Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего

профессионального образования «Нижегородский государственный педагогический

университет имени Козьмы Минина»

На правах рукописи

Морева Анастасия Николаевна

КОММУНИКАТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ И ТАКТИКИ

В МЕДИАЖАНРЕ ЛИТЕРАТУРНОЙ РЕЦЕНЗИИ

(на материале «Литературной газеты»)

Специальность 10.02.01 – русский язык

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Научный руководитель:

доктор филологических наук,

доцент Петрова Наталия Евгеньевна

Нижний Новгород – 2015

2

Содержание ВВЕДЕНИЕ ........................................................................................................................ 3

Глава 1. Современная литературная рецензия как жанр медиадискурса .................. 11

1.1. Медиалингвистический подход в изучении жанра литературной рецензии .. 11

1.2. Стратегическая коммуникация как форма речевого поведения литературного

критика .......................................................................................................................... 20

1.3. Прагмасемантические признаки современной литературной рецензии ......... 36

Выводы по 1 главе ........................................................................................................... 56

Глава 2. Коммуникативные тактики в жанре литературной рецензии: способы

языковой репрезентации ................................................................................................. 58

2.1. Тактика презентации объекта рецензии ............................................................. 60

2.1.1. Речевые ходы, реализующие тактику позитивной презентации объекта

рецензии ..................................................................................................................... 60

2.1.2. Речевые ходы, реализующие тактику негативной презентации объекта

рецензии ..................................................................................................................... 84

2.2. Тактика погружения в текст ............................................................................... 103

2.3. Тактика самопрезентации .................................................................................. 118

2.4. Тактика диалога с читателем ............................................................................. 146

Выводы по 2 главе ......................................................................................................... 163

Глава 3. Реализация коммуникативных стратегий (опыт описания) ....................... 167

3.1. Стратегия обличения .......................................................................................... 171

3.2. Стратегия разоблачения ..................................................................................... 182

3.3. Стратегия представления ................................................................................... 198

3.4. Стратегия идеализации ....................................................................................... 209

3.5. Стратегия реабилитации ..................................................................................... 215

Выводы по 3 главе ......................................................................................................... 226

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.............................................................................................................. 232

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК .......................................................................... 238

Приложение 1. ................................................................................................................ 261

Приложение 2. ................................................................................................................ 268

Приложение 3. ................................................................................................................ 270

3

ВВЕДЕНИЕ

В настоящее время внимание лингвистов обращено к изучению

функционирования языка в определенной коммуникативной ситуации.

Языковые факты рассматриваются в тесной взаимосвязи с

экстралингвистическими факторами речевого взаимодействия. Постулат о

том, что вербальное сообщение всегда целенаправленно, ситуативно

обусловлено и прагматически ориентировано, определил новый подход в

изучении речевого поведения. Текст стал рассматриваться как процесс

творения, актуальное речевое действие, в основе которого лежит

стратегическое планирование. В свете этой тенденции данное

диссертационное исследование посвящено анализу стратегической

коммуникации в жанре литературной рецензии, функционирующей в

медиадискурсе.

Актуальность исследования. Современные исследователи отводят

массмедиа определяющую роль в формировании образа действительности в

сознании людей посредством выбранных адресантом (журналистом)

способов и приемов отбора и подачи материала. Это обусловливает рост

интереса ученых к публичной коммуникации, объясняемый «не только

внутренними потребностями лингвистической науки, но и необходимостью

разработки методов анализа текстов средств массовой информации (СМИ)

для мониторинга различных тенденций в сфере общественного сознания»

[Таюпова 2014: 610]. Поэтому именно исследование медиадискурса

представляет сегодня одно из «наиболее перспективных направлений

развития гуманитарного знания» [Там же: 611].

Понимание медийной сферы как персуазивного дискурса диктует

необходимость изучения механизма речевого воздействия, и прежде всего,

тех языковых способов, средств и приемов, при помощи которых

осуществляется влияние на массовое сознание. Наиболее продуктивным в

4

этом смысле становится исследование коммуникативных стратегий,

используемых журналистами в рамках определенного медиажанра для

достижения поставленной цели.

Анализ коммуникативных стратегий позволяет выявить системную

организацию средств и способов вербального воздействия на массовую

аудиторию в медиажанре литературной рецензии, что, в свою очередь,

способствует дальнейшему осмыслению специфики данного жанра.

Объектом исследования выступает жанр литературной рецензии,

функционирующий в медиадискурсе.

Предмет исследования – речевые ходы, реализующие

коммуникативные стратегии и тактики, представленные в жанре

литературной рецензии, ориентированной на массовую аудиторию.

Материалом исследования послужили тексты 250 литературных

рецензий из электронной версии «Литературной газеты» (далее – ЛГ) за

2008-2015 годы. В Приложении 1 представлены выходные данные тех из них

(180 рецензий), материалы которых процитированы в настоящем

исследовании. ЛГ как медийное издание ориентировано на массового

адресата, который вместе с тем позиционируется как образованный носитель

русского языка. В связи с этим для ЛГ, «на протяжении многих десятилетий

уделявшей большое внимание вопросам развития русского языка» [Басовская

2014: 67, 2011, 2013], в целом характерно строгое отношение к стилистике

текстов, апелляция к общечеловеческим ценностям и в то же время

использование таких приемов речевого воздействия на адресата, которые

характерны для современного медиадискурса в целом.

Цель диссертационного исследования – системное описание

речевого механизма реализации коммуникативных стратегий, используемых

в жанре литературной рецензии, функционирующей в медиадискурсе.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих

задач исследования:

5

1. Рассмотреть содержание и соотношение ключевых для

терминологического аппарата настоящего исследования понятий

медиалингвистики: медиадискурс, медиажанр и медиатекст.

2. На основе аналитического обзора современных исследований,

посвященных коммуникативным стратегиям, выделить и сформулировать

основные особенности и составляющие стратегической коммуникации.

3. Охарактеризовать прагмасемантические признаки литературной

рецензии, функционирующей в медиадискурсе.

4. Выделить коммуникативные тактики, используемые в жанре

литературной рецензии.

5. Выявить, систематизировать и проанализировать речевые ходы,

вербализующие данные тактики.

6. На базе конкретных текстов представить системное описание

механизма вербализации коммуникативных стратегий, действующих в

медиажанре литературной рецензии.

Степень научной разработанности темы. В настоящее время

существует большое количество исследований, посвященных анализу

коммуникативных стратегий и тактик. Наиболее общее представление о

стратегической коммуникации как системном явлении содержится в

монографиях Т. Е. Янко «Коммуникативные стратегии русской речи» [Янко

2001] и О. С. Иссерс «Коммуникативные стратегии и тактики русской речи»

[Иссерс 2012]. В других работах исследуются частные вопросы, отражающие

функционирование данного явления:

анализ коммуникативных стратегий, характерных для

определенного вида дискурса (политического – Н. Н. Кошкарова [Кошкарова

2015], научно-популярного – А. Ю. Киселев [Киселев], судебного –

М. Ф. Резуненко [Резуненко 2007], конфликтного – Н. А. Белоус [Белоус] и

др.);

6

анализ коммуникативных стратегий, используемых в рамках

определенного жанра (реалити-шоу – А. В. Ланских [Ланских 2008],

православной проповеди – Г. А. Савин [Савин 2009] и др.);

анализ конкретных коммуникативных стратегий и тактик

(например, стратегия коммуникативного саботажа – В. Ю. Андреева

[Андреева 2009], тактики комплимента и похвалы – З. Ф. Галимова

[Галимова 2009] и др.).

В то же время практически отсутствуют работы, в центре внимания

которых находилось бы исследование стратегий в рамках культурно-

просветительской сферы СМИ, представленной, в частности, жанром

литературной рецензии.

Современный процесс рецензирования, охвативший разные

тематические области критического анализа, подробно анализируется в

работе Т. Е. Нерсесовой [Нерсесова 2012], где систематизированы по

предметно-тематической направленности типы рецензий и выявлены

основные жанровые модели критики.

Рецензия как жанр литературной критики рассматривается в

исследованиях Б. Ф. Егорова [Егоров], Е. А. Корнилова [Корнилов 1971], как

жанр журналистики и соответственно медиадискурса – в работах

А. А. Тертычного [Тертычный 2000], Н. В. Пасынкова [Пасынков, 2006];

Е. А. Мальчевской [Мальчевская], Е. А. Зиновой [Зинова 2011]

А. А. Садовникова [Садовников 2011] и др.

Фундаментальному анализу современной литературной критики

«толстых» журналов посвящены работы Ю. А. Говорухиной [Говорухина

2010] и О. Г. Шильниковой [Шильникова 2011]. Исследование современного

состояния жанра литературной рецензии, функционирующей в массовых

изданиях, представлено в работах А. Г. Башкатовой [Башкатова 2013] и

Е. А. Набиевой [Набиева 2010].

В ряде названных работ уделяется место коммуникативным стратегиям

и тактикам литературного критика (интерпретационные стратегии – в работе

7

Ю. А. Говорухиной; общеупотребительные и специфические тактики

рецензентов – у Е. А. Набиевой), однако отсутствуют исследования,

содержащие системное описание стратегической коммуникации в

литературной рецензии как жанре медиадискурса.

Теоретическую и методологическую базу исследования составляют

научные труды отечественных и зарубежных лингвистов:

в области медиалингвистики (Дж. Корнер, Т. Г. Добросклонская,

Л. Р. Дускаева, В. Г. Костомаров, Г. Я. Солганик, Е. С. Кара-Мурза,

А. Д. Васильев, Т. Л. Каминская, Н. И. Клушина и др.);

в области стратегической коммуникации, речевого воздействия,

(Т. А. ван Дейк, О. С. Иссерс, И. А. Стернин, А. Вежбицка, С. А. Сухих,

Т. Г. Винокур, А. Л. Факторович, В. З. Демьянков, Л. В. Кудинова,

А. В. Ланских и др.);

в области лингвистической прагматики (Дж. Остин, Дж. Серль,

Г. П. Грайс, З. Вендлер, Н. Д. Арутюнова, И. М. Кобозева, Е. В. Падучева,

Т. В. Булыгина и др.);

в области жанроведения, в том числе изучения жанра

литературной рецензии (Т. В. Шмелева, А. Г. Башкатова, Ю. А. Говорухина,

Т. Е. Нерсесова, Е. А. Мальчевская и др.).

Методы исследования. В ходе исследования использовались

общенаучные методы анализа и синтеза. С целью изучения жанрового

корпуса текстов литературных рецензий применялись методы

лингвопрагматического, дискурсивного и лингвокультурологического

анализа, а также контекстуальное изучение коммуникативных ситуаций.

Посредством использования описательного и сопоставительного методов

охарактеризованы речевые ходы, реализующие коммуникативные стратегии

и тактики в жанре литературной рецензии.

Теоретическая значимость исследования заключается в системном

описании коммуникативных стратегий и тактик посредством анализа

совокупности и взаимосвязи реализующих их речевых ходов; в составлении

8

реестра речевых ходов, используемых автором рецензии для поэтапного

достижения глобальной цели; в разработке и апробации методики анализа

текста рецензии в аспекте стратегической коммуникации. Полученные

результаты могут быть применены для описания речевого механизма

стратегической коммуникации в других жанрах массмедиа.

Практическая ценность исследования состоит в том, что его

результаты могут использоваться в практике научного анализа

медиадискурса, а также в практике вузовского преподавания таких

дисциплин, как медиалингвистика, жанроведение, риторика, стилистика, при

разработке спецкурсов по литературной критике. Отметим, что

теоретический и практический материал проведенного исследования может

использоваться в практике преподавания как на филологическом факультете,

так и на факультете журналистики, в том числе в магистратурах, связанных с

практической журналистикой.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые

литературная рецензия анализируется с позиций медиалингвистики и

стратегического планирования коммуникации. Рассмотрение современной

литературной рецензии как жанра массмедиа позволило в целостном виде

представить ее специфические прагмасемантические признаки, некоторые из

которых по отдельности уже отмечались другими исследователями. С

позиций стратегической коммуникации на оригинальном фактическом

материале описан механизм вербализации разных видов коммуникативных

стратегий, используемых критиком. Важным фактором, определяющим

научную новизну проведенного исследования, является выделение реестра

конкретных коммуникативных стратегий, тактик и речевых ходов,

используемых в медиажанре литературной рецензии.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Жанр литературной рецензии, функционирующий в медиадискурсе,

характеризуется следующими прагмасемантическими признаками: рекламная

функция, аттрактивность, перераспределение информационной и

9

аналитической составляющих, диалогизация, субъективизм, стратегический

характер коммуникации.

2. Одним из эффективных способов изучения медиажанра

литературной рецензии является анализ критических текстов с позиций

стратегического планирования коммуникации, что позволяет определить

закономерности выбора адресантом тех или иных вербальных средств для

достижения поставленной цели.

3. В зависимости от иллокутивной установки на определенную оценку

анализируемой книги критик использует в жанре рецензии пять видов

стратегий: представления, идеализации, реабилитации, обличения и

разоблачения.

4. Коммуникативная стратегия – это системное образование, в качестве

составляющих которого выступают коммуникативные тактики. Для жанра

рецензии конститутивными являются четыре тактики: тактика презентации

объекта рецензии, тактика погружения в текст, тактика диалога с читателем,

тактика самопрезентации. Взаимосвязь данных тактик в рамках критического

текста образует структуру стратегии.

5. Коммуникативная тактика также системна по своей сути, так как

реализуется при помощи совокупности речевых ходов, вербализованных

определенными лексико-грамматическими средствами. При этом важным для

достижения иллокутивной цели критика является взаиморасположение

речевых ходов, выстраивание их в определенную последовательность.

6. Для конкретного описания речевого механизма стратегической

коммуникации необходимо проанализировать совокупность и взаимосвязь

речевых ходов, непосредственно реализующих коммуникативные тактики, а

опосредованно – коммуникативную стратегию автора текста в целом.

Апробация результатов проведенного исследования. Основные

результаты исследования отражены в 11 статьях общим объемом 4,8 п. л.,

опубликованных в Нижнем Новгороде, Москве, Кирове, Архангельске,

Челябинске, Новосибирске, в том числе четыре статьи опубликованы в

10

научных изданиях из перечня, утвержденного ВАК. Основные положения

диссертации изложены в докладах на Международной научной конференции

молодых ученых «Проблемы языковой картины мира на современном этапе»

(г. Н. Новгород, 2012), V Международном конгрессе исследователей

русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность» (г.

Москва, 2014), Всероссийской научной конференции молодых ученых

«Проблемы языковой картины мира в синхронии и диахронии»

(г. Н. Новгород, 2014), Всероссийской научной конференции к 100-летию

ВятГГУ (г. Киров, 2014).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав,

заключения, библиографического списка и трех приложений. Общий объем

работы с приложениями составляет 280 страниц, список использованной

литературы включает 215 наименований.

11

Глава 1. Современная литературная рецензия как жанр

медиадискурса

1.1. Медиалингвистический подход в изучении жанра литературной

рецензии

В данном исследовании анализ жанра литературной рецензии

осуществляется в рамках медиалингвистики, достаточно молодой науки,

появление которой обусловлено изменениями, произошедшими за последние

десятилетия в языке средств массовой информации, и стремлением

лингвистов изучить данные изменения во всем комплексе составляющих с

использованием интегративного, междисциплинарного подхода. Именно

медиалингвистический подход позволяет выявить и рассмотреть специфику

литературной рецензии, функционирующей в массмедиа, сквозь призму

таких характерных для современной лингвистики понятий, как медиатекст,

медиажанр и медиадискурс.

Возникновение медиалингвистики связывают с формированием

особого статуса языка СМИ в современном информационно-

коммуникационном пространстве: «В первой половине XX в.

нормотворческую функцию выполняли тексты произведений

художественной литературы. К концу столетия язык художественной

литературы утрачивает нормотворческую значимость. Восприемником этой

функции становится язык медиальных средств, причем, прежде всего СМИ

устных» [Немищенко 2001: 100]. Именно за языком массмедиа в последние

десятилетия закрепилась функция формирования не только языкового вкуса

эпохи, но и мировоззренческих установок, ценностных ориентиров и

поведенческих стереотипов. Это позволяет исследователям констатировать

смену культуры с литературоцентричной на медиацентричную [Аненнкова

2011: 6], что, в свою очередь, обусловило возросший интерес к массмедиа

как объекту лингвистических исследований, отражающему современные

тенденции речевого поведения и коммуникативного взаимодействия.

12

Рассмотрение языка СМИ в качестве объекта научного исследования

ставит перед учеными проблему определения его статуса по отношению к

другим лингвистическим явлениям. Предлагаются следующие решения

данной проблемы:

«1) признать его целостность и тождественность публицистическому

стилю,

2) учитывая технические носители и форму предъявления информации

(письменную – устную), расчленить язык СМИ на несколько стилевых

образований: книжно-письменных, письменно-разговорных, устно-книжных,

устно-разговорных,

3) выделить язык СМИ в самостоятельный функциональный стиль»

[Казак 2008: 126].

Анализ современной лингвистической научной литературы по

проблематике СМИ показывает, что именно последний вариант решения

является на данный момент самым востребованным. Так В. Г. Костомаров,

размышляя об особенностях современной массовой коммуникации, отмечает,

что «здесь складывается то, что по образцу книжных (книжно-письменных) и

разговорных (разговорно-устных) разновидностей современного русского

языка можно было бы назвать его массово-коммуникативной

разновидностью» [Костомаров 2005: 218].

Выделение языка СМИ в качестве отдельного специфического объекта

изучения и появившаяся в научных работах последних лет мысль о том, что в

массмедиа размывается статус публицистического стиля как разновидности

функционального стиля речи с четко очерченным кругом языковых и

прагматических особенностей или, более категорично, что публицистика

«уже едва ли не лишнее понятие в инструментарии современной

журналистики» [Шмелева 2010], потребовали нового осмысления статуса

языка массовой коммуникации, выработки новой терминологии и способов

его изучения.

13

Если «язык массовой коммуникации следует рассматривать как

самостоятельное стилистическое явление» [Добросклонская 2008: 29], значит

должна быть наука, которая изучила бы такой многогранный объект в

комплексе всех его составляющих. В качестве такой науки, в центре

внимания которой оказалось непосредственно языковое пространство СМИ,

выступила медиалингвистика.

Предпосылки возникновения термина «медиалингвистика» появляются

еще в 70-е гг. ХХ века, когда как в России, так и за рубежом возрастает

интерес к изучению функционирования языка в сфере массовой

коммуникации.

В России значительный вклад в строительство фундамента

медиалингвистики внесли такие известные ученые, как А. Д. Васильев,

А. Н. Васильева, В. Г. Костомаров, Л. П. Крысин, С. И. Сметанина,

Г. Я. Солганик, И. В. Анненкова и др.

Западная традиция изучения языка СМИ представлена такими

именами, как Теун ван Дейк, Мартин Монтгомери, Алан Белл и другие.

Медиалингвистика как новое самостоятельное направление в изучении

языка СМИ заявила о себе к концу ХХ века, когда «совокупный объѐм

исследований медиаречи достиг «критической массы», что сделало

возможным переход изучения данной области в новое качество (...)» [Там же:

33]. В российском научном обиходе термин медиалингвистика впервые был

употреблен Т. Г. Добросклонской в докторской диссертации «Теория и

методы медиа лингвистики» в 2000 году. Исследователь, в свою очередь,

относит происхождение данного термина к британской науке, в частности, к

статье Дж. Корнера «The Scope of Media Linguistics» [Corner 1998], в которой

впервые были выделены предмет и задачи нового научного направления.

Т. Г. Добросклонская вслед за Дж. Корнером подчеркивает

междисциплинарный характер науки: «Название «медиалингвистика»

образовано по аналогии с целым рядом подобного рода терминов (...).

Социолингвистика, этнолингвистика, медиапсихология – все эти названия

14

указывают на междисциплинарный, комбинированный характер данных

отраслей знания, объединивших в себе теоретические основы и методологию

двух базовых научных направлений (...)» [Там же: 33].

Как отмечает Т. Г. Добросклонская, «медиалингвистика впервые

предлагает комплексный, интегрированный подход к анализу медиаречи,

который позволяет не только понять еѐ внешние особенности, но и раскрыть

внутренние механизмы еѐ порождения, распространения, а также

воздействия на массовую аудиторию» [Там же: 4]. Соответственно изучение

литературной рецензии в рамках медиалингвистики позволяет

проанализировать не только ее жанровые особенности, но и речевую

деятельность критика в целом от момента формулировки цели

коммуникативного события и выбора языковых приемов и способов ее

достижения до перлокутивного эффекта, который прогнозируется критиком.

Несмотря на провозглашение комплексного подхода к анализу

массмедиа с привлечением знаний из разных гуманитарных дисциплин, в

центре внимания остается именно язык СМИ, посредством анализа которого

и должна быть выявлена специфика массовой коммуникации:

«Медиалингвистика позволяет изучить, каков механизм медийной

интерпретации событий, какие лингвистические технологии используются

для создания медиаобразов» [Жаркова]. Тем самым, при анализе жанра

литературной рецензии медиалингвистический подход позволяет

рассмотреть способы языковой репрезентации коммуникативных намерений

критика.

Для нашего исследования центральными являются такие понятия

медиалингвистики, как медиатекст, медиажанр и медиадискурс, сквозь

призму которых рассматривается литературная рецензия.

Медиатекст. Появление термина «медиатекст» связывают с

англоязычной научной литературой. К концу ХХ века в работах

Теуна ван Дейка, Алана Белла, Роберта Фаулера, Мартина Монтгомера и др.

формируется целостная концепция медиатекста. В отечественной

15

лингвистике разработка данного понятия связана с именами

Т. Г. Добросклонской, Н. С. Валгиной, В. Г. Костомарова, С. И. Сметаниной,

Г. Я. Солганика, Т. В. Шмелевой и др.

«Термин «медиатекст», введенный в широкое употребление

Т. Г. Добросклонской, используется в качестве родового по отношению к

серии традиционных и новых обозначений: публицистический текст ,

газетный текст , радио - и телетекст , сетевой текст ,

гипертекст , рекламный текст и т. п. (…), в качестве обобщающего

термина медиатекст закрепился именно за текстами, функционирующими в

массовой коммуникации» [Казак 2014: 65]. М. Ю. Казак так определяет

объем данного понятия: «Все, что медиатизировано, вовлечено в сферу СМИ,

может быть обозначено словом медиатекст (например, художественные

фильмы, компьютерные игры (...)» [Казак 2011: 32].

Для данного диссертационного исследования важным является особое

в силу функционирования в медиапространстве языковое наполнение жанра

литературной рецензии и его прагматический потенциал. Поэтому,

рассматривая медиатекст как лингвистический продукт медиакультуры, мы

учитываем следующие его отличительные характеристики, выделенные

Г. В. Пименовой:

«языковая специфика медиатекстов как результат их ориентации на

массовую аудиторию» [Пименова 2009: 220], что проявляется в

усредненности нормы, особом типе автора, открыто выражающего чувства,

мысли, оценки и др.;

«динамический характер медиатекстов на трех уровнях:

внутритекстовом, надтекстовом и гипертекстовом» [Там же: 220]; для

внутритекстового уровня важно, с помощью каких средств в тексте

представлено то или иное событие, надтекстовый уровень предполагает

особый тип отношений между автором и адресатом; гипертекстовый

«определяется прежде всего включенностью отдельных медиатекстов в

широкий информационный поток» [Там же: 220];

16

«многоплановость, многомерность, полифоничность,

гетерогенность и интегральность медиатекстов, обусловленные развитием и

конвергенцией новых информационных технологий и средств массовой

коммуникации» [Там же: 220];

«социально-регулятивная природа медиатекстов, обусловленная их

прагматической направленностью» [Там же: 220], выражающейся в

«ориентации на определенный результат и на конкретную целевую

аудиторию» [Там же: 220].

Современные лингвисты обращают особое внимание на то, что в

рамках медиалингвистики анализу подвергаются все компоненты и уровни

текстов массовой коммуникации в сочетании не только языковых, но и

экстралингвистических факторов: вопросы функционально-жанровой

классификации, влияние способов создания и распространения медиатекстов

на их лингво-форматные особенности, идеологическая модальность,

культуроспецифичные признаки, синтагматические и стилистические

характеристики, интерпретационные свойства, прагмалингвистическая

ценность.

В связи с этим изучение медиатекстов имеет широкую прагматическую

направленность, являясь «основой для формирования представления о том,

как реальность конструируется и репрезентируется в средствах массовой

информации» [Мельник 2012: 27]. Это позволяет рассматривать медиатекст

не только как конечный продукт, но и как процесс создания вербального

сообщения сквозь призму его функционирования в медиадискурсе. Такой

подход актуален для изучения жанра литературной рецензии, так как важным

представляется реконструкция путем анализа языковых фактов модели

создания критического теста с определенными коммуникативными

установками критика и прогнозирование воздействия критического текста на

широкую читательскую аудиторию. Наличие определенных закономерностей

в путях и способах воздействия рецензента на адресата требует рассмотрения

литературной рецензии не только как медиатекста, но и как медиажанра.

17

Медиажанр. Несмотря на существующий в современной лингвистике

тезис о том, что в настоящее время в медиадискурсе происходит размытие

жанровых границ, не прекращаются попытки исследователей выявить

релевантные основания классификации жанровых форм [Бахтин 1996,

Сковородников 2004, Смелкова 2003, Дускаева 2012].

Жанр рассматривается как один «из основных классифицирующих

параметров, характеризующий текст одновременно с точки зрения

механизмов создания и восприятия ...» [Кара-Мурза 2014 (б): 29]. Это

облегчает процесс взаимодействия коммуникантов, в том числе в сфере

массмедиа, в определенной степени стандартизируя процессы кодирования и

декодирования смыслов: «Наличие жанров позволяет журналисту

пользоваться шаблонами и матрицами для подачи информации, а не

изобретать для каждого материала новую форму. Читателю же жанры

помогают понять, какого рода информация будет в материале»

[Колесниченко 2013: 8]. Поэтому в рамках медиалингвистики речевые жанры

рассматриваются как разноплановые репродуктивные формы текстовой

деятельности, являющиеся образцами эффективного речевого

взаимодействия в журналистском дискурсе [см. об этом: Дускаева 2012].

На современном этапе интенсивное развитие массовых коммуникаций

«воплощается в обновлении прежних и в возникновении новых медиажанров,

под которыми можно понимать специфические способы отображения

социальной действительности и коммуницирования, закрепленные в качестве

профессиональных стандартов, получившие терминологическое обозначение

в коммуникативистике, а также изучаемые в медиалингвистике и других

вариантах дискурсивно-коммуникативной науки» [Кара-Мурза 2014 (а): 124].

Поиски речевых жанров, их классификация рассматривается

лингвистами как одна из актуальных проблем медиалингвистики. В научной

литературе существует несколько подходов к ее решению [Дементьев 2010,

Тертычный 2000 и др.].

18

Для настоящего исследования интерес представляет работа

Т. В. Шмелевой «Модель речевого жанра» [Шмелева 1997], в которой

предложен речеведческий подход к анализу жанров: «Основываясь на идеях

М. М. Бахтина, учитывая результаты, полученные в рамках теории речевых

актов и теории жанров художественной речи, данный подход соотносится со

стратегией активной грамматики в понимании Л. В. Щербы, «двигаясь» от

автора, его замыслов и предварительных условий общения к способам

языкового воплощения РЖ, в которых для адресата закодирована вся

необходимая для успешного общения жанровая информация» [Шмелева

1997: 88]. Рассматривая речевой жанр как феномен речи, исследователь в

качестве основного конститутивного признака называет коммуникативную

цель высказывания.

В зависимости от данного признака различаются четыре класса

речевых жанров:

1. информативные, цель которых – различные операции с

информацией;

2. императивные, цель которых – вызвать осуществление/

неосуществление событий;

3. этикетные, цель которых – осуществление особого события,

поступка в социальной сфере, предусмотренного этикетом данного социума;

4. оценочные, цель которых – изменить самочувствие участников

общения, соотнося их поступки, качества и все другие манифестации с

принятой в данном обществе шкалой ценностей [Шмелева 1997].

Жанр литературной рецензии, согласно этой классификации, относится

к оценочным жанрам. В то же время важно отметить, что он не лишен

информационной (сообщение о дате издания произведения, биографических

фактах из жизни писателя), императивной (побудить читателя купить

рецензируемую книгу) и даже этикетной (установление контакта с

аудиторией) целевых установок. Поэтому здесь важно внести уточнение,

которое было оговорено Т. В. Шмелевой в более поздних научных работах:

19

при характеристике жанра необходимо учитывать иерархию интенций,

определяя в каждом случае интенциональную доминанту [Шмелева: 44]. В

жанре рецензии в качестве такой интенциональной доминанты выступает

именно оценка: критик стремится путем демонстрации

достоинств/недостатков художественного произведения сформировать у

читателя определенное оценочное представление об объекте рецензии.

В качестве инструмента описания медиажанра Т. В. Шмелева

предлагает анкету речевого жанра, включающую, помимо интенции

адресанта, образ автора, образ адресата, образ прошлого, образ будущего,

диктумное содержание, языковое воплощение [Шмелева 1990].

Для анализа литературной рецензии как жанра массмедиа нами

использованы такие компоненты анкеты, как интенции адресанта, образ

автора, образ адресата, диктумное содержание, языковое воплощение,

подробнее о которых речь пойдет во 2 главе.

Описание медиажанра, в том числе жанра литературной рецензии,

возможно только в случае его рассмотрения в процессе функционирования в

медиадискурсе.

Медиадискурс. Понимание медиадискурса в теории медиалингвистики

тесно связано с понятием «коммуникативный фон»: «правильность

восприятия текста обеспечивается не только языковыми единицами и их

соединением, но и необходимым общим фоном знаний, коммуникативным

фоном» [Лингвистический энциклопедический словарь: 507]. Отметим, что

данный принцип был выделен еще в рамках традиционной функциональной

стилистики, провозгласившей необходимость анализировать и

интерпретировать текст в контексте ситуации общения. В сфере массмедиа

под коммуникативным фоном понимается «совокупность условий и

особенностей производства, распространения и восприятия медиатекста,

иначе говоря, всего того, что стоит за его словесной частью»

[Добросклонская 2008: 35].

20

Именно из концепции коммуникативного фона вытекает понимание

дискурса как категории, «объединившей в единое целое собственно

словесную, вербальную составляющую коммуникации, и еѐ

экстралингвистические компоненты, как социо-культурного, так и

ситуативно-контекстного характера» [Там же: 36]. Так, анализ жанра

литературной рецензии не может быть осуществлен без учета особенностей

современного литературного процесса, специфики читательской аудитории,

редакционной политики издания и т. д.

Вслед за Т. Г. Добросклонской мы рассматриваем медиадискурс как

«функционально-обусловленный тип дискурса, который понимается как

совокупность речевых практик и продуктов речевой деятельности в сфере

массовой коммуникации во всем богатстве и сложности их взаимодействия»

[Добросклонская 2015: 48].

Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что, с точки зрения

медиалингвистического подхода, для настоящего исследования важным

является изучение особенностей жанра литературной рецензии и его

модификации, обусловленной функционированием в медиадискурсе, а также

анализ прагматической составляющей данного жанра, заключающийся «в

изучении коммуникативного намерения, коммуникативной установки и

адресности медиатекста, направленной на оптимизацию творческой

деятельности и воздействующий эффект» [Мельник 2012: 27]. Это

предопределяет рассмотрение речевой деятельности критика в рамках

стратегической коммуникации.

1.2. Стратегическая коммуникация как форма речевого поведения

литературного критика

Современные исследования показывают, что «в медиатексте, как и в

любом другом, отражается не только результат, но и процесс речевой

деятельности субъекта по достижению профессиональных целей» [Дускаева

2014 (а): 22]. Соответственно перед лингвистами встает задача не просто

21

изучить содержательные и структурные особенности готового текста, в

нашем случае литературной рецензии, но и попытаться определить цель и

задачи его создания, в соответствии с которыми сообщение выстраивалось

определенным образом, а также понять механизм речевого воздействия на

читателя, выбранный автором (критиком) для достижения максимального

эффекта. Речевая деятельность в медиадискурсе всегда целенаправленна и

предполагает, в конечном итоге, воздействие на сознание и поступки целевой

аудитории посредством вербальных и невербальных средств, что, в свою

очередь, актуализирует «изучение речевого воздействия в СМИ и, в

частности, языковых механизмов влияния прессы на тот или иной социум»

[Присяжнюк 2009: 205].

Считается, что термин «речевое воздействие» был введен

психолингвистами Московской школы в конце 1960-х годов [Леонтьев 1969].

Появление в последнее время исследований обобщающего характера

свидетельствует о создании отдельной науки, изучающей речевое

воздействие [Иссерс 2012, Стернин 2001 и др.].

В основе теории речевого воздействия лежит мысль о том, что человек

может осознанно выстраивать коммуникацию в соответствии со своими

интенциями, целенаправленно воздействуя на адресата: «люди – это

рационально действующие существа, способные формировать и выполнять

планы достижений своих целей» [Аллен, Перро 1986: 323]. Речь в рамках

данной теории рассматривается как одно из проявлений целенаправленного

поведения. Способность языка конструировать фрагмент действительности,

влиять на чувства, мысли и поведение другого человека была провозглашена

представителями антропологического подхода в лингвистике. Рассмотрение

слова как действия в теории речевых актов, предложенной Дж. Остином,

Дж. Серлем и продолженной многими западными и отечественными

учеными, позволило по-новому взглянуть на значение и возможности языка в

естественной коммуникации [Остин 1986; Серль 1986 (а), (б), (в)].

22

Под речевым воздействием И. А. Стернин понимает «воздействие

человека на другого человека или группу лиц при помощи речи и

сопровождающих речь невербальных средств для достижения поставленной

говорящим цели» [Стернин 2001: 51].

Адаптируя данное определение к специфике медиадискурса,

Т. А. Присяжнюк пишет: «охарактеризуем вербальное речевое воздействие в

языке прессы как воздействие информирующего печатного органа на

массовую читательскую аудиторию при помощи языковых средств и

сопровождающих речь графико-визуальных средств для достижения

поставленной адресантом цели» [Присяжнюк 2009: 205].

Из этого определения следует, что актуальным для лингвистов при

анализе медиадискурса в целом и жанра литературной рецензии в частности

становится изучение механизма речевого воздействия: вербальных способов,

средств, приемов, при помощи которых осуществляется влияние на

массового сознание. Наиболее продуктивным способом такого анализа

видится описание и характеристика вербальной составляющей

коммуникативных стратегий, используемых журналистом, в нашем случае

критиком, для достижения поставленной цели.

Понятие «коммуникативная стратегия» достаточно подробно

исследуется в современной лингвистической литературе, однако сохраняется

неоднозначность толкования данного термина и соотношения таких понятий,

как коммуникативная стратегия, тактика и речевой ход.

Появившись в рамках военного искусства, понятие «стратегия»

[Ожегов 2008] в настоящее время расширяет свое значение и начинает

использоваться в разных научных дисциплинах: психологии (стратегия

поведения), менеджменте (стратегия управления), экономической теории

(стратегия развития предприятия), лингвистике (коммуникативная

стратегия). Это ведет к появлению новых смысловых приращений в значении

слова.

23

В лингвистике разработку термина «стратегия» связывают с именем

Т. А. ван Дейка, обратившего внимание на зависимость результата речевого

воздействия от способа организации адресантом речевых поступков и учета

специфики целевой аудитории.

Интерес исследователей разных направлений и областей лингвистики и

других, смежных с нею наук определил появление нескольких подходов к

определению термина «коммуникативная стратегия».

Так, В. Ю. Андреева, обобщая анализ научных исследований,

посвященных изучению стратегической коммуникации, выделяет такие

подходы к определению понятия «стратегия», как когнитивный, текстовый,

психологический и прагмалингвистический [см. об этом подробнее:

Андреева 2009: с. 8-9]:

когнитивный подход интересуют стратегии понимания и

интерпретации смысла (Т. ван Дейк, В. Кинч );

текстовый подход акцентирует внимание на наличии

определенного плана, в соответствии с которым осуществляется процесс

построения текста, и на композиции готового текста;

для психологического подхода важно осознание коммуникативной

ситуации как обмена собеседниками своими «интенциональными

состояниями» (Л. Ю. Веретенкина, В. Н. Степанов);

в рамках прагмалингвистического подхода изучается

планирование и воспроизведение совокупности речевых действий,

направленных на достижение определенного результата (И. В. Труфанова,

О. С. Иссерс).

На наш взгляд, различия в определениях в данном случае обусловлены

тем, что каждый подход акцентирует внимание на одной из составляющих

коммуникативной стратегии.

Тем не менее, в научной литературе существуют определения,

претендующие на максимально полное отражение сущности данного

термина. Например, А. П. Сковородников определяет интересующее нас

24

понятие следующим образом: «Речевая (коммуникативная) стратегия – это

общий план, или «вектор», речевого поведения, выражающийся в выборе

системы продуманных говорящим/пишущим поэтапных речевых

действий; линия речевого поведения, принятая на основе осознания

коммуникативной ситуации в целом и направленная на достижение

конечной коммуникативной цели (целей) в процессе речевого общения

(выделено мной – А. М.) [Сковородников 2004: 6]. Данное определение мы

используем в качестве рабочего при анализе стратегий литературного

критика.

Из приведенного выше определения следует, что формирование и

реализация коммуникативной стратегии включает следующие этапы:

1) определение цели коммуникации и выбор соответствующей

стратегии, планирование речевого воздействия;

2) поэтапная реализация стратегии и контроль над ее осуществлением;

3) результат (перлокутивный эффект) реализации стратегии.

В соответствии с названными этапами нами выделены основные

составляющие коммуникативной стратегии:

1. Осознание коммуникативной ситуации.

2. Формулировка глобальной цели.

3. Выбор и планирование этапов реализации стратегии.

4. Выбор и организация речевых действий.

5. Управляемость стратегии.

6. Направленность на победу.

Рассмотрим данные составляющие подробнее и прокомментируем их

особенности применительно к речевому поведению критика.

1 . О с о з н а н и е к о м м у н и к а т и в н о й с и т у а ц и и . Согласно

теории речевой деятельности [см. об этом: Леонтьев 2003, 2008, 2010], любое

коммуникативное событие начинается с потребности, которая обусловлена

наличием некоей проблемы: разрывом между желаемым и действительным.

25

Осознание этой потребности, перерастающей таким образом в мотив,

позволяет человеку сформулировать цель, которую необходимо достичь.

Так, в основе создания литературной рецензии лежит потребность

критика сформировать в сознании адресата определенный (положительный

или отрицательный) образ художественного произведения.

Данный этап речевой деятельности относится, скорее, к ведению

психологической науки, однако с точки зрения лингвопрагматики мы также

можем рассмотреть некоторые составляющие коммуникативной ситуации,

которые предваряют собственное вербальное взаимодействие и определяют

способ его течения: социальный статус коммуникантов, фоновые знания и

др. Применительно к жанру рецензии такими составляющими являются, к

примеру, специфика современного литературного процесса, особенности

читательской аудитории и редакционной политики издательства, в котором

публикуется критический текст.

Отметим, что вопрос об осознанности коммуникативной стратегии

является достаточно дискуссионным. Проблема степени осознанности

речевых поступков и контроля над ними рассматривается в работе

С. А. Сухих [Сухих 1986]. С точки зрения исследователя, последовательность

речевых действий может мотивироваться планом (в случае волевого

поведения) или установкой (в случае импульсивного поведения). Второе

возможно, если в сознании адресата существуют соответствующие

стереотипные модели поведения в данной ситуации, определенные сценарии

(фреймы), что тоже можно назвать планом.

И. Н. Борисова различает осознанные и подсознательные

коммуникативные стратегии. В осознанной стратегии преобладает

осознанно-волевое начало. Подсознательная коммуникативная стратегия

осуществляется без определенного плана, замысла, она характерна для

спонтанного, непринужденного общения, целью которого является

достижение совместного положительного результата – общение ради

удовольствия общения [Борисова 1996: 25].

26

На наш взгляд, неосознанное общение, спонтанное взаимодействие не

может относиться к стратегической коммуникации, так как формулировка

цели, выбор определенных способов и средств воздействия, предполагает

наличие волевого начала, необходимость обдумывать и контролировать свое

речевое поведение. Отметим, что неосознанное общение может сохранять

свойство целенаправленности, так как цель коммуникации при определенных

условиях может быть достигнута и без усилий человека, но говорить в

данном случае о стратегии нам представляется нецелесообразным. В связи с

этим считаем необходимым разделить коммуникацию на стратегическую и

нестратегическую, где одним из важных оснований деления будет выступать

степень осознанности речевого взаимодействия.

Очевидно, что, если речь идет о медиатексте, которым является и

литературная рецензия, всегда имеет место стратегическая коммуникация,

так как любой журналист, включая критика, тщательно обдумывает цель,

структуру и языковое наполнение статьи для эффективного воздействия на

читателя.

2 . Ф о р м у л и р о в к а г л о б а л ь н о й ц е л и . Целеполагание лежит в

основе порождения высказывания и относится к объективным факторам

текстообразования. Научные исследования показывают, что в любом акте

речевого общения коммуниканты преследуют определенные неречевые цели,

которые в итоге влияют на деятельность собеседника [Блакар 1987, Дейк

1989]. Так, например, Р. Блакар утверждал, что выразиться «нейтрально»

невозможно, поскольку даже неформальный разговор предполагает

«осуществление власти», то есть воздействие на восприятие и

структурирование мира другим человеком [Блакар 1987: 91].

Отметим, что не любую коммуникативную цель можно назвать

стратегической. Так, в рамках теории речевых актов рассматриваются

случаи, когда цель адресанта при соблюдении условий успешности

достигается одним речевым ходом. Например: «Вы не могли бы открыть

окно?» (речевой акт просьбы). В обычной коммуникации такое происходит

27

нередко, но такую цель нельзя назвать стратегической ввиду

кратковременности процесса ее достижения и отсутствии этапов в данном

процессе. В медийном же дискурсе для достижения поставленной цели

требуется выстроить определенную последовательность взаимосвязанных

речевых действий. В таком случае результат общения оказывается не

сиюминутным, а отложенным во времени. Такая долговременная цель (по

Т. ван Дейку «глобальное намерение»), прогнозирующая желательный для

отправителя результат, будет являться стратегической.

Цель речевого поведения критика – сформировать в сознании читателя

положительный или отрицательный образ объекта рецензии – является

стратегической, так как реализуется путем системы речевых ходов и ее

достижение требует временных затрат.

3 . В ы б о р и п л а н и р о в а н и е э т а п о в р е а л и з а ц и и

с т р а т е г и и . Постановка цели и выбор необходимой стратегии не

определяют еще пути ее реализации. Одна и та же цель может быть

достигнута разными способами. При этом суть стратегии заключается в том,

чтобы выбрать такой способ достижения поставленной цели, который будет

являться наиболее оптимальным из числа возможных. В связи с этим

следующей важной составляющей коммуникативной стратегии является

планирование: «В самом общем смысле речевая стратегия включает в себя

планирование процесса речевой коммуникации в зависимости от конкретных

условий общения и личностей коммуникантов, а также реализацию этого

плана» [Иссерс 2012: 54].

Процесс планирования речевой деятельности предполагает выделение

конкретных задач общения, решение которых на определенных этапах

реализации коммуникативной стратегии и будет, в конечном итоге,

способствовать продвижению по пути достижения стратегической цели. В

данном случае речь идет о коммуникативных тактиках.

В науке соотношение понятий «стратегия» и «тактика» трактуется

неоднозначно. Так, в работе А. В. Ланских [Ланских 2008] все определения

28

терминов «стратегия» и «тактика», извлеченные из исследований последних

лет, разделены на две группы в зависимости от соотношения данных

понятий:

1. Стратегия рассматривается как когнитивное образование, тактика –

речевое (Е. В. Клюев, В. С. Третьякова, М. Ю. Олешков,

Н. И. Формановская);

2. Стратегия рассматривается как генеральная интенция, план,

соотносимый с целым коммуникативным событием; тактика реализует

локальные интенции в рамках определенных этапов коммуникативного

события (М. Л. Макаров, Я. Т. Рытникова, Т. В. Матвеева).

На основе данного анализа исследователь приходит к выводу, что в

основе «неоднозначного прочтения терминов лежит противоречивое

понимание природы коммуникативной тактики» [Ланских 2008: 32]. Одни

относят ее к когнитивному уровню, другие к уровню речевой реализации, т.е.

рассматривают ее как конкретное высказывание.

На наш взгляд, справедливым является утверждение о том, что

коммуникативная тактика и коммуникативная стратегия системно связаны

как часть и целое [Сковородников 2004], как задача и цель коммуникации:

«Тактика соотносится с определенным этапом в осуществления стратегии и

направлена на реализацию отдельной коммуникативной задачи данного

этапа» [Малышева 2009: 207]. Тактику необходимо рассматривать как

следующий более низкий уровень реализации стратегии, разворачивающийся

линейно и реализующий последнюю: «являясь в какой-то степени «частями»

стратегии и разворачиваясь линейно (во времени и пространстве), тактики не

предшествуют стратегии, не составляют ее, а реализуют» [Иванова 2003: 7].

Так, критику для достижения цели необходимо решить ряд задач, одна

из них, например, установить дружеские, доверительные отношения с

читателем (что позволит усилить манипулятивный эффект, убедить в

правильности выносимых оценок) – отсюда использование тактики диалога с

читателем (см. подробнее о тактиках литературного критика во 2 главе).

29

4 . В ы б о р и о р г а н и з а ц и я р е ч е в ы х д е й с т в и й . Если

стратегию и тактику мы относим к когнитивному уровню, то на речевом

уровне средством их реализации выступает речевой ход. Данное понятие

выделяется не всеми исследователями, из-за чего в ряде работ происходит

его отождествление с понятием тактика. На наш взгляд, самостоятельность

понятия «речевой ход» несомненна; его выделение является необходимым,

так как позволяет описать собственно вербальную составляющую

коммуникативной стратегии.

Речевой ход является инструментом реализации той или иной тактики,

а значит, выступает в качестве приема более низкого порядка. Это понятие

активно используется в прагматике. Теун ван Дейк определяет речевой ход

«как функциональную единицу последовательности действий, которая

способствует решению локальной или глобальной задачи под контролем

стратегии» [Дейк 1989: 274]. Л. П. Рыжова пишет: «Собственно языковая

сторона <…> представлена различными речевыми актами, образующими

речевые ходы говорящего, направленные на организацию общения» [Рыжова

1989: 57]. Таким образом, речевой ход непосредственно вербализует

коммуникативную тактику и опосредованно стратегию в целом. «Плану

содержания речевого поступка <…> соответствует понятие

коммуникативной тактики, вербальным воплощением которой является

речевой ход. Коммуникативную тактику и речевой ход, таким образом,

связывают отношения манифестации» [Ланских 2008: 33].

При этом роль каждого коммуникативного акта определяется

относительно предшествующего и последующего ходов, то есть носит

реляционный характер [Иссерс 2012: 116]. Соответственно важным для

реализации стратегии становится не просто использование совокупности

речевых ходов, а их взаиморасположение, выстраивание в определенную

последовательность.

Возможность выбора речевых ходов, с точки зрения лингвистики,

обусловлена наличием в языке вариативных единиц. В нашем распоряжении

30

имеется набор средств, позволяющих об одном и том же говорить по-

разному. Это чрезвычайно важное свойство языка, обеспечивающее

возможность говорящего не только свободно выражать свои мысли на

данном языке, но и делать это разными способами. При этом языковая

вариативность проявляется на всех уровнях языка: от фонетического до

синтаксического. Например, в текстах рецензий встречаем такие

наименования писателей, как «продолжатель традиций» или «эпигон».

Выбор той или иной лексемы в данном случае маркирован, обусловлен

целью говорящего и соотносится с разными речевыми ходами.

Так как прагматическая направленность жанра рецензии и рубрики

издания во многом предопределяют цель и задачи речевой деятельности

критика, то именно свобода выбора речевых ходов для реализации интенций

позволяет ему создавать индивидуальный стиль.

5 . У п р а в л я е м о с т ь с т р а т е г и и . После того как сформулирована

цель, выбрана соответствующая стратегия и составлен план ее реализации,

деятельность коммуниканта не заканчивается. Коммуникация – это

динамический процесс, в котором нельзя запрограммировать действия

второго участника общения. Согласно собственной цели, он может изменять

вектор общения: уходить от темы, переключаться на другую тему и др.

Поэтому важной является функция контроля над осуществлением плана.

Стратег должен не столько соблюдать запланированную последовательность

действий, сколько уметь на ходу корректировать свои действия, направляя

общение в нужное русло. В таком случае речевое планирование будет

непосредственно связано с контролем над осуществлением плана [Иссерс

2012: 99].

В этом заключается такая особенность стратегии, как гибкость.

Запланированная последовательность речевых действий может

видоизменяться в зависимости от реакции адресата. Главное в

стратегической коммуникации – взаимообусловленность речевых действий.

31

В то же время в качестве конститутивного признака ученые отмечают и

другое свойство стратегий – жесткость. Жесткость стратегии проявляется в

отражении социальных образцов санкционированных и понимаемых членами

общества цепочек действий. Наличие противоположных свойств

коммуникативной стратегии говорит о ее двухуровневой структуре: с одной

стороны – это структура личностная, индивидуальная, позволяющая

индивиду определить приоритет целей, действий, языковых средств и

способов речевого поведения; с другой – это структура социальная,

предписывающая членам общества программу действий и их

последовательность в стандартных ситуациях.

Отметим, что гибкость стратегии характерна для устной

коммуникации, где происходит диалог между участниками общения, когда

адресат, имея собственные речевые интенции, может поворачивать

коммуникацию в нужное ему русло. В то время как для письменной

коммуникации, монологичной по форме, это свойство не характерно, так как

отсутствует непосредственная ответная реакция со стороны адресата и в силу

этого возможность коррекции речевого поведения.

В качестве материала нашего исследования выступает готовый текст

литературных рецензий, в котором прослеживается четко выстроенная

система речевых действий, направленных на достижение определенной

коммуникативной цели, а значит, говорить о гибкости данной стратегии

невозможно.

Жесткость стратегий литературного критика обусловлена жанровой

спецификой текста, функционированием в определенном типе дискурса,

наличием определенной целевой аудитории и другими

прагмалингвистическими факторами, предопределяющими или

корректирующими выбор критиком стратегической цели и вербальных

способов ее достижения.

6 . Н а п р а в л е н н о с т ь н а п о б е д у . Степень планирования и

контроля, как отмечает О. С. Иссерс, напрямую зависит от важности цели и

32

желания действовать эффективно: «Эффективность является важнейшим

критерием, по которому люди осуществляют выбор стратегий и тактик»

[Иссерс 2012: 59].

Долгое время считалось, что эффективность речевого взаимодействия

достигается благодаря следованию участниками общения принципу

кооперации и соблюдению коммуникативных постулатов. Американский

логик и философ языка Пол Грайс выделил следующие постулаты общения,

или максимы дискурса: постулат количества (информативности), постулат

качества (истинности), постулат отношения (релевантности), постулат

выражения (ясности) [Грайс 1985: 217-219].

В последнее время постулаты Грайса все чаще начинают подвергаться

критике. Например, при языковом манипулировании сознанием [подробнее о

феномене манипулирования сознанием: Доценко 1997; Кара-Мурза 2002;

Остроушко 2002; Малюкова 2011 и др.] для достижения цели данные

максимы сознательно нарушаются. Кроме того, принцип кооперации в

соответствии с выбранной формой коммуникации и целью интеракции может

сменяться принципом конфронтации. В связи с этим некоторые

исследователи в области речевого воздействия выделяют два типа стратегий:

кооперативные и конфронтационные. При этом независимо от типа

выбранной стратегии общение можно назвать эффективным, если в

результате происходит изменение фрагмента модели мира в сознании

адресата в нужном адресанту направлении. Поэтому, как отмечает

О. С. Иссерс, стратегическая коммуникация «во главу угла ставит не

кооперацию, а победу» [Иссерс 2012: 70].

Такое речевое поведение является типичным для современного

медиадискурса и функционирующего в нем жанра литературной рецензии.

Рыночные отношения, проникшие и в литературный процесс, заставляют

критиков работать на продвижение книжной продукции, создавая

привлекательные образы художественных новинок, в том числе в некоторых

случаях в ущерб качественному и правдивому анализу.

33

Таким образом, в результате проведенного анализа мы пришли к

выводу, что стратегическая коммуникация представляет собой протяженный

во времени процесс достижения говорящим глобальной цели, включающий

планирование речевого взаимодействия, реализацию локальных интенций с

помощью определенных вербальных средств, контроль над осуществлением

замысла.

Другим дискуссионным моментом изучения стратегической

коммуникации является классификация стратегий. Разнообразие целей

коммуникации определяет многочисленность типов стратегий и трудности в

формировании их конечного перечня.

Наиболее подробная классификация стратегий представлена в

монографии О. С. Иссерс «Коммуникативные стратегии и тактики русской

речи». В зависимости от основания классификации выделяются 2 типологии

коммуникативных стратегий.

Во-первых, на основе «глобальности» намерения выделяются общие и

частные стратегии. Общие стратегии направлены «на достижение более

общих социальных целей (установление и подержание статуса, проявление

власти, подтверждение солидарности с группой и т. д.)». Частные стратегии

характеризуют «конкретный разговор с конкретными целями (обратиться с

просьбой, утешить и т. п.)» [Там же: 105]. Так, например, «общая стратегия

дискредитации (...) реализуется в частных стратегиях обвинения,

оскорбления, насмешки» [Там же: 105].

Во-вторых, с функциональной точки зрения различаются основные и

вспомогательные стратегии. Под основной понимается стратегия, которая

«на данном этапе коммуникативного взаимодействия является наиболее

значимой с точки зрения иерархии мотивов и целей» [Там же: 106].

Соответственно к основным О. С. Иссерс относит стратегии, связанные с

воздействием на адресата, его представление о действительности, систему

ценностей и поведенческие стереотипы. Вспомогательные же стратегии

«способствуют эффективной организации диалогового взаимодействия,

34

оптимальному воздействию на адресата» [Там же:106]. Данные стратегии в

зависимости от цели делятся на прагматические (построение имиджа,

формирование эмоционального настроя), диалоговые (контроль над темой,

контроль над инициативой) и риторические (привлечение внимания,

драматизация). При этом в самой монографии указывается на определенную

условность и противоречивость данной классификации, что проявляется в

возможности отнесения одной и той же стратегии к разным видам.

Для нашего исследования важным является деление коммуникативных

стратегий на кооперативные и некооперативные, в основе которого лежит

соблюдение такого принципа организации речевого общения, как

солидарность, или кооперация [Культура русской речи 2009]. По мнению

исследователей, кооперативные стратегии характерны для информативных и

интерпретативных типов текста (например, сообщение информации,

выяснение истинного положения вещей и др.). В то время как

некооперативные стратегии типичны для текстов, в основе которых лежит

нарушение правил речевого общения – доброжелательного сотрудничества,

искренности (например, конфликты, ссоры, угрозы, проявление агрессии и

др.) [Культура русской речи 2009: 73–74].

Выделение кооперативных и некооперативных стратегий в жанре

литературной рецензии тесно связано с проблемой адресата, в качестве

которого выступает как обычный читатель, так и сам объект критики.

Рецензия интересна тем, что общение с адресатом-массовым читателем

всегда «кооперативно», даже если рецензия отрицательная. А вот общение с

адресатом-объектом критики (критик всегда рассчитывает на то, что

писатель прочитает рецензию) выстаивается по-разному: с одной стороны,

оно может быть кооперативным, в случае с положительной рецензией или

отрицательной рецензией, в которой негативная оценка преподносится

максимально вежливо и представляет собой конструктивную критику; с

другой стороны, для современных рецензий характерно прямолинейное,

подчас обидное и оскорбительное, высмеивание недостатков объекта

35

критики, что позволяет говорить о некооперативном общении и проявлении

речевой агрессии [подробнее о средствах речевой агрессии: Петрова 2011].

Также важным для анализа стратегической коммуникации в жанре

литературной рецензии представляется предложенное исследователями

выделение стратегий на понижение и стратегий на повышение. Данные

стратегии «классифицированы по виду эмоционального эффекта воздействия

на адресата. Стратегия на понижение связана с формированием

отрицательной оценки объекта у жертвы манипулирования через понижение

статуса данного объекта. Стратегия на повышение ориентирована на

создание обратного эффекта, с ее помощью манипулятор добивается

симпатии адресата манипулирования через создание положительного образа»

[Малюкова 2011: 24]. Применительно к жанру рецензии использование

названных стратегий обусловлено стремлением критика сформировать

определенную оценку объекта (позитивную – в стратегии на повышение,

негативную – в стратегии на понижение) в сознании адресата, что напрямую

соотносится с коммуникативной целью жанра.

Подводя итог анализу стратегической коммуникации, обобщим

соотношение таких понятий, как коммуникативная стратегия,

коммуникативная тактика и речевой ход. Мы придерживаемся точки зрения,

согласно которой в аспекте целеполагания в речи выделяется три

разнопорядковых уровня: два смысловых и уровень речеоформления. Общая

стратегия (глобальная, ведущая интенция) на промежуточном этапе

построения коммуникации раскладывается на ряд конкретных задач,

возникают локальные интенции, обусловленные ситуативно и нацеленные на

максимально эффективный результат в достижении перлокутивных задач;

затем эти локальные интенции вербализуются «либо при помощи

воспроизводимых по памяти клише, либо при помощи творимых в момент

коммуникативного акта новых высказываний» [Ланских 2008: 32].

Смысловой уровень, содержащий цель и задачи, соотносится соответственно

36

с понятиями коммуникативная стратегия и коммуникативная тактика,

уровень речеоформления – с понятием речевой ход.

Для анализа стратегической коммуникации в медиажанре литературной

рецензии мы используем деление коммуникативных стратегий на

кооперативные и некооперативные, а также выделенные исследователями

стратегии на повышение и стратегии на понижение.

Применение стратегического и медиалингвистического подходов к

анализу жанра современной литературной рецензии позволяет выделить ее

прагмасемантические признаки, обусловленные функционированием в

медиадискурсе.

1.3. Прагмасемантические признаки современной литературной

рецензии

Жанр рецензии на современном этапе функционирования, безусловно,

относится именно к медийной сфере. Исторически отмечается тесная

взаимосвязь критики и журналистики: «Критику – как особую профессию –

исторически создала пресса» [Баранов 1982: 18]. И на протяжении всего

времени своего существования именно периодические издания позволяли

адресовать критический материал широкой аудитории. Ю. Тынянов писал об

этом: «Критику некуда деться без журнала; а журнал без критики

невозможен. Оба они крепко свинчены» [Тынянов 1977: 245].

В настоящее время активное функционирование рецензии в

медиадискурсе обусловлено, на наш взгляд, следующими причинами:

1. Значительно увеличилось количество периодических изданий,

публикующих критические материалы, что связано, с одной стороны, с

появлением вновь открытых журналов, а с другой стороны, с размещением

критики не только в специализированной периодике, но и в массовых, и даже

глянцевых, изданиях.

2. Расширилась тематическая сфера самого жанра рецензии: наряду с

традиционными литературной, театральной и кинорецензиями появляются

37

совершенно новые формы (медиакритика, ресторанная критика). На это

обращает внимание Т. Е. Нерсесова в своей диссертации: «критика очень

быстро получила признание как важная составляющая журналистики, была

включена в постоянную повестку СМИ и в дальнейшем только упрочивала в

ней свои позиции, осваивая новые тематические направления» [Нерсесова

2012: 3]. Специфика объекта современной рецензии в том, что

«периодические издания охватили критическим взглядом не только

феномены высокой культуры, но и явления бытовой культуры (…), критика

вышла за рамки традиционного предмета – художественного или научного

произведения, предметом критики стали разнообразные артефакты» [Там же:

3].

3. Появились новые каналы передачи информации, в том числе

критической. Помимо прессы, радио и телевидения, важным местом

функционирования современных критических текстов становится Интернет.

Он предоставляет широкие возможности для публикаций и влияет на

особенности функционирования жанра (возможность реального диалога,

доступность, оперативность и др.).

Литературная рецензия, находящаяся в центре нашего внимания,

является «коренным, опорным образцом» [Баранов 1982: 35] для других

видов рецензий и «первичным жанром» литературно-художественной

критики, «на основе которого формируются более крупные формы»

[Новиков 2012].

Традиционно слово «рецензия» понимается как «просмотр, сообщение,

оценка, отзыв о чем-либо». Можно сказать, что «рецензия – это жанр, основу

которого составляет отзыв (прежде всего – критический) о произведении

художественной литературы, искусства, науки, журналистики и т.п.»

[Тертычный 2000: 60]. Этот отзыв не исключает определенной доли

субъективности, так как «суть его — выразить отношение рецензента к

исследуемому произведению» [Там же: 60].

38

Цель жанра литературной рецензии – в результате характеристики

художественного произведения дать ему оценку. Под характеристикой

«следует понимать описание произведения, раскрытия его сути, идейного

содержания и художественной формы. Оценка – это определение достоинств

и недостатков произведения на основе его характеристик» [Корнилов 1971:

65].

В соответствии с названной целью можно говорить о том, что

традиционной литературной рецензии присущи 2 основные функции: «1)

аналитическая – анализ, исследование объекта для проникновения в его

сущность; 2) оценочная – формулировка квалифицированного заключения о

состоянии объекта на основании проведенного анализа» [Матвеева 2010: 22;

об оценочном компоненте литературной рецензии: Кульпина 2001].

Е. А. Зинова на основе анализа представленных в лингвистической

литературе определений выделяет 2 варианта рассмотрения жанра рецензии:

1. Рецензия как монолитный жанр (Е. А. Корнилов, О. А. Сальникова,

Л. Р. Дускаева, Е. Л. Ерохина и др.). Так, Е. А. Корнилов выделяет

следующие обязательные структурные элементы рецензии, отсутствие

одного из которых, по мнению ученого, разрушает рецензию как жанр:

«сообщение о произведении искусства, его авторах, времени и

месте создания;

анализ темы и идеи – содержания произведения искусства;

анализ средств выражения темы, идеи, системы образов,

мастерства – художественной формы» [Корнилов 1971: 65];

«определение места произведения в контексте творчества автора,

в кругу других произведений схожей тематики» [Зинова 2011: 139].

2. Выделение жанровых разновидностей рецензии в связи с

модификациями, происходящими в системе жанров периодической печати

(В. И. Антонова, В. В. Богуславская, Л. А. Земцева и др.). В качестве

направлений жанровых изменений видится, с одной стороны, заимствование

структурных элементов других жанров (интервью, очерк, репортаж и др.), с

39

другой стороны, разделение единого жанра на ряд разновидностей [Зинова

2011: 2].

Учитывая модификационные процессы в жанре рецензии и случаи

включения в него элементов других жанров, мы тем не менее

придерживаемся первой точки зрения, рассматривая рецензию как

самоценный жанр с присущими ему конститутивными признаками.

Особое внимание в лингвистической литературе уделяется попыткам

классификации рецензий на различных основаниях:

1) по объему выделяются мини-рецензии, гранд-рецензии

(А. А. Тертычный, С. А. Прибыткова ) и миди-рецензии (Е. А. Зинова);

2) по числу анализируемых произведений рецензии делят на

монорецензии и полирецензии;

3) по коммуникативному намерению адресанта различают

рецензию-статью (традиционная форма), рецензию-интервью (диалог,

круглый стол), рецензию-фельетон (рецензия с доминирующим критическим

началом), рецензию-очерк (объемная рецензия с включением очерковых

элементов – из истории искусств, из биографии творческих деятелей),

рецензию-заметку (рецензия, близкая к аннотации) [Синдеева 1984: 20];

4) по специфике адресата критика делится на высокую

(толстожурнальную) и массовую (газетную) [см. об этом: Говорухина 2010].

В центре нашего внимания преимущественно миди- и мини-

монорецензии, как правило, представляющие собой критические статьи,

ориентированные на массового адресата.

Современные лингвисты предлагают методологию анализа

критических публикаций по трем группам жанров: информационным,

аналитическим и художественно-публицистическим [Нерсесова 2012]. При

этом литературную рецензию справедливо относят к аналитическим жанрам

[Там же: 22], так как ее важной составляющей является оценочность,

которая, в свою очередь, «всегда основывается на анализе и установлении

40

причинно-следственных отношений между различными явлениями

действительности» [Там же: 22].

Кроме того, Т. Е. Нерсесова обосновывает целесообразность

предметно-тематической типологии критики, что объясняется возможностью

связать артефакты, составляющие предмет исследования критики как

продукта человеческой деятельности, с видами деятельности,

порождающими эти продукты. На основании этого выделяются:

критика продуктов духовной деятельности – художественная

критика (виды: литературная, театральная, музыкальная критика,

кинокритика);

критика продуктов духовно-практической деятельности –

медиакритика (виды: критика печатной продукции, телекритика, радийная

критика, критика Интернет-журналистики);

критика продуктов практической деятельности – сервисная

критика (виды: ресторанная критика; модная критика; экспертиза товаров и

услуг)» [Там же: 11].

Как мы видим из данной классификации, объектом литературной

критики являются продукты духовной деятельности, что влияет в том числе

на выбор рецензентом приемов речевого воздействия, в частности,

апелляцию к вечным ценностям.

Классификацию жанровых форм литературной рецензии в русле

медиалингвистики предлагает в своей работе А. Г. Башкатова. В зависимости

от типа и формата СМИ выделяются:

1. Рецензия-навигатор. Спецификой издания, выбравшего данный

формат, является стремление «осветить максимально полно литературный

процесс, всесторонне оценить произведение, обеспечить читателю

«навигацию» [Башкатова 2013: 22]. В качестве критерия выбора книг

выступает «смысловое, идейное, ценностное наполнение произведения,

значимость заявленных автором идей» [Там же: 22].

41

2. Рецензия-фильтр. В данном случае «для рецензирования

выбираются те произведения, разговор о которых, в понимании издания,

наиболее перспективен или выгоден по коммерческим и иным

соображениям» [Там же: 22]. Здесь важное место уделяется коммерческой

составляющей: «Произведение рассматривается скорее как товар,

обладающий определенной ценой и рыночным потенциалом» [Там же: 22].

3. Рецензия-сигнал. По объему соотносится с мини-рецензией,

близкой к аннотации или отклику. «Такая рецензия в буквальном смысле

сигнализирует о книжной новинке, знакомит читателя с впечатлениями от

книги, дает лаконичное, поверхностное обоснование сделанного рецензентом

выбора» [Там же: 22].

4. Рецензия-стимул. Данный вид рецензии, как правило, «включает в

себя компоненты художественно-публицистических жанров, подвергается

эссеизации, демонстрирует повышенный публицистический заряд» [Там же:

22]. Особое место уделяется анализу идейной составляющей: «Книга

становится поводом (стимулом) для рефлексии о более широких темах и

проблемах, выходящих за рамки обсуждаемого произведения» [Там же: 22].

Как отмечает сама А. Г. Башкатова, на страницах ЛГ публикуются, как

правило, рецензии-стимулы, реже – рецензия-навигатор.

Проанализированный нами материал подтверждает, что рецензия-стимул

характерна для таких рубрик, как «Литпрозектор», «Субъектив» и др., в то

время как рецензия-навигатор встречается, например, в рубрике «Колесо

обозрения». На наш взгляд, в ЛГ представлена и рецензия-сигнал, например в

рубрике «Пятикнижие».

В настоящее время в связи с тем, что литературно-критическая среда

стала полем рыночных отношений, поставивших во главу угла

удовлетворение запросов потребителя и выполнение условий

заказчика/спонсора, практика рецензирования претерпела существенные

изменения: «Со взрывообразным ростом предложения по печатным

средствам массовой информации (как российским, так и зарубежным) и

42

связанным с этим растущим давлением рынка в течение нескольких лет

появились новые функции критики, с которыми западные культуры знакомы

уже много десятилетий: неразрешимое напряжение между служением

искусству и рынку, между лояльностью по отношению к произведению,

спонсору, автору и публике» [Менцель].

Коммерциализация литературно-критического процесса определила

перемещение основного потока рецензий из «толстых» журналов в газеты и

«глянцевые» журналы [см. об этом: Менцель], чья читательская аудитория

оказывается более широкой. Таким образом, литературная рецензия,

ориентируясь на вкусы публики, постепенно впитывает характерные

особенности медийного текста, становясь полноценным жанром

журналистики.

Изменение условий функционирования критического текста оказало

влияние на его содержание, стиль, прагматику. В рамках данного

исследования выявлена прагматическая специфика «короткой» литературной

рецензии, которая, по словам Б. Менцель, в России «всегда была наиболее

порицаемым и оттого мало культивируемым жанром» [Менцель]. Однако

именно данный жанр в силу своего небольшого объема, но емкого

содержания оказался наиболее жизнеспособным в новых условиях

[Мальчевская].

В качестве прагматических особенностей жанра литературной

рецензии, функционирующего в медиадискурсе, выступают рекламная

функция, аттрактивность, перераспределение информационной и

аналитической составляющих, диалогизация, субъективизм и стратегический

характер коммуникации. Каждая прагматическая составляющая

рассматривается в настоящем исследовании в аспекте способов и средств

языковой репрезентации, формирующих стилистическую специфику

«короткой» рецензии [Петрова, Морева 2014].

Р е к л а м н а я ф у н к ц и я . В настоящее время смысловой квант

«коммерческий проект» прочно вошел в содержательную структуру концепта

43

«художественная литература». Вербализация сопутствующих ему

коннотаций служит автору рецензии надежным средством отрицательной

оценки литературного факта: Век глянцевой литературы недолог, ей

положено быть одноразовой. Это раньше дубовый шкаф ваяли на двести

лет, сегодня мебель делают из картона, чтобы люди покупали побольше

новой. На том стоит мудрая система Общества Потребления…

(Кормление мясорубки. ЛГ 2008. №45); Халтурщикам, ваяющим ширпотреб

быстрее, чем плодятся кролики, а то и вовсе ставящим свою громкую

подпись под продукцией безвестных книггеров, проще. Конвейер, знаете ли,

разогнался – не остановишь. Да и не вызывает, если честно, особого

беспокойства их судьба (Кокетливый бунтарь. ЛГ 2009. №44).

Однако и сама критика в последнее время все чаще оказывается не

столько способом знакомства читателя с современной литературой, сколько

средством продвижения последней. Для рецензента становится важным

пробудить у читателя интерес к определенному литературному

произведению, вызвать желание приобрести конкретную печатную

продукцию. Кроме того, «рецензируемая книга нередко становится не

столько целью, сколько средством. Не сообщение о книжной новинке и не ее

комментирование ставятся во главу угла, а те «бонусы», которые получит

редакция или рецензент, обращая внимание именно на эту, а не на другую

книгу» [Башкатова 2012]. Таким образом, рыночные отношения, ставшие

неотъемлемой составляющей современного литературного процесса,

проникают и в критику, что определяет появление у последней рекламной

функции.

В рубрике ЛГ «Пятикнижие» каждую неделю публикуются мини-

рецензии, цель которых − стимулировать массовый интерес к определенной

книге. Особенностью их стиля является изобилие мелиоративной лексики,

формирующей положительный имидж рекламируемого издания: Огромная

книга воспоминаний о Ленинградской блокаде, большинство из которых

публикуются впервые, выйдет из печати в конце января. Это чтение не

44

даѐт оторваться, наполняет горечью и гордостью (Пятикнижие №3.

ЛГ 2014. №3); Сочетание обаятельно-простодушного тона и глубинной

мудрости, – вот интонационная особенность голоса Ростовцевой, дающая

многомерность восприятия, результат которой – долгое послевкусие и

богатая эмоциональная палитра (Пятикнижие №50. ЛГ 2013. №50);

Светлые и солнечные иллюстрации Виктории Кирдий сделают совместное

чтение ещѐ более приятным и увлекательным! (Пятикнижие №17.

ЛГ 2013. №17).

Специфический рекламный характер подобных рецензий

обусловливает неоднозначное отношение к ним. С одной стороны, с этим

связывают упадок критики: исследователи говорят об исчезновении

искренности рецензента, выполняющего чей-то заказ по продвижению

очередного модного писателя и его продукта. С другой стороны, жанр

«рецензии-рекламы», или рецензии-стимула (по классификации

А. Г. Башкатовой), полезен тем, что позволяет читателю быть в курсе

современных литературных новинок, помогает ориентироваться в

литературном потоке.

А т т р а к т и в н о с т ь . Расширение информационного пространства

массмедиа и функционирование печатных изданий разной идейной

направленности, тематики, структуры обостряет конкурентную борьбу

журналистов за внимание читателей, которым приходится быстро

ориентироваться в обилии печатного материала и выбирать из огромного

информационного потока важное, полезное и интересное. Поэтому одной из

существенных прагматических задач критика, работающего в массовом

издании, становится привлечение и удержание внимания читателя к

собственной публикации. По нашим наблюдениям, основным способом

реализации аттрактивной функции «короткой» рецензии является языковая

игра, к числу излюбленных авторами критических текстов приемов которой

относятся:

45

окказиональное словообразование: Верлибнуться можно. В смысле

удивиться. Удивиться – зачем написано огромное количество сумбурных,

необязательных, беспризорных строк, но ещѐ больше тому, зачем всѐ это

нужно читателю? (Верлибнуться можно. ЛГ 2009. №31);

парономазия: А что вы хотите? Пан – не писатель, пан –

описатель (О писательстве и описательстве. ЛГ 2009. №49);

оксюморон: По ходу дела в неостросюжетное фантастическое и

несмешное юмористическое повествование начинают вплетаться черты

политического памфлета (Бермудизм как метод. ЛГ 2009. №23);

оценочная двусмысленность, создающаяся, например, через

обыгрывание семантической неопределенности местоимений, когда одно и

то же слово используется для указания на прямо противоположные оценки: И

вновь обратимся к рекламной «завлекаловке» на обложке книги: «Можно ли

было ожидать такого (положительная оценка – А. М.) от автора,

которому недавно исполнилось 27 лет?!» Отвечаю утвердительно: именно

такого (отрицательная оценка – А. М.) и можно было ожидать («После

царьского житья». ЛГ 2009. №7);

трансформация прецедентных текстов [подробнее о

функционировании прецедентных феноменов в медиадискурсе: Высоцкая

2010, 2011]. Например, название рецензии «Шалун уж отморозил» (ЛГ 2010.

№16-17) представляет собой усеченную цитату из известного пушкинского

романа «Евгений Онегин» («Шалун уж отморозил пальчик...»). При этом в

первоисточнике слово «отморозил» использовано в прямом значении, в

заголовке же за счет усечения цитаты лексема «отморозил» выступает в

качестве жаргонизма, значение которого эксплицируется в заключении

рецензии: Заключение же по состоянию «Плохого мальчика» можно сделать

его же словами: «Что хотел сказать автор? Что, кому, чего ради? Зачем

он это всѐ? Про что? Цель и смысл?» («Континуум», «критическая масса»).

А ещѐ грустно оттого, что нет на этих отмороженных шалунов матери,

которая бы «грозила им в окно» («Шалун уж отморозил» ЛГ 2010. №16-17).

46

Повторное обыгрывание образов и цитаты из романа (Шалун уж отморозил

пальчик: // Ему и больно и смешно, // А мать грозит ему в окно) позволяет не

только привлечь внимание читателя, но и в достаточно резкой форме, не

переходя в то же время за рамки дозволенного, выразить негативную оценку

творчества писателя.

Перечисленные и другие приемы придают рецензии тот типичный, по

словам Б. Менцель, стиль, характеризующийся пристрастием «к метафорам,

цитатам, намекам и полемике» и «свойской», разговорной окраской

[Менцель], который приковывает внимание читателя к тексту, заставляя

включиться в игру по декодированию заложенных критиком смыслов.

П е р е р а с п р е д е л е н и е и н ф о р м а ц и о н н о й и а н а л и т и ч е с к о й

с о с т а в л я ю щ и х в с т р у к т у р е т е к с т а р е ц е н з и и . Литературную

критику, как отмечалось выше, относят к аналитическим жанрам, так как в ее

основе лежит филологический анализ художественного произведения.

Однако, согласно наблюдениям специалистов, в последнее время

значительно увеличивается информационная составляющая критического

текста: «Среди новых отличительных особенностей рецензии можно

выделить ярко выраженную информационную составляющую текста (...).

Изменение пропорций этих двух составляющих текста (...) привели к тому,

что сегодня жанр рецензии можно относить как к группе аналитических, так

и информационных жанров» [Мальчевская].

Факторы, обусловившие перераспределение информационной и

аналитической составляющих в структуре рецензии, разноплановы. Так,

важным качеством современных СМИ является оперативность: газета

должна мгновенно реагировать на происходящие события (а выход новой

книги – это культурное, коммерческое и информационное событие

[Башкатова 2012]). Это обстоятельство существенно влияет на

содержательную структуру «газетной» рецензии. Жанр классической

критической статьи, публиковавшейся в «толстом» журнале, подразумевал

значительный объем текста и достаточно продолжительное время его

47

подготовки, поскольку автор должен был глубоко проанализировать

художественное произведение, дать ему характеристику и оценку на фоне

литературного процесса и жизни в целом. Сейчас еженедельная, и даже

ежедневная, периодичность выпуска газет требует ускорения процесса

написания рецензии, которая должна стать актуальной и оперативной

реакцией на события, происходящие в литературном сообществе, будь то

выход в свет новой книги или вручение литературной премии. Таким

образом, формат газеты, обусловливающий сокращение объема рецензии и

ускорение процесса ее подготовки, влияет на увеличение в ней доли

информационного начала.

Кроме того, ослабление аналитического начала в пользу

информационного связано со спецификой читательской аудитории СМИ.

Книга, анализируемая критиком, зачастую читателю не знакома, поэтому

важным становится введение информации о художественном произведении,

прежде всего, о его содержании (сюжете), что приводит к возрастанию доли

пересказа в рецензии. Отметим, что для большинства проанализированных

нами текстов характерен так называемый «осложненный пересказ»,

содержащий оценочную информацию. Используя данный речевой ход,

критик акцентирует внимание на тех сюжетных моментах анализируемого

произведения, которые ему необходимы для навязывания читателю

собственной точки зрения, в результате чего фактически создает

собственный его вариант (см. об этом в п. 2.2.).

Прагматика «давления» часто приводит к тому, что сам анализ

произведения становится более поверхностным: внимание уделяется оценке

таких особенностей текста, которые наиболее доступны пониманию

читателя. По нашим наблюдениям, авторы рецензий особенно любят

отмечать и саркастически обыгрывать нарушения точности речи в

анализируемом произведении: И во сне говорит кто-то Павлу Игнатьевичу

хриплым голосом вскипевшего чайника: «Нужно не рубанком брать, а

фуганком!.. «Как же фуганком, не понимает он, – когда чушка сделана из

48

железа?.. » Так… вдохнули-выдохнули. Забвение того обстоятельства, что

железо не строгают ни рубанком, ни фуганком (ну если только есть горячее

желание быстро привести инструмент в состояние, когда его останется

лишь выбросить), и впрямь понять трудно (Под вой ледяной пороши.

ЛГ 2009. №15). Анализ тонкостей художественного стиля может быть

непонятен среднестатистическому адресату рецензии, а этот прием позволяет

критику не только выстроить образ писателя-невежды, но и ненавязчиво

польстить интеллектуальным качествам потенциального читателя

произведения.

Д и а л о г и з а ц и я . Как отмечают исследователи, в отечественных

СМИ «монологические по формальным признакам тексты все очевиднее

выглядят диалогичными» [см. об этом: Кудинова 2009 (а, б)]. Усиление

диалогического начала характерно для современной публицистики в целом, в

рецензии же это проявляется в том, что средствами языка создается иллюзия

диалога с читателем, который позиционируется как полноправный участник

обсуждения. При этом адресат выступает в двух ролях: единомышленник

автора или его оппонент.

В первом случае критик, опираясь, как правило, на языковую

оппозицию «мы – они», создает «круг своих» (я и читатель) и

противостоящий ему «круг чужих» (писатель, «враждебный» критик,

редактор или издатель): Пятнадцать лет назад он говорил о бренности

всего сущего на понятных нам тогдашним примерах: соц-арт, буддизм,

марихуана, новые русские, компьютерные игрушки. Сегодня он

рассказывает это другим и на других примерах: гламур, позитив, ставка

рефинансирования, сырьевая экономика, олигархи. На доступном языке

глянцевой журналистики, порождѐнной убеждением, что главное в жизни –

деньги, рассказывает еѐ читателям, что деньги не главное. А мы и так

знаем. Нам это уже докладывали (Кормление мясорубки. ЛГ 2008. №45).

Используя инклюзивное местоимение «мы» и глагольные формы первого

лица со значением совместного действия, автор рецензии активно включает

49

«своего» читателя в размышление и анализ: Открыв книгу, мы

обнаруживаем, что перед нами интервью с российскими писателями

журналистки Кристины Роткирх (Зла уже не хватает. ЛГ 2009. №25); Вот с

составителей и начнѐм (…). Перейдѐм к названию тома (Из жизни

неправильных рассказов. ЛГ 2010. №9); Но вернѐмся к массовому

загадыванию желания и перечитаем, например, рассказ Василия Головачѐва

«Дерево», опубликованный в 1985 году (Бермудизм как метод. ЛГ 2009. №23).

Во втором случае создается иллюзия спора между читателем и

рецензентом, что позволяет представить и рассмотреть разные возможные

прочтения текста и разные его оценки: Вы скажете: стихи или полустихи

нельзя пересказывать. Теряют-де они тогда свой дух, цвет и запах и ту

сакральность, которая там, где-то, промежду строк. Но что есть чтение

без мысли, а только с «картинкой»? (Искусство царапать скрижали.

ЛГ 2009. №11).

Важно отметить, что сдержанно-уважительная тональность

моделируемого спора с оппонентом-читателем в корне отличается от едко-

ироничной или саркастической интонации виртуального спора с оппонентом

из круга «чужих».

В качестве такого оппонента может выступать автор рецензируемого

произведения, редактор, издатель, другой критик, чья точка зрения

опровергается рецензентом, что служит отрицательной оценке объекта

критики: О голоде Андрей Волос рассказывает ещѐ более «оригинальней»,

точнее, неряшливей: «Голод утратил свойства абстрактного

существительного и превратился в нечто осязаемое, плотное, имеющее

консистенцию, цвет, запах, вкус». Ах, полно, г-н Волос! Голод – это когда

люди невыносимо хотят есть… (Картонная война. ЛГ 2009. №6).

С у б ъ е к т и в и з м . Важным компонентом текста газетной рецензии

становится образ самого критика, который не скрывает своего «я» и активно

«вторгается» в художественную ткань критического текста. Исследователи

медиадискурса выделяют следующие формы авторского вторжения: «Во-

50

первых, автор может войти в непосредственный контакт со своими героями,

во-вторых, поделиться в ходе описания события собственными

воспоминаниями, в-третьих, выразить свои соображения по поводу

поведения героев, в-четвертых, выстроить версии и предположения, в-пятых,

выразить собственные эмоции, в-шестых, раскрыть перед читателем свою

творческую лабораторию и т. д.» [Ким].

Если автор классической критической статьи выступал в образе

выразителя идей всего общества (для чего иногда был вынужден

использовать определенные газетные клише), то автор современной рецензии

с помощью различных приемов активно создает в тексте «образ себя» как

творческой личности и индивидуальности. Как отмечают современные

исследователи, важно не только «что» говорится, но и «кто» об этом говорит.

Иначе говоря, убедительность текста рецензии будет во многом зависеть от

степени доверия к критику, осведомленности читателя о его

профессиональных и человеческих качествах, то есть от того, каким образом

категория автора будет реализована в тексте.

Одним из распространенных способов проявления авторского начала

является субъективация текста − повествование от первого лица, а основным

средством – местоимения и глагольные формы первого лица. Этот речевой

ход служит интимизации общения, установлению доверительных отношений

и, в конечном итоге, успешной коммуникации.

Чаще всего автор моделирует в тексте собственную деятельность, так

или иначе связанную с написанием рецензии. Например, критик может

обосновывать выбор анализируемого произведения, ссылаясь при этом на

свою личную заинтересованность, литературные пристрастия и другие

субъективные причины: В 2010 году Павел Басинский стал лауреатом

премии «Большая книга» за работу «Лев Толстой: бегство из рая». Так

случилось, что еѐ я ещѐ не прочитала, поэтому остановлюсь на новом

творении автора. Название, по традиции, носит весьма претенциозный

характер с ярко выраженным религиозным подтекстом. Понятно, что

51

подобный приѐм интригует потенциального читателя возможностью

приобщиться к сакральным истинам («Туманное впечатление». ЛГ 2012.

№10).

Распространенным приемом субъективации является апелляция к

собственным эмоциональным состояниям, вызывающая у аудитории

ощущение сопереживания и сочувствия: Поэтому я с надеждой открыл

книгу Алексея Варламова «Михаил Булгаков» в серии «ЖЗЛ». Варламов –

прозаик, и, может быть, именно прозаику удастся сделать то, что не

удалось критикам и литературоведам? Увы, меня ожидало большое

разочарование (Политкорректный фоторобот мастера. ЛГ 2009. №9-10).

Представленный в нашем примере эффект «обманутых ожиданий» работает

на образ непредвзятого рецензента, что должно усилить доверие читателя к

его мнению.

Кроме того, рецензент может сознательно указывать на субъективность

выносимых оценок, что формально допускает наличие других равноправных

точек зрения, возможность формирования у читателя собственного взгляда,

ответной реакции: Если тому, кто не сподобится прочесть книгу, всѐ же

интересно, чем кончится дело, спешу предупредить, что понять это лично

для меня оказалось сверх сил (Руководство для «живущих писаниной».

ЛГ 2011. №29); Что касается меня, то решение принято: читать книгу

Басинского о Толстом не буду! («Туманное впечатление». ЛГ 2012. №10);

Очень, на мой взгляд, удачен финал пьесы: в глазах народа, простых горцев,

Бестужев уходит в легенду, становясь чуть ли не генералом у Шамиля (в

действительности он погиб в стычке с черкесами) (Восток – дело тонкое, но

и Запад непрост. ЛГ 2012. №21).

Однако такой «плюрализм мнений», как правило, оказывается лишь

игрой, речевым ходом, способствующим ненавязчивому внушению нужных

идей. Создание иллюзии самостоятельного выбора той или иной позиции

должно расположить читателя к критику и создать атмосферу равноправия,

что привлекает современную аудиторию.

52

С т р а т е г и ч е с к и й х а р а к т е р к о м м у н и к а ц и и . Наличие

определенной стратегии речевого поведения является признаком

коммуникации в целом, однако языковые средства воздействия на адресата и

манипулирования его сознанием наиболее широко используются именно в

медийном дискурсе, в том числе в жанре рецензии. К. Кокшенева в статье «О

русском типе критики» пишет: «В наши же дни критика, понимая себя как

орудие и силу, направлена не столько на то, чтобы излагать мысли и

выражать чувства, возникшие от сопереживания творчеству писателя,

сколько на то, чтобы воздействовать на читателя в нужном направлении и с

заранее заготовленной тенденцией» [Кокшенева 2004]. Именно в реализации

определенной коммуникативной стратегии находит самое яркое проявление

авторское начало. Критик выстраивает текст статьи в зависимости от той

цели, которую он ставит перед собой в каждой конкретной рецензии, что

прослеживается на разных уровнях текста и выражается определенным

набором языковых средств. Можно говорить о том, что современная

литературная рецензия, рассчитанная на массовое восприятие, воздействует

на аудиторию с помощью манипулятивных технологий в рамках выбранной

стратегии.

Традиционно считается, что критик должен стремиться к объективному

анализу, подтверждая выносимые оценки четко выстроенной системой

доказательств. Однако в литературной рецензии, публикуемой в массовом

издании, критик зачастую сознательно эксплицитно и имплицитно

навязывает читателю необходимое ему видение художественного

произведения, акцентируя внимание на одном полюсе оценки. В связи с этим

коммуникативные стратегии литературного критика можно разделить на две

группы (по отношению к объекту рецензии): кооперативные и

конфронтационные.

Кооперативные стратегии имеют своей целью подчеркнуть

достоинства анализируемого произведения через реализацию, в частности,

коммуникативной тактики позитивной презентации объекта рецензии. При

53

этом происходит повышение статуса писателя в глазах читательской

аудитории путем использования, к примеру, таких речевых ходов, как

у т в е р ж д е н и е д о с т о и н с т в : Увлекательный и достоверный

эпический роман открывает широкому читателю мало-, а то и вовсе

неизвестные страницы истории и культуры Харбина с начала XX века до

окончания Второй мировой войны (Постижение китайской грамоты. ЛГ 2012.

№19-20);

п о х в а л а : Краснова стилистически наследует советской поэзии – с

еѐ внятностью, тяготением к выдержанным регулярным размерам, – но

лишена идеологизированности и обладает мощным самобытным голосом,

чего не было у многих советских стихотворцев. Поэтесса удачно работает

на грани серьѐзной и массовой поэзии, не опускаясь до банальностей, но не

теряя чистоты и лѐгкости восприятия (...) (Талант как отклонение от

нормы. ЛГ 2011. №51).

Сигналом кооперативной стратегии нередко является уже заголовок

рецензии [подробнее о функциях заголовка: Корнилова 2012; Довгань 2013;

Симановская 2013 и др.], где актуализируются ценностные содержательные

области концептов «литература» и «писатель», например:

литература – средство нравственного оздоровления народа:

Исцеляющая ширь (ЛГ 2012. №3), Врачующие страницы (ЛГ 2012. №23-24),

Обретение героя (ЛГ 2013. №43), Сила любви (ЛГ 2013. №44), Несущий

радость и немного солнца (ЛГ 2013. №42);

писатель – совесть нации, мастер слова: Неожидание

благодарности (ЛГ 2012. №31), Учебник совести (ЛГ 2012. №41), Глубокие

мысли точными словами (ЛГ 2013. №33-34), Мастер удивительного

изящества (ЛГ 2013. №40);

творчество – бесконечное движение к новому: Дивный новый мир

(ЛГ 2012. №40), Преображение пространства (ЛГ 2012. №25), В поисках

утраченного героя (ЛГ 2013. №8), Талант как отклонение от нормы

(ЛГ 2011. №51).

54

Конфронтационные стратегии призваны показать низкий уровень

анализируемого произведения. Понижение статуса объекта рецензии в глазах

читательской аудитории происходит путем тактики негативной презентации

с использованием таких речевых ходов, как

п о р и ц а н и е : «Обманка», которую предлагает читателю alterego

Григория Чхартишвили, сильно напоминает детскую игрушку, тщательно

воспроизводящую внешние атрибуты «взрослой» вещи, но начисто

лишѐнную еѐ реального содержания и функций (так выглядят, например,

игрушечные сотовые телефоны: у них есть кнопки, корпус и дисплей, но

позвонить по ним всѐ равно нельзя) (Необычайные приключения. ЛГ 2008.

№46);

у к а з а н и е н а ф а к т и ч е с к у ю н е т о ч н о с т ь : Здесь читателю

непременно понадобится пауза, чтобы отдышаться после «летнего

равноденствия» – ну нет такого в природе, весеннее и осеннее имеются, а

летнего конструкция Солнечной системы не предусматривает (Бермудизм

как метод. ЛГ 2009. №23);

н е с о г л а с и е с предшествующей оценкой и др.: Бориса Евсеева все

хвалят на один лад. Лев Аннинский: «Энергия у Евсеева – внутри фразы, в еѐ

тактильности, вкусности, плотности». Павел Басинский: «Мне по душе

рассказы Евсеева. Их прочитать полезно уже для того, чтобы лексикон свой

прочистить. Вспомнить, как истинно звучат и пахнут русские слова» (...)

Помилуйте. Хвалить писателя «за язык» – это всѐ равно что сказать

женщине: «У тебя красивые глаза». А как же остальное, позвольте? (Темно

иль ничтожно? ЛГ 2009. №33-34).

В случае негативной презентации объекта критического анализа

прагматический эффект заголовка рецензии основывается на противоречии

негласным постулатам литературного творчества:

литература должна быть содержательной и возбуждать интерес:

Роман со скукой (ЛГ 2008. №44), Книга воды (толчѐнной в ступе) (ЛГ 2012.

55

№29), «Пылкость отдала, без мыслей» (ЛГ 2008. №47), В мутных мыслях

потерялся… (ЛГ 2011. №2-3), «Туманное впечатление» (ЛГ 2012. №10);

литературное произведение должно быть оригинальным: Заводной

апельсин третьей свежести (ЛГ 2010. №23);

литературный вымысел должен вызывать иллюзию жизни: Пьеса

для пенопластового пианино (ЛГ 2013. №8), Дрессировщик букв (ЛГ 2011.

№32-33), Кукла (ЛГ 2009. №37), Неживое (ЛГ 2010. №47-48);

если можешь не писать – не пиши: Руководство для «живущих

писаниной» (ЛГ 2011. №29), Писатель – не скоросшиватель (ЛГ 2011. №20),

О писательстве и описательстве (ЛГ 2009. №49).

Таким образом, рассмотренный нами материал позволяет сделать

вывод о том, что литературная рецензия как жанр медиадискурса

характеризуется такими прагмасемантическими признаками, как

аттрактивность, рекламная установка, перераспределение информационной и

аналитической составляющих в структуре текста, диалогичность,

субъективизм и стратегический характер коммуникации.

Основываясь на полученном выводе, мы придерживаемся мысли о том,

что стратегический подход к анализу литературной рецензии,

функционирующей в медиадискурсе, является весьма актуальным, так как

позволяет по-новому взглянуть на данный жанр и охарактеризовать его в

русле современных исследований медиалингвистики и лингвистической

прагматики.

56

Выводы по 1 главе

Анализ теоретического материала доказывает важность изучения

современной литературной рецензии, функционирующей в массмедиа, в

русле медиалингвистики. Медиалингвистический подход ставит во главу

угла рассмотрение текстов сквозь призму их функционирования в СМИ с

учетом собственно лингвистических и экстралингвистических факторов

посредством таких понятий, как медиатекст, медиажанр, медиадискурс.

Рассмотрение рецензии как медиатекста сквозь призму ее

функционирования в медиадискурсе позволяет учесть следующие

отличительные характеристики: языковую специфику, связанную с

ориентацией на массовую аудиторию; особый тип отношений между автором

и адресатом; интертекстуальные связи; социально-регулятивную природу;

направленность на запланированный журналистом результат.

Анализ рецензии как медиажанра направлен на выявление

закономерностей в путях и способах воздействия рецензента на адресата при

помощи определенного набора вербальных средств. Для изучения

литературной рецензии как жанра массмедиа нами используются такие

параметры, как интенции адресанта, образ автора, образ адресата, языковое

воплощение. Важной представляется реконструкция путем анализа языковых

фактов процесса создания критического теста, типичного для медиасферы.

Функционирование литературной рецензии в медиадискурсе

обусловило наличие следующих прагмасемантических признаков данного

жанра:

1. Рекламная функция, связанная с необходимостью стимулировать

массовый интерес к определенной книге и/или писателю.

2. Аттрактивность как стремление критика привлечь внимание

читателя к собственной рецензии, в частности, при помощи различных

приемов языковой игры.

57

3. Перераспределение информационной и аналитической

составляющих, что обусловлено, с одной стороны, необходимостью критика

оперативно реагировать на книжные новинки зачастую в ущерб глубокому

анализу, с другой стороны, – ориентацией на массового читателя, не

знакомого с рецензируемыми новинками.

4. Диалогизация повествования, связанная с позиционированием

адресата как собеседника, которого критик приглашает к совместному

обсуждению, размышлению, анализу.

5. Субъективизм, проявляющийся в различных формах авторского

вторжения в текст рецензии. Это обусловлено тем, что образ критика как

личности становится самоценными, выполняет в жанре рецензии

текстообразующую функцию.

6. Стратегический характер коммуникации, предполагающий

целенаправленное воздействие на читательскую аудиторию при помощи

определенных вербальных способов и средств.

Последнее актуализирует потребность изучения коммуникативных

стратегий, характерных для речевого поведения критика. Разложение

коммуникативных стратегий на тактики и речевые ходы позволит описать

процесс построения текстов литературных рецензий и способы языковой

реализации интенций критика. Такой подход актуален для изучения

медиажанра литературной рецензии, так как важным представляется

выявление путем анализа языковых фактов специфики создания

критического теста с определенными коммуникативными установками

рецензента и прогнозирование воздействия критического текста на широкую

читательскую аудиторию.

58

Глава 2. Коммуникативные тактики в жанре литературной

рецензии: способы языковой репрезентации

Анализ фактического материала показал, что в медиажанре

литературной рецензии для достижения коммуникативной цели критик

ставит и решает следующие задачи:

1. Сформировать в сознании адресата определенный оценочный образ

объекта рецензии посредством критического анализа идейно-

художественного своеобразия текста и авторского мастерства.

2. Проинформировать читателя о рецензируемом произведении, для

чего необходимо представить фактические сведения об авторе и истории

создания книги, познакомить читателя с сюжетом, системой образов и

языковыми особенностями художественного произведения.

3. Создать в рецензии «образ себя», человека с положительными

личностными характеристиками и профессиональными достоинствами, что

призвано расположить к себе читателя, повысить доверие к выносимым

оценкам.

4. Выстроить диалог с читателем для придания динамизма

повествованию и налаживания коммуникации с адресатом рецензии.

В соответствии с данными задачами мы выделяем следующие

коммуникативные тактики жанра литературной рецензии, посредством

которых реализуется выбранная критиком стратегия:

1. Тактика презентации объекта рецензии.

2. Тактика погружения в текст.

3. Тактика самопрезентации.

4. Тактика диалога с читателем.

Основной среди них, на наш взгляд, является тактика презентации

объекта рецензии, так как она напрямую соотносится с целью данного жанра,

в то время как остальные тактики выполняют вспомогательную функцию,

59

способствуя реализации ведущей интенции критика – формированию в

сознании адресата оценочного образа объекта рецензии.

Рассмотрим подробнее названные тактики через описание речевых

ходов, вербализующих каждую из них.

60

2.1. Тактика презентации объекта рецензии

Тактика презентации объекта рецензии в зависимости от вектора

оценки направлена на создании позитивного или негативного образа

анализируемого произведения.

В данном диссертационном исследовании предпринята попытка

систематизации речевых ходов, реализующих тактику

позитивной/негативной презентации объекта рецензии. Так как основная

задача данной тактики – представить массовой аудитории оценку объекта

критики, то в качестве основания классификации речевых ходов выбрано

соотношение речевого действия и компонентов категории оценки. Оценка –

сложная категория, обладающая определенной структурой [подробнее о

категории оценки: Арутюнова 1988; Вольф 1985; Лопатин 1992; Маркелова

1994, 1995 (а),(б); Васильев 1996; Прищепчук 2007; Bednarek 2009;

Радбиль 2011; Соломатина 2014; Павлов 2015]. В качестве основных ее

компонентов ученые выделяют субъект, объект и основание оценки

[Ивин 1970: 21-28]. Под субъектом понимается тот, кому принадлежат

оценочные суждения, под объектом – адресат оценки, которому

приписываются определенные ценностные характеристики. Основанием

оценки выступают те параметры, с точки зрения которых производится

оценка [Там же: 21-28]. Учет названных компонентов позволил при

систематизации речевых ходов принять во внимание их роль и значимость в

формировании оценочной семантики.

Рассмотрим средства и способы вербализации речевых ходов,

реализующих тактику позитивной и негативной презентации объекта

рецензии.

2.1.1. Речевые ходы, реализующие тактику позитивной презентации объекта

рецензии

61

Тактика позитивной презентации объекта рецензии используется

критиком с целью создания привлекательного для читателя образа

художественного произведения, реализуя типичную для современной

рецензии рекламную функцию.

В рамках данной тактики в зависимости от субъекта оценки

выделяются такие речевые ходы, как в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о ,

в ы р а ж е н и е л и ч н о й с и м п а т и и , с о в е т / р е к о м е н д а ц и я ,

а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю , с о г л а с и е / н е с о г л а с и е с ч у ж и м

м н е н и е м и в в е д е н и е с а м о о ц е н к и а в т о р а к н и г и ; в зависимости

от объекта оценки – у т в е р ж д е н и е д о с т о и н с т в п р о и з в е д е н и я ,

о т р и ц а н и е н е д о с т а т к о в п р о и з в е д е н и я , п о з и т и в н ы й

п р о г н о з , х а р а к т е р и с т и к а о б р а з а п о т е н ц и а л ь н о г о ч и т а т е л я ,

п о х в а л а , к о м п л и м е н т , у к а з а н и е н а д о с т и ж е н и я п и с а т е л я и

о т р и ц а н и е д о с т и ж е н и й п и с а т е л я ; в зависимости от основания

оценки – п р о т и в о п о с т а в л е н и е т и п и ч н о м у с о в р е м е н н о м у

х у д о ж е с т в е н н о м у т е к с т у , п р о д о л ж е н и е т р а д и ц и й ,

а п е л л я ц и я к в е ч н ы м ц е н н о с т я м , у к а з а н и е н а н о в и з н у ,

о р и г и н а л ь н о с т ь о б ъ е к т а р е ц е н з и и и у к а з а н и е н а

с т и л и с т и ч е с к о е с о в е р ш е н с т в о (см. таблицу №1 в Приложении 2).

Не претендуя на исчерпывающий характер списка речевых ходов,

рассмотрим их разновидности, выделенные нами в зависимости от

компонентов категории оценки.

1. Основание – «субъект оценки».

1.1. В качестве субъекта оценки позиционируется сам критик,

выражающий свое отношение к объекту рецензии, что изначально

определяется спецификой жанра. Рецензия предполагает изложение

профессионального мнения критика о художественном произведении,

подкрепленного анализом фактического материала. В зависимости от того,

какой образ художественного произведения критик хочет сформировать в

сознании адресата, происходит выбор материала и способа его

62

представления. Лингвисты сходятся во мнении, что оценка, будучи важной

категорией медийного текста, проявляется на всех его уровнях, начиная с

отбора явлений реальной действительности, которые будут в определенной

последовательности отражены в тексте. Поэтому оговорим, что в данном

случае мы выделим только такие речевые ходы (далее − РХ), где

присутствуют языковые маркеры субъективной модальности,

сигнализирующие об эксплицитном или имплицитном выражении

оценочного мнения критика.

Р Х в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о . Автор открыто выражает

чувства и эмоции, которые вызывает у него прочтение произведения. В

качестве языковых маркеров субъективной модальности выступает

эмотивная лексика (радует, впечатляют, поражает, трудно оторваться,

интересны и др.), призванная воздействовать, в первую очередь, на

чувственную сферу читателя, вызывая эмпатию: Очень интересны

страницы, посвящѐнные природе, национальным обычаям, восточной

экзотике тридцатых годов прошлого века. Впечатляют сочные красочные

зарисовки китайской и японской кухни, рыбной ловли лосося, тунца и

кальмара, ритуального «праздника невест» в глухой тибетской деревушке…

(Подвиг разведчика. ЛГ 2014. №24); Первый шаг, то есть первая из

объявленных книг, радует свежестью слова и чувства и временами

поражает остротой авторской мысли (Застой и «вселенная смыслов».

ЛГ 2012. №45); Добавим, что читается эта книга как самый увлекательный

исторический роман, от которого трудно оторваться (Пятикнижие №16.

ЛГ 2014. №16).

Для создания привлекательного образа объекта рецензии, способного

эмоционально воздействовать на читателя, широко используются

изобразительно-выразительные средства: эпитеты (сочные красочные

зарисовки, самый увлекательный исторический роман), метафоры

(свежестью слова и чувства, остротой авторской мысли, от которого

трудно оторваться) и др.

63

Р Х в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о в данном случае тесно

взаимосвязан с Р Х р е ч е в а я м а с к а « ч и т а т е л ь » (см. тактика

самопрезентации в п. 2.3.) , основанном на том, что критик, как и адресат

рецензии, является читателем книги и может намеренно выступать в этой

роли. Описание собственных позитивных впечатлений, возникающих

непосредственно в процессе чтения, является эффективным средством

создания положительного образа рецензируемого произведения. Маска

читателя – это не только психологический прием воздействия на адресата

рецензии, но и частная реализация популярного рекламного хода, когда в

качестве потребителя того или иного товара выступает авторитетное лицо

(ср., например: известный артист выступает в роли пользователя крема,

обуви, моющего средства и пр.). В данном случае «потребителем» является

читатель, отсюда наличие в тексте языковых маркеров, указывающих на

особенности протекания процесса чтения: По сравнению с первой вторая

книга умело собрана композиционно: трудно оторваться от череды

переплетающихся врачебных и пионерских буден, и даже простенькая

история в изложении «доктора Паровозова» звучит увлекательно

(Пятикнижие №15. ЛГ 2014. №15); Эту книгу невозможно закрыть, не

дочитав последнюю страницу, то есть прежде всего это интересная

книга (...). Я перечитал эту книгу дважды и не зарекусь, что ещѐ когда-

нибудь не вернусь к ней (От первых лиц. ЛГ 2011. №16-17); Мне остаѐтся

добавить, что книга, несмотря на огромный исследовательский материал,

легко читается. Она великолепно иллюстрирована и замечательно

оформлена полиграфически (Дом, славный дом. ЛГ 2014. №8); Написанная

прекрасным русским языком, которым сегодня – увы! – владеют буквально

единицы, «Чужая девочка» читается взахлѐб («Не следуя канонам и

правилам». ЛГ 2014. №21); Прочитать книгу с лѐгкостью, между делом не

получится: текст очень густ, насыщен фактами, умозаключениями, тонко

метафоричен. Вчитываешься, вдумываешься… (Философия театра.

ЛГ 2014. №12).

64

Как видно из приведенных примеров, при реализации данного речевого

хода широко используется лексика тематической группы «чтение»: не

дочитав последнюю страницу, книгу невозможно закрыть; перечитал;

читается; вчитываешься. Отметим, что в качестве достоинства книги может

выступать указание как на легкость и быстроту ее прочтения (трудно

оторваться, легко, взахлѐб), так и на сложность погружения в текст

(вчитываешься, вдумываешься). Данная особенность обусловлена

ориентацией на разный тип читателя: на читателя массового, увлекающегося,

прежде всего, сюжетом, и на читателя достаточно образованного, способного

к более глубокому восприятию художественного текста.

Выражение критиком собственных впечатлений от прочитанного

способствует интимизации общения, делает его более искренним. Такая

открытость критика («беседа по душам») должна вызвать доверие адресата к

выносимым оценкам и подтолкнуть его ко вполне определенным действиям:

Чем ещѐ замечательна книга: хочется немедленно узнать о еѐ героях всѐ!

Закрыв еѐ, начинаешь перечитывать стихи, отыскивать письма,

мемуары и биографии – всѐ для того, чтобы продолжить диалог с

увлекательным и парадоксальным собеседником (Вынутые шпильки.

ЛГ 2013. №6).

Р Х в ы р а ж е н и е л и ч н о й с и м п а т и и . Критик открыто выражает

свое отношение не только к произведению, но и к автору, подчеркивая

личное знакомство с ним и связанные с этим позитивные чувства.

Непосредственное знакомство критика с писателем возвышает первого в

глазах читателя, позволяет завоевать доверие адресата: А для меня Эдуард

Балашов и учитель жизни, и мастер Литературного института, где я

училась у него на семинаре поэзии. Балашов не только объяснял, какова

ценность поэзии, но и направлял в мудрости, не каждодневной, а той, с

которой нестрашно жить и нестрашно умереть. Той, которая ничего не

стоит без доброго сердца: «Высшая мудрость – доброта» (Доверься

учителю. ЛГ 2015. №1-2); Но я не буду заламывать руки и превращаться в

65

литературоведа, критика и биографа. Я просто читатель. Читатель,

влюбившийся в Аркадия Аверченко ещѐ в раннем детстве и любящий его до

сих пор (Не читайте этой книги! ЛГ 2011. №11-12).

Для данного хода характерна субъективация повествования

(повествование от первого лица), использование собственных имен, глаголов

прошедшего времени, способствующих созданию мемуарного стиля.

Р Х с о в е т / р е к о м е н д а ц и я . Используя данный ход, критик

выступает в роли наставника, помощника, давая добрый совет автору или

рекомендуя (рекламируя) издание читателю. Рекомендация профессионала,

коим является критик, должна служить в глазах адресата средством

подтверждения высокого качества книги. На языковом уровне используется

модальная лексика или слова, содержащие в своей семантике названные

коммуникативные интенции (советуем, рекомендуем): А потому детям в

возрасте от шести до примерно десяти лет мы охотно рекомендуем эту

книжку – она, пожалуй, им понравится! (Пятикнижие №25. ЛГ 2014. №25);

Вобщем, non-fiction достойно оттеняет, проясняет и высвечивает

страницы поэтического дневника. Который ведѐтся вот уже двадцать лет:

Ткала Пенелопа. Хранила она // для мужа заблудшего сердце. // Я столько

уже наткала полотна – // всем ангелам хватит одеться. Думается всѐ-

таки, что ещѐ далеко не всем. А значит, надо ткать дальше (Полотно для

ангелов. ЛГ 2012. №36).

1.2. В качестве субъекта оценки позиционируется третье лицо, как

правило, это другой критик или сам писатель. В этом случае мы выделяем

РХ а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю . Необходимо отметить, что

обязательной чертой современного медийного текста является

полифоничность: в текст вводится «чужая» речь, позволяющая представить

точки зрения третьих лиц по обсуждаемому вопросу.

Вербализация данного речевого хода осуществляется за счет

использования прямой, несобственно-прямой или косвенной речи; в тексте

рецензии употребляются имена собственные, называющие субъекта мнения,

66

или наименования его профессиональной, социальной принадлежности:

Трагичность мироощущения поэта верно почувствовал его товарищ Олег

Радзинский: «Стихи Александра Лебедева на протяжении более чем трид-

цати лет отличаются абсолютным тематическим постоянством: это

предчувствие беды, еѐ неизбежность... ». О многослойной смысловой

поэтической ткани произведений Лебедева очень точно написал Евгений

Рейн: «Стихи Александра Лебедева ещѐ раз подтверждают не новую мысль

о том, что главное в стихах – не содержание, а содержательность, и она у

него глубока... » («Не осуди за невозможность счастья». ЛГ 2014. №51-52).

Выражение оценки чужими устами позволяет объективировать ее в

глазах читателя. Однако часто прямая речь, использующаяся для передачи

чужого мнения, сопровождается словами автора (в данном случае критика),

содержащими оценку чужого высказывания с позиции верно/неверно (верно,

точно, справедливо). Это позволяет рецензенту создать установку читателя

на определенное восприятие чужих слов.

Отметим, что в зависимости от выбранной критиком стратегии, данный

речевой ход может использоваться с целью демонстрации единогласия среди

критиков в оценке произведения (см. предыдущий пример) или, наоборот,

представления различных мнений: Женщины сразу заявили, что эта книга

– действенное оружие в войне против мужчин. Хотя, по мнению автора,

«роман этот вовсе не был задуман как рупор движения за женское

освобождение». А повествовал о многих женских чувствах, об агрессии,

негодовании, обидах. С другой стороны, многих представительниц

прекрасного пола «Золотая тетрадь» рассердила. То, что они готовы

обсуждать с другими дамами, когда ворчат на своих кухнях, жалуются,

сплетничают, – какой-нибудь мужчина может подслушать. Такие

противоречивые отношения читательниц – залог бесспорной удачи

автора, отметившего на днях своѐ 90-летие («ЛГ» – рейтинг. ЛГ 2009.

№45).

67

В данном примере, несмотря на отрицательное чужое мнение,

реализуется положительная презентация объекта рецензии, так как цель

критика в данном случае не продемонстрировать солидарность читателей в

вынесении оценок, а указать на общественный резонанс книги, которая

никого не оставила равнодушным.

Р Х в в е д е н и е с а м о о ц е н к и а в т о р а к н и г и . В тексте рецензии

содержатся рефлексивные высказывания автора художественного

произведения, заставляющие читателя представить писателя-человека,

почувствовать его индивидуальность, что работает на общий стратегический

план. В критическом тексте широко используется цитация, указание на

автоадресацию прямой речи (сам, свой, собственный и др.): Сам автор

характеризует свою книгу как «окно в другое измерение» – на мой взгляд,

очень ѐмкое и точное определение (Не победители, не побеждѐнные.

ЛГ 2012. №32-33); В заключительном слове к своей книге Ирина Мягкова

пишет: «Найти жилу или скважину сразу и разрабатывать еѐ всю жизнь у

меня не получилось. Я всегда начинала рыть и бурить заново, сообразуясь с

обстоятельствами, где-то РЯДОМ с нужным местом… Получается, что

жила я не вглубь, а вширь, постоянно догоняя профессию, путешествуя в

занятиях и в людях, как по странам, не следуя канонам и правилам…».

Наверное, в этом и сокрыто главное обаяние и главный урок книги… («Не

следуя канонам и правилам». ЛГ 2014. №21).

Чужое мнение может быть самоценным при характеристике

рецензируемого произведения или служить поводом для оценочного

высказывания (в виде ответной реакции) со стороны критика. Последнее

позволяет выделить Р Х с о г л а с и е / н е с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м .

Р Х с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м : Эта книга – своеобразный

срез ХХ века с его, как справедливо сказано в издательской аннотации,

«героизмом и беспощадностью, с цинизмом и наивностью, но и

одновременно высочайшими творческими взлѐтами…» (На фоне

противоречий. ЛГ 2014. №13); Я думал, что мне удастся первым

68

откликнуться на замечательную книжную новинку. Однако, как оказалось,

меня опередил вездесущий «МК», который посвятил «Богеме» Сергея

Муравина свой моментальный отклик. Приведу только одну фразу:

«Прекрасное и одновременно серьѐзное чтение…» И знаете, как ни странно,

но с этим нельзя не согласиться (Застой и «вселенная смыслов». ЛГ 2012.

№45); Книгу Манро предваряют несколько страниц различных, в целом –

комплиментарных отзывов, от пытающихся дать аналитичную оценку:

«Рассказы остроумные, великолепные и трагичные. Подобно погоде, они

окутывают читателя ещѐ много часов спустя после прочтения» «Houston

Chronikle» до простодушно восторженных: «Мурашки по коже! Это

просто незабываемо!» «The New York Observer». Если внимательно прочесть

«Беглянку», это не покажется преувеличением (Пятикнижие №50. ЛГ 2014.

№50).

Р Х н е с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м : Когда писательница из

Канады (там она, кстати, довольно известна) в прошлом году получила

Нобелевскую премию, мнения наших критиков почти единодушно слились

в смешанную ноту возмущения и зависти: дескать, нашли, кому дать, это

всѐ политические игры и т.д., и т.п. Эдуард Лимонов высказался, как всегда,

резко и едко: мол, Нобелевку начали давать травоядным писателям! Однако

вряд ли кто-то из них прочѐл хотя бы одну книгу (даже не обязательно

эту, тринадцатую по счѐту) рассказов Манро полностью и вдумчиво. Да,

она не эпатажна, да, она сдержанна, уж простите, Эдуард

Вениаминович (Почему Кучерская – не Манро. ЛГ 2014. №21); Именно

потому я не могу согласиться с мнением первого рецензента о двух

параллельных линиях повести. Наоборот, мне в этом видится

разоблачение сегодняшних издательских технологий (Застой и «вселенная

смыслов ». ЛГ 2012. №45).

Оба речевых хода предполагают «возврат инициативы» в выражении

оценки, так что последнее слово остается за автором рецензии. В рамках

тактики положительной презентации средством позитивной оценки будет

69

служить согласие с чужим мнением, если в нем содержится положительная

оценка объекта рецензии, или несогласие с чужим мнением, если оно

содержит отрицательную оценку объекта рецензии.

2. Основание – «объект оценки».

Объектом литературной рецензии является художественная книга как

единое целое, включающее как сам текст, так и его создателей, причем к

последним относится не только автор произведения, но и редактор,

корректор, издатель. Именно поэтому оценка текста сопряжена с оценкой

всех его «творцов», и, наоборот, оценка «творцов» экстраполируется на сам

текст.

Однако для удобства анализа мы выделим в объекте оценки только

такие самоценные для изучения составляющие, как произведение и его

непосредственный создатель − писатель. В зависимости от отнесения оценки

к одной из них используются разные речевые ходы.

2.1. Объект оценки – художественное произведение.

Именно текст книги, в первую очередь, подвергается анализу критика.

В рамках тактики положительной презентации необходимо

продемонстрировать достоинства художественного произведения, что

реализуется за счет двух основных речевых ходов: у т в е р ж д е н и е

д о с т о и н с т в и о т р и ц а н и е н е д о с т а т к о в п р о и з в е д е н и я .

Р Х у т в е р ж д е н и е д о с т о и н с т в п р о и з в е д е н и я . Для того

чтобы оценка критика была убедительной и читатель согласился с ней,

необходимо показать, чем ценно рецензируемое произведение, подчеркнуть

и обосновать достоинства последнего. Оценивается идейно-тематическая

составляющая, сюжет, образная система, композиция, проблематика,

языковое воплощение. При обилии мелиоративной лексики на реализацию

данного хода могут дополнительно указывать такие языковые маркеры

дискурса «анализ художественного текста», как сильная сторона, главное

достоинство, образ, композиция, замысел и др.: Перед нами не только

рассказ знающего человека. И не только художественное произведение с

70

мужскими образами яркими и сильными, запоминающимися и

реалистичными, что само по себе замечательно. Перед нами –

удивительное дело! – русский роман с традиционной русской

проблематикой (Всполохи русского мира. ЛГ 2014. №16); Сильной

стороной книги становятся те еѐ места, где рассматриваются вопросы,

связанные с восприятием Островского в критике, журналистике,

литературоведении (Островский от А до Я. ЛГ 2012. №49); В них «всѐ на

русском языке». Они запоминаются неожиданной точностью и глубиной

образа, пронзительной искренностью, им свойственны обаяние и

лѐгкость интонации. И это редкое сочетание глубины и «неслыханной

простоты» рождает ответное читательское доверие (Дорогие мои

люди! ЛГ 2012. №40); Но главное достоинство книги – смелое и

плодотворное композиционное решение, а может, и сам творческий

импульс или замысел автора (От первых лиц. ЛГ 2011. №16-17);

Несомненное достоинство книги – упор на объѐм даваемой читателям

информации, еѐ достоверность, содержательность, глубину. Редколлегия,

издательство, видимо, поступили правильно, решив не экономить на

размерах статей. Конечно, это не монография, но и не традиционный

словарь, когда краткость идѐт в ущерб точности и глубине содержания.

Это именно энциклопедия (Ракурс и объѐм. ЛГ 2014. №23); Однако книга не

об этом. Это лишь удачная форма, благодаря которой Дмитрий Плесецкий

пытается донести до читателей что-то своѐ, сокровенное, самое важное.

Роман не столько даже фантастический, сколько философский. Он о

человеке и о том, как этим человеком остаться, как найти свой путь и не

потеряться среди «лживой» свободы, которая витает вокруг нас. Как

учиться на опыте своего страшного прошлого, как не повторить тех

страшных ошибок, которые исправить не удастся никогда и никому. И

самое главное – это роман о любви, спасительной любви человека к

человеку, об этой страшной силе, которую невозможно понять и

сымитировать (Не победители, не побеждѐнные. ЛГ 2012. №32-33); Стихи

71

Сорокина интересны ещѐ и тем, что в них присутствует неподдельное

чувство любви к Родине. Не дежурное, не бутафорское, но вполне

искреннее. А искренности многим современным авторам как раз и не

хватает (Пятикнижие №13. ЛГ 2014. №13).

Р Х о т р и ц а н и е н е д о с т а т к о в п р о и з в е д е н и я . В этом случае

положительная оценка книги строится «от противного»: критик перечисляет

недостатки, которые отсутствуют в произведении. На языковом уровне это

осуществляется за счет использования на фоне слов, выражающих

негативную оценку, лексики с семантикой отрицания и/или отсутствия

(лишены, отсутствует, никакой): При этом Карасѐв ничуть не

экзальтирован, скорее, сдержан; поступь его фразовиков нетороплива и

вдумчива; никакой пышной и причудливой образности (Пройти босиком по

крапиве. ЛГ 2014. №15); В этой неожиданной прозе почти нет диалогов,

случайных сцен и эпизодов – из прозаического текста убрано всѐ лишнее,

что тормозило бы динамику книги, отжата «литературная вода», с

помощью которой набирают издательские объѐмы. Остаѐтся только суть,

только стремительное действие (Застой и «вселенная смыслов». ЛГ 2012.

№45); Это настоящие стихи, в которых нет ни капли фальши (Из Крыма,

искренне. ЛГ 2014. №13); Стихи Е. Гусева, лишѐнные надрывного пафоса и

велеречивой зауми, неизменно трогают душу своей чистотой и ясностью,

теплотой и исповедальной открытостью (Дорогие мои люди! ЛГ 2012.

№40); Есть в интонации и юмор, очень мягкий, не насмешка, а

дружелюбное подшучивание; с пиететом говорится о великих людях,

стоявших у истоков театра, но наблюдательность и чувство такта ни

разу не подвели автора, и герои книги выглядят не позлащѐнным

антиквариатом, а живыми людьми, порой даже и со слабостями, и с

недостатками (Легенда Вахтанговского. ЛГ 2014. №25).

Кроме того, с целью положительной презентации объекта рецензии

используются и другие речевые ходы.

72

Р Х п о з и т и в н ы й п р о г н о з . Положительная оценка рецензируемой

книги может преподноситься как прогнозирование ее востребованности и

популярности среди широкого круга читателей в силу определенных

достоинств. Отсюда использование форм глаголов будущего времени с

семантикой долженствования и модальной лексики со значением

гипотетичности: Небольшой по объѐму, со вкусом иллюстрированный,

прекрасно переведѐнный Яковом Гуревичем, «Древний Рим в биографиях»

может служить и популярным справочником по всем разделам истории

Древнего Рима (Город патрициев и плебеев. ЛГ 2014. №25); Пусть они

выходят малыми тиражами, достаются немногим читателям, которые,

листая страницы таких книг, выходят из летаргического мерцания

букридеров. За такими книгами, как три маленькие повести Сергея

Муравина – «СССР: БОГЕМА (non-fiction)», «Псевдоним» (литературный

трагифарс) и «печальная повесть» «Кровинка» – реальное будущее (Застой

и «вселенная смыслов». ЛГ 2012. №45); Эта книга заинтересует

читателей разных возрастов. Дети, начиная с 5–6 лет, будут не раз и не

два рассматривать картинки и зачитываться приключениями героев,

попадающих в самые фантастические ситуации. Взрослые испытают

эстетическое наслаждение от прекрасного рисования, смешанное с

ностальгической грустью, а ещѐ у них появится возможность сравнить два

детских мира: свой, оставшийся в далѐком прошлом, и своего ребѐнка

(Пятикнижие №19. ЛГ 2014. №19).

Р Х х а р а к т е р и с т и к а о б р а з а п о т е н ц и а л ь н о г о ч и т а т е л я . В

тексте рецензии моделируется привлекательный образ читательской

аудитории, которую, по мнению критика, должна заинтересовать

рецензируемая книга. Это позволяет ярко, но ненавязчиво оттенить

достоинства последней: Думается, что книга найдѐт отклик не только у

исследователей истории мировой литературы, но и у интеллектуального

читателя. Такое пересечение границы можно только приветствовать

(Пересѐкшие границу. ЛГ 2012. №27); Книжку «Болят ли у рыбы зубы» я бы

73

лишь условно отнѐс к детским. Она из разряда таких «детских» книг, какие

писали русские классики, – «Детство Никиты» Алексея Толстого, «Детские

годы Багрова-внука» Сергея Аксакова, «Кладовая солнца» Михаила

Пришвина. То есть книг, которые способны увлечь всех, кто независимо

от возраста сохранил в себе способность удивляться большим и малым

чудесам этого мира (Чудеса на ледяных широтах. ЛГ 2012. №32-33); В

общем, умело скомпонованный сборник подарит радость всем, кому важно,

чтобы «кратко, скупо, чѐтко, как эссенция, как жемчуг» (высказывание

Слѐзкина) были раскрыты минуты высочайшего жизненного

напряжения, кому дорог «размах непринуждѐнности», которым был

одарѐн от природы мастер. А если он узнает, что ещѐ много вещей

писателя не переиздано, то будет искать имя этого писателя в анонсах и

объявлениях, чтобы успеть купить. Ведь рецензируемая книга

(единственный недостаток которой – плохая корректура) уже стала

библиографической редкостью (Кратко, скупо, чѐтко. ЛГ 2014. №23).

Такой ход – своего рода уловка критика, рассчитанная на

определенный перлокутивный эффект. Каждый здравомыслящий человек

хочет соответствовать типу «интеллектуального» читателя, а осознание

общности с этим типом позволит адресату рецензии определиться с выбором

книги.

2.2. Объект оценки – создатель книги.

Несмотря на то что давать оценку личности писателя, а не его

творчеству не совсем корректно, для медийной рецензии это характерно: в

рамках тактики позитивной презентации критик зачастую стремится не

только разрекламировать книгу, но и создать положительный имидж автора

[см. о языковых средствах создания имиджа: Лозовский 2009]. Реализация

данной интенции осуществляется за счет таких речевых ходов, как

п о х в а л а , к о м п л и м е н т , у к а з а н и е н а д о с т и ж е н и я п и с а т е л я и

о т р и ц а н и е д о с т и ж е н и й п и с а т е л я .

74

Стремление выразить положительную оценку писателя сближает

Р Х п о х в а л а и Р Х к о м п л и м е н т . В то же время каждый из них имеет

определенные особенности, позволяющие отличить один ход от другого. Так,

О. С. Иссерс выделяет как минимум три параметра разграничения: функцию,

целеустановку и пропозициональное содержание [Иссерс 2012: 177-191].

В качестве основной функции искреннего комплимента исследователь

называет «установление контакта и поддержание добрых отношений» [Там

же: 178] и относит комплимент к эмоционально настраивающим тактикам (в

ее терминологии комплимент – это тактика), в то время как основная

функция похвалы – оценка.

С точки зрения целеустановки, главное отличие заключается в том, что

«для похвалы положительная оценка является основной целью, а для

комплимента – способом сообщить о добрых чувствах, о

благорасположении» [Там же:178].

На уровне пропозиционального содержания похвала «предполагает

оценку качеств, знаний, умений адресата. То есть в область диктума

включается поступок, действия, качества личности, проявленные при каких-

либо обстоятельствах» [Там же: 179]. Комплимент же связан с качествами

личности внешними и внутренними, присущими человеку вне зависимости

от конкретных обстоятельств.

Так как выявить истинную целеустановку автора и в соответствии с

ней определить функцию данного хода представляется достаточно сложным

и не всегда осуществимым, в качестве основного параметра разграничения

выступает пропозициональное содержание: комплимент подразумевает

апелляцию к внешнему виду, характеру, интеллектуальным способностям

(то, что заложено в человеке, непроцессуальные признаки [см. об этом:

Чернова 2012]), похвала − к действиям, поступкам (процессуальные признаки

[см. об этом: там же]). Кроме того, похвала, как правило, обосновывается

(хвалить кого? за что?), в то время как комплимент (кому?) не предполагает

доказательств.

75

Р Х к о м п л и м е н т . Для данного хода характерно использование

лексики, выражающей положительную оценку, ориентированную на лицо (в

наших примерах − слова мастер, талант, чутье, мастеровитый,

подкованный), а также оценочных определений, подчеркивающих высокую

степень положительного признака (непревзойденный, абсолютный,

безошибочно): Либан был непревзойдѐнным мастером именно устного

слова – а это талант куда более редкий, чем писательское мастерство.

Ему было дано воздействовать на слушателей так, что результат

оказывался, как говаривал он сам, «видимым», очевидным (Русский человек

всѐ может. ЛГ 2014. №14); Галина Гампер давно и заслуженно считается

одним из поэтов, определяющих лицо петербургской поэтической школы

(Убыстряющая ход. ЛГ 2014. №14); У Карасѐва своя интонация. Ни на чью

другую не похожая. Узнаваемая. (...) Евгений Карасѐв наделѐн абсолютным

чутьѐм, безошибочно отделяющим подлинное от фальшивого (Пройти

босиком по крапиве. ЛГ 2014. №15); По прочтении понимаешь, что сердце у

поэта большое – хватит на всех (Пятикнижие №25. ЛГ 2014. №25); Майя

Кучерская – автор, несомненно, мастеровитый, филологически

подкованный (Почему Кучерская – не Манро. ЛГ 2014. №21); Веркин –

определѐнно один из лучших современных авторов, пишущих для

подростков (По живому. ЛГ 2014. №22).

Р Х п о х в а л а . Пропозициональным содержанием данного хода

является положительная оценка профессиональных качеств автора книги.

При этом в отличие от комплимента, как правило, подчеркивается, каким

образом автору удалось добиться тех или иных результатов. Об

использовании данного хода сигнализируют лексемы с обобщающим

значением «достижение определенных результатов» (сумел, удалось,

получилось), а в качестве субъекта этих достижений выступает автор

рецензируемого произведения: В путаное и противоречивое явление,

называемое историческим процессом, Г. В. Штоль сумел внести

академическую чѐткость и ясность. Основываясь на известных легендах,

76

документах и свидетельствах, каждый период истории Рима он

описывает через его героев – политиков и полководцев. Просто, без

позднейших психологических затей, но с глубокой достоверностью

представляет он биографии всем известных, казалось бы, людей: Брута,

Цинцинната, Лукулла, Помпея, Октавиана Августа, и с их помощью мы

знакомимся с бытом и героическими характерами Ранней республики, с

кровавыми интригами войны патрициев и плебеев, с блестящими военными

операциями предшественников Цезаря (Город патрициев и плебеев. ЛГ 2014.

№25); В. Каликинский пишет легко и увлекательно, имеет вкус к яркой,

запоминающейся детали, он основательно проштудировал историческую

литературу и архивные материалы, что позволило ему «восстановить

историческую справедливость и поимѐнно назвать большинство

«делателей» истории» (Пазл сложился. ЛГ 2012. №46-47); Что точно

удалось Красновой – если не стать вровень со своим кумиром и не

превзойти его, то выработать самобытную интонацию, будучи счастливо

лишѐнной «есенинщины» (в смысле подражательщины), переняв лучшие

черты его лирики – народность, эмоциональную распахнутость,

смысловую внятность – и при этом сохраняя статус явления. Явления, о

котором ещѐ предстоит говорить (Талант как отклонение от нормы.

ЛГ 2011. №51); Е. Гусев пишет в традиционной русской классической

манере, оставаясь самим собой, то есть сохраняя свой индивидуальный

стиль и форму, свой голос. И в целом создаѐтся ощущение удивительно

светлого поэтического мира (...). В книге «Спасибо вам…» много

человеческого, непридуманного, щемящего. Хотя автор в первую очередь –

лирик, он не сторонится и остросоциальной темы(...) (Дорогие мои люди!

ЛГ 2012. №40).

Р Х у к а з а н и е н а д о с т и ж е н и я п и с а т е л я . В текст рецензии

вводится фактологическая информация (участие писателя в литературных

конкурсах, присуждение ему премий, рейтинговые показатели, наличие

наград и почетных званий). Информация такого рода должна повысить

77

статус автора книги, так как демонстрирует общественное признание его

литературного таланта: Поэтический труд Л. Г. Фадеева отмечен

литературной премией им. Константина Симонова, Всероссийской

премией им. Н. А. Некрасова (Пятикнижие №24. ЛГ 2014. №24); Ещѐ одна

книга из так называемого «списка 15», рекомендованного конкурсом

«Дебют» для повсеместного прочтения (Энд. Зато хеппи. ЛГ 2009. №3-4);

Михаил Елизаров – лауреат «Русского Букера» за 2008 год (Заводной

апельсин третьей свежести. ЛГ 2010. №23); В прошлом году эта повесть

молодой писательницы из Ярославля заслужила высокую оценку членов

жюри конкурса «Новая детская книга». Эту работу отметила Юнна

Мориц, а Тутту Ларсен и Бориса Кузнецова подкупила способность автора

быть настоящим в настоящем (Обе Тани. ЛГ 2014. №15); Роман живущего

в Эстонии прозаика А. Иванова в минувшем году был осыпан премиями.

«Харбинские мотыльки» вошли в шорт-лист «Русского Букера», автор

стал лауреатом и либерального «НОСа», и премии им. Юрия Долгорукого

Московского фонда международного сотрудничества. Премия эта

учреждена для зарубежных авторов, пишущих на русском языке и вносящих

весомый вклад в развитие художественных традиций русского языка и

литературы (Семя, которое не прорастѐт. ЛГ 2014. №13); Автор –

известный французский писатель с русскими корнями, лауреат многих

престижных наград, в том числе совсем свежей Премии французского

языка 2011 года (Листаж и премиаж. ЛГ 2011. №43); У Евгения Артюхова,

как и у всякого истинного поэта, свой голос, своя манера, свой стиль. Он –

выпускник Высшего военного командного училища МВД СССР и

Литературного института, автор двенадцати поэтических книг, лауреат

всероссийских литературных премий – им. А. С. Грибоедова,

К. М. Симонова, премии МВД РФ, «Золотое перо Руси» (Пятикнижие №19.

ЛГ 2014. №19); Евгений Водолазкин – филолог, автор работ по

древнерусской литературе, и прозаик, автор романов «Лавр» (премии

«Большая книга» и «Ясная Поляна», шорт-лист премий «Национальный

78

бестселлер» и «Русский Букер») и «Соловьѐв и Ларионов» (шорт-лист

премии «Большая книга» и премии Андрея Белого) (Пятикнижие №24.

ЛГ 2014. №24).

Однако отношение критиков к современным премиям достаточно

осторожное, не всегда их оценка совпадает с мнением жюри того или иного

конкурса. Более того, литературные премии в текстах рецензий зачастую

сами подвергаются резкой критике: Теперь по поводу недоумения. Пути

наших российских премий неисповедимы. Особенно в части выбора

лауреатов. В 2009 году Елена Чижова была удостоена «Русского Букера»

(...) за книгу «Время женщин». А также Чижова входила в шорт-листы

этой премии с романами «Лавра» и «Полукровка». Эти бессменные шорт-

листовские симпатии к Чижовой изумляют всѐ литературное

сообщество. Почему с маниакальным упорством туда попадает

писатель, мягко говоря, не первого ряда? Неужели нет более достойных?

Или тут какие-то закулисные игры, о которых нам неизвестно? (Не пора

ли искупнуться? ЛГ 2011. №11-12); Премия «Национальный бестселлер» –

вроде выигрыша в карты или в бильярд: выгоды особенно большой не

приносит, главное дело – азарт, принцип (Ладно, пляшем. ЛГ 2014. №23).

В связи с этим значимость факта получения той или иной премии

может подвергаться сомнению или намеренно не приниматься во внимание

при оценке произведения: Не важно, что поэт Всеволод Емелин стал

недавно первым лауреатом новой Международной премии имени

Геннадия Григорьева. Любим мы его не за это (Гражданин Емелин. ЛГ 2011.

№2-3); Можно написать – известный радиожурналист, заслуженный

деятель искусств России, академик Международной телерадиоакадемии.

Можно добавить – работала на «Маяке» и Всесоюзном радио, открывала

и была первым главным редактором «Авторадио». А ещѐ «Радио России»,

«Радио Культура», «Голос России», обожаемый многими «Орфей». Но

можно и нужно короче и привычнее – Диана Берлин (По волнам еѐ памяти.

ЛГ 2014. №9).

79

Данная особенность современных литературных премий и отношения к

ним критиков мотивирует использование следующего речевого хода.

Р Х о т р и ц а н и е д о с т и ж е н и й п и с а т е л я . В соответствии со

сказанным выше в качестве положительной оценки выступает намеренное

указание на отсутствие общепризнанных достижений, что не мешает

писателю оставаться настоящим профессионалом, а критику – оценить по

достоинству художественное произведение. Используется прием парадокса,

когда оценка автора извне (общественностью, жюри конкурса, коллегами и

др.) не совпадает с той оценкой его внутреннего потенциала, которую

стремится выразить критик: В современном многоликом литературном

сообществе Нина Краснова остаѐтся поэтом недооценѐнным. Несмотря на

довольно большое количество критических высказываний о еѐ творчестве,

мало кто по-настоящему проанализировал его место в сегодняшнем

контексте (Талант как отклонение от нормы. ЛГ 2011. №51); Николай

Иванович Либан – личность поистине легендарная. Не имея никаких учѐных

степеней и званий, он почти всю свою долгую жизнь – чуть не дожил до

ста лет! – проработал на филологическом факультете Московского

университета (Русский человек всѐ может. ЛГ 2014. №14); Роман Сенчин –

писатель третьего эшелона. Он не принадлежит к числу мировых

знаменитостей, «живых классиков», к которым наперегонки бегают за

благословением политиканы. Он не относится к числу процветающих

литературных бизнесменов, застолбивших за собой разные участки и

закутки книжного рынка (эта дама пишет слюнявые книжки, а эта –

слезливые, вот это – гражданин начальник над цехом по производству бр-р-

рутальных зубодр-р-робительных боевиков, а это – владетель зыбких

замков, рождѐнных в перистых кокаиновых облаках, и т.д.). Он относится к

разряду «широко известных в узких кругах», и это не издѐвка, а определение

(Этюды в серых тонах. ЛГ 2011. №39).

3. Основание – «основание оценки».

80

Под основанием оценки мы понимаем тот признак объекта рецензии,

который определяет вектор оценочной стратегии. Среди таких оснований

можно выделить включенность в контекст современной литературы,

следование традициям классики, идейно-художественные особенности

текста, языковую компетентность писателя и др. Соответствующие речевые

ходы, которые мы далее рассмотрим, могут пересекаться с уже названными,

такими, например, как похвала, указание на достоинства произведения, и

даже выступать их частными разновидностями. Однако мы выделяем эти

ходы в особую группу, т.к. они опираются на специфические приемы и

выполняют особую функцию.

Р Х п р о т и в о п о с т а в л е н и е т и п и ч н о м у с о в р е м е н н о м у

х у д о ж е с т в е н н о м у т е к с т у . Важным средством положительной оценки

рецензируемого произведения выступает экспликация тех его

художественных особенностей, которые не характерны для остальных

современных текстов. Сквозным мотивом рецензий является мысль о том,

что современная литература в условиях рыночной философии переживает

упадок. Целью писателя становится достижение коммерческого успеха,

измеряемого зачастую объемами продаж и степенью известности, а не

качеством книги. Для реализации данного хода используется антитеза

рецензируемая книга – современная литература (редкое – типичное), где

первый компонент пары наделяется исключительно положительной оценкой,

второй – отрицательной. При этом положительная оценка выражается за счет

отрицания типичных для современной литературы особенностей или

утверждения нетипичных: И уж с чем точно не поспоришь, так это с тем,

что читать Лимонова всегда интересно, чего не скажешь о многих

современных авторах (Пятикнижие №1-2. ЛГ 2015. №1-2); А главное –

редкость для современной литературы – эта проза сердечна, хотя и

совершенно не сентиментальна. (Почему Кучерская – не Манро. ЛГ 2014.

№21); У Кострова удивительная интонация, редкая для современной

поэзии, – интонация благодарности жизни. Не за еѐ дары, а просто за то,

81

что она была, и была именно такой. Она огромна и благословенна и, может

быть, даже более ценна, чем бессмертие («Тихая лирика». ЛГ 2014. №20);

Стихотворения из «Вещественных доказательств» обладают ещѐ одним

редким для современной литературы качеством – сердечностью. Еѐ

нельзя создать искусственно. Это как красота – или есть, или нет (Пройти

босиком по крапиве. ЛГ 2014. №15).

Р Х п р о д о л ж е н и е т р а д и ц и й . Именно классическая литература

преподносится критиками как образец качественных текстов, обладающих

идейным многообразием и художественными достоинствами. Продолжение

традиций служит «знаком качества» современных произведений литературы.

Важным средством экспликации данного хода выступает прием

интертекстуальности: в текст рецензии вводятся прецедентные имена,

указания на типичные для классики мотивы, сюжеты, образы героев и др.:

Словом, Элла Крылова в полной мере принадлежит русской поэтической

традиции (своими учителями она считает Блока, Михаила Кузмина и

Мандельштама), создавая при этом произведения, неизменно

вызывающие пристальный читательский интерес (Полотно для ангелов.

ЛГ 2012. №36); Однако в «Золотом шаре» никакой фантастики нет, а есть

реальный человек, интеллигент, спивающийся неудачник, задумавший

покончить с собой, не театрально и легковесно, а вдумчиво и всерьѐз.

Интонационно рассказ очень чеховский, написанный крупными,

выверенными мазками, продолжающий (без всякой иронии) традиции

русской классической литературы (Два сапога – не пара. ЛГ 2014. №12);

Пока же скажем так: в России появился новый поэт мощного

почвеннического накала – поэт русской традиции, развивающий и

раздвигающий еѐ привычные границы. И дело не в том, что некоторые

стихи записаны не столбиком, а в строчку. И не в том, что Алексей

Ивантер «возвращает» полузабытое умение поэзии кристаллизироваться в

афоризм. Отличных стихов в книге «Самогитский полк» так много, что

хочется цитировать каждое второе. Вот это настоящая редкость («От

82

абсолютной силы слова…». ЛГ 2014. №8); На читателя обрушивается

шквал аллюзий, реминисценций, ассоциаций, иносказаний, перифразов.

Блоковские облака соседствуют с набоковским лугом в мотыльках и

жуках. Россия отождествляется с павшим Илионом. (...) Легко и

органично вплетаются в стихотворную ткань Атлант и Тантал,

Геродот и Еврипид, Шекспир и Вольтер, Ломоносов и Херасков, Гайдн и

Сальери, Сарасате и Перголези. И каждое имя – ѐмкая, выразительная и

неожиданная метафора. Скрытые отсылки, поэтические переклички – с

Блоком, Тютчевым, Фетом, Северяниным, Бродским (Счастье смотреть и

мыслить. ЛГ 2014. №17).

Р Х а п е л л я ц и я к в е ч н ы м ц е н н о с т я м . В качестве одного из

признаков отнесения художественного произведения к качественной

литературе выступает наличие в нем духовно-нравственного начала. Русскую

литературу всегда отличало стремление героев к нравственному идеалу,

обретению гармонии с миром, желание найти смысл существования. И

массовый читатель ищет в книге, скорее, ответы на острые социальные

вопросы, уроки жизни, нежели гармонию формы и содержания, отточенность

стиля. Отсюда обилие в рецензии концептуальной лексики, называющей

принципиально важные для человека понятия: добро – зло, жизнь – смерть,

любовь, совесть и др.: Книга призвана не только привлечь, но и научить

размышлять, разбираться в себе, поможет понять, что есть зло, а что

– добро (Пятикнижие №1-2. ЛГ 2015. №1-2); И его слова и наставления не

воспринимаешь как морализаторство, скорее – как помощь в пути. Как

необходимый совет. В этой книге есть совесть, есть доброта, есть

свет (...). И, конечно, в книге есть медитации о жизни и смерти,

содержащие, как ни странно, подлинное утешение, помогающее

преодолеть самый большой страх – страх смерти (Доверься учителю.

ЛГ 2015. №1-2); Гротескная манера повествования, щедро приправленная

юмором, высвечивает не только острые социальные проблемы в

обществе, но и вечные, те, которые смогут помочь ребятам разобраться

83

с такими понятиями, как доброта, сострадание, совесть (Пятикнижие

№49. ЛГ 2014. №49).

Р Х указание на новизну, оригинальность объекта

рецензии. В качестве пропозиционального содержания выступает новизна

представленной в рецензируемой книге информации, оригинальность подачи

материала, своеобразие художественных образов, мотивов и др. С точки

зрения психологии, эффект новизны всегда привлекает внимание читателя и,

как правило, возбуждает интерес к новому, неизвестному: В издании впервые

в столь широком объѐме представлена информация о зарубежных

исследователях русской философской мысли, что нередко позволяет

видеть еѐ в непривычном для нас ракурсе. Разумеется, богатство

отечественной философии этим изданием далеко не исчерпывается. Но то,

что оно даѐт о ней достаточно полное представление, – несомненно (Ракурс

и объѐм. ЛГ 2014. №23); Редко бывает такое, что читать

литературоведческую книгу интересно. Перед нами классическое

литературоведение о классиках. При этом у Владимира Агеносова своѐ,

индивидуальное и вместе с тем доказательно объективное

представление о литературе, в том числе и о советской, которую многие

предпочитают просто забыть (Стереоскопическое литературоведение.

ЛГ 2012. №36); Автором использованы уникальные материалы:

рассекреченные документы ФБР, письма, мемуары и фотографии

(Пятикнижие № 1-2. ЛГ 2015. №1-2); Но самое ценное, что, наверно, есть в

Юшине, – это то, что в могучем русском поэтическом океане, в котором

так легко захлебнуться, он держится на своей волне, не соскальзывая с неѐ

ни в банальность, ни во вторичность (Пятикнижие №47. ЛГ 2014. №47);

Настоящая книга является не только уникальным в своѐм роде, но и

увлекательным историческим исследованием, написанным в форме

непринуждѐнной беседы с любознательным читателем, интересующимся

историей цивилизаций, религий и мировоззрений (Пятикнижие №50. ЛГ 2014.

№50).

84

Р Х у к а з а н и е н а стилистическое совершенство .

Пропозициональным содержанием данного хода выступают достоинства

стиля писателя. Подчеркивается безупречное владение писателем такими

коммуникативными качествами речи, как богатство, красота, лаконичность,

чистота, выразительность и др.: Проза Шестакова безупречна. Каждая

фраза отточенная, гладкая, словно отполированная морским прибоем

галька. Каждая мысль облачена в ювелирную огранку из слов, неизбежных

именно для этой мысли (Домысел, а не выдумка. ЛГ 2015. №1-2); У автора

правильный, богатый русский язык, некоторые тексты прочитываются на

одном дыхании (Пятикнижие №48. ЛГ 2014. №48); Стихи Юшина

мастерски инструментованы и звучат не горохом в пустой кастрюле, как

у некоторых записных ура-патриотов, а действительно разливаются

бесконечной соловьиной трелью, бесконечным соловьиным родником

(Пятикнижие №47. ЛГ 2014. №47).

Итак, анализ речевых ходов с точки зрения компонентов категории

оценки позволил выявить и систематизировать способы реализации

положительной оценочной семантики в рамках тактики позитивной

презентации, продемонстрировать, каким образом осуществляется игра на

повышение статуса объекта рецензии через субъективацию и объективацию

повествования и указание на конкретные достоинства.

2.1.2. Речевые ходы, реализующие тактику негативной презентации объекта

рецензии

Жанр литературной рецензии предполагает выявление и обоснование в

процессе критического анализа недостатков художественного произведения.

Эта задача решается за счет речевых ходов, вербализующих тактику

негативной презентации. Значительная доля отрицательной оценки в тексте

современной рецензии во многом объясняется функционированием

анализируемого жанра в медиадискурсе: негативная информация, наличие

85

конфликтной ситуации вызывают повышенный интерес читателя и

привлекают его внимание, чем активно пользуются современные массовые

издания, к которым относится и ЛГ.

Речевые ходы, реализующие тактику негативной презентации объекта

рецензии, систематизированы аналогичным образом − в зависимости от

компонентов категории оценки.

В зависимости от субъекта оценки выделяются такие речевые ходы, как

в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о , н е п о н и м а н и е , о б м а н у т ы е

о ж и д а н и я , с о в е т , а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю ,

с о г л а с и е / н е с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м и н а в я з ы в а н и е

с а м о о ц е н к и а в т о р у к н и г и ; в зависимости от объекта оценки –

у т в е р ж д е н и е н е д о с т а т к о в п р о и з в е д е н и я , о т р и ц а н и е

д о с т о и н с т в п р о и з в е д е н и я , н е г а т и в н ы й п р о г н о з ,

х а р а к т е р и с т и к а о б р а з а п о т е н ц и а л ь н о г о ч и т а т е л я ,

п о р и ц а н и е / о б в и н е н и е , и з д е в к а / н а с м е ш к а и у к а з а н и е н а

д о с т и ж е н и я п и с а т е л я ; в зависимости от основания оценки –

в к л ю ч е н и е в к о н т е к с т с о в р е м е н н о й л и т е р а т у р ы , у к а з а н и е

н а в т о р и ч н о с т ь , о т с у т с т в и е д у х о в н о - н р а в с т в е н н о г о н а ч а л а ,

у к а з а н и е н а с т и л и с т и ч е с к о е н е с о в е р ш е н с т в о и у к а з а н и е н а

ф а к т и ч е с к у ю н е т о ч н о с т ь (см. таблицу №2 в Приложении 2).

Рассмотрим подробнее специфику выделенных речевых ходов,

реализующих тактику негативной презентации объекта рецензии.

1. Основание – «субъект оценки».

1.1. В качестве субъекта оценки выступает критик, целью которого

является дискредитация объекта рецензии в глазах читателя посредством

следующих речевых ходов.

Р Х в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о . В данном случае

используется эмотивная лексика, обозначающая негативные чувства, эмоции,

переживания, вызванные прочтением художественного произведения. Этот

ход является средством косвенной отрицательной оценки, которую сложно

86

подвергнуть критике, так как она выражается через описание личных чувств

и переживаний: Сухой остаток от прочтения «бездумных» воспоминаний

можно было бы резюмировать как «разочарование». Но разочаровываются

обычно в том, чем прежде были очарованы. Здесь не тот случай (С

оглядкой на Горалик. ЛГ 2012. №35); Нагоняют тоску весѐлые истории из

студенческой жизни (Романист от шахтовой лошади. ЛГ 2012. №34); Что до

российского рассеяния в окружении Лимонова, автор пишет, что-де убрал

множество пассажей, «чтобы сократить листаж». А жаль. Читать о

реальных людях было бы куда интереснее, нежели давиться бесконечными

«политологическими» экскурсами, газетными компиляциями, притом с

фактическими ошибками и прямыми искажениями непреложных фактов!

(Листаж и премиаж. ЛГ 2011. №43); Кончилось и недоумение. Ни

современной, ни русской, ни прозы в книге почти нет. Хотелось написать об

этом с издѐвкой, ядовито. Но для этого надо было разозлиться. Не

получилось. Зла на них уже не хватает (Зла уже не хватает. ЛГ 2009. №25).

Часто в рамках данной тактики используется Р Х н е п о н и м а н и е , при

помощи которого указывается, казалось бы, на недостаток критика-читателя,

не способного понять ту или иную информацию, однако адресат рецензии

осознает, что непонимание критика вызвано несовершенством самого

анализируемого произведения. В качестве языкового средства реализации

данного хода выступает лексика с семантикой «отсутствие понимания»

(непонятно, не знаю, невозможно понять): Мне совершенно непонятно,

отчего М. Чертанов решил, будто «советские читатели, даже из числа

поклонников Хемингуэя, «Старика» … не очень-то любили». Совсем

наоборот, и даже больше, чем любили, – собственно, именно с появлением

этой повести возник у нас мифологический образ автора (Крутой пацан,

море и оскомина. ЛГ 2011. №10); Правда, так до конца книги и непонятно,

почему свои тексты госпожа сочинитель упорно называет «новеллами» –

перед нами по форме обычные рассказы. Ну да ладно. Это предмет

отдельного разговора («Пылкость отдала, без мыслей». ЛГ 2008. №47).

87

Невозможно понять, для какого читателя она написана – какого

интеллектуального уровня, возраста, какой страны. Русскому любителю

литературы, начитанному в пределах хотя бы средней школы, нет нужды

объяснять, что «имеется в виду знаменитая сцена из толстовского романа

«Война и мир», в которой доведѐнный до бешенства распутной жѐнушкой

Пьер Безухов хватает мраморную доску, с тем чтобы раз и навсегда

покончить с семейными проблемами» (Игра в раек. ЛГ 2012. №43); Не знаю,

зачем автору понадобилось ввести две очень схожие линии (Мастер

противоречий? ЛГ 2012. №45); Вот непонятно. Зачем притягивать Блока

практически за уши к антисоветской пропаганде? Александру

Александровичу и без Новикова выпало немало страданий, в том числе и от

новой власти, которую он поначалу всей душой принял (Побойтесь Блока!

ЛГ 2010. №49).

Р Х о б м а н у т ы е о ж и д а н и я . Пропозициональное содержание

данного хода – несоответствие имевшихся у критика предположений о

качестве художественного текста реальной картине действительности.

Данный ход строится на основе антитезы предшествовавшего и

текущего мнения критика о книге, воображаемого и действительного,

эталона и подделки. Вербальными средствами выступает лексика с

семантикой «исчезновения», «утраты ценности», «разочарования»; лексико-

грамматическая оппозиция прошлое – настоящее, ожидание – реальность.

При этом несоответствие предполагаемого и действительного

происходит по разным причинам:

новое художественное произведение писателя уступает по качеству

предыдущим: А самое главное, из прозы Астафьева исчезла та

задушевность, что отличала его лучшие произведения – «Звездопад»,

«Последний поклон» (Обманутые ожидания. ЛГ 2009. №27); Как и почему

случается такое, что писатель, ранее писавший хорошо (понятно, на наш

субъективный взгляд), вдруг начинает писать плохо?.. А Геласимов писал

как раз хорошо (Эксперимент над собой или над читателем? ЛГ 2010. №10);

88

Девять лет назад вышел роман «Сердце Пармы», соединивший поэтику

героического эпоса, психологической прозы, историософского

повествования, и стало очевидным, что молодой мастер слова из Перми –

благородная русская душа, чувствующая высокие трагедии национальной

истории и обладающая удивительным даром воскрешать прошлое без

пафоса, с вниманием к судьбам героев, которых невозможно забыть. Иванов

заставил читателей ждать от него серьѐзных достижений. В контексте

этого ожидания роман «Комьюнити» представляется мне поражением.

Неловкость охватывает при встрече с книгой сильного писателя, который в

литературе может двигать горами, а вместо этого устраивает мышиную

возню с образами и идеями культуры потребления (Чумовой роман. ЛГ 2012.

№27).

положительные отзывы, с которыми знакомится критик до

прочтения текста, не соответствуют его собственным оценкам по окончании

чтения: Заявка принята и одобрена! Осталось найти подтверждение в

тексте. И вот добросовестный читатель на протяжении без малого 400

страниц докапывается до «неугомонности», «вдохновения» и, страшно

сказать, «религии». Уже к странице 50-й он понимает, что обманут.

Введѐн в заблуждение. Всѐ это очень мягкие синонимы ощущений во

время чтения и послевкусия по его завершении (Руководство для

«живущих писаниной». ЛГ 2011. №29);

не оправдываются личные ожидания критика: Видимо, найти ключ к

жизни и творчеству Булгакова не дано литературоведам и критикам, этим

«пожирателям звѐздной пыли», как окрестил их лондоновский Мартин Иден.

Поэтому я с надеждой открыл книгу Алексея Варламова «Михаил

Булгаков» в серии «ЖЗЛ». Варламов – прозаик, и, может быть, именно

прозаику удастся сделать то, что не удалось критикам и

литературоведам? Увы, меня ожидало большое разочарование

(Политкорректный фоторобот мастера. ЛГ 2009. № 9-10).

89

Р Х с о в е т . В рамках негативной презентации адресатом совета

выступает, как правило, писатель. Критик, указывая на недостатки текста, в

то же время предлагает различные варианты их устранения. Высказывания

характеризуются ирреальной модальностью, средством выражения которой

выступают глаголы условного наклонения с семантикой желательности

действия: Сборник можно было бы сократить примерно на треть, убрав

элементы случайного, – представление о поэтическом творчестве

Красновой в нѐм дано настолько полно, что иногда кажется избыточным: к

примеру, в разделе из книги «Потерянное кольцо» так подробно

пересказываются коллизии тривиального житейского разрыва, что

некоторые стихотворения переходят на уровень самоповторов (Талант как

отклонение от нормы. ЛГ 2011. №51).

1.2. В качестве субъекта оценки выступает третье лицо, как правило,

это другой критик, чье мнение вводится в текст рецензии, или сам писатель.

В этом случае мы выделяем Р Х а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю . Как

уже было указано в предыдущем параграфе, вербализация данного речевого

хода осуществляется за счет использования прямой, несобственно-прямой

или косвенной речи; в тексте рецензии употребляются имена собственные,

называющие субъекта мнения, или наименования его профессиональной,

социальной принадлежности: Вновь о похожести: в том же номере

саратовской «Волги», где увидел свет «Дирижабль», напечатана повесть

Бориса Хазанова «Плюсквамперфект и другие времена». Что послужило

поводом для того же В. Топорова выдать такую инвективу: «Саратовские

интеллектуалы… впали в провинциализм самого дурного толка: журнал лѐг

под эмигрантов! Под американское и немецкое захолустье!» (Чем

копулировать – лучше бы в футбол. ЛГ 2009. №30).

Р Х н а в я з ы в а н и е с а м о о ц е н к и а в т о р у к н и г и . Специфика

данного хода заключается в том, что для характеристики рецензируемого

произведения используется такая цитата из него самого, которая уже

содержит негативную оценку, обращенную, конечно, не на собственное

90

произведение. Манипулятивный эффект при этом основывается на

целенаправленном отнесении цитат из художественного текста к его автору,

как правило, без указания на субъективность и определенную вольность

такого рода компиляций. На языковом уровне данный ход реализуется за

счет метаязыковых указателей имитации автоадресации оценки (можно

сделать его же словами; самооценка; о себе пишет) и цитации: Заключение

же по состоянию «Плохого мальчика» можно сделать его же словами:

«Что хотел сказать автор? Что, кому, чего ради? Зачем он это всѐ? Про

что? Цель и смысл?» (Шалун уж отморозил. ЛГ 2010. №16-17); «Апатия

достигла максимума. Нет веры, нет стремления, нет злости, нет

ненависти, даже желания нет». Очень точно подмечено, г-н Минаев.

Исчерпывающе правильная самооценка (Тренды, бренды и гламур...

ЛГ 2010. №27); А то вышло – четыре сотни страниц как доказательство

им же сказанного: «Самые буйные бунтари часто оборачиваются самыми

успешными прагматиками; ну и наоборот – из прагматиков получаются

отличные бунтари» (Кокетливый бунтарь. ЛГ 2009. №44); О себе Дѐмин

пишет в ключе ироническом: «В сочинителях я случайно – получил

предложение написать книгу от небольшого издательства (она ниже,

«Наму»). С тех пор живу писаниной. Не всегда, правда, художественной…»

Спасибо за признание! Теперь по крайней мере затраты личного времени на

чтение и мышечные усилия на перелистывание страниц хоть как-то

оправданны (Руководство для «живущих писаниной». ЛГ 2011. №29); Автор

разъясняет, почему писателю Бронникову не даѐтся его творение: «Он

давно уже понял, что причина этого – именно отсутствие подходящего

языка. Язык, которым он не без успеха пользовался прежде, язык, способный

описывать как самые яркие и грубые мазки жизни, так и тончайшие еѐ

переливы, едва уловимые в трепещущие сети переменчивых флексий, ныне

оказался непригоден и при всех его стараниях создавал картины совершенно

безжизненные, картонные, приводившие его в отчаяние кромешной своей

мертвечиной». Видимо, эти «терзания» и такие «флексии» можно

91

отнести и к самому автору книги «Победитель» (Картонная война.

ЛГ 2009. №6).

В двух последних примерах Р Х н а в я з ы в а н и е с а м о о ц е н к и

сочетается с Р Х с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м , который предполагает

«возврат инициативы» в выражении оценки, так что последнее слово

остается за автором рецензии. Данный ход используется в рамках тактики

негативной презентации, если в чужих словах содержится отрицательная

оценка: И в грустных своих недоумениях я опять же был не одинок.

Некоторые итоги своего прочтения пытается подвести критик Анна

Наринская: «Собранные вместе, эти писатели действительно должны –

пусть с некими изъятиями и допущениями – являть собою картину нашей

литературной жизни. Они еѐ собой и являют – картину почти полного этой

жизни отсутствия. Из этих собранных вместе интервью практически

нельзя получить представление ни о том, какие в России сегодня имеются

литературные течения, какие есть союзы и противостояния, какая ведѐтся

литературная полемика… (Зла уже не хватает. ЛГ 2009. №25).

Отметим, что критик с целью негативной презентации объекта

рецензии использует также Р Х н е с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м : «Моя

новая книга – это попытка поделиться моими эмоциями. Я подумала, что

хватит уже писать о фитнесе, пора писать о любви», – сказала Юлия

Бордовских на встрече со своими читателями. Нет, Юлия, не пора. Фитнес

ещѐ не принял своего решения. И ему, судя по всему, виднее («Пылкость

отдала, без мыслей». ЛГ 2008. №47).

Как видно из последнего примера, в качестве субъекта чужого мнения

может выступать и сам писатель, в таком случае полное или частичное

несогласие критика призвано дискредитировать мнение автора книги в глазах

читателя.

2. Основание – «объект оценки».

2.1 Объект оценки – художественное произведение. Если в качестве

объекта оценки выступает художественное произведение, тактика

92

негативной презентации объекта рецензии реализуется за счет следующих

речевых ходов.

Р Х у т в е р ж д е н и е н е д о с т а т к о в п р о и з в е д е н и я . Для

реализации тактики негативной презентации важно подчеркнуть слабые

стороны художественного произведения, указать на недостатки построения

сюжета, образной системы, стилистики рецензируемой книги. Для этого

используется лексика с отрицательной оценочной семантикой: Пожалуй,

самый главный вред, какой несѐт в себе эта книга, – дискредитация

гуманитарного знания, демонстративный отказ от знания в этой сфере

(Гуманитарий в обжорном ряду. ЛГ 2012. №49); Он вторичен и даже

третичен, до обидного банален: стихотворение ещѐ только началось, а ты

уже знаешь, чем оно кончится, – в конце непременно будет некая мудрая

мысль, очередная прописная истина, типа такого: Нету к прозреньям

доверья! // В сердце обида и страх. // Стыдно ходить в подмастерьях, //

Трудно ходить в мастерах (...). С рифмами та же история: почти все они

избиты и прозвучали у других поэтов уже тысячи раз: небо – хлеба, стене

– мне, снегов – берегов, человек – век, руке – реке, пою – бою, душа – дрожа,

храма – мамы, дорога – Бога, птицы – молиться, потерь – дверь, свет – лет,

слов – любовь и т.д. (Любишь молчать – молчи. ЛГ 2014. №12); Но это ещѐ

полбеды. Текст беспомощен с художественной точки зрения. Первое.

Персонажи – не живые люди, а лишь носители идей и потому не вызывают

доверия (Не пора ли искупнуться? ЛГ 2011. №11-12); «Легионер» – дебют

В. Каликинского. Этим и ликвидацией литературных редакторов как класса

объясняются некоторые недостатки романа. Например, стремление

автора рассказать обо всѐм и сразу, некоторые сюжетные неувязки (Пазл

сложился. ЛГ 2012. №46-47).

Открытая прямолинейная негативная оценка позволяет в некоторых

случаях говорить о проявлении критиком речевой агрессии,

вербализующейся за счет использования дисфемизмов, сниженной лексики

93

(банален, очередная прописная истина, избиты, прозвучали тысячу раз,

беспомощен).

Р Х о т р и ц а н и е д о с т о и н с т в п р о и з в е д е н и я . В этом случае

отрицательная оценка книги строится «от противного»: критик перечисляет

достоинства, которые отсутствуют в произведении, имплицитно сопоставляя

его с эталоном. На языковом уровне это осуществляется за счет

использования на фоне слов, выражающих позитивную оценку, лексики с

семантикой отрицания и/или отсутствия (не нова, недостает, не имеет):

Однако общее ощущение вот какое. Во-первых, книга Кучерской неровная,

рассказы неравноценны. (...) И дело здесь не в открытом конце, а в

композиционной невыстроенности и, возможно, в желании побыстрее

«состряпать» новую книгу на волне премиального успеха «Тѐти Моти», в

метафорической гущи коей тонешь, как в болоте (Почему Кучерская – не

Манро. ЛГ 2014. №21); Тема, надо сказать, отнюдь не нова. И у Игоря

Савельева она, увы, не получила свежего звучания (В поисках утраченного

героя. ЛГ 2013. №8); Не получается у Зорина настоящей «галереи

образов», недостаѐт героям гротеска и содержания (Под ником

Раскольников. ЛГ 2014. №20); Может, конечно, автор и ставил такую

задачу. Кто ж спорит. Только ничего не получилось. Полный провал. Тема

звучит неактуально и неубедительно, особенно сегодня, когда

представителям «правильной крови» живѐтся совсем неплохо по сравнению

с теми же русскими и ни о каких «гонениях» речь не идѐт (Не пора ли

искупнуться? ЛГ 2011. №11-12); Если же сравнить «Квест» и «Полдень»

между собой, то становится очевидной простая истина: новая книга

Бориса Акунина не имеет никакого отношения ни к жанру

компьютерного романа, ни к самой примитивной компьютерной игре

(Необычайные приключения. ЛГ 2008. №46); В таком слабом

версификационном исполнении традиционная поэтика теряет свою силу,

становится скучной и неинтересной. В несвежем образном потоке

теряется и то хорошее, что есть. Например, такое: «В шкафу, как летучие

94

мыши, / На «плечиках» платья висят», «постаревшая вода», «Мама меряет

жизнь не годами, / А моими приездами к ней» (Любишь молчать – молчи.

ЛГ 2014. №12).

Р Х х а р а к т е р и с т и к а о б р а з а п о т е н ц и а л ь н о г о ч и т а т е л я .

Критик моделирует в тексте рецензии непривлекательный образ

читательской аудитории, которую должна заинтересовать рецензируемая

книга. Это позволяет косвенно указать на недостатки последней: В

довершение к весьма тривиальному сюжету написана книга стилистически

не изящно, изобилует штампами как художественными, так и

мировоззренческими и рассчитана на читателя всеядного, не слишком

разборчивого (Роман не о любви. ЛГ 2015. №12); Чем же всѐ-таки Каррер

притянул читателя? Тем, что читатель в массе своей ленив и

нелюбопытен. У читателя больше нет своего мнения. Как, впрочем, и у

критики, которой тоже как таковой больше нет. Читатель способен

проглотить любые благоглупости – и Каррер это отлично понимает и без

зазрения совести впаривает чушь – например, «глубинные» рассуждения о

том, что есть для «загадочной» русской души «запой» – lezapoї. Он

вываливает на своих страницах всѐ – вплоть до заплесневелых анекдотов о

новых русских (Листаж и премиаж. ЛГ 2011. №43); Стихи Зинаиды Миркиной

могут очаровать и произвести серьѐзное впечатление лишь на

профанного читателя, чего тоже добиться не так-то просто: книга

стоит довольно дорого и купить еѐ не каждому по карману (Трое в лодке, не

считая читателя. ЛГ 2014. №10); Впрочем, тут дело не только в

стилистическом единстве повествования. Судя по всему (и это очередное

открытие), Максим Чертанов весьма скептически оценивает

интеллектуальный уровень своего читателя. Да что там говорить –

просто считает неучем и недоумком, элементарно не способным

отделить жизненную правду от правды художественной (Крутой пацан,

море и оскомина. ЛГ 2011. №10).

95

Перлокутивный эффект данного речевого хода рассчитан на нежелание

любого человека казаться необразованным, нелюбопытным, неразборчивым

и др., а значит причислять себя к созданному в рецензии негативному образу

читателя, которого, по мнению критика, заинтересует рецензируемая книга.

2.2. Объект оценки – автор книги. Если в качестве объекта оценки

выступает автор книги, тактика негативной презентации объекта рецензии

реализуется за счет следующих речевых ходов.

Р Х п о р и ц а н и е необходим, чтобы указать на недостатки автора

художественного произведения. Критик может прямо или косвенно

упрекнуть писателя во лжи, лицемерии, меркантильности, отсутствии

профессионализма, повторении известных мотивов и образов. При этом

используются слова тематических групп «действия, поступки», «характер» с

негативной семантикой или коннотацией: Он из тех современных российских

писателей, что сочиняют, уже нацеливаясь на перевод, и стараются

быть, скорее, общепонятны и увлекательны, чем глубоки и самобытны

(Игра в раек. ЛГ 2012. №43); У нормального писателя ну чистит персонаж

зубы и чистит. А г-ну Самсонову позарез надобно указать, какой фирмы

щѐтка («После царьского житья». ЛГ 2009. №7); Заполошная

торопливость автора биографии проявляется буквально на каждой

странице (Не спеши! ЛГ 2012. №30); К сожалению, Борис Орлов лишѐн

главного для поэта – собственной узнаваемой интонации. Зайдите на

любой сайт поэзии, таких стихов сотни, одно от другого не отличишь.

Мелькает то Есенин, то Рубцов, а порой и Тютчев, но где же сам Орлов-

то?.. (Любишь молчать – молчи. ЛГ 2014. №12); Верить автору этой книги

ни в чѐм нельзя (Роковые гадости. ЛГ 2008. №50); Кое-что из того, что она

пишет, Улицкая попросту не понимает. (...) Эту злобную ремарку, в

которой порядком намешано вранья, Улицкая выдаѐт, не моргнув

глазом (...). В другом месте она так же спокойно напишет: «Хотя я никогда

не испытывала к коммунизму во всех его разновидностях ничего, кроме

отвращения, живи я во времена моей бабушки, я, как и она… ходила бы на

96

сходки и маѐвки и боролась бы против эксплуататоров». Это значит, что

боролась бы она против предков последней надежды нашего генофонда… но

Улицкой это всѐ равно, у неѐ лѐгкость необычайная в мыслях (Абсолютный

звон. ЛГ 2012. №44); Еѐ сын Эммануэль унаследовал бойкое материнское

перо. И вот сейчас он написал своего пятисотстраничного «Лимонова»,

почуяв выигрышную тему, – и не проиграл. Его «Лимонов» красуется в

книжных магазинах на стендах самых бойких рейтинговых продаж (Листаж

и премиаж. ЛГ 2011. №43); Но даже не эта недостоверность,

небрежность меня смущала, смущал сам авторский текст. Сначала я

было подумал, что это юмор автора или таков его стиль. Но чем больше

встречал такой «стиль», почти на каждой странице, пришѐл к выводу, что

это обыкновенная неряшливость, вызванная, видимо, торопливостью,

или, как раньше говорили, строчкогонством (Картонная война. ЛГ 2009.

№6); Евсеевская манера красиво выражаться ЗАМЕТНА, и это плохо

(Темно иль ничтожно? ЛГ 2009. №33-34).

Предметом порицания становятся личностные и профессиональные

качества писателя: меркантильность, лицемерие, отсутствие таланта,

непрофессионализм и др.

Р Х о б в и н е н и е выступает в качестве варианта Р Х п о р и ц а н и е ,

когда автора уличают в противоправном действии, например, плагиате или

искажении действительности: Сергей Иванович Зинин – не новичок в

есенинском мире. Ранее он выпустил книгу «Софья Толстая» (М., 2008),

которая также не отличалась оригинальностью. Исходным источником

нового произведения Зинина является моя книга «Сергей Есенин и Галина

Бениславская» (СПб.: Росток, 2008, тираж 3000 экз.), а также публикации

воспоминаний Бениславской и Назаровой в книге «С. А. Есенин. Материалы к

биографии» (М., 1993) (Пчѐлы и трутни. ЛГ 2011. №27); Критик

Р. Арбитман уже подсчитал количество ляпов, недопустимое в книге

столь авторитетной серии, где искажена фамилия даже популярного

«правдоруба», поименованного без мягкого знака – Иртенев. Что уж

97

говорить о Всеволоде Кочетове, которого Петров перекрестил в Виктора, и

прочих «мелочах» (Не спеши! ЛГ 2012. №30).

Р Х и з д е в к а / н а с м е ш к а . Порицание может содержаться в тексте

имплицитно [см. о феномене имплицитной инвективы: Заложная 2011; о

способах выявления имплицитной информации: Радбиль 2014], когда критик

прямо не говорит о тех или иных недостатках писателя, но многозначительно

намекает на них. Средством выражения в данном случае служит ирония,

намек, метафора: Вообще отношения с литературой как современной, так и

классической у Д. Драгунского очень непростые. Творческое кредо выражено

предельно ясно («Книжку, что ли, почитать?», «безответственно и

непродуманно»): «Я разлюбил тонких стилистов». Ну, это понятно из

вышеприведѐнного примера. (...) Вот ещѐ более категорично: «За что я

особенно люблю современную литературу, так это за то, что еѐ можно не

читать» («Писатель и современность», «полное собрание сочинений и

писем»). Ах, если бы еѐ ещѐ мог бы кое-кто и не писать… (Шалун уж

отморозил. ЛГ 2010. №16-17); Запретивший предъявлять к себе какие бы то

ни было объективные требования гуманитарий похож на свинью под

дубом, которая терзает корни культуры и называет это творчеством

(Гуманитарий в обжорном ряду. ЛГ 2012. №49); Итак, что хорошо в

русской литературе? Набоков – абсолютный звон, слияние смысла и звука,

невнимание к русскому народу. Что плохо, что мешает русской

литературе? Религиозность, мессианство, социальное беспокойство,

чувство вины, учительность (негативные эпитеты, которые ко всему

этому добавляет Улицкая, опустим). Всѐ, что абсолютно неотъемлемо от

русской классики, что делает еѐ уникальным великим явлением, по

мнению Улицкой, следует из русской литературы убрать – во имя

«абсолютного звона» (Абсолютный звон. ЛГ 2012. №44).

В последнем примере используется прием парадокса, который

демонстрирует абсурдность позиции объекта рецензии и служит явной

негативной оценке последнего.

98

Кроме того, в качестве языкового средства реализации данного хода

выступает дискредитация лексического значения слова; лексемы с

положительной коннотацией используются в контексте, нарушающем их

пресуппозиции, что создает иронический, и даже издевательский, подтекст: А

может, искомая мудрость запрятана в этом фундаментальном

исследовании: «Остаѐтся вопрос. В пачке 20 штук сигарет – это исходя из

обычной дневной порции курильщика? Или это курильщик выкуривает в день

20 сигарет, потому что в пачке столько?» («Пачка в день», «дар напрасный,

дар случайный») (Шалун уж отморозил. ЛГ 2010. №16-17); Движимый

такими невероятными открытиями автор начинает «подозревать

чувственность» даже «у мышей» (Баня на колокольне. ЛГ 2010. №4).

Р Х у к а з а н и е н а д о с т и ж е н и я п и с а т е л я . Как уже отмечалось

выше, в силу дискредитации значимости современных премий, их наличие у

авторов может служить не позитивной, а негативной оценке. При этом

фактическая информация о достижениях писателя сопровождается

оценочной лексикой и критическим комментарием автора рецензии, что

формирует читательскую установку: Автор романа «Победитель» Андрей

Волос назойливо представлен на обложке книги «лауреатом престижных

премий», что, на мой взгляд, если и является в условиях разрушенного

литературно-художественного процесса признаком «успеха», то, как

правило, нелитературного. Но вообще-то имя этого писателя на слуху, и я,

честно говоря, не ожидал от него такого слабого произведения (Картонная

война. ЛГ 2009. №6); И тем более уважаемый автор – «лауреат

многочисленных премий и любимец литературных журналов». Кстати,

меня потрясло, что на первой, именно на первой, обложке романа сверху

перечислены все регалии автора: Ильдар Абузяров – лауреат Новой

Пушкинской премии, премии им. Валентина Катаева, номинант на премии

«Большая книга» и «Русский Букер». То есть, беря в руки том, читатель

уже должен внутренне содрогнуться перед величием автора. Если бы на

книге Бунина «Тѐмные аллеи» было написано: «Иван Бунин – лауреат

99

Пушкинской премии 1903 и 1909 годов», думаю, Иван Алексеевич удавил

бы издателей (Анальные плавники, рясистые яблони. ЛГ 2013. №5); Ранее

Гандлевский сотворил «Трепанацию черепа», за которую был

неукоснительно премирован и которая написана в том же самом жанре. Но

не все, ох, не все «тайны ремесла» раскрыл мэтр за один подход! Правда,

всего 160 страничек остались за кадром «Трепанации». Но что тут

началось! Журнал «Знамя» незамедлительно опубликовал. Издательство

Corpus безотлагательно выдало. Рецензии и презентации так и

посыпались. Одно слово – мэтр! Да ещѐ на обложке выведен диагноз

П. Вайля: «…ощущение новизны – непреходящее». Правда, в тексте

раскрываются тесные и длительные отношения с диагностом, который

«скрасил» 20 лет страдальческой жизни «пациента». Да и трудно

вообразить, что, например, Пушкин поставил бы на переплѐтную

крышку одной из 37 своих прижизненных книг слова Жуковского о

«победителе-ученике». Может, объясняется такая скромность тем,

что у Пушкина не было проблем с продажами «Онегина», хотя издавать

роман отдельными главами – это была та ещѐ коммерческая авантюра!

(С оглядкой на Горалик. ЛГ 2012. №35).

Резкой критике подвергается навязчивое указание на обложке книги

достижений писателя. Данный рекламный ход вызывает возмущение

рецензента, что эксплицируется через сравнение современных писателей с

классиками отечественной литературы.

3. Основание – «основание оценки».

Р Х в к л ю ч е н и е в к о н т е к с т с о в р е м е н н о й л и т е р а т у р ы .

Средством отрицательной оценки художественного произведения выступает

указание на его типичность для современной литературы, качество которой,

как правило, очень низко оценивается критиками: Значительно лишь одно:

твоѐ, читатель, подсознание. Предполагается, что именно там и гнездятся

мощные способности к творчеству, надо только не сдерживать их, дать им

волю. Цени себя, выражай себя, будь собой – зачем совершать над собой

100

усилие, когда ты уже и так хорош! Думал ли Фрейд, когда выделял

психологические структуры Эго и Супер-Эго, что они будут намеренно

подавляться во имя того, чтобы высвободилось Оно? Этим и занимается

сегодня поп-культура, к которой мы с полным основанием отнесѐм

рассматриваемую книгу Пьера Байяра (Гуманитарий в обжорном ряду.

ЛГ 2012. №49).

Р Х у к а з а н и е н а в т о р и ч н о с т ь , когда темы, образы, мотивы,

сюжеты не только заимствуются из предшествующей литературы, но и

преподносятся как свои собственные, что вызывает резкую критику со

стороны рецензента; средство моделирования, как правило, –

интертекстуальные отношения: Но теперь стоп – теперь пришли

маркетологи с их лозунгом: «Ври, не робей, публика – дура». Теперь можно

всѐ. К примеру, переписать замечательный рассказ Борхеса в дурной и

слабой манере, как это сделал один из девятнадцати предложенных

журналом авторов, Сергей Кузнецов, даже не изменив цвета кафе, в

котором всѐ происходит, и имени главной героини (Карлики или пигмеи?

ЛГ 2012. №38).

Р Х у к а з а н и е н а о т с у т с т в и е д у х о в н о - н р а в с т в е н н о г о

н а ч а л а . Как мы уже отмечали в п. 2.1.1., наличие духовно-нравственного

начала расценивается критиками как показатель качественной литературы.

Соответственно указание на антиценности выступает надежным средством

негативной презентации объекта рецензии: Только цинизма в современной

литературе много. Много и разрушительной немилосердной иронии. И так

мало жалости. Сердечности. Доброты (Поролоновая яма. ЛГ 2011. №35).

Р Х у к а з а н и е н а с т и л и с т и ч е с к о е н е с о в е р ш е н с т в о .

Писатель, будучи профессионалом, должен в совершенстве владеть

языковыми и речевыми нормами. Именно художественные произведения

долгое время являлись источником формирования, развития и сохранения

литературного языка. Однако критики часто находят в анализируемых

текстах случаи нарушения норм литературного языка, указание на которые

101

должно вызвать у читателя сомнение в качестве книги и языковой

компетентности писателя: Да как же еѐ понять? Вот фраза из новеллы «Два

дня в Нью-Йорке»: «Ему нравилось, когда она надевала высоченные каблуки и

становилась выше его на полголовы». Ну то, что в одном предложении два

однокоренных слова «высоченный» и «выше», будем считать мелочью. Ну

не стилист автор. Но как можно надевать высоченные каблуки? Или

уже изобретены такие туфли, состоящие из одних каблуков? («Пылкость

отдала, без мыслей». ЛГ 2008. №47); Я уж не говорю про тавтологию

«палец летел», «линии отлетали». Вот ещѐ несколько «прекрасных»

образов: «Бородавка, похожая на картофелину, шевелилась, тыкаясь в

коржик». Если кто не понял, так это старик в кафе ест пирожное (Других

грибов у нас нет? ЛГ 2013. №2-3); Литературный гуру не только

косноязычен, он просто не владеет русским языком в объѐме школьных

знаний. Позволю себе привести ещѐ одну цитату из его статьи: «Главное –

не брать уже использованные эпохи: детективом про конец ХIХ – начало ХХ

века уже никого не удивишь». Как такое могло быть напечатано в

столичном журнале? Детектив про конец века – вещь невозможная. Век

не был убит, он закончился сам по себе, просто прошло сто лет – и

наступило завершение века. Литературное произведение может быть

посвящено событиям, произошедшим в тот или иной отрезок времени, но,

скажем, любовный роман про конец века – это нонсенс, равно как и

детектив (Карлики или пигмеи? ЛГ 2012. №38); Весьма вероятно, что и

редактор книги Д. З. Хасанова отродясь на подобном производстве не

бывала, однако чтобы не пропустить в печать такую развесистую

клюкву, как «вой ледяной пороши», специальных знаний вовсе не

требуется, могло бы хватить и здравого смысла (Под вой ледяной

пороши. ЛГ 2009. №15).

Такой ход используется довольно часто, так как указание на языковые

ошибки понятно любому, даже непосвященному, читателю и позволяет легко

навязать последнему нужную точку зрения.

102

Р Х у к а з а н и е н а ф а к т и ч е с к у ю н е т о ч н о с т ь . Писатель

должен разбираться в том, о чем он пишет. Поэтому многие лучшие

произведения написаны на основе реальных событий, пережитых и

прочувствованных автором. Однако современные писатели часто

пренебрегают этим правилом, отсюда наличие в тексте фактических

неточностей, которые выявляются критиком и демонстрируются читателю с

целью подрыва доверия к достоверности изображаемой в тексте

действительности: Помимо перевранной цитаты (см. выше) в книге

Э. Каррера вообще перебор дезинформации всякого рода. Ну для чего,

например, нью-йоркское «Новое русское слово», старейшая газета

русского зарубежья, переименовано в «Русское дело»; и чего ради его

тогдашний глава, почтеннейший Андрей Седых, окрещѐн неким

Михаилом Бозбородых? В любом случае это мелко, глупо и недостойно.(...)

В изложении исторических фактов налицо неряшливость c переходом в хаос.

Автор ничтоже сумняшеся пишет о генерале Власове: «У Власова была

белая армия, выступившая на стороне немцев (sic!)». Хотя власовцы, в

основном советские военнопленные, просто стремились вырваться из

немецкого концлагеря, чтобы избежать невыносимых условий. Конечно, к

Власову примкнула часть белоэмигрантов – например, казачий генерал

П. Н. Краснов, который, как известно, затем наотрез отказался

подчиняться «бывшему красному генералу» (Листаж и премиаж. ЛГ 2011.

№43).

Критик, указывая на фактические неточности, допущенные автором

книги, помимо негативной презентации последнего, играет в то же время на

повышение собственного статуса, демонстрируя осведомленность в том или

ином вопросе.

Таким образом, анализ речевых ходов с точки зрения компонентов

категории оценки позволил выявить и систематизировать способы

реализации отрицательной оценочной семантики в рамках тактики

негативной презентации, продемонстрировать, каким образом

103

осуществляется игра на понижение статуса объекта рецензии через

субъективацию и объективацию повествования и указание на конкретные

недостатки.

2.2. Тактика погружения в текст

Тактика погружения в текст связана с реализацией информационной

составляющей жанра литературной рецензии, так как ее речевые ходы

направлены на передачу фактической информации о художественном

произведении и его создателе.

Тем не менее, анализ конкретного языкового материала литературных

рецензий показал, что критик использует данную тактику в том числе для

передачи оценочной информации. В данном случае получается, что речевые

ходы реализуют не только тактику погружения в текст, но и частично

тактику презентации объекта рецензии. Это связано с особенностью

функционирования категории оценки в медийной рецензии, когда

оценочность пронизывает все уровни текста. Данный факт обусловливает

необходимость выделения в рамках тактики погружения в текст двух

программ: информационной и оценочной. Каждую из этих программ

реализуют определенные речевые ходы (см. таблицу №3 в Приложении 2).

Для реализации информационной программы тактики применяются

Р Х и з и с т о р и и с о з д а н и я , Р Х б и о г р а ф и ч е с к а я с п р а в к а ,

Р Х п е р е с к а з , Р Х ц и т и р о в а н и е п е р в о и с т о ч н и к а . Первые два хода

композиционно обусловлены: используются, как правило, в начале рецензии

в качестве способа введения в тему. Два вторых связаны с сюжетным

содержанием и языковым своеобразием художественного произведения.

Отметим, что данные ходы (особенно два последних), сочетаясь с

речевыми ходами из тактики презентации объекта рецензии, могут быть

осложнены оценочной информацией, ведь обращение к содержанию и форме

художественного текста позволяет продемонстрировать выносимые

критиком оценки.

104

Для реализации оценочной программы тактики используются

Р Х о с т р а н е н и е , Р Х о т к а з о т п е р е с к а з а , Р Х д е м о н с т р а ц и я

и н т е р т е к с т у а л ь н о с т и . Данные речевые ходы могут быть рассмотрены

как варианты Р Х п е р е с к а з , но их целью является формирование у

читателя определенной установки на восприятие информации о содержании

рецензируемого текста.

Рассмотрим, каким образом критик использует названные речевые

ходы для реализации информационной и оценочной составляющих тактики

погружения в текст.

Р Х и з и с т о р и и с о з д а н и я . Используется во введении рецензии

для информирования читателя о дате, истории создания произведения, его

месте в творчестве писателя и современном литературном процессе. Это

позволяет расширить область фоновых знаний читателя в сфере

художественной литературы, стимулировать его интерес, настроить на

дальнейшие размышления. Данный ход вербализуется за счет событийной

лексики и лексических показателей темпоральности, что позволяет

смоделировать процесс появления произведения: Вторая часть трилогии

«Святая Русь», вошедшей в цикл исторических романов «Государи

московские», выходит к 700-летию преподобного «трудника», великого

игумена земли Русской Сергия Радонежского (Пятикнижие №24. ЛГ 2014.

№24); Эта книга была издана к сороковому дню памяти Станислава

Лесневского (1930–2014). В неѐ вошли стихотворения, воспоминания,

очерки, эссе и другие материалы, посвящѐнные замечательному критику,

литературоведу, публицисту, издателю и просветителю (Идеалист и

подвижник. ЛГ 2014. №22); Французский писатель, учѐный Андре Маиссѐ

написал роман об Антуане Сент-Экзюпери (1900–1944). Новый всплеск

интереса к писателю связан отчасти с обнаружением в водах

Средиземного моря, совсем близко от его семейного гнезда, обломков

боевого самолѐта Сент-Экса и с недавно отмеченным во всѐм мире

105

столетием со дня его рождения (Портрет влюблѐнного писателя. ЛГ 2014.

№17).

Р Х б и о г р а ф и ч е с к а я с п р а в к а . В качестве пропозиционального

содержания данного хода выступает информация о биографии писателя.

Очевидно, что жизненный опыт человека, его интересы и профессиональная

деятельность влияют на мировоззрение, систему ценностей. Часто именно

знание определенных фактов из жизни писателя служит ключом к разгадке

его произведения, помогает объяснить те или иные особенности его

творчества. Поэтому функция данного хода заключается не просто в том,

чтобы «познакомить» читателя с писателем, но и в том, чтобы

детерминировать появление самой книги или отдельных художественных

образов, ситуаций, мотивов. Для реализации данного хода используется

лексика тематических групп «семья», «образование», «работа», «увлечения»

и т. п.: Потомок старинного дворянского рода, правнук генерал-

лейтенанта К. Х. Бенкендорфа – младшего брата знаменитого начальника

3-го отделения, сын последнего посла Российской империи в Лондоне, граф

К. А. Бенкендорф (1880–1959) отличался фамильной особенностью: всѐ,

что ему поручали, он должен был воплотить в жизнь точно и

безукоризненно. Мемуары графа К. Бенкендорфа вместили воспоминания о

событиях Русско-японской и Первой мировой войн, рассказ о жизни деревни

в предреволюционные и революционные годы и наблюдения за политическими

событиями первых послереволюционных лет, когда К. Бенкендорф служил

заместителем начальника Генерального штаба Красного флота

(Пятикнижие №23. ЛГ 2014. №23); Станислав Востоков совмещает в себе

два амплуа: детского писателя и натуралиста. Родившись в Ташкенте и

там же окончив художественное училище, он отправился в далѐкую

Камбоджу с природоохранительным проектом. Потом учился и работал в

Англии на острове Джерси. Уже там он начал делать путевые заметки,

которые стали основой его будущих книг (Пятикнижие №23. ЛГ 2014. №23);

Овидий Горчаков – удивительный человек. Около трѐх лет партизанил на

106

Брянщине и Смоленщине, в Белоруссии и на Западной Украине, выполнял

секретные миссии военной разведки в Польше и Германии. В штабной

картотеке фронта числился под именем Спартак. С 1950 г. работал

переводчиком, в частности, съездов и пленарных заседаний КПСС с

участием иностранных гостей (Пятикнижие №25. ЛГ 2014. №25).

Р Х п е р е с к а з . В силу того что массовый читатель не всегда имеет

представление о произведении, являющемся объектом рецензии, критику

необходимо познакомить читателя с рецензируемой книгой, поэтому

неотъемлемой частью смысловой структуры рецензии выступает пересказ

анализируемого произведения. Данный ход позволяет критику воспроизвести

перипетии сюжета, воссоздать систему образов, охарактеризовать того или

иного персонажа и др.: Сюжет романа в сжатом виде есть не что иное,

как «охотничья» история из тяжѐлой жизни российского бизнесмена.

Жил-поживал простой московский виноторговец Матвей Матвеевич

Матвеев, Тройной, как называли его в школьные годы. Богатый, но не очень

– средний (Энд. Зато хеппи. ЛГ 2009. №3-4); В книге рассказывается о

многих малоизвестных фактах из жизни писателя, о его участии в войнах,

путешествиях, сердечных привязанностях. Есть попытка заглянуть в

творческую мастерскую Хемингуэя, понять, из какого вещества сделаны его

произведения и почему он умер трагической смертью... (Пятикнижие №1-2.

ЛГ 2015. №1-2).

Р Х п е р е с к а з рассматривается нами с нескольких сторон: 1) с точки

зрения содержания, 2) с точки зрения формы (в данном случае нас

интересует композиционное своеобразие) и 3) с точки зрения наличия

оценочной составляющей.

1. С точки зрения содержания Р Х п е р е с к а з чаще всего складывается

из

характеристики героя: Каждый из героев снабжѐн подробной

биографией, где становление приходится именно что на 90-е. И по

типажам это вполне 90-е. Средний бизнесмен Матвеев; голодный и

107

справедливый милиционер Свинец; региональный депутат Никитин из

бывших спортсменов; уродец Кораблик, садист с тарантиновским

лоском, только мрачный, – все эти милые лица и их не менее славные

деяния вполне вписываются в умеренно-распальцовочную версию поздних

90-х (Энд. Зато хеппи. ЛГ 2009. №3-4);

изложения перипетий сюжета: Сюжет книги очень трогательный.

Восьмилетняя героиня повести «Воскресный ребѐнок» живѐт в интернате.

Она уже давно перестала вглядываться в лица прохожих в надежде, что

они по счастливой случайности окажутся еѐ родителями. Она даже по-

своему полюбила интернат, но это не мешает ей мечтать обрести маму,

пусть и «воскресную», ведь у других детей в интернате уже есть родители

выходного дня. И всѐ же, когда в жизни героини появляется мама Улла,

девочка немного разочарована: у еѐ новой мамы нет машины и личного

водителя и она не дарит дорогих подарков… Воскресной маме и ребѐнку из

интерната предстоит многому научиться друг у друга, совместно

преодолеть трудности роста и стать по-настоящему родными людьми

(Пятикнижие №50. ЛГ 2014. №50);

освещения исторической основы событий: На страницах романа

от лица непосредственного участника написаны недавние бурные события:

бунты рассерженных горожан, «болотные» митинги и другие события,

связанные и с личной жизнью героя, и с политической жизнью страны

(Пятикнижие №1-2. ЛГ 2015. №1-2).

2. С точки зрения композиции мы выделяем в в е д е н и е п е р е с к а з а и

р а з в е р т ы в а н и е п е р е с к а з а . Знакомство читателя с сюжетом

происходит в начале рецензии, чтобы сформировать у адресата общее

впечатление о предмете разговора, или на протяжении всей рецензии, когда

автор обращается к перипетиям сюжета, образной системе произведения по

ходу анализа, иллюстрируя свои предположения, умозаключения.

Вв е д е н и е п е р е с к а з а представлено стандартными способами

введения информации на лексическом и грамматическом уровнях.

108

На уровне лексики это слова, указывающие на введение пересказа

(указательные местоимения и частицы, глаголы с прагматическим значением

«обращение к тексту» или «начало изложения»): Вот рассказ «Тхаги» из

нового сборника. Повествует он о том (...) (На просторах гламурной

мистики. ЛГ 2011. №5); Взять заглавный рассказ сборника – «Лавка нищих»

(Темно иль ничтожно? ЛГ 2009. №33-34).

На уровне грамматики с целью краткого и емкого изложения

содержания анализируемого текста часто используются сложноподчиненные

предложения с придаточным изъяснительным, местоименно-

определительным: В романе показано, что Распутин был ненавистен

многим (...) (Последние акты трагедии. ЛГ 2012. №25). Такой способ

введения пересказа может подчеркивать его подчинительную роль по

отношению к концептуально-оценочной информации, сосредоточенной в

главной части предложения: Впрочем, сюжет о том, как добрая сотня

тысяч военных моряков, вышедших в морской поход, внезапно потеряла

все земли и континенты, стоит ильфо-петровского (Энд. Зато хеппи.

ЛГ 2009. №3-4).

С целью диалогизации изложения нередко используются глаголы с

императивной семантикой в форме первого лица множественного числа и

вопросительные конструкции [см. об этом: Паняхина 2012 (б)].

Употребление этих форм создает ощущение включенности читателя в

процесс анализа, который происходит здесь и сейчас, и одновременно

является толчком к развертыванию пересказа: Попробуем осмыслить их

содержание («Вселенная хохочет над нами ... ». ЛГ 2009. №1); Итак, что

же представляет собой «видеотический» сюжет? (Тренды, бренды и

гламур... ЛГ 2010. №27); А собственно, о чѐм роман, спросят нетерпеливые.

Из-за чего шумим? Максимально кратко: перед нами монография о музыке,

щедро приправленная доморощенными философскими и политическими

взглядами автора. («После царьского житья». ЛГ 2009. №7). Дома у героя

109

поселяется нищий и губит его. Тема? Вполне. (...) А что у Евсеева? (Темно

иль ничтожно. ЛГ 2009. №33-34).

Способ и форма р а з в е р т ы в а н и я п е р е с к а з а зависит от

конкретной коммуникативной задачи, которую ставит перед собой критик.

Для сближения критика с читателем и более глубокого погружения в

текст создается эффект присутствия в сюжетной ткани произведения. Критик

выступает в качестве наблюдателя происходящих в книге событий. Отсюда

намеренная субъективация пересказа, средством создания которой выступает

субъектно-ориентированная лексика: Казалось бы: чем может удивить

поездка в Пушкиногорье? Ан нет, удивительное рядом и поджидает

читателя с самого начала. (Тем более что книга рассчитана, как сказано в

аннотации, не на простого читателя, а на «квалифицированного»). И вот

уже при подъезде к «сельцу Михайловскому» мы узнаѐм, что некогда

принадлежало оно «могучему российскому писателю семитского

происхождения». Тут «квалифицированный» читатель непременно

поставит галочку, а «квалифицированный» издатель – две. Дальше, правда,

немного достаѐтся Аполлону Григорьеву (с происхождением неясно), но в

воздухе-то, в воздухе уже запахло весной. Поэтому и не удивляешься, когда

узнаѐшь, что «соседняя Тверская губерния ещѐ вся лежит в снегах, грязно-

белых, как давно не стиранное бельѐ, а тут веет чем-то

средиземноморским», возможно, даже ближневосточным (Баня на

колокольне. ЛГ 2010. №4); Вот мы переносимся в очередную экзотическую

страну (Подмосковье тоже для кого-то экзотично) – и начинается потеха.

Где-то уже собрались гости, среди которых затесался злоумышленник, у

которого имеются мотивы и есть план преступления (Украли!

Расследовали! Изобличили! ЛГ 2014. №48).

Часто развертывание пересказа выполняет аттрактивную функцию,

когда критик не проясняет читателю перипетии сюжета, а вводит в еще

большее заблуждение, вызывая тем самым желание дальнейшего

самостоятельного знакомства с книгой.

110

Для этого используется, например, прием умолчания: критик обрывает

повествование на интересном моменте, оставляя читателя в раздумье, что на

самом деле произошло, что будет дальше, чем все завершится. Срабатывает

психологический принцип «неоконченного действия» («незавершенный

гештальт»), стимулирующий дальнейший интерес читателя: Волкодаву

кажется, что путешествие, продуманное до мелочей, продлится всего пару

месяцев и что в сведении личных счетов ему помощники не нужны. Но герой

ошибается!.. (Пятикнижие №9. ЛГ 2014. №9).

Кроме того, при пересказе используются различные метафорические

образы, затрудняющие читательское восприятие, но привлекающие

внимание, вызывающие живой интерес в силу своей нестандартности и яркой

образности: Попробуем осмыслить их содержание: 1) глагольно-

задыхающаяся сценка похищения статуи Шивы с еѐ последующим

оживлением за счѐт воров; 2) зарисовка чьей-то смерти, тонущая в

сорняках «растительных» образов; 3) рассуждение о вещи и еѐ месте,

выруливающее к «не-бы-ти-ю» концовки; 4) пейзаж поминок по невесте

десятилетней давности в антураже галчат, алкогольного «ерша» и

туманного всеобщего будущего; 5) ноктюрн с «маленькими чѐрными

человечками», длящий всѐ ту же ноту блаженства небытия («Вселенная

хохочет над нами ... » ЛГ 2009. №1); Если вкратце: это жизнь земляной

жабы, пересказанная земляной жабой. Исповедь земноводного во втором

лице и в третьем поколении. В ней автор, что называется, сурово

обличает и отчасти даже бескомпромиссно вскрывает. Нужное

подставьте сами. Написано специально для журнала «Знамя». Эксклюзив

1989 года. Может быть, и не для «Знамени», но срок годности всѐ равно

вышел. Уже и не попахивает. Выветрилось (Баня на колокольне. ЛГ 2010.

№4). В последнем примере критик использует Р Х о с т р а н е н и е (о котором

подробнее речь пойдет ниже).

С целью вызвать у читателя желание приобрести книгу критик

пытается разными способами заинтриговать адресата, психологически

111

воздействовать на его поведение. Например, пересказ строится с помощью

вопросительных конструкций, обращенных к читательской аудитории: Вам

когда-нибудь хотелось исправить ужасную историческую

несправедливость? Защитить последнего мамонта? Не дать убить

Пушкина? Теперь за это берутся две сестрѐнки – Леся и Стася. Они

найдут лучшее применение и яблоку Париса, и дуэльным пистолетам

Дантеса (Пятикнижие №11. ЛГ 2014. №11); Короче, хотите знать всѐ «о

времени и о себе»? Читайте сборник рассказов Аркадия Аверченко

«Хлопотливая нация». Желаете понять детскую душу? «О маленьких – для

больших», «Шалуны и ротозеи», «Пять эпизодов из жизни Берегова». Как

оно там, в заграницах? Повесть «Экспедиция в Западную Европу

сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова» (Не читайте

этой книги! ЛГ 2011. №11-12); Каждые пять минут проверяете почту?

Пишете эсэмэски за рулѐм? С замиранием сердца считаете, сколько

лайков собрал ваш статус в Фейсбуке? Зависаете в Сети, отложив

срочную работу? Эта книга для вас, у вас типичный синдром «цифровой

обезьяны!» (Компьютерная передозировка. ЛГ 2014. №14).

В последних примерах используется характерная для рекламы модель

завлечения читателя: «желаемое – средство достижения», когда продукция

навязывается покупателю благодаря приему трех «да». При помощи

последовательно задаваемых вопросов, на которые обычный читатель вряд

ли ответит «нет», адресат подводится к мысли о том, что ему необходимо

приобрести эту книгу.

3. С точки зрения оценочной составляющей Р Х п е р е с к а з может

быть «неосложненным» и «осложненным». Предполагается, что пересказ

художественного текста должен в сжатом виде отображать систему образов и

основные перипетии сюжета, то есть представлять собой «содержательно-

фактическую информацию» [Гальперин 2006: 26-50]. Однако критик,

акцентируя внимание на тех моментах сюжета, которые ему необходимы для

навязывания читателю собственной точки зрения, эксплицитно или

112

имплицитно включает в пересказ оценочную информацию, поэтому в ряде

рецензий гораздо более существенной оказывается воздействующая,

манипулятивная функция. В связи этим необходимо разграничить понятия

«неосложненный» и «осложненный» пересказ. Под «осложненностью»

пересказа понимается введение в него оценочной семантики. Как показал

анализ языкового материала, для медийной рецензии характерно

использование именно осложненного пересказа для достижения

иллокутивной цели в рамках выбранной стратегии.

Одним из важных средств реализации осложненного пересказа

является замена нейтральных номинаций словами и оборотами с

негативными коннотациями (см. пример ниже: тратит деньги −

просаживает деньги): Таков, например, центральный персонаж рассказа

«Репетиции», открывающего сборник. Он едет через полстраны поступать

в театральное училище потому, что прилип к самодеятельному театру и,

кроме как кривляться на сцене, мало что умеет. В Москве, засыпавшись в

первом экзаменационном туре, просаживает все деньги в игровом

автомате, потому что ему насоветовала «попробовать» девица за барной

стойкой. Вернувшись в родной городок, он хочет распрощаться со сценой

(«Лицедейство всѐ это… Хочу на исторический попробовать. Когда-то

историей увлекался очень»). А узнав от девушки, прежде игравшей в их

труппе, что режиссѐр соблазнил и бросил еѐ с ребѐнком на руках,

преисполняется благородного негодования и готов растерзать негодяя, но…

«Водка распалила, а пиво теперь слегка тушило, смягчало». И уже нет

стремления вонзить режиссѐру нож в сердце, и несостоявшийся мститель

готов и дальше приплясывать в свите местечкового альфа-самца. До тех

пор, пока тот не скажет «пшѐл вон» (Этюды в серых тонах. ЛГ 2011. №39).

Используя слова разговорно-просторечного стиля при описании

действий героя, критик создает пренебрежительный тон повествования,

формирующий у читателя недоверие как к качеству сюжетной канвы

произведения, так и к психологической основе характера персонажа.

113

Осложненный пересказ выстраивается при помощи разнообразных

речевых ходов, реализующих его манипулятивно-воздействующий

потенциал и тем самым оценочную программу тактики погружения в текст.

Остановимся на самых частотных из них.

Р Х о с т р а н е н и е . Введенный в XX в. В. Б. Шкловским термин

«остранение» [Шкловский] обозначает изображение привычного с

неожиданной точки зрения. Данный речевой ход позволяет

продемонстрировать несостоятельность сюжетного замысла, композиции,

системы образов и др.: Некая Лида Дериглазова делает очередной аборт, а

еѐ хирург-любовник Рудольф Валентинович Белецкий, ну тот, от которого

как раз и есть это нерождѐнное дитя, собственноручно производит

зловещую операцию (Поролоновая яма. ЛГ 2011. №35). Подчеркивается

абсурдность сюжета, в котором отец убивает свое дитя в чреве матери.

Важной функцией остранения является стремление критика

дистанцировать себя от автора анализируемого произведения,

продемонстрировать свою непричастность к тому, что он пересказывает. Тем

самым подчеркивается различие во взглядах критика и автора, создается

эффект неприятия критиком авторского текста: Максимально кратко: перед

нами монография о музыке, щедро приправленная доморощенными

философскими и политическими взглядами автора. А дабы всѐ это

желеобразное вещество не растекалось по читательскому столу, взят

незатейливый бразильско-сериальный сюжет о паре, которая никак не

может обзавестись потомством. В конце концов вопреки всем законам

природы (видимо, в этом аномалия) жена героя оказывается в интересном

положении, а муж-композитор в эйфории от случившегося избавляется от

творческого кризиса и обретает на помойке кем-то выброшенное дитя.

Всѐ! Поцелуй в диафрагму, всем спасибо («После царьского житья». ЛГ 2009.

№7).

Р Х отказ от пересказа . С целью демонстрации банальности

сюжета критик может открыто отказаться от пересказа, заменив его, к

114

примеру, цитатой: Было бы излишним пересказывать содержание романа.

Это всѐ равно что пересказывать тифозный бред. Но можно снова

прибегнуть к спасительному цитированию: «Вере 25 лет. Она знает о

своѐм недуге, готова умереть каждую секунду, но, пока не умерла,

старается помогать старикам …». (...) Чтобы не тратить время на

пересказ, процитируем газету «Неделя»: «Сюжет книги строится на том,

что в кафе аэропорта происходит взрыв (...)» (Нас принижающий обман.

ЛГ 2011. №52).

Р Х демонстрация интертекстуальности . Данный ход в

зависимости от коммуникативной интенции критика может выполнять

противоположные функции.

С одной стороны, критик использует в тексте рецензии аллюзии на

известные образы, сюжеты, мотивы с целью указать на вторичность и

второсортность произведений (см. в п. 2.1.2. Р Х у к а з а н и е н а

в т о р и ч н о с т ь ), где герои и ситуации заимствованы из некоторых

известных, пользующихся популярностью текстов: Куда больше, чем

компьютерные игры, на «Квест» повлияли различные зарубежные

блокбастеры. Так, один из помощников Гальтона Норда – Курт Айзенкопф

– скопирован с героя фильма «Человек тьмы» (Darkman) Пейтона

Уэслейка, утратившего собственное лицо и научившегося принимать любые

обличья. Всемогущие Судьи, расстающиеся со своей жизнью лишь после

отсечения головы, напоминают Бессмертных в саге Рассела Малкэи

«Горец». Вполне естественно поэтому, что Джеральд Ротвеллер (он же

барон Анкр) подозрительно смахивает на испанского рыцаря Рамиреса,

направляющего Коннора Маклауда к его высшему предназначению. Вместе с

тем такие персонажные пары, как барон Анкр – Самсон Фондорин и

Джеральд Ротвеллер – Гальтон Норд, во многом дублируют связку

«джедай – падован», разработанную Джорджем Лукасом в «Звѐздных

войнах» (Необычайные приключения. ЛГ 2008. №46).

115

С другой стороны, наличие в современных произведениях мотивов

предшествующей литературы может подаваться критиком как заслуга

писателя, продолжающего литературные традиции (см. в п. 2.1.1.

Р Х п р о д о л ж е н и е т р а д и ц и й ): В этой детской поэзии слышны мотивы

Роберта Льюиса Стивенсона: дети, которые играют одни; с ними, в мире

фантазий, играют дожди, вороны, кошки, бабушка Зима; Рассказ «Реку

перейти» – неожиданная вариация на тему «И грянул гром» Брэдбери, но

вместо отчаяния здесь – надежда на будущее, и не абстрактная, а вполне

определѐнная: надежда на русскую молодѐжь, которая повзрослеет и

осознает свою историческую принадлежность (Добрые или красивые?

ЛГ 2012. №22).

Интересным представляется использование в данных примерах

близкой по значению лексики, отличающейся «стилистическим

впечатлением» [Клушина 2003]. Это связано с характерной для

медиадискурса категорией «шкала ценностей», основанной на семантической

оппозиции «свое»/«чужое». В целом во всех примерах речь идет о

заимствовании, повторении тем и образов предшествующей литературы в

литературе современной. Однако в зависимости от намерения критика

создать положительный («свой») или отрицательный («чужой») образ

объекта рецензии используется лексика, наделенная соответствующей

оценочной коннотацией (ср.: скопирован, подозрительно смахивает,

дублирует vs. слышны мотивы, неожиданная вариация). Отсюда возникает

диада «продолжатель традиций – эпигон», которой умело пользуется критик,

исходя из выбранной стратегии анализа текста, для моделирования образа

объекта рецензии в сознании читателя.

Р Х в с т а в к а р е м а р к и . Данный ход реализуется при помощи

парантезы – приема, представляющего собой авторские замечания,

заключенные в скобки. С одной стороны, подобного рода ремарки не

нарушают объективности повествования, так как формально не относятся к

основному тексту, а с другой стороны, позволяют критику, используя

116

оценочную лексику, высказывать мысли по поводу рецензируемого

произведения непосредственно в процессе пересказа: Герой Стогова, по

слѐзной мольбе жены вернувшийся в Санкт-Петербург после многолетних

поездок по Африке, ходит в поисках работы, наблюдая бытовые картины из

жизни современного общества и попутно вызывая в памяти воспоминания о

лихих девяностых. Перед нами поочерѐдно возникают гипермаркет (кислая

продавщица, глупые журналы у кассы); приѐмная издательства, где героя

раньше печатали (длинноногая редакторша, героиня сексуальной

революции 90-х, ныне принявшая мусульманство); приѐм в британском

консульстве (забытый всеми несчастный Ирвин Уэлш и занятые собой

пьющие литераторы); премьера модного фильма, концерт рок-музыки;

телешоу Андрея Малахова. Попутно герой окунается в прошлое, например,

прослушивание новых песен группы «Динамик» на квартире приятеля,

первые опыты любви с одноклассницей, светлые завитки волос на еѐ

затылке… (Документализм как доминанта. ЛГ 2010. №15).

Помимо осложненного пересказа, оценочную составляющую тактики

погружения в текст реализует Р Х ц и т и р о в а н и е п е р в о и с т о ч н и к а .

Данный ход, в отличие от пересказа, где фрагменты рецензируемого текста

преподносятся в изложении критика, позволяет читателю увидеть

оригинальный текст, прочувствовать его языковые особенности, стиль

повествования, «из первых уст» получить ту или иную информацию.

В качестве одной из коммуникативных задач цитирования выступает

разъяснение, иллюстрация тех или иных составляющих произведения:

Открываем страницу 34 и читаем сноску-комментарий к малоизвестному

слову: «Сквиб – потомок родителей-маглов, лишѐнный магических

способностей. Встречается крайне редко. Значительно чаще бывает

наоборот – в семьях маглов рождаются дети, наделѐнные волшебными

способностями. – Дж.К. Р.» Попробуем разобраться. (Маглы, шмаглы...

были бы здоровы! ЛГ 2009. №16).

117

Однако чаще всего данный ход используется для демонстрации

языковых особенностей рецензируемого произведения: Судите

беспристрастно. Вот образец прозы Бордовских: «На заднем сиденье –

цветы, в ЕГО глазах – любовь. ОН везѐт ЕЁ с бешеной скоростью по

направлению к Москве и почти не смотрит на НЕЁ (на Москву? – А.Я.). ОН

как будто немного смущѐн. ОНИ так давно не виделись. Но ОНА так

СЧАСТЛИВА!» («Пылкость отдала, без мыслей ». ЛГ 2008. №47).

На первый взгляд, читателю предоставляется самостоятельность в

оценке фрагмента, однако критик, используя данный ход, может расставлять

определенные ловушки, направляя внимание читателя в нужное русло,

предписывая определенные оценки: Таких мелодраматических

«красивостей» в книге изобилие: «Прижав еѐ к себе, он молчал, а она

обливала его белую рубашку горькими слезами не то от счастья, не то от

отчаяния...» («Два дня в Нью-Йорке») («Пылкость отдала, без мыслей».

ЛГ 2008. № 47).

Оценочный компонент (в вышеприведенном примере слово

«красивостей» явно обладает негативной оценкой) содержится в словах

критика и формирует у читателя требуемые установки на дальнейшую

интерпретацию цитаты.

Отдельно оговорим, что введение фактической информации о

рецензируемом тексте может сопровождаться речевыми ходами,

характерными для реализации других тактик, например, Р Х у к а з а н и е н а

н е д о с т а т к и / д о с т о и н с т в а (тактика негативной презентации объекта

рецензии), Р Х п р и з н а н и е (тактика самопрезентации) и др. Они также

придают оценочность тактике погружения в текст.

Р Х указание на недостатки/достоинства предполагает

открытое использование оценочных средств при знакомстве читателя с

сюжетом. При этом оценочная информация вводится уже в самом начале

пересказа, что формирует в сознании читателей установку на определенное

отношение к пересказываемому тексту, определяет ракурс его дальнейшего

118

восприятия и в какой-то степени затрудняет объективное осмысление

анализируемого текста:

негативная оценка: Сюжет романа нельзя назвать ни острым, ни

закрученным. Если же слепить воедино все куски этой головоломки,

получится вкратце следующее (Когда нечем больше заняться… ЛГ 2012.

№1-2);

позитивная оценка: Некоторые рассказы первоклассные (...) (От

кризиса до кризиса. ЛГ 2012. №22); Сначала остановимся на несомненных

удачах (Добрые или красивые? ЛГ 2012. №22).

Р Х признание также основан на эксплицитной оценке сюжета,

однако, в отличие от предыдущего хода, когда оценка подается как

объективная, здесь критик подчеркивает ее субъективность: Тут я должен

признаться, что попытался при пересказе сюжета обойтись без иронии,

к которой прибегло большинство критиков, писавших о книге. Опыт не

удался – нейтрального тона хватило лишь на завязку, да и то в самых общих

чертах. (Эксперимент над собой или над читателем? ЛГ 2010. №10). Этот

ход позволяет создать ощущение максимальной открытости, искренности

критика, что непременно должно расположить к себе читателя. Однако такая

искренность – это уловка, призванная усилить манипулятивный эффект.

Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что типичной чертой

пересказа в литературной рецензии, функционирующей в медиадискурсе,

является ненавязчивое введение оценочной информации в рамках реализации

тактики погружения в текст, что зачастую не осознается адресатом и в силу

этого обладает большим манипулятивным потенциалом.

2.3. Тактика самопрезентации

Тактика самопрезентации связана с реализацией категории автора в

тексте рецензии. Термин «образ автора», несмотря на его размытые границы,

давно устоялся в филологической науке. В. В. Виноградов понимал под этим

термином «концентрированное воплощение сути произведения,

119

объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении

с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся

идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого» [Виноградов 1971:

118]. При этом образ автора трактовался исключительно как явление

художественного текста.

В настоящее время категория автора становится объектом внимания

исследователей разных стилей. Т. В. Шмелева рассматривает образ автора в

качестве конститутивного признака речевого жанра в целом независимо от

стилевой принадлежности [Шмелева 1990]. Особое внимание исследователей

последних лет сосредоточено на изучении образа автора в медийном

дискурсе.

Одной из задач данного дискурса является освещение фактов и

событий, происходящих в реальной действительности, формирование

общественного мнения, интересов людей. Однако в процессе получения

информации «читатель не только становится очевидцем описываемых

событий, но и видит текстовое отражение авторской личности, его

самосознания, позиции, творческой индивидуальности» [Чибук 2010: 129].

Как отмечает Е. С. Щелкунова, современный медиатекст «всегда является

«авторским», независимо от того, насколько явно субъект высказывания

присутствует в ткани текста. Читатель «получает в нем факты и их

интерпретацию, даже если она будет выражаться просто в отборе

информации» [Щелкунова 2004: 79]. Текст СМИ создает «вторую»

реальность, и то, какой она будет, всецело зависит от автора. Подбор фактов,

их взаимное расположение, оценка, прямое или косвенное выражение

собственной позиции позволяет автору сформировать у читателя нужное

видение ситуации. Таким образом, автор является творцом не только текста,

но и образа действительности в сознании читателя.

Переход изучения функционирования образа автора из художественной

плоскости в медийную стимулировал поиск новой терминологии,

необходимость уточнения и разграничения терминов. В современной науке

120

существуют понятия, синонимичные понятию «образ автора», это «авторское

начало» и «авторский узор» [см. об этом: Шмелева; Копытов 2009, 2010]. С

точки зрения Т. В. Шмелѐвой, авторское начало – «смысловая часть текста, в

которой проявляется речевое поведение автора и его рефлексия по поводу

своего текста» [Шмелева 2006 (б): 39]. Авторское начало может быть

выражено в тексте по-разному «от имплицитных модусных показателей до

самостоятельных метавысказываний» [Шмелева: 9]. Отдельные проявления

авторского начала сплетаются воедино, образуя авторский узор, «на который

накладывается выбор лексики, грамматических средств и композиционного

строения текста» [Там же: 9].

На наш взгляд, целесообразным является использование термина

категория автора, так как данный термин в общем виде определяет объект и

предполагает разные формы присутствия автора в художественной ткани

текста.

В качестве основных свойств категории автора (авторского начала по

терминологии Т. В. Шмелевой) в медийном тексте Т. В. Шмелева называет

следующие:

1. Выявленность и его роль в тексте. В зависимости от жанра и

коммуникативной цели адресант в тексте может обнаруживаться по-разному:

«от «теневого присутствия» автора в абсолютно объективированной

информации (...) до откровенного Я» [Там же: 9].

В зависимости от типа модуса автору может быть отведена та или иная

роль: при реализации модуса знания автор выступает в роли информатора,

модуса вопроса – в роли интервьюера, модуса наблюдения − репортера,

модуса мнения − колумниста, модуса умозаключения − аналитика. Что

касается жанра рецензии, он предполагает сочетание разных типов модуса,

так как критик в рамках одного текста может выступать в разных ролях. Это

обеспечивает «динамичность авторского начала, в котором отражается

сценарий авторского поведения, в результате которого рождается данный

121

текст» [Там же: 10]. Понятие «роль автора» тесно связно с понятием «речевая

маска», о котором речь пойдет ниже.

2. Степень сложности. Усложнение авторского начала связано с

введением «чужого слова» в текст. В тексте рецензии это проявляется в

присутствии различных точек зрения, с которыми критик соглашается или

которые он стремится опровергнуть. Выделяются три способа усложнения

авторского начала: 1 тип – использование вводных слов, указывающих на

источник сообщения, 2 тип – использование сложноподчиненных

предложений с придаточным изъяснительным, передающих косвенную речь,

3 тип – использование конструкций с прямой речью.

Увеличение числа чужих голосов приводит к «смерти автора» (Р. Барт),

или «имитации авторства» (Т. В. Шмелева). Это придает изложению

относительную объективность, так как демонстрируется плюрализм мнений,

из которых читателю самому предлагается выбрать нужное.

3. Удельный вес категории автора в тексте. При анализе данного

свойства рассматривается «относительное текстовое пространство,

отведенное под авторское начало» [Там же: 12]. Данный параметр напрямую

зависит от жанра и коммуникативной установки автора. Так, в новостном

жанре удельный вес будет сведен к минимуму, в то время как жанр рецензии,

например, предоставляет критику более широкие возможности для

самовыражения.

Многие современные исследователи пишут о парадоксальности

функционирования категории автора в медиатексте. Отмечается, что

«современная медийная практика предполагает как расширение проявлений

автора в тексте, так и его минимализацию – вплоть до обязательных

грамматических маркеров глагола (модальности и времени)» [Там же: 21].

Отсюда наличие двух противоположных явлений: эссеизации [Кайда 2008] –

максимального проявления авторского Я, и «эффекта отсутствия», когда

присутствие автора в тексте можно обнаружить лишь по грамматическим

показателям [Шмелева: 21, 26].

122

Анализ данных параметров в процессе стилистического изучения

категории автора в медийном тексте позволяет «получить штрихи

стилистического портрета издания» [Шмелева:12].

Для литературной рецензии авторское присутствие в тексте является

конститутивным признаком, так как данный жанр предполагает выражение

личностной оценки художественного произведения на основе системы

доказательств. При этом критику важно убедить в собственной точке зрения

читателя, для которого, как отмечают современные исследователи,

существенно не только «что» говорится, но и «кто» об этом говорит. Из этого

следует, что сила воздействия текста рецензии во многом зависит от того,

каким образом в нем реализована тактика самопрезентации критика.

Данная тактика позволяет критику выстроить в тексте рецензии

определенный «образ себя», который бы вызвал интерес и доверие читателя,

что в конечном итоге позволило бы усилить воздействующий эффект. В

рамках этой тактики можно выделить два основных способа речевого

поведения автора: позитивная самопрезентация и надевание маски

(см. таблицу №4 в Приложении 2).

Позитивная презентация позволяет критику преподнести себя как

человека, обладающего определенными профессиональными и личностными

качествами. Для реализации данной интенции характерны такие речевые

ходы, как п р о ф е с с и о н а л ь н а я и д е н т и ф и к а ц и я , т в о р ч е с к а я

м а с т е р с к а я , т р ю и з м , с о в е т , в о с п о м и н а н и е / с л у ч а й и з

ж и з н и , п р и з н а н и е , в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о ,

у с т у п к а / о п р а в д а н и е , с а м о к р и т и к а / с а м о и р о н и я , а п е л л я ц и я к

в е ч н ы м ц е н н о с т я м , с у б ъ е к т и в а ц и я с у ж д е н и я .

Р Х п р о ф е с с и о н а л ь н а я и д е н т и ф и к а ц и я . В текст рецензии

вводится информация о роде занятий критика, его профессиональной

компетентности в определенной области знаний. Для экспликации в данном

случае используются, например, конструкции с союзом как в значении «в

качестве»: У меня как человека, довольно долго занимавшегося историей

123

литературы США, особенный и даже несколько ревнивый интерес вызвали

фрагменты книги, имеющие к ней прямое касательство (Крутой пацан, море

и оскомина. ЛГ 2011. №10); Как редактор, я восхитился талантом

переводчика и считаю, что эта книга займѐт достойное место в

библиотеке фантастических произведений» («Звѐздный Спас». ЛГ 2014.

№23); Всѐ бы ничего, но, увы, читал я это произведение победителя. И не

просто пробегал текст, должен был вчитываться по обязанности

руководителя семинара молодых авторов (Что нынче в «Модэ»? ЛГ 2012.

№26).

В результате читатель понимает, что за критическими замечаниями

стоит реальная личность, обладающая определенными знаниями, умениями,

специализирующаяся на том материале, который подвергается анализу. Это

должно повысить статус критика в глазах читателя и вызвать у последнего

доверие к выносимым оценкам.

Р Х т в о р ч е с к а я м а с т е р с к а я . В рамках данного хода критик

приоткрывает перед читателем тайны творческой мастерской, используя

метатекстовые описания своих действий, размышлений в ходе анализа

художественного произведения: В общем, тема тут богатая, в три слова

не уложишься. Надо закругляться (Чем копулировать – лучше бы в футбол.

ЛГ 2009. №30); В заключение вернусь к тексту романа (Картонная война.

ЛГ 2009. №6); «Пародия» – не то. «Ремейк» – это к Киркорову. Пожалуй,

самым подходящим является интеллигентный термин «адаптация»

(Аспирантская проза. ЛГ 2011. №37); Так случилось, что читала я рассказы

из сборника Алексея Варламова месяца три назад, а за рецензию взялась

только сейчас. Но это и хорошо – писать не по первовкусию, а после, когда

всѐ уже улеглось, отстоялось, вызрели и спрессовались смыслы (Тело под

белым халатом. ЛГ 2011. №40).

У читателя создается ощущение, что критический разбор происходит

на его глазах, он видит, как критик приступает к анализу произведения,

подбирает нужное слово, резюмирует сказанное. Это помогает читателю

124

представить сам процесс рецензирования, следить за развитием критической

мысли и зачастую почувствовать себя включенным в этот процесс.

Р Х т р ю и з м . Профессиональный статус критика позволяет ему делать

общие умозаключения, касающиеся типичных особенностей

функционирования литературного процесса. Для реализации этой цели

зачастую используются трюизмы – суждения, которые представляют собой

общеизвестные истины, не подлежащие сомнению, и позволяют критику на

основе них выносить определенные оценки. На языковом уровне такие

конструкции вводятся в текст при помощи лексики, подчеркивающей

типичность ситуации (см. давно известно, так всегда бывает), предикатов с

вневременным значением: У людей сегодня нет времени читать книги –

разве что газеты. (...) Удобнее писать о человеке уже после смерти –

чтобы удобнее было врать (Листаж и премиаж. ЛГ 2011. №43); Творчество

не существует вне тщательнейшего отбора событий, лиц, положений, вне

следования единому жанру. Наконец, не существует оно без полноценных,

одушевлѐнных художественной волей, именно сотворѐнных образов.(...)

Публицистика требует фактов, она невозможна без их анализа, без их

обобщения, пусть самого тенденциозного (Неживое. ЛГ 2010. №47-48);

Давно известно: хочешь либеральную литературную премию – «энергично

копулируй на фоне ужасов советской эпохи» (Чем копулировать – лучше бы

в футбол. ЛГ 2009. №30); Народная примета: если вся либеральная тусовка

взахлѐб хвалит то или иное произведение – что-то тут нечисто (Шалун уж

отморозил. ЛГ 2010. №16-17); Так всегда бывает: когда маленькое зло не

вытаскиваешь за ушко да на солнышко: оно постепенно растѐт и в конце

концов объявляет себя добром. Поэтому стоит побороть брезгливость и

рассмотреть Байяра внимательно. (...) Здесь Байяр сознательно упускает из

виду, что результат чтения – это не насколько хорошо ты запомнил

повествование, а что ты по этому поводу рассудил и почувствовал. Из

всего огромного романа можно вынести одну-единственную мысль,

125

поистине важную для читающего, – и это уже будет прочитанный

роман (Гуманитарий в обжорном ряду. ЛГ 2012. №49).

Как отмечают психологи, такие высказывания очень эффективны в

процессе общения, поскольку не требуют размышления в силу своей

очевидности и попадают прямиком в подсознание, минуя сознание. Трюизмы

помогают направить мысль человека в нужное русло, ввиду своей

афористичности они не требуют ответной реакции от собеседника и

воспринимаются им как непреложная истина. При этом сам человек (в нашем

случае критик), высказывающий данные мысли, предстает как

осведомленный, опытный в определенной области.

Р Х с о в е т . Позиционируя себя как профессионала, критик выполняет

просветительскую функцию по отношению к читателю и писателю, давая им

советы, высказывая замечания (см. об этом подробнее далее в РХ р е ч е в а я

м а с к а « у ч и т е л ь » ). В данном случае используются глаголы

императивной семантики во 2 лице мн.ч.: Что ж, запретить писателю

писать то, что он хочет, мы не можем. Но мы можем предостеречь

читателя от пустой траты времени. И мы это делаем. Перечитайте

Толстого, Бунина, Чехова. Хоть в двадцать пятый раз. Не верьте пустой

болтовне, не верьте холодному уму. Бижутерии при всѐм своѐм блеске

никогда не стать золотом. Верьте сердцу. Оно не обманет (Поролоновая

яма. ЛГ 2011. №35).

Однако зачастую автору рецензии важно подчеркнуть, в первую

очередь, свои человеческие качества, преподнести себя как обычного

человека, испытывающего определенные чувства и эмоции при прочтении

произведения. Исследователи связывают такое речевое поведение рецензента

с изменением модели критической деятельности, когда отвергается «образ

всезнающего, авторитетного критика-судьи» [Говорухина 2010: 21] и

формируется «образ аналитика, читателя, комментатора, медиатора и

собеседника» [Там же: 21]. Для создания такого образа критику необходимо

встать наравне с читателем, расположить его к общению, соразмышлению,

126

сораздумью. Здесь важную роль играет субъективация повествования, когда

критик делится с читателем воспоминаниями, выражает собственные чувства

или эмоции, высказывает личное мнение, предположение, замечание.

Р Х в о с п о м и н а н и е / с л у ч а й и з ж и з н и п озволяет передать

информацию о фактах, имевших место в реальной жизни, а значит,

демонстрирующих предельную открытость критика и достоверность

описываемого, что создает атмосферу доверительных отношений.

Используется нарратив, повествующий о реальных событиях жизни критика,

произошедших с ним в прошлом: Я хорошо помню, как, прочитав еѐ, люди в

возрастном диапазоне примерно от 16 до 50 принялись отождествлять

себя с героями этого писателя, стараясь пить так, как пьют и не пьянеют

они; говорить так, как говорят они, – междометиями; и любить тоже так,

то есть ни к кому тесно не привязываясь и сохраняя независимость; и уж ни

за что не выказывать чувств, глухо намекая всем видом, что где-то глубоко

они есть (Крутой пацан, море и оскомина. ЛГ 2011. №10); А с этой книжкой

вышла вот какая история. Купил я еѐ из-за обложки. Всегда стараюсь

покупать, если на обложке купола или стена берѐзок: «А вдруг хорошая?»

Вдруг там про хорошее что-нибудь… Помню, торговал я книжками на

заре 90-х. Четыре кирпича и фанерка. Самый хит продаж был –

«Марианна» с портретом мексиканской актрисы Вероники Кастро на

обложке. Всех покупателей я честно предупреждал: это про другую

Марианну, не про ту, которая «Богатые тоже плачут»! Всѐ равно брали

люди (Бабье дело – фрукта да овощь. ЛГ 2014. №9).

Р Х п р и з н а н и е . Цель данного хода – продемонстрировать такое

ценное качество личности, как искренность, что играет на повышение

статуса критика в глазах читателя. Честность в общении является не только

соблюдением одной из его максим, но и залогом установления

доброжелательных, искренних отношений между критиком и читателем. На

языковом уровне «признание» реализуется за счет метаязыковых маркеров

соответствующей семантики (честно говоря, откровенно, должен

127

признаться, признаюсь по секрету): Честно говоря, мне не нравится

литературная серийность. Но об этом говорить ещѐ рано, надо

посмотреть, что возникнет из самонадеянной авторской «заявы» (Застой и

«вселенная смыслов». ЛГ 2012. №45); А вот что мне откровенно

понравилось – это сборник рассказов Наринэ Абгарян «Манюня». Смешные

и грустные истории про детство. Там пахнет солнцем, людские отношения

трогательны и искренни. Иногда они даже напоминают столь чтимого

мною Нодара Думбадзе. Помните «Я, бабушка, Илико и Илларион»? Та же

мягкая грусть и тонкая, добрая ирония. Хорошая проза (Чулки в сеточку.

ЛГ 2011. №8); Тут я должен признаться, что попытался при пересказе

сюжета обойтись без иронии, к которой прибегло большинство критиков,

писавших о книге. Опыт не удался – нейтрального тона хватило лишь на

завязку, да и то в самых общих чертах (Эксперимент над собой или над

читателем? ЛГ 2010. №10); Признаюсь по секрету: больше люблю читать

пьесы, нежели ходить в театр, а театр теперь не шекспировский и не

чеховский, а режиссѐрский. Чтобы не нарваться на разного рода

«новаторов», лучше я буду, не покидая родного дивана, знакомиться с

творениями драматургов (Восток – дело тонкое, но и Запад непрост.

ЛГ 2012. №21); В заключение признаюсь, что, увы, ничего нового и

оригинального из книги П. Басинского почерпнуть не удалось, напротив,

возникли сомнения в ценности этого «литературно-художественного

издания». Хотелось бы узнать, кому адресован сей опус? («Туманное

впечатление». ЛГ 2012. №10).

Р Х в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о . Данный ход используется

также в тактике презентации объекта рецензии с целью оценки

анализируемого произведения. В рамках тактики самопрезентации

реализуется другая функция названного хода. Критик открыто делится с

читателем своим впечатлением от прочитанного, выражает чувства, передает

различные эмоции и ощущения с целью сделать повествование более живым,

эмоциональным и продемонстрировать открытость и доверительность по

128

отношению к адресату-собеседнику: Закрываешь книгу с ощущением: что-

то новое и хорошо узнаваемое. Если реализм, то – магический. Не совсем в

духе Гарсиа Маркеса, но где-то в этом направлении. Знаю, что

испаноязычную прозу Костин ценит больше всего. В ХХ веке она стала

прорывом провинции в большую литературу (Прославление Болота. ЛГ 2012.

№49); Шут с ними, с аргументами, расскажу просто свою историю. Я

начал читать это в рукописи около года назад, вскоре после того, как с

отвращением вынес на лестничную площадку целую пачку «современной

литературы». Чтение меня потрясло. Перепахало. Будто мне лет

четырнадцать. Валериан Майков писал, что русская девушка, когда

влюбляется, плачет. Я тоже обычно плачу, когда меня СИЛЬНО задевает

книга. А тут хотелось пританцовывать, напевать, смеяться и кричать

«эге-гей». Странно... (Как меня ударили микроскопом. ЛГ 2014. №20); А ещѐ

грустно оттого, что нет на этих отмороженных шалунов матери,

которая бы «грозила им в окно» (Шалун уж отморозил. ЛГ 2010. №16-17);

Раздражают настырная невнятица, сумбурный и неумный ассоциативный

лепет, уже давно просроченный постмодернистский фастфуд. Хочется

свежего воздуха подлинной поэзии. Пусть и верлибрической (Верлибнуться

можно. ЛГ 2009. №31); В книге даѐтся интерпретация популярным

мультфильмам, сказкам, кинокартинам. Автор пытается преподнести всѐ

это с юмором, но отчего-то не смешно. Местами забавно, местами пошло,

а в целом – скучно (Необыкновенный фашизм. ЛГ 2011. №42); А вот

субъективно мне трудно принять эту жѐсткую прозу, почти

безостановочную смену «кадров» (Мастер противоречий? ЛГ 2012. №45).

Данный прием позволяет высказать замечания по поводу качества

произведения или оценить его таким образом, что вынесенные оценки нельзя

будет подвергнуть сомнению, так как речь идет о субъективных чувствах,

которые не требуют доказательств и не могут быть верифицированы.

Такое количество субъективных переживаний и ощущений,

придающих тексту эмоциональность и делающих его более живым,

129

обусловлено ориентацией на массового читателя, непрофессионала,

которому ближе эмоциональные, чувственные переживания критика, нежели

рациональная аргументация.

Для того чтобы расположить к себе читателя, критику важно, создавая

положительный «образ себя», продемонстрировать такие личностные

качества, которые оценит аудитория: искренность, доброжелательность,

вежливость и другие.

Доброжелательность реализуется в Р Х у с т у п к а / о п р а в д а н и е .

Отмечая отрицательные особенности рецензируемого текста, критик

переносит вину с автора рецензируемого произведения на других субъектов

литературного процесса (например, издателей), на внешние обстоятельства

или умаляет значение тех или иных недостатков: Что ж, доброжелательно

допустим мы, эссеистика не самое лучшее в человеке <…>; Даже за

будущее писателя успокаиваешься: мол, и не такие души деревенская

тишина врачевала (Баня на колокольне. ЛГ 2010. №4); Ну то, что в одном

предложении два однокоренных слова «высоченный» и «выше», будем

считать мелочью. Ну не стилист автор («Пылкость отдала, без мыслей».

ЛГ 2008. №47); Впрочем, вполне возможно, что издатели юного

литератора принудили («После царьского житья». ЛГ 2009. №7); С такой

же удручающей быстротой идѐт к финалу и вся эта история с армадой,

превратившаяся в пародию на историю человечества. Автор, может, и не

хотел подобного превращения похождений капитана Врунгеля в «одиссею

старика Ноя», анекдота – в библейский миф и утопию. Да так уж

получилось. Инерция жанра, а скорее, школьного мышления, будто из

учебника обществоведения для старших классов, оказалась велика

(«Вселенная хохочет над нами...». ЛГ 2009. №1); Ладно, будем считать

случайной неточностью, непрояснѐнностью (Под вой ледяной пороши.

ЛГ 2009. №15).

Такая уступка, демонстрирующая доброжелательность критика, в то же

время ненавязчиво позволяет указать на недостатки произведения, что

130

заставляет говорить, скорее, о снисходительном тоне, реализующем игру на

повышение статуса критика.

Доброжелательность критика, его вежливость и установка на этикетное

речевое поведение проявляется и в использовании эвфемизмов: Однако с

изрядной долей сожаления приходится констатировать, что составители

аннотации к новой акунинской книге погрешили против истины как

минимум дважды (Необычайные приключения. ЛГ 2008. №46); Всѐ-таки с

каждой новой автор понимала, что уровень еѐ, мягко говоря, мастерства –

не того... Обретала какой-никакой литературный опыт («Пылкость отдала,

без мыслей». ЛГ 2008. №47); Этот, с позволения сказать, верлибр написан

Андреем Черкасовым (Верлибнуться можно. ЛГ 2009. №31); Этот роман

легкомысленного карманного формата о судьбах человеческих цивилизаций

трудно воспринимать всерьѐз («Вселенная хохочет над нами...». ЛГ 2009.

№1).

Считается, что эвфемизация речи способствует установлению

дружеских отношений, позволяет избежать негативной реакции со стороны

слушателя, так как называет стигматизированные понятия в мягкой форме.

Однако в медийном дискурсе у данного явления появляются и другие

функции [см. об этом: Паняхина 2012 (а)]. В жанре рецензии эвфемизмы

могут служить средством реализации игры на повышение, когда критик в

процессе негативной презентации объекта рецензии нарочито демонстрирует

вежливое отношение к автору, что свидетельствует, скорее, о желании

критика подчеркнуть свой культурный уровень, владение нормами этикета,

чем о доброжелательном отношении к объекту критики: Здесь слышится

такое невнимание к глубинной этике романа, такое натуральное родство

писательницы со старшеклассницей, рассуждающей: «а чего это Татьяна

отвергла Онегина, какая разница, что у ней муж», – что даже как-то

неудобно становится за наш «золотой миллиард» (Абсолютный звон.

ЛГ 2012. №44); Этот достойный человек, по собственному признанию,

родился в семье, где читали мало, и сам тоже чтением не увлекался, ибо ему

131

«некогда было этим заниматься». Ныне он преподаѐт литературу в

университете, и ему «по долгу службы положено рассуждать о книгах»,

которые во многих случаях он «даже не открывал». Вот такая печальная

история: пусть и не с каждым может случиться, но всѐ ж таки со

многими; непрофессионалов везде хватает, а гуманитарная сфера и правда

предоставляют больше возможностей для маскировки, чем естественно-

научная (Гуманитарий в обжорном ряду. ЛГ 2012. №49).

В противовес данному ходу в тексте рецензии встречается и явление

дисфемизации, предполагающее эмоционально-экспрессивное выражение

негативной оценки объекта критики. Этот прием вербализуется при помощи

конструкций экспрессивного синтаксиса и слов, прямо и порой в достаточно

грубой форме выражающих отрицательную оценку: Помилуйте, но ведь это

же банальщина, простительная экзерсисам литстудента (Шалун уж

отморозил. ЛГ 2010. №16-17); Это назойливое водопомешательство (или

водобесие, кому как больше нравится) где-то с середины первой части

уже начинает раздражать. Ну нельзя так, господа! Подтекст на то и

подтекст, чтобы мелькать где-то между строк, на краю зрения,

ненавязчиво (Водянка. ЛГ 2011. №44).

Наличие в тексте рецензии дисфемизмов объясняется тем, что для

русской критики в целом «показательна предельная откровенность суждений,

выражавшаяся в нелицемерной прямоте восторженных похвал и еще больше

– резких неприятий; в обнаженной честности признаний (...), в благородном

единстве слова и дела, то есть единстве жизненного поведения и

декларируемых идеалов» [Егоров].

Р Х с а м о к р и т и к а / с а м о и р о н и я . Для современных рецензентов

характерна также экспликация критического отношения к себе; иронически

осмысляются собственные действия, манера письма, способ анализа,

нарочито принижается собственный статус: Я, конечно, придираюсь. Роман

же не про лошадей. Едем дальше (Анальные плавники, рясистые яблони.

ЛГ 2013. №5); К слову сказать, для искушѐнного любителя изящной

132

словесности подобная фраза – непреодолимый повод закрыть книгу и

никогда больше еѐ не открывать, ибо глупее «голоса души» придумать

ничего невозможно. Однако читатель чуть попроще (поплоше), к коим я

отношу себя, с удовольствием покупается на подобную фенечку и с видом

жадного похитителя душ (в поиске оной) позволяет себе в часы досуга

полистать книгу. (Чужая душа – потѐмки. ЛГ 2012. №41); Я не историк и не

буду делать вид, что лучше Стогова разбираюсь в том, в чѐм мы оба

разбираемся плохо. Остановлюсь на том, что доступно моему разумению

(Хинди-руси, швайн, швайн. ЛГ 2011. №16-17).

С помощью данного хода критик располагает к себе читателя, так как

не идеализирует себя, а создает живой образ человека-специалиста.

Р Х а п е л л я ц и я к в е ч н ы м ц е н н о с т я м . По мнению

исследователей, из литературной критики можно почерпнуть «информацию о

ценностном контексте (ценностном потенциале) авторов рецензий)» [Ильина

2009: 98]. А. Г. Башкатова справедливо отмечает, что, «литературная

рецензия – это не морализаторский жанр, но в то же время в рецензии

(особенно сейчас, в эпоху перелома, хаотизма, постмодернизма) должна быть

проявлена вполне чѐткая ценностная ориентация журналиста – ориентация на

положительные ценностные категории, на созидательные начала. На

рецензенте лежит вполне ощутимая ответственность, ведь он формирует

общественное мнение – в том числе и по поводу проявленной в книге

авторской позиции» [Башкатова]. При анализе книги критик особое

внимание уделяет ее ценностной составляющей, наличию духовно-

нравственного начала [см. о системе ценностей в языковом менталитете:

Радбиль 2010]. Отсюда апелляция к таким концептуальным категориям, как

любовь, семья, родина и др.: У Кострова удивительная интонация, редкая

для современной поэзии, – интонация благодарности жизни. Не за еѐ дары,

а просто за то, что она была, и была именно такой. Она огромна и

благословенна и, может быть, даже более ценна, чем бессмертие («Тихая

лирика». ЛГ 2014. №20); Мнимо интеллектуальной прозы вдосталь, но мало

133

сейчас литературы, лелеющей пластику, органику жизни, дорожащей

опытом поколений. Больше всѐ антироманы, антиэпос какой-то. Мы

ждѐм: вот-вот окрепнет голос провинции, и отсюда пойдѐт новая русская

проза. Оригинальность романа, самобытность его я понимаю, может

быть, простовато: автор не поступился глубиной ради внешней

занимательности. Но ирония – не самоцель, она лишь подталкивает к

раздумью о главном: о семье, о любви и о вере. Ведь сама семья, основа

жизнестойкой культуры, размыта, раздавлена в ХХ веке. Эпоха

демонстративно игровой прозы довершает это разложение. А мыслим ли

русский роман без семьи? Совместить иронию истории и «мысль семейную»

– нелѐгкая это задача. И вообще – напомнить о самых традиционных

ценностях, среди коих – быт провинции, хранительницы национального

уклада. Кажется, на исходе эпоха постмодерна, балаганно-шутовское

отношение к истории всем уже надоело. Опять интересны авторы,

обращѐнные к преданию, к родовой легенде, вообще к проблеме рода и

семьи в России (Прославление Болота. ЛГ 2012. №49); И только для нас,

любителей почитать о том, что «нужно честно жить, много трудиться

и крепко любить родину», никаких экологических ниш не предусмотрено. Не

странно ли? (Бабье дело – фрукта да овощь. ЛГ 2014. №9).

Р Х с у б ъ е к т и в а ц и я с у ж д е н и я . Данный ход связан с

субъективным началом критического текста, когда рецензент является

выразителем собственного мнения. Личная позиция критика по той или иной

проблеме в то же время формально допускает наличие других равноправных

точек зрения, возможность формирования у читателя собственного взгляда,

ответной реакции. Создание иллюзии самостоятельного выбора той или иной

позиции должно расположить адресата-читателя к рецензенту и создать

атмосферу равноправия, что привлекает современную аудиторию: Лично на

меня новая книга Евсеева «Лавка нищих. Русские каприччо» произвела

огромное впечатление (Темно иль ничтожно? ЛГ 2009. №33-34); Если тому,

кто не сподобится прочесть книгу, всѐ же интересно, чем кончится дело,

134

спешу предупредить, что понять это лично для меня оказалось сверх сил

(Руководство для «живущих писаниной». ЛГ 2011. №29); Что касается

меня, то решение принято: читать книгу Басинского о Толстом не буду!

(«Туманное впечатление». ЛГ 2012. №10); Мне кажется, такое

сопоставление, учитывая определѐнную схожесть судьбы «маленьких

людей» – Филемона и Бавкиды из «Фауста» и Евгения и Параши «Медного

всадника», – куда как интересней, чем притягивать за уши Сталина на

основе фаустовских фраз вроде «старикам я не хозяин»! (Тайна пятого акта.

ЛГ 2010. №6-7); Очень, на мой взгляд, удачен финал пьесы: в глазах народа,

простых горцев, Бестужев уходит в легенду, становясь чуть ли не

генералом у Шамиля (в действительности он погиб в стычке с черкесами).

(Восток – дело тонкое, но и Запад непрост. ЛГ 2012. №21); Автор романа

«Победитель» Андрей Волос назойливо представлен на обложке книги

«лауреатом престижных премий», что, на мой взгляд, если и является в

условиях разрушенного литературно-художественного процесса признаком

«успеха», то, как правило, нелитературного (Картонная война. ЛГ 2009.

№6).

Наличие в образе автора двух составляющих, одновременно

вербализующихся в тексте рецензии, приводит к возникновению оппозиции

«личное – профессиональное». С одной стороны, критик является личностью

с определенной системой ценностей, кругом общения (куда может входить и

объект критики), с другой стороны − представителем определенной

профессии, которая накладывает свои ограничения на восприятие и оценку

анализируемого: Исполнившись критической желчи, взмахнул перстами

над клавиатурой и... сник. Сдулся, как проколотая шина. Потому как,

добравшись до конца книги, уткнулся в обращение к читателю. Подписала

сей текст баронесса Николсон Уинтербурнская. Она же – член

Европарламента. Она же – сопредседатель благотворительного детского

фонда «Чилдренз Хай Левел Груп» (CHLG). Она же... В общем, из Обращения

следовало, что средства от покупки данной книги идут на помощь детям. И

135

надо быть человеком совсем уж без сердца и его желудочков, чтобы

положить охулку на очередное творение г-жи Джоан К. Ролинг. Однако,

поразмыслив на досуге, усмотрел в сѐм издательском ходе некую

«некрасивую заднюю мысль», как говаривал Салтыков-Щедрин. И в самом

деле, получив со всего мира, в том числе и из детских карманов,

многомиллионную прибыль от лихого издательского проекта, отчего бы и не

бросить кость малую в виде дохода от небольшой книжечки – не убудет!

Зато какой рекламный ход. Да и нападок меньше станет (Маглы, шмаглы...

были бы здоровы! ЛГ 2009. №16); Я лично ничего не имею против Алексея

Варламова. Я отношусь к нему даже с некоторой сентиментальностью,

потому что в 1987 году дебютировал вместе с ним как прозаик в

«толстом» журнале – «Октябре». Рассказ Варламова назывался, кажется,

«Таракан». Герой его любил тараканов. Я тараканов никогда не любил, но

рассказ, помню, прочитал с интересом (…) Вот и «Михаил Булгаков»

Варламова, в принципе заслуживающая серьѐзного внимания книга. (…)

Но читаешь эту книгу без волнения, без трепета, без сердцебиения, что

довольно странно, потому что тема Булгакова до сих пор не оставляет

равнодушными читателей (Политкорректный фоторобот мастера. ЛГ 2009.

№9-10).

В приведенных цитатах в «борьбе» личностного и профессионального

начал «побеждает» последнее, что позволяет критику подчеркнуть

объективность в вынесении оценок.

Одним из важных речевых ходов, реализующих тактику

самопрезентации, является надевание маски [Марьянчик 2010, Кукс 2005].

Этот ход активно используется в анализируемых нами текстах, отличаясь

разнообразием представленных образов.

Речевая маска (далее – РМ) – это ролевое перевоплощение автора,

которое выражается через имитацию чужого речевого поведения. При этом

«говорящий не заботится о полном воспроизведении чужой речи, он лишь

бросает отдельные яркие мазки, наиболее характерные приметы чужого

136

голоса» [Земская 1983: 180]. Речевая маска, выступая одним из речевых

ходов самопрезентации автора рецензии, связана с игрой на повышение или

понижение собственного статуса, с одной стороны, и статуса адресата, с

другой. Последний может позиционироваться как массовый читатель, автор

рецензируемого произведения, редактор, корректор или другой критик. При

этом возникают три типа взаимоотношений критика с «адресатом»: статус

критика выше статуса «адресата», равен ему, ниже статуса «адресата»

[Ермошин 2009]. Имеющийся у нас фактический материал позволил

наметить типологию речевых масок, моделирующих указанные отношения в

текстах литературной критики.

I. Речевые маски, работающие на повышение статуса критика: врач,

учитель, родитель, библиофил, литературный эрудит. «Надевая» эти маски,

критик выступает как доминирующее лицо в акте коммуникации, при этом

каждой из них, за исключением масок библиофил и литературный эрудит

соответствует парная маска, под которой в текст вводится объект критики

или 2-е лицо – участник воображаемого диалога.

Отметим, что наличие парных масок обусловлено спецификой

понятийного содержания тех существительных, которые выступают в роли

«имени маски». Так, существительные врач, учитель, родитель и т. п.

обозначают лицо по его социально-семейному статусу относительно другого

лица, поэтому презумпцию этих слов составляет наличие этого другого лица

и соответственно – парной номинации: пациент, ученик, ребенок и под.

Таким образом, для обозначения парных масок используются антонимы-

конверсивы. А такие существительные, как библиофил, литературный

эрудит, зануда, простачок (последние две речевые маски будут

проанализированы в дальнейшем) представляют собой оценочные имена,

обозначающие лицо по характерному для него качеству, поэтому их смысл

не обязательно предполагает коррелирующее лицо.

РМ «Врач – пациент» (критик – объект критики). Одной из задач

врача является диагностика заболеваний пациентов, назначение лечения.

137

Сходная задача стоит и перед критиком: выявить сильные и слабые стороны

анализируемого произведения, а иногда и указать возможные пути

преодоления последних. В связи с этим анализ литературного произведения

подается как процесс исследования симптомов больного организма и

постановки диагноза, а автор рецензируемого произведения выступает в роли

пациента. На языковом уровне созданию речевой маски врача способствует

использование профессионализмов и слов соответствующей тематической

группы: Всѐ в новой книге А. Иличевского указывает на то, что она

написана в особом состоянии сна (полусна, бреда), полубреда. Сам ли этот

трансовый слог провоцирует самогипноз писателя или наоборот, но

впечатление «отпущенности» тут абсолютно стойкое. Первый симптом

этого «заболевания» перманентным верлибром – полный крах сюжета.

Писатель просто перестал сопротивляться хаосу, который поджидает

всякого, кто высокомерно машет рукой на реальность и еѐ (якобы)

«фотографирование». (…) Пока же после потери части крови он бормочет

сквозь сон: «Ответа нет, вокруг всѐ сон и сон во сне, и день за днѐм

туман…» (В. Яранцев. Сквозь сон. ЛГ 2008. №48).

РМ «Учитель – ученик» (критик – объект критики/читатель).

Дидактическая функция – одна их важнейших в профессии критика.

Основным средством создания данной маски являются глаголы с

императивной семантикой, лексика с модальной семантикой типа надо,

можно, нужно, должны; имплицитные утверждения с модальной

семантикой в форме вопросительного предложения (Почему бы не…),

придающие повествованию назидательный тон. Обычно маска учителя

обращена к массовому читателю, который по профессиональной подготовке

уступает рецензенту: Перечитайте Толстого, Бунина, Чехова. Хоть в

двадцать пятый раз. Не верьте пустой болтовне, не верьте холодному уму.

Бижутерии при всѐм своѐм блеске никогда не стать золотом. Верьте

сердцу. Оно не обманет (А. Златова. Поролоновая яма. ЛГ 2011. №35).

138

Однако в определенных случаях критик использует данную маску,

адресуясь к автору рецензируемого произведения, по мнению рецензента,

недостаточно опытному в тех или иных вопросах: Уважаемые авторы

журнала «Москва»! Оставьте ваши карательные экспедиции в советское

время! Оно было и прошло. Наступило иное время. И чтобы писать о нѐм,

нужно не меньшее мужество (и, естественно, талант), чем проявляли

советские писатели, когда писали о своѐм времени (Д. Черепанов.

Обманутые ожидания. ЛГ 2009. №27); Почему было не перевести просто

«прыгучий»? (А. Яковлев. Маглы, шмаглы... были бы здоровы! ЛГ 2009.

№16); Это вовсе не означает сознательного копирования, но такова частая

беда начитанного человека, взявшегося за собственную книгу. Надо было

подождать, пока материал отлежится, а мысли успокоятся. Ведь могло

бы получиться очень хорошее произведение. Отлежаться бы этому роману

в столе у автора, определиться с целевой аудиторией и не предлагать

подросткам сложную «филологическую» прозу, да ещѐ к хорошему

редактору попасть – вот и не пришлось бы затыкать водопад носовым

платком, как сказано в одном из эпизодов. И была бы достойная книга. А

так – фальстарт получился (О. Шатохина. Фальстарт, или Как заткнуть

водопад. ЛГ 2009. №36).

РМ «Родитель – ребенок» (критик – объект критики). Эта пара

максимально близка предыдущей, однако специфика данных отношений

предоставляет автору свободу выбора способов речевого воздействия.

Сигналом использования данной маски может служить лексика, относящаяся

к сфере межличностных отношений родителя и ребенка: Собственно, уже за

одну фразу из рекламного послания о книге Сергея Самсонова «Аномалия

Камлаева» следовало бы, как советовал классик, массировать копчик

известным предметом домашнего обихода. То бишь пороть за

утверждение: «Произведения такого масштаба Россия не знала давно». (…)

Уф-ф! Опять пороть. И два раза: за беспощадное злоупотребление

139

читательским вниманием и за употребление имени Господа всуе

(А. Яковлев. «После царьского житья». ЛГ 2009. №7).

РМ «Библиофил». Статус этой маски основан на том особом уважении

книжной культуры, которое характерно для русской ментальности в целом.

Воздействующая функция обусловлена прогнозируемым доверием читателя

к мнению человека, для которого книга представляет жизненную ценность: Я

очень люблю именно русский рассказ как жанр совершенно неповторимый

в мировой литературе, но, к сожалению, в последние годы он как-то

оказался в загоне. Года три назад тоже из «ЛГ» узнал об антологии прозы

журнала «Наш современник» «Российские дали». Потом я увидел этот

двухтомник в костромской библиотеке, взял почитать. Там тоже были

очень приличные рассказы, в том числе совершенно неизвестных мне

современных писателей – Л. Сычѐвой, Я. Шипова, В. Бутенко, А. Карышева,

В. Мануйлова, А. Панкратова, Л. Ющенко, А. Байбородина, А. Фуфлыгина,

Н. Агафонова. В общем, я получил удовольствие. А главное, убедился –

русский рассказ жив. Но «Русского рассказа» авторов журнала «Москва» я

у нас в библиотеке достать не смог. Там и не знали про такой. Тогда я

попросил приятеля, часто бывающего по делам в Москве, купить мне эту

книгу. Он сумел приобрести еѐ только в книжной лавке самого журнала

«Москва» на Арбате, что обошлось ему (а точнее, мне) в сумму около

шестисот рубликов. Ну да ладно – на хорошую книгу в конце концов и

таких денег не жалко. «Литгазета» посулила: «Очень не похожие по

тематике и настроению рассказы тем не менее представляют

гармоничный литературный ансамбль, открывающий читателю жизнь

нашей страны в разные периоды прошлого века». Открыл я книгу,

пролистнув советский период (это мы всѐ знаем), предвкушая несколько

вечеров увлекательного чтения… (Д. Черепанов. Обманутые ожидания.

ЛГ 2009. №27).

На языковом уровне данная речевая маска создается за счет включения

в текст рецензии «субтекста», в котором моделируется типичное поведение

140

«любителя книги»: отношение к книге (люблю, получил удовольствие,

предвкушая несколько вечеров увлекательного чтения); усилия по

добыванию книг (узнал → увидел → взял почитать; достать не смог →

попросил купить → обошлось в сумму… → на хорошую книгу денег не

жалко).

РМ «Литературный эрудит». Профессиональный статус критика

подкрепляется умелым использованием прецедентных феноменов. Обилие

литературных аллюзий, сравнений с русской и зарубежной классикой создает

у читателей представление о начитанности, образованности, высоком уровне

профессионализма критика. Кроме того, прецедентные тексты могут

использоваться с целью языковой игры, когда от читателя также требуется

освежить свои познания в области литературы: Так, с грустью, многим не

знакомой, мы узнаѐм, что всего лишь «два гена» отделяют карпа от белки,

а белку – от Пьецуха; Ну да это всѐ дела давно минувших дней, преданья

старины глубокой; Избичѐванные суровой авторской сатирой свинцовые

мерзости российской жизни стоят тут же, понурив голову (А. Шорохов.

Баня на колокольне. ЛГ 2010. №4); Может, я просто не понял?! Может,

после 49-й страницы как раз всѐ и начинается? Увы, нет. Я полистал,

натыкаясь на все эти чудесные фразы. И потом, у одного писателя

смежного жанра, кстати, хорошего шахматиста, в одном романе к 49-й

странице мушкетѐры уже мчатся в Париж за подвесками, а в другом –

коварный Вильфор уже допрашивает несчастного Эдмона Дантеса

(И. Абузяров. Анальные плавники, рясистые яблони. ЛГ 2013. №5);

Помните замечательный рассказ Чехова, где одна дама приходит к

известному литератору и начинает принудительно читать ему свою

пьесу? (А. Златова. Не пора ли искупнуться? ЛГ 2011. №11-12); Мусолила-

мусолила я Арабова, будто ногами грязь месила, а потом так мучительно

захотелось глотнуть чистой воды. Взяла с полки «Отца Сергия» – давно

хотела перечитать именно эту вещь – вот уж действительно текст о

совести. Да вообще вся русская классическая литература – о совести. Но

141

литература подлинная, а не выморочная. Начала читать. И так хорошо

сделалось, так грустно и сладостно одновременно, так светло и легко

(А. Златова. Поролоновая яма. ЛГ 2011. №35); Чума – потрясающая тема,

проверяющая человека на способность выстоять и стать сильнее. Боккаччо

в «Декамероне» побеждает флорентийскую эпидемию настроением

радости и житейского разнообразия. Пушкин в «Пире во время чумы»

принимает мир в его самых грозных проявлениях, разгоняя призраков

отчаяния и смертельной депрессии. Камю в «Чуме», не зная ни Бога, ни

романтизма, не ведая ренессансной лѐгкости, помогает человеку

философией нового стоицизма (А. Татаринов. Чумовой роман. ЛГ 2012.

№27).

При этом четко прослеживается позиция критика по отношению к

классической литературе, которая воспринимается и преподносится им как

образец, на который необходимо равняться современным поэтам и

писателям.

II. Речевые маски, использующиеся для создания равноправных

отношений между критиком и читателем: интернет-пользователь,

читатель. Данные маски пар не образуют, так как критик и читатель

соединяются в едином образе: мнения, суждения, оценки подаются

рецензентом с позиции читателя. Критик в данном случае является частью

читательской аудитории.

РМ «Читатель». Каждый рецензент прежде всего читатель

художественного произведения, что, с одной стороны, сближает его с

адресатом, а с другой – позволяет показать возможности разного восприятия

одного и того же произведения разными по индивидуально-

психологическим, социальным параметрам читателями. Исходя из этого, на

«читателя» навешивается определенный ярлык: «ироничный»,

«квалифицированный», «черствый», «добросовестный», «вдумчивый»,

«деликатный»; «консерватор», «либерал», «выходец из естественнонаучной

среды» и др. Выбор каждого из них обусловлен установкой критика, его

142

коммуникативным намерением: Добросовестный читатель, конечно,

постарается ужаснуться при виде маленького закопчѐнного городка, где

«одинокие фонари раскачивались от снежной крупы, освещая неширокие

улицы, заметѐнные снегом по горло, до резных наличников, до наглухо

закрытых форточек». И тут же споткнѐтся этот Добросовестный,

растеряв благие намерения, поскольку трудно представить себе, чтобы

населѐнный пункт при вроде бы немаленьком заводе, работающем день и

ночь, был вот так засыпан снегом. (…) Ироничный читатель, оценив

словесный выверт, хмыкнет: «Где у улицы горло?». (…) Пока Ироничный

читатель хохочет, вспоминая хрестоматийный «стремительный

домкрат», Добросовестный смущѐнно информирует автора и редактора

«Чуда», что порошей называется слой свежевыпавшего снега, который в

отличие от метели, бурана и прочих ветров выть категорически не

способен (О. Шатохина. Под вой ледяной пороши. ЛГ 2009. №15);

Консерватор вынесет суровый приговор пустопорожней интеллигентской

говорильне – «надо работать, страну с колен поднимать, а эти всѐ ля-ля, ля-

ля!» Для его либерально мыслящего оппонента вся книга – горький вздох о

том, что в авторитарном государстве любая общественная дискуссия – не

более чем вода, уходящая в песок. Выходец из естественнонаучной среды

поставит герою и автору диагноз – «синдром дефицита внимания и

гиперактивности». И последнее, наверное, будет недалеко от истины – во

всяком случае, в отношении писателя Гдова (В. Титов. Книга воды

(толчѐнной в ступе). ЛГ 2012. №29).

Данный прием используется также с целью отстранения критика от

высказываемой оценки в силу ее излишней прямолинейности,

некорректности: Эти главы умирания, надо признаться, начинают

действовать на читателя самым неожиданным образом. Умер бы он

наконец! – думает чѐрствый читатель (Т. Морозова. Энд. Зато хеппи.

ЛГ 2009. №3-4).

143

РМ «Блогер». В последнее время все чаще возникают споры о

существовании так называемой интернет-литературы. Обсуждение этой

проблемы требует погружения в соответствующую сферу и понимания всех

ее тонкостей, в том числе овладения словарным запасом интернет-

пользователей. Данная маска, которую создает употребление в авторской

речи типичной для блогеров лексики, делает критика «своим» и повышает

степень доверия к выносимым оценкам: Плох тот активно пишущий блогер,

который не мечтает подержать в руках свежеизданную книгу, пройдя (или

проскочив) ряд препятствий. Уже много тысяч френдов назад покорился

барьер «блогер-тысячник». Всѐ меньше и меньше бестолково затянутых

текстов. В обильные комменты ломятся заранее восторженные

читатели и бодрые тролли. И если в этот момент автора не настигают

лавры колумниста, то усталость и брезгливость могут попытаться

накрыть сетевого публициста с головой. Но и этот период минует

(Т. Фирстон. Книга для светлых шатенок. ЛГ 2012. №6).

Рассуждая о современных пишущих блогерах на их же языке, автор

статьи целенаправленно убеждает читателей в своей компетентности, что,

например, позволяет ему с полным правом обсуждать книгу популярного в

блогосфере писателя Марты Кетро, вышедшую в свет под названием «Книга

для светлых шатенок»: Но если вы не купите и не прочитаете – то ничего

не потеряете. Всѐ это есть в блоге. Так же бесструктурно, так же

потоково, бессознательно (Т. Фирстон. Книга для светлых шатенок.

ЛГ 2012. №6).

Автор рецензии жестко оценивает качество «бумажной копии

фрагмента блога для светлых шатенок», и читатель, скорее всего, склонен

будет согласиться с данным суждением, так как высказывается оно

человеком из круга «своих» и претендует на объективность в силу созданной

доверительной ситуации общения.

144

III. Речевые маски, играющие на понижение статуса критика: ребенок,

свидетель, простачок, зануда. Две первых образуют пары; две последних

коррелята не имеют.

РМ «Ребенок – взрослый» (критик – объект критики). Надевая маску

ребенка, критик имитирует низкий интеллектуальный уровень и тем самым

снимает с себя ограничения, накладываемые коммуникативной ситуацией и

постулатами общения, дает себе определенную свободу выбора средств и

способов выражения (используется детская грамматика, «невинные»

вопросы): Для начала об отмеченной всеми стилистической безупречности.

Вот, навскидку, из рассказа «Плохой мальчик 4» с надзаголовком «правила и

нормы» (да-да, именно с надзаголовком, да ещѐ и в большинстве случаев

выписанным на иностранном языке, для продвинутых): «...но плохой мальчик

пожимал плечами, поворачивался и уходил, в душе хохоча инфернальным

смехом». Простите, дяденька, за невежество: а можно ещѐ чем-то

хохотать, кроме как смехом? Но, очевидно, именно подобные неуклюжие

конструкции и являются в глазах досточтимых критиков «образцами

стилистически безупречного письма» (А. Яковлев. Шалун уж отморозил.

ЛГ 2010. №16-17).

Маска ребенка также создает ассоциацию с прецедентным образом из

сказки Г. Х. Андерсена о голом короле: наивный взгляд ребенка видит

истину, которую скрывает лицемерие взрослых (в приведенном примере –

все отметили стилистическую безупречность рецензируемого рассказа). В

данной рецензии за маской ребенка скрывается насмешка критика.

РМ «Свидетель – следователь» (критик – читатель). Изложение

анализа художественного произведения преподносится в виде следственных

показаний. Такая форма отсылает нас к недавнему прошлому, когда

писатели, создававшие неугодные правительству произведения, подвергались

репрессиям. Разговор следователя и свидетеля предполагает максимальную

правдивость, откровенность, чистосердечность последнего, поэтому мысли,

высказываемые в такой форме, должны заслужить максимальное доверие

145

читателя: Я, товарищ следователь, Пелевина не читал. Лет пять уже. Так

что у меня глаз не замылен. Вы других рецензентов не слушайте – я вам

как на духу…; Как, вы спрашиваете, это случилось? Исключительно из

уважения и любви. Разошлись характерами. А с тем, кого любишь, не

станешь без любви жить, правильно?..; Какое «исписался», какие

самоповторы? Ни на ни-ни. Мы ведь, когда вечером приходим домой, хотим,

чтобы тапочки стояли внизу слева, а выключатель нащупывался справа на

уровне плеча, разве нет? То же самое и с книгами любимого писателя. Нет,

тут дело в другом. «Ваучер», «авизо», «гэ-ка-о», «ипотечный кризис»… Где

ты, пена минувших дней? А ведь когда-то всѐ это казалось настоящим и

важным… Вот так, дорогой гражданин следователь, и вышло, что

больше мы Пелевина не читаем (Л. Пирогов. Кормление мясорубки.

ЛГ 2008. №45).

РМ «Простачок». С целью негативной презентации объекта рецензии,

критик может прикидываться простачком, пытающимся найти в

произведении глубокий смысл, но не понимающим даже простых вещей в

силу своей мнимой необразованности. Созданию данного образа

способствует использование разговорно-просторечной лексики и

разговорных конструкций: Не знаю, как там у Дѐмина и Лихолитова с

продажами, но по крайней мере несколько десятков таких же, как я,

простаков безрезультатно ломали головы над «Наму». И не были

вознаграждены ничем (К. Булыгина. Руководство для «живущих

писаниной». ЛГ 2011. №29); Читаешь Степнову – и слѐзы брызжут из глаз:

чего только нет там! И баклажанчики, и чесночок, и перчик огневой, а

свеколка-то взята самолучшая, термоядерная: тронешь – хрустит, а

морковь пищала ещѐ, как еѐ в чан сажали, а сметана мычала: му-у, и раки

там донские, и осѐтры царицынские, и астраханские арбузы на дастархане,

– ешь и плачешь, и по усам течѐт, и слѐзы твои тоже в этом борще.

Спасибо, что не усы (Л. Пирогов. «Двое в юбке, не считая грамматики».

ЛГ 2011. №41).

146

РМ «Зануда» создается при помощи сознательного увеличения числа

вопросительных конструкций: И почему непременно надо привлекать

английским названием? И почему в ряде рассказов свободно присутствует

ненормативная лексика? И почему среди авторов в подавляющем

большинстве представители так называемого либерального лагеря? И

почему… И т.д. (…) Тогда что такое семь метров? Вновь загадочное в

предисловии: «Психологи и социологии (именно так, и даже вынесли цитату

в анонс! – А. Я.) считают, что в западной культуре человек не воспринимает

события, объекты и субъекты, находящиеся на расстоянии семи метров и

далее, как относящиеся к нему лично». Так вот почему Organic Prose?

Потому что «в западной культуре»? Но, позвольте, ни одного западного

писателя в сборнике нет. Серьѐзно, не сочтите занудой, но охота уже

просто и тупо разобраться. Иначе чего ради я читал эти

криптограммы? (…) И вновь вопрос: а сборник чего перед нами?

(А. Яковлев. Из жизни неправильных рассказов. ЛГ 2010. №9).

Традиционно вопросно-ответная форма используется для придания

динамичности повествованию, однако в данном случае происходит

затягивание развития сюжета, вопрошание об одном и том же. Обилие

вопросов к художественному произведению призвано подчеркнуть его

несостоятельность, невнятность, непродуманность.

Таким образом, при помощи проанализированных речевых ходов в

тексте рецензии целенаправленно создается образ критика, обладающего

определенными личностными и профессиональными качествами, или,

посредством использования речевой маски, моделируется некий другой

образ, играющий на реализацию интенций рецензента.

2.4. Тактика диалога с читателем

Тактика диалога с читателем связана с реализацией категории адресата

в тексте рецензии. Под данной категорией мы понимаем «мысленно

конструируемый автором образ адресата, для которого предназначен данный

147

текст» [Каминская 2009: 38]. В настоящее время лингвисты отводят

категории адресата определяющую роль в функционировании медиатекста

[Каминская 2004, 2008 (а), (б), (в); Бакланова 2011, 2014; Соловьева], так как

именно эта категория является одним из «самых существенных факторов,

оказывающих прямое влияние на построение текста (...). Совершенно

очевидно, что об одном и том же событии мы по-разному рассказываем

различным собеседникам» Формановская1998: 99.

В то же время актуальность данной категории в современных условиях

функционирования СМИ связана с тем, что главной целью журналиста

становится завоевание целевой аудитории и целенаправленное воздействие

на нее. Так, например, В. Г. Костомаров пишет об «императиве постоянного

контакта», «породившем ключевую фразу-доминанту масс-медиа:

Оставайтесь с нами!» [Костомаров 2005: 203].

Проблема существования различных способов влияния адресата на

речевого поведение адресанта была сформулирована в статье

Н. Д. Арутюновой «Фактор адресата» [Арутюнова 1981]. Исследователь

подчеркивает «сознательную направленность речевого высказывания к лицу

(конкретному или не конкретному), которое может быть определенным

образом охарактеризовано, причем коммуникативное намерение автора речи

должно согласовываться с этой его характеристикой. Иными словами, всякий

речевой акт рассчитан на определенную модель адресата» [Арутюнова 1981:

358].

Т. Л. Каминская в диссертационном исследовании «Образ адресата в

текстах массовой коммуникации: семантико-прагматическое исследование»

предпринимает попытку выстраивания структуры категории образ адресата:

«К базовым признакам текстовой категории образа адресата относятся:

наличие в тексте оппозиции «свой – чужой», ориентация на речевой опыт

аудитории, элементы, репрезентирующие картину мира адресата и элементы,

характеризующие его стиль жизни и социальный статус (...). Исследование

подходов авторов к отражению действительности в текстах массовой

148

коммуникации позволило вычленить и описать такие типы образа адресата,

как «интеллигентное меньшинство», «представитель образцовой среды»,

«простой человек» [Каминская 2009: 17-18].

На материале художественных текстов данная категория подробно

анализируется в работе Е. И. Бударагиной [Бударагина 2006]. Исследователь

выделяет ряд языковых сигналов, выражающих значение адресованности:

обращения, местоимения, вопросительные конструкции, номинационные

ряды читателя и персонажей, метатекстовые операторы, отбор информации и

пояснения, оценочные средства, заглавия, графическая организация текста

[Бударагина 2006]. Отметим, что данные сигналы актуальны и для других

стилей и могут быть применены при анализе медийного дискурса.

Важным при анализе категории адресата является понятие

«диалогичность». Диалогичность выступает в качестве фундаментального

свойства письменных текстов [Дускаева 2012], проявляющегося в

обращенности любого речевого произведения к адресату. Как отмечают

исследователи отечественных СМИ, «монологические по формальным

признакам тексты все очевиднее выглядят диалогичными» [Кудинова

2009 (а): 6], поэтому особое внимание в современной лингвистике уделяется

рассмотрению медиатекста как диалога с аудиторией [см. об этом: там же].

О диалогизации повествования, способствующей налаживанию

контакта между автором и читателем, позволяет говорить наличие в текстах

маркеров адресованности. Установление и поддержание взаимодействия с

адресатом может осуществляться в разных формах: автор напрямую

обращается к читателю с вопросом, советом, просьбой, заостряет его

внимание на определенных значимых моментах и др.

Особенности процесса диалогизации в текстах литературных рецензий

обусловлены изменениями, произошедшими в критической деятельности:

«Отказ от императивности, позиции учителя и идеолога ведет к

выстраиванию коммуникации с реципиентом на условиях равноправия. Это,

в свою очередь, предполагает пересмотр системы аргументации, в том числе

149

оценочной, и ориентацию на реципиента-со-исследователя, со-

интерпретатора» [Говорухина 2010: 21-22]. В связи с этим важной

составляющей текста литературной рецензии становится тактика диалога с

читателем.

Диалог как форма общения предполагает наличие двух участников

речевой ситуации. Рецензия же монологична по своей форме, поэтому мы

можем говорить лишь об иллюзии прямого общения, имитации диалога.

Тактика диалога с читателем реализуется через апелляцию к читателю и

имитацию ответных реплик, эксплицированных в соответствующих

речевых ходах (см. таблицу №5 в Приложении 2). Прежде чем говорить о

каждом из них, отметим, что в качестве «собеседника» автора статьи может

выступать массовый читатель, автор рецензируемого произведения, редактор

или другой критик, которые также занимают позицию читателя.

Апелляция к читателю реализуется через следующие речевые ходы:

п р я м а я а д р е с а ц и я , в о п р о с , о б ъ е д и н е н и е , д и с т а н ц и р о в а н и е .

Р Х п р я м а я а д р е с а ц и я . Этот речевой ход реализуется через

прямое обращение к конкретному человеку с использованием реферирующей

лексики: имен собственных, номинаций лиц по роду занятий, этикетных

формул (господин, уважаемый): Нет, господин Елизаров, такой фашизм уж

точно не пройдѐт! (Необыкновенный фашизм. ЛГ 2011. №42); Побойтесь

Блока, уважаемый автор!; Зачем же так мрачно, уважаемый доктор фил.

наук? (Побойтесь Блока! ЛГ 2010. №49).

В данных примерах и им подобных стилизуется публичная дискуссия,

когда критик напрямую высказывает автору рецензируемого произведения

свое несогласие с его точкой зрения, но делает это как бы в присутствии

широкой читательской аудитории, которая, не являясь непосредственным

участником, выступает в роли зрителя и тем самым объекта воздействия. При

этом автор рецензируемого текста позиционируется как «чужой», чьи

взгляды, мнения, суждения подвергаются сомнению, отрицательной оценке и

даже осмеянию со стороны критика, а читательская аудитория – как «своя»,

150

которая должна принять в данной полемике сторону критика [подробнее о

моделировании в медиадискурсе оппозиции «свои» – «чужие»: Самарина,

Клушина и др.].

Р Х в о п р о с реализуется через использование вопросительных

конструкций. Вопросы могут быть адресованы как массовому читателю, так

и объекту критики (автору художественного произведения, издателю,

другому критику). В зависимости от адресата данный речевой ход может

выполнять разные функции.

Если в качестве адресата выступает массовый читатель, то целью

вопроса является привлечение читательского внимания, апелляция к его

мыслям, чувствам. Обращаясь к читательской аудитории, критик

стимулирует мысль читателя и одновременно ищет себе союзника,

единомышленника, который разделил бы его точку зрения на объект

критики: Достойная задача на нахождение десяти отличий, не правда ли?

Что ж, поищем. (...) А как вам такое: «Крики о любви к Родине – это всегда

вопль о любви к государству». Да неужто? То есть все великие поэты,

воспевавшие Родину, все русские эмигранты, тосковавшие о матушке-

России, – они государству в любви объяснялись? Ага, особенно эмигранты

первой волны – ненавистному большевистскому государству… (Козьма из

телевизора. ЛГ 2010. №8); Или по мысли автора мы должны сами

догадаться сделать поправку на алкогольную интоксикацию персонажа?

(Под вой ледяной пороши. ЛГ 2009. № 15).

Часто вопросительные конструкции используются в заключении, когда

читателю предлагается поразмыслить над той или иной проблемой уже после

прочтения рецензии, наедине с самим собой. При этом содержание вопроса

может расширять область размышлений от конкретного факта до значимых

процессов и явлений литературной жизни и не только: Вряд ли Борис

Борисыч собирался об этом напоминать, но невольно так вышло. Толстая

книга в переплѐте с позолотой наводит вселенскую грусть и вынуждает

искать ответ: да кого ж мы возводим в кумиры, кому кумирни ставим?..

151

Как же нас так угораздило?.. (Искусство царапать скрижали. ЛГ 2009.

№11); Вопрос не праздный и для нас. Обращѐнный к нынешней литературе,

он расшифровывается так: кто наследники великой русской и советской

словесности? И не придѐтся ли «высокие хоромы» потом долго

прибирать и проветривать, как после самозванца, сославшего бедную

Ксению? («После царьского житья». ЛГ 2009. №7); Остаѐтся, пожалуй,

единственный вопрос: зачем создавать что-то заведомо слабее тебя

самого? Что-то изначально и осознанно лишѐнное смысла? («Так

называемая ткань так называемой жизни». ЛГ 2011. №26); Может

возникнуть законный вопрос: стоило ли в таком случае тратить время на

чтение книги Зинина? Думаю, стоило прочитать и написать об этом хотя

бы потому, что в последние годы заимствование чужих идей и текстов

стало явлением чрезвычайно распространѐнным. Переписывают из

Интернета, из книг, из докладов и выступлений. «Переписывают все» – так

мне ответил редактор издательства «Алгоритм», которое выпустило

книгу «Неизвестный Есенин». Скажите, может быть, так было и будет

всегда – по законам самой природы? Если есть пчѐлы, значит, должны

быть и трутни? (Пчѐлы и трутни. ЛГ 2011. №27).

Если вопрос адресован непосредственно объекту критики (автору

рецензируемого произведения) или субъекту иного мнения (редактору,

издателю, другому критику), то целью является, прежде всего, экспрессивное

выражение отрицательной оценки: Бориса Евсеева все хвалят на один лад.

Лев Аннинский: «Энергия у Евсеева – внутри фразы, в еѐ тактильности,

вкусности, плотности». Павел Басинский: «Мне по душе рассказы Евсеева.

Их прочитать полезно уже для того, чтобы лексикон свой прочистить.

Вспомнить, как истинно звучат и пахнут русские слова». Переводчица

Ханнелоре Умбрайт: «Особый взгляд на призвание литературы и

значимость языка» … Помилуйте. Хвалить писателя «за язык» – это всѐ

равно что сказать женщине: «У тебя красивые глаза». А как же

остальное, позвольте? (Темно иль ничтожно? ЛГ 2009. №33-34).

152

В приведенном примере вопрос адресован другим критикам, чье

мнение расходится с мнением автора. С помощью вопросительной

конструкции подрывается доверие читателя к профессионализму первых и

имплицитно выражается мысль о том, что в анализируемом произведении

других достоинств нет.

Наконец, вопрос может иметь двойного адресата: формально,

используя оппозицию «он – мы», критик обращается к обычному читателю и

в то же время косвенно адресует этот вопрос объекту рецензии: Или он нас

держит за идиотов, считая (как когда-то Богдан Титомир), что мы

«схаваем» всѐ, что нам предложат? Надо уважать читателя

(Необыкновенный фашизм. ЛГ 2011. №42); Неужели он не помнит

популярные издания «Подвиг», «Искатель», «Мир приключений»? А Юлиан

Семѐнов, а братья Вайнеры? (Зла уже не хватает. ЛГ 2009. №25); Или такое

далеко не бесспорное утверждение: «веяло болотной тиной и удушливой

сыростью подвала, чем-то мерзким, как вкус сырого яичного желтка». Ну

чем г-ну Самсонову желток-то не угодил?! («После царьского житья».

ЛГ 2009. №7).

В этом случае создается речевая ситуация обсуждения объекта

рецензии в кругу «своих», к которым принадлежат критик и массовый

читатель, в то время как автор рецензируемого произведения

позиционируется как «чужой», обладающий определенными недостатками и

находящийся с первыми в отношениях конфронтации.

Р Х о б ъ е д и н е н и е критика с массовым читателем осуществляется за

счет использования инклюзивного местоимения мы и глаголов с

императивной семантикой совместного действия, благодаря чему читатель

оказывается включенным в процесс анализа произведения: Что ж,

попробуем и мы заглянуть в упомянутую глубину. Начнѐм со

сравнительно ранних произведений, так легче будет оценить динамику

развития, если таковая имеется (Искусство царапать скрижали. ЛГ 2009.

№11); Вот с составителей и начнѐм. (…) Перейдѐм к названию тома (Из

153

жизни неправильных рассказов. ЛГ 2010. №9); Но вернѐмся к массовому

загадыванию желания и перечитаем, например, рассказ Василия Головачѐва

«Дерево», опубликованный в 1985 году (Бермудизм как метод. ЛГ 2009. №23);

Однако не станем забегать вперѐд (Водянка. ЛГ 2011. №44); Но перед нами

– последняя; о ней и поговорим (От пошлости к наглости. ЛГ 2012. №21).

С помощью этого хода легко имитируется ситуация сотворчества,

соразмышления в процессе поиска проблемных зон рецензируемого

произведения. Автор создает иллюзию совместного непосредственного

изучения текста здесь и сейчас, а таксисное значение глаголов, указание на

конкретные детали и этапы анализа придает повествованию репортажность.

Р Х д и с т а н ц и р о в а н и е . Критик может сознательно

дистанцироваться от читателя, призывая его самостоятельно мыслить,

выносить оценки, принимать решения. Это создает образ мыслящего

читателя, способного к самостоятельной критической деятельности. На

языковом уровне данный ход реализуется через использование глаголов

повелительного наклонения и определительного местоимения сами,

указывающего на самостоятельность производимого действия: Нужное

подставьте сами (Баня на колокольне. ЛГ 2010. №4); Судите сами

(Водянка. ЛГ 2011. №44); Сравните сами: «Земной шар, обращающийся в

беспредельном пространстве, служит пьедесталом для всего, на нѐм

обретающегося», «В здании человеческого счастья дружба возводит стены,

а любовь образует купол» (Козьма из телевизора. ЛГ 2010. №8).

Дистанцированность критика, передача инициативы читателю

реализуется за счет использования местоимений 2 лица ед. и мн. числа или

глагольных конструкций, имеющих данные морфологические признаки. При

этом критик может направлять мысли, чувства, воображение читателя, но

последний должен пропустить их через себя: Представьте, что вы

собираете пазл без образца его финальной картинки. Вы скрупулѐзно

подбираете фрагменты, поочерѐдно прикладываете их друг к другу,

меняете местами, переворачиваете то одной стороной, то другой. Работа

154

кипит и увлекает. Но вот мозаика почти собрана, вы ставите на место

последнюю фишку, чуть отстраняетесь, чтобы обозреть плоды своего

труда, и вдруг с удивлением обнаруживаете, что вся картина –

однотонный серый квадрат. Вроде того, что на культовом полотне

Малевича, только не чѐрный (тот козыряет гранями, инерцией,

перспективой), а серый – плоский, выцветший, бесполый («Так называемая

ткань так называемой жизни». ЛГ 2011. №26).

В силу того что критик по отношению к обычному читателю обладает

определенным набором профессиональных качеств и знаний, он может

выступать в качестве наставника, указывая на ключевые моменты и способы

анализа произведения: Обратите внимание на логику! (Роковые гадости.

ЛГ 2008. №50); Судите беспристрастно («Пылкость отдала, без мыслей».

ЛГ 2008. №47); Обратите внимание на слово: «провокаторы». Ведь нельзя

себе представить, чтобы герои, из которых складывается главное

генеалогическое древо, мучили и убивали не провокаторов! (Кенарѐк – птичка

певчая. ЛГ 2014. №24).

Диалог всегда предполагает ответную реакцию второго участника

коммуникации, который является не только получателем, но и отправителем

определенной информации. В тексте проанализированных нами критических

рецензий обратная связь реализуется за счет РХ и м и т а ц и я р е п л и к

ч и т а т е л я .

Р Х и м и т а ц и я р е п л и к ч и т а т е л я создает иллюзию

непосредственного присутствия читателя, вступающего в диалог с критиком,

хотя гипотетичность собеседника в этом случае может обозначаться

модальной лексикой со значением нереальности, потенциальности

(возможен, вероятно) или сложноподчиненными предложениями с

придаточным условия. Однако основным языковым средством, реализующим

этот речевой ход, выступают разновидности чужой речи (прямая,

несобственно-прямая и косвенная речь): Возможен упрѐк в нашу сторону:

разве не возмущались вы игровыми поделками так называемого

155

постмодернизма? Теперь перед вами книга самая серьѐзная, жизненная,

лишѐнная всякого озорничания. Все это верно, но…(…) (Неживое. ЛГ 2010.

№47-48); Если вы спросите, хороша ли книга «Стыдные подвиги», отвечу:

несомненно (От кризиса до кризиса. ЛГ 2012. №22); Ну, скажете вы, ничего

себе – с Толстым сравнила. Да, сравнила. А с кем сравнивать-то? С такими

же словесными жонглѐрами и литературными имитаторами?

(Поролоновая яма. ЛГ 2011. №35); Если бы меня спросили, о чѐм «Орест и

сын», я бы ответила: о ненависти (Других грибов у нас нет? ЛГ 2013. №2-

3).

Как отмечают современные исследователи, диалоги в медиадискурсе

«условно делятся на две большие категории по функциям, которые они

выполняют: диалог-спор и диалог, развивающий точку зрения собеседника

(уточнение)» [Кудинова 2009 (а): с. 17]. Это позволяет рецензенту не только

придать динамичность повествованию, но и, предвосхищая реальные

вопросы читателей, привести разные доводы в защиту собственной точки

зрения, что должно сделать его позицию максимально убедительной.

Д и а л о г - с п о р . Критик создает иллюзию спора, но субъектом

противоположного мнения выступает не третье лицо (например, какой-

нибудь критик или издатель), а собственно адресат статьи, он же читатель

критикуемого произведения: Тексты, говорите, – не стихи, и нельзя их

судить по критериям поэзии? А вот прямо в книжку всѐ это, выходит,

можно? Тогда не обессудьте. Печатное слово, книга со свойственной ей

беспощадностью уравнивает в сравнении то, что можно лишь шептать в

микрофон, когда публика изрядно разогрета, а звукорежиссѐр, проведя

«сравнительный анализ вина», путает рукоятки на пульте, и то, что

действительно можно читать в тишине (Искусство царапать скрижали.

ЛГ 2009. №11); И вы посмеете утверждать, что это сотворил тот

самый пресловутый нанятый профессиональный писатель?! Гнусная

клевета. Любой профессиональный писатель вам скажет, что приведѐнная

цитата принадлежит перу человека, который и на литстудента не тянет,

156

максимум – на литабитуриента. Не верите? Тогда обратитесь к

поэтическим достижениям автора: Прости, что слов всех не сказать, //

Прости, что хочется ТЕБЯ обнять. // Прости, что МЫ так далеки, //

Прости, что умираю от тоски! («Пространство любви»); Вы опять о

профессионалах?! Но это же типичные подростковые записи в личном

дневнике. Кто в 15 лет не писывал эдакого? («Пылкость отдала, без

мыслей». ЛГ 2008. №47).

В приведенных примерах модусная рамка текста представляет

«диалогическое взаимодействие двух субъектов речи, наличие двух точек

зрения, двух мнений. При этом говорящий не только воспроизводит чужое

слово, но и комментирует его» [Кудинова 2009 (б): с. 86]. Данный речевой

ход позволяет автору критической статьи приводить все новые доводы в

подтверждение собственной точки зрения.

В качестве субъекта противоположного мнения может выступать

объект рецензии (писатель, другой критик), с мнением которого не согласен

критик. В данном случае происходит дискредитация «оппонента» за счет

демонстрации недостоверности или абсурдности его мнения (см.

Р Х н е с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м ): Сараскина это изящно обходит:

«Его патриотическое чувство было широким, культурным и просвещѐнным

– без агрессивных приоритетов крови и почвы». Нет, была там и агрессия.

(...) «Это первая биография Достоевского, написанная без идеологических

препон и с учѐтом всех известных документальных источников и научных

исследований», – трубят интервьюеры. Не первая! Тот же Волгин, на

которого Сараскина ссылается едва ли пару раз, «идеологических препон»

либо не замечал, либо умел их обходить (Под китовым пером. ЛГ 2011. №44);

А Кучерская его прорысила за год-другой. В одной из аннотаций было

лукавое вопрошание: «Каково это – быть восемнадцатилетней девушкой в

жухлые и безынтересные позднесоветские времена?» Отвечаем: быть

восемнадцатилетней девушкой в любые времена прекрасно и

удивительно! Вас ждут интересные авантюры, спасающие от

157

«жухлости», замирания сердца и стабильное ожидание счастья, которое,

скорее всего, не оправдается (Подмышки и мизинцы. ЛГ 2012. №36).

Д и а л о г - у т о ч н е н и е : А собственно, о чѐм роман, спросят

нетерпеливые. Из-за чего шумим? Максимально кратко: перед нами

монография о музыке, щедро приправленная доморощенными философскими

и политическими взглядами автора («После царьского житья». ЛГ 2009.

№7); Что, спросите вы, так прямо и нет ни одного хорошего стиха во

всѐм сборнике? Есть. Немного, но есть (Верлибнуться можно. ЛГ 2009.

№31). В данном случае возможные вопросы читателя не противоречат

позиции критика, не ставят под сомнение его точку зрения, а позволяют

развернуть высказывание, уточнить, объяснить, проиллюстрировать те или

иные мысли.

Важным в рамках анализируемой тактики является выстраиваемый

критиком образ читателя. Данный образ представлен как минимум двумя

вариантами. С одной стороны, это обобщенный читатель художественной

литературы, образ которого является частью оценочной стратегии критика. С

другой стороны, это обобщенный адресат рецензии, который в то же время

является реальным или потенциальным читателем художественной

литературы. Рассмотрим подробнее способы моделирования каждого из

названных образов.

Обобщенный читатель художественной литературы моделируется с

помощью номинаций читатель, публика, граждане, поклонники и т. д.:

Автор снова и снова в каждой главе ищет на них ответ или пытается

направить читателя (Не победители, не побеждѐнные. ЛГ 2012. №32-33);

Но в наше время с этим ожиданием вдохновения и свежих мыслей стало

тяжко. Попробуй помолчи тут – забудет капризная публика (...)

(Кокетливый бунтарь. ЛГ 2009. № 44).

При этом критик может дифференцировать типы читателя за счет

использования оценочной лексики, создавая прямо противоположные образы

«вдумчивого читателя» и «потребителя литературной продукции».

158

« В д у м ч и в ы й ч и т а т е л ь » представляет собой образ идеального

читателя литературного произведения, мыслящего, внимательного к слову,

обладающего определенными познаниями в области литературы: Читатель,

ценящий глубокую философскую лирику Олега Чухонцева, будет

неприятно удивлѐн, прочтя одно стихотворение о комарике (Бабье дело –

фрукта да овощь. ЛГ 2014. №9); Для вдумчивой, склонной к

самоуглублению публики, которую язык не повернѐтся обозвать богемой,

его имя – не пустой звук (Этюды в серых тонах. ЛГ 2011. №39); Не эти

безжизненные миражи нужны сегодня читателю. А нужны ему простые

и ясные тексты, от которых случается духовное просветление и жить

дальше желание появляется (Поролоновая яма. ЛГ 2011. №35).

« П о т р е б и т е л ь л и т е р а т у р н о й п р о д у к ц и и » – это особый тип

читателя, мало знакомого (или не знакомого вовсе) с предшествующей

классической литературой, предпочитающего легкие незамысловатые

тексты: Чем же всѐ-таки Каррер притянул читателя? Тем, что читатель в

массе своей ленив и нелюбопытен. У читателя больше нет своего

мнения (...). Читатель способен проглотить любые благоглупости – и

Каррер это отлично понимает (...) (Листаж и премиаж. ЛГ 2011. №43); Еѐ

яркий броский камуфляж, сдобренный вызывающим перестроечным off в

окончании фамилии, скорее, взывает к молодым циникам и бунтарям,

живущим в гуще современных событий, к простым гражданам, не

задавленным пыльными томами литературной классики (Документализм

как доминанта. ЛГ 2010. №15).

Модели разных типов читателя литературы, прежде всего,

аксиологические, т. е. отражают разные системы ценностей. Если

«вдумчивый читатель» ценит художественное слово, ему нужны

качественные тексты, то «потребитель» «глотает» тексты, у него нет

собственного мнения.

Обобщенный адресат является важной составляющей рецензии как

медийного жанра и обладает текстообразующим потенциалом: «В настоящий

159

момент ориентированность на адресата с его конкретными социальными

характеристиками <...> − один из важнейших признаков любого

профессионального текста массовой коммуникации, в частности,

совокупного текста определенного СМИ» [Каминская 2007: 158].

Отметим, что реальным адресатом рецензии, помимо массовой

читательской аудитории, может быть и сам автор рецензируемого

произведения, критики, редакторы и другие участники литературного

процесса, на чье прочтение также рассчитана рецензия. Однако если мы

говорим об образе читателя-адресата, вербально воссоздаваемом автором

рецензии в тексте, то это, в соответствии с законами медийного жанра,

«свой», близкий критику читатель, с которым выстраивается мнимый диалог.

Образ читателя-адресата создается при помощи определенных эксплицитных

и имплицитных способов [см. об этом: Бударагина 2006].

К эксплицитным способам относятся уже упоминавшиеся нами в

данном параграфе средства, реализующие установку критика на

диалогичность, которая проявляется в открытой адресованности текста

определенной читательской аудитории. Этой цели служит использование

инклюзивного местоимения мы, местоимений ты, вы, глаголов с

императивной семантикой совместного действия и вопросительных

предложений: Давайте задумываться (Дрессировщик букв. ЛГ 2011. №32-

33); Открыв книгу, мы обнаруживаем, что перед нами интервью с

российскими писателями журналистки Кристины Роткирх (Зла уже не

хватает. ЛГ 2009. №25); Сначала остановимся на несомненных удачах

(Добрые или красивые? ЛГ 2012. №22); Надеюсь, эта книга, уважаемый

читатель, вам понравится, ведь в ней «бьѐтся пульс» современной поэзии

Алтая (Пульс Алтая. ЛГ 2008. №37).

К имплицитным способам создания образа читателя-адресата относятся

способы отбора и подачи материала: «осложненный пересказ», разъяснение

терминологии, анализ языковых особенностей, включение прецедентных

текстов и др. Кратко охарактеризуем эти способы.

160

Ориентация на массового читателя, который, возможно, не знаком с

анализируемым произведением, проявляется в преобладании пересказа в

тексте рецензии. Как мы установили ранее, в медийной рецензии, как

правило, под видом объективного пересказа подается пересказ, осложненный

оценочной семантикой: В «Доме на Озѐрной» правит бал откровенная

мелодрама. Сюжетные ходы абсолютно предсказуемы. (...) Не веришь и в

героев, напоминающих марионеток, которых автор дѐргает за ниточки

(Эксперимент над собой или над читателем? ЛГ 2010. №10); «Кровинка» –

это печальное и мудрое повествование о том, как приятель автора некто

Веня решил покинуть Родину и что из этого вышло (Застой и «вселенная

смыслов». ЛГ 2012. №45). Таким образом, расчет на неосведомленность

читателя позволяет критику формировать определенную оценочную

установку в восприятии произведения.

Отсутствие у читателя-адресата узкоспециальных знаний заставляет

критика разъяснять используемую для анализа художественного

произведения терминологию: Филологов учат, что роман – это

многоплановое произведение, где изображена жизнь человека и общества,

показаны социальные типы, раскрыта психология характера (Роман со

скукой. ЛГ 2008. №44); Вообще семейная сага – совершенно особенный

литературный жанр. Это роман без начала и конца (сюжет не

завершается ни смертью, ни свадьбой, поколения сменяют друг друга, и

каждое новое включается в круговорот жизни, чтобы со временем

уступить место следующему), не лишѐнный в то же время сокровенного

смысла (Водянка. ЛГ 2011. №44).

Для такого читателя сложным оказался бы глубокий филологический

анализ, поэтому критик делает акцент на анализе языка произведения, уделяя

особенное внимание фактическим неточностям: Здесь читателю непременно

понадобится пауза, чтобы отдышаться после «летнего равноденствия» –

ну нет такого в природе (...) (Бермудизм как метод. ЛГ 2009. №23); (...)

однако чтобы не пропустить в печать такую развесистую клюкву, как «вой

161

ледяной пороши», специальных знаний вовсе не требуется, могло бы

хватить и здравого смысла (Под вой ледяной пороши. ЛГ 2009. №15). Такие

замечания не имеют особой ценности для специалиста, но доступны и даже

приятны «профанному» адресату, к здравому смыслу которого и апеллирует

автор текста.

Кроме того, современный читатель, к которому обращается критик, не

всегда заинтересован в прочтении рецензии вообще, поэтому перед критиком

встает задача привлечения внимания читателя к собственному тексту.

Аттрактивность рецензий проявляется в использовании различных средств

создания языковой игры (каламбура, парономазии, оксюморона, алогизмов и

др.): Начнѐм с во-вторых. Во-вторых, читатели современной

художественной прозы – это женщины (Наши жѐны в пушки заряжѐны.

ЛГ 2011. №38); Начнѐм с конца. Заглянем в список стипендиатов Фонда

памяти Иосифа Бродского за 2000–2009 годы (В мутных мыслях потерялся.

ЛГ 2011. №2-3).

При этом читатель литературной рецензии все же позиционируется как

образованный, культурный, обладающий определенными познаниями в

области литературы. Чтобы подчеркнуть это и польстить читателю, выделяя

его среди современной массовой аудитории, не знакомой с литературным

наследием и предпочитающей глянцевую продукцию, критик активно

использует прецедентные тексты и литературные аллюзии: Я, например,

никогда не забуду «Спать хочется» Чехова или «В Париже» Бунина (Тело

под белым халатом. ЛГ 2011. №40); Здесь следует вспомнить то, что

Акунин предпочитает не знать: с не менее жѐлчным натурализмом

Мопассан писал о французском крестьянстве того времени, а Джек Лондон

– об американских рабочих (Борис, ты не прав! ЛГ 2012. №28); Закрываешь

книгу с ощущением: что-то новое и хорошо узнаваемое. Если реализм, то –

магический. Не совсем в духе Гарсиа Маркеса, но где-то в этом направлении

(Прославление Болота. ЛГ 2012. №49).

Главным, что объединяет критика и читателя-адресата, несмотря на

162

разницу в уровне профессиональной подготовки, становится система

ценностей. Критик создает образ адресата, для которого важны понятия

добра, красоты, любви, честности, что созвучно мировоззрению самого

критика и позволяет ему объединяться с первым: И только для нас,

любителей почитать о том, что «нужно честно жить, много

трудиться и крепко любить родину», никаких экологических ниш не

предусмотрено (Бабье дело – фрукта да овощь. ЛГ 2014. №9); Если спросить

любого человека, что было в его жизни самым главным, он, не задумываясь,

ответит: любовь. И неважно, какой смысл мы вкладываем в это слово –

любовь к жене или матери, к детям, к родной земле, к любимому делу.

Важно, что каждая частичка нашей жизни пронизана любовью или

тоской по ней (Созиданье себя. ЛГ 2012. №34).

Таким образом, адресат медийной рецензии позиционируется как

культурный, образованный, но не обладающий узкоспециальными знаниями

читатель, рассматривающий художественное произведение сквозь призму

вечных ценностей. В целом создание образа адресата в критическом тексте

является не только средством привлечения внимания соответствующей

читательской аудитории к изданию, но и, как показал анализ, средством

оценки объекта анализа и самопрезентации критика.

163

Выводы по 2 главе

Анализ языкового материала показал, что в жанре литературной

рецензии, функционирующей в медиадискурсе, используются четыре

основные коммуникативные тактики: тактика негативной/позитивной

презентации объекта рецензии (задача – создание в сознании адресата

оценочного образа объекта критики); тактика погружения в текст (задача –

информирование читателя рецензии о содержании и форме художественного

произведения); тактика диалога с читателем (задача – привлечение внимания

читателя и поддержание эффекта непосредственного контакта с аудиторией);

тактика самопрезентации (задача – создание критиком в тексте рецензии

такого «образа себя», который вызовет доверие со стороны читателя и тем

самым позволит навязать нужные оценки).

Названные коммуникативные тактики вербализуются при помощи

различных речевых ходов, изучение которых позволит проанализировать

языковую специфику реализации коммуникативной стратегии.

1. В качестве основной выступает тактика презентации объекта

рецензии. Специфика данной тактики проявляется в том, что и негативная, и

позитивная оценки ориентированы на привлечение внимания адресата,

стимулирование читательского интереса и реализацию прагматической

установки на прочтение текста или покупку книги. Данная тактика

представлена самым большим набором речевых ходов и занимает в тексте

рецензии центральное место, так как связана с основной задачей

критического текста – оценкой художественного произведения.

Многообразные используемые критиками речевые ходы, реализующие

тактику презентации объекта рецензии, систематизированы нами на основе

таких конституентов оценки, как субъект, объект и основание оценки.

Такой подход позволил отметить некоторые типичные для реализации

данной тактики в тексте литературной рецензии особенности:

164

Тексты медийных рецензий демонстрируют диалектическое

единство двух тенденций. С одной стороны, это тенденция к субъективации:

критик открыто заявляет о собственных чувствах и мыслях, что позволяет

расположить к себе читателя, выстроить с ним доверительные отношения и, в

конечном итоге, навязать ему необходимые установки, приобщив к кругу

«своих». С другой стороны, это тенденция к объективации повествования:

используются различные техники введения чужой речи, что усложняет

авторское начало и позволяет продемонстрировать разные взгляды на один и

тот же объект. Однако такой плюрализм часто оказывается иллюзией, так как

текст рецензии содержит языковые маркеры оценки чужого слова, благодаря

которым в сознании читателя формируется определенная установка

(доверие/недоверие) на восприятие чужой речи.

Анализ речевых ходов с точки зрения объекта оценки

демонстрирует повышенное внимание критика к личности автора

художественного текста. Достоинства произведения часто оцениваются

сквозь призму профессиональных качеств автора. В зависимости от целевой

установки критика в тексте рецензии создается позитивный или негативный

имидж автора художественного произведения, что, как правило, вне

зависимости от полюса оценки, позволяет обратить внимание читателя (и

потенциального покупателя) на это произведение.

В качестве основания оценки выбираются такие параметры

(новизна, оригинальность, стилистическое мастерство, фактическая

точность), оценка которых понятна обычному «непосвященному» читателю,

что обусловлено ориентацией анализируемого издания (ЛГ) на широкую

аудиторию.

К вспомогательным относятся тактики погружения в текст, диалога с

читателем и самопрезентации.

2. Тактика погружения в текст в жанре литературной рецензии

реализуется через речевые ходы, формально направленные на объективную

передачу информации о художественном тексте, но в то же время

165

эксплицитно и имплицитно содержащие оценочные маркеры, что позволяет

критику влиять на мнение адресата о художественном произведении в

определенном, обусловленном стратегическим замыслом направлении. Это

связано с тем, что в процессе реализации данной тактики в тексте рецензии

под видом содержательно-фактической информации подается

содержательно-концептуальная, что не всегда распознается адресатом. В

связи с этим тактика погружения в текст обладает большим манипулятивным

потенциалом и играет важную роль в формировании у читателя нужной

критику точки зрения. Типичной чертой пересказа в тексте литературной

рецензии является ненавязчивое введение оценочной информации в тактике

погружения в текст с целью манипуляции сознанием адресата, что, на наш

взгляд, обусловлено функционированием критического текста в

медиадискурсе.

3. Тактика самопрезентации, в основе которой лежит задача создания

критиком «образа себя» в тексте рецензии, позволяет завоевать доверие

читателя, посредством, с одной стороны, представления личностных качеств,

что сближает с обычным читателем, с другой стороны, подчеркивания

профессионального мастерства, что делает значимыми и авторитетными

выносимые оценки.

В рамках данной тактики интересным и показательным для рецензии,

функционирующей в медиадискурсе, является использование критиком

речевых масок. Разнообразие речевых масок, реализующих тактику

самопрезентации автора, обусловлено, на наш взгляд, ориентацией на

массового адресата, поскольку повышает занимательность чтения, делает

издание более привлекательным. Выбор же конкретной речевой маски

обусловлен коммуникативным намерением критика. Маски, играющие на

повышение статуса автора рецензии с одновременным понижением статуса

ее адресата, обычно используются для прямого указания на существенные

недостатки рецензируемого произведения, а иногда и на способы их

устранения. Для создания доверительной ситуации общения критик часто

166

надевает маску обычного читателя. Статусное равенство с адресатом текста

позволяет ненавязчиво продемонстрировать различные интерпретации

художественного произведения и на этом фоне утвердить свою (как правило,

с негативным оттенком). С целью скрытой негативной презентации объекта

рецензии, для создания ироничного подтекста, насмешки и даже сарказма

используются маски, играющие на понижение статуса говорящего (критика).

4. Анализ тактики диалога с читателем показал, что в современных

текстах литературных рецензий, монологических по форме, отчетливо

проявляются признаки диалогичности. Это напрямую связано с установкой

критика на тесное взаимодействие с читательской аудиторией, повышение

активности читателя, привлечение и удержание его внимания на протяжении

текста рецензии. В то же время тактика диалога, имитирующая живое

общение, позволяет экспрессивно, а иногда и достаточно агрессивно

высказать оценочное суждение, не выходя при этом за рамки дозволенного.

С реализацией данной тактики связано моделирование образа

современного читателя-адресата в жанре литературной рецензии,

представленного как минимум двумя типами: обобщенный читатель

литературы («вдумчивый читатель» и «потребитель литературной

продукции») и обобщенный адресат рецензии. Как показал анализ, тип

адресата влияет на пропозициональное содержание и функциональную

направленность речевых ходов в рамках тактики диалога с читателем.

Систематизация и анализ названных тактик и типичных для их

вербализации речевых ходов выступает инструментарием для анализа

коммуникативных стратегий критика, представленных в текстах

литературных рецензий, о чем пойдет речь в третьей главе.

167

Глава 3. Реализация коммуникативных стратегий (опыт описания)

В основе построения коммуникативной стратегии лежит

формулирование глобальной цели, к достижению которой стремится

говорящий. В выборе данной цели автор не всегда обладает абсолютной

свободой: некоторые составляющие речевой ситуации могут накладывать

определенные ограничения. Внутреннее намерение говорящего соотносится

с внешними факторами, в определенной степени задающими границы

целеполагания. Е. А. Набиева пишет, что авторские интенции

«корректируются жанровыми целеустановками, а в совокупности они

реализуют коммуникативную цель текста» [Набиева 2010: 20]. Нам

представляется целесообразным оговорить также влияние специфики самого

издания и целеустановки дискурса на конечный результат. Таким образом,

при анализе цели литературной рецензии необходимо учитывать, что она

тесно связана с личностными намерениями критика, целью и задачами

жанра, медиадискурса и соотносится c рубрикой издания.

Целью жанра рецензии вообще является аргументированная оценка

художественного произведения на основе профессионального анализа, в то

время как медиадискурс требует от автора аттрактивности текста, открытой

полемичности, субъективной оценочности. Важно заинтриговать читателя,

привлечь его внимание, навязать свою точку зрения, прорекламировать то

или иное произведение. Целью рецензии в медиасфере зачастую становится

или явно негативное представление объекта рецензии, или исключительно

позитивное. Оба варианта призваны привлечь внимание читателя, в первом

случае, сыграв на интересе массового читателя к скандалам, разоблачениям,

во втором – на доверии к профессиональному мнению критика, когда

информация о выявленных им достоинствах произведения стимулирует

желание читателя приобрести и прочитать рецензируемую книгу.

168

Выбор позитивной, объективной или негативной презентации в

значительной степени определяется рубрикой издания, в которой

публикуется рецензия.

Так, в ЛГ существует ряд постоянных рубрик, определяющих вектор

оценки произведения. Об этом, как правило, сигнализирует название

рубрики. Явно негативные, разоблачительные рецензии характерны для

рубрики «Литпрозектор», в рубрике «Книжный ряд» рецензии носят

преимущественно рекламный характер, в рубрике «Объектив» критик

предпринимает попытку дать всестороннее представление об анализируемой

книге, подчеркивая достоинства произведения и обнажая недостатки.

Несмотря на то, что критик находится в определенных рамках,

созданных спецификой жанра, дискурса и рубрикацией издания, он в то же

время обладает определенной свободой в выборе реестра и

последовательности речевых ходов, что влияет на содержание стратегии в

целом. Так, например, положительная оценка произведения формируется

критиком в сознании читателя за счет перечисления достоинств объекта

рецензии безотносительно к предыдущей критике или путем опровержения

чужого негативного отзыва. В данном случае выбор и последовательность

речевых ходов будет обусловлена индивидуальными интенциями автора, не

зависящими от жанра или рубрики газеты.

Мы выделяем 5 коммуникативных стратегий, используемых в жанре

медийной рецензии: обличения, разоблачения, представления, идеализации и

реабилитации. Две первые связны с отрицательной оценкой, третья – с

объективной, разносторонней, две последние – с положительной.

В рамках стратегии обличения акцент делается на перечислении

недостатков художественного произведения. В стратегии разоблачения

негативная презентация объекта рецензии призвана развенчать

положительный образ произведения, созданный ранее другими критиками.

Стратегия представления предполагает не одностороннюю оценку

художественного произведения, а выявление в нем в равной степени и на

169

доказательной основе как достоинств, так и недостатков, что делает анализ

более объективным.

Стратегия идеализации предполагает подчеркивание исключительно

достоинств рецензируемого произведения и избегание негативных оценок.

Стратегия реабилитации реализуется через создание положительного

образа произведения, недооцененного прежде другими критиками.

С точки зрения композиции образуют пары стратегии разоблачения и

реабилитации, так как в них доказательство критиком собственной позиции

строится через опровержение чужого мнения, а также стратегии обличения и

идеализации, так как здесь представлен только один полюс оценки

произведения.

Отметим, что в массмедийной литературе наиболее часто встречаются

последние четыре стратегии, что связано с особыми функциями жанра

медийной рецензии: рекламной (побудить читателя к покупке книги) и

аттрактивной (привлечь внимание читателя, спровоцировать его интерес к

книге, в том числе, путем едкой критики, эпатирования публики). Как

заявляют сами рецензенты: «А здоровая критика похожа на нашатырный

спирт: шибко противно, но зато как взбадривает!» (Документализм как

доминанта. ЛГ 2010. №15).

Рассмотрим реализацию названных стратегий на примере конкретных

литературных рецензий из ЛГ. В качестве основного принципа рассмотрения

стратегии лежит представление о ее системности. Стратегия – это система

систем. В качестве составляющих стратегии выступают коммуникативные

тактики, которые в тексте рецензии вступают в определенные

взаимоотношения друг с другом, образуя структуру стратегии. Для

реализации коммуникативной стратегии в жанре рецензии критик использует

тактику презентации (позитивной и негативной) объекта рецензии, тактику

погружения в текст, тактику диалога с читателем и тактику самопрезентации,

каждая из которых имеет определенные задачи.

170

Тактика, в свою очередь, также представляет собой системное

образование, так как реализуется путем выстраивания определенного набора

речевых ходов, вербализующих ее (см. глава 2). При этом отметим, что один

и тот же речевой ход может решать несколько задач и тем самым относиться

к двум и более тактикам.

Таким образом, для анализа коммуникативной стратегии необходимо

рассмотреть, какие речевые ходы и в какой взаимосвязи использует критик

для реализации коммуникативных тактик с целью достижения глобальной

интенции.

171

3.1. Стратегия обличения

Рассмотрим реализацию стратегии обличения на примере рецензии «В

зеркало стыдно смотреть…», посвященной книге Бориса Херсонского

«Месса во времена войны: Стихи» (Приложение 3). Рецензия размещена в

рубрике «Литпрозектор», основной функцией которой является

демонстрация исключительно слабых сторон произведения, что соотносится

с вектором оценки художественного произведения.

Цель стратегии обличения – создание негативного образа объекта

рецензии, в котором отсутствуют какие-либо существенные достоинства.

Особенность структуры стратегии обличения – превалирование

речевых ходов, реализующих тактику негативной презентации объекта

рецензии. Основную тактику дополняют тактика погружения в текст, тактика

диалога с читателем и тактика самопрезентации. Каждая тактика имеет

задачи, которые решаются последовательностью речевых ходов. Рассмотрим

эти задачи и вербализующие их речевые ходы.

I. Задачи в рамках тактики негативной презентации объекта

рецензии.

Первая задача данной тактики – дискредитировать писателя в глазах

читательской аудитории. Для реализации данной задачи используются

следующие речевые ходы: п о р и ц а н и е , у л и ч е н и е ,

и з д е в к а / н а с м е ш к а , у к а з а н и е н а д о с т и ж е н и я , н а в я з ы в а н и е

с а м о о ц е н к и .

Р Х п о р и ц а н и е . Уже в самом начале статьи наряду с

фактологической информацией о продаже в Москве книги Бориса

Херсонского вводится оценочная информация о писателе: А вот нынешняя

реальность, к сожалению, гораздо страшнее подобных фантазий. Потому

как в Москве и других городах России сейчас совершенно спокойно можно

купить книгу «военных стихов» небезызвестного одесского русофоба и

бандеровца Бориса Херсонского.

172

Наименование автора сопровождается приложениями с негативной

коннотацией, т.к. они соотносятся с порицаемыми (во всяком случае, в

России) явлениями (русофобия и бандеровщина). В данном случае критик

использует языковой прием «навешивание ярлыка», который неоднократно

возникает в дальнейшем тексте.

В то же время критик применяет Р Х п о р и ц а н и е для оценки

поступков писателя: Как известно, Херсонский поддержал расправу над

людьми в Доме профсоюзов, утверждая, что те сами были виноваты:

сначала напали на мирных одесситов, а потом себя же и подожгли. Но этим

Херсонский и примкнувшая к нему супруга Людочка не ограничились. Они

стали развивать расовые теории, русские на Украине представляют

собой «антропологическую катастрофу».

Используя определенную лексику (расправа, расовые теории) и едкое

метафорическое наименование (антропологическая катастрофа), данное

писателем русскому народу, критик открыто обвиняет Херсонского в

отсутствии гуманности и расизме.

Р Х у л и ч е н и е выступает в качестве варианта предыдущего речевого

хода: Заметим, что Херсонский постоянно выдаѐт себя за жертву

антисемитизма и выступает против национализма во всех его видах. Но

это не мешает ему распевать бандеровские песни на роликах в Фейсбуке,

как уже отмечала «Литературная газета», считать русских людей

«унтерменшами» и призывать к уничтожению жителей Новороссии.

Уличение базируется на антитезе: подчеркиваются противоположные по

идеологической направленности поступки писателя, который, с одной

стороны, «выдает себя за жертву антисемитизма и выступает против

национализма», а с другой, способен «распевать бандеровские песни»,

«призывать к уничтожению».

Кроме того, при перечислении недостатков автора книги используется

прием градации, позволяющий создать резко отрицательный образ объекта

рецензии, единственной целью которого является дискредитация России.

173

Отсюда использование синонимичной негативной оценочной лексики

(оскорбляет, клевещет, оплѐвывает): Можно очень долго приводить

цитаты из высказываний этого деятеля-многостаночника, который в своих

интернет-выплесках матерно оскорбляет президента России В. Путина,

клевещет на саму Россию, простых людей, оплѐвывает русские

государственные символы, историю. (…) Можно вспомнить и о том, как

Херсонский с пеной у рта доказывал, что именно русские сбили малайзийский

«боинг» (ведь Борис Григорьевич, вдобавок ко всем своим талантам, ещѐ и

специалист в области противовоздушной обороны).

Р Х и з д е в к а / н а с м е ш к а . В указанной цитате при помощи вставной

конструкции критик вводит недостоверную информацию, нарушая постулат

искренности. Однако читатель, уловив иронический подтекст, должен

прийти к выводу, что лукавит не критик, а автор, позволяющий себе делать

выводы в области, в которой некомпетентен.

С целью негативной презентации писателя используется даже

Р Х у к а з а н и е н а д о с т и ж е н и я : И это в прошлом лауреат «Русской

премии», человек, который публикуется преимущественно в российских

«толстых» журналах, выпускающий книги в основном в России!

Семантический повтор однокоренных слов (русской, российских,

России) акцентирует внимание читателя на том, что Херсонский признан как

писатель именно в России, стране, которую он, по мнению критика,

оклеветал в своей очередной книге. Эмоциональный накал статьи

повышается за счет такого средства экспрессивного синтаксиса, как

риторическое восклицание, выражающее крайнее возмущение критика.

Р Х н а в я з ы в а н и е с а м о о ц е н к и . В рамках данного хода критик

использует строки самого автора для презентации последнего: Хотя есть

тут и правдивые строки:

в зеркало стыдно смотреть – стар, бородат, плешив…

174

Критик вырывает фразу из контекста, помещая ее в новый, где она

соотносится уже не с образом лирического героя стихотворения, а с самим

автором, негативно презентуя его.

Вторая задача тактики негативной презентации – продемонстрировать

недостатки художественного произведения, обусловленные

непрофессионализмом писателя и его антигуманными ценностными

ориентирами.

Используя Р Х у т в е р ж д е н и е н е д о с т а т к о в п р о и з в е д е н и я ,

критик открыто и в резкой форме выносит общую оценку объекту рецензии:

Из таких плоско-бездарных текстов и состоит вся эта книга.

Реализуя данный речевой ход, критик умело играет на оценочной

окраске слов, меняя ее с положительной на отрицательную и наоборот.

Создается иронический эффект, подчеркивается противоположность

восприятия события критиком и писателем: Ну и без проникновенной оды

свободолюбивому майдану никак нельзя:

на чѐрной площади жечь чѐрные автопокрышки

глотать чѐрный дым – до одышки или отрыжки

но жить под ярмом – ни за какие коврижки;

Есть тут, конечно, и про отжатый проклятыми москалями

«украинский Крым»:

крымская галька хрустит на имперских зубах…

Иронический тон рецензии создается за счет использования такого

лингвистического приема, как дискредитации лексического значения слова:

Но нет, выбор падает на Херсонского, творения которого запускаются в

массы. А творения эти такие:

страна советов страна расстрелов в тюремных подвалах…

Лексема творения не несет положительной коннотации, а реализует

возникшую в современном узусе отрицательную семантику на основе

ассоциации (деривационной близости) со словом натворить (сделать что-то

плохое).

175

Дискредитация значения слова переходит в Р Х и з д е в к а , когда целый

ряд слов в созданном критиком негативном контексте меняет свою

оценочную коннотацию с плюса на минус: Оригинально – не то слово. Что

ни строчка – обязательно перл, и всѐ на один мотив (...).

Третьей задачей тактики негативной презентации является объективация

негативной оценки объекта рецензии.

С целью подкрепления собственной позиции по оценке произведения

критик использует Р Х а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю .

Характеристика объекта рецензии устами известного литературоведа,

обладающего надежной репутацией, позволяет объективировать в глазах

читательской аудитории вынесенные критиком оценки: Не зря покойный

Виктор Топоров называл Херсонского стихопишущим блогером, ведь

трудно представить, чтобы настоящий поэт в такой короткий срок,

подсуетившись, написал книжку «актуальных» стихов. Но разве мы о

поэзии?

Характеристика «стихопишущий блогер» указывает на отсутствие у

Херсонского литературного таланта, эту мысль в косвенной форме

продолжает и сам критик, рассуждая о творческом процессе настоящего

писателя, которому требуется время для создания книги. Из этой фразы

читатель непременно должен сделать вывод, что Херсонский к таковому не

относится, так как написал свою «книжку» за достаточно короткий срок (см.

подсуетившись). Отметим, что на протяжении всей рецензии критик

называет авторское произведение не иначе как «книжка», что несет оттенок

пренебрежительности и реализует семантическое приращение

малозначительности произведения (ср. книга - книжка).

Кроме того, в данной рецензии представлен случай, когда в рамках

Р Х а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю субъект мнения прямо не

называется, на него лишь указывает критик при помощи неопределенного

местоимения некоторые: Не будем забывать, что он не только поэт,

политолог, либерал, толерант, украинофил, богослов, но ещѐ и психиатр.

176

Некоторые утверждают, правда, что он и сам с некоторых пор

нуждается в психиатрической помощи, но мы ставить диагнозов не

станем. Это типичный для медиадискурса ход: передача слухов, сплетен.

Однако, несмотря на ненадежность источника сообщения, обычный читатель,

критически не осмысляющий потребляемую информацию, легко ему

доверяет. Это позволяет критику навязывать любые мысли таким образом,

что сам он не несет ответственности за их истинность.

Также в данной рецензии в качестве субъекта мнения выступает само

издание ЛГ, которому, наверняка, доверяет адресат, являющийся его

читателем: Но это не мешает ему распевать бандеровские песни на роликах

в Фейсбуке, как уже отмечала «Литературная газета», считать русских

людей «унтерменшами» и призывать к уничтожению жителей Новороссии.

В целом, названные ходы, играя на понижение статуса объекта

рецензии, дискредитируют его в глазах читателя.

II. Задача в рамках тактики погружения в текст –

продемонстрировать фрагменты произведения, иллюстрирующие

непрофессионализм писателя и низкое качество художественного текста.

Речевые ходы, реализующие данную тактику, тесно взаимосвязаны с

речевыми ходами предыдущей, так как пронизаны концептуально-оценочной

информацией.

Используемый в начале рецензии Р Х и з и с т о р и и с о з д а н и я

содержит фактологическую информацию о дате выхода книги в печать,

территории ее распространения и имени автора: Потому как в Москве и

других городах России сейчас совершенно спокойно можно купить книгу

«военных стихов» небезызвестного одесского русофоба и бандеровца

Бориса Херсонского. Судя по выходным данным, книга подписана в печать

19 мая сего года.

Однако прагматическая пресуппозиция [Кифер 1978] данного

выказывания содержит целый комплекс оценочно-концептуальной

177

информации, так как вызывает к жизни всем известную политическую

ситуацию, сложившуюся на Украине в мае 2014 года.

Р Х ц и т и р о в а н и е п е р в о и с т о ч н и к а используется исключительно

с целью демонстрации и доказательства недостатков поэтического текста и

поэтому следует непосредственно за Р Х п о р и ц а н и е , иллюстрируя

вынесенные оценки. Критик ставит под сомнение мысль о том, что стихи

Б. Херсонского можно назвать поэзией и на основе этого делает вывод

относительно профессионального «роста» самого писателя. Мысль критика

подтверждается цитатой из книги, по которой читатель должен сделать

вывод о низком качестве поэтического текста: О качестве стихов

Херсонского, который прежде считался эпигоном Бродского, а теперь и

вовсе скатился в какое-то самоподражание, говорить не приходится. Вот

его новейшая «военная» поэзия:

в море эскадра в поле эскадрон

красавец-бронепоезд прибывает на перрон

крутится под облачком дурак-аэроплан

дружно выполняется пятилетний план.

Лексема «скатиться» содержит в словаре пометы «разговорное,

неодобрительное»: не просто констатируется ухудшение авторской манеры

письма, но и выражается неодобрительное отношение критика к объекту

рецензии.

III. Задачи в рамках тактики диалога с читателем.

Первая задача данной тактики – установить контакт с читателем и

привлечь его внимание к парадоксальному факту появления в России книги,

содержащей антироссийские идеи.

В самом начале статьи критик, используя Р Х п р я м а я а д р е с а ц и я ,

апеллирует к воображению читателя, предлагая представить абсурдную

ситуацию, когда во время войны в столице нашей родины продается

литература, автором которой является один из идеологов этой войны и ее

активный участник. Данный ход реализуется через использование обращения

178

(уважаемый читатель), местоимения и глагольной формы второго лица

единственного числа, что демонстрирует уважительное и в то же время

неформальное, дружеское отношение критика к читателю. Употребление

глагола с императивной семантикой должно побудить читателя к требуемому

ментальному действию: Представь, уважаемый читатель, что ты каким-

то фантастическим образом перенѐсся во времена Великой Отечественной

войны, идѐшь по полуголодной Москве, заглядываешь в книжный магазин, а

там на прилавке обнаруживаешь новенький, только что изданный томик

статей доктора Йозефа Геббельса.

Вторая задача тактики диалога с читателем – поддерживать

читательское внимание через стимулирование его самостоятельных

размышлений над проблемой и в тоже время ненавязчиво сделать адресата

единомышленником критика.

Р Х в о п р о с . Данный ход взаимодействует с Р Х п р я м а я

а д р е с а ц и я , стимулируя мыслительный процесс в сознании читателя, в то

же время второй вопрос имплицитно содержит мысль о нереальности

описанной выше ситуации: Представил? Или фантазии не хватило?

И вдруг выясняется, что аналогичная ситуация уже возникла в реальной

действительности. Игра на контрасте (что невозможно в фантазии, возможно

наяву), нарушение созданных ранее в тексте прагматических пресуппозиций

(невозможно представить, что подобная ситуация могла произойти), должны

заинтриговать читателя, вызвать у него определенную эмоциональную

реакцию: недоумение, возмущение, интерес – и тем самым настроить на

дальнейшее размышление: А вот нынешняя реальность, к сожалению,

гораздо страшнее подобных фантазий. Потому как в Москве и других

городах России сейчас совершенно спокойно можно купить книгу «военных

стихов» небезызвестного одесского русофоба и бандеровца Бориса

Херсонского.

Р Х д и с т а н ц и р о в а н и е . Критик предлагает читателю самостоятельно

поразмыслить над фактом выхода в свет книги, посвященной ситуации на

179

Украине, в самом начале события, когда делать выводы, казалось бы,

преждевременно: Вы подумайте – война на Украине в мае шла-то совсем

ничего, а пожилой графоман уже накатал об этом целую книжку гарных

виршей. И не где-нибудь решился это издавать, а в России, в санкт-

петербургском издательстве!

Данный ход позволяет критику предоставить возможность читателю

самостоятельно размышлять на заданную тему. В то же время, используя

одновременно Р Х п о р и ц а н и е , критик негативно презентует писателя

посредством пейоративной, сниженной лексики (пожилой графоман,

накатал, книжку). Оценочная лексика, которая в данной структуре

предложения не предполагает критического осмысления со стороны

читателя, должна создать у последнего негативную установку на восприятие

описываемого.

Р Х о б ъ е д и н е н и е . Создавая в тексте рецензии традиционную для

медиадискурса оппозицию «свои»-«чужие», критик относит читателя к

первым, что на вербальном уровне осуществляется при помощи

инклюзивного местоимения мы и глаголов 1 лица множественного числа, как

правило, имеющих императивную семантику: Не будем забывать, что он не

только поэт, политолог, либерал, толерант, украинофил, богослов, но ещѐ и

психиатр. Некоторые утверждают, правда, что он и сам с некоторых пор

нуждается в психиатрической помощи, но мы ставить диагнозов не

станем; А дать оценку его высказываниям можем. (...) Заметим, что

Херсонский постоянно выдаѐт себя за жертву антисемитизма и

выступает против национализма во всех его видах.

Это позволяет не только включить читателя в процесс рецензирования,

но и сделать его собеседником, соавтором.

Третья задача тактики диалога с читателем – косвенно адресовать

оценку объекту рецензии, вступить с ним в виртуальный диалог, создать

ситуацию публичного обсуждения и осуждения писателя и издательства,

опубликовавшего книгу.

180

Помимо вовлечения читателя в дискуссию о рецензируемой книге,

Р Х в о п р о с позволяет критику обратиться и к объекту рецензии: И вообще

ругань в адрес империи (читай – России) и тех, кто считает, что Христос

крестился в Москве-реке с российским триколором в руках. Интересно, где

Херсонский откапывает таких персонажей, не среди своих ли пациентов?

В качестве косвенного адресата вопроса в тексте проанализированной

рецензии выступает и третье лицо – издательство, принявшее решение

опубликовать данную книгу: Однако хочется задать вопрос санкт-

петербургскому издательству Ивана Лимбаха: понимают ли они, кого

печатают? И с какой, собственно, целью? Ведь на Украине много

талантливых авторов, куда значительнее Херсонского.

Фактическая адресация вопроса читателю и использование местоимений

3 лица в качестве наименования второго адресата моделирует ситуацию

публичного обсуждения поступков автора и издательства.

В первом примере использование лексемы откапывает придает

негативную оценочность высказыванию, имплицитно выражается

пренебрежительное отношение критика к действиям писателя.

Во втором – вопросы, косвенно адресованные издательству, не только

отрицательно презентуют его, но и направлены на дискредитацию адресата

рецензии.

В результате имитации диалогических отношений с читателем, критику

удается позиционировать его не только как собеседника, но и как

единомышленника, и тем самым навязать нужные мысли. Имитация

диалогических отношений с объектом критики позволяет косвенно

адресовать ему негативную оценку, публично осудить его.

IV. Задача в рамках тактики самопрезентации – создать образ

критика-патриота, неравнодушного к попыткам Б. Херсонского

дискредитировать Россию в глазах общественности и имеющего активную

гражданскую позицию.

181

Важную роль в данной рецензии играет Р Х в ы р а ж е н и е э м о ц и й .

Он реализуется преимущественно за счет средств экспрессивного синтаксиса

(риторические вопросы, восклицания). Эмоциональная манера выражения

критика, в свою очередь, должна воздействовать на читателя и вызывать у

него похожие чувства: И не где-нибудь решился это издавать, а в России, в

санкт-петербургском издательстве!; И это в прошлом лауреат «Русской

премии», человек, который публикуется преимущественно в российских

«толстых» журналах, выпускающий книги в основном в России!; Интересно,

где Херсонский откапывает таких персонажей, не среди своих ли

пациентов?

Для выражения активной позиции в рамках игры на повышение критик

использует Р Х с о в е т , в качестве адресатов которого выступают сначала

писатель, а потом и издательство, его опубликовавшее.

В первом случае, этот Р Х реализуется с позиции родитель-ребенок

(см. в п. 2.3. р е ч е в а я м а с к а « р е б е н о к » ), где первый (критик) дает

напутствие второму (автору), как нужно себя вести, чтобы сойти «за

приличного человека»: А смотрелся бы почаще в зеркало, глядишь, и

поменьше писал бы мерзостей о других. Занялся бы собой, подровнял

клочковатую бороду, надел парик – возможно, сошѐл бы за приличного

человека и не позорил ридну неньку, горячим патриотом которой является.

Во втором случае, с позиции учитель-ученик (см. в п. 2.3. р е ч е в а я

м а с к а « у ч и т е л ь » ) критик в рекомендательной форме предлагает

издательству несколько наиболее достойных, на его взгляд, кандидатур для

публикации: Совсем недавно замечательного харьковского поэта

Станислава Минакова исключили из местного союза писателей (так

называемой Спилки) за пророссийскую позицию; Вот бы издательству

Ивана Лимбаха поддержать Минакова. Вот бы отдельной книгой

почтить память покойного поэта Вадима Негатурова, забитого

бандеровцами в Одессе.

182

В конце рецензии Р Х с о в е т , сочетаясь с Р Х п о р и ц а н и е ,

превращается в обвинительную речь, адресованную «бдительным

гражданам» по поводу аморальности опубликования книги Херсонского в

России: Между прочим, одно московское издательство, выпустившее

несколько лет назад дебютную повесть Йозефа Геббельса «Михаэль»,

затаскали по судам. В повести этой нет никаких экстремистских призывов

и людоедских идеек, во времена еѐ написания будущий министр пропаганды

мечтал о писательской карьере, зачитывался Достоевским и Ницше,

старался найти свой литературный стиль… Почему же нельзя это издать?

А потому, что – Геббельс. И нашлись люди, которые, возмутившись самим

фактом реабилитации недоброго доктора, забросали суды исковыми

заявлениями; Вот бы этим бдительным гражданам обратить внимание и

на выпущенную издательством Ивана Лимбаха книжицу. Херсонский,

конечно, пониже Геббельса рангом, так известно же: чем меньше клоп,

тем дурнее он пахнет…

Используя сочетание данных ходов, критик не только очередной раз

дискредитирует объект рецензии (в данном случае употребляя по отношению

к нему пословицу, содержащую явно негативную оценку), но и, надевая

маску «правозащитника», намекает о необходимости призвать к ответу

автора за публикацию такого произведения.

Таким образом, использование проанализированных речевых ходов,

реализующих четыре характерные для жанра рецензии тактики, позволяет

критику достичь иллокутивной цели стратегии обличения –

дискредитировать объект рецензии в глазах аудитории, продемонстрировав

его недостатки, и убедить в читателя в правильности выносимых оценок,

сформировав образа критика-патриота, мнению которого можно доверять.

3.2. Стратегия разоблачения

Реализацию стратегии разоблачения мы рассмотрим на примере

рецензии «Обманутые ожидания», посвященной книге «Русский рассказ:

183

Избранное» (Приложение 3). Рецензия размещена в рубрике «Литпрозектор»,

основной функцией которой является демонстрация исключительно слабых

сторон произведения, что указывает на вектор оценки художественного

произведения.

Цель стратегии разоблачения – развенчание положительного образа

объекта рецензии, созданного другими критиками.

На выбранную стратегию указывает заголовок рецензии, содержащий

информацию о несоответствии ожидаемого и действительного, что

порождает мотив разочарования, пронизывающий весь текст рецензии.

Особенность структуры стратегии разоблачения: обязательными

речевыми ходами во введении являются а п е л л я ц и я к ч у ж о м у

м н е н и ю , выражающему позитивную оценку, и н е с о г л а с и е критика с

этим мнением. Для доказательства собственной позиции критик использует

набор речевых ходов, реализующих негативную презентацию объекта

рецензии.

I. Задачи в рамках тактики негативной презентации объекта

рецензии.

Первая задача данной тактики – изложить чужое мнение, содержащее

позитивную оценку объекта рецензии.

Р Х а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю реализуется в данной статье

через использование прямой речи, сопровождающейся словами автора,

указывающими на источник сообщения. Чужое мнение содержит

положительную оценку объекта рецензии, которому и доверился критик при

покупке книги: Ну да ладно – на хорошую книгу в конце концов и таких денег

не жалко. «Литгазета» посулила: «Очень не похожие по тематике и

настроению рассказы тем не менее представляют гармоничный

литературный ансамбль, открывающий читателю жизнь нашей страны в

разные периоды прошлого века».

Вторая задача тактики негативной презентации – выразить несогласие с

чужой позитивной оценкой, указать на ее несостоятельность.

184

Р Х в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о и Р Х о б м а н у т ы е

о ж и д а н и я . В данном случае происходит сочетание данных ходов, так как

критик сталкивает прямо противоположные «впечатления» от книги:

ирреальное, предполагаемое, прогнозируемое и реальное, возникшее после

прочтения. В результате выстраивается оппозиция ожидание – реальность,

где первый компонент несет положительную оценку (предвкушая,

увлекательного чтения), второй – отрицательную (сравнение книги с

дорогим, но невкусным блюдом), отсюда создается эффект обманутых

ожиданий: Открыл я книгу, пролистнув советский период (это мы всѐ

знаем), предвкушая несколько вечеров увлекательного чтения… И что

же? Я получил то, что получает человек, заказав в ресторане дорогое, но

ужасно невкусное блюдо. Наверное, в мире искусства так не принято –

сравнивать литературу с едой, но я не литератор, извините. Во всяком

случае, ничего даже близко похожего на «гармоничный литературный

ансамбль» я в книге «Русский рассказ» не обнаружил.

Кроме того, в приведенной цитате реализуется Р Х н е с о г л а с и е с

ч у ж и м м н е н и е м . Использование цитирования («гармоничный

литературный ансамбль») отсылает нас к приведенному выше мнению ЛГ,

которое не находит подтверждения в восприятии книги критиком, что

выражается через отрицание наличия (не обнаружил).

Третья задача тактики – продемонстрировать недостатки объекта

рецензии.

Р Х п р е д п о л о ж е н и е . В рамках тактики негативной презентации

используется такой вариант данного хода, как о б и д н о е

п р е д п о л о ж е н и е . Перед непосредственным анализом книги критик делает

умозаключение по поводу прочитанного текста, что задает общий тон и

определяет основной мотив дальнейшей критики: Более того, если бы мне

предстояло делать вывод о состоянии русского рассказа исключительно по

сборнику журнала «Москва», я бы сказал, что жанр этот находится при

смерти. И ещѐ я бы сказал, что он находится при смерти по причине

185

какого-то странного, не очень честного (ввиду явной запоздалости)

антисоветизма авторов.

Использование данного хода в тексте рецензии позволяет критику

выстраивать версии, объясняющие те или иные факты. При этом

предлагаемые версии носят явно саркастический характер, что позволяет

говорить о реализации Р Х и з д е в к а , так как прослеживается намерение

критика осмеять писателя: В каком-то интервью А. Варламова я читал, что

отец у него был цензором газеты «Правда». Может быть, это он заставлял

будущего писателя носить пресловутую звѐздочку? Если так, то сам

Варламов еѐ носить вряд ли отказывался, потому что, слава богу, не умер,

как героиня его рассказа.

Р Х у к а з а н и е н а н е д о с т а т к и п р о и з в е д е н и я . В качестве

основного недостатка рецензируемой книги, который неоднократно

эксплицируется в тексте рецензии, выступает антисоветизм: Рассказ «Пионер

– всем пример» написан с каким-то ярым, но совершенно непонятным

антисоветским задором. (...) Никакие они не русские, а просто

антисоветские.

Отметим, что оценочная коннотация слова «антисоветский» претерпела

ряд изменений с момента его возникновения, в настоящее время ярый

антисоветизм писателей, как правило, негативно оцениваются критиками.

Недостаток сборника критик видит также в низком уровне мастерства

его авторов. Используя прямую оценку объекта рецензии, выраженную при

помощи лексики с негативной коннотацией, критик подчеркивает

закономерность зависимости уровня текста от таланта его автора, сочетая

названный Р Х с Р Х п о р и ц а н и е : Другой существенный изъян сборника

журнала «Москва» – необъяснимо слабый уровень некоторых включѐнных в

него авторов, например Николая Шадрина и Сергея Прокопьева, – тем не

менее у одного зачем-то напечатано три, а у другого четыре рассказа!

Р Х о т р и ц а н и е д о с т о и н с т в . Специфика данного хода

заключается в том, что, указывая на отсутствие тех или иных важных качеств

186

объекта рецензии, критик в то же время подчеркивает, что ранее они были

присущи произведениям рецензируемого писателя, соответственно

навязывается мысль о спаде писательского таланта. Здесь вновь возникает

мотив разочарования, но в его основе лежит другая пропозиция, возникшая в

результате сопоставления ранних и поздних творений автора произведения: А

самое главное, из прозы Астафьева исчезла та задушевность, что

отличала его лучшие произведения – «Звездопад», «Последний поклон»…

Р Х п о р и ц а н и е : Но я никогда бы не подумал, что Виктор

Астафьев может писать так дурно, как в рассказе «Пионер – всем

пример» (2001). Оценка, обращенная к личности писателя, эксплицируется

через слово с негативным оценочным значением, сочетающимся с

местоимением меры и степени, усиливающим степень проявления признака.

Специфика создания данного хода заключается в том, что оценка помещена в

пресуппозицию, а значит, ее истинность не может быть подвергнута

сомнению. Использование сложного предложения с придаточным

изъяснительным переносит акцент с критического замечания на выражение

субъективного мнения критика.

Данный речевой ход активно используется критиком и при анализе

рассказов других авторов, которых, по мнению критика, сближает с

Астафьевым негативное отношение к советскому прошлому: Молодая

поросль авторов журнала «Москва» не уступает в задорном

антисоветизме «дядьке» Астафьеву.

В следующем примере Р Х п о р и ц а н и е реализуется имплицитно, что

позволяет навязать читателю нужные критику мысли: Непонятно только,

почему они находятся по разные стороны колючей проволоки. Из рассказов

Павлова напрашивается вывод, что заключѐнных с конвойными следовало бы

поменять местами. Такой взгляд характерен именно для представителей

уголовного мира с их «классовой» ненавистью к «мусорам» и

«вертухаям».

187

Здесь отсутствует прямое указание на какие-либо недостатки автора,

однако выстраивание квазилогических связей заставляет читателя сделать

вывод о том, что писатель близок, скорее, к представителям уголовного мира.

На языковом уровне это создается при помощи указательного местоимения,

причем формальные показатели выражения личного мнения отсутствует, что

придает мысли статус общепризнанной истины.

Р Х у л и ч е н и е в о л ж и . Данный ход является одним из вариантов

порицания, так как обращен к личности писателя и служит средством его

дискредитации. Реализуется посредством экспрессивного синтаксиса, что

придает тексту эмоциональный накал и воздействует на чувства читателя:

Это какую же надо иметь гражданскую смелость, чтобы написать об

этом в 2002 году! И ладно, было бы это правдой!

Иронический подтекст создается за счет использования

восклицательного предложения с мелиоративным значением, которое в

контексте меняет свой знак с плюса на минус.

Р Х у к а з а н и е н а к о м м у н и к а т и в н у ю н е к о м п е т е н т н о с т ь

реализуется через экспликацию лексических ошибок. При этом не просто

указывается ошибка, но и предлагается правильный вариант, что, в свою

очередь, демонстрирует культуру речи уже самого критика, реализуя

одновременно и тактику самопрезентации: А потом – что за язык у

классика? Наверное, можно сказать о воинской части, что она была «в

числе наших войск». А о человеке всѐ-таки лучше – «в рядах наших

войск». Эмоциональность повествованию придает вопросительное

предложение с эмоционально-экспрессивной частицей «что за».

Синтаксическая конструкция такого рода используется в разговорной речи с

целью указания на те или иные недостатки (ср. «что за прическа у тебя?» в

значении «некрасивая прическа»).

Р Х у к а з а н и е н а ф а к т и ч е с к у ю н е т о ч н о с т ь . В пересказ

вплетаются комментарии критика, оценивающие достоверность тех или иных

фактов, суждений: Остальные насильники и убийцы были, по словам

188

Астафьева, «демобилизованы и отправлены на родину», что вообще-то

противоречит публикуемым ныне документам о наказаниях за подобные

преступления, совершавшиеся военнослужащими Красной армии. Их

ждала как минимум тюрьма.

Критик дистанцируется от источника недостоверной информации,

используя маркеры чужой речи (по словам Астафьева). В то же время для

ввода оценочного комментария используются присоединительные

конструкции, позволяющие ненавязчиво высказать свое мнение, намекнуть

на недостоверность предыдущего сообщения.

Р Х в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о . Критик описывает свои

ощущения от процесса чтения, при этом подчеркивается отсутствие

положительных чувств, которые мог бы вызвать рассказ, что негативно

презентует анализируемое произведение: Рассказ большой, в 36 страниц, но

уже после первых трѐх страниц не испытываешь никакого сочувствия к

этому вздорному и непрямодушному Дроздову. При упоминании героя

используются атрибутивы с негативной оценкой, что объясняет вызванные у

критика ощущения.

Р Х н е п о н и м а н и е . Данный ход встречается несколько раз на

протяжении всего текста рецензии. Выражение непонимания критиком

отдельных эпизодов, образов рассказа сигнализирует об авторских

недоработках, шероховатостях текста: В итоге не совсем ясно даже, где всѐ

это происходит – в Германии или Польше?; Рассказ «Пионер – всем пример»

написан с каким-то ярым, но совершенно непонятным антисоветским

задором; Из рассказа Астафьева абсолютно неясно, ждал ли Дроздов новых

расстрелов или не желал их вообще, поэтому и непонятна его позиция, с

которой он выступил на полковом партсобрании. Известно лишь, что он

требовал «правды и честности». Соратники по партии отреагировали на

эту наглость распустившего свою роту командира весьма мягко: «ему

собирались записать строгий выговор за нарушения в роте».

189

Р Х т р ю и з м . В заключении рецензии критик приходит к

парадоксальному выводу: во времена идеологического диктата литература

развивалась лучше, чем сейчас, что, в частности, относится и к жанру

рассказа. Данная мысль формулируется в виде трюизма: Считается, и не без

оснований, что идеологический диктат КПСС более всего сказывался на

литературе, но вот что удивительно: литература в советское время

была куда лучше, чем сейчас! А о жанре рассказа я вообще не говорю. Тут

ничего доказывать не надо, достаточно просто перечитать знаменитый

рассказ Юрия Казакова «Адам и Ева» (1962), открывающий сборник.

Отдельно выделим Р Х л о ж к а м е д а . В рамках негативной

презентации объекта рецензии критик отмечает группу авторов, к которым

не относится его критика. Оговаривается, что это старые опытные писатели,

чей профессионализм помог им сохранить высокий уровень опубликованных

текстов. Данные писатели оказываются вне объекта анализа, так как не

вписываются в рамки выбранной стратегии: Оговорюсь, что сказанное не

имеет отношения к таким старым авторам журнала «Москва», как

В. Распутин, Б. Екимов, В. Лихоносов, М. Алексеев, В. Крупин, В. Белов,

Е. Носов, П. Краснов. Они-то свой уровень сохранили, да и в

антисоветизм на старости лет не ударились.

II. Задачи в рамках тактики погружения в текст.

Первая задача данной тактики – познакомить читателя с личностью

писателя посредством рассмотрения биографических фактов, повлиявших на

создание произведения.

Р Х и з б и о г р а ф и и п и с а т е л я . Обращение к данному ходу

обусловлено стремлением рецензента не просто подвергнуть критике

писателя и его произведение, но и попытаться понять мотивы спада

писательского таланта. Для выяснения причины внезапно появившегося

негативного отношения автора к советскому периоду критик обращается к

конкретным биографическим фактам из прошлого писателя: Астафьев

никогда не проповедовал в своей прозе так называемые

190

коммунистические идеалы, напротив, явно чувствовалось его

критическое отношение к ним, но вот антисоветчиком его никак нельзя

было назвать. Да и как мог быть антисоветчиком человек, о котором в

«Справке об авторах» указано: «Герой Социалистического Труда, лауреат

Государственных премий»? А ещѐ, помнится, он был при Горбачѐве

членом Президентского совета.

Указание на достижения автора, которыми он обладал в советское

время (Герой Социалистического Труда, лауреат Государственных премий,

член Президентского совета) подтверждает отсутствие антисоветизма, в

терминологии критика, в ранней прозе писателя. Однако с течением времени

отношение Астафьева меняется, на что обращается особое внимание в тексте

рецензии. Критик воссоздает негативное отношение писателя к власти,

цитируя слова Астафьева, представляющие собой оскорбительную лексику:

И вдруг, когда Горбачѐва всѐ ощутимее начал теснить Ельцин, из

Астафьева посыпалось горохом: «коммуняки», «брехуны», «сволочи»…

Вторая задача данной тактики – познакомить читателя с содержанием и

формой рецензируемого произведения, что служит подтверждением

вынесенным критиком оценкам.

Р Х в в е д е н и е п е р е с к а з а . Введение пересказа осложняется

лексикой с негативной оценкой, формирующей восприятие текста в целом: В

советское прошлое обращѐн и мрачный рассказ Алексея Варламова

«Звѐздочка». Советские учителя затравили маленькую девочку,

отказавшуюся носить октябрятскую звѐздочку; Рассказ «Пионер – всем

пример» написан с каким-то ярым, но совершенно непонятным

антисоветским задором.

Обращение критика к сюжету произведения предваряется повторением

названного в начале рецензии недостатка, общего для всех критикуемых

рассказов данного сборника – антисоветизма. Это формирует у читателя

определенную установку на восприятие и осмысление дальнейших сведений

о рассказе.

191

Р Х р а з в е р т ы в а н и е п е р е с к а з а / о с л о ж н е н н ы й п е р е с к а з .

Для пересказа выбирается эпизод, дискредитирующий советских военных,

при этом сами события описываются в подчеркнуто нейтральном стиле с

элементами цитирования: В Германии же происходит вот что. Бойцы

дроздовской роты изнасиловали пожилую немку-крестьянку и несколько

советских девушек-«остарбайтеров», причѐм одну из них «придушили».

«Ротный не успел ещѐ отослать докладную командиру полка о бесчинстве»,

как «орлы из хозвзвода» сделали то же самое с женой и дочерью

освобождѐнного из концлагеря антифашиста. «Показательный суд»

приговорил к расстрелу старшину хозвзвода. Казнили его, чтобы было

другим неповадно, публично, на городской площади, а после смерти трое

суток не отвязывали от расстрельного столба.

О с л о ж н е н н ы й п е р е с к а з позволяет показать неэстетичность

созданных в книге образов, их чрезмерную сниженность, алогичность

изображаемого. Использованы повторы однокоренных слов и лексем

тематической группы «животные» с целью создания образов героев-зверей:

Вот Олег Павлов в рассказах «Лепота» и «Песня» описывает жизнь солдат

внутренних войск в Советском Казахстане. Это какие-то звери, а не люди,

с чисто звериными инстинктами. Когда им плохо, они воют, а собаки им

подвывают. Этот вой у них песней зовѐтся. Почитать Павлова, так

покажется, что заключѐнные – жертвы тех, кто их охраняет.

Р Х ц и т и р о в а н и е . В то же время в качестве подтверждения

сказанного критик использует цитирование первоисточника, демонстрируя

несовершенство стиля писателя (отсюда сочетание данного хода с

Р Х п о р и ц а н и е ): Но я никогда бы не подумал, что Виктор Астафьев

может писать так дурно, как в рассказе «Пионер – всем пример» (2001):

«Служил он в ту пору в Германии, будучи оставленным там в числе наших

войск после войны. Командовал ротой, имел звание старшего лейтенанта,

на фронт прибыл младшим лейтенантом и долгое время командовал

взводом. Уже в звании лейтенанта, являясь замом командира роты, он тихо

192

и плавно перекочевал из кандидатов в члены коммунистической партии.

Было это на границе с Польшей…»

Таким образом, Р Х п е р е с к а з и Р Х ц и т и р о в а н и е в данной

рецензии служат критику надежным средством аргументации негативной

оценки.

III. Задача в рамках тактики диалога с читателем – привлечь

читателя к совместному обсуждению рецензируемого произведения и

активизировать его интеллектуальную активность.

Р Х о б ъ е д и н е н и е . Критик стремится объединиться с читателем,

сделать его своим союзником, разделяющим приведенные мнения о

произведении, для этого используются местоимение мы и перфектное

значение глагола прошедшего времени, означающее, что читатель уже будто

бы сделал выбор: Герой Антон Дроздов, как мы уже выяснили, – фронтовик

и коммунист. Ни о каких его антисоветских настроениях до 1945 года даже

намѐком не сообщается.

Р Х в о п р о с . С целью привлечения внимания читателя к обсуждению

объекта рецензии критик адресует читателю вопросы, формально

интересуясь его мнением по той или иной проблеме. При этом используется

разделительный вопрос, где в форме утверждения уже сформулировано

мнение критика, с которым, по всей вероятности, должен согласиться

адресат: Чем-то его поведение здорово смахивало на поведение Дроздова, не

правда ли?

Кроме того, некоторые вопросы, помимо читателя, адресованы в то же

время третьим лицам. Так, например, критик, выражая непонимание

принципов отбора рассказов для сборника, обращается в том числе к

издательству: Но оно, видимо, не стучится в сердце Павлова. Тогда зачем

публиковать его опусы в сборнике с названием «Русский рассказ»? Никакие

они не русские, а просто антисоветские.

Данный вопрос содержит в себе узуальную семантику употребления

подобных конструкции «не нужно этого делать».

193

В качестве адресата вопроса может выступать и сам критик, тогда

необходимо говорить об использовании Р Х а в т о а д р е с а ц и я .

Показателем применения данного хода выступает наличие реального ответа

на поставленный вопрос (ср. Р Х и м и т а ц и я р е п л и к ч и т а т е л я ): Что

же сделал коммунист Дроздов? Он швырнул партбилет «в морду

замполита»; Такой взгляд характерен именно для представителей

уголовного мира с их «классовой» ненавистью к «мусорам» и «вертухаям».

Что тут сказать? Доводилось мне бывать в Мордовии. Там лагеря иногда

тянутся на многие километры, по обеим сторонам дороги; Был бы я

коммунистом (которым, к слову говоря, никогда не был), обязательно

потребовал бы исключения этого Дроздова из партии – и даже не за

выходку с партбилетом, а за беспринципность. Почему он, допустивший в

своей роте разгул уголовщины, требует «правды и честности» от кого

угодно, только не от себя самого? Но партсобрание, вероятно, запуганное

буйным Дроздовым, всѐ ещѐ искало «более мягкое наказание» для комроты.

И только после того, как Дроздов назвал собравшихся коммунистов

«бесчестными людьми», его наконец решились исключить из партии и

предать суду (за что, не сообщается).

Несмотря на то что адресатом вопросов в ряде случаев является не

массовый читатель, данный ход придает динамичность повествованию,

позволяет включать читателя в анализ текста, так как с точки зрения

психолингвистики любой вопрос запускает в сознании человека процесс

поиска ответа него.

IV. Задачи в рамках тактики самопрезентации.

Первая задача данной тактики – создать образ профессионала,

разбирающегося в предмете рецензии.

Р Х в о с п о м и н а н и е . Во введении рецензия максимально

сближается с жанром очерка: перед нами рассказ о случаях из жизни

критика, связанных с приобретением и чтением книг. Такой способ подачи

материала не случаен. В названии рубрики содержится уточнение

194

«Литпрозектор от читателя», что определяет усиление субъективности

повествования.

Для жанра очерка характерно сочетание репортажного (наглядно-

образного) и исследовательского (аналитического) начал. В соответствии с

этим в первом абзаце рецензии преобладает аналитическое начало: критик

рассуждает о функционировании жанра рассказа в современной литературе:

Прочитал в «ЛГ» (№ 9–10) о выходе сборника журнала «Москва» «Русский

рассказ». Я очень люблю именно русский рассказ как жанр совершенно

неповторимый в мировой литературе, но, к сожалению, в последние годы он

как-то оказался в загоне. Современные авторы то ли не пишут рассказов,

то ли издатели требуют от них только романов. В журналах, я знаю,

рассказы ещѐ печатаются, но в провинции, увы, вместе с советским

временем умерла традиция подписываться на журналы. В библиотеке же их

не всегда можно получить. Недурные рассказы публикуются в «ЛГ», и, что

особенно приятно, авторов из «глубинки» – Д. Ермакова, И. Изборцева,

А. Убогого, Н. Ивеншева и других.

Субъективация повествования осуществляется за счет использования

личных форм глагола 1 лица единственного числа (люблю, знаю), вводных

слов, выражающих чувства и эмоции говорящего (к сожалению, увы),

эмотивной лексики (особенно приятно). В то же время критик не просто

выражает личностное отношение к жанру рассказа, но и ставит значимую для

литературного сообщества проблему – исчезновение данного жанра.

Во втором абзаце рецензии реализуется репортажное начало.

Описываются конкретные события из жизни критика: поиск и приобретение

желаемой книги. Перед нами нарратив с такими обязательными

составляющими, как завязка действия, развитие, кульминация, развязка.

Важным лексико-грамматическим средством создания повествовательной

структуры являются глаголы совершенного вида прошедшего времени со

значением событийности, лексика, указывающая на время действия: Года

три назад тоже из «ЛГ» узнал об антологии прозы журнала «Наш

195

современник» «Российские дали». Потом я увидел этот двухтомник в

костромской библиотеке, взял почитать. Там тоже были очень приличные

рассказы, в том числе совершенно неизвестных мне современных писателей

– Л. Сычѐвой, Я. Шипова, В. Бутенко, А. Карышева, В. Мануйлова,

А. Панкратова, Л. Ющенко, А. Байбородина, А. Фуфлыгина, Н. Агафонова. В

общем, я получил удовольствие. А главное, убедился – русский рассказ

жив!; Но «Русского рассказа» авторов журнала «Москва» я у нас в

библиотеке достать не смог. Там и не знали про такой. Тогда я попросил

приятеля, часто бывающего по делам в Москве, купить мне эту книгу. Он

сумел приобрести еѐ только в книжной лавке самого журнала «Москва» на

Арбате, что обошлось ему (а точнее, мне) в сумму около шестисот

рубликов.

Сохраняется субъективная модальность: рассказ о событиях

сопровождается выражением собственных мыслей и чувств по отношению к

сообщаемому (я получил удовольствие, убедился и др.). Акцент делается на

сложности приобретения желаемой книги, что усиливает предвкушение от

достижения цели. Одновременно используется РХ р е ч е в а я м а с к а

« б и б л и о ф и л » (см. п. 2.3.).

Р Х р е ч е в а я м а с к а « л и т е р а т у р н ы й э р у д и т ». В тексте

рецензии используются имена писателей и названия художественных

произведений, к которым отсылает читателя критик, подчеркивая свои

профессиональные познания в области отечественной литературы: Недурные

рассказы публикуются в «ЛГ», и, что особенно приятно, авторов из

«глубинки» – Д. Ермакова, И. Изборцева, А. Убогого, Н. Ивеншева и других;

Там тоже были очень приличные рассказы, в том числе совершенно

неизвестных мне современных писателей – Л. Сычѐвой, Я. Шипова,

В. Бутенко, А. Карышева, В. Мануйлова, А. Панкратова, Л. Ющенко,

А. Байбородина, А. Фуфлыгина, Н. Агафонова; А самое главное, из прозы

Астафьева исчезла та задушевность, что отличала его лучшие

произведения – «Звездопад», «Последний поклон»…; Он чем-то

196

напоминает «Смерть пионерки» Э. Багрицкого, только с

противоположным идейным знаком; Тут ничего доказывать не надо,

достаточно просто перечитать знаменитый рассказ Юрия Казакова

«Адам и Ева» (1962), открывающий сборник.

Вторая задача данной тактики – создать образ человека,

непосредственно знакомого с действительностью, описанной в

произведении.

Р Х с л у ч а й и з ж и з н и . Личное знакомство критика с реалиями,

описанными в тексте, позволяет ему судить об истинности представления

последних. Подтверждение своих слов примерами из личного опыта

позволяет придать максимальную достоверность сообщаемому, повысить

доверие читателя к выносимым негативным оценкам, уличить писателя в

недостоверности описываемых реалий: Что тут сказать? Доводилось мне

бывать в Мордовии. Там лагеря иногда тянутся на многие километры, по

обеим сторонам дороги. Не только «гуиновцы», но и почти всѐ «вольное»

население ходит в «камуфляже», потому что деятельность большинства

людей так или иначе связана с лагерями. Другой работы нет. Но и в

мордовской глуши живут люди, и милосердие, как сказал классик, иногда

стучится в их сердца. Но оно, видимо, не стучится в сердце Павлова. Тогда

зачем публиковать его опусы в сборнике с названием «Русский рассказ»?; Я

лично сомневаюсь, ибо тоже учился в младших классах в описанные

Варламовым 70-е годы и ни одного дня в своей жизни не носил

октябрятскую звѐздочку. Мне она как-то не досталась при посвящении в

октябрята, а специально покупать еѐ я счѐл зазорным. Не помню, чтобы

хоть раз учителя мне попеняли на отсутствие значка. Не думаю, чтобы в

московской школе (Москва всегда отличалась либерализмом) были порядки

строже, чем у нас в Нерехте.

Третья задача – подчеркнуть личностные и профессиональные

качества, позволяющие расположить к себе читателя, создать доверительную

атмосферу.

197

Р Х п р и з н а н и е связан с проявлением критиком субъективных

чувств и должен создать атмосферу искренности, открытости: Признаться, я

запутался в военной и партийной биографии героя! Она в каком-то

диковинном реверсном режиме пересказана автором, задом наперѐд.

Сочетание данного хода с Р Х у к а з а н и е н а н е д о с т а т к и ,

пропозициональным содержанием которого выступает указание на явную

недоработку автора в преподнесении биографии героя, должно повысить

доверие читателя к вынесенной оценке.

Р Х в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о . В рамках тактики

самопрезентации данный ход позволяет критику подчеркнуть личностные

качества через указание на эмоциональное состояние, вызванное прочтением

книги. Воздействуя на эмоциональную сферу читателя, критик заставляет его

испытывать сходные чувства, как, например, в эпизоде об убийстве

невинных и безнаказанности виновных, который не может оставить читателя

равнодушным: Но что самое удивительное и маловероятное: командир

этой совершенно разложившейся, по-видимому, роты избежал вообще

какого-либо наказания.

Р Х п р я м а я а д р е с а ц и я и Р Х с о в е т . В заключение критик

обращается к авторам сборника с просьбой, играя на повышение и надевая

маску «учителя», о чем свидетельствует императивная интонация (глаголы в

повелительном наклонении, модальная лексика); критик преподносит

авторам урок писательского мастерства: Уважаемые авторы журнала

«Москва»! Оставьте ваши карательные экспедиции в советское время! Оно

было и прошло. Наступило иное время. И чтобы писать о нѐм, нужно не

меньшее мужество (и, естественно, талант), чем проявляли советские

писатели, когда писали о своѐм времени.

Таким образом, для развенчания положительной оценки

рецензируемого сборника, критик в подтверждение своего несогласия

демонстрирует недостатки объекта рецензии, сопровождая это

иллюстративным материалом в результате умелого сочетания речевых ходов

198

тактик негативной презентации и погружения в текст. Кроме того, с целью

добиться доверия читателя критик использует разнообразные речевые ходы,

играющие на повышение собственного статуса и моделирующие ситуацию

соразмышления.

3.3. Стратегия представления

Рассмотрим реализацию стратегии представления на материале

рецензии «В поисках утраченного героя» на книгу И. Савельева

«Терешкова летит на Марс» (Приложение 3). Данная рецензия размещена в

рубрике «Объектив», что обусловлено реализацией критиком

соответствующего типа стратегии.

Цель стратегии представления: в данном тексте критик

предпринимает попытку объективного анализа объекта рецензии, когда

выявляются и анализируются в равной степени как достоинства, так и

недостатки произведения.

Особенность структуры стратегии представления: на структурном

уровне данная цель реализуется за счет использования в относительно

равном соотношении речевых ходов, реализующих как тактику позитивной

презентации объекта рецензии, так и тактику негативной презентации.

I. Задачи в рамках тактики презентации объекта рецензии.

Первая задача – продемонстрировать достоинства объекта рецензии.

Р Х у к а з а н и е н а д о с т и ж е н и я демонстрирует известность

писателя, его признание в литературной среде как финалиста премии: Это

первая книга 29-летнего уфимского писателя, журналиста и критика Игоря

Савельева (роман был опубликован в журнале «Новый мир»), дважды

финалиста премии «Дебют».

Независимо от того, считает ли критик это достижение объективным и

заслуженным, данный ход привлекает внимание читателя, интересующегося

актуальными событиями литературной жизни.

199

В данном случае должен сработать также эффект новизны

представленного в рецензии факта – выхода в свет книги. Появление

отдельной самостоятельной книги, по сравнению с публикацией в журнале

наряду с другими писателями, свидетельствует о профессиональной зрелости

писателя и предполагает более основательную серьезную работу над

произведением. Все это обусловливает определенные ожидания читателя от

изданной книги.

Р Х п о х в а л а . Критик видит заслугу писателя в создании общей

тональности, атмосферы произведения: Во-первых: удалось создать

атмосферу эдакого протестного драйва, состоящего из смеси переспелой

наивности и рано созревшего цинизма, яростной и, по сути,

немотивированной ненависти к хозяевам жизни и невозможности что-либо

изменить в окружающем мире.

Положительной оценки заслуживает и внутренний потенциал автора

рецензируемого произведения (индивидуальность в выборе и воссоздании

определенных составляющих текста): Есть только попытка нащупать

нечто своѐ: тему, интонацию, образ мира; Однако автор, безусловно,

человек талантливый, с потенциалом.

В последнем примере Р Х п о х в а л а сочетается с Р Х к о м п л и м е н т .

На языковом уровне данные ходы реализуются за счет использования

комплиментарной лексики (талантливый, с потенциалом) и лексем с

обобщающим значением «достижение определенных результатов» (удалось

создать, попытка нащупать нечто своѐ).

Кроме того, Р Х к о м п л и м е н т в данной рецензии сочетается с

Р Х у к а з а н и е н а д о с т о и н с т в а п р о и з в е д е н и я , когда

демонстрируется, как мастерство автора определяет художественные

достоинства произведения: Во-вторых: автор достаточно наблюдателен,

точен в деталях, внимателен к собственным персонажам: они получились

живыми и убедительными, хорошо написаны диалоги, достаточно

крепок композиционный каркас.

200

Используется ряд однородных членов, называющих необходимые для

профессионала качества, позволившие автору создать живые и убедительные

образы персонажей, выстроить диалоги и композицию.

Р Х в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о . Критик, выступая в роли

читателя, дает оценку своим впечатлениям от прочтения текста, открыто

выражает свои чувства, отсюда наличие слов из лексической группы

«чувства, эмоции» с положительным оценочным знаком: В-третьих, текст

читается с интересом. И даже не к тому, до чего в итоге додумаются

герои, а к автору, в отношении к стилю которого симпатия то и дело

омрачается раздражением.

В последнем предложении мы видим переход от положительной

презентации к отрицательной (о которой подробнее речь пойдет ниже в

рамках второй задачи анализируемой тактики), что реализуется за счет

использования контекстуальных антонимов (симпатия – раздражение) в

контексте синтаксической конструкции, предполагающей смену одного

чувства другим.

В качестве субъекта оценки, помимо автора рецензии, выступают и

другие критики − используется Р Х п р и в е д е н и е ч у ж о г о м н е н и я .

Данный ход реализуется через констатацию факта положительного

представления книги в СМИ и перечисление фамилий критиков, хорошо

отозвавшихся о произведении: Кстати сказать, книга Игоря Савельева

получила хорошую прессу, о ней положительно отозвались критики

В. Левенталь и К. Анкудинов (последний даже хвалил русский язык автора).

В заключении рецензии используется Р Х п о з и т и в н ы й п р о г н о з ,

который «прокладывает мостик» от финала этой рецензии к началу как бы

планируемой новой, что обусловлено верой критика в потенциал писателя:

Подождѐм следующей книги. Может, тогда и узнаем – как там, на Марсе.

Вторая задача данной тактики – продемонстрировать недостатки

объекта рецензии.

201

Р Х у т в е р ж д е н и е н е д о с т а т к о в п р о и з в е д е н и я . Анализ книги

начинается с внесения коррективов в определение ее жанровой специфики:

Начнѐм с того, что «Терешкова летит на Марс», конечно, не роман. А

самая что ни на есть повесть.

На первый взгляд, перед нами фактическая информация: критик

уточняет жанровый статус произведения. Однако в подтексте данного

суждения заложена оценочность, поскольку подчеркнутое

противопоставление терминов роман и повесть свидетельствует, с одной

стороны, о нескромном желании писателя придать излишнюю значимость

своему произведению, а с другой – о том, что произведение по своим

объективным характеристикам на роман «не тянет».

В подтверждение собственной точки зрения критик рассматривает

жанровые составляющие произведения: Одна сюжетная линия, скудная

горстка героев, относительно небольшой объѐм; Весьма странно

смотрятся скудные сцены наподобие описания знакомства героя со своей

будущей возлюбленной…

Фактическая информация в данном случае носит дискредитирующий

характер, потому что демонстрирует несоответствие текста параметрам

романа, а значит, явную недоработку и недостаточный профессионализм

автора. Негативная коннотация выражается в основном нейтральной

лексикой, указывающей не только на недостатки художественного

произведения, но и на необоснованную претенциозность его автора.

Р Х о т р и ц а н и е д о с т о и н с т в . На лексическом уровне это

выражается через использование отрицательной частицы не. Ряд

исследователей рассматривает такой прием в качестве одного из способов

эвфемизации речи, потому что, как мы уже отмечали ранее, с точки зрения

психологии, отрицание положительного денотата не так задевает самолюбие,

как утверждение отрицательного. Желание рецензента несколько смягчить

критику подтверждается использованием междометия, выражающего

202

чувство сожаления говорящего (увы): Тема, надо сказать, отнюдь не нова.

И у Игоря Савельева она, увы, не получила свежего звучания.

В качестве объекта критики выступают и третьи лица, участвовавшие в

процессе подготовки книги: Иногда элементарно не хватает редакторской

правки: «Ничего не получилось. Всѐ, что он отчаянно пытался сделать,

оказалось зря, он у разбитого корыта, – и Паша зверел от отчаяния».

«Игорь замолчал, но ненадолго. Он вообще никогда не обижался, и это по-

своему тоже уязвляло: казалось, его тоже невозможно ничем задеть».

Недостатком произведения является отсутствие некоторых

традиционных для качественной литературы составляющих. При этом в

качестве образца настоящего искусства, профессионального мастерства, с

которым соотносится рецензируемое произведение, выступает классическая

литература: Один известный писатель рассказывал мне о том, как он вѐл

семинар прозы в Липках. Терпеливо и внимательно слушал прозу молодых

авторов, а потом молча, не критикуя и ничего не говоря, открывал «Войну и

мир» и начинал читать. Ну, так, для сравнения. С той же целью можно

было бы прочесть Бунина или Чехова. И почувствовать то, что

называется стилем. Авторской интонацией. Этическим напряжением

смысла. Вот этого, собственно, прозе Игоря Савельева пока ещѐ не

хватает.

В то же время местоимение времени пока еще указывает на

преходящий характер недостатка и имплицитно предполагает возможность

его преодоления.

Р Х в к л ю ч е н и е в к о н т е к с т с о в р е м е н н о й л и т е р а т у р ы .

Указывается на типичность выбранного героя и основного мотива для

современной литературы, что служит средством отрицательной презентации

книги, так как уровень произведений последних лет в целом крайне низко

оценивается критиками: «Лишний человек» выброшен за борт

действительности, он люто презирает еѐ, критикует, морщится от

отвращения, изнывает от тоски и в то же время не способен на какой бы

203

то ни было поступок. Даже не геройский, а просто добрый и человечный.

Единственное, на что его хватает, – это поехать в больницу к матери

своей девушки, пока та мучается в поисках лучшей жизни в Питтсбурге...

Инфантильный безвольный герой-интеллигент, всем на свете

недовольный, – вообще излюбленный персонаж современной, особенно

молодой, прозы.

При этом критик использует набор оценочных атрибутивов,

называющих отрицательно оцениваемые в социуме качества человека

(инфантильный, безвольный, всем на свете недовольный). Отметим, что

названная оценка не напрямую приписывается герою анализируемого

произведения, а логически вытекает из контекста в соответствии с максимой

релевантности.

Р Х п о р и ц а н и е . С целью негативной презентации критик указывает

на недостаток авторского мастерства, широко используя лексику с

негативной оценочной коннотацией: Например, неряшливость.

Происходящая, с одной стороны, от ломки писательского голоса – так

подросток то говорит фальцетом, то басит, словно пробует тональность

на вкус, – отчего появляются и ритмические сбои, и неоправданные

инверсии; с другой стороны – от нелепых образов и вкусовых провалов,

касающихся русского языка. Примеров можно привести довольно много.

Данный пример хорошо иллюстрирует закономерность, которую мы

отмечали выше: оценка писателя экстраполируется на произведение и

наоборот. Поэтому, в сущности, следует говорить о взаимодействии двух

речевых ходов: Р Х п о р и ц а н и е и Р Х у т в е р ж д е н и е н е д о с т а т к о в

п р о и з в е д е н и я .

Частным случаем реализации Р Х п о р и ц а н и е выступает

Р Х у к а з а н и е н а я з ы к о в у ю н е к о м п е т е н т н о с т ь . Сразу отметим,

что у него, как правило, есть сопутствующие речевые ходы, усиливающие

негативную оценку. Так, в рассматриваемой статье критике подвергаются

используемые писателем сравнения, которые не позволяют обнаружить

204

признак, лежащий в основе сопоставления предметов, и в силу этого теряют

свою изобразительно-выразительную силу: «Волейболист то поспать

пытался, то стоял, как слон, нависая над всеми. Шнурки, небритость,

ногти как иконы». Почему «как слон»? А «ногти как иконы» вообще ни о

чѐм не говорят, кроме как об эстетическом промахе автора.

Одновременно рецензент использует Р Х н е с о г л а с и е ,

выражающийся при помощи вопросительных предложений, прямого

отрицания и открытого указания на коммуникативную неудачу автора.

Иронично оценивая неудачный выбор слов (лексический повтор),

рецензент использует Р Х ц и т и р о в а н и е п е р в о и с т о ч н и к а : Вот герой и

его девушка «изнемогают» на соседних страницах: «Наташа изнемогала

тогда, разбираясь в многоступенчатых словесных формулах, злилась,

посылала Пашу за дефицитным англо-русским словарѐм юридических

терминов» (стр. 44); «Он изнемогал от звѐздной болезни...» (стр. 45).

Иногда в комментариях к цитате критик использует пейоративную

лексику, чтобы оценка прозвучала максимально открыто: А вот неуклюжий

образец сильных чувств: «Шипы обиды сидели в носоглотке...».

Или выражает оценку косвенно, используя, к примеру, Р Х н а м е к :

Кстати сказать, книга Игоря Савельева получила хорошую прессу, о ней

положительно отозвались критики В. Левенталь и К. Анкудинов (последний

даже хвалил русский язык автора). Скольких молодых авторов сбили с

толку похвалы критиков, выданные авансом! Скольких погубил ярлык

мнимой гениальности!

В данном примере негативная оценка выражается через прием

парантезы и риторические восклицания. Использование парантезы позволяет

критику ненавязчиво скомпрометировать «чужого», прокомментировав

сказанное в сторону, для «своих», не делая это частью основного текста. В

контексте приведенных до этого примеров языковых ляпов автора фраза

«последний даже хвалил русский язык автора» подрывает доверие читателя к

выносимым в прессе оценкам.

205

II. Задача в рамках тактики погружения в текст – познакомить

читателя с писателем и художественным текстом, проиллюстрировав

достоинства и недостатки объекта рецензии.

Во введении рецензии критик знакомит читателя с фактической

информацией о возрасте, профессии объекта рецензии, о способах

публикации его произведений, сочетая Р Х б и о г р а ф и ч е с к а я с п р а в к а и

Р Х и з и с т о р и и с о з д а н и я : Это первая книга 29-летнего уфимского

писателя, журналиста и критика Игоря Савельева (роман был

опубликован в журнале «Новый мир»), дважды финалиста премии «Дебют».

До этого были лишь публикации в «толстых» журналах.

Названные ходы, в свою очередь, сочетаются с Р Х у к а з а н и е н а

д о с т и ж е н и я , дополняя информационную составляющую концептуально-

оценочной (см. предыдущую тактику).

Для знакомства читателя с сюжетом и героями рецензируемого

произведения используется Р Х п е р е с к а з , представленный такими

вариантами, как в в е д е н и е и р а з в е р т ы в а н и е п е р е с к а з а .

Уже при введении информации о сюжете используется слово с

оценочной коннотацией (незамысловат), что создает определенную

установку на дальнейшее прочтение (снисходительное отношение): Весьма

незамысловат и сюжет. Главный герой, Павел, молодой и пылкий, но уже

успевший устать от жизни, мается от тоски и безысходности: любимая

девушка уехала учиться в Америку, гнетѐт тягомотная неинтересная

работа менеджером в авиакомпании «АРТавиа», осуществляющей VIP-

перевозки, не радуют алкогольные посиделки с друзьями, один из которых

графоман, мечтающий покорить столицу... Герои готовы к юному и

бессмысленному бунту в борьбе за справедливость – мечтают вывести на

чистую воду компанию-секту «АРТавиа», внушающую своим клиентам

иллюзорную мысль о полной безопасности полѐтов и дерущую за оную

втридорога. Павел с друзьями бродят по ночному провинциальному городу

(скорее всего, это Уфа) и расклеивают листовки, разоблачающие

206

деятельность авиакомпании, вовлекая в опасное приключение и дочь одного

из богатых клиентов, влюблѐнную в главного героя. В сущности, это

повесть о мечте, мечте всякого молодого поколения – изменить мир, и в

чѐм-то она сродни мечте Терешковой осуществить полѐт на Марс:

одновременно прекрасна и невозможна.

Отметим, что перед нами осложненный пересказ, в основе которого

лежит принцип антитетичности. Передавая сюжетное содержание, критик

использует контекстуальные антонимы, стимулирующие интертекстуальные

ассоциации: молодой, но уставший от жизни – лишний человек русской

классической литературы, бунт бессмысленный, но в борьбе за

справедливость – пушкинский русский бунт, бессмысленный и

беспощадный. Этот ассоциативный фон порождает иронический подтекст,

подчеркивающий некоторую банальность или нелепость сочетания

противоречивых качеств. Ирония усиливается за счет использования

сниженной лексики (мается, тягомотная, графоман).

На основе антитезы подается образ главного героя анализируемого

произведения. На этот раз в основе противопоставления лежит

наличие/отсутствие деятельностного начала в человеке: мысль vs. действие,

мечта vs. реальность. В тексте рецензии активны слова тематической группы

«состояние» (люто презирает, критикует, морщится от отвращения,

изнывает от тоски) и в то же время практически отсутствует лексика,

называющая действия и поступки (за исключением лексемы поехать):

«Лишний человек» выброшен за борт действительности, он люто

презирает еѐ, критикует, морщится от отвращения, изнывает от

тоски и в то же время не способен на какой бы то ни было поступок.

Даже не геройский, а просто добрый и человечный. Единственное, на что

его хватает, – это поехать в больницу к матери своей девушки, пока та

мучается в поисках лучшей жизни в Питтсбурге...

207

В результате герой позиционируется критиком как рефлексирующий,

но ничего не делающий человек, что не должно вызвать симпатии у

большинства потенциальных читателей.

Р Х ц и т и р о в а н и е п е р в о и с т о ч н и к а . Мы отмечали, что в рамках

тактики негативной презентации данный Р Х сопровождает Р Х у к а з а н и е

н а с т и л и с т и ч е с к о е н е с о в е р ш е н с т в о и я з ы к о в у ю

н е к о м п е т е н т н о с т ь , выполняя при этом иллюстративную функцию и

позволяя читателю самостоятельно убедиться в выносимых критиком

оценках: Иногда элементарно не хватает редакторской правки: «Ничего не

получилось. Всѐ, что он отчаянно пытался сделать, оказалось зря, он у

разбитого корыта, – и Паша зверел от отчаяния». «Игорь замолчал, но

ненадолго. Он вообще никогда не обижался, и это по-своему тоже уязвляло:

казалось, его тоже невозможно ничем задеть».

В рамках тактики погружения в текст цитирование, как и пересказ,

реализует оценочную программу текста, однако в данном случае читатель

знакомится с живой тканью произведения, что служит средством

объективации выносимых оценок.

III. Задача в рамках тактики диалога с читателем – включить

читателя в процесс обсуждения, анализа книги, сделать его своим

единомышленником.

Основным способом решения данной задачи является использование

Р Х о б ъ е д и н е н и е . На вербальном уровне он реализуется за счет

употребления глагольных форм 1 лица множественного числа будущего

времени с семантикой совместного действия: Начнѐм с того, что

«Терешкова летит на Марс», конечно, не роман. А самая что ни на есть

повесть (...) Итак, попробуем разобраться, что автору удалось (...)

Подождѐм следующей книги. Может, тогда и узнаем – как там, на Марсе.

С целью стимулирования читательской активности критиком

используется также Р Х в о п р о с - п р е д п о л о ж е н и е . Ставя под сомнение

актуальность и востребованность героя художественного произведения,

208

рецензент обращается с вопросом-предположением о поиске современной

литературой нового героя, главной чертой характера которого стала бы

способность совершать дела: Но, может, хватит уже об этом? Может,

настала пора для другого героя? Если не сугубо положительного (что,

скорее всего, будет смотреться скучно), то хотя бы способного на

поступок, на посильное малое делание.

Данный вопрос имеет двойного адресата. С одной стороны, это

читатель, с которым критик «обсуждает» проблему героя современной

литературы, с другой стороны – сам писатель, которому косвенно адресуется

совет. На вербальном уровне данный ход реализуется за счет использования

вопросительных предложений, которые содержат семантику

императивности, так как не только предполагают ответную реакцию

адресата, но и побуждают к вполне определенному действию.

IV. Задача в рамках тактики самопрезентации – создать образ

профессионального критика, чьему мнению может довериться читатель.

Р Х р е ч е в а я м а с к а « м у д р е ц ». Критик рассказывает читателю

случай из жизни, стилизуя свой рассказ под жанр притчи: конкретные имена

участников события не указываются и само повествование о прошлом носит

дидактический характер: Один известный писатель рассказывал мне о том,

как он вѐл семинар прозы в Липках. Терпеливо и внимательно слушал прозу

молодых авторов, а потом молча, не критикуя и ничего не говоря, открывал

«Войну и мир» и начинал читать. Ну, так, для сравнения. С той же целью

можно было бы прочесть Бунина или Чехова. И почувствовать то, что

называется стилем. Авторской интонацией. Этическим напряжением

смысла.

В заключении рецензии складывается противоречивый образ объекта

рецензии, в котором утверждается наличие как достоинств, так и

недостатков, критик отказывается от абсолютно негативной и абсолютно

позитивной оценки книги, реализуя таким образом стратегию представления:

209

Сказать, что попытка неудачная, нельзя. Но и серьѐзной удачей данную

книгу, пожалуй, при всех отмеченных достоинствах не назовѐшь.

3.4. Стратегия идеализации

Реализацию стратегии идеализации рассмотрим на материале рецензии

«Трава, пробившаяся сквозь бетон» на книгу С. Бударина «Свет-синева:

Стихи» (Приложение 3).

Данная рецензия размещена в рубрике «Книжный ряд», так как

содержит положительный образ художественного произведения,

рекомендуемого к прочтению. Полюс оценки произведения понятен уже из

заголовка: метафора, лежащая в основе его создания вызывает ассоциации с

чем-то настоящим, живым, целеустремленным, возникает мотив

возрождения, победы живого над неживым. Эта метафора сохраняется на

протяжении всего текста рецензии, обогащаясь новыми смыслами.

Цель стратегии идеализации – создать привлекательный для читателя

образ объекта рецензии, который позиционируется критиком как

качественная литература.

Особенность структуры стратегии идеализации – превалирование

речевых ходов, реализующих тактику положительной презентации объекта

рецензии, которая занимает ведущее место в реализации выбранной

критиком стратегии.

I. Задача в рамках тактики позитивной презентации объекта

рецензии – создать образ качественного художественного произведения,

нетипичного для современной литературы (отличающейся, по мнению

критиков, низким качеством) и продолжающего традиционные мотивы, идеи,

образы классической литературы.

Р Х н е т и п и ч н о с т ь д л я с о в р е м е н н о й л и т е р а т у р ы . Уже в

начале рецензии выстраивается ценностная оппозиция «анализируемое

произведение – современная литература», где первый компонент наделяется

положительной оценкой, а второй – отрицательной. Оценочная коннотация

210

осмысляется в метафорическом ключе через образ литературного поля, в

котором основной массив не вполне качественной литературы (бурьян

рассудочной поэзии) противопоставлен единичным произведениям,

наделенным художественными достоинствами (зеленой траве, пробившейся

сквозь бетон): Стихотворения двадцатидвухлетнего Сергея Бударина (а

написаны они им, естественно, в более раннем возрасте) на сегодняшнем

литературном поле, на котором буйно разросся бурьян

интеллектуальной, рассудочной, или, как ещѐ еѐ назвал один критик,

силиконовой поэзии с вызывающе торчащими кочками постмодернизма,

воспринимаются как зелѐная трава, неведомо как пробившаяся сквозь

асфальт и бетон.

При создании образа современной литературы критик использует

атрибутивную лексику, создающую негативную оценочную коннотацию

(силиконовой поэзии с вызывающе торчащими кочками постмодернизма). В

таком контексте узуальная оценочная коннотация слов интеллектуальный и

рассудочный меняет свою семантику с плюса на минус. При помощи

метафорических образов передается мысль о том, что современная

литература – это некое закрытое общество (бетон, асфальт), в котором

далеко не каждый может заявить о себе. Кроме того, противопоставленность

образов травы и бетона имплицирует такие ценностные оппозиции, как

живое – неживое; настоящее, естественное – искусственно созданное; яркое,

полное жизни – серое, пустое, безжизненное и т. д. Хотя метафора

рецензента страдает внутренним противоречием (на полях обычно не бывает

бетонных или асфальтовых покрытий), она все-таки делает образы более

объемными, придавая им множественность интерпретаций и оценочную

семантику.

Р Х п р о д о л ж е н и е т р а д и ц и й заключается в указании на удачное

использование в рецензируемом произведении образов, мотивов

классической литературы. Данный ход используется в качестве средства

положительной презентации объекта рецензии, так как художественные

211

произведения классиков расцениваются как образец настоящей литературы.

Вербальным средством экспликации данного хода выступает использование

прецедентных имен: Поэты, которых стихотворец призвал в свои

учителя, легко угадываются: Кольцов, Никитин, Некрасов, Есенин,

Рубцов, в какой-то мере Юрий Кузнецов. Исходя из этой традиции, он

высказывает и своѐ отношение к делу, которым рискнул заниматься, – к

литературному творчеству.

Отметим использование высокой книжной лексики «призвал в свои

учителя», подчеркивающей иерархичность отношений разных поколений

писателей. Указывая на следование классической традиции, критик в то же

время акцентирует внимание читателя на оригинальности авторской мысли,

тем самым реализуя в приведенной цитате Р Х у к а з а н и е н а н о в и з н у .

Р Х к о м п л и м е н т . Спецификой использования данного хода

является то, что в качестве объекта комплимента выступают третьи лица,

причастные к появлению в свет рецензируемой книги: Вышел сборник в ходе

реализации проекта «Народная библиотека Самарской губернии» за счѐт

средств бюджета области, при поддержке руководителя региональной

писательской организации Александра Громова и поэтессы Дианы Кан,

которая давно, бережно и в то же время строго пестует таланты.

В приведенном примере косвенно указывается на достоинства объекта

рецензии: анализируемая книга талантливого писателя была издана, так как

прошла строгий отбор, что является показателем ее высокого качества.

Р Х п о ж е л а н и е , с о в е т : В наше время такое, в общем-то,

удивительно: как это другие «старшие товарищи» просмотрели,

промахнулись – не замолчали, не затоптали этот явно наделѐнный

поэтическим даром молодой «росток»?! Побольше бы таких добрых

«промашек». Данный ход выступает как средство положительной оценки

объекта рецензии, так как имплицирует мысль о необходимости поддержки

молодых талантливых писателей и помощи в издании художественных

произведений хорошего качества. На языковом уровне происходит

212

дискредитация лексического значения слова промашка, которое в данном

контексте, сочетаясь со словом с положительной оценочной семантикой

(добрый), наполняется иным, окказиональным, содержанием и переходит в

разряд мелиоративной лексики. Ирреальная модальность подчеркивает

потенциальный характер высказанного критиком мнения.

Отметим использование в данном отрывке Р Х и з д е в к а , который по

целевой установке не вписывается в рамками анализируемой тактики и

адресован третьим лицам. Критик вновь обращается к ситуации в

современном литературном процессе, где, по его мнению, не талант

определяет будущее писателя, а воля «старших товарищей», прочно

обосновавшихся на «литературном поле». Иронический, и даже

саркастический, эффект достигается за счет воспроизведения абсурдности

ситуации: критик удивляется тому, что талантливого писателя не

«замолчали». В данном случае сталкиваются противоположные оценочные

характеристики представителей одного профессионального круга, возникает

оксюморонный контекст. С одной стороны, молодой писатель,

положительная характеристика которого создается благодаря использованию

мелиоративной лексики (явно наделѐнный поэтическим даром молодой

«росток»), с другой стороны, опытные писатели, чья негативная оценка

складывается на основе интерпретации их действий (просмотрели,

промахнулись – не замолчали, не затоптали) по отношению к молодым

талантам.

II. Задача в рамках тактики погружения в текст – познакомить

читателя с содержанием и формой рецензируемого текста,

продемонстрировав при этом достоинства стиля.

Р Х ц и т и р о в а н и е п е р в о и с т о ч н и к а . «Природные» мотивы,

лежащие в основе созданных в заглавии и во введении метафор, о которых

речь шла выше, органично перетекают в цитату, которая используется

критиком для демонстрации манеры (стилистики) письма и художественных

213

образов поэзии: Ветер метѐт по земле // Воск шелестящей листвы. //

Плещут в заоблачной мгле // Лебеди свет-синевы.

Р Х п е р е с к а з . Так как лирику пересказывать сложно, критик

обращается к анализу лирического героя, так что в данном случае вариантом

названного речевого хода выступает Р Х х а р а к т е р и с т и к а г е р о я :

Лирический герой «Свет-синевы» пока, правда, больше смотрит, созерцает,

рассказывает, а не действует и думает, но творческое поведение и

мудрость, как известно, приходят с годами, а он до завидного молод.

Несмотря на то что в образе героя через противопоставление

подчеркивается пассивное начало (смотрит, созерцает, рассказывает, а не

действует и думает), это не вызывает отрицательной коннотации, так как

при помощи трюизма (творческое поведение и мудрость, как известно,

приходят с годами) читателю внушается мысль, что эти недостающие

качества обязательно появятся позднее (т.е. потенциально заложены в герое).

В заключительной части рецензии фигурирует Р Х и з и с т о р и и

с о з д а н и я , обычно используемый вначале: Явление «Свет-синевы»

интересно ещѐ и тем, что это, так сказать, не «самопальное» издание.

Вышел сборник в ходе реализации проекта «Народная библиотека

Самарской губернии» за счѐт средств бюджета области, при поддержке

руководителя региональной писательской организации Александра Громова и

поэтессы Дианы Кан, которая давно, бережно и в то же время строго

пестует таланты. В данном случае этот речевой ход призван не только

указать на факты из предыстории появления книги, но и ненавязчиво

высказать слова благодарности «спонсорам». Здесь в качестве объекта

оценки выступают третьи лица, которые сделали возможным появление

данной книги (см. выше Р Х к о м п л и м е н т в адрес третьих лиц).

III. Задача в рамках тактики диалога с читателем.

В данной рецензии отсутствуют языковые маркеры, указывающие на

использование данной тактики. Мы можем говорить лишь об общей

214

адресованности критического текста к определенной читательской

аудитории, разделяющей любовь критика к классической литературе.

IV. Задача в рамках тактики самопрезентации – создание критиком

в тексте рецензии положительного образа себя, которому читатель мог бы

доверять.

Для этого критик применяет игру на повышение, используя

Р Х р е ч е в а я м а с к а и Р Х с о в е т .

Р Х р е ч е в а я м а с к а « л и т е р а т у р н ы й э р у д и т » создается через

упоминание имен известных писателей, мотивы произведений которых

критик видит в рецензируемом тексте. Тем самым подчеркивается его

осведомленность о творческой манере названных поэтов-классиков: Поэты,

которых стихотворец призвал в свои учителя, легко угадываются: Кольцов,

Никитин, Некрасов, Есенин, Рубцов, в какой-то мере Юрий Кузнецов.

Р Х с о в е т реализуется двояко:

напрямую от имени критика при помощи предложений с

ирреальной модальностью со значением желательности: В наше время такое,

в общем-то, удивительно: как это другие «старшие товарищи»

просмотрели, промахнулись – не замолчали, не затоптали этот явно

наделѐнный поэтическим даром молодой «росток»?! Побольше бы таких

добрых «промашек»!;

косвенно, через воспроизведение «уроков письма»,

сформулированных третьими лицами (в данном случае сочетается с

Р Х а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю ): Поэтому позволю себе передать

ему некоторые слова, которые слышал автор этих строк от поэта-

фронтовика Николая Старшинова. Так, Николай Константинович говорил:

подражать кому-то можно, но нужно знать – зачем подражать; все

знают, как не надо писать стихи, но никто – как надо; слушай советы всех,

но делай, пиши по-своему.

В последнем примере частному мнению придается семантика

обобщенности (безличные, обобщенно-личные предложения,

215

определительное местоимение с обобщенной семантикой – все), ведь мысль

высказанная поэтом-фронтовиком может быть полезна любому, кто

занимается литературным творчеством, и, по мнению критика, ей нужно

следовать, чтобы стать настоящим писателем.

Данные ходы уже были представлены в рамках тактики презентации

объекта рецензии, однако в рамках тактики самопрезентации они выполняют

другую функцию: характеризуют самого критика как профессионала, тонко

разбирающегося в литературном творчестве.

Таким образом, критик, последовательно перечисляя достоинства

книги и подтверждая это демонстрацией фрагментов художественного

текста, создает в сознании адресата положительный образ объекта рецензии,

который должен стимулировать желание читательской аудитории

познакомиться с книгой.

3.5. Стратегия реабилитации

Рассмотрим реализацию стратегии реабилитации на примере рецензии

«Жемчуг в полумраке», посвященной книге Элис Манро «Слишком много

счастья» (Приложение 3).

Данная рецензия опубликована в рубрике «Книжный

ряд/Библиосфера/Колесо обозрения», основной функцией которой является

реклама художественного произведения. В данной рубрике размещаются

положительные рецензии на книгу, призванные вызвать интерес у читателя и

сформировать у него прагматическую установку на приобретение и

прочтение рецензируемого издания.

Цель стратегии реабилитации – через опровержение чужой

негативной оценки создать положительный образ объекта рецензии.

Заголовок рецензии «Жемчуг в полумраке» в метафорическом ключе

указывает на выбранный критиком вектор оценки произведения.

Наименование драгоценного камня используется в заглавии неслучайно, с

его помощью объект рецензии наделяется особыми характеристиками: нечто

216

ценное, настоящее, исключительное. Позднее в тексте это скрытое сравнение

эксплицируется: Тексты Манро сильны не пламенной броскостью, а

уверенным внутренним горением, (…) эмоции не брызжут, как слюна изо

рта бунтовщиков, а благородно мерцают, как натуральный жемчуг в

полумраке.

Однако цель реализуемой в данной рецензии стратегии − не просто

дать положительную оценку книге Элис Манро «Слишком много счастья»,

но выстроить презентацию объекта критики через опровержение

приведенного в начале рецензии чужого мнения, содержащего негативную

оценку. Данная целеустановка обусловливает определенный порядок

речевых ходов.

Особенность структуры стратегия реабилитации: фиксированный

порядок речевых ходов в начале рецензии: 1) апелляция к чужому мнению,

содержащему негативную оценку, 2) несогласие критика с данной оценкой,

3) указание на достоинства объекта рецензии, что служит подтверждением

позиции критика.

I. Задачи в рамках тактики позитивной презентации объекта

рецензии.

Первая задача данной тактики – изложить чужое мнение, содержащее

негативную оценку объекта рецензии.

Для решения данной задачи используется Р Х а п е л л я ц и я к

ч у ж о м у м н е н и ю . Критик воспроизводит в тексте рецензии негативную

оценку писателя, данную третьими лицами (другими критиками и

писателями): Когда писательница из Канады (там она, кстати, довольно

известна) в прошлом году получила Нобелевскую премию, мнения наших

критиков почти единодушно слились в смешанную ноту возмущения и

зависти: дескать, нашли, кому дать, это всѐ политические игры и т.д., и

т.п. Эдуард Лимонов высказался, как всегда, резко и едко: мол, Нобелевку

начали давать травоядным писателям!

217

В качестве языкового средства реализации данного хода выступает

несобственно-прямая речь, на введение которой указывают дискурсивные

операторы, маркирующие чужую речь (дескать, мол). Такая подача мнения

третьих лиц дает возможность критику, сохранив стилистическую специфику

чужой речи, перефразировать соответствующие высказывания в том объеме,

который требуется, чтобы навязать читателю нужный ход мысли.

Отметим, что чужая речь не содержит прямых оценок художественного

произведения, здесь представлена, скорее, эмоциональная реакция,

выраженная средствами экспрессивного синтаксиса. На это указывают, в том

числе, слова автора, описывающие с помощью эмотивной лексики чувства

«говорящих» (возмущение, зависть) и манеру выражения мысли (резко,

едко). Встречается лишь единичная оценочная номинации «травоядный

писатель» (использован прием «навешивание ярлыка»). Кроме того, в чужой

речи отсутствуют какие-либо аргументы в пользу приводимого мнения, что

делает его неубедительным, непрофессиональным, безосновательным и тем

самым позволяет критику подчеркнуть его несостоятельность. Создается

образ чужого, мнению которого читатель не должен доверять.

Вторая задача данной тактики – дистанцироваться от мнения третьих

лиц. Для этого используется Р Х н е с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м , в

котором критик выражает сомнение в профессиональном подходе третьих

лиц к оценке произведения. В данной рецензии он вербализуется при

помощи противительного союза, указывающего на границу мнений и их

противопоставленность: Однако вряд ли кто-то из них прочѐл хотя бы

одну книгу (даже не обязательно эту, тринадцатую по счѐту) рассказов

Манро полностью и вдумчиво. Да, она не эпатажна, да, она сдержанна, уж

простите, Эдуард Вениаминович. Вновь возникает образ «чужого», не

вполне компетентного в своей сфере.

Третья задача данной тактики – продемонстрировать достоинства

объекта рецензии с целью опровержения чужого мнения и обоснования

собственной позиции. Развенчание негативной оценки строится за счет

218

указания на достоинства произведения и профессиональные качества

писателя.

Р Х у т в е р ж д е н и е д о с т о и н с т в х у д о ж е с т в е н н о г о

п р о и з в е д е н и я позволяет критику доказать правильность выносимых

оценок, аргументировать собственную позицию. Данный ход используется

вместе с Р Х о т р и ц а н и е н е д о с т а т к о в , причем оба этих хода

реализуются в рамках одного предложения: Тексты Манро сильны не

пламенной броскостью, а уверенным внутренним горением, образные

средства расходуются экономно, как скудный запас дров в суровую зиму;

эмоции не брызжут, как слюна изо рта бунтовщиков, а благородно

мерцают, как натуральный жемчуг в полумраке.

За счет использования контекстуальных антонимов создается антитеза,

позволяющая через косвенное указание на типичные для многих других

текстов недостатки ярче оттенить достоинства рецензируемого

произведения. Сниженным образам (см. сравнение брызжут, как слюна изо

рта бунтовщиков) противопоставлены возвышенные, поэтические

(благородно мерцают, как натуральный жемчуг в полумраке, как скудный

запас дров в суровую зиму), что вносит в контекст оценочные коннотации.

В качестве способа положительной презентации выступает

Р Х п р о д о л ж е н и е т р а д и ц и й , типичный и для других

проанализированных нами текстов. Художественная манера Элис Манро

соотносится с творчеством классика русской литературы А. П. Чехова,

указание на это родство позволяет отнести книгу к качественной литературе:

Бунт Элис Манро не внешний, а внутренний, и совсем другого свойства. Для

еѐ героев не обязателен подвиг, достаточно трагизма и абсурда обыденной

жизни. И в этом, пожалуй, она родственна Чехову, с которым еѐ часто

сравнивают. И ещѐ есть одна общая с нашим классиком черта: некий

внутренний стоицизм, уже на выдохе, на дне, где остался осадок тайны и

горечи; стоицизм, не гарантирующий светлый исход, нет, но обещающий

219

некое жизнестойкое привыкание, терпение, приятие жизни, способное

преодолеть отчаяние.

Родственность с А. П. Чеховым видится критиком в

жизнеутверждающей позиции, следовании духовному идеалу, отсюда

использование Р Х а п е л л я ц и я к в е ч н ы м ц е н н о с т я м (стоицизм,

терпение, принятие жизни), которые, наверняка, должен разделять и сам

читатель. В процессе дальнейшего анализа список этих ценностей

расширяется и обогащается новыми очень важными человеческими

качествами (сочувствие, понимание и др.): А главное – редкость для

современной литературы – эта проза сердечна, хотя и совершенно не

сентиментальна; Интонационно еѐ можно определить так: неброское

сочувствие. Во всех еѐ текстах есть сочувствие к человеку, есть

понимание человека, есть жалость к нему. И это не выражено в

нарочитой сострадательной интонации, а встроено в художественную

ткань текста (...).

Рассуждая о достоинствах прозы, критик сознательно использует

Р Х п р о т и в о п о с т а в л е н и е т и п и ч н о м у с о в р е м е н н о м у т е к с т у ,

что, с одной стороны, позволяет указать на исключительность данной книги

на фоне остальных, а с другой, в очередной раз обозначить проблемы

современного литературного процесса. Этот Р Х используется и в

заключении рецензии, где критик еще раз подчеркивает в качестве

достоинства произведения его непрагматичность и моделирует оппозицию

«рецензируемое произведение − премиальная литература»: И ещѐ очень

важное достоинство этих текстов: они явно не писались под

определѐнный премиальный формат, они просто писались, постепенно,

год за годом, честно и искренне.

Положительная оценка выражается и по отношению к личности

писателя, здесь важную роль выполняют Р Х п о х в а л а и

Р Х к о м п л и м е н т . Заслугу автора книги критик видит в умении

обрабатывать, казалось бы, самые примитивные сюжеты, наполняя их

220

глубоким смыслом, что требует серьезных усилий: Элис Манро удаѐтся

довольно сложная вещь: брать масскультовые сюжеты и делать из них

подлинную литературу. Смена угла зрения плюс бесспорное мастерство

рассказчика, и вот триллер про психопата, убившего троих собственных

детей, превращается в тонко написанную драму с жутковатой

атмосферой безумия («Измерения»); Письмо Манро психологически

достоверно и цепко.

Использование контекстуальных антонимов (масскультовые сюжеты

и подлинная литература) позволяет не просто указать на два варианта

художественного воплощения замысла произведения, а через описание

динамики творческого процесса превращения подчеркнуть мастерство

автора.

II. Задача в рамках тактики погружения в текст – через цитацию и

пересказ познакомить читателя с художественным текстом, уделив особое

внимание тем фрагментам, которые подчеркивают мастерство автора и

достоинства произведения.

Как уже было отмечено выше, критик видит мастерство автора

художественного произведения в умении «брать масскультовые сюжеты и

делать из них подлинную литературу». В качестве иллюстрации данной

мысли используется Р Х о с л о ж н е н н ы й п е р е с к а з , который в рамках

одного предложения оказывается связанным с Р Х к о м п л и м е н т . Такое

взаимодействие речевых ходов позволяет не только продемонстрировать

сюжетные превращения, но и представить это как заслугу автора,

сформировав у читателя соответствующую установку: Смена угла зрения

плюс бесспорное мастерство рассказчика, и вот триллер про психопата,

убившего троих собственных детей, превращается в тонко написанную

драму с жутковатой атмосферой безумия («Измерения»).

Указание на мастерство писателя в воплощении художественного

замысла происходит за счет перевода сюжетной канвы из одной идейно-

смысловой плоскости в другую: с одной стороны, резко негативный образ

221

«психопата, убившего троих собственных детей», с другой – тонко

написанная драма.

С Р Х п е р е с к а з связан Р Х ц и т и р о в а н и е . Если первый

представляет собой изложение фрагмента произведения устами критика, то

второй позволяет читателю познакомиться с оригинальным текстом и имеет

своей целью демонстрацию достоинств стиля писателя: Родимое пятно было

не красным, а лиловым. Тѐмно-лиловым в младенчестве и раннем детстве. С

годами оно посветлело, но неприметным так и не стало. Это пятно –

первое, что вы заметите, если столкнѐтесь со мной лицом к лицу. А если

сначала зайдѐте с левой, чистой, стороны, то потом вас ждѐт шок. Пятно

выглядит так, словно кто-то плеснул мне в лицо виноградным соком или

краской, плеснул как следует, от души, так, что вся жидкость осталась на

лице и только отдельными капельками стекает по шее («Лицо»).

Яркий художественный образ родимого пятна, созданный при помощи

изобразительно-выразительных средств (эпитетов, сравнений, развернутой

метафоры), безусловно, производит впечатление на читателя рецензии и

стимулирует его интерес к анализируемому произведению.

III. Задачи в рамках тактики диалога с читателем.

Напомним, что в качестве читателя может выступать не только

массовая аудитория, но и сам автор рецензируемого произведения, а также

другие критики. В зависимости от конкретного адресата данная тактика

будет решать разные коммуникативные задачи.

Если в качестве адресата выступает массовый/обычный читатель,

критику важно:

1) настроить читателя против «чужого», показав несостоятельность

оценок последнего, которым нельзя доверять;

2) сделать читателя своим единомышленником, убедив в собственной

правоте.

Названные задачи тесно взаимосвязаны и реализуются за счет создания

в тексте рецензии оппозиции «свой» − «чужой», где в качестве «своего»

222

выступает критик и массовая аудитория, которой адресована рецензия, а в

качестве чужого − субъекты другого мнения. Средством создания данной

оппозиции являются неопределенные местоимения, личные местоимения

третьего лица (см. кто-то из них), имена собственные, прямо называющие

«оппонентов» критика (Эдуард Лимонов), лексика, обозначающая лиц по их

профессиональной принадлежности (критики, писатели). При этом, мнение

«чужих» дискредитируется: Однако вряд ли кто-то из них прочѐл хотя бы

одну книгу (даже не обязательно эту, тринадцатую по счѐту) рассказов

Манро полностью и вдумчиво.

Если в качестве адресата рецензии, помимо массового читателя,

позиционируется субъект чужого мнения, критику важно напрямую указать

оппоненту на ошибочность выносимых оценок. В этом случае в рамках

тактики диалога с читателем Р Х н е с о г л а с и е к р и т и к а с ч у ж и м

м н е н и е м сочетается с Р Х п р я м а я а д р е с а ц и я . В анализируемой

рецензии для выражения несогласия используется прямое обращение к

субъекту противоположного мнения с формальным извинением, в котором

на самом деле содержится едкая насмешка: Да, она не эпатажна, да, она

сдержанна, уж простите, Эдуард Вениаминович.

Критик использует прием языковой игры, построенной на различии

субъективного восприятия оценочной коннотации лексемы, когда в одном

предложении одно и то же слово реализует противоположную оценочную

семантику в зависимости от того, с чьей позиции (адресанта или адресата)

оно рассматривается. Получается, что, с точки зрения Э. Лимонова, быть

эпатажным – это достоинство, быть сдержанным – недостаток. Однако

критик явно иронизирует по поводу данной точки зрения, оценивая

указанные характеристики противоположным образом. И читатель, скорее,

согласится с последним, так как эпатажность − менее одобряемое в

культурном социуме качество, нежели сдержанность.

223

Так как данное обращение к «чужому» и насмешка в его адрес

происходит на глазах массовой аудитории, можно говорить о стилизации

публичной дискуссии, реализующей функцию дискредитации «чужого».

Образ «чужого» вновь возникает в конце рецензии. Здесь в качестве его

основного наименования используется лексема, обозначающая

профессиональную принадлежность лиц − писатели. С ее помощью

создается образ современной литературы, прагматически ориентированной

на коммерческий успех: Есть чему поучиться многим нашим либеральным

писателям, гончим псам крупного премиального следа.

Интересным в данном случае выступает использование

притяжательного местоимения наш применительно к «чужому».

Аналогичная ситуация возникает еще в начале рецензии (см. мнения наших

критиков). В данном случае «наш» означает естественную формальную

принадлежность критика и «чужого» к одной нации, к одному

профессиональному сообществу. Однако в то же время критик

дистанцируется от него на уровне ценностных ориентиров, демонстрируя

расхождения в оценках предметов и явлений.

Таким образом, не используя прямых обращений к массовой

аудитории, но включая ее в круг «своих», критику удается тем самым

дискредитировать «чужие оценки» в глазах читателя.

IV. Задачи в рамках тактики самопрезентации.

Первая задача данной тактики − создать образ профессионала,

способного отстаивать собственную позицию и давать правильные советы.

Независимость мнения критика подчеркивается через использование

Р Х н е с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м , который был разобран выше. Не

соглашаясь с оценкой достаточно авторитетного в литературном сообществе

писателя (Э. Лимонова), критик демонстрирует объективность собственной

позиции, обусловленной исключительно профессиональным анализом.

Дидактическая задача данной тактики реализуется благодаря

Р Х р е ч е в а я м а с к а « у ч и т е л ь » . Критик, играя на повышение своего

224

статуса, дает наставление современным писателям: Есть чему поучиться

многим нашим либеральным писателям, гончим псам крупного

премиального следа.

Вторая задача тактики − сблизиться с обычным читателем, подчеркнув

свои личностные качества. Р Х а п е л л я ц и я к в е ч н ы м ц е н н о с т я м

позволяет продемонстрировать внутренний мир критика, его систему

ценностей, определяющую видение произведения и его оценочную

характеристику, что должно быть созвучно внутреннему миру читателя:

Бунт Элис Манро не внешний, а внутренний, и совсем другого свойства. Для

еѐ героев не обязателен подвиг, достаточно трагизма и абсурда обыденной

жизни. И в этом, пожалуй, она родственна Чехову, с которым еѐ часто

сравнивают. И ещѐ есть одна общая с нашим классиком черта: некий

внутренний стоицизм, уже на выдохе, на дне, где остался осадок тайны и

горечи; стоицизм, не гарантирующий светлый исход, нет, но обещающий

некое жизнестойкое привыкание, терпение, приятие жизни, способное

преодолеть отчаяние.

Ценностные ориентиры творчества Э. Манро, которые роднят ее с

классиком русской литературы А. П. Чеховым, разделяются самим критиком

и должны быть близки образованному читателю.

Наряду с р е ч е в о й м а с к о й « у ч и т е л ь » , автор рецензии использует

р е ч е в у ю м а с к у « н е в е ж д а » . Это своего рода игра на понижение:

критик уклоняется от вынесения вердикта о том, достойна ли Элис Манро

нобелевской премии, хотя его профессиональный статус позволяет ему

сделать такой вывод: Не берусь рассуждать о том, достойна или нет Элис

Манро Нобелевской премии (...). Такая уловка призвана завоевать доверие

читателя и навязать ему ключевую мысль рецензии: в том, что она (Элис

Манро – А. М.) хороший писатель, – сомнений нет.

Таким образом, через опровержение чужого негативного мнения об

объекте рецензии путем демонстрации достоинств последнего и

225

дискредитации субъектов этого мнения критик создает положительный образ

объекта рецензии.

226

Выводы по 3 главе

В результате проведенного исследования мы пришли к выводу, что

целенаправленное воздействие критика на читательскую аудиторию в рамках

жанра литературной рецензии, функционирующей в медийном дискурсе,

реализуется посредством пяти коммуникативных стратегий: обличения,

разоблачения, представления, идеализации, реабилитации.

Каждая из них связана с реализацией определенного полюса оценки:

отрицательного – стратегии обличения, разоблачения; положительного –

стратегии идеализации, реабилитации. Стратегия представления

предполагает выявление как достоинств, так и недостатков объекта рецензии,

т.е. содержит разностороннюю оценку.

Анализ выделенных коммуникативных стратегий позволяет сделать

следующие выводы.

К стратегиям на понижение относятся стратегии обличения и

разоблачения, поскольку каждая из них направлена на дискредитацию

объекта рецензии в глазах читателя. Принципиальная разница заключается

лишь в том, что для стратегии разоблачения характерна заданная

последовательность речевых ходов в начале рецензии: так как оценка

критиком дается «от противного», обязательными структурными элементами

во введении выступают Р Х а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю и

РХ н е с о г л а с и е с ним. Чужое мнение принадлежит оппоненту критика, и

его опровержение является толчком к анализу художественного

произведения. При этом отметим, что в дальнейшем Р Х а п е л л я ц и я к

ч у ж о м у м н е н и ю , при смене его субъекта, может выполнять прямо

противоположную функцию: служить средством подтверждения выносимых

критиком оценок.

227

К стратегиям на повышение относятся стратегии идеализации и

реабилитации, поскольку каждая из них направлена на создание

исключительно положительного образа объекта рецензии.

Данные стратегии также различаются последовательностью ходов в

начале рецензии: для стратегии реабилитации характерно наличие во

введении таких речевых ходов, как а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю и

н е с о г л а с и е с ним, т.е позитивный образ объекта рецензии складывается

«от противного», через развенчание чужой негативной оценки.

Особое место занимает стратегия представления, наиболее близкая по

своей интенциональной направленности и структуре каноническому жанру

рецензии, так как содержит комплексный анализ как достоинств, так и

недостатков объектов рецензии, подкрепленный конкретным фактическим

материалом.

Главную роль в реализации всех названных стратегий играет тактика

презентации объекта рецензии, так как она напрямую соотносится с

основной категорией критических текстов − оценкой.

В стратегиях обличения и разоблачения используется тактика

негативной презентации, позволяющая продемонстрировать отрицательные

стороны объекта рецензии. В качестве частных вариантов объекта рецензии

нами выделены сам художественный текст и его создатели (писатель,

редактор, корректор).

С целью негативной презентации рецензируемого произведения

используются такие речевые ходы, как о т р и ц а н и е д о с т о и н с т в

п р о и з в е д е н и я , у т в е р ж д е н и е н е д о с т а т к о в п р о и з в е д е н и я и

др.; они позволяют обнажить недостатки художественного текста,

выявленные в результате критического анализа. Оценке подвергается как

содержательная, так и формальная стороны книги: сюжет, композиция,

система образов, языковые особенности. При этом чаще всего

эксплицируются стилистические или фактические ошибки писателя,

понятные даже непосвященному читателю.

228

С целью дискредитации писателя рецензируемой книги используются

такие речевые ходы, как п о р и ц а н и е , н а с м е ш к а , и з д е в к а ,

н а в я з ы в а н и е с а м о о ц е н к и . Отметим, что удельный вес данных ходов в

тексте рецензий в массмедиа достаточно велик, что обусловлено спецификой

медиадискурса, для которого типично проявление интереса к оценке

личности, чаще именно негативной.

Как показал анализ, критик не стремится завуалировать отрицательную

оценку в стратегиях обличения и разоблачения, а зачастую выражает ее

прямо и в резкой форме, причем для создания иронического, и даже

саркастического, контекста критик использует многочисленные и

разнообразные приемы языковой игры.

В стратегиях идеализации и реабилитации используется тактика

позитивной презентации объекта рецензии, направленная на положительную

оценку объекта рецензии.

Если в качестве объекта рецензии выступает художественное

произведение, то в рамках данной тактики используются такие речевые ходы,

как у т в е р ж д е н и е д о с т о и н с т в п р о и з в е д е н и я , о т р и ц а н и е

н е д о с т а т к о в , п о з и т и в н ы й п р о г н о з и др., позволяющие

продемонстрировать высокий уровень текста: оригинальность сюжета,

продуманность композиции и системы образов, стилистическое

совершенство.

Если в качестве объекта рецензии выступает писатель, то с целью

создания его положительного имиджа используются такие речевые ходы, как

п о х в а л а , к о м п л и м е н т , у к а з а н и е н а д о с т и ж е н и я а в т о р а и др.

Для стратегии идеализации характерно преобладание комплиментов, в то

время как в рамках стратегии реабилитации критику важно похвалить

писателя за конкретные заслуги, достижения, усилив тем самым

аргументированность выносимых оценок.

229

Для стратегии представления характерно сочетание тактик позитивной

и негативной презентации, что обусловлено стремлением критика дать

разностороннюю оценку объекту рецензии.

В качестве вспомогательных тактик, позволяющих критику достичь

поставленной в рамках рецензии цели, выступают тактика погружения в

текст, тактика самопрезентации и тактика диалога с читателем.

Основной задачей тактика погружения в текст в рамках всех

проанализированных стратегий является знакомство читателя с

фактическими данными о писателе и о книге, с содержательно-структурным

своеобразием последней. В то же время критик использует данную тактику с

целью подкрепления и иллюстрации собственного мнения, а также, что

наиболее характерно именно для медиадискурса, навязывания необходимых

оценок. Отсюда активное использование в предваряющих чужую речь словах

автора-критика оценочной лексики, формирующей у читателя позитивную

или негативную (в зависимости от типа стратегии) установку на дальнейшее

прочтение произведения (см. осложненный пересказ, оценочная программа

тактики).

В стратегии представления доля тактики погружения в текст больше,

чем в остальных, и здесь на первое место выходит аргументативная функция

этой тактики в ущерб манипулятивной.

Тактика самопрезентации направлена на повышение доверия

читателя к критическому анализу через создание рецензентом

положительного «образа себя», включающего соответствующие

профессиональные и личностные качества. Важность последних обусловлена

спецификой читательской аудитории, которая не обладает узко

специальными знаниями, но всегда может понять эмоции критика и

разделить его чувства.

При выстраивании собственного образа критик в стратегиях обличения

и разоблачения использует игру на повышение через такие речевые ходы, как

с о в е т , п о ж е л а н и е , р е ч е в ы е м а с к и « л и т е р а т у р н ы й э р у д и т » и

230

« б и б л и о ф и л ». Это позволяет ему выступить в качестве учителя,

наставника, дать совет, указать на ошибки и способы их возможного

устранения.

В целом такое речевое поведение характерно для ситуации, когда в

качестве адресата выступает объект рецензии или третьи лица (издатели,

другие критики, писатели), а иногда и массовый неосведомленный в

большинстве своем читатель.

Когда речевое сообщение адресовано исключительно массовой

аудитории, широко используется Р Х в ы р а ж е н и е в п е ч а т л е н и я о т

п р о ч и т а н н о г о , позволяющий воздействовать на чувственную сферу

читателя и вызвать у него соответствующие эмоции.

В целом тактика самопрезентации имеет своей целью создание образа

доброжелательного критика, нацеленного на объективный анализ

произведения в комплексе всех составляющих и вынесение

аргументированных оценок. При этом фактически в текстах рецензий

активно используются различные способы манипулирования сознанием

адресата, к которым в определенной степени можно отнести и данную

тактику.

Тактика диалога с читателем широко представлена в стратегиях

обличения и разоблачения, так как в этом случае критику особенно важно

сделать читателя своим единомышленником, заставить его согласиться с

вынесенными оценками. Отсюда главенствующая роль Р Х о б ъ е д и н е н и е ,

связанного с созданием в тексте рецензии центральной для медиадискурса

оппозиции «свой» − «чужой», в рамках которой читатель, наряду с

рецензентом, причисляется к кругу «своих» и противопоставляется кругу

«чужих», где , как правило, оказывается писатель, а также издатель и другие

критики.

Частота использования РХ в о п р о с вне зависимости от вида

реализуемой стратегии объясняется стремлением критика привлечь и

удержать внимание читателя, стимулировать его мыслительную активность,

231

а в ряде случаев и создать иллюзию самостоятельного размышления и

вынесения оценок (как правило, критик использует при этом определенные

вербальные средства для формирования нужных ему читательских установок

и контроля над направлением размышлений адресата).

Помимо обычного читателя, в качестве адресата Р Х в о п р о с может

выступает писатель как объект рецензии. Прямое или косвенное обращение к

писателю с указанием на недостатки его произведения позволяет создать

ситуацию публичного обсуждения и осуждения объекта рецензии. Такая

речевая ситуация характерна для стратегий обличения и разоблачения.

232

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотрение жанра литературной рецензии с позиций

медиалингвистики продемонстрировало наличие у него таких обусловленных

функционированием в медиадискурсе признаков, как рекламная функция,

аттрактивность, перераспределение информационной и аналитической

составляющих, диалогизация, субъективизм и стратегический характер

коммуникации.

Стратегический подход к анализу жанра современной литературной

рецензии позволил рассмотреть текст не только как готовый продукт, но и

как целенаправленный процесс речевого планирования и воздействия

критика на массовую аудиторию.

Исходя из специфики задач литературной рецензии как медиажанра,

мы выделили четыре коммуникативные тактики, используемые рецензентом

для реализации коммуникативных стратегий: тактика презентации объекта

рецензии (позитивная, негативная); тактика погружения в текст; тактика

диалога с читателем; тактика самопрезентации.

В качестве основной коммуникативной тактики в жанре литературной

рецензии используется тактика позитивной/негативной презентации объекта

рецензии, наиболее тесно связанная с основной функцией данного жанра −

оценкой произведения. Данная тактика вербализуется при помощи богатого

набора речевых ходов, которые были выделены и описаны нами в

зависимости от компонентов категории оценки.

В зависимости от субъекта оценки выделяются такие речевые ходы,

как в п е ч а т л е н и е о т п р о ч и т а н н о г о , о б м а н у т ы е о ж и д а н и я ,

в ы р а ж е н и е л и ч н о й с и м п а т и и , с о в е т / р е к о м е н д а ц и я ,

а п е л л я ц и я к ч у ж о м у м н е н и ю , с о г л а с и е / н е с о г л а с и е с ч у ж и м

м н е н и е м и в в е д е н и е с а м о о ц е н к и а в т о р а к н и г и /

н а в я з ы в а н и е с а м о о ц е н к и а в т о р у к н и г и ; в зависимости от объекта

233

оценки – у т в е р ж д е н и е д о с т о и н с т в / н е д о с т а т к о в

п р о и з в е д е н и я , о т р и ц а н и е н е д о с т а т к о в / д о с т о и н с т в

п р о и з в е д е н и я , п о з и т и в н ы й п р о г н о з , х а р а к т е р и с т и к а о б р а з а

п о т е н ц и а л ь н о г о ч и т а т е л я , п о х в а л а , к о м п л и м е н т ,

п о р и ц а н и е , о б в и н е н и е , и з д е в к а / н а с м е ш к а , у к а з а н и е н а

д о с т и ж е н и я п и с а т е л я и о т р и ц а н и е д о с т и ж е н и й п и с а т е л я ; в

зависимости от основания оценки – п р о т и в о п о с т а в л е н и е

т и п и ч н о м у с о в р е м е н н о м у х у д о ж е с т в е н н о м у т е к с т у ,

в к л ю ч е н и е в к о н т е к с т с о в р е м е н н о й л и т е р а т у р ы ,

п р о д о л ж е н и е т р а д и ц и й , у к а з а н и е н а в т о р и ч н о с т ь ,

о т с у т с т в и е д у х о в н о - н р а в с т в е н н о г о н а ч а л а , а п е л л я ц и я к

в е ч н ы м ц е н н о с т я м , у к а з а н и е н а н о в и з н у , о р и г и н а л ь н о с т ь

о б ъ е к т а р е ц е н з и и , у к а з а н и е н а с т и л и с т и ч е с к о е

с о в е р ш е н с т в о / н е с о в е р ш е н с т в о и у к а з а н и е н а ф а к т и ч е с к у ю

н е т о ч н о с т ь .

В жанре рецензии в качестве субъекта оценки выступают как сам

рецензент, так и другие критики, писатели и даже сам автор рецензируемого

произведения. Это обусловливает сосуществование двух противоположно

направленных тенденций. С одной стороны, это тенденция к субъективации

повествования, проявляющейся в открытом выражении собственных чувств и

эмоций, экспликации собственного оценочного мнения в процессе анализа

книги. С другой стороны, это стремление к объективации повествования

путем использования различных приемов введения чужого слова,

позволяющих представить альтернативные точки зрения на объект критики.

Большим манипулятивным потенциалом в данном случае обладает

Р Х н а в я з ы в а н и е с а м о о ц е н к и , при помощи которого критик выносит

негативную оценку устами самого писателя-объекта рецензии, что

затрудняет возможность ее опровержения и служит для читателя сильным

аргументом в пользу точки зрения критика.

234

В качестве объекта рецензии выступает не только само анализируемое

художественное произведение, что является основной составляющей жанра

литературной рецензии, но и писатель, его личностные и профессиональные

качества. Отметим, что для современных литературных рецензий характерно

введение оценки личности писателя, что вызвано ориентацией на массовую

аудиторию, интересующуюся известными, популярными людьми. В

зависимости от типа выбранной стратегии критик создает положительный

или отрицательный имидж автора книги, экстраполируя зачастую

вынесенную оценку на само художественное произведение.

Проанализировав в рамках тактики презентации объекта рецензии

речевые ходы с точки зрения основания оценки, мы пришли к выводу, что

чаще всего критикуется языковая сторона произведения, наличие

фактических неточностей, повторение мотивов и образов других

художественных произведений, при этом, как правило, известных широкой

аудитории.

В качестве вспомогательных коммуникативных тактик выступают

тактика погружения в текст; тактика диалога с читателем; тактика

самопрезентации. Первая выполняет подчинительную функцию по

отношению к тактике презентации: служит средством иллюстрации ее

оценочных суждений. Это обусловлено тем, что оценочность пронизывает

весь текст рецензии, и фактическая информация об анализируемом тексте

(истории его создания, сюжете, системе образов и др.) эксплицитно или

имплицитно сопровождается оценочной информацией. Отсюда введение в

рамках настоящего исследования понятия «осложненный пересказ», которое

позволяет отразить сущность явления.

Значимость тактики диалога с читателем и тактики самопрезентации

обусловлена их прагматической направленностью на достижение

определенного перлокутивного эффекта: привлечение внимания читателя,

включение его в процесс совместного анализа и убеждение в достоверности

235

выносимых оценок через создание критиком в тексте рецензии «образа себя»

как специалиста, которому можно доверять.

Для реализации тактики самопрезентации активно используется

Р Х р е ч е в а я м а с к а , в рамках которого осуществляется игра критика на

повышение или понижение собственного статуса по отношению к адресату

рецензии. В то же время данный ход делает критический текст более

увлекательным для массовой читательской аудитории и тем самым

выполняет аттрактивную функцию, характерную для медиадискурса в целом.

В зависимости от целеустановки рецензии были выделены пять

реализуемых в данном жанре коммуникативных стратегий: обличения,

разоблачения, представления, идеализации, реабилитации. Некоторые из них

образуют пары по признаку сходства выражаемой оценки и структурной

организации.

С точки зрения оценки пары образуют стратегии обличения и

разоблачения (негативная презентация объекта оценки), а также идеализации

и реабилитации (позитивная презентация объекта оценки). Стратегия

представления находится между двумя этими полюсами, так как

предполагает демонстрацию как достоинств, так и недостатков

рецензируемой книги.

С точки зрения структурной организации пары образуют стратегии

обличения и идеализации, разоблачения и реабилитации. Общим

структурным признаком первой пары является использование речевых ходов,

последовательно реализующих либо только позитивную презентацию

объекта рецензии, либо только негативную. Таким образом, в обоих случаях

в тексте последовательно создается однозначный оценочный образ объекта

рецензии. Общим структурным признаком второй пары является

использование в начале рецензии двух речевых ходов: а п е л л я ц и я к

ч у ж о м у м н е н и ю и н е с о г л а с и е с ч у ж и м м н е н и е м , что в итоге

приводит к утверждению оценки объекта рецензии «от противного».

236

В целом можно сказать, что иллокутивные намерения критика сводятся

к стремлению понизить или повысить статус объекта рецензии в глазах

читательской аудитории. На понижение играют коммуникативные стратегии

обличения, разоблачения, основной целью которых является негативная

презентация объекта рецензии путем указания на его недостатки. На

повышение играют коммуникативные стратегии идеализации, реабилитации,

основной целью которых является позитивная презентация объекта рецензии

путем указания на его достоинства. Особняком стоит стратегия

представления, в которой одновременно реализуются названные выше

интенции критика, что позволяет объективировать выносимые оценки и

создать амбивалентный образ объекта рецензии, имеющий как достоинства,

так и недостатки.

Системное описание коммуникативных стратегий, тактик и

вербализующих их речевых ходов, осуществленное в настоящем

исследовании позволило продемонстрировать фрагмент дискурсивной

практики культурно-просветительской сферы массмедиа, представленной

жанром литературной рецензии. Предложенный способ анализа речевого

механизма реализации стратегической коммуникации может быть применен

при изучении других жанров медиадискурса с целью выявления

закономерностей и специфики воздействия разных по жанровой

принадлежности медиатекстов на массовую аудиторию.

Исследование специфики литературной рецензии в русле

медиалингвистики вносит вклад в область «медийной жанрологии»,

определяемой современными лингвистами как один из конститутивных

сегментов медийного речеведения [Кара-Мурза 2014 (а)].

Практическая направленность настоящей научной работы связана с

возможностью обучения эффективному профессиональному речевому

поведению в медиасреде, журналистскому мастерству (мастерству

литературного критика), что соответствует активно развивающемуся в

237

последнее время лингвопраксиологическому подходу в медиалингвистике.

[см. о лингвопраксиологическом подходе: Дускаева 2014 (а)].

На основании проведенного исследования можно наметить дальнейшие

перспективы научной работы:

1. Анализ имплицитных средств воздействия критика на

читательскую аудиторию с целью манипулирования сознанием адресата.

2. Рассмотрение способов и функций имплицитной инвективы в

некооперативных и кооперативных стратегиях литературного критика.

3. Сравнительная характеристика коммуникативных стратегий в

разных по предметно-тематической направленности типах рецензий.

4. Изучение стратегической коммуникации в других медиажанрах,

выявление общности и специфики коммуникативного поведения

журналистов, работающих в разных жанрах.

238

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Аллен, Дж. Ф., Перро, Р. Выявление коммуникативного

намерения, содержащегося в высказывании / Дж. Ф. Аллен., Р. Перро //

Новое в зарубежной лингвистике. –1986. – Вып. 7. – С. 322-361.

2. Андреева, В. Ю. Стратегии и тактики коммуникативного

саботажа: автореф. дис. канд. филол. наук / В. Ю. Андреева. – Курск. – 2009.

– 24 с.

3. Анненкова, И. В. Медиадискурс XXI века. Лингвофилософский

аспект языка СМИ / И. В. Анненкова. – М.: Изд-во Моск. ун-та; Факультет

журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, 2011 – 392 с.

4. Арутюнова, Н. Д. Истоки, проблемы, категории прагматики /

Н. Д. Арутюнова, Е. В. Падучева // Новое в зарубежной лингвистике. –

Вып. 16. Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс. 1985. – С. 3 – 43.

5. Арутюнова, Н. Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие.

Факт / Н. Д. Арутюнова. – М., 1988. – 341 с.

6. Арутюнова, Н. Д. Фактор адресата / Н. Д. Арутюнова // Известия

АН СССР. Сер. Литературы и Языка. – 1981. – Т. 40. – №4. – С. 356 – 367.

7. Бакланова, И. И. Образ автора и образ адресата

нехудожественного текста [Электронный ресурс] / И. И. Бакланова. – М.:

2014. – URL: http://www.docme.ru/doc/888890/baklanova-i.i.-obraz-avtora-i-

obraz-adresata-nehudozhestve... (дата обращения: 05.09.2015).

8. Бакланова, И. И. Образ адресата рекламного текста с точки

зрения постулатов речевого общения Г. П. Грайса (категория Количества) /

И. И. Бакланова // Вестник Ленинградского государственного университета

имени А. С. Пушкина. – 2011. – №4. – С. 177-186.

9. Баранов, В. И. Литературно-художественная критика /

В. И. Баранов, А. Г. Бочаров, Ю. И. Суровцев. – М.: Высшая школа,1982. –

207 с.

239

10. Барт, Р. Смерть автора (1968) / Р. Барт // Барт Р. Избранные

работы: Семиотика. Поэтика / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. –

М.: Прогресс, 1994. – С. 384-391.

11. Басовская, Е. Н. «Все те же»: заметки о лингвоэкологии и языке

современной русской литературы / Е. Н. Басовская. – Вестник Российского

государственного гуманитарного университета. – 2013. – №12. – С. 141-158.

12. Басовская, Е. Н. Жанры «заметок» и «почты крохобора/буквоеда»

в истории отечественной медийной лингвоэкологии / Е. Н. Басовская //

Медиалингвистика. – 2014. – Вып. 3. – С. 67-71.

13. Басовская, Е. Н. Пресса в борьбе за «чистоту языка»: проблема

эффективности (на материале «Литературной газеты» 1929-1984 гг.)

[Электронный ресурс] / Е. Н. Басовская. – Медиаскоп. – 2011. – Вып. №1. –

URL: http://www.mediascope.ru/node/752 (дата обращения: 05.09.2015).

14. Бахтин, М. М. Проблема речевых жанров / М. М. Бахтин //

Бахтин, М. М. Собр. соч. – М.: Русские словари, 1996. – Т.5: Работы 1940-

1960 гг. – С. 159-206.

15. Башкатова, А. Г. Креативность литературной рецензии в эпоху

постмодерна / А. Г. Башкатова // Меди@льманах. – 2008. – №5. – С. 64-72.

16. Башкатова, А. Г. Литературная рецензия в контексте

современных тенденций развития культуры: автореф. дис. канд. филол. наук /

А. Г. Башкатова. – М. – 2013. – 24 с.

17. Башкатова, А. Г. Редакционная политика изданий как основной

фактор оценки и интерпретации художественного произведения в

литературной рецензии [Электронный ресурс] / А. Г. Башкатова //

Медиаскоп. – 2012. – Вып. №2. – URL: http://www.mediascope.ru/node/1078

(дата обращения: 05.09.2015).

18. Башкатова, А. Г. Черты постмодернизма и креативность

литературной рецензии в прессе (опыт контент-анализа) [Электронный

ресурс] / А. Г. Башкатова // URL: http://lomonosov-

msu.ru/archive/Lomonosov_2008/09_5.pdf (дата обращения: 05.09.2015).

240

19. Белоус, Н. А. Когнитивный диссонанс как один из факторов

возникновения конфликтного дискурса / Н. А. Белоус // Вопросы

когнитивной лингвистики. – 2008. – №1 – Тамбов, 2008. – С. 53-64.

20. Белоус, Н. А. Прагматическая реализация коммуникативных

стратегий в конфликтном дискурсе / Н. А. Белоус // URL:

http://tverlingua.ru/archive/005/5_3_1.htm (дата обращения: 05.09.2015).

21. Блакар, Р. М. Язык как инструмент социальной власти /

Р. М. Блакар // Язык и моделирование социального взаимодействия. – М.,

1987. – C. 88-125.

22. Борисова, И. Н. Дискурсивные стратегии в разговорном диалоге /

И. Н. Борисова // Русская разговорная речь как явление городской культуры.

– Екатеринбург: АРГО, 1996. – С. 21–48.

23. Бочаров, А. Г. Вопросы литературы и искусства в газете /

А. Г. Бочаров. – М.: Изд-во МГУ, 1979.

24. Бударагина, Е. И. Средства создания образа адресата в

художественном тексте: дис. канд. филол. наук / Е. И. Бударагина – М., 2006.

– 174 с.

25. Булыгина, Т. В. О границах и содержании прагматики /

Т. В. Булыгина // Изв. АН СССР. – Сер. лит. и языка. – М.: Наука, 1981. –

T. 40. – №4. – С. 333-343.

26. Васильев, А. Д. Некоторые манипулятивные приемы в текстах

телевизионных новостей / А. Д. Васильев // Политическая лингвистика. –

Вып. 20. – Екатеринбург, 2006. – С. 95-115.

27. Васильев, Л. М. Семантическая категория оценки и оценочные

предикаты / Л. М. Васильев // Исследования по семантике: Семантические

категории в русском языке: сб. науч. статей. – Уфа: изд-е Башкирского ун-та,

1996. – С. 55-62.

28. Васильева, А. Н. Газетно-публицистический стиль /

А. Н. Васильева. – М.: Русский язык, 1982. – 200 с.

241

29. Вежбицка, А. Метатекст в тексте / А. Вежбицка // Новое в

зарубежной лингвистике. – Вып. 8. – М., 1978. – С. 402—421.

30. Вежбицка, А. Понимание культур через посредство ключевых

слов / А. Вежбицка. – М.: Языки славянской культуры, 2001. – 288 с.

31. Вежбицка, А. Речевые акты / А. Вежбицка // Новое в зарубежной

лингвистике. – Вып. 16. Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс, 1985. –

С. 18-36.

32. Вендлер, З. Иллокутивное самоубийство / З. Вендлер // Новое в

зарубежной лингвистике. – Вып. 16. Лингвистическая прагматика. – М.:

Прогресс, 1985. – С. 238-251.

33. Виноградов, В. В. О теории художественной речи /

В. В. Виноградов. – М.: Высшая школа, 1971. – 239 с.

34. Винокур, Т. Г. Говорящий и слушающий: Варианты речевого

поведения / Т. Г. Винокур. – М.: Изд-во ЛКИ, 2007. – 176 с.

35. Витгенштейн, Л. Философские исследования / Л. Витгенштейн //

Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. 16. – М.: Прогресс, 1980. – С. 79-

129.

36. Вольф, Е. М. Функциональная семантика оценки / Е. М. Вольф. –

М.: Наука, 1985. – 228 с.

37. Высоцкая, И. В. Прецедентные феномены в современной

рекламе / И. В. Высоцкая. – Вестник Нижегородского университета

им. Н. И. Лобачевского. – 2011. – №6-2. – С. 112-116.

38. Высоцкая, И. В. Типология способов трансформации

прецедентного текста в газетном заголовке / И. В. Высоцкая,

Е. Ю. Перфильева. – Вестник Новосибирского государственного

университета. – Серия: история, филология. – 2010. – Т.9. – №6. – С. 118-124.

39. Галимова, З. Ф. Тактики комплимента и похвалы в

конструировании «положительного образа» женщины-собеседницы (на

материале ток-шоу): автореф. дис. канд. филол. наук / З. Ф. Галимова. –

Ижевск, 2009. – 21 с.

242

40. Гальперин, И. С. Текст как объект лингвистического

исследования / И. С. Гальперин. – М., 2006. – 144 с.

41. Говорухина, Ю. А. Русская литературная критика на рубеже XX-

XXI веков: автореф. дис. д-ра. филол. наук / Ю. А. Говорухина. – Томск. –

2010. – 42 с.

42. Гойхман, О. Я. Основы речевой коммуникации / О. Я. Гойхман,

Т. М. Надеждина. – М.: ИНФРА-М, 1997. – 272 с.

43. Гордон, Д. Постулаты речевого общения / Д. Гордон, Дж. Лакофф

// Новое в зарубежной лингвистике. – Вып.16. Лингвистическая прагматика. –

М.: Прогресс, 1985. – С. 276-302.

44. Грайс, Г. П. Логика и речевое общение / Г. П. Грайс, // Новое в

зарубежной лингвистике. – Вып.16. Лингвистическая прагматика. – М.:

Прогресс, 1985. – С. 217-238.

45. Гумбольдт, В. фон. Избранные труды по языкознанию /

В. фон Гумбольдт. – М.: Прогресс, 1984. – 397 с.

46. Дейк, Т. А. ван Вопросы прагматики текста / Т. А. ван Дейк //

Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. 8. Лингвистика текста. – М., 1978. –

С. 319-336.

47. Дейк, Т. А. ван Стратегии понимания связного текста. Перев. с

англ. В. Б. Смиренского / Т. А. ван Дейк, В. Кинч // Новое в зарубежной

лингвистике. – Вып. 23. Когнитивные аспекты языка. – М., 1988. – С. 153-

211.

48. Дейк, Т. А. ван Язык, познание, коммуникация / Т. А. ван Дейк. –

М., 1989.

49. Дементьев, В. В. Теория речевых жанров / В. В. Дементьев. – М.:

Знак, 2010. – 600 с.

50. Демьянков, В. З. «Теория речевых актов» в контексте

современной лингвистической литературы. (Обзор направлений) /

В. З. Демьянков // Новое в зарубежной лингвистике. – Вып.17. Теория

речевых актов. – М.: Прогресс, 1986. – С. 223-235.

243

51. Демьянков, В. З. Интерпретация политического дискурса в СМИ /

В. З. Демьянков [Электронный ресурс] // Язык СМИ как объект

междисциплинарного исследования. – М.: Изд-во МГУ, 2003. – URL:

http://evartist.narod.ru/text12/09.htm (дата обращения: 05.09.2015).

52. Демьянков, В. З. Прагматические основы интерпретации

высказывания. / В. З. Демьянков // Изв. АН СССР. – Сер. лит. и языка. – 1981.

– Т.40. – №4. – С. 368-377.

53. Добросклонская, Т. Г. Вопросы изучения медиатекстов: Опыт

исследования современной английской медиаречи / Т. Г. Добросклонская. –

М.: УРСС Эдиториал, 2005. – 288 с.

54. Добросклонская, Т. Г. Массмедийный дискурс в системе

медиалингвистики / Т. Г. Добросклонская // Медиалингвистика. – 2015. –

№1(6). – С. 45-47.

55. Добросклонская, Т. Г. Медиалингвистика: системный подход к

изучению языка СМИ / Т. Г. Добросклонская. – М.: Флинта – 2008. – 264 с.

56. Довгань, Н. В. Заголовок литературной рецензии как средство

аксиологической апелляции к читателю / Н. В. Довгань // Вестник ВГУ. –

Серия: Лингвистика и Межкультурная коммуникация. – 2013. – №2. – С. 147-

153.

57. Доценко, Е. Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы

и защита / Е. Л. Доценко. – М.: Изд-во МГУ, 1997. – 344 с.

58. Дускаева, Л. Р. Выражение эстетической оценочности в газетном

дискурсе [Электронный ресурс] / Л. Р. Дускаева // Медиаскоп. – 2011. –

Вып. 1. – URL: http://mediascope.ru/node/720 (дата обращения: 05.09.2015).

59. Дускаева, Л. Р. Диалогическая природа газетных речевых жанров

[Электронный ресурс] / Под ред. М. Н. Кожиной. – СПб.: Изд. 2-е, доп., испр.

– СПбГУ: Филол. факультет, 2012. – 274 с. URL:

http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1385834661_3106.pdf (дата обращения:

05.09.2015).

244

60. Дускаева, Л. Р. Диалогичность письменной речи [Электронный

ресурс] / Л. Р. Дускаева. – URL: http://library.krasu.ru/ft/ft_articles/0113902.pdf

(дата обращения: 05.09.2015).

61. Дускаева, Л. Р. Лингвопраксиологическая доминанта в развитии

современной российской медиалингвистики [Электронный ресурс] /

Л. Р. Дускаева // 2014 (а). – С. 17-23. – URL:

http://journ.bsu.edu.ru/files/medialingva2014.pdf (дата обращения: 05.09.2015).

62. Дускаева, Л. Р. Медиалингвистика в России:

лингвопраксиологическая доминанта / Л. Р. Дускаева // Медиалингвистика. –

2014 (б). – №1(4). – С. 5-15.

63. Егоров, Б. Ф. Мастерство литературной критики [Электронный

ресурс] / Б. Ф. Егоров // URL: http://www.rl-critic.ru (дата обращения:

05.09.2015).

64. Ермошин, Ф. А. Автор и читатель в публицистике

Ф. М. Достоевского 70-Х гг. XIX в: дис. канд. филол. наук / Ф. А. Ермошин. –

М. – 2009. – 263 с.

65. Ерохина, М. В. Приемы и функции полемики в журнальной

литературной критике второй половины 1980-х годов: автореф. дис. канд.

филол. наук / М. В. Ерохина. – Саратов, 2010. – 18 с.

66. Жаркова, Т. В. Медиалингвистика и ее роль в исследовании

языка современных массмедиа [Электронный ресурс] / Т. В. Жаркова // URL:

http://www.sworld.com.ua/konfer31/609.pdf (дата обращения: 05.09.2015).

67. Заложная, И. В. Имплицитная инвектива в современном русском

языке: структурно-семантические и коммуникативно-прагматические

характеристики: автореф. дис. канд. фил. наук / И. В. Заложная. –

Ставрополь, 2011. – 22 с.

68. Звегинцев, В. А. Предложение и его отношение к языку и речи /

В. А. Звегинцев. – М.: Изд-во МГУ, 1976. – 308 с.

69. Земская, Е. А. Языковая игра / Е. А. Земская,

М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова // Русская разговорная речь. Фонетика.

245

Морфология. Лексика. Жест / Отв. ред. Е. А. Земская. – М., 1983. – С. 172-

214.

70. Земская, Е. А. Язык газет / Е. А. Земская // Земская Е. А. Язык как

деятельность. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – С. 546-564.

71. Зинова, Е. А. Тенденции к модификации и существующие

разновидности жанра рецензии на литературное произведение / Е. А. Зинова

// Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. – 2011. – №9. –

С. 138-143.

72. Золотова, Г. А. Коммуникативная грамматика русского языка /

Г. А. Золотова, Н. К. Онипенко, М. Ю. Сидорова. – М.: ИРЯ РАН

им. В. В. Виноградова, 2004. – 544 с.

73. Иванова, Ю. М. Стратегии речевого воздействия в жанре

предвыборных теледебатов: дис. канд. филол. наук / Ю. М. Иванова –

Волгоград, 2003. – 137 с.

74. Ивин, А. А. Основания логики оценок / А. А. Ивин. – М.: МГУ,

1970. – 230 с.

75. Ильина, О. Б. Ценностно-ориентированный потенциал авторской

парадигмы в текстах современных немецких рецензий / О. Б. Ильина. –

Вестник Московского государственного лингвистического университета. –

2009. – №560. – с. 96-103.

76. Иссерс, О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской

речи: монография / О. С. Иссерс. – М.: Издательство ЛКИ, 2012. – 304 с.

77. Казак, М. Ю. Дискурсивность и интертекстуальность

[Электронный ресурс] / М. Ю. Казак // Современный дискурс-анализ. – 2011.

– Вып. 3. – URL: http://discourseanalysis.org/ada3.pdf (дата обращения:

05.09.2015).

78. Казак, М. Ю. Современные медиатексты: проблемы

идентификации, делимитации, типологии / М. Ю. Казак //

Медиалингвистика. – 2014. – №1. – С. 65-76.

246

79. Казак, М. Ю. Традиционные и новые подходы к определению

языка СМИ / М. Ю. Казак // Журналистика и медиаобразование. – 2008. –

С. 123-129.

80. Кайда, Л. Г. Позиция автора в публицистике. Стилистическая

концепция / Л. Г. Кайда // Язык современной публицистики: сб. статей / сост.

Г. Я. Солганик. 3-е изд. – М.: Флинта: Наука, 2008. – С. 58—66.

81. Каминская, Т. Л. Автор и адресат в современных медиатекстах /

Т. Л. Каминская // Вестник СПб гос. ун-та. – Сер. 9. – СПб, 2008 (а). – Вып. 2.

– Ч.II. – С. 314-319.

82. Каминская, Т. Л. Адресат газетного текста: опыт типологии /

Т. Л. Каминская // Вестник СПб гос. ун-та. – Сер. 9. – СПб, 2008 (б). – Вып. 1.

– Ч.II. – С. 305-312.

83. Каминская, Т. Л. Лингвистическое моделирование образа

читателя как отражение политики издания / Т. Л. Каминская // Вестник

Новгородского гос. ун-та. Серия «Гуманитарные науки». – Великий

Новгород, 2004. – №29. – С. 110-114.

84. Каминская, Т. Л. Образ адресата в текстах массовой

коммуникации: семантико-прагматическое исследование: дис. д-ра филол.

наук [Электронный ресурс] / Т. Л. Каминская. – СПб. – 2009. – 284 с. – URL:

http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1350825445_3792.pdf (дата обращения:

05.09.2015).

85. Каминская, Т. Л. Структура категории «образ адресата массовой

коммуникации» / Т. Л. Каминская // Вестник Челябинского государственного

университета. – Серия «Филология. Искусствоведение». – Челябинск,

2008 (в). – №12(113). – С. 51-59.

86. Каминская, Т. Л. Функции категории образа адресата текстов

массовой коммуникации / Т. Л. Каминская // Вестник Санкт-петербургского

университета. – Сер. 9. – 2007. – Вып. 2. – С. 158-164.

87. Кара-Мурза, Е. С. Речевые жанры как кирпичики здания

медиакоммуникации (об итогах III Международного научного семинара в

247

СПбГУ) / Е. С. Кара-Мурза // Медиалингвистика. – СПб.: Институт «Высшая

школа журналистики и массовых коммуникаций». – 2014 (а). – №1(4). –

С. 122-126.

88. Кара-Мурза, Е. С. Формы и жанры русской коммерческой

рекламы / Е. С. Кара-Мурза // Медиалингвистика. – Вып. 3. Речевые жанры в

массмедиа: сб. статей / под ред. Л. Р. Дускаевой. Отв. ред. Н. С. Цветова. –

СПб.: СПб. гос. ун-т, Ин-т «Высш. шк. журн. и масс. коммуникаций»,

2014 (б). – С. 28-32.

89. Кара-Мурза, С. Г. Манипуляция сознанием / С. Г. Кара-Мурза. –

М.: Эксмо, 2005. – 832 с.

90. Караулов, Ю. Н. Русский язык и языковая личность /

Ю. Н. Караулов. – М.: Наука, 1987. – 261 с.

91. Ким, М. Н. Технология создания журналистского произведения /

М. Н. Ким // URL: http://evartist.narod.ru/text/71.htm (дата обращения:

05.09.2015).

92. Киселев, А. Ю. Адресные стратегии в научно-популярном

дискурсе (на материале немецкого языка) [Электронный ресурс] /

А. Ю. Киселев. – URL:

http://www.ssc.smr.ru/media/journals/izvestia/2010/2010_5_762_765.pdf (дата

обращения: 05.09.2015).

93. Кифер, Ф. О пресуппозициях / Ф. Кифер // Новое в зарубежной

лингвистике. – Вып.8: Лингвистика текста. – М.: Прогресс, 1978. – С. 333-

349.

94. Клушина, Н. И. Общие особенности публицистического стиля

[Электронный ресурс] / Н. И. Клушина // Язык СМИ как объект

междисциплинарного исследования. – М.: Изд-во МГУ, 2003. – URL:

http://evartist.narod.ru/text12 (дата обращения: 05.09.2015).

95. Клушина, Н. И. Публицистический текст в прагматическом

аспекте / Н. И. Клушина // Язык массовой и межличностной коммуникации. –

М.: МедиаМир, 2007. – С. 75-107.

248

96. Кобозева, И. М. Лингвопрагматический аспект анализа языка

СМИ [Электронный ресурс] / И. М. Кобозева // Язык СМИ как объект

междисциплинарного исследования. – М.: Изд-во МГУ, 2003. – URL:

http://evartist.narod.ru/text12 (дата обращения: 05.09.2015).

97. Кобозева, И. М. Теория речевых актов как один из вариантов

теории речевой деятельности / И. М. Кобозева // Новое в зарубежной

лингвистике. – Вып.17. – М., 1986. – С. 7-22.

98. Кожемякин, Е. А. Массовая коммуникация и медиадискурс: к

методологии исследования / Е. А. Кожемякин // Научные ведомости

Белгородского государственного университета. – Серия: Гуманитарные

науки. – №2(73). – 2010. – Вып.12. – Том 6. – С. 13-21.

99. Кокшенева, К. О русском типе критики [Электронный ресурс] /

К. Кокшенева // Молоко. – 2004. – №6. – URL:

http://moloko.ruspole.info/node/850 (дата обращения: 05.09.2015).

100. Конрад, Р. Вопросительные предложения как косвенные речевые

акты / Р. Конрад // Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. 16. – М.:

Прогресс, 1985. – С. 349-384.

101. Копытов, О. Н. Авторское начало текста и границы жанра /

О. Н. Копытов // Вестник Новгородского государственного университета. –

2009. – №52. – С. 52-54.

102. Копытов, О. Н. Образ автора и авторское начало: разграничение и

области применения понятий / О. Н. Копытов // Вестник Томского

государственного университета. – 2010. – №334. – С. 11-14.

103. Корнилов, Е. А. Становление публицистической критики и

структурное формирование жанра рецензии / Е. А. Корнилов // Филол.

этюды. – Сер. Журналистика. – Ростов-на-Дону, 1971. – Вып. 1. – С. 58-72.

104. Корнилова, Н. А. Фатические маркеры в заголовочном комплексе

текстов СМИ / Н. А. Корнилова, К. В. Прохорова // Вестн. Пермского ун-та.

Российская и зарубежная филология. – 2012. – №4. – С. 138-143.

249

105. Костомаров, В. Г. Наш язык в действии: Очерки современной

русской стилистики / В. Г. Костомаров. – М., 2005. – 289 с.

106. Костомаров, В. Г. Русский язык на газетной полосе /

В. Г. Костомаров. – М.: МГУ, 1971. – 266 с.

107. Костомаров, В. Г. Языковой вкус эпохи / В. Г. Костомаров. – М.,

1994. – 247 с.

108. Кошкарова Н. Н. Конфликтный и кооперативный типы

русскоязычного дискурса в межкультурном политическом пространстве:

автореф. дис. д-ра филол. наук. – Екатеринбург, 2015. – 48 с.

109. Крысин, Л. П. Эвфемизмы в современной русской речи /

Л. П. Крысин // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М., 1996. –

С. 384-407.

110. Кудинова, Л. В. Автор – текст – аудитория: проблемы диалога в

публицистике: автореф. дис. канд. филол. наук / Л. В. Кудинова. – Воронеж:

Воронежский гос. ун-т, 2009 (а). – 22 с.

111. Кудинова, Л. В. Автор – текст – аудитория: проблемы диалога в

публицистике: дис. канд. филол. наук / Л. В. Кудинова. – Воронеж:

Воронежский гос. ун-т, 2009 (б). – 156 с.

112. Куклина, Т. В. Психо- и прагмалингвистический аспекты

речевого поведения авторов: на материале текстов рецензий и политических

выступлений: автореф. дис. канд. филол. наук / Т. В. Куклина. – Ростов-на-

Дону. – 2005. – 18 с.

113. Кукс, А. В. Функционирование «речевой маски» в

юмористическом выступлении / А. В. Кукс // Вестник Томского

государственного университета. – 2010. – №330. – С. 17-19.

114. Кульпина, Л. Ю. Оценочный компонент литературной рецензии /

Л. Ю. Кульпина // Язык как структура и социальная практика: межвуз. сб.

науч. тр. – Хабаровск: Изд-во ХГПУ, 2001. – Вып. 2. – С. 66-72.

115. Культура русской речи: учебник для вузов / Отв. ред.

Л. К. Граудина, Е. Н. Ширяев. – М.: Норма, 2009.

250

116. Ланских, А. В. Речевое поведение участников реалити-шоу:

коммуникативные стратегии и тактики: дис. канд. филол. наук /

А. В. Ланских. – Екатеринбург, 2008. – 183 с.

117. Лекант, П. А. Несогласие как одно из модальных значений

высказывания / П. А. Лекант // Очерки по грамматике русского языка. – М.,

2002. – С. 113-117.

118. Леонтьев, А. А. Основы психолингвистики. Изд. 3-е /

А. А. Леонтьев. – М.: СПб., 2003. – 288 с.

119. Леонтьев, А. А. Прикладная психолингвистика речевого общения

и массовой коммуникации / А. А. Леонтьев. – М.; 2011. – 290 с.

120. Леонтьев, А. А. Психолингвистические особенности языка СМИ

[Электронный ресурс] / А. А. Леонтьев // URL:

http://evartist.narod.ru/text12/06.htm (дата обращения: 05.09.2015).

121. Леонтьев, А. А. Язык, речь, речевая деятельность /

А. А. Леонтьев. – М.: Просвещение, 1969. – 214 с.

122. Липгарт, А. А. К проблеме языковедческого описания

публицистического функционального стиля [Электронный ресурс] /

А. А. Липгарт // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. –

М.: Изд-во МГУ, 2003. – URL: http://evartist.narod.ru/text12/10.htm (дата

обращения: 05.09.2015).

123. Лисицкая, Л. Г. Прагматическая адекватность медиатекста:

взаимодействие контента и аксиологии: автореф. дис. д-ра филологических

наук / Л. Г. Лисицкая. – Краснодар, 2010. – 42 с.

124. Лозовский, Ю. Г. Языковые средства создания имиджа известной

личности (на примере СМИ Приморского края): автореф. дис. канд. филол.

наук / Ю. Г. Лозовский. – Владивосток. – 2009. – 23 с.

125. Лопатин, В. В. Оценка как объект грамматики / В. В. Лопатин //

Русский язык. Проблемы грамматической семантики и оценочные факторы в

языке. – М.: Наука, 1992. – С. 70-75.

251

126. Малышева, О. П. Коммуникативные стратегии и тактики в

публичных выступлениях (на материале речей американских и британских

политических лидеров) / О. П. Малышева // Известия Рос. гос. пед. ун-та им.

А.И. Герцена. – 2009. – №96. – С. 206-209.

127. Мальчевская, Е. А. Трансформация жанра рецензии

[Электронный ресурс] / Е. А. Мальчевская //

URL:http://elib.bsu.by/bitstream/123456789/13962/1/74-77.pdf (дата обращения:

05.09.2015).

128. Малюкова, Д. С. О примерах использования тактик

манипулирования в современном медийном дискурсе / Д. С. Малюкова //

Вестник Томского государственного университета. – 2011. – №347. – С. 24-

27.

129. Маркелова, Т. В. Семантика и прагматика средств выражения

оценки в русском языке / Т. В. Маркелова // Филологические науки. –

1995 (а). – №3. – С. 67-79.

130. Маркелова, Т. В. Функционально-семантическое поле оценки в

русском языке / Т. В. Маркелова // Вестник МГУ. – Серия IX. – 1994. – №4. –

С. 12-19.

131. Маркелова, Т. В. Частицы в высказываниях с оценочным

значением / Т. В. Маркелова // Русский язык в школе. – 1995 (б). – №2. –

С. 87-94.

132. Марьянчик, В. А. Аксиологическая структура медиа-

политического текста: автореф. дис. д-ра филол. наук / В. А. Марьянчик. – М.

– 2011. – 41 с.

133. Марьянчик, В. А. Речевая маска в структуре образа автора

публицистического текста / В. А. Марьянчик // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. –

Серия: История, филология. – 2010. – Т. 9. – Вып. №6: Журналистика. –

С. 138-144.

252

134. Матвеева, И. Ю. Литературная критика как средство

продвижения художественной литературы / И. Ю. Матвеева // Медийная

поддержка чтения: практ. пособие. – М.: Литера, 2010. – С. 21-35.

135. Мельник, Г. С. Медиатекст как объект лингвистических

исследований / Г. С. Мельник // Журналистский ежегодник. – 2012. – № 1. –

С. 27-29.

136. Менцель, Б. Перемены в русской литературной критике. Взгляд

через немецкий телескоп [Электронный ресурс] / Б. Менцель // URL:

http://www.rl-critic.ru/new/mencel.html (дата обращения: 05.09.2015).

137. Набиева, Е. А. Оценочность в жанре рецензии: лингвистический

и прагматический аспекты (на материале «Литературной газеты» и

региональной парламентской газеты «Тюменские известия» постсоветского

периода 1993-1995 и 2003-2005 гг.): автореф. дис. канд. филол. наук /

Е. А. Набиева. – Тюмень. – 2010. – 30 с.

138. Немищенко, Г. П. Динамика речевого стандарта современной

публичной вербальной публичной вербальной коммуникации: Проблемы.

Тенденции развития / Г. П. Немищенко // Вопросы языкознания. – №1. –

2001. – С. 98-132.

139. Нерсесова, Т. Е. Типы и жанры рецензирования в современных

печатных СМИ: автореф. дис. канд. филол. наук / Т. Е. Нерсесова. – М. –

2012. – 24 с.

140. Новиков, В. И. Жанр литературной рецензии в современной

отечественной прессе / В. И. Новиков // Медиаскоп [электронное издание]. –

Выпуск №2. – 2012.

141. Остин, Дж. Слово как действие / Дж. Остин // Новое в

зарубежной лингвистике. – Вып. XVII. – М., 1986. – С. 22–131.

142. Остроушко, Н. А. Речевое воздействие как лингвистическая

проблема (К понятию языкового манипулирования) / Н. А. Остроушко // Мир

русского слова. – 2002. – №5. – С. 86-91.

253

143. Павлов, С. Г. Лингвоаксиологическая модель человека: научно-

методический аспект [Электронный ресурс] / С. Г. Павлов // Вестник

Мининского университета. – 2013. – №2. - URL: http: //

www.mininuniver.ru/mediafiles/u/files/Nauch_deyat/Vestnik/2013-

06%202/Pavlov___Minin._Vestnik.pdf (дата обращения: 05.09.2015).

144. Падучева, Е. В. Высказывание и его соотнесенность с

действительностью. – М., 1985. – 272 с.

145. Панченко, Н. В. Теория текста: учебное пособие [Электронный

ресурс] / Н. В. Панченко, И. Ю. Качесова, Л. М. Комиссарова, А. А. Чувакин,

Ю. Н. Земская. – URL: http://linguistics-

online.narod.ru/olderfiles/3/Zemskaya_Teoriya_teksta.pdf (дата обращения:

05.09.2015).

146. Паняхина А. Н. Оценочные функции эвфемизмов в современных

СМИ / А. Н. Паняхина // Проблемы языковой картины мира на современном

этапе: Сборник статей по материалам международной научной конференции

молодых ученых. – Вып. 11. – 14-15 марта 2012 г. – Н.Новгород: Изд-во

НГПУ им. К.Минина, 2012 (а). – С. 225-229.

147. Паняхина, А. Н. Реализация тактики диалога с читателем в жанре

литературной рецензии (на материале «Литературной газеты») / А. Н.

Паняхина // STUDIUM JUVENIS: междунар. сб. тр. молодых ученых / науч.

ред. О.Н. Кондратьева, отв. ред. Кошкарова. Челябинск, 2012 (б). – Вып. 5. –

С. 78-82.

148. Пасынков, Н. В. Литературная критика в средствах массовой

информации в русскоязычном интернете 1994-2006 гг.: дис. канд. филол. /

Н. В. Пасынков. – М. – 2006. – 130 с.

149. Петрова, Н. Е. , Морева, А. Н. Прагматика современной

литературной рецензии как разновидности медийного текста / Н. Е. Петрова ,

А. Н. Морева // Вестник Новосиб. гос. ун-та. – Серия: История, филология. –

2014. – Т.19. – Вып. 16: Журналистика. – С. 116-124.

254

150. Петрова, Н. Е. Язык современных СМИ: средства речевой

агрессии: учеб. пособие / Н. Е. Петрова, Л. В. Рацибурская. – М.: Флинта,

2011. – 80 с.

151. Пименова, Г. В. К вопросу определения основных характеристик

медиатекста как основной (базовой) единицы е-медиалингвистика /

Г. В. Пименова // Известия Российского государственного педагогического

университета им. А. И. Герцена. – 2009. – №96. – С. 218-221.

152. Присяжнюк, Т. А. Характеристика речевого воздействия в языке

информационных газетных сообщений / Т. А. Присяжнюк // Филологические

науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов: Грамота, 2009. – №2(4). –

C. 205-207.

153. Прищепчук, С. А. Функционально-семантические особенности

лексических средств выражения оценки в языке / С. А. Прищепчук //

Материалы XI региональной научно-технической конференции «Вузовская

наука – Северо-Кавказскому региону». – Ставрополь: СевКавГТУ, 2007. –

С. 142-144.

154. Пшеничный, Г. М. Типологические особенности «Литературной

газеты». (В связи с конкретно-социологическими исследованиями ее

аудитории): дис. канд. филол. наук / Г. М. Пшеничный. – М. 1984. – 196 с.

155. Радбиль, Т. Б. «Язык ценностей» в современной русской речи и

пути его исчисления / Т. Б. Радбиль // Вестник Нижегородского университета

им. Н.И. Лобачевского. – Серия: Филология. – 2011. – №6(2). – С. 569-573.

156. Радбиль, Т. Б. Основы изучения языкового менталитета: учеб.

пособие / Т. Б. Радбиль. – М.: Флинта, 2013. – 328 с.

157. Радбиль, Т. Б., Юматов В. А. Способы выявления имплицитной

информации в лингвистической экспертизе / Т. Б. Радбиль, В. А. Юматов //

Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. – Серия:

Право. – 2014. – №3(2). – С. 18-21.

158. Резуненко, М. Ф. Стратегии и тактики речевого поведения судей,

государственных обвинителей и адвокатов в судебно-процессуальном

255

дискурсе: автореф. дис. канд. филол. наук / М. Ф. Резуненко. – Ставрополь,

2007. – 19 с.

159. Речевое воздействие в сфере массовой коммуникации. – М., 1990.

– 135 с.

160. Рудалев, А. В ожидании критики [Электронный ресурс] /

А. Рудалев // Вопросы литературы. – 2007. – №4. –

URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2007/4/ru10.html (дата обращения:

05.09.2015).

161. Рыжова, Л. П. Коммуникативная активность личности в сфере

производственного управления / Л. П. Рыжова // Личностные аспекты

языкового общения. – Калинин, 1989. – С. 54–61.

162. Савин, Г. А. Коммуникативные стратегии и тактики речевом

жанре современной православной проповеди: автореф. дис. канд. филол. наук

/ Г. А. Савин. – М., 2009. – 27 с.

163. Садовников, А. А. Воздействие телевизионной критики на

сетевую литературную критику [Электронный ресурс] / А. А. Садовников //

URL: http://sisp.nkras.ru/issues/2011/3/sadovnikov.pdf (дата обращения:

05.09.2015).

164. Садовников, А. А. Литературная и телевизионная критика в

интернете: специфика, типология, принципы взаимодействия: автореф. дис.

канд. филол. наук / А. А. Садовников. – Иваново. – 2011. – 22 с.

165. Самарина, И. В. Прагмалингвистическое исследование речевой

деятельности политиков по коммуникативным стратегиям «создания круга

своих и круга чужих» [Электронный ресурс] / И. В. Самарина // URL:

http://vestnik-samgu.samsu.ru/gum/2006web8/yaz/Samarina.pdf (дата

обращения: 05.09.2015).

166. Сергунина, Н. А. Литературная критика в рулинете как звено

коммуникативной системы: автор-текст-аудитория: Теория вопроса: дис.

канд. филол. наук / Н. А. Сергунина. – Воронеж. – 2006. – 172 с.

256

167. Серль, Дж. Р. Классификация иллокутивных актов / Дж. Р. Серль

// Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. 17. Теория речевых актов. – М.:

Прогресс, 1986. – С. 170-195.

168. Серль, Дж. Р. Косвенные речевые акты / Дж. Р. Серль // Новое в

зарубежной лингвистике. – Вып. 17. Теория речевых актов. – М.: Прогресс,

1986. – С. 195-223.

169. Серль, Дж. Р. Что такое речевой акт? / Дж. Р. Серль // Новое в

зарубежной лингвистике. – Вып. 17. Теория речевых актов. – М.: Прогресс,

1986. – С. 151-170.

170. Симановская, К. И. Аттрактивная функция заголовков в газетном

дискурсе / К. И. Симановская // Вестн. Адыгейского гос. ун-та. – Серия 2:

Филология и искусствоведение. – 2013. – №1. – С. 161-165.

171. Синдеева, Т. И. Речевой жанр «газетная рецензия» и его

лингвотекстовые характеристики (на материале английского языка) /

Т. И. Синдеева. – дис. канд. филол. наук. – М., 1984. – 209 с.

172. Сковородников, А. П. О необходимости разграничения понятий

«риторический прием», «стилистическая фигура», «речевая тактика»,

«речевой жанр» в практике терминологической лексикографии /

А. П. Сковородников // Риторика – Лингвистика: сб. ст. – Вып. 5. – Смоленск:

СГПУ, 2004. – С. 5-11.

173. Сковородников, А. П. Фигуры речи в современной российской

прессе / А. П. Сковородников // Филологические науки. – 2001. – №3. – С. 74-

80.

174. Смелкова, З. С. Риторические основы журналистики. Работа над

жанрами газеты: Учебное пособие / З. С. Смелкова, Л. В. Ассуирова,

М. Р. Савова, О. А. Сальникова. – М.: Флинта: Наука, 2006. – 320 с.

175. Сметанина, С. И. Медиа-текст в системе культуры (динамические

процессы в языке и стиле журналистики конца XX века) / С. И. Сметанина. –

СПб., 2002. – 383 с.

257

176. Солганик, Г. Я. О структуре и важнейших параметрах

публицистической речи (языка СМИ) / Г. Я. Солганик // Язык современной

публицистики: сб. статей / сост. Г. Я. Солганик. – 3-е изд. – М.: Флинта:

Наука, 2008. – С. 13-30.

177. Солганик, Г. Я. К определению понятий «текст» и «медиатекст» /

Г. Я. Солганик // Вестник Московского гос. ун-та. – Серия 10. Журналистика.

– 2005. – №2. – С. 7-15.

178. Солганик, Г. Я. О языке и стиле газеты [Электронный ресурс] /

Г. Я. Солганик // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования.

– М.: Изд-во МГУ, 2003. – URL: http://evartist.narod.ru/text12/15.htm (дата

обращения: 05.09.2015).

179. Соловьева, А. А. Образ адресанта и образ адресата как

важнейшие признаки коммуникативной ситуации (на примере речевого

жанра «совет» в современном английском языке) [Электронный ресурс] /

А. А. Соловьева. – URL: www.gramota.net/materials/1/2013/3/51.html (дата

обращения: 05.09.2015).

180. Соломатина, А. О. Оценка как базовый элемент стратегий

восхваления и дискредитации в политической газетной коммуникации /

А. О. Соломатина // Вестник Адыгейского гос. ун-та. – Серия 2: филология и

искусствоведение. – 2014. – №2. – С. 74-78.

181. Степанов, Ю. С. В поисках прагматики (Проблема субъекта) /

Ю. С. Степанов. – ИАН СЛЯ 1981. – Т. 40. – №4. – С. 325-332.

182. Стернин, И. А. Введение в речевое воздействие / И. А. Стернин. –

Воронеж: Изд-во «КО», 2001. – 228 с.

183. Столнейкер, Р. С. Прагматика / Р. С. Столнейкер // Новое в

зарубежной лингвистике. Вып. 16. – М.: Прогресс, 1985. – С. 419-439.

184. Сухих, С. А. Речевые интеракции и стратегии / С. А. Сухих //

Языковое общение и его единицы. – Калинин, 1986.

258

185. Таюпова, О. И. Медиалингвистика как современное научное

направление / О. И. Таюпова, Н. В. Бычковская // Российский гуманитарный

журнал. – 2014. – Том 3. – №1. – С. 610-616.

186. Тертычный, А. А. Жанры периодической печати: Учебное

пособие / А. А. Тертычный. – М.: Аспект Пресс, 2011. – 320 с.

187. Тынянов, Ю. Н. Журнал, критик, читатель и писатель /

Ю. Н. Тынянов // Поэтика. История литературы. Кино – М., 1977. – С. 147-

150.

188. Тюпа, В. И. Коммуникативные стратегии теоретического

дискурса / В. И. Тюпа // Критика и семиотика. – Вып. 10. – 2006. – С. 36-45.

189. Урсегова, Е. Б. Жанр рецензии в обучении / Е. Б. Урсегова //

Вестник Удмуртского университета. – Филологические науки. – 2006. –

№5(2). – С. 141-148.

190. Факторович, А. Л. Стилистическое оформление речевых

стратегий: Теоретико-лингвистические и теоретико-журналистские аспекты:

автореф. дис. д-ра филол. наук / А. Л. Факторович – Краснодар. – 2000. –

34 с.

191. Формановская Н. И. Коммуникативно-прагматические аспекты

единиц общения / Н. И. Формановская. – М., 1998. – 239 с.

192. Формановская, Н. И. Речевое общение: коммуникативно-

прагматический подход / Н. И. Формановская. – М.: «Русский язык», 2002. –

216 с.

193. Хоанг, Ф. Семантика высказывания / Ф. Хоанг // Новое в

зарубежной лингвистике. – Вып. 16. Лингвистическая прагматика. –

М.: Прогресс, 1985. – С. 399-406.

194. Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность,

дейксис / Н. Д. Арутюнова, Т. В. Булыгина, А. А. Кибрик и др. – М., 1992. –

280 с.

195. Чернова, С. В. Процессуальные и непроцессуальные

характеристики человека как основа для реконструкции его образа /

259

С. В. Чернова // Рациональное и эмоциональное в русском языке: междунар.

сб. науч. трудов. – М., 2012. – С. 554-558.

196. Чибук, А. В. Средства выражения авторской модальности в

публицистических текстах (на материале СМИ Германии) / А. В. Чибук //

Вестник Военного университета. 2010. – №4(24). – С. 128-133.

197. Шильникова, О. Г. Литературная критика в контексте русской

журналистики: генезис, принципы функционирования, типология текстов:

автореф. дис. д-ра филол. наук / О. Г. Шильникова – Воронеж. – 2011. – 39 с.

198. Шкловский, В. Б. Искусство как прием [Электронный ресурс] /

В. Б. Шкловский. – URL: http://www.opojaz.ru/manifests/kakpriem.html (дата

обращения: 05.09.2015).

199. Шмелева, Т. В. Автор в медиатексте [Электронный ресурс] /

Т. В. Шмелева // Новгородские медиа: Стилистический портрет: Сборник

материалов. – Великий Новгород, 2010. URL:

http://www.novsu.ru/npe/files/um/1588617/portrait/Data/avtor_v_mediatekste.htm

l (дата обращения: 05.09.2015).

200. Шмелева, Т. В. Жанроведение? Генристика? Генология? /

Т. В. Шмелева // Речевое общение. Красноярск, 2006 (а). – Вып. 8-9(16-17). –

С. 121–128.

201. Шмелева, Т. В. Медийное речеведение: сборник статей

[Электронный ресурс] / Т. В. Шмелева. – URL:

http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1354569984_6705.pdf (дата обращения:

05.09.2015).

202. Шмелева, Т. В. Модель речевого жанра / Т. В. Шмелева // Жанры

речи. – Саратов: Колледж, 1997. – Вып. 1. – 212 с. – С. 88-99.

203. Шмелева, Т. В. Речевой жанр. Возможности описания и

использования в преподавании языка / Т. В. Шмелева // Русистика. Научный

журнал актуальных проблем преподавания русского языка. Berlin, 1990. –

№2. – С. 20–32.

260

204. Шмелева, Т. В. Текст как объект грамматического анализа: Учеб.-

метод. пособие / Т. В. Шмелева. – Красноярск, 2006 (б). – 63 с.

205. Шмелева, Т. В. Текст сквозь призму метафоры тканья /

Т. В. Шмелева // Вопросы стилистики. – Саратов, 1998. – Вып. 27. – С. 68–75.

206. Щелкунова, Е. С. Публицистический текст в системе массовой

коммуникации: учеб. пособие / Е. С. Щелкунова – Воронеж: Родная речь,

2004. – 194 с.

207. Янко, Т. Е. Коммуникативные стратегии русской речи /

Т. Е. Янко. – М.: Языки славянской культуры, 2001. – 384 с.

208. Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики. –

М., 1984.

209. Bednarek, M. Evaluation in media discourse: monografiya /

M. Bednarek. – Imprint: Continuum. Series: Corpus and Discourse, 2009. – 272 p.

210. Corner, J. The Scope of Media Linguistics / J. Corner. – BAAL

Newsletter, 1998.

211. Dijk, T. A. van Epistemic News Discourse Analysis / T. A. van Dijk //

Медиалингвистика. Вып. 2. Речевая коммуникация в средствах массовой

информации: сборник статей / под ред. Л. Р. Дускаевой. – СПб.: Санкт-

Петербургский государственный университет, Институт «Высш. шк. журн. и

масс. коммуникаций», 2013. – С. 10-12.

Список словарей.

212. Балакай, А. Г. Словарь русского речевого этикета / А. Г. Балакай.

– М. : АСТ-Пресс, 2001.

213. Ефремова, Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-

словообразовательный. – В 2-х томах. – М. : Русский язык, 2000.

214. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов,

Н. Ю. Шведова. – М.: ИТИ Технологии, 2008.

215. Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред.

В. Н. Ярцевой. – М.: Советская энциклопедия, 1990.

261

Приложение 1.

Список источников

1. «В мутных мыслях потерялся…». ЛГ 2011. №2-3

2. «В зеркало стыдно смотреть…». ЛГ 2014. №39

3. «Вселенная хохочет над нами...». ЛГ 2009. №1

4. «Двое в юбке, не считая грамматики». ЛГ 2011. №41

5. «Звѐздный Спас». ЛГ 2014. №23

6. «ЛГ» – рейтинг. ЛГ 2009. №45

7. «Не осуди за невозможность счастья». ЛГ 2014. №51-52

8. «Не следуя канонам и правилам». ЛГ 2014. №21

9. «От абсолютной силы слова…». ЛГ 2014. №8

10. «После царьского житья». ЛГ 2009. №7

11. «Пылкость отдала, без мыслей». ЛГ 2008. №47

12. «Так называемая ткань так называемой жизни». ЛГ 2011. №26

13. «Тихая лирика». ЛГ 2014. №20

14. «Туманное впечатление». ЛГ 2012. №10

15. Абсолютный звон. ЛГ 2012. №44

16. Анальные плавники, рясистые яблони. ЛГ 2013. №5

17. Ария случайного гостя. ЛГ 2012. №23-24

18. Аспирантская проза. ЛГ 2011. №37

19. Бабье дело – фрукта да овощь. ЛГ 2014. №9

20. Баня на колокольне. ЛГ 2010. №4

21. Бермудизм как метод. ЛГ 2009. №23

22. Борис, ты не прав! ЛГ 2012. №28

23. В поисках утраченного героя. ЛГ 2013. №8

24. Верлибнуться можно. ЛГ 2009. №31

25. Водянка. ЛГ 2011. №44

26. Возбуждѐнный снеговик. ЛГ 2011. №46-47

27. Восток – дело тонкое, но и Запад непрост. ЛГ 2012. №21

28. Врачующие страницы. ЛГ 2012. №23-24

262

29. Всполохи русского мира. ЛГ 2014. №16

30. Вынутые шпильки. ЛГ 2013. №6

31. Глубокие мысли точными словами. ЛГ 2013. №33-34

32. Город патрициев и плебеев. ЛГ 2014. №25

33. Гражданин Емелин. ЛГ 2011. №2-3

34. Гуманитарий в обжорном ряду. ЛГ 2012. №49

35. Два сапога – не пара. ЛГ 2014. №12

36. Дивный новый мир. ЛГ 2012. №40

37. Добрые или красивые? ЛГ 2012. №22

38. Доверься учителю. ЛГ 2015. №1-2

39. Документализм как доминанта. ЛГ 2010. №15

40. Дом, славный дом. ЛГ 2014. №8

41. Домысел, а не выдумка. ЛГ 2015. №1-2

42. Дорогие мои люди! ЛГ 2012. №40

43. Дрессировщик букв. ЛГ 2011. №32-33

44. Других грибов у нас нет? ЛГ 2013. №2-3

45. Заводной апельсин третьей свежести. ЛГ 2010. №23

46. Застой и «вселенная смыслов». ЛГ 2012. №45

47. Зла уже не хватает. ЛГ 2009. №25

48. Игра в раек. ЛГ 2012. №43

49. Идеалист и подвижник. ЛГ 2014. №22

50. Из жизни неправильных рассказов. ЛГ 2010. №9

51. Из Крыма, искренне. ЛГ 2014. №13

52. Искусство царапать скрижали. ЛГ 2009. №11

53. Исцеляющая ширь. ЛГ 2012. №3

54. Как меня ударили микроскопом. ЛГ 2014. №20

55. Карлики или пигмеи? ЛГ 2012. №38

56. Картонная война. ЛГ 2009. №6

57. Кенарѐк – птичка певчая. ЛГ 2014. №24

58. Книга воды (толчѐнной в ступе). ЛГ 2012. №29

263

59. Книга для светлых шатенок. ЛГ 2012. №6

60. Когда нечем больше заняться… ЛГ 2012. №1-2

61. Козьма из телевизора. ЛГ 2010. №8

62. Кокетливый бунтарь. ЛГ 2009. №44

63. Компьютерная передозировка. ЛГ 2014. №14

64. Кормление мясорубки. ЛГ 2008. №45

65. Кратко, скупо, чѐтко. ЛГ 2014. №23

66. Крутой пацан, море и оскомина. ЛГ 2011. №10

67. Кукла. ЛГ 2009. №37

68. Ладно, пляшем. ЛГ 2014. №23

69. Легенда Вахтанговского. ЛГ 2014. №25

70. Лѐгкая плешь на макушке. ЛГ 2012. №50

71. Листаж и премиаж. ЛГ 2011. №43

72. Любишь молчать – молчи. ЛГ 2014. №12

73. Маглы, шмаглы... были бы здоровы! ЛГ 2009. №16

74. Мастер противоречий? ЛГ 2012. №45

75. Мастер удивительного изящества. ЛГ 2013. №40

76. На просторах гламурной мистики. ЛГ 2011. №5

77. На фоне противоречий. ЛГ 2014. №13

78. Нас принижающий обман. ЛГ 2011. №52

79. Наши жѐны в пушки заряжѐны. ЛГ 2011. №38

80. Не победители, не побеждѐнные. ЛГ 2012. №32-33

81. Не пора ли искупнуться? ЛГ 2011. №11-12

82. Не спеши! ЛГ 2012. №30

83. Не читайте этой книги! ЛГ 2011. №11-12

84. Неживое. ЛГ 2010. №47-48

85. Необыкновенный фашизм. ЛГ 2011. №42

86. Необычайные приключения. ЛГ 2008. №46

87. Неожидание благодарности. ЛГ 2012. №31

88. Несущий радость и немного солнца. ЛГ 2013. №42

264

89. О писательстве и описательстве. ЛГ 2009. №49

90. Обе Тани. ЛГ 2014. №15

91. Облако без штанов. ЛГ 2009. №18

92. Обманутые ожидания. ЛГ 2009. №27

93. Обретение героя. ЛГ 2013. №43

94. Островский от А до Я. ЛГ 2012. №49

95. От кризиса до кризиса. ЛГ 2012. №22

96. От первых лиц. ЛГ 2011. №16-17

97. От пошлости к наглости. ЛГ 2012. №21

98. Пазл сложился. ЛГ 2012. №46-47

99. Пересѐкшие границу. ЛГ 2012. №27

100. Писатель – не скоросшиватель. ЛГ 2011. №20

101. По волнам еѐ памяти. ЛГ 2014. №9

102. По живому. ЛГ 2014. №22

103. Побойтесь Блока! ЛГ 2010. №49

104. Под вой ледяной пороши. ЛГ 2009. №15

105. Под китовым пером. ЛГ 2011. №44

106. Под ником Раскольников. ЛГ 2014. №20

107. Подвиг разведчика. ЛГ 2014. №24

108. Подмышки и мизинцы. ЛГ 2012. №36

109. Политкорректный фоторобот мастера. ЛГ 2009. №9-10

110. Полотно для ангелов. ЛГ 2012. №36

111. Поролоновая яма. ЛГ 2011. №35

112. Портрет влюблѐнного писателя. ЛГ 2014. №17

113. Последние акты трагедии. ЛГ 2012. №25

114. Почему Кучерская – не Манро. ЛГ 2014. №21

115. Преображение пространства. ЛГ 2012. №25

116. Приговор «маленькому человеку»? ЛГ 2012. №50

117. Пройти босиком по крапиве. ЛГ 2014. №15

118. Прославление Болота. ЛГ 2012. №49

265

119. Пульс Алтая. ЛГ 2008. №37

120. Пчѐлы и трутни. ЛГ 2011. №27

121. Пьеса для пенопластового пианино. ЛГ 2013. №8

122. Пятикнижие №1-2. ЛГ 2015. №1-2

123. Пятикнижие №13. ЛГ 2014. №13

124. Пятикнижие №15. ЛГ 2014. №15

125. Пятикнижие №16. ЛГ 2014. №16

126. Пятикнижие №17. ЛГ 2013. №17

127. Пятикнижие №19. ЛГ 2014. №19

128. Пятикнижие №23. ЛГ 2014. №23

129. Пятикнижие №24. ЛГ 2014. №24

130. Пятикнижие №25. ЛГ 2014. №25

131. Пятикнижие №3. ЛГ 2014. №3

132. Пятикнижие №48. ЛГ 2014. №48

133. Пятикнижие №50. ЛГ 2013. №50

134. Пятикнижие №50. ЛГ 2014. №50

135. Пятикнижие №7. ЛГ 2014. №7

136. Пятикнижие №11. ЛГ 2014. №11

137. Пятикнижие №47. ЛГ 2014. №47

138. Пятикнижие №49. ЛГ 2014. №49

139. Пятикнижие №9. ЛГ 2014. №9

140. Ракурс и объѐм. ЛГ 2014. №23

141. Роковые гадости. ЛГ 2008. №50

142. Роман не о любви. ЛГ 2015. №12

143. Роман со скукой. ЛГ 2008. №44

144. Романист от шахтовой лошади. ЛГ 2012. №34

145. Руководство для «живущих писаниной». ЛГ 2011. №29

146. Русский человек всѐ может. ЛГ 2014. №14

147. С оглядкой на Горалик. ЛГ 2012. №35

148. Семя, которое не прорастѐт. ЛГ 2014. №13

266

149. Сила любви. ЛГ 2013. №44

150. Сказка об украденном детстве. ЛГ 2015. №12

151. Сквозь сон. ЛГ 2008. №48

152. Созиданье себя. ЛГ 2012. №34

153. Союз вантуса и раковины. ЛГ 2010. №19

154. Стереоскопическое литературоведение. ЛГ 2012. №36

155. Счастье смотреть и мыслить. ЛГ 2014. №17

156. Тайна пятого акта. ЛГ 2010. №6-7

157. Талант как отклонение от нормы. ЛГ 2011. №51

158. Тебе и огню. ЛГ 2012. №17

159. Тело под белым халатом. ЛГ 2011. №40

160. Темно иль ничтожно? ЛГ 2009. №33-34

161. Трава, пробившаяся сквозь бетон. ЛГ 2012. №35

162. Тренды, бренды и гламур... ЛГ 2010. №27

163. Трое в лодке, не считая читателя. ЛГ 2014. №10

164. Убыстряющая ход. ЛГ 2014. №14

165. Украли! Расследовали! Изобличили! ЛГ 2014. №48

166. Учебник совести. ЛГ 2012. №41

167. Фальстарт, или Как заткнуть водопад. ЛГ 2009. №36

168. Философия театра. ЛГ 2014. №12

169. Хинди-руси, швайн, швайн. ЛГ 2011. №16-17

170. Чем копулировать – лучше бы в футбол. ЛГ 2009. №30

171. Четверо в декабре. ЛГ 2013. №51-52

172. Что нынче в «Модэ»? ЛГ 2012. №26

173. Чудеса на ледяных широтах. ЛГ 2012. №32-33

174. Чужая душа – потѐмки. ЛГ 2012. №41

175. Чулки в сеточку. ЛГ 2011. №8

176. Чумовой роман. ЛГ 2012. №27

177. Шалун уж отморозил. ЛГ 2010. №16-17

178. Эксперимент над собой или над читателем? ЛГ 2010. №10

267

179. Энд. Зато хеппи. ЛГ 2009. №3-4

180. Этюды в серых тонах. ЛГ 2011. №39

268

Приложение 2. Таблица №1. Речевые ходы, реализующие тактику позитивной презентации объекта рецензии

Основание оценки Речевые ходы

1. Субъект

оценки

1.1.критик 1.1.1.впечатление от

прочитанного

1.1.2.выражение

личной симпатии

1.1.3.совет /

рекомендация

1.1.4.согласие/несогласие

с чужим мнением

1.2.третье лицо, в

т.ч. писатель

1.2.1.апелляция к чужому

мнению

1.2.2. введение

самооценки автора

книги

2. Объект

оценки

2.1.художественное

произведение

2.1.1.утверждение

достоинств произведения

2.1.2.отрицание

недостатков

произведения

2.1.3.позитивный

прогноз

2.1.4.характеристика

образа потенциального

читателя

2.2.автор книги 2.2.1.похвала 2.2.2.комплимент 2.2.3.указание на

достижения

писателя

2.2.4.отрицание

достижений

писателя

3. Основание

оценки

3.1.противопоставление

типичному современному

художественному тексту

3.2.продолжение

традиций

(демонстрация

интертекстуальности)

3.3. апелляция к

вечным ценностям

3.4. указание на новизну,

оригинальность объекта

рецензии

3.5.указание на

стилистическое

совершенство

Таблица №2. Речевые ходы, реализующие тактику негативной презентации объекта рецензии

Основание оценки Речевые ходы

1. Субъект

оценки

1.1.критик 1.1.1.впечатление от

прочитанного

1.1.2.обманутые

ожидания

1.1.3. совет 1.1.4. согласие/

несогласие с чужим

мнением

1.2.третье лицо, в

т.ч. писатель

1.2.1.апелляция к чужому

мнению

1.2.2.навязывание

самооценки автору

книги

2. Объект

оценки

2.1.художественное

произведение

2.1.1.утверждение

недостатков произведения

2.1.2.отрицание

достоинств

произведения

2.1.3. характеристика

образа

потенциального

читателя

2.2.автор книги 2.2.1.порицание/обвинение 2.2.2.издевка/

насмешка

2.2.3.указание на

достижения писателя

3. Основание

оценки

3.1.включение в контекст

современной литературы

3.2.указание на

вторичность

(демонстрация

интертекстуальности)

3.3. указание на

отсутствие духовно-

нравственного начала

3.4. указание на

стилистическое

несовершенство

3.5.указание на

фактическую

неточность

269

Таблица №3. Речевые ходы, реализующие тактику погружения в текст

Информационная программа Оценочная программа

1. РХ из истории создания

2. РХ биографическая справка

3. РХ пересказ

3.1. с точки зрения

содержания

3.2. с точки зрения

композиции

3.3. с точки зрения оценочной составляющей

3.1.1. характеристика

героя

3.2.1. введение пересказа неосложненный осложненный

3.1.2. перипетии

сюжета

3.2.2. развертывание

пересказа

3.3.1. РХ остранение

3.1.3. освещение

исторической основы

событий

3.3.2. РХ отказ от пересказа

3.3.3. РХ демонстрация

интертекстуальности

3.3.4. РХ вставка ремарки

4. РХ цитирование первоисточника

Таблица №4. Речевые ходы, реализующие тактику самопрезентации

1. Позитивная

самопрезентация

2. РХ Надевание маски

2.1. Речевые маски,

работающие на

повышение статуса

критика

2.2 Речевые маски,

использующиеся для

создания

равноправных

отношений между

критиком и

читателем

2.3. Речевые маски,

играющие на понижение

статуса критика:

1.1. РХ профессиональная

идентификация

1.2. РХ творческая мастерская

1.3. РХ трюизм

1.4. РХ совет

1.5. РХ воспоминание/

случай из жизни

1.6. РХ признание

1.7. РХ впечатление от

прочитанного

1.8. РХ уступка/оправдание

1.9. РХ самокритика/

самоирония

1.10. РХ апелляция к вечным

ценностям

1.11. РХ субъективация

суждения

2.1.1. Врач

2.1.2. Учитель

2.1.3. Родитель

2.1.4. Библиофил

2.1.5. Литературный

эрудит

2.2.1. Читатель

2.2.2. Блогер

2.3.1. Ребенок

2.3.2. Свидетель

2.3.3. Простачок

2.3.4. Зануда

Таблица №5. Речевые ходы, реализующие тактику диалога с читателем

1. Апелляция к читателю 2. РХ Имитация реплик читателя

1.1. РХ прямая адресация

1.2. РХ вопрос

1.3. РХ объединение

1.4. РХ дистанцирование

270

Приложение 3.

Тексты рецензий

«В зеркало стыдно смотреть… » // ЛГ 2014. №39

Книжный ряд / Библиосфера / Литпрозектор

Представь, уважаемый читатель, что ты каким-то фантастическим

образом перенѐсся во времена Великой Отечественной войны, идѐшь по

полуголодной Москве, заглядываешь в книжный магазин, а там на прилавке

обнаруживаешь новенький, только что изданный томик статей доктора Йозефа

Геббельса. Представил? Или фантазии не хватило? А вот нынешняя

реальность, к сожалению, гораздо страшнее подобных фантазий. Потому как в Москве и других

городах России сейчас совершенно спокойно можно купить книгу «военных стихов»

небезызвестного одесского русофоба и бандеровца Бориса Херсонского. Судя по выходным

данным, книга подписана в печать 19 мая сего года. Вы подумайте – война на Украине в мае шла-

то совсем ничего, а пожилой графоман уже накатал об этом целую книжку гарных виршей. И не

где-нибудь решился это издавать, а в России, в санкт-петербургском издательстве!

Не зря покойный Виктор Топоров называл Херсонского стихопишущим блогером, ведь

трудно представить, чтобы настоящий поэт в такой короткий срок, подсуетившись, написал

книжку «актуальных» стихов. Но разве мы о поэзии? О качестве стихов Херсонского, который

прежде считался эпигоном Бродского, а теперь и вовсе скатился в какое-то самоподражание,

говорить не приходится. Вот его новейшая «военная» поэзия:

в море эскадра в поле эскадрон

красавец-бронепоезд прибывает на перрон

крутится под облачком дурак-аэроплан

дружно выполняется пятилетний план

Из таких плоско-бездарных текстов и состоит вся эта книга. Ну и без проникновенной оды

свободолюбивому майдану никак нельзя:

на чѐрной площади жечь чѐрные автопокрышки

глотать чѐрный дым – до одышки или отрыжки

но жить под ярмом – ни за какие коврижки

Есть тут, конечно, и про отжатый проклятыми москалями «украинский Крым »:

крымская галька хрустит на имперских зубах…

И вообще ругань в адрес империи (читай – России) и тех, кто считает, что Христос

крестился в Москве-реке с российским триколором в руках. Интересно, где Херсонский

откапывает таких персонажей, не среди своих ли пациентов? Не будем забывать, что он не только

поэт, политолог, либерал, толерант, украинофил, богослов, но ещѐ и психиатр. Некоторые

271

утверждают, правда, что он и сам с некоторых пор нуждается в психиатрической помощи, но мы

ставить диагнозов не станем.

А дать оценку его высказываниям можем. Как известно, Херсонский поддержал расправу

над людьми в Доме профсоюзов, утверждая, что те сами были виноваты: сначала напали на

мирных одесситов, а потом себя же и подожгли. Но этим Херсонский и примкнувшая к нему

супруга Людочка не ограничились. Они стали развивать расовые теории, утверждая, что русские

на Украине представляют собой «антропологическую катастрофу». Заметим, что Херсонский

постоянно выдаѐт себя за жертву антисемитизма и выступает против национализма во всех его

видах. Но это не мешает ему распевать бандеровские песни на роликах в Фейсбуке, как уже

отмечала «Литературная газета», считать русских людей «унтерменшами» и призывать к

уничтожению жителей Новороссии. И это в прошлом лауреат «Русской премии», человек,

который публикуется преимущественно в российских «толстых» журналах, выпускающий книги в

основном в России!

Можно очень долго приводить цитаты из высказываний этого деятеля-многостаночника,

который в своих интернет-выплесках матерно оскорбляет президента России В. Путина, клевещет

на саму Россию, простых людей, оплѐвывает русские государственные символы, историю. Можно

столь же долго цитировать и его супругу Людочку, глумящуюся над памятью сгоревших в Доме

профсоюзов, которых она нецензурно называет «у…ми». Можно вспомнить и о том, как

Херсонский с пеной у рта доказывал, что именно русские сбили малайзийский «боинг» (ведь

Борис Григорьевич, вдобавок ко всем своим талантам, ещѐ и специалист в области

противовоздушной обороны). Однако хочется задать вопрос санкт-петербургскому издательству

Ивана Лимбаха: понимают ли они, кого печатают? И с какой, собственно, целью? Ведь на Украине

много талантливых авторов, куда значительнее Херсонского. Совсем недавно замечательного

харьковского поэта Станислава Минакова исключили из местного союза писателей (так

называемой Спилки) за пророссийскую позицию. Вот бы издательству Ивана Лимбаха поддержать

Минакова. Вот бы отдельной книгой почтить память покойного поэта Вадима Негатурова,

забитого бандеровцами в Одессе. Но нет, выбор падает на Херсонского, творения которого

запускаются в массы. А творения эти такие:

страна советов страна расстрелов в тюремных подвалах…

Оригинально – не то слово. Что ни строчка – обязательно перл, и всѐ на один мотив:

всѐ про ту же тюрягу о короле на нарах как на именинах

о комсомолке целке разлѐгшейся на перинах

Хотя есть тут и правдивые строки:

в зеркало стыдно смотреть – стар, бородат, плешив…

272

А смотрелся бы почаще в зеркало, глядишь, и поменьше писал бы мерзостей о других.

Занялся бы собой, подровнял клочковатую бороду, надел парик – возможно, сошѐл бы за

приличного человека и не позорил ридну неньку, горячим патриотом которой является.

Между прочим, одно московское издательство, выпустившее несколько лет назад

дебютную повесть Йозефа Геббельса «Михаэль», затаскали по судам. В повести этой нет никаких

экстремистских призывов и людоедских идеек, во времена еѐ написания будущий министр

пропаганды мечтал о писательской карьере, зачитывался Достоевским и Ницше, старался найти

свой литературный стиль… Почему же нельзя это издать? А потому, что – Геббельс. И нашлись

люди, которые, возмутившись самим фактом реабилитации недоброго доктора, забросали суды

исковыми заявлениями. Вот бы этим бдительным гражданам обратить внимание и на

выпущенную издательством Ивана Лимбаха книжицу. Херсонский, конечно, пониже Геббельса

рангом, так известно же: чем меньше клоп, тем дурнее он пахнет…

Николай Бекетов, Харьков–Москва.

Борис Херсонский. Месса во времена войны: Стихи. – Санкт-Петербург: Издательство

Ивана Лимбаха, 2014. – 96 с. – 1000 экз.

Обманутые ожидания // ЛГ 2009. №27

Литература /ЛИТПРОЗЕКТОР от читателя

Прочитал в «ЛГ» (№ 9–10) о выходе сборника журнала «Москва» «Русский рассказ». Я

очень люблю именно русский рассказ как жанр совершенно неповторимый в мировой литературе,

но, к сожалению, в последние годы он как-то оказался в загоне. Современные авторы то ли не

пишут рассказов, то ли издатели требуют от них только романов. В журналах, я знаю, рассказы

ещѐ печатаются, но в провинции, увы, вместе с советским временем умерла традиция

подписываться на журналы. В библиотеке же их не всегда можно получить. Недурные рассказы

публикуются в «ЛГ», и, что особенно приятно, авторов из «глубинки» – Д. Ермакова, И.

Изборцева, А. Убогого, Н. Ивеншева и других. Года три назад тоже из «ЛГ» узнал об антологии

прозы журнала «Наш современник» «Российские дали». Потом я увидел этот двухтомник в

костромской библиотеке, взял почитать. Там тоже были очень приличные рассказы, в том числе

совершенно неизвестных мне современных писателей – Л. Сычѐвой, Я. Шипова, В. Бутенко, А.

Карышева, В. Мануйлова, А. Панкратова, Л. Ющенко, А. Байбородина, А. Фуфлыгина, Н.

Агафонова. В общем, я получил удовольствие. А главное, убедился – русский рассказ жив!

Но «Русского рассказа» авторов журнала «Москва» я у нас в библиотеке достать не смог.

Там и не знали про такой. Тогда я попросил приятеля, часто бывающего по делам в Москве,

купить мне эту книгу. Он сумел приобрести еѐ только в книжной лавке самого журнала «Москва»

на Арбате, что обошлось ему (а точнее, мне) в сумму около шестисот рубликов.

273

Ну да ладно – на хорошую книгу в конце концов и таких денег не жалко. «Литгазета»

посулила: «Очень не похожие по тематике и настроению рассказы тем не менее представляют

гармоничный литературный ансамбль, открывающий читателю жизнь нашей страны в разные

периоды прошлого века». Открыл я книгу, пролистнув советский период (это мы всѐ знаем),

предвкушая несколько вечеров увлекательного чтения… И что же? Я получил то, что получает

человек, заказав в ресторане дорогое, но ужасно невкусное блюдо. Наверное, в мире искусства так

не принято – сравнивать литературу с едой, но я не литератор, извините. Во всяком случае, ничего

даже близко похожего на «гармоничный литературный ансамбль» я в книге «Русский рассказ» не

обнаружил.

Более того, если бы мне предстояло делать вывод о состоянии русского рассказа

исключительно по сборнику журнала «Москва», я бы сказал, что жанр этот находится при смерти.

И ещѐ я бы сказал, что он находится при смерти по причине какого-то странного, не очень

честного (ввиду явной запоздалости) антисоветизма авторов.

Оговорюсь, что сказанное не имеет отношения к таким старым авторам журнала «Москва»,

как В. Распутин, Б. Екимов, В. Лихоносов, М. Алексеев, В. Крупин, В. Белов, Е. Носов, П.

Краснов. Они-то свой уровень сохранили, да и в антисоветизм на старости лет не ударились.

Но я никогда бы не подумал, что Виктор Астафьев может писать так дурно, как в рассказе

«Пионер – всем пример» (2001): «Служил он в ту пору в Германии, будучи оставленным там в

числе наших войск после войны. Командовал ротой, имел звание старшего лейтенанта, на фронт

прибыл младшим лейтенантом и долгое время командовал взводом. Уже в звании лейтенанта,

являясь замом командира роты, он тихо и плавно перекочевал из кандидатов в члены

коммунистической партии. Было это на границе с Польшей…» Признаться, я запутался в военной

и партийной биографии героя! Она в каком-то диковинном реверсном режиме пересказана

автором, задом наперѐд. В итоге не совсем ясно даже, где всѐ это происходит – в Германии или

Польше? А потом – что за язык у классика? Наверное, можно сказать о воинской части, что она

была «в числе наших войск». А о человеке всѐ-таки лучше – «в рядах наших войск».

Рассказ «Пионер – всем пример» написан с каким-то ярым, но совершенно непонятным

антисоветским задором. Герой Антон Дроздов, как мы уже выяснили, – фронтовик и коммунист.

Ни о каких его антисоветских настроениях до 1945 года даже намѐком не сообщается. В Германии

же происходит вот что. Бойцы дроздовской роты изнасиловали пожилую немку-крестьянку и

несколько советских девушек-«остарбайтеров», причѐм одну из них «придушили». «Ротный не

успел ещѐ отослать докладную командиру полка о бесчинстве», как «орлы из хозвзвода» сделали

то же самое с женой и дочерью освобождѐнного из концлагеря антифашиста. «Показательный

суд» приговорил к расстрелу старшину хозвзвода. Казнили его, чтобы было другим неповадно,

публично, на городской площади, а после смерти трое суток не отвязывали от расстрельного

столба. Остальные насильники и убийцы были, по словам Астафьева, «демобилизованы и

274

отправлены на родину», что вообще-то противоречит публикуемым ныне документам о

наказаниях за подобные преступления, совершавшиеся военнослужащими Красной армии. Их

ждала как минимум тюрьма.

Но что самое удивительное и маловероятное: командир этой совершенно разложившейся,

по-видимому, роты избежал вообще какого-либо наказания. Тем не менее, узнав о расстреле

своего старшины, он повѐл себя весьма загадочно. «Показуха! – ахнул командир роты. – Опять

показуха! И какая расчѐтливая!» И сам начал искать виноватых. (А между тем поначалу Дроздов

был не прочь «скрыть ЧП».) Из рассказа Астафьева абсолютно неясно, ждал ли Дроздов новых

расстрелов или не желал их вообще, поэтому и непонятна его позиция, с которой он выступил на

полковом партсобрании. Известно лишь, что он требовал «правды и честности». Соратники по

партии отреагировали на эту наглость распустившего свою роту командира весьма мягко: «ему

собирались записать строгий выговор за нарушения в роте». Что же сделал коммунист Дроздов?

Он швырнул партбилет «в морду замполита». Был бы я коммунистом (которым, к слову говоря,

никогда не был), обязательно потребовал бы исключения этого Дроздова из партии – и даже не за

выходку с партбилетом, а за беспринципность. Почему он, допустивший в своей роте разгул

уголовщины, требует «правды и честности» от кого угодно, только не от себя самого? Но

партсобрание, вероятно, запуганное буйным Дроздовым, всѐ ещѐ искало «более мягкое наказание»

для комроты. И только после того, как Дроздов назвал собравшихся коммунистов «бесчестными

людьми», его наконец решились исключить из партии и предать суду (за что, не сообщается).

Рассказ большой, в 36 страниц, но уже после первых трѐх страниц не испытываешь

никакого сочувствия к этому вздорному и непрямодушному Дроздову. А самое главное, из прозы

Астафьева исчезла та задушевность, что отличала его лучшие произведения – «Звездопад»,

«Последний поклон»… Астафьев никогда не проповедовал в своей прозе так называемые

коммунистические идеалы, напротив, явно чувствовалось его критическое отношение к ним, но

вот антисоветчиком его никак нельзя было назвать. Да и как мог быть антисоветчиком человек, о

котором в «Справке об авторах» указано: «Герой Социалистического Труда, лауреат

Государственных премий»? А ещѐ, помнится, он был при Горбачѐве членом Президентского

совета. И вдруг, когда Горбачѐва всѐ ощутимее начал теснить Ельцин, из Астафьева посыпалось

горохом: «коммуняки», «брехуны», «сволочи»… Чем-то его поведение здорово смахивало на

поведение Дроздова, не правда ли? Да, у покойного В.П. Астафьева были тяжѐлые детство и

юность, но я плохо себе представляю, чтобы при царе сын крестьянина из Красноярского края

поднялся так высоко. До революции даже С.А. Есенин был не столь знаменит, как Астафьев при

советской власти!

Молодая поросль авторов журнала «Москва» не уступает в задорном антисоветизме

«дядьке» Астафьеву. Вот Олег Павлов в рассказах «Лепота» и «Песня» описывает жизнь солдат

внутренних войск в Советском Казахстане. Это какие-то звери, а не люди, с чисто звериными

275

инстинктами. Когда им плохо, они воют, а собаки им подвывают. Этот вой у них песней зовѐтся.

Почитать Павлова, так покажется, что заключѐнные – жертвы тех, кто их охраняет. Непонятно

только, почему они находятся по разные стороны колючей проволоки. Из рассказов Павлова

напрашивается вывод, что заключѐнных с конвойными следовало бы поменять местами. Такой

взгляд характерен именно для представителей уголовного мира с их «классовой» ненавистью к

«мусорам» и «вертухаям». Что тут сказать? Доводилось мне бывать в Мордовии. Там лагеря

иногда тянутся на многие километры, по обеим сторонам дороги. Не только «гуиновцы», но и

почти всѐ «вольное» население ходит в «камуфляже», потому что деятельность большинства

людей так или иначе связана с лагерями. Другой работы нет. Но и в мордовской глуши живут

люди, и милосердие, как сказал классик, иногда стучится в их сердца. Но оно, видимо, не стучится

в сердце Павлова. Тогда зачем публиковать его опусы в сборнике с названием «Русский рассказ»?

Никакие они не русские, а просто антисоветские.

В советское прошлое обращѐн и мрачный рассказ Алексея Варламова «Звѐздочка». Он чем-

то напоминает «Смерть пионерки» Э. Багрицкого, только с противоположным идейным знаком.

Советские учителя затравили маленькую девочку, отказавшуюся носить октябрятскую звѐздочку.

Это какую же надо иметь гражданскую смелость, чтобы написать об этом в 2002 году! И ладно,

было бы это правдой! Я лично сомневаюсь, ибо тоже учился в младших классах в описанные

Варламовым 70-е годы и ни одного дня в своей жизни не носил октябрятскую звѐздочку. Мне она

как-то не досталась при посвящении в октябрята, а специально покупать еѐ я счѐл зазорным. Не

помню, чтобы хоть раз учителя мне попеняли на отсутствие значка. Не думаю, чтобы в

московской школе (Москва всегда отличалась либерализмом) были порядки строже, чем у нас в

Нерехте. В каком-то интервью А. Варламова я читал, что отец у него был цензором газеты

«Правда». Может быть, это он заставлял будущего писателя носить пресловутую звѐздочку? Если

так, то сам Варламов еѐ носить вряд ли отказывался, потому что, слава богу, не умер, как героиня

его рассказа.

Другой существенный изъян сборника журнала «Москва» – необъяснимо слабый уровень

некоторых включѐнных в него авторов, например Николая Шадрина и Сергея Прокопьева, – тем

не менее у одного зачем-то напечатано три, а у другого четыре рассказа! Непонятно, как попало в

антологию прозы «Знакомство» Владимира Солоухина (1990) – документальный очерк об убийце

Войкова Борисе Коверде.

Считается, и не без оснований, что идеологический диктат КПСС более всего сказывался на

литературе, но вот что удивительно: литература в советское время была куда лучше, чем сейчас! А

о жанре рассказа я вообще не говорю. Тут ничего доказывать не надо, достаточно просто

перечитать знаменитый рассказ Юрия Казакова «Адам и Ева» (1962), открывающий сборник.

Уважаемые авторы журнала «Москва»! Оставьте ваши карательные экспедиции в советское

время! Оно было и прошло. Наступило иное время. И чтобы писать о нѐм, нужно не меньшее

276

мужество (и, естественно, талант), чем проявляли советские писатели, когда писали о своѐм

времени.

Дмитрий Черепанов, Нерехта

Русский рассказ: Избранное (1957–2007). – М.: Издательство журнала «Москва», 2008. –

720 с.

В поисках утраченного героя // ЛГ 2013. №8

Библиосфера / ОБЪЕКТИВ

Это первая книга 29-летнего уфимского писателя, журналиста и критика

Игоря Савельева (роман был опубликован в журнале «Новый мир»), дважды

финалиста премии «Дебют». До этого были лишь публикации в «толстых»

журналах.

Начнѐм с того, что «Терешкова летит на Марс», конечно, не роман. А самая

что ни на есть повесть. Одна сюжетная линия, скудная горстка героев,

относительно небольшой объѐм.

Весьма незамысловат и сюжет. Главный герой, Павел, молодой и пылкий, но уже успевший

устать от жизни, мается от тоски и безысходности: любимая девушка уехала учиться в Америку,

гнетѐт тягомотная неинтересная работа менеджером в авиакомпании «АРТавиа», осуществляющей

VIP-перевозки, не радуют алкогольные посиделки с друзьями, один из которых графоман,

мечтающий покорить столицу... Герои готовы к юному и бессмысленному бунту в борьбе за

справедливость – мечтают вывести на чистую воду компанию-секту «АРТавиа», внушающую

своим клиентам иллюзорную мысль о полной безопасности полѐтов и дерущую за оную

втридорога. Павел с друзьями бродят по ночному провинциальному городу (скорее всего, это

Уфа) и расклеивают листовки, разоблачающие деятельность авиакомпании, вовлекая в опасное

приключение и дочь одного из богатых клиентов, влюблѐнную в главного героя. В сущности, это

повесть о мечте, мечте всякого молодого поколения – изменить мир, и в чѐм-то она сродни мечте

Терешковой осуществить полѐт на Марс: одновременно прекрасна и невозможна.

Тема, надо сказать, отнюдь не нова. И у Игоря Савельева она, увы, не получила свежего

звучания. «Лишний человек» выброшен за борт действительности, он люто презирает еѐ,

критикует, морщится от отвращения, изнывает от тоски и в то же время не способен на какой бы

то ни было поступок. Даже не геройский, а просто добрый и человечный. Единственное, на что его

хватает, – это поехать в больницу к матери своей девушки, пока та мучается в поисках лучшей

жизни в Питтсбурге...

Инфантильный безвольный герой-интеллигент, всем на свете недовольный, – вообще

излюбленный персонаж современной, особенно молодой, прозы. В центре повествования его

рефлексия, сквозная нота которой – разочарование. Но, может, хватит уже об этом? Может,

277

настала пора для другого героя? Если не сугубо положительного (что, скорее всего, будет

смотреться скучно), то хотя бы способного на поступок, на посильное малое делание.

Итак, попробуем разобраться, что автору удалось.

Во-первых: удалось создать атмосферу эдакого протестного драйва, состоящего из смеси

переспелой наивности и рано созревшего цинизма, яростной и, по сути, немотивированной

ненависти к хозяевам жизни и невозможности что-либо изменить в окружающем мире.

Во-вторых: автор достаточно наблюдателен, точен в деталях, внимателен к собственным

персонажам: они получились живыми и убедительными, хорошо написаны диалоги, достаточно

крепок композиционный каркас.

В-третьих, текст читается с интересом. И даже не к тому, до чего в итоге додумаются герои,

а к автору, в отношении к стилю которого симпатия то и дело омрачается раздражением.

У раздражения есть вполне объективные причины. Например, неряшливость.

Происходящая, с одной стороны, от ломки писательского голоса – так подросток то говорит

фальцетом, то басит, словно пробует тональность на вкус, – отчего появляются и ритмические

сбои, и неоправданные инверсии; с другой стороны – от нелепых образов и вкусовых провалов,

касающихся русского языка. Примеров можно привести довольно много.

«Волейболист то поспать пытался, то стоял, как слон, нависая над всеми. Шнурки,

небритость, ногти как иконы». Почему «как слон»? А «ногти как иконы» вообще ни о чѐм не

говорят, кроме как об эстетическом промахе автора.

Вот герой и его девушка «изнемогают» на соседних страницах: «Наташа изнемогала тогда,

разбираясь в многоступенчатых словесных формулах, злилась, посылала Пашу за дефицитным

англо-русским словарѐм юридических терминов» (стр. 44); «Он изнемогал от звѐздной болезни... »

(стр. 45).

А вот неуклюжий образец сильных чувств: «Шипы обиды сидели в носоглотке... »

Иногда элементарно не хватает редакторской правки: «Ничего не получилось. Всѐ, что он

отчаянно пытался сделать, оказалось зря, он у разбитого корыта, – и Паша зверел от отчаяния».

«Игорь замолчал, но ненадолго. Он вообще никогда не обижался, и это по-своему тоже уязвляло:

казалось, его тоже невозможно ничем задеть».

Весьма странно смотрятся скудные сцены наподобие описания знакомства героя со своей

будущей возлюбленной: «Паша даже и не помнил, как завязался разговор с Наташей, симпатичной

активисткой из политеха, облепленной волосами: от пакета на голову отказывалась категорически.

Через полчаса они уже весело хлебали ядовитый алкогольный коктейль из баллона, кем-то щедро

протянутого; через час орали вместе и фанатично, как фашисты, на разрыв гланд... »

Кстати сказать, книга Игоря Савельева получила хорошую прессу, о ней положительно

отозвались критики В. Левенталь и К. Анкудинов (последний даже хвалил русский язык автора).

278

Скольких молодых авторов сбили с толку похвалы критиков, выданные авансом! Скольких

погубил ярлык мнимой гениальности!

Один известный писатель рассказывал мне о том, как он вѐл семинар прозы в Липках.

Терпеливо и внимательно слушал прозу молодых авторов, а потом молча, не критикуя и ничего не

говоря, открывал «Войну и мир» и начинал читать. Ну, так, для сравнения. С той же целью можно

было бы прочесть Бунина или Чехова. И почувствовать то, что называется стилем. Авторской

интонацией. Этическим напряжением смысла.

Вот этого, собственно, прозе Игоря Савельева пока ещѐ не хватает. Есть только попытка

нащупать нечто своѐ: тему, интонацию, образ мира. Сказать, что попытка неудачная, нельзя. Но и

серьѐзной удачей данную книгу, пожалуй, при всех отмеченных достоинствах не

назовѐшь. Однако автор, безусловно, человек талантливый, с потенциалом.

Подождѐм следующей книги.

Может, тогда и узнаем – как там, на Марсе.

Ермакова Анастасия.

Игорь Савельев. Терешкова летит на Марс: Роман. – М.: Эксмо, 2012. – 224 с. – 3100 экз.

Трава, пробившаяся сквозь бетон // ЛГ 2012. №35

Книжный ряд

Стихотворения двадцатидвухлетнего Сергея Бударина (а написаны они им, естественно, в

более раннем возрасте) на сегодняшнем литературном поле, на котором буйно

разросся бурьян интеллектуальной, рассудочной, или, как ещѐ еѐ назвал один

критик, силиконовой поэзии с вызывающе торчащими кочками постмодернизма,

воспринимаются как зелѐная трава, неведомо как пробившаяся сквозь асфальт и

бетон.

Ветер метѐт по земле

Воск шелестящей листвы.

Плещут в заоблачной мгле

Лебеди свет-синевы.

Поэты, которых стихотворец призвал в свои учителя, легко угадываются: Кольцов,

Никитин, Некрасов, Есенин, Рубцов, в какой-то мере Юрий Кузнецов. Исходя из этой традиции,

он высказывает и своѐ отношение к делу, которым рискнул заниматься, – к литературному

творчеству.

Лирический герой «Свет-синевы» пока, правда, больше смотрит, созерцает, рассказывает, а не

действует и думает, но творческое поведение и мудрость, как известно, приходят с годами, а он до

завидного молод. Поэтому позволю себе передать ему некоторые слова, которые слышал автор

этих строк от поэта-фронтовика Николая Старшинова. Так, Николай Константинович говорил:

279

подражать кому-то можно, но нужно знать – зачем подражать; все знают, как не надо писать

стихи, но никто – как надо; слушай советы всех, но делай, пиши по-своему.

Явление «Свет-синевы» интересно ещѐ и тем, что это, так сказать, не «самопальное»

издание. Вышел сборник в ходе реализации проекта «Народная библиотека Самарской губернии»

за счѐт средств бюджета области, при поддержке руководителя региональной писательской

организации Александра Громова и поэтессы Дианы Кан, которая давно, бережно и в то же время

строго пестует таланты. В наше время такое, в общем-то, удивительно: как это другие «старшие

товарищи» просмотрели, промахнулись – не замолчали, не затоптали этот явно наделѐнный

поэтическим даром молодой «росток»?!

Побольше бы таких добрых «промашек»!

Валерий Черкесов, Белгород.

Бударин С. Свет-синева: Стихи. – Самара: Русское эхо, 2012. – 56 с. – 700 экз.

Жемчуг в полумраке // ЛГ 2014. №21

Книжный ряд / Библиосфера / Колесо обозрения

Когда писательница из Канады (там она, кстати, довольно известна) в

прошлом году получила Нобелевскую премию, мнения наших критиков почти

единодушно слились в смешанную ноту возмущения и зависти: дескать, нашли,

кому дать, это всѐ политические игры и т.д., и т.п. Эдуард Лимонов высказался,

как всегда, резко и едко: мол, Нобелевку начали давать травоядным писателям!

Однако вряд ли кто-то из них прочѐл хотя бы одну книгу (даже не

обязательно эту, тринадцатую по счѐту) рассказов Манро полностью и вдумчиво.

Да, она не эпатажна, да, она сдержанна, уж простите, Эдуард Вениаминович.

Тексты Манро сильны не пламенной броскостью, а уверенным внутренним горением, образные

средства расходуются экономно, как скудный запас дров в суровую зиму; эмоции не брызжут, как

слюна изо рта бунтовщиков, а благородно мерцают, как натуральный жемчуг в полумраке. Бунт

Элис Манро не внешний, а внутренний, и совсем другого свойства. Для еѐ героев не обязателен

подвиг, достаточно трагизма и абсурда обыденной жизни. И в этом, пожалуй, она родственна

Чехову, с которым еѐ часто сравнивают. И ещѐ есть одна общая с нашим классиком черта: некий

внутренний стоицизм, уже на выдохе, на дне, где остался осадок тайны и горечи; стоицизм, не

гарантирующий светлый исход, нет, но обещающий некое жизнестойкое привыкание, терпение,

приятие жизни, способное преодолеть отчаяние.

Элис Манро удаѐтся довольно сложная вещь: брать масскультовые сюжеты и делать из них

подлинную литературу. Смена угла зрения плюс бесспорное мастерство рассказчика, и вот

триллер про психопата, убившего троих собственных детей, превращается в тонко написанную

драму с жутковатой атмосферой безумия («Измерения»). Характерна в этом смысле и история про

280

больную раком, доживающую последние месяцы пожилую женщину, в дом к которой

вламывается убийца; чтобы выжить, приходится вести с ним мучительную и напряжѐнную беседу

(«Свободные радикалы»). Героиня «Детской игры» не может преодолеть физического отвращения

к ущербной соседской девчонке и в итоге, оказавшись с ней в летнем лагере, топит еѐ. Персонажи

Манро не негодяи и святые, а самые обыкновенные люди, в основном жители канадской

провинции Онтарио. Письмо Манро психологически достоверно и цепко. А главное – редкость

для современной литературы – эта проза сердечна, хотя и совершенно не сентиментальна.

Интонационно еѐ можно определить так: неброское сочувствие. Во всех еѐ текстах есть

сочувствие к человеку, есть понимание человека, есть жалость к нему. И это не выражено в

нарочитой сострадательной интонации, а встроено в художественную ткань текста: «Родимое

пятно было не красным, а лиловым. Тѐмно-лиловым в младенчестве и раннем детстве. С годами

оно посветлело, но неприметным так и не стало. Это пятно – первое, что вы заметите, если

столкнѐтесь со мной лицом к лицу. А если сначала зайдѐте с левой, чистой, стороны, то потом

вас ждѐт шок. Пятно выглядит так, словно кто-то плеснул мне в лицо виноградным соком или

краской, плеснул как следует, от души, так, что вся жидкость осталась на лице и только

отдельными капельками стекает по шее» («Лицо»).

Смущает только одно: в аннотации почему-то сказано, что Манро – мастер короткого

рассказа, хотя самый короткий рассказ в книге занимает 24 страницы, все остальные – более 30, а

«Слишком много счастья», без сомнения, – самая настоящая повесть, кстати, весьма любопытная,

о Софье Ковалевской.

Не берусь рассуждать о том, достойна или нет Элис Манро Нобелевской премии, но в том,

что она хороший писатель, – сомнений нет. И ещѐ очень важное достоинство этих текстов: они

явно не писались под определѐнный премиальный формат, они просто писались, постепенно, год

за годом, честно и искренне. Есть чему поучиться многим нашим либеральным писателям, гончим

псам крупного премиального следа.

Златова Аглая.

Элис Манро. Слишком много счастья: Новеллы / Пер. с англ. А. Степанова. – СПб.: Азбука-

Аттикус, 2014. – 352 с. – 10 000 экз.