'‘ - Е В Р А З И Й С К О Й К Н И ' Г О Й Й Д А Т Е Л Ь С Т В О

Щ Ж

% 1Ш ш щ

Предлагаемое сжатое и популярное рассмотрение «основ мар­ксизма•» предназначается для тех многочисленных русских людей, которые въ большей или в меньшей степени, воспитаны на марк­сизме и находятся в плену у этого миросозерцания, а также и для тех еще более многочисленных русских людей, которые инстин­ктом и чувством отвергая марксизм, не имеют достаточных знаний, чтобы рационально осмыслить и обосновать свои чувства. Обе группы читателей, предносившиеся автору при составлении предлагаемой книжки, представлялись ему . одинаково принадле­жащими к молодежи выросшей под идейным влиянием или давлени­ем духовной атмосферы, . е&жодетеукще&ж-..-Р01Ш 1к:1%>. времени ре­волюции ig iy года. Обращенностью к умственным запросам и ум­ственному состоянию такого именно читателя определены и рас­положение материала и стиль работы.

Автор август ig -25 г .

7. Вступление

Марксизм — общественно-философское учение, развитое Мар­ксом и его сподвижником Энгельсом — стало теперь в России, со времени господства советской власти,- чем то вроде государственной религии, обязательного казенного вероисповедания. Ему обу­чают в школах детей и молодежь, его пропагандируют множества брошюр, принудительно распространяемых среди населения, его излагают по тому или иному частному поводу, чуть не в каждом но­мере любой газеты; а все, что ему противоречит или с ним не согла­суется, старательно уничтожается и не допускается к обращению. И все таки мало кто из молодого поколения в России знает дос­таточно основательно что такое марксизм; я, конечно, еще меньше есть в России людей, которые могут отнестись к нему сознательно и критически. Прежде всего, из молодого поколения подросшего после 1917 года, — несмотря на .всю жестокость экзаменов по «по­литграмоте», которые по своему замыслу суть, собственно, экзамены по марксизму, почти никто не знает в подлиннике основополага­ющих произведений Маркса и Энгельса; даже из сотен тысяч рус­ских. коммунистов, : их - читали, в^ояяю ^дваа^^цядейьны в едини­цы; распространенная же советская литература по марксизму — «Азбука коммунизма» и ей подобные произведения — во первых по своему уровню так же далека от классической теории марксиз­ма, как всякая «азбука» далека от истинного смысла и содержания той литературы, усвоению коей она должна служить; и во вто­рых, она по большей части посвящена вообще не об’ективному изложению марксизма, а оправданию теории и практики комму­низма и мероприятий и идей господствующей, власти — а это (как увидим еще дальше) совсем не одно и тоже. А главное — вся эта принудительно навязываемая, со всех сторон напирающая на русского человека казенная доктрина настолько приелась, опо­стылела и набила оскомину, что большинство русских людей (в том числе, кажется, и многие коммунисты) просто не в силах серьезно обдумать ее; они глотают ее, как горькое лекарство, когда это не­обходимо «по службе», но никакими силами не принудишь их при­задуматься над ней и правдиво выяснить свое подлинное отноше­ние к ней.

А между тем, теория марксизма — хотя и в искаженном и вульгаризованном виде — лежит в основе всего нынешнего поряд­

3

ка в России, и обязанность каждого русского человека, желаю­щего отнестись сознательно к тому, что происходит на родине, — выяснить себе сущность марксизма и превргтить свое инстинк­тивное отвращение к коммунизму в осмысленную и обоснован­ную критику марксизма. В этом отношении мы, русские, находим­ся в совершенно исключительном положении, которое вместе с тем нас и обязывает. Обыкновенно говорят (и обычно это так и есть), что общественные учения тем и отличаются, к своей невы­годе, от естественно-научных, что не допускают экспериментальной проверки. Когда естествоиспытатель изобретает какую нибудь теорию, то он имеет возможность проверить ее на множестве эк­спериментов; так, какое нибудь новое лечебное средство не прежде признается истинным, чем будет испытано на тысячах и десятках тысяч кроликов. Общественную же теорию приходится оценивать лишь, на основании отвлеченных соображений или наблюдений над фактическими историческими данными, потому что невозмож­но, ведь, общественную жизнь и живых людей рассматривать как питомник кроликов, которых можно свободно калечить для про­верки теории. Так это бывает по общему правилу; но с теорией марксизма или т. наз. «научного социализма» случилось иное: когда то германский канцлер Бисмарк, споря в парламенте с со­циалистами сказал, что если бы ему не было жаль немцев, он пре­доставил бы какую нибудь немецкую провинцию для опыта осу­ществления социализма; тогда социализм был бы опровергнут на опыте и с полной убедительностью для всех. То, что тогда шутя предлагал Бисмарк, в России было проделано всерьез; 150-мил­лионный русский народ, один из величайших по численности, территории и культурной значительности народов мира, был упо­треблен, в качестве кроликов, для опытной проверки истинности м а^кд рщ ^^езультаты получились столь разительные, -что они неотразимо подействовали, по крайней мере отчасти, даже на самих коммунистов; отказ от чистого коммунизма, «нэп» и все последу­ющие колебания и шатания советской политики суть, в сущности, признания опытно обнаруженной несостоятельности чистой док­трины марксизма или «научного социализма», как их пытались последовательно осуществить в эпоху подлинного коммунизма в 1918-1920 годах. Поэтому, мы русские, в оценке марксизма име­ем возможность руководиться не одними отвлеченными соображе­ниями, всегда не окончательно и не для всех одинаково убедитель­ными, а последним, непререкаемым и воочию убеждающим мери­лом правды — жизненным опытом. В этом наше огромное пре­имущество перед странами западной Европы, народы которых еще доселе в известной своей части мечтают о социализме и видят его перед собой в туманной дали будущего; в оценке социализма и марксизма мы — призванные учителя Европы. Тем более мы вправе и обязаны для самих себя подвести итоги произведенному гран­диозному эксперименту и отдать себе самим отчет в них. Нам нет нужды отвлеченно философствовать о марксизме; мы можем

4

узнать и оценить его по его плодам. Большинство русских людей, в сущности про себя, инстинктивно, непосредственным чувством уже подвело этот итог; но мало кто в состоянии отчетливо и об- ективно обосновать его. И, однако, мы обязаны это сделать — для себя самих и для всего будущего России. Ужаснее всего было бы —г и потомки этого никогда нам не простили бы — если бы этот чудовищный эксперимент, стоивший жизни миллионам русских людей —■ был произведен зря, не был оправдан по крайней мере тем духовным и идейным обогащением, которое может быть из него извлечено.

В последующих строках ни одна мысль не есть простой ре­зультат отвлеченных кабинетных размышлений о марксизме; все итоги нашей попытки уяснить и оценить сущность марксизма определены впечатлениями жизни и обоснованы тем огромным жизненным историческим опытом, который все мыслящие русские люди имели за последние семь лет.

Марксизм есть некое целостное всеоб’емлющее жизнепонима­ние. Именно своей целостностью, своим внутренним единством, тем обстоятельством, что он имеет ответ на все основные вопросы -Человеческой жизни, и притом ответы, с одной стороны очень про­стые и всем доступные, и, с другой стороны, по крайней мере на •первый взгляд, согласующиеся между собой и вытекающие из основного, намеченного жизнепонимания — марксизм более всего подкупает и соблазняет. Необходимо признать, что марксизм есть одно из самых смелых и захватывающих созданий человеческого ума. Но вместе с тем, теперь, на основе всего исторического опыта, Который имело европейское человечество со времени возникнове­ния этой доктрины, т. е. с 50-60-х годов 19 века, мы вправе ска­зать, что марксизм есть одно из величайших заблуждений челове­ческого ума; а на основе опыта русской революции, пытавшейся осуществить марксизм в жизни, мы вправе добавить, что он есть также одно из самых гибельных и зловредных заблуждений.

Обыкновенно думают, что основа марксизма есть определен­ное экономическое учение и вытекающее из него политическое мировоззрение. Мы увидим, однако, далее, что как ни существенны для марксизма его экономическое учение и выводы, из него выте­кающие, — он ими отнюдь не исчерпывается, и они даже не состав­ляют самого, важного его содержания. Для марксизма, прежде всего, столь же, если не еще более важно его социологическое уче ние, именно т. наз. «экономический» или «исторический матери ализм». А затем, в основе марксизма лежит ряд, частью высказан­ных, частью молчаливо подразумеваемых предпосылок нравствен­ного и религиозно-философского характера. Только учтя всю со­вокупность этого идейного содержания, можно и правильно понять, и правильно оценить учение марксизма.

Мы попытаемся здесь вкратце изложить вероучение марк­сизма во всей его полноте, чтобы потом по частям разобрать и оце­нить его. Но для правильного понимания марксизма нужно ос­

5

танОвиться сначала еще на одном моменте, Ш именно на истори­ческом происхождении марксизма, ныне известном лишь очень немногим и позабытом даже большинством марксистов.

Философская и общественная мысль первых десятилетий 19-ого века определена одним решающим и глубоким впечатлени­ем, которое испытало европейское человечество: это разочарова­ние в надеждах, . связанных с великой французской революцией конца X V III века, и, тем самым, в том наивном, рационалисти­ческом и оптимистическом мировоззрении, которое господство­вало в X V III веке и определило действия участников этой рево­люций.

В XV III веке даже самые крупные мыслители веровали, что счастье человечества достижимо легко и просто с помощью одного лишь умственного развития людей. Человеческий ум, призадумав­шийся-.над сущностью человека и его общества,-легко может — ка­залось — придумать такие идеальные политические формы, при которых все люди будут счастливы и все несправедливости и не­правды .исчезнут из жизни. Если доселе этого еще не случилось,а, нанрЬтив, человеческая жизнь полна бедствий, зла и неправды, то это — так предполагали тогда — происходит только от неве­жества и от умственной робости, от господства предрассудков. Стоит только заново, по заранее обдуманному- плану, построить общество на разумных основаниях, как начнется эра человечес­кого счастья, торжества разума, а с ним и добра. Эта попытка и была сделана в лице великой французской революции. Но резуль­тат оказался совершенно неожиданный. Несмотря на всю пря­молинейность и жестокость, с которой самые ярые участники ре­волюции — якобинцы — старались осуществлять новые разум­ные начала жизни, не только разрешая все старые порядки, до и-бесвзщадй© 'й&требляя всех-несогласных с ними людей, револю-' ция в-области политической" привела не к идеальному порядку, а через анархию, сначала к военному деспотизму Наполеона, а за­тем, в результате длительных войн со всей Европой, к восстанов­лению (реставрации) старой монархии. Но еще разительнее был более общий и глубокий общественный итог революции. Целый ряд лозунгов революции был все же осуществлен, несмотря на реставрацию; крепостное право, зависимость нисших сословий от высших, цеховые и феодальные ограничения экономической свободы были отменены; свобода личности, свобода договоров, экономической жизни, свобода политической мысли, политичес­кий контроль народа над властью был осуществлен; между тем, народным массам стало в общем житься не лучше, а хуже, чем при старом дореволюционном режиме. Взамен • старых привилегий знати и монархии возникли новые, фактические привилегии бо­гатых; взамен старого деления людей на знатных дворян и про­столюдинов-, возникло новое деление на богачей и нищих. Сво­бода экономической жизни привела к скоплению богатств и к развитию нищеты; число крестьян — собственников начало умень­

6

шаться и взамен их стало расти число бездомных наемных рабо­чих —- «пролетариев». Вместе с тем, с развитием денежного хо­зяйства, производства на продажу, с целью накопления денег, зксплоатация труда нисших классов приняла гораздо. более жес­токие формы, чем прежнее использование труда крестьян поме­щиками. Возник строй, который потом получил название «капи­тализма» и который явно не был похож на то царство добра, разума и правды, или на то осуществление начал «свободы, равенства и братства» о котором мечтали деятели великой французской рево­люции.

Такой исторический итог произвел крупнейший переворот в человеческих умах. Появился прежде всего ряд выдающихся мыслителей — таковы напр. Верк в Англш, Жозеф де Местр, Сен- Симон и Конт во Франции, Савиньи и Гегель в Германии, которые— с разных сторон подходя к вопросу и выражая свои мысли в разных системах единодушно доказывали, что рационалисти­ческий оптимизм 18-го века есть ложь. Нельзя искуственно при­думывать каких либо конституций, которые осчастливили бы людей. Строй жизни людей зависит, вообще, не от политических форм, не от идей, придуманных мыслителями и умышленно вводимых в жизнь, а; от гораздо более глубоких, органических, стихийных си л ,. дей­ствующих в человеческой жизни. Общество есть не искуственно придуманный и допускающий произвольные переделки механизм, а организм, растущий извнутри, по великим и неотменимым, ему самому присущим законам.

И в этой связи возникла, преимущественно во Франции, от­части. и в Англии, к 30-40 годам 19-ого века, группа писателей, создавших движение,' названное социализмом. Эти писатели

~Фурь§ и уже упомянутый Сен-Симон, а также их. ученики, затем Пьер Леру, Йаменйэ и др. — во Франции, Роберт Оуэн, Томпсон и др.— в Англии -^-пришли к убеждению, что судьба и счастье народа зависят не от политических форм или принципов, а от экономичес­кого его устройства, а именно, народ, чтобы быть действительно свободным и счастливым, должен взять в свои руки не просто уп­равление государством, а управление народным хозяйством. Он должен стать владельцем средств производства — земли, машин и капиталов, и распорядителем порядка производства и распреде­ления благ в стране. Экономическая свобода и ее основа ~ частная собственность — есть не добро, а зло, так как она мешает народу распоряжаться совместно всем порядком производства и распре­деления благ. Так возникла доктрина, известная с того времени под именем социализма или коммунизма. Эта доктрина была от­части у некоторых писателей (напр, у Фурье) связана с самыми нелепыми фантазиями о том, какой космический переворот во всей природе произведет это преобразование; отчасти же она оставалась простой мечтой,, без указания на те реальные силы и способы, с помощью которых может быть осуществлена эта новая, социаль­ная революция. Здесь и выступил на сцену марксизм, создавший,

опираясь на уже намеченные прежними мыслителями идеи, ми­ровоззрение, основанное, как он утверждал, не на мечтах или фан­тазиях, а на научном познании законов общественной жизни и ее развития, и поэтому противопоставивший свое учение в качестве т, наз. «научного социализма» — «утопическому социализму» преж­них мыслителей. Из самого содержания этого учения вытекало— и это вскоре было и осуществлено на деле — что оно должно было быть не только учением, но вместе с тем и революционно-об­щественным движением того класса, который призван был, со­гласно этой теории, осуществить этот переворот — класса наемных (преимущественно городских промышленных) рабочих.

Марксизм, восприняв в себя все основные общественно-фило­софские мотивы, очерченные нами выше, об’единил их в целостное жизнепонимание, содержание ' котораго можно приблизительно вкратце выразить в следующих положениях.

Строение и развитие общественной жизни человека ни в малей­шей мере не определяются его идеалами, произвольно творимыми им идеями — каково бы ни было содержание этих идей и какой бы области — религиозной, научной, нравственной, философ­ской —• они ни принадлежали. Напротив, строение и развитие об­щественной жизни определены всегда независимой от человечес­кой воли и интеллекта жизненной нуждой человека — именно, его экономическими потребностями. Но и суб’ективные экономические потребности лишь отражают об’ективную экономическую необ­ходимость — именно необходимость таких экономических отно­шений, которые вытекают "из данного способа и характера произ­водства благ. В зависимости от потребностей производства стро­ятся экономические отношения, а* в зависимости от последних —• отношения социальные, т. е. отношения между классами. Каж­дый - -класс необходимо защищает свой экономический' интерес, и отсюда возникает борьба классов, в которой необходимо побеж­дает класс, интересы которого совпадают с потребностями об’- ективно, т. е. условиями производства предписанного экономичес­кого развития. Все остальные явления в области общественной жизни и общественной идеологии — политическая борьба партий, государство и все формы и явления государственной жизни: семья, религиозные верования, литература, наука и искусство —- суть только отражения «надстройки» над основой общественной жизни— экономической структурой, не имеющие самостоятельного зна­чения передаточные звенья для основного двигателя хода эконо­мического развития. Не существует ни абсолютной истины, ни абсолютного добра, — все человеческия мнения и желания в сущ­ности равноправны, все они только слепые отражения экономичес­кой нужды и выражения тех или иных классовых интересов, и точно так же все человеческие учреждения — государство, семья и т. п. — не имеют никакого самодовлеющего собственного смыс­ла, а суть лишь формы экономического господства и отражения экономической жизни; но исторически побеждают и потому об’

8

•ективно относительно правы те убеждения и те учреждения, которые вынуждены данным состоянием экономической жизни, содействуют ее развитию; правы убеждения и интересы того класса, судьба которого связана с прогрессом производства и соответствующим ему экономическим развитием.

Господствующий ныне экономический строй —** «капитализм», вызванный к жизни потребностями крупного машинного произ­водства и мирового хозяйства, определен следующими основ­ными чертами. 1) В нем' все производится на продажу, и притом не с целью обмена излишков, ненужных производителю, на иные -ему необходимые продукты, а с целью превращения всего произ­веденного в деньги и накопления денежного капитала. 2) Сред­ства производства»-— машины, земли, здания и пр. is* сосредото­чены в руках капиталистов; трудящиеся и производящие слои народа лишены собственности и обречены продавать единствен­ное благо, которое у них имеется и которое здесь тоже становится товаром —- свою собственную рабочую силу. При этом, этот товар •оплачивается не по тому, чтб он приносит, т, е. не равняется ко­личеству продуктов, производимых самим рабочим, а потому, чтб он стбит, т. е. сколько .нужно затратить, чтобы вскормить и воспитать рабочего. Другими словами рабочие получают в виде заработной платы только минимум необходимый для их жизни, вырабатывают же они все ценности, имеющиеся в обществе, т. к. ценность товаров определяется трудом. Отсюда получается, что рабочий необходимо эксплуатируется, т. е. излишек произведенного им (сверх стоимости заработной платы) идет капиталисту (или ■землевладельцу, который тоже — капиталист, ибо владеет капи­талом в лице земли) в форме прибыли. Все общество построено на господстве класса капиталистов над классом рабочих, и все ■ учреж дениягосударство; -семья, суд, администрация и идеи— религиозные, политические и пр. —- капиталистического об­щества определены этим классовым интересом капиталистов удер­жать и укрепить свою власть над рабочими. Из денежного же ха­рактера экономической жизни, т. е. из того факта, что работа произ­водится на мировой рынок ради безграничного накопления денег, вытекает, что эксплуатация здесь также безгранична, что всякие патриархальные, благодушные, интимные отношения между гос­подствующим и подчиненным классами SS отношения, кото-, рые были возможны при натуральном хозяйстве, где поме­щику не нужно было больше, чем требовало его собственное хо­зяйство и где он сам был заинтересован в благосостоянии крес­тьян и благожелательном их отношении к нему Щя теперь заме­нены бездушным экономическим расчетом, холодными дело­выми отношениями, где человек при найме на работу собственно покупается как скот или машина и где всякий легко может быть заменен другим. Но кроме этого отягчения положения рабочего класса, экономическая свобода, на которой построен капитализм, влечет и еще другое бедствие для рабочего класса и всего общества:

9

так как каждый капиталист производит, что хочет и в каком угодна количестве и борется со своим конкуррентом за овладение рынком,, то в результате получается общая «анархия производства» — ко­личество и качество произведенных товаров лишь случайно и на­угад соответствует спросу на них, и периодически наступают «кри­зисы», в которых товар не сбывается, производство останавливается и народные массы обречены на безработицу и голод — от избытка Произведенных ими же продуктов.

Но капиталистический строй со всеми его бедствиями,— строй,, который явился итогом принципа экономической свободы, про­возглашенного под фиктивным лозунгом «свобода, равенство и брат­ство» — сам, в своем необходимом развитии рождает силы, кото­рые роковым образом ведут к его уничтожению. А именно, чем более растет капитализм, тем более происходит, с одной стороны, в результате победоносной конкурренции крупных капиталистов, с мелкими, сосредоточение всех капиталов в руках немногих ка­питалистов, и, с другой стороны, превращение народных масс в пролетариев или наемных рабочих. В связи с этим экономические и социальные отношения постепенно перестают соответствовать интересам производства. Производство все более социализируется т. е. сосредотачивается в огромных предприятиях, об’еДиНяющих целые отрасли промышленности и представляющих большие об­щественные организмы, а экономические и социальные отношения остаются индивидуалистическими. Все яснее становится, что лич­ные интересы класса капиталистов уже не полезны, а вредны для развития производства и тем самым для всего общества. Рабочие,,. составляющие подавляющее большинство народа, все больше солидаризируются между себЬй; сознают св<эй':йнтересы, совпадаю'?-.;-, щие с интересами производства и общества. Наступает момент, когда — с помощью социальной революции — подводится итог этому развитию. Собственность капиталистов об’является общест­венной собственностью, производство организуется теперь пла­номерно властью народа, т. е. самих рабочих; тем самым совер­шен переход от капитализма к новому общественному строю —* социализму, в котором нет более частной собственности, продажи на деньги, деления на капиталистов и нищих рабочих, а все народное имущество принадлежит самому народу, который отны­не получает полный продукт своего труда и является подлин­ным хозяином своей жизни. Так как все заняты отныне общим солидарным делом, то классов более нет, и прекращается клас­совая борьба, на которой доселе покоились все прежние обществен­ные порядки; отныне наступает подлинное равенство и братство, подлинная свобода, ибо все люди совместно суть равноправные участники общего дела. С этим связан глубочайший переворот во всех человеческих отношениях и идеях. Государство, которое всегда было орудием господства одного класса над другим, стано­вится ненужным; семья, которая соответствовала индивидуалисти­ческой форме хозяйства, заменяется свободным союзом полов и.

10

общественным воспитанием детей; религия, мечта о Боге и ином мире, которая раньше служила отчасти для утешения несчастных, отчасти же и главным образом для их усыпления и успокоения, для ослабления их воли в борьбе с господствующими классами, отныне также не нужна, ибо все люди будут счастливы, царство добра и правды будет утверждено уже на земле и исчезнет интерес искать его на небе. Не будет надобности и в нравственном само­ограничении, так как личный интерес каждого будет совпадать сам собою с интересом всех и нравственных конфликтов больше не будет. Уничтожается и различие между национальностями, ибо пролетарии всех стран и народов имеют одинаковые интересы и вражда между нациями определена только борьбой капиталистов разных стран за торговое преобладание на мировом рынке. Тем самым исчезают войны и> связанная с ними необходимость посто­янных армий.

Таким образом, в нынешнем, капиталистическом обществе эгоистические интересы пролетариата,, его борьба за свои собствен­ные права с капиталистами, в конечном счете сзми собой ведут к всеобщей свободе и счастью, к наступлению совершенного обще­ственного порядка. Поэтому пролетариат есть избранный класс, которому суждено, без всякого религиозного или нравственного под’ема , исключительно силами своего собственного стремления к богатству и отдыху, спасти весь мир и создать новую, невидан­ную эру всеобщего счастья и братства.

Таковы в общих чертах, основные положения жизнепонима­ния марксизма, которыми и руководились вожди и вдохнови­тели октябрьской революции 1917 года и которые они пытаются в течении уже 3. ад-Хг.у.твердить в России на месте, старого, разру­шенного общества.

2. Экономическое учение марксизма

Выше изложено как экономическое, так и социологическое учение марксизма. Оставляя последнее пока в стороне, остано­вимся на первом. Оно распадается явственно на две части: на уче­ние о сущности т. наз. «капиталистического» строя и на учение об его необходимом развитии, приводящем к замене его социализ­мом; и в связи с обоими этими учениями стоит характеристика иде­ального строя, противоположного капитализму, именно социализ­ма. Со всех этих сторон мы и должны рассмотреть экономическое учение марксизма. Правда исполнить это в полном об’еме мы здесь не в состоянии — это потребовало бы очень обширного труда. Мы попытаемся здесь дать лишь оценку самых основных моментов

11

этого учения; за 60 лет, протекших со времени самого обстоятель­ного обоснования марксизма в «Капитале» Маркса, экономичес­кая жизнь и основанная на ней экономическая литература накопила уже огромный запас данных для такой оценки, на основании ко­торых в Западной Европе даже социалистические партии, опи­рающиеся на марксизм, отказались от ряда его положений; мы увидим далее, что и русская коммунистическая партия фактически в своих действиях во многом от них отказалась. Мы сосредото­чиваемся здесь только на тех моментах, которые имеют существен­ное жизненное значение и материал для оценки которых дает сама жизнь.

Начнем с того, чтб в марксистской оценке капитализма бес­спорно правильно: это — указание на бездушие капиталистичес­ких отношений, на уничтожение всяких интимных, человечных связей между людьми, на то, что при капитализме, один человек становится для другого только орудием извлечения денежной при­были. Но в чем причина этого? Марксизм усматривает ее в свое­образии экономических порядков при капитализме. Жизнь дает нам проверку этого утверждения. ’Возьмем современную русскую действительность, основанную на преодолении капитализма. Если в ней и Не господствует еще социализм в чистом виде, то во вся­ком случае перестал господствовать и капитализм: все крупные предприятия (тресты) подчинены ?десь власти «пролетарского» государства, предприниматель не может эксплуатировать рабо­чих и т. д. Спросим себя: на много ли человечнее, добрее, внима­тельнее стали отношения между людьми? Замечаем ли мы в этом отношении существенное различие между капиталистическим и социалистическим строем? Никто не сможет, положа руку на сердце, ответить на этот вопрос утвердительно. И теперь,- как. и прежде;. 'кайдый Человек думает только о себе,, о своей денежной наживе, готов использовать свЬего ближнего, не думая об его собственном благе, только в своих личных интересах. Холодный и безпощад- ный эгоизм, господствующий в капитализме, принцип: « человек человеку — волк» с неменыпей, если не с большей еще силой гос­подствует и теперь, после преодоления капитализма. Сравним и настоящее и недавнее прошлое с прошлым давним —>, с тем време­нем, когда на Руси являлось множество святых, когда бездомный нищий находил себе приют и пищу в монастырях, когда странно- приимство и милостыня считались необходимой обязанностью каждого человека и даже самые злые и холодные люди не могли избавить; себя от исполнения этой обязанности из страха обществен­ного порицания или церковной эпитимии, — и мы сразу почув­ствуем: любовь й человечность в мире ослабели и продолжают исчезать; современный человек, будь он буржуа или пролетарий, живи он при капитализме или при социализме — одинаково оз­верел и душевно охолодел по сравнению с своим предком; и не­смотря на преодоление капитализма, положение в этом отношении не улучшается, а скорее ухудшается.

12

То, что марксизм считает последствием капитализма, есть на самом деле не его последствие, а его причина. Новейшие насле­дования немецких ученых {напр. Макса Вебера) неопровержимо показали, что отмечаемые марксизмом черты капитализма — про­изводство на безграничный рынок, ради денежного накопления, и превращение человека в раба этого накопления — возникли впервые из религиозных изменений, происшедших в Европе при зарождении капитализма, в 16-м веке. Капитализм родился из духа кальвинизма, из сурового религиозного духа, для которого путь спасения лежал не в молитве и вере,но и не в делах милосердия, а в угрюмом упорном трудолюбии, в труде ради самого труда, как человеческого призвания’, причем обогащение служило дока­зательством избранности человека и божественной благодати. А затем, по мере ослабления вообще религиозных верований в Европе, жажда наживы ради нее самой, поклонение золотому тель­цу все более вытесняли все иные, нравственные мотивы челове­ческих отношений. Не потому человек обездушел, что ж ил в ка­питализме, а потому он попал в плен капитализму, что обездушел. И потому совершенно понятно, что при социализме человек не избавился от тех же бедствий. Как увидим еще дальше, социализм есть в действительности вообще не преодоление зла капитализма, а увековечение этого зла в еще худшей форме.

Обратимся теперь к марксистскому обоснованию необходимой эксплуатации рабочих капиталистами при капиталистическом строе. Что выведение этого соотношения из т. наз. «трудовой теории цен­ности», т. е. из учения, по которому ценность товаров определяется трудом, ложно — это есть теперь уже общепризнанный вывод со­временной экономической науки. Нам однако нет надобщсщ.здесь, подробно на этом останавливаться, — ниже мы еще вернемся к этому вопросу — так как от правильности или ложности того или иного выведения факта эксплуатации рабочих при капитализме не меняется самое существенное — именно самб констатирование этого факта. Почему бы это ни происходило, но совершенно бес­спорно, что при капиталистическом строе нисшие классы, лишенные всякой возможности самостоятельно прокормить себя, попадают в экономическую зависимость от лиц, владеющих капиталом и средствами производства и находятся в экономически неблагопри-’ .ятном положении. Отсюда марксизм делает вывод, что единствен­ный исход из этого положения заключается в национализации или социализации средств производстза, т. е. в переходе их в собственность всего народа, или — что то же — самого рабочего класса. Вывод, казалось бы, логически неопровержимый. Однако, жизненно-экспериментальная проверка этого вывода, произведенная в России, где все имущество капиталистов и землевладельцев было действительно конфисковано и обращено в народную собственность, воочию доказало его ложность. Мы оставляем в стороне правовое или бытовое положение рабочих. Но на вопрос: изменилось ли, при переходе от капитализма к социализму, к лучшему экономи­

13

ческое положение рабочих, стало ли им житься сытее и довольнее, всякий беспристрастный человек по совести, конечно, не может ответить иначе, как отрицательно. Куда же девался тот пред­полагаемый избыток дохода («прибавочная ценность»), который по учению марксизма, раньше капиталисты отнимали у рабочих и который теперь должен был итти в карман рабочего? Всякий знает, куда он девался: его поглощают теперь уже не капиталисты, а всякие управляющие и советские служащие, заведующие и ко мандующие производством. «Эксплуатация» рабочих не прекра тилась, и доля продукта, поглощаемая высшими классами, новым господствующим классом советских директоров, управляющих и всяческих сановников, неизмеримо больше, чем то, что раньше составляло прибыль капиталиста; и по очень простой причине: капиталист предприниматель, по крайней мере, сам был заинтере­сован в уменьшении накладных расходов предприятия и в увели­чении его производительности, вместе с которым хоть отчасти увеличивалась или могла быть увзличена и заработная плата-ра­бочего, а казенные советские директора ни в том, ни. в другом не заинтересованы. Таким образом, вопреки марксистской теории, при переходе от капитализма к социализму рабочий фактически не стал хозяином богатств страны, а из одного ига попал под дру­гое и еше худшее. Правда, советская печать утверждает, что все это — 'только временно, и об’ясняется разорением страны вой­нами, и кознями иностранцев. Но гражданская война, как и миро­вая, давно уже прекратилась, европейские «капиталистические» страны от нее оправились скорее, чем социалистическая Россия, а вместе с тем- Россия —̂ Достаточна богатая страна, >ч®бы не нуж­даться в помощи иностранцев. И даже если мы согласимся частич­но об’яснить плохое положение рабочих в России этими случай­ными фактами, все же для добросовестного человека бесспорно, что, по крайней мере, в остальной и главнейшей своей части оно об’ясняется все же прямой эксплуатацией рабочих размножив­шейся массой советских паразитов.

Какой же вывод мы можем отсюда сделать? Вывод состоит в том, что установить совершенное экономическое равенство, от­менить класс людей, заведующих производством и организую­щих его, и сделать так, чтобы рабочий, занятый физическим тру­дом, получил бы весь продукт, выработанный при его уча­стии, вообще невозможно. Это есть также и опытное, жизненное опровержение трудовой теории ценности. Сначала советская власть, следуя принципам марксизма, собиралась совсем отменить день­ги, заменив их квитанциями на число отработанных часов 1ак, чтобы рабочий получал за эти квитанции продукты на соответствующую сумму труда. Все это оказалось совершенно невозможным; после долгих лет инфляции, т. е. наводнения страны ничего не стоющими бумажными деньгами, советская власть вер­нулась к старой, буржуазной системе золотой валюты, и никто уже теперь и не думает о том, чтобы исчислить заработную плату

14

рабочего в соответствии с ценностью продуктов, выработанных им. Рабочий получает просто столько,, сколько ему следует по советским «ставкам» да еще при социалистическом строе лишен права, которое он имел в буржуазном строе, путем стачек увели­чивать свою заработную плату.

Итак, при социализме, как и при капитализме,, есть высшие ж нисшие классы, есть командующие и им подчиненные, и рабочий есть не единственный владелец и самовластный распорядитель, а только участник народного дохода. Так это неизбежно должно ■быть при всяком строе, и если сам этот факт называть «эксплу­атацией», то от нее никаким способом избавиться нельзя, и, сле­довательно, нечего вину за эту эксплуатацию приписывать одно­му капитализму.

Но конечно, марксистская теория имеет в виду, говоря об эксплуатации, не просто то, что часть народного дохода идет на организаторов промышленности, а то, что эта часть непомерно велика и определена не объективными интересами народного хо­зяйства, а просто жадностью капиталистов и их привилегирован­ным положением. Эта теория несомненно права, но мы видим, что она должна быть применена и к социализму. И здесь мы видим, что, социализм не отменяет недостатков капитализма, а увекове­чивает их еще в гораздо худшей форме. Но в таком случае факт эксплуатации в узком и точном смысле этого слова, т. е. несправе­дливого, об’ектйвно не оправданного обогащения лиц, занимаю- ющих привилегированное положение, за счет лиц, им экономически

-вончаненных.завйсит совсем не от ,©собейносте^капиталистйческоро- строя, ибо он не исчезает, а даже усиливается при переходе к со­циализму. Факт этот отчасти об’ясняется неорганизованностью, не сплоченностью рабочих, поскольку давлению господствующих кругов они не могут противопоставить сплоченную волю подчинен­ных; эту слабость преодолевают профессиональные союзы рабо­чих, которые, как известно, при капитализме очень успешно про­тиводействуют эксплуатации, а при социализме, не имея права стачек и борьбы, не могут выполнить той же работы. Но прежде и главнее всего факт эксплуатации об’ясняется потерей нравствен­ного начала в отношениях между людьми, тем духом бесчеловеч­ности, невнимания к человеку, той борьбой всех против всех ради денежной наживы, которые, как мы уже отметили выше, состав­ляют существо и капитализма и социализма, и отличают оба эти порядка от эпох, в которых экономические отношения были под­чинены нравственным началам, в которых человек не делал своего ■ближнего орудием наживы, потому, что сам не был рабом наживы. Не тот или иной экономический строй, как таковой, а проникающий его нравственный дух определяет наличие в нем эксплуатации: царство наживы, торжества маммоны и экономической борьбы— одинаково властвующее и при капитализме, и при социализме, — неизбежно ведет к экономической неправде или к тому, что спра­

15

ведливо называется эксплуатацией. Но только если при капита­лизме государственная власть по крайней мере в принципе не сов­падала с самой экономической системой и потому могла путем со­циального законодательства смягчить уродства экономической не­правды, в социализме, где государство об’явлено само хозяином народного производства и державным распорядителем его, эконо­мически господствующий класс стал и монополистом государствен­ной власти, и нет инстанции, к которой можно было бы аппели- ровать о царящей неправде. В принципе государство об’явлено органом и хранителем интересов «трудящихся»; фактически, одна­ко, проникнутое' господствующим духом эгоизма, не признавая, над собой никаких высших, об’ективных нравственных начал, оно стало орудием господствующей группы людей и само целиком пропитано тем началом беспощадного и бесчеловечного подчинения слабых сильным, и нйсших высшим, для борьбы с которым оно было провозглашено. Пока господствует этот дух, народу нет спасения, он только может менять одного властелина и хозяина на другого, еще худшего.

Если мы теперь подведем итог рассмотренной нами марксистской характеристики «капитализма», то мы легко подметим, что самое понятие «капитализма» употребляется в двух различных смыс­лах. С одной стороны под «капитализмом» разумеется описанный

,уже строй экономических отношений, господствующий в новей­шее время в Европе — строй, в котором промышленность сосредо­точена в крупных предприятиях, производство Направлено на мировой сбыт и имеет целью безграничное накопление денежного капитала,неимущая часть населения лишена собственности и об­речена на продажу своей рабочей силы и, главное, где все отно­шения ме>|{ду людьми проникнуты духом беспощадной экономи­ческой борьбы,, эгоизмом и страстью к наживе. Марксизм вполне прав когда осуждает-этот строй. Но когда «капитализму» он проти­вопоставляет «социализм», то под «капитализмом» он разумеет уже не этот специфический строй, а понятие гораздо более широкое: понятие строя, основанного на частной собственности и на свобо­де экономических сношений между людьми вообще. Такой порядок совершенно независимо от того, как распределена собственность в обществе, и какой нравственный дух проникает общественную жизнь, марксизм бичует, как «буржуазный» порядок и призывает к замене его социалистическим строем с отменой всякой частной собственности и с переходом всего народного богатства в руки государственной власти, принудительно им распоряжающейся. Ясно, однако, что «капитализм» и строй, основанный на господстве частной собственности, есть совсем не одно и то же; сам Маркс постоянно на это указывал, уча, что капитализм путем сосредото­чения собственности в немногих руках и превращения народа в лишенных собственности пролетариев разрушает строй основанный на господстве частной собственности. И если мы рассмотрим «ка­питализм» в узком смысле слова, а также и социализм, который

16

обычно ему противопоставляется, совместно, то мы увидим (и уже видели), что им обоим присущ ряд черт, которые их совместно от­личают от строя, основанного на частной собственности. Основ­ные из этих черт суть — с одной стороны, дух эгоизма, отсутствие человечных и интимных отношений между людьми, и с другой стороны — закабаление человека, превращение его в раба хозяйствен­ного процесса. «Капитализм» превращает рабочего в раба, лишая его собственности, он порабощает самого капиталиста, заставляя его лихорадочно гоняться за безграничным денежным накоплением. «Социализм» обещая царство свободы, фактически закабаляет всех, превращая всех людей в рабов коллективного хозяйства и заменяя класс капиталистов классом не менее жадных, по более ленивых и нерадивых социалистических чиновников. Совершенно -очевидно, что тому и другому строю может быть противопостав­лен, в качестве нормального порядка, лишь один строй — именно основанный на подлинном господстве частной собственности. Без частной собственности нет свободы, и все обещания свободы для народа остаются обманем, пока господствует социализм; а без свободы нет ни личного духовного развития, ни возможности раз­вития нравственных отношений между людьми. Раб — всегда эго­ист, человек раб есть вместе с тем человек — зверь, думающий только о себе и готовый всегда вредить своему ближнему. Великое начало солидарности, к которому аппелйрует социализм остается именно в нем неосуществленным; ибо солидарность есть не насиль­ственная спайка рабов в одну человеческую кашу — при этих ус­ловиях человеческая душа всегда бунтует и ненавидит всех вокруг себя — а добровольное об’единение, основанное на свободной, а не вынужденной любви, на свободном влечении к сотрудничеству и согласию. Если мыслим вообще строй в котором М0Жё*г ' бытй преодолена современная звериная борьба за существование, страсть к наживе и бесчеловечная холодность в отношениях между людьми, то это есть только строй, в котором каждому человеку обезпечена свобода, что возможно только при господстве частной собственности. Мы видим насколько бессмысленно и ложно принцип частной собственности считать источником бедствий и нужды на­родных масс. Нельзя поддаваться гипнозу обманчивых, туманных слов и ходячих терминов. Если свалить в одну кучу «капитализм», «буржуазный строй» и «институт частной собственности» t и эту ту­манную- смесь об’явить источником прошлых бед и народных ли­шений, то легко об’явить также социализм идеальным строем. Но если отчетливо различать понятия, то ясно, что именно со­циализм доводит до последнего предела и усугубляет то рабство народа, которое подготовлено бесчеловечным духом капитализма,- и что исцеление от этого рабства лежит в развитии свободной соли­дарности, свободной человечности, невозможной без утверждения начала устной собственности.

Правда, марксизм как будто отрезает эту возможность своимучением о( :ческом развитии,которое согласно его теории

17

роковым образом идет через максимальное развитие капитализма к социализму. Если бы это учение было верно, то мы с грустью должны были бы признать, что человечество роковыми силами своего собственного развития обречено на вечное рабство. К счастью, однако, это совсем не так. Оставляя пока в стороне вопрос дей­ствительно ли экономическое развитие имеет такое роковое и все- определяющее значение — к рассмотрению этого вопроса мы вер­немся при анализе социологического учения марксизма — укажем здесь лишь, что из всех учений марксизма жизнь с наибольшей ясностью обнаружила ложность его учения об экономическом раз­витии. Прежде всего, предреченный марксизмом факт концентрации капиталов, роста крупных предприятий и исчезновения мелких,, превращения крестьян и ремесленников в неимущих пролетариев совершается совсем не с той прямолинейностью и универсально­стью, как это предвиделось марксизмом. Со времени провозглаше­ния этой теории в «Коммунистическом манифесте» (1848 г.) про­шло без малого уже 80 лет, и даже со времени научного обосно­вания этой теории в «Капитале» Маркса (1867) прошло уже почти 60 лет —- но нигде в Европе мы не видим ни полного исчезновения, ни даже решающего уменьшения класса крестьян, ремесленников и мелких торговцев и превращения всего населения в наемных рабочих; нигде еще не уничтожены мелкие предприятия во всех отраслях хозяйства; положение рабочего класса, которое, по те­ории марксизма, должно было с развитием капитализма беспре­рывно ухудшаться, совершенно бесспорно, по всеобщему призна­нию даже й самих социалистов, значительно улучшилось за пос­ледние пол века, и старая теория необходимого «обнищания» ра­бочего класса (Verelendungstheorie) теперь единодушно всеми ос­тавлена'. Кто хочет быть' беспристрастным: тот дол-жен признать',--- что марксистская теория концентрации капиталов и исчезновения мелкой собственности уже давно фактически опровергнута истори­ческим опытом истекших трех четвертей века. Но главное еше не в этом. Допустим даже, что капитализм развивается так, как это было предречено марксистской теорией. Мы можем,во всяком слу­чае, различать страны, стоящие на разных ступенях этой марк­систской схемы экономического развития. Так Америка или Ан­глия, конечно, ближе к состоянию исчезновения мелких собствен­ников и концентрации капиталов, чем Германия. Германия ближе чем Франция й Италия, а последние в свою очередь ближе, чем Россия. По марксистской теории, ступеням этого развития должна была бы в точности соответствовать тенденция к замене капита­лизма социализмом (ибо социализм есть, будто бы, именно роко­вой итог этого экономического развития).Что же мы видим в дей­ствительности? Более всего далеки от социализма именно Америка и Англия, в которых социалистические рабочие партии слабее всего и рабочий класс менее всего склонен к социализму. Точно так­же по степени влиятельности социалистических идей, Германия отстала от Франции и Италии. Восторжествовал же социализм в

1S

самой отсталой (по этой схеме развития) стране — в России, где око­ло 80% населения суть крестьяне, мелкие собственники, и где и в городах крупная промышленность еще очень слаба по сравнению с мелким, кустарным и ремесленным производством. И все надежды на дальнейшее торжество социализма коммунистическая власть возлагает теперь не на Европу, а на экономически еще совершенно отсталый Восток. Никто и из самих марксистов не решится утвер­ждать, что капитализм в Индий, Китае или в Туркестане нахо­дится на более высокой ступени развития, чем в Англии иди в Аме­рике. Социализм, коротко говоря, вовсе не является последствием развития капитализма; он осуществлен и в России не в виду его экономической неизбежности, а вопреки экономической потребности населения, живущего частной собственностью и стремящегося к ее утверждению. Мы увидим дальше, что этот замечательный исто­рический факт является одним из самых блестящих жизненных опровержений экономического материализма (учения о господстве экономических потребностей над всеми другими сторонами жизни), Который коммунисты проповедуют в теории, но от которого реши­тельно отступают на практике.. Здесь же этот факт нас интересует, лишь как очевидное опровержение марксистского учения о неиз­бежности перехода капитализма, в его последовательное развитие, в социализм. Стремление к социализму есть выражение не хозяй­ственной зрелости, а хозяйственной отсталости страны. С общест­венно-хозяйственной точки зрения подлинно прогрессивной тен­денцией, вместе с тем содействующей преодолению действительно отрицательных черт. капитализма, является не осуществление социализма, а совокупность мероприятий, направленных на обез- гдачение. за наабввьшей - .частьг». .населения гвозможкосга. ̂ фактиче­ского пользования частной собственностью, на охрану свободы и хозяйственной самостоятельности трудящихся классов.

Ложность марксистской теории экономического развития не есть просто теоретическое заблуждение. Из этого заблуждения в русском опыте осуществления социализма проистекают самые тягостные и отрицательные практические последствия. По теории, введение социализма ничего в сущности не меняет в уже создав­шейся экономической структуре общества: социализм вводится тогда, когда огромное большинство народа уже лишено собствен­ности и превращено в единый класс наемных рабочих; социализм только передает распоряжение фактически уже «обобществлен­ного» производства из рук немногочисленных частных лиЦ, в ко­торых оно сосредоточено, в руки государства или самого народа. От этого переворота никто не страдает, за исключением немногих магнатов капитала. Поэтому и возвещенная марксизмом «диктатура пролетариата» мыслятся, как кратковременная мера, как прину­дительная революционная власть, необходимая в самый момент перехода собственности от капиталистов к государству; как только этот переход осуществлен, всякая диктатура становится излишней и бессмысленной; ведь пролетариат не может осуществлять свою

19

диктатуру... над самим собой. Тогда, напротив, наступает царство всеобщей свободы и счастья и даже государственный аппарат упраз­дняется за ненадобностью. Так дело должно обстоять по марксист­ской теорий. Что же мы видим в реальном опыте осуществления социализма в России? Так как социализм, как мы видели, совсем не был здесь экономически необходимым, естественным плодом хозяйственного развития, а был введен искусственно и насильствен­но, то его введение означало калечение и уничтожение всей фактиче­ской хозяйственной структуры страны; от него пострадали отнюдь не только немногие «магнаты капитала» — от него пострадало кресть­янство, которое в течение многих Лет заставляли, вопреки его же­ланию и об’ективным экономическим нуждам, искусственно социали­зировать свое хозяйство (пока, наконец, только совсем недавно коммунистическая власть не капитулировала перед мужиком и решила, в своих собственных интересах, оставить его в по­кое); от него пострадало бесконечное множество мелких и сред­них предприятий, которые были принудительно, вопреки всякой разумной экономической политике, национализированы и кото­рые власть пыталась вести в порядке государственного управле­ния, пока и здесь эта политика не обанкротилась и не пришлось снова дать, хоть и в ограниченных размерах, свободу частным пред­принимателям; колоссальное сокращение производства в резуль­тате этих искусственных экспериментов обрекло на голод и нужду и множество рабочих, которых советская власть никак не может целесообразно использовать. Словом, от искусственного введения социализма пострадало все общество сверху до низу и выиграли за счет него только немногие вожаки и участники эксперимента, которые переменили свое зависимое положение на положение все- могущих восточных сатрапов. И так -как «социализация» осуще­ствлена против интересов огромного большинства народа, то есте­ственно что «диктатура пролетариата», по теории осуществляемая только в момент переворота и заменяемая потом абсолютной свобо­дой, фактически длится неопределенно долго, и ей не предвидится конца, хотя экспроприация частной собственности давным давно уже осуществлена и «буржуазия» ей покорилась. Над кем осу­ществляется эта «диктатура»? Отныне, — говорят нам —- господ­ствующим классом стал пролетариат, и он должен диктаторски властвовать над всеми другими классами. Но откуда же при со­циализме вообще «классы»? По марксизму, социализм означает уничтожение классовых разделений, а с ними вместе — И классо­вой борьбы и классового господства. Допустим на мгновение, что оффициальная доктрина коммунизма права, и что диктатура при­надлежит в России «пролетариату» над всем остальным населением. Что выиграло от этого общество в целом? Какое преимущество имеет социализм, так понятый и осуществленный, перед капита­лизмом? На место одного господствующего класса стал другой господствующий класс, который тоже есть меньшинство (ибо «про­летариат» есть, конечно, ничтожная часть всего русского народа)

20

и который в лучшем случае так же угнетает большинство, как и прежний господствующий класс. Фактически, конечно, диктатор­ская власть принадлежит не всему классу пролетариев, а прина­длежит коммунистической партии, которая угнетает и самый про­летариат.' Коротко говоря, господствующая в России диктатура, есть диктатура ничтожного меньшинства, которое хочет принуди­тельно навязать всему обществу социализм, вопреки его воле и об’ективной экономической потребности. Естественно, что об от­мене этой диктатуры, об осуществлении возвещенной марксизмом всеобщей свободы и гармонии не может быть и речи. В противо­положность марксистской доктрине, по которой социализм вво­дится как бы сам собой, есть естественный и потому для всех же­ланный итог экономического развития, мы имеем фактически — именно в виду полной несостоятельности марксистской теории экономического развития — то положение, что русский народ не хочет социализма, хорошо сознает его экономическую бессмыслен­ность, а власть фанатиков или карьеристов социализма принужда­ет, с помощью аппарата ГПУ, страну покориться этой систе­ме. Вместо того, чтобы откровенно признаться в ошибочности своей теории, они калечат целую страну, для того, чтобы заставить ее жить так, как это полагается по их теории. Они напоминают того анекдотического немецкого педанта, который, путешествуя с путеводителем в руках и увидав несоответствие между действи­тельным расположением местности и её описанием в путеводителе, воскликнул: «местность ошибочна!» Но только наши русские пе­данты, к сожалению, не ограничиваются оценкой «местности», а употребляют чудовищный аппарат государственного насилия, чтобы искалечить местность и сделать ее похожей на ее описание в плохом путеводителе.

Таков общий итог нашего краткого* рассмотрения экономи­ческого учения марксизма. Но мы уже не раз попутно наталки­вались на тот факт, что экономический строй вообще не имеет того определяющего значения, которое ему приписывает марксизм, а наоборот, сам в значительной мере определен началами нрав­ственного и идеологического порядка. Систематическое обсуждение этого соотношения требует однако, специального рассмотрения социологического учения марксизма.

3. Социологическое учение марксизмаСоциологическим учением марксизма является изложенная

нами выше теория «экономического» или «исторического» матери­ализма, согласно которой все общественное и идеологическое раз­витие определено развитием хозяйственным, борьбой за хозяй­ственные интересы. Как ни важна экономическая теория марксиз­

21

ма, его центральной основополагающей частью является именно это социологическое учение ибо в нем сосредоточена вся жизненная философия марксизма. Постараемся прежде всего вдуматься в его истинный смысл.

Самый существенный момент этого учения содержится в ут­верждении, что все идеологические начала человеческой жизни —религиозные и научные идеи человека, его политические идеалы, его правовые и нравственные воззрения — не имеют никакого са­мостоятельного значения в исторической жизни, а суть лишь от­ражения в головах людей их экономических интересов. «Не со­знание определяет бытие — говорит Маркс — а, напротив, общест­венное бытие людей определяет их сознание». Людям только кажет­ся, что они ищут религиозной или научной правды, политический или нравственный идеал: на самом деле они ищут только эконо­мической пользы и об’ективная экономическая потребность отра­жается в их'сознании иллюзорными религиозными, нравственными, политическими построениями, которым они приписывают само­стоятельное значение и которые фактически играют роль провод­ника экономического развития.

Примем эту теорию на мгновение за истину. Тогда мы вправе задать ей один с виду очень невинный, но как сейчас обнаружится, чрезвычайно коварный и губительный для нее вопрос: ну, а сама эта теория экономического материализма тоже есть только продукт и отражение в головах людей экономического развития и вызвана из объективных потребностей жизни?

Само собой разумеется — ответит нам марксизм. Как капита­лизм и интересы буржуазии создали свою идеологию, так эконо­мическая необходимость перехода к социализму и роль в этом пере­ходе пролетариата и его интересов создали «идеологию» пролета­риата, каковой и является экономический материализм. — Очень хорошо'—- отвечаем; на' это МЫ. Значит "экономический материа­лизм также мало есть дб’ективная научная истина независи­мая от каких либо посторонних, корыстных и суб’ективных моментов, как мало мы можем признать за истину буржуазную идеологию вызванную экономическими потребностями буржуазии; он есть тоже только отражение в умах пролетариата его соб­ственного интереса, простая суб’ективная иллюзия необходимо сопутствующая экономическому развитию и им вызываемая? Тут марксизм должен встать в тупик. Он поставлен перед дилеммой: либо он считает теорию экономического материализма об’ективной научной истиной; тогда он должен признать в ней нечто большее, чем простое субъективное отражение в умах людей некоторых экономических сил и интересов, и следовательно для самой этой теории сделать исключение из универсальности материалистического об’яснения мировоззрений; либо он этого исключения не делает и тогда теория экономического материализма совсем не есть.об’ектив­ная научная истина и не имеет никакого познавательного преиму­щества перед всеми другими человеческими идеологиями. Впрочем,.

мыслим еще к третий выход, который и выражает бессознательную ■тайную мысль марксизма: тогда как в отношении всех других миро­воззрений их происхождение из экономических потребностей, так сказать, их корыстность порочит их и лишает их достоинства об’ек- тивных истин, в отношении экономического материализма, как мировоззрения, выросшего из интересов пролетариата, это суб’ек- тивно-корыстное происхождение ничуть его не порочит, а совме­щается с абсолютной истинностью мировоззрения. Пролетариат есть единственный в мире класс, суб’ективные экономические интересы которого не искажают сознания, а напротив, воспитывают в нем способность открывать об’ективную научную истину. Почему, собственно, имеет силу такая исключительная привилегия, и как это можно доказать — это об’яснить марксизм уже не в силах. «Пролетариат» есть в его глазах некий «избранный народ», которому одному только дано откровение об'ективной истины — подобно тому, как древние евреи считали, что Бог явился и дал откровение только им одним.

Все философское значение этого противоречия или этого пред­взятого мнения в силу которого марксизм есть не научная теория, а некая языческая религия или теология, выяснится нам позднее. .Пока Же постараемся выяснить, как в действительности необходимо решить этот вопрос и что следует из его верного решения для оценки ■экономического материализма.

И тут мы должны признать, что экономический материализм содержит в себе несомненную долю правды, хотя и выражает ее в незаконно-универсальной, а потому искажающей форме. Со­вершенно несомненно, что возникающие в определенную истори­ческую эпоху идеи и в особенности общественные идеи носят на себе отпечаток своей эпохи, отражают на себе, так сказать, ее жиз­ненный стиль; но конечно-ясно, что именно эта исторйческак пе­чать и ограничивает об’ективное значение идей, создает их одно­сторонность и суб’ективизм. И вот в этом смысле мы не только в Праве, но и обязаны применить эту общую социологическую мысль и к самой теории экономического материализма. Теория эта в из­вестной мере есть продукт эпохи в которой она сложилась, отсю­да об’ясняется одновременно и доля истины, в ней заключенная, и ее слабость. Экономический материализм, хотя и с некоторым преувеличением, но верно передает, так сказать, стиль жизни в новейшую капиталистическую эпоху западно-европейских стран. Доминирование хозяйственных интересов над всеми другими жиз­ненными интересами, примат экономики над политикой, правом, нравственностью и религиозной жизнью, господство той холод­ной буржуазной прозы, при которой едва ли не вся человеческая жизнь, как индивидуальная так и общественная, подчинена единой жажде наживы и все человеческие отношения становятся служеб­ными орудиями для экономического преуспеяния — таков внут­ренний дух капитализма, с большой.чуткостью уловленный в учении экономического материализма. Но этот дух не только верно улов-

23

лея в этом учении, но вместе с тем это учение из него само родилось и само им проникнуто. Своеобразие определенной исторической эпохи оно превращает в вечную и универсальную истину челове­ческой жизни. Как бы гипнотизированный этим историческим состоянием европейского духа, экономический материализм с об’' ективной точки зрения совершенно незаконно обобщает это со­стояние, утверждая что так было, так есть и так всегда будет. Эко­номический материализм совсем не есть новая и абсолютная исти­на, возвышающаяся над буржуазно-капиталистическим строем* и выражающая новую прогрессивную идеологию будущего; он: есть, напротив, попытка увековечить и прославить, в качестве веч­ной основы человеческой ж изни, то духовное и нравственное разло­жение, которыми отмечена буржуазно-капиталистическая эпо­ха. Неверно, будю человеческая жизнь всегда и везде складыва­лась под действием одних экономических сия и интересов и была в плену у них; ни возникновения христианства, ни крестовых походов, ни роли церкви на западе и в России в формировании жизни, ни развития национальных государств, ни еще многого другого в прошлом, нельзя об'яснитъ правдиво и без натяжек из; игры экономических отношений и интересов. Тогда люди имели иные, сильнейшие страсти, жизнь определялась религиозными верованиями или национальными страстями, или нравственными воз­зрениями и сама экономическая жизнь подчинялась этим более сиьь- ным двигателям историй- Только современный человек, потерявший веру в Бога, веру в об’активные духовные ценности, дошел до такого состояния, при котором его общественную жизнь опреде*- ляют одни лишь экономические страсти. Поскольку экономичес­кий материализм есть учение, разоблачающее духовную пустоту, бессмыслие и бесплодие современного человека, он совершенно

* прав1; ' Н о ' поскольку именно в ЭТОЙ •'нухошой опустошенности он'- усматривает вечное и необходимое состояние человеческой об* щественной жизни, он сам находится в плену у эпохи, его поро­дившей, и потому есть не об’ективная истина, а суб’ективное измы­шление, плод духовного безвременья.

И здесь мы снова, и в более общей и принципиальной формег усматриваем соотношение, которое частично мы уже подметили выше, при рассмотрении экономического учения марксизма. Эко­номический материализм, который марксизм кладет в основу но­вого «научно-социалистического» жизнепонимания, как идеологию- соответствующую совершенно новой, более счастливой и достойной эпохе общественной жизнй, есть на самом деле не что иное, как отражение в умах социалистов буржуазного нигилизма, самой характерной и вместе с тем гибельной черты буржуазно-капита­листического строя. Мня преодолеть этот строй, марксизм обна­руживает свою внутреннюю пяененность им. Экономический ма­териализм, с одной стороны, разоблачает секрет буржуазного общества, вскрывая его бездушие; н о ,. с другой стороны, именно это бездушие он об’являет вечной основой человеческой жизни.

24

и на этой мнимой «истине» хочет построить «новое» мировоззрение и обосновать начала нового общества. С этой точки зрения, сам экономический материализм есть не что иное, как культ буржу­азности.

Для правильной оценки экономического материализма необ­ходимо поэтому строго различать указанные две его стороны. Он безусловно прав, поскольку он есть именно разоблачение духа нигилизма и корысти, господствующего в буржуазном обществе; и он совершенно неправ и есть сам выражение грубого и глупого нигилизма, утерявшего чутье к духовным началам человеческой жизни, поскольку свою теорию он проповедует, как вечную и все- об’емлющую характеристику человеческой жизни. При этом только грубо-схематически можно сказать, что экономический мате­риализм прав в своем определении духа буржуазного общества, и неправ в распространении этой характеристики на иные эпохи; «буржуазное общество» есть — как мы это уже видели при ана­лизе экономического учения марксизма —■ понятие чрезвычайно смутное, об’единяющее множество весьма разнородных черт. С одной стороны, и при буржуазно-капиталистическом строе совсем не все области человеческой жизни и не все люди действительно отравлены «буржуазным духом»; человек остается человеком, «образом и подобием Божиим», носителем свободного творческого духа, как бы ни калечили и ни умаляли его духовной жизни; и, с другой стороны, «буржуазный дух» присущ в известной мере и совсем иным, «некапиталистическим» укладам жизни — луч­ший пример тому мы уже видели в его господстве при социализ­ме. Поэтому, когда экономический материализм, например, ут­верждает, что современная дипломатия, современные междуна­родные отношения определены борьбой капиталистов разных стран за мировой рынок — он говорит нечто, во всяком случае весьма правдоподобное. Но когда он же пытается утверждать, что поэзия Пушкина есть продукт «дворянских экономических интересов», или что философия Канта отражает мировоззрение «мелкой буржуазии», или что христианство было при своем воз­никновении восстанием неимущих, а потом стало орудием охра­нения привилегий господствующего класса и т. п. — то он гово­рит просто грубую нелепость, развивает глупейшую мифологию, которая от об’яснения напр, грома грохотом небесной колесницы, в которой катается пророк Илья, отличается только одним — своим цинизмом. Популярно говоря: когда в буржуазно-обывательской среде и в будничных человеческих отношениях за возвышенными идеями и Проповедями вскрывают таящуюся под ним простую личную или классовую корысть, умственную или духовную ог­раниченность, обусловленную заинтересованностью, то это мо­жет быть умным и трезвым суждением, напоминанием, вопреки ходячим иллюзиям о подлинной грубой и суровой действитель­ности; но когда человек в отношении всех людей вообще и всех духовных потребностей и мотивов цинично утверждает: «знаем

4 25

мы всю эту поэзию, религию и науку — просто всем кушать хо­чется, и все хотят в конечном счете одного — пограбить» — то это есть жалкий обывательский цинизм, свидетельствующий толь­ко о мещанской ограниченности и духовном убожестве самого судьи.

Еще короче и проще: учение экономического материализма можно свести к формуле: «человек есть свинья». Что человек в зна­чительной мере действительно «есть свинья», и что в особенности современный человек (в социалистическом обществе — увы — не в меньшей, а в еще гораздо большей мере, чем в «капиталистичес­ком») «стал свиньей»— это есть горькая правда; и по сравнению с сентиментальным утопизмом, который, вопреки очевидности, вместе с Руссо считает, что «все люди — добры по природе», это утверждение полезно, как возврат от романтизма к суровому ре­ализму. Оно, кстати сказать,'совпадает с церковным учением о грехопадении человека, о том, что «весь мир во зле лежит». Но нельзя вместе с тем забывать, что это есть действительно падение, состояние несоответствующее истинному назначению и подлин­ному существу человека. Нельзя забывать, что мир Держится не «свиньями», а «праведниками», которые не перевелись и в наши дни, и бескорыстное служение которых правде одно лишь в состоянии совершенствовать жизнь и утверждать в ней порядок И право. Поэтому человек, утверждающий это суждение (что человек есть свинья) в .абсолютной и всеоб’емлющей форме и на этом основании отвергающий всю духовную жизнь человечества, этим только свидетельствует, что он сам «есть свинья».

Вообще говоря, экономический материализм (как это мы в вступлении попытались показать в отношении марксизма вообще) содержит в -себе элемент здоровой -реакций против '‘рацион-алнс- тического утопизма 18 века; он вырос из жизнепонимания поко­ления, которое убедилось, что жизнь строится не отвлеченными теориями и рассуждениями о добре, не проповедями политиков, не какими либо доктринами вообще, а стихийными, глубоко в почве на­родного бытия укорененными жизненными силами. Что к этим силам должны быть причислены и потребности хозяйственной жизни и что в некоторые эпохи именно в эпоху господства «буржуазного» бездушия — эти хозяйственные нужды играют доминирующую роль — это совершенно бесспорно. Но почему эти силы должны быть силами только хозяйственного порядка? Почему могучие, глубоко в человеческом духе и в народных массах заложенные силы религиозных верований или национальной страсти не могут также входить в состав этих стихийных, внутренних двигателей исторической жизни? Об'ективный исторический опыт свидетель­ствует, что историческая роль этих духовных сил чрезвычайно велика, и их тупое и упрямое отрицание свидетельствует только именно об «обездушенности» и потому об историческом бессилии самих отрицателей.

В известной, и притом очень значительной мере, сами эти

26

отрицатели, возглавившие русскую революцию, на опыте именно этой революции опровергли свою собственную теорию. Мы уже указывали в предыдущей главе (и всякий здравомыслящий чело­век, конечно, без всяких особых рассуждений знает это по непо­средственному наблюдению), что русская социалистическая ре­волюция совсем не вызвана об’ективными потребностями эконо­мического развития, совсем не была «экономической необхо­димостью». Прибавим теперь, что она лишь в малой мере была вызвана стихийными экономическими страстями. Конечно, му­жик давно стремился к разделу помещичьих имений — но ведь это раздел есть нечто совсем иное, чем введение социализма, не только провозглашенное, но и в значительной мере осуществленное революцией 1917 года. И, конечно, при всякой революции нахо­дится множество охотников пограбить и присвоить себе чужую собственность, и пущенный тогда в оборот лозунг «грабь награб­ленное» имел среди черни естественный успех; но это есть, ведь, тоже нечто совсем иное,чем социализм, даже чем революция вообще; и только самый закоренелый и тупой контр-революционер может думать, что вся русская революция об’ясняется стремлением на­рода к грабежу. В действительности, русская революция имела свои глубокие, органические, стихийные причины: она родилась из духовной, культурной отчужденности народных масс от выев­ших образованных слоев русского дореволюционного общества и из стремления крестьян к культурной и общественной самостоятель­ности. «Классовая борьба» между мужиком и «барином» была лишь в ничтожной мере экономическим антагонизмом, .в сущ­ности это был антагонизм между двумя слоями с разным мировоззре­нием, с разным культурно-духовным обликом. Эту давнишнюю, со вре­мени крепостного права и всей петербургской эпохи русской истории укрепившуюся рознь, которую не успели до конца устранить поз-: днейшие реформы, умело использовала коммунистическая партия» санкционировав ее своим учением о классовой борьбе «рабочих и крестьян» против «помещиков и капиталистов». Благодаря этим своеобразным, чисто духовно-общественным силам, благодаря этому давнишнему, совсем не экономическому, а культурно-историчес­кому чувству «обиды», которое жило в сердцах крестьян и их стра­стному желанию смести «бар» и стать хозяевами на Руси, комму­нистам удалась одна из самых грандиозных революций в мире; и она удалась им только потому, что на описанную иррациональ­ную, экономически совершенно нецелесообразную страсть народ­ных масс населения наслоился и с ней слился идейный фанатизм социалистического мировоззрения, давно воспитанный в значи­тельной Части русской интеллигенции, неустанно проповедуемый большинством русских писателей начиная с 40-х годов 19 века. Большевики, приписывая себе первенствующую и огромную ор­ганизаторскую роль в русской революции, в известном смысл? совершенно правы — без них она не приняла бы характера рево­люции социалистической. Но они не замечают, или не хотят приз­

27

наться, что этим они опровергают теорию экономического мате­риализма. Русская революция есть классический исторический пример того, как глубокие иррациональные народные страсти не-экономического порядка, сочетаясь с идеологической страстью вождей, могут приводить к огромным, неслыханным по своей зна­чительности историческим последствиям. И нет ни малейшего сом­нения в том, что — как коммунизм восторжествовал не по эко­номическим причинам, так некогда он и погибнет тоже не по эко­номическим причинам, а в результате духовной реакции на него стихийных жизненных потребностей, реакции, оплодотворенной более соответствующим ей идейным мировоззрением. Коммунизм держится, пока хотя бы меньшинство, но активное меньшинство народа в него верует или по крайней мере не усмотрело еще его противоречия тем жизненным потребностям народа, которые, котя и понятые искаженно, вызвали революцию; он погибнет в тЬт момент, когда это противоречие будет ясно усмотрено. Но что бы ни сулило будущее, во всяком случае, настоящее и бли­жайшее прошлое — осуществившие владычество коммунизма — внутренние причины его и методы, которыми оно было достигнуто Щк суть опытное опровержение экономического материализма.

В этом учении есть еще одна спорная сторона, которой мы доселе совсем не касались. Мы видели сейчас, что экономический материализм есть некоторая чрезмерная реакция реализма (до­веденного в нем до цинизма) против утопического рационализма й ойтимизма 18-го века. С другой стороны, однако, можно пока­зать, что он есть и недостаточная реакция против этих тенденций й c iu бессознательно проникнут ймй же. В самом деле, что являет­ся-, согласно экономическому материализму, последним двигате­лем исторического развития? До пар" 'ШС'(ХязШШШ&£ЗГяа той стороне этого учен Ия, по которой экономическая жизнь, ее развитие, й вызываемая им борьба интересов определяют и всюб.бщественную жизнь, и всю духовную жизнь и идеологию эпохи. Но как нй характерно это утверждение для рассматриваемого учения, оно им не исчерпывается; согласно ему, сама экономичес­кая жизнь — производна от развития способов производства, т. е. dm технического развития. В общей социологической схеме, рису­емой марксизмом, экономическая жизнь есть, таким образом, не первичный двигатель человеческого развития, а как бы лишь Вторичный и универсальный передаточный механизм. Вся же ма­шина исторического развития приводится в движение непрерыв­ным развитием техники. Наличием той -или иной ступени разви­тия техники всецело определяется экономическая структура об­щества, деление его на классы, а потому и классовая борьба и уже через их посредство вся остальная общественная жизнь и идеоло­гия. Но в силу чего происходит само это развитие техники? Мар­ксизм уже не дает ответа на этот вопрос. Но если мы учтем, что согласно этому учению, весь механизм общественной жизни про- йзаоден от этого развития и, следовательно, не может в свою оче­

28

редь его определить, то развитие техники мы должны будем, в ду­хе марксизма, понимать как некое спонтанное, извнутри иду­щее, ни от каких внешних условий уже не зависимое развитие. Но что же это значит? Это значит, что совершенствование техники есть, в сущности, процесс чисто умственного развития, с течением которого возникают все новые технические изобретения. В пос­леднем счете, двигателями всего общественного развития явля­ются изобретатели Новых областей и новых методов производства. Но ведь очевидно, что технические знания й умения зависят сами от знаний естественно-научных, а последние, в свою очередь, от общего умственного развития данной эпоха. Так марксизм, пытаясь доказать, что «не сознание определяет бытие, а обществен­ное бытйе людей определяет их сознание», совершив большой круг, в конечном итоге приходит к выводу, что общественное бытие все же определяется человеческим сознанием, и притом сознанием чисто умственным, именно состоянием человеческих знаний и умением их развивать и совершенствовать. Это есть, следова­тельно, чисто интеллектуалистическая теория общественной жизни, совершенно в духе наивных представлений 18 века, согласно которым прогресс определяется развитием человеческого ума, так что стоит человеку только как следует подумать и поум­неть, чтобы усовершенствовать свою жизнь. Если всем остальным содержанием своего учения экономический материализм протес­тует против этого наивного мировоззрения, то в лице своей пос­ледней основы он сам является его выразителем.

Но этого еще мало. Утопический рационализм 18 века был свя­зан с наивным оптимизмом. Если совершенствование человечес­кой жизни зависит от умственного развития человечества, то не­вольно предносится мьюль, что это умственное. развитие ведь не­прерывно идет—- медленно йлй быстро — вперёд; люди понемногу' накапливают новые знания, совершенствуют свои приемы позна­ния природы, делают новые открытия; каждое следующее поколе­ние всегда «умнее» предыдущего, более сведуще, чем оно; и тем самым обеспечена непрерывность общего совершенствования чело­веческой жизни, того, что называется «прогрессом». И именно ра­ционализм 18 века ввел в обиход человеческой мысли это, столь популярное теперь, понятие «прогресса». Современное, накоплен­ное в течении 19-ого и 20-го века историческое знание — знание, возникшее из более трезвого и серьезного отношения к историчес­кой действительности — неопровержимо и совершенно беспощадно изобличает ложь этой оптимистической теории прогресса. Оно показывает — в известной своей части марксизм сам, как мы видим, примыкает к этому течению мысли — что, во-первых, умственное развитие лишь в очень малой мере определяет собою жизнь людей, которая в значительной мере зависит от гораздо более глубоких, стихийных, органических причин, и что, во-вторых, само умствен­ное развитие совсем не совершается непрерывно, не совершен­ствуется постоянно, а что в этой области, под, влиянием множества

29

иных причин, существуют и застои, и попятное движение. Этим оно обличает ложь теории прогресса, показывая, что история че­ловечества совсем не есть история его непрерывного совершен­ствования, что в истории мы наблюдаем неоднократное крушение великих культур и замену их периодами варварства. Но именно эта наивная и давно уже научно опровергнутая оптимистичзская теория лежит в основе экономического материализма, который тоже представляет себе историю, как процесс беспрерывного со­вершенствования человечества. От первобытного коммунизма че­рез натуральное хозяйство Семьи, через помещичье хозяйство феодализма, товарное хозяйство и капитализм к идеалу совершен­ства — социализму, —- таков простой и прямолинейный путь со­вершенствования общественной жизни по марксизму, соответ­ствующий непрерывному процессу умственного развития, т. е. накопления технических знаний и умений, росту «производитель­ных сил».

Вся эта схема от начала до конца, есть не что иное, как дур­ное наследие рационалистического оптимизма 18 века, научно давно уже опровергнутое. И поскольку мы вправе этот рациона­листический оптимизм, это плоское и узкое мировоззрение по­ставить в связь с тем обесдуилением человеческой жизни, которое характерно для-буржуазного быта и жизненного стиля, мы вправе и здесь сказать, что марксизм пленен и внутренне проникнут бур­жуазным духом. Лишь там, где жизнь потеряла свое внутреннее содержание, где утерян вкус и чутье и к нравственной значитель­ности жизни, и к ее религиозным глубинам, и к красоте, где вся жизнь сводится к холодным деловым сношениям, к рассчетам и умственным комбинациям в искусстве наживы, сменившим собою и подвиг, и любовь, и все человеческие страсти, под’ем и падения— лишь там может распространиться и возобладать нелепая и ту­пая мысль, что «ум» есть главный двигатель жизни, и что человек чество постепенно все «умнеет» и потому становится и все счастли­вее и совершеннее. И этот холодный и тупой дух буржуазной де­ловитости и буржуазного самодовольства в конечном счете лежит в основе марксизма.

Самая идея социализма в ее последнем существе — идея аб­солютной гармонии и всеобщего счастья, достижимых через по­средство общественного нормирования народного хозяйства — есть в марксизме плод того же тупого рационалистического оптимизма.

Предположить, что чиновники социалистического государства (хотя бы и представители «трудящихся») могут составить и осу­ществить план целого народного хозяйства, могут заранее рассчи­тать все народные потребности, знать, сколько и каких продуктов понадобится, т. е. могут учесть все вкусы и потребности людей, и затем распределить труд в огромной стране так, чтобы были произведены и правильно распределены все нужные продукты и что в результате этого планомерного чиновничьего хозяйство­вания все люди станут вдруг счастливы, начнут любить друг друга,

30

потеряют вкус ко всяким порочным и преступным страстям и ус­покоятся в этой всеобщей гармоний — сколько рационалистичес­кого оптимизма, сколько самодовольной пошлости, какое убогое представление о человеческой природе и ее потребностях нужно, чтобы это предположить и в это уверовать. Социализм есть самый чудовищный и вредоносный плод универсального рационалисти­ческого оптимизма, веры в всемогущество и благодетельность одного лишь «ума» и делового рассчета. Й здесь жизненный опыт дает такое потрясающее опровержение этого пошлого и тупого воззрения на человеческую жизнь, что всякие слова и рассужде­ния становятся излишними. Как бы плох ни был в других отноше­ниях «буржуазный » строй — в нем есть по крайней мере одно: принципиальное признание, что всяческая человеческая жизнь, в том числе и хозяйственная, может строиться лишь на основе свободы, в силу которой сами собой обнаружатся и произведут свое действие неисчислимые и заранее неопределимые сйлы без­мерной полноты и глубины человеческого духа. Стоит только по­ставить вопрос: когда человек — независимо от его принадлеж­ности к тому йлй другому классу, — имел перед собой больше возможностей, больше простора для жизнй и творчества, и когда вместе с тем жизненное богатство совмещалось с ббльшйм поряд­ком и согласованностью —при «буржуазном» строе или при соци­алистическом, — стоит только ощутить и вспомнить, с одной сто­роны, все путы декретов й циркуляров, которые связывают теперь оэловека й делают его рабом, й, с другой стороны, все множество чсяческих кризисов, разладов и нестроений в современной хозяй- втвенной жизни России — чтобы ответ был ясен сам собою. И этот ответ, изобличающий ложь и бессилие социализма, как продукта рационалистического оптимизма, в Известном смысле гармонирует о самим марксизмом —-именно с той его стороной, с которой, как мы видели, он есть протест против рационализма и также содер­ж ит в себе мысль, что историческая жизнь не сочиняется по ре­цептам, выдуманным умными благодетелями человечества, а де­лается сама собою, творится и произростает из стихийных органи­ческих глубин бытия.

Так в экономическом материализме, который эти стихийные глубины с ’ужает и односторонне отожествляет с экономической жизнью, через объяснения последней из «роста производительных сил» и через попытку утвердить идеал социалистического норми­рования хозяйства, рождается роковое и неразрешимое проти­воречие между органическим мировоззрением и плоским рацио­нализмом; и под кажущейся законченностью й целостностью док­трины открываются зияющие, ничем не преодолимые провалы, которые только ходячее недомыслие и стадная неразмышляющая вера могут скрыть от умственного взора.

Но последние, основные противоречия марксизма этим совсем не исчерпываются. Для того, чтобы их обнаружить, необходимо рас­следовать невысказанные, моччалкис подразумеваемые нравственные

31

и р е л и ги о зн о -ф и л о с о ф с к и е его предпосылки. И бо марксизм есть не только экономическое и социологическое ученье, но и религиозно- философское мировоззрение, хотя и почти не систематизированное и не обоснованное. К этому расследованию мы теперь и обратимся.

4. Нравственные и религиозно­философские предпосылки марксизма

Обсуждая социологическое учение марксизма — экономический материализм — мы уже были вынуждены поставить марксизму вопрос: что собственно выражается «экономическим материализмом»— обличение ли корыстной экономической подкладки мнймо-безко- рыстных идеологических воззрений и стремлений, или проповедь ко­рысти как нормального, всеобщего и необходимого свойства чело­веческой природы? И на этот вопрос мы должны были ответить,, что в экономическом материализме сочетается то и другое —1 обли­чение и проповедь, что то самое, что обличается в отношении Капи­талистического строя, возводится в вечное свойство человека и человеческого общества и проповедуется, как идеал. Однако, мар­ксизм почитает это смешение не за порок, а за особое достоинство своего миросозерцания. Именно в этом отношении заключена особая философская мысль марксизма.

Марксизм именно полагает, что обосновываемый им т. наз. «научный социализм» тем отличается от .социализма прежнего,, который он называет «утопическим», что идея социализма в нем совсем не проповедуется, как идеал, совсем не обосновывается нрав­ственно, а просто доказывается, как необходимость или — что то же — именно «научно» доказывается. Определяемая экономическим развитием борьба классов, в которой — именно в силу об’ективных экономических причин — гегемония и победа необходимо переходит, с постепенным развитием капитализма, на сторону пролетариата, неизбежно ведет к замене капитализма социализмом; социализм осуществляется и должен быть осуществлен совсем не потому, что он есть благой общественный строй, что в нем добро торжествует над злом, а просто потому, что он требуется экономическим разви­тием и совпадает с интересами пролетариата, победа котораго пре­допределена этим развитием. Бессильна, бессмысленна, «утопична» всякая проповедь, всякий призыв людей отказаться от корысти и зла И стремиться к добру, к согласию, к правде. Эту проповедь, эту апелляцию к человеческой совести марксизм заменяет «научным» доказательством, что социализм необходим, что те самые экономи­ческие Интересы, которые при капитализме ведут к борьбе классов,

32

к эксплуатации трудящихся, к хозяйственной анархии, сами собой приводят к гибели капитализма и к замене его социализмом.

Если додумать до конца этот философский мотив, то надо будет сказать, что марксизм вообще отменяет понятия добра и зла, понятия нравственного идеала и безнравственной действительности, признавая их «ненаучными». Условием «научности» миросозерцания он ставит то, чтобы оно совсем не прибегало к этим понятиям, а ограничивалось бы выяснением того, что необходимо на основании, реальных сил действительности. В основе марксизма лежит «амо­р ал и зм » — отрицание самостоятельного значения нравственных идей и оценок.

Мы можем здесь избавить себя от рассмотрения правильности такого миросозерцания по существу (ниже мы еще вернемся к этому вопросу). Но мы должны отчетливо понять, чтб собственно требуется и предполагается таки^ миросозерцанием. И легко .увидеть, что им требуется собственно чистая научная созерцательность, совершенное бесстрастие при осмыслении общественных явлений. Мы легко можем представить себе такого бесстрастнаго мыслителя -— созер­цателя, на подобие Спинозы, который говорит: «Мне нет никакого дела до того, что люди называют хорошим и дурным, что они любят и одобряют и что ненавидят и отвергают. Я познаю просто все, что есть, я изучаю человеческое общество, как естествоиспытатель изучает муравейник. И исследуя муравейник, я прихожу к заклю ­чению, что действующие в нем силы необходимо приведут в будущем к такому то его состоянию. Хорошо или плохо такое состояние, лучше ли оно нынешнего Или хуже — до этого мне нет никакого дела; мой лозунг — «не плакать, не смеяться, не порицать, а пони­мать».

Кто знает литературу марксизма, начиная от «Коммунистиче­ского манифеста» и «Капитала» Маркса вплоть до брошюрок и га­зетных статей, наводняющих теперь Россию, и кто знает самые дела марксизма, тот, конечно, хорошо знает, как далеко марксизму до такого тона и такой позиции. Доказывая «научную» необходимость крушения капитализма и наступления социализма, марксизм вместе с тем страстно, яростно обличает все зло капитализма, коварство, бессердечие и эгоизм класса капиталистов, восстает за попранную им справедливость в отношении нисших классов и призывает народ к социальной революции, как к средству победы, добра над злом. Марксизм, следовательно, не есть и по самому своему существу, как учение «революционное», как проповедь и призыв' к действиям, не может быть последовательным аморализмом, для которого отно­шение к действительности исчерпывается научно-познавательным ее созерцанием. Отвергая мораль и моральную оценку обществен­ного идеала, марксизм вместе с тем не только втайне верит, но на каждом шагу вопиет и проповедует, что капитализм есть зло и не­правда, а социализм — добро и правда.

Да, — ответит нам марксист — но для нас социализм есть добро вовсе не в каком либо абсолютном или моральном смысле,

33

а просто потому, что он есть тот строй, который соответствует тре­бованиям экономического развития. На это мы в свою очередь от­ветим следующим вопросом: вообразим на мгновение, что будет строго-научно доказано, что развитие капитализма приводит совсем не к социализму, а, скажем, к восстановлению рабства; будете ли вы тогда проповедывать всеобщее рабство и призывать к нему только потому, что оно экономически неодходимо? Будете ли вы его тогда за это прославлять, как высшее, идеальное состояние, и яростно осуждать и порицать свободу, как состояние «реакционное»? Конечно вы сами сознаетесь, что вы этого не стали бы делать. Следовательно, вы проповедуете социализм не потому, что он необходим (как заме­тил уже давно один остроумный критик марксизма, никто никогда не проповедует того, что необходимо само по себе, и не призывает к нему; не может существовать партий «грядущего солнечного зат­мения»), — а потому, что вы считаете его благом, потому что вы думаете, что при нем будет осуществлено счастие народа. Следова­тельно, фактически вы все таки отличаете добро от зла, и притом мерилом добра вовсе не признаете просто грядущую необходимость какого либо состояния.

Если самому марксизму никогда не приходит в голову такая постановка вопроса, и вместе с ней — противоречивость его позиции, то это — потому, что он наивно считает необходимое будущее тем самым и лучшим состоянием, т. е. потому, что он, как мы уже ридели выше, опирается на наивную и совершенно ненаучную веру в пре­допределенный прогресс общества. Стоит только потерять эту слепую веру в предопределенность прогрессивного развития, непрерывного совершенствования общества, как все построение т. наз. «научного» социализма падает само собой. Человек не может, «стр ем и ться » .. к .

"тому; что необходимо будет; человек может стремиться только к тому, что он считает благом или добром и что он мыслит, как итог своего собственного свободного стремления. Правда, разумный деятель всегда считается со всеми необходимыми силами, но не в том смысле, что покоряется им и об’являет их, за их необходимость, добром, а только в том смысле, что старается овладеть ими и исполь­зовать их для своих, свободно намеченных целей. А значит, без оценки по существу того или иного общественного состояния чело­век обойтись не может; и ограничиться одним научным познанием необходимого живой действенный человек так же не может:

Но марксизм, конечно, еще не сдается нам; и мы должны при­знаться, что этой критикой мы отнюдь не исчерпали основных моти­вов его философского мировоззрения. Хорошо — скажет нам марк­сист; пусть невозможно обойтись без оценки по существу обществен­ного состояния; но почему же эта оценка должна быть оценкой именно нравственной и притом оценкой с точки зрения абсолютного добра и зла. У нас есть другое мерило — классовые интересы- Мы защищаем интересы пролетариата, и доказываем, что социализм полезен для него,и именно потому он есть для нас добро. И,обличая класс капиталистов, мы вовсе не судим его с точки зрения абсолют­

ного добра, которое мы сами не признаем; мы просто раз’ясняем, что капиталисты'действуют в своих интересах, и что эти интересы противоречат интересам пролетариата. Наше обличение и наша проповедь есть не моральное нравоучение; это есть просто призыв к пролетариату понять его собственные интересы и обнаружение того не абсолютно-морального, а чисто жизненно-утилитарного зла, которое капиталисты причиняют пролетариату. Марксизм есть, следовательно, на основании этих раз’яснений, аморализм только в том смысле, что абсолютные оценки он заменяет относительными; мерилом добра он считает классовую пользу и {р- для себя самого, так как он защищает интересы пролетариата именно пользу для пролетариата.

Мы не будем еще раз повторять, что практика марксизма далеко не совпадает с этой его теорией, что фактически он постоянно про­поведует нравственное порицание корыстолюбия,эгоизма, неспра­ведливости класса капиталистов, постоянно указывает, что именно подлинная нравственная правда — на стороне революции и осущест­вляемых ею интересов пролетариата. Примем эту теорию, так ска­зать, за чистую монету и постараемся только исследовать, достаточно ли она внутренне обоснована.

С этой точки зрения марксизм представляет собой своеобразный вид нравственного утилитаризма. Под утилитаризмом разумеется этическое >чекие, которое мерилом добра признает пользу для человека. Обыкновенно утилитаризм формулирует свое утверждение так, что добром является при данных обстоятельствах то, что дает наибольшее счастье наибольшему чисйу людей. Мы не будем рас­сматривать здесь общее учение утилитаризма, а остановимся сразу же на своеобразном его видоизменения в марксизме. Своеобразие этсгсостшт в том, что"Для ’мар'Ксиёма Добром является то, чтсГполезно для интересов пролетариата. Всем известно, с какой неумолимой последовательностью проводится это положение в современной политической жизни России. Все об’ективные, общеобязательные нравственные правила об’явлены не имеющими силы; расценка действия определяется только его значением для интересов проле­тариата (что при этом сами эти интересы понимаются весьма условно и своеобразно — на этом нам еще придется остановиться ниже, в другой связи). Н а вопросы: почему, напр, расстрелы и репрессии при царском режиме клеймятся как нравственное зло, а те же и фактически гораздо более жестокие и кровавые меры, творимые коммунистическим ГПУ, об’являются революционной необходи­мостью и восхваляются, как геройство? Почему охранников и про­вокаторов старого режима безпощадно казнят и обливают презре­нием, а таких же доносчиков и провокаторов, служащих в ГПУ, считают достойными исполнителями государственной обязанности? Почему войны старого режима об’являются преступными бойнями, а красной армии внушается,, как священный долг, военное само­пожертвование? -*»*■ на все эти вопросы марксизм дает спокойный и с его точки зрения вполне последовательный ответ: когда капита-

35

диетическое государство расстреливает рабочих и их приверженцев, доносит на, них, заставляет вести войны — это есть зло, потому что направлено против интересов пролетариата; когда то же самое делает «пролетарская» власть :— это есть добро, ибо направлено на защиту интересов пролетариата. Это есть совершенно откровенный и принципиальный цинизм,- — то, что обычно зовется «готтентотской моралью» провозглашаемый как единственная моральная муд­рость соответствующая миросозерцанию марксизма.

Не будем спорить с марксизмом, но попросим только от него обоснования его этического учения. Почему,, собственно, я должен в это верить? Если бы еще «пролетариат» был бесспорным и значи­тельным большинством населения! Тогда утверяшение марксизма имело бы ту тень правдоподобности, которую имеет утилитаризм в его обычной приведенной выше формулировке. (Конечно, здоровому и непредвзятому сознанию ясно, что и большинство не имеет право творить мерзости или насиловать меньшинство — но, по принятому и широко распространенному мнению, государственная политика должна все же жертвовать интересами меньшинства ради большин­ства, и марксизм: мог бы подкрепить себя этим мнением).. Но факти­чески, напр, в России, «пролетариат» есть ничтожное меньшинство по сравнению о крестьянством; почему же именно его интересы должны быть мерилом добра, й все остальное должно приноситься им в жертву?

На это марксизм, в качестве аморализма, ответит: мы вообще не признаем ничего «абсолютно должного» и потому отказываемся отвечать на ваш вопрос; мы защищаем интересы пролетариата, вы -г- очевидно, чьи .то другие интересы. (хотя бы крестьянства); для нас добро есть одно, для вас щ другое. Мы не перестанем, во имя нашего добра, преследовать и истреблять вас, как и вы при с л у ^ е не ■пощадите нас. Этим на.ш разговор с вами кончен.

Очень хорошо. Итак «своя рубаШка ближе к телу», каждый защищает свои собственные интересы, и считает их — «добром» (для Себя), а все, им противоречащее злом. Но тогда потрудитесь ответить на один, последний вопрос: почему же в таком случае я должен защищать интересы целого класса, к которому я принадлежу , а ие просто мои собственные личные интересы. Вы ответите: инте­ресы класса и интересы отдельной личности, принадлежащей к классу, совпадают, и между ними нет ни различия, ни противоречия. Но ведь это есть явно ложное утверждение: вы требуете, чтобы красноармеец умирал на войне за будущие интересы класса про­летариев, к которому он, допустим, принадлежит, и хотите его уверить, что умереть для него выгодно. Вы хотите убедить рабочего что добросовестно и тяжко трудиться на заводе, во благо пролетар­ского государства ему выгоднее, чем бездельничать, или например, сбежать, ограбив кассу завода (если это можно сделать безнаказан­но), что отказаться от забастовки, если она противоречит интересам пролетарского государства ему выгоднее, чем посредством забастов­ки, хотя бы и в ущерб пролетариату, как целому, увеличить свою

36

заработную плату. Вы видите сами, что этому никто не в состоянии поверить. А если, с другой стороны, человек действительно обязан вопреки своим собственным интересам, жертвовать собою в интере­сах своего класса, то почему он не должен жертвовать собою в инте­ресах целой нации, всего человечества? Почему именно «класс» а ни какое другое общественное целое, есть тот молох, которому одному должны приноситься человеческие жертвы? Вы называете «рабами» или «несознательными людьми» русских людей, которые умирали за Россию, за ее славу и благоденствие, и требуете, чтобы русский рабочий терпел лишения и, может быть, умирал на войне для блага китайского или Индусского пролетариата?

Мы видим: марксизм безнадежно запутался между аморализмом и самым явным моральным догматизмом. Он должен одновременно проповедывать и аморализм, доказывая, что «добра» вообще, «нрав­ственного долга» не существует, что мерилом поведения может быть только материальный интерес, и. суровый моральный ригоризм, требующий от человека самопожертвования, чувства долга и абсо­лютного безкорыстия в служении — «классу», из которого делается какая; то химера, высасывающая человеческую кровь. Это противо­речие совсем не отвлеченное: оно также чрезвычайно остро ощущает­ся на жизненном опыте. Старые коммунисты, вожди революции, воспитанные, несмотря на свой марксизм, на давнишних моральных идеях самопожертвования, аскетического служения народу, с го­речью и ужасом видят, что молодое поколение, действительно вое-, принявшее идеи марксизма, марксистское отрицание добра и нрав­ственного долга, совсем не склонно на практике изменить этим идеям и жертвовать собою во имя «пролетариата» и революции, а наоборот, хорошо зная, что нет ничего на свете, кроме жизненных благ, готово везде, где можно, пограбить в свою собственную пользу, и «наплевать» на интересы пролетариата. Между всеобщей, анархи­ческой грызней всех за жизненные блага, между чисто индивидуаль­ным хищничеством, с одной стороны, — и верой в некие абсолютные начала и святыни, ограничивающие человеческую похоть и требую­щие от человека самопожертвования, нет и не может быть никакой середины — и не мертвому фетишу марксизма — «классу» — побе­дить это противоречие. Это противоестественное сочетание принци­пиального аморализма с суровым, изуверски-жестоким и прину­дительным морализмом есть одно из самых вопиющих противоречий, извнутри раз’едающих мировоззрение марксизма.

То же нравственное противоречие, в еще более глубокой форме и с несколько иным оттенком, обнаруживает марксизм еще и в сле­дующей комбинации идей. Единственным двигателем человеческой и исторической жизни марксизм, как нам уже известно, признает экономическую корысть, осуществление материальных интересов; и он глумится над моралистами-проповедниками, призывающими людей к самоограничению, к любви, к добру. И эта экономическая корысть выражается в том, что естественным состоянием общества марксизм считает классовую борьбу; каждый класс ищет своего

37

блага и ожесточенно борется за свое благополучие с другими клас­сами; все разговоры о национальном единстве, об общегосударствен­ных Интересах, о религиозной правде марксизм признает или наив­ными детскими сказками, или вернее, хитрой выдумкой господству­ющих классов, предназначенной только к тому, чтобы- убаюкать своего противника И усыпить его энергию. И марксизм считает такое состояние, человеческого общества не только естественным и необхо­димым, но и желанным. Он старается всюду и везде раздуть раздор между классами, развить и усилить «классовое самосознание», т. е. классовый эгоизм — ибо — таково его учение — только через ожесто­ченную классовую борьбу пролетариата с капиталистами может быть достигнуто идеальное общественное состояние социализм. Социализм же будет строем, в Котором уже не будет никакой борьбы, никакого классового эгоизма, идущего в разрез с интересами целого; это будет царство всеобщей солидарности, гармонии и любви между людьми. Таким образом, по учению марксизма, царство абсолютного добра, всеобщее согласие и мир среди людей, достижимй именно максимальным накоплением сил зла. Люди должны как бы научиться сознательно и откровенно быть до конца злыми и корыстными, они Должны принципиально отбросить все моральные задержки, от’учить- ся от всякой любви, скромности,, самоограничения — для того, чтобы раздутыми до чудовищных размеров силами зла учредить царство... всеобщего добра и согласия. Если мы ранее видели, что марксизм есть непоследовательный аморализм, то теперь мы видим, что он есть нечто большее и худшее, чем простой аморализм. Ибо аморализм одинаково отвергает и добро и зло, для него нет разницы между человеческими побуждениями; все они имеют одну и ту же цену, или не имеют никакой цены. Марксизм же проповедует развитшш- ^т уб м н ш ш л зла; он считает «сознательным» челове­ком, наиболее пригодным творцом лучшего будущего, того, кто больше всего от’учился от моральных импульсов и яростнее всего отдается силам корысти и ненависти. В этом смысле марксизм есть истинно — сатанинское учение, призыв к мировой организации и накоплению сил зла, чудовищный план мобилизовать и об'единить все силы зла, чтобы с их помощью победить мир. Но главное все же не в этом. Для чего, собственно, нужно победить мир?. Для того, чтобы осуществить в нем социализм, при котором, как мы уже знаем, все люди вдруг научатся солидарности, противообщественная личная корысть и всяческая ненависть и преступность сразу исчезнут и наступят времена, предреченные пророками, когда волк будет мирно леж ать, вместе с ягненком. Сатана знает, что соблазнить людей чистым злом нельзя; для того, чтобы склонить их ко злу, надо изо­бразить зло в обличий добра или как орудие осуществления добра. Как соблазнительно на короткий срок раздуть мировой пожар зла, чтобы это пламя зла пожрало все мировое зло и очистило мир для царства чистого добра! Как заманчиво науськать людей друг на друга, чтобы они в волчьей схватке истребили свою собственную привычку к борьбе и... стали братьями!

38

Но неужели мы должны этому поверить? Мы уже видели, что' основная экономическая предпосылка этого учения — что при со­циализме Не будет деления на классы, и потому не останется места для классовой борьбы — ложна: и в социализме, и именно при нем, в силу его бюрократического устройства, более чем где либо, остается различие между господствующими и подчиненными. Но и помимо того: какая и умственная и духовная слепота—-думать, что согласие, солидарность между людьми, добровольное служение отдельного лица общественному целому, могут установиться сами собой,. в результате какого-то «строя», без всякого соответствующего нрав­ственного воспитания людей, более того: при воспитаний His в направ­лении прямо противоположном. От зла рождается только зло; уста­новите или пытайтесь установить какой угодно строй, но если вы научили людей, что осуществление собственных интересов и не­нависть и озлобление к своему сопернику в жизненной борьбе есть высшая и единственная человеческая мудрость, то люди так и будут продолжать грызть, истреблять, грабить друг друга, и. никакого иного поведения вы.от них не дождетесь. И разве опыт социалисти­ческой жизни не подтверждает этого?

Здесь мы обнаруживаем в соответствии с тем, что мы видели выше, что марксизм есть противоестественное и ложное сочетание аморализма или морального пессимизма (вера, что злые и корыстные побуждения суть единственный сильный и прочный двигатель человеческих действий) с наивным моральным оптимизмом — пло­дом рационалистического сентиментализма 18-го века. Если.мы спросим себя: откупа, явилась сама идея социализма, независимо от ее специфического социально-политического содержания, просто как вера в осуществимость — и притом осуществимость внешними, *политическими мерами — идеального общественного ..состояния,.. как бы «царства. Божия на земле», когда исчезнет всякая неправда, зло и преступность, когда все люди будут братьями, когда навеки установится среди людей и всеобщее счастье, и всеобщая любовь -— то ответ для исторически сведующйх бесспорен. Эта утопическая идея если не родилась, то распространилась и приобрела популярность в 18 веке, благодаря Руссо и ему подобным мечтателям; она обосно­вана целиком на наивной моральной философии 18 века,, ко­торая учила, что человек добр по природе и что всяческое зло, страдания и преступления возникли только по какой-то историче­ской случайности, в силу какого-то, по недоразумению или заблужде­нию, принятого людьми плохого общественного устройства. Д ля такой философии «скачок в царство свободы», немедленное, путем соответствующей политической реформы осуществление идеального состояния представляется чем-то вполне естественным и легким. Но эта идея теперь еще проповедуется, наивная оптимистическая вера в нее сохранена теми, кто вместе с тем создал, что человек — зол по природе, кто учит, что единственными реальными двигателями че­ловеческих действий являются голод и корысть. В силу именно этого противоестественного сочетания идей, в силу одновременной веры

39

и в всеобщую корыстность и порочность, и в всеобщую доброту рождается в марксизме это бессмысленное и безнравственное учение, что раздуванием сил зла и ненависти можно подготовить осуществле­ние царства добра и любви.

Это нравственное противоречие марксизма мы можем выразить теперь и в более обобщенной и глубокой религиозно-философской форме. Мы видели, что марксизм проповедует неверие в абсолютные нравственные ценности; понятие «добра» в об’ективном, подлинном смысле слова есть для него или ребяческая сказка, или хитрый подвох, которым человеческий эгоизм усыпляет чужой эгоизм. Единственная признаваемая им ценность есть экономический'инте­рес, и притом марксизм считает себя выразителем классового инте­реса пролетариата. На самом деле дело обстоит в марксизме все же не так просто. С этим неверием он соединяет исступленно-страстную и — по характеру суб’ективного переживания — чисто религиозную веру — правда , не в идею добра, но в идею всеобщего спасения чело­веческого рода через социализм.

Чтобы еще лучше убедиться в этом —< хотя для чуткого наблю­дателя это и непосредственно очевидно — сделаем небольшой ум­ственный эксперимент. Вообразим себе, что марксисту, гордяще­муся «научностью» своего миросозерцания, будет неопровержимо доказано экономической наукой, что трезвые подлинно экономи­ческие интересы пролетариата требуют превращения пролетариев в мелких собственников — мещан; что хотя, благодаря этому и исчезает возможность установления социализма или какого бы то ни было идеального строя, но зато все пролетарии будут сыты. Легко ли марксист, об’являющий себя сторонником интересов пролетари­ата — согласится на эту комбинацию, легко ли он откажется от социализма?. Конечно, нет; с потерей надежды на социализм теряетея вся его вера, весь смысл его стремлений. Он готов скорее пожертво­вать всеми реальными, будничными, земными интересами рабочих, чем своим идеалом. Он готов вести реальных рабочих на смерть в упорной войне, подвергнуть их всяческим лишениям, заставить их голодать и холодать, чтобы только осуществить социализм; и он не может успокоиться, пока не осуществит социализма, хотя бы и ценой кровопролитных войн и всеобщих бедствий, во всем мире — ибо цело идет вовсе не о земных интересах данных конкретных ра­бочих (напр, нынешнего поколения русских рабочих), а именно об абсолютном «спасении» всего человечества. Вот почему — на что мы намекали уже выше — не только в практике коммунистической партии, но и в своей теории марксизм стремится в сущности совсем не к удовлетворению земных экономических интересов рабочих, а к чему-то совсем иному. «Пролетариат» для него — совсем не реаль­ный, эмпирически данный класс живых рабочих во всей их жизнен­ной конкретности; «пролетариат » есть , как мы уже говорили, «из­бранный народ», коллективный Мессия, несущий спасение человеческому роду. Кто не марксист и не коммунист, тот, значит, и Не «пролетарий», не соучастник коллективного Мессии; он быть

40

может, фактически рабочий и притом очень хорошо понимающий свои земные экономические интересы, но для марксизма он — не «сознательный пролетарий», а человек зараженный «буржуазной идеологией», сатана, враг Мессии. И наоборот, человек может быть фактически богачем, помещиком, капиталистом,. он может вести архибуржуазный образ жизни, но, если он верующий марксист, то он принадлежит к избранному народу «пролетариата». Таким обра­зом, марксизм фактически вовсе не защищает'интересов пролета­риата; он просто называет «интересами пролетариата» все, что согла­суется с осуществлением его веры в социализм. Вот почему комму­нистическая власть так легко расстреливает бастующих рабочих' и прибегает к самым жестоким репрессиям: ведь рабочие, противо­действующие политике коммунистической власти, для нее уже не «пролетариат», а предатели пролетариата. Вот почему вообще комму­нистическая власть, опирающаяся на доктрину марксизма, так без­лошадна в своем деспотизме, так непримиримо ненавидит всякую личную свободу, свободу веры и мысли, и не может допустить ни свободы печати, ни свободы собраний; ведь она владеет секретом спасения рода человеческаго, и все противники ее, или даже все, просто с ней несогласные, суть безбожные еретики, дети сатаны, враги человеческого спасения; с ними нельзя разговаривать, их нельзя терпеть, их можно только истреблять. Коммунистическая власть, опирающаяся на миросозерцание марксизма, есть, коротко говоря, власть теократическая (под этим именем разумеется, как известно, власть жрецов или иерархов церкви, которая пытается принудительно обратить людей в свою веру и устроить всю социаль­но-политическую жизнь в согласии с догматами веры); и из истории известно, что всякая теократическая власть безмерно деспотична, безжалостно сковывает человеческий дух и безпощаяпа ко всем инакомыслящим — не потому, что жрецы или иерархи лично осо­бенно злые и кровожадные люди, а потому, что жестокость по отно­шению к Инакомыслящим, принудительное обращение их в свою веру они считают своей религиозной обязанностью перед Богом, а ж а­лость к противнику и еретику— соблазном и внушением сатаны. Коммунистическая власть, совершенно на подобие таких древне­восточных или средневековых теократий, есть власть, усматриваю­щая свое дело не в простом блюдении земных интересов подданных, не в установлении правосудия и административного порядка, а в насильственном обращении всех в свою веру и в принудительном осуществлении социализма, как единственного канонического, орто­доксального порядка жизни. В этом теократическом характере коммунистической власти, в ее служении определенной абсолютной вере и задаче абсолютного спасения рода человеческого заключается ее-принципиальное отличие от всех современных западно-европей­ских, светских и неверующих, форм правления.

Но вместе с тем, эта вера — и в этом принципиальное своеобра­зие марксистской теократии и ее глубочайшее противоречие — не только не имеет никакого религиозного содержания, не есть вера в

41

Бога, в победу добра и т. п. но. напротив, имеет своим содержанием не только безрелигиознсе, но и прямо антирелигиозное, как и анти- моральное понимание жизни. Суровые фанатичные монахи соци­ализма, безпощадно сжигающие еретиков и всех непослушных и неумолимо принуждающие всех жить по их указке, в согласии с их собственной, монашеской верой — эти монахи учат людей не бегст ву от мира, не служению Богу —f они учат такому устройству жизни, при котором люди ни во что, кроме своих экономических интересов, не веруют, и никаких нравственных правил не соблюдают, — они учат царству всеобщего животного благополучия, основанного на отрицании всяческих божеских заповедей. Безпошадно-суровая тео­кратическая власть, требующая от всех людей безпрекословного себе повиновения и аскетического самоограничения для осуществления безбожной, атеистической веры в всеобщее земное благополучие, сы­того царства людей, отвергающих Бога и вечные заповеди добра — еот что такое есть власть, опирающаяся на марксистскую доктрину и порожденная ею. Никогда еще мир доселе не-видал атеистов и амо- ралистов, людей, отрицающих Бога и добро, которые-—вместо того, чтобы говорить себе и другим, как это было бы естественно: «пей ешь, веселись, душа моя, ибо все — тлен и суета, и завтра тебя не будет» — проповедуют воздержание, аскетическое послушание, самоограничение, полную отдачу себя делу спасения рода человече­ского — спасения неверием и безнравственностью.

В этом заключается, как сказано, глубочайшее религиозно- философское противоречие марксизма, производным последствием которого является указанное выше сочетание аморализма с мораль­ным принуждением. В нашу задачу не входит здесь критика неверия и атеизма по существу; но ясно, что единственная последовательная жизн§цная: философия, вытекающая из неверия, есть анархический эгоизм, учение о безграничной свободе в использовании жизненных благ. Так же, как марксизм не в состоянии об’яснить (что было нами отмечено выше), почему надо служить интересам целого класса «пролетариата», да еще будущим интересам, вместо того, чтобы служить просто своим личным интересам, — он не в состоянии вообще об’яснить, почему надо жертвовать собой для грядущего спасения человечества, а не просто наслаждаться краткой жизнью, которая нам дана. Нигилист Базаров (в романе Тургенева «Отцы и Дети»)— первый в русской литературе проповедник безверия, — вполне последовательно говорит: «какое мне дело до благополучия мужика, которое наступит, когда из меня самого будет лопух расти»! Рели­гиозный человек может жертвовать собою и для личного спасения своей души, и для содействия спасению рода человеческого, ибо для него «спасение» имеет религиозный, т. е. абсолютный смысл и, следовательно, ценность его безмерно превышает все лишения, им требуемые; и смерть за спасение себя и других имеет смысл, если верить, что жизнь продолжается за гробом и только там окончатель­на осуществляется. Но «спасать» человечество, т. е. добиваться того, чтобы когда либо в будущем все были сыты и пьяны, и для этого

42

жертвовать собой — какой это имеет смырл, и какое оправдание? И можно ли тогда вообще говорить о «спасении» в смысле, анало­гичном религиозному, т. е. верить в окончательное торжество добра над злом. Ведь ясно, что если человек есть просто животное, руко­водимое корыстным Интересом материального благополучия, то всегда сильный будет обижать слабого, волк будет есть ягнят, и осуществление царства любви, счастия и правды на земле есть ре­бяческая сказка.

Если мы попытаемся отыскать в марксизме какое-либо фило­софское обоснование этого противоречивого сочетания идей и оценок, то мы нигде не найдем даже попытки такого обоснования. Фило­софия есть вообще самое слабое место марксизма, хотя всякое учение, стремящееся быть цельным миросозерцанием, должно быть фило­софией, т. е. давать ответы на вопросы о последних основах и смысле бытия. Сами основатели марксизма — Маркс и Энгельс — были приверженцами материализма, т. е. учения, что все бытие состоит из материи и подчинено слепым материальным силам; и материализм остается доселе как бы оффициальной философией марксизма. Вместе с тем Маркс и Энгельс заимствовали у немецкого философа Гегеля его учение об ограниченности и относительности всех рас­судочных человеческих понятий, превратив его в «релятивизм», т. е. в учение, что вся истина только относительна, что всякое утвержде­ние соотносительно отрицанию, к что абсолютная истина человеку недоступна. А некоторые марксисты обосновывали этот релятивизм или, как обыкновенно выражаются марксисты — «диалектику» — на новейшем учении «прагматизма», по которому мерилом истины служит, не об’ективное соответствие мысли самому бытию, а лишь практическая полезность или пригодность мысли. Ясно, прежде всего, что материализм противоречит релятивизму и наоборот. Если все „человеческие истины относительны, те^тщ сительна и истина материализма, т. е. она вовсе не есть подлинная истина, да и все марксистское миросозерцание, в том числе и его вера в социа­лизм, есть тоже только относительное мнение, ценность которого совсем не в его истинности, а в его полезности; а полезность — вещь изменчивая, зависимая и от человека, и от нужд времени. И ясно также', что и материализм противоречит вере в торжество социализма, как царства добра и любви, и вере в прогресс вообще, т. е. в совер­шенствование человечества, в постепенном и непрерывном прибли­жении зго к идеально-разумному и совершенному состоянию. Ибо если в мире царят одни слепые силы материи, и сам человек есть только продукт и выражение их одних, то откуда же возьмутся начала добра и разума, и как можно верить в их конечное торже­ство?

Об’ективно-логически, таким образом, философия марксизма хромает, можно сказать, на обе ноги. Единство ее есть только суб’- ектйвно-психологическое единство веры, которая сохраняет свою силу, несмотря на совершенную свою необоснованность и противо­речивость.

43

5. ИтогиВсе множество противоречий, которое мы обнаружили б марк­

сизме — как в его экономическом и социологическом учениях, так и в тех предпосылках нравственного и религиозно-философского содержания, которые лежат в его основе — есть не случайное скоп­ление недоразумений, ошибок и недодуманностей, а плод одного ос­новного противоречия, проникающего все марксистское миросозер­цание и отражающегося, в многообразных формах, на всех его сторонах. Это основное противоречие мы лучше всего поймем, вер­нувшись теперь назад, к исходной точке наших размышлений — к уяснению исторического происхождения марксизма и его значения в истории человеческой мысли.

Марксизм, как и все социалистическое движение, возник, как мы видели, на почве идейной реакции против миросозерцания 18-го века, против рационалистического оптимизма в мировоззрений великой французской революции. С этой реакцией связаны наиболее глубокие и ценные духовные мотивы, выработанные западной мыслью в 19-ом веке. С ней же связан и ею определен ряд ценных и здравых начал в марксизме. Рационализму, с его верой, что общественное развитие определено умственными достижениями человека, что человек может умышленно придумать идеальный общественный порядок и механически ввести его с помощью законодательства, был противопоставлен иррационализм, — убеждение, что истори­ческим развитием управляет не человеческий ум, а глубокие орга­нические силы человеческой жизни, что общественные порядки не сочиняются и не делаются людьми по произволу, а произростают -иод влиянием стихийьыхтворческих сил; для марксизма это были силы экономического развития, как бы подземная и неприметная трудовая жизнь народных масс и ее неотвязные требования. Вместе с рационализмом был отвергнут и связанный с ним индивидуализм: Историю творят— по этому новому воззрению — не гении, не мудрые законодатели и вожди, — ее творят массы своими стихийными устре­млениями; и общество есть не собрание отдельных людей, которые по своему хотению могут договориться о лучшем порядке жизни — общество есть организм, целостное единство или комплекс коллек­тивных духовных сил, который растет и развивается по своим внут­ренним, как бы над-индивидуальным законам. И одновременно с рационалистическим индивидуализмом был отвергнут и наив­ный оптимизм старого мировоззрения: человек — совсем не «добр» по природе, бедствия, несправедливости, взаимная борьба в его жизни совсем не историческая случайность, определенная заблуждением и непониманием и легко устранимая простой разум­ной волей человека; человек, напротив, в его исторически данной природе есть раб нужды, он обречен «в поте лица своего добывать свой хлеб», голод и экономическая корысть суть могущественные, никакими сентиментальными проповедями и розовыми утопиями

44

не отменимые двигатели его поведения, его жизнь неизбежно полна ожесточенной борьбы между группами, об’единенными общими интересами, и лишь глубокое, медленное, из последних недр самого общества идущее перевоспитание человечества может улучшить его положение, а никак не какие либо идеологически мотивирован­ные мероприятия политического характера. Таковы те глубокие и верные идеи, которые входят в состав марксизма и определяют его, как общественный реализм, как трезвое и мужественно-суровое жизнепонимание, учитывающее невидимые поверхностному взору и юношескому оптимизму трагические глубины человеческой обще­ственной жизни.

Но этот мотив сразу же перекрещивается в марксизме с мотивом совсем иного порядка и сливается с ним в логически противоречивое и лишь психологически-об’единенное целое. Будучи, с одной сторо­ны, реакцией против рационалистического оптимизма 18 века, марк­сизм (как и социализм вообще), с другой стороны, воспринимает в себя те же начала, вскармливает в себе те идеи и чувства, которые он собственно должен был преодолеть. Он ставит своей задачей не обосновать действительно новое мировоззрение, а углубить и в новой форме развить те же самые бессмысленные и нелепые чаяния, которым детски-наивно предавался 18-ый век и которые уже обнаружили свою несостоятельность. Отсюда — все основные про­тиворечия марксизма. Подводя итоги их, намеченному выше, разо­блачению, мы попытаемся здесь выразить их в точных, отчасти новых, по сравнению с предыдущим изложением, формулировках, об’едйНяя в одно целое экономическое и социологическое учение марксизма и его религиозно-нравственные предпосылки.

Прежде всего, основной, практически бросающийся в глаза общий итог противоречивости марксизма заключается в противо­речивом сочетании в нем эволюционизма с революционизмом. С одной стороны , марксизм учит, что все существенные изменения челове­ческой жизни зависят от медленного, как бы микроскопически накапливающегося и ни от чьей умышленной воли независимого развития коллективного быта; с другой стороны, марксизм полон страстной жажды сломать, разбить, насильственно разрушить старые формы жизни и умышленно и принудительно ввести совер­шенно новый и притом идеальный общественный порядок; он верит что в один прекрасный день, после краткой борьбы, люди сразу осуществят в лице социализма царство добра и гармонии. Это проти­воречие есть плод противоречивого сочетания общественного реализ­ма и утопизма, или — что то же — пессимизма и оптимизма. Старая, в основе своей собственно преодоленная мечта сразу, какими то механическими политическими мерами, на основании заранее раз­работанного рационального плана, осчастливить людей — мечта, имевшая смысл при взгляде, что человек добр по природе, всегда готов к царству добра, гармонии и разума и ждет только разумного законодателя — сохранена в марксизме, несмотря на его собственное учение о зависимости общественной жизни от органических сти­

45

хийных сил и о роковой горькой нужде и порочности человека. Не в том беда или ошибка марксизма, что он сразу и верит, и не верит в человека — всякое жизнепонимание как-то должно сочетать трез­вое неверие с страстной верой— а в том, что он сразу и верит, и не верит в одну и ту же человеческую природу, того же самого «эконо­мического человека», всецело погруженного в нужду, обуреваемого экономическими страстями, он считает способным через чисто вне­шнюю политическую перемену так преобразиться, чтобы стать сразу участником и творцом абсолютно-идеального общественного строя.

Другая сторона этого же противоречия состоит в том, что марк­сизм противоречиво сочетает органическое общественное жизнепо­нимание с неорганическим. Под органическим жизнепониманием мы разумеем воззрение, согласно которому общество есть некое единство («организм»), которое живет и развивается извнутри, что все общественные отношения и порядки суть только как бы раскры­тие единой внутренней, не только Над-индивидуальной, но в изве­стном смысле и над-общественной его сущности — той скрытой силы, которой определяется человеческая жизнь. В известном отношении марксизм и намечает такое жизнепонимание. Но вместе с тем он находится в плену противоположного воззрения, по которому общественная жизнь есть механизм, устроенный по определенному, извне внесенному в него порядку, и что все существо его определено именно тем или иным порядком. Это противоречие сказывается прежде всего в неполноте и извращенности той критики, которой марксизм подвергает «буржуазно-капиталистический строй» й в наивности его оптимистических упований на строй социалистичес­кий. Итог нашей, изложенной выше, критики марксизма в этом -отношении мы можем подвести к следующей, чрезвычайно существен­ной формуле: сущность «буржуазности» и того, что есть в ней отри­цательного, заключается Не в том или ином экономическом порядке или строе экономических отношений, а в внутренней, глубинно- ■ духовной жизненной почве, из которой произростает этот порядок; и потому социализм совсем не уничтожает буржуазности в этом смысле, а, воспринимая в себя все худшее, что есть в этой почве и усугубляя его своей принудительностью, увековечивает «буржуаз­ность» и приводит к самому циничному и обнаженному ее обнаруже­нию. С точки зрения истинного жизнепонимания, к которому отчасти близок сам марксизм, буржуазность есть не категория экономичес­кого порядка, а внутренно-духовный стиль жизни. Этот стиль нельзя переделать никакими декретами и революциями, как нельзя ими улучшить художественный вкус людей или развить их религиозное чувство; а менее всего можно его уничтожить с помощью социализма, который, строя всю жизнь принудительно, т. е. с помощью внешних мер, уничтожает единственный путь внутреннего преобразования и совершенствования — свободу творческого духа. Самый идеал социализма, как принудительного планомерного хозяйствования всего общества, есть, как мы уже видели, выражение рационалисти­

46

ческой тупости, которая полагает, что вс» человеческую жизнь с ее глубочайшими силами можно разумно «устроить» извне, так, как полиция «наводит порядок» на улице. Истинное преодоление «буржуазности» заключается прежде всего в преодолении веры в в сем о гу щ еств о рационализованного механизма жизни и в понимании живых ее творческих сил; следовательно, истинное преодоление «буржуазности» требует тем более преодоления полицейского рацио­нализма социалистической веры. Вся, столь настойчиво выдвигаемая марксизмом, противоположность между «буржуазностью» и «социа­лизмом» поверхностна и не касается существа дела; есть огромная разница (не в пользу социализма) между строем, основанным на свободе личности, и строем, его отрицающим. Но дух материализма, корысти, мещанской тупости, холодно-згоаст'ической борьбы между людьми за наживу, дух плоского жизнепонимания, для которого вся жизнь есть «дело»,''устраиваемое, как биржевая спекуляция — этот дух в социализме остается же, что и при капитализме, и становится еще более могущественным и единодержавно-все- об ’емлющим.

И теперь мы подошли уже к последнему корню противоречий, проникающих марксизм, и можем его обнаружить. Существует? только два основных, прямо противоположных друг Другу и несогла- симых между собой мировоззрения: этс) — мировоззрение религиоз­ное и мировоззрение, атеистическое. Различие между ними состоит не в том, (как могла бы показаться на первый взгляд), что первое основано на вере, а второе -**? на неверии; так как человек просто по законам своего духа не может обойтись ни без веры, ни без трез­вого, основанного на сомнении и рациональной проверке, реалисти­ческого отношения к действительности, to, всякое человеческое миросозерцаниесоединяетШ себе элем^ты~|еры и неверия. Подли;н-_ ное различие между религиозным, и атеистическим мировоззрением заключается в том, что тогда как первое верует в то, во что и надлежит веровать, и полно неверия к тому, что и требует неверия и трезвой рациональной проверки, последнее, неверуя в то, во что следует веровать, обращает свои неиспользованные силы веры на то, во что нельзя веровать. Поэтому только религиозное мировоззрение вполне последовательно, атеистическое же неизбежно противоречиво. Рели­гиозное мировоззрение верует в Бога, в высшие, абсолютные духов­ные ценности и начала, но вместе с тем знает, что «мир во зле лежит», что все люди греховны; оно знает ничтожество, бессилие, порочность всего человеческого, тщету всех стремлений человека и человечества из себя, своими собственными силами достигнуть правды и добра, бессмысленность всей природной жизни (включая в нее и челове­ческую). Но за пределами этого, натурального, слепого и хаотиче­ского мира оно знает высшую, абсолютную инстанцию, высшее нача­ло, вносящее смысл в человеческую жизнь и могущее определять правильное и разумное поведение человека. Атеистическое миро­воззрение, если бы оно было последовательным, должно было бы во всем без исключения видеть бессмысленную игру слепых матерйаяь-

ннх сил; все на свсте для него должно было бы быть бессмысленным, в том числе и разум, и даже его собственное неверие (которое ведь тоже есть только слепой продукт материи, именно мозга и мозговых процессов атеиста). Последовательный атеист неизбежно должен был бы или покончить жизнь самоубийством, или постараться пе­ревоспитать себя,, превратив себя в неразмышляющее животное, живущее только стихийными страстями. Но на свете еще никогда

.не было такого последовательного атеиста (Достоевский пытался отчасти наметить этот тип в лице Кириллова в «Бесах»), Обычный, так сказать психологически типичный атеизм, потеряв веру в Бога, в абсолютные, сверхмирвые и сверхчеловеческие начала жизни, начинает слепо веровать в человека, его разум, его грядущее счастье и грядущую добродетель. Таково, ж есть to наивное рационалисти­ческое и оптимистическое миросозерцание 18 века, несостоятельность которого в принципе уже хорошо сознал марксизм и реакцию против которого он, как мы уже видели, в известной мере кладет в основу своего жизнепонимания. Кто знает марксизм и социализм не только по новейшим брошюркам русских коммунистов, не помнящих род­ства, кто читал сатирические выходки Маркса против представителей оптимистического радикализма, против тупости просветительства и его утилитарной морали, .кто знает вдохновенные и гордые речи близкого к марксизму Лассаля, который буржуазной пошлости либерализма противопоставлял великие" философские традиций прошлого и свое социалистическое миросозерцание обосновывал на философии древнего греческого мистика Гераклита (того Гера­к л и т , которого христианские отцы церкви называли учителем христианства до Христа), кто, наконец, знает и понимает связь марксизма и с метафизикой Гегеля, и с религиозным мировоззрением Жозефа де Местра — тот явственно ощущает, вопреки ходячим в 'современной Р о сси и п редставлен и ям 'элем ен т протеста, 'в марк-~ сизме, против пошлости и глупости атеистического оптимизма и культа прогресса —• этой подлинной духовной основы «буржуазно­сти». Огромное историческое влияние Маркса и созданного им учения об’ясняется в известной мере именно тем, что сам Маркс отчасти воплощал в себе духовный тип ветхозаветных пророков с их обличением человеческого зла и порочности, с их презрением к ничтожеству человека и с их страстной верой в конечное торжество добра й спасение человечества.

Но это начало в марксизме не додумано и не прочувствовано до конца; на него наслоились, его пропитали и совершенно извратили начала, заимствованные из плоского и противоречивого миросозер­цания атеистического обожествления человека и его разума и бес­смысленной атеистической веры в прогресс и достижение идеаль­ного состояния собственными силами человека. Из этого сочетания родился «революционный социализм», тот исторический тип «марк­сизма», который мы проследили во всех его противоречиях и несо­образностях. Этот марксизм есть своеобразная религия человеко- божества, которая отрицание Бога и высших духовных начал жизни,

48

а следовательно и отрицание человека, как носителя и проявителя этих начал, логически противоречиво кладет в основу своего воз­величения грядущего могущества й блаженства человека. Торже­ство начал добра и правды в этом своеобразном и, с точки зрения об’ективно логической, совершенно диком миросозерцании должно быть обезпечено именно отрицанием этих начал, культом порочной и своевольной человеческой природы; разрушение и восстание есть для него единственный путь творчества. Сам Маркс в своей личности воплотил в себе это противоречивое сочетание противоположных на­чал, и будучи в известной мере воплощением ветхозаветного про­рока, вместе с тем И в еще большей мере был воплощением дьявола- искусителя, проповедником озлобления, ненависти и гордыни. Этот своеобразный тип пришелся по вкусу смутной эпохи европей­ской жизни, полной - разочарования и озлобления; он отразил в себе настроение переходной эпохи, которая, с одной стороны по­теряла веру в вечные, божественные начала жизни, и, с другой стороны, также потеряла веру в пошлый оптимизм буржуазного культа разума, чувствовала отвращение к тупости, самодовольству и неправде буржуазной жизни и продолжала мечтать о новом, подлинном обновлении жизни. Так родилось, миросозерцание и общественное движение марксизма, как восстание угнетенного человечества, которое отдаётся дьяволу, силам зла и ненависти, чтобы с их помощью насильственно проложить себе дорогу к раю. Это смутное и противоречивое духовное состояние, в Котором на Западе находилась общественная мысль, главным образом, в 40-70-х годах 19 века и от которого она медленно, но неуклонно отрезвля­лась, так что в нынешнем западно -европейском социализме уже мало осталось от этого духа — это духовное состояние с исключи­тельной силой озладело наивно верующей русской душой.— - сперва душой русской интеллигенции, а потом , и душой народной массы. Русский народ, религиозный в самом корне своего духовного суще­ства, не представляющий себе жизни вне искания правды, органи­чески- чуждый самодовольству и пошлости мещанского оптимизма, тому, что мы в духовном (а не экономическом) смысле назвали «бур-

.жуазным стилем жизни», и вместе с тем озлобленный всеми духовны­ми и общественными неправдами, накопившимися в русской жизни-— jc неслыханной на западе страстью кинулся навстречу этому учению, которое манило его своим обещанием, через разнуздание . всех сил зла и своеволия утвердить правду и добро на земле. За эту : страсть русский народ расплачивается теперь долгим и тяжким ; похмельем; Из всех стран мира он один приобрел себе горькое пре- : имущество на тяжком жизненном опыте постичь все глубокие и без’исходные противоречия марксизма; и эта ничем не заменимая проверка дает лучшую критику марксизма..

?|1 | ^’ - С О Д Е Р Ж А Н И Е I Ц Е йв -U f S' | л________ i, *. i V < J ^

* ■** ^ J t l r4 . Ш Ш f *- ~ ЩI 1. Вступление . , . '. . , . ^ . . : . Л.; , . . . . . . . . . jft „. 3'- Ж ЩШ§.

2. Экономическое учение марксизма....... . . 113, Социологическое учение марксизма ... 21 ШЩ

~~ 4. Нравственные и религиозно-философские пред- f u iпосылки-марксизма.. . i . . , , ...............<— ЩЦ 32 i S S

5. Итоги . . . . . . . т ? *• ̂ -л * 44 , шт.

р ш

Ш 1Щ -$**4/- rf'Z $ГЙ®Й|

и ш ^ ^ & ;» Ж 1й И - # ^ # Е 1»«йВ|1й И Я И В а<Д ^.Ш ата^а81Ш М ИНн^-,т■ Д Ш -1

И ~ Ч ' 4?*Ат|

,«, $®яв^у > I *з ,:| щ$ <, Л , , 1S ̂ ■*- »j| | И | Я *З Э ^ -' Ш 1ш ш ш щ ш ш ш ш ш ш ш ш ш ш ш ш ш к

т№ФшЁштщ«шшшщ!8Ш;0тшШаеш$ш *1ш ж щ ш щ ш кй i g i f -