5

Ãëàâà 1ÄÐÓÃÀß ÐÎÑÑÈß

Âåðñòà ñâîáîäûНочь накануне 24 ноября 2007 года я провел

безмятежно. Без сомнений, без тревожных ви�дений полудремы, без снотворных таблеток и ус�покоительных капель. По звонку, вернее даже,по предваряющему звонок щелчку будильника,я легко поднялся, выскоблил щеки новеньким«жилетом» и вместо душа, благо дело было надаче, вывалялся в снегу. За окном еще не рассве�тало. Дети спали.

Пока я наливал себе в чашку бурый, как ди�зельное топливо, кофе и сгружал в тарелку фолкне�ровскую яичницу с ветчиной, позвонила девушка,заменяющая у нас в газете начальника отделаполитики:

— Валерий, вы сегодня пойдете на Марш Не�согласных?

— Коне�е�ечно! Какой же Марш Несогласныхда без меня!

— И завтра в Петербург на Марш Несоглас�ных тоже поедете?

— Обязательно, Аня!— И в милицию опять попадете?— Этого я обещать не могу. А надо? — Легкое

и приятное предмаршевое волнение заставляломеня в разговоре с начальницей бравировать фрон�дерством, и начальница злилась.ISBN 978�5�8159�0915�1 © В.Панюшкин, автор, 2009

© «Захаров», 2009

УДК 882�92 ББК 84Р�4

Панюшкин В.П16 12 несогласных / Валерий Панюшкин. — М. :

«Захаров», 2009. — 288 с.ISBN 978�5�8159�0915�1

Журналист Валерий Панюшкин оглянулся вокруги увидел разных людей. Совершенно разных во всем: по�литик, журналист, офицер, писатель, банкир, рабочий, сту�дент, девочка… Всех этих людей объединяло только одно:они пришли на Марш Несогласных, стало быть, у каждогоиз них была причина протестовать. Что�то случилось с каж�дым из них такое, что заставило выйти на улицу, подверг�нуться аресту, получить по голове омоновской дубинкой,просидеть несколько часов, суток или лет в тюрьме.

Эта книга — двенадцать новелл о людях, которые небыли счастливы в последние восемь лет нефтяного изоби�лия в России. Двенадцать личных историй о том, как можетсложиться у человека жизнь, чтобы человек вышел на заве�домо обреченную демонстрацию.

6 7

— Зачем, зачем вы вечно все усложняете?Выглядеть разумным и скромным было уже

поздно, и я ответил:— Вы мне за это платите.Я оделся в два свитера, двое теплых носков,

пуховую куртку, шерстяную афганскую шапку па�куль, привезенную из города Мазари�Шарифа в год,когда американцы входили в Афганистан, и бо�тинки на толстой подошве, которые когда�то былиTodd’s, а теперь превратились в бесформенныекожаные пузыри и избежали мусорного бака толь�ко ввиду их удивительной прочности. Еще я рассо�вал по карманам две пары перчаток. Когда частоходишь на митинги, привыкаешь одеваться тепло.

На дороге все машины ехали мне навстречу, загород. Моя полоса была пуста. Я курил за рулем,слушал на полную громкость музыку, и это соче�тание музыки, табачного дыма и скорости — весе�лило. Центр Москвы, как обычно в субботу утром,был пуст, если не считать армейских грузовикови тюремных автозаков, расставленных на Садо�вом кольце, и на Бульварном, и в соединяющихих переулках. «Когда закончится нефть и нашпрезидент умрет», — пела что есть духу в моей маг�нитоле группа ДДТ. Не только машин, но и людейне было никого, если не считать людьми бойцовОМОН, прятавшихся пока в своих автобусахс затемненными стеклами, и солдат, оцеплявшихквартал за кварталом, мерзнувших в оцеплении,но не имевших приказа ни погреться, ни попры�гать на месте, ни даже вытереть из�под синих носовсопли.

— Эка вас опять понагнали, — присвистнуля, проезжая мимо в теплой машине, с чувствомотчетливого по отношению к солдатам превосход�ства, каковое, впрочем, на Марше нивелируетсяодним ударом дубинки.

До Марша оставалось часа два. Но прежде чемМарш начнется, мне предстояло еще встретитьсяв кафе «Шоколадница» на Сретенке с членамиполитсовета «Объединенного гражданского фрон�та» Мариной Литвинович и Денисом Билуновым:обменяться секретными номерами телефонов, ко�торые куплены накануне, никогда не использова�лись и, стало быть, не прослушиваются, догово�риться, как вечером поедем в Питер, но главное,мне кажется, — продлить хоть на час это трепетноепредвкушение Марша, который, едва начавшись,скорее всего, разочарует малочисленностью, вяло�стью и всеобщим «кто в лес, кто по дрова».

Кроме нас, в кафе было еще четверо: двое моло�дых людей работали корреспондентами не то гол�ландского, не то датского телевидения, крепкийулыбающийся мужчина за нашим столом работалМарининым охранником, крепкий мрачный муж�чина в дальнем углу работал Марининым хвостом.Охранник рассказывал анекдоты, хвост смотрелв книгу и делал вид, будто умеет читать, коррес�понденты говорили Денису Билунову на ломанномрусском:

— Ми хотэйт снять один день из вашей жизнь.Ви наш герой. Whatever happens, ми будем про�сийт вас останавливайтс и комментировайт.

Денис улыбался. Забавно было представлятьсебе, как пятеро омоновцев потащат Дениса в авто�зак, заломав руки, а датские корреспонденты в этотмомент попросят его остановиться и прокоммен�тировать происходящее.

Когда кончились сэндвичи с ветчиной, мывышли на улицу. Приставленный к нам шпион,вместо того чтобы расплатиться, показал офици�антке служебное удостоверение. Марине пришлаэсэмэска, что все подземные переходы через Са�довое кольцо закрыты под предлогом внезапно

8 9

начавшегося ремонта. Мы шагали по солнечными пустым переулкам. В Костянском переулке илив Даевом датские журналисты посреди «мерсе�десов» и «лексусов» разыскали проржавевший,с разбитым лобовым стеклом советских еще вре�мен автомобиль «победа» и просили Дениса запи�сать первый комментарий на фоне этой машины.Им, видимо, казалось, что в фильме Москва долж�на выглядеть как Гавана, на которую в довершеньевсех тоталитарных бед сошел ледник.

Широкий проспект Сахарова был перегороженс обеих сторон тройным милицейским кордоном.Несколько тысяч человек, пришедших на Марш,долженствовали просочиться сквозь оцеплениечерез пять или шесть рамок металлоискателей.Образовалась очередь, стоять в которой было до�вольно неприятно: по давно сложившейся тра�диции на все оппозиционные митинги властипригоняют сотни по две бездомных, дабы показать,из какого пьяного сброда состоят противники Пу�тина. Бездомные же за участие в политическойжизни страны требуют водки и не требуют, чтобыим разрешили помыться.

Стоя в этой толпе, складывавшейся из интел�лигенции, студентов и клошаров, я рассказывалдрузьям байку про то, как давеча один оппози�ционный политик, собираясь баллотироватьсяв президенты, ходил к одному известному банки�ру просить денег на предвыборную кампанию.Встреча происходила в ресторане. Банкир ел уст�рицы. Едва политик вошел, банкир, выковыриваяфиндеклер из раковины, сказал ему: «Так, значит,ты хочешь в президенты? А ты хорошо подумал?А ты подумал, что жену твою Таню и сына твоегоВадика завтра украдут, и ты их никогда не най�дешь?» Политик стушевался. Покрылся красны�ми пятнами, пробормотал что�то, раскланялся

и ушел. И едва он ушел, банкир сказал оставшимсяза столом посредникам в этих переговорах междуполитикой и бизнесом: «А что? Он просит двад�цать миллионов моих, между прочим, денег. Могуя узнать, зассыт ли он при первом же наезде?»

Друзья смеялись байке. Очередь подвигаласьмедленно. В толпе, стараясь не пропустить ниодного лица, планомерно, как пахарь распахива�ет поле, ходили оперативные сотрудники ФСБс видеокамерами. Не сговариваясь, мы с Мари�ной обратились к одному из них:

— Можно привет передать?— Можно. — Оперативник навел на нас ка�

меру.— Приве�ет! — закричали мы, размахивая рука�

ми и улыбаясь, как провинциальные школьники,приехавшие на экскурсию в Кремль и нечаяннопопавшие под объективы центрального телеви�дения.

Митинг был, разумеется, скучным. Лидерыразличных лилипутских оппозиционных партийбольше заботились не о том, чтобы увлечь толпупламенными речами, а о том, чтобы времени навыступления лидерам каждой партии отводилосьпоровну, чтобы партийные флаги в толпе не пере�мешивались и чтобы никто не дай бог не поду�мал, будто где�то там на мостовой одетый в пиджаки галстук активист либеральной партии СПС об�нимается с одетой в кожаную косуху активисткойнационал�большевиков Лимонова, а сине�белыйлиберальный флаг над их головами ластится к чер�но�белому лимоновскому молоту и серпу.

— Не могу видеть серпы и молоты, — сетоваллидер либералов Борис Немцов, взбираясь в ку�зов грузовичка, служивший импровизированнойтрибуной. — Они моих родственников убивалив Гражданскую.

10 11

Толпа стояла безучастно. Выступления орато�ров то и дело заглушались специальной машиной,про которую Немцов говорил, что она называетсярезонатором Гельмгольца. Резонатор был установ�лен в соседнем переулке и завывал так, будто го�род вот�вот подвергнется бомбардировке. Внутрирезонатора сидели сотрудники ФСБ, и непонят�но было, как у них�то самих не лопаются уши отвоя, который производила вверенная им техника.

Интересно было только таджикским гастар�байтерам, которые строили на проспекте Саха�рова новый многоэтажный дом. Они побросалиинструменты и наблюдали митинг со строитель�ных лесов. Интересным было только выступлениемолодой активистки СПС Маши Гайдар. Онавозмущалась царящим в стране беззаконием и обе�щала президенту Путину, что его�то, дай срок, бу�дут судить по закону и с полным соблюдениемгражданских прав.

— Уже сейчас, — кричала Маша, — я могу за�читать вам, господин президент, ваши права. Выимеете право хранить молчание. Вы имеете правона один телефонный звонок. Вы имеете право наадвоката…

В конце митинга с кузова грузовичка огласилирезолюцию. Дело было накануне парламентскихвыборов и за три месяца до выборов президент�ских. В резолюции говорилось, что если выборыпройдут несвободно, если все партии не получатравного доступа к телеэфиру, если не все кандида�ты в президенты будут зарегистрированы, еслипроизойдут все эти нарушения конституции, ко�торые к тому времени и так уже очевидно про�изошли, то несогласные станут протестовать.Предполагалось, что лидеры митинга теперь отне�сут эту резолюцию в Центральную избирательнуюкомиссию, а толпа разойдется по домам. Митинг

на проспекте Сахарова был разрешен властями.Шествие после митинга разрешено не было. Нонадо ли врать, будто стоявшие в кузове грузовичкалидеры коалиции «Другая Россия» Гарри Каспа�ров и Эдуард Лимонов действительно собиралисьсейчас пойти в ЦИК вдвоем и не надеялись, чтотолпа увяжется за ними? Врать не надо. Надеялись.

Каспаров и Лимонов спустились на мостовую.В окружении охранников и соратников пошлив сторону метро. Толпа подалась следом. Какое�товремя мы двигались по оцепленному милициейкоридору, но, шагая в начале колонны, чувствова�ли вес и силу толпы у себя за спинами.

— Идем! Идем! Мы идем! — говорил лидермосковского «Объединенного гражданского фрон�та» Александр Рыклин.

— Идут! Идут! Они идут! — испуганно пища�ли милицейские рации.

Мы вышли на Садовое кольцо. Шагали покаеще по тротуару, но все быстрее. Чтобы получшенас контролировать, какой�то милицейский на�чальник велел перекрыть на Садовом кольце дви�жение, и это была ошибка. Машины помешалибы нам прорваться, а теперь за выстроившимсявдоль тротуара милицейским оцеплением не былоничего, кроме пустой улицы. Быстрее! Почтибегом! Взявшись за руки! «Нам нужна другаяРоссия!» — крикнул кто�то в толпе. Толпа под�хватила, и по гулу голосов мы, не оборачиваясь,поняли, сколько нас. Сколько нас! Над нашимиголовами взмыли свернутые было транспарантыи флаги. «Нам нужна другая Россия!» Быстрее!Почти бегом! Взявшись за руки! «Рвем кордон! —крикнул за моей спиной кто�то понимающий, чтотолпой можно управлять, если твои приказанияне противоречат ее смутной рокочущей воле. —Рвем кордон!»

12 13

Мы обернулись лицом к теснившим нас мили�ционерам, и это их оцепление, эта их отработан�ная на тренировках техника сдерживания толпы,эта их сплошная стена из щитов, эти их рукив замок — все это лопнуло, как гнилая нитка. Толпавыплеснулась на проезжую часть Садового коль�ца. Шедшие за нами люди перенесли нас черездорогу, как река несет щепку. Мы вошли на Мяс�ницкую. Она была пуста. Только в дальнем ее концемаячил омоновский кордон, усиленный тяжелойтехникой. Но до кордона у нас было метров во�семьсот или даже целая верста свободы. И еслине пройти эту версту под развернутыми флагамии с гордо поднятой головой, то грош нам цена.

Мы шли и улыбались. Люди, перепугавшиесяв 99�м году взрывов в московских домах, выбрав�шие порядок в ущерб свободе, сами просившиенад собой твердой власти и считавшие Путинанеобходимым для страны российским Пиночетом.Попустившие вторую чеченскую войну, потому чтоне хватало мозгов вообразить себе мир. Разрешив�шие власти отнять у нас свободное телевидение,потому что владелец его был несимпатичным че�ловеком. Согласившиеся, после того как захваченбыл террористами театральный центр на Дубров�ке, что нельзя давать врагам слово и показыватьконтртеррористические операции в прямом эфи�ре. Привыкшие всюду видеть врагов и сами при�численные к врагам. Мы шли и улыбались. Нехотелось даже курить на ходу, как не хочется куритьв горах или на море. Хотелось дышать.

Время от времени из глубины Мясницкой на�правлялось нам навстречу подразделение ОМОНа.Офицер выстраивал бойцов поперек улицы, нобойцы не останавливали нас. Пропускали, рассту�пались. И только если бабушки били бойцов покаскам легкими пластмассовыми древками от зна�

мен, бойцы отнимали у бабушек древки. Я не сразупонял, что пропускавшие голову нашей колонныомоновские цепи не то чтобы ослушивались при�каза, а смыкались за нашими спинами, отрубая отнашего шествия по кусочку хвост и постепеннолишая нас подпиравшей сзади силы.

К тому времени, как мы прошли Мясницкую,инерция нашего движения иссякла. Кордон, пере�гораживавший улицу в конце, выглядел настолькоплотным и решительным, что ясно было: сейчаснас начнут бить. Шагавший рядом со мной лидермолодежного крыла парти «Яблоко» Илья Яшинпытался свернуть толпу в переулок и увести отомоновских дубинок, но куда там.

Илья даже забрался на крышу припаркован�ного у тротуара автомобиля и стал кричать людям,чтобы заворачивали, заворачивали, но никто егоне слушал. Эта попытка избежать столкновенияобернулась только тем, что в вечерних новостяхна государственном телевидении из всего МаршаНесогласных показали, кроме пьяных бездомных,одного Илью Яшина, топтавшего чужой автомо�биль и наглядно демонстрировавшего, какие ван�далы все эти противники действующей власти.

Деваться нам было некуда. Мы подошли вплот�ную к цепи ОМОНа. Дюжие бойцы в касках рас�секли нашу толпу, как и положено по их военнойнауке, на сектора, принялись бить дубинкамии заталкивать в тюремные автозаки. Я видел, какзадерживали Каспарова. С него слетела шапка.Толпа дважды отбивала его, но не смогла отбить.Лимонов куда�то пропал. Илья Яшин, которомуя позвонил спросить, где он, отвечал: «Где я могубыть? Сижу в омоновском автобусе». Журналистовв общем не трогали, если только те не подворачи�вались под горячую руку. Но чтобы боец ОМОНсчитал тебя журналистом, надо было носить осо�

14 15

бый флуоресцентный жилет. А я на заседании Об�щественной палаты, когда обсуждался закон о вве�дении в обиход этих жилетов, долженствовавшихвыделить журналистов из толпы во время массо�вых волнений, от жилета отказался. Я сказал, чтоевреям в Третьем Рейхе желтые звезды на одеждунашивали тоже для их же безопасности, а кончи�лось газовыми камерами. Теперь носить журнали�стский защитительный жилет мне было западло,и я, честно говоря, жалел об этом.

Когда толпу теснили и рассекали, я оказалсяв одном секторе с Машей Гайдар. Она была в хо�рошенькой шубке, в модных сапожках, хрупкаяи красивая. В ожидании ареста мне нечем былозаняться, кроме проявлений рыцарственности.Я взял Машу под локоть, стараясь зашить от тол�чков и ударов. Омоновский полковник, голу�боглазая бестия, из тех, что идут в милицию радиудовольствия доставлять другим людям боль,когда кровавая жатва его отряда дошла до нас,крикнул вдруг: «Этих не трогать!», видимо, посчи�тав нас случайно оказавшейся на улице влюблен�ной парочкой. Так я узнал, что влюбленных приразгоне Маршей не трогают.

Мы остались на улице. Из отъезжавших от тро�туара автозаков слышались глухие удары и крики.Маша стучала кулаками в железные борта грузо�виков:

— Перестаньте бить! Перестаньте бить людей,сволочи!

Ïîäîçðèòåëüíàÿ ëè÷íîñòüОстаток дня мы провели с Машей, разъезжая

по городу. Как только Марш был разогнан, мывместе с тридцатью активистами, избежавшими

ареста, добрались на метро до Центральной из�бирательной комиссии с целью все же передатьрезолюцию митинга. Там Маша предъявила удос�товерение кандидата в депутаты, ее пропустиличерез оцепление, но, пропустив, немедленно за�тащили в автозак, увезли от ЦИКа подальшеи выпустили на улице Полянка. Маша звонила,говорила, что сидит в кафе, просила за нею при�ехать. Полчаса спустя в кафе посредством конья�ка я пытался как�то унять Машино возмущениеполицейским произволом.

— Они не имеют права задерживать кандидатав депутаты иначе как с санкции генерального про�курора! — говорила Маша.

— Не имеют, — кивал я, потягивая из чашкичай «Молочный улун», немного подстывший и дей�ствительно отдающий молоком. — Но задержи�вают.

В кафе было людно. Четверо молодых женщинза соседним столиком галдели о шмотках, о день�гах, о работе, о любовниках, о детях, о театре, дажеиногда о книгах. Но им не было дела ни до нас, нидо демократии, ни до Марша. Официант непо�нятного пола склонялся над нами и говорил: «По�пробуйте чизкейк».

Потом мы ездили по отделениям милиции, гдетем временем следователи допрашивали Каспа�рова и других наших товарищей. Потом ездилив суды, где задержанных судили. Теоретическипроцессы считались открытыми, но попасть в судбыло нельзя: на входе стоял милицейский кор�дон, никого внутрь не пускавший и огораживав�ший перед входом в суд небольшую площадку натротуаре. Из здания Басманного суда четверо при�ставов вынесли и на эту площадку положили чело�века без сознания. Мы кричали, чтобы приставывызвали скорую. Скорая долго не приезжала.

16 17

Ближе к полуночи мы расстались. Я высадилМашу на залитой огнями и спешившей по весе�лым субботним делам Тверской улице, бросилмашину в переулке у ресторанчика, где гудела азер�байджанская свадьба, и пошел в метро. В подзем�ном переходе, который ведет к Ленинградскомувокзалу, прямо на полу сидела нищенка и держалана руках кулек из одеяла, в котором предполагалсямладенец. Никто не подавал ей.

Москвичи уверены, что нищие — это мафия,которую контролируют кавказцы и облагает да�нью милиция. Точно так же, как про участниковМаршей Несогласных думают, будто мы экстреми�сты, которых финансирует и направляет американ�ское ЦРУ. А про Владимира Путина — будто онотец нации и навел в стране порядок. И пере�убедить никого нельзя. Женщина кормила ку�лек грудью, а я прошел мимо, ни рубля не подавкульку.

На перроне было тесно и грустно. Тут и таминостранные туристы, особенно японцы, сложивсвои чемоданы в огромные кучи, дисциплиниро�ванно ждали какой�то команды. Громкоговорительв промежутках между объявлениями об отправле�нии поездов увещевал: «Граждане пассажиры, приобнаружении подозрительных личностей немед�ленно сообщайте сотруднику милиции…» Каквыглядят подозрительные личности, громкогово�ритель не уточнял, полагая достаточным знать,как выглядит сотрудник милиции.

При входе на платформу дежурил вооружен�ный патруль. Сержант повертел в руках мой билети нехотя пропустил меня к поезду. Громкогово�ритель над головой, напомнив гражданам пасса�жирам, чтобы «во избежание террористическихактов» были бдительны, тут же заиграл бравурныймарш, почти гимн Москвы, в тексте которого

рифмовались «купола» с «колоколами», «золотоикон» с «летописью времен», каковая тавтологи�ческая летопись, в свою очередь, рифмоваласьс «прейскурантом цен», красовавшимся на дверималенького кафе в начале платформы.

Я подошел к своему вагону и протянул билетпроводнице. Молодая женщина взяла его, как бе�рут в руки телеграмму о смерти близкого родствен�ника. Глаза ее забегали, руки задрожали, и губыпрошептали милиционеру, стоявшему поодаль:

— Это он.— Это я, — подтвердил я. — А что?— Здравствуйте, мне нужно задать вам несколь�

ко вопросов, — подоспел милиционер, козыр�нул и представился.

— На каком основании вопросы?— Вот, факс, — милиционер протянул мне

плохо пропечатавшийся листок. — Из ФСБ.На скрученном в рулончик куске факсовой

бумаги значилось: «Проверить гражданина Па�нюшкина В В купившего билет на поезд номер та�кой�то вагон такой�то место такое�то в связис исполнением закона такого�то о противодействииэкстремистской деятельности». Знаков препина�ния не было. Я ли купил билет в связи с исполне�нием закона, или в связи с исполнением законаменя следовало проверить, — понять было нельзя.Внизу листка, там, где должна была стоять под�пись должностного лица, направившего это пред�писание в вокзальное отделение милиции, былтолько наискось оборванный край.

— И как же вы будете проверять? — поинтере�совался я у милиционера.

— Давайте отойдем в сторонку. Несколько воп�росов. Недолго.

Мы отошли. Милиционер спросил, где я живу,где работаю, куда и с какой целью еду, не состою

18 19

ли в какой�нибудь экстремистской организации.Я ответил, что живу по адресу такому�то, работаюв газете «Ведомости», еду в Санкт�Петербург пи�сать про Марш Несогласных и ни в какой экстре�мистской организации не состою. Пока я исправ�лял в милицейском протоколе орфографическиеошибки, подтверждал, что «с моих слов записановерно» и расписывался, милиционер сказал дове�рительно:

— Это вас, наверное, из�за газеты проверяют.Наверное, в какой�то не такой газете работаете.

Я кивнул. На самом деле, я прекрасно знал,почему меня проверяют. Эти проверки началисьс 14 апреля 2007 года, когда я имел неосторож�ность во время очередного Марша Несогласныхв Москве попасть в милицию. Марш тогда начи�нался на Пушкинской площади. У участниковМарша не было в руках никаких плакатов или фла�гов, были только розы. По закону нас нельзя былосчитать демонстрантами, а можно было считатьпросто гражданами, прогуливавшимися по цент�ральной улице города с цветами в руках. Мы ни�чего не выкрикивали. Но бойцы воронежскогоОМОН (нарочно привезенные из провинции, что�бы во время разгона кипела в них провинциальнаяненависть к столичным хорошо одетым людям)преградили нам путь.

Как только Каспаров попытался объяснитьбойцам, что нельзя запрещать людям просто идтипо улице, бойцы скрутили его, и всех, кто шелс ним рядом, и меня в том числе. Нас долго дер�жали в автобусе, но, правда, в тот раз не били. Дажекогда один из наших товарищей, выдавил стекло,выпрыгнул на улицу и бежал. Офицер ОМОН тог�да зашел в автобус, пожурил нас за выдавленноестекло, сказал: «Нам же на этом автобусе обратнов Воронеж ехать. Мы же замерзнем». А потом

пожаловался нам, что омоновцам мало платят,и разрешил выйти покурить. В отделении мили�ции начальник, пожилой майор, встретил нас ра�душно, по камерам рассаживать не стал, а предо�ставил нам актовый зал. Каспарова же позвал к себев кабинет и там в кабинете попросил разрешенияс Каспаровым на память сфотографироваться.

Мы просидели в отделении пять часов, о на�шем задержании составили протоколы, и с тех пормое имя попало в негласный список подозритель�ных. Теперь всякий раз, когда я покупаю билет насамолет или поезд, информация о том, что я со�брался куда�то ехать, попадает в спецслужбы, и комне в вагон подсылают милиционера. Настоя�щих лидеров «Другой России» задерживают в слу�чае таких проверок надолго, стараются, чтобыони не успели на Марш или вообще отстали отпоезда. А мне — просто напоминают, что Боль�шой Брат, дескать, за мною следит. Я прекраснознал это.

Но Солженицын в «Архипелаге ГУЛаг» велиткричать, когда тебя арестовывают. И я стал кри�чать: позвонил всем знакомым, рассказал, чтоменя задержали на вокзале. Через полчаса о моемпятиминутном задержании трубила радиостанция«Эхо Москвы», и я, совершенно этим обстоятель�ством удовлетворенный, собрался в вагон�ресторанужинать. В купе, кроме меня, никого не было. Навремя своего отсутствия я попросил проводницузапереть дверь. Женщина смотрела на меня ис�пуганно: в ее сознании я был опасным преступ�ником, которого она сдала властям и котороговласти отпустили, и вот я теперь еду у нее в вагоне,и бог знает какую учиню над нею месть. О презум�пции невиновности она, вероятно, и не слыхи�вала, зато о подозрительных личностях слышитпостоянно.

20 21

Я шел по вагонам. Из титанов пахло угольнымдымом. В коридорах стояли люди в домашнейодежде и внимательно вглядывались в темныеокна. За окнами вдоль железнодорожного полотнатянулась в основном помойка, которой, по мет�кому замечанию драматурга Гришковца, принятолюбоваться и про которую принято говорить с пат�риотическим чувством: «Какая красота!»

— Красота все�таки! — сказал мне, кивая в окно,мужчина в трусах и в майке, когда я проходилмимо.

Времени было полночь. За окнами царила пу�стота. Поезд проезжал по темному участку леса.Опушка утопала в мусоре, который пассажирывыбрасывают на ходу из окон. Виднелись толькочерные тени сосен, белая заснеженная земля даотравлявшие белизну снега кляксы пластиковыхпакетов. И пахло жареным луком.

Вагоны�рестораны в отечественных поездах —известного свойства, и ужины в них тоже свойстваизвестного. На закуску подают увенчанный кра�сивой и накрепко замороженной розочкой изсливочного масла бутерброд с красной икройлибо язык с хреном, напоминающий войлочнуюстельку. На первое подают солянку или борщв горшочке, причем горшочки, подобающие этимяствам, друг от друга отличаются, тогда как самияства — нисколько. На второе подают свиной эс�калоп в кляре либо в кляре же осетровое филе сосложным гарниром. Смысл гарнира — в том, что�бы пассажир мог отличить мясо от рыбы, ибо навкус их отличить никак нельзя. Но это и неважно:считается, что всякое блюдо радует, если закусы�вать им водку. Водка в поезде всегда подается«Синопская», но если заказать, например, водки«Русский стандарт», то заботливый бармен нальет«Синопской» из бутылки от «Русского стандарта».

Чай в меню значится непременно индийский,даже после того, как правительство Индии отказа�лось купить у России подводную лодку, не сумев�шую на испытаниях попасть никуда ни однойракетой, и санэпидслужба России заявила в ответ,будто индийский чай сплошь заражен капровымжуком. Ничего, пьем и с жуком.

До самого закрытия, то есть, почитай, до Боло�гого, из прикрепленного под потолком телевизорапоступает видеозапись патриотического концерта«Россия, вперед!». Деятели культуры на экране поютмужественную песню «Как упоительны в Россиивечера», известную в творческих кругах под умень�шительным названием «Какупа», либо же деви�чью — «Вдоль ночных дорог». Выглядят деятеликультуры подобающе — они на высоких каблуках,в нижнем белье и практически без верхней одеж�ды. Вклинивающаяся в концерт духоподъемнаяречь новоиспеченного отца нации любовно иззаписи вырезана видеопиратами. Одним словом,в вагоне весело, свободных мест нет и принятоподсаживаться за столики к совершенно незнако�мым людям, знакомиться, врать о себе с три короба,говорить, будто ты инженер лифтового хозяйства,будто едешь в Петербург проектировать сверх�звуковой лифт в строящейся башне Газпромаи будто последний отпуск провел, путешествуя толи по монастырям Шаолиня, то ли по самым гряз�ным барам Каракаса.

Я уже справился с языком, с солянкой, с сотнеюграммов водки и готовился приступить ко второйсотне под бог знает что в кляре, когда к моемустолику подошел седой и грузный мужчина летпятидесяти.

— Разрешите? — мужчина кивнул на место на�против меня.

22 23

— Пожалуйста, — промычал я с полным ртом,сопровождая мычание пригласительным жестом.

— Сережа, — протянул руку мой новый зна�комец.

— Валера, — пожал я руку.Мы заказали водки. Тяжело облокотившись на

стол и подпирая тяжелую голову тяжелыми кула�ками, Сережа смотрел на меня тяжелым взглядоми задавал вопросы. Сколько мне лет, где работаю,женат ли, есть ли дети, и ходит ли в школу млад�шая девочка. Я отвечал не задумываясь, и послепервого раунда вопросов Сережа поднял рюмку:

— Ну, давай выпьем за знакомство.Я опрокинул рюмку, обратив только внимание,

что попутчик мой из своей рюмки отхлебнул небольше половины. А он уже продолжал вопросы:зачем еду в Петербург, как связался с «несогласны�ми», не американцам ли принадлежит моя газета,не американский ли шпион Гарри Каспаров.

— Ну, — сказал попутчик, наливая мне пол�ную рюмку, а в свою рюмку подливая несколькокапель, — давай, Валера, выпьем за Россию.

— Давай, — я протянул через стол рюмку, чтобычокнуться.

— И ты выпьешь? — попутчик посмотрел наменя, что называется, свинцовым взглядом, каксмотрит иногда президент Путин на западныхжурналистов, ибо именно так учили его в КГБсмотреть на врагов.

Я выпил. Попутчик мой поставил непочатуюрюмку на стол, тяжело вздохнул и проговорил:

— А ведь мы тебя сейчас брать будем, Валера.Я полковник ФСБ Щеглов.

Я улыбнулся. Как в случайных знакомствахс девушками всякая пьяная сволочь представляет�ся кинорежиссерами или нефтяными магнатами,так в случайных знакомствах с мужчинами всякая

пьяна сволочь представляется офицерами ФСБ.Это придает значительности. И я улыбнулся. НоЩеглов продолжал.

— И ты думаешь, мы будем брать тебя за Мар�ши Несогласных? Нет, Валера! Ошибаешься! Тыбитцевский маньяк. Ты убил четверых девочек.Детей, Валера! Они дети были, а ты убил их!

У меня по спине побежал холодок. История�ми про битцевского маньяка действительно напротяжении последних нескольких месяцев пес�трели страницы желтых газет. Легко было предпо�ложить, что в пьяном сознании Щеглова (или какего там) перемешались все последнего временимифологемы, властвующие умами россиян: пат�риотизм, ФСБ на страже Родины, американскиешпионы, битцевский маньяк… Двинуть простопьяной сволочи промеж ушей, допить водку, су�нуть сто рублей официантке, чтобы не вызывалаохрану, и пойти спать. Но предательский холо�док бежал по спине, и кровь бросилась в голову,и в висках стучало — от осознания беспроигрыш�ной подлости, породившей в пьяном мозгу моегопопутчика эту псевдоэфэсбэшную псевдоспецопе�рацию по моему задержанию.

И я, и все, кто участвует в Маршах Несоглас�ных — мы готовились к репрессиям, мы частоо них разговаривали, но представляли себе, чтоарестованы будем за несанкционированные митин�ги, за антиправительственные статьи, за публич�ную оппозиционность. И как же я не подумал?Битцевский маньяк! Молодые лимоновцы сидятже не за то, что расклеивали антиправительствен�ные листовки или готовили Марши Несогласных.Сидят же, как миленькие, за распространениенаркотиков, несмотря на то что наркотики под�кинуты им оперативниками во время задержания.И даже их родители верят в причастность соб�

24 25

ственных детей к наркоторговле. Михаил Ходор�ковский сидит же не за то, что пошел в политику,а за отмывание денег. Манана Асламазян попалапод следствие не за то, что руководила свободнойшколой журналистики, а за контрабанду.

Идиот! Ты надеялся подвергнуться репресси�ям за свободолюбивые статейки? Хрен тебе! Что тыбудешь делать, если подвергнешься репрессиям захорошо срежиссированное в видеомонтажныхФСБ изнасилование малолетних? Каково тебебудет, когда ни друзья, ни родные дети, ни дажеродная мать не поверит, что доказательства твоейвиновности, приведенные в желтых газетах и те�левизионной программе «Чистосердечное призна�ние», — фуфло с первого до последнего слова?

Идея записать меня в битцевские маньяки былатакой подлой, что я даже на секунду поверил, буд�то вокруг меня действительно происходит спецо�перация, а человек, сидящий напротив меня, —действительно полковник ФСБ. Я сграбастал егоза шиворот и притянул через стол к себе. Меняобдало смрадное дыхание. Изо рта Щеглова воня�ло гнилью, окурками и чесноком.

— В глаза мне смотри! — крикнул я. — В глаза!Кто ты?

— А�а�а! Испугался? — расплылся Щегловв пьяной улыбке.

— В глаза! Кто ты? — я вспомнил фразу, кото�рую кричала не желавшему представляться сотруд�нику ФСБ одна из матерей Беслана. — Кто твоиотец и мать?

Я, наверное, кричал довольно громко. Все по�сетители ресторана обернулись на меня, а офици�антка, полная блондинка, едва протискивавшаясямежду рядами столиков, подошла и примиритель�но сказала:

— Мальчики, ну не ссорьтесь.

Я разжал руки, и Щеглов, не удерживаемыйбольше мною, упал лицом на стол, перевернув таки не выпитую рюмку и заехавши ухом в недавнопринесенный ему заправленный майонезом салат.Сопровождавшие поезд охранники, как по коман�де, вошли в вагон�ресторан, подняли Щегловаи унесли прочь. Я спокойно расплатился. Допилчай с капровым жуком. И собирался уж было бре�сти по вагонам к своему купе, но тут поезд остано�вился на большой станции, и это была Тверь.

Двери вагонов растворились. Посетители рес�торана и немногие полуночники из других вагоноввышли на платформу покурить. Я тоже вышел.Поезд должен был стоять как минимум минут де�сять. Я закурил и направился к своему вагону поплатформе. У вагона рядом с проводницей стоялприлично одетый и совершенно трезвый молодойчеловек. Он сказал, поджигая сигарету:

— Ужасная сцена была сейчас в ресторане. Новы хорошо держались.

— В смысле? — переспросил я, не припоми�ная, чтобы этот молодой человек был среди посе�тителей ресторана.

— Ужасно, когда вот так напьются и представ�ляются офицерами ФСБ. Понимаете? Я тожеимею некоторое отношение к конторе, и мне не�ловко.

— Вы что, сговорились? — Я посмотрел на мо�лодого человека и тут же подумал, что, может быть,они и впрямь сговорились, выбросил окурок подпоезд и ушел в вагон, попросив проводницу от�крыть мне купе.

В темном купе, не раздеваясь, спал на нижнейполке мужчина, по комплекции своей достойныйтого, чтобы служить в спецназе. Я понимал, чтомною овладевает усиленная, возможно, водкоймания преследования. Но все же я снял с вешалки

26 27

куртку, подхватил рюкзак и вышел из поезда вон.Поезд тронулся. Я остался на платформе. Про�водница поспешила закрыть дверь, чтобы я непередумал и не вспрыгнул на ходу. Самые худшиеее подозрения оправдались. Я в ее глазах был пре�ступником, раз уж соскочил в Твери, имея билетдо Санкт�Петербурга.

Ìåæäó Ìîñêâîé è ñòîëèöåé«Где ты? — послал я эсэмэску Марине Литви�

нович с секретного номера на секретный номер. —Меня обложили в поезде. Пришлось соскочитьв Твери. Не подберешь ли?»

Последний раз в тот вечер мы виделись с Ма�риной возле Басманного суда, где судили Каспа�рова. Я знал, что Марина, опасаясь задержания,на завтрашний питерский Марш поездом не по�едет, а поедет на автомобиле, взятом напрокат наимя охранника. В это самое время Марина долж�на была проезжать по шоссе приблизительноТверь.

На платформе было пусто. Через час по распи�санию останавливались в Твери один за однимнесколько московских поездов типа «Краснаястрела». Можно было сесть на любой из них, нопоездом ехать не хотелось: недавние события раз�вили во мне по отношению к поездам какую�токлаустрофобию. Я гулял по платформе пять минути даже начал мерзнуть, когда в кармане брякнулаответная эсэмэска от Марины: «Встречаемся у Гре�гора. Только не приводи их с собой».

Про кафе «У Грегора», лучшее, по�моему, кафена трассе Москва — Петербург, Марине рассказаля. Это кафе в лесу под Тверью держали молодойармянин по имени Грегор и русская его жена по

имени Олеся. Кафе представляло собою недостро�енную деревянную будку. Отапливалось кафе дро�вяной печкой. Там не было канализации и дажеводопровода. Но Грегор готовил фантастическийшашлык. Будучи христианином, он ездил, однако,за мясом на халяльную бойню, которую держаличеченцы, и утверждал, что, дабы правильно резатьскот, надо жить по шариату. Дети Олеси и Грегоракаждый день ходили, взявшись за руки, в школувдоль шоссе километров за пять в соседнюю дерев�ню. По дороге туда проезжавшие фуры забрызги�вали грязью старшего мальчика, по дороге обрат�но — младшего. Но машин мальчики не боялись,боялись только одичавших собак.

Я вышел из вокзала и разбудил таксиста, спав�шего в своей машине, припаркованной на вок�зальной площади. Узнав, что ехать надо за город,таксист почему�то снял с крыши желтый маячокс шашечками, означающий, что машина эта — так�си. Не знаю, почему провинциальные таксистывсегда так делают. Марина Литвинович могла быне волноваться, что я приведу за собой хвост. Даженесмотря на совершенную пустоту привокзальнойплощади в этот час, я велел шоферу заложить парупроверочных петель по городу. Город был завешанплакатами «План Путина — победа России». Об�ластной драматический театр тоже был украшенпортретом президента и опять каким�то лозунгомпро его несуществующий план.

Я рассказал шоферу байку о недавно прохо�дившем в этом театре съезде сторонников Пути�на. На съезде, рассказывал я, выступал депутатТверского законодательного собрания и настолькозарапортовался в верноподданических своих изли�яниях, что сказал под конец: «Предлагаю, раз ужучредительный съезд нашего движения в поддерж�ку Владимира Владимировича Путина проходит

28 29

в Твери, то и штаб�квартиру движения тоже устро�ить в Твери — на полпути между Москвой и столи�цей!» Шофер смеялся. Про депутата этого шоферрассказывал, что тот известный в городе вор, чтопри коммунистах работал в горкоме комсомола,в горбачевское время был яростным демократом,в девяностые входил в черномырдинскую партию«Наш дом — Россия», а теперь что же и удивляться…

— И ведь носит такую гниду земля, — резю�мировал шофер философски.

Хвоста за нами не было. Мы выехали на шоссе,даже по ночному времени заполненное фурами,везшими из Европы в Москву через Финляндиюи обратно разные товары в обмен на нашу нефть.И пошли мелькать по сторонам версты. И реагентиз�под колес стал пылить нам в очи. И я ненадол�го заснул, убаюканный однообразием Отчизны.

— Эй, просыпайся, — толкнул меня шофер. —Это твой Грегор, что ли?

Мы и впрямь стояли на бетонной площадкевозле кафе «У Грегора», а сам Грегор колдовалу мангала под навесом и приветливо махал намрукой. За те полгода, что я здесь не был, Грегор,строивший кафе и дом по принципу «ни дня безприбитой доски», успел соорудить над домом не�взрачную, но добротную мансарду, а в кафе успелзастеклить окна, которые прежде затянуты былипросто полиэтиленовой пленкой. Еще у входав кафе появилась собачья будка, а в будке посе�лился огромный, но неприлично добродушныйдля сторожевого пса щенок кавказской овчарки.

Мы поздоровались с Грегором за руку. Вернее,я пожал ему запястье, потому что руки у него былиизмазаны в специях и мясной сукровице.

— Проходи внутрь, там уже все твои собра�лись, — сказал Грегор, разворачивая тонкое, какпуховый платок, полотно нутряного бараньего

жира и укутывая жиром баранье сердце и почки. —Тебе ханский шашлык?

— Ханский, Грегор, ханский.— Проходи, только света нет. И Чубайс сло�

мался.Чубайсом Грегор называл бензиновый гене�

ратор тока, без которого за пределами Москвыэлектроснабжение бывает только спорадическое.Я вошел в кафе. Там было тепло натоплено. У са�мой двери я столкнулся с Олесей. Она, кажется,опять была беременна. У нее в руках было дваблюда с зеленью. И она приветливо со мной по�здоровалась.

Внутри все столики были заняты активистамиМаршей Несогласных. Их было человек десять,да плюс еще водители и охранники. Они ели сыри говорили вполголоса. На центральном столикеразложена была карта Санкт�Петербурга, и не�сколько человек, включая мою Марину, склоня�лись над нею. Небольшая деревянная зала кафеосвещалась только свечами. Тени людей при этомживом освещении вырастали до потолка и трепе�тали на неровных стенах. Вся картина в целомвыглядела так, как будто ее писал Жорж де Латур.А склонившиеся над столом люди выглядели какзаговорщики. Они и были заговорщики. Я зналздесь почти всех. С некоторыми дружил.

Не хватало только Гарри Каспарова: накануневечером Басманный суд присудил ему пять сутокареста за утренний Марш по Мясницкой — пер�вый в жизни чемпиона мира по шахматам тюрем�ный срок.

30 31

Ãëàâà 2ÌÀÐÈÍÀ ËÈÒÂÈÍÎÂÈ×:ÌÎËÎÄÀß ÆÅÍÙÈÍÀ,ÑÊËÎÍÈÂØÀßÑß ÍÀÄ ÊÀÐÒÎÉ

Èíôîðìàöèîííûå óãðîçûВысокая деревянная дверь медленно закрылась,

замок щелкнул, и Марина осталась снаружи. Стри�женная блондинка с растерянным лицом: губысклонны обидеться, глаза — рассердиться. Внутрь,в кабинет главы президентской администрацииАлександра Волошина, вошли только министрпечати Михаил Лесин, человек, умеющий важни�чать даже в бане, глава первого телеканала Констан�тин Эрнст, располневший медийный красавец,и глава второго телеканала Олег Добродеев, адми�нистратор, из черт лица которого запоминаютсяв первую очередь очки.

Была пятница 25 октября 2002 года. Двое су�ток, как террористами под предводительствомМовсара Бараева захвачены заложники в Театраль�ном центре на Дубровке. Промозглая Москва.Улицы вокруг театра перегорожены, журналистыи родственники заложников осаждают милицей�ский кордон, президент Путин молчит и не пока�зывается на публике… А традиционное пятничноепосвященное медийной политике совещаниеу главы президентской администрации происхо�дит без Марины Литвинович.

Марина стояла у закрытой двери и не понималапока, что она больше не эксперт, к мнению кото�рого прислушиваются. Что никогда, ни напрямую,ни опосредованно через Волошина не сможетбольше влиять на принятие президентских реше�ний. У нее в руках была папка с еженедельнымдокладом «Информационные угрозы и рекомен�дации по их устранению». У нее в сумке спал вечноподключенный к Интернету ноутбук. Ее доку�менты о приеме на работу в администрацию пре�зидента лежали на рассмотрении у главногокремлевского кадровика Виктора Петровича Ива�нова, и она не думала «всё, приехали, суши весла».Она вообще не думала, что совещание у Волоши�на — это большое аппаратное счастье. Думала проперепуганных заложников в театральном зале:без сна, без воды, с тем собачьим выражением налицах, которое называется «стокгольмский син�дром». Думала про перепуганных родственниковза милицейским кордоном, отчаянных, но не по�зволяющих себе крик, как будто от крика могутсдетонировать разложенные по театральному залубомбы. Думала про президента Путина, кото�рый — хотя бы по телевизору — должен же бытьвместе с этими людьми.

Давным�давно в школе Марина написала ра�боту «Ошибки Парижской коммуны» — ей всегдабыло интересно думать, почему люди проигрыва�ют и почему выигрывают. Давным�давно в школе,когда учительница, пользуясь созвучием слов, обо�звала говнюком мальчика по фамилии Богнюк,Марина вскочила и принялась кричать про чело�веческое достоинство. У нее дрожали руки и под�кашивались коленки от страха делать замечанияучительнице, но у нее было обостренное чувствосправедливости, выражавшееся тем, что болело

32 33

в груди и нестерпимо горели щеки, а от страха онатолько кричала громче, чем нужно.

Ее мать умерла, когда Марине было семь лет.Кроме уютных детских воспоминаний, о которыхнельзя понять, сама ли помнишь человека илинафантазировала его себе по фотографиям и рас�сказам, она знала, что мать была депутатом рай�онного совета. Марина не знала, всерьез ли еепокойная мама имела отношение к власти. Былотолько смутное ощущение, будто отношениек власти иметь можно, можно влиять на принятиерешений. Можно, в отличие от теперешней ситу�ации, когда дверь Александра Волошина захлоп�нулась перед Марининым носом.

В ее семье не любили политику. Ее отец и дед,авиационные инженеры, когда Марина собраласьпоступать на политологическое отделение фило�софского факультета МГУ, отговаривали девочку,не считая политологию профессией. Но отец былэкологическим активистом (хотя сам удивился бы,если бы его так назвали), бесконечно собирал со�седей на субботники: сажать деревья, разбиватьцветники и мести улицы в нескольких кварталахвокруг своего дома, ибо к концу 80�х годов с улицМосквы совершенно исчезли дворники. Эти суб�ботники, эта интеллигенция с чахлыми саженца�ми и ржавыми лопатами в неумелых руках рождалив Марине чувство, будто можно повлиять на жизньвокруг себя, можно что�то исправить.

В старших классах школы, поскольку пионер�ская организация и комсомол приказали долгожить, Марина ходила в коммунарский кружок, или«Школу лидеров», — что�то вроде скаутского отряда.Студенты педагогического института занималисьс детьми историей, морским делом, риторикой,логикой, ходили в походы, устраивали праздникив деревнях… Странные праздники. Деревенские

жители, кормившие скотину хлебом, потому чтохлеб стоил дешево, а молоко дорого, пившие водуиз луж, потому что далеко ходить до колодца,и праздник представлявшие себе не иначе как суб�ботнюю дискотеку с обязательной дракой в конце,удивленно смотрели, как городская молодежь рас�кладывает у них за околицей ярмарочные шатрыи приглашает их поучаствовать в веселых кон�курсах. Некоторые участвовали: строгие парни(в четырнадцать лет купившие мопеды, чтобык восемнадцати годам начать серьезно пить и намопедах разбиться) лазали лениво по гладкому ше�сту за ленточкой, прыгали лениво через костер,ждали, когда же праздник войдет в нормальнуюколею, то есть закончится дракой. Но у «молодыхлидеров» создавалось все же впечатление, будтопраздник устроить возможно.

В городе «молодые лидеры» посещали детскиедома и дома престарелых. Старики были беспрос�ветно печальны. Им легко было помочь, простопоговорив с ними, но едва отвернувшись от собе�седника, они немедленно забывали, что с нимикто�то говорил. Сироты были задиристы и подо�бострастны одновременно. Ходили в рванье, чайпили из майонезных баночек за неимением ча�шек. И еще они играли в такую игру, когда ловкимдвижением пальцев следовало слегка придушитьтоварища, чтобы тот испытал минутное, схожеес наркотическим опьянением, забытье. Но у «мо�лодых лидеров» было все же чувство, будто можнопомочь как�то и сиротам, и старикам.

Марина собиралась поступать на факультетжурналистики. Чтобы иметь требуемые приемнойкомиссией публикации, Марина пошла к пала�точному лагерю, разбитому между гостиницейРоссия и Красной площадью. Там жили турки�мес�хетинцы. Они требовали какой�то исторической

34 35

справедливости, но на их требования вниманияпринято было не обращать. Марина ходила изпалатки в палатку и спрашивала, как живут в этомпалаточном лагере дети: что едят, ходят ли в школу,не болеют ли. Выяснилось, разумеется, что детив школу не ходят, болеют цингой, бронхитом и пе�дикулезом, а едят взрослые консервы. Статью обэтих детях Марина принесла в редакцию газеты«Московский комсомолец». Редакция от статьиотказалась, и Марина решила, что журналиста изнее не получится. И поступила на философскийфакультет.

К моменту Марининого поступления отделе�ние политологии было разгромлено. После побе�ды демократии в 1991 году решено было закрытькафедру научного коммунизма. Все преподава�тели, читавшие политологические книжки, в од�ночасье потеряли работу, вне зависимости от того,были ли они убежденными сторонниками совет�ского режима или только считались коммунистами,ибо в Советском Союзе нельзя было работать по�литологом, не цитируя Ленина и Маркса. Препо�давать было некому. Преподавали бог знает какиелюди, нахватавшиеся политологических знанийиз самиздатовской литературы и кухонных разго�воров с диссидентами. Проучившись полгода,Марина перевелась с политологического отделенияна философское и занялась герменевтикой, нау�кой об интерпретации. Она понятия не имела, какв реальной жизни герменевтика может быть при�менена.

К концу университета Марина ничем уже неинтересовалась, включая герменевтику, а читалатолько газету «Иностранец». Эта газета, принци�пиальная позиция которой сводилась к тому, чтов России делать нечего и надо из России уезжать,пользовалась тогда популярностью. Из этой газе�

ты в сто раз легче было узнать, как устроена жизньв Лондоне или Нью�Йорке, нежели как устроенаона в Москве. К жизни в России редакция «Ино�странца» относилась как к вынужденной ссылке,временной и безусловно неприятной. В Россииполагалось только выжить и перетерпеть, но нежить ни в коем случае: планов на будущее не стро�ить, ни на что не надеяться, ко всему, что с тобойи со страной происходит, относиться по возмож�ности легкомысленно. Объявления в «Иностранце»тоже были легкомысленные. Марине нужна быларабота, и она (по объявлению в «Иностранце»)пошла устраиваться на одну из только открывав�шихся тогда FM�радиостанций, транслировавшихлегкую музыку.

Радиостанция арендовала помещение в об�шарпанном сталинских времен здании. При входесидел охранник, отставной военный по виду, и вни�мательно рассматривал только начавший выходитьтогда на русском языке журнал «Плейбой». Жур�нал этот редактировал известный музыкальныйкритик Артемий Троицкий. Ему совестно былопросто редактировать журнал про голых девок. Оннапридумывал себе, что журнал предназначаетсязрелому мужчине, а потому содержание должениметь серьезное. С журналом сотрудничали луч�шие писатели. Но буквы в журнале охранникатолько раздражали. Он рассматривал картинкии ничего не охранял. Марина прошла мимо, а ох�ранник даже не поднял на нее глаз.

Директор радиостанции чуть ли не сам встав�лял компакт�диски в проигрыватель, но почиталсебя большою величиной в шоу�бизнесе и гово�рил поэтому важно.

— Ты умеешь читать новости? — процедил ди�ректор тем же самым тоном, каким обращался

36 37

продюсер к Говарду Стерну в только что вышед�шем фильме про радиозвезду.

Марина пожала плечами.— Почитай что�нибудь. — Директор выудил

наугад листок из неряшливой папки на столе: —Ну, хоть вот это.

Марина пошла в студию, пододвинула себемикрофон и стала читать. Новость была про упав�ший в горах самолет, про то как спасатели третийдень ищут тела погибших и не могут найти.

— Ты нам не подходишь, — сказал директор,едва Марина из студии вышла. — У тебя слишкомгрустный голос.

— Каким же голосом я должна читать новостьпро разбившийся самолет?

— Ну не знаю. Повеселее. У нас развлекатель�ная радиостанция.

Настоящую работу Марина получила по навод�ке приятеля. Приятель сказал, что есть, дескать,странная контора под названием «Фонд эффектив�ной политики» и конторе этой нужен человек,который каждый день читал бы газеты и делалгазетный обзор. Марине это подходило.

Работа действительно состояла в том, чтобыкаждое утро читать все федеральные газеты. Ма�рина вдруг обнаружила, во�первых, что в странеидет чеченская война, а во�вторых, что в страневыборы, и действующий президент Ельцин ка�тастрофически проигрывает предвыборнуюкампанию коммунистическому лидеру ГеннадиюЗюганову.

Если читать газеты не так, как читают их нор�мальные люди, проглядывающие заголовки и вы�бирающие для прочтения только те статьи, ко�торые им интересны, если читать газеты подрядот корки до корки, то картина мира меняется.Статьи разных авторов на разные темы выстраи�

ваются в информационные легионы и отправля�ются на штурм. В разных газетах и под разнымирубриками Марина находила совершенно не свя�занные, казалось бы, друг с другом статьи. Статью,например, про то, в каком ужасном состояниинаходится в городе N градообразующий завод.Статью про то, как бизнесмен К встречается с мо�лодежью. Статью про то, как государственныйчиновник М получил сомнительные деньги законсультирование неизвестно кого. Сложив этитексты вместе и приняв во внимание, что газеты,размещавшие все эти статьи, принадлежат бизнес�мену К, Марина понимала, что бизнесмен К хочетприватизировать градообразующий завод в горо�де N, чиновник М мешает ему, и вот бизнесменК начал пиар�кампанию, конечная цель которой —заполучить завод.

В своих обзорах прессы Марина принялась непросто коротко излагать, о чем пишут газеты,а группировать статьи по кампаниям. Марине ста�ло казаться, что кроме пиар�кампаний, ничегов мире не происходит: такое впечатление всегдаскладывается у молодого политтехнолога, равнокак у студента медицинского института на третьемкурсе складывается впечатление, будто он боленвсеми болезнями сразу.

Весной 1996 года Марина обнаружила вдруг,что все газеты, вне зависимости от того, кто имивладел, принялись писать о том, как много и про�дуктивно работает президент Борис Ельцин и ка�кие глупости творит кандидат в президенты откоммунистов Геннадий Зюганов. Марина догада�лась, что все владельцы газет и телеканалов сгово�рились на президентских выборах поддержатьЕльцина. Догадалась, что «Фонд эффективнойполитики», в котором она работает, тоже участву�ет в сговоре. И ей стало противно, она отказалась

38 39

получать зарплату и на выборах проголосовала заЗюганова — и в первом, и во втором туре.

Но с работы Марина не увольнялась. Ей былоинтересно, каждый день прочитывая газеты и от�слеживая информационные кампании, понимать,как устроен мир, даже если мир оказывался устро�ен крайне цинично. Ей было лестно чувствоватьсебя причастной к тайне, даже если от тайны не�приятно попахивало. К тому же она видела, что,будучи причастной к тайне, можно на тайный ходсобытий влиять, и сотрудники ФЭПа захваченыазартом этой своей влиятельности, днюют и ночу�ют на работе, прикладывают к действительностиполитические рычаги, тогда как весь остальнойнарод только и может, что с действительностьюсмиряться.

Однажды Марина должна была отнести очеред�ной свой отчет главе ФЭПа Глебу Павловскому.Собрав материалы в папку, Марина подошлак двери начальника и тихо постучала. Ответа непоследовало. Марина постучала громче, а потомосторожно открыла дверь и заглянула внутрь. Пав�ловский мирно спал на диванчике, укрывшисьсиним пледом, как большевики в советских филь�мах про революцию имели обыкновение спатьв кабинетах, укрывшись шинелькой.

Этот Павловский, которого теперь близкиек политике люди в Москве называют великими ужасным, диссидентам советских времен изве�стен был тем, что предал товарища, буквальнорассказал в КГБ, где и какие запрещенные книгихранит его друг Вячеслав Игрунов, за что Игрунована два года посадили в психушку. ПравозащитникГефтер не подавал с тех пор Павловскому руки.Более мягкая правозащитница Алексеева говори�ла, что предательство наверняка произошло надопросе с применением спецсредств, что можно

восхищаться стойкостью человека, но нельзя винитьчеловека в слабости. Одним словом, настоящиегерои антисоветского сопротивления относилиськ Павловскому в спектре от презрения до снисхо�дительности, но Марина не знала советских дис�сидентов. В ее глазах Павловский был настоящимгероем.

И вот герой спал, прикрывшись пледом, отчегоМарине показалось, будто здесь, в этом кабинете,судьбы страны решаются настолько насущно, чтонельзя даже отправиться домой поспать. Она за�вела электронную почту с логином silavoli и тожестала ночевать на работе.

Выборы окончились, Ельцин победил, девяно�сто процентов сотрудников ФЭПа были уволены:так всегда поступал Павловский с людьми, кото�рые переставали ему быть нужными. Но Маринуоставил. Придуманный ею аналитический обзорпрессы превратился постепенно в еженедельныйдоклад «Информационные угрозы и способы ихразрешения» и успешно продавался в админист�рацию президента. По пятницам Павловский сталбрать с собой Марину на совещания у главы адми�нистрации Волошина.

Исходя из календаря текущих событий, Ма�рина предполагала, например, что на следующейнеделе все подряд журналисты примутся интере�соваться здоровьем президента, ибо тот несколькомесяцев не появлялся на публике, а теперь и вовсеслег в больницу. И в качестве разрешения про�блемы предлагала записывать радиообращенияпрезидента к народу, раз уж президент так плоховыглядит, что не может записать телеобращение.Предложение принималось с восторгом.

В другой раз Марина говорила, что на следу�ющий неделе, когда будет подписан очереднойдоговор о ввозе в Россию и переработке ядерных

40 41

отходов, журналисты, как собаки, сбегутся терзатьтему ядерных отходов. Она предлагала президентутоже выступить против организации в стране опас�ного производства, чем улучшить себе рейтинг. Ноглава администрации возражал. А у Павловскогоглаза испуганно суживались по ту сторону узкихбезоправных очечков, и стоило только Мариненачать доказывать свою правоту, Павловский бралее за руку, одним только взглядом приказывал мол�чать, а после совещания объяснял, что заводы,перерабатывающие отработанный уран, принад�лежат крупному кремлевскому чиновнику, и зак�рывать их никто не станет, даже если они вредятрейтингу президента. Президент даже не знал, чтов России перерабатывают отходы чужих атомныхстанций.

Постепенно Марина стала в Кремле своим че�ловеком. Павловский, убедившись, что девушканаучилась лавировать между политическими ин�тересами страны и личными интересами чинов�ников, перестал ходить с нею на пятничные за�седания к Волошину. Кроме этих пятничныхсовещаний, Марина занималась еще созданиемдвух первых журналов в интернете, делала сайтБорису Немцову, когда тот был вице�премьером,препятствовала переизбранию московского мэраЛужкова, за что впервые была избита неизвестны�ми в подъезде, способствовала переизбранию ук�раинского президента Леонида Кучмы. Неплохозарабатывала. Купила квартиру в центре Москвы.Дневала и ночевала на работе, но родила ребенка:воды отошли прямо в кабинете, пока роженицачитала почту с логином silavoli.

Украинские выборы стали для Марины совсемуж чистым заработком. Это была гастроль к па�пуасам, не понимавшим, какими изощреннымиметодами может вестись политическая борьба.

Украинским телевидением руководили совершен�но непрофессиональные в политическом смыслелюди, либо люди, прикидывавшиеся дураками,чтобы охранить от московских политтехнологовсвою самостийность. Доклад про «Информацион�ные угрозы…» на Украине не работал: телевизи�онные руководители не могли, или притворялись,что не могли, делать из доклада самостоятельныхвыводов. И тогда Марина придумала для них«темники» — буквальное руководство к дей�ствию: какая тема и как должна быть освещенав новостях, у кого брать комментарии, у кого небрать ни в коем случае.

Подобные же темники были применены и в Рос�сии. На рубеже веков, когда мало кому известныйВладимир Путин стал сначала исполняющим обя�занности президента, а потом президентом, требо�валось разъяснять народу, кто этот человек, что,зачем и как он делает. Целая команда людейв ФЭПе сидела и придумывала, например, что пос�ле успешного изгнания банд Шамиля Басаева изДагестана зимой 99�го года Путин должен в штаб�ной палатке на границе Дагестана и Чечни под�нять с военными пластиковый стакан с водкойза победу, но, не выпив водки, стакан поставитьи предложить вообще не выпивать до полного ос�вобождения Чечни от террористов. Это надо былодля того, чтобы сообщить народу, что новый пре�зидент, в отличие от старого, не пьяница и, в отли�чие от старого, остановить войну в Чечне собира�ется всерьез, даже если для этого надо начатьв Чечне новую войну.

Хвост вовсю вилял собакой.По�настоящему Марина ощутила свою силу,

когда 12 августа 2000 года в Баренцевом море уто�нула атомная подводная лодка «Курск». Говорили,будто моряки в затонувшей подлодке живы, будто

42 43

стучат изнутри в борт тяжелым предметом и по�дают сигналы SOS. Их жены и матери на берегув поселке Видяево ждали, что лодку спасут, и тре�бовали, чтобы спасли. Но никто не спасал. Воен�ное руководство отказалось от услуг норвежцев,которые предлагали своих водолазов. А президентПутин сидел в Сочи. У него был отпуск. И полити�чески правильно было президенту вообще никакне прикасаться к истории с видяевской лодкой, во�обще никак не ассоциироваться в бараньих мозгахизбирателей с несчастиями и катастрофами. Пустьбы винили во всем начальство Северного морскогофлота.

Но Марина решила иначе. На пятничном со�вещании у главы администрации президента Ма�рина заявила, что не может глава страны валятьсяна пляже, в то время как погибают под толщеюсеверной воды его офицеры и матросы, что надополететь в Видяево к матерям и женам, поддер�жать их хотя бы морально, если не умеешь доста�вать подлодки со дна, утешить, дать понять, чтострана с ними… Глава телеканала «Россия» ОлегДобродеев поддержал тогда Марину. Глава адми�нистрации президента вышел из кабинета, позво�нил Путину в Сочи и, вернувшись, сказал, чтопрезидент вылетает в Видяево.

Марина до сих пор думает, что поехать в Видя�ево было правильно: президент сохранил челове�ческое лицо, проявил сострадание, повел себяприлично, наконец… Но боюсь, что Путин дума�ет иначе. В Видяевском доме культуры его ждалатолпа разъяренных и отчаявшихся женщин: оникричали на него, уже успевшего ощутить себя не�погрешимым властителем. А он путался, обещалвыплатить вдовам погибших компенсацию в раз�мере десятилетнего офицерского жалования, ноне знал, сколько получает офицер. Приносил со�

болезнования, а женщины требовали отменитьтраур, ибо траур означал прекращение спаса�тельных работ. Потом он сорвался на крик и сталглупейшим образом винить в произошедшем не�счастии журналистов. На улице к нему подошелпьяный мужчина и протянул руку со словами: «Дав�но хотел познакомиться с честным человеком» —непонятно, всерьез или иронически. С тех порон никогда больше не встречался с жертвами ка�тастроф, кроме одного единственного раза, когдажертвы были тщательно отобраны и заблаговре�менно проинструктированы.

Политика изменилась. Бог знает кто в Кремлерешил, что, когда случаются несчастия, президентдолжен хранить молчание. И вот несчастие слу�чилось. Заложники в Театральном центре на Дуб�ровке захвачены были вторые сутки. Президентмолчал. Телевидение молчало, кроме не подконт�рольного тогда еще Путину телеканала НТВ.А Марина Литвинович со своим докладом «Ин�формационные угрозы…» не допущена была на со�вещание к главе президентской администрации.

Марина постояла перед закрытой дверьюи вышла из администрации президента вон. Наследующую ночь подразделения спецназа штурмо�вали театр с использованием неизвестного отрав�ляющего газа. 130 заложников погибли в основномот того, что, потеряв сознание, захлебнулись соб�ственной рвотой.

А «информационные угрозы» были устраненытем, что телеканал НТВ, последний метровый те�леканал, позволявший себе говорить свободно,сменил руководителей. Президент Путин тогдаупрекнул главу канала Бориса Йордана в том, чтотот «делает рейтинг на крови». Понимать прези�дента надо было так, что жертв получилось стольмного, потому что НТВ транслировал картинку

44 45

штурма в прямом эфире. Информационная по�литика Кремля окончательно уступила место го�лой пропаганде, и Марина Литвинович никомубольше не была нужна.

Ïåðå÷åíü ïîðàæåíèéК декабрю она ушла из ФЭПа. Павловский не

удерживал, то ли понимая, что девочка перерослаего организацию, то ли почуяв, как изменилосьотношение к Марине в Кремле. Но Марина нисекунду не боялась остаться без работы: наступалвыборный год, и девушка, про которую ходилислухи, будто главный кадровик Кремля ВикторИванов отказался брать ее на работу в админист�рацию, чтобы не слишком усиливать пригласив�шего ее замглавы Владислава Суркова, — былаобречена возглавить какой�нибудь предвыборныйштаб.

И действительно, не успела она отоспатьсяпару дней, как раздался телефонный звонок,и Борис Немцов, один из лидеров либеральнойпартии «Союз правых сил», предложил Маринеработу. Номинально предвыборный штаб СПСвозглавлял Альберт Кох, но функции его былиделить бюджет и представительствовать. Факти�чески всю работу организовывала Марина. За этуработу Марина попросила немного денег, дветысячи долларов в месяц, но плюс — проходноеместо в партийном списке: если бы СПС преодо�левала пятипроцентный барьер на выборах, Ма�рина становилась бы депутатом парламента.

Через несколько дней над столом в новом Ма�ринином кабинете в штабе СПС у метро «ПлощадьИльича» висел огромный кусок ватмана, на кото�ром расчерчен был календарь вплоть до дня выбо�

ров, и на каждый день распланированы были ми�тинги, акции, встречи, съемки предвыборных ро�ликов. Анатолий Чубайс, главный вдохновительи один из существенных тогда спонсоров партии,увидев этот календарь, был крайне доволен новымсотрудником, поскольку и сам любил планиро�вать время так, что «в 14.43 звонок такому�то,в 14.47 встреча с таким�то».

Несмотря на склонность предвыборного шта�ба к пьянству и романам с молодыми журналист�ками, работа шла полным ходом, когда Маринепозвонил Вадим Малкин, лучший ее ФЭПовскийдруг, который тоже ушел от Павловского, но нев либеральную партию СПС, а в социал�демокра�тическую партию «Яблоко». Электораты СПСи «Яблока» во многом пересекались, за обе партииголосовала интеллигенция.

— Пообедаем? — предложил Вадим.— Пообедаем, — согласилась Марина.Они обедали «Елках�палках», фастфуде, делаю�

щем вид, будто он ресторан русской кухни. Вадимвеселился по поводу висевшего через весь фрон�тон зазывного лозунга: «Неограниченный подходк телеге». «Телегой» в «Елках�палках» называлсясалат�бар, холодные закуски действительно рас�ставлены были на настоящей телеге, ради аляпова�того патриотизма, красовавшейся посреди обеден�ного зала. Но Вадим интерпретировал эту фразув политологическом смысле. И молодые людисмеялись, что «неограниченный подход к телеге»может быть вписан в контракт любого государствен�ного чиновника, помимо зарплаты, а слово «теле�га» можно понимать хоть как государственныйбюджет, хоть как доходы нефтяных компаний.

Еще слово «телега» можно было понимать как«рассказ», «история». Замглавы администрацииВладислав Сурков, соответственно, имел «неогра�

46 47

ниченный подход к телеге» в том смысле, что могповелеть руководству центральных телеканаловлюбую историю переврать как угодно. Маринаулыбалась. Ей нравилась эта склонность Вадимак интеллектуальным играм.

— Марин, а чего вы нас так мочите? — спро�сил вдруг Вадим.

Смех прекратился. Марина смотрела на другаи думала, как это может быть так, что СПС ведетчерную пиар�кампанию против своего конкурента«Яблока», а она, фактически возглавляющая штаб,ничего об этой кампании не знает.

— Когда? — спросила Марина.— Вчера, — отвечал Вадим. — Ваши ребята

пришли на коммунистический митинг с флагами«Яблока».

Сомневаться в словах Вадима не приходилось:раз уж он говорил, что СПС отправила своих лю�дей изображать, будто коммунисты и «Яблоко»вместе, и тем оттолкнуть от «Яблока» по старойпамяти антисоветски настроенную интеллиген�цию, то, значит, он выяснил: провокаторы былиименно из СПС.

В течение нескольких последующих дней Ма�рина выяснила: кроме официального штаба СПС,руководимого ею и Альбертом Кохом, существо�вал еще неофициальный штаб, руководимый Ле�онидом Гозманом. Официальный штаб снималпозитивного свойства видеоролики про армей�скую реформу, про повышение рождаемости, проборьбу с коррупцией и всячески ратовал за объе�динение всех демократических сил, чего желалии большинство избирателей СПС и «Яблока».Неофициальный штаб распускал про лидеров «Яб�лока» грязные слухи, устраивал провокации вродетой, с яблочными флагами на коммунистическом

митинге, и даже преследовал яблочных активистовс использованием личных связей в прокуратуре.

Собрав все эти факты, Марина пошла к Чубайсу.У нее был еще и социологический опрос, из кото�рого следовало, что если «Яблоко» и СПС топятдруг друга, то избиратель разочаровывается в обе�их партиях и обе партии на выборах не набираютбольше пяти процентов и не проходят в парла�мент.

— Нельзя мочить «Яблоко», — говорила Ма�рина Чубайсу. — Мы не пройдем.

— Плевать, — отвечал Чубайс. — Лишь бы Гри�ша не прошел.

Гришей он называл лидера «Яблока» ГригорияЯвлинского.

Последнюю попытку прекратить самоубий�ственную войну с «Яблоком» Марина предприня�ла в середине лета. Вместе с Борисом Немцовым,единственным миролюбиво настроенным членомполитсовета СПС, Марина поехала в Жуковкук Михаилу Ходорковскому. Нефтяной магнат да�вал деньги и «Яблоку», и СПС, и, по расчетам Ма�рины, ему не должно было нравиться, что на егоденьги две демократические партии уничтожаютдруг друга.

Ходорковский встретил их в своем доме при�емов. И долго слушал, рисуя на листке бумагикакие�то квадратики, алгоритмы и диаграммы.У Ходорковского была такая манера думать: он ког�да думал, рисовал на бумаге схемы своих мыслей.Марина видела, что квадратики и диаграммы налистке не складывались ни во что стройное. Поитогам беседы Ходроковский предложил двумспонсируемым им партиям подписать что�то вро�де пакта о ненападении. Но Марина видела, чтоквадратики у него на листке не сложились, как

48 49

у мальчика Кая в сказке про Снежную королеву нескладывалось слово «вечность».

На самом деле, Ходорковский не знал, как за�ставить СПС и «Яблоко» не уничтожать друг дру�га. И Марина, всегда интересовавшаяся тем, по�чему люди проигрывают, подумала тогда, что лю�дей заставляет проигрывать ненависть. Ты готовпроиграть, ты готов даже погибнуть, если знаешь,что от этого погибнет и твой заклятый враг. И не�нависть сильнее доводов разума. Она даже силь�нее денег.

Примерно через неделю (видимо, Ходорков�ский звонил Чубайсу и пытался увещевать его)политсовет «Союза правых сил» собрался вдруг об�суждать ход предвыборной кампании. И что жеони говорили! Один за одним члены политсоветаговорили, что по вине Марины Литвинович ненапечатаны листовки, хотя листовки были напе�чатаны, и Марина готова была показать их. Но ееникто не слушал. Они говорили, что по вине Ма�рины Литвинович не сняты видеоролики, хотяролики были сняты, и Марина готова была пока�зать их. Они говорили… Одним словом, они го�ворили, что Марину Литвинович надо выгнатьк чертовой матери, и только Борис Немцов под�держал ее, но остался в меньшинстве.

Марину выгнали, заплатив ей денег, но вычер�кнув из предвыборного списка. Выгнали, дого�ворившись с ней, что она не будет плохо говоритьо партии, а партия не будет плохо говорить о ней,но немедленно «по секрету» рассказали журна�листам, что это именно Литвинович развалилапредвыборную кампанию. Поскольку надо былоподдерживать легенду о Марининой несостоя�тельности, запланированные Мариной акциибыли отменены и снятые Мариной ролики не ис�пользовались. Новый предвыборный штаб успел

только снять ролик, в котором лидеры партииЧубайс, Немцов и Хакамада летали на частномсамолете и, развалившись в кожаных самолетныхкреслах, разглагольствовали о либерализме. И хотяу Чубайса сроду не было такого частного самолета,и он, будучи главой РАО ЕЭС, летал на старомгорбачевском ИЛе, этот ролик даже у обеспечен�ных людей вызвал возмущение чванством либера�лов. И СПС потеряла всякий шанс пройти в пар�ламент.

А Марина потеряла работу и репутацию чело�века, которому всегда все удается.

Впрочем, ждать предложения и на этот разпришлось недолго. Не успела она пару дней ото�спаться, как ей позвонили из ЮКОСа: Ходорков�ский приглашал ее разъяснять стране, как и зачемобъединяются нефтяные компании ЮКОС и «Сиб�нефть».

На самом деле эта пиар�кампания, эти поездкиХодорковского по регионам с лекциями об об�щественной пользе объединения ЮКОСа и «Сиб�нефти», только казались имиджевой поддержкойкрупной нефтяной сделки. На самом деле это былаполитика. Это была предвыборная поездка кан�дидата в президенты, даже если Ходорковскийи не собирался становиться президентом, а соби�рался приучить народ желать себе в президентычеловека, похожего на него, Ходорковского. Вовсяком случае, если человек почти с двадцатьюмиллиардами состояния идет в политику, труднодумать, что он ставит себе какую�нибудь болеескромную цель, чем власть. Марина и не думала.Она видела, что Ходорковскому куда интереснеенайти общий язык со студентами, например,в провинциальном университете или понять, чтона уме у какого�нибудь губернатора, нежели дей�ствительно разъяснить губернатору и студентам,

50 51

насколько повысится капитализация объединен�ной компании и сколько от этого создастся новыхрабочих мест.

Он плохо говорил. На первых своих выступле�ниях он пытался рисовать квадратики и апелли�ровать к диаграммам. Они летали на чартерномсамолете из города в город, и каждый вечер Маринаустраивала Ходорковскому уроки риторики.

— Михаил Борисович, надо расставлять удар�ные точки.

— Как это? — Ходорковский слушался какшкольник.

— Эмоциональные всплески… Люди запоми�нают только их.

— Например?— Например, не говорите им про государствен�

ный произвол и коррупцию, они не понимают, чтоэто. Скажите им, что, если хочешь отобрать нефтя�ную компанию, нужен генеральный прокурор,а если хочешь отобрать небольшой магазинчик,достаточно местного следователя из прокуратуры.

Как в воду глядела.В Нижнем Новгороде слежка, о которой служба

безопасности давно Ходорковскому докладывала,стала открытой. Машина сотрудников ФСБ при�соединялась к кортежу миллиардера, и это на спец�службистском языке означало «Беги!». А Ходорков�ский бежать не собирался: кто�то очень важныйв Кремле пообещал ему, что он не будет арестован.Он знал, что на него и на его компанию начнетсяатака, но атаки ждал честной — и в политическоми в юридическом плане — и вполне верил, что ото�бьется, ибо в его команде лучшие политтехнологии лучшие юристы. Кортеж ехал в аэропорт, шелкрупный снег, Марина косилась на преследовав�шую их «Волгу» и думала, велики ли у Ходорков�

ского шансы выиграть. Шансы казались Маринезначительными.

В аэропорту им объявили, что погода нелетная.Они ждали улучшения погоды несколько часов,валяясь на диванах в депутатском зале, а потом вер�нулись в гостиницу. Пошли ужинать и неожидан�но напились.

Один из помощников Ходорковского втолко�вывал Марине:

— Всегда была хорошая погода! Куда МБХ, —так они называли Михаила Борисовича Ходорков�ского, — летал, там всегда была хорошая погода.

За этими пьяными разговорами Марина про�глядела телефонный разговор, который случилсяу Ходорковского в тот вечер. Она не видела, какразговаривал МБХ с неизвестным доброжелателем,предупреждавшим миллиардера, что назавтра тотбудет арестован. Но выражение лица Ходорков�ского сохранилось и на следующее утро, когда онотменил полет своей команды в Иркутск и велелвсем возвращаться в Москву, — полуулыбка: он непозволит этой полуулыбке сойти с губ во все вре�мя следствия и суда. Марина тогда подумала, чточасто бывает неважно, проиграет человек или вы�играет. Часто бывает важно, как ты проиграешь.

И она стала проигрывать. Раз за разом. Заве�домо зная, что проиграет, но главное — как. Онаруководила избирательной кампанией писате�ля Виктора Шендеровича, баллотировавшегосяв Думу. Шендерович не прошел. Она возглавлялапредвыборный штаб Ирины Хакамады на прези�дентских выборах. И не только что Хакамада нестала президентом и не вышла во второй тур, и ненабрала даже сколько бы то ни было значимыхпроцентов, но даже на банкет, устроенный в честьокончания кампании, не пришел почти никто избывших друзей и соратников.

52 53

Она только и делала, что проигрывала. Поли�тическое пространство, в котором она была какрыба в воде, съеживалось: демократические партиине прошли в парламент, телеканалы безоговороч�но подчинились Кремлю, большинство газет —тоже, судьи научились быть послушными, Ходор�ковского приговорили к восьми годам тюрьмы,наконец, после того как захвачена была террорис�тами бесланская школа и погибли дети, Путинотменил губернаторские выборы. Очередной Ма�ринин обреченный на поражение проект заклю�чался в том, что она помогала чемпиону мира пошахматам Гарри Каспарову, пытавшемуся в кото�рый уже раз объединить демократов. И был Граж�данский Конгресс, съезд правозащитников, накотором Каспаров выступал. И в перерыве к Ма�рине подошел высокий атлетического сложениямужчина с кавказскими чертами лица. И с абсо�лютно детскими ласковыми глазами. Это был де�путат Бесланского районного законодательногособрания Виссарион Асеев.

— Марина, — произнес Виссарион, слегкаграссируя, — давно хотел с вами познакомитьсяи пригласить вас приехать к нам. Приезжайте.

Это звучало как предложение руки и сердца,хотя в мягких и мужественных манерах Виссарио�на не было даже намека на флирт. И Марина со�гласилась приехать.

Ïîìîãè íàìМарина летела на салатного цвета «Боинге�737»

авиакомпании S7, рейс Москва — Владикавказ. Трисчастливых семерки на борту лайнера трогатель�но тщились разбавить как�то свойственное теперьвсем пассажирам этого рейса чувство, что летишь

в самое несчастное место на земле. Потому чтоаэропорт Владикавказа — это Беслан. Потому что1 сентября 2004 года там террористы захватилишколу. Потому что три дня держали там детейзапертыми в спортзале без еды, воды и медика�ментов. Потому что матери там кричали: «Дайтеводы хотя бы детям!» И потому что три дня спустяначался штурм вместо переговоров, и федеральныевойска стреляли по школе, заполненной детьми,из танковой пушки и из термобарических огне�метов, и взорвались развешанные над головамидетей в спортивном зале бомбы, и тем детям, чтоспаслись от взрыва и пожара и бежали из школысквозь разверстые взрывом окна, террористы стре�ляли в спину.

И теперь новое бесланское кладбище, тристатридцать пять заваленных цветами могил, еслисмотреть из окошка заходящего на посадку само�лета, выглядит как клумба, как веселая цветастаяклумба в степи у подножия гор. Самолет призем�лился, Марина сошла по трапу, и служащий аэро�порта проверил, свой ли она взяла чемодан с ба�гажной ленты.

Ее встречали двое: Виссарион Асеев и большойпечальный человек по имени Саша. Этого Сашупригласил Виссарион, чтобы не заказывать такси —у Саши была машина. И еще у Саши в бесланскойшколе погибла пятнадцатилетняя дочь.

Они ехали во Владикавказ, потому что в Бесла�не нет приличной гостиницы, и все, кто приезжаетв Беслан, живут во Владикавказе. Дорога лежаламимо кладбища. Они вышли, Марина положилана несколько могил несколько цветов, но приве�зенного ею букета не хватило и на десятую частьнадгробий, если класть на каждое надгробие поодному цветку. Саша подошел к могиле дочерии долго гладил камень.

54 55

У поворота от аэропорта к Владикавказу, насамой окраине Беслана, была новенькая, огоро�женная высоким забором детская площадка. Назаборе висела надпись, извещавшая, что площадкаэта подарена детям Беслана компанией Сбербанк.Но на горках, каруселях и лестницах не было ниодного ребенка: и не потому что в городе был тра�ур, а просто от любого бесланского дома слишкомдалеко было матерям везти на эту детскую пло�щадку детей.

Они ехали мимо огромного кирпичного дома,обсаженного маленькими елочками. Виссарионрассказывал, что дом принадлежит человеку поимени Тамерлан, хотя сам Тамерлан дома бываетредко, и если постучаться в ворота, то будешьвстречен братом Тамерлана, который, как прави�ло, моет машину под увитой виноградом перголой.Этот Тамерлан, рассказывают, поклялся найти всех,по чьей вине погибли дети, найти и убить своимируками. Но он считал месть священной обязан�ностью и правом бесланцев, а про москвичей ондумал, что те не имеют права совать свой носв Кавказские дела. Поэтому год спустя, когда Ма�рина принялась помогать бесланским матерямюридически и политически, говорят, именно Та�мерлан послал своих людей избить ее.

Они ехали мимо водочных заводов. Водочныезаводы стояли на каждом шагу, и Виссарион шу�тил, что водка — национальный осетинский на�питок и основа экономики республики СевернаяОсетия.

Они ехали мимо плакатов, на которых объяв�лялось, что осетинский народ общими усилиямиснимает фильм по древнему горскому эпосу.И Виссарион рассказывал, что опубликован ужесценарий фильма, и что в последнем эпизоде сце�нария легендарные древние богатыри, победив�

шие чудовищ, спустившиеся в царство мертвыхи вернувшиеся обратно, «сидят и пируют с депу�татами парламента и членами правительства рес�публики Северная Осетия». Так и было написано.А к богатырю Сослану, когда тот спускался в цар�ство мертвых, по сценарию этому подбегали в цар�стве мертвых дети и говорили, что они души детей,которым через много тысячелетий предстоитпогибнуть во время терракта в школе №1 городаБеслана.

Они остановились на заправке. Заправщика�ми там работали женщины. Мужчины подъезжали,выходили лениво из автомобилей, цедили «полныйбак залей», закуривали, прямо здесь же в полумет�ре от льющегося бензина и обсуждали важные,в основном родственные дела: про какого�то Зу�рика, который стал помощником депутата, про ка�кого�то Сосика, который работает в милициии выиграл чемпионат по вольной борьбе…

Они приехали в гостиницу. Марина подняласьв номер оставить вещи. Виссарион и Саша ждалиее в холле. На улице в стоявшей неподалеку мече�ти истово кричал муэдзин. Марина не знала язы�ка, на котором муэдзин кричал, но он кричал:«Вставайте! Молитва лучше сна!» И шумел Терек.

Бросив в номере вещи и обнаружив, что водаиз крана течет только холодная, Марина спусти�лась к Виссариону и Саше, и они отправилисьобедать в ресторан «Аландон». Было тепло. Маринехотелось сидеть на берегу Терека и смотреть, какпляшут на перекатах воздушные шарики, которыенеизвестно кто и с какой целью запустил в горнуюреку. Но Саше нельзя было сидеть на берегу Тере�ка. Осетинская традиция предполагала, что чело�век, носящий траур, не может сидеть в ресторанеи пировать у всех на виду, даже если человек этотпросто зашел съесть кусок пирога со свекольной

56 57

ботвой. Они сидели в отдельном кабинете, доволь�но душном. Заказали три пирога, огромных, ве�личиною с неаполитанскую пиццу, хотя с трудоммогли бы съесть и один. Но Виссарион объяснил,что это тоже осетинская традиция. Если случилосьгоре, пирогов на столе должно быть два. Если слу�чилась радость, пирогов должно быть три. В тотдень случилась радость — Марина приехала.

Марину нещадно клонило в сон, она слишкомрано встала, съела слишком большой кусок пиро�га с мясом и выпила рюмку водки, боясь обидетьотказом гостеприимного Виссариона. Прежде чемвыпить, Виссарион пробормотал что�то про Боль�шого Бога, который смотрит на нас с небес и всенаперед о нас знает… Марина думала, что Висса�рион молится.

Они поехали в Беслан, в школу. Школа стояларазрушенная и посреди разрушенного спортив�ного зала лежала совершенно свежая гора цветови стояли во множестве бутылки с водой, которойтак не хватало захваченным в заложники детям.Запах пожара так и не выветрился, хотя со временитеракта прошло несколько месяцев. Марина бро�дила по школе. Виссарион показывал ей класс,где боевики расстреливали заложников. Показы�вал актовый зал с тайником в полу, где боевикихранили оружие. Показывал, где именно в спортив�ном зале развешаны были бомбы. Показывал, гдестояла террористка, убитая взрывом. На этом ме�сте оставалось черное, въевшееся в бетонный полкровяное пятно.

А Саша куда�то запропастился. Марина нашлаего уже выйдя из школы и направившись к маши�не. Он сидел на пустыре на корточках. Тело его со�дрогалось то ли от сухих рыданий, то ли от икоты.

Марина не знала, как это место на пустыре связанос Сашиной погибшей дочерью. Но она положиларуку Саше на плечо, а он погладил землю у себяпод ногами, встал и пошел заводить машину.

Они встречались с людьми. У осетин, когдав доме кто�нибудь умирает, любимые вещи и фо�тографию покойного кладут на его кровать. Нуж�но подойти к кровати, склониться над ней и по�ложить ненадолго руки на одеяло — так выражаютсоболезнование. И в первом же доме, куда Сашас Виссарионом привезли ее, Марину подвелик кровати, на которой стояли фотографии женщи�ны и четверых детей, лежали кружевная блузка, двекуклы, футбольный мяч и заводной паровозик.Возле этой кровати отец четверых погибших детеймолчал, а потом повел Марину, Виссарионаи Сашу на кухню, налил им водки и сказал проБольшого Бога, что тот добр и справедлив. И по�смотрел на Марину. Марина пыталась добавитьк тосту про Большого Бога слова соболезнованияо погибших детях, но Виссарион остановил ее.

— Подожди, у нас двадцать восемь обязатель�ных тостов. Первый за Большого Бога. Второй —за святого Георгия. За усопших — четвертый тост.

В тот день они так и не дошли ни с кем до чет�вертого тоста. Они ездили из дома в дом. Одинчеловек рассказывал им, как во время штурма на�шел среди погибших детей в школе своего сына,вынес тело мальчика на улицу, положил на траву,и тут в кармане раздался звонок сотового телефона:звонила жена сообщить, что сын их жив и здоров.

— Представляешь, что с головой было! — го�ворил человек. — Как я мог принять чужого маль�чика за родного сына?

Другой рассказывал, что на второй день послештурма сидел с раненым сыном в больнице, и вдруг

58 59

раскрылась дверь в палату и вошел президент Пу�тин, прилетевший в Беслан, когда террористыбыли уже обезврежены.

— Я ему сказал знаешь что? Я ему сказал: «Ухо�ди отсюда! Ты был мне нужен четыре дня назад,когда мой сын сидел там в школе под бомбойи никто, кроме Аушева, не торговался за него. Тымне был тогда нужен. А теперь ты не нужен мне.Уходи». И он ушел.

Под вечер Марина встречалась с женщинами.С матерями погибших детей. В каком�то домекультуры, в совершенно пустой комнате. Впервыена столе не было еды и не было водки. Женщиныговорили все вместе, и Марина не понимала, чтоони говорят. Она разобрала только, что в Осетии,если по улице идет женщина в черном траурномплатке, то даже старики встают из уважения к ее горю.Марина пыталась говорить этим женщинам о юри�дической поддержке, но они только плакали.

Ближе к ночи Саша с Виссарионом повелиМарину еще в один дом, к человеку по имени Тот�раз. И там был накрыт стол, и на столе были трипирога, мясо, овощи, зелень, сыр и водка. Мари�на пыталась отказаться, потому что пила и ела весьдень. Но Виссарион объяснил, что отказаться не�удобно: Марину тут весь день ждали и специальнодля нее готовили ужин.

Тотраз весь вечер молчал. Он только досталс полки фотографию девочки лет четырнадцатии сказал, что это его дочь. И что девочку звалиАгунда. Говорил Виссарион. Он говорил тосты.За Большого Бога, который смотрит на нас, ко�торый милостив и справедлив… За святого Геор�гия, который небесный воитель и защищает нас,и ангельские легионы которого…

В перерывах между тостами Саша рассказывал,что после штурма подобрал в подъездах окружаю�

щих школу домов тубусы от термобарических ог�неметов. Что по инвентарным номерам будет лег�ко определить, что из этих огнеметов стреляли пошколе федеральные солдаты, что пожар и взрывы,от которых погибли дети, возникли, стало быть,по вине федеральных войск, и что никто из чле�нов приехавших из Москвы комиссий не хочетслушать его и не хочет смотреть на собранные имтубусы.

К полуночи Марина была уже совершенно пья�на. Она встала, поблагодарила Тотраза за госте�приимство, сказала, что поедет в гостиницу и чтопровожать ее не нужно.

— Хорошо, — Тотраз улыбнулся. — Я сейчаспозвоню племяннику, он приедет на машине и от�везет тебя.

— Не надо. — Марина решительно мотнулаголовой и чуть не потеряла равновесие от этого. —Я сама. Я поймаю такси.

— Первый раз на Кавказе? — улыбнулся Тот�раз снова. — Девочка, здесь блондинки не ловятодни такси по ночам.

— Тогда где у вас можно покурить? — спросилаМарина, опять не подумав, что это Кавказ и жен�щины здесь не курят, во всяком случае так, чтобыоб этом знали мужчины.

Тотраз улыбнулся снова и сказал Саше:— Отведи ее на кухню.Они курили на кухне. Это была крохотная пя�

тиметровая кухня в хрущевской квартире. Сашачто�то рассказывал. Марина не понимала. Про�шло сколько�то времени и выкурено было сколь�ко�то сигарет, когда Марина обнаружила вдруг, чтостоит, зажатая в углу между столом и холодильни�ком, и что Саша, огромный по сравнению с неймужчина, обнимает ее за плечи. «Дура, — подумалаМарина, — вот дура!» Глупо было кричать «убери

60 61

руки!» человеку, с которым проплакала вместе весьдень. Глупо было звать на помощь Виссариона илиТотраза и строить из себя недотрогу, раз уж ты си�дишь и разговариваешь за столом с мужчинами,раз уж пьешь с ними водку и куришь с ними накухне. «Дура!» — подумала Марина, закрыла глазаи не сопротивлялась, когда Саша совсем уже ре�шительно сграбастал ее в объятия.

Огромными ладонями Саша облапил Марини�ну голову и приблизил ее лицо вплотную к своемулицу. Она ждала поцелуя. Но поцелуя не последо�вало. Она чувствовала на губах Сашино дыхание,но мужчина не касался ее губ. Она открыла глаза.Саша посмотрел ей в глаза в упор, как расстрели�вают, и прошептал:

— Помоги нам…— Что? — пролепетала Марина.— Помоги нам.

Ãëàâà 3ÂÈÑÑÀÐÈÎÍ ÀÑÅÅÂ:ÌÓÆ×ÈÍÀ ÇÀ ÑÒÎËÈÊÎÌ ÑÏÐÀÂÀ

Звуки, от которых проснулся Виса Асеев, былисродни разрывам петард или хлопушек. Часы по�казывали девять с копейками. Пора вставать, ко�нечно. Было 1 сентября 2004 года. Виса подумал,что если 1 сентября утром кто�то запускает петар�ды, то, наверное, это в школе на торжественнойлинейке отмечают фейерверком начало занятий.Беслан — маленький город. Там ничего не проис�ходит, кроме свадеб и похорон. Школьная торже�ственная линейка — это целое событие, на котороепринято приходить семьями и которое не грехотметить фейерверком, если, конечно, есть лиш�ние деньги на фейерверк. Виса спустил ноги напол и сел на кровати. Хлопки продолжались, новдруг сложились в такую стройную череду, в кото�рую не могут сложиться разрывы петард, а могуттолько автоматные выстрелы. Виса вскочил. В рас�крытое окно влетал хоть и далекий, но отчетли�вый звук автоматной очереди. Этот звук нельзябыло ни с чем перепутать. Виса же служил в ар�мии. Он, правда, служил в водолазных войсках.Его, не умеющего плавать горца, учили не бегатьпо горам, а ходить по дну реки Ахтубы в восьми�десятикилограммовом снаряжении, притом чтособственный его мальчишеский вес был килограм�мов шестьдесят. Он путался в своих шлангах, па�дал на илистое дно, лежал, беспомощный, глядя,

62 63

как его засасывает ил, звал по переговорному уст�ройству на помощь, а офицер отвечал в переговор�ное устройство с поверхности воды под водянуютолщу: «Нечего, Асеев, бздеть, никаких спасате�лей я тебе не пошлю, вставай сам». Вот чему егоучили в армии. Но были же и стрельбы. И чело�век, однажды слышавший очередь из автоматаКалашникова, не перепутает ни с чем этот реши�тельный звук.

И теперь Виса собирался на войну. На Кавказе,когда мужчина слышит за окном автоматную оче�редь, ему не должно приходить в голову, что надоспрятаться или позвонить в милицию. Он дол�жен понимать, что на милицию�то скорее всегои напали, как давеча в Назрани, что там в атако�ванной боевиками милиции — родственники, со�седи, друзья, что федеральные войска не помогут,потому что на Кавказе они боятся высовывать носсо своих военных баз, что надо брать оружие и идтисражаться, пока враг не пришел в твой дом, какдавеча в Ботлихе.

Виса оделся по�военному — так, как всегдаодеваются на войну кавказские мужчины: в спортив�ные штаны, майку и кроссовки. Из средств защитыон взял с собою только удостоверение депутатарайонного законодательного собрания. Это удос�товерение не могло защитить от пуль, но если тебевстретятся незнакомые милиционеры, приехав�шие, например, на усиление из Владикавказа,если они спросят тебя, зачем ты расхаживаешь погороду с оружием, можно показать им удостовере�ние, в том смысле, что ты не боевик, а депутат. Позакону депутатское удостоверение не дает тебеправа носить даже и гладкоствольный карабин«Сайга» с примкнутым рожком, но на Кавказе — дру�гое дело. Там оружие и власть — это одно и то же.

Виса ведь стал депутатом не просто так, не слу�чайно. Его отец в советское время был сначалаинструктором райкома КПСС, потом начальни�ком отдела пропаганды. А в новые времена его отецбыл сначала замглавы района, а потом, проиграввыборы Таймуразу Мамсурову, стал работать совет�ником в республиканском парламенте, сохранивс Таймуразом Мамсуровым добрые отношения. Егоотец был хорошо известен людям, потому что некаждый же человек в Беслане работает замглавырайона и советником в парламенте. Когда Висазарегистрировался на выборах и пошел по домамизбирателей представлять свою предвыборнуюпрограмму, люди спрашивали:

— За какого Асеева ты агитируешь, парень? ЗаВолодю?

— Нет, за Виссариона, — отвечал Виссарион.— А кто этот Виссарион? И кто он Володе?— Это я, — отвечал Виссарион. — Я его сын.И люди понимали, что перед ними стоит па�

рень из хорошей семьи. Что нужно как минимумпригласить его в дом, угостить чем�нибудь и по�слушать, что он говорит. А он говорил, что нужноввести дифференцированную оплату за воду. По�тому что в пятиэтажке на первом этаже вода изкрана течет нормально, на третьем этаже вода те�чет плохо, а на пятом этаже вода течет только но�чью. Он говорил, что человек на пятом этаже недолжен платить за воду столько же, сколько чело�век на первом этаже. И люди видели, что это спра�ведливо.

И потом еще люди вспоминали, что это тотсамый сын Володи Асеева, который учился в Се�верокавказском металлургическом институте, вы�пускники которого попадают в североосетинскиевластные структуры так же часто, как в Америке

64 65

выпускники университетов Лиги плюща попадаютв Капитолий или Белый дом. А еще люди вспо�минали, что это тот самый сын Володи Асеева,который, когда началась в 1992 году война в При�городном районе, занимался коммерцией и со�вершенно бесплатно возил солдатам на позициисигареты из своей коммерческой палатки. И кто�тоеще вспоминал, как в 98�м году, когда был финан�совый кризис и коммерческая палатка разорилась,этот парень не стал сидеть у отца на шее, а пошелсначала рабочим, а потом технологом на водоч�ный завод «Салют, Златоглавая». И как там на за�воде он высмеял начальницу охраны. Она сталаорать на рабочих, которые в ожидании обыска,обязательного после каждой смены, разбрелись,а не выстроились в шеренгу. А этот парень сказал:«Что ты кричишь? Шаг вправо, шаг влево, прыжокна месте, попытка улететь?» А она нажаловалась нанего начальству. А рабочие пошли защищать его.А директор посчитал это забастовкой, и Вису —организатором забастовки, и уволил его. И ещеговорили, что Виса не потому был уволен, что по�вздорил с начальницей охраны и пользовался ува�жением своих рабочих, а потому, что расклеиваллистовки за кандидата в депутаты Славика Бзы�кова, против которого был владелец завода. И этобыло несправедливо, и люди вспоминали, что онпарень из хорошей семьи, с которым поступилинесправедливо, и готовы были голосовать за него.

Это было уже такое время, когда депутатом могстать только член партии «Единая Россия», или есличлен другой партии, то только с одобрения на�чальства. Но за него проголосовали. Он был па�рень из хорошей семьи. У него было много уважа�емых родственников. Они устроились членамивсех участковых избирательных комиссий в райо�не. Когда начальство звонило главе участковой

избирательной комиссии и требовало, чтобы тотвбросил бюллетени за соперника Виссариона Асе�ева, глава избирательной комиссии говорил: «Я немогу, у меня тут в комиссии дядя Виссариона Асее�ва, он увидит, что я вбрасываю бюллетени противего племянника, и опозорит меня на весь Беслан.Как я потом буду ходить по улицам?» И начальствопонимало, что глава избирательной комиссии дей�ствительно боится позора больше, чем начальства,поэтому фальсификации не было, и поэтому Висавыиграл. И поэтому его депутатское удостовере�ние, хоть и не давало законного права на ношениекарабина с примкнутым рожком, но свидетель�ствовало, что если на пассажирском сидении егомашины лежит карабин «Сайга», то это справед�ливо.

Виса вышел из дома спокойно. Медленно, какбудто просто на работу, потому что не надо пугатьжену. Но, оказавшись на улице, он сразу побежал,потому что нельзя медлить, когда в городе стреля�ют из автомата Калашникова. Он бежал в гараж.У каждого кавказца где�нибудь в доме или в гара�же спрятано оружие. Потому�то боевики или радиграбежа притворяющиеся боевиками федеральныесолдаты и нападают на Кавказе на одиноких рус�ских учительниц, что в аварском, в ингушском,в осетинском доме их встретит мужчина с оружи�ем, а в доме русской учительницы их встретит учи�тельница.

У Висы оружие, многозарядный карабин «Сай�га», младший брат калашниковского автомата, хра�нилось в гараже. Виса довольно долго возился.Сначала надо было вытащить из�за досок кара�бин, запрятанный подальше от детей. Потом надобыло разорвать коробки с патронами, зарядитьдва рожка и рассовать еще патроны по карманам.Потом надо было вывести из гаража потрепанную

66 67

старенькую «девятку», черную, с продавленнымисидениями, но зато с наглухо по�кавказски то�нированными стеклами. Выстрелы все это времяпродолжались, и Виссарион думал, что где�то в го�роде без него идет бой.

Наконец он выехал. Он ехал к бесланскомуУправлению внутренних дел, думая, что напалина УВД, как в Назрани. Он проехал мимо интер�нет�клуба, которым заведовал, проехал еще мет�ров двести и на пороге районной администрацииувидел знакомого.

— Эй, послушай, где стреляют? — закричалВиссарион, останавливаясь и опуская пассажир�ское стекло.

— Послушай, в школе стреляют, — отвечалзнакомый, качая головой и разводя руками так, чтопонятно было: стрельба в школе не укладываласьу него в голове.

На самом деле это не укладывалось в головеи у Виссариона тоже. Когда два джигита в горахстреляют друг в друга из�за древней вражды — это,конечно, дикость, которую не любил Виссарион,считающих осетин современными людьми и ев�ропейцами. Но так бывает. Когда серьезные муж�чины стреляют друг в друга ради нефти или радиконтроля над водочным рынком — это дикость,конечно, но так бывает. А вот чтобы мужчины стре�ляли в детей — так не должно быть. И чтобы детистояли между мужчинами, стреляющими другв друга, — так тоже быть не должно.

Виссарион поравнялся с переулком, ведущимк 1�й бесланской школе. Там была мясная лавкав этом переулке. Указатель, прибитый на углу, об�ретал теперь страшный смысл. На указателе былонаписано: «Свежее мясо». Виссарион бросил ма�шину. Тут стоял милицейский кордон, машиныне пропускали. Мимо милиционеров и с караби�

ном в руке Виса пробежал к одной из пятиэтажек,стоявших вокруг школы. Хотел было выглянуть заугол, но прижавшийся там к стене полковник ми�лиции сказал ему:

— Парень, не суйся, там простреливается.И Виса обежал пятиэтажку с другой стороны,

где дорожка была укрыта кустами и деревьями.Теперь от школы его отделяли только пустырь, га�ражи и трансформаторная будка. Но все равнонельзя было рассмотреть, что творится в школе.За трансформаторной будкой на корточках, при�слонившись спинами к стене, сидели несколькомилиционеров.

— На крыше есть кто�нибудь наши? — крик�нул Виссарион милиционерам.

— Нет никого. Зачем на крыше? — отвечалодин из них.

— Э�э�э! — Виса махнул рукой. — Высоты надозанимать, разве не знаете? Двое за мной!

И решительно побежал в подъезд. Двое мили�ционеров побежали за ним, потому что он оченьрешительно сказал, что надо занимать высоты,и потому что он был первым пока человеком у нихв милиции, который хоть немного понимал, чтоделать, когда террористы захватили школу. Онибежали по лестнице, и к четвертому этажу Висапочувствовал, что задыхается. У него была астма,полученная еще на водочном заводе от аллергиина мучную пыль. Кое�как он протащил себя ещедо пятого этажа, а там сел на пол, и если бы не сел,то потерял бы сознание. Открылась дверь в однуиз квартир. Вышла женщина. Вынесла Виссарио�ну стакан воды. Ему стало лучше, он вспомнил,что оставил в машине запасной рожок с патрона�ми, и послал одного из милиционеров в машинуза рожком. А второго милиционера спросил:

— У вас�то патронов достаточно?

68 69

— По десять штук в рожке, — улыбнулся мо�лоденький сержант.

— То есть ты безоружный приехал сюда,воин? — резюмировал Виссарион и полез осмат�ривать технический этаж.

Тем временем второй безоружный воин при�нес ему патроны, которые годились только на то,чтобы пугать террористов, привезших с собоюбоеприпасов целый грузовик.

Никто не учил Виссариона тактике уличнойвойны. В армии его научили, что если ты с Кавказаи попадаешь в казарму, где, кроме тебя, кавказцевнет, то в первую же ночь старослужащие подни�мут тебя и станут бить, чтобы сломать твою волю.И надо сражаться. Ты щуплый юноша, их трое, нонадо сражаться отчаянно, если не хочешь целыйгод чистить собственной зубной щеткой туалет,бриться вафельным полотенцем и гонять дедамна потеху носом по полу спичечный коробок. Онибудут сбивать тебя с ног тяжелыми ударами, нонадо вставать снова и снова и сражаться, покас дальней койки не подымется огромный морд�вин Ванька и не скажет добродушным басом: «Нухватит! Видите, он не сдастся! — И, наклонившисьнад тобой, наконец�то позволившим себе лежатьс разбитой рожей на полу, похлопает тебя поплечу: — Вставай, парень, они больше не будут.Ты молодец, хорошо держался». И с этого начнет�ся настоящая солдатская дружба.

Этому его научили в армии. А что надо зани�мать высоты, это он не помнил, откуда знал. В ар�мии его научили, что если ты отстоял свое правоне подвергаться издевательствам старослужащих,то это не значит, что тебя не будят после отбоя.К тебе подходит старший сержант, будит тебя по�тихоньку и шепчет:

— Мы сейчас молодежь учить будем, вставай,посиди у нас в каптерке, попей чайку, а то, ты жпонимаешь, авторитет наш подорвешь.

И ты встаешь, и идешь в каптерку, и пьешь чай,потому что в твоих силах отстоять собственноедостоинство, если ты готов умереть, но ты нев силах отстоять достоинство всех молодых солдатвзвода, если они хотят жить. Ты пьешь чай в кап�терке и слышишь, как салаги, разбуженные срединочи, выполняют унизительные команды «Лечь!Встать! Лечь! Встать!», смысл каковых — именнов их унизительности.

Только под конец службы, когда ты становишь�ся командиром отделения, ты решаешь устроитьжизнь по справедливости. Ты говоришь своим ста�рослужащим, чтобы не гоняли молодежь по ночам.А молодым солдатам ты говоришь, чтобы обраща�лись к тебе, если подвергаются издевательствам.И в казарме у тебя воцаряется покой и жизнь поуставу. И ты спокойно спишь. И не знаешь, чтокаждую ночь старослужащие будят салаг шепотом:

— Боец, встал и вышел. Тихо, как мышь, боец.Если старшина услышит, хана тебе, боец, понял?

И они встают и выходят в трусах на плац. И тампокорно выполняют унизительные команды «Лечь!Встать!». И на плацу лужи. А ты себе спишь спо�койно и думаешь, что устроил порядок и соблю�дение устава. И про то, как было на самом деле,тебе рассказывают только в автобусе по дорогедомой.

Этому Виссарион научился в армии. А что де�лать, когда враг с оружием в руках приходит к тебев город, в армии не учили.

В армии Виссарион узнал, что если ты хоро�ший солдат и не забит старослужащими, то тебявызовет замполит и велит стучать на товарищей:как они варят чай после отбоя, как бегают в само�

70 71

волку. И если ты откажешься, то в последний деньслужбы все ваше отделение выстроят на плацуи вместе с приказом о демобилизации зачтут при�каз о твоем разжаловании в рядовые. И, улыбаясь,замполит скажет тебе, что если не спорешь прямосейчас сержантские погоны то домой не поедешь.А автобус — вот он, стоит за воротами. И ты спары�ваешь погоны и едешь домой в парадной формес надраенными пуговицами, но с торчащими наплечах пучками ниток. И дома отец расстраивает�ся, говорит: «Ты же писал, что сержант?» И в харак�теристике у тебя написано «недисциплинирован».И отец говорит: «Я думал, ты придешь сержантоми с хорошей характеристикой. Хотел устроить тебяв КГБ. Э�э�э! Живи как знаешь, воин».

Это узнал Виссарион после армии. А как за�щищать детей от террористов, Виссарион не знал.Только догадывался, что надо занять высоты…

— Эй! — крикнул вдруг милиционер, выгля�нувший на крышу в то время, как Виса заканчивалосматривать технических этаж. — Здесь наблюда�тельный пункт чей�то.

— Что значит наблюдательный пункт? — Висарастерялся.

— Тут одеяло лежит на крыше и стоит бутылкаводы.

Быстрые мысли замелькали у Висы в голове.Значит, еще, может быть, накануне вечером наблю�датель из террористов, может быть, снайпер, под�нялся сюда на крышу и следил за школой. Еслибы захват пошел не по плану, если бы кто�то ока�зал террористам сопротивление, он стрелял бы.И где он теперь? Спустился вниз, когда школабыла захвачена? Может быть, прошел мимо Вис�сариона, бежавшего со своим карабином? Сме�шался с толпой? Ходит в толпе, смотрит, слушаети докладывает террористам в школе о том, что

происходит за оцеплением? Или захватил одну изквартир? Смотрит из окна и может в любой мо�мент выстрелить в милиционеров, прячущихся затрансформаторной будкой? И увидит спецназ,когда приедет спецназ…

— Эй, спускайся, — крикнул Виссарион ми�лиционеру. — Надо обойти все квартиры в подъез�де. Выяснить, все ли в порядке. Увести людей отокон. Только осторожно, там в квартирах можетбыть…

— Я понимаю, — кивнул милиционер.Милиционеры пошли осматривать квартиры,

а Виссарион вылез на крышу один. Крыша быласовершенно плоская, огораживали ее только ме�таллические перила с редкими прутьями. Спря�таться было негде. Виссарион лег на гудрон, под�полз к краю и впервые увидел школу как на ладони.В окнах стояли дети. Виссарион не мог разгля�деть их лиц, но он подумал, что это дети, потомучто взрослый человек вряд ли мог уместитьсяв полный рост в оконном проеме, а они стоялив полный рост. За их спинами сновали какие�толюди, носили какие�то тюки. Виссарион подумал,что это террористы, что они минируют школу,прикрываясь детьми, и что ни один снайпер нестанет стрелять в террористов, пока в окнах стоятдети.

— Гады, — шепнул сам себе Виссарион, —подготовились.

И тут за его спиной раздался шорох. Виссари�он перекатился на спину, вскинул карабин, снялоружие с предохранителя и направил на человекав камуфляже, выглядывавшего из слухового окна.Медленно. Слишком медленно. Тот должен былуспеть выстрелить.

Но не стрелял. А поднес палец к губам и сказал:

72 73

— Тихо, уважаемый, свои. ВладикавказскийОМОН.

Виса опустил оружие. Из слухового окна ловко,как кошка, выскочили омоновский снайпер и ав�томатчик прикрытия.

— Твою мать, ни кирпичика. — Снайпер огля�дел совершенно незащищенную крышу.

— Пусть автоматчик снимет броник и пове�сит на перила, — посоветовал Виссарион.

Он не знал, откуда ему пришла в голову мысль,что если повесить бронежилет на ограду, то можетполучиться сносная огневая точка. Может быть,кто�то из друзей рассказывал во время бесконеч�ных разговоров о войне, которые ведут на Кавказемужчины. Снайпер кивнул. Автоматчик стянулс себя броник. Спрятавшись за ним, снайперпринялся рассматривать школу в прицел и про�шептал:

— Дети в окнах…Виссарион ушел вместе с милиционерами про�

верять квартиры. Он видел женщин, которым ве�лели отойти от окон и которые сидели в ванныхкомнатах, ибо никаких других непростреливаемыхкомнат в квартирах не было. Когда Виссарион вер�нулся на крышу и высунулся из слухового окна,снайпер сказал ему:

— По мне пристрелялись. — И будто в под�тверждение его слов, пуля чиркнула по крыше сан�тиметрах в двух от ботинка снайпера.

— Давай я полежу за тебя, — сказал Виссари�он, — постреляю, отвлеку, а ты посмотри, откудаих снайпер работает, и сними его.

И не дожидаясь ответа, Виссарион пополз вме�сто снайпера на его огневую точку за бронежиле�том. А снайпер откатился в сторону, спряталсяв окно и прильнул глазом к прицелу.

Виссарион лежал, стрелял иногда, поднималнад бронежилетом оставленную снайпером бан�дану и считал пули, жужжавшие над ним так, какжужжат пули, только если пролетают совсем ря�дом. Виссарион не помнил, кто рассказал ему, чтоесли пуля свистит, то значит летит далеко, а еслижужжит, то значит совсем рядом. Опять, навер�ное, бесконечные кавказские разговоры о войне.

— Все! — сказал снайпер. — Я его засек. Уходи.Чтобы перекатиться к окну, Виссарион при�

поднялся. Подвинулся на пару дюймов в сторону.И сначала ему показалось, что муха ударилась емув лоб. А потом он подумал, что это не муха, а пуля.Пуля попала ему в голову.

Ïðèçíàêè óäà÷èТем временем весь мир облетела новость о том,

что в североосетинском городе Беслане терро�ристы захватили школу. Что в заложниках не тодвести, не то триста детей. Матери захваченныхв заложники детей стояли у милицейского оцеп�ления и кричали, что не может быть в школе три�ста заложников, должно быть больше тысячи. Ноих никто не слушал. Тогда они написали плакат,что заложников больше тысячи. Они боялись, чтотриста человек федеральные власти не пожалеюти прикажут штурмовать школу. Они думали, чторади тысячи человек власти, может быть, и пой�дут на переговоры. Матери стояли с этими плака�тами, но руководители центральных российскихтелеканалов не показывали эти плакаты в эфирена том основании, что нельзя же, дескать, даватьв эфир непроверенную информацию.

Через некоторое время в Беслане был созданантитеррористический штаб. Один из руководи�

74 75

телей штаба, эфэсбэшный, кажется, генерал расха�живал по улице у штабных дверей и разговаривалпо мобильному телефону. Телефон был с брилли�антами.

Потом террористы передали видеокассету сосвоими требованиями. Они требовали приездапрезидентов Чечни, Осетии и Ингушетии. Нов штабе журналистам сказали, что кассета былапустая, и руководство телеканалов немедленно пе�редало эту информацию в эфир, хотя информа�ция была куда менее достоверная, чем очевидныйфакт, что матери заложников стоят с плакатом «Ихтам больше тысячи».

Потом приехал бывший президент ИнгушетииРуслан Аушев, хотя террористы и не звали его и невыражали готовности обменивать на него детей.Но он приехал и пошел в школу. И неизвестно,что он там говорил террористам, но двадцать во�семь детей террористы с ним отпустили — в основ�ном младенцев. И больше никакие заложникив процессе переговоров выторгованы не были.И не было больше никаких переговоров.

Тем временем в школе террористы расстрели�вали мужчин, опасаясь, что если среди заложни�ков будут мужчины, то они смогут устроить бунт.Мужчин отводили в один из классов на второмэтаже, ставили на колени и стреляли в затылок,а трупы выбрасывали в окно. И один из этих обре�ченных, видя, что палач его перезаряжает свой «ка�лашников», прыгнул в окно сам, не дожидаясьпули, на гору трупов. Повредил, падая, ногу, носмог убежать. И спецназовцы привезли его в боль�ницу, чтобы оказать первую помощь и расспро�сить хорошенько о том, что происходит в школе.И он оказался в одной палате, на соседней койкес Висой Асеевым.

Виса был ранен. Пуля прошла по касательнойнад глазом. Снайпер и автоматчик вытащили егос крыши, перебинтовали и отправили на скоройв больницу. Придя в себя, некоторое время поле�жав и послушав секретные рассказы бежавшегозаложника, Виса встал и ушел домой. Он думал,что нельзя занимать место в больнице, в то времякак место это может понадобиться детям. Он неверил, что штурма не будет. И в тот же вечер избольницы выписали всех ходячих больных. Ник�то не верил, что штурма не будет. Виса шел, пока�чиваясь, к дому, смотрел правым глазом на непри�вычно многолюдные, запруженные военнымии журналистами бесланские улицы и не знал точ�но, есть ли у него под повязкой левый глаз. Врачиговорили, есть.

Второе сентября Виса провел дома. Третьегоутром пошел в больницу на перевязку и, едва вер�нувшись домой, услышал взрывы. Хотел былоопять бежать к школе, но подумал, что будет толькомешаться там под ногами, одноглазый. Через чет�верть часа пришла его мать. Привела двух сосед�ских мальчишек, спасшихся из школы. Дети быличумазы, окровавлены, перепуганы и раздеты дотрусов. Но не ранены, кровь на их телах была чу�жая. Мать долго купала мальчиков, а потом заними пришла соседка, искавшая своих детейу школы в суматохе штурма и эвакуации до тех пор,пока кто�то не сказал ей, что дети у Асеевых.Этасоседка сказала, что кареты скорой помощи, при�ехавшие со всей Осетии, едут по городу от школыдо больницы слишком долго, потому что водите�ли не знают города. Тогда Виссарион понял, чемможет помочь, встал и вышел на улицу.

Почти сразу же он встретил на улице заплутав�шую скорую с кабардинскими номерами. Сел

76 77

в кабину. Показал водителю дорогу в школу, а по�том показал дорогу из школы в больницу. Их ма�шина была полна раненых детей. Во вторую ходкув скорой было опять полно раненых детей и одинубитый. В третью ходку раненых детей в машинене было — только мертвые. Когда они с водителемскорой подъехали к школе в четвертый раз, тоткабардинец сказал Висе:

— Иди, парень, я теперь и сам справлюсь.— Ты запомнил дорогу? — переспросил Вис�

сарион.– Я ее никогда не забуду, клянусь!Водитель плакал. Слезы висели у него на кон�

чиках усов. И Виса пошел домой. Дело было к ве�черу. У подъезда Виса встретил соседа, которыйстоял неподвижно и смотрел в небо.

— Ты нашел своего мальчика? — спросил Виса,зная, что у соседа в первой бесланской школе учит�ся сын.

— Нашел, — отвечал сосед. — В морге нашел.В Осетии принято, что если в доме умирает

кто�то, то организацией похорон занимаются со�седи. Поэтому на следующий день Виса поехалс этим соседом в морг забирать тело. Сосед вошелвнутрь, Виса остался снаружи. А через три четвер�ти часа сосед выскочил на улицу, и лицо его былокрасным, и глаза не фокусировались, а вращалиськаждый сам по себе. И он кричал:

— Что ты делаешь! Кто ты! Двадцать рублей! —он кричал. — Кто твои отец и мать! Что ты делаешь!Двадцать рублей!

— Что я делаю? — Виса тряс соседа за плечи. —Какие двадцать рублей?

Ему понадобилось некоторое время, чтобыдобиться от соседа толку. Оказалось, что трупыдетей в морге кладут в гробы и выдают вместес гробами. Но за гроб нужно заплатить. И у соседа

не хватило двадцати рублей заплатить за гроб.А пока гроб не оплачен, отцу отказывались отда�вать тело сына ни с гробом, ни без гроба.

Виса доплатил двадцать рублей. Помог соседуотвезти мальчика домой. Помог втащить по лест�нице маленький и легкий гроб. Услышал, как заш�лась воем мать мальчика. И вышел на улицу.

Он шел в администрацию района. Шагал быст�ро, до боли сжимая зубы и кулаки. Он бы устроилтам у них революцию в этой администрации. Онразнес бы теперь эту администрацию по кирпичу.Он бы… Он бы…

На пороге администрации стоял милиционерс автоматом. Виса мог бы показать ему депутат�ское удостоверение, чтобы пройти, но вместо это�го просто оттолкнул милиционера. И тот не сталстрелять, только потому что был местный и зналВису в лицо.

В кабинете главы администрации за столомсидели какие�то люди и перекладывали какие�тобумаги. И Виса закричал им:

— Вы тут совсем охренели! Вы совсем охрене�ли, что берете деньги даже с мертвых?

На следующие несколько дней деньги в Бес�лане отменились. Совсем. Не потому, что так при�казал глава района, а просто люди поняли, чтовсякий человек, идущий по улице, идет либо напохороны, либо с похорон. Гробовщики отпускалисвой товар бесплатно, строители изнутри выкла�дывали могилы кирпичом (так принято в Осетии)бесплатно, заправщики бесплатно лили в любойавтомобиль бензин, потому что всякий автомо�биль был катафалк, в кафе бесплатно кормили,потому что не было в те дни в Беслане никакойеды, кроме поминальной.

Шестого числа хоронили разом больше ста че�ловек. Седьмого числа — тоже. Шел такой дождь,

78 79

что Виса в кожаном плаще промок до костей. Гробынесли и несли. Землю, которую сыпали в могилы,размывало водой, и засыпать могилы не получа�лось. А в отдалении, совсем не рядом с могилами,совсем не на кладбище, стояла трибуна, на кото�рую залезло начальство и проводило траурныймитинг для стоявших перед трибуной журналис�тов. Что там говорили мэр Москвы Юрий Лужкови президент Северной Осетии Александр Дзасо�хов, никто на кладбище не слышал. И когда ихтраурный митинг кончился, никто из начальстване подошел ни к одной могиле, не поклонился ниодному надгробию, не положил ни одного цветка.

Прежде чем закрыть гроб, сосед Виссарионапоцеловал мертвого своего мальчика и сказал ему:

— Нам повезло. Ты совсем целый. Только однадырочка. Люди вон целлофановые пакетики хо�ронят.

Многие в тот день хоронили фрагменты тел.

Ãäå âàøè âðàãèКоммунизм в Беслане был недолго. Похороны

продолжались и десять дней, и месяц. Люди по�лучали тела своих детей после муторной много�дневной процедуры опознания. Некоторые детиеще несколько дней жили в больнице, и умиралипотом, и их надо было хоронить. А порыв даватьвсе бесплатно продержался дней десять: надо жебыло жить как�то и гробовщикам, и заправщикам,и владельцам кафе. Через пару недель после тер�акта Виссариону позвонила завуч первой беслан�ской школы Лена Касымова. Двадцать лет назадВиссарион и Лена вместе учились в той самойшколе, в которой она теперь была завуч и которую

он пытался защищать с оружием в руках. Лена ска�зала, что нужно встретиться.

У Касымовских соседей жил журналист ВВСЛеша Шведов, один из тех мужчин, которые виде�ли бесланский теракт с первого дня, навсегда ока�зались отравлены виденным, жили потом, думаятолько о том, что видели, и через несколько летпогибли от разрыва сердца. Он, этот Леша, сказалтогда, что семьям погибших надо организовать по�мощь. Надо составить списки, посмотреть, кто изпострадавших в наиболее бедственном положении,и помочь им адресно хотя бы деньгами. И он гово�рил, что никто не сможет сделать это лучше, чемоставшиеся в живых школьные учителя, потомучто лучше учителей никто не знает школьникови их родителей. Лена просила Виссариона по�мочь в организации Учительского комитета, ко�торый занимался бы помощью пострадавшим.

И Виссарион помог. Он отдал Учкому поме�щение интернет�клуба, которым заведовал. Оннашел человека, которому принадлежал доменbeslan.ru. Этот человек был банкиром. Пару летспустя он возглавит в Беслане «Региональный банкразвития» и будет убит. А тогда Виссарион дого�ворился с этим человеком, и тот отдал домен бес�платно, чтобы устроить сайт, на котором виселибы составленные Учкомом списки пострадавшихи публиковались бы отчеты о том, сколько и комупередано благотворительных денег. Счет в Сбер�банке открыли на имя мужа Лены Касымовой,потому что у него была машина, а Сбербанк — наокраине Беслана, и без машины трудно каждыйдень ездить снимать деньги со счета и раздаватьлюдям.

Первые сто долларов в Учком принес коррес�пондент CBS Джонатан Сандерс. Деньги тогда

80 81

поменяли на рубли, добавили немного своих, что�бы получилось четыре тысячи и понесли по тысячерублей в четыре самые бедствующие семьи. В од�ной из таких семей, где погибли ребенок и прово�жавший его в школу отец и где остались еще дети,учителей, принесших деньги, встретила на поро�ге мать семейства. Когда ей вручили деньги, оназаплакала. Она как раз шла в скупку продаватьобручальное кольцо.

Работа Виссариона заключалась в том, чтобыскандалить с руководством района, которое нехотело давать официальных списков пострадавших,чтобы можно было сверить официальные спискис Учкомовскими, а хотело, чтобы вся оказанная Бес�лану помощь шла через муниципальный бюджет.Еще каждый вечер в своем интернет�клубе Висса�рион утешал какую�нибудь учительницу, котораяплакала и говорила, что больше не пойдет разно�сить деньги, потому что, навещая пострадавших,она весь день напролет плачет, и нельзя же жить,когда каждый день плачешь с утра до вечера.И Виссарион составлял графики, чтобы учителяразносили деньги хотя бы через день, давая слез�ным железам отдых. Очень важно было, чтобыс каждого пострадавшего, передавая ему деньги,учителя брали расписки. Виссарион не верил, чтокто�то может подумать, будто учителя в распреде�лении денег нечестны или воруют что�то. Но навсякий случай решено было брать расписки.И правильно. Не прошло и года, как прокуратураначала расследование финансовой деятельностиУчкома. Если бы не было расписок, учителя и Вис�сарион вместе с ними загремели бы в тюрьму.

Вообще Виссарион взял на себя всю организа�ционную работу. Была уже зима, когда у Виссари�она дошли, наконец, руки собрать документыи отправиться во Владикавказ в Регистрационную

палату, чтобы зарегистрировать Учком в качествеобщественной организации.

Он ехал на маршрутке. В том месте, где окра�инная бесланская улица выворачивала на феде�ральную трассу «Кавказ» и где по другую сторонутрассы начиналась дорога на аэропорт и новое клад�бище, стояли женщины с плакатами. Это были«Матери Беслана», женщины, потерявшие в терактедетей. У них были плакаты, требовавшие отставкипрезидента Северной Осетии Александра Дзасо�хова и требовавшие еще международного рассле�дования обстоятельств теракта и штурма.

Все эти месяцы отношения между «МатерямиБеслана» и Учительским комитетом были натяну�тые. «Матери Беслана» входили в официальнуюкомиссию, занимавшуюся расследованием и рас�пределением бюджетной помощи. И они, можетбыть, по подсказке начальства, винили Учкомв строптивости и нежелании работать вместе, а са�мих учителей винили в халатности, облегчившейтеррористам подготовку к захвату школы. Прошлопочти полгода, прежде чем «Матери Беслана» по�няли, что в официальной комиссии к материаламрасследования их не допускают и бюджетную по�мощь распределяют, не советуясь с ними. Они до�гадались, что расследование нарочно ведется так,чтобы ни президент Дзасохов, ни спецслужбы, нимосковские власти ни в коем случае не оказалисьответственными за гибель детей. И тогда они выш�ли с плакатами на федеральную трассу. Они тре�бовали отставки Дзасохова. Но Виссарион проехалмимо.

Когда вечером Виссарион возвращался из Влади�кавказа, женщины все еще стояли. Они промоклии замерзли, но собирались стоять, пока их требо�вания не будут удовлетворены. Тогда Виссарионпозвонил своему приятелю, занимавшемуся тор�

82 83

говым бизнесом, и попросил привезти для этихженщин палатку. Потом позвонил несколькимзнакомым владельцам магазинов и кафе: попро�сил привезти этим женщинам горячий чай и еду.И сам присоединился к этим женщинам на трассе«Кавказ», потому что они были его избиратели, а оних депутат.

Палатка простояла трое суток. К митингующимженщинам присоединялись и другие люди. Людейстало много.

И в первый же день приехали крепкие парниот главы района Таймураза Мамсурова, которыйвскоре станет вместо Дзасохова осетинским пре�зидентом. Они кричали, что надо снять палаткуи прекратить пикет, но не посмели ломать палат�ку и разгонять насильно женщин, одетых в траур.

На второй день приехал осетинский депутатАрсен Фадзаев, единственный человек, не вхо�дивший в команду Дзасохова и Мамсурова, ноимевший в Осетии политический вес. Фадзаевуговаривал женщин свернуть палатку и прекратитьпикет. Услышав это, мамсуровские люди приня�лись уговаривать пикет продолжать, потому чтоМамсурову даже райские кущи не нужны, если ониот Арсена Фадзаева.

На третий день приехал заместитель генераль�ного прокурора Владимир Колесников. Вылезшииз машины, Колесников подошел к митингую�щим и стал отчитывать их, как отчитывают детей.Он говорил:

— Что? Политикой занялись? Кто вы такие,чтобы заниматься политикой?

Виса слушал и думал, что вот стоит представи�тель федеральной власти и говорит, что толькоизбранные в этой стране могут заниматься поли�тикой, а народ должен молчать, даже если убиваютего детей.

А Колесников говорил:— Неприлично женщине стоять на дороге

с плакатом. Или вы такие женщины, которые стоятна дорогах?

Виса слушал, и в сердце у него закипала ярость.Даже полунамеком нельзя, нельзя на Кавказе ос�корблять женщину, одетую в траур.

А Колесников говорил:— А мужчины? Разве вы мужчины? Что вы тут

стоите с плакатами? Вон ваши враги! — замген�прокурора показывал в сторону Ингушетии. — Есливы мужчины, идите и разбирайтесь со своими вра�гами, а не стойте тут с плакатами.

Виса не верил своим ушам. Тогда в Осетии мно�гие говорили, что в теракте виноваты ингуши, натом основании, что между осетинами и ингуша�ми — застарелая вражда, и на том еще основании,что среди террористов ингушей было много. Этинационалистические разговоры велись на похо�ронах, на поминках, на соболезнованиях, простов кафе. Журналисты часто спрашивали, велика лиопасность, что теракт послужит причиной началаосетино�ингушской войны. Но чтобы представи�тель федеральной власти недвусмысленно призы�вал осетин идти в Ингушетию и устроить резню!

Виса закричал:— Молчи! Что ты делаешь!И увидев глаза Висы в толпе митингующих,

замгенпрокурора сел в машину и уехал.В тот же вечер Виссариона Асеева пригласил

к себе в кабинет бесланский прокурор Алан Бата�гов. Он сказал, что пикет на федеральной трассенезаконный. Что организаторы пикета будут при�влечены к ответственности. Что Виса должен взятьответственность за организацию пикета на себя,иначе прокуратура будет обвинять в организации

84 85

пикета того висиного приятеля, который дал па�латку.

И Виса взял на себя ответственность. И не толь�ко потому, что не хотел подставлять приятеля. Ондействительно теперь был против власти. Потомучто власть была за войну.

Он не знал тогда, что, кроме этого администра�тивного дела, против него заведут еще и уголовное.Он не знал, что ему больше не дадут избратьсяв депутаты. Не знал, что Учительский комитет насайте, сделанном Виссарионом Асеевым, размес�тит объявление, что не разделяет политическихвзглядов Виссариона Асеева и не считает Висса�риона Асеева членом Учительского комитета. Незнал, что будет избит на пороге собственного дома.

Но он чувствовал: что бы с ним ни случилось —это лучше, чем война.

Ãëàâà 4ÀÍÀÒÎËÈÉ ÅÐÌÎËÈÍ:ÌÓÆ×ÈÍÀ Ñ ÄÅÒÑÊÎÉ ÓËÛÁÊÎÉ

— Продано! — аукционист стукнул своим мо�лоточком, и публика потянулась вон из зала.

Анатолий стоял в дверях, смотрел на людей,проходивших мимо, и думал, что у них тоже естьуниформа: малиновые клубные пиджаки к томувремени вышли уже из моды, и в моду вошел Вер�саче. Все эти люди на аукционе одеты были либов версачиевские черные пиджаки, либо в версачи�евские же кожаные куртки и рубашки поло. «Каку нас, — подумал Анатолий, — парадная формаи полевая».

— Толь! — его окликнул начальник аукцион�ной охраны. — Пойдем.

И повел его в комнату, где стояли мягкие кожа�ные диваны и телевизор. И протянул ему конверт.В конверте лежала новенькая стодолларовая бан�кнота. Приличные деньги для Москвы 94�го года.Сумма, равная месячной зарплате Анатолия Ер�молина, когда тот служил командиром группыспецназа «Вымпел» в чине майора.

«Елка зеленая, — подумал Анатолий. — Четыречаса в дверях постоял, и вот на тебе, сто долларов».

Он все никак не мог привыкнуть, что бываюттакие деньги и что бывают люди в версачиевскихпиджаках, ворочающие миллионами. Он выросв семье военного. Его детство прошло в военныхгородках: станица Кущевская Краснодарского

86 87

края, город Мичуринск Тамбовской области, по�селок Вернойхен под Берлином. Восточная Гер�мания казалась ему верхом красоты, культурыи благосостояния, он каждый раз радовался, уез�жая из Вернойхена на каникулы в Советский Союз,потому что там — Родина, и каждый раз радовалсявозвращаться после каникул в Вернойхен, потомучто там улицы метены, а из булочных пахнет сдо�бой и марципаном.

И он огорчился, когда отца перевели служитьв поселок Сиверский Ленинградской области.У четырнадцатилетнего Толи Ермолина быламечта: он хотел поступить в Московское высшеепограничное училище на факультет военных пере�водчиков. В газете «Красная звезда» он прочел,что на этом факультете готовят «офицеров с выс�шим военно�специальным образованием пере�водчик�референт». Он примерял на себя это«офицер с высшим военно�специальным образо�ванием переводчик�референт» и понимал, чточерта лысого достанется такое счастье мальчишке,который готовится к поступлению в железнодо�рожной школе № 43 поселка Сиверский под Гат�чиной.

Но он поступил. Несмотря на то, что от школь�ных занятий отвлекала необходимость почти каж�дый день драться с местной шпаной. Несмотря наогромный конкурс. Несмотря на проходной балл24,5. Он поступил и чуть ли не в первый день былнаправлен в наряд на кухню. Там его работа заклю�чалась в том, чтобы вычерпать помои из каменнойчаши, где до этого мыли на все училище посуду.Чаша была величиной с небольшой бассейн. Толястоял по колено в помоях с ржавым ведром в ру�ках. Поверх увенчанного колючей проволокойзабора он видел зарево. Это светилась Москва.

Толя смотрел на зарево и думал: «Четыре года! Кудая попал? Четыре года!»

Их факультет в училище считался элитным. Отэтого муштра в отношении курсантов их факультетабыла особенно строгой. В первую увольнительнуюЕрмолина отпустили только к концу второго курса,и в первой же увольнительной он познакомилсяс девушкой, на которой потом женился, завел дво�их детей, прожил двадцать пять лет и живет досих пор. Единственной отдушиной в этой казар�менной жизни были уроки иностранного языка.И даже в прямом смысле слова: занятия вели моло�дые женщины, пахнувшие «Пуазоном», или валь�яжные интеллигентные полковники, пахнувшиемодной тогда туалетной водой «Арамис девин».Один из таких полковников, видя, что курсантЕрмолин клюет на занятиях носом после ночногонаряда, сказал ему тогда:

— Гоняют вас?— Гоняют, товарищ полковник.— Держитесь. Это ничего. От внешнего дав�

ления в человеке вырабатывается способность со�противляться. Внутренний стержень, знаете ли.И если нет задачи этот стержень сломать…

Задачи сломать курсанта начальник училищаперед собой не ставил. Он ставил задачу вырас�тить хорошего офицера. Его любили. И если онвызывал курсанта к себе, это был добрый знак.Однажды на последнем уже курсе начальник учи�лища вызвал к себе Ермолина. В кабинете началь�ника сидел, покойно сложив на коленях тяжелыеруки, человек в штатском с нарочито даже задум�чивым лицом.

— Кто я, знаешь? — спросил этот штатский.— Так точно. –Толя кивнул.Конечно он знал, кто это. Какой же военный,

тем более курсант, не знал тогда полковника Кар�

88 89

пухина, легендарного командира отряда специаль�ного назначения «Альфа». Карпухин тем време�нем продолжал:

— Афган. Война. Можешь погибнуть. Твое ре�шение? — Черт, он приглашал мальчишку служитьв «Альфу»!

— Я согласен, — ответил Ермолин нимало незадумываясь.

— Иди, — улыбнулся Карпухин и на этом раз�говор закончился.

Несколько месяцев Ермолин тихо радовался,что будет служить в самом героическом армейскомподразделении страны. И девушка, ставшая ужеего женой, тихо радовалась, что не поедет за му�жем куда�нибудь в бухту Провидения, а останетсяв Москве. Через несколько месяцев начальникучилища снова вызвал Ермолина и сказал:

— Толь, в «Альфу» отбирали четырех человек.Трое основных, четвертый запасной. — У курсантасжалось сердце, а начальник продолжал: — Ты былзапасной, Толь. Не расстраивайся. В «Альфу» тыне попадаешь, но можешь выбрать, где хочешьслужить, постараемся посодействовать.

Курсант Ермолин чуть не плакал. Но улыбнул�ся и ответил лейтенантской поговоркой:

— Товарищ генерал, меньше взвода не дадут,дальше Кушки не пошлют. Может, во Владивос�ток? Круто. Океан. Трепанги. Икра…

— Подумай, подумай. С женой посоветуйся.— Она, небось, попросится в Прибалтику. Или

в Крым.Это была проверка. Начальнику училища важ�

но было знать, хочет ли курсант служить в «Аль�фе» и подставлять свою задницу под афганскиепули ради того, чтобы остаться в Москве и полу�чить в Москве квартиру, или он хочет быть героем.Станет ли юлить и пытаться устроиться при штабе

или ответит веселой лейтенатской поговоркой.Ответ был засчитан. Через несколько дней, когдаЕромлин пришел к начальнику училища гово�рить, что готов служить где угодно, но хотел быв Прибалтике, генерал перебил его:

— Короче так, Ермолин, есть другой отряд.Как он называется, я тебе сказать не могу. Это то же,что «Альфа», только работа за границей. Завтрапоедешь на двадцать пятый километр Горьков�ского шоссе. И не вздумай нарядиться в военнуюформу.

Так лейтенант Ермолин попал в диверсионныйотряд «Вымпел». Это были настоящие ниндзя.Они владели всеми видами оружия, но и умелисобрать бомбу из консервной банки, мха и селит�ры. Они прыгали с неба, плавали под водой, нои умели затаиться в чистом поле на ровном месте.Они управляли любой военной машиной, но уп�равляли и людьми: умели так выпить и поболтатьс человеком, что тот даже не замечал, как выкла�дывает доверенные ему военные секреты. Онибыли интеллектуальный спецназ. Их задача фор�мулировалась так: развертывание партизанскойподпольной деятельности в тылу врага. Они воева�ли в Никарагуа, Анголе, Мозамбике, Афганистане.Из операций Ермолина даже теперь рассекреченытолько учебные. В свободное от Афганистана вре�мя он со своей диверсионной группой проверял,надежно ли охраняются военные объекты, можетли хороший диверсант найти их и уничтожить.Он, например, нашел и условно уничтожилБЖРК — боевой железнодорожный ракетныйкомплекс, оснащенный ракетами «Сатана», в каж�дой из которых было по восемнадцать ядерныхбоеголовок, нацеленных на восемнадцать городовСоединенных Штатов Америки и способных пре�вратить эти города в пыль.

90 91

Был конец 80�х. Политики в Москве талдычи�ли про перестройку и гласность. Но без всякойгласности диверсанты и ракетчики затеяли игрув прятки. Ракетный генерал сказал Ермолину:

— Есть такая хреновина, которая если выстре�лит, то Америка не в состоянии будет вести войну.Она ездит по железной дороге. Я тебе даже назовурегион, где она ездит. Но ты ее не найдешь, капи�тан. Ни�ко�гда!

Через пару дней диверсионная группа Ермо�лина, семь человек, сидели на даче посреди ука�занного ракетным генералом района. Они пиличай и думали. Если эта хреновина ездит по желез�ной дороге, она выглядит как что? Как вагон. Каккакой вагон? Как товарный. Она не может выгля�деть как пассажирский вагон, потому что в пасса�жирском окна. Как какой товарный вагон она выг�лядит? Как рефрижератор, потому что в обычномтоварном вагоне щели, а цистерна круглая и не�удобная. Чем этот рефрижератор отличается от всехостальных? Там внутри ракеты. Он очень тяжелый.У него должно быть больше колесных тележек,и когда он едет, должен быть особый звук. Кто мо�жет знать о том, что эта хреновина едет по дороге?Ракетчики, но они ничего не скажут. Железнодо�рожники, диспетчеры, ремонтники… Они состави�ли список людей, возможно, причастных к тайне,и пошли разговаривать с этими людьми про оченьтяжелый рефрижераторный вагон, у которогоочень много колес.

Но не прямо, нет. Не в лоб. К концу второйнедели поисков, безрезультатно поговорив ужес двумя десятками людей, Ермолин познакомил�ся, наконец, с офицером железнодорожных войск,имевшим, кажется, слишком значительные звез�дочки на погонах, чтобы служить на такой захолу�стной станции. Они сидели на перроне, курили,

Ермолин рассказывал, как якобы отстал от поезда(проверив предварительно, что действительно былтакой поезд и действительно можно было от негона этой станции отстать). И они говорили о том,как разваливается страна и какой кругом бардак —это была модная в то время тема. И Ермолинприводил примеры, плел про какой�то завод, накотором якобы работал инженером. Или вот, го�ворил Ермолин, взять хотя бы подвижной составна железной дороге. Разваливается же ведь на ходу.Вот давеча его поезд остановили где�то на перего�не и мимо прошел товарный состав, который шу�мел так, что, казалось, сейчас он под землю про�валится, нереально шумел, что они там, колеса несмазывают?..

В этот момент на лице железнодорожного офи�цера на какой�то миг появилось выражение пре�восходства: он�то знал, что это за поезд, которыйнезадачливому московскому инженеришке ка�жется разваливающимся на ходу и ездящим нанесмазанных колесах. Дальнейшее выведываниебыло делом техники. Достаточно было узнать,когда этот офицер дежурит, чтобы понять, когдаБЖРК пройдет в зоне его ответственности.

В этой зоне было много железнодорожных ве�ток, но все они сходились на узловой станции.Товарняк, начиненный ракетами, неминуемо дол�жен был пройти через эту станцию, и приблизи�тельно понятно было, в какое время.

Там было сорок железнодорожных путей наэтом разъезде. Чтобы видеть их все, Ермолин заба�зировался на перекинутом через пути железнодо�рожном мосту. Забазировался он с букетом цветовв руках. Влюбленный дурачина, встречающийжену, которая возвращается из отпуска. Ее поездопаздывает (Ермолин проверил, действительноопаздывали несколько поездов южного направле�

92 93

ния сразу). Он стоит на мосту с букетом цветов,смотрит вдаль. И выглядит полным идиотом. Онатам, небось, крутила курортные романы, а он ждетна мосту с букетом цветов. В букете запрятана былаусловная бомба, которой надо было условно унич�тожить боевой железнодорожный ракетный комп�лекс.

И ждать пришлось меньше часа. Примерночерез час Ермолин услышал рев. Не шум поезда,а рев, как если бы по железнодорожным путям пол�зло былинное чудовище. Колес под рефрижера�торными вагонами было не то что больше, чемобычно, а там были сплошь колеса. И они не из�давали привычного колесного стука, такая тяжестьпридавливала их к рельсам.

Ермолин испытал гордость. Мальчишескийвосторг и гордость от того, что Родина обладаеттакой невероятной мощи хреновиной, способнойстереть Америку с лица земли. Через минуту онбросил на крышу рефрижератора условную бомбу,долженствовавшую условно взорваться через двад�цать минут. И теперь оставалось только вернутьсяна базу, посмотреть, как будет краснеть, бледнетьи потеть ракетный генерал, хваставшийся неуяз�вимостью своего ракетного комплекса, и послу�шать, как будет этот генерал кричать: «Не можетбыть!»

Потом был август 91�го. Путч в Москве. Послепутча в газетах впервые появились статьи про от�ряд «Вымпел». Их решено было рассекретить или,во всяком случае, предоставить газетчикам возмож�ность писать про супервоинов�ниндзя, которыевоевали в Анголе и штурмовали в Афганистане дво�рец Амина. Супервоины тем временем преврати�лись в супертеррористов�государственников. Отпобеды президента Ельцина в Москве до распадаСоветского Союза оставалось приблизительно

полгода. Все это время Ермолин со своей группойбегал по кавказским горам и ловил партизан�се�паратистов, лидеров Народного фронта Арменииили Народного фронта Азербайджана. Это былаохота на людей. Маленькая группа Ермолина от�правлялась в свободный, что называется, поискс приказом «уничтожить такого�то». И методыу них были вполне партизанские.

Потом, когда Советский Союз распался и охо�та на азербайджанских сепаратистов потеряласмысл, Ермолин стал охотиться на сепаратистовингушских или сопровождать в кавказских поезд�ках исполняющего обязанности премьер�мини�стра Егора Гайдара. И это только по телевизоруказалось, будто визит Гайдара во Владикавказ,Назрань или Нальчик «прошел в деловой дру�жественной обстановке», на самом деле Гайдаравозили по Кавказу как особо ценный груз, и закаждым поворотом дороги прятались джигиты,почитавшие для себя делом чести и делом доблес�ти этот ценный груз украсть.

Это была ползучая кавказская война. Без пе�рерывов на сон и здравый смысл, но зато болееили менее с перерывами на зиму, когда опадаютв горах листья, выпадает снег и человек становитсяслишком заметен для снайпера. Ермолин бегал погорам и думал, что зато семья его живет спокойнопод Москвой в мирной Балашихе, и это стоит того,чтобы бегать по горам.

Однажды (зимой 92�го года, когда бои на Кав�казе в очередной раз затихли) военное командо�вание вспомнило, что Россия — не только страна,погрязшая в партизанских междуусобицах, но ещеи ядерная держава. И решило проверить, насколь�ко надежно охраняется цех по производству ядер�ных боеприпасов в закрытом городе Арзамас�16.Группа Ермолина получила приказ проникнуть

94 95

в закрытый город, захватить цех и условно унич�тожить его.

Через пару дней семь человек в спортивныхкостюмах, с рюкзаками и с охотничьими лыжамивышли на вокзале в Нижнем Новгороде, ближай�шем к Арзамасу�16 крупном городе, где можно за�теряться. Рюкзаки у них были набиты оружиеми взрывчаткой. С вокзала они как законопослуш�ные граждане направились прямиком в гостиницу,расположились в холле и принялись «заселяться»,то есть записывать в гостиничную ведомость но�мера своих паспортов, разумеется, фальшивых.Ермолин склонялся над столиком, писал в ве�домость цифры, когда услышал вдруг голос надсобой:

— Здравствуйте, извините, я — Петр Смир�нов, корреспондент ИТАР�ТАСС по Нижегород�ской области, а у вас тут какая�то группа, можноспросить?

«Провал, — подумал Ермолин не без гордостиза страну. — Черт, как же круто они охраняют этиядерные объекты, если стоило только сойти с по�езда в Нижнем, как тебя уже и вычислили». Онподнял глаза. Человек, стоявший над ним, выгля�дел как типичный агент спецслужб, притворяю�щийся типичным журналистом: клетчатый пиджак,придурковатая улыбка, нос сливой… Просто попривычке не сдаваться Ермолин принялся плестиему легенду про то, что они, дескать, туристиче�ская компания, разрабатывающая лыжный марш�рут по местам, связанным со святым СерафимомСаровским…

— Да�да! Серафим Саровский! — журналистзамахал руками. — Надо! Надо! Я давно занима�юсь. Там, правда, Арзамас�16, и никого не пускают,но можно от Дивеевского монастыря…

Этот человек оказался никакой не спецслуж�бой, а действительно журналистом, да еще и кра�еведом. Ермолину было даже стыдно, что этотСмирнов вместо работы сидит с ним в архивахи раскладывает перед ним дореволюционные кар�ты, на которых подробнейшим образом изобра�жены все окрестности города Сарова и сам город,в середине двадцатого века переименованный в Ар�замас�16 и с географических карт исчезнувший.

Помощь краеведа была бесценна. Пользуясьдореволюционными картами, группа Ермолинасовершила несколько лыжных вылазок, изучиламестность и нашла незащищенную лазейку в зак�рытый ядерный город. На встрече с командованиемЕрмолин сказал:

— Мы пройдем подо льдом реки. Там есть ма�ленькая речка. Зимой ее никто не охраняет, и мыв водолазном снаряжении пройдем подо льдом.

Ему было даже обидно, что цех, где куется ядер�ный щит страны, так легко достижим для семидиверсантов и одного краеведа. Учебная операциясчиталась завершенной, но генерал сказал:

— Майор, а ты можешь взять периметр в лоб?— Охраняемый периметр секретного города

в лоб? — Ермолин улыбнулся.— Ну да, игру мы выиграли, мужикам в душу

наплевали, — генерал имел в виду охрану Арзама�са�16. — Надо дать им хоть, чтоб они тебя поймали,майор. Можешь в лоб?

— Могу. — Ермолину стало грустно. Он по�думал, что действительно может просто прой�ти через все секреты и заслоны. — Мне толькопонадобится трехметровый шест и шесть метровверевки.

В назначенное командованием время группаЕрмолина совершила двадцатичетырехкилометро�

96 97

вый лыжный бросок и обошла в лесу четыре пике�та — кто�то из бойцов в пикете курил, кто�то раз�говаривал, пару раз бойцы, поднятые по тревоге,пробегали прямо над головой у Ермолина, зата�ившегося в снегу. При помощи шеста и веревкигруппа Ермолина обошла все ловушки и секре�ты — датчики были загрублены, чтобы не включа�лась тревога всякий раз, когда мимо пролетаетптица, заградительный периметр построен былкое�как, или во время его ремонта воровались стро�ительные материалы.

В три часа ночи группа Ермолина стояла передворотами секретного цеха, где делались ядерныебоеголовки, и никто группу не задержал. Россиясо всей своей ядерной мощью не просто проиг�рала семерым диверсантам, а проиграла вчистую.Кто�то из спецназовцев пнул ногой один из сек�ретных датчиков, чтобы привлечь, наконец, вни�мание караула. Завыла тревога, со всех сторонк воротам бросились бойцы с собаками. Собаку,которая добежала до него первой, Ермолин взялза ошейник и погладил по голове. Мальчиш�ке�солдату, который первым наставил на Ермо�лина автомат, майор сказал:

— Повезло тебе, боец. В отпуск поедешь. Ди�версанта поймал.

Было обидно и тошно — несмотря на то, что«Вымпел» выиграл эти учения. Несмотря на то,что на разборе какой�то интендант краснел и оп�равдывался за недопоставку колючей проволокидля ограждений. Ермолин чувствовал, что пере�горел, как лампочка. Давно уже начал перегорать.Еще на Кавказе, когда надо было охотиться погорам на людей, давеча считавшихся соотече�ственниками, когда боевые товарищи погибалинеизвестно за что. Но в тот раз он сдержался и ненаписал рапорта об отставке.

Не сдержался позже. В октябре 93�го, послештурма Белого дома. Политическое противосто�яние между президентом и парламентом перешлотогда в противостояние военное. На улицах Мос�квы стреляли. Президент Ельцин вызвал в Кремльначальника «Вымпела» генерала Герасимова, что�бы дать ему приказ о штурме. Президент так выпу�чивал глаза, произнося слово «штурм», что Гераси�мов понимал: от него ждут крови, от него ждут,что «Вымпел» в мелкий винегрет покрошит всехзащитников Белого дома, которых Ельцин считалмятежниками.

— Товарищ президент, сил маловато, — пы�тался генерал увильнуть от палаческой миссии.

Но президент не слушал. Он махал в воздухеруками и выкрикивал слова: авиация, артиллерия,кольцевой охват. Герасимов подумал, что если«Вымпел» не будет штурмовать Белый дом, товызовут десантников, и вот они то уж точно по�крошат всех депутатов Верховного Совета в мел�кий винегрет.

«Вымпел» был поднят по тревоге, в то время какмайор Ермолин сидел один дома с сыном в Бала�шихе. Жена куда�то уехала. Ермолин позвонилтеще, но выяснилось, что она не может добратьсяк нему в Балашиху через Москву, забитую воен�ной техникой и парализованную комендантскимчасом. Пришлось взять сына с собой на базу.

Мальчик сидел на ящике с патронами, когда«Вымпел» в полном боевом снаряжении был пост�роен и генерал Герасимов вышел к своим бойцам.

— Чей это? — кивнул он на мальчика. — Твой,майор? Подмогу привез? Иди�ка домой, жди тещу,а когда приедет теща, будешь командовать ре�зервом.

Ермолину было горько. Он всегда думал, чтодля того и нужно бегать по горам, воевать в Афга�

98 99

нистане и Анголе, чтобы здесь, в мирной Москве,твоя семья… А здесь танки на улицах! Он взялмальчика за руку и направился к выходу. А гене�рал Герасимов продолжал:

— Мужики, есть приказ штурмовать Белыйдом. Приказ этот я могу выполнять только с доб�ровольцами. Добровольцы, два шага вперед.

Никто из офицеров не тронулся с места.— Мужики, кроме нас и «Альфы», никто не мо�

жет взять Белый дом без крови.Примерно две трети офицеров сделали два шага

вперед.В самом штурме Ермолин не участвовал, но

рассказов товарищей оказалось достаточно, что�бы считать эту операцию верхом спецназовскойвиртуозности, а реакцию президента — верхомчиновной неблагодарности. Они ворвались в вес�тибюль Белого дома, и депутат Валерий Шуйковкрикнул своим разбегавшимся в панике сторон�никам:

— Не бойтесь, это «Вымпел», крови не будет!Многих офицеров «Вымпела» Шуйков знал

лично: они охраняли его во время поездок в Ингу�шетию.

Они брали этаж за этажом. Один из офицеровраспахнул дверь какого�то депутатского кабинетаи увидел, что прямо ему в лицо направлен писто�летный ствол. Депутат — хозяин кабинета — тонаводил пистолет на спецназовца, то подносилпистолет себе к виску и все не мог решиться навыстрел.

— Мужик, — сказал офицер депутату. — У тебядети есть? Сдавай мне пистолет по описи и идик детям.

А полковник Проценко, легендарный полков�ник Проценко, штурмовавший еще дворец Амина,подошел к дверям в кабинет вице�президента

Александра Руцкого и сказал солдатам, охраняв�шим эти двери:

— Я полковник Проценко. Мне надо погово�рить с вице�президентом.

И его без слов пропустили.Генерал Руцкой знал полковника Проценко

еще по Афганистану. Когда Проценко вошел, ге�нерал сидел за столом, мрачно повесив голову.

— Здорово, полковник.— Здравия желаю, товарищ генерал. У меня

приказ арестовать вас. Вы ж понимаете…— Понимаю, — Руцкой кивнул. — Ну, давай

покурим. Что у тебя?— «Прима». — Проценко улыбнулся, доставая

из кармана смятую пачку дешевых сигарет безфильтра.

— Вот мать их! — хмыкнул вице�президент. —Лучший в мире спецназ курит «Приму». Угощайся.

Вице�президент протянул полковнику пачкукрасного «Мальборо». Они покурили молча какдва старых боевых товарища. И полковник Про�ценко повел арестованного Руцкого к автобусам,куда собирали и других арестованных депутатовмятежного парламента.

Эти автобусы доехали до станции метро Крас�нопресненская. Двери открылись. Люди из авто�бусов вышли, стали к глухой стене метро и при�готовились к расстрелу. Кто�то молился. Кто�топлакал. Кто�то смотрел безучастно на офицеровспецназа, стоявших рядом.

— Чего вы стоите! — крикнул кто�то из офи�церов. — Идите в метро! Домой! Домой!

На следующий день помощник президента,пытавшийся командовать штурмом и посланныйпо�военному на хуй, доложил Ельцину, что отрядспецназа «Вымпел» отказался от выполнения при�каза Верховного главнокомандующего, что в штур�

100 101

ме участвовали только добровольцы, что не стре�ляли, что арестованных отпустили. Указом прези�дента отряд «Вымпел» был передан Министерствувнутренних дел, переименован в «Вегу» и пред�назначался теперь для разгона демонстраций.

Интеллектуальный спецназ, лучшие в миредиверсанты должны были теперь учиться строитьпротив безоружных демонстрантов «черепаху» изпластиковых щитов и махать против безоружнойтолпы дубинками.

Из девяноста офицеров «Вымпела» восемьде�сят тогда уволились. И в том числе Ермолин. И вотпочему теперь он работал на аукционе охран�ником.

Óðîêè ðåñïóáëèêèВечером он вернулся домой со стодолларовой

купюрой в кармане, и жена сказала ему, привычнопоцеловав в щеку:

— Тебе звонили из «МЕНАТЕПа».— Откуда? Из банка «МЕНАТЕП»? Я никого

не знаю в банке «МЕНАТЕП».Жена пожала плечами. Они сели ужинать,

и на ужин были сосиски с макаронами.Еще через несколько дней, отдежурив очеред�

ной раз в дверях очередного аукциона, Анатолийвернулся домой, и жена сказала:

— Тебе звонили от Ходорковского.— От какого? От того, который олигарх? Я с ним

не знаком.— Толь... — Жена изобразила на лице ту ми�

нимальную укоризну, какую только и позволяютсебе хорошие офицерские жены, когда речь идето мужниных служебных делах. — Перезвони Хо�дорковскому, ты же, кажется, работу ищешь.

Она даже не произнесла вслух, что выходилазамуж за офицера, а не за аукционного вышибалу.Но Анатолий понял и перезвонил по телефонно�му номеру, записанному женою на клочке старойгазеты. В приемной Ходорковского ему очень об�радовались. Встреча была назначена буквально назавтра.

Офис «МЕНАТЕПа» располагался тогда в самомцентре Москвы в Колпачном переулке. Это былкрасивый особняк за высоким забором с видеока�мерами по периметру. Проходя в ворота, Анато�лий подумал, можно ли, например, захватить этоздание всемером. И, оглядевшись, решил, чтоможно.

Сам Михаил Ходорковский, владелец банка«МЕНАТЕП», был ровесником Анатолия и почи�тал своим долгом смотреть на него жестким взгля�дом. А Анатолий в ответ улыбался своей детскойулыбкой, которую никак не предполагаешь найтина лице боевого офицера.

— Мне вас рекомендовали как человека, ко�торый умеет воспитывать мальчишек, — сказалХодорковский.

И это была правда. Несколькими годами ранеемежду двумя рейдами по горным районам Ингу�шетии Анатолий был еще инспектором во Франк�фурте�на�Майне, где, согласно мирному договорумежду Россией и Америкой, уничтожались ракеты«Першинг». Он наблюдал за тем, как уничтожа�ются «Першинги», а натовские его коллеги на�блюдали за тем, как он наблюдает. По вечерамшпионы всего мира собирались в баре за кружкойпива с рулькой и наблюдали друг за другом ужев неформальной обстановке. И однажды служив�ший там на авиабазе британский офицер РичардМур обронил фразу:

— Замучили меня пацаны.

102 103

— Какие пацаны? — переспросил Ермолин.— Да я чифскаутмастер на базе, — улыбнулся

Мур нежно, хоть пацаны его и замучили. — Рань�ше мы раз в неделю с ними встречались, а теперьвсе отцы на боевых вылетах, и мы встречаемся каж�дый день.

Шла операция «Буря в пустыне». Дети натов�ских военных летчиков не видели своих отцови боялись за них. Вожатый Мур каждый вечерсобирал своих скаутов, чтобы отвлечь от военныхпереживаний ориентированием или разжигани�ем костра с одной спички.

Ермолин заинтересовался, и на следующийдень Мур принес ему учебники по скаутингу. Едвараскрыв их, Анатолий понял, что будет занимать�ся этим всю жизнь — воспитывать мальчишек по�средством этой педагогики приключений, похожейна тренировки по выживанию отряда «Вымпел».Дома в военном городке он организовал скаутскийотряд «Кавалергард». Ходил с мальчишками в по�ходы, вязал морские узлы… И офицерские женыбыли счастливы, что их балбесы не слоняются бездела по улицам. И офицеры помогали ему. И на�чальник разведки генерал Шебаршин отменилдаже однажды боевую командировку на Кавказ,чтобы майор Ермолин успел вернуться с заданияи провести под Москвой летний скаутский ла�герь.

Он действительно умел воспитывать мальчи�шек. Он только не понимал, зачем это нужно аку�ле капитализма владельцу банка «МЕНАТЕП»Михаилу Ходорковскому.

— Понимаете, — сказал Ходорковский, —я никогда не смогу заплатить кассиру столько де�нег, сколько заплатят ему бандиты, чтобы он от�крыл дверь и сымитировал нападение…

— И?.. — Ермолин все еще не понимал, к чемуклонит банкир.

— И поэтому я хочу, чтобы сотрудники ком�пании воспринимали эту компанию как свою.Я хочу воспитать их.

— Больше ничего? — Ермолин смотрел на Хо�дорковского, пытаясь найти в его лице хорошоизвестные профессиональному выведывателюпризнаки лжи.

— Больше ничего. — На лице Ходорковскогопризнаков лжи не было.

— Тогда я согласен.— Тогда приступайте к работе, — резюмиро�

вал Ходорковский. — Завтра.Кажется, Ходорковский имел в виду воспитать

не нанятых уже и работающих в его компании со�трудников, а всю страну — на будущее. Во всякомслучае, Ермолину предстояло не заниматься тимбил�динговыми программами с банковскими клеркамиили их детьми, а стать заместителем директорафинансируемой Ходорковским школы�интернатадля детей сирот и детей военных, служащих награнице или в горячих точках. Директором былгенерал Мамонов. Он занимался административ�ными проблемами и связями с главой Одинцов�ского района, где располагался интернат. Ермо�лин занимался воспитательной работой.

Но сначала надо было собрать детей. И это былопроблемой. Директор Мамонов ездил в Таджикис�тан на российскую пограничную заставу и вывозилоттуда детей буквально на БТРах под огнем. Зам�директора Ермолин взял на себя Кавказ — там шлабесконечная война, и сирот тоже было полно накаждой пограничной заставе.

Однажды Ермолин приехал на одну из такихзастав неподалеку от города Гюмри. Пограничное

104 105

командование сообщило Ермолину, что вроде бытам, в Гюмри, в полуразрушенном детском домеживет мальчик, сын погибшего российского офи�цера.

Детский дом действительно был полуразру�шен. Потому что и сам город Гюмри был наполо�вину разрушен землетрясением. И никто городане восстанавливал. Директор детского дома ока�зался интеллигентным не старым еще человеком.И Ермолин поражался, как у этого человека полу�чается в условиях разрушения и тлеющей вокругвойны содержать детский дом в относительномпорядке: кормить детей, одевать детей, учить детейчему�то, кроме владения оружием, делать с детьмистенгазету, разучивать с детьми стихи.

Этот директор детского дома обрадовался, чтоРоссия вспомнила наконец про сына своего по�гибшего офицера, стал собирать мальчика в дорогу,а Ермолина накануне отъезда позвал к себе в гостиужинать. Они сидели за нехитрой трапезой — сыр,зелень, лепешки, коньяк — и директор рассказы�вал, что прежде был профессором филологиив Ереване. А потом, когда началась перестройка,он вошел в армянский Народный фронт. Он былодним из его лидеров. Тогда многие интеллектуа�лы на Кавказе стали лидерами сепаратистскихдвижений, хотя бы потому что умели говорить.И ему даже пришлось уйти в горы. Преподаватель�скую работу он на несколько лет сменил на работукомандира партизанского отряда. И за ним охо�тились советские спецслужбы, и азербайджанскиеспецслужбы, и армянские спецслужбы. А когдаАрмения отделилась от Советского Союза, и при�шла пора делить пирог, на него стали охотитьсябывшие товарищи. И тогда он ушел, совсем ушелот политической и общественной жизни. И жи�вет теперь в горах, воспитывает детишек.

— Послушайте, — сказал Ермолин. — Знаете,я был командиром спецназа много лет. У меня былприказ задержать вас. Я со своей группой четыремесяца охотился за вами по горам. Могли бы ведьубить друг друга в бою.

— Ну вот видишь. — Директор улыбнулся. —Хорошо, что ты меня не убил. С кем бы ты теперьсидел здесь и пил коньяк?

Они подняли рюмки и выпили за здоровье другдруга.

Так или иначе, Мамонову и Ермолину удалосьсобрать детей для интерната со всей страны. Мно�гие дети были детдомовские. Но не обязательно.Девочку Таню, например, привез отец, получив�ший назначение в Чечню, где ему предстоялостать генералом и Героем России. Мальчика Колюпривез отец, прапорщик, служивший вертолетчи�ком в бухте Провидения. Этому самому прапор�щику таксист в аэропорту сказал, что доехать доподмосковной деревни Коралово, где распола�гался интернат, будет стоить пятьсот долларов.Прапорщик поверил и отдал таксисту все своисбережения за несколько лет, в которые он, егожена и его сын видели только море и снег и пополгода не видели солнца. Ермолин водил Колюпо лицею, показывал ему его комнату, собствен�ный душ при комнате, спортивный зал, актовыйзал, рыцарские латы, стоявшие в холле, солянуюкомнату для оздоровительных ингаляций и спра�шивал:

— Ну как тебе, Коль?— Лицей как лицей, — отвечал Коля, не видев�

ший в жизни ничего, кроме казармы.И Колин отец боялся, что мальчик откажется

оставаться. Но Коля остался.Не все дети были детдомовскими, но детдо�

мовский иждивенческий синдром почти сразу

106 107

овладел всеми. Приличная одежда рвалась на де�тях за неделю. Ботинки приходили в негодностьза месяц. Никакими силами не удавалось заста�вить детей убирать мусор в своих комнатах и неронять на пол ноутбуки, которые выдали каждому.Тогда Ермолин попросил педагогов�игротехниковразработать для детей игру, которая учила бы са�мостоятельности и ответственности. Педагогипредложили использовать игровые деньги.

За полезные дела вроде уборки школы или ра�боты в саду каждый ребенок теперь мог получатьигровыми деньгами вознаграждение. За порчуимущества должен был игровыми деньгами пла�тить. В конце семестра устраивался аукцион, накотором за игровые деньги можно было купитьсовсем не игровые вещи: плеер, фотокамеру, иг�рушку сестренке, с которой увидишься на кани�кулах, духи маме… За несколько дней дети вполнеразобрались, как устроена экономическая жизнь.В комнатах стало чисто, одежда перестала портить�ся, единственная проблема заключалась тольков том, как распределить работу, если все хотят рабо�тать и не хватает рабочих мест. Дети спрашивали,будет ли им компенсация, если пару ботинок онибудут носить не полгода, как положено, а год. Детитребовали, чтобы Ермолин уволил уборщиц, ко�торые отнимают у школьников рабочие места.

Педагоги объясняли детям, что ради достиже�ния внутришкольной социальной справедливостиим нужно правительство, а чтобы правительствомогло работать, нужен парламент и законы. Шко�ла превратилась в республику, управляемую са�мими детьми. Ермолин только на всякий случайоставил за собою право вводить чрезвычайное по�ложение, но за все годы своего директорства такни разу чрезвычайного положения и не ввел.

Последним институтом власти, механизм ко�торого следовало объяснить воспитанникам, вовсюуже заседавшим в правительстве и парламенте, ос�тавался суд. Ермолин не хотел бы, наверное,чтобы ему предоставился случай объяснить детям,зачем нужен суд и как судят, но случай предоста�вился. Та самая девочка Таня, отец которой уехалслужить в Чечню, совершила преступление.

Она была дочерью командира полка, привык�ла всеми командовать. А тут в школе ей особо неподчинялся никто из детей. И более того: Танюне любили за эту склонность к авторитарностии за высокомерие. И вот однажды Таня взяла нож�ницы и остригла волосы всем куклам Барби, вклю�чая свою собственную. Девочки вернулись с заня�тий, обнаружили ущерб, стали плакать, и Таня тожеплакала. И подозрение пало (Таня об этом поза�ботилась) на детдомовского мальчика, которыйв тот день был дежурным и мог войти в спальни.Разбирательство длилось почти месяц. Мальчиквины не признавал. Однажды вечером, когда опятьу девочек зашла речь об изуродованных Барби, вос�питательница сказала:

— Ну, ладно, девчонки, пора эту историю за�быть. Бог все видит. Он знает, кто это сделал, а намнеобязательно.

В этот момент Таня расплакалась и сказала, чтоэто она остригла кукол и она подставила детдомов�ского мальчика.

Ермолин мог бы просто отчислить Таню илинаказать как�нибудь, но на педагогическом советерешено было к законодательной и исполнитель�ной ветвям школьной власти добавить третьюветвь — судебную. Прокурором был назначен дет�домовец, который чуть было не пострадал по Та�ниной вине. Адвокатом согласился стать Коля, сын

108 109

вертолетчика из бухты Провидения. Присяжнымибыли все остальные учащиеся интерната.

— В чем ты будешь обвинять Таню? — спра�шивал Ермолин детдомовца накануне суда.

— Да она всех достала! — отвечал мальчик. —Чё она тут, самая главная?

— Нет, подожди, — говорил Ермолин. — Ка�кой закон она нарушила?

Крепко подумав, с третьего или с четвертого разапрокурор инкриминировал, наконец, Тане двестатьи: порчу государственного имущества и кле�вету на гражданина республики.

С адвокатом Колей Ермолину было проще.Коля сразу сказал:

— Вы бы ни за что не узнали, что это она остриг�ла кукол, если бы она не призналась.

В распоряжении защиты было чистосердечноепризнание, собственноручно написанное подсу�димой. Ермолин очень смеялся. Видно было, чтодевочка, писавшая заявление, всю жизнь провелав казарме: «Я, Татьяна Имярек, блядь последняя,признаю, свою вину, что остригла…» и так далее.

На процессе адвокат Коля выступил с пла�менной пятнадцатиминутной речью и крикнулв конце:

— Повинную голову меч не сечет!Присяжные вставали по одному и говорили

Ермолину, исполнявшему роль судьи:— Татьяна виновата. Не выгоняйте Таню.Присяжных было куда больше двенадцати. Но

они пришли к единому решению. У них был абсо�лютный консенсус.

Постепенно эти школьные республики распро�странились на всю страну. Однажды Ходорковский,только что купивший нефтяную компанию ЮКОС,приехал посмотреть, как живет финансируемаяим школа. Был дождь. Ходорковский вошел в вес�

тибюль, увидел хирургическую чистоту вокруги разулся, чтобы не топтать полы, которые мылидети. Он шагал в носках по школьным помещени�ям и говорил Ермолину:

— Анатолий Александрович, а что вы делаетезавтра?

— Что скажете, то и делаю. Я человек военный.— Есть предложение полететь в Нефтеюганск…В Нефтеюганске, равно как и в других городах,

где были предприятия ЮКОСа, положение с об�разованием было такое же, как и по всей стране —школы были, а системы воспитания не было.И Ермолин учил детей выбирать себе парламенты,парламентариев приглашал в летние лагеря, дляактивистов устраивал потом слет на манер скаут�ского. И все это вместе называлось проектом «Но�вая цивилизация».

Серьезные проблемы возникли у «Новой ци�вилизации» только в августе 98�го года в связис экономическим кризисом в стране. Ходорков�ский тогда вынужден был прекратить финансиро�вание всех благотворительных программ, кромелицея в Коралово. Ермолин тогда объявил педа�гогам, занимавшимся «Новой Цивилизацией» повсей стране, что зарплаты больше не будет. Нолюди продолжали работать бесплатно. Школьныереспублики существовали на чистом энтузиазмецелый год. А в конце года Ермолин пришел к Хо�дорковскому:

— Михаил Борисович, мы сохранили «Новуюцивилизацию», но венцом программы являетсялетний лагерь. Его обязательно нужно провести.Я готов ужаться до минимума, но все равно…

— Сколько получается?— Двадцать тысяч долларов.Ходорковский взял листок бумаги, написал на

нем свое имя и имена троих своих партнеров. Про�

110 111

тив каждого имени проставил сумму $ 5000. Залезв сейф, вытащил пять тысяч наличными, а потомточно так же полезли в личные сейфы и другиеруководители ЮКОСа. А еще через год компаниявыбралась из кризиса, и финансирование «Но�вой цивилизации» было восстановлено в полномобъеме.

Äåïóòàò ïàðëàìåíòàВ 2003 году Ходорковского посадили. Ермо�

лин к тому времени был одним из руководителейблаготворительного фонда «Открытая Россиия»,который возглавлял лично Ходорковский, и «Но�вая цивилизация» была лишь одним из образова�тельных проектов, финансируемых фондом.

Еще Ермолин был депутатом ГосударственнойДумы от прокремлевской партии «Единая Россия».Рекомендовала Ермолина в депутаты компанияЮКОС, и Анатолий спокойно относился к тому,что крупные компании проводят в парламент своихлоббистов. ЮКОС Ермолину ничего не приказы�вал, предоставлял действовать по своему усмотре�нию, просто усмотрения ЮКОСа в основномсовпадали с усмотрениями Ермолина.

Прежде чем баллотироваться, Ермолин сходилв Кремль на собеседование, ибо в Кремле, а не наизбирательных участках решалось, станет чело�век депутатом или нет. Бывший офицер спецназав Кремле понравился. Да и ему самому не былопротивно беседовать с кремлевскими чиновника�ми: в основном они были из знакомой Ермолинупо службе на Кавказе породы офицеров ФСБ. Ер�молин полагал, что президент Путин выстраива�ет вертикаль власти в стране точно так же, как

Ходорковский выстраивал вертикаль управленияв своей нефтяной компании. Выстроил, навел по�рядок и стал делегировать своим подчиненнымполномочия, включая право на ошибку. Ермолиндумал, что то же самое делает Путин со страной.

Он даже не очень беспокоился, когда аресто�вали Ходорковского. На Ходорковского работалилучшие адвокаты. Обвинение было несостоятель�но даже и на первый взгляд. Были все основаниядумать, что миллиардер отобьется в суде от обви�нений, и жизнь потечет по�прежнему.

Но после Беслана Ермолин вдруг понял, чтонет. После того как террористы захватили в севе�роосетинском городе школу и было триста погиб�ших заложников, Ермолин увидел, что власть несобирается наводить никакого порядка, не имеетникакого плана и никакой стратегии, и она никогоне жалеет и просто давит всех своих оппонентовв блин паровым катком.

Там, в Беслане, погибло тринадцать боевых това�рищей Ермолина из отряда «Вымпел» — невидан�ные для спецназа потери. Офицеры «Вымпела»,вернувшиеся из Беслана, рассказывали Ермолину,что не было никакого плана освобождения залож�ников и не готовился никакой штурм, и не былони единоначалия, ни разведки, ни здравого смыс�ла, ни даже просто жалости к захваченным в за�ложники детям. Была просто трусость и бардак,так они говорили.

Единственное разумное решение, принятоештабом, заключалось в том, чтобы отвести бойцов«Вымпела» и «Альфы» на расстояние пятнадцатиминут езды от школы на машине. Профессионалыпонимали, что у засевших внутри школы террори�стов есть наверняка снаружи информаторы, кото�рые докладывают, что происходит по периметру,за оцеплением. Чтобы террористы не подумали,

112 113

будто начинается штурм, и не подорвали разве�шанные над головами детей бомбы, «Вымпел»и «Альфу» отвели подальше, оставив у школы толь�ко нескольких спецназовских наблюдателей.

Штурм начался спонтанно. То ли террористывзорвали одну из своих бомб, то ли федеральныесолдаты выстрелили по школе из огнемета или изтанка. Но штурм начался спонтанно, и спецна�зовским наблюдателям ничего не оставалось, какбежать в школу и спасать детей. Террористы при�крывались детьми и стреляли. Офицеры «Вымпела»не стреляли в ответ, потому что на бегу никакойниндзя не может попасть в мужчину, прикрываю�щегося ребенком, не ранив ребенка. Они бежалина пули в надежде, что их спасет бронежилет.Бежали, чтобы приблизиться к террористам нарасстояние ножа. И некоторым удавалось. Неко�торым офицерам удавалось пустить в ход ножпрежде, чем умереть. За такую операцию руки сле�довало бы поотрывать всем штабистам, включаяверховного. Но вместо этого президент Путин от�менил в стране губернаторские выборы, как будтоэто губернаторы виноваты были в том, что погиблидети и что офицеры спецназа бежали по школь�ным коридорам навстречу верной смерти.

Свои соображения об этом штурме депутатЕрмолин высказал в эфире радио «Эхо Москвы».Его душили слезы отчаяния и гнева, но он старалсяговорить спокойно, как эксперт. После эфира Ер�молину позвонил помощник замглавы админист�рации президента Владислава Суркова. Похвалилот имени Суркова спокойный тон комментарияи предложил выступить с комментарием еще и наПервом телеканале.

— Я пришлю вам факс с текстом, который нуж�но говорить, — сказал этот человек.

Через некоторое время Ермолину пришел факс.Там говорилось, во�первых, что перед лицом тер�рористической угрозы граждане должны бытьбдительны, и с этим Ермолин был абсолютно со�гласен. Во�вторых, там говорилось, что с террорис�тами нельзя вести переговоры, и правильно делалв Беслане антитеррористический штаб, что пере�говоров не вел, потому что от переговоров террори�сты только наглеют.

— Ну что? — перезвонил сурковский помощ�ник. — Вы получили факс?

— Получил. — Ермолин говорил спокойно. —Только я не буду говорить, что не надо вести пере�говоры.

— Почему?— Потому что переговоры вести надо, всегда,

при любых обстоятельствах, до последней возмож�ности. Это я вам как специалист по антитерроруговорю.

Помощник Суркова хмыкнул и повесилтрубку.

Через час приехали телевизионщики: оператори звукооператор. С ними не было даже журналис�та, который задавал бы вопросы. Оператор устано�вил камеру, звукооператор наладил микрофон,Ермолин сам наговорил в камеру все, что считалнужным сказать об операции по освобождениюзаложников в Беслане.

Когда двадцать раз перемонтированные обрыв�ки его слов вышли в эфир, снова позвонил помощ�ник Суркова:

— Анатолий Александрович, вы все же не ска�зали то, что мы вас просили сказать.

— Не сказал.— Ну смотрите.Страх удивительно действует. Подавленным

трагедией людям кажется, будто теперь перед ли�

114 115

цом смерти этих детей они должны принестив жертву что�то важное. И власть этим пользуется.Как правило, после терактов власть требует, что�бы люди принесли в жертву никак не связанныес причиной теракта свободы. Открыто президентПутин потребовал тогда, чтобы отменены былипо всей стране губернаторские выборы. Тайно зам�главы президентской администрации ВладиславСурков потребовал, чтобы депутаты парламентаабсолютно подчинились ему и впредь голосовалистрого как приказывает Сурков.

Среди депутатов правящей партии есть ведьдовольно много компетентных и толковых людей.Как правило, за ними стоят крупные компании.До Беслана было принято, что если Кремль вноситв Думу какой�нибудь идиотский закон, то голосу�ют за него идиоты, а компетентных людей идио�тами выставлять себя никто не заставляет, они неголосуют, конечно, против кремлевского закона,но имеют право воздержаться.

Так было, например, с законами о восточномнефтепроводе или о Знамени Победы. По приказуСуркова депутаты проголосовали за то, что неф�тепровод пойдет по берегу озера Байкал и чтоЗнамя Победы не должно выглядеть так, как выг�лядело на Рейхстаге. Президент Путин публичнопо телевизору эти законы раскритиковал, сказал,что Байкал — это наше достояние, Знамя Побе�ды — наша святыня, и он, президент, не позволитпринимать законы, наносящие ущерб достояниюи святыне. Это был пиаровский ход, возвышающийпрезидента в глазах народа и дискредитирующийпарламент, то есть всякую, кроме президента,власть.

Президент выглядел молодцом. Депутаты выг�лядели кретинами. Кое�какое лицо удавалось со�хранить только тем депутатам, что воздержались

от голосования за закон о восточном нефтепроводеи о Знамени Победы.

Но так было прежде. Теперь, после Беслана,воздерживаться стало нельзя. Анатолий Ермолинвместе с другими депутатами «Единой России»приглашен был (или вызван) к Суркову в кабинет.Сурков потребовал, чтобы никакого особого мне�ния ни у кого из депутатов впредь не было. Онкричал на законодателей:

— Вы как на кнопки жмете? Вы кто такие? Ктовас спрашивает?

А когда депутаты пытались возражать, что недело, дескать, голосовать за законы, которые заве�домо дискредитируют партию, Сурков отвечал:

— Решения принимаются без вас. А кому этоне понятно, смотри дело ЮКОСа.

Разговор происходил вскоре после того, какХодорковского приговорили к восьми годам тюрь�мы. В суде нет, но на подконтрольных Кремлютелеканалах миллиардера обвиняли не тольков уклонении от уплаты налогов, но и в финансиро�вании террористов. Лоббисты крупных компанийпонимали, что теперь, после Беслана, в пособни�честве терроризму можно обвинить кого угодно.И кто угодно в общественном сознании будет до�стоин смерти, если только сказать про него по те�левизору, что связан с Чечней. Это была серьезнаяугроза. И депутаты подчинились, став просто бол�ванами, нажимающими на какие скажут кнопки.

Все, кроме Ермолина. Может быть, потому, чтоЮКОСа уже не было, и потому, что Ходорковскийсидел в тюрьме. Может быть, потому, что боевыетоварищи погибли в Беслане. Разговор у Сурковабыл, разумеется, секретным, но Ермолин послалоб этом разговоре официальное письмо главе Кон�ституционного суда Зорькину. Он спрашивал главуКонституционного суда, какого черта замглавы

116 117

президентской администрации строит депутатовГосударственной Думы, как ефрейторов, и какогочерта приказывает им, как голосовать. Написав этописьмо Зорькину, Ермолин вдобавок рассказалеще и журналистам, что написал письмо.

Ему передали, что Сурков в бешенстве. Он по�нимал, что его выгонят из фракции и что он большене будет депутатом. Он понимал, что открытоенеподчинение Суркову ставит крест на какой быто ни было его карьере, кроме разве что карьерычифскаутмастера. Но он понимал также, что по�слать к черту правящую партию и замглавы адми�нистрации президента — не опаснее, чем сидетьвосемь лет в российской тюрьме, как Ходорков�ский. Не опаснее, чем бежать, как бежали его то�варищи — навстречу пулям в надежде приблизить�ся к стреляющему террористу на расстояние ножа.

Ãëàâà 5ÌÀÐÈß ÃÀÉÄÀÐ:ÌÎËÎÄÀß ÆÅÍÙÈÍÀÂ ÊÐÀÑÈÂÎÌ ÏËÀÒÜÅ

ÂîñòîðãОт волнения Машу Гайдар потряхивало. При�

ятно потряхивало, как в детстве, когда она шла заспичками. Когда она была маленькой девочкойи звали ее Маша Смирнова. Когда она еще жилав Москве и мать с отчимом не увезли ее ещев Боливию. У нее в комнате на Тишинке стоялонесколько лишних шкафов. Шкафы эти былисплошь забиты мылом, спичками, туалетной бу�магой. И жизнь, если не брать во внимание школуи серьезные занятия водными лыжами, представ�ляла собою постоянную охоту за всяким такимтоваром, которым люди запасаются, если думают,что вот�вот начнется война. Соль, спички, сахар,крупа, чай, макароны и туалетная бумага. Поче�му�то люди думают, будто на войне им обязатель�но понадобится туалетная бумага.

Маше было всего девять лет, но родители небоялись отпускать ее одну из дома, если толькоона шла покупать что�нибудь пригодное на слу�чай войны. Она любила покупать спички. А хвосточереди выныривал из магазина на улицу. И людистояли вдоль тротуара молча. И одеты они былив серую поношенную одежду, как солдаты изму�ченной походом армии. И девочка стояла вместе

118 119

с ними. И часа через полтора мрачная продавщицавыдавала ей десять спичечных коробков, упако�ванных в серую бумагу, и Маша шла домой, шара�хаясь во дворе от крыс, размножившихся тогдав Москве, и клала эти десять коробков в шкафс тем же, наверное, чувством, с каким солдат нака�нуне войны добавляет коробку патронов к арсеналу.И иногда ночью она поднималась с постели, рас�крывала шкаф, извлекала из арсенала один коро�бок и жгла спички, как солдат проверяет сохран�ность боеприпасов: единственным возможнымспособом — стреляет.

Тогда, в конце восьмидесятых, это добываниеи складирование в квартире товаров первой необ�ходимости казалось Маше занимательной игрой.Ей забавно было представлять себе, что войнаи голод начнутся на самом деле и как они будутдоставать тушенку из шкафов и пережидать зиму.Позже, когда родители решили бежать из голод�ной Москвы в Боливию, где отчиму предложиликонтракт, Маша воображала, будто в Боливии ееждут захватывающие приключения с участиеминдейцев. Теперь, пятнадцать лет спустя, ей каза�лось занимательной игрой ехать вместе с братом,другом и альпинистом�инструктором в машине наБольшой Каменный мост через Москву�реку, что�бы прыгнуть с моста. Так же приятно потряхивалоот волнения.

С самого утра у них на мосту стоял шпион,и Машин друг Илья теперь звонил ему:

— Ну? Как там? Никого нет? Отлично! Уходиоттуда!

Казалось, теперь больше всего на свете Машабоялась не высоты, не прыгнуть с моста, не уда�риться с двадцатиметровой высоты об воду и дажене умереть, а — провалиться, не суметь совершитьзадуманный прыжок. Она боялась, что на мосту

их будет ждать автобус ОМОНа, что омоновцыперекроют улицу, прижмут к обочине автомобильее брата, выволокут их всех наружу вместе с альпи�нистским снаряжением, положат лицом в асфальт,заломают руки, защелкнут наручники и улыбнут�ся Машиной неуклюжести и своей ловкости.

С того самого дня, когда Илья этот прыжокс моста придумал, они прикладывали максимумусилий, чтобы не выдать свои намерения. С само�го первого телефонного звонка. Когда отменилигубернаторские выборы, когда послушные Крем�лю депутаты внесли поправки в закон о выборахи в парламент стало можно выбирать только попартийным спискам, когда проходной барьер дляпартий задрали до невероятных для оппозициисеми процентов, Илья позвонил и сказал:

— Кажется, я знаю, что надо делать.Они встретились на Старой площади, спусти�

лись вниз по Варварке, вышли на набережную поВасильевскому спуску, и когда Большой Камен�ный мост предстал им во всей красе, Илья сказал:

— Видишь мост? Мы с него спрыгнем!— Вау! — сказала Маша, потому что это дей�

ствительно была блестящая идея.Потом еще целый месяц они ходили в альпи�

нистский кружок Московского государственногоуниверситета и тренировались. Крепили страхо�вочные веревки, карабкались на вышку по ступе�ням, узеньким и обледенелым, поскольку был ужеоктябрь. Маше было страшно — хоть и со страхо�вочной веревкой, но все же шагнуть вниз почтив пустоту. Но еще страшнее было не шагнуть, разуж Илья только что у нее на глазах шагнул.

Весь этот месяц они не разговаривали по теле�фону ни о мостах, ни о веревках, ни о плакатах, нио выборах, ни о файерах, ни о краске. О предстоя�щем прыжке они известили минимальное число

120 121

самых лучших друзей и только в последний момент:им все же нужен был человек, который привезет ихна мост на машине, человек, который будет де�журить на мосту и смотреть, не поджидает ли ихзасада, и еще человек, который соберет и приве�дет журналистов, ибо без журналистов не было ни�какого смысла прыгать с моста.

На мосту действительно никого не было. Посре�дине, в самом что ни на есть неположенном месте,Машин брат Петр остановил машину, пассажирывышли, а он немедленно уехал, чтобы запарковатьмашину и вернуться. Альпинист�инструктор быс�тро стал крепить на перилах моста страховочныеверевки, а Маша с Ильей стали надевать на себяальпинистское снаряжение и оранжевые строи�тельные каски. От касок не было бы никакого тол�ку, если бы молодым людям пришлось свалитьсяв воду, но смысл касок был в том, чтобы случайно�му милиционеру, окажись он на мосту, сказать, чтомы, дескать, промышленные альпинисты, занима�емся ремонтом моста, а разрешение на высотныеработы с минуты на минуту подвезет бригадир. Небез удовлетворения Маша отметила, что ни одно�го милиционера вокруг нет, зато по набережнойот гостиницы «Балчуг» идет толпа журналистовво главе с тем человеком, которому поручены былисвязи с общественностью.

Клацнули карабины на поясах. Илья взял в рукутонкий, но прочный шнур, за который следовалотянуть, чтобы развернуть плакат, спрятанныйу Маши за пазухой. Они разошлись по мосту наширину плаката, перелезли через перила, и Машавзглянула вниз.

Было высоко. Черт, было очень высоко. Далековнизу в серой воде Москвы�реки плыли какие�тобревна, и Маша подумала, что совсем плохо будет,если упадешь не в воду, а на бревно. Тем временем

Илья шагнул с парапета вниз, покачался на своейверевке и стал быстро, но плавно спускаться к воде.Шнур, связывавший их, натянулся, плакат поползиз�за Машиной пазухи, и если Маша не хотелапорвать плакат, следовало шагать и ей вниз с па�рапета. И она шагнула, и тоже стала спускаться.В этот момент она испытала чувство облегченияи радость победы, потому что теперь никто несможет ее, Машу Гайдар, лидера молодежногодвижения «ДА!» и ее друга Илью Яшина, лидерамолодежного крыла партии «Яблоко», удержать оттого, чтобы зависнуть у самого Кремля между сво�дом Каменного моста и водою и растянуть плакат«Верните народу выборы, гады!».

Выбрав всю длину своей веревки, повиснувв десяти метрах над водой, Илья потянул шнур.Он тянул медленно, опасаясь порвать плакат. Словалозунга выползали у Маши из�за пазухи по одно�му. Верните… (потому что мы не требуем ничегонового или небывалого, мы требуем то, что у насуже было и отобрано, то, что принадлежит нам поправу) народу… (не нам только, молодым интел�лектуалам из хороших семей — народу) выборы…(потому что народу нужны выборы, свобода, пра�во решать свою судьбу) гады… (потому что вы гады,если отобрали у народа природой данное ему пра�во выбора).

Через минуту желтый плакат был растянут.Маша с удовольствием отметила, как засверкаливнизу на набережной фотографические вспышки.Илья зажег файер и закричал что есть мочи: «Рос�сия без Путина!», «Долой власть чекистов!». И тутМаша вспомнила, что тоже должна была зажечьфайер, но в суматохе забыла его у брата в машинена заднем сидении.

Зато внизу на набережной файеры зажгли Ма�шины друзья, и даже кто�то из журналистов тоже

122 123

зажег файер, потому что среди журналистов былополно Машиных друзей. И она успокоилась. Онависела под мостом на веревке, ветер раскачивалих с Ильей, используя плакат как парус. И Машапросто ждала, пока приедет милиция и пока ми�лиционеры станут комично поднимать их наверх.

Однако минут двадцать ничего не происходи�ло. Милиция не торопилась. Маша замерзла, до�стала из кармана шоколадку, надеясь согреться ею.Потом достала телефон и позвонила папе, ЕгоруГайдару, бывшему, ельцинских времен, Главе Пра�вительства России, человеку, предотвратившемуголод, в надежде уберечься от которого маленькаяМаша покупала консервы и спички. Человеку, ко�торый, чтобы остановить голод и гражданскуювойну, пожертвовал своей политической карьерой,ибо люди навсегда ненавидят министра, отпустив�шего цены, даже если это был единственный спо�соб спастись. Позвонила и сказала:

— Папа, я звоню тебе сказать, что у меня всехорошо. Я вишу под мостом и ты, пожалуйста, неволнуйся. Я перезвоню тебе, когда все будет в по�рядке.

— Горе мое, — сказал из телефона папа, при�выкший отвечать так на любые Машины звонки.

Но он был чем�то занят и обещал перезвонить,когда освободится.

А Илья Яшин даже и не собирался звонить сво�ему отцу. Отец позвонил ему сам:

— Сынок, я договорился, завтра в девять утратебе к гаражу привезут щебенку. Надо только ре�шить с деньгами.

— Папа, — Илья отвечал хрипло, потому чтосорвал голос, выкрикивая «Россия без Путина!». —Я не могу сейчас решить с деньгами. Я на акции.

— Илюш, это важно. У меня тут люди, и мненадо прямо сейчас им сказать…

— Папа! Слышишь! Я вишу под мостом! —И сбросил звонок.

Тем временем до Машиного папы дошли Ма�шины слова. Он перезвонил и закричал в трубку:

— Ты что там, под мостом висишь? Вот то, чтопо «Эху Москвы» передают, это ты там под мос�том висишь, горе мое? А это твое «все в порядке»,оно когда наступит?

— Папочка, не волнуйся.И до отца Ильи Яшина тоже дошло, что сын

его висит под мостом. Он перезвонил и закричалв трубку:

— Ты что там? Под мостом висишь?А брат Маши Петр, стоя на мосту, кричал:— Нет! Не надо резать эту веревку! Нет! Они

упадут и разобьются!Маша посмотрела наверх. Над перилами моста

склонялся милиционер. Кажется, он был пьяный.Он теребил альпинистский узел и кричал:

— Какие акции протеста! Никаких акций про�теста в мое дежурство!

А брат Маши Петр хватал этого милиционераза руки, чтобы тот не развязал узла.

ÑòðàõТут Маше стало по�настоящему страшно. Страх

ведь бывает двух видов. Можно бояться высоты илискорости. Можно бояться, что самолет упадетс неба. Что поезд сойдет с рельс. Что мост подтобой рухнет. Что земля разверзнется. Можно бо�яться пожаров, наводнений, землетрясений,чумы, одиночества, старости, смерти. Но ещеможно бояться людей, и это по�другому. Страх,внушенный людьми, похож на симптом какой�то

124 125

постыдной болезни. От него вдоль позвоночни�ка — как будто наклеили холодный пластырь. Бо�ишься даже не боли и не смерти, а того, как больи смерть будут причинены.

Когда Маша с матерью и отчимом уехали в Бо�ливию, а в Москве Машин папа стал главой прави�тельства, однажды туда в Боливию должен былприлететь остававшийся жить с отцом Машинбрат. И Маша, маленькая девочка, ходившая в рос�сийское посольство к посольскому мальчику Се�реже играть в футбол, видела, как в преддвериивизита ее двенадцатилетнего брата все россий�ские дипломаты стали вдруг жить с этим липкимчувством страха вдоль спины. Они всерьез гонялиуборщиц по три раза перемывать пол и перети�рать пыль на шкафах. Они носились с какими�тодокументами, до того лежавшими много лет мер�твым грузом. Они готовились к приезду Пети Гай�дара так, как будто приезжает сам исполняющийобязанности председателя правительства ЕгорГайдар. Причем не просто так приезжает, а с ин�спекцией. А когда Машин папа в Москве ушелв отставку и Маша в очередной раз пришла в по�сольство играть с мальчиком Сережей в футбол, еене пустили. И она, стоя под испепеляющим взгля�дом привратника, сама испытала липкое чувствостраха, причиняемого людьми.

В Боливии каждый вечер дома Маша слушаларазговоры матери, отчима и их приятелей о Рос�сии и думала, что эти люди сами причиняют себелипкий страх, дабы оправдать этим страхом своюэмиграцию. Из их разговоров следовало, чтов Москве, стоит только выйти на улицу, как тебязастрелят. Что в городе нет электричества и, ка�жется, всегда ночь. Что у детей нет молока, а у ста�риков — лекарств. В какой�то степени это былоправдой, но там, в России, у Маши оставалась лю�

бимая бабушка, и Маша не понимала, почему, еслив России так ужасно, мама не забирает бабушку изэтого ада, а только посылает ей в Москву деньгии подарки.

В октябре 93�го, когда противостояние пре�зидента и парламента превратилось в короткуюуличную войну, Маша в Боливии увидела на те�леэкране папу, и он призывал людей выйти на ули�цы и защитить демократию, то бишь президента.А потом Маша увидела телеведущего АлександраЛюбимова, который с напускною ленцой в голосе,наоборот, увещевал людей не ходить никуда и ни�чего не защищать, и пусть, дескать, законодатель�ная и исполнительная власти сами расхлебываюткашу, которую заварили. И Маша сочувствовалапапе. Не потому, что он ее папа, а потому что хотьи будучи неуклюжим, тучным, лысым человеком,говорил без страха, а вальяжный красавец�телеве�дущий говорил со страхом.

А потом, вернувшись в Россию в 1996 году,Маша первым делом поехала к бабушке в больни�цу. Бабушке было плохо, но часами нельзя былодождаться врача, который сделал бы сам или ве�лел бы медицинской сестре сделать обезболиваю�щий укол. Бабушке было плохо, и Маша бежалав поисках врача по пустым больничным коридо�рам. И заглядывала в палаты. Там на ободранныхкроватях, застеленных несвежими простынями,лежали женщины и терпели боль. У некоторыхокончилось лекарство в капельницах, но сестра неподходила к ним вытащить иголку из вены. Жен�щины были в цветастых фланелевых халатах, ко�торые принесли из дома. На тумбочках передкроватями у них стояла принесенная из дома едаи принесенные из дома лекарства. В сущности,никакого смысла им не было ехать из дома в боль�ницу, чтобы принимать там лекарства, принесен�

126 127

ные из дома. Они лежали здесь только от страха.Врачи не помогали им, но женщины надеялись,что если совсем уж придется им умирать, если ос�тановится сердце или потребуется срочная опера�ция, врачи прекратят ненадолго свое ленивоеи полусонное чаепитие в ординаторской, отложатненадолго нехитрый флирт с медсестрами и спа�сут их от смерти, а там — снова как Бог даст.

Им было плохо, этим женщинам, но они боя�лись беспокоить доктора по такому незначитель�ному поводу, как боль. Они боялись, что докторразозлится на них и в критический момент не ста�нет спасать от смерти.

В некоторых палатах на табуретках рядом с не�которыми женщинами сидели мужчины. Мужья.Запуганные и нерешительные. С каким�нибудьсупом в термосе. Когда доктор делал обход, мужьясмущались, покидали палаты и после обхода несмели спросить доктора ни о чем, а только загля�дывали доктору в глаза, заискивающе, как побитаясобака.

Маша бежала по пустым коридорам, по пузы�рящемуся и местами рваному линолеуму, и возледвери на полу был разлит суп. Но нянечка неспешила подтирать лужу. А на сестринском по�сту горело сразу несколько лампочек экстрен�ного вызова. Но сестра не спешила к больным,нажавшим у себя над кроватями кнопки вызоваи ожидавшим помощи, — болтала с подружкой.А на лестнице на каталке лежал человек, которогопривезли с острой болью от почечной колики, нок которому никто не подходил. А доктор — Машанаконец нашла его — сидел в ординаторской со�седнего отделения и ел торт. В ответ на Машинупросьбу немедленно пойти и помочь бабушке док�тор только помахал в воздухе ложкой, нагружен�ной бисквитом с половинкою кремовой розочки.

И сказал, что в ординаторской девушке нахо�диться нельзя.

Было лето 96�го. Президента Ельцина толькочто переизбрали на второй срок, несмотря на ка�тастрофическую его непопулярность. Плакаты,призывавшие голосовать за Ельцина, развешаныбыли по городу чуть ли не на каждом шагу. Лозун�ги этой предвыборной кампании были «Голосуйсердцем» или «Голосуй или проиграешь». Властьне утруждала себя объяснениями. Голосовать пред�лагалось, просто потому что так решило началь�ство. Потому что начальство, не дай бог, можетрассердиться, если не проголосуешь как велено.Маше было шестнадцать лет. Она не могла сформу�лировать мысли, но чувствовала, что покорностьизбирателя по отношению к власти и покорностьпациента по отношению к врачу — из одного теста.

Контакты с отцом, совсем было прекративши�еся на то время, пока Маша уезжала в Боливию,постепенно восстанавливались. На шестнадцати�летие Егор Гайдар подарил дочери две свои книги:«Экономические реформы и иерархические струк�туры» и «Государство и эволюция». После приклю�чений в больнице Маша передумала поступатьв медицинский институт, как собиралась, а реши�ла заняться чем�то экономическим, социальным.И папа советовал ей Высшую школу экономики.

Потом, уже будучи студенткой, Маша спросилапапу, нету ли какой�нибудь молодежной органи�зации, которая занималась бы исправлением миравокруг: больница к тому времени была уже не един�ственным в России учреждением, устройство ко�торого не нравилось Маше. Егор Гайдар ответил,что в партии «Союз правых сил», в которой он былчленом политсовета, есть человек по имени Ми�хаил Шнейдер. Ему, сказал Гайдар, лет шестьде�

128 129

сят, и если кто занимается молодежной полити�кой, так это Шнейдер.

Шнейдер встретил Машу радушно. Сказал, чтокак раз создает молодежную общественную ор�ганизацию и приглашает девушку на заседаниеинициативной группы. Заседание похоже былобольше на дружескую вечеринку. Спорили до хри�поты: первую половину вечера придумывали дляорганизации название (Шнейдер предлагал «Гра�аль» — гражданская альтернатива), вторую полови�ну вечера делили карту России. То есть выясняли,кто из молодых людей отвечает за ЦентральноеНечерноземье, кто за Поволжье, кто за Сибирь,а кто за Дальний Восток. Маша не понимала,зачем нужно отвечать за Дальний Восток, если там,на Дальнем Востоке, никогда не была, ничего неделаешь и даже не знаешь никого ни в Хабаровске,ни в Южно�Сахалинске.

Впрочем, пришедшие к Шнейдеру молодыелюди Маше понравились. Они продолжали встре�чаться теперь уже в офисе Машиной подруги наКузнецком Мосту. И постепенно придумали не�сколько проектов. Например, они защищали ПТУ,которые правительство Москвы закрывало в цен�тре города и переводило в Южное Бутово. Они небез основания полагали, что учащиеся ПТУ, бал�бесы, даже в центре города посещающие занятиянеохотно, на окраину не будут ездить вовсе, ни�чему не выучатся, не найдут работы, станут бед�ствовать или уйдут в бандиты. Учащимся быловсе равно. Молодые люди с высшим образовани�ем, студенты престижных ВУЗов приходилик ПТУ митинговать, чтобы ПТУ не переводилив тмутаракань, а самим пэтэушникам было все рав�но, и они не принимали участия в митингах.

Еще Машины друзья собирали журналистови, договорившись с Министерством внутренних

дел, устраивали общественный контроль работымилиции на вокзалах. Дело в том, что на вокзалахмилиционеры, завидев в толпе спешившего напоезд человека, норовили остановить его для про�верки документов. И проверяли документы такмедленно, что человек предпочитал дать мили�ционеру взятку, лишь бы не опоздать на поезд.Маша с друзьями следила за вокзальными мили�ционерами, но люди, которых те останавливали,предпочитали от помощи общественных контро�леров отказываться, отходили с милиционерамив сторонку, давали милиционерам денег и спеши�ли дальше по своим делам.

Тем не менее Маше казалось, что она делаетправильное, полезное и, главное, позитивное дело.Она работала менеджером в компании «ВидеоИнтернешнл», вышла замуж и устраивала самосто�ятельную жизнь, она назвала свое общественноедвижение словом «ДА!» и в принципе гордиласьсобой.

Однажды в выходной день Маша пришлав спортивный клуб, переоделась в спортивнуюодежду и принялась шагать по беговой дорожке.Чтобы не было скучно, Маша надела наушникии включила укрепленный над беговой дорожкойтелевизор. Пощелкала пультом, отыскала на од�ном из телеканалов новости и… Первая новостьбыла про то, что арестован владелец нефтянойкомпании ЮКОС Михаил Ходорковский, самыйбогатый в стране человек, меценат, спонсор де�мократических партий.

Маша продолжала шагать по беговой дорожкеи, когда кончились новости на одном канале, пере�ключилась на другой канал, чтобы снова смотретьхронику с участием Ходорковского, комментарииадвокатов, комментарии членов правления ЮКО�Са, комментарии политических деятелей.

130 131

Задолго до этого ареста папа рассказывалМаше, что его друг Анатолий Чубайс говорил ему:Ходорковский будет арестован. Но Маша не ве�рила. Она понимала, конечно, что у прокуратурымогут быть к Ходорковскому вопросы о том, на�сколько законно была приватизирована им ком�пания ЮКОС. Конечно, могли быть вопросы.Маша шагала по беговой дорожке и бормотала просебя. Конечно, могли быть вопросы. Но такие жевопросы могли быть у прокуратуры абсолютно ковсем, кто в России что�то приватизировал послеразвала Советского Союза. Маша шагала и пе�реключала телевизор с канала на канал. Аресто�вывать Ходорковского значило пересматриватьрезультаты приватизации. Это был передел рынка,революция. Маша шагала. Или если не революция,то тогда почему Ходорковского арестовывают и неарестовывают всех остальных, включая президентаПутина, тоже имевшего отношение к приватиза�ции середины 90�х? Маша шагала. Переключалаканалы, смотрела по разным каналам одно и то жеи все никак не могла поверить. А когда повериланаконец, выключила телевизор и остановила бе�говую дорожку, выяснилось, что шагала она почтитри часа и прошла почти двадцать километров.

В тот же день к вечеру Маша написала с друзь�ями плакат «Свободу Ходорковскому» и пришлак зданию суда, который выбирал миллиардерумеру пресечения и выбрал содержание под стра�жей. Молодые люди развернули плакат. Плакатбыл длинный — клеенный из нескольких кускови укрепленный на четырех древках, так что рас�тягивать его и держать надо было вчетвером. Пи�кетчики (кроме Машиных друзей, там было ещечеловек двести) и прохожие сразу же стали под�ходить к Маше и спрашивать, что у нее написанона плакате. Когда подошел пятый по счету чело�

век, Маша, передав древко кому�то из товарищей,вышла сама посмотреть, что с плакатом не таки почему все спрашивают о смысле простейшеголозунга. Оказалось, что слоги на плакате перепу�таны: «хо… сво… ду… дор… кому… бо…» И Машачуть не расплакалась. Ей вдруг представилось,что борьба за защиту ПТУ, молодежные митинги«Я думаю», борьба с коррупцией в вузах и обще�ственный контроль за милицией на вокзалах,в сущности, были такой же бессмысленной пре�краснодушной ерундой, как этот их плакат.

А потом был суд над Ходорковским. И еще тер�акты: «Нордост», Беслан. И еще отмена губерна�торских выборов. И превращение парламентскихвыборов в черт знает что. Маша все больше пони�мала, что «позитивными» ее акциями если и мож�но исправить страну, то за две тысячи лет, тогдакак каждым своим указом президент в одночасьеделает Россию все несвободнее и все жесточе. Онане помнит, когда именно ей расхотелось уже гово�рить «ДА!». Захотелось спрыгнуть с моста, завис�нуть на веревке, растянуть плакат «Верните народувыборы, гады!» и закричать «Нет!».

Òîñêà— Машка! — Илья кричал со своей веревки. —

Машка, куда плыть�то?— Чего? — не поняла Маша.— К какому берегу плыть? Они сейчас, кажется,

отрежут веревку.Маша посмотрела наверх. Через перила моста

перегибались несколько омоновцев в черных круг�лых шлемах и суетились с какими�то инструмен�тами два спасателя из Министерства по чрезвы�

132 133

чайным ситуациям. И еще женщина. Женщи�на�милиционер кричала им вниз:

— Вы плавать умеете, молодые люди?— Я не знаю, — сказала Маша, — к какому

берегу плыть. Тот, — она показала на берег, проти�воположный от Кремля. — Вроде ближе.

— По�моему, тоже ближе, — согласилсяИлья, — но, кажется, течение выносит всякиймусор к другому берегу. Может, лучше плыть потечению?

Наверху у парапета спасатели МЧС наложилина Машину веревку зажимы здоровенного метал�лического резака, и тот спасатель, что помоложе,навалился на рычаг.

— Машка, обувь сними в воде сразу! — крик�нул Илья.

Маша зажмурилась. Она ждала падения. Онавспомнила, что нужно держать руки по швами смотреть прямо, чтобы войти в воду солдатиком,а не упасть плашмя. Но веревка, вместо того чтобылопнуть, поползла вверх. Эта железная штуковинау спасателей была вовсе не резаком, а лебедкой.И Машу никто не собирался бросать вниз в воду.Ее поднимали.

Первым делом, как только Маша поравняласьс парапетом, один из милиционеров перегнулсячерез парапет, сорвал и скомкал плакат. Эмчеэ�совский спасатель обнял Машу, помог ей пере�лезть через перила и, пока помогал, прошептална ухо:

— Что у вас там на плакате было написано?— «Верните народу выборы, гады!» — Маша

дрожала от холода.— Правильно, — спасатель улыбнулся. — В сле�

дующий раз зовите нас, когда будете зависать накаком�нибудь мосту.

— Угу, — кивнула Маша, все еще дрожа, хотяспасатель и укутал ее в одеяло.

— Боишься, заложим? — улыбнулся спаса�тель. — Не бойся, не заложим. Мы не стукачи, мыспасатели. Просто вытащим побыстрее, чтобы выне мерзли.

Минут двадцать Маша сидела в милицейскомавтобусе. Командовавший операцией человекв штатском, в котором Маша по неуловимым, нобезусловно известным всякому россиянину при�знакам распознала офицера спецслужб, кажется,нарочно не позволял спасателям поднять Ильюбыстро, чтобы он повисел подольше и как следуетзамерз.

Через полчаса их обоих привезли в отделениемилиции. Следом ехал Машин брат Петр. Егомилиционеры не прогнали с моста и не задержали.Сам Петр объяснял это тем, что на нем были кос�тюм и галстук. Когда Машу подняли и посадилив автобус, Петр позвонил маме и сказал, что с Ма�шей все в порядке. Мама потом рассказывала, что,узнав о случившемся, коллеги принялись сочув�ствовать ей, что у нее такая непутевая дочь. И Машане переспрашивала, что отвечала мама коллегам.Ей бы хотелось, чтобы мама возражала, чтобы го�ворила, как гордится дочерью. Но Маша бояласьспросить.

В отделениях милиции Маша бывала и прежде.На акциях движения «ДА!» активистов иногда за�держивали. Некоторые активисты после попада�ния в милицию, после четырехчасового допросаи суда, налагавшего на них штраф в пятьсот руб�лей, так пугались, что больше в акциях не участво�вали. Но Маша не пугалась.

Только на этот раз их допрашивал не милицей�ский дознаватель, а офицер ФСБ, который коман�довал на мосту спасателями. Он спрашивал:

134 135

— Вы члены НБП?— При чем тут НБП? — говорила Маша, до�

вольно отрицательно относившаяся к Нацио�нал�большивистской партии Эдуарда Лимонова.

— У вас акция в стиле НБП, — настаивал спец�службист.

— Ничего подобного, — возражала Маша, —ничего не захватываем, ничего не ломаем. Типич�ная акция в стиле «Гринпис».

— Но у НБП бывает… — гнул свою линию доз�наватель.

— Послушайте! — вмешивался Яшин. — Гай�дар ее фамилия. Гайдар. Какая к чертовой материможет быть НБП, если у девушки фамилия Гай�дар?

Через пару часов допроса и еще пару часов про�стого сидения в обезьяннике, чтобы жизнь медомне казалась, Машу и Илью отвезли в суд, обложилиштрафом и отпустили.

А через несколько дней вечером Маша и Ильявстретили где�то в центре города на улице этогоофицера спецслужб. Он выходил из кафе под рукус девушкой и направлялся к машине.

— Здравствуйте! — раскланялся Илья. — Нукак борьба с экстремизмом?

— В машине посиди пока, — сказал спецслуж�бист своей девушке.

— Подождите�подождите! — У Ильи было хо�рошее настроение. — А ваша девушка знает, гдеработает ее кавалер?

— Сядь немедленно в машину! — закричалспецслужбист на девушку.

— Девушка! — продолжал Илья. — Вы знаете?Ваш бойфренд преследует инакомыслящих.

— Сядь в машину, я сказал! — рявкнул спец�службист.

Был пятничный московский вечер. Огни наулицах, разноцветная толпа. Пробка, почти сплошьсостоящая из дорогих автомобилей. Девушка спец�службиста покорно подошла к машине, раскрыладверь и села на пассажирское сиденье, покорносложив руки на коленях.

И Маша видела на лице ее страх. Малышкестрашно было продолжать свидание с человеком,про которого выяснилось вдруг, что он работаетв охранке. Но еще страшнее было свидание пре�рвать.

136 137

Ãëàâà 6ÈËÜß ßØÈÍ:ÌÎËÎÄÎÉ ×ÅËÎÂÅÊ ÒÂÈÄÎÂÎÌ ÏÈÄÆÀÊÅ

Вокруг был только снег. Белый, какого не бы�вает в Москве. Белый, насколько хватало взгляда.И даже нырявшая в снегу дорога тоже была белаяи угадывалась посреди поля лишь потому, что шлапо небольшой насыпи. За спиною Ильи, довольнодалеко уже позади, дорога отмечена была колеей,проложенной автобусом в снегу. Но колея вдругобрывалась, запутывалась там, где автобус разво�рачивался, и уходила обратно, к городу Грязи, от�куда Илья приехал. Этот междугородний автобусв Грязях был полон народу, а потом он все ехали ехал, и люди выходили по пути в каких�то горо�дах и поселках. И на последнем перегоне до де�ревни Княжая Байгора Илья остался в автобусеодин. Проехать надо было еще километров семь�десят, но, проехав сорок, водитель вдруг остановилмашину и сказал Илье:

— Выходи!Илья вышел. Он думал, в автобусе что�то сло�

малось и водитель просит его выйти помочь с по�чинкой. Но водитель закрыл дверь, развернулсяв четыре приема на узкой дороге и уехал. А Ильяостался. Посреди поля, в снегу, под вечер. Все ещене веря, что водитель высадил его из автобусаи уехал, не задумываясь о том, каково Илье туттеперь на морозе, без шапки, в тоненьком мос�ковском пальто.

Вокруг до самого горизонта не было ни души.Ни жилья, ни дыма. Мобильный телефон, разу�меется, не работал: находился вне зоны действиясети. Илье ничего не оставалось, как только идтивперед по дороге, ибо, судя по верстовому столбу,до Княжей Байгоры было ближе, чем до того по�селка, в котором два часа назад вышли из автобусапоследние пассажиры и названия которого Ильяне запомнил.

Он шел по щиколотку в снегу, стараясь согреть�ся ходьбою. В ботинки набился снег. Ботинкипромокли. Никакая ходьба не могла уже согретьноги. Илья продолжал надеяться, что рано илипоздно какой�нибудь автомобиль проедет мимоили навстречу и заберет его. Но он шел уже битыйчас. Ни в сторону Княжей Байгоры, ни навстречуне проехал за это время никто.

Еще минут через двадцать Илья совсем пере�стал чувствовать ноги, но зато плечи его стали дро�жать крупной дрожью. Он подумал, что, наверное,умрет здесь в чистом поле, а найдут его весной.

Еще через четверть часа ему стало вдруг теплои весело, как бывает тепло и весело человеку, когдаон замерзает насмерть. Сверкающий, порозовев�ший на закате снег, повисшее над дальним лесомсолнце перемешивались в его голове с картинка�ми из детства и юности, такими живыми, что ихдаже трудно было назвать воспоминаниями. Снег,солнце, и вот Илья, мальчик еще, бежит по школь�ной лестнице, размахивая портфелем, а под лест�ницей на стуле сидит уборщица баба Катя. Онаодета в сатиновый синий халат, и на голове у нее —пестрая косынка. На полу перед нею стоит гряз�ное оцинкованное ведро и лежит в ведре сераятряпка, изготовленная из такого же халата, какойна бабе Кате надет.

138 139

Снег, солнце, и баба Катя громко говорит пробегущих мимо детей:

— Сукины дети! Матери ваши — бляди! Со�брать бы вас всех, сученышей, на Красной площа�ди, облить керосином и поджечь!

Эти слова она повторяет много�много раз.А Илья пробегает мимо, слышит, и где�то в груди,повыше солнечного сплетения, сворачиваетсяу него горькая обида, как раньше на плите в ков�шике сворачивалось молоко, пока его добывалииз коровы, а не из молочного порошка.

Снег, солнце, Илья почти уже бежит по щико�лотку в снегу, стараясь только не сбиться с дороги,и в то же время сидит со школьным своим товари�щем за компьютером, сочиняя воззвание, озаглав�ленное «Бабу Катю в отставку!». Если не считатьброского заголовка, воззвание вполне вежливое:«Мы уважаем людей труда, мы понимаем, что бабаКатя работает в школе много лет, но тем не менеемы не считаем возможным, чтобы баба Катя упот�ребляла по отношению к нам нецензурную лек�сику, оскорбляла нас и наших родителей».

Снег, солнце, Илья спотыкается, падает в снег,думает, что хорошо бы было остаться лежать в сне�гу, но все же встает и бредет дальше. И в то же вре�мя Илья, мальчик еще, сидит со своим школьнымтоварищем перед компьютером и спорит, ставитьли под воззванием имена. Товарищ говорит: нет,не ставить, листовка с требованием отставки школь�ной уборщицы должна, по мнению товарища, по�являться в школе то там, то здесь анонимно, чтобышкольная администрация думала, будто детей,написавших это воззвание, много. «А если мы под�пишем, — говорит товарищ, — они сразу поймут,что нас всего двое».

Снег, солнце, Илья улыбается на ходу. Он улы�бается потому, что этот его товарищ окончил школу

ФСБ и теперь работает где�то в Кремле, охраняетпрезидента, а он, Илья Яшин, занялся оппозици�онной политикой, работал в предвыборном штабедемократической партии «Яблоко» на парламен�тских выборах 2003 года и проиграл, проиграл.Проиграл эти ключевые выборы, до которых демок�раты в российском парламенте — были и послекоторых — перестали быть.

Снег, солнце, оно уже касается вершин деревь�ев, Илья шагает в снегу и в то же время стоитв кабинете директора, и директор спрашивает,один ли Илья писал это свое воззвание про бабуКатю, а Илья отвечает, что нет, не один, конечно,но ни за что не скажет, кто его подельники.

Снег, солнце, чуть было не отчисленный изшколы Илья идет в раздевалку, а под лестницей,где обыкновенно сидела баба Катя со своим вед�ром, нету теперь никакой бабы Кати. И назавтранет. И на третий день. И через неделю. И Илья,мальчик еще, думает, не убил ли он старуху тем,что расклеил по школе свое распечатанное напринтере воззвание, не стало ли ей плохо с серд�цем, жива ли она там с своем Ясеневе или Бирю�леве�Товарном, из которого каждый день полторачаса ездила в школу мыть пол.

Снег, солнце, синие тени деревьев становятсядлиннее, Илья шагает по снегу. Воспоминаниястановятся ярче, чем снег. Илья почти что видит,как, уже студентом, стоит у Государственной Думыв рядах людей, протестующих против того, чтобыгимн Глинки перестал быть российским гимном,а вместо него вернулся бы старый гимн СовесткогоСоюза, музыка Александрова, слова Михалкова,чуть�чуть измененные, но все равно слова Михал�кова. Их человек двести, они кричат, над нимизнамена демократических партий. А немного по�одаль — еще человек двести с красными флагами.

140 141

Это коммунисты. Они, наоборот, против гимнаГлинки и за гимн Александова. Они пожилыелюди, многие из них похожи на бабу Катю, и Ильядумает, не станет ли им плохо с сердцем, если невернуть им знакомую музыку с понятными слова�ми «Россия — священная наша держава, Россия —любимая наша страна».

Снег, полсолнца над лесом, синие тени лежатуже через все заснеженное поле, Илья шагает и в тоже время стучится в ободранную дверь одного изофисов партии «Яблоко» в Москве на Хорошевке.И спрашивает скучающую в офисе женщину, ненадо ли помочь чем�нибудь демократическойпартии. А женщина удивляется: «Ну, разнеси ли�стовки». И дает ему огромную пачку листовок,чтобы он ушел на подольше. И он разносит листов�ки. По школам, по институтам. Он разговаривает состудентами и преподавателями. Он говорит, чтопартия «Яблоко» против войны в Чечне. Что пред�ложенный в конце восьмидесятых годов планлидера «Яблока» Григория Явлинского «500 дней»был бы, если бы принять его, куда более мягкимспособом перейти от социализма к капитализму.И, раздав листовки, Илья возвращается в офис.А женщина в офисе удивляется: «Ты вернулся?Я думала, ты не вернешься никогда».

Над черной полосой леса от солнца осталсятолько самый краешек. Фиолетовые тени деревь�ев протянулись уже теперь до самой дороги, Ильяшагает, наступая время от времени на край теней.И в то же время он разгружает восемнадцатитон�ную фуру на складе, на самой окраине Москвы.В фуре на паллетах — пачки предвыборных листо�вок, потому что выборы. 2003 год, выборы в пар�ламент. Илья уже член партии «Яблоко» и дажевозглавляет в партии молодежное крыло, пару де�сятков юношей и девушек, которые тоже все здесь

и тоже разгружают фуру. Грузчики разбежались.Партийных денег, выделенных на грузчиков, ока�залось слишком мало, чтобы нанять кого�нибудь,кроме бездомных и пьяниц, собранных тут же,возле склада по дворам. Они оказались ненадеж�ными работниками, эти пьяницы. И приходитсятеперь Илье самому разгружать фуру, и перегру�жать листовки в несколько грузовичков, развозя�щих… Бог знает куда развозящих все эти листкис призывами к свободе, демократии и человече�скому достоинству.

В кармане у Ильи звонит мобильный телефон.Голос координатора московского штаба партииговорит: «Илюш, в три часа ночи к тебе приедетеще одна фура, надо ее быстро разгрузить». Ильяслушает, и рука с телефоном дрожит у его уха отперенапряжения. Ему тяжело, но еще тяжелее емубыло бы работать в штабе и видеть, куда и как ухо�дят выделенные на выборы деньги.

Солнце упало за лес. Фиолетовые сумерки. Бе�лый цвет снега из теплого стал холодным, и, можетбыть, от того сразу почувствовался холод. Граду�сов десять мороза на самом деле. Илья шагает, ноу него уже нет никакой надежды. Как не было на�дежды, когда в выборную ночь на табло Центриз�биркома результат партии «Яблоко» добрался до4,1 % и застыл. Прямо перед этим Илья бежал полестнице штаба партии, встретил лидера партииГригория Явлинского и не удержался спросить,пройдет ли партия в Думу, преодолеет ли заветныепять процентов. «Не волнуйся, Илюш, — похло�пал его по плечу Явлинский. — Все будет хорошо.Теперь я уже точно знаю». За пять минут до этогоЯвлинскому звонил президент Путин и поздра�вил с тем, что партия прошла в Думу. Явлинскийповерил Путину. Яшин поверил Явлинскому. Ногде�то в Центризбиркоме ближе к утру выясни�

142 143

лось, что правящая партия «Единая Россия» недобирает процентов до двух третей парламента,до конституционного большинства. И на закры�тых уже избирательных участках, к обработаннымуже избирательным бюллетеням стали добавлятьеще — в пользу «Единой России».

И процент «Яблока» снизился. И под утро Ильебезнадежно горько было смотреть, как результатпартии застыл на отметке 4,1 %. И он чувствовал,что у них украли победу, что их просто выкинулииз политики, как выставляют из комнаты детей,когда взрослым надо поговорить о чем�то серьез�ном. Он вернулся домой, метался по комнате,а потом собрал рюкзак и уехал на электричках, напоездах, на попутных машинах путешествовать поРоссии и пытаться понять, что это за страна такая,где не нашлось даже и пяти процентов человек,которые проголосовали бы за партию, предлагав�шую мир, свободу, демократию, человеческое до�стоинство и честность.

Он ехал на электричках. Он смотрел в окошкона занесенные снегом равнины, на заброшенныедеревни, полуразрушенные или сгоревшие дома.Добрался до города Липецка, оттуда до города Гря�зи, оттуда сел на автобус ехать в Княжую Байгору,где, если верить Интернету, сохранилась старин�ная церковь. А на полдороге водитель автобусапросто высадил его посреди поля, и не было воз�можности добраться ни до какого жилья, и опус�калась ночь, и предстояло умереть от холода.

Сгустились сумерки. Илья оглянулся. По доро�ге издали к Илье медленно приближалась лодка.У нее на форштевне вырезана была лошадиная го�лова. Широкие борта рассекали снег, и снег разле�тался по сторонам. В лодке стоял человек, или нечеловек, а какое�то чудовище то ли в рогатомшлеме, то ли в короне. Илья не разобрал, потому

что в сумерках и лодка, и форштевень, и человекбыли только тенями.

Еще через минуту, когда лодка приблизиласьнастолько, что можно было ее рассмотреть, Ильясообразил, наконец, что никакая эта не лодка,а запряженная лошадью телега, и в телеге, погоняялошадь, сидит старик в огромном тулупе и в ог�ромной треухой шапке, которая в полутьме каза�лась Илье короною.

Поравнявшись с Ильей, старик придержал ло�шадь и спросил, оглядывая молодого человекас ног до головы:

— Хули на хуй ёптыть?Надо было отвечать. Илья сказал:— Здравствуйте, я отстал от автобуса. Мне

нужно в Княжую Байгору. Не подвезете ли?— Залезай! — проговорил старик, как бы не

отвечая, а продолжая свою предыдущую мысль. —Кутайся в тулуп. Замерзнешь.

Ðóññêàÿ ïåñíÿЛошадь бежала резво. Через какой�нибудь час

они добрались до Княжей Байгоры. Совсем стем�нело. Старик бросил вожжи, чтобы не мешатьконю искать дорогу домой по наитию. Чувствуяприближение дома, конь все прибавлял и прибав�лял рыси, пока не показались, наконец, черныесилуэты домов, освещенные единственным на всюдеревню фонарем и выглядывавшей из�за туч лу�ной. Залаяли собаки. Оглобля ткнулась, по звукусудя, во что�то деревянное. Старик соскочил с те�леги, отворил ворота, и из ворот вылетел навстречустарику беспородный пес, называемый на россий�ских просторах кабыздохом. Собака лаяла, пры�

144 145

гала и вертелась от радости волчком, пока хозяинне пнул ее ласково валяным сапогом и не скоман�довал:

— Етить твою мать!Ученый зверь повиновался, ушел в будку и про�

должал оттуда с любовью наблюдать, как старикраспрягал и проваживал по двору коня. Илья темвременем стоял на пороге, держа в руках, кромесвоего рюкзака, еще и стариковы покупки, заб�рать которые из телеги велено было Илье кивкомголовы.

— Что стоишь? Заходи! — крикнул старик, ка�жется, раздраженный тем, что собака поняла ко�манду с первого раза, а «студенту» все нужно по�вторять.

Дом у старика был большой, длинный, как ко�рабль, потому что под одну крышу подведена былаи жилая изба, и птичий подклет, и коровник,и конюшня. Илья вошел в холодные сени. Этобыла просторная комната, сложенная из толстыхпотрескавшихся вдоль бревен. На стенах былиразвешаны веники, оцинкованные корыта, парадраных хомутов и великанский инструмент неиз�вестного Илье предназначения. Кроме входнойдвери, в сенях дверей было еще четыре, так чтомолодой человек замялся, в которую входить. Емупотребовалось несколько минут, чтобы сориенти�роваться. Правая дверь, как выяснилось, вела вниз,в коровник. Оттуда шибало теплым запахом на�воза, там громко дышала корова и беззаботнохрюкала свинья. Две двери напротив входа велик кладовые. Первая кладовая содержала в основ�ном сало. Вторая — неопознанные коробки, надополагать, с крупой и макаронными изделиями«рожки».

В теплую жилую часть дома вела левая дверь,и когда Илья открыл ее, стараясь не уронить по�

купки, на него пахнуло теплом, угаром и распа�ренной в печи гречневой кашей. Он стоял в теп�лых сенях на куче круглых ковриков, вязанныхкрючком из тряпичных лоскутков, и не знал, какбез помощи рук снять заиндевевшие ботинкии куда положить кульки. Единственная в сеняхлавка занята была двумя ведрами воды.

Из замешательства Илью вывела старуха, явив�шаяся из горницы на стук двери. На женщине былашерстяная юбка, вязаная кофта и ватная безрука�вая душегрейка. А на ногах — обрезанные до щи�колоток валенки, хотя в доме и было натоплено.

— Здравствуйте, — старуха немного поклони�лась или просто подалась вперед, чтобы принятьу Ильи из рук кульки.

— Здравствуйте, я отстал от автобуса… — на�чал было оправдывать Илья свое появление.

Но старуха не дослушала: развернулась и ушлав горницу.

— Проходи давай! — подтолкнул Илью ста�рик, только что вошедший с мороза.

А старуха уж шла им навстречу с подойникомв руке, от чего на мгновение все трое оказалисьодновременно в тесных теплых сенях и не моглиразойтись. Вернувшегося мужа старуха никак непоцеловала, не обняла и даже, кажется, не кивну�ла ему. Впрочем, Илья не видел: он поспешил по�скорее протиснуться мимо старухи в горницу, дабыне создавать затора и не получить от старика зат�рещины.

Посреди горницы царила беленая, но потрес�кавшаяся русская печка. Над входною дверью тя�нулись дощатые полати, выкрашенные голубойкраской лет двадцать назад. Слева от печки былаустроена небольшая кухонька: покрытый пласти�ком стол, сушка для посуды и несколько полок настене. Кроме полок, на стене висели еще фотогра�

146 147

фии мальчика и девочки. И пожелтевшая вырезкаиз газеты советских времен. Позади печки была,если можно так выразиться, гостиная часть гор�ницы. Красивые бревенчатые стены были там зак�леены обоями, громоздился цветастый, заметнопродавленный диван, и стоял на шаткой тумбоч�ке дешевый телевизор. Телевизор был включен,бормотал все время тихонечко. Но насколько Ильямог судить за весь вечер и все следующее утро, ста�рики не обращали на вечно включенный телеви�зор никакого внимания.

— Садись! — старик указал Илье на табуреткувозле кухонного стола.

Надо полагать, старик промолчал всю дорогуне потому, что боялся мороза или холодного ветра:просто считал, что разговаривать нужно спокой�но и обстоятельно, то есть сидя за столом. Ондостал из шкафчика початую бутылку самогона,сообщил, что самогон калгановый, и был весьмадоволен, когда непьющий Илья от спиртного от�казался. Потом старик запустил пятерню в кадуш�ку, стоявшую под столом, зацепил пригоршнюгрибов и плюхнул в миску. Налил себе рюмку, по�ставил на всякий случай рюмку и перед Ильей, ноналивать ему не стал, исходя, видимо, из того се�верного соображения, что перед гостем можнопоставить бутылку водки, но наливать гостюнельзя, ибо, не рассчитав силы, он может опья�неть, выйти на улицу, упасть и замерзнуть — а тыбудешь виноват.

— Ну, — сказал старик, выпивая и закусываягрибом. — Откуда ты?

— Из Москвы.— Из самой Москвы? — переспросил старик,

как всегда переспрашивают в глубинке, неизвест�но что имея в виду. — Как Москва?

— Да как? — Илья имел уже опыт общенияс избирателями, но сейчас поддерживать разговорему было трудно. — Вот выборы прошли.

— Какие выборы?— В Государственную Думу?— На хрена?Воротилась старуха, неся молоко. Она налила

молоко Илье в кружку. Молоко было парное, теп�лое, не так, как бывает теплым молоко, если разо�греть его на плите, а теплое живым и чуть тошно�творным теплом коровьего тела. Остатки молокастаруха вылила в миску и навела в миске жидкоеблинное тесто. Сняла кочергой с печи чугуннуюконфорку. Внизу под конфоркой полыхнул огонь.Поставила вместо конфорки чугунную сковородуи принялась быстро�быстро выпекать один за дру�гим прозрачные, как зимнее солнце, блины.

— Вы ходили на выборы? — попытался Ильяподдержать разговор.

— И�и, милый. — Голос у впервые заговорив�шей старухи оказался нежный и тонкий. — Нам,чтобы на выборы, надо семьдесят километровехать. Да мы и не знаем, за кого голосовать.

— Есть же разные партии. — Илья оживился,когда удалось повернуть разговор на близкую емутему. — У них идет реклама по телевизору. Вы жесмотрите телевизор.

— Смотрим, но партий не знаем. Там все боль�ше про убийства показывают, а не про партии.

Старуха поставила перед Ильей миску с бли�нами, положила к блинам масла и гречневойкаши. На маленьком блюдечке подала на стол сало.Заварила чай, в огромный чайник кинув крохот�ную щепотку чая. Подавая все это, старуха молча�ла, вероятно, не умея одновременно разговариватьи делать что�то. А подав, отошла к печке и села на

148 149

табуретку, чтобы принимать участие в беседе, ноне принимать участия в трапезе.

— Ну и какие есть партии? — подхватил темвременем старик.

— Разные, — отвечал Илья. — Коммунисти�ческая, «Единая Россия», «Яблоко»…

Старик покачал головой, поцокал языком, какбы на вкус пытаясь распробовать партию, и, по�молчав немного, заключил:

— Не знаю.— Как не знаете? — удивился Илья. — Ни од�

ной партии не знаете?— Ты ешь�то, не болтай, — улыбнулся старик,

взял из миски блин, положил Илье на тарелку,плюхнул посередь блина гречневой каши, поло�жил сверху масла и кусочек сала, завернул и по�вторил, — кушай, не болтай.

Илья откусил блина. Эта простая пища пока�залась ему невероятно вкусной. Но еще невероят�ней казалось то, что старики, у которых в доместоит телевизор, не знают ни одной политическойпартии.

— А кого ж вы знаете? — продолжал Ильяс набитым ртом. — Президента знаете?

— Кажется, Путин? — неуверенно сказал ста�рик. — Ельцин�то уже прошел?

Илью поразило, что про президента старикговорил, как про стихийное явление: так, как буд�то президент, подобно дождю или снегопаду, был,да прошел.

— И какой президент вам больше нравится? —Илья освоился, сам положил себе блин, сам за�вернул в него каши. — Ельцин или Путин?

— Да чтоб они сгорели! — повысил вдруг голосстарик.

— Тише, тише! — отозвалась от печки старуха.

— Почему сгорели? — переспросил Илья, уп�летая блин.

— Потому что здесь был колхоз, племенноестадо, тысяча голов…

— Тише, тише! — подпевала старуха, как будтослова старика были солдатской песней, а старухаисполняла в ней партию дишканта.

— Молодежь работала на эмтээсе, на ферме, —вел старик свою партию, «эмтээсом» называя ма�шинно�тракторную станцию. — А теперь…

— Тише, тише!— А теперь три старухи скособоченные и мо�

лодежи никого.— А у вас есть дети? — вклинился в разговор

Илья, как в многоголосой песне второй голос вкли�нивается в партию первого голоса.

— И сынок, и дочка. — Тут уж началась партиястарухи, и она от печки завела свое печально и про�сто. — Дочка, слава те, Господи, вышла замужв Липецке за хорошего мужчину, вроде не пьет.А сынок армию отслужил, так теперь в тюрьме,выйдет через полгода, так надо его устроить…

— Куда ты его устроишь, мать?— Надо устроить. Кабы опять не сел…Илья слушал, старик со старухой рассказыва�

ли. Что когда�то хороший здесь был детский сади школа была неплохая, а нынче сгоревшие избыстоят и псы одичавшие лают. Илья слушал, и, еслибы он знал русский фольклор, рассказ стариковпоказался бы ему вполне себе песней, которуюможно затянуть, подперев хмельную голову рукой,за столом или — на мерзлой дороге из Байгорыв Грязь, лошадку слегка погоняя, судьбы никакойсебе не выбирая, беды никакой не боясь.

— Ладно, — подытожил старик, выливая себев рюмку остатки самогона. — Давай выпьем ещеи спать ляжем.

150 151

И с этими словами выпил, потрепал Илью поголове, сказал «Эх, паря!» и полез на полати.А старуха засуетилась, постелила Илье на печи,вышла в холодные сени, накинула крючок на дверьи, вернувшись, легла на диван, не раздеваясь.

Илья тоже не раздевался. Печь сквозь пару оде�ял и матрас была не то что жаркой, а такой жар�кой, что невозможно уснуть, подумал Илья, ноуснул мгновенно, и жар пропитал его, пронял,пронизал насквозь.

Под утро Илья услышал, как закричал под до�мом петух. Свесился с печи, поглядел в окно, ноза окном и не думало рассветать. Замычала коро�ва. Старуха встала и отправилась по воду. И былосовсем тихо. Илья слышал, как скрипели по снегустарухины валенки, как лилась корове в поилкувода, как журчало о дно подойника молоко и какстонал старик у себя на полатях, одолевая сном толи химическую формулу самогона, то ли магиче�скую формулу жизни, предполагающей, что петухкричит, а день не наступает.

Часов в семь утра старики подняли Илью, на�поили чаем, дали на дорогу колобок и велели по�спешать, потому что как раз от неработающеймного лет почты отправлялся в город автобус. Наулице все еще было темно. Проходя по вытоптан�ной в снегу тропинке и заглянув последний разк старикам в окно, Илья увидел работающий те�левизор. Кажется, его так и не выключали на ночь.В телевизоре молодая ухоженная женщина в бле�стящем открытом платье говорила что�то беззвуч�ное: вероятно, про электронные гаджеты, про но�винки потребительского рынка или про женскуюсексуальность.

«Дура!» — подумал Илья.

Ïåñüÿ êðîâüПроисшествие с автобусом и ночь, проведен�

ная в деревне Княжая Байгора, вовсе не отврати�ли молодого человека от идеи путешествовать поРодине и узнавать ее. Между провинциальнымигородами Илья ездил на электричках, холодныхи шумных, равно от моторных вагонов и от бес�конечных торговцев, ходивших по вагонам и пред�лагавших все на свете — карандаши, рабочие ру�кавицы, газеты, не пишущие правды, мороженоепосреди зимы. Там, где не было электричек, Ильяпутешествовал автостопом, беседуя по дорогес водителями. Никто из водителей толком пропарламентские выборы не знал, как не знал, впро�чем, и сколько ехать до ближайшего города.

— За сколько мы до Липецка доедем? — спра�шивал Илья.

— Не ссы, доедем, — отвечал водитель, и точ�нее мало кто умел в тех краях определять время.

Когда настал, наконец, день возвращаться до�мой, Илья на маленькой станции сел на проходя�щий, серый от пыли, примерзшей к стенам вагона,поезд. Поезд шел в Москву из столицы Чечнигорода Грозного. Вагон был плацкартный.

Там в вагоне ехали в основном женщины с деть�ми. Мужчины были редки, а если они и ехали,сопровождая жен, сестер или матерей, то вид име�ли такой, как будто едут нехотя.

Илья занял свое место, положил рюкзак набагажную полку, снял пальто, отправил в сверну�том виде на багажную полку вслед за рюкзаком.Потом снял свитер.

Под свитером на Илье была майка с портретомкоманданте Че Гевары. Он вообще любил всякую

152 153

революционную символику. Выделенную молоде�жи комнату в московском штабе партии «Яблоко»разукрасил лозунгами и афишами. Заседания своеймолодежной организации проводил в подвальном,неподалеку от штаба расположенном ресторанчи�ке «Апшу», где кормили невкусно, зато вместо клуб�ной карты выдавали ключ от двери, где висел подсводчатым потолком дым коромыслом и где всяатмосфера неуловимо напоминала Илье про Сор�бонну 68�го года.

Он расправил майку с Че Геварой. Женщинанапротив, кормившая ребенка клецками, забылапро клецки и всплеснула руками:

— Вай! Хаттаб!Хаттабом звали известного террориста, и жен�

щина произнесла его имя со страхом, но и с по�чтением.

— Какой Хаттаб! — улыбнулся Илья. — Это ЧеГевара.

— Послушай, — женщина сделала лукавыеглаза. — В Москве на платформе, когда тебя будутшмонать, я, если хочешь, скажу, что это Че�Гевара�Ме�Гевара. Но я прожила двадцать лет... — Она вы�глядела лет на сорок. — У меня два брата пропали,и я знаю, как выглядит Хаттаб, будь он проклят.

— Ваших братьев украл Хаттаб? — переспро�сил Илья, забираясь с ногами на полку и усажива�ясь по�турецки.

— Моих братьев украли федералы, — она име�ла в виду солдат федеральных войск, расквартиро�ванных в Чечне после второй чеченской войны.

— Почему вы так думаете? — Илья удивлялся,с какою легкостью эта женщина стала рассказыватьему, незнакомому человеку, про исчезновениелюдей в Чечне, каковое официально было всегдатабуированной темой.

— Потому что федералы сами пришли к мое�му отцу и предложили братьев выкупить.

— Как выкупить?— За пять тысяч долларов. Я слышала, — жен�

щина продолжала кормить ребенка клецками. —Они предлагали сегодня выкупить их за пять тысячдолларов живыми или завтра за тысячу долларовмертвыми.

— И что?— Послушай, мы хотим мира. Если Кадыров

или Путин наведут в Чечне мир, я буду говоритьза них слава Аллаху.

— А с братьями что случилось?— У отца не было пять тысяч долларов. Он вы�

купил их мертвыми.— Как?— Выкупил и похоронил, — рассказывала

женщина, как рассказывают грустную, но старин�ную легенду.

Илья кивнул на ребенка. Ребенку было летпять:

— Может, не надо?— Что не надо?— Рассказывать при ребенке…Женщина покачала головой:— Он знает. Он чеченец.В вагоне было шумно. Люди сидели с ногами

на полках, громко переговаривались, и дети бега�ли в проходах, утыкаясь в колени женщинам, ноне прикасаясь к мужчинам. Было даже весело, покана очередной станции в вагон не зашел солдат.

Все сразу смолкли. Это был просто солдат,ехавший, например, из расположения своей час�ти в отпуск. Солдат, вероятнее всего, никогда небывавший в Чечне. Но стоило ему войти, все людив вагоне мгновенно замолчали. Солдат шел по ва�

154 155

гону, и из каждого купе его провожали взгляды,полные не страха, нет — ненависти.

Солдат дошел до своей боковой полки в концевагона, забрался на полку, положил вещмешок подголову и лег, отвернувшись к окну. Но и тогда ник�то в вагоне не проронил ни слова. Все ехали молчаи все глядели на солдата, притворявшегося спящими чувствовавшего, видимо, взгляды незащищен�ной спиной.

Только ребенок этой женщины напротив Ильисказал что�то по�чеченски. Илья попросил жен�щину перевести, но та только улыбнулась. Ильятак и не узнал, что ребенок спросил, правда лиу федералов — песья кровь.

В Москве на вокзале чеченский поезд встреча�ли усиленные наряды милиции. У всех подряд,кроме Ильи и еще нескольких русских, проверя�ли документы. В одном из вагонов везли старика,настолько больного, что он не мог идти сам и былвынесен на носилках. Эти носилки милиционерыприказали оставить на платформе до тех пор, покане приедет специальный врач и не засвидетель�ствует, что старик именно болен, а не ранен в бою.Старик лежал на платформе двадцать минут,и сопровождавшие его родственники сидели вок�руг на корточках.

Вернувшись домой, Илья обзвонил всех лиде�ров всех оппозиционных молодежных организа�ций: СПС, коммунистов, лимоновцев, АвангадрКрасной Молодежи… Он предлагал собрать мо�лодых оппозиционеров на митинг, призывающийбойкотировать скорые президентские выборы. Емуказалось, что люди все вместе обмануты. И, сталобыть, должны протестовать все вместе.

Ãëàâà 7ÑÅÐÃÅÉ ÓÄÀËÜÖÎÂ:ÌÎËÎÄÎÉ ×ÅËÎÂÅÊ ÊÎÆÀÍÎÌ ÏÈÄÆÀÊÅ

— Он, правда, некрещеный, неверующийи коммунист, — прошептала Настя.

Она, правда, и сама была коммунистка. Во�семнадцати лет от роду в родном городе Черкассывступила в Коммунистическую партию Украины,отколовшуюся от Коммунистической партии рас�павшегося Советского Союза. Вступила, кажется,не потому, что ни у нее, ни у ее родителей не былоденег на красивые платья, столь существенные длявосемнадцатилетней девушки. Денег на платьядействительно не было, но Настя вступила в ком�партию не из�за них, а из�за того мальчика в школе.

Она училась в школе имени Ленина, и на пер�вом этаже там стоял бюст Ленина из гипса. И вотв конце восьмидесятых годов, когда на украинскихкухнях принято было говорить о независимости,один мальчик, вдохновленный взрослыми разго�ворами на кухне, пришел в школу и бросил в бюстЛенина банку краски. Этот мальчик знал, что де�лал, но не знал, что будет. Эта краска растекласьпо лысине гипсового вождя, как кровь. А дирек�тор школы кричала, что украинский национализмнедопустим в братской семье советских народов.И еще она кричала, что коммунизм — светлоебудущее всего человечества. И еще директор вы�зывала этого мальчика к себе в кабинет, где под

156 157

портретом Ленина висел лозунг «Марксистскаятеория всесильна, потому что она верна». И отчи�тывала мальчика под этим лозунгом. И еще онавызывала в школу родителей этого мальчика и уг�рожала сообщить отцу его на работу, что отец, дес�кать, научил сына антисоветчине и украинскомунационализму. И еще она созывала общие школь�ные собрания в актовом зале и отчитывала маль�чика при всех однокашниках и заставляла детейговорить про товарища, что тот предатель. И ещетаскала мальчика в горком комсомола, где его тожеотчитывали и требовали назвать сообщников.И еще — в городской КГБ. И после одного из та�ких собраний этот мальчик сел в машину отца,разогнался как следует и врезался на полной ско�рости в бензовоз. Бензовоз загорелся, огонь пе�рекинулся на кучу металлолома, оставшуюся отврезавшейся в него легковушки, а внутри легко�вушки то, что осталось от мальчика, сгорело дотла.

Это было за несколько месяцев до начала пере�стройки, за пару лет до того, как Микола Вересеньсбросил в Киеве с Дома Правительства советскийфлаг и водрузил украинский жовто�блакитный. Задвадцать месяцев до того, как директор школыимени Ленина города Черкассы сдала партийныйбилет и вышла из коммунистической партии,проклиная коммунизм, лишивший Украину не�зависимости.

И тогда Настя решила, что если эта сука выхо�дит из партии, то, значит, надо в партию вступать.Ее принимали в партию друзья ее деда, котороговыгнали из партии, когда Настя была еще совсеммладенцем, и который, тем не менее, всю жизньсчитал себя верным коммунистом. Они были ми�лейшие старики, эти друзья деда. Они полагали,что теперь, когда партия потеряла власть, надо

оставаться в ней и надо продолжать верить в «ком�мунизм — светлое будущее всего человечества».Вот так Настя стала коммунисткой.

Но она была крещеной коммунисткой и веру�ющей. Она стояла на исповеди и рассказываласвященнику про человека, за которого собраласьвыйти замуж. Просила благословения на свадьбубез венчания, потому что любимый ее был неверу�ющим и некрещеным. А священник слушал ее, на�клонив голову, и не торопил, хотя за Настиной спи�ной стояла еще целая очередь людей, желавшихисповедоваться, в том числе коротко стриженныелюди в кожаных куртках, про которых батюшказнал, что они бандиты и ждут очереди, чтобы по�каяться в совершенных ими убийствах.

В полутемном храме пахло ладаном и бедноодетыми людьми. Непременные бабушки, в кото�рых, кажется, нарочно вселяется бес, чтобы мешатьмолящимся и исповедующимся, шаркали, шумноотколупывали воск с подсвечников, тушили и уно�сили свечки, только что поставленные за чье�тоздравие или чей�то упокой. Настя отвлекалась. Ейхотелось рассказать священнику что�то важное,что�то очень важное про красивого и смелого муж�чину, которого она любила, и жизнь с которымпоэтому не могла быть грехом. Но слова получа�лись слишком штампованными и плоскими,а мысли, прыгавшие в голове, никак не облека�лись в слова, а только вспыхивали смутными кар�тинками. Насте казалось, что, если разъяснить этикартинки, наступит Царствие Божие или комму�низм, где вера ее жениха сомкнется с ее веройи не будет ни иудея, ни эллина, ни коммуниста,ни либерала: ангел с огненным мечом возьмет мирв ладони, повернет его немножко вокруг оси и ска�жет, улыбаясь: «Смотрите, дети, вот же как все

158 159

просто устроено…» Настя так думала, но не могласообщить свои мысли священнику.

Как, например, расскажешь про штаны? Пробрюки, которые в самом начале девяностых годовмама Настиного жениха Сергея Удальцова реши�ла перешить Сергею из старых отцовских брюк.Сергей был красивым стройным школяром, емунужны были, черт возьми, хорошие брюки. Ноденег не было, купить брюк было нельзя. И мамарешила сама перешить старые. Несколько недельстаралась. А потом торжественно преподнеслаСергею готовую работу и попросила примерить.И он примерил. Он стоял перед зеркалом в ком�нате. Мать стояла перед ним на коленях. Расправ�ляла складки. Но как бы она ни расправляла склад�ки, брюки все равно сидели ужасно, мешком.И она заплакала. И как объяснить, что человекстановится революционером не потому, что у негоне было штанов, а потому, что его мать, универси�тетский профессор истории, плакала, не сумевсшить штаны?

Свечки тихонько потрескивали. Настя морщи�ла лоб. Священник тихо наклонял голову на сто�рону и медленно перебирал в пальцах четки. На�стя говорила что�то, но слова ее были бессильны.

Как расскажешь про штурм Белого дома в 93�мгоду? Пасмурный вечер. Ее жених Сережа Удаль�цов мальчиком еще, школьником еще идет к Бе�лому дому просто поглазеть из любопытства намятеж и штурм. Вокруг бегают какие�то плохо оде�тые люди. Очень много военных. Спецназовскийофицер с улыбающимся детским лицом останав�ливает их:

— А вы что здесь делаете, пацаны? Ну�ка да�вайте по домам! Живо!

Офицера зовут Анатолий Ермолин. Он коман�дует резервом отряда «Вымпел». Ему нравится маль�

чишка с открытым смелым лицом. Но офицер ещене занимается скаутами. А мальчишка еще не зани�мается политикой.

— Живо домой! — командует офицер маль�чишке, и в следующий раз они встретятся черезпятнадцать лет на Марше Несогласных.

Разумеется, мальчишки не идут домой. Толькоделают вид, будто направились к метро. У метрокакой�то ободранный человек звонит из телефо�на�автомата знакомой бизнесменше и кричит:«Кончилось ваше время, понимаешь, кончилось!Бери, что успела награбить и беги». А мальчиш�ки закладывают дугу, чтобы обойти прогнавше�го их офицера, и идут дальше посреди этой суеты,и где�то слышатся выстрелы, и от выстрелов весе�ло, и вдруг один из мальчишек в их компании па�дает и лежит раненый, кричит, трясется и блюетот шока и страха одновременно. А на следующийдень выясняется, что отец одного из мальчишек,пошедший к Белому дому искать любопытногосына, тоже поймал шальную пулю и — убит.

Настя пыталась собрать мысли, пыталась объяс�нить, какое отношение имеет шальной пулей ра�неный мальчик к тому, что она собирается выйтизамуж без венчания, но не могла объяснить. Какне могла объяснить ни про музыку, ни про книж�ки. Ни про Виктора Цоя, ни про Егора Летова.Батюшка ведь, наверное, даже не слышал ни пес�ни «Перемен требуют наши сердца», ни песни «Всеидет по плану». А Настя нарочно поехала двадца�тилетней девочкой из Черкасс в Москву, чтобыпознакомиться с музыкантом Егором Летовым,с писателем Виктором Пелевиным, с писателемЭдуардом Лимоновым. И поскольку она была двад�цатилетней хорошенькой девушкой, это ей легкоудалось. С музыкантом Летовым она познакоми�

160 161

лась буквально через пару дней на пресс�конфе�ренции после очередного его полуподпольногоконцерта. Он сидел в рваных джинсах и растяну�том свитере, говорил, что носит те же самые кеды,которые носил студентом, что надо быть вне систе�мы, ибо любая система — это рабство. А когда Настяпопросила его приехать с концертом на Украину, онотказался. Настя предложила Летову, что она и еедрузья оплатят ему железнодорожный билет, будуткормить все то время, пока он будет на Украине,но Летов попросил еще тысячу долларов — сумму,которой Настины друзья не то что не имели, нодаже плохо представляли себе, как она выглядит.

— Понятно, — хмыкнула Настя. — Шоу�бизнес.— Мне детей надо кормить, — парировал Летов.— У тебя нету детей.— У меня кошка есть. Мне ее надо кормить.— На тысячу долларов?С писателем Пелевиным Настя познакомилась

так: один приятель добыл ей телефон Пелевина.Настя позвонила, наговорила на автоответчиккаких�то девичьих ахов и вздохов, и Пелевин нео�жиданно перезвонил. Они встретились. Побол�тали в кафе. И с тех пор Настя звонила время отвремени, говорила на автоответчик, чего хочет,и Пелевин перезванивал. Не перезвонил Пеле�вин только в тот день, когда Настя просила егоподписать письмо в поддержку писателя Лимоно�ва, посаженного в тюрьму. Не перезвонил и на сле�дующий день, и через день. Никогда больше неперезвонил.

С писателем Лимоновым Настя познакоми�лась в «Бункере». Так назывался подвал на Фрун�зенской, который арендовала созданная Лимоно�вым Национал�большевистская партия. Надобыло просто войти в «Бункер», сказать, что хочешьпознакомиться с Лимоновым, и мрачный молодой

человек вел тебя прямо к Лимонову через лаби�ринт подвальных помещений, где на столах гро�моздились стопки газеты «Лимонка», валяласьвскрытая недоеденная банка рыбных консервови висел в помывочной только что выстиранныйкостюм химзащиты с противогазом. И где�то тамв глубине сидел Лимонов, разговаривал с товари�щами, морочил головы девушкам, слетавшимся,как мотыльки на свет, на всю эту подпольщичес�кую романтику. А если случался митинг на Василь�евском спуске у самых стен Кремля, то с митинганазад в «Бункер» лимоновцы шли веселой толпойпо набережной и останавливались передохнутьв скверике у Крымского моста, и Лимонов из партий�ных денег покупал всем пива. И вот такая это былареволюция. И Насте нравилось.

Она вступила в лимоновскую партию. Она ста�ла участвовать в акциях.Они приходили на съездылиберальных партий, они кричали «Сталин! Бе�рия! ГУЛаг!» — и ничего им за это не было. И онине потому так кричали, что всерьез любили ГУЛаг,а потому что в президиумах либеральных съездовзаседали люди, на Настин взгляд, подобные тойшкольной директрисе, которая сначала довеламальчишку до самоубийства за антисоветчину,а потом стала первой антисоветчицей в городе.Они кричали потому, что слова «Сталин! Берия!ГУЛаг!» были единственными словами, от кото�рых у новых либеральных хозяев жизни, вчера ещебывших коммунистами, скукоживались лица и вы�ступала пена на губах. Они кричали, пили пивов сквериках и флиртовали в «Бункере» до тех самыхпор, пока Лимонов не был арестован и осужден захранение оружия и чуть ли не за подготовку воо�руженного восстания в Казахстане.

И тут Лимонова предали. Половина веселоймолодежи вышла из партии, едва поняв, что за ре�

162 163

волюционную деятельность не просто гоняют тебя,молодого и ловкого, по подворотням неуклюжиемилиционеры, а могут и посадить.

Свечки потрескивали, батюшка вздыхал и шур�шал епитрахилью. Поправлял распятие, лежав�шее на аналое несколько криво. И Настя не знала,как рассказать батюшке, что все всех предают,и как связано то, что все всех предают, с тем, чтоона должна выйти замуж без венчания. И при чемтут изображенный на распятии человек, ставшийсамой известной в мире жертвой предательства.У этого человека на распятии не было с писателемЛимоновым ничего общего, кроме того, что обоихпредали.

Свечки потрескивали. Настя не знала, как рас�сказать батюшке про президентские выборы 96�гогода. Когда лидер коммунистов Генадий Зюгановимел рейтинг под сорок процентов, а президентЕльцин не имел вообще никакого рейтинга. Когдасамые богатые люди страны сложили свои капита�лы, чтобы поддержать Ельцина и не допуститьЗюганова к власти. Когда развернута была перваяв новой России лживая избирательная кампания,но все равно к выборам кандидаты подошли так,что Зюганов должен был выиграть, доказать, чтокоммунисты и впрямь могут управлять странойсправедливо, либо дискредитировать коммуни�стические лозунги, как в Восточной Европе.И Зюганов выиграл. Но выборы были сфальсифи�цированы. Настя была уверена в этом. И СергейУдальцов, не бывший тогда еще ее женихом, былуверен в этом. И весь народ был в этом уверен:люди, вне зависимости от политических взглядов,рассказывали друг другу анекдот про то, как зво�нит, дескать, Ельцин председателю избиратель�ной комиссии, а тот говорит, что есть две новости —хорошая и плохая. Плохая новость состоит в том,

что Зюганов набрал шестьдесят процентов, хоро�шая — в том, что Ельцин лидирует.

Было лето. Сергею Удальцову казалось, что притакой поддержке избирателей Зюганов в ответ нафальсификацию выборов может вывести на улицысотни тысяч человек. Что люди неделями могутжить в палатках, перекрывая центр Москвы и дру�гих крупных городов. Что с такой толпой нельзяне считаться. Что будет восстановлена справедли�вость, что потребуют справедливости и его мама,профессор истории, шившая несуразные штаны,и его школьный товарищ, раненый шальною пу�лей на улице мирного города. Что произойдет бар�хатная революция. Но революции не произошло.После выборов Геннадий Зюганов не призвал своихсторонников на площадь, а как�то сразу сдался,как�то сразу результаты сфальсифицированныхвыборов признал и согласился на роль лидера оп�позиции, почти такой же могущественной, каквласть, но не принимавшей на себя ответственно�сти ни за какие реформы.

Свечки потрескивали. Бабушки отковырива�ли воск с подсвечников. Люди за Настиной спи�ной шаркали, нетерпеливо ожидая своей очередик исповеднику. Настя отвлекалась. И ей труднобыло объяснить, какое отношение ее безвенчаль�ная свадьба имеет к тому, что во все времена естькто�нибудь, кого придают, и кто�нибудь, кто умы�вает руки.

Ìàðø íà ÌîñêâóПосле президентских выборов 96�го года Сер�

гей Удальцов пошел на первый же устроенныйкоммунистами митинг, просто чтобы посмотретьв глаза лидеру коммунистов Зюганову и понять,

164 165

какого черта тот позвал людей на площадь не послесфальсифицированной победы Ельцина, а тремямесяцами позже, к 7�му ноября, отмечать годов�щину Октябрьской революции и осуществлять«осеннее наступление трудящихся», то есть махатьфлагами и кричать «Банду Ельцина под суд!». Зю�ганов, как всегда, говорил гневные речи толстымголосом. Но рядом с Зюгановым Сергей увиделнебольшого роста человечка в потрепанном пид�жаке, и человечек этот кричал что�то заполошное.Что�то достаточно радикальное, чтобы Сергеюпонравилось.

Человечка звали Виктор Анпилов, и он возглав�лял партию «Трудовая Россия» — радикальных ком�мунистов, не желавших становиться парламента�риями, а настаивавших на том, что Советский Союздолжен быть восстановлен в прежнем своем вели�чии, со всеми его атрибутами — идея чрезвычай�но благородная, но настолько же реалистичная,насколько реалистично пытаться склеить лопнув�ший мыльный пузырь. Ему, Анпилову, не нрави�лось ничего из достижений новой России — ниресторанчики, ни иностранные автомобили наулицах, ни журналисты, галдевшие по разным те�леканалам вразнобой. Он ездил в метро или настаренькой «ниве» пролетарского красного цвета.Он со всеми говорил по�рабочему на «ты» и всем,кроме совсем уж молодого Удальцова, предлагална «ты» называть себя. Он перегнулся через три�буну и сказал Удальцову:

— Чего тебе, парень?А выслушав не вполне вразумительное изложе�

ние радикальных удальцовских взглядов, сказал:— Приезжай! Будем устраивать марш на Мос�

кву.В ближайшие же выходные Удальцов с друзья�

ми приехал на окраину города. Там, по указанному

Анпиловым адресу был обшарпанный Дом культу�ры, в советское время принадлежавший какому�тозаводу, а теперь не принадлежавший никому, по�скольку завод закрылся. Анпилов приехал на крас�ной «ниве». Вышел, пожал Сергею руку и повелмолодых людей в зал, где сидели уже на ободран�ных красных креслах пожилые в основном люди.Их было человек двадцать. Не было никакой нуж�ды подниматься на сцену и стоять на трибуне, что�бы выступать перед ними. Но Анпилов поднялсяна сцену и подошел к трибуне.

Он стучал по трибуне кулаком и рассказывал,что нужно устроить марш на Москву, как субкоман�данте Маркос устроил марш на Мехико. Головау Анпилова была под завязку набита революци�онной романтикой. Он путал имена и даты, рес�публиканскую Испанию с революционной Кубой,Кубу — с Анголой, Анголу со штатом Чиапас. Нов целом получалось пламенно: «Мужество знаетцель, стала легендой Куба, вновь говорит вдохно�венно Фидель, мужество знает цель». Он расска�зывал, что субкоманданте Маркос, возглавляющийв мексиканском штате Чиапас сапатистскую по�встанческую армию, один предпринял поход наМехико, один вышел из своей деревни Агуас Ка�льентес, и, пока шел до столицы, к нему присоеди�нился миллион человек, и они вошли в Мехико,и окружили парламент, или дом правительства,или дворец президента, или кто там у них в Мек�сике главный, — и потребовали реформы здраво�охранения, и бесплатного образования для всех,и правительство вынуждено было…

Мужество знает цель… Вот так и они, говорилАнпилов, пойдут тремя колоннами из города Тулы,из города Рязани и из города Владимира — наМоскву. И будут проходить нищие русские деревни,несчастные городишки, где остановились заво�

166 167

ды и у людей нет работы, поселки ученых, гдековался ядерный щит Родины, а теперь запусте�ние… И в каждой деревне к их маршу будут при�соединяться все новые и новые соратники, и когдаони придут в Москву, их тоже будет миллион, какмексиканских индейцев с субкоманданте Марко�сом, и они окружат Кремль… Мужество знает цель!

Анпилов махал руками. У него под мышкойвидна была прореха на поношенном пиджаке, ноСергею нравился этот заполошный дядька, и Маршна Москву решено было организовывать.

Правда в России организовать марш не так про�сто, как в Мексике. Во�первых, надо было переж�дать зиму, ибо зимой от города Тулы до городаМосквы не дойдешь. Во�вторых, нужно было до�говориться с милицией. Тогда, в середине девяно�стых, милиция была добрая, демонстрантов небила, но все же нужно было договориться с ней,потому что куда легче идти по шоссе, чем проби�раться проселочными дорогами, не имея верныхкарт. Надо было найти палатки. Надо было запас�тись лекарствами, потому что большинство участ�ников марша пожилые люди.

Всеми этими вопросами Сергей и занималсядо самого лета. Ему даже удалось раздобыть ма�шину с мегафоном на крыше, каковая должна былавозглавлять колонну, подбадривать демонстран�тов революционными песнями и подвозить иногдатех, кто выбьется из сил.

В июле 1997 года Марш начался. Пока людисобирались, Сергей сидел на главной площади го�рода Тулы в машине с мегафоном и выкрикиваллозунги: «Банду Ельцина под суд!», «Долой ми�нистров�капиталистов!», «Нет грабительской при�ватизации!». Ему так нравилось орать в мегафонлозунги, что он даже не сразу перестал их орать,когда дверь машины открылась и чья�то уверен�

ная рука потащила его за шиворот наружу. Четверомилиционеров выволокли его, бросили на асфальт,а он все еще докрикивал про банду Ельцина. Егоживо обыскали, живо подняли вчетвером и живозатолкали в милицейский воронок. Тут только онсказал:

— Что случилось?Но воронок уже ехал куда�то по улицам Тулы,

и милиционеры, конвоировавшие Сергея, не раз�говаривали с ним. Его привезли в отделение и вод�ворили в обезьянник, металлическую клетку, гдеуже сидели несколько его товарищей, организа�торов Марша. Все были веселы и разговаривалигромко. Когда человека арестовывают, ему свой�ственно испытывать особого рода эйфорию. Сергейхватался за железные прутья обезьянника и кри�чал милиционерам, маячившим в коридоре:

— Парни! Вы олигархам служите? Милицияна страже капитализма, да?

В ответ на его крики из коридора вошел мили�ционер с дубинкой. Пересчитал дубинкой прутьяклетки, чуть не попав Сергею по пальцам, и сказал:

— Кончай орать! Мне преступников ловитьнужно, а я тут с тобой, дураком, вожусь.

— А вот скажи, — парировал Сергей, — у когооружие лучше, у тебя или у бандитов? А? А за бан�дитским «мерседесом» ты угонишься на своем ко�зелке? Скажи. А зарплату тебе нормальную платятили бандитам платят больше?

— Побольше, конечно, — улыбнулся милици�онер.

— Мы же за тебя митингуем. А ты нас в обезь�янник.

— У меня приказ, — милиционер пожал пле�чами. — Не было бы приказа, я бы, может, самс вами пошел митинговать.

168 169

— Ну, тогда хоть воды дай, — улыбнулся и Сер�гей тоже. — Наорался, голос сорвал.

Через пять минут явился чай с сахаром. Мили�ционеры окружили обезьянник, передавали арес�тованным сквозь прутья мармелад и сушки, болта�ли про то, как несправедливо устроена жизнь. Ещечерез полчаса пришли два тульских депутата откоммунистической партии. Они тоже присоеди�нились к чаепитию, и они просили, чтобы задер�жанных отпустили. Но отпустить их было нельзя.По милицейским правилам пришлось на каждогосоставить протокол, каждого отвезти в суд и каж�дому присудить штраф за нарушение обществен�ного порядка. Сергей поначалу отказался под�писывать протокол. Говорил, что не совершалничего противозаконного. Но новый его приятельмилиционер сказал:

— Сереж, оно тебе надо? До ночи же проси�дим. Давай подписывай быстро, потом быстрок судье и всё.

Часа через четыре колонна митингующих с ком�мунистическими и антиправительственными ло�зунгами двинулась все же от центральной площа�ди города Тулы по направлению к Москве. Их былочеловек двести. Их сопровождала машина мили�ции. На шоссе для них выделена была одна полосапоближе к обочине, и их машина с мегафоном еха�ла впереди, изрыгая из мегафона советские песни.

Они проходили в день километров по трид�цать. Вечерами останавливались где�нибудь наполяне, разбивали палатки, разводили костери варили макароны с тушенкой. Аппетит у Сер�гея был волчий. После макарон Анпилов затяги�вал обычно какую�нибудь революционную песню:«Мы шли под грохот канонады…» Люди подхва�тывали: «Мы смерти смотрели в лицо…» Ночибыли теплые. Небо было в звездах. «Вперед про�

двигались отряды спартаковцев смелых бойцов…»Эти строчки с особенным упоением орали фана�ты футбольной команды «Спартак», каковых сре�ди демонстрантов было много. Они так орали, чтозамолкали даже ненадолго в придорожном ореш�нике соловьи. Под пение соловьев Сергей засыпал.А просыпался под пение жаворонка, про которо�го не знал, что это жаворонок.

Примерно через неделю колонна подошлак Московской кольцевой автомобильной дороге.Разумеется, никто к ним не присоединился попути — не Мексика. Ни в нищих деревнях, нив несчастных городишках, пришедших в запусте�ние, ни в поселках ученых, где ковался ядерныхщит Родины. Никакого миллиона человек, прокоторый говорил Анпилов на трибуне московс�кого Дома культуры, не было и в помине. Их дажестало поменьше, чем было в Туле, потому что мно�гие пожилые люди не выдержали трудностей пе�рехода и уехали домой на электричках. Но здесь,на границе Москвы, они воссоединились с отря�дами, пришедшими из Рязани и Владимира. Онииздалека завидели палатки и развевающийся надпалатками красный флаг. «Ура!» — закричал Ан�пилов, взял у кого�то знамя и со знаменем бро�сился бежать к палаткам. Ему навстречу и тоже сознаменем бежал лидер «Союза офицеров» Тере�хов, довольно мрачный националист, в товарищес�ком общении оказавшийся неплохим мужиком.Знаменосцы обнялись. Лагерь разросся. Макароныс тушенкой на ужин были какие�то праздничные.Всего в объединенных отрядах демонстрантовнабралось больше тысячи человек. Может быть,даже две тысячи.

На следующее утро они собрали палатки и строй�ной колонной вошли в Москву. Но на Севасто�польском проспекте около первой же станции

170 171

метро дорогу им преградили бойцы ОМОН. Омо�новский офицер вежливо сказал Анпилову, что,хотя марш разрешен и митинг в центре города раз�решен тоже, но пройти по городу демонстрантамнельзя — это будет мешать уличному движению.

— Поезжайте на метро, — сказал офицер.Уловка была очевидной: половина участников

марша были иногородние, они заблудились быв метро, опоздали бы на митинг, перепутали бы на�звания улиц и подземных станций.

— Мы не поедем в метро! — взвизгнул Анпи�лов. — Мы перекроем движение на Севастополь�ском проспекте.

С этими словами он сел на асфальт. И осталь�ные демонстранты рассредоточились по проезжейчасти проспекта и тоже сели. Движение останови�лось. Омоновский офицер пожал плечами. Отвер�нулся и проговорил что�то в рацию. В те временау ОМОНа не было еще привычки бить демонст�рантов. Этот омоновский офицер приказал при�гнать две поливальные машины. Не водометы дляразгона демонстраций, просто поливальные ма�шины. И они не окатывали демонстрантов водой.Просто лили воду на асфальт, и вода текла по мос�товой, потому что Севастопольский проспект в томместе идет под небольшой уклон. И через пятьминут все демонстранты встали. И освободилипроезд. И многим стало плохо. В буквальномсмысле плохо с сердцем от обиды, что так легкоудалось разогнать их.

Сергей искал Анпилова. Шел по газону, где тути там прямо на траве лежали пожилые люди, меж�ду которыми бегала медсестричка с нашатыреми нитроглицерином. Анпилову тоже было плохос сердцем. Сергей нашел его. Он лежал на травев расстегнутой рубашке, сосал нитроглицерини всхлипывал:

— Суки! Суки! Водой! Чтобы я был в мокрыхштанах! Чтобы как будто я обоссался! Суки! Суки!И тогда Сергей подумал, что все эти люди слиш�ком пожилые даже для бархатной революции.Слишком немощные, чтобы протестовать.

Ïðèõîäè íà ïëåíóìСвечки потрескивали. Священник слушал и со�

пел сосредоточенно, поскольку был человекомс традиционным для православных священниковобъемистым животом. Настя совсем запуталась.Ей казалось, будто священник совсем ничего непонимает из ее сбивчивых рассказов. За ее спи�ной в очереди люди уже покашливали, намекаябатюшке, что пора бы отпустить эту молодую жен�щину и исповедовать остальных. И от этого Настяпуталась еще больше.

Ей хотелось рассказать про первое свидание.И она не знала, как рассказать. С Сергеем Удаль�цовым они были знакомы до первого свиданиязадолго. Встречались на концертах Егора Летова.Встречались на днях рождения общих друзей. Наодном таком дне рождения Настя была особенновесела и особенно хороша. И кокетничала со все�ми напропалую. И особенно ей хотелось понра�виться Сергею Удальцову: в тот вечер ей особеннонравилось его красивое и смелое лицо. А он сказалей, что она вертихвостка. Или, может быть, не го�ворил — Настя не помнила — может быть, ей про�сто показалось, что он считает ее вертихвосткой.И вот однажды, узнав, что Сергей Удальцов в анпи�ловской партии «Трудовая Россия» создал моло�дежную организацию под названием АвангадрКрасной Молодежи, Настя решила пойти к Сер�гею на митинг. Ей нравилось название. Название

172 173

было боевое. Авангард Красной Молодежи —АКМ — аббревиатура как у автомата Калашнико�ва, автомат Калашникова модернизированный.Название ей нравилось, но Настя шла на митингс предубеждением. Она была «лимоновка», ради�кальная революционерка, и, кроме жалости, ника�ких чувств не могла испытывать к анпиловскойпартии, состоящей сплошь из пенсионеров. Дажемолодежная организация «Трудовой России», ду�мала Настя, должна быть какая�то пенсионерская.К тому же, думала Настя, Сергей Удальцов счита�ет ее вертихвосткой.

Но митинг оказался веселым. Бодрым, живым.Как объяснить священнику, чем отличается ве�селый молодежный митинг от пенсионерского?В конце митинга Сергей Удальцов проводил На�стю до такси, открыл ей дверцу и прошептал:«Приходи к нам завтра на пленум…» И Настя по�чувствовала, что Сергей зовет ее на свидание.И как было теперь объяснить священнику, почемуу тебя все сжалось в груди и почему защекоталов ладошках, когда мужчина пригласил на пленумтем тоном, каким приглашают поужинать где�ни�будь вместе.

Свечки потрескивали. Подбежал мальчик�ал�тарник. Что�то прошептал батюшке на ухо. Ба�тюшка кивнул. Потом спросил Настю:

— Ты уже была с ним?— Да, — ответила Настя честно.И вдруг поняла, что все уже как будто случи�

лось. Она еще не знала, как выйдет замуж за Сер�гея Удальцова, но это уже как будто случилось. Онане знала, что у них будет двое детей. Что она всту�пит в Авангард Красной Молодежи. Что станетпресс�секретарем Авангарда Красной Молодежи.Что каждый вечер, когда муж будет приходить до�мой, они будут разговаривать за ужином о партий�

ных делах. Но это уже как будто случилось. Она незнала, что однажды они с мужем раскроют в рядахАКМ стукача, доносящего в ФСБ о всех предстоя�щих пикетах и акциях. И выгонят этого человека.И что Анпилов вступится за него, скажет: «Хоро�шо, что есть стукач, пусть ФСБ приглядывает, кабывы чего не натворили». Что придется после этихслов выйти из «Трудовой России».

Она не знала, что Сережина мама будет прихо�дить по утрам в дни митингов посидеть с детьмии говорить: «Осторожно, Настя, учти, если тебяарестуют, я больше не буду сидеть с твоими детьмии отпускать тебя на митинги». Она не знала, чтооднажды на митинге «Антикапитализм» ее арес�туют, бросят на металлический пол тюремногоавтозака, навалят сверху еще гору арестованныхи станут бить по голове сапогами, и превратят лицов сплошной синяк, и вырвут клоками волосы. Онане знала, что однажды один из их товарищей,студент�химик, соберет самодельную бомбу и по�пытается взорвать ее у входа в правительственноездание. И что Сергея посадят из�за этого несос�тоявшегося взрыва как организатора уже не по ад�министративной статье, а по уголовной. Хотя Сер�гей понятия не будет иметь о бомбе. Хотя бомбабудет, скорее, фейерверк, чем боеприпас. И ей при�дется объяснять сыну, почему папа в тюрьме.

Она не знала, что придут жестокие времена. Чтодаже несанкционированный пикет будет считать�ся не административным нарушением, а уголов�ным преступлением, экстремизмом. Она не зна�ла, что каждый раз, каждый Марш Несогласныхее мужа будут арестовывать первым и отпускатьпоследним. И каждый раз она будет бегать по от�делениям милиции и спрашивать, не видел ли ктоСергея Удальцова. Она не знала ничего этого, нопоняла вдруг, что все уже как будто случилось.

174 175

Свечки потрескивали. Священник расправилепитрахиль и сказал:

— Ты уже его жена. Единая плоть. Помогаймужу. Это твой крест. Всегда будь с ним рядом.

Он хотел добавить еще «в горе и в радости,в здравии и в болезни, пока смерть не разлучит вас».Но не стал добавлять. Просто благословил. НакрылНасте голову епитрахилью и отпустил ей грехи —вольные и невольные.

Ãëàâà 8ÌÀÊÑÈÌ ÃÐÎÌÎÂ:×ÅËÎÂÅÊ, ÊÎÒÎÐÛÉ ÊÓÐÈÒ,ÍÎ ÍÅ ÂÛÁÐÀÑÛÂÀÅÒ ÎÊÓÐÊÈ,À ÊËÀÄÅÒ Â ÊÀÐÌÀÍ

Если тебя поместили в штрафной изолятор, тополучается, что сидишь в трижды тюрьме. Вокругтебя лагерная зона: вышки, колючая проволока.Посреди зоны стоит лагерная тюрьма для прови�нившихся заключенных. А посреди тюрьмы —штрафной изолятор для заключенных, провинив�шихся в тюрьме.

Одиночная камера штрафного изолятора узкая,как пенал. После подъема надзиратели требуютприслонить к стене сколоченную из деревянныхреек шконку. Шконка прицепляется к стене же�лезной скобой, подобно тому, как прицепляютсяк стене поднятые полки в плацкартных вагонах.Поролоновый коврик, служащий ночью матрасоми постелью, требуют засунуть между шконкойи стеной. Из мебели остается только узенькийбетонный столбик посреди камеры — табурет.И столбик чуть пошире — стол. Сидеть на табуре�те получается только одной ягодицей. Ложитьсянельзя. Даже на пол.

Под потолком сияет яркая лампочка. Сквозьокно, выходящее во внутренний двор тюрьмы,забранное решеткой и закрытое сплошным де�ревянным щитом, солнечный свет не попадает.И воздух с улицы не попадает тоже. Зато льется

176 177

музыка. Громкая музыка. Детские песенки или за�писанные на магнитофонную пленку крики муэд�зина. Это называется «музыкальная шкатулка» —род пытки. Десять часов подряд звонкий детскийголос выводит: «Что мне снег, что мне зной, чтомне дождик проливной, когда мои друзья сомной», а ты один в камере. Или взрослый голоспо�арабски кричит: «Вставайте, молитва лучшесна», а ты рад бы лечь, но некуда.

Максим примостился на жесткой бетонной та�буретке и, стараясь не пускать в сознание детскиепесенки, припоминал стихи:

Носят ведрами спелые гроздья,Валят ягоды в глубокий ров.Ах, не гроздья носят — юношей гонятК черному точилу, давят вино.

Кто это? Максимилиан Волошин? Да, Макси�милиан Волошин. Максима немного покачивалоот слабости. Шел десятый день голодовки. Но, кро�ме слабости, голодовка приносит еще и удивитель�ную ясность мысли, и стихи вспоминались легко.За два года, проведенные в одиночных камерах,Максим вспомнил множество стихов. В одиноче�стве выясняется, что стихи, прочитанные когда�тои забытые, на самом деле можно вспомнить. Мож�но извлечь их из тайных закутков памяти с тем жесчастливым чувством, с каким извлекает заклю�ченный из сапога нож, пронесенный сквозь триобыска.

Максим вспомнил даже, где и когда купилэтот сборничек стихов Максимилиана Волошина.В 92�м году в Москве, на Новом Арбате, на книж�ном развале. Вместе с книжкой Эдуарда Лимонова«Это я — Эдичка».

С самого детства у Максима не было родногогорода, города в котором он жил бы постоянно

и к которому был бы привязан. Профессии у неготоже не было. Он не мог бы сказать наверное, фре�зеровщик он или трубач. Он родился в Липецке,какую�то часть детства провел в Чебоксарах, по�ступил там в музыкальное училище, но однаждыотправился погостить к другу в Череповец, встретилв Череповецком музыкальном училище девушкупо имени Светлана, влюбился с первого взгляда,да так и остался в Череповце, несмотря на то чтодевушка, ради которой он остался, вовсе не разде�ляла его любви. Год поучившись в Череповце натрубача, Максим пришел к военкому и попросилсяв армию: иначе самостоятельно Максиму не хва�тило бы сил разорвать узы несчастной любви. Че�реповецкий военком был отставным офицеромспецназа, потерявшим ногу во время военных дей�ствий в Египте. Он удивился, что Максим сампришел к нему: парень, прописанный в Чебокса�рах, а живущий в Череповце — армия ни за что быне нашла Максима, если бы он сам не пришелв армию. Военком удивился, подарил Максимусвежий номер коммунистической газеты «Завтра»и сказал:

— На, почитай. Увидишь, что все через жопу.После армии Максим работал курьером, мостил

дороги, качал воду на городской насосной станциив Чебоксарах. И неизменным оставалось только то,что он все время читал книжки. Покупал книжкивсякий раз, будучи в Москве проездом междуЧебоксарами, Липецком, Челябинском и Чере�повцом. И вот в апреле 92�го года купленные намосковском книжном развале стихи Максимилиа�на Волошина запали в память, а купленная там жекнига Эдуарда Лимонова показалась гениальной.

Потом Максим поступил в Чебоксарах наЧувашский тракторный завод учеником фрезе�ровщика. Женился, зачал дочь. Стал хорошим

178 179

фрезеровщиком. Следил по газетам за тем, какЭдуард Лимонов в Москве организовал Нацио�нал�большевистскую партию. Читая газеты, Мак�сим иногда вспоминал череповецкого военкома,улыбался и бормотал про себя: «Вижу. Все черезжопу». И однажды Максиму взбрело в голову на�писать Лимонову, что он, Максим Громов, готовсоздать в Чебоксарах отделение Национал�больше�вистской партии. «Приезжайте, — отвечал Лимо�нов, — нужен личный разговор».

Особого рода беспокойство всегда гнало Мак�сима по стране из города в город. Письма Лимо�нова было достаточно, чтобы взять на заводе паруотгулов, поцеловать беременную жену и сестьв поезд. Лимонов встретил Максима в подваль�ном своем «Бункере» на Фрунзенской, говорил,что главная задача регионального отделения зак�лючается в распространении газеты «Лимонка»и в развенчании мифов о нацболах. «Надо, — го�ворил Лимонов, — объяснять людям, что мы ненацисты, не расисты и не подонки. Какие же мынацисты, если у нас в партии половина евреи. Какиеже мы расисты, если лидер рижского отделения негр.Какие же мы подонки, если ты работаешь фрезе�ровщиком, а я писателем. Понимаешь? Будемработать, будем жить!» — заключил Лимонов свойинструктаж знаменитой своею присказкой, и Мак�сим отправился назад в Чебоксары с огромнойпачкой газет в клеенчатой хозяйственной сумке.Был 98�й год.

С тех пор жизнь Максима изменилась. Послеработы он шел не с мужиками пить пиво и не до�мой к жене читать книжки, а в университет на сту�денческие дебаты, которые стали тогда входитьв моду. Первые его рекруты были студенты�филоло�ги, философы, историки. Они даже уже называлисебя нацболами, но для того, чтобы превратить этот

клуб радикальных болтунов в боевую ячейкупартии, требовалось действие, акция прямогодействия, на которой люди совершили бы что�то,а не просто болтали бы о свершениях.

В то время республика Чувашия стала, кажет�ся, первым на территории новой России регионом,где возобновилась советская практика каратель�ной психиатрии. Три писателя�правозащитника —Зотов, Маляков и Иминдаев — принудительнопомещены были в психиатрическую больницус диагнозом «шизофрения», после того как пре�зиденту Чувашии Федорову не понравились книгиэтих людей.

В ответ на их принудительную госпитализациюМаксим предложил своим товарищам устроитьакцию протеста на главной площади Чебоксар:приковаться к памятнику Ленину и зашить себерты суровой ниткой, как делали это какие�то(Максим видел по телевизору) то ли террористы,то ли правозащитники где�то в Таиланде или наФилиппинах.

Студенты�философы приковываться к Ленинусогласились, но прокалывать себе губы иголкойи зашивать рот ниткой отказались наотрез. Догово�рились, что рот себе зашьет один только Максим,а остальные чувашские нацболы просто заклеят себерты пластырем.

И вот в назначенный день молодые люди вбе�жали на главную площадь, пересекли ее на глазаху традиционно тугодумствовавших милиционе�ров, окружили памятник, примотали к памятни�ку цепь, приковали себя к этой цепи наручникамии развернули плакат, на котором говорилось что�топро необходимость свободы слова и недопусти�мость карательной психиатрии. Подбежали мили�ционеры, дергали цепь, словно надеясь порватьее. Кричали: «Что вы? Зачем вы? Кто разрешил?»

180 181

Но студенты�филологи заклеили себе пластыремрты и ничего не отвечали даже на вопросы журна�листов, фотографировавших акцию протестаи снимавших ее на видео.

Оставалось только Максиму зашить себе рот.Он достал из�за лацкана куртки заранее приго�товленную иголку с ниткой и ткнул иголкой в губу.Было неожиданно больно. Как же эти таиланд�ские террористы зашивали себе рот, если это такбольно? Из�под иголки — Максим видел краемглаза — показалась капелька алой крови и потек�ла по губе вниз. Через мгновение Максим ощутилво рту солоноватый, тошнотворный кровянойвкус. И хуже всего было то, что губа не прокалыва�лась. Швейная иголка мяла мягкую, предназначен�ную для поцелуев плоть, но никак не выходилас другой стороны наружу. Приходилось крутитьиголку, сверлить ею, и потребовалось несколькоминут, чтобы проделать всего одну маленькую ды�рочку и протащить сквозь эту дырочку болезненношершавую нить. С нижней губой, которую требо�валось теперь приметать к проколотой верхней,дело пошло еще хуже. Нижняя губа была еще мяг�че и еще нежней. Максим уколол изнутри, рот егонаполнился кровью, кровь пришлось даже сглот�нуть, но протащить иголку сквозь губу не получа�лось. Максим даже видел сверху, как губа оттопы�ривается под давлением иголки, видел даже, какблестит стальное острие иглы сквозь кожу, остава�лось совсем немного, но губа не прокалывалась.Пришлось Максиму ногтем расцарапать кожуи вытащить наружу острие иглы. И протащить нит�ку. И это был только один стежок.

Максим понял, что плачет. Слезы текли у негоиз глаз непроизвольно, даже не от обиды и не отрастерянности, что не можешь повторить подвигтаиландских террористов, а просто от боли, как

у ребенка. Оставив иголку болтаться на нитке, тор�чавшей из губы, Максим полез в карман куртки,достал темные очки и надел их, чтобы журналистыи товарищи не видели его слез. И принялся шитьснова. И снова тыкал иголкой и сверлил. И кровьуже текла не только в рот, но и по подбородку, пошее вниз, за шиворот. Со словами «Что ж ты дела�ешь!» милиционер отвернулся. А Максим шил. Поязыку в горло текла кровь, по нёбу — слезы. И в об�щей сложности ему понадобилось не менее чет�верти часа, чтобы наложить всего пять стежкови предстать перед репортерами с действитель�но�таки зашитым ртом.

Тут приехали спасатели, перекусили гидравли�ческими ножницами цепь, раскрыли наручники,а милиционеры погрузили протестантов в автозаки увезли в отделение. А отделении врач скорой по�мощи, которого вызвали к Максиму обработатьраны на губах, сказал:

— Дурилка, как же ты так весь рот себе пере�пахал?

— Да не прокалываются губы, — шепелявилМаксим в ответ.

Губы его распухли, и говорить было больно. — Дурилка, — улыбнулся доктор. — Надо же

натягивать губы, когда шьешь. Натягивать паль�цами. Тогда они легко протыкаются. Позвал быменя. Я бы тебе за тридцать секунд зашил губыв три слоя.

Ïîðòðåò ïðåçèäåíòà После этого кровавого дебюта акции прямого

действия у Максима стали получаться легко. Од�нажды власти города Чебоксары запретили нац�болам митинг в День примирения и согласия.

182 183

И Максим с товарищами залез тогда на самуювысокую в городе башню и разбросал по городулистовки. Был немедленно задержан, препровож�ден в отделение милиции и получил первые пят�надцать суток за хулиганство.

В другой раз, когда литовские власти ввеливизы для россиян, едущих на поезде из Москвыв Калининград через Литву, Максим с товарищамизахватил пассажирский поезд Москва — Калинин�град. Они сели в вагон в Москве на Белорусскомвокзале. Литовскому консулу, проходившему повагонам и ставившему россиянам в паспорта тран�зитные визы, они законопослушно отдали своипаспорта. Консул поставил визы. Но как толькоконсул ушел, молодые люди вырвали визы из сво�их паспортов и сожгли их. А на литовской границеприковались наручниками к металлическим поруч�ням в вагонах, кричали «Это русская территория!»,и литовские власти вынуждены были отцепитьвагон, задержать протестантов и посадить ихв литовскую тюрьму.

Литовская тюрьма Максиму понравилась. Посравнению с российскими тюрьмами, где ему при�ходилось уже отбывать по несколько суток, литов�ская тюрьма была санаторием. В камерах былиэлектрические розетки, подставки для телевизо�ра на тот случай, если родственники передадутзаключенному телевизор. И главное — можнобыло сколько угодно валяться на шконке и спатьхоть целый день. Полтора месяца заключенияМаксим просто проспал.

В узких кругах революционеров и милиционе�ров он стал даже знаменит. В России он стал по�падать в тюрьмы уже не за участие в нацбольскихакциях прямого действия, а тогда еще, когда этиакции только готовились. К нему могли подойтина улице двое молодцов, попросить сигарету,

завязать драку, и как только Максим начиналзащищаться, словно из�под земли вырастали со�трудники УБОП, задерживали Максима, обвиня�ли его в том, что он эту драку и начал, и сажали напятнадцать суток.

По прошествии пятнадцати суток, стоило толь�ко Максиму выйти из ворот тюрьмы, как к немуснова подходили двое молодцов, просили сига�рету, завязывали драку… И Максим возвращалсяв тюрьму, даже не успев доехать до дома.

На случай подобного рода провокаций Мак�сим придумал голодовки. Едва оказавшись в тюрь�ме, он объявлял голодовку в знак протеста противнезаконного задержания. Через пятнадцать сутоквыходил из тюрьмы изможденным и прозрачнымот голода. Милиционеры боялись бить его и боя�лись сажать в тюрьму снова, боялись, что помрет,давали отъесться. И этого времени хватало, напри�мер, чтобы уехать в Москву к друзьям. Переси�деть, переждать очередную антинацбольскую кам�панию. Это было даже весело.

Все изменилось, когда в Москве арестован былЭдуард Лимонов по обвинению в хранении ору�жия и подготовке вооруженного мятежа. В деньареста Лимонова, ближе к ночи, в дверь чебоксар�ской квартиры Максима позвонили. Максим от�крыл. На пороге стояли следователи из Отдела поборьбе с организованной преступностью, и у нихбыл ордер на обыск. Не пустить их было нельзя.Максим только следил внимательно, чтобы сле�дователи не подложили какого�нибудь пакетиканаркотиков или коробки автоматных патронов.Первым делом Максим попросил следователейв присутствии понятых осмотреть ванную и туалет.Если следователь хочет подбросить что�нибудь,он застенчиво заходит в туалет по малой нужде,

184 185

прячет в туалете патроны, а потом сам же и нахо�дит их, но уже в присутствии понятых. Но на этотраз следователи ничего не пытались подбросить.Они, кажется, относились к Максиму серьезно —то ли как к матерому преступнику, то ли как к зако�нопослушному гражданину, который может реаль�но помочь в раскрытии серьезного преступления.

В детской спала двухлетняя дочка Максима.Она болела. У нее была высокая температура. Сле�дователи попросили Максима взять девочку наруки, чтобы им удобно было обыскать детскуюкроватку. Максим повиновался. Взял ребенка наруки и поцеловал в лоб. Лоб был сухой и горячий.

Жены Максима не было дома. После обыскаследователи сказали:

— Вам придется проехать с нами в управле�ние на допрос.

— Мне не с кем оставить ребенка.— Мы отвезем вас на допрос с ребенком и при�

везем обратно.— Девочка болеет.— У нас в машине тепло, не беспокойтесь.Максима долго допрашивали. Девочка спала

у него на руках все время допроса. И он отвечалспокойно, чтобы не разбудить ребенка. После доп�роса убоповцы действительно привезли Максимас дочкой домой и предупредительно придержи�вали для него входные двери, чтобы двери не хло�пали и девочка не проснулась.

С момента ареста Лимонова жизнь Нацио�нал�большевистской партии стала какой�то серь�езной и сдержанной. Многие члены партии изпартии вышли, а у тех, кто остался, лица как�топосерьезнели. Прекратились бесконечные поси�делки в «Бункере» с пивом. Свелись к минимумувнутрипартийные романы. Максим понимал, что

теперь, когда Лимонов сидит, выйти из партии илидаже прекратить серьезную партийную работу —это предательство. Он внимательно читал газеты.Он придирчиво обсуждал с товарищами каждыйшаг правительства. Он придумывал акции проте�ста все решительнее и все отчаяннее.

Самую отчаянную и самую решительную своюакцию Максим осуществил в 2004 году. Лимоновбыл уже на свободе. Тогда в «Бункере» Максимупопался на глаза обсуждавшийся ГосударственнойДумой проект закона о монетизации льгот. Сутьзакона, подготовленного министром здравоохра�нения Зурабовым, заключалась в том, что госу�дарство больше не принимало на себя лечениестариков и инвалидов, а обещало только выделятьопределенную сумму денег на лечение каждогов стране инвалида и старика. Инвалиды могли по�лучить причитавшуюся им помощь деньгами и са�мостоятельно покупать себе лекарства. А моглиполучать бесплатные лекарства, но лишь в преде�лах означенной суммы. Причем Министерствоздравоохранения исходило из того, что не всеминвалидам действительно нужны лекарства, сле�довательно, деньги, отпущенные здоровым инва�лидам, могут пойти на больных инвалидов…

— Бред какой�то! — сказал Максим не кому�тоиз товарищей, находившихся с ним в этот моментв «Бункере», а как бы в небо. — Зурабов хочет рас�пространить на инвалидов принцип страховоймедицины. Десять человек платят страховку. Двоеиз десятерых болеют, восемь здоровых за них пла�тят, потом эти двое выздоравливают, начинаютплатить за тех, кто заболел. Но с инвалидами так небывает! Там все десять болеют! Все десять болеют,понимаете? Всегда!

Товарищи даже и не спорили с Максимом.Многие даже и не хотели разбираться, справедлив

186 187

или не справедлив зурабовский закон о монетиза�ции льгот. Они просто чувствовали, что этот законнесомненно требует протестов и что легко и про�сто будет протестовать, защищая стариков и инва�лидов, протестовать, будучи глубоко увереннымив собственной правоте.

Оставалось только придумать акцию.В первом чтении закон должен был обсуждать�

ся в Государственной Думе 2�го июля. И наканунеМаксим купил несколько огромных кусков мате�рии. До шести утра они с товарищами сшивали изэтих кусков огромное полотнище и писали на по�лотнище слова «Отмена льгот — преступлениепротив нации». А в девять утра они приехали наОхотный ряд и забрались на крышу гостиницыМосква, которую тогда разбирали, и стройку заго�родили огромными плакатами с рекламой дорого�го «БМВ». Забрались и стали ждать, чтобы ровнов десять, когда должно было начаться в Думе обсуж�дение закона о льготах, вывесить поверх дорогого«БМВ» свое полотнище. Плакат раскрылся во всейсвоей красе прямо напротив депутатских окон.Думские охранники заметались. И, пользуясь су�матохой, Максим с товарищами сбежали, так чтоникто из них даже не был задержан.

Впрочем, закон приняли в первом чтении,и вывешенного напротив Думы плаката предпочлине заметить равно депутаты парламента и аккре�дитованные в парламенте журналисты.

Во втором и третьем чтении закон предполага�лось принимать 2�го августа. И накануне Максимпошел в книжный магазин. Купил два портретапрезидента Путина. По двести пятьдесят рублейкаждый, дико дорого.

А 2�го утром несколько нацболов, переодетыхв форму спасателей МЧС, подошли к зданиюМинистерства здравоохранения.

— Учения МЧС! Пожарная тревога, — вежливосказал Максим охранникам на входе и улыбнул�ся. — Всем сотрудникам надлежит собраться водворе и расписаться в ведомости.

С этими словами он решительно направилсявнутрь здания, и охранники его не задержали.Остальные переодетые нацболы шагали следом.Они поднялись на пару этажей, зашли в кабинет,окна которого выходили на улицу так, чтобыудобно было снимать заранее предупрежденнымжурналистам, и Максим опять вежливо сказал ра�ботавшим в кабинете женщинам:

— Учения МЧС! Не беспокойтесь. Отрабаты�ваем пожарную эвакуацию. Вам надо только спус�титься во двор, расписаться в ведомости и все.Простите за беспокойство.

Женины засобирались, потянулись к выходу.Одна забыла сумочку, и Максим окликнул ее:

— Гражданочка, сумочку свою не забывайте,а то, знаете, мало ли что…

Женщина улыбнулась. Вернулась за сумочкой.Улыбнулась снова. Ей, похоже, нравился этот под�жарый мужчина в форме МЧС.

Когда служащие вышли, Максим с товарища�ми забаррикадировали двери и распахнули окна.

— Здание захвачено! — прокричал Максим наулицу, и в ответ на его крики защелкали внизу зат�воры фотокамер и полыхнули фотовспышки. —Мы протестуем против преступной монетизациильгот.

Пока Максим говорил это, один из его товари�щей вытащил из папки один из портретов Путинаи выбросил его в окно. На стене кабинета, конеч�но, висели портреты Путина, но нацболы нарочнорешили выкидывать свои портреты, а не мини�стерские, чтобы нельзя было обвинить их в порче

188 189

государственного имущества, то бишь портретов,записанных на баланс министерства.

Со стороны, с точки зрения журналистов, этодолжно было выглядеть так, что нацболы захватилиминистерство, срывают портреты президента состен и выбрасывают в окна. На самом же деле, состороны это никак не выглядело. Товарищ Мак�сима выбросил портрет как�то неловко, так чтоникто не заметил, что это портрет президента,а не очередная листовка.

Тогда Максим взял второй портрет, высунулсяс ним в окно, подождал, пока все журналисты на�правят на него свои объективы и отпустил портретпадать. Он падал красиво, этот портрет, он пла�нировал зрелищно. И через несколько часов всемировые агентства облетели фотографии, на кото�рых изображен был нацбол Громов, выкидывающийиз министерского окна портрет президента.

Собственно, на этом акция и завершилась.В здание вошла милиция. Нацболы сами откры�ли дверь стражам порядка, чтобы им не пришлосьломать двери и портить госимущество. Через часвсе участники акции были доставлены в отделе�ние. Через четыре часа на них были составленыпротоколы. Через шесть часов районный судьяосудила их за хулиганство по административнойстатье, назначила каждому штраф по тысяче руб�лей. И их отпустили по домам.

Îñîáî îïàñíûé ïðåñòóïíèêНо слишком уж красивые получились фотогра�

фии с летящим портретом. Слишком уж многогазет их напечатали. На следующее утро в кварти�ру одного из нацболов, куда отправились ноче�

вать участники акции, постучали. Максим подо�шел к двери.

— Повестку из прокуратуры получите, — про�изнес за дверью мужской голос.

— Я не открою, — отвечал Максим.— А мне что делать? — настаивал голос. — Мне

велено, чтоб вы получили повестку и расписались.— Макс, открывай, — сказал Максиму отец того

их товарища, который в этой квартире жил, хозяинквартиры. — Это мне повестка. По поводу сыноч�ка. Я распишусь.

Максим открыл. Человек двадцать омоновцевворвались в дверь, повалили Максима на пол, за�ломали ему руки за спину и надели наручники.Максим не видел, что происходило с его товари�щами. Он видел только, как омоновский полков�ник склонился над ним, достал у него паспорт иззаднего кармана джинсов, достал из паспорта три�ста рублей (все деньги) и положил к себе в карман.А паспорт, как и положено при задержании, отдалконвою.

Потом к лежавшему на полу Максиму подо�шел еще один офицер ОМОН. Медленно поста�вил ему на лицо ногу в тяжелом ботинке, потомнавалился на эту ногу всей тяжестью и поставилна лицо Максиму вторую ногу. Максиму казалось,что сейчас кожа слезет у него со скул и вытекутглаза. А офицер стоял у Максима на лице в сво�их ботинках и слегка пружинил ногами, как бычуть�чуть подпрыгивая.

— Геройский поступок! — прохрипел Максимиз�под офицерских подошв.

Офицер постоял еще немного и сошел с лицазадержанного. Максима подняли на ноги, посади�ли не в обычный автозак, а в убоповский черный«мерседес» и повезли одного на Петровку в след�ственную тюрьму.

190 191

На Петровке Максима почти не били. Пугалотолько, что расследованием их дела занимаетсяспециальная следственная бригада из двенадцатичеловек под руководством подполковника Алимо�ва, следователя по особо важным делам, работакоторого вообще�то состояла в раскрытии грабе�жей и убийств. И следствие было закончено всегоза неделю.

На время суда Максима перевезли в следствен�ный изолятор «Матросская тишина». Там была ог�ромная общая камера, пятьдесят человек вместотридцати. Койки стояли в два яруса вдоль стен,и заключенные сидели на койках голые, потомучто иначе нельзя было переносить духоту и жару.Когда Максим только вошел в камеру, кто�то иззаключенных сказал, кивая на уголовное делоМаксима, которое Максиму предстояло изучатьперед судом:

— Политический, что ли?Дело (Максим держал его под мышкой) было

пухлым: слишком много страниц, чтобы быть про�стой уголовкой.

И суд был не менее скорым, чем следствие.Чья�то высшая воля без сомнения подгонялагосударственного обвинителя и судью, которыевообще�то неторопливы. Государственный обви�нитель Циркун спешил, валил обвинения в однукучу, обвинял нацболов и в порче государственногоимущества, и в заговоре с целью свержения госу�дарственного строя — и в чем только не обвинял.И однажды Максим прямо во время процесса обо�звал государственного обвинителя Циркуна обид�ной кличкой Циркач, как все судейские звали егоза глаза. Судья приказала приставам Максимавывести. Его вывели в устроенную при суде камеруи избили.

Вечером, когда Максима привезли в камеру«Матросской тишины», заключенные игралив карты. Максим положил на нары свои вещии попросил:

— Простите, вы не могли бы подвинуться не�много. — Он взял себе за правило быть подчеркнутовежливым с сокамерниками.

— Ты кого на хуй послал? — огрызнулся вдругодин из картежников.

И Максим понял, что ему конец. Конвой в судевряд ли изобьет до смерти, а заключенные в камеремогут. Если тюремная администрация посулилаим освобождение или послабление режима, онимогут убить и всей камерой молчать потом, скры�вая, кто убил. Максим понял, что ему конец.

— Ты кого на хуй послал? — продолжал насту�пать на Максима грузный сокамерник. По воров�ским понятиям это слово было оскорбительнымсмертельно.

— Я никого не посылал, — тихо отвечал Мак�сим. — Вы что�то путаете. Я вообще не употреб�ляю нецензурных слов.

— Ты кого послал?! — в голосе этого заклю�ченного проскальзывали уже нотки показной во�ровской истерики, по итогам которой достаетсяиз сапога самодельный нож.

— Я никого не посылал. — Максим закрылглаза и приготовился к ножевому удару: к глухомускрежету плоти, к теплой боли в подвздошье —к смерти.

Нары над головой Максима заскрипели, све�сились две босые ноги и на бетонный пол грузноспрыгнул человек, которого Максим никогдапрежде не видел. Он был в тренировочных шта�нах и голый по пояс. Вся его грудь, спина, плечи,руки были покрыты татуировками, свидетельство�вавшими о целой жизни, проведенной в тюрьме.

192 193

Глаза его были холодными и не выражали даже на�мека на сострадание.

Этот Великий Урка, настолько уважаемый ка�мерой, что в течение нескольких дней ему даже недовелось спуститься со своих нар вниз и показать�ся на глаза Максиму, теперь коротко взмахнул ру�кой. Максим подумал, что вот он, удар ножом. Нонет, это был жест презрения. Коротким жестом,как стряхивают с ворота клеща, Великий Урка ото�гнал от Максима раскричавшегося сокамерника.И сказал:

— Он не матерился. — И Максиму: — Небойся, никто тебя не тронет. Политических мы нетрогаем. Живи, Революция. Если будут проблемы,жалуйся мне.

С тех пор по тюрьмам за Максимом потащи�лось погонялово, кличка — Революция.

На следующий день, когда судья оглашал при�говор, государственный обвинитель Циркун покличке Циркач стоял у входа в суд. Неожиданноего окружили матери и невесты подсудимых и при�нялись кричать в самое лицо, что он палач. Цир�кун сначала опешил, а потом и сам стал кричать,отмахиваясь от женщин руками:

— Вы, большевики, у власти были, вы моегопрадеда к стенке поставили как буржуя! И глазомникто не моргнул! Ненавижу я вашу власть боль�шевистскую! Поняли?! — он кричал, как будто неон, государственный обвинитель Циркун былпредставителем власти, а будто подсудимые нац�болы представляли собою власть. — Ненавижу!Коммунисты проклятые! А что вы со страной дела�ли?! А когда вы беременным женщинам саблямипузы рубили?! Вам было жалко?! Вы борцы за клас�совую идею! Да?! Ну! Стреляйте в меня! Повесьте!Ненавижу вас, комуняки проклятые! Поняли?!Всегда буду вас ногами топтать!

И он растоптал нацбола Громова как мог, этотпрокурор Циркун. За вхождение в министерскийкабинет и за выбрасывание из окна портрета пре�зидента он потребовал для Максима пяти лет стро�горежимной тюрьмы. И судья согласился.

Через пару дней Максима взяли из «Матросскойтишины» на этап. Привезли на вокзал в автозаке,погрузили в плацкартный вагон для заключенных.Секции этого вагона забраны были решетками.И если вольные в такой секции едут по четверо, тозаключенные едут всемером.

Вагон трясся по рельсам неделю. Иногда, кро�ме баланды, конвойные давали заключенным ки�пяток, чтобы заваривать чай. Но, правда, хлебабыло вдоволь. Иногда, когда конвойным это былоудобно, заключенных водили по одному в туалет.В туалете не было двери: заключенный оправлял�ся, а конвойный на него в это время смотрел.

Через неделю Максима привезли в Уфу, в однуиз образцовых колоний, куда министр юстиции,если надо, возит на экскурсии еврокомиссарови журналистов. В знаменитую «сучью зону», гдедевяносто восемь процентов заключенных — «пи�санные», то есть сотрудничают с администрацией,то есть подписали обязательство доносить на то�варищей.

Первым делом после прожарки и душа замна�чальника лагеря Прохоров предложил Максимуподписать обязательство работать не менее двухчасов в неделю. Максим отказался: обязательствоработать всегда может быть использовано противзаключенного, всегда можно наложить на заклю�ченного взыскание, дескать, обязался работатьи не работал. Затем Прохоров предложил Макси�му написать заявление с просьбой о вступлениив «Секцию дисциплины и порядка». Это и было

194 195

бы заявлением о поступлении в секцию доносчи�ков. Максим отказался.

И пошел в карцер. За отказ от доносительстваон провел двести дней в одиночке. Потом еще че�тырнадцать месяцев в лагерной тюрьме. Он невидел солнца два года. Потом за него вступилисьмосковские правозащитники, и на короткое времяперед самым уже концом срока Максима перевелив общую зону — тоже тюрьма, конечно, но можноходить по улице из барака в барак, можно видетьдневной свет, можно вдыхать воздух.

Время от времени Максима вызывал замна�чальника Прохоров и снова и снова предлагал статьстукачом. Максим каждый раз отказывался, по�нимая, что к вечеру попадет в карцер. Формаль�ный повод находился всегда. К Максиму в камерузаходили надзиратели и говорили:

— Громов, ну, говори, где у тебя грязь?— Под раковиной посмотрите, — привычно

скалился Максим.И надзиратели записывали, что заключенный

Громов не содержит свою камеру в чистоте.— Какое еще нарушение тебе запишем? — сме�

ялся надзиратель.— Напишите, что тряпка скомканная, — ска�

лился Максим.И брал руки за спину. И отправлялся в штраф�

ной изолятор за то, что грязь под раковиной, и зато, что тряпка скомкана, — на пятнадцать суток.

Так было и на этот раз. До освобождения оста�валось чуть больше месяца. Замначальника Про�хоров вызвал к себе Максима и спросил:

— Громов, вот ты освободишься и что? Будешьписать про меня в газетах?

— Буду конечно, — отвечал Максим. — Выменя, гражданин начальник, знаете. Я и здесь немолчал, и на воле молчать не буду.

— Будешь, Громов, — взгляд начальника сталсвинцовым. — Будешь молчать! Потому что тыпопишешься у меня, прежде чем выйдешь отсю�да. — Он дернул Максима за ворот арестантскойкуртки, надорвал ворот и гаркнул: — Нарушениеформы одежды, пятнадцать суток!

Вот так Максим и оказался в штрафном изо�ляторе в последний раз. Он объявил голодовкув знак протеста. У него голова плыла от оравшихдесять дней подряд детских песенок. Он пыталсявспоминать стихи: «…Юношей гонят к черномуточилу, давят вино». И сквозь детские песенки онвсе же слышал, как гремит в камерной двери от�крывающаяся кормушка, как кричит надзиратель«Громов, на выход!» и как скрежещет в замке ключ.Встал, взял руки за спину и пошел.

Его привели в пыточную камеру, бросили напол и стали бить. Планомерно. Ногами. Максимауже били так несколько раз. Максим знал, чтонадзиратели бьют заключенного либо до тех пор,пока тот не согласится выполнить требования ад�министрации, либо до тех пор, пока не начнетсяу заключенного непроизвольная дефекация. Мак�сим знал, что они не хотят убить заключенного,бьют его «пока не обосрется», но Максим знал так�же, что надзирателям не хватит ума сообразить,что после десятидневной голодовки ему, заключен�ному Громову, просто нечем обосраться. Максимабили, а он понимал, что организм его не способенбудет дать палачам этот понятный для них и уни�зительный для избиваемого сигнал остановиться.Максим понимал, что его забьют до смерти. И в го�лове его горели слова, которые стали уже к томувремени нацбольским лозунгом: «Да! Смерть!» —калька с английского «Yes! Death!».

Эти слова становились в голове все ярче и ярче,а потом погасли. Вообще погас свет. Все исчезло.

196 197

Максим погрузился во тьму. Но потом вдруг вып�лыл из тьмы и открыл глаза. Это была еще несмерть. Это была потеря сознания.

Увидев, что заключенный пришел в себя, над�зиратели продолжили избивать его. Да! Смерть!Мир вокруг Максима погас снова. Тьма стала со�вершенной: не было больше ни надзирателей, нитюрьмы, ни замначальника Прохорова, ни прези�дента Путина, ни писателя Лимонова, ни Максима,ни его маленькой дочки, ни — самое главное —боли. Да, смерть.

Но и это была еще не смерть. Максим очнулсяи почувствовал холод. Резь в запястьях и холод.И вода хлестала ему в лицо, и затекала в ноздри,и не давала дышать. И только когда воду убрали,Максим понял, что, пока он был без сознания,его подвесили за наручники к тюремной решеткеи бьют ему в лицо из пожарного брандспойта. И вотчто это была за боль в запястьях. И вот что этобыла за вода в ноздрях.

Максим снова потерял сознание, а очнулся ужев камере. Живой. Живой, судя по тому, как болеловсе тело и как особенно саднили перетертые на�ручниками запястья.

Через месяц, когда пришел Максиму срок ос�вобождаться, раны уже почти зажили. Обычнозаключенных отпускают в десять утра, перед от�правкой домой дав им побриться и принять душ.Но политических отпускают на рассвете. Нарочно,чтобы не встречали у тюремных ворот правозащит�ники и журналисты.

Было теплое летнее утро. Самый рассвет. Крас�ное рассветное солнце. Ворота открылись на не�большую щель. Максим шагнул наружу. Дорога отлагеря прочь петляла вольно. Домишки какие�то,перелески. Из ближайшего перелеска к Макси�му бежали люди, три человека, двое мужчин

и женщина. Максим на секунду подумал, что этопровокаторы, но через мгновение уже призналв этих бегущих людях своих товарищей, которыезнали, знали, что политических отпускают на рас�свете и караулили тут с полуночи.

Они обнялись. И пошли в обнимку, пошлимимо перелесков к реке Белой. Максим снял с себяодежду и вошел в воду. Сел на кургузый каменьпосередине реки. И встречавшая его девушка про�тянула ему «жилетовскую» бритву, карабкаясь покамням, оскальзываясь в воду и смеясь, что замо�чила сандалии. И Максим скоблил щеки, и бритвабыла острой, и вода была холодной, и солнце былотеплым.

И вы не знаете, какое это счастье.

198 199

Ãëàâà 9ÍÀÒÀËÜß ÌÎÐÀÐÜ:ÊÐÀÑÈÂÀß ØÀÒÅÍÊÀÑ ÊÀÐÈÌÈ ÃËÀÇÀÌÈ

— Мне запрещен въезд в Россию! Илья! Мнезапрещен въезд в Россию!

Израильский рейс прилетает поздно. Тот залв аэропорту Домодедово, где стоят будки паспорт�ного контроля и проведена красной краской пополу символическая линия российской границы,был пуст. Ни души. Поэтому крик получилсягулкий.

— Мне запрещен въезд в Россию! Илья!Десять часов назад Наташа Морарь гуляла еще

со своим женихом Ильей Барабановым вдоль моряв Кесарии. Они были в командировке. Команди�ровка больше была похожа на отпуск или экскур�сию. Они отстали от группы российских журна�листов, приглашенных в Израиль узнать что�то тамтакое про Холокост, и бродили, взявшись за руки,по пляжу. Был декабрь 2007 года, двадцать градусовтепла. Ветер трепал длинные Наташины волосы.Ветер сорвал штандарт с флагштока приморскойгостиницы и тащил куда�то в сторону Ливана. Ве�тер гнал волны на песок к их ногам, и Наташа убе�гала от волн и смеялась, когда промочила санда�лии. Но было нестерпимо грустно. Они прожиливместе целый счастливый год и теперь как будтопрощались друг с другом. Было так грустно десять

часов назад, как будто они знали, что действитель�но прощаются друг с другом.

Четыре часа назад они сели в самолет в Тель�Ави�ве и самолет взял курс на Москву. Наташа виделав иллюминатор мрачное по ночному времени мореи рассыпанные по морю огонечки теплоходов и яхт.Они дремали, обнявшись, целых два часа передрасставанием потратив на сон.

Сорок минут назад, когда самолет приземлил�ся, они шли по аэропортовому рукаву в заполош�ной и суетливой толпе, каковую умеют составитьтолько евреи, если вести их куда�то толпой: «Со�нечка, где твоя корзинка?.. Дети, дети, держитесьза руки, вы потеряетесь, дети!.. Яша, закутай горло,у тебя кардиостимулятор!..»

Они стояли в очереди к будке паспортного кон�троля почти в самом хвосте этой заполошной тол�пы. Наконец Наташа подошла к пограничнице,протянула свой паспорт гражданки Молдавиии поздоровалась. Пограничницы же в этих стек�лянных будках традиционно суровые и не здоро�ваются никогда. Они только смотрят строго нафотографию в паспорте, на тебя, опять на фото�графию. Как всякому пересекающему российскуюграницу иностранцу, Наташе захотелось пустить�ся в пояснения, что, дескать, документы у неев полном порядке, что между Молдавией и Рос�сией — безвизовый режим, что Конституция РФгарантирует свободу передвижения… Но Наташасмолчала, понимая, что пограничница не улыба�ется и не здоровается просто по привычке, а нев связи с тем, что увидела молдаванку. Мрачнаяженщина долго рассматривала Наташин паспорт,засовывала его в какой�то сканер, стучала по кла�вишам компьютера — так долго, что соседниеочереди иссякли, Илья прошел паспортный кон�троль в другом окошке и отправился поджидать

200 201

чемоданы, долженствовавшие с грохотом вывалить�ся из чрева аэропорта на транспортерную лентуи кружиться на транспортерной ленте, ища хозяев.

Он прошел паспортный контроль, и вокругНаташи никого не стало на российской границе.И когда никого не стало, пограничница спросила:

— Вы Морарь Наталья Григорьевна?И Наташа испугалась. Потому что в молдав�

ских паспортах не пишут отчеств. Узнать отчествоиз паспорта пограничница не могла. Стало быть,узнала из компьютера: из письма какого�то, изпредписания — от безликой государственной ма�шины, которая, оказывается, ищет зачем�то На�талью Григорьевну Морарь, внесла ее в память,пока та разгуливала с любимым человеком по пля�жу в Кесарии. Ничего хорошего из такого вопросане следовало. Наташа ответила:

— Да, я Морарь Наталья Григорьевна.Явился старший пограничный офицер. Ото�

звал Наташу в сторону, повел в какую�то комнату,попросил предъявить пресс�карту, попросил пока�зать билет, спросил, нету ли каких еще докумен�тов, удостоверяющих личность, и потом сказал,наконец:

— Вам, Наталья Григорьевна, запрещен въездв Россию. Вы сейчас полетите обратно в Израиль.

— Почему? На каком основании? — залепета�ла Наташа, потом взяла себя в руки и сказала: —Во�первых, представьтесь.

— Я имею право не представляться, — совралофицер. — Основанием для вашей высылки служитпредписание из центрального аппарата Феде�ральной службы безопасности России... — Нагро�мождение родительных падежей, хотелось спать,спать обнявшись, а потом проснуться, улыбнуться,пойти варить кофе… — Я просто исполнитель.Я не имею права ничего объяснять.

Обрывки мыслей замелькали у Наташи в голо�ве. Она представила, как бесконечно кружится наленте транспортера ее невостребованный чемодан.Она представила, как возвращается в Израиль.

— Подождите, в какой Израиль? У меня же нетмногократной израильской визы. Меня же не пу�стят в Израиль!

— Я не знаю. — Офицер пожал плечами. — Бу�дете летать между Москвой и Тель�Авивом хоть всюжизнь. Это нас не касается.

Наташа растерялась. Оглянулась вокруг. В заленикого не было. Мигала над головой лампочкадневного света, подражая звуку, с которым мог быбиться об эту лампочку мотылек. Москва, в кото�рой Наташа прожила последние шесть лет жизни,была вот она — за стеклянными матовыми стенами,но туда нельзя было попасть. «А как же кварти�ра? — подумала Наташа. — Я же снимаю квартиру?А вещи? У меня же нет даже сменной одежды?»

Тут из�за будки паспортного контроля выгля�нул Илья. По правилам, после прохождения пас�портного контроля ему надлежало идти получатьчемодан, но он вернулся, потому что Наташа всене шла. До Ильи было метров двадцать пустогопространства, но Наташа крикнула Илье:

— Мне запрещен въезд в Россию! Илья! Мнезапрещен въезд в Россию!

И Илья тоже начал кричать. Из�за красной ли�нии, не пересекая границы, он кричал погранич�никам, что те не имеют права, что тут в аэропортукак минимум две телевизионные камеры, что сей�час придет корреспондент радио «Эхо Москвы»…А пограничный офицер сказал ему:

— Если вы действительно хотите помочь своейподруге, пойдите и купите ей билет в Кишинев,домой. Иначе я вынужден буду отправить еев Тель�Авив.

202 203

Журналисты, с которыми Наташа ездила в Из�раиль, скинулись и купили ей билет в Кишинев.Несмотря на поздний час, Илья позвонил ЕвгенииАльбац, заместителю главного редактора своегожурнала. Сказал, что Наташу не пустили в страну.И когда он говорил это, его голос дрогнул.

А Альбац, строго�настрого запрещавшая ка�кие бы то ни было романы на работе, не знала, чтоу Наташи и Ильи роман. И когда Илья позвонилей ночью, она подумала, что не может у человекатак дрожать голос, если в страну не пустили простоего коллегу.

Не прошло и часа, как Альбац приехала в аэро�порт. Она привезла с собой адвоката, корреспонден�та радио «Эхо Москвы» Ирину Воробьеву, круасса�ны и бутылку воды. От адвоката не было никакоготолку. Воробьева каждые полчаса выходила в эфирс новостью о том что журналистке оппозицион�ного журнала The New Times Наталье Морарь зап�рещен въезд в Россию, но толку тоже никакого отэтого не было. Толк был от круассанов. Наташабыла голодна.

Каким�то чудом Альбац разрешили пройтик Наташе ненадолго через «зеленый коридор».Через лабиринт матовых стекол, мимо машины,которая видит чемоданы насквозь. Альбац шлапередать круассаны. Ее трясло. Она говорила На�таше, чтобы Наташа не волновалась. Что пройдетвсего несколько дней, и недоразумение разрешит�ся. Но ее трясло.

Илье тоже разрешили пройти к Наташе через«зеленый коридор». Принести ее чемодан и би�лет авиакомпании Air Moldova. Они прощались,стоя по разные стороны символической краснойлинии, обозначавшей российскую границу. Ря�дом с ними стоял пограничный офицер. Наташа

просила офицера уйти ненадолго, оставить их вдво�ем, но он не ушел.

Наташа вдруг вспомнила, что в ее чемоданележат купленные в Израиле подарки для Илюши�ной мамы, а в Илюшином чемодане лежат подаркидля ее мамы. Раскрыла чемоданы и начала пере�кладывать подарки. Соль с Мертвого моря, кусокбелого известняка, из которого выстроен Иеру�салим, кипарисовый крестик, блузочки, сарафан�чики… И еще выяснилось, что многие женскиеи мужские вещи перепутаны, лежат в чемоданахи обнимаются. И Наташа стала перекладыватьвещи, разлучая их. И тут офицер сказал:

— Ну, все! Пойдемте.Молодые люди поцеловались через красную

линию. Илья сказал:— Не бойся, мы тебя вытащим.Наташа взяла чемодан и зашагала вслед за офи�

цером. То, что она чувствовала, — это была своегорода эйфория. Как раненый человек несколькоминут еще думает, будто может идти. Она шлаи думала, что назавтра начнется ради нее скандалв средствах массовой информации. Она думала,что подключатся адвокаты. Что ее друзья право�защитники… Потом она оглянулась. Илья стоялна красной линии и смотрел на нее. И тут к горлувпервые подкатили слезы — горькие, детские, бес�сильные.

Офицер привел ее в крохотную комнатку. Дваметра на три. В комнатке была розетка, лавка, со�ставленная из четырех пластмассовых стульев, и ниодного окна.

— Меня депортируют? — собралась с мыслямиНаташа. — Депортация возможна только по ре�шению суда.

— Вас не депортируют, — парировал офицер. —Вам запрещен въезд.

204 205

— Тогда почему я должна находиться в камередля депортированных? Почему я не могу посидетьв зале ожидания, в баре?

— Заходите!Офицер мягко подтолкнул Наташу в эту камеру

без окон и закрыл за Наташей дверь.

Ìûñëè èçãíàííèêàНаташа сидела в этой крохотной камере и раз�

ные мысли прыгали у нее в голове. Когда это на�чалось? Почему? Когда? В школе? Как это полу�чилось, что еще в школе она была неизменнойзаводилой всех ребяческих бунтов и революций?Почему? Она не должна была. Она должна былабыть тихой и благодарной. Девочка из маленькогогорода Хынчешты, из такой провинциальнойдыры, где нет ни малейшего шанса не то что нахорошее образование и карьеру, а даже и на при�личное замужество. Потому что все мужчины, ко�торые чего�то стоят, заведомо уехали из Молдавиина заработки в Москву. Девочка из полунищей се�мьи, где целую неделю на ужин может быть толькопустая фасоль или пустые макароны. Где в качествероскоши покупают только цветы и газеты. Потомучто цветы прекрасны, девочка, а в газетах пишутпро большой и сверкающий мир, в который тыникогда не попадешь, бедная девочка.

Все, что могла сделать для Наташи мама, такэто переехать в Кишинев и отдать дочку в русскуюшколу: может быть, когда�нибудь, как�нибудь…Но школа была плохонькая. С этаким образова�нием нечего было и мечтать о поступлении в уни�верситет. И тут Наташе повезло: в их плохонькуюшколу пришла подрабатывать учительница физи�ки из самого лучшего в Кишиневе частного лицея

«Гаудеамус». Эта учительница решила почему�то,что Наташа — математический гений, и уговориладиректора лицея, где обучение стоило невероят�ные для Молдавии сто долларов в месяц, взятьдевочку бесплатно.

Наташа должна была быть тихой и благодарной.Но однажды эта самая учительница запретила зак�рыть окно во время урока, а под окном сидела На�ташина не подруга даже, а просто одноклассницаЛюда. Люда была простужена в тот день. Ей былохолодно сидеть под открытым окном. Ее знобило.А Наташе вдруг показалось, будто нет ничего насвете важнее этого окна и этой простуженнойЛюды, и она крикнула учительнице: «Так женельзя!» И дети ведь всегда кричат вместе: оникричали, что надо закрыть окно, а учительницапоставила им всем двойки. Дети взбунтовались,ушли с урока, нажаловались директору. А на сле�дующий день учительница подготовила от именидетей письмо, в котором говорилось, будто не былоникакого окна и никаких несправедливых двоек,а просто они дурные дети. И на уроке учительницапотребовала, чтобы дети это письмо подписали.И первой она обратилась к Наташе Морарь, своейлюбимице, своей протеже, которая должна былабыть тихой и благодарной.

— Ну, Наташа, подписывай.Наташа встала, потому что школьный этикет

предполагал вставать, когда к тебе обращается учи�тель. Подошла к учительскому столу, раз уж встала.Посмотрела на лживое письмо на столе и сказала:

— Нет, я не подпишу.И направилась к выходу. Это ее «нет» означало

потерю покровительницы и отчисление из лицея«Гаудеамус». «Нет» означало, что ради простужен�ной одноклассницы Люды Наташа упустила свойединственный шанс. Девочка подошла к двери,

206 207

распахнула дверь и шагнула вон из класса, как свя�той Симеон — в глухонемые объятия смерти. Ноесли у святого Симеона за спиной гулюкал Младе�нец, то у Наташи за спиной был грохот отодвигае�мых стульев, ропот и топот ног. Весь класс выходилза ней следом. И, даже не оглядываясь, Наташапоняла, как это, как это бывает, когда тебя под�держивают люди, когда люди, черт их возьми, идутза тобой. И никто не отчислил ее из лицея «Гау�деамус». И в одиннадцатом классе, увлекшисьпротив ожиданий не математикой, не физикой,а социологией, Наташа написала научную работупро возможности скрытого психологического вли�яния на молодежь, и директор лицея с гордостьюпослал эту Наташину работу на конкурс учени�ческих научных работ в Москву.

Трик�трак! Дверь в камеру для депортирован�ных открылась. Давешний офицер ввел бессловес�ного и испуганного таджика. Таджик присел накраешек лавки, а офицер вышел и снова запердверь.

— Здравствуйте, — улыбнулась Наташа. — Вастоже депортировали?

Таджик не отвечал. Он, кажется, не знал по�рус�ски или взял за правило никогда ничего не гово�рить в этой чужой стране, а просто беспрекословноподчиняться. Он был тщедушный человек в разод�ранной одежде. Его, кажется, избили, прежде чемдепортировать. И он все равно молчал. «Можетбыть, — подумала Наташа, — и мне надо быловзять за правило всегда молчать? Может быть, надобыло молчать с того самого дня, как я приехалав Москву?»

Она приехала в Москву на конкурс ученическихработ, когда ей было семнадцать. Она даже полу�чила какой�то приз на этом конкурсе. Но дело нев этом. Москва была первый большой город,

который Наташа увидела в жизни. Разноцветныеогни, разноцветные люди, большой и сверкающиймир, про который раньше Наташа только мечтала,что увидит его хоть одним глазком. Она ходилав музеи, посетители которых сплошь казались ейумными. Она ходила в театры один другого лучше.Она не заходила в дорогие магазины на улицах, нопокупатели дорогих магазинов казались ей неве�роятно красивыми.

Конкурс происходил в Университете. Наташазашла на университетскую территорию, огромныеучебные корпуса обступили ее, обхватили ее, каккаменные ладони. И она подумала, что большевсего на свете хочет учиться здесь. И летом того жегода она вернулась в Москву — поступать на соци�ологический факультет.

В Молдавии, когда дети едут поступать в Уни�верситет, принято, чтобы вместе с детьми ехалии родители. Они едут на целый месяц и с огром�ным скарбом. Они живут у московских родствен�ников. Они везут с собой продукты: круглые перцыгогошары целыми банками, серую и заранее пла�чущую брынзу, неисправимо кислое вино. Черезмесяц, когда ребенок в Университет не поступаетпо причине плохой подготовки и отсутствия де�нег на взятки, они возвращаются домой и целыйгод рассказывают, как ездили в Москву, как тамвсе бегут и толкаются и как их задерживала мили�ция за отсутствие московской регистрации.

Наташа же настояла на том, чтобы поехать од�ной. Поездка с мамой стоила бы вдвое дороже,и Наташа знала, что даже на один ее билет доМосквы и обратно денег маме пришлось у кого�тозанять. Накануне отъезда мама посмотрела по рос�сийскому телевидению программу «Человеки закон» про взятки в вузах, в этой программесказали, что взятка за поступление на социологи�

208 209

ческий факультет МГУ — это двадцать пять тысячдолларов. Больше, чем стоила их Кишиневскаяквартира.

— Не езди никуда, — сказала мама. — Это бес�полезно.

Но Наташа все равно поехала. Из всех абиту�риентов отлично сдали экзамен по математикетолько четверо, и Наташа была среди них. Из всехстудентов, поступивших на бесплатное обучение,только четверть поступила без взяток, и Наташабыла среди них. Сбылась великая мечта. И темстраннее, что не прошло и пяти лет, как Наташарассорилась с научным руководителем, подняластуденческое восстание против декана и устроиласидячий пикет в приемной ректора.

Она писала курсовые работы и диплом на ка�федре политологии. Ее научный руководительвозглавлял предвыборный штаб одного из лиде�ров партии «Единая Россия», баллотировавшегосяв Московскую городскую думу. Однажды он ве�лел всем своим студентам прийти туда в штаб напрактику: отвечать по телефону, бегать по мелкимпоручениям. И все пришли, а Наташа не пришла.На следующий день при всех студентах группыпрофессор швырнул Наташину курсовую работу,так что листки разлетелись по аудитории. И онкричал, что Наташа никогда не получит более се�рьезной работы, чем подносить начальнику кофе.И он потребовал, чтобы после семинара Наташазашла к нему в кабинет.

Она зашла.— Почему ты не была на практике? — спросил

профессор.— Это противоречит моим убеждениям, — от�

чеканила Наташа. — Я пальцем не пошевелю, чтобы«Единая Россия» опять пришла к власти. Если нуж�на практика в предвыборном штабе, то я работаю

в предвыборном штабе у Ильи Яшина из партии«Яблоко» и еще в предвыборном штабе у ВиктораШендеровича, который баллотируется в Госдуму.Я принесу вам справку. И характеристику.

Профессор помассировал себе виски пальца�ми, встал, прошелся — два шага до стены и двашага обратно:

— Деточка… Я узнаю в тебе себя в молодости.Я был такой же бескомпромиссный. — Он как буд�то оправдывался. — Но ты вырастешь. Жизньсложнее. Я не помогаю «Единой России», я помо�гаю конкретному человеку, и он хороший чело�век… — Наташа улыбнулась, а профессор продол�жал: — Ну, да, он член «Единой России», но этоничего не значит…

На следующий день на заседании кафедры про�фессор этот говорил, что все его студенты работа�ют прилично и есть только одна студентка, у ко�торой ничего не получается, — Наталья Морарь.Наташе пришлось сменить кафедру и написатьдиплом на не интересную ей и не политическуютему.

А с деканом социологического факультета Доб�реньковым было еще отчаяннее. Этот Добреньковвелел развесить всюду на факультете свои верно�подданнические интервью, розданные разнымгазетам, и во всех интервью неизменно говорилось,будто Владимир Путин — это счастье для страны.Все преподаватели, имевшие сколько бы то нибыло оппозиционные взгляды, постепенно былидеканом с факультета уволены. Зато особый спец�курс начал читать человек, написавший книжкупро евреев, которые, дескать, с целью захватить длясебя жизненное пространство изводят русскийнарод.

— Простите, — спрашивал на семинарах Ната�шин однокурсник Илья Азар, — мне очень по�

210 211

нравилась ваша книга, но что же мне делать, что жемне делать, профессор, если я еврей?

Еще, Наташа выяснила это точно, декан Доб�реньков отдал своему сыну лицензию на содержа�ние факультетского кафе. Кафе было дорогое. Супстоил триста рублей, салат — двести пятьдесят,жаркое с картошкой — пятьсот, в то время как надругих факультетах в студенческих столовых напятьдесят рублей можно было наесться не слиш�ком вкусной, но вполне питательной студенчес�кой едой.

«Мы хотим есть!» — таков был лозунг, с кото�рым Наташа и ее друзья устроили первый пикет насоциологическом факультете. Они даже не требо�вали закрыть дорогое кафе. Они требовали открытьдругое, дешевое. Протесты голодных студентов лег�ко находили отклик у журналистов, мечтавшихописывать студенческие волнения, и с трудом вы�зывали гнев у президента и депутатов Госдумы,которым декан Добреньков писал письма, что,дескать, «ОД�групп» представляет собою угрозу по�литическому строю, финансируется Центральнымразведывательным управлением США, пропаган�дирует гомосексуализм и склоняет молодежьк оранжевой революции, как на Украине. Про го�мосексуализм декан писал, потому что у Наташибыл тогда роман с девушкой. Про оранжевую ре�волюцию писал, потому что в Кремле оранжевойреволюции боялись. Но приказом ректора кафевсе же было закрыто, и сын Добренькова потерялэтот бизнес.

«ОД�групп» — так называлась компания сту�дентов, организовывавших эти протесты. Абб�ревиатуру ОД журналисты склонны были расшиф�ровывать как «ответ Добренькову». На самом жеделе ОД значило «Отряд Дамблдора» — дети на�читались сказок про Гарри Поттера.

И они не остановились на устройстве дешевогокафе на факультете. Они потребовали возвраще�ния инакомыслящих преподавателей. Они потре�бовали сторонней комиссии, которая проводилабы конкурс на замещение профессорских долж�ностей. Они врывались в приемную к ректору,садились на пол двадцать человек, галдели и неуходили до тех пор, пока ректор не выходил к ними не выслушивал требования, что студенты, ока�зывается, хотят не только есть, но и учиться.

Впрочем, к концу Университета, о котором онатак мечтала, Наташа уже знала, что в Университететолько сдает экзамены, а учится за пределами уни�верситетских аудиторий. Она сорвала при входев главное здание стикер с портретом МихаилаХодорковского, недавно посаженного в тюрьму.Ходорковского ей было жалко: у него был благотво�рительный проект «Открытая Россия» — образова�ние для провинциальных детей, и она, девочка изгорода Хынчешты слишком хорошо знала, какимчудом в ее маленьком городе стала бы одна из орга�низованных Ходорковским школ, если бы городбыл российским, а не молдавским.

На митингах в поддержку Ходорковского в Мос�кве у Басманного суда Наташа преодолела жгучийстыд, когда надо было в первый раз развернутьплакат и стоять с плакатом на виду у всех. Еще наэтих митингах она познакомилась с МаринойЛитвинович. Еще подружилась с молодыми пра�возащитниками и стала организовывать с нимимолодежное движение «Я думаю», цель которогобыла — думать. Они устраивали митинги, с однойстороны, и с другой стороны — лекции в Высшейшколе экономики, на которые приглашалисьлучшие в стране экономисты вроде Андрея Илла�рионова, любимые писатели вроде Виктора Шен�деровича.

212 213

На одном из митингов «Я думаю» Наташа по�знакомилась с журналисткой Евгенией Альбац,которая стала приглашать Наташу с друзьями каж�дый вторник к себе домой на ужин. Они разгова�ривали. Они ели приготовленную Альбац вкуснуюеврейскую стряпню — форшмак, имберлах —и разговаривали с оппозиционными политиками,журналистами и экономистами, которых Альбац,пользуясь журналистскими связями, приглашала«поговорить с детьми».

Однажды вечером завсегдатай этих вторничныхпосиделок, один из руководителей «Открытой Рос�сии» Александр Осовцов отозвал Наташу в сторон�ку и спросил:

— Ты хотела бы работать в «Открытой России»?— Ну, — Наташа попыталась сохранить хлад�

нокровие. — Наверное, мне было бы интересно.— Тогда приходи завтра на Колпачный, пого�

ворим, — резюмировал Осовцов и пошел прочь,опираясь на свою знаменитую палку с серебрянымнабалдашником. А Наташа вышла на лестницу,подождала, пока Осовцов уйдет, и раз пятьдесяттреснулась лбом об стену от восторга, потому чтоработать в «Открытой России» — это была мечтапоглавнее мечты учиться в Московском универ�ситете.

Трик�трак! Дверь пересыльной камеры в аэро�порту Домодедово открылась, пограничный офи�цер ввел еще одного депортируемого таджикаи снова запер дверь. Таджик был в тренировочныхштанах, в майке и в тапочках, несмотря на декабрь�ский холод. Наташа подумала: «Ой, у меня же нетникакой теплой одежды! У меня же вся теплаяодежда осталась в Москве!» На всякий случайулыбнулась таджику и поздоровалась с ним. Ноон молчал. И Наташа вернулась к мысли: «Я за�мерзну».

В Колпачном переулке был офис принадлежав�шей Михаилу Ходорковскому компании ЮКОС.И офис благотворительной организации «Откры�тая Россия» тоже был там. А мерз на КолпачномИлья Барабанов, который влюбился в Наташу ещево время митингов «Я думаю», совсем потерял го�лову во время вторничных посиделок у Альбац,а теперь мерз под окнами «Открытой России»и ждал, пока Наташа окончит работу. Наташа от�казывалась понимать, что Илья влюблен в нее,считала Илью просто своим другом, выходила изофиса, шла с Ильей пить кофе и по�дружески рас�сказывала ему про серьезный роман, который про�исходил у нее тогда с известным политиком оп�позиционного толка. Илья слушал и умирал ототчаяния. Но все равно приходил на Колпачный,все равно мерз и все равно слушал Наташины от�кровения, как лучшая подружка.

Через пару месяцев после начала Наташинойработы счета «Открытой России» были аресто�ваны: государство планомерно пожирало ЮКОС,и в конце концов дело дошло до юкосовской бла�готворительной программы. Осовцов честно ска�зал Наташе, что денег больше не будет, предложилуйти или, если есть возможность, довести образо�вательные проекты до весны, до конца учебногогода. Одновременно Осовцов сказал, что гото�вится Гражданский Конгресс, международнаяконференция, где будут оппозиционные полити�ки и правозащитники. И что можно поработатьна Гражданском Конгрессе пресс�секретарем. ИзГражданского Конгресса выросла коалиция «Дру�гая Россия». Через несколько месяцев «Другая Рос�сия» поделилась на политическое и правозащитноекрыло. Политики Каспаров, Касьянов и Лимоновпринялись организовывать Марши Несогласных.Правозащитники ворчали, что нельзя, дескать,

214 215

участвовать в одних маршах с Лимоновым до техпор хотя бы, пока на его знаменах красуются про�летарские серпы и молоты, похожие на свастику,и пока на сайте его партии красуется программа93�го года, где черным по белому написано, чтолибералов надо вешать.

На одной из конференций «Другой России»с участием Каспарова давнишний, еще с пикетовв поддержку Ходорковского, Наташин друг ВаняНиненко встал и спросил у Каспарова прямо, дей�ствительно ли ему нравятся свастики и правда лион разделяет лимоновское желание вешать либе�ралов, раз шагает с Лимоновым в одном строю.

Каспаров раскричался. Он кричал Ване Нинен�ко, который защищал Ходорковского, устраивалмитинги в поддержку политзаключенных и орга�низовывал лекции «Я думаю», что Ваня Ниненконарочно нанят Кремлем, что этот его вопрос —провокация, что ему, Ване Ниненко, хорошо зап�латили в Кремле за этот вопрос.

А для Наташи Ваня Ниненко было вроде тойодноклассницы Люды, которую знобило под от�крытым окном. Только роднее. С одноклассницейЛюдой Наташа не выпивала по ночам в общежи�тии, обсуждая Бодрийяра, не устраивала «ОтрядДамблдора», не делила хлеб. А с Ваней выпивала,обсуждала, устраивала и делила. Она встала и ска�зала:

— Гарри Кимович, простите, вы только чтообидели хорошего человека. Он мой друг. Я могуручаться, что он не нанят Кремлем ни разу. Он про�сто хотел спросить, и мне кажется, вы могли быответить, что за время такое наступило, что можномаршировать под свастиками с людьми, предла�гавшими кого бы то ни было вешать.

Конференция закончилась. В фойе к Наташеподошла Марина Литвинович, работавшая тогда

каспаровской помощницей и членом политсовета«Другой России». Подошла и сказала, что элемен�тарная дисциплина не позволяет пресс�секретарю«Другой России» так резко выступать против ли�дера на публичной конференции.

А друзья рассказали Наташе, что после этогоее выступления и до того, как встретить Наташув фойе, Литвинович кричала: «Кто она такая, этаМорарь! Как она смеет! Я сделаю все, чтобы еев «Другой России» не было».

Вечером эту историю Наташа рассказала другусвоему Илье в кафе «Билингва», где шумно, дешево,очень невкусно, книжный магазин, и собираютсялюди, которым важно, чтобы было дешево и чтоббыл книжный магазин. Тут�то у Ильи и возникплан. Это был план, стратегия: на следующий деньвечером он выпивал со своей начальницей, замес�тителем главного редактора оппозиционного жур�нала The New Times Евгенией Альбац и к словуввернул, что Морарь, дескать, уходит из «ДругойРоссии».

— Наташка! — позвонила Альбац Наташе не�медленно. — Наташка! — У Альбац есть манеравставлять во все имена уменьшительные суффик�сы (Наташка, Илюшка, Барабашка). — У меня ге�ниальная идея! Приходите к нам работать!

— Я же не журналист, — опешила Наташа.— А ничего! Научим! Понимаете, — у Альбац

есть манера сразу пускаться в объяснения. — Жур�налистика — это такая профессия, которую надопопробовать, чтобы понять, будете ли вы зани�маться ею всю жизнь. Приходите! Попробуйте!

И Наташа пришла. В сущности, ей просто не�куда было деваться. Людей, работавших на «От�крытую Россию» Ходорковского и тем более на«Другую Россию» Каспарова, ни на какие другиеработы не берут. Разве только в последний оппо�

216 217

зиционный журнал The New Times или на после�днюю оппозиционную радиостанцию «Эхо Мос�квы».

Наташа не умела брать интервью, не умела за�давать вопросы, не умела придумывать темы, неумела проверять факты, не умела складывать слова.Каждый понедельник, тем не менее, ей надо былозаявить на редколлегии тему в очередной номери каждый раз к пятнице ей надо было написать наэту тему статью. Илья, сидевший с нею за сосед�ним столом, помогал ей. Он был опытным журна�листом, хоть и на год Наташи младше. Неповтори�мая атмосфера запуска нового журнала, когда людиработают без сна, спорят до хрипоты и все времячто�то вместе выдумывают, — она была такова, этаатмосфера, что люди в этой атмосфере влюбляют�ся друг в друга, особенно если этим людям чуть задвадцать. Однажды вечером, когда Альбац, обыч�но подвозившая Наташу домой, уехала в коман�дировку, проводить девушку домой взялся Илья.В такси на заднем сидении он только взял Ната�шу за локоть и только немножко потянулк себе. Но это было как разряд электрическоготока. Как бархатная молния.

В это время Наташа делала расследование про«черную кассу» Кремля. Про то, что если полити�ческая партия находит себе спонсора, то спонсорсначала должен отправлять свои пожертвованияв Кремль, и оттуда уже деньги будут перечислятьсяпартии за вычетом двадцати процентов. До этогоНаташа делала расследования про связи Кремляс «Райффайзенбанком» и про связи Кремля с со�циологической службой ВЦИОМ.

Они ехали в такси и целовались. Они не думалио том, что через пару месяцев знакомый из адми�нистрации президента скажет Илье по секретуза кружкой пива, что Наташиными расследова�

ниями очень недовольны на самом верху. Они це�ловались и не думали, что через десять месяцев,прочтя очередную Наташину статью, замглавыадминистрации президента скажет: «На хуй этуМорарь!» Они целовались и не думали, что черезгод Наташе будет запрещен въезд в Россию. Еслиони о чем�то и беспокоились, так только о том,как скрыть свой роман от начальницы.

Трик�трак! Кишиневский самолет улетает нарассвете. Пограничный офицер отпер дверь пере�сыльной камеры, вывел Наташу, провел по пусто�му еще аэропорту, составляя ей конвой, и посадилв самолет. Стюардессы были сонные. Зато пилотбыл лихач, или, возможно, чем�то расстроен.С середины взлетной полосы он решительнее, чемпринято, потянул штурвал на себя, и самолет ушелвверх свечкой.

ÂîçâðàùåíèåИлья приехал к ней в Кишинев буквально че�

рез пару дней. Потом приехал еще через неделю.Потом еще через неделю. Первое время Наташанаходилась в состоянии эйфории, каждый деньраздавала интервью, писала запросы в консуль�ство, подавала жалобы в суд. Но эйфория прошла,и Илья стал замечать в глазах Наташи особый видтоски. Тоска ведь различается. Есть неповтори�мое выражение тоски в глазах у людей, сидевшихв тюрьме. И другое выражение тоски — у людейтяжело больных. А такой тоски, как у Наташив глазах, Илья никогда прежде не видел. Он ни�когда прежде не видел глаза изгнанника.

Разумеется, ни через несколько дней, как обе�щал Илья в аэропорту, ни через неделю, ни черезмесяц вернуть Наташу в Москву не удавалось.

218 219

Странички в паспорте Ильи быстро заполнялисьштампами о пересечении государственных границРоссии и Молдавии.

Кроме Ильи, навещать Наташу в Кишиневеприезжали и другие московские знакомые. При�езжал Никита Белых, лидер оппозиционной партии«Союз правых сил», блондин, похожий на огром�ного медведя, принципиально не пьющий спирт�ного, чтобы спьяну не зашибить кого�нибудь, нов Кишиневе развязавший, весело выпивавшийс Наташей всю ночь и танцевавший с Наташейв барах. Приезжал журналист Олег Кашин. Тот нетанцевал, а долго с Наташей разговаривал и, вер�нувшись в Москву, написал в одном из журналов,финансируемых властью, что Евгения Альбац на�рочно подвела Наташу под депортацию, чтобыустроить скандал и раскрутить журнал The NewTimes на этом скандале.

А месяца через три в очередной из приездовИльи они пошли в магазин для новобрачных, ку�пили обручальные кольца, слишком широкие поих тонким пальцам, и расписались в районномЗАГСе без всякого шума, без белого платья, безлимузина и без букета невесты.

Илья был уверен, что теперь Наташу пустятв Россию, ибо она жена российского гражданина.Наташа была уверена, что никуда ее не пустят, ночерез несколько дней после тихой своей свадьбыпоехала с Ильей в аэропорт и села в самолет Ки�шинев — Москва. Потому что теперь она была же�ной этого человека и, следовательно, готова былаехать с ним хоть на край света. Ее только смущало,что они летели не одни, что из Москвы лететьи проходить границу вместе с ними понаехаложурналистов. Журналисты говорили, что неплохобыло бы предупредить еще адвокатов и правоза�щитников в Москве, но тут Наташа, дружившая

со множеством правозащитников, возражала со�всем категорически:

— Когда мы захотим завести ребенка, нам тоженадо будет предупредить об этом правозащит�ников?

В Москве в аэропорту Домодедово Наташа пер�вой из своей компании подошла к будке паспорт�ного контроля. Протянула паспорт, поздоровалась,улыбнулась. Мрачная пограничница ничего неответила и не улыбнулась в ответ. Немедленнопоявился старший пограничный офицер и сказалНаташе, что ей запрещен въезд в Россию и онадолжна покинуть страну тем же самолетом, кото�рым прилетела.

— Вы заплатите пятьсот рублей штрафа закаждую минуту задержки самолета, — припугнулофицер.

Но никто ему не поверил. Наташа, Илья, кор�респондент The New Times Армина Багдасарян,корреспондент «Эха Москвы» Владимир Варфоло�меев и еще двое корреспондентов телеканала RTVIсели на лавочки в транзитном зале и стали требо�вать, чтобы офицер принял у них заявления о на�рушении права на свободу передвижения, чтобыпропустил к ним адвоката, который ждал снару�жи, чтобы принес им воды… Но заявлений неприняли, адвоката не пропустили. Телевизионщи�ки вышли было покурить, но их скрутили в курил�ке и насильно протащили через границу. АрминаБагдасарян вышла в туалет, ее поймали у туалетаи тоже насильно перевели через границу. Влади�мир Варфоломеев никуда от Наташи и Ильи неотходил. К нему подошли милиционеры, заломалиему руки и перевели через красную линию. Ната�ша и Илья остались одни.

Мимо шли и шли пассажиры к будкам пас�портного контроля. Самолет на Кишинев улетел.

220 221

Теперь молодым людям предстояло провестив аэропорту как минимум сутки, если, конечно, непредполагать такого чуда, что Наташу пустят в Рос�сию. Илья все еще надеялся. Друзья звонили емуи говорили, что Путин в курсе их истории и чтовопрос сейчас «решается на самом верху». Наташане надеялась. Как можно было надеяться, что Пу�тин пожалеет молдавскую девчонку?

Они не взяли с собой никаких книжек. От нече�го делать они читали испорченные миграционныекарты, валявшиеся на полу. Какой�то человек, на�пример, не знал, как написать русскими буквамисвою фамилию, несколько раз зачеркивал и писалто Ароян, то Аронян.

Хотелось есть. Из еды был только кофе в ко�фейном автомате. Но к вечеру пограничники сжа�лились, принесли Наташе и Илье пластмассовыйлоток самолетной еды — один на двоих. Журнали�стам и друзьям, стоявшим по ту сторону границы,передавать еду для молодоженов запрещалось.

Ближе к ночи рядом с ними на лавку приселкакой�то турок. Его тоже не пустили в Россию: онлетел к любимой девушке, с которой познакомил�ся на турецком курорте, но вместо туристическойвизы случайно сделал рабочую. И его не пустили.У него был целый мешок еды. Он отдал еду Ильеи Наташе, смотрел, как они ели, слушал, почемуим нельзя в страну, и не понимал.

Спать Наташа и Илья легли в транзитном залена лавочках. Было холодно. Было холодно и жестко.Под утро они совсем замерзли.

К ним подошел офицер, сказал, что Ильясвободен, а Наташа задержана и будет насильнодепортирована из страны, как только прилетиткишиневский самолет. На всякий случай Наташаи Илья связались брючным ремнем и привязалисебя брючным ремнем к лавке. За это погранич�

ники запретили им сдвигать лавки, и лежать ста�ло невозможно.

Они коротали время за игрой в слова. Из длин�ного слова в течение пяти минут следовало соста�вить как можно больше маленьких слов. Наташавсегда выигрывала. Когда на кону было слово «по�литиканство», Илья и Наташа оба первым деломсложили из его букв слово «тоска».

Прошел второй день. К ним приставили охра�ну. Пограничников, мужчину и женщину. Речио том, что Наташу арестуют, больше не шло. Свя�зываться ремнем больше не имело смысла. Жен�щина�пограничник провожала Наташу до туале�та. Мужчина�пограничник провожал до туалетаИлью. В туалете в кабинке Илья потихоньку ку�рил. В курилку его не пускали. Как�то раз, сидяв кабинке с сигаретой, Илья услышал, как в со�седнюю кабинку заходят мужчина и женщина.Женщина смеялась, а мужчина с кавказским ак�центом говорил женщине, что не обидит ее и обя�зательно даст ей сто долларов, если она сделаетему минет. Илья вышел из своей кабинки и увиделэтих двоих: мужчина, видимо, был пассажиромс какого�то южного рейса, женщина была однойиз тех мрачных пограничниц, которые сидят в буд�ках паспортного контроля, никогда не здорова�ются и не улыбаются.

Когда Илья вернулся, Наташа пожаловалась,что у нее болят почки. У нее больные почки. Ильявызвал врача. Врач осмотрел Наташу и сказал:

— Вам действительно нужно как следует естьи пить. И вам нельзя на холоде. Но что я могу?Я могу только попросить, чтобы вас покормили.

Тем временем в Киев с мешками еды и водывылетали друзья�журналисты, чтобы прилететьв Киев, вернуться и передать в транзитном залеаэропорта Илье и Наташе еду и воду.

222 223

Пошел третий день. Спать было невозможно.Очень трудно спать, когда холодно, сидя на жест�ких стульях. К середине третьего дня у Ильи нача�лось что�то вроде зрительных галлюцинаций. Онстал вдруг видеть свои ресницы. Ресницы распу�хали и лопались.

У Наташи болели почки. Уже очень сильно.И еще Наташа сказала, что через два дня в Россиипрезидентские выборы.

— Если мы досидим до выборов, — сказалаНаташа, — это будет выглядеть так, как будто мыпоженились и сидим тут в знак протеста противвыборов.

И Илья сказал:— Улетаем.Он позвал дежурного офицера. Ему разрешили

пойти купить билет в Кишинев. И прошло триполных дня в аэропорту, когда они сели на киши�невский самолет.

Позади них в самолете сидел человек настольконеброской внешности, что это бросалось в глаза —агент ФСБ. К ним подошла стюардесса и загово�рила с Наташей по�молдавски:

— Мы болели за вас. Мы спорили, сколько выдней продержитесь. Мы гордимся вами. Есличто�то нужно, зовите меня всегда.

Через час после взлета к пассажирам обратил�ся капитан корабля. Он сказал:

— Мы покинули пределы России!Он не сказал больше ничего. Но его интонация

значила: «Мы в свободном мире!»

Ãëàâà 10ÂÈÊÒÎÐ ØÅÍÄÅÐÎÂÈ×:×ÅËÎÂÅÊ, ÊÎÒÎÐÛÉ ÑÌÅÅÒÑßÈ ÐÀÇÌÀÕÈÂÀÅÒ ÐÓÊÀÌÈ ÎÒÒÎÃÎ, ×ÒÎ ÅÌÓ ÃÐÓÑÒÍÎ

В семь лет Валентина выучила наизусть афишу.В афише было написано: «Виктор Шендерович.В деревне Гадюкино дожди». И это была первая па�пина книга. Афиша сообщала о презентации книгив Театре Эстрады. Книга была смешная. ТеатрЭстрады смеялся. Люди, одетые во все лучшее, новсе равно плохо, смеялись над несуразностью соб�ственной жизни, когда Валентинин папа стоял насцене и читал отрывки из своей книги. Семилет�няя Валентина, кареглазая девочка с копной гус�тых и черных волос, удивительно густых и черныхдаже для еврейского ребенка, выучила не тольконазвание книги и не только название театра, нои все то, что было написано в афише мелкими бук�вами: номер типографского заказа, тираж, печатьофсетная… Девочке очень нравилось то, что папаписатель, и то, что он веселый театральный чело�век. И может взять ее за руки, показать ей три раза,как выписывать по паркету смешные кренделяногами, а потом станцевать с ней, несмотря на то,что она путает шаги. Девочка была уверена, чтоу нее совершенно особенный папа и все осталь�ные папы не такие.

Возможно, он и был необычным человеком,этот Виктор Шендерович, папа Валентины Чуба�

224 225

ровой. Для того люди и начинают заниматься те�атром, для того и складывают слова при помощипишущей машинки, чтобы быть необычными.Чтобы не просто вставать в шесть утра и тащитьсяна молочную кухню, не просто стоять там в очере�ди мрачных отцов с медицинскими справкамио том, что у них есть младенцы и младенцам нуж�но молоко. Не просто стоять в этой очереди наморозе, а учить мужиков танцевать летку�енку.Не просто наливаться мрачной отчаянной злобой,ибо какого хрена в этой стране нет молока дажедетям. Не просто воображать себе, как в ответ наобъявление о том, что молока не будет, ты пой�дешь убивать: сначала раздатчицу молочной кух�ни, потом директора молочного завода, потомвсех этих людей в сером, работающих в обкомахи горкомах КПСС, потом — политбюро во главес полумертвыми стариками… Не просто травитьсебе сердце этими ядовитыми мыслями, а:

Раз, два, туфли надень#ка!Как тебе не стыдно спать!

Давайте, мужики, давайте. Темно, черт побери,утро не наступает. По щиколотку в снегу, токаританцуют, пекари, инженеры, учителя, милиционе�ры, военные — народ, который сплошь уже пони�мает, что советское государство — это лживое бес�помощное дерьмо. Давайте, мужики, давайте.

Славная, милая, смешная енькаНас приглашает танцевать!

Конечно, он был необычным человеком. С обыч�ными людьми жизнь просто происходила, а он,Виктор Шендерович, подмечал еще и записывалприметы происходившей вокруг жизни — до тех

пор, пока записи не складывались в сатиричес�кую, не имеющую начала, середины и конца,а составленную из набора реприз книгу. Он под�мечал, например, что однажды электрички сталимолчаливыми. На рубеже восьмидесятых и девя�ностых годов люди в советских электричках мол�чали. Была полная тишина. Потому что в каждомвагоне кто�нибудь включал транзистор, и весь ва�гон — токари, пекари, инженеры, милиционеры,военные — слушали трансляцию съезда народныхдепутатов, констатировавших великие переменыв, казалось бы, наглухо окаменевшей стране. Ма�ленькая Валентина, сидя у папы на коленях и жуяединственную доступную сладость гематоген, недогадывалась, что вообще�то в электричках людидолжны разговаривать или читать книжки. Онадумала, будто это нормальное поведение в элект�ричках — слушать, замерев, транзистор.

Конечно, он был необычным человеком. Какартист на сцене чувствует тот момент, когда захва�тил внимание зала и повел зрителей за собой, какписатель чувствует, когда складываемые им слованачинают звенеть, так Виктор Шендерович по�чувствовал вдруг в начале девяностых годов, чтовсе эти мрачные токари, пекари и инженеры сло�жили вдруг усилия своих разнонаправленных вольи стали способны менять жизнь одним усилиемволи. Они выходили, полмиллиона человек, наМанежную площадь, и, повинуясь их воле, совет�ская армия покидала Прибалтику. Они требовалиотмены однопартийной системы, и однопартий�ная система отменялась. Они выходили к Беломудому, и танки, имевшие приказ уничтожить пре�зидента Ельцина, переходили на сторону прези�дента Ельцина. Это была магия. Та самая, котораявозникает в театре или на книжной странице.

226 227

Магия складывающейся истории. И конечно онбыл необычный человек, Виктор Шендерович, разсделал эту магию своим ремеслом. Маленькая Ва�лентина просто это чувствовала. Просто чувство�вала, что отец — волшебник. Как если бы он умелразводить огонь в ладонях.

Но каждый писатель знает, как складываетсяистория. В ней должно что�то сломаться, чтобыона двигалась. Гамлет должен встретить Призракаи узнать, что отец его не просто умер во сне, а убит.Анна Каренина должна влюбиться в офицераВронского, иначе она так и прожила бы относи�тельно счастливо со своим пожилым и ушастыммужем, и нечего было бы рассказывать. ВикторШендерович 31�го декабря 1994 года должен вклю�чить телевизор и узнать, что федеральные войскавошли в Грозный, что в этих новогодних танкахсидели мальчишки�новобранцы, что все они рас�стреляны из гранатометов мятежниками и чтосгоревший в танке человек похож на обугленноеполено. Валентина этого не видела, ее отправилиспать. Ей в спальне включили елку, чтобы нестрашно было одной в темноте. Она спала, а отецс матерью на кухне долго разговаривали о том, каки кто в демократическом правительстве новой сво�бодной России может принимать такие идиотскиерешения и отдавать такие жестокие приказы.

Хотя бы чтоб не сойти с ума, Виктору Шенде�ровичу пришлось представить себе политиков ту�порылыми уродами и смотреть по телеканалу НТВвоенные репортажи из Чечни, дабы в лице репор�теров находить союзников своему стыду и своемугневу на решения тупорылых уродов политиков.

Каждый писатель знает, как складывается ис�тория: если в одном эпизоде герой поражен тем,какие политики тупорылые уроды, а в другом эпи�

зоде герой смотрит репортажи корреспондентовНТВ с чеченской войны, то все это для того, чтобыв третьем эпизоде телеканал НТВ предложил ге�рою делать программу про тупорылое уродствополитиков. Валентина помнит, как однажды ве�чером папа пришел домой и сказал:

— Мне предложили работу. Мне будут платитьогромные деньги, и на эти деньги меня можно бу�дет пышно похоронить.

— Почему похоронить? — испугалась девочка.— Да нет же. — Папа погладил Валентину по

голове. — Я же шучу. Просто это работа на телеви�дении. Еженедельный режим. Шутки по заказукаждую неделю. — Она уже подросла к тому вре�мени, его девочка, она уже ходила в школу, онадолжна была понять. — Просто очень трудная ра�бота, вот что я имел в виду.

Телеканал НТВ предложил Виктору Шенде�ровичу делать сатирическую программу «Куклы»,в которой политические деятели представленыбыли в виде смешных и довольно противных рези�новых болванов и говорили не злобные глупости,как в реальной жизни, а смешные глупости, чтолегче было терпеть.

Уже на следующий день папа повез Валентину,которую не с кем было оставить, на дачу к продю�серу Григорьеву. И Валентина гуляла под соснамипо огромному участку, а папа с тремя какими�толюдьми сидел на террасе огромного дома и беско�нечно обсуждал что�то. И Валентине было скучно.Она пыталась играть в куклу, которую привезлас собой, но играть не получалось. А папа разгова�ривал на террасе с тремя этими людьми. Вроде быбыл рядом, но впервые Валентине не становилосьрядом с папой весело. Затея с телевидением пред�ставлялась девочке растрачиванием волшебствавпустую, как если бы на огне, который ты умеешь

228 229

разводить в ладонях, кипятили чайник. Девочкалюбила папины книги, а телевидения не любилаи политиков — тем более, и вообще она не пони�мала, зачем политики.

Три человека, с которыми папа сидел на террасе,были продюсеры Василий Григорьев и АлександрЛевин и режиссер Василий Пичул. Эти люди ста�ли приходить домой, и Валентина слышала, какпапа ругается с ними в своем кабинете и иногдасмеется, и иногда выбегает с хохотом из кабинетаи кричит маме:

— Ты слышала? Ты слышала, как Черномыр�дин сказанул? «Хотели как лучше, а получилоськак всегда». Ха�ха�ха! Нарочно не придумаешь же!

Про Черномырдина Валентина знала теперь,что он премьер�министр. Она не смотрела ново�стей по телевизору и не читала газет, но всех по�литиков она теперь знала из папиных программ,которые смотрела раз в неделю. Она не знала, чтоговорили и делали политики на самом деле. Оназнала, что они говорили в папиных программах.Она так и представляла их себе — резиновымиболванами, не похожими ни на людей, ни на иг�рушки. И верила, что ничего не теряет, игнорируяновости, что обо всем важном расскажет ей теперьпапа этим своим смешным, то есть не страшнымспособом. Валентина была уверена, что папасильнее своих кукол. Во всяком случае, когда кук�ла�Ельцин попыталась подать на папу в суд заоскорбление чести и достоинства президента Рос�сийской Федерации, ничего плохого с папой неслучилось, а только он стал знаменит. По выход�ным дням стали приезжать к ним в квартиру ре�портеры брать интервью у папы и даже у Валенти�ны, а в школе Валентину стали спрашивать, правдали она дочь Шендеровича.

Êðîøêà ÖàõåñИзвестно же, как складывается история. Она

сильнее вас. Не автор выдумывает метафору, чтобыполучше объяснить публике, как обстоит дело.Метафора сама приходит писателю в голову и ве�дет его, как лошадь ведут под уздцы или как быкаведут за продетое в нос кольцо. Как правило, ав�тор и не предполагал тех смыслов, к открытиюкоторых ведет его метафора. Часто автор пугаетсяили не хочет верить тому что написал, увлекшисьметафорой. Но язык мудрее. В самих грамматикеи синтаксисе содержится накопленное векамизнание жизни. Грамматика и синтаксис как будтоговорят автору: «Да, малыш, жизнь такая штука. Тыже просто складывал слова по правилам и видишь,как они легли. Жизнь такая штука». Смелость пи�сателя в том и заключается, чтобы доверять своимметафорам, как смелость ученого заключаетсяв том, чтобы доверять результатам своих экспери�ментов. Какими бы ужасными ни были выводы.

Зимой 2000 года, когда президент Ельцин толь�ко�только ушел в отставку и исполнять его обя�занности остался мало кому известный новоис�печенный премьер�министр Путин, ВикторуШендеровичу пришло в голову сделать про пре�мьера программу «Куклы» по мотивам сказки Гоф�мана «Крошка Цахес».

Программа начиналась с того, что кукла�Ель�цин баюкала куклу�Путина и сетовала, до чего же,дескать, уродливый получился преемник. А кук�ла�Березовский витала над ними и обещала при�чесать куклу�Путина волшебным телевизионнымгребешком так, чтобы всем на свете уродец понра�вился.

Валентина была уже взрослая девочка. Она ужезаканчивала школу. Она интересовалась обще�

230 231

ственными науками, стихами и любовью. И совер�шенно не интересовалась ни Путиным, ни Ельци�ным, ни Березовским. Но из папиной программывсе было понятно про Березовского. Он был ка�кой�то хитрый миллионер, фактический владелецмного чего, включая Первый телеканал. Он — явнодля какой�то неприятной хитрости — выбрал сре�ди политиков удобного для себя, провел его в пре�мьеры, а теперь проводит и в президенты тоже.Так понимала Валентина политический расклад.В серьезных газетах, в серьезных аналитическихпрограммах сказать так прямо было невозможно,потребовались бы факты. Но в сатирической про�грамме метафорически сказать так было легко,и Валентина знала теперь то, о чем шепталисьв полусекретных разговорах люди, причастныек политике.

Дальше в этой программе все политики�куклыначинали восхищаться крошкой Цахесом, и толь�ко кукла�Явлинский свободна была от этого на�важдения: пыталась всех образумить, кричала, чтокрошка Цахес, дескать, урод и злобный карлик.Валенитна так и понимала политический расклад.Она считала Явлинского благородным и умным,хоть он и был куклой, как ни крути. Ей не прихо�дило в голову, что по части Явлинского папа обма�нывал ее. Телеканал НТВ в то время заключилс Явлинским договор, поддерживал его, раскру�чивал, получал деньги за поддержку и раскруткупартии «Яблоко», которую возглавлял Явлинский.Возможно, Виктор Шендерович искренне ничегоне знал об этом или не хотел знать: так или иначе,он обманул дочку, выставив Явлинского прозор�ливцем, не разделявшим всеобщих восторгов поповоду Путина.

Если бы Валентина смотрела про политикучто�нибудь, кроме папиной программы, она уви�

дела бы, что Явлинский вполне присоединялся ковсеобщему хору славословий, доставшихся пре�мьеру, стремительно набиравшему очки на по�бедоносной второй чеченской войне. Тогда онабы задала папе вопрос, как любят подростки.И папа смутился бы и мямлил бы что�нибудьтипа: «Попробуй�ка ты обойтись без славословийпо отношению к человеку, который благодаря те�левизионной пропаганде Березовского вот�вотстанет новым президентом страны». А Валентинатогда спросила бы прямо, как это любят подростки:«Не потому ли, папа, ты смеешься над Путиными Березовским, что они враги твоего Гусинского,которому принадлежит телеканал НТВ?» И папабы не знал, что ответить. Во всяком случае помол�чал бы и подумал, как вывернуться.

В конце его программы, когда кукла�Путинустроил концерт, стоял на сцене в трусах и пел«По улице ходила большая крокодила», а всемполитикам в зале слышалось, будто он поет вол�шебным голосом «O sole mio», кукле�Явлинскомуудавалось подобраться к уродцу, вырвать у него изголовы волшебные телевизионные волоски и явитьего уродство всем. Валентина так и подумала, чтоЯвлинский будет тем человеком, который наве�дет порядок. На самом же деле, никакого подвигаЯвлинский не совершил, провел бездарную пред�выборную кампанию, бюджет которой был побольшей части разворован исполнителями, вклю�чая и людей с НТВ, и едва�едва сумел протащитьсвою партию в Думу в последний раз. Но Вален�тина не поняла этого. Вероятно, и сам ВикторШендерович этого не понял.

Он понял, что происходит нечто ужасное, когда,придя однажды на работу, узнал про увольнениеодного из руководителей телеканала НТВ Олега

232 233

Добродеева. Совсем небезосновательно Шендеро�вич считал НТВ лучшим телеканалом страны: луч�шие новости, лучшие фильмы, лучшие репортеры,уникальный журналистский коллектив, выпесто�ванный Добродеевым. И вот теперь Добродеевуходил возглавлять государственный телеканал«Россия», который Шендерович небезоснователь�но считал сборищем бездарных подхалимов.Шендерович не мог понять, как это один из са�мых уважаемых в стране журналистов по добройволе переходит из категории людей, смеющихсянад куклами, в категорию кукол. Добродеев ста�новился государственным чиновником. При не�котором стечении обстоятельств можно было быизготовить куклу по его образу и подобию и запу�стить эту куклу паясничать в выдумываемых Шен�деровичем сатирических программах.

— Ты что, Олег? — ворвался Шендеровичк Добродееву. — Они же используют тебя! Они жедискредитируют тебя!

Добродеев не соглашался. Он говорил, что,наоборот, попытается насаждать на государственномтелевидении стандарты качественной и свободнойжурналистики. И, уйдя, переманил за собой целуюкогорту прославленных репортеров НТВ, за двой�ную зарплату тоже согласившихся превратитьсяиз людей в куклы.

Журналисты уходили. Ушел Аркадий Мамон�тов, репортажами которого из Чечни Шендеро�вич гордился и про которого Шендерович не зналеще, что Мамонтов станет снимать репортажи позаказу с Лубянки и однажды снимет фильм про то,что правозащитница Людмила Алексеева — анг�лийская шпионка. Ушел Эрнест Мацкявичус. Онвыпивал с Шендеровичем в клубе «Петрович»,балагурил и фотографировался, а Шендерович не

знал еще, что Мацкявичус фотографируется напамять, потому что принял уже предложение отДобродеева, и что там, на телеканале «Россия» онбудет вести предвыборные дебаты — нечестныеи несвободные, хоть всем политикам и отмереновремени поровну.

Там же, в клубе «Петрович», к Шендеровичу под�ходила редактор с НТВ, называла Шендеровичагением, говорила, что знает наизусть все его про�граммы, и Шендерович улыбался ей смущенно.А она уже тоже нанялась на телеканал «Россия»и приготовилась думать, что Путин — счастье длястраны.

Написав сценарий про крошку Цахеса, Шен�дерович перечитывал его и думал: «Не слишкомли круто?» Но он не долго так думал. Метафора,как всегда, оказалась мудрее автора. Став прези�дентом, Путин всерьез заговорил такими словами,какие Шендерович мог приписать ему, выдумы�вая сатирический сценарий. Вовсе не в шутку пре�зидент говорил про террористов, что «замочит ихв сортире», а обращаясь к чиновникам, вовсе нев шутку говорил: «Хватит сопли жевать». И народуэто нравилось, как в программе Шендеровича всемкуклам�политикам нравился хам крошка Цахес.

Метафорическая реальность «Кукол» как будтовыплеснулась из телевизора наружу. И снаружипринялась разрушать телеканал, из которого выр�валась.

Однажды ночью — Валентина была уже сту�денткой и приходила домой поздно — папа вы�шел из комнаты и сказал дочке, что телеканал НТВзахвачен. Валентина впервые включила телеви�зор не для того, чтобы посмотреть папину про�грамму или фильм какой�нибудь. Впервые —чтобы посмотреть новости. Но было уже поздно.

234 235

НТВ вместо новостей или фильмов транслировалочерную заставку, на которой написано было, чтожурналисты бастуют в знак протеста против захва�та канала. А по другим программам показывали,как в помещение НТВ врываются вооруженныелюди в масках. И как вместе с ними входит новый,назначенный Кремлем директор Альфред Кох.Кох был вице�премьером за несколько лет до опи�сываемых событий. Когда он был вице�премьером,его кукла реально существовала. Валентина зналаКоха�куклу в лицо. И теперь ожившая кукла при�шла на телеканал НТВ и заявила, что на телеканалеменяется руководство.

Журналисты устраивали митинги. Валентинадаже пыталась писать про эти митинги статьи в га�зеты. Мятежные журналисты казались ей такимиромантическими, что на короткое время онаи сама захотела стать журналисткой. Потом Ва�лентина увидела, как в последней попытке спастисвой телеканал журналисты НТВ попросили ауди�енции у президента Путина. Валентина видела потелевизору, как десять знаменитых телеведущих,включая и ее папу, приходят в Кремль и просят —кого? куклу! — не закрывать их. Валентина виде�ла, как президент говорил с журналистами с темхамоватым напором, который папа приписал быкукле в очередном сценарии. Если бы Шендеро�вич хотел представить куклу�спецслужбиста, то,наверное, приписал бы ей манеру переворачиватьдокументы текстом вниз. И Валентина видела потелевизору, как Путин переворачивает документытекстом вниз: говорит журналистам, что есть у него,дескать, компрометирующие материалы на вла�дельца НТВ Владимира Гусинского, но докумен�тов не показывает.

Боролся ли Шендерович? Боролся. Когда наНТВ работать стало невозможно, он перешел

с федерального канала НТВ на маленький телека�нал ТВ�6 вместе с группой репортеров, отказавших�ся идти к Олегу Добродееву или не приглашенныхим. ТВ�6 просуществовал недолго и тоже был зак�рыт. Ошметки журналистской команды переко�чевали на совсем уж крохотный телеканал ТВС.Одна из новостных ведущих пошутила тогда: «Ско�ро мы будем вещать в домофон». Но Шендеровичне сдавался. Он не мог больше делать «Куклы»,ибо права на идею принадлежали продюсеру Ва�силию Григорьеву, не разделявшему фрондерства.Он придумывал новые сатирические программы,иногда смешные, но никогда уже не имевшие ус�пеха «Кукол». Когда ТВС закрыли, Шендеровичстал вести сатирическую программу на радио «ЭхоМосквы». Это был еще не домофон, конечно, ноуже совсем близко к домофону.

Но он все равно боролся. Валентина помнит,как однажды папа пришел домой, посадил ихс мамой за столом на кухне и сказал, что будетбаллотироваться в депутаты Государственной Думы.Это было ужасно. Валентина представила себепапу в официальном костюме заседающим в Госу�дарственной думе и разъезжающим по городув черном «БМВ» с мигалкой.

— Да нет же, ты не понимаешь, — сказалпапа. — Конечно я не пройду ни в какую Думу. —Она была уже взрослая, его девочка, она должнабыла понять. — Дело же не в этом.

Валентина слушала и постепенно до нее дохо�дило, что задумал папа. Вот он, настоящий, пой�дет соревноваться с куклами за место в Государ�ственной Думе, и всякому, кто станет свидетелемэтого соревнования, очевидно же будет, что намиправят резиновые болваны. Валентина успокои�лась. Идея показалась ей даже забавной. Но тутпапа сказал:

236 237

— Вы только должны приготовиться, что наменя и на вас вместе со мною будут вылиты ушатыгрязи.

— А! Это я готова, — беспечно заявила Вален�тина.

И зря она так заявила. Она не была готова.Когда папа зарегистрировался кандидатом в де�путаты, когда в дом стала приходить с маленькимсыном Саввой Марина Литвинович, начальницапапиного предвыборного штаба, папа изменился.Он все так же продолжал шутить за ужином. Ношутил все больше по поводу желтых газетенок, гдепечатали про него фантасмагорическую клевету.Он приносил эти газетенки, зачитывал из них аб�зацами, и Валентина долго не понимала, что онищет поддержки. Он привык к похвалам, если нек славе. Валентина долго не понимала, что емутяжело было читать о себе гадости, и она совсемуж не понимала, почему он читает о себе гадости,как завороженный.

Однажды Валентина услышала, как папа зво�нит в какую�то редакцию:

— У вас в газете, — говорил папа в трубку, —написано, что я импотент. Так вот я готов предо�ставить редакции опровержение, трахнув журна�листку, написавшую эту гадость, если эта сука,конечно, молода и хороша собой.

На папином рабочем столе лежала газета. В га�зете опубликовано было письмо некой женщи�ны, называвшей себя лучшей маминой подругой.Валентина не знала такой подруги. Подруга на�зывала маму Людочкой, хотя Валентинина мамане терпела, когда ее имя Людмила сокращали доуменьшительного Людочка и предпочитала, что�бы ее звали Милочкой. Подруга писала, что Людоч�ка несчастна. Что Шендерович импотент и бьет

Людочку, вымещая на ней свое мужское бессилие.Что Валентна — не родная его дочь… Все былоложью с первого до последнего слова, но почему�тоне получалось просто отложить газету и не дочестьдо конца. Валентина читала, и каждое слово рас�травляло обиду. За ужином они шутили над этойстатьей, по многу раз повторяя каждую строчку,и Валентина поняла вдруг, что ты не можешь вы�держать клеветы, если не повторишь ее сам двестираз, каждый раз смеясь.

В другой какой�то день незадолго до выборовмама и папа вернулись домой вечером мрачные.Валентина знала, что они ездили поговорить к про�дюсеру Александру Левину, с которым папа начи�нал «Куклы». Может быть, какой�то новый проект?Может быть, не договорились? Но папа рассказалВалентине, что Левин целый час болтал о всякойерунде. Никаких предложений, никаких идей.Только под конец разговора сказал вдруг: «Будьтеосторожны. Мила за рулем. Можно ведь попастьв автокатастрофу...» Это была угроза, которую пере�дали папе куклы через бывшего товарища. Расска�зав это, папа взял Валентину за руки, но только нестал танцевать с ней, как в детстве, а очень серьезнопопросил не возвращаться домой поздно и вообщене ходить по городу одной.

Конечно, он боролся. Только если раньше емувсе удавалось, то теперь он всегда проигрывал.И Валентина видела, что ему, привыкшему к успе�ху, все труднее и труднее не знать успеха годами.Конечно, оставались книги. Конечно, оставалосьрадио, спектакли и эстрадные выступления. Каж�дую неделю папа говорил и говорил про неспра�ведливости, множившиеся вокруг: про юристаАлексаняна, которого держат в тюрьме, несмотряна смертельную болезнь… Про президента Путина,

238 239

именем которого буквально называют даже консер�вы — сорт квашеной капусты в банках. Он все ещесмешно говорил обо всем этом. Но и уже с каким�тосаркастическим надрывом, заменившим пре�жнюю его беззаботную веселость.

Однажды утром Валентина видела, как папавстал, собрался, как на войну, оделся потеплееи вышел из дома. Это был день первого в МосквеМарша Несогласных. По телевизору, разумеется,никакого Марша Несогласных не показывали. Нов тот же день вечером Валентина видела в блогахмного фотографий отца. Вот он на Пушкинскойплощади, где людей избивают и задерживают бой�цы ОМОН. Вот он на Сретенском бульваре: бойцыОМОН идут на него цепью, а он отчитывает их,чтоб не ходили по скамейкам, которые вообще�топредназначены для романтических посиделокс девушками, а не для того, чтобы топтать их ми�лицейскими берцами. Вот он на Чистопрудномбульваре. На трибуне. Выступает. Рядом с бывшимпремьер�министром Михаилом Касьяновым.

Рядом с бывшей своей куклой.

ÇàëîæíèöàВалентина не разделяла того папиного мне�

ния, что нужно ходить на Марши Несогласных.Папа говорил дочери, что если поэты Рубинштейни Гандлевский ходят, то и ему, значит, стыдно неходить. Валентина говорила, что, наоборот, стыд�но ходить в одних колоннах с лимоновцами, у ко�торых на знаменах нарисована почти что свастикаи в программе написано, что надо вешать либера�лов. Папа и не спорил. Наоборот, радовался по�тихоньку, что повзрослевшая дочка не ходит под�

ставлять голову под омоновские дубинки. Хотябы на Марши Несогласных. Потому что на другиемитинги либерального и правозащитного толкаВалентина ходила куда чаще, чем хотелось бы еепапе.

Жизнь ведь как устроена: ты живешь, что на�зывается, по совести, ты протестуешь, когда надопротестовать, ты не прогибаешься, ты не пресмы�каешься перед сильными… И однажды ты видишь,что научил протестовать свою маленькую девочку.Что она состоит в молодежном движении «Оборо�на». Что ее молодой человек — правозащитник. Чтооднажды она собирается, как ты собирался наМарш Несогласных, и идет устраивать пикет в под�держку какого�то там Олега Козловского, которо�го, видишь ли, незаконно забрали в армию. Какогочерта! Пусть хоть всех молодых людей совершен�но незаконно заберут в армию навсегда. Почемутвоя маленькая дочка должна ходить за них подомоновские дубинки? Но вот ты ходил на МаршНесогласных. И как ты теперь объяснишь девоч�ке, что умираешь от страха, пока она там стоитв своем пикете?

Пикет в защиту Олега Козловского в конце де�кабря 2007 года действительно закончился дляВалентины плохо. Это был разрешенный пикет.Милиция охраняла пикетчиков до тех пор, покаподполковник милиции Инкин из арбатскогоУВД не увидал среди протестующих Сергея Кон�стантинова, которого задерживал прежде и кото�рый написал на подполковника жалобу, стоившуюподполковнику премии:

— И ты здесь? — сказал подполковник.— Не «ты», а «вы»! — парировал Константи�

нов и побежал, понимая, что его сейчас станут аре�стовывать.

240 241

Константинов хотел увести озлобленную лич�но на него милицию от товарищей, не делавшихничего противозаконного. Он побежал в подзем�ный переход. Милиционеры догнали его там, по�валили, скрутили и потащили к автозаку мимопикета.

— Не иначе как Сержа несут, — сказал кто�торядом с Валентиной, видя, как дюжина милици�онеров проносит мимо человека, извивающегося,словно червяк на рыболовном крючке.

Этих слов было достаточно. Пикетчики бро�сились Сергея освобождать, и с этого момента ихпикет перестал быть разрешенным, а превратилсяв «неподчинение законным требованиям предста�вителей власти», каковое неподчинение тянет напятнадцать суток тюремного заключения, как из�вестно.

На следующий день был суд. Судили СергеяКонстантинова и еще троих молодых людей, за�держанных с Сергеем за компанию, потому чтоглупо же задерживать на пикете одного человека,а не нескольких.

Валентина с четырьмя товарищами пришлав суд в качестве свидетеля защиты. Она должнабыла рассказать судье, что Константинов никакихзаконов не нарушал, а нарушал законы, наоборот,подполковник Инкин. И Валентина все расска�зала. Но судья, тем не менее, приговорила Кон�стантинова к пятнадцати суткам тюрьмы. Былконец декабря, канун Нового года. ПраздникиКонстантинову предстояло провести в тюрьме. Нобольше Валентина ничего не могла сделать длятоварища.

Она могла только остаться в зале суда в каче�стве зрителя и смотреть, как судят троих констан�тиновских подельников, членов запрещенной

Национал�большевистской партии — девушкуи двоих юношей, про которых Константинов рас�сказывал потом, что девушка националистка, одинюноша коммунист, а другой анархист. Никакойобщей идеологии. Валентине не нравилась Наци�онал�большевистская партия, но в ее компаниимолодых правозащитников принято было думать,что если человека судят, то нужно искать свидете�лей, которые способны были бы облегчить егоучасть. У нацболов это не принято. Нацболы небоятся тюрьмы, у них культ тюремного заключе�ния, и они не помогают товарищам, попавшимпод суд, потому что сидеть для них — доблесть.

Помочь этим нацболам Валентина тоже никакне могла. Она решила остаться, просто чтобы по�наблюдать за судебным процессом и описать по�том этот судебный процесс у себя в блоге. Темболее она решила остаться, когда судья потребо�вала, чтобы Валентина и ее друзья покинули залзаседаний.

— Объявите процесс закрытым, — возразиласудье эта девушка, невысокого роста брюнеткас детским еще лицом. — Ваша честь, до тех пор,пока вы не объявите процесс закрытым, мы име�ем право присутствовать и мы никуда не уйдем.

Недолго думая, судья приказала милиционе�ром и приставам, дежурившим в зале, вынести вониз зала эту девчонку и ее дружков, препроводитьих в милицию и обвинить их в «воспрепятствова�нии работе суда» — до двух лет тюрьмы.

Была почти уже ночь, когда Виктору Шенде�ровичу позвонила глава Московской Хельсинк�ской группы Людмила Алексеева, правозащитни�ца, которую принято нежно звать бабушкой.

— Витя, — сказала бабушка, — вы знаете, чтоваша дочь в милиции?

242 243

Шендерович знал, что его дочь в милиции.Валентина позвонила отцу, но такое случалосьи раньше. Шендерович, конечно, не находил себеместа от страха, но сдерживался, полагая, что вотистекут четыре часа, отпущенные на задержаниебез санкции на арест, и девочку отпустят.

— Витя, — сказала бабушка, — вы знаете, чтоих хотят закрыть?

— Что значит закрыть? — не понял Шендеро�вич правозащитного жаргона.

— Закрыть, Витя, это значит посадить в тюрьму.— За что? — крикнул Шендерович.— Воспрепятствование работе суда. До двух лет.

Они в Пресненском УВД. Поезжайте туда скорее.И они ехали быстро. Жена Шендеровича Мила

была за рулем. У нее дрожали руки. Вероятностьпопасть в аварию была куда больше, чем передвыборами, когда продюсер Левин предупреждалих об опасности автомобильной езды. Мила про�скакивала светофоры на красный. Но Виктор незамечал этого. Скорчившись на пассажирскомсидении, он звонил, звонил, звонил по телефону,даже не замечая, что звонит — куклам. Он звонилмало�мальски знакомым государственным чинов�никам, мало�мальски знакомым милицейскимшишкам, он готов был валяться в ногах, умолятьо пощаде, подписывать какие угодно отречения,лишь бы только его маленькая девочка не попалана два года в тюрьму. После стольких лет оппози�ционности и фрондерства он готов был сдаться,только не знал, кому и как. Смелость и бескомп�ромиссность довольно часто объясняются тем, чтопросто не знаешь, кому и как сдаться.

Единственный более или менее чиновник, ко�торый ответил тогда Шендеровичу, был НиколайСванидзе: телевизионный ведущий, кинодоку�

менталист, писатель, член Общественной палатыи, не смотря на причастность к государственномутелевидению, приличный человек. Теоретическикукла Сванидзе могла бы появиться в программеШендеровича, если бы такая программа все ещевыходила. Но это была бы приличная кукла.

— Я сейчас приеду, — сказал Сванидзе. — Гдеона? В каком УДВ? В Пресненском?

И действительно через час приехал.Появление известного телеведущего и члена

Общественной палаты в отделении милиции выг�лядело совсем уж как эпизод из сатирической про�граммы. Милиционеры изо всех сил старалисьдержаться вежливо, но про вежливость ничего непонимали, а потому сцена выглядела так, как еслибы актеры крепостного театра графа Шереметеваразыгрывали спектакль из французской аристо�кратической жизни.

— Что привело вас сюда в столь позднийчас? — поклонился члену Общественной палатымилицейский офицер, имевший такую рожу, чтодаже и предположить нельзя, где бы он мог слы�шать подобную фразу.

Через час примерно Валентину с товарищамиотпустили. Уезжая домой, Сванидзе сказал Шен�деровичу:

— Ну сам�то ладно. Свою жизнь ты можешьпортить как угодно. Но зачем ты ребенка тащишьво всю эту свистопляску?

И Шендерович виновато кивнул.А Валентина уезжать отказывалась. Она была

уже взрослая. Она уже окончила институт. Онадаже преподавала студентам какую�то там социо�логию и антропологию. Но она все еще думала,будто люди, облеченные властью, суть куклы, ре�зиновые болваны и бояться их нечего. Она го�

244 245

ворила папе, что там, в камере, откуда ее толькочто отпустили, третьи сутки уже без еды и санк�ции на арест сидит девушка, которой нужно жепомочь как�то…

— Надо найти адвоката, — говорила Вален�тина.

— Пожалуйста, — сказал Шендерович, — ненадо. Пожалуйста, поехали домой. Достаточноодного сумасшедшего в семье. Я тебя прошу.

И они уехали. И Валентина не знает, что слу�чилось с той девушкой, сидевшей четвертые сут�ки без еды и санкции на арест.

Ãëàâà 11ÀÍÄÐÅÉ ÈËËÀÐÈÍÎÂ:×ÅËÎÂÅÊ, ÊÎÒÎÐÛÉ ÑÌÎÒÐÈÒÍÀ ÂÑÅÕ ÊÀÊ ÁÛ ÍÅÌÍÎÃÎÑÎ ÑÒÎÐÎÍÛ

14 апреля 2007 года Андрей Илларионов при�шел на Пушкинскую площадь в Москве простопосмотреть, как это будет. Как выглядят эти Мар�ши Несогласных. Незадолго до этого, 3 мартав Санкт�Петербурге, Марш Несогласных имел ог�лушительный успех. Или, во всяком случае, оп�позиционеры, участники Марша, называли то, чтослучилось с ними в Петербурге 3 марта 2007 года, —успехом. Им казалось успехом все, что бы там нипроисходило.

В пятитысячной толпе было полно провока�торов, нанятых властью. Провокаторы эти разво�рачивали транспаранты и выкрикивали лозунги«Буш, помоги России» и «Березовский, мы с то�бой», чтобы отпугнуть патриотов. Или, наоборот,разворачивали транспаранты и выкрикивали «Ста�лин, Берия ГУЛаг!», чтобы отпугнуть либералови интеллигенцию. Но участники петербургскогоМарша воспринимали наличие провокаторов какпризнак страха, который власть испытывает передними, и, значит, они — серьезная политическаясила.

Еще там во время петербургского Маршаомоновцы избили местного депутата Гуляеваи сломали ему руку. Официальные газеты, если

246 247

и писали об этом, то обвиняли организаторов Мар�ша, что те спровоцировали, дескать, насилие. Ноучастники Марша и примененное к ним насилиевоспринимали как успех — в том смысле, что в ихрядах появились настоящие герои, пострадавшиеза свободу, подтвердившие свое свободолюбиекровью. И лидер «несогласных» Гарри Каспаровцитировал Махатму Ганди: «Сначала над вами сме�ются, потом вас бьют, потом — вы побеждаете».И выходило, что введенное «несогласными» в рос�сийский политический обиход ненасильственноегражданское неповиновение в духе Ганди прошлопервую стадию насмешек, вошло во вторую стадиюизбиений и, следовательно, близка третья стадия —победа.

А главный успех питерского Марша заключал�ся в том, что 3 марта 2007 года десятитысячнаятолпа прорвалась сквозь милицейские кордоны наНевский проспект. Не маленькой группкой, какбудет случаться и после несколько раз, а огром�ной толпой, так что Марина Литвинович, забрав�шись на постамент к одному из коней Клодта наАничковом мосту, смотрела направо и налевовдоль Невского и, сколько хватало взгляда, виделалюдскую реку, своих друзей и соратников, свобод�ных, сильных, несогласных…

Вот поэтому Андрей Илларионов и пошелпосмотреть, повторится ли это чудо в Москве.И как�то сразу было понятно, что не повторится.Этот Марш Несогласных 14 апреля 2007 года былнаполовину разрешен властями. Организаторыподавали заявку пройти от Пушкинской площадипо бульварам до Чистых прудов и там, на Чисто�прудном бульваре, устроить митинг. Власти раз�решили митинг, но не разрешили идти от Пуш�кинской по бульварам. А организаторы отвечали,что по закону заявка подается не для того, чтобы

спросить у власти разрешение на марш, а для того,чтобы просто проинформировать власть о том, гдемарш будет проходить, и все равно призвали сво�их сторонников собираться на Пушкинской.

Но когда Андрей Илларионов приехал на Пуш�кинскую, он увидел, что там негде было собиратьсяучастникам Марша. Серые милицейские грузови�ки с металлическими кузовами и с решетками нафарах сплошной стеной отгораживали от внеш�него мира сквер вокруг памятника Пушкину. Тамне было ни души, в этом сквере. Через Тверскуюнапротив, в Новопушкинском сквере, где тради�ционно проводились митинги либерального толка,на этот раз срочно организовывался митинг про�кремлевского движения «Молодая гвардия». Сквербыл огорожен, и туда никого не пускали, кромемолодогвардейцев, по пропускам, каковые про�пуска, впрочем, излишни, ибо молодогвардейцавсегда узнаешь по особому бездумному выраже�нию энтузиазма в глазах.

Вдоль Тверской и на всех перекрестках, вверхи вниз по прилегающим улицам тоже стоялисплошной стеной грузовики у тротуаров, так чтонельзя было даже разглядеть, что происходит напротивоположной стороне дороги. Для людей ос�тавались только, собственно, тротуары. И людистояли на тротуарах, не зная, куда идти, не видя низнамен, ни лидеров. И милиционеры говорилилюдям, что надо идти домой.

На милицейских грузовиках были номера всехболее или менее недалеких от Москвы городов,достаточно крупных, чтобы иметь свой собствен�ный ОМОН — Воронеж, Липецк, Тамбов. Илла�рионов подумал, что должны же себе как�тообъяснять эти милиционеры из Липецка, Тамбоваи Воронежа, зачем приехали в Москву, зачем за�баррикадировали в субботний день мирный город,

248 249

почему не дают гражданам пройти по улицам.Вероятно, дорогой прикомандированные к ОМО�Ну спецслужбисты инструктировали бойцов, чтов Москве на улицы выйдут, дескать, враги, пособ�ники американского империализма, наймиты ми�ровой закулисы. И бойцы верили, ибо нельзя жеразгонять мирных граждан с применением спец�средств, если не веришь, что граждане эти — враги.

У многих людей на улице в руках были малень�кие бледные розочки. На одном из перекрестковэти цветы каждому желающему раздавала МаринаЛитвинович, как бы желая зарифмовать МаршНесогласных с грузинской «революцией роз» илис той знаменитой фотографией времен контеста�ции, на которой девушка вставляет цветок в стволкарабина полицейскому. Илларионов подумал,что про розы бойцы ОМОН тоже, наверное, про�инструктированы: они защищают город от про�вокаторов, намеревающихся устроить революциюна манер грузинской или украинской. Илларионовподумал, что бойцу ОМОН легче будет ударитьбезоружного человека с розой в руке, чем простобезоружного человека.

Возле магазина «Бенеттон» Илларионов увидел,наконец, Гарри Каспарова. Каспаров шел во главенебольшой группы людей. Может быть, сто чело�век. И в руках у него была роза. Он подошел к под�земному переходу, а бойцы ОМОН перекрыли емупроход на ступени. Илларионов подумал, что дол�жно же быть у бойцов какое�то объяснение, чтобыне позволять войти в подземный переход людямбез оружия, без знамен, без слоганов. Неужели розав руках — достаточное объяснение?

— Пропустите меня, пожалуйста, — вежливосказал Каспаров, вплотную подойдя к омоновскойцепи.

— Туда нельзя, — буркнул в ответ боец, емувсе�таки неловко было отвечать решительным от�казом знаменитому шахматисту, чемпиону мира.

— Пропустите меня, — настаивал Каспаровмягко. — У вас нет никаких оснований перекры�вать улицу. Субботний день, центр города. Неуже�ли мы не имеем права гулять по улицам?

— Ваша демонстрация незаконна! — буркнулбоец ОМОН, потому что прикомандированныйспецслужбист в автобусе проинструктировал его,что он будет разгонять незаконную демонстрацию.

— Это никакая не демонстрация, — парировалКаспаров. — Мы не несем ни транспарантов, нифлагов, мы не выкрикиваем лозунгов, мы простоидем по тротуару. Или в городе объявлено чрезвы�чайное положение и ходить можно только с про�пуском?

Стоявший поодаль Илларионов видел, как налице омоновца мелькнула некая тень сомненияв своей правоте. Илларионов слышал, как заспинами ОМОНа офицер кричал: «Исполнятьприказ! Перекрыть проход!» Но кричал тоже безуверенности. Только человек в штатском на про�езжей части, только этот человек с наушникомв ухе — прикомандированный спецслужбист —был уверен в себе: командовал омоновскомуполковнику не пускать граждан гулять по улицамгорода. Илларионов подумал, что если бы Каспа�ров был чуть поспокойнее, если бы в его голосе непроскальзывали нервические нотки, ему удалосьбы убедить ОМОН открыть улицу даже несмотряна уверенные запреты спецслужбиста. И толькоИлларионов подумал это, как за спиной Каспаро�ва двое молодых людей (то ли провокаторы, то листоронники, у которых не выдержали нервы) выб�росили черный лимоновский флаг и закричали:«Нам нужна другая Россия!» И на лицах бойцов

250 251

выразилось облегчение. «Россия без Путина!» —крикнули еще молодые люди. И бойцы ОМОНс чистой совестью вытащили дубинки и врезалисьв толпу.

Теперь у них было объяснение, чтобы бить наулице мирного города безоружных людей. Теперьперед ними были те самые враги и подрывателиконституционного строя, об опасности которыхинструктировал их в автобусе спецслужбист. Онискрутили и затолкали в автобус сначала молодыхлюдей с флагом, потом Каспарова, хотя тот ничегоне кричал, потом всех, кто был рядом с розамив руках, потом еще всех, кто был без роз… Когдаони стали врезаться в толпу и махать дубинками,Илларионов отступил подальше. Может быть, по�тому, что боялся. И, может быть, боялся потому, чтознал про власть нечто такое, чего другие не знали.

Ñîâåòíèê ïðåçèäåíòàВ конце восьмидесятых годов Андрей Илла�

рионов входил в экономический кружок, москов�ско�ленинградский, цель которого состояла в том,чтобы придумать пути выхода из кризиса для эко�номики умиравшего Советского Союза. В этот кру�жок входили молодые экономисты: Егор Гайдар,который, когда Советский Союз распался, сталисполняющим обязанности премьера в первомельцинском правительстве, Анатолий Чубайс, ко�торый стал курирующим экономику и финансывице�премьером во втором и третьем правительствахэпохи Ельцина, многие другие будущие государ�ственные чиновники. Эти молодые экономистыв общем говорили о необходимости рыночных ре�форм на заседаниях своего кружка, проходившихна захолустных турбазах и домах отдыха. Но необ�

ходимая степень радикальности реформ представ�лялась им по�разному.

Некоторые говорили, что надо приватизиро�вать промышленность целиком, некоторые — чтоследует приватизировать только легкую промыш�ленность, а тяжелую промышленность во главес нефтяной отраслью следует оставить в руках го�сударства. Они делали серьезные экономическиедоклады в обоснование своих взглядов. Но Илла�рионов обращал внимание, что осторожность док�лада коррелировала с тем, насколько была весомадолжность, занимаемая докладчиком. Им нужнобыло объяснение для своих поступков, как нужнообъяснение омоновскому офицеру, разгоняющемубезоружных людей с применением спецсредств.И ты не можешь работать в советском экономи�ческом институте, думая, что советская экономиканежизнеспособна по определению. Поэтому тыпридумываешь серьезные доклады, объясняющие,что советская экономика нежизнеспособна лишьотчасти.

Потом советская экономика рухнула. Совет�ский Союз распался. Президент Ельцин ввел эко�номистов Московско�ленинградской школыв правительство и предоставил им фактическийкарт�бланш на проведение экономических реформ.Илларионов членом правительства не был и по�этому видел, что ни одна реформа, обсуждавшаясяна заседаниях Московско�ленинградской школы,не проведена толком Гайдаром и Чубайсом за фак�тически семь лет у власти. Экономический ростне начался, финансовая стабилизация не насту�пила, рубль продолжал девальвироваться. У Гай�дара и Чубайса в правительстве были свои объяс�нения для каждого совершенного ими шага. Каку омоновского офицера всегда есть объяснение,чтобы разгонять демонстрацию. Гайдар, например,

252 253

резко отпустил цены, которые в Советском Союзерегулировались, и цены взлетели, нанеся непо�правимый ущерб популярности Ельцина и загу�бив политическую карьеру самого Гайдара. Чубайспровел приватизацию, разделив богатства страныне поровну между гражданами, а фактически от�дав заводы и нефтяные скважины избранным, со�здав касту олигархов. Илларионову это казалосьошибкой.

Но Гайдар отпустил цены перед лицом голодаи войны. А Чубайс проводил приватизацию в мо�мент политического кризиса: он не просто делилнефтяные скважины и заводы, но делил их так,чтобы создать класс новых богатых, которые под�держивали бы Ельцина, и они поддерживали.Возможно, это были ошибки. Возможно, в этихошибках зашита была корысть Чубайса и Гайдара.Но у них были объяснения. Объяснения своихпоступков необходимы всем — и премьер�мини�стру, и простому бойцу ОМОН.

В 99�м году, в начале 2000�го, когда ВладимирПутин сначала стал премьер�министром, а потомисполняющим обязанности президента, у АндреяИлларионова тоже были объяснения, чтобы статьпутинским советником по экономике. Илларио�нов понимал, конечно, что Путин из КГБ, но нарубеже тысячелетий принято было сравниватьПутина с Пиночетом, полагать будто Путин�Пи�ночет не так уж плох, будто, затянув политическиегайки, он призовет «чикагских мальчиков», мо�лодых экономистов, проведет либеральные рефор�мы, а потом добровольно передаст власть парла�менту. Так принято было считать. И Илларионовсчитал так же, тем более что накануне выборовПутин действительно создал экономический ин�ститут во главе с либералом Германом Грефом.Илларионов так думал, потому что Путин при�

глашал его и всерьез интересовался реформами.Илларионов так думал, потому что однажды рас�сказал Путину об экономической свободе, а Путинв свою очередь принялся рассказывать об эконо�мической свободе ивановским ткачихам во времяодной из своих предвыборных поездок. И спич�райтеры Путина стали звонить Илларионовуи спрашивать, что такое экономическая свободаи как ее вставлять в речи шефа. И это — искреннийи глубокий интерес Путина к реформам — это былообъяснение. Достаточное объяснение для того, что�бы, хоть и с третьего раза, принять предложениеПутина, стать его экономическим советником.

В апреле 2000�го Андрей Илларионов стал эко�номическим советником президента Путина. Шлавторая чеченская война, война была отврати�тельна, жестока. Но в то же время с невиданнойв ельцинские времена легкостью прошел черезГосударственную Думу закон о плоской шкалеподоходного налога — одна из главных либераль�ных реформ, предлагавшихся Илларионовым. Те�перь богатые и бедные платили налогов поровну, по13 %, какие бы у тебя ни были доходы. И посомне�вавшись немного в искренности правительства,богатые перестали скрывать свои доходы. Огром�ные состояния вышли из тени. Огромные произ�водства перестали оперировать черными налич�ными деньгами. Бизнес в России перестал бытьсплошь криминальным. Глава крупнейшей нефтя�ной компании ЮКОС Михаил Ходорковскийпринялся ходить к экономическому советнику Ил�ларионову и рассказывать, как собирается сделатьсвою компанию прозрачной, как собирается ак�ционировать ее. Ради этого Илларионов готов былтерпеть и чеченскую войну, которая была отврати�тельна, жестока и сама по себе — криминальныйбизнес.

254 255

В 2001 году экономический советник Иллари�онов предложил президенту Путину возобновитьплатежи по долгам Советского Союза и по темроссийским долгам, которые сделаны были в ель�цинскую эпоху. Это предложение казалось тогдаабсурдным. Абсурдным казалось платить по дол�гам, если весь мир считал Россию дремучим мед�ведем и давал дремучему медведю денег в долг непотому, что надеялся на возврат долга, а потому,что боялся беспорядков на московских улицах,бунта и прихода к власти националистов, которыебог знает как распорядятся ядерным оружием.Илларионов настаивал, что если Россия начнетплатить по долгам, то мир постепенно приучит�ся относиться к ней как к цивилизованной стра�не: ее примут в «большую восьмерку», ее примутв международные экономические организации.

Предложение о возобновлении платежей про�шло значительно труднее, чем плоский подоход�ный налог, но прошло все же. И логично былотеперь назначить Андрея Илларионова еще и шер�пой — переговорщиком, договаривающимсяс наиболее развитыми странами мира о включенииРоссии в «большую восьмерку».

Серьезные трудности начались у экономичес�кого советника Андрея Илларионова в 2002 году,когда запущена была реформа электроэнергетики.Тут Илларионов всерьез разошелся во мненияхс Анатолием Чубайсом главой РАО ЕЭС, задачакоторого в том и состояла, чтобы разрушить воз�главляемую им компанию, прекратить монополиюгосударства на электричество и тем создать эко�номические предпосылки свободного развитиястраны. Чубайс был старым приятелем по Москов�ско�ленинградской экономической школе. Чубайс,кажется, немало усилий приложил в 2000 годук тому, чтобы Илларионов стал экономическим

советником президента. Но схема приватизацииРАО ЕЭС, предложенная Чубайсом, предполага�ла, что приватизируются только электростанции,а электрические сети остаются в руках государства.Андрей Илларионов не видел в этом никакогоразрушения монополии: кому нужна электростан�ция, если ты не можешь подключить ее к элект�рическим сетям? Какое же это разрушение госу�дарственной монополии на электричество, еслигосударство и только государство решает, кого под�ключать к электрическим сетям, а кого нет? Намногочисленных совещаниях Илларионов раз заразом высказывал свою точку зрения президентуПутину, и Путин соглашался. Но — как об стенкугорох — реформа электроэнергетики все равно шлапо плану Чубайса и завершилась по плану Чубай�са. И электрические сети все равно остались в рукахгосударства, когда Андрей Илларионов пересталуже быть экономическим советником президента.

Окно возможностей, которым представляласьИлларионову эта его должность советника, сужа�лось с каждым днем, с каждым месяцем, превра�щалось в форточку, если не в отдушину. Весной2003�го начались тяжелые времена для компанииЮКОС. Заведены были уголовные дела против ееруководителей, арестован был Платон Лебедев,партнер Михаила Ходорковского. Илларионовпонимал, что в прошлом компании ЮКОС есть,вероятно, основания, чтобы завести уголовноедело. Но тогда следовало завести уголовные делана всех абсолютно руководителей успешных компа�ний в России, ибо никто в 90�е годы не действовалпо закону, ибо и законов�то не было. Особеннымабсурдом представлялось Илларионову то, что подудар попала та самая компанию ЮКОС, котораяпервой попыталась стать прозрачной и работать за�конно. Та самая компания, глава которой Михаил

256 257

Ходорковский на совещании у президента при�знал, что участвовал в коррупционных схемах,и произнес, имея в виду собравшихся лидеров рос�сийского бизнеса: «С нас коррупция началась, мыдолжны и прекратить ее».

Политически разумнее было амнистироватьбизнесменов, ставших богатыми в 90�е годы, а непреследовать того из них, который первым захотелработать честно. Но Илларионов был экономичес�ким советником. Чтобы уговорить президента непреследовать Ходорковского и ЮКОС, он исполь�зовал экономические аргументы. Он говорил:«Если вы посадите Ходорковского, то зарежетекурицу, несущую вам золотые яйца. Добыча не�фти в компании ЮКОС растет на 12 % в год. Я незнаю другой компании, которая могла бы обеспе�чить такой внушительный экономический рост».

Президент соглашался. Он соглашался с дово�дами Илларинова, но 25 октября 2003 года Хо�дорковский был арестован. Илларинов в тот деньнаходился в командировке. Вернувшись, он встре�тил в коридоре заместителя главы администрациипрезидента Владислава Суркова. Когда�то, до на�чала своей политической карьеры, Сурков былпартнером Ходорковского.

Илларинов был уверен, что и Сурков тоже, хотябы по старой дружбе, уговаривал президента от�казаться от преследований Ходорковского.

Илларинов сказал:— Почему? Президент же был согласен с нами!

Кто принимает решения? Почему вы не протес�туете?

Сурков пожал плечами:— Нет пределов человеческой гибкости…Всего через неделю в отставку отправлен был

глава администрации президента Александр Во�лошин, считавшийся человеком, близким к Чу�

байсу, и его место занял Дмитрий Медведев, юристиз Петербурга, про которого тогда даже предпо�ложить никто не мог, что в 2008 году он станетследующим после Путина президентом России.

Одним из первых распоряжений Медведева нановом посту был запрет на свободное общениес прессой для сотрудников администрации пре�зидента. Теперь, если кто�то из журналистов про�сил у Илларионова интервью (а несколько просьбоб интервью приходили ему ежедневно), советни�ку следовало направить запрос в пресс�службу ад�министрации. Примерно две недели пресс�службазапрос рассматривала, что во многих случаях, еслитребовался, например, комментарий для новости«срочно в номер», лишало интервью смысла. Черездве недели пресс�служба отвечала Илларионовуи, как правило, отвечала отказом. «Это недруже�ственное нам издание», — совершенно серьезнописал Илларинову мелкий из пресс�службы клерк.Или: «Этот журналист проявил нелояльность…»Или: «Принимая во внимание Ваши экономичес�кие взгляды, нежелательно, чтобы Вы комменти�ровали в прессе проблему инфляции…»

Разумеется, Илларионов посылал эти запросыв пресс�службу только смеха ради, а сам встречал�ся с журналистами, когда хотел, устраивал дляжурналистов пресс�конференции и дружескиечаепития. И говорил что хотел. За это глава адми�нистрации Медведев несколько раз пенял Илла�рионову. А в июле 2004 года объявил ему выговори лишил премии. Премии, если не брать взяток, —это серьезная часть доходов для государственногочиновника. В конце каждого квартала чиновнику,если он ведет себя послушно, платят премиюв размере двухмесячного оклада. Ее�то Илларио�нова и лишили до самого конца советничества.

258 259

Впрочем, советник не унывал. Выговор главыадминистрации Илларионов забрал в рамочкуи повесил на стену в своем кабинете посреди мно�гочисленных почетных грамот и благодарностейот президента. А сам продолжал встречатьсяс журналистами как бог на душу положит. ТогдаМедведев перестал подписывать командировки,в которые Илларионов намеревался ехать по сво�им экономическим делам. Более того, Медведевпридумывал строптивому советнику командиров�ки совершенно бессмысленные. Однажды Илла�рионов пришел на работу, и секретарша передалаему распоряжение главы администрации, из ко�торого следовало, что советнику в один день надле�жит присутствовать сразу на трех мероприятиях —в Петербурге, в Новосибирске и в Хабаровске. При�чем, как сумел Илларионов выяснить, позвонивв Петербург, там накануне еще о важном мероприя�тии с участием советника президента ничего не зна�ли и теперь срочно это мероприятие готовили,повинуясь распоряжению из Москвы.

— Это абсурд, нельзя быть в трех городах од�новременно, — сказал Илларионов Медведеву. —Я не буду участвовать в профанации.

И получил второй выговор.Но не бюрократическая мелочность, не пако�

стность бумагооборота стала для Илларионовапричиной отставки. Он говорит, что причиной от�ставки стал Беслан. Когда террористы захватилив этом североосетинском городе школу, советникпрезидента Андрей Илларионов то ли принималучастие в совещаниях, то ли был свидетелем неко�торых совещаний. По результатам совещаний былустроен неуклюжий штурм. Дети погибли. Танкстрелял в окна спортивного зала, где содержалисьзаложники. Федеральные солдаты стреляли в окнаспортивного зала, где содержались заложники,

из огнеметов. Дети погибли. Это произошло пото�му, что на совещаниях, свидетелем которых был Ан�дрей Илларионов, принимались некие решения.Только Андрей Илларионов не говорит, какие.

Он говорит, что во время террористическихактов надо думать о спасении заложников, а нео наказании террористов. Но если спросить его:«Кто? Андрей Николаевич, кто и какие решенияпринял?» — Илларионов молчит. Вероятно, боит�ся. Вероятно, у него есть основания молчать, ко�торых мы не знаем. Вероятно, когда�нибудь онрасскажет нам, кто и какие решения принял 3�госентября 2004�го года. Но не теперь.

Теперь мы знаем только, что сразу после Бес�лана Илларионов подал заявление на имя пре�зидента и попросился в отставку с должностишерпы. И мы знаем, что его просьба не была удов�летворена.

Мы знаем, что 14 декабря 2004 года группанацболов захватила здание администрации пре�зидента, и на следствии нацболы показали, чтошли на прием к Андрею Илларионову. А Иллари�онов потом просил начальника Главного управле�ния исполнения наказаний разрешить ему встре�титься с нацболами в тюрьме, узнать, чего онихотели. Мы знаем, что и эта просьба Илларионоване была удовлетворена.

Мы знаем, что 30 декабря 2004�го Илларионовдемонстративно пошел на процесс к МихаилуХодорковскому. И что в то самое время, пока Илла�рионов сидел в зале суда, отключив мобильный те�лефон, ему якобы звонил президент по срочномуделу. А у Илларионова был «абонент недоступен».И в тот же день вечером глава администрациипрезидента Медведев объявил Илларионову, чтоотменил его встречу с президентом. «Вы сами выб�рали, с кем встречаться», — сказал тогда Медведев.

260 261

И мы знаем, что 3 января 2005�го Илларионов былосвобожден от должности шерпы.

И Ходорковский был осужден. И активы ком�пании ЮКОС перешли к государственной ком�пании «Роснефть». И обсуждать акционированиеэтих нефтяных скважин пришел к экономическо�му советнику президента Илларионову не Ходор�ковский уже, а глава «Роснефти» Богданчиков. Ил�ларионов рассказывает, что если с Ходорковскимобсуждать акционирование можно было во всехтонкостях, то Богданчиков ничего в акциониро�вании не понимал. Из документов следовало, чтоденьги от акционирования компании поступят нена счета государства, а на счета компании.

— Это все равно, — сказал Илларионов, — какесли бы сторож распродавал имущество со склада,но деньги не отдавал бы владельцу склада, а заби�рал бы себе. Почему я должен соглашаться?

— Потому что, — отвечал Богданчиков, — ком�пания «Роснефть» никогда не забывает тех, кто ейпомог.

Еще из документов следовало, что полтора мил�лиарда долларов, полученных компанией «Рос�нефть» от продажи акций на свободном рынке,будут распределены между топ�менеджерами ком�пании в награду за успешное проведение IPO.

Ïðåäåë ãèáêîñòèИ вот почему Андрей Илларионов стоял теперь

на Пушкинской площади в толпе, на которуювремя от времени налетали бойцы ОМОН, каккоршун налетает на стаю птиц. Налетали, выры�вали кого�то, случайно подвернувшегося под руку,и грузили в свои автозаки. Он стоял в толпе,

и незнакомые бабушки защищали его. А офицерОМОН с мостовой кричал:

— Мужик, что ты там прячешься за бабками!Иди сюда, ну, иди сюда!

А бабушки кричали омоновцу:— Вы хоть знаете, кто это? Вы хоть видите, что

это советник президента Андрей Илларионов?Бойцы ОМОН снова и снова налетали на толпу,

снова и снова выхватывали из нее людей. Это былотак безнадежно, что Илларионов понял: он, имен�но он должен увести отсюда этих бабушек и этихстудентов, узнавших его и защищавших его от ду�бинок. Именно он, потому что все лидеры аресто�ваны, потому что, кроме него, пришедшие на Пуш�кинскую люди не видят ни одного знакомого лица.

— Граждане! — закричал Илларионов. — Гос�пода! Мы идем на Чистые пруды. Там разрешен�ный митинг. Идем на Чистые пруды за мной.

И вот почему он повел колонну «несогласных».И как же легко вести колонну, если хорошо зна�ешь Москву, а ОМОН, перекрывающий улицы —иногородний. Илларионов вел колонну с Пуш�кинской на Чистые пруды не по бульварам, а пере�улками, петляя и сворачивая то вправо, то влево.Люди шли следом, потому что привыкли доверятьлюдям, которых показывают по телевизору.

Илларионова давно не показывали по телевизо�ру, но люди все еще помнили его в телевизионномэкране, для них он все еще был экономическимсоветником президента и самым своим присут�ствием подтверждал, что люди эти, идущие помосковским переулкам от Пушкинской к Чистымпрудам, — не враги, не террористы, а граждане,вышедшие на улицы, чтобы выразить несогласие.

На перекрестке одного из переулков и Цвет�ного бульвара откуда ни возьмись выскочили вдруглимоновцы с черными своими флагами. И возгла�

262 263

вили колонну. Они зажгли файеры, они закричали«Россия без Путина!». Илларионов поморщился.Он хотел всего лишь довести Пушкинских студен�тов и бабушек живыми и невредимыми с Пушкин�ской площади, где митинг разгонял ОМОН, наЧистопрудный бульвар, где людям ничто не угро�жало. Он не хотел превратить этих людей в фалан�гу радикальных революционеров. Ему претило,что лимоновцы используют растерянность людейи стадное чувство ради иллюзии революционнос�ти. На Рождественском бульваре колонну ждалкордон милиции. Илларионову стало стыдно. Вы�ходило, будто это именно он привел бабушеки студентов под дубинки. В последний моментИлларионов снова крикнул «за мной!» и снова увелтолпу в переулки, вверх, вверх через Рождественку,мимо Сандуновских бань, мимо домиков�пряни�ков, мимо щитов и шлемов. Вверх, вверх, лишь бысохранить головы, лишь бы уберечь мирных людейот побоев.

Половина колонны пошла все же по бульвару,была избита и арестована. Вторая половина про�скользнула вслед за Илларионовым переулками,присоединилась к оцепленной ОМОНом толпе наЧистопрудном бульваре, поучаствовала в митингеи мирно разошлась домой.

Сам Илларионов после этого случая принялпредложение экономического Института Катонав Соединенных Штатах: уехал и стал заниматьсянаукой. Он не хотел быть вождем революционнойтолпы. Так получилось. Так всегда получается, еслизнаешь про власть нечто, чего не знает толпа.

Ãëàâà 12ÃÀÐÐÈ ÊÀÑÏÀÐÎÂ:×ÅËÎÂÅÊ, ÊÎÒÎÐÎÃÎ ÍÅÄÎÑÒÀÅÒ

Здесь, в придорожном кафе, которое я придумал(нет, взял из другой поездки, с другого шоссе), ибоне могу все еще назвать вам место, где встреча про�исходила на самом деле, здесь, на полпути междуМосквой и Петербургом недостает одного челове�ка, который должен бы быть. Но его нет. Я говорюпро Гарри Каспарова, чемпиона мира по шахма�там, лидера «Объединенного гражданского фронта».Его нет. Он в тюрьме.

Мы не очень волнуемся. Он не так в тюрьме,как был в тюрьме нацбол Громов: не на годы,а всего на пятеро суток. За «неподчинение закон�ным требованиям сотрудников правоохранитель�ных органов», как значится в приговоре суда. Зато, иными словами, что ходил по городу несмотряна милицейский запрет ходить. Его не пытают,его не пристегивают наручниками к окну и его несажают в «музыкальную шкатулку». За его судьбойследит куча адвокатов, правозащитников и жур�налистов. Его судьбой интересуются иностранныеполитики. Небось, и американскому президентудоложили уже, что так, мол, и так — Гарри Каспа�ров в тюрьме. Ему не так уж плохо, но он все равнов тюрьме.

Завтра в Петербурге — Марш Несогласных,а с послезавтра в Москве Марина Литвинович ста�нет организовывать напротив тюрьмы на Петровке

264 265

одиночные пикеты под лозунгом «Свободу ГарриКаспарову». Одиночные пикеты — это единствен�ная в России форма уличной демонстрации, ко�торую не нужно согласовывать с властями. Есливы один, вы можете написать на листе бумаги ка�кой хотите лозунг, выйти на улицу и стоять с этимлозунгом. Но только до тех пор, пока вы один.Если у вас появятся сторонники, если какой�ни�будь прохожий захочет поддержать вас, пикет ста�нет незаконным. Милиционеры получат правозадержать вас, промариновать пять часов в мили�ции, а потом препроводить в суд, который сможетосудить вас на пятнадцать суток. Просто потому,что кто�то подошел и поддержал вас.

Отсюда — способ борьбы с одиночными пике�тами. В Федеральной службе безопасности есть,наверное, специальный отдел, который нанимаетбездомных, чтобы те присоединялись к одиночнымпикетчикам, превращали их одиночные пикетыв многолюдные, то есть незаконные, и давали бымилиционерам право пикетчиков арестовывать.И милиционеры арестовывают.

Еще нанимают активистов пропутинских мо�лодежных движений. Там, напротив тюрьмы наПетровке, когда в одиночном пикете с плакатом«Свободу Каспарову» будет стоять лидер оппози�ционной партии «Союза правых сил» Борис Нем�цов, сзади к нему подойдет молодой человек тожес каким�то плакатом.

— Чего тебе надо, путиноид? — обернетсяНемцов к юноше. — Иди отсюда.

Но юноша только прижмется к Немцову, будтожелая его обнять, и короткого объятия достаточнобудет милиционерам, чтобы подбежать к Немцову,схватить за руки и потащить.

И другого лидера «Союза правых сил» НикитуБелых тоже вот так потащат, потому что к нему

подойдет нарочно нанятый «сторонник» с плака�том. И писателя Виктора Шендеровича, и лидерамолодежного «Яблока» Илью Яшина — всех пи�кетчиков будут по очереди таскать в отделение ми�лиции под тем предлогом, что пикет их вовсе неодиночный, а что стоят они в толпе сторонников.

На пятый день, когда придет время Гарри Кас�парову освобождаться, Марине Литвинович по�звонит неизвестный человек и скажет, что еслиМарина организует пышную встречу, если позоветжурналистов, то Каспарова не выпустят: простоотвезут в закрытой машине куда�нибудь на окра�ину города и выбросят там, как выбрасывают измашины собаку, если хотят, чтобы та не нашладороги домой.

Время и место освобождения Каспарова Мари�на так и сохранит в тайне даже от друзей. Журнали�стам будет объявлено, что встречать Каспарова надово дворе его дома. В пять часов вечера. В пять ча�сов вечера уже темно.

Каспаров живет в арбатских переулках. В не�красивом кирпичном доме из тех, что в брежнев�ские времена строили для партийной элиты. Назакате Советского Союза Каспаров был ведь, непоймешь, партийной элитой или какой: чемпи�он мира по шахматам — это при советской влас�ти было все равно, что высокопоставленный чи�новник.

К пяти вечера во дворике за железным заборомсоберется человек пятьдесят журналистов с каме�рами и человек десять соглядатаев из спецслужб,тоже с камерами, но поменьше. А вдоль заборабудет стоять милицейское оцепление, и милицей�ский офицер будет говорить Марине Литвинович:

— Давайте по�хорошему. Два вопроса и все.А то если будет митинг…

— Брифинг… — уточнит Литвинович.

266 267

— Ну или брифинг… Я вынужден буду разго�нять. Вы и меня поймите. У меня приказ.

Марина пообещает, что выход Каспаровак прессе будет всего на два вопроса. Потому чтовсе устали. Потому что Каспаров — после пятидней тюрьмы, а она сама — после двух Маршейи трех дней пикетов. Очень будет хотеться простолечь спать дома в своей постели.

К пяти часам ровно во дворике появится МашаГайдар с огромным букетом белых цветов в руках.И Марина скажет Маше:

— Маша, проходите внутрь. Гарри уже дома.Он вас ждет там, в квартире… — Они, окажется,на «вы».

Но Маша не пойдет внутрь. Маша будет ждатьКаспарова у подъезда, несмотря на мороз, потомучто ей будет хотеться подарить Каспарову букетпод объективами телекамер. А Марина будет ду�мать, что не следует Маше попадать в телекамерывсего лишь за то, что она подарит букет. И Маринаскажет Маше снова:

— Маша, заходите в подъезд!Но Маша и не подумает заходить. Раскроются

двери подъезда, и сначала выйдет во двор каспа�ровский охранник, тоже просидевший в тюрьмепятеро суток, за то что сопротивлялся задержаниюи старался, чтобы Каспарова при задержании непокалечили. А за ним появится и сам Каспаров.И Маша Гайдар бросится к нему, обнимет и пре�поднесет букет. А Марина Литвинович будет кри�чать:

— Гарри! Гарри!Чтобы Каспаров поскорей подошел к телека�

мерам и поскорее бросил этот чертов букет, потомучто телевизионные репортажи по всему миру (рос�сийское телевидение, разумеется, ничего про Кас�парова не покажет) должны быть не про то, как

Маша Гайдар дарит Гарри Каспарову букет, а прото, как Гарри Каспаров вышел на свободу.

А я буду думать: что должно случиться, чтобыэти глубоко уважаемые мной милые и порядоч�ные люди перестали хоть на миг считать, сколькосекунд телевизионого эфира достанется на ихдолю?

Репортеры выстроятся в линию, шпионы выс�троятся за спинами репортеров, Каспаров подой�дет к тем и этим и ответит на два вопроса: «Как высебя чувствуете?» и «Как вы оцениваете перспек�тивы парламентских выборов?»

Ребенок бы ответил на эти вопросы: «Чувствуюсебя нормально. В тюрьме, конечно, нет ничегохорошего, но если ты оппозиционный политикв России, рано или поздно очутишься в тюрь�ме», — так, кажется, ответит Каспаров. А про пер�спективы выборов он скажет, разумеется, чтов России нет никаких выборов, что это не выборы,а профанация, и режим Путина должен быть де�монтирован мирным путем…

После этих двух вопросов телеоператоры по�бегут еще снимать, как Каспаров возвращаетсяв подъезд, как шагают по снегу его ботинки, какохранник распахивает перед ним дверь и как дверьзахлопывается. Потому что телевизионщикам неважно, будет ли в их репортажах какой�то смысл.Им важно, чтобы был «синхрон», то есть речь глав�ного персонажа, чтобы были «перебивки», то естьзахлопывающаяся дверь и ботинки, ступающие поснегу, и чтобы был «стэндап», то есть слова самогорепортера, стоящего с микрофоном во дворикедома в арбатском переулке, где живет Гарри Кас�паров. «Сегодня лидер «Объединенного граждан�ского фронта» Гарри Каспаров вышел на свободу.Каспаров провел в заключении пять дней. Он был

268 269

арестован…» — так станут говорить репортеры каж�дый в свою телекамеру, но все приблизительноодно и то же, и все — на фоне закрытой дверив подъезд, и все — очень энергично, потому чтотак принято, и потому что для каждого репортера«стэндап» — это главное в его репортаже. Репор�теры тоже больше всего на свете ценят секундытелевизионного эфира, доставшиеся на их долю.

— Хочешь пройти внутрь? — спросит меняМарина.

Я кивну. Конечно, я хочу пройти внутрь.

Èíòåðâüþ äëÿ ïîòîìêîâЯ войду. Со мной в лифте будет подниматься

какой�то приветливый человек, охранник, видимо.На лестничной площадке будут дежурить еще двоеприветливых людей. В прихожей надо будет снятьботинки и переобуться в тапочки. И по числу бо�тинок под вешалкой можно будет догадаться, чтов гостиной — человек десять.

Квартира Гарри Каспарова окажется комичес�ки предсказуемой. В семидесятые годы, если ум�ненький бакинский мальчик Гарри представлялсебе, какой у него будет дом в Москве, когда онвыбьется в люди, то вот именно такую квартируон себе и представлял. Мебель с завитушками.Хрустальная посуда в светлого дерева горках поуглам. Кажется, карельская береза. Зеркала, под�свечники. Целая стена увешана фотографиямиГарри: Гарри за шахматной доской, Гарри получаеткубок, Гарри в десять лет, Гарри в двадцать, Гаррив тридцать… Посреди гостиной — огромный стол,а на стене над столом — огромное зеркало, чтобычисло гостей удваивалось, чтобы казалось, будто

и без того огромный стол — вдвое больше, и яствна нем — вдвое больше.

Мы будем пить чай. Этот огромный стол устав�лен будет сплошь азербайджанскими сладостями,приготовленными собственноручно мамой Кас�парова Кларой Шагеновной. А сама Клара Шаге�новна будет сидеть в углу на стульчике. Нет, не застолом. Она не садится за стол. Она печет этидиковинные сладости, накрывает для гостей, за�варивает чай, но за стол не садится. Она — «са�моотверженная мать», если вы понимаете, о чемя говорю. Такая мама должна быть у человека, что�бы он стал чемпионом мира по шахматам, или ве�ликим музыкантом, или ученым. Смесь заботыи деспотизма. Мама, которая безоговорочно веритв выдающиеся способности сына, следит, чтобымальчик ел полезные протертые супчики, вовремяложился спать, вовремя гулял, дышал свежим воз�духом, но и занимался по шесть часов в день таин�ственным искусством, в котором мама тем мень�ше знает толк, чем больше сын делает успехов. Онабудет сидеть в углу на своем стульчике, пить изпростого стакана простую воду, смотреть на сынаи вспоминать ночь перед решающей партией зазвание чемпиона мира.

Это было почти тридцать лет назад. Матч про�тив Карпова. Карпов — идеальный советскийчемпион, чемпион с лицом комсомольского фун�кционера. И Каспаров — юный талантливый выс�кочка. Даже люди, не понимающие в шахматах,следили за этим матчем, потому что борьба шламежду старым, скучным, советским и новым, та�лантливым, свежим. И Карпов лидировал — пятьноль. И матч шел до шести побед. И если бы Кар�пов выиграл шестую партию, то на карьере Каспа�рова можно было бы ставить крест. Потому что мож�но проиграть, конечно, матч за звание чемпиона

270 271

мира действующему чемпиону, но нельзя проиг�рать его всухую без того, чтобы весь мир навсегдазаписал тебя в неудачники. И Карпов лидировалпять ноль. И Клара Шагеновна уверена была, чтокто�то из тренеров сына шпионит на Карпова,сообщает чемпиону о вариантах, которые обдумы�вает в перерывах претендент. Она была уверена,что кто�то шпионит, но поделать ничего не могла.И накануне переломной партии Гарри спал в своемгостиничном номере, а она стояла у окна: то от�крывала форточку, чтобы мальчик дышал свежимвоздухом, то закрывала, чтобы мальчик не просту�дился. Вот так всю ночь стояла у окна: открывалафорточку, закрывала форточку…

А на следующий день она сидела в зале, в быв�шем зале дворянского собрания, в Колонном залеДома Союзов. И не очень понимала, что происхо�дило на доске. Чувствовала только напряжениеи ловила настроение сына. И он сделал ошибоч�ный ход. И Никитин, его тренер, наклонился к Кла�ре Шагеновне и прошептал: «Это конец, Клара».А Гарри на сцене тоже увидел, что ход ошибоч�ный, что если Карпов увидит ошибку, то пораже�ния не избежать — в партии и в матче. И Гарривстал, снял пиджак, повесил на спинку стулаи отошел к краю сцены, как будто прогуляться.И Клара Шагеновна в зале почувствовала, что этотоже — элемент игры, отвлекающий маневр, блеф,как в покере. И что это может сработать. И дей�ствительно сработало: Карпов не заметил ошибки,а Каспаров после долгой еще и упорной борьбыстал чемпионом мира.

Клара Шагеновна будет вспоминать об этом,смотреть на сына, рассказывающего, как он про�вел пятеро суток в тюрьме, и ей не будет так страш�но, как в ту ночь, когда она открывала и закрывала

форточку. Ей будет казаться, что теперь у Гарриигровых возможностей больше, чем в Колонномзале Дома Союзов, когда он снял пиджак и ото�шел к краю сцены. Ей будет казаться, что теперьон еще может выиграть, и она будет верить, что онвыиграет, как всегда.

А жена Каспарова Даша будет сидеть тоже по�одаль от стола на диване, и у нее будет растерянноевыражение на лице. Когда она выходила замуж, онапонимала, конечно, что муж — не просто вели�кий шахматист, который получил все возмож�ные титулы и которому остается теперь толькопочивать на лаврах, писать книжки и возить мо�лодую жену путешествовать между гостиницей«Бристоль» в Париже и гостиницей «Шато дю До�мен Сен�Мартен на Лазурном берегу. Она понима�ла, что выходит замуж за оппозиционного полити�ка и вполне разделяла его взгляды, но, кажется,она не была готова к тому, что мужа посадят в тюрь�му. Тюрьма не укладывалась у нее в голове.

И теперь она будет слушать мужа, рассказыва�ющего, каково ему было пятеро суток в тюрьме,и не будет понимать, отчего он рассказывает протюрьму так весело. Каспаров будет рассказывать,как в тюрьме заходил к нему надзиратель и проро�чил, что скоро никакого Путина не будет, а Кас�паров будет царем.

— У тебя жена есть? — спрашивал надзиратель.— Есть, — отвечал Каспаров.— А она будет царицей, — резюмировал над�

зиратель. — Молодая жена?— Молодая.— Не первая?— Четвертая.— Тогда, — надзиратель, присвистнув, выражал

восторг и зависть. — Тогда ты будешь султаном.

272 273

Гости будут смеяться. Даша будет обводить ихрастерянным взглядом, силясь понять, почемумужу весело рассказывать про тюрьму, а гостям ве�село слушать. И Даше будет казаться, будто все этилюди знают какую�то тайну, которой не знает она.

А за столом будут сидеть одни мужчины. И отэтого вовсе не кавказский дом Гарри Каспаровабудет казаться кавказским, потому что на столебудут стоять кавказские сладости, а за столом бу�дут сидеть только мужчины, к тому же разутые.

Каспаров будет сидеть во главе стола. НапротивКаспарова на штативе будет стоять видеокамера.Все, что он рассказывает, будет записываться навидео. Для истории, наверное. Потому что теперьэто никому нельзя рассказать, кроме близкогокруга друзей. Каспаров будет рассказывать, чтомилиционеры, которые его арестовывали, и над�зиратели в тюрьме, и следователи — все относи�лись к нему, как к будущему президенту. На всякийслучай: вдруг этот заключенный станет президен�том. Он будет рассказывать, что ему разрешалилишние прогулки. И приносили посылки от Кла�ры Шагеновны. Он скажет, что все пять днейв тюрьме питался только маминой стряпней и неел ничего тюремного, опасаясь, что отравят. Когдаон скажет «отравят», Даша вздрогнет, и у нее будутиспуганные глаза. А Каспаров обернется ко мнеи попросит, чтобы я никому не рассказывал ничегоздесь услышанного, иначе надзирателям, следо�вателям и милиционерам попадет за то, что ониотносились к заключенному, как к будущему пре�зиденту. И я пообещаю никому ничего не расска�зывать. Совру, конечно.

По правую руку от Каспарова будет сидетьАлександр Осовцов, бывший начальник «Откры�той России» Ходорковского, который, когда Хо�дорковского посадили, а «Открытая Россия» еще

существовала, устраивал политические дискуссии,приглашал на дискуссии Каспарова и так втянулшахматиста в политику.

По левую руку будет сидеть Борис Немцов,один из лидеров оппозиционной партии «Союзправых сил». Немцов, который в 2004 году, когдаего партия впервые не прошла в парламент, со�здал «Комитет�2008», странную организацию,пытавшуюся объединить демократические партии.Немцов, которые пригласил Каспарова возглавить«Комитет�2008» и согласился говорить, что цельКомитета — не объединение демократов, а защитасамого института выборов. Немцов, который воттак постепенно из послушного властям либералапревратился в настоящего оппозиционера. И мыне будет знать тогда, что вскоре на выборах партияего не то что проиграет, а проиграет с треском.И на президентских выборах выдвинет Немцовав президенты, а Немцов снимет свою кандидату�ру, чтобы не позориться. А еще через полгодапартия будет вовсе расформирована, и на ее местеКремль создаст новую партию марионеточных ли�бералов, к которой Немцов откажется иметь от�ношение, а станет вместе с Каспаровым создаватьдвижение «Солидарность», из которого ничеготолкового не получится.

Мы не будем знать ничего этого: Немцов будетпить чай и, кажется, немного завидовать Каспаро�ву, что тот отсидел пять дней в тюрьме, как герой,а он, Немцов, был всего лишь задержан милициейчаса на три.

А напротив Немцова будет сидеть ВладимирРыжков, бывший депутат Госдумы. Рыжков, кото�рый в 2004 году в «Комитете�2008» говорил, что ненадо объединять существующие демократическиепартии, а надо создать новую партию. И он ве�рил, что партию эту обязательно зарегистрируют,

274 275

потому что надо же Кремлю иметь системнуюоппозицию, чтобы прилично выглядеть в гла�зах западных партнеров. Каспаров говорил тогдаРыжкову, что партию не зарегистрируют, что Крем�лю наплевать на то, как он выглядит в глазах за�падных партнеров, пока нефть стоит сто долларовза баррель и пока Европа зависит от российскогогаза. И партию не зарегистрировали. И Рыжковбудет сидеть за столом у Каспарова вовсе не каксистемная оппозиция, а как подпольщик.

И рядом с ним будет сидеть правозащитникЛев Пономарев. Лев Пономарев, который будетчувствовать себя совсем в своей тарелке. Потомучто видимость демократии кончилась. Потому чтомы вернулись в Советский Союз, к жизни, которуюмы знаем. Когда кем бы ты ни был, ты не можешьникак повлиять на власть или прийти к власти. Ког�да власть где�то там, за Кремлевскими стенамии кордонами ОМОНа, в телевизионном экране,в машинах с мигалками… А ты здесь, в гостиной,на кухне, со своими книжками, с рассказами оче�видцев о том, что на самом деле происходит в Чечнеи Ингушетии, что на самом деле произошло в Бес�лане. Ты здесь: встречаешь товарищей из тюрьмы,готовишься к тюрьме… И странным образом —это жизнь, про которую мы знаем, как ее жить.

Каспаров будет рассказывать, смеяться, пере�кладывая свои листочки, в которые час за часомзаписывал все, что происходило с ним пятеро су�ток в тюрьме. И я постепенно пойму, зачем он эторассказывает. Чтобы убедить себя и товарищей:эта новая жизнь, в которой мы больше не парла�ментарии, не лидеры партий, не политики, не жур�налисты, а подпольщики — она не так уж страшна,эта жизнь, она может быть забавной, и даже люди,лишающие нас свободы, могут сочувствовать нам.

И любая безвыходная ситуация может открытьперед нами новые возможности.

«Любая, кроме смерти», — подумаю я, вспоми�ная Юрия Червочкина, нацбола, избитого мили�цией. Молодого человека, который умрет черезнесколько дней после описываемых событий.

Èãðîâûå âîçìîæíîñòèВ 2005 году, когда Гарри Каспаров впервые сфор�

мулировал ключевую фразу манифеста «Объеди�ненного гражданского фронта», он первым деломрешил поехать по стране и поговорить с народом.«Мы не левые, мы не правые, — говорилось в ма�нифесте. — Мы за демонтаж режима».

Каспаров арендовал самолет (тогда еще можнобыло арендовать самолет, будучи Каспаровым)и, прихватив с собой несколько журналистов, от�правился по маршруту Махачкала — Владикавказ —Ставрополь — Ростов. Во всех этих городах былиарендованы залы для встреч с публикой. Но кактолько приезжал Каспаров, что�то случалось в этихзалах. То прорвало канализацию, то лопнул водо�провод, то произошла накладка и, оказывается,на то же самое время, когда назначена встречаКаспарова с народом, раньше еще был назначенконкурс детского рисунка. Во Владикавказе, когдаКаспарову отказали от очередного арендованногоим зала и он объявил, что будет встречатьсяс людьми на площади, конкурс детского рисункаоказался вдруг конкурсом детского рисунка мел�ками на асфальте. Площадь оцепили милицией,внутрь милиции нагнали детей и заставили детейрисовать, пока Каспаров не уехал.

А в Ростов вообще полететь не получалось. Рос�товский аэропорт отказывался принимать самолет

276 277

Каспарова, мотивируя отказ тем, что на посадоч�ной полосе валяются в беспорядке невесть откудапоявившиеся камни. Каспаров и Литвинович селив машину, добрались до Ростова, приехали к биб�лиотеке, где назначена была встреча со сторонника�ми, и обнаружили, что в библиотеке, разумеется,потоп, прорвало трубы. Встречу пришлось кое�какпровести на библиотечных ступенях.

А вечером администрация ростовского аэро�порта заявила, что теперь уж точно не пустит насвою посадочную полосу каспаровский самолет,который увез бы чемпиона мира с журналистамив Москву. Каспаров сидел в гостинице и про�сматривал местную газету. Там в газете значилось,что назавтра в Ростове назначен митинг комму�нистов.

— Хорошо, — сказал Каспаров, — если мне недают улететь из Ростова, я тогда завтра пойду намитинг коммунистов.

Минут через пятнадцать новость о том, чтолидер «Объединенного гражданского фронта» со�бирается на коммунистический митинг, появиласьна новостных лентах. Еще через пол часа админист�рация аэропорта разрешила каспаровскому само�лету совершить посадку, но на том условии, чтоКаспаров сразу сядет в арендованный им самолети сразу улетит. Каспаров очень смеялся. Он радо�вался этому своему неожиданному ходу, как, бы�вало, радовался неожиданному ходу за шахматнойдоской.

В день выхода из тюрьмы в своей квартире Кас�паров скажет мне, что ситуация не кажется ему без�выходной.

— Во всяком случае, — скажет Каспаров, —игровых возможностей больше. Во всяком случае,сейчас легче, чем когда было пять�ноль в матчес Карповым.

— Да, — стану возражать я, — но там была все�го лишь игра, шахматы…

— Ничего себе всего лишь игра! — В голосеКаспарова появятся резкие нотки, свидетельству�ющие, что он оскорблен. — Для меня это была всяжизнь…

— Но всего лишь игра, — буду я настаивать. —А здесь по�настоящему. По�настоящему бьют поголове дубинкой, по�настоящему сажают в тюрьмы,по�настоящему можно погибнуть…

— Не смей произносить это слово! — мамаКаспарова Клара Шагеновна встанет из своегоугла, со своего стульчика, подойдет ко мне, строгопосмотрит и скажет: — Не смей произносить этослово!

И я замолчу.Здесь, в придорожном кафе, которое я выду�

мал, смерти еще нет в рядах «несогласных». НацболЮрий Червочкин уже избит милиционерамии лежит в реанимации, но мы не знаем еще, чтоон умрет. Мы не знаем, что на его похоронах, когдаКаспаров и Лимонов будут стоять у гроба, а кто�тоиз товарищей погибшего попытается почти ше�потом произнести нацбольский лозунг «Да!Смерть!», невеста Юрия крикнет: «Молчите! Мол�чите! Не произносите это слово!» Точно так же,как мама Гарри Каспарова будет запрещать про�износить это слово мне в тот день, когда сын еевыйдет из тюрьмы и будет рассказывать про тюрьмусмешные истории.

Мы еще не знаем, что Гарри Каспаров выйдетиз тюрьмы благополучно. Мы не знаем, что после�дующие Марши Несогласных будут разгонятьсяс особой жестокостью и в результате организато�ры перестанут заявлять о Маршах властям, как этоположено по закону. Новые игровые возможности:«несогласных» будут так жестоко преследовать, что

278 279

они волей�неволей выйдут из�под контроля. Мар�ши будут возникать неожиданно — на станцияхметро, на улицах. Пока милиционеры будут соби�раться, несогласные будут успевать уже разбежать�ся, выкрикнув свои лозунги.

Мы еще не знаем, что ни одна из оппозицион�ных партий не пройдет в парламент на выборах.Мы не знаем, что следующим президентом станетДмитрий Медведев, что Путин станет премьер�ми�нистром и что срок президентского правления бу�дет увеличен до шести лет, видимо, чтобы Путинвернулся. Мы не знаем, что будет война с Грузией.Не знаем, что Илья Яшин будет изгнан из «Ябло�ка», что Маша Гайдар уйдет из «Союза правых сил».Что Никита белых получит от президента Медве�дева предложение стать Вятским губернатороми это предложение примет, и вчерашние сторон�ники не будут понимать, считать ли это преда�тельством или радоваться этому назначению какпризнаку оттепели.

Мы не знаем, что будет экономический кри�зис и что лопнет пузырь нефтяного самодоволь�ства людей, которые смотрят теперь с презрениемна нас, выходящих протестовать при цене нефтисто двадцать долларов за баррель.

Мы не знаем, что поводом для протестов станетне отсутствие свободы, которое гнетет нас, а по�шлины на ввоз иностранных автомобилей, како�вые автомобили, видимо, нужны людям больше,чем свобода.

Мы ни черта не знаем здесь в придорожномкафе между Москвой и Петербургом.

Нам не хватает Гарри Каспарова, который на�писал книжку «Шахматы как модель жизни». Ко�торый просчитывает варианты, выстраивает ал�горитмы. Мы не просчитываем вариантов и невыстраиваем алгоритмов. Мы прощаемся с Грего�

ром, которого я выдумал, вернее, перенес сюда издругой поездки, с другого шоссе. И Грегор, обнявменя, говорит: «Э! Осторожней там!»

Мы рассаживаемся по машинам и едем в Пе�тербург, завешанный по случаю приближающихсяпарламентских выборов лозунгами «Ты — в планеПутина». За два часа до рассвета город пуст, еслине считать расставленной повсюду милиции, от�рядов ОМОН, свезенных из Новгорода, Псковаи Петрозаводска по нашу душу.

Дворцовая площадь, на которую мы должнывыйти Маршем Несогласных, заставлена поли�вальными машинами. Превращена в парковкуполивальных машин.

Нам некуда выйти, но скоро рассветет, и тог�да — мы все равно выйдем на площадь.

280 281

ÝÏÈËÎÃ

Íà ÌàðøМарш начинается в петербургском штабе

партии «Яблоко», на маленькой улочке неподале�ку от Лиговского проспекта. В нескольких малень�ких комнатах там не протолкнуться. Я курю наулице, и мне звонит Борис Немцов, который при�летел на самолете и спрашивает, где мы, куда мыидем.

— Боря, я не знаю, где мы. Мы в штабе «Ябло�ка», но я не знаю, как называется улица. И я незнаю, куда мы идем, наверное, на Дворцовуюплощадь, но весь Невский перекрыт ОМОНом,и пройдем мы метров пятьдесят, наверное.

Нас человек двести. Мы идем. У многих в ру�ках цветы. Я не знаю, куда делась Марина Литви�нович. Рядом со мной шагает рыжая девушка, нагруди у которой значок, а на значке написано:«Извините, я здесь живу». Бойцы ОМОН выстро�ились перед нами в цепь и перегораживают улицу.До них действительно метров пятьдесят. Нам не�куда идти, некуда. Тридцать метров, двадцать, де�сять, и кто�то в нашем строю кричит: «Нам нужнадругая Россия!»

В ответ на крик омоновцы врезаются в нашхлипкий строй, выхватывают дубинки и крушатдубинками с плеча. Они не ожидают, что мы ока�жем сопротивление. Они не ожидают, что нацболы,идущие с нами, выхватят из�под пальто железныепруты, что пруты засвистят в воздухе. Что Никита

Белых огромными своими кулачищами станет рас�швыривать бойцов ОМОН и отнимет у кого�тодубинку и станет орудовать ею, рыча: «Сражай�тесь! Сражайтесь!»

Бойцы ОМОН не ожидают, что мы станем сра�жаться. И правильно не ожидают. Нет, нет, конечно.Мы мирная демонстрация. Мы не сопротивляем�ся, когда нам заламывают руки. Мы не сопротив�ляемся, когда нас бьют дубинками по голове. Ог�ромный Никита Белых, когда его волокут четыреомоновца, только разъясняет вежливо, что онкандидат в депутаты Государственной Думы и позакону его нельзя задерживать без санкции гене�рального прокурора. Его волокут метров двадцать,а потом отпускают, видимо, расслышав, что он кан�дидат в депутаты парламента. Остальных не отпус�кают. Хватают, волокут, бьют, бросают в автобусы.Огромный омоновец машет дубинкой у меня надголовой. Плечом я прикрываю рыжую девушкусо значком «Извините, я здесь живу». Удар полу�чается скользящим, но плечо все равно болит. Уда�рив меня, омоновец движется дальше, по какой�топричине решив не арестовывать нас с рыжей де�вушкой, как давеча другой омоновец в Москверешил не арестовывать нас с Машей Гайдар.Почему�то они не трогают парочки. Мы оказыва�емся позади омоновской цепи, и рыжая девушкаплачет, глядя бессильно, как добивают остатки на�шего Марша.

Через пять минут улица пуста. Остается толькоНикита Белых, я, рыжая девушка и еще пара кан�дидатов в депутаты от петербургского «Яблока».

— Куда их повезли? — спрашивает Никитапро задержанных.

И тут приезжает Немцов. На нас одежда рванаяи грязная. А Немцов в чистых голубых джин�сах, в чистом кожаном пальто и в отполированных

282 283

ботинках. Он говорит, что надо идти спасать това�рищей. Я говорю, что надо идти на Дворцовуюплощадь. Мне пришла смска от Марины Литви�нович: «Я на Дворцовой, здесь хватают людей.Приведи, если можешь, кого�нибудь из лидеров».Я говорю:

— Боря, не нужно идти в отделение милиции.Ничего там с ними не будет в отделении милиции.Просидят пять часов и выйдут.

— Это наши товарищи, — возражает Немцов.— Ничего не будет с твоими товарищами.

А на Дворцовой люди. Ты позвал людей на Дворцо�вую площадь, Боря. Люди пришли, а тебя там нет.

Так мы разговариваем, а сами тем временембыстрым шагом идем к отделению милиции, ко�торое у Московского вокзала, в противоположнойстороне от Дворцовой площади.

И Немцов:— Чего ты от меня хочешь?И я:— Я хочу, чтобы ты пошел на площадь. Потому

что там люди, твои сторонники, которых ты тудапозвал, а тебя там нет.

И Немцов:— Я должен выручать товарищей из милиции.И я:— Не ври, Боря! Просто ты знаешь, что в ми�

лиции безопаснее, чем на площади. Но ты знаешьеще, что должен быть на площади. И если ты непойдешь на площадь, то ты, Боря, — гондон.

Немцов обижается, как мальчишка:— Я не гондон.— Тогда поехали на площадь.Мы ловим машину. Мы едем по Невскому. Не�

вский сплошь заставлен ОМОНом. Дворцоваяплощадь заставлена поливальными машинами,а в скверике перед Эрмитажем — опять ОМОН.

И людей совсем немного. Рассеянные, растерян�ные люди стоят на тротуаре и не знают, что имделать. Никаких транспарантов. Участников Мар�ша Несогласных никак нельзя отличить от людей,ожидающих троллейбус на троллейбусной оста�новке. Поэтому иногда ОМОН забирает тех, ктопросто ждал троллейбуса.

Мы подъезжаем, и я вижу, как волокут к омонов�скому автобусу Марину Литвинович. Немцов вы�ходит. К нему бросаются репортеры с камерамии одновременно — бойцы ОМОН.

— Борис Ефимович! — кричат репортеры.— Пошел в автобус! — кричат бойцы ОМОН.Заламывают Немцову руки и волокут. И он ус�

певает только крикнуть мне:— Ты этого хотел, провокатор! Ну вот ты до�

бился, что меня арестовали! Ты этого хотел?— Да, — отвечаю. — Я этого хотел.В автобусе полно арестованного народа. Все

веселятся, рассказывают анекдоты, поют песни.Только один юноша плачет. Он плачет и говорит:

— Я свой. Произошла ошибка. Я корреспон�дент Российского телевидения. Я свой. Отпуститеменя. Произошла ошибка.

Марина Литвинович подходит к корреспон�денту, кладет ему руку на плечо и говорит:

— Ты в плане Путина, сынок! — слова, напи�санные на предвыборных плакатах правящейпартии, которыми завешан весь город.

А потом при входе в автобус сменяется конвой�ный омоновец. Марина достает из сумки путеводи�тель по Санкт�Петербургу, подходит к омоновцу,скромная худенькая блондинка с путеводителемв руках и говорит:

— Простите, пожалуйста, что здесь происходит?— Ты тут откуда? — удивляется омоновец, гля�

дя на худенькую блондинку.

284 285

— Я не знаю. Я просто шла по улице и вдругменя схватили. Я не понимаю, простите, мне такстрашно.

— Куда ты шла? — переспрашивает омоновец.— В Эрмитаж, — улыбается Марина и в под�

тверждение своих слов сует омоновцу под нос пу�теводитель.

Омоновец оглядывается. Вроде никто из офи�церов не смотрит на его самоуправство, и он гово�рит скромной блондинке:

— Иди отсюда, девочка. Нашла время ходитьв Эрмитаж. Иди отсюда.

— Спасибо!Скромная блондинка улыбается, выбегает из

автобуса… А потом вспрыгивает в мгновение окана парапет и кричит митинговым голосом:

— Ко мне! Люди! Собираемся здесь! Идемк Медному всаднику! Нам нужна другая Россия!

И соскакивает с парапета. Омоновец видит, каквслед за отпущенной им скромной и тихой блон�динкой выстраивается человек пятьдесят народа,прежде рассеянного по скверу. Разворачиваюттранспаранты, размахивают флагами, кричат«Россия без Путина!» и идут к Медному всадникуметров пятьдесят, пока очередной отряд ОМОНне рассеивает их и не распихивает их по автобусам.

Меня не арестовывают. Я как будто в шап�ке�невидимке. Или мне сегодня везет. Или я ведусебя трусливо. Но у меня есть оправдание: я жур�налист, я должен написать репортаж в газету прото, как разогнали в Петербурге Марш Несогласных.

Через час площадь опустеет и я пойду в редак�цию и напишу репортаж. Редактор выбросит измоего репортажа эпизод с Мариной Литвиновичв омоновском автобусе. Редактор скажет, что ис�тория, конечно, забавная, но к деловому стилюгазеты — не подходит.

Потом я выйду один на Невский и подумаю:«Где бы выпить?» Пройду метров сто и подумаю:«Черт, все равно где. Надо немедленно выпитьи все равно — где». И в этот момент мне придетсмска от Марины Литвинович, телефон которойне отвечал с тех пор, как ее второй раз арестовалипо пути к Медному всаднику. В смске будет на�писано: «Ты где? Ты можешь встретиться со мнойчерез пятнадцать минут там, где мы рассталисьутром?» Утром мы расставались с Мариной на Ли�говке напротив гостиницы «Октябрьская». Я пой�му, что Марину отпустили. Но прослушиваютразговоры и перлюстрируют смски, поэтомунельзя прямо назначить встречу, а надо обиняка�ми. Через пятнадцать минут на Лиговке, когдая увижу издали Марину, идущую мне навстречув рваной шапке набекрень и в грязном пальто,я испытаю нежность.

Мы зайдем в кафе «Пушкинская�10» и будемпить вино. Народу будет много.

Никто, кроме нас, не будет разговаривать проМарши Несогласных.

286 287

Содержание

Глава 1. Другая Россия .......................................... 5

Верста свободы ......................................................... 5Подозрительная личность ...................................... 14Между Москвой и столицей .................................. 26

Глава 2. Марина Литвинович: молодаяженщина, склонившаяся над картой ...................... 30

Информационные угрозы ...................................... 30Перечень поражений ............................................. 44Помоги нам ............................................................. 52

Глава 3. Виссарион Асеев: мужчиназа столиком справа ............................................... 61

Признаки удачи ...................................................... 73Где ваши враги ........................................................ 78

Глава 4. Анатолий Ермолин: мужчинас детской улыбкой ................................................ 85

Уроки республики ................................................ 100Депутат парламента .............................................. 110

Глава 5. Мария Гайдар: молодая женщинав красивом платье ............................................... 117

Восторг .................................................................. 117Страх ..................................................................... 123Тоска ..................................................................... 131

Глава 6. Илья Яшин: молодой человекв твидовом пиджаке ........................................... 136

Русская песня ....................................................... 143Песья кровь .......................................................... 151

Глава 7. Сергей Удальцов: молодой человекв кожаном пиджаке ............................................ 155

Марш на Москву .................................................. 163Приходи на пленум .............................................. 171

Глава 8. Максим Громов: человек, которыйкурит, но не выбрасывает окурки, а кладетв карман ............................................................ 175

Портрет президента .............................................. 181Особо опасный преступник ................................. 188

Глава 9. Наталья Морарь: красивая шатенкас карими глазами ................................................ 198

Мысли изгнанника .............................................. 204Возвращение ......................................................... 217

Глава 10. Виктор Шендерович: человек,который смеется и размахивает рукамиот того, что ему грустно ..................................... 223

Крошка Цахес ...................................................... 229Заложница ............................................................ 238

Глава 11. Андрей Илларинов: человек,который смотрит на всех как бы немногосо стороны ......................................................... 245

Советник президента ........................................... 250Предел гибкости ................................................... 260

Глава 12. Гарри Каспаров: человек, которогонедостает ........................................................... 263

Интервью для потомков ....................................... 268Игровые возможности .......................................... 275

Эпилог. На Марш .............................................. 280

288

Валерий Панюшкин

ДВЕНАДЦАТЬ НЕСОГЛАСНЫХ

РедакторИрина Богат

Виктория Чуткова

КорректорВиктория Чуткова

ВерсткаВалерий Кечкин

Художественное оформлениеГригорий Златогорцев

Издатель Ирина Евг. БогатСвидетельство о регистрации

77 № 006722212 от 12.10.2004

121069, Москва, Столовый переулок, 4, офис 9(рядом с Никитскими Воротами,

отдельный вход в арке)

Тел.: 691�12�17, 258�69�10. Факс: 258�69�09Наш сайт: www.zakharov.ru

E�mail: info@zakharov.ru

Подписано в печать 27.02.2009. ФорматБумага писчая. Усл. печ. л. 35,28.

Тираж 5000 экз. Заказ №

Отпечатано с готового оригинал�макетав ОАО «ИПП «Уральский рабочий»

620041, ГСП�148, Екатеринбург, ул. Тургенева, 13.http://www.uralprint.ru e�mail: book@uralprint.ru