, в частности семейства Извариных, бывших владельцев домика, из-за которого идет спор. Самое главное в описании прошлого - это история Сергея Мигулина, прототипом которого послужил Филипп Миронов.

Войсковой старшина, то есть подполковник, Дон­ского казачьего войска, Мигулин безоговорочно при­нимает революцию. Убежденный социалист, он при­мыкает к большевикам и успешно сражается с белы­ми казаками, особенно зимой 1918-1919 годов, воз­главляя ударную группу красных войск на Дону. Ус­

94

пеху Мигулина во многом способствует его популяр­ность среди казаков северного Дона. Однако к Ми- гулину, как к бывшему офицеру и члену партии на­родных социалистов, испытывают недоверие и вражду многие большевики из ревкомов, Донбюро РКП(б), Реввоенсовета Южного фронта. Они знают, что Ми- гулин не одобряет их жестокого обращения с каза­ками, и добиваются перевода его в Белорусско-Ли­товскую армию. Но когда в июне 1919 года красные попадают на Дону в критическое положение, Мигу­лина отзывают с Западного фронта и назначают ко­мандиром Донского казачьего корпуса, который он должен сформировать в городе Саранске Пензенской губернии.

По возвращении на Дон Мигулин досконально знакомится с подробностями террора, проводимого большевиками в отношении к казачеству. Устно и письменно он докладывает Ленину о бесчинствах ком­мунистов. Но именно такие коммунисты - бывшие председатели ревкомов и ревтрибуналов - управляют политотделом Донского корпуса. Между ними и Ми- гул иным разгорается ожесточенная борьба. Политра­ботники пишут на своего командира доносы, отказы­ваются принять его в партию. Командование Южного фронта саботирует формирование корпуса. Мигулин в отчаянии. И когда в августе 1919 года для красных создается угрожающее положение, Мигулин, вопреки приказу Реввоенсовета Южного фронта, выступает со своим корпусом навстречу Деникину. Через три недели красные войска Скворцова берут мигулинский корпус в плен на пути к фронту.

В начале октября в Балашове Чрезвычайный трибунал приговаривает Мигулина и его ближайших сподвижников к расстрелу по обвинению в вооружен­ном мятеже против Советской власти, но уже на сле-

95

дующий день ВЦИК принимает решение о помило­вании всех осужденных.

Осенью 1920 года Мигулин командует 2-ой Кон­ной армией против Врангеля, а в январе 1921 года назначается главным инспектором кавалерии Красной Армии. По дороге в Москву он заезжает в свою род­ную станицу Михаилинскую, где вступает в бой с местными властями из-за того, что они отбирают у населения хлеб и терроризируют его. Власти аресто­вывают Мигулина по ложному обвинению в подго­товке вооруженного восстания и отправляют его в Москву.

В романе не говорится прямо, что стало с Мигу- линым в столице, но об этом можно судить по от­дельным замечаниям, например по словам Аси: «слу­чилась известная тебе трагедия» (с. 27) - или по раз­говору других персонажей о том, что «Мигулин своей судьбы не избег» (с. 153). В действительности прото­тип Мигулина Миронов был убит 2 апреля 1921 года во время прогулки во дворе Бутырской тюрьмы. Убийство было совершено без суда и без постанов­ления Чека. Убийцы до сих пор не известны, но не подлежит сомнению, что они были высокопоставлен­ные коммунисты, которые организовали и арест и уничтожение неугодного им человека.4

Значительную роль в романе играет тема террора на Дону, вызвавшего Верхнедонское восстание весной 1919 года. Непосредственной причиной террора явля­ется секретная директива, присланная из центра всем ответственным работникам в казачьих районах. Ди­ректива требует полного «расказачивания»: массового террора против казачьих верхов, конфискации хлеба, переселения крестьян в казачьи области, расстрела всех, кто не сдаст оружия (стр. 67, 69). Директиву рьяно выполняют представитель Донревкома Шигон-

96

цев и представитель Гражданского управления Юж­ного фронта Браславский. В их распоряжении нахо­дится карательный Стальной отряд, «грозная и не­преклонная сила» (стр. 66). Этот отряд, как говорит Браславский, «проходит Карфагеном» по донским ху­торам и станицам (стр. 68). Профессиональный рево­люционер Шигонцев не только каратель, но и теоре­тик террора. В его узком, вытянутом кверху черепе, похожем на плохо испеченный хлеб (стр. 56), рож­даются уродливые мысли. Человечество, по его ра­зумению, обречено на гибель, если оно не изменит свою психику, не откажется полностью от чувств и эмоций (стр. 71). Поскольку казачество протестует против революции, оно подлежит уничтожению. Донская область должна быть превращена в разва­лины (стр. 66).

Свою проповедь жестокого террора в целях удер­жания власти Шигонцев подкрепляет обильными примерами из французской революции (стр. 66, 67, 72). Подобными ссылками на французскую револю­цию защищает большевистское насилие и член Рев­военсовета Южного фронта Янсон, выступающий главным обвинителем на процессе Мигулина в Бала­шове. С его точки зрения, «ужасные поступки Кон­вента» исторически оправданы, ибо их совершал прогрессивный класс (стр. 137). Напрашивается вы­вод, что неоднократным сопоставлением француз­ского террора с большевистским, Трифонов прово­дит мысль о том, что произвол большевиков коре­нится не в характере русского народа, не в Иване Грозном, а в революционном классовом подходе, основанном на человекоистребительном опыте яко­бинских диктаторов.

В пользу этого вывода говорит и то обстоятель­ство, что аргументы Шигонцева и Янсона вполне со­

97

ответствуют взглядам Ленина и отцов марксизма на французскую революцию. Ленин называл большеви­ков якобинцами, считал, что якобинцы были «с ре­волюционными передовыми классами своего време­ни», и в августе 1917 года писал, что для удержания власти революционный класс России должен будет последовать примеру Конвента в проведении «беспо­щадной расправы с контрреволюционной буржуази­ей». s Маркс и Энгельс всегда восторгались плебей­ским терроризмом французской революции, а его наиболее омерзительные крайности приписывали не­которым классовым особенностям буржуазии.6

Только один из видных профессиональных рево­люционеров выступает в романе против поголовного террора и предвидит его последствия. Этот человек - Шура Данилов, председатель Михайлинского окруж­ного трибунала и дядя Павла Летунова. Восемнадца­тилетний Летунов, заняв пост заболевшего Данилова, тоже противится огульным расстрелам (стр. 72). Трифонов не обходит молчанием и зверства белых казаков (стр. 68), хотя зачастую они были актом воз­мездия. К тому же белый стан не знал директив, приказывающих массовое и организованное уничто­жение целых слоев населения.

Тема террора и жестокости выходит за рамки гражданской войны. Ряд эпизодов романа свидетель­ствует о преемственности насилия. На заре Советской власти погибает невинный Мигулин, противник смерт­ной казни. В начале 30-х годов судят инженеров. В сети ежовщины попадают Летунов и Изварин. Неза­висимо от своих желаний Трифонов, разумеется, не мог писать открыто о произволе и жестокости вла­стей в настоящее время. Но, думается, именно эти вещи он имеет в виду в эпизоде убийства бездомных собак по распоряжению Моссовета. Вид человека,

98

хладнокровно расстреливающего собак в дачном по­селке, и содействие в поисках жертв, которое оказы­вает ему кое-кто из дачников, наводят на мысль о том, что в советском обществе достаточно лиц, го­товых палить по кому угодно. Летунов приходит в ужас, когда слышит радостный голос своего тринад­цатилетнего внука, зовущего смотреть, как будут убивать их собственного пса (стр. 128).

Незадолго до этого Летунов случайно услышал фразу внука: «А ты ей отплатил сторицей?» - в ко­торой речь, очевидно, шла о соседской девочке. Фраза заставила старика задуматься о душе внука и прийти к заключению, что месть, по-видимому, стала теперь модной. И тут же Летунов вспомнил об анти­поде мести - благодарности. Беззубый зэк - бывший священник-расстрига - преподнес ему в лагере кусо­чек сахара в знак благодарности за спасение от рас­стрела двадцать лет тому назад. При этом даритель был рад не тому, что смог хоть как-нибудь отблаго­дарить Летунова, а тому, что «чувство благодарности есть проявление божества» (стр. 74). Любопытно, что носителем этого чувства является верующий че­ловек старой России, в то время как увлечение ме­стью в советской жизни сродни мстительному харак­теру Шигонцева, разрушителя России. Живя в Авст­ралии, после побега из сибирской ссылки, Шигонцев с вожделением мечтал о мести приват-доценту, перед которым ему пришлось унизить себя, чтобы избежать исключения из университета (стр. 57).

Шигонцевская проповедь бесчувствия воплощена в значительной мере в новом советском человеке Кандаурове, ровеснике революции. Бесчувствие по­зволяет этому карьеристу и материалисту жить ис­ключительно в свое удовольствие, унижать и экс­плуатировать других людей. Отец семейства, он

99

имеет молодую любовницу и всякими бесчестными путями пытается заполучить дачный домик. На Кан­даурова нет управы в советском обществе, но Три­фонов наказывает его неожиданно нагрянувшей смер­тельной болезнью, как бы демонстрируя наличие высшей силы, которой нет дела до земного статуса человека. Шигонцев был убит неизвестно кем в ян­варе 1920 года, но до этого не понес никакого нака­зания от властей за участие в истреблении казаков. Верховные вдохновители террора не наказывали са­мих себя. Чтобы задобрить население, они отделались расстрелом нескольких мелких сошек, особенно сви­репствовавших при исполнении директивы о раска­зачивании.

Не наказанным ни властью, ни болезнью остается в романе председатель дачного кооператива Приходь­ко, на совести которого политические доносы при Сталине, корыстные махинации в борьбе за дачный домик, бессердечное участие в расстреле собак. Этот ловкач не только удержался в партии в 1925 году, когда на чистке были вскрыты его пребывание в юн­керском училище и кое-какие антисоветские дела, но и вскоре пробился на должность директора фабрики.

Кандауров и Приходько олицетворяют собой вы­сокопоставленный слой сегодняшних руководителей. От них и от кратких упоминаний о более значитель­ных лицах у читателя складывается явно неблагопри­ятное впечатление о привилегированной советской бюрократии, тем более что Трифонов не противопо­ставляет им никаких добродетельных персонажей из их среды.

Судя по отношению Приходько и Кандаурова к Летунову, преуспевающие бюрократы не испытывают благоговения перед революционными заслугами ста­рых большевиков. Приходько не забыл, что Летунов

100

голосовал за исключение его из партии в 1925 году, и накануне войны сообщил властям о том, что вернув­шийся из лагеря Летунов незаконно приезжает в дач­ный поселок из Мурома. Для Кандаурова Летунов нечто вроде реликта, «из той породы полувымерших обалдуев, кому ничего не надо, кроме воспоминаний, принципов и уважения...» (стр. 88). В том, что ос­нователи дачного кооператива назвали его лет сорок тому назад революционным именем «Буревестник», Кандауров видит проявление «идиотского самооболь­щения» (стр. 84). Нисколько не лучше мнение Кан­даурова о согражданах, стоящих ниже него на соци­альной лестнице. В его глазах дачники - замухрышки и завистники. Глухой стеной отделили его от них «Волга» и поездки на Запад. Спрашивается, стоило ли летуновым биться за новый строй, при котором величайшим благом станет путешествие в капитали­стический мир?

За вычетом Кандаурова и Приходько, современ­ное общество представлено главным образом сред­ними городскими интеллигентами. Видное исключе­ние составляет Митька, дальний родственник послед­ней владелицы домика, из-за которого идет спор. Человек без определенных занятий, пьяница и вымо­гатель, Митька достает Кандаурову дефицитные пред­меты домашнего обихода и вместе с Приходько уча­ствует в истреблении собак. Большинство интелли­гентов имеют прямое или косвенное отношение к борьбе за дачный домик. Особенно заинтересованы в приобретении домика дети Летунова Руслан и Вера. Добавочная жилплощадь нужна Вере для создания больших удобств своему сожителю Николаю Эрасто­вичу, кандидату наук. Дети всячески пытаются во­влечь Летунова в борьбу за домик. В конце концов, он уступает их настойчивым просьбам и идет проси­

101

телем к Приходько с чувством унижения перед быв­шим юнкером. К счастью, он не застает Приходько дома, а после случившегося вскоре столкновения с ним из-за убийства собак о визите к нему не может быть и речи.

В дальнейшем выясняется, что вся борьба за до­мик была впустую, так как власти решили снести дачный поселок и построить на его месте пансион для младших сотрудников какого-то важного учреж­дения. Наряду с темой произвола властей автор за­трагивает здесь вопрос о невозможности предвидеть будущее, о неожиданных поворотах в личной жизни и в истории, которые разбивают все замыслы и чая­ния, как это случилось с эгоистическими расчетами смертельно заболевшего Кандаурова и с надеждами Мигулина на светлое будущее.

Борьба за дачный домик частично отражает кон­фликт между отцами и детьми. Тяга к материальному благополучию проявляется у послереволюционного поколения сильнее, чем у его отцов. Однако роман не дает оснований утверждать, что современное об­щество живет только материальными интересами. Руслан, главный инженер завода, не нажил никакого состояния, да и не стремился к этому. В нем также жива готовность к бескорыстным поступкам. Он доб­ровольно отправляется на тушение торфяных пожа­ров и получает ожоги. Людям его поколения не чуж­ды и духовные запросы. Временами они обращаются к философским и историческим проблемам. Ярый спор вспыхивает, например, между Русланом и Ни­колаем Эрастовичем об Иване Грозном. Кандидат наук считает царя выдающимся государственным му­жем - взгляд, которым пользовался Сталин для оправ­дания своего террора и захватнической политики. Руслан же безоговорочно отвергает насильственное

102

расширение государственных границ и обвиняет Гроз­ного в развращении народа, в разделении его на па­лачей и жертв. «Сволочи» опричники не умели вое­вать и при нападении татар бежали вместе с царем, оставив Москву на поругание врагу (стр. 31). Не трудно увидеть в словах Руслана намек на сталин­ский террор и на бегство властей при наступлении немцев на Москву осенью 1941 года.

В семейном и любовном отношениях дети обна­руживают в «Старике» меньше устойчивости, чем отцы. Супружескую верность нарушает не только Кандауров, но и Руслан, от которого уходит жена. Вера семь лет сожительствует с Николаем Эрастови­чем, делает аборты и с каждым годом теряет возмож­ность устроить себе настоящую семейную жизнь. Не случайно, видно, среди выросших при Советской власти Трифонов не показывает ни одного прочного брака, наподобие того, что связывал Летунова с его женой, и ни одной беззаветной обоюдной любви, ко­торая напоминала бы любовь Аси и Мигулина.

Важным моментом в описании настоящего явля­ется одиночество Летунова. Есть доля правды в его сетованиях на невнимательность и черствость его де­тей, но, с другой стороны, и он потерял интерес к семейным делам после смерти своей жены, и «глухо, будто сквозь слой воды, доходили до его сознания голоса и зовы детей, внуков, в жизни которых что-то происходило» (стр. 30). Отчужденность его усилива­ется и оттого, что почти никому из родных и знако­мых нет дела до гражданской войны и Мигулина. Но как судить их, если жена покойного сына Мигулина и слышать не хочет о своем свекре из опасения, что родство с ним может помешать ее служебному про­движению?

Однако не только люди послереволюционного

103

поколения пренебрегают историей своей страны. Некоторые сверстники Летунова навечно окрестили Мигулина мракобесом и твердокаменно уверены в том, что никакое изучение его жизни не внесет ниче­го нового в его политический облик (стр. 50). В этом месте Летунов, не без одобрения автора, осуждает распространенное в Советском Союзе наклеивание одиозных политических ярлыков.

Несмотря на все трудности, изучение истории в сегодняшнем советском обществе не рисуется Трифо­нову безнадежным. В конце романа, через год после смерти Летунова, приезжает из Ростова-на-Дону ас­пирант, пишущий диссертацию о Мигулине. Руслан вручает ему все собранные отцом материалы. Эста­фета передана, и связь времен не будет утрачена.

Историческое содержание «Старика» обусловлено давним интересом его автора к гражданской войне, к участию в ней его отца Валентина Трифонова, круп­ного большевистского деятеля, расстрелянного Стали­ным в конце 30-х годов. В 1965 году Трифонов опуб­ликовал в журнале «Знамя» документальное произве­дение о своем отце под названием «Отблеск костра». Несколько страниц этой вещи были посвящены Ми­ронову, у которого Валентин Трифонов прослужил около двух недель комиссаром Донского корпуса.7 В 1966 году «Отблеск костра» вышел отдельной кни­гой в несколько переработанном виде и с небольшими добавлениями к истории Миронова.

В советских исторических трудах Миронов - фи­гура противоречивая. Хотя он был официально реа­билитирован в 1960 году, некоторые историки и мар­шал Семен Буденный продолжали считать его мятеж­ником и изменником. Вследствие долгого замалчива­ния, имя Миронова в Советском Союзе малоизвестно. Например, критик И.И. Плеханова в своем разборе

104

«Старика» принимает Мигулина за действительно су­ществовавшего человека («Русская литература», 1980, № 4). Литература периода гражданской войны и 20-х годов, содержащая сведения о Миронове, запрещена или почти недоступна. Это касается «Военных очер­ков» (1923) И.Т. Смилги, мемуаров Троцкого «Как вооружалась революция» (т. 2, кн. 1, 1924) и книги И. И. Ульянова «Казаки и Советская республика» (1929). Самое обширное исследование о Миронове, основанное на тщательном изучении редких архивных материалов, не опубликовано из-за цензуры. Это книга Сергея Старикова и Роя Медведева, выпущен­ная в 1978 году в английском переводе под заглавием «Philip Mironov and the Russian Civil War». Трифонов, как сообщила его вдова Ольга Мирошниченко-Три­фонова на 14-м всеамериканском съезде AAASS в Вашингтоне в октябре 1982 года, читал рукопись этой книги.

До появления «Старика» наиболее доступными для советского читателя источниками о Миронове бы­ли «Отблеск костра», военно-исторический очерк В.В. Душенькина «Вторая Конная» (1968) и мемуары Буденного «Пройденный путь» (кн. 1, 1959).8 Однако, Душенькин пишет о Миронове только как о коман­дире второй Конной, а Буденный представляет его в искаженном свете. Таким образом, «Старик» стал в СССР главным источником информации о Миронове, знакомящим читателя с одним из важнейших этапов гражданской войны и с одной из самых колоритных личностей того времени. Поэтому особенное значение приобретает вопрос о переплетении в романе исто­рических фактов с художественным вымыслом.

В общем история Мигулина-Миронова отображе­на достоверно; в роман введены разнообразные до­кументы: приказы, доклады, письма, телеграммы,

105

воззвания, выдержки из протокола судебного заседа­ния. И само положение Мигулина, оказавшегося меж­ду молотом и наковальней, между неприемлемыми для него белыми и коммунистами, отражает действи­тельную ситуацию и трагедию Миронова. Несколько отступлений от фактов продиктовано художествен­ными соображениями, в первую очередь тем, чтобы придать больше драматизма отдельным эпизодам, положениям, чувствам героев, сюжетным линиям. Для наиболее яркого изображения беспредельной любви Аси к ее второму мужу Мигулину, Трифонов посылает ее на процесс мигулинцев в Балашове. Ле­тунов участвует в процессе в качестве помощника секретаря суда. В исступлении Ася предлагает ему себя за то, чтобы он устроил ей хоть минутное сви­дание с Мигулиным (стр. 133). На самом деле вторая жена Миронова - Надежда Суетенкова - во время суда над ним находилась в Нижнем Новгороде.9

Чтобы заострить конфликт между Мигулиным и большевиками, участвовавшими в терроре 1919 года, Трифонов сталкивает его с Шигонцевым в январе 1920 года. Шигонцев назначается комиссаром в корпус Мигулина (стр. 39). В феврале Мигулина арестовы­вают, возможно, по подозрению в убийстве Шигон- цева. Миронов же в январе-феврале 1920 года слу­жил заведующим земельным отделом Донисполкома, аресту не подвергался и даже был принят в коммуни­стическую партию.10

Своей службой в корпусе Мигулина и несогласи­ем со сплошным террором Шура Данилов очень на­поминает отца Трифонова. В романе есть даже под­линный документ за подписью Мигулина и Данилова, под которым в действительности расписались Миро­нов и Валентин Трифонов (стр. 114).11 Чтобы эффек­тивнее раскрыть абсурдность и вредность террора

106

против казаков, Трифонов отправляет Шуру на Дон в феврале 1919 года. Отец же писателя прибыл туда только в июне.12

В известной степени отступлением от историзма следует признать замалчивание важных вещей по по­литическим причинам. Это прежде всего вещи, кото­рые никак не могла пропустить цензура, хотя сам ав­тор, может быть, и желал включить их в роман. Са­мое существенное умолчание касается директивы о терроре против казаков. Не сказано, что она исходила из самых верхов большевистского правительства, что она была принята в конце января 1919 года Ор­ганизационным бюро ЦК РКП(б) и подписана его председателем Яковом Свердловым, который был также и председателем ВЦИК. Замалчивание этого факта автоматически возлагает всю ответственность за террор на большевистские власти на Дону, в пер­вую голову на Донбюро РКП(б). Хотя Донбюро и настаивало на принятии жеточайших мер по отноше­нию к казакам, хотя оно продолжало проводить в жизнь директиву после ее отмены 16 марта 1919 года,13 главная вина за массовый геноцид лежит на большевистских вождях.

Наиболее жестокие пункты директивы приводят­ся в романе в сокращенном или смягченном виде. Где роман говорит о «преследовании всех, кто имел ка­кое-либо отношение к борьбе с советской властью» (стр. 67), в директиве стоит: «Провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное уча­стие в борьбе с Советской властью».14 По этому пунк­ту расстреливали казаков, мобилизованных в Дон­скую армию в 1918 году. В романе также не говорит­ся о том, что директива требовала поголовного истребления богатых казаков и конфискации не

107

только хлеба, но и других сельскохозяйственных продуктов (стр. 69).

Роль Ленина в принятии директивы не выяснена. Стариков и Рой Медведев полагают, что она была составлена Свердловым без ведома Ленина.15 Не из­вестно также и отношение Ленина к директиве, хотя трудно предположить, чтобы он о ней не знал. Во всяком случае, в своих телеграммах Реввоенсовету Южного фронта и Троцкому он беспрестанно требо­вал немедленного подавления восстания, «свирепой, беспощадной расправы»16 с повстанцами, не вдаваясь в причины, заставившие их взяться за оружие.

Ленин относится к Мигулину положительно, счи­тает его нужным человеком (стр. 118). Трифонов повторяет высказанное им в «Отблеске костра» мне­ние, что судьба Мигулина могла сложиться иначе, если бы у него был такой истинный комиссар, как Фурманов у Чапаева (стр. 119).17 И тут же автор до­вольно искусственно утверждает, что Ленин видел, в чем суть дела, когда он в сентябре 1919 года настаи­вал на отправке на юг «лучших энергичнейших ко­миссаров» (стр. 119). О том, что Ленин в августе 1919 года придавал «громадное значение» поимке вы­ступившего против Деникина Миронова,18 в романе - ни слова.

В цитируемых в романе высказываниях Мигулина (Миронова) опущены его наиболее резкие суждения о коммунистах, терроре, отсутствии свободных выбо­ров в советы, туманности марксисткого учения. В его докладе Ленину и Калинину 8 июля 1919 года снята фраза о сжигании красными казачьих хуторов и об артиллерийском обстреле церквей во время богослу­жения (стр. 117).19 Из воззвания Миронова, выпу­щенного по выступлении его корпуса против Дени­кина, удален призыв: «Долой самодержавие комисса­

108

ров и бюрократизм коммунистов, погубивших ре­волюцию!» (стр. 126).20

Показательно, что документы, адресованные Мироновым лично Ленину и другим вождям, имеют в романе, как правило, коллективных адресатов: Моск­ву (стр. 114), ЦИК (стр. 117), - или цитируются во­обще без указания адресатов, как письмо Ленину от 31 июля 1919 года (стр. 118). Очевидно, все это сде­лано для того, чтобы не возник вопрос: почему же вожди, в частности Ленин, не прекратили террор, зная к чему он ведет?

Политические замалчивания в романе позволяют толковать изображение террора на Дону в духе тепе­решней официальной версии: в терроре повинны не Ленин, не Свердлов, не партия, а Троцкий, троцки­сты, Донбюро во главе с Сергеем Сырцовым и раз­ные чуждые, примазавшиеся к партии лица - все, кто смотрел на казачество как на контрреволюцион­ную Вандею. Возможностью такой интерпретации и объясняется то, что цензура пропустила роман. К чести Трифонова нужно сказать, что он не выделяет Троцкого как организатора террора, хотя Троцкий в романе - личность далеко не симпатичная.

Но возможен и другой подход к роману в вопросе об ответственности за террор. По-моему, Трифонов не уклоняется от ответа, но дает его осторожно. Знаменателен в этом отношении разговор между от­цом Павла Летунова и болыиевиком-матросом Саввой в январе 1918 года об убийстве лидеров кадетской партии Шингарева и Кокошкина в Мариинской боль­нице, в Петрограде. В ответ на утверждение Саввы, что убийцами были матросы-анархисты, за которых он не отвечает, отец Летунова заявляет: «Нет, отве­чаете за все. За всех и за все» (стр. 53). По всей ве­роятности, Летунов выражает здесь мнение автора.

109

Косвенным подтверждением этому служат слова Три­фонова, сказанные им при профессоре Джоне Б. Дан­лопе во время посещения Оберлинского колледжа в 1977 году: «Я принимаю Февральскую революцию, но не принимаю Октябрьскую». Можно сказать, что в изображении большевистского террора и его кор­ней, Трифонов в «Старике» дошел до того предела, за который он не мог выйти, если хотел, чтобы ро­ман был напечатан в Советском Союзе.

Некоторое отношение к историзму романа имеет выбор фамилий для действительно существовавших лиц. В «Старике» преобладают вымышленные фами­лии, чем автор, по-видимому, хотел подчеркнуть, что роман его прежде всего художественное произ­ведение, а не историческое исследование. Смилга в романе - Янсон, Сырцов - Купцов, Буденный - Скворцов, враждебные Миронову политотдельцы Рогачев и Ларин - это Логачев и Харин. Каратель Марчевский, употреблявший выражение «пройти Карфагеном по хутору», - прототип Браславского. Судьи, обвиняемые и адвокат на процессе Мигулина носят чужие фамилии. Среди тех, кому автор сохра­нил настоящие фамилии: Ленин, Троцкий, Сокольни­ков, провокатор Скобиненко, оклеветавший Мироно­ва в 1921 году. Любопытно, что некоторые герои носят фамилии людей, каким-то образом связанных с Мироновым. Ася - однофамилица сотника Степана Игумнова, который в 1917 году чуть не зарубил Ми­ронова за революционную агитацию.21 В романе Игумнов назван Герасимовым (стр. 50-51). Сослужив­цем Миронова был комиссар Данилов, а одним из свидетелей по его делу был Изварин.22 Не случайно, видимо, в романе есть Шура Данилов и семейство Извариных.

Фамилия Мигулин происходит, конечно, от ста­

110

ницы Мигулинской, активной участницы Верхнедон­ского восстания. В станице Михайлинской легко узнать родную станицу Миронова - Усть-Медведиц- кую. Распространенная на Дону фамилия Кандауров дана московскому карьеристу. Возможно, что имя Павла Летунова имеет отношение к его тезке Лурье, юному адьютанту Валентина Трифонова в граждан­скую войну, а позже инженеру и участнику второй мировой войны.23

Для людей настоящего прошлое живет в их па­мяти. Старик Летунов ведет две жизни: «всамделиш­ную» (настоящую) и призрачную, созданную памя­тью, причем последняя захватывает его все больше и больше. Это усугубляет его одиночество и отчужде­ние от текущей жизни и от семьи.

Воспоминания Летунова касаются главным обра­зом его покойной жены Гали и истории Мигулина. Первое время после смерти Гали воспоминания о ней приносили Летунову лютые страдания, и он воспри­нимал память как самоказнь. Но постепенно, вместе с болью, он стал испытывать радость от того, что Галя была с ним. И он решил, что память «это от­плата за самое дорогое, что отнимают у человека. Памятью природа расквитывается с нами за смерть» (стр. 33). Но это только один из видов памяти - па­мять о любимом человеке, память сердца.

Другой вид памяти можно условно назвать го­ловным или умственным. Это память исследователя, отыскивающего в прошлом реальные события, побуж­дения, мысли. Так Летунов воспроизводит в памяти историю Мигулина, чтоб ответить себе на кардиналь­ный вопрос: какова истинная причина выступления Мигулина на фронт в августе 1919 года? (стр. 130, 150). И когда Летунов задает этот вопрос Асе, то в ответ слышит: «никого я так не любила в своей дол­

111

гой, утомительной жизни...» (стр. 153). Это говорит память сердца, для которой Мигулин не объект изу­чения, а самый дорогой человек. И в то же время чувством и инстинктом любящей женщины Ася от­вечает Летунову, что Мигулин - не изменник. По­знание чувством оказывается вернее познания умом. Но оба вида познания имеют свои особенности, и чи­тателю дана возможность видеть Мигулина и глазами Летунова, и глазами Аси.

Проблема памяти приобретает в романе этиче­ское звучание. Сознательно или подсознательно че­ловек может исключить из памяти тягостные или постыдные события своей жизни. Так Летунов не­произвольно, на всю жизнь, забыл, что он содей­ствовал гибели Мигулина. В 1921 году он сказал сле­дователю, что допускает возможность участия Мигу­лина в контрреволюционном заговоре (стр. 153). До конца своих дней Летунов не мог избавиться от недо­верия к Мигулину, несмотря на то, что знал его лич­но, изучал его жизнь и принял участие в его по­смертной реабилитации.

Трифонов сказал, что Мигулин «погиб от недо­верия, от того, что его не понимали».24 Это недо­молвка. Недоверие - самое меньшее, что могли чув­ствовать к нему большевики. Недоверие было лишь следствием того, что его понятия о свободе и спра­ведливости были совершенно несовместимы с дикта­турой и произволом большевиков. Рано или поздно он должен был положить голову на плаху.

Так как память Летунова то и дело переносится из одного времени в другое, в романе более двадцати переходов из настоящего в прошлое и наоборот. Длина отрывков, повествующих об одном времени, колеблется от абзаца до двадцати пяти страниц жур­нального текста. Прошлое воспроизводится вне хро­

112

нологической последовательности. Где смена времени происходит быстро, повествование принимает калей­доскопический характер. Мысли Летунова перескаки­вают с предмета на предмет или без видимой связи, или по внешней причине, или по ассоциации. Когда он пишет Асе о Мигулине и слышит выстрелы, он принимает их вначале за стрельбу в мигулинском кор­пусе. Но вскоре понимает, что стреляют из охотни­чьего ружья, и возвращается к действительности, в которой идет уничтожение собак (стр. 128). Получив неожиданное письмо от Аси, Летунов мысленно го­ворит себе: «Она еще жива, еще дышит...». Следу­ющее предложение состоит из слов: «Она еще ды­шит» - и знаменует перенос действия в февраль 1919 года, когда Летунов несет на руках чуть живую, из­битую казаками Асю (стр. 33). Душная августовская ночь в настоящем побуждает Летунова вспомнить подобную ночь в августе 1919 года, когда пришло извещение о самовольном выступлении Мигулина на фронт (стр. 108).

В более широком плане жара вносит напряжен­ность в настоящее и таким образом сближает его с полным драматизма прошлым. Картина горящих ле­сов и Москвы, задыхающейся от мглы - то черной, то бурой, то красноватой, - мглы, которая, как ту­ман, заволакивает дома и улицы столицы, ассоции­руется с метафорическим воссозданием атмосферы массового террора зимой 1919 года, когда время тек­ло «вулканической лавой. . . затопляя, погребая ог­н ем ...» , когда «нечем дышать в багряной мгле» (стр. 69). Трифонов говорил, что образ московской жары и мглы был «совершенно необходим. Он все сжимал, как обруч».25

Стиль романа отражает его драматизм и дина­мичность. Часто встречаются короткие предложения,

113

иногда безглагольные: «Сорок семь. А ей девятнад­цать» (стр. 39), «Февраль девятнадцатого. Начало марта» (стр. 71). Такие фразы акцентируют значи­тельность изображаемого времени, места, отноше­ний. Кроме того, для усиления драматизма автор охотно использует тире, многоточие, восклицатель­ный знак. Все эти приемы вызывают в памяти «руб­леную», динамическую прозу 20-х годов. Время от времени передача чувств и мыслей героев несобст­венно-прямой речью и употребление существитель­ных типа «недогляд», «недобег», «недочувствие» на­поминают стиль Солженицына.

«Старик» - произведение многогранное. Его те­матика охватывает старость, одиночество, любовь, семью, доверие, бесчувствие, жестокость, политиче­ский фанатизм. Но основная тема романа - террор, его безнравственность и бесплодие в прошлом и на­стоящем. К теме террора Трифонов обращался уже в «Нетерпении» (1973) и в «Доме на набережной» (1976), и она волновала его до конца жизни. Роман Достоевского «Бесы» был для него пророческой, ге­ниальной книгой, которая «звучит сегодня современ­нее, чем произведения многих современных писате­лей», ибо от ее верховенских и шигалевых тянется прямая нить к нынешнему терроризму банд Баадера, красных бригад и других «псевдореволюционеров».26 Конечно, в высказываниях, предназначенных для пе­чати, Трифонов не мог коснуться связи «Бесов» с нечаевщиной большевиков или с ролью Советского Союза в сегодняшнем терроризме, но трудно себе представить, чтобы человек, пришедший к неприятию Октября, не видел между ними никакого родства. Иначе бы он не написал «Старика», своего наиболее смелого и оригинального произведения.

114

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ю р и й Т р и ф о н о в . « Г о р о д и г о р о ж а н е » , Лит. газета, 1 9 8 1 , 2 5 м а р т а .

2 . Т а м ж е .3 . « Д р у ж б а н а р о д о в » , 1.978, № 3 , с т р . 3 9 . Д а л е е ссы л к и н а

э т о и з д а н и е п р и в о д я т с я в т е к с т е .4 . S erg ei S tarik ov and R oy M ed v ed ev , “ P h ilip M ironov and the

R u ssian C iv il W ar” , tr. G u y D a n ie ls (N ew York: K n op f, 1 978 ), с т р . 2 2 1 -2 2 2 , 2 2 9 -2 3 0 .

5 . В . И . Л е н и н . Полн. собр. соч. И з д . 5 -е , т . 11 , с т р . 4 7 ;

т . 3 2 , с т р . 2 1 6 ; т . 3 4 , с т р . 3 7 . К у р с и в Л е н и н а .6 . В .Г . Р е в у н е н к о в . Марксизм и проблема якобинской дик­

татуры. И з д -в о Л е н и н г р а д с к о г о у н и в е р с и т е т а , 1 9 6 6 , с т р . 3 4 .7 . « О т б л е с к к о с т р а » . Знамя, 1 9 6 5 , № 3 , с т р . 162.8 . С м . т а к ж е « П р о й д е н н ы й п у т ь » . Дон, 1 9 6 9 , № 9 , с т р . 2 0 -2 2

и № 1 1 , с т р . 6 -1 0 .9 . S tarik ov and M ed v ed ev , “ P h ilip M iron ov” , с т р . 184 .

10 . Т а м ж е , с т р . 1 9 1 . У б и й с т в о Ш и го н ц ев а и а р е с т М и г у л и н а

н а п о м и н а ю т н е в ы я с н е н н о е у б и й с т в о к о м и с с а р а к о н н о г о к о р п у с а , к о т о р ы м к о м а н д о в а л св о е н р а в н ы й Б о р и с Д у м е н к о . В р а г и Д у м е н к о

з а п о д о з р и л и е г о в о р г а н и за ц и и у б и й с т в а к о м и с с а р а и в к о н т р р е ­в о л ю ц и о н н о м з а г о в о р е . О н б ы л а р е с т о в а н в ф е в р а л е 1920 г о д а и р а с с т р е л я н в м а е . С м . « О т б л е с к к о с т р а » в ж -л е « З н а м я » , 1 9 6 5 , № 3 , с т р . 174.

11 . S tarik ov and M ed v ed ev , “ P h ilip M iron ov” , с т р . 1 3 6 -1 3 7 .12 . О т б л е с к к о с т р а . « З н а м я » , 1965 , № 3 , с т р . 162 .13 . П о д р о б н о с т и о д и р е к т и в е и т е р р о р е п р и в о д я т с я в Starik ov

and M ed v ed ev , “ P h ilip M ir o n o v ” , с т р . 1 0 1 -1 2 9 . Т о л ь к о т р и б у н а л а м и о д н о й 8 -о й а р м и и б ы л о р а с с т р е л я н о с в ы ш е 8 т ы ся ч ч е л о в е к (т а м

ж е , с т р . 1 4 8 ).14 . Ц и т . п о : Р о й А . М е д в е д е в . « З а г а д к и т в о р ч е с к о й б и о г р а ­

ф и и М .А . Ш о л о х о в а » ( К и с т о р и и р о м а н а « Т и х и й Д о н » ) . К с е р о к о ­п и я м а ш и н о п и с и , 1 9 7 6 г . , с т р . 14 . П о с в и д е т е л ь с т в у Р . М е д в е д е в а , т е к с т д и р е к т и в ы н и к о г д а н е б ы л о п у б л и к о в а н п о л н о с т ь ю в с о в е т ­

с к о й п е ч а т и (т а м ж е ) .15 . “ P h ilip M ir o n o v ” , с т р . 112.1 6 . Т е л е г р а м м а Г .Я . С о к о л ь н и к о в у , 2 4 а п р е л я 191 9 г . , в кн .

« Л е н и н о Д о н е и С е в е р н о м К а в к а з е » . Р о с т о в с к о е к н и ж н . и з д -в о , 1 9 6 9 , с т р . 2 3 3 . С м . т а к ж е с т р . 2 3 1 , 2 3 4 , 2 3 6 , 2 3 7 , 2 3 9 -2 4 6 .

1 7 . « З н а м я » , 1 9 6 5 , № 3 , с т р . 166.

115

1 8 . Э .М . С к л я н с к о м у , 3 0 а в г у с т а 191 9 г . , П о л и . с о б р . с о ч . , т . 5 1 , с т р . 4 0 . К у р с и в Л е н и н а .

1 9 . С р . И .И . У л ь я н о в . « К а з а к и и С о в е т с к а я р е с п у б л и к а » . М .- Л . , Г о с и з д а т , 1 9 2 9 , с т р . 8 0 . З д е с ь и в а н г л и й ск о м п е р е в о д е к н и г и С т а р и к о в а и М е д в е д е в а (с т р . 14 1 ) в д о к л а д е М и р о н о в а у п о ­м я н у т п о л к о в н и к З а с т е г а е в . О ч е в и д н о , и м е е т с я в ви ду п о л к о в н и к В . Р а с т я г а е в , в о зг л а в и в ш и й п е р в о е а н т и б о л ь ш е в и с т с к о е в о с с т а н и е н а Д о н у в м а р т е 1 9 1 8 г о д а .

2 0 . С р . У л ь я н о в « К а з а к и и С о в е т с к а я р е с п у б л и к а » , с т р . 85 .2 1 . “ P h ilip M ir o n o v ” , с т р . 33 .2 2 . Т а м ж е , с т р . 17 4 , 17 5 , 184.2 3 . « О т б л е с к к о с т р а » . Знамя, 1 9 6 5 , № 2 , с т р . 155.2 4 . « Г о р о д и г о р о ж а н е » . Лит. газета, 1 9 8 1 , 25 м а р т а .2 5 . Т а м ж е .2 6 . « О т к р о в е н н ы й р а з г о в о р » . Лит. Россия, 1 9 8 1 , 17 а п р ел я и

Ю . Т р и ф о н о в . « Р о м а н с и с т о р и е й » . Вопросы литературы, 1 982 , № 5 , с т р . 6 7 -6 8 .

ПРИЛОЖЕНИЕ

В с е м о т в е т с т в е н н ы м р а б о т н и к а м в к а за ч ь и х р а й о н а х .П о с л е д н и е с о б ы т и я н а р а з л и ч н ы х ф р о н т а х в к а за ч ь и х р а й о ­

н а х , н а ш и п р о д в и ж е н и я в г л у б ь к а за ч ь и х п о с е л е н и й . . .* за с т а в л я ­ю т н а с д а т ь у к а з а н и я п а р т и й н ы м р а б о т н и к а м о х а р а к т е р е их р а ­б о т ы в у к а з а н н ы х р а й о н а х . Н е о б х о д и м о , у ч и т ы в а я о п ы т г р а ж д а н ­с к о й в о й н ы с к а з а ч е с т в о м , п р и зн а т ь е д и н с т в е н н о п р ав и л ь н ы м с а ­м у ю б е с п о щ а д н у ю б о р ь б у с о в с е м и в е р х а м и к а за ч е с т в а п у т ем п о ­г о л о в н о г о и х и с т р е б л е н и я .

1. П р о в е с т и м а с с о в ы й т е р р о р п р о т и в б о г а т ы х к а за к о в , и с т р е ­б и в и х п о г о л о в н о . П р о в е с т и б е с п о щ а д н ы й м а сс о в ы й т е р р о р п о

о т н о ш е н и ю к о в с е м к а за к а м , п р и н и м а в ш и м к а к о е -л и б о п р я м о е и л и к о с в е н н о е у ч а с т и е в б о р ь б е с С о в е т с к о й в л а с т ь ю . К с р е д н е м у к а з а ч е с т в у н е о б х о д и м о п р и м ен и т ь в с е т е м е р ы , к о т о р ы е д а ю т га ­р а н т и ю о т к а к и х -л и б о п о п ы т о к с е г о с т о р о н ы к н о в ы м в ы ст у п л е ­н и я м п р о т и в С о в е т с к о й в л а ст и .

* П р о п у с к , п е р е в е д е н н ы й н а а н г л и й ск и й я зы к к ак «and dem o

r a liza tio n a m on g the C o ssa ck fo rces» .C m . S e r g e i S tarik ov and R oy M ed v ed ev , “ Ph ilip M ironov and the

R u ssia n C iv il W ar” , tr. by G u y D a n ie ls . N ew York: K n op f, 1978 ,

pp . 1 1 0 -1 1 1 .

116

2 . К о н ф и с к о в а т ь х л е б и за с т а в и т ь с сы п а т ь в с е и зл и ш к и в у к а ­з а н н ы е п у н к т ы , э т о о т н о с и т с я к ак к х л е б у , т а к и к о в сем с е л ь ­

с к о х о з я й с т в е н н ы м п р о д у к т а м .3 . П р и н я т ь в с е м е р ы п о о к а з а н и ю п о м о щ и п е р е с е л я ю щ е й с я

п р и ш л о й б е д н о т е , о р г а н и з у я п е р е с е л е н и е , г д е э т о в о з м о ж н о .4 . У р а в н я т ь п р и ш л ы х и н о г о р о д н и х с к а за к а м и в з е м е л ь н о м и

в о в с е х и н ы х о т н о ш е н и я х .5 . П р о в е с т и п о л н о е р а з о р у ж е н и е , р а с с т р е л и в а т ь к а ж д о г о , у

к о г о б у д е т о б н а р у ж е н о о р у ж и е п о с л е с р о к а с д а ч и . В ы д а в а т ь о р у ­ж и е т о л ь к о н а д е ж н ы м э л е м е н т а м и з и н о г о р о д н и х . . .**

Ц е н т р а л ь н ы й К о м и т е т п о с т а н о в л я е т п р о в е с т и ч е р е з с о о т в е т ­с т в у ю щ и е у ч р е ж д е н и я о б я з а т е л ь с т в о Н а р к о м з е м у р а з р а б о т а т ь в

с п е ш н о м п о р я д к е ф а к т и ч е с к и е м ер ы п о м а сс о в о м у п е р е с е л е н и ю

б е д н о т ы н а к а з а ч ь и з е м л и .

2 9 я н в ар я 1919 г о д а . Я .М . С в е р д л о в .

Ц П А , ф . 1 7 , о п . 4 , д . 2 1 , л . 2 1 6 . Р о й А . М е д в е д е в . « З а г а д к и т в о р ­ч е с к о й б и о г р а ф и и М .А . Ш о л о х о в а . (К и с т о р и и р о м а н а ‘Т и х и й

Д о н ’) » , 1 9 7 6 , с т р . 1 4 -1 5 (м а ш и н о п и с ь ).

** П р о п у щ е н о :

7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.

8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи по­селения, предлагается проявить максимальную твердость и неук­лонно проводить настоящие указания.

См. Виталий Рапопорт и Юрий Алексеев, «Дело гражданина Миронова», Грани, 134, 1984, стр. 233. Следует заметить, что предложение «Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних» образует в этой статье и в указанном выше англий­ском переводе отдельный шестой пункт. Текст директивы в обоих случаях взят из неопубликованной на русском языке работы Ста­рикова и Медведева «Жизнь и гибель Ф илиппа Кузьмича Мироно­ва. Советская власть и донское казачество в 1917-1921 гг.» (1974).

117

Оксана Антич

« . . .БОГА НЕТУ. НАУЧНЫЙ ФАКТ» - А ВСЕ К НЕМУ ОБРАЩАЮТСЯ

«О Господи», «Боже мой», - восклицают совет­ские граждане при каждом случае. Причем не какие -то набожные, дореволюционные старушки, а совре­менные советские граждане: в одном случае молодая учительница, в другом - мама школьника.

В статье « .. .Бога нету. Научный факт», журна­лист Б. Степанов замечает, что ему за примерами не пришлось далеко ходить: достаточно полистать пери­одику, чтобы столкнуться с «архаичной лексикой». Например, председатели колхозов, в качестве героев газетных журнальных очерков, здороваясь непри­нужденно с работающими в поле колхозниками же­лают им: «Бог в помощь, бабоньки», а фиктивный герой очерка Степанова, советский обыватель, соби­раясь посетить своих родителей, заявляет: «Родные места - святые места. Даст Бог - съездим». Степанов саркастически замечает, что вот тот же фиктивный герой, рассеяно полистав в постели свежий номер толстого журнала, выхватывает из длинной поэмы почему-то строчки:

Чугунно тяжелеет голова.Молись!Но не умею я молиться!..

Думая, что и он не умеет молиться, вздыхает и ловит себя «на нелепейшем до абсурда желании пе­

118

рекреститься». «А, день прошел, и слава Богу», мелькает последняя сознательная мысль перед сном. При этом - выдуманный герой - « .. .с младых ногтей атеист».1 А вот другой атеист - известный писатель и поэт Анатолий Софронов2 3 - в длиннейшей «Поэме прощания» совершенно неожиданно обращается к Богу, когда умирает от рака любимая женщина. Эти строки:

О, Господи! Что делать атеисту,Который лоб свой

в жизни не крестил?Где волю взять

и где набраться сил,Чтоб не упасть,

а выстоять, 3а выстоять!?

производят своей неожиданностью глубокое впеча­тление в довольно бледной и слабой поэме. На по­следней, 37-ой странице, Софронов пишет:

Как говорится,смертью смерть поправ.. ,4

Говорится, скорее поется так в Пасхальном Богослу­жении: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав.. .».

На сцене театра появляются религиозные персо­нажи. В одном спектакле - смерть с косой стоит на­

1. « Ж у р н а л и с т » , № 6 , 1 9 8 5 , с т р . 18 -19 .2 . А н а т о л и й С о ф р о н о в - г е р о й с о ц и а л и с т и ч е с к о г о т р у д а , л а у р е а т

г о с у д а р с т в е н н о й п р е м и и , гл а в н ы й р е д а к т о р ж у р н а л а « О г о н е к » .

3 . « О к т я б р ь » , № 3 , 1 9 6 8 , с т р . 9 0 .

4 . Т а м ж е , с т р . 125 .

119

готове и ожидает грешника-пьяницу. Святой Петр заявляет, что душе пьяницы уготовано место в аду и компания чертей уволакивает пьяницу в ад, после того, как они отвоевали грешную душу у ангела.5

На новогоднем представлении для детей в Олим­пийском спортивном комплексе в Москве выступил Кощей Бессмертный, который, по словам возмущен­ных читателей «Московской правды», все время ап- пелировал к Богу: «Креста на вас нет! Бога вы не боитесь!» А клялся «святым крестом». Сценарий этот был написан известным кинорежиссером Э. Ке- осаяном - лауреатом премии Ленинского комсомола. Хотя критики отмечают, что дети-то вообще и ве­дать не ведают, что такое «святой крест», в ответ на эти замечания оправдывается начальник репертуар­ного отдела, а газета выражает желание узнать «как такое могло произойти» у заместителя директора по творческой работе.6

А к Богу взывают и дальше, не только писа­тели, режиссеры, и обыватели, но и партийные вож­ди. В интервью журналу «Таймс», генеральный се­кретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, говоря о со­ветско-американских отношениях заметил: «Несо­мненно, Всевышний не лишил нас настолько разума, что мы не могли бы найти пути для улучшения наших отношений. . .».7

Вне сомнения, кампания против упоминания имени Божия будет проводиться и далее. Насколько «рели­гиозный лексикон» - просто привычка, а где начина­ется подсознательная тоска по Богу - сказать никто не может. И поэтому, не потеряло силы до сегодня­

s . P C 1 4 8 /7 6 . « А т е и с т и ч е с к и й с п е к т а к л ь » , 2 3 .3 .1 9 7 6 .6 . « М о с к о в с к а я п р а в д а » , 1 9 .1 .1 9 8 5 . с т р . 4 .

7 . “ T im e ” , # 3 6 , S ep t. 9 , 1985, р. 14. (П е р е в о д с а н гл и й ск о го - О А ) .

120

шнего дня гениальное высказывание советского ре­бенка в книге Чуковского От двух до пяти: «Бог есть, но я в Него, конечно, не верю!»8

----------------- * -------------------

В подтверждение высказанного, приводим вы­держку из книги В. Солоухина «Осенние листья».

Редакция

Люди, никогда не читавшие Библии и даже счи­тающие ее источником мракобесия, употребляют все же в своей устной речи, а также в брошюрах, докла­дах и выступлениях много библейских выражений, не подозревая, откуда они взялись. Я стал вспоминать некоторые из таких выражений - и вот что мне уда­лось вспомнить.

«Краеугольный камень». «Злачное место». «Корень зла». «Кто не работает, тот не

ест».«Злоба дня».«Камень преткновения». «Блудный сын».«Нести крест». «Соломоново решение». «Время жить и время

умирать».«Сучок в глазу другого». «Бесплодная смоковница «Суета сует».

«Хлеб насущный». «Соль земли». «Заблудшая овца». «Не хлебом единым». «Терновый венец».

«Кинуть камень». «Что есть истина?».

». «Скрижали».«Иудин поцелуй».

8 . От двух до пяти, К о р н е й Ч у к о в с к и й , Г о с . и зд . д е т с к о й л и т е ­р а т у р ы , М о с к в а , 1 9 6 3 , с т р . 112 .

121

«Тридцать сребреников». «Да минует меня чашасия».

«Выпить чашу до дна». «Страшный суд». «Геенна огненная». «Содом и Гоморра».«Манна небесная». «Обетованная земля».«Зарыть талант в землю». «Вавилонское столпо­

творение».«Камня на камне не

оставить». «Альфа и омега».«Вложить персты в язвы». «Знамение времени». «Построить дом на песке». «Жнет, где не сеял». «Не мечите бисер перед

свиньями». «Глас вопиющего в

«Книжники и фарисеи».

«Кость от кости и плоть от плоти».

«Козел отпущения».«В поте лица своего».«Отряхнуть прах со своих

ног».«Колосс на глиняных

ногах».«Нищие духом».«Фома неверующий».«Упасть на добрую

почву».«Тайное стало явным».

«Верблюду пролезть в игольное ушко».

«Ноев ковчег».«Семь пар чистых, семь

пар нечистых».

122

пустыне».«Взявший меч от меча и

погибнет».

«Имя им - легион».«По образу и подобию». «Иерихонская труба».

«Почить от дел».

«Невзирая на лица».«Не сотвори себе кумира». «Беречь как зеницу ока».

«Притча во языцех». «Никто не пророк в своем отечестве».

«Посыпать пеплом главу». «Всемирный потоп».

«Отделить овнов от козлищ».

«От лукавого».«Ничтоже сумняшеся». «Райские кущи». «Змей-искуситель».

«На йоту».«Скрежет зубовный». «Оливковая ветвь».

«Запретный плод». «Кесарю кесарево».«Не ведают, что творят».

«Блудница вавилонская».

«Око за око и зуб за зуб».«Власть предержащая».«Изгнать из рая».«Отделить плевелы от

пшеницы».«Святая святых».«Не от мира сего».«Кто посеет ветер, тот

пожнет бурю».«Бросать слова на ветер».«Не убий».«Не судите, не судимы

будете».«Мерзость запустения» . . .

123

Гр. М.Н. Толстая

ВОСПОМИНАНИЯ*

Грозной, зловещей тучей наступал 1917-ый год. Я тогда писала свой журнал и помню 31 декабря 1916-го года описывала то жуткое чувство, которое испытывали тогда почти все. Мы жили в Царском Селе, куда переехали после моего вдовства. Шел 3-ий год ужасной, всемирной войны. В воскресенье 2-ой недели Великого Поста приехал ко мне Миша из Кронштадта, где он служил в первый год своего офицерства. Была еще Клавдинька из Петербурга и говорила о том, что в Петербурге неспокойно и ожидается остановка трамвайного движения. С моим Мишей в тот вечер простилась спокойно, даже не перекрестила - думая, что мы расстаемся всего на неделю. Во вторник 27-го февраля стали ходить слухи о том, что толпа рабочих из Колпина идет в Царское Село. Вечером Миа пошла поблизости в гости, а я читала трем малдшим вслух, как вдруг вбежал наш повар-матрос Яська со словами: «Скорее тушите свет! Идет большая толпа и стреляет!» Я однако продол­жала читать до конца книги. Скоро вернулась Миа, которая видела эту толпу, и выстрелы стали летать вокруг дома. На дворе было 16 градусов мороза и я все боялась, что прострелят окно и дети простудятся! Это оказалось толпой солдат, и так эти слова тогда внушали доверие, что как только мы узнали, что это

* Продолжение - начало см. «Р.В.» №22, 25, 27-28, 29, 30, 31, 32, 33, 34.

124

солдаты, а не рабочие, мы решили, что значит тре­вожиться нечего. Говорили, что они только отбирают оружие по домам. Всю ночь продолжались стрельба и крики. Мы сидели в темноте и с трудом уложили детей, напуганных всем происходящим. Наконец, около 2-х часов мы легли. Я искала утешение, читая паремии того дня (вторник, кажется, 2-ой или 3-й недели поста) и пришла в ужас от страшного проро­чества Исаии, кончающегося словами: при всем этом не обратится гнев Его и рука Его еще простерта. Мы с тоской смотрели в сторону дворца, боясь за участь Царской Семьи. Утром солдаты грабили лав­ки, но в общем свободно можно было ходить всюду. Затем появились слухи о временном правительстве и, наконец, о том, что Государь отказался от Престола в пользу Вел. Кн. Михаила Александровича и через день, что Михаил Александрович отказался. Все это шло с головокружительной быстротой. 2-го марта отказался Государь. Замечательно, что 2-го марта 1917-го года в селе Коломенском Московской губ. явилась Икона Державной Божией Матери. Она яви­лась во сне одной старушке, которая ее нашла. Это очень большая икона, как Иверская, и когда была найдена, то была так темна, что трудно было рас­смотреть ее. Ее очистили, и стало видно итальянское письмо и Пресвятая Богородица в красной ризе дер­жащая скипетр и державу в руках и над ней Бог Отец. Мне рассказала о явлении этой иконы Вел. Кнг. Елизавета Феодоровна.

К стыду моему сознаюсь, что в начале у меня была надежда, что временное правительство спасет Россию от той гибели, к которой ясно, мы летели стремглав. Была иллюзия, что эти люди из любви к Родине взялись за управление. Очень недолго продол­жалась такая ошибка. Скоро все поняли, что за не­

125

годяи они были. И теперь, пережив большевизм, я скажу, что они были хуже большевиков - от бешеных ничего ожидать нельзя, а эти не были бешеные, и, однако, Гучков подписал приказ № 1, подорвавший всякую дисциплину в войсках и погубивший армию на радость врагам. И временное правительство одоб­рило этот приказ, допустило его и когда Государь написал свои последние слова прощальные к войскам это благородное правительство скрыло их, боясь за свою судьбу. Эти негодяи, как только стало не совсем безопасно для них, все попрятались и бросили свои посты. «А наемник бежит, яко наемник есть и нера- дит об овцах».

2-го и 3-го марта Нат. Ф. мне телефонировала, что в Кронштадте перебиты все офицеры. Я послала телеграмму моему Мише и через несколько дней по­лучила ответ: «Здоров». Через две недели он вернул­ся ко мне, но в каком виде: он был произведен осе­нью в офицеры и все у него было, конечно, новое, а тут он появился в каком-то фантастическом костюме без погон и кокарды - это прежде всего уничтожили во флоте. Он мне рассказал, что у них происходило: 2-го или 3-го марта военные части Кронштадта уже знали об отречении Государя и что они освобожда­лись от присяги, но не дали о том знать морскому ведомству города. Миша вечером играл в карты в гостях, когда пришла весть, что в городе бунт. Он тотчас вернулся в свой полуэкипаж. Командир при­казал запереть ворота и сказал Мише, что стрелять не стоит - такая идет толпа. 2-ой офицер не слыхал распоряжения и, когда ворвалась толпа, выстрелил и был убит как и командир. Миша остался цел и пошел в экипаж, к которому они были прикомандированы. По пути матрос его схватил и, на вопрос Миши: «Те­бе что?», ответил грубо: «Ты меня на улице останав­

126

ливал из-за курения, а теперь я тебя! Иди-ка со мной!» и отвел его в экипаж, где сидели все вместе арестованные офицеры. Двух из них в соседней ком­нате били всю ночь, а утром провели к ним, напоили чаем и с руганью сказали, что ведут их на расстрел. Этих двух тут и расстреляли, а остальных повели в морскую тюрьму, которая была в таком состоянии тогда, что некоторые с ума сошли пока там сидели. Пока их вели, фельдфебель с некоторыми матросами Мишиного экипажа перехватили его, накинули на него шинель солдатскую и спрятали его в чайной, где он скрывался несколько дней. Туда приходили с обыском. Он говорил, что старушка хозяйка при этом громко молилась, чтобы Господь его сохранил. Через несколько дней пришли его матросы и взяли его к себе в полуэкипаж. У него не было денег и они его кормили и относились хорошо к нему. Наконец он сказал, что хочет съездить ко мне, и они его отпу­стили, взяв обещание, что он вернется через три дня. Мы имели радость с ним исповедоваться и приоб­щиться в Федоровскую Субботу. Я ничего уж не могла ему посоветовать. Он думал ехать на фронт, где пока было еще спокойно, но дядя Павел Игн., с которым он тогда был близок, советовал ему не бро­сать морскую службу, говоря: «самое тяжелое ты уже пережил». Вот как мало можно было себе дать отчет о будущем. Он вернулся и всю кампанию при­нимал участие в войне с немцами на трал ере. В Кронштадте было перебито тогда окло 70 человек офицеров, а временное правительство продолжало подчеркивать, что эта «бескровная революция».

Мы узнали, что у Царских детей тяжелая форма кори, и что вся прислуга разбежалась и некому по­мочь Императрице в уходе за ними (это был невер­ный слух). Тогда я позвонила по телефону во Дворец

127

к Деревеньке, дядьке Наследника, предлагая через него мои услуги Императрице. Он обещал передать и на другой день мне ответил, что Императрица очень благодарит, но что при детях есть ухаживающие. Он прибавил от себя: «кажется все, слава Богу, успока­ивается?!» Это было тогда, когда мне только что передали, что в Кронштадте все офицеры перебиты. Вот какие иллюзии были во Дворце. Скоро бедного Государя привезли, арестованного, в Царское Село. Он просил сходить с Императрицей помолиться в церкви Знамения. Ему ответили, что он может пойти один, так как за Императрицу не ручаются, чтобы ее не растерзали на пути. Тогда Государь совсем не по­шел. Духовник Царской Семьи о. Васильев заболел и заменил его по выбору Государя, настоятель Феодо- ровского Собора о. А. Беляев. Он был и моим ду­ховником. От него я слыхала, как он служил первую Литургию после переворота во Дворце в присутствии Государя, и как это было тяжело. Вот его рассказ: «Литургия шла в зале; ближе к алтарю, около сере­дины, стояли Государь и Императрица. За ними шир­ма, а за ней, в глубине, свита, охрана и пр. Мне так трудно и тяжело было в первый раз пропустить по- минование о Царе и всем Царственном Доме, что на Великом Выходе я все молитвы сказал сам, вместо диакона. Когда я молился «о Великой стране нашей Российской», Государь встал на колени, а за ним Го­сударыня! Когда кончилась обедня и я вышел с кре­стом, Царь и Царица, видимо, думая, что они уже не первые тут, не подходили. Тогда я пошел к ним и они, увидав это - ко мне. Государь подошел к кресту, держа руки по швам. Тогда я взял его руку и поце­ловал ее, а он мою, и у нас обоих были слезы на глазах. Перед Страстной власти спросили о. Афана­сия, будет ли он служить всю неделю. Он сказал, что

128

будет Страстную и до Пасхи, т.е. до Понедельника на Святой. Его предупредили, что в таком случае он и все служащие с ним будут на положении арестован­ных до возвращения на Пасху Керенского. Однако, он к Пасхе не вернулся, а Боткин настаивал, чтобы о. Афанасию дали отдых, в виду его больного сердца. Его отпустили позднее, нежели он и, главное, семья его, собравшаяся отовсюду к этому дню, ожидали. Митрополит Вениамин, узнав о том, что он нездоров, обратился ко всей своей епархии, предлагая временно заменить о. Афанасия при Дворе. Н и к т о не от­кликнулся, только позднее пришел к о. Афанасию один молодой священник, только что окончивший Академию, и сказал, что он охотно пойдет. О. Афа­насий записал его фамилию и адрес, но в то время решил, что останется непременно сам, и остался. Я у него была тотчас после отъезда Царской Семьи в Тобольск. Это было 31-го июля, в рождение бедного Наследника. Отец Афанасий ничего не знал об отъ­езде, но после обедни кн. Долгорукий сказал, что Государь просит напутственный молебен. Отец Афа­насий сказал проповедь, обращаясь к Наследнику и приводя слово из библии, кажется: «если забуду Ро­дителей, забвенна будет десница моя» и напоминал все, чем были для него его Августейшие Родители. Он говорил, что всегда шпионили во время его про­поведей. Прощанья никакого не было, ни слова.

В это лето мы поехали в Ярославль, к милым, добрым Урусовым. Они нам отвели 2 комнаты. У одной был балкон. В ней спали все наши девочки. Однажды, рано утром, по балкону с набережной (дети спали с открытой дверью на балкон) влезли два вора, прошли через эту комнату в столовую и, взяв серебро, опять спустились тем же путем, но тут полиция их схватила. На них нашли ножи. Мы очень

129

хорошо провели лето, хотя не было спокойно и до­роговизна страшно росла. Евреи часто устраивали хождение по улицам с красными флагами и револю­ционными надписями. Стали ходить усиленные слухи, что в такой-то день будут избивать буржуев. Это очень тревожило Княгиню и, так как Князь решил остаться, и она с ним, то я предложила увезти всех детей на эти два дня в Николо-Бабаевский мона­стырь. Мы провели ночь в сенном сарае и туда, уже ночью, приехали Кн. и Кнг. после празднеств, кото­рые прошли без буйства, только с угрозами. Я ездила в конце июля в Царское Село собрать зимние вещи для отъезда на Кавказ, так как решила там пере­зимовать.

Было воззвание ко всем Православным пригото­виться к открытию Собора говением и чтобы все приобщились или в Успение или накануне. Князь был выбран членом Собора и я решила ехать с ним в Москву на это великое торжество, тем более, что ровно перед тем получила письмо от моей Эли, где она мне писала, что хочет ехать в Тобольск ухажи­вать за Императрицей Александрой Феодоровной. Оказалось, что она написала гр. Гендриковой (быв­шей при Императрице в ссылке), что предлагает свои услуги в качестве сестры милосердия и получила от­вет, что Императрица с благодарностью их принима­ет, так как два раза обращалась в Общины, ею осно­ванные, прося за деньги сестру оттуда и оба раза получила отказ и решила больше не искать сестры. Я исповедовалась и приобщалась за ранней обедней в Никит, монастыре, рядом с домом моих родителей, где я тогда останавливалась в последний раз. Моя Эли пришла ко мне тотчас после, мы напились чаю и пошли вместе на Красную Площадь, где всенародный молебен был назначен в 12 ч. Мы стали у храма

130

Св. Василия Блаженного на ступенях, откуда было очень хорошо видно. Крестные ходы от всех Москов­ских сорок сороков с пением молитв Богоматери сходились к Лобному месту в сопровождении своих прихожан. Впечатление было, что весенние ручейки пробивались под ледяной корой неверия и смуты, и стекались к самому сердцу России. Ровно в 12 ч. стал выходить крестный ход из Спасских Ворот. Все ве­ликие святыни несли тут из Кремлевских сокровищ­ниц. Конечно, Иверская Икона, Корсунские Кресты и сколько святынь. Бесконечная лента попарно иду­щих в светлых ризах архиепископов, епископов и всего духовенства. Они прошли на Л о б н о е М е ­сто , где все участвовали в молебне. Мы почувство­вали, что затеплилась лампада неугасимая сквозь объявшую Россию тьму и засветилась у Престола Божьего. «В рождестве девство сохранила еси, во успении мира не оставила еси Богородице Дево. . . и молитвами Твоими избавлявши от смерти души наши» молилась одной душой Россия. Восемь страшных лет прошло с того дня. Большая часть духовенства быв­шего на Лобном месте, замучены, казнены, другие в ссылке, все « .. .проидоша въ милотехъ . . . лишёни, скорбяще, озлоблени: Ихже не бѣ достоин (весь) миръ,. . . скитающееся. . . в вертепахъ...» . Но лам­пада неугасима и обратилась в великий свет, который борется и побеждает теперь сатанинскую тьму. Кто был тогда на Красной Площади, понял, что значат слова Апостола Иоанна: « . . . и сія есть побѣда, по­бѣдившая миръ, вѣра ваша».

Эли мне сказала, что Вел. Кнг. Елизавета Фео­доровна пожелала меня видеть по поводу отъезда Эли. Она нас приняла,кажется, около 5-ти часов в Марфо-Мариинской Общине. Кто там бывал, знает тот отпечаток красоты и простоты, который лежал

131

на всем там, отпечаток той светлой души, которая создала это великое дело служения ближнему. Самое название - «Марфо-Мариинская» сколько говорит: облегчив измученное тело, начинайте дело Марии, все оставившую ради учения Христова. Мы ждали Великую Княгиню в ее светлой, веселой маленькой гостиной ( у меня впечатление, что она вся была полна цветов, но оно не так, а было несколько цве­тов в вазе), когда она к нам вошла радостная, пре­красная в своем сером сестринском платье, и именно как сестра весело меня поцеловала, как старую зна­комую. Мы с ней не видались с 1889 года, что мы с ней и вспомнили. Она почти тотчас заговорила об Эли и об ее желании ехать, и сказала, что хотя Эли последнее время довольно часто у нее бывает, но что она мало еще знает ее характер и, перед тем как решиться ее отъезд, хотела бы поставить два вопро­са: «Есть ли у вашей дочери характер и подпадает ли она под влияние?» Эли ответила: «Никакого харак­тера, я тряпка и подпадаю под всякое влияние». «В таком случае, не пускайте ее!» - воскликнула Елиза­вета Феодоровна. Но я ответила, что раз она нужна Государыне, не могу не отпустить ее. Она мне сказа­ла: «Моя сестра очень начитана в церковных вопро­сах. Мы с вами прочтем страницу или две творений Св. Отцов, а она целую книгу». Вопрос зашел о ха­рактеристике Императрицы, точных слов не помню, но смысл был: если когда-нибудь она себе даст отчет в том, что она содействовала тому, что случилось, - она будет безутешна. Тут же она мне рассказала о чудесном явлении Державной Иконы Богоматери с Младенцем Христом. Речь зашла о Торжестве От­крытия Собора. Мы обменивались впечатлениями и Великая Княгиня рассказала, что она была у обедни в Успенском Соборе, куда к молебну приехал Керен­

132

ский и стоял впереди всех, заложив руку в жилет и ни разу не перекрестился. Она в шесть часов ушла ко всенощной. Это была наша последняя встреча. Кстати о Керенском: в разговорах с о. Беляевым я спрашивала его мнение о Керенском, о котором тогда еще мало было известно, и ходили слухи, что он со­чувствовал Государю и старался облегчить их участь, но он сказал, что считает его самым худшим из ужас­ного временного правительства, и что он был враж­дебен к Царской Семье. Все это оправдалось. Эли знала хорошо одну его племянницу (т.е. Керенского) и она передавала следующий разговор между Госуда­рем и ее дядей: Государь его спрашивал как дела, начинает ли Россия успокаиваться несколько, и Ке­ренский отвечал «очень плохо». Тогда Государь ска­зал: «Может быть для успокоения России нужна жертва? Тогда знайте, что я готов».

Мы с моей Эли провели три дня. Она служила тогда сестрой в Георгиевской Общине в Москве. За два дня до нашего отъезда по Волге из Ярослава она приехала нас проводить. Не думала я, прощаясь с ней, моей Эли любимой девочкой, что мы проща­лись навсегда.

Хотелось бы подольше остановиться на жизни нашей в Ярославе, воспоминание о которой и теперь согревает душу той лаской, с которой нас приняла дорогая семья Урусовых. Это была такая русская доб­рота, которая со всех сторон отогревает вас. Княгиня была прекрасная хозяйка, умеющая при очень огра­ниченных средствах кормить, одеть и воспитать свою большую семью. Притом она была очень слабого здоровья. Несмотря на все эти заботы, она всем ин­тересовалась, конечно, в то время особенно полити­кой. Она нам надавала провизии до самой Астрахани. Мы сели на пароход 31-го августа вечером. В Нижнем

133

была пересадка, и потом прямо до Астрахани. Кто ездил по Волге,тот знает и поймет, что это целое от­кровение. Я видала Рейн, Дунай и другие реки Евро­пы. Рейн очень живописный, Волга куда менее, только в Нижнем она очень живописна (Жигули мы проходили ночью), но Волга как бы вростает в вас, вы ее воспринимаете и чувствуете, что она родная Русь. Это точно что-то в тебе не доделано, пока не пережил этого путешествия. Погода стояла чудная и до Саратова ехали мы тихо, спокойно, чудесно. В Саратове сели беспорядочные войска. Все пассажиры испугались их, так как были слухи, что солдаты вы­саживали пассажиров, где вздумается на берег, и те не знали, как добраться с детьми до селения. Это случилось с пароходом предшествовавшим нам. Пока они не высадились, мы из кают не выходили, так как они были очень разнузданы. В Астрахани все гости­ницы были полны, а пароход по Каспийскому морю в Петровск неизвестно когда отходил. Мы остались на пристани, и я пошла просить капитана одного Волжского парохода дать нам хотя бы переночевать на палубе. Он резко ответил, что вероятно на рас­свете уйдет и на палубе холодно, но я все же детей привела и уложила на полу в корридорах, и мы от­лично проспали, а утром долго занимали очереди для пароходных билетов. Вечером отходил маленький пароходик до взморья, где на заре была пересадка на большой пароход. Толпа народу бушевала на приста­ни, требуя, чтобы их пустили раньше буржуев,и кри­ча: «Мы их всех в воду побросаем». Кое-как вошли на пароходик и достигли Петровска. Всех укачало по пути. Мы были в Петровске в полночь, и опять негде было приютиться и пришлось лечь на пристани. Ночь была южная. На мне были все мои деньги, и надо было сторожить багаж, и мы с моей Миинькой ре­

134

шили по очереди сторожить. Первая очередь была моя, и я изнемогала от сна, стараясь разогнать его и следя как весело сарты всю ночь таскали грузы с судов. Поблизости стоял сарай и двое часовых при нем. Я их попросила дать нам переночевать в сарае, на что они тотчас согласились и еще подложили нам брезент. Мы хорошо выспались и утром восхищались красивым городком и чудным взморьем. Дети выку­пались в море, а мы с Миинькой в ванных с килем вместо мыла, а вечером с трудом добились билетов и поехали во Владикавказ. На всех больших станциях толпа бушевала у поезда, крича: «Мы в окна влезем и выкинем буржуев!» Конечно, только хладнокровие кондукторов и проводников нас спасало, но было просто жутко эту ночь. Во Владикавказе я бегала, ища комнату в гостинице и все напрасно. Мы были в изнеможении. Дети оставались на вокзале. Наконец, в одной гостинице, получив обычный ответ, я села в изнеможении в передней, когда вдруг швейцар мне говорит переждать и, когда мы остались вдвоем, он говорит мне: комната есть, везите детей. Дети улег­лись на полу, а мы с Мией на кровати, и три дня от­дыхали и не могли придти в себя. Это был канун Воздвижения, так что мы были у всенощной и обед­ни. В это время дорогая т. Вера нам устроила поме­щение в Ессентуках в ожидании, чтобы в Кисловод­ске освободилась квартира отца Павла Калмакова. Отдохнув во Владикавказе, мы благополучно добра­лись до Ессентуков, где нас так уютно приняла доб­рая Маруся Шевич. В начале октября мы поселились в Кисловодске. Жизнь там тогда была нормальная и, сравнительно с Петербургом, не дорогая. Наша квар­тира была удобная, и мы жили дружно с Мещерски­ми. Игнатьевы тоже там жили, но мы видались не так часто. В конце октября моя Миинька, мое ясное

135

солнышко, стала невестой Андрюши Лехочива. Свадьба была назначена в январе,и к этому времени подъехал Миша и привез мое благословение - икону Казанской Божией Матери, благословение философа о. Голубинского на брак Дедушке Толстому. Миша проездом через Москву видал Эли у тети Паши и вот что она поручила мне передать: несколько времени спустя после того, как мы расстались, она поехала в Петербург к Керенскому просить отпустить ее в То­больск ухаживать за Императрицей Александрой Феодоровной. Он принимал в Зимнем Дворце и, в ожидании приема, к ней подошел адъютант, спраши­вая по какому она делу. Когда она ему сказала по какому, он протянул ей руку говоря: «примите мое глубокое сочувствие и верьте, что я буду всячески Вам содейстовать». Эли спросила его,отчего в таком случае, он служит у такого человека, как Керенский. «Так сложились обстоятельства», отвечал он. Когда она вошла в кабинет, Керенский ей протянул два пальца, говоря:

- Садитесь!- Я могу стоя сказать, что мне надо. Я пришла

просить вас разрешить мне ухаживать за бывшей Императрицей Александрой Феодоровной.

- Что вам надоело что ли голову носить на пле­чах! - воскликнул он.

- Что касается до этого, то ничья голова теперь не держится крепко на плечах.

- Что вы хотите этим сказать? - спросил он.- Да то, что ни ваша, ни моя голова крепко не

держится.- Что же вам вздумалось ухаживать за этой

преступницей?- Я прошу ухаживать за больной, сосланной жен­

щиной, бывшей моей Императрицей, у которой я

136

была фрейлиной.- А знаете ли вы, что очень вероятно, что она

будет подвергнута одиночному заключению?!- После суда, надеюсь, - сказала Эли.- Какой там суд! Моего одного слова достаточно!

Конечно, я вам не разрешу к ней ехать.- В таком случае, - ответила Эли, - я обращусь

к совету крестьянских и рабочих депутатов.Тут он сразу изменился и спросил:- А разве у вас там есть связи?- Да, у меня мои бывшие больные там, которые

мне помогут в этом деле.- Так вы бы начали с того, что мне это сказали.

В таком случае, вот что: через месяц напишите мне о вашей просьбе через кого-либо из моих адьютан- тов. У вас, вероятно, между ними много знакомых?

- Нет, ни одного. Я напомню через сегодняшнего адьютанта. Больше мне нечего сказать.

И ушла, не дав ему руки. Любопытно, что стража у него стояла и перед дверью в кабинет, и за дверью в кабинете. Через месяц она через адьютанта напом­нила о своей просьбе и получила отказ, но несколько дней спустя случился большевистский переворот, Ке­ренский бежал, и Эли, в общей суматохе, поехала в Тобольск, везя икону и письмо Императрице от Вел. Кн. Елизаветы Феодоровны. Письмо она принуждена была уничтожить в пути, когда был обыск. Она до­ехала до Тобольска, но там комиссар, заведующий охраной, ей сказал, что Императрица в уходе не нуждается. Тогда Эли упросила его повидать Импе­ратрицу, раз она приехала издалека, и передать ико­ну. Он разрешил с условием, что ни слова не будет сказано между ними. На другой день моя Эли была допущена к Императрице, которая сидела в кресле, молча передала икону и поцеловала руку, а Импе­

137

ратрица ее благословила молча, и они расстались. На другое утро она в церкви видала Царских детей, но Государя не видала. Вероятно, это было в ноябре. На обратном пути она попала в крушение и тут силь­но повредила ногу, так что много месяцев не могла служить сестрой. Дорогие Голицыны ее приютили, а потом она жила в Георгиевской Общине, где ей да­вали пищу и помещение. Она мне не раз писала, как добры были к ней все родственники Папа, находя­щиеся тогда в Москве. В то время все дорожало и начинался голод на севере. До Кавказа он докатился позднее.

Мы жили на Петруш, ул., кажется в 16 номере, занимая нижний этаж - 6 комнат и кухня, и питались хорошо еще. На том же дворе жили Лихачевы с Ли- хониным и Серовыми. Мы часто по вечерам собира­лись друг у дружки, бывало пение. Часто молодежь собиралась у Батюшки, о. Павла Калмакова. Какое еще тогда бывало веселие, играя в игры и иногда от­правляясь в дальние прогулки. Еще во дворе жила семья Стасс, с которой дети тоже очень подружились и летом уходили большой компанией покупать в ста­ницах ягоды и фрукты, где они продавались за бес­ценок. О большевиках доходили неопределенные еще слухи; народ скорее с доверием к ним относился, так как пропаганда была сильная и умели показаться народу какими-то благодетелями. С севером было сообщение; письма, хотя и не аккуратно, но доходили еще. У нас была в виде прислуги еще в ту зиму ку­харка наша Петербургская и девочка.

14-го января 1919 г. мы отпраздновали свадьбу нашей ненаглядной Миечки с Андрюшей. Я была по­саженной матерью и невесты и жениха с посажен­ными отцами дядей Петей и дядей Павлом, а Павлу­ша мальчиком богоносцем. На свадьбе было 60 че­

138

ловек приглашенных, и многие в мундирах еще. Все были на угощении. Мы жили близ церкви Св. Пан­телеймона, где отпевали Папа и венчали Мииньку все тот же незабвенный и дорогой о. Павел Калма- ков. Как 60 человек разместились в двух небольших комнатах, мне не ясно! Угощение было очень хоро­шее. Правда мне помогли, присылая пироги и сдоб­ные хлеба, а накануне вечером собралось много мо­лодежи делать сандвичи и так весело и уютно рабо­тали. После свадьбы мы проводили молодых на по­езд, и они поехали в Ессентуки, где милые Романенко им приготовили все и отнеслись к ним как к родным. Они провели там недели три, при чем Миинька бо­лела дезинтерией и очень подкосила свое и так не­крепкое здоровье. Оттуда они вернулись ко мне, и мы зажили все вместе. Весной они ездили разыскать родителей Лехович, которые были под властью большевиков в Александр, и переехали, как только освободились, в Таганрог. В августе преждевременно родилась наша крошка Мая. Мия упала, гуляя, и в тот же день к вечеру начались роды. Она родилась 9-го августа. Мия нашла себе хорошо рекомендован­ную акушерку, которая не имела и первобытных по­нятий. Помню как во время родов она сморкнулась в пальцы, а на следующий день не пришла и я делала омовение. Все привело к тому, что у Мии сделалась родильная горячка. Когда ей было всего хуже, она приобщилась Св. Таин и с того времени стала по­правляться. Маинька была для всех нас радостью. Я никогда не видала такого популярного ребенка. Не удивительно ее доверие к роду человеческому, когда с самого рождения все принимали в ней участие и она была окружена уходом и лаской. Паша особенно с ней нянчилась, вставая по ночам к ней. Да и все нянчились с ней. Слухи о большевиках все раздава­

139

лись настойчивее. Летом был короткий и, как всегда, кровавый их набег. Несколько человек расстреляли. Я видела, как выносили на Топол. аллеи из одного дома окровавленный труп Нагорского и швырнули его на повозку.

До чего тогда все было неожиданно доказывается тем, что 25 сентября утром началась паника бегства перед подходящими большевиками. Мы все разо­шлись после утреннего чая, ничего не подозревая, Миша и Андрюша пошли в те части, где они служи­ли. Дети стали прибегать с известиями, что все бегут, и так настойчиво, что когда Андрюша вернулся, я спросила есть ли опасность. Он отвечал, что утром со своим начальником объезжал посты, и речи о приближающихся большевиках не было. Тогда мы решили, как всегда, посоветоваться с тетей Верой, куда я и пошла. Надо было пройти по всему городу и мимо Вел. Кнг. Марии Павловны, куда я и завернула как раз в ту минуту, когда Вел. Кнг. усаживалась в коляску с Алекс. Севаст. Эттер. Они мне прокричали прощальный привет и уехали. В городе была паника: экипажи, телеги, дрогали тянулись в два нескончае­мых ряда по Топол. аллее. Я подошла было спросить ген. Н., где бы найти повозку, но он от страху ни­чего не понимал, переживая панику. Т. Вера не по­дозревала, что делалось в городе и сказала, что Вел. Кнг. не думает уезжать, но когда узнала от меня об ее отъезде, ответила, что не знает на что решиться и мы расстались в нерешительности обе (они сделали попытку бежать всей семьей, но скоро увидали не­возможность этого без экипажа с детьми, и к вечеру вернулись). Я увидала, что о повозке думать нечего, а так всем бежать невозможно, и мы решили остать­ся. Около 12-ти Миша ушел с Стасенко, а попозднее пришел Андрюша проститься. Они все уходили в го­

140

ры, т.е. все мужчины и многие с семьями. К нам переселилась г-жа Стасенко с двумя младшими детьми и Кн. М.Б. Щербатов, который решил, что у нас безопаснее. Я должна была в случае обыска его вы­дать за учителя детей. Около 4-х часов слышны стали выстрелы. Детям не сиделось и они прибегали со всеми последними вестями. Стерльба никого не удив­ляла со времен революции. Были видны по улице разведки диких красных войск, совсем опричники. Дети прибежали с известием, что у нас на улице убит офицер и его невеста. Я пошла туда и нашла его лежащего на дороге, раскинувши руки, с сорванными погонами, а на траве убитую молодую девушку. Старуха соседка рассказывала, что она видела из своего дома, как банда кавалерии наехала на них, сорвала с него погоны, а девица бросилась на колени, прося его пощадить, и они прикладом по голове раз­били ей череп. В ее широко раскрытых глазах застыл ужас и я не могла их закрыть. Я обратилась к со­бравшейся толпе, прося мне помочь перенести тело офицера с дороги, и какой-то мужчина взял его за плечи, а я за ноги и мы его переложили на траву, рядом с убитой девушкой. При этом посыпались разорванные письма и одна записочка о назначенном свиданье, которые мне передала какая-то женщина тут, а я со временем переслала ее его матери, хотя не знаю, конечно, его ли почерк это был, но это все, что уцелело. Я закрыла ему глаза и скрестила руки и поцеловала их обоих, поминая отсутствующих род­ных. Когда я стала на колени около девушки, кто-то в толпе мне сказал: «осторожнее, Вы попадете в мозг» и я увидала, что мозг тут лежал и взяла ее шелковый платочек и завернула его, боясь собак. Она была такая хорошенькая даже в смерти. Когда я уходила, то подошла Соф. Мих. Соловая, с которой

141

мы были очень близки, и я просила ее дать знать в больницу, чтобы похоронили их, что она и сделала, далеко не без труда. Мысль, что их тронут собаки, меня пугала, и вечером я пошла еще раз к ним, ища, чем бы их покрыть. Уже никого не было, только мужчина с женщиной сидели недалеко у ворот. Я им сказала о своей тревоге и они ответили, что собаки не тронут, а что большевики запретили к ним подхо­дить. Возвращаясь домой в первый раз, мне навстречу попался разъезд и, указывая на толпу, спросили меня:

- Это что?- Убитый офицер.- За что убит?- За то, что офицер, наверное.- Кем?- Конечно вами.Они молча уехали. После я узнала, что он был

летчик и выходил из Кисловодска вместе с моим Мишей около 1 часа дня и вдруг сказал, что вернется проститься с матерью. Миша отговаривал, говоря, что большевики уже подходят и что сам не простился, сознавая, что только мне причинит лишнюю тревогу. Но он вренулся и встретил свою знакомую, которая ужаснулась, увидя его и сказала, что большевики уже в городе и предложила его спрятать у своей се­стры на нашей улице, так как это было почти на окраине. Она его вела туда. Не доходя 4-5 домов, они встретили разъезд и свою смерть. Ее фамилия была Фавишевич. Много позднее ее сестра приходила меня благодарить, как-то узнав. Я все разыскивала мать летчика и узнала, что она помешалась после смерти сына. Ее скрыли друзья, и я им передала за­писку, найденную на нем. Их тела только на другой день отвезли в больницу. Соф. Мих. видела, как их

142

схватили за ноги и швырнули на повозку. Она, ка­жется, была на отпевании: их отпевала их прислуга. Утром, проходя, я увидела, что не собаки их тронули, а люди, украв все верхнее платье.

У нас был обыск в первый день, но кончился благополучно и ничего не тронули и не заметили довольно большую фотографию Папа. Солдаты были пьяны. Мы очень боялись обысков, так как у нас были спрятаны сабли и револьверы Андрюши и его седло. Наши немногие драгоценности мы запекли в хлеб. Тогда все изощрялись скрывать, кто закапывал, кто прятал. Через некоторое время опять явились солдаты с обыском. Вызвали хозяйку и я пошла:

- .. .отсюда бежали кадеты?- Нет, кадетов не было!- Были здесь офицеры, что ли?- Да, были.- Ты кто: мать?- Да.- Ну, так реквизировать у нее все!Они хотели ломать сундуки, но я сказала, чтобы

не ломали, сама отопру, а руки у меня дрожали и я не могла найти ключей сразу, а они сели у угла, где стояла икона с Афона св. Пантелеймона. Я взглянула на икону с грешной мыслью сомнения, неужели не избавит нас от грабежа? В эту минуту спокойно во­шел наш милый хозяин А.И. Земский с бумагой, го­воря, что эта бумага дана каким-то большевиком о том, что этот дом не подлежит обыску и что это лицо сейчас в соседнем доме. С этими словами он их всех увел.

(Продолжение следует).

143

ВОСПОМИНАНИЯ ЗЕМСКОГО НАЧАЛЬНИКА

(ИЗ ЗАПИСОК А.С. БЕХТЕЕВА)

В судебной моей практике мне пришлось встре­титься с тремя интересными кражами. Первая могла бы служить рекламою для наших мест заключения.

Дело было в октябре месяце, в самом начале. Все население было на копке сахарной свеклы (бу­раков). Выезжали в поле плантации целыми семьями. Это был крупный годовой заработок. Одна подвода с семьею могла выработать за месяц до 150 рублей, т.е. обеспечение, при тогдашних низких ценах, на целый год. Старшие копали, младшие сидели и счи­щали землю и обрезали ботву. Тут же стояли телеги, на которые накладывалась уже готовая свекла. Поле имело вид лагеря. К телегам были привязаны лошади с торбами овса. В телегах лежало сено. Кое-где го­рели костры, варили пищу и пекли картофель. По­всюду видны были люди, бегали дети - все поле ки­шело народом. Прямо с поля возы со свеклою шли на завод.

Дел в это время было мало, к разбору их я не назначал, чтобы не отвлекать людей от работы, а занимался чисто канцелярскими делами. Вот в один солнечный день, сидел я в камере и работал с моим помощником Калитиным по делам вывода из общи­ны. В дверь камеры раздался стук. Письмоводитель впустил двух стариков - десятских, сопровождавших молодого малого в рваном полушубке, без шапки, с всклокоченными волосами. Десятский подал мне пакет. Читаю протокол, составленный урядником

144

о краже двух лошадей у крестьянина Ивана Кольцо­ва, на бурачной плантации при имении Янковке, при­надлежащем действительному статскому советнику П.И. Харитоненко.

Обвиняемый Павел Дашутин, крестьянин села Тарасовки, 27 лет; проходя по дороге около планта­ции и пользуясь тем, что хозяин был далеко, а лоша­ди стояли привязанными около дороги, внезапно от­вязал двух лошадей, вскочил на одну из них и, нахле­стывая обеих прутом, поскакал прочь по дороге. Иван Кольцов поднял крик. Работавшие на плантации бросили работу и помчались на своих лошадях ловить вора, которого скоро догнали, ссадили с лошади и препроводили в волость. Тут же приложен список свидетелей.

Прочел я протокол. Посмотрел на Дашутина - стоит оборванный и на меня смотрит. Приказал письмоводителю написать постановление о заключе­нии Дашутина в арестный дом, как средство пресе­чения ему возможности уклонения от суда, и препро­водительную в этот дом. Вздохнули бедные старики десятские, им предстояло еще сделать прогулку верст пятнадцать в город. Послал я их на кухню имения, чтобы их покормили. А сам стал думать, что бы это все значило. Ведь глупее выдумать ничего нельзя было: днем, при массе народа и лошадей на поле, на ровном месте красть лошадей, зная, что непременно поймают - да тут должен быть умысел быть пойман­ным. Посмотрел я на Калитина и спрашиваю - «Вы этого Дашутина знаете?» - «Да, - отвечает, - знаю. Малый совсем некудышний. Жена его бросила. На­дел в аренду сдал и деньги пропил. Сами видели, как он одет. Ходит, где день, где два поработает, покор­мят и то спасибо. Я хоть сам крестьянин, но так ду­маю, напрасно розги отменили. А то смотрите, он

145

озорничает, а людям работа. Вот эти старики его от Новой Рябины сюда вели, верст 12 отмахали, да вот отсюда в Богодухов поведут, тоже верст более 15-ти. Приведут, сдадут, и опять дорогу мерь до волости. И нам работа повестки писать, свидетелей вызывать, а им время терять. Вот, из-за одного такого сколько людям беспокойства, а то бы в волости по решению волостного суда посекли, он бы больше не хулиганил».

В душе я был совершенно согласен с мнением моего письмоводителя, но критиковать порядков уста­новленных не мог.

- А вот после суда, посадят его в тюрьму. Дума­ете, что это его испугает?

- Да я и сам думал, - сказал я, - что он себе квартиру на зиму ищет со столом, освещением и отоплением. Да еще кое-что подработает.

- Так точно. Ведь такие как он тюрьму-то не иначе как «Романовская Гостиница» зовут. Кто ее, тюрьму-то боится. Нет, народ сам с конокрадами раньше расправлялся, а теперь что?

- Ну, Калитин, смотрите, я ему настоящее нака­зание устрою. Ведь мне ясно, что расчет у него про­стой. Теперь середина октября, пока суд, пока что, время пройдет. Он на шесть месяцев рассчитал. Из тюрьмы в апреле выйти хочет по теплу, а зиму пере­зимовать в тюрьме. Так мы это дело будем рассмат­ривать не как кражу, а как попытку на кражу и смягчение ему сделаем. Пускай в конце января вый­дет по морозцу.

Калитин весело рассмеялся: «Пропасть не пропа­дет, а попрыгать-попрыгает».

Через недели две назначен был суд. Дело было несложное, все на виду. Допросил свидетелей. Обви­няемый себя виновным сам признает. Приступил к составлению приговора. Над мотивировкою своего

146

будущего решения, просто как адвокат в пользу Да- шутина старался. Так, выходило, что не кража, а попытка - и очень неудачная! - на первую кражу. Чистосердечное сознание, и т.д. А на этом основании положенное ему наказание убавил так, что с зачетом пребывания в Арестантском доме он подлежал осво­бождению в январе месяце. Читаю я приговор, а Дашутин стоит да по пальцам что-то считает, а потом как закричит: «Ваше Высокоблагородие! Мне же по закону 6 месяцев полагается, а вы меня в конце ян­варя на февральские морозы выпускаете».

Все присутствующие так со смеху и повалились. А я цепь снял и говорю: «Ты вот над нами всеми шутки шутил, а вот и получил, что тебе полагается».

Был я в городе. Еду по улице, работают аре­станты, складывают снег. Вдруг слышу голос: «Ваше Высокоблагородие, да ты меня не узнал? Ведь я Да­шутин! Эх, обсчитал ты меня на два месяца. Ну, да ничего, даст Бог в январе тепло будет». Все работав­шие с ним бросили работу и весело хохотали. Видно им Дашутин про суд и свою беду рассказывал.

Вот лучшая реклама для тюремного Ведомства в Царское время.

* * *

Получил я протокол о краже коровы у бедной вдовы в деревне Пуговке. Коровенка была парши­венькая, украли ее из сарая. Но что было интересно, что кругом сарая, где она стояла, следы были лишь ног людей, а коровьих следов совсем не было видно на свежем, выпавшем еще с вечера, снегу. Об этом упоминалось и в протоколе.

Выходило так, что или коровенку из сарая на руках вынесли, или она улетела. Ни то, ни другое предположение серьезным почитаться не могло.

147

Дня через два после кражи кто-то обратил вни­мание на то, что над ольховою рощицею летает во­ронье, кричит и спускается в рощицу. Пошли из лю­бопытства в ольшаник и нашли обглоданный скелет коровы. Кто ее украл и зарезал, очевидно на кожу, так как по худобе она на мясо годна не была, оста­лось невыясненным. Однако, за день перед исчезно­вением коровы, видели крестьянина Ивана Бурлако­ва, ходившего около дома старухи и как бы что-то высматривавшего. Был он соседом вдовы, пьяницею и гулякою, не раз уже навлекал на себя подозрения. На суде, слушая его рассказы, можно было подумать, что корова из сарайчика сама убежала в лес и там покончила жизнь самоубийством. Дело я отложил за неявкою одного свидетеля и в надежде, что за это время, до нового разбора, что-либо выяснится. Про­шло месяца три, но нового ничего обнаружено не было, а между тем, надо было представлять в Губерн­ское присутствие сведения о движении судебных дел. Пришлось за необнаружение виновного, дело произ­водством прекратить. К числу обязанностей земских начальников относилось и переселенческое дело. В Сибири Переселенческое Управление каждый год на­резало земельные участки, для желающих пересе­литься. Сведения о их размерах и числе в каждой гу­бернии сообщались и вывешивались в Волостных Правлениях и в камерах Земских Начальников. Ре­шившиеся на переселение крестьяне, отправлялись ходоками осматривать и выбирать участок за счет Правительства и для этого получали ходаческое сви­детельство, на бесплатный проезд. Выбрав себе уча­сток и получив на него удостоверение, они возвраща­лись и ехали, тоже даром, с семьею в предоставляв­шемся им даром товарном вагоне, на новые места, где им переселенческое Управление оказывало вся­

148

кую помощь к их устройству. Несмотря на то, что Сибирские земли были богаты, особенно в Томской, Тобольской, Акмолинской и Семиреченской обла­стях, крестьяне редко пользовались предоставленным им правом и предпочитали сидеть и ждать черного передела. Объяснялось это с одной стороны ленью и отсутствием предприимчивости, а с другой револю­ционной агитацией.

Является ко мне раз Бурлаков и просит ходаче- ское свидетельство. В первую минуту я думал, что он напакостил и удирает. Нет, представляет от Волости удостоверение, что за ним ничего плохого не числит­ся. Выдал я ему просимое свидетельство, и он уехал в Томскую губернию, в Барнаульский уезд, один из самых плодородных. Прошло месяца два. Снова он ко мне является - теперь уже за получением товар­ного вагона на переезд с семьею. Веселый, доволь­ный. Участок хороший попался. Все нужное ему бы­ло выдано. Порадовался я в душе, что одним вором в участке меньше будет. «Ну, - говорю, - Бурлаков, так как дело о корове прекращено, и возобновить его уже нельзя, да и сами вы уезжаете, скажите по совести, ведь корову вы украли?» Я в этом убежден был, да только улик нехватало. Засмеялся Бурлаков и говорит мне: «Да, это дельце моих рук». - «А как же, - спрашиваю, - следов коровьих ног на свежем снегу не было, одни человеческие». - «Да я ее в ва­ленки обул, когда из сарая выводил».

- Спасибо, - говорю, - что меня научили, как коров без следов красть. Ну, и я вам совет дам. Помните, что Сибирь не Россия, там за кражу рас­плата скорая и жестокая, так вы там - полегче.

- Не извольте беспокоиться. Спасибо вам, наде­лы закрепили. Я их соседу продал, пить бросил, хочу человеком стать, а вам за хлопоты большое спасибо».

149

Так мы с ним и расстались. Вышел он из камеры, а я стал думать, возможно ли, чтобы этот человек и впрямь переменился. Были шансы за, были и против. С одной стороны, он стал сам хозяином и теперь у него могло явиться чувство известного самоуважения, а с другой стороны: ад вымощен весь добрыми наме­рениями. Не принесет ли он в эту мостовую и свой посильный камень.

* * *

В своей практике земского начальника, я принял за правило терпеливо выслушивать даже вздор, ко­торый несли приходившие ко мне по делам, по воз­можности объяснять им все их недоумения, и не по­вышать голоса. Таким образом, у меня не было лич­ных врагов, которые мстили бы мне, скрываясь за спинами других, на сходах. Была у меня одна ста­рушка, которая периодически приходила и рассказы­вала мне свои напасти. Сделать что-либо для нее было невозможно, она пропустила давным давно все сроки на обжалованье. С момента суда прошли годы и, несмотря на мои разъяснения, все же она прихо­дила ко мне, и вновь рассказывала то же самое. Потом говорила, что теперь ей как-то легче, и шла домой, почти за пятнадцать верст с сознанием, что была у Земского и все ему рассказала. Приехал я из села Тарасовки в село Ямное. День был невероятно жаркий. Подъезжаю к сельскому правлению, сидит на крыльце старшина Приходько. Кафтан нараспаш­ку, лоб платком вытирает. Увидел меня, встал на­встречу идет. «Ну, - говорю, - Приходько, вот день­ги - пошлите купить две бутылки Фиалок» (это такая шипучая водица была). Принесли; сидим пьем со Старшиною. Спрашиваю - «что нового?» - «Да все хорошо, только вот у нас хату украли». - «Много, -

150

говорю, - вы, Приходько, вчера выпили?» - «Нет, - говорит, - я не пил, а вот к вам и сам потерпевший идет, верно вас увидал, как проехали».

Смотрю, идет старик. Был он прежде Старостою и всеми яменцами был очень уважаем за долгую и честную службу. Старик был типичный хозяин. Хо­хол с густою на голове гривою и сросшеюся с нею бородою, немного сутулый, широкоплечий, кряжи­стый. Поднявшись по ступеням крыльца и улыбаясь под густыми усами, начал рассказывать, что у него хату украли. «Ну, вот что, - сказал я, - мне жалобы не подавать, а то и меня и вас в сумасшедший дом посадят». - «Да вот тут недалеко, извольте пройти» - предложил Старшина.

Пришли мы на усадьбу, засажена она была кар­тошкою и капустою, а посередине ее стоит только печь с плитою и трубою, из которой дымок еще шел, а против нея притолка, с дверью стоит, а на двери нетронутый замок висит. Вид печи, трубы и стоящей перед нею дверью посередь усадьбы, был так глуп, что я невольно рассмеялся. В это время в усадьбе появился молодой малый лет двадцати пяти. «Вот он самый разбойник!» - закричал старик и за­топал ногами, но в лице его особого гнева не было, и глаза смеялись. Старшина стоял и тоже смеялся. Я понял, что это был маленький водевиль специально для меня устроенный.

- С каких же это пор хаты с усадьб увозить мож­но? - обратился я строго к молодому.

Тот понял, что мой гнев был притворным. «Из­вольте видеть, печь на месте, даже еще дымок идет. Дверь тоже, и замок висит неповрежденный. Это значит взлома не было. А что крыши и стен касает­ся, то погода теплая, так они почитай и не нужны».

- Ну и дал же тебе Господь внука, дед, - обра­

151

тился я к старику. - Ну, теперь говори, как дело -то было.

- Отлучился я, - сказал старик, - на три дня в Большую Писаревку к родным. Там престольный праздник был. Вернулся, а хаты моей нет. Глаза протер, думал непротрезвился. Это он со своими приятелями над стариком надсмеялся. Не оставьте без наказания!

Посмеялись мы все вместе и пошли в Сельское Правление, а старик и внук на усадьбе остались.

- Ну расскажите, Приходько, в чем дело?- Старика вы знать изволите. Почтенный, долгое

время старостой ходил, все на селе его уважают. Был у него брат, (сам он овдовел), а у брата сын был. Умер брат, померла и его жена. Остался мальченок. Взял к себе племянника старик - воспитал его, женил и внука, хоть и двоюродного, дождался. А в скором времени, когда было внуку лет пять, (болесть по селу ходила), померли его родители. Вот этого-то внука старик выростил, на ноги поставил, оженил и хозяи­ном сделал. Не хотел старик с молодыми жить, стес­нять их, помог внуку на отцовской усадьбе хату по­строить. Только, и внук, и жена его, никак не хотели, чтобы дед один жил, очень уже его любили. А дед упорный был: «не хочу, да не хочу». Вот, когда дед в Писаревку поехал, внук-то хату и перенес. К своей пристроил для деда. А теперь, что деду остается? - только при молодых жить, да правнуков, хоть не родных, а двоюродных, няньчить.

Рассказ Приходьки произвел на меня самое хо­рошее впечатление. Есть еще хорошие люди. Хорош дед, но хорош и внук и Внукова жена.

Вот какими людьми держалась Россия!

152

Д.В. Шульгин

КОЛЮЧКИ*

Поэтому наши планы к побегу группировались вокруг да около лагерного госпиталя - километров в пятнадцати, в окрестностях Римини. Попасть в гос­питаль было нетрудно. Надо было лишь придумать вроде коликов в животе, или, де, видеть вот стало труднее. .. Начальство госпиталя смотрело сквозь пальцы на таких симулянтов, отлично понимая, что людям хочется хотя-бы один день побыть в другой обстановке, а в госпитале все же веселее и легче, чем в лагере.

В госпитале были те же три ряда проволоки и те же консервные банки. Но не было «ходячих» часо­вых, что было очень выгодно. Томики вместо этого сидели на вышках, в расстоянии 150-300 метров. У них на их вышках были прожектора, которые ночью светили на проволоку своими голубыми лучами. Против прожекторов у нас были в нашу пользу вся­кие неровности местности и канавки, против которых даже и самый свирепый прожектор был бессилен, ибо там была, хотя и ничтожная, но все же спаси­тельная тень, хоть какая-то надежда остаться неза­меченным . . . Да и подходы к проволоке были несрав­ненно короче.

Весь тот день, то есть день моего побега, я про­вел в изучении деталей. Было воскресенье. Попав в лагерь, я не пошел регистрироваться ни к одному из

* Продолжение - Начало см. «Р.В.» №34.

153

врачей. Никто этим и не интересовался - ходи себе сколько хочешь!. . . Была только одна плохая сторо­на. Если бы я зарегистрировался, я был бы автома­тически зачислен на паек. А так как я оной реги­страцией пренебрег, в целях сохранения максималь­ной свободы действий, то и оставался голодным це­лый день. Неприятно, но что поделать - кто не го­лодает не бежит, кто бежит, тот голодает. . .

Я осмотрел линию проволоки очень основатель­но. Ходил, смотрел, сравнивал... В некоторых ме­стах проволока казалась как-будто жиже, но подход к ней не внушал доверия. . . В других местах подход казался не плох, но проволока угрожала своими ко­лючками. И банки везде и всюду. . .

Наконец, я нашел нечто, что, если и не было идеальным, то, во всяком случае, в моем положении было находкой. Почему отхожие места в госпитале были пододвинуты почти вполтную к проволоке, это секрет изобретателя, но, тем не менее, это факт. В некоторых местах они подходили на 3-4 метра. Здесь в госпитале эти места были галантно обнесены ро­гожей - в лагере же все было на чистоту. . . в от­крытую. Значит, притулившись за рогожей, можно было скрыться от всевидящего глаза Томика и его прожектора, не вызвав, вероятно, с его стороны ка­ких-либо подозрений.

Дальше, можно было лечь на землю и проползти ПОД рогожей, и оказаться таким образом между нею и проволокой. Тут Томик мог заметить, а мог и не заметить - не смотрит же он пристально все время в одну точку. Томик мог и прозевать.

В одном из этих «учреждений» я обнаружил что -то вроде ручейка, с какой-то полумутной вонючей жидкостью в перламутровых разводах, идущего прямо к проволоке, а слева от него бугорок. Ручеек доходил

154

до проволоки и там терялся в траве, но бугорок шел дальше, через проволоку поперек, и даже с другой стороны ее продолжался на какое-то расстояние. Вышка с Томиком была метрах в ста слева. При сол­нечном свете я не был уверен, что ночью бугорок прикроет меня своей дружеской тенью. Но была на­дежда, а другого выхода по существу и не было.

Вышка, как я сказал, была слева, а справа ни­чего не было. То есть я хочу сказать, что не было второй вышки. В метрах 200 справа были въездные ворота, в которые проволока и упиралась вплотную. Там были многочисленные Томики, ибо там было их караульное помещение. Раз справа не было вышки, то и прожектора не было, и это было очень кстати.

Одно обстоятельство было крайне неприятным. При входе «за рогожку» была надпись на трех язы­ках: «Для сифилитиков». Единственным плюсом мож­но было считать, что посетители тут не будут в слишком большом количестве. . . Очень, очень не­приятно, но, как говорят французы «на войне, как на войне», что в русском переводе значит «наплевать». . .

Осмотрев все подробности, подсчитав все минусы и тощие плюсы, я решил, что буду пробовать здесь. И ушел, и до вечера больше сюда не возвращался, чтобы не искушать терпения Томика и не навести его на подозрения.

Старался держаться центра госпиталя, подолгу сиживал на траве в тени какой-нибудь палатки и му­чительно голодал. Менял место, и в промежутках гулял по дорожкам усыпанным шлаком, стараясь вы­глядеть равнодушным.. .

Во время одной из таких прогулок, я обнаружил на стене штабного здания плакат, объявлявший, что госпитальное начальство решило доставить военно­пленным удовольствие, и что с девяти часов вечера и

155

до полуночи будет концерт духового оркестра. Это было несомненно в мою пользу. Все или большинство будут около эстрады слушать музыку. Томики у во­рот, вероятно, тоже будут в неполном составе, и оста­нутся, главным образом те, что на вышках. Но и их внимание будет несколько отвлечено, и они будут прислушиваться издали к вздохам оркестра. Погибать, так с музыкой, говорят у нас в народе. Я не хотел погибать, но идея «музыкального побега» мне при­шлась очень по душе . ..

Время шло медленно, но все же шло, и при­шло . . . По пространству госпиталя зажглись огни, и щупальцы прожекторов прорезали итальянскую ночь и заблестели брильянтами на банках, на проволоке... На моих часах было без четверти девять. . . Пора!. . .

Мое «обмундирование» на побег было не слиш­ком подходящим, но другого и не было. .. Штаны на мне были «средние» - не штатские и не военные, а так, ни то, ни се . . . сойдет. На теле рубашка, а по­верх нее военная немецкая куртка, какие нам выдали, кажется, в лагере, или я обменялся с кем-то. На пу­тешествие она никуда не годилась, ибо явно выдавала «нелегальщину», но важно было то, что она была из толстой материи и могла защищать от колючек. А уже за проволокой я ее сниму и суну в первые по­павшиеся кусты, и стану «вольным», хотя и в одной рубашке. Ботинки были несколько велики на меня, но крепкие, военного образца и выдержат всякие походы.

Была еще у меня плетенка-авоська (выменял в лагере за табак), и в ней половина казенного одеяла. Там же была и схематическая карта - один италья­нец, солагерник, сделал за порцию хлеба, и даже адрес дал, где меня примут, как родного: и накормят, и оденут, и отдохнуть дадут, стоит только мне назвать

156

его фамилию.. . Вот, чудно! Ибо пропитание в пути было под большим вопросом. Я попросту о нем и не думал, ибо что я мог придумать?.. . Был еще в пле­тенке листик бумаги, с переписанной от православно­го батюшки - тоже военнопленного - молитвой о . . . путешествующих. «Путь и истина сый, Христе,...»

Без четверти девять я завернул часы в тряпочку, засунул их поглубже в карман, и стал двигаться к «театру военных действий».

* * *

Итак, я был за рогожкой, в двух-трех метрах от проволоки, и трусливо решал «быть или не бы ть...» И мысль все та же, все одна в бесконечном повто­рении, упрямо лезла в голову: «Не вернуться-ли? Пока не поздно. . . не вернуться-ли?»

Было темно и тихо. Шаги на дорожках замолкли. Люди, вероятно, уже собрались и ждут музыки... И я ждал ее тож е. . . Сердце билось неровно. . .

«Та-тааам, тара-ра рам, там-там, та-ра-рааа-ра рам. . .»

Резкий звук труб вторгся в тишину. Концерт на­чался . . . Какой-то марш, быть может из «Аиды»- ведь, Верди и Италия неразлучны. . .

В ту же минуту я стал как бы посторонним на­блюдателем. И я видел, как кто-то, в «обыкновен­ных» штанах и военной куртке, с плетенкой в руке, лег на землю, приподнял слегка рогожу, и пополз вдоль вонючего ручейка туда - к проволоке. . . Я не помню, как это вышло. Я только чувствовал, что это не я, там на земле, что это кто-то другой, что это не я решил «быть». . . И страх куда-то исчез- раз это не я, тот человек там, так чего же бояться? . . .

Прожектор светил ярко, чуть-чуть даже злове­ще, но бугорок делал свое дело: тень лежала черным

157

пятном и, вгрызшись в землю, можно было пере­двигаться.

«Мертвое» пространство между рогожей и нача­лом проволоки было покрыто быстро. . . «Ну, двад­цать минут еще, ну полчаса, и я буду на свободе...» , наивно думал я. Я сунул голову между проволок. Это было совсем легко и просто. Я лежал на правом боку, лицом к Томику и его прожектору, так сказать, ли­цом к противнику - хуже ведь ничего не бывает, как удар в спину. Я засунул руку вслед за головой и . . . все стало совсем не легко, и не просто!

Десятки колючек зацепились за рукав. . . Я сде­лал резкое движение рукой, и две-три банки отозва­лись минорным тоном. . . Притих, прислушался. . . страха нет, только напряжение. . . Нет, шагов не слышно. . . Слышна только далекая музыка. . . Томик не заметил, может быть он увлекся звуками, может быть его очаровала Аида. . .

Осторожно свободной рукой я стал освобождать «севший на мель» рукав. . . Колючка, за колючкой. . . потихоньку. . . осторожно, осторожно. . . чтобы не беспокоить больше банок в их алмазном сиянии над головой. . .

Ну вот, последняя колючка. . . Я двинул плетенку и руку на вершок вперед, и все началось снова. Све­жие колючки зацепили меня своей цепкой хваткой. . . Опять отцепляюсь . . . колючка за колючкой. . . осто­рожно, потихоньку. . . Еще подвинулся на вершок и опять все тоже. . . колючка, за колючкой. . . внима­тельно, медленно,..

Через некоторое время, я приобрел некоторую сноровку и опыт, и дело пошло чуть лучше. Но от этого легче не стало. Чем дальше я влезал в прово­локу, тем большая часть тела застревала. Сначала только рукав, потом плечо, часть бока, весь бок,

158

бедро, наконец и ноги. . . Я был целиком внутри.Сколько колючек теперь впивалось в меня не

имею понятия. Знаю только, что им не было конца, и каждое продвижение вперед требовало все больше и больше времени, до отчаяния много. . .

Колючка за колючкой. . . Все? . . . Нет, еще ка­кая-то держит. . . Все теперь? . . . Все. . . Плетенка вперед, вершок вперед и опять за работу!.. Первая колючка. . . н-ная колючка. . . последняя колючка. . . Без конца и без края. . .

В этом было что-то знакомое - это ощущение бескрайности. Как у Гоголя... «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно. . . без меры в ширину, без конца в длину...» Вряд ли я тогда думал о Днепре. Я думал лишь о том, что эти колючки бесконечны. . . А может быть и не думал вовсе - я отцеплялся. . .

Боли, уколов я не ощущал, или ощущал очень мало - куртка предохраняла. Только иногда один из этих шипов укусит. . . А кроме того, какая там боль, когда я так занят, когда колючки стали частью меня самого!. . .

В середине теперь, в самой гуще. Все тело за­цеплено. Несмотря на всю осторожность, одна банка прямо над головой слегка бренчит. Не отцепить -ли ее, чтобы не мешала? Я протянул к ней руку, и рука засветилась голубая, как мертвая. . . Я поско­рее убрал руку. . . Бог с ней с банкой, только еще осторожнее. . .

Колючка за колючкой . . . брень, брень. . . молчи банка . . . колючка за колючкой . . .

Сколько времени прошло?. . . Сколько еще оста­лось ползти? . . . Не знаю, не знаю. . . Мыслей нет, только музыка вдали .. . Играет? .. Ну, и слава Бо­гу .. . пропадать так с музыкой. . . Отцепляюсь. . .

159

Пропадать?. . . А почему эта банка, которая меня так пугала, почему она уже не над головой, а где-то там над бедрами? . . . Значит? . . . Значит я двига­юсь . . . Колючки . . . о, Боже мой, сколько их . . . Оркестр играет, плачет. . . Я не плачу. . . я отцеп­ляюсь . . . колючка, за колючкой. . . без конца и без края . . .

И, вдруг, я почувствовал, что произошла какая -то перемена. Все как будто как и было - та же про­волока, те же бессчетные колючки и бесконечная отчужденность от остального мира, и та же тупая усталость в мускулах, во всем теле. И все ж е. . . что -то не то, что-то изменилось, что-то было иначе . . .

Я огляделся. Оказывается..., нет, этого не мо­жет быть, это мне только кажется... моя голова вне проволоки!.. Из какого-то отупелого автомата, я стал снова человеком. . . Хотелось рвануться впе­ред . . . скорее, скорее . . . Тише, тише . . . спокой­ней . . . продолжаю свое прямое предназначение. . . отцепляюсь . . . А сердце торопит. . .

Еще через какое-то время, совсем уж невероятно, осталась только одна колючка, которая держит меня за ногу. Отцепляю и ее. Прополз вдоль бугра быстро, быстро к большому ветвистому дереву. Теперь я уже вне прожектора и его луча. Я на свободе. Я встал.

Чувство радости охватило меня?.. Ничего похо­жего. Я только знаю, что устал, что я был там за рогожей, а теперь я тут, под деревом, повидимому в каком-то саду, который отделен разрушенной камен­ной оградой от улицы. Музыки больше не слышно. С той стороны проволоки голоса, шаги. Томики в караулке загалдели оживленно. Концерт кончился . . . Понадобилось три часа, чтобы выползти на свободу...

Снял куртку. Куда ее деть? Никаких кустов по­близости. Ну, положу просто под дерево, Бог с ней.

160

В саду царит глубокая ночь. Особенно глубокая по контрасту с прожектором, который все еще све­тит там . . .

Надо идти. Надо выйти на улицу и идти. . . Подо­шел к ограде - справа у Томиков светит приветливо фонарь над воротами. Последний раз мелькает мысль, - не пойти-ли туда, к ним?.. Ведь, впереди ждет так много трудностей, так много неизвестных и так мало данных, чтобы решить это уравнение. . . Так приветливо светит этот фонарь у них!.. Ну, на­кажут, конечно, но не расстреляют ж е. . . Не пойти ли? . .. Только каких-нибудь сотня, две шагов. .. Не пойти-ли?. . .

Перешагнул через ограду и, повернув влево спи­ной к Томикам, пошел . . .

На улицах пусто. В одном только месте какой-то итальянский гвалт. Обошел их по боковым уличкам. Город сильно разбит, все больше ограды из кирпича или камня, ограды, да ограды, без решеток, без во­рот, кирпичи, да камни. . .

Вот и конец городу. Открытая дорога впереди, а по бокам все те же беззубые ограды. Шел часа два, наверное. Надо бы передохнуть, усталость сказыва­ется. Вот как-будто и подходящий сад. Перешагнул через ограду, прошел десятка два шагов и лег под деревом, которое мне показалось наиболее черным. Свобода. . . И заснул, как убитый.

Проснулся от того, что меня что-то стукнуло сильно по голове. Уже рассвет. Рядом с головой огромная спелая груша, сорвавшаяся вниз по неизве­стной мне причине. . . Может быть птичка сбросила из шалости. . . Я ее тут же и съел.

Воззрите на птицы небесныя: яко не сѣютъ, ни жнутъ, ни собираютъ в житницы, и Отецъ вашъ Небесный питаетъ ихъ. (Матф. 6, 26)

161

* *

А дальше? Ну, и дальше все в том же духе - ко­лючки, да колючки, только в ином виде и образе. Рассказать обо всем трудно, да и не нужно - многое, ведь, интересно лишь для меня самого. Многое тоже забылось и остались только отдельные картинки. Эти картинки остались со мной навсегда, придав жизни некоторый добавочный оттенок. Оттенок чуть странный, чуть нездешний, чуть не из мира повсе­дневной реальности, чуть какой-то воздушный, облач­ный, ароматный, особенный. . . Об этом, быть мо­жет, и стоит рассказать. . . Об оттенках. . .

* * *

Утро. Я шел по дороге. Идти неудобно - дорога когда-то асфальтированная, теперь разбитая, пыль­ная, камешки то и дело подворачиваются под ноги, ноги вихляют и от этого больно в щиколотках. Ста­раюсь держаться обочины, где местами растет еще жалкая полузасохшая травка. Груша ниспосланная сверху уже давно в прошлом, и я опять голоден.

Часов с девяти меня начинают обгонять военные грузовики с английскими солдатами. Одни из них ку­рят и бросают на дорогу окурки, иногда еще не по­тухшие. Подбираю с умилением, и от английского табака и от голода слегка кружится в голове. Другие едят на ходу какой-то там их «брекфест», и бросают куски хлеба мне под ноги. Подбираю и прячу в свою сумку-плетенку. Солдатики смеются. Им весело, что, вот, идет старичек, с виду лет на все 60 (в действи­тельности, мне было тогда сорок, но жизнь в лагере и сражение с колючками, ведь, не украшают), и на­гибается, и кланяется, подбирая благоговейно хлеб

162

из дорожной пыли. И мне весело тоже - вопрос с пропитанием был решен! «Воззрите на птицы небес­ныя ...»

♦ *

К первому городку - названия которого точно не помню, кажется что-то вроде Цесена - я подошел часам к одиннадцати. Недалеко от первых домов - я еще не совсем дошел до них - стояла группа из трех человек. Один был в форме карабиньера, в шляпе с пером и верхом на мотоциклете. Два других были в штатском и, так сказать, в пешем строю. Ясно - пост. Мимо них шли люди, кто в город, кто из города. Эти трое что-то там делали, кого-то задерживали, кого-то не задерживали, что-то спрашивали, смотрели какие -то бумаги. Подойдя немного ближе, я сообразил: за­держивали только тех, кто шел из города, а идущих в город не трогали. Я прибавил шагу и прошел мимо. Карабиньер на своем мотоциклете, как статуя на ко­не. Он по южному красив. Тех других я не разглядел.

Но, благополучно войдя в город, я тут же встре­вожился. А что если этот пост не случайный, что если и на других дорогах такие же посты? Как же я тогда выйду? Без бумаг, без языка, кроме «грациа» и «анданте кантабилэ»? . . . Как быть?

Чтобы подождать и не сразу впасть в панику, рассуждаю, что, ежели бы этот пост был бы посто­янным, то рядом была бы будочка, пусть даже кро­шечная, как у всякого уважающего себя поста и бы­вает. А то, ведь, так - прямо в чистом поле! Навер­ное это все случайно - кто-нибудь чего-нибудь там украл в городе, или еще чего ... Наверное дорога на Форли, куда лежит мой путь, свободна. Для храбро­сти, достаю один из драгоценных окурков, и . . . - этот

163

ведь язык понимают все народы - прикуриваю у встречного. «Грация, грациа...» и иду дальше.

Городок маленький, идти особенно некуда. Со­знательно плутаю по боковым уличкам в надежде найти какую-нибудь, как говорят французы, «ракур- си» - сократиловку. Ничего подобного. Все переулоч­ки в конечном счете возвращаются на главную доро­гу. Нечего делать. Иду. А на душе скребут кошки.

Вот она, эта главная дорога - вьется впереди среди полей и садов за дырявыми кирпичными огра­дами. Иду.

Вдали сбоку дороги стоит автомобиль. Около него двое в штатском. Две черные фигуры. Разгова­ривают с кем-то внутри автомобиля, или проверяют что-либо. . . не знаю. За поворотом я их не сразу заметил.

Повернуть назад? . . . Бежать? .. . Поздно, слиш­ком близко. . . Карабиньера не видно, но он им и не нужен, у них автомобиль... Ноги идут сами по себе, как свинцом налитые.

Впереди меня, шагах в пятидесяти, шлепает мел­кими шажками старушечка, вся в черном, с черной косынкой на голове, как ходят многие итальянки. Она и я . . . и те двое там дальше у автомобиля. . . Никого больше кругом. Только краски, итальянские яркие краски, стали еще ярче, напряженно ярче, без полутонов и полутеней. . .

Женщина уже около автомобиля. . . Она, гото­вясь пройти, как-то наклонилась левым плечом впе­ред, вроде как для разбега. . . Почти прошла. . . ког­да один из них, почти не оборачиваясь, протянул ру­ку, схватил ее за косынку и остановил. Она покачну­лась назад. . . косынка спала с головы на плечи, и мне видны ее белые волосы, такие ярко-белые, под полуденным итальянским солнцем, без полутонов и

164

полутеней. . .Ее обыскивают, хлопают по спине, по бокам,

еще по чем-то. . . Куда мне деться? .. . Некуда. . . Иду, хотя ноги плохо двигаются. Совсем близко те­перь. Приготовился к тому, что сейчас меня схватят за шиворот. . . Старушечку обыскивают, подхожу вплотную. . . ну, вот, сейчас . . . и все. . . и конец. . . и опять проволока, если не хуже. . .

Еще один шаг, другой. . . Между шагами целая вечность. . . Третий ш аг. . . потом четвертый. . . де­сятый . . . Они уже сзади. . . Хочу бежать, и с трудом иду медленно.

Прошел около километра, было бодро прибавил шагу, но тут же сбавил ход. Они ведь уже позади, а силы надо беречь. Путь дальний. Иду.

Иду. .. Иду, и чувствую, и знаю. . . Пускай кто хочет смеется, пускай скептики хмурят свои строгие брови. .. Но я знаю!.. Ангел Божий закрыл их глаза своими крыльями, и Святая Дева распростерла свой покров надо мной. . . О ни м ен я не в и д е л и ! ..

* *

Мне необходимо дойти до Форли. Это еще кило­метров двадцать. Мне необходимо дойти, потому что там, по словам моего милого приятеля итальянца, меня примут, как родного, и накормят, и пригреют. . .

Вот, наконец, и Форли. Иду, можно сказать, из последних. Вечереет. Справа к северу сгущаются ту­чи. В лагере тренироваться в пешем хождении воз­можности было маловато - ведь, не даром же гово­рят, что в лагере «сидят». Да еще эти мои ботинки «слегка» не по ноге!.. К вечеру ноги сильно разбиты. Но идти все же надо. Иду.

В Форли ни постов, ни каких-нибудь застав или

165

патрулей не видно. Это очень кстати. А может быть пошли ужинать, или, там, в оперу какую. . . Как бы то ни было, вынимаю из сумки план, так охотно приготовленный моим итальянским товарищем. Так, т а к . . . все правильно, вот боковая улица, куда надо свернуть, вот сюда. . . Иду, как лошадь к финишу. . . Раскаты грома впереди, будет гроза. Что-то номера домов какие-то странные, не похоже на то, что он рассказывал. . . На плане указан предпослений дом слева. . . Поскорее бы!.. Ну, вот и дом. . . номер со­всем не тот, должно быть мой друг немного перепу­тал или забыл от невзгод лагерной жизни. . . Бог с ним с номером, надо зайти.

Сворачиваю с дороги, стучу. Называю фамилию, которая должна служить пропуском, если не в рай, то во всяком случае в что-то очень похожее. . . Смотрят на меня, удивляются, переспрашивают, качают голо­вой, опять спрашивают кого-то в глубине дома, опять качают головой, дают воды в кружке, я говорю «грациа», дверь закрывается, и я опять на дороге. . . Выбрасываю в придорожную канаву план как более ненужный.

Капли дождя начинают падать. Блеснула молния. Через дорогу, на той стороне, не то сад, не то боль­шой двор и там большой стог соломы. Дождь усили­вается. Тороплюсь, шкандыбая, туда к этому стогу, копаю в соломе нору и залезаю. Дождь льет ливнем. Пусть льет. . . я «дома», принят как родной. . . Надул итальяшка за кусок хлеба насущного. . . Может быть ему этот кусок нужнее, чем мне - он ведь в лагере, а я на свободе. . . Думать и огорчаться буду потом. . . Сейчас нет времени, сейчас это неважно. . . Мелькает молния, гром раскатывается бомбежкой. . . Через минуту я сплю. . . Это самое важное.

Ночью оказалось, что в этой норе я не один.

166

Кто-то глубже в соломе шевелится, возится и толкает меня в бок. Кот, собака, лисица?. . . Кто его разбе­рет . . . Толкнул обратно «это самое». . . «оно» успо­коилось, и я сплю дальше. . .

Проснулся на заре. Серо. Гроза прошла, только дождик моросит слегка. Надо идти, хотя и не хочет­ся . . . тут в моей норе так хорошо. Надо идти, хотя ноги, кажется, отказываются служить. . . Но надо идти, надо. . . А раз надо. . . Бреду, хромая.

* * *

До Болоньи оставалось одиннадцать километров. Я иду босиком, ботинки в сумке. По дороге где-то вымыл ноги в ручье, и потом одеть ботинки снова оказалось невозможным. Прошел за сегодняшний день что-то около пятидесяти километров. Опять вечереет.

Много лучше было бы идти полями, или просел­ками между полей. Но во многих местах надписи с черными черепами на них: «Берегись, мины!». . . Бе­регусь, и иду по большой дороге из Форли в Боло­нью. Хуже всего мостики и мосты. Там никогда не знаешь - есть ли пост, или нет. Часть из них охраня­ется, часть нет. Пока мне везло - не трогали.

Вот еще мостик и будочка рядом - значит охрана. Прохожу, кажется опять благополучно. Не успел вздохнуть свободно, как за спиной шорох велосипед­ных шин, и чья-то рука взяла меня за плечо. Кара- биньер на велосипеде и с пистолетом в руке.

Объяснения короткие, больше мимикой. Сажает на раму своего велосипеда и куда-то везет. Все очень быстро и определенно. . . А я сижу на раме и счаст­лив, что меня везут и не надо больше двигать нога­м и.. . Прижимаю покрепче к себе мою драгоценную сумку. . . везут, какое сумасшедшее счастье!. . .

167

* *

Полицейский пост, или что-то в этом роде. От­куда-то набралась куча итальянцев в блестящих, или менее блестящих формах. Стоит темпераментный итальянский разговор, похожий более на крик, чем на что-либо другое. Это меня допрашивают. Задают вопросы по-итальянски, я отвечаю по-французски, мы понимаем друг-друга плохо, и от этого крик еще больше. Впрочем, выясняется, что моим объяснени­ям, что я русский и разыскиваю семью, они не верят, а считают, что я немецкий шпион - спионе тедеско. . .

Через полчаса допрос кончается, наступает ти­шина, и меня сажают в камеру, которая рядом с ком­натой, где происходил допрос; дверь закрывается на засов.

Не проходит и десяти минут как стучит засов, дверь открывается. . . новый допрос. Шум такой же как и раньше, только народу еще больше. . . Приба­вилась и еще одна важная персона - на нем серебра больше, чем сукна, он кричит больше других. . . Ли­ния обвинения без изменения. . . Спионе тедеско. . . Ясно!.. Через десять минут допрос окончен, и я опять в камере.

Хотел лечь на койку, но не успел. . . еще допрос. Народу тьма. Крик достигает своего максимума - фортиссимо и выдвигается новое и неоспоримое доказательство моей виновности: раз я босой, а бо­тинки держу в . . . о комо террибильменте!.. сумке, то я без всякого сомнения шпион, и к тому же не­мецкий . .. спионе тедеско!

Наконец, я не выдержал и «загнул на десятый этаж» на чисто-русском языке с киевским акцентом в придачу и с прибавлением морской терминологии. . . «Какой же я чорт немец, дьявол бы вас всех италь-

168

янцев забрал, трах-тах-тах...» И вдруг, один из них закричал:

- Руссо!. . . Руссо!. . .Как выяснилось потом, он был в русском плену,

и . . . научился там «терминологии», и тут вспомнил родной язык . . .

Наступила гробовая тишина. Он еще раза два прибавил «руссо» и еще длинную тираду по-итальян­ски очевидно в пояснение этого важного оборота всего дела. Несколько возгласов удивления, появи­лись улыбки . . . Я понял, что я выиграл битву. . .

Но все же я вскоре опять очутился в камере. Все ушли, кроме двоих - тот, который привез меня на велосипеде, и тот, который закричал «руссо».

Я, наконец, с облегчением лег на койку, и тут же вскочил. Соломенный туфяк был весь в каких-то волнах, буграх, что-то твердое выпирало из него, лежать на нем не было никакой возможности. С удив­лением я приподнял его и . . . батюшки светы, что я увидел под ним!. . . Два автомата, одна винтовка, один пистолет и куча патронов в обоймах и без них. . . Как ошарашенный я сел на край койки. . . И тут же понял две вещи. Первая, что это был италь­янский способ хранить оружие - подальше от взоров начальства и всяких там осмотров и скучных инспек­ций и других строгих требований устава. И второе, что это открытие - это путь к свободе. Постучать в дверь, чтобы открыли, дать хорошую очередь из ав­томата по этим двоим стерегущим меня, выскочит наружу и через сады, садики и прочее. . . и ищи вет­ра в поле!. . .

Слышу тихий шопот за спиной: «Не убий!...»Постучал в дверь. Когда они открыли, я показал

на койку и на то, что было под матрасом. . . Их бла­годарности не было конца и края. . . «Грация. . . гра­

169

ция. . . молте грация!...» - сыпалось из их уст не­прерываемым потоком. Вероятно даже в Италии хранить оружие в камерах для заключенных могло иметь для них последствия весьма неприятные. . . молте неприятные. . . Они забрали оружие и с не­счетными «грациа» закрыли дверь, но не на засов.

Я снова был один и с наслаждением растянулся на койке. Но не надолго. Дверь отворилась, они зна­ками пригласили меня выйти и сесть за стол, где лежали хлеб, ветчина и виноград. . . Боже мой, как я обрадовался в свою очередь!. . . И ел с восторгом под обоюдные «грациа». . . А кто-то за спиной улы­бался незримой улыбкой. «Не убий!...»

На следующий день утром моему карабиньеру на велосипеде приказано было отвезти меня. . . о, какое счастье - отвезти. . . на мотоциклете в Болонью в штаб к англичанам. Итальянцы все же считали, что пусть англичане разберут и решат, им, ведь, и карты в руки, они ведь победители.

У англичан на допросе ни крика, ни шума не было, все тихо и благопристойно. Но, странное де­л о . . . Побежденные итальянцы на своих допросах не только не пытались бить меня, но даже и пальцем не тронули. Победители же надавали мне хороших ту­маков, так что я даже иной раз летел на пол, в духе самой лучшей демократии. . . Пока я, в конце концов, не обозлилися и сделал толстомордому и краснощеко­му сержанту такую свирепую рожу, что его поднятый кулак застыл в воздухе. . . Он очевидно понял, что, если он ударит меня еще раз, то получит сдачи и бу­дет скандал. .. Это же поняли, очевидно, и господа офицеры-победители, молча наблюдавшие эту сцену.

В конечном же счете все для меня окончилось чрезвычайно благополучно. Англичане решили, что я быть можеи и идиот, но не шпион, вернули мне

170

мою плетеночку и ботинки, и сдали меня обратно моему велосипедно-мотоциклетному карабиньеру, который, по их же приказу, отвез меня в лагерь для Ди-пи. Я стал легальным Ди-пи и легально был на свободе.

* * *

В этом лагере я прежде всего отдохнул и мои ноги пришли в порядок. Я также был в состоянии об­менять мои большие, крепкие, но наделавшие мне столько бед «шпионские» ботинки на мягкие и более по ноге, хотя быть может и не такие уж крепкие. В этом лагере я мог оставаться, так сказать, до беско­нечности - никто меня никуда не гнал.

Никто меня не гнал - это верно. Но что толку? Мне ведь надо было двигаться дальше. Как капитан Гетерас Жюля Верна я стремился на север. Все мои попытки в качестве законного Ди-Пи найти законный способ передвижения неизменно оканчивались неуда­чей. Начальник лагеря - итальянец, говоривший и по-французски, и по-немецки - очень мне сочувство­вал, но на все мои сетования, он качал головой и говорил, что на юг бывает сколько угодно транспорта (он имел ввиду автомобильный транспорт), но на се­вер нет и не будет, во всяком случае в обозреваемые сроки.

Между прочим, ему очень понравились мои часы, в особенности после того, как я их нарочно для него выкупал в стакане воды. Однажды он мне сказал:

- Я хочу вам помочь. На север транспорта нет и вряд ли будет. Но поезда ходят. У вас конечно нет денег на билет, да и билет купить нельзя без подо­рожной. Так вот, я вам предложу: за ваши часы я вам дам три тысячи лир и дам подорожную до Удине. Там уже недалеко до границы, и вы там скорее най­

171

дете какой-нибудь транспорт дальше, чем отсюда. Подумайте.

И я стал думать. Три тысячи лир были, конечно, по тем временам деньги не слишком большие, но для меня представляли целое богатство. Можно было купить билет, да еще останется кое-что на дорогу. Времена были суровые, сентиментальность была не к месту. Я еще немного подумал и согласился. Неко­торые вещи бывают больше, чем просто вещи. . . Я получил деньги и подорожную, но потерял товарища тех бурных дней. . .

(Продолжение следует).

172

К 1000-ЛЕТИЮ КРЕЩЕНИЯ РУСИ

А.А. Никольский

НАЧАЛО ХРАМОСТРОИТЕЛЬСТВА НА РУСИ*

ХРАМ СВ. СОФИИ ПРЕМУДРОСТИ БОЖИЕЙ В КИЕВЕ

Сын Владимира Ярослав Мудрый продолжал де­ятельность своего отца, направленную к украшению и возвышению Киева в культурном и религиозном отношении. В его княжение холм Кия принимает вид настоящего уголка Царьграда и наиболее важное из сооружений Ярослава - храм св. Софии существует доселе и является не только киевской, но и нацио­нальной русской святыней. Деятельность Ярослава в этом отношении прекрасно оценена современником его, очевидцем его построек, митрополитом Иларио- ном. В торжественной речи, сказанной в Десятинной церкви в присутствии самого Ярослава, жены его Ирины-Ингигерды и всего княжеского дома, Илари- он, обращаясь мысленно к умершему Владимиру, сказал:

«Добръ послухъ благовѣрію твоему, о блаженни- че, святая церковь святыя Богородица Маріа юже созда на правовѣрней основѣ, идѣже и мужественное твое тѣло нынѣ лежитъ, ожидая трубы Архангеловы. Добръ же зѣло и вѣренъ послухъ сынъ твой Георгій,

* О к о н ч а н и е - н а ч а л о с м . « Р .В .» № 3 5 .

173

его же сотвори Господь намѣстника по тебѣ твоему владычеству, не рушаща твоихъ уставъ, но утверж- дающа, ни умаляюща твоему благовѣрію положенія, но паче прилагающа, не казяща, но учиняюща, иже недоконченная твоя доконча, аки Соломонъ Давы­дова, иже домъ Божій великий святой его Премуд­рости създа на святость и освященіе граду твоему, юже со всякою красотою украси златомъ и сребромъ, и съсуды честными, яже церкви дивна и славна всѣмъ округныимъ странамъ, якоже ина не обрящется во всѣмъ полунощіи земнѣмъ отъ востока до запада и славный градъ твой Кыевъ величествомъ, яко вѣн­цемъ, обложилъ, предалъ люди твоя и градъ святѣй всеславнѣй, скорѣй на помощь Христіаномъ, святѣй Богородицѣ, ей же и церковь на великыих вратѣхъ созда во имя перваго Господскааго праздника свята- аго Благовѣщенія, да еже цѣлованіе Архангелъ даетъ Дѣвицы, будетъ и граду сему. Къ оной бо: радуйся, обрадованная, Господь съ тобою! Къ граду же: ра­дуйся, благовѣрный граде, Господь съ тобою».

Эти слова митрополита Илариона находят под­тверждение и пояснение в следующих словах нашего летописца: «Заложи Ярославъ городъ великій, у него же града суть Златыя врата; заложи же и церковь Святая Софья, митрополью и посемъ церковь на Зо­лотыхъ воротѣхъ святыя Богородицы Благовѣщенье, по семь святого Георгія монастырь и святыя Ирины» (под 1037 годом).

Ярослав вместо прежних деревянных стен вы­строил каменные и, подражая Царьграду, главные или великие ворота назвал «Золотыми». В подража­ние столице Византии и, можно думать, по завету своего отца, он выстроил и церковь св. Софии в Киеве. Начальная летопись так описывает это собы­тие. В 1036 году Печенеги обложили Киев. Ярослав

174

выступил против них с войском: «Печенѣзи присту- пати почаша и сступишася на мѣстѣ, идѣ же стоитъ нынѣ святая Софья, митрополья Руськая; бѣ бо тогда поле внѣ града». Следовательно церковь св. Софии в Киеве была выстроена на месте победы Ярослава над Печенегами на поле вне города на нерушенной земле. Строили ее по всей вероятности греческие мастера, вызванные еще Владимиром для постройки Десятинной церкви, или их ученики. Из выше приве­денного слова митрополита Илариона можно с до­стоверностью утверждать, что храм св. Софии заду­мал строить Владимир, но его намерение привел в исполнение сын его Ярослав, как Соломон, выстро­ивший Иерусалимский храм, задуманный отцом его Давидом (Айналов, ук. соч. 88-89).

История главных эпох Софийского собора заклю­чается в следующей надписи, которая сохранилась под его куполом, вокруг сводов: «Изволеніемъ Божі­имъ нача здатися сей Премудрости Божія храмъ въ лѣто 1037, благочестивымъ княземъ и самодержцемъ всея Руси, Ярославомъ Владимировичемъ: совершися же въ лѣто 1039 и освященъ Ѳеопемптомъ, митро­политомъ Кіевскимъ и даже до лѣта 1596 православ­ными митрополитами отъ Востока содержимъ бысть. Въ лѣто же то отступникомъ Михаиломъ Рагозою въ запустѣніе и разореніе прейде, и даже до лѣта 1631 въ томъ пребысть. Благодатію же Божіею, егда царствовати нача Владиславъ четвертый, великій Король Польскій, благочестивыя церкви Восточныя сынамъ возврати и отдаде. Въ лѣто же 1634 тщаніемъ и иждивеніемъ преосвященнаго Архіепископа, Мит­рополита Кіевскаго, Галицкаго и всея Руси, экзарха ѳрону Константинопольскаго, архимандрита Печер­скаго, Петра Могилы, обновлятися начатъ, во славу Бога въ Троицѣ славимаго, аминь». (А. Муравьев.

175

«Киев и его святыня». Киев 1861 г., стр. 71).Надпись эта, как видно из ее текста, вероятно,

была сделана во время митрополита Петра Могилы. Следует заметить, что не все ее данные подтвержда­ются историческими исследованиями. Если дату о за­кладке собора св. Софии в Киеве, т.е. 1037 год мож­но признать, по мнению наших церковных историков митрополита Макария, архиепископа Филарета (Гу­милевского) и Е. Голубинского, началом постройки храма, то дату 1039 едва ли можно признать временем окончания постройки собора св. Софии. Проф. Голу­бинский в своей Истории русской церкви (T. I; 2, 102) утверждает, что время это точно неизвестно, «ибо об этом ничего не говорят летописи». По мне­нию митрополита Макария, можно полагать, что Со­фийский собор был окончен вероятно в 1045 году. Не определяет этой даты и архиепископ Филарет (Макарий История русской церкви СПБ. 1857. I, 222; Филарет История русской церкви М. 1888, T. I, 107).

Проф. Д. Айналов, основываясь на сказании Новгородской летописи под 1017 годом: «Иде Яро­славъ на Берестье. Заложена бысть св. Софья Кые- вѣ», - полагает, что церковь св. Софии в Киеве была заложена в 1017 году, а окончена в 1037 году (о. с. 89). Но проф. Е. Голубинский в своей Истории рус­ской церкви (I, 2, 99-102) говорит: «Запись Новго­родской летописи о заложении церкви св. Софии в Киеве в 1017 году есть поврежденная. . . В этом (1017) году Ярослав, победив Святополка, только что занял престол великокняжеский; возможно ли, чтобы человек, не успевший осмотреться на месте, прежде всего и первым делом принялся за сооружение монумента, каким была Софийская церковь. . . Свя- тополк не считал свое дело проигранным и бежал за помощью к своему тестю Болеславу Польскому. В

176

1023 году Ярослав боролся с другим братом Мстисла­вом Тмутараканским и до 1037 г. он не был едино­властным и самодержцем». А потому, если признать справедливым показание древней летописи Новгород­ской, то это без сомнения была другая церковь (Мит­рополит Макарий о. с. 221).

Таким образом год закладки собора (1037 г.) можно признать установленным нашими церковными историками, но примечательно, что самый день этой закладки неизвестен, между тем день освящения со­бора по свидетельству митрополита Макария (ibid, стр. 42 и 222), основанному на записи пергаментного пролога Новгородской Софийской библиотеки, изве­стен, это - 4-е ноября, каковой день, по желанию великого князя Ярослава, был установлен, как об­щерусский праздник.

Софийский собор щедрою рукою князя был укра­шен, по свидетельству Начальной летописи, золотом, серебром, драгоценными камнями, дорогими сосуда­ми, фресками и мозаикой, возбуждая удивление окру­жающих народов. «Ярославъ, - продолжает летопись, - весьма любилъ книги, прилежно читалъ самъ и днемъ и ночью, собралъ много писцовъ, велѣлъ имъ перевести книги с греческаго на славянскій языкъ и положилъ ихъ въ св. Софіи...» .

Многоценные богатства храма, после смерти Ярослава, погребенного в нем в роскошной мрамор­ной гробнице, послужили приманкою для многих и не только для внешних врагов, но и для некоторых русских князей. Так в 1169 г. его ограбили войска Мстислава, сына Андрея Боголюбского, а в 1203 г. войска князя Рюрика Ростиславича и черниговских князей. Весьма значительное опустошение собора, но, к счастью, не разрушение, последовало от Татар в 1240 г. при занятии ими Киева. После этого раз­

177

грома собор стал явно клониться к упадку. Богослу­жение в нем более 10 лет не совершалось. Митропо­литы оставили Киев и не посещали его в течение очень многих лет. В 1482 г. Менгли-Гирей, хан крым­ский, разорив Киев, нашел добычу в св. Софии - зо­лотые сосуды и послал их в дар союзнику своему Иоанну Ш-му.

Пребывавший в Вильне митрополит Киевский Макарий в 1497 г. решился посетить свою митропо­лию, но по дороге в с. Скриголове, близ Мозыря, был убит татарами. Мощи его почивают в соборе и ежегодно 1-го мая, в день его мученической кончины, обносились вокруг храма (до большевиков).

После этого события преемники митрополита Макария в течение 80 лет опасались посещать Киев и собор оставался без всякого надзора. Внутри его нашли приют дикие звери, а на кровлях росли сорные травы и кустарники. После Брестской унии собор был захвачен униатами, владевшими им 37 лет. Они со­рвали мраморные плиты пола собора и унесли в свои церкви. Заботясь только о приписанных к собору вотчинах, они привели его в полный упадок.

Сыну господаря Молдавского православному мит­рополиту Петру Могиле в 1633 г. удалось отобрать его от униатов. Он изыскал весьма значительные средства на его ремонт и обновление, чтобы предуп­редить его полное разрушение. При нем был надстро­ен верхний ярус и подведены наружные каменные опоры (контрфорсы), расширены окна, сделаны щи­ты и купола (15), совершенно изменившие древний вид Ярославова храма. Со времен Петра Могилы Софийский собор обращен был в кафедральный мо­настырский храм. Братия этого монастыря была до­вольно многочисленна, но влачила убогое существо­вание, помещаясь в развалинах древних каменных

178

зданий и в деревянных, часто страдавших от пожара. Улучшение монастыря Софийского началось уже в конце XVII в. при князе Гедеоне Четвертинском, митрополите Киевском, когда Киевская митрополия, с согласия константинопольского патриарха, подчи­нилась Московской патриархии всея Руси. Благодаря денежной помощи от русских царей Петра и Иоанна и от гетмана Мазепы митрополит Гедеон обновил Софийский храм и прилегавшее к нему здание. Но особенно потрудились для обновления храма митро­политы Варлаам Ясинский и Рафаил Заборовский. Первый начал строить новый митрополичий дом (в стиле южного барокко) против западных дверей со­бора, а второй докончил эту постройку, соорудил колокольню, обнес монастырь оградою и устроил богато украшенный иконостас собора, сохранивший свой вид до нашего времени.

Благодаря особому попечению митрополита Фила­рета (Амфитеатрова) в десятилетие с 1843 до 1853 г. он был вполне восстановлен в своем благолепии, но не в прежнем своем виде, времен Ярослава. В 1843 году по Высочайшему повелению работы по рестав­рации старинных фресок собора были поручены ака­демику Ф.Г. Солнцеву, который исполнил это ответ­ственное и трудное поручение, хотя и добросовестно с материальной стороны, но работы его впоследствии вызвали справедливую критику проф. А.В. Прахова и И. Грабаря, так как велись без должной осторож­ности и открываемые фрески немедленно и весьма грубо реставрировались. В настоящее время, по га­зетным известиям, в Софийском соборе открыты но­вые, весьма интересные фрески.

Заложенный ровно через 1400 лет после своего прототипа храма св. Софии Юстиниана, оконченного сооружением в 537 г., Киевский собор св. Софии да­

179

же в своем древнем наружном виде резко от него от­личался и по величине и по форме. По сведениям церковной истории митрополита Макария, константи- нополький храм имел в длину 38 сажень, в ширину 34, а в вышину 26, а Киевский в длину - 17 сажень, в ширину 25 1/2, а в вышину 10 (op. cit. 222 стр.). Вме­сто одного купола Софии Цареградской Ярославов храм имел 13 куполов*). Купола эти стояли на высо­ких фонарях или барабанах, с окнами в главном ку­поле. Внутри целые ряды столбов (а не четыре толь­ко) держат арки и своды. Пропорции в высоту иные, более узкие и стройные. По плану храм имел вид по­чти четыреугольника с пятью первоначальными аб­сидами и напоминал скорее церковь Пантократора (Вседержителя) в Царьграде, близкую по времени построения к церкви св. Софии Киевской. Киево-Со­фийский собор сохранил в целости среднюю часть своего архитектурного остова, т.е. пять алтарей с отвечающими им продольными кораблями (или не­фами) и нижние основания галлерей или портиков, окружавших этот остов с трех сторон: северной, за­падной и южной. Эти портики или галлереи на колон­нах или столбах были открытыми. Теперь они застро­

* « М н о г о к у п о л и е н а ц е р к в а х м о г л о б ы т ь у н ас т о л ь к о п я т и к уп о-

л и е м . И н а С о ф и й с к о м с о б о р е д е й с т в и т е л ь н о п я ть к у п о л о в , н о с

д о б а в л е н и е м : в м е с т е с п я т ь ю б о л ь ш и х и , т а к с к а за т ь , н а ст о я щ и х к у п о л о в н а н е м б ы л о е щ е в о с е м ь м а л ы х к у п о л о в , т а к ч т о в сех к у ­п о л о в . о ч е в и д н о , в о о б р а з С п а си т е л я и 12-ти а п о с т о л о в б ы л о

1 3 - т ь . . . В м е с т о э т и х , т е п е р ь , с о к р ы т ы х , м а л ы х к у п о л о в н ад п а ­п е р т я м и с о б о р а в о зв ы ш а е т с я ш ест ь н ов ы х к у п о л о в , так ч т о т е п е р ь

в с е х к у п о л о в на н е м 11. Н а в о п р о с : с к а к о г о о б р а з ц а Я р о сл а в взял с в о е 1 3 -к у п о л и е , н е м о ж е т б ы т ь д а н о п о л о ж и т е л ь н о г о о т в е т а . Ч т о

к а с а е т с я о т в е т а п р е д п о л о ж и т е л ь н о г о , т о он с л е д у ю щ и й . Т ак как

в о в с е н е и з в е с т н о ни г р е ч е с к и х ни за п а д н ы х ц е р к в е й , к о т о р ы е м о г ­л и б ы п о л с у ж и т ь д л я Я р о с л а в а о б р а з ц о м в с ем о т н о ш е н и и , т о

180

ены целым рядом сооружений почти в высоту храма и только кое-где видны следы их существования.

По своей архитектуре Киево-Софийский собор принадлежит к числу купольных зданий второго ты­сячелетия (Айналов, ibid. 89). Еще в XVI столетии он сохранял облицовку из различных камней на своих внешних частях. В 1595 году католический бискуп Верещинский видел эту облицовку и писал: «храмъ этотъ отстроенъ роскошно и не имѣлъ цѣны. Не только самое зданіе было возведено изъ камня, по­хожаго на халцедонъ, но и внутри вмѣсто живописи красками онъ былъ украшенъ изображеніями свя­тыхъ лицъ изъ золотыхъ и смальтовыхъ камешковъ разныхъ цвѣтовъ». По верному замечанию проф. Айналова Верещинский принял облицовку их из осо­бого камня похожего на холцедон (вероятно красного шифера), за тот материял, из которого были вы­строены стены храма. Павел Алепский (в эпоху Алексея Михайловича) с восхищением говорит о церкви св. Софии в Киеве: «Умъ человѣческій не въ силахъ обнять ее (церковь) по причинѣ разнообразія цвѣтовъ ея мраморовъ и ихъ сочетаній, симметрич­наго расположенія частей ея строенія, большого чис-

о с т а е т с я д у м а т ь , ч т о о б р а з ц о м дл я н е г о п о с л у ж и л и н аш и д е р е в я н ­н ы е , п о с т р о е н н ы е п р е ж д е н е г о ц е р к в и . . . и п р е д с т а в л я е т с я в е р о ­я т н ы м , ч т о Я р о с л а в , п р и в ы к ш и й в и д ет ь в Р о с т о в е и Н о в г о р о д е на и х к а ф е д р а л ь н ы х с о б о р а х 13 -т и в е р ш и е и , т а к с к а з а т ь , с р о д н и в ­ш и й ся с э т и м с и м в о л и ч е с к и м , или о б р а з н ы м ч и с л о м в е р х о в , п о ­ж е л а л в о с п р о и з в е с т и е г о и в к у п о л а х К и е в с к о г о С о ф и й с к о г о С о ­б о р а » . (Г о л у б и н с к и й , История русской церкви. I, 2 . С т р . 10 3 -1 0 5 ). Д о б а в и м , ч т о п о с в и д ет е л ь ст в у 2 -й Н о в г о р о д с к о й л е т о п и с и , еп и ск о п

И о а к и м в ы ст р о и л в 9 8 8 г о д у в Н о в о г о р о д е хр ам св. С о ф и и и з д у б а о 13 в е р х а х « ч е с т н о у с т р о е н и у к р а ш е н » (о н с г о р е л в 1045 г . ) . Т а к и м о б р а з о м , т р а д и ц и я 1 3 -к у п о л ь н ы х С о ф и й с к и х х р а м о в н е с о м ­н е н н о в о с х о д и т к к н я ж е н и ю С в . В л а д и м и р а .

181

л а и высоты ея колоннъ, возвышенности ея купо­ловъ, ея обширности, многочисленности ея порти­ковъ и притворовъ».

Вот краткая, так сказать, внешняя история собо­ра св. Софии в Киеве. Обратимся к его внутреннему убранству. В настоящем своем виде это убранство дает лишь отдаленное представление о том велико­лепии и гармонической красоте, какое собор имел в XI веке.

Нельзя вступить внутрь этого храма без чувства особого благоговения, если вспомнить, что здесь мо­лились все великие князья наши, начиная с его стро­ителя Ярослава Мудрого, цари и святители древней и новой Руси, бывшие в Киеве, чудотворцы Петр, Алек­сей, Иона, Феогност и др., и миллионы русских лю­дей, находя здесь утешение и духовную радость. Чув­ство благоговения должно еще усилиться, когда мы вспомним, что под сводами этого нерушимого храма почиют великий основатель его Ярослав и величай­ший из его преемников Мономах и другие князья до­монгольского периода Руси и что здесь усыпальница многих митрополитов киевских и мощи святителя Макария.

Первое, что приковывает взор каждого, входя­щего в храм св. Софии в Киеве, это величественное мозаическое изображение Божией Матери типа «Оранты» в восточной стороне собора в алтарной нише под второю аркою. Святая Дева стоит на золо­том камне, как незыблемом основании всех притека­ющих к Ней. Ее хитон - небесного цвета, пояс с лентионом червленый, на воздетых к небу руках - го­лубые поручи. Золотое покрывало спускается с Ее главы и в виде омофора перевешено на левое плечо. Три звезды сияют на Богородице: одна на Ее челе и две на плечах. Недаром эта икона называется «Не­

182

рушимой стеной»: в течение девяти веков она про­шла невредимой чрез все бурные эпохи Киева. Чьей работы это дивное изображение - неизвестно, но что оно божественно прекрасно - это несомненно. Над этим изображением, в самом ключе основной арки сохранилось столь же прекрасное мозаическое изоб­ражение Господа Эммануила, а в углах арки остатки мозаики, изображавшей двух евангелистов: Иоанна и Матфея, а на противоположной арке - два других евангелиста. Внутри алтаря, на второй арке с наруж­ной ее стороны под самым ликом Эммануила (Пан- тократора) помещена другая мозаическая икона Спа­сителя, называемая «Деисус» (моление) с двумя пред­стоящими: Богоматерью и Иоанном Предтечею. На арке сохранилась надпись по-гречески вокруг абсиды, что значит в переводе: «Богъ посредѣ ея (т.е. церкви) и не поколеблется, поможетъ ей Богъ отъ утра и до утра», а на столбах, поддерживающих эту арку, - об­раз Божией Матери с веретеном в руках и благовест- вующий Архангел со скипетром. Говорят, что выше­приведенная надпись была и на кирпичах Юстиниа­нова храма.

Ниже изображения Матери Божией «Нерушимой стены» представлено также мозаическое изображение совершения Божественной Евхаристии. Под белою сенью, на трех столпах, стоит трапеза, покрытая ба­гряною пеленою, с золотыми под ней цветами; на средине ее четвероконечный крест между золотым дискосом с раздробленным на нем Агнцем, и сереб­ристой звездой с копием. С обеих сторон трапезы два ангела, в белых одеждах, осеняют ее золотыми рипидами. Художник, желая изобразить св. причаще­ние под обоими видами, по чину восточной церкви, представил на двух углах трапезы два совершенно сходных изображения Спасителя в золотом хитоне и

183

голубой хламиде: с левой стороны подающим обеими руками шести апостолам св. хлеб (артос), а с правой другим шести апостолам св. чашу. Над ними соот­ветственно надписаны черной мозаикой по-гречески известные слова Евхаристии: «пріимите, ядите, сіе есть тѣло Мое». . . и «піите отъ нея вси, сія есть кровь Моя» . ..

Изящная полоса мозаических арабесок отделяет эту картину от нижнего яруса, где помещены моза­ичные изображения святителей и отцов церкви. Здесь сонм святителей торжествующей на небесах церкви, как бы видимо сослужительствует воинствующей церкви на земле. Все они изображены в белых кре- щатых фелонах с Евангелием в руках, как истинные проповедники дома Премудрости Божией.

Можно себе представить, какая дивная картина открывалась пред нашими предками, когда иконостас собора по древнему обычаю был низкий и все моля­щиеся могли видеть не только эти священные изоб­ражения, но и сидящих за престолом на возвышениях из семи ступеней священнослужителей в парчевых ризах, т.е. полное объединение той и другой части церкви. . . Из других мозаичных изображений достой­ны внимания 15 медальонов, относящихся к циклу 40 мучеников Севастийских. Все мозаики собора весьма ценны, как несомненные памятники XI века. Другие стены собора были расписаны фресками в духе ви­зантийских церквей XI века. Лучше всего сохранились фрески на стенах и столбах лестниц, ведущих на хо­ры, но это уже картины не религиозного содержания. Здесь мы видим сцены охоты, ловы, потешные бои и т.п. Всего можно насчитать до 130 фигур, прекрасно сохранившихся до наших дней.

Из чтимых в соборе икон я укажу на очень древ­нюю икону «Купятинской» Божией Матери (на фоне

184

креста), перенесенную в собор в XVII в. из Пинского монастыря, и также древнюю икону св. Николая Мокрого (на хорах), которая была прославлена спа­сением из воды младенца. Особое же внимание сле­дует обратить на престольно-храмовую икону св. Со­фии, Премудрости Божией.

По сказанию византийской летописи, первое на­именование св. Софии, что по-гречески значит муд­рость, было внушено ангелом во сне императору Юстиниану Великому (VI в.), когда он строил свой великолепный храм и был в колебании, кому посвя­тить его. Существуют различные изображения св. Со­фии. В цареградском храме она изображена в виде Божией Матери с предвечным Младенцем на лоне и с двумя архангелами по сторонам, как Мать вопло­тившегося Слова и Премудрости Божией.

В Новгороде на древней иконе Премудрость из­ображена в виде огнезрачного «ангела великого со­вета», сидящего на престоле, укрепленном на семи столбах. Вверху его изображен Спаситель, имеющий по сторонам Богоматерь и Предтечу, а на облаках - Евангелие.

В Киеве икона св. Софии представляет Божию Матерь, стоящую на облаке и луне под сенью на семи столбах и ступенях. На груди Ее Божественный Младенец. Наверху Бог Отец в сонме ангелов и от Него исходящий Святой Дух, осеняющий Пречистую Деву. На иконе имеется надпись из притчей Соломо­новых: «Премудрость созда себѣ домъ и утверди стол­повъ седмь». Пред Материю Божиею стоят на сту­пенях праотцы и пророки.

Не вдаваясь в детальное, весьма интересное, объ­яснение этих икон, находящееся в рукописи Москов­ской Синод. Библ. № 70 и в других источниках, я считаю необходимым заметить, что под св. Софиею

185

наша церковь издревле резумела не «женственное начало в Боге», как неправильно полагает о. Булга­ков, а самого «Иисуса Христа, Божию силу и Пре­мудрость», Божию же Матерь считали домом, в ко­торый вселилось «Слово». Она была, по выражению церковному, «освященнымъ градомъ Божіимъ и се­леніемъ Вышняго». Этим же объясняется и праздно­вание св. Софии в дни, посвященные памяти Богоро­дицы, с той только разницей, что в Киеве, с глубо­кой древности, был избран для сего день Ее Рожде­ства (8 сентября), когда строился на земле дивный «дом» Премудрости Божией, а в Новгороде и других городах - день Успения, когда Она, как освященный храм Божества, была взята на небо.

Кроме главного алтаря со времен основания Со­фийского собора в честь Софии Премудрости Божией в нем уже в позднейшие времена были устроены в двух ярусах и другие приделы: 12 апостолов, Рожде­ства, Воскресения и Вознесения Христовых, Богояв­ления и Преображения и др.

В приделе, посвященном св. равноапостольному князю Владимиру (в сев. части храма), находится мраморная гробница строителя собора Ярослава. На ней изображены пальмы и кресты, смешанные с ли­стьями дуба и винограда. В верхних углах креста по­мещены две рыбы. Вокруг каждого креста греческие буквы «І.С.Х.С.».

В 1937 г. исполнилось ровно 900 лет со времени основания собора. В Киеве, конечно, не могло быть и речи о каком-либо церковного характера торжест­ве, но и в нашем рассеянии эта дата не была отме­чена должным образом.

186

ГОВОРЯТ СВИДЕТЕЛИ

письмоАЛЕКСАНДРА ОГОРОДНИКОВА МАТЕРИ*

Мамочка!

Итак, появилась маленькая возможность для от­кровенного разговора. Слава Христу! Во-первых, за­помни четко, если в течение месяца от меня не было двух писем, это знак тревоги - это значит, что в лучшем случае письма конфисковали или меня поса­дили в карцер (ШИЗО) или помещение камерного типа (ПКТ), или еще какие-либо репрессии. Обычно в этих случаях родственники политзэка поднимают тревогу, посылают запросы и сообщают западным корреспондентам. . . Я самый неинформированный зэк . . . Пустой зал суда, где кроме чекистов сидели вы вдвоем (низкий поклон тете Вере). . . симптома­тичное свидетельство потери интереса к моему делу - делу религиозного возрождения России, расслаблен­ности христианского делания. . . ведь я же сижу не за себя, а за Мать-Церковь, за других. И ваше молчание в ответ на мое вынужденное молчание, когда душат мои крики в толстых стенах карцеров - является мол­чаливым пособничеством моим гонителям. От меня не было писем полтора года и вы только к концу срока стали проявлять признаки беспокойства. . . Ко­нечно, картина пустого зала, где не было ни одного

* П е р е п е ч а т ы в а е т с я в с о к р а щ е н н о м в и д е и з с а м и зд а т с к о й к о п и и п и с ь м а , п о л у ч е н н о й К е с т о н К о л л е д ж о м .

187

из моих друзей, удручающа. Она четко говорит о том, что меня позабыли. На следующем суде зал, вообще будет пуст.

. . .Те зэка, родственники которых тревожат ми­ровую общественность. . . не только во время выхо­дят из этих мрачных стен, не получая добавки, но и режим у них легче на зоне. . . Попробуй такого зэка лишить свидания, поднимут шум на весь мир. А я чувствую себя на положении пасынка. . . Я единствен­ный человек на зоне, получающий от жены одно письмо в год, от вас 4-5 писем в год; остальные каж­дый месяц пачками, в неделю по 3-5. А я - право­славный и за мной стоит Русская Православная Цер­ковь. Националисты иногда даже намекают мне: «Где же она, Святая Русь? Что же она позабросила своего?» От друзей письма конфискуют, я узнаю, что пишут даже незнакомые мне люди. . . Иногда у меня возникает желание. . . считать и себя приучать к мысли, что я совсем один и кроме Господа Бога никому нет дела до тебя.

. . .Чем меньше информации, тем слабее защита человека. Из-за страха не пускать информацию в ход. . . это, впрочем, не изменяет отношения КГБ к вам .. . Их уверенность в вашей бездеятельности и моей беззащитности выросла настолько, что они по­шли на то, что перед судом демонстративно посадили меня в карцер, остригли, обрили, а после суда снова в карцер, да в самый холодный, при температуре около 0 градусов. И это при теперешней остроте ре­акции на наши боли со стороны западных прави­тельств и общественности. Надо сказать, что весь срок в Пермском изоляторе меня подчеркнуто пыта­лись унизить, что совершенно не было свойственно в Ленинграде и Калинине. Садить в Пермские ледяные подвалы только за то, что в камере не взял руки за

188

спину - 10 суток, за то, что не сел в коридоре на корточки, поскольку это унижает человека - 8 суток. Они сдернули сдерживающие путы в репрессиях про­тив меня. Но я уверен, станет это известно гласности, и каратели мои будут вынуждены воздерживаться. Это уже испытано не раз. А сейчас в их поведении сквозит явная безнаказаность. Уже доходит до изби­ений - 13 марта во время этапирования из Чусового в Пермь нач. конвоя, прапорщик, ударил меня ногой в «Столыпине». . .

В этих условиях я повторяю свою настоятельную просьбу. . . Вы поймите, что смерть для меня сейчас это прекращение пыток, освобождение от мук. Я уже брал на себя страшный грех и покушался на свою жизнь: тайно вскрывал вены; меня обнаружили в бес­сознательном состоянии и капельницами отхаживали. Повторяю эту просьбу - обратиться в Президиум Верховного Совета СССР с ходатайством о вынесе­нии мне милосердной меры - расстрела, чтобы изба­вить от пожизненных, от медленно тянущихся вот уже восьмой год мук, пытки лишением достойных человека условий жизни, лишением книг, культуры, пытки голодом, холодом в ШИЗО и ПКТ, унижением и бесправием, заброшенностью. Запрет даже молить­ся, бесконечные срывания крестиков, 659 суток голо­довок за право иметь Библию и Молитвослов, 411 су­ток карцеров. Это все выдавливание из меня капля за каплей здоровья, надежды, жизни. Это жизнь, об­ращенная в пытку. Медленно тянущееся убийство в угрюмых мощных стенах. Обреченность на одиноче­ство и даже на обвинение. Я вынужденно отголодал за Библию - кто-то из христиан поддержал хоть раз, хоть когда-нибудь мое требование перед богоборче­ской властью? Боюсь, что нет. Впереди у меня по приговору еще 8 лет — 3 и 5 ссылки. . . И за это

189

- молчание. Мучат человека так, что он хочет смер­ти, а мало кому до этого есть дело. Ведь добивают же тяжелораненных, чтобы избавить от мучений; за­гнанных лошадей, ведь, пристреливают. Так почему же меня лишают даже возможности умереть, а обре­кают на пожизненные муки. Наложить на себя руки это страшный непрощаемый грех. А если гонитель убьет меня, то избавит меня от мук. Мама, если в вас живо сострадание ко мне, то ты обратись в Пре­зидиум с таким ходатайством и обратись к общест­венности с просьбой, чтобы они просили; они это те, в ком не умерло чувство сострадания. . .

Дела беззакония всегда ищут тьмы, чтобы под покровом изоляции, тайны, разглагольствуя о гума­низме, в тишине подвальных карцеров пытать нас холодом, голодом, беззаконием. Только гласность, проливающая свет на дела тьмы, наше спасение. Она способна удержать тяжелую руку власти. А моя глас­ность возможна только через вас, а еще через моих друзей. . . Молчание, необеспокоенность, в то время, когда нас репрессируют, стараются карательными мерами сломать волю к жизни - есть молчаливое пособничество палачам. Метод борьбы - гласность. Только в неподкупном свете дня беззаконие вынуж­дено остановиться, прекратить свои грязные дела.

Учтите, что в случае отправки меня на уголов­ную зону, меня просто выбрасывают в океан безза­кония .. . где не будет даже поддержки зэков, которая в какой-то мере существует на политзонах. Меня про­сто не будут выпускать из карцеров и ПКТ и там сде­лают все, чтобы сломать меня, если не духовно, то физически, вплоть до натравливания на меня уголов­ников. Помимо бесконечной работы, и по выходным, маршировать как солдат на плацу; строем марш в столовую, строем из столовой, нельзя вынести хлеба

190

из столовой в казарму. Политинформация каждый день. И наказание за любой пустяк, за плохо заправ­ленную койку. И там полное бесправие. Конечно, один Господь знает, что с нами будет. Вся моя надеж­да на милосердие Спасителя; да будет эта надежда неуязвима и бессмертна. Тем более, что режим сейчас ужесточен, карателен и так создан, что его невозмож­но не нарушить. . .

Начальник оперчасти Управления КГБ по Кали­нинской обл. полк. Егоров в мае 83 г. заявил мне следующее - «Зарубите себе на носу: мы или поста­вим вас на колени, или не выпустим из этих стен. На вас уже есть материал для возбуждения дела по ст. 70, ч. 2». 14 окт. 85 г. следователь Управления КГБ по Пермской обл. Щукин с майором КГБ Вакулиши- ным ознакомили меня с частью материалов из уже готового на меня дела по ст. 70, ч. 2 (10 лет и 5 ссыл­ки). При этом они заявили, что это дело по ст. 70, ч. 2 пока не будет возбуждено, поскольку у админи­страции есть ко мне претензии по ст. 188 (з), ч. 2, и она (администрация) обязана мне их предъявить; а уже после дела по ст. 188 (з), ч. 2 я снова буду иметь дело по ст. 70, ч. 2. Вот так, дорогие мои, это по­жизненный срок. Пока они исполняют слова.

.. .Только Господь еще поддерживает в тебе огонь жизни и робкую искру надежды. И дело, за которое ты сидишь, видимо уже позабыто. Наверное и сейчас мои разглагольствования никому не нужны. Сиди себе в карцере и дрожи от холода.

Нужно будет с воли возбудить уголовное дело против оперчасти ВС 368/36 по факту кражи у меня под видом конфискации 34 книг, общей стоимостью, включая и почтовые расходы, около 90 рублей. . . Когда от меня нет писем и нет свиданий, есть воз­можность узнать друг о друге через адвоката, кото-

191

рый имеет доступ на зону. Поручить эту поездку ад­вокату могут родственники или я сам. Но мне могут помешать связаться с адвокатом, а вы же беспрепят­ственно можете просить адвоката приехать. Это нуж­но будет использовать обязательно. . . Для меня это может быть спасительным. . .

Поймите, кампания гласности и протестов за кон­кретного человека может развиваться, в основном, в том случае, когда эту кампанию питают информацией о положении этого человека. Обо мне позабыли там и это развязало руки моим гонителям. Как огонь нуждается в дровах, так кампания борьбы нуждается в информации - это ее энергия. . .

Я проголодал за Библию, а потом и крестик в об­щей сумме 659 суток (!), когда голод грызет чрево, мучит вкусовыми иллюзиями, когда тяжело поднять­ся с нар, даже тяжело повернуться на другой бок. Голодовки в карцерах, когда голод ослабляет тело, гнет волю, а холод терзает ослабевшее тело. Тяжело даже двигаться по камере, чтобы хоть чуть унять не- оставимую крупную дрожь. Мне приходилось свыше двух месяцев голодать с декабре 83 - по февраль 84 г. в холодной камере ПКТ, где наледь льда с по­толка спрускалась до пола; наледь находилась в не­скольких сантиметрах от головы в темной камере, в которой отключался свет днем, а маленькое окошко с жалюзи еле пропускало скудный, блеклый свет ко­роткого зимнего дня. И свидетелями этих мучений кроме Всемилосерднейшего Христа были лишь угрю­мые стены, да издевающиеся, ухмыляющиеся охран­ники. Две тысячи лет существует христианская Цер­ковь, создавшая глубинную духовную культуру, а где же христианское братство, братская любовь, состра­дание к ближнему, являющаяся по мнению Ф. До­стоевского главным христианским чувством? Насколь­

192

ко мне известно, о моих голодовках не знают в хри­стианском мире. А я ведь голодаю, не за то, чтобы меня освободили! А только за то, чтобы иметь Биб­лию, молитвослов, крестик, чтобы питать вдохнове­ние веры от источника Божественного Откровения. Все заявления Святейшего Патриарха о свободе веры перечеркиваются только одним этим фактом.

С меня сорвали 30 крестиков! Если бы кто вы­ступил в мою защиту, призвал христиан к молитве за мою многогрешную душу и ослабление уз, это имело бы силу и было бы вкладом в дело религиозного возрождения России, в миссию Церкви по предста- тельству за гонимых и обличение гонителей. Хоть кто-нибудь! Неужели не найдется сострадательной души в мире? Неужели так иссякла любовь? И неко­му даже обратиться к западным иерархам с просьбой официально выслать мне на зону Библию и молитво­слов, можно на английском, французском или немец­ком языке. . . Поскольку я столько отголодал за Биб­лию, неужели этим лишением я не заслужил такого внимания и права. Мощная христианская вселенская Церковь неужели не скажет слово в защиту одного из гонимых чад Церкви, пусть блудного и грешного, но все-таки сына Церкви.

А религиозное преследование только усиливает­ся .. . Перед судом и на срок суда посадить меня в карцер. Перед судом не просто сорвать крестик, а выбросить его в форточку. Когда меня этапировали из Чусового, то вновь посадили в карцер досиживать срок в самую холодную камеру, где изо рта шел пар, посадили в майке, трусах и в карцерной робе. Двое суток в этой камере я не мог сомкнуть глаз. Двигал­ся, сколько было сил, чтобы не окоченеть оконча­тельно, но не мог прогнать озноб. Только после этого меня перевели в другую камеру потеплее, где темпе­

193

ратура тоже была ниже 18 град. Выйдя из карцера, я обнаружил, что вещи мои тщательно обысканы и исчезли все бумаги, заявления, которые не успел от­править или дописать, выписки из дела. .. Исчезли два крестика, один из которых был самодельный.

Показательно, что и на этапах, в вагон-зэка меня иначе стали этапировать. 11 марта меня не вывели на оправку и не дали пить, хотя весь вагон поили и во­дили в туалет, меня же обрекли на пытку. 13 марта меня этапировали из Чусового, куда меня возили на суд, пользуясь тем, что вы не знаете о дате суда, меня хотели тихо осудить. Однако суд был отменен по моему протесту (и к моему удивлению) из-за того, что не было адвоката и я не был обеспечен защитой. Оперативники привезли в Чусовой на этот суд часть моих книг, 120 из 154, в специально разбитых чемо­данах. Когда я, с этими книгами в развалившихся чемоданах и разломанном ящике высаживался из «Столыпина» (вагон-зэка) в Перми, начальник конвоя ударил меня ногой. Что же ждет меня впереди? Од­ному Богу известно. Держат меня в камере с кон­фликтными уголовниками, в основном с убийцами, пытаясь косвенно спровоцировать конфликт. Один уголовник, убивший двух человек, и ждущий расстре­ла, прямо мне заявил, что ему все равно за что полу­чать расстрел: могу, мол, взять еще один труп. Прямо угрожал меня убить. И ложась спать, я не знаю, проснусь ли. Полагаюсь только на волю Божью.

. . .В суде все бессмысленно. Срок был вынесен мне в Москве, а в Чусовом просто по нотам разыгры­вали присланную из Москвы партитуру. . .

Для меня печально то, что Дима даже косвенно не чувствует отцовскую руку на своем отроческом плечике. Помните, я просил вас присылать ему ко дню рождения 30 марта подарок от моего имени,

194

чтобы он хотя бы так знал своего отца. . .Вот и увидел вас наконец. Спаси вас Христос за

то, что приехали. Ибо как сказал Господь - «Я был в темнице и вы посетили меня». И скажут они: «Гос­поди, когда мы посетили Тебя в темнице?» - «Любо­го, кого из малых сих вы посетили в темнице, Меня посетили». . . Печально осозновать, что ты никому не нужен, что ты обречен без сочувствия забыто по­терять жизнь, полную энергии, в голоде, холоде, без книг, в карцерах, где даже священный дар Божий - жизнь - превращена в мучение. Вы напишите мне письмо, как приговор вступит в силу, я должен по закону его получить. И я обретаю право писать вам, вот только реализовать это право не могу - отобрали бумагу, конверты и все мои заявления. Я не имею адресов многих знакомых, вы мне пришлите их.

Пообщался с вами и почувствовал аромат жизни на общем режиме (так мы называем жизнь на во­ле) . . . Помни о возможности в случае моего молча­ния или невзгод прислать адвоката на зону. . . Доста­точно и того для меня, если вы помянете имя мое за молитвой. . .

Пишу, выискиваю выражения, страдаю, вынаши­ваю, стремлюсь воплотить голос сердца в разных за­явлениях, письмах, а единственными читателями оста­ются гебисты. И весь мой труд тонет в их бездонных архивах.

Среди прочего изъяли важное заявление. . . ко­торое собирался закончить призывом к тем, в ком жив голос сострадания, обратиться в Президиум Вер­ховного Совета СССР с ходатайством о вынесении мне милосердной меры - расстрела, чтобы избавить меня от мучений и пыток. И вот заявление изъято. Пытаюсь хотя бы отчасти его восстановить, но если оно даже и попадет к вам, кому это нужно?

195

. . .Если я раньше думал, что я кому-то нужен, мои страдания не впустую, и я своей борьбой утвер­ждаю дело русского религиозного возрождения, обо мне думают, молятся, защищают, то теперь я твердо и жестоко уяснил, что у людей свои заботы, может быть страх; что меня позабыли, равнодушны к моим мукам, а ведь мои муки за вас, за отстаивание свобо­ды, веры, Церкви . . .

Чтобы писать мне, нужно не просто отправлять письма, а с уведомлением о вручении, заказные и че­рез прокуроров. . . и через шум добиваться того, чтобы я хотя бы знал о факте написания письма. . .

Целую, обнимаю. Да сохранит вас Господь! Май 1986 г.

Саша

* *

Уму не постижимы все нечеловеческие издева­тельства, описанные Александром Огородниковым, которым подвергается в течение многих лет ежеднев­но и ежечасно ведь не только он, но и многие другие исповедники веры Христовой, томящиеся в лагерях, психиатрических больницах и ссылках.

Безбожная власть и ее верные слепые исполните­ли путем угроз родным и друзьям и конфискацией пи­сем создают впечатление, что Огородников и ему по­добные заключенные оставлены и забыты всеми, не исключая близких родных.

Знают, ведь, гонители, что неправда это, что не оставлен и не забыт Саша Огородников: немало вре­мени потратили они на конфискацию писем, на воз­вращение их отправителям, даже зарубежным. Но об этом не знает Огородников; он может только до­

196

гадываться, что и усугубляет его чувство отчаяния и одиночества.

Нет, Саша Огородников не оставлен и не забыт. За него молились и продолжают молиться; о его по­ложении слышали, но очевидно, не достаточно сдела­ли, чтобы помочь ему.

Зная твердо, что вера без дел мертва, возьмемся за дело.

Каждый день, садясь за стол, ложась в теплую постель, любуясь своими детьми - вспомним Сашу; наслаждаясь покоем и свободой - вспомним Сашу; от­рывая каждый день листок календаря - вспомним Са­шу и, хотя бы на минуту, вообразив, что он наш сын, брат или муж - молитвенно вспомним его.

И если жива еще в нас совесть и не иссякли лю­бовь и христианское сострадание к ближнему, будем предавать гласности настоящее положение Саши Ого­родникова, выступать в его защиту не раз, не два, а сколько понадобится для его освобождения.

В первую же очередь будем усерднее молиться за раба Божия АЛЕКСАНДРА и других преследуемых исповедников веры Христовой, за укрепление их ду­ховных и физических сил, за их освобождение. Невоз­можное нам немощным возможно Спасителю, побе­дившему смерть! Да хранит их всех Господь и Пресвя­тая Богородица!

День Покрова Пресвятой Богородицы Октябрь 1986 г.

«Православное Дело» в Австралии

Обращайтесь в защиту Александра Иоильевича Огородникова ко всем, кто имеет силу гі возможность оказать сопротивление злу и защитить беззащитного.

197

Владимир Павленко*

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

(БЫЛЬ)

Мне бы хотелось поделиться с читателями весьма замечательным случаем из моей служебной практики.

Я долгое время занимал должность псаломщика приходской церкви в одном из столичных городов на Балканах. Волна первой эмиграции хлынула на Бал­каны в братские славянские страны. Туда же были перевезены и части русской Добровольческой Армии из Галлиполи и Лемноса.

Эта масса русских беженцев, конечно, легла тя­желым бременем на тогда еще не оправившиеся от мировой войны славянские страны и, конечно, мно-

Жизненный путь В. С. Павленко являет собой достойнейший образ человека, неуклонно и беззаветно служившего Богу и ро­дине. Его прошлое характерно для тех, кому Русская Православ­ная Церковь за рубежом обязана многим, т.к. именно духовная и военная среда, к которой принадлежал он, дала немало достой­нейших служителей Церкви - как мирян, так и священников и епископов.

Внук, сын и отец священников, В. С. Павленко окончил Одес­ское Военное Училище и прошел весь страдный и героический путь русского патриота - война, Белое Движение, Галлиполи, Русский Корпус. В Болгарии он был псаломщиком у протопре­свитера Георгия Шавельского, а позднее псаломщиком и секре­тарем Епархиального управления при епископе Серафиме Богу- чарском. Он продолжал служить Церкви и эмигрировав в Амери­ку. На 90-ом году жизни, тихо и мирно предстал пред Господом.

Редакция

198

гим было очень трудно устроиться и получить ка­кую-либо работу. Семейным было как-то легче устро­иться и приспособиться к обстановке, а наличие детей морально обязывало благотворительные организации прийти к ним на помощь.

Но в худшем и даже трагическом положении ока­зались одинокие беженцы, в большинстве солдаты - чины Добровольческой Армии. Не имея регулярной и постоянной работы, часто не имея своего угла, они в поисках работы, бродили по городам и селам стра­ны и ютились, где только возможно, вплоть до клад­бищенских склепов и мавзолеев, и так прозябали, редко получая случайную работу и, еще реже, ка­кую-либо помощь от благотворительных организа­ций. Но еще большая трагедия была, когда такой бездомник-одиночка заболеет и свалится где-нибудь на улице. Его подберут, увезут в городскую больни­цу, и судьба его остается неизвестной.

На такое тяжелое положение и такую трагиче­скую судьбу русских одиноких беженцев обратила свое внимание администрация, находившегося в горо­де, госпиталя Российского Общества Красного Кре­ста. Она условилась с городскими властями и поли­цией, которая всегда подбирала таких больных, что­бы они впредь доставляли их только в госпиталь Красного Креста. Там за ними был надлежащий уход и, по выздоровлении, их, по возможности, устраивали и уже не оставляли без внимания в дальнейшем. Если же больной умирал, в церкви совершали отпевание и хоронили его на специально отведенном для русских участке городского кладбища. На погребение таких бедных бездомных и одиноких городская община при­сылала бесплатно: катафалк последнего, 4-го, разря­да, простой деревянный гроб, наскоро сколоченный из неостроганных досок, и черный деревянный

199

крест, на котором санитары госпиталя делали соот­ветствующую надпись; а вместо покрова, госпиталь давал простыню, не первого сорта, и наволоку, ко­торую набивали соломой, и она служила покойнику подушкой.

Однажды полиция привезла в госпиталь тяжело больного в бессознании русского солдата. В ту же ночь он, не приходя в сознание, умер. Сообщили в церковь, назначили день погребения и, в назначенное время, мы, в присланном госпиталем экипаже, де­журный священник и я, поехали в госпиталь. Должен сказать, что в нашем городе было много продавцов цветов. Они, увидя катафалк, бегут и предлагают цветы родным покойника. Так было и теперь. У гос­питальных ворот стоял катафалк, но не четвертого разряда, как бывало обыкновенно для таких бесплат­ных похорон, а, приблизительно, второго, - для плат­ных и более дорогих похорон. И здесь же оказался продавец цветов, мальчик цыганенок, который начал предлагать нам цветы. Я ему сказал: «напрасно ты беспокоишься, здесь нет никого родных и никто у тебя не купит цветов для этого покойника».

Зная всех мортусов (мортус - служащий погре­бального бюро), я спросил: «Что это значит? Ведь, похороны бесплатные. Почему такой шикарный ка­тафалк?» Он мне ответил, что назначенные для таких похорон заняты и община, чтобы не опоздать к на­значенному времени, распорядилась прислать один оставшийся - этот. Я не мог не обратить своего вни­мания на еще одно обстоятельство. Когда происходи­ли такие похороны одиноких, без присутствия друзей и знакомых, то гроб ставился на катафалк, священ­ник и я садились в экипаж, дежурный санитар садил­ся рядом с кучером и держал крест, и мы по немно­голюдной окраинной улице ехали на кладбище. Сей­

200

час же лошади стояли в обратном направлении, т.е. к центру города. Я спросил мортуса: «Почему?» Он мне ответил, что наша окраинная улица закрыта, там проводят воду, и мы должны ехать по главной улице.

Санитары вынесли закрытый гроб с покойником - простой, деревянный, белый - и поставили в этот, так сказать, шикарный катафалк. И мы по главной и многолюдной улице поехали на кладбище.

Подъезжая к кладбищу, я заметил необычайное оживление: масса публики, по виду состоятельной, много автомобилей и экипажей. Перед церковью сто­ит прекрасный, с зеркальными окнами, первейшего разряда, запряженный шестеркой цугом, катафалк.

Мы в нерешительности остановились у ворот кладбища, не зная, как нам быть и что делать. Цер­ковь занята каким-то важным погребением. В это время проходящий кладбищенский священник сказал нам, что есть и место в церкви и время: эти похоро­ны будут позже, так как ждут представителя прави­тельства.

Мы подъехали к церкви, и мортус с санитаром внесли в церковь этот более, чем скромный гроб. Когда его открыли для отпевания, я увидал, что про­стыня, служащая покрывалом, была коротка и не закрывала ног покойника; из порванных носков вы­глядывали пальцы. В храме стоял на высоком пьеде­стале, весь увитый цветами и обложенный массой венков, прекрасный, блестящий серебром, металли­ческий гроб до половины покрытый белым шелко­вым покрывалом с серебряными кистями и позумен­тами. Какой одинокий, какой печальный вид имел, в сравнении с ним, скромный, деревянный, некрашен­ный гроб нашего покойника! Предстояло погребение, о чем мы узнали потом, матери министра председа­

201

теля. Ждали представителей двора.Купив свечи, мы начали отпевание. Только один

дежурный санитар стоял у гроба.И вот, я вижу, в церковь входит дама в трауре с

большим букетом прекрасных белых роз. Взглянув, в нерешительности остановилась она перед гробом нашего покойника, подошла ближе, посмотрела, бы­стро перекрестилась, взяла большую половину от своего букета и положила на гроб нашего покойника. Затем прошла вперед и положила оставшиеся цветы у гроба покойницы. За ней другая сделала то же са­мое. И я вижу, что все входящие с цветами дамы, проходя, обязательно оставляют часть своих цветов, которые они несли покойнице, нашему покойнику. Гроб его был буквально весь усыпан цветами. По­койник был весь ими закрыт, и оставалось не закры­тым только его лицо.

Многие покупали свечи и ставили их у гроба по­койника. И все входящие, прибывавшие на погребе­ние покойницы, не проходили вперед, а оставались у гроба нашего покойника. Повернувшись в сторону, я увидал, что рядом со мной стоит принцесса Е. По окончании отпевания я увидал, что за священником стоит принц К. Представитель двора, прибывший на погребение важной покойницы, тоже не прошел впе­ред, а остался у гроба нашего покойника. Когда гроб, усыпанный цветами, выносили из храма, до дверей за гробом прошел принц К., и вся публика только после выноса гроба прошла вперед к покойнице.

Перед погребением я вынул цветы из гроба и потом положил их на могилу неизвестного солда­та. Его свежая могила была ими вся усыпана, вся закрыта. . .

И вспомнил я тут, как я сказал мальчику-цы- ганенку, предлагавшему цветы, что нет никого, кто

202

бы купил цветы и положил на могилу неизвестного солдата. . .

Кто был он? Откуда? Как его имя? Все это оста­лось неизвестным. Никаких документов при нем не было. Опрашивали, справлялись, допытывались, - ничего не узнали. Единственным удостоверением его личности были, в боковом кармане его полуист- репанного английского френча, - два солдатских Ге­оргиевских креста. Ему их положили в гроб.

Так и отпевали его: «Имя же его, Ты, Господи, веси».

203

A.H.

ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ПАНИХИДА

В этом году исполнилось сорок лет с того дня, как русские патриоты, искавшие путей для освобож­дения нашей родины от безбожного коммунизма, бы­ли преданы мучительной смерти.

В жестоком немецком плену не только военно­пленные, но и т.н. гражданские пленные, т.е. русское население вывезенное на работы в Германию, выми­рали от голода. И в это время нашелся человек, ко­торый, в этих неописуемых условиях, сумел поднять знамя русского освободительного движения. Знамя не ПРОТИВ России, как пытается это изобразить коммунистическая власть, а ЗА свободу России - как от интернационального коммунизма, так и от немец­кого порабощения. Этим человеком был генерал-лей­тенант отбивший немецкое наступление уже на под­ступах к Москве - Андрей Андреевич Власов.

Его, как и ближайших его сотрудников, приго­ворили к смертной казни, как, якобы, изменников родины, и в подвалах КГБ повесили под ребро на железный крюк, чтобы смерть была особенно долгой и мучительной.

Это было сорок лет тому назад. А.А. Власов и его соратники принесли себя в жертву во имя спасе­ния миллионов соотечественников и во имя лучшего будущего своей Родины. Они шли на это сознательно, с верой, как истинные христиане. Мы твердо верим, что жертвы эти не были напрасны, ибо они выражали чаяния большинства нашего народа.

204

П од Н ью -Й орком за последние десятилетия о б ­разовалось больш ое русское кладбище и женский монасты рь - Н ово-Д ивеево. На этом кладбищ е стоит памятник генералу А .А . Власову и всем борцам по­гибш им за свободу России. У этого памятника, 3-го августа с.г . епископом Иларионом и рядом свящ ен­ников бы ла отслуж ена панихида, на которую , ввиду знаменательной годовщины, собралось особенно боль­ш ое количество молящихся.

Д а б у д ет память о бор ц ах , павш их за св о б о д у и б л а г о д ен ст в и е Р осси и , вечной в наш ем русском н ар од е .

205

СОДЕРЖАНИЕ

Патриарх Тихон - Поучение на праздникРождества Христова ...............................................6

B . Н. Тростников - Письма о болезни иисцелении ............................................................ 10

C. И. Беликова - Русская изба ..................................35(Словарь) ............................................................65

Прот. Виктор Потапов - Деятели русскогодуховного возрождения прошлого .....................81

Герман Ермолаев - Прошлое и настоящее в«Старике» Юрия Трифонова ..............................93

Оксана Антич - « . . .Бога нету. Научный факт»- а все к Нему обращаются ............................ 118

Гр.М .Н . Толстая - Воспоминания .................... 124А. С. Бехтеев - Воспоминания земского

начальника ........................................................ 144Д.В. Ш ульгин- Колючки ....................................... 153

К 1000-ЛЕТИЮ КРЕЩЕНИЯ РУСИ А. А. Никольский - Начало храмостроительства

на Руси ............................................................... 173

ГОВОРЯТ СВИДЕТЕЛИА. Огородников - Письмо матери ........................ 187Владимир Павленко - Неизвестный солдат ....... 198

ХРОНИКАА.Н. - Знаменательная панихида .......................... 204

РУССКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕНезависимый русский православный

национальный журналПодписка:

На 1 годВоздушной почтой Отдельный номер

США и Канада 24 ам. долл. 39 ам. долл.

7 ам. долл.

Франция Германия ISO фр. 50 н.м.

45 фр. 15 н.м.

Желающих содействовать бесплатной передаче журнала в Советский Союз просим увеличить подписнуюплату. насколь­ко кто может.Просьба чеки выписывать на:

Russkoe Vozrozhdenie - St. Seraphim Foundation, Inc.

Подписную плату следует посылать:Russkoe Vozrozhdenie - St. Seraphim Foundation, Inc.

322 West 108 St.New York, N.Y. 10025

В Европе, Канаде и Австралии — нашим представителям.

Ж елаю подписаться на "Русское Возрождение" ня 198... г.

Фамилия:.........................................................................................Имя и отчество:..........................................................................Адрес: ...........................................................................................

С пересылкой обыкновенной почтой воздушной почтой

добавляю поддержку

Подпись: ....................................................

Дата: ............................................................

RUSSIAN RENASCENCEPrinted in U.S.A. New York, N.Y.

П Р Е Д С Т А В И Т Е Л И « Р У С С К О Г О В О З Р О Ж Д Е Н И Я » А В С Т Р А Л И Я :С и д н е й - Mr. N .M Sereb riak ov . P .О . Box А 3 /0 . Syd ney South. 2000

N S W . A ustralia .М е л ь б у р н - Mr. A . Sou prou n ovich . 7 R endell C rt.. O akleieh 31 6 6 .

V ic to r ia . A ustralia .А д е л а и д а - M iss G .N . L ob atchevsky. 58 Elizabeth S t .. C roydon.

S ou th A ustralia 5 0 0 8 .Г Е Р М А Н И Я и А В С Т Р И Я :H err V .A . K u tsch e . D ie se l Sfr. 19. M ünchen 5 0 . G erm any.К А Н А Д А :Т о р о н т о - M rs. N . Ivanchenko. 4 Indian V alley C rescet. Toronto.

O n t .. C anada M 6R IY 6.М о н р е а л ь - M iss S o fia A praxine. 53 1 6 D uquette. M ontreal. Q uebec

H 4A IJ4 C anada.С О Е Д И Н Е Н Н Ы Е Ш Т А Т Ы А М Е Р И К И :Н ь ю -Й о р к - 1000th A nniversary C om m ittee. 322 W . 108th Street.

N e u Y ork. N .Y . 10025.Mr. A .O . R odzianko. 272 Germonds Road. W est N yack. N .Y . 10994.

В а ш и н г т о н - M rs. G . T unik -R osn ianskv. 4 9 2 0 W eaver Terrace N .W . W ash in g ton . D C. 20 0 1 6 .

М а с с а ч у с е т с - Mrs E. V orobey. 16 Custer Street. Jamaica Plain. M A . 0 2 1 3 0 .

К а л и ф о р н и я - M r. M irosh n ich en k o . P .O . B ox 6 0 5 0 1 . S u n n yva lley , C A . 9 4 0 8 8

Ф Р А Н Ц И Я :

П а р и ж — M m e M arina Déruguine.

17. m e de Boulainvilliers. 75016 Paris. France