НИКОЛАИ А. РЕИМЕРСЪ *Д о к т о р ъ П а р и ж с к а г о У н и в е р с и т е т а Кандидатъ ист. - фил. наукъ С. - Петерб. Ун - та

ОПЫТЪ ХАРАКТЕРИСТИКИ НАРОДОВЪ.

YMCA PRESS P A R I S - 1 9 3 1

P rin ted in France.

ПРЕДИСЛ0В1Е.

Въ предлагаемой работгь я только дальше развиваю одит изъ путтовъ моей докторской дцссертацт: L e C oncep t d u B eau, и если такъ можно выразиться, дгьлаю на историчеспомъ матергалгь опытъ практического примгъ- петя моего эстетического принципа. Но такъ какъ эта ра­бота должна по моему замыслу имгьть характеръ самостоя­тельной книжки, то я принуждет былъ въ первыхъ главахъ Ьдыать у самого себя заимствованы, вводящгя читателя въ кругъ тгьхъ идей, которыя являются предметомъ моей глав­ной работы. Такимъ образомъ сохраняется, единство обгьихъ кш гъ, и въ то же время устанавливается относительная са­мостоятельность каждой изъ нихъ въ отдгьльности.

Николай А. Реймерсъ.

Январь, 1931 г.Парижа.

ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ПРИНЦИПЪ

§ 1.

Какъ известно, эстетика, подобно любой философской дисциплине, не пользуется великимъ благомъ, выпавшимъ на долю некоторыхъ другихъ наукь, напр., математики, — бла­гомъ, заключающимся въ единстве мненЩ по поводу ея прин­ципа и его конкретнаго применешя въ томъ или другомъ слу­чае. Поэтому, желая указать на возможность и фактическую применяемость эстетическаго принципа въ исторш, я дол- женъ, чтобы быть понятнымъ читателю, прежде всего изло­жить с в о й п р и н ц и п ъ , — что я и постараюсь сделать возможно более сжато.

Итакъ, резюмирую свой взглядъ на красоту, подробно развитый мною въ моей книге: L e C oncept d u B eau. Ос­новные пункты моего взгляда на красоту и эстетическую оценку вообще сводятся къ следующему.

Красота вообще (le B eau) бываетъ двухъ родовъ: она можешь быть п р е к р а с н о й (le B eau d an s le sens p a rtic u lie r) и в о з в ы ш e н н о й (le Sublim e). Первой, т. е. прекрасному, какъ предметъ, соответствуешь ф и з и- ч е с к i й М1ръ; второй, т. е. возвышенному, какъ предметъ соответствуешь д у х о в н ы й или психическШ м1ръ. Кроме этихъ двухъ характеристикъ, чрезвычайно важной является еще следующая: прекрасная или ф и з и ч е с к а я кра­сота является осуществлешемъ или воплощешемъ е с т е- с т в е н н ы х ъ принциповъ Mipa и ей въ науке соответ­ствуешь естествознаше (les sciences) въ самомъ широкомъ значенш этого, слова; в о з в ы ш е н н а я же или д у- х о в н а я красота олицетворяешь собой н о р м а т и в

7,

н ы й принципъ Mipa въ его двухъ формахъ: интеллектуаль­ной и моральной; ей въ области науки соответствуютъ логи­ка и этика (les sciences n o rm a n tiv e s) , въ самомъ широ- комъ значении этихъ терминовъ. Разсмотримъ теперь более подробно тотъ и другой видъ красоты.

Какимъ образомъ можно пршти къ идее п р е к р а с ­н о й красоты? Разсматривая различные физичеаае предметы и высказываемый по ихъ поводу эстетичесие оценки, мы за- мечаемъ следующее: предметъ, напр., лицо человека, ока­зывается красивымъ тогда, когда оно соответствуете тому ро­ду или классу или, другими словами, п о н я т i ю, подъ ко­торое мы его подводимъ. Итакъ, первая мысль о красоте воз­никаете изъ этой идеи совпадешя к о н к р е т н а г о об­раза, созерцаемаго въ о п ы т е ,с ъ п о ш те м ъ ,я в л е ш е , въ ко- торомъ осуществляется какъ бы гармонш между ч у в - с т в е н о с т ь ю и р а з с у д к о м ъ. Но эта основная идея сразу же создаете затруднешя.

Действительно, всякое п ош те по своей природе а б- с т р а к т н о и поэтому не можетъ быть к о н к р е т н о представленнымъ, такъ что возможность совпадешя съ нимъ конкретнаго предмета какъ бы висите въ воздухе. Понятсе заключаете въ себе обшде и только с у щ е с т в е н н ы е признаки класса предметовъ, притомъ лишь мыслимые; пред- ставляемъ же мы предметъ всегда при помощи и несуще- ственныхъ для него признаковъ. Какъ же можетъ на деле конкретный предметъ соответствовать абстрактному поня- т т ? Э т о т ъ вопросъ я разрешаю указашемъ на то, что вся­кая абстрактная деятельность разсудка на деле сопровожда­ется у человека конкретной деятельностью продуктивнаго воображешя, подставляющей на место понятШ к о н к р е т ­н ы я о б щ i я п р е д с т а в л е н ! я, расположенный, не въ «умномъ месте», а въ пространстве. У этихъ последнихъ

у л о г и ч е с к и - о б щ е е содержаше поняпя оказывается замененньшъ его м а т е м а т и ч е с к и м ъ , простран- ственнымъ эквивалентомъ (суррогатомъ), каковымъ является с р е д н е е . Изъ всехъ этихъ соображешй вытекаете сле­дующее предварительное определеше физической красоты: п р е к р а с н ы м ъ является тотъ предметъ физическаго Mipa, внёшность котораго соответствуете тому понятно или, вернее, о б щ е м у п р е д с т а в л е н ! ю, подъ которое

/ мы его подводимъ. Другими словами* прекрасное есть соот-' ветсгше индивидуума с р е д н е м у своего класса.

8

Этимъ принципомъ объясняется идея пропорцШ челове­ческая тела и все особенности, напр., античная искусства. Отсюда следуетъ также совершенно парадоксальный выводъ, что все индивидуальное — въ точномъ ф и з и ч е с к о м ъ смысле — удаляешь предметъ отъ прекрасная. Во всемъ пре- дыдущемъ здесь дается, конечно, самое общее представлешео физической красоте.

Остановимся теперь на идее в о з в ы ш е н н о й кра­соты. Къ ея понятш — какъ видно изъ моей книги: Le C oncep t d u B eau — мы роковымъ образомъ приходимъ, желая распространить первоначально нами найденный прин­ципъ ф и з и ч е с к о й красоты также и на д у х о в н у ю или психическую область. Оказывается, что въ этомъ случае мы сразу попадаемъ въ очень затруднительное положеше, но позволяющее намъ, впрочемъ, сохранить е д и н с т в о э с ­т е т и ч е с к а г о п р и н ц и п а . Действительно, если при­менять принципъ с р е д н я г о къ оценке человеческой души, то получаются какъ будто бы совершенно противопо­ложные результаты: все среднее въ психической жизни яв­ляется, наоборотъ, банальнымъ, посредственнымъ, серень- кимъ и, обратно, люди съ выдающимися, р е д к о в с т р е ­ч а е м ы м и духовными качествами производятъ на насъ не­отразимое эстетическое впечатлеше. Отсюда я делаю следу­ющий выводъ: общШ принципъ красоты — соответсте ин­дивидуума своему понятно или, другими словами, о б щ е - м у (le genera l) своего класса — долженъ быть сохраненъ и въ психическоей области, только въ последней о б щ е е нужно понимать не въ естественномъ смысле (какъ то, что есть), а въ смысле н о р м а т и в н о м ъ (какъ то, что дол­жно быть). Въ своей, упомянутой выше, книге, разсматривая въ особой главе человеческое сознаше, я, надеюсь, ясно по­казываю, что психическое начало заключается въ осуществле- нш индивидуумомъ н о р м ъ познашя или действоватя и что н и к а к и х ъ о б щ и х ъ е с т е с т в е н н ы х ъ з а - к о н о в ъ с о з н а н 1 я, к а к ъ т а к о в о f o, н е с у ­щ е с т в у е т е У различныхъ сознанШ или душъ имеются обпце законы, но эти обшде законы не' говорятъ о домъ, что есть, а лишь о томъ, что и м е е т ъ з н а ч е н i е, что д о л ж н о б ы т ь — въ области познашя или дЬйствовашя. Я стараюсь показать съ возможной ясностью, что всякое стре- млеше подчинить человеческое сознаше (душу) е с т е- с т в е н н ы м ъ законамъ есть неизбежное ограничеше его

9

с в о б о д ы , являющейся основнымъ свойствомъ челове- ческаго духа. Эта свобода есть или п р а к т и ч е с к а я свобода въ дМствованш и поступкахъ, т. е. то, что Кантъ на- зывалъ автоном1ей воли, или же — т е о р е т и ч е с к а я свобода познашя (тоже его автонолпя), выражающаяся въ томъ, что всякое познаше должно быть обосновано лишь на себ4 самомъ и что никаюя п с и х о л о г и ч е с к ! я тол- ковашя познашя (какъ напр., у Милля) или же б i о л о г и- ч е с к i я (какъ, напр., у Маха съ Авенар1усомъ) по суще­ству невозможны. Далее, говоря объ отдельныхъ человече- скихъ сознашяхъ (душахъ), я стараюсь показать, что ихъ нужно разсматривать, к а к ъ с т е п е н и о с у щ е с т ­в л е н i я индивидуумами этихъ общихъ нормативныхъ за- коновъ познашя (логика^ и воли (этика). Чёмъ больше въ данномъ сознанш осуществляются эти нормы, тЬмъ сознаше, или душа, ц е н н е е , или, говоря эстетическимъ языкомъ, темъ она в о з в ы ш е н н е е .

| . Итакъ, и п р е к р а с н а я , или физическая красота,

( и в о з в ы ш е н н а я , или духовная красота объясняются, повидимому, изъ о д н о г о п р и н ц и п а , который толь­ко модифицируется, въ зависимости отъ матер1ала, къ кото­рому мы его примёняемъ. Действительно, прекрасное есть cootBeTCTBie внешности индивидуума е с т е с т в е н н о ­о б щ е м у своего класса или, другими словами, того поня-

\ Tifl, подъ которое мы его подводимъ; возвышенное же есть \ тоже соответств1е души индивидуума о б щ е м у его класса | или пошгпя, но не естественно-общему, а н о р м а т и в н о ­г о б щ е м у. Интересно то, что между этими обоими видами

красоты, несмотря на единство принципа, устанавливается своеобразное противореч1е: прекрасное, будучи общимъ или среднимъ, всегда лишено индивидуальности; возвышенное же, — поскольку осуществлеше въ человеческомъ сознанш нормативно-общихъ принциповъ познашя и воли встречает­ся de fac to очень редко (потому оно и является ц е н ­н ы м ъ) — в о з в ы ш е н н о е в с е г д а и н д и в и ­д у а л ь н о . Помирить одйо съ другимъ въ лице человека является поэтому величайшеи заслугой художника.

Въ своей основной работе я разсматриваю также дея­тельность, которой осуществляется воплощеше красоты, т. е.

( и с к у с с т в о . По моему взгляду, искусство и наука име- j ютъ обиде элементы: и то и другое является стремлешемъ лю- 1 дей выразить то о б щ е е , которое можно найти въ объек-

10

тивной действительности. Но между наукой и искусствомъ существуешь также капитальная разница. Наука выражаетъ общее а б с т р а к т н о , при помощи поготй и з а к о- н о в ъ; искусство же — к о н к р е т н о и в о з з р и ­т е л ь н о, при помощи о б щ и х ъ п р е д с т а в л е Н1й (интуицШ): при помощи е с т е с т в е н н ы х ! общихъ представлешй оно выражаетъ к р а с о т у (а не истину) фи­зическая Mipa, т. е. прекрасное; при помощи же общихъ на- глядныхъ н о р м а т и в н ы х ъ представлешй — красоту (или же ценность) духовнаго Mipa, т. е. возвышенное. Очень редко въ искусстве то и другое встречается изолированно, и обыкновенно каждое изъ искусствъ содержишь въ себе эле­менты и прекраснаго и возвышеннаго. Первому (прекрасно­му) соответствуешь въ Искусстве ф о р м а («какъ»), а второму (возвышенному) — с о д е р ж а н 1 е изображаема- го («что»).

Искусства, въ которыхъ резко преобладаешь одинъ изъ упомянутыхъ элементовъ надъ другими, могутъ быть назва­ны, — конечно, въ условномъ смысле —■ ч и с т ы м и. Та­ковыми можно, съ некоторыми ограничешями, признать скульптуру (особенно греческую) для прекраснаго и поэзш— для возвышеннаго. Разбирая отдельно и ту и другую, я от­даю предпочтете скульптуре, посвятившей себя изображе- шю типовъ человеческихъ лицъ и идеальныхъ пропорщй те­ла, тогда какъ въ поэзю и художественной литературе возстаю противъ б е з п р е д м е т н о с т и и, такъ называемая, р е а л и з м а , которые заключаются въ стремленш предста­вить возможно типичнее совершенно н е з н а ч и т е л ь ­н ы й по смыслу собьтя и совершенно н е ц е н н ы х ъ людей. По моему мнешю,_ли1£рд:рура p a r excellence дол­жна стремиться представить ц е н н о с т ь человеческой жизни и изображать техъ людей, которые ее воплощаютъ.т. е. г е р о е в ъ. Героизмъ есть не только необходимое, по само­му смыслу, направлеше литературы, но и то, которое фактиче­ски (въ главныхъ чертахъ) всегда осуществлялось въ ея исто­рш. Каждой эпохе соответствуешь свое представлеше о цЬн- номъ (хотя все эти представлешя стремятся выразить объек- тивно-и абсолютно-цённое) — и этому представление соот- ветствуютъ типы героевъ въ литературе: въ средше века — рыцарь и монахъ, въ новое же время его заменяешь ученый (Ф аустъ); даже коммунизмъ въ Россш стремится (напр., если не ошибаюсь, въ Ц е м е н т е Гладкова) создать своихъ ге­роевъ въ поэзш.

и

Вотъ въ с а м ы х ъ о б щ и х ъ ч е р т а х ъ то, что я разсматриваю въ своей основной книге. Я взялъ здесь толь­ко самые выпуклые пункты и оставилъ массу вопросовъ да­же не затронутыми, полагая, что те, кому что-либо покажет­ся неяснымъ, могутъ всегда обратиться къ моему L e Con­cep t d u B eau.

ИСТОРИЧЕСК1Й ПРИНЦИПЪ

§ 2.

Резюмировавъ свой эстетическш принципъ въ его основ- ныхъ чертахъ, перейду теперь къ принципу историческому. Но сперва замечу следующее.

Взглядъ на сущность красоты и на значеше художествен­ной деятельности человека, резюмированный мною въ пре­дыдущей главе, подвигаетъ насъ, мне кажется, къ чрезвычай­но интересной проблеме, которая въ своей идее и ея практи­ческой применимости и является основной темой предлагае-

/ \ мой книги. /Упомянутая проблема заключается въ томъ, что, ТюТзДШь'даннымъ, существуетъ некоторая духовная деятель­

ность человека, въ которой какъ будто бы перебрасывается мостъ между наукой и искусствомъ, между истиной и красо­той. Я говорю объ историческихъ наукахъ и объ историче- скомъ трактованш действительности. Въ конце прошлаго сто- леия я, пожалуй, не решился бы трактовать этотъ вопросъ, но после выхода блестящей книги Генриха Рйккерта: Г р а ­н и ц ы е с т е с т в е н н о - н а у ч н а г о о б р а з о в а- н i я п о н я т и й , дорога, мне кажется, несколько расчище- на и на нее не такъ опасно ступать.

Самъ Риккертъ подчеркивалъ неоднократно, что истори­ческое и эстетическое трактоваше действительности — две вещи разныя. Мне тоже никогда не приходила въ голову воз­можность о т о ж е с т в л я т ь эти методы, но мне все же кажется, что Риккертъ поступаетъ не вполне продуманно,

V отрицая совсемъ между ними обшде элементы. Основашемъ взгляда Рйккерта на различ1е исторш и искусства является, повидимому, то обстоятельство, что историкъ не долженъ о ц е н и в а т ь действительность ни съ интеллектуальной,

12

ни съ моральной стороны, — что свойственно, сообразно раз- витымъ нами взглядамъ, художнику. Однако, особенно изъ последней главы, — где Риккертъ трактуетъ «о философш природы и философш исторш» — явствуетъ, по-моему, что историкъ не можетъ все-таки воздержаться отъ «прямой оценки действительности». Объ этомъ, впрочемъ, будетъ под­робно сказано ниже. Тутъ же заявляю, что въ общемъ пони- манш исторш я б а з и р у ю с ь в с е ц е л о н а в з г л я - д а х ъ Р и к к е р т а , каковые считаю въ общихъ чертахъ правильными и доказанными блестящей аргументащей. Но для того, чтобы все последующее стало ясно, постараюсь вкратце излояшть вопросъ объ исторш вообще и взгляды Риккерта на нее — въ частности.

Блестящее развита естественныхъ наукъ въ новой исто­рш, какъ известно, окрылило ученыхъ и заставило ихъ по­степенно притти къ мысли, что естественно-научный методъ— универсальное средство, способное привести в с е нау­ки въ самое блестящее состояше. Въ связи съ этимъ возникъ также, естественно, интересъ къ общимъ методамъ, приме- няемымъ всеми естественными науками, — и въ лице Дж. Стюарта Милля этотъ интересъ получилъ своего теоретика, прекрасно развившаго въ своей С и с т е м е Л о г и к и учеше объ индуктивныхъ методахъ, подмеченныхъ еще рань­ше лордомъ Бэкономъ. Кроме того, возникла смелая мысль, что если матер1я, внешшй м1ръ такъ блестяще перерабатыва­ется и такъ свободно укладывается въ формы естественно- научнаго метода, — не следуетъ-ли попытаться сделать то же и съ гордымъ человеческимъ духомъ и такимъ образомъ несколько умерить его спесь? И действительно, мы видимъ Вебера и Фехнера, применяющихъ естественно-научный экс­периментальный методъ къ психологш — и ихъ попытка, ка­залось бы, увенчалась блестящимъ успЬхомъ. То же делаетъ и Бокль по отношешю къ исторш, стремясь въ своей И с т о - p i n ц и в и л и з а ц 1 и в ъ А н г л i и къ отыскашю «ис- торическихъ законовъ». Правда, «законы Фехнера» на пер- выхъ же порахъ встретили некоторое сопротивлеше; что же касается «историческихъ законовъ», то даже самъ теоретикъ естественно-научнаго метода, Стюартъ Милль, видимо, не ста- вилъ ихъ выше «эмпирическихъ обобщенШ» вообще, требуя, чтобы они д е д у к т и в н ы м ъ путемъ выводились изъ настоящихъ индуктивныхъ законовъ природы ( С и с т е м а Л о г и к и , кн. IV, стр. 772). Но это «брюзжаше» осторож-

13

ныхъ людей не остановило жара апостоловъ универсальнаго метода, и естественно - научная волна, растекаясь по всЬмъ развЪтвлешямъ науки, докатилась, наконецъ, и до той мысли, что и логика есть не что иное, какъ лишь глава е с т е ­с т в е н н о - н а у ч н о й п с х о л о Н и . Впрочемъ в ъ э т о й о б л а с т и взглядъ этотъ встр'Ьтилъ решительное сопротивление и вызвалъ усиленную полемику, пока, нако­нецъ, Эдмундъ Гуссерль, повидимому, окончательно не отру- билъ ему голову въ I томе своихъ Л о г и ч е с к и х ъ н а ­с л е д о в а н i й.

Въ чемъ же заключается этотъ естественно-научный взглядъ въ применеши къ спещальной области исторш? Взглядъ этотъ заключается въ следующемъ. Наука не должна интересоваться единичными фактами, какъ таковыми, а долж­на смотреть на нихъ только какъ на средство (матер1алъ), чтобы открыть руководящие и м и законы. Действительно, ведь еще Аристотель определенно говорить: «Наука состоитъ въ схватыванш общаго и того, что существуете по необходимо­сти» ( Н и к о м а х о в а Э т и к а , Гл. VI, § 6), а Шопенга- уэръ въ полномъ согласш съ этимъ, даже отказывалъ исторш въ званш науки, на томъ основанш, что въ ней нетъ суборди­нация понят1й, а только координащя (М ip ъ, к а к ъ в о л я и п р е д с т а в л е н ! е, т. I, кн. 1, стр. 78).Поэтому, е с л и и с т о р i я х о ч е т ъ б ы т ь н а у к о й , она должна при­менять тотъ же обобщающШ методъ, что и естествознание, бросить свои «басни» и стремиться найти въ своей области тё законы, о которыхъ'такъ прекрасно говорить Софоклъ въ своемъ Э д и п е - ц а р е :

«...законы BbicoKie,Въ горнемъ эфире рожденные,Надъ м!розданьемъ царятъ:Ихъ начало не въ смертной природе людей,Но безсмертный отецъ ихъ — единый Олимпъ;Усыпить ихъ не можетъ забвенье,Въ ниХъ живой и великШ присутствуетъ Богъ Нестареющш».

Казалось бы, что можетъ быть яснее этихъ соображенШ, а между темъ непосредственное чувство действительности многимъ подсказываетъ, что здесь кроется какое-то заблу- ждеше. Особенно это становится яснымъ (im plicite) при

14

чтенш книгь, написанныхъ по н о в о м у историческому ме­тоду. Правда, эти книги не дошли еще до чего-либо хоть не­много напоминающего «и.сторичесюе законы»; зато ф а к - т о в ъ они , д е й с т в и т е л ь н о , у с и л е н н о и з - б е г а ю т ъ — и вотъ это именно и наводить на самыя гру­стный размышлешя. Особенно мне это бросилось въ глаза при чтенш И с т о р i и Г р е ц i и немецкаго профессора Пельмана, — книга, которую нельзя читать, н е з н а я з а ­р а н е е э т о й и с т о р i и. СвежШ человекъ, читая эту книгу, въ которой все время говорится, какъ одно «отрази­лось» на другомъ, совершенно не можетъ себе составить представлешя ни о томъ, «что отразилось», ни о- томъ, «на чемъ оно отразилось».

Все это должно было вызвать отпоръ со стороны преж­де всего самихъ историковъ, а потомъ и философовъ. Такъ, въ прекрасной книге Ланглуа и Сеньобоса: В в е д е н i е в ъ и з у ч е н i е и с т о р i и, мы читаемъ: «Человечесшя действия, составляюцця предметъ исторш, различаются между собой по времени и месту, какъ различаются люди и обще­ства, и эти-то именно различ!я и есть настоящий предметъ изу- ч етя истор1и» (стр. 180); и далее: «И сто pin не есть отвле­ченное 3HaHie, а объясняющее изучеше действительности» (Ibid., стр. 196). Философы въ своихъ возражешяхъ тоже не отстаютъ отъ историковъ и, въ конце концовъ, даже при- ходятъ къ идее совершенно особой дисциплины — л о г и к и и с т о р i и, — которая является вполне самостоятельной на­укой по отношешю къ естественно-научной методологш.Такъ, напр., Георгъ Зиммель, въ своей книге: П р о б л е м ы фи- л ос о ф i и и с т о р i и, утверждаетъ, что нетъ о с о - б ы х ъ историческихъ законовъ и что вообще, по своей при­

роде, истор1я и естествознаше — разнородныя дисциплины. Въ главе Г1, на стр. 42, онъ указываешь на то, что въ конеч- номъ итоге историчесюя собьтя зависятъ отъ законовъ дви- жен1я частицъ (атомовъ) вещества. Но ведь эти законы — естественно-научные и не касаются по существу историческа- го матер1ала, к а к ъ т а к о в о г о . И далее: «Нетъ та­кого высшаго закона жизни, исторш, — стоящаго выше низ- шихъ законовъ, управляющихъ движен1ями отдЬльныхъ эле­ментовъ, такъ, что каждый изъ последнихъ подлежитъ двой­ному законодательству — подобно члену союзнаго государ­ства» (Ibid., Гл. II, стр. 47). Одна изъ мыслей Зиммеля сов­падаешь; видимо, съ упомянутой выше мыслью Милля, а имен-

16

но: «Сложное собьте является для насъ яснымъ настолько, насколько оно разлагается на явлешя (G eschehen) въ об­ласти своихъ факторовъ» (Ibid., гл. П, стр. 48). Далее, раз­нородности исторш и естествознанш выражается имъ еще въ такой форме: «Такимъ образомъ, если даже оставаться при такомъ полномъ логическомъ различии въ цЪляхъ историче­ской науки и науки о законахъ, то все же это не даетъ пово­да критике познашя считать переходъ первой въ последнюю абсолютнымъ научнымъ идеаломъ, такъ какъ и абсолютное завершеше науки о законахъ одно не поможешь намъ ничуть познать то, что действительно происходить или произошло на свете» (Ibid., Гл. 'II, стр. 52). Интерёснымъ обстоятель- ствомъ у Зиммеля является еще то, что онъ делаетъ еще одинъ важный шагъ впередъ, для яснаго представлешя исто­рическаго, какъ такового. Онъ замечаешь, что даже полное

Г представлеше обо всехъ фактахъ действительности въ ихъ временной последовательности еще не создаешь исторш, такъ какъ истор1я интересуется н е в с е м и изъ бывшихъ фак- товъ, а только некоторыми, кладя въ основу специфическШ для нея принципъ выбора. Вотъ его слова: «Реалистическаго разсмотрешя исторш не имеется въ томъ смысле, что тогда исключалась бы всякая группировка по важности и всякое при- даше формы матер1алу при посредстве лежащей вне его идеио смысле и значеши целаго» (Ib id ., Гл. Ш, стр. 102).

Кроме Зиммеля, громадный шагъ къ уразумение сущно­сти исторш делаетъ Вильгельмъ Виндельбандъ. Въ своей бле­стящей книге: П р е л ю д i и, въ статье, посвященной исто­рш и естествознашю, онъ даже приводишь принцигаальное р а з л ^ е между н о м о т е т и ч е с к и м и и и д i о г р а ф и- ч е с к и м и науками, соответствующее различаю естествозна- нш и HCTopin. HcTopin, по существу, есть наука объ индиви­дуальной действительности.

Все эти, упомянутые мною, писатели какъ бы только под­готовляли вопросъ и очищали почву для его всесторонняго и всеобъемлющего реш етя. И вотъ, наконецъ, Генрихъ Рик- кертъ, въ своей превосходной, упомянутой выше, книге ( Г р а н и ц ы е с т е с т в е н н - н а у ч н а т о о б р а з о ­в а н i n п о н я т ift),* разобралъ вопросъ со всей философ­ской глубиной и ясностью. Его взглядъ сводится къ следую­щему.

То, что считаютъ научнымъ вообще, — т. е. стремлеше къ упрощенно действительности и къ нахождение руководя*

1§

щихъ ею общихъ законовъ, — это н е е с т ь у н и в е р ­с а л ь н ы й методъ познашя, а с п е ц i а л ь н ы й методъ естественныхъ наукъ. Кроме этого метода существуете еще и специфическш и с т о р и ч е с к и ) методъ, имёющШ не меньшую объективную ценность и сводящШся къ тому, что­бы, въ противовесъ обобщающему естествознанпо, изучать именно и н д и в и д у а л ь н у ю действительность.

Первый методъ (естественно-научный), обращая внима- Hie на о б щ е е в ъ я в л е н i я х ъ, на то, чемъ они схо­жи, — принцишально оставляете безъ разсмотрешя и не мо­жетъ у л о ж и т ь в ъ с в о и п о н я т i я т о , ч е м ъ я в л е н i я о т л и ч а ю т с я , т. е. ихъ индивидуальность. И вотъ, если существуетъ п р а в о м е р н ы й интересъ къ индивидуальному, то онъ требуетъ особой системы трак- товашя, и это трактоваше осуществляется истор1ей. Согласив­шись съ Риккертомъ въ этомъ пункте, мы приходимъ къ то­му, что историкъ изучаетъ действительность со стороны ея индивидуальности. Но какъ онъ можетъ осуществить свою задачу, какъ можетъ онъ разсчитывать, и зу ч ав е д и н и ч ­н о е и н е п о в т о р я е м о е , исчерпать въ своихъ по- няияхъ все MHoroo6pa3ie текучей действительности? Не нахОдится-ли онъ въ значительно более трудномъ положенш, нежели естествоиспытатель? Ответь Рйккерта на этотъ во­просъ еще более подвигаетъ насъ къ главной цели — откры­тие э с н е т и ч е с к а г о момента въ исторш.

Естествознашёрпо Рйккерту, только оттого можетъ раз­считывать достигнуть своей цёли, что оно у п р о щ а е т ъ, «экстенсивное и интенсивное» многообраз1е действительности, в ы б и р а я , отвлекая о б щ е е и л и ш ь е г о уклады­вая въ свои поняия. Историкъ также можетъ разсчитывать на достижеше конечной цели въ своемъ интересе къ единич­ному, тоже л и ш ь в ы б и р а я изъ всей суммы инди- видуальнаго только некоторые «специфически историчесюе» объекты. Но этотъ п р и н л д л ъ в ы б л -р-а— совершенно д р у г о г о п о р я ' д к а , нежели у естествоиспытателя, и въ немъ главный интересъ для насъ. Этотъ принципъ есть принципъ ц е н н о с т и . Путемъ остроумнейшихъ разсу- ждешй Риккертъ показываетъ, что ни истор1я, ни естествозна- Hie никогда не даются въ чистомъ виде, и что въ каждой нау­ке чемъ больше одного, темъ меньше другого. Онъ очень яс­но доказываете, что гоните, напр., о р г а н и з м а , явля­ющееся центральнымъ въ бшлопи, — не естественно-науч-

17

ное, а скорей, «историческое» или, какъ онъ иначе говоритъ, «телеологическое» поняпе. Это, впрочемъ, замгЪтилъ уже и Кантъ въ своей К р и т и к е с п о с о б н о с т и с у ж д е - н i я. В^Ьдь действительно, если вдуматься, съ последова­тельно научной точки зр-Ьшя, чемъ можетъ быть чело- векъ, какъ не б е з л и ч н о й ч а с т ь ю общей связи механическихъ причинъ и следствШ или, въ лучшемъ случае, химическихъ реакцШ? То, что э т а ч а с т ь безличнаго процесса объединяется въ поняпе организма, уже предпола- гаетъ известную о ц е н к у съ точки зрешя целесообраз­ности, съ точки зрешя о п р е д е л е н н о й ц е л и . По Риккерту, само понятие «историческаго индивидуума» тоже и

I возникаетъ, и выделяется изъ многообраз1я действительности I (лишь съ точки зрешя его ц е н н о с т и . Но въ какомъ \ смысле ценность и для кого? Туть у Риккерта, по моему, на- | блюдается известная двойственность, которая и даетъ мне ; возможность считать, что мой взглядъ на эстетическШ моментъ ] въ исторш можетъ быть представленъ безъ противореч!я съ | его концепщями.

Желая сохранить за историкомъ его санъ ученаго и стре­мясь избавить его отъ «непосредственной оцёнки действи­тельности» съ точки зрешя целей, Риккертъ на приводимый выше вопросъ отвечаетъ следующимъ образомъ: ценность нужно понимать въ смысле общаго интереса, представляема- го даннымъ объектомъ для ч у в с т в у ю щ и х ъ и в о - л я щ и х ъ л ю д е й , при чемъ людей, находящихся съ этимъ объектомъ въ одномъ и томъ же контексте действи­тельности, т. е., попросту, д л я с о в р е м е н н и к о в ъ. Онъ говоритъ: «истор1я интересуется лишь темъ, что, какъ обыкновенно говорятъ, имеетъ общее значеше (allgem eine B ed eu tu n g ). А это можетъ означать лишь то, что та цен­ность, по отношешю къ которой объекты становятся для нея историческими индивидуумами, должна быть общей ценно­стью» ( Г р а н и ц ы , Гл. VI, § II, стр. 307). Если бы онъ (Риккертъ) былъ вполне последователенъ, то съ его точки

I зрешя нужно было бы признать, что исторш и всехъ временъ,/ и всехъ народовъ имеютъ о д и н а к о в у ю ценность и

что, повидимому, самъ историкъ ищетъ только и с т и н ы , но не ценности: Если это такъ, то тогда непонятнымъ стано­вится его (Риккерта) дальнейшШ взглядъ, что HCTopia есть наука о р а з _в и т i n к у л ь т у р ы. Такъ, напр., онъ говоритъ: «Прежде всего само собой разумеется, что для ие-

18

торш становятся существенными прежде всего тЬ люди, ко­торые сами проявляли свое отношеше къ нормативно-об- щимъ сощальнымъ цЬнностямъ государства, права, хозяй­ства и т. д. и прюбр1зли существенное значеше для хода культуры. Все остальное бытГе- оказывается историческимъ лишь постольку, поскольку оно въ своей индивидуальности имеешь вл!яше на человеческую культурную деятельность и на ея результаты» (Г р а н и ц ы, Гл. IV § VIII, стр. 484). Очевидно, здесь подъ «результатами» подразумевается н ё- ч т о о б ъ е к т и в н о - ц е н н о е , а н е т о л ь к о ц е н н о е п о м н н е н Г ю с о в р е м е н н и к о в ъ. Необ­ходимость уничтожить это противореч1е заставила Риккерта, по-моему, притти къ мысли, что въ общихъ чертахъ оценку современниковъ нужно считать содержащей известные объ­ективные элементы. И действительно, въ последней главе онъ говоритъ: «Тотъ, кто изследуетъ однократное развитсе чело­веческой культуры и признаешь это необходимой задачей на­уки, стоящей выше человеческаго произвола, долженъ пред- полагатц что допускаюнця эмпирическое констатироваше эм- пирически-обпйя ценности болёе или менее приближаются къ тому, что безусловно долженствуешь быть» ( Г р а н и - ц ы, Гл. V, § П, стр. 535).

§ 3.

Итакъ, по Риккерту, выходитъ, что предметомъ историче­скаго изложешя является, однократный к о н к р е т н ы й процессъ куЛьтурнаго развипя человечества, воплощающШ- ся въ жизни и деятельности е д и н и ч н ы х ъ людей и народовъ. Отсюда следуешь неизбежно, чтО, чемъ более кон­кретный человекъ или же народъ сдЬлалъ для культурнаго (интеллектуальнаго или моральная) развит1я человечества, темъ онъ долженъ быть интереснее, ц е н н е е для исторш. Въ сущности говоря, съ известной точки зрешя, этотъ взглядъ можно разсматривать, какъ своеобразную рекон- струкщю Карлейлевскаго культа героевъ. Правда, концепщя эта преподносится тутъ въ безконечно болёе утонченной и научной форме. Кроме того, если последовательно развить идеи Риккерта, то получится не то, что «люди и народы-ге­рои» делают* исторно, а, вернее, то, что изъ всей текучей

1S

i / о д н о к р а т н о й действительности т о л ь к о о н и п о с у щ е с т в у е е итересуютъ; остальное же все по- лучаетъ ценность (друпе люди и неодушевленные предметы) только по отношенш къ нимъ. Это, какъ говоритъ Риккертъ, «второстепенные историчесюе индивидуумы».

Я не буду здесь пытаться доказывать правильность ос­новного взгляда Рйккерта, темъ более, что онъ самъ делаетъ это достаточно красноречиво. Замечу лишь, что даже беглое наблюдеше надъ х а р а к т е р о м ъ и н т е р е с а людей въ отношенш исторш приводить къ мысли, что почти все лю­ди, часто сами того не сознавая, im plic ite , держатся этого взгляда. Тотъ, кому приходилось преподавать исторш, зна- етъ хорошо, какъ оживляется интересъ слушателей, когда лекторъ, после ряда посредственностей и борьбы мелкихъ че- столюбЩ, заговоритъ о настоящемъ «льве» и подлинномъ ге­рое. Выдающийся чёловекъ производитъ настоящее чудо и, подобно царю Мидасу, обращавшему прикосновешемъ все въ золото, — какъ бы освещаетъ своимъ блескомъ окружающую действительность и заставляетъ интересоваться ничтожными людьми и вещами только потому, что они имеютъ къ нему отношеше, — оттого, что онъ какъ бы изливаетъ на нихъ свою царственную благодать и л и ш ь в ъ с и л у э т о г о— применяя выражеше Рйккерта — обращаетъ ихъ во «вто­ростепенные историчесше индивидуумы». Ведь, въ самомъ деле, всемъ знакомъ тотъ интересъ, который возбуждаютъ, напр., даже ничтожныя собьтя жизни и привычки Наполе­она *), или же знаменитый, умышленно оставляемый въ со­седней комнате (для моцюна), носовой платокъ Канта, — этой D en km a ch in e , какъ бы индуктировавшей окружающую действительность. Далее, еще одно интересное обстоятель­ство. Я никогда не забуду, какъ я, будучи ребенкомъ, въ гимназш, постоянно удивлялся: отчего это мы не проходимъ исторш, скажемъ, зулусовъ? Ведь и она п р о и с х о д и ­л а и могла бы быть возстановлена. Тамъ вёдь тоже проис­ходило свое развипе и своя борьба честолюбШ во всехъ об- ластяхъ. Почему изъ всехъ исторШ народовъ выбираютъ только несколько, да и въ пределахъ ихъ упираютъ особен-

•) «Все, чего касался Наполеонъ, становилось Hcropiefl», гово­ритъ Фредерикъ Массонъ ( Н а п о л е о н ъ и ж е н щ и н ы , Гл. XX, стр. 322). Чрезвычайно интересна такъ же въ этомъ смысле книга Arthur-Levy: Napoleon intime.

20

но на с т р о г о о п р е д е л е н н ы й ? Въ настоящее вре­мя мне ясно, что истор1я зулусовъ представляетъ безконечно меньшую ц е н н о с т ь , нежели истор1я к у л ь т у р - н ы х ъ н а р о д о в ъ , хотя съ точки зрешя естественно­научной (механической) причинности мыслима, напр., даже такая, дикая на первый взглядъ, возможность, а именно: нЬтъ ничего несуразнаго въ томъ, что, по законамъ механической причинности (ведь все въ Mipt причинно связано), драка, на­примеръ, въ начала 1914 года между собой двухъ зулусскихъ воиновъ могла вызвать, какъ свое (механическое) отЬдсше, великую европейскую войну*).

Далее, почему въ самомъ деле исторш грековъ и рим- а лянъ считаются классическими и столь важными для изучешя?Въ этомъ выдЬленш уже дается, по моему, решеше основной исторической проблемы: эти исторш важны-отаете^-что греки и римляне въ своемъ индивидуальномъ развитш воплотилиО б ш е - ч е л о в - Ь ч е ск-Ля. ц -Ь н н о с т и. и въ этомъ смысле ихъ исторш безконечно и н т е а е г в -i другихъ. Эти н ароды-явдяют ся ка къ бы конкретными образцами при- ближешя кънормамъ:треКи въ своемъ нащональномъ типе во- площаютъ нормы познашя, а римляне — сощальной, т. е. мо­ральной воли. Насколько вообще историку не чужда оценка действительности, видно, кроме того, изъ следующего, весь­ма интереснаго случая. Очень часто, какъ известно, возника- ютъ вопросы объ и с т о р и ч е с к и х ъ п р и ч и н а х ъ даннаго собьшя. Насколько люди путаютъ при этомъ механи- ческШ взглядъ на причинность и с п е ц и ф и ч е с к и и с ­т о р и ч е с к о е понимаше действительности, какъ о д- н о к р а т н а г о п р о ц е с с а , — это прекрасно выясняет­ся изъ книги Риккерта. Я же, съ своей стороны, приведу при­меры, которые помогутъ несколько осветить обстановку.

Возьмемъ прежде всего несколько комичное (по-моему) разсуждеше графа Льва Толстого, въ конце его В о й н ы и М и р а . По Толстому выходить, что Наполеонъ не былъ «исторической причиной» похода на Pocciro, по той простой причине, что если бы эти сотни тысячъ серыхъ, незаметныхъ солдатъ не захотели бы итти, то само предщмяпе не имело

*) Эта изумительная связь между состояшемъ всего м1рового ц-Ьлаго и движетемъ даже самой маленькой песчинки чрезвычайно ярко описана у Фихте въ Н а з н а ч е н а Ч е л о в е к а (Кн. I, стр. 12).

21

бы мквта. Имение эта людская м а с с а является настоящей исторической причиной вышеупомянутыхъ величественный» событШ. Я думаю, что психологически такой взглядъ Толстого объясняется его исключительнымъ пристраспемъ и в к у- с о м ъ къ сЬрымъ людямъ типа Платона Каратаева — носи- телямъ какой-то неземной, лишь ему одному (Толстому) по­нятной «правды». Въ самомъ деле, ведь если следовать ме­тоду Толстого въ отысканш настоящихъ историческихъ при- чинъ, — можно дойти до чудовищныхъ нелепостей. Углу- бимъ, действительно, взглядъ Толстого И спросимъ далее: мо­гли ли бы совершить походъ на Pocciio эти «серые герои», ес­ли бы они не ели говядины и хлеба? Очевидно, что неть. Следовательно, истинной «исторической причиной» похода на Россш являются наши милыя коровки и усЬянныя хлебами пашни. Въ конечномъ итоге этого разсуждешя мы получимъ, что причиной похода на Pocciio было все об ще е пр е д ыду ­ще е с о с т о я ше в с е л е н н о й , такъ какъ ведь все находится во взаимодЬйствш и причинно связано между собой. А такъ какъ, далее, применяя то же разсуждеше, э т у причину можно поставить сзади любого собьтя, то выходить, что на­зывая для всехъ явленШ одну и ту же причину (вдобавокь, крайне неясную), мы ничего не говоримъ о п р е д е л е н ­н а г о и только пытаемся замаскировать свое незнаше. Рик­кертъ очень хорошо выражается по этому поводу: «Но, по­добно Трейчке, всякШ чуждающШся гипостазировашя мета- физическихъ понятШ, будегь усматривать причины историче- скаго процесса и объекты историческаго изложешя всегда лишь въ индивидуальныхъ собьтяхъ и знать, что обпця фра­зы, вроде «настроешя эпохи», могутъ лишь указывать на не­достатки и пробелы въ историческомъ матер!але, но не мо­гутъ ничего объяснить» (Г р а н и ц ы, Гл. IV, § IV, стр. 364). И далее: «пока истор1я трактуетъ о людяхъ, для нея становится абсолютно несущественнымъ все то, чемъ опреде­ляется общая природа людей, и къ этому следуетъ причис­лить положеше земли относительно солнца» (Ibid., гл. IV, § V, стр. 405).

Чтобы понять природу и специфичность историческаго интереса, разсмотримъ еще следующШ, придуманный мною, гипогетичесшй случай. Мы знаемъ, что въ 375 году въ Евро­пе появляются гунны и своимъ вторжешемъ создаютъ вели­кую перетасовку нацШ или, такъ называемое, великое пересе- леше народовъ. С л ед стя этого собьтя были неисчерпаемы,

22

и въ конечномъ итоге это вторжеше было одной изъ причинъ падешя Западной Римской импер1и и возникновешя на ея раз- валинахъ новыхъ варварскихъ государствъ. Что побудило гунновъ двинуться на Европу? Мы этого не знаемъ, но до- пустимъ следующую, условно созданную, причину. Предпо- ложимъ, что въ Азш гунны жили въ долине, куда неожидан­но стали сползать ледники. Тогда гунны взнуздали своихъ ло­шадей и верблюдовъ и двинулись на западъ. Обратимъ теперь внимаше на с п е ц и ф и ч е с к и й и н т е р е с ъ истори­ка въ этомъ вопросе. Мы имеемъ здесь столкновеше какъ бы двухъ силъ: движу ццеся ледники и своеобразная реакщя на это гунновъ. Конечно, и то и другое — определенныя явлешя во времени и пространстве, — и движеше ледниковъ тоже имеетъ целый рядъ своихъ причинъ. Но этотъ рядъ историка не интересуетъ с а м ъ п о с е б е . Историкъ, смотря на нейтральную точку столкновешя двухъ факторовъ, А и В, сейчасъ же переносить свой взглядъ на А, какъ только за­метить, что только онъ (т. е. факторъ А) одушевленъ, или же —- ч т о о н ъ б о л е е о д у ш е в л е н ъ , нежели В. Его внимаше сейчасъ же будетъ поглощено не механической причинностью В, а теми поступками, которые произведетъ факторъ А, уже по законамъ целевой причинности (по Шо­пенгауэру — ra tio agend i). Истощщ^ прежде всего заинте- ресуетъ, какъ этотъ фактъ наступлешя ледниковъ переломил­ся въ с о З н a 'ffi и гунновъ^икяю'я следста1я_отсюдя по- лучились.' Далее же; обрттймъ внимаше на следующее, чрез­вычайно важное обстоятельство. Когда въ дальнейшемъ из- ложенш историкъ описываётъ намъ вторжеше гунновъ въ пре­делы имперш, то онъ б е з с о з н а т е л ь н о самихъ гун­новъ по отношение къ римлянамъ разсматриваетъ, какъ ка­кое-то стихШное явлеше, какъ какой-то ураганъ (или лед- никъ), который интересенъ г л а в н ы м ъ о б р а з о м ъ темъ, каюя пертурбацш онъ произвелъ въ предЬлахъ римска- го Mipa, какъ онъ отразился въ сознанш римлянъ и кашя дЬй- ствш ихъ побудилъ совершить, по законамъ целевой (психи­ческой) причинности. Объясняется это темъ, что историкъ не­вольно «оцениваетъ» и, исходя изъ того, что римляне въ куль- турномъ отношенш безконечно выше гунновъ, — направля­ете свой интересъ именно на нихъ (римлянъ). Конечно, все заключается въ с р а в н и т е л ь н о м ъ и н т е р е с е , но намъ важенъ самъ фактъ и п р и н ц и п ъ о ц е н к и . Нетъ сомнЬшя, что и сами гунны вызываютъ глубокШ инте-

рееъ и что мы съ живМшимъ вюшашемъ читаемъ о посетив­ши Атиллы въ его столице римскимъ посломъ Прискомъ. Но заметимъ, что и тутъ насъ интересуетъ именно с т е п е н ь ихъ культурнаго развиты, — то, что ведь «они тоже люди». Въ самомъ деле, даже самыя примитивныя формы развит1я насъ могутъ интересовать, поскольку in nuce въ нихъ за­ключается все дальнейшее. Но какъ можетъ, действительно, поступить культурный челов-Ькъ, партШно не заинтересован­ный (не принадлежащий къ новымъ политическимъ теченшмъ, полаганйцимъ, что ex o rien te lux) и не происходящШ отъ туранскаго корня, — если ему предложатъ на выборъ: изу­чать исторш римлянъ или исторш гунновъ. Конечно, онъ вы- беретъ первую, такъ какъ она представляетъ б е с к о н е ч ­н о б о л ь ш е ц е н н о с т и , нежели вторая. Въ сущности говоря, въ обеихъ истор!яхъ насъ интересуетъ о д н о и т о ж е — степень р а зв и т , т. е. приближешя къ о б щ е- ч е л о в е ч е с к и м ъ н о р м а т и в н ы м ъ к у л ь т у р - н ы м ъ ц е н н о с т я м ъ ; только римляне даютъ въ этомъ отношенш к о л и ч е с т в е н н о несравненно больше, не­жели гунны: семь франковъ всегда лучше двухъ, такъ какъ это т е ж е д в а плюсъ еще пять.

Этимъ мы и закончимъ разсмотреше историческаго прин­ципа, какъ такового.

ИСТОР1Я — МОСТЪ МЕЖДУ НАУКОЙ И ИСКУССТВОМЪ

§•4

Познакомившись въ предыдущихъ главахъ съ природой принциповъ эстетическаго и историческаго, мы подошли, на- конецъ, къ возможности сделать первое о б щ е е заключе- Hie, соответствующее основной мысли данной работы. Ведь если нашъ взглядъ на эстетическую оценку духовной жизни человека правиленъ, если эта оценка заключается въ выдЬле- нш нормативно-общихъ элементовъ сознашя человека, — то получается, ч т о э т а о ц е н к а н г р а е т ъ т а к ж е ч р е з в ы ч а й н о в а ж н у ю р о л ь в ъ д е я т е л ь ­н о с т и и с т о р и к а ( к о н е ч н о , э т а д я т е л ь - н о с т ь э т и м ъ н е и с ч е р п ы в а е т с я ) , — п о с к о л ь -

24

к у и о н ъ п р и н у ж д е н ъ и з ъ в с е г о м н о г о о б р а - з 1я д е й с т в и т е л ь о н о с т и в ы д е л я т ь ц е н н о е д л я ' р а з в и т а я к у л ь т у р ы в о о б щ е . Далее, обра- тимъ внимаше на следующее. Сообразно съ развиваемы­ми нами мыслями, вы сипя формы искусства, трактуркнщя духовную жизнь человека, должны въ центре своего из- ложешя ставить п р и д у м а н н ы й о б р а з ъ кон- кретнаго человека, психическая жизнь котораго важна въ смысле отношешя къ н о р м а т и в н ы м ъ ц е н н о ­с т я м ъ. Такъ же поступаешь и историкъ, ставя въ центре цЬннаго конкретнаго (однократнаго) человека, но человека не придуманнаго, а действительно бывшаго. Въ. связи съ этимъ обстоятельствомъ у меня и возникла мысль, что въ и з в е с т н о м ъ с м ы с л е и с т о р i ю м о ж н о р а з- с м а т р и в а т ь , к а к ъ м о с т ъ м е ж д у н а у к о й и и с к у с с т в о м ъ, т. е. к а к ъ н е ч т о с р е д н е е м е ж д у н и м и . Она -— наука, поскольку имёетъ дел о д с ъ д е й с т в и т ё л ь н ы'м и (а не только придуманными) ; фактами и поскольку, въ силу этого, ея суждешя могутъ быть I истинными или ложными; она — искусство, поскольку изъ | многообраз1я действительности она производить выборъ со- ’ образно с ъ п р и н ц и п о м ъ ц е н н о с т и. Несколько въ другой формё: съ наукой ее (исторш) объединяетъ ( и отличаетъ ихъ обеихъ отъ искусства) то, что ихъ суждешя могутъ и должны быть истинными (я не имею въ виду «ху­дожественную правду» '*# noHHTie совсемъ другой категорш); съ искусствомъ же исторш объединяетъ (и отличаетъ обе эти деятельности отъ науки) то обстоятельство, что, съ одной стороны, ихъ продукты должны быть к о н к р е т н ы , в о з ­з р и т е л ь н ы, тогда какъ продукты науки по самой идее— а б с т р а к т н ы и т о л ь к о м ы с л и м ы ; съ другой же стороны, И искусство И HCTOpiH подчиняютъ действитель­ность принципу ц е н н о е т и, тогда какъ для науки Кантъ p ro to zo a и представляютъ совершенно одинаковый интересъ въ смысле ихъ объяснешя по законамъ механической причин­ности.

Къ только что развитой мною идее близкую мысль вы­сказываешь и Виндельбандъ. Правда, онъ этой мысли не раз­виваешь, и вся она исчерпывается лишь следующими словами: «Историкъ же имеетъ своей задачей идеально возеоздать ка­кой-либо продуктъ прошлаго со всеми его индивидуальными чертами. Задача, которую онъ долженъ выполнить по отно-

25

щ етю къ реальным!» фактам-*, сходна съ задачей художника къ продуктамъ его фантавго. На втомъ основано родство ив* торическаго творчества съ эстетическимъ, и историческихъ дисциплинъ съ belles le ttres» (П р е л ю д i и, История и естествознаше, стр. 324).

Насколько развиваемая мною мысль близка сознаню лю­дей вообще, видно хотя бы изъ того, что она была чрезвычай­но распространена въ античномъ M ipt. Правда, древность не имела еще критической науки, которая могла бы удержать историковъ въ надлежащихъ границахъ. Результатомъ было то, что они настолько сближали исторш съ искусствомъ, что считали возможнымъ даже цЬликомъ в ы д у м ы в а т ь p t - чи историческихъ лицъ. Правда, они только восполняли не­достающее знаше к а к ъ б ы г и п о т е з о й , но во вся- комъ случай такой пр1емъ не можетъ рекомендоваться. Для насъ же въ данный моменте важно прежде всего это сходство и однородность между ncropiefi и искусствомъ съ принци-

( шальной стороны, даюнця возможность какъ бы разграничить деятельность историка на две сферы: находя матер1алы и критикуя ихъ съ целью установить истинность ф а к т а ,

I онъ действуете, какъ ученый, стремящШся къ объективнойI истине; имёя же передъ собой истинные факты, выбирая въI то же время изъ нихъ только н е к о т о р ы е , по ихъ цен-I ности; распределяя, далее, выбранные факты тоже по степе­

ни ихъ смысла — онъ въ своемъ изложеши н а г л я д н о воспроизводите к о н к р е т н у ю индивидуальную дей­ствительность, подчиняя ее принципу ценности вообще, т. е. действуете, какъ поэте. Въ этомъ отношеши нельзя не со­гласиться съ Карлейлемъ, что для исторш (такъ же, какъ для искусства) особенное значеше имеютъ герои: они являются какъ бы р е а л ь н ы м и (а не только вымышленными) воплощешями смысла и ценности человеческой жизни вооб­ще, т. е. олицетворешемъ т о г о н о р м а т и в н о - о б ­щ а г о, къ которому стремится и искусство.

Интересно также отметить следующее обстоятельство. Чемъ дальше отъ насъ отстоите эпоха, темъ меньше мы име- емъ относительно нея сведЬшй и темъ ценнее становится для насъ каждый факте, даже самый незначительный. Поэто- му-то въ изследованш древнейшихъ эпохъ научный моменте (собираше фактовъ) решительно преобладаете надъ эстети­ко-историческим^ ихъ отборъ и оценка) и ncropifl превра­щается въ а р х е о л о г ! ю. Наоборотъ, чемъ ближе эпо­

26

ха и ч'Ьмъ лучше намъ известны факты, т^мъ больш® аначе- т я получаегь эстетико - историческШ ихъ синтезъ •— и на сцену выплываетъ и с к у с с т в о . Родство историка съ поэтомъ въ этой его последней деятельности особенно бро­сается въ глаза, если обратить внимаше на то обстоятельство, что продукты деятельности и того и другого не могутъ быть д о к а з а н ы въ точномъ, научномъ значенш этого слова: ведь каждому историческому синтезу, такъ же какъ и худо­жественной концепцш цЬлаго, можно противопоставить ты­сячи фактовъ, противоречащихъ этимъ обобщешямъ, — взявъ эти факты изъ обширнаго склада гехъ, которые исто- рикомъ и поэтомъ оставляются безъ виимашя, какъ неимею- цце, по ихъ мнешю, никакого значешя! Уловить общее въ разнообразномъ и выделить ценное можно въ данномъ слу­чае лишь художественной или исторической интуищей: фак­ты служатъ лишь для и л л ю с т р а ц 1 и этой интуицш.

Въ изложенномъ выше былъ высказанъ взглядъ на род­ство пр1емовъ исторш и искусства въ самой общей форме. Посмотримъ теперь, какъ эти э с т е т и к о - и с т о р и - ч е с к i е npieMbi могутъ быть конкретно применены.

О РАСШИРЕНШ ОБЛАСТИ ПРИМЪНЕНШ ЭСТЕТИКО - ИСТОРИЧЕСКАГО ПРИНЦИПА

§ 5.

Итакь, деятельность иссорика сводится къ конкретному и наглядному воспроизведена однократной индивидуальной действительности и подчиненно ея принципу ценности. Въ этомъ заключается и д 1 о - г р а ф и ч н о с т ь исторш, о которой говоритъ Виндельбандъ. Особый интересъ предста- вляютъ для исторш отдельные индивидуумы, какъ носители нормативной ценности. Но нетъ ли въ исторш момента, ко­торый к а к ъ б ы поднималъ ее надъ ея идюграфичностью и, не делая ее номотетичной, все же вводилъ бы npieMb, до некоторой степени возвышающШ ее надъ единичнымъ? Я ду­маю, что есть, но это возвышеше историка надъ единичнымъ не имеетъ ничего общаго съ подчинешемъ этого единичнаго естественно-научному закону.

27

На указанный моментъ мы наталкиваемся прежде всего въ томъ интерес^, который историкъ долженъ обнаруживать къ х а р а к т е р у того или другого историческаго индиви­дуума. Изучая индивидуальную действительность въ ея не- повторяемости, историкъ разематриваетъ ее, какъ создаше с в о б о д н о й деятельности человеческихъ личностей. Но деятельность каждаго историческаго лица въ своей неповто­ряемое™ можетъ быть определена многими факторами:

Во 1-хъ, наличной обстановкой, въ которой данное лицо принуждено действовать и съ которой оно считается. Эта об­становка можетъ быть дана, какъ независимая отъ деятель­ности другихъ людей, напр., какъ физическая среда, и можетъ быть дана, какъ результате свободной деятельности другихъ людей. Я утверждаю, что если обстановка и интересуете ис­торика, то г л а в н ы м ъ о б р а з о м ъ во второмъ смы­сле, т. е. тогда, когда она по существу не является обстанов­кой ВЪ ЧИСТОМЪ ВИДе. ЭТО МОЖНО ПрОСЛеДИТЬ На МНОГИХЪ ИСгторикахъ. Такъ, напримеръ, Минье (Mignet) въ своей И с- т о р i и ф р а н ц у з с к о й р е в о л ю ц 1 и говоритъ много о той обстановке, въ которой пришлось действовать дЬятелямъ револющи, но эта обстановка не есть нечто дан­ное отъ Бога, а создана была ограниченностью и злой волей людей: запутанность финансовъ, злоупотреблешя и т. д.

Во 2-хъ, деятельность исторической личности можетъ определяться темъ, что Дришъ называете «исторической ос­новой реакщи» — «H istorische R eaktionbasis» (ЛосскШ, М а т е р i n и Ж и з н ь , стр. 73). Она заключается во всемъ предшествующемъ опыте индивидуума, который определяете его поступки. Этимъ объясняется важность для историка 6io- графш индивидуума д а ж е д о т о г о в р е м е н и , к о- г д а э т о т ъ и н д и в и д у у м ъ п о я в и л с я н а и с ­т о р и ч е с к о й с ц е н е и сталъ исторической лично­стью.

Въ 3-хъ, что самое главное, историку важно знать тотъ п о с т о я н н ы й ф а к т о р ъ , который обнаруживается во всехъ поступкахъ данной исторической личности, т. е. ея х а р а к т е р ъ . Однако, несмотря на свое постоянство, этотъ факторъ, по самому смыслу, не имеете ничего общаго съ з а к о н а м и п р и р о д ы . Ведь интересъ историка на- правленъ именно на и н д и в и д у а л ь н ы я р а з л и ч i я этихъ факторовъ у различныхъ людей; кроме того, —- что является наиболее важнымъ, — само представлеше объ ин-

28

дивидуальномъ характере н е в о з м о ж н о б е з ъ о ц е н ­к и ч е л о в е ч е с к и х ъ п о с т у п к о в ъ, что сразу вы­водить насъ изъ естественно-научной области. Въ своей дис­сертант: L e C oncept d u B eau , я старался показать, что характеръ человека есть не что иное,, какъ с т е п е н ь осуществлешя даннымъ индивидуумомъ нормативно-общихъ принциповъ человеческаго духа. Вопросъ этотъ чрезвычайно интересенъ, темъ более, что онъ затрагивался такими велики­ми умами, какъ Кантъ и Шопенгауэръ. Они прекрасно понима­ли роль трансцедентальнаго момента оценки и свободы въ оп- ределенш характера, но этотъ моментъ они всецело сосредото­чивали въ т р а н с ц е н д е н т а л ь н о м ъ х а р а к т е р е человека, противопоставляя ему, однако, э м п и р и ч е ­с к и х а р а к т е р ъ и наделяя последшй свойствами ес- тественно-научнаго однообраз!я и повторяемости поступковъ того или другого человека. Шопенгауэръ даже, со свойствен­ной ему решительностью, говоритъ про «непреклонную кос­ность эмпирическаго характера каждаго человека, которую издавна подметили мысляшдя головы (тогда какъ остальныя полагали, что разумными представлешями и нравственными увещашями можно преобразовать характеръ)» ( Д в е о с - н о в н ы я п р о б л е м ы э т и к и , Основы морали, стр. 220). Я лично много думалъ надъ этой проблемой и хотя со­вершенно согласенъ съ указанными выше моментами повто­ряемости и неизменяемости, однако, решительно возражаю противъ эмпиричности и готовъ даже утверждать, что такого ч и с т о - э м п и р и ч е с к а г о х а р а к т е р а вовсе не существуетъ. Въ самомъ деле, къ идее эмпирическаго харак­тера насъ_приводитъ следующее наблюдете. Хотя все люди ч у в с т в у ю т ъ с е б я с в о б о д н ы м и въ своихъ по- ступкахъ, однако, если наблюдать деятельность человека со стороны, въ этихъ поступкахъ обнаруживается н е у к л о н ­н о е е д и н о о б р а з 1 е , ' наводящее мысль на естествен­но-научную повторяемость и на законъ природы. Это, по мнЬ- шю Канта ( К р и т и к а ч и с т а г о р а з у м а , стр. 384) и Шопенгауэра и есть эмпирическШ характеръ. Тутъ, мне ка­жется, и заключается некоторая иллюзия: никакого естествен но-научнаго единообраз1я въ дейстаяхъ людей обыкновен­но не наблюдается, да и не можетъ быть подмечено, е с л и мы р а з с м а т р и в а е м ъ э т и д е й с т в iH т о л ь к о э м п и р и ч е с к и и с ъ е с т е с т в е н н о - н а у ч н о й т о ч к и з р е н i я, т. е. л и ш ь к а к ъ д в и ж е н 1 я в ъ

29

п р о с т р а н с т в ^ и в р е м е н и . Единообраз1е возни- каетъ только тогда, когда мы эти дЬйствш мыслимъ, какъ п о с т у п к и и'подчиняемъ ихъ п р и н ц и п у о ц е н к и съ интеллектуальной или моральной точки зрешя. Меня пря­мо таки удивляетъ, какъ Шопенгауэръ этого не заметилъ! Все его примеры даны именно изъ оценочной области. Нельзя не согласиться, что человекъ не воленъ надъ своимъ харак- теромъ и что его нельзя изменить: когда мы узнаемъ верна- го друга, мы всегда на него полагаемся. Но въ чемъ? Въ томъ, что какъ бы р а з н о о б р а з н о онъ ни поступалъ, онъ всегда проявить въ своихъ поступкахъ о д н у и т у ж е с т е п е н ь осуществления объективнаго должнаго. Глупый и низкш человекъ всегда останутся таковыми, но эти каче­ства прилагаются къ нимъ только после о ц е н к и ихъ мы-, шлешя и поступковъ, съ трансцендентальной — а н е э м ­п и р и ч е с к о й — точки зрешя.

Итакъ, изъ разсмотрешя поняпя характера человека, мы, я надеюсь, можемъ прШти къ мысли, что историкъ, изу­чая характеръ историческаго лица и стараясь его к о н- к р е т н о и н а г л я д н о представить, — въ своей дея­тельности, к а к ъ б ы в о з в ы ш а е т с я н а д ъ е д и ­н и ч н ы м ъ, не выходя въ то же время изъ конкретной обла­сти и не в с т у п а я в ъ о б л а с т ь е с т е с т в е н н о ­н а у ч н у ю . Въ этомъ и заключается первая модификащя и первое расщиреше области применешя эстетико-историче- скаго принципа.

§ 6.

Освоившись съ предыдущей мыслью, мы можемъ сде­лать еще шагъ впередъ въ расширенш области применешя эстетическаго принципа въ исторш. Если стремлеше истори­ка к о н к р е т н о и наглядно представить характеръ исто­рическаго лица с ъ о ц е н о ч н о й т о ч к и з р е н i я есть по существу тотъ же эстетическШ пр!емъ, который мы встре- чаемъ у драматурга, — то таковымъ же нужно признать и тотъ пр1емъ, которымъ историкъ стремится оценочно пред­ставить характеръ цЬлаго народа. Тутъ онъ тоже не всту- паетъ въ естественно-научную область, такъ какъ подъ на- родомъ нужно понимать н е о т в л е ч е н н о е единство по- нят!я, а к о н к р е т н о е единство коллективнаго целаго •—

i t

тотъ «индивидуумъ высшаго порядка», о которомъ говоритъ Риккертъ.

Въ дальнЬйшемъ изложенш я постараюсь сделать по­пытку показать на примере, какъ можно применить нашъ э с т е т и к о - и с т о р и ч е с к 1 й оценочный приНципъ къ характеристике народовъ. Здесь же пока ограничусь следу­ющими, правда, мало систематическими замЪчашями, кото- рыя, впрочемъ, будутъ способствовать понимашю ц^лаго.

Въ §§ 8 и 9 своей основной работы о красоте (L е C o n c e p t d u B e a u ) я разбираю вопросъ объ общемъ момент% въ различныхъ челов'Ьческихъ сознашяхъ. Тамъ мы приходимъ къ тому, что это общее заключается въ н о р - м а т и в н о - о б щ е м ъ , при чемъ обнаруживается, что нор­мативное можетъ быть двухъ родовъ: интеллектуальнаго и моральнаго, сообразно двумъ сторонамъ человеческаго Я — теоретической и практической. Дал-fee, говоря о характере от- дЬльныхъ людей, я указалъ, что его нужно понимать какъ свойственную поступкамъ и мыслямъ человека с т е п е н ь п p и б л и ж e н i я ихъ къ нормамъ, т. е. къ объективнымъ‘ цённостямъ. Въ связи съ этимъ у насъ возникло представле- Hie о д в у х ъ д о с т о и н с т в а х ъ человЬческаго характе­ра, какъ мы еще сказали, применяя античное выражеше, —* о двухъ «добродЬтеляхъ». Далее я говорилъ о томъ, что есть возможность сводить все остальныя добродетели (храбрость, великодушие и т. д.) къ этимъ двумъ основнымъ, разсматри- вая эти второстепенный свойства, какъ и з в е с т н у ю ком- 6 n H a n i r o д в у х ъ о с н о в н ы х ъ . Кстати аналогичную склонность понимать психику человека какъ какую-то химпо основныхъ элементовъ имелъ въ значительной мере и Шо- пенгауэръ, который часто разсматриваетъ заблуждешя лю­дей, какъ следств1е вл!яшя или вмешательства воли въ дея­тельность разсудка. Въ новое время Липпсъ склоненъ объ­яснять неправильности въ деятельности разсудка вмешатель- ствомъ другихъ факторовъ человеческой психики, такъ какъ, по его мненпо, человекъ всегда правильно мыслить, пока онъ только мыслить. Объ этомъ мненш Липпса говоритъ Гуссерль въ своихъ Л о г и ч е с к и х ъ и з с л е д о в а н 1 я х ъ (т. I, гл. III, § 19, стр. 46).

Какъ бы тамъ ни было, но мы пришли, въ упомянутыхъ выше параграфахъ, къ тому выводу, что основныя «добро­детели» могутъ въ человеке противоречить другъ другу и что зачастую бываютъ какъ гешальные мерзавцы, такъ и евя-

П

тые глупцы. Какъ же поступаетъ искусство въ связи съ этимъ фактомъ? Оно зачастую обособляетъ одно изъ этихъ свойствъ и такъ сосредогачиваетъ на немъ свое внимаше, что созерца- ющШ не придаетъ другой стороне никакого значешя. Доста­точно прочесть статью о Цезаре Бордиая Поля де-Сенъ-Вик- тора ( Б о г и и Л ю д и ) или же бюграфйо Андроника Ком- нена въ блестящемъ и изумительномъ изложенш проф. Шар ля Диля ( В и з а н т 1 й с к 1 е п о р т р е т ы ) , чтобы понять этотъ пр1емъ искусства. Это прямо таки какой то химическШ анализъ! Читая, напр., о гешальной личности Андроника, какъ то смешно останавливаться на его порокахъ: чувству­ешь, что не въ э т омъ т е пе рь д ел о . Изъ всего сказаннаго сл’Ьдуетъ что съ точки зрЪшя эстетической, т. е. съ точки зрЪшя отнесешя характера конкретныхъ людей къ объектив- нымъ ц'Ьнностямъ, возможны какъ бы три типа человека: два чистыхъ, представляющихъ собой ценность въ отноше­нии только одной изъ двухъ категорШ нормъ (интеллектуаль­ной и моральной) и одинъ смешанный, въ которомъ свой­ства ума и воли находятся въ смЪшенш въ самыхъ различ- ныхъ пропорщяхъ. Этотъ последнШ типъ можно назвать у р а в н о в е ш е н н ы мъ. Первые же два типа являются типическими p a r excellence. Это разсмотрЪше характера людей съ точки зр%шя ихъ объективной ценности и есть эстетическое разсмотрЪше въ томъ смысла, въ какомъ этотъ терминъ понимается въ моемъ основномъ сочинеши. Но такъ какъ, съ другой стороны, и историкъ не можетъ воздержать­ся отъ этой прямой оценки въ отношенш отдЬльныхъ людей и ц'Ьлыхъ нацШ, то категорш этой оценки можно назвать э с т е т и к о - и с т о р и ч е с к и м и . Разсмотреше исторш народовъ съ точки зрешя принципа в о з в ы ш е н н о с т и , т. е. съ точки зрешя человеческихъ, въ конце концовъ, цен­ностей есть известный а н т р о п о м о р ф и з м ъ , отъ кото- раго врядъ ли можно отказаться. Съ известной точки зрЪшя этотъ пр!емъ можно было бы разсматривать какъ возста- новлеше въ самыхъ о б щ и х ъ ч е р т а х ъ основной идеи философш Гегеля.

Итакъ, разберемся въ этомъ вопросе и посмотримъ, какъ можетъ быть применима э т а э с т е т и к о - и с т о р и ч е ­с к а я к о н ц е п д 1 я т и п и ч е с к и х ъ н а ц i й къ харак­теристике народовъ. Конечно, здесь только намечается из­вестный п л а н ъ трактовки историческаго матер1ала и ни о какой аподиктичности не можетъ быть и речи.

32

ОБЪ ЭСТЕТИКО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ХАРАКТЕРИСТИКА ОТДБЛЬНЫХЪ ЛЮДЕЙ И НАРОДОВЪ.

§ 7.

Въ предыдущемъ параграфе я упомянулъ имя Гегеля. Мне кажется, его основная идея могла бы быть понята въ томъ смысле, что т-fe элементы, которые им%ютъ место въ психике отд^льнаго человека, создаютъ также характеръ цЬ- лыхъ нащй и даже представляютъ собой те принципы, во - кругъ которыхъ вращается р а з в и т всего M ip o e o ro д%лаго. Это, конечно, слишкомъ смелая идея, но съ целью характе­ристики народовъ бе можно применить очень плодотворно. Действительно, допустимъ, что психическая жизнь человека состоитъ изъ трехъ элементовъ: А, В и С. Преобладаше од­ного элемента надъ другими создаетъ характеръ отдЬльнаго человека, т. е. придаетъ вс'Ьмъ его мыслямъ и поступкамъ характерный привкусъ. Наличность же въ нацш большого количества людей съ преобладашемъ этого элемента, соз- даеТъ характеръ всей нащи и накладываетъ своеобразный от- печатокъ на ея исторйо. Но какъ въ индивидуальномъ созна- Hin, такъ и въ цЪлой нащи элементы эти могутъ находиться въ равновесш, что (какъ уже было разъ упомянуто относи­тельно отдЪльныхъ людей) даетъ уже возможности заранЪь классифицировать все нащи на т и п и ч е с к 1 я и н е т и п и - ч е с к i я. Типичесюя — это r t , у которыхъ одинъ элементъ определенно доминируетъ надъ другими; неудовлетворяюнця же этому условно могутъ быть названы нетипическими. Это п с и х о л о г и ч е с к о е толковаше характера народовъ пре­вращается въ э с т е т и к о-и с т о р и ч е с к о е , если эти ос­новные элементы человЪческаго духа разсматриваются или, вернее, конкретно созерцаются съ оценочной точки зрешя, т. е. подъ угломъ принципа в оз выше ннос т и. Какъ изве­стно, подобная попытка встречается въ IV книге Р е с п у б ­л и к и Платона, где онъ дёлитъ народы по господству той или же другой части души. Интересно особенно то, что онъ, такъ же какъ и мы, разсматриваетъ основные элементы съ о ц е н о ч н о й точки зрешя, съ точки зрешя, какъ онъ го­ворить, «добродетели» каждой части души. По Платону, выс­

33

шей частью души является р а з у м ъ, добродетелью котора- го служитъ мудрость; средняя или п ы л к а я часть имеетъ добродетелью мужество; низшая же или н и з м е н н о - п о ж е л а т е л ь н а я — умеренность. Въ примененш этой схе­ме къ характеристике народовъ Платонъ проявилъ редкую наблюдательность, применяя первую категорда къ определе­нно грековъ, вторую — къ севернымъ варварамъ (еракШ- цамъ), а третью — къ восточнымъ народамъ (напр., фини- юянамъ).

Изъ всего сказаннаго вытекаетъ, что передъ темъ какъ классифицировать нацш более детально и разсматривать мо- гунця оказаться аналогш въ йсторш техъ или Другихъ на родовъ, — нужно решить вопросъ, изъ какихъ основныхъ элементовъ состоитъ человеческое сознаше вообще. Итакъ, разсмотримъ еще разъ вкратце эту проблему.

Обычное сознаше, относя психичесюя явлешя къ душев- нымъ способностямъ, признаетъ такихъ способностей три — умъ, сердце и волю, причемъ подъ сердцемъ подразумевает­ся то, что въ философской литературе обозначается терми- номъ «чувство». Съ этимъ дЬлешемъ согласуется до некото­рой степени и мнЬше психологовъ: различ1е заключается въ томъ, что большинство изъ нихъ не за всеми элементами при­знаетъ самостоятельное значеше (объ этомъ подробнее въ § 8 и 9 моей главной работы) и считаетъ одни изъ нихъ мо- дификащей другихъ. Именно: одни психологи — явлешя чув­ства (эмоцш) сводятъ къ волевымъ, друпе — наоборотъ: волевыя — къ эмоцюнальнымъ. Волюнтаристы, т. е. сторон­ники перваго взгляда, указываютъ на то, что во всякомъ удовольствш или страданш (представляющихъ направлешя, въ которыхъ развиваются эмоцш) наблюдается моментъ же­лательности или же нежелательности даннаго состояшя; сто­ронники же второго взгляда думаютъ, что желать данное представлеше или не желать —- значитъ испытывать по по­воду его удовольсше или же страдаше. Что же касается ума, т. е. интеллектуальныхъ явлешй, то ихъ почти все считаютъ за самостоятельный элементъ психологической жизни. Резю­мируя все вышеприведенное, можно сказать, что вопросъ объ элементахъ психической жизни въ современной психологш стоитъ такъ: основныхъ элементовъ два: 1) Разумъ и 2) Во­ля или же эмоцш (тутъ мнеюя расходятся). Что же касается моего мнешя, то я въ своей главной работе (L e C o n c e p t d и В е а и) пришелъ также къ тому, что такихъ основныхъ

34

элементовъ только.два: 1) Р а з с у д о ч н ы й и 2) Н е р а з - с у д о ч н ы й (въ который выходятъ и воля и чувства). Я по­лагаю, что между явлешями второй категорш нЪтъ принци- гаальной разницы и что они, въ противоположность первой, т е о р е т ич е с к о й категорш, могутъ быть определены, какъ п р а к т и ч е с к 1 я . Что же касается -терминологш, то повто­ряю зд-fecb еще разъ, что явлешя второй категорш я называю в о л е в ы м и , — хотя они съ такимъ же успЪхомъ могутъ быть названы чувственными, — благодаря тому, что, какъ было уже указано, между волевыми и эмошональными явле­шями нЪтъ принципиальной разницы. Термину же «воля» я отдаю предпочтете передъ терминомъ «чувство», ввиду дву­смысленности послЪдняго: чувствомъ называются не только эмоцш, но и (въ теорш познашя) способность, при помощи которой предметы намъ д а ю т с я , въ противоположность разсудку, при помощи котораго они м ы с л я т с я.

§ 8.

& Такимъ образомъ, душевная жизнь состоитъ изъ двухъ элементовъ: р а з у м а ^ в о л и , или же изъ теоретической и практической способностей. Дал-fee, какъ я уже говорилъ, эти способности могутъ быть не въ одинаковомъ отношенш у различныхъ людей, и преобладаше разума надъ волей или же воли надъ разумомъ создаетъ два различныхъ челов-Ьче- скихъ характера. Остается ихъ характеризировать.

Прежде всего нужно обратить внимаше на то, что лю­ди проявивппе себя на интеллектуальномъ поприщ-fe, на по; прищ-fe науки, ничего не сдЬлали въ практическомъ отноше­нш зам-Ьчательнаго. Д-Ъйствительно, если просмотр-Ьть 6io- графш великихъ философовъ и ученыхъ, то Насъ сразу по- ражаетъ несуразность и даже, въ практическомъ отношенш, часто убожество ихъ жизни. Бюграфш эти въ болыпинств-fc случаевъ поразительно несложны, бёдны вн-Ьшними собьтя- мй и созд'аютъ впечатлЪше, что эти люди жили для того только, чтобы познавать. Они подчасъ бываютъ наивны, какъ д-Ьти, не способны съ выгодой для себя устраивать свои дЬла и т . д. Любопытн%е всего это то, что разсудокъ имъ не по- могаетъ, а прямо-таки мЪшаетъ жить. В-Ьдь для того, чтобы достигнуть въ жизни праКтическихъ результатовъ, нужно

35

очень часто путемъ какого то инстинктивнаго чувства безъ колебатй выбрать одно изъ двухъ сомнительныхъ и недо- стов%рныхъ положешй, с л ' Ь п о проникнуться необходимо­стью его достижешя и применять все силы разсудка л и ш ь д л я т о г о , чтобы подыскать с р е д с т в а къ его осущест- влешю. Люди же интеллектуальнаго типа постоянно колеб- лятся (такъ какъ вЪдь истина глубоко скрыта отъ насъ) и, въ силу этого, бездействуютъ. Объ этой нерешительности характера людей интеллектуальнаго типа говоритъ и Д. С. Милль ( С и с т е м а л о г и к и , стр. 508), а Локкъ указы- ваетъ на неприменимость дискурсивнаго познашя къ жизни (О п ы т ъ о ч е л о в е ч е с к о м ъ р а з у м е , ст. 644). Ука­жу еще на мысль Декарта, что въ практической жизни мы дёйствуемъ не на основаши достовернаго познашя, а на ос- нованш вероятнаго ( D i s c o u r s d e l a Me t h o d e , III, p . 43) Иллюстращей моей мысли можетъ служить жизнь Канта. Про него разсказываютъ, чТо, пока онъ однажды взвешивалъ (оче­видно, по категор1ямъ) необходимость жениться на одной нра­вившейся ему женщине, какой то субъектъ умелымъ жестомъ склонилъ ее на свою сторону. Символическимъ же изображе- шемъ всего сказаннаго могъ бы служить знаменитый схола- стическ4й Буридановъ оселъ, который умеръ оттого, что былъ слишкомъ-уменъ. ОНъ стоялъ на математически равномъ фаз- стояши отъ двухъ совершенно равныхъ связокъ овса и не зналъ, съ какой ему начать. Такъ какъ у него не было л о <Г г и ч е с к и х ъ основашй начать съ правой, предпочтительно передъ левой, и наоборотъ, то онъ, погрузившись въ свои сомнешя, умеръ съ голоду. Сознаше коренного различ1я этихъ двухъ характеровъ людей — интеллектуальнаго и во­левого, теоретическаго и практическаго —1 существуетъ у многихъ людей, что видно хотя бы изъ следующаго. Гастонъ Буасье, напр., говоритъ, что для практической жизни не на­до ума, такъ какъ онъ связанъ со слабостью характера (Ц и- ц е р о н ъ и е г о д р у з ь я , стр. 31, 32), а Юмъ, —- что эмо- цш (столь необходимыя въ практической жизни) делаютъ изъ философа заурядную личность ( И з с л е д о в а н 1 е о ч е л . р а з у м е н ! и , стр. 3). Аристотель же выражается а/г§- дующимъ образомъ: «Кажется, что лучния намерешя и луч- ш1я представлешя встречаются не у однихъ и техъ же людей, а некоторые имеютъ обширный разумъ, но вследств!е пороч­ности характера, выбираютъ не то, что следовало» (Н и к о - ма х . э т и к а , III, 4). ПоследнШ текстъ, хотя и говоритъ о

36

морали, а не о практичности, но вполне применимъ, такъ какъ по пониманш древнихъ, мораль и есть в-Ьнецъ практичности. Даже Джэкъ Лондонъ, этотъ поэтъ силы и стойкости, гово­рить устами Вольфа Ларсена, характеризующего своего бра­та: «онъ слишкомъ занятъ жизнью, чтобы думать о ней» ( М о р с к о й в о л к ъ ) .

До сихъ поръ я говорилъ о частной жизни, теперь же скажу объ общественной. На политическомъ поприщё фи­лософы и люди науки тоже являлись только зрителями. Ари­стотель написалъ замечательное сочинеше о государстве во­обще, и въ другомъ своемъ сочиненш (часть котораго найде-: на въ XIX столетш) собралъ конституция почти всехъ грече- скихъ государству но, если бы ему поручить управлеше го- сударствомъ или же просто поставить его въ центре политиче­ской жизни, ■— я уверенъ, онъ очутился бы въ такомъ же положенш, какъ корабль въ море безъ парусовъ. Это — по­тому, что е г о р а з у м ъ, какъ у всехъ подобныхъ ему лю дей, ц е б ы л ъ н а с л у ж е н 1 и у в о л и , а игралъ самостоя­тельную роль. ВыдающШся французскш историкъ (уже упо­мянутый выше) Гастонъ Буасье, въ своей блестящей книге: Ц и ц е р о н ъ и е г о д р у з ь я , именно съ этой точки зре­шя объясняетъ неспособность, по его мненпо, Цицерона къ политической жизни. Онъ говоритъ, что слишкомъ большой критицизмъ заставляетъ видеть недостатки каждой партш и не даетъ возможности твердо примкнуть къ ней. Въ связи съ этимъ Буасье очень оригинально ставитъ вопросъ: не — ка- к1я качества нужно иметь, чтобы быть способнымъ къ поли­тической жизни, а — какихъ нужно н е и м е т ь ? Платонъ же въ своемъ М е н о н е (Собр. соч., т. II, стр. 207), прямо говоритъ, что политики правятъ городами не при помощи знашя, т. е. не умомъ; что же касается Плутарха, то онъ, въ б х о г р а ф ! и П е р и к л а , выражается следующимъ обра- зомъ: «на мой взглядъ, между теоретическими философами и государственными людьми нетъ ничего общаго» (стр. 146).

Противоположный тйпъ людей -— это типъ дельцовъ и политиковъ, — людей, у которыхъ р а з у м ъ н а х о д и т с я н а с л у ж е н i и у в о л и , какъ сказалъ бы въ данномъ слу­чае Шопенгауэръ (М1ръ к а к ъ воля и пред., т. I, кн. 1, стр. 27). Они поразительно умело устраиваютъ и свои личныя дела и дела своего государства, но въ то же время совершен­но неспособны къ отвлеченному теоретическому мышлешю. Такой взглядъ на отношеше теоретической и практической

37

способностей въ человеке свойственен!» еще многимъ (сверхъ вышеупомянутыхъ) мыслителямъ. Такъ, напр., Вильгельмъ Оствальдъ говоритъ относительно разума и воли: «Дажеможно сказать, что эти дв-Ь функцш имеютъ тенденцт тор­мозить другъ друга и вредить другъ другу». — «Заурядные люди съ сильной волей обладаютъ обыкновенно не очень раз­витыми мыслительными способностями, а большое развитсе этой последней обыкновенно вредно отражается на волЪ; мы можемъ найти множество уб%дительныхъ примъровъ, если сравнимъ выдающихся и действующихъ съ успехомъ деяте­лей на разныхъ поприщахъ: мы увидимъ, что у одного пре­обладающую роль играло мышлеше, у другихъ — воля» ( Ф и л о с о ф 1 я п р и р о д ы , стр. 303). Въ полномъ согла- сш съ нимъ выражается также и Минто, приводя слова не­коего Самюэля Дашэля: «Пока робкое знаше размышляетъ, дерзкое невежество уже сделало дело» ( И н д у к т . и де- д у к т . л о г и к а , стр. 55). Что же касается великаго фран- цузскаго натуръ-философа Дюгема (D uhem ), то онъ даже разделяетъ умы людей на умы глубоюе (p ro fonds), свой­ственные, по его мнЬшю, французамъ и немцамъ и соответ­ствующие ращоналистическому складу ихъ мысли, и на умы только широкие (am ples), но не глубоше, свойственные, по его мненш, англичанамъ и Соответствукшце ихъ практиче­ской способности ( L a T h e o r i e p h y s i q u e , p a r t. I, ch. IV, § I). Какъ примеръ широкаго, но не глубокаго ума онъ приводить умъ Наполеона и, ссылаясь на записки его се­кретаря B ypieH H a, указываетъ на его полную неспособность и даже отвращеше къ отвлеченнымъ вопросамъ (I b i d. p a rt. I, ch. IV , § II).. Тутъ, впрочемъ, нетъ ничего удивительнаго: въ отвлеченномъ мышленш онъ (Наполеонъ) попадаетъ въ область, где знаше ценно само по себе, а н е т о л ь к о к а к ъ с р е д с т в о , п о м о г а ю щ е е в о л е д о с т и г ­н у т ь п о с т а в л е н н ы х ъ е ю ц е л ей * ). Все это мож­но еще иллюстрировать однимъ фактомъ, приводймымъ Се­некой въ его 9 1 - м ъ п и с ь м е к ъ Л ю ц и л i ю. Описывая то, какъ Александръ МакедонскШ обучался геометрш, онъ

*) Интересно то, что самъ Наполеонъ прекрасно понималъ это . отношеше межд$ теоретической и практической способностями.

Высоко ц'Ьня Корнеля и говоря, что сд'Ьлалъ бы его княземъ, онъ, однако, не считалъ его способнымъ быть министромъ. (Dsse d’Ab- rantes, Me mo i r es).

38

говоритъ: « Предметъ, преподавабшШся Александру, былъ труденъ и требовалъ значительнаго умственнаго напряже­ны, къ которому былъ совершенно неспособенъ бешеный челов'Ькъ, направившШ свои помысли за океаны. Поэтому онъ замЪтшгь учителю: «Учи меня более легкимъ спосо- бомъ». На это наставникъ сказалъ: «Въ геометрш для всехъ только одинъ способъ». Тотъ же анекдотъ разсказываютъ про Египетскаго царя Птоломея и Евклида («Для царей нЪтъ другого способа въ геометрш»).

Теперь, передъ гЬмъ какъ обратиться къ общей харак­теристике нащй, полезно указать, что то, что у отдЬльнаго человека можетъ быть названо практической-.способностью и что, какъ свойство в о л и , противостоитъ теоретическому уму, — это же свойство у нацШ проявляется въ виде ихъ с о ц 1 а л ь н о й способности. Та роль, которую играетъ практическая способность въ жизни отдЬльнаго человека, — эта роль выпадаетъ въ жизни народовъ на долю моральнаго и сощальнаго чувства (e sp rit de corps). Въ индивидуаль­ное жизни практическая способность выступаетъ прежде все­го въ форме с и л ы х а р а к т е р а , заставляющаго челове­ка подчинять свои минутныя влачешя интересу более важно­му для организма. Такъ же точно сощальный организмъ под- чиня.етъ интересы индивидуумовъ общему стремленда и вы­годе ц"Ьлаго. Въ виду этихъ соображенШ я, говоря объ от- дЬльныхъ людяхъ и цЪлыхъ народахъ, подъ терминомъ «практическая или волевая способность» подразумеваю без­различно то одно, то другое изъ упомянутыхъ свойствъ.

§ 9.

Перейдемъ теперь къ общей характеристике нацШ. О не могутъ быть подразделены на три категорш: и н т е л л е к ­т у а л ь н ы й , в о л е в ы я и н е т и п и ч е с к ! я , т. е. те, у которыхъ разумъ и воля находятся какъ бы въ равнове- сш. Чтобы понять идею этого раздЬлешя, нужно характери­зовать только типическ!я нацш, указать каше народы мо­гутъ быть къ нимъ причислены, и иллюстрировать опреде- леше примерами изъ исторш этихъ народовъ. То колоссаль­ное столкновеше нащй, которое, волей всемогущаго Рока, намъ пришлось наблюдать во время войны, заставляетъ за­

39

думаться надъ психикой его участниковъ. Мнопе еозиа- ютъ, что война велась главнымъ образомъ между Гермайей и Ангаей (проблема морей), но не понимаютъ, что эти на- . цш не только были соперниками въ политическомъ и эконо- мическомъ отношеши, но что психологически они даже ан­типоды. Я утверждаю, что вообще широкая публика реши­тельно не понимаетъ особенностей современныхъ нащй, что видно хотя бы изъ того, что германофилы, напр., наивно сравниваютъ германдевъ .съ римлянами, причемъ основаше этого сравнешя лежитъ въ удивленш передъ силой былого германскаго милитаризма. Не лучше поступаютъ и германо­фобы, называя нЬмцевъ «англичанами 2-го сорта», или же англофилы, определяя Англда, какъ типичную Культурную страну и понимая въ то же время подъ культурой интеллек­туальную деятельность человеческаго духа. Не менее изум- ляютъ меня и суждешя нЬкоторыхъ людей, утверждающихъ, что сила французской исторш въ ея политической стороне, Непродуманность всехъ этихъ определешй будетъ видна изъ последующаго изложешя. Теперь же перехожу къ главной своей теме.

Типическими нащями въ древности являются г р е к и и р и м л я н е , теперь же — ф р а н ц у з ы и н е м ц ы , съ од­ной стороны, а н г л и ч а н е — съ другой. Г реки, французы и немцы — нацш интеллектуальнаго типа, у которыхъ р а - з у м ъ н е з а в и с н м ъ о т ъ в о л и ; римляне же и англи­чане — волевого, у которыхъ р а з у м ъ п о д ч и н е н ъ в о л е и я в л я е т с я у н е я н а с л у ж е н ^ . Что же ка- / сается характеристики этихъ двухъ типовъ нащй, то она въ общихъ чертахъ следующая:

Нацш интеллектуальный

1) Научная гешальность, рацюнализмъ и склонность къ чистой теоретической науке (наука для науки).

2) Неспособность къ политической жизни и слабо раз­витый сощальный инстинктъ.

3) Замечательныя страницы въ исторш подъ вл1яшемъ отдельныхъ лицъ, стоящихъ случайно у власти.

4) Антропологическая и психологическая дифференци- рованность, подобно мужскому полу.

40

5) Эти наши въ политическомъ и бюлогическомъ смыс­ле не народы, а, скорей, собрате людей.

6) Индивидуальная мораль и явлеше наемничества.

Нацш волевыя

1) Неспособность къ чистой науке (наука, для науки) и утилитаризмъ.

2) Поразительная способность къ политической жизни и сильно развитый сощальный инстинктъ.

3) Значеше въ политике массы, а не отдельныхъ лицъ.4) Антропологическая и психологическая недифферен-

дированность (однородность), подобно женскому полу.5) Эти нацш представляютъ собой совершенный орга-

низмъ, въ которомъ все части имеютъ значеше только по отношенш къ целому.

6) Нащональная, а не индивидуальная мораль.Теперь поспешу сделать некоторыя добавочный заме-

чашя, чрезвычайно важныя для того, чтобы должнымъ об- разомъ понять целое. Прежде всего следующее.

Что касается теперешнихъ народовъ, то типическихъ в ъ ч и с т о м ъ в и д е среди нихъ найти трудно. Объясняется это отчасти известной универсальностью и подражательно- тсью современной культуры, отчасти — отсутстем ъ этно-; графической изолированности. Поэтому, если изъ современ- ныхъ нащй некоторый и можно трактовать какъ типичесшя, то э т о н у ж н о д е л а т ь с ъ б о л ь ш и м и о г о в о р к а - м и. Поскольку въ древНемъ Mipe таковыми въ более или менее чистомъ виде признаны греки и римляне, постольку отыскаше среди современныхъ народовъ типическихъ нащй сводится къ определенно чертъ сходства въ нащональномъ характере и исторш этихъ народовъ съ характеромъ и исто- pieft грековъ и римлянъ. Легче всего выделить а н г л и - ч а н ъ, которые своей HCTopieft, характеромъ, методами уп- равлешя и даже внешнимъ видомъ более другихъ напоми- наютъ римлянъ, характеризуемыхъ мною, какъ нацш в о л е ­в о г о т и п а . Это сходство замечали уже мнопе. Что же касается нащй, своимъ характеромъ представляющихъ чер­ты сходства съ греками, то таковыми, какъ я уже говорилъ, следуетъ признать ф р а н ц у з о в ъ и н е м ц е в ъ . То, что эти п о л и т и ч е с к 1 е соперники попали въ одну катего­рш , не покажется страннымъ ни одному вдумчивому чело-

41

в'Ьку. По этому поводу можно вспомнить остроумное замЪча- Hie Канта, что Францискъ I и Карлъ V (Q uint) с х о ж и м е ж д у с о б о й въ томъ, что оба х о т е л и о д н о г о и т о г о - ж е , а именно, Миланъ. Кроме того, не сл-Ьдуетъ за­бывать, что здесь дело идетъ не о п с и х о л о г и ч е с к о й характеристик^, для которой важны все свойства, въ томъ числе и темпераментъ (который, очевидно, отличенъ у фран- цузовъ и немцевъ), — а о характеристике э с т е т и к о - и с т о р и ч е с к ой, которая разсматриваетъ только основ- ныя свойства, могунця быть о ц е н е н н ы м и и созерцае­мыми съ точки зрёшя в о з в ы ш е н н о с т и . На высказан­ную мною мысль о сходстве французовъ и немцевъ, которое заставляетъ объединять ихъ съ греками подъ общимъ наз- вашемъ и н т е л л е к т у а л ь н ы х ъ нащй, наводитъ преж­де всего свойственный всемъ этимъ нащямъ резшй р а ц i о- н а л и з м ъ , въ отлич!е отъ э м п и р и з м а и утилитаризма римлянъ и англичанъ. Я бы сказалъ даже, что французы и немцы какъ бы п о л ю б о в н о п о д е л и л и между собой некоторый характерн'Ьйипя свойства греческаго гешя, при- чемъ обе нацш сохранили пытливость греческаго ума и сме­лость мысли. Ведь уже давно заметили, что въ области ис­кусства и B o en p iflT if l п р е к р а с н а г о , французы гораздо более к л а с с и ч н ы, нежели немцы. Далёе: живость фран­цузовъ, быстрота ума, находчивость (которая особенно по- ражаетъ при первомъ знакомстве съ французами насъ, мед­ленно думающихъ северянъ), —* все это заставляетъ-вспо­минать древнихъ грековъ, такъ прекрасно описанныхъ Иппо- литомъ Тэномъ въ его Ф и л о с о ф ^ и с к у с с т в а . Зато немцы какъ бы унаследовали орфическш элементъ психики грековъ и ихъ ярко выраженную м е т а ф и з и ч е с к у ю п о т р е б н о с т ь . Что же касается темперамента, то нем­цы, какъ народъ севера, резко отличаются отъ грековъ и французовъ, но это, какъ я уже говоршгь,. приходится при­знать несущественнымъ. Все эти обстоятельства создаютъ возможность въ одинаковой мере и немцевъ и французовъ взять для современности какъ примеръ типической нащи ин­теллектуальнаго типа. Однако некоторыя обстоятельства за- ставляютъ меня остановиться на немцахъ. Во 1-ыхъ, в н е ш ­н я я сторона ихъ исторш более напоминаетъ греческую, во 2-хъ, мне гораздо удобнее трактовать ихъ исторш съ чи­сто объективной точки зрешя: ведь Франщя является для ме­ня какъ бы второй родиной, простившей меня въ тяжелую

42

минуту, и мне не хотелось бы разбирать и оценивать ея исторда. Въ 3-хъ, ко всему этому следуетъ прибавить, что высоюя культурный заслуги Францш признаются многими, тогда какъ MHorie склонны отрицать за германцами ихъ спо­собность къ творчеству и утверждаютъ, что они способны лишь р а з р а б а т ы в а т ь то, что создано другими. Это ложное м нёте требуетъ опровержешя.

Итакъ, въ древности мы имеемъ, какъ примеръ типиче­скихъ нащй, г р е к о в ъ и р и м л я н ъ . Въ этомъ же смыс­ле изъ современныхъ народовъ мы выбираемъ для эстетико­исторической характеристики н е м ц е в ъ и а н г л и ч а н ъ . Нужно помнить при этомъ, что все характеристики относят­ся въ ч и с т о м ъ в и д е только къ упомянутымъ древнимъ народамъ, къ немцамъ же и къ англичанамъ — с ъ б о л ь ­ш и м и о г о в о р к а м и . Въ виду этихъ соображешй усло­вимся с/гЬдующимъ образомъ обозначать народы. Такъ какъ у грековъ и римлянъ свойства ума и воли проявляются въ чистомъ виде, назовемъ ихъ к л а с с и ч е с к и м и нащями: греки — конкретное эстетико-историческое воплощение и символъ т е о р е т и ч е с к о й ценности, т. е. разума; римля­не же — п р акти ческо й , т. е. сощальнаго инстинкта. Что же касается современныхъ народовъ, которые только о т н о- с и т е л ь н о приближаются къ этимъ двумъ высшимъ ти- памъ, то мы ихъ будемъ называть т и п и ч е с к и м и . Таковы­ми являются французы и немцы съ одной стороны (теоре­тической) и англичане (вернее, все англо-саксы) — съ дру­гой (практической). Остальные же народы, у которыхъ ра- зумъ и воля (практически или сощальный истинктъ) нахо­дятся въ неопределенномъ отношении другъ къ другу, усло­вимся называть а м о р ф н ы м и .

После всего сказаннаго мы можемъ, наконецъ, перей­ти къ самимъ эстетико-историческимъ характеристикамъ упо- мянутыхъ выше народовъ.

КЛАССИЧЕСКИ НАРОДЫ.

§ 10. Г р е к и.

То, что въ области науки и искусства древше греки -— нащя, не имеющая себе подобныхъ, — знаетъ всякШ, мало- мальски знакомый съ H C T opieft этого народа. Хотя греки въ

43

миэахъ и считали, что родоначальниками ихъ науки являются выходцы изъ Египта, Финиши, Фрипи и т. д., но, на самомъ деле, съ Востока они получили только азбуку. Кто читалъ когда-либо y6orie тексты, оставппеся отъ Востока (смотр. Тураевъ, И с т о р 1 я ' д р е в н я г о В о ст о ка ) , и кто зна- етъ, что, напримёръ, въ Египте всЬ сведЬшя носили чисто практическШ характеръ, — напр., математичесшя выкладки для вычислешя длины года, — тотъ бросить вздорную теосо­фическую идею о связи въ научномъ отношеши Грецш съ Востокомъ. То, что греки получили очень мало въ научномъ отношеши отъ Востока, подтверждаетъ и А. Ф. Ланге въ сво­ей И с т о р i и м а т е р 1 а л и з и а (т. I, стр. 62). Тотъ же Ланге приводитъ кроме того доводы Эдуарда Целлера, от- вергаюпце мнеше о происхожденш греческой философш отъ восточной ( I b i d . , т. I, стр. 258, прим. 5). Греки положили начало всемъ наукамъ. и искусствамъ и знашю, ради самого знашя. Уже ©алесъ предсказалъ солнечное затмеше 585 го­да, но греческая наука въ области астрономш не останови­лась на этомъ, а сейчасъ же перешла къ теорш м1роздашя и уже у Гикета изъ Сиракузъ мы видимъ теорш вращешя зем­ли вокругъ оси (Виндельбандъ, И с т о р. д р е в н е й ф и л о - с о ф i и, стр. 90), а у пиеагорейцевъ и Аристарха Самосска- го мы находимъ гелюцентрическую систему, получившую об- основаше потомъ отъ Николая Коперника. Въ своей же ве­ликой философш греки затрагивали и по своему решали почти все вопросы, волнуюпйе еще и теперь европейскую мысль. Чтобы понять эту колоссальную одаренность народа, нужно прочесть хотя бы одинъ изъ подлинныхъ д1алоговъ Платона — этихъ вечныхъ сокровищницъ человеческаго духа. Что же касается математики, техники и исторш, то до­статочно указать на Аполлошя Пергскаго, Архимеда и вуки- дида, не говоря уже о всемъ сонме замёчательныхъ головъ въ каждой изъ этихъ областей. Кроме того, весьма характер­но, что у грековъ доминируетъ чисто теоретическое отноше- Hie къ науке и пренебрежете къ ея практической стороне, о чемъ говоритъ Ипполитъ Тэнъ ( Ф и л о с о ф 1 я и с к у с ­с т в а , кн. IV, г. I, II) и Виндельбандъ. ПоследнШ выражает­ся следующимъ образомъ: «Чистую жажДу знашя впервые обнаружили греки, и этимъ они стали творцами науки» ( П р е л ю д in, стр. 11). Въ области искусства греки созда­ли не только не имеющее себе подобныхъ художество* но, что еще важнее, создали самый типъ красоты, являющШся

44

критер1емъ для индивидуальныхъ отклонешй. Ихъ боги не изображаютъ того или другого человека, — но человека во­обще. Любопытно, что греки постоянно стремились изобра­зить идею (въ Платоновскомъ смысле), типъ, а не индиви- дуальнаго представителя какого-либо класса. Поэтому, я ду­маю, они и избегали изображать на статуяхъ зрачки, такъ какъ они индивидуализируютъ лицо. Портретныхъ бюстовъ сравнительно мало, но имеющееся — очень хороши, напр., бюстъ спартанца Архидама. Проф. Верманъ въ своей И с т о ­рии и с у с с т в ъ говоритъ, что Поликлетъ СикюнскШ, соз- давний Дорифора, Д1адумена и друпе замечательные образ­цы, не только былъ великимъ художникомъ и не только ин­туитивно улавливалъ въ своихъ произведешяхъ типъ красо­ты, но и былъ ея теоретикомъ, производя сравнительныя из­мерения человеческаго тела, съ целью установить среднШ типъ, образецъ. Вообще какъ-то странно расхваливать гре­ческое искусство: его высочайшая ценность слишкомъ оче­видна. Тому же, кто желалъ бы ближе познакомиться съ ду- хомъ греческаго искусства, я могъ бы порекомендовать блестя­щую книгу Тэна: В а я ше в ъ древней Г реши, входящую въ составъ его Ф и л о с о ф ^ и с к у с с т в а (кн. IV). То вели­кое художественное чувство, которое проявилъ греческш на- родъ, особенно видно изъ эпизода, сообщаемаго Плутархомъ въ его б i о г р а ф i и П е р и к л а . Когда народъ ропталъ, что на пострейку Пареенона и другихъ украгценШ Акрополя идетъ слишкомъ много народныхъ денегъ, то разсерженный Периклъ сказалъ приблизительно следующее: «Хорошо, я всё издержки возьму на себя, но на всехъ памятникахъ ис­кусства напишу, что ихъ воздвигъ Периклъ». Тогда аеиняне ему ответили, что пусть онъ тратитъ сколько угодно народ­ныхъ денегъ, лишь бы все знали, что эти велишя произве- дешя Фщця, Иктина, Каликрата и Мнезикла воздвигнуты всемъ аеинскимъ народомъ. Поистине, эта сцена, проявив­шая столько высокаго, не имеетъ себё, въ полномъ смысле слова, подобныхъ въ исторш! Тотъ же Плутархъ въ б i о - г р а ф i и Н и к 1я (стр. 175) приводитъ еще два замеча- тельныхъ эпизода, характеризующихъ, какую цену греки придавали культуре вообще. По его словамъ, сицшпйцы такъ любили Эврипида, что освободили многихъ пленниковъ экс- педицш Нигая, узнавъ, что они знаютъ наизусть мнопя ме­ста изъ этого автора. Другой разъ они во время шторма впу­стили въ свою гавань иностранный корабль только тогда, ко­

45

гда какимъ то способомъ узнали, что онъ принадлежитъ со- отечественникамъ Эврипида и что экипажъ знакомъ съ его произведешями. Все это въ нашъ практически в-Ькъ вызы- ваетъ чувство глубокаго удивлешя.

Говоря объ искусств^ грековъ, необходимо коснуться также вопроса, который мы затронули относительно науки. Не возникло ли это искусство подъ вл!яшемъ Востока? Ко­нечно, техничесюе npieMbi были греками унаследованы и дальше развиты, но идея искусства для искусства и, напр., ваяшя, совершенно освободившагося отъ прямолинейныхъ архитектурно-декоратив'ныхъ формъ, была совершенно нова. Въ египетскихъ, напримеръ, статуяхъ всегда видна какая-то с т и л и з а ц i я, т. е. подчинеше какимъ то чуждымъ дан­ному искусству цЬлямъ (я думаю — архитектурнымъ). Для грековъ-же единственная цель — это объективная действи­тельность въ ея родовыхъ формахъ. Въ пояснение скажу, что для того, чтобы наглядно судить о превосходстве античнаго искусства надъ искусствомъ Востока, достаточно, напр., срав­нить произведешя египтянъ хотя бы съ а р х а и ч е с к и м и золотыми вазами изъ Вафт (быки микенскаго перюда), най­денными въ 1888 году въ Спарте (Гиро, Ч а с т н а я и о б ­щ е с т в е н н а я ж и з н ь г р е к о в ъ , стр. 476). Тутъ не можетъ быть никакого сравнешя! Микенсюе быки такъ со­вершенны, что въ нихъ какъ бы in nuce заключена уже ко­рова Мирона, и чувствуется обещаше всего дальнейшего блестяшаго р а з в и т пластики. Намъ остается только еще разъ отметить, что духовныя силы грековъ. прямо-таки из­умительны. -

Но какое странное на первый взглядъ зрелище, рядомъ съ этимъ великимъ греческимъ духомъ, представляетъ собой политическая жизнь Грецш: упорная раздробленность, стра­ны, неспособность къ сощальной жизни и государственному объединешю, умные, но циничные честолюбцы, отвергавипе самую идею права и т. д. Въ Грецш процветали мелкодер- жав1е, борьба партШ, личные интересы — однимъ словомъ, естественное порождение греческой одаренности. Действи­тельно, какъ могъ гешальный народъ, критически относя­щийся ко всему, уважать право только потому, что оно вы- ражаетъ мнеше большинства? Какъ онъ могъ любить госу­дарство больше себя самого, когда все его интеллектуаль­ные навыки и стремлеше къ ясности заставляли его опреде­лять государство, какъ нечто стоящее уже по самой идее

46

вне морали: принесете индивидууму, принадлежащему къ нему, личной пользы? Онъ, естественно, приходилъ къ той мысли, что разъ цель государства — принесете каждому изъ насъ пользы, то, значить, вполне позволительно, если случится, достигнуть пользы независимо отъ государства и даже въ ущербъ ему. Ведь ценна цель, а не средства, и всемъ мало-мальски вдумчивымъ людямъ понятно, что нель­зя никогда предписывать никакихъ о п р е д е л е и н ы х ъ средствъ, а нужно брать те, которыя быстрей ведутъ къ цели. Только путемъ недомыайя можно это ф о р м а л ь ­н о е положеше 1езуитовъ считать ложнымъ. Это отношеше къ государству и греческая антисощальность прекрасно опи­саны ИпПолитомъ Тэномъ ( Ф и л о с о ф 1 я ' и с к у с с т в а , кн. IV, гл. I, III, стр. 25 и 28). Иллюстрировать взглядъ гре- ковъ на основные устои общества можно также, указавъ на слова Фогаона, приводимыя Бекономъ въ его Н о в о м ъ О р ­г а н о н е : «Если толпа тебе рукоплещетъ и готова итти за тобой, ты всегда долженъ порыться въ памяти — не сказалъ ли ты или же не сдЬлалъ ли ты какой-либо глупости?» (кн. I, афор, 77). У Ксенофонта же, кажется, въ его В о c п o м и - н а н i я х ъ о С о к р а т е , есть любопытное место, изъ кото- раго совершенно ясно видна внутренняя связь греческой^ ода­ренности съ ихъ антисощальностью. Онъ описываетъ разго- воръ мальчика - Алкив1ада съ Перикломъ. Приведу прибли­зительно эту беседу.

А. — Дядя, зачемъ надо повиноваться законамъ?П. — Какъ зачемъ? Да ведь они — мнеше большин­

ства.А. —■ Ну, такъ что-же?П. — Такъ, понимаешь, большинство можетъ заставить

повиноваться своимъ постановлешямъ.А. — Хорошо, а если о д и н ъ, волей боговъ, окажется

вдругъ сильнее большинства, не дастъ ли это ему права- на томъ же основанш заставить себе повиноваться массу?

Я передалъ общШ смыслъ разговора, и этотъ примеръ объясняетъ все. Народъ, «догадавшШся», что единственное основание повиновешя законамъ — страхъ наказашя, не мо­жетъ создать прочнаго государства. Въ пояснеше политиче­ской неспособности грековъ приведу еще два места изъ Ч а- с т н о й и о б щ е с т в е н н о й ж и з н и г р е к о в ъ Поля Гиро, въ одномъ изъ которыхъ описывается бурный и ци­ничный характеръ греческой политической жизни, а въ дру-

47

гомъ указывается на антропологическую дифференцирован- ность грековъ. Второй текстъ я привожу потому, что физи­ческому разнообразие типа грековъ естественно соответ­ствовало и психологическое, мешавшее имъ быть солидар­ными. Въ первомъ отрьюкё говорится следующее: «Ихъ единственной мыслью было отнять богатство у богатыхъ и самимъ стать на ихъ место. Для этой цели затевались рево- лющи; если оне удавались, то побежденныхъ убивали или изгоняли, а имущество ихъ поступало въ общее пользоваше и делилось между участниками победившей стороны. Въ об- щемъ, все сводилось къ перемене лицъ» (стр. 192). Другой текстъ Гиро взятъ имъ изъ M o n u m e n t s d e l’A r t a n t i q u e , p a r R ay e t: «Въ Авинахъ, где рабы и пришлые чужеземцы составляли большую часть населешя и где не- законныя связи были въ общемъ обычае, греческая раса должна была особенно отличаться смешанностью, а отдель­ные типы должны были разниться до крайности. Изъ сравне- н1я череповъ, отрываемыхъ въ авинскихъ могилахъ, никакой антропологъ не могъ бы притти къ определенному заключе­нно» (стр. 2 у Гиро).

Въ смысле уразумешя связи греческой одаренности и прирожденнаго скептицизма съ политической неспособно­стью нащи особенно интересны остроумнейиля речи Трази- маха (кн. I, стр. 65), Главкона (кн. II, стр. 99) и Адиманта (кн. II, стр. 104)) въ Р е с п у б л и к е Платона (Собр. соч. т. III) и Калликла въ Г о р г i е (Собр. соч., т. II, стр. 295). Для примера приведу некоторыя мысли Тразимаха и Калликла.

Тразимахъ:. «Праведный во всемъ ниже неправёднаго».— «Люди, конечно, порицаютъ неправду, но не потому, что­бы страшились совершить ее сами, а потому, что боятся по­терпеть ее отъ другихъ. Святотатцы, разбойники, воры, ко­нечно, называются злодеями. Но того, кто сверхъ захвата имущества гражданъ поработитъ себе и ихъ самихъ, назы- ваютъ счастливымъ человекомъ. Праведное есть полезное сильнейшему; неправедное же полезное подвластнымъ».

Калликлъ: «Я думаю, что издаюпце законы суть люди слабые и таково большинство. Дабы застращать более силь- ныхъ людей, могущихъ присвоить себе что-либо большее, по сравненпо съ этими законодателями, они говорятъ, будто бы это неправедно; сами же они довольны и темъ, если име- ютъ равную долю съ сильнейшими». — «Но когда кто-либо, обладая достаточной силой, сбросить съ себя все связыва­

ющее его, и Попреть ногами всЬ противные природе зако­ны, тогда бывшШ рабъ станетъ господиномъ и тогда въ пол- номъ блеска проявится то, что согласно съ природой. Есте­ственная правда состоитъ въ томъ, чтобы все, ч%мъ владЬ- ютъ слабМипе, принадлежало сильн'Ьйшимъ».

Нельзя не признать, что эти Тексты чрезвычайно красно­речивы и многое объясняютъ въ политической жизни Гре­цш, особенно, если принять во внимаше, что это не только отвлеченный мысли, созданный гешемъ Платона, а почти точ­ное воспроизведете реальной действительности. Достаточно вспомнить упомянутаго уже Алкив1ада, или, напр., Агавокла Сицилшскаго, такъ блестяще описаннаго проф. Пельманомъ въ его И с т о р i и Г р е ц i и (кстати, это единственное, ка­жется, место во всей книге, написанное по «старому мето­ду»).

Но въ греческой исторш какъ бы произошелъ переломъ: музы умолкли и раздался торжественный звонъ мечей. Но это уже не былъ столь хорошо знакомый грекамъ звонъ мечей, скрещенныхъ въ поединкахъ отдельныхъ греческихъ госу- дарствъ; нетъ, это былъ скорей рокотъ волнъ ударяющаго- сл о персидскШ берегъ греческаго моря: Филиппъ и Алек- сандръ объединили Грецно и бросили ее на варваровъ. Лю­бопытно, что и это объединеше не было въ собственномъ смысле слова политическимъ, а было произведено отдельны­ми способными людьми, принадлежавшими даже не къ чисто- греческой нащй — македонскими царями. И какъ только Гре- щя перешла къ чреватой последствиями политической жизни,— великШ духъ народа какъ бы началъ изсякать. Эпоха вы- рабатывашя ценностей сменилась эпохой ихъ распростране- шя или, какъ сказалъ бы Спенглеръ, культура перешла въ ци­вилизацию. Интересно отметить, что послёдшй велшай фи- лософъ — Аристотель -— былъ воспитателемъ государя, объ­единившего Грецш. После этого HCTOpin греческой филосо- фш, по выражешю проф. Виндельбанда, представляетъ со­бою подбираше оставшихся колосьевъ на поле после жат­вы: она повторяетъ сказанное и, бросая теоретическую сто­рону, переходить къ практической, къ морали (И с т о р i я д р е в н е й ф и л о с о ф ! и, стр. 251). То же обстоятель­ство, что объединеше Грецш и все завоевашя македонской монархш были дЬломъ отдельныхъ лицъ, а не народа, — видно изъ того, что, после смерти Александра, огромная мо- HapxiH распалась.

49

Еще разъ вкратце формулирую основную причину не­способности умныхъ грековъ къ политической жизни. Госу­дарство только тогда прочно, когда на него смотрятъ какъ на цель, а не какъ на средство. Греки же, не признавая ни­какого сверхиндивидуальнаго авторитета въ мышлеши, склон­ны были эту же точку зрешя мыслящаго индивидуума пере­носить и въ практическую область, т. е. въ данномъ случай въ политику. Въ результат^, они разсматривали государство лишь какъ средство, что постоянно и приводило къ его кру­шению.

Этотъ антогонизмъ умственныхъ и нравственныхъ (или сощальныхъ) качествъ, о которомъ я говорю въ предыду- щемъ изложенш, — можно подтвердить также очень автори­тетными свидетельствами. Такъ, .напр., Белохъ въ своей И с т о р 1 и Г р е ц 1 и , глубоко ценя даровашя грековъ, при- нужденъ все-таки указать на ихъ недостатки и испорчен­ность (т. I, гл. I, стр. 39), а Моммзенъ постоянно подчерки­ваем сощальную неспособность грековъ и связь этой неспо­собности съ ихъ одаренностью (цитирую по имеющемуся въ моемъ распоряжении французскому издашю):

« II fa u d ra it u n e m ise rab le e tro itesse d ’esp rit p o u r re p ro c h e r a I’A then iens de n ’av o ir p a s su o rg an ise r l'E- ta t com m e les F ab iu s e t V alierius, ou a u x R om ains de n ’av o ir p a s su scu lp te r com m e P h id ias , ou ec rire com ­m e A ris to p h an e . Ce fu t p rec isem en t le c a ra c te re le p lu s b eau e t le p lu s p a r tic u lie r d u genie des G recs qu i leu r re n d it im possib le la tra n s itio n de I’u n ite n a tio n a le a l’u n ite p o litiq u e , sans ech an g er le u r g o u v ern em en t con- tre le despo tism e » (H isto ire rom aine . Т . I, L. I, Ch. II, p . 36).

« P a r to u t ou se m o n tra it en G rece u n e tendance vers l ’u n ite , elle n ’e ta it p a s b asee su r des p rin c ip e s pu- re m e n t po litiq u e , m ais su r Г a r t et su r les jeux» (Ibid., C. I, L. I, Ch. II, p . 37). —

« L e p u issan t d ev e loppem en t in te lle c tu e l des H e lenes q u i c rea le u r u n ite re lig ieuse et litte ra ire , encore incom plete , fu t ce qu i les m it dans l’im po ssib ilite d ’at- te in d re a u n e u n ite p o litiq u e ree lle ; ils sac rifle ren t a insi la s im plic ite , la douceur, le devouem ent, l ’e sp rit d ’asso- c ia tio n qu i son t les p re m ie re s cond itions de to u te un ion sem blab le . II est done tem p s d ’a b a n d o n n e r cette vue p u e rile de l’h is to ire q u i c ro it n e p o u v o ir e lev e r les Grecs

50

qu’au x depens des R om ains, et les R om ains q u ’au x de­pens des G recs » (Ibid., Т . I, L. I, Ch. X II, p . 221).

Ко всему сказанному о характере грековъ и объ ихъ исторш прибавлю еще одно, по моему, любопытное наблю­дете. Для того, чтобы' понять какъ сл^дуетъ политическую жизнь грековъ, важно обратить внимаше также на роль у нихъ н а е м н и ч е с т в а . Чрезвычайно характернымъ явля­ется то, что не будучи способны въ о р г а н и ч е с к о й вер­ности своему государству, они, повидимому, были способны на верность индивидуальную. Государство неизбежно навя­зывается человеку всей обстановкой, въ которой онъ ро­дился, и это обстоятельство всегда противоречило свободно­му индивидуализму грековъ. Единственная допустимая для индивидуума форма подчинешя —- это свободный договоръ и свободный же выборъ своего вождя. Отсюда становится яснымъ, что греки, не будучи способными къ сощальной жиз­ни, оказывались въ то же время превосходными наемниками, готовыми за деньги служить противъ кого угодно, даже про- тивъ своего собственнаго государства. Проф. Пельманъ въ своей И .с т о р i и Г р е ц i и утверждаетъ, что если бы пер- сидскШ царь послушался советовъ служившаго у него гре- ческаго полемарха, то онъ не былъ бы разбитъ Александ- ромъ у Граника. Александръ же прекрасно понималъ наем­ническая качества грековъ и однимъ изъ его первыхъ стре- млешй после подчинешя ему Грецш было стремлеше огра­ничить это право грековъ служить кому угодно и противъ ко­го угодно.

Въ заключеше прибавлю еще следующее. Моя эстетико­историческая схема характеристики народовъ вся проникнута мыслью объ известной полярности интеллектуальнаго и со- щально-волевого элементовъ. На этомъ и основано дЬлеше народовъ на различные типы. При этомъ нужно заметить, что интереснымъ обстоятельствомъ является то, что эта схе­ма, будучи по самой идее относительной, можетъ быть при­менена и для дальнейшей дифференщацш каждаго изъ уже классифицированныхъ при ея помощи народовъ. Такъ, напр*, въ предЬлахъ самихъ грековъ, могутъ быть намечены груп­пы, относительно соотв'Ьтствуюшдя интеллектуальнымъ, во- левымъ и аморфнымъ народамъ.

И н т е л л е к т у а л ь н ы м и греками, т. е., такъ ска­зать, греками p a r excellence, являются i о н я н е в о о б ­щ е и особенно а е и н я н е .

51

В о л е в ы м и и л и с о ц ! а л ь н ы м и могутъ быть на­званы д о р i й ц ы в о о б щ е и особенно с п а р т а н ц ы , которые чертами своего быта и нравовъ напоминають рим­лянъ. Они же были самая неспособная (если такое слово во­обще применимо къ грекамъ!) и некультурная часть грече- скаго народа. Кстати, чрезвычайно любопытно отметить так­же, что гречесше лаконофилы п с и х о л о г и ч е с к и до крайности напоминали современныхъ англофиловъ, и лаконо- машя была такой же модой въ древности, какъ теперь ан- гломашя.

Что же касается а м о р ф н о й группы, то ей соотвЪт- ствуютъ э о л я н е, при чемъ этому сближешю способству- етъ, повидимому, сама этимолопя и смыслъ слова эоляне, что значить: пестрые.

Этимъ я и закончу свою характеристику грековъ.

§ 11. Р и м л я н е .

Римъ создалъ замечательное государство и какъ спрутъ втянулъ въ себя весь историчесшй м1ръ, подчинивъ его сво­ей власти. Но въ области мысли, въ науке, онъ не создалъ ничего и, победивъ Грецш, долженъ былъ честно признать­ся: G raec ia c a p ta fe ru m v ic to rem v ic it — побеждененая Грещя победила суроваго победителя. Действительно побе­дила, Т. к. Римъ, взявъ оттуда науку, даже впоследствш не создалъ ничего оригинальнаго. Онъ даже никакъ не могъ по­нять самой идеи чистаго знашя, и изъ греческой философш усвоилъ, напримеръ, лишь ея практичесшя учешя — уче- ня, какъ следуетъ себя избавить отъ жизненныхъ неприят­ностей. Знаменательно, что творцами, напр., стоицизма были греки, но онъ гораздо более выполнимъ именно для римскаго характера съ его преобладашемъ твердой воли. Даже самъ латинскШ языкъ, какъ средство выражешя философской мыс­ли, значительно уступаетъ греческому; Гейне же доходитъ даже до того, что считаетъ латинскШ языкъ языкомъ прика- 3aH ifl и команды и не считаетъ его совершенно годнымъ для философш (Собр. соч. т. III. К ъ И с т о р i и р е л и г i и и ф и л о с оф in в ъ Г е р м а н in, стр. 59).

Въ области искусства римляне тоже были учениками

52

грековъ, внеся въ греческое искусство, — именно архитек-т у р у ,---- лишь элементъ большей грандшзности, собразносвоимъ большимъ мaтepiaльнымъ средствамъ. Въ области же скульптуры въ высшей степени характернымъ является то, что если искусство грековъ можетъ быть названо а б с т р а к т ­н ы м ъ, въ томъ условномъ смысле, что они стремились изо­бражать не отдЬльныхъ людей, а ихъ типы, такъ сказать, плато- новсшя «идеи», — то искусство римлянъ можетъ быть въ томъ же смысле названо к о н к р е т н ы м ъ , такъ какъ римляне склонны были передавать индивидуальныя черты лицъ и со­здавали такимъ образомъ портретныя статуи. Они же стали изображать и зрачки, которые индивидуализируюсь лицо. О томъ, насколько Римъ былъ ниже Грецш въ художественномъ отношешя, можно найти интересньм указашя у Моммзена (H istoire rom aine , Т . I, L . I, Ch. II, p . 36).

Въ области же религюзной мысли римляне тоже не мо- гутъ быть ни въ коемъ случае сравнены съ греками. Въ Гре­цш релипя получила блестящее эстетическое развитие, а уже у раннихъ греческихъ философовъ, напримеръ, у Анаксаго­ра и Эмпедокла, прюбрела высокое метафизическое значеше. Далее, у орфиковъ она прюбретаетъ глубокШ нравственный смыслъ, который какъ бы роднить ее съ некоторыми релипя- * ми Востока. У римлянъ же релипя носитъ, поистинЬ, прими- тивныя формы. Сообразно практическому складу своего ума, они и боговъ своихъ и чужихъ разсматриваютъ съ чисто практической точки зрешя и желая, напримеръ, взять городъ у непр1ятеля, прежде всего стараются переманить жертвами его боговъ на свою сторону. Объ этомъ практическомъ ха­рактере римской релипи говорится очень определенно у Моммзена (H isto ire ro m a in e , 1.1., L. I., Ch. XII, p. 205). Онъ же указываетъ на то, что римсюе боги — прежде всего орувдя для получешя земныхъ благь: нужно только заставить ихъ исполнять волю людей (Ibid., 1.1, L. I, Ch. XII, p. 210, 215). По поводу же вообще ограниченности римлянъ въ ре- лигюзномъ отношенш Моммзенъ выражается следующимъ образомъ:

«T and is que Г ab s trac tio n qu i est la b a se de tou te r e ­lig ion essay a it p a r to u t d e s’e lever a des concep tions p lus yastes e t p lu s la rges e t de p e n e tre r p lu s p to fo n d em en t dans le sens des choses, les fo rm es de la fo i ro m a in e de- m e u ra ie n t ou se re d u isa ie n t a u n n iv eau sing u lie rem en t h u m b le de conception e t de com prehension . T an d is que

53

le G rec s’em presse d e re p a h d re to u te n o tio n im p o rtan te en u n e v a r ie te in fin ie de g roupes figu res, e t re u n ir au- to u r d ’elle u n cycle d e leg en d es et d’inven tio n s, chez les R om ains, l’idee fo n d a m e n ta le re s te d an s la n u d ite et la secheresse o rig inaire» (Ibid., Т . I, L . I, Ch. XII, p. 203).

Люди несогласные съ приводимой выше характеристи­кой римлянъ, желая показать ихъ интеллектуальную одарен­ность, обыкновенно ссылаются на римское право. Но римское право ничего не доказываешь: оно —- н е т е о р i я и не придумывалось, а составилось изъ отдельныхъ практически разумныхъ постановлешй магистратовъ, сената и комищй. Въ основе лежитъ обычай, судебная практика и прецедентъ. Это- заметилъ еще Гуго Грощй и объ этомъ говорится въ О б- щ е й т е о p i и п р а в а проф. Коркунова (стр. 102). Въ Риме не было ни одной т е о р i и государства, и римское право было собрано въ с и с т е м у лишь въ эпоху знаком­ства съ греческой философ!ей, въ то время, когда настоя- щихъ римлянъ было уже не такъ много, — въ эпоху имперш. Государственное устройство тоже не придумывалось и не бы­ло T e o p ie f l , а возникло изъ обычая. Въ сборной книге Поля Гиро по этому поводу прекрасно сказано: «Управлеше осно­вано было на небольшомъ количестве правилъ и прецеден- товъ, которыхъ придерживались строго" съ непреклоннымъ формализмомъ, придававшимъ римской аристократш ея свое­образный характеръ, и въ наше время встречающШся только въ Англш. По праву магистрата былъ всесильнымъ, но обы­чай заключалъ его въ узкШ кругъ прецедентовъ, изъ котораго онъ не имелъ силы выйтЬ. « С в о б о д н ы й п о з а к о ­н у , р а б ъ о б ы ч а я » — этотъ девизъ англШскаго гра­жданина вполне подходилъ и къ римскому магистрату, кото­рый гордился своимъ уважешемъ къ преданно и считалъ обы­чай самымъ крепкимъ устоемъ государства» ( Ч а с т н а я и о б щ е с т в е н н а я ж и з н ь р и м л я н ъ , стр. 408, отрывокъ взятъ изъ E ssa i siir les lois crim ine lles des R o m a in s, p a r L abou lage). Римляне стояли на той точке зрешя, что государство — это, res p u b lica , общее благо, и только подыскивали практически верныя средства къ его осуществление. Они никогда не подвергали критике основ­ной предпосылки, что общее блато ценно само по себе, а не лишь постольку, поскольку черезъ него осуществляется лич­ное благо, какъ это делали греки. Высокому развитш и со­вершенству политической жизни римлянъ способствовало, по-

54

видимому, и то обстоятельство, что они были нашей мало дифференцированной: среди нихъ не было слишкомъ ум- ныхъ и слишкомъ глупыхъ; все они были однообразными, по­средственными, но практически способными людьми. Узнавъ одного римлянина, вы, можно сказать, знали всЬхъ. Поэтому- то имъ легко было, въ силу сходства, договориться до обшаго закона. Применяя половую терминологйо д-ра Вейнингера, ихъ можно было бы назвать нащёй женственной, исходя изъ сл-fe- дующихъ соображешй. ЗамЪтимъ, что всю науку создали мужчины, а не женщины, но въ то же время женщина никог­да не можетъ быть такъ классически глупа, какъ мужчина. Мужчина даже въ своей глупости посл’Ьдователенъ. Можно даже сказать, что глупость въ мужскомъ поле создана какъ бы для уравнов%шивашя гешальности нЬкоторыхъ его пред­ставителей. Женщины же отъ природы более ровныя и въ нихъ меньше контрастовъ, нежели въ мужчинахъ.' Возвраща­юсь, однако, къ тем̂ Ь.

Итакъ, законъ для римлянъ цЬненъ самъ по себе, а не только, какъ средство для личнаго блага: даже въ жестокой политической борьбе они не теряютъ уважешя къ закону и предпочитаютъ десять летъ подрядъ выбирать однихъ и техъ же трибуновъ, нежели, совершить насшйе. Достаточно вспомнить политическую борьбу вокругъ законовъ ХП та- блицъ и законовъ Люцишя-Секспя. Въ Риме, въ классиче­скую пору его существовашя, т. е. въ эпоху республики, не было ни одного индивидуалиста въ точномъ значенш этого слова, и даже въ преданш Корюланъ действовалъ не для себя, а для своего сослов1я. Въ этомъ же смысле высказывается и проф. Моммзенъ: «1е p ro fo n d sen tim en t de 1’u n iverse ld a n s ch aq u e p a rtic u lie r , le devouem ent e t le sacrifice de l’in d iv id u , la fe rm e croyance a ses d ieux, v o ila ce qu i co n stitu e le r ic h e tre so r de la n a tio n ita lique» (Hist, ro- m a in e , T . I., L . I, Ch. I I , p. 36). Помпею корона букваль­но сама шла въ руки, но онъ не решился ее надёть, такъ какъ былъ настоящимъ римляниномъ. Онъ не решился думать ина­че, нежели его отецъ и дедъ, проклинавшие Тарквишя Гор- даго и восхвалявнле Брута (одного изъ двухъ первыхъ вы- бранныхъ консуловъ). При отсутствш ярко-выраженныхъ ин- дивидуалистовъ, римляне, однако, способны были на партШ- ную борьбу, но никогда эта борьба не заслоняетъ у нихъ со- знан1я, что все они — члены одной общины. Во время борь­бы съ Пирромъ, АппШ КлавдШ и МанШ Kypift, ненавидЬвш1е

55

другъ друга по личнымъ и политическимъ причинамъ, объ­единились въ борьбе съ эпирскимъ царемъ. То же сделали и Кай Фабрищй и ПублШ КорнелШ Руфинъ (Моммзенъ, H ist, rom a in e , Т. I, L. I , Ch. I l l , p . 382).

Среди этихъ доблестныхъ въ нравственномъ и сощаль- номъ отношенш, но однообразныхъ людей, Цезарь былъ пер- вымъ индивидуалистомъ и первымъ, такъ сказать, н е р и м- л я н и н о мъ въ римской исторш (впрочемъ, таковыми, отчасти, являются уже Гракхи). Онъ (или, вернее, раньше Гракхи) и положйлъ начало конца Рима, какъ о р г а н и- ч е с к а г о государства. ИмператорскШ перюдъ — это ре- грессъ государственности: Римъ существуетъ только по инер- цш и изъ своего въ политическомъ отношенш творческаго перюда переходить въ перюдъ, такъ сказать, цивилизацш, т. е. распространешя своихъ уже выработанныхъ государ- ственныхъ ценностей.

Насколько Цезарь былъ новымъ и провиденщальнымъ человекомъ въ исторш Рима, отчетливо явствуетъ, если пред­ставить себе его психическШ, совершенно греческШ обликъ. БлестящШ и пытливый умъ, редкое o c rp o y M ie и находчивость, полное презреше къ рутине и обычаю — вотъ основныя черты его характера. Онъ первый въ римской исторш мыс­лить себя не частью государства, а противополагалъ себя го­сударству. Сознавая свои силы, онъ имелъ на это известное право и, какъ всякШ великШ гешй, въ сущности, былъ оди- нокъ среди окружающей его обстановки. Действительно, его современники, даже таюе, какъ Цицеронъ, кажутся какими-то карликами въ сравненш съ нимъ. Чтобы убедиться въ этомъ, достаточно прочесть хотя бы блестящую книгу Буасье: Ц и- ц е р о н ъ и е г о д р у з ь я , где Цезарь описывается съ такой художественной ясностью, на которую, кажется, способны только французсше историки, никогда, при всей своей учености, не забывакшце быть блестящими писате­лями. '

Позволяю себе для характеристики Цезаря привести два эпизода изъ его бюграфш. Его чисто-греческая быстрота мысли и находчивость особенно ярко, по моему, проявились въ случае, который описываетъ Светошй въ своей Ж и з н и д в е н а д ц а т и Ц е з а р е й . Передаю этотъ случай по памяти, такъ какъ упомянутой книги неть въ данный мо- ментъ въ моемъ распоряженш. Во время войны съ сыномъ

56

Помпея —■ Секстомъ, Цезарь высаживался съ войскомъ въ Африке (теперешнШ ТунИсъ). Когда галеры подошли къ бе­регу, Цезарь первый выскочилъ, при чемъ неудачно, такъ какъ споткнулся и упалъ. Однако, не желая, чтобы этотъ первый шагъ былъ истолкованъ его суеверными солдатами, какъ плохое предзнаменоваше, онъ сейчасъ же нашелся, и еще глубже запустивъ пальцы обеихъ рукъ въ песокъ, гром­ко и гь паеосомъ воскликнулъ: «Держу тебя, Африка!» По- моему, — это изумительно! Другой эпизодъ, приводимый мною тоже по памяти и описанный Пдутархомъ въ его б i о- г р а ф i и Ц е з а р я , ясно показываешь, что Цезарь пре­красно понималъ, что онъ новый человекъ въ цсторщ Рима и что онъ своими дЬйсгаями какъ бы разрывалъ вековую исто­рическую традицпо. Даже знаменитый переходъ Рубикона съ его, историческими словами, по моему, не такъ характеренъ, какъ то, что я хочу разсказать. А именно: занявъ Римъ по­сле бегства Помпея и его партш. Цезарь хотелъ воспользо­ваться государственной казной (эрар1емъ), находившейся въ ведеши Сената. Когда онъ явился туда съ солдатами для вы- Полнешя своего намерешя, то встретшгь неожиданное со- противлеще со стороны сенатора, владЬвшаго ключами отъ казны и не пожёлавшаго покинуть Рима. Этотъ сенаторъ былъ, повидимому, действительно последнимъ римляниномъ, не по- нимавшимъ совершенно новой обстановки и наивно думав- шимъ, что онъ продолжаешь жить въ правовому самоупра­вляющемся государстве. На приказаще Цезаря открыть эра- pift, онъ ответилъ отказомъ, ссылаясь на законы; Цезарь при-- грозилъ ему смертью, но сенаторъ продолжалъ упорствовать. Тогда Цезарь съ усмешкой сказалъ ему: «Глупый, какъ ты не понимаешь, что мне это гораздо трудней было сказать, чемъ сделать!» Действительно, ему гораздо труднее было вообще перейти ца точку зрешя индивидуализма и грозить магистрату при исполнеши имъ служебныхъ обязанностей, нежели, усвоивъ ее, убить беззащитнаго человека. Это въ конце концовъ понялъ и сенаторъ и уступилъ Цезарю.

После всехъ этихъ отступденЩ возвращаюсь снова кь политическимъ и сощальцымъ особенностям!? римлянъ въ. классическую, пору ихъ существовашя. Ицтереснымъ обсто- ятельстэомъ является щ что римская, способность къ. родо­вому, сощальному быту отразилась даже внешнимъ обрэ- зомъ, У грековъ, напримеръ, родов.ое имя исчезло, а осталось только индивидуальное, у римлянъ же. главно? имя (nom qn)

57

— родовое, индивидуальное же (p raenom en) им^Ьетъ мень­ше значешя M om m sen, H ist, rom aine , Т . I, L. I, Ch. II, p . 31).

Благодаря всемъ этимъ, упомянутымъ мною, сощаль- нымъ свойствамъ, римляне и достигли поразительныхъ ре- зультатовъ въ области права и государства, какъ это видно изъ словъ того Же Моммзена: «N ul n ’a egale les R om ains d ans la sim ple , m ais in ex o rab le o rg an isa tio n des p rinc i- p es de d ro it, pu ises dans la n a tu re» (Ibid., Т . I, L. I, Ch. V, p . 70). — «Mais 1’I ta lie g ag n a it en re to u r u n esp rit p a tr io te e t n a tio n a l que le G rec n e co n n u t jam a is , et, seu l au m ilieu de toutes les n a tio n s de P an tiq u ite il reus- sit a co n stitu er une u n ite n a tio n a le fo n d ee su r u n e consti­tu tio n d o n t la base e ta it le se lf-governm ent, u n ite n a ­tio n a le q u i u n jo u r e tab lit sa su p rem a tie n o n seu lem ent su r la G rece divisee, m a is su r to u t le m onde connu» (7b., t. I, L. I, Ch. II, p . 37). Для того, чтобы вполне характери­зовать и оценить римлянъ, очень важно также отметить, что основы римской государственности не были заимствованы из­вне, а являются порождешемъ чисто римскаго духа. Это вид­но хотя бы изъ того, что все основные конституцюнные тер­мины обозначены чисто латинскими словами (M om m sen, H ist. R om ., t. I, L. I, Ch. V, p . 99).

Въ своемъ последующемъ изложенш я провожу анало- riio между англичанами и римлянами. Поэтому я здесь отме­чу еще нЬкоторыя черты римской жизни, каковыя въ даль- нЬйшемъ помогутъ намъ установить эту аналогпо.

Римская истор1я представляетъ собой, поистине, удиви­тельный примеръ органическаго развипя. Римляне, непрерыв­но меняя с о д е р ж а н 1 е своей государственной жизни, упорно и консервативно сохраняли внешшя ф о р м ы , ис­ходя изъ общаго принципа практическихъ-людей, что не въ словахъ ведь дело. Римъ началъ свое развипе съ городской общины, прошелъ фазу нащональнаго государства и дошелъ до осуществлешя космополитической MipoBoft имперш. Хотя фактически власть внутри общины все время перемещалась Изъ рукъ консуловъ къ сенату, отъ сената къ императорамъ,— но внешняя вывеска S en a tu s P opu lu sq u e R o m a n u s оставалась той же. Даже Августъ, достигнувъ абсолютной власти, избегалъ называться царемъ, а продпочиталъ скромное зваше P rin cep s S enatus (Проф. Нетушилъ, И с т о р i я

58

Р и м а ) . Все время имперш по-прежнему существовали кон­сулы и патрицш и эти звашя дожили даже до франкскихъ временъ.

Вторая чрезвычайно важная черта политической жизни , римлянъ была ихъ двухпартШная система, которая прямо ука- зываетъ на способность народа къ политической жизни. Ведь система двухъ партш (что полезно не забывать многимъ изъ современныхъ народовъ) является какъ бы воплощешемъ здраваго практическаго смысла. Только при этой системе го­сударство можетъ относительно воплощать волю большин­ства гражданъ. Действительно, здравый практическШ смыслъ ясно предписываетъ стремиться въ политической жизни не къ абсолютному благу, а къ меньшему изъ двухъ золь; други­ми словами, — что Не нужно гоняться за буквой своей про­граммы, а нужно действовать съ теми людьми, которые хоть и иначе думаютъ, но идеи которыхъ все же в ъ о б щ и х ъ ч е р т а х ъ ближе къ нашимъ, чемъ идеи другихъ. Иначе можетъ получиться по принципу: D u obus litig an tib u s te r- tiu s gaudet, что мы очень часто видимъ въ современной поли­тической жизни. Здравый политическШ смыслъ римлянъ преж­де всего и проявился въ этомъ отношенш: назвашя меняются, а двухпартШная система процветаетъ во всю Пору республи­ки; сперва патрицш и плебеи, а потомъ оптиматы и популяры.

Третьимъ (изъ перечисляемыхъ въ данный моментъ) важ» нымъ обстоятельствомъ въ политической жизни римлянъ яв­ляется ихъ исключительно п р а к т и ч е с к и-p а з у м н о е понимаше идеи гражданскаго равенства. Римляне инстинктив­но понимали, что понятая равенства и неравенства практиче­ски коррелативны и что одно какъ бы поддерживаетъ и обос- новываетъ необходимость другого. Жизнь есть борьба, и въ ней преобладаетъ принципъ силы. Но для того, чтобы успеш­нее бороться вовне, люди должны организоваться въ государ­ства, такъ сказать, въ боевыя общины. Для того же, чтобы успешнее применять принципъ силы вовне и такимъ обра­зомъ утвердить вовне н е р а в е н с т в о , для этого внут­ри общины должно быть полное р а в е н с т в о . Изъ этого следуетъ, что равенство есть не что иное, какъ практическое решеше вопроса о сложенш силъ группы лицъ, изъ которыхъ каждое стремится къ личной выгоде, т. е. неравенству — и о направленш этой равнодействующей вовне этой группы.- Тутъ идея равенства прюбр-Ьтаетъ настоящШ и реальный смыслъ— и въ этомъ смысле и заключается идея римскаго граждан­

59

ства (civis R o m an us). Равенство п р и н ц и п 1 а л ь н о можетъ быть только в н у т р и общины, и если кругъ рим- скихъ гражданъ все время расширяется въ процессе истори- ческаго развитая Рима, то только потому, что все новыя и но- выя области входятъ въ составъ этой римской общины. Даже первоначальное неравенство патрищевъ и плебеевъ, повиди- мому, объясняется изъ того принципа, что въ начале римской исторш плебеи были иностранцами — метеками. Въ этомъ смысле высказываются и проф. Нетушилъ (И с т о р i я Р и- м а), и Моммзенъ. Въ заключеше приведу слова Моммзена по поводу идеи равенства у римлянъ вообще: «Mais се m a in tien des b a rr ie re s co n tre ceux du d eh o rs e ta it ac- com pagne de la p ro sc rip tio n abso lue de to u te d iffe ren ce de d ro it p a rm i les m em bres de la co m m u n au te rom aine» (H ist, rom ., t. I, L. I, Ch. V, p . 89).

На основанш приведенныхъ мною выше соображенШ, я считаю себя въ праве высказать следующее парадоксальное суждеше. Я утверждаю, что нащя, способная осуществить о л и г а р х 1 ю , тёмъ самымъ обнаруживаетъ свою полити­ческую одаренность, т. е. способность къ самоуправленш. Ведь н а с т о я щ е й олигарх1ей можетъ быть названа только такая деспотическая власть меньшинства надъ болынинст- вомъ, когда само это меньшинство, внутри себя, управляет­ся республикански, т. е. на основанш принциповъ равенства. Такими OflHrapxiflMH, по справедливости, должны быть при­знаны власть римскаго наболитета до эпохи Гракховъ и пар­ламентская власть англШскихъ помещиковъ въ XVIII в. По- добныя олигархш имеютъ часто тенденщю превратиться въ подлинныя республики, путемъ включешя все новыхъ и но- выхъ группъ населешя въ правящш классъ, такъ что, въ кон­це концовъ, весь народъ какъ бы превращается въ дворян­ство. Это мы и видимъ въ Англш въ XIX в., причемъ пово- ротномъ пунктомъ въ этомъ процессе является билль о ре­форме. Интереснее всего это то, что даже и теперь Анппя, этотъ образецъ почти идеальной республики, можетъ быть разсматриваема съ точки зрешя олигархической власти все­го англШскаго народа надъ АнглШской импер1ей '(сь коло- шями). Отъ этой подлинной олигар!хи следуетъ отличать псевдо-олигархш, которая является скрытой тирашей, т. е. MOHapxiefl; въ ней фактически правитъ одинъ изъ «олигар- ховъ», а остальные являются тщательно замаскированными опричниками. Само собой разумеется, что подобный «оли-

60

гархш» бываютъ обыкновенно у неспособныхъ политически (т. е. къ самоуправление) нащй.

Какъ я уже неоднократно отм'Ьчалъ, основной идеей мо­его понимашя классическихъ и типическихъ нащй является какъ бы полярность ума и свойствъ воли, находящихся у клас­сическихъ народовъ въ оппозицш. Въ этомъ отношенш ин­тересно также обратить внимаше на то (какъ это мЫ дЬлаемъ въ отношенш грековъ), что среди самихъ италиковъ, т. е. будущихъ гражданъ римскаго государства, наблюдалась та же самая полярность. Изъ италиковъ мен-fee способные поли­тически самниты были более поэтически и интеллектуально одарены, нежели способные къ государственной жизни Лати­ны. На эту мысль наводитъ то обстоятельство, что, напри- меръ, латинсше поэты НевШ, ЭннШ, Люцшпй и ГорацШ при­надлежали географически къ самнитской территорш, какъ это отмечаешь Моммзенъ {Hist. R om ., Т. I, L. I, Ch. XV, p. 290).

Въ заключеше для сравнешя грековъ съ римлянами при­бегнешь къ символамъ, Грецш символически можно изобра­зить въ виде идеально красивой статуи Дорифора, имеющей въ рукахъ вместо копья корзину со свитками ироизвсденШ Платона и Аристотеля, и царящей надъ городами, разрушен­ными междуусобной войной. Римъ же— цв'ЬтущШ край, пол­ный порядка, держащШся на слепой в^р-Ь въ каменнаго ис­тукана государственности.

ПРИМЪРЫ ТИПИЧЕСКИХЪ НАРОДОВЪ

§ 12. н е м ц ы.

По отношенш къ германцамъ эстетико-историческое по- няие «типической нащй» могло бы быть применено путемъ следующихъ разсуждешй.

Въ научной — именно, метафизической, философской— области аналопя Гермаши и Грецш достаточно резко бро­сается въ глаза. Это было замечено уже Ф. А. Ланге въ его И с т о р i и м а т е р i а л и з м а (т. Г1, стр. 77). Йзъ но- выхъ народовъ особенно немцы отчетливо усвоили первый философскШ принципъ, что знаше ценно само по себе, а не

61

только какъ средство, дающее возможность удобно устроить свою жизнь. Этотъ принципъ, не въ примЪръ англичанамъ, оп­ределенно высказывается на всЬхъ странИЦахъ немецкой фи­лософш. Мне часто приходило въ голову, чемъ объясняется то пресловутое мнеше, что немцы не способны сами создать и могутъ только разрабатывать то, что создано другими? Со­здано ли это мнеше полнымъ невежествомъ, или же непра- вильнымъ, чисто-техническимъ понимашемъ культуры — въ смысле трамваевъ, телефоновъ и т. д.? Кто достаточно усво- илъ, что генш человека особенно можетъ проявиться въ умо- зрительныхъ, ращональныхъ наукахъ, где человекъ ничего * не беретъ изъ опыта, а только старается придать ему систе­матическое, разсудочное единство, — тотъ сразу согласится съ моей основной мыслью, приНявъ во внимаше ту высоту, на которой стоить отвлеченное познаше въ Германш. Этотъ от­влеченный характеръ германцевъ и ихъ стремлеше къ абсо­лютному прекрасно характеризованы темъ же Ланге, кото­рый говоритъ, что Германия, пожалуй, единственная страна, где даже провизоръ не можетъ приготовить лекарства, не- думая о связи своего дЬйстая со всемъ лоровымъ целымъ ( I b i d . т. II, стр. 62). То огромное количество глубокомыс- леннейшихъ философскихъ системъ, которое возникло въ Гермаши въ конце XVIII и въ XIX вёкахъ, заставляетъ срав­нивать ее только съ Грещей. Нащя, выносившая въ своей утробе Канта, достаточно показала свое назначеше. Правда, некоторые писатели (напр., проф. Башъ) называютъ Канта «великимъ эклектикомъ», но это, конечно, нужно понимать въ томъ смысле, что все вообще велише философы въ своей духовной лабораторш перерабатываютъ все предыдущее ис­торическое развипе человеческой мысли и какъ бы отвеча- ютъ на него. Известно ведь, что самъ Кантъ определенно подчеркивалъ вл1яше на него Юма, говоря, что Юмъ «разбу- дилъ его отъ догматическаго сна». Но было ли это вл!яше действительно столь значительнымъ, особенно если принять во внимаше, что Кантъ, напр., не читалъ даже юмовскаго Т р а к т а т а и н е зналъ учешя Юма о субстанцш (Виндель­бандъ, И с т о р. н о в о й ф и л о с о ф 1 и , т. I, стр. 274)? Для характеристики философскаго значешя Канта позволю себе привести Слова того же Виндельбанда — столь глубошя по содержанпо и благодаря своему изумительному стилисти­ческому совершенству могунця служить прямо-таКи образ- цомъ художественной прозы. Вотъ эти слова: «УдЬлъ вели-

62

чш — одиночество. Редко жизнь великаго человека служить такимъ иолнымъ доказательствомъ этого, какъ жизнь Канта. Онъ родился на самой крайней периферш немецкой культур­ной жизни, до конца своей жизни вращался въ тЬсномъ кру­гу отечественныхъ интересовъ и никогда не зналъ счастья, которое испытываетъ гешй отъ соприкосновешя съ родствен­ными ему умами. Никогда, какъ ученикъ, онъ не сидЬлъ у ногъ выдающаго человека, и изъ техъ личныхъ поощрешй, ко­торый онъ испытывалъ въ своемъ развитш, ни одно непосред­ственно не обусловило его истиннаго значешя. Зато тЬмъ ве­личественнее выделяется онъ изъ окружающей его обстанов­ки; себе самому главнымъ образомъ обязанъ онъ тЬмъ, чемъ онъ сталъ. Даже тамъ, где въ его внутреншй М1ръ опреде­ленно проникаетъ вл!яше великихъ философовъ, съ творе- шями которыхъ онъ познакомился, хотя бы Лейбница и Юма, даже и тамъ обнаруживается самостоятельная подготовка его ума по отношенш къ этому вл1янпо; и переработка и пре- образоваше этого вл1яшя получаетъ гораздо большее значе­ние, чемъ само это вл!яше. Поэтому то надъ м1ромъ кантов- скаго мышлешя носится свежее дыхаше самобытности. Изъ недръ своего уединешя создаетъ онъ вновь въ оригинальной форме мысли, которыя производятъ переворотъ въ эпохе, и доказываетъ, что можно знать Mipb, не видЬвъ его — если носить его въ себе». (И с т о р. но в . ф и л о С., т. II, § 57, стр. 4).

Вернемся, однако, къ Германш. Конечно, нельзя сказать, что народъ «создалъ» науку: народъ во всехъ странахъ одинъ и тотъ же; все создаютъ отдельные люди и ценность народа въ томъ, что онъ ф и з и ч е с к и родилъ несколько сотъ этихъ людей. Если не ошибаюсь, съ этой точки, зрешя Ниц­ше оцЬниваетъ исторш Грецш, и въ этомъ онъ вполне правъ. То же говоритъ и д-ръ Густавъ Ле-Бонъ: «Умственный уро­вень какого - либо народа характеризуется большимъ или меньшимъ числомъ принадлежащихъ ему выдающихся умовъ» ( П с и х о л о г 1 я с о ц i а л и з ма , стр. 34). Однако, не толь­ко отвлеченныя науки, но и Друпя отрасли знашя получили въ Германш блестящее развипе, въ чемъ легко убедиться, поговоривъ со спещалистами. Даже историчесюя науки и ар- хеояопя, меньше другихъ могуиця претендовать на зваше наукъ, разрабатываются немцами съ неменьшимъ успехомъ. Чтобы подчеркнуть внешнюю аналогш Германш съ Грещей, можно было бы указать, что. и въ германской исторш есть

63

сцена, аналогичная вышеприведенной относительно построй­ки Пареенона. Когда проф. Курщусъ произнесъ въ рейхста­ге пламенную речь, призывающую Германпо дать средства на производство раскопокъ въ Олимгаи, то заседаюнце тамъ дво­ряне, купцы и pa6o4ie, люди непричастные къ науке, совер­шенно б е з к о р ы с т н о ассигновали на это 200 тысячъ ма* рокъ. Написалъ «безкорыстно», такъ какъ по греческимъ за­конамъ, ничего изъ открытаго на территорш Грецш нельзя оттуда вывезти. И какъ бы въ благодарность за это научное безкорыше, всемогушде боги помогли Курщусу, помимо дру­гого, извлечь на светъ дивно-прекраснаго Гермеса, единствен­ную подлинную статую Праксителя (Проф. Бузескулъ, В в е- д е н i е в ъ и с т о р i ю Г р е ц i и).

Если говорить объ искусстве, то наиболее характерны­ми для немцевъ областями являются поэзия и музыка. Доста­точно вспомнить Гете съ его Ф а у с т о м ъ и Бетховена съ Л у н н о й с о н а т о й . Этихъ великихъ творцовъ нельзя пе­реоценить: всякая оценка будетъ недостаточной. Ни мода, ни время неспособны ихъ сломить, такъ какъ они говорятъ намъ о вечномъ. Характерно, однако, что изъ категорШ кра­соты германцамъ свойственно более чувство «возвышенна- го», тогда какъ грекамъ —■ «прекраснаго». Въ своей эсте- тико-исторической концепцш я разсматриваю, какъ уже бы­ло сказано выше, немцевъ и французовъ подъ однимъ угломъ съ греками, считая ихъ нащями воплощающими теоретиче­скую ценность и противополагаю ихъ римлянамъ и англича- намъ, воплощающимъ ценность практическую. Но тутъ надо заметить, что въ смысле эстетическомъ французы гораздо ближе къ древнимъ грекамъ, нежели немцы, такъ какъ фран- цузамъ, такъ же какъ и грекамъ, ближе эстетическая кате- ropifl прекраснаго, а не возвышеннаго. Интересно, что это заметилъ уже Кантъ, говоря, что итальянцы и французы бо­лее склонны къ прекрасному, немцы же и англичане — къ возвышенному ( З а м е ч а й ! я о ч у в с т в е в ы с о к а г о и п р е к р а с н а г о , отд. IV, стр. 64).

На этомъ я закончу разсмотреше вопроса объ интеллек­туальной стороне германскаго духа и Перейду къ стороне волевой, еощальной и политической. Что касается этой пос­ледней, то я, несмотря на недавнее могущество и теперешнее сравнительно благополучное положение дЬлъ въ Германш, на­стаиваю на неспособности немцевъ къ политической жизни. Причина этого та же, что и у грековъ: во-первыхъ, склон­

64

ность понимать право, съ одной стороны, какъ средство, а не цель саму по себе, съ другой — какъ силу, т. е. другими словами тотъ взглядъ, который въ Р е с п у б л и к е Платона высказываешь софистъ Тразимахъ, бывшш, какъ некоторые предполагаютъ (напр., проф. Введенскш), вдохновителемъ Ницше; во-вторыхъ, причиной этому является германскШ ин- дивидуализмъ, такъ хорошо описанный Генрихомъ фонъ- Эйкенъ въ его И с т о р i и и с и с т е м е с р е д н е в ё к о - в а г о м 1 р о с о з е р ц а н л я (стр. 142), и та дифференци- рованность германской нацш, которая разъединяешь интере­сы и мешаешь сговориться относительно закона. Выше я на- звалъ римлянъ женственной нащей; теперь въ томъ же смыс­ле называю немцевъ (также, какъ и грековъ и французовъ)— мужественными. Последний терминъ указываешь не на мужественность въ обычномъ значенщ этого слова, а на диф- ференцированность въ антропологичес'комъ и психологиче- скомъ отношенш. Въ нащй болыше контрасты: рядомъ сь великимъ глyбoкoмыcлieмъ встречается безпримерная огра­ниченность. Гейне, большой поклонникъ германской культу­ры, вполне согласенъ съ последнимъ, что онъ опредёленно высказываешь во второмъ письме О ф р а н ц у з с к о й с ц е ­н е (Собр. соч. т. III, стр. 402). Высоко ценя немцевъ въ ин­теллекту альномъ отношенш, онъ въ то же время замечаешь: «Только Гермашя порождаешь шЬхъ колоссальныхъ безум- цевъ, которыхъ дурацкШ колпакъ достигаешь неба и звономъ своихъ погремушекъ увеселяешь звезды». Такимъ образомъ, это — нащя контрастовъ и терминъ «мужественная» здесь вполне у места. (Я полагаю, что такая же полярность была и въ греческомъ обществе; но мы знаемъ исторда только ге- шальной его части). Изъ всего сказаннаго вытекаешь, что на­щя, критически относящаяся ко всемъ предписашямъ пра­ва и морали, и не представляющая собой естественнаго един­ства, —— не можетъ быть политической нащей. Упорная веко­вая раздробленность страны (внешне напоминающая грече­скую), нереальная романтическая политика средневековыхъ германскихъ императоровъ, которые больше хотели быть римскими августами, чемъ немецкими нацюнальными коро­лями, — все это подтверждаешь мою мысль. Не нужно забы­вать, что Гермашя объединилась очень недавно, да и то, по­добно Грецш, подъ дейсш емъ отдельныхъ лицъ (а не мас­сы), — подъ влдяшемъ способной, упорной и бережливой династш Прусскаго королевства, сыгравшей по отношешю

65

къ. Германш. ту же роль, что Македонская династия но отно- шенио къ Греши.

Въ пояснеше всего сказаннаго о роли отдЬдьныхъ лич­ностей въ политической исторш. Германш приведу два текста изъ книги проф. Ардашева, которые ясно; иоказываютъ, чдо, напр., армш, главны»! оплотъ былого германскаго могущества, была создана Бисмаркомъ и Вильгельмомъ I, а не германской нащей. То же было и съ фдотомъ, созданнымъ Вильгельмомъ И и, Тирпицемъ. Какъ въ первомъ, такъ и во второмъ случай, парламентъ не только, не помогалъ королямъ, но прямо-таки мЪшалъ. Въ первомъ текста Ардащевъ говоритъ: «Напере- коръ либеральному большинству Палаты онъ (Бисмаркъ) вмещался въ шлезвигъ-гольштинскШ вопросъ (1864,), а два года спустя, объявилъ войну Адстрш (1866 г.);; нанзрекоръ либеральному большинству палаты, Бисмаркъ ускорилъ p i- шевде вопроса объ объединении, Германш. и обезпечщ ь Прус- сш рфщакищй; голосъ въ этомъ. д1угЬ» (Д о п о л н е н i е к ъ л е к u,i я м ъ. п р о ф. П е т р о в а п о в с е м i р н. и с т о р i и, т. У, ч. И, стр, 42). Въ. другомъ м’Ьст'Ь того же тома онъ вы­ражается, сл4дующимъ образомъ: «Отступи Вильгельмъ пр- редь оппозишей народного представительства, и, Ирусс1я< не располагала бы тЬми силами, которыя ей позволили сыграть ту роль, которая выпала, на ея. долю, въ собьдаяхъ 1864-1.870

■ ГЛ., изм;Ьнивщихъ лидо Европы и. введшихъ. новые факторы въ ея дальнейшую эволюцно международную, политическую, социальную и культурную» (стр. 121).

Указавъ на значете въ германской исторш отд-Ьльныхъ лицъ, а не массы, буду продолжать свою (правда, мало, си­стематическую) характеристику германцевъ.

Въ эту последнюю войну некоторый свойства герман­цевъ проявились очень ярко. Методы ихъ ведешя, войны осуждали, даже тЪ люди, которые раньше восхищались, гер­манской культурой и, чтобы помирить между собой эти два факта, наивно противопоставляли другъ другу, какъ, два. со­вершенно. различный, явлешя, «Гермащю Гете и Канта» и «Германию Бисмарка». Я думаю, что атихъ двухъ Гермашй, не существуетъ и что это только два. лица одного и того, же яв­лешя. .Я знаю, что. выскажу, может'щ.быт.ь, не очень ориги­нальный взглядъ (т а к т мысли высказывались въ частичной форм-Ь многими), но думаю, что сделаю это нисколько бол^е систематически, нежели это. было принято до сихъ поръ. Для пояснения своей мысли, начну, довольно издалека. Со временъ

66

Аристотеля известно, что изъ матер!ально: неправильной по­сылки не можетъ быть логически правильно сдаЬланъ. мате- р!ально правильный выводъ. На этомъ основанъ, принципъ косвенныхъ доказательствъ. Поэтому очень часто изъ двухъ людей, исходящихъ изъ одн^хъ и т%хъ же м а т е р 1а.л.ь - н о Л о ж н ы х ъ п о с ы л о к ъ, б о л.е е с и с т е м а т и ч е ­с к и в ъ м ы ш л е н 1 и приходить к ъ б о л е е не л %- п ы м ъ в ы в о д а м ъ . Теперь, исходя изъ моего основного положешя, что германцы, во-первыхъ, интеллектуалисты, склонные къ педантизму въ мышленш, а во-вторыхъ, что они индивидуалисты и сравнительно лишены сощальнаго чувства, —* исходя изъ этого, представимъ себ̂ Ь, что этотъ народъ искусственно (напр., путемъ воспиташя) проникся нацюна- лизмомъ и патрютизмомъ, къ которому онъ о р г а н и ч е с к и не склоненъ. Что же получится? А получится следующее. Нацюнализмъ психологически- можетъ быть сведенъ къ сле­дующей формуле: свое хорошо не потому* что оно хорошо, а» потому что оно с в о е (иначе это не будетъ нащонализмъ). Отсюда очень легко прШти къ выводу, что чужое плохо толь­ко» потому, что оно чужое. А разь все плохое нужно уничто­жать, то. и- т. д. Вотъ что получится -— и только въ этомъ нужно искать разрешешя германскаго антисощальнаго мето­да войны. Нельзя же серьезно предполагать, что германцы более «злые »люди, нежели друие. Въ этомъ же лежитъ разъ­яснение и того очень распростраценнаго у насъ въ Россщ и, въ конце концовъ, правильнаго мнешя, что немецъ способенъ плакать надъ мухой и въ то же время хладнокровно зарезать человека (если это по какой либо т е о р i и нужно). Чело­вечеству остается только пожалеть, что учеше д-ра Карла Маркса практически осуществлялось не въ систематической Германш: вотъ тогда можно было бы действительно нагляд­но судить о его природе!

Въ настоящее время существуетъ довольно много лю­дей* которые считаютъ Германш очень способной къ полити­ческой жизни, и, какъ следуетъ изъ предыдущихъ соображе- шй* въ этомъ они, конечно, заблуждаются. Причина этого заблуждешя, мне кажется* заключается въ смешеши двухъ понятдй: с п о с о б н о с т ь к ъ о р г а н и з а ц и и , несомнен­но имеющаяся у германцевъ, и с о- ц i а л ь н ы й и н - с т и н к т ъ , развитый у нихъ очень слабо, если ихъ срав­нить съ англичанами. Ведь прекрасно- организованнымъ мо­жетъ быть и войско, въ которомъ управляетъ о д и н ъ , а

6.7

остальные являются какъ бы простыми пешками. Нужно об­ратить внимаше также на то, что въ настоящее время р а з ­в и т е е т е х н и к и какъ бы заменяешь развипе сощальной связи. Въ этомъ отношенш культурные и способные къ ор- ганизацш народы всегда им4ютъ преимущество передъ от­сталыми и съ внешней стороны производятъ бол-fee о р г а ­н и ч е с к о е впечатаете. Но это — иллюз1я. Для того, чтобы судить о свойствахъ народа, нужно брать его въ про- долженш всей его исторш и вообще смотреть более глубо­ко. Говоря о Риме я указалъ на очень важный признакъ спо­собности народа къ политической жизни. Это — двухпартий­ная система, к о т о р о й с о в е р ш е н н о н е с у щ е с т в у - е т ъ в ъ Г е р м а н i и. Внутри — глубочайппе антагониз­мы: справа — феодальное дворянство, слева — самыя край- шя коммунистичесюя стремлешя. Хуже всего то, что самые крайше элементы (справа и слева) склонны къ союзу про- тивъ центра, что является основнымъ нарушешемъ практи­ческой сощальной мудрости. Партш много и создать каби-. нетъ, чтобы все были довольны — целое собьте. Далее, возьмемъ хотя бы эпоху реформацш съ ея рыцарскими и крестьянскими возсташями, съ Ихъ страшными жестокостями, напоминающими разве что резню на острове Лесбосе или же Корцире въ эпоху Пелопонесской войны (см. Кареевъ, И с т о р. З а п . Е в р о п ы в ъ н о в о е в р е м я , т. II, Гл. X, стр. 101). А самъ фактъ Тридцатилетней войны? Разве онъ могъ бы возникнуть въ политически способной стране? Вспо- мнимъ также Мюнстерское возсташе анабаптистовъ (Яна Бок- кольда) съ учреждешемъ теократш на манеръ царства Соло­монова (Кареевъ, I b i d . т. II, гл. XI, стр. 119). Разве эти явлешя возможны въ стране практически и политически ода- реннаго народа? Сюда въ виде иллюстращи можно присое­динить еще торговлю солдатами, которую практиковали не- мецше князья во время американской войны за независи­мость; и это въ то время, когда въ Англш уже сто летъ, какъ существовалъ H ab eas C orpus act.

Между греческимъ и германскимъ индивидуализмами на­блюдается еще одна (сверхъ уже упомянутыхъ) аналопя: единственная форма сощальной связи, которая по духу какъ темъ, такъ и другимъ, это — наемничество. Германцы такъ же, какъ и греки, предпочитаютъ форму свободцаго договора и л и ч н у ю службу отдельному в о ж д ю всякимъ госу- дарственнымъ связямъ. Въ этомъ у нихъ, какъ и у грековъ,

68

проявляется также своеобразная в е р н о с т ь , о которой такъ красноречиво говоритъ Гейне (Собр. Соч. т. III, С а ­л о н ъ, Предисл., стр. 125) и которой соответствуешь чисто и н д и в и д у а л ь н а я , а не сощальная этика. Поэтому вер­ность слову и ригорическШ педантизмъ въ этомъ отношенш превозносились всегда германцами, какъ высшая доброде­тель. Даже философская этика Канта проникнута этимъ взглядомъ и отличается чертами чисто индивидуалистически­ми: только те принципы, которые человеческШ разумъ самъ поставить надъ собой, имеютъ силу закона*). Если пожелать гиперболически и каррикатурно изобразить эту черту гер- манскаго характера, то нужно представить себе человека, ко­торый за деньги нанялся убить другого и который произво­дить эту операцйо съ отвращетемъ, но и з ъ н р а в с т в е н - н ы х ъ с о о б р а ж е н 1 й : чтобы не нарушить слова. Въ си­лу этого своеобразнаго антисощальнаго взгляда, германцы во всехъ странахъ прекрасно ассимилировались и благодаря этому же германсюе ландскнехты прюбр-Ьли большую изве­стность. Действительно, они были разсёяны по всемъ стра- намъ, состояли постоянной гвард!ей французскихъ королей, а одинъ изъ нихъ (графъ-Николай фонъ-Люкнеръ) даже до- стигъ маршальскаго звашя и не безъ успеха командовалъ apMieft п р о т и в ъ с в о и х ъ с о о т е ч е с т в е н н и к о в ъ (M ignet., H i s t , d e l a R e v o l . f r a n § . , Т. I). Цвинг- ли, въ Цюрихе, прекрасно сознавалъ всю антисощальность этого явлешя и, подобно Александру Великому, старался ог­раничить это право своихъ соотечественниковъ служить где и кому угодно.

Теперь, сообразно усвоенному мною np ieM y, укажу на ту полярность, на которую указывалъ, говоря о другихъ на- родахъ, и которая также существуешь и въ Германш. Прав­да, въ этой стране она очень слабо выражена и я упоминаю о ней только, такъ сказать, для симметрш. Политически ин- стинктъ въ Гермаши яснее проявляется въ ея прусскихъ ча- стяхъ, тогда какъ швабы более склонны къ поэзш и мечта­

тельности. Я уже указывалъ на это, подчеркнувъ, что роль

*) Эту своеобразную верность нЬмецкаго характера подм-Ь- тйлъ, повидимому, и Наполеонъ, такъ какъ на Св. Елен’Ь онъ го- ворилъ Ласъ-Казу, что еслибы н’Ьмцы выбрали его евоимъ импе- раторомъ, то они такъ бы легко отъ него не отказались. (Cte de Las Cases, Memorial de St-Helene, ch. XIII).

69

Пруссш по отношешю къ остальной Германш аналогична spo- ли Македонш по отношению къ Грецщ. Насколько эта анало­гия въ этомъ случай поверхностна, ясно хотя бы изъ того, что родина Канта — Кенигсбергъ, а Шопенгауэра — Дан- дигъ.

Выше я указалъ причину, по которой я, какъ прим^ръ типической интеллектуальной нащи, взялъ Германпо, хотя съ такимъ же усп1зхомъ могъ бы взять Францпо. Установлеше сходства между Гермашей и Франщей можетъ показаться страннымъ только т^мъ, во-первыхъ, людямъ, которые при­выкли на вопросъ смотреть ч и с т о п о л и т и ч е с к и , Т. е. поверхностно въ данномъ случае; а, во-вторыхъ, темъ, которые основываются на чисто внешнемъ различш темпе­рамента. Не нужно забывать, что я пытаюсь произвести э с т е т и к о - и с т о р и ч е с к у ю о ц е н к у , а не психоло­гическую характеристику этихъ народовъ; а эта оценка об­ращаете внимаше лишь на с а м о е г л а в н о е , т. е. на свойства ума и воли (сощальный инстинктъ), говоря объ остальномъ лишь постольку, поскольку это способствуетъ пониманш целаго. Прибавлю здесь, что въ своемъ взгляде на эти нацш я не стою особнякомъ, и что я могу указать на выдающихся въ интеллектуальномъ отношенш людей, дер­жащихся близкаго къ моему взгляда. Такъ, напр., проф. Дю- гемъ (D uliem ), какъ я уже упоминалъ, въ своей замечатель­ной книге: L a T h e o r i e p h y s i q u e , усиленно под­черкиваешь это сходство глубины (p ro fo n d eu r) француз- скаго и немецкаго умовъ и противополагаетъ ихъ обоихъ уму англШскому, отличающемуся только широтой (am pli­tude) и по самой природе исключительно конкретному и практическому ( L a T h . p h y s . , p a r t. I. С. IV , § 1). Что же касается сощальнаго инстинкта, то я предоставлю слово д-ру Густаву Ле-Бонъ, который теми же чертами рисуетъ сощальный характеръ французовъ, какъ я — характеръ нем­цевъ, а именно: «О б щ и т е л ь н о с т ь въ латинской расе и особенно у французовъ сильно развита, но чувство с о л и ­д а р н о с т и у нихъ чрезвычайно слабо. Англичанинъ, на- противъ, мало общителенъ, но солидаренъ до мелочей со всеми людьми своей расы. Мы видимъ, что эта солидарность— одна изъ великихъ иричинъ его силы. Люди латинской расы преимущественно руководствуются личнымъ эгоизмомъ, англо-саксы — эгоизмомъ общественнымъ (II с и х о л о г i я с о ц i а л и з м а, Стр. 126). Онъ же указываешь, что латин-

70

сюе народы только тогдаиграли выдающуюся роль, когда вб глав% ихъ стояли замечательные люди (I b i d., стр. 125-144). Этихъ замечашй, я думаю, достаточно.

§ 13. А н г л и ч а н е.

Начну съ того, что — узнавъ одного англичанина, вы какъ бы узнали ихъ вс%хъ. Это сразу заставляетъ насъ оп­ределить англШскую нащю уже употреблявшимся терминомъ «женственности». Именно, подобно тому, какъ жеискШ родъ (правда, только психологически) Обнаруживаетъ въ сравне- нш съ мужскимъ меньшую полярность, дифференцирован­но сть, — подобно этому англичане (и римляне) представ- ляютъ меньшее разнообраЫе типовъ, нежели французы и немцы (и греки). Все они (англичане) въ умственномъ от- ношети удивительно ровные. Что же касается антропологи­ческой стороны, то моя мысль становится Ясной, если про­смотреть хотя бы Ь о n d о n N e w s съ его портретами лор- довъ и коммонеровъ: все лица сравнительно похожи другъ на друга — долихоцефалы съ тлазами, говорящими главнымъ образомъ объ 'Общественномъ инстинкте, или, пользуясь вы- ражешемъ Аристотеля, о томъ, что человекъ — это zon ро- 1Й&ов. Въ этомъ отношении академики и in d u s tr ie ls изь I l l u s t r a t i o n или же бароны и доктора изъ 1 11 и - s t r i r t e Z e i t u n g представляютъ значительно больше разнообраз1я типовъ. Съ темъ, что антропологическому 'од­нообразно соответствуетъ вообще н психологическое, согла- сенъ вполне и д-ръ Густавъ JIe-Боиъ (П с и х о л. с о ц i а - л и з м а, стр. 38).

Что же касается науки, то интересно, Что англичане оп­ределенно высТавЛяютъ принципъ, что знаше ценно не “са­мо m себе, а только какъ средство улучшить нашу жизнь, что ставить йхъ въ такое же положение по отношеш!о къ немцамъ, какъ рймлянъ — кЪ грекамъ. Этотъ принципъ со­вершенно ясно высказывается Бёкономъ й Миллемъ й сам'ьгаъ картйннымъ изображешемъ его мойсетъ сЛуЖйть Н о в а я А т л а н т и д а Бекона. Интересно отметить, что этоТъ Шо- тйвъ утилитарности познай1Я йграетъ также ®есьЛа Важную роль въ фйлософш И другого великаго Бекона *•*- Роджера (G ilson, L a P h i l o s o p h i e a t t M о у с n A g e , Cli.

71

IX, p. 218), на примере котораго, кстати, можно воочно убе­диться въ правильности мысли проф. Жильсона относитель­но того, что настоящее Возрождеше началось гораздо рань­ше оффищальнаго «Возрождешя» и что его корни находят­ся въ глубине Среднихъ вековъ. Что же касается лорда Бе­кона, т о в ъ Н о в о м ъ О р г а н о н е онъ определенно го­воритъ: «полезнейшее въ практическомъ отношенш есть въ то же время самое истинное въ теорш» (кн. П., Афор. 4), или ж е: «полезныя применешя служатъ залогомъ и поручи- тельствомъ истины» (кн. I, афор. 124). Кроме того знаме­нательно, что философское учеше прагматизма, какъ бы ото­жествляющее пош тя выгоднаго и истиннаго, зародилось именно у англо-саксонъ (В. Джемсъ). Между прочимъ, въ отношенш опредЬлешя ценности познашя, между англичана­ми и немцами та же разница, какъ между Ф а у с т о м ъ Мар­лоу и Ф а у с т о м ъ Гете: первый Фаустъ — чародей и магъ, который путемъ познашя стремится достигнуть прежде всего власти надъ людьми и природой; второй же — вдохновенный служитель чистой науки и познашя ради самого познашя (Объ этомъ смотреть Стороженко, И с т о р. з а п а д н о ­е в р о п е й с к о й л и т е р а т у р ы ) . Этотъ нетеоретиче- скШ характеръ своей нацш сознаютъ и сами англичане, что видно изъ словъ Сиднея Лоу: «Мы даже гордимся темъ, что мы народъ «нелогичный» (Лоу, Г о с у д а р с т в е н н ы й с т р о й А н г л ! и , стр; 56). Спёшу повторить, что вообще англичане, французы и немцы н е с т о л ь т и п и ч н ы , какъ римляне и греки (оттого то эти последше, въ отлич!е отъ «типичныхъ», определены какъ «классичесше народы»), и что я не могу такъ же решительно отрицать научныя заслуги англичанъ, какъ отрицаю въ этой области заслуги римлянъ (разве можно забыть Локка, Берклея, Юма, Спенсера!); за­мечу только, что эти заслуги находятся г л а в н ы м ъ о б ­р а з о м ъ въ эмпирическихъ, опытныхъ наукахъ, где у че­ловеческой разсудочной деятельности сравнительно малый просторъ для проявлешя: человекъ более получаетъ извне, нежели создаетъ самъ самодеятельностью своего мышлешя. Въ эмпирическихъ наукахъ человеческШ гешй проявляется главнымъ образомъ въ апрюрныхъ, умозрительныхъ частяхъ. Если для опровержешя моего мнешя относительно характера ума англичанъ сошлются на теоретически гешй Ньютона, то я въ свою защиту приведу авторитетныя слова профессора Дюгема (D uhem ) : « P o u r e tre g ra n d a lg eb ris te p o in t

72

n ’es t beso in de fo rc e d ’esp rit; u n e g ra n d e am p litu d e suffit; l ’h ab ile te a u ca lcu l a lgeb rique n ’est p a s u n don de la ra iso n , m ais u n ap an ag e de la facu lte im ag in a ­tive» ( L a T h . p h y s . , p a r t . I, Ch. IV , e t VI, p. 110).Интересно также, что Эрнстъ Махъ, при всей своей компе­тентности и при своемъ уваженш къ Ньютону, все же отка­зывается видеть въ его твор§нш последнее слово философ­ской мудрости въ отнОшенш вопросовъ природы. ( М е х а ­н и к а , гл. II, § 7, стр. 212). Кромё того, весьма знаменатель­но, что оба гешальнЬйшихъ англичанина (Берклей и Юмъ)— кельты: одинъ — ирландецъ, другой — шотландецъ. Я даже слыхалъ, что будто бы шотландцы утверждаютъ, что ихъ произношеше правильнее англШскаго, такъ какъ де ихъ литература выше. Однимъ слйвомъ, отношеше шотландцевъ къ англичанамъ можно было бы сравнить съ отношешемъ юнШскаго и дорШскаго племенъ въ Грецш. Известно ведь, что государственность создали англичане, кельты же большей частью стоятъ въ оппозищи къ ней. Это, повидимому, и за­ставляешь Элизе Реклю называть Ирландпо коршуномъ, тер- зающимъ печень Англш ( Ч е л о в е к ъ и з е м л я , эпиграфъ къ главе «Ангая и ея свита»). Типичнейшимъ представите- лемъ англШскихъ кельтовъ можетъ быть названъ м-ръ Ллойдъ-Джорджъ съ его блестящими способностями и въ то же время съ политическими методами, столь отличающимися отъ англШскихъ.

То, что «назначеше» англичанъ не въ науке, особенно кидается въ глаза, если обратить внимаше на ту традищон- ность, часто — рутину, ханжество и ограниченность, кото­рыми въ известномъ отношенш проникнута англШская жизнь. Въ Англш никогда не было индивидуалистовъ и ни одинъ ан- гличанинъ не решится думать иначе, нежели его отецъ и дедъ. Люди, подобные Байрону, чувствовали себя въ Англш всегда какими то изгоями, иностранцами. Говорятъ, что еще не такъ давно въ Англш вамъ не подали бы руки, если бы уз­нали, что вы, напр., не верите въ Бога, и что величайшимъ преступлешемъ считалось въ воскресенье, во время богослу- жешя, проехать по улице на велосипеде. Все эти переодё- вашя и смокинги къ обеду очень красивы, но, положа руку на сердце, высоко, въ конце концовъ, комичны, если изъ этого делаютъ, подобно англичанамъ, целый культъ. Далее, англичане (и римляне), въ противоположность нЬмцамъ (и грекамъ), никогда не подвергали критике и сомнЬшю основ-

73

ныхъ устОевъ права И морали. У немцевъ есть Ницше и князь Бисмаркъ, откровенно заявляюпце, что секреть права — толь ко въ силе; у грековъ же софисты, говорящие въ лице вы- шеупомянутаго платоновскаго Тразимаха, что право — это то, что выгодно сильнейшему, и Фошонъ, дающШ оценку об­щественному мнение (см. выше). Такихъ людей въ Англш вы не увидите. Но въ этой нескептичности англйчанъ по от- Ношенпо къ праву и заключается ихъ политическая сила. Кроме того, благодаря ихъ уже упомянутой однородности, имъ не нужно ЖДать счастливаго случая, чтобы, волей бо- говъ, у вЛасти оказался способный человекъ: все они более или менее одинаковы, одинъ англичанинъ всегда можетъ за­менить другого, а потому они медленно, Но верно достигаютъ своей цели. Съ этимъ вполне Согласйы, какъ д-ръ Густавъ Ле-Бонъ, говоряйцй что англШсюе дипломаты все одинаково мыслятъ въ однихъ и техъ Же вопросахъ (П с И х. с о ц i а И., стр. 110), такъ И Сидней Лоу. ПослеДшй говоритъ: «ПО пра­вилу, любой хорошо воспитанный и способный англичанинъ такъ же хорошо можетъ исполнять Обязанности министра, какъ И другой» ( Г о с у д . с т р о 'й А н г л !и , Стр. 311). РожДаясь на светъ, англичанинъ не переоцениваетъ ценно­стей, а применяешь все свои силы лишь къ тому, чтобы вне­сти въ "корзину государства свой посильный труДъ, направ­ленный на достижер1е цели, поставленной его предками. Это— именно то, что было въ Риме въ его республиканскую, чисто-римскую эпоху существовали. Въ результате этого — Аштня медленно, какъ спрутъ, втягиваетъ въ себя колонш, подобно тому, какъ римляне подчиняли Себе провинцш. Же- лашя Англш и Рима (въ республиканскую эпоху) — это не совокупность желанш отдельныхъ лицъ, а безсознательное, чисто стихШное Стремлеше рода (въ бюлогическомъ смысле) къ своей выгоде. Этотъ безсознательный и бюлогичесюй элеМентъ въ английской политической жизни отмечается и Сиднеемъ Лоу, въ его не разъ упоминаемой выше книге. При­вожу его слова: «АнглШская конститущя имела возможность выростать, —• и такимъ образомъ политйческШ организмъ по­степенно приспосабливалъ себя къ окружающей его среде. Его развипе было скорее бюлогическимъ, чемъ механиче- скимъ». И далее: «Непосредственные положительные резуль­таты, достигнутые, благодаря англшской системе, являются показателемъ того практическаго, хотя бы зачастую и не вполне сознательнаго искусства, съ котОрьшъ былъ выпол-

74

ненъненъ этотъ процессы» (Г о с у д. с т р о й А н г л ! и, оба текста на 58 стр.). Далее, въ подтверждение прежняго: въ пре- д'Ьлахъ своего государства англичане уважаюгь законъ самъ по себе, а не только какъ средство для достижения личной ц е ­ли, и даже въ политической борьбе сохраняютъ легальный формы. Это и понятно: англичане (и римляне) -— это не со­вокупность личностей или микрокосмовъ, а — родъ или мак- рокОсмъ, и въ этихъ нащяхъ каждый представитель мыслимъ именно только к а к ъ ч а с т ь этого коллективнаго целаго, а не какъ личность, имеющая смыслъ и помимо государства. Читая о борьбе парламента съ королями, невольно чувству­ешь себя въ Риме въ пору борьбы патрищевъ съ плебеями и начинаешь кроме того ясно сознавать, что английское пра­во, подобно римскому, не бы ло придум ано, а возникло путемъ обычаевъ и прецедентовъ изъ отдельныхъ практи- чески-разумныхъ актовъ, вызванныхъ интересами текущаго момента. Въ этомъ смысле проф. Дюгемъ (D uhem ) произ­водить чрезвычайной интересное сравнеше рацюнальнаго и стройнато французскаго законодательства съ нелогичнымъ и a l ’occasion законодательствомъ англичанъ (L a T h . p h y s . , p a r t . I Ch. IV, § IV ). Я особенно подчеркиваю этотъ м©- ментъ безсознательности въ политической жизни Англш и настаиваю на томъ, чтобы приписывать римлянамъ и англи­чанами» не политическое дароваше, которое предполагаетъ сознательность,, а скорей политически инспинктъ. Такимъ образомъ, разница между этими двумя народами можетъ быть сравнена съ разницей между пчелами и муравьями. Но въ этой безсознательности и интеллектуальной неекептич- ности и лежитъ отчасти объяснеше своеобразной красоты римской и англШской исторш. П о д ъ э т и м ъ у г л о м ъ з р е н i я эту красоту можно сравнить съ красотой неодухо- твореннаго моря, безсознательно шыполняющаго функцш, возложенныя на него природой, и подчиняющагося, безъ ве­дома, ея законамъ. Подчеркнуть э т у с т о р о н у м о « й м ы е л и можно особенно хорошо, назвавъ исторпо этихъ нащй «естественными истор1ями Рима и Англш».

Ко всЬмъ уже высказаннымъ выше соображешямъ, для того, чтобы подчеркнуть еще разъ сходство Англш и Рима, —г нужно прибавить также следующее. С о д е р ж а н ! е англШской Конституцш непрерывно менялось, а ф о р м а оставалась той же -— это то же явлеше, что мы проследили и въ Риме. D e ju re англШскШ король какъ бы абсолютенъ,

75

и его власть ограничивается только обычаемъ, имеющимъ въ Англш, такъ же какъ и въ Риме, силу закона. ЗагЬмъ, чрез­вычайно интереснымъ является то, что знаменитая англий­ская высокомерность и презрЪше англичанъ ко всему con ti­n e n ta l есть ни что иное, какъ римская идея о гражданстве (civis rom onus). Та же аналопя наблюдается и въ отноше­нш къ колошямъ, которыя считаются стоящими вне общины. Однимъ словомъ, англичане, такъ же какъ римляне, счита- ютъ, что идея неравенства п р а к т и ч е с к и коррелативна идее равенства. Двухпартийная система тоже вполне анало­гична римской: въ Римё мы видимъ оптиматовъ и популя- ровъ, заменяющихъ патрищевъ и плебеевъ; въ Англш же консерваторы и либералы становятся на место тори и ви­гов; въ настоящее же время мы можемъ наблюдать новую перегруппировку, где либералы уступаютъ свое место ра бочей партш.

Теперь постараюсь осветить еще одинъ вопросъ, чрез­вычайно важный для понимашя политической исторш Рима и Англш и для усвоешя идени самоуправлешя вообще. Мой тезисъ въ данномъ случае сводится къ следующему: т о л ь ­к о т е с т р а н ы с п о с о б н ы к ъ н а с т о я щ е м у с а м о у п р а в л е н i ю, т. е. к ъ п о л и т и ч е с к о й ж и з н и в о о б щ е , к о т о р ы я н е в н о с я т ъ в ъ п о л и т и к у и д е й м и л о с е р f l i n и у к о т о р ы х ъ в н у т р и п а р т и й н ы я о т н о ш е н 1 я о с н о в а н ы н а з д о р о в о м ъ э г о и з м е , у м е р я е м о м ъ с п р а ­в е д л и в о с т ь ю . Ведь идея самоуправлешя основывается въ общемъ на следующемъ: идеал'ьнымъ порядкомъ является тотъ, когда удовлетворены личныя, т. е. э г о и с т и ч е с к i я жeлaнiя какъ отделньыхъ лицъ, такъ и классовъ. Но такъ какъ это практически неосуществимо, то желашя всехъ долж­ны быть заменены желашемъ большинства. Вся эта аривме- тика, очевидно, только т о г д а и м е е т ъ с м ы с л ъ , когда въ основе ея лежитъ личный и классовый эгоизмъ съ о п р е д е л е н н о в ы р а ж е н н ы м и ж ел а н i я м и, отъ которыхъ отступаютъ т о л ь к о в о и м я и д е и с п р а в е д л и в о с т и , т. е. упомянутой выше ариеметики, и именно потому, что уважаютъ эгоистичесшя желашя и дру- гихъ. Другими словами, идея самоуправлешя основана на принципе: к а ж д ы й з а с е б я . Въ результате получа­ется справедливость. Противоположной идеей является идея м и л о с е р д и я въ политике, свойственная неспособнымъ

76

политически нащямъ и которая въ конечномъ итоге всегда приводить къ тиранш. Въ такихъ странахъ общественное мн-feHie обыкновенно требуетъ, чтобы высчне классы Добро­вольно (такъ, здорово живешь!) отдали с а м и свои пре­имущества въ пользу низшихъ классовъ во имя милосердия. Въ парламент^ же вамъ предлагаютъ голосовать н е з а с е б я , а за народъ (? ) — или —■ что самое забавное — за большинство, к а к ъ б у д т о м о ж н о г о в о р и т ь о б о л ь ш и н с т в е м н ё н 1 й и ж е л а н i й, п о к а к а ­ж д ы й н е в ы с к а ж е т ъ с в о е г о л и ч н а г о и л и ж е к л а с с о в а г о ж е л а н i я! Это последнее обстоя тельство особенно помогаешь демагОгш: поскольку подъ «большинствомъ» и «народомъ» подразумевается какая-то метафизическая сущность, независимая отъ отдельныхъ эго- истическихъ желашй отдельныхъ лицъ и целыхъ классовъ,— постольку на ней можно спекулировать.

ПрактическШ духъ 'римлянъ и англичанъ не знаешь этихъ явленШ. Они не хотятъ идеальнаго блага, изъ котораго обык­новенно возникаешь тиратя, а х о т я т ъ ч е с т н о й и г р ы и с п р а в е д л и в о с т и, т. е. разграничешя эгоистиче- скихъ интересовъ.

§ 14.

Что же даютъ человечеству классические и типичесие народы? Греки, французы и немцы даютъ дисциплину ума и культуру, римляне же и англичане — государственныя фор­мы и идею политической свободы. Сравнительная ценность того и другого не можешь быть объективно представлена и подлежитъ лишь субъективной оценке.

Эти развитая мною кратшя характеристики народовъ съ точки зрешя эстетико-исторйческаго принципа суть только п р и м е р ы метода, который, по моему, всегда применя­ется историками. Въ этомъ смысле мои характеристики мо­гутъ быть даже матер!ально неправильными, — и все же мо­гутъ, какъ примеры, служить некоторому пояснению вопроса. Фактъ этой «оценки» отдельныхъ историческихъ личностей и народовъ всемъ хорошо известенъ подъ видомъ «общаго взгляда на исторцо» того или другого народа. Я хошЬлъ здесь

77

лишь указать на общую э с т е т и ч е с к у ю п р и р о д у этого явлешя. Хотя объ этой. стороне исторш (оцёнкё) бо­лее всего спорятъ, но именно она по существу дальше всего отъ доказательности, такъ какъ выражаетъ собой, о б щ у ю н е п о с р е д с т в е н н у ю о ц е н к у т о г о , ч т о я в ­л я е т с я - а б с о л ю т н о ц е н н ы и ъ в ъ и с т о р i и д а н н а г о н а р о д а ; И. темъ не менее всякое истори­ческое изложете безъ этого э л е м е н т а и с к у с с т в а теряетъ всю свою остроту. Действительно, можно ли тракто­вать исторш Грецш, Францш и Германш, не подчеркнувъ въ нихъ доминирующихъ элементовъ смелаго, пытливаго и яр- каго т е о р е т и ч е с к а г о разума? Или, наконецъ, что стало бы съ истор1ями Рима и Англш, если ихъ не разсмат- ривать подъ углойъ безпримернаго развит1я сощальнаго и об- щественнаго, т. е. въ основе, н р а в е т. в е н н а г о ин- стинкта?

Мои характеристики могутъ оказать также некоторую пользу въ томъ смысле, что могутъ если и не опровергнуть, то, во всякомъ случае, поколебать обычное и, по моему, со­вершенно неправильное мнеше, -— что успехи во внутренней политической жизни зависятъ отъ к у л ь т у р н о с т и и умственной одаренности даннаго народа. Жизнь показываетъ совершенно другое. Мое глубокое уважеше къ генда францу­зовъ и немцевъ не делается нисколько меньше оттого, что я не считаю эти народы способными къ политической жизни. Монтескье и вобще французы п о н и м а л и , можетъ быть, безконечно больше въ англ!йской конституцш, нежели сами англичане, но ведь это были только м ы с л и т е л и , тогда какъ у англичанъ мы имеемъ безпримерное стадное чувство (esp rit d e co rps). Подумать только, разве Р е с п у б л и ­к а Платона могла бы спасти грековъ отъ ужасовъ между- усобной Пелопонесской войны, a G ontrat Руссо предохра­нить французовъ отъ жестокости революцюннаго террора и борьбы мелкихъ честодюбш? Вспомнимъ также, насколько просты и некультурны были те люди, которые въ Средше Ве­ка создавали; англШскую конституцию. Теоретически генШ че­ловека; всегда, мне кажется, индивидуаленъ, и поэтому съ ан- тисощальностыо тутъ обнаруживается какая-то глубокая внутренняя связь.

Остановившись на этомъ, перейдемъ теперь къ аморф- нымъ нащямъ.

78

АМОРФНЫЕ НАРОДЫ

§ 15.

Для того, чтобы закончить нашу попытку эсгетико-ис- торически( т. е. конкретно и съ точки зрешя абсолютныхъ ценностей) характеризовать народы, мы должны прибавить нисколько словъ о нащяхъ, которыя я предложить называть а м о р ф н ы м и . У классическихъ народовъ (грековъ и ри- млянъ) абсолютная, ценности (теоретичесшя й практическая) даны не только въ чистомъ вид̂ Ь, но и въ наиболее знамена­тельной форме взаимнаго противор1зч1я. Поэтому-то ихъ исто­рш и являются въ своей своеобразной неповторяемое™ н а- г л я д н ы м и э с т е т и ч е с к и м и символами разума (у грековъ) и сощальной или моральной воли (у римлянъ). Въ силу этого, изучеше этихъ исторШ и ихъ созерцаше произво­дить изумительное ощущеше в о з в ы ш е н н о с т и . Не знаю, можетъ быть я высказываю только личное мнеше, но я дол- женъ признаться, что когда мне приходится читать что-либо изъ культурной жизни грековъ (напримеръ, ПлатоновскШ ф е д о н ъ) или же изъ политической жизни римлянъ (Тита Лив1я, Цезаря или Плутарха), — я бываю такъ же потрясенъ, Какъ при созерданда лучщихъ; драматическихъ произведешй.

Т %п и ч е с к i, е пароды не даютъ такой чистоты харак­тера и имъ, очевидно, безконечно далеко до ихъ классиче­скихъ, образцовъ. Но все же французы, и немцы, такъ ясно црдядляютъ р а цД о н а л и з мъ, а англичане — с о ц и а л ь ­н у ю с п о с о б н о с т ь , что ихъ нельзя бьддо эстетически не выделить Вт*, отдельный, клаесъ.

У а м о р ф ц, ы х Ъ же народовъ абсолютный ценно­сти (умъ и воля); находятся въ неопределеннрмъ отношеши другъ къ другу. И все же, конечно, съ большими натяжками, Ихъ можно распределить на две группы — въ, зависимости ОлГ̂ цреобладанщ теоретической' способности, (хотя бы въ форме мечт^уельности),, или, же способности: сощальной и по­литической. Конечно, если даже дЬлеше народовъ классиче­скихъ, основано, на, чисто эстетической интуищи (на «истол- кованщ» ихъ. исторш), т,о тутъ и, подавно ни о, какихъ. докд- зательстдах& не можетъ, быть, и рези- Постараюсь, сперва со­

79

ставить примерную таблицу народовъ, а потомъ выскажу Hi- которыя зам%чашя по поводу гёхъ или же другихъ.

достаточной высоте культурнаго развитая, то главный при- знакъ, по которому было произведено это распредЬлеше, — это способность или неспособность къ самоуправление и къ проявлешю сощальнаго чувства. Конечно, все это чрезвычай­но относительно.

Наимен%е спорнымъ является, пожалуй, помещеше въ группу сощальныхъ нащй евреевъ и японцевъ. Относитель­но е в р е е в ъ веЬмъ извЪстенъ ихъ esprit de corps и тотъ политическш инстинктъ, который сохранилъ нетронутой ихъ нащю, несмотря на болышя испытания и отсутств!е тер­ритории Недаромъ д-ръ Вейнингеръ сравниваетъ въ этомъ от­ношенш ихъ съ англичанами ( П о л ъ и х а р а к т е р ъ ) * ) .

*) Однако, сколь приблизительно примЪнеше моего принципа къ аморфнымъ народамъ (оттого они и названы аморфными), вид­но хотя бы на примЬр'Ь Спинозы съ его ращокализмомъ.

Интеллектуальныйтипъ

Волевойтипъ

К л а с с и ч е с к 1 е н а р о д ыгреки римляне

Т и п и ч е с к 1 е н а р о д ыангличане и вооб­

ще англо-саксыфранцузы, немцы

итальянцыиспанцыпортугальцырумынылитовцыpyccKieполякисербыарабыкитайцыдревн. индусы

А м о р ф н ы е н а р о д ы голландцышведынорвежцыдатчанелатышифинны и эстонцы чехиболгарыевреияпонцы древн. персы

Такъ какъ мнопе изъ аморфныхъ народовъ не стоять на

80

Интересно, что а р а б ы , столь близгае къ евреямъ по кро­ви, обнаруживают^ по моему, совершенно друпя свойства. Политическая смысла и esprit de corps они за время своей исторш не проявили и даже не пришли къ сознанш нащональ- наго единства. Если въ ихъ политической исторш и были яршя страницы, то исключительно подъ гшяшемъ отдЬльныхъ лицъ, стоявшихъ с л у ч а й н о у власти. Что же касается куль­туры вообще и философш въ частности, то весьма интерес- нымъ является то, что познакомившись позже, нежели евреи, съ греческой наукой, они все же умудрились въ области фи­лософш стать ихъ учителями и вообще подняться на весьма значительную высоту. Любопытно также, что въ своемъ умо- зр-Ьнш арабы пришли къ идеямъ, весьма близкимъ къ совре- меннымъ. Особенно меня поражаетъ Аль-Газали( умеръ око­ло 1111 г.), съ учешемъ котораго я познакомился изъ пре­красной книги Жильсона: La philosophie аи Моуеп аде. То, что Газали говоритъ о причинности, до поразительности схоже съ учешемъ Юма о томъ, что причинность -— только субъективный синтезъ представлешй, основанный на привыч- кЪ. Въ пояснеше сказаннаго привожу слова Газали, цитиру- емыя проф. Жильсономъ: «II n ’est p as n ecessa ire se lonnous, que, dans le s ch oses qui arrivent h ab itu ellem en t, on ch erch e un rap p ort et u n e lia iso n en tre ce qu’on croit 6tre la cau se et ce q u ’on croit etre l ’effet. Ce sOnt, au con tra ire, deu x ch oses p arfa item en t d istinctes, dont l’u n e n ’est p as l ’autre, q u i n ’ex iste , n i n e cesse d’ex ister l ’u n e p ar l ’autre» (G ilson , La Phil, au Moyen age, Ch. IV p. 104). Возьмемъ еще Авероэса съ его доктриной о родо- вомъ разум'Ь и отрицашемъ индивидуальнаго безсмерга. Ка­кое изумительное сходство обнаруживаетъ это учеше съ со­временной идеей сознашя вообще (Шуппе), или же съ неко­торыми мыслями, напр., Виндельбанда! Проф. Жильсонъ такъ описываетъ эту часть учен1я Авероэса: « Н у a done un seu l fet U nique in te llect agen t p our toute l ’esp ece Fhum aine, et e’est p ar son action en n ou s que n ou s pen sons. E n fin , com m e con seq u en ce log iq u e de cette d ern iere doctrine, l ’im m o rta lite n ’ap artien t qu’a cet In te llect agent com - m un a tou te I’esp ece h u m ain e; e’est d ire q u e l ’im m orta- lite p erson n elle d isp ara it et q ue l ’in d iv id u en tant q u e te l s’evan ou it au m o m en t de sa m art» (Ibid. Ch. IV , p. 108). Для сравнешя сопоставимъ это, наприм-Ьръ, со сле­дующей мыслью Виндельбанда: «Пока мои мысли, чувства и

81

желашя имеюгь лишь свои п р и ч и н ы Въ моей, подчинен­ной времени, индивидуальности, они безполезно сливаются съ великимъ шумомъ вещей; но когда они о б о с н о в а н ы на сознанш общеобязательности, они поднимаются изъ тем- наго хаоса времени Въ эеиръ вечности. Чтобы быть безсмерт- нымъ, я долженъ умереть» (П р е л ю д i и, стр. 310). Внут­ренняя аналопя этихъ двухъ мыслей прямо кидается въ глаза. И вотъ, на основанш всЬхъ приведенныхъ выше соображешй, я склоняюсь къ тому, чтобы сближать арабовъ съ народами интеллектуальнаго типа.

Какъ я уже сказалъ выше, я п о н ц ы ясно выражаютъ свои политическая и сощальныя способности и уже Кантъ на- зываетъ ихъ «англичанами Востока» (3 а м t ч. о ч у в с т в е в ы с о к а г о и п р е к р а с н а г о , Отд. IV, стр. 78). Ин­тересно, что, несмотря на этнографическую близость, к и ­т а й ц ы являются не только! ихъ антиподами, но прямо та­ки играютъ по отношенш къ нимъ ту же роль, какую греки играли по отношенш къ римлянамъ: ведь до свержешя им- ператоромъ Мутсухито династш сюгуновъ и до усвоешя ев­ропейской культуры, японцы были подъ вл!яшемъ культуры китайской. Вообще китайцы, въ полномъ соответствш со своей антисощальностью, способны на гораздо большую умозрительную высоту, нежели японцы.

Хотя и т а л ь я н ц ы и прямые потомки римлянъ, но по характеру они являются полной противоположностью имъ. Интересно именно отметить, что италШская раса, перенеся безчисленное множество потрясенШ и см^шенШ, вышла изъ пепла не только измененной, но даже наделенной д1аметраль- но противоположными свойствами, сделавшими изъ нея ея собственнаго антипода, т. е. какъ бы расу греческую. Дей­ствительно', когда впервые обитателей Италш можно уже оп­ределенно назвать не римлянами, а итальянцами, и когда по­являются первыя произведешя на ихъ родномъ языке, про- тивополагаемомъ уже латинскому, какъ мертвому языку, — въ эту эпоху они ясно и сразу обнаруживаютъ свой и н т е л - л е к т у а л и с т и ч е с к 1 й характеръ. Эта эпоха — Воз- рождеше, и тутъ то проявляются не только блестянця ум­ственный свойства н о в о й р а с ы , н о и е я отрицательные, чисто-гречесюе методы политической жизни. Владим1ръ Со- ловьевъ даже утверждаётъ, что для Италш время умствен- наго расцвета было временемъ политической слабости (О п- р а в д а н i е д о б р а , стр. 327). Въ высказанной мною

82

мысли относительно итальянцевъ н'Ьтъ ничего новаго: ведь всЬмъ, съ одной стороны, близки велиюя имена Данте, Пет­рарки, Боккачю, Леонардо, Галилея, Кампанеллы, Бруно и т. д., а съ другой -— всЬ также привыкли сравнивать италь- янсже города эпохи Возрождения съ греческими полисами. Но не только реальная политическая жизнь, но и ея идеолопя совершенно напоминаютъ греческую. Вспомнимъ приведен- ныя мною речи Тразимаха и Калликла и сравнимъ съ ними — если не по букве, то по о б щ е м у д у х у — хотя бы сл%- дуюнця м^ста изъ знаменитой книги Макшвелли: «xopouiie законы не могутъ обойтись безъ хорошаго войска» ( К н я з ь , гл. XII; или же: «много безопаснее внушать страхъ, нежели любовь» (Ibid., гл. XVII); знаменательны также и следую­щая положешя: «Поэтому благоразумный властитель не мо- жетъ соблюсти верность своему обещанию, если такое со­блюдете должно обратиться противъ него самого и если ис­чезли причины, побудившая его дать обещаше». — «На свете чернь — это все, а отдЬльныя личности только тогда прюб- ретаютъ значеше, когда большинство не знаетъ, на чемъ ос­тановиться» (Ibid., гл. XVIII). Аналопя духа этихъ мыслей съ духомъ мыслей софистовъ, по моему, очевидна.

Что касается с е р б о в ъ и б о л г а р ъ, то осно- вашя, для распредЬлешя ихъ по соответственнымъ категор1- ямъ можно найти на последней странице И с г о р i и • С е р - б i и проф. Погодина.

Гораздо легче, по моему, распределить чеховъ и п о- л я к о в ъ. Мечтательность и романтизмъ последнихъ всемъ хорошо известны (напр., культъ Наполеона); не менее из­вестна и ихъ политическая истор!я, которая въ сущности всег­да была ничемъ инымъ, какъ «упорядоченной a H a p x ie f t» . Да и въ настоящее время, несмотря на сравнительное благополу- 4ie страны, ея политическая жизнь только подтверждаетъ мою основную мысль, что поляки — народъ не сощальнаго, а ско­рей интеллектуальнаго типа. Действительно, ведь маршалъ ПилсудскШ, при всей своей преданности идее республики, въ сущности играетъ въ польской конституцш роль D eus ex m a c h in a : когда въ республике что-либо не ладится, на сце­ну немедленно появляется маршалъ и разставляетъ такъ пеш­ки на шахматной доске государства, какъ это должно быть у «самоуправляющейся и одаренной сощальнымъ инстинктомъ нащй». Самьшъ замечательнымъ въ прежней исторш Польши было то, что поляки всегда воображали себя римлянами и ла-

83

тинскШ языкь былъ у нихъ разговорнымъ. Весьма интерес- нымъ является также и то обстоятельство, что они всегда гре­зили римской идеей равенства (Кутшеба, О б щ е с т в , и г о с у д . с т р о й П о л ь ш и ) . Это выразилось прежде все­го въ томъ, что дворянство (шляхетство) въ Польше не была привиллегированнымъ сослов!емъ, какъ это мнопе думаютъ, а было тЪмъ, чемъ являлось римское гражданство, такъ какъ низппя coc/TOBiH (крестьянство) н е в х о д и л и въ составъ общины (какъ провинщалы и метеки въ Риме). Оффищаль- но сословШ было три: король, сенаторскШ станъ и рыцарство; «быдло» же просто не считалось за людей. Внутри же шля­хетства было de jure полное равенство, даже въ самыхъ ди- кихъ формахъ (liberum veto)- Это «равенство полноправ- ныхъ гражданъ» внешне выразилось, напримеръ, въ томъ, что до эпохи Саксонской династш запрещалось даже употре­блять различные по достоинству дворянсше титулы (марки­за, графа и т. д.) и предлагалось ограничиваться безразлич- нымъ терминомъ «панъ» (нечто вроде «citoyen »).

Что же касается ч е х о в ъ — нацш, столь родственной полякамъ по языку, — то они обнаруживаютъ ясный п о- л и т и ч е с к 1 й и с о ц 1 а л ь н ы й характеръ. Это одинъ изъ изумительнейшихъ народовъ и ихъ следуетъ назвать не иначе, какъ «славянскими англичанами». Действительно, не­смотря на власть высоко-культурнаго народа (австршцевъ); несмотря на то, что после Тридцатилетней войны они числен­но сократились чуть ли не вдвое,— они темъ не менее пронес­ли черезъ века свою нацюнальность, и въ настоящее время, з а к а к 1 я - н и б у д ь д е с я т ь л е т ъ своей политической жизни, показали поистине изумительные образцы политиче­ской умеренности, организованности и сощальности. И это не только мое впечатлите: они поражаютъ всехъ, кто едетъ въ Чехйо даже съ готовой предпосылкой, что все славяне анти- сощальны.

Д р е в н i е и н д у с ы и д р е в и i е п е р с ы раз- сматриваются мною, какъ антагонисты, благодаря резко вы­раженному м е т а ф и з и ч е с к о м у характеру пёрвыхъ и п р а к т и ч е с к о м у — вторыхъ.

Относительно мотивовъ распределешя въ моей таблице остальныхъ народовъ( кроме русскихъ) могу лишь повторить еще разъ, что въ его основу былъ положенъ принципъ спо­собности къ самоуправление.

Въ заключеше скажу несколько словъ о русскихъ.

84

Тотъ, кто знакомъ съ русской литературой и съ рели- позной жизнью русскаго народа, сразу заметить его созер­цательный и далекш отъ практической жизни характеръ. Въ народе великая м е т а ф и з и ч е с к а я п о т р е б н о с т ь , которая, правда, до сихъ поръ носила чисто религюзный ха­рактеръ. Впрочемъ, то же мы видимъ и въ Германш, и н'Ьмец- Kie мистики и Лютеръ были по существу предшественниками Канта. Недаромъ Шопенгауэръ даже утверждалъ, что если какъ сл-Ьдуетъ поскоблить н-Ьмецкаго философа вообще, — то въ немъ обнаружится богословъ. Руссюе люди тагае же тя­желодумы, какъ и германцы, въ чемъ они резко отличаются отъ древнихъ грековъ и французовъ съ ихъ остроум1емъ и быстротой мысли, — но это дЬло скорей сЬвернаго темпера­мента. Характернымъ же является то, что мысль ихъ всегда склонна направиться на ptuienie самыхъ важныхъ и ц-Ьнныхъ вопросовъ жизни. Для примера возьмемъ Достоевскаго съ его психологической головоломкой или же Толстого съ его чи­сто Дюгеновскимъ стремлешемъ къ простоте и «правде». Этимъ свойствомъ объясняется и простота русской жизни, и презр-Ьше къ внешнему лоску, и я бы сказалъ, своеобразная демократичность русскихъ людей. Все эти соображешя и со­знаше большой интеллектуальной даровитости народа заста- вляютъ меня причислить русскихъ къ нащямъ и н т е л л е к - т у а л ь н а г о типа.

Упомянутыя черты народа интеллектуальнаго типа ясно обнаруживаются также и въ политической жизни страны, въ ея антисощальности, склонности къ утопизму и отсутствш спо­собности къ самоуправление. Впрочемъ, для того, чтобы пра­вильно судить о политической жизни Россш, полезно обра­тить внимаше на одно обстоятельство, которое большинство людей забываетъ. Занимая своей территор1ей шестую часть земного шара, Росс1я представляетъ собой единственную ес­тественную имперто, типа римской имперш. Въ ней нетъ со­вершенно нащональнаго и этнографическаго единства: рус­скихъ людей только половина, а остальная "часть представля­етъ собой совокупность цЬлыхъ сотенъ народовъ. Что явля­ется самымъ худшимъ въ смысле трудности управлешя та­кой страной — это то, ч т о к о л о н 1 и т е р р и т о р ь

§ 16.

85

а л ь н о н е о т д е л е н ы о т ъ м е т р о п ' о л ! и , какъ мы это видимъ въ Англш и Францш. Въ этихъ странахъ вопросъ управлешя решается очень просто: метрополш самоуправля- ются, колонш же управляются изъ центра, на манеръ рим- скихъ провинцш. Поэтому, когда ставятъ вопросъ о форм^Ь правлешя въ Россш и сравниваютъ ее съ Франщей и А н тей , то обыкновенно допускаютъ q u a te rn io te rm in o ru m : подъ Франщей и А н т е й подразумевают т о л ь к о г о л о в у (метрополйо) французской и англШской имперШ, Pocciro же берутъ во всемъ объеме. Хотелъ бы я посмотреть, что полу­чилось бы съ французской республикой и англШскимъ само- управлешемъ, если бы уничтожить моря, отдЬляюпця эти страны отъ колонШ, и приклеить эти колоши непосредствен­но къ метропошямъ, такъ чтобы, напримеръ, Хоггаръ съ его туарегами вышелъ бы чемъ то вроде Воробьевыхъ горъ! Я думаю, что при этихъ обстоятельствахъ французская свобо­да и англшское самоуправлеше испарились бы, какъ дымъ. Подумать только, если бы для поддержашя законопроектовъ въ БурбоискШ дворецъ можно было бы непосредственно вво­дить туареговъ съ ихъ верблюдами и копьями: какой ужасъ! А между темъ аналогичные случаи въ Россш вполне возмож­ны: во время революцш, напримеръ, китайцы съ манджурской границы были прекрасными наемниками и за деньги готовы были служить кому угодно. Все это— «смягчаюиця» для Рос­сш обстоятельства, и если ей не удалось осуществить респу­бликанская самоуправлешя, то pyccKie люди могутъ всегда утешаться темъ, что еще ни одна импер!я (въ смысле сово­купности многихъ народовъ) не управлялась республикан­ски: в е д ь Ф р а н т я и А н г л 1 я н е м о г у т ъб ы т ь п р и з н а н ы н и в ъ к о е м ъ с л у ч а е з d р е с п у б л и к и , е с л и и х ъ б р а т ь в ъ п о л н о м ъ о б ъ е м е , т. е. к а к ъ и м п е р 1 и ( с ъ к о л о н 1 я м и ) .

Однако, несмотря на все эти «смягчаюпця» обстоятель­ства, русскихъ людей темъ не менее нужно признать совер­шенно неспособными къ политической жизни, т. е. къ самоуп- равлешю. Постоянныя попытки объяснить нашу русскую не­способность къ сощальной жизни ссылкой на непривычку къ ней и на то, что «Англичане на 600 летъ старше насъ>>, -— врядъ-ли могутъ иметь значеше, такъ какъ ведь въ средневе- ковыхъ англШскихъ сквайрахъ и йеменахъ и въ м е т о д а х ъ ихъ политической жизни легко узнать современныхъ англи­чанъ, хотя по культуре они были несравненно ниже даже со-

86

временныхъ русскихъ крестьянъ. Вообще мысль, что можно научиться политической жизни, кажется мне такой же наив­ной, какъ имысль, что можно научиться д е л а т ь добро. Хотя последняя мысль освящена авторитетомъ Сократа (его интеллектуализмъ въ этике), но, клянусь Зевсомъ, слишкомъ смешно думать, что люди дЬлаютъ зло только потому, что не знаютъ добра! Да и существование высоко-даровитыхъ и зна- ющйхъ людей съ низкими нравственными качествами, и обрат­но, по моему, сводить эту мысль на н^ть. Въ жизни народовъ морали соответствуете сощальный инстинктъ, — и онъ то мо­жетъ отсутствовать даже при высокой «дохтуроватости» *) народа, — что мы видимъ у немцевъ, у которыхъ тысячи мне* шй, партШ и уличные и парламентере бои. Поэтому я думаю, Что народы интелектуальнаго типа, съ резко выраженнымъ отсутсшемъ сощальныхъ йнстинктовъ (pyccide), не следова­ло бы даже называть народами, а скорёй собрашемъ людей: ведь и люди, едунце въ трамвае, представляютъ въ некото- ромъ смысле известное целое. Поэтому, въ связи съ мыслями, приводимыми выше, когда мне приходится слышать споръ о монархш и республике въ отношенш «интеллектуальныхъ» народовъ (особенно имперШ), я всегда вспоминаю анекдотъ про семинариста, который на вопросъ: «Вамъ чаю или кофе?», ответилъ: «Шоколада и съ булкой». Действительно, если не придавать значешя н а з в а н i я м ъ, а вникать въ сущ­ность дела, — у такихъ народовъ возможенъ только вопросъ: наследственная или ненаследственная монарх1я, на манеръ китайскихъ губернаторовъ или власти Розаса въ Аргентине. Особенно этотъ вопросъ (монарх!я или республика), по мо­ему, комиченъ въ отношенш къ Россш, въ которой* смени­лось, казалось бы, много формъ правлешя, — удёльно-вече- вая власть, власть цезарей, республика, сощализмъ, —но въ сущности все время было одно и то же: отъ призвашя князей до сегодняшняго дня, — за исключешемъ небольшого nepio- да отъ начала револющи до октября, когда была а н а р х i я, такъ какъ провинцш не подчинялись центру и въ одномъ го­роде вы могли быть «поставлены къ стенкё», а въ другомъ — сами ставить, — за исключешемъ этого перюда, повторяю,

*) Это курьезное слово взято мною изъ З е м н о в о д н а г о к р у г а о п и с а н i я, Яна Гибнера — книга, изданная въ эпоху Пет­ра Великаго. Тамъ говорится объ англичанахъ: «нЬмцы богатые и купечесвде, ученые и дохтуроватые; а пьютъ много».

мы видимъ все время власть, н е з а в и с и м у ю о т ъ из- б р а н i я и д о б р о в о л ь н а г о п о д ч и н е н и я , — а это и есть по существу монархическая власть, какъ бы она оффищально ни называлась *). Новгородъ — не въ счетъ, такъ какъ то, что тамъ происходило на подоб1е греческихъ государствъ, скорей напоминаешь анархш, а не республику. Насколько назвашя въ политической жизни им-Ьютъ малень­кую роль, зам-Ьтилъ уже д-ръ Густавъ’JIe-Бонъ, который, въ своей П с и х о л о Н и с о ц i а л и з м а, указываешь на то, что конститущи южно-американскихъ республикъ въ боль­шинстве случаевъ — сколки съ северо-американской, а на са- момъ щ Ш почти всюду скрытая монарх1я, где дело решается еовсЬмъ не «добровольнымъ подчинешемъ» (Розасъ въ Ар­гентине, Кастро въ Венецуэле). Такъ что, въ сущности гово­ря, если выражаться точно и не смотреть на обманчивыя на­звашя вещей, следовало бы, въ отношеши всехъ этихъ госу­дарствъ и Россш въ частности, ставить вопросъ такъ: наслед­ственная или ненаследственная монарх1я. Обе формы име- ютъ свои достоинства и недостатки. Достоинствомъ наслед­ственной монархш является O T cyrcT Bie кризисовъ при смене правителей и более или менее устойчивая внутренняя и внеш­няя политика (сына воспитываешь отецъ); недостаткомъ же то, что благодаря случайности зачаия, у власти можетъ ока­заться глупый и плохой человекъ. Достоинствомъ второй яв­ляется борьба за власть, дающая преобладаше,'казалось бы, более сильному и, такъ сказать, естественный отборъ прави­телей, а недостатками..,, — о, ихъ не мало! Главные: постоян­ные кризисы при смене правителей и о тсу тсте устойчиво­сти политики. Затемъ — такъ какъ въ республиканской мо­нархш все по существу основано на лжи (само назваше мо­нархш республикой), W то и къ власти можно пробраться

*) Я, всл’Ьдъ за Моммзеномъ, который говоритъ о м о н а р х и - ч е с к о й власти Гая Гракха, ползуюсь старой терминогол1ей. Въ на­стоящее же время въ подобныхъ случаяхъ охотнее пользуются сло- вомъ «диктатура». Вообще, надо заметить, что последнее время значеше н'Ькоторыхъ политическихъ терминовъ сильно изменилось. Въ наше время, наприм'Ъръ, тотъ фактъ, что глава даннаго государ­ства оффищально называется монархомъ, — является, повидимому, до некоторой степени гаранией того, что данная страна управля­ется демократически; это даетъ право «ПослЪднимъ Новостямъ» со­вершенно справедливо говорить о «диктатур-fe» Сербскаго короля.

т о л ь к о л о ж ь ю . Поэтому «естественный отборъ» пра­вителей хотя действительно и происходить, но, по моему, именно въ нежелательномъ направлении. Въ силу этого, если ужъ въ такой стране люди слишкомъ преданы республикан- скимъ назвашямъ и формамъ, то лучше было бы вместо вы- боровъ применять античный жребШ. Тогда, по крайней мере, избежали бы «отбора» *).

На этомъ я и заканчиваю свой обзоръ аморфныхъ на- цШ. Остается только подвести общШ итогъ.

ЗАКЛЮЧЕН1Е

§ 17.

Заканчивая свою работу и передъ темъ, какъ ее резю­мировать, я хотелъ бы снова напомнить, что мои характери­стики нащй н е е с т ь п о п ы т к а и с т о р и ч е с к а г о и а с л % д о в а н 1 я , а есть только примеръ э с т е т и ч е - с к а г о (конкретнаго и съ точки зрешя абсолютныхъ ценно­стей) трактован1я историческаго матер!ала. Моя точка зре­шя на народы п о с у щ е с т в у недоказуема, такъ какъ является ничемъ инымъ, какъ только эстетическимъ пр1емомъ; если бы я даже обладалъ исторической эрудищей Ренана или Моммзена, то даже и тогда она не оказалась бы более обо­снованной. Все факты, приводимые мною, — только иллю- страцш къ основной мысли и противъ нихъ всегда можно вы­двинуть друпе факты изъ неисчерпаемой исторической кладо­вой, -— факты, которые я не упоминаю, какъ неимеюгще зна- чешя съ моей точки зрешя. Однако, я льщу себя надеждой, что д а л ъ д о с т а т о ч н о н а г л я д н ы й п р и м е р ъ тОго, какъ можно применять эстетичесшй принципъ возвы-

*) Однако, следуетъ заметить, что въ настоящее время, благо­даря раз в mi ю техники, республиканская форма правлешя можетъ быть осуществлена тамъ, где о ней прежде нельзя было даже и меч­тать. Действительно, техника, напримеръ, радютелеграфщ, сокра­щая разстояшя, создавая легкость контроля и возможность наблю- дешя за гЬмъ, чтобы не было «чудесь», — какъ бы уменьщаетъ им- перш до размеровъ кантона. Что же касается мелкихъ сощальныхъ образованШ, то въ нихъ республиканская форма не только возмож­на, но даже, повидимому, необходима.

89

шеннаго въ исторш, — что и было моей целью. Конечно, не все люди одинаково его применяютъ, такъ какъ не все оди­наково понимаютъ идею абсолютныхъ ценностей. Однако, нужно твердо признать, что почти все историки, подъ видомъ «точки зрешя», вводятъ въ составъ историческаго изложе- шя фактовъ тотъ элементъ, который по существу н е д о- к а з у е м ъ, такъ какъ онъ является ничемъ инымъ, какъ эстетической концепщей цЬлаго.

Какихъ же результатовъ мы достигли? Льщу себя наде­ждой, что съ достаточной наглядностью показалъ следую­щее.

Э с т е т и ч е с к о е т р а к т о в а н 1 е любого ifaTepi- ала заключается или въ наглядномъ выделенш естественно- общаго, въ виде его суррогата — средняго (по категорш пре- краснаго); или же — въ наглядномъ представленш н о р - м а т и в н о - о б щ а г о, т. е. д о л ж н а г о в ъ его конкрет- ныхъ воплощеюяхъ (по категорш возвышеннаго). При этомъ чисто-эстетическое творчество оперируетъ съ в ы м ы ш- л е н н ы м ъ матер1аломъ; поэтому фактъ творчества сразу бросается въ глаза.

И с т о р и ч е с к о е ж е т р а к т о в а н 1 е заключа­ется ни въ чемъ иномъ, какъ въ примененш эстетической ка­тегорш в о з в ы ш е н н а г о къ матер1алу не вымышлен­ному (какъ у поэтовъ и драматурговъ), а д е й с т в и т е л ь ­н о м у . Практически это выражается въ томъ, что истор!я, которая есть наглядное описаше индивидуальной, конкретной действительности въ ея процессе становлешя, подчиняетъ многообразие фактовъ принципу выбора, основаннаго на ихъ ц е н н о с т и . Установление фактовъ — научная сторона деятельности историка, ихъ выборъ и оценка — эстетическая.

Дальше я стараюсь показать на примере, какъ можно применить эстетическШ принципъ къ характеристике наро­довъ съ точки зрешя а б с о л ю т н ы х ъ ц е н н о с т е й (ума и свойствъ воли); развивая свою мысль, я,произвожу дЬ- леше всЬхъ народовъ на к л а с с и ч е с к 1 е , т и п и ч е - C K i e и а м о р ф н ы е , и стараюсь, по м е р е своихъ силъ, возможно яснее представить ихъ свойства съ эстетико-исто­рической точки зрешя.

Заключаю это выражешемъ надежды, что читателю не очень скучно было слёдить за мной и что моя слабая попыт­ка все же несколько освещаетъ этотъ интересный вопросъ.

КОНЕЦЪ.

списокъ книгъ

цитируемыхъ и т-Ьхъ, на который авторъ ссылается.

С5" d’ABRANTES, Memoires, ed. Nelson.АРДАШЕВЪ, Дополнеше къ лекщямъ по вселйрной исторш проф.

Петрова, т .V, ч. II, СПБ. 1910 г.АРИСТОТЕЛЬ, Никомахова этика, переводъ Радлова.ARTHUR-LEVY, Napoleon intime, ed. Nelson.БЕКОНЪ, Ф., Новый Органонъ, пер. Бибикова.БЕЛОХЪ, HcTopifl Грецш, т. I, пер. М. Гершензона, изд. II, изд. Са-

башниковыхъ, Москва, 1905 г., in — 8°, стр. XIII + 392.БОКЛЬ, Истор1я цивилизацш въ Англш, рус. пер., изд. Тибленъ,

СПБ. 1863 г.БУАСЬЕ, Цицеронъ и его друзья, пер. М. Корсакъ.БУЗЕСКУЛЪ, Введете въ исторш Грецщ.ВЕЙНИНГЕРЪ, Полъ и характеръ, пер. Лихтенштадтъ, изд. «По-

сЬвъ», СПБ. 1908 г., in — 8°, стр. XXV + 484. *

ВЕРМАНЪ, Истор1я искусствъ всЬхъ временъ и народовъ, т. I, рус. пер. подъ ред. Сомова, II изд. «Просв'Ьщеше», СПБ. • in — 8°, стр. XXI + 827.

ВИНДЕЛЬБАНДЪ, Прелюдш, пер. С. Франка, СПБ. 1904 г., in — 8°. стр. VI + 374.

Его-же, HcTopifl древней философш, пер. - подъ ред. проф. Введен- скаго, изд. Ш, СПБ. 1902 г , in — 8°, стр. VIII + 404.

Его-же, Истор1я новой философш, пер. подъ ред. проф. Введенска- го, III изд., СПБ. 1913 г., in — 8°, стр. I, т. — VIII +, 479; II т. — II + 390.

ГЕЙНЕ, Къ исторш религш и философш въ Германш, Собр. соч. т. III, пер. въ изд. Маркса, СПБ. 1904 г.

Его-же, О французской сцен%, т. III въ томъ-же изданш.Его-же, Салонъ, т. III въ томъ же изданш.ГИРО, Частная и общественная жизнь грековъ, пер. Спиридонова.Его-же, Частная и общественная жизнь римлянъ, пер. Моравскаго,

Москва, 1913 г.ГУССЕРЛЬ, Логичесшя изслЪдовашя, часть I, пер. Г. А. Бернштей­

на, изд. «Образоваше», СПБ. 1909 г., in — 8°, стр. XVI -[- 224.DESCARTES, Discours de I* Methode, Ed. BibL Nat., Paris 1918.

ДИЛЬ ILL, ВизантШсие портреты, «Универсальная библютека», изд. «Антика», рус. переводъ.

DUHEM, La Theorie physique, II Ed., M. Baviere et Cie ed., Paris 1914, in — 8° p.p. VI + 509.

GILSON, La philosophie au Moyen Age, Ed. Payot, 1925, p.p. 313.ЗИММЕЛЬ, Проблемы философш исторш, пер. подъ ред. Линда,

изд. магазина «Книжное дбло», Москва, 1898 г., стр. 165.КАНТЪ, Критика чистаго разума, пер. Соколова, СПБ. 1902 г.Ero-же, Критика способности сужденш, пер. Соколова.Его-же, ЗамЪчатя о чувств^ высокаго и прекраснаго, рус. пер.,

изд. В. Гергарда, Лейпдигъ, 1862 г., in — 8°, стр. IV -)- 84.КАРЬЕВЪ, Истор1я Западной Европы въ новое время, т. II, СПБ.

1893 г., стр. 618.КОРКУНОВЪ, Лекцш по общей исторш права, СПБ. 1909 г.КСЕНОФОНТЪ, Воспоминашя о СокрагЬ (Memorabilia), рус. перев.КУТШЕБА, Общественный и государственный строй Польши, рус.

перев.ЛАНГЕ, HcTopiH матер1ализма, пер. В. Соловьева, изд. 1огансона.ЛАНГЛУА и СЕНЬОБОСЪ, Введение въ изучеше исторш, пер. Се­

ребряковой.Cte de LAS CASES, Memorial de S-te-Helene, ed. Fayard et C-ie.Г. ЛЕ БОНЪ, Психолопя соц1ализма, рус., пер., СПБ. 1908 г.ЛОККЪ, Опытъ о челов'Ьческомъ разум-b, пер. А. Н. Савина, изд.

Кушнерева, Москва, 1898 г., in — 8°, стр. XVI + 736.ЛОНДОНЪ, Морской волкъ, рус. пер., изд. «Универсальной Биб­

лиотеки» (Антикъ).ЛОССК1Й, Матер1я и жизнь, изд. «Обелискъ». Берлинъ, 1923 г.,

стр. 124.ЛОУ (Сидней), Государственный строй Англш, пер. Ященко, изд.

Библютеки для самообразован1я, Москва, 1910 г.МАКИАВЕЛЛИ, Князь, пер. Роговина.МАССОНЪ Фредерикъ, Наполеонъ и женщины, пер. Гольденберга,

изд. «Современ. проблемы», Москва, 1912 г., стр. 340.МАХЪ, Механика, пер. Г. А. Котляра съ VI нЬи. изд. СПБ; 1903 г.

in — 8°, стр. 446.МИЛЛЬ, Система Логики, пер. Ивановскаго, изд. Леманъ, Москва,

1914 г.MIGNET, Histoire de la Revolution frangaise, t. I, Ed. Nelson, p.p. 384.МИНТО, Индуктивная и дедуктивная логика, пер. Моделя, СПБ.,

1902 г.MOMMSEN, Histoire romaine, t. I, trad, frang. de De Guerle, edit.

Flammarion, Paris p.p. 332.НЕТУШИЛЪ, Истор1я Рима.ОСТВАЛЬДЪ, Философ1я природы, пер. Давыдовой, подъ ред. Рад-

лова, СПБ. 1903 г. in — 8°, стр. IV 326.

ПЕЛЬМАНЪ, История Грещи, руссмй переводъ.ПЛАТОНЪ, Менонъ, Собр. соч. т. П, цер. Карпова.Его-же, ГоргШ, Собр. соч., т. II, пер. Карпова.Его-же, Республика, Собр. соч., т. III, пер. Карпова.ПЛУТАРХЪ, Бюграф1я Нишя, рус. пер., изд. «Дешевой Библют.»

Суворина.Его-же, Бюграф1я Перикла, рус. пер., изд. «Дешев. Библ.» Суворина. Его-же, Бюграс1»я Цезаря, рус. пер., изд. «Дешев. Библ.» Суворина. ПОГОДИНЪ, Истор1я Сербш.REIMERS, Le Concept du Beau, ed. « Les Presses Modernes », Paris,

1930.РИККЕРТЬ, Границы естественно - научнаго образовашя понятШ,

пер. А. Водена, изд. Е. Д. Кусковой, СПБ., 1903 г., in — 8°, стр. П + 615.

СВЕТОНШ, Жизнь ХП цезарей, руссвдй переводъ.СЕНЕКА, Письма къ Люциллш, рус. пер., изд. «Дешевой Библют.»

Суворина.СЕНЪ-ВИКТОРЪ, Боги и люди, пер. М. Волошина.СОЛОВЬЕВЪ В., Оправдаше добра, Собр. соч., т. VIII, изд. «Про­

свищете», СПБ.СОФОКЛЪ, Эдипъ-царь, пер. Мережков,скаго.СТОРОЖЕНКО, HcTopifl западно-европейской литературы. ТОЛСТОЙ, Война и миръ.ТЭНЪ, Философ!я искусства, кн. IV, рус. пер., изд. «Универсальной

Библ.» (Антикъ).ТУРАЕВЪ, Исторш древняго Востока, СПБ.ФИХТЕ, Назначеше человека, пер. подъ ред. Н. О. Лосскаго, СПБ.

1905 г., стр. 133.ШОПЕНГАУЭРЪ, Дв-Ь основныя проблемы этики, пер. Черниговца. Его-же, 1УНръ, какъ воля и представлеше, т. I, пер. Фета.ЭЙКЕНЪ, Истор1я и система среднев"Ьковаго ййросозерцашя, пер.

Линдъ, СПБ., 1907 г.ЮМЪ, ИзслЪдоваше о человЪческомъ разумЪнш, пер. Церетели.

ОГЛАВЛЕНШ.

Предислсш е...................... ......................................................... 5ЭстетическШ принципъ (§ 1) ........................ ..................... 7ИсторическШ принципъ (§§ 2, 3) ........... .............. .. 12История — мостъ между наукой и искусствомъ ( § 4 ) . . . 24О расширеши области применения эстетико-историческа-

каго принципа (§§ 5, 6) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27\Объ эстетико-исторической характеристике отдЬльныхъ

людей и народовъ (§§ 7, 8, 9) . . . . . . . . . . . . . . 33Классичесше народы (§§ 10, И ) .......................... .. 43Примеры типическихъ народовъ (§§ 12, 13, 14) . . . . . . 61Аморфные народы (§§ 15, 16) ........... ...... ................ .. 79-Заключеше (§ 1 7 ) ........................ .......................................... 89

Imprsmerie « P ascal», 13, R u e P ascal, Р аш з-5®