Виктор Мишин Latvia

Актер, режиссер, педагог.Родился в Риге. Окончил Ярославское

театральное училище и Гос.институт театрального искусства(

ГИТИС ). Служил актером вспомогательного состава в Рижском

театре русской драмы, впоследствии был одним из ведущих актеров

в Костромском гос. драм.театре им А.Н.Островского и Кировском

драм.театре им С.Кирова.11 лет служил актером в Гос. театре

кукол Латвии. В 1990 году прошлого века создал в Риге театр „Зелта

Гайлис”, который теперь называется «Европейский театр Мишина

«Зелта Гайлис». Помимо кукольных выпустил ряд

драм.,литературных и поэтических моноспектаклей.

Неоднократный лауреат латвийских конкурсов, участник

международных театральных фестивалей.

Как я был актером Русской драмы

Рижскому русскому театру имени Михаила Чехова вернули его

исторический фасад. Что тут скажешь? Дворец! А у меня всплывает

в памяти такая картина. 1 декабря 1967 года, осенний вечер. Я

прохожу мимо Рижского театра русской драмы (так он до

недавнего времени назывался). Сезон открывали с запозданием:

только-только закончилась реконструкция театра: старинное здание

– его облик сейчас опять воссоздан - преобразилось в соответствии

с архитектурными вкусами того времени. Да, тогда эти перемены

тоже казались чем-то грандиозным, чрезвычайно привлекательным.

За ярко освещенными стеклянными стенами, как в аквариуме,

фланировала нарядная публика. Я любовался зрелищем и даже

представить не мог, что менее, чем через год, окажусь в этих стенах

как артист вспомогательного состава.

Требуется «актер на выходах»

Все началось с банального объявления в газете «Ригас Балсс».

Был сентябрь 1968 года. Мне двадцать два года. Я только что

вернулся из армии, работал на одном из рижских заводов в отделе

материально-технического снабжения и в Народном театре

Прибалтийского военного округа, которым руководил Исаак Цисер

(в довоенной Латвии он был главным режиссером Еврейского

театра),репетировал в революционном спектакле «Игла и штык»

одну из главных ролей. Ходил в студию чтеца Аркадия Астрова, а

позже – Константина Титова.Оба актеры с прекрасной школой,

знатоки русской поэзии, кумиры студенческой молодежи тех лет.

Так вот объявление было такое: «Рижский театр русской драмы

объявляет конкурс на замещение вакантных должностей артистов

вспомогательного мужского состава». И номер телефона. Звоню,

спрашиваю, нужно ли специальное образование. Отвечают: нет. А

нужно прочесть стихотворение, что-нибудь из прозы и басню.

Такой репертуар у меня в запасе был. Решил: пойду!

Записался на конкурс. Народу нас собралось прилично. В

комиссии сидят Аркадий Фридрихович Кац, Леонид Савельевич

Белявский, Зиновий Николаевич Сегаль и члены худсовета –

народный на народном. Прочитал я басню Михалкова, отрывок из

прозы Катаева и что-то есенинское. Помню, стихи читали

чрезвычайно эмоционально, чем, наверное, их и пробил. Попросили

сесть поближе. Спрашивают, где работаю. «На заводе

«Коммутатор»». - «А какая у вас должность?» - «Инженер». – «А

зарплата?» - «Сто рублей и премиальные». - «А знаете, сколько у

нас артист вспомогательного состава получает? 65 рублей».

И вот сообщают результаты. Эту фразу Каца я запомнил на всю

жизнь. «Использованы сейчас и вдальнейшем могут быть в театре

два человека». И в числе этих двух называет мое имя.

Я вышел из театра, не помня себя от счастья. Меня – пацана! –

приняли в храм искусства. В настоящий театр! Душа моя пела, за

спиной вырастали крылья. Прилетаю домой и прямо с порога

ликующим голосом: «Меня в театр взяли! Артистом!». Папа не

одобрил: «Что-то я не пойму: то ты инженером стал, то раз – и

артистом. А вроде бы взрослый уже человек». А мама меня

поддержала. «Правда, на заводе я сто с лишним получаю, плюс

премиальные. А там будет всего-навсего шестьдесят пять рублей»,

- говорю ей. Подумала и отвечает:

- Знаешь, сынок, инженеров этих, как собак нерезанных. Иди в

артисты.

На следующий день прихожу на работу, сообщаю о своем

решении заведующей отделом, почтенной такой даме, звали ее

Ольга Александровна, фамилии не помню. Говорю:

- Меня в театр приняли.

Думал, начнет ахать, поздравлять. А она:

- У меня два сына, младший – ваш ровестник. Ни одному бы из

них не посоветовала быть артистом. За вас же ни одна девушка не

пойдет. Кому нужны эти артисты пьяницы. Ольга

Александровна отправила меня в командировку в г.Москву.

–Ходите по театрам,-сказала она,-в свободное от служебных

обязанностей время.

Когда вернулся, спрашивает:

- Не передумали?

– Нет, все-таки в театр пойду.

– Что ж, совершаете большую ошибку.

Я пошел в артисты вспомогательного состава.

Начало службы

В театре мне нравилось все. Есть такое выражение: смотреть на

мир сквозь розовые очки. Эти очки я не снимал. Зав. труппы

Валентина Старжинская сказала: «Пожалуйста, посмотрите все

спектакли. Мало ли что в театре бывает, случается, нужна срочная

замена. Так что вы уж приходите, садитесь в такой-то ряд и

смотрите».

Я ходил на все спектакли, на иные по нескольку раз: на

«Разорванный рубль», «Кавказский меловой круг», «Счастливые

дни несчастливого человека». Я обожал спектакль «Девятый

праведник» Леонида Савельевича Белявского. В «Варшавской

мелодии» мне очень нравился Женя Иванычев, еще совсем

молодой, прорва обаяния. Среди любимых был и «Традиционный

сбор» по пьесе Виктора Розова.

В «Традиционном сборе» я дебютировал в массовке,

изображавшей школьный выпускной бал. Содержание пьесы такое:

выпускников школы разбросало по разным уголкам страны. Они

приезжают в школу на традиционный сбор и заводят разговор о

том, кто кем стал. Мысль Розова: неважно кем, важно, каким

человеком ты стал. Мы вальсировали с Леной Шардиной, в то

время она училась на курсе у Каца, красивая, изящная. И очень

много было света на сцене. Все это вдохновляло чрезвычайно.

Мы сидели в одной гримуборной с Игорем Хохловкиным.

Игорек – выпускник Школы студии МХАТ получал всего лишь на

10 рублей больше. Я понимал, как это несправедливо. Между

прочим у театральной уборщицы оклад был восемьдесят рублей.

В музыкальном сказочном спектакле «Кот в сапогах» я получил

роль Поваренка. А главного злодея – Бармалея, играл один из

лучших актров труппы Рудольф Дамбран. Он покорил меня своим

мастерством. Долго экспериментировал над внешним образом и -

нашел: надел «толщинки», разрисовал рот в пол-лица. И

бесподобен был Женя Иванычев, этакий лирический простак,

которому в наследство достался кот.

После спектаклей мы отправлялись гулять. Это были годы,

когда молодежь повально увлекалась поэзией. Евтушенко,

Вознесенский собирали стадионы. В Москве было модно читать

стихи у памятника Маяковскому. Я решил сделать что-то

подобное в Риге. В полночь выпили мы в актерской компании

шампанского и пришли к памятнику Райнису. Мне говорят:

«Давай, Витя, начинай!». Я стал читать весь свой репертуар –

Евтушенко, Маяковского, Есенина, Вознесенского, Заходера.

Смотрю, толпа нарастает. На другой вечер опять пришли, а

публики еще больше. И вот третий вечер. Я вошел в раж, читаю.

Аплодируют. Даже цветочки к подножию памятника поставили.

Толпа все гуще.

И вдруг подъезжает машина и выходит из нее человек в

штатском, постоял метрах в семи от меня, дал мне дочитать до

конца. А потом вежливо говорит: «Простите, не могли бы вы

пройти в машину. У меня к вам несколько вопросов». Из толпы

кричат: «За что забираете? Он же советских поэтов читал». В

машине спросили документы. Дальше такой разговор: «Какие

стихи вы читаете? У вас есть время? Не возражаете, если мы

полчасика побеседуем?»

Шла осень 1968 года. Незадолго до моего приключения был

такой эпизод. Во время репетиции вбегает в зал помощник

режиссера Миша Тифенберг и говорит, что у памятника

Свободы какой-то мужик себя поджег в знак протеста против

ввода советских войск в Чехословакию.

Привезли меня в КГБ. Вы что же, против советской власти? Да

помилуй Бог! Я ж исключительно наших читаю. Попросили

написать объяснительную записку.

Через пару дней вызывает меня директор театра Александр

Михайлович Хлебнов, в кабинете, кроме него, присутствует еше

актер Дмитрий Иванович Бокалов, секретарь парторганизации

театра. Хлебнов очень выдержанный человек, никогда голоса не

повысит.

- Виктор Евгеньевич, зачем вы у памятника читали стихи?

- Да просто ребята попросили.

Длинная пауза, Хлебнов сидит, слегка потупившись, скрепки

перебирает, посматривает на Бокалова. Тот своим

замечательным баритоном произносит:

- Да-а...

И слегка подумав, резюмирует:

- Даже не знаю, что и сказать...

- Вы, уж пожалуйста, больше так никогда не делайте, - говорит

Хлебнов.

На том дело и кончилось.

Но розовые очки с меня стали постепенно спадать.

С «Человеком из Ламанчи»

В конце шестидесятых годов Кацу посчастливилось съездить в

Лондон, что по тем временам для нас было почти равносильно

полету на Марс. На собрании труппы Аркадий Фридрихович

делился впечатлениями. Нас интересовало буквально все.

Сколько там стоят женские сапоги? Сколько получает водитель

автобуса, учитель? А актер? Сейчас с улыбкой вспоминаю наши

«охи» и «ахи». И ведь никому тогда и в голову не пришло

спросить, сколько стоит отопление, вода, электричество в

лондонской квартире. Мы привыкли к тому, что да нисколько

все это не стоит! Копейки!

Кац рассказывал о спектаклях, которые там видел. Сообщил:

- Я видел там одну пьесу и хочу ее поставить у нас. Сейчас она

преводится с английского.

Речь шла о пьесе «Человек из Ламанчи». В постановке Каца она

превратилась в культовый спектакль, имевший оглушительный

успех как у рижан, так и на многочисленных гастролях.

Завязка пьесы такая. Сервантес попадает в тюрьму. Головорезы

сокамерники начинают шарить в его сундучке в поисках

наживы. Но к их досаде там только какой-то театральный хлам:

реквизит, костюмы. И еще книга – «Дон Кихот». А дальше все

участники сцены, включая самого Сервантеса, начинают

разыгрывать роман. Главную роль – Дон Кихота (и Сервантеса)

репетировали Марк Лебедев и Толя Кричевский. У Толи роль не

пошла (в связи с чем ходила по театру эпиграмма: «Полон

мужества и воли одессит Кричевский Толя»), а у Марка пошла.

Марк был создан для этой трагикомической роли. Сыгранный

им образ я ставлю в ряд того самого лучшего, что за всю жизнь

видел в театре. Это было попадание «в десятку».

Одухотворенное лицо, мужская стать, пластика изумительная, он

к тому же отличный фехтовальщик. На репетиции Марк

приходил за час до начала, репетировал неистово.

«Человека из Ламанчи» все репетировали неистово. Я до того

старался, что, пробегая через сцену, врезался в решетку так

яростно, что помреж Тифенберг велел мне умерить пыл, а то я все

декорации снесу. Помню, Леонид Савельевич Белявский за меня

заступился: он же все делает правильно. «Может и правильно, но

зачем «задник» ломать?», - сердито говорил Миша.

Пьеса с ее гуманистическим пафосом: «Мечтать! Пусть нелепа

мечта. Бороться, когда побежден...» - пришлась идеально к месту

и ко времени. Кончалась «оттепель», мы вплывали в эпоху

застоя - это чувствовали все. Спектакль вселял надежду в людей.

В нем была мысль: в любой ситуации, даже в тюремной камере,

можно остаться человеком. Звучало чрезвычайно актуально.

Великолепно играла Незнамова роль Альдонсы. Юная

Наташенька Бастина (потом сцену оставила, сейчас она –

главный администратор театра), очаровательная, с потрясающей

фигурой, исполняла танец в трактире, а разбойники, среди них

был и я, завороженно смотрели на нее.

Музыкальным оформлением спектакля занималась Елена

Николаевна Ершова. Великолепный педагог, вспоминаю о ней с

большой теплотой. В репертуаре было много музыкальных

спектаклей, она вела занятия по вокалу – три раза в неделю. Я не

пропускал ни одного, сперва ужасно комплексовал: «Да ведь у меня

слуха нет, Елена Николаевна!».

– Неправда, Виктор, слух у вас есть, он только не развит.

Давайте-ка заниматься, - говорила терпеливая и тактичная

Ершова.

Лица на сцене и за кулисами

На одном из финальных прогонов «Человека из Ламанчи» в зал

зашел Александр Михайлович Хлебнов. Досмотрев до конца,

сказал: «В нашем театре запахло театром. Молодцы». И Кац вдруг

его перебил: «Александр Михайлович судит непрофессионально».

Кац жесткий режиссер. Я бы сказал, интеллигентый диктатор.

Никогда актерам не «тыкал», Обращался «на вы» ко всем вплоть до

маленького актера, каким бы я. Принцип Каца – поиск

индивидуальности: труппу должны составлять разные личности.

Чем более не похожи друг на друга, тем лучше. Но при этом:

преданные театру и - неукоснительно послушные воле «главного».

Свое мнение желательно было прятать подальше. Саша Гетман

(сейчас он – главреж петербургского Театра на Литейном) как-то на

собрании против самодержца восстал. Кац сказал ему, что он может

сейчас же пройти в отдел кадров и написать заявление.

Об актерском пьянстве обычно ходят легенды. Но во всяком

случае в пору моего служения в Русской драме, ничего подобного

в театре не наблюдалось, если и позволяли себе, то в очень

умеренных количествах. Кац навел порядок. С пьяницами он не

церемонился. Только Сергею Порфирьевичу Васильеву прощались

его загулы.

Но это особый случай. О Васильеве (его я уже не застал, но

слышал о нем много). Васильев приехал в Ригу в конце сороковых

годов из Ленинграда, был великолепно образован, обладал

феноменальной памятью, играл, как Бог, был болен шизофренией и

остался в памяти коллег и рижских театралов как гений странной и

трагической судьбы. Кац сказал как-то: «Если Васильев будет

играть у меня только три месяца в году, я все равно буду его

держать. Такого актера я еще не видел».

Завлит Зиновий Николаевич Сегаль. Чувствовалось, что в театре

он занимает роль «серого кардинала». От его решения очень

многое зависело. Кац прислушивался к Сегалю. Слово Сегаля на

худсовете было отнюдь не последним а часто и определяющим. У

Зиновия Николаевича были обширные связи в Москве да и на всем

театральном пространстве Советского Союза. Он был дружен с

ведущими драматургами, и добывал для театра лучшие пьесы.

Благодаря ему Рижская Русская драма первой в Союзе поставила

«Утиную охоту» Вампилова.

Борис Цоневич Тихов. Народный артист республики, болгарин по

национальности, колоритнейшая фигура. В молодости широко

прославился, сыграв Маяковского в спектакле «Во весь голос». В

гриме был настолько похож на поэта, что даже московские

музейные работники обманулись. Глядя на его фотографию,

предположили, что это Маяковский в возрасте двадцати одного

года. На безымянном пальце носил массивный перстень с

большим агатом (говорил, что фамильный, никогда не снимал,

даже на сцене, чем вызывал не раз нарекания режиссеров). С

Борисом Цоневичем у меня были более чем приятельские

отношения. Он мог в нерабочее время поставить выпивку.

Как-то Домбран пригласил нас с Мишкой Косаревым во дворец

культуры ВЭФ почитать басни его студийцам. На обратном пути

спрашивает: «Ну как идут дела в театре? Прижились? Платят вам,

конечно, мало». Я ему абсолютно искренне: «Знаете, Рудольф

Николаевич, я за эти шестьдесят пять рублей всю жизнь готов

работать». - «Вот это очень хорошо».

Вообще «старикам» нравилось время от времени напоминать

нам,юным, что деньги в нашей профессии не главное. Идет

репетиция. В так называемом «предбаннике» сидят ведущие актеры

театра Алексей Михайлов и Владимир Боголюбов и беседуют, явно

работая на публику. Михайлов: «Мне прочили та-акую карьеру

военную. А я, дурак, в театр пошел». Боголюбов: «И я, Леша, мог

бы сейчас, наверное, майором быть, а может, уже и

подполковником». Да, мол, прошляпили, чего уж там. Потом

перебрав все преимущества своего сегодняшнего статуса, решают:

нет, театр все-таки лучше.

В июне 1969 года театр отправился на гастроли в г.Мурманск.Я

остался в Риге,потому что впереди меня ожидали экзамены на

аттестат.Какаво же было мое удивление,когда по почте я получил

открытку с приглашением в театр по вопросу работы в Московском

театре им Гоголя,который в это время открывал свои гастроли в

Риге.В театре Гоголя меня ждал ввод на роль белогвардейского

офицера при ставке царя в спектакле”Заговор имнератрицы”

А.Толстого и групповка в спектакле”Конец делу

венец”В.Шекспира.Помню очень волновался перед выходом на

сцену в роли офицера.Меня опекал и поддерживал актер Гарри

Бардин,годом ранее выпускник школы-студии МХАТ(сейчас это

всемирно известный режиссер,автор анимационных фильмов).Роль

Григория Распутина в этом спектакле играл народный артист СССР

Борис Петрович Чирков.Стоя за кулисами,я наблюдал игру этого

великого мастера,который лепил образ

сочными,яркими,гротесковыми мазками.

Выбор моего дела жизни был сделан!

В июле я поехал в Москву поступать в театральное училище.