1

Михаил Шибер

В о й н о й украденное детство

Израиль

2011

2

Компьютерный набор

Редактор Владимир Иткинсон

Художник

Дизайн и графика Алекс Вайсман Отпечатано в типографии

3

«В каждом поколении появляются те, кто хочет нас уничтожить.» Пасхальная Агада

Посвящаю моим любимым и дорогим детям Светлане и Ларисе, внукам Аркадию, Галит и Веред.

Введение

Всё дальше и дальше уходят от нас события Второй мировой войны и всё меньше остаётся свидетелей того времени. Вместе с тем, даже короткие рассказы и воспоминания очевидцев этих событий помогут молодому поколению узнать о том, что довелось пережить их отцам и дедам в годы войны с фашизмом. В этой книге - воспоминания шестилетнего мальчика, который в годы оккупации вместе с родителями оказался в гетто, испытал всё, что выпало на долю обречённых, на смерть евреев. То, что мы чудом остались живы, есть высший дар судьбы и наш долг перед погибшими своими воспоминаниями и свидетельствами увековечить память о Катастрофе. Я - один из участников трагических событий, рассказываю о пережитом так, как память сохранила многое из прошлого. Человеческая память не совсем совершенный инструмент, ибо трудно удержать в голове многие подробности, детали, логику событий…

4

Мои воспоминания - не целостное, последовательное повествованием разрозненные истории, эпизоды, мысли, которые запечатлелись в голове свидетеля - бывшего малолетнего узника гетто; только то, что видел своими глазами и слышал своими ушами. Судьба многих тысяч погибших обязывает меня рассказать в меру своих сил о том, что мы пережили в годы войны. Ведь все эти события отошли от нас на шесть десятилетий и новые поколения не смогут узнать об этом без наших живых свидетельств. Воспоминания уникальны не только своей правдивостью. Это не просто воспоминания, это - крик души и отчаяния людей которые были обречены и чудом выжили. Воспоминания вызывают гневное чувство ненависти и презрения к фашизму и расовой теории гитлеровского рейха. Я обратился к воспоминаниям также и потому чтобы выполнить священный завет, наказ старых евреев гетто. Когда их вывозили из гетто, детвора их провожала до ворот. Старики громко нам кричали: “Боже, сотвори чудо! Кто из вас, детей, уцелеет в этой мясорубке, - рассказывайте, пишите, чтобы весь мир знал здесь делали фашисты с евреями”. Немцы стали грузить стариков в грузовики, которые затем отъезжали в направлении леса. До сих пор помню страшные крики обречённых, ужас, охвативший всех нас. Обращение евреев к нам не могу забыть до сих пор! Оно преследует меня всю жизнь, так же, как и их крик, до сих пор звучащий в моих ушах. Хочется верить в доброе отношение близких к этой работе, которая заставила меня с тяжёлыми чувствами “прожить жизнь” ещё раз. Я надеюсь на их понимание, не смотря на то, что прошло много времени. Немало из материалов книги явится, очевидно, неожиданным и тяжёлым откровением. И да избавит вас Всевышний навсегда и нас, евреев, от того, о чём мне приходится вспоминать и рассказывать.

5

До войны - довоенное детство

Я, Шибер Михаил, рос единственным ребёнком в семье. Отец, Герш, 1909 года рождения, работал сапожником Мама, Сали, 1908 года рождения, была портниха. Горо, Черновцы, в котором я родился, был еврейским В нём проживало 92 тысячи евреев., а в окрестных сёлах и местечках - примерно 20 тысяч. Он был одним из привлекательных и культурных центров Европы. В городе действовали 72 синагоги, одна из них - большая центральная синагога “Темпль”, занимала второе место в Европе после синагоги Будапешта. В конце 80-х годов прошлого века, когда я был вместе с директорами предприятий на стажировке по управлению производством в Будапеште, часто её посещал. В нашем городе бурно кипела большая культурная еврейская жизнь Кроме драматического театра (его сооружал тот же архитектор, построивший и. Венский театр), работал и музыкальная школа и училище. Еврейство Черновиц в своё время много сделало для укрепления и развития национальной культуры. Дети учились в еврейских школах. На языке идиш издавались газеты, работали молодёжные клубы “Бейтар” и “Маккаби”. Черновцы - город Западной Украины. Впрочем его можно было назвать северо румынским городом (до 1940 г.) или восточно-австрийским городом (до 1918 г.), как и бывшим советским. Туристы его называют “маленьким Парижем” или “маленькой Веной”. Но кому бы не принадлежали Черновцы, какой бы язык не объявлялся государственным (немецкий, румынский, украинский или русский), не следует забывать главного: до начала Второй мировой войны - это был, прежде всего, еврейский город, один из центров еврейской культуры на идиш. В городе проживало много талантливых музыкантов и мастеров сцены. Стоит выделить наиболее яркие звёзды европейского уровня-цветы Буковины: Йозеф Шмидт, Сиди Таль (Биргенталь), Ян Табачник. Последним двум уже позднее было присвоено звание народного артиста УССР.

Йозефа Шмидта во всём мире называли еврейским Карузо - королём венских оперетт. Длительное время он пел в Берлинской опере и на радио. Иозеф Шмидт – всемирно признанный певец - такого мнения придерживались и его недруги - немцы и австрийцы. В 1943 году он умер в концлагере, замученный гитлеровцами. Сиди Таль сначала выступала в Черновицком еврейском театре, затем в Бухарестском еврейском театре, а после войны, когда государственный Киевский театр перевели в Черновцы, она работала там до самого его закрытия. После этого Сиди Таль с еврейской программой гастролировала по крупным городам страны Композитор Ян Табачник - виртуозный исполнитель песен и ярких мелодий, входит в десятку лучших аккордеонистов мира. Он является художественным руководителем еврейского ансамбля “Лехаим”. Вместе со своим коллективом объездил полмира, исполняя песни на языке, на котором говорят ашкеназийские евреи. Так же необходимо отметить известных деятелей культуры и литературы, признанных в Европе. Велика была популярность наших писателей не только на Буковине, но далеко за её пределами. Это писатели Роза Ауслендер, Пауль Целано, Элизер Штайборг. Здравствующий и по сей день, Иосиф Бург (ему исполнилось 90 лет) - последний писатель Украины, пишущий на идиш. Все они писали на разных языках: идиш, немецком, румынском, украинском.

6

Жизнь распорядилась по-своему. В 1940 году Буковина стала добычей Сталина, а в 1941 - Гитлера. Потом Буковина снова вернулась к Сталину. Согласно тайной договорённости между СССР и Германией, посговору двух тиранов-агрессоров, деливших между собой Восточную Европу, 28 июня 1941 года советские войска оккупировали Северную Буковину и Бессарабию. Присоединение к Советскому Союзу этих земель, где евреи обладали богатой и глубоко национальной культурой, привело к демографическим и культурным потерям в среде советских евреев. За короткий период до нападения Германии на Советский Союз, в корне изменилось положение евреев в стране. После “освобождения” была проведена акция по выселению из города большой группы граждан, так называемых “эксплуататоров”. Это были владельцы частных магазинов, мастерских и многих производств, где трудились наёмные работники, в основном помощники продавцов, подмастерья и ученики. Так называемые ”эксплуататоры” были арестованы и выдворены далеко за пределы Буковины и Бессарабии. Всё это я узнал от родителей, которые постоянно говорили дома на эту тему. Мастерам, специалистам, мастеровым, производителям-сапожникам, портным, столярам, меховщикам, жестянщикам и другим профессионалам пришлось покинуть мастерские и магазины, так как их владельцев изгоняли и высылали на восток, в Сибирь. Туда же новые власти депортировали ремесленников и еврейскую интеллигенцию так называемых сионистов. Их погнали в западную Сибирь и в другие дальние края. По безлюдным суровым дорогам и полям они были предоставлены сами себе. В 80-е годы мы узнали от чудом оставшихся в живых, что немногие из них уцелели. В основном всё буковинское сосланное население погибло от холода, голода и болезней. Узнали мы и то, что такое советская власть и сталинская “демократия”, которая ничем не отличается от фашистско-гитлеровского “нового порядка.” Власти не только не позаботились о семьях с детьми, о живых людях, переживших неимоверные страдания, но ещё и ссылали их, бросая на произвол судьбы.

7

Война пришла к нам в дом 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война Советского Союза с немецко-фашистскими захватчиками. Советские войска и сотрудники НКВД сразу же покинули Черновицкую область. Из-за поспешного отступления Красной Армии возникла необходимость эвакуации населения. Как стало известно позднее, в первую очередь были эвакуированы семьи советских партийных руководителей, затем семьи руководителей административных органов, для остальных же не осталось места или “очередь не дошла”, в том числе и до нашей семьи и до семьи родителей. Последняя неделя июня вызвала панику, которая переросла в массовое бегство. В первую очередь бежали местные чиновники и военные. Они оставили свои квартиры с богатым имуществом и бежали в чём были, не зная куда. Граница проходила в нескольких десятках километров от Черновцов. Советами пока не делались попытки организовать эвакуацию гражданского населения и промышленных предприятий во внутренние области страны,видимо не успели. Большенство населения не могло спастись и жители, в основном евреи, остались один на один с врагом. В конце июня наступило полное безвластие. Немецкие и румынские войска спешно оккупировали Буковину и Бессарабию. В Черновцы они вошли 15 июля 1941 года. Уже с первых дней оккупации города жить стало трудно и страшно. Сначала румыны потребовали от всех жителей немедленно сдать радиоприёмники. Все поспешили выполнить приказ, терпеливо выстаивая в огромных очередях. Через несколько дней на улицах города стали вылавливать евреев. Над ними издевались, сажали в тюрьму и принуждали к выполнению самых грязных работ. Северная Буковина и Бессарабия, аннексированные 28 июня 1940 года, были возвращены Румынии. Забегая вперёд следует сказать, что в конце июня 1941 года обширная зона между Днестром и Бугом, включая Одессу и область, так называемая Транснистрия, были также переданы во власть Румынии. С приходом румын и немцев в городе началась паника и неразбериха. Люди суетились, ходили слухи, что немцы уничтожают евреев. Начались грабежи магазинов, складов и еврейских квартир. Мы были в панике, ужас охватил и взрослых и детей. После оккупации немецкая айзанцгруппа “Д” и румынские каратели в течении нескольких месяцев вывезли в Транснистрию 150 тысяч оставшихся в живых евреев. В сентябре-октябре 1941 года началось массовое изгнание евреев из Бессарабии и Северной Буковины. До конца 1941 года их число достигло до 120 тысяч. Их ожидала одна судьба: погибнуть от голода, холода, болезней, тяжких ка торжных работ и издевательств в Транснистрии. Зима 1941-42 года была чрезвычайно холодной. Морозы доходили до 40 градусов. Около 20-25 тысяч изгнанников не дошло да Транснистрии. Они погибли в дороге из-за нечеловеческих условий. По данным румынской жандармерии первая фаза депортации охватила 118900 евреев. Концом её явилась высылка в Транснистрию 5 тысяч черновицких евреев. 22 июня можно считать началом заключительного этапа гитлеровской политики “окончательного решения еврейского вопроса”, этапа физического уничтожения всего еврейского населения.

8

Черновицкое гетто В середине октября 1941 года вышел приказ властей: всех евреев города изгнать из их домов и переселить в гетто, созданное на улицах Волгоградская, Вокзальная, Русская и других. Гетто было ограждено деревяным забором. Охрана состояла из румын и их прислужников-украинских полицаев. Внутри гетто стали патрулировать молодые парни с повязкой на рукаве. Это разного рода полицейские, румынские граждане. В гетто мы прожили несколько недель. Выходить за пределы гетто мы не имели право, за нарушение - расстрел. В домах была страшная скученность. В каждой комнате проживало по 20 с лишним человек. Негде было не только лежать, но и сидеть. А сидели на узлах и чемоданах. В конце комнаты (в углу) горела “лампадка” - наше освещение. Она состояла из половины картофеля, с вырезанной ямкой посерединке, куда наливали масло и в него опускали кусочек пористой материи, которую зажигали. Началась тяжёлая жизнь евреев в гетто. Люди находились в неимоверно тяжёлых условиях: хлеб, продукты, вода в гетто не доставлялись. Голодные дети ползали по грязному полу и кричали одно и тоже: “Мама, я хочу кушать!!” Как тяжело было взрослым слышать это. В гетто нашими хозяевами были румыны - жестокие, бесчувственные люди. У нас оставалось одно право - умереть. Тяжело рассказывать о нашей жизни в Черновицком гетто в первую осень. Как можно описать стойкий, невыносимый запах пота немытых тел смешанный с “ароматом” дыма от неугасающего огня в печурке для согревания воды? А когда рядом лежит труп, его неуспели вынести на улицу, чтобы похоронная команда его забрала. Как описать весь ужас нашего существования? Жизнь наша, действительно, превратилась в непрекращающиеся мучения. В гетто было не достаточно воды, света, тепла, не говоря уже о продовольствии и лекарств. Больные умирали там, где их настигала болезнь. Вскоре началась депортация людей из гетто. Черновицкие евреи тоже попали в нечеловеческие условия. К ним была применена практика издевательств, подавления и уничтожения. Её проводил губернатор Буковины генерал Колотеску, казнённый в конце войны. Он же в последствии докладывал генеральному штабу румынских войск в Бухаресте о переправке в Транснистрию из Буковины 90 тысяч человек (сейчас многие архивы открыты). О судьбе этих депортированных писали в своё время учёные Черновицкого Государственного университета Е.Финкель и Г.Цебенко: “Около 20-25 тысяч изгнанников не дошли до Транснистрии. В пути они погибали от пуль, крайнего истощения, их топили на переправах, заживо закапывали”. При этом авторы описывают условия, в которых находились изгнанники из Буковины, где господствовали румыны: “Многие из них длительное время оставались за колючей проволокой под открытом небом на этапах, просто в поле, в лесу. Их вталкивали в свинарники, сталкивали, в заранее вырытые ими же, траншеи. Каждое утро выносили больных тифом, мертвецов хоронили”.

9

В городке Атаки

В одно ноябрьское утро на Черновицком вокзале нас погрузили в товарняк (вагоны для скота), а к вечеру эшелон тронулся в путь. На утро мы прибыли в городок Атаки, где нас высадили на маленькой пустой станции. Если в Черновцах не ограничивали наш багаж, то здесь нам разрешили взять только то, что мы были в состоянии нести на себе под кнутами и прикладами румынских солдат. Повезло тому, кому удалось донести хоть что-то. Мать была беременна и ничего не могла нести, мне было 6 лет, за плечами маленький рюкзачок. В основном наши вещи нёс на себе отец.

Загнали нас в разрушенные, сгоревшие после боёв дома. И сразу же начался обыск. Отбирали золото, серебро, деньги и просто хорошие вещи. Пошёл осенний дождь, перешедший в ливень, лило как из ведра. И мы - голодные, усталые, промокшие до мозга костей, стали понимать, что нас ждёт. На утро обыск продолжился. Каждого узника заставляли выворачивать карманы, разуться и поднимать руки кверху. Проверяли все швы в надежде найти мелкие драгоценности. Теперь мы все почти на легке и нас гонят к Днестру, чтобы занять там коровники, конюшни, недостроенные сараи без окон, дверей и полов. А если и заселяли в квартиры или дома, то в каждую клетушку загонялись десятки людей. Голод, холод, скученность, отсутствие каких-бы то ни было гигиенических условий вызывали страшные эпидемии сыпного или брюшного тифа, дизентерии, что приводило к огромной смертности. На этом наши испытания не кончились. Вскоре нас переправили на другой берег. Грязь глубокая. Поставишь ногу - не вытащишь из топкого болота, а порой вытаскиваешь ногу, лишившись обуви. Почва около реки глинистая,дождь хлещет. Румыны нас гонят, словно скот, длинными палками, кнутами и прикладами винтовок. Многие узники не выдержав, падали на мостовую и тут же были пристрелены конвоирами. Так нашли свою кончину измученные и голодные люди, в том числе и моя бабушка Лея. Доступ к этапированным был воспрещён. Люди, изнывающие от голода и жажды, просили у конвоиров какую-либо пищу для своих детей. Но ни стоны стариков, ни мольбы женщин, ни плач голодных детей не тронули каменнные сердца румынских охранников. Плач, ругань, крики. Нас грузят на паром по несколько десятков человек. Остальные ждут своей очереди. Паром, трогаясь с места, через некоторое время приштартовывается к Могилёв-Подольску. Во время переправы через Днестр узники испытывали ужас. Так через Днестр власти перегоняли буковинских и бессарабских евреев.

10

Снова депортация Длительные этапы по Украйне, которые нам казались бесконечными, растянулись на три зимних месяца (с ноября 1941 по январь 1942 года). Три месяца в лёгкой осенней одежде. Выгнав нас из наших домов в середине октября и переселив в гетто, нас заверили, что мы скоро вернёмся. Помню, обмотав ноги бумагой, мы двигались по этапам. У меня и у многих других были обморожены ноги. Мы голодали, мёрзли, спали где придётся. Местечки, местечки, сёла, бесконечное число поселений. Дороги, дороги, дороги... Грязь, топкая грязь. Мне запомнилась страшная картина: грязь и слякоть на дороге, по которой мы шли этапом из Могилёв-Подольска по Украине. Шли проливные дожди, которые часто переходили в ливни. Земля, от огромного количества ног, превратилась в вязкое месиво, в котором выкручивало ноги. Тащиться по грязи было трудно, но ещё труднее - вытягивать ботинки из болота (земля была как глина)! Прогнила обувь и чулки порвались. А мы не имели элементарной возможности переодеться или просушить одежду. Людей гнали как скот, никто не знал куда и зачем. А с нами были несчастные, беспомощные дети. Они страдали больше всех. Колонну сопровождали румыны и украинские полицаи. Во время этапа они били узников по голове и по спине, отстающих пристреливали. Ощущение беды не покидало нас, но страха ещё не было. Вскоре мы стали жить в страхе и волнении. На этапах в пути стихийно создавались “комитеты” (советы), которые предлагали командованию румын ценности в обмен на спасение людей-узников смерти. Мы расчитывали откупиться, чтобы полицаи, хотя-бы временно, доровали нам жизнь. И они соглашались на наши условия: от каждого узника им достанется золотая или серебрянная вещица - кольцо, серьги или браслет, золотые часы или портсигар. Надеялись на чудо. Несмотря на тщательные обыски, как бы ни обнищали люди за последнее время, что-нибудь у них ещё и находилось. Колонна, которая была скорее всего похожа на толпу мешочников, волокла тяжёлые мешки, чемоданы, узлы, рюкзаки, сумки. Сотни, тысячи обессиленных людей двигались в неизвестность, оставляя на дороге трупы измученных непосильной дорогой, голодом и холодом, несчастных людей. Мы с папой опасались за маму: ей было тяжело передвигаться потому, что она была на последних месяцах беременности. Наконец мы прибыли. И снова живём в переполненных конюшнях, свинарниках, реже - в коровниках, которые были забиты детьми и их родителями, стариками и старухами. Снова сидели на своих узлах и чемоданах, где хранились ценные вещи, чудом сохранившиеся после всех проверок и обысков. Как я уже вспоминал, ночами мы распологались на кратковременный отдых в свинарниках и конюшнях, а кому места не хватило - спали под открытым небом. Воду пили из луж, а позднее утоляли жажду растопленным снегом. В свинарниках, где раньше содержалось до 50 свиней, помещали 400-500 человек, откуда доносился удручающий трупный запах, страшное зловоние. Вместо подстилки для свиней осталась только прелая солома, на которой лежали люди, в том числе дети и старики. Люди содержались хуже скота, так как за ними не ухаживали. Дневной паёк - кружка отрубей. До сих пор вспоминаю тот дух, отвратительную вонь, исходившую из свинарника, где животные пили и испражнялись; невыносимый и неистребимый тлетворный запах, от которого всегда тошнило... Через некоторое время снова отправка людей на следующий этап. Суровая зима, лютые морозы, сильная метель, снег, стужа, пронизывающий свирепый и матёрый ветер. Злодейское уничтожение беззащитных людей приобрело страшные

11

размеры. Не помню,в каком местечке я вид ел,как каратели связали друг с другом стариков - евреев с бородами, загнали их в местную синагогу и подожгли на наших глазах. Глядя на это страшное зрелище мы окаменели. Этот варварский эпизод я буду помнить всю жизнь. Невозможно описать то, что мы пережили. Какие муки мы только не выдержали полураздетые, полуразутые! И вот колонна несчастных, истощённых и больных людей потянулась к новому месту страдания. Снова нас погнали неизвестно куда по дорогам Винницкой области. Там была грязь, как говорится, по колено. После проливных дождей и ливней еле вытягивали ноги из топкого болота. Не было никакой возможности погреться или просушиться. Наконец мы прибыли в гетто Копай-города. Здесь запомнилось мне такое, что редко случалось за неполные 3 года наших страданий. Не забыть мне того, как простые крестьяне из близжайших деревень, рискуя, бросают нам через колючую проволоку гетто еду: ломти хлеба, печёные картофелины, свеколки и другое. А ведь застань их немецкая охранка - расстреляли бы на месте. Мы набрасывались на каждый кусочек из съедобного и кто был посильнее ловил больше. В гетто еды вообще не было. Люди буквально пухли с голоду, копались в мусорных баках в малой надежде отыскать хотя-бы картофельные очистки, хоть что... Никого не волновало, что мы страшно голодаем, что дети сутками не видят крошки хлеба, что мы проживаем в страшной тесноте по 10-15 человек в одной комнатке, что мы просто умираем... Голод не отпускал ни днём ни ночью. До сих пор не представляю себе как мы это всё выдержали, в особенности самую тяжёлую первую зиму в гетто. Дети занимались вечным поиском еды. Если удавалось случайно обнаружить мёрзлый буряк или гнилую картофелину - это был праздник. Крестьяне сочувствовали нам, переживали за детей. Я слышал, как они предлагали молодым парам отдать ребёнка на сохранение, так как он всё равно погибнет, а после войны, если останутся родители живы, вернуть его. Приходили священники и так же просили передать им на время детей. Одна женщина сказала: “Тяжело мне расставаться с детьми, но я готова на всё, только бы дети нашли убежище за пределами гетто. Я не надеюсь их увидеть после разлуки, но другого выхода нет”. Священикам надо было подготовить детей к разлуке с родителями. Так крестьяне из соседних деревень помогли нам выжить. Потом нас погнали следующим этапом по тому же пути. До нас доходили тревожные слухи и в день этапа неслись отовсюду плач и крики. На этапах нас встречали конники-националисты из местных крестьян. Они обыскивали наши котомки, вспарывали оставшиеся подушки и детские перинки и отбирали понравившиеся им вещи. Пух вспоротых подушек и перин, словно мартовский серый снег, был прибит к обочине дороги. Как видно и крестьяне бывают разные - добрые и злые. 290 тысяч буковинцев изгнаны из родного края. Нас местные евреи называли беженцами. Из Буковины мы за три месяца прошли через множество местечек, сёл, гетто. Повсюду мирные люди - евреи взрослые и дети умирали от голода, холода и болезней, их даже не хоронили. Обычная в то время картина: больные люди валяются на голом полу среди собственных испражнений. Многие страдали не только от тифа, но и от дизентерии, желтухи и малярии. Постоянно слышались стоны и крики умирающих. Страх парализовал нас, и снова мы двигаемся по очередному этапу. Привал. Да, на этот раз мы разместились не в свинарнике, а в коровнике - всё же что ни говори, а жильё! Жильё для более благородного скота, как считали румыны - для евреев. Хочу ещё рассказать об одном случае, который произошёл со мной в этом коровнике. Я

12

лежал рядом с пожилой парой. Утром услышал плач, а затем крик старика. Оказывается, вечером он не съел свой кусочек хлеба и спрятал его под голову. Ложась спать, решил съесть его утром. Однако утром хлеба на месте не оказалось. Выяснилось, что жена его съела, когда старик спал. Старик рыдал спрашивая меня, шестилетнего ребёнка: “С кем я прожил совместно 50 лет?”

13

Издевательствам нет конца Бараки, с клетками свинофермы, были заняты не свиньями, а исхудавшими, замученными, завшивленными людьми. Всюду слышались стоны, крики больных и умирающих людей. Вода - на вес золота. В такой обстановке все то и дело ждут какой-то подачки, вроде кукурузной муки (по кружке на душу 2 раза в день). Изголодавшиеся и изнывающие от жажды люди набрасываются на горсть муки и поедают её в сыром виде. С наступлением темноты в свинарнике происходит следующее: освещения нет, поэтому барак медленно затихает. Стоны и восклицания, плач детей, ворчания страдающих и умирающих или просто мучающихся от бессоницы стариков, становятся всё реже. И в этой тишине доносятся изредка разговоры женщин, лежащих, как и мы, на цементном полу в соседних клетках. А утром - снова крики и стоны, рыдания по скончавшимся и возмущения, если кто- нибудь поблизости нагадил. Причём в клетки набивали людей так, что, если ночью кому-нибудь надо было выйти, то ходили по головам. Каждое утро подъезжала повозка, запряжённая волами и на неё укладывали скончавшихся за ночь людей. И всё это было в 20-ом, просвящённом веке, в “цивилизованной” Европе! Хочется несколько слов сказать о покорности. В колоннах узники шли покорно, не сопротивляясь, понимая своё положение, зная, что их ждёт смерть. Иногда осуждают евреев, почему мол, они уподобились стаду овец и баранов, которых ведут на убой, на заклание. Почему не подняли бунт, не перебили охрану? Что мы могли сделать, измученные люди, голодные, полуодетые в сорокоградусные морозы? (Такого мороза старожилы Украины давно не помнили). Как мы, безоружные, ослабевшие от голода, могли оказать сопротивление? Задним числом любой крепок! По бокам колонны шла вооружённая охрана с обученными, натренированными собаками. Эти злые псы были готовы в любой момент разорвать узника на куски. Сытые и нормально живущие охранники - это сила против изнурённых людей с детьми и стариками, уставших от бесконечных и горестных этапов. Мы получали скудный паёк: утром и вечером по куску кукурузной каши (мама-лыги), а в обед кружку баланды. Нас гнали всё дальше и дальше. Глубокая осень уже давно перешла в суровую зиму. Люди передвигались молча, безразличные к своей горестной судьбе - полуколонной, полутолпой. А у многих зрела мысль: скорее наступил бы конец. Те же румыны, что ушли из Черновиц в сороковые годы, вернулись и жестоко мстили за их изгнание и унижения.

14

В гетто Мурафа

В январе 1942 года наши этапы кончились! Мы прибыли в гетто Мурафа Шаргородского района Винницкой области. Винницкая область перешла в румынское губернаторство Транснистрия. Вражеские войска вошли в Винницкую область и организовали специальные загоны для еврейского населения (гетто). И здесь продолжались издевательства, грабежи, насилия. Сразу же поступило распоряжение властей: всем евреям надеть жёлтые нашивки с шестиконечными звёздами и носить их на груди и на спине. Выходить за пределы гетто не разрешалось. Немцы в Транснистрии передали власть румынам, местной украинской полиции и старосте. В гетто Мурафа стали пригонять евреев из Буковины. Они были бледными и тощими. Их конвоировали румынские солдаты, избивая и оскорбляя, как могли. А когда всех разместили в гетто, то начались повальные заболевания и массовая смертность. Ежедневно развозка подбирала умерших, там их и хоронили: в общих могилах. Определённую роль играло еврейское самоуправление в гетто - “Юденрат” (еврейский совет) с еврейской полицией. Я знаю, что в подавляющем большинстве узники их осуждали. Для меня началась суровая жизнь. Два года и три месяца - всё это время мы жили в нечеловеческих условиях, постоянно ожидая смерти. Местные евреи, оставшиеся в живых в Траснистрии после акций, смешались в разных концлагерях и гетто с изгнанными из Буковины и Бессарабии. Всех ожидала одна судьба: погибнуть от голода холода, болезней, тяжёлых каторжных работ и издевательств. Маме пришло время рожать, родился мальчик. Условия были ужасные: комната нетопленная, на дворе 40 градусов мороза, в комнате проживают много людей. Труд - но представить кормящую женщину в такой обстановке. Ещё страшнее судьба ребёнка, родившегося в гетто. Ухаживать за ребёнком помог я, семилетний мальчик. В условиях суровой зимы 1941-42 г.г.узники гетто были размещены в свинарни ках, коровниках, конюшнях. Нашу семью определили в полуразрушенном доме. В комнате, на полу, рядом расмещалось 10-12 тюфяков, на которых лежали измождённые люди-скелеты. Был адский холод, я и родители спали, нераздеваясь, прижавшись друг к другу, чтобы немного согреться. Тела наши были грязными, кишели вшами. Ежедневно мы ели одну похлёбку из гороха и по кусочку хлеба из жмыха проса, липкого, как глина. Такой хлеб есть было невозможно - а что поделаешь... Одеты мы были в рваные пальто, на ногах прохудившаяся обувка, да и голод давал о себе знать. Свирепствовали инфекционные болезни. Нужно быть очень сильными людьми, чтобы выдержать все эти испытания, выпавшие на нашу долю. Ведь с заключёнными в тюрьме так не обращались, как с нами,жителями гетто. Румыны и украинские полицаи постоянно подвергали нас чудовищным унижениниям. Узники, действительно, прошли семь кругов ада. Вечером, когда темнело, моя мама хватала меня за руку и мы через колючую про волоку и огороды убегали в село. Там она ночами шила крестьянам одежду, а в награду получала пол-буханки хлеба, а я, ожидая её, грелся на печи. На рассвете мы возвращались тем же путём в гетто. Но вскоре была усилена охрана и мы больше не выходили за пределы гетто. В гетто у людей от голода и холода пухли руки и ноги. У меня были обморожены ноги. Почти всех охватила эпидемия, тела людей покрывались ранами. Особенно нас одолевали вши, которые были переносчиками тифа. Их было так много, что они кишели на одежде. Люди, как могли, постоянно занимались их

15

уничтожением. У нас не было элементарных вещей: горячей воды, мыла, полотенец, не было даже гребешка. Мало, кто имел возможность сменить одежду.

Летом 1942 года я и мой отец заболели сыпным тифом. Но мы выжили каким-то образом без врача, без лекарств, хотя были очень ослаблены голодом. Видно Б-г нас миловал. Отец мне часто говорил, что жизнь скоро изменится, а пока ничего не поделаешь, надо терпеть и ждать, не теряя надежды. В гетто царствуют голод, холод, издевательства. Полицаи заставляли взрослых работать, словно на каторге с утра до ночи. Для обитателей гетто находили разные чёрные работы, грузить камни и известь, ремонтировать дороги, копать ямы, чистить туалеты и т.д. А плата была одна - плеть с железным наконечником. Дикое надругате льство, отсутствие воды и голод приводили к тому, что люди умирали десятками. Власть коменданта жандармского легиона была неограниченной. Он был богом и царём над евреями Транснистрии. Мог “затянуть” гайки или подарить жизнь. В 1942 у нас из вещей почти ничего не осталось для обмена и мы все голодали. Пришлось есть траву, кору от деревьев, кожуру от картошки. Я постоянно был голоден. Счастьем было среди снегов добыть картофелину или свёклу. Все были дистрофиками, особенно мужчины - худые и оборванные, едва живые. До чего может привести голод! Есть поговорка: “голодный зверь”. А человек? Он кто? Мы уже были не в состоянии поднять ноги, мы их тянули, шаркали по земле. Как же питались? Обменивали на продукты последние вещи, а их было немного. Почти всё осталось за Днестром, когда проводился ”великий шмон”. На обмен, кроме вещей, шла всякая мелочь: нитки, иголки, булавки. Обмен проводился на месте, где забор, окружающий гетто, был несколько снижен. Там собирались жители гетто со своим барахлом одной стороны и покупатели - жители окраиных сёл - с другой стороны. Узники меняли на продукты оставшиеся вещи. Взамен получали ломтики хлеба, картошку, печёную свёклу, морковь. Старики отправлялись на барахолку пораньше, а молодёжь - попозже. Дело в том, что украинские полицаи и румынские жандармы часто затевали охоту на молодёжь, наиболее работоспособную часть населения. Каждый день взрослых узников водили на тяжёлые работы, где их избивали, издевались над ними.

Ежедневно распространялись слухи о новых разыгрывающихся трагедиях. Жителями гетто овладела невыразимая паника и страх, который парализовал нас. Но что мы могли предпринять? Все мы чувствовали себя в ловушке. Румыны использовали основной метод уничтожения евреев - голод, холод, непосильный труд и систематические издевательства местных властей. Люди страдали не только от недоедания, лишения питьевой воды, элементарных лекарств и т.д. Вечерами взрослые собирались около “лампадки”и обменивались новостями, слухами. Осенью моя мать заболела сыпным тифом в тяжёлой форме и в ноябре умерла. В эту ночь, тяжело переживая её смерть, я не смыкал глаз, глядя на её неподвижное тело. Повторяя за взрослыми слова, я сказал свой первый кадиш. С тех пор я стал посещать синагогу. Тело матери несколько дней находилось в доме. Трудно описать то, что я тогда пережил, как я страдал. Отцу удалось похоронить мать на еврейском кладбище^ не в общей яме. Сейчас я не могу найти слов, чтобы описать свои муки в тот день, когда умерла мать. Я не могу понять, как я это пережил. Будучи ребёнком 7-8 лет, я сам добывал всякими способами пищу для себя и почти годовалого братика. Сейчас мальчишка 7-9 лет - ещё ребёнок, а мы в этом возрасте были совсем иные. Мы, рано

16

повзрослевшие, старались жить, как взрослые. Тогда нужно было жить, выживать, добывать себе пищу, нередко кормить меньших братьев и сестёр. Вскоре я остался один с годовалым братишкой на руках. Отца забрали на строительство моста в Николаеве. Мы, голодные дети, выбирались ночью из-под колючей проволоки в поле. (Вблизи гетто было вымерзшее поле). Вместе с другими ребятишками я доставал картошку, морковь и мёрзлую свёклу и мы ели их сырыми. Мороз (по рассказам взрослых), доходил до 40 градусов, резкий и колючий ветер пронизывал всё тело, прикрытое лёгкой одежонкой. Я упрямо долбил мёрзлую землю своими замёрзшими кулачками, пока не находил несколько картофелин. Мы остались с братишкой остались одни. Мне стало страшно, я не знал, как жить далыпе. Я обратился за помощью к взрослым. Они посоветовали обменять на барахолке оставшиеся от родителей вещи на пачки сигарет. В гетто обменивать их по одной штуке на кусочек хлеба, картофелину, печёную свёколку, луковицу, морковку. Мой ещё крошечный братишка тосковал с утра до вечера, плакал и звал маму. Я не знал, чем его кормить, ведь Бог не пришлёт мне материнского молока…

Ребёнок скончался у меня на руках. На мой истерический крик прибежали женщины. Они сказали, что оставшись без матери, братик испытывал глубочайшую тоску и от этого и умер. Это была вторая смерть за столь короткое время и я понял, что наша семья развалилась. Хоть бы вернулся родной отец. Смерть мамы и брата - большое горе, которое я переживаю всю жизнь. Я остался один и меня определили в детский дом в гетто. Хочу сказать, что пребывание в гетто навсегда осталось острой зарубкой в моём сердце. Это страшное воспоминание и мне повезло,что я выжил в этом аду. Пусть нигде и никогда ни с одним ребёнком не случится такое.

Рабский труд

Гитлеровская Германия и Румыния широко использовали рабский труд в первую очередь евреев. Юденраты получали приказ поставлять властям рабочих. Их разлучали с семьями и увозили на недели и месяцы в трудовые лагеря. Люди работали от восхода до заката. Они восстанавливали мосты, дороги, выполняли земляные работы. Проживали они в ужасающих условиях,их не считали за людей. Скудная пища, полное отсутствие медицинской помощи делали жизнь в таких лагерях невыносимой. Смерть косила людей в большом колличестве. Румынским властям было выгодно использовать дармовую рабочую силу. Узники нещадно эксплуатировались, получая за свой труд мизерные порции пищи. Рабочие еврейские отряды находились под охраной конвоиров с овчарками. У каждого полицейского была винтовка. Конвоиры избивали и издевались над людьми, особенно над ослабевшими. Кто не успевал, тот получал резиновой плёткой по спине или по голове. Рано утром рабочие выводились из гетто и направлялись на различные объекты. Возвращались они ночью. После короткого сна - их снова увозили.

17

Евреи, наглухо запертые в гетто, вынуждены были для сохранения жизни и ради спасения от голодной смерти своих близких, работать при любых условиях. Кормили рабов пищей, которую несли свиньям. Пайка хлеба и миска баланды, сваренная на картофельной кожуре или кукурузных зёрнах - такова была норма на каждого Население гетто было разделено на бригады, которые выполняли различные работы - по обработке полей, строительству и ремонту дорог, уборке мусора. Одни засыпали ямы на дорогах песком и щебнем,другие работали в каменном карьере. Так каждый день, при скудном питании,полураздетые, в рваной обуви, трудились, обращённые в рабство, несчастные евреи.

Румынские и украинские полицаи с овчарками

Румынские полицаи и жандармы постоянно постоянно издевались над узниками. Вскоре появилось много украинских полицаев. Вот они - то ревностно помогали румынам осуществлять все их начинания. Полицаев и румынских солдат сопровождали злые овчарки, обученные и натренированные. При любом движении узника они готовы были разорвать его в клочья. Во время этапов и на работе полицаи били узников по голове и плечам прикладами винтовок и автоматов, длинными палками, кнутами с наконечниками, хлыстами и нагайками. Немецкие и румынские охранники, своими жестокостями на каторжных работах, часто доводили евреев до смерти. Так 20 тысяч узников погибли на строительстве двух гиганских мостов в Николаеве. Отношение румын к евреям, кроме ужаса и страха, ничего другого внушить не могло. Румынская жандармерия совместно с еврейской полицией часто устраивала облавы. Вылавливали работоспособных мужчин для комплектования различного рода рабочих команд. Но румыны, по сравнению с немцами, особо не зверствовали, хотя случалось всякое. Можно было юденрату дать взятку, если ещё что-то осталось после всех изощрённых обысков. Драгоценности они забрали сразу. Конечно, румыны жестоко обращались с евреями, но они, в отличие от немцев, так открыто их не убивали. Правда, на позорном счету румын - несколько десятков тысяч растрелянных евреев Буковины, в июле-декабре 1941 года.

Румыны-конвоиры требовали, чтобы трудяги-рабы двигались быстрее. Они избивали их в дороге, а отстававших расстреливали. Это подгоняло остальных. Люди шли быстрее, едва переводя дух от долгой ходьбы. Румыны выгоняли узников изо всяких убежищ. Развлекаясь по вечерам, пьяные полицаи стреляли по окнам, где жили евреи. Румыны считали себя “благородными” - они мучили людей голодом, холодом и болезнями, но румынские каратели не устраивали массовых расстрелов в Транснистрии. Такую политику под румынским правлением - политику уничтожения еврейского населения. Кроме приказа, у них был личный интерес - присвоение еврейского имущества. Румынские власти реквизировали еврейское добро. Полицейские были большие мастаки в деле ограбления евреев, изъятия драгоценностей. Постоянно можно было видеть жандармов, метавшихся за подачками. Они всякий раз угрожали тем, что выдадут всех с оккупированных

18

территорий. Поэтому евреям простоянно приходилось откупаться от румын. С румынской охраной евреи таким путём часто договаривались - уважаемые старцы из юденрата, добиваясь послабления режима и некоторого облегчения жизни. Много лет спустя , в 1977 году, по туристической путёвке я побывал в Бухаресте. Навстречу мне тесными рядами двигались молодые румынские солдаты. Искрой в мозгу у меня прошли бесчеловечные издевательства в гетто румынских солдат, возможно, их отцов. Я решил не уступать им дорогу,мы лишь обменивались взглядами. В итоге всё обошлось: они разомкнули свой тесный ряд и пропустили меня. Они своими взглядами сказали то,что им недосказали румыны- пособники нацистов.А я им – о ”героизме” в гетто их родителей. А точнее - я помню - в моём мозгу это ярко выстрелило, как искра им навстречу - только одно слово “Победа”! Ещё, забегая вперёд, хочу сказать,что в начале марта 1944 года, после ухода румынских жандармов, стали свирепствовать украинские националисты - полицаи. Они могли в любой момент хлестнуть еврея нагайкой за малейшую провинность или без неё. Били по голове резиновой дубинкой. После войны мы нашли украинских и еврейских полицаев. Их постигла справедливая кара.

Еврейский “Юденрат” против евреев

Румынская управа создала в гетто “жидовскую общину” (юденрат). Своего рода общественный совет или еврейское самоуправление, которому подчинялась еврейская полиция. Это управление еврейской общины и еврейской полиции обеспечивали выход евреев на работы и осуществления всякого рода поборы в пользу властей. Основная его функция - следить за выполнением указов властей. Одна из главных задач - завладеть всем оставшимся у евреев золотом, серебром и всеми ценностями (кольца, браслеты, золотые часы, серьги, портсигары, медальоны и т.д.) Даже серебряные столовые приборы, подсвечники - (память о прошлом), надо было сдавать. Все эти ценности были нажиты не одним поколением. Поэтому каждому взрослому больно было лишаться этого (румыны старались убедиться, что все эти ценности - благородного металла). Многие с осуждением относились к юденрату, несмотря на то, что он нередко откупался от властей. Была ещё, так называемая, еврейская полиция, которая зачастую выполняла ту же работу, что и украинская, но значительно хуже: эксплуатировали своих же евреев более жёстко, чем румыны и немцы. Комендант еврейской полиции подчинялся юденрату. Он наводил страх на людей лишь от его присутствия в жилах застывала кровь. Еврейские полицаи прислуживали румынам, надеясь, что их оставят в живых. Но их почти всех уничтожили. Они предавали своих соплеменников, таких же узников-евреев, как и они. Сами еврейские полицаи верно служили немцам и румынам. Этим они цеплялись за свою жизнь и жизнь своих семей. Они сообщали обо всём властям, выполняя свою работу рьяно и тщательно, в высшей степени добросовестно. Лютовали больше угнетателей еврейские полицаи. Оставшихся в живых судили, когда пришли советские войска. Немногие разбрелись по свету в поисках пристанища. Ведь они систематически отлавливали оставшихся трудоспособных

19

мужчин, которые скрывались или уклонялись от работы или очередного этапирования. Если же их бывшие узники опознавали, - их расстреливали без суда и следствия. Часто ко мне в дом приходили еврейские полицаи, которых я очень боялся. Они собирали деньги и какую-то дань. Они продолжали деятельность местной еврейской общины - юденрата ходили по домам и убежищам, искали евреев-мужчин, уклоняющихся от работы, от комплектования очередной рабочей команды. Они прекрасно знали все места в гетто, где можно было спрятаться и уцелеть, все тайники, секреты и временные убежища, выполненные на скорую руку. В домах еврейская полиция рыскала по ночлежкам и убежищам, находя и вытаскивая несчастных людей. Еврейские полицаи организовывали систематические ночные облавы. Они поднимали спящих людей, освещая электрическими фонариками, выгоняли в дождь и в снег во двор в чём были одеты, долго кого-то искали в домах, сараях, погребах, чердаках, ямах, кустах, уборных на огороде. Одним из тайников были вырытые в сараях ямы, но выйти из них без какой-либо помощи было невозможно, так как ямы сверху были закрыты соломой, мусором, тяжёлыми предметами, которых трудно было сдвинуть снаружи. Внутрь ямы вставляли бутылку без дна для притока воздуха. И всё-таки полицаи извлекали спрятавшихся евреев из наскоро приспособленных убежищ, импровизированных тайников. Так полицейские выслуживались перед своими хозяеваим. Мы думали о том, что если останемся живыми после войны, найдём этих убийц и рассчитаемся с ними.

Николаев. Уводят отца. Хочу немного рассказать об отце. Пошли слухи, что ночью будет “акция”. Немцам нужна была рабочая команда для строительства двух гиганских мостов в Николаеве. Естественно, встал вопрос, как спасти отца, как избежать “мобилизации”, где спрятаться. Вдруг мы услышали крики, ругань, лай собак. Голоса приближаются, лай всё громче. Различаем украинскую речь, ругань. Отца забрали и он попал в команду. Я схватил братика на руки и побежал в комендатуру. На немецком языке я очень просил немецкого офицера отпустить отца, чтобы он вернулся домой, так как у нас с братом никого нет. И он согласился. Затем отца опять забрали охранники и всё повторилось уже в румынской жандармерии и мне снова удалось убедить жандармов, уже на румынском языке, отпустить отца. В Черновцах культивировались четыре языка. Мы с раннего детства общались на местном диалекте на идиш, немецком, румынском языках. На следующий вечер, вернее, ближе к ночи, при свете фонариков, в кромешной тьме стали раздаваться крики. Это появились еврейские полицаи и устроили очередную облаву по выявлению оставшихся мужчин для полного комплектования специальной рабочей команды в Николаеве. Они схватили отца, несмотря на мои просьбы и мольбы. Мой душераздирающий голос поднимался до звонкого крика, ибо речь шла об опасности, угрожавшей моему отцу. Я кричал на полную мощь моих лёгких и сорвал голос, затем несколько месяцев не мог говорить и общался с помощью жестов.

20

Но убедить еврейских полицаев я не смог. Они, дрожа за свою жизнь, забрали отца. Через несколько часов всех мужчин загнали в подвал школы, а утром мы видели, как эту большую партию под усиленной охраной вывели на дорогу по направлению к Николаеву. Когда-то французами ещё до 1917-го года в городе были заложены две огромные судоверфи, крупнейшие в Европе. Они проходили через две глубокие судоходные реки - Южный Буг и Ингул. В гавань заходили гиганские океанские корабли. Через обе реки узники строили сейчас два моста: один длиной 2000 метров, другой - 1800 метров. Мосты наплавные и разводные, как в Ленинграде. Несколько десятков тысяч евреев погибло при строительстве этих мостов. Я побывал там в 1954 году и всё видел своими глазами. С начала 1944 года я каждый день ходил к воротам в надежде встретиться с отцом. Дело в том, что нетрудоспособных узников немцы отпускали со стройки,правда не часто. Они возвращались в гетто. Отца моего немцы лишили здоровья. Изувеченного, израненного калеку они отпустили его со стройки мостов. После изгнания оккупантов из города Черновцы медицинская комиссия военкомата комиссовала отца, выдав ему “белый билет”, - (невоеннообязанный, к воинской службе не годен). Отец много рассказывал об издевательствах, страданиях и нечеловеческих условиях, в которых содержали евреев в Николаеве. Один случай мне особо запомнился. Пьяные немцы, развлекаясь, отправили отца и сына на высокую скалу с условием: кто кого столкнёт, тому будет даровано право на жизнь. Однако они не доставили радости фашистам и поступили по-иному: крепко обнявшись, они камнем прыгнули в глубокую воду. До такой степени изуверства дошла “великая нация” Шиллера и Гёте! Словно они жили в период средневековья.

В детском доме

После того, как немцы забрали отца на работу в Николаев и умер младший брат, юденрат поместил меня, как сироту, в детский дом,который находился на территории гетто. Детей без родителей в гетто называли беспризорниками. Нас, детей, ежедневно гоняли на работу - убирать казармы румынских солдат и территорию гетто. Кормили отвратительно: какая-то похлёбка, сваренная из картофельной кожуры и одна крупинка еле догоняла другую. Почти жидкость, только тёплая. Хлеб, по вкусу напоминающий глину, есть было невозможного очень голодные дети ели всё то, что получали. Кормили нас - лишь бы не умерли. У меня, как и у многих детей, образовалась дистрофия. В конце 1943 года в гетто пустили слух и, как оказалось, верный, что в апреле Ан- тонеску издал приказ вернуть из Транснистрии то ли в Румынию, то ли в Палестину 5 тысяч еврейских сирот, которые вследствие ошибки были депортированы осенью 1941 года. Об этом повсюду шептались в гетто, мол сирот увезут пароходами из Одессы. Узнав об этом, я сбежал из детского дома и длительное время прятался в гетто. Я не хотел навсегда расставаться с отцом, ибо верил, что найду и встречусь с ним. Потеряв мать и брата, я остался один и у меня, кроме отца, никого не осталось. Много лет спустя стало известно, что сопротивление немецких властей, а также Иерусалимского муфтия Хаджия Амин аль Хусейна не дали возможность это

21

выполнить. Из 5 тысяч детей в пункты назначения прибыло лишь 1300 детей, остальные - были потоплены немцами вместе с кораблями в бухте Одессы. Под давлением сионистких лидеров и организаций (эта версия подтвердилась), а также по мере ухудшения военного положения Германии и её союзников на восточном фронте, возрастала готовность Антонеску вернуть в Румынию сирот-изгнанников. Их должны были временно приютить еврейские общины румынских городов и местечек. Говоря о роли румынского диктатора Антонеску в судьбе евреев, необходимо напомнить,что в конце 1941 года он отдал прямой приказ о вывозе, в едва созданную Транстнистрию, из Буковины и Бессарабии большинства евреев,которые остались в живых после многочисленных массовых репрессий. Нужно ли говорить, какое впечатление всё это произвело на меня, мальчишку, пережившего трагедию своей семьи. Наша жизнь рухнула дважды - и с этим представлением о ней я стал взрослеть намного раньше, чем многие другие дети.

Освобождение

В гетто царила неописуемая грязь и вонь, а некоторые оставшиеся в живых были слабы и равнодушны ко всему окружающему, даже в ожидании своего освобождения. В конце войны очень не хотелось погибнуть от проклятых румын, не хотелось прекращать борьбу за жизнь. Но терять нам было нечего и мы хватались за соломинку. Наше желание выжить достигло высшего предела. Ничего не могло нас освободить от неослабевающего чувства тревоги и страха. В один из мартовских дней 1944 года, после обеда, я услышал радостный крик “Ура-а-а-а!” В окошке я увидел первого советского солдата в плащ-палатке, а за ним - ещё одного, ещё одного... И я понял, что это тот счастливый момент, которого мы ждали почти три года! К вечеру Мурафа была уже полностью освобождена. Наконец-то пришла долгожданная спасительница - Красная Армия! Воины Советской Армии освободили нас из фашистского рабства. Кончились наши страдания, наши мучения. Правда, на окраине села время от времени ещё раздавались выстрелы. Но мы уже перестали всего бояться и в эту ночь, впервые за три года, уснули спокойным сном. Я не могу передать того людского ликования, когда советские войска вошли в Мурафу. Только помню слёзы на глазах людей. Но это были слёзы радости и облегчения!

22

День Победы

9 мая 1945 года - великий День Победы! В этот день я выглянул в окно: музыка, крики, огромные толпы за окном - и я сразу понял причину этого возбуждения. Победа! Конец войне! Я быстро выбежал на улицу и влился в стремительный поток ликующих людей. Они не скрывали слёз и улыбок. Страна радовалась. Воистину всенародная радость I честь Победы. В этот день мы всем классом побежали толкать, заброшенный на рельсах ещё во время войны, трамвай. Затем все вместе пошли в военный госпиталь выступать перед ранеными воинами. Пели, декламировали стихи, рассказывали о себе. Вернёмся к событиям памятного 1945 года,когда завершилась Вторая мировая война. Это была самая тяжёлая и кровопролитная война в истории человечества, безвозвратно унесшая более 50 миллионов человеческих жизней. Через несколько месяцев, летом 1945 года, советские власти разрешили опреде лённой части евреев уехать на Запад. Выезд евреев большими группами продолжился вплоть до весны 1946 года. Многие черновицкие евреи, оставшиеся в живых и вернувшиеся из Транснистрии, потерявшие своих близких и родных, не пожелали заново строить жизнь в стране Советов, где их жизнь была разрушена и решили уехать на Запад. Они потребовали предоставить им возможность эмигрировать в другие страны - в Румынию, Польшу, в Эрец-Исраэль (Палестину). Для осуществления этого требования они были готовы на длительную борьбу. Они не хотели жить в лагерях беженцев, обречённые на многолетнее прозябание, после всего, что они пережили в гетто. Наиболее энергичное движение за репатриацию в Палестину развернулось в Польше, где до Второй мировой войны проживало более трёх миллионов евреев. Через год-другой это движение продолжалось в Румынии, пока проблема не была решена.

Жива память о жертвах Холокоста

Прошло пол-века после окончания войны. В 90-е годы евреи Черновцов начали жить общинной жизнью. Им были возвращены помещения половины общинного еврейского дома (2 этажа), был создан израильский культурный центр, открылись ульпаны по изучению иврита, общество еврейской культуры. Дети получили возможность учиться в еврейской школе. Периодически из даётся газета на идиш “Черновицкие блетер” (Черновицкие листы) - (редактор - писатель Йосиф Бург). Кстати, в 1946 году в г.Черновцы была закрыта последняя в СССР еврейская школа №18. Здесь преподавание всех предметов велось на идиш. В связи с дискуссией о возвращении общинной собственности евреев были получены заверения городских властей о том, что будет возвращена другая общинная собствевеность евреев, остальные помещения пятиэтажного еврейского дома и ряд синагог. Однако, к сожалению, молиться некому - в городе собирается всего лишь один миньян в действующей синагоге. В 1990 году еврейская община с участием властей города установила памятник жертвам Катастрофы - недалеко от берега реки Прут. Здесь осенью 1941 года румыны расстреляли евреев-черновчан. В своё время мы не подозревали, что замышляет враг и что нас ожидает. По моей инициативе, после

23

неоднократных ходатайств перед председателем обл исполкома и “хождений по мукам” был установлен монумент памяти расстрелянны: евреев в городе Сокиряны, - где был создан первый концлагерь в Черновицкой области. Состоялся многотысячный траурный митинг, почтили память жертв Холокоста, невинно убиенных стариков, женщин и детей. В Черновцах, кроме памятников, установлено 18 мемореальных досок памяти выдающихся еврейских писателей, художников, артистов и других замечательных людей. Образы, созданные ими, выходили за рамки чисто национального искусства. Это мировой художественный уровень. Писатели творили на разных языках - идиш, немецком, румынском, украинском и др. Данные о депортации и дальнейшей судьбе евреев Северной Буковины получены благодаря тому, что в 90-е годы открылись многие архивы. Боже! Как это было мучительно! Даже сегодня, когда вспоминаю историю наших страданий, чувствую, как мурашки пробегают по спине и проходит дрожь по телу. Сколько людей мы потеряли! До войны у меня была бабушка, дяди, тёти, двоюродные братья и сёстры. Все они погибли в концлагерях и гетто Транснистрии, кроме одного двоюродного брата, который вот уже пол-века проживает в Хайфе. Начиная с 90-х годов в Черновцы приезжают паломники - хасиды из разных стран. Тогда вереницы автобусов выстраиваются у Черновицкого, крупнейшего в Европе кладбища: Вижиницкого, Новоселицкого, Содгорского.

Наша Родина - Израиль

Белые и серые обветренные камни надгробий с редкими,кажущимися сегодня та инственными квадратными буквами еврейского алфавита, словно растут из-под земли посреди буйной зелёной травы. Известно, что в 90-е годы евреи Черновцов совершили большую алию. Мощная волна репатриации высадила на Израильский берег множество образованных трудолюбивых, профессионально подготовленных, предприимчивых и талантливых черновчан. Хочу отметить некоторых выходцев из Черновцов, проживающих в Израиле. Прежде всего скажем о старейшем обществе “Буковина”, которое было основано в Палестине в 1914 году и функционирует по сей день. Это политики, религиозные деятели, военные, учёные, промышленники, бизнесмены, деятели культуры и просвещения, врачи и многие другие замечательные люди, внесшие неоценимый вклад во все сферы духовной и культурной жизни Израиля и страны исхода. Тысячи и тысячи инженеров, врачей, юристов, учителей и других прекрасных специалистов состоялись профессионально в Израиле. Юлий Эдельштейн - министр пропаганды, Софья Ландвер - министр абсорбции, депутат Кнессета; Роман Брофман - лидер партии “Демвыбор” главный врач, директор больницы “Шиба” (Тель-Авив) Шибер, Михаэль Гильбоа (Герцман) - директор радиостанции РЭКА; Иоси Тавор - атташе по культуре посольства Израиля в России; Шауль Шибер - продюсер телевидения; профессор Москович, зав.кафедрой славистики, Вице-президент Всемирного общества идиш, Наум Горовец - член Союза писателей Израиля; Леонид Финкель - ответственный секретарь Союза писателей Израиля, депутат горсовета Ашкелона; главный режиссёр Черновицкого муздрамтеатра, народная артистка УССР Евгения Золотова работает режиссёром в

24

театрах Израиля; ведущие кардиологи больницы “Аэмек” Дмитрий Перес и Алекс Фельдман; Павел Кравецкий - заслуженный артист РСФСР популярный артист в Израиле; преподаватель Юрий Шкурко и сотни тысяч других - всего 54 тысячи черновчан проживают сегодня в Израиле. И последнее. Благодаря моим настойчивым предложениям в адрес мэра города Нацрат-Иллита Менахема Ариава город Черновцы стал побратимом Нацрат-Иллита. Осуществляется взаимная помощь и обмен делегациями.

Моя семья

В 1951 году я начал работать на заводе слесарем, совмещая работу с учёбой в средней вечерней школе. В 1954 году, успешно её закончив, был призван в ряды Советской Армии. Служил командиром танка в звании сержанта. После окончания Брянского института транспортного машиностроения, получил высшее военное обрг зование и был удостоен звания инженер-лейтенанта. С моей будущей женой Сильвой (девичья фамилия Лехнер) мы “познакомились” в начале 1946 года, когда нам было по 11 лет. Наши дома стояли рядом, мы играли в одном дворе, начиная со второго, учились в одном классе. Мы с Сильвой подружились в школе и позднее наши отношения переросли в нечто большее и мы очень привязались друг к другу. В 1956 году мы поженились. Всё было,как положено на настоящей еврейской свадьбе - хупа, хусен, кала и всё остальное по церемониалу. Раввин на свадьбе вручил ктубу, которую мы бережно храним. Счастливый брак продолжается почти полвека. После свадьбы мы оба поступили в институт. Жену сразу же предупредили, чтобы она сняла обручальное кольцо, в противном случае будет исключена из комсомола и автоматически - из института (!?) Такие были порядки! В 1962 году мы начали работать на Черновицком машиностроительном заводе. Карьера моя сложилась удачно, я быстро рос по службе. Через несколько лет я уже работал начальником крупного цеха, затем заместителем главного технолога завода Последние 19 лет - в должности начальника технического отдела завода. Жена работала инженер-технологом 1-й категории. Мы с ней проработали на заводе 30 лет, вплоть до 1991 года, до нашей репатриации в Израиль. Написал одну книгу и одну брошюру. Имею много авторских свидетельству так же печатных работ, опубликованных в технических журналах и брошюрах. Награждён многими почётными грамотами Министерства и дирекции завода. В 1967 году мне было присвоено звание “Заслуженный рационализатор УССР”. Награждён медалью “За доблестный труд”, нагрудными знаками “Отличник изобретательства СССР”, “Лучший инженер Министерства”. В 1959 у нас родилась старшая дочь Светлана, а в 1970 году - младшая Лора. Детей и внуков в семье обычно принято называть в честь предков, ушедших по воле судьбы. Света названа в честь бабушки Сали, моей мамы, а средняя внучка, Галит, носит имя моего отца Герша. Наш брак, не смотря на мою большую занятость, основывался на крепкой дружбе и любви. Сильва сумела воспитать детей и делает всё не обходимое для укрепления нашей семьи. Она - преданная жена, трудолюбивая и за ботливая мать. По долгу службы, на протяжении

25

тридцати лет, мне приходилось много времени проводить на работе. По вечерам преподавал на вечернем отделении Госуниверситта, филиале Политехнического института, где был и руководителем дипломных работ. Многое легло на плечи жены. Мы ежегодно всей семьёй ездили в отпуск и на море. В 1990 году зять старшей дочери решил уехать в Израиль. После продолжительных разговоров со старшей дочерью мы дали согласие на выезд её семьи. Но тоска по дочери и внуку заставили нас пересмотреть своё решение и мы с младшей дочерью Лорой сделали всё необхдимое для выезда в Израиль. Через год, как мы и обещали старшей дочери, мы выехли в Израиль. Дети и внуки к нам относятся хорошо. У каждой семьи своя квартира в Нацрат-Иллите. Мы поддерживаем тесную связь и часто встречаемся. Мы уверенны, что не смотря ни на какие трудности, жить надо на своей земле и в своей стране. В конце войны мой отец вторично женился на Сабине Дранч - сестре моей мамы бывшей узнице гетто Бершадь. Моя сестра Люси, от этого брака, живёт в Ришон-Ле-Ционе. Вместе с тем хочу сказать,что моя жена, прошедшая подобный горестный путь из Черновицкого гетто до Немерче Винницкой области и чудом уцелевшая ото всех расправ по дорогам и местах временного проживания, могла бы написать такие же волнующие воспоминания. Может быть и появится маленькая повесть о женщинах беспокойного ХХ-го века.

26

Заключение

Я пытался в меру своих сил, на страницах “Воспоминаний”, осветить лишь частицу истории, связанную с трагедией еврейского народа на земле Буковины, Украины и Молдовы, оккупированной румынскими захватчиками. К счастью, наши наследники не видели всего этого ужаса. Я представляю моих дочерей Свету и Лору, внука Аркадия, внучек Галит и Веред. Кроме возраста и житейского опыта, нас разделяют другие обстоятельства: разные биографии, тяжёлые испытания, прошедшие через нас. И для меня будет радостью узнать о каком-то интересе к рассказанному на этих страницах, будет любопытно услышать их мнение о книге. Невозможно забыть наши детские годы, точнее войной, украденное детство. Трудно держать в душе страдания своих близких или похоронить память о прошлом. Ведь тогда происходило такое, что даже самая буйная фантазия не может сочинить. Тогда евреи поистине прошли через ад, какой был уготован нацистами. Наш народ понёс большие потери, но выстоял. Чтобы сохранит память обо всём этом для новых поколений, я и написал эти короткие воспомия. Да, мне хочется, чтобы наши дети, внуки и правнуки, прочитав эту книгу, осознали ве ликое счастье жить на свободной земле, помнили о тех, кто лишился этого в страшных муках войны. Мир должен помнить о Холокосте и сохранения памяти других трагедиях, унесших жизни миллионов людей. Открывая вечер памяти председатель Европарламента Ежи Бузек заявил, что необходимо обнажать всё, что мы можем найти по этой трагедии (Холокоста), чтобы будущее поколение знало о ней всё. В Брюсселе, в Европарламенте, прошло специальное заседание, посвящённое Дню памяти Холокоста, на котором указали на недопустимость новой Катастрофы. Председатель ЕЕК Вячеслав Кантор сказал, что история научила нас тому, что если что-то начинается с евреев, то никогда не заканчивается только ими. Люди мира, будьте втрое зорче! Мы обязаны в один голос заявить нынешнему и будущему поколениям: никто не имеет права быть равнодушным к антисемитизму, ксенофобии, другим проявлениям расовой или религиозной нетерпимости. Впервые Международный День Памяти жертв Холокоста отмечался во всём мире в 2006 году. Однако в Израиле День Катастрофы и героизма отмечается по еврейскому календарю 27 нисана - в день начала восстания в Варшавском гетто. Мы, пережившие Катастрофу - ужасы ада, будем рассказывать нашим детям и внукам, чтобы знали, какой ценой создана наша замечательная любимая маленькая страна, впитавшая кровь наших предков. И все те, кто вернулся на свою историческую родину, должны знать, что сегодня наше государство находится в опасности. Каждая семья должна воспитывать будущих солдат для нашей армии, чтобы мы всегда были готовы защитить себя. А.Ковнер, бывший узник гетто, выступая на конференции, сказал: “Я знаю,что высечено в моём сердце, что поддерживало меня в самые трудные минуты в гетто - события, которые произошли не в моё время, то, что сохранилось во мне в трудные дни после того, как я забыл”. Это возможно, если мы будем это делать с большой верой, с большим милосердием и с любовью к себе без идеологизации. “Наш мир можно разделить на две части. Одна - там, где поддерживают Израиль, другая - там, где не поддерживают. Середины здесь нет. Дух Гитлера проходит сейчас по земному шару в виде ренесанса антисемитизма. В настоящее время антисемитизм - это антиизраилизм. Уроки Холокоста должны служить для нас, как система раннего предупреждения против распространения религиозной и расовой ненависти.

27

“Тысячи невинных жертв призывают нас бороться с антисемитизмом и отрицанием ужасной еврейской трагедии” - подчеркнул в своём выступлении директор Центра Симона Визенталя Шимон Самуэльс. Трагедия против евреев Транснистрии не должна быть забыта. Европейский Еврейский Конгресс назвал результаты последнего опроса об антисемитских настроениях в Европе, вызывающими серьёзную тревогу, и призвал европейские правительства принимать решительные меры против ксенофобских высказываний. Исследователи также спрашивали респондентов,согласны ли они с утверждением,что “евреи пытаются извлечь выгоду из положения жертв в эпоху нацизма”. 72% поляков, 50% немцев, 68% венгров ответили на этот вопрос утвердительно. “Слишком долго некоторые люди объясняли,что они не являются антисемитами, а негативно настроены только против Израиля”- сказал Моше Кантор, Президент ЕЕК (Европейского Еврейского Конгресса).

28

Литература: Ф.Винокурова и И.Маляр Винницкая область Катастрофа (ШОА) и сопротивление Винница -1992

Л. Сушон Транснистрия:евреи в аду Одесса-1991-1997

Акты Государственного областного архива Радянъска Буковина 1940-1945 Издательство “Наукова думка” Киёв 1967 года Дидактический сборник по изучению проблематики Катастрофы