Вооруженные силы Российской Империи в исполнении общесоюзных задач и обязанностей во время войны 1914-17 г.

В священную память ВЕРХОВНОГО ВОЖДЯ Poсcийских вооруженных сил ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II и русских воинов зa Веру, Царя и Отечество на полях брани и на

морях жизнъ свою отдавших и кровь проливших

I. НАЧАЛО ВОЙНЫ.

"Если Франция не была стерта с карты Европы,то этим мы прежде всего обязаны России".

Фош

В 7 ч. 10 м. вечера 1 августа 1914 года Германский посол граф Пурталес вручил Российскому Министру Иностранных Дел Сазонову письменное сообщение, "что Его Величество Император, мой Августейший повелитель от имени Империи считает себя в состоянии войны с Poccиeй".

Этим актом, оборвавшим все старания Государя Императора Николая II предотвратить войну, было положено начало циклу событий, унесших миллионы человеческих жизней, наложивших на ряд поколений неслыханные до сих пор страдания, тяготы и лишения и продолжающих и ныне потрясать весь мир, грозя ему возможностью новых и, быть может, еще более страшных и кровавых катастроф.

1 августа сего года исполняется 25 лет со дня объявления нам войны. Наша Родина, самоотверженно и альтруистически ставшая на защиту Сербии, заплатила за это одним миллионом тремя стами тысяч своих сынов, с оружием в руках павших на пoле брани, и четырьмя миллионами двумя стами тысяч раненых, проливших кровь при исполнении своего воинского долга, а ныне уже свыше двадцати лет стонет и мучится под жестоким игом красной диктатуры, прямым наследием навязанной ей войны, загнавшим в могилу несчетные миллионы невинных русских людей.

Сегодня мы обязаны выполнить наш священный долг, вспомнив сами и напомнив другим о том, что было сделано Императорской Poccиeй и Ее Вооруженными Силами во время войны 1914-1917 гг. во исполнении принятых на себя союзных обязательств.

С полнейшей ответственностью за уже исторически доказанную правоту своих слов, представители старой Русской Армии и Русского Флота счастливы своим правом заявить и утверждать, что в течение 39 месяцев этой исполинской борьбы Императорская Poccия и Ее вооруженные сухопутные и морские силы самым честным, истинно рыцарским и безгранично самоотверженным образом сделали и выполнили все, что было в самых крайних пределах. их сил и средств, для исполнения общесоюзных задач и обязанностей и для оказания самой быстрой, энергичной и действенной помощи нашим союзникам, проявили при этом совершенно исключительную жертвенность и, ни с чем не считаясь, поступались своими самыми насущнейшими и жизненными интересами ради спасения союзников в самые тяжкие и критические для них пepиoды войны.

[3]Мы делаем это не ради хвастовства, ибо в нашей Poccии исполнение принятых на

себя обязательств и держание данного слова были основой всей идеологии, всех мыслей и действий Ее Государей и Ее вооруженных сил.

Правдивым изложением событий главных решающих этапов войны, подтвержденным приведением неопровержимых цифр и фактов и авторитетными свидетельствами наших врагов и наших союзников, мы поднимаем свой голос в защиту нашей русской воинской чести.

Наша доля участия в страшном урагане войны 1914-1917 гг. наиболее ярко, полно

и определено отчеканена в словах доблестного и благородного маршала Фоша, взятых эпиграфом к настоящему докладу.

II. ГУМБИННЕН И МАРНА.

Военная судьбы Poccии и Франции были связаны между собою со времени конвенции 1892 - 93 гг. В дальнейшем развитии последней, Россия в случае совместной войны против Германии обязывалась выставить восьмисот тысячную армию и начать военные действия после пятнадцатого дня мобилизации, т. е. на девять дней paнеe окончания приведения войск в полную боевую готовность и их сосредоточения.

Ничто не давало французам каких либо оснований сомневаться в том, что Россия выполнит принятые на себя обязательства. Тем не менее, с самого начала войны французское правительство стало настойчиво требовать нашего скорейшего наступления, указывая нам на серьезную необходимость нашего вторжения в пределы Германии в направлении Варшава - Познань - Берлин и выражая надежду, что Австрия будет считаться quantite negligeable{1}.

Этим, в дополнение к уже решенным двум стратегическим направлениям - восточно-прусскому и галицийскому, нам навязывалось, и навязывалось упорно, настойчиво, еще третье Берлинское, т. е. еще более усугублялись и без того уже существовавшая невыгоды разделения наших сил.

Наконец, уже 5 августа французский посол Палеолог обратился непосредственно к Государю Императору с заявлением, что "Французская армия была вынуждена выдержать могущественный натиск 25 немецких корпусов. Я умоляю Ваше Величество приказать Вашим войскам немедленное наступление. Иначе Французская армхя рискует быть раздавленной (Paleologue's Memories, p. 55).

Этим обращением от Poccии вместо прежнего обязательства взаимодействия и координированной помощи требовалось уже "спасение".

И это спасение пришло. 14 августа, на пятнадцатый день мобилизации три корпуса I армии генерал адьютанта Ренненкампфа выступили по направлению к немецкой границе и утром 17 августа вторгнулись

[4]в пределы Восточной Пруссии{2}.Одновременно двинулась и II армия генерала Самсонова. Обе армии еще не

успели закончить полную мобилизацию и сосредоточение, не получили всех обозных и тыловых учреждений, что сразу же отразилось на службе сообщений и снабжений.

20 августа в первом решительном столкновении наших войск с VIII немецкой армией на фронте Гумбиннен - Роминтен, при встречном ударе нашего III армейского корпуса и ХVII немецкого - последний подвергся полному разгрому, перешедшему местами в панику и далее безпорядочное бегство. (К. Hesse, "Der FeldherrPsychologus". Shmidt "Tannenberg und Marna".

Этот частичный успех оказался чреватым колоссальнейшими стратегическими последствиями, отразившимися исключительно важным образом на всем дальнейшем ходе войны и, вне всякого сомнения, принесшим нашим союзникам спасение в самый критический период сентябрьских боев на Марне.

Наше неожиданное и быстрое вторжение на немецкую территорию, поражение отборных частей ХVII немецкого корпуса, нанесенное им презираемым до сего противником, и, хотя и неисполненное, но отданное приказание Командовавшего VIII немецкой apмией генерала Притвица начать отступление за pекy Вислу{3} отразились в Главной Квартире Императора Вильгельма настолько сильно, что начальник генерального штаба генерал граф Мольтке признал необходимым и немедленно распорядил снятие с победного в это время западного фронта трех корпусов (Гвардейского резервного, XI и V армейских) и одной кавалерийской дивизии (8 саксонской) и их срочную переброску на восток на усиление VIII армии для спасения немецкой земли от вторгнувшегося на нее неприятеля.

Этим распоряжением западный немецкий фронт был ослаблен на 48 батальонов,

32 эскадрона, 30 легких, 12 гаубичных и 16 тяжелых батарей.Отсутствие двух из этих корпусов: Гвардейского резервного и XI армейского,

взятых из правофланговых II и III армий, шедших на ударном решающем фланге немецкого наступления, сказалось весьма невыгодно для немцев уже в так называемом "пограничном сражении" 21 - 24 августа в районе Шарлеруа - Динан ; здесь V левофланговая французская армия потерпела весьма серьезную неудачу, находилась в весьма критическом положении, но спаслась от окружения и уничтожения только благодаря тому, что в действовавших против нее вышеуказанных II и III немецких армиях, ослабленных на только что взятые от них два корпуса, не хватило резервов для завершения такой oпeрации.

Это в свою очередь спасло и английскую армию, которая, в случае ликвидации соседней с ней V французской, вне всякого сомнения, была бы отрезана от французов и после этого подверглась бы опасности

[5]отдельного разгрома и даже уничтожения.Но все это совершенно ничтожно в сравнении с теми исключительными

последствиями, - гибельными для немцев и спасительными для союзников, - которые явились неизбежным результатом отсутствия этих двух корпусов в решительнейшие дни 4 - 9 сентября битвы на Марне.

Ныне, при свете опубликованных и неопровержимых исторических документов и свидетельств, видных участииков войны 1914 -1918 г. г., стало уже довольно трудным продолжать замалчивать совершенное исключительное военное и историческое значение проигрыша немцами битвы на Марне, разрушившего все победные планы Германского Главнокомандования и как бы предрешившего и необычайную продолжительность войны и ее окончательный исход.

Главным образом становится все более трудным замалчивать, опровергать и отрицать огромнейшее и решительнейшее значение того факта, что в битве на Марне, в исторические дни 4-9 сентября на ударном крыле германского фронта не оказалось двух корпусов, переброшенных в Восточную Пpyccию, т. е. именно того, что при сложившейся тогда обстановке должно было обезпечить немцам безспорную, полную и сокрушительную победу, равноценную скорому и решительному выигрышу всей войны на западном фронте, т. е. тому, что было основной ставкой всей немецкой стратегии{4}.

Весьма ярко, полно и определенно это выражено в книге генерала Дюпона, одного из ближайших сотрудников генерала Жоффра:

"Два корпуса были взяты с французского фронта: Гвардейский резервный из армии фон Бюлова и XI армейской из армии фон Гаузена. За ними следует 8-я кавалерийская дивизия. Эти меры были вероятно нашим спасением.

Представьте ceбе, что Гвардейский резервный корпус был бы 7 сентября на своемъ месте между Бюловым и Клуком, а XI корпус с Саксонской кавалерийской днвизией находился бы 9 сентября в своей армии фон Гаузена у Фер Шампенуаза!

Какие могли бы произойти от зтого последствия...".Сам маршал Жоффр впоследствии (в 1929 г.) дал такую оценку нашему pешению

вторгнуться в Восточную Пpyccию : "с чувством живейшего удовлетворения я пользуюсь всяким случаем воздать честь доблести русских армий и засвидетельствовать им мою глубокую благодарность за действенную помощь которую они оказали нашей армии в те трагические часы, когда Германия направила все свои силы, дабы первым напором раздавить Бельгию, Англию и Францию".

"Бросив в Восточную Пруссию все силы, которыми можно было только располагать, сделав это ранее, чем они были готовы и сосредоточены, и сознательно преступая все основные принципы ведения войны ради сохранения одного единственного "общности интересов всех фронтов", Великий Князь Николай проявил наивысшее понимание ус-

[6]

ловий войны и заслужил вечную признательность Франции".

"Я никогда не забуду те тяжкие жертвы, на которые героически и сознательно обрекла тогда себя Русская армия, их ценой заставив нeпpиятеля обратиться против нее".

Столь выдающиеся английские государственные люди, как министр иностранных дел сэр Эдвард Грей и морской миннстр Уинстон Черчилль свидетельствуют тоже самое еще определеннее:

"Да не забудется никогда, что энергия и исключительная жертвенность, с которой Россия выполнилa свое наступление, спасла союзников

[7]осенью 1914 года (Viscount Grey of Fallodon "Twenty five years" p. 183)."Благодаря лояльности Царя и Русской Армии быстрое наступление в Восточную

Пруссию было осуществлено через две недели после объявления войны. Мы знаем, как это ударило по нервам Германского Главного Штаба и привело к его решению взять два корпуса от правого крыла во время кризиса, предшествовавшего Марне. С полным основанием можно считать, что этот факт оказал решающее влияние на судьбу исхода битвы, а если это так, то долгие времена после того, как теперешнего неблагодарного поколения уже не будет на свете, Царю и его воинам должна будет воздаваться великая честь".

Французский генерал Манжен (Как закончилась война 1914-1918) отметил "союзники никогда не должны забывать услуги, которая была оказана им Poccиeй, начавшей кампанию неожиданно быстро. Благодаря этому наступлению были не только удержаны одиннадцать корпусов, составлявших немецкий заслон против русских войск но сверх того два корпуса были взяты с французского фронта и отсутствовали во время битвы на Марне...4

О том же свидетельствуют французские военные писатели генералы Ниссель, Куньяк и полковник де Витт Гизо.

"Всем известно насколько критическим было наше положение во время битвы на Maрне. Несомненно, что уменьшение Германской Армии на два корпуса и одну кавалерийскую дивизию явилось той тяжестью, которая склонила чашу весов судьбы на нашу сторону..." (Ниссель).

"Вследствие тяжелого поражения под Гумбинненом главная германская квартира совершила тяжкую ошибку, отправив из Фpaнции два корпуса против русских; вследствие этого она не имела никакого стратегического резерва во время битвы на Mapне" (Куньяк, "Ревю де Пари", 1922, стр. 299 - 304).

"По настоянию генерала Жоффра и французского правительства, Россия, чтобы выручить нас и сковать немецкие корпуса в Пруссии, отважно перешла в наступление... 17 августа вступила в Восточную Пруссию и опрокинула германцев у Гумбиннена, что побудило Германский Генеральный штаб отозвать с французского фронта четыре дивизии. Наши союзники оказали нам, таким образом, огромную услугу" (полковник де Витт Гизо "Крупные этапы побед 1914 - 1918).

В "The Marne Miracle" американского полковника Нэйлора, бывшего директора академии генерального штаба, приводится, как ставшее модным, выражение, что "битва на Марне была выиграна русскими казаками" (р. 90)

В широком переносном значении соответственном общему характеру событий, это выражеение весьма образно оттеняет результаты нашего вторжения на немецкую территорию и совершенно справедливо, связывает это вторжение с выигрышем союзниками битвы на Марне, где у немцев в самый решительный день и на самом важном месте отсутствовали те два корпуса и одна кавалерийская дивизия, которые были

[8]посланы на восток спасать "колыбель прусского юнкерства" и немецкую землю от

попирания ее неприятелем (обычно олицетворенным в слове "pyccкиe казаки")."Франция считала, что в начале войны ей придется одной противостоять

Германии; она не полагала возможным, чтобы Россия могла ей серьезно помочь в первый период. Разсчеты оказались ошибочными; против всяких и вcеx, включая

немцев, ожиданий, Россия быстро вторгнулась в Восточную Пруссию, что принудило Мольтке осуществить злосчастную переброску на восток Гвардейского резервного и XI корпусов и зтим соответственно ослабить давление на. союзников на Западном фронте" ("The Marne Miracle", bv Col. W. K. Naylor, U. S. A., p.p. 37, 38).

Наши бывшие враги, хотя временами и не столь определенно, но быть можетъ еще убедительнее, сознают огромнейшее значение нашего вторжения в Восточную Пруссию и вызванных им последствий.

По мнению генерала Фалькенгайна, заменившего графа Мольтке на посту начальника Германского Генерального Штаба, "отсутствие частей, взятых с запада перед сражениями на Марне и у Танненберга, дало себя остро чувствовать на западе... Едва ли возможно достаточно подчеркнуть гибельное влияние этого фактора на ходе этого периода войны" (Falkenhayn, "The German General Staff", p. 22).

"Сильно чувствовалось ослабление западного фронта. На востоке было изъято из боевой линии три корпуса и притом с западной половины фронта, т. е. с его ударного крыла. Поэтому отсутствие их особенно сказалось во время решительной битвы на Марне и после нее.. (F. р. II) Задача быстро добиться решения, что до сих пор было основой немецкого плана войны, свелась к нулю" (F. р. 25).

"Особо чреватым последствием оказалось то, что подкрепления, назначенные на восточный фронт, были взяты с правого фланга, которому принадлежала решающая роль" ( Ludendorff's Own Story, p. 70).

"Удаление Гвардейского резервного и XI корпусов зловеще дало себя знать" (Ludendorff p. 82)...

"Если бы Мольтке не послал бы в Восточную Пруссию Гвардейский резервный и XI корпуса, то все пошло бы хорошо" (Ludendorff, in the "Army Quarterly", oct. 1921).

"Наше наступление на западе потерпело крушение, так как генерал Мольтке взял войска из победоносного пoлoжeния и благодаря этому произошла "драма на Марне"... Страшно сознавать, что генерал Мольтке прервал победоносное наступление германского воинства и помешал блестящему и счастливому окончанию войны" ( Ludendorff, "Die Unbotmassigkeit im Kriege").

У немецкого майора Ганса Шмидта в его книге "Таннеберг и Марна " мы читаем:"Впечатление от поражения под Гумбиненном было чрезвычайно сильным. Из

войск, сражавшихся под Парижем, были отправлены[9]в Восточную Пруссию два корпуса и одна кавалерийская дивизия.Это лишило возможности одержать победу на Марне, привело к отступлению,

имело влияние на весь ход войны, ибо разрушило все надежды на скорое и победоносное ее окончание..."

Такое же мнение высказано и в немецком официальном описании войны I914-1918 г. г. (Weltkrieg 1914-1918 T. 1.) в заключительной главе о действиях первого ее периода.

О том насколько сильно было впечатление от исхода сражения под Гумбинненом и нашего вторжения в Восточную Пpyccию, можно видеть из письма, посланного графом Молыке генералу Людендорфу при назначении его начальником штаба VIII немецкой армии, отходившей после Гумбиннена: "быть может Вам удастся спасти положение на Востоке. Конечно, Вы не можете быть ответственным за то, что там уже произошло, однако, с Вашей энергией вы можете отвратить то худшее, что может случиться" (Ludendorff's Own Story, p. 49).

За спасение союзников Россия заплатила страшной ценой гибели нашей II армии и последовавшей за ней очень крупной неудачей I армии, с тяжелыми потерями отброшенной из Восточной Пруссии.

В нашем фронте получились огромные бреши, которые пришлось заделывать вновь прибывшими корпусами, отрываемыми от их основных по плану войны задач. Сверх того потеря большого количества орудий, винтовок и огромный расход огнестрельных припасов чрезвычайно неблагоприятно отразились на нашем и без того уже весьма недостаточном артиллерийском снабжении и ускорили наступление

весьма тяжелого по этой части кризиса.Моральные последствия двух последовательных военных катастроф, конечно,

тоже были весьма печальпые.Самой Poccии начало войны принесло одни только громадные минусы. Но как

верный союзиик, как часть общего целого, заинтересованного самым кровным образом в успехе всего союзного дела, наша Родина, в эти тяжкие для нее августовские дни 1914 года свято и честно выполнила свои союзные обязательства и безспорно, непререкаемо своими жертвами спасла союзников в самый решительный для них период войны, вырвала из рук Германии, казалось уже обреченную, жертву, и этим, в связи с неизменным продолжением такого же рыцарского и самоотверженного исполнения своего общесоюзного долга, предрешила исход всей войны, победной для союзников, но, увы, ей самой принесшей только ужас и страдания последних 22 лет.

Руководящий принцип воинского поведения в бою, указанный в нашем Полевом Уставе, в словах "сам погибай, а товарища выручай" - был неизменной основой действий "Русского участка Общесоюзного Фронта".

[10]

III. ОТТЯЖКА НЕМЕЦКИХ СИЛ НА ВОСТОК. РУССКИЙ ФРОНТ СТАНОВИТСЯ ГЛАВНЫМ ФРОНТОМ ВОЙНЫ.

Благополучный для союзников исход битвы на Марне спас их от решительного и тогда, может быть, даже окончательного разгрома, но не уменьшил общей опасности их поражения, властно требовавшего прежде всего выигрыша времени, особенно необходимого для Англии.

Общесоюзные интересы выдвигали на первое местo всемерную оттяжку немецких резервов и новых формирований на наш русский фронт, и эта задача была выполнена нами с неослабеваемой энергией, обычным самопожертвованием и полным успехом.

Наши повторные победы в Галиции, наступательные операции в Привислинском районе и на Карпатах угрожавшие Силезии и Beнгpии, и наше новое вторжение в Восточную Пруссию властно принудили Германское Верховное Командование самым резким образом изменить весь план войны.

На Mapне разбилась немецкая надежда закончить войну на западном театре одним сокрушительным ударом. В Галиции пришлось проститься с другой надеждой - сдержать русские армии австрийцами с небольшой добавкой немецких войск. Все это заставило немцев отказаться от сколько нибудь серьезных активных действий на англо -французском фронте и перебросить все резервы и новые формирования на восток, ибо теперь основной, неизбежной и всепоглощающей задачей сделалось спасение австро - венгерской армии, грозившей совершенно развалиться под нашими ударами. Немцы сразу же были вынуждены снять с запада и спешно перебросить в Галицию четыре пехотных и два кавалерийских корпуса и направить в Восточную Пpyccию новый ХХV резервный корпус.

Это ослабление, несомненно, отразилось весьма невыгодно на второй, очень важной для немцев операции в районе Изера и Ипра, где союзники переживали весьма тяжелые дни и где недостаток резервов опять не позволил немцам достигнуть успеха, каковой при сложившейся тогда обстановке был связан с самыми решительными последствиями.

О критическом положении союзников во время боев у Ипра свидетельствует сэр Э. Грей: "положение было критическое, несмотря на то, что Россия сделала все возможное, чтобы отвлечь Германские силы на восток" (The twenty years, p. 183).

Затем, последовал непрерывный отлив немецких сил на русский фронт, продолжавшейся до осени 1915 года.

По признанию Фалькенгайна, австрийские неудачи в октябре 1914 г. заставили его отказаться от весьма заманчивого плана прорвать французский фронт в Артуа и Пикардии, ибо, после отправки всеx резервов и артиллерийских запасов на восток, для исполнения такой крупной операции на западе не было ни сил, ни средств. Мы

были вынуждены к решению во Франции перейти к пассивной обороне с самым интенсив-

[11]ным применением всех средств техники, какие только можно было выдумать

(Falkenhayn p. 37)."С тяжелым сердцем начальник Генерального штаба должен был придти к

решению применить на востоке молодые корпуса, - единственный резерв, которым мы могли располагать. Такое решение знаменовало собой дальнейший отказ и притом уже на долгое время от всяких активных действий крупного масштаба на западе..." (Falkenhavn, p. 64).

С этого времени русский фронт, вне всякаго сомнения, сделался главным фронтом войны. К началу 1915 года общее число неприятельских пехотных дивизий на востоке возросло с 50 до 82, к сентябрю 1915 года увеличилось до 137 (на западе по-прежнему оставалось 83, весь прирост неприятельских сил обращался против Poccии) ; осенью 1916 года против нас действовало 150 дивизий (на союзных фронтах - 113) и к началу революции в марте 1917 г. мы притягивали на себя 164 неприятельских дивизии (при 135 на союзных фронтах) (General Goulevitch, "Le role de la Russie dans la Guerre mondiale", p. 19).

Сверх того наш фронт привлек на себя почти всю неприятельскую конницу (к концу 1916 г. двадцать три кавалерийских дивизии).

Русское Верховное Главпокомандование неотступно и неуклонно шло по пути понимания кардинального и решающего значения общности стратегических интересов всех союзных держав, никогда и ни при каких обстоятельствах не считало допустимым составлять и выполнять свои стратегические планы исключительно ради достижения только своих собственных, частных и узко-местных выгод; оно понимало, что общая победа могла быть достигнута только общими и притом строго согласованными усилиями, и что в шедшей гигантской борьбе не должно и не могло быть места отдельным проявлениям эгоизма, заманчивым и выгодным для одного союзника, но вредным и способным стать опасными и гибельными для общего дела. Для нас не было только своего русского фронта, был общий союзный.

В этом отношении наше Верховное Главнокомандование за все время войны осталось кристально-чистым от сколько-нибудь обоснованного упрека в неисполнении и забвении принятых на себя союзных обязательств или в самом малейшем желании от них уклониться, прикрыв свои решения ссылкой на наши собственные интересы или какой нибудь софистической отговоркой.

Оно признавало своим рыцарским нерушимым долгом вкладывать максимум доброй воли и активности в общее дело и неотлагательно и самоотверженно приходить на помощь союзникамъ, когда последние об этом просили (просили обычно в очень и очень тревожных тонах, настойчиво и упорно) и никогда не считало для себя возможным входить в какие либо споры, разсуждения и пререкания по поводу того, насколько по времени и размерам просимая помощь была нужна, или насколько тяжело и невыгодно она отзывалась на нас самих.

Наш безпредельный и жертвенный альтруизм, бурная стремитель-[12]ность наших атак, упорство и тягучесть нашей обороны, последовательные

разгромы нами австрийского союзника Германии и постоянные опасения последней о возможности нашего вторжения в пределы Силезии и Венгрии - все это, вместе взятое, непреодолимо и надолго оттянуло на восток все внимание и все резервы главного врага союзников - Германии{5}.

По свидетельству Фалькенгайна в это время в Германии создалось и утвердилось убеждение, что война могла быть выиграна только решительными успехами на востоке и что только полная победа над Poccией должна была склонить союзные державы к исканию путей для прекращения борьбы.

Это определило все планы германского верховного командования на 1915 год. По словам Фалькенгайна "pyccкиe угрожали австро-венгерскому фронту в такой степени

которая в дальнейшем должна была стать невыносимой. Пришел момент, когда уже нельзя было откладывать решительного наступления на восток (Falkenhayn, 84, 86).

Такое решение заставило немцев сразу же отказаться не только от активных действий на их западном фронте, но и от предполагавшегося сокрушительного удара по Сербии (в ответ за декабрьский разгром сербами австрийской армии Потиорека) и от помощи туркам, сильно теснимым у Дарданелл и направить на поддержку Австро-Венгрии все наличные резервы и напречь все усилия для достижения на русском фронте самых решительных результатов{6} (Falkenhayn, 58, 62, 69, 88).

С февраля по сентябрь 1915 года немцы пытались осуществить свои победные восточные планы, отдавая на русский фронт всe свободные резервы и лучшие испытанные в боях войска, подкрепленные многочисленной тяжелой артиллерией невиданных еще в полевой войне калибров и обильным артиллерийским снабжением{7} (Falkenhayn, 90).

При этом неприятель учитывал тяжелый кризис переживавшийся в это время русскими армиями (Falkenhayn 83), вынужденными пополнять свои потери маршевыми ротами, не имевшими винтовок и противоставлять чудовищному огню неприятельской артиллерии геройское, но безсильное сопротивление своих батарей, нищенски бедных патронами.

В течение шести месяцев на русский фронт обрушился ряд ударов, стремившихся нанести России полное и решительное поражение, повторить Седан в грандиозных размерах и по выражению официальной истории войны "обратить Poccию в такое состояние, чтобы она навсегда перестала быть опасной (Reichsarchiv, Weltkrieg, Vol. VIII, p. 62).

Февральское наступление в Восточной Пруссии, Майский прорыв Макензена в paйоне Горлица-Громник, июль-августовская попытка окружения наших армий Привислинского театра Шлиффеновскими щипцами армейских групп Гальвица и Макензена, осенняя операция на Виленском фронте - дали неприятелю ряд крупных тактических успехов, но не только не достигли желанной для немцев цели "поставить Poccию на колени" (Falkenhayn, p. 61), но в общем стратегическом результа-

[13]те принесли им огромный и непоправимый вред.Мы понесли огромнейшие потери (1.410.000 убитых и раненых, 970.000 попавших

в плен), были вынуждены отдать весьма значительный и очень важный для нас район нашей территории, включавший большую часть нашей стратегической сети железных дорог и лишились пяти наших крепостей. Продолжительные неудачи и длительное отступление отразилось весьма невыгодно на настроении страны и тыла, а это создало 6лагоприятную обстановку для пораженческой пропаганды в запасных полках, проникавшей мало по малу и на фронт.

Острый пессимизм и злобная односторонняя критика так называемой общественности были неспособны учесть и оценить, что, несмотря на все ошибки и недостатки, наш русский фронт самоотверженно выполнял в это время и действительно выполнил главнейшую для всех союзников задачу, оттянуть на себя все резервы опаснейшего врага и вынудить последнего к гибельному для него решению перейти на своем западном фронте к пассивной обороне.

Действительно, с Ноября 1914 г. по осень 1915 г. немцы в общем совершенно не безпокоили союзников сколько нибудь серьезными активными операциями, а союзники, за исключением недолгого и нерешительного наступления в paйoне Appaca, отвечали неприятелю тем же самым. По отметке Людендорфа, все лето 1915 года на всем западном фронте "царило полное затишье" (Ludendorf's Т. I, 203).

Отсюда ясно, какое огромное значение имела для наших союзников оттяжка главного немецкого удара на восток. Это дало им самое для них тогда драгоценное и существенное: ВРЕМЯ, а с ним и возможность создать и накопить огромные и могущественные средства обороны и нападения, которые затем прочно обеспечивали им успех всех последовавших действий, как по отбитию неприятельских ударов так и

по исполнению активных операций.Для Англии эта шестимесячная передышка явилась событием совершенно

исключительного значения, ибо дала ей время закончить формированиe и обучение и перебросить на континент последовательно три "Китченеровские" армии; после этого Английские войска смогли весьма существенно облегчить положение своих Французских союзников, заняв достаточно значительный участок фронта до Арраса включительно. Сверх того, обе союзныя армии получили возможность образованя за фронтом внушительных резервов.

Италия, только что начавшая войну, была избавлена от нанесения ей решительного удара, уже намеченнаго Австро-Венгрией для сокрушения ренегата-союзника и окончательного с ним разсчета; отвлечение всех резервов на восток заставило Срединные Державы ограничиться на новом Итальянском фронте строго пассивной обороной (Falkengayn, 101-103).

В "Кратком стратегическом обзоре Mиpoвoй Войны" немецкого[14]военного писателя Мозера, дана весьма точная и верная оценка немецкого

решения направить в 1915 году свои резервы на восток; он считает это "роковым решением, давшим Англии время и возможность безпрепятственного усиления и боевой подготовки своей армии"; он подчеркивает, что шесть месяцев восточных наступлений Германской армии были использованы западными противниками и дали им возможность подготовить и осуществить свое сентябрьское наступление в Артуа и Шампани, во время которого немецкие армии, не имевшие резервов, переживали весьма тяжелые кризисы, несли кровавые потери и оказались потом неспособными нанести союзникам решительный контр удар..."

Генерал Жоффр, телеграммой 24 Мая 1915 года, выражая нашему Верховному Главнокомандующему чувства "восхищения великолепным усилиям южных армий, парализовавшими своей доблестью превосходная неприятельские силы" признал, что этим общесоюзному делу была оказана громадная услуга.

То же подтверждает французский генерал Cherfils (La Guerre de la delivrance) : "Русские армии, притянув на себя всю тяжесть могущественного немецкого наступления, спасли нас от катастрофы. Их смелая Карпатская операция заставила агонизировать Австрию и свела на нет все усилия Германии. Благодаря этому Великий Князь спас нас своим самопожертвованием. Не может быть предела нашей благодарности геройству наших русских союзников..."

И, наконец, сам маршал Фош полно и ярко определил решающее значение русского фронта в эти тяжелые для союзников времена:

"Да памятуют все, как то делаю я, что в первые годы борьбы содействие русских армий и их верность союзному делу обезпечили успешные результаты этих лет." (Письмо маршала Фоша 12 Ноября 1929 г. обращенное к Союзу Русских Военных Инвалидов).

Спасительная для союзников кампания 1915 года. обошлась нам страшной ценой потери значительнейшей части старых кадров Русских Армий, но русское слово, как всегда, осталось нерушимым, наши союзные обязательства были выполнены с неизменным сомоотвержением и рыцарским благородством.

IV. ВЕРДЕН И МАРТОВСКОЕ НАСТУПЛЕНИЕ 1916 ГОДА.

На союзном фронте Февраль 1916 года ознаменовался началом продолжительной титанической борьбы за обладание Верденом. Очень скоро положение французов сделалось настолько тревожным, что уже 21-го Февраля французские военный представитель при нашей Ставке, генерал По обратился к нам с настойчивой просьбой о немедленной помощи, каковая при данной обстановке могла быть оказана только нашым наступлением долженствовавшим приковать немецкие резервы на нашем фронте и не допустить их переброски на запад.

Исполнение такой просьбы нарушало весь план совместных союз-[15]

ных операций, только что разработанный междусоюзным военным советом и назначивший наше общее наступление в середине июня, а англо-французское в конце того же месяца.

Условия наступательных операций на нашем противонемецком фронте в это время года были необычайно тяжелые; начиналась весенняя распутица с обильным таянием снегa днем, но с довольно сильными заморозками по ночам; болотно-озерные и приречные низины, отделявшие нас от неприятеля, были залиты ледяной водой; преобладающая здесь глинисто-песчаные почвы обратились в тягучую грязь, местами глубиной по колено; большая часть местных грунтовых дорог сделалась временно совершенно непроезжей; наши войска не успели еще освоить влитых в них укомплектований, пополнивших огромные потери, летней и осенней кампаний 1915 года; снабжение артиллерийскими патронами только начало немного налаживаться, а между тем весьма прочная, по оценке самого Фалькенгайна{8}, оборонительная сила отлично оборудованных немецких позиций, с их бетонными пулеметными гнездами и блиндажами, прикрытых целыми полями проволочных заграждений и защищенных заградительным огнем многочисленных и обильно снабженных батарей, требовала самой основательной артиллерийской подготовки.

Ради немедленной помощи союзникам, мы должны были сломать все, уже начатое для подготовки летней операции, расходовать живую силу, тратить артиллерийские запасы и бросить свои войска в наступление при таких невероятно тяжких условиях, которые и в половинном размере, наверняка, исключили бы какую бы то ни было вероятность сколько-нибудь серьезныхъ активных операций на фронте наших союзников.

Касаясь этого наступления, вошедшего в историю войны под именем "Нарочского" (от озера Нарочь, в районе которого наносился главный удар и где наши войска понесли особо тяжелые потери) Гинденбург отмечает, что "каждый, кто был знаком с обстановкой, в которой оно осуществлялось, должен был изумляться, как можно было начинать такие действия в такое время года, когда вследствие таяния снега исполнение с каждым днем становится все труднее и труднее и когда оттепель обратила поля сражений в бездонные болота (Hindenburg, p. 152, 153).

"Но для Poccии долг чести и союзные обязательства были выше всего. 17 - 18 марта наши V, I и II армии перешли в решительное наступление на всем фронте от Якобштадта до Барановичи.

По свидетельству наших врагов (Фалькенгайна, Мозера и др.) русские аттаки велись с исключительным упорством, фанатическим самопожертвованием и презрением к смерти. По записи Людендорфа с 18 по 21 марта положение X немецкой армии было критическим, а в армейской группе Шольца весьма тяжелым. Две недели велись эти атаки, пока не "заглохли в болотах и в крови" (Ludendorff Т. I, р. 248).

[16]За эти две недели мы потеряли около полутораста тысяч убитыми, ранеными и

обмороженными; преждевременность наступления разрушила все планы летней кампании северного и северозападного фронтов, а неудачи и большие потери не могли не отразиться на моральном настроении, как войск, так и некоторых начальников, но за то ни один немецкий батальон, не был взятъ с нашего фронта для усиления неприятельского удара на Верден.

Напротив того, кризис, созданный для неприятеля нашим неожиданными и бешенным наступлением, был настолько силен, что с 22 по 30 марта немцы остановили свои упорные атаки против Верденской крепости (Golovine, The Russian Army in the World War, p. 240).

V. БРУСИЛОВСКОЕ НАСТУПЛЕНИЕ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ.

15 мая австрийцы самостоятельно и вопреки предостережениям немецкого верховного командования начали решительное наступление против итальянского левого фланга.

В течение двух недель 38 австрийских дивизий эрцгерцога Евгения прорвали

итальянские позиции между озером Гарда и р. Трентино, отбросили неприятеля на последние отроги горы и этим заняли угрожающее положение по отношению сообщений остального итальянского фронта со всей Италией.

Итальянское командование считало, и его представитель при нашей Ставке генерал Ромеи довел до нашего сведения, что дальнейшее продвижение победоносных австрийцев грозило Италии такими моральными и матерьяльными последствиями, которые были бы неисчислимы.

Начальник штаба Главнокомандующего итальянскими армиями генерал Кадорна и через генерала Ромен, и через нашего военного агента полковника Энкеля и прямым обращением к генералу Алексееву самым настоятельным образом просил о немедленном переходе в наступление наших армий юго-западного фронта, дабы этим оттянуть на себя австрийцев и могущие быть посланными им подкpеплeния.

О том же личной телеграммой на имя Государя Императора просил итальянский король Виктор Эммануил.

Такая операция вносила серьезнейщую разруху в производившуюся в это время подготовку нашего общего наступления, назначенного, по соглашению с союзниками, на 15 июня , но настояния Италии и союзников носили такой тревожный, почти панический, характер, что Государь, ради неотложной помощи итальянским войскам, приказал армиям юго-западного фронта обрушиться на противостоявших, им австрийцев.

"Настойчивые просьбы итальянцев до личнаго обращения Короля к Государю вынудили нас принять реениe начать атаку", так телеграфировал генерал Алексеев нашему военному представителю при французской главной квартире.

В действительности Италия невольно преувеличивала опасность по-[17]ложения; австрийское наступление, проведенное в очень трудных условиях, в это

время уже совершенно выдохлось, а итальянцы ycпели подвести резервы и местами могли начать контр атаки.

По свидетельству Фалькенгайна, само австрийское командование уже сомневалось тогда смогли ли бы австрийские войска удержаться на остальном, непомерно ослабленном фронте, если бы неприятель перешел там в наступление (Falkenhayn р. 278).

"4 июня на австрийском фpoнте в Галиции как гром из ясного неба разразилась беда", так записал Фалькенгайн. (F. р. 278);

В этот день на фронте от Луцка до Черновиц VIII, XI, VII и IХ русские армии атаковали австрийцев; через несколько дней от неприятельских IV и VII армий уцелели только жалкие остатки (Falkenhayn, Р. 281).

Наш удар был полной неожиданностью для неприятеля; начальник австрийского генеральнаго штаба генерал Кондрад фон Генцендорф еще 23 мая считал, что русские могли начать серьезные активные действия в Галиции не ранее, как черезъ 4-6 недель (Falkenhayn; 279).

"Под русским ударом рухнул весь австрийский фронт. Наступил самый тяжелый кризис, который когда либо испытывал Восточный фронт..." так характеризовал положение Гинденбург (Hindenburg Out of My Life p. 156).

За первые три недели "Брусиловского наступления" мы взяли 198 тысяч пленных, 219 орудий и 644 пулемета, потом наши трофеи удвоились; над австрийским союзником Германии нависла угроза полного и окончательного разгрома. Очевидно, что при таких условиях Срединные державы не могли даже думать о развитии весьма второстепенного ycпеxa, только что достигнутого в Италии. Австрийская авантюра в Трентино нарущила все планы немцев; надо было спасать Австрию и спасать немедленно{9}... "Окончательный разгром Австрии знаменовал бы собой проигрыш всей войны". "Все немeцкиe резервы со всех фронтов, которыми только можно было располагать без очевидной для последних опасности были брошены с наиболее возможной скоростью в Галицию и на Волынь, чтобы остановить русских и немецкими войсками укрепить австрийские линии (Falkenhayn, p. 284).

По свидетельству Людендорфа большая часть резервов восточного фронта и принца Людвига Баварского были отправлены на помощь австро - венграм и к ним же подвели дивизии с запада. Австро - Венгрия также остановила наступление в Италию и перебросила войска на восточный фронт (Ludendorff р. р. 26о - 262).

Гинденбург также подтверждает, что "вследствие крушения Галицийского фронта австро - венгерское наступление со стороны южного Тироля пришлось остановить (Hindenburg р. 165).

В цифрах значение Брусиловского наступления выразилось так:с итальянского фронта австрийцы были вынуждены снять и перебросить в Галицию девять дивизий, две горных бригады; шесть батальонов стрелков

[18]и отдельные полки двух дивизий и трех горных бригад; кроме того, были сняты с

итальянского фронта, но не обнаружились на востоке, шесть дивизий ; немцы для возстановления разгромленного Галицийского фронта были вынуждены спешно перебросить туда восемнадцать дивизий из Франции, четыре дивизии внутреннего резерва, три дивизии из под Салоник и даже послать две турецких дивизии.

Для нас это наступление, увенчанное непревзойденным за всю войну успехом и колоссальными трофеями (272.000 пленных и 312 орудий), не сопровождалось сколько-нибудь положительными результатами широкого стратегического характера, но стоило нам огромных потерь (свыше 600.000 ч.).

За то, как и всегда, наш союзный долг был исполнен свято. Италия была спасена от угрожавшей ей и столь напугавшей ее опасности с ее, по оценке генерала Ромеи, - неисчислимыми последствиями и получила столь необходимую для нее передышку и полную возможность оправиться, возобновить свои силы и возобновить активные действия. Выиграли также Франция и Англия, так как в начавшейся 30 июня битве на р. Сомме на германском фронте отсутствовали те восемнадцать немецких дивизий, которые были с него сняты и переброшены в Галицию спасать австрийцев!..

Такое ослабление весьма отразилось на силе немецкого сопротивления и лишило немцев весьма благоприятной для них возможности нанесения союзникам решительного контр удара. По свидетельству Фалькенгайна, "Положение в Галиции заставило нас отказаться ответить на неприятельское наступление контр ударом, предполагавшимся быть осуществленным в большем масштабе" (Falkenhayn, 299). "На западном театре сила неприятельского удара, дошедшая на Coмме до крайнего напряжения была сломлена. И если мы оказались не в состоянии положить конец этим атакам и своим контр ударом закончить все нашим успехом, то это было исключительно только следствием неожиданного крушения Австро-Венгерского фронта в Галиции (Falkenhayn р. 325)

Французский военный историк Луи Ривьер определенно признал, что "русское наступление отвлекло на себя силы, направленные в мае против Италии.

Мы сами воспользовались этой победой : немецкие дивизии, переброшенные Германией на помощь Австрии, ослабили немцев на Сомме".

В "Критике мировой войны" немецкого военного писателя Риттера мы читаем "начавшейся бой на Сомме германцы должны были вести собственными силами. Потребность оказать помощь австрийцам ослабила северную часть германского фронта до наличного состава рекрутских депо. Германия истекала кровью. Наступил кризис, ставщий вопросом жизни..".

Подтверждение того же мы находим и у другого немецкого автора Мозера в его "Кратком стратегическом очерке войны 1914 - 1918 гг."

"Необходимость вoзcтaнoвлeния положения на австро-венгерском[19]фронте потребовала переброски туда в июне всех немецких резервов, которые

только можно было выделить на западном{10}, а позднее, на восточном фронте и, наконец, и на Македонском. В общем немцы перебросили в Галицию двадцать дивизий... Немецкие войска на других фронтах, частью уже вступившие в бой, частью готовившаяся к нему, напрасно взывали о поддержка их резервами, орудиями и

снарядами, нужными им не только для обороны, но и для нанесения контр - ударов...Брусиловское наступление, поддержанное затем наступлениями западного и

северного фронтов, отняло у немцев всякую возможность нанесения таких ударов.В общей фонд грядущей окончательной победы держав Согласия Россия вновь

вложила свою весьма крупную долю, вновь принесла обильную жертву на алтарь общесоюзного дела.

VI. ВЫСТУПЛЕНИЕ РУМЫНИИ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ.

С начала 1916 года усилия союзного главнокомандования и союзной дипломатии были направлены к тому, чтобы сломить упорное желание Румынии сохранять свой нейтралитет, и добиться ее присоединения к союзникам и вступления в число воюющих держав.

3 марта, в очевидной связи с критическим положением у Вердена, трещавшаго под ломовыми ударами немецких орудий начальник французской военной миссии при нашей Ставке генерал По вручил начальнику штаба Верховного Главнокомандующего генералу Алексееву срочную телеграмму генерала Жоффра, который решительно настаивал на необходимости привлечения Румынии на сторону союзников, считая, что "нет такой цены, которая могла бы окупить нам содействие Румынии" и что "всякие второстепенные соображения не должны были явиться причиной несговорчивости Poccии".

Последняя фраза объяснялась тем, что генерал Алексеев и лично и через наших представителей за границей неуклонно держался противоположного мнения, полагая для нас наиболее полезным и выгодным полный нейтралитет Румынии, как надежно обезпеченный нашъ левый фланг и спасавший нас от очень тяжелой необходимости растягивать наш фронт на лишние 400 верст и уделять весьма значительные силы, безспорно необходимые для содействия малочисленной, неготовой к войне и бедно снабженной Румынской Армии.

В ответ Жоффру генерал Алексеев еще раз, подробно и обстоятельно повторил свои возражения против выдвижения на первое место совершенно второстепенной цели, которая создавала для нас весьма опасное положение и вела к разброске сил.

В сношениях с министром иностранных дел Сазоновым генерал Алексеев указывал, что по долгу службы перед Poccией и Государем он не имел права доложить Верховному Главнокомандующему о присоединении к такой авантюре.

[20]Но союзники продолжали упорно настаивать. Ими была принята даже такая мера,

как двоекратное обращение президента Пуанкаре телеграммами непосредственно к Государю с настояниями о скорейшем заключении соглашения между Poccиeй и Румынией.

Одновременно союзники делали все, чтобы принудить Румынию к благоприятному для них решению. Все это привело к тому, что Россия была вынуждена уступить, ибо дальнейшее промедление грозило или присоединением Румынии к неприятелю или ее немедленным разгромом этим неприятелем до тех пор, пока мы могли ей помочь.

17 августа 1916 г. желанное для союзников соглашеше было подписано и 27-29-31 августа Румышя объявила войну Австро - Венгрии, Турции, Германии, Болгарии.

Для германского верховного командования это было некоторым сюрпризом; оно ожидало объявления войны не ранее, как во второй половине сентября, т. е. после окончания сбора летнего урожая (Falkenhayn, p. 323), (частично уже проданного немцам и австрийцам).

Bcе опасения генерала Алексеева оправдались полностью: к началу 1917 года новый Румынский фронт оттянул на себя наши 36 пехотных и 11 кавалерийских дивизий, что весьма неблагоприятно отразилось на всех остальных наших фронтах; сверх того на нас на наши чрезмерно перегруженные железные дороги и на наш весьма ограниченный импортный тоннаж легли новые и хлопотливые обязанности по снабжению и довольствию разбитых румынских apмий.

Нам присоединение Румынии обошлось очень дорогой ценой, но для Франции и

Англии оно было благодетельным событием чрезвычайной важности, ибо принудило немцев приостановить, а затем и совершенно прекратить их операции по овладению Верденом.

Об этом совершенно определенно засвидетельствовали Людендорф и Гинденбург."Положение на западе казалось хорошим. Иначе я не решился бы взять с сильно

теснимого западного фронта еще более дивизий и отправить их на восток, дабы вернуть там инициативу действий и нанести Румынии сокрушающий удар... Несколько дивизий были приготовлены, и Его Величество Император согласился с убеждением отдать приказ о прекращении наступления" (Ludendorff, p. 291).

"Русские атаки временами ставили нас в критическое положение. Мы не могли думать о решительном наступлении у Вердена или на Сомме. В Галиции мы должны были удерживать русских любой ценой... Я вынужден был просить Его Величество Императора отдать приказ о прекращении наступления на Верден" (Hindenburg p. 214).

Сверх того создание нового русско - румынского фронта облегчило положениe Италии и благоприятно отразилось для союзников у Салоник и в Палестине. Об этом достаточно убедительно говорит то, что к началу 1917 г. неприятель должен был снять с других фронтов и перебросить на румынский 32 пехотные дивизии (из них 13 немецких.

[21]11 австрийских, 5 турецких, и 3 болгарских) и 7 кавалерийских дивизии (2

немецких и 5 австрийских.).Невозможно отрицать, что ослабление немецкого западного фронтa, вызванное

выступлением Румынии, лишило Германское Главнокомандование всякой возможности развивать серьезные наступательные операции против французских и английских армий, опять обрекло неприятеля на продолжение пассивного позиционного отсиживания и этим вновь дало нашим союзникам столь драгоценное для них время, существенно им необходимое сначала для накопления новых ударных сил и средств{11}, а затем, уже в 1917 году, для систематического втягивания в боевой фронт, постепенно прибывавших войск нового союзника - Северо - Американских Соединенных Штатов.

Дорогой ценой, но наш долг, всемерной и самоотверженной помощи нашим союзникам был выполнен честно и нерушимо{12}.

Мы притянули на себя и заставляли неприятеля держать на нашем фронте, 130 с половиной пехотных и 23 кавалерийские дивизии; во Франции и Бельгии немцы оставили 129 дивизий, против итальянцев австрийцы могли иметь только 34 дивизии.

Все это способствовало успеху наших союзников в их сентябрьских наступлениях, облегчило успех итальянцев на Изонцо в сентябpе и октябре и позволило генералу Сарайлю одержать крупный успех на Салоникском фронте (где у неприятеля осталось только 12 с половиной дивизий).

VII. КАВКАЗСКИЙ ФРОНТ.

Грандиозный размах и решительное значение боевых операций на русском и западном фронтах невольно привлекли к ceбе главное внимание военных историков нашего времени.

Остальные театры военных действий: Мессопотамский, Палестинский, Дарданельский, Салоникский и даже Сербский и Итальянский получили надлежащую оценку и освещение в значительно меньшей степени и в больших исторических, и мемуарных трудах занимают весьма скромное место.

Однако, болеe всего в этом отношении не повезло нашему Кавказскому фронту, как то случайно и пренебрежительно упоминаемому иногда в вышеуказанных, трудах в беглом очерке мелких и неважных событий и, ни у наших союзников, ни у нашихъ врагов не нашедшему безпристрастного и вдумчивого суждения о той достаточно значительной доли участия в общесоюзной борьбе, которая на него выпала и при выполнении которой на страницы истории Русской Славы были вписаны Саракамыш,

Эрзерум и ряд побед и разгромов турецких войск с отплатой последним за поражения союзников на Галлиполи и в Мессопотамии.

Численно небольшая, но сильная духом Кавказская армия в ру-[22]ках талантливого и волевого вождя генерала Юденича стала непоколебимой

стеной на пути победных планов Энвера - Паши, мечтавшего не только о завладении Кавказом и Туркестаном, но и о дальнейшем вторжении в восточные пределы Poссии.

Кавказский фронт притянул к себе около двух третей турецких вооруженных сил, нанес им ряд последовательных и жестоких поражений, почти уничтоживших целые корпуса и разметывавших турецкие, армии победителей на Галлиполи и у Кут-эль-Амарны, и вне всякого сомненния весьма существенно способствовал облегчению Азиатского положения союзников во все время, войны, как в периоды операций на Галлиполи, так и в Мессопотамии и в Палестине на как будто бы, и весьма второстепенных, но для Англичан, - а, следовательно и для общесоюзных интересов - очень важных и жизненных, участках военных действий.

VIII. ПОСЛЕДНИЕ НАПРЯЖЕНИЯ РУССКОЙ АРМИИ.

Наступил роковой для нас 1917 год. Русская армия, хотя и обезкровленная огромными потерями и лишившаяся почти трех четвертей своих основных кадров за зиму пополнилась и получила возмозеность отдохнуть, подучиться. Ее боевое и техническое снабжение, далекое еще от какого, бы то ни было сравнения с союзниками и неприятелем, все-же поправилось и до известной степени могло быть признано удовлетворительным. Казалось, все позволяло надеяться, что подходило время разсчитаться с врагом за все прощлые неудачи и довести войну до победного конца.

И вдруг все это рухнуло самым неожиданным и нелепым образом{13}. Из небольшого, костра Петроградского рабоче-солдатского бунта разгорелся пожар, российской революции. Под соединенными усилиями внутрироссийских и заграничных революционеров, поддержанных немецким золотом и недомыслием, слепотой, изменой и предательством членов Государственной Думы, либерально - радикальной интеллигенции, фрондировавших придворных кругов и при позорном содействии некоторых иностранных дипломатов и наших собственных представителей высшего военнаго командования рухнула тысячелетняя Российская Империя.

Из Poccии вынули Ее душу: по весьма образному выражению одного старика крестьянина "сбили с Матушки Poccии Царские обручики, бережно, крепко и умело Ее державшие... и разсыпалась Русская Клепка...".

Русские вооруженные силы, истомленные трехлетней войной, не выдержали, да и не могли выдержать свалившейся на них лавины революционного развала и пораженческой, неприятельским золотом питавшейся пропаганды, полной всяких демагогических и заманчивых посулов и обещаний до мира во что бы ни стало включительно.

С марта 1917 г. Русская армия умирала; уцелевшие островки верных долгу постепенно захлестывались грязными волнами шкурных и животных интересов разлагавшихся солдатских масс; но даже и в своей

[23]aгонии "уже покрытая ядовитой сыпью большевизма, наша армия все ещe

продолжала самоотверженно выручать союзников, дав возможность Фpaнции продолжать заниматься лечением своей вооруженной силы, а Англии развернуть и устроить на континенте свои армии..." (Керсновский "История Русской Армии. IV, стр. 995).

В июне -июле отдельными ударами наших последних наступлений, выполненных по настоянию обезпокоенных союзников, мы настолько встревожили германское верховное командование, что оно решило разделаться окончательно с Poccиeй и этим развязать ceбе руки на востоке. Престиж наш даже в это время был еще настолько

велик, что для исполнения такой операции немцы признали необходимым и рискнули снять с западного фронта и перебросить против нас шесть дивизий{14} (Ludenrff TT. II, р 38).

Но как записал в своих воспоминаниях Гинденбург "войска Керенского не походят на войска Брусилова. Прошел целый год со времени последнего наступления - год огромных потерь и глубокой деморализации Русской apмии"...(Hindenburg p 275). "Это уже были не прежниe pyccкиe солдаты" отметил Людендорф (Ludendorff p. 39, 40).

Отдельные успехи, отмеченные проявлениями высокого героизма и старой доблести, потонули очень, быстро в общем крахе наиболее разложившихся частей фронта, усугубленном переходом неприятеля в решительный контрудар.

Последним судорожным наступлeнием мы все же притянули на себя вражеское внимание и резервы, нанесли врагу довольно серьезные потери, взяли 16.000 пленных и захватили 155 орудий, но за то в развал последовавшего отката сами потеряли 80.000 пленных и 732 орудия.

Главное, а сверх того и самое для нас гибельное, - исполнением своего союзного долга и форсированным поднятием наших опасно больных армий в противный их желаниям наступательный порыв, мы уже неотвратимо бросили солдатские массы в объятия тех кто обещал им немедленный мир, избавление от всех опасностей и тягот войны и возвращение домой.

Однако же, даже и после этого, вплоть, до большевистского переворота немцы продолжали быть очень осторожными в отношении русского фронта до ноября держали на нем 80 немецких дивизий (Ludendorff, р. 127, T. II), и использовали постепенное разложение русской армии почти исключительно путем смены наиболее пострадавших дивизий западного фронта за счет отдохнувших дивизий восточного. И только с ноября месяца было признано возможным начать переброску значительного числа дивизий с востока на запад (Ludendorff Т. II, р. 14; Hindenburg, р. 333). Это уже не было сменой частей, а реальным усилением нашего западного фронта (Ludendorff Т. II, 129).

Даже и постреволюционная, умиравшая Россия, последними остатками прежней грозности, продолжала выполнять свою долю общесоюзной работы. "Весь 1917 год Германский меч был обращен на восток" (Ке-

[24]рсновский, ст. 995).8-го Ноября 1917 г. на участке нашей X армии, на р. Березине 681-й пеx.

Алтайский полк под командой полковника Щепетильникова успешно атаковал немецкие позиции, где взял 200 пленных и отбил две поршневые пушки, захваченные неприятелем в Новогеориевске.

Это было последним боевым делом и последними трофеями Русской Армии в войну 1914 - 1917 г.г. на нашем русском фронте.

IX. РОССИЙСКИЙ ИМПЕРАТОРСКИЙ ФЛОТ.

Боевая работа наших морских сил во время Великой Войны осталась до сих пор мало кому известной, не получила должного и справедливого исторического освещения, а во многом подверглась и легкомысленному и пристрастно злонамеренному искажению и несправедливым упрекам.

Совершенно особые условия закрытых и ограниченных театров военных действий нашего флота, специальные, часто требовавшие сохранения полной тайны, по сущности важные, но не бившие в глаза, задачи, им выполненные и отсутствие в его деятельности громких побед или тяжелых неудач придали этой деятельности какой то особый безшумный и молчаливый характер.

Безпочвенная критика одних, повальная склонность к самооплеванию у других и эгоистические интересы наших прежних врагов не преминули воспользоваться всем этим, чтобы затемнить боевую работу нашего флота и или утверждать что он ничего не делал, или обвинять в ошибках, нерешительности, неопытности, отсутствии знаний и т. п.

Большая и ответственная боевая деятельность наших Балтийских и Черноморских моряков оказалась затянутой грязным туманом легкомысленных и умышленных извращений и искажений, выдумок, анекдотов, сплетен и злобной, ядовитой лжи. Отвратительный отблеск революции 1917 г. и красный позор Брест-Литовского мира дал нашим недругам и критикам богатый добавочный матерьял в их работе по загрязнению всего нашего прошлого.

Тяжелая была доля сохранившихся за рубежом остатков наших морских офицеров, поставивших себе задачей защитить честь родного Андреевского флага: их сухопутные братья были счастливее; ибо могли располагать обширной исторической послевоенной литературой, неоспоримыми документами и многочисленными свидетельствами виднейших участников войны. Наши моряки были в ином положении; действия нашего флота, слегка затронутые только в исторических трудах наших былых врагов, получили совершенно неверное и умышленное искаженное освещение; все морские архивы остались в Петербурге, большинство старших морских начальников и командиров ушло в загробный мир.

Но, как говорится в американской морской пословице : "раз на[25]флот - всегда во флоте". Морское упорство и любовь к родному флоту были

достаточно сильны, чтобы одолеть стояшие на пути преграды, и ныне в распоряжении зарубежного морского братства имеется труд капитана 2-го ранга Люби, в котором собрано все, что можно было почерпнуть в матерьялах, с немалым трудом добытых из советских источников и в сохранившихся документах и свидетельствах старых командиров и офицеров нашего флота.

И ныне, накануне двадцатипятилетней годовщины вступления Российских Вооруженных сил в Великую войну, представители Российского Императорского флота счастливы своим правом поднять свой голос в защиту его чести и убежденно и доказательно заявить, что pyccкиe моряки в течение всех трех лет этой гигантской борьбы и с полными напряжением всех сил выполнили все то, к чему обязывал их их воинский долг и возлагавшеся на них боевые задачи.

Как известно, объявление войны застало наш флот в стадии его полной реконструкции, когда на стапелях Балтийского и Черного морей шла постройка новейших и могущественных кораблей, долженствовавших стать на смену тех, которые уже не отвечали требованиям современной морской войны; это было особенно необходимо в Черном море, где нашему флоту предстояли весьма важные и активные задачи, и где наши морские силы были представлены тремя старыми броненосцами, с четырьмя 12 д. орудиями и с 14 узловым ходом, и двумя старыми крейсерами с ходом в 20 узлов.

Жестокие уроки Японской войны переродили наш флот; на нем теперь служил и работал высоко-тренированный и знавший свое дело личный состав. Артиллерийская стрельба, стрельба минами, постановка минных заграждений и их траление, служба связи были доведены до высокой степени совершенства.

Все это было признано даже нашими врагами, несмотря на их определенную тенденцию выставить на первое место достоинства и заслуги немецкого флота, действовавшего в Балтийском море и под турецким флагом в Черном море. Даже такой пристрастный историк действий германо-турецких морских сил, как Г. Лорей, свидетельствует, напр., что "русская заградительная деятельность являлась большим достижением; их заграждения доходили непосредственно до берега; они ставили новые мины вплотную к ранее поставленным и надо было удивляться с каким искусством и уверенностью они избегали своих мин, поставленных на малое углубление".

Боевые задачи нашего флота определились общим планом войны и положением нашего, сухопутного фронта, упиравшегося обоими флангами в моря, и требовавшего надежного их обезпечения от активных неприятельских операций, а в Черном море, кроме того, и полной охраны морских сообщений с Кавказским районом военных действий.

Наши крупные активные операции могли иметь место только на[26]Черном море, где для них имелась задача совершенно исключительного по своей

важности значения - захват проливов, т. е. гарантия обезпеченного сообщения Черного моря с Средиземным, а с ним и возможности обмена русского сырья и союзных средств боевой техники.

К великому прискорбию и на общее великое горе на этом пути явилось непреодолимое препятствие в лице Союзной дипломатии, категорически возставшей против самомалейших агрессивных намерений против Турции и этим надолго затянувшей войну.

Такое дипломатическое упорство продолжалось даже и после совершившегося факта прибытия в Константинополь немецких крейсеров Гебенa и Бреслау (событие до сих пор неразъясненное и только затуманенное французской следственной комиссией, оправдавшей адмирала Лапейрера, располагавшего 13 французскими броненосцами и сверх того тремя английскими быстроходными линейными крейсерами с их 27 узловым ходом и 24 двенадцатидюймовыми орудиями и все же упустившего немецкие крейсера).

Появление на Черном море Гебена с ходом в 27-28 узлов и с главной батареей из десяти 11-д. пушек сделало это внутреннее море весьма опасным для нас районом неприятельских крейсерских операций, против которых мы не располагали кораблями соответственной скорости *).

На Балтийском море для нашего флота не предстояло задач по каким либо серьезным активным действиям. Здесь назначение флота сводилось к надежному закрытию Финского залива и к обезпечению правого фланга наших apмий. Эта задача была выполнена быстро, энергично и с полным успехом; вплоть до революционного развала наше Балтийское побережье никогда и ни в чем не вызывало опасений для положения нашего сухопутного фронта. Попытки неприятеля проникнуть в наши воды каждый раз были оплачены им дорогой ценой: из 11-ти немецких контр миноносцев, отправленных 28 Октяб. 1916 г. в набег в Финский залив, вернулось только три; остальные погибли на наших заграждениях. За другую попытку поставить свои минные заграждения у входа в Финский залив немцы заплатили гибелью крейсера Альбатрос, при чем остальные корабли, нарвавшиеся на крейсерский отряд адмирала Бахирева, спаслись только скоростью своего хода.

Наполеон, величайший полководец всех времен и народов, придавал особенное значение Его Величеству Случаю; такой случай и выпал на долю нашего Балтийского флота, запертого в своем одиночестве, как бы лишенного всякой возможности оказать действенную помощь своим союзным коллегам и вдруг ставшего для них сотрудником огромного значения. Произошло это 26 Августа 1914 г., при сдаче и принятии нами немецкого крейсера Магдебург, севшего на камни острова Оденсхольма.

*) Командующей морскими силами в Черном море в докладе 27 дек. 1913 г. нa имя морского министра, предупреждал о возможном усилении турецкого флота Гебеном и двумя легкими крейсерами.

[27]Блестящая находчивость лейтенанта Гамильтона отдала в наши руки

секретнейшие морские шифры неприятеля и при том так, что немцы об этом не узнали. Благодаря этому наши радио-пеленгаторные станции и наши союзники стали обладателями возможности расшифровки всех морских радиопереговоров немецких адмиралов и командиров, а с ними заблаговременного знания намерений и движений неприятеля, т. е. одного из самых ценных сведений морской стратегии.

Три года наш Балтийский флот честно и грозно стоял на порученном ему посту, охраняя от врага русскую землю, и этим заставил последнего совершенно отказаться от надежды проникнуть в Финский залив и сколько-нибудь крупным морским успехом обрадовать свою страну.

Насколько немцы ценили наш Балтийский флот и стоявшего во главе его адмирала Эссена и насколько их опасались, показал тот крепко забытый факт, что в

начале войны, во время развертывания немецких apмий, когда каждый батальон был на дорогом счету, на Померанском побережье был оставлен целый армейский корпус, как обезпечение против возможного там pуccкогo дессанта. И даже в тот гибельный для Германии день 24 Августа 1914 года, когда потерявшему душевное равновеcиe германскому командованию понадобились войска для спасения восточной Пруссии, то оно взяло их с французского фронта, не рискнув обнажить Померанское побережье, на котором так близко к Восточной Пруссии стоял вышеуказанный корпус. Немецкие адмиралы и генералы не могли не знать, что такое представлял из себя крупный дессант на неприятельское побережье при наличии вблизи его нетронутого неприятельского флота, и, не смотря на это, они считали, что такое, в теории отчаянно безумное, предприятие могло быть предпринято и осуществлено русским флотом.

Это обстоятельство дает нашим морякам неоспоримое право считать, что в "Чудо на Марне", спасшее Францию, вложена и их доля...

Особые задачи Черноморского флота определялись весьма важным для нас значением этого моря, как наиболее удобного и выгодного пути подвоза снабжения для нашей Кавказской армии. Как было указано, появление здесь быстроходного Гебена сделало задачу охраны этого пути весьма нелегким делом, но, не смотря на это, она была выполнена вполне успешно, и по Черному морю на Кавказский фронт были переброшены десятки тысяч укомплектований и десятки миллионов пудов груза.

Пресловутый Гебен, при первом же нарыве на нашу эскадру сразу же прихлопнутый залпом старика Евстафия, спасся от нас только быстротой своего хода, а потом, наскочив на наши мины, поставленные у входа в Босфор, долго залечивал свои повреждения; когда же в строй у нас вступили новые дреднауты, то этот столь много рекламируемый крейсер потерял уже всякое значение.

Дав полную охрану нашим сообщениям с Кавказом, наш Черноморский флот в то же время почти совершенно закрыл это море для Тур-

[28]ции, для каковой оно имело не меньшее, а быть может даже и большее значeниe,

чем для нас. Наши крейсерские операции у Анатолийских берегов, где нами были потоплены десятки неприятельских пароходов и транспортов и тысячи парусных судов, пытавшихся подвозить войска и снабжение для Турецкой армии и снабжать Константинополь каменным углем из Зундулакских копей, имели огромное значение для сухопутных операций на Кавказском фронте, ибо принудили Турцию базировать снабжение своих кавказских войск на подвозе по длинным, трудным и скверным сухопутным путям.

В суждениях и упреках в отношении действий нашего флота во время великой войны весьма часты вопросы : а где же большие потери, где громкие подвиги, где реальные трофеи? На эту казуистику наши моряки имеют полное право спокойно и веско ответить: все это было но, конечно, в неизбежном соотношении с размахом морских операций и в неизбежной зависимости от всей обстановки. Когда последняя приводила к боям, были и потери, были и подвиги, а в остальное время было много и очень много подвижничества, молчаливого, на стороне невидного, подвижничества охранной и разведочной службы, постановки мин под самым носом неприятеля, подвижничества отдельных отважных нападений, молчаливо выполненных и в молчании сохраненных.

То же надо ответить и по части трофеев, точно также молчаливых, для обывателя невидных и неучтенных - в виде истребленных и потопленных неприятельских миноносцев, крейсеров, транспортов и пароходов, т. е. всего того, что наносило врагу такой же вред, ослабляло его боевую силу также, как такие бьющие в глаза и реально ощутимые трофеи, как взятые пленные, захваченные орудия.

И то, что безшумно и молчаливо было выполнено флотом в том ограниченном размере, который определился всей обстановкой первых лет войны, давало твердое, неоспоримое право верить и утверждать, что если бы не ужасная трагедия 1917 года,

все разрушившая и сокрушившая, то те новые, несравненно более широкие задачи, которые открывались для нашего флота в этом году, особенно же в Черном море, внесли бы новые победные лавры в венок нашей морской славы.

Английский морской министр времени великой войны Уинстон Черчилль написал: "Рок, более чем к кому либо, был жесток по отношению к Poccии. Ее государственный корабль пошел ко дну, когда конечная гавань была уже так близка. Она стойко перенесла все бури, когда все сразу было сметено."

То же можно отнести и к нашему флоту. Он достиг полной возможности вложить в борьбу все могущество новых кораблей, ведомых в бой испытанным, прошедшим трехлетний опыт составом, и положить свой меч на весы военных судеб миpa. Судьба решила иначе.

Примечание: Эта глава составлена по очерку М. Ю. Горденева.[29]

X. НАШИ ПОТЕРИ И НАШИ ТРОФЕИ.

Степень боевого напряжения воюющих армий и размер достигнутых ими успехов весьма показательно определяются понесенными в боях потерями и взятыми на полях битв трофеями.

Опубликованные доныне сведения о наших потерях за 39 месяцев войны очень сильно расходятся между собою. Генерал Головин, - после тщательной поверки и сравнения всех данных, - остановился на таких цифрах: убитых один миллион триста тысяч, раненых четыре миллиона двести тысяч (из них умерло от ран свыше трехсот пятидесяти тысяч). Наши враги считают, что мы потеряли 2.500.000 убитыми и 5.500.000 ранеными.

В общем, наша пехота за время войны переменила шесть штатных составов, а треть дивизий 1 и 2 очереди десять и более. 1-я Сибирская стр. дивизия за первый год войны потеряла свыше 20.000 чел.; через Л. Гв. Гренадерский полк прошло по август 1916 г. одиннадцать полных составов; эти части пленных врагу не оставляли (Керсновский, Ист. Рус. Арм., стр.934.).

Франция за 51 месяц войны потеряла убитыми 900.000 чел., ранеными 3.000.000 ч. Потери Германии за те же 51 месяц составили 1.808.000 убитых и умерших от ран и 4.247.000 раненых.

В боях нашими армиями взято 2.200.000 пленных и 3.850 орудий (у немцев мы взяли 250.000 пленных и 550 орудий, у австро-венгерцев - 1.850.000 пленных и 2.650 орудий и у турок 100.000 пленных и 650 орудий.

Трофеи наших союзников за 51 месяц войны достигли 360.000 пленными и 1.500 орудий (Франция - 160.000 пленных и 900 орудий, Англия - 90.000 пленных и 450 орудий, Италия - 110.000 пленных и 150 орудий).

Наша доля во взятии неприятельских трофеев и в соответственном ослаблении живой неприятельской силы и главных средств борьбы достаточно ясно определена сравиением вышеприведенных данных: наши армии за 39 месяцев взяли в шесть раз больше пленных и в два с половиной раза больше орудий, чем остальные союзники за более долгий для них срок войны (51 месяцев), вместе взятые.

Наши потери пленными были очень велики: по данным, опубликованным в немецких и австрийских источниках, к 1 января 1918 г., общее число русских пленных достигало 2.417.000 человек (1.400.000 в Германии и 917.000 в Австрии, бежало 100.000 человек), цифра абсолютно огромная и послужившая весьма удобным основанием для наших недругов и злобных критиков в их нападках на боевые достоинства Русской Армии{15}.

Лучшим ответом на такие нападки может быть только спокойное и безпристрастное обследование как состава пленных, так и обстоятельств их пленения. Прежде всего необходимо отчетливо подчеркнуть, что весьма значительная часть наших пленных состояла из раненых

[30]

и сильно контуженных, оставшихся на поле сражения и вследетвие отступления во время неэвакуированных.

В тех условиях, в коих протекали бои II и I apмий в августе -сентябре 1914 года, X армии в январе - феврале 1915, всех армий за время длительного их отхода в мaе - сентябрe 1915 года и в коих достаточно часто находились отдельные войсковые группы и части, систематическая и полная своевременная эвакуация раненых была очень часто делом неосуществимым; в силу этого при вынужденных и быстрых отступлениях массы раненых, как лежавших на полях сражений, так и находившихся уже в разного рода полевых врачебных учреждениях, которые нельзя было уже эвакуировать, попадали в руки неприятеля и становились военно - пленными.

Такие пленные, - а их, вне всякого сомнения., за 39 месяцев войны были многие сотни тысяч, - были неизбежным следствием всего хода войны на нашем русском фронте с его безотказным самопожертвованием ради помощи союзникам и их спасения.

Они никоим образом не могут ложиться пятном на воинскую репутацию Русской apмии, ибо они в плен не сдавались, а взяты неприятелем в положении неспособности защищаться.

Затем должно быть принято во внимание, что такие катастрофы, как разгром apмии Самсонова и Восточно - Прусское отступление армии Ренненкампфа и Сиверса с их непрерывными боями и такие длительные отходы, какие выпали на долю всех наших армий летом 1915 года, создавали постоянно такие частные для отдельных групп и лиц условия полного изолированного окружения, при которых дальнейшее сопротивление становилось совершенно невозможным и которые вынуждали положить оружие и обращаться в военно - пленных (среди них очень многие принадлежали не к строевым чинам, а к составу обозов и тыловых учреждений).

Это подтверждается обследованием помесячного нарастания числа наших пленных в немецких и австрийских лагерях, каковое показывает, что три четверти общего числа взяты до 1 октября 1915 г., т. е. именно во время тяжелых неудач первого периода войны и при общем отступлении 1915 года.

Эта категория пленных точно также не может быть поставлена в упрек военным качествам личного состава Русских армий, ибо в значительной степени она была неизбежной жертвой - результатом наших наступательных и оборонительных операций, выполненных в течениe 1914, 1915 и первой половины 1916 года и бывших, как и всегда, добросовестным и безотказным исполнением просьб союзных держав о помощи и содействии.

Для большинства таких пленных постигшая их судьба была величайшим для них несчастием, и они были готовы на самые крайние опасности, чтобы избавиться от плена; о последнем достаточно красноречиво говорят нижеследующие цифры, данные немецким майором

[31]Гунтером Франц на основании официальных источников государственных архивов

в Потсдаме и Kriegsarchiv'a (Golovine. The Russian Army in the World War. p. 90.)."Из германских лагерей для русских пленных: а) бежало 24 офицера и 60.295 н.ч.

б) бежало, но было поймано 418 оф. и 199.530 н.ч., т. е. около 20 проц. всех пленныхъ пытались сбросить с себя гнетущую тяжесть пленения, не останавливаясь ни перед чем. (Из Австрии бежало около 40.000 человек).

Конечно, в общей массе 2.417.000 ч. были и дезертиры, и трусы, и умышленно сдавшиеся, но эти категории составляли несомненное меньшинство и пополнились весьма существенно из призванных запасных губерний Западного Края, уверовавших в обещания неприятельской пропаганды, что после нашего отхода на восток и очищения нами Привислинского края, все пробравшиеся туда дезертиры русских армий получат право вернуться к мирному труду.

В общем, если мы примем в безпристрастное внимание, что Германия, не знавшая ничего подобного нашим отступлениям 1914 и 1915 годов, потеряла пленными свыше 450.000 чел., то наша по внешности прискорбная цифра; - почти в пять раз большая, -

не должна считаться чем то чрезвычайным, а тем более позорным для нашей Армии.Это была дополнительная жертва к тем шести миллионам русских воинов, кои

пали на полях брани и пролили там свою кровь, при исполнении своего воинского долга и принятых их Родиной союзных обязательств.

XI. ДАЛИ ВО МНОГО РАЗ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОЛУЧИЛИ.

Сегодня, в день славных и горестных воспоминаний, в нашей душе естественно поднимаются вопросы :

Были ли своевременно оценены и учтены нашими союзниками наша безотказная, самоотверженная помощь, так много им принесшая?

Принимали ли наши союзники в должное внимание совершенно особенные условия нашего географического положения, основ нашей экономической и промышленной жизни, начертания и состояния наших путей сообщения, недостатков нашего технического и боевого снабжения и пр.?

Была ли оказана нам реальная и своевременная помощь в самые тяжелые для нас времена, когда такая помощь могла оказать самое решающее влияние на ход всей войны ?

Было ли своевременно учтено кардинальное значение именно русского фронта?...И не ради укора или обвинения, а только в интересах исторической

справедливости и основываясь на непреложных фактах и документах, мы можем и имеем право ответить на эти вопросы: "не были", "не была", "не было", а если когда либо и "были", "была" и "было", то достаточно редко, но недостаточно решительно, действенно и большей частью

[32]поздно.Первые шесть месяцев войны поставили наших союзников в столь тяжелое

положение, временами близкое к катастрофе, что они имели полное и неотъемлемое право искать срочной и энергичной помощи с нашей стороны. И эту помощь они получили полной мерой. (Дюпон: "русcкиe дали больше, чем обещали").

Затем постепенно это вошло, так сказать, в привычку, при чем, на общее несчастье, союзные правительства и вожди их вооруженных сил перестали учитывать и принимать в должное внимание что, во первых, силы России, ее человеческие и технические средства борьбы и способность военного и экономического напряжения имели свои пределы и не могли считаться ничем неограниченным источником выручки и содействия, и, во вторых, что Россия в свою очередь тоже имела большое право на оказание ей помощи в том, в чем она так остро и настоятельно нуждалась, и в те времена, когда ей самой приходилось черезчур тяжело.

По оценке генерала Головина, общественное мнение союзных стран, возложило все надежды на миллионы русских солдат; они должны были стать решающим фактором для победы над Германией; дорога к победе должна была быть гладко укатана паровым катком неистощимых запасов этих солдат. Таков был лейт мотив союзной, главным образом английской прессы.

А у нас горькое сознание союзного эгоизма вылилось в сочиненную в тылу, а затем постепенно расползшуюся по фронту и по всей стране эпиграмму, что "Франция и Англия решили вести войну до последней капли крови последнего русского солдата".

Необычайно характерным фактом, показывавшим эгоистическую и перешедшую всякие пределы неограниченность союзных вожделений по части использования "человеческих рессурсов" России, было прибытие к нам в декабре 1915 года, французской миссии сенатора Думера с поручением добиться, не более, не менеe, как отправки во Францию (в обмен на вооружение) трехсот тысяч русских солдат (по сорока тысяч в месяц), которые должны были пойти затем на сформированиe во французских частях особых рот под командой французских офицеров.

Это предложение было сделано нам уже после того, как наши армии понесли колоссальнейшие потери и нам уже пришлось призвать на службу срок 1918 года

(сами французы в это время призвали только 1916 г.).Столь оскорбительный для Poccии проект был, конечно, отвергнут, но все же от

нас добились решения послать во Францию восемь самостоятельных особых пехотных бригад (фактически было послано три) нашей нормальной русской организации{16}.

Уже в самом начале войны недооценка союзниками колоссальнейшего значения сохранения свободного пути из Черного моря в Средиземное,

[33]требовавшего немедленного и любой ценой захвата Дарданелл, Мраморного моря

и Босфора, т. е. надежного обезпечения кругообмена русского сырья и заграничного военного снабжения, отразились самым тяжелым образом на всем ходе войны, а на России в особенности. С закрытием наших Балтийских портов и Черноморского пути, мы потеряли 98 процентов своего экспорта и 95 процентов импорта; нашими окошками для внешних сношений остались Владивосток (в 4.000 миль от театра войны, требовавших работы 120 паровозов для пробегa по ним одного товарного поезда), Архангельск, замерзающий на полгода и соединенный слабенькой узкоколейной дорогой со всей остальной железнодорожной сетью, а затем с огромным трудом созданный Мурманск.

Нерешительность союзников по отношению к Турции, допуск прорыва в Дарданеллы германских крейсеров Гебена и Бреслау, запоздалая Дарданелльская операция, вяло и неумело проведенная и несвоевременно брошенная, - все это избавило Срединныя Державы от весьма неприятных для них последствий.

Наиболее яркую и справедливую оценку "Дарданелльской упущенной возможности", дал английский морской (времени войны) министр Уинстон Черчилль; приведя все доводы об исключительной важности открытия проливов, он с полной откровенностью обвиняет английских адмиралов и французское верховное командование в узкости взглядов, эгоизме и обструкции и в том, что вместо понимания, ясности решений и применения всех необходимых средств эта неоценимая по своим последствиям oпepaция встретила только возражения, препятствия, затруднения и задержки (The War Crisis, p. 578).

Наши враги отлично это понимали; по мнению Фалькенгайна "в случае, если бы не удалось запереть для держав Согласия проливы, соединяющиe Черное и Средиземное моря, то пришлось бы значительно сократить надежды на благоприятный для нас исход войны. Россия была бы спасена тогда от своей изолированности, т. е. именно того, что лучше, чем военные успехи, гарантировало, что мощь исполинского государства должна была, изсякнуть сама собою... Pоссия не могла на долгое время совмещать условия военной борьбы с ломкой всей своей хозяйственной жизни, вызванной внезапным прекращением сношений со всем миром ( Falkenhауn, р. 21). По заключению Людендорфа "Присоединение Турции к союзу.. Срединных держав позволило им продолжать войну два лишних года".

Если бы союзные флоты овладели проливами и господствовали в Черном море, Россия получала бы военное снабжение, в котором испытывала столь острую нужду и тогда военные действия на востоке приняли бы несравненно более серьезный характер. Державы Согласия получили бы тогда путь к хлебным богатствам Южной Poccии... Все это ясно показывало значение проливов и Турции для восточного фронта и всего нашего военного положения... (Ludendorff, T. I, p. 206).

[34]То же подтверждается и в воспоминаниях тогдашнего американского посла в

Константинополе Моргентау: "это было решающее событие, которое отделило Pocсию от ее союзников и повлекло за собой ее поражение и разрушение"{17}.

По образному выражению генерала Н. Н. Головина "с закрытием пути в Средиземное море Россия уподобилась заколоченному дому, с которым можно было сообщаться только через печную трубу... и была блокирована несравненно полнее, чем Германия".

С горьким чувством сожаления о потерянных возможностях вспоминаются теперь

ошибки союзного главнокомандования и государственных вождей держав Согласия, не оказавшихся на уровне спокойного и разумного понимания того, что во первых: с переходом западного фронта к позиционной войне pyccкий фронт стал главным и pешающим, а по всей обстановке и по своим силам единственным, способным быстро и ycпешно разрешить главные задачи, поставленные перед союзниками неожиданным затяжным характером войны, и во вторых этот фронт требовал как самого бережного и разчетливого использования его возможностей, так и оказания ему соответственной помощи.

Bместo этого, черезчур обостренный эгоизм наших союзников затемнил широкое понимание общих интересов (обычный грех всех коалиционных войн); в представлении наших союзников русский фронт считался только отвлекавшим на себя наиболее опасного врага Германию и дававший им, союзным державам, время для создания новых сил и средств борьбы на их фронте.

Последний упорно, неизменно признавался ими главным и решающим в то время, когда после "Чуда на Марне" для одних и "Драмы на Марне" для других, т. е. после срыва всех и французских и немецких разсчетов и планов, для союзников на их фронте уже не могло быть быстрого и решительного завершения начавшейся войны{18}; да его никогда и не было бы, если бы в 1917 году на помощь союзникам не пришли бы огромные силы и средства Соединенных Штатов, т. е. случилось то, о чем в 1914, 1915 и 1916 гг. нельзя было даже и мечтать. Кардинальная ошибка в оценке союзниками значения русского фронта и отсутствие у них справедливого, безпристрастного и разумного учета русских сил и возможностей, а также наших нужд и недостатков, обошлись очень дорого Державам Согласия, а Россия заплатила за это страшной, чудовищной ценой. Руководители государственных и военных судеб Франции и Англии не могли не знать, не могли не учитывать гибельного для России во время войны значения ее Ахилессовой пяты - бедности в средствах артиллерийского и технического снабжения, невозможности быстрого создания собственной военной промышленности и закупорки сообщений с остальным миром и с его производительными нейтральными центрами (надо добавить, всецело и монопольно захваченными заказами наших союзников).

При спокойной и неэгоистической оценке всей обстановки первого[35]полугодия войны, а также его последствий и обусловленных им перспектив, наши

союзники, несомненно сами очень и очень нуждавшиеся во всех видах военного снабжения, но находившиеся, по сравнению с нами, в неизмеримо лучшем положении, должны были бы придти к неизбежному заключению о том, что их же собственные насущнейшие интересы самым настоятельным образом требовали от них самой быстрой и действенной помощи Poccии в том, в чем она так остро нуждалась и удовлетворение чего во много раз увеличило бы ее естественные силы обезпечив этим быстрый и успешный исход войны.

Союзные Главнокомандования и Правительства основывали свои планы, разсчеты и надежды на активности и альтруизме Poccии и на ее человеческих рессурсах, игнорируя и забывая все то, чего нельзя было ни забывать, ни игнорировать, а именно, что в 1915 году русская армия, попополнявшаяся маршевыми ротами без винтовок, и русские батареи, не имевшие снарядов{19}, при всем своем геройстве и самопожертвовании были безсильны нанести решительный удар врагу, сосредоточившему против нас все свое внимание, значительную часть своих сил и подавляющие военные средства нападения, разрушения и защиты{20}.

Казалось бы, что при таких условиях основные положения союзных обязательств требовали, чтобы Poccии была оказана немедленная помощь уделением ей части союзного и нейтрального производства военного снабжения, но, на общее и на сугубо русское несчастье, в надлежащее время и в надлежащем размере этого сделано не было, хотя этого властно требовали не только общие союзные, но и собственные насущные интересы наших союзников.

Нашим союзникам следовало бы учесть, что сами они избежали "трагедии

артиллерийского снабжения" только потому, что с осени 1914 г. до осени 1915 года Россия отвлекла на себя все силы Германии, заставила последнюю перейти на Западном фронте к пассивной обороне и всем этим подарила Англии и Франции спасительную возможность наладить свою военную промышленность, распорядить и получить заграничные заказы, собрать и накопить огромные запасы снарядов и патронов. Союзная помощь, нам оказанная, никаким образом не могла бы отразиться сколько нибудь серьезно на боевой способности их собственных армий, ибо нам не было нужно "много", а то "малое", по части снабжения нас тяжелой артиллерией, винтовками и снарядами, что вполне могло удовлетворить наши, более чем скромные, желания и потребности, что, помимо матерьяльной помощи, могло иметь еще и весьма серьезные моральные последствия, и что, без всякого сомнения, могло быть уделено нам союзниками в самые тяжелые для нас времена в 1915 году, сыграло бы тогда огромную роль в боевой работе нашего фронта в его борьбе против общего врага.

В то время, когда, во исполнение своих союзнических обязательств, Россия жертвовала всем, что имела, отдавая на помощь своим союзникам жизнь и проливая кровь драгоценных кадров своих ар-

[36]мий, обратной жертвы, хотя бы частицей военного снабжения, она не получила.Касаясь этого вопроса, необходимо опровергнуть достаточно распространенное

мнение об огромных, якобы, размерах помощи, оказанной нам союзниками по артиллерийскому снабжению; три четверти такового были получены нами от отечественного производства, и только одна четверть из за границы (Golovine, The Russian Army in W. W. p. I39.).

Сверх того, необходимо указать, что за все, получавшееся нами от союзников, мы расплачивались, часто даже вперед, как деньгами, так и отправкой на Владивосток и Архангельск пшеницы, леса, сахара, спирта, льна и других видов сырья; при этом с нами настолько не стеснялись, что, при некоторых неизбежных случаях задержки в отправке пшеницы, союзники наказывали нас лишением соответственного тоннажа, доставлявшего нам военное снаряжение (Архивы Морской Исторической Комиссии № 4385, стр. 61, № 4544, стр. 12, и т. п., Егорьев и Шведе, Военно-Морская Конвенция, стр. 91, 92).

По отделу согласования военных операций - (стратегической гармонии в действиях) и отзывчивости на просьбы и призывы о помощи, мы никогда ни в чем не отказывали, ни от чего не уклонялись и, жертвуя всем, давали полностью все то, о чем нас просили, а весьма часто и много больше просимого, и всегда с благодетельными для наших союзников результатами.

В ответ мы получали иногда очень и очень мало, а большей частью одни только обещания, отговорки или запоздалое и весьма тепло-холодное исполнение.

Не раз, в самые тяжкие минуты, переживаемые нашими армиями, Ставка обыкновенно весьма деликатно указывала союзному командованию о крайней желательности оказания нам содействия его активными операциями или хотя бы их демонстративным обозначением, но почти всегда ответом были дипломатически уклончивые указания на неготовность, на невозможность нарушения заранее составленных планов и разсчетов и т. п. В лучшем случае мы получали туманные и никогда полностью не осуществленные обещания посильного содействия и исполнения наших просьб "по мере возможности" и "сообразно имеющей сложиться обстановке"{21}.

Наиболее показательным фактом союзнической осторожности, принесшей несомненно огромный ущерб всему общесоюзному делу и надолго затянувшей войну, была непоколебимо выдержанная аккуратность союзного главнокомандования по отношению к началу наступления на р. Сомме - 30 июня 1916 года{22}.

Можно непреклонно и уверенно утверждать, что, если бы в начале июня 1916 года союзники поступили так же альтруистически, как мы, только что не остановившиеся перед тем, чтобы нарушить все планы и разсчеты и бросить на

спасение Италии еще неготовые для наступления Брусиловские армии, то тогда немцы, неотвратимо связанные на западе со-

[37]юзным наступлением, едва ли были в состоянии перебросить против нас все те

восемнадцать дивизий, которые были сняты ими в первой половине июня с западного фронта и быстрое прибытие которых в Галицию несомненно спасло Австро-Венгрию от полного, решительного и уже окончательного разгрома и уничтожения всех ее вооруженных сил.

Казалось бы, что в те исторические дни, когда грозная и неожиданная для неприятеля лавина Брусиловского наступления крошила австрийские армии и этим открывала и "укатывала" верный путь к скорой и окончательной общесоюзной победе, наши союзники были обязаны отбросить в сторону всякие предварительные разсчеты, поступиться всякими планами и одновременно с нами всеми силами на всех фронтах ринуться на общего врага и лишить его всякой возможности перебрасывать свои резервы и пользоваться преимуществом внутренних операционных линий.

Этого сделано не было. Неприятелю было подарено три драгоценнейшие недели, в течение которых он смог исправить и закрепить свое положение в Галиции ранее, чем союзники начали свое наступление на Соммe. По свидетельству Фалькенгайна, наиболее опасный период русского наступления в Галиции уже миновал раньше того, как раздался первый выстрел на Сомме (Falkenhayn, p. 304).

Этот выстрел был сделан точно в день назначенный еще в начале года - 30 июня.Раздайся он на две недели раньше, судьбы миpa могли сложиться совсем иначе.Тогда немцы никоим образом не могли рискнуть на то ослабление своего

западного фронта, которое они допустили в течение всего июня, при полном на нем затишье. Только при пассивности союзников, снятиe немцами 18 дивизий могло быть осуществлено ими безпрепятственно, систематически и с полной возможностью своевременных перегруппировок на ослабленных участках, т. е. в таких условиях которые, конечно, не могли иметь места, если бы в это время на западный фронт обрушилась бы вся полная сила союзного наступления.

Это отмечает немец Мозер в своем "Кратком стратегическом об зopе войны I9I4-18 г. г.": "Австро-Венгерцы были совершенно разгромлены. Если бы в начали июня, в самый критический для неприятеля момент англо - французские армии начали бы решительное наступление, то даже в случае недостижения ими сразу успешного прорыва, они настолько бы сковали неприятельский западный фронт, что немецкое верховное командование оказалось бы в состоянии абсолютной невозможности удовлетворить настойчивые просьбы Австро-Венгрии о помощи, которые начали поступать уже 5 июня (на 2-й день Брусиловского наступления).

Из немногих "упущенных возможностей" это промедление по своим последствиям, быть может уступает только недооценке значения владения Дарданеллами{23}.

Ныне, уже в порядке спокойного созерцания и обследования собы-[38]тий, происшедших четверть века назад, и ставших только теперь ясными и

известными во всех подробностях и во всех причинах и следствиях, у многих русских возникает недоуменный и горький вопрос: зачем же нам было проявлять столько безграничного альтруизма и самопожертвования, нести такие страшные потери и быть так отзывчивыми по отношению к просьбам и настояниям союзников о помощи?

Ответы на это мы должны искать в трех положениях: первое из них чисто морального порядка и зиждется на тех непоколебимых принципах благородства, чести и держания данного слова, кои были всегда и неразрывно связаны с всеми действиями России и Ее Государей; второе - исключительно практическое, вытекавшее из нашего полного понимания и разумного учета общности всех союзных интересов, совершенно недопускавших полного и решительного разгрома одного из союзников, а при угрозе такового исхода требовавших безоговорочной и немедленной, быстрой и энергичной помощи тому, кому грозила опасность и третье:

совершенная невозможность в то время, при тогдашней чрезвычайно нервной, а часто очень неясной общей обстановке, медлить решениями, заниматься обследованиями и корректировкой правильности и неотложности предъявленных требований, просьб и настояний, заявлявшихся обыкновенно в самых экстренных, тревожных и весьма часто близких к отчаянию и панике формах, а при малейшем нашем колебании обращавшихся непосредственно к Государю, так сказать к главному ответчику за данные Poccиeй союзные обязательства.

В урагане событий Коалиционной Великой войны Петровское "промедление времени - смерти невозвратной подобно" приобретало совершенно исключительное значение. Получая настойчивые, а иногда и отчаянные просьбы союзников о помощи, наше Верховное Главнокомандование не могло и не имело права допускать такого "промедления", совершенно также, как при мольбе утопающего нельзя заниматься или размышлениями о лучшем способe спасения или предоставлять ему осуществлять таковое своими собственными силами.

В этом отношении мы находились в довольно тождественном положении с нашим главным врагом Германией, которая также, как и мы, должна была приносить огромные жертвы и "с тяжелым сердцем" отказываться от исполнения основных планов и заманчивых операций только потому, что положение ее австрийского союзника требовало самой быстрой, неотложной и энергичной помощи.

Поэтому, с точки зрения соблюдения основного принципа общности интересов всех фронтов, мы, как засвидетельствовал маршал Жоффр, проявили действительно, "наивысшее понимание условий войны", т. -е. то, чего очень часто не хватало у наших союзников, и что при общем и добросовестном исполнении последними должно было несомненно привести к скорому, и победному окончанию войны.

В практическом применении знаменитого рыцарского девиза фран-[39]цузских мушкетеров "один за троих и трое за одного", наша Родина, верная долгу

чести и принятым на себя обязательствам, героически и самоотверженно выполнила его первую часть, но такого же осуществления второй части по отношение к себе не испытала.

XII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

7 ноября I917 г. с переходом власти в руки большевиков - этого последнего резерва брошенного Германией для разрушения России, - последняя фактически вышла из числа воюющих держав Согласия{24}.

Русская действенная, альтруистическая и благодетельная помощь, в течении 39 месяцев безотказно выручавшая союзников, прекратилась.

Но, как это, не покажется, странным, даже и преданная большевиками Россия, все еще продолжала быть полезной союзникам, хотя и весьма необычным, а самими немцами совершенно непредусмотренным образом. Яд пораженчества, красной пропаганды и требования мира во что бы ни стало, убившие русскую армию, заразили постепенно и немецкие войска, стоявшие на нашем затихшем фронте, на котором бои сменились братанием и торговым обменом. Затем по мере переброски этих войск на запад эта пораженческая и революционная зараза распространилась и по всей Германии{25} и проникала в остальные части германских вооруженных сил, подтачивая их дух и дисциплину и подготовляя все развальные последствия, приведшие к общему краху Германии осенью 1918 года.

Об этом вполне определенно говорит такой крупный немецкий авторитет, как генерал Куль (Der Deutsche Generalstab in Vprbereitung and Durchf uhrung des Weitkrieges).

Достаточно ясно намекает на это и Людендорф "Теперь, задним числом я могу утверждать, что нашe поражение явно началось с русской революции" (Ludendorff, Т. II, р. 51) и далее "Посылая Ленина в Poccию наше Правительство возложило на себя большую ответственность. С военной точки зрения эта мера должна быть оправдана, потому что нужно было покончить с Poccиeй. Но наше Правительство должно было

быть осмотрительным., чтобы мы сами не пострадали от ее падения"... (Ludendorff, Т. II, р. 126).

Подтверждение находим даже у перешедшего к большевикам генерала В. Новицкого "Краткий очерк оперативных услуг, оказанных Poccией союзникам в мировой войне 1914 - 1918" (изд. 1926 г. стр. 197) "Прибытие германских войск из Poccии не могло увеличить боевую мощь Германии... эти войска потеряли немалую долю своей боеспособности и были близки к разложению. Продолжительное бездействие и частое братанье с разложившимися русскими войсками неблагоприятно отразились на дисциплине и настроении германской солдатской массы; войсковые части, привезенные из Poccии, внесли первые семена разложения в Германские apмии. Окончательное торжество союзников достигнуто не

[40]их военным превосходством, не их искусством, вообще не победами их оружия, а

обязано разложению германских вооруженных сил"...Сама Россия была с легким сердцем предоставлена водворившейся в ней красной

власти, причем ни один из союзников пальцем не шевельнул для спасения русского Царя, того Вождя Российских Вооруженных Сил, того Царственного Рыцаря, олицетворения высших заветов правды и чести, который Своим словом и принятием на Себя самых важных и самых тяжелых решений неоднократно спасал и выручал этих союзников и этим проложил путь к их окончательному торжеству и победе{26}.

Горько вспомнить, что даже в первые два месяца после большевистского переворота все старания и заботы союзных дипломатов были направлены, - также как и после Мартовской революции, - к тому, чтобы любыми средствами заручиться благорасположением и военным содействием новой власти, т. е. откровенно говоря, продолжением своего эгоистического использования "российских человеческих рессурсов" и "обширности российской территории".

В такой игре заботам о Русском императоре, конечно, не было места. О Нем забыли. Его предали. Забыли о Том, про Кого французский посол Палеолог, касаясь роли Poccии во время Великой войны, записал: "Мы никогда не имели лучшего и более верного друга и союзника, каким был Император Николай II. Он остался непоколебимо верным до конца и, если бы Он согласился ценой сохранения своей жизни и получения свободы признать Брест-Литовский мир, германцы спасли бы Его".

Тем, кого Он спасал, Он дал счастье и лавры торжества и победы, а Сам, жертва предательства и измены, приял мученический венец.

Той искренней и относительно очень небольшой помощи, которой в 1917 году было достаточно, чтобы помочь России пережить тягчайшие дни ее исторического существования, ей оказано не было. Не пришло такой помощи и в последующее три года, когда частицы уцелевших остатков Русских вооруженных сил старались спасти свою Родину от заливавшего ее красного потопа.

За то теперь уже третий десяток лет весь мир мучится и терзается в последствиях ошибочности pешений тех государственных людей, которые руководили политикой Держав Согласия в 1917 - 20 гг. и которые оказались неспособными понять и учесть величайшее значение Росcии и именно Императорской Poccии для политического, военного и экономического равновесия не только Европы, но и всего миpa.

Понимал это только один Маршал Фош, считавший необходимым движение союзных войск через всю Гepманию для ликвидации большевиков; на обще-мировое горе этого сделано не было.

При равнодушии и легкомысленном попустительстве одних и при слепом содействии других из мирового оборота исчезла величайшая Европейская Держава, безкорыстная и идейная носительница правды и

[41]чести и неизменная, верная заступница за притесняемых и угнетаемых.Вместо нее при таком же легкомысленном попустительстве и при проявлении

самого жадного эгоизма мировых капиталистов, охотно подхвативших крылатые

словечки, что "торговать можно и с людоедами" и что "золото не пахнет", возросло, укрепилось и ныне помыкает над теми же союзниками страшное красное чудовище, носитель кошмарных идей интернационального коммунизма и осуществления мировой пролетарской революции.

Если бы старая Poccия сохранилась до конца войны, то, несомненно, мир не получил такого гибельного послевоенного наследия, как Версальский договор со всеми его ошибками, фантазиями и уродливостями.

Сохранись старая Россия, - мир был бы избавлен от страшнейшей болезни нашего времени - красного большевизма, а тогда не было бы причин и для возникновения его неизбежных последствий: фашизма и национал - социализма; тогда, надо верить, международные отношения не растеряли бы старых оснований честности, приличия и порядочности и не пошли бы по пути самого наглого нарушения договоров и принятых обязательств, заставляя опасаться, что политический гангстеризм, родившийся в красной советчине, станет теперь основным кодексом международных этики и морали, - со всеми неизбежными от сего последствиями.

И когда мы благоговейно склоняемся перед священной памятью Погибшего мученической смертью Вождя Российских Вооруженных Сил Государя Императора Николая II и миллионов наших боевых соратников, павших на поле чести при исполнении своего долга во время войны 1914 - 1917 гг. и когда перед нами встают тени десятков миллионов наших соотечественников, замученных и умерщвленных на нашей Родине в течение последних 22 лет, то наши души и сердца наполняются единой надеждой, единым желанием, чтобы проснулась мировая совесть, чтобы прозрели слепые, услышали глухие и все поняли, что для всего миpa, для всего человечества нет и не будет миpa, ни спокойствия, ни благополучия до тех пор, пока не возстанетъ и не возродится Обновленная в великих страданиях, но Прежняя по чистоте и благородству Императорская Россия, к которой был всегда так близок и так неотъемлем старый, сейчас забытый, но яркий и чеканный рыцарский девиз: "Чести моей никому не отдам".

Народам победителям дано великое, красивое и гордое счастье чтить память своих сынов, павших на полях чести у Могилы своего Неизвестного Солдата.

Мы этого счастья лишены. Память о наших соратниках, за Bеpy, Царя и Отечество на поле брани и на морях жизнь свою отдавших, мы несем в наших сердцах и в наших молитвах, и в среде возстающих в нашей душе славных и скорбных воспоминаний о делах и подвигах великой борьбы, начавшейся четверть века тому назад, ярким

[42]светом сияют две даты.Первая - 20 августа 1914 года, когда результаты доблести наших войск в

сражении под Гумбинненом предопределили победный для союзников исход всей войны.

Вторая - 2 - 16 сентября 1918 года, когда на французском фронте у д. Терни Сорны и на Плато Лафо и у Шато Деламотт уцелевший от двух революций последний остаток Российской Императорской Армии, трехротный Легион Чести (сформировавшийся из посланных во Францию особых бригад и включенный в состав наиболее прославленной морокканской дивизии), бешенным ударом и первым из всех союзных войск положил начало прорыву последнего неприятельского оплота - знаменитой укрепленной линии Гинденбурга, а затем, непреодолимым ураганом, идя впереди барражного огня французской артиллерии, разметывая отчаянное сопротивление ошеломленного врага и отбивая все его контр удары, прошел всю эту линию насквозь, вызвав своими подвигами восхищение соседних французских войск и всех французских начальников до Главнокомандующего Восточным фронтом Маршала Петэна включительно.

В эти дни, далеко от родины и на чужой земле над доблестной кучкой русских храбрецов осененных одиноким русским знаменем и рыцарски продолжавших, держать нерушимое русское слово, ослепительно сверкнул блистательный свет исконной русской боевой Славы и в конечный акт союзной победы была вновь

вложена наша русская доля.Те, кому мы, - да еще такой страшной ценой, - дали победу, о всем этом забыли, и

крепко забыли. На Версальском разделении риз о Poccии даже не вспоминали. В последние июньские дни 1919 года, когда народы - победители праздновали торжество подписания Версальского договора и их ликующие столицы были украшены всеми союзными флагами, то, за исключением Белграда, русского бело - сине - красного флага среди них не было; не увидел его и Париж, пять лет тому назад спасенный русской кровью.

А потом, когда образовался Fidac, - общесоюзная федерация бывших комбаттантов Держав Coглacия, - то ни Россия, ни представители Императорской русской армии туда допущены не были. По отношению к нам даже и это признали возможным!

БАРОН АЛЕКСЕЙ БУДБЕРГ.

В дополнение к этому очерку всем, кто не читал юбилейного номера Русского Инвалида № 136-137, надо этот номер прочесть.

{1} а) Телеграмма нашего военного агента в Париже (5-18 авг. 1914) о том, что

французский военный министр совершенно серьезно полагает, возможным для нас вторжение в Германию и движение на Берлин со стороны Варшавы.Можно только изумляться, как французское верховное командование могло допустить такое предложение. Жоффр и его помощники не могли не знать условий нашей мобилизации, обстановки нашего сосредоточения, связанного с нашей железно-дорожной сетью и уже решенных стратегических задач войны на нашем фронте и не могли не понимать к чему вело навязывание нам третьего операционного направления и новой разброски наших сил.

На наше великое горе у нас не нашлось достаточно решительности, чтобы ответить полнейшим отказом; в это время задача помощи союзникам уже выполнялась нашими операциями в Восточной Пруссии и в Галиции и никакого наступления на Берлин не требовалось. Отзывчивость на исполнениe французской панической фантазии обошлась нам страшной ценой.

б) Телеграмма министра иностранных дел Делькассе (1 сен. 1914) французскому послу Палеологу с указанием "снова настаивать перед Императорским Правительством о немедленном наступлении русских войск в Германию" и с выражением опасений, что "русские, увлеченные легкими победами в Галиции не относятся с должным уважением к немецкому фронту".

{2} а) 26 августа французский посол Палеолог имел разговор с нашим министром

иностранных дел Сазоновым, который, в ответ на указание Палеолога, о тяжелом положении Франции, сказал, что "Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего и Главнокомандующий Северо-Западным фронтом учитывают что поспешность в наступлении в Восточной Пруссии может окончиться неизбежной неудачей, ибо войска еще не сосредоточились, и организация службы снабжения встречает затруднения. Но мы не имеем права оставлять нашего союзника, когда ему грозит опасность, и наша обязанность немедленно начать наступление, не обращая вниманиe на несомненный риск такой операции. Великий Князь уже отдал соответственный приказ" (М. Paleologue, La Russie des Tsars).

б) Дюпон ("Высшее германское командование") "13 августа вопреки всем нашим ожиданиям Великий Князь Николай Николаевич сообщает, что Виленская и Наревская армии перейдут в наступление на разсвете следующего дня".

в) Манжен ("Как закончилась война") "вопреки всякому правдоподобию 15 августа русские армии вступили в Восточную Пpyccию".

г) Русский взгляд на боевое сотрудничество был очень ярко выражен в надписи (французском четверостишии) на золотом кубке, переданным Главнокомандовавшим войсками Гвардии и Петербургского военного Округа Великим Князем Николаем Николаевичем Президенту Французской Республики Пуанкаре при посещении последним Poccии летом 1914 года"Unis par la gloire,

Reunis par la mort.Des soldats c'est le devoirDes braves c'est le sort".

"(Единение в славе,единение в смерти.Таков долг воинов,таков храбрых удел).

Ник. Якоби "Марна" стр. 5.{3}

а) "Генерал фон Мольтке сказал мне, что VIII немецкая армия предполагает очистить весь район к востоку от р. Вислы, оставив только гарнизон для обороны крепостей" (Ludendorff's Own Story, Т. т, р. 52.)

б) "По прибытии в Главную квартиру в Кобленце Людендорф застал генерала Мольтке в глубоком нервном потрясении ("он буквально дрожал всем телом") и сообщил "VIII армия атаковала русских, но потерпела поражение и отходит за Вислу" (Ludendorf, Die Unbotmassigkeit im Kriege).

{4} a) Bcе разсчеты Германского генерального штаба основывались на уверенности

разделаться с Францией в шесть недель после чего перенести удар на восток (Feldmarshal Konrad, Aus Meiner Dienstzeit 1906-1918. Т. 4, p. 12). О том, же говорить W. Churchill, "The World Crisis".

б) Очень мало людей слышали о Гумбиннене, и почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа (Winston Churchill, Daily Telegraph, May, 1930).

в) "Судьба произнесла свой неопровержимый приговор на полях битв Восточной Пруссии: он был не в нашу пользу и вызвал ненужное пролитие рек крови. Но судьба также заставила Германию на полях Марны жестоко поплатиться за ошибку своего верховного командования.Посылкой из Франции двух корпусов на усиление своей VIII армии немцы сами обратили сражение под Гумбинненом в серьезное стратегическое поражение" (Головин "История войны 1914 г.")

г) В то время, когда, быть может одной дивизии было достаточно, чтобы дать немцам решительную победу на Mapне, два немецких корпуса, погруженные в 80 поездов, были уже в 700 милях от своих прежних армий. Уинстон Черчилль весьма удачно замечает, что в эти дни Германский Император имел все основания воскликнуть то, что 19 столетий тому назад вырвалось у Римского Цезаря по адресу своего полководца Вара, но только в современной форме: "Мольтке, Мольтке, отдай мне мои Корпуса!" (Вар! Вар! Отдай мне мои легионы!).

д) "Марна решила исход Великой Войны. После Марны Германия должна была проститься с надеждой на решительную победу... Победа немцев на Марне закончила бы войну в шесть месяцев" (Winston Churchill "The War Crisis", p.164).

е) С западного фронта немцы сняли еще один корпус: V армейский (из центра); однако, он не был отправлен по своему назначению в Восточную Пpyccию: его вернули обратно со станций посадки, но в сражении на Марне участия не принял, находясь в эти дни в обратном пути.

{5} а) "Нет никаких данных отчаиваться в удовлетворительном исходе войны, но события

на Марне и в Галиции отодвинули такой исход на совершенно неопределенное время... Если бы политические руководители страны нашли пути к соглашению с врагами, - с военной точки зрения все равно на востоке или западе, - то казалось желательным к этому прибегнуть" (Falkenhayn, p. 25-26).Примечание: Ввиду подлой лжи, распространявшейся и до сих пор распространяемой по поводу искания Россией и Государем путей для заключения сепаратного мира, необходимо отметить письмо бывшего Председателя Временного Правительства А. Ф. Керенского, помещенное в газете Temps (1 мая 1939) В нем на основании самых секретных документов, находившихся в распоряжении Керенского, категорически заявляет он, что никогда, ни в какой момент Царем не было сделано предложения о сепаратном миpе, ни на каких условиях. Напротив, все германские попытки добиться сепаратного мира были категорически отвергнуты Императором. "Другие могли изменить общему делу и России, но не Он", так закончено это письмо (Temps, May I-st 1939).

б) "...События на Марне, и в Галиции настолько изменили положение Срединных держав, что позиционная война сделалась единственным способом для достижения благоприятного исхода" (Falkenhayn, p. 44).

в) Людендорф. "Австро - Венгерская армия была совершенно разбита и отступала за Сан; надо была ей помочь, иначе она была бы уничтожена. Подкрепления должны были подойти безотлагательно и им надо было придать возможно большую силу. Западный фронт усилить мы были не в состоянии" (Ludendorff, p. 84).

г) Каково было в это время настроение немцев, можно видеть из откровенных признаний Людендорфа о том, что зимой 1914 года им были отданы распоряжения об эвакуации из пограничных восточных провинций всех молодых людей, способных носить

opyжиe, и о подготовке к разрушению железных дорог пограничной полосы и угольных копей Верхней Силезии. (Ludendorff, p. 115, 116)

{6} а) Безрезультатная попытка союзников оказать помощь России в начальный период

кампании 1915 года позволила немцам думать, что Французское и Английское Главнокомандования не проявят такого же самопожертвования, как то сделала Россия, и что союзники не будут приносить таких жертв как русские в 1914 году.Они верили, что помощь союзников будет ограничена формулой "насколько то позволят обстоятельства", и что ввиду этого вполне возможно было без всякого риска бросить все силы против Poccии (Golovine, The Russian Army in the World War, p. 219, 220).

б) "Тяжелое положение, создавшееся для Германии на русском фронте, вынудило(*) Германское верховное Главнокомандование изменить его первоначальный план войны. Теперь (ноябрь 1914 г.) Гинденбург и Людендорф требовали направить все усилия против Poccии, чтобы ее раздавить... Для выполнения таких операций в продолжении восьми месяцев с французского на pyccкий фронт было переброшено 15 старых пехотных дивизий и 9 кавалерийских"...Туда же отправлялись и новые формирования. "В результате до 1 ноября 1914 г. на русском фронте было 32 немецких пехотных дивизии, а к концу августа 1915 года их число возросло до 67". Французский генерал Бюа, "Германская армия в 1914-1918 г. г.").

Примечание * - Фалькенгайн, вообще принципиальный противник войны с Poccией, был сторонником направления главного удара на Западе; до весны 1915 года он был уверен, что "полный военный успех против Poccии никогда не может быть достигнут" (Reichsarchiv, Weltkrieg, vol. VIII, p. 621, Falkenhayn, p. 59-62). Результаты нашей Карпатской операции заставили его изменить свой взгляд. В июне он уже оказался вынужденным признать, что "наступление в Гaлицию должно было продолжаться".

"Всякий батальон, который любыми средствами можно было выкроить на всех Германских фронтах, был опять туда перекинут" (Falkenhayn, p. 112).

{7} а) В ставшем знаменитым Макензеновском прорыве у Горлицы немцы имели 200

тяжелых орудий против наших четырех. В июль-августовской операции армейской группы генерала Гальвица последний развернул 89 легких и 34 тяжелых батареи против наших 24 легких, и четырех мортирных.

б) По части артиллерийского снабжения боевыми припасами в указанных боях немцы превосходили нас в совершенно неизмеримой степени; по разсчету на одно орудие - десять и двадцать немецких выстрелов против одного нашего, а по общей силе огня двести, триста и более немецких выстрелов на один наш.Английский посол Бюкенен в своем донесении Министру иностранных дел Грею сообщал о критическом положении русской apмии и выражал сомнениe, что она будет в состоянии выдерживать подавляющее превосходство германцев в артиллерии (письмо 24-VI-1915).

в) "От Фалькенгайна хорошие известия на востоке все продвигается вперед. На Западе неприятель спокоен. Фалькенгайн думает, что все решится на востоке" (из дневника генерала Плессен "Kriegsarchiv", Т. VIII, р. 315).Тоже самое Фалькенгайн 20 июля сообщал Гинденбургу: "весьма вероятно, что решение войны против Poccии будет закончено в районе южнее Нарева" (Kriegsarchiv, VIII, 315).

Такой оптимизм мало согласовался с тем, что через четыре дня 17 дивизий Гальвица, долженствовавшие дать это pешениe, были вынуждены задержать свое наступление на целую неделю. Не хватало снарядов, главного орудия борьбы против наших войск, которые в течении 3 недель, отбиваясь только пулей и штыком, свели некоторые полки группы Гальвица до состава одного батальона. (Kriegsarchiv VIII, 330).

А через месяц, 13 августа, Гинденбург писал генералу Моргену: "Операция на востоке не увенчалась уничтожением не приятеля. Русские, как и следовало ожидать избежали клещей...", а потом записал: "1915 год не закончился веселыми фанфарами одержанных побед. Pyccкий медведь вырвался из сетей, которыми мы стремились его опутать. Он истекал кровью, но не был ранен смертельно. Он спасся, нанося нам страшные удары..."

"Своей Gewandheit и жертвой авангардов pyccкиe сумели вытащить голову из петли..." так говорили в штабе Гинденбурга. (Kriegsarchiv, 319)

{8} а) Нельзя было сомневаться, что русские атаки велись под давлением западных

союзников и для того, чтобы помочь последним. Никакой ответственный начальник, не находящийся под внешним давлением, не бросил бы свои войска против тех отлично оборудованных позиций, которые занимали немцы (Falkenhayn, p. 275).

б) При более целесообразном использовании наших сил и сосредоточении главного удара в одном месте результаты этого наступления могли окончиться для немцев полной катастрофой (Из воспоминаний участника этих боев генерала барона Будберг, начальника 70-й пеx. дивизии, первая бригада которой потеряла в эти дни 65 процентов своего состава).

{9}

Фалькенгайн : "когда (7 июня) стали известны потери австрийцев людьми и запасами снабжения, а так-же данные о поведении войсковых частей в бою, то нельзя было сомневаться, что без сильной немецкой поддержки в близком будущем всему фронту в Галиции грозит полный разгром. Вторжение русских в Венгрию или новая угроза Силезии для немецкого верховного командования были недопустимы" (Falkenhayn, 281-282).Примечание - Силезия - житница Германии, центр металлургической и каменноугольной промышленности.

{10} Во второй половине июля во многих местах удалось заметно потеснить неприятеля

назад, но только после тяжелых боев и подхода дальнейших немецких подкреплений. Последние по большей части вновь были взяты с запада (Falkenhayn, p. 289).

{11} а) Техническое снаряжение армий Согласия достигло небывалых еще силы и

совершенства. Наше положение было чрезвычайно затруднительным и казалось безысходным ( Ludendorff, р. 362, 364).

б) Быть может нисколько грубо, по вместе с тем весьма подходяще, сравнение нашей помощи союзникам с той задачей, которая когда то при охоте на диких зверей и во времена ружей, заряжавшихся с дула, возлагалась на собак, отвлекавших на себя внимание зверя, пока промахнувшийся охотник мог перезарядить свое ружье.Ведь то, что мы выполнили в 1914 и 1915 г. г. дало возможность "промахнувшимся в своих надеждах на наступление" союзникам "перезарядить свои силы и средства борьбы".

{12} "В августе бои на западном фронте становились все более жестокими, мы несли такие

потери, которые еще ни разу не испытывала германская армия. Несмотря на это верховное командование не могло усилить западный фронт войсками с востока. Надо было завершить свою работу на востоке, разбить Россию и Румынию... На востоке мы должны были продолжать обмолачивать Poccию и наносить ей новые удары, чтобы развалить этот колосс" (Ludendorff. Т. II р. 8788).

{13} "Ни к одной стране рок не был так безпощаден, как к Poccии. Ее корабль пошел ко дну

когда пристань была уже в виду. Он уже перенес бурю, когда наступило крушение. Все жертвы были уже принесены, работа была закончена. Отчаяние и измена одолели власть, когда задача была уже выполнена" (Winston Churchill - "The War Crisis"). К этому надо добавить, что главная роль в этом крушении принадлежала "измене", в самых разнообразных ее проявлениях.

{14} Русская революция, по свидетельству достаточно скрытного Людендорфа, весной 1917

года спасла Германию от такого же тягчайшего кризиса, какой она переживала осенью 1916 года. Если бы наше последнее наступлениe, задержанное революцией до июля, осуществилось бы в апреле - мае, т. е. одновременно с весенним ударом Англо - французских армий, то, по мнению Людендорфа, "трудно было бы даже представить, как германское верховное главнокомандование смогло бы справиться с создавшимся тогда положением" (Ludendorff. Т. II, р. 29).

{15} а) В книге Шварте "Der Grosse Krieg 1914 - 1918" немецкий полковник Р. Франц говорит

о нашей армии так: "pyccкиe показали, что они очень серьезный противник. Xopoшиe солдаты по природе, они были очень дисциплинированы и получили хорошую военную подготовку. Они были храбры и решительны, искусны в использовании местности и исключительные мастера в укрытии своей артиллерии и пулеметов" (Shwarte p. 28).

б) Те-же отзывы мы находим у Курт Гессе, Бекмана, фон Позека и других безпристрастных немцев ; о том же говорят и боевые истории многих немецких полков.Немецкий майор К. Гессе дал такой о нас отзыв: "Те, кто в великую войну сражались против русских, сохранили навсегда в своей душе глубокое уважение к своему противнику. Без тех могущественных технических средств, какими обладали мы, лишь слабо поддерживаемые своей немногочисленной apтиллepиeй, доблестные сыны Российских просторов выдерживали неравную в техническом отношении борьбу..."

в) "Русская Императорская Армия имела свои победы и поражения. Но ни одна из сражавшихся армий не обладала таким жертвенным порывом, ни одна не доводила бои до такой степени напряжения и не вела их с таким упорством и стойкостью. Она в полной мере обладала теми достоинствами, которые всегда составляли присущее свойство русского солдата, Петром Великим определенное, "на тысячу смертей устремляться без боязни" (А. Гулевич "1914 - 1917" Рус- Инв. № 136 -137).Наш Великий Противник не даром сказал: "русского солдата мало убить, его надо еще и повалить".

{16} а) На долю этих бригад выпала честь явить доблесть и славу русского оружия на

союзных фронтах. Вторая бригада, никогда не знавшая, что такое отступление, блистательно отличилась на Салоникском фронте, бешенным ударом прорвала там германо - болгарские позиции у Битоля, считавшиеся неприступными, но почти вся легла в этом бою. Первая и третья бригады, сведенныя затем в дивизию, в боях поддержали честь русской армии, но не выдержали развальных веяний русской революции и были расформированы. Ее офицеры и оставшиеся верными долгу нижние чины вошли в состав особого русского легиона, названного легионом чести.Этот легион, говорит А. А. Кереновский в IV ч. Истории Русской Apмии. - был единственным обломком русской гранитной скалы; в бурном море грандиозных сражений 18 года он победно пронес свой значек и русское имя сквозь огонь двадцати сражений от Эны до Рейна. На долю этого последнего остатка Русской армии, включенного в состав прославленной Марокканской дивизии, выпала великая честь в бою 2 сентября 1918 г. у д. Терни Сорни первым положить начало прорыву знаменитой "линии Гинденбурга", а 14 -16 сентября при развитии этого прорыва совершить ряд исключительных подвигов, вызвавших восторг их французских соратников и отмеченных особым приказом Главнокомандовавшего французскими армиями Восточного фронта маршалом Петэн (приказ 11 декабря 1918 г.).

Боевые подвиги этого легиона отмечены двоекратным награждением его французским военным крестом на знамя и особым отличием "фуражер" (ношение особого эксельбанта) ; им посвящен ряд отзывов в истории Марокканской дивизии (страницы славы). "Кто эти чудесные люди которые крича непонятные слова, достигли казалось бы невозможного, - прошли зону смерти, которую ни зуавы, ни тирайеры пройти не могли. Это pyccкиe Марокканской дивизии. Слава Им!"

б) Такая же попытка использования американских солдат была сделана союзниками после присоединения Соединенных Штатов к числу Держав Согласия. Генерал Першинг оказался на высоте положения, самым резким образом отбросил такое предложение и отстоял полную самостоятельность американской армии.

в) Еще 3 августа 1914 года Сазонов передал в Ставку предложение английского посла отправить три или четыре корпуса через Архангельск во Францию для присоединения к англо -французским войскам.Это показывает насколько односторонне и эгоистично наши союзники оценивали обстановку. Австро - Венгерская армия плюс 26 немецких дивизий считалась ими ни во что, условия нашей мобилизации и сосредоточения игнорировались совершенно, а наши силы считались, очевидно, безпредельными.

{17} а) "Единственный путь которым мы могли помочь России, был форсирование

Дарданелл. Если бы это увенчалось ycпехом, получилось бы прямое и постоянное сообщение между Poccиeй и ее западными союзниками. Турция не приняла бы участия в войне, а все балканские государства Сербия, Греция, Болгария и Румыния выступили бы против Австро - Венгрии и Германии. Тогда Россия могла получать непосредственную помощь, а соединенные силы Балканских государств отвлекли бы на себя Австро-Венгерские войска и в огромной степени облегчили бы Poccию" (W. Churchill "The World Crisis", p. 578).

б) В воспоминаниях Черчилля сообщается о факте весьма серьезного значения до ныне неполучившим необходимого освещения и разъяснения. "Ночью 3 августа (т. е. на третий день войны) Энвер Паша посетил русского военного агента генерала Леонтьева и, отбросив в сторону все paнеe бывшие планы и решения, включая и заключенное за день до этого соглашение с Германией, предложил заключениe союза между Poccиeй и Турцией при условии припятия некоторых обязательств и территориальных приращений в Западной Фракии". (W. С. "The War Crisis", p. 280).В эпизодически появившемся в нашей зарубежной печати упоминание этого факта Леонтьев его не опровергал.

Дальнейшая судьба этого предложения и причины его непринятия остались до сих пор невыясненным. Можно догадываться, что в данном случае решающее влияние имели наши "Цареградские" планы, проявившиеся затем еще раз в противодействии нашей дипломатии благовременному переходу Греции на нашу сторону.

{18} Ввиду широко распространенного мнения о том, что, кроме лорда Китченера (в

заседании совета министров на слова премьера Асквита, что война продлится примерно три месяца и надо сформировать семь новых дивизий, Китченер отрезал: "Не три месяца, а три года, и я сформирую не семь дивизий, а семьдесят"), никто не предвидел возможности длительной, затяжной войны, необходимо вспомнить то, что было сказано в 1890 году тогдашним начальником германского генерального штаба фельдмаршалом Мольтке (старшим) "Если разразится война, которая более десяти лет висит над нами, как Дамоклов меч, никто не сможет предсказать, как долго она будет продолжаться. Друг против друга возстанут величaйшие державы, вооруженные так, как никогда еще не было. В течении одной или двух камнаний ни одна из них не будет доведена до такого состояния, которое принудило - бы ее признать свое поражение... Могут быть войны семилетние, а быть может и тридцатилетние..."

{19} а) "При прорыве Макензеном нашего фронта у Горлицы (Май 1915 г.) он имел 200

тяжелых орудий против наших четырех, его батареи имели запас по 800 - 1000 выстрелов на орудие... На ураганный огонь немецкой артиллерии русские могли отвечать дневным расходом 5 - ю патронов на opyдиe" (Golovin. "The Russian Army in the World War", 220, 221).

б) В январе 1916 г. в армиях Западного фронта из 754.000 строевых нижних чинов - 286.000 не имели винтовок. В IX корпусе III армии осенью 1915 года только первые батальоны полков имели винтовки (Керсновский, "История Русской армии" т. IV с. 759).Примечание: Ввиду огульности обвинений в нашей непредусмотрительности по части наличия запаса винтовок, надо принять во внимание, что три Восточно Прусские катастрофы и великий отход 1915 года отняли у нас, по крайней мере, около 1.500.000 винтовок, оставшихся на раненых и взятых в плен. Не будь этих огромных потерь, для нас в то время, быть может, более существенных, чем потери в людях, того остраго винтовочного голода, который мы испытывали в 1915 г. у нас, конечно, не было.

в) Генерал Деникин в Очерках Русской смуты ярко описывает трагедию Русской армии весной 1915 года, когда днями подряд мы отбивали нeприятельские атаки только штыками или ружейным огнем в упор. В немецких описаниях боев 1915 года очень часто встречается "русские батареи молчали", но причина молчания опускается.

г) Союзники, а в особенности англичане (по донесениям Бюкенена и полковника Нокса), были весьма определенно осведомлены о катастрофическом положении Русской армии по части артиллерийского снабжения. У Черчилля имеется такая запись : "как сможет русская армия удерживать свой фронт почти без артиллерийского огня с ничтожным числом пулеметов и при возрастающем недостатке винтовок". (W. Churchill. The World Crisis, p. 344.)

д) В виду весьма распространенного мнения о нашей непредусмотрительности по обезпечению нашей артиллерии достаточным запасом патронов, необходимо отметить, что в первые месяцы войны наши союзники точно также испытывали весьма острый недостаток в артиллерийских патронах. Уже 19 Сент. 1914 г. Жоффр донес военному министру, что ежедневный расход артиллерийских патронов в четыре раза больше ежедневной производительности всех французских заводов и что наличных артиллерийских запасов хватит только на шесть недель, а через неделю требовал от командовавших apмиями самой строгой экономии в снарядах для 75-мм орудий вплоть до уклонения от наступательных операций и предупреждал, что ранее двух недель он не в состоянии пополнить запасы полевой артиллерии.Ныне известно, что и Англия, . и Германия испытывали такой же недостаток, такую же "трагедию снабжения", но, как и Франция, смогли справиться с ними быстрой реорганизацией своей сильно развитой промышленности, а союзники, сверх того, и самым широким использованием заказов в нейтральных государствах, особенно же в Соединенных Штатах, в Италии и даже в Португалии.

Фалькенгайн и Людендорф неоднократно отмечают недостаток в огнестрельных припасах, в особенности в 1914 и 1915 г. г. Фалькенгайн даже говорит об ошибочности мнения. что по этой части Германия начала войну, вполне к ней готовой, и свидетельствует, что потребление этих припасов во много раз превысило все мирные разсчеты.

У Людендорфа о недостатке огнестрельных припасов отмечено девять раз (Т. I, 41, 144. 145, 165, 189, 290, 344; Т. II, 3, 29.). Людендорф совершенно прав, отмечая, что ни одна из воюющих стран не сумела заранее учесть последствий сосредоточенного огня артиллерии и количества огнестрельных припасов, для этого необходимых. (L. Т. I p. I44.)

{20} а) Верховный Главнокомандующий в мае 1915 года сообщал Жоффру и Китченеру о

совершенной необходимости скорейшего снабжения нас артиллерийскими снарядами и ружьями с патронами, указывая, что недостаток снарядов был главной причиной неудачи нашей III армии при прорыве Макензена (тел. 1-14 мая 238). Жоффр обещал разобрать причины задержки выполнения наших заказов, а Китченер ответил, что снаряды трудно получить ранее, чем через несколько месяцев.

б) В январе 1916 г. генерал Алексеев писал нашему представителю во Франции генералу Жилинскому : "Заключение, что Франция имеющая 2.200.000 бойцов должна быть пассивной, а Англия, Италия и Россия должны "истощать Германию" тенденциозно и не вяжется с мнением Жоффра, что одна Франция ведет, войну. Думаю, что спокойная, внушительная отповедь, решительная по тону, на все подобные выходки и стратегические нелепости безусловно необходима. Хуже того, что есть в отношениях, не будет. Но мы им очень нужны; на словах они могут храбриться, но на деле не решатся. За все, нами получаемое, они снимают с нас последнюю рубашку. Это ведь не условие, а очень выгодная сделка, но выгоды должны быть хоть немного обоюдны, а не односторонни..." (Керсновский, т. IV, стр. 767).

в) Франция посылала в Poccию только аэропланы тех образцов, которые были признаны устаревшими для французской армии... Когда в июне 1916 г. были получены французские аэропланы, они оказались совершенно устаревшими для тогдашних условий войны (Golovine. The Russian Army in the W. W. P. 150).

{21} а) В тяжкое для нас лето 1915 г. Верховный Главнокомандующий неоднократно

обращался к генералу Жоффру и лорду Китченеру с указанием на огромные переброски германских дивизий на наш фронт и на весьма важное значение для всех союзннков таких действий союзных армий на западном фронте и в Италии, которые устранили бы возможность нового усиления неприятеля на русском фронте (телеграммы 14 мая 1915 т. № 238 и 17 июля 1915 г.). Ответом были выражения восхищения великолепными усилиями южных армий и обещания оказать возможное содействие: последнее выразилось в частичном наступлении англичан в районе Лоос, к юго - западу от Лилля и французов к северо - востоку от Арраса; начатые 9 мая, эти наступления, легко отраженные немцами, замерли в первой половине июня. Затем, по свидетельству Людендорфа, "все лето на западном фронте царило полное затишье".

б) 24 июня 1915 года английский министр иностранных дел Грей по поводу оказания нам помощи весьма хладнокровно и достаточно цинично отметил: "Россия своим вторжением в Германию освободила Францию и Англию от неприятельского давления. Теперь Франция и Англия, вынужденные вести позиционную войну, не в состоянии сделать соответственное наступление".15 августа 1915 года английский посол Бьюкенен в своем донесении Грею, передавая обращениe одного влиятельного русского журналиста о необходимости помочь России наступлением союзников, привел свой ответ, что "он никогда не позволит себе предложить такое наступление до тех пор, пока таковое не будет обезпеченo полным успехом" ("The twenty years", p. 216).

в) В начале января 1915 г. наше Главнокомандование просило лорда Китченера помочь нашей Кавказской армии хотя бы демонстрацией против Турции. Китченер ответил нам обещанием исполнить просьбу, но в то же время секретно уведомил морского министра Черчилля. что сделать этого нельзя. (Е. Gray "The World Crisis" p. 410).

г) Весьма характерна запись французского посла Палеолога, сделанная им 20 августа 1914 г. в дни гибели II армии: "Сражение у Сольдау продолжается с большим ожесточением. Каков бы ни был окончательный Результат, достаточно уже того, что французская и английская армии получили возможность перегруппироваться и продвинуться вперед". (Paleologue, "La Russie des Tsars").

{22} а) 17 декабря 1915 г. наш представитель при французской главкой квартире генерал

Жилинский писал генералу Алексееву о противодействии союзников предложению одновременного наступления весной на всех фронтах. По мнению Жилинского "главное в том, что в самом Жоффре я подметил желание, чтобы будущей весной Россия первая начала наступление, и я боюсь, чтобы он не стал потом выжидать и при доказанной его медлительности не растянул промежутка между началом наступления нашей и французской армии" (Валентинов. "Сношения с союзниками", ч. I, стр. 85-86). Из дальнейших донесений Жилинского: "Жоффр весь погруз в подготовке и настолько медлителен, что двинуть его в наступление раньше определенного на совещании срока нет решительно никакой надежды и возможности... Из созерцательной неподвижности французов могут вывести только немцы..." (Валентинов, "Сношения с союзниками", ч. I, стр. 89).

б) Перешедший к большевикам генерал Зайончковский в статье "Франко - Русские отношения" приводит весьма характерную выписку из письма Коковцева Нератову (21 сент. 1913 г.) в котором по поводу своей поездки в Париж Коковцев пишет: "для переговоров с друзьями и союзниками, кототорых я охотно променял бы на кого угодно, настолько тяжело вести с ними переговоры по всем, тем вопросам, которые не затрагивают их собственной шкуры" (Сборник "Кто должник", стр. 50).

{23} "Для русских начало союзного наступления на Сомме было сигналом к новым

удвоенным усилиям. В течение июля и первой половины августа pyccкиe атаковали нас безпрерывно на всем восточном фронте. Гинденбурга атаковали у Риги, Фридрихштадта и Двинска, на озере Нароч, у Сморгони и Крево. Против армейской группы Войрша неприятель бросался с исключительным упорством и притом безчисленное число раз. Линзинген отражал его частые удары на нижнем Стоходе и средней Стыри. 2-й ав. вен. армии приходилось тяжко бороться у Вербена и около Залосце..." (Faikenhayn, 306, 307).

{24} а) "Троцкий не даром тратил свои слова в Брест Литовске. Его политические ереси

проникли в наши пределы и нашли многочисленных поклонников во всех классах и по самым разнообразным причинам: неприятельская пропаганда работала и открыто публично и скрытно она проникла во все отделы наших действий..." (Hindenburg 369).

б) Немецкие пленные, вернувшиеся на родину после заключения Брест - Литовского мира, были заражены Ленинскими бациллами (W. Churchill. "The World Crisis"). В октябре 1918 г. все тылы германских армий были охвачены возстанием; были подняты красные флаги, с офицеров срывали погоны (Golovine. 249).

в) Тем. кто бросает упреки и обвинения русской армии в ее послереволюционном

развале, необходимо напомнить, что во французской армии, не имевшей революции не пережившей всего того, что выпало на нашу долю, летом и осенью 1917 года произошли бунты в 75 пехотных полках, 23 егерских батальонах, 2 колониальных полках, 12 артиллерийских полках и одном драгунском полку (в общем безпорядки охватили части 28 дивизии и 16 корпуcoв); на участке Суассон Париж оставалось только две небунтовавшие дивизии. Суровые меры генерала Петена возстановили порядок (Керсновский "История Р. А." т. IV, стр. 958).Летом 1917 хода произошли серьезные безпорядки в немецком флоте (L. Т. II, р. 143). Англия огнем и мечом задавила Ирландское возстание.

{25} 15 декабря на русском фронте было заключено перемириe. Ввиду прогрессивного

развала русской apмии мы уже раньше этогo начали перевозку значительного числа наших частей с этого фронта (Hindenburg, 333). "С конца ноября началось непрерывное движение воинских поездов с Востока на запад. Но это уже не было сменой уставших на западе дивизий. Это было реальное усиление числа бойцов на западе" (Ludendorff, Т. II, 108, 129).

{26} а) Французский полковник Мело в своей "La mission du general Pau aux Balkans et en

Russie tsariste", свидетельствуяо высоких боевых качествах русской армии и о долге благодарности Царской России, подчеркивает, что Николай II был верным, лояльным и преданным союзником и другом и что было бы достойно презрения, если бы теперь все это игнорировалось забывалось и отдавалось в жертву клевете.

б) Мы никогда не имели лучшего и более лояльного друга и союзника как Император Николай II. Он остался верным до самого конца и если бы Он согласился признанием Брест-Литовского договора купить свою свободу и жизнь, то немцы спасли бы Его (М. Paleologue, "La Russie des Tsars").