МОЯ ЖИЗНЬ

Лин Хеджинян

1

моей матери и отцу

всегда

там тогда и здесь

им

2

Пауза, роза, кое-что на бумаге

Мгновение желто, как и четыре года спустя, когда отец вернулся с войны, мгновение встречи, когда он стоял на нижней площадке лестницы, стройней и моложе, чем во время отъезда, оно было пурпурным, хотя мгновения нынче не столь красочны. Где-то в воспоминаниях комнаты объединены мелким узором из роз. Красота явственна, коли действенна. В определенных семьях смысл необходимости неотделим от ощущения предопределенности. Лучшее скапливается на кончике пера. Белые тюлевые занавески, сужавшие проемы окон, никогда не развязывали. Я говорю сейчас о необязательном, о той непреклонности, которая не навязывается. Поэтому повторения свободны от любых притязаний. Тень от секвой подавляла, сказала она. Плюшу быть стерту. Прогуливаясь, она забредала в общественный сад, отщипывая там черенки герани и суккулентов. Случайный закат отражается в окнах. В крошечной лужице тучи через край. Вот бы суметь прикоснуться или даже схватить одно из этих существ, возвышенных, мрачных. Я побаивалась своего дядюшки с бородавкой на носу, его шуток на наш счет, превосходящих мое понимание, стеснялась глухоты своей тетушки, его невестки, приобретшей с годами привычку постоянно кивать головой в знак согласия. Овечий постриг. Молнию видишь – жди грома. Случается это, на самом деле, некстати. Очертания медленно растягиваются, не поспевая за идеей, вещью, человеком, домашним животным, транспортным средством, событием. Настает день, наполненный и потому бесконечный. Еще полнее, согласилась она. Это был тик, вошедший в привычку, и она кивала сейчас, напоминая мою пластмассовую птичку на краешке блюдца, клюющую воду. Но слово – бездонный колодец. Чудесным образом оно стало чревато и раскололось однажды, произведя на свет каменное яйцо, огромное, как футбольный мяч. В мае, когда ящерицы вылезают из-под камней, камни тускнеют, теряясь в зелени. Просветление радует нас протяженностью. Волны пытались сбить нашу спесь, как весенний дождь садовые склоны. Резиновые бамперы на резиновых автомобилях. Сопротивление сну до наступления сна. В любой стране найдутся слова, подражающие кошачьим звукам, чтобы свести воедино бесконечный портрет в облаках и нескончаемый гул в атмосфере. Но непрерывный шум не предвещает рождения музыки. «Все упирается в сон», заявляет Кокто, забыв тех акул, что

3

не спят никогда. Тревога не дремлет. Возможно вначале, еще перед тем, как начать говорить, беспокойство уже обусловлено порождать тот невнятный барьер, что будет потом разделять эпизоды из жизни. Найди ящичек, который еще не заполнен. Поскольку мы спим, погружаем нашу работу во тьму. Мяч затерялся в зарослях мирта. Я находилась в комнате полной деталей, способных в дальнейшем сформировать ностальгию по беззаботному детству. Ножки плетеных стульев неравномерно утопают в земле, каждый сидящий слегка искривлен в своей позе, в желании выправить положение. Коровы сами согревают свой хлев. Я часто смотрю на них, кажется, они движутся. «Устный рассказ» на бумаге. Тем утром, что этим утром. Я говорю о душе, ибо это не оговаривается. Подтекстом густой полумрак комнаты с его врожденной готовностью, насыщенной ожиданием, и вечным присутствием, о котором я размышляла, когда начинала абзац: «Большая часть детства проведена на манер ожидания».

4

Что касается нас, «любящих удивляться»

Сахар просыпается там, где поднимается ложка. Отец наполнил старую аптечную склянку «морским стеклом», так он называл осколки старых бутылок, скругленных и отшлифованных морем, на берегу их полно. Одиночества нет. Оно хоронит себя в достоверности. Как если бы кто-то, плескаясь в воде, утонул в слезах. Мать взобралась на мусорный бак утрамбовать накопившийся хлам, бак покачнулся, она упала, сломала руку. Она могла лишь слегка пожать плечами. В семье было мало денег, но много еды. В цирке только слоны не вмещались в мое представление. Яйцо Колумба, пейзаж и грамматика. Она искала заброшенную детскую площадку с высокой травой, тенистым деревом и автомобильной покрышкой, свисающей вместо качелей, и, обнаружив ее, отправила меня. Эти сложносочиненные существа не делают ничего, что могло бы нас озадачить. И меня не волнует, точнее, я волноваться не стану, поскольку глагол «беспокоиться» может умножиться. Пилот небольшого самолета забыл предупредить аэропорт о посадке, и как только его световые огни в ночи были опознаны, сирены воздушной тревоги взвыли, и весь город на том берегу погрузился во мрак. Он сделал глоток воды и свет потускнел. Моя мать стояла возле окна, следя за единственными источниками света, которые были заметны, кружащими над померкнувшим городом в поисках скрывшегося аэропорта. К сожалению, время кажется более нормативным, чем место. И не важно как, затаив дыхание или на вдохе, нестись сквозь туннель от одного солнца к другому, к тому, что скрывается за раскаленным бурым холмом. На минуту она выносила ребенка на солнце, голышом оставляя, за исключением синей панамки из хлопка. Вечером, пряча от взглядов вид из окна, бабушка задергивала шторы, не развязывая марлевых занавесок, ткань была накрахмалена слишком сильно, чтобы свисать должным образом. Я устроилась на подоконнике, напевая санни-ланни-тина, динь-динь-дон. Где-то рядом был старый волшебник, который нуждался в подносе со льдом, чтобы превратить свое колючее дыхание в пар. Он нарушил радиомолчание. В чем состоит интерес к астрологии, когда можно открыть для себя астрономию. То, что проходят в Плимуте. Это ветер хлопает дверью. Что передать моим друзьям едва ли представляется возможным. Скорость, достоверность гортани. Считать ли узором появление на заливе

5

маленьких белых парусников, находившихся так далеко от холма, что казалось, обездвиженных вовсе. В этот раз обращаясь к ландшафту на его языке. Следить за развитием мысли, следовать особой линии рассуждений, полной сюрпризов и неожиданных связей, словно отправиться в отпуск. Все-таки стоило полюбопытствовать, куда же они ушли, прежде чем говорить об их возвращении. Синяя комната постоянно темна. На дощатых мостках все устремлялось к небу. Не в какой-то конкретный год, но всегда ни свет ни заря. В XIV веке немецкий ювелир обернул кусочек металла тканью и подарил человечеству первую пуговицу. Здесь трудно было усмотреть что-либо политическое, поскольку это представлялось делом рук одного человека, но в истории связано всё, отдельные люди и есть ситуации. На границе ли пальцы. Их произвол творит монументы судьбе. И все же еще удивляет, когда появляется зелень. Голубой песец уткнул мордочку. Прочность и непорочность созвучны. В потоке патоки моей. Не застревай, как «белка в колесе». Не собрав всю родню не понять природу прогресса.

6

Казалось, мы едва начали, но мы уже там

Мы видим только листву и ветви деревьев, что дом окружают. Наши смиренные игры физически задевали. Мне было всего-то три года, или четыре, но преодолевая препятствия, я прекращала дышать, не от злости, а из упрямства, пока не теряла сознание. Тени однажды становятся глубже. У каждой семьи найдется свой свод историй, но не в каждой семье обнаружится тот, кто мог бы их рассказать. В крошечной мастерской на старой ферме, пылающий оптимизм, воплощенный в мелодии. Птица достигнет, будучи скрытной. Без недомолвок: однажды, и лишь одна трель. Нижний телефон располагался в крохотной темной комнатке, напоминавшей чулан. Что разграничило неотложное и внезапное в театре, заполненном переходами. Без чего не может обойтись человек, в то время как море обходится без меня. Типичный набор поручений. Мать между нами стояла, держала нас за руки, мы погружались в лазурную воду, так она наставляла нас на откате прибоя и скорее пугала, чем предостерегала от реальной опасности, из рук нас упорно не выпуская, когда набегала волна и мы пытались ее перепрыгнуть. Дождевая дуга еще пуще, навещает все чаще. Года квадрат окружен четырьмя временами. Зеркало в развилке ствола напоминало дыру в дворовом пространстве. Тогда мне казалось, я могу вечно сидеть в машине, всматриваясь в уходящие пейзажи, тревожась лишь по поводу сна и покоя. Накатывающее побережье. Туман вдохновляет поздний восход. Стебли цветов на низком старте. Корни акации белой приподняли угол скромной хибары. Наше волнение нарастает, опережая недавнее беспокойство. Ты там, и ты знаешь это прекрасно, и все, что тебе нужно сделать, это улучшить. Он уплыл на войну. В нашей жизни свободы не больше, чем в жизни потерянного щенка. Что стало тогда общим местом, и нас наводнили подделки. Моя старая тетка развлекала нас ложью, небылицей из детства о катастрофе на парусном судне, оставаясь при этом на удивленье невинной, ибо вымысел свой принимала за чистую правду. Какое-то завихрение на волнах вдохновения. Благодаря регулярным повторам простые детали той атмосферы стали потом лейтмотивом. Будто небо плюс солнце непременно равняется листьям. Львиный зев, вольготно растущий среди цинерарий, утробно зевает, ибо пальцами стиснут, бутоны фуксий сжимаем, заставляем их щелкать. Сознательны ли. Наклонности. На

7

этих холмах икры становятся шире. Переворачивай мелкие камешки в засохшей грязи. Существует слюда золотая, так мы полагали. Пауза, роза, кое-что на бумаге, в альбоме юнната. То, что строго следует хронологии, памятью не обладает. Мой случай немыслим вне содержания той несуществующей реальности, тех предметов и обстоятельств, которые я сейчас пересматриваю. Итак, в доме пахло специфической смесью спертого воздуха комнат и воздуха улицы, нависшего над розовыми кустами, камелиями, гортензиями, рододендроном, кустами азалии. Голод и аппетит различить нелегко. Бабушка стояла на кухне, уперевшись в бедра руками, одетая в то, что сама называла «линялым передничком», и наблюдала за муравьиной колонной, протянувшейся через мойку за кухонный кран; она сказала нам: «Теперь я воюю». В пугающей дали есть струны. На фоне синевы. Деревья непрерывно впитывают собственные тени.

8

Имя украшено разноцветными лентами

Сидят в тени, шелушат початки, горох лущат. Деревянные хижины в землю посажены. Пытаюсь найти такие участки пола, где бы узор повторялся. Розовый, радужный кварц. Солоноватую воду вброд переходим. Листья за окнами нас отвлекали, вынуждая смотреть на них непрерывно, лишая возможности видеть дальше, даже просветы в листве ничего не давали, как подводные иллюминаторы, пялящиеся в морскую пучину, отражая лишь комнату, из которой пытаемся выглянуть сами. Иногда в благородном виде, порой в жутковатом. Что говорит нам о слепоте довольно редкой по силе. Я становилась упрямой до посинения, когда глаза мои, наблюдая залив за мостом, из орбит вылезали при меркнущем свете, в себя приходя от протестующей яркости бездыханного Запада. Каждый кусочек желе формовался в крошечном кукольном блюдце, каждый оранжевый трепетал и слегка отличался по форме, но во всем остальном был таким же. Не вдаваясь в детали, я стремилась на солнечный свет, а небесная синь становилась все глубже. Бумажная шляпа на пике воды, на плаву. Оранжевые жуки спаривались с серыми, цепляясь противоположными сторонами, но перестановка местами сводила маневры к нулю. Это значит всего лишь, что воображение беспокойнее тела. За исключением слов. Возможен ли смех без сравнений. Лепечет язык в оживленном каком-то испуге. Если, к примеру, ты скажешь: «Я сам по себе», а потом надумаешь позвонить другу, ты, вероятно, поймешь, что предал свои идеалы. Мы вылили в мойку стоялую воду из-под увядших ирисов. Жизнь безнадежно изношена, концов не найти. И вдруг паутина, фиалка, причудливый след от улитки. Неимоверных размеров яйцо, угнездившееся в винограднике, каменной формы яйцо. В тот безветренный день бабушка листья сгребала близ пеларгоний. С таким именем можно многое сделать. Обычно дети не склонны выбирать подобные тропы. Судя по эвкалипту, чьи лохматые ветви сплошь усеяны почками. Пополудни сквозь шторы, задернутые на время короткого сна, свет просочился, он был коричнево-зелен, почти что оранжев, меланхоличен, тягуч словно мед, вызвал жажду. Это по большей части не говорит ни о чем. Хотя выглядит более незавершенным, чем в те времена, когда мы там жили. Половина дня в половине комнаты. Шерсть щекочет, почесывание согревает. Однако оделась сама, подчинилась. Об этом и речь.

9

Ребенок трется повсюду, он яблоко. Они истинные сторонники кухни. Запах дышащих рыб и дышащих ракушек выглядит безнадежным, необъяснимый восторг перед смертью. Погруженность в себя, во всем многообразии жизни. Обмочившаяся кукла по пояс в песке. Она лежит на животе, прищурив глаз, управляя игрушечным грузовиком на расчищенной пальцами дороге. Полагаю, искажения эти не должны беспокоить. Такова была мода, и она была молода, красоткой считалась в кругу кавалеров. Когда-то оно было округлым, в этот образ по-прежнему с воздуха можно всмотреться. Охраняем собакой. Охраняем туманным горном, трубным ором лягушек, цвирканьем сверчков на бурых холмах. Письмом счастья нас вызвали в комнату, будто подарок на день рожденья вручали досрочно, ибо он непомерно велик, для того чтобы прятать, или живой, словно пони с украшенной разноцветными лентами гривой.

10

Что означает зависнуть в зависимости

Собака лает, грузовик ревет, за крышами и деревьями кроется самолет. Детство моей матери напоминало своего рода благочестивую мелодраму. Она весьма манерно ела пудинг, орудуя ложкой, срезая внешний край по окружности, пробираясь к центру, наблюдая, как отделяется пудинг от края чашки, прежде чем центр распадется, спускаясь ложкой все ниже, возвращаясь к самому ободку. Что казалось спонтанным, ибо в этот момент они закрыли глаза. Пауза, роза, кое-что на бумаге. Одиночество было ключевым компаньоном. Ветви секвойи зависли в тумане, чьей влагой питались. Длительность «того, что возможно», его присутствие в будущем, подобно жизни ребенка. Величайшие пустоши мгновенно превращаются в свалку. Ночь напролет радио распространялось о ребенке в долине, свалившемся в заброшенную скважину, он застрял там в узкой и влажной трубе глубиною 17 метров, как отмечали, и умер. Тут стансы. Синхронное, которое я располагала в пространстве, предельно реально, хотя и утратило ценность. Кремнистый путь устлан множеством маргариток. Это тартан, а не плед. Застенчивость и презрение сделали моего деда скрытным, что никак не вязалось с его уверенностью в том, что природная значимость человека характеризуется массой, а стало быть, глубиной следов на песке, иными словами, успешный человек не может быть легковесным. Стая сторожевых гусей клюет под холодным дождем, становясь чем-то внешним на фоне банального распускания цветка. Фактически комнатка использовалась в качестве гардеробной, где расположившись за телефонным столиком остаешься наедине с вереницей бабушкиных и дедушкиных пальто, плащей и шляп, висящих на деревянных массивных полированных крючьях. Туман как-то спекся и я пошла погулять, но потерялась в лозе виноградной и вернуться смогла, когда в землю воткнули жердину, вывесив на ее верхушке, словно на мачте, флаг цветной, отовсюду заметный. Стеклянной улитке место нашли на столе между живых камелий в стеклянной вазе. Чистая длительность, сложносочиненная полнота, в которой нечему повторяться. На фотоснимке, в синеньком фартучке. Путь Дороти Вордсворт, я полагаю, не раз приводил к «обретению» зрения. Этот неугомонный язык. Говорят, было шумно чрезмерно. Равномерно с обеих сторон простирались бурого цвета поля, слегка наклоненные к горизонту, горячий воздух вибрировал над шоссе

11

и прямо перед машиной возникали голубые лужицы, испарявшиеся внезапно, за миг до того, как брызнуть. Я видела гряду камней, увенчанных туманным горном, что защищает крошечную гавань от прилива. Фруктовые шкурки и хлебные корки оставили плесневеть. Тогда нам нужна была птица, подъедать насекомых с ковра. Невозможно приписать намерение тому, что случается непреднамеренно, и если случившееся было неизбежным, нет смысла ждать, что оно повторится. Собака нужна, ибо дети роняют пищу. Резиновые книги для ванн. Прибрежные ущелья. Надо просто с другой стороны подойти, чтобы это увидеть. Локти убрать со стола. Бабушкин фотопортрет был сделан так, что она смотрела поверх наблюдателя в некую даль, но не такую далекую, чтобы стать тем пространством, куда можно всмотреться, а на вполне конкретный предмет, некое существительное, просто чуть дальше. Вздорные люди повсюду. Она натолкнулась на ряд выражений (одно из них «изумительно», другое «фигушки»), они ей понравились, хотя из употребления вышли, и даже годы спустя, когда все говорили «полный отпад» или «можно сказать, нигде», она продолжала «изумительным образом» проводить отпуск. «Мелодии Ранчо», находчивые и бесстрашные. Что касается нас, «любящих удивляться», нам разрешили сходить в зоопарк, посмотреть на известную гиппопотамшу по имени «Баблз». О дамском седле речи не шло, хотя мне довелось наблюдать его благополучное, можно сказать, сногсшибательное применение, когда лошадь брала барьер, широкие женские юбки распахнулись как крылья и они поскакали дальше. Опять на пароме, потом на трамвае, от Беркли и до Моста. Это из тех вещей, которые длятся, а значит, кажутся важными, и как всегда, что говорить, повторяешь это снова и снова. Сырое небо, которое затем подсыхает, возвышаясь слегка и светлея, и еще эти отмели по направлению к Западу. Первым, что я увижу, будут рыбацкие лодки, если подумать. Безумие, выражаясь обычным языком.

12

Аналогия с музыкой очевидна

По мелкому щебню из слюды и белого кварца пробегает горный ручей. Положим, любая возможность ждет. Размерность растягивается, прирастая временем, такова рага. Сильная жажда и тонкий запах нутра артишока напоминают о детской сонливости. В тот год на вечеринках по случаю дня рождения матери именинников подавали детям мороженое и «пирог с сюрпризом», в недра которого запекались различные «подарочки». Ничто не могло помешать тем дарованным дням. Потягивала «Ширли Темпл», разнашивая «Мэри Джейн». Мой дед был серьезен, как генерал перед битвой, хотя был слишком молод для Первой войны и стар для Второй. Неся в руке не тросточку, а трость, он молча прогуливался, и когда на пути встречал кого-либо из соседей, слегка касался шляпы рукой и произносил «Доброе утро», если дело было до полудня, и «День добрый», если после полудня, при этом он не прекращал движения, чем напомнил нынешних бегунов трусцой, попавших на красный свет, продолжающих трястись на месте, чтобы не сбиться с ритма. А потом была синяя вспышка гнева, без единого глотка воздуха. Я была обстоятельством времени, полного страха. Я выдавила мороженое наружу, дабы убедиться, что ни один паук не наплел в трубочке паутину. Скульптура – самое неподходящее ремесло для их начинаний. Можно наращивать высоту, прилеплять что-нибудь сбоку, поэтапно надстраивать сверху, оставлять между блоками туннели и окна, я так и сделала. Образ того, кто еще только должен возникнуть. Представь себе, презабавная особь, необремененная детьми, была постоянной в своих универсальных странствующих овалах. Это осуществится лишь в процессе использования. Пока моя мама совершала покупки, я стояла у овощного прилавка, поедая стручковый горох. Прелестные звуки немецкой скрипки. Маленькие детки как бражка, но с возрастом это проходит. Если не замечаешь, вряд ли запомнишь на слух. Сестру назвали «в честь» моей тетки, не Мюрри, а на французский манер – Мари, как марьяж. Учительница младших классов мисс Хитроу была молода и, пожалуй, добра, но все эти годы, что ее звали хитрой, сделали ее таковой. Ручная вязка. Я «наткнулась» на мысль. Это мелочь, приятель. Неравномерное, внутреннее, асимметричное, но все же дополнительное время. Ребенок тем временем перевернул трехколесный велосипед вверх ногами и, крутя рукою педаль,

13

вращал переднее колесо. Эффект мерцания торжественно творишь, не ведаешь. В твоей стране большинство девочек именно так поступает. Беспристрастное, но показательное предположение. Мне не давалось слово «бабочка» и я пыталась вымолвить «моль». Мужчина путешествовал по окрестностям со своим пегим пони, предлагая за четвертак покататься верхом, или, как он выражался, «за сущую мелочь», эта «мелочь» сильнее чем пони убеждала детей, что он был настоящим ковбоем, а значит, героем. Он был дрессировщиком ястребов, презирающим гончих псов. Тело – фермер. Для начала им надо плугом пройтись по каменным яйцам. Она только делает вид, что готовит попкорн. Лодки будто бы замерли на воде, покачивались, словно дышали. Казалось, они едва начали, но они уже там. Мы вспотели на заднем сидении автомобиля. В школьном туалете втайне от всех меня стошнило, но не потому что я недомогала, а потому что очень хотела к матери. А теперь поприветствуем хаос. Всем переводчикам дебаты в комитете. Не связанное не бессвязно. Могло ли быть музыкой то, что я ненавижу.

14

Подобно раскормленным птицам на побережье

Многие лета прожиты нами во влажном тумане. Миражи, будь то приближение всадников на верблюдах из тех путевых дневников, в которых я часто представляла себя, или голубые лужицы, парившие над шоссе, едва уловимы воспоминаниями и лишь изредка подтверждают мои собственные приключения, не такие опосредованные, как прежде. У взрослых тоже уши горят, напоминая детский румянец. Я требовала собственных радионочей. Рассказчиков было больше, чем историй, у каждого родственника была своя версия, но не было ни малейшей возможности приблизиться к оригиналу, чтобы узнать «что же случилось в действительности». Парочка старых и чахлых абрикосовых деревьев давала старые и чахлые абрикосы. Что означает зависнуть в зависимости. Сладкое послевкусие артишоков. Лепестки автобиографии. Даже мелкая неприятность, помятый бампер или киоск, в котором закончились газеты, способна «разрушить весь день», лишь ребенок смеется и плачет, не различая. Никнет небо. Я отступаю, зачарованная приливом и отливом. Слоеные датские булочки испортили, глазируя их сбитым маслом. Самый обычный туннель, очень короткий. Вспоминаю сейчас свое беспокойство по поводу спазма жевательных мышц. Стадо отправилось в путь по полям вослед уходящему солнцу, призывающему коров к дойке. Публичной красоты так мало. Я поняла, что завишу от паузы, розы, кое-чего на бумаге. Я тоже хочу, чтобы это случилось, мы будем близки, неразлучны, мы будем единым целым, как говорят, исходя из нашего «общего происхождения». Это нормально, тосковать по родному дому, находясь по соседству. Бояться медведей. Связка плодов эвкалипта висела в окне, обескураживая мух. Огромное количество «жизненных обстоятельств» оставалось неизменным изо дня в день, от случая (например, Рождество или День Независимости) к случаю, и теперь я могу рассказать, как мы «обычно» обедали, усаживаясь на свои привычные места, отмеченные соломенной подставкой для столовых приборов, первым делом мы ели салат с деревенским творогом, отец называл его «домашний фромажный», что было одной из тех шуточек, которыми он выражал в кругу семьи свою радость. Он дважды ломал себе мизинец на ноге, обо что-то споткнувшись впотьмах. Что касается нас, «любящих удивляться», мое сердцебиение сотрясало кровать. Как бы там ни было, в детстве я хотела

15

быть сразу и фермером, и его лошадью, я трясла головой и стучала ногой, словно била копытом перед долгим галопом. Пересечь школьную спортплощадку, на ходу исследуя местность, сбивчивым шагом минуя клочок земли, размеченный для игры в «классики». Лепта в семейную мифологию. Герои все же остались чисты, преследуя запылившихся конокрадов, сотрясая воплями воздух. Они провели этот день, сооружая плотину через канаву. Почти все полы в нашем доме были покрыты коврами, впрочем, окна на втором этаже не закрывались, за вычетом дней холодных и влажных. Именно там натолкнулась она на свой удивительный девичий облик. Будем ли мы, повзрослев, вспоминать эти сущие сущности в окружении буржуазных реликвий. Везде, где ни попадя, даже в самых неподходящих местах, я извлекала пользу из них обыкновенным смещением. Аналогия с музыкой очевидна. Ты имел в виду струны или струи. Кольраби или коллаж. Книга являлась своего рода защитой, поскольку сюжет был получше. Была ли возможность воздержаться от сада. Они надеялись, дождь пойдет раньше, чем кое-кто припаркуется у той части обочины. Фуксия радуется свежему воздуху, солнцу и ветерку, что так роднит ее с сидящим поблизости человеком. Нам пришлось вымыть окна, чтобы их видеть. Ужин разнился с обедом. Крохотные шлюпки с вильчатым носом, подгоняемые деревянными лопастями в резиновой обмотке, впадину пересекли. Сдавая позиции, весенний день истаивает за окоемом.

16

Неизменное чувство – прелюдия

Вода не может быть зеркалом, она отражает не лучше, чем складки на лбу. День мерцает, искрится, постреливая из своих катапульт одиночными сколами. На последнем дыхании через туннели, бездыханно мимо могил. Часа в четыре, когда мы спустились с холма, воздух стал остывать благодаря легкому западному ветерку, который всегда возникал в кронах тополей, принимаясь затем раскачивать ветви секвойи, из-за чего бабушка вечно жаловалась, посылая одного из внуков в дом, чтобы найти в ее комоде тот самый свитер, цвет которого она опишет, прежде чем позволит нам отправиться за Эскимо, на которое, как мне казалось, у нас было особое право, неведомое мороженщику, ибо мать наша выросла на Аляске. Только что я упустила небольшой блок о том, как впервые заметила, что желтое пятно напоминает цветок или пчелу. Табби на тубе играет свою музычку. Нарушитель спокойствия, вошедший через парадную дверь. Кетчуп, который никто не пробует из-за формы бутылки. Я думала о коварном двухместном диванчике, обитом тканью с рисунком из роз. Видение определяет вид. Предполагается, что и тебе предлагается провести время с пользой. Она бы желала, если б могла. Что касается нас, «любящих удивляться», ласка питается двадцать раз в день, не меньше, чем ящерица тех же размеров. Человек взрослеет неоднократно. Но каждую ночь мне казалось, что родители собирают вещи, чтобы уехать, и я не сводила с них глаз. Опоры нашего забора представляли собой продолговатые ромбы, покрытые мхом – чернила темнее, влажнее мха – погруженные в землистую клочковатую почву с резко пахнущей пыльной травой, среди которой росли ядовитый плющ и желтомохорочник. Матриархат со стороны моей матери. Я хотела быть храбрым ребенком, отважной девчонкой. Как же тогда научить эту потенциальную публику достаточно четко определять предысторию и назначение того мгновения – качества, обретающие свою выразительность в свете более поздних воздействий. Как если бы, карябая по бумаге, докопаться до имени. Вещи ограниченные обстоятельствами ныряют и выныривают. Теперь, когда я что-нибудь создаю, в качестве иллюстрации, моя работа не кажется мне безупречной, пока я не спрячу как следует весь свой инструментарий. Печаль и жажда, а значит, печаль и вода с тех пор были связаны в моем представлении. Она лежит на кровати, изображая дитя

17

или раненого солдата. В темноте этот тип кажется славным малым с губной гармошкой. Он говорил о живописи, пигментной основе и грунте, тех явных дефектах, которые были заметны. Это расписная чашка с моим портретом. Материал значения не имеет, первым делом пепельница. Когда утром я просыпаюсь во время дождя, мне кажется, я купаюсь в грязи. В конце концов я должна была стать одним человеком, собравшись в паузе, у самой запятой. На роликах я бы могла скакать через «классики», перепрыгивать трещины. Что означало зависнуть в зависимости, когда на пастбище волчник, а в виноградниках горчица. Как было в Йосемити. Аромат абрикоса и персика мною упущен, заморозками похищен, а от холодного яблока зубы ломит. Скрипучую педаль имел рояль. Разве можно «почувствовать» тот инструмент, что разрывает сознание. Когда мой одноклассник, которого я считала «бойфрендом», хотя нам было по девять лет, болел и отсутствовал в школе, во мне просыпалась заинтересованность, желание защитить, уязвимость, ответственность, основанные на отношениях, которые не были дружбой, но были любовью, и я приносила ему ежедневно после занятий задание на дом и книги. Нечто подобное. Можно по-разному переносить назойливость. Прочие, кажется, знают, что делают. Мелкие подробности о них всплывают наружу, но этого бы не случилось, если бы мы задавали вопросы. Лошадь, она же и фермер. Спазм, ограничивающий улыбку, осмысляет ее. Это сравнение наподобие наказания. Направляясь туда, они уже не найдут ту деревушку, которую я любила и знала.

18

Какая память не «захватывает» мысль

Теперь любой день кажется крошечной лодкой, они все опрокинуты, разбросаны по сторонам, от края до края необъятного залива, обращенного в прошлое, синее, серое, зеленое. Мы были подобны раскормленным птицам на побережье, застигнутым неотвратимостью перемен. Размерность, живучесть, цвет, удовольствие. Заявив о намерениях, я вынуждена их отстаивать. Хотела увидеть пуму, пришлось довольствоваться енотом. Собака притворно хромала, ревнуя. Туман был прекрасен и напоминал скорее запах, чем что-то вещественное, аромат морских водорослей и восхитительно красные, розовые, желтые розы в песчаной почве. В них было нечто почти религиозное, идолопоклонническое, недостаточное. То был раскол в моих чувствах, имеющий сходство с волнами, предстояло долгое восстановление. По-моему, это были цикады, хотя и вдали от деревьев. За автострадой остался магазин, торгующий «антиквариатом» и «предметами коллекционирования». Ребенок глазеет, разинув рот, ребенок – разиня. Она не любила спрашивать нас о предстоящем обеде, планирование и перечисление вслух пунктов меню ее утомляло, но мысли о кулинарии не раздражали ее, и она ответила нам: «Решайте, решайте». Она напросилась на «кофе с чем-нибудь сладким». У дедушки было две лошади: старый Герцог, «изящное животное», и Маэстро с наездником, который неплохо смотрелся, гарцуя на месте. Непрерывность не столько идей, сколько положений и предположений, становится стилем, от которого невозможно избавиться. Мы медленно возвращались на холм, пятясь на самых крутых его склонах, сбивая с толку ступни, однако другим, более поздним летом, работая инструктором по туризму в девичьем лагере в Новой Англии, я поняла, что именно спуск, после целого дня восхождения, может стать самой болезненной частью пути, когда чьи-то ноги уступают дорогу, а постоянная дрожь в мышцах вызывает у девочек, идущих за мной (поскольку я всегда шла впереди, фактически мчалась, отрываясь как можно дальше, чтобы остаться одной, ибо ненавидела лагерь и постоянно тосковала по дому), только хихиканье. Мы видим холмистые земли с начала этого лета. Как если бы метеосводки сменялись изо дня в день. Карманы штанов плотно прижаты к телу, пенни в тепле. Или табак, перемешанный с травкой. Что касается нас, «любящих удивляться», я тебе не прислуга, я твоя мать. Парусные шлюпки-

19

маломерки вверх дном на заливе. Не было ничего удивительного в том, что они прокладывали дорогу сквозь живую секвойю, превращая ее в туннель, создавая то, чего не было прежде, отдаляя ее навсегда от любого другого дерева. Универсальное вдохновляется индивидуальным. Имя украшено разноцветными лентами. Вошло в употребление в 5:41. Они издают смехотворно короткие трели во славу размеренным удовольствиям. Они настаивали на важности и превосходстве «внутренних резервов» и «внутренних свойств ума», позволяющих «стойко держаться» при любых обстоятельствах. Старое здание скрипит, тем более на воде. Сила стиля. Там есть места, куда я и не возвращалась. Пять или шесть соседских детишек играли на ступеньках крыльца, изображая пиратов, выкрикивая в сторону проезжающих автомобилей «товсь» и «спустить паруса». Она возделывала особенный сад, розарий (или же клумбу из роз), сад азалий, сад местных растений (на удивление менее пышный, чем остальные). Маленьких деток надо сажать на спины старых кобыл, но не на пони. Если бы мы не должны были есть, мы бы разбогатели, сказала я, пытаясь что-то сказать. Я поразилась существенной разнице между животными в зоопарке и чайками, голубями, воробьями, скворцами, которые были там лишь посетителями. Даже вездесущий зяблик. Сотрудничество со случаем. Аналогия с музыкой очевидна. Их действия, будучи более естественными, поскольку именно это они «делали» в свойственной им обстановке (тогда как мы, стоя у ограды, надеялись, что сонные тигры вот-вот что-то «сделают»), должны были интересовать нас куда больше. Нашей собаке достанется брокколи. Неважная логика, мисс Важность. Я хотела бы стать надменной, невнятной, уклончивой и опустошенной, точнее, хотела быть средоточием терпения и физического спокойствия. Чтобы потом, без посторонней помощи, представить себе разрастание дерева, и тогда я так сильно стремилась к этому, что желание сделало меня бесформенной, беспокойной, бессонной, требовательной и неприятной.

20

Мы уже далеки от того, что чувствовали на самом деле

Напишешь пером, объясняйся потом. Сформулировав то, что мне кажется правильным, нахожу утешение. Выскакивать из темноты подвала, спасаясь от влагобоязни. Пребывая в плену своего рода сентиментальности, люди всегда выбирают самого мелкого из помета. Ждать головной боли, часами просиживая в кресле, все равно что дожидаться автобуса на автобусной остановке. В одной книге я набрела на фразу «вода такая же синяя, как чернила» и пожалела о том, что слишком мало людей пользуется сейчас перьевыми авторучками. Не подавай милостыню слепцу, купи у него карандаш. Когда я пошла в воскресную школу «Христианской науки», тамошний учитель спросил меня, кем я хочу стать, когда буду взрослой, я отвечала, что хотела бы стать писателем или врачом. Последние слова до сих пор сотрясают воздух, это смущает. Имя украшено разноцветными лентами. Люди в цирке продавали живых хамелеонов в крошечных ошейниках, прикрепленных к красным и желтым ленточкам, их можно было приколоть к платью или рубашке, как живое сокровище. Что касается нас, «любящих удивляться», материнская любовь. Пасьянс требует терпения и способен расстроить, когда впервые «сойдется». Невозможно вернуться в то настроение, где родились эти фразы. Итак, я позаимствовала у отца пишущую машинку. Сад, лаз в заборе, дед-атеист, можно промчаться с мокрой шляпой на голове сквозь лазейки в памяти и очутиться на покрытом лужами тротуаре, фокус именно в этом. Точно так же тревожит меня прекрасный концерт или редкий осенний закат, если я в одиночестве, и вызывает желание с кем-нибудь разделить свои чувства. В полдень, не под чьей-либо новой луной. Не хочу чтобы дети играли в моей песочнице. Мы покашливали, проведя целый день на море. Водораздел между поступками и чувствами. Это был год на пределе возможности превращений, обусловленных скоростью комбинаций. Тем летом, когда мне исполнилось девять, я научилась, практически не дыша, проплывать под водой весь водоем до конца и обратно, прежде чем цель возвращения скроется в темноте. В комнатке, где стоял телефон, можно было наткнуться на незнакомый голос из трубки, уставившись на вереницу бесхозных шляп и пальто, а когда на обед бабушка с дедушкой всю родню собирали, мы с

21

другими кузенами в прятки играли, и только самые старшие не боялись прятаться там. Другой – это возможность, не так ли. Я была избалована частной жизнью, позволительной роскошью одиночества. Пауза, роза, кое-что на бумаге. На мое десятилетие мне не нужна была вечеринка, мне нужна была мама, она, разумеется, была там, но нас разделяли мои друзья, и к тому же, она была занята пирогом и надувными шарами. Она вела дневник, но никогда его не читала. И все же те, кто презирает дружбу, могут без самообольщения, но и не без некоторых угрызений совести быть лучшими друзьями на свете. Теперь занавеска для ванны обрела сексуальность. Разрыв показал, что вещи и обстоятельства давно позабыты, а ведь для них предназначалось пространство, была вероятность, что они возвратятся. Грузовик своим звуком надолго овсянок спугнул. Помимо «большого круглого O», которому обучали, как правило, преподаватели чистописания (метод Палмера), было еще большое и круглое «Э», мы должны были произносить его вместо противного узкого «Э» в словах типа «Кэт» или «Энн». Крутой парапет, вписавшийся в поворот. Окна на северо-западной стене дома были обращены к часам на так называемой Колокольне, по которым дальнозоркий отец мой отсчитывал время. Что означало зависнуть в зависимости. У яблок есть внутренности. Она была маленькой тощей девочкой, ее купальный костюм был настолько свободным, что когда она села на берегу поиграть в песок, тот набрался под ластовицу, образовав внушительный бугорок в районе промежности. Платному мосту собирать свою мзду, пролету моста – все туманы и цвета. Однако же блохи, и потому порошки. Казалось бы, ты ничем не отличаешься от своего друга, но вместе с ним ты отличаешься от самого себя, поняв это, я отступила, стремясь защитить свое целомудрие, поскольку определила для целостности два измерения. Большим пальцем я изогнула зажатую в кулаке тупоголовую ложку, он взялся за мастихин, неожиданно из синевы хлынули корабли и я нажала «пробел». Не помню, отправлялся ли мой отец с Жоржем Браком в один из погожих дней в пригороды Парижа, чтобы писать пейзаж на пленере, или приглашение так и осталось приглашением. И, наконец, при посещении зоопарка, проходя мимо ограждения, за которым держали черно-бурых лисиц, я увидела стайку воробьев, клевавших что-то возле самой ограды, один из них оказался слишком близко к лисе, притаившейся в тени самодельного камня, и на моих глазах был ею схвачен, и в одно мгновенье проглочен.

22

23

Трудно увернуться от движущейся воды

Точка в движении – линия. Всматриваться я бы не стала. Каждый ребенок хотел быть дежурным по классу, чтобы быстренько тряпкой пройтись по классной доске в конце учебного дня. Белка, однако, спустилась по дымоходу и оказалась в гостиной, где от испуга заметалась по стеллажам, скидывая на пол разные безделушки. Рабочие, укладывающие декоративный кирпич, устраивали перерыв именно там, где меня бы стошнило. Невозможно завершить мысль, минуя идею бесконечности, выявляющую сексуальную сторону мысли, своего рода желание. Дикие лошади не могли удержаться. Одна китаянка в мини-прачечной разговорилась, но ее мелкие па не совпадали с охрипшим голосом, опережали. Подобно русалке, трубящей в тубу тумана. Художественные открытия в социальном плане отличаются от научных, и это различие политическое. Я начала уборку письменного стола, сбрасывая содержимое на кровать, протирая ящики маленьким кухонным полотенцем. С третьей фразой «Земного Ангела» были проблемы. Сколько раз мы держали в домашнем плену коконы, но я никогда не видела ни одного мотылька или бабочки в момент появления. Он говорил громко, словно пытался перекричать безмолвие библиотеки. Каждому члену семьи полагалась зубная щетка определенного цвета. Американцы чаще говорят «сторож», чем «охранник». Это имя украшено разноцветными лентами. Разгладь фольгу медным пенни, получи серебро. Имей он возможность сказать, чем занимался, он бы напрочь сбил с толку, чтоб уклониться от темы, описывая, например, пассажира, летящего в самолете, забывая при этом сказать, куда летит самолет, или взявшись рассказывать давешний сон после вопроса о том, что же он сделал сегодня. Голос во тьме дверного проема блокирует образ. Между тем я росла как ковбойша, детский врач и великий читатель. Столь тщательное приобщение со временем выйдет мне боком. Когда я говорю о «прелюдиях», я имею в виду, что до 1964 года я воспринимала мир как способ познания, готовясь к тому, что он познает меня. Никто не видит в зеркале то, что видит она. Припухшие гланды, ангина, мигрень, легкий жар, сплошные недоразумения. Приведение большого количества материала к общему знаменателю. Это самое интересное, что я когда-либо видела в зоопарке. Фуксия скуксилась от сильного ветра. Тетя, вертя в руках мое

24

письмецо, настаивала на том, что любая запись – это свидетельство, и письмо будет всегда служить доказательством того, что я почитала за правду. Она тоже была неуклюжей спортсменкой. Что касается нас, «любящих удивляться», все Сирсы одинаково пахнут. Я перестала есть лобстеров с отварной кукурузой не потому, что мне разонравился вкус, мне разонравилось смешивать. Беспорядок в комнате служит беспорядку ума. Мы поймали в бумажный стаканчик дюжину головастиков и выпустили их в раковину, я стала набирать воду в маленький круглый аквариум, но он не умещался под краном, пытаясь это исправить, я случайно сбила затычку и вода у меня на глазах вытекла в слив заодно с головастиками. Какая память не «захватывает» мысль. Склад ума. Только летом мы получали возможность покупать комиксы, лишь один раз в неделю, на свои кровные. Тошнотворные внутренности. Видимо есть предметная связь между человеком, которым ты был, и обезьяной, которой становишься. Если не быть мне ковбоем, быть моряком. Что означает зависнуть в зависимости. Сейчас облака выглядят так, будто явились на свет сквозь единственное на небе пятно. Если идеи похожи на воздух, их не украсть. Практика сдерживания проникновений. Сегодня утром я очарована такой обходительностью.

25

Я расписалась во всех его книгах

Спустя какое-то время я поняла, что разлучило звезды, создавая созвездия. Они были в ресторане, принадлежавшем датчанам. Оказавшись «достаточно взрослой, чтобы принимать самостоятельные решения», я оделась как все. Людям приходится льстить своим собственным взглядам на свою жалкую жизнь. То, что я говорила, логически следовало из того, что было сказано мною раньше, но к моим мыслям и чувствам отношения не имело. Жил однажды человек, скрюченные ножки, колесил он день и ночь по скрюченной дорожке, впоследствии он писал свои научные сочинения крючковатым стилем, напоминающим прозу XIX века, наполняя их придаточными предложениями. Идеалом была американская собственность, доставшаяся ей от фермера. Включая покупку триллеров и гангстерских плащей. Агенты ФБР пугали меня сильнее, чем тот имярек, что похитил, убил и закопал на холме позади школы девочку из параллельного пятого класса. Пауза, роза, кое-что на бумаге. Примерно в это же время отец пичкал меня всевозможными нужными фразами о красоте и достоинстве книг. На калифорнийском холме паслось пестрое стадо, желтого цвета было так много, что с этого расстояния, в этот самый момент, градации света и тени были неразличимы. Индивидуальность одухотворена осознанием собственной бесконечности. Играю в сентиментальность. Участник дебатов «обозначает свою позицию», как и в игре, позиция определяет победителя. Это те, кто внезапно обнаруживают стеснительность и ребячливость, но еще не занудство. Мощь пашни, ярость красного с желтым. Наши мысли бредут туда, куда их подталкивают. Что касается нас, «любящих удивляться», она притворяется кузнецом. На бойком местечке, не обращая внимания на торговца автопокрышками, команда из двух человек расположилась обедать. Занимайся чем хочешь, пока тебе не наскучит, а затем уже скука сама создаст недостачу, создаст недостающие ей обстоятельства. Сверхъестественное выдавливает слезу. Теперь она скрипачка. Чего уж точно надо избегать – небрежности в работе. Привожу слова матери матери моей праматери: «Я ежедневно должна исправлять недочеты своего поведения и дарования, помня, как мало времени у меня на это осталось». Можно сказать и так, она создала свою реальность, поскольку «не могла получить ее никаким другим способом». Трудно увернуться от движущейся воды. По ее

26

совету мы решили «чуток вздремнуть». Став слишком взрослой для катания на пони, я этих маленьких существ не разлюбила и, наблюдая за своей сестрою младшей, цепляющейся за рожок седла едва плетущегося пони, и ощущая собственное превосходство, поскольку по субботам училась верховой езде на настоящей лошади, я все-таки завидовала ей, поскольку не суббота нынче, и не я в седле. Вы очень великодушны, говорят мне, вы всему находите свое место, но мы хотели бы услышать историю. Жизнь ревет, грохочет и полнится толпами людей, упоенно занятых воспитанием. Что за дела. Исчерпав обстоятельства, тему или тональность, начинай с новой строки. Холодильник издает звук, который невозможно воспроизвести по буквам. Зяблики, наконец, слетелись к кормушке. Приехал волшебник, чтобы развлечь детей на вечеринке по случаю дня рождения. Завтрак назвали маисовой кашей и мы его съели в той же манере, что пудинг. Мы были подобны раскормленным птицам на побережье. Тайна зеленых ночных деревьев исчерпана полностью. Какая память не «захватывает» мысль. Однако это счастливая песня. Потрачен весь день. Он выкрал из магазина банку орехов и мне преподнес их, пришлось возвращать воровато «подарок» на полку, что у меня получилось. История исчезновения. Я начинала учиться любви из опыта необузданной щедрости.

27

Религия – это глухое мычание

Учимся слушать, точнее, уметь не болтать. Можно ли захватить этот городской гул. «Саймон говорит…» доносится со школьного двора. Если я нахожусь здесь, мне нужно быть достоверной. Нам достается от обложного дождя, он охлаждает, плотно облегая талию. Прислушивайся к лучшему. Тогда, неуклюже прогуливаясь по песчаному берегу, мы были подобны раскормленным птицам. В раскрытый блокнот упал колосок лисохвоста, брызнул персика сок. Секрет песни заключался в том, что напевать ее было невозможно, мелодия была неуловима, да и была ли она вообще. Женщинам, слышала я, следует изъясняться спокойно и внятно. Аналогия с музыкой очевидна. Возможно, отчужденность была привилегией. Мне надоели игры с мячом, мяча стало страшно. Затем из мешковины я соорудила переметные сумы. Собранные в кучу листья мы побросали в старую простыню, связали ее углами, узелок отнесли к костру и положили в огонь. Имя возлюбленного можно узнать, ощипывая лепестки маргаритки, прыгая через скакалку, или беря в расчет белые пятнышки, возникающие на ногтях от несовершенства. Я чувствовала себя самодостаточной во всем, за исключением собственных чувств, здесь я всегда была уязвима и с кем-то связана. Мы замечаем другое. Зима стала снежной, но более теплой, погода улучшилась только теперь, когда она доросла до прогулок в Садах Ботанических, Птичьих Заказниках. Музыка – совокупность нотаций, часть из которых способна на повышенный тон (нарастание). Взгляд незнакомца, естественно, будет меняться. Мир, видимый на иностранном английском, сколь удивителен, столь и неловок, со своим словарным запасом, взятым не из словаря, а из справочника. Возможно, я стартовала неточно, ведь зренье мое курам на смех, я всякий раз начинала сначала, с другого абзаца. Стеклянный плафон на кухне покрылся снаружи жиром, в который намертво влипли мелкие черные мушки. Удовольствие от летнего вечера заканчивается, когда появляются преследуемые летучими мышами москиты. Что касается нас, «любящих удивляться», в мотыльке больше плоти, чем может вынести бабочка. Из автобуса я наблюдала слепую женщину, собака-поводырь спала на ее свитере, пока та продавала сделанные из папиросной бумаги гвоздики на Гири Стрит. Свою добычу добывают ящерицы. В синеватых сумерках они напоминают подсветку близ дома. Я видела из окна

28

фейерверк на 4-ое июля и зимний дождь, падающий прямо в залив. В этом не было какой-то особенной монотонности, скорее некоторая навязчивость мыслей. Старые, совершенные виражи, я пыталась притормозить, они попытались двигаться. Лебедь – самка. Она была такой непринужденной, что даже ее грубость была изящна. Кто оттепели проложил дорогу понятно и ребенку. Ему пришлось склонять нас к «крайне правым», а не «безгранично левым». Тогда между этими выражениями нельзя было поставить знак равенства. Математика походит на шутку, которую я просто не понимаю, ее кульминация меня не радует. Приятнее ждать, по мере возможности. Впрочем, границы не «чище». Юность однообразна, поскольку любое ее мгновение стартует из середины. Имя свое я написала синими чернилами на первых страницах всех его книг. Тот старый конь по имени Герцог, владеющий благородным аллюром, откликался мгновенно. Бедные утки на таком холоде.

29

Любой фотограф скажет тебе то же самое

Где-то на полпути от детскости к женственности у девочек появляется интерес к религии. Правильным будет назвать это не интуицией, а пред-знанием, или же паранойей. Маму просили повлиять на мои взгляды, либо держать меня дома. Слепые продают метлы. Память и фразы из ипохондрии родом. В Калифорнии летом тени предельно темны и прохладны, а солнечный свет горяч и ярок. Но поскольку у нас только семь дней, свет кажется упорядоченным и предсказуемым. Пауза, роза, кое-что на бумаге, незримо присутствуют в разрозненном тексте. В календаре майя дней куда больше. Раскормленная, но неуверенная в себе девочка росла в непорочной любви к бурому горизонту. Трудно увернуться от движущейся воды. Часто ревущей и грубой, всегда женской, но не всегда женственной. Я попыталась представить себе пред-отсутствие, которое возникает еще до рождения, и нашла в этом нечто божественное. Приготовление. Поездка была очень долгой, но я не спала до тех пор, пока мы не проехали городок Альвизо, где жили рабочие-мигранты, так что я видела вереницы бараков, очерчивающие край полей. Белка свалила дрезденскую статуэтку, памятную тем, что в этом городе родилась моя бабушка. Мы можем «строить план на уикенд». Что касается нас, «любящих удивляться», можно сказать, это свои призраки. В Новой Англии погода формирует характер. Я обнаружила, что не в состоянии вспомнить, как звучали мои любимые песни. Раздражение мотоциклами. Доходя до определенной точки, человек перестает воспринимать новые идеи и вынужден обходиться новыми фактами. Танец лучше смотреть с верхнего балкона. Займите «свое место» (одно), а не «ваши места». Он тщательным образом формировал фразы. В окнах замирает рассвет. Дома задумчиво смотрю на свою ладонь, разделенную линией реальной жизни. Новые вряд ли появятся. Стояние, прощание, открытие. Ни звездам, ни целым созвездиям, пространства не занимать. Художники философствуют с тем же эффектом. Ширму стоит убрать от огня, если кто-то находится в комнате. В росистых полях лошадей перехлестывает. Что я могу тут прибавить помимо раскаяния и осознанного восприятия (для того и держу свой блокнот), как ответственный человек, точно знающий время, занявшее опоздание друга. Мне, однако, не нравятся скачки, они не дают тебе разглядеть лошадей. Выжившая лиса счастлива. Теплая зимняя ночь в Новой

30

Англии, можно гулять, скрипя снегом. Отбеливатель уничтожил плесень. Что происходит с высказыванием (язык) или высказанным (объект, идея), когда подразумевается именно это. Бутылка вина отлична от винной бутылки. Молоко от молочника на свежем снегу. Она боялась, что колесо оторвется на сотне. Листьев всегда больше цветов. На ветру они привлекают внимание трепетом своих незавершенных орбит. С разрушением сопоставимого я выжидала, желая опробовать многое, многие вещи.

31

В то время вечная латынь любви хранила тайну

Серьезной она считала себя или слишком серьезной. Любую хорду считаем прямой, в рамках круга. Темные стороны. Книгу ты не прочтешь, пока этого не осознаешь. Примкнешь к оленьему стаду – потеряешь себя. Мы всегда выходили к ручью, где бы ни начинали прогулку. Срезаем, идя по кукурузному полю, съедаем каждый по два-три початка, сорванных прямо со стебля, поражаемся тем чудакам, кому невдомек, что кукуруза сырая слаще вареной. Нас бы пинком отшвырнули, будь мы кошками. Они играли в шарики с мокрицами, давили улиток, смотрели, как вспениваются посыпанные солью личинки; такая крошечная иерархическая жестокость в таком доброжелательном климате. В запахе лейкопластыря ощущается привкус раны. Язык словно шкурки неочищенных фруктов. Зебры совсем не похожи на лошадей и не могли быть заменой в этом рассказе об Африке. Любой фотограф скажет тебе то же самое. Следовательно, потеря не в подлинности, а в реальности. Зачем эти людям писать друг другу. И впрямь, временами ощущаешь неловкость за то, что родился в Калифорнии. Сумеречный свет, который мать часто называла «подсветкой», усмирял зелень синим и серым. Мне нужны только факты. Хорошо если есть блины на обед. Перед насыщенным днем хочется «прихватить» сна побольше. Пауза, роза, кое-что на бумаге. Она собиралась стоять в стороне, остаться собой, оставаясь в покое, но слишком часто натура ее порождала конфликт, беспорядок и звуки. Желание «объяснить» похоже на обладание памятью, человек ставит себя на другое место, подобно подростку, отдаляясь на безопасное расстояние, ожидая пришествия собственной, куда более славной персоны, однако же скромной, и даже набожной. Опасные лица вновь маячат в окне. Им не хватает желания. Машина стояла, как оседланный пеликан, с открытым капотом. Неугомонность, форма сомнения, впрочем, и любопытства. Что касается нас, «любящих удивляться», он ходит. Моя бабушка была последователем «Христианской науки», но я оказалась непоследовательной ученицей, так как уделяла внимание не телесному совершенству, а силе способного повредиться ума, уроки заканчивались ипохондрией и отчасти безумием. Имя украшено разноцветными лентами. В несчастных случаях обыкновенный морфий. Человек неравнодушен к эгоизму и красоте. Это именно то, чему я научилась, что, наверное,

32

применимо везде, по крайней мере, в качестве способа производства или заботы о сущем. Неизменное чувство – прелюдия. Он перестал есть сыр, чтобы сбросить вес. Каждая сторона хижины была разрисована как половинка доминошной кости, получался игральный кубик блестящий. Являлся ли человек этот другом. Я расписалась во всех его книгах. Изящен ли почерк мой был, или испуган. Забава была мила. Сначала она подстригала ногти, и только потом секущиеся кончики волос. Рассматривая происходящее здесь и сейчас, рассматриваешь то же самое, несущественное. Совокупность деталей необходима для видения, любая деталь как костыль. Скрутить, сплести, сносить до основы. Синхронное сохраняет свою реверсивную логику, напоминая тем самым психологию, логику человека.

33

Она предъявила свой левый, правильный профиль

Человек росл, гора высока, лишь небо граничит. Запаска спущена. Долины наполнились снегом, окоротив холмы, увенчанные следами наших снегоступов, до самой изгороди. Казалось, мы едва начали, но мы уже там. Личное неминуемо съеживается. В те времена моя жизнь представлялась мне схваткой с судьбой, иными словами, с собственной личностью. Она замерла от участившегося на свежем воздухе сердцебиения. Дух захватывало, когда доносилось до слуха. Сильнее, чем ломовая лошадь на скудных холмах. В череде раскормленных борцов, изображенных на свитке, угадывались стадии цветения львиного зева. Пчелы загнали их в помещение. Всякий раз, когда мы в Париже спускались в метро, я обращала внимание на таблички над двойными сидениями у самого входа, которые обозначали места для солдат и инвалидов войны, простые таблички, сделавшие для меня наглядным сам топоним и его историю. Надпись, возможно, и сохранила их обособленность, выставив на обозрение. Когда открываешь письмо, не на чек ли надеешься. Пауза, роза, кое-что на бумаге. Овал утиного яйца овальнее других. Одна из разновидностей застенчивости характеризуется боязнью вынудить кого-то почувствовать себя неуклюжим или смущенным, своего рода повышенная чувствительность или крайняя степень сочувствия. Религия – это глухое мычание. Я часто испытывала «нервное возбуждение» и тогда я гуляла подольше, пытаясь подальше уйти от того, что испытала на самом деле. Звонок, погружение, появление вновь. Буцефал и Травеллер – существа, нагруженные историей. Лишь у самого берега она увидела семерых китов, потом было десять, выпрыгивающих из воды и снова в нее входящих. Что касается нас, «любящих удивляться», так складываются все отношения. Ради собаки ты должен взять на себя роль вожака стаи. Рев в центре города и огни впереди, как гром среди ясного неба. Красный игрушечный конь-качалка, яркий и милый. Любой фотограф скажет тебе то же самое. Мы взяли с собой белого хлеба в нарезке для уток. Я научилась быть подозрительной к внезапным и необдуманным актам великодушия, когда-то в таком настроении я отдала плетеное кресло-качалку, прежде принадлежавшее матери, прожившее со мною все детство; тотчас пожалев о содеянном, я не осмелилась попросить кресло обратно, с тех пор я не позволяю себе действовать так небрежно и невозмутимо, ведь

34

благодаря возмущению я почувствовала себя виновной, эгоистичной, смущенной. Нет большего искушения, чем воспоминание. Какая память не «захватывает» мысль. Она появилась на свет с несусветным характером, сформировавшим исключительную серьезность, что позволило ей реализовать свои собственные намерения. Спираль – определенная форма кругового развития. Таким образом, близорукость поможет развеять страдания, причиняемые хронофобией. Аналогия с музыкой очевидна. Продумай это насквозь. Недоступность смысла интриговала не меньше, я не могла прочесть отдельные буквы, если конечно это были они, эти крошечные значки, составляющие персидский язык. Пол; материнская сфера. Она скрупулезно изучала подробности, словно растения. Как будто слова в состоянии объединить обжигающий интеллект с поверхностным материальным миром. Слушай капель. Пределы индивидуальности. В природе языка подстрекать и частично оправдывать, такова фаустовская тоска. Разбей на бесконечное количество непрерывных и пространных отступлений. Само слово «дневник» подавляет меня.

35

Это было просто совпадение

Ряды деревьев в садах способны служить примером. С кем бился б Цезарь, если б не его записки. Имя украшено разноцветными лентами. Мы «прихватили» с собой путешествие, словно ручную кладь. Другими словами, «вовремя спохватились». Опыт большой и страстной любви отдалит и возвысит меня, позволит быть обособленной и отстраненной по отношению к тем, кто меня окружает, избавив от необходимости что-то просить, принимать близко к сердцу. Стало быть, стать почти что ненужной, но неподвижной. Были там и срезанные цветы в вазах, и композиции из искусственных цветов, и керамические букеты, однако живых комнатных растений они тогда не держали. Прекрасные, интригующие фрагменты текстов древних папирусов, египетских и персидских, или, скажем, Сафо, сохраняют мистическую приверженность утраченным строфам. В то время вечная латынь любви хранила тайну. Его миновала участь стать знаменитым подобно Сеговия. Тем не менее я расписалась во всех его книгах. Язык – это история, подарившая мне необходимую форму и ипохондрию. Даты не изменяя, одноименную книгу взяла, содержание уточнила, добавив прочтений. И памяти стен. Моя бабушка была необычайно красива и вечно выигрывала в карты. Что касается нас, «любящих удивляться», глаз активнее уха. Артишок приложил все усилия, вооружившись колючей кольчугой, скрыв в своем интерьере мягчайший ворс, можно сказать, сердцевину. Мне казалось, что благодаря силе воли и практическим действиям, я смогу стать другой, изменить свою личность и даже внешность, в сущности, создать себя, но вместо этого, я оказалась в плену у характера, сделавшего подобные желания и мысли моими. Любая работа, имеющая дело с возможностями, приводит к новой работе. Между разными частями они шаркали ногами. Белесые стволы грушевых деревьев защищены от солнца. Представь себе, болезненная близорукость. Щенка озадачила ящерица – движется, но не пахнет. Мы были подобны раскормленным птицам на побережье, и невозможно было скрыться от воды. Возможны ли лебеди на болоте. Поскольку ты пишешь – постольку «писатель», насколько твой «окончательный» труд не написан. Тренировки способствуют. Я вставляю описание утренней свежести агонизирующей весны, где сквозь распахнутое окно проникает слабый запах пыльцы и ростков свежескошенной травы,

36

учебников и гниющих яблок, звук самолета осторожный и глухой, вороний грай. Я думала, что покой и здоровье приходят к женщине после любви. Любой фотограф скажет тебе то же самое. Вот почему я надевать не стану ботинки в снег, в мороз носки. Сдающие карты сдаются. Чувство ответственности лишь обрамляло поиск любимого или скорее любви. Так позвольте же кому-то с другой улицы войти. Разворачиваясь, лодки слегка наклонялись в нашу сторону и мы с умным видом определяли их принадлежность к определенному виду еще до того, как их уносило прочь. Чем старше человек, тем методы его разносторонней. Я изучала конкретные очертания сугубо декоративных орнаментов. Образчики формы можно создать на основе кристалла и легочных альвеол. Она предъявила свой левый, правильный профиль. Теперь она ощутила то, что слышала еще девочкой. Позиции горнов туманных скрыты от взгляда, их надо услышать. Перемещение масс определяет роение, не настроение. Был май 1958 года, и чтение было антианонимным. Музыкальный фон одобрения у нее не вызвал.

37

Отправишься в путь – пожнешь бурю

Она летает в ночи. В этом свете твое родство с матерью становится очевидным. Плуг, башмаки, сыр, узелки. Что касается нас, «любящих удивляться», ночь освещает. Замечательно учиться смотреть. Отец сказал бы, что завтра у него «большой день». Слова не всегда адекватны случаю и мое «вероятно» звучало почти безнадежно. Так что ж тут не так. Я упомянула свое лицо, поскольку именно так и сотворена, быть удивительной тенью, без какого-либо презрения к ней. Но ежели на примерке мне не понравилось первое платье, мне не нужно и остальных. Это лишь совпадение. Кто кому тень. Слоны в цирке были красивее лошадей, трогательнее клоунов, изящнее тигров, обученных запрыгивать на спину. Физкультура необходима. Руководитель школьного хора различал в человеческом торсе мускулы звука. Бесконечность полнится жизнью каждого индивида, но вечность ограничена его рождением и смертью. Истолкование таких комбинаций событий и мистики, на которой оно базируется, придает совпадениям дурную славу. Религия – это глухое мычание. Мне следовало довольствоваться событиями, но я начинала искать какие-то смыслы. Трудно увернуться от движущейся воды. В данное время сумерки выглядели совершенно. Я хочу сказать «безнадежно» многообещающим тоном, как если бы кто-то сказал «безнадежно влюбленный», что значит, действительно, «очень» и, в частности, «полон надежды». При всей своей «внутренней противоречивости» я противилась собственной беспорядочности, приводящей к бессвязности. Паника против кристаллографических правил. Бижутерия – для зевак. Дискомфорт действенней скуки и не столь утомителен. Я отправилась спать, чтобы не говорить «до свидания» пришедшим в гости друзьям, избегая этих прощальных сцен. Жизни, которые я изучала, казались реальней, чем моя собственная, хотя я все равно казалась себе реальнее тех, кто их сотворил. Залитый солнцем зимний день лежит тонкий слоем, примерзшим к пригоркам и илистым глыбам, в холодных, но чувственных топях у самой реки Конкорд. Мы уже далеки от того, что чувствовали на самом деле. И он по-прежнему безучастен, говоря лишь, что вещи кажутся знакомыми. Неразличимые, но реалистичные детали совершенного памятника. Собрано вручную на живую нитку. Скакун Поко Буэно был похоронен стоя, под седлом. Делать что-то в расчете на

38

популярность или с какой-то иной выгодой – эгоистично, а делать себе в удовольствие означает проявлять великодушие. Была возможность стать волонтером, покончив с бедными итальянцами. По крайней мере, нам надо решить загадку про денежный фетиш, или он это так говорит. Казалось, мы едва начали, но мы уже там. Память – деньги моего класса. Что за простор! Что за работа! Невзрачный кочан капусты или турнепс изо всех сил стараются стать людьми. Ты понимаешь, о чем я. Предают системы, совершая предательства на «месте производства». Меня организовали пристраивание и пристрастие. Я нашла пенни в каллах.

39

Такие смещения меняют воображение к лучшему

Птицы произносят беспрестанно – это дерево, моя ветка, мое поле семян, мое стадо червей. Так это говорилось мне. Я подавала им знаки, чтобы они утихли, по мере возможности. Тогда, полагаю, меня и заинтересовала наука. Основа ли это для описания чувственности. Я – осколок, означающий уединенность, здесь я думаю вслух о своем родстве с отдельным фрагментом, взятым для изучения. И все же это было просто совпадение. Пенсы круглы, круглый доллар редок. Ее волосы цвета медного изголовья кровати. Мы гордились своей компетенцией, отличая зрелые початки от зеленых, говоря со знанием дела о кукурузных рыльцах и сортах кукурузы: Масло&Сахар, Сельский Джентльмен, Мед&Сливки, Серебряная Королева. Старая грунтовая дорога, разбитая в клочья и комья на овраги и борозды, по которым я шла, прислушиваясь к шуму деревьев, в темноте повернула обратно. Так меня возвернули. Местожительством слов этих бурые земли. Пауза, роза, кое-что на бумаге. Когда я ребенком была, почтальон по имени Томми позволял нам идти вместе с ним по маршруту, однако, добравшись до улиц с оживленным движением, отправлял нас домой, волоча за собою собаку. Небо занято звездами, сказал он, белыми, низкими, тяжелыми словно камни. Это было в высшей степени искренне, хотя искренне не до конца. Что мой ответ затруднило. Я не вела за собой, избегала ответственности, подопечных своих оставляла в покое, в то время как в эгоцентричном безумии боролась за одиночество. В такую жару, в «палящий полдень», ветер в помощь. Самолет пролетает над бейсбольным полем, звук этот слышен в воздухе, слышен в эфире, усиленном эфемерными средствами радиосвязи в руках болельщиков. Остановись, когда остальные пойдут. Это убедило некоторых и привлекло многих. Живые птицы тяжелее воздуха. Она предъявила свой левый, правильный профиль, но свет падал сзади, оставляя в тени явную часть лица. Любой фотограф скажет тебе то же самое. Ищу небольшое ручное зеркало. Летними вечерами наблюдала витринных зевак в системе зеркал, человека в ажиотаже торговли. Трудно увернуться от движущейся воды. Все лето я работала в горах проводником, по маршруту за мной шла группа девочек, хихикающих, когда их предводитель спускался. Он начал раздражать меня, как только предложил специальную скидку. Но работа, как видно, гораздо мудрей, чем этот старый заскорузлый доктор. Я

40

расписалась во всех его книгах. Имя украшено разноцветными лентами. Они были когда-то лидерами авангарда, но теперь нуждаются лишь в понимании, по этой причине я с ними прощаюсь. Если бы я после колледжа замуж не вышла, была б незамужней всю жизнь и в старости одинокой. В такой ситуации следует выбирать между пренебрежением и стремлением к пониманию, хотя трудно сказать, что тут считать отступлением. Мы поймем только то, что мы уже поняли. Индюк – глупая птица. Такова скудная похвала так называемой благонамеренности. Но существует ли независимое, автономное качество, приносящее удовольствие, сопоставимое с красным, известностью, богатством и красотой (ощущается определенная близость отдельных отчетливых категорий). Устами алгебра без устали лепечет. Белье веревки теребит. Листок домашней фуксии увядшей сорвался в лес. Неимоверные глыбы, вечно скользящие вверх.

41

Кофеманы откликнулись возбужденно

Трафик гудит, где гудит – существительное. Поскольку жизнерадостный пессимист довольствуется дурным обществом, обреченным со всей своей неизбежностью на несовершенство. Я закрываю один глаз, всегда левый, когда смотрю на яркий уличный свет. Какое образование, в конечном счете, нам нужно, если нужно вообще. Есть пауза, роза, кое-что на бумаге. Маленькие зеленые тени совершают красный скачок. Но это не телескоп, и звезд в моем чреве не сыщешь. Такие смещения меняют воображение к лучшему. Теперь на бурых холмах машины, а не коровы, и стойбища этих жилищ на колесах присвоили себе имена из того арсенала, что произрастал в долинах близ Санта-Клары. Все мы выросли с этим. Личное куда более зыбко. Университет оставался культурным рынком, но по воскресеньям она примеряла различные церкви. В музее внимание перескакивало с одной картины на другую, взгляд невольно рассеивался, и сосредоточиться на какой-то одной работе не получалось. Кошмар исходил от огромной мясной мухи, жужжащей «я – все, что здесь есть». Куда машинам не с руки, туда ногами, напрямки. Мой дедушка вынужден был признать свой возраст, когда молодой человек уступил ему место в автобусе. Отправишься в путь – пожнешь бурю. Обувь должна шнуроваться по щиколотку. Что касается нас, «любящих удивляться», Макдоналдс – основной мировой потребитель воловьих глаз. Они вышли с поклонами, в нарукавных повязках, в расчете на скромное вознаграждение. Это так просто, как волны, выплеск воды. Перемещение, наблюдение, приостановка. У него были руки художника. Пенелопа, восстанавливающая твил. Европейцы пожимают друг другу руки чаще, чем американцы, хотя это вряд ли определяет «смелость прикосновения». Воздержусь от того, чтобы брать телефонную трубку, чтобы серьезно взяться за дело. Какая память не «захватывает» мысль. Только фрагменты верны. Подели на слова и заставь сочетаться. Так мы идем в магазин за покупками и получаем, спустя какое-то время, понятное дело, контральто! Размышления о наличии времени, вообще говоря, и есть твое настоящее время. Я переживала любовь чересчур хладнокровно. Знаю, это не вполне соответствует духу романа. Она извиняется и пленяет нас властью своих недостатков. Соглашаясь дать задний ход наполненному наполовину. Это был длинный трехэтажный жилой дом с квартирами наподобие ящиков,

42

с окнами только в передней и задней части. Я была бы не против фактически кое-что оплатить из своих налоговых отчислений. Она скинула пальто и сняла платье. Интерпретировать шум, создаваемый мамой на кухне, было не трудно, иногда одобрительный голос, иногда строгий. Ты должен поливать плющ, обвивающий птичку-колокол. Утро уже миновало, солнце осталось с нами, солнечный свет набирает сочную яркость. Уроки живописи опустошают, а моря все время становится больше, тут я цитирую Тинторетто. Прутья – это множество звуков света. Может ли прерия стать этим морем во имя любви. Фиги напоминают мне почки, я это чувствовала.

43

Чтим терпенье безумцев, их влюбленность в детали

Летний деревенский ландшафт с покатыми холмами, пятнистыми и сухими, напоминающими палевого окраса дворняжку, который уместно было назвать грязным пейзажем, холмы цвета голой и пыльной почвы, напрочь лишенные зелени, именно эта местность казалась мне настоящей. Я идеализировала житие первопроходца, само обоснование. Известное своими блохами. Любой мог коснуться плоти их тайн, причуд поведения. A) Рассматривая целиком B) лужайку, отмечая C) как рядом с тенью D) нарастает свет. Никто не знал, что нужно этой молодой женщине. В лодках гребцы как на грядках. Они не слышали этих слов, держась на плаву, подобно раскормленным птицам у побережья. Распространяясь, попутно запутывая отношения, они получают тысячи новых названий. Кружевные ирландские шторы терпеть не могут соседства черных. Кофеманы откликнулись возбужденно. Мы на квартиру взглянули и согласились. Имеет место тесное соседство. Идея № 13 779: все та же невменяемость неизменного человека. Что касается нас, «любящих удивляться», каждая новая частичка знания – не более чем указатель еще большего неведения. Бывает, камень вдохновляет, бывает, вакуум. Можно было взрастить прелестный изъян, романтическую хромоту, например, или легкое косоглазие. Неохота. Я сшила занавески из цветной мешковины от Сирса и повесила их на четыре окна своей новой квартиры. Несколько месяцев назад я прошла курс обучения творческому письму и рисовала теперь на метровых квадратных холстах, где несколькими непрерывными пересекающимися линиями изобразила голову с волосами, шеей, плечами, лицом и шляпой, но без штриховки, заполняя отдельные места особыми красками тщательно подобранной палитры. Рев причитаний не смолкал в годовщину, и я знала, это по Фрейду. Сквозь люки, по трубам, к тайному морю. Несмотря на то, что кладовка пахла скорее специями, чем травами, и находилась во власти мускатного ореха, сама кухня пахла всем, что когда-либо там приготовлялось, но лишь потому, что там было темно. Так формируется могучий стык с булыжным камнем. Подстрижешь ногти, и они вырастут снова, толстые и тупые, как у мужчин. Чуть погодя, сказал он, нам придется голосовать, чтобы добраться до дома. Пять маленьких котят под машиной.

44

Они совершали виражи на шоссе, чтобы водители не спали. Очевидная аналогия с музыкой, простирающейся за пределы пространства, занятого телосложением. Из скрипки своей она выжимала больше, чем из пианино. Ежевечерне, перед тем как поужинать, родители на какое-то время усаживались в «рабочем кабинете», чтобы поговорить, в то время как мама вязала французский жаккардовый свитер со сложным узором. Домовый воробей – ткущий зяблик. Ключ от входной двери под алоэ припрятан. Чем думал художник, размещая это снаружи. Такие смещения меняют воображение к лучшему. Теперь и я могла выбрать безупречную ароматную дыню, не тыкая в плоть у самого стебля, а просто принюхавшись к ней. В какой-то момент голод становится чувственным, а потом похотливым. Не отъеть, а объять. Мать игнорировала эти сентиментальные штучки, считая их глупостями. Упоминание отвлекает внимание, имя украшено разноцветными лентами. Был «День отцов», праздник, к которому никто не относился серьезно, хотя некто признался, что планировал вечером позвонить своим предкам, а другой сказал, что она может то же самое сделать. Что могут сказать эти птицы. В тот день было ветрено, впрочем, воздуха все равно не хватало, поскольку до моря было еще далеко. Позже, систематизируя библиотечку путешественника, я страстно увлеклась панорамой событий, предваряющей жажду правильных представлений. Красив ли розовый.

45

Разум предполагает двоих, затем располагает по месту

Там, где я просыпалась и бодрствовала, в комнате у стены, приспособленной к уединению, у меня был свой стол и, таким образом, собственный угол. Вальс в ожидании. Подошвы тончают, зато стопы грубеют. Это различие между «он привел свой довод» и «они друг друга довели». Я все еще учительствую и звуки школьного звонка знаменуют для меня напряженное утро среды после «Дня труда». Должен ли физиолог сторониться философа. Чтим терпенье безумцев, их влюбленность в детали. Внезапный короткий ранний утренний бриз, первый признак осязаемости дня, верхушки деревьев, вспышки серебра в трепещущей зелени листьев, птица мечется от одной ветки к другой, неясной тенью уносятся ввысь клочья сорной травы, от карьерного гравия поднимается пыль – это все метонимия. «Довод» – сюжет, письменно подтвержденный. Забегая вперед, и потом возвращаясь. Даже потомки, увы, будут знать Сирса. Что касается нас, «любящих удивляться», редкая изгородь сохраняет циклоны. Отдаленность сама по себе не укрытие. Она растопырила пальцы, заговорив об уловке, простирающей красоту за пределы природы. Видимо, это лишь совпадение. Ибо, как говорил Ницше, «Если у человека есть характер, его опыт будет беспрестанно повторяться». В восемь утра я ощущаю первую угрозу монотонности. Приложи пенни к ножу. Беспристрастность – высокий уровень рассмотрения. Я устала от идей, вернее, от их деятельности, от своего рода упражнений, которые сначала взбодрили меня, но затем сделали сонной, я почувствовала себя так, как обычно бывает утром, после долгой прогулки, когда, возвращаясь, ты неспособен решить, выпить ли кофе еще, или снова лечь спать. Незаурядный забег внутри собственной замкнутости. Согбенная ношей, о'кей. Всем говори, кто звонит, меня дома нет. Мне это понравилось, я уступила куклам место в грузовиках и таким образом получила возможность заглядывать к ним через окна. Претензия на сохранение дистанции в отношении того, что выглядело претенциозным. Прошу прощения за хорошо организованный беспорядок. Как если бы искривленная шахматная доска приобрела портретное сходство с элегантной женщиной в шляпе из различных оттенков умбры и охры. Собака поболее моли кружит перед тем, как набегается. Да будет у трафика график. Они были в отпуске и скучали поэтому. Кто-то хотел навсегда

46

отовсюду исчезнуть, но прыгнул в залив. Нам говорили, что происходят такие несчастья, пока матери по телефону болтают. Сучковатое древко, каракули. Молоко – часть кошачьей мифологии, но кошек от него тошнит. У нашей бездомной стригущий лишай. Ночью раз в год занавески в бостонском Бикон-Хилл не задергивали, публике предлагалось взглянуть. Я не носила темные очки, енотовидного загара не хотела. Однако, дело в оттенках. Получалось все же, что мне не нужен был день рождения, лишенный сентиментальности. Это на полках лежит в магазине на уровне глаз. Подлинным врагом моей детерминации был детерминизм, регулирующий и ограничивающий диапазон и степень различия между вещами одного дня и вещами дня следующего. Это досталось мне от Дарвина, Фрейда и Маркса. Но не фрагменты, а метонимия. Длительность. Язык оставляет, следит.

47

Я никогда не смахивала песок там, где собиралась присесть

Мир не мал, но существует немало способов поделить его на малые части. Разум предполагает двоих, затем располагает по месту. Я задействовала те же идеи, чтобы собраться с мыслями. Пчелам цветы, птицам ягоды. Дождливый фейерверк цветов. Можно подумать, данный опыт знаком. Как бы то ни было. Нам надо продолжить исправно работать, чтобы продлить исправное настроение. Моих родителей огорчало, что узкий коридор наверху практически не использовался, потертый ковер с розами разделял четыре окна на одной стороне и две комнаты на другой, желание было загадано, но не двигалось с места. Представь себе лучше поля перед жатвой. Что касается нас, «любящих удивляться», жизнь связана с человеком. Религия – это глухое мычание, игры лозы со шпинатом. В идеальном городе, что у воды, цветы бы свисали с балконов, а балконы со зданий свисали б. Садовые улитки съедобны. Им подвластны дюймы, но не часы. Если продолжать абстрагироваться, разумеется. Укореняю колеус в сиропной бутылке госпожи Баттерворт. Она предъявляет свой левый, правильный профиль. В нашем подъезде была черная лестница с целой гирляндой стираного белья, парящего над парковкой. Вспомни этих голодных армян, маленьких сирот, бродячих собак, этих мертвых, бессильных, ненужных. Автобиография открытых чувств, разделенная по горизонтали. Госпожа Баттерворт не расистка. Я была в положении и нуждалась в кресле-качалке. Стая галок галдела в верхушках раскачивающихся деревьев. Висящие на веревке футболки хлопотали подобно раскормленным птицам на побережье. В тихий час я услышала мотоциклы и самолет, и заревела, поскольку «гибла природа». Ты можешь не нравиться банковской служащей, пока она тебе твои деньги не выдаст. В итальянском ресторане Американского торгового центра зловонно пахло пармезаном. Куда ни пойдешь за покупками, всюду «мьюзек», с его непрерывным потоком однообразных вещей, разбитых крошечными промежутками времени. Море беспорядочно говорило «шарах» – хочу быть предельно точной, хотя не могу записать эти звуки – иногда могло и шарахнуть. Так ли звучат эти вопросы у Витгенштейна. На кухне слева есть ящик, в котором лежат коричневые бумажные пакеты, помеченные красной торговой маркой с названием

48

супермаркета. Минимаркет – для коротышек. Наглые крысы забрались на полки «Пьюрити Сьюприм». Когда приехал продавец пылесосов и устроил нам демонстрацию «на дому», мы сначала хихикали, а затем рассмеялись. Языком давя виноградины, сплевывая зеленые косточки. Эти твердые белые граны песка всего лишь блошиные яйца. Не повзрослевшая юность. Та, что упорно ему докучала, как птица, на хребте огромного гнедого тяжеловоза. Проза – опора. Новое не может быть мелодичным, поскольку мелодия нуждается в повторении. Разгул в образовании. Любой, кто участвовал в этом движении, должен нести ответственность за свой провал. Задние окна смотрели на замусоренный переулок. Но не крылечки, а балконы.

49

Не способны на это ни щенок, ни собака и, конечно же, не попугай

Эта часть жизни – работа. Подмена яиц поделками из алебастра. Представь себе, как появляются птицы, как явственно дерево в грязном снегу. Жилой дом огораживал маленький городской квартал, мы жили в угловой квартире на четвертом этаже и с небольшого крыльца прачечной, как и другие матери, я могла наблюдать прямоугольный участок, ограниченный четырьмя пристройками для парковки, где играла, или скорее дралась, ватага детишек, а женщины, каждая со своего крыльца, шумно ввязывались в эти баталии, пытаясь угомонить детей и друг друга. Тогда ил трескается и в нужный момент головастики превращаются в лягушек. В сумерках, когда плачут младенцы. В те дни я ошибочно полагала, что наука враждебна воображению. Это удерживало меня от совокупности знаний. И вечная латынь любви хранила тайну. Теперь времена изменились, в парках все чаще с детьми гуляют мужчины. Я никогда не смахивала песок там, где собиралась присесть. Я поворачиваюсь, чтобы выглянуть из окна, мое внимание привлекает желтый грузовик в солнечном свете. Черный и белый – не цвета, а чернила и краски. В людях им интересен не эмоциональный подъем, а планетарные движения. Сегодня вечером они будут читать. В логике пищеварения задействованы ферменты, что объясняет, отчего мы едим корову, а не траву. Он полагал, что ребенок, рожденный в смешанном браке, будет пегим. Соседский шум протискивается под дверь, просачивается через пол. Мне нравится думать о нем, когда он вне дома, когда он не может войти в комнату и все испортить. Послание в мыслях. Пауза, роза, кое-что на бумаге, пример параписьма. В паузах тембр его голоса глубже. Укрой его. Настоящий живой кентавр пронесся сквозь мозг Данте, и Данте увидел это. Согласна, я все еще чего-то боюсь, отказываясь вставать ради исполнения государственного гимна. Моряк поток оседлал и рассвет стократ озарил дырявую девичью память. Когда родился ребенок, я уступила ему свой собственный статус, поскольку именно он был теперь своего рода последним. «Фундаментальное рассеяние», сказал он, и добавил, «без сопла». Кофеманы откликнулись возбужденно, стуча чашками по столу. Как отделить людей от принципов. Здравая диалектика между поэзией и прозой. Хорошие дни проходят быстро, слишком быстро. На низком прямоугольном

50

журнальном столике подставка для коллекции почтовых открыток. Вопросов множество, ответов немного, вопрошание прогрессирует и слова отправляются туда, где мета в уме. Например, я помню синее пальто с красными рукавами, но не себя в нем. В парке на скамье, натертой седалищами, зеленая пыльца. Мой сосед настаивал на том, что милая младенческая улыбка – лишь «пыль в глаза». Изюм, чиз, японцы, восходящее солнце. Я культивировала контркультуру в мире, ограниченном дождем и кухонным паром. Слишком скаредном, чтобы стать горячее. Одна вещь рядом с другой, или же «и затем другая», икс помножить на игрек, икс поделить на игрек, икс плюс ты. Только слово привносится на основании жестких ограничений. Солнце, поэтому стирка. Мелкая рябь волны обрящет. Живучесть или скорость.

51

О самом волнующем следовало бы рассказать

Не способны на это ни щенок, ни собака, и, конечно же, не попугай. Риторический вопрос задать некому. Мы можем лишь толковать беспризорные камни, но для начала нам следует выучить их имена. На экране подобный архив, раздувая истлевшее прошлое, мог занять шестнадцать дней и четыре часа. Он под солнцем лежал, желая упрочить свой неказистый загар. В крошечных банках питание для «Здорового малыша». Сквозь близорукие окна Шартрского собора свет передает цвет как сцену. Но что тогда окно. Член или челн. Пауза, роза, кое-что на бумаге, в природных спиралях мы недостатка не знаем. Утром розовато-лиловая, близкая к красновато-коричневой. Символизм розы в зависимости от чистоты цвета. Теперь, когда она стара и знаменита уже не красотой, а интеллектом, она продолжает носить наряды предыдущей эпохи. Она спросила, какие еще имена обсуждались, когда она родилась, и как бы мы назвали ее, родись она мальчиком. Нам нужна была тема, когда мужчины говорили о спорте. Красная роза, краснея, желтый не пропускает. Другими словами, приводит доводы. Мы «находились в пути», как если бы речь шла о доставке. Тогда мне хотелось увидеть сады Моне в Живерни. Я и сейчас способна воспроизвести галоп, хлопая себя по бедрам. В той мере, в которой наблюдение и слушание скорее действия, чем восприятие. Аналогия с музыкой очевидна. Григорианские хоралы звучали в средневековом флигеле музея, где стены потрясала музыка. Продавцы-консультанты столпились в дверях, работая за проценты. Напуганный глупый малыш. Чтобы отложить яйца, самке москита нужен полнокровный банкет. И снова политика, она никуда не исчезла. Ты не можешь «ни о чем не жалеть» лишь потому, что избавление от излишеств считают «безжалостным». Символизм розы в зависимости от шипов. Это, в общем-то, факт, от которого не отмахнуться. Однажды за ночь я написала недельную норму. Нам не нужно думать о стряпне, поскольку нас пригласили. Так я восстала против своих же конструкций и скрылась в окрестном подопытном мире. Собака лежала в лучах солнца, но не на солнце. В количестве ног смысла не больше, чем в количестве автомобильных колес. Эти частицы в воздухе – жучки в спектре. Энтомология вещей на бумаге. Возвращаясь мыслями в детство, я

52

вспоминаю других людей отчетливей, чем себя, но стоит задуматься о недавнем времени, как я начинаю господствовать в воспоминаниях. Я нахожусь там от нечего делать, пунктуальная, заблаговременно. Ритмы сердца нельзя на такты разбить, но под тяжкую музыку, что навязла в ногах, я тактично иду и сдержанно дергаюсь. Не слезятся мои глаза в сухую погоду. Поднимается ветер и птица начинает полет. Горизонт совершенно свободен там, где небо встречается с морем. Нянчит свет, левиафан и кобыла игривы, сплошь гребешки да барашки. Представь себе, никогда не быть неразборчивым!

53

Плуг пашет глубоко

Прошлой ночью во сне я вплавь добралась до дна какого-то озера, там оттолкнулась от ила и резко всплыла на поверхность, выскочив над водой футов на восемь-десять. Я не смогла присоединиться к демонстрации по причине беременности и приобрела, таким образом, опыт революционного бездействия. История поддерживает мир. Музы – крошечные подружки. В каком-то смысле каждая фраза должна быть целой историей. Трудно увернуться от движущейся воды, когда на берегу остался мелкий гравий. Он был дальтоником, не будучи уверен, коричневы иль зелены они. Любовь говорит «пойдем со мной», не уточняя, куда и зачем. Авторское акме. Стоит послушать последних осенних лягушек. Тщательно прописанный абзац способен на то, на что я не способна. Невозможно раскрыть пределы возможности, которая всегда остается открытой. Религия – это глухое мычание. В то время вечная латынь любви хранила тайну. Что ты имеешь в виду, когда говоришь «они оба читают одну и ту же книгу», две копии одного текста или одну копию, читаемую по очереди. Сегодня любовь мою освещает все та же луна. Откуда же взяться огню в таком холоде. Той ранней весной, по утрам, на ступеньках крыльца, в солнечных лучах, сияющих на жилом здании из красного кирпича, мы видим, где мы сидели, качая младенцев в колясках, в то время как малышей держали подальше от улицы. Прямо на грязном балкончике прачечной нежная симпатичная голубица снесла яйцо, и когда, наконец, птенец вылупился, мерзкая птица взяла и съела его. Просто садись в самолет, чтобы увидеть другое. Мексиканская оляпка летает над водой и под водой. Не способны на это ни щенок, ни собака, и, конечно же, не попугай. Сосед катал терьеров в коляске и тряпкой подтирал им зады, когда они гадили. Отнявший силы любовный роман был однажды презрен. Но иногда, благодаря возросшей активности, а не вопреки, я ощущала безмятежность, сходную с той, что была, когда я изучала нестандартный и в чем-то нелепый узор на кафельных плитках, словно ребенок, которому я так охотно препоручила себя, пытаясь найти то место, в котором узор повторялся. На мгновение прикоснись к раскаленному. Воскреси те «когда», из которых я говорю. Возможность в деталях. Растения и насекомые – тоже дождь, коли так. «Жи» и «ши» пиши с буквами «жэ» или «ша». Облигато. То, что «кажется нереальным», не состоится. Наездник без седла, в

54

свойственной ей манере, перескакивает с одной грязной лошади на другую. Такие смещения меняют воображение к лучшему. Следующий народ в горах живет. Уличный водосток легко сливал в море ливень с тех холмов, куда отправились мы, посмотреть на те корабли, что заперты морем. Руки, карманы, влажные кленовые листья, липнущие к подошвам. Оставь, если сможешь, вернись, если я смогу, но вместе с нечастным ребенком. Высокомерная невинность юности. Они не дошли до того, чтобы выдвинуть лидера. Слово «версия» – сравнительное существительное, подразумевающее множественное число, оно одно объемлет многое. У хорошей матери много ли детей. Безутешная ревность, говорящая ей о ее любви, провозглашает ее. Тебе, форзиция. В моей бутыли зелень.

55

Проходят годы, в которых, как я понимаю, событий было с избытком

Одни где-то, другие там, порядком запутавшись в языке. Я читала несколько книг сразу, как правило, три. Чем быстрее, тем больше. Пишущая машинка в ночи, классика жанра. Гроза приближалась и синий цвет начал медленно исчезать, превращая небо в бледную тень самое себя. Почему отражение выпукло, хотя само зеркало плоско. Или сливки, когда их сбивают. Когда мы были детьми, в беззаботное время, отец советовал нам походы с палаткой, а теперь, стоит нам задержаться на улице темной, боится. Я хочу помнить больше, даже больше того, что более-менее то, что на самом деле случилось. Казалось, мы начинаем раньше того, как окажемся там. Это был рак, но мы молчали об этом. Имя украшено разноцветными лентами. Сигнал о том, что «обстоятельства будут складываться в нашу пользу» далеко не всегда. Змея не может катиться как обруч, и пчелы вряд ли сосут свою поросль, выросшую на цветах. Мы взяли малышей в парк, чтобы они «не путались под ногами», и моя подруга сказала: «не вижу смысла переезжать из этой скромной квартирки, будь у меня хоть 40 комнат, 39 бы пустовало, а я с детьми сидела б на кухне». Библиотечка в холодильнике. Мы уже далеки от того, что они чувствовали на самом деле, в те дни, когда своими руками ваяли свечи из воска и жирное мыло. Духовой оркестр «среди ночи» окружали огромные свечи. Богатый запас слов порождает свою грамматику, иначе говоря, богатая грамматика вынашивает собственный словарь. Напоминаю себе, свое имя я помню неточно, человека, пусть будет Убежище, женщину, которая сама его создала и имеет веские основания от чего-либо отказавшись, скажем, от окна в углу комнаты, согласиться на него снова. И тогда на тропу войны вышла любовь и покончила с флиртом. Велико ли тут художественное открытие. Деревья успокоит ливень. Должна признать, что нахожу движение бульдозеров прекрасным. Мы прогулялись по Буковой аллее, чтобы взглянуть на три огромных лесных темно-пунцовых бука, выстроившихся тут до того, как закончилась стройка. Где тот поворот, за которым становятся бурыми красные и зеленые яблоки. Обычное дело, один мах ногой. Плуг пашет глубоко. Способствует ли такое словоподобие словопониманию. Всех детей в парке предупреждали держаться подальше от грязных луж, но мои находились именно там. Ты ценишь воду, коли роешь

56

себе колодец. Идей никаких, кроме картофельных. Моей свекрови не нравилось, что мы зовем детей «птенчиками», «Птенец – это птица», утверждала она и настаивала, чтобы их называли «детьми» или обращались по имени. Будь я Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм, я создала бы в себе что-то вроде гомункула, в допустимых пределах. У всякого мертвеца на глазу бельмо. Слухи, таким образом, одиноки. Это пугает фермеров. Если б слова были равносильны вещам, мы оказались бы пленниками в стенах симметрии. Что касается нас, «любящих удивляться», яйца в бане Мари будут вкрутую. Холодный воздух, полный дождя или снега, глубокий запах морских глубин. Внезапно с нескольких сосен разом птицы вспорхнули в одном направлении. Свет сглаживал пейзаж не омрачая. Пауза, роза, кое-что на бумаге. Сквозь осколок морского стекла, унесенный приливом. То самое «ожидание», что он и предполагал.

57

Приведенное, таким образом, прямолинейно, вслепую

Эта зима не наступит снова, такой зимы не будет. По радио я слышала диктора, представляющего ноктюрн Шопена в исполнении «одного из немногих живущих среди нас бессмертных». Я хотела пройти с отцом по всей этой лестнице. Ветшают доводы, но сюжет движется, шаг за шагом. Ковыляющий по улице старик останавливается, чтобы улыбнуться детям, которые только учатся ходить. У каждого цвета есть тени, темные и иные, граничащие с темнотой. Молодые женщины сидели по утрам у подъезда, расположившись на трех ступеньках, словно хористы на своих станках. Живопись – плоское отражение. Изгородь – пояс, придающий уверенности. Когда я говорю о принуждении, характеризуя его как оцепенение, то имею в виду не исполнение обязательств, придуманных для меня, как человека подчиненного, а непостижимую преданность моей воли. Обучаясь чтению я написала имя свое во всех его книгах. Калифорнийский лавр растет у воды, символизируя воду в пустыне, склоняясь над влажным грунтом. Нам хватало того, что только набирает ценность, оставаясь незавершенным. Отправишься в путь – пожнешь бурю. Я придавала значение точности, появляясь в назначенном месте, минута в минуту. Прибереги это на черный день. Ночь размашиста. Речь о пролитом молоке из расписной чашки. Тайной для меня было то, что будущее никогда не станет явным. «Нью-Йорк Таймс» ежедневно публиковала время, когда над нашим штатом будут пролетать спутники. Все, что приходило в негодность, должно было откуда-то браться, или кто-то должен был к этому приводить. Однако фамилия мужа не гарантирует доступ. Нелепого вида перуанский коммерсант с нижнего этажа, «щеголявший» в роскошных костюмах в полоску, со своей старой больной женой, страдавшей эпилепсией, и весьма тучной дочерью, дни напролет дававшей уроки фортепьяно, предварительно звоня мне и спрашивая, не беспокоит ли меня этот шум, пригласил нас на чай, и мне пришлось согласиться. Поступки – связи, как, впрочем, и мысли. Комедия с легкостью достигает финала, где обязательно женятся, чтобы жизнь продолжалась, как и положено. Каноэ среди уточек. Плуг пашет глубоко. Деятельность, которую мы ретроспективно назвали бы «скорбной», казалась тогда неожиданностью, возникавшей извне, тем самым кузеном, выскакивающим из-за двери. Раздраженная, я, вероятно, уйду, хлопнув дверью. Широта

58

моего понимания мира имеет предел. Они ни здесь и ни там, эти мигрирующие водоросли, плавающие чуть ниже поверхности водоема, тяжелые, но непотопляемые, пригодные, стало быть, вечно пребывать между прочим. Мы так привыкли к автомобилю, что скоро разучимся двигаться на своих двоих. Дать надлежащее имя вещи или идее означает описать ее конечность. Что справедливо для музыки, которая тоже отмалчивается. Все ли суждения о единорогах непременно метафизичны. Возможно множество просветов. В кромешной тьме мы вышли на лужайку понаблюдать за спутником, который пролетает мимо, который уж четвертый год на небесах. Всегда сначала темнеет, прежде чем станет предельно черным. Еды полно, ребенок на коленях, ручки тянет, сквозь пару поколений, в которых можно поменять местами, во всяком случае, расставить по местам. У каждого отражения своя глубина. Казалось, мы едва начали, но мы уже там. Он опускает руки. Последующая Смерть представлялась мне чем-то немыслимо личным, как и пред-жизнь индивида, хотя последняя не воплощаема. В чужом обличии? в покорности? врасплох? «Как выбирать мне из тех вещей, которые я вспоминаю из-за того, что они тогда нравились мне, выбрать сейчас, когда я чувствую к ним нечто похожее», ответил он.

59

Мы все же настаиваем, жизнь полна счастливых случайностей

В окнах распахнутых значились утренний воздух, запах сирени, цветущих кустов потемнее, бурых оттенков, бодрые птичьи трели. Как таковые, как если бы не было ничего, только крики и тишина. Гуманитарные дисциплины – такие же связи. В данный момент я себе мысль представляю, я прихожу к ней, мы сталкиваемся. Хоть единожды в жизни любой человек был счастливым ребенком. Даже дождь монотонный не портил нам барбекю на заднем дворе, вдали от потока блестящих машин, внутри пейзажа, у берега. Свобода тогда, освобождение позже. Она приехала нянчиться с нами в смутные времена из района массовых беспорядков и сообщила, что мечтает о том дне, когда расстреляет всех до единого из Финансового квартала. Тот единственный телефон – лишь один волосок на шкуре бронтозавра. Кофеманы откликнулись возбужденно. Если пес твой выходит из дома, в доме заводятся блохи. Временное затишье снижает работоспособность. В своих мечтах я редко без детей. Дочь рассказала мне, что в школьные времена поэт представлялся ей человеком, сидящим на айсберге и проплавляющим его насквозь. Поэтическая достоверность. На том конце улицы практикующее сопрано опоясывает бриз. Что касается нас, «любящих удивляться», деньги к деньгам, удача к удаче. Продвигаясь вперед, продолжая. Классовое сознание – не пейзаж, и сейчас, и тогда в 1969, я ощущала границы коллективного. Настоящее время пришло ненадолго и не было таким новым, как нам казалось тогда, настоящее всегда наступает после войны. С тех пор мне непросто принадлежать своему времени. Желтизна той печальной комнаты снова стала желтым цветом дремоты, где длились тогда день за днем ее зыбкие беспокойные ожидания. Говорят, альтернативой буржуазности была доверчивость. Пусть это будут вода и собаки. Разум предполагает двоих, затем располагает по месту. Но может ли кто-то представить себе безумца влюбленным. Прощайте, достаточно и того, что было неплохо. Была пауза, роза, кое-что на бумаге. Я могу задержаться, но не намерена отступать. Поскольку желание всегда стесняет. На берегу, заливаясь румянцем. Ребенок высматривает. На проводах запасом птичьим застыли ягоды в побегах ежевики. Издали солнце мало. Не было ни одного настоящего Рождества после того, как он умер. Та снежная буря, ликуя, город поставила на колени. Я человек посторонний для той маленькой девочки,

60

которая там появлялась, весьма и весьма посторонний. Многие факты из жизни следует оставлять без внимания, они легки на подмену. Человек расположен на нескольких стульях. Узоры способствуют внешнему сходству, среди белых миниатюрных безмолвий. Секвойя питается влагой того, что кажется ночью иссякшим. Отражения не оттеняют, для этого существуют оттенки. Чтобы понять природу этого столкновения, надо кое-что знать о природе вовлеченных в него движений, об истории, то есть. Он взглянул на меня, улыбнулся и продолжил смотреть, таким образом, дружба стала эротичной. От колеса избавилась фортуна.

61

Описываемое нами обустройство – прелюдия к взрыву

Покачивание встроено в небоскребы, что вполне естественно для деревьев. Довольно прямолинейно. Однажды свое тревожное ощущение необходимости я передала непосредственно транспортному средству. И если я почувствую себя подобно книге, вымыслом, то я продолжу. Каков пол вымысла. Холодная отрешенность, страх окончания. Важно ли знать мне, читая эту книгу сейчас, что ты захочешь потом прочесть ту же самую книгу, в той же копии, в тех же словах, и в чем будет разница, если ты прочитаешь свой экземпляр одновременно со мной. Для нее было естественным смешивать романтичное с материнским. Однако я пыталась рассуждать о девственном состоянии подержанных автомобилей. С выразительностью крутого парня из того мира, который тесен. Выйди и погляди, как оно есть. Приподняв лист фанеры мы наблюдали мышиные тропы в земле. Любой мечтает о велосипеде, который можно, повалив на землю, суметь и на ноги поставить; этот толстый слой хрома мы натирали до блеска. Я поняла, что достигла теперь того возраста, чтобы любить родителей исключительно великодушно. Мы снова были подобны раскормленным птицам на побережье, среди куликов неуклюжим. Казалось, само приключение настигло идею приключения и поглотило ее, меня переполнило чувство безмятежности и безграничного терпения, но не потому, что я почувствовала себя как-то обособленно от своей эксцентричной и беспорядочной жизни, напротив, я всецело в ней задержалась, именно это я поняла, несколько лет спустя, в России: приключение потрясает меня спокойствием. Когда туман отбрасывает тень, надевают пальто. Распороть палатку и отчалить. После пересечения границы, отделяющей работу от остальной части вселенной, читатель, думается, пересечет границу повторно, что-то держа в уме. «О вещах» – это не только учет комментариев. Чтим терпенье безумцев, их влюбленность в детали. За то время, пока мчится машина, я расслабляюсь. Отождествляя немого с молчащим, молчание с бессодержательностью. Я стала зависима от своих детей в плане общения, что меня нисколько не затруднило. Оживленная улица – зрелище. Гнездо – птичий дом. Мы теперь не настолько глупы, чтоб нагибаться за сахаром. Что касается нас, «любящих удивляться», старомодный конус вафельного рожка вмещал два двойных

62

шарика мороженого, значит, целых четыре. «Джаз» становится ругательством в узких кругах импровизаторов. Местоимения стороной обходят предмет. Так называемый «блестящий» мыслитель получает известность на основании его или ее интеллектуальной деятельности, но что, если эта деятельность иррациональна. Она предъявила свой левый, правильный профиль. В банке меж красных ограждающих линий стояла дряхлая старуха в оранжевой шляпе с беспечно поднятой тростью. Она истратила все свое свободное время. В автобусе я услышала, как одна женщина говорила другой: «Я ежедневно произношу одну и ту же молитву: Когда я стану слишком старой, чтобы ухаживать за собой, – говорю я, – Господь отпустит меня». Соседские собаки хором начинают петь, пожарные машины вторят. Одна стена становится улицей. Приятельница пришла ко мне в гости, но я была слишком расстроена фактами, а именно тем, что время уходит. Я слышала, что когда-то это был фартук. Трудно увернуться от движущейся воды. И моя память о нем – только видимость, наподобие ревности, неспособной добиться того, что защищает любовь. Страх «утраты» идей воплощает знания. Остальное напомнит изгиб его чашки. Ты займешь это место, как только на нем разместишься. По ночам сны о мебели на колесах, игры минувших кукол.

63

Я смеюсь, словно горшки мои были чисты

Даже детям запомнился этот год в предназначенных к сносу трущобах, где автомобильные динамики провоцировали воровство. Нечистые на руку облизываются на цыпленка. Клише и причитания. Мы пускали в ход логику в оживленной среде. Я хочу быть свободной от тебя, чтобы сделать важные вещи, которые произведут на тебя впечатление, привлекут тебя, ты станешь моим, и я буду твоей навсегда. Сверка часов, мыслей с задачами. И расхождения начинают наслаиваться. Аналогия с музыкой очевидна. Если ты не платил за это, украдено ли оно. А обежать квартал могли бы по кругу десять раз подряд. Время от времени, предупреждая отсутствие определенного рода благочестия, что было здесь весьма грубой заменой, я увлекалась массивными руинами заброшенного пивоваренного завода, и это стало целью моих прогулок с собакой, которая по собственной воле, пренебрегая нашим полуобжитым складом, частенько исчезала в городском пруду. Бедная собака, город блох. Не все растет в джунглях. Роза с ее завитками цветными, как взмахи пловца в океане. Зная множество слов, часть из них я должна познать многократно, от двух до шести букв кряду. Что касается нас, «любящих удивляться», эти дома были скорее сырые, чем деревянные. Говоря это, я повторяюсь, ради тех, кому сказано то, что связывает с ней столь поспешно деморализованное десятилетие. Есть разные пары, но раздражает минимальный размер оплаты труда. Давай-ка посмотрим, что романтичного происходит в толпе, ночью в четверг. Пусть это случится буквально. Уи. Мой французский язык бесполезен. Она называла голубя пернатой крысой. Ближайший родственник, скорее мертвый, чем живой, стал предком, побывав телохранителем Джорджа Вашингтона. Такие новости схожи со слухами и сродни атмосфере. Они обнаружили, что родились в один день. Симметрия букв алфавита. Ребенок – реальный субъект, живчик. Они были подобны раскормленным птицам на побережье, следящим за трепетанием тамошних флагов. Морская соль в нашей крови. В чашке лишь капля. Зеркало позволяет переворачивать. Общий вид склонен естественным образом разрастаться под рукой пишущего, но пока вещь не закончена, требует объяснений. Словарь представляет картину мира, и двуязычный словарь представляет картину мира, двуязычный словарь удваивает ее, представляя пару. Сообщество прочно, мы начинаем

64

пророчить. Человек пожимает плечами, но кого это волнует. Дети сделали из воздушных шаров своего рода таксу и эта «дутая бестия» промелькнула в моей голове. Он посмотрел мне в глаза и передал бокал. На Луне нет атмосферы для поддержания разговора. Это скрип или скрипка терзают. Благодаря стенам у нас есть общественного типа норы, именуемые домом. В городе только четыре пути для прогулки. Казалось, мы едва начали, но мы уже там, наблюдаем за людьми, на мгновение появившимися в окнах, не понимая, что происходит с ними, или, что они понимают. Облако мыслей тише словесного облака. Воздух, которым мы дышим: воздух, который мы соразмерно вдыхаем, вмещает в себя хлопья звука, тьму, тишину и свет.

65

И помидор растет там более соленый, куда приземистей и соблазнительней

Утром были птицы птицы птицы птицы птицы и потом один петух. Видим, не подглядывая. Мы отправились путем Виннебаго по следам самосвала, из которого время от времени вылетали крошечные кристаллические частицы, ударяясь о ветровое стекло, обратно в деревню. Яблоки убраны в мешки и коробки, свекла ушла в семена, чтобы вернуться в пространство, которое я изучаю. Любой, кто думает, этим владеет. Каноэ ныряет под ветви ивы, весло теребит воду, в ночном пруду множатся луны. Детишки в соломенных шлепанцах спрашивают, что на обед и когда. Пауза, роза, кое-что на бумаге. Эта книга такое благо, что ее не нужно читать. О самом волнующем следует «рассказать», поэтому, воротившись домой, я позволила Анне стать тем, кто опишет гремучую змею между «большими дубами». Змея не нападает напрямую. В саду, за пределами тьмы. Деревья трещат на такой жаре, в таком холоде, на таком ветру, в таком безмолвии. Они претворили свою изоляцию, сделав действенной, приняли к исполнению, отражая не беззаботность, но атмосферу и небольшое количество певчих птиц. Транспортировка лошадей – движение в прошлое, пыльное до сих пор. Сейчас я добавляю к своей жизни страницы полярного дневника, где холодные капли на сгибах образуют блестящие лучи света... с трудом, но вовремя. Таким образом разговоры о предстоящем дожде, когда август настолько горяч, что кофе мутнеет, вызывают неприязнь по утрам. Ковбои заняты своей собачьей работой. Слова – звучащие факты, так например, «это звук корабля, который не тонет», или «я слышал странный звук в двигателе (надстройка)». Грязные, неприкрытые перекрытия. Тебе не грозит воспаление легких, поскольку ты мокрый. Я никогда не смахивала песок там, где собиралась присесть. В предложении "Некто меняет курс 101° на 261°, движется до отметки 5,73 мили, где грунтовка круто уходит направо на две мили вверх, достигая гребня, и это не самая высокая точка на горном хребте, но оттуда впервые открывается замечательный вид на восток и на запад, там он оставляет машину, следует мимо двух здоровенных дубов и подходит к небольшому холму, что в четверти мили от хижины", я и есть этот некто. Подходящий ли я человек. Мы обрели еще большую преданность месту. В темноте шум еще безопасней, куда любопытней. Различие между

66

сочувствием и ответственностью. Чуть погодя стало ясно, почему им не нужны были окна. Погода все что угодно очистит и отполирует. Солнечный свет должен литься, чтобы стало заметно, как он погружается в реку и распространяет качение по дробленой поверхности. Были птицы, что говорили, ха-ха, что за анафора. Трудно увернуться от движущейся воды. Кто будет смотреть на радиоволны над горным пейзажем, пока в поле зрения птица. Самосвалы ревели в пути, в грунт зарывались, следуя трассе, перегруженные и потому тормозные, сцепления лязгали. В направлении города. Плуг пашет глубоко. Сумерки «наполняют» пестрый заросший ручей. Клейкие шумы существуют, этакие хлопья. Создавая мгновенную рябь на воде, водомерки ее придерживаются. Ей продолжать не хотелось. Но так, чтоб остаться. Красная погода, синяя погода, желтая погода, зеленая погода. Видишь, пар валит из ноздрей жеребят. Невероятно дикий холод. Становится слоем кристалла.

67

Небо не «одинаково»

Что есть, то есть. Помимо подлинной «пользы», выглядел он подобающе. Построен из старых досок, два более чем на два, практически, на двоих. Я могла молотить вовсю, в выражениях не церемонясь. Вооружившись слесарным фартуком, погрузившись в глубокие размышления, я задумалась о притворстве, и здесь я не притворяюсь. Собственное производство не загрязняет рек. И помидор растет там более соленый, куда приземистей и соблазнительней. Он бы не стал жить в доме с квадратными комнатами. Это материя для более интересных подсчетов. Фрагмент – не часть целого, а целый кусок. Сжатый до дюйма, в дюйме от того места, где находился. Слово – предположение. Падающая звезда – происшествие на небесах, ибо лев, который наконец-то рычит – происшествие в зоопарке. Когда ты говоришь, ты с языком играешь. Аналогия с музыкой очевидна. Что за безумные выдумки. Собака разрывает грязь. Это забавно, если событие соответствует предположению. Я получила свои «подтирочные» из округа Мендосино, квартальный чек на 89 долларов 20 центов, и поскольку школьный автобус не добирался двух миль вверх по нашей дороге, каждое утро в 6:45 я сама доставляла детей навстречу ему. Я не пугалась во тьме, заслышав басы совы, птицы, натыкающейся на солнце. Я слышала ее заново, а не снова. В доме, который мы строили своими руками, мы про туалеты забыли. Розовая марена. За тем, как одеваются люди, можно наблюдать бесконечно. Она скрылась в своих волосах. Когда я умру, им придется праздновать мой день рождения без меня, и какое будет там настроение – затронет меня меньше чем самую малость. Цирк по-прежнему восхищал, даже сверх того, поскольку глубокая и постоянная осведомленность повышает способность замечать красоту слонов и некую опасность свыше. Весна, детям сейчас семь и девять, мы отправляемся к зеленому склону горного хребта посмотреть на закат, и хотя в этом, конечно же, есть кое-что от спортивного мероприятия, мы начинаем беседовать об универсальном познании, Поль высказывает предположение, что космос – это такой терминал, где все является памятью в своего рода электронной воде. Какая память не «захватывает» мысль. Пес наш из группы гончих собак, гоняющих птиц. Я наблюдала за пушистым дятлом и слышала клюв, колотящий северный дуб. Такие смещения меняют воображение к лучшему. Гримасничая, он меняется в голосе. Это буквальная

68

иллюстрация. Я ощущаю идею. Что касается нас, «любящих удивляться», моя любовь к этим детям. У нее были розовые щечки и ослепительная улыбка до сих пор. Я слышу пол, когда они идут по нему. Когда-то ограды были не стенами, а укрытиями. Одни кристаллические, другие с мембраной, однако мгновения – это набирающие высоту пузыри, многие из которых лопаются мгновенно. Оттуда мы наблюдаем за тем, что здесь происходит, притихни, и наблюдай музыку. Земля зеленеет сама, но повязана временем года. В метафоре жизнь – пейзаж, образ жизни – поездка, для которой отводится не так много времени, в отношении которого благоразумно быть бережливым. Понимание того, что ты делаешь, приходит порой слишком поздно, и тот, кто слышал, что сказали они, заметил то, что было сказано. Окончание тогда тоже бесшумно.

69

Кто-то начинает как школяр, но становится другом облаков

Назад и наоборот, пожалуй, везде и повсюду. Так что искусство неотделимо от поиска реальности. Материк превосходит материи, из которых он состоит. Река покрывает полуостров сетью. Петух в саду проходит сквозь резеду. Я видела малиновку, пробирающуюся ползком на верхний край кровли, одно мгновение на шероховатом освещенном выступе. Там, как в грузовике, том самом. Где положили под открытым небом, там ржавело. Как кто-то мог сказать своим друзьям, что смысла в обладании немного, но чтоб его деревьям не вредили. Маригольд, настурция, львиный зев, турецкая гвоздика и незабудки вытеснены свеклой, помидорами, салатом, чесноком, горохом, бобами, морковью и редиской, даже Маригольд. Жужжанье жжет. Однако интуитивно я чувствовала, что самое необъяснимое все же предполагалось, росло, было правильным. О самом волнующем стоило рассказать. Левые берега всех рек напоминают мне о Париже совсем не то, что я видела там, и не то, где я там побывала, а то, как о нем говорят. Сыр вызывает желание пить, а лук вызывает жажду. Испанский язык задает рамки вопроса. В данном случае закрепленный на постаменте в указующем жесте ветхий палец Св. Цецилии, весь в кольцах. Старое платье изношено, порвано, выброшено. Стирание не способствуют подлинности. Проходят годы, в которых, как я понимаю, событий было с избытком. В знаменитом окне-розетке Шартрского собора оттенков больше, чем в розе. У воды, но не у пруда. Серпентин – шутовской камень. По облицовке. Приоритет у растений предыдущего цвета – мечте не приблизится к оригиналу, объемному при обычном дневном освещении. Он все-таки настаивал на том, что жизнь полна счастливых случайностей, был баловнем судьбы. На самом деле, весьма показательно. Отработав с девяти до пяти, он должен был сразу идти домой. Если ты на работу ходишь по принуждению, хорошо ли ты отдохнул. Сейчас ровно час, минута в минуту, но это лишь совпадение, имеющее дурную славу. Патриоты водят машины покруче. В то время вечная латынь любви хранила тайну. Мы могли опоздать в кино, но всегда были предупредительны по отношению к детям. Женщины на родительские собрания должны носить кольца, ради преемственности. Считая овец проворонишь сон. Когда Поль изложил мне сюжет о путешествии во

70

времени, я спросила: «Как они попадают в будущее?», он отвечал: «Достаточно просто, они ждут и будущее, конечно же, само является к ним!», таким образом, эта проблема отправляется в прошлое. Думаю, мои интересы обширней, чем у тех людей, кто восемь лет твердил то же самое, или он это так сказал. Достаточно ли малышу зубов для яблок. Трюки, тропики, сдавленный смех. Колибри, что ни говори, могут целый день петь. Мы были во Франции, где каждое слово было действительно птицей, вещью поющей. Я смеюсь, словно горшки мои были чисты. Яблоко в шарлотке и есть шарлотка. Чрезвычайно приятное и зачастую комическое удовольствие доставляет столкновение соответствующей способности читателя к пониманию с содержанием работы автора. И ничуть не горчит.

71

В момент спешки одной ногой в таком количестве снега

В ливень потоки воды были благом, подходящим напитком. Лесорубы рулят. Они голосуют в сторону дома, проносится время. Назад на Восток уже не означало возращенье домой, когда на Западе дома не стало. Что меня напугало, и это теперь случается каждое утро. Я скучаю по-прежнему по кленово-красной обледеневшей березе. Воображение убеждает. Небо не «одинаково». На лошадиных торгах были все кто угодно, кроме самих покупателей, поэтому аукционист ударял молотком и выкрикивал «Следующий». Он плохо понимал других людей, и было нелегко догадаться, о ком он говорит, пока он не называл имя. Теперь разве что приветствие осталось прежним. Птицы-пересмешники походят на сверчков, производящих шум задними лапками. Они взбалтывают воздух, которым мы дышим. Пауза, роза, кое-что на бумаге. Чтобы шагать быстрее мы «прибавили шагу» меж колеей и корнями, кляня по-книжному корни. Той ночью держали дистанцию. Икры ковбоя стерты до блеска, ни волоска. Пеликаны вылупляются голыми. Это факт, что тяжелые птицы летают быстро, либо совсем не летают. Что означает зависнуть в зависимости. Живучесть растительной жизни. Все было очень конкретно, трава слегка колебалась в рассеянном свете, листья меняли палитру от дуновения ветра, можно было сидеть и смотреть, взволнованно и благодарно, наполняясь каким-то особенным, пронзительным спокойствием. Случались холодные дни, изредка ледяные, а зимний ветер тяжел был, и дожди глухо бились о землю. Трава зеленела мгновенно, зелень эту черпали взглядом. Чтим терпенье безумцев, их влюбленность в детали. Темнота позволяла спать, не смыкая глаз, но веки сопротивлялись. Любая поездка казалась долгой, и хорошо, что нам нужно было остаться дома. Дом ли эта постройка. Лицо – потолок. Глаз не должен скучать на дороге, даже всаднику необходима белая разделительная полоса или возможность видеть, как пейзаж будет меняться. Двигайся, сознательно сохраняя дистанцию, сохраняя спокойствие, чтобы смотреть из окна на другие окна. Даже ночные огни уходят в отключку. Синий дневной свет настает, растворяя черный. Утонченная морось, в конечном счете, туман. Память прощания с бесконечностью. Я никогда не смахивала песок там, где собиралась присесть. Дети стояли, ожидая

72

школьный автобус, холод для них был забавой, подтаявшим снегом. Миндально-коричневый и до безумия белый. Бумажный змей, однажды взбешенный ударами ветра, вверх воспарил своим одиноким огромным крылом. Серпентин – пред-драгоценный камень. Реки цветут. Такое количество снега тем более опечалило. Но смещения совершенствовались с каждой выпавшей сценой. Эта чашка населена. Ты будешь смеяться, но Нью-Йорк кажется мне иногда сходным образом монотонным, как первозданный сельский пейзаж, не мирным, по сути своей, но способным рождать выплески безмятежного чувства.

73

Если за окнами нет ничего, смотри в книгу

Воздерживайся, по крайней мере, от друзей, придерживайся книги, выдержи, а потом, стиснув зубы, упорствуй. Время – электронный поток. Малиновый, сорок девятого года. Мужчина на улице делает взмах рукой, чтобы взглянуть на часы, запястье выглядывает из рукава пиджака, на часах два. Когда требуется объясниться иначе, я смотрю свысока, передний план отклоняется вправо, удобно располагаются мысли, так это работает. Переводчик должен оставить самые значимые слова. Мы видим узор, или это случайный расклад нелепых маленьких плиток. Или мы у воды в самом начале весны. Остановка и старт, бампер к бамперу. Мы находились в баре, и Чарльз процитировал вслух стихотворение Эмили Дикинсон, «вернувшее ее к жизни». Оттенков достаточно, чтобы выразить цвет на бумаге. Минут десять он маршировал вокруг пьедестала, ведя свою партию. Если снова не чувствуешь ничего и, можно сказать, счастлив, то ничего не имеешь в виду, кроме шуток. Парк был переполнен, приключение в первую очередь для собаки. Козел, альпинист прирожденный, до вершины добрался, как добирается птица до конца ветки или верхушки дерева, ибо это должно было произойти, хотя не могло. Я могла эту фразу дополнить словами, чтобы не создавать новой, потесниться в исходном пространстве, придав фразе дополнительный смысл. Такие смещения меняют воображение к лучшему. Так выражаются, чтобы высказывание стало возможным. Однако мне следовало бы молчать, если бы это было по силам. Пауза, роза, кое-что на бумаге. В ожидании сна и сон ждет. Сон в надувательском носке. Грабитель вернулся, но на сей раз, собака была готова. Она медлительна, кроме тех случаев, когда собирается лаять. Врожденная привычка, традиция. Небо не «одинаково». Мы следуем звездам, создавая непререкаемое созвездие Здравого Смысла. Все будет улажено до того как нам ехать, поскольку мне есть чем заняться. Вспоминать «свое я» и править по памяти. Это не лай собаки, это собака охраняет наш дом, пещеру, в которой мы замкнуты. Телефонный номер – взлётно-посадочная полоса. Когда зерна иссякли, упорхнули и птицы. Латы терпения лопнули. Прибрежный закат заживо погребен в темнеющих сумерках, нависающих и тревожных. Я никогда не смахивала песок там, где собиралась присесть. К тому же был друг, однажды

74

нарушивший близость. Почтальон стал письмоношей, и теперь он носильщик. Перемещение в более трудный способ видения, не скрывающий то, что нужно увидеть. Наивысший момент, касание пальцем ровных участков песка. Пыль – волосатая и мохнатая грязь. Я смеюсь, словно горшки мои были чисты, в отличном расположении духа, хорошо отдохнув, напевая безымянную и беззвучную мелодию. Ты впитываешь на том уровне, до которого ты в это втянут. Некто смотрит из окна в окна, носом в книгу. Одним из любимых слов моих было и будет птицы. И если это лишь предпосылки на пути к результату, я подожду терпеливо с тем чтобы посмотреть.

75

Прервешь свой бег, останешься ни с чем

В городе нет ничего такого, что стоило бы посмотреть, но этот дождь хорошо бы послушать. Если «мне нравится слушать волны» и «мне нравится слушать тебя». Краткий диалог-зарисовка, подслушанный на улице. Детка! детка! детка! – это нормально. Если конечно существует история, объясняющая положение вещей, имеющих место, так нет же. Аналогия с музыкой очевидна, но теперь со словами. Значение определения (отличное от описания, как разновидности рассказывания историй, подсчета чисел, перечня цветов) раскрывается через осознание возможностей, в рамках того, что можно сделать или почувствовать, и иссякает с годами. Тогда я освободилась от этого. Я могу предложить лишь извинения, которые только что передала. Как только мы въехали, соседи слева начали жаловаться по поводу саксофона, но позже, когда мы познакомились ближе, с их стороны возникло дружеское расположение, длившееся до тех пор, пока шум продолжал оставаться тем, что им нравилось в нас больше всего, что подтверждало их терпимость и щедрость. Уровни информации пересекаются, совпадают. Слова, где мы тоже хотим иметь место. Влеком ли розовый куст песком. Оконные створки стучат под порывами ветра, в комнате переполох. Впрочем, машина моя рядом с бордюром твоим. У плетня. Она хоть и хнычет, ему хоть бы хны. Небо не «одинаково». Мы были на морском берегу, сидели на холоде, и мне было по-человечески жарко. Кое-что значат холодные руки, дрожь над могилой, упавшая ложка. Трудно увернуться от движущейся воды. Так или иначе, скрытое в глубине поймано на крючок, на блесну, и сказанное таким образом «безжалостно». Музыкант обладает супругой, принимает участие. Стремление движется, первоначальный импульс. Затем, когда время приходит идти домой, я делаю это. Не далеко отклоняясь, не слишком. Волны от нечего делать сопровождают вдоль берега. Мир, в котором обосновались слова, обоснован. Стало быть, роща. Мне мстится. Время сбавило ход, интервал сократился, эта волна обернулась мне паузой, розой, кое-чем на бумаге. Время сбылось. Случаются дни, когда радовать может лишь полная занятость собственной кухней. Ничего подобного прежде, случайное совпадение. В прачечной я слежу за сушилкой, об одежде забочусь, домой ее приношу,

76

чистую и сухую, значит, все сделано. Телевизор, однако, способен продалбливать дыры в стене. Если за окнами нет ничего, смотри в книгу. Для собаки второе имя – это уж слишком. Верный шанс все попробовать, ни в чем не нуждаясь. Список составлен для галочек. Мы призываем их угомониться, чтобы унять непутевого пса, лающего во мгле. Слова, слышимые глазами. Жажда проселочной дороги и той темноты, что за деревьями. Ветер на время притих, на прогулку. Но всю неделю я осязала свой ум, как холодны его мысли, как неохотно они покидают мою голову.

77

Таков теперь ритм познания

Многие из тех, кто верит в английский, именно так говорят. Резиновый рассвет для резиновых языков. Число, заиканье, скривление. При езде в темноте звуки резки и случайны, зато на рассвете вступают автомобильные трели и щебет, а когда встает солнце порыв звуковой обретает воздушность, и те же машины как будто летят, их движение – отрыв от земли и частые взмахи. Припоминаю свое внутреннее смятение, настолько похожее на страх забвения, что даже микроскопическая идея становилась тогда «назойливой мыслью», ибо я не могла записывать, сохранять и в каком-то смысле от этого избавляться. Некоторые чувства, наподобие раздражения и любопытства, одолевают хребет. Все круче и круче гипотенуза к вершине Эмпайр Стэйт Билдинг. Затем, в результате целенаправленного совпадения, эстетики сходятся. Спрятать то, что можно найти, предположим, мог кто угодно. Дети спали под огромным роялем. Если не видишь связи, прими решение. Всегда ли авангард просвещает, сказала она, я альтруистично предполагаю причины ее раздражительности (она ожидала франкфуртскую сосиску, а не шницель по-венски). Нам нравится портной, нам нравится ребенок, но нам не нравится голый король. Сверчки потрясают своими лапками. В те времена аудитория не застывала. Подобные комплименты адресованы идеальной красоте, а не отдельным частям тела. Хотя они мне казались разумными, потому и желанными. Река глубиною 4-5 метров увенчана непомерным солнечным светом. Так говорить заставляет меня не гордыня, а прекрасный настрой. Возможно, это лишь домыслы непроизвольного воображения. Я мгновенно возвращаюсь в прошлое, чтобы увязать желтый цвет с одним из октябрьских дней 1978 года. Чувство ущербности мне надоело, разъярившись, на пол швырнув кастрюлю с бобами, я хлопнула дверью, но идти было некуда и, на бобах оставаясь, я возвратилась печально. Прервешь свой бег, останешься ни с чем. В предложении «Человек поднимается вверх на пять стоптанных деревянных ступенек, сворачивает налево к распахнутой настежь обшарпанной двери и проходит по коридору к метровой тумбе из ламината с двумя мешками продуктов полметра линолеума за семь шагов…» этот человек – я. Исправляю на ощупь. Пеликаны барахтаются на волнах прибоя из особой любви к этому делу. Есть здесь и трепет прибытия, и явление силы. Разум предполагает двоих, впрочем, располагает тремя:

78

числом, заиканьем, скривлением. Пыл, неуемность, предельная готовность исследовать. Хотя эти слова предназначены пробудить в тебе такое желание, что... я расписалась во всех его книгах. Моя жизнь – проницаемая конструируемость. «Дождь», мгновенно отозвался Лэйси, в жизни которого метеоусловия играли колоссальную роль, «рассеивается холодным и свежим ветром, но с этой же стороны света, уровнем выше, движется мрачное облако, вобравшее в себя ливень». Повторяющаяся работа письма, печатание и перепечатывание. На столе справа от меня красная ручка и желтый блокнот, в который я записала: «Я никогда не верила так глубоко как сейчас, что характер опирается на организм – (Джордж Элиот)». Облат просто «стеснен» во времени. Разве не все мы страдаем анорексией? При моей погоде только пастилки. Они различаются. В тоже самое время я живу в пределах нескольких сцен своего детства, и хотя они ничего во мне не пробуждают, они ни чужие, ни веселые, ни сладкие, ни знакомые, ни ужасные, это лишь местные улицы и асфальт на школьном дворе, но я вижу сейчас, что в моих воспоминаниях о тех улицах, по которым я возвращалась из школы одна, в сущности, нет никакого «я», тогда как в школьном дворе я помню себя нарастающей личностью, подавленной, замкнутой, однако же сильной и весьма откровенной, хотя полностью недостоверной, и чувствую снова кошмарную искренность этих усилий, которые вынуждают меня в ретроспективе бояться школы, где в действительности мне нравилось многое. Отсылка к Танатосу, утратившему всякое желание слушать. Приободряющий шум гостя задержит, нагрянув из туч. Ты всегда знал, что мы были нужны нам. Говорящий начинает с наблюдения за наблюдающим всполохи летней листвы сквозь ветер в деревьях. Постоянная конструируемость.

79

Прелюдии состоят из подобной вечности

По правде сказать, округлый образ чаще всего вертикален, как неваляшка, поскольку «основание отягощено культурой». Вытягивающая шею жизнь. Неприязнь к романам. Поздно вечером я возвращалась домой с литературного мероприятия и услышала шум на углу 7-Eleven (сознание и поэзия). «Знаете, чего ждет от поэзии средний класс?» сказал Парщиков позже, в Москве, «проблеска вечности». Тригонометрия дерева трепетна, таково описание дисциплины. У магазина милый на вид полицейский по радиосвязи призывает помочь ему справиться с пьяницей, через минуту (я задержалась, чтобы увидеть) пришедшая на подмогу женщина-полицейский, размахивая дубинкой, выскакивает из машины, открывая дверь на ходу, приближается, укоряя шаг, пытаясь запугать бедолагу, громко проявляющего свое недовольство, щелчком нацепляет наручники, снимает с себя ремень и мгновенно связывает пьянице ноги. Слова (непохожесть и дисциплина), объединившись, сопротивляются ритму. Мы наняли лошадей и на пять дней уехали в горы, в район Высоких Озер. Хотя ощущения достовернее тройками. Косилке и молотку не хватает предместий. На второй день, пробираясь сквозь леденящие дебри, мы достигли вершины горной гряды (кастрюли для варки покачиваются на проволоке, солнце перемещается с левой руки на правую руку), перед нами крутой склон (верхушки деревьев прямо перед глазами), лошади начинают изящно спускаться (наша судьба в их ногах). Мои Жизни на полке рядом с Троцким и Жорж Санд. Это случилось в 1979 году, когда я читала Монтеня. Я уже допускала, что кто-то умрет. Вот почему меня огорчает теперь, что кое-кто согласился с поэтическим взглядом, представляющим поэзию интернациональной, плодородной и благородной. Совсем молодая убийца, ее фото в газете, совершила ошибку (но никакой ошибки здесь нет). Когда я думаю о таких величинах, меня словно бы совращают, я бесконтрольно теряю голову, в прошлом это однажды случалось, тогда я на траве лежала и мной всецело овладела бесконечность. Если за окнами нет ничего, смотри в книгу. Для того чтобы сконцентрироваться, как сейчас, на желании сжаться в одно предложение, слова которого отражают небо в синем озере на Черных Холмах, что иначе называется уже упомянутым мной экстенсивным или экспансивным упорством, я задержала дыхание. Когда в полдень, неподалеку, настойчиво,

80

можно сказать, истерично, лает собака соседа по имени Уилбер, мне, таким образом, сообщают, что нам доставили почту. На тридцать девять лет позже того желтого мгновения. Зеленое. Абзац – это не синтаксическая единица, а время и место. Мы стояли, наблюдая круги на свету, возле самого озера, пока в запоздалом солнечном свете роились крошечные насекомые, словно пятнышки пыли, словно сомнения, словно древесный код. Снова и снова озеро полнится брошенным в него камнем. Голоса дочери, матери, матери матери слышатся из глубины, к их рассеянным телам приближаюсь. Таким образом приведенное зашифровано. Вещи различны, но нераздельны, мысли прерывисты, но обоснованы (как роза без паузы). Став подростками, оба ребенка прибавили в росте и начали интенсивно проявлять свои интересы. Впервые я узнала об этом, когда он написал главам всех независимых островных государств, включая республику Науру площадью 8 квадратных миль, известную месторождением фосфоритов. Что касается нас, «любящих удивляться», на их месте рождения я была местной. Джеймисон говорит о «коллективной борьбе, цель которой – вырвать царство Свободы из оков царства Необходимости» и я, тщательно прижимая перо к бумаге, пишу: «Предпочитаю царство Необходимости». Я думаю о Франце Клайне как о насыщенной структуре. Временами я придерживаюсь принципов несоразмерности, что позволяет не без усилий, но без уныния, находить оправдание даже самым невероятным сравнениям. Живописцы гораздо счастливей писателей, так сказал мой отец после того, как сменил род занятий (вот почему, когда мне было десять, я была в состоянии переместить его пишущую машинку в свою комнату, походившую тогда на живопись). Вернувшись домой из музея, я всякий раз импульсивно достаю свои краски, разочарований не жду. Каждый раз после выборов я клянусь себе никогда не голосовать снова. Ночью слушаю бег ручья, ворочающего своими камешками (вечное обращение времени). И тогда я пропадаю на кухне, погружаюсь в грохот стряпни, в аромат индейки и спаржи, может быть, карри? Я не могу пропустить мимо своих ушей, у меня нет века для уха. У общества нет внешних границ. Но в данный момент особые помехи на поверхности оконного стекла позволяют подзаряжаться, впрочем, предотвращают обмен. Примечательные царапины, зарубки и метки вмешиваются. Однако я уже говорила, что близорука, и есть много фигур в этой сцене, которые могут составить иные сценарии.

81

Мои морфемы оплакивали события

Не собираюсь отчаиваться, надеюсь 1) ежедневно вставать в семь утра, 5) избегать безделья. Не может быть подъемов без падений. Впрочем они не оставляют следов, они поддельны. Я записала, наконец, эту мысль и мне стало легче, теперь я могу забыть о ней, однако забвение места себе не находит, ибо я начинаю думать уже о другом. Не знаю, откуда исходит это желание мирового порядка, о котором мечтают во сне, но я помню то удовольствие, с которым мать проводила «исследования времени-и-движения», никогда не поднимаясь ко мне с пустыми руками. Жажда бессмертия сопровождается ощущением насыщения. Форма становится выразительней. Что касается нас, «любящих удивляться», сознание упрочивает поэзию. Мое сердце занимается. Я жую, и мои глазные яблоки подрагивают. Что бы я ни делала, внезапный телефонный звонок прерывает меня, говоря: «Не делай этого!», мне никогда не забыть правдивых уроков экзистенциализма: «Почему я сделала это именно так?», и теперь я тружусь как преступник, прикованный к последствиям любого указа нового президента, признаться, жалея себя. Начинаю убираться в столовой при помощи тряпки для пыли, потом организую свой день с помощью пылесоса сообразно расположению электророзеток. Хотя в ответ на утечку с мест захоронения отходов банальное сопротивление было лучшим, что мы могли тогда сделать: «Не верю», и «Должно быть, они обезумели!» Жаль, что я не могла подписать свой избирательный бюллетень таким образом, голос придал бы мне некоторой уверенности в собственной значимости. Язык становится настолько предметным, что отличается от всего, что ты говоришь или знаешь. Но есть такая вещь, как бремя ленивых, это самое тяжкое бремя и ему предначертано падать, капать и проливаться. Субъективность и объективность – устаревшие системы наполнения. Персик свою соблазнительность дарит объему и желтому цвету. Детали пленены созвучиями и наводнены аппликациями солнечного света. Мягко урчащая кошка сидит, подергивая хвостом, в долгой и однообразной медитации и лишь затем вылизывает себе грудь. Напыщенный клин. Любовь – нечто большее, чем выпрошенная добавка. В тот день я строем шла с ветеранами, против которых однажды была настроена. Еще одна насыщенная структура, клейкое небо дня. Кошка спала на моем блокноте, лишая меня возможности

82

думать. Я прочищала слив в раковине: запах моющего средства, напоминающий о стручках фасоли, солнечный свет из окна, упавший на чистую сушилку, бусинка воды на кончике крана. Воздух – свет и тишина выпотрошены из него, деревья сбрасывают, впитывает земля. Иное желание заряжает по полной. Мне понадобилось чувство юмора, чтобы выстрадать изменение напряжения в отношениях между моей настойчивостью и яростью продавщицы. Пожалуй, насилие практичней сдержанности. Сны – проводники китча. Этот сон вместил саксофон, ножницы и салфетку. По мере того как супруг склоняется над сковородкой, она поворачивается, чтобы взглянуть на него в деле, не в силах удержаться от смеха – то ли похвала, то ли жалоба. В то время вечная латынь любви хранила тайну. К тому же любовь навсегда сохраняет свой интерес к старомодным посредникам на печатных страницах. Мой сын написал всем губернаторам, прося их прислать факты и фотографии о его или ее состоянии. С таким умом намаешься. Это спорная привилегия, ибо налицо обвинения в умозрительности, в нехватке чувств там, где, по их мнению, необходима «распевность», то есть что-то распространяемое. Ко всему прочему, я кальвинист, я аккумулирую совесть. Теперь, пять лет спустя, я сравниваю это направление исследования, эту цепь рассуждений, с поэзией – «и вторая половина тоже обута». Картофель – раскормленный грецкий орех, испещренный мелким песком, под картофелем я имею в виду скудное солнце. Пшеница, границы которой заставляют петь. «Мой клиент хочет знать», сказал общественный защитник от имени мистера С., который постоянно что-то шептал ему, передавая на клочках бумаги записки, «каков, по Вашему мнению, смысл сказки «Новое Платье Короля». Иногда моя утопическая теория может не утопать в действительности.

83

Небеса – территории этого близорукого

Реализм, безусловно, нуждается в особого рода письме. Что сохранит мою искренность мне же на пользу. На пустыре напротив нашего дома на саднящем ветру резвится стадо облаков. Каждую ночь в поэтическом мире косят строки, жнут фразы. Конечно же, я хочу, чтобы вещи были реальны! Слова – защитники, а значит, слова – это жены. История «Нового Платья Короля» – это насчет коллективного заблуждения и власти рекламы. Мальчики выросли из носок, играя в спортзале в сокс. Один из них был моим, и он хотел заказать шлюпку в Науру. Он посылал сообщения на коротких волнах. Тонкие различия вызывают не умственные, а поэтические последствия. Слушай этот сладостный звук жизни, ограниченной смертью. Реализм, обращенный к чему-то реальному, неистощим. Притом, что из всех моих повседневных работ для меня предпочтительней стирка; говоря так, я подражаю своей тетушке, «в честь» которой назвали одну из моих сестер, которая мне сказала однажды, что в случае депрессии она запускает стиральную машину, прижимаясь щекой. Страница отождествляет голову с гениталиями. В то время поэзия вечной была, а значит, бесстрашной, и пылких поэтов, глаголющих мило, было не мало, в то время как я не могла, и не стала бы сдерживать материнские страсти, связывать в узел материю искренности. Я процитировала Золя: «Мы - моралисты-экспериментаторы, показывающие путем эксперимента, как проявляется страсть в различных общественных стратах». Он вставал и ложился спать терзаемый экономической необходимостью, реалистом его сделало именно это. Я бы смогла провести границу между реальным «наличием» и наличествующим напряжением, однако решила испробовать гомеопата – австрийца и, как мне показалось, фрейдиста – но я потеряла веру в него, когда он вручил мне пакетики с порошком под названием «X» и бодро прокомментировал, что не имеет дел с альпинистами, поскольку сорвиголовы, по определению, пренебрегают правилами предохранения. В чемодане, готовом на случай землетрясения, вода, тунец, банки с персиками и зеленым горошком, батончики-мюсли, бренди, немного наличности. Мы все же настаиваем на том, что жизнь полна счастливых случайностей, сопоставляя множество насущных и псевдонасущных жестов, скажем, нашего попугая. Где тут тот ключ. Мир меняется от восхода до заката, мир не полон, научная

84

деятельность никогда не закончится. Патриотизма сильнее и громче грозы было в тот день ликование на бейсбольном поле, нам казалось, будто Ларри, Поль, Анна и я выиграли 17 из наших последних 18 матчей. Дома нас дожидалось мороженое, его привез нам Ганнон, наедаемся им до отвала. На уикенд большинство сходится в том, чтоб развлечься. У пунктуальности свой риторический смысл. Через час после прибытия в Сансет Дистрикт наш гость был оштрафован Пожарным департаментом (за создание пожароопасной ситуации), Управлением здравоохранения (за создание угрозы здоровью граждан), Полицией (за нарушение предписания о зонировании и нарушение общественного порядка), соответственно, он прихватил с заднего двора кипу сена и черную лошадь, погрузил их в трейлер и возвратился к себе в деревню. Говорил ли Фремонт, что белка может добраться от гор к морю, не спускаясь с деревьев. Мне казалось, что бабушка будет капризничать при любых обстоятельствах, пока я, наконец, не спросила, какую погоду предпочитает она, и бабушка ответила без колебаний – 22 градуса, ни ветерка. Она предъявила свой левый, правильный профиль. При каких таких обстоятельствах. Самонадеянная обочина отвечает своеобразием. Она набожно прислушивалась к Моцарту. Вещание эксплуатировало беспрецедентный радиореализм, слушателям дозволялось сидеть в темной комнате, где воображение усиливало эффект реальности. Голубые купола безоблачного неба. Еще бы, я хотела корову. Покой: за спокойствием я уже прогулялась. Беспрестанная деятельность в природе вещей, и любовь хороший тому пример. Идеализм: a) безобидное вскипание разума b) постоянное объясняющего c) состояния пейзажа. Слово о складчатых плоскогорьях мира, плодящихся минералах, отличная кровля. И помидор растет там более соленый, куда приземистей и соблазнительней. Это случилось на высоте около 1000 метров, когда мы добрались до древней стоянки диких секвой, там взорвался мой слух. Отторжение любого вторжения, только это было возможно тогда в том пространстве. Таков ритм познания, аналогия с музыкой очевидна.

85

И я нашлась между прочим

Медиум назвал этот год серединой пути, по которому я веду свою жизнь дальше. Говори, сконцентрировав нестабильность на птице, чью песнь излагаешь. Пока я шла я жевала пастилки, которые прикупила в том магазине, который прошла по пути. Что касается нас, «любящих удивляться», такую жизнь мы ведем из упрямства и переполненности. Но подождите немного, я не могу продолжать, чернила закончились. Непрерывность требует времени. Сжатая жидкость, яйцо. Любой голове, обреченной – поскольку привязанность к вещи непременно приводит к смерти ее владельца – на воспоминания, с радостью «предоставят внимание». Созвучие необходимых симптомов бешенства привлекает имеющую право почесываться собаку. Что там, у соседей? что они делают, производя эти звуки сталкивающихся алюминиевых кастрюль, падающих с лестницы пустых картонных коробок. Так из поколения в поколение новый реализм повторяет свою реакцию в реальности, восхищавшей поколение предыдущих. Теперь уста управляют усмешкой. Временное – разновидность жесткой привязки. Это не описание, а свидетельские показания. Я мечтала о человеке, выдувающем лед, а она мечтала о впитывающей силе, пока в «раю». Беру в руки перо, чтобы писать, поскольку действительно вижу пятерых толстых зябликов, кормящихся семенами в кедровой кормушке, и одинокого голубя, клюющего в сорной траве то, что, просыпавшись, могло статься никчемным. Рассудок медлит, вполне эротично, предчувствовать удовольствие от осмысления. Моя идея и впрямь слишком рассыпчата, мне нравится двигать фрагменты (хотя непрерывность требует времени). Мы все учились русским буквам, напоминающим ветки, верхний предел деревьев. Я зациклилась на терпении, его разновидностях, на количестве времени, которое оно отнимает, на сдерживании себя от неизбежного повторения и окончательного разрыва. Небеса – территории этого близорукого, глаза – слуги восприятия. Конечно, поэзия служит моделью исследования. Смерти, ограниченной жизнью. Был ли тогда элитарен Лукреций. На кухне была доска, где мы черным по белому писали записки и оставляли памятки, одна из которых сообщила мне, что кончился майонез, а голубой сыр гадок: gad,

86

o. k. Я смеюсь, словно горшки мои были чисты. Если слово берет реальность, перед ней предстает, безусловно, долгий окольный путь. Неизменное чувство – прелюдия, и многое из того, что я вижу, я хочу сделать. С тех пор как предложение стало метафорой. Я непрерывно вижу ее перед собой, она в нетерпении ждет от меня работы. В текстах своих я беспола. Солнце остроконечно, яйцеподобны деревья. В спортивном зале девочки играли в волейбол навылет, я наблюдала за игрой, и когда противник наносил удар, моя правая нога судорожно дергалась, впрочем, были там и другие приветствия. Несколько лет назад я убедилась, что в детском саду педагогической целью рисования пальцами является воспитание чувств, по этой причине предназначенные Анне краски были пудингами. Теперь запах бутонов запечатлен благодаря старым ощущениям от герани и лета в сухом и пряном кустарнике. Трещины на продуваемой улице. Поэт, направляющийся к собственному автомобилю, движением тела говорит собственным детям, что надо поторопиться. Я пробиралась тщательно, отбирала со смыслом, и теперь у меня есть свой продовольственный склад. Укрытие нашла себе, гуляя с плеером. «Первая часть написана или сымпровизирована?» спросил музыкальный критик, а «пишущий» музыкант ответил: «Написана, хотя мы собирались импровизировать, но времени, как всегда, не хватило». На холодной наковальне гул двойной, печать сосредоточенности. На столе керамический Ленин и бутыль металлических пенни. В помещении банка малыш, едва научившись ходить, снимает со стойки зачехленную плюшем оградительную цепочку, потом нацепляет заново, и мне кажется, дети не могут без этого. Язык привязан к песням желудка. Порой человек захвачен упадком сил, порой водосточными трубами.

87

Мир предлагает содержание речи и поминальные (мильные) камни

Мое ухо снаружи похоже на ракушку, прижмись к нему своим ухом, услышишь Залив. Аналогия с музыкой очевидна… Обожаю сравнивать яблоки с апельсинами. Источников вдохновения много… к примеру, Россия. С женским объятьем дитя основательно связан, эту первичную ностальгию я знала с младенчества, как знала и то, когда и как мне дышать. Женщина спала на газонокосилке. Тем временем мышь в стене вертится возле своих желудей. Немы те кнопки, что управляют бомбами. Что касается нас, любящих «удивляться», саксофон – дипломат. Супруг продолжает воздействовать на высоких тонах, в то время как противоположная ему половина, напротив, сидит и пишет в блокнот. Я с трудом подняла перо держащую руку (страница опора тела) – слово, пока еще, непотопляемый шум. Каждый лист артишока обдирали повторно, оставляли только клочки поддерживающей структуру клетчатки, от которых затем за ненадобностью избавлялись. Одно за другим зажигались окна в доме напротив, сплетая холод, сматывая его в кольцо, но когда стали меркнуть звезды, и последний яркий морозный свет внезапно обуглил под окном березу, а соседи взялись стучать во входную дверь, я, сворачивая языком пряную занавесь табачного дыма, ни с того ни с сего вдруг решила увидеть тебя. Из России я возвратилась обескураженная тамошними ценностями. Tak. Чтобы сказать, что механика восприятия превращает психологию в эстетику, фразу пришлось позаимствовать. И как несколько лет назад, при наводнении, сидя позади матери и отца, по дороге в Шайенн, я видела, пусть даже призрачно, сквозь грозовое ненастье, запущенный сельский дом, мастерскую, нескольких лошадей и конюшню, и мой воспаривший дух будто вырвался из машины, из тела, и устремился туда, желая принять этот вызов. У расчетной стойки лазерный луч считывал коды под разговор между сотрудником магазина (Фаустина) и мной. Вечно присутствуют новые имена в продуктах, поэзии, географии. В последнее время матери, поборники нравственности, строем ходили к универмагу, что на углу, протестуя против нескольких продающихся там журналов, вот почему я там отоваривалась. Что было поступками, но не принципами, поскольку теперь мы говорим не о принципах, но принципами как таковыми. Отбивая пальцами по обивке

88

сбивающие с толку ритмы заслуживающего доверия мира. Женщины с плеерами, у которых брали интервью наугад, не соглашались с тем, что они таким образом демонстрируют отчуждение: «Это 80-ые» сказал кто-то, «мы просто подчиняем пространство внеисторической перспективе». Организуйте движение, раз не идет разговор. Нет в своем отечестве пророка, нет и музыканта в своем городе. Спотыкания во внутреннем babushkinom дворе, где стоит огромный стеклянный сосуд со старым вином, касания тени большого каменного яйца языками красно-желтого света. Скоро собаки и солнце станут букашками и луной. Такие смещения меняют воображение к лучшему. Красный кирпич темнее той глины, из которой он выпечен. После долгой поездки из города в горы мы шли от машины в сторону дома в кромешной тиши деревенской ночи, на минуту мы задержались на тропинке, пересекающей поле, и Ларри сказал, «Послушай, иди сюда, ты услышишь, как остаточный шум выходит из моих ушей». Они ограничены розой ветров. В небе соответствий плывет пепел внятности. В древнем кубке, расписанном кобальтом. Он говорит, что голова его кружится от южного ветра из бокового окна, от ветра, который, завершая зиму, разбивает лед. Нет, я согласен, он продолжает, ночь не хозяйка лунному свету небес, но, говоря откровенно, я мог бы со всем согласиться. Таким образом, принципиальные граждане нашей страны умеренно предосторожны. Кто-то смотрит из-за сине-зеленой скалы мимо Блади Ран в сторону Болд Маунтин, а кто-то начинает работать на пленере. Дневник не ведут, если первичный сумбур восстановлен. Я прибавила звук магнитолы, поскольку могу печатать быстрее, если не слышу, как работают руки. Травы в полях желтого и молочно-белого цвета, солнечный свет, сияющий в них, кажется неравномерным, несообразным и неустойчивым. Но внезапно почва взлетает выше тарелок, круче, чем потрясения штатов, и комод покачивается после сильной встряски. Отец мой, родившийся в Окленде, мог живо представить себе Гертруду Стайн. Это магия. Мать моя родилась лишь на десять лет раньше, чем умер Рильке, но ребенком была вывезена с Аляски на пароходе, и никогда с ним не сталкивалась. Звук заклеймен и повязан. Изумленно таращиться на благословенное место, алчущее реализма.

89

Слово в защиту материков фруктов и органов

Пейзаж в пейзаже, в моем доме свиданье, и лето летом возможно. Трепетать по-иному. Мерным тиканьем красноречивы часы. Теперь в этот наш долгий путь, куда дед мой отправился с тростью, я иду вооруженная жезлом, к холмам, что за Оклендом, теми тропинками, где во внезапной и неограниченной власти темных теней, характерных для секвой, воздух все же несет в себе белые и желтые пылинки вращающегося видимого света. Связующая нить в натяжении. Личность полна пристрастий, и рот никогда не знает с чего начать. Любой переводчик подаст рекламацию, гавканье – перевод, гав – транслитерация. Ревность – бомбой, лазером, револьвером, террором, ядом, удушением, утоплением, вирусом, голодом, электрическим током, старостью, автомобилем. Большущая голова на геометрическом теле, редкое сочетание мистика и деятельного человека. Таков ритм познания, плаксивый источник беспокойства. Нами управляют фантастические законы сцепления. Пульсации падшего парадиза. Ночь натерта до блеска словно яйцо. Возникает вопрос, это секс для ума, или пища. Женщина лампе не раб, а хозяйка. Некие одинокие отвлеченные числа напоминают сельский дом, ангар, лошадей и сарай. По-разному воздается. Так, будто сброшенная секвойями пыль, непрестанно формирующая атмосферу леса, с его теплыми желтыми легкими и холодными синими тенями, создает темницы для воздуха или ограничивающую свет призму. Морфемы доказательств, единицы обращений. Свое время в отрогах. Я монотонно проговариваю фразу о неоднородности, где пейзаж подчинен реализму. Беру с собой бумагу и ручку, ибо отправляюсь гулять, с намерением изложить проблему, в уверенности, что потом буду работать. Старый дед во дворе разозлился на свой костыль и принялся молотить им яйцо из цельного камня, разбил, однако, огромный кувшин с вином, и старуха вопила, возясь в пыли, набравшись из мерзких луж пролитого вина. Они говорят об удовольствиях и потребностях не фразами, а зазубринами. Вещи реальны порознь. И я нашлась между прочим, и теперь успокаиваю себя работой по дому. Раздача продукции. В критических джунглях, пылая устами, тукан верещит пересмешником вертолетов. Фаустина сказала: Когда я с продуктами возвращаюсь домой, вы уж поверьте, машину я не разгружаю, если они хотят есть – пусть сами несут, у меня есть замок и цепочка от холодильника, в

90

качестве доказательства. Теория – это способ подачи. Так например, иностранный язык представляется мне похожим на тонкий побег над ручьем, по которому надо буквально нестись, не тормозя ни секунды, чтобы он не сломался и человек не упал, ведь достаточно крошечной паузы, чтобы он надломился или оратора скинул. Наши взрослые сын и дочь, дети «любящих удивляться»... действительно, какую иную возможность, решение, силу я могла бы... обрести вновь. Нынче ночь и глядя в окно в свете уличных фонарей, сквозь свое лицо я вижу дерево, колебание его ветвей, эти прутья, машущие сквозь стены заостренными листьями. Нападение отражается на слипшейся темноте. Пока люди думают так, их мысли как вещи. Однажды летом я работала приходящей няней, живя на побережье с семьей и детьми (тем самым летом, когда я прочла «Анну Каренину», взяв книгу у отца, присвоив ее себе, так что после той осени стало понятно, что я должна расписаться во всех его книгах), и я слышала разговоры о Сьюзен Лангер (за ее внуками я и присматривала), которая несколько лет назад, ежедневно работая над различением между дискурсивными и недискурсивными символами, не обращая внимания на холод и дождь, будет приходить на берег и сидеть там, глядя на волны, сталкивая руками два камня; этот образ, симптом одержимости, пленил меня, хотя я поняла, что это жестоко по отношению к детям. Природа – безграничное посредничество. Обыкновенные камни размером с голову вскоре становятся нашими друзьями. То предложение не совсем правильно – это не внешняя политика, а предъявление прав на рай в джунглях. Жаркая пыль табачного дыма рот заполняет, звучащий горшок. Как и тогда, когда я читала отчет Чарльза Уильяма Биби о его погружении на глубину полумили в собственной батисфере, расшифрованный единоличный восторг, где фразы тоже являются единицами. Музыка самодостаточна. Я не делаю утешительных предположений в свой адрес, самодостаточность – это когда всякая связь держится на плаву. Лодка, наш ромб, держалась у верхних отметок на стенах каньона, наполненного оттенками, так плотно сближаясь, что мы должны были сжаться, чтобы продолжить. В конце концов, объективный мир начнет исчезать, когда появятся руки-ножницы.

91

«Альтруизм в поэзии»

Днем до пяти я сидела в комнате и изучала теорию, поглощая морковное блюдо. Два) энергия. Теперь, перевозбужденная всесторонне, но вполне натурально (и потому не «объевшись»), я разложила бумаги и обеспечила себя на весь вечер, вознамерившись преодолеть свою непосредственность, которая сейчас уже кажется мне предвидением (меня распирает от планов). Собаки в тумане. Кое-кто, уходя в мир иной, приходит к выводу: «Мы больше не в состоянии игнорировать идеологию, она стала важным лирическим языком». Эту музыкальную пьесу я уже слышала в нескольких городах (я говорю про «Shoot Pop»), и сейчас, слушая ее на лестничном марше, где узкий дверной проем открыт влажному вращающемуся боковому свету проспекта Мечникова с его ослепительной прозрачной пылью, я вновь испытала совокупную радость собственного удовлетворенного высокомерия и смущенной женственности, сходную с той, что пробудил во мне по-иному бескрайний собор в Амьене (мать моей матери вышла замуж за своего кузена, сохранив, таким образом, девичью фамилию, она утверждала, что фамилия Ruskin была искаженной от Erskin и, стало быть, он был одним из родственников), и хотя я могла бы сказать, что сама музыка делала эти места «родными», композиция становилась впотьмах все более странной и незнакомой, как если бы кто-то снова и снова повторял фразу или же слово, чтобы разрушить все связи и остранить, и человек, играющий это, поразил меня своим утверждением. Дни погибают. Ты отгибаешь черную обложку, и переплет раскрывается наподобие львиного зева. Прелюдии состоят из подобной вечности, из нескончаемого переписывания меняющегося текста. Звук саксофона, как говорят, напоминает человеческий голос, но к нему по-прежнему зависть. Скучно испытывать недостаток в вопросах, когда они говорят. И вот еще что: я уклончива и уживчива, тем не менее, не лишена трогательной аналитической въедливости и жизнерадостности (я сказала это, имея в виду, что хочу быть «понятой», однако, при всей открытости моего восприятия, я ненавижу «подсказывать»). Действительность устанавливает (колеблет) новые нормы наклонностей. Мою уборку организует узор на плитках линолеума, и когда мне надо пройтись по чистому полу, чтобы ополоснуть швабру, я раскладываю полотенце и иду по нему, пусть это и прибавляет стирки. Приведение выражения к опыту. Что означает зависнуть

92

в зависимости – нетерпимость к сделанному. Язык R параллелен языку E, возможно они никогда не соприкоснутся, таким образом, мы впадаем в переводческий (описательный) транс. Человек – кусочек данного на мгновенье пространства. Теперь с соседями слева, чей разговор нам слышен через открытые летом окна поверх звуков приготовления пищи, мы делим забор и газонокосилку. Пчелы штурмуют цветочную завязь. Лето, над головой маленький самолет, тянущий транспарант, двигатели ревут и подвывают; в течение многих лет со мной случались кошмары, в которых именно такой самолет падает, теряя управление, штопором вонзаясь в крышу классной комнаты, сверкая кобальтом, красным, зеленым и желтым из Атласа Мира Хаммонда. Я возвращаюсь в своих навязчивых мыслях. Портреты Сталина на лобовом стекле, в грузовиках по всем республикам, зачем им это. Язык исследования, педагогика поэзии. Не всякий готов обольщаться самим этим чудом, согласно которому все претворяется красотой. Есть выдающееся озеро, солнечный свет из него выдается вперед, как скала, забавляя своих представителей. По небу полуночи к огромному лесу на отдаленном горном хребте плыл косматый бобер Галлея, опустошенный, ослабленный, очень старый, седой как лед, с хвостом, частично опущенным в воду. Немыслимый полет мысли! Слово в защиту материков фруктов и органов, гул в небе соответствий. Горловое пение эскимосов, катайяк переворачивает. Велик страх растратить единственную возможность. Во имя этого слова ты должен сесть в машину два дня стоящую перед домом с запылившейся кровельной крышей на соломенной привязи в то же самое время перед резким но сентиментально затхлым желтым тенистым склоном что в миле оттуда ради двух других не разделенных никакой дистанцией между. Овладевай симметрией. Красная мать, красный отец, много красных и розовых детей, большинство этих женщин устойчиво. Само это слово. Не настолько ущербно, чтобы исчезнуть, это вопрос запоминания правильной вещи в подходящий момент. Настоящее – это участник. Обитаемый камень появляется из-под земли навстречу поцелуям солнца. Страсть не иссякнет. Весь день я была слепой камерой, готовясь к этому сну. Своенравный пролог из колыбели (для подтверждения интереса к тому, что я слышала) нескольких революций. Сколь долог этот шар… звука. Скажу откровенно, я была достаточно счастлива, пока меня не спросили..., нас переполняют сомнения относительно индивидуализма и... помехи при наложении – счастье ничего не стоит, уверял меня мой дед, когда был совсем старым, он никогда не искал счастья ни для себя, ни для моего отца, и

93

насколько жизнь хороша – не имело значения. В остатке – страх смерти с его бесконечной чрезмерностью и безоговорочным тождеством. Отвращение таково, что избыть невозможно.

Перевел с английского Руслан Миронов

94