Региональный институт инновационных исследований

Российское философское обществоКалмыцкое региональное отделение

Общественный фонд «Национальный кадровый резерв Республики Калмыкия»

ВЕСТНИК

2

2005

Региональный институт инновационных исследований

Российское философское обществоКалмыцкое региональное отделение

Общественный фонд «Национальный кадровый резерв Республики Калмыкия»

ВЕСТНИК

2

Элиста - 2005

ББК 60.02

Редактор: А.Т. ГоряевОтветственный секретарь: Бадмаев В.Н.

Редакционный совет:Бадмаев В.Н., Буров А.Н., Голенкова З.Т., Горяев А.Т., Джангужин Р.Н., Кирабаев Н.С., Кичиков И.В., Королев А.Д., Максимов К.Н., Навроцкий Б.С., Ташнинова Л.Н., Хутыз З.А., Эльдаров Э.М.

Редакционная коллегия:Аксенов И.Ч., Батыров Г.К., Ершов С.Г., Манджиев Н.Ц., Мудуев Ш.С., Мунянова Б.М., Убушаев В.Б., Унканжинов Г.Д., Хомутников В.Х.

Вестник Калмыцкого регионального отделения Российского философского

общества. № 2, 2005. – 111 с.

ISBN 5-7786-0248-0

Издание осуществляется при поддержке

Российского философского общества.

Адрес для корреспонденции: badmav 07@ yandex . ru , kalm 11@ yandex . ru

ББК 60.02ISBN 5-7786-0248-0

© Региональный институт инновационных

исследований, 2005. © Калмыцкое региональное отделение

Российского философского общества, 2005. © Общественный фонд «Национальный кадровый резерв Республики Калмыкия», 2005.

От редакцииРедакция принимает материалы для рассмотрения в электронном

варианте (формат MS Word 2,6/7, для архивирования использовать формат ZIP) с приложением бумажной копии при обязательном указании Ф.И.О. автора, места его работы, ученой степени и звания, домашнего адреса и телефона. Объем принимаемых материалов — до 16 стандартных машино-писных стр., в редких случаях - до 24, содержащих не более 30 строк на странице, 60 знаков в строке (вместе с пропусками), т.е. 1800 знаков на странице.

Библиография должна быть приведена в конце текста и оформлена в соответствии с ГОСТ 7.1-2003, в самом же тексте следует указывать только номер ссылки (в круглых скобках).

Материалы, полученные редакцией, не рецензируются и не возвращаются.

Авторы опубликованных статей несут ответственность за точность приведенных цитат, экономико-статистических данных, собственных имен, географических названий, прочих сведений и соответствие ссылок ори-гиналу. Редакция при подготовке материалов к публикации имеет право их сокращать, разумеется, без искажения идей автора и с условием сохранения его основных мыслей и стиля. Позиции редакции и авторов не всегда совпадают.

Журнал является безгонорарным.

Содержание

Философия

Делокаров К.Х. Россия в поисках новых ценностных координат и

деятельность СМИ

Горяев А.Т. Государственное могущество или вера: метафизические поиски

евразийцев

Батыров Г.К. Философия нации и национальная политика российского

государства (к постановке проблемы)

Горяев А.Т. Евразийство: «религиозное» измерение России-Евразии

Бичеев Б.А. Системообразующие элементы монгольской картины мира

Бадмаев В.Н., Горяев А.Т.Альтернативные модели глобализации мира, или «буддийский сфинкс»

Социология

Очиров Н.Л. К определению политического консенсусаМуджиков Н.Л. Управленческие кадры и модернизация регионального строительного комплексаМунянова Б.М. Некоторые показатели индекса развития человеческого потенциала Республики Калмыкия

Право

Аксенов И.Ч., Аксенова Н.В.Эволюция судебной системы калмыков(конец XVII – первая половина XIX вв.)Бурдавицын А.В. О проблемах обеспечения безопасностив духовно-культурной сфере развития общества

Экология

Хомутников В.Х.Роль традиционной культуры в становлении гражданского общества

Экономика

Саранова С.Н. Налоговое администрирование в системе современной российской региональной политики

Наше наследие

Манджиев Н.Ц. К вопросу об изучении калмыцкой прозы о депортации

Рецензии

Джангужин Р.Н. Формирование информационно-коммуникационного пространства как условие становления национальной культуры(Рецензия на монографию В.М. Горового «Особенности развития информационных баз современного украинского общества»)

События и комментарии

Наши авторы

ФилософияК.Х. Делокаров

Россия в поисках новых ценностных координат

и деятельность СМИ

Формирование нового глобального мира связано не только с

изменениями в области экономики и геополитики, но и качественными

трансформациями в области информационных технологий. Электронно-

цифровое общество, сетевое киберпространство, Интернет, виртуальные

технологии – основания открытого мира. Поэтому современная

глобализирующаяся реальность имеет новые возможности для воздействия

на ценностный мир современного человека.

В этой связи актуализируется вопрос о ценностных основаниях

современной цивилизации, поскольку глобализируются базовые ценности

капиталистической системы. Между тем по справедливому замечанию

Лестера К. Туроу «Ценности, или предпочтения, – это черная дыра

капитализма. Система существует, чтобы нам служить, но нет никакой

капиталистической теории хороших или дурных предпочтений, никакой

капиталистической теории, как изменять ценности и управлять ими» (1).

Отсутствие ценностных предпочтений привело общество к системному

кризису, ядром которого выступает антропологический кризис. В

терминологии Э. Фромма важнейшей характеристикой нового общества

является замена «быть» на «иметь».

Принципиальные следствия подобной трансформации известны. Это

появление глобальных проблем и усиливающееся их влияние на все стороны

человеческого бытия. Вот почему, прежде чем придать глобальный характер

капиталистическим отношениям важно еще раз заново поставить вопрос о

том, насколько ценности капитализма могут помочь современному миру

справиться с глобальными проблемами вообще и разрушением природного

основания бытия человека в особенности. Ведь как отмечает Дж. Сорос

«Капиталистическая система во главу угла ставит конкуренцию и измеряет

успех деньгами. Деньги подменяют собой реальные ценности, а рынки

захватывают господствующие позиции в чуждых им сферах. В праве и

медицине, политике, образовании, науке, искусствах, даже в отношениях

меду людьми – достижения или качества, которые должны рассматриваться в

качестве самоцели, переводятся в денежное измерение; о них судят по

количеству денег, которые они приносят, а не по их реальным достоинствам»

(2). И поскольку именно подобная система ценностей поставила

цивилизацию на грань общепланетарной катастрофы, то глобализация

актуализирует проблему альтернативных сценариев будущего. В этой связи

следует исходить из того, что глобализация не априорная данность, а

становящаяся реальность. Далее глобализация не только дает ответы на

определенные вопросы, но и ставит новые фундаментальные проблемы,

требующие систематического обсуждения.

Одна из таких проблем – в том, как должны быть трансформированы

базовые ценностные основания российского общества в новых условиях.

Следует ли России по модели догоняющего развития пытаться повторить

путь развития Запада, прививая обществу в нынешней ситуации ценности

прагматизма и утилитаризма, или возможна иная модель цивилизационного

развития? Ведь потребительское общество, как результат господства

рыночных отношений, подвергается резкой критике и на Западе. В этой связи

вызывает особое беспокойство деятельность нынешних средств массовой

информации, особенно электронных, по насаждению норм массовой шоу-

культуры.

В таком мире духовно-нравственные ценности рассматриваются,

особенно молодежью, как ненужные реликты прошлого, если такие

проблемы вообще встают. Как отметил П.С. Гуревич «мы живем в обществе,

где мораль все чаще оказывается неуместным реликтом. Обсуждая деяния

политических деятелей, мы толкуем о их целесообразности. Обосновывая

рыночные отношения, одновременно насаждаем хищничество. Анализируя

политические события, охотно отвлекаемся от нравственных оценок» (3).

Происходит это от того, что «человек заботится не о своей жизни и счастье, а

о том, чтобы стать ходким товаром» (4). Точнее: человек видит свое счастье в

том, чтобы «стать ходким товаром», поскольку он сформировался в обществе

рынка, в котором стремление к обогащению «самый могучий человеческий

мотив, более сильный, чем желание утолить голод» (5). Именно поэтому

высшее стремление человека – продать себя как можно дороже.

В этой связи по-новому встает вопрос о роли культуры в обществе.

Сегодня все больше актуализируется мысль отечественного физика, лауреата

Нобелевской премии по физике П.Л. Капицы, что «Средства массовой

информации не менее опасны, чем средства массового уничтожения». Их

роль в современной цивилизации трудно переоценить. Между тем они

вдвойне опасны тем, что общество не достаточно осознает последствия

распространения с помощью средств массовой информации массовой

культуры, которая стремится и не без успеха сформировать управляемую,

безразличную к вечным ценностям, личность. Ведущие деятели

отечественной культуры неоднократно отмечали огромную разрушительную

силу неконтролируемой со стороны общества агрессивной шоу-культуры,

принимающая непосредственное участие в формировании подрастающего

поколения. Остановимся более подробно на этом вопросе в силу его

чрезвычайной важности.

Итак, на наш взгляд, значительный вклад в разрушение ценностно-

мировоззренческого мира россиян вносят СМИ – зеркало тех сложных,

противоречивых процессов, которые происходят в стране. И речь идет не

только и не столько о свободе слова, печати, информации и т.д., сколько о

цинизме и безответственности содержания тех передач, которые ежедневно

заполняют экраны телевизоров, – наиболее влиятельного компонента

современных СМИ. Между тем, как справедливо заметил Л. Бородин,

цинизм представляет собой безответственную форму душевной свободы.

Именно люди с циничным мировоззрением составили ядро либералов-

реформаторов, которые стали делить национальное богатство России между

собой, придумывая ваучеры, транши т.п., игнорируя интересы Российского

государства. Это привело к появлению небольшой кучки олигархов, которые

за невиданно короткий в истории срок стали одними из самых богатых людей

планеты. Это при том, что люди, которые создали богатство страны, не

только оказались за чертой бедности, но и стали вымирать. Последний

фактор требует пояснения, так как здоровье нации – интегральный

показатель состояния страны. При этом физическое здоровье – необходимое,

но недостаточное условие для благополучия как человека, так и общества. Не

менее важны и духовное и ментальное и эмоциональное здоровье. Без

духовного здоровья человек уже в значительной мере не человек, по крайней

мере, не полноценный человек. Духовное здоровье связано с эмоциональным

и ментально-психологическим здоровьем. Поэтому общество, власть должны

быть все время озабочены не только физическим здоровьем нации, но и

состоянием его духовности, ценностного мира, культуры, поскольку

человек – существо целостное, он представляет собой противоречивое

единство биологического и социального, а социальное атрибутивно включает

в себя духовное и ментально-психологическое. Вот почему человек как

существо цивилизованное, должен заботиться о всех компонентах своего

«Я». Общество, власть, которая не делает приоритетным вопрос о здоровье

нации, подрывает основы будущего страны.

Сложность нынешней российской ситуации в том, что страна оказалась

в кризисе, который носит системный характер и затрагивает все подсистемы

социального и индивидуального бытия. Как справедливо отметила

В.Г. Федотова, сегодня в России «Такие общие концепты, как благо, добро,

справедливость, хорошее общество, сострадание, жалость перестают быть

всеобщими представлениями естественной повседневной установки.

Исчезает тот запас знаний, та «фабрика значений», без которой не может

существовать ни одно общество» (6). Разумеется, попытки насаждения в

России подобной прагматико-утилитарной ценностно-мировоззренческой

парадигмы привела, как отмечает В.Г. Федотова, к трудноразрешимым

проблемам. Вместе с тем, суть проблемы в том, что западная, особенно

американская модель цивилизационного развития, будучи

экономикоцентричной, пытается придать подобной установке

универсальный характер. Суть этой установки хорошо выразил

американский писатель Губер, который писал: «Любовь к знаниям,

искусству, умственные потребности – все это соблазнительные грабители,

крадущие время и тщеславие. Прибыльно только понимание человеческих

отношений и его применение к конкретным ситуациям, приносящим

прибыль» (7).

Естественно, человеческие отношения не столь просты, чтобы их

свести только к выгоде и прибыли. Во всех обществах, в том числе и в мире

капитализма, можно встретить душевность и сострадание. Но принципиально

важна социальная установка, специально культивируемая теми, кто

принимает решения и тем самым оказывает влияние на фундаментальные

процессы, происходящие в обществе. Капитализм же, будучи обществом

экономикоцентричным, исходит из приоритетности экономических мотивов,

задавая тем самым определенную парадигму поведения. В основе этого

поведения лежат идеи выгоды, прибыли, а потому в подобном обществе

нравственные, духовные процессы, оценки вторичны и зачастую

периферийны.

Трагичность происходящего в стране отмечают не только политики, но

и многие известные деятели культуры. Так, по мнению художественного

руководителя «Современника» Г.Б. Волчек «вся наша жизнь сегодня в

огромной степени представляет собой наивную, а иногда и просто глупую

кальку с американской модели жизнеустройства… Страна по-прежнему

болеет, сознание общества понизилось. Мы все – часть болезни, ее носители»

(8). Далее Г.Б. Волчек продолжает: «Мне дико смешно наблюдать, как наши

молодые артисты, один раз открыв рот и засветившись в сериале, назавтра

считают себя звездами. Начинаются игры с лимузинами, завышенными

гонорарами, агентами, что в российских условиях пока выглядит

неорганично. В этом мы похожи на турков, которые лепят на свои гостиницы

неадекватное количество звезд» (9).

Не увеличивая количество подобных оценок, отметим, что главный

диагноз поставлен: страна болеет. Важно понять характер болезни, ее

причины и искать пути лечения болезни. Корни болезни – в попытке резко,

без учета истории и традиций народа изменить его ценностные установки,

внедрив утилитарно-прагматическую модель жизни, не задумываясь о

последствиях такого эксперимента. При этом реализацию подобного проекта

проводили политики, которые не знали историю своего народа или

сознательно игнорировали ее. Этому способствовало «безвременье»,

отсутствие соответствующих правовых норм и соответствующей правовой

культуры. Пользуясь созданной правовой неразберихой, политики,

названные молодыми реформаторами, запустили череду реформ, приведших

к трагическим последствиям в самых разных областях. Как отметил посол

ФРГ в России Х.Ф. фон Плетц, «На Западе допустили ошибку, когда

посчитали, что в такой большой стране, как Россия, за несколько лет можно

провести реформы, не имеющие прецедентов в мировой истории. Мы не

сразу поняли, что для этого необходимо изменить менталитет не только

наверху, но и во всех звеньях управленческого аппарата. И теперь нам ясно:

на все это требуется много больше времени» (10).

Первые шаги по экономической и политической стабилизации, которые

помогли остановить распад России, мало коснулись содержания действия тех

каналов СМИ, которые непосредственно не угрожали функционирующей

власти. Тем самым многие телевизионные передачи, статьи в газетах и

журналах преследуют только одну цель – делать деньги. Как отметила

известная актриса Светлана Крючкова, сейчас делается попытка

сформировать новую ментальность у народа, основанную только на

стремлении к богатству, деньгам: «Вот раньше говорили: продал душу

дьяволу. Сейчас у нас этот дьявол – деньги. Нажива любыми средствами. Без

стыда и совести» (11). Такая ценностно-мировоззренческая установка плохо

совместима с традициями народа, в том числе с соборностью и

христианскими ценностями. Вот почему права С. Крючкова, когда считает,

что «Люди сегодня сбиты – все дозволено! И человеческая порода

вымывается, вымывается… Времена раньше, да, были страшные. Но люди,

как ни странно, были лучше!» (12). Приведем еще мнение известного актера

В. Гафта: «…сейчас на сцене возможно все, можно раздеться, можно

совокупиться. Считается, что это новые выразительные средства. Но разве

для этого люди ходят в театр? Ведь все это, вместе взятое, может быть

выражено гораздо глубже, совершенно иными средствами. Теперь трудно

понять, где театр, а где шоу» (13).

Наконец, приведем оценку человека – профессионала, ведущего

русской службы Би-Би-Си С. Новгородцева. По его мнению, то, «что

творится в российской поп-музыке, очень грустно. Как некоторые говорят,

это отражает чуть ли специальную линию на … не то что оболванивание, а

скорее на создание иллюзии веселой жизни. Когда-то силовики обвиняли

западные СМИ в «промывании мозгов», теперь же функция возложена на

российскую поп-музыку» (14). Подобная обстановка в средствах массовой

информации оказывает влияние на все сферы общества.

Она тоже образует, формирует подрастающее поколение. Вот почему

то, что происходит в СМИ, особенно электронных, требует большего

внимания со стороны государства и общества. Внимание необходимо еще и

потому, что в культуре возрастает роль негативных факторов. Как отметил

Ф. Искандер «Сейчас писатели в трудном положении. Зло атомизируется,

оно повсюду и нигде, и трудно указать, с каким злом надо бороться. Может

поэтому то, что называют постмодернизмом, укрепляет свои позиции.

Постмодернизм – это искусство, которое к добру и злу равнодушно… Это

искусство без руля и без ветрил. Искусство, в котором непонятно, где верх,

где низ, искусство, в котором нет воли к добру» (15). Отсюда актуализация

задачи формирования новой образовательной парадигмы, основанной на

целостном восприятии происходящих процессов. Задача новой парадигмы

состоит в том, чтобы задействовать не только возможности рациональной

сферы «Я», но и таких не менее важных составляющих «Я», как чувство,

вера, духовность.

В этой связи следует обратить внимание на отношение к слову в

культуре, поскольку все сущее воплощается в конечном итоге в слове.

Слово – самое близкое и самое трудное одновременно. Слово может

возвысить, а может и унизить. Оно не только великое богатство, но и самое

уязвимое, так как слово самое незащищенное, так как может быть

использовано в любом контексте, любым человеком. Смыслы, выразимые в

слове, текучи, тогда как форма слова может оставаться прежней. Трагедия

слова в его доступности, создающей видимость понятности, позволяющей

злоупотребления.

Тайна слова в его открытости, в том, что слово близко, доступно. Слово

можно использовать, не понимая его глубинные смыслы. Повторив слово

несколько раз, можно к слову привыкнуть, что создает видимость ясности и

понятности. На первый взгляд, все великие слова – благо, счастье, любовь,

вера, справедливость, культура, истина, философия и т.д. – ничего не

скрывают, доступны, понятны. Вместе с тем человек есть то, как он понимает

эти самые сложные, многосмысловые и одновременно самые простые и

близкие слова. На этих словах держится мир. Из-за разного понимания

смысла этих слов люди радуются и страдают, начинаются войны, слагаются

стихи, совершаются жертвы. Смысл этих базовых понятий образует основу

человеческой цивилизации, а радикальное изменение их смысла

представляет себе изменение человеком себя и своего места в мире. Вот

почему необходимо заново обсудить вопрос о роли слова, образования в

культуре. Тем более это необходимо для цивилизации, которая будет

основана на знаниях.

1.Туроу К. Лестер. Будущее капитализма. Как сегодняшние экономические силы формируют завтрашний мир. Новосибирск. 1999. С. 329.

2. Сорос Дж. Открытое общество. Реформируя глобальный капитализм. М., 2001. С. 247.3.Гуревич  П.С. Философско-антропологическое истолкование жизни // Жизнь как

ценность. – М., 2000. С. 199.4. Фромм Э. Человек для себя. Исследование психологических проблем. – Минск, 1992.

С. 73.5. Рассел Б., Черчилль У. Избранные страницы. – М., 1998. С. 117.6. Федотова В.Г. Глобализация и российская идентичность // Глобализация и перспективы

мировой цивилизации. – М., 2005. С. 155–156.7. Цит. по книге: Герасимов Г.И. Общество потребления: мифы и реальность. – М., 1980.

С. 68.8. Грачев С. Трагикомедия Галины Волчек // Аргументы и факты. 2005. Июль. № 31.9. Там же.10. Х.Ф. фон Плетц. Мы уверены в той политике, которую проводим в отношении

России // Известия. 2005. 24 июня. С. 5.11. Интервью Светланы Крючковой // Аргументы и факты. 2005. № 30. С. 40.12. Интервью Светланы Крючковой // Аргументы и факты. 2005. № 30. С. 40.13. Гафт В. Театр очень похож на футбол: Интервью // Известия. 2005. 2, 3, 4 сентября.

С. 21.14. Новгородцев С. Российская попса «промывает» мозги // Аргументы и факты. 2005.

№ 31. С. 35.15. Искандер. Ф. Мы должны выработать культ совести // Известия. 2001. 6 октября.

А.Т.Горяев

Государственное могущество или вера: метафизические поиски

евразийцевИсследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-

исследовательского проекта РГНФ («Буддизм и глобализация»), проект № 04-03-00282а

В развитии евразийства, как идейно-философского и общественно-

политического направления, можно выделить три основных этапа. При этом

при такой периодизации учитывается философско-

мировоззренческая инвариантность ряда идей евразийства. Евразийство

рассматривается не только как общественно-политическое движение,

которое переплеталось со многими политическими реалиями того

времени. Такая узкая трактовка не раскрывает сути идейного содержания

евразийского учения. При этом, естественно, речь не идет о недооценке этой

стороны их деятельности, поскольку, зародившись в виде идейно-

философского течения, оно постепенно превращается в политическую

организацию, что приводит в конце концов к кризису.

Первый этап начинается с 1921 г., с момента зарождения, и

заканчивается в первой половине 1924г. Он характеризуется поиском

евразийством «своего собственного лица». Поиски евразийством «себя»

приводили к сталкиванию различных взглядов и идей, к разрыву с теми, кто

видел задачи евразийства принципиально иным образом. Именно

расхождения мировоззренческого порядка привели к расставанию со своими

бывшими друзьями Г.В. Флоровского - одной из самых значительных

фигур в истории русской философии.

Принципиальный вопрос для евразийского движения состоял в том, что

должно быть главным - защита государственного могущества России или

твердыни православия? Хотя первоначально и имели место попытки отыскать

золотую середину в подходе к этому кардинальному вопросу, но, в конечном

счете, каждому из евразийцев пришлось давать более однозначный ответ на

этот вопрос.

Эту проблему наиболее четко сформулировал Г.В. Флоровский в статье

«Разрывы и связи». Г.В. Флоровский писал: «Гибель «географического

отечества» заслоняет от нас ужас умирания человеческих душ... Не то

страшно, что люди умирают, а то, что они перестают быть людьми. И от

этого ужаса и страха выход есть только один. Не о «Великой России» должно

гореть сердце наше, но, прежде и первее всего, об очищении помраченной

русской души. Не в горделивом загадывании вперед, не в пророчествах,

не в созерцании сверхчеловеческой мощи и власти народной стихии, а в

растворенном со слезами покаяния и в горячей молитве, в благодарном

прошении Свыше, обретем мы право и верить, и надеяться, и

пророчествовать, и звать» (1). Здесь снова призыв к большему вниманию к

душе человеческой, необходимости очищения «помрачненной русской

души». И чем больше евразийцы писали о сохранении и укреплении

государственной мощи России, тем больше Г.В. Флоровский упрекал своих

бывших единомышленников в том, что «не от Духа, а от плоти и от земли

хотят набраться они силы» (2). Больше всего Г.В. Флоровский был недоволен

признанием многими евразийцами положительных моментов в деятельности

большевистской власти.

Несколько позже после своего окончательного отхода от евразийства

Г.В. Флоровский в статье «Метафизические предпосылки утопизма» отмечал,

что основным недостатком евразийства является органическое

миросозерцание. И дело здесь, по его мнению, не в противопоставлении

организма механизму, а прежде всего в том, что дух понимается не как

сверхприродный Абсолют, а как органически взаимосвязанное целое,

развивающееся по собственным «природным» законам. Стоит только назвать

этот дух Богом - суть христианства разрушится, путь к абсолютному будет

пролегать только через слияние с посюсторонним «целым». А это в свою

очередь может привести к тому, что определять ход истории будет не борьба

Бога и дьявола в душах людей, а борьба «нового» со «старым». Тогда

основополагающие жизненные ценности будут вытеснены политическими

проблемами. Исходя из такой религиозно-ориентированной

концептуальной установки, Г.В. Флоровский призывал своих

единомышленников отказаться от увлеченности проблемами текущей

политики и заниматься осмыслением мира культуры: - «От грохота

вселенской бури не подобает преждевременно и малодушно впадать в

апокалипсический транс. Это - еще не последние времена. Метафизическая

буря бушует издревле, и чуткий слух во все времена и сроки слышит ее и

сквозь пелену благополучия. Хронологический предел не любопытен для

углубленного духа» (3).

Религиозный мыслитель таким образом был последователен. Г.В.

Флоровский понимал, что политические бури проходят, остаются люди со

своим мировоззрением, ценностными представлениями. Потому свою задачу он

видел в разработке глубинных, религиозно-антропологических и

культурологических вопросов с позиций христоцентризма. Это приводило к

тому, что он стал по-своему справедливо критиковать евразийцев за

преобладание естественно-географических, этнических, государственно-

организационных компонентов в интерпретации сути Евразии-России,

нежели духовно-нравственной. По мнению Г.В. Флоровского для евразийцев

православие - не исходный пункт в трактовке всех остальных процессов,

как того хочет более религиозно ориентированный Г.В. Флоровский, а

историко-бытовой фон, влияющий на трактовку различных вопросов, но не

определяющий их решение. Естественно, подобная позиция не устраивала

Г.В. Флоровского, который считал евразийство в трактовке Н.С. Трубецкого,

Н.П. Савицкого и других слишком политическим движением, тогда как для

него евразийство должно быть «лигой русской культуры».

Вместе с тем по признанию самого Г.В. Флоровского, участие в

евразийстве помогло ему оформить собственные мировоззренческие

подходы и в их русле по своему рассмотреть историю русской культуры в

свете случившихся перемен. Своеобразным творческим осмыслением

раннего евразийства явилась его работа «Пути русского богословия» (4),

которую Н.А. Бердяев считал более правильно назвать «Беспутство русского

богословия» или «Беспутство русской мысли» (5).

Таким образом, первый период развития евразийства

характеризуется выработкой тех основ их учения, которые, с одной стороны,

стали базой теоретического фундамента, а с другой, линией раздела между

различными направлениями внутри движения. Многих из них не устраивала

узость устоявшегося многовекового стереотипа понимания «идеи

России», прежде всего, как духовной, преимущественно овеянной

православными и панславистскими мотивами. Предпринимается

попытка расширения конфессионального поля духовного фундамента

национальной идеи через вовлечение других традиционных для

Евразии религий, в частности буддизма и ислама. Они вносят свои

«геософские», «материально-географические», «натуралистически-

антропологические» и буддолого-востоковедческие аргументы в обосновании

уникальности России как особого евразийского мира. В осмыслении судеб

России вовлекается почти весь спектр гуманитарного знания - история,

этнография, религиоведение, геополитика, экономика, лингвистика и т.д.

Проблема пути развития России рассматривается евразийцами в плане не

только историософских исследований, но и более широком

культурологическом, национально-религиозном и конкретно-научном

контексте.. 1. Флоровский Г.В. Разрывы и связи // Исход к Востоку... София. 1921. С. 13. 2. Флоровский Г.В. Из прошлого русской мысли. М., 1998. С. 316. 3. Флоровский Г.В. Метафизические предпосылки утопизма//Муть. Париж, 1926. № 4.

С. 31. 4. См.: Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Париж. 1937. 5. См.: Бердяев Н.Л. Ортодоксия и человечность // И.Л. Бердяев о русской

философии. Свердловск. 1991.

Г.К.Батыров

Батыров Г.К.

Философия нации и национальная политика российского

государства (к постановке проблемы)

В последние годы интерес к проблеме нации и национального, по

вполне понятным причинам, не ослабевал. Однако наметилась тенденция,

которая не может не настораживать. Если раньше (1960-80-е гг.)

отечественные ученые отдавали явное предпочтение социально-

философским проблемам нации, затем отошли от них в пользу более

широких проблем этнического развития в целом, то в последнее время

исследовательский интерес в этой области приобрел откровенно политизиро-

ванный и прагматично-социологический характер. Само по себе это явилось

ответом на социальный заказ общества, сотрясаемого межнациональными

конфликтами разного уровня и разной степени сложности. Конфликты эти

необходимо было решать, причем, чем скорее, тем лучше. «Быстрые» реше-

ния, как известно, являются приоритетом конкретной социологии и полито-

логии. Однако практика урегулирования межнациональных конфликтов от-

ходила все дальше и дальше от теоретических исследований природы и сущ-

ности национального, хотя сами эти исследования нельзя было считать

завершенными.

Так, например, вопросы федеративного устройства России решались, в

основном, в социально-политическом поле — через анализ системы

представительной власти, моделирование выборных кампаний, отработки

соответствующих законодательных актов и т.п. При этом не поднимались

принципиальные вопросы, такие как: может ли быть субъектом федерации

этническое образование, не достигшее стадии национального; какие

экономические, социальные, политические условия должны удовлетворять

претензиям этносов на статус национальных субъектов; как изменились

векторы этнических миксапий и этнических сепараций в

постиндустриальную эпоху, переход в которую совпал в нашей стране с

постперестроечными процессами; как изменился статус нации после

появления в мире наднациональных сообществ? Ответить на эти вопросы

можно, только вернувшись в категориальное поле философского

исследования. Не отвечать на них уже нельзя, поскольку сугубо

политические решения, как оказалось, только обнажают новые проблемы.

Обратимся в этом контексте к региону Юга России.

Богатая взаимными пересечениями история народов, уникальное

геополитическое положение, полиэтничность и многоконфессиональность

делают этот регион одним из самых сложных и проблемных для современной

России. Ситуация особенно обострилась в период борьбы за власть на

федеральном уровне, когда национальные республики региона оказались во

многом предоставленными сами себе или невольно вовлеченными в эту

борьбу. Этим воспользовались не только антигосударственные

сепаратистские силы на Северном Кавказе, в частности, в Чечне, но и за

рубежом для усиления своего влияния на регион. Последствия всего

известны: война в Чечне, разрушение экономического потенциала региона и

соответственно самый высокий уровень безработицы в России, рост

националистических и сепаратистских настроений. Кроме того, как негатив

следует отметить падение авторитета власти, как местной, так и

центральной, что в конечном итоге означает значительное уменьшение роли

национально-государственной идентичности для большинства жителей

региона.

Народы Юга России оказались в чрезвычайно сложной ситуации в

результате сложнейших социально-политических трансформаций,

произошедших в конце 1980-х и первой половине 1990-х гг. в СССР и в мире.

Перед ними встали вопросы не только общесоюзного, затем

общероссийского масштаба, но и проблемы регионального и локального

характера. Собственного говоря, политика по отношению к малочисленным

народам - своеобразный индикатор зрелости культуры, поскольку оно

показывает, как ведут себя «большие», многочисленные народы по

отношению к немногочисленным народам, которые во многих отношениях

исторически зависят от них. Немногочисленные народы Юга России, как и

им подобные народы, став частью больших культурных ареалов, в данном

случае общероссийского, вынуждены все время разделять судьбу народов,

вошедших в состав сперва России, затем СССР, а затем снова России.

Глубокие социально-политические трансформации в России болезненно

отзываются в национальных республиках Юга России, так как в кризисные

периоды истории политикам федерального масштаба зачастую не до них, они

становятся отчасти инструментом политической борьбы, что обостряет

религиозные этно-политические процессы в этих республиках. Выход России

в глобальное пространство поставил новые проблемы, как перед

северокавказскими республиками, так и перед федеральной властью. Суть

этих проблем кратко сводится к тому, что теперь не только Россия, но и ее

регионы стали объектом внимания архитекторов глобализации.

Особенно болезненной и трудноразрешимой оказалась проблема Чечни. Не

входя в анализ этих сложных вопросов, отметим, что стабильность в

регионе во многом зависит от стабильности России в целом,

выздоровления ее экономики, решения других основополагающих

вопросов.

Ситуация остается сложной и сегодня, когда регионы оказываются

вовлеченными в борьбу различных политических сил на уровне федераций.

Отсутствие согласия ведущих политических сил на федеральном уровне,

неумение и нежелание этих сил идти на компромиссы ради единства страны

отражается в регионах и ставят страну в опасное для ее будущего положение.

К сожалению, политики не всегда осознают возможные трагические

последствия своей бескомпромиссности.

Очень осторожного отношения и серьезной научной проработки

требует проводимая федеральным центром административная реформа. В

первую очередь это касается идеи укрупнения субъектов федерации.

Руководствоваться только аргументами экономической целесообразности

(присоединить «отсталые» регионы к донорам и тем самым решить задачу

преодоления разрыва уровня их социально-экономического развития) и

конкретной социологии и политологии (например – «растворить» проблему

Чечни путем присоединения к Ингушетии) явно недостаточно. Предложения

решить все проблемы за счет «ликвидации» национальных образований

региона и укрупнения субъектов федерации вряд ли можно назвать

эффективными и продуманными. Подобные «быстрые» политические

решения могут иметь самые нежелательные последствия. Ведь необходимо

учитывать историю народов, их культуру, менталитет, психологию,

взаимоотношения, словом все то, что составляет глубинную суть каждого

народа. И здесь без серьезного социально-философского анализа

национальной проблематики не обойтись.

Все сегодняшние дискуссии по поводу самоопределения и

суверенитета этнических групп России, по поводу Федерации, по поводу

напряженности в межэтнических отношениях — являются, по сути, лишь

сторонами одной и той же проблемы — проблемы формирования наций

внутри страны и собственно России как нации-государства.

В России так и не закончился процесс формирования национальной

государственности после распада СССР. Этот процесс имеет свои

специфические особенности, принципиально отличающие его от

аналогичных процессов в других странах в пору, когда тем приходилось

решать сходные проблемы.

Современные национальные государства ("нации-государства") на

Западе складывались, как известно, в начальный период трансформации

традиционных обществ в индустриальные и оказались той политической

формой, которая в наибольшей степени отвечала задачам такой

трансформации. Универсализация и рационализация языка и культуры в

целом, преодоление локального, замкнутого характера последней,

свойственного традиционным общностям, способствовали становлению

институтов современной рыночной экономики и политической демократии,

равно как и историческому самоутверждению современной бюрократии,

осуществляющей функции государственного управления в соответствии не с

обычаем, а с нормами права.

Задачи, решавшиеся на Западе национальными государствами, в

России взяло на себя "государство-империя", принявшее в XX столетии

советскую форму. И частично ему это удалось (о цене мы сейчас не

говорим): страна осуществила индустриализацию и урбанизацию,

специфическим образом рационализировав культуру (в т.ч. и посредством ее

идеологизации) и придав русскому языку общеобязательный

государственный статус.

Однако "имперский" способ решения исторических проблем,

решаемых обычно национальным государством, натолкнулся, в конце

концов, на свои естественные пределы. Индустриализация и урбанизация,

осуществленные насильственно-административными методами в режиме

перманентной чрезвычайщины, оказались неспособными обеспечить

устойчивое функционирование и саморазвитие системы в обстоятельствах

обычных, нечрезвычайных (не говоря уже о том, что в силу глубокой

укорененности традиционалистских установок в менталитете многих

советских народов индустриальная модернизация оказалась в ряде регионов

незавершенной).

Чтобы справиться с этими задачами, в последние десятилетия своего

существования советско-партийными органами был предпринят ряд мер,

призванных обеспечить создание некоего исторического синтеза

"имперской" и национальной форм государственности (массовые

переселения русских в союзные республики, русификация школьного

образования и т.п.). Но попытка, как известно, не удалась. И дело даже не в

том, что русификация вызвала недовольство национальной интеллигенции

бывших союзных республик: на "низовом" уровне к ней относились, как

правило, вполне терпимо. Дело, прежде всего в том, что система столкнулась

с неэффективностью и исторической бесперспективностью насажденного ею

типа экономической и политической культур.

Предпринятые же в середине 1980-х годов попытки изменить их,

сохранив "имперскую" форму, очень быстро выявили неустойчивость самой

этой формы, ее неспособность сочетаться с нормами и механизмами,

выработанными в других странах в ходе становления современных

национальных государств.

Приступая лишь сегодня к формированию нации и национальной

государственности, Россия имеет в своем активе ряд важных предпосылок,

которых не было в пору решения аналогичных задач на Западе

(индустриализация и урбанизация, а также определенная рационализация

культуры стали в советский период фактом). В то же время советская эпоха

оставила нам в наследство целый ряд других трудноразрешимых проблем:

наличие национальных республик в составе России, претендующих на

создание собственной государственности; государственная

неконсолидированность русского народа, оказавшегося, помимо всего

прочего, по разные стороны новосозданных государственных границ; и, что

самое существенное, необходимость осваивать современную экономическую

культуру, причем осваивать ее в условиях урбанизированного общества, —

задача, не имеющая исторических прецедентов.

Очень интересен, в этой связи, социальный феномен, который охватил,

начиная с 1960-х гг., Америку, а уже с конца 1960-х гг. и начала 1970-х гг. и

всю Европу. Этот процесс называется - этническое возрождение или

«этнический парадокс современности». В бывшем СССР этническое

возрождение становится очевидным с середины 1980-х гг., играя важную

роль в последующем распаде государства. В последней трети XX столетия

этническое возрождение превращается во всемирный феномен,

определяющий контуры исторического процесса на рубеже веков.

Сущность этого явления в значительном повышении роли этничности в

общественных процессах, возрождении интереса к этнической культуре,

языку, обычаям, традициям, образу жизни на фоне нарастающей

интернационализации экономической и социально-политической жизни,

глобализации человеческой деятельности. Само по себе этническое

возрождение не является этническим конфликтом, однако мощным

конфликтогенным потенциалом. Грань, отделяющая этнический патриотизм

от национализма, очень размыта и подвижна. Небольшое изменение акцентов

позволяет зачастую незаметно преодолеть эту грань, и вызревает

благоприятная для конфликта соответствующая интеллектуальная и

духовная среда.

Этническое возрождение не может не угрожать стабильности

централизованных полиэтнических государств. В современном мире

насчитывается около двухсот государств и 2-5 тысяч этносов. Большинство

государств, независимо от их конституционного оформления, являются

полиэтничными и обладают высокой степенью централизации; можно

утверждать, что централизованные государства — основная форма

государственности в современном мире. Если этническое возрождение

начинает активно инкорпорировать национальную идею, важнейшим

элементом которой является ориентация на создание национального

государства, то создаются почти идеальные условия для дестабилизации

полиэтничных государств и возникновения конфликтов.

По прогнозам некоторых ученых, сепаратизм и дезинтеграция

государств будут играть важную роль в общественном процессе в обозримом

будущем. Американский географ С. Коэн в прошлом президент Ассоциации

американских географов, утверждает: «Пройдет 25-30 лет, и число

государств мира увеличится процентов на пятьдесят. Более трехсот

независимых стран появится на глобусе». Джулиан Минджи, американский

представитель комиссии по политической карте мира в Международном

союзе географов, прогнозирует распад Австралии на четыре государства,

образование нескольких новых независимых государств в Европе, распад

России, полную перестройку политической карты Азии, исчезновение

Канады как государства, изменение границ США. Тенденция на

самоопределение станет преобладающей.

К сожалению, приходится констатировать, что человечество вступило

в новую этноконфликтную полосу своей истории, в которой будут

доминировать локальные и региональные конфликты. Последние события

во Франции, Австралии лишний раз подтверждают это. Для их

прогнозирования и предотвращения необходима современная отечественная

философия нации, которая должна стать основой эффективной

государственной национальной политики.

А.Т. Горяев

Евразийство: «религиозное» измерение России-Евразии

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского

проекта РГНФ («Буддизм и глобализация»), проект № 04-03-00282а

Современный этап мирового развития, характеризуемый глобальными

тенденциями, сопряжен с возникновением новых ориентиров, новых

ценностей, становлением новой социально-культурной субъективности и

общности. Воплощаются в реальность идеи открытого общества,

формируется глобальная взаимозависимая экономика, «всемирная паутина»

связывает различные культуры и народы. В данном контексте глобализация

предстает не как априорная данность, а как становящаяся реальность. Потому

она не только дает ответы на определенные вопросы текущего характера, но

и ставит фундаментальные проблемы, требующие систематического

обсуждения.

Философия, философская мысль как раз и представляют собою

методологический инструментарий, помогающий продуцировать новые

культурные смыслы и выступающий средством межцивилизационной

коммуникации. Философия всегда исходила из единства целостности и

уникальности, открытости и многомерности бытия, приоритетности смысло-

жизненных вопросов над другими. Такая квинтэссенция позволяет

философии ставить принципиальные и фундаментальные вопросы – Что

такое бытие? Сущее? Что есть истина?... и т.д. Систематического

философско-концептуального осмысления требует вопрос о влиянии

глобализационных процессов на человека и общество, их будущее (1). В этой

связи актуальным представляется вопрос и о том, что ждет Россию в этом

новом мире, сможет ли Россия дальше оставаться вершителем собственной

истории и судьбы, раскрыть и использовать уникальные потенции

российской цивилизации. Сложность общецивилизационной характеристики

России в том, что отличительной чертой российского общества является его

полиэтнический, поликультурный, поликонфессиональный характер. Те

глобальные трансформационные вызовы, с которыми встретилась страна,

актуализируют традиционные для России вопросы о «западном» и

«восточном» в ее ментальности. Вместе с тем задача систематического

осмысления имеющегося духовного наследия во всем богатстве и

многоплановости еще далека от своего решения. В частности, безусловный

интерес представляет наследие весьма оригинального и своеобразного

течения мысли, которое известно под названием «евразийство».

При этом как бы не оценивать концептуальный статус этого идейного

направления, евразийство как источник споров, полное притяжения или

отталкивания, остается базовой ценностно-мировоззренческой идеей,

помогающей решать проблемы цивилизационной самоидентификации

России. Для консолидирующей, обладающей своим сознанием народом,

Россия всегда будет не только географически, и даже не только культурно, но

и ментально мостом, континентом, соединяющим Европу и Азию, Запад и

Восток. Сами термины «национальная идентичность», «самоидентификация»

евразийцы не употребляли, но весь комплекс проблем, которые по существу

содержательно обсуждаются при выяснении их смысла ими активно

употреблялся. Особенность российско-евразийского цивилизационного

образования рассматривалась евразийцами через ее главный признак -

срединность, центр. Территориальный статус двуединой России, по мнению

евразийцев, ставит ее в привилегированное положение. Евразийская Россия

представляла собой модель нового уровня мировой цивилизации, где

наблюдаются процессы заимствования и развития тех черт, которыми

потенциально богато человечество, но не в состоянии было их раскрыть.

Россия превратилась в страну совершенно новых возможностей, которые

могут раскрыться только в ней. Такая специфика России, ее культуры

способствует, по мнению евразийцев, раскрытию новых возможностей

российского народа, пребывающего в постоянном поиске способов

сохранения и обновления своей индивидуальности, постижения глубинной

сути своей евразийской самоидентификации. В результате евразийцы

пытались найти то общее духовно-нравственное, которое выведет Россию из

неустойчивого состояния и может обеспечить ей полнокровное развитие.

В своей цивилизационной концепции как особой социально-

философской парадигмы под «цивилизацией» евразийцы понимают

качественное своеобразие взятых в единстве социально-экономических,

религиозно-культурных и материально-географических характеристик

того или иного общества на определенном этапе их развития. В таком

значении термин «цивилизация», по убеждению евразийцев, отражает

специфику преломления всеобщих социально-экономических факторов в

конкретно-исторических, национальных, географических («месторазвитие»),

социально-психологических, культурных, конфессиональных условиях

отдельного общества. Достоинство такого узкого значения термина

«цивилизация», на взгляд евразийцев, в том, что оно фиксирует то

глубокое внутреннее многообразное сложное динамическое системное

единство, которое существует между социально- экономическими, культурно-

историческими, географическими и религиозными характеристиками,

присущими отдельным обществам. Этим самым как бы задается конкретное

«поле исторического исследования», выделяется особый специфический

целостный, системный объект исторического познания — Россия как Евразия.

Такое «поле исследования» не охватывается линейным стадиально-

формационным подходом. Поэтому для евразийцев и характерно резкое

отвержение европоцентризма как олицетворения такого подхода.

Необходимо отметить, что условия формирования евразийства оказали

влияние на характер редакции тех или иных положений, своеобразное

собственное понятийно-категориальное самоопределение идей евразийства

у его авторов, в частности, использование таких выражений, как

«...предчувствия и свершения..., евразийское умонастроение,

месторазвитие, теософия, симфоническая личность» и т.д., которые были

олицетворением некоего метафизического синтеза русской и восточной

(буддийской) философской традиции. В целом не будет преувеличением

утверждение о том, что евразийцы, пожалуй, были первыми, кто в таких

масштабах и с такой настойчивостью пытались синтезироватть в одной

концепции весь комплекс духовной сферы российского социума -

религии, естественных и гуманитарных наук, нравственности, философии и

даже элементов мистицизма, с тем, чтобы выработать на их основе свой

систематический отрефлексированный понятийно-категориальный аппарат

новой идеологии. На наш взгляд, отличительной чертой евразийской

научности является легкий переход от положений частно- или общенаучного

характера к абстрактно-отвлеченным выводам. Пример такого перехода от

выявленных элементов симметрии в зональном сложении Евразии к выводу о

циклическом их характере и заключению о замкнутости и самодавлении как

сущностной черты России-Евразии как целого, свидетельствует о наличии в

системе допущений противоречий методологического или логического

характера. Основанием для столь серьезного обобщения, уводящего мысль в

область метафизики, представления России-Евразии как «мира в себе»

служил «образ замкнутого круга». Хотя, нужно признать, что образное

мышление, долгое время считавшееся приоритетной основой восточно-

буддийского, а у нас только художественного творчества, в последнее время

признается существенным элементом научной интуиции, как важнейшего

инструмента приращения знания.

Неслучайно потому, что в формировании «новой русской культуры»

евразийцы особую роль отводят Церкви, которая, по их мнению, осталась

единственным уголком русской жизни, сохранившим русскую

самобытность, устоявшая перед натиском романо-германского мира.

Вопросы религии с самого начала были предметом исследования старшего

поколения евразийцев и сотрудничавших с ними других русских философов.

О важности правильного отношения к этому вопросу говорит следующее

высказывании П.Н. Савицкого: «Именно в религиозных началах

евразийцы видят тот всеобще-приложимый принцип, который может дать

системе настоящее единство и законченность» (2). И это логично, поскольку

ядром евразийской культуры выступает духовность, а ядром духовности

выступает религия.

В связи с этим концептуально значимо, что религиозные

представления евразийцев носили не абстрактный характер, а были связаны

с учением о личности. Так, православие они понимали, прежде всего, как

«симфоническую» форму религиозности, которая характеризовалась

тенденцией сведения всего к единству. Православие, по их мнению,

помогало соединить власть и народные массы. «Симфоническая

личность» позволяла ей синтезировать различные мировоззренческие и

идеологические течения, не только входящие в собственную культуру, но и

примыкающие к ней тем или иным образом. Вместе с тем, евразийцы,

подчеркивали, что призыв к Востоку означает не простое усвоение одной

из восточных религий, а учет влияния Востока: «Когда говоришь об исходе

к Востоку, о поворотах к Востоку, легко быть неверно понятым. Может

создаться впечатление призыва к усвоению одной из «восточных» культур,

или, по крайней мере, части одной из этих культур. А так как самое

бросающееся в глаза отличие всякой «восточной» культуры от «западной»

лежит в сфере религиозной, то часто призыв к повороту на Восток

воспринимался в смысле влечения к одной из «восточных» религий. В наше

переходное время, время разочарований в казавшихся бесспорными

ценностях европейской культуры, люди, сбитые с толку, чувствующие, что

надо что-то изменить в корне, но не понимающие, что именно, часто

направляют взоры именно в эту сторону. Думают произвести какой-то синтез

между христианством и «религиями Востока» (3).

Попытки искусственного соединения различных религиозных

течений, в частности, буддизма и православия, не имеет ничего общего с той

проблемой, которую предстоит решить России как Евразии. Речь не идет о

христианизации восточных религий, такая постановка проблемы не только

ошибочна, но и опасна. Естественно, речь не идет и об усвоении православием

тех или иных положений буддизма или какой-то другой формы восточной

религии. Проблема поэтому в том, чтобы объединиться вокруг глубинных

идей мировых религий, которые при адекватной интерпретации близки по

смыслу.

Главное, по мнению евразийцев, что можно позаимствовать у народов

нехристианского мира находится в области религиозной жизни, а именно -

само их отношение к религии. В этой связи язычество и буддизм

рассматриваются как «потенциальное православие». Именно русское и

среднеазиатское язычество, по их убеждению, в своей христианизации

создают формы православия более близкие и родственные евразийской

православной традиции, чем тем формам христианства, которые получили

распространение на Западе. Глубокое же осознание примата религии, то есть

религиозное обоснование бытия, вместе с особым отношением православия к

окружающему миру, который оно должно преобразить (а не заменить, как в

других христианских доктринах), сближает православие с буддизмом.

Не случайно, что идею искупления и судьбы в наиболее

родственных православию мотивах раскрывает и буддизм. А ее религиозно-

этические категории, которые распространяются на все стороны бытия,

религиозные культы и обряды, которые «приобретают смысл существенной

для всего мира деятельности и само религиозное учение получает

жизненность и реальную силу в бытовом исповедничестве» делали

религиозную идею конкретною и ее дальнейшее развитие отождествлялось

с развитием жизни. В этом своем родстве с буддизмом православие не только

показывало одно из своих существенных отличий от европейской

культуры, но и видело возможности конструктивного сотрудничества с

восточными религиями.

Евразийцы систематически подчеркивали наличие притяжения в

«потенциальном православном мире» к русской православной культуре.

Однако при этом особо выделяли тот факт, что «этот мир» должен прийти в

русло Православной русской культуры в ходе своего свободного

саморазвития. Православие признавалось ими культурой, где истина

отражалась в одном из ее моментов, то есть, допускалась возможность и

других возможных проявлений, как иных выражений православия.

Своеобразие православной религии в интерпретации евразийцев в том,

что православие стремится к всеединству, а это служит основанием синтеза

различных идеологических течений, которые идейно близки к нему, и даже

те, которые непосредственно не входят в лоно православия. Именно такое

видение православия приводило к мысли о близости православия и

буддизма, а также к утверждениям о том, что имеются глубокие идейные

связи между индийской и русской мистикой. Все это давало повод на то, что

можно надеяться на принятие идей Православной Веры другими народами,

которые находятся в состоянии душевного хаоса и ищут нравственную опору

в великих мировых религиях. Тем самым Православие могло увести ищущие

народы от нигилистического секуляризма и атеизма, а также превращения

религии в не всегда обязательный ритуал, как это зачастую имеет место в

позитивистско-технократической культуре. Именно решению этой задачи

должно было посвятить себя государство. Гармоническое взаимодействие

государства и общества призвано было реализовать на практике общность

целей власти и религиозно-этических начал.

Доктринальная идеологема евразийцев «Исход к Востоку» является

наиболее неожиданной и вызывающей. Мировоззренческая воля к Востоку

в евразийском учении имеет не положительный, а отрицательный смысл, а

именно не как направление к Востоку, а как направление от Запада. Ее

главная интенция - не в тяготении к Востоку, а в требовании отмежеваться от

Запада (П.Савицкий). Восточная ориентация евразийцев означает не более

чем «взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока (Н.Трубецкой), то

есть речь идет о видении и постижении России с того места, где она сама

находится и поэтому идеологема «исхода к Востоку» равнозначна исходу

России к себе самой, к своей культурно-исторической идентичности, к своим

истокам, сущности и целевым предназначениям. Евразийский «Восток»,

следовательно, локализуется в пределах самой России как этнокультурного,

географического и геополитического (государственного) единства, и потому

формула «исхода к Востоку» имеет еще не завершенный Россией опыт

самопознания: его завершение рассматривается евразийцами как

единственное и неизбежное условие, пренебрегая которым Россия-Евразия

не может рассчитывать на обретение собственной (евразийской)

духовности и себя в качестве независимого и культурно значимого

субъекта мировой истории.

Потому более корректным, на наш взгляд, будет рассматривать

евразийскую идею как некий проект развития России в условиях

глобализации, а не как альтернативу ей. Многие исследователи полагают,

что фундаментальный цивилизационный «вызов истории», перед которым,

как и весь остальной мир, оказалась Россия, заключается в том, сумеет ли

наша страна найти свой собственный, оптимальный для нее одной, путь

реализации основного требования третьей цивилизационной революции -

освоения ценностей постиндустриального типа развития, вхождения в

научно-информационную цивилизацию будущего без потери собственных

духовных, культурных, конфессиональных, экономических и других

оснований.

Принципиально важно подчеркнуть, что содержательно исчерпала

себя не только прежняя трактовка формационной модели объяснения

общественного развития, но и функционирующий в современной

теоретической мысли сценарий цивилизационного подхода к динамике

человеческой истории. Проблемы, с которыми встретилась современная

цивилизация, свидетельствуют о необходимости выработки новых

ценностей и, прежде всего, в духовно-культурной, социально-

антропологической сферах. Реальность требует нового определения

цивилизованности, наполнения новым содержанием социального бытия в

самом широком смысле, свободы, гуманизма, демократии, веры, в

частности.

1. См.: Делокаров К.Х. Философия и цивилизационные трансформации // Ценности глобализирующего мира. М. 2002.2. Савицкий П. Н. Идеи и пути евразийской культуры // ГАРФ. Ф. 5783. Оп. I.

Ед. хр. 44. Л. 7.3. Трубецкой Н.С. Религии Индии и христианство // Литературная учеба. 1991.

№ 6. С. 131.

Б.А. Бичеев

Системообразующие элементы монгольской картины мира

Анализ динамики развития мифолого-религиозных составляющих

этнического сознания, неизбежно вытекающий из исторической

изменяемости самого общества, невозможен без учета религиозных

верований, доминирующих в этом обществе. Формированию религиозной

традиции предшествует процесс закрепления в этническом сознании модели

мироздания, включающей представления как о мире в целом, так и о его

социально-культурном устройстве в особенности. Установление строго

определенного порядка бытия оказывает, в свою очередь, влияние на

институциональные и поведенческие модели, принятые в данном обществе,

т.е. происходит кристаллизация традиций вокруг "центральной зоны"

этнической культуры, которая упорядочивает символы, ценности и

определяет природу сакрального в каждом обществе (1).

По мнению исследователей, существует только один могущественный

рычаг всякой цивилизации – это религия. Каждое возвышение или снижение

человеческого бытия возникает из такого движения, которое обретает

импульс именно в этой высшей области. Без нее непонятна любая сторона

человеческой жизни, а более ранние времена оказываются неразрешимой

загадкой, поскольку они. Эти поколения, насквозь проникнутые верой,

связывали с фундаментальной культовой идеей всякую форму бытия, всякую

историческую традицию и рассматривали каждое событие только в

религиозном свете (2).

Религия, как определенный момент этнического общества, может быть

постигнута лишь через правила ее догматики и ритуалы ее культа. Ритуал –

это простейшая в логическом отношении форма религиозного сознания. По

выражению М. Мюллера "язык и религия создают народ, при этом религия

является даже более могущественным фактором, чем язык" (3). Обряды и

мифы присущи не только древней, но и в принципе любой религии. Поэтому

классификации и объяснению должна подвергаться не просто религия как

некая идеальная сущность, но каждая конкретная форма религиозности,

отличие которой от аналогичных ей форм состоит в иной схеме

взаимоотношений мифа и ритуала. Поэтому необходимо на уровне общего

методологического принципа исследовать ритуал как феномен, который

наиболее полно выявляет "подлинную сущность древних религий" (4).

Архаичное верование монголов принято обозначать как "черную веру".

Возникновение и утверждение религиозной системы черной веры,

исследователи относят к периоду перехода к кочевому скотоводству, когда

человек отчетливо осознал свою полную зависимость от сил природы. В

основе этого древнего воззрения "лежит вера в сверхъестественное, вера в то,

что благополучие рода, умножение его скота всецело зависит от земных и

небесных сил, от небесного отца" (5). Л.П. Потапов видит в черной вере

религию "сложившуюся естественным, историческим путем на основании

народного мировоззрения, включавшего и ранние религиозные, и

мифологические представления, связанные с отношением человека к

окружающей природе и ее стихийным силам" (6).

Поиск сакрального смысла бытия, с одной стороны порождает

центральноазиатский кочевой религиозно-культурный комплекс, а с другой –

разнородные феномены, чрезвычайно отличные виды ментальности,

отражающие ценностно-духовную практику человека. Различные элементы

черной веры, которые в той или иной мере сохранились у разных народов,

находят свое отражение в традициях их современных культур (7).

По мнению М. Элиаде, история Высших Существ небесной структуры

имеет первостепенное значение для понимания истории религии

человечества в целом. Религиозное восприятие божественной запредельности

вызывается самим существованием Неба. Множество высших божеств

первобытных и более цивилизованных народов получают имена,

обозначающие высоту, небесный свод. Китайское T`ien – это одновременно и

"Небо" и "Бог Неба" и Бога вообще. Шумерский термин Dingir,

обозначавший божество, имел в своей основе значение первобытной

небесной эпифании: "светлый, блестящий" (8).

Центральным образом религиозно-мифологической системы древних

монголов являлось Небо-Тенгри как высшее и всеобщее божество. "Древние

монголы веровали в Единого Бога, отождествляя его с небом, считали Бога

творцом всего видимого и невидимого, раздаятелем благ и карателем" (9).

Монгольское наименование Бога – Tengri, а точнее Tengri-ečige, означает не

просто Небо, а Бога-отца. Тенгри не просто отождествляется с Небом, Тенгри

– это высшее божество. Он живет на Небе и проявляется в природных

феноменах: громе, молнии, грозе и т.п. Его существование абсолютно,

потому что он высок, бесконечен, вечен и могущественен. Формой своего

существования Тенгри открывает человеку запредельность, силу, вечность.

Монголы называли его Kök Mönk Tenger-ečige, что в буквальном переводе

звучит как Небесный Вечный Бог-отец. С этой формы обращения

начинаются все молитвы, обращенные к нему. По сути, эта форма – есть

повторение на монгольском языке древней арийской молитвы "Отцу

Небесному" в той форме, которой она существовала и существует всегда

"Отче наш, сущий на небесах". Опираясь на эту традицию, монголы

называли себя "kök mongol" ("небесные монголы"), т.е. в значении

"богоизбранные монголы".

В период существования древнетюркского каганата образ Неба-Тенгри

отчетливо осознавалась кочевниками. И на это время приходится период

наивысшего расцвета черной веры. Но ко времени создания Монгольской

империи она уже значительно уступила свои позиции под натиском других

религий. Часть центральноазиатских кочевников исповедовала

несторианское христианство, но "монголы в Забайкалье и Восточной

Монголии имели самостоятельную религию" (10). Известно, что Чингисхан

все еще продолжал все свои успехи и неудачи связывать с волей Неба-отца. В

тексте "Сокровенного сказания" таких свидетельств немало.

В религиозной системе черной веры не существовало понятия греха и

добродетели в качестве критериев поведения человека в земной жизни.

Практические нормы поведения человека были четко определены лишь по

отношению к Небу-Тенгри и другим божествам на основе представлений о

безусловном подчинении им. Коллективные представления о всемогущих

божествах свидетельствуют, что люди того времени хотя и не имели четко

персонифицированного образа этих божеств, но считали их реально

существующими и боялись всего, что связано было с каким-нибудь

действием, исходящим от них или воздействующим на них. В религиозном

опыте, центральное божество черной веры олицетворяет не какую-то идею,

абстрактное начало, а, прежде всего "страшную мощь", перед которой

человек испытывает чувство собственной ничтожности, ощущает себя лишь

какой-то тварью" (11). Или, по более точному определению Б. Малиновского,

человек чувствует и боится своей веры больше, чем он это может для себя

сформулировать (12).

Считалось, что за нарушение или неподчинение Небо-Тенгри и другими

божества покарают жестоко и в этой жизни, на этой земле, а не после смерти

и не в ином мире. Небо-Тенгри как высшее божество за те или иные

преступления могло наказать не только отдельного человека, но и целый

народ. Смерть отдельного человека или истребление племени

воспринималось как воля и наказание Неба-Тенгри. Поэтому зло, как и все

другие внешние обстоятельства человеческой жизни, представлялись

вызванными сверхчеловеческими силами. Несчастные случаи, болезнь,

тяжкие беды были наказаниями за проступки, совершенные людьми

сознательно или бессознательно, совершенные ими самими либо их семьей,

их племенем или родом. Человек обязан был стараться обрести милость

высшего божества, без которой не могло быть благополучия ни у семьи, ни у

рода, ни у всего общества.

Искупить вину, призвать милость Неба-Тенгри и других божеств можно

было ритуальным жертвоприношением. С точки зрения "осознанной

культурно-языковой общности", именно обязательное участие в

традиционных общественных ритуалах жертвоприношения

свидетельствовало о принадлежности к данной этнической общности, не

участие же в ритуале выводило индивида за границы родового поля, т.е.

лишало его этничности. Человек того времени был обременен высокой

степенью социальной ответственности. Рождение человека в племени не дает

ему автоматического права на вхождение в культурный мир этнического

общества. Требуется преодолеть некий достаточно высокий барьер

требований, обеспечивающих самоидентичность культуры. Только

обладание языком культуры своего этнического общества делает человека

принципиально способным войти в этот этнический мир.

Для того чтобы быть членом этнической общности, т.е. "своим", индивиду

необходимо и достаточно было с максимальной точностью совершать

систему ритуальных действий, позволявшие быть членом данной общности.

Отказ от участия в ритуале жертвоприношения и других церемониях мог

вызвать неудовольствие невидимых сил, особенно гениев-хранителей рода.

Такое поведение могло рассердить их и навлечь беду на весь род.

Следовательно, такого человека необходимо было исключить из этнического

поля. Исключение из рода означало "социальную смерть", человек

оказывался вне защиты существующих в обществе законов, вне физической

защиты рода, а, теряя свою родовую принадлежность, лишался и достойного

отношения к себе.

В древности в жертву Небу-Тенгри приносили людей. Глухой намек на

такое жертвоприношение присутствует и в тексте "Сокровенного сказания".

Известны факты, когда обряд жертвоприношения людьми проводился даже в

более поздние исторические времена. Так, император Каньси с гневом

указывает на то, что ойратский Галдан Бошокту-хан "устроил подношение

пленных [в Храме предков]" (13). Ритуал жертвоприношения – своего рода

мистический время общения представителей рода с окружающим их миром,

которым правят злые и добрые божества. Состояние духа, в котором

участник ритуала переживает и принимает культовые ритуалы, отличается

высокой и священной серьезностью. Он перестают на это время быть просто

человеком: тем или иным образом он приобщается к сверхъестественному.

Ритуальное действие как бы обособляется от обыденной жизни местом

действия (как правило, священная родовая гора) и временной

продолжительностью, которое завершалось ритуальным пиршеством.

С культом поклонения Небу-Тенгри сосуществовал столь же древний

культ поклонения Земле-Этуген. Однако Небо-Тенгри с самого начала

занимает более высокое положение, чем Земля-Этуген. Древние тюрки и

монголы божество земли почитали независимо от почитания множества

различных ландшафтных божеств, и оно не воспринималось ими как нечто

представляющее совокупность этих божеств. Тюрки именовали его Йир-Суу,

а монголы – Этуген-эке. Последние почитали Небо-Тенгри как мужское, а

Землю-Этуген как женское начало природы.

Этуген-эке – это, прежде всего, божественное воплощение земли как

плодородящего женского чрева. В современном калмыцком языке "ütkün"

означает vagina (анат.), что указывает на происхождение термина Этуген.

Исследователи указывает на конус как символику женского и на столб – как

мужского начала. Каменные насыпи ("обо") как место жертвоприношения

духам земли перекликаются с древней семантикой женского начала. Что же

касается второго, то так называемые каменные бабы, по своим очертаниям,

безусловно, тяготеют к определенной форме. Эта же древняя традиция нашла

свое отражение в буддийской иконографии, где лысой голове Белого Старца

придается "намеренное сходство с мужскими гениталиями" (14). Исключение

составляла калмыцкая традиция, в которой он всегда изображался стоящим,

что явно перекликается с формой степных каменных изваяний.

Выразительной особенностью анимистических представлений древних

ойратов надо признать разделение Вселенной на три зоны: небо – мир

небожителей, поверхность земли – средний мир, мир мертвых – нижний мир.

Идея членения Вселенной на три зоны выделяется уже в петроглифах эпохи

неолита, где небесная сфера (верхний мир) представлена изображением

быков, луны и солнца, земля (средний мир) – разнообразными копытными, а

подземный, или нижний мир – змеями и женскими антропоморфными

изображениями. Такое же членение вселенной исследователи видят и в

знаменитых оленных камнях, где верхний ярус камня – голова, обращенная к

небу, символизирует связь с верхним миром. Центральная часть стелы –

средний мир; нижняя часть оленного камня, которая всегда находится под

землей – это мир подземный. Единство всех частей стелы – это единство

Вселенной, где идет "постоянная борьба между жизнью и смертью,

представляющая собой вечный процесс развития от рождения до умирания"

(15).

Небесная сфера – зона обитания могучих божеств. С переменами,

происходившими в родовом обществе, связано окончательное разрушение

некогда целостных образов Неба-Тенгри и Земли-Этуген. В связи с этим

исследователи отмечают, что функция единого небесного божества

передается владыке верхнего мира Хормусте, а богиню земли Этуген

замещает владыка земных духов-хозяев Белый Старец (16). Появление

Хормусты-тенгрия и 33 тенгриев-небожителей связано как с исторически

сложившимися условиями, когда государственная религия древних тюрок и

монголов постепенно превратилась в этнотерриториальное верование

раздробленных племен, так и культурным влиянием других религий, и,

прежде всего, религии древнего Ирана (17). Исследователи возводят

Хормусту к Ахурамазде, божеству дуалистической религии древнего Ирана.

Среднюю зону (поверхность земли) – населяли различные ландшафтные

божества: хозяева-хаты гор, долин, рек, лесов и т.д. Хозяева-хаты – это

условно обозначенные сверхъестественные ландшафтные персонажи,

которые не являются богами и занимают, в отличие от Неба-Тенгри, Земли-

Этуген, Белого Старца, низший уровень в пантеоне черной веры. Эти

божества – есть по сути потенции окружающей действительности, и в них

отражены ее силы. Они субстанционально присутствуют повсюду и

определяют типическое протекание событий. Несмотря на многочисленность

ландшафтных божеств, они имеют единую религиозно-мифологическую

основу. Так или иначе, все они восходят к древнейшему народному

представлению, связанному с одушевлением природы и природных стихий.

Каждый определенный участок территории, со свойственными ей

ландшафтными особенностями, мистически связан с видимыми и

невидимыми существами, которые там пребывают и обнаруживаются людям.

"Между этими местностью и существами есть взаимная сопричастность: ни

местность без них, ни существо без местности не были бы тем, чем они

являются" (18).

Большая часть религиозных норм черной веры связана с пребыванием

человека на природе. Курганы в степи, священная гора, горный перевал,

переправа через реку, источники и т.д. считались сакральными местами,

каждым из которых владели особые ландшафтные хозяева-хаты. Прежде чем

взойти на гору, переправиться через реку, преодолеть горный перевал или

начать охоту, важно было расположить к себе ландшафтное божество,

которое владело данным локусом, и позаботиться о том, чтобы и впредь не

лишиться его милости и благосклонности. Правила и нормы поведения

человека в таких местах преимущественно были связаны с почитанием и

умилостивлением этих божеств и отражали зависимость человека от них. Все

сводилось к некоему комплексу различного рода запретов, оберегающих

покой хозяев-хатов местностей от людей, целостность подчиненной им

территории, и защиты себя от их гнева. В этом проявляется потребность в

стремлении оградить святилище от вредных воздействий извне, поскольку

оно в силу своей святости особенно подвержено опасностям и само несет

опасность.

Рядовые члены общества обращались к ним, вступая в непосредственный

контакт, через ритуал жертвоприношения. Ритуальные искупительные

жертвоприношения – это, прежде всего, общение с невидимыми, но реально

существующими силами, окружающими человека и от которых зависит его

судьба. К таковым, прежде всего, следует отнести ритуальное

жертвоприношение Земле-Этуген. Одним из наиболее распространенных

приемов при проведении подобного рода ритуалов было обращение к

божествам в форме гимнов и призываний, которые пелись или

произносились речитативом. Образцы таких призываний после принятия

буддизма были обработаны, дополнены различными буддийскими

вкраплениями и закреплены в письменной форме. Такие тексты состоят из

нескольких тематических разделов и строятся по единому принципу. Вначале

происходит призывание того или иного божества, затем следует восхваление

и поклонение ему и завершает молебен просьба о ниспослании милости и

благополучия. Магическому действию, предшествует заклинание, где

говорится о происхождении того или иного божества, иначе ритуальное

действие не принесет успеха.

Модель, составлявшая культуру древнеойратского общества, служила

целям выживания, адаптации этнического общества к специфическому

окружению. Среди множества регулятивных систем, таких как ценности,

нравы, культура, язык следует учитывать и отношение общества к

определенному географическому пространству. Сакральное пространство и

ее локализация связаны с реальным географическим пространством. Поэтому

в ритуале жертвоприношения Земле-Этуген перечисляются названия всех

известных и обладающих определенным сакральным значением гор и рек.

Горы Алтай и Хангай, реки Иртыш, Или, Эмели – обязательны в этом ряду.

Алтай – это не просто географическое понятие, а сакральный маркер,

этнический код, мифологически и идеологически насыщенный

геополитический образ своей страны. Геотермин, в данном случае, есть

когнитивная реакция на потребность этноса самоопределиться в реальном

пространстве, самоосознать себя в нем.

Огромная значимость ритуала в различных сферах жизни подтверждает

его и определяющую роль в генезисе этнической культуры западных

монголов (ойратов). Ритуал жестко ограничивал всякую вариативность,

накрепко привязывая рефлексию к традиции. Ядро ритуала составляло

жертвоприношение, т.е. ритуал имел четкую практическо-эсхатологическую

направленность. В нем наблюдалась ориентация на поддержание порядка

мира явленного и упорядочение отношений между ним и миром

неявленного. Ритуал был призван гармонизировать отношения между Небом-

Тенгри, Землей-Этуген, многочисленными ландшафтными божествами и

человеком.

Главный смысл ритуала как для тех, кто его выполнял, так и для тех, кто

на нем присутствовал, заключается в общении с невидимыми божествами и

духами. Достигнув состояния мистического погружения в это общение,

человек психологически не чувствует себя больше беззащитным перед

угрозами из вне. Эта нормативная, или "коллективистская" модель

ориентирована на безусловное выполнение норм и правил поведения,

направленных на поддержание определенного мироустройства. В этом

смысле ритуальное жертвоприношение различным божествам есть

повторяющееся событие, где постоянно по-новому воспроизводится

мироустройство, что и определяет действительность, в которой прошлое и

настоящее образуют единство. А это уже выражает социальную ориентацию

культуры западных монголов (ойратов). Собственно Небо-Тенгри, Земля-

Этуген и различные хозяева-хаты моделируют в этническом сознании

внешний мир, а этническому обществу соответствуют индивиды, тесно

связанные с членством в определенной общности. Всем членам этого

общества в той или иной степени были присущи общие аспекты личности,

благодаря которым каждый индивид и весь род в целом находится под

защитой покровителей как рода, так и этноса в целом.

Таким образом, через посредство черной веры в культуре монголов

складывается своеобразный канон восприятия реальности – комплекс

культурных репрезентаций, кристаллизующих этническую картину мира.

Системообразующие элементы этнической культуры монголов позволяет

сформулировать ряд парадигм: человек не обладает сверхприродными

силами; действия человека в окружающем мире есть коллективные действия;

окружающий мир враждебен человеку, однако внутри мира существуют

силы, дружественные человеку (гении-хранители семьи, рода, этноса);

способ действия человека по отношению к миру должен основываться на

ритуальных жертвоприношениях.

1.Цит. по: Лурье С.В. Историческая этнология. – М., 2004. С.235.

2. Бахофен И. Материнское право // Классики мирового религиоведения. – М.,1996. С. 237.3. Мюллер М. Введение в науку о религии. – М., 2002. С. 76.4. Цит. по: Обрядовая теория мифа. – СПб., 2003. С. 7. 5. Дугаров Д.С. Исторические корни белого шаманства. – М., 1991. С. 15.

6. Потапов Л.П. Алтайский шаманизм. – Л., 1991. С. 21.7. Урусбиева Ф. Метафизика колеса. Вопросы тюркского культурогенеза. – Сергиев Посад, 2003; Викторин В.М. Этноконфессионально-специфические группы в структуре этносов на рубежах Евразии // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. – Волгоград, 2003; Литаврин Г.Г. Введение христианства в Болгарии (IX – начало X в.) // Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. – М, 1988. 8. Элиаде М. Священное и мирское. – М., 1994. С. 78.9. Гурий. Очерки по истории распространения христианства среди монгольских племен. – Казань, 1915. С. 32.10. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – М., 1990. С. 369.11. Элиаде М. Указ. соч. – С. 16.12. Цит. по: Хейзинга Й. Homo ludens. – М., 1992. С. 3613. Международные отношения в Центральной Азии. – М., 1989. С. 182.14. Жуковская Н.Л. Ламаизм и ранние формы религии. – М., 1977. С. 33.15. Новгородова Э.А. Мир петроглифов Монголии. – М., 1984. С. 144.16. Неклюдов С.Ю. Проблемы исторической эволюции монгольской мифологии // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. – М., 1978. С. 236.17. Кузнецов Б.Н. Бон и маздаизм. – СПб., 2001.18. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. – М., 1999. С. 100.

В.Н. БадмаевА.Т. Горяев

Альтернативные модели глобализации мира,

или «буддийский сфинкс»Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского

проекта РГНФ («Буддизм и глобализация»), проект № 04-03-00282а

Глобализация актуализирует вопрос о ценностных основаниях

современной цивилизации. В данном контексте одним из главных вызовов

человеческому сообществу в XXI веке выступает противостояние

универсальных ценностных стандартов, с одной стороны, и традиций

национальной, религиозно-культурной идентичности – с другой. Религии

выступают важнейшим фактором формирования и определения

идентичности. При этом религии не могут развиваться вне глобального

культурного и социального контекста. Религиозно-культурная идентичность

в этом контексте характеризуется особой напряженностью и значимостью.

По сути своей религия тяготеет к традиционным формам социальной жизни.

В то же время ситуация складывается так, что религия может быть прочитана

в модерном и постмодерном ключе. Поэтому необходим анализ встречи

религии с глобальной культурой и как она может вписаться в эту культуру в

качестве объединяющего, а не порождающего новые конфликты начала.

Изучение этих процессов имеет важное значение для выстраивания диалога

между религиями, культурами, народами в современном глобализирующемся

мире. Отметим, что обращение к роли религии в определении идентичности

означает поиск тех форм духовного опыта, которые генерируют адекватные

изменениям социальные практики и позволяют найти выход из кризиса

идентичности, соединяя ее с определенной рациональностью. Для людей,

которые сталкиваются с необходимостью ответить на вопросы «Кто я?» и

«Где мое место?», религия дает «чувство идентичности и направление в

жизни» (1). Ведь мировые религии нельзя воспринимать только как некие

консервативные и неизменные факты истории. Это феномены, находящиеся в

развитии и по-своему отвечающие на вызовы времени и реалий.

В русле данной постановки проблемы, актуальным представляется

обращение к буддийской религии, ее «столкновению» с процессами

глобализации. Как реагирует буддизм на процессы глобализации? Каков его

ответ на вызовы глобализации? Эти вопросы все чаще становятся предметом

пристального внимания многих исследователей (2).

Сегодня буддизм все активнее выходит за рамки своих прежних

локально-исторических и национально-географических границ, он

охватывает все новые культурные ареалы. В этой ситуации ценности и

истины буддийской культуры должны быть прочитаны не только в рамках

классически-канонических подходов и, естественно, не с позиций

фундаментализма, религиоцентризма, а в контексте глобального диалога

цивилизаций, на языке современной культуры и метафизики. В этом смысле

обращает на себя внимание анализ следующих фундаментальных ценностей

буддизма:

1. Рациональность и гносеология буддизма. Здесь имеется в виду, что

буддизм в познании истины признает критерием практический опыт в его

широком понимании. Конечно же, «вера» присутствует как один из важных

элементов духовной самореализации буддиста, но она не является основным

фундаментом, на котором строится учение, и не антагонистична по

отношению к знанию и опыту. Поэтому в данном контексте буддизм

представляется в определенном смысле гносеологической формой

метафизики.

2. Трансцендентность буддийской метафизики, или буддийский

«сфинкс». В своем нынешнем общественном проявлении буддизм

демонстрирует определенную «асоциальность» и «аполитичность». По

отношению к глобальным процессам выдерживает некую отстраненность,

нейтральность, а порой и вызывающее безразличие. Он как бы внимательно

«созерцает» их, и в то же время в духе кантовской «вещи в себе», не

навязывает своей социальной модели глобального общества.

3. Квазирелигиозность. С позиций научной рациональности буддизм

характеризуется как некая форма квазирелигии. Многие доктринальные

положения буддизма трактуются достаточно гибко и широко и потому их

можно найти в других религиозно-мировоззренческих системах.

Характерной чертой современного этапа развития религий является

распространение внеконфессиональных и внецерковных форм, но в буддизме

эти либеральные формы как бы заложены априорно. Детерриториализация

выступает характерной чертой буддизма.

4. Отсутствие дихотомии, целостность. Одно из принципиальных

канонических положений буддизма заключается в том, что в буддизме нет

барьера между творцом и творением. В буддизме, выражаясь «ницшеанским»

языком, скорее творец мира «создаётся» человеком, а не наоборот.

Культивируется личная ответственность за себя и своё будущее, а

соответственно и за судьбы мира. Нет изначального самодовления над

личностью, нет «сверх - я», которому надо подчиняться, любить и бояться

одновременно, нет субъектно-объектной двойственности, нет бога как

инобытия противоположного личности и данности как в авраамических

религиях. В широком смысле нет дуализма «тела и души». В духе своего

«позитивного фатализма», буддизм относится к процессам глобализации как

к порождению «общественной кармы». Соответственно «общественная

карма» есть закономерный итог переплетения индивидуальных судеб в

масштабах как отдельного народа, так и всего человечества.

5. Толерантность, принципы диалога с другими конфессиями. Для

буддизма исторически не была характерна склонность к миссионерству. В

этом смысле публичное «навязывание» идей с позиций буддийских догматов

оценивалось как насилие над личностью. Социальные идеи терпимости и

ненасилия в общественном мнении устойчиво ассоциируются с буддизмом.

Принципы свободного индивидуального спроса и выбора, то есть свободного

«рынка религий» в определенном смысле были и остаются «родовой» чертой

буддизма.

6. Экологические императивы. Окружающая природа в буддизме –

это не объект экспансии. В соответствии с принципами единства и

взаимопорождения все живые существа находятся во взаимозависимости и

моральной ответственности. Весь живой мир несет в себе «природу Будды»,

и потому во взаимоотношениях между человеком и природой недопустимы

принципы «господства» и «обладания». Буддистские

экологоориентированные ценности являются некой альтернативой

«обществу потребления» и потому они получают понимание и активную

поддержку в мире.

7. «Инновационность» буддизма. Дух модернизма как бы изначально

канонически заложен в буддизме. Индивидуальность самореализации,

индивидуальные свободы, дух внутренней приватной духовности

гармонично созвучны нынешним культивируемым ценностям глобальной

либерализации в виде прав и свобод человека, идей рыночной экономики и

модернизма. Наглядным примером этого тезиса является деятельность

духовного лидера буддистов Далай-Ламы XIV. Он сегодня олицетворяет

собой «восточную духовность», классицизм идей «ненасилия», является

символом «свободы», «стоиком» прав человека и народа, и по существу

превратился в глобального либерального религиозного деятеля.

8. Буддологические традиции и евразийская идентичность

российского государства. Российское государство исторически развивалось

как поликонфессиональное, полиэтничное, поликультурное образование.

Буддолого-востоковедческие традиции всегда оставались неотъемлемой

частью научно-культурного ареала и самопознания двуединого

цивилизационного статуса России-Евразии. В современном поиске

общенациональной идентичности буддизм обладает перспективным

эвристическим потенциалом.

Отмечая указанные фундаментальные ценности, следует различать

буддизм как религиозный институт, с одной стороны, и буддизм, как некий

культурный символ, который осмысливается в литературе, искусстве и т.д.

(Л. Толстой, Е. Блаватская, Н. и Е. Рерих, Д. Мережковский, И. Бунин, М.

Волошин, В. Хлебников и др.) или используется как социальный конструкт

(голливудские фильмы, концепция «буддийской экономики» Шумахера и

др.).

Традиционный, архаичный буддизм, как и другие мировые религии,

конечно же, в своих глубинных, константных основаниях априорно не

соответствует требованиям глобальности и в глобальную эпоху как бы

заново конструируется и интерпретируется, исходя из конкретного контекста

и конкретных интересов. Вместе с тем следует отметить его «гибкие»

характеристики, которые позволили некоторым элементам его культуры

получить глобальное распространение. Буддизм становится одной из

влиятельных частей культурного ландшафта в процессе глобализации.

Отчасти это объясняется тем, что в силу религиозно-генетических причин в

буддизме нет организованного антиглобализма (еще более сложно говорить о

«буддийском фундаментализме» или «буддийском экстремизме»).

Конечно же, динамику и масштабы современного распространения

буддизма в мире невозможно сравнить, например, с тенденциями

исламизации западных стран. Вместе с тем, большой позитивный опыт

сосуществования буддизма с разными культурами, позволяет этническим

буддистам органично вписываться в западный менталитет без потери

собственной идентичности.

Выделим несколько дискурсов религиозно-культурной идентичности

буддизма, которые можно обозначить как антиглобалистские. Во-первых, это

этнонациональная реакция, которая основана на традиционной

религиозности. Во-вторых, это свойственная всем религиям критика

глобализма как секулярной идеологии, сопротивление тому, что можно

назвать «бездушной глобальностью». В третьих, это антизападный дискурс,

новый «Исход к Востоку», критика стереотипа западной культуры.

Известно, что в процессе собственного метафизического познания

Востока многие из поздних русских философов серебряного века пришли к

осознанию значимости мудрости и актуальности ценностей буддийской

философии и культуры (В Соловьев, Л. Шестов, Н. Бердяев и др.).

Важным представляется также изучение духовно-нравственного, этико-

гуманитарного, социально-экологического измерения процессов

глобализации, поиск моделей решения глобальных проблем современности с

использованием социокультурного потенциала буддизма. Особого внимания

заслуживает анализ буддийской культуры, ее ценностей в определении

евразийской идентичности многонационального российского государства,

где своеобразный «исход к Востоку», буддолого-востоковедческие традиции

имеют глубокие исторические корни. В частности, безусловный интерес

представляет наследие достаточного интересного течения в зарубежной

отечественной мысли 20-30-х годов ХХ столетия, которое известно под

названием «евразийство».

Необходимо отметить, что условия формирования евразийства оказали

влияние на характер редакции тех или иных положений, своеобразное

собственное понятийно-категориальное самоопределение идей евразийства

у его авторов, в частности, использование таких выражений, как «…

предчувствия и свершения, евразийское умонастроение, месторазвитие,

теософия, симфоническая личность» и т.д., которые были олицетворением

некоего метафизического синтеза русской и восточной (буддийской)

философской традиции. В целом, не будет преувеличением утверждение о

том, что евразийцы, пожалуй, были первыми, кто в таких масштабах и с

такой настойчивостью пытались синтезироватть в одной концепции весь

комплекс духовной сферы российского социума - религии, естественных и

гуманитарных наук, нравственности, философии и даже элементов

мистицизма, с тем, чтобы выработать на их основе свой систематический,

отрефлексированный, понятийно-категориальный аппарат новой идеологии.

На наш взгляд, отличительной чертой евразийской научности является

легкий переход от положений частно- или общенаучного характера к

абстрактно-отвлеченным выводам. Основанием для столь серьезного

обобщения, уводящего мысль в область метафизики, представления

России-Евразии как «мира в себе» служил «образ замкнутого круга». Хотя,

нужно признать, что образное мышление, долгое время считавшееся

приоритетной основой восточно-буддийского, а у нас только

художественного творчества, в последнее время признается важным

элементом научной интуиции, как важнейшего инструмента научного

поиска.

Главное, по мнению евразийцев, что можно позаимствовать у народов

нехристианского мира находится в области религиозной жизни, а именно -

само их отношение к религии. В этой связи язычество и буддизм

рассматриваются как «потенциальное православие». Именно русское и

среднеазиатское язычество, по их убеждению, в своей христианизации

создают формы православия более близкие и родственные евразийской

православной традиции, чем тем формам христианства, которые получили

распространение на Западе. Глубокое же осознание примата религии, то есть

религиозное обоснование бытия, вместе с особым отношением православия к

окружающему миру, который оно должно преобразить (а не заменить, как в

других христианских доктринах), сближает православие с буддизмом.

Не случайно идею искупления и судьбы в наиболее родственных

православию мотивах раскрывает и буддизм. А ее религиозно-этические

категории, которые распространяются на все стороны бытия, религиозные

культы и обряды, которые «приобретают смысл существенной для всего

мира деятельности и само религиозное учение получает жизненность и

реальную силу в бытовом исповедничестве» делали религиозную идею

конкретной и ее дальнейшее развитие отождествлялось с развитием жизни.

В этом своем родстве с буддизмом православие не только показывало одно из

своих существенных отличий от европейской культуры, но и видело

возможности конструктивного сотрудничества с восточными религиями.

К сожалению, сегодня глобальные формы буддизма в большинстве

своем основаны на западном прочтении (в отличие от адептов евразийства),

или переработке азиатских традиций. При этом новые формы, возникающие

от такого «столкновения цивилизаций», охватывают часть жизненного

пространства и на самом Востоке. Происходит упрощение традиционных

доктринальных и культовых блоков, их определенная адаптация для

простоты применения (медитация, йога, ритрит, элементы тибетской

медицины и т.д.).

В условиях стремительно меняющейся социальной реальности

перспективным представляется обращение к такому дискурсу религиозно-

культурной идентичности, который придал бы индивиду, социуму

целостность и ценностную укорененность, помог бы преодолеть

столкновение идентичностей традиционного, модерного и постмодерного

обществ, «расколотость», «гибридность», «пограничность» современных

идентичностей. Философское осмысление ценностей буддийской культуры

может явиться концептуальной компонентой поиска альтернативных

моделей развития современной цивилизации, в контексте процессов

«столкновения идентичностей». Имидж альтернативной духовности

буддизма созвучен сегодняшней ситуации культурного плюрализма и

многообразия, как своеобразный вариант «альтер-глобализации».

Принципиально важно подчеркнуть, что содержательно исчерпала

себя не только прежняя трактовка формационной модели объяснения

общественного развития, но и функционирующий в современной

теоретической мысли сценарий цивилизационного подхода к динамике

человеческой истории. Проблемы, с которыми встретилась современная

цивилизация, свидетельствуют о необходимости выработки новых

ценностей и, прежде всего, в духовно-культурной, социально-

антропологической сферах. Реальность требует нового определения

цивилизованности, наполнения новым содержанием социального бытия в

самом широком смысле, свободы, гуманизма, демократии, веры, в

частности.

Современная буддистская философия призывает к «духовной

революции», под которой понимается «призыв повернуться к более

широкому сообществу людей, с которыми мы связаны, и к поведению,

признающему интересы других наравне с нашими собственными». В основе

этого призыва этические основы – «Духовная революция ведет к революции

этической». Задача и требование нового тысячелетия – поиск путей к

достижению межнационального, или, скорее межобщинного,

сотрудничества, внутри которого будут признаваться различия между

людьми и будут уважаться права каждого (3).

Возможно, сейчас и складывается эпоха объединения всего

человечества, требующая выработки и общественной сакрализации новых

(универсальных) базовых идеалов.

1. См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.2. См.: Агаджанян А. Буддизм в современном мире: мягкая альтернатива

глобализму // htp :/ www . religar . ru ; Рябов С.В. Буддизм в Европе и глобализация // там же и др.

3. Далай-Лама XIV. Этика для нового тысячелетия. СПб, 2001. С. 201.

Социология.

Н.Л. Очиров

К определению политического консенсуса

Тема политического консенсуса в системе политической науки

неразрывно связана с теорией политического конфликта. Оба этих явления и

в политике являются неотъемлемыми событиями политического процесса и

выводятся из самой сущности как политических отношений, так и понятия

власти.

Вместе с тем, разработка теории политического консенсуса как

самостоятельного предмета в политологии оправдана с нескольких позиций.

Во-первых, предметом политологии является вся совокупность

политических отношений, в числе которых политический консенсус является

одной из форм отношений субъектов политики.

Во-вторых, политический консенсус может быть вычленен из

типологии консенсусов, поскольку имеет признаки как характерные для

консенсуса вообще, так и качественную определенность, позволяющую

считать его развивающимся не только по законам консенсуса, но имеющим и

собственные предпосылки. Тем более что в науке сложилось

дифференцированное понимание политического консенсуса в отличие от

собственно социального консенсуса, религиозного, культурного, хотя он и не

перестает быть по существу общественным явлением.

В третьих, разработка теории политического консенсуса приобретает

самостоятельное звучание ввиду его особой важности для политического

процесса и целостности общества. Такая теория может составить

альтернативу конфликтной парадигме, исходящей из положения о тотальной

конфликтности общества.

Таким образом, можно заключить, что политический консенсус

является самостоятельным актуальным предметом изучения политической

науки, познание которого расширяет представление о возможностях

политики как «искусства возможного».

Сам термин «консенсус» происходит от латинского consensus –

согласие, единодушие, что указывает на сущностный аспект отношений,

подчеркивая их коллективную сторону и процесс возникновения общего

интереса, совместного ощущения. Совместное ощущение – это, вообще

говоря, первичная объективация реальности.

Относительно понятия политического консенсуса в науке не

наблюдается особо жарких дискуссий. Однако различие во взглядах

существует, и есть мнение, что четкое представление о том феномене, на

достижение которого они направлены, имеется далеко не всегда (1). Не

претендуя на подробный обзор точек зрения относительно консенсуса

вообще, мы пойдем путем уточнения понятия политический консенсус и

выйдем, таким образом, к интегральному понятию консенсуса.

Резюме, подведенное Н. Варламовой в исследовании трактовок

консенсуса политологами, в котором автор заключает, что «Политологи

различают консенсус в «узком» смысле – как способ политического

разрешения различных споров и конфликтов, и в «широком»

общеполитическом, который иначе называется гражданским согласием» (2),

отражает смысл большинства из предложенных политологией трактовок

политического консенсуса.

Общая тенденция – приближать понятие политического консенсуса к

консенсусу социальному. Например, М. Хаттих считает политическим

консенсусом «общественное признание способов и средств политического

правления и интеграции» (3); по мнению А. Этцони, консенсус есть

согласование позиций и интересов с выгодой и благом для участвующих в

нем сторон (4). Дж. Роулс выдвигает понятие «перекрывающийся

консенсус», который, согласно его пониманию, охватывает всю базисную

структуру общества, то есть всю совокупность основных гражданских

институтов и покрывает собой политические принципы и ценности и

выражает собой идею толерантности для плюрализма современного

демократического общества (5). По мнению А. Глуховой, консенсус в

обществах западноевропейской демократии заключается в признании

исключительно конституционных форм преобразований и политических

действий, приоритета гражданского общества и права на существование

разных классов и социальных интересов, разделения властей и правового

государства как основы демократии, нерушимости права собственности и

разнообразия ее форм, причем надо отметить, что А. Глухова предлагает

рассматривать консенсус в большей степени как процесс, в котором

постоянно соединяются множество различных деловых, социальных и

нормативных ориентаций посредством политической коммуникации» (6). Н.

Медведев останавливается на синтетическом понимание консенсуса как

определенного состояния социальной общности (гражданское согласие) и

консенсуса как метода принятия решений (разрешение конфликта) (7), что,

по сути, повторяет понимание консенсуса у Ж. Падьоло, у которого он

обозначает состояние различной степени согласия и процесс согласования

(8).

Двойственность в понимании консенсуса, отмеченная Н. Медведевым,

также неоднозначна и в интерпретациях различных авторов предстает в виде

меняющихся пар: «способ и согласие»; «процесс и признание»; «метод и

состояние»; «способ решения и состояние»; «способ и процесс», а также

интегративных формул: «общественное признание способов»;

«толерантность (признание разнообразия)».

Вместе с тем, как мы видим, в самих парах перемежаются такие

качественные характеристики консенсуса, которые характеризуют его как:

процесс, результат (состояние) и метод (способ), что само по себе несет

различную смысловую нагрузку, и, по все видимости, не может быть

предикатом одного и того же предмета без известной доли релятивизма,

иначе фраза, типа: «методом консенсуса в процессе консенсуса мы достигнем

консенсуса» не должна восприниматься как абсурдное утверждение. При

наличии оснований признать за консенсусом черты процесса, результата и

метода, нельзя с полной уверенностью сказать, что консенсус это и то и

другое и третье, или не то, не другое, не третье, или что-то одно.

Очевидно, что различные классы политических событий, взятые для

анализа, под разным углом зрения представляются исследователям как

включающие в себя консенсус в одном случае, как результат, в другом, как

процесс, а в третьем, как инструмент. Сказанное позволяет усматривать

политический консенсус в виде некой формы политических отношений,

которая с точки зрения взгляда на процесс взаимодействия политических

субъектов может являться и желаемым результатом их взаимодействия и

действующим процессом, что, наш взгляд, раскрывает политический

консенсус как самостоятельный предмет исследования вне его

традиционного редукционизма в ряду инструментов урегулирования

конфликта. 1. См.: Юридическая конфликтология. // Под. ред. В.Н. Кудрявцева. М., 1995. С. 210.2. Там же. С. 211.3. Hattich M. Grundbegriffe der Politikwissenschaft. Darmstadt, 1980. S. 82.4. Etzioni A. Moral Demension. Toward a New Economics. N.Y., 1988. P.63.5. Роулс Дж. Теория справедливости // Вопросы философии. – 1994. – №10. С.38-52.6. Глухова А.В. Компромисс и консенсус как методы регулирования и разрешения

политических конфликтов./ http://www.rciabc.vsu.ru/irex/pubs/glukhova3.htm7. Медведев Н.П. Консенсуальные аспекты современного российского федерализма. //

Вестник Российского университета дружбы народов. – Cерия: Политология. – 2001. – № 3. – С. 67.

8. Падьоло Ж. Социальный порядок: принципы социологического анализа (Реферат О.Е. Трущенко) // Современные социологические теории общества. М., 1996. С.106-126.

Н.Л. Муджиков

Управленческие кадры и модернизация регионального строительного комплекса

При проведении исследования неформальных отношений в

управленческом взаимодействии на строительных предприятиях Республики

Калмыкия, мы обратили внимание, в том числе на действующую систему

воспроизводства управленческих кадров с целью сопоставления имеющегося

управленческого потенциала с задачами развития предприятий отрасли. Тем

более, что эти задачи уже оформлены в виде «Стратегии развития

строительного комплекса РК на перспективу до 2010 года» и реализуются

также в рамках Федеральной целевой программы «Жилище», осваивая

выделенные на эти цели региональные и федеральные средства.

При всех своих достоинствах, в указанной «Стратегии», в деталях

предусматривающей распределение средств на техническое перевооружение

предприятий, все же недостаточно, на наш взгляд, уделено внимания такому

важному аспекту, как подготовка управленческих кадров строительной

отрасли. Мобилизуя инвестиционные ресурсы, передаваемые в руки

управляющего персонала, не прошедшего соответствующую подготовку по

эффективному управлению ими, без отсутствия программы инвестирования

профподготовки строительных кадров, заинтересованная сторона в итоге

рискует увидеть модернизированную систему без качественных изменений.

В последние несколько лет региональный рынок труда при всей

ограниченной емкости испытывает постоянный дефицит руководителей

среднего звена. Очевидно, что региону не приходится рассчитывать на

приток управленческих кадров извне, а действующая образовательная

система не удовлетворяет и количественных потребностей рынка.

Возрастные и образовательные показатели свидетельствуют, что средний

возраст руководителя среднего звена строительной организации около 45

лет, при профессиональном стаже порядка 18-20-ти лет. По уровню

образования до 70% руководителей среднего звена имеют высшее

специальное образование, соответственно 30% – средне специальное. При

этом более 70% респондентов отметили, что по окончании вуза проходили

переподготовку по базовой специальности. Эти данные показывают, что

возраст и образовательный уровень менеджеров среднего звена обеспечивает

необходимую степень восприимчивости к новым знаниям. Поскольку весь

строительный комплекс Республики Калмыкия насчитывает чуть более

двухсот руководителей производственной сферы высшего и среднего звена,

затраты на образовательные программы в области управления будут

невелики. Более того, учитывая специфику строительного производства, надо

полагать, что менеджеры среднего звена являются источником

рекрутирования в топ-менеджмент строительных компаний.

Риск недооценки качественной модернизации подготовки

управленческих кадров состоит не только в снижении эффективности

инвестиций. Сегодня очевидной становится ведущая роль систем

менеджмента качества (СМК) в управлении организацией. Ситуация

осложняется тем, что отечественной стройиндустрии (как и всему

производству нашей страны) предстоит выдержать обострение конкурентной

борьбы на рынке в связи со вступлением России в ВТО. Разумеется,

масштабы этой борьбы будут различными в центре и в регионах. Как

указывает профессор В.В. Овчинников, сегодня Россия так пространственно

организована, что не способна принять международный капитал, который

концентрируется в основном в Москве и нефтеносных районах Севера и

Западной Сибири, поэтому к ВТО присоединяются именно эти территории

(1).

На наш взгляд, вступление в ВТО представляется наиболее

прагматичным способом смены, или, скажем, модернизации управленческой

элиты в целом, если бы такая задача ставилась намеренно. Многие

руководители предприятий, руководствовавшиеся социалистическими

методами и стратегиями управления, смогли удержать свои предприятия на

плаву в тот период, когда прогрессивные менеджеры терпели фиаско, просто

копируя зарубежные методики, пренебрегая их адаптацией к традиционным

социальным отношениям. Особенности данного стиля руководства, согласно

исследованиям Т. Баландиной, все еще широко распространены. Их

характерной чертой, например, является пренебрежение значением

организационной культуры на предприятии, которая, согласно зарубежным

теоретикам управления, как раз и является объектом управления.

Большинство таких руководителей придерживается командно-

административного стиля управления организацией, и отвергает возможность

делегирования управленческих полномочий (2).

Вот этому стилю управления, основанному на харизме руководителя,

видимо, и будет противопоставлена новая генерация менеджеров,

«заточенных» по Системе менеджмента качества (СМК). И, если верить

заключению экспертов Консорциума «Независимый инвестиционно-

стратегический Центр» (НИСЦ), то, после вступления в ВТО – открытия

России для практически свободного вхождения уже подготовленных

иностранных структур – почти все российские компании автоматически

окажутся неконкурентоспособными из-за неосвоения ими СМК и иных

стандартов ISO, что немедленно повлечет утрату внутреннего рынка

товаров и услуг (курсив мой, – М.Н.), не говоря уже о недоступности

«раскрывающихся» для них внешних рынков.

В этой связи решение вопроса о качественно иной стратегии

подготовки управленческих кадров для региональных производственных

комплексов уже сейчас может готовить адекватный ответ конкурентной

угрозе в недалеком будущем, способной привести производственную и

социальную сферы региона к кризису.

1. См.: Овчинников В.В., Райнш А. Международная сертификация систем менеджмента

качества. М., 2004.

2. Результаты исследования Т. Баландиной: данные URL источника, см.:

http://www.pmuc.ru/jornal/namber27/balandina.

Б.М. Мунянова

Некоторые показатели индекса развития человеческого потенциала

Республики Калмыкия

Сегодня перед нашей страной стоит трудная задача – перейти от

развития, базирующегося на эксплуатации природных ресурсов, к развитию,

основанному на использовании воспроизводимого ресурса человечества –

знаниях.

В последние годы ООН постоянно публикует доклады о развитии

человеческого потенциала в различных странах мира. Эти параметры для

анализа ситуации в регионах начала использовать и Российская Федерация. В

представленной статье мы хотели бы остановиться на анализе некоторых

важных аспектов указанной проблемы для нашей республики.

Важнейшими факторами роста человеческого капитала являются

экономический рост и обусловленный им рост доходных и потребительских

характеристик на душу населения. В 80-е годы прошлого столетия Калмыкия

сделала существенный шаг по пути преодоления разрыва в уровне развития

своего человеческого потенциала по отношению к среднероссийским

показателям. Об этом свидетельствует тот факт, что к началу 90-х годов

республика по многим параметрам достигла среднего по стране уровня, а по

таким важнейшим показателям, как производство мяса и зерна, реальные

денежные доходы и уровень потребления основных продуктов питания на

душу населения, она в 1990 г. превзошла показатели как по Российской

Федерации в целом, так и по многим ее регионам. (Таблица 1).

Таблица 1

Показатели социально-экономического развития регионов

в 1990 году на душу населения

№п/п Показатели РФ

РегионыРесп.Калм.

Респ.Дагест.

Астр.обл.

Волг.обл.

Ставр.край

Рост.обл.

1 2 3 4 5 6 7 8 91. Производство мяса на

душу населения, кг/год

68 171 42 50 96 117 96

2. Место, занимаемое Калмыкией в РФ по производству мяса на душу населения

1

3. Производство зерновых культур (в весе после доработки) на душу населения, кг/год

787 2638 267 259 2021 2446 2162

4. Место, занимаемое Калмыкией в РФ по производству зерна на душу населения

1

5. Денежные доходы на душу населения, рублей

2584 2883 - 2353 2381 2327 2492

6. Доля прироста сбережений населения во вкладах и ценных бумагах в объеме текущих денежных доходов (в %)

7,5 17,8 - 9,4 11,4 15,8 12,9

7. Потребление мяса и мясопродуктов в расчете на душу населения, кг/год

75 84 - 59 82 67 76

Трансформация экономических отношений в Калмыкии,

сопровождающаяся переходом от планово-социалистического способа

производства к рыночному, привела в общем и целом к деградации

хозяйственного механизма и социальной защищенности населения.

Динамика основных показателей социально-экономического развития

республики (Таблица 2) свидетельствует о том, что ее экономика все еще

находится в депрессивном состоянии, невзирая на некоторое относительное

оживление в сельскохозяйственной отрасли. Неуклонно снижаются объем

валового регионального продукта, промышленного производства,

сокращается число рабочих мест, инвестиций в основной капитал,

деградирует строительная индустрия. Рост численности поголовья,

наблюдаемый в последние годы, происходит в основном в личном подворье,

что не способствует расширению рабочих мест, а значит и повышению

благосостояния основной массы населения.

Таблица 2

Динамика основных показателей социально-экономического

развития РК за 1990 -2004 гг.

1990 1999 2000 2001 2002 2003 2004

2004 (2003) г. в

% к 1990г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9Численность населения, тыс. человек

328,6 314,6 314,3 305,6 291,8 290,6 290,0 88,3

Среднегодовая численность занятых, тыс. человек

159,4 118,6 117,4 118,1 117,8 116,5 115,8 72,6

Общая числен-ность безработ-ных, тыс. чел.

… 33,6 29,1 27,1 25,5 25,5 23,8 к 1999г70,8

Покупательная способность сре-днедушевых де-нежных доходов населения, в месяц, кг:- говядина- молоко, л.- масло жив-ное- яйца, шт.- сахар-песок

127100871

2016288

241501268073

281982694698

2820326966100

2921329

1081113

3520959

1127110

3320332

1080123

2620,145,153,642,7

Индекс физичес-кого объема ва-лового региона-льного продукта в % к предыду-щему году

98,8 175,0 96,0 94,2 … …

Индекс промыш-ленного произ-водства, в % к предыдущему году

82,03 114,6 117,1 86,6 107,6 94,4

Индекс физичес-кого объема про-дукц. с/х в % к пред. году

87,8 138,9 125,8 108,6 87,9 130,2

1 2 3 4 5 6 7 8 9Произ-во важ-нейших видов промышл. про-дукции: - нефть, включая газовый конден-сат, тыс.т.

-строит. кирпич, млн .усл. кирп.- хлеб и хлебо-булочные изд-я, тыс.т.- мясо, включая субпродукты I категории, тыс.т.

455

54,5

30,4

26,5

242

1,9

9,3

1,6

248

1,2

7,2

0,8

269

1,8

6,7

0,9

237

1,3

6,0

0,9

260

1,2

6,4

0,7

248,3

…

…

…

54,6

2003г.в % к 1990 г.

2,2

21,1

2,6Поголовье скота в хозяйствах всех категорий:- крупный рогатый скот, тыс. голов- овцы и козы, тыс. голов

357,9

3150,6

121,6

634,2

147,4

793,6

166,7

957,6

183,2

1100,9

197,2

1228,3

195,9

1274,8

54,7

40,5

Ввод в действие жилых домов, тыс. кв.м. общ. площ.

155 70 37 77 64 50 44,5 28,7

Удельный вес жилых домов, построенных населением, в %

9,0 58,7 69,8 64,4 68,4 79,3 70,9 в 7,9 р.

Индекс физичес-кого объема ин-вестиций в осн. капитал, в % к предыдущ. году

101 59,7 в 10,1 р.

67,8 83,1 39,2 92,6

Использование валового регион. продукта на НИР, млн. руб.

1,8 2,8 4,4 5,5 … …

Удельный вес численности на-селения с дохо-дами ниже вели-чины прожиточ-ного минимума, в общей числен-ности населения, %

… 61,5 67,7 53,9 58,0 54,6 52,8(III кв. 2004 г.)

Падение производства в 1990-х годах привело к негативным

изменениям в уровне и динамике реальных доходов населения, которые

наряду с другими институциональными и экономическими реформами

привели к крайне полярному социальному расслоению общества. Главной

проблемой в республике стала тотальная бедность, которая по всеобщему

признанию превратилась в один из важнейших факторов торможения

развития человеческого потенциала и экономики. Об этом свидетельствуют

нижеследующие индикаторы доходной дифференциации населения.

(Таблица 3).

Таблица 3Индикаторы доходной дифференциации

в 1995-2003г.г.

РК РФ 1995 г. 2000 г. 2001 г. 2002 г. 2003 г. 2003 г.

1 2 3 4 5 6 7Коэффициент фондов(коэффициент дифференциации доходов), в разах

8,7 10,5 11,3 11,7 11,8 14,4

Уровень бедности, в %

60,3 67,7 53,9 58,0 54,6 21,9

Квентильные распределениядоходов, в %:1-я, с наимень-шими доходами2-я3-я4-я5-я, с наиболь-шими доходами

7,3

12,216,823,140,6

6,6

11,516,323,042,6

6,4

11,216,023,043,4

6,3

11,115,922,943,8

6,2

11,115,922,9 43,9

5,6

10,315,322,746,1

Как видно из таблицы, дифференциация доходов населения Калмыкии

неуклонно растет. Все меньший объем доходов получают бедные и средние

слои населения (80 % от общей численности) и все больший объем доходов

(43,9 % в 2003 г.) сосредотачивается в руках 20 % граждан с наибольшими

доходами. Сегодня более половины жителей Калмыкии находится за чертой

бедности. И хотя дифференциация доходов приближается к

среднероссийским показателям, уровень бедности в Калмыкии выше, чем в

России в целом, в 2,5 раза.

Вместе с тем, если обратиться к среднестатистическим показателям

доходов населения по Калмыкии, то темпы их роста в несколько раз

превышают темпы роста уровня доходов по России. (Таблицы 4, 5).

Таблица 4

Уровень среднедушевых денежных доходов населения,

заработной платы и пенсий в РК к уровню 1997 г.

(1997 г. -100%)

1977 г. (тыс. руб.)

2000 г. 2001 г. 2002 г. 2003 г.

Среднедушевые денежные доходы в месяц (руб.)

475,6 956,6 1507,9 1718,1 2100,2

Среднемесячная зарплата (руб.)

542,1 1220,0 1759,1 2533,7 2960,8

Средний размер месячных пенсий (руб.)

342,9 749,6 1002,9 1274,7 1548,2

Среднедушевые денежные доходы в месяц (%)

100 201,1 317,0 361,2 441,6

Среднемесячная зарплата (%) 100 225,1 324,5 467,4 546,2Средний размер месячных пенсий (%) 100 218,6 292,5 371,7 451,5

Таблица 5

Уровень среднедушевых денежных доходов населения,

заработной платы и пенсий к уровню 1997 г. в РК и РФ в 2003 г.

(1997 г. -100%)

75

Темпы роста в 2003г. к 1997гг. РК РФ2003г. в % к 1997г. 2003г. в % к 1997г.

Среднедушевые денежные доходы в месяц 441,6 115,0Среднемесячная зарплата 546,2 130,0Средний размер месячных пенсий 451,5 110,0

Однако, не смотря на опережающие темпы роста, отставание в уровне

материального обеспечения населения Калмыкии в сравнении со

среднероссийским уровнем не только не сокращается, но нарастает. Так

денежные доходы населения в Калмыкии в ноябре 2003 г. были ниже

среднероссийского уровня в 2,5 раза, в ноябре 2004 г. – в 2,9 раза.

Потребительские расходы были ниже – в 3,7 и в 3,8 раза, соответственно. (1)

Закономерно возникает вопрос, за счет каких секторов экономики

растут средние статистические показатели доходности населения? Анализ

величины заработной платы по отраслям экономики республики в 2003 г.

показывает, что лидерами по уровню заработной платы здесь являются

область финансов, кредита и страхования, а также связь и сфера управления.

(Таблица 6).

Таблица 6

Заработная плата в отраслях экономики

и величина прожиточного минимума в РК, в 2003 г.

Отрасли экономики

Среднемесячная

величина, рублей

По отношению к заработной плате

в промышлен-ности, в %

По отношению к заработ. плате в науке и научн. обслуж., в %

По отношению к средней велич.

прожит.минимума, в %

Промышленность 2842 100 103 162Сельское хозяйство

1306 46 46 74

Связь 4172 147 152 238Торговля, общественное питание, снабжение, сбыт

1837 65 67 105

Финансы, кредит, страхование

9211 324 335 525

Здравоохранение, физическая культура и

2670 94 97 152

76

социальное обеспечениеОбразование 2458 86 89 140Наука и научное обслуживание

2749 97 100 157

Управление 5232 184 190 298Величина прожиточного минимума на душу населения, 4 квартал 2003 г.

Средняя величина прожиточного минимума

1756 62 64 100

В том числе:Население трудоспособного возраста

1856 65 68 106

Дети 1775 62 65 101Пенсионеры 1334 47 49 76

Наиболее низкой является величина заработной платы в сельском

хозяйстве, а также в торговле, общественном питании, снабжении и сбыте. В

Калмыкии в этих отраслях экономики сосредоточена основная численность

работающих и населения, занимающегося частным предпринимательством.

Но именно здесь – самая низкая среднемесячная величина заработной платы.

Поэтому, несмотря на некоторое оживление сельскохозяйственного

производства последних лет, уровень бедности практически не уменьшается.

Низкой остается заработная плата в бюджетных отраслях. Ее

среднемесячная величина в 2003 году в здравоохранении, образовании и

науке была ниже даже по отношению к заработной плате в промышленности.

Таким образом, постоянно фиксируемый в госстатистике рост

среднедушевых реальных доходов населения означает прежде всего, что

растут доходы богатых и высокооплачиваемых слоев, занятых в основном в

непроизводственных секторах экономики, в так называемом вторичном

экономическом секторе. Они и подтягивают до среднего уровня доходы

остальных слоев населения. Рост доходов бедных слоев в значительной мере

зависит от мер принимаемых федеральными органами власти и

соответствующих социальных программ. Он является результатом прямого

федерального регулирования, осуществляемого посредством механизма

77

индексаций минимальных пенсий, оплаты труда и размера пособий, и в

меньшей степени связан с экономической политикой региона. Социально-

экономическое обеспечение населения в Калмыкии сдерживает развитие ее

человеческого потенциала, определяя низкий уровень возможностей и

качества жизни, соответствующие потребительские стандарты.

Немаловажным фактором развития человеческого потенциала является

демографическая ситуация, определяющая продолжительность жизни,

численность трудоспособного населения. В годы реформ в демографической

ситуации Калмыкии стали складываться неблагоприятные тенденции.

Население в 2002 г. в сравнении с 1990-м годом сократилось на 11 % (36,2

тыс. чел.). По данным переписи общая миграционная убыль составила за этот

период 52,5 тыс. чел. (2).

За последние два года ситуация не меняется, сальдо миграции на

территории республики по-прежнему отрицательное. Убыль составила в

январе-ноябре 2003 г. – 1528 человек, в январе-ноябре 2004 г. – 1311 человек.

Естественный прирост населения не перекрывает механическую убыль,

население сокращается. Плотность населения Калмыкии упала с 4,3 человек

в 1990 г. до 3,8 в 2004 г. на тысячу кв. км. (3). Налицо весьма

неблагоприятный процесс обезлюдевания территории, играющей важную

геостратегическую роль в России.

Высокую долю среди мигрантов, выбывших за пределы Калмыкии,

составляют представители русской национальности. Если общая численность

населения между двумя последними переписями сократилась на 11 %, то

численность русского населения – на 21,3 %.

Вслед за снижением общей численности населения сокращаются

трудовые ресурсы. Среднегодовая численность занятых в экономике

составила в 1990 году – 159,4 тыс. чел., в ноябре 2004 г. 115,8 тыс. чел. Число

работающих в крупных и средних организациях сократилось с 84,9 тыс.

человек в 2001 г. до 78,0 тыс. человек в 2004 г. Снижение численности

трудовых ресурсов становится фактором, тормозящим развитие

78

производительных сил республики, ограничивает возможности размещения

здесь производств, делает республику непривлекательной для инвесторов.

Второй неблагоприятный демографический аспект – сокращение

естественного воспроизводства населения, вызванного падением

рождаемости. Коэффициент рождаемости сократился с 22,6 родившихся на

1000 населения в 1989 г. до 13,4 в 2004 году. Результатом сокращения

рождаемости стало снижение численности детей в возрасте до 5 лет.

Закономерно, что в республике наметилась тенденция старения населения.

Удельный вес лиц пожилого возраста (65 лет и старше) в общей численности

населения составил в 2002 году – 8,7 %, в то время, как согласно

классификации ООН, старым считается то государство, где доля пожилых

людей (65 лет и старше) составляет 7 %.

Старение населения увеличивает бремя нагрузки на работающих

членов общества. В настоящее время на 115,8 тыс. населения, занятого в

экономике, приходится 65,6 тыс. пенсионеров, состоящих на учете в органах

социальной защиты, или 1 пенсионер на 1,7 работающих, в РФ – 1 на 2.

Данная проблема имеет тенденцию к нарастанию в связи с высоким уровнем

миграции за пределы Калмыкии ее жителей в трудоспособном возрасте.

Немаловажным фактором изменения возрастной структуры населения

в неблагоприятную сторону является рост смертности, особенно в

трудоспособном возрасте. В сравнении с 1990-м годом она возросла в 2004

году на 24 % (с 8,2 умерших до 10,8 на 1000 населения).

В последние годы естественный прирост населения стал возрастать,

что является следствием демографического бума 80-х годов прошлого

столетия. Число родившихся увеличилось в 2004 году в сравнении с 2001

годом с11,4 до 13,4 человек на 1000 населения. Однако значительно более

высокое снижение уровня естественного воспроизводства населения в

сочетании с увеличением абсолютной численности людей старших возрастов

в 90-е годы сделали процесс демографического старения населения

практически необратимым. Естественный прирост населения сократился за

79

годы реформ в 4,7 раза: с 12,7 человек в 1990 г. до 2,7 на конец 2004 г. С 2002

г. наметилась тенденция увеличения естественного прироста, но как уже

отмечалось, он не перекрывает механической убыли населения. В связи с

чем общая численность населения продолжает сокращаться.

К сожалению, отсутствуют данные о рождаемости в национальных

группах. Однако можно предположить, что в связи с тем, что русское и

калмыцкое население, прежде всего молодежь, покидают республику в

массовом порядке, увеличение рождаемости в большей степени связано с

репродуктивным поведением представителей северо-кавказских народов,

работающих в сельскохозяйственном производстве республики и других

национальных групп мигрантов из южных стран СНГ. Их доля в составе

населения, согласно переписи 2002 года, составляет 8 % и продолжает

увеличиваться.

Как видно, динамика демографического потенциала Калмыкии

складывается неблагополучно. По сравнению с плотностью населения в

европейской части России, где она составляет 27 человек на 1 кв. км., в

Калмыкии она опустилась ниже 4 человек на 1 кв. км. Этого потенциала явно

недостаточно для освоения территории, ее богатств и создания развитой

поселенческой структуры. Огромный ущерб был нанесен сельским

поселениям в 1990-е годы. К сожалению тенденция механической убыли

населения в сельской местности продолжается и в настоящее время.

Калмыкия остро нуждается в населении, но каким будет это население по

этническому составу в недалеком будущем – это вопрос.

На фоне столь неблагоприятной динамики численности населения

важное значение имеет повышение его качества, определяемое прежде всего

уровнем образованности населения. Особую роль для развития страны и

регионов начинает сегодня играть образование в связи с новой глобальной

тенденцией – становлением экономики, основанной на знаниях, так

называемой, «экономики знаний».

80

Как показывает анализ показателей уровня образования за 2002 год

(Таблица 7). Калмыкия отстает от среднероссийских показателей по уровню

профессионального образования, но превосходит средний уровень по

общему образованию.

Таблица 7

Уровень образования населения в 2002 г.

Республика Калмыкия РФ

тыс. человек на 1000 человек на 1000 чел. 2002 г.2002 г. 2002 г.

1 2 3 4Все население в возрасте 15 лет и более:В том числе имеют:профессиональное образование:- высшее (включая послевузовское)- неполное высшее - среднее- начальное общее образование:- среднее (полное)- основное- начальное

227,4

33,47,059,021,0

49,033,021,0

1000

1482925894

21614494

1000

16031272127

17513777

Основу современного экономического развития, базирующегося на

знаниях и определяющего качество человеческого потенциала, составляет

третичное образование, которому в рамках российской образовательной

системы соответствует среднее профессиональное образование, высшее

профессиональное образование, а также послевузовское образование

(аспирантура и докторантура). Согласно показателям госстатистики по доле

лиц с третичным образованием среди населения Калмыкия превосходит

средний уровень по Российской Федерации. (Таблица 8). Эти показатели

отчасти объясняется тем, что малочисленная республика опережает крупные

соседние регионы по такому показателю как открытие филиалов

коммерческих учебных заведений. В данных учреждениях нередко царят

приниженные требования, кустарщина и дилетанство. Потому

81

«искусственность» превосходства средних показателей РФ по третичному

образованию вполне понимаемо.

82

Таблица 8

Доля лиц с третичным образованием

в численности населения в возрасте 25-64 лет в РК (2002г.), в %(по методологии ООН)

ПоказательТретичное

образование, всего (уровни 5-6 МСКО)

Уровень 5В, МСКО

Уровни 5А-6, МСКО

РК 65,7 43,6 22,1Россия 54,0 33,5 20,6

Таким образом, профессиональное образование является для населения

Калмыкии одной из базовых ценностей, определяющих социально-

экономическое положение и конкурентноспособность человека. Стремление

к получению профессионального и прежде всего третичного образования

достаточно высокое. (Таблица 9). Для жителей республики на фоне трудного

социально-экономического положения получение высшего образования

является одной из немногих реальных, оставшихся возможностей

социализации их детей.

Таблица 9

Темпы роста контингента студентов третичного уровня

по типам учебных заведений и формам обучения, 2003г. в % к 1995 г.

Годы Весь континг.

Государственные СУЗы Государственные ВУЗыВсе ВУЗыВсего Очное Не

очн. Всего Очное Не очн.

1995 г. 9807 4275 3105 1170 5532 3377 2155 5532

2003 г. 15907 5907 4648 1259 8798 4509 4289 10000

Темпы роста в % 2003 г./1995 г.

РК 162 138 150 108 159 133 199 181

РФ 133 137 124 225

Как видно из таблицы, в Калмыкии темпы роста студентов третичного

уровня в средних специальных учебных заведениях выше, чем в среднем по

России. Данная тенденция свидетельствует о высоком престиже средних

профессиональных учебных заведений среди населения и той роли, какую

83

играет эта система в развитии человеческого потенциала региона. Потенциал

студентов с третичным образованием – это тот резерв, на основе которого

возможно осуществление дальнейшего развития республики в случае

благоприятных структурных изменений в экономике.

Индекс развития для исчисления человеческого потенциала

рассчитывается на основе данных государственной статистики. Он доступен

для расчета и прозрачен для сравнения, зависит, как отмечалось выше, от

уровня доходов на душу населения, демографической ситуации и уровня

образования в регионе. Используя методику, применяемую при исчислении

данного индекса в ежегодных докладах ООН о развитии человеческого

потенциала в Российской Федерации, нами был определен. Индекс

человеческого развития в Калмыкии (Таблица 10) за 2002 год и ее рейтинг в

России по данному показателю.

Таблица 10

Индекс развития человеческого потенциала, 2002г., РКРегион Вал.

РП на душу нас.

(руб.)

Индекс

дохода

Ожид.продолжит.жизни(лет)

Уров.долго-летия

Уров.гра-

мотн.в %,

2002г.

Полно-та

охватаобуч.в %

Индекс

образо-

ваннос-

ти

ИРЧП(Инде-кс раз-вития чело-веч.

потен-циала)

Место в

РФ

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10РФ: 7438

(дол.)0,719 65,29 0,672 99,0 69,8 0,893 0,761

Респ.Тыва:

2244 (дол.)

0,519 56,48 0,525 99,1 64,6 0,876 0,640 78

РК:

1562 (дол.)44564 (руб.)

0,174 66,15 0,687 98,6 56,52 0,828 0,563 79

В сравнении с другими регионами России, показатели ИРЧП (4)

которых были опубликованы и проранжированы в Докладе о развитии

Человеческого потенциала в Российской Федерации, Калмыкия, как и

следовало ожидать, занимает одно из последних мест. Уровень доходов на

84

душу населения в Калмыкии, как явствует из анализа экономической

ситуации, никак не может быть выше, чем, например, в Московской,

Новосибирской, Калининградской областях и т. д. И действительно,

тщательный анализ и расчет предложенных показателей свидетельствует о

том, что основной причиной, определяющей величину ИРЧП в Калмыкии,

является чрезвычайно низкий уровень дохода населения. По остальным

параметрам, характеризующим долголетие, образованность и грамотность

населения, Калмыкия не намного отличается от среднероссийского уровня.

Следовательно, главным фактором дальнейшего развития человеческого

потенциала в республике, а значит и ее экономического развития, должно

стать повышение уровня жизни людей, развитие социальной сферы. Более

того, федеральное правительство рассматривает развитие человеческого

потенциала как один из основных показателей достижения целей и задач,

поставленных перед страной на ближайшую перспективу._____________________________

1. Социально-экономическое положение России. 2003, 2004 гг. // Ст. сб. Федеральной

службы госстатистики. М. 2003. С. 383; М. 2004. С. 386.

2. Материалы переписи населения. Хальмг Унн. 21 мая 2003 г.

3. Здесь и далее: Социально-экономическое положение Республики Калмыкия за 2003,

2004 гг.; Калмыкия в цифрах. Элиста. 1996, 2004.

4. Доклад о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации за 2004 г. М.,

2004. С. 99 – 101.

ПравоИ.Ч. Аксенов

Н.В. Аксенова

Эволюция судебной системы калмыков(конец XVII – первая половина XIX вв.)

85

Проблема правового наследия Калмыкии – сравнительно новая

исследовательская тема. Постановка ее связана с современным этапом

развития историко-правовой науки. Исследования в этой области позволяют

показать уровень развития калмыцкого права, его характерные черты, а

также выделить спорные моменты, касающиеся источников калмыцкого

права, его трансформации под влиянием российского законодательства. Этот

вопрос тем более актуален, что кочевые общества обычно исключаются из

общей схемы развития государственных и правовых институтов в связи со

спецификой их развития. Проблемным остается вопрос о роли раннего права

кочевых обществ, о его роли в формировании складывающейся правовой

системы, о соотношении основных правовых источников, в том числе

законоположений кочевников.

Своя система судоустройства и судопроизводства сложилась в

Калмыкии в конце XVII – первой половине XVIII в., и была известна под

наименованием «зарго». Следует отметить, что монголо-ойратские законы

1640 г. совершенно не упоминают ни о зарго, ни о его членах (заргучи), из

чего исследователями делается вывод, что в то время этот институт не был

известен ни в Монголии, ни в Джунгарии, ни в Калмыкии (1). Однако законы

калмыцкого правителя Дондук-Даши, появившиеся примерно через 100 лет

после съезда 1640 г., говорят о зарго и заргучи вполне определенно и

неоднократно (2).

Источники начала XVIII века упоминают, что калмыцкий хан

управлял своим государством при помощи Зарго. В это время это

учреждение имело двоякое значение: ханского совета, с одной стороны, и

высшей судебной инстанции – с другой. В.М. Бакунин отмечал по этому

поводу: «Зарго на их языке, а на нашем языке суд, бывает всегда при дворе

ханском, и присутствуют с особливой кибитке ханские первые и вернейшие

зайсанги, между которыми бывают и из попов по человеку и по двое, на

которых верность хан надежду имеет, а всех по их древнему обыкновению

больше 8 человек не бывает… От этой зарги зависит правление всего

86

калмыцкого народа, и в оной сочиняются указы ханские и калмыцким

владельцам о публичных делах, и черные приносятся хану для апробации и

потом переписываются набело и припечатываются ханской печатью, которая

хранится у первейшего и вернейшего его зайсанга»(3).

Сообщение Бакунина подтверждается и Палласом, который, однако,

дополнил его важным указанием о том, что подобные учреждения

существовали не только при хане, но и в каждом улусе при их правителях

«для отправления правосудия между своими подданными», и что они также

назывались Зарго (4). В своей судебной деятельности Зарго

руководствовались законами 1640 г. и обычным правом. Все решения этого

суда приобретали законную силу лишь после их утверждения ханом.

Но такое положение сохранялось только до 12 августа 1762 года,

когда вступило в действие положение о Зарго, разработанное русскими

властями. По новому положению суд Зарго составлялся из нойонов,

представлявших все калмыцкие улусы, а не только один ханский. Состав

Зарго отныне подлежал утверждению русским правительством. Все дела в

нем теперь должны были решаться по большинству голосов, причем хан, в

случае своего несогласия, уже не мог единолично своей властью отменить

вынесенное постановление, а должен был просить у царского правительства

разрешения на его отмену или изменение (5). Был создан общенародный

калмыцкий суд (6), который, однако, просуществовал недолго. Как известно,

в 1771 году большая часть калмыков покинули территорию их постоянного

кочевания и ушла в Джунгарию. После этого Калмыцкое ханство было

упразднено. Зарго хоть и продолжало существовать, но находилось под

постоянным контролем приставов. Как известно, институт приставов в

России был введен в 1782 году в соответствии с губернской реформой;

главная их обязанность заключалась в обеспечении охраны порядка,

исполнения законов. Поэтому основная задача Главного пристава и частных

приставов по улусам состояла в осуществлении надзора, в охране порядка,

участии в судебных разбирательствах (7). Все это вызывало недовольство в

87

среде калмыков, особенно предложения Главного пристава Н.И. Страхова о

ликвидации должности наместника и реорганизации Зарго.

В сложившейся обстановке в управлении Калмыкии Александр I по

предложению Коллегии иностранных дел подписал 26 октября 1803 года

именной указ «О подчинении Главного пристава при калмыцком народе и

Суда их Зарго астраханскому военному губернатору» (8). В Указе

отмечалось, что «для… большей удобности к прекращению частых их

распрей, повелеваем, чтобы Главный пристав, при них находящийся и Суд

их, именуемый Зарго, оставались по прежнему в ведомстве Государственной

Коллегии Иностранных дел, были подчинены, поблизости их кочевья,

астраханскому военному губернатору».

В июле 1807 года последовало предписание главнокомандующего

графа Гудовича о правах суда Зарго разбирать только тяжбы калмыков, а

грабеж, воровство, убийство рассматривать в присутственных местах по

российским законам. В Предписании, в частности, было указано, что

«калмыцкий суд Зарго по претензиям на калмык разбирать должен только

тяжбы. За воровство, грабительство и смертные убийства калмыки мнению

моему должны судиться по общим Российским законам и подлежащих

присутственных местах, ибо дела таковые не есть уже тяжебные» (9).

Сами калмыки неоднозначно восприняли изменения, внесенные

российской администрацией в их традиционную судебную систему. Так, в

1817 году члены калмыцкого суда Зарго вышли с прошением восстановить

прежние права суда Зарго с повелением находиться при нем безотлучно во

все времена года, определенному к ним от иностранной коллегии главному

приставу; также размежевать пожалованные им земли для спокойного

владения по занятию их в скотоводстве (10). Комиссия прошений, куда

обратились члены Зарго, в силу важности содержания прошения, приняла

решение доложить его Императорскому Величеству, внести его в Комитет

министров (11). В следующем прошении члены суда Зарго указывали, что

«посторонние заведования по делам калмыцкого народа не только

88

причиняют ему крайнее разорение, но и произвели в оном большое

разбродство, ибо не только не дают оному свободу чинить судопроизводство

по нашим законам, правам и преимуществам, дарованным Вашим

императорским величеством, но сверх того не давая знать ничего оному суду

делают свои распоряжения…» (12). В связи с этим просьба членов суда Зарго

заключалась в том, чтобы представитель ведомства Государственной

Коллегии иностранных дел, главный пристав находился при суде Зарго, имел

всегда пребывание в центре калмыцких улусов безотлучно зимой и летом,

«как для скорого решения дела в суде Зарго, так и для содействия оному в

защите калмыцкого народа от разорений, причиняемых нам жителями

окружных губерний и донскими казаками. Но дабы могло быть все сие

исполнено по силе высочайших грамот, дарованных нашему народу, и чтобы

дела наши могли иметь законное течение, Суд Зарго просит учредить

начальником одного из владельцев с согласия калмыцкого народа» (13).

Дело рассматривалось в течение двух лет и окончательно

разрешилось в 1819 году, когда в Азиатский Департамент министерства

иностранных дел пошел Рапорт, в соответствии с которым было принято

решение, «что преобразование суда Зарго, а равно всего калмыцкого штата

необходимо, что он касается постановления наместника, то вместо оного в

предупреждении могущих быть в неудовольствии, полезнее учредить из

владельца председателя, избираемого на срочные годы для соблюдения

порядка по суду Зарго» (14). Таким образом, изменения, внесенные

российской администрацией в функционирование суда Зарго, остались

прежними. Единственно, на что пошли российские власти, так это на то,

чтобы суд возглавлялся одним из владельцев. Хотя принципиального

значения для функционирования этого судебного органа это уже не имело.

Судебная система калмыков постепенно входила в российское правовое

пространство.

По распоряжению главного пристава Смолена с 1818 г. в суде Зарго

стали рассматриваться только гражданские дела по искам не более 25 рублей,

89

а в 1821 г. по указанию управляющего Кавказским краем А.П. Ермолова и по

основанному на нем распоряжению астраханского губернатора к

компетенции Зарго были отнесены дела по искам не более 5 рублей (15).

С 1825 году на суд Зарго были возложены и функции окружного

органа управления. Состав суда существенно не изменился. В его состав

входили восемь человек (два от духовенства, шесть от владельцев и

зайсангов), которые избирались в улусах сроком на три года и утверждались

Комиссией. Содействие работе Зарго оказывал один из специальных

прикрепленных помощников Главного пристава (16). Зарго рассматривал

гражданские дела на сумму не свыше 400 рублей. В основном это были

преступления, связанные с кражей скота, чужого имущества, отлучками и

самовольными переходами от одного владельца к другому. Кроме

центрального суда Зарго, в соответствии со ст.40 Правил 1825 г., решения

маловажных дел возлагалось на улусное управление, в «каждой Орде

полагаемое».

Правилами 1825 года все суды были разделены на гражданский и

духовный, разбиравший дела, касавшиеся религии, духовных лиц, семейные.

Зарго выступал по отношению к улусным судам как высшая апелляционная

инстанция и принимал к рассмотрению иски на сумму свыше 200 рублей, по

спорам по имениям, управлению аймаками и др. (17).

В этом же документе впервые определялись виды уголовных

преступлений в Калмыкии: измена; неповиновение властям; возмущение,

побег за границу со злым намерением; убийство; грабеж, изготовление

фальшивых денег; воровство свыше трех раз. Как видно,

вышеперечисленные виды преступлений отличались от традиционных,

присущих калмыцкому праву. Однако отмечалось, что уголовные дела судом

Зарго не рассматриваются. Согласно § 36 Правил 1825 года «Виновные в сих

преступлениях Калмыки судятся в Российских Присутственных местах, по

общим Государственным установлениям» (18). В этом заключается эволюция

правовой системы калмыков, которая в начале XIX века подверглась

90

трансформации под влиянием русского законодательства. В дальнейшем это

положение нашло свое отражение еще в одном документе, касающимся

управления калмыками.

«Положение об управлении калмыцким народом», принятое

Государственным Советом и утвержденное 24 ноября 1834 года императором

Николаем I, как уже было указано выше, существенно изменило правовой

статус Калмыкии. Отныне она становилась самостоятельной областью,

подчиненной Министерству Внутренних дел, а на месте – его

уполномоченному (астраханскому военному губернатору).

Высшим судебным органов в Калмыкии, по Положению 1834 года,

являлся Суд Зарго, рассматривающий гражданские, уголовные, а также и

семейные дела. Суд Зарго руководствовался при рассмотрении уголовных

дел российскими законами, а гражданских – древними калмыцкими законами

(«Великим Уложением» 1640 года, законами (токтолами) Дондук-Даши,

обычным правом). Судопроизводство осуществлялось на русском языке, при

необходимости с обязательным переводом на калмыцкий язык.

Улусные суды относились к судебным органам первой инстанции,

которые рассматривали дела по предписаниям Совета калмыцкого

управления, Суда Зарго, улусного попечителя, а также по просьбе частных

лиц.

Улусные суды, составляющие в Калмыцком управлении первую

ступень суда и расправы, принимали к рассмотрению и производству

следующие категории дел: уголовные, следственные, судебно-полицейские,

дела по опеке и тяжбы между калмыками разных улусов, и с посторонними

лицами.

Составлялись они в каждом улусе под председательством нойона-

владельца или Правителя улуса, с званием Улусного судьи, из улусного

попечителя, его помощника и двух заседателей – зайсангов. Заседатели

улусных судов из почетнейших зайсангов избирались на три года зайсангами

того улуса, под руководством нойона - владельца, или Правителя и при

91

содействии Попечителя и утверждались в званиях астраханским военным

губернатором.

В соответствии с главой 4 – «О Суде Зарго» Положения об

управлении Калмыцким народом от 28 декабря 1835 года (19), на его

рассмотрение поступали: 1) уголовные дела, подведомственные

Астраханскому Калмыцкому управлению; 2) тяжбы между калмыками или с

посторонними людьми; 3) «дела между Калмыками по несогласию родителей

с детьми и о неповиновении детей родителям»; 4) жалобы калмыков на

неправильное производство дел в улусных судах.

Решения, принимаемые по уголовным делам, представлялись на

утверждение военному губернатору, который утверждал постановления суда

Зарго. В случае если тяжущиеся стороны не были довольны решением суда,

то они могли подать жалобу в Сенат. Сами уголовные дела могли

рассматриваться Зарго только в тех случаях, если они были направлены на

ревизию из улусных судов или были предложены суду от военного

губернатора. Кроме того, суд Зарго рассматривал тяжебные дела, решением

которых в улусных судах тяжущиеся стороны были недовольны.

В соответствии с § 100 суд Зарго при рассмотрении уголовных дел

должен был руководствоваться российским законодательством; при решении

вопросов гражданского судопроизводства – «древними Калмыцкими

постановлениями», а в случае недостатка их также законами Российской

империи. Таким образом, традиционное судопроизводство все больше и

больше подчинялось общероссийскому законодательству.

Положение 1847 г. внесло некоторые изменения в организацию

управления Калмыкии. Улусным судебным органом продолжал являться

Зарго, рассматривающий гражданские, семейные, уголовные дела, вопросы

опекунства, имущественных споров (если между калмыками, то они

решались по калмыцким законам или нормам обычного права). Улусный

Зарго состоял из председателя (нойон-владелец или правитель), двух членов

92

(старший назначался попечителем, младший – помощником попечителя),

двух заседателей, избираемых из зайсангов улусным сходом на 3 года (20).

Однако, новое положение подробно регламентировало процесс

судопроизводства улусного Зарго, впервые введя такие понятия, как отдача

на поруки, принесение истцом и ответчиком присяги, текст которой

составлялся ламой и утверждался министром государственных имуществ,

обязательное присутствие свидетелей и т.д. Имущественные споры, сумма

которых превышала 30 рублей, а также уголовные дела, выходящие за

пределы полномочий Зарго, передавались в вышестоящий судебный орган –

астраханскую палату уголовного и гражданского суда.

При определении денежных взысканий с калмыков в пользу истца и

по другим случаям статья 169 Положения установила, что в опись продажи

имущества не должны были включаться жизненно необходимые вещи

(кибитка, одежда, семейные припасы продовольствия на 4 месяца, скот, если

у ответчика было не более одного верблюда, двух лошадей, трех коров и

десяти овец), в случае отсутствия имущества виновный отдавался на

заработки сроком на полгода для уплаты долга (21).

По мере распространения российского законодательства на

калмыков, они подвергались напрасной с их собственной точки зрения

ответственности. Многие из них попадали в тюрьмы за такие преступления,

«которые по древнему народному уставу, составленному сообразно с

обычаями калмыков, не навлекали бы на них такую меру наказания или

наказывались бы немедленно без всякой канцелярской волокиты» (22).

О том, что в конце рассматриваемого периода дела калмыков

рассматривались в общих судебных установлениях, свидетельствуют

многочисленные архивные документы. Так было рассмотрено дело об

определении опекунства над аймаком и имуществом умерших зайсангов

Эрдениевского улуса Цоросова рода (23), Дело о производстве дознания о

вооруженном нападении калмыков владелицы Бакбуш на хотоны

дербетовского нойона Эрдени Тайши Тундутова и на экспедицию главного

93

пристава калмыцкого народа А.В. Коханова, выехавшего в Дурбетовский

улус для расследования (24) и другие.

Несоответствие российского законодательства с традиционными

установками калмыков хорошо прослеживается в материалах еще одного

судебного дела, описанного известным исследователем Ф.А. Бюллером. В

1837 г. в Зарго рассматривалось дело об управлении аймаком Гурбун-Зур,

оставшимся после смерти зайсанга Церен-Убуши Мазанова, и поданном

прошении в связи с этим его жены Амгулунг о назначении ей содержания из

доходов аймака до совершеннолетия ее младшего сына Цедена. Зарго

отклонило прошение, мотивируя это тем, что Цеден прижит ею незаконно.

В 1843 г. Цеден, по-видимому, по достижении уже совершеннолетия,

обратился в Совет калмыцкого управления с объяснением, что мать его

Амгулунг была замужем за старшим сыном зайсанга Ончика - Мукою, после

смерти которого вышла замуж за его младшего брата Джиргала по обычаю

существующего у калмыков левирата, а потом за дядю Джиргала – Мирзу, от

которого родился Церен-Убуши, а он, Цеден, родился от четвертого брака

Амгулунг с зайсангом Тюгюджи - племянником Мирзы. Проситель писал,

«что второй, третий и четвертый браки были заключаемы без духовного

обряда, лишь с согласия родственников, и что родившийся от третьего брака

Церен-Убуши был признан законным зайсангом и управлял аймаком. Далее

Цеден добавил, «что так делалось на основании обычаев калмыков и правил

веры, которыми дозволяется меньшим братьям брать в замужество снох

своих, и что такие браки не требуют участия гелюнгов, а лишь достаточно

согласия родственников». По этому вопросу управление обратилось с

запросом к двум нойонам и правителям улусов, на что последние ответили,

что калмыки при первоначальном только бракосочетании совершают обряд

через духовных лиц. Оставшиеся после смерти мужа вдовы «переходят к

родственникам мужского пола или даже к посторонним без соблюдения

духовного обряда, но дети, рожденные от сих браков, пользуются всеми

правами законного происхождения и наследуют имение». Ламайское

94

духовное правление также нашло отзывы нойонов и правителей,

«сообразными с правилами ламайского исповедания, обычаями и обрядами

калмыков» (25). Следовательно Цеден в прошении совершенно правильно

мотивировал свое право на наследство, подкрепив просьбу ссылками на

существующие обычаи и обряды калмыков, а его прошение поддержали

нойоны, правители улусов и духовенство, подтвердив факт наличия

подобных обычаев у калмыков. Но Зарго, даже не приступив к рассмотрению

дела, посоветовало Цедену обратиться в Сенат. Этот пример наглядно

показывает, как изменившиеся условия стали вразрез с существующими у

калмыков обычаями и соответственно с обычным правом. Дело в

дальнейшем было решено в Сенате, суд Зарго от его рассмотрения

окончательно отказался.

Все это свидетельствует о том, что традиционные судебные

учреждения калмыков в XIX веке постепенно сходили на нет, став низовой

ступенью российской судебной системы. Калмыкия окончательно стала

составной частью Российской империи и ее правовой системы.

1. Очерки истории Калмыцкой АССР. М. 1967. С.1322. Голстунский К.Ф. Монголо-ойратские законы 1640 года. Дополнительные указы Галдан-хунтайджия и законы, составленные для волжских калмыков при калмыцком хане Дондук-Даши. СПб. 1880. С.4, 29

3. Бакунин В. Описание истории калмыцкого народа.// Красный архив. 1939. № 3. С.79; Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. М. 1964. С.4214. Паллас П. Собрание исторических известий о монгольских народах. СПб. 1776. С.3005. Очерки истории Калмыцкой АССР. М. 1967. С.181-1826. ПСЗРИ. Т. XVI. № 121987. Максимов К.Н. Калмыкия – субъект Российской Федерации. М. 1995. С. 40-41 8. ПСЗРИ. Т.XXVII. № 21011.9. НА РК. Ф.1. Оп.1. Д.79. Л.110. НА РК. Ф.И-1. Оп.1. Д.159. Л.311. НА РК. Ф.И-1. Оп.1. Д.159. Л.3 об.12. НА РК. Ф.И-1. Оп.1. Д.159. Л.713. НА РК. Ф.И-1. Оп.1. Д.159. Л.9, 9об.14. НА РК. Ф.И-1. Оп.1. Д.159. Л.83 об.15. Цитирую по: Команджаев Е.А. Государственные учреждения и законодательство Калмыкии… С.1716. Максимов К.Н. Калмыкия – субъект Российской Федерации. М. 1995. С. 4417. ПСЗРИ. Т. 40. № 30290. 18. Там же.19. ПСЗРИ. II отд. Т.Х, прибавл. к т. IX. № 7560а

95

20. Максимов К.Н. Калмыкия – субъект Российской Федерации. М. 1995. С. 55-5621. НА РК. Ф.И-19. Оп.1. Д.288. Л.122. Костенков К. Исторические и статистические сведения о калмыках, кочующих в Астраханской губернии. СПб. 1870. С.1923. НА РК. Ф.И-9. Оп.1. Д.9224. НА РК. Ф.1. Оп.1. Д.19525. Бюллер Ф. Инородцы Астраханской области.// «Отечественные записки». 1846. № 8. С.24-25

96

А.В. Бурдавицын

О проблемах обеспечения безопасностив духовно-культурной сфере развития общества

Последнее десятилетие Россия пытается преодолеть угрозу

дезинтеграционных этнополитических процессов, детеминированных

многими объективными и субъективными причинами, в том числе и

порожденных противоречивостью двух изначально заложенных в основу

государственного устройства Российской Федерации принципов:

национально-территориального и административно-территориального.

Одна из причин этнической напряженности, угрожающая безопасности

России, заложена, в частности, в самой структуре государства. Так,

например, крайние формы агрессивного сепаратизма экстремистски

настроенных лидеров так называемой «Ичкерии», направленные на

разрушение конституционного единства нашего федеративного государства,

переросли в полномасштабные боевые действия на территории Чеченской

Республики.

Сегодня реальную угрозу национальной безопасности России,

ее территориальной целостности, конституционным правам и свободам

граждан, социально-политической стабильности общества представляет

усиление терроризма в различных его формах.

Одним из радикальных проявлений сепаратизма является терроризм,

прикрывающийся религиозными лозунгами или религиозный экстремизм.

При этом религиозный экстремизм практически не встречается в "чистом"

виде, но тесно переплетается и блокируется с терроризмом национально-

политической направленности, который использует религиозно-правовые

нормы и догмы.

Религиозный экстремизм используется для достижения, в первую

очередь не духовных, а политических целей. А именно:

- независимости националистической элиты от центральной власти,

захвата власти путем отделения от всей страны;

97

- перераспределения жизненных ресурсов и природных

богатств,

передела собственности и присвоения государственной собственности;

- сохранения самоидентичности, самобытности

традиционалистических сообществ на основе мононациональности и

монорелигиозности, ухода от современной урбанистической цивилизации,

навязывания чуждого образа жизни и миропонимания, обращаясь при этом к

религиозному фундаментализму.

Обеспечение эффективного противодействия различным формам

экстремизма требует комплексного правового, социологического и

политического анализа этого сложнейшего социально-политического

феномена.

Наиболее серьезные последствия экспансии религиозного экстремизма

проявились на Северном Кавказе, где переплелись сложные политические,

социально-экономические, национальные, конфессиональные проблемы. В

Южном федеральном округе существует реальная угроза национальной

безопасности, целостности и суверенитету страны, проявившаяся в форме

агрессивного сепаратизма, выстраивающего свою стратегию на базе

воинствующего национализма отдельных этнических групп населения и

привнесенных в регион проявлений экстремизма на религиозной основе.

Проведенный анализ свидетельствует о том, что Северный Кавказ в

целом и Калмыкия в частности, сконцентрировал в себе ряд условий для

развития экстремизма. Прежде всего, это обусловлено:

- системным кризисом в экономике, следствием чего является

ухудшение социально-экономического положения населения, увеличения

доли необеспеченных и незащищенных слоев, нарастание социальной

напряженности в обществе;

- последствиями вооруженных конфликтов в регионе, где наряду с

чеченским и осетино-ингушским конфликтами, влияние на обстановку

оказали вооруженные конфликты в Закавказье, а так же периодические

98

обострения межнациональных отношений в республиках Северо-Кавказского

региона;

- эскалацией социально-политической напряженности в отдельных

субъектах Северного Кавказа, обусловленной мощными миграционными

потоками (например, проблемы миграции в Волгоградской и Астраханской

области, в Краснодарском и Ставропольском краях), нередко

спровоцированных нашими «коллегами» из-за рубежа.

- усилением влияния, в связи с причинами экономического характера,

нетрадиционных тоталитарных религиозных объединений и религиозных

организаций, проповедующих идеи исламского фундаментализма, в т.ч. и

одного из его наиболее радикальных течений - панкубизма. Главной целью

их деятельности является создание в регионах с преобладающим

мусульманским населением независимых государственных образований,

основная идея которых Исламское единение, ориентированных на

Саудовскую Аравию, Объединенные Арабские Эмираты, Кувейт, Турцию,

Пакистан (т.н. всемирный Халифат).

- возросшая криминализация общества, политизация уголовной

преступности, наличие нелегального рынка оружия.

Кроме того, выгодное геополитическое и экономическое положение

Северного Кавказа делает регион ареной столкновения интересов исламского

мира (Саудовской Аравии, Иордании, Пакистана, Ирана) и стран блока

НАТО (основным проводником политики которого в регионе является

Турция), основными целями которых является контроль за месторождениями

нефти.

Силы международного терроризма направляют свои усилия на

дестабилизацию социально-политической ситуации на Юге России,

активизацию в этих целях деятельности экстремистских организаций в

отдельных регионах Российской Федерации под прикрытием религиозных,

прежде всего, исламских лозунгов.

99

Однако, несмотря на попытки отечественных и зарубежных

«доброжелателей» представить конфликты на Северном Кавказе, как

противостояние христианства и ислама, между традиционными конфессиями

Юга России налажено конструктивное взаимодействие.

Совместной работой правоохранительных органов, органов местного

самоуправления республики, а также активной позицией лидеров

традиционных для Калмыкии религий (буддизм, православие и ислам)

удалось избежать трансформации межнациональных бытовых конфликтов в

межконфессиональные.

Однако проблемы существуют. Прежде всего, это то, что разногласия

между исламскими лидерами активно используются ваххабитскими

миссионерами. При этом вынужденный поиск различных источников

финансирования (и в первую очередь - заграничных), отсутствие духовных

учебных заведений в РФ (медресе) создает угрозу проникновения

ваххабитских миссионеров и их идей.

Религиозный экстремизм, а конкретно ваххабизм ищет лазейки там, где

во взаимоотношениях между исламскими лидерами возникают

противоречия.

Кроме того, существуют некоторые пробелы в правовой системе

государства по борьбе с религиозным экстремизмом. В частности, к таковым

можно отнести:

- отсутствие в законодательстве Российской Федерации четко

сформулированного механизма осуществления надзора за соответствием

деятельности общественных и религиозных объединений действующему

законодательству и контроля за соответствием деятельности общественных и

религиозных организаций их уставным целям;

- отсутствие в Федеральном законе «О противодействии

экстремистской деятельности» положений, регламентирующих координацию

работы субъектов противодействия экстремистской деятельности;

100

- отсутствие в системе государственных экспертных учреждений

направлений судебной экспертизы по вопросам, связанным с

экстремистскими проявлениями;

- отсутствие эффективной системы контроля за реализацией

федерального законодательства в субъектах РФ и муниципальных

образованиях.

В целях повышения эффективности работы по противодействию

экстремизму и координации многочисленных властных и общественных

структур представляется целесообразным создание рабочей группы по

противодействию экстремизму, в том числе и религиозному, при

Правительстве Республики Калмыкия. Одним из направлений работы группы

должно стать изучение диапазона взаимодействия органов власти

республики и традиционных конфессий в области социального партнерства.

Также нам представляется необходимым принять меры по укреплению

на республиканском уровне правовых механизмов борьбы с религиозным

экстремизмом, в частности, через инициирование разработки регионального

законодательства, регламентирующего деятельность представителей

религиозных объединений.

Так, в качестве положительных примеров такой деятельности можно

привести опыт территориальных органов Белгородской, Воронежской,

Магаданской, Костромской областей и некоторых других регионов нашей

страны по разработке и продвижению местных законов, регламентирующих

миссионерскую деятельность. Принятие указанных законов дает

возможность существенно улучшить инструментарий воздействия на

обстановку в регионах.

В целом проблемы обеспечения безопасности в духовно-культурной

сфере развития общества зависят во многом не только от усилий органов

правопорядка и безопасности, но и от слаженной работы органов власти и

институтов гражданского общества.

101

Экология

В.Х. Хомутников

Роль традиционной культуры в становлениигражданского общества

Глобальные трансформации современного мирового ландшафта

сопровождаются различными социальными вызовами и рисками. В данной

ситуации одним из ответов общества на них является обращение к ценностям

традиционной культуры. Это нашло свое отражение, в частности, в том, что

во многих регионах мира люди начинают осознавать необходимость

возрождения утраченных традиций. При этом актуализация значимости

традиционной культуры ни в коей мере не означает, что решение такой

проблемы следует усматривать только в ценностях прошлого. Здесь речь идет

о необходимости учета этнокультурных традиций при постановке проблемы

построения гражданского общества. Особенно это актуально для социального

пространства многонационального российского государства.

Тема гражданского общества является одной из основных в российском

дискурсе. Становление гражданского общества в России – факт

несомненный, но происходит оно крайне медленно. Главным приоритетом

здесь должно стать повышение ценности человека, его жизни и здоровья.

Реально вопрос для будущего страны сейчас состоит в том, успеет ли этот

крайне медленный процесс развития гражданского общества за

хищническим использованием природных ресурсов. Это вопрос политико-

экономический и социально-экологический. Осознание необходимости

вместить все возрастающую деятельность человека в естественные

возможности природных ресурсов и лежит в основе концепции устойчивого

развития. Как показывает практика, ни одно правительство не может этого

обеспечить без реального участия развитого гражданского общества (1).

Таким образом, человеческие ресурсы и природные ресурсы

оказываются главными ценностями государства и общества, и дальнейшее

102

развитие страны будет определяться успешностью реализации главного

приоритета по повышению ценности этих ресурсов. Инициировать этот

процесс и выступить надежным гарантом его развития может лишь

гражданское общество. Именно это и происходит сейчас в России. Осознание

важности экологической политики и определение повышения ценности

природных ресурсов в качестве главного приоритета национальной

экологической политики было инициировано общественностью и научным

сообществом.

Все чаще звучит скепсис: а не драматизируем ли мы ситуацию, говоря о

принципиальной важности экологической проблемы, ведь во многих

странах мира приоритетность таких проблем сейчас несколько принижена.

Такое временное формальное снижение приоритетности охраны природы

является частью общей цикличности приоритетов на уровне мирового

сообщества. Последствия такой ситуации для России и многих других

развитых стран могут быть принципиально различны.

Если в большинстве развитых стран отработанный механизм

государственного регулирования, развитое гражданское общество и

необходимый уровень экологической культуры все равно обеспечат

необходимые меры охраны природы, то в России принижение значимости

экологии, в силу отсутствия необходимого глубинного понимания важности

экологической проблематики как у чиновников, так и у широких слоев

общественности, может обернуться катастрофой как для нас, так и для всей

планеты если взять во внимание огромную значимость российских

экосистем для поддержания равновесия биосферы Земли (2).

Традиционная культура остается существенной областью жизни

всякого общества, определенной формой и способом трансляции

накопленного до этого человечеством опыта, и в условиях кризиса

ценностно-мировоззренческих основ техногенной цивилизации

представляется логичным обращение к тем элементам традиционной

культуры, которые могут помочь в преодолении кризиса.

103

У некоторых индивидов при слове «традиция», создается

представление о довлеющей силе прошлого, упорно стремящейся подчинить

себе новое, молодое, задержать ход развития жизни. Однако, это не совсем

так. Традиции закрепляют то, что достигнуто в общественной и личной

жизни, они – мощные социальные средства стабилизации утвердившихся

общественных отношений. Они закрепляют то, что есть в данное время,

играют роль социальных механизмов передачи новым поколениям

отношений старших поколений, воспроизводят в жизни молодых поколений

эти отношения.

В течение многих веков люди эмпирически, путем бесчисленных проб,

ошибок и находок отшлифовали такую организацию повседневных

отношений, которая не только приводила к практическому успеху в труде, в

быту, но и вместе с тем максимально полно передавала мысли, чувства,

привычки предшествующих поколений молодым. Традиции любого народа

есть результат воспитательных усилий в течение многих веков. Через эту

систему каждый народ воспроизводит себя, свою духовную культуру, свой

характер и психологию в ряду сменяющих друг друга поколений (3).

Изучение законов утверждения традиций может быть полезным для

понимания главных тенденций формирования гражданского общества и

научного обоснования его развития.

На фоне все более усиливающихся социально-экологических проблем

следует по-иному взглянуть на так называемые «народные традиции»,

которые в свое время, как известно, имели гармоничные взаимоотношения с

объективной природой. Современная же наука практически не оставляет

места таким видам традиционного этнического опыта человечеству, и

потому в настоящее время важно сохранить этот культурный генофонд как

возможную альтернативу «слепой глобализации».

В данном контексте усиливается потребность в концептуальном

анализе специфики постановки и решения проблемы «человек и природа» в

традиционных культурах, которые некогда были достаточно устойчивы и

104

стабильны, и даже более стабильны, чем инновационные системы в учете

потенциала традиционных этнокультурных структур в выработке

экологического сознания, отвечающего реалиям начала нынешнего

тысячелетия. Человечеству необходима комплексная проработка вопросов

эволюции отношений природы и человека в культурных традициях самых

различных народов.

Анализ ситуации свидетельствует о том, что изменение характера

отношения человека к природе на протяжении всего исторического периода

перекликается с изменением исторической реальности, с изменением

мировоззрения и сознания. При этом взаимоотношение человека с природой

характеризуется сменой состояний, приводящих к периодическому

нарушению природного равновесия и восстановлению его на другом уровне

каждого этапа развития общественного сознания.

Всегда, когда общество обращается к прошлому опыту, глубинам

человеческой истории, оно обосновывает их для современности. Насколько

важен для личности или общества осознанный опыт прошлого, зависит от

культурной установки по отношению к нему. Современному человеку,

находящемуся в потоке стремительно протекающих социальных процессов,

свойственно фиксировать свое внимание на тормозящей роли обычаев и

традиций. Через призму своего быстротечного времени он не всегда может

объективно оценить историческую роль этих социальных явлений.

Сегодня необходимо, адаптируя успешные западные технологии и

модели, заботиться в первую очередь о развитии эколого-ориентированного

гражданского общества в новых условиях надвигающегося экологического

кризиса.

Исследователи В. Леонов, И. Леонова отмечают, что: «…важно не

забывать, что гражданское общество не просто совокупность своих

институтов, но и источник и хранитель системы основных ценностей. В

гражданском обществе происходит сохранение, воспроизводство и развитие

культурных норм и норм морали, а также становление самой личности» (4).

105

Таким образом, речь может идти о том, что традиционная культура в

определенной мере коррелируется с гражданским обществом и может

выступить основой его формирования. Изучение законов становления

традиций может быть полезным для понимания главных тенденций

формирования гражданского общества и научного обоснования его развития.

В культурах различных народов в ходе исторического процесса

утверждаются и получают развитие определенные ценности, которые

указывают на общественное и личностное значение явлений и факторов

действительности.

На фоне коренных переломов в социальной организации общества, в

ходе обновления хозяйственных и культурных связей именно традиция

выявляется как один из механизмов решения таких проблем, как фактор

взаимодействия этноса и государства.

Обострение социально-экологических проблем требует пересмотра

сложившейся системы социальных отношений, традиционных

взаимоотношений общества и природы для разработки научных основ

перехода общества к устойчивому эколого-безопасному развитию. И эти

ценностные установки традиционных культур могут стать важным ресурсом

для построения гражданского общества и разработки стратегии развития

человеческой цивилизации.

1. Захаров В.М. Роль гражданского общества в решении проблем природопользования //

Гражданское общество в России: возможность самоорганизации и механизмы правового

регулирования. Сб. матер. Издание Совета Федерации Федерального собрания РФ. М.,

2005. С. 109-110.

2. Там же. С.110.

3. Суханов И.В. Обычаи, традиции и преемственность поколений. М., 1976. С. 3.

4. Леонов В., Леонова И. Гражданское общество в странах СНГ: состояние и перспективы

Политическая культура и социальная ответственность. № 11, 2004. С.163.// Россия. Третье

тысячелетие. Вестник актуальных вопросов.

106

Экономика

С.Н. Саранова

Налоговое администрирование в системесовременной российской региональной политики

В современных условиях реформирования федеративных отношений

одной из главных задач региональной политики российского государства

является регулирование текущего и перспективного развития региона.

Основой и комплексным показателем, определяющим возможности и

условия развития региона, является его социально-экономический

потенциал, в структуре которого весомую и активную роль играет налоговый

потенциал (1). Показатель налогового потенциала можно использовать не только

в рамках межбюджетных отношений (в качестве экономической основы для

распределения средств из Фонда финансовой поддержки регионов - ФФПР), но и

в региональных бюджетно-налоговых системах (в качестве информационной

основы планирования и прогнозирования налоговых доходов, нового направления

в аналитической деятельности налоговых органов) и в системе регионального

экономического анализа (в качестве одного из индикаторов социально-

экономического развития региона, связанного с макроэкономическими

характеристиками и отраслевой структурой региона и основы для построения

типологических группировок регионов по уровню бюджетных доходов).

Налоговый потенциал региона играет активную и двоякую роль в экономике

региона. Между налоговым и социально-экономическим потенциалом региона

существует как прямая, так и обратная связь. С одной стороны, чем больше

социально-экономический потенциал и чем полнее он используется, тем выше

налоговый потенциал, т. к. он зависит от величины налоговых баз, в основе

которых лежат различные экономические ресурсы региона: добавленная

стоимость, объемы реализации, прибыль, доходы, имущество. С другой стороны,

чем больше налоговый потенциал региона и чем полнее он используется, тем

107

выше поступления в региональный бюджет, которые являются финансовой

основой для осуществления региональными органами власти своих функций.

Следовательно, величиной налогового потенциала определяются возможностей

для использования и развития социально-экономического потенциала региона (в

этом выражается его активная роль).

Отметим, что в начале 1990-х годов, на этапе становления Российской

Федерации, развитой налоговой системы как таковой не существовало,

налоги не выполняли даже своей основной фискальной функции, не говоря

уже о своих других функциональных проявлениях. В то же время, поскольку

Россия была провозглашена федеративным государством и конституционно

закреплялся принцип бюджетного федерализма, в регионы были переданы

федеральные мандаты, на выполнение которых требовались определенные

финансовые ресурсы, которые, однако, не были так же централизованно

переданы из федерального Центра. В связи с этим субъекты Федерации были

вынуждены самостоятельно балансировать свои бюджеты. Однако, в силу

диспропорций в региональном развитии, большинство субъектов Федерации

не могло обеспечивать свои функции за счет собственных источников,

включая налоговые, и они стали хронически зависимыми от перечислений

(трансфертов) из федерального Центра.

Диспропорция в развитии российских регионов стала одним из

наиболее существенных факторов, сдерживающих переход экономики

страны к устойчивому социально-экономическому развитию. Так, несмотря

на подъем отечественной экономики в течение пяти последних лет, свыше

40% субъектов федерации имеют собственные доходы, недостаточные для

формирования даже пятидесяти процентов доходной базы

консолидированного регионального бюджета.

Среди причин подобной негативной ситуации - с одной стороны,

унаследованная от бывшего СССР крайняя неравномерность размещения

производственного потенциала по территории страны, а с другой стороны,

неэффективное реформирование отечественной экономики, в течение

108

последних десяти лет минувшего века – в особенности. Применительно к

развитию российских регионов оно, в частности, выразилось в формировании

сырьевой модели экономики, давшей конкурентные преимущества регионам,

располагающим месторождениями углеводородного сырья с высоким

экспортным потенциалом, и поставившей в тяжелые условия практически все

остальные регионы за исключением крупных мегаполисов; в устранении

государства от проведения осмысленной структурной, промышленной,

инвестиционной и научно-технической политики, проявившемся в

отсутствии научно обоснованного выбора соответствующих приоритетов;

усилении концентрации финансовых ресурсов в федеральном центре,

оставляющем на субфедеральном и, особенно, муниципальном уровнях

бюджетной системы явно недостаточный объем ресурсов для решения

социально-экономических проблем на местах; невысоком качестве

управления экономикой в ряде регионов и т.д.

Наиболее острые проблемы социально-экономического развития

стоят перед депрессивными регионами, для которых характерны

недостаточная конкурентоспособность предприятий реального сектора

экономики, низкий уровень реальных доходов населения, относительно

высокая безработица, критически значимая зависимость от федерального

центра в выполнении социальных обязательств на своей территории. В

этой связи решение проблемы повышения эффективности

функционирования экономики депрессивных регионов, инвестиционного

обеспечения их динамичного развития приобретает особую актуальность.

Формирование системы бюджетного федерализма в России была

заложена Конституцией, в которой выделены совместные бюджетные и

налоговые полномочия Федерации и ее субъектов. Представляется, что

общий вектор движения проводимой налоговой реформы должен быть

устойчивым и четким — от «регулирования» налоговых доходов

территориальных бюджетов в бюджетном законодательстве - к

разграничению налогов и расширению налоговой автономии регионов в

109

налоговом законодательстве. У регионов должны быть стимулы к

увеличению своих доходов, к финансовому самообеспечению, к более

рациональному и ответственному использованию бюджетных средств.

Современную историю российской региональной политики можно

условно разделить на четыре кардинально отличающихся друг от друга

этапа. Первый, до середины 1990-х годов, был нацелен на противодействие

дезинтеграции и борьбу с сепаратизмом. Следующий этап, до конца 1990-х

годов, был ориентирован на выравнивание уровня социально-

экономического развития регионов. На третьем этапе (2000-2005 годы)

практика выравнивания сочеталась с энергичным усилением вертикали

государственной власти и повышением зависимости регионов от центра.

Именно в этот период была принята целевая программа «Сокращение

различий в социально-экономическом развитии регионов Российской

Федерации». Было создано Министерство регионального развития РФ.

Однако уже в 2005 году был совершен очередной поворот. По признанию

Министерства регионального развития РФ, был достигнут предел

эффективности политики выравнивания. Было предложено отказаться от

практики механического подтягивания проблемных территорий до уровня

регионов-лидеров. В июне 2005 года Минрегион представил правительству

страны новую «Концепцию стратегии социально-экономического развития

регионов Российской Федерации», в которой упор уже делается на

дифференцированное развитие регионов, фактическое закрепление их роли

в экономике России и территориальной структуре хозяйства. Речь в

«Концепции» идет прежде всего о приоритетном развитии регионов двух

типов – «опорных» и «полюсов роста». «Опорные» - наиболее крупные,

экономически развитые регионы России. «Полюса роста» - это динамично

развивающиеся средние и небольшие регионы. Государственная

поддержка, как предусмотрено в «Концепции», будет оказываться в

первую очередь именно таким регионам, будет нацелена на их

стимулирование. Отметим, что «Концепция» не определяет поименно

110

указанные типы регионов. В связи с этим обратимся к рейтингу

инвестиционной привлекательности российских регионов за 2004-2005 гг.,

подготовленного Национальным рейтинговым агентством «Эксперт РА»

(2). Рейтинг в интегральном виде оценивает количество и качество

социально-экономического, политического и экологического развития

регионов. На основании результатов рейтинга для целей региональной

политики предлагается разделение российских регионов на семь типов.

Первые три типа – регионы-«локомотивы», «опорные» регионы и

«полюса роста – объединяет наличие высокого инвестиционного

потенциала» и значительных внутренних ресурсов развития, что позволяет

им достаточно устойчиво развиваться без существенной поддержки

федерального центра (Москва, Санкт-Петербург, Свердловская область и

др.).

Регионы «точки роста» - небольшие по численности населения и

экономической мощи образования, отличающиеся низким

инвестиционным риском (Тюменская, Томская, Вологодская области и

др.). В отличие от «полюсов роста» «точки роста» имеют ограниченные

перспективы экономического роста и уже через десять-пятнадцать лет

своего «потолка», когда даже высокая инвестиционная привлекательность

не в состоянии притянуть дополнительные инвестиции вследствие

ограниченности трудовых, территориальных, водных и других ресурсов.

К «проблемным» относятся регионы, обладающие не до конца

использованными ресурсами роста в силу худшего инвестиционного

климата и недостатка инвестиций. При повышении инвестиционной

привлекательности наиболее крупные из них могут стать «полюсами», а

небольшие – «точками роста» (Брянская область, Ненецкий автономный

округ, Республика Алтай и др.).

Наиболее многочисленную группу составляют регионы «с не

определившимися перспективами», судьба которых зависит от

111

профессионализма управления региональных властей (Республика

Бурятия, Республика Адыгея, Астраханская обл. и др.).

Наконец, последнюю группу – «особого внимания» - составили

регионы с наиболее высоким инвестиционным риском и небольшим

потенциалом, у которых в настоящее время нет реальных экономических и

политических предпосылок для перехода в другие категории (Карачаево-

Черкесская республика, Республика Калмыкия, Республика Дагестан и

др.). Поэтому с точки зрения инвестиционного климата предстоящее

объединение двух регионов «особого внимания» - Камчатки и Корякского

округа – скорее всего не приведет к ожидаемому эффекту повышения

инвестиционной привлекательности Камчатского края.

По-видимому, регионы последней группы, часть «проблемных»

регионов и отдельные регионы, которые так и не смогут определиться,

следует рассматривать как кандидатов на присоединение к регионам

первых трех групп.

Разделение регионов по признаку инвестиционной

привлекательности позволяет более обоснованно сформулировать

основные принципы новой региональной политики «поляризованного

развития», а также стимулировать региональные власти к более

энергичным действиям по улучшению инвестиционного климата,

увеличению социально-экономического потенциала, эффективности

налогового администрирования в регионе.

Функционирование налоговой системы региона зависит как от

экономической структуры экономики, так и бюджетной системы региона.

Отметим, что в «зону особого внимания» согласно приведенному

инвестиционному рейтингу входят многие национальные республики

Южного федерального округа, которых отличает достаточно высокая

дотационность из федерального центра. На объем и структуру налоговых

поступлений в бюджетную систему этих регионов влияет, прежде всего,

112

структура экономики, анализ тенденций изменения которой показывает

невысокую степень прогрессивности и существенное преобладание отраслей

и сфер с низким налоговым потенциалом. В связи с этим представляется, что

меры по налоговому регулированию экономики регионов должны быть тесно

увязаны с макроэкономической политикой государства, направленной на

прогрессивные структурные сдвиги.

Огромную роль в росте налогового потенциала играет

увеличение инвестиций в реальный сектор экономики. Увеличение

инвестиций практически автоматически приводит и к росту налоговых

поступлений. Приведенный инвестиционный рейтинг показывает низкий

уровень инвестиционной привлекательности регионов из «зоны особого

внимания». Перелом в инвестиционной привлекательности может

быть достигнут в результате согласованной политики федеральных

и местных властей. Первые должны реализовывать меры по

преодолении депрессивности, включая так называемые автономные

инвестиции, а вторые с учетом местной специфики стимулировать развитие

производства, включая меры налогового регулирования.

Одной из мер является расширение самостоятельности в

налоговых инициативах региональных органов власти, то есть возможностью

применения налогов, не отраженных в списке Налогового Кодекса.

Необходимо, на наш взгляд, расширить возможности органов власти по

применению налогового кредита, изменению налоговых льгот на

инвестиции. Для устранения негативных моментов, возникающих в процессе

взаимодействия органов власти и хозяйствующих субъектов важно

обеспечить публичный характер предоставления налогового кредита,

открытость информации о выплаченных налогах, а также солидарную

временную ответственность властей и предпринимательских кругов. Наряду

с усилением публичности необходимо повысить качество налогового

администрирования как важнейшего ресурса в повышении эффективности

113

работы налоговой системы и инструмента государственного регулирования

экономики.

Отметим, что возможности предоставления инвестиционных

налоговых льгот в части налогов, поступающих в региональный бюджет

независимо от их статуса, прописаны практически в каждом региональном

законе, регулирующем инвестиционную деятельность. Методом

противодействия подобному подходу со стороны федерального центра

является увязка их введения с трансфертной политикой. На практике это

означает, что трансферты могут быть просто уменьшены на величину

налоговых льгот, предоставленных субъектом федерации для

стимулирования инвестиционной деятельности.

Следовательно, в реальной действительности лишь наиболее развитые

регионы могут проводить активную налоговую политику для оживления

инвестиционной активности, а для регионов, получающих трансферты из

федерального бюджета, аналогичные возможности отсутствуют (исключение

составляет лишь предоставление инвестиционных налоговых кредитов и

предоставление льготы по налогу на прибыль в размере 4%

налогооблагаемой базы). Такое положение дел сдерживает экономический

рост в депрессивных регионах и требует пересмотра. Сложившаяся ситуация

является парадоксальной: у более развитых регионов намного больше

шансов привлечь инвестиции и при прочих равных условиях, и они же

получают дополнительные преимущества в предоставлении налоговых

стимулов. Это приводит лишь к углублению существующих диспропорций в

уровне развития регионов.

Одним из путей решения данной проблемы является отказ от

расщепления налоговой базы между бюджетами разных уровней в пользу

законодательного закрепления непересекающихся налоговых выплат. В

настоящее время этот подход уже можно рассматривать как своеобразный

«mainstream» развития теории бюджетного федерализма. Внедрение в

114

межбюджетные отношения принципа бюджетной автономии, суть которого

заключается в том, что федеральные налоги должны полностью поступать в

федеральный бюджет, региональные — только в региональные бюджеты,

местные - исключительно в бюджеты муниципалитетов, признается

целесообразным и на официальном уровне. Тем не менее, и за пределами

2005 года пересечение налоговых баз предполагается сохранить по таким

налогам, как налог на прибыль, экологические платежи, налог на добычу

полезных ископаемых, акцизы на спирт и по некоторым другим. Это в

значительной степени сохранит имеющиеся недостатки распределения

налогов между различными уровнями бюджетной системы.

Представляется, что дальнейшее развитие принципа бюджетной

автономии должно найти свое отражение в распределении налогов между

федеральным и субфедеральными бюджетами исходя из следующих

соображений (3):

1) Во избежание конфликта интересов налог на добавленную

стоимость должен иметь федеральный, а налог на прибыль – региональный

статус. Тогда органы власти на местах, способствуя росту собственной

налоговой базы (увеличению прибыли), будут одновременно содействовать и

укреплению налоговой базы федерального бюджета (т.е. - росту добавленной

стоимости). Например, любой инвестиционный проект, направленный на

снижение материалоемкости производства и обеспечивающий рост прибыли,

неизбежно приводит к увеличению доли добавленной стоимости в структуре

цены реализации продукции. Обратное раскрепление налогов (НДС –

региональный статус; налог на прибыль – федеральный) методологически

неверно, с одной стороны, потому, что прибыль является частью

добавленной стоимости и перевод соответствующего налога на верхний

уровень бюджетной системы не имеет логического объяснения, а, с другой

стороны, вполне возможна налоговая оптимизация в рамках действующего

законодательства, сохраняющая налоговую базу по НДС и при этом

уменьшающая налоговую базу по прибыли.

115

2) Акцизы на спирт могли бы получить статус федерального налога, а

акцизы на ликероводочные изделия – регионального. Такое решение

укладывается в рамки концепции частичного восстановления

государственной монополии на производство и оборот алкогольной

продукции.

3) Мощным ресурсом реформирования всей налоговой системы

является изъятие ренты. Она должна изыматься преимущественно в

федеральный бюджет (с оставлением до 20% в бюджете региона, где ведется

добыча полезных ископаемых, в основном, для решения экологических

проблем, этой добычей обусловленных), а налоги, собираемые после изъятия

ренты, – распределяться между разными уровнями бюджетной системы в

соответствии с принципом бюджетной автономии.

4) Единственным налогом, на который полное распространение

принципа бюджетной автономии представляется нецелесообразным, является

подоходный налог. Причем аргументы в поддержку данного тезиса носят не

столько экономический, сколько гуманитарный характер. Каждый гражданин

России, являющийся плательщиком подоходного налога, должен знать, что

на его средства решаются не только региональные, но и

общегосударственные проблемы (укрепление обороноспособности страны;

поддержание стабильности национальной валюты; развитие судебной

системы и т.д.).

Важно отметить, что решение проблемы совершенствования

межбюджетных отношений должно быть комплексным и одной, пусть и

весьма эффективной, реализации принципа бюджетной автономии здесь явно

недостаточно. Необходимы дополнительные стимулирующие воздействия

при распределении налоговых полномочий в сочетании с существенной

корректировкой трансфертной политики в направлении использования части

ресурсов на реализацию приоритетных проектов развития экономики

субъектов федерации.

116

Регионы являются субъектами национальной экономики, со своими

культурно-историческими, природно-климатическими и иными

специфическими условиями развития, а не абстрактными экономическими

единицами. Каждый регион занимает определенное место в хозяйственном

комплексе страны, составляя в то же время единое экономическое целое с другими

регионами. Создание эффективных и научно обоснованных подходов к

развитию региональных систем является одним из важнейших условий для

укрепления положительных тенденций экономического развития и выходу

России из кризиса.

В этих условиях представляется исключительно актуальным вопрос

поиска путей увеличения экономического потенциала территорий, как

основы конкурентоспособности всего государства. Поэтому исследование

вопросов государственного регулирования экономики, в том числе в

налоговой сфере в региональном разрезе в настоящее время приобретает

особую значимость.

1. См.: Коломиец А.Л., Мельник А.Д. О понятиях налогового и финансового потенциалов региона // Налоговый вестник, 2000. - № 1; Свинцова А. П. Региональный аспект теории налогового потенциала // Вестник Тюменского государственного университета, 2001.- № 1; ШалюхинаМ. Н. Налоговый потенциал региона: проблемы оценки, формирования и эффективного использования // Налоговый вестник, 2001. № 1.

2. См.: Эксперт. № 44 (21-27 ноября 2005 г).3. См.: Марголин А.М., Хутыз З.А. Теория и практика инвестиционного обеспечения

развития экономики депрессивных регионов. – М.: НЦСиМО, 2004.

117

Наше наследие

Н.Ц. Манджиев

К вопросу об изучении калмыцкой прозы о депортации

Огромная общественная, философская, научная, культуроведческая

проблема – судьба народа, оторванного от национального мира, родной

земли, лишенного гражданских прав, возможности творить, обучаться на

языке предков – стала предметом исследования в произведениях

калмыцких писателей. Вырванный из родной почвы, оказавшийся в

замкнутом кругу спецпоселения, но столкнувшийся с универсальными

проблемами жизни и смерти, желаний и ограничений, испытавший

моральное унижение, нищету, политическое неравенство, осознающий

свою трагическую отъединенность от судьбы Родины, ее

многонационального народа и выстоявший несмотря ни на что – таким

предстает человек в калмыцкой прозе о депортации.

Исследование депортации народа в художественной литературе –

проблема многоаспектная. Произведения о депортации калмыцкого народа

не получили должного освещения в критике, рецензии были единичны (1).

Однако тема ссылки народа в художественных произведениях

затрагивалась в научных статьях литературоведов (2). Как научная

проблема тема ссылки калмыцкого народа была поставлена и освещалась в

исследованиях Р.А. Джамбиновой (3) и Н.Ц. Манджиева (4). В текущем

году появилась специальная работа (5), в которой автор избрал для

исследования проблемы депортации народа центральный вопрос

художественной концепции литературного произведения – концепцию

человека. Концепция человека, этот сложный художественно-

филососфский комплекс, предполагает разные аспекты исследования:

общий статус личности, а значит постижение структуры личности,

психологическую, духовную структуру и т.д. Автору ближе первая

118

позиция, так как она предполагает обращение к натуре человека, этической

традиции, нравственной установке, определяемой обстоятельствами и

ментальностью человека. Работа отражает движение калмыцкой

литературы и науки о литературе, вносит новые предложения,

способствует с позиции историзма становлению плюрализма взглядов,

поэтому в исследовании предмета важен не только нравственный,

психологический аспект, но и социальный, философско-этический. При

общем идейно-эстетическом сходстве художественные произведения

воздвигнуты на разнящемся мировоззренческом фундаменте. В основание

его лежит «поколенческий» принцип, политическая принадлежность.

Таким образом, особое значение проблема депортации имеет для

общественного развития в условиях нового политического времени, в

условиях становления новых основ конституционного строя российского

государства.

Какое мировоззренческое основание лежит в осмыслении проблемы

депортации калмыцкого народа? Здесь позволю обратиться к строкам

книги Р. Гамзатова «Мой Дагестан». Гамзат Цадаса говорит сыну: «На

первое же место нужно поставить нрав и характер своего народа. Сначала

ты горец, аварец, а потом уже Расул Гамзатов. Откуда возьмется Расул

Гамзатов, если не будет Аварии и аварского народа? Откуда возьмутся

твои собственные законы, если не будет общих для народа законов,

выработанных веками?». И в то же время возникает ряд вопросов: является

ли литература о депортации явлением сугубо национальным и полностью

принадлежащим своему времени? Как определять литературное явление,

возникшее в 90-е годы ХХ века: поток, пласт, течение? Что определяет

специфику современной прозы и перспективы ее развития в осмыслении

концепции человека: проблема или характер, не определяется ли этим

сложносоставная тема исследования? Есть ли различия в авторской

активности на разных этапах развития прозы о депортации? Следует ли

119

вводить в состав данной национальной традиции произведения,

написанные не на языке данной нации?

Отвечая на первый вопрос, по всей видимости, следует сказать, что это

дело не только национальное. Депортация народов – часть истории страны,

ее эстетическое осмысление является также частью отечественной

литературы и науки о литературы. Об этом свидетельствуют произведения

А. Солженицына, С. Липкина, А. Приставкина, В. Гроссмана, О. Волкова.

К сожалению, отечественное литературоведение не занимается изучением

этой проблемы. Литературная критика и наука 60-80-х годов прошлого

столетия избегала прямого разговора о депортации. Истинная трагедия в

произведениях оставалась за кадром – ощущение ее порождалось общим

читательским впечатлением, выражалось особым тоном, настроенностью,

общим смыслом произведения. Писатель видел в торжестве партийного

решения идеал человеческой справедливости и вынужден был закрывать

тему. Но писатели показали, как их герои, оказавшись в

противоестественных условиях, живут по естественным законам,

вытекающим по некоему природному руслу из философии и жизненного

опыта, из той обстановки, из тех обстоятельств, в которых они действуют.

Тема жизни ссыльных калмыков сплетается с проблемами времени, в то же

время необходимо было творчески воплотить и жестокость, цинизм,

произвол, принуждение со стороны государства. Эта творческая задача

вела к драматизму бытия, передавшегося писателями через морально-

этические аспекты жизни человека. В прозе этого периода авторов

волнуют социально-организационные проблемы жизнеустройства

спецпереселенцев.

В произведениях действуют различные герои, преимущественно дети,

женщины, старики. Образы детей можно рассматривать как стадии развития

национального характера, но это было и удобной формой воплощения

запретной темы. Тема депортации народов более отчетливо прозвучала в

годы «оттепели» и была приглушена в эпоху неосталинизма. В повестях А.

120

Балакаева «Три рисунка», «Судите меня сами», А. Кукаева «За Обью-рекой»

концепция человека осмыслена в концепте «судьба» («заян») в традициях

национального менталитета. Осмысление человека происходит не только

через концепты «судьба», но и «спецпереселенец», «война», «сиротство»,

«пространство», «время». В повести А. Балакаева «Судите меня сами» время

выступает судьей человеческой судьбы, оно же лечит душевные раны. Такое

же осмыление времени предстает в повести А. Джимбиева «Когда человеку

трудно» («Шиндя»). Судьба человека обусловлена временем, Шиндя

говорит, что в ее бедах виновато время. Это представление придает

определенный смысл идее о социальной обусловленности человека. Волей

исторических обстоятельств спецпереселенец являлся детерминированной

личностью. Проявить протест против социальной предопределенности он не

мог изначально. Другой характерной особенностью в осмыслении судьбы

человека является концепты «природа», «зима». Концепт «природа» - это

место, где природа испытывает человека на выносливость. Концептосфера

включает в себя и такие концепты, как «достоинство», «доверие»,

«гордость», «красота», «любовь» и другие. Вовлечение в повествовательную

ткань произведений национальных мотивов позволяет увидеть особенности

менталитета народа, которые способствуют постижению сложной концепции

человека, и в которых воплотилась картина мира, вбирающая в себя одну из

трагических страниц истории народа – депортацию.

Произведения калмыцких писателей 60-начала 80-х годов ХХ в.

показали, что несмотря на господствовавшую концепцию человека-

гражданина, который представал как идеал эпохи, способный подчинять свои

чувства государственному долгу (при этом скрывая правду истории), процесс

поворота общественной мысли начался гораздо раньше «разрешенного», и

этот поворот не мог не найти своего отображения в литературе. Поиск

духовных ценностей, не изменяющих своего значения в зависимости от

политической конъюнктуры, не прекращался никогда, да и сегодня этот

поиск не остановлен. Новое время позволило по-новому прочитать

121

произведения А.Балакаева, А. Джимбиева, А. Бадмаева, А. Кукаева, увидеть

сложность их художественных и социально-философских идей, не

устаревших и сегодня. Изменились не только общие представления о

литературе советского периода, но, и что чрезвычайно важно, сами

принципы ее изучения. С другой стороны, понять новаторство писателей

оказалось возможным, поняв авторскую концепцию, осмысливавших

проблему человека в трагических обстоятельствах времени.

В калмыцкой литературе 1990-х годов почти вся художественная проза

была посвящена теме депортации, поэтому, нам представляется, что такое

сложившееся художественное явление, как проза о депортации, следует

обозначать понятием «литературное течение». Определяющим в таком

подходе является единство выраженных в нем «объективных отношений и

обстоятельств национально-общественной жизни (В. Хализев).

В освоении темы депортации в калмыцкой литературе в конце 80-90-х

годов выделяются два этапа. Первый период - период гласности,

характеризуется эмоциональным восприятием прошлого и появлением

произведений общественно-публицистического характера. В 90-е годы прозе

о депортации свойственен углубленный, аналитический подход.

Принципиальное отличие прозы заключается в содержании, выходящем

далеко за пределы конкретного жанра, сюжета, ситуации и более всего

сказавшемся в концепции мира и человека, обретающей в лучших

произведениях ту философски-обобщающую глубину, которая

предопределялась требованиями нового времени. Путь, которым прошла

литература за эти годы в творческом постижении темы депортации, можно

определить следующим образом – это воспроизведение обстоятельств, затем

исследование характеров и, наконец, исследование человеческих судеб.

Творческие поиски определялись прежде всего динамикой развития двух

концепций времени – концепции исторической правды и концепции

человека. Основным ведущим мотивом произведений о депортации является

тема памяти. Воспоминание – это не только структурно-повествовательный

122

принцип, в нем заложена трагическая правда времени. Новое обращение к

мотиву памяти представлено как чувство трагического разрыва и

восстановления «связи времен». Новый подход к проблеме памяти открыл

новые художественные возможности, появилась раскрепощенность сюжета,

раскованность повествования. Произведения о депортации предстают как

одна цельная книга-трагедия. В целом, проза о депортации - это

относительно завершенное, имеющее самостоятельную ценность

художественно-эстетическое явление. Подход с таких позиций позволяет

подойти к произведениям с точки зрения художественной эволюции,

отметить воздействие традиций прошлого.

В исследовании проблемы концепции человека наиболее плодотворным

представляется сосредоточиться на проблемах новаторства в изображении

человека, художественного конфликта как эстетической конденсации

реальных общественных и социальных противоречий, жанра, как той

содержательной формы, которая определяется единством предмета

изображения и авторской позиции в его оценке. Постижение этих вопросов

всегда выводит к исследованию характера персонажа. Проблематика прозы о

депортации заключена в своеобразии конфликта, который отражается в

трагической ситуации, когда человеческое и гражданское требование героя

вполне осуществимо, но в социально-политической обстановке депортации

оно становится неосуществимым. Трагедия усугублялась тем, что в такую

обстановку был поставлен не только отдельный человек, но весь народ. В

прозе о депортации создан художественный мир, наполненный трагическим

состоянием. В произведениях предстает правда жизни, поэтому

художественный образ подкупает достоверностью, жизненной

конкретностью, а тема депортации поднимает разговор о человеке до

проблем общечеловеческих. Ценность художественного произведения

измеряется, несмотря на автобиографическое влияние, не только

привлеченным материалом, но и тем, что создает из него формирующая

творческая мысль талантливого художника.

123

Депортация изменила не только социальный облик народа, но и

психологию индивида, что нашло отражение в произведениях писателей,

причем в некоторых случаях, не в лучшую сторону. Политические,

религиозные, этические воззрения никогда не были безразличны для

литературы. Связанные с ними представления о месте человека в мире, о его

возможностях (социальных, биологических), о человеческой справедливости

и справедливости по отношению к человеку – менялись и вели за собой

изменения в нравственной сердцевине, содержательном ядре литературы, в

конечном счете, в концепции человека. Своеобразие художественной

концепции человека в прозе о депортации обусловлено не только опытом

литературы, но и национальными традициями. Усиление исторических и

национальных красок в обрисовке психологии и поведения персонажей

своеобразно оттеняет содержание образа, придает особый трагический и

поэтический смысл. В произведениях о депортации обращает на себя

внимание связь с фольклорными традициями, которая служит не только

обогащению поэтики и стиля произведений, но и концепции человека.

В прозе о депортации происходит восхождение к высотам

философского обобщения. Во многих произведениях в художественную

ткань повествования органично вплетены народно-этические представления,

прежде всего буддийские аналогии и образы, в контексте которых

осмысливается судьба (заян) человека. В современной прозе, в отличие от

прозы советского времени, в концепции человека заян (судьба) не несет ту

смысловую нагрузку, которая помогала писателям избегать политической

стороны пребывания в Сибири. В современных произведениях заян (судьба)

человека предстает как аюл, на что обратила внимание Р.А. Джамбинова, как

нечто стихийное, как бедствие. Это насилие обстоятельств, с которыми не

может совладать герой. Заян – это компромиссы, к которым побуждает

героев это «насилие»: изменить обстоятельства нельзя, значит надо

смириться, приспосабливаться, не унижая собственного достоинства. В

произведениях о депортации тема судьбы осмысливается в таких концептах,

124

как «достоинство», «совесть», «честь», «пространство», «время», «дружба»,

«враг», «власть», «война», «труд» и т.д. В концепции человека

определяющими ценностными качествами предстают достоинство личности,

гордость, честь, непреклонность, доверие, трудолюбие и т.д. Возможно ли, в

условиях полных мук и страданий сохранять собственное достоинство? Все

тирании, все тоталитарные государства огнем и мечом искореняли

достоинство своих граждан, вся государственная машина была направлена на

то, чтобы люди только радовались физическому существованию,

протекающего без боли и издевательств, и ни на что не претендовали. Но

люди в нечеловеческих условиях сохраняют человеческое достоинство –

одно из главных ценностей личности. В плане общественном, историческом

смысл жизни героев заключался в том, чтобы быть необходимым и служить

Родине. Однако государство, которое выступило от имени Отечества,

отвергло эти стремления, и именно в этом состояла историческая драма и

трагедия народа. Кардинальным образом в современной прозе о депортации

меняется традиционный концепт «дорога». Концепт «Родина» - это земля

родившая (В.Курбатов), а сибирская земля предстает для калмыков

чужбиной, не родной, она не рожает, а поглощает. Дорога в «товарняках»

оборачивается смертью, долгими и страшными муками, лишает человека

надежды на будущее. Особую роль в художественном осмыслении

концепции человека имеют концепты «природа», «зима», которые также

участвуют в создании трагической концепции человека. Концептосфера

прозы о депортации, сотканная национальными образами, воплотившая

особенности народного менталитета, заключая в себе трагический пафос, в

то же время насыщена гуманистическим оптимизмом, верой в

справедливость и в свершение законности, в величие человеческого духа. В

настоящий момент, в калмыцкой филологической науке проблеме концептов

в художественных произведениях, шире калмыцкой культуры, посвятили

свои работы языковеды. Соответственно предмет исследования в таких

125

работах представлен в лингвистическом аспекте, литературоведческое

исследование концептов, в том числе в прозе о депортации, ждет своего часа.

В современной прозе о депортации меняется стиль, тип мышления

героя и самого художника. Печатью трагизма в произведениях отмечено

само отношение писателя к отраженной действительности. В совокупности

созданная писателями концепция человека соединяет в себе ценности

трансцендентные, общественные, культурные и личной жизни, что

характерно для самой действительности. Герои произведений преодолевают

трагическую ситуацию в биографическом плане, эпическая концепция жизни

сохраняется благодаря народно-этической, буддийской основе

мировоззрения героев. В думах о времени, смерти ярко раскрывается

сущность народного отношения к вечному вопросу бытия. Согласно

народному представлению существует такое понятие, как «цагин селгян» -

постоянство перемен, смена времени неизбежна.

Многообразие жизненного содержания преобразуется в оригинальную

художественную действительность (художественный мир) произведения в

жанрах панорамного романа (А. Балакаев), повести-хроники (А. Балакаев).

«Бытописательные» повести (А. Джимбиев, А. Бадмаев) воссоздают

обстановку той эпохи, картины быта и нравов. Мемуары и

автобиографические произведения (М. Нармаев, Л. Инджиев) создают

достоверную картину глазами очевидцев и участников событий. Через

нравственно-психологическое состояние, духовную историю

автобиографического героя передается внутренняя доминанта характера,

сложность судеб. Мемуаристика, художественно-документальная проза

представали не только в чистом виде, но и как переходные художественные

формы. Появившись как повести, художественные произведения затем

определялись авторами как автобиографические (Т. Бембеев), автор

дописывал автобиографические главы или создавал и дополняющие

повествование очерки (Б. Сангаджиева), новые произведения (Н. Бурулов).

С позиции художественного осмысления темы сила рассказов Т. Бембеева о

126

депортации проявилась в том, что автор концепцией человека решает

проблему противостояния власти и личности, попранной им, всесилия

государства и трагедии отдельной человеческой судьбы, утверждающей

чувство собственного достоинства. Обстоятельства (государственная воля),

олицетворяемые в лице коменданта, заставив человека совершить нечто даже

помимо его воли, не в состоянии сломить его духовную силу.

А. Балакаев, Т. Бембеев, Н. Бурулов, С. Байдыев с величайшей

симпатией изображают человека, мироощущение которого связано с

народным опытом жизни, с его верованиями, культурой. Это люди как будто

простого мышления, обыкновенного характера, но они думающие люди, а в

конечном итоге незаурядные личности, утверждающие свое человеческое

достоинство. Наиболее ярко концепт «достоинство человека» развернут в

зреющих характерах детей. Народные обычаи, буддизм запрещали воровство,

в этих традициях разворачивается концепт «достоинство» в повестях А.

Балакаева «Три рисунка» и Т. Бембеева «Дни, обращенные в ночи». Иное

развитие данный концепт получит в повести С. Байдыева «Ночные сны –

дневные заботы». Писатель заметил те плевела, которые начали пагубно

воздействовать на нравственное состояние народа. Читатель видит, как

происходит закладка фундамента человеческого характера, которому

предстоят тяжелейшие жизненные испытания. С. Байдыев показал жизнь во

всей ее наготе, в сложности человеческих характеров и поступков. При этом

он вводит в содержание повести необычные для традиционной калмыцкой

литературы образы. Герои в созданном писателе художественном мире

отчетливо трагически противостоят заведенному порядку бытия, которому

склонна подчиняться основная масса других обитателей. Своеобразен

концепт «дети» в его повести, в которой он в сложной ситуации ХХ века

обращается к биологическому здоровью детства, чтобы найти в нем опору

для социального, исторического оптимизма (Г. Гачев).

А. Балакаев в романе «Арвн гурвн одр, арвн гурвн жил» («Тринадцать

дней, тринадцать лет») в художественную концепцию человека вводит

127

фактор времени. Человек в изображении автора предстает не винтиком, не

бессловесным существом, попавшим в жернова истории, а личностью,

достойной уважения. Вопреки всем тяготам герои сохраняют свою

человеческую ценность, независимо от того, изображен ли его образ с

детальной обстоятельностью или с лаконичной немногословностью. Здесь

нельзя говорить о каком-либо участии в «делании истории» или

организованном сопротивлении ее жестокости. Возможности, которыми

располагает спецпереселенец, ничтожны, а машина подминающая его под

себя, - всесильна. Поэтому герои, понимая многое в уродстве окружающей

действительности, относятся к ней как к некоей фатальности (заян), которая

не поддается изменению. Депортация, как и плен, выключили индивидуум из

хода истории, а история – это время.

Велика роль авторской личности в повествовательных структурах

прозы о депортации. Авторская позиция – один из важнейших факторов,

формирующих богатство и многообразие прозы о депортации. В

повествовании, наряду с «самосильностью» характера героев (М. Горький),

определилась тенденция – прямое участие автора, авторская активность

определяется и возрастанием публицистичности. Авторское отношение к

действительности влияет на выбор жанра произведения, на первом этапе

развития прозы автор, выступая, как участник событий, словно не доверяя

гласности, спешил поведать о трагедии народа. Поэтому широкое развитие

получают разновидности художественно-документальных жанров. Среди

изменений художественной структуры повествования возрастание авторской

активности особо заметно. Она дает знать не только в художественно-

документальных, но и в психологических повестях, романе. Позиция автора

ведет к трансформации повествования, прослеживается в разных

структурных компонентах. Это ощутимо и в уменьшении функционального

значения панорамности и многогеройности, переносе акцентов с событийных

на нравственно-психологические коллизии, в осмыслении мира и человека в

128

контексте художественно-эстетических и философско-этических исканий

времени.

Относительно методологической проблемы, касающейся произведений

калмыцких авторов, пишущих о депортации на русском языке, следует

сказать особо. Это сложная проблема, связанная с современным состоянием

национальной культуры, языка. В калмыцкой литературе есть целый ряд

таких произведений, они ждут своего осмысления, этот вопрос предстает как

перспектива дальнейшего научного исследования. В целом, калмыцкая проза

о депортации, представая как сложное, оригинальное художественно-

эстетическое и философско-этическое явление, скрывает в себе многие

потенциальные творческие возможности и ждет осмысления литературной

наукой в различных аспектах.

1. Джамбинова Р. Правда водопадами…//Элистинские новости. - 1993. – 11-17 декабря.2. Джамбинова Р.А. Правда истории и ее отображение в литературе Калмыкии.//Социалистический образ жизни и перестройка (на материалах КАССР). – Элиста. - 1989; Джамбинова Р.А. Трагическое в литературе (Опыт национальной литературы).//Репрессированные народы: упразднение их государственности и проблемы развития. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. – Элиста. - 1993; Пюрвеев В.Д. О системе образов в повестях Н. Бурулова./В помощь учителю методисту.//Теегин герл. - 1998. - № 6. Менкенова Л.М. Тема депортации в калмыцкой детской литературе.//Политические репрессии в Калмыкии в 20-40-е гг. ХХ в. – Элиста, 2003; Манджиев Н.Ц. Концепт «судьба» в калмыцкой повести о депортации.//Вестник Калмыцкого регионального отделения Российского философского общества. – Элиста.- 20053. Джамбинова Р.А. Роман и автор. Новые грани художественности. – Элиста. – 1996; Джамбинова Р.А. Писатель и время. – Элиста. - 19964. Манджиев Н.Ц. Вера в человека. Своеобразие героя в произведениях о депортации А. Кукаева, Т. Бембеева и С. Байдыква. – Элиста. – 2002; Манджиев Н.Ц. Помнит сердце (Человек и время в автобиографических произведениях о депортации). – Элиста. – 2003; Манджиев Н.Ц. Проза 60-70-х годов о депортации калмыцкого народа: новый взгляд. – Элиста. - 2004 5. Манджиев Н.Ц. Калмыцкая проза о депортации: концепция человека. – Элиста. - 2005

129

РецензииР.А. Джангужин

Формирование информационно-коммуникационного пространства как

условие становления национальной культурыРецензия на монографию В.М. Горового «Особенности развития информационных баз современного украинского общества».

Монография В.М. Горового (1) посвящена чрезвычайно актуальной

теме, во многом определяющей современный статус всякого государства, а

не только Украины, которой посвящено исследование, которое выступает в

качестве самостоятельного субъекта международных отношений,

обладающего всеми признаками и характеристиками государства, с развитой

институциональной инфраструктурой и в котором информационное

пространство выполняет государствообразующие функции.

Актуальность избранной автором темы определяется априорным

положением о том, что в условиях, глобализации, ускоряющей движение

информационных потоков, многократно возрастает роль и значение

инструментария их обработки. В свою очередь, работа по интерпретации

информационных потоков предусматривает использование новейших

технологий при их классификационном и квалификационном

структурировании, с целью их оптимизации и адаптации к условиям

национальной экономики и социальных процессов, протекающих в стране.

Надо сказать, что избранная автором проблема достаточно глубоко

проработана в украинской научно-теоретической литературе такими

авторами, как И.И. Лукинов, О.Г. Беларус, А.К. Скаленко, С.И. Соколенко,

О.В. Зерницкая, В.К. Врублевский, В.И. Хорошковский, обзорный анализ

работ которых, равно как и классические труды зарубежных авторов теории

информационного пространства, осуществлен автором монографии во

вступлении и в специальных разделах первой главы «Информационные базы

как способ общественной структуризации» (с.2-110).

130

Наряду с обзором основных концепций информационно-

коммуникационного пространства как новой реальности современного

глобального мира, все более активно влияющих на характер социальных

процессов, автор выстраивает модуль своего персонального видения

проблемы в формате национальных интересов Украины. Этот подход

реализуется автором через введение «принципа достаточности», благодаря

которому «информационный продукт» интерпретируется им не как

обобщенный образ, но как конкретное выражение интерактивной связи

украинского общества с тотальностью мировых информационных потоков. В

этой связи совершенно уместным видится обращение автора к классическим

трудам основоположника современной социальной науки Питирима

Сорокина, в части методологического применения его концепции об

«информационной матрице», которая абсорбирует информационные потоки

и трансформирует их в социальную концепцию, приемлемую для

определенной информационной среды. При этом автор справедливо

подчеркивает, что активизация информационных блоков, диктуется

потребностями науки, производства и социальных процессов, которые, в

условиях глобализации, расширяют масштабы своего функционирования,

одновременно входя в режим нарастающего ускорения (с.65-89). «…

информационная эпоха, на старте которой мы находимся, - утверждает автор,

- во все большей мере уже сейчас, требует от науки качественного

переосмысления, в первую очередь, информационных ресурсов общества во

всех сферах жизнедеятельности» (с.77).

В развитие этой проблемы автор сделал многообещающую заявку,

однако, как представляется, соотношение общецивилизационной

информационной мега-пространства и пространство «информационной

матрицы», внутри которой осуществляется процесс национально-

государственной самоидентификации, не получил у автора достаточной

проработки. А, между тем, если иметь ввиду концептуально-

функциональную структуру подобного подхода, то именно соотношение

131

этих таксономических уровней – мега-пространства и национальной

«информационной матрицы» составляет целостный смыслообразующий цикл

исследуемой автором проблемы.

Впрочем, утверждение рецензента может восприниматься с той же

долей небеспорности, как и соображения автора относительно формата

разработки исследуемой им темы.

В развитие исследуемой темы автор анализирует специфику эволюции

информационных баз современной Украины (одноименная глава, с. 110-199).

В этой части автор демонстрирует основательное знание практической

стороны проблемы, что позволяет ему рассматривать ее, как в ракурсе

теоретико-методологических аспектов, так и с собственно, практических ее

измерений. Как представляется, осуществив детальный анализ

формирующихся центров абсорбации информационно-коммуникационных

потоков в контексте профильной специфики украинских информационно-

аналитических центров, автор делает чрезвычайно важный практический

вывод, который становится одним из фундаментальных положений его

исследования: он состоит в том, что «информационный продукт» в

значительной мере усиливает конкурентоспособность отраслей

национальной экономики, как на микро- так и на макро-экономическом

уровнях. (с.198). В этой части важно и то, что Горовой затрагивает одну из

интереснейших тем, которая расположена вне зоны внимания многих

авторов, исследующих информационно-коммуникационные проблемы, по

мало объяснимым причинам, игнорируется ими. Речь идет о весьма важной

части общественной жизни, являющейся субстанциональным признаком

национальной «информационной матрицы» - семиотике народных обрядов,

которые, актуализируя генетическую коллективную память, выполняют

чрезвычайно важную, нацио-образующую функцию.

Несомненную практическую ценность исследования представляет

анализ автором места и роли библиотек в развитии и оптимизации работы

132

информационного пространства, осуществленный им на «полевых

материалах» деятельности украинского библиотечного сообщества и, прежде

всего, на обобщении практики работы Национальной библиотеки им.

В.И.Вернадского, как флагмана сети национальных библиотек Украины

(глава III. С.199-256).

Автор рассматривает деятельность библиотек под углом зрения

модернизации библиотечного дела в контексте лавинообразно

увеличивающихся информационных потоков, совершенствовании

технологии их аккумуляции, обработки и преобразования в

«информационный продукт», необходимый национальной экономике,

обществу и его культуре. То есть, адаптации сети библиотек к меняющимся

реалиям ускорения процессов глобализации. Прежде всего, это создание

параллельных электронных библиотечных фондов, применение новейших

достижений электронной техники и технологий для повышения

оперативности работы обслуживающего персонала библиотек и пр., и пр…

Однако в этой части автор рецензии должен откровенно признаться,

что уровень его профессиональной компетенции перестает соответствовать

требованиям, накладываемым на достаточно квалифицированного эксперта

проблем, исследуемых автором монографии. В силу этой причины рецензент

не сумел подняться выше уровня рядового читателя и, в процессе чтения,

постигал массив проблем, затронутых в монографии «открывая для себя

неизведанный и удивительный мир «хранилищ знаний».

В заключительной главе монографии посвященной актуальным

вопросам развития информационного потенциала украинского общества в

период постиндустриальных изменений, автор, на основе проработанной в

предыдущих главах и разделах своего исследования, попытался

смоделировать наиболее важные направления и проекты, направленные на

модернизацию работы с информационно-коммуникационным

пространством. Глава носит прогностический характер, однако прогнозы

133

автора «вырастают» из его практических знаний специфики работы

библиотечной отрасли и построены на его высокой профессиональной

компетенции, что, в значительной мере, повышают их прикладное значение.

Подводя итоги сказанному, позволим себе утверждение, что

осуществленное автором исследование вызовет чрезвычайный интерес, как в

научном сообществе, так и в кругах профильных специалистов в области

информационно-коммуникационных технологий и библиотечного дела.

1. Горовой В.Н. Особенности развития социальных информационных баз современного украинского общества. Киев, 2005. 299 стр.

134

События и комментарии

В сентябре 2005 г. при поддержке Российского философского общества (РФО), Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) вышел первый номер совместного «Вестника» Общественного фонда "Национальный кадровый резерв Республики Калмыкия" и Калмыцкого регионального отделения РФО. В сборнике нашли отражение актуальные проблемы современного социально-экономического развития общества. Авторами статей выступили ведущие отечественные и зарубежные ученые, представители государственных структур и реального сектора экономики.

17 октября 2005 г. ведущий эксперт Фонда, член КРО РФО Мунянова Б.М. приняла участие и выступила на республиканском совещании общественных организаций по вопросам формирования Общественной палаты РФ.

20 октября 2005 г. в диссертационном Совете при Волгоградском государственном университете состоялась защита докторской диссертации зам. председателя КРО РФО, зам. Председателя Правления Общественного фонда «Национальный кадровый резерв Республики Калмыкия» Бадмаева В.Н. по теме: «Феномен национальной идентичности (социально-философский анализ)» на соискание ученой степени доктора философских наук.

24 ноября 2005 года состоялась встреча Председателя КРО РФО, Председателя Правления Общественного фонда "Национальный кадровый резерв Республики Калмыкия" доктора философских наук Горяева А.Т. с известным российским ученым-филологом, заведующим кафедрой литературы и журналистики Адыгейского государственного университета доктором филологических наук Шаззо К.Г. по вопросу оказания методической помощи по организации Общественного фонда "Национальный кадровый резерв Республики Адыгея". Стороны наметили направления дальнейшего сотрудничества.

25 ноября 2005 года в диссертационном совете при Адыгейском государственном университете состоялась защита диссертации ведущего эксперта Общественного фонда "Национальный кадровый резерв Республики Калмыкия", члена КРО РФО Манджиева Н.Ц. по теме: «Калмыцкая проза о депортации: концепция человека» на соискание ученой степени кандидата филологических наук.

28 ноября 2005 года в Санкт-Петербургском государственном университете состоялась встреча заместителя Председателя правления Фонда Бадмаева В.Н. с заведующим кафедрой теории и истории социологии университета, заслуженным деятелем науки РФ, профессором Бороноевым

135

А.О. по вопросам организации работы Калмыцкого регионального отделения Русского социологического общества им. М.М. Ковалевского.

По итогам работы республиканской конкурсной комиссии «Йисн туг – Девять знамен» зам. председателя КРО РФО, заместитель Председателя правления Фонда Бадмаев В.Н. признан одним из лучших в номинации «Лучшие в сфере культуры и науки, образования и общественного развития» за ноябрь 2005 года.

Эксперт Фонда, ученый секретарь КРО РФО кандидат философских наук Хомутников В.Х. за активное участие в научной и общественной жизни республики был награжден Почетной грамотой Министерства образования и науки РК. Награждение состоялось первого декабря 2005 г. на республиканской научной конференции «Молодежь и наука: третье тысячелетие».

17 ноября 2005 года в связи с Международным днем Философии в эфире республиканского телевидения вышла передача посвященная научной деятельности зам. председателя КРО РФО доктору философских наук Бадмаеву В.Н.

136

Наши авторы

Аксенов И.Ч. - кандидат юридических наук, Заслуженный юрист РФ, декан юридического факультета Калмыцкого филиала МАЭП

Аксенова Н.В. - помощник судьи Целинного района Республики Калмыкия

Бадмаев В.Н. - кандидат философских наук, зам. директора КИСЭПИ

Батыров Г.К. - кандидат философских наук, сопредседатель Общественного движения «Родной край», генеральный директор ОАО «Калмсельэлектросетьстрой».

Бичеев Б.А. - докторант Ставропольского государственного университета.

Бурдавицин А.В. - генерал-майор, начальник Управления федеральной службы безопасности по Республике Калмыкия.

Горяев А.Т. - доктор философских наук, председатель Калмыцкого регионального отделения РФО, директор РИИИ.

Делокаров К.Х. - доктор философских наук, профессор, заместитель заведующего кафедрой философии Российской академии государственной службы при Президенте РФ

Джангужин Р.Н. - доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений НАН Украины.

Манджиев Н.Ц. - редактор журнала «Наука и высшая школа Калмыкии».

Муджиков Н.Л. - старший преподаватель, заместитель директора Центра повышения квалификации специалистов строительного комплекса КГУ.

Очиров Н.Л. - депутат Народного Хурала (Парламента) РК.Саранова С.Н. - соискатель Российской академии государственной

службы при Президенте РФ.Хомутников В.Х. - кандидат философских наук, и.о. зав. отделом

КИСЭПИ.

137

Региональный институт инновационных исследований

Российское философское обществоКалмыцкое региональное отделение

Общественный фонд «Национальный кадровый резерв Республики Калмыкия»

ВЕСТНИК № 2, Элиста, 2005.

ISBN 5-7786-0247-2

Редактор Горяев А.Т.

Ответственный секретарь Бадмаев В.Н.

Компьютерная верстка Эминова О.С.

Подписано в печать 27.09.2005 г.

Формат 60x84 1/16

Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитура ТАЙМС.

Усл. печ. л. 6,46. Тираж 300 экз..

Общественный фонд «Национальный кадровый резерв

Республики Калмыкия»

358000 г. Элиста, ул. Хонинова, 9.

138