Главное дело его жизни

Я люблю бывать в этом институте. Люблю постоять возле мрамор­

ной доски у парадного входа, откуда даже издали видно его название

- Институт экономики и управления. Люблю подняться по широкой,

пологой лестнице, свободно и красиво расходящейся вправо и влево,

на второй и третий этажи. Там, на просторных лестничных площадках,

залитых светом из больших, во всю высоту этажа, окон, обычно тол­

пится студенческий народ у расписания занятий, у доски с объявле­

ниями, нередко веселыми, остроумными, с вырезками из газет. И все

это - широкие коридоры, просторные, светлые аудитории со всем тем,

что обычно сопровождает студенческую жизнь, - пронизано чем-то

мучительно знакомым, чем-то из питерской моей юности, духом хо­

рошего ленинградского вуза с его солидностью, устоявшимися тради­

циями. Впрочем, это неудивительно. Недаром Институт экономики и

управления столь тесно связан со знаменитым Санкт-Петербургским

ИНЖЭКОНом, в котором, кстати, учился и сам основатель института,

его ректор, профессор Ханон Зеликович Барабанер. И в его кабинете

недаром висит на стене большой фотопортрет, где сам профессор

запечатлен в мантии почетного доктора ИНЖЭКОНа, Петербургского

инженерно-экономического университета, недавно отметившего свое

100-летие. Такой чести - стать почетным доктором этого университета

- удостаиваются лишь крупные, широко известные своим вкладом в

науку, образование, технику ученые.

.. .Помню институт в тот день, когда здесь отмечался 75-летний юби­

лей ректора. Всюду царило оживление, аромат многочисленных цвето­

чных букетов, казалось, заполнял все здание. Гостей было столь много,

что все, кто пожелал поздравить профессора, просто не помещались в

актовом зале. Министры, ученые, общественные деятели, послы несколь­

ких стран, руководители вузов, предприятий ожидали своей очереди

выступить с приветственным словом. И все так или иначе говорили, что

возраст не властен над профессором Барабанером, что цифра 75 не име-

ет к нему и не может иметь никакого отношения. И это правда. Все-таки

люди в таком возрасте редко обладают столь сумасшедшей энергией,

столь активны и деятельны, так обаятельны, остры и парадоксальны,

столь богаты новыми идеями. А у профессора Барабанера всего этого в

избытке. И потому кажется, что он вообще живет вне возраста.

Быть может, он, возраст, сказывается лишь в его особом, удиви­

тельно мудром отношении к жизни, в его пронзительном, тончайшем

понимании людей, их достоинств, их слабостей. Недаром, очевидно,

многие так тянутся к Барабанеру, недаром он всегда окружен друзьями,

учениками, соратниками, теми, кто так или иначе старается попасть в

их число. Кто-то надолго или навсегда заражается его идеями. Кого-то

увлекает, поражает его доброта. Кому-то хочется прикоснуться к тому

поразительному, положительно заряженному электрическому полю,

которое словно всегда окружает его. Кто-то стремится вдохнуть тот

особый, свежий воздух надежды, оптимизма, который так явственно

ощущается в нем, несмотря на многие трудности, будто нарочно под­

ставляемые ему жизнью.

Так хотелось бы рассказать о его блокадном ленинградском де­

тстве. Сам он не любит говорить о пережитых лишениях, как будто весь

ужас прошлых лет глубоко спрятан в его душе. Но всегда собирает в

своем институте по праздникам, особенно в День Победы, бывших

блокадников, ветеранов, слушает их воспоминания, благодарит их за

мужество, как будто все это не имеет к нему отношения, как будто он

сам не пережил всего того, что пережили они, быть может, даже еще

в большей степени.

Он вырос на Лиговке. Старые ленинградцы знают, что в послево­

енное время появляться на этой улице, в этом районе было опасно.

Лиговка и в дореволюционные годы считалась неким «отстойным»,

криминальным районом. Здесь жили проститутки, извозчики, мало­

квалифицированные рабочие и т. д. Это особое, «литовское», наследие

оставалось и в более поздние времена. А уж в послевоенные годы

Лиговка стала неким символом безотцовщины, бедности, страшных,

кровавых драк. Тем более что именно в этом районе, буквально в ста

метрах от школы, где учился Ханон Барабанер, располагалась знамени­

тая ленинградская барахолка, с ее ворьем, грязью, кровью, бесстыдной

наглостью и жестокостью.

Иногда, вечерами, когда возникает особенное настроение и хочет­

ся говорить о прошлом, вспоминая пережитое, мы слушаем рассказы

Барабанера об этом полуголодном, раздетом и разутом детстве на

Лиговке. Те, у кого отцы вернулись с войны, донашивали пальтишки,

перешитые матерями из фронтовых отцовских шинелей. А у многих и

того не было.

В те времена у определенной категории ребят на ленинградских

улицах, а на Лиговке особенно, существовала своя мода, свой, как ска­

зали бы сейчас, дрес-код. Девчонки 14-15 лет ходили в неизменных

красных беретиках, лихо сдвинутых на одно ухо, мальчишки щеголяли

с «фиксой» - железным зубом во рту. Литовских подростков перепу­

тать с другими было невозможно. Они дрались страшно, отчаянно,

остервенело, как говорится, стенка на стенку. Толковища начинались

обычно у кинотеатра «Гудок», был такой в послевоенные времена на

Лиговке. Чуть ли не каждая тропинка возле этого маленького киноте­

атра, вспоминал Барабанер, была полита кровью. Выжить среди этой

послевоенной пацанвы, этих послевоенных подранков и при этом не

смалодушничать, не сломаться, не потерять себя было непросто. Тем

более ему, еврейскому мальчишке из интеллигентной семьи. Я порой

думаю, что эта его поразительная жизнестойкость, умение не сдавать­

ся, как бы тяжко ни складывались обстоятельства, - все это оттуда, из

давних литовских времен, из блокадных лет.

Представляю, как удивились бы нынешние его ученики, узнав, что

этот солидный человек с «профессорским брюшком» был кандидатом

в мастера по боксу и даже занимал второе место на общегородских

ленинградских соревнованиях в своем весе. Вес, правда, был наилег­

чайший...

Мы как-то вспомнили с Барабанером Виктора Шкловского, знаме­

нитого и уважаемого писателя. В одной из своих книг он горько сказал:

«Нет сил сопротивляться времени, и, быть может, не нужно. Может

быть, время право. Оно обрабатывало меня по-своему». Да, время

обрабатывало каждого из нас, и подчас, оглядываясь назад, трудно не

согласиться с тем, что это бывало слишком жестоко.

Как раз в ту пору, когда Ханон, друзья, однокашники называли его

Фомой, - прозвище старое, доброе - так вот в ту пору, когда он окончил

школу и поступил в институт, в стране начала разворачиваться кам­

пания по борьбе с «безродными космополитами». Потом, чуть позже,

раскрутилось известное «дело врачей». Вообще то время, самое начало

50-х, помнится как всплеск антисемитизма в государственном масш­

табе. Те, кто не забыл те времена, знают, что «дело врачей» началось с

письма Лидии Тимашук, направленного ею начальнику охраны Сталина

генералу Власику. Теперь уже признано, что оно, это письмо, не было

доносом, злобной клеветой, как считалось долгие годы. Врач Тимашук,

очевидно, пыталась подстраховать себя, она писала, что кардиограмма

Андрея Жданова расшифрована неверно, что на самом деле у члена

Политбюро инфаркт, а лечат его от сердечной недостаточности, что

может привести к смерти. Жданов, как известно, и умер от инфаркта,

хотя причина смерти была тогда скрыта. Письмо Лидии Тимашук к Ста-

лину не попало, на него в свое время не обратили внимания. Но когда

потребовалось развернуть кампанию антисемитизма, письмо достали

из архива. Тогда полетели многие головы.

Отец Барабанера, бывший заместителем заведующего кафедрой в

Военно-морской медицинской Академии, был арестован. Слава Богу,

просидел он в тюрьме недолго. Доказательств «вины» не нашлось,

да и времена скоро изменились: Сталин в марте 53-го умер. Но и не­

скольких месяцев тюрьмы хватило, чтобы отец Барабанера навсегда

остался инвалидом.

Самого Ханона Барабанера уже через день после ареста отца вы­

звали в партком института. Там ему жестко сказали, что он, сын «врага

народа», учиться в институте не может. Он и был исключен со второго

курса института. (Кстати, человек, руководивший в ту пору «процессом

осуждения и исключения», жив и поныне, благополучно работает, и

при встречах с профессором Барабанером с почтением пожимает ему

руку, делая вид, что не помнит былого.)

К счастью, восстановили Барабанера в институте довольно скоро.

И хотя горечь от этого несправедливого исключения сохранилась в его

душе надолго, все же свои студенческие годы Барабанер вспоминает

тепло и с благодарностью. Тем более что в 50-60-е годы в институте

собралась блестящая плеяда ученых, преподавателей. Пожалуй, тако­

го мощного сообщества энергетиков не было ни в каком другом вузе

страны. Там работали Лев Александрович Леонтьев, корифей общей

энергетики, Герман Артурович Карлсон, обрусевший швед, считав­

шийся блистательным теплотехником, Ефим Михайлович Сиваков,

крупнейший теоретик и практик гидроэнергетики, и другие известные

ученые. Барабанер всегда говорит, что бесконечно благодарен судьбе

за то, что ему довелось учиться у таких великолепных специалистов и

потом сотрудничать с ними в своей профессиональной жизни.

Ему было 24 года, когда руководство треста «Эстонсланец» пред­

ложило ему возглавить теплотехническую службу треста. До этого

он побывал в тресте в командировке, налаживая работу котельных в

нескольких шахтерских поселках, страдавших от плохой работы этих

котельных. Очевидно, руководство треста «Эстонсланец» высоко оце­

нило и знания, и работоспособность Барабанера, и его подготовку в

области энергетики. Собственно, с тех пор, с конца 50-х годов, Ханон

Барабанер и оказался в Эстонии, хотя был коренным ленинградцем, да

и остается им в душе. Но именно здесь перед ним открывались нема­

лые перспективы в профессиональном плане, а работа всегда стояла

у него на первом месте.

Ему не было еще и 26 лет, когда он стал главным инженером шахто-

монтажного управления. Ему довелось монтировать первую обогати-

тельную фабрику Сланцевого бассейна, участвовать в оборудовании

нового сланцевого разреза «Сиргала» и в обновлении целого ряда шахт

Сланцевого бассейна Эстонии. Управление, в котором он был главным

инженером, вошло в число лучших монтажных организаций страны и

не раз получало престижные всесоюзные награды.

Он работал и учился. Заочно окончил Всесоюзный энергетичес­

кий институт, получив второе высшее образование. В 1963 году ему

предложили стать техническим руководителем - главным инжене­

ром республиканского треста «Сантехмонтаж». А это - одиннадцать

монтажных управлений, тысячи работников, завод «Металлист», вхо­

дивший в состав треста, различные заготовительные участки. Неда­

ром он говорит, что в Эстонии нет фактически ни одного города, ни

одного крупного предприятия, где не было бы частички его труда,

его и многих других специалистов из Ленинграда, Москвы и других

российских городов.

Потом - работа в Эстонском отделении Всесоюзного проектного ин­

ститута «Гипросельстрой» в качестве опять-таки главного специалиста.

Он стал ведущим разработчиком больших энергетических программ,

серийных и эксклюзивных проектов не только для разных регионов

Советского Союза, но и для стран Совета Экономической Взаимопо­

мощи - СЭВ.

Столь широкий профиль работ, тем более на международном уров­

не, не мог не привести его в науку. Хотя, надо сказать, переход его

со столь высокого служебного положения на должность младшего

научного работника в Институте термофизики и электрофизики АН

ЭССР, позднее он стал называться Институтом энергетики, вызвал не­

доумение и даже возмущение у многих его коллег, руководителей,

друзей. Однако для самого Барабанера было важно, что институт, в

который он перешел, вел тогда серьезные как фундаментальные, так

и прикладные исследования теплофизических и электрофизических

процессов, ориентированных на целый ряд областей техники и энер­

гетики. Это ракетная техника, электромашиностроение, разработка

полупроводников и так далее. Он с блеском защитил диссертацию в

Тартуском государственном университете, что для неэстонца и тогда

было непросто.

Одним из первых в Советском Союзе он стал развивать системный

эколого-социально-экономический подход к обоснованию и опти­

мизации энергетических объектов. Решением Президиума АН СССР

он был введен в состав научного Совета АН СССР по комплексным

проблемам энергетики. Принимал участие в разработке Энергети­

ческой и Продовольственной программ СССР. Кстати, именно под его

руководством и при его непосредственном участии уже в 1975-1977

годах была разработана первая в Советском Союзе республиканская

программа энергоснабжения - по Эстонии.

В 1990 году Барабанер был приглашен в США в составе группы вид­

нейших советских энергетиков. Эта группа в американской печати

была названа «великолепной семеркой». Члены группы выступали с

докладами в Национальной академии наук в Вашингтоне, в «Морган-

банке», в Принстонском университете, в крупнейших энергетических

компаниях Америки, участвовали в обсуждении глобальных энер­

гетических проблем в Конгрессе США и в Министерстве энергетики

Соединенных Штатов.

А в 91 -м году все изменилось. Рухнул Советский Союз. В вузах неза­

висимой Эстонии стали закрываться русские группы, изгонялись рус­

ские профессора. В Академии наук Эстонии знание государственного

языка и эстонская фамилия стали оцениваться выше, чем профессио­

нальные заслуги. Барабанеру предложили остаться в институте, но пуб­

ликоваться под эстонской фамилией. Согласиться с этим он, конечно,

не мог. И ушел... Ушел из института, из Академии наук.Так завершился

большой период его жизни, связанный с научной деятельностью в

области общей энергетики. Так он, по крайней мере, тогда думал.

Удивительный это все-таки парадокс... В Эстонии, считающей себя

интеллектуальной, образованной страной, русскоязычные, русские

специалисты, ученые, получившие международное признание, ока­

зались в большинстве случаев невостребованными. Национальное

государство как бы отодвинуло интеллектуальный слой русскоязыч­

ного сообщества, сочтя его ненужным.

Но Барабанер не мог, никак не хотел согласиться с обстоятель­

ствами, сколь бы тяжелы они ни были. Поразительный человек, он в

шестьдесят лет начал новую жизнь.

Вспоминается 1993 год, самые, что называется, глухие времена, ког­

да, казалось, будущего нет и невозможно, просто не удастся что-либо

сделать. Вспоминается маленькая, тесная комнатка в старом здании на

улице Вана-Виру в Таллинне, где с трудом помещались два скрипучих

стола. В этой обшарпанной комнатенке с ободранными обоями, где

сидели два удивительных человека - будущий ректор и его замес­

титель, проректор будущего института, и рождалась эта, казавшаяся

совершенно невероятной в те времена идея создания этого самого

института, который будет работать на русском языке и в котором юно­

ши и девушки будут получать высшее образование на родном языке.

Многим тогда Ханон Барабанер и его жена Людмила представлялись

беспочвенными фантазерами. Какой институт? Где он будет размещать­

ся? Кто разрешит его создать?

Атмосфера в обществе, во властных структурах Эстонии была, мягко

«

говоря, далеко не благоприятной. Все было возможно тогда в стране,

вплоть до столкновения людей разных национальностей. Недаром

профессор Ханон Барабанер, вспоминая те времена и то, сколь много

усилий пришлось приложить, чтобы это учебное заведение открылось,

с горечью говорил: «Кому-то очень хотелось, чтобы наши юноши стали

«ларечными мальчиками», а девушки - «панельными девочками». Я и

сейчас помню, как один из известных в то время эстонских политиков

цинично сказал: «Нам нужны будут работяги...».

Надо было очень верить в то, что русское образование будет необхо­

димо в этой стране, что оно будет востребовано, чтобы взвалить на себя

столь большое, сложное и ответственное дело - создание института.

Хотя нельзя не сказать, что и тогда, в то самое сложное время, на­

шлись люди, которые трезво оценивали ситуацию, старались смот­

реть вперед, поверх сиюминутных политических амбиций, поверх

всех всплесков национализма. Создание русского колледжа на Севе­

ро-Востоке Эстонии, колледжа, из которого и вырос потом институт,

поддержала правительственная комиссия по Ида-Вирумаа, северо-вос­

точному региону Эстонии, в которую входили такие известные люди,

как Марью Лауристин, создатель Социал-демократической партии рес­

публики, ныне декан факультета журналистики в Тартуском универси­

тете, Андрее Таранд, нынешний депутат Европарламента, и даже Лагле

Парек, тогда активный член ПННЭ - Партии национальной независи­

мости Эстонии, теперь полностью ушедшая в религию. А с российской

стороны идея создания колледжа была поддержана председателем

Комитета по высшему образованию России, Советом ректоров Санкт-

Петербурга. Среди учредителей Эколого-экономического колледжа,

так назывался сначала нынешний Институт экономики и управления,

был и знаменитый Петербургский ИНЖЭКОН. И все эти годы Институт

экономики и управления поддерживает с ИНЖЭКОНом, с его учеными,

с его преподавателями самую тесную связь.

Но поразительно... Институту и потом, когда он, казалось, уже твер­

до стоял на ногах, был благоприятно оценен международными экспер­

тами, пришлось переживать немало горьких, неприятных моментов.

Особенно тяжелыми, как вспоминают ректор и его заместитель Люд­

мила Барабанер, был 2003 год, казалось бы, внешне такой спокойный

и благополучный. А на институт, как выразился профессор Барабанер,

«налетели бандиты». Это странно звучит в наш цивилизованный век,

ведь Эстония все же не Сомали. И тем не менее...

Больше месяца в институте с утра до вечера «сидели» комиссии из

Налогового департамента, выискивая какие-либо нарушения и не на­

ходя их, нервируя руководство и преподавателей, не давая спокойно

работать.

Шесть экспертиз (шесть!) прошел институт при получении лицен­

зий. Один эксперт опровергал то, что хвалил другой. Иногда хотелось

положить рядом все эти результаты, чтобы сразу стало очевидным,

как пытаются создать для института невыносимую обстановку. А надо

было жить и работать в полную силу, чтобы никто из студентов не по­

чувствовал трудностей, которые переживает институт.

Никогда не забуду одно из первых «посвящений в студенты», где-то в

середине 90-х, смешной, необычный, но выразительный ритуал. Помню

листы из вощеной бумаги, из которой студентам надо было сложить

стаканчики и выпить из них таинственную жидкость. На поверку она

оказалась просто соленой водой, как намек на то, что за годы ученья

придется съесть не один пуд соли. Помню, как, обмакнув палец в черни­

ла, ребята торжественно прикладывали его к огромному свитку бумаги.

Подписывались под текстом институтской клятвы. Здесь всегда было

много смеха, веселой выдумки, невероятной изобретательности.

Помню нечто вроде своеобразного гимна, который пели студенты

и преподаватели: «В темно-синем дворе, в закутке Туулемяэ, вдалеке

от трамваев и шума толпы, колледж мы возвели и студентов собра­

ли...» Институт тогда находился в тесных, мало приспособленных для

настоящего учебного заведения помещениях. Но ведь учились!

Студентов становилось все больше. Хотя ректор понимал: нужно

искать другое помещение, чтобы институт развивался, жил полноцен­

ной, как и подобает настоящему учебному заведению, жизнью. К тому

же он был убежден, что ни у студентов, ни у преподавателей не должно

возникать - осознанно или подспудно - ощущение второсортности,

временности, ущербности.

И появилось здание на улице Эрика, 7а, то самое, с которого я и на­

чала свой рассказ. Оно тоже досталось институту с большим трудом. Но,

боже мой, что это было за здание... Почерневшие стены, обугленные

балки, выбитые стекла, провалившиеся полы и груды мусора повсюду.

Здание долго пустовало, и бомжи, греясь по ночам, разжигали костры

прямо в помещениях.

Быть может, только ректор и его заместитель, два этих поразитель­

ных человека, и могли увидеть в этом чудовищном хаосе разрушения

светлый образ будущего института.

Европейским экспертам, руководителям крупнейших европейских

вузов, проверявших институт, его отличную материальную базу, его

учебные программы на предмет международной аккредитации, воз­

можно, и в голову не приходило, «из какого сора», как растут стихи,

выросло и это учебное заведение. А если бы узнали, наверное, были

бы потрясены. Вряд ли кто-нибудь в благополучной Европе мог бы

совершить нечто подобное...

Институт уже дважды за годы своей работы получал полную между­

народную аккредитацию своих программ. Больше того... На одной из

институтских стен, недалеко от входа, висит сертификат крупнейшей

международной организации, работающей почти в 200 странах мира

- Burean Veritas Certification. Как свидетельство, подтверждающее вы­

сокий уровень этого учебного заведения. Его выпускники работают

нынче не только в Эстонии, но и в 29 странах Европы и мира. Институт

стал научным центром. «Ученые записки», в которых публикуются труды

институтских преподавателей, профессоров и доцентов, привлекают

к себе внимание многих ученых.

Профессор Барабанер стал и одним из тех, кто возродил к новой

деятельности Русское академическое общество, существовавшее не­

когда в довоенной Эстонии.

А в 2008 году президент Казахстана Нурсултан Назарбаев обратился

к Ханону Барабанеру с просьбой войти в состав Клуба евразийских

ученых, который создавался по инициативе и под патронажем самого

президента. И Барабанер выступал на престижном форуме ученых

- экономистов мира в Астане, вызвав большой интерес к своему до­

кладу глубиной экономического анализа, своими мыслями и идеями.

Вот такой он и есть, этот человек. Существуют ведь люди, которые,

как сказал поэт, живут в «допотопной манере, сгорая дотла». Но в нем

столько жизненных сил, что как бы щедро, безоглядно он ни тратил их,

его хватает на все. Работает до упаду. Дружит всей душой. Танцует на

институтских вечерах, заводя всех и перетанцовывая любого.

Задумал создать в институте общественно-литературный салон, и

теперь здесь собирается народ, интеллигенция, чтобы послушать при­

езжих и местных знаменитостей, писателей, музыкантов, актеров. Не­

смотря на несколько легкомысленное название, здесь идут серьезные

разговоры, споры, размышления - о прошлом и будущем, о жизни.

Если бы Ханон Барабанер сам рассказывал о себе, то со свойствен­

ным ему неподражаемым юмором вспомнил бы, наверное, старый

анекдот: в ответ на мольбы о богатстве просителю раздался глас свыше

- купи хотя бы лотерейный билет. Но институт, созданный Барабане-

ром, это вовсе не лотерейный билет. Это детище, рожденное с муками,

кровью, слезами. Это, как оказалось, и есть главное дело его жизни.

Воссоздание русской интеллигенции, образование интеллектуального

слоя русскоговорящего сообщества в тех нелегких условиях, в каких мы

оказались, - разве это не та идея, ради которой стоит жить и бороться,

преодолевая все препоны?