Много лет назад ко мне подошел странный человек, взял меня за руку и сказал, что я – «человек слова», не в смысле, что всегда держу слово (к сожалению, как бы мне этого ни хотелось, иногда я подвожу и себя, и других), а в том смысле, что моя жизнь будет связана со словом. Наверное, он оказался прав. С тех пор смутная тоска к

постоянной передаче накопленного опыта привела меня к роли тренера и просветите-ля, если можно это так назвать. Поэтому в 2009 году, когда перед нами стояла задача выбрать название для создающейся нами школы, мы достаточно легко остановились на таком варианте – «Школа гуманитарно-го антифашизма и просвещения». Хотя те-перь мы начали понимать, насколько слож-ное имя мы себе выбрали и какой отдачи от нас оно требует, если серьезно строить та-кую школу как многоуровневую программу воспитания юных просветителей.

Накануне первой встречи с участника-ми нашей школы мы посылаем им тексты, которые в свое время потрясли нас чем-то – это Умберто Эко, Джорж Оруэлл, Мартин Лю-тер Кинг, Борис Стругацкий и другие. Что-бы дать людям возможность почитать, поду-мать и сформулировать вопросы, которые они могли бы принести потом с собой на се-минар. Дело не только в том, что важно соз-дать хорошую библиотеку дома на полке. Мы убеждены, что тексты, которые мы чита-ем, и тексты, которые мы пишем сами – это отдельные миры, создаваемые с помощью слов и идей. От того, сколько, какого каче-ства и силы воздействия будут окружать нас тексты про гуманизм и сопротивление, по-иск предназначения, сомнения и свободу, многое будет зависеть в будущем.

Мартин Лютер Кинг в своей речи 1963 года говорил: «У меня есть мечта, что наста-нет день, когда в штате Алабама, губернатор

которого ныне заявляет о вмешательстве во внутренние дела штата и непризнании действия принятых конгрес-сом законов, будет создана ситуация, в которой малень-кие черные мальчики и девочки смогут взяться за руки с маленькими белыми мальчиками и девочками и идти вместе, подобно братьям и сестрам». И всего лишь 50 лет спустя его мечта сбылась, а его жизнь и его тексты сыграли большую роль в этих переменах. Интересно, а какая мечта у вас?

Анастасия Никитина

Первое наше требование к писателю – не лгать, писать то, что он действительно ду-мает и чувствует. Худшее, что

можно сказать о произ-ведении искусства, – оно фальшиво.

Дж.Оруэлл «Литература

и тоталитаризм»

Еще недавно свастика на стенах была чем-то вопиющим, а слово «фашист» – самым большим оскорбле-нием и в политической среде, и среди детей, играющих во дворе. Сейчас бритоголовые молодчики в бер-цах* с наколками 88** и свастиками, разгуливающие по улицам не только России, но и Украины, уже никого не удивляют. Напротив, молодежь стремится им подражать.

Сайты неонацистов пестрят фашистской и нацистcкой символикой, а блоги находят тысячи привержен-цев. О неофашистах, нетерпимости, тоталитарных режимах, воспитании толерантности и «внутреннем фа-шисте» мы беседуем с Андреем Юровым, почетным президентом международного Молодежного Правоза-щитного Движения и экспертом Молодежного Сектора Совета Европы.

«Хочешь бороться с фашизмом – начни с себя»Оригинал опубликован 02.06.10 в газете «Неделя» http://nedelya.net.ua/new/index.php?option=2&a=1&id=1070

– Самое страшное, что фашизм стал нормальным элементом культуры. Это никого не шокирует. Пришла весна… «травка зеленеет, солнышко блестит, сва-стика на стенке весело висит». Вот это обычный пейзаж обычной весны. Если 20 лет назад свастика появлялась в каком-нибудь подъезде, это вызывало шок, ужас. Сейчас же даже у ветеранов это не вызывает уже почти никакого чувства – это просто норма, хоть и грустная. С моей точ-ки зрения, главное достижение фашистов за последние 20 лет – они стали нормой. И большинство относится к этому безразлично. Так, как мы относимся к неожи-данному холоду, к тому, что нас обрызгала машина, – это все неприятно, конечно, но это нормально.

– Причем это касается не только круПных городов, как многие считают. когда свасти-ка Появилась Пару лет назад в алчевске, на доме рядом с корПусом донбасского го-

«Хочешь бороться

с фашизмом –

начни с себя»

Елена РассказоваХарьков, УкраинаМПД.Школа Гуманитарного антифашизма и просвещения, июль 2010, Москва

Лекцию Андрея Юрова об анти-фашизме я слушала не единожды. И каждый раз я задавала себе все больше и больше вопросов. Неко-торые из них были риторическими.

Но на многие находились ответы. И со временем я решила озвучить не-которые из них в интервью.

Беседы с Андреем для меня – это всегда сомнения. Новые и новые во-просы. Но я думаю, что все понятно бывает только у роботов. Или у де-билов. Людям же мыслящим свой-ственно сомневаться. Спрашивать себя и других «почему?»...

Я надеюсь, что после прочтения нашей беседы у вас тоже возникнут

вопросы. Не стесняйтесь их задать Андрею. Или прислать в редакцию. Возможно, ответить на них мы по-пытаемся все вместе. Возможно, во время их осмысления у нас воз-никнут новые. И возможно даже, что мы так и не найдем на них от-веты. Но мы задумаемся. А мысля-щими людьми тяжелее управлять. И, возможно, внутренний фашист и милитарист, который сидит в каждом из нас, тоже задумается:)

сударственного технического университета, никто даже не По-Пытался ее замазать. и я не слы-шала возмущенных речей. все отнеслись к этому сПокойно. и все-таки, давай Проясним, что же такое фашизм. мне кажется, что людям свойственно Путать это Понятие с нацизмом, ксенофоби-ей и тоталитаризмом.

– Любой специалист по фашизму вам скажет, что фашизм – это государствен-ный строй, который был в одной стране,

Италии, с 1922 по 1943 год. Конечно, когда мы гово-рим о фашизме, мы имеем в виду современную фа-шистскую идеологию, а не государственный строй.

Мне близка градация, предложенная Даниилом Горецким, социальным философом из Харькова. Он выделяет в фашизме три составляющих.

Первая – это расизм, точнее, нетерпимость к дру-гим прежде всего по признакам внешнего вида. Под нетерпимостью я понимаю любые радикальные при-зывы к насилию или дискриминации. Например, фи-зическое уничтожение евреев в фашистской Герма-нии началось только в 1938 году, после Хрустальной ночи, а до этого в 1933-1934 году евреи были сильно ущемлены в правах: они не имели права голосовать, иметь домашних животных и т.д. (система так назы-ваемых «Нюрнбергских законов»).

* Берцы – высокие армейские ботинки на шнурках.** 88 – символ вражды – «Heil Hitler», h – восьмая буква немецкого алфавита. 88 – часто употребляется в качестве приветствия, а также при окончании письма или текста.

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Вторая составляющая фашизма – это тоталитар-ное мышление. В нем есть несколько базовых эле-ментов. Это, например, наличие некой «великой сущ-ности» (вождя, партии, государства, идеи, нации). Причем это нечто настолько велико, что в жертву ему можно приносить права и свободы, даже жизни. «Смело мы в бой пойдем за власть советов – И КАК ОДИН УМРЕМ в борьбе за это» – совершенно тота-литарное мышление. Идея власти советов настолько важна, что нет лучшего блага, чем умереть всем, при-нести себя в жертву. Это сложный феномен.

Другой элемент тоталитарного мышления – это естественное стремление подчинять и подчиняться. Быть абсолютным диктатором по отношению к ниже-стоящим и абсолютным рабом к вышестоящим. При этом не надо думать, потому что на вышестоящих вся ответственность, необходимо лишь подчиняться.

И еще одна составляющая – это желание быть в массе, даже без вождей. При этом возникает ощуще-ние братства, единства, строя массы. Маршировать строем или взявшись за руки петь песни – ведь это так прекрасно! Ты обладаешь абсолютным счастьем единения, «нас», где все слились в безличном. И эта масса может все, она всемогуща! Это чувство ничем нельзя заменить.

Тоталитарное мышление связано для меня пре-жде всего с этими тремя компонентами, хотя есть и другие важные характеристики.

Следующая, третья составляющая фашизма – ми-литаризм – культ агрессии и насилия. Утверждение того, что многие конфликты можно и даже иногда нужно решать вооруженным путем.

С этими факторами связан ряд гипотез. Первое – это то, что три компонента являются для нас есте-ственными. Естественно быть ксенофобом: есте-ственно понятие своего и чужого прайда, своей и чужой территории, которую надо защищать. И то-талитарное мышление, и нетерпимость являются естественными. Ощущение чего-то великого – очень важная вещь. Вопрос в другом. Можно ли ради этого приносить жертвы. Агрессия – первая естественная реакция защиты, это демонстрация слабости и без-защитности. Мы сначала начинаем рычать, потом лишь думать, отчего это происходит.

Если говорить о «современном антифашизме», то это не уничтожение фашистов, а всего лишь современ-ная концепция прав человека, основанная на принци-пах равенства, свободы и человеческой солидарности.

– в своих лекциях по антифашизму ты нередко употребляешь понятие «внутренний фашист»…

– В каждом из нас живет маленький фашист, ма-ленький диктатор, маленький милитарист, малень-кий ксенофоб. Вопрос заключается в том, готовы ли мы это признать и что мы хотим с этим делать. Мы можем не видеть фашиста в себе и видеть его в других. Может быть, и есть существа, в которых фа-шистов нет, – это, скорее всего, Бодхисаттвы (в буд-дизме люди (или иные существа), которые приняли решение стать Буддой – ред.), святые.

Но только мой внутренний фашист позволяет уви-деть фашиста в другом. Поэтому я против того, что-бы «убивать своего внутреннего фашиста». Вопрос в

другом – кто кого контролирует: я его или он меня, выпускаем ли мы этого «маленького фашиста» на поверхность или умеем обуздывать. Кроме того, мой внутренний фашист позволяет увидеть в некоторых фашистских высказываниях правду, в частности то, что действительно есть проблемы с тем, как ведет се-бя ряд меньшинств. Я должен это признать.

Когда мы боремся с фашистами, вопрос в том, ви-дим ли мы фашиста в себе или мы пытаемся свои комплексы перетащить на другого и бороться с тем, что есть в каждом из нас.

Но при этом важно помнить, что внутри каждого из нас живет и «маленький антифашист» – сторон-ник равенства, свободы и солидарности. И он нужда-ется в нашей поддержке.

– каковы, по-твоему, методы борьбы с фашиз-мом в современном обществе?

– С моей точки зрения, количество реальных фа-шистов в обществе зависит от уровня его общей фа-шизации, от того, насколько в каждом из нас вся эта дрянь сидит. Для меня фашисты – это более вос-приимчивые люди, выражающие коллективное бес-сознательное. То есть мы все заражены фашизмом, нетерпимостью, тоталитаризмом, милитаризмом: общество, медиа… И вот эти люди – всего лишь выра-зители этого, не более. Как бы мы их ни «изводили», их всегда будет столько же. Понимаете? При опреде-ленной температуре воды количество быстрых моле-кул всегда будет одинаковым, пока вся вода не вы-кипит.

Поэтому для меня сейчас самый главный вопрос – как снизить эту температуру воды, то есть как снизить уровень агрессии в обществе, побороть тоталитарное мышление, подавляющее свободу, как развить кри-тическое мышление, как снизить уровень нетерпимо-сти. Когда у меня спрашивают, что я собираюсь делать с фашистами, то я отвечаю: «Ничего. Ими должны за-ниматься правоохранительные органы».

Потому что их всегда будет примерно одинаковое количество, до тех пор, пока общество находится в таком состоянии. Пока коллективное бессознатель-ное таково, оно будет на поверхность выталкивать все новых и новых. Сколько бы мы их ни избивали, их будет ровно столько же. Да, кто-то из них не будет столь агрессивен. Возможно, они станут не «уличны-ми», а «политическими» активистами. Но как по-казал опыт нацистской Германии, уход в политику боевых дружин тоже приводит к тяжелейшим по-следствиям. Так что, какое зло страшнее, непонятно.

– когда заходит речь о воспитании толерантно-сти в современном мире, то все чаще провозглаша-ется мысль о том, что чем больше у нас знаний о культуре друг друга, тем меньше риск межнацио-нальных конфликтов. и выше уровень терпимости друг к другу. ты согласен с этим утверждением?

– Ты, видимо, имеешь в виду подход Декларации ЮНЕСКО и Совета Европы? О том, что знания разру-шают стереотипы, способствуют открытости, улучше-нию отношений и т.д. Эта концепция связана с тем, что знания, как свет, освещают путь, и чем больше мы знаем, тем лучше наши отношения. Я готов поставить

#6 2

011

тексты

Шко

лы

это под сомнение. И это для меня принципиальный момент, связанный с обучением толерантности.

Мои наблюдения постконфликтных ситуаций на разных территориях Кавказа, Балкан показывают, что самые страшные события между людьми, страш-ная резня происходит как раз в тех городах, тех ме-стах, где народы всю жизнь жили вместе, там, где они не были изолированы друг от друга, а где как раз было смешанное население.

Люди мне рассказывали, что несколько поколе-ний двух народов жили всю жизнь на одной лестнич-ной площадке и знали культуры друг друга настоль-ко прекрасно, что лучше и не пожелаешь, а наутро брали ножи и убивали соседей. Глубочайшее зна-ние культур друг друга и тот факт, что еще вчера де-ти играли друг у друга в домах, а взрослые занимали друг у друга соль и хлеб, не помешал вспарывать жи-воты беременным женщинам. Поэтому само утверж-дение, что если мы будем хорошо знать культуру со-седа, то это помешает нам что-то дурное сделать, я ставлю под сомнение. Резня происходит там, где на-до создать некий этнический перевес. Там, как пра-вило, происходит самый примитивный геноцид.

Второе сомнение. Иногда более глубокое знание культур ведет не к повышению толерантности, а к ее уменьшению. Я много раз сталкивался с людьми, ко-торые долгое время жили с представителем другой этничности, например, в общежитии. После этого они ненавидят всю эту этничность. Люто. Именно потому, что хорошо знают ее особенности. Хотя ино-гда – наоборот: дружат, а потом свое позитивное от-ношение распространяют на весь этнос. В последнее время я столкнулся со многими этническими группа-ми. И после глубокого изучения их традиций мое ува-жение к ним не выросло, а уменьшилось. Ряд тради-ций Северной Африки, например, меня чрезвычайно шокировал, особенно отношение к женщинам. У ме-ня, человека, воспитанного в европейской культуре, многие африканские традиции вызывают тяжелые переживания. Я не хочу так жить. Да, я вынужден со-блюдать эти традиции, находясь в этих странах, но не могу сказать, что проникаюсь большим уважением к народам, проживающим там.

Третья вещь, связанная с толерантностью, – кто и как это проводит. Пример – в Воронеже после оче-редного преступления на расовой почве – убийства иностранного студента – власти решили массово «се-ять» толерантность в массы. Где-то, возможно, это действительно помогло. Но я однажды по телевизо-ру наблюдал следующую сцену: в Рамони (райцентр в Воронежской области) проходит встреча с иностран-ными студентами, которые сформировали агитбри-гаду, поют, пляшут… На сцене африканцы и арабы поют чудесные песни, а в это время в зале сидят бри-тые гопники и потирают лапы: «Ну, вы у нас доползе-те до машины… только под конвоем…» Глаза кровью налиты. После подобных акций у этих несчастных пэ-тэушников, которым не дали вовремя пойти погулять и напиться, развивается не толерантность по отноше-нию к иностранцам, а совсем наоборот.

Но не поймите меня превратно – я за то, чтобы люди узнавали культуру друг друга, я не к тому, что это плохо.

В английском языке нет различия между толе-рантностью и терпимостью – ‘tolerance’ означает и то, и другое. В русском языке слову «толерантность» всего 20 лет (я имею в виду в значении «терпимое от-ношение к другой нации»; до этого слово употребля-лось в качестве научного медицинского термина). Многие гражданские активисты в слово толерант-ность хотят вложить смысл «за все хорошее – против всего плохого».

У меня есть гипотеза, что это ведет не только к по-зитивным эффектам, но и к негативным. А именно – это размывает представление о терпимости. По-моему, нашему обществу не хватает толерантности в самом первичном смысле – терпимости. Для меня настоящая толерантность – не когда я что-то полю-бил или проявил к чему-то интерес. Толерантность для меня – это когда есть что-то, что мне не нравит-ся, при этом это что-то не несет агрессии и насилия по отношению ко мне и другим людям, это никому не угрожает, и потому я это терплю. Это могут быть политические и религиозные взгляды. Мы же при-выкли к тому, что если нам что-то не нравится, то мы начинаем переубеждать. У нас даже мысли не возни-кает о том, что это бесполезно. Подход, что человека можно рациональными доводами переубедить в об-ласти веры (когда он верит в то, во что верили его предки) – для меня штука весьма самонадеянная.

На мой взгляд, недостаток первичной толерант-ности связан с фатальной инфантильностью наше-го общества. Например, для маленького ребенка во-обще непереносима мысль, что его может кто-то не любить. Мириться с тем, что тебя кто-то не любит, что у тебя есть враги, что есть масса людей, думаю-щих совершенно иначе, высказывающих мнение, которое вам может не нравиться, но это не связано с пропагандой насилия и дискриминацией, может лишь взрослый человек. Толерантность основана на принятии того, что бывают другие мнения. При этом толерантность не означает отказ от своей собствен-ной позиции. Это понимание того, что есть абсолют-но иной взгляд на мир. По моему мнению, к сожа-лению, в нашей культуре, в отличие от некоторых западных стран (которые тоже не без греха), этого сейчас не существует. Мы все равно пытаемся найти все новые и новые аргументы, чтобы доказать что-то, мы не в состоянии смириться.

нам не хватает именно гуманизма как сложного отношения к сложному миру, а не очередного, пусть и очень доброго фундаментализма, который предла-гает сверхпростые решения сверхсложных проблем. Нам нужно научиться жить в этом сложном мире и быть к нему терпимее, но при этом не терпеть нена-висти, агрессии и насилия

#6 2

011

тексты

Шко

лы

ЛИТЕРАТУРА

И ТОТАЛИТАРИЗМ

Начиная свое первое выступление1, я говорил, что наше время не назовешь веком критики. Это эпоха причастности, а не отстраненности, и поэтому стало так трудно признать литературные досто-инства за книгой, содержащей мысли, с которыми вы не согласны. В литера-туру хлынула политика в самом широ-ком смысле этого слова, она захватила литературу так, как при нормальных условиях не бывает, – вот отчего мы те-перь столь обостренно чувствуем разлад между индивидуальным и общим, хотя он наблюдался всегда. Стоит только за-думаться, до чего сложно сегодняшне-му критику сохранить честную беспристрастность, и станет понятно, какие именно опасности ожидают литературу в самом близком будущем.

Время, в которое мы живем, угрожает по-кончить с независимой личностью, или, вер-ней, с иллюзиями, будто она независима. Меж тем, толкуя о литературе, а уж тем паче о критике, мы, не задумываясь, исходим из того, что личность вполне независима. Вся современная европейская литература – то есть та, которая создавалась послед-ние четыре века, – стоит на принципах честности, или, если хотите, на шекспировской максиме: «Сво-ей природе верен будь». Первое наше требование к писателю – не лгать, писать то, что он действитель-но думает и чувствует. Худшее, что можно сказать о произведении искусства, – оно фальшиво. К критике это относится даже больше, чем непосредственно к литературе, где не так уж досаждает некое позерство, манерничанье, даже откровенное лукавство, если

Лена ДудукинаВладимир-Воронеж, Россия.МПД, YNRI.Участник команды создателей Школы Гуманитарного антифашизма и просвещения

Эссе «Литература и тоталита-ризм» – это изначально высту-пление Джорджа Оруэлла в ию-не 1941 года по Би-би-си в рамках создаваемой им антифашистской программы. Пол-Европы уже за-хвачено Второй мировой войной, а когда начинаются кровопролития,

людям обычно бывает не до фило-софских размышлений.

Несомненно, Оруэлл был одним из тех, кого можно назвать провид-цами, ну, или людьми со стратеги-ческим мышлением. Он чувствовал неизбежность войны между Росси-ей и Германией после многолетней декларированной «дружбы», опа-сался установления тоталитаризма чуть ли не во всем мире, смог вы-разить общий страх образом Боль-шого Брата, спроецировал притчей «Скотный двор» последствия рево-люции в России... Для меня Эрик

Артур Блэр, родившийся в Индии и писавший под псевдонимом Ору-элл, – пример человека, который «кончил жить и начал беспокоить-ся»; впрочем, возможно, он беспо-коился, а не жил, все свои 46 лет.

Заключительную и побуждаю-щую к действию фразу этого эссе я считаю достойной гуманитарного проекта «Эпиграф»:

«Каждый... должен сознавать и жизненную необходимость про-тиводействия тоталитаризму, навязывают ли его нам извне или изнутри».

только писатель не лжет в самом глав-ном. Современная литература по само-му своему существу – творение лично-сти. Либо она правдиво передает мысли и чувства личности, либо же ничего не стоит.

Как я уже сказал, это для нас само со-бой разумеется, но едва стоит нам это произнести, как осознаешь, какая над литературой нависла угроза. Ведь мы живем в эпоху тоталитарных госу-дарств, которые не предоставляют, а возможно, и не способны предо-ставить личности никакой свобо-ды. Упомянув о тоталитаризме, сразу

вспоминают Германию, Россию, Италию, но, думаю, надо быть готовым к тому, что это явление сделает-ся всемирным. Очевидно, что времена свободного капитализма идут к концу, и то в одной стране, то в другой он сменяется централизованной экономикой, которую можно характеризовать как социализм или как государственный капитализм – выбор за вами. А значит, иссякает и экономическая свобода лично-сти, то есть в большой степени подрывается ее свобо-да поступать как ей хочется, свободно выбирая себе профессию, свободно передвигаясь в любом направ-лении по всей планете. До недавней поры мы еще не предвидели последствий подобных перемен. Ни-кто не понимал как следует, что исчезновение эко-номической свободы скажется на свободе интеллек-туальной. Социализм обычно представляли себе как некую либеральную систему, одухотворенную высо-кой моралью. Государство возьмет на себя заботы о вашем экономическом благоденствии, освободив от страха перед нищетой, безработицей и т. д., но ему не будет никакой необходимости вмешиваться в ва-шу частную интеллектуальную жизнь. Искусство бу-дет процветать точно так же, как в эпоху либераль-

1 Начиная свое первое выступление... – Оруэлл имеет в виду свое выступление

по радио «Границы искусства и пропаганды» 30 апреля 1941 г. С очерком «Литература и тоталитаризм» он выступил по Би-би-си в июне 1941 г.

#6 2

011

тексты

Шко

лы

ного капитализма, и даже еще нагляднее, поскольку художник более не будет испытывать экономическо-го принуждения.

Опыт заставляет нас признать, что эти представ-ления пошли прахом. Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить. Важно отдавать себе отчет в том, что его контроль над мыслью преследует цели не толь-ко запретительные, но и конструктивные. Не просто возбраняется выражать – даже допускать – опреде-ленные мысли, но диктуется, что именно надлежит думать; создается идеология, которая должна быть принята личностью, норовят управлять ее эмоциями и навязывать ей образ поведения. Она изолируется, насколько возможно, от внешнего мира, чтобы зам-кнуть ее в искусственной среде, лишив возможности сопоставлений. Тоталитарное государство обязатель-но старается контролировать мысли и чувства своих подданных по меньшей мере столь же действенно, как контролирует их поступки.

Вопрос, приобретающий для нас важность, состо-ит в том, способна ли выжить литература в такой ат-мосфере. Думаю, ответ должен быть краток и точен: нет. Если тоталитаризм станет явлением всемирным и перманентным, литература, какой мы ее знали, пе-рестанет существовать. И не надо (хотя поначалу это кажется допустимым) утверждать, будто кончится всего лишь литература определенного рода, та, что создана Европой после Ренессанса.

Есть несколько коренных различий между тота-литаризмом и всеми ортодоксальными системами прошлого, европейскими, равно как восточными. Главное из них то, что эти системы не менялись, а ес-ли менялись, то медленно. В средневековой Европе церковь указывала, во что веровать, но хотя бы по-зволяла держаться одних и тех же верований от рож-дения до смерти. Она не требовала, чтобы сегодня верили в одно, завтра в другое. И сегодня дело обсто-ит так же для приверженца любой ортодоксальной церкви: христианской, индуистской, буддистской, магометанской. В каком-то отношении круг его мыс-лей заведомо ограничен, но этого круга он держится всю свою жизнь. А на его чувства никто не посягает.

Тоталитаризм означает прямо противополож-ное. Особенность тоталитарного государства та, что, контролируя мысль, оно не фиксирует ее на чем-то

одном. Выдвигаются догмы, не подлежащие обсуж-дению, однако изменяемые со дня на день. Догмы нужны, поскольку нужно абсолютное повиновение подданных, однако невозможно обойтись без кор-рективов, диктуемых потребностями политики власть предержащих. Объявив себя непогрешимым, тоталитарное государство вместе с тем отбрасывает само понятие объективной истины. Вот очевидный, самый простой пример: до сентября 1939 года каж-дому немцу вменялось в обязанность испытывать к русскому большевизму отвращение и ужас, после сентября 1939 года – восторг и страстное сочувствие. Если между Россией и Германией начнется война, а это весьма вероятно в ближайшие несколько лет, с неизбежностью вновь произойдет крутая перемена. Чувства немца, его любовь, его ненависть при необ-ходимости должны моментально обращаться в свою противоположность. Вряд ли есть надобность указы-вать, чем это чревато для литературы. Ведь творче-ство – прежде всего чувство, а чувства нельзя вечно контролировать извне. Легко определять отвечаю-щие данному моменту установки, однако литера-тура, имеющая хоть какую-то ценность, возможна лишь при условии, что пишущий ощущает истин-ность того, что он пишет; если этого нет, исчезнет творческий инстинкт. Весь накопленный опыт сви-детельствует, что резкие эмоциональные переоцен-ки, каких тоталитаризм требует от своих привер-женцев, психологически невозможны, и вот прежде всего по этой причине я полагаю, что конец литера-туры, какой мы ее знали, неизбежен, если тоталита-ризм установится повсюду в мире. Так ведь до сих пор и происходило там, где он возобладал. В Италии литература изуродована, а в Германии ее почти нет. Основное литературное занятие нацистов состоит в сжигании книг. Даже в России так и не свершилось одно время ожидавшееся нами возрождение лите-ратуры, видные русские писатели кончают с собой, исчезают в тюрьмах – обозначилась эта тенденция весьма определенно.

Я сказал, что либеральный капитализм с очевид-ностью идет к своему концу, а отсюда могут сделать вывод, что, на мой взгляд, обреченной оказывается и свобода мысли. Но я не думаю, что это действитель-но так, и в заключение просто хочу выразить свою веру в способность литературы устоять там, где кор-ни либерального мышления особенно прочны, – в немилитаристских государствах, в Западной Евро-пе, Северной и Южной Америке, Индии, Китае. Я ве-рю – пусть это слепая вера, не больше, – что такие государства, тоже с неизбежностью придя к обоб-ществленной экономике, сумеют создать социализм в нетоталитарной форме, позволяющей личности и с исчезновением экономической свободы сохранить свободу мысли. Как ни поворачивай, это единствен-ная надежда, оставшаяся тем, кому дороги судьбы литературы. Каждый, кто понимает ее значение, каждый, кто ясно видит главенствующую роль, кото-рая принадлежит ей в истории человечества, должен сознавать и жизненную необходимость противодей-ствия тоталитаризму, навязывают ли его нам извне или изнутри.

1941 г.

Аф

иш

а к

фи

ль

му

19

56

го

да

по

кн

иге

Ор

уэл

ла

«1

98

4»

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Джордж Оруэлл

ЗАМЕТКИ

О НАЦИОНАЛИЗМЕ

Перевод с английского:© 1988 Мисюченко Владимир Фёдорович и Недошивин Вячеслав Михайлович.

Под «национализмом» я прежде всего имею в виду привычку считать, что человеческие существа можно классифицировать, как насекомых, и что к миллионам, а то и к десяткам миллионов людей мо-гут быть, ничтоже сумняшеся, приклеены ярлыки «хорошие» или «плохие».

<...>Каждого националиста неотступно преследует

убеждение, что прошлое можно менять. Он подолгу живет в некоем фантастическом мире, в котором со-бытия совершаются так, как им следовало бы, в кото-ром, к примеру, испанская армада добивается успеха или русская революция сокрушается в 1918 году, – и националист, если ему представится такая возмож-ность, обязательно перенесет часть своих мечтаний в исторические книги. Большое число пропагандист-ских писаний нашего времени является всего-навсего подделкой. Факты замалчивают, даты меняют, цита-ты вырывают из контекста и препарируют так, что смысл их совершенно меняется.

<...>Начать с того, что ни у кого нет права предпола-

гать, что каждый человек или даже каждый интел-лектуал заражен национализмом. Во-вторых, на-ционализм может появляться и исчезать и быть ограниченным. Интеллигентный человек может быть только наполовину склонен к идее, которая привлекает его, но которую он считает абсурдом, и он может не задумываться над ней довольно долго, возвращаясь к ней только в моменты гнева или сен-тиментальности или когда он убежден, что речь идет о чем-то несущественном. В-третьих, националисти-ческие убеждения могут быть приняты человеком из самых лучших побуждений, по ненационалистиче-ским мотивам. В-четвертых, несколько видов нацио-нализма, даже взаимоисключающих видов, могут со-существовать в одном и том же человеке.

<...>Прежде всего дело состоит в том, чтобы выяснить,

кто вы такой на самом деле, каковы в действительно-сти ваши чувства, а потом разобраться в своих при-вязанностях. Если вы ненавидите и боитесь России, если вы завидуете богатству и мощи Америки, если вам отвратительны евреи, если вы ощущаете свою неполноценность по отношению к правящему классу Британии, вам не удастся избавиться от этих чувств простым усилием ума. Но, по крайней мере, вы мо-жете осознать, что они у вас есть, и помешать им от-равлять вашу духовную жизнь.

«Кур фашист» © 2011 Эрдиль Яшароглу, © 2011 проект «Респект»

#6 2

011

тексты

Шко

лы

ОСМЫСЛЯЯ ВОЙНУ

Опубликовано в газете «Ла ривиста деи либри», № 1 (апрель 1991), в дни войны в Персидском заливе.«Пять эссе на темы этики», Санкт-Петербург: Симпозиум, 2000

Под «национализмом» я прежде всего имею в виду привычку считать, что чело-веческие существа можно классифици-ровать, как насекомых, и что к миллио-нам, а то и к десяткам миллионов людей могут быть, ничтоже сумняшеся, прикле-ены ярлыки «хорошие» или «плохие».

<...>В этой статье говорится о Войне, войне с большой

буквы, не о холодной, а о «горячей», когда воюют при выраженном консенсусе наций, в той форме, которую война приняла в современном мире. Поскольку ста-тья сдается в редакцию в дни, когда армии союзни-ков вступают в Кувейт-Сити, не исключено, что, если не произойдет резких изменений, она будет читать-ся, когда все решат, что война в Персидском заливе 1991 года дала удовлетворительный результат, удо-влетворительный в том смысле, что соответствующий целям, ради которых война затевалась. В подобном контексте речь о невозможности и бесполезности во-йны рискует показаться нелогичной, так как никто не согласится считать бесполезным или невозможным действие, позволившее достичь намеченных целей. Тем не менее нижепубликуемые рассуждения долж-ны прозвучать независимо от того, как повернутся де-ла на войне. Они должны прозвучать тем паче, если война позволит достичь «положительного» резуль-тата и тем самым создастся иллюзорный вывод, что в каких-то случаях война – разумный выход из положе-ния. Между тем этот вывод необходимо разгромить.

В начале войны звучали и печатались разноо-бразные призывы и упреки к представителям ин-теллигенции за то, что они «не заняли позицию» по отношению к совершавшейся драме. Громогласное большинство говоривших и писавших также было

Татьяна КононенкоГорловка, УкраинаГГПИИЯ

С нашей точки зрения, следует разграничивать понятия марги-нального человека и маргиналь-ной личности, социальной и эк-зистенциальной маргинальности. Критерием разграничения служит степень осознанности своего вы-бора. Маргинальность бывает как внешней (общественное определе-

ние), так и внутренней (индивиду-альное определение). В традици-онном понимании она означает, во-первых, динамический переход из одной социальной или культур-ной общности в другую, во-вторых, статическое пребывание в проме-жуточном или окраинном социаль-ном положении. Маргинальная же личность – это аксиологический проект, в основе которого находит-ся богоборческий принцип. Ее ха-рактерными компонентами явля-

ются: принципиальное неприятие божественных, природных и соци-альных устоев мироздания; ина-комыслие; сознательный выбор одиночества в качестве жизненно-го стиля; абсолютизация собствен-ной воли и свободы; устремлен-ность к новому, иному; творчество; утрата смыслового стержня жизни. Это не просто автономность, а рез-кое столкновение с общепринятой нормой.

интеллигенцией (в чисто ремесленном значении термина): возникает вопрос – из кого же состояло молчащее мень-шинство, от которого требовали словес-ного реагирования?

Безусловно, взывали к тем, кто не по-спешил отреагировать «правильно», не примкнул к «нужной» из двух сторон противостояния. И действительно, кто выражался, но в обратном смысле по от-ношению к ожиданиям другого, получал от того ярлык «интеллектуал-предателя», либо «империалистического поджигате-ля», либо «происламского пацифиста».Каждая из двух партий внутри громоглас-

ного большинства поддерживалась группой средств массовой информации, и противники выставлялись в таком свете, что вполне заслуживали сыпавшихся об-винений. Сторонники необходимости/неизбежности конфликта рисовались ненасытными ястребами допо-топной формации, а пацифисты, как правило зашорен-ные лозунгами и словесными ритуалами прошедших лет, ежеминутно и поделом обвинялись, что ратуют за сдачу одних для ублажения воинственности других.

Парадоксы бесоизгонятельного танца: те, кто был за конфликт, начинали разговор с расписывания же-стокости войны, а те, кто высказывался против, для начала живописали зверства Саддама.

Несомненно, это были дебаты интеллектуалов и профессионалов, но это не было проявлением функ-ции интеллигенции в обществе. Интеллигенция – категория очень зыбкая, что известно. Четче определима «функция интеллигенции». Эта функция состоит в том, чтобы критически вы-являть то, что представляется посильным при-ближением к представлению об истине, – и осуществляться эта функция может кем угодно, даже аутсайдером, но когда этот аутсайдер мыс-лит о собственном существовании и суммирует эти мысли. И в равной степени с функцией интелли-гента не справляется профессионал от литературы, ес-ли он реагирует на события эмоционально и не ставит рефлексию во главу угла.

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Поэтому, как говорил Витторини, интеллигент не должен дудеть музыку революции. Не из-за то-го, что стремится уйти от выбора (он, кстати, вполне имеет право выбирать, но как индивидуум), а потому что для действия требуется устранять полутона и двусмысленности (такова незамени-мая роль командующих фигур во всех процессах), а интеллигентская функ-ция состоит, наоборот, в том, чтобы вы-пячивать двусмысленности и освещать их. Первейший долг интеллигенции – крити-ковать собственных попутчиков («мыслить» означает беспрестанно каркать и накарки-вать). Бывает, что интеллигент в обществе выбирает молчание из-за боязни предать тех, с кем себя иден-тифицирует, и в убеждении, что при всех их мимо-летных и несущественных огрехах в конечном счете они взыскуют верховного блага для всех. Это траги-ческое решение, и история знает немало примеров того, как люди шли на смерть, искали смерти (за де-ло, в которое не верили) исключительно потому, что полагали, что нельзя на место верности подставлять истину. На самом же деле верность – это моральная категория, a veritas – категория теоретическая.

Не то чтобы интеллектуальная функция была от-делена от моральной. Решить осуществлять эту функ-цию – выбор моральный, точно так же, как мораль-ным является решение хирурга взрезать живое мясо ради спасения чьей-то жизни. Но проводя сечение, хирург не должен расчувствоваться, в частности и тог-да, когда вынужден, посмотрев, зашивать, потому что оперировать незачем. Интеллектуальная функция может привести человека к результатам эмоциональ-но непереносимым, поскольку многие проблемы решаются только выводом, что они решения не имеют. Морален и последующий выбор: выразить ли свое заключение или замолчать его (может быть, в надежде, что заключение ошибочно). Такова трагич-ность положения тех, кто хотя бы на одну минуту берет на себя бремя «парламентера от человеческого рода».

Немало иронии вызывало, даже среди католиков, поведение Папы, который говорил, что воевать не надо, молился и предлагал запасные варианты, вы-глядевшие несостоятельно при сложности имевшей-ся картины. Как сторонники, так и противники Папы оправдывали его тем, что бедолага в сущности вы-полняет свою работу, поскольку говорить иначе ему не пристало. Это справедливо. Папа (с точки зрения его понимания истины) осуществил интеллектуаль-ную функцию и сказал, что воевать не надо. Папа это и должен говорить: следуйте Евангелию, как духу, так и букве, подставляйте вторую щеку. Но как быть, если нас хотят убить? «Обходитесь как знаете, – дол-жен бы отвечать Папа, – дело ваше» – и казуистика относительно обоснованной самозащиты пришла бы на помощь нашей слабой нервной системе, посколь-ку никто не обязан доводить добродетельность до ге-ройства. Эта позиция настолько безупречна, что ес-ли (или когда) Папа присовокупляет нечто, могущее быть истолкованным в качестве практического сове-та, он отступает от своей интеллектуальной функции

1 Термин, введенный прусским генералом Карлом фон Клаузевицем (1780-

1831), теоретиком стратегии, автором капитального труда «О войне».

Война – явление того же порядка, что кровная месть или «око за око»: не то чтобы они уже не существовали на практике, однако общество в наши дни воспринимает эти явления отрицательно, в то время как раньше воспринимало хорошо.

и входит в сферу политического выбора (а вот политический выбор должен был бы оставаться личным делом Папы).

При всем том, скажем сразу, интел-лигенция в последние сорок пять лет от-нюдь не замалчивала проблему войны. Интеллигенция высказывалась о войне с такой миссионерской убежденностью, что сумела коренным образом переде-лать взгляды всего мира на войну. Мало когда столь же живо, как в данной ситуа-ции, человечество представляло себе всю

чудовищность и всю двусмысленность происходивших событий. Никто, кроме нескольких умалишенных, не видел иракский кризис в черно-белом свете. Тот факт, что война тем не менее разразилась, означает, что агитация интеллигенции не имела исчерпывающего успеха, была не до конца эффективна, не освоила до-статочного исторического пространства. Досадные не-доработки! Но факт остается фактом: нынешний мир видит войну другими глазами, не как она виделась в начале столетия, и, если сегодня кто-то заговорит о прелестях войны как единственно возможной гигиены мирового масштаба, он попадет не в историю литерату-ры (как Д'Аннунцио), а в историю психиатрии.

Пока что мы рассматривали принятое ныне мо-ральное и эмоциональное отношение к войне (хотя бы-вает, кстати, что мораль допускает нарушение запрета на убийство, а общественная чувствительность смиря-ется со свирепостями и смертями, если они выглядят гарантией общественного блага). Существует, однако, наиболее радикальный подход: рассмотрение войны с чисто формальной точки зрения, из расчета ее вну-тренней логичности, из анализа условий различных возможностей. Идя по этому пути, мы получим мате-матический вывод, что воевать нельзя, нельзя по той причине, что существование общества, основанного на мгновенном информировании и на сверхскоростных перемещениях, на беспрерывной межконтиненталь-ной миграции и обладающего новаторской военной техникой, делает войну мероприятием нереалистиче-ским и нерассудительным. Война противоречит тем самым соображениям, во имя которых она затевается.

В чем заключались в течение предшествующих столетий цели войн? Войны велись в надежде разбить противника таким манером, чтобы из его поражения вышла какая-то выгода, и велись войны так, чтобы наши намерения (действовать в определенном клю-че и достичь определенных результатов) тактически или стратегически реализовывались неким спосо-бом, который опрокидывал бы замыслы противника. Нейтралитет остальных, только бы наша война им не создавала неудобств (и даже в некотором отношении помогала бы извлечь для себя пользу), выступал не-обходимым условием нашей свободы маневра. Даже клаузевицевская «абсолютная война»1 мыслилась в рамках этой системы ограничений. Только в нашем веке возникло понятие мировой войны, захватываю-щий в свой круг даже общества безо всякой истории, например, полинезийские племена.

#6 2

011

тексты

Шко

лы

После открытия атомной энергии, телевидения, воздушных перевозок и с рождением различных форм мультинационального капитализма выявились следующие предпосылки невозможности войны.

1. Атомное оружие убедило всех, что в слу-чае ядерного конфликта не может быть побе-дителей, а поражение потерпит вся планета. Сначала все осознали, что атомная война антиэко-логична; на следующем этапе стало ясно, что любая антиэкологичная война по существу атомна; а затем укоренилось убеждение, что на самом деле антиэ-кологична любая война. Сбрасывая атомную бомбу (или загрязняя моря), ведется война не только с те-ми, кто держит нейтралитет, но с планетой в ее ком-плексе.

2. В современной войне нет фронта и двух противников. Скандальная история с американски-ми журналистами в Багдаде перекликается со скан-дальной же, но многократно более серьезной истори-ей миллионов и миллионов проиракски настроенных мусульман, проживающих в странах антииракской коалиции. Обычно во время войн, если соплеменни-ки врага оказывались в противоположной стране, их интернировали (или истребляли), а собственных со-племенников, остававшихся у врага и его поддержи-вавших, в дни победы вешали на виселице.

Сегодня война не может быть фронтальной по причине многонациональности капитализма. Что Ирак получил вооружение от западных производи-телей – не случайный недогляд. Это норма зрелого капитализма, открепившегося от отдельных госу-дарств. Американское правительство, обнаружив, что телекомпании играют на врага, мнит по старин-ке, будто это козни яйцеголовых коммунистоидов. Соответственно, и телевизионные компании льстят себе сходством с героической фигурой Хэмфри Бо-гарта , который в фильме, набрав телефон крими-

2 Хэмфри Богарт (1899-1957) – популярный актер кино, воплощение жестких

мужественных характеров.

нального босса, подносит трубку к печатному станку и под шум ротационных машин возглашает: «Эта га-зета, старик, ей рот не заткнешь». Но основа инду-стрии новостей – прежде всего торговля новостями, лучше всего драматическими. Не точтобы средства массовой информации не желали горнить военную музыку – просто они ближе не к горну, а к шарманке, которая (2) исполняет то, что записано на фонети-ческий валик. Так что в нынешние времена любому, кто затевает войну, обеспечена пятая колонна в лице собственной печати; а это никакому Клаузевицу не показалось бы приемлемым.

3. Если бы даже удалось вставить кляп всем СМИ, новые технологии коммуникаций предоставляют не-прерывный поток информации в реальном времени, и ни один диктатор не в силах этот поток затормо-зить, потому что поток льется из тех первостепенных технологических инфраструктур, без которых он сам (диктатор) обходиться не способен. Этот поток ин-формации работает, как секретные службы в тра-диционных войнах: извещает о неожиданностях. А разве реальна война, в которой заведомо исключена возможность захватить противника врасплох?

Войны издавна приводили к психологической смычке с врагами. Но безудержная информация спо-собна на еще большее. Она ежесекундно служит ру-пором неприятеля (в то время как цель любой воен-ной политики – заглушить пропаганду противника) и снижает энтузиазм граждан каждой воюющей сторо-ны по отношению к их собственным правительствам. А Клаузевиц поучал, что условием победы является моральное единство нации. Во всех войнах, извест-ных истории, народ, полагая свою войну праведной, горел желанием уничтожить врага. Теперь же безгра-ничная информация не только расшатывает идеоло-гию граждан, но и делает их уязвимыми пред видом страдания противника: смерть врага перестает быть далеким и неясным событием, а превращается в кон-кретное и совершенно непереносимое зрелище.

4. Ко всему сказанному добавим, что, если помните у Фуко, власть в нашу эпоху уже не монолитна и не од-ноглава; власть стала диффузной, точечной и зиждет-ся на постоянном слиянии и расторжении консенсу-сов. Нынешние войны не противопоставляют две чьи-то родины. Войны сталкивают интере-сы бесконечного количества разных властей. В этих играх какие-то отдельные центры власти зараба-тывают новые очки, но всегда за счет других центров власти. Если на традиционной войне разжиревали фа-бриканты пушек и этот плюс мог оттеснить на второй план незначительные минусы (временные помехи ком-мерческому обмену), то война нового типа, разумеется, обогащает пушечных фабрикантов, но режет без ножа (и главное, в масштабах всего земного шара) инду-стрию авиатранспорта, развлечений, туризма, подры-вает положение тех же самых СМИ (которым перестают заказывать коммерческую рекламу) и вообще наносит громадный ущерб всей индустрии необязательного – то есть костяку системы – от рынка недвижимости до автомобилей. При сообщении, что разразилась война, биржи резко подскочили вверх, однако через месяц по-сле этого биржи совершали такие же точно скачки при малейших намеках на возможность замирения. И я не

Пл

ак

ат

«Ик

ар

». О

. Да

мм

#6 2

011

тексты

Шко

лы

вижу ни цинизма в первом случае, ни добро-любия во втором. Биржа реагирует на колебания в игре между властями. В этой игре какие-то экономические власти состоят в конкуренции с другими, и логика конфликта экономических властей берет верх над логикой нацио-нальной державности. Производителям, работающим на государственного потребителя (производителям оружия) способствует обстановка напряженности, но производители благ для частного пользования нуж-даются в климате счастья. Конфликт формулируется в терминах экономики.

5. По всем этим и еще по иным причинам вой-на не напоминает больше, как напоминали войны прежних времен, формулу «серийно-го» искусственного интеллекта. Война ближе к формуле «параллельного» искусственного интеллекта.

«Серийный» искусственный разум, тот, например, который привлекается для создания машин, способ-ных делать переводы, или для получения выводов из комплекса информационных, данных, – этот разум получает от программиста такие инструкции, чтобы принимать, на основании конечного набора правил, последующие решения, каждое из которых зависит от решения, принятого на предыдущей фазе, по схе-ме дерева, посредством серии бинарных дизъюнкций. Старинная стратегия войны имела ту же конфигура-цию: если неприятель двигал свои армии на восток, можно было предвидеть, что впоследствии он захочет повернуть на юг; в этом случае, следуя той же самой логике, я направлял свои войска на северо-восток и неожиданно перегораживал ему дорогу. Правила противника были в то же время и нашими правила-ми, и каждый мог принимать решения поступатель-но, по одному за раз, как в шахматной партии.

«Параллельный» искусственный разум, напротив, передоверяет отдельным ячейкам сети все решения, как им следует сложиться в окончательную конфи-гурацию, исходя из распределения «загрузок», кото-рое оператор неспособен ни рассчитать, ни предви-деть заранее, поскольку эта сеть порождает для себя правила, которые не были в нее заложены, и эта сеть сама себя модифицирует в поисках оптимального решения, и эта сеть не знает различия между прави-лами и данными. Правда, и систему подобного рода (называемую нео-коннективной или системой ней-ронных сетей) можно регулировать, сверяя получен-ный ответ с ожидаемым ответом и изменяя загрузки в зависимости от практики. Но для этого требуется: а) чтобы у оператора имелось время; б) чтобы не бы-ло двух операторов, находящихся в конкуренции и передвигающих загрузки во взаимно противоречи-вом режиме, и, наконец, в) чтобы отдельные ячейки сети вели себя и мыслили, как положено ячейкам, а не как положено операторам, то есть не принимали бы решений, основанных на анализе поведения опе-раторов, а самое главное – не преследовали бы инте-ресов, посторонних по отношению к логике сети.

Однако в ситуации разрознения властей каждая ячейка как раз и преследует именно личные интересы, которые не совпадают с интересами операторов и ни-чего не имеют общего с самодвижущими тенденциями той сети, куда ячейки входят. Следовательно, если (ме-

тафорический пример) войну представить себе в виде «нео-коннективной» системы, она будет развиваться и самобалансироваться независимо от желания обоих тяжущихся. Примечательно, что, объясняя устройство нейронных сетей, Арно Пензиас (в книге «Как жить в мире High-Tech», Милан, Бомпиани, 1989, стр. 107-108) прибегает как раз к военной метафоре. Он пишет: «Из-вестно, что отдельные нейроны становятся электроак-тивными («стреляют») в результате стимуляции через каналы инпута (так называемые дендриты), тончай-шим образом разветвленные. В мгновение «выстрела» нейрон выпускает электрические сигналы по каналам аутпута (так называемым аксонам) (...) Поскольку «вы-стрел» каждого нейрона зависит от активности множе-ства других нейронов, не существует никакого просто-го способа рассчитать, что и когда должно произойти <...) В зависимости от конкретного расположения си-наптических сцеплений (коннексий), любая стимуля-ция нейронной сети из сотни нейронов даст, в качестве возможных равновесных результатов, тысячу милли-ардов миллиардов миллиардов вариантов (1030)».

Если война нео-коннективна, значит, в ее системе расчет и намерения главных действователей не име-ют ценности. Из-за наращивания количества вла-стей в этой игре, загрузки распределяются самым не-предвиденным образом. Конечно, может случиться и такое, что война окончится и при этом финальная конфигурация окажется выигрышной для одного из тяжущихся; однако в принципе, поскольку в подоб-ной системе заведомо провален любой расчет, на-правленный на решение, – война всегда проигрыш-на для обеих сторон. В контексте нашей метафоры, лихорадочная деятельность операторов по руковод-ству цепью, непрерывно получающей противона-правленные импульсы, приведет просто к замыка-нию всей сети. Вероятный исход войны в этом случае – коллапс. Старинная война напоминала шахматную партию, где каждый играющий пытался не только съесть как можно больше фигур противника, но и за-манить противника (спекулируя на индивидуальном типе восприятия противником общих правил) в мат.

Пл

ак

ат

«Бе

з с

ло

в».

Б. П

ато

чек

#6 2

011

тексты

Шко

лы

С другой стороны, утверждать, что в конфликте взяла верх некая сторона в некий момент, – значит отождест-влять некий момент с финалом войны. Но финал мог бы иметь место, если бы война все еще и ныне, как желал того Клаузевиц, оставалась продолжением политики иными средствами (и конча-лась бы при достижении равновесия, позволяющего вернуться к средствам политическим). Однако весь послево-енный период нашего века политика была и всегда останется продолжением (любыми средствами) рас-клада, сложившегося во Вторую мировую войну. Как бы ни проходила новая война, она, спровоцировав хаотичное переразмещение загрузок, по существу не отражающее волю противников, завершится опас-ной политической, экономической и психологиче-ской нестабильностью с проекцией на грядущие де-сятилетия и не ведущей ни к чему иному, кроме как к «воинственной политике».

С другой стороны, а было ли раньше иначе? Запре-щено ли считать, что Клаузевиц ошибался? Историо-графия интерпретирует Ватерлоо как сшибку между двумя стратегиями (поскольку в конечном итоге был получен результат), в то время как Стендаль описал то же самое в терминах случайности. Представление, что традиционные войны вели к разумным резуль-татам – к финальной равновесности, – основано на гегелевском предрассудке, будто история имеет на-правленность и будто результат родится из борьбы тезисов и антитезисов. Но мы не располагаем науч-ным доказательством (и логическим тоже), что си-туация в Средиземноморье после Пунических войн, или в Европе после наполеоновских, должна расце-ниваться именно как равновесная. Может быть, на-против, ее следует видеть как неуравновешенность, не имевшую бы места, не пройди перед тем война. Да, человечество десятки тысяч лет прибегало к во-йне для устранения неуравновешенности – что этим доказывается? Те же сотни столетий оно прибегало для устранения психологических перекосов к алко-голю и иным отравляющим веществам.

На фоне сказанного хочется подумать o табу. Идею табу уже предлагал Моравиа: видя, что в тече-ние многих столетий род человеческий шел и при-шел к табуированию инцеста, поскольку убедился, что тесная эндогамия дает нежизнеспособные плоды, можно ожидать, что настанет предел, когда люди ин-стинктивно захотят табуировать войну. Ему резонно ответили: табу не «провозглашается» путем мораль-ного или интеллектуального декрета, табу формиру-ется тысячелетним отстаиванием в темных глубинах коллективного подсознательного (по тем же при-чинам, по которым нейронная сеть способна прий-ти сама собой к эквилибру). Да, все так, табу нельзя назначать, оно самообозначается. Однако возмож-но подогнать темпы вызревания. Чтобы догадаться, что совокупление с матерью или сестрой компроме-тирует генетический обмен, понадобились многие тысячи десятилетий – потому что немало лет было истрачено на то, чтобы человечество сформировало идею о причинно-следственной связи полового ак- 3

Герой романа Итало Кальвино (1923—1985) «Барон на дереве» (1957).

та с размножением. А чтобы убедиться, что в войну авиакомпании прогорают, достаточно двух недель. Следователь-но, вполне соответствует и интеллекту-альному долгу и здравому смыслу раз-говор о табуировании, хотя никто и не властен ни объявить табу, ни обозна-чить даты его установления.

Интеллектуальный долг – утверждать невозможность вой-ны. Даже если ей не видно ника-

кой альтернативы. В крайнем случае всегда под рукой замечательная альтернатива войне, изобре-тенная в нашем веке, а именно «холодная война». Скопище непотребств, несправедливостей, нетер-пимостей, конкретных преступлений, рассеянного террора – эта альтернатива (признаем вместе с исто-рией) была весьма гуманным и в процентном отно-шении мягким по сравнению с войной вариантом, и в конце концов в ней определились даже победители и проигравшие. Однако не дело интеллигенции аги-тировать за холодные войны.

То, что некоторые восприняли в ключе: интелли-генция замалчивает войну, – вероятно, объяснялось нежеланием высказываться под горячую руку и че-рез рупоры СМИ, по той очень простой причине, что СМИ – это часть войны, это ее инструмент и, следова-тельно, опасно использовать их как нейтральную тер-риторию. Кроме всего прочего, у СМИ совершенно иные ритмы, не совпадающие с ритмами рефлексии. Интеллектуальная же функция осуществляется либо априори (относительно могущего произойти), либо апостериори (на основании произошедшего). Очень редко речь идет о том, что как раз «сейчас» происхо-дит. Таковы законы ритма: события стремительнее, события напористее, чем размышления об этих со-бытиях. Поэтому барон Козимо Пьо-васко ди Рондо3 ушел жить на деревьях, он не спасался от долга ин-теллигента понимать свою эпоху и участвовать в ней, он старался лучше понимать и созидать эту эпоху.

Однако даже при выборе ухода в тактическое молчание ситуация войны требует, в конечном ито-ге, чтобы об уходе в молчание было выкрикнуто во всю глотку. Чтобы выкрикнули, хотя всем ясно, что громоглашение о молчании нелогично, что декла-рация слабости способна быть проявлением силы и что никакая рефлексия не освобождает человека от его личного долга. А первейший долг его все-таки – заявить, что современная война обесценивает любую человеческую инициативу, и ни ее мнимая цель, ни мнимая чья-либо победа не способны переменить са-мовольную игру «загрузок, путающихся в собствен-ных сетях. Ибо «загрузка» – тот же «груз» стихов Михель-штедтера: «...грузом виснет, вися-зависит... Скользит груз вниз, чтоб последующим разом пре-взойти своей низостью низость прежнего раза... В грузном паденье... неподвластен разубежденью».

Так вот, подобное скольжение вниз мы не можем приветствовать, поскольку с точки зрения прав на-шего рода на выживание, это хуже, чем преступле-ние: это – растрата.

А в современной войне, если представлять ее через шахматы, на доске не черные и белые, а сплошь одноцветные фигуры, и игроки, воздействуя на одну и ту же сеть, едят что попадется. Самопожирание.

#6 2

011

тексты

Шко

лы

МИГРАЦИЯ,

ТЕРПИМОСТЬ

И НЕСТЕРПИМОЕ

(цитаты)

<...>Как отличить иммиграцию от миграции, если вся

планета стала пространством сплошных перемеще-ний? Думаю, что различить можно. Как уже было сказано, иммиграция поддается политическому кон-тролированию, а миграция нет; миграция сродни явлению природы. Пока речь идет об иммиграции, можно надеяться удержать иммигрантов в гетто, да-бы они не перемешивались с местными. В случае ми-граций гетто немыслимы и метизация, становится неуправляемой.

Феномены, которые Европа все еще пытается вос-принимать как иммиграцию, в действительности представляют собой миграцию. Третий мир стучится в двери Европы и входит в них, даже когда Европа не согласна пускать. Проблема состоит не в том, чтобы решать (политики любят делать вид, будто они это решают), можно ли в Париже ходить в школу в па-рандже, или сколько мечетей надо построить в Ри-ме. Проблема, что в следующем тысячелетии (я не пророк и точную дату назвать не обязываюсь) Евро-па превратится в многорасовый, или, если предпочи-таете, в многоцветный континент. Нравится вам это или нет, но так будет. И если не нравится, все равно будет так.

<...>Нетерпимость к иному или к неизвестному есте-

ственна у ребенка, в той же мере, в какой и инстинкт завладевать всем, что ему нравится. Ребенка приуча-ют к терпимости шаг за шагом, так же как приуча-ют уважать чужую собственность, приучают рань-ше, чем он научается контролировать собственный сфинктер. К сожалению, если управлять своим телом в конце концов обучаются все, толерантность остает-ся вечной лакуной образования и у взрослых, потому что в повседневной жизни люди постоянно травми-руются инакостью. Ученые часто изучают проблемы инакости, но мало занимаются дикарской нетерпи-мостью, поскольку она ускользает от всякого опреде-ления и критического подхода.

<...>Самая опасная из нетерпимостей – это именно та,

которая рождается в отсутствие какой бы то ни было доктрины как результат элементарных импульсов.

Умберто Эко

Поэтому она не может ни критиковаться, ни сдер-живаться рациональными аргументами. Теоретиче-ские посылки Mein Kampf могут быть опровергнуты залпом довольно простых аргументов, но, если идеи, которые возглашались в этом сочинении, пережили и переживут любое возражение, это потому, что они опираются на дикарскую нетерпимость, не проница-емую ни для какой критики.

Стикер Молодежного Правозащитного Движения

#6 2

011

тексты

Шко

лы

ТОГДА ОСТАЕТСЯ

ТОЛЬКО ОДНО!

Борхерт В. Избранное.Пер. с нем. – М., «Худож. Лит», 1977.Перевод: О.Веденяпиной

Ты, человек у машины и человек в мастерской. Если завтра тебе прикажут делать не водопроводные трубы и не ка-стрюли – а каски и пулеметы, тогда оста-ется только одно:

Скажи: НЕТ!Ты, девушка за прилавком и девуш-

ка в конторе. Если завтра тебе прикажут начинять гранаты и ставить оптические прицелы на снайперские винтовки, тог-да остается только одно:

Скажи: НЕТ!Ты, владелец фабрики. Если завтра тебе прика-

жут делать порох вместо пудры и какао, тогда оста-ется только одно:

Скажи: НЕТ!Ты, ученый в лаборатории. Если завтра тебе при-

кажут придумать новую смерть против старой жиз-ни, тогда остается только одно:

Скажи: НЕТ!Ты, поэт в своем уединении. Если завтра тебе при-

кажут воспевать не любовь, а ненависть, тогда оста-ется только одно:

Скажи: НЕТ!

Лена ДудукинаВладимир-Воронеж, Россия.МПД, YNRI.Участник команды создателей Школы Гуманитарного антифашизма и просвещения

Впервые о Борхерте я услыша-ла много лет назад на лекции по зарубежной литературе – нам рас-сказывали о его пьесе «Снаружи за дверьми»/«На улице перед две-рью», герой которой не вписывал-ся в послевоенный мир, потому что все в Германии постарались снять

с себя ответственность за персту-пления нацизма.

Поскольку Борхерт очень рано, в 26, умер от военных ран и тифа, а слава приезжавшего в СССР Ген-риха Бёлля длится и по сей день, то мы и знать не знаем, кто стоит у истоков антифашистской, антими-литаристской литературы Герма-нии. Друзья Борхерта, умершего в 1947-ом, организовали «Группу 47», призовое одобрение которой получил молодой Бёлль за ран-ний свой антифашистский рассказ «Белая ворона»...

Его издали у нас 1 раз, и я ис-кала эту книжку у букинистов разных городов, и очень дорожу обоими найденными экземпляра-ми (второй нашёлся в снимаемой квартире).

Это я втащила Борхерта в круг наших текстов, и я очень этому ра-да, особенно когда его тексты вдох-новляют людей.

От этого текста у меня ощуще-ние такое: непримиримость с во-енщиной и принципиальность. Почаще бы нам...

Лера СавченковаМинск, Беларусь.МПД, Беларуский Хельсинкский Комитет.Школа Гуманитарного антифашизма и просвещения, 26 декабря 2010, Минск

Шикарный текст.Когда я прочла его впервые, у

меня появилось ощущение, что теперь я точно знаю, что делать в сложных, противоречивых ситуа-циях.

Теперь, когда встает дилемма между совестью и рассудком, у ме-

ня есть замечательные слова: «Тог-да остается только одно...».

Мне кажется, что этот текст про мужество, человеческое достоин-ство и ответственность.

И аллюзии от него осознанно и легко перетекают в современную, реальную нашу жизнь.

Ты, врач у постели больного. Если завтра тебе прикажут признать мужчин годным к военной службе, тогда остает-ся только одно:

Скажи: НЕТ!Ты, священник на церковной кафе-

дре. Если завтра тебе прикажут благо-словлять убийство и войну, тогда остает-ся только одно:

Скажи: НЕТ!Ты, капитан на судне. Если завтра те-

бе прикажут возить не пшеницу, а пуш-ки и танки, тогда остается только одно:

Скажи: НЕТ!Ты, пилот на аэродроме. Если завтра

тебе прикажут сбрасывать на города бомбы и фосфор, тогда остается только одно:

Скажи: НЕТ!Ты, портной у своего стола. Если завтра тебе при-

кажут кроить мундиры шинели, тогда остается толь-ко одно:

Скажи: НЕТ!Ты, судья в мантии. Если завтра тебе прикажут

вершить полевой суд, тогда остается только одно:Скажи: НЕТ!Ты, мужчина в городе и мужчина в деревне. Если

завтра тебе вручат призывную повестку, тогда оста-ется только одно:

Скажи: НЕТ!

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Ты, мать в Нормандии и мать на Украине, мать в Сан-Франциско и в Лондоне, и ты, мать на Хуанхэ и на Миссисипи, мать в Неаполе и в Гамбурге, в Каи-ре и в Осло – матери всех континентов, матери ми-ра, если завтра вам прикажут рожать детей – сестер для лазаретов и новых солдат для новых битв, мате-ри мира, тогда остается только одно:

Скажите: НЕТ!Матери, скажите НЕТ!

Ибо если вы не скажите НЕТ, если вы, матери, не скажите НЕТ, тогда:

– в шумных задымленных портовых городах за-мрут со стоном и будут вяло покачиваться у осиро-тевших причалов, как гигантские трупы мамонтов, большие корабли, и тела их, некогда гудевшие и сверкавшие, увязнут в тине, опутанные водоросля-ми, облепленные ракушками, пропитаются кладби-щенским тухлым запахом, зачахнут, сгниют, рассы-плются в прах;

– трамваи, ненужные, потускневшие стеклогла-зые клетки, облезлые, измятые, будут валяться, опу-танные стальным каркасом из проволоки и рельсов, под истлевшими дырявыми навесами, на пустын-ных, изрытых воронками улицах;

– накатится илистая, свинцовая, всепоглощаю-щая тишина; прожорливая, расползется она по шко-лам и университетам, по театрам, по спортивным и детским площадкам, жуткая, алчная, неудержимая;

– солнечный сочный виноград сгниет на забро-шенных склонах, рис зачахнет в пересохшей земле, картофель замерзнет на неубранном поле, и коровы

вытянут к небу свои окостенелые ноги, словно опро-кинутые скамейки;

– в институтах закиснут гениальные открытия врачей, заржавеют, заплесневеют;

– в кухнях, кладовых и погребах, холодильниках и элеваторах последняя мука станет затхлой, забродят последние банки с клубничным, тыквенным и виш-невым соком, хлеб под опрокинутыми столами и на расколотых тарелках покроется плесенью, и завоня-ет прогорклое масло; как разбитое войско, поникнет зерно на полях рядом с проржавевшими плугами, а некогда дымившие трубы жилищ, горнов и фабрик, заросшие вечной травой, начнут крошиться, кро-шиться, крошиться.

Тогда последний оставшийся в живых человек начнет блуждать под палящим солнцем, с искром-санными кишками и зачумленными легкими, оди-нокий и бессловесный, под колеблющимися созвез-диями, один среди необозримых общих могил, среди мрачных бетонных истуканов одичавших городов-гигантов – последний человек – изнуренный, обе-зумевший, хулящий, умоляющий; и его страшный вопль: ЗАЧЕМ? – заглохнет неуслышанным в степи, развеется в оскалившихся руинах, задохнется под прахом церквей, отпрянет от стен бомбоубежищ, за-хлебнется в луже крови, – неуслышанный, безответ-ный, последний животный крик последнего живот-ного – человека.

все это настуПит завтра, быть может, завтра, а может, и сегодня ночью, может быть, ночью, если – если вы не скажете нет.

Почтовая марка ФРГ, выпущенная в 1996 году

#6 2

011

тексты

Шко

лы

«У меня есть мечта...» – речь М.Л. Кинга 28 августа 1963 года перед «Маршем на Вашингтон».

Пять десятков лет назад великий американец, под чьей символической сенью мы сегодня собрались, подписал Прокламацию об освобождении негров. Этот важный указ стал величественным маяком света надежды для миллионов черных рабов, опаленных пламенем ис-пепеляющей несправедливости. Он стал радостным рассветом, завершившим долгую ночь пленения.

Но по прошествии ста лет мы вынуждены при-знать трагический факт, что негр все еще не сво-боден. Спустя сто лет жизнь негра, к сожалению, по-прежнему калечится кандалами сегрегации и оковами дискриминации. Спустя сто лет негр живет на пустынном острове бедности посреди огромного океана материального процветания. Спустя сто лет негр по-прежнему томится на задворках американ-ского общества и оказывается в ссылке на своей соб-ственной земле. Вот мы и пришли сегодня сюда, что-бы подчеркнуть драматизм плачевной ситуации.

«У МЕНЯ ЕСТЬ МЕЧТА...»

Светлана БалинченкоГорловка, УкраинаГГПИИЯ, МПД, YNRIШкола Гуманитарного антифашизма и просвещения, 28 мая 2011, Киев

Я присоединяюсь с двумя тек-стами: «Экзистенциализм – это гуманизм», Ж.-П. Сартр, и «Моя вера в ненасилие», Мохандос Ка-рамчанд Ганди.

Два текста, восточный и запад-ный, между которыми должна была

бы находиться пропасть межкультур-ных различий, но ее нет. Поскольку оба текста объединены мостом вос-приятия человека как свободного и желающего другим только свободы. Закон любви и ненасилия, с одной стороны, и признание принципи-альной незавершенности человека, его поиска «человеческой реализа-ции», с другой стороны, – меня всег-да очень привлекала эта идея проек-тирования человеком себя в каждом поступке и намерении. И в этом кон-тексте противопоставление страха и

любви, ненасилия и лицемерия по-лучает особое значение.

Раз уж мы обречены на посто-янную ситуацию выбора, то сто-ит, применяя «тонкую и чудесную силу ненасилия» вписать каждый выбор в проект себя так, чтобы не нарушить закон любви, действую-щий, по мнению Ганди, на нас не-зависимо от того, принимаем мы его или нет. И тогда даже тяжелое и рутинное «разбивание кирпича в стене» может получить определен-ный и важный смысл :)

Лера СавченковаМинск, Беларусь.МПД, Беларуский Хельсинкский Комитет.Школа Гуманитарного антифашизма и просвещения, 26 декабря 2010, Минск

Искренне... очень.Этот текст наталкивает меня на

размышление о качестве, силе и желании реализации моих мечт.

Действительно, многие привык-ли, что мечта – это что-то несбы-точное, иллюзорное, то, что греет перед сном или холодными зим-

ними вечерами. А М.Л.Кинг гово-рит нам: «Ребята, мечта – это кон-центрация Силы, Ответственности и Мужества в вас, делайте ;)».

Его речь я перечитываю, когда есть ощущения, что руки опуска-ются, и она меня вдохновляет.

Лайла КадиеваГрозный, РоссияМПД, «Женское Достоинство».Летняя Большая Школа по ПЧ 2011

В школе мы часто читали эту речь на английском. Последний

раз это было 4 года назад. Я проч-ла её 5 минут назад еще раз на рус-ском и поняла кое-что. Конечно, у каждого из нас свое мнение и стремления. Но, думаю, каждый из нас был в своей жизни ограни-чен в своих возможностях. Может,

для некоторых это даже к лучше-му, но речь не об этом. Читая эту речь, я почувствовала желание до-биться той самой справедливости. И я рада этому.

В каком-то смысле мы прибыли в столицу нашего государства, чтобы по-лучить наличные по чеку. Когда ар-хитекторы нашей республики писали прекрасные слова Конституции и Декла-рации независимости, они подписывали тем самым вексель, который предстояло унаследовать каждому американцу. Со-гласно этому векселю, всем людям га-рантировались неотъемлемые права на жизнь, свободу и стремление к счастью.

Сегодня стало очевидным, что Амери-ка оказалась не в состоянии выплатить по

этому векселю то, что положено ее цветным гражда-нам. Вместо того чтобы выплатить этот святой долг, Америка выдала негритянскому народу фальшивый чек, который вернулся с пометкой «нехватка средств». Но мы отказываемся верить, что банк справедливости обанкротился. Мы отказываемся верить, что в огром-ных хранилищах возможностей нашего государства недостает средств. И мы пришли, чтобы получить по этому чеку – чеку, по которому нам будут выданы со-кровища свободы и гарантии справедливости. Мы прибыли сюда, в это священное место, также для того, чтобы напомнить Америке о настоятельном требова-

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Когда мы позволим свободе звенеть, когда мы позволим ей звенеть из каждого села и каждой деревушки, из каждого штата и каждого города, мы сможем ускорить наступление того дня, когда все

нии сегодняшнего дня. Сейчас не вре-мя удовлетворяться умиротворяющими мерами или принимать успокоительное лекарство постепенных решений. На-стало время выйти из темной долины сегрегации и вступить на залитый солн-цем путь расовой справедливости. На-стало время открыть двери возможно-стей всем Божьим детям. Настало время вывести нашу нацию из зыбучих песков расовой несправедливости к твердой скале братства.

Для нашего государства было бы смертельно опас-ным проигнорировать особую важность данного мо-мента и недооценить решимость негров. Знойное ле-то законного недовольства негров не закончится, пока не настанет бодрящая осень свободы и равенства. 1963 год – это не конец, а начало. Тем, кто надеется, что не-гру нужно было выпустить пар и что теперь он успо-коится, предстоит суровое пробуждение, если наша нация возвратится к привычной повседневности. До тех пор пока негру не будут предоставлены его граж-данские права, Америке не видать ни безмятежности, ни покоя. Революционные бури будут продолжать со-трясать основы нашего государства до той поры, пока не настанет светлый день справедливости.

Но есть еще кое-что, что я должен сказать моему народу, стоящему на благодатном пороге у входа во дворец справедливости. В процессе завоевания при надлежащего нам по праву места мы не должны да-вать оснований для обвинений в неблаговидных по-ступках. Давайте не будем стремиться утолить нашу жажду свободы, вкушая из чаши горечи и ненависти.

Мы должны всегда вести нашу борьбу с благо-родных позиций достоинства и дисциплины. Мы не должны позволить, чтобы наш созидательный про-тест выродился в физическое насилие. Мы должны стремиться достичь величественных высот, отвечая на физическую силу силой духа. Замечательная во-

инственность, которая овладела негри-тянским обществом, не должна приве-сти нас к недоверию со стороны всех белых людей, поскольку многие из наших белых братьев осознали, о чем свидетельствует их присутствие здесь сегодня, что их судьба тесно связана с нашей судьбой и их свобода неизбежно связана с нашей свободой. Мы не мо-жем идти в одиночестве.

И начав движение, мы должны поклясться, что будем идти вперед.

Мы не можем повернуть назад. Есть такие, кото-рые спрашивают тех, кто предан делу защиты граж-данских прав: «Когда вы успокоитесь?» Мы никог-да не успокоимся, пока наши тела, отяжелевшие от усталости, вызванной долгими путешествиями, не смогут получить ночлег в придорожных мотелях и городских гостиницах. Мы не успокоимся, пока основным видом передвижений негра остается пе-реезд из маленького гетто в большое. Мы не успоко-имся, пока негр в Миссисипи не может голосовать, а негр в Нью-Йорке считает, что ему не за что голосо-вать. Нет, нет у нас оснований для успокоения, и мы никогда не успокоимся, пока справедливость не нач-нет струиться, подобно водам, а праведность не упо-добится мощному потоку.

Я не забываю, что многие из вас прибыли сюда, пройдя через великие испытания и страдания. Неко-торые из вас прибыли сюда прямиком из тесных тю-ремных камер. Некоторые из вас прибыли из райо-нов, в которых за ваше стремление к свободе на вас обрушились бури преследований и штормы поли-цейской жестокости. Вы стали ветеранами созида-тельного страдания. Продолжайте работать, веруя в то, что незаслуженное страдание искупается.

Возвращайтесь в Миссисипи, возвращайтесь в Ала-баму, возвращайтесь в Луизиану, возвращайтесь в тру-

Вы

ступ

ле

ни

е М

-Л. К

ин

га п

о в

ре

мя

Ма

рш

а н

а В

аш

ин

гто

н в

19

63

го

ду

#6 2

011

тексты

Шко

лы

щобы и гетто наших северных городов, зная, что так или иначе эта ситуация мо-жет измениться и изменится. Давайте не будем страдать в долине отчаяния.

Я говорю вам сегодня, друзья мои, что, несмотря на трудности и разочарования, у меня есть мечта. Это мечта, глубоко уко-ренившаяся в Американской мечте.

У меня есть мечта, что настанет день, когда наша нация воспрянет и доживет до истинного смысла своего девиза: «Мы считаем самоочевидным, что все люди созданы равными».

у меня есть мечта, что на красных холмах Джорджии настанет день, ког-да сыновья бывших рабов и сыновья бывших рабовладельцев смогут усесть-ся вместе за столом братства.

у меня есть мечта, что настанет день, когда даже штат Миссисипи, пустынный штат, изнемогающий от накала неспра-ведливости и угнетения, будет превра-щен в оазис свободы и справедливости.

у меня есть мечта, что настанет день, когда четверо моих детей будут жить в стране, где о них будут судить не по цвету их кожи, а по тому, что они собой представляют.

У меня есть мечта сегодня.У меня есть мечта, что настанет день, когда в шта-

те Алабама, губернатор которого ныне заявляет о вмешательстве во внутренние дела штата и непри-знании действия принятых конгрессом законов, бу-дет создана ситуация, в которой маленькие черные мальчики и девочки смогут взяться за руки с малень-кими белыми мальчиками и девочками и идти вме-сте, подобно братьям и сестрам.

У меня есть мечта сегодня.У меня есть мечта, что настанет день, когда все ни-

зины поднимутся, все холмы и горы опустятся, не-

ровные местности будут превращены в равнины, искривленные места станут прямыми, величие Господа предстанет перед нами и все смертные вместе удо-стоверятся в этом.

Такова наша надежда. Это вера, с которой я возвращаюсь на Юг.

С этой верой мы сможем вырубить камень надежды из горы отчаяния. С этой верой мы сможем превратить не-стройные голоса нашего народа в пре-красную симфонию братства. С этой верой мы сможем вместе трудиться, вместе молиться, вместе бороться, вме-сте идти в тюрьмы, вместе защищать свободу, зная, что однажды мы будем свободными.

Это будет день, когда все Божьи де-ти смогут петь, вкладывая в эти слова новый смысл: «Страна моя, это Я тебя, сладкая земля свободы, это я тебя вос-певаю. Земля, где умерли мои отцы, земля гордости пилигримов, пусть сво-бода звенит со всех горных склонов».

И если Америке предстоит стать великой страной, это должно произойти.

Пусть свобода звенит с вершин изумительных холмов Нью-Хэмпшира!

Пусть свобода звенит с могучих гор Нью-Йорка! Пусть свобода звенит с высоких Аллегенских гор

Пенсильвании!Пусть свобода звенит с заснеженных Скалистых

гор Колорадо!Пусть свобода звенит с изогнутых горных вершин

Калифорнии!Пусть свобода звенит с горы Лукаут в Теннесси! Пусть свобода звенит с каждого холма и каждого

бугорка Миссисипи!С каждого горного склона пусть звенит свобода!

Когда мы позволим свободе звенеть, когда мы позволим ей звенеть из каждого села и каждой деревушки, из каждого штата и каждого города, мы сможем ускорить наступление того дня, когда все Божьи дети, черные и белые, евреи и язычники, протестанты и католики, смогут взяться за руки и запеть слова старого негритянского духовного гимна: «Свободны наконец! Свободны наконец! Спасибо всемогущему Господу, мы свободны наконец!»

Выступление М-Л. Кинга по время Марша на Вашингтон в 1963 году

#6 2

011

тексты

Шко

лы

ФАШИЗМ –

ЭТО ОЧЕНЬ ПРОСТО*

Эпидемиологическая памятка

Чума в нашем доме. Лечить ее мы не умеем. Более того, мы сплошь да рядом не умеем даже поставить правильный ди-агноз. И тот, кто уже заразился, зачастую не замечает, что он болен и заразен.

Ему-то кажется, что он знает о фашиз-ме все. Ведь всем же известно, что фа-шизм – это: черные эсэсовские мундиры; лающая речь; вздернутые в римском при-ветствии руки; свастика; черно-красные знамена; марширующие колонны; люди-скелеты за колючей проволокой; жирный дым из труб кремато-риев; бесноватый фюрер с челочкой; толстый Геринг; поблескивающий стеклышками пенсне Гиммлер, – и еще полдюжины более или менее достоверных фигур из «Семнадцати мгновений весны», из «Подвига раз-ведчика», из «Падения Берлина»...

О, мы прекрасно знаем, что такое фашизм – не-мецкий фашизм, он же – гитлеризм. Нам и в голову не приходит, что существует и другой фашизм, такой же поганый, такой же страшный, но свой, доморо-щенный. И, наверное, именно поэтому мы не видим его в упор, когда он на глазах у нас разрастается в теле страны, словно тихая злокачественная опухоль. Мы, правда, различаем свастику, закамуфлированную под рунические знаки. До нас доносятся хриплые вопли, призывающие к расправе над инородцами. Мы заме-чаем порой поганые лозунги и картинки на стенах на-ших домов. Но мы никак не можем признаться себе, что это тоже фашизм. Нам все кажется, что фашизм – это: черные эсэсовские мундиры, лающая иноземная речь, жирный дым из труб крематориев, война...

Сейчас Академия Наук, выполняя указ Президен-та, лихорадочно формулирует научное определение фашизма. Надо полагать, это будет точное, всеобъ-емлющее, на все случаи жизни определение. И, разу-меется, дьявольски сложное.

Фашизм есть диктатура националистов. Соответ-ственно, фашист – это человек, испове-дующий (и проповедующий) превос-

Лера СавченковаМинск, Беларусь.МПД, Беларуский Хельсинкский Комитет.Школа Гуманитарного антифашизма и просвещения, 26 декабря 2010, Минск

Здесь достаточно ясно и просто написано о сложном. Это не зна-чит, что качество идеи страдает.

Мне думается, что этот текст за-мечательно подходит для широко-го круга читателей как сеятель зер-на сомнения как во внутренних, так и во внешних процессах.

Текст написан простым язы-ком и базируется на объяснимых вещах, достаточно просто прове-сти параллели с существующей действительностью и задумать-ся... А после искать-искать-искать ответы на глубинные внутренние вопросы.

ходство одной нации над другими и при этом – активный поборник «железной руки», «дисциплины-порядка», «ежо-вых рукавиц» и прочих прелестей тота-литаризма.

И все. Больше ничего в основе фашиз-ма нет. Диктатура плюс национализм. Тоталитарное правление одной нации. А все остальное – тайная полиция, лаге-ря, костры из книг, война – прорастает из этого ядовитого зерна, как смерть из раковой клетки.

Возможна железная диктатура со всеми ее гробовы-ми прелестями – скажем, диктатура Стресснера в Па-рагвае или диктатура Сталина в СССР, – но поскольку тотальной идеей этой диктатуры не является идея на-циональная (расовая) – это уже не фашизм. Возмож-но государство, опирающееся на национальную идею, – скажем, Израиль, – но если отсутствует диктатура («железная рука», подавление демократических сво-бод, всевластье тайной полиции) – это уже не фашизм.

Совершенно бессмысленны и безграмотны выра-жения типа «демофашист» или «фашиствующий де-мократ». Это такая же нелепость как «ледяной кипя-ток» или «ароматное зловоние». Демократ, да, может быть в какой-то степени националистом, но он, по определению, враг всякой и всяческой диктатуры, а поэтому фашистом быть просто не умеет. Так же, как не умеет никакой фашист быть демократом, сторон-ником свободы слова, свободы печати, свободы ми-тингов и демонстраций, он всегда за одну свободу – свободу Железной Руки.

Могу легко представить себе человека, который, ознакомившись со всеми этими моими дефинициями, скажет (с сомнением): «Этак у тебя получается, что лет пятьсот-шестьсот назад все на свете были фашистами – и князья, и цари, и сеньоры, и вассалы...» В каком-то смысле такое замечание бьет в цель, ибо оно верно «с точностью до наоборот»: фашизм – это задержавший-ся в развитии феодализм, переживший и век пара, и

век электричества, и век атома, и гото-вый пережить век космических полетов и искусственного интеллекта. Феодаль-ные отношения, казалось бы, исчезли, но феодальный менталитет оказался

* Источник: Невское время (СПб.). – 1995. – 8 апреля

(первопубликация).

А, между тем, фашизм – это просто. Более того, фашизм – это очень просто!

#6 2

011

тексты

Шко

лы

живуч и могуч, он оказался сильнее и пара, и электричества, сильнее всеоб-щей грамотности и всеобщей компью-теризации. Живучесть его, безуслов-но, имеет причиной то обстоятельство, что корнями своими феодализм уходит в дофеодальные, еще пещерные вре-мена, в ментальность блохастого стада бесхвостых обезьян: все чужаки, живу-щие в соседнем лесу, – отвратительны и опасны, а вожак наш великолепно жесток, мудр и побеждает врагов. Эта первобытная ментальность, ви-димо, не скоро покинет род человеческий. И поэтому фашизм – это феодализм сегодня. И завтра.

Только, ради Бога, не путайте национа-лизм с патриотизмом! Патриотизм – это любовь к своему народу, а национализм – неприязнь к чужо-му. Патриот прекрасно знает, что не бывает плохих и хороших народов – бывают лишь плохие и хорошие люди. Националист же всегда мыслит категориями «свои-чужие», «наши-ненаши», «воры-фраера», он целые народы с легкостью необыкновенной записы-вает в негодяи, или в дураки, или в бандиты.

Это важнейший признак фашистской идеологии – деление людей на «наших и ненаших». Сталин-

ский тоталитаризм основан на подоб-ной идеологии, поэтому-то они так по-хожи, эти режимы – режимы-убийцы, режимы – разрушители культуры, режимы-милитаристы. Только фаши-сты людей делят на расы, а сталинисты – на классы.

Очень важный признак фашизма – ложь. Конечно, не всякий, кто лжет, фа-шист, но всякий фашист – обязательно

лжец. Он просто вынужден лгать. Потому что диктату-ру иногда еще как-то можно, худо-бедно, но все-таки разумно, обосновать, национализм же обосновать можно только через посредство лжи – какими-нибудь фальшивыми «Протоколами» или разглагольство-ваниями, что-де «евреи русский народ споили», «все кавказцы – прирожденные бандиты» и тому подоб-ное. Поэтому фашисты – лгут. И всегда лгали. И ни-кто точнее Эрнеста Хемингуэя не сказал о них: «Фа-шизм есть ложь, изрекаемая бандитами».

Так что если вы вдруг «осознали», что только лишь ваш народ достоин всех благ, а все прочие народы во-круг – второй сорт, поздравляю: вы сделали свой пер-вый шаг в фашизм. Потом вас осеняет, что высоких целей ваш народ добьется, только когда железный порядок будет установлен и заткнут пасть всем этим крикунам и бумагомаракам, разглагольствующим о свободах; когда поставят к стенке (без суда и след-ствия) всех, кто идет поперек, а инородцев беспощад-но возьмут к ногтю... И как только вы приняли все это, – процесс завершился: вы уже фашист. На вас нет чер-ного мундира со свастикой. Вы не имеете привычки орать «хайль!». Вы всю жизнь гордились победой на-шей страны над фашизмом и, может быть, даже сами, лично, приближали эту победу. Но вы позволили себе встать в ряды борцов за диктатуру националистов – и вы уже фашист. Как просто! Как страшно просто.

И не говорите теперь, что вы – совсем не злой че-ловек, что вы против страданий людей невинных (к стенке поставлены должны быть только враги поряд-ка, и только враги порядка должны оказаться за ко-лючей проволокой), что у вас у самого дети-внуки, что вы против войны... Все это уже не имеет значения, коль скоро приняли вы Причастие Буйвола. Дорога истории давно уже накатана, логика истории беспо-щадна, и, как только придут к власти ваши фюреры, заработает отлаженный конвейер: устранение ина-комыслящих – подавление неизбежного протеста – концлагеря, виселицы – упадок мирной экономики – милитаризация – война... А если вы, опомнившись, захотите в какой-то момент остановить этот страшный конвейер, вы будете беспощадно уничтожены, словно самый распоследний демократ-интернационалист. Знамена у вас будут не красно-коричневые, а – напри-мер – черно-оранжевые. Вы будете на своих собрани-ях кричать не «хайль», а, скажем, «слава!». Не будет у вас штурмбаннфюреров, а будут какие-нибудь есаул-бригадиры, но сущность фашизма – диктатура наци-стов – останется, а значит, останется ложь, кровь, вой-на – теперь, возможно, ядерная.

Мы живем в опасное время. Чума в нашем доме. В первую очередь она поражает оскорбленных и уни-женных, а их так много сейчас.

Можно ли повернуть историю вспять? Наверное, можно – если этого захотят миллионы. Так давайте же этого не хотеть. Ведь многое зависит от нас самих. Не все, конечно, но многое.

«Расовая гордость. Скучная история» © 2011 Игорь Баранько, © 2011 проект «Респект»

#6 2

011

тексты

Шко

лы

ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ –

ЭТО ГУМАНИЗМ

Источник публикации: http://www.ssu.samara/philosophy/

<...>Для экзистенциалиста человек по-

тому не поддается определению, что первоначально ничего собой не пред-ставляет Человеком он становится впо-следствии, причем таким чeловеком, аким он сделал себя сам. Таким об-разом, нет никакой природы челове-ка, как нет и бога, который бы ее заду-мал. Человек просто существует, и он не только такой , каким себя представля-ет, но такой, каким он хочет стать. И по-скольку он представляет себя уже после того, как начинает существовать, и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип экзистенциа-лизма. Это и называется су6ъектив-ностью, за которую нас упрекают. Но что мы хотим этим сказать, кроме то-го, что у человека достоинства больше,

Кристина РыбачокКиев, УкраинаНациональный Университет «Киево-Могилянская академия»,организация МИ «Коло».Школа Гуманитарного антифашизма и просвещения, февраль 2010, Киев; 2011, Киев

Текст Сартра полон веры в то, во что, как доказала история ХХ века, верить наивно и в то же время опас-но. Несмотря на это, он вдохновля-ет. Это ода действенного субъекта. Текст внушает веру в то, что каждый из нас мастер своей жизни, мы и только мы можем изменять ее, буду-чи свободными в действии. Читайте его тогда, когда теряете веру в себя.

Сартр называет себя и своих приемников экзистенциалистами. Что это значит? Собственную фи-лософию Сартр противопоставля-ет эссенциализму (essentia – с лат. «сущность»), практически всей предыдущей философии, главным заданием которой было изыскание сущности всех вещей и в том числе

человека, «человеческой приро-ды». Ключевой момент экзистен-циализма заключается в том, что здесь человек – существо, которое само определяется со своей при-родой, у которого существование предстоит самой его сущности.

Как ответ на данную статью Сар-тра, немецкий философ Мартин Хайдеггер пишет «Письмо о гума-низме». Поскольку Сартр опромет-чиво называет Хайдеггера своим сообщником, последний наводит четкие различия между взглядами с одной стороны Сартра и фран-цузской линии экзистенциализ-ма, и с другой – своими собствен-ными и, соответственно, немецкой экзистенц-философией. Было бы неплохо почитать этот текст вме-сте с сартровским для сравнения и лучшего понимания экзистен-циалистской проблематики. Глав-ным пунктом размышлений Сар-тра является понятие свободы, ответственности, одиночества и человеческой субъективности. Для Хайдеггера человек не есть свобод-

ный, его свобода ограничивается заброшенностью в бытие и поэтому он является определенным на фоне заданного бытия. Человек – «па-стух бытия», как изъясняется Хай-деггер. Может быть, эти мысли не вселяют в нас такую безоговороч-ную веру в себя как свободных субъ-ектов, способных построить себя и перевернуть весь этот мир. Но зато они не заводят в некоторый тупик, в котором находятся взгляды Сартра. Последний не дает ответ на вопрос, откуда берется толчок, побуждения абсолютного свободного человека делать что-либо? Для сартровско-го субъекта не существует ни Бога, ни всеобщей морали. За Сартром, если человек перед тем, как что-то сделать, выбирает советчика, он на-перед знает ответ, который тот ему даст. Но по какому принципу он его выбирает? Чем восполняется неза-вершенность человеческого суще-ства? Для Хайдеггера ответ ясен: источник действия человека есть «голос бытия», к которому он вы-нужден прислушиваться.

нежели у камня или стола? Ибо мы хо-тим сказать, что человек прежде всего существует, что человек – существо, ко-торое устремлено к будущему и сознает, что оно проецирует себя в будущее. Ни-что не существует до этого проекта, нет ничего на умопостигаемом небе, и чело-век станет таким, каков его проект бы-тия. Не таким, каким он пожелает. Под желанием мы обычно понимаем созна-тельное решение, которое у большин-ства людей появляется уже после того, как они из себя что-то сделали. Я могу иметь желание вступить в партию, на-писать книгу, жениться, однако все это лишь проявление более первоначаль-

ного, более спонтанного выбора, чем тот, который обычно называют волей. Но если существование

действительно предшествует сущно-сти, то человек ответствен за то, что он есть. Таким образом, первым делом экзистенциализм отдает каждому че-ловеку во владение его бытие и возла-гает на него полную ответственность за существование.

Человек – это прежде всего проект, который переживается субъективно, а не мох, не плесень и не цветная капуста.

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Он отвечает за всех людей. Сло-во «субъективизм» имеет два смысла, и наши оппоненты пользуются этой двусмысленностью. Субъективизм означает, с одной стороны, что инди-видуальный субъект сам себя выбира-ет, а с другой стороны – что человек не может выйти за пределы человеческой субъективно-сти. Именно второй смысл и есть глубокий смысл эк-зистенциализма. Когда мы говорим, что человек сам себя выбирает, мы имеем в виду, что каждый из нас выбирает себя, но тем самым мы также хотим ска-зать, что, выбирая себя, мы выбираем всех людей. Действительно, нет ни одного нашего действия, ко-торое, создавая из нас человека, каким мы хотели бы быть, не создавало бы в то же время образ человека, каким он, по нашим представлениям, должен быть. Выбрать себя так или иначе означает одновремен-но утверждать ценность того, что мы выбираем, так как мы ни в коем случае не можем выбирать зло. То, что мы выбираем,- всегда благо. Но ничто не может быть благом для нас, не являясь благом для всех. Ес-ли, с другой стороны, существование предшествует сущности и если мы хотим существовать, творя одно-временно наш образ, то этот образ значим для всей нашей эпохи в целом. Таким образом, наша ответ-ственность гораздо больше, чем мы могли бы пред-полагать, так как распространяется на все человече-ство. Если я, например, рабочий и решаю вступить в христианский профсоюз, а не в коммунистическую партию, если я этим вступлением хочу показать, что покорность судьбе – наиболее подходящее для чело-века решение, что царство человека не на земле,- то это не только мое личное дело: я хочу быть покорным ради всех, и, следовательно, мой поступок затрагива-ет все человечество. Возьмем более индивидуальный случай. Я хочу, например, жениться и иметь детей. Даже если эта женитьба зависит единственно от мое-го положения, или моей страсти, или моего желания, то тем самым я вовлекаю на путь моногамии не толь-ко себя самого, но и все человечество.

<...>Никакая всеобщая мораль вам не укажет, что

нужно делать; в мире нет знамений. Католики воз-разят, что знамения есть. Допустим, что так, но и в этом случае я сам решаю, каков их смысл. В плену я познакомился с одним примечательным человеком, иезуитом, вступившим в орден следующим образом. Он немало натерпелся в жизни: его отец умер, оста-вив семью в бедности; он жил на стипендию, получа-емую в церковном учебном заведении, и ему посто-янно давали понять, что он принят туда из милости; он не получал многих почетных на-град, которые так любят дети. Позже, примерно в 18 лет, он потерпел неуда-чу в любви и, наконец, в 22 года про-валился с военной подготовкой – факт сам по себе пустяковый, но явившийся именно той каплей, которая перепол-нила чашу. Этот юноша мог, следова-тельно, считать себя полным неудач-ником. Это было знамение, но в чем

заключался его смысл? Мой знакомый мог погрузиться в скорбь или отчаяние, но достаточно здраво рассудил, что это – знак, указывающий на то, что он не создан для успехов на мирском попри-ще, что ему назначены успехи в делах религии, святости, веры. Он увидел,

следовательно, в этом перст божий и вступил в ор-ден. Разве решение относительно смысла знамения не было принято им самим, совершенно самостоя-тельно? Из этого ряда неудач можно было сделать совсем другой вывод: например, что лучше стать плотником или революционером. Следовательно, он несет полную ответственность за истолкование знамения. Заброшенность предполагает, что мы са-ми выбираем наше бытие. Заброшенность приходит вместе с тревогой.

<...>Значит ли это, что я должен предаться бездей-

ствию? Нет. Сначала я должен решить, а затем дей-ствовать, руководствуясь старой формулой: «Нет нужды надеяться, чтобы что-то предпринимать». Это не означает, что мне не следует вступать в ту или иную партию. Просто я, не питая иллюзий, буду де-лать то, что смогу. Например, я задаюсь вопросом: осуществится ли обобществление как таковое? Я об этом ничего не знаю, знаю только, что сделаю все, что будет в моих силах, для того, чтобы оно осуще-ствилось. Сверх этого я не могу ни на что рассчиты-вать.

<...>Чтобы получить какую-либо истину о себе, я дол-

жен пройти через другого. Другой необходим для моего существования, так же, впрочем, как и для мо-его самопознания. При этих условиях обнаружение моего внутреннего мира открывает мне в то же время и другого, как стоящую передо мной свободу, кото-рая мыслит и желает «за» или «против» меня. Таким образом, открывается целый мир, который мы назы-ваем интерсубъективностью. В этом мире человек и решает, чем является он и чем являются другие.

Кроме того, если невозможно найти универсаль-ную сущность, которая была бы человеческой при-родой, то все же существует некая общность условий человеческого существования. Не случайно совре-менные мыслители чаще говорят об условиях чело-веческого существования, чем о человеческой приро-де. Под ними они понимают, с большей или меньшей степенью ясности, совокупность априорных преде-лов, которые очерчивают фундаментальную ситуа-цию человека в универсуме. Исторические ситуации

меняются: человек может родиться ра-бом в языческом обществе, феодаль-ным сеньором или пролетарием. Не изменяется лишь необходимость для него быть в мире, быть в нем за рабо-той, быть в нем среди других и быть в нем смертным. Пределы не субъектив-ны и не объективны, скорее, они имеют объективную и субъективную стороны. Объективны они потому, что встреча-

Я ответствен, таким образом, за себя самого и за всех и создаю определенный образ человека, который выбираю; выбирая себя, я выбираю человека вообще.

Но когда мы говорим, что человек ответствен, то это не означает, что он ответствен только за свою индивидуальность.

#6 2

011

тексты

Шко

лы

ются повсюду и повсюду могут быть опознаны. Субъективны потому, что переживаемы; они ничего не представ-ляют собой, если не пережиты чело-веком, который свободно определяет себя в своем существовании по отноше-нию к ним. И хотя проекты могут быть различными, ни один мне не чужд, по-тому что все они представляют собой попытку прео-долеть пределы, или раздвинуть их, или не признать их, или приспособиться к ним. Следовательно, вся-кий проект, каким бы индивидуальным он ни был, обладает универсальной значимостью. Любой про-ект, будь то проект китайца, индейца или негра, мо-жет быть понят европейцем. Может быть понят-это значит, что европеец 1945 года может точно так же идти от постигнутой им ситуации к ее пределам, что он может воссоздать в себе проект китайца, индей-ца или африканца. Любой проект универсален в том смысле, что понятен каждому. Это не означает, что данный проект определяет человека раз навсегда, а только то, что он может быть воспроизведен. Всег-да можно понять идиота, ребенка, дикаря или ино-странца, достаточно иметь необходимые сведения. В этом смысле мы можем говорить о всеобщности че-ловека, которая, однако, не дана заранее, но посто-янно созидается.

<...>Но гуманизм можно понимать и в другом смысле.

Человек находится постоянно вне самого себя. Имен-но проектируя себя и теряя себя вовне, он существу-

ет как человек. С другой стороны, он может существовать, только преследуя трансцендентные цели. Будучи этим выходом за пределы, улавливая объек-ты лишь в связи с этим преодолением самого себя, он находится в сердцеви-не, в центре этого выхода за собствен-ные пределы. Нет никакого другого

мира, помимо человеческого мира, мира человече-ской субъективности. Эта связь конституирующей че-ловека трансцендентности (не в том смысле, в каком трансцендентен бог, а в смысле выхода за свои пре-делы) и субъективности – в том смысле, что человек не замкнут в себе, а всегда присутствует в человече-ском мире,- и есть то, что мы называем экзистенциа-листским гуманизмом. Это гуманизм, поскольку мы напоминаем человеку, что нет другого законодателя, кроме него самого, в заброшенности он будет решать свою судьбу; поскольку мы показываем, что реализо-вать себя по-человечески человек может не путем по-гружения в самого себя, но в поиске цели вовне, кото-рой может быть освобождение или еще какое-нибудь конкретное самоосуществление.

<...>Человек должен обрести себя и убедиться, что ни-

что не может его спасти от себя самого, даже досто-верное доказательство существования бога. В этом смысле экзистенциализм – это оптимизм, учение о действии. И только вследствие нечестности, путая свое собственное отчаяние с нашим, христиане могут называть нас отчаявшимися.

Выбирая себя, я созидаю всеобщее. Я созидаю его, понимая проект любого другого человека, к какой бы эпохе он ни принадлежал.

Тем, кто серьезно занимается гуманизмом, нужно больше зани-маться йогой и курить гашиш. Есть и другие практики, гораздо более секретные.

Настя Грабах-Галашина, Москва

Конечно, этот вопрос, прежде всего, про меня – зачем я живу, в чем моя роль и моя ответствен-ность в этом мире, в чем моя сила и какая она. Но я вот думаю, что большинство концептов, которые сейчас являются трендами в этом мире (конечно, я говорю, прежде всего, про Европу и страны с евро-пейской и про-европейской культу-

рой) – политические, культурные, экономические, – эти вопросы не ставят. И мне действительно труд-но принять и понять, как уникален и прекрасен каждый человек, мо-жет, потому, что далеко не каждый сам себя считает ценностью (хотя бы для себя).

Ира Аксенова, Воронеж

Но я все чаще думаю о достоин-стве и свободе, о чести и верности, о том, что жизнь и смерть священ-ны. К любым ценностям, которые я могла бы еще перечислить, апел-лирует фашизм всех мастей… По-ка я вижу лишь одну вещь, кото-

рая могла бы оправдать меня. Я признаю невероятную сложность этого мира и не претендую на аб-солютность. Я признаю свободу выбора не как выбор между злом и добром, но как выбор собствен-ного пути, как поиск своего марш-рута. Признаю, что не каждому по силам совершить именно такой выбор, и многие идут, сверяясь с картой, и выбирают из проторе-ных дорог. Я не всегда испытываю уважение к их выбору, но уважаю их право сделать этот выбор само-стоятельно.

Виктория Бабий, Харьков

Когда люди приходят на семинар Базового курса нашей школы, то они погружаются в пространство, полное вопросов и сомнений - о человеке как «двуногом без перьев», о наших базовых потребностях, о солидарно-сти и агрессии, о «толерантности, которая убила антифашизм», о противостоянии гуманизма и фундамента-лизмов. По окончании семинара каждому предстоит написать свое эссеи поразмышлять о будущем. И, вот что из этого получается.

отрывки из эссе выпускников школы гуманитарного

антфифашизма и просвещения «будущее гуманизма в XXI веке»

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Даниил Горецкий,Андрей Юров

ГУМАНИТАРИАТ,

ИЛИ О МЕСТЕ

ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ

В СОЦИАЛЬНОМ

ПРОСТРАНСТВЕ

1. Интеллектуалы: кто они, и сохранились ли?

«Так именуют тех, чьим ремеслом является размышление и преподавание своих мыслей…»

Жак Ле Гофф. «Интеллектуалы

в средние века»

«Те, для кого высшей ценностью являются поиски Знания, его сохранение, распространение

в социальной среде и передача последующим поколениям…»

К. К.

Тема «интеллектуалы и их место в нашем мире» (и как ее составляющие – «интеллектуалы и власть» или «интеллектуалы и масса») могла бы считаться

Лера СавченковаМинск, Беларусь.МПД, Беларуский Хельсинкский Комитет.Школа Гуманитарного антифашизма и просвещения, 26 декабря 2010, Минск

Этот текст вызывает во мне сме-шанные чувства.

Во-первых, есть ощущение, что раньше была трава такая зеленая, а теперь грядет апокалипсис. Ин-теллектуалы когда-то были, а те-перь исчезли совсем, есть только какие-то мелкие части, располо-женные во многих по чуть-чуть.

С одной стороны, с этим удобнее всего согласиться, а с другой – может интеллектуалы также эволюциони-руют и не теряют своей наполнен-ности, а наполненность выражается в других материях, которые мы еще не совсем рассмотрели/изучили?

Во-вторых, цитата: «И это как раз вовсе не «просветители», пы-тавшиеся нести свой и чужой «ин-теллектуальный продукт» в массы, выполняя свою прямую и основ-ную функцию, это – те, кто решил, что массам нужен иной – «массо-вый продукт культурного потре-бления», который легко употре-бляется толпами, сравнительно легко производится и – главное – не только приносит прибыль, но порождает искренний восторг и почитание этих самых толп – то, о чём всегда втайне мечтают все ин-теллектуалы!»

А не обманываем ли мы себя мечтами, что массам вообще нуж-но это?

Может быть, стоит уже осознать, что только небольшому количеству из живущих ныне нужны интел-лектуальные продукты не только с потребительской точки зрения?

У меня есть ощущение, что, условно, интеллектуалы – это те, кто держит небо, и заметят не их, а их отсутствие, когда интеллектуалы перестанут нести эту ответствен-ность (Атлант расправил плечи).

В целом мне очень близки тези-сы из этой работы, только мне ка-жется, что они подаются достаточ-но путано.

И если поставить себя на место человека, который впервые знако-миться с этими мыслями и идея-ми, то понятно: он может немного сойти с ума либо закрыться.

Должны ли мы в поисках слож-ных ответов и описывать их мегас-ложно?

уже не только банальной, а прямо-таки неприлич-ной в «приличном интеллектуальном обществе», ес-ли бы не… …если бы не её невообразимая важность для современности.

И дело не только в том, что в очередной раз воз-никает вопрос: что должны делать интеллектуалы в современном мире, и – как они должны относиться к власти в современных государствах, а в том: а оста-лись ли они вообще?

Можно ли считать «интеллектуалами» тех, кто оставил независимое производство интеллектуаль-ного продукта и подался в наймиты государства, бизнеса или «псевдоинтеллектуальных структур», в которые превратились университеты, академии и «независимые союзы»? Или мы должны по тради-ции, принятой из Античности – вспоминая Сокра-та, Гераклита, Диогена (но не Аристотеля!), через

#6 2

011

тексты

Шко

лы

средневековый расцвет – ко временам Просвещения и модернизированной эпохе «бунта толп» (так на-зываемого «восстания масс»), – считать истинными интеллектуалами лишь независимых мыслителей, не продающихся ни тиранам, ни магнатам?

То есть интеллектуалы, естественно, всегда пред-лагали свой интеллектуальный продукт власти, и да-же были рады, когда она его использовала. Вопрос всегда заключался в другом: работал ли «произво-дитель интеллектуального продукта» по собствен-ной воле, следуя путями Поиска истины, создавая свой продукт, сотканный из размышлений, и пере-давая его в распоряжение всего общества (включая и власть), но прежде всего – своих учеников – в ка-честве Мэтров (его-то мы и будем называть «неза-висимым интеллектуалом»); или же он работал по заказу, забыв о свободе творчества и свободе исполь-зования его интеллектуального продукта в интересах общества, становясь в этом случае «наемным интел-лектуальным работником»?

Тогда – остались ли интеллектуалы вообще – как вид, – или мы должны констатировать их почти пол-ное вымирание?

Итак, первая гипотеза, которая может нам помочь в дальнейших построениях, заключается в следую-щем утверждении: интеллектуалы как вид независи-мых мыслителей почти вымерли, шансы встретить их в естественных условиях крайне малы, но они всё-таки ещё где-то есть…

Гипотеза смелая, ничем и никак не подтверждён-ная, но если она не верна, то мы должны будем по-ставить на этом точку, и забыть об «интеллектуалах» навеки.

2. Интеллектуалы и власть

«И сегодня роль интеллектуала состоит не в том, чтобы, пройдя «немного вперед» или слегка

отодвинувшись «в сторону», высказывать за всех безмолвную истину, а скорее, наоборот, в том,

чтобы бороться против всех видов власти там, где он сам представляет собой сразу и объект,

и орудие: в самом строе «знания», «истины», «сознания», «дискурса»».

М. Фуко.«Интеллектуалы

и власть»

Отношения «интеллектуалов и власти» всегда были относительно просты: союз, оппозиция, уход и альтернатива.

В случае союза интеллектуалы всегда пытались сохранить дистанцию: если они окончательно пере-ходили на службу к власти, они переставали быть «независимыми интеллектуалами» и становились «интеллектуальной прислугой»; если же им удава-лось соблюдать дистанцию и предлагать свой интел-лектуальный продукт власти, но – одновременно (!) – передавая этот же самый продукт всему обществу, они оставались «интеллектуалами».

Конечно, в интеллектуальной среде всегда при-сутствовала некая тоска по просвещённому и «гума-

нитарному» монарху вроде Лоренцо Великолепного, но сами же интеллектуалы прекрасно понимали всю противоречивость поддержки такого режима.

В случае с оппозицией ситуация складывалась примерно так же: как только интеллектуал превра-щался в настоящего политика-оппозиционера, он, по большому счёту, утрачивал истинную «независи-мость» и становился, иногда сам того не желая, на службу неким политическим силам, иногда – весь-ма благородным, – но представляющим всего лишь иную по отношению к существующей власти идеоло-гическую точку зрения.

Если ему, опять же, удавалось сохранить опре-деленную дистанцию от всех политических сил, он оставался «независимым интеллектуалом», несмо-тря даже на формальную принадлежность к «оппо-зиционным партиям».

Уход, пожалуй, самая простая и самая распро-странённая реакция интеллектуала на вызовы внеш-него мира, полного невежества, агрессии, глупости, насилия, антиинтеллектуализма, фанатизма и тяги к простым ответам на сложные вопросы. И вариантов такого ухода или бегства за тысячелетия интеллекту-алы предложили великое множество – от самых при-митивных, до самых изысканных и возвышенных.

Самым интересным и, пожалуй, нетипичным от-ветом для интеллектуалов стало создание альтерна-тив. Об этом хотелось бы поговорить отдельно. Но здесь для нас принципиально важно отметить факт попыток создать альтернативные формы социальной организации – то, что выпадало бы из самого про-странства «власть – оппозиция», в том числе и в виде «отказа, ухода и бегства» от этого пространства.

Это – попытка создать альтернативные модели не только в виде литературных Утопий от Томаса Мора, Сирано де Бержерака или Фрэнсиса Бэкона – до Ка-сталии Германа Гессе, «Основания» Айзимова и ми-ров Стругацких или Станислава Лема, но и в прямых, вроде бы таких не свойственных интеллектуалам по-пытках, как создание собственных сообществ, претен-дующих на статус «независимого альтернативного со-циального пространства» (почти мини-универсума).

3. Интеллектуалы и «бунт толп»

«Нет, массы не были обмануты, в тот момент они жаждали фашизма!»

В. Райх.«Психология масс и фашизм»

«В интеллектуальную жизнь, которая по самой сути своей требует и предполагает

высокие достоинства, все больше проникают псевдоинтеллектуалы, у которых не может быть достоинств; их или просто нет, или уже нет. (…)

Сомневаюсь, чтобы в истории нашлась еще одна эпоха, когда бы массы господствовали так явно и непосредственно, как сегодня. […]. То же

самое происходит и в других областях жизни, особенно в интеллектуальной».

Хосе Ортега-и-Гассет. «Восстание масс» / «Мятеж толп»

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Вопрос о взаимодействии интеллектуалов с мас-сами особенно остро встал именно в XX веке, в эпоху «тотализации» власти и формирования тоталитар-ных режимов, претендующих на полное, тотальное подчинение себе не только действий и образа жизни, но – и прежде всего – самой мысли (!), – того, чем, собственно, только и владеет истинный интеллекту-ал, и что для него важнее любой собственности.

Именно тотальные государства, как никакие дру-гие до того, даже самые милитаристские, дикие или основанные на религиозном фанатизме, вызвали к жизни новую позицию интеллектуала. Прежде всего потому, что такие государства были порождены эти-ми самыми «массами», – вопрос о взаимодействии интеллектуала с массами здесь в каком-то смысле первичен.

И если в прошлых столетиях он был «над мас-сами», с одной стороны, как бы слегка презирая «чернь», с другой – выражая её интересы и возвышая голос от имени тех, кто был безгласен, то – в период «бунта толп» («восстания масс») все переменилось. Отныне масса сама начала конструировать культуру по своему образу и подобию, и перестала нуждаться в интеллектуалах как в «производителях культуры». Массе вполне стало достаточно и тех, кто доброволь-но перестал быть «независимым интеллектуалом» и перешёл в ряды «обслуживания толп» – опосре-дованно через власть – или непосредственно. И это как раз вовсе не «просветители», пытавшиеся нести свой и чужой «интеллектуальный продукт» в массы, выполняя свою прямую и основную функцию, это – те, кто решил, что массам нужен иной – «массовый продукт культурного потребления», который легко употребляется толпами, сравнительно легко произ-водится и – главное – не только приносит прибыль, но порождает искренний восторг и почитание этих самых толп – то, о чём всегда втайне мечтают все ин-теллектуалы!

Таким образом, часть интеллектуалов оказалась поглощена и переварена «массой», а часть – выкину-та за пределы ойкумены, не нужная ни власти, ни об-ществу, лишь – самим себе да своим собратьям. И эта маргинальная часть интеллектуалов выбрала два пу-ти – жизнь в состоянии «интеллектуального самоу-довлетворения» (ещё один вид ухода) или решитель-ное сопротивление – всеми средствами и формами: от текстов и социального творчества – до вооружён-ного сопротивления в условиях фашистских и то-талитарных режимов, принятых, поддержанных, а иногда и взращенных самими «толпами», – толпа-ми, ставшими в конечном счете жертвами собствен-ного выбора…

И это сопротивление стало одной из форм Аль-тернативы для интеллектуалов XX столетия (важно, что была не «оппозиция», а именно форма «альтер-нативы»!). При этом интеллектуалы сражались не только и не столько за себя, сколько за каждую от-дельную личность, составившую эти «толпы» и про-глоченную этими «толпами». Тем не менее, сама си-стема отношений интеллектуалов и массы – уже не «над», а – «вне-чтобы-внутрь» и «против-чтобы-за», – претерпела коренные изменения.

4. Интеллектуалы в новой роли: ресурс и контроль

«Наши права не предполагают наших обязанностей.

Напротив – они предполагают обязанности со стороны других.

А вот от нас они требуют ответственности.В том числе – ответственности в осознании Человеческого Достоинства и необходимости

его утверждения и защиты в каждом нашем действии».

А.Г.

«Именно борьба идей друг с другом и определяет Будущее!

От того, какие идеи мы предлагаем в противовес идеям и идеологиям расизма,

капитализма, колониализма, фундаментализма – зависит наше будущее…»

Густав Матьен,французский интеллектуал

Интеллектуалы до сих пор обладают необъятным ресурсом. Значительно большим, чем все запасы га-за, нефти или урана на нашей планете. И до сих пор они, свободно передавая его в пользование всего об-щества (в т.ч. власти), позволяют этому ресурсу не только не истощаться, но приумножаться.

Тем не менее, ни многие интеллектуалы, ни осталь-ное общество во многом не осознают ни возрастания степени ответственности интеллектуалов за производ-ство этого ресурса в XXI веке, ни тех прав, что возника-ют в результате появления любой ответственности.

Это – естественное право тех, кто предоставил своё ресурс в пользование другим. Это право налогопла-тельщиков знать, куда идут их налоги. Это право из-бирателей знать, что делают выбранные ими «пред-ставители». Это право тех, кто создаёт материальные блага участвовать в управлении производством и рас-пределении этих благ. И это право «производителей интеллектуального продукта» контролировать то, как этот продукт используют государства, народы, власти, сообщества и отдельные «свободные потребители».

Таким образом, если интеллектуалы ещё не ис-чезли и по-прежнему готовы быть производителями самого ценного, присущего только человеку и чело-вечеству, «интеллектуального продукта», то мы, всё общество, должны смириться с их естественным пра-вом на контроль за использованием этого продукта – не с правом распоряжаться, распределять или запре-щать, а с правом осуществлять контроль – не больше, но и не меньше!!!

5. Интеллектуалы: альтернативы и утопии

«59. Драконы любят, когда для них строят замки.

Замки бывают восхитительные…»Ян Словик.

«Трактат о Драконах».Книга 1. «Драконология»

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Создание «альтернативных социальных про-странств» всегда занимало интеллектуалов и как «литературная утопия», и как социальная практика. Это не только Академия Платона (и как жалкий от-блеск – Академия во Флоренции), или Университе-ты и Школы в средневековых городах. Это не только независимые учебные, научные и даже религиозные организации. XIX и XX век предложил интеллектуа-лам совершенно новые типы альтернатив – вне вла-сти и бизнеса – так называемые некоммерческие/неправительственные организации (НКО/НПО) и «социальные движения». Или, если хотите, незави-симые «гражданские группы», иногда – локальные и региональные, иногда – принципиально междуна-родные и даже всемирные. Речь идёт принципиаль-но НЕ о партиях или других политических органи-зациях и НЕ о религиозных организациях, – ибо и те и другие во многом являются формой власти – в широком смысле «репрессивного подавления инди-вида», а о группах, противостоящих любым посяга-тельствам со стороны власти и осуществляющих не столько «благотворительность и культурные ини-циативы», сколько сопротивление экспансии вла-сти против отдельной личности, и гражданский кон-троль за отдельными структурами власти – от тюрем до школ, от спецслужб – до корпораций.

Именно интеллектуалы породили концепцию «гражданских групп и организаций» и идею «не-зависимых структур гражданского общества» – как неких систем, способных вносить хоть какой-то эле-мент справедливости и прозрачности в омут, где го-сударственная власть, окончательно перемешавшись с властью корпоративно-коммерческой, сделала про-странство мутным, затхлым и дурно пахнущим.

И именно интеллектуалы стали первыми «дисси-дентами» и «правозащитниками», а также «револю-ционерами нового типа» (Сартр, поколение-68, дви-жение за падение Берлинской стены, миротворцы и др.), заявив о необходимости защиты любого разно-образия и любой «инаковости» от тотальных претен-зий власти государств и власти толп подчинить себе любую социальную, интимную и интеллектуальную жизнь, подавить «достоинство отдельной личности» и утвердить так называемую «демократию» как спо-соб при помощи манипуляций большинством рас-таптывать любое меньшинство – вплоть до концен-трационных лагерей и печей Аушвица (мы здесь, естественно, не говорим о «подлинной демократии», которой еще пока практически никто и нигде не ви-дел).

«Права Человека» и идея «правозащитной орга-низации» возникли как инструмент, способный убе-речь меньшинство и отдельную суверенную личность от возможностей большинства делать с ней всё, что большинству захочется. И эта идея, в принципе, как бы «право-либеральная», так хорошо легла на идеи «левых интеллектуалов», что смогла объединить не-зависимых интеллектуалов всех политических «ори-ентаций», защищающих суверенитет личности, на единой платформе «Прав Человека», позволила оставить где-то в стороне социально-политические разногласия и сформировать не только «интеллекту-альную платформу» для размышлений о Праве и о

Человеке, но и энергию для действий в современно мире, где в ином случае уже почти и не осталось бы места ни для справедливости, ни для свободного ин-теллектуального поиска.

Именно интеллектуалы – и Востока и Запада – сделали правозащитную идеологию действенной силой, которую уже потом научились использовать политики, государства и прочие «официальные структуры» (иногда – в своих целях), – именно поэ-тому тем важнее, чтобы интеллектуалы не отдали это поле «действующим политическим силам», не оста-вили его, но продолжили его развитие в направле-нии Свободы, Права (противостоящего силе и наси-лию, прежде всего – со стороны власти) и уважения к Человеческому Достоинству.

Задача интеллектуалов XXI века – выдвинуть но-вые альтернативы, но – одновременно – не потерять старые, не забыть о них, не позволить им превратиться в собственную противоположность благодаря воздей-ствию тотального и всепроникающего поля власти.

6. Интеллектуалы – между фундаментализмом и гуманизмом

«Нас мало, бдящих в ночи над спящими, с нами беседуют звезды…

Нас мало среди мирных городских жителей, на наших плечах тяжесть города… Нас мало, мы

за всех несем общий груз, мы на пограничье, нас обожгла боль, и мы выгребаем к восходу,

мы – дозорные на вахте, застывшие в ожидании ответа на немой вопрос…»

А. Сент-Экзюпери.«Цитадель»

Мир, как и в прошлые века, по-прежнему пре-бывает в состоянии войн. Но главной из этих войн является вовсе не битва «добра» со «злом», «ком-мунизма» с «капитализмом», «антифашизма» с «фа-шизмом», «востока» с «западом», «севера» с «югом», «порядка» с «хаосом» или «госбезопасности» с «тер-роризмом». Это – древняя битва, в которой именно интеллектуалы – ещё с тех времён, когда они так не именовались и именоваться не могли – участвуют как никто иной; это сражение «фундаментализма» и «гуманизма». Такой вывод может показаться не про-сто наивным, а даже несколько пошловатым, если, конечно, не осознавать, что как раз во всех них, пере-численных выше «битвах», мы наблюдаем противо-борство между одним фундаментализмом и другим. И, видимо, мир окончательно предстал перед нами в виде дерущихся фундаментализмов, где армии госу-дарств ведут себя ничуть не гуманнее террористов, а «сторонники прогресса» грозят «сторонникам мра-кобесия» ужесточением карательных мер, смертны-ми казнями и ядерными бомбами.

На рубеже второго и третьего тысячелетия, как никогда прежде, обозначилось противостояние во-все не персон – «фундаменталистов» и «гумани-стов» – наоборот (!) – люди вдруг почти перестали быть носителями какой-то одной позиции: и силы гуманизма, и силы фундаментализма, – проходя че-

#6 2

011

тексты

Шко

лы

рез каждого человека, каждую семью, каждую соци-альную структуру, каждую страну, – обозначили эту невидимую битву взрывом невероятной энергии и ярости, которая, кажется, действительно потрясла Вселенную. И если в происходящем мы можем уви-деть прежде всего всплеск пробуждающихся фунда-ментализмов невероятной силы и агрессии, то этому же всплеску всё-таки соответствовало и некоторое пробуждение гуманизма, которое станет нам замет-но несколько позже.

Если вспомнить книги и западных, и «восточных» фантастов 1950-60-х и сравнить их описания рубежа тысячелетий с тем, что мы видим сейчас, может по-казаться, что человечество куда-то свернуло с дороги развития и заехало в чудовищный тупик. Никто не хотел и не мог тогда предполагать, что в начале но-вого тысячелетия будут вестись фанатические рели-гиозные войны, политики будут осуществлять свою власть столь же примитивным и жестоким способом, как в прошлые века, люди перестанут читать, а Кос-мос станет не новым домом человечества, а исключи-тельно сферой военных и коммерческих интересов.

Что это значит? Гуманизм проиграл? Нет.Потому что гуманизм – это не идеология. Это

очень своеобразный способ подхода к миру, тип ми-ровоззрения, который вовсе не предполагает отказа от чётких и очень определённых принципов, и даже знания «истины», – он лишь отказывается от моно-полии на эту истину и на готовность утверждать эту истину всеми возможными средствами. Гуманизм – это очень простой отказ приниамать «простые и понятные ответы», доступные любому представите-лю «толп», на сложные запросы сверхсложного со-временного мира. «Если вы знаете простой ответ на вопрос об очень сложной системе, знайте – он из-начально неверен». Но принять, что в современном мире нет простых решений, что мир стал (да и всег-да был!) столь сложен, что грубые и простые реше-ния уже давно не применимы, – на это нужно истин-ное мужество. Как нужно истинное мужество, чтобы принять, что рядом с нами живут не простейшие су-щества с элементарным набором желаний, инстин-ктов и простых интересов, а люди с богатым внутрен-ним миром, способные на глубокие переживания и совершенно неожиданные, иногда – необъяснимые духовные поступки. Видимо, гуманизм действитель-но смешон и старомоден, но… только он способен привести нас к системному мышлению – то есть к по-пытке найти сложные ответы на сложные вызовы, а значит – только он способен дать нам шанс выжить.

Фундаментализм – это не глобальное зло, и в ка-ком то смысле вообще не зло. Это всего лишь желание искать простые ответы на сложные вопросы. Это ког-да у нас заранее есть ответ на все вопросы, и – монопо-лия на истину. А те, кто не готов эту истину признать, пусть пожалеют об этом: при «мягком фундамента-лизме» они становятся маргиналами и диссидентами, при жёстком – узниками и мертвецами.

Сложностью гуманизма является ещё и то, что он сам балансирует между «всемирностью и всеприем-лемостью» (чуть ли не отказом от любой принципи-альной позиции) и определённым «интеллектуаль-ным фанатизмом» (готовностью защищать свои идеи

– порой даже ценой собственной жизни, – своеобраз-ной разновидностью «принципиального фундамен-тализма»). Но именно в этом балансе, в этой его вну-тренней сложности – ещё один залог его силы.

Сегодня именно интеллектуалы, как никто иной, чувствуют, что гуманизм потихоньку сдаёт свои по-зиции и – одновременно изо всех сил пытается со-противляться наступлению всеобщего «фундамен-тализма» – религиозного, расового, политического, военного, идеологического.

Именно интеллектуалы, не смотря ни на что, пы-таются – совершенно бессистемно, разрозненно и спонтанно – сформировать это новое движение Со-противления, способное противостоять «фундамен-тализмам», помня при этом, что сами не свободны от этого вируса, а потому их попытки кажутся им самим ещё более безнадёжными.

И, тем не менее, не видно никого, кто, кроме «по-следних интеллектуалов вселенной», затерявшихся в окопах современных смысловых войн, мог бы под-нять знамя гуманизма и хотя бы обозначить: «Мы – здесь! Кто думает и чувствует, как мы, – сюда! Нас так мало, что мы не способны организовать серьёз-ное сопротивление, но мы способны достаточно дол-го удерживать полуразрушенный форт, на котором мы подняли наше знамя!»

7. Интеллектуалы на пути к гуманитариату

«... мой конь оступился и мы стали тонуть, положение было отчаянным, нужно было

выбирать – погибнуть, или спастись!– Ну и что же вы выбрали?!

– Угадайте....

Я решил спастись!»Григорий Горин / Марк Захаров

«Тот самый Мюнхгаузен»

Социальные движущие силы истории меняются. На смену рыцарям и духовенству приходят «город-ские сообщества», «цивилизации». Появляется бур-жуазия. На некоторое время её сменяет пролетариат. Затем – технократия и менеджерократия (и во власти, и в бизнесе, и в псевдо-автономных структурах). От-части – «информариат», контролирующий информа-ционные пространства и сети – от компьютерных про-грамм и баз данных – до интернета и масс-медиа.

Кто может прийти следом? Есть ли хоть кто-то, чья «картина будущего» покажется более-менее при-влекательной хотя бы для наиболее активной и обра-зованной части общества? И может ли эта програм-ма будущего также учитывать интересы меньшинств и всех остальных общественных групп?

Да. Это – «гуманитариат». Это не просто «гумани-тарии», не просто «интеллектуалы» («независимые производители интеллектуального продукта»). Это – те из них, кто, во-первых, остался «независимым ин-теллектуалом». Кто, во-вторых, является носителем не только знаний, но духа поиска истины, а значит – гуманизма, определённых и достаточно чётких «гу-

#6 2

011

тексты

Шко

лы

комментарий к «гуманитариату»

манитарных принципов», которые он не готов проме-нять на социальные статусы, но также и не готов по-зволить им начать тотально «захватывать социум», превращаясь в собственные противоположности фун-даменталистского типа. И в-третьих – те, кто отчасти готов преодолеть то самое «во-первых» и немножко пожертвовать своей независимостью ради контак-тов друг с другом, ради совместного создания утопий и альтернатив, ради попытки начать «альтернатив-ное социальное строительство» – с одной стороны – «вне» (вне этих правил игры), но с другой стороны – не «уходя» из социального мега-пространства.

Кстати, несколько слов об «интеллигенции». А это-то что за зверь, так долго живший в России и в Союзе? И какое он имеет отношение к «интеллектуа-лам? Прямое и – почти никакого. Сама по себе ин-теллигенция не может выступать в роли интеллек-туалов – она скорее является постоянным и верным потребителем и транслятором продукта, созданно-го интеллектуалами. Но именно она, ее ошметки и остатки, способны помочь интеллектуалам выжить и даже вернуть себе роль лидирующей группы. Если, конечно, она еще жива и способна на это…

Сможет ли возникнуть «Гуманитариат»? Способны ли «независимые интеллектуалы» к взаимодействию? Могут ли они предложить нам альтернативы, показы-вая возможности социального развития человечества? Да, безусловно. Это уже начало происходить. Слиш-

Артем Марченков, философ и медиа-активист, почетный участник МПД

Есть тексты-описания, есть – тексты-модели, а есть – тексты-проекты; тексты, за которыми чувствуешь энергетику, вектор усилий, личное смысло- и воле-полагание авторов. Эссе Андрея и Даниила – это, безусловно, про-ективный текст. Он – что-то вроде карандашной линии на карте, про-веденной для того, чтобы проло-жить маршрут. Поэтому он неми-нуемо выглядит и как манифест, сообщающий миру об индивиду-альных намерениях, и как некая декларация, ставшая предметом обсуждения, согласования и согла-сованного действия какого-то со-общества людей (на коллективное авторство указывает стиль и выбор местоимений), и как листовка, во-влекающая потенциальных едино-мышленников в Нечто.

Для меня в дискуссии о месте гуманитариата в социальном про-странстве показались важными несколько моментов:

1. Речь идет не о «нишах», функ-циях, условиях интеллектуально-го производства, отведенных со-временным обществом под так называемых «интеллектуалов». Амбиция авторов – показать ме-сто или места, которые современ-ный интеллектуал может занять (выбрать, сотворить, пробить или высвободить под себя) в сопротив-ляющемся, враждебном или то-тально равнодушном социальном пространстве. То есть – о том, чем может быть интеллектуал как субъ-ект, наделенный творческим даром конструирования пространства, его перестройки для большего соответ-ствия представлениям о человече-ской свободе, достоинстве и др.

2. При таком смещении внима-ния и интереса разговор идет не о том, «куда встроиться» (интеллек-туал как наемный рабочий) или «как выжить человеку с принци-пами и умом» (душераздирающая песнь о вымирании интеллиген-ции); разговор покидает террито-рию сферы «работы» и «досуга» в совершенно иной регистр су-ществования – в область высших

слов, значений, смыслов, то есть – в мир Миссии.

3. Я всегда боялся употреблять это слово в публичной речи. Сму-щали и религиозные коннотации, и порицаемая ныне пафосность... Андрей и Даниил намеренно из-бегают детализации. Фигура интеллектуала-гуманитария у них не разбегается на профессии (исто-рик, социолог, журналист и др.), не рассыпается на «командные амплуа» (ученый, преподаватель, эксперт, аналитик, публицист...)... Потому что в мире Миссии эти различия несущественны. В этом мире есть Философы, Поэты, Про-роки... Среди них (я понимаю, на-сколько страшно это представить) встречаются лица, слыхом не слы-шавшие про аспирантуры и не но-сившие лычек кандидата каких-то уважаемых наук, не работавшие ни дня в «Рэнд корпорейшн», не премированные Нобелевским ко-митетом и не удостоенные памят-ника на родине.

ком медленно. Слишком незаметно. С большими от-ступлениями и грандиозными поражениями.

Возвращаясь к самому началу наших рассужде-ний, можно снова поставить вопрос – а остались ли эти самые «интеллектуалы», которые должны сформировать «гуманитариат»? Мы, многие из нас – пока (или уже) не «интеллектуалы». Мы – «полу-интеллектуалы» и даже «четверть-интеллектуалы». Но других-то «нас» у нас нет. И в этом смысле – нам снова предстоит выбор. И не один.

Но есть одна простая вещь, которая делает фор-мирование гуманитариата неизбежным – у интел-лектуалов нет выбора: они либо окончательно мар-гинализируются и вымрут в условиях современной структуры власти в социуме, либо – просто в силу за-конов самоорганизации сложных систем – смогут со-организоваться и начать активно действовать.

Сама история человечества делает этот процесс неизбежным – иначе само человечество перестанет быть тем, чем оно вроде бы пытается являться. Ина-че утратятся сами важные и самые ценные приметы Человека.

Но у нас нет времени ждать. Мы уже сегодня должны осознать свою роль и стать тем, кем мы ещё, быть может, не являемся – гуманитариатом.

Тем, чем, рано или поздно, должна стать значи-тельная часть человечества.

Не больше и не меньше!

#6 2

011

тексты

Шко

лы

Фо

то и

з м

узе

я п

ыто

к, А

мст

ер

да

м. Ф

ото

Ир

ин

ы А

ксе

но

во

й.

Международная образователь-ная программа «Школа гумани-тарного антифашизма и просве-щения» существует с 2009 года. Инициаторами школы стали Мо-лодежная сеть против расизма и нетерпимости, Международная сеть гражданского просвещения и правозащитного образования и Международная Школа Прав Че-ловека и Гражданских Действий.

К 2009 году мы поняли, что в сложившейся ситуации кризи-са антифашистской идеологии, с одной стороны, и манипуляции антифашистской риторикой людь-ми самых разных взглядов и убеж-дений, с другой стороны, крайне важно начать развитие собствен-ной образовательной среды для близких нам людей, чтобы осмыс-лять вместе вопросы «гуманитар-ного антифашизма» и «глубинно-го антифашизма», для разработки собственных подходов к просвети-тельской работе в этой сфере. Для нас эта школа прежде всего про глубинную работу с собой, своими страхами и убеждениями, агресси-ей и сомнениями. А также про про-тивостояние гуманизма и фунда-

ментализма, которое мы называем «битвой тысячелетия».

Мероприятия программы уже прошли в Киеве, Минске, Харько-ве, Москве, Воронеже, Владивосто-ке, Мурманске и других городах.

I. Программа ШколыВ ходе семинаров и дистант-

ных заданий нашей Школы проис-ходит знакомство со следующими темами:

– основы теории Прав Человека,– концепция Действий в защи-

ту общественных интересов,– концепция современного фа-

шизма и «гуманитарного антифа-шизма» (Human Integrity);

– гуманизм в постмодернист-скую эпоху: антирасизм, антитота-литарные практики, активное ми-ротворчество;

– неформальное образование и просвещение;

– теория и практика работы с группой;

– основы просветительской ра-боты с молодежью (от конкурсов и создания информационных мате-риалов до просветительских кампа-ний, выставок, фестивалей и др.).

Руководитель Школы: Андрей Юров, со-автор концепции «гума-нитарного антифашизма»/Human Integrity, руководитель Свободно-го Университета.

II. Участники и участиеВ мероприятиях Школы Гума-

нитарного антифашизма и про-свещения могут принимать уча-стие гражданские активисты, правозащитники, активисты ан-тифашисских и миротворческих групп и инициатив, педагоги, психологи, журналисты, а также все те, кому интересны проблемы «гуманитарного антифашизма», Прав Человека.

Для того чтобы принять уча-стие в семинарах Школы, необхо-димо заполнить универсальную анкету и анкету Школы гумани-тарного антифашизма и просве-щения, пройти собеседование, а также выполнить предваритель-ные задания.

Дополнительная информация:

hi-school@inthrschool.org

«Если вы знаете простой ответ на вопрос об оченьсложной системе, знайте – он изначально неверен»

«Школа

гуманитарного

антифашизма

и просвещения»

Александр ДрукСекретарь школы

Анастасия НикитинаРуководитель школы

Елена ДудукинаКоординатор по работе с участниками

#6 2

011

Наш

а Ш

ко

ла

«Международная Школа Прав Человека и Гражданских Дей-ствий» объявляет об открытии но-вой многоуровневой образователь-ной программы «Права Человека в действии».

Программа включает в себя не-сколько уровней, главными из ко-торых являются Базовый курс по Правам Человека (ПЧ) и Действи-ям в защиту общественных интере-сов (ДЗОИ), а также Универсаль-ный курс по ПЧ (так называемые Летние и Зимние школы).

1. Базовый курс по Правам Че-ловека и Действиям в Защиту Об-щественных Интересов– это серия одно- или двухдневных семина-ров, которые будут проводиться в различных городах России, Укра-ины, и других стран Новых Неза-висимых Государств. При наличии дополнительных ресурсов мы бу-дем рады расширить географию наших семинаров.

Набор на Базовый курс будет ид-ти постоянно, с установленными сроками приема заявок 4 раза в год. Базовый курс может включать се-минары по ПЧ и ДЗОИ или семина-ры Тематических Школ, входящих в систему Международной Школы.

2. Базовый курс по ПЧ и ДЗОИ предназначен для молодых граж-данских активистов, начинающих правозащитников, сотрудников и волонтеров правозащитных и гражданских организаций, учите-лей и преподавателей, журнали-

стов, сотрудников государствен-ных органов, а также – всех тех, кому интересно подробнее узнать о том, что такое права человека и действия в защиту общественных интересов.

3. Города для проведения семи-наров Базового курса будут опре-деляться исходя из следующих критериев:

– количество заявок на семинар из конкретного города,

– количество заявок из близле-жащих городов/регионов,

– наличие в городе партнерской организации, готовой участвовать в подготовке и организации семина-ров (см. подробнее описание на сай-те Школы – http://inthrschool.org/)

4. Участие в Базовом курсе дает возможность продолжить обуче-ние на Тематических семинарах, на Универсальном Курсе по Правам Человека (многодневном продви-нутом семинаре по правам чело-века, механизмам защиты и пр. – Летние/Зимние школы), а также в других продвинутых специализи-рованных курсах Международной Школы.

5. Выпускники Базового курса по ПЧ и ДЗОИ для участия в Уни-версальном курсе по ПЧ и темати-ческих семинарах должны будут пройти отдельный конкурсный от-бор и выполнить ряд заданий.

6. Для того, чтобы подать заявку на участие в любой образователь-ной программе Базового уровня

Международной Школы– нужно заполнить универсальную анкету.

7. Сейчас у организаторов есть финансовая поддержка для прове-дения семинаров только в ряде ре-гионов России и Украины. Участ-ники из других регионов и других стран будут приглашаться при усло-вии оплаты своего участия в семи-нарах (полностью или частично).

Первый срок для подачи анкет на осень-зиму 2011-2012 – 17 октября, первые Базовые семинары пройдут в октябре-декабре 2011 года.

По всем вопросам, связанным с участием в семинарах или пар-

тнерским сотрудничеством, просьба писать на адрес:

part@inthrschool.org

Другие тематические программы:Международная Студенче-

ская Школа Прав Человека/прав студентов. Эта школа создана специально для студенческих ак-тивистов и тех, кто участвует в раз-витии студенческих гражданских инициатив.

Международная Школа Прав Человека и правовых действий. Мы приглашаем не только студентов-юристов, но и всех тех, кому хоте-лось бы защищать права человека с помощью инструментов права.

«Права Человека

в Действии»Образовательные программы

Лада БурдачеваСекретарьМеждународной Школы Прав Человека и Гражданских Действий

Анна ДобровольскаяКоординатор программы«Права Человека в действии»

Дмитрий МакаровРуководитель Школы Прав Человека и правовых действий

Мария ГордееваРуководитель ШколыПрав Человека/прав студентов

#6 2

011

Наш

а Ш

ко

ла