"С высоты птичьего полёта"

С высотыптичьего полёта

С высотыптичьего полёта

Протоиерей Артемий Владимиров

Моей бабушкеЛюбови Васильевне Севей

посвящается

АртосМосква, 2012


Воспоминания о годах детства,

отрочества и юности…В тридцати трёх главах

и ещё одной

С высоты птичьего полёта

УДК 821.161.1-32ВладимировББК 84(2Рос=Рус)6-44

А 57

Новое произведение протоиерея Артемия Владимирова автобиогра-фично. В него вошли воспоминания первых семнадцати лет жизни. Книгаизобилует яркими и увлекательными эпизодами, рассказами и сценкамииз семейной жизни второй половины XX столетия. Подлинный интереспредставляют словесные портреты представителей творческой интелли-генции, входившей в круг общения семьи писателя. Язык книги выдер-жан в традициях русской классической литературы. Повествованиеотличается теплотой и ненавязчивой назидательностью, основа которой –исповедальная искренность автора. Книга с удовольствием будет прочи-тана всеми, кто размышляет о духовно-нравственном становлении лично-сти подростка, и рассчитана на разновозрастную аудиторию.

© Протоиерей Артемий Владимиров, 2011

ISBN 978-5-94119-066-9

ISBN 978-5-94119-066-9

Владимиров А., протоиерейС высоты птичьего полёта/ Протоиерей Артемий Владимиров. –Москва: Артос, 2012 – 232 с.:

А 57

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви

5

Вступление

ДДорогие читатели! Мы с вами присутствуемпри большом радостном событии – выходе вБожий мир этой книги. Она подлинно воцер-ковляющая, автор её – известный священник,протоиерей Артемий Владимиров. Его новаякнига подтверждает проверенное веками пра-вило, что быстрее всего Православие стано-вится понятным не в рассказе о нём, а в показе,то есть в передаче личного опыта. Мы вдовольнаслушались нравоучений, что литература мо-жет быть православной, если она даже не го-ворит о Боге. Но как не говорить о Боге? Толькоо Нём и надо говорить…

Слёзы и обиды детства, ссоры и радости,взрослые и сверстники, школа и дача, лес ирека – всё описывается автором как свиде-тельство роста души ребёнка, а затем отрокана пути к Богу. Не утерплю и выпишу, помоему мнению, ключевые слова из книги:

«Миром правит любовь. Это хорошо чув-ствуют дети, нося в своём сердце теплоту

любви. Что ожог от огня, что укус змеи, тодля них резкое и грубое слово, сказанное в со-стоянии раздражения взрослым человеком. Каквесенние цветы вянут и умирают от внезап-ного заморозка, так повреждается младенче-ская душа, оказываясь в среде людей, испол-ненных злобы. Нет большего нравственногопреступления, чем искалечить ребёнка сквер-нословием, разрушить его личность истери-ками, вспышками ненависти, битьём…

Напротив, в спокойной и доброжелатель-ной атмосфере дети расцветают и обнару-

6


ЛюбовьВасильевна

Севей с внуками

живают дивную красоту неиспорченных сер-дец. Божия благодать явственно веет там,где малыши, до корней волос прогретые ро-дительской любовью, с широко раскрытыми,блестящими от радости глазками, выплёс-кивают на взрослых живую воду мудрости,дарованную им свыше...».

Может быть, когда появится исследование«Образ бабушки в русской и советской лите-ратуре», то в него по праву войдёт и образ Лю-бови Васильевны Севей, бабушки отца Арте-мия. С какой теплотой, с какой любовью онвыписан! И как пронзительно чувство винывнука! Но нет в Православии смерти, не запаз-дывает наша любовь, лишь бы она появиласьи не умирала! Бабушка вела к Богу – вотсчастье внука. Но и бабушке счастье – каждыйдень поминается её имя в Божьем храме вну-ком-священником…

Образы бабушек из повести Горького «Дет-ство», бабушки Астафьева и Распутина выпи-саны очень впечатляюще. Верующие «просебя», они не смогли передать веры внукам. Ив жизни их семей всё было очень тяжело.Драки, тюрьмы в «Последнем поклоне». Ста-руха Анна из «Последнего срока» просит своюдочь после смерти не отпевать её, а «обвыть».Конечно, тут вина не старухи Анны, а атеисти-ческой власти – где взять священника в даль-

7

Вступление

нем посёлке? Но и речи о нём не идёт.У отца Артемия, конечно, другая судьба.

Просвещённая христианской культуройМосква, православное окружение. ВалентинуРаспутину было гораздо тяжелее пробиватьсяко Христу. Но пробился, ибо талант от Богапривёл к Богу. Жаль, этого не случилось с Вик-тором Астафьевым...

Простота описания в «Высоте птичьего по-лёта» такова, что даже и слова, и строчки невидятся, а только – люди и события. Мы теперьнавсегда сдружились с героями повествования,а отец Артемий будто провёл своё детство иотрочество и вошёл в юность на глазах у всехнас. Такова тайна талантливой прозы.

Какой прекрасный финал в книге – облег-чающие душу слёзы на первой исповеди!

Вот что надо читать и детям, и взрослым сдетьми. От души поздравим автора с новымпроизведением, а всех нас – с радостным со-бытием, большой победой русской литературыдля детей!

В. Н. Крупин, секретарь правления

Союза писателей России, лауреат Премии

святых равноапостольных Кирилла и Мефодия

8


9

Вместопредисловия

Дорогие друзья-читатели! С особенной радостью я делюсь ныне с вами

книгой, которая составлена из разрозненныхвоспоминаний о моём детстве. Признаюсь, что,работая над ней, я иногда улыбался, а иногдагорько плакал, уносясь мыслью в далёкое про-шлое. Я благодарен этому небольшому трудуза необыкновенно глубокие и яркие впечатле-ния, которые мне дано было вновь пережитьи как бы воскресить в памяти, прежде чем из-ложить их на бумаге. Передо мной прошла це-лая вереница людей, бесконечно дорогих иблизких по духу, многие из которых уже по-кинули этот мир… Убеждён, что и от них неукрылось моё искреннее желание помянутьих добрым, благодарным словом…

П

Ясли

Память человеческая… Что хранит она всвоих кладовых? Устремлённый вниманием вокружающий нас мир, столь блестящий ипёстрый в его многообразии, я редко опус-каюсь умом в сокровенные подвалы памяти.Между тем, в её заветных глубинах обретаютсяиногда подлинные сокровища, ценность кото-рых лишь возрастает со временем…

Господи, Тебе ведомо всё изпрошлого и будущего судеб чело-веческих… Ты силён озарить моёсознание и воскресить в памятито, что, кажется, безвозвратно ка-нуло в Лету…

Помню себя в яслях – так назы-валось детское учреждение, при-нимавшее в свои недра младенцев,родители которых не имели воз-

10

Митя и Тёма

11

можности нянчить детей в течениетрудовой недели. Это была так на-зываемая «пятидневка». И сейчася всегда вспоминаю ясли, когда доноздрей доносится казённый запаххлорки, раствором которой ня-нечки середины XX века усерднопромывали кафельные полы в дет-ских туалетах.

Как пронзительно одиноко чув-ствовала себя душа, вдыхавшаяустойчивые ароматы воспитатель-ных учреждений! Слава Богу, чторядом был братец-близнец, обще-ние с которым не давало мне рас-твориться в коллективе и напоми-нало о милом доме, удалявшемся от нас набесконечное расстояние в эти нескончаемыедни пребывания в яслях.

Не думаю, что воспитательницы были грубыили бессердечны в общении с малышами. Всёв яслях текло по раз заведённому порядку: сон,еда, прогулки, игры, опять сон. Только, как нистранно, память почти ничего не сохранила изтой жизни, где обслуживающий персонал дей-ствовал в рамках однообразных инструкций иправил; а малыши обречённо повиновалисьвзрослым, ибо иначе вести себя было невоз-можно. Да, случались неприятности (именуе-

Мама –МаринаПавловнаБарто

мые «детскими неожиданностями»), бывалиогорчения по причине ссор и всевозможныхнедоразумений; наверняка, раздавался и счаст-ливый смех в минуты досуга… Река времениунесла с собою всё. Но есть то, что сердце пом-нит и доныне, лелея, как величайшую драго-ценность, мгновенно согреваясь теплотойлюбви при мысленном обращении к одной итой же картине далёкого прошлого… Вот она!

Подходит к концу день пятый, потому иименуемый на Руси пятницей. Большинстводетей уже разобрано родителями. Мы с Ми-тенькой, белобрысым братом-близнецом, уми-

12


лительно подстриженным «под горшочек»,пребываем в напряжённом ожидании, кото-рое возрастает с каждой минутой. Телом в яс-лях, мыслями мы уже давно дома, в роднойдо боли обстановке скромной московскойквартиры с детской комнатой, которая вме-щала в себя целую вселенную. Ожидание нестолько томительно, сколько сладостно, ибомы знаем: за нами ПРИДУТ… Ещё полчаса –

Ясли

13

Мама с Тёмой,Митей иАндрюшей

и наконец!!! Открывается входная дверь, на по-роге появляется МАМА… Молодая, бесконечнокрасивая, в чёрном прорезиненном пальто спупырышками. Видя близняшек, своих «ма-леньких зайчиков», она раскрывает нам ши-рокие объятия! Забыв всё и вся: вездесущий,всепроникающий запах хлорки; воспитатель-ницу и нянечек, с их нехитрым арсеналом слови ухваток; ссоры и радости, огорчения и за-мечания, поощрения и похвалы, – мы стрем-глав бежим к самому дорогому существу насвете – нашей МАМЕ! Она обхватывает нас иприжимает к себе, обдавая нежным теплом,

14


Тёма

15

и сама плачет вместе с нами, уткнув-шимися, как щенята, в складки еёплатья… О чудо материнства! О не-сказанная радость сыновства! Осчастье воссоединения с той, кото-рая, носив нас двоих во чреве, носити поныне в сердце своём, никогдане скудеющем любовью…

Так повторялось каждую пят-ницу; и каждую пятницу, во второйполовине дня, мир вновь обреталдля нас объёмность и многоцветие.По пятницам наши маленькиесердца исполнялись радостьюжизни… В описанной мною кар-тине созерцаю Божественный свет.Теперь мне ясно открывается её ми-стический смысл. Нам, близнецам, являлся то-гда через родного человека Небесный Отец,и мы, духовные сироты, прикасались к Егопростёртым дланям, прижимаясь к материн-ским тёплым рукам…

Боже правый! Даруй Твоим крошечным соз-даниям, воззванным через родителей к бытию,отеческую и материнскую любовь; пусть ма-лыши всегда видят бездонные материнскиеочи, чрез которые Ты, Христе Спасе, глядишьв их сердца и освещаешь детские души светомСвоей радостотворной любви!

Ясли

16

М

Признание

Миром правит любовь. Это хорошо чув-ствуют дети, нося в своём чистом сердце теп-лоту любви. Что ожог от огня, что укус от змеи,то для них – резкое и грубое слово, сказанноев состоянии раздражения взрослым человеком.Как весенние цветы вянут и умирают от вне-запного заморозка, так и младенческая душаповреждается, оказываясь в среде людей, ис-полненных злобы. Нет большего нравственногопреступления, чем искалечить ребёнка сквер-нословием, разрушить его личность истери-ками, вспышками ненависти, битьём…

Напротив, в спокойной и доброжелательнойатмосфере дети расцветают и обнаруживаютдивную красоту неиспорченных сердец. Божьяблагодать явственно веет там, где малыши, докорней волос прогретые родительской любо-

вью, с широко раскрытыми, блестящими отрадости глазками, выплёскивают на взрослыхживую воду мудрости, дарованную им свыше.

Мы с Митенькой начинали и завершали деньвместе, разлучаться нам приходилось крайнередко. Но, в отличие от взрослых людей, мыникогда не прискучивали и не надоедали другдругу. Возможно, это объясняется тем, что, бу-

17

Тёма и Митя

дучи близнецами, находились девять месяцев,бок о бок, под сердцем нашей мамы, то естьжили в одной утробе, а потому и мир досталсянам один на двоих. По мере выхода из мла-денческого состояния и овладевания речью,мы превратились в неистощимых собеседни-ков и внимательных слушателей, так что каж-дое открытие, новое яркое впечатление, огор-чение становилось предметом, хотя и наивного,но совместного обсуждения.

Как-то на руках у мамы во время прогулкина свежем воздухе мы впились глазами в мед-ленно ползущий по просёлочной дороге сель-скохозяйственный трактор. Митя, важно надувщёки и губы, без стеснения обнаруживает своинедюжинные познания. Указывая толстень-ким пальчиком на машину, он говорит мне:«Вон такиль». Я, будучи с детства педантичнымв отношении языка и формы слов, поправляюего: «Не такиль, а тлакиль»…

В другой раз откуда-то взявшаяся оса, спи-кировав, ужалила меня в лицо, да так чувстви-тельно, что я упал в обморок. Взрослые засуе-тились вокруг бедного ребёнка, ибо былидействительно серьёзные основания для тре-воги. Митенька, долго наблюдавший за суетой,в центре которой находился не он, а его брат-близнец (то есть я), неожиданно громко за-плакал. Бабушка испуганно бросилась к нему:

18


– Митенька, что, что случилось? Оса?!– О-са-а!– Скорее покажи, куда она тебя укусила?– За во-ло-о-о-сики! – мгновенно вышел

из двойственной ситуации мой находчивый братец.

Как видим, малыши не лишены лукавства исамолюбия. Но их проявление в ребёнке нераздражает и не огорчает окружающих, ибодети чужды мысли причинить кому-то обидуили вред…

19

Признание

С мамойМариной,бабушкойЛюбовью и тётушкойАнной

Вспоминается, как в ве-чернее время нас с Ми-тенькой уложили спать вдетской комнате. Покавзрослые пили чай в го-стиной и о чём-то с увле-чением разговаривали,мы с братцем затеялисвоё, весьма необычное

собеседование. Переговаривались мы едваслышным шёпотом, зная, что после пожеланиянам бабушкой «спокойной ночи» нарушениераз навсегда заведённого порядка будет иметьдля нас не слишком приятные последствия. Ивсё же диалог состоялся. В полной темноте сМитиной кроватки послышалось столь трога-тельное, сколь и неожиданное признание:

– Тё-ма!– Что?– Я тебя люблю!Мне не понадобилось много времени на ответ:– Ми-тя!– Что?– А я тебя очень люблю…Через пять секунд разговор продолжился:– Тёма, а я тебя очень, очень люблю…– А я тебя очень, очень, очень люблю…– А я тебя очень, очень, очень, очень люблю…Неизвестно, сколько бы времени длилось это

20


Тёма и Митя

трогательное состязание (требовавшее опре-делённых арифметических способностей ицепкой памяти), как вдруг наши откровениябыли прерваны нарочито строгим голосом по-дошедшей к двери тётушки Сусанны:

– Это что такое? Кто здесь не спит, да ещёи разгова-а-а-ривает? Вот как придёт сейчасзлой старик с мешком за плечами, кого емуотдадим?

В наступившей гробовой тишине послы-шался тоненький голосок из-под одеяла, кото-рым я полностью, с головой, укрылся, едвалишь тётушка приблизилась к детской ком-нате:

– Ми-и-и-и-теньку…Этот детский удивительный разговор и столь

красноречивый финальный ответ вошли внашу устную семейную летопись…

Нужно, нужно говорить о любви, без этогочеловеческое общение скудеет и обесцвечива-ется; однако как важно, по свидетельству апо-стола Иоанна Богослова, любить не словомили языком, но делом и истиною*.

21

Признание

*Ин. 3, 18.

22

Н

Детский сад

Наш старший брат Андрей не выдержал вдетском саду и одного дня. Устрашённые егонепрерывными слезами родители водворилимальчика в родные пенаты, сдав на поруки ба-бушке Любови, которую мы, трое внуков, звалипросто Булей.

Нам же, близнецам, было легче сносить си-стему «коллективного воспитания», потомучто надолго мы не расставались друг с другомникогда. Безусловно, пребывание в садике(как и ранее в яслях) не приглушало тоскипо дому и домашним. Выражалось это в на-долго запомнившихся бабушке причитанияхвнуков, которые висли на её руках по путидомой.

«Буля-я-я... Ты знаешь, в садике всех кормят,а нас с Тёмочкой ни-и-и-кто не кормит...», –

изливал свои не лишённые лукавства ламента-ции Митенька. Затем песнь подхватывал Тё-мочка, с детства отличавшийся умением под-держать патетический тон: «Бу-у-ля, в садикевсех детей ца-а-луют, а нас с Митенькой ни-икто не ца-а-а-лует...»

Очень любившая нас бабушка не сразу раз-гадала этот экспромтом поставленный спек-такль. Но едва лишь уразумела драматическуюигру внуков-близнецов, как тотчас успокои-лась, дивясь, с доброй усмешкой на лице, на-шему умению бить на жалость и сострадание.Получив от Були новую порцию тёплой, кактолько что испечённый хлеб, любви, мы, обод-рившись и словно почувствовав крылья за спи-ной, пускались наперегонки по длинной за-асфальтированной дороге. Она вела от Новых

23

Тёма и Митя с мамой

Черёмушек к улице Красикова, где мы и жилив доме для научных работников.

О, эта злополучная дорога!.. Дело в том, что всередине поперёк её проходила какая-то труба,по неизвестным причинам не спрятаннаястроителями в землю. Митенька, более рослыйи крупный мальчик, всегда первенствовал в со-ревновании и, перепрыгнув через трубу, лишьнабирал скорость, оставляя меня далеко по-

24


Тёма, Митя и Андрюша

зади. Я же, изо всех сил стараясь догнать братаи со скорбью взирая на его удалявшуюся спину(до сих пор не люблю соревнований), умуд-рялся не заметить препятствие и задевал егоногой. Таких случаев было два или три! Сокру-шительное падение! Спасала меня лишь гут-таперчивость, присущая детскому возрасту.Дело обходилось без переломов. Но всё же ра-зодранные в кровь ладони и коленки, разбитыйнос оставались красноречивыми свидетелямипоражения.

Кое-как я ковылял по направлению к дому,смешивая солёные слёзы, обильно струив-шиеся из глаз, с кровью, которую беспрестанноутирал рукавами. Я плакал от обиды на Ми-теньку, на трубу, на неуклюжесть, а собствен-ное жалобное поскуливание только добавлялогоречи и умножало рыдания.

Но вот, наконец, и дом, квартира на пятомэтаже под номером сорок пять. На помощьпоспевала бабушка, которая, увидев мою в оче-редной раз расквашенную физиономию, с при-читанием и словами утешения заводила в ван-ную... Это я запомнил навсегда!

Струя тёплой воды и ласковые, чудесные ба-бушкины руки, бережно омывавшие моираны... Они, казалось, имели силу останавли-вать кровь и снимать боль. С каждым прикос-новением Булиных рук делалось спокойнее и

25

Детский сад

мирнее на душе. Беспричинная обида на все-ленную уходила в раковину вместе с омытойкровью. Любовь, врачующая и душу, и тело,воскрешала целостность бытия, возвращаямиру его красоту и гармонию. Детство вновьстановилось золотым...

Не так ли Небесный Отец, выбежав на-встречу Своему сыну, иждившему* наследство«на стране далече»**, обнимал его и целовал безединого слова попрёка и осуждения! Не такли милосердный самарянин возливал елей наизраненного разбойниками путника, «едважива суща»***?

О животворная сила любви! Когда ты дей-ствуешь и даёшь осязать себя, то все слова ока-зываются лишними. К чему теоретические до-казательства, если ты сама являешь себя вжертвенном, бескорыстном служении каж-дому, кто ищет тебя, верит тебе и плачет дотех пор, покуда ты не придёшь к нему?

Любовь – дивное женское имя… И особеннотогда, когда имени соответствует житие...

26


*Растратившему.**Лк. 15, 13.***Лк. 10, 30.

27

Ч

Павлин

Часто дети поражают нас своим удивитель-ным простодушием и искренностью. Иногдаони, не задумываясь, говорят то, что взрослыене имеют духу произнести. Не зря же сказано:«Устами младенца глаголет истина».

Эти детские «откровения» свидетельствуют,что мы сотворены Богом по Его образу и по-добию. Уста Христовы не лживы, слова Его сутьнепререкаемая истина и нелицеприятнаяправда, которая во веки та же. С другой сто-роны, малыши суть дети своих родителей и по-этому весьма часто проявляют именно те свой-ства характера, которые всего более присущиотцу и матери. И родители ни о чём так нестараются, как о том, чтобы вырастить из ре-бёнка (иногда неосознанно) собственную ко-пию, притом не только в отношении доброде-

телей, но и недостатков. Недаром же Блез Пас-каль открыл замечательную закономерность,справедливую как для физического мира, таки для нравственного. Уровень жидкости в со-общающихся сосудах всегда был и будет оди-наковым. И всё же… Дети суть цветы райскихсадов, и, всматриваясь со вниманием и любо-вью в нежные и прекрасные соцветия их душ,мы улавливаем не тяжёлый запах грешнойземли, но тончайшие ароматы рая Божия.

Однажды, совсем маленькими, мы были при-глашены в московскую квартиру Ольги Иго-ревны Алексеевой-Станиславской (Толстой, поматеринской линии), с почтенным родителемкоторой вы ещё познакомитесь в последую-щих главах нашей книги. Дело в том, что у неёбыло три сына, совершенно равных нам повозрасту: старший – ровесник нашего братаАндрея, а двое других – одногодки с нами,близнецами. Хозяева отмечали какой-то семей-ный праздник, пригласили ещё и других детей;веселье к нашему прибытию только начина-лось. В ожидании праздничных блюд, соответ-ствующих всем правилам восточной кухни(муж Ольги Игоревны был южных кровей),нас, малышей, провели в детскую комнату, гдекаждый мог найти себе занятие по интересам.Кто-то возился с конструктором, я собирал же-лезную дорогу и катал по ней паровозики, де-

28


вочки листали книжки с картинками. Приго-товление азербайджанского плова затягива-лось. Нужно было хорошенько протомить егов духовке. Всех детей усадили на стульчики дляколлективного просмотра диафильма про пав-лина.

Начало диаленты не предвещало никакойдрамы. Осанистый павлин с роскошным хво-стом стал предметом общего внимания прочихптиц, во множестве слетавшихся на вечерниепосиделки. Но вот «пернатый народ», одетыйкуда более скромно, решил, что павлин явновыбивался из их общества разительным конт-растом своего оперения. Необходимо сказать,что советская мораль 60-х годов XX века всегопрежде воспитывала в гражданах чувство кол-лективизма, которому претили какие-либопопытки выделиться из общей массыскромных и честных тружеников.Всё у нас должно было быть «каку всех» – от идеологическихубеждений до размеров дачныхучастков и располагающихсяна них строений.

Но вернёмся к диафильму,который, затаив дыхание, кадрза кадром смотрели милые дети.Ситуация для павлина, не успевшего сделатьничего плохого (не виноват же он, что у него

29

Павлин

вырос замечательный изумрудно-синий вееро-образный хвост!), приняла угрожающий обо-рот. Птичий товарищеский суд произнёс свойприговор в отношении гордого индивидуали-ста. Каждая птица, от воробья до грача, должнабыла выказать полное презрение к павлину,вытянув из его чудо-хвоста по одному перу.Что и незамедлительно было исполнено. В по-следних кадрах диафильма павлин представалперед нами общипанной пуляркой, дрожав-шей от холода и уничижения.

По мысли создателей диафильма, маленькиеи взрослые зрители должны были облегчённовздохнуть, осудив павлина, как это сделал весьптичий базар. Оставалось только радоватьсятому, что «советская справедливость» востор-жествовала. Виновный был достойно наказан,а пернатые товарищи с чувством глубокого мо-рального удовлетворения разошлись по своимдомам, притом что каждый участник «граж-данской казни» уносил в клюве синеокое пав-линье перо, на память об этом достойном со-бытии.

Диафильм закончился. Дети, получив нази-дание, уже были готовы встать со стульчиков…как вдруг раздался истошный вопль. Мой бе-лобрысый щекастый братик Митенька за-шёлся в рыданиях, да так, что слёзы в три ручьялились из его глаз…

30


– Что такое? – сбежались взрослые, оставивжаренье и паренье. – Тебе прищемили стуломпалец?

– Не-е-ет! – Ты укусил свой язычок?– Не-е-ет! – Головка болит, животик?– Не-е-ет! – А что же?– Па-а-вли-и-ина жа-а-алко!Вот этого не ожидал никто… Разве можно

было подумать, что мирный детский диафильмдоведёт до исступления малыша, трепетно сле-дившего за развитием действия?! Ничто, ни-какие попытки успокоить рыдающего Ми-теньку не имели успеха:

– Скоро у павлина отрастёт ещё лучший, са-мый прекрасный в мире хвост!

– А зачем надо было этот вырывать? – над-рывно и вместе с тем резонно отвечал Ми-тенька, не переставая плакать…

Наконец, хозяин дома радостно объявил, чтоплов готов и уже разложен по тарелкам. Услы-шав приглашение, братец перевёл дыхание ивопросительно посмотрел на меня… Через ми-нуту мы уже сидели за детским столиком и вполном молчании уплетали вкуснейший плов.Митенька раскраснелся от своих трудов, а ре-зинка колготок всё глубже врезалась в его упру-

31

Павлин

гий животик. Он, умело орудуя вилкой, толькоповторял: «Ещё мяса, ещё паковки*. Ещё мяса,ещё паковки». Все умирились и обрели долго-жданный покой. Слёзы на глазах сострадатель-ного Мити просохли, и на его разрумянив-шемся лице – настоящего мужчины –появилась жизнеутверждающая улыбка…

Не знаю, какие выводы сделали для себявзрослые, показавшие нам этот диафильм, ноя, будучи очевидцем всего происшедшего надетском празднике сорок пять лет тому назад,подробно описал сегодня для вас, дорогие моичитатели, эту невымышленную историю… Какни ряди, а павлина действительно жалко...

32


*С набитым ртом ребёнок может произнести только «па-ковки» (морковки).

33

З

Страх

Знаете, друзья, чем прекрасна наша вера?Она высвобождает человеческое сердце из-подгнёта всевозможных страхов, которые, как чу-гунная плита, придавливают душу к земле. Довхождения в лоно Матери Церкви, вхожденияверой и жизнью по вере, человек обречён бытьжертвой боязни.

Вспоминаю нашу общую с братцем Митейдетскую. Кажется, чего можно было в ней бо-яться? Многого. Хотя бы чуть приоткрытойдвери в кладовку, забитую ненужными ве-щами. Едва лишь взрослые тушили свет, а мыукладывались в кроватки, ко мне приступал…страх. Я напряжённо, безотрывно смотрел нащель от неплотно закрытой двери в кладовуюкомнату и... боялся. Мне казалось, что эта ужас-ная щель мало-помалу увеличивается и кто-то

страшный, в образе Бабы-Яги, сейчас проник-нет в детскую с самыми злыми намерениямиотносительно нас, бедных близнецов. И извзрослых никто ничего не услышит, не помо-жет... Леденящий ужас сковывал моё сердце,лоб покрывался испариной, сон бежал от очей.Кошмар повторялся довольно часто, и обычныеслова ободрения, вразумления со сторонывзрослых не оказывали никакого воздействия.Некому было нас ПЕРЕКРЕСТИТЬ.

Впоследствии страхи материализовались влице дворовых мальчишек из метростроев-ского дома. В нашем жили семьи физиков, всоседнем – тружеников по строительству мос-ковского метро.

Бродя стайками вокруг домов, на карьере-котловане, где впоследствии выросли новые ог-ромные здания, городские подростки упорноискали объект для приложения своих юныхнерастраченных сил. Им весьма часто оказы-вались дети физиков, не отличавшиеся ни

агрессивностью, ни умением защи-щать себя.

Завидев издали этих страшныхмальчишек, представлявшихся мнесродни племени каннибалов, я ощу-тил, как потемнело вокруг простран-ство. Сердце, уже по привычке, хо-лодело от недоброго предчувствия…

34


Время было весеннее. Пятки с мысками былинадёжно укрыты в коротких резиновых боти-ках, казавшихся мне верхом изящества и удоб-ства. Особенное удовольствие нам доставлялохождение по лужам из талого снега, что прида-вало ботикам победоносный, блистающий вид.

Но чего я боялся, то и свершилось со мной!Приблизившиеся ко мне мрачные отроки безлишних разговоров, как будто всё заранее спла-нировав, грубо схватили меня за рукава пальтои подтащили к канаве с водой. Какой-то рос-лый парень одним движением поставил менявместе с сапожками прямо в воду, достигав-шую уровня колен. Выполнив своё дело, по-томки метростроевцев с шумом и гамом по-спешно удалились...

«За что? Почему? Для чего?» Эти вопросы,даже если бы тогда были заданы мною, скореевсего, остались бы без ответа. Мы были безза-щитны перед бессмысленным насилием, ко-торое вихрем врывалось в наш светлый дет-ский мир и затем, по счастью, так же быстроудалялось в неизвестном направлении. Послед-ствия этого вторжения – ощущение ужаса ивоспоминание человеческих лиц, в которых,казалось, не было ничего человеческого.

Не так ли праматерь наша Ева, некогда про-гуливаясь в прохладе Эдема, увидела образ, апотом и услышала голос зла, действовавшего,

35

Страх

впрочем, более осторожно, однако с тем жеубийственным намерением?

О детство! Ты всё же было прекрасно, не-смотря на «набеги неразумных хазар», вызы-вавших у нас стойкое отвращение к разгулустрастей. Эти страсти, к сожалению, помы-кают теми, кто слишком рано теряет тебя, омилое, невозвратимое детство!..

36


37

Р

Музыка

Редко, но встречаются люди, от рожденияодарённые феноменальным талантом. Таковбыл мой братец Митя, для которого музыкастала жизнью.

Обнаружил он свой дар совершенно неожи-данно. Ещё будучи ползунками, мы часто на-тыкались на различные бытовые предметы ииграли с ними. В ход шло всё: мячики, кубики,карандаши, крышки от кастрюль.

Однажды, заполучив две крышки, а можетбыть, крышку и ложку, Митенька ударил ихдруг об друга. Звучание металлической крышкипривело его, годовалого малыша, в изумление.С вытаращенными от радости глазёнками онещё и ещё раз производил чистый металличе-ский звук и напряжённо вслушивался в него,приблизив «музыкальный инструмент» к уху…

Как-то, когда нам с братом было по три года,мы с бабушкой оказались перед запертой две-рью собственной квартиры и попросились(просила, конечно, она) к добрым соседям,жившим этажом выше. Именно там Митенькавпервые увидел пианино и, самостоятельно от-крыв крышку, прилип к нему… навсегда.

38


ШестилетнийМитя

за роялем

По счастью, соседка была незаурядной учи-тельницей музыки и тотчас распознала в братедарование...

Этот визит определил всю его дальнейшуюсудьбу. Забегая вперёд, скажу, что уже в семьлет он был пианистом-исполнителем, умев-шим воздействовать своей игрой на взрослуюаудиторию.

Митенька получил в детском саду привиле-гию – во время общего гуляния на свежем воз-духе та самая соседка-учительница забиралаего на индивидуальные занятия к себе домой,благо, садик находился во дворе дома.

Помню, как он возвратился в нашу группу сраскрасневшимся от вдохновения лицом и, об-ращаясь ко мне, с замиранием сердца поведало дарованном ему «откровении»: «Тёмка, тыпредставляешь, есть такая нота –“соль”…».

Перед моим мысленным взо-ром возник миниатюрный хол-мик поваренной соли, а рядом –столь похожая на него горка са-хара. Я грубо оборвал Митенькутоном, не допускавшим никакихвозражений: «Всё ты врёшь!».

Кажется, грубость ответа об-условлена была непонятным ивесьма неприятным для менячувством, возникшим оттого, что

39

Музыка

Праздник в детском саду

у брата появилось в жизни что-то совершенноот меня сокровенное. Думаю, что на русскомязыке это называется зависть... А может быть,ревность, смешанная с детским самолюбием.

Бабушка, чутко за нами наблюдавшая, вы-просила у Ирины Николаевны (учительницымузыки) разрешение привести и другогобрата-близнеца на её удивительный урок. Я за-помнил его на всю жизнь, хотя так и не стал«служителем музы».

«Тёмочка, нажми вот на эту клавишу, – про-сила меня наша соседка, – и послушай, чтоона тебе скажет...»

Я послушно и трепетно нажимал пальцем наклавишу.

«Слышишь? Ты чувствуешь, как звук, выходяиз-под твоей руки, словно птица, поднимаетсянад инструментом и, сделав два-три круга, вы-летает из окна. Смотри, он, подхваченный ве-терком, уже парит над газоном, клумбами...»

Я напряжённо смотрел в полураспахнутоеокно и оглядывал наш двор с детским садом,огороженным высокой решёткой.

«…А звук поднимается выше, выше и летитдалеко-о-о, за горы, за долы и растворяется где-то в лесах, у самого синего моря...»

Узнав об удивительном поведении звуков, я,однако ж, не прилагал должного усердия в за-учивании пьесок, которые Митенька схватывал

40


на лету... Дистанция между намистремительно увеличивалась. Нов отличие от Сальери, я не стре-мился упорным трудом срав-няться с единоутробным «Мо-цартом»...

Брат восходил по ступеням со-вершенствования, покуда я пре-смыкался в тщетных попыткахпреодолеть собственные строп-тивость и лень, вылезавшие на-ружу всякий раз, когда нужнобыло садиться за инструмент.

Апофеоз моих «страданий»пришёлся на тот момент, когдаМитя готовился лететь (первыйраз в жизни!) в неведомый городТбилиси для участия в конкурсе юных музы-кальных талантов.

Уже в аэропорту бабушка и я с волнениемстояли близ братца, как наконец тот, белобры-сый, с веснушками, весь светившийся от счастья,помахав нам ручкой, шагнул за черту, котораяотделяет пассажиров от провожающих.

О, как защемило моё мальчишеское сердце!Не выдержав обуревавших меня чувств, ягромко заплакал. Впервые жизнь разлучилаединоутробных братьев, для которых целыймир всегда делился на равные половинки.

41

Музыка

Митя, 4-й класс

Уткнувшись носом в Булино* пальто, я безу -тешно всхлипывал, оплакивая Митенькин та-лант, крылья которого уже несли братца в сол-нечную Грузию...

Бабушка с родителями впоследствии «сосва-тали» мне игру на скрипке (в которой, поправде сказать, я достиг известных успехов), а потом и на флейте.

42


*Напоминаю читателям: мы звали бабушку Булей. «БабаЛюба» сократилось до «Буля».

Дмитрий,1975 год

Отроческий возраст принёс увлечение фут-болом, и кожаный мяч окончательно выбил изменя остатки музыкальной гармонии, по-началу столь ясно звучавшей в юной душе...

Тогда, в аэропорту, мне ещё не приходило наум, что вовсе бесталанных людей не бывает. Яне умел благодарить Создателя за Его дары, си-явшие в душах окружающих людей. «У Богавсего много», а каждый из нас премудро со-пряжён с ближними и родственными, и дру-жескими, и духовными узами...

Изобилие одного восполняет скудость дру-гого. Ущербный в одном может оказаться бес-конечно богатым в чём-то ином.

Мы связаны «круговой порукой добра»**, послову безвестной монахини Новодевичьего мо-настыря. Сама жизнь свидетельствует, что всемы без исключения нужны друг другу, а в мно-гообразии душ и в присущих им неповтори-мых дарованиях прославляется общий Творец,вложивший в нас Свои образ и подобие…

43

Музыка

**Выражение взято из стихотворения монахини Новоде-вичьего монастыря, жившей в XIX веке:…Всё же вы не слабейте душою,Коль придёт испытаний пора.Человечество живо одноюКруговою порукой добра…

O

Проказы

О как наивны маленькие дети, которые смот-рят на мир доверчивым и светлым взором! СамГосподь призывает Своих учеников уподоб-ляться детям, впрочем, не по уму, а по сердцу.…По уму будьте совершенны – учит нас святойапостол Павел*. Наивность – удобная мишеньдля греха, а осторожность – подлинная доб-родетель.

Однако с малолеток спрос невелик. Вот по-чему слово Божие угрожает страшной каройтому, кто осмелится сознательно соблазнитьединого из малых сих. Редко кому из нас уда-валось избежать прельщений и падений, по-следствия которых всегда отзываются больюи стыдом…

44

*Кор. 14, 20.

Дело было летом. Бабушка часто водила нас,недорослей, на пляж, зная, насколько необхо-димо городским детям погреться на ласковомсолнышке близ стремительной Оки. Непода-лёку от песчаного «лежбища» (где собиралосьмножество дачников) простирались колхозныеполя, которые тогда прилежно обрабатывалисьи охранялись.

И вот однажды пара местных мальчишекстаршего возраста (думаю, им было лет по де-сять-двенадцать) завлекла меня, шестилетку,побродить по морковному полю, пока бабушкапозволила себе соснуть под большимпляжным зонтом. С детства мнебыла свойственна послушливость вотношении старших, особенно есликто-то руководствовал мною со сто-роны, не из круга домочадцев. Взираяна этих подростков в мокрых (послекупания) чёрных трусах, как на по-лубогов, я покорно следовал за ними,семеня своими короткими ножка-ми. Позади остался пляж с дачни-ками и сонной бабушкой. Мы пе-ресекли дорогу и осторожно ступилина колхозное морковное поле,сплошь покрытое зелёной ботвой,ровные стёжки которой уходиликуда-то вдаль.

45

С бабушкой

До сих пор я так и не разгадал замыслы моихдеревенских покровителей, решивших, преждечем взяться за выдёргивание из гряд уже из-рядно спелой моркови, подробно меня про-инструктировать: «Слушай, парень! Будешьдёргать морковку, выбирай маленькие и тон-кие кустики – они самые вкусные и ценные…Понял? Ну, валяй!».

Сказано – сделано. Не отступая ни на йоту отпреподанных наставлений, я прилежно хваталсяза чахлую поросль, вытаскивая из земли ните-видные морковинки, более походившие на сор-няки или луковые пёрышки, чем на привычные

46


На Оке

для нас сочные мясистые корнеплоды. Времяот времени я посматривал в сторону наставни-ков, которые, к моему удивлению, вытаскивалитолько толстые клубни моркови, весело другдругу улыбаясь и о чём-то беседуя на своём сель-ском диалекте. Увлекшись самим процессом, яи не заметил, как мальчишки исчезли. Помню,что мною руководила лишь одна мысль: как быпорадовать бабушку столь великим уловом!Мне и в голову тогда не приходило, что колхоз-ное поле совершенно не было предназначенодля подобных вылазок. Когда я уже не мог удер-живать в руках огромную охапку ботвы с пе-чально смотрящими вниз усиками невызрев-шей моркови, стало ясно, что пора возвращатьсяна пляж. Сколько прошло времени, сказатьтрудно: вероятно, не меньше часа.

Как чувствует себя труженик, который, неразгибая спины под палящим солнцем, честновыработал свою норму? Не с пустыми рукамия возвращался к дорогой Буле, распираемыйчувством самоудовлетворения! Я старался из-далека разглядеть её тент сквозь заросли ботвы,застившей мне очи. Помню, как гордо я, «пе-редовик сельского хозяйства», вышагивалмежду телами загоревших дачников, которыеприподымались от удивления и пристальносмотрели мне вослед… А вот и бабушка! Рас-тревоженная не на шутку, уже накинув сит-

47

Проказы

цевый халатик, она с недоумённым взоромвстречала своего милого внучка. «Буля, Буля,посмотри, что я принёс тебе в подарок!» – го-лосом, звеневшим от радости, я приветствоваллюбимую бабушку. Её лицо вытянулось и сталобуквально серым, тем паче что вокруг нашегозонта собралось уже немало любопытствую-щих лиц, прекрасно осведомлённых, откудаТёмочка принёс всё это богатство. Дальнейшеерасследование «преступления»* тотчас низри-нуло меня с мысленного пьедестала…

Бедная наша бабушка! Сколько подобных не-приятностей мы, глупые внуки, ей доставляли,сами того не желая! Как быстро раскаивалисьв содеянном и как быстро становились участ-никами новых, столь же незавидных при-ключений! Конечно, бабушка делала скидку нанеразумие возраста и не наказывала нас строго.До корней волос прогретые её милующей лю-бовью, мы, братья, были вполне дружелюбны,и наши размолвки никогда не доходили до вза-имного озлобления.

С детства нас приучили делить всё поровну,особенно съестное… Пытливым оком каждыйнаблюдал, чтобы справедливость ни в чём, даже

48


*Сейчас, впрочем, понимаю, что соделанное мной скореебыло достойной похвалы прополкой, а не хищениемколхозной моркови.

в малом, не была нарушена. Выданноена руки сразу съедалось без остатка,чему способствовал всегда хоро-ший аппетит растущих орга-низмов. Самым обидным былодля нас уличение в чрезмернойзапасливости и бережливости,которая обыкновенно откла-дывает «вкусненькое» «на чёр-ный день». Как-то бабушкараспределила между нами све-жие яблоки, купленные с руку приезжего торговца. Каждыйиз трёх братьев, получив по трияблока, принялся за дело, аппе-титно вгрызаясь молодыми (мо-лочными у нас с Митенькой) зубамив сочную мякоть. Нелёгкая попуталаменя спрятать оставшиеся два яблока в своюпостель, поближе к стенке, – на грядущийвечерок… Но можно ли сокрыть что-либо отединоутробного? Едва лишь, подобно хомяку,я забрался вечером в свою норку и стал угрызатьплоды, как внезапно подкрался Митенька иодним рывком сдёрнул с меня одеяло! Обна-жились мои запасы, безмолвные обличителипопранной «корпоративной братской этики»…Уставив на меня указательный палец, Митеньказакричал душераздирающим голосом: «Би-ри-

49

Проказы

гун, би-ри-гун, би-ри-гун!». Это былоневыносимо обидно и позорно, по-тому что подлинное мальчишескоеблагородство состояло в противо-положном: слопать всё и сразу, безостатка, по-евангельски предоставивзавтрашнему дню позаботиться осебе самом…

Но вернёмся к наказаниям.Помню очередной наш «подвиг»,который вынудил Булю прибегнутьк самым экстренным мерам, ивсего лишь один раз за всё нашесчастливое детство. Мы с Митень-кой в отсутствие бабушки распу-стили дореволюционную салфеткуиз бисера, сделанную руками на-шей прабабушки Александры Ми-хайловны Глебовой и поэтомупредставлявшую для бабушки ве-личайшую драгоценность. Вне себяот негодования она торжественнообъявила, что будет нас пороть, и

повелела «преступникам» лечь на ди-ван, обнажив самые мягкие места. Мы с Ми-тенькой (окаянные!), заливаясь смехом, сдёр-нули штанишки и повалились на кровать,улегшись рядом, как две барабульки. Бабушка,с трудом найдя ремешок в платяном шкафу,

50


неумело взмахивала им, так что орудие нака-зания более скользило по обнажённым ягоди-цам, нежели ударяло по ним. Наш ребячийсмех от этого только возрастал. Не умевшаядолго гневаться бабушка вскоре опустила ре-мень, ограничившись словесным выговоромнесносным проказникам. Разрешите, дорогиедрузья, предать письменам тот поэтическийопус, который Тёмочка сходу сочинил и тутже выдал его изумлённой бабушке:

Митенькина попочка подушечки мягчей,Тёмочкина попочка твёрже кирпичей!Выслушав «стихотворный памятник» на-

шему озорству, Буля не смогла не рассмеятьсяот души, для которой гораздо приятнее былопрощать, нежели карать…

51

Проказы

В

Первый класс

Во многих домах хранятся фотоальбомы, яв-ляющиеся своеобразной семейной хроникой,современной «сагой о Форсайтах», писанной несловом, но представленной в фотографиях. Боль-шие и малые, цветные и чёрно-белые, выцвет-шие от времени и только что напечатанные...Милые, бесконечно родные лики домочадцев,родственников, взрослых и детей.

Как правило, при неспешном просмотре до-машнего архива мы находим снимки, сделан-ные родителями при поступлении в школу их«зайчиков» первого сентября. Первый раз в пер-вый класс!

Читатель, потрудись, вспомни: как и что тычувствовал в этот незабываемый день? Состраниц фотоальбома на тебя глядит собст-венное отражение, семи лет отроду. Глаза!

52

Точно, они суть зеркало души, чи-стой, кроткой, радостной, распах-нувшей себя (подобно осеннимроскошным соцветиям астр игладиолусов) навстречу неведо-мой школьной жизни. Белая ру-башка, новая форма с иголочки,блестящие туфли – подлинноеторжество!

Мама до сих пор убеждена, чтомы с братцем каким-то чудом по-пали в знаменитую 45-ю англий-скую школу на улице Гарибальди.Конечно, не обошлось дело безпредварительного собеседова-ния. Два курносых близнеца нерастерялись и отвечали на вопросы комиссиибойко, хотя иногда и невпопад. Особенно бли-стал энергией ума и чувства Митенька, натуратворческая, наделённая выдающимся музыкаль-ным талантом. Нам предложили прочитать на-изусть какое-нибудь стихотворение. Митя тот-час начал декламировать: «Травка зеленеет,солнышко блестит...». Не успела ласточка зале-теть в сени, как последовал вопрос об автореэтого шедевра русской поэзии. Стремительныйответ брата определил нашу судьбу – детей при-няли под заливистый смех дам, нас экзамено-вавших! «Майкин!». Вот имя поэта, которого я

53

Тёма-первоклассник

до сих пор чту как нашего «покровителя», отво-рившего близнецам дверь в страну знаний.

Но «какая радость на земле бывает печали не-причастна»*? Уже второго сентября я потерпелстрашное фиаско, срам, который не изжитмною до сих пор…

На переменке я несколько замешкался и незаметил, как после прозвеневшего звонка пер-воклашки разбежались по своим учебным ка-бинетам. То ли двери были слишком похожиодна на другую, то ли коридоры настолько ши-рокими и длинными, что я... потерялся!

Оставшись совершенно один, я не успел ещёничего сообразить, как в гулком пространствепервого этажа послышались шаги человека. Онмедленно приближался ко мне.

Кто был этот огромный, одетый во всё чёрное,с толстыми роговыми очками на носу, пожилой

господин, смотревший на менясверху вниз, как башня Биг-Бенна крошечных людей, которыеходят по Трафальгарской пло-щади английской столицы? То-гда я не знал, что это был самдиректор Мильграм, как егозвали все и всегда, по фамилии.

54

*Слова взяты из последования отпевания усопших,составленного преподобным Иоанном Дамаскиным.


«А что, собственно, Вы тут делаете, молодойчеловек?» – спросил он меня своим добродуш-ным басом, который показался мне, семилет-нему бэмби, оглушительным раскатом грома.

Вместо ответа я, онемев от страха, оцепенели... вдруг почувствовал, что совершается непро-извольно нечто ужасное... Серая штанина брюкпотемнела, и под стопами стала образовы-ваться, растекаясь всё шире и шире, преда-тельская лужа...

Что было дальше, мне не вспоминается. Па-мять отказалась запечатлеть в своих анналахвсё последующее, вследствие эмоциональ-ного шока...

Как часто, друзья, жизнь глубоко смиряет насдо праха, до персти земной! Кажется, что болееглубокого уничижения быть уже не может...Провидение допускает случаться многому, в ко-нечном счёте, всё обращая к нашему собствен-ному благу. Если... Если мы оказываемся в со-стоянии «благодарно принимать» жизненныеуроки, не надламываясь, не ожесточаясь, а по-детски, как в первом классе, – с надеждой налучшее... и верой в доброту окружающих наслюдей. Пусть последние и не всегда оправды-вают наших чаяний, не беда!

Что бы ни случилось – «блажен, кто верует,тепло ему на свете»!..

55

Первый класс

А

Грех

Ах, как близок грех к каждому из нас! Хо-рошо, если ты умеешь ему сопротивляться,знаешь на опыте, как отгонять навязчивыезлые мысли и желания молитвой к Богу… Иное,если грех со всей обольстительной силой при-ступает к тебе, и ты гостеприимно раскрыва-ешь пред ним «врата» – сначала глаза, а потоми сердце. Тогда сами последствия содеянногостанут для тебя научением, а воспоминанияперенесённого позора – уздой от совершенияновых падений.

Как-то мы с братцем Митенькой, возвраща-ясь из любимой школы, решили заглянуть вмагазин самообслуживания, привлекавшийнас множеством разнообразного товара, кото-рый был выложен на открытых витринах. Несговариваясь, мы подошли к отделу ёлочных

56

украшений… О, какое разнообразие игрушекпредставилось нашему заворожённому взору!Шары и звёзды, серпантин и серебристыйдождь, деды морозы и снегурочки всех разме-ров и видов – чего там только не было!

Особенно привлекательно блистали малино-выми и золотыми верхушками стеклянныешишечки, точь-в-точь, как еловые, только по-крытые белёсой пудрой, словно снятые со ска-зочной ели, запорошенной снегом. Мы немогли оторвать от них глаз – так уютно онилежали на витрине, каждая в своём углублении,

57

маня нас хрупкостью и изяществом… Не знаю,не помню, кто из близнецов верховодил тогдав осуществлении преступного намерения; воз-можно, мы пришли в магазин не в первый раз,а значит, план похищения шишечек уже свилгнездо в наших неискушённых сердцах.

Дождавшись, покуда продавщица отверну-лась, чтобы взять с полки какую-то коробку,Митенька, а вслед за ним и я схватили по ши-шечке и поспешно удалились с места преступ-ления… Нас отделяла от родной улицы Кра-сикова лишь одна станция метро. По дорогедомой мы молчали. Каждый в потной рукесжимал свою шишечку, у меня – с фиолето-вой верхушкой, у Мити – с золотой. Смотретьдруг другу в глаза не хотелось. Радость обла-дания вожделенным предметом подтачива-лась каким-то неуютным, горьким чувством

беспокойства, даже тревоги.Мы стали сообщниками.Вот и знакомый подъезд,лифт, этаж, наконец, идверь в квартиру под номе-ром сорок пять… Звонок…

На пороге стояла мама слёгким румянцем на щеках.Она, к нашему удивлению,была дома и готовила длянас обед. Раздевшись, но не


58

расставшись с несчастнымишишечками, мы проследо-вали на кухню с выраже-нием некоей таинствен-ности на лицах. Кажется,я напевал себе под носкакую-то мелодию, ко-торая должна была пе-редать состояние пол-нейшей беззаботностии довольства жизнью.Наступила секундамолчания…

– Мама, – выдавил я,– а мы тебе пода-а-рокпринесли…

– Подарок? Какой пода-рок?

– Шишечки…– Какие шишечки?! Покажите!

Где вы их взяли?– Н-нашли… С этими словами мы оба разомкнули влаж-

ные от пота пальцы, и на ладонях наших яви-лись шишечки, вовсе не такие неотразимые,какими они глядели на нас с прилавка.

До сих пор я вспоминаю мамино лицо иглаза, превратившиеся в очи. Они потемнели,как морская пучина при непогоде. Светлое, ра-

59

Грех

Мама

достное выражение стало пронзительно стро-гим, отчуждённо спокойным…

– И вы МОИ дети?! – выдохнула мама, какбудто отрекаясь от двух воришек и лгунишек.

Трудно описать, что с нами произошло в туже секунду… Мы мгновенно заплакали навзрыд,а шишечки выпали из ослабевших рук, разбив-шись на десятки осколков у нас под ногами.

– Мама, мамочка-а-а! С воплем мы бросились к маме, интуитивно

чувствуя, что в её тёплых объятиях оживут нашипохолодевшие от ужаса души, а от жарких ры-даний расплавятся и исчезнут осколки греха,вонзившиеся и проникшие в самую глубь на-ших сердец. В отличие от женщины из хресто-матийного рассказа Носова «Огурцы», отсылав-шей согрешившего сынка на растерзание кстарику-огороднику, мама не оттолкнула настогда от себя. Она плакала вместе с нами. Непринимая на дух нечестности и лжи, мамакрепко прижимала грешных человечков к себе,как будто желая защитить детей от зла, воров-ским образом посягнувшего на их невинностьи сердечную чистоту. Вместе с разбившимисявдребезги шишечками грех воровства рассы-пался в прах и обратился в небытие…

Сколько себя помню, с тех пор я всегда отво-дил глаза от чужого. Одно воспоминание обобольстивших нас шишечках жгло душу из-

60


нутри и годы спустя. Как этого достигла нашамама? В чём был безусловный успех её обра-щения с нами? Не знаю. Помню только еёглаза, взор, из которого исходила вечная правда,карающая своей отчуждённостью, как порок,так и нас, подпавших под гибельную власть по-рока. Помню животворное тепло её милующихобъятий, которые широко раскрылись для де-тей, в единочасье отрёкшихся от греха – раз ина всю последующую жизнь.

В завершение скажу, что первым признаниемна моей первой исповеди, принесённой уже встуденческие годы, был назван грех воровства,отлучающий от Бога и Его благодати.

– Украл в семилетнем возрасте ёлочнуюигрушку – шишечку в магазине самообслужи-вания.

– Бог простит тебя, – изрёк священник.О шишечке с золотым наконечником, взятой

Митенькой, я умолчал. Ведь каждый долженкаяться в своих собственных грехах.

61

Грех

62

Л

Любовь

Любовь вложена в нас Создателем, Которыйсоделал её главным свойством и одновременнопотребностью каждой разумной человеческойдуши.

Она посетила меня в первом, а может быть,во втором классе, вместе с появлением (зачис-лением в школьный коллектив) стройной, ху-денькой девочки, имя которой до сих пор хра-нит моя память. Марина Марфунина… Еёогромные, чистые глаза смотрели на мир спо-койно и выразительно. Кроме этих невинныхочей, я помню ангельский голос, который, собст-венно, и стал предметом моей любви. Можетбыть, я был слишком мал и прост, чтобы раз-мышлять над пришедшим ко мне чувством инад тем, как его именовать. Очевидно только,

что оно не внесло дисгармонии в детское сердцеи не было причиной какого-либо страдания.Напротив, это чувство наполняло душу и рас-крывало её навстречу чему-то идеальному, чи-стому и прекрасному…

До сих пор вспоминаю, как я окрылялся ивоспарял умом над обыденной школьной дей-ствительностью во время исполнения Мари-ной одной песни! Эту песню знают все, чьё дет-ство пришлось на 60–80-е годы ХХ столетия.

«С чего начинается Родина?..» – вот её назва-ние и начальные слова. Не уверен, что меня ин-тересовало содержание последующих строк,вполне выдержанных в духе советского вре-мени. Однако сама мелодия, как будто стрелойуходящая к небесам, оказывала чудное воздей-ствие на мою отроческую душу. Может быть, вэтом был виноват девственный голос Марины,мгновенно умягчавший сердце и приводившийв движение все его сокровенные струны?..

Едва лишь она начинала петь (а это бывалововсе не часто), я забывал всё и вся вокруг себя,взирая на девочку как на «гения чистой кра-соты», спустившегося к нам из горнего, луч-шего мира. Песня оканчивалась, но исполни-тельница ещё секунду стояла перед наминеподвижно, словно сотканная из грации, ти-хости и той сладостной печали, которая име-нуется любовью к Родине...

63

У Марины была маленькая кругленькая мама,составлявшая полный контраст тростиночке-дочке. Мама отличалась строгостью. Видимо,она по достоинству оценивала талант дочери иопекала её как несомненное дарование, кото-рое надлежало ограждать от мирской суеты.

Помнится, я и словом не перекинулся с пред-метом своего бескорыстного восхищения илюбви. Думаю, что это было мне и не нужно.Зачем? Ведь я имел её голос, который она да-рила миру (а значит, и мне) с поистине боже-ственной щедростью...

Весьма скоро Марина ушла из нашей про-славленной 45-й английской спецшколы. На-верное, мама забрала дочку с целью углубитьеё занятия вокалом. Бог весть. С тех пор я ни-когда её не видел. Не слышал и её пения, кото-рое совершенно убедило меня в правдивостигомеровских сказаний об античных мореходах,забывавших об управлении кораблём и теряв-ших ориентацию в открытом море при мело-дичных звуках, которые исходили от таин-ственных сирен.

Мне и сейчас, сорок с лишним лет спустя, незазорно писать об этой любви, ибо её предметбыл вполне сопоставим с красотой утреннейзари или осыпанной белоснежным цветомвишни, которая привлекает своим тонким аро-матом десятки пчёл, бабочек и стрекоз…

64


65

Любовь

Так случилось, что совсем недавно я по не-обходимости (для проведения детского празд-ника) сочинил стихи на эту дивную мелодиюпатриотической песни моего детства. И онавновь зазвучала в ХХI столетии в исполненииребячьих звонких и чистых голосов. Некото-рым читателям небезынтересно будет узнать,что у вдовы славного композитора ушедшейэпохи Владимира Баснера испрашивалось раз-решение на официальное исполнение про-изведения с обновлённым содержанием. Вдовасказала: «Нет». Что же, авторские права нельзяне уважать. Но песня сама пошла путешество-вать по городам России, как будто обретяжизнь во второй раз. Надеюсь на заочноеодобрение свершившегося корифеем совет-ской поэзии Михаилом Матусовским, кото-рый уже перешёл в лучший мир…

И как знать, может быть, эта песня коснётсяушей моего «чудного мгновенья» – МариныМарфуниной? «Мисусь, где ты?..»*

Чтобы не оставить читателя неудовлетворён-ным и раздосадованным недомолвками, при-веду те новые слова, которые удивительнолегко легли на всем известную мелодию.

66


*Последние слова из повести А. П. Чехова «Дом с мезонином».

С чего начинается Родина?С церквушки над тихой рекой,Со Спасова древнего образа,С горящей свечи восковой.А может, она начинаетсяС молитвы прабабки моей,С нательного детского крестика,С Причастья у Царских дверей...

С чего начинается Родина?С часовни у Спасских ворот;С Заступницы Матушки Иверской,К Которой стремится народ.С чего же она начинается?С признания в детских грехах,Отчизна моя отражаетсяВ священника добрых глазах.

С чего начинается Родина?С церквушки над тихой рекой,Со Спасова древнего образа,С горящей свечи восковой.А где же она завершается?В бездонной небес синеве,Где время и вечность сливаютсяВ молитве о Русской земле...

С чего начинается Родина?..

67

Любовь

68

П

Независимость

Продолжая воспоминания о детстве, отмечуодну замечательную черту в характере своегоединоутробного брата Мити – самостоятель-ность суждений. Он никогда не вписывался вобщие, стандартные рамки поведения и менеевсего был склонен к растворению или простонивелированию своей личности в бездушномколлективе. И это – с самых нежных лет! Ду-маю, что независимость своего внутреннегосклада он унаследовал от бабушки, котораябыла чужда советского духа.

Как-то в конце ноября мы с бабушкой вышлина прогулку из подъезда нашего дома, близметро Профсоюзная. Митенька сразу обратилвнимание на огромную блестящую правитель-ственную «Волгу» иссиня-чёрного цвета, поче-му-то заехавшую в наш мирный двор. Машина

стояла у подъезда во всём её великолепии.Сверкали хорошо вычищенные диски колёс,что, между прочим, и поныне говорит опытномуглазу об особом уходе за автотранспортнымсредством, и не какого-нибудь частника, аопределённой ведомственной организации.Шёл первый снежок, что создавало праздничноенастроение, и наша чёрная гостья уже былапокрыта тонкой пеленой девственных снежи-нок, с доверием приземлившихся на прави-тельственный автомобиль. Недолго думая, бра-тец, обладавший творческой натурой, подошёлк экипажу и единым движением указательногопальца оставил на багажнике свой автограф –«Митя», снабдив его затейливым завитком…Тотчас из машины выскочил грузный водительв белой манишке и чёрном костюме. Оскорб-лённый до глубины души мальчишеской воль-ностью, он подскочил к братцу и, ловко поймавего за ухо, потянул в свою сторону. Митеньказаорал, что есть мочи! Тут уже наступил черёдбабушки, которая сначала лишь безмолвно на-блюдала за стремительно разворачивающимисясобытиями. Она подскочила к дяде, схватилаего за руку, как вторая Родина-мать, развер-нувшись к нему всем корпусом и гневно во-прошая:

– Как Вы смеете обижать ребёнка?! Тот, совершенно не ожидав сопротивления,

69

парировал вопрос своим собственным (отпу-стив, однако, Митенькино ухо):

– А Вы знаете, ЧЬЯ это машина?Бабушка, никогда не питавшая симпатий к

советской действительности, ибо родилась ещёпри Царе-Батюшке, нимало не смутившись,громыхнула на весь двор:

– А мне наплевать на вашу машину, чья быона ни была! Ибо никто не имеет права хвататьза ухо малыша, допустившего невинную ша-лость!

У служителя ведомства уже не было в арсе-нале ни слов, ни мыслей, чтобы продолжатьсловесную дуэль. Он замолк… думаю, толькопотому, что в глазах доблестной Були не увиделникакого страха.

На такой-то яблоньке выросли достойныеплоды. Действительно, и моей маме свой-ственна эта исконно русская честность и прав-дивость, неумение идти на компромисс; таковбыл и Митенька, всегда, по тому же свойствудуши, оказывавшийся в самой гуще всевоз-можных конфликтов.

Из недр памяти всплывает характерныйэпизод. На дворе март. Ещё не начал сходитьснег, однако весеннее тепло сделало его плот-ным и влажным. Наш первый класс под ру-ководством строгой руководительницы Аль-бины Викторовны Повзнер отправляется на

70


экскурсию в соседний квартал в какой-тодом-музей. По пути первоклашки, построен-ные парами, затеяли тайную игру в снежки.Когда несколько снежков пролетели мимоучительницы, возглавлявшей шествие, онаобернулась и, сделав строгое лицо, громкоприказала с металлическим напылением в го-лосе: «Всем бросить снежки! Говорю первыйи последний раз!». Дух эпохи 60-х годов XXвека был таков, что никто и не мог посметьослушаться… Комки снега, уже запревшие вруках, сами собою вывалились из варежек,наподобие гитлеровских знамён, повержен-ных на Красной площади в 1945 году. Детскаяколонна продолжала кротко маршировать внеизвестном направлении, как вдруг... Аль-бина с чуткостью «вооружённогоохранника» обернулась ещёраз – и увидела симпатичныйбелый снежок, доведённый догеометрического шарообраз-ного совершенства… конечно жев руке моего милого братца! Та-кое преступление не могло бытьзабыто, прощено и оставленобез последующего наказания!Отвечать за недостаток смире-ния предстояло не только Ми-теньке, но и родителям...

71


Между тем, мы дошли до дома-музея. Ока-залось, что в двухэтажном особняке (как и вомногих других домах многострадальной сто-лицы) успел побывать… Ленин. Мы вошливнутрь и устремили взоры, по указке экскур-совода, на почти что единственный экспонатмузея – копию живописной картины «Ленинвыступает перед рабочими, солдатскими икрестьянскими депутатами».

Выслушав благонамеренные речи музейногоработника, сказавшего восторженные слова оглавном «подвижнике» революции, мы былостали собираться восвояси, как наша классная

72


Дмитрий,пианист-

исполнитель

руководительница уже помягчев-шим тоном спросила с педагогичес -кой, утвердительной интонацией:«Дети, всем понравилась эта кар-тина?». Смысловое ударение былосделано на слове «всем». Мы заки-вали головами и замычали, в знак при-знания высокой эстетической ценности по-лотна. И тут Митенька, почему-то одинимевший право на собственное суждение,громко сказал: «А мне не понравилась. Какая-то мрачная…».

Не помню подробностей разбирательствадела, могу лишь завершить повествование пе-чальным свидетельством. Мой брат так и несмог выдержать душной обстановки эпохи итого идеологического пресса, который обез-личивал более покорные, чем у Мити, «сми-ренные» души. Он скончался тридцати лет отроду, в расцвете своего пианистического та-ланта, от внезапно посетившей его болезни,при ясном уме и твёрдой памяти, в детскойнадежде на милость Господа.

Верю, что его душа сейчас пребывает там, гдесияет вечная правда и где нет места человечес -кому лукавству и лести…

73

Барабанныйбой 70-х


М

Осень

Мы ходили с Митенькой в школу всегда вме-сте. Нужно было проехать одну станцию метро(от Профсоюзной до Академической) и затемпройти по улице Гарибальди, чтобы достичь45-й английской спецшколы с её неизменными почти что бессмертным директором Миль-грамом*. Учиться для нас было одно удоволь-ствие. Вот почему мы с великой бодростью ипрытью бежали от метро по направлению кшколе, стараясь по пути обогнать друг друга.Во втором классе домашние нас отпускали ужеодних. В Москве было спокойно в конце 60-хгодов, по крайней мере, днём…

Мне вспоминается осенняя аллея, золотистыеклёны, мало-помалу застилавшие ещё зелёную

74

*Скончался в 2011 г.

траву газонов своими роскошными листьями,похожими на человеческую ладонь с широкорастопыренными пальцами… Над головой си-нело чистое небо, совершенно свободное оттуч. В воздухе пахло свежестью, утренняя про-хлада обдавала нас ветерком, в невидимыхструях которого совершали свой прощальныйтанец ярко-жёлтые и красно-зелёные листьяклёнов. Два брата-близнеца в мешковатых се-рых школьных формах, с ранцами за спиной,поспешали к первому уроку. Он начинался пообыкновению в половине девятого утра…

В этот раз мы вышли с изрядным запасомвремени, и нам почему-то захотелось помед-лить среди деревьев, кроны которых в утрен-них лучах солнца казались ослепительно золо-тыми. Мы шли рядом не разговаривая. Митясначала пытался пройти по бордюру, не теряяравновесия, а потом ступил прямо на газон.Мыском ботинка он намеренно задевал ковёриз опавшей листвы, производя ею приятныйшум, впрочем, не привлекая внимания взрос-лых, спешивших мимо по своим делам.

Мне трудно теперь передать словом необык-новенную атмосферу этого утра. Вроде бы всёбыло обыденно, как всегда… а между тем, нашидуши, пленённые красотой русской осени,устремились вдруг мыслью в небо, которое рас-кинулось над нами великолепным пологом.

75

Может быть, мы оба почув-ствовали тогда то, что я сего-дня назвал бы «невыразимойтайной бытия»…

Посмотрев на своего братца,сосредоточенно проклады-вающего себе тропочку средикленового покрова, я вдругспросил его: «Митя, а где…Бог?». Тот, нисколько не уди-вившись, взглянул на меня исерьёзно ответил: «Везде...».Комментариев и новых во-просов не последовало… Ещёминуту-другую мы медленнобрели по газону в молчании…Всё окружающее простран-ство было залито светом, ко-торый, казалось, проникал

внутрь нас и делал тела невесо-мыми, словно былинки…

Внезапно очнувшись, поправив ранцы, мы,не сговариваясь, одновременно сорвались с ме-ста и побежали по направлению к уже пока-завшейся вдали школе. Философская минуткапрошла так же быстро, как и началась…

Судить о ней можно по-разному. Однако ядо сих пор помню ответ моего брата Ми-теньки: «Везде…». И там, в недосягаемой выси

76


небес, и среди весело-печальных клёнов, имежду нами, никогда друг с другом не расста-вавшимися, – везде Бог! Устами ученика вто-рого класса советской школы изрёк слово СвоёСоздатель видимого и невидимого мира! Болеене сказано было ничего, однако сказанного до-статочно… Sapienti sat*!

Школьная суета захватила нас в свою круго-верть тотчас, как мы переступили порог зда-ния. Ни Митенька, ни я в тот день (равно и впоследующие) не возвращались к «богослов-ским» темам. Ничем не отличаясь от тысячсвоих сверстников, октябрят и пионеров, мыбыли к ним, по существу, и не способны.Школьная жизнь била ключом, вращая дет-ские помыслы вокруг нехитрых дел и уроков,забиравших, однако, все силы души и тела.

А жёлтые и медно-багряные листья клёноввсё продолжали своё осеннее кружение, усти-лая траву сплошным нерукотворным ковром…

Бог, бесконечно богатый в милости и щедро-тах, свидетельствовал нам, малышам, о Своейблагости и нетленным прикосновением поло-жил в тот час на чистые детские сердца печатьтишины, безмолвия и мира… Пусть на одномгновенье. Но и поныне в нём – вся мояжизнь и упование…

77

Осень

*Мудрому достаточно (лат.).

Д

Молитва

Дача… Это слово для нас, городских мальчи-ков, звучало по-особенному… С ним связыва-лось всё, что только ни было заветного в жизниподростка, оторванного от родной природыбольшим городом. Живописные изгибыМосквы-реки, казавшейся в детстве и быстрой,и огромной*… Зелёные прибрежные холмы,стёжки-дорожки, подъёмы и спуски к самойреке, с её заводями, прибрежной осокой и де-ревянными мостками, излюбленным местоммаленьких рыбаков… Лесные рощи, густаятрава которых в течение дня сохраняла утрен-нюю росную влагу и радовала пытливый взоргрибников запрятавшимися в ней подберёзо-виками… Может быть, мы, мальчишки, ещё не

78

*В незабвенных окрестностях подмосковного Тучкова.

умели тогда осознанно любоваться мягким,поэтичным ландшафтом среднерусской по-лосы, восторгаться свежим, животворным воз-духом, напоённым ароматами луговых трав ицветов; но то, что природа – лес, река, небо иземля – безотчётно влекла нас в своё лоно, этоне подвергается сомнению.

У сельчан родители выискивали для своихтроих сыновей дачку – небольшой домик стеррасой – за сходную цену на три летних ме-сяца, а сами приезжали к нам на субботу-вос-кресенье в царство солнца, воздуха и воды.Помню, как с замиранием сердца в последнейдекаде мая мы ждали первого погожего денькадля переезда на дачу… Если вдруг с утра наме-ченного числа шёл сильный дождь и переездотменялся, я плакал в московской квартирегорючими слезами, вызывая справедливое пре-зренье брата-близнеца и жалостливый взор ба-бушки, нашей неизменной воспитательницыи благодетельницы.

Опускаю подробности переезда и вспоминаюпервые минуты общенья с дачей… О радость, овосторг, о вдохновенье!.. Что может чувствоватьщегол, внезапно выпущенный из душной игрязной клетки на свободу? Как трепещетсердце пичуги, как бьются крылья, вдруг ощу-тившие давно позабытую струю воздуха – род-ную стихию для того, кто рождён летать! Я бе-

79

жал тогда по знакомым и незнакомым тропин-кам, жадно внимая ушами, глазами, сердцемвсему, что открывалось предо мною. Природа,казалось, распахивала мне свои материнскиеобъятья, чтобы я окунулся в них с головой, внесебя от счастья, которое невозможно было вы-разить словом… Тогда я ещё не знал тютчевскихстрок: «Не то, что мните вы, природа: Не сле-пок, не бездушный лик…». И точно: она гово-рила со мной «берёзовым весёлым языком»,как старая добрая нянюшка, наконец дождав-шаяся своего любимого питомца и приголу-бившая его на тёплых коленях…

Крещёные с детства, однако не знавшиеЦеркви, далёкие от храма с его таинствами(как и наши добрые, любящие родители), мыросли без нательных крестиков и без молитв.Бог пребывал в далёкой, неведомой тайне… Онвзирал на нас с высоты Своей святой славы, амы, Его дети, не смотрели туда, где Он; хотябыли со всех сторон окружены Его благостью,ежедневно пользуясь Его неисчислимыми да-рами. Но, впрочем… Я вспоминаю сейчас такиечасы и минуты, когда моя душа, кажется, вовселишённая спасительного ведения, никем ненаученная и не просвещённая, обращалась,сама того не примечая, к своему Создателю…

Вечерело. Солнышко, клонясь к закату, бросаломягкий розовый отсвет на водную гладь реки.

80


Закатав по колена штаны, со-всем как на известном живо-писном полотне русского ху-дожника Н. П. Богданова-Бель-ского, я держал в руках орехо-вую удочку. Стоя у прибрежнойосоки, напряжённо следил гла-зами за поплавком из гусиногопера, который пробиралсясредь стеблей осоки, увлекае-мый вдаль быстрым течением,насколько то позволяла длиналески. Прозрачная вода и близ-кое дно не препятствовали ви-деть суетившихся вокруг на-живки (простого катышка бе-лого хлеба) плотвичек – глав-ного предмета моего внимания.Дыхание перехватывало от на-пряжения. Рыбки почему-то проявляли осто-рожность и не спешили заглотить крючок,лишь слегка пощипывая хлеб. Поплавок всёвремя дрожал и колебался. Ему вторило и моёдетское сердце, натянутое, как струна…

Отчётливо, словно это было вчера (а насамом деле, сорок лет тому назад!), помню,как мои губы прошептали тогда: «Господи,помоги! Господи, пусть плотвички поскорееклюнут! Господи!». Кто научил меня обратиться

81

Молитва

Н. П. Богданов-Бельский. На послеполу-денной рыбалке. 1917 год

тогда к Творцу неба и земли? Кто вложилв уста слово к Богу, которое стало первойв жизни молитвой?!

Река времени безостановочно несла вперёдсвои воды… Истекло двадцатое столетие. Вконце 80-х я стал священником. Вот уже про-неслось первое десятилетие XXI века… По-чему, оглядываясь теперь назад, вижу скло-нившуюся над осокой фигурку загорелогомальчика с удочкой в руках, шепчущего вокружающее пространство непонятные длянего самого слова? Не знаю. Не на всякий во-прос на земле можно найти ответ. А можетбыть… Может быть, тогда я не расслышал, немог ещё услышать ответ Небесного Отца: «Вотты ныне держишь в руках удочку и хочешьпоймать этих рыбок… Пусть исполнится твоёжелание… Но пройдёт известное Мне одномучисло лет, и Я сделаю тебя ловцом человеков…И тогда ты вспомнишь Того, Кто послал тебеудачу в сегодняшний день…».

82


В

Козлёнок

Во всём уступая Митеньке – и в физическомразвитии, и в дарованиях, – я имел одно не-оспоримое преимущество перед ним – умениесобирать грибы. С ранних лет любя уединятьсяна природе, я постепенно научился определятьи даже чувствовать, где растут грибы. Не читаяспециальных книжек на эту тему, мог распо-знать по роду деревьев, травы, особенностямрельефа места, скудные или обильные грибами.Как настоящий грибник, я имел обыкновение,проснувшись раньше всех, тихонько соскольз-нуть с кровати и бодрыми шагами направитьсяв ближайший перелесок, шныряя глазами, какищейка, в поисках подберёзовиков, подосино-виков и, конечно, беленьких.

Чаще всего мы ходили за грибами все вместе:Буля, привившая нам любовь к русскому лесу,

83

старший брат Андрей и мы, близнецы. Ба-бушка, высокая, прямая, задавала темп своимразмашистым шагом, так что мы с Митенькойвынуждены были чуть ли не бежать за ней.Особенно нелегко это давалось на обратномпути, когда изрядно утомившиеся, мы едва невисли на её руках.

Вот вам описание одного из таких походов.Углубившись в лесок, мы разбредались каждыйв свою сторону. Митенька, прекрасно осведом-лённый о моём грибном чутье, выбирал особуютактику: он следовал за мной по пятам, шаг вшаг, и старался по направлению братнего кур-носого носа определить, где скрывался в травекакой-нибудь крепыш-подберёзовик. Можнодогадаться, как раздражала меня его беззастен-чивая манера, но ничего поделать с этим я немог. Даже мои слёзные жалобы бабушке неизбавляли от преследования со стороны брата.Слава Богу, грибов доставало на всех, однакодух соперничества искал только повода, чтобывспыхнуть с новой силой. Как-то зайдя в бо-лотце, мы с Митей одновременно увидели накочке маленький гриб на коричнево-зелено-ватой ножке. Козлёнок! Бросившись одновре-менно к предмету нашего внимания, мы че-тырьмя руками ухватились за несчастногокозлёнка и торжественно положили его в кор-зину среди подберёзовиков и подосиновиков,

84


тотчас потерявших в наших глазах всякую цен-ность. На обратном пути домой мы по очерединесли эту корзинку и поминутно в неё загля-дывали, желая удостовериться, что козлёнкупредоставлены все условия для транспорти-ровки. В это время Андрей, который был напять лет старше нас, донимал изрядно устав-шую Булю бесконечными вопрошаниями:

– Буля-я-я, скажи, сколько камней на поле?– Не знаю, Андрюша, – отрывисто, но мягко

отвечала бабушка.Тот не унимался:

85

Козлёнок

Счастливоедетство

– А всё-таки, сколько?Ну, приме-е-ерно?

Своим тоненьким голос-ком он, наконец, довёл ба-бушку до белого каления, иона убыстрила шаг, чтобыскорее вывести нас из лет-него пекла (мы шли по до-роге среди распаханногополя). Андрюша, междутем, решил отвлечься от аб-страктного подсчёта кам-ней и, то и дело наклоняясь,начал подбирать понравив-шиеся ему камни, не брез-гуя и увесистыми булыжни-ками. Подбежав к бабушке,он умолял её взять в кор-зинку очередной кусок по-роды со словами: «Ну,пожа-алуйста, Бу-уля-я! По-смотри, какой красивыйкамень!». Не знаю, как мы

с Митей одолели остатокпути, будучи ещё дошколятами, но энергиядетских сердец вновь заискрилась, когда кор-зинки с грибами (и камнями) были постав-лены дома на лавку для последующих перебораи чистки.

86

На даче


Грибное жаркое было самым лакомым длянас блюдом. Вскоре между малышами завя-зался спор, кто же удостоится чести подгото-вить козлёнка к жарке и парке. Вооружённыеножиками, мы приступили к корзине с наме-рением разделить грибок на две равные поло-вины. И представьте себе… козлёнка не ока-залось на месте. Что? Как? Почему? Все триёмкости были тут же опорожнены, камни от-ложены в сторону, грибы рассортированы –напрасно: козлёнок бесследно исчез! Недолго-вечной была радость его обретения, чувстви-тельной, хотя и скоропреходящей, скорбь оего утрате… Впрочем, я заметил, что Митеньканесколько вяло участвовал в розыске «болотнойдрагоценности». Он меланхолично переклады-вал с места на место принесённые Булейкамни, будто надеясь среди них увидеть «бег-лого» козлёнка. Вид у братца был смурной, какбудто он только из солидарности печалилсявместе с близнецом… Не будучи сыщиком поприроде, я не придал этому значения, однакоправда явилась сама собою. Митенька вскореплохо себя почувствовал и вынужден был при-знаться, что он съел козлёнка сырым! Брат, ви-димо, страшился, что тот на сковородке можетпотеряться в общей массе зажаренных грибови потому опередил события отважным, но неслишком честным поступком. Запретный плод

87

Козлёнок

только кажется сладким, но по вкушениичрево всегда чувствует горечь, а сердце напол-няется печалью и разочарованием.

Помнится, как в другой раз, отправившись влес вместе с бабушкой, мы, близнецы, на-столько увлеклись сбором (а грибов было ви-димо-невидимо), что потеряли её из вида.Наши две небольшие корзинки быстро напол-нились до отказа, так что крепенькие неболь-шие боровички уже и не вмещались в них.Вдруг мы растерянно посмотрели друг надруга… и поняли, что Були рядом с нами нет!Шёл мелкий моросящий дождик, в прозрач-ных целлофановых накидках мы сами былипохожи на двух лесовичков или гномов, сход-ства с которыми прибавляли палки в руках –знак настоящих грибников. Покликав ба-бушку и не услышав ответа, мы дружно запла-кали, бросили наши «посохи» и начали с рёвомпродираться через кустарники и крапиву, неразбирая дороги и не обращая внимания навываливающиеся из корзинок белые грибы,которые устилали за нами путь. Почти что всё,собранное с таким трудом, возвратилось налоно матери-земли! Через две-три минуты (осчастье!) мы увидели нашу милую Булю, сосре-доточенно шуршавшую палкой среди густойтравы. «Бу-у-ля, Бу-у-ля!!!» От радости побросавкорзинки, мы бросились к ней, как утопающий

88


в морской пучине хватается за спасительныйвыступ скалы…

Человеческой душе так часто представляется,что она оставлена на произвол судьбы в по-стигнувших её испытаниях и скорбях. Всемнам присуще – не видеть дальше собственногоноса. И небо кажется с овчинку, когда душауходит в пятки. Между тем, Отец Небесныйвсегда бдит над нами и тотчас приходит к намна помощь Своею благодатью, лишь бы мы сдоверием Его Промыслу призывали всесвятоеимя Господне…

89

Козлёнок

90

П

Пасха

Пасха Христова! Как по-разному именуют еёцерковные песнопения! Пасха Красная, ПасхаВеликая, Пасха Таинственная, Пасха, дверирайские нам отверзающая... Я хочу рассказатьвам о тайне Пасхи, райские двери которой рас-крываются перед каждым из нас в час, ведо-мый лишь одному Богу...

Будучи с детства крещён, я, конечно, слышалнечто о Пасхе. Моя бабушка – человек ста-ринного воспитания, всегда пекла к Пасхе ку-личи. Ах, эти бабушкины куличи! Сейчас такихуже не пекут. Многие думают, что куличи де-лать должно лёгкими, почти невесомыми, по-хожими на бисквиты. Когда я был маленьким,куличи были очень большими. Бабушка выпе-кала их из плотного, тяжёлого янтарного теста,столь благоуханного и ароматного, что можно

было едва-едва втянуть ноздрями воздух околотакого чудо-кулича и уже почувствовать себясытым. Ваниль, кардамон, цедра, миндаль –какие только специи ни входят в настоящий«бабушкин» кулич! Всем теперь, надеюсь, по-нятно, что мы, трое внуков, с особенным не-терпением ждали приближения Пасхи и узна-вали её… по запаху.

Убеждён, что и нынешние дети хорошознают, как красить пасхальные яйца, а многиенаши маленькие читатели разводят при этомна столе целые лужи-моря: красное море,жёлтое море, синее... Но сколько бы ныне ниизобретали химических красителей, лучшеБогом данной луковой шелухи всё равноничего не найдёшь. Только вскипяти её, а за-тем, широко раскрыв глаза отусердия, осторожно опускайв бурую влагу одно варёноеяйцо за другим… Какие жечудные они выходят послеэтого «купания»! С гладкимибоками, загорелые, доволь-ные, одно посветлее, другоепотемнее. Такие яйца смеломожно есть на Пасху, не бо-ясь расстройства желудка:шелуха – это вам не искус-ственные красители!

91

Был у нашей бабушки знако-мый – знаменитый в Москве ре-гент, руководитель церковногохора. Храм, где регентовал Нико-лай Васильевич Матвеев, нахо-дится на улице Большая Ордынкаи известен москвичам по чудо-творной иконе Божией Матери«Всех скорбящих Радость». Тогдая ещё ничего не знал ни об иконе,ни о Самой Пречистой Деве Ма-рии... Ведь бабушка водила нас вцерковь один раз в год, на Пасху.Сейчас вспоминаю всю гаммучувств, которыми наполнялосьмальчишеское сердце в далёких-далёких и многим моим читате-

лям неведомых шестидесятых годах ушедшегостолетия.

Во-первых, попасть тогда на Пасху в дей-ствующий храм столицы подростку было неменее трудно, чем аргонавтам добыть золотоеруно, а Иванушке из русской сказки обрестичудо – жар-птицу. Нужно было пройти, по-истине, «лабиринт Минотавра» в виде заслонови препон, составленных из патрулей милициии комсомольцев – молодёжи, присланной снарочитой целью – не пускать в храм подро-стков. Нам с братом-близнецом не исполни-

92


Храм иконыБожиейМатери

«Всехскорбящих

Радость» на Б. Ордынке.

Художник Н. Тамонькин.

1947 год

лось тогда и восьми-девяти лет. Если бы не та-инственный Николай Васильевич, казавшийсямне почти добрым волшебником, живыестены и цепи блюстителей «порядка» (что этоза порядок – не пускать детей в храм Божий!)никогда бы не раздвинулись, не разомкнулись.Но, о чудо! Произнесено его почти никому неслышное, но могущественное слово – и проходсвободен! Уже тогда я уразумел, что советскаявласть не всесильна, а тем более не вечна…

Другое переживание было связано с местомв церкви, куда нас отводили во время пасхаль-ной утрени. Как сейчас понимаю, этот укром-ный уголок обретался рядом с правым клиро-сом, которым «командовал» тот жеудивительный Николай Васильевич. Вокругменя молились люди со светлыми, радостнымилицами; чуть поодаль огромный хор, как одинчеловек, громогласно славил Христово Воскре-сение, а я стоял... и боялся. Мне казалось тогда,что кто-то из близ находившихся мужчин по-дослан с целью следить за нами и затем со-общить «куда следует». Недетская тревога бе-редила тогда мою бедную душу, ещё необращённую ко Господу в живой и радостнойвере. И кажется сейчас, что благодать сходилана сердце, лишь когда мы оказывались дома уближайших родственников, живших на Боль-шой Молчановке, у Нового Арбата. В хорошо

93

Пасха

знакомой мне огромной квартире (читателиещё о ней услышат) с длинным-длинным ко-ридором было много картин-подлинников из-вестного русского художника Валентина Се-рова. Мы садились за праздничный стол, а наменя глядело со стены знаменитое полотно«Похищение Европы» (и о нём речь впереди).На быке, разрезающем волны своей могучейгрудью, сидела грациозная женщина – Ев-ропа – и смотрела на меня загадочным взором.Не знаю, как Европа, а русские люди даже вте нелёгкие годы умели праздновать дома Свет-лое Христово Воскресение! Здесь не было нимилиции, ни комсомольских патрулей, зато со-бирались сродники и друзья, милые сердцулица. На стол ставили ароматную пасху вформе трёхгранной пирамиды, на боках кото-рой отпечатывались голубки и заветные буквы«ХВ». Разрезались куличи (почти такие же вкус-ные, как у бабушки), и все начинали «разгов-ляться», хотя пост моя родня тогда ещё не со-блюдала. Подлинная церковность пришла кнам позднее…

Детская душа ликовала; как могла, она вслу-шивалась в оживлённые разговоры взрослых,вбирала в сердце пасхальное веселье, с егопраздничными яствами, радостью семейногообщения, ночным временем, когда почему-тосовсем не хотелось спать... – но не понимала

94


лишь одного: почему, почему хор вцеркви без умолку, не переставая,на все лады пел «Христос вос-кресе»? Почему родственники,ничего нам, маленьким, не объ-ясняя, троекратно целовали другдруга в щёки с теми же словами«Христос воскресе»? Что означалответ, который я повторял устами,не понимая смысла слов, в нём со-держащегося: «Воистину вос-кресе!»?..

Спаситель наполнял мою душу ощущениемпасхального торжества, но Сам покуда не являлСвоего светлого лика; Он, наш смиренный икроткий, долготерпеливый Господь, ведал, чтовремя ещё не пришло... И лишь годы, годы спу-стя душе моей суждено будет припасть со сле-зами покаяния и исповедания к стопам Того,Кто оставался неизреченно милостивым, но довремени неузнанным…

95

Пасха

К

Подростки

Как вы помните, дорогие читатели, природаи общение с ней значили для нас, братьев-близ-нецов, очень много. Войдя в отроческий воз-раст, мы готовы были летом день-деньскойпроводить у речки, на свежем воздухе, которыйвместе с солнцем и водой входил в число нашихлучших друзей.

Сознавали ли мы своё счастье? Думаю, в полноймере – нет… Нет, потому что, купаясь в милостяхТворца, не знали Его и не умели благодарить занепрестанные благодеяния. И всё же...

Иногда моя душа вдруг останавливала вни-мание на определённом предмете и, чувствуяего бесконечную значимость, приходила к по-ниманию неповторимости переживаемого мо-мента. «Остановись, мгновенье!» «Не повто-ряется, не повторяется такое никогда!..»

96

Вот мы с братцем отправляемся на речку,предварительно решив напиться воды из род-ника, который бил сильной струёй из метал-лической трубы, поддерживаемой гнутымискобами в горизонтальном положении. Я пообыкновению чуть поотстал и вдруг увидел,как Митя, в одних плавках, стройный, заго-релый мальчик, с совершенно выцветшей отсолнца белобрысой шевелюрой, подходит кисточнику и наклоняется над ним, чтобы уто-лить жажду. Над родником нависают ветвиольхи, покрытые сочной летней листвой.Сквозь густую крону деревьев пробиваютсяяркие лучи полуденного солнца и освещаютсмуглую фигурку брата, который стоит вцентре открывшейся мне композиции.

Журчит проточная вода, она выплёскиваетсяиз трубы на блестящие камни и весело стекаетвниз, туда, где стою я, созерцая заворожившуюмоё внимание статичную картину...

Не знаю, почему сердце внезапно подска-зало мне запечатлеть в памяти увиденное…Образ цветения юности, всегда прекрасной,дышащей безыскусной радостью и доволь-ством. Живая природа, обрамлявшая силуэтбрата, напоминала первозданную красотурайского сада…

Проточная вода несла с собой жизнь, к ко-торой жадно стремились растения, птицы,

97

люди...Тихий внутренний голос сказал мне то-гда, что всё на земле скоротечно и перемен-чиво.

Сердце почувствовало прилив любви к братцуи, вместе с тем, – невнятную тревогу за егосудьбу... Нам было тогда по восемь лет. А натридцатом году жизни Господь призвал в Своиобители Димитрия, в расцвете творческих сил,предварительно смягчив сердце брата лютойболезнью, возвратив его душу к подлинной чи-стоте и доверию непостижимому ПромыслуБожию...

А тогда мы, не задумываясь о завтрашнемдне, побежали после источника к реке, забывоб обеденном времени и бабушке, ожидавшейнас с банкой молока и тёплым белым хлебомна веранде дачи, окна которой смотрели наприбрежные холмы.

О жизнь! Воистину, ты хрупка и можешьоборваться в единочасье при недостатке здра-вой осторожности и особенно молитвы – дос -тоянии лишь немногих счастливцев, имеющихведение...

Вдоволь наплававшись, мы решили, «радиудали молодецкой», поднырнуть под водокач-кой, вернее, под металлической пристанью, сней соединённой. Митенька, не дав мне хоро-шенько подумать, тотчас блистательно осуще-ствил намерение, вынырнув с другой стороны

98


понтона. А я? Неуверенный в своих силах, япоследовал его примеру и, попытавшись вы-нырнуть на середине пути, вместо того пре-больно ударился макушкой о металлическое

99

Подростки

Дмитрий и Артемий на даче

дно пристройки. Находясь под водой, я судо-рожно загребал руками, плывя в кромешнойтемноте, чувствуя, что через одну-две секундыначну вместо живительного воздуха глотатьводу. Паника не успела овладеть мной, как не-ожиданно я оказался на свободе и, вынырнув,жадно задышал, созерцая ослепительную си-неву небес над головой…

Господи! Тебе угодно было тогда сохранитьмою жизнь, глупого и нерассудительного че-ловеческого детёныша, не успевшего ещё по-знать Тебя и потрудиться во славу Твоегоимени!..

Ни родители, ни бабушка не узнали тогданичего о нашей смертельно опасной проделке.Впервые я пишу об этом сорок лет спустя…

Ведь в то время мы ещё не носили крестиков,значимость которых выражена в самом их над-писании: «Спаси и сохрани!».

Тогда никто из взрослых ещё не осенял нас внапутствие крестным знамением со словами:«Дети, да сохранит вас Бог!». Но ангел Госпо-день, хранящий крещёных детей от внезапнойгибели, невидимо вёл нас по жизни, ожидая,покуда спадёт с наших очей пелена и они ясноувидят над собой благодетельную десницу Гос-подню…

100


В

Четвероногиедрузья

В самые голодные военные годы моя бабушка,оставшись одна в холодной Москве, с тремямалолетними дочерьми на руках, совершилатяжкий для неё грех. Может быть, это и небыл грех, ведь она спасала от голода собствен-ных детей, но так она восприняла свой по-ступок, после которого дала себе обещание,что в её доме всегда будут четвероногие друзья –собаки.

Держать собак в собственной квартире неслишком вяжется с устоями православной се-мьи, но, напоминаю читателям: мы все былитогда (и взрослые, и дети) очень далеки от во-церковления.

Первым животным нашего детства был Дру-жок, умная, «совестливая» и, в соответствии с

101

именем, на удивление преданная семье собака.По-моему, бабушка подобрала Дружка где-тона улице, за что пёс платил ей неизменным по-слушанием и любовью. Говорят, что на домаш-них животных воздействует дух их хозяев, такчто часто бессловесные обнаруживают как быначатки совести и иногда «учат» своих владель-цев жить и поступать по-человечески. До сихпор передо мной – крайне выразительные, пе-чально-покорные и безмолвно-любящие глазаДружка, который охотно прощал нам все воль-ности неразумного детского обращения с ним,

102


Буля, Андрей и Артемий

103

Четвероногие друзья

дворнягой довольно почтенного возраста. Пом-нил ли он обстоятельства своего водворения внашем доме? Не знаю. Во всяком случае, Дру-жок никогда не позволял себе ни огрызнуться,ни тем паче укусить никого из нас, своих бес-покойных маленьких хозяев. К сожалению,добрый пёс попал под машину. Его смертьбыла первым настоящим горем для нас,братьев-близнецов.

Следующей оказалась гордая и самолюбивая,красивая, как огонь, Пилка, ирландский сеттер.Насколько она была породистой, настолько иотличалась своенравием от смиренного и по-кладистого Дружка. Похоже, Пилка имела хо-лодное собачье сердце, которое ни к кому ни-когда не привязывалось. Немало бед мы,мальчишки, хлебнули с ней! Во время прогулкиона часто куда-то убегала, не считая нужнымставить нас в известность, когда вернётся ивернётся ли вообще. Конечно, можно понятьеё вольнолюбивую натуру: созданная для охот-ничьих просторов, Пилка откровенно томи-лась в тесноватой московской квартире. Онаотводила свою душу только летом, без усталибегая по холмам, по долам, нагуливая красотуи силу.

Соседство с домашними животными поло-жительно влияло на наши характеры. Ответ-ственность за живое существо, необходимость

гулять с ним утром и вечером, кормить и вся-чески заботиться о нём – хорошая инъекцияпротив детского себялюбия и капризов. Как-то на одной из собачьих выставок (а Пилкабыла у нас постоянной медалисткой) в неё про-сто влюбился страстный охотник с редкимименем Аполлон. Он так настойчиво донималмою бабушку просьбой продать ему огненнуюПилку, что она, поначалу не желая даже слу-шать Аполлона, наконец, уступила его пылу...–и мы расстались с нашей ветреной четвероно-гой красавицей.

Хочу признаться, в связи с рассказом о жи-вотных, в одном ужасном поступке, которыйположил тёмное пятно на моё детство. Помню,как совсем маленьким мальчиком я гонялся уКругов*, в их латифундии, за крошечным ко-тёнком и, поймав, хватал его за хвост, подни-мая несчастную тварь на воздух. Что это завсплески непонятной жестокости? Думаю, лу-кавый пользуется тем, что многие дети лишеныблагодати Святого Причастия и, свободно при-ступая к ним, смело нашёптывает омерзитель-ные вещи, желая замарать юные души злом,похотью и гордыней…

Домашние животные (будь то даже чере-пашки, рыбки или попугаи), требуя от домо-чадцев постоянных трудов и забот, служатумягчению детских сердец, препятствуя духу

104


жестокости завладевать ими. Мы с братцем,по крайней мере, всегда испытывали отвраще-ние к кровавым дракам, и ударить человека полицу для нас представлялось вовсе невозмож-ным. Во многом этому способствовало, я уве-рен, привитое нам старшими гуманное отно-шение к животным. А ведь и у премудрогоСоломона написано в его библейских притчах:«Блажен милующий скотов»**.

105

*Фамилия Круг принадлежала мужу маминой двоюроднойсестры Ольги.**Ср.: Притч. 12, 10.


Мама и Артемий с Шенси

Наконец, расскажу о нашей последней со-баке Шенси, элитной представительнице древ-ней китайской породы чау-чау, с характернымчёрно-синим языком и невообразимо густойи пышной шерстью, которая делает этих чет-вероногих похожими на шерстяных колобков.Сколько дач мы сменили, сколько лесных тро-пок исходили с этой удивительно симпатичнойи милой Шенси! Кстати, её родитель, широко-грудый Джаник был собственностью Серовых,с которыми мы всегда вместе проводили лет-ние вакации. Там пушистый отец встречался срыжей дочкой под одной крышей и вполнемирно с ней уживался, уча её степенности, ве-ликодушию в отношении к окружающей дей-ствительности и неукоснительному соблюде-нию собачьих правил хорошего тона.

К старости Шенси серьёзно заболела, можетбыть, и по моему недосмотру; так что, следуясовету взрослых, мне пришлось отвести её кветеринару для усыпления. Не знаю, понимаютли четвероногие друзья драму жизни, но, не-сомненно, её чувствуют. Когда Шенси забираливрачи, она так печально и обречённо взглянулана меня, что я до сих пор раскаиваюсь в своёмпоступке. Он, хотя и не был преступлением,по человеческим меркам, но, посягнув на лю-бовь-привязанность неразумной твари к её хо-зяину, отозвался болью в сердце подростка.

106


Сейчас я прихожу к мыслио мудрости православногоуклада, возбраняющего дер-жать четвероногих в нашихжилищах. Не только собаки,но и кошки мучаются в душ-ных городских квартирах,где хорошо лишь канарей-кам да хомячкам, не при-способленным к жизни наволе. Другое дело – загород-ный дом с угодьями и пред-назначенным для мохнатогодруга особым дворцом подназваньем «конура»! Сво-бодно на деревенском при-волье нашим бессловесным спутникам, при-званным либо охранять человека, либо охо-титься за дерзкими мышами, которых такнеодолимо влечёт к себе запах знаменитогоголландского сыра…

107

Дмитрий с Шенси и Джаником


К

Сочувствие

Как хорошо, когда маленькие окружены вни-манием и заботой любящих их взрослых! Силь-ные, здоровые, красивые родители однимсвоим внешним видом настраивают сердца де-тей на мажорный лад. Чадам хочется петь исмеяться, прыгать и бегать, делиться с миромвсеобъемлющей радостью сыновства – Божь-его неоценимого дара, осознать который подостоинству ребёнок, как правило, не может.Не всегда и родители понимают, что главнымвоспитательным средством для них служит неслово, а образ их жизни.

Не помню, чтобы мои родители (мама и от-чим, заменивший нам, троим мальчикам,отца) когда-либо ссорились! Теперь-то мнеясно, что их спокойная речь, мирные собесе-дования друг с другом, мягкие и приятные

108

улыбки во время диалога – всё это ложилосьв основу нашего благобытия, незримо воздей-ствовало и формировало склад детской душии самое видение мира, мирочувствие.

В памяти осталась лишь одна малая раз-молвка, которой я был невольным свидетелем.Сейчас догадываюсь, что мама и дядя Лёня,как мы звали отчима, никогда не позволялисебе выяснять отношения в присутствии детей.

Зимний воскресный день. Семейный походна лыжах в Зюзино, тогда московскойокраины. Яркое солнышко полагало на суг-робы ослепительные отсветы. Холодный воз-дух раскрасил румянцем щёки взрослых и ре-бят. Устав от лыжной ходьбы, мы сделалималенькую остановку посреди заснеженногополя, близ дерева с развесистой кроной. ДядяЛёня, с рюкзачком за плечами, в спортивнойодежде, опёрся на лыжные палки, воткнутыепод углом в землю. Мама с приветливой улыб-кой и ласковым взором, раскрасневшаяся отбыстрой езды, весело посматривала в нашусторону. Родители стали обсуждать дальней-ший маршрут движения. Возникло неожи-данное несогласие во мнениях, и до нас до-неслись интонации спора на слегкаповышенных тонах. Внезапно они смолкли,потому что обратили внимание на нас… Всё!Поразительно, но этот эпизод запечатлелся в

109

моей детской памяти, хотя взрослые забылио нём через минуту-другую…

О, дивная гармония единодушия и едино-мыслия человеческих сердец, волнами мира илюбви распространяющаяся вовне и преобра-жающая поля, леса, долы, землю и самое небо!Беда, скорбь и горе от бесконечного столкно-вения характеров, скрещивания словесных ко-пий, смертоносной энергии раздражения игнева, убивающей на своём пути всё живое…Но мне, дорогие читатели, хочется сказать ирассказать сейчас о другом…

Однажды мы отправились вдвоём с дядейЛёней в гости, к московским родственникаммамы. Думаю, мне было тогда лет семь-во-семь. Молча, как это бывает в обществе по-нимающих друг друга без лишних слов муж-чин (большого и маленького), мы шли отметро по улице и, наконец, завернули во двор,где земля оказалась сплошь перекопана попричине строительных работ. Решившись со-кратить путь к подъезду, отчим повёл менянапрямик, к разрытой рабочими траншее. Уподъезда нужно было перепрыгнуть ров иприземлиться на пологий цинковый скат,примыкавший к ступеням крыльца. Я сделалэто первым. Дядя Лёня перешагнул траншеюи, ступив на наклонённую плоскость, потерялна секунду равновесие. Я успел протянуть ру-

110


чонку и вовремя поддер-жал его, после чего он тот-час выпрямился, мягкомне улыбнувшись. Более,кажется, ничего…

Однако в тот самый мо-мент, когда отчим опёрсяна мою руку, неловко при-сев после прыжка, я почув-ствовал, что в моё сердцемгновенно вошла жалость,смешанная с удивлением.Как это так?! Дядя Лё-нечка, такой сильный иловкий, служивший длянас олицетворением кра-соты, порядка и порядоч-ности, вдруг оказалсяпочти что на земле?!. И оннуждался в моей по-мощи?!. И я ему помог?!.Оказывается, в этом моёпредназначение!

Милые родители и на са-мом деле зависят от своихдетей, полагая в них свою опору и утвержде-ние… Нам должно их беречь, поддерживатьи защищать от всех опасностей, которымиизобилует этот жестокий мир! Неведомое до-

111

Сочувствие

Дядя Лёня

толе, такое взрослое чувство сочувствия илюбви к отчиму и матери, ответственность заих здоровье вошло в мою душу, в мою жизньсовершенно внезапно и… поселилось в сердце.

Признаюсь, впрочем, что вовсе не всегда исовсем не так остро оно свидетельствовало осебе в различные годы жизни, но теперь… те-перь, когда родители стали очень немощными,я часто мыслью возвращаюсь в прошлое… Ста-ренький дядя Лёня ныне едва ходит, большейчастью лежит. Он лишь молча улыбается в от-вет на вопрос о здоровье и оптимистически-благодушно разводит руками: мол, никуда неденешься, годы берут своё*…

А я запомнил его совсем молодым, гибким,подтянутым, с доверием опершимся на моюпростёртую вовремя руку и с благодарной се-кундной улыбкой принявшим помощь –взрослый отец от маленького сына – как аванстой огромной долговой суммы, которую мы,дети, никогда не сможем сполна выплатитьсвоим родителям…

112


*Едва эта книга была закончена, как дядя Лёня мирноскончался, исповедавшись и приобщившись СвятыхХристовых Таин.

Г

Братство

Главная беда нашего народа – в его разоб-щённости. Удивительно! Крещёные людидолжны бы из своего духовного опыта черпатьмысли и силы к единению; ведь мы, по Еванге-лию, единое тело, оживляемое нетленной Гла-вою – Господом нашим Иисусом Христом. Нона практике, на трагических примерах Отече-ственной истории XX века, убеждаемся, что всянаша жизнь – вереница сплошных пораженийи нескончаемых бедствий. Почему? Да потому,что мы позволяем расчленять свою страну, своисемьи и самих себя, день ото дня умножая са-мый страшный грех – грех убиения утробныхмладенцев… «Когда мы едины, тогда непобе-димы», – навеки изрёк святой Иоанн Златоуст,Патриарх Константинопольский. И закладыва-ется это единство в семье, во взаимоотношенияхсродников, домочадцев, а особенно братьев…

113

Наша бабушка никогда не отпускала своихвнуков ни в какие пионерские лагеря. Чита-тели уже знают, что долгие летние каникулымы проводили на съёмных дачах в сельскойместности. Исключение из правила было еди-ножды сделано родителями в зимнее время,на каникулах, когда предоставилась возмож-ность от маминой работы (она всю жизньпреподавала физику в Московском энергети-ческом институте) получить для нас две пу-тёвки в спортивный лагерь неподалёку отМосквы, в Фирсановке.

Помню, как с рюкзачками за спиной мы сМитей (а нам было лет по десять-одиннадцать)в сопровождении мамы прибыли рано утромна место сбора. В большом вестибюле инсти-тута всем «лагерникам» выдавали маленькиебумажки, которые почему-то назывались«памятками», с информацией о начале и окон-чании смены. Бумажки, действительно, весьмаскоро помялись у нас в карманах и пропали,неким образом оправдав своё диковинное на-звание. К сожалению, у меня не хватит ни вре-мени, ни бумаги, чтобы описать всё, что сохра-нила в своих кладовых память. Вспоминаетсянаш тесных кубрик, где разместилось человексемь или восемь. Неубранные кровати, кото-рые нужно было заправлять к приходу вожа-того… Удушливый запах прелых шерстяных

114


носков, разложенных на батарее для просушкипосле спортивных состязаний. И весьма тесноедвадцатичетырёхчасовое общение между со-бой случайно собранных сверстников, съехав-шихся в лагерь на зимние каникулы.

Мы с Митей очень любили играть и в футбол,и в хоккей, всегда выступая в одной команде.Будучи хорошо сыгранными, без слов понимаядруг друга, мы привыкли одерживать победы,невзирая на лица противников. Между тем, че-столюбие юнцов не каждый раз могло снестипоражение от каких-то «салаг» – так именовалимладших по возрасту соперников. Взять не ма-стерством, так плутовством, не жульничаньем,так силой – наши оппоненты не останавлива-лись ни перед чем, только бы не допуститьсвоего фиаско! Вы уже знаете, каким борцом засправедливость и подлинным правдолюбцембыл мой близнец Митя. Втаких случаях он закрывалглаза на опасность и шёлнапролом, вовсе не при-нимая в расчёт превосхо-дящие силы соперника.Как бы то ни было, мывесьма скоро впали в не-милость у авторитетногов лагере парня по про-звищу Агафон. Этот Ага-

115

Братство

фон вовсе не соответствовал прекрасному значе-нию этого имени*. Будучи тонким и лукавымдипломатом, не имея возможности лично ото-мстить нам за поражение в честном спортив-ном поединке, он пошёл на сговор с деревен-скими ребятами, или, в просторечии, «шпаной».Пока мы с Митькой грелись в лучах неожи-данно пришедшей славы, паутина заговора ис-кусно плелась вокруг нас. К сожалению, мы до-знались до всего слишком поздно.

Однажды мы с братцем отправились на лыж-ную прогулку неподалёку от лагеря. Была за-мечательная погода: «мороз и солнце – деньчудесный!». Увлёкшись крутым спуском с при-

116


*Агафон (греч.) – благой, добрый.

брежного холма в заснеженную пойму реки,мы не заметили, как оказались в окружениидеревенских парней. В толстых душегрейках,опоясанные солдатскими ремнями, они мед-ленно приблизились к нам, остановившись нарасстоянии нескольких метров. Интуитивновсё поняв и имея за плечами печальный дет-ский опыт, я даже не успел испугаться. Бежатьбыло некуда и незачем. Мы оставались с брат-цем в этой снежной ловушке совершенно одни,беспомощные, обречённые на поражение…

– Эй, чтой-то вы вчера моего другана оби-дели, отобрали у него клюшку, а? – завёл своюпесню один из «аборигенов».

– Какую клюшку? Да зачем нам чужие, у нассвои клюшки есть, – залепетал я в ответ набессовестную клевету.

– Ах, у вас свои есть! – торжествующе заво-пил предводитель. – Вот мы сейчас вас битьбудем!

С этими словами он поднял валявшуюся ря-дом небольшую ель, видимо, выброшенную заненадобностью после новогоднего праздника.На ней ещё виднелись остатки серпантина исеребристого дождя. Схватив ствол за маковку,он стал со свистом вращать его над своей го-ловой, подходя к неподвижно стоявшемуМите. Почему к нему, а не ко мне? Кажется,что братец, разобравшись в чём дело, проши-

117

Братство

пел сквозь зубы какое-то нелицеприятное сло-вечко. Оно («сволочи») ещё в XIX веке былолитературным и относилось к случайно собрав-шемуся сброду, люду с праздными или неопре-делёнными намерениями. У меня защемилосердце.

– Слушай, уж лучше меня бей, – запричиталя, а потом почему-то добавил:

– А клюшки мы вам и так дадим, если надо.О человеческое сердце! Насколько мы недо-

оцениваем силу сочувствия и сопереживания!Ещё не зная ни одной молитвы и не ведая, чтоэто такое, не умея взирать с мольбой на Небо,я простёрся душой к братцу Митеньке, ока-завшемуся в опасности, и проявил лишь малыйнамёк на жертвенность, которая является пер-вым плодом сердечной любви… И что же? Моиуста тотчас изрекли то, что мгновенно развер-нуло угрожающую ситуацию на 180 градусов.Слух у агрессора оказался удивительно тонким.

– Вот это дело! Опустив ель, он обратился ко мне с явно за-

интересованным и потому уже человеческимвыражением лица:

– Так что, пойдём за клюшками?– Конечно, пойдём, они там, в лагере.С душевным облегчением в проходной лагеря

я вручил этим «милым созданиям» обе нашиклюшки, которые они тотчас ощупали и обню-

118


хали, признав таким образом их добротность исоответствие стандартам. При расставании де-ревенский вожак, снисходительно-покровитель-ственно похлопав меня по плечу, сказал:

– Если кто вас в лагере тронет, только шепни:будут иметь дело со мной, ясно?..

Так наёмные исполнители казни стали на-шими друзьями, если только это слово уместнодля подобного рода отношений…

А я, мысленно возвращаясь к страшной ми-нуте неравного противостояния и счастливойего развязке, не могу не увидеть Господней дес-ницы, которая, коснувшись на миг моего бед-ного сердца, умягчила «варваров» через мудроеслово, слетевшее, по воле Божьей, с дрожащихот страха губ…

119

Братство

П

Первенец

Пришла пора воздать должное нашему стар-шему брату Андрею*, первенцу, пятью годамиопередившему появление близнецов на светБожий. Говорят, что один-единственный ребё-нок в семье с большим трудом восходит к вы-сотам нравственной жизни, будучи обречён нацеложизненную схватку с эгоизмом, себялю-бием, преследующими его с детских лет. Еслидетей двое, то им вольно-невольно приходитсясталкиваться с духом соперничества, ревнова-ния друг друга к родителям, что накладываетособый отпечаток на взаимоотношения слюдьми и в зрелые годы. «Троица» – счастли-вое, любимое Богом число! Когда ребят трое,они интуитивно познают в этом «священном

120

*Андрей (греч.) – мужественный.

121

Навстречуэпохе

союзе» мистическую полноту, а сама жизньпредстаёт перед ними в неизреченном много-образии. В последнем случае само собою про-исходит раскрытие душевно-телесных сил каж-дого ребёнка в трудах взаимной заботы илюбви. Впрочем, дорогие читатели, эти раз-мышления никоим образом не претендуют наобязательность…

Андрей, старший брат, всегда возвышался наднами, близнецами, наподобие гигантского де-рева с обильной вечнозелёной листвой. В мно-говетвистой кроне исполина, под его сенью,мы укрывались, словно малые пичужки, безза-ботно воркующие среди колеблемой прохлад-ным ветерком листвы. Андрей по необходи-

122


Мама с Андрюшей

мости был первопроходцем. Онвсегда предварял нас на дорогежизни. Юность раскрывалапред ним двери своих чертогов,а он медленно прощался с от-роческими годами, подобнотому, как приглашённый в ве-ликолепный дворец гость тихопроходит через анфиладу ком-нат, из одной в другую, любуясьих интерьером и делясь впо-следствии своими впечатле-ниями с непосвящёнными. Анд-рей учился старшинству иобретал опыт опеки над намиценой собственных ошибок.

Как сейчас помню эпизоддавно минувших лет, вновьвстающий перед моим мыслен-ным взором. Мы с Митей, учащиеся младшихклассов, сидим по бокам старшего братца, ко-торый держит в руках коробочку, только чтодоставленную из бабушкиной кондитерской.В матовые листы бумаги упакованы сладкиехлебцы с изюмом, аппетитно хрустящие назубах. Один за другим, Андрей разворачиваетэти чудо-хлебцы (не нахожу ныне на прилав-ках ничего подобного!) и меланхолично-со-средоточенно отправляет их в собственный

123

Первенец

Андрей с мамой в деревне

рот, в который мы с Митень-кой подобострастно смотримснизу вверх. Первенец не об-ращает на нас ни малейшеговнимания, но и не прогоняетнас, милостиво дозволяя сидетьу его ног... Так восточный дес-пот приближает к себе предан-ных визирей в тронной зале. Тесчастливы самим соседством собожаемым властителем, су-ществом, слепленным из иноготеста и потому питающимсяособо, вкушающим пищу, не-доступную простым смерт-ным… Примечательно, что унас с Митей не было тогда вдуше никакого возмущенияили недовольства. Мы сми-ренно созерцали происходив-шее и покорно ожидали своей

участи. Нам надлежало либооставаться немыми свидетелями тотальногоопустошения братом коробочки с турецкимихлебцами, либо получить единичную подачкуот «высочайшей персоны». Не знаю, чем быкончилось дело, если бы вдруг наше голодноебезмолвие не было нарушено внезапным по-явлением мамы.

124


– Андрей! Что ты себе позволяешь?! Да какже тебе не стыдно?!*

Ах, наша жизнь! Кто изведал и постиг твоиколовращенья? Колесо фортуны стремительновращается – и вчерашний баловень судьбыпознаёт суровую правду бытия… Справедливостьвосстановлена, материальные блага, отчуждён-ные от толстосума «без аннексий и контрибу-ций», распределены поровну среди неимущихэлементов, которые в единочасье вознесеныдесницей Провидения «из грязи в князи»…

Не премину засвидетельствовать, что подоб-ных случаев больше не было во все последую-щие годы нашего братства. Андрей отличалсяособой смышлёностью и рассудительностью.Нравственное чувство, набиравшее в нём силувместе с телесным ростом, учило его никогдане наступать на одни и те же грабли…

Своё служение защитника «униженных и ос-корблённых» он начал выполнять с подростко-вых лет. Зима… «Мороз – красный нос...» Дет-вора высыпала на улицу и собралась близ горки,где взрослые залили небольшое пространствои устроили каток, казавшийся нам, мелюзге,огромным ледяным озером. Чёрная резиноваяшайба стала главным предметом жадного вни-

125

Первенец

* Предполагалось, что хлебцы были изъяты старшимбратом без дозволения взрослых.

мания двух хоккейных команд, копошившихсяна ледяном насте. Треск простеньких клюшек,возгласы и визги мальчишек, горькие слёзы по-раженья и торжествующие улыбки победы…Из предыдущей главы читатели имели возмож-ность узнать, чем обыкновенно оканчивалисьдворовые турниры… Увы, история повторяетсяна всём протяжении столетий, которые мель-кают, словно падающая в воздухе листва, уно-симая куда-то вдаль порывами ветра…

Мой брат Митенька с детства бывал битым,а заодно с ним и я. Старший по возрасту маль-чишка со странным прозвищем Макака, воз-можно, усвоенным им не без удовольствия, нис того, ни с сего вдруг накинулся на нас и в двесекунды разбил нам носы до крови. С рёвоммы побрели домой, ещё не понимая, что завсякую честную победу, одержанную в этойземной юдоли печали, необходимо платить«чистой монетой» спасительных скорбей. Доманас встретил Андрюша, только-только при-шедший из школы и ещё не успевший снять ссебя серую «мышиную» форму старшеклас -сника. Осведомившись о происшедшем, братбыстренько накинул на себя куртку и попро-сил нас отвести его на место «ледового по-боища». Игра шла во дворе своим чередом.Ступив на середину площадки, братец, словнострогий арбитр, возгласил:

126


– Кто здесь Макака?– Ну, я Макака, – вызывающим тоном отве-

тил зачинщик смуты, уступавший Андрею и ввозрасте, и в физической силе. Дерзость нашегообидчика объяснялась его крепкими друже-ственными связями с «метростроевцами», окоторых помнят наши самые внимательныечитатели.

– А раз Макака, то и получи, – односложноотвечал брат, отправив дуэлянта в классиче-ский нокдаун резким ударом правой…

127

Первенец

Школьники

«Действие равно противодействию» – неког -да сформулировал Исаак Ньютон непрелож-ный закон бытия. Реванш, взятый нашим тан-демом, неминуемо должен был иметь своинеобратимые последствия. Чтобы не утомлятьвас, друзья, затяжным описанием военных сра-жений и боевых поединков (достаточно дляэтого вещего Гомера с его «Илиадой», неправда ли?), завершу главу словесной жанровойкартиной.

Как сейчас вижу милого моему сердцу стар-шего брата понуро сидящим у подъезда на ни-зеньких перильцах, которые отделяли про-езжую часть от самого двора с уже упомянутойзлосчастной спортивной площадкой. Невестьоткуда налетевшие «ястребы» только что за-дали Андрею трепака, разбив его лицо жесто-кими коллективными ударами метростроев-ских кулаков. Свесив головушку, он собираетсяс силами, чтобы добраться до дома и «зализать»боевые раны. Мы с Митей ещё не были спо-собны утешить словом нашего самоотвержен-ного защитника. Однако лучшим подтвержде-нием этого намерения стали слёзы, мгновеннозакипевшие на глазах близнецов. Немая, нокрасноречивая сцена… Нет, никогда не забытьмне её!

Где-то нынче Макака, лишённый в детскиегоды человеческого имени? Жив ли или «ото-

128


129

Первенец

ПервенецАндрей –игумен Сергий

шёл к отцам» своим? Бог весть… Время врачуети примиряет всё и всех. Благодаря «челове-кообразным»… сплачивались наши кровные идружеские узы, а, значит, и им, представителямпротивоположного дворового лагеря, Господьуготовал Свою милость, ожидая от каждого изнас покаяния. «Всех Он заключил в непослу-шание, чтобы всех помиловать», – премудроизъясняет драму истории народов святой апо-стол Павел*.

Между тем, старший мой брат уже давно со-всем не Андрей… Он получил от Господа иное,иноческое имя и, устав от «битв и житейскихволнений»**, пребывает ныне в тиши древнейрусской обители. Там он питает душу «слад-кими звуками» церковных песнопений и мо-литв. Вполне оправдав значение своего первогоимени, первенец взошёл от детских подвиговво имя земной справедливости к трудам па-стырского окормления бессмертных душ.

130


*См.: Рим. 11, 32.**А. С. Пушкин «Поэт и толпа»:Не для житейского волненья,Не для корысти, не для битв,Мы рождены для вдохновенья,Для звуков сладких и молитв.

131

Т

Дядя Лёня

Так мы звали мужа нашей мамы, отчима, ко-торый вполне заменил нам отца, раз оступив-шегося и оставившего семью. Марина (мама)в студенческие годы отличалась необыкновен-ной привлекательностью. Но это была не брос-кая и тем более не хищная красота современ-ных див, не имеющих за душой ничего, кромежелания выставлять напоказ свои сомнитель-ные прелести.

Светлая, радостная, целеустремлённая, сдлинной и толстой косой, мама конечно жебыла предметом внимания и бескорыстноговосхищения многих сокурсников. К ним при-надлежал и Леонид, скромный юноша, с уди-вительно приятной улыбкой и добрым, застен-чивым взором. Отец его погиб на войне. Засвоей родительницей Леонид ухаживал до по-

132


Маминаюность

следних лет её жизни, как за царицей. Он умеллюбить молча и в служении ближнему отдавалвсего себя.

Входя в круг ближайших друзей мамы (ужесделавшей свой выбор), Леонид ни словом, ниделом никогда не намекнул ей о своих чувствах.Глубоко спрятав их, он самоустранился в тоймере, в какой совесть подсказывала ему, каквыстраивать отношения с молодой семьёйсвоих коллег. Время шло… Чистая и честная,мама не могла поступить иначе, нежели раз-

133

Дядя Лёня

Студенческаягруппа

вестись, узнав (а разве можно ута-ить шило в мешке?) о неверностисупруга...

Мы с Митенькой ходили тогда вдетский сад. Незаметно, с великойделикатностью и ненавязчивостьюдядя Лёня вошёл в нашу жизнь какангел любви. Нелишне упомянуть,что его крестили целых три (!) раза;и всякий раз кто-то из родствен-ников настаивал на этом, не знаяоб уже совершённом над ним кре-щении. Советская молодёжь тогдавоспитывалась в материалистиче-ском духе и, соответственно, в пол-ном отторжении от храма с его

святыней… Не тем ли замечательнеепроявления подлинного благородства и нрав-ственной чистоты в военном поколении, ещёне познавшем Христа?

Я мысленно оборачиваюсь назад, и мой взоруходит в далёкое детство, в «суровую зимнююпору», когда мама гуляла с нами в Нескучномсаду, знаменитом месте отдыха москвичей.Снегу навалило много выше колен. Мы, троемальчиков, наслаждались досугом (часов не на-блюдая) и бесконечное число раз съезжали напростеньких лыжах с крутизны холма. Захлё-бываясь от восторга, маленькие лыжники на-

134


Бракосочетание

рочито падали в «белые снеги», оглашая про-странство радостным и беззаботным смехом.

Можете себе представить, друзья, в какихснеговиков мы превращались во время про-гулки! Снег набивался в валенки, в варежки, врейтузы, в меховые шапки, а щёки мало чемотличались от малиновых грудок снегирей,иногда слетавшихся сюда по двое-трое и опас-ливо поглядывавших на детвору светвей окрестных деревьев. Новот время гулянья подходило кконцу...

Мама уже зовёт нас в обрат-ный путь и первая начинает по-дыматься на горку, по направ-лению к выходу из парка. За нейкарабкаемся мы, облепленныес ног до головы снегом, то падая,то вставая, благодаря скользкимкалошам, и со смехом продол-жая сизифов труд восхождения.А позади всех… Позади шёлдядя Лёня, согбенный под тя-жестью трёх пар лыж, которыевесили, видимо, втрое тяжелееих собственного веса, из-за гу-стого слоя налипшего снега.

Таким он и остался в моей па-мяти – безмолвным спутником

Дядя Лёня

135

Красныйдиплом

мамы, бесконечно терпели-вым и всегда готовым с ра-достью услужить, проявитьзаботу о человеке без ма-лейшего раздражения и не-удовольствия… Вот истин-ная любовь, которая «всёпереносит, не ищет своегои никогда не перестаёт!..»*.Не помню, чтобы дядяЛёня когда-нибудь съелпри нас то, что мы назы-вали «вкусненьким», выка-зал какую-либо потреб-ность в ущерб интересам

или удобству окружающих.Вспоминаю, как уже священником, находясь

вдали от дома, в Нормандии, в детском право-славном лагере на берегу Атлантическогоокеана, я молился об отчиме, лёжа на кроватии повернувшись лицом к стене, тщательноскрывая вдруг набежавшие на глаза слёзы. Какже так, почему столь нежная, заботливая душаостаётся в темнице неведения Божия? Я, всегдапринимавший от отчима услуги, но никогдане служивший ему, имею ведение о Мило-стивом Спасителе и наслаждаюсь Его благода-

136

*См.: 1 Кор. 13, 5, 7, 8.


ЛеонидАлександрович

тью… А дядя Лёнечка боится даже взять в рукиЕвангелие, не желая ничего пересматриватьв своей жизни?! «Господи, просвети его ум,умягчи его сердце, даруй ему счастье познатьТвою бесконечную любовь и милость!» – из-ливала свои слёзные прошения моя душа, всёболее и более согреваясь и проникаясь Хри-стовым состраданием. Помнится, я сам тогдаудивился посетившей меня молитве, котораябыла подобна весеннему дождю, обильно на-поившему землю живительной влагой. Про-шения мало-помалу смолкли, душа успокои-лась и затихла, ощущая в сердце присутствиекакой-то лёгкости и непередаваемого словоммира… И что же?

Дядя Лёня оставался всё таким же последо-вательным отрицателем духовной жизни, хотявсегда с готовностью отпускал маму в храм Бо-жий. Мало того, он водил к Причастию внучку,а потом и правнука, с которыми, к его чести,никогда не делился своими «убеждениями».Минуло шестнадцать лет после запомнивше-гося мне сердечного моления об отчиме, ко-торое, казалось, пролилось в вечности, а не про-изнеслось во времени.

Незадолго до кончины дяди Лёни свершилосьодно из самых невероятных в жизни нашейсемьи чудес! Он согласился наконец-то при-нять батюшку из находящегося в моём настоя-

137

Дядя Лёня

тельском ведении храма и… покаявшись, при-общился Святых Христовых Таин!

– Как, как это получилось? – спрашивал ясвоего собрата.

– Совершенно естественно, просто; дядяЛёня исповедался так, как будто делал это втечение всей жизни – «с чувством, с толком, срасстановкой», – отвечал священник…

Мне кажется, что его душа сравнима с пре-красным подснежником, раскрывшим своиполупрозрачные лепестки на снежном насте.Бесконечная благость Божия соделала душураба Божия Леонида Христовой ученицейпрямо на смертном одре! Он перешёл в мириной в радостном изумлении от открывшегосяему Божественного света. Кончина стала длядяди Лёни началом духовного ученичества внебесной школе богопознания. В какую мерумерил он на земле, будучи для всех нас и слугой,и нянькой, и посыльным, той мерой и возме-рилось ему в вечности. Неизъяснимы путижизни человеческой, не зря именуемой судь-бой, судьбами Божиими. Один лишь Господьзнает, какими стезями ведёт Он ко спасениюСвоё создание… Поистине, во всяком народетворящий добро приятен Богу, Который воз-даёт каждому по делам его*…

138


*См.: Деян. 10, 5; Рим. 2, 6.

П

П. Н. Барто

Павел Николаевич Барто. Такзвали моего деда по материнскойлинии. Он был из хорошего рода,восходящего, как гласит семейноепредание, к легендарному шот-ландскому флибустьеру, послед-нему морскому разбойнику Север-ных морей Европы, – по фамилииБарто. Недавно я узнал, что этот шот-ландский род известен как Бартоломью, чтосходно с именем апостола Варфоломея. Впро-чем, мать деда, моя прабабушка, Лидия Эду-ардовна, была чистой немкой, что отразилосьи на внешности, и на характере Павла Нико-лаевича. В юности он занимался балетом, всюжизнь посвятил изучению птиц и их повадок,а главное, имел несомненное поэтическое да-

139

Пращур рода –ДжейкобБарто с супругой

рование. Дедушка в молодыхгодах был очень хорош собой.Впоследствии он отличалсяизысканными манерами иосанистой представитель-ностью, которые произво-дили неотразимое впечатле-ние на прекрасную половинучеловечества.

Павел Николаевич Барторано женился. Его первой из-бранницей стала Агния Во-лова, которая уже никогда непожелала расстаться с роман-тической фамилией мужа. Ихбрак не был счастливым, вомногом из-за различия рели-гиозных убеждений. Един-ственный сын, красивыймальчик Эдгар, погиб во

время велосипедной прогулки, отпросившисьпокататься «на полчасика» перед обедом. Двад -цатилетнего юношу насмерть сбила машина...

До сих пор в архивах деда хранятся малень-кие книжечки тридцатых годов, написанныев соавторстве мужем и женой – Павлом и Аг-нией Барто. По ним учились читать в Совет-ском Союзе все дети: «Девочка чумазая», «Та-нечка, не плачь» и другие. Вскоре после развода

140


НиколайРичардович

Барто – отецПавла Барто

Павел Барто встретил мою бабушку Любовь ивенчался с ней.

Дед был убеждённым эстетом и более всегоценил в жизни красоту. Это особенно проявля-лось в бытовых мелочах, что для нас, внуков,служило, несомненно, положительным момен-том. До сих пор передо мной стоит лицо де-душки. Острый, как у птицы, нос с характернойнемецкой горбинкой; красиво обрамлённыйтонкими губами рот; выразитель-ные глаза с быстро меняющейсягаммой взоров, от добродушновесёлого до отчуждённо обидчи-вого. Дед был прекрасно физи-чески развит и следил всю жизньза своей фигурой. Одетый всегдас иголочки, в безукоризненно чи-стой одежде, он, пожалуй, с юно-сти мог быть назван джентльме-ном среди своих сверстников, атем более среди молодых мужчиндовоенной эпохи.

После войны союз с моей ба-бушкой, к сожалению, тоже рас-пался, но присутствие дедушкиПавла было всегда ощутимо внашей мальчишеской жизни.Помнится, как вместе с бабуш-кой мы, близнецы, посетили дом

141

П. Н. Барто

Павел Барто.Романтическиегоды

деда во Львове, где он жил со своей последнейженой Ренатой Николаевной Виллер вплотьдо их переезда в Москву. Мне, семилетнемуотроку, запомнился чудесный, утопающий взелени город Львов, с его парками и изящнымидомами западной архитектуры. В доме дедацарил конечно же идеальный порядок! Рената,немка по происхождению, до сих пор здрав-ствует и живёт в родной для себя Германии…

Вот дедушка садится завтракать (мы примо-стились по обе стороны от него, словно воробь-ишки близ вальяжного голубя). На столе – уди-вительные полупрозрачные чашечки и блюдцаиз тонкого немецкого фарфора, серебряные

чайные ложки с вензелями – остаткибылого дореволюционного велико-лепия… Дед картинно вкушает до-машний творог, политый смороди-новым вареньем, так называемым«витамином»… Нам страшно дажевздохнуть, не то что проглотитьизысканное яство…

Вот Павел Николаевич выводитменя в палисадник. Там, как не-мецкая армия на плацу, в геомет-рическом порядке высажены пет-рушка, укроп, редис, салат, вхудожественном обрамлении но-готков и фиалок. Поэт очень лю-

142


На северномфлоте.

ВеликаяОтечественная

война

бил цветы, без устали с ними во-зился и, казалось, знал наизустьвсе названия культурных садо-вых растений…

Мы идём по роскошному львов-скому парку… Дед буквальноприказал мне разделить с нимпрогулку. Проявив поначалустроптивость, при первом сопри-косновении с природой я былуже полностью ею поглощён. Дедзаставлял меня прислушиватьсяк щебету пичужек… и безоши-бочно определял голос мали-новки, пеночки-веснички, зяб-лика и прочих своих друзей. Ондействительно любил их. В егостихотворных сборниках перна-тые оживают и как будто начи-нают петь. Оформляли книги талантливые ху-дожники, такие же, как дед, патриоты леса иего обитателей.

Вы помните, друзья, что воздействие ПавлаБарто на женский пол было весьма велико.Особенно это проявлялось в отношении кас-сирш, билетёрш, смотрительниц музеев, кото-рые, увидев дедушку, цепенели и безмолвнопропускали его всегда и всюду. Однажды,встретившись с неожиданным сопротивле-

143

П. Н. Барто

ПавелНиколаевич –натуралист

нием, дед широко раскрыл глаза, с та-инственным видом извлёк из нагруд-ного кармана писательское удостове-рение и медленно, чётко произнёсфразу с интонацией риторическоговопроса: «А что если я детпис*?..».Оглушённая привратница самоустра-нилась – и вход оказался свободным,как и всегда. В этом отношении онумел проходить сквозь стены.

Может быть, его визит к декану фи-лологического факультета Москов-ского университета во многом поспо-собствовал тому, что я был определён

в студенты, хотя мне не хватало поло-вины балла для зачисления по результатамсданных экзаменов.

На меня дед возлагал особые надежды, видяво внуке продолжение своего литературногодара. Но Бог помог и мне послужить его бес-смертной душе. Дед не был церковным чело-веком, как и многие представители русскойинтеллигенции двадцатого века. Отказавшисьнекогда сотрудничать с «органами», он был

144


Поэт и писатель

*Сокращение в духе советского времени – детскийписатель.**Протоиерей Вячеслав Резников – клирик храма ПокроваПресвятой Богородицы в пос. Черкизово Пушкинскогорайона Московской области. Скончался в 2011 г.

предан литературному забвению как писатель,в отличие от своей многоуспешной первой су-пруги, ставшей детской поэтессой номер одинв советской стране.

Однако не сломленный испытаниями ПавелБарто придерживался высокого суждения освоём призвании. Иногда он говорил, что при-общается Божеству в самом процессе поэти-ческого творчества. Всю жизнь он вёл дневники,с немецкой пунктуальностью и кропотли-востью, оставив после себя целые че-моданы толстых тетрадей, испи-санных мелким почерком.

Не знаю, суждено ли было воз-вратиться служителю музы в лоноМатери Церкви, если бы не ис-пытание, ниспосланное свыше –онкологическое заболевание. Оноистощало силы деда Павла, кото-рый всегда отличался удивительнойвнешней динамикой и живостьюхарактера. Тяжело ему было ока-заться поверженным на одр бо-лезни. Мне, тогда студенту уни-верситета, удалось познакомитьдедушку с талантливым москов-ским проповедником, священни-ком Вячеславом Резниковым**. Ма-ститому художнику слова импо-

145

П. Н. Барто

ПавелНиколаевич с Шенси

нировало, что тот окончил в своё время лите-ратурный институт. Батюшка нашёл общийязык с поэтом-орнитологом, исповедовал егои приобщил (впервые, с детских лет) СвятыхХристовых Таин. Наконец-то дед ожил душойи воистину стал причастником Божества! Дореволюции его крестили в храме святых апо-столов Петра и Павла в Лефортове. Неподалёкуот родной церкви он и обрёл место своегоупокоения – на Введенском (Немецком) клад-бище, близ своих пращуров и сродников. Отмогилки всегда веет чистотой, опрятностью ипокоем… На этом же надгробье его вернаяспутница Рената, протестантка по крещению,уже приготовила табличку для себя, где вы-гравирован год её рождения, но отсутствуетдата кончины…

Теперь я понимаю, сколь многим обязансвоему дедушке Павлу и тому высокому образуджентльмена, которому он старался соответ-ствовать от юности до пожилых лет. И это не-смотря на то, что в наших жилах течёт кровьпоследнего шотландского флибустьера. Ко-нечно, если верить семейным преданиям «ста-рины глубокой»…

146


О

Н. Н. Бобринский

Обращаясь к далёкому детству, мы время отвремени вспоминаем тех людей, чьё присут-ствие в нашей жизни стало значимым, аслово – путеводной меткой, спасительнымпредостережением, мудрым наставлением.

В этой главе я расскажу о Николае Николае-виче Бобринском, потомственном русскомграфе, близком друге моей мамы. С семействомБобринских мы (Митя и Тёма) познакомилисьтогда, когда бабушка привела нас в гости к Ма-рии Алексеевне Бобринской, урождённой Че-лищевой, едва ли не последней фрейлине Им-ператрицы-Мученицы. Я помню эту красивую,спокойную пожилую даму (язык бы не повер-нулся назвать её старухой), с безупречной осан-кой и приветливым лицом. Она ютилась вместесо своим сыном Николаем в небольшой квар-

147

тирке*, которая, на самом деле, была ос-колком старого мира – подлинной и не-ведомой нам, детям, России. Пока ба-бушка чаёвничала с аристократическойподругой, нам предоставили возмож-ность рассматривать чудные иллюстра-ции из дореволюционных фолиантов.Насколько я помню, это были изобра-жения французских гобеленов с самымиразнообразными сюжетами: от охот-

ничьих сцен до дворцовых интерьеров.Внушительные размеры книги, которую мы

молча перелистывали, вызывали у нас, малы-шей, невольный трепет.

Позднее, в юношеские годы, я узнал, что Ма-рия Алексеевна, выселенная из своего дворца,никогда не злилась на советскую власть, неосуждала её, она просто… её не замечала. Подстать матери был и сын – Николай: огромногороста, с сократовским лбом, густыми усами идобрейшими глазами за стёклами очков. Он ещёшкольником имел смелость (в сталинские-тогоды!) называть себя монархистом и, казалось,был неспособен ни на какие сделки с совестью.Более тесно я стал общаться с ним в свои сту-

148

*Напротив их родового особняка по Трубниковскомупереулку.**О времена! О нравы! (Цицерон).


МарияАлексеевна

в юности

денческие годы, потому что Николай Николае-вич работал в книгохранилище университет-ской библиотеки на Моховой. О, как он встречалменя на месте своих учёных трудов! В неизмен-ном чёрном костюме, обыкновенно сдержан-ный и даже, на первый взгляд, немного суровый,граф едва лишь начинал разговор, весь расплы-вался в улыбке, так что черты его благородногорусского лица становились необыкновенно при-ятными. И особенно запомнились глаза – онисуживались и искрились светом дружелюбия,уважения и внимательности к собеседнику, чеммы, молодые люди 70-х годов, не были слишкомизбалованы.

Николай Николаевич много сил отдавал на-родившемуся Дворянскому собра-нию и тяжко вздыхал, видя мелко-травчатость современных емупотомков великих отцов. Ему при-ходилось до хрипоты отстаиватьпервый параграф устава Дворян-ского собрания – православное ис-поведание его членов! O tempora! Omores!**

Вспоминаю, как, прогуливаясьсо мной в направлении храма по2-му Обыденскому переулку, Ни-колай Николаевич говорил с при-сущей ему манерой вкладывать в


149

МарияАлексеевнаБобринская.Портретработы С. А. Тутунова

каждое слово всю сердечность его удивитель-ной души:

– Тёмочка, запомните: чуть только Вам станетплохо, нехорошо, гадко на душе, – тотчас бе-гите в храм, благодать Божия всё поправит иобразует. Уж пожалуйста, запомните мои слова.

Одно время у нас в доме собирался неболь-шой кружок ревнителей классических языков.Мы, под руководством «архивного юноши»(Михаила Селезнёва), делали первые шаги вчтении Евангелия на греческом языке. Являлсяна уроки и смиреннейший Николай Николае-вич, с книгой под мышкой. Я украдкой под-смотрел – это оказались записки Юлия Цезаря«О Галльской войне», в подлиннике (то есть налатыни). Когда наступал черёд Николая Ни-колаевича, он весь выпрямлялся от благогове-ния, и своим густым, низким голосом трубил(наподобие диаконского храмого чтения Свя-щенного Писания): «Мака-а-ри-и (бла-женны)…». Нам невольно передавалось его на-строение и нелицемерный пиетет к словуБожию.

Но особенно впечатляло меня его отношениеи обращение с супругой Верой. Уже немолодая,с болезненным цветом лица, немногословная,она любила приходить с мужем в храм ИлииОбыденного. Нужно было видеть, как НиколайНиколаевич бережно вёл свою вечную спутницу

150


под локоток, как нежно поддерживал на сту-пеньках церковного крыльца! Стоя рядом с нейна службе, он воистину походил на Ангела-Хра-нителя. Николай Николаевич старался пред-угадать малейшие желания супруги. Чтобылучше расслышать её, трогательно склонял своюглаву, приближая ухо к устам жены. При этомон широко раскрывал глаза, смотря куда-товперёд, и в такт её словам каждый раз кивал, взнак согласия и готовности тотчас исполнитьпоручение.

Обращался Николай Николаевич к своейблаговерной по-старинному – «душенька». Вэтом слове – всё его сердце: любящее, забот-ливое, деликатное, осторожное, сверхпреду-предительное…

Он не выносил советскую власть и презиралвсё, что с нею связано. Брезгливо морщился,

151


НиколайНиколаевичБобринский

когда приходилось обсуждать так называемую«современную действительность». Словом «га-дость» он называл (по-детски) то, что было не-приятно и неприемлемо для его аристократи-ческого вкуса и незамутнённого чувстваправды: от пошлых уличных словес, соответ-ствующих им реклам, до политических реве-рансов и недомолвок, именуемых ныне «толе-рантностью». Он жил благородно и, как жил,так и отошёл ко Господу своему – с верой инадеждой на воскресение мёртвых.

Мог ли я, будучи отроком, думать, что мне,уже как священнику, придётся участвовать вего отпевании в любимом нами обоими Иль-инском храме, что в Обыденском переулке?!Он покоился в гробу строгий и торжествен-ный, истинный верноподданный царя земногои Царя Небесного, уйдя с упованием в мириной и оставшись неосквернённым этим ми-ром, который лежит во зле*... Почему-то яубеждён, что таких людей уже не встретишьна русской земле, хотя верю, народится ещёнемало хороших и верных сынов Отечества.Ценно то, что Николай Николаевич вместе сРодиной испил горькую чашу страданий, ноони отозвались в его благородном и смиренномсердце небесной сладостью спасения…

152


*1 Ин. 5, 19.

В

Ю. А. Пестель

В отроческие годы у меня был удивительныйстарший друг, как говорили, отдалённый по-томок декабриста – Юрий Анатольевич Пе-стель. Казалось бы, что могло связывать стольразновозрастных и непохожих друг на другалюдей, старика и отрока? Ответ, наверное,вас удивит. Английский язык. Дело в том, чтолет с двенадцати мною завладело желаниевыучить английский язык так, чтобы он до-ставлял мне удовольствие. Несмотря на обу -чение в двух специализированных английскихшколах, ничего, кроме жалких, адаптирован-ных (для советских школьников) книжек, ячитать не мог. Желание – великая вещь! Не-даром в детстве нас учили: «Если чего-нибудьочень сильно захочешь, обязательно этого до-стигнешь». Мне было тогда невдомёк, почемуже это так. Ныне я хорошо знаю слова цер-

153

ковного песнопения: «Вся бо твориши, Христе,токмо еже хотети…». То есть: Господи, Ты всёисполняешь, лишь бы мы действительно же-лали этого. И трудились над осуществлениемзадуманного, добавят читатели.

Так что же? Каждый воскресный день (в цер-ковь нас никто тогда не водил) я обкладывалсяанглийскими словарями и, раскрыв не что-ни-будь, а «Записки Пиквикского клуба» ЧарльзаДиккенса, принимался за чтение, с обязатель-ным выписыванием незнакомых слов. Почему-то они все оказывались незнакомыми… Неве-роятно, но пыл мой не охладевал, и я завёлособые толстые тетради по 40 копеек, куда вы-писывал все неизвестные мне слова, дополняяих производными, равно и фразеологическимиоборотами, почерпнутыми из вокабуляров* .Свои тетради я регулярно просматривал откорки до корки, и это не вызывало у меня ниутомления, ни раздражения на английскийязык. Можете догадаться, что через год-два яуже свободно говорил, изъяснялся и переводил,в меру, сообразную с моим юным возрастом…А причём здесь Ю. А. Пестель? Он, прекрасновладея английским, имел немало друзей за гра-ницей, которые присылали ему художествен-ную литературу с Запада. До этих-то современ-

154


*Словарей (англ.).

ных романов и я был весьма охоч,что способствовало нашей стольинтересной для меня дружбе. По-читатель западных писателей, Пе-стель охотно делился со мной чутьли не каждой новой книгой, а мыпотом вместе обсуждали её вовремя наших коротких встреч где-нибудь у родственников.

Это был воистину «английскийджентльмен». Всегда подчёркнутоаккуратный, в накрахмаленнойбелой рубашке, в строгом ко-стюме, он жил убеждённым хо-лостяком в какой-то московскойкаморке. С европейским породи-стым профилем, интеллигент до мозга костей,Юрий Анатольевич мог быть кем-то названнеудачником. Вопрос лишь в том, в чём пола-гать успех?

Расскажу вам вкратце его печальную исто-рию. Блестящий молодой человек красивой на-ружности, он, должно быть, заметно выделялсяв 30-х годах XX века на фоне обычных совет-ских людей, желавших походить друг на друга!В собственный день рождения Юрий Анатоль-евич вошёл как-то в свой департамент и, с улыб-кой посмотрев на сослуживцев, задорно спро-сил: «А где же «поток приветствий?». В этот же

155


ЮрийАнатольевичПестель.Портретработы С. А. Тутунова

вечер он был арестован, и чёрный «воронок»навсегда разлучил его со своей семьёй. Ему дали10 лет лагерей строгого режима на лесоповале,где безвинный страдалец потерял кисть правойруки, раздробленной стволом дерева, и потомувпоследствии всегда ходил в чёрной перчатке.Мы, дети, со страхом посматривали на неё, ведьрука была неживая (а что такое протез, мы ещёне знали). Читатель недоуменно спросит: за чтоже столь суровое наказание? Дело в том, что всоветских газетах в день рождения ИосифаСталина печатали телеграммы со всех концовстраны, направленные «великому вождю».Обыкновенно их помещали под общим заго-ловком «Поток приветствий»… Да, воистину,слово – не воробей… – по мудрой русской по-словице.

После лагерей и нескольких лет поселенияличная жизнь Юрия Анатольевича не сложи-лась, в Москве его приютила одна сердобольнаядуша, комнату которой он и унаследовал. Япомню его уже пожилым человеком, с не-изменной галантной улыбкой на лице. Он все-гда сохранял достоинство и вызывал к себе не-вольное уважение. Пестель дружил с моейбабушкой, изредка бывал у нас в московскойквартире, но чаще мы встречались с ним летом

156


*Большое село близ г. Ступино.

На склоне лет

на даче, в Соколовой Пустыни*, на реке Оке.Помню единственный случай, когда мы, «Ми-тенька и Тёмочка», сумели вывести из себядаже хладнокровного и невозмутимого Пе-стеля (его почему-то все привыкли звать не поимени-отчеству, а по благородной фамилии).

В саду, за столиком, сидели взрослые. Бабушкаугощала своих друзей чаем с малиновым ва-реньем. Шёл неспешный, непонятный детямразговор, к которому мы даже не прислушива-лись. Среди гостей – Юрий Анатольевич Пе-стель и Игорь Константинович Станиславский(с ним читатели встретятся в следующей главе).Мы с братцем развеселились не на шутку, раз-задоренные стрекозами и шмелями, которые,не соблюдая никаких правил приличия, леталинад кустами цветущего рядом шиповника. На-рушив мирное течение интеллектуальной бе-седы почтенных стариков, мы принялись го-няться друг за другом, бегая вокруг стола сгромкими восклицаниями, рискуя смести на-земь чашки с горячим чаем. С явным неудо-вольствием наблюдая за сорванцами в трусиках,Пестель внезапно приподнялся и раздражённовоскликнул: «Прекратите мельтешить пуп-ками!». Мы тотчас осеклись и, виновато озира-ясь на указующий перст Були, поплелись в дом,где минуты через две… продолжили свою ре-бячью игру.

157


В последующие годы грозное замечаниеЮрия Анатольевича воспоминалось нами какприговор детскому неразумию и невоспитан-ности. Мог ли Пестель знать и гадать, что черезсорок лет после его «пророчества» уже не ма-лыши-голыши, а наши милые соотечествен-ницы станут почём зря «мельтешить» в обще-стве «пупками», забыв и честь, и самое понятиео женской стати и достоинстве?

Описанный мной эпизод относится к на-шему раннему детству. Содружество с аристо-кратом Пестелем, скреплённое пристрастиемк английскому языку, состоялось много позже.К сожалению, мой покровитель в изучениииностранной литературы не имел религиознойверы. Наши пути впоследствии разошлись. Свеликим огорчением я узнал, что, заболев не-излечимой болезнью и не желая никого собойобременять, Юрий Анатольевич наложил насебя руки. На его похоронах присутствовалолишь несколько человек…

Как знать, если бы советская безбожная си-стема не обошлась с ним столь жестоко в темрачные 30-е годы, растоптав всё: молодость,родственные узы, репутацию, карьеру, здо-ровье, – может быть, его кончина была быиной?..

158


С

И. К.Станиславский

С этим интересным человеком у меня пре-имущественно связаны воспоминания овесьма смешных эпизодах, однако не лишён-ных назидания. Старик двухметрового роста,бледная копия* своего знаменитого отца,Игорь Константинович Станиславский (Алек-сеев)** имел троих внуков, с которыми мы не-мало времени проводили на даче в СоколовойПустыни. Наша бабушка дружила с дедушкойнепоседливых, как бы мы сегодня сказали, «ги-перактивных» внуков – старшего Михаила и

159

* В прямом смысле слова: Игорь Константиновичотличался известной флегматичностью.**Станиславский – творческий псевдоним знаменитогорусского режиссера Константина Алексеева.

младших – Кирилла и Мак-сима. Несмотря на аристо-кратичность рода (по мате-ринской линии восходящегок графу Л. Н. Толстому), маль-чишки были неистощимы впроказах. Теперь я догады-ваюсь, что они много превос-ходили нас в энергии благо-даря горячей южной крови,доставшейся им от брака ихматери с азербайджанцем.

Редкий день проходил безэксцессов, то есть без драк ислёз. Вот типичный случай:день клонится к закату, мы –старший брат Андрей и близ-нецы Митя и Тёма – прово-

жаем домой русско-азербайджанскую«троицу». Уже во дворе дачи внезапно вспыхи-вает конфликт между старшими – Андреем иМишей. Раздаются крики, поднимается пыль,постепенно оседающая на землю. Что же мывидим? Андрей, наш старший брат, восседаетна поверженном потомке Станиславского идержит руки на его горле. Раздаётся истошныйкрик, обращённый к Игорю Константиновичу,только-только появившемуся в дверях: «Де-дуфка, дедуфка, а что это Андрей мне на тду-

160


Игорь Констан -

тинович Стани -

славский с Любовью

ВасильевнойСевей

и её дочерьюАнной

ПавловнойБарто

бочку* нажал?». Посрамлённый победитель тот-час ретируется, а его жертва встаёт и с бодрым,даже гордым видом поруганной справедливо-сти, отряхивается от пыли и уходит в дом, непопрощавшись с обидчиком. Впрочем, все этипотасовки не теряли своего безобидного ре-бячьего характера и не мешали обеим сторонамна следующий день, поутру, встречаться зака-дычными друзьями, которые и не помнили другза другом ничего нехорошего…

Вспоминается, как высокий, словно каланча,Игорь Константинович, в своих парусиновыхбелых брюках, некогда чаёвничал у моей ба-бушки. Только присев на складной деревянныйстул, он сделал неловкое движение – и стул вне-запно сложился пополам! Долговязый Стани-славский вписался в сложенный стул, руки иноги его взметнулись вверх, а бёдра ушли вниз…Так и остался в моей детской памяти совер-шенно необычный портрет пожилого человека,беспомощно взирающего из этого капкана, счетырьмя конечностями, вздёрнутыми к небу!Нужно сказать, что он никогда не выходил изсебя и во всех подобных трагикомичных ситуа-циях внушал лишь сострадание кротостьюсвоей благовоспитанной души, неспособной нина грубость, ни на выражение недовольства. Его

161

И. К. Станиславский

*«Тдубочкой» – трубочкой – Миша называл гортань.

фигура с постоянно склонённой набок головойвызывала у ближних улыбку. За глаза знакомыезвали Игоря Константиновича «ландыш».

Однажды мы нагрянули на его дачу, предва-рительно наевшись неспелых, зелёных слив.Брата Андрея посетило определённое недомо-гание, и он, бедный, метался в поисках бумаги,прежде чем удалиться в уборную, находив-шуюся, по сельскому обычаю, в самом далёкомуголке дачного участка. Необходимо сказать,что сын великого режиссёра имел особое при-страстие… к разгадыванию кроссвордов. В тече-ние целого года он вырезал из различных жур-налов эти кроссворды и, отказывая себе всиюминутном удовольствии, складывал их встопку, с тем чтобы в летнее время предатьсяувлекательному занятию – заполнению пустыхклеточек соответствующими по смыслу сло-вами. Нужно же было незадачливому охотникуза сливами схватить в доме первую попав-шуюся под руку стопку бумаг и спешно уда-литься в деревенский туалет! Долго не выходилоттуда старший брат, добросовестно расходуяодин за другим накопленные почтенным пен-сионером за целый год кроссворды. Не стануописывать, сколь велико было огорчение доб-рейшего старика, обнаружившего пропажу идознавшего, на какое дело ушли все его интел-лектуальные головоломки!

162


Эти милые деревенские драмы, сме-няя одна другую, уходили в Лету; детиросли, но искреннее дружество междуними, равно и их пожилыми род-ственниками, не пресекалось никогда.

В заключение воспомяну ещё один,наиболее назидательный эпизод, не-смотря на всю его неординарность. ВМоскве мы время от времени встреча-лись у наших родственников – пря-мых потомков замечательного рус-ского художника Валентина Серова.Дело в том, что моя родная тётушкаСусанна была замужем за внукомпортретиста. В их огромной квартире(вы уже о ней слышали) на Большой Молча-новке, близ Нового Арбата, всё было необычно.Умолчу сейчас о подлинных акварелях и живо-писных картинах русского гения. Творческаяатмосфера проявлялась и в определённой экс-центрике, например, в сломанном, дырявомписсуаре, прикреплённом к стене туалетнойкомнаты, в стиле поп-арт. Однажды, когда мно-гочисленные гости ожидали приглашения в обе-денную залу и дружно беседовали на кухне, тудавошёл Игорь Константинович и обратился кхозяйке: «Простите, пожалуйста, я… ошибся;не могли бы Вы мне дать тряпку, чтобы я могубрать всё в туалетной комнате?». Возникло ми-

163

И. К. Станиславский

Игорь Константино-вич на природе

нутное замешательство… Взяв тряпку, ИгорьКонстантинович удалился, чтобы ликвидироватьпоследствия своей невольной ошибки… Теперь,сорок лет спустя, я понимаю, друзья, что естьистинная благовоспитанность и аристократизм!Кто из нас смог бы поступить так, как он, че-ловек преклонных лет и непорочной репута-ции?! Разве не шмыгнул бы я, как мышь, удравс места преступления, и не оставил бы всё, «какбыло», руководствуясь банальной ложноймыслью: «не пойман – не вор»? Истинная ин-теллигентность и порядочность не боятся по-срамления потому, что при отсутствии злогоумысла (не совместимого с представлениями очести) вовсе и не стыдно бывает признать своюошибку перед людьми. Кажется, после этогослучая смущённые хозяева освободили туалетот испорченной и ненужной вещи.

Иным, может быть, мои рассказы об ИгореКонстантиновиче Алексееве-Станиславскомпокажутся пустячными или незаслуживаю-щими внимания… Что же, каждый вправе вы-нести о них своё суждение. Но я до сих порпомню этого старика, с высоким челом и от-менной дикцией, и удивляюсь, почему даже до-пущенные им оплошности наводили нас, ма-леньких и глупых, на серьёзные размышления?..

164


Б

Г. К. Круг

Больше всего времени летом мы с Митейпроводили на даче у Германа Карловича Кругас его многочисленным семейством. Насколькоя знаю, патриарх рода – Карл Круг – был ос-нователем Московского энергетического ин-ститута, за что Иосиф Сталин пожаловал емузаросшие соснами несколько гектаров землина обрывистом, холмистом берегу реки Оки.Там вскоре появился купленный где-то в де-ревне просторный сруб. Участок и в самомделе был огромный, так что прогулка по немудля нас, близнецов, представлялась чем-товроде кругосветного путешествия. Двоюроднаясестра моей мамы Ольга вышла замуж за двух-метрового Германа Карловича, который со-стоял «ординарным профессором» отцовскогоинститута вместе со своими высокорослыми

165

строгими пожилыми сёстрами, Татой и Лялей.Маленькие Круги, дети Германа, представля-лись нам, малышам-близнецам, исполинами,которые, однако, всегда радушно принималинас и охотно приобщали к своим забавам.

Мы жили на противоположном краю Соко-ловой Пустыни, огромного села, на изряднойчасти которого стояли дома дачников. Осо-бенно мне врезался в память Ольгин день, ко-гда в усадьбе Кругов праздновались имениныхозяйки. Там собиралась вся родня. В нашемдоме по обычаю пекли к этому дню пирог изсладкого песочного теста со свежими виш-нями, присыпанными сахарной пудрой. Несли

166


СупругиГерман

и Ольга Круг с МаринойПавловной

Барто

его к Кругам совершенно особым образом. Насс Митенькой обязательно во что-то наряжали.Братцу везло больше, чем мне: он очень впи-сывался в образ русоголового Ивана-Царевича.А вот мне, субтильному, доставалась роль се-стрицы Алёнушки… Помню, с каким ужасомя всё-таки давал закрепить на себе кокошник,а запястья обмотать яркими зелёными лен-тами, в качестве украшения. Разумеется, по-добные номера проходили лишь благодаря на-шему дошкольному возрасту. Однакоотступать было некуда – именно нам поручалинести этот знаменитый и удивительно аромат-ный пирог, вкус которого до сих пор у меняна устах. Вспоминаю, каким сильным смуще-нием отозвалась в моей душе нечаяннаявстреча с похоронной процессией, шествовав-шей в сопровождении небольшого духовогооркестра. Мы были ещё слишком далеки отосмысления человеческой кончины, а смерть,если и врывалась в наш детский мир, то пред-ставлялась грозным и страшным в его обре-чённости явлением… Впрочем, подобные «эк-зекуции» с переодеванием в девочку былилишь одной минорной нотой в мажорном по-токе жизни. Она в поместье Кругов всегда билаключом. Хозяин, типичный обрусевший немец,не слишком ласковый, но гостеприимный иулыбчивый, постоянно что-то изобретал, что

167

Г. К. Круг

приковывало к его загадочной высоченной фи-гуре наше детское внимание.

Вот мы переплываем Оку (казавшуюся тогдаогромной) на хорошо просмолённой деревян-ной двухвёсельной лодке, собственности Кругов.Сам Герман стоит на носу в тёмных плавках и,приставив ко лбу правую ладонь козырьком,по-капитански всматривается в противополож-ный берег. В лодке – явный перегруз: пять-шесть детей малого и среднего возраста в за-ботливых объятиях женщин, не считая двухрослых юношей на вёслах. Ока – река весьмабыстрая и коварная, по причине большого ко-личества отмелей. Герман Карлович, любившийбыть в центре событий, внезапно и громко (какбудто из рупора) возглашает:

– Внимание, внимание! Невиданный на-учный эксперимент! Головокружительныйпрыжок в воду с носа корабля!

Ольга, его супруга, зычно молит:– Герман, я тебя прошу, не делай этого! Гер-

ман, прекрати сейчас же! У нас же в лодкедети!

Но профессор, очевидно, уставший от всегдадремлющих студенческих аудиторий (и ещёболее – от бесконечного чтения собственныхлекций), приходит в большее возбуждение.Глаза его горят озорным блеском. Он вытяги-вает вверх руки и… победоносно улыбаясь, си-

168


гает рыбкой вниз! Нужно жебыло ему выбрать такое местов середине течения реки, гдеглубина – всего лишь двавершка с половиной! Несчаст-ный гигант врезается головойи плечами в песок, к вящемуужасу сидящих в лодке, кото-рая едва не опрокидывается отсильного толчка. Удивитель-ное – рядом: если память мнене изменяет, ныряльщик, во-преки очевидности, отделалсялишь лёгким испугом, не сло-мав ни шеи, ни позвоночника,и с бравым видом через каких-то полчаса уже бегал на про-тивоположном песчаном отло-гом берегу реки, гоняя с детьми футбольныймяч и делая огромные прыжки по 2-3 метрадлиной…

А вот Герман Карлович возглавляет коллек-тивный поход за грибами. Шагая быстро и раз-машисто, наподобие Петра Великого, он да-леко опережает всех нас и скрывается средизелёной мягкой хвои недавно посаженных мо-лодых лиственниц. Оттуда, из среды деревьев,доносится до нас его волевой, громоподобныйпризыв:

169

Г. К. Круг

ГерманКарлович Кругс супругойОльгой наприроде

– Скорее, скорее сюда! Все собираем най-денные мною грибы, ещё неизвестные науке!

Добравшись до лужайки, посреди которойстоял наш добродушный гигант, мы увиделимножество грибов, весьма напоминавших мас-лята, но только огненно-красного цвета. Усту-пая справедливому подозрению, Ольга вопро-шает своего «повелителя»:

– Герман, ты можешь сказать, что это загрибы, каково их название?

– «Встретимся в больнице», – совершенноневозмутимо, с научным бесстрастием отве-чает хозяин*...

Было бы несправедливо умолчать и о ближай-шем соседе Кругов, который являл им полнуюпротивоположность и по образу жизни, и породу занятий, однако полностью завораживалнаше внимание в редкие минуты посещенияего дачи-поместья. Это знаменитый скульптор-анималист Дмитрий Владимирович Горлов.Если у Кругов на даче было мало порядка, жилиони широко, шумно и несколько небрежно, тоу Дмитрия Владимировича господствовали ти-шина, творческий покой и ослепительная чи-стота. Вокруг добротного двухэтажного дома врусском стиле всегда благоухали прекрасно ухо-

170

*Это были «лиственничные маслята», грибы вполнесъедобные.


женные клумбы цветов, сме-няя одна другую в течениетрёх летних месяцев. Цве-точным орнаментом былирасписаны хозяином дажевнешние стены дома. Ноглавное сокровище скульп-тора – это его знаменитаямастерская. В совершенствезная свой предмет, он с не-передаваемым искусствомваял, лепил, рисовал зверейи птиц, от малых форм до ве-ликих: волков, лосей и мед-ведей, изображённых в на-туральную величину. Можнобыло бы часами созерцатьэто царство русской фауны,если бы взрослые не давалинам, детям, знак, что необходимо соблюдатьприличия – и, следовательно, ретироваться. Не-сколько раз мне посчастливилось ребёнком слу-шать в уютной гостиной Дмитрия Владимиро-вича вдохновенную поэтическую декламациюмоей тётушки Сусанны Павловны Серовой;хотя по малолетству, не умея ещё отдаватьдолжное творческой работе мысли, я большевнимания уделял вкусному, пахучему травя-ному чаю и сладостям.

171

Г. К. Круг

Художник-анималистДмитрийВладимировичГорлов

Если бы меня сегодняспросили, что мне осо-бенно запомнилось вличности Дмитрия Вла-димировича Горлова, ябы ответил: глаза. Живыеи одухотворённые глазаребёнка. По ним можнобыло сказать, как глу-боко чувствовал и на-пряжённо жил этот уди-вительный, непохожийна других человек вскромном пиджачке инеизменной беретке на

голове. Сейчас, мне ка-жется, я начинаю понимать причину этогожизнерадостного взгляда. Человеку дано радо-ваться благим делам рук своих, рук, способныхк творчеству, воспроизведению красоты Божь-его мира. Этой радостью поделился со своимразумным созданием Сам Творец...

172


На даче. На переднем

плане Ольга Хортик

и ДмитрийВладимирович

Горлов

Я

Серовы

Я уже не раз упоминал, друзья, о старинной,полной тайн и загадок квартире непревзой-дённого мастера русского портрета, ВалентинаСерова, потомки которого жили на БольшойМолчановке, в Москве. Общение с ними былодля нас всегда праздником. Может быть, ещёи потому, что мои родители – «физики», пред-ставители строгой научной мысли, а Серовы –типичные «лирики»: музыканты, скульпторы,литераторы. Их всегда окружала особая твор-ческая атмосфера, много отличавшаяся от на-шего дома, более спокойного и строгого.

Заводилой был сам внук художника, ДмитрийМихайлович Серов, профессор московской, авпоследствии и петрозаводской консерваторийпо классу рояля. Сколько себя помню, он, кра-сивый мужчина, с внешностью американского

173

артиста (орлиным носом, обаятельной улыбкой),принимал у себя дома многочисленных аспи-рантов; в гостиной зале постоянно звучала клас-сическая музыка, раздавался громкий смех ишутки… Успев побывать и потрудиться в Китае,дядя (напоминаю, моя тётка Сусанна вышлаза него замуж) был заядлым путешественником,непоседой и балагуром, что, наверное, не так

уж легко давалось его домочадцам.В моей памяти осталась удиви-тельная поездка с дядей в Крым,в Судак, когда я первый раз в жиз-ни увидел море. Выж женныекрымские горы, прикрытые по-логом синего неба, сползающиепо склонам виноградники с зеле-неющими там и сям незрелымигроздьями и, конечно, море – не-уёмное, то ласковое, то грозное,предмет вожделения и детей, ивзрослых.

Двенадцатилетним отрокоммне довелось ночевать в доме-музее Максимилиана Волошина,с творчеством которого я позна-комился лишь много лет спустя.Положив меня на какой-то топ-чан, смотритель дома довери-тельно шепнул мне, что на нём

174


ДмитрийСеров наприроде

спал сам Осип Мандельштам, начто я с благодарностью улыб-нулся, хотя ещё не знал тогдаэтого имени.

Помню наше авантюрное пу-тешествие в Новый Свет, до-браться до бухты которого не-возможно, кроме как по страшноопасной тропинке вдоль отвес-ных скал. Кое-где нужно былопрыгать, созерцая под собой безд-ну и грозно шумевшую у при-брежных скал морскую стихию.С ужасом и внутренним него-дованием я следовал за бесстраш-ным потомком художника, ловкопрыгавшим по этой гиблой троп-ке, представляя себе, что бы ска-зала моя мама, узнай она, в какие приключениявтянул меня обожаемый дядюшка. Слава Богу,всё обошлось благополучно, но с тех пор я невыношу высоты, руководствуясь мудрымизречением Псалтири: Небо небесе Господеви,землю же дад сыновом человеческим*. Ка-жется, что эта затейливая тропка над про-пастью весьма точно изображала стиль жизниДмитрия Михайловича, подвижного, неуто-

175

Серовы

АртистическаямолодостьДмитрияСерова

*Пс. 113, 24.

мимого шутника и рискача, авместе с тем реликтового пред-ставителя русской культуры веё осколках и остатках.

Не обойду молчанием его двою-родную сестру Ольгу Алексан-дровну Хортик, которую за малыйрост и удивительно покладистыйхарактер все, даже дети, звалиОлечка. Создавалось впечатление,что серьёзного и полнозвучногоимени Ольга для неё просто несуществовало. Прекрасный зна-ток французского языка, она,вкупе с Дмитрием Михайлови-чем, много переводила из литера-турного наследия французскихкомпозиторов, что окружало её

образ особым ореолом.А теперь напишу кое-что весьма позорное о

себе самом. Олечка вместе с Катей, дочкойДмитрия Михайловича, нередко бывали в Па-риже, откуда привозили всякие изящные и ди-ковинные вещи. Сами понимаете, какими гла-зами мы, желторотые близнецы, смотрели тогдана французские шоколадки, жевательную ре-зинку и прочую ерунду. Как-то раз добрые род-ственники выполнили наше горячее желание ипривезли нам… джинсы. Голубые, из грубой ма-

176


Дмитрий и Сусанна

Серовы

терии, прошитые толстыми нитками, – самыенастоящие джинсы! Заполучив штаны, я но-сился с ними, как с писаной торбой. И пом-нится, перед сном даже поцеловал их и нежнопогладил, словно боясь, что к утру они улетятобратно в Париж или растворятся в воздухе! Досих пор мне стыдно за это ребячье идолопо-клонство, в котором, кстати, я позже сердечнопокаялся на своей первой исповеди! Какиетолько глупые пристрастия ни завладевают бес-смертной человеческой душой, лишённой Бо-жественного света веры и разума, молитвы илюбви ко Христу!

В завершение расскажу о знаменитой кар-тине художника «Похищение Европы», кото-

177

Серовы

В домеСеровых.Праздничноезастолье

рая (как знают читатели) висела у Серовых вгостиной зале. Помню, мальчиком я всматри-вался в это бездонное полотно и с тревогойследил глазами за античным Зевсом, в образемогучего быка, который похищает прекраснуюЕвропу, смуглую волоокую девицу, опустившуюколена на холку животного и держащуюся ру-кой за его изогнутый рог. Вал за валом нака-тывают волны на отважных путешественни-ков; морская пучина грозится поглотить ихобоих, но бык, уверено рассекая воду своеймощной грудью, твёрдо держит курс в не-известном мне направлении. «Куда, куда тыудалилась?» – теперь вопросил бы я заворо-жённую античным кумиром Европу… «Что


178

ВалентинАлександрович

Серов.«Похищение

Европы». 1910 год

ищешь ты в стране далёкой, что кинула в краюродном?» Тогда, будучи отроком и сочувствуяпрелестной Европе, я, безусловно, не мог по-нять и осмыслить её трагического отступленияот исконной христианской веры во тьму язы-ческих представлений и заблуждений…

А всё же многому, многому может научитьнас, русских, некогда просвещённая Европа. Иуважению к закону, и трепетному отношениюк культуре, умению бережно сохранять исто-рические памятники, и благородной сдержан-ности, такту в человеческих отношениях.Боюсь, однако, что главное (уже не юная, аодряхлевшая в своём земном странствовании)Европа потеряла – живую и зрячую веру вПобедителя смерти Христа и любовь к Его пре-красной Невесте – Матери нашей Церкви.Утеряв главное, сумеет ли гордая Европа со-хранить второстепенное, то, что было пе-речислено мною выше? Я не пророк, но опа-саюсь, что с живой водой подлинногохристианства она, бедная, готова выплеснутьи своего ребёнка – силу законной правды и«любовь к отеческим гробам», красоту внеш-них форм и культуру человеческого общения.

Надвинувшийся на нас XXI век, с его пресло-вутой «эрой водолея» и постмодернизмом какстилем жизни, вполне доказывают это…

179

Серовы

X

Неверие

XX век берёг наше детство, но и настойчивоотстранял нас от света Христова. Все мы былив этом отношении детьми «пионерского под-земелья». Родные боялись говорить нам о вере,а чужие не боялись растлевать детские душиневерием. Бедные школьники! Как легко вы ипоныне улавливаетесь всякого рода прельще-ниями и обманами, особенно если они «спус-каются сверху», то есть санкционированы «вы-шестоящими инстанциями»!..

Помнится, в классе седьмом нам объявили,что в школу грядёт некто по фамилии… Черт-ков. Он приобрёл известность ещё в 60-е годы,когда, будучи студентом Московской духовнойакадемии, с шумом отрёкся от веры. Не будуперечислять имена знаменитых «отступни-ков», по комсомольской путёвке засланных в

180

учебные заведения Патриархии, и конечно жес провокационными целями. Об этом мы,школьники, разумеется, ничего тогда не знали.Нашему классу было поручено приготовитьзал для почётного гостя. Привыкши всё делатьстарательно, я, несчастный, с усердием тащили заботливо устанавливал кресло, послужив-шее седалищем для лектора, охотника за дет-скими душами.

Человек средне-пожилого возраста началсвою лекцию с перечисления диковинных дис-циплин (от гомилетики до герменевтики), скоторыми он познакомился на академическойскамье. Благоговейное отношение к гостю воз-растало по мере оглашения им невероятногоколичества богословских предметов, изучен-ных в духовном заведении. А затем он стал ис-поведоваться в собственном безбожии и несо-вместимости веры в Бога с «реальной» жизнью.Не могу сказать, чтобы мне запомнились егодоводы, но сердце внимало изощрённым речамс полным доверием и воодушевлением. Впе-чатлённый необычной встречей, я прибежализ школы домой (она находилась неподалёку)*

и застал одну лишь бабушку. Буля лежала на

181

*С четвёртого класса я учился в 29-й спецшколе наКропоткинской улице (Пречистенке), а родительскийдом находился на улице Остоженка, в центре Москвы.

кровати в своей комнате в синей шерстянойкофте и читала любимого ею Диккенса, сдви-нув к кончику носа очки в толстой оправе.

– Буля, Буля, ты знаешь, какой интересныйдяденька к нам в школу приходил сегодня! –залился я соловьём. – Он столько всего знает,учился в Духовной академии, говорит по-гре-чески, по-латыни! А потом он отрёкся от Бога,когда к нему пришло прозрение… Представ-ляешь себе?!

Бабушка взглянула на меня с печалью и тихосказала:

– Тёма, я думаю, что он не может быть хо-рошим человеком...

Её ответ меня буквально взбесил. К сожале-нию, я не помню произнесённых мною тирад,видимо, это было что-то кощунственное, дерз-кое и обидное для бабушки. В ответ она непроронила ни слова. В раздражении я выбежализ комнаты…

Через некоторое время Буля решила завестименя в церковь (храм во имя пророка ИлииОбыденного), именем которой назван наш пе-реулок. Воспроизвожу словом случившеесямного лет тому назад…

Бабушка поднимается по ступенькам храмо-вого крыльца, держа меня за руку. Мы ещё невошли в притвор, но я уже разглядел мерцав-шие в полусумраке лампады и почувствовал

182


совершенно мне незнакомый запах ладана. Ичто же? Меня охватил непонятный страх! Недавая себе отчёта, я отчаянно завертелся, вы-рвался из Булиных объятий… и бросился прочь,как будто меня преследовали злейшие враги.Кровь стучала в висках, сердце колотилось в

183

Неверие

Буля за чтением

груди; думаю, более всего я походил тогда надикого волчонка, который ощеривает пасть ипытается укусить руку того, кто протягиваетему пищу. Бабушка растерянно стояла на кры-лечке храма и молча смотрела мне вослед.Время ещё не пришло…

Гораздо позже, уже учась в университете, яуслышал о впечатлившем меня в школьныегоды Черткове следующее. Окончив после «от-речения» Институт марксизма-ленинизма, он,уполномоченный обществом «Знание», сталразъезжать по всей стране со своей дежурнойлекцией. Для него специально собирали школь-ные и студенческие аудитории. Дело было по-ставлено на широкий поток. Однажды наш ге-рой выступал в Московском политехническоминституте. В зале присутствовали студенты мно-гих факультетов и безропотно внимали совет-скому «витии», говорившему как по-писан-ному. Тема была всё та же: «прозрение» иотречение от веры с последующей переориен-тацией на проповедь «научного атеизма». В за-вершение лекции слушателям было предло-жено задать вопросы. Из середины залаподнялась одна рука, тотчас замеченная това-рищем Чертковым. Какая-то девушка подня-лась с места и очень громко, предельно отчёт-ливо задала свой вопрос, который прозвенел ввоздухе, как стрела, выпущенная из тугого лука:

184


«Скажите, пожалуйста, Вы от Христа отрек-лись, как Пётр или как Иуда?» Говорят, лектор,застыв на месте, так и не нашёлся что ответитьна это удивительное вопрошение…

Неверие, или безотчётное противление ис-тине, врачует Сам Господь. Я говорю сейчас нео циничном и продажном безбожии чертко-вых, а о греховном неведении простецов, на-сильственно отчуждённых от Бога через по-мрачение и растление их умов. Жизнь, безсомнения, хороший учитель. Время лечит те-лесные раны и врачует язвы души. Время про-светляет ум, если только человек внимателенк путям своим и умеет размышлять о своихошибках. С возрастом приходит мудрость, амрак лжи рассеивается и обращается в небы-тие. Но, думаю, целительное воздействие вре-мени объясняется более глубокой причиной.Эта причина – молитва. Незримая, неведомаяникому из нас молитва, теплящаяся в сердеч-ной глубине того, кто любит нас и терпеливождёт... Ждёт часа нашего подлинного прозре-ния и прилежно об этом молится. Это про-зрение, наконец, наступает, увы, весьма частопосле кончины молившегося за нас с любовьючеловека…

185

Неверие

Е

Раскаяние

Есть люди, которые считают себя всегда пра-выми. По большей части, они редко умеют бла-годарить или сохранять чувство благодарности,признательности. Это большое несчастье. Та-кая душа напоминает собой дерево, постра-давшее от лесного пожара. Величественныйобугленный ствол, мощные ветви, тянущиесякверху, но – ни листочка, ни цветов, ни пло-дов… А иные люди, напротив, настолько срод-нились с ощущением вины, что, согрешая са-моедством, лишают самих себя способностирадоваться милости Божией, безмерной и бес-конечной. Крайности всегда нехороши.

Так называемый переходный возраст знаменитсвоим гонором, ложным чувством самодоста-точности, не нуждающейся в чьих-либо советах,а тем паче – в предостережениях. С братом

186

Митей мы счастливо избежали многих эксцессовюности, благодаря правильному отношению кнам родителей. Не мне вам рассказывать, дорогиечитатели, насколько опасен для подрастающегопоколения нездоровый интерес к горячительнымнапиткам. В нынешнее время он приобрёл раз-мах всенародного бедствия. Но и тридцать пять-сорок лет тому назад школьники не были из-бавлены от подобных искушений. Милый отчим,которого мы называли «дядя Лёня», как-то не-взначай обронил в отношении спиртных на-питков совсем короткую фразу. Она оказаласьочень существенной для нас по своим добрымпоследствиям: «Не нравится – не пейте». Руко-водствуясь вкусовым, гастрономическим кри-терием, я, по существу, вина и в рот не бралвплоть до окончания университета, вовсе не бу-дучи при этом убеждённым «трезвенником».Конечно, без искушений дело не обошлось.

Помнится, в десятом классе после урока физ-культуры быстро повзрослевшие однокаш-ники, хитро подмигивая друг другу, предло-жили и мне зайти с ними в туалет (очевидно,самое «подходящее» место), обещая нечто, до-стойное внимания. Один из них раскрыл по-лупустой портфель, где вместо учебников спря-талась солидного размера бутыль с крепкимнапитком янтарного цвета.

– Ну как? Поучаствуешь?

187

Не успел я сформироватьсвоё отношение к делу, какпреступный сосуд (пили пря-мо из горлышка) был переданмне в руки. О губительнаясила людского сообщества!Как властно ты воздейству-ешь на человека и его нрав!Я едва сделал малый глоток,а бутылку уже изъяли измоих рук, ибо охотниковоставалось ещё два или три…Внезапно все вздрогнули. Вдверном проёме показаласьфигура пожилой директрисы,Инны Александровны, личноко мне всегда относившейсяочень хорошо и даже дове-рительно. Уперев руки в боки,

наподобие фрекен Бок, главаобразовательного учреждения с возмущениемуставилась на юных собутыльников, испепеляяих взором разгневанной Фемиды*.

– Та-ак, мои милые! Что это вы здесь де-лаете?! – воскликнула она с интонацией нестолько недоумённого вопроса, сколько обли-чения и приговора.

188


На порогеюности

*Античное божество правосудия.

Отмечу, что чрезвычайно ловкий зачинщик«пьяной» смуты мгновенно спрятал улику впортфель и со взором невинного тушканчикауже подобострастно взирал на директора.

– Ма-арш на урок – уже три минуты, каккончилась перемена!

Мои более опытные собратья, опустив носы,словно мышки-норушки, нырнули под рукуИнны Александровны, и только я обратил кней лицо, как это делают «зайчики», и виноватоулыбнулся.

– А ну-ка, ну-ка, стойте, дорогие, идите-кавсе ко мне. – С исследовательским возбужде-нием в голосе директриса стала хватать зашкирку моих товарищей. Запах! Он, коснув-шись её ноздрей, выдал с потрохами всю нашугреховную затею.

Невольным информантом стал я, ещё ничегоне знавший об устойчивых ароматах креплё-ных напитков. Не буду утомлять вас, друзья,подробностями «судебного процесса». Скажутолько, что нас по отдельности вызывали в ка-бинет директора и предоставляли возмож-ность молвить слово, а наши любимые учителяобращались к «преступникам» с дружными исправедливыми увещеваниями.

Сейчас я хочу сказать о другом. Моя душадействительно получила тогда психологиче-скую травму, своего рода потрясение. Дирек-

189

Раскаяние

торские речи о подорванном доверии, о пре-дательстве по отношению к школе и её честизадели меня за живое. В пятнадцатилетнем воз-расте чаще случается иное – ответная ирония,легкомысленное и дерзкое отрицание всякойвины: мол, что здесь такого? Тем паче что мыхорошо знали слабые стороны иных наших пе-дагогов.

Хорошо помню, как, оказавшись за преде-лами школы, я спустился в метро и, прижав-шись носом к тёмному стеклу вагона, тихонькопроглатывал слёзы, чтобы никто из пассажировне заметил моего душевного волнения. Осмыс-ляя свой незавидный поступок, я впервые тогдапочувствовал, насколько испорчена вся моядуша, как много во мне лукавства и непоря-дочности. Совесть болела именно от сознанияобщей моей греховности, хотя тогда я ещё незнал этого слова и потому не обращался к Спа-сителю, Которого не ведал.

Оборачиваясь назад, я сознаю теперь, что Че-ловеколюбец Христос, Небесный Сеятель, опу-стил в тот день Свой заступ на иссохшуюземлю самолюбивого мальчишеского сердца.Этот первый удар потряс всё моё существо,душа уже была готова раскрыть свои грехов-ные недра, но время для благодатного сеянияслова Божия ещё не наступило…

190


Г

Завещание

Говорят, что последняя воля умирающего свя-щенна. Значит, и слова, сошедшие с уст того,кто готовится к исходу из временной жизни,обладают вещей силой. Конечно, не всякиеслова, но произнесённые с особой значимостью,с сознанием их важности для ближних, остаю-щихся жить. Впрочем, есть и главное условиенепреложности такого предсмертного наказа –жертвенная любовь. Если любовь, бессмертнаяпо своей природе, одушевляет завещателя и егонаследников, если духовное родство сплачиваетих в единую семью и Сам Бог невидимо им со-присутствует, – вот тогда последнее слово уми-рающего становится движущим импульсом вжизни преемников.

Наша бабушка серьёзно заболела ко времениокончания нами, близнецами, средней школы.

191

Насколько мне помнится,она курила всегда, и толькосмертельная болезнь (рак лёг-ких) избавила её от этой при-вычки. Ещё в отроческие годыя пытался из чувства протестапрятать от Були любимые еёпапиросы («Казбек»), но моидетские усилия вмешаться вситуацию не принесли тогдауспеха. Редко-редко кто излюдей, нами чтимых и люби-мых, не обнаруживает в годыземного странствования тойили иной греховной не-мощи – как будто в подтвер-ждение старого как мир ан-тичного изречения: Еrrare

humanum est*.Необходимо сказать, что бабушка вернулась

к благодатной жизни Церкви незадолго досвоей кончины. Никогда не порывая с верой,она в молодости отошла от храма и его таинств,как и большинство современников в ту страш-ную эпоху, насквозь пронизанную духом без-божия. Нет, нет, от Христа она не отрекаласьникогда! Но нас, внуков, почти не пыталась при-

192


20-е годы ХХ века

*Человеку свойственно ошибаться (лат.).

общить к вере, за исключением кратких хож-дений к Пасхальной заутрене. Впрочем, одинраз Буля решилась-таки пойти со мною в храм…Что из этого вышло, вы, читатели, уже знаетеиз предшествующих глав.

Сейчас мне вспоминается, как бабушка в по-следние годы своей жизни делилась с домаш-ними впечатлениями от воскресной Божествен-ной литургии. «Я была сегодня в храме ипричастилась! Как же хорошо и радостно насердце!» – смущённо улыбаясь, говаривала она,как бы желая поделиться с нами той сокровен-ной радостью, которой окрылялась на склонелет её душа. Никто из нас,троих внуков, не считалнужным ни понять, нипринять эти слова Були-ного признания. Мы ихпросто не слышали, тоесть они не вмещались внаши сердца, как будто на-глухо законопаченные и за-крытые на засовы от бла-годатного свидетельстваверы. Не без раздраженияя исподлобья смотрел тогдана бабушку, глаза которойсветились изнутри неведо-мым для нас счастьем.

193

Завещание

Буля в молодости

194


Но вот пришёл Богом определённый час… Взрослые всячески оберегали нас, подростков,

от трагических известий. Мы только знали, чтобабушку поместили в больницу. Неделю спустянам сообщили, что Буля желает нас видеть.Помню, что все трое хранили молчание до техпор, пока не вошли в палату, где лежала ба-бушка. Она, как всегда, встретила нас улыбкой,расцветшей при виде внуков на похудевшем,исстрадавшемся лице… О эта дивная улыбка!Она мгновенно сняла с мальчиковых душ ко-росту себялюбия и равнодушия, растопиласердца до самой их запредельной глубины, за-ставила нас почувствовать себя детьми, люби-мыми и любящими! Медсестра, как я узналвпоследствии, признавалась моей маме, что онаникогда не видела подобной больной. Бабушкани за что не хотела утруждать персонал своимипросьбами и всякий раз так благодарила сестёрза малейшую услугу, что тем становилось не-удобно, ведь они механически выполняли своюрутинную работу.

От бабушки остались одни глаза. Но какоеобилие жизни изливалось чрез них! Это былине глаза угасающей пожилой женщины, ноочи, очи небожителя, не подвластного уже нистраху, ни смерти. Свет, исходивший из них,лился потоком в наши испуганные юные душии, казалось, озарял покуда ещё не найденную

195

Завещание

дорогу земного бытия. Бабушка, устремив нанас любящий взор, внятно сказала: «Дети мои,я хочу, чтобы вы выросли хорошимилюдьми…». Мы заплакали, как и сейчас яплачу, запечатлевая на бумаге эти простые, свя-тые слова…

Буля поцеловала нас, мы вышли из больнич-ной палаты. Это было ровно тридцать три годатому назад*. Бабушкино завещание, уместив-шееся в одно предложение, и поныне связуетменя с нею золотой, нерасторжимой нитьюлюбви. Дай Бог, чтобы она не оборвалась ни-когда. Верю: никакие силы не смогут рассечь,низложить то, что сказано, воззвано к бытиюБожественной любовью…

196


*К моменту написания этой главы.

В

Кончина

Весть о кончине бабушки застала нас, внуков,сидящими… перед телевизором. Чемпионатмира по футболу совершенно захватил меня вплен, и страшное известие о смерти родногочеловека не оторвало школьника от футболь-ных страстей.

Отчего так? От душевной неразвитости, эгоизма,сосредоточенности лишь на себе и своих пере-живаниях? Несомненно. А может быть, я ещёне был готов осмыслить происшедшее и остатьсяодин на один с зияющей пустотой потери. Оче-видно, и лукавый не дремал, делая всё, чтобы за-порошить сознание суетой. Не дать уму опу-ститься глубже, в сердце, которое ВсемилостивыйГосподь уже вызволял из-под гнёта неверия.

Как часто лишь тяжёлые удары молота понаковальне способны произвести желаемые

197

изменения в затвердевшем ма-териале! Поистине, Бог в тяже-стех Его знаем есть…* Помню,что матч закончился, потух экрантелевизора, вместе с эмоциямипобедивших и проигравших, адействительность, жизнь, откры-вавшая нам, внукам, таинствен-ную дверь в вечность, осталась.Не осталась, а вступила в своиправа, охватила нас со всех сторон,поставив перед собственной со-вестью и разверзшимся небом,которое дотоле представлялосьглухой, непроницаемой стеной.Я поспешно удалился в свою ком-

нату и бросился ничком на кровать,может быть, инстинктивно пытаясь «забытьсяи заснуть».

Ни сна, ни отдыха не было. Кровь стучала ввисках, сердце билось, как после долгой бы-строй ходьбы, лихорадочно работала мысль.Что это? Что произошло? Неужели всё свер-шилось на самом деле, может быть, про-изошла ошибка, имела место выдумка? Нодуша чувствовала таинство смерти и отме-тала подобные предположения. Никогда до-

198


* Пс. 47, 4.

толе мы, мальчишки, не сталкивались с под-линными скорбями, а тем паче с трагедиями.Жизнь ласкала нас, как мягкие, тёплые волныприбоя, которые тихо накатываются на поло-гий берег, нежно касаясь человеческих ступней.Да, случались беды и неприятности, была фи-зическая боль, но взрослые, всегда окружавшиенас заботой и любовью, умели снимать напря-жение своим мудрым словом и успокаиваю-щей улыбкой.

Это была первая ночь в жизни, которую я провёлбез сна. Безусловно, невоз-можно воспроизвести набумаге всё, что теснилосьв сердце и восходило тогдана ум пятнадцатилетнемумальчишке. Под утро, взи-рая на занимавшийся рас-свет и выплакивая остаткидушевной чёрствости поотношению к такой род-ной и такой близкой по еёкончине Буле, я изумилсямысли, которая вдругпронзила моё сознание:«Не верю, что её нет! Моёсердце только-только вполной мере осознало, на-

Кончина

199

сколько я её люблю! Эта любовь греет и уми-ряет мою кровоточащую скорбью душу! Лю-бовь не может быть направлена в никуда! Ячувствую любовь Були ко мне! Любовь со-единяет наши сердца и живит их! Значит, ба-бушка не умерла, но ушла! Она сейчас где-то, но уже не здесь…».

Эта ночь, проведённая не в молитвах, а в сле-зах и беспорядочных судорогах мысли, сталадля меня судьбоносной. Не путём логическихумозаключений, а устремлением сердца к род-ному и бесконечно дорогому человеку, ушед-шему в мир иной, я прозрел духовно. Мысль,словно цыплёнок, находившийся дотоле вскорлупе чувственного восприятия видимогомира, – проклюнулась, пробилась сквозь егооковы и тенеты. Она выпорхнула на совер-шенно незнакомые просторы мира невиди-мого, духовного! Бабушка, некогда не сумев-шая удержать мою руку на порогеприходского храма, в эту ночь ввела меня в не-рукотворный храм веры, едва лишь сама вошласвоей душою в вечность!

Сейчас я бы назвал всё происшедшее сомною родами, с тем только отличием, что ут-робный младенец не сознаёт ничего из про-исходящего. До сих пор я храню воспоминаниео тёмной туче – скорби, сдавившей сознаниежелезным обручем! Это были «родовые

200


схватки», при которых душа вздымалась иопускалась в желании найти выход из мрачнойтемницы неверия. Собственно, невериемотравлен был ум, а сердце… сердце жаждаловеры в победоносную силу Христовой любви,которая некогда разорила и отверзла настежьврата смерти! Сейчас я понимаю, что разбилэти замки и отодвинул заржавевший засов состворок сердечной клети Сам Спаситель, при-косновением Своей нетленной десницы про-светивший мою душу благодатью! Новорож-дённый младенец сначала плачет, едва лишь смучительными трудами выйдет из материн-ской утробы, а затем начинает дышать ровнееи мало-помалу совершенно успокаивается,прильнув к родительской груди. Таков был и яв ту тёмную ночь, которая, наконец, уступиламесто забрезжившему на горизонте рассвету.

Душа возродилась! Пройдя сквозь Сциллу иХарибду неверия и самолюбия, сквозь «огоньи воду» скорбей и слёз, моя бессмертная душаувидела, как над ней таинственной Рукой былотдёрнут полог зримого мира, и она вошла –всем своим существом – в мир невидимый.Это было обретением сначала собственногосердца, а потом и рассудка, сдавшегося под на-пором любви, которая не требует никакихиных доказательств, кроме самой себя. В тоутро на меня снизошла благодать, и невозмож-

201

Кончина

ное сделалось возможным. В по-исках восстановления общения с ба-

бушкой, я обрёл Бога, Которого ещёне знал и не называл по имени, но Он

уже простёр мне Свои милостивые объятья,исхитив из непроницаемого мрака – неверияи отчаяния – в Свой чудный БожественныйСвет… Наступило время дальнейших поисков.Они уже были озарены живительной надеж-дой на встречу…

202


Ч

Поиск

Что имеем, не храним, потерявши – плачем.Кто из нас собственным опытом не дознавалсправедливость слов этой русской пословицы?Великое, воистину, видится на расстоянии…Кончина бабушки, без остатка посвятившейнам свою жизнь, произвела переворот в душахтроих внуков. Её уход стал импульсом, движу-щей силой духовного поиска, который повлёкза собой пересмотр всей жизни, с целью найтиеё сокровенный смысл.

Так бывает и в природе. Вот закованная в зим-них льдах река… Берега сокрыты под пеленойснега, склоняются к застывшему руслу деревья,словно укутанные в мягкие песцовые шубы.Солнце полагает свои отсветы на уходящеевдаль белёсое ложе реки, которое являет глазуизумительное многообразие цветовых оттен-

203

ков – от нежно- и снежно-голубого до матово-розового и золотого. Тишина! Покой! «Речкадвижется и не движется», спрятанная под тол-стым ледовым панцирем. Неслышными сто-пами приближается «чаровница-весна», каж-дому дню прибавляя от своих щедрот света итепла. Проседает снег, становится виден лёд, поместам темнеющий от воды, которая подтачи-вает изнутри свой прозрачный каземат. И, на-конец, наступает половодье… Оно выдаёт себяоглушительным треском льдин, наползающиходна на другую, крошащихся и раскалываю-щихся на ходу. Всё приходит в движение… Ве-личественная и страшная картина!

Так и душа человеческая, до поры до временинаходившаяся в непробуждённом состоянии,позабывшая о своём происхождении и пред-назначении, вдруг приходит в себя. Открываясвои заспанные вежды, она озирается окрести, не находя точки опоры, интуитивно устрем-ляется к Богу, источнику своего бытия. Что быни явилось причиной пробуждения, ни послу-жило началом поиска, без тайного воздействияБожественной благодати это было бы невоз-можно…

Уверовав в связующую нас с Булей златуюнить любви, я попытался воскресить в памятиеё живой образ, воссоздать неповторимыечерты её лица и заглянуть в наполненные

204


мыслью глаза. В тайне от домаш-них, я достал большую деревян-ную шкатулку, где хранилисьнаши семейные фотографии, ипристально вглядывался в них,как будто надеясь уловить, пой-мать на себе кроткий и любя-щий взор ненаглядной бабушки.

Вот тогда-то мне стало ясно,как эгоистично мы, дети, отно-сились к ней! Принимая с охотойзнаки внимания и заботы о са-мих себе, вовсе не интересова-лись её внутренним миром, несчитая для себя необходимымпослужить бабушке хотя бы вчём-то малом. А сколько вольныхи невольных обид мы нанеслией всегдашними капризами, не-послушанием, нечестностью и междоусобнойборьбой! Буля, Булечка! Как мягко и милостивноты наказывала нас, не поминая зла, всякий раздоверяясь искренним обещаниям об исправ-лении. На фоне нашего потребительского от-ношения и мелочного себялюбия сколь вели-кодушной, благородной и жертвенной былатвоя любовь к нам!..

Припоминаю, что в поисках общения с усоп-шей душой, желая вновь «связать оборванную

205

Поиск

Дума

нить», я написал несколькопервых в своей жизни сти-хотворений, продиктован-ных единственно любовьюк бабушке. Будучи уже сту-дентом-филологом, я хотелвоплотить в жизнь вычитан-ную мной у Вячеслава Ива-нова мысль о теургическом*

назначении искусства, пове-рив в его преображающеевоздействие на мир. Как быто ни было, но слово «Бог»я впервые начал писать в не-уклюжих, но совершенноискренних поэтических по-пытках прикоснуться к по-тусторонним «звёздныммирам» посредством слова.

Ни одно из этих стихотворе-ний не сохранилось, но в моей памяти живётдуховное возбуждение, их породившее…

Именно тогда я нашёл в шкатулке из красногодерева, куда не смел заглядывать при жизниБули, старинное Евангелие с пожелтевшимиот времени страницами. Оно принадлежаломоей прабабушке, Александре Михайловне

206


АлександраМихайловнаГлебова. У рояля

*Теургия – мистическое преображение мира.

Глебовой, крестнице Петра Аркадьевича Сто-лыпина. Открытием и откровением для менястали два простых оловянных крестика на си-ней и розовой ленточках – непреложный знакнашего с братцем крещения в трёхлетнемвозрасте в подмосковном храме. Там же мноюбыли обретены две прядочкирусых волос, состриженныерукой священника и забот-ливо сохранённые бабуш-кой. От них веяло аромат-ным, тонким запахом про-шлого. Локоны напоминалио невинности и чистоте дет-ских душ, ставших сосудамиХристовой благодати! Глав-ной святыней ларца был об-раз Спасителя, держащегов руках Чашу и Хлеб. Хри-стос на Тайной Вечери, уста-навливает Своей драгоцен-ной Кровью Новый Завет сгрешным родом человече-ским! Господний лик, мяг-кий и светлый, взирал наменя с кротким величиемтак, как может смотреть вглаза Своим созданиям толь-ко Бог…

207

Поиск

В Первуюмировую войну

208


АлександраМихайловна

Севей с дочерьми –

Любовью,Марианной

и Елизаветой

Сейчас этот образ на-ходится в алтаре храмаВсех Святых, что в Крас-ном Селе, и всякий разя оглядываюсь на него,когда приступаю, «сострахом и трепетом», кпрестолу, приобщаясьпо-священнически Свя-тых ЖивотворящихХристовых Таин.

Был там, на дне шка-тулки, и портрет самой прабабушки Алек-сандры Михайловны.Высокая, худая, в длин-ном платье, она взираетна вас со своего фото-графического изобра-жения как живая…

С исхудавшего от жиз-ненных испытаний лицабезотрывно на менясмотрят её глаза – огром-ные, глубокие, вещие… Что в них? И радость орождении трёх дочерей, одна из которых –моя бабушка Любовь; и скорбь о преждевре-менной кончине от скоротечной болезни самоймладшей из них – Марианны. Уход дочери об-

209

АлександраМихайловна назакате жизни

Поиск

ратил Александру Михайловнук живой вере, сделавшейся длянеё светом и опорой всей жизни.Читаю в очах прабабушки и тра-гическую повесть разорения рус-ской земли, подвергшейся по-рабощению куда более страш-ному, чем иго татарское, поль-ское, французское, германское –все вместе взятые. Вижу в её гла-зах, как в зеркале, и голодныевоенные годы, когда, обнимаясвоими хрупкими руками трёхдочерей и трёх внучек, Алексан-дра Михайловна скрепляла ма-ленький женский союз беспри-

мерным мужеством, молитвой иласковой строгостью – идеальной

методой воспитания… В её взоре угадывается икрепкая, как смерть, любовь к венчанномумужу, офицеру царского флота, ушедшему вреволюцию. Выброшенный ею на обочину жиз-ни, раздавленный морально и физически, онбыл поставлен на ноги своей Богом данной су-пругой, сумевшей простить мужу всё и довестиего до «порога», возродив в нём веру и надеждуна безграничную милость Божию к кающимсягрешникам. Никогда не видя своей праба-бушки, я совершенно убеждён в её незримом

210


Молодость

211

Поиск

ВасилийНиколаевичСевей. Перваямировая война

руководстве моей жизнью… Она, АлександраМихайловна Севей, урождённая Глебова, под-линно «звезда заветная» нашего рода…

212


«У порога...»Работа внучки

(МариныПавловны

Барто)

Н

Чаша

Нет, мне не дано было так просто обрестиискомое. Я не смог восстановить нить общенияс почившей бабушкой ни через прикосновениек семейным реликвиям, ни через созерцаниееё портретов, ни через стихотворное обраще-ние к той, которая напитала любовью душисвоих внуков, ничего не требуя взамен. Моёсердце искало, вопрошало, но не находило от-вета ни в чём земном, даже в поэтическомтворчестве. А ответ был (я это чувствовалвсеми фибрами пробуждённой души). Оста-валось только ждать…

Однажды, уже студентом первого курса фи-лологического факультета Московского универ-ситета, выйдя из дома, я почему-то развернулсяв противоположную по отношению к метросторону и направился к церкви святого пророка

213

Божия Илии, что в Обыденском переулке. Вме-сто лекции по истории КПСС я вошёл через тесамые двери храма, куда меня пыталась ввестиБуля много лет тому назад. Примечательно, чтокаждое воскресение, год за годом, мы слышалильющийся в окна призывный звон церковныхколоколов и… не внимали ему. Закрыты былине уши, но сердца…

Кончина бабушки стала для меня откровениемиз иного мира. Дотоле слепое и глухое сердцетеперь кровоточило слезами и жаждой обрете-

214


Храм Илии пророка в Обыденском

переулке. 60-е годы

ХХ столетия

ния… Чего? Того, что моглозаполнить его без остатка,одухотворить и водворитьв нём небесный покой. То-гда я, наверное, не был быспособен облечь свои мыслив слово, но душа ощущаласебя птенцом, у которогоза спиной раскрылиськрылья. Я походил на не-уклюжую пичугу, котораяещё никогда не покидалагнезда, но уже чувствовалав себе эту неведомую способность к полётуи жаждала его…

А что же дальше? Я вошёл будним утром вхрам Божий. На службе присутствовало не-сколько молящихся, пожилой батюшка* кого-то исповедовал в уголке. Не зная и не понимая вслужбе ровным счётом ничего, я обратил вни-мание на трёх благообразных старушек, которые,стоя на клиросе, тихими, мелодичными голосамипели Евангельские блаженства: «…Блажени крот-ции, яко тии наследят землю… Блажени мило-стивии, яко тии помиловани будут. Блажени чи-стии сердцем, яко тии Бога узрят...»**.

215

Чаша

ПротоиерейАлександрЕгоров

*Протоиерей Александр Егоров (скончался в 2000 г.).**См.: Мф. 5, 3-12.

Вот оно то, чего я искал! Яснопропеваемые певчими слова до-стигли моего слуха, ума, сердца…Я остановился как вкопанный исам превратился в слух. Так си-рота, десятилетиями не знавшийсвоего отца, издали завидев роди-мое лицо, бежит к нему и с дове-рием бросается в родительскиеобъятия, мгновенно обретая в нихмир, счастье и блаженство…

Моя душа встрепенулась – ивзлетела в горние обители, испол-

нившись невидимого внешнемуоку Божественного света. Я забыл весь окру-жающий меня мир. Взор уже не искал ничеговокруг: ни священника, ни людей, ни икон.Мне не нужно было следить за службой и что-то пытаться в ней понять. Я, признаюсь, и неслышал тогда пения и возгласов. Душа вни-мала… внимала внутренним слухом томуцарству покоя, любви и правды, которое вне-запно водворилось в сердце…

Подобным образом хорошо отдохнувшееполе, освободившись по весне от зимних оков,раскрывает свои гряды навстречу ласковым лу-чам солнца и… покоится, каждым, самомалей-шим катышком земли ликуя о своём раздольев преддверии первых всходов.

216


Сколько прошло времени, не знаю. Моя душапришла в себя, когда увидела священника с Ча-шей в руках, произносящего нечто по-цер-ковно-славянски. Не слушая его, я почему-тосказал сам себе, точнее услышал в глубинесердца: «Это тебе, это твоё…». Что было в Чаше,для чего её вынесли, я, конечно, не ведал. Нодуша неодолимо влекла меня к серебряномусосуду, как будто в нём был сокрыт источникжизни, то, без чего отныне я не смогу жить…Увидев, как другие сложили руки на грудикрест-накрест, я сделал то же самое и медленноприблизился к священнику. Тот, подняв на менявзор, спросил: «Миленький, а ты исповедо-вался?». О это чудное, «умилительное» слово!Благодарю Господа, что Он тогда вложил его вуста опытного пастыря, знатока душ человече-ских! Это слово было так созвучно светлому чув-ству, которое поселилось у меня на сердце вовремя безмолвного предстояния алтарю.

– Нет, – ответил я, – а что это такое?– Останься после службы, я тебя поиспо-

ведую…Отойдя от Чаши непричащённый, я вдруг за-

плакал, да так сильно, что слёзы хлынули у меняиз глаз. Поспешно выбежав из храма, без вся-кой обиды на священника, я побрёл в универ-ситет, размазывая по щекам всё прибывающуюсолёную влагу. Что было в этих слезах, друзья

217

Чаша

мои? Не то ли, что чувствует младенец, когдаего отторгают от тёплой и щедрой материн-ской груди?.. Таким и чувствовал я себя тогда –совершенным младенцем, обретшим отчийдом, но не удостоившимся родительского хлеба.От текущих слёз мне становилось всё легче илегче, как будто что-то тяжёлое, мутное, годамикопившееся в душе, выходило вон.

Успокоившись и совладав с собой, я вошёл вметро. Земная жизнь с её суетой вновь всту-пала в свои права. Но на сердце было удиви-тельно свободно и тепло, словно некий огонёкгрел его изнутри. Непередаваемое чувство но-визны и отрады….

Не так уж наивен семнадцатилетний сту-дент-филолог, чтобы не понимать значенияслова «исповедь»… Раскрыть свою совесть свя-щеннику, признаться в том, что, подобно за-нозам, уязвляло душу с детских лет, я, видимо,был пока не готов. Вот почему на следующийдень в храм я не пришёл. Для нового шага коХристу потребовался ещё месяц-другой. Ноблагодать Господня уже таинственно веяла вмоей душе и призывала её к покаянию…

218


Г

Исповедь

Главные события жизни… Как правило, опре-деляющими вехами судьбы мы почитаем из-менения внешнего порядка и потому хорошоих помним. Переезд в иной город, страну; об-ретение трудового поприща, женитьба, рож-дение ребёнка… Никакой ошибки в этом нет,ибо всё видимое связано с невидимым, вре-менное – с вечным, телесное – с духовным.

Сейчас, с высоты птичьего полёта осмат-ривая прожитые годы, я останавливаюсь наодном, совсем не примечательном событии, вкотором, однако, склонен видеть точку от-счёта и одновременно точку опоры всегосвоего бытия. Как вы помните, получив при-глашение к исповеди от пожилого приход-

219

ского батюшки, я не тотчас ему последовал.Мысль моя, однако, всё время вращалась во-круг этого предмета. В душе свершалась не-зримая работа, может быть, и не совсеммною тогда осознаваемая. Как часто Созда-тель, Своим недрёманным оком бдящий наднами, со свойственной Ему премудростьюустраивает и помогает осуществить то, чтонам одним было бы совершенно не под силу…

Помнится, я заказал себе гору книг по фило-логии в университетской библиотеке на Мо-ховой, славящейся своими Императорскимифондами. Устроившись за широким деревян-ным столом под уютной лампой и пригото-вившись к скрупулёзному изучению лингви-стических текстов, я вдруг обратил вниманиена лежащую поодаль, невесть откуда взявшуюсяброшюру со странным названием «Загробныемытарства блаженной Феодоры». Раскрыв еёи небрежно перелистав несколько страниц, явдруг понял, что речь идёт о человеческихгрехах и посмертном воздаянии за них на не-лицеприятном Божием Суде. Через полчаса,отложив в сторону учёные фолианты, я ужеконспектировал содержимое брошюры, с рас-красневшимися от волнения щеками! Всё, тамнаписанное, относилось непосредственно комне! Только звонок, предупреждавший обокончании работы библиотеки, отвлёк меня

220


от тщательного выписыва-ния грехов, изложенных всоответствии с главнымистрастями и порочныминавыками. Мне казалось,что свод университетскогокнигохранилища раскрыл-ся, и сам Ангел-Хранительвнимал тогда потугам юно-ши-христианина подгото-виться к первой в его жиз-ни исповеди.

Как нелегко на следую-щее утро было идти в ужехорошо знакомый храм! Вмоей душе звучал никомунеслышный диалог, и ябыл его невольным свиде-телем!

– Куда ты идёшь, Артемий? Подумай, кактебя там встретят, что скажут, едва ты начнёшьпризнаваться в столь страшных грехах?

– Нет, иди и не сомневайся, – возражалдругой, добрый голос, – ты не первый и не по-следний, кому приходится каяться, начиная ссамого детства, и называть вещи своими име-нами.

– Ну, хорошо, – противоречил лукавый. –Давай отложим всё это до лучших времён.

221

Исповедь

222


Приделсвятых

СимеонаБогоприимца

и Анныпророчицы

Сколько времени жил без исповеди – и вдругс места в карьер…

– Или сейчас, или никогда! Промедлениесмерти подобно. Помни, Артемий, повиннуюголову меч не сечёт.

В таком борении, если не сказать мучении, явошёл в храм и подошёл к укромному местечкув правом приделе*, которое мне запомнилось спервого моего посещения. В этот раз уже другойбатюшка (отец Пётр**, как оказалось впослед-ствии) кого-то исповедовал, стоя на солее***,рядом с окном. Ещё два человека терпеливоожидали своего череда внизу, близ иконы Бого-матери с Младенцем. Пристроившись к этимприхожанам, я продолжал терзаться душой ибороться с желанием спастись бегством от пред-стоящей исповеди, которую (о парадокс!) жаждалвсей душой и всем сердцем. Протекшие минутыпоказались мне вечностью. Наконец, батюшка,внимательно посмотрев на меня из-под очковв толстой роговой оправе, сделал знак поднятьсяна солею. Удивительное дело! Едва лишь я сталрядом с ним, вперив взор в крест и Евангелие,лежащие на аналое****, разноголосица, доведшая

223

Исповедь

*Придел святых Симеона Богоприимца и Анны пророчицы.**Протоиерей Пётр Дьяченко (скончался в 1991 г.).***Солея – возвышенная часть пола перед иконостасом.****Аналой – высокая подставка с покатым верхом, на которую кладутся богослужебные книги и иконы.

меня почти до изнеможения,тотчас смолкла. Так корабль-парусник при полном штилеуныло стоит с обмякшимипарусами, покуда не налетит,к радости моряков, вечернийбриз. Картина тотчас меняет-ся, в парусах уже полощетсяжизнь, кораблик, словно жи-вое существо, вздрагивает исходит с места… Именно этоттёплый ветерок за спиной яощутил, едва лишь поднялсяна ступеньку солеи.

– Как тебя зовут? Артё-мушка? Ну, не стесняйся, го-вори всё, что лежит на душе…

Сейчас я сознаю, на-сколько важно первое словосвященника, обращённое к

новичку или просто к случай-ному человеку, робко переступившему порогхрама! Ласковое слово живит, вдохновляет,побуждая раскрыться без боязни… ну а стро-гое, тем паче чёрствое, иногда имеет своимпоследствием «сорокалетнее странствование»человеческой души в безводном и безжизнен-ном пространстве мира сего. Она, испуганная,навсегда может остаться вдали от святого

224


У окна.Место

свершенияисповеди

храма – оазиса, с его неоскудно изливающи-мися ключами, источниками воды живой…

От поощрительного взора и слова батюшкиу меня появилось желание без утайки, начи-стоту выговорить, вывалить всё, что только нигорело, ни клокотало тогда в моей памяти ад-ским огнём. Батюшка терпеливо внимал, слу-шал, покачивал головой и сокрушённоповторял: «Бог да простит тебя, чадо…». Нако-нец, опустошив закрома совести, я взглянулжалким взором на священника, который былдля меня истинным судией и вершителеммоей бедной судьбы…

– Всё? – спросил он.– Всё! – ответствовал я.– Теперь я прочитаю над тобой разреши-

тельную молитву. Непроизвольно опустившись на колени, я по-

чувствовал, как он возложил парчовую епит-рахиль* на мою голову и, крепко-крепко сжавеё в отеческих руках, громко, на весь храм,прочитал молитву: «Господь и Бог наш ИисусХристос да простит тебе, чадо Артемий, всетвои грехи, вольные и невольные, словом, де-лом, помышлением соделанные, и я, недостой-

225

Исповедь

*Епитрахиль – элемент священнического облачения в видедлинной ленты с отверстием для головы. Епитрахильзнаменует собой благодать Спасителя и одновременноспасённую овцу на плечах доброго Пастыря Христа.

ный протоиерей Пётр, прощаю и разрешаютебя от всех твоих грехов, во имя Отца и Сынаи Святаго Духа. Аминь».

Друзья! И поныне я затрудняюсь передать,что произошло со мной, внутри меня приэтих тайносовершительных словах! Я почув-ствовал, что стал лёгким, как пёрышко, совер-шенно невесомым! Не только душа моя окры-лилась, но все составы и сочленения, мышцыи кости, казалось, очистились и пели бесслов-ную песнь хвалы и благодарения СпасителюБогу. Поцеловав крест и Евангелие, я принялот батюшки благословение и ступил вниз,освободив место для следующего исповед-ника. Вновь, как и в первый раз, от избытканахлынувших чувств я вышел поскорее накрыльцо храма, на свежий воздух… Времябыло весеннее!

Господи! Какой чудный, незабываемо яркиймир открылся моему взору! Всё было новым,нетленным, прекрасным! Иначе, чем прежде,светило яркое солнышко, как будто целуяменя лучами света, которые сыпались откуда-то сверху, с ажурного золотого креста, венчав-шего собою купол храма. По-детски радостнопели птицы, укрывавшиеся в свежей, толькочто распустившейся листве окрестных топо-лей. Лужи, образовавшиеся на чистом асфальтепосле прошедшего дождя, отражали в себе

226


227

Исповедь

редкие облака и самое небо. Оно, бездонное,голубое, необъятное, таило в себе Отчий лик,который отныне стал для меня видимым –очами простой, зрячей и горячей веры…

Этим рассказом завершаются мои воспоми-нания о детстве, отрочестве и юности. Впе-реди – годы студенчества, учительства и свя-щенства…

Оглавление

Вступление 5Вместо предисловия 9Ясли 10Признание 16Детский сад 22Павлин 27Страх 33Музыка 37Проказы 44Первый класс 52Грех 56Любовь 62Независимость 68Осень 74Молитва 78Козлёнок 83Пасха 90Подростки 96

228

Четвероногие друзья 101Сочувствие 108Братство 113Первенец 120Дядя Лёня 131П. Н. Барто 139Н. Н. Бобринский 147Ю. А. Пестель 153И. К. Станиславский 159Г. К. Круг 165Серовы 173Неверие 180Раскаяние 186Завещание 191Кончина 197Поиск 203Чаша 213Исповедь 219

229

Автор выражает признательность за предоставленные фотоматериалы

Марине Павловне Барто, СусаннеПавловне Серовой, Анне Павловне Барто,

редакции издательства «Индрик».

Особая благодарность за содействие в издании книги семьям Дмитрия и Елены

Левиных, Василия и Марии Колобовых, Михаила и Маргариты Ершовых.

Подписано в печать 6.12.2011Формат 60Х84/16. Бум. мелованная. Печать офсетная.

Гарнитура «Лазурский». Тираж 5000 экз.Заказ № 130

ЦДС АНО «Артос»107140, Москва, 2-й Красносельский пер. 5, стр. 1

т/ф (499) 264 5791, www.ks-artos.ru



Редактор Е. В. ПутинцеваДизайн Анна и Виктор Кладницкие

УДК 821.161.1-32ВладимировББК 84(2Рос=Рус)6-44

А 57

© Протоиерей Артемий Владимиров

ISBN 978-5-94119-066-9

ISBN 978-5-94119-066-9

Отпечатано с оригинал-макета в ООО ПФ «Полиграф-Периодика»160001, г. Вологда, ул. Челюскинцев, 3, т. 8-817-2-72-60-63

Documents

"С высоты птичьего полёта"