Муниципальное образовательное учреждение

Гимназия № 64

Психологизм романа Ф. М. Достоевского

«Преступление и наказание».

Экзаменационный реферат по литературе.

Рогова Светлана Викторовна, 11 А

Учитель: Ильина Татьяна Николаевна

Липецк, 2007

2

Оглавление:

1. Введение………………………………………………………………….3

2. Психологизм в творчестве Ф.М. Достоевского………………………..4-8

3. Роман «Преступление и наказание»……………………………………9-10

4. Психологизм романа:

Образ Петербурга в романе………………………………………11

Бунт Родиона Раскольникова……………………………………12-15

Двойники Раскольникова………………………………………...16-17

Правда Сони Мармеладовой……………………………………..18-19

Крах идеи Раскольникова………………………………………...20-22

5.Заключение………………………………………………………………..23

6.Список реферируемой литературы………………………………………24

3

Введение.

Ф.М. Достоевский вошѐл в историю мировой литературы как писатель-

философ. Практически в каждом произведении Достоевского мы

погружаемся в мир «последних вопросов», сталкиваемся с настойчивыми

попытками разрешить коренные загадки человеческого бытия, с

напряжѐнными идейно-нравственными поисками. В силу особенностей

миросозерцания философская проблематика всегда была в центре внимания

писателя, составляя содержательный стержень его романов.

Раскрытие такой проблематики естественно вело к появлению в

произведениях Достоевского глубокого психологизма.

Роман «Преступление и наказание» занимает особое место в творчестве

писателя. Достоевский погружает читателя в противоречивую

психологическую динамику человеческой души. Философская идея

развивается через непрерывную смену душевных состояний, через

воодушевление, сомнение, отчаяние, создаѐт невероятную интенсивность и

напряжѐнность внутренней жизни героя. Таким образом, психологизм

романа «Преступление и наказание» (а именно это и является темой моей

работы) чрезвычайно интересен для исследования и изучения, ведь здесь

Достоевский приоткрывает завесу над тайной непостижимой души человека,

раскрывая его внутренний мир через его поступки, его мысли, его

окружение.

Целью моей работы было разобраться в глубочайшем психологизме

романа через понимание образов героев, через осознание мотивов их

поступков (в частности причин, послуживших для главного героя толчком к

бунту).

Роман «Преступление и наказание» - это проблемное, «идеологическое»

произведение, подводящее итог всему предшествующему творчеству Ф.М.

Достоевского. Здесь затронуто множество проблем: от социальных и

нравственных (как, например, сложность души человека, положение в

обществе «униженных и оскорблѐнных») до философских (возможна ли

«кровь по совести»?).

Роман имел большой успех у читателей и критиков, хотя вряд ли кто-

либо в полной мере мог предвидеть тогда, какие будущие трагедии

предсказаны в этом романе: ведь раскольниковская «арифметика» станет

основой и оправданием для множества переворотов и фашистских

революций XX века – если считать, что допустимо убийство одного или

двух ради счастья десяти, то допустимо и убийство десяти ради счастья

сотен, сотни – для счастья тысяч и т.д. Так писали и действовали и Ленин, и

Сталин, и Гитлер, и Мао Цзэдун, и прочие «вожди» и «лидеры»,

возомнившие себя «необыкновенными», «право имеющими» на пролитие

крови. Но пролитая кровь, как показал Достоевский на примере судьбы

Раскольникова, приводит к ещѐ большим кровопролитиям и страданиям.

4

Психологизм в творчестве Ф.М. Достоевского.

Литературный психологизм – это художественная форма, воплощающая

идейно-нравственные искания героев, форма, в которой литература

осваивает становление человеческого характера, мировоззренческих основ

личности. В этом, прежде всего, состоит познавательно-проблемная и

художественная ценность психологизма, притягательность для читателей

этой литературной формы.

Психологизм в то же время – и способ эмоционального воздействия на

читателя. Через подробное и глубокое изображение психологических

процессов вымышленной личности читатель приобщается к непреходящему

человеческому содержанию литературы: к напряжѐнным и страстным

поискам своего места в мире, своего отношения к миру. А ведь процесс

личностного самоопределения, выработки ответственной жизненной

позиции необходим для становления любой личности, важен для каждого

человека. Осваивая трудные идейно-нравственные поиски героев

литературы прошлого, любой человек получает возможность приобщиться к

их духовному опыту, а тем самым – обогатить собственный опыт,

сопоставить его с духовной жизнью человечества, запечатлѐнной в

классической литературе. Познавательная и воспитательная функции

литературы здесь совмещаются в едином процессе формирования личности

читателя. Отсюда, в частности, тот непреходящий и неослабевающий

интерес, который вызывают произведения писателей-психологов.

Русская классическая литература XIX века, особенно второй его

половины, занимает здесь особое, уникальное место. По общему признанию,

именно в ней психологизм достигает высочайших вершин, познание и

освоение внутреннего мира человека приобретают небывалую глубину и

остроту.

Ф.М. Достоевский вошѐл в историю мировой литературы как писатель-

философ. Практически в каждом произведении Достоевского мы

погружаемся в мир «последних вопросов», сталкиваемся с настойчивыми

попытками разрешить коренные загадки человеческого бытия, с

напряжѐнными идейно-нравственными поисками.

Однако Достоевского интересовала не абстрактная философская истина,

а та идейно-нравственная правда, которая пережита и лично выстрадана

человеком; правда, обретѐнная им в итоге нелѐгкого пути проб и ошибок,

заблуждений, сомнений, прозрений. Искание и постижение универсальной

философской истины в процессе личностных идейно-нравственных поисков

– основная проблематика произведений Достоевского.

В разрешении нравственных вопросов герои Достоевского идут до

конца, максимально заостряя философскую проблематику. Это также

способствует тому, что внутренняя жизнь героев приобретает

напряжѐнность и остроту.

5

Указанные особенности проблематики обусловили своеобразие

психологизма Достоевского.

В первую очередь, надо отметить, что внутренний мир предстаѐт в

особом ракурсе: мы почти не увидим у Достоевского изображения

нейтральных, обычных психологических состояний – душевная жизнь

изображается в еѐ крайних проявлениях, в моменты наибольшей

психологической напряжѐнности. Герои всегда на грани нервного срыва,

истерики, внезапной исповеди, бреда и т.п. Достоевский показывает нам

внутреннюю жизнь человека в те моменты, когда максимально обострены

мыслительные способности и чуткость эмоциональных реакций, когда

переживание предельно интенсивно, когда внутреннее страдание почти

невыносимо. Отметим и то, что Достоевский обычно сосредотачивает

внимание на мучительных психологических состояниях. Тем самым

акцентируется интенсивность идейно-нравственных поисков и личная,

жизненная заинтересованность героя в истине. Идея проверяется

собственной судьбой, философские искания пронизывают внутренний мир, а

это всегда вызывает психологическую напряжѐнность и душевную боль.

Показывая психологические состояния в их максимальном развитии, а

переживания и чувства в предельно обострѐнном виде, Достоевский

проникал в самые глубинные пласты человеческой психики – обнажалась

неисчерпаемая сложность натуры человека, еѐ бесконечная

противоречивость. Изображение душевной жизни в полярной

противоположности его составляющих является другим важнейшим

принципом психологизма Достоевского.

Поэтому и динамика внутренней жизни в изображении Достоевского

носит особый характер. Он воспроизводит не столько «поступательное

движение» внутреннего мира, сколько постоянные психологические

колебания от одной крайности к другой, «маятниковые» движения сознания

и подсознания между двумя безднами.

Противоречивость человеческого сознания и подсознания осваивается

Достоевским, пожалуй, глубже, чем любым другим писателем XIX века. Он

показывает не просто сосуществование и борьбу в душе героя

противоположных мыслей, ощущений и желаний, но и их странный,

парадоксальный переход друг в друга, когда в мучении и страдании есть

своеобразное наслаждение, а в самой радости – что-то тѐмное и тяжѐлое.

Противоречивое поведение, не просто алогичные, а сознательно

противоречащие логике поступки и душевные движения составляют основу

внутренней жизни героев. «Назло себе», вообще «назло», неизвестно кому и

чему – это часто определяющий мотив действия.

Неисчерпаемость психологических глубин, невозможность до конца

объяснить все душевные движения с давних пор художественно

запечатлевались в лирике. Достоевский же был первым из писателей, кто

художественно освоил эту глубинную непостижимость внутреннего мира в

рамках эпического рода, т.е. в широком, подробном психологическом

повествовании.

6

Человеческая душа, по убеждению Достоевского, во многом

необъяснима и загадочна, особенно в самых последних, подспудных

пластах, и здесь самый проницательный психолог вынужден отступить.

Непредсказуемость, не до конца постижимая сложность внутреннего мира

постоянно подчѐркиваются писателем при изображении психологических

состояний и процессов. Для их характеристики типичными являются слова и

конструкции: «странно», «странное чувство», «неожиданно для себя», «как

бы невольно», «какое-то непонятное ощущение» и т.п. Передаче

психологических переломов почти всегда сопутствует слово «вдруг», да и

сами изменения душевного состояния часто действительно внезапны и

необъяснимы. Внутренний мир нередко представляет собой такой хаос

разноплановых душевных движений, что в них не только самому герою, но и

нейтральному повествователю разобраться очень сложно.

Словом, в психологическом повествовании Достоевского внутренний

мир предстаѐт как объяснѐнный и истолкованный не до конца; писатель

намекает на существование таких тѐмных глубин в душе человека, куда не

достаѐт луч даже самого изощрѐнного психологического изображения. При

этом, в отличие, например, от романтиков, загадочность внутреннего мира

идѐт у него не от намеренной недосказанности, а наоборот: анализ стремится

к исчерпывающе ясному знанию о душе человека и всѐ же не достигает его.

У романтиков была таинственность, у Достоевского – тайна. Писатель со

своей стороны шѐл к освоению психологической достоверности: он показал

душу человека во всей еѐ реальной глубине, объѐмности, временами

неисчерпаемой сложности.

В этой связи надо сказать несколько слов о психологическом анализе в

системе психологизма Достоевского. Разумеется, без подробного,

расчленяющего изображения нельзя было обойтись, воспроизводя столь

сложные и противоречивые состояния души, какие свойственны его героям,

да и отмеченная выше «полнота самосознания» героя требовала

аналитических форм. Однако Достоевский не стремится в анализе к

исчерпывающей полноте, а установка на объяснение, присущая каждому

анализу, ограничивается пониманием того, что глубинные психологические

процессы вообще не могут быть объяснены и художественно запечатлены с

рациональной чѐткостью.

Психологический анализ не становится главной, универсальной и самой

надѐжной формой постижения психологических состояний и процессов, он

применяется во взаимодействии с другой важнейшей формой –

воспроизведением эмоционального состояния в слитном, нерасчленѐнном

виде. Художественное внимание Достоевского распределяется между двумя

задачами: во-первых, проанализировать сложные психологические

состояния и процессы и, во-вторых, воссоздать в романе определѐнную

психологическую атмосферу, а именно: атмосферу предельного

психологического напряжения, часто страдания, душевной муки.

Для выполнения второй задачи анализ уже не подходит – применяются

иные средства психологизма.

7

В первую очередь, психологическая атмосфера создаѐтся путѐм подбора

словесных определений, характеризующих душевное состояние героя.

Эпитеты, обозначающие чувства, ощущения и их телесное выражение,

указывают на крайнюю степень внутренней напряжѐнности. При этом

Достоевский повторяет синонимичные или однопорядковые слова,

постоянно сгущая атмосферу душевного страдания, нагнетая

психологическое напряжение.

Сны и видения стали одной из важнейших форм психологического

изображения у Достоевского. Лѐгких или хотя бы нейтральных по

настроению снов у его героев не бывает: психологические страдания не

только продолжаются во сне, а даже усиливаются, потому что в

бессознательном состоянии свободнее проявляется тот ужас, который носят

герои в душе.

Чрезвычайно существенна функция, которую выполняют сны в системе

психологического изображения: в большинстве случаев они доводят до

конца «идею» героя, стержень его внутренней жизни, и при том в такой

яркой, образной форме, что заставляют героя ужаснуться своей «идее» в

законченном виде.

Повествование у Достоевского сплошь пронизано психологизмом.

Однако в структуру художественного текста, кроме повествования, входит у

него ещѐ прямая речь героев – диалоги и монологи, каковых необычайно

много. Свидетельством того, что психологизм стал абсолютной стилевой

доминантой и организующим принципом стиля, служит использование

внешней речи для целей психологического изображения. По своему

содержанию высказывания героев – это, чаще всего, психологический

анализ. Взаимный психологический анализ не расходится с авторским, герои

строят гипотезы, совпадающие в общем тоне и смысле, но расходящиеся в

акцентах и нюансах, что лишний раз подчѐркивает относительность знания о

внутреннем мире человека, его неисчерпаемую глубину.

Достоевский достиг чрезвычайной выразительности внешней речи

героев: в самом тоне и строе высказываний уже запечатлено определѐнное

эмоциональное состояние. Особенности речи как бы погружают читателя в

психологическое состояние героя; темп и ритм монолога становятся

сильнейшими средствами психологического изображения, потому что

рисуют эмоциональное состояние непосредственно, не аналитически.

Очень оригинальны в произведениях Достоевского соотношения

психологизма с сюжетностью. Сюжет не ослабляется, но полностью

подчиняется целям и задачам психологического изображения. Как бы ни

были значительны события романа сами по себе, они приобретают смысл и

интерес только в психологическом истолковании и наполнении. Поэтому

крупные и мелкие события часто могут уравновешиваться в сознании героя,

а тем самым и в композиционной структуре – всѐ зависит от того, какая

субъективная важность придаѐтся событию, какой психологический

подтекст за ним угадывается или подозревается.

8

Сюжеты Достоевского чрезвычайно напряжены, остры, заключают в

себе множество внезапных поворотов, - но именно это и усиливает интерес к

психологической стороне дела. Острый и динамичный сюжет ставит героев

в экстремальные ситуации и тем самым провоцирует их на крайние

поступки и высказывания, до предела обостряет внутреннюю

напряжѐнность, заставляет мысль работать интенсивнее, всѐ время

подбрасывает герою новые, поражающие его сознание факты и впечатления.

Немаловажно и то, что крутые сюжетные повороты в романе провоцируют

идейно и психологически насыщенные диалоги, исповеди, рефлексию и

другие формы психологической речевой активности.

Нужно отметить ещѐ одну оригинальную форму психологического

изображения, получившую широкое распространение у Достоевского. Как

уже отмечалось, психологическая атмосфера в повествовании настолько

напряжена и сгущена, а внимание читателей к внутреннему миру героев

настолько прочно, что это даѐт возможность писателю применять приѐм

полного или частичного умолчания о душевном состоянии героя. Приѐм

умолчания применяется Достоевским в моменты, когда выявляются самые

глубокие пласты психики и внутреннее состояние становится настолько

противоречивым, сложным и смутным, что не поддаѐтся иным формам

изображения. Умолчание намекает на неисчерпаемую душевную глубину,

тем самым ещѐ более усиливая психологическое напряжение.

Главные черты уникального психологического стиля Достоевского –

предельная сосредоточенность на сложнейших, глубинных пластах

внутреннего мира человека, умение захватить читателя изображением

напряжѐннейших душевных состояний, художественное освоение «двух

бездн» в душе человека.

9

Роман «Преступление и наказание»

«Преступление и наказание» - одно из самых сложных и совершенных

произведений Достоевского, вокруг которого и по сей день ведутся споры. И

это понятно. «Преступление и наказание» - роман во всех отношениях

необычный. Это проблемный, «идеологический» роман, подобного

которому раньше не было ни в русской, ни в мировой литературе.

Достоевский попытался решить в нѐм множество проблем: от социальных и

нравственных до философских. «Перерыть все вопросы в этом романе» - вот

какую задачу поставил перед собой писатель. Причѐм все эти вопросы и

проблемы органически вплетены в художественную ткань произведения и не

отделены от его конфликтов и системы образов.

Новый роман Достоевского теснейшим образом связан с его

предшествующим творчеством. Он как бы подводил итог всему ранее

написанному, углубил и раскрыл многие идеи и мотивы произведений,

созданных в 1840 – 1850 годы, но сделал это писатель на новом этапе своего

художественного развития с учѐтом новых общественных условий и своего

нового мировоззрения, оформившегося к середине 60-х годов.

Целью Достоевского было проследить «психологический процесс

преступления, поэтому здесь ярко обозначилось своеобразие психологизма

писателя, которое, как говорилось выше, определяется двойственностью

духовно-нравственного ядра героя - «человекобога», столкновением в нѐм

«неподвижных идей» и «несовместимых чувств».

«Преступление и наказание» открывает новый, высший этап творчества

Достоевского. Здесь он впервые выступает как создатель принципиально

нового типа романа, который Бахтин назвал полифоническим

(многоголосым). Учѐный подчѐркивал относительную свободу,

самостоятельность и незавершѐнность героя и его «слова», которое может до

конца развить свою внутреннюю логику, в условиях полифонического

замысла.

Роман «Преступление и наказание» отразил тревогу Достоевского за

будущее человечества. Его страшит всѐ усиливающаяся власть денег,

падение нравственности, обилие преступлений, с которыми он сталкивался

на каждом шагу. Достоевский настойчиво ищет выход из противоречий

буржуазного общества. Он поставил и попытался решить кардинальные

проблемы современной ему жизни, и, прежде всего, вопрос о пагубности

анархического бунта, о возможности изменить существующий миропорядок

без революционных потрясений, о необходимости перевоспитания человека

путѐм проповеди евангельских идеалов и очищающего страдания.

Произведение Достоевского носит ярко выраженный полемический

характер. Писатель вступил в нѐм не только против теории «разумного

эгоизма», разработанной Чернышевским и нашедшей немало

последователей в русском обществе, и в особенности среди молодѐжи, но и

осудил другие разного рода теоретические изыскания о возможности путѐм

10

насильственного изменения жизни привести человечество к всеобщему

счастью и благополучию. Но всѐ это, по мысли Достоевского, есть не что

иное, как величайшее заблуждение и умопомрачение, которое неминуемо

приведѐт сначала к разгулу бесовщины, а затем к полному уничтожению

мира. То, что может произойти, увидел в своѐм провидческом сне вставший

на путь воскрешения Раскольников: «Появились какие-то новые трихины,

существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа

были духи, одарѐнные умом и волей. Люди, принявшие их в себя,

становились тотчас бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда

люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали

заражѐнные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих

научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые

селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. … Всѐ и

погибало. Язва росла и продвигалась дальше и дальше.» < 1. стр. 555>

Не социальное переустройство жизни, а осознание ответственности

каждого человека за всѐ содеянное перед лицом Всевышнего и личная вера

могут спасти мир от грозящей катастрофы – вот что ещѐ говорит

Достоевский в своѐм романе.

11

Психологизм романа.

Образ Петербурга в романе.

Петербург Достоевского – это, прежде всего, город, связанный с

трагическими судьбами героев.

Распивочные, трактиры, трущобы, полицейские конторы, дома

терпимости, закоулки, дворы – колодцы, убогие тѐмные комнаты, чѐрные

лестницы, облитые помоями – вот фон, на котором завязываются конфликты

и трагедии «самого петербургского» романа Достоевского «Преступление и

наказание». Внутренняя драма героев романа весьма своеобразным приѐмом

вынесена на людные улицы и площади Петербурга. Городской пейзаж –

пейзаж психологический, он органически связан с внутренним миром

героев, с их душевным состоянием.

Исследователи творчества Достоевского не раз обращали внимание на

символику имѐн, чисел и цвета в романе писателя. Через весь роман

проходит определѐнная гамма цветов и запахов: раздражающий,

угнетающий жѐлтый цвет, в который окрашено всѐ, начиная от стен и кончая

человеческими лицами, даже вода в стакане имеет желтоватый оттенок;

вонь, несущаяся из подвалов и распивочных. И погода становится средством

воссоздания гнетущей атмосферы. Многие блуждения главного героя

происходят на закате. Это странная призрачная пора, грань дня и ночи,

самое болезненное время суток в Петербурге. Описание жары, невыносимой

духоты приобретает символический смысл. Человек задыхается в этом

городе. В душных, тѐмных комнатах погибают надежды и мечты о счастье и

рождаются зловещие теории, разрешающие «кровь по совести». «Через весь

роман, - пишет В.В. Кожинов, - пройдѐт атмосфера невыносимой жары,

духоты, городской вони, сдавливающих героя, мутящих его сознание до

обморока. Это не только атмосфера июльского города, но и атмосфера

преступления».

Петербург в романе – город одиночества. Нигде нет теплоты,

человеческого общения, домашнего уюта. Необъяснимый холод чувствует в

столице Раскольников. Возрождение души Раскольникова немыслимо в

такой обстановке. Недаром совершенно другой пейзаж возникает в эпилоге

романа.

Достоевский считал, что большой город имеет на душу человека

пагубное влияние. Настойчиво и подробно писатель исследует в романе

закоулки и грязные улицы, их мерзость и смрад. Запыленный городской

камень, от которого нигде нет спасения. Это неживая материя, которая

подавляет, порабощает человека, задыхающегося в этих комнатах,

бесчувственных громадах.

12

Бунт Родиона Раскольникова.

Родион Романович Раскольников – главный герой романа

«Преступление и наказание».

Жизнь предстаѐт перед ним как клубок неразрешимых противоречий.

Повсюду он видит картины нищеты, бесправия, угнетения, подавления

человеческого достоинства. На каждом шагу ему встречаются отверженные

и гонимые люди, которым некуда деться, некуда пойти. «Ведь надобно же,

чтобы каждому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти… - с болью

говорит Раскольникову задавленный судьбой и жизненными

обстоятельствами чиновник Мармеладов, - ведь надобно же, чтобы у всякого

человека было хоть одно такое место, где бы его пожалели!.. Понимаете ли,

понимаете ли вы… что значит, когда уже некуда больше идти ?..» <1.cтр.50>

Да и сам Раскольников оказался не в лучшем положении. Ему тоже, по

существу, некуда пойти. Живѐт он впроголодь, ютится в жалкой каморке,

похожей на шкаф, откуда его грозят вышвырнуть на улицу. Под угрозой

оказалась судьба его матери и сестры. Всѐ это заставляет Раскольникова

задуматься о том, что же происходит вокруг, как устроен этот

бесчеловечный мир, где господствуют неправедная власть, жестокость и

корыстолюбие, где бедному человеку некуда преклонить голову, как и где

найти выход из создавшегося положения, почему никто не протестует и все

молчат, покорно неся бремя нищеты и бесправия. И ему показалось, что

существующие законы вечны и неизменны, что природу человеческую

ничем и никогда ни исправить, ни преобразовать невозможно. В своей

исповеди Соне Мармеладовой Раскольников говорит: «Потом я узнал, Соня,

что если ждать пока все станут умными, то слишком уж долго будет…

Потом я ещѐ узнал, что никогда этого не будет, что не переменятся люди и

не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да это так! Это их…

Закон, Соня! Это так!.. И я теперь знаю, Соня, что, кто крепок и силѐн умом

и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто

на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех

может посметь, тот и всех правее! Так доселе велось и так всегда будет!»

<1.стр.433>

Размышляя о причине существующего неравенства и несправедливости,

Раскольников приходит к выводу, что всегда существовало различие между

двумя разрядами людей. В то время, как большинство всегда и везде

молчаливо и покорно подчинялось установленному порядку вещей, не имея

сил восстать против него, в истории человечества время от времени

появлялись немногие «необыкновенные» люди, подобные Наполеону,

которые и были его подлинными двигателями. Предназначенные самой

природой для роли «властелинов судьбы», они смело восставали против

существующего порядка и при этом дерзко нарушали общественные нормы

морали, не останавливаясь перед насилием и преступлением.

13

«Люди, - говорит Раскольников следователю Порфирию Петровичу, -

по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший

(обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно

для зарождения себе подобных, и собственно людей, то есть имеющих дар

или талант сказать в среде своей новое слово». <1.стр.283> Но лишь после

убийства раскроется идея Раскольникова – во всѐм еѐ величии и во всѐм

ужасе.

А пока что, в три последние перед убийством дня трижды мысль

Раскольникова, до предела, до крайности возбуждѐнная трагедией жизни,

переживает именно те моменты наивысшего напряжения, которые

приоткрывают, но ещѐ не открывают полностью самые глубинные причины

его преступления.

В отвратительном грязном трактире, под пьяный шум, крик и хохот,

слушает Раскольников витиеватую – шутовскую и трагическую – речь

«пьяненького» Мармеладова – о семнадцатилетней дочери, Сонечке, еѐ

подвиге, еѐ жертве, о спасѐнном ею – страшной ценою – семействе. И что

же? – привыкли и пользуются: «Катерину Ивановну облегчает, средства

посильные доставляет…» <1.стр.55> ,Мармеладову последние 30 копеек

вынесла - на полуштоф. «Ко всему-то подлец человек привыкает!»

<1.стр.62>

Но правда ли, что нет другого выхода, что «ко всему привыкать»,

примиряться и терпеть – всеобщий удел, удел всего рода человеческого? И

вот - яростная вспышка бунтующей раскольниковской мысли. «Ну, а коли я

соврал, - воскликнул он вдруг невольно, - коли действительно не подлец

человек, весь вообще, весь род, то есть, человеческий, то значит, что

остальное всѐ – предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет

никаких преград, и так тому и следует быть!..» <1.стр.63>

Подлец тот, кто ко всему привыкает, всѐ принимает, со всем смиряется.

Но нет, нет, не подлец человек – «весь вообще, весь род человеческий», не

подлец тот, кто бунтует, разрушает, преступает – нет никаких преград для

необыкновенного, «непослушного» человека. Выйти за эти преграды,

преступить их, не примириться!

И ещѐ один удар, ещѐ ступень к бунту – письмо матери о Дунечке,

сестре, «всходящей на Голгофу», Дунечке, которая нравственную свободу

свою не отдаст за комфорт, из одной личной выгоды. За что же отдаѐтся

свобода? Чувствует, по письму матери, Раскольников, что ради него, ради

«бесценного Роди» восхождение на Голгофу предпринимается, ему жизнь

жертвуется.

А где же выход? Письмо матери «вдруг как громом в него ударило.

Ясно, что теперь надо было не тосковать, не страдать пассивно, а

непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее. Во что бы то ни

стало надо решиться, хоть на что-нибудь, или… «Или отказаться от жизни

совсем! – вскричал он вдруг в исступлении, - послушно принять судьбу, как

она есть, раз навсегда, и задушить в себе всѐ, отказавшись от всякого права

действовать, жить и любить!» <1.стр.80>

14

Послушно склонить голову перед судьбой, требующей страшных жертв,

отказывающей человеку в праве на свободу, принять железную

необходимость унижения, страдания, нищеты и порока, принять слепой и

безжалостный фатум, с которым, казалось бы, смешно спорить, - это для

Раскольникова – «отказаться от жизни совсем». Но Раскольников хочет

«действовать, жить и любить!».

И наконец – встреча с пьяной обесчещенной девочкой на

Конногвардейском бульваре. И она жертва каких-то неведомых стихийных

законов, жестокой и непреодолимой необходимости, успокоительно

оправдываемой теми, кто принял, кто примирился: «Это, говорят, так и

следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждый год…куда-то…к

чѐрту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать. Процент!

Славные, право, у них эти словечки: они такие успокоительные, научные.

Сказано: процент, стало быть, и тревожиться нечего.» <1.стр.85> Но не

может Раскольников принять «процента».

Но при чѐм тут старуха-ростовщица? Какая же связь между бунтом

Раскольникова и убийством гнусной старухи? Может быть, эта связь

разъясняется услышанным Раскольниковым рассуждением студента о

справедливости и вся разница между студентом и Раскольниковым лишь в

том, что Раскольников осуществляет, так сказать, воплощает теорию, идѐт

до конца, до корня, восстанавливает справедливость? И, значит, убийство

совершается с целью справедливою – взять деньги и облагодетельствовать

ими нищее человечество? И преступления никакого нет, а есть элементарная

арифметика: за тысячи спасѐнных жизней – одна ничтожная жизнь вредной

старухи?

Может быть, дело ещѐ проще: студент Раскольников голоден, «задавлен

бедностью», «до того худо одет, что иной, даже и привычный человек,

посовестился бы днѐм выходить в таких лохмотьях на улицу» <1.стр.40>. И

сразу возникает естественное: был голоден, потому и убил.

Мать надрывает себя на работе, за которую платят гроши, сестра идѐт в

гувернантки – за те же гроши, на нравственную пытку. Хотел помочь

матери, спасти сестру – потому и убил.

Конечно, желал бы Раскольников помочь Соне старухиными деньгами,

спасти детей Катерины Ивановны, как потом спасает их, определив в

пансионы и приюты, Аркадий Иванович Свидригайлов.

Конечно, личные невзгоды и боли мучили Раскольникова: ведь

недаром письмо матери было, пожалуй, окончательным толчком к бунту,

недаром это письмо вновь и уже неотразимо поставило перед ним «ужасный,

дикий, фантастический вопрос».

Но так ли – в глубине своей, в сути своей, - так ли просты нравственные

побуждения Раскольникова, подвигнувшие его на убийство? Ведь на какое

дело он покусился! Не романтический же он «благородный разбойник»,

раздающий беднякам награбленные богатства! Да и голоден он если и был,

то вовсе не голод – причина его мучений. Да и матери с сестрой мог бы он

помочь (признаѐтся Раскольников Соне), стоило лишь приняться за какую-

15

нибудь работу: давать уроки, переводить – ведь работает же Разумихин. И

даже комфорта мог бы достичь Раскольников, с его-то незаурядными

способностями (достиг же Пѐтр Петрович Лужин, а куда ему до

Раскольникова!). «Не то, не то!» - понимает Соня. «Совсем, совсем тут

другие причины!» - с мучением, почти в бреду, подтверждает Раскольников.

<1.стр.432>

Не собственная бедность, не нужда и страдания сестры и матери

терзают Раскольникова, а, так сказать, нужда всеобщая, горе вселенское – и

горе сестры и матери, и горе погубленной девочки, и мученичество Сонечки,

и трагедия семьи Мармеладовых, беспросветная, безысходная, вечная

бессмыслица, нелепость бытия, ужас и зло, царствующие в мире, нищета,

порок, позор, слабость и несовершенство человека .

Мир страшен, принять его, примириться с ним – невозможно,

противоестественно, равносильно отказу от жизни. Но Раскольников, дитя

своего смутного, трагического времени, не верит и в возможность тем или

иным способом залечить социальные болезни, изменить нравственный лик

человечества. Остаѐтся одно – отделиться, стать выше мира, выше его

обычаев, его морали, преступить вечные нравственные законы (не говоря

уже о законах формальных, временных), вырваться из той необходимости,

что владычествует в мире, освободиться от сетей, спутавших, связавших

человека, оторваться от «тяжести земной». Стать выше и вне мира – это и

значит стать человеком, обрести истинную, неслыханную свободу. Итак, всѐ

бремя неприятия, бунта Раскольников возлагает на себя, на одного себя, на

свою личную колоссальную энергию и волю. Или послушание, или бунт

«гордого человека», необыкновенной личности – третьего, по

Раскольникову, не дано.

Итак, идея Раскольникова – встать выше мира. Но вот вопрос: способен

ли ты быть настоящим человеком, способен ли на бунт-преступление:

«…мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или

человек? Смогу ли я преступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и

взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?..» <1.стр.435>

Убийство старухи – единственный, решающий, первый и последний

эксперимент, сразу всѐ разъясняющий. Раскольникову его эксперимент

нужен именно для проверки своей способности на преступление, а не для

проверки идеи, которая, как он убеждѐн, непреложна и неопровержима.

Идея Раскольникова о «праве на кровь», о праве утвердить своѐ «я»

путѐм преступления могла возникнуть только в условиях социальной

несправедливости как реакция на безнравственное устройство мира, как

бунт против него. Но путь, избранный Раскольниковым, ложен, его протест

против бесчеловечных законов буржуазного общества оказался

несостоятельным, потому что он носил индивидуалистический,

антигуманный характер.

16

«Двойники» Раскольникова.

Своеобразную роль играют в «Преступлении и наказании» характеры

Лужина и Свидригайлова. Это своего рода «двойники» Раскольникова.

Казалось бы, что может быть общего между ним и беспринципным дельцом

и приобретателем Лужиным, с одной стороны, и «нравственным квазимодо»,

шулером и убийцей Свидригайловым, с другой?

Между тем, сам Раскольников, встретившись с Лужиным, убеждается,

что у них есть много общего. Ради наживы, ради упрочения своего

благополучия Лужин готов на любую подлость. В основе его поведения

лежит принцип: «…возлюби прежде всех одного себя, ибо всѐ на свете на

личном интересе основано» <1.стр.177>. Слушая Лужина, Раскольников не

мог не почувствовать, что подобные суждения есть не что иное, как

умеренный вариант его собственной теории. «А доведите до последствий,

что вы давеча проповедовали, - с отвращением говорит он Лужину, - и

выйдет, что людей можно резать…» <1.стр.180>.

Ещѐ больше точек соприкосновения есть у Раскольникова со

Свидригайловым. Свидригайлов – человек преступный, циничный,

развратный и одновременно в глубине души сознающий свою нравственную

опустошѐнность. Он ни во что не верит и давно утратил различие между

добром и злом. И если принципы Лужина могут в конце концов привести к

теории Раскольникова о «праве» на преступление, то та же теория в своѐм

развитии неминуемо должна выродиться в свидригайловщину, привести к

полному моральному разложению личности.

В отличие от Разумихина, Дуни, Сони Свидригайлов совершенно

спокойно и хладнокровно принимает преступление Раскольникова. Он не

видит здесь никакой трагедии. Даже Раскольникова, беспокойного,

тоскующего, измученного своим преступлением Раскольникова, он

подбадривает, успокаивает, на «путь истинный» направляет. И тогда-то

обнаруживается самое глубокое различие этих двух «частных случаев» и в

то же время истинный, сокровенный смысл раскольниковской идеи.

Свидригайлову удивительны трагические метания и вопросы Раскольникова,

совершенно лишняя и глупая в его положении «шиллеровщина»: «Понимаю,

какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? вопросы гражданина и

человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что всѐ

ещѐ гражданин и человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего

не за своѐ дело браться».<1.стр.498> Так и Свидригайлов ещѐ раз, по-

своему, грубо и резко выговаривает то, что, в сущности, давно уже стало

ясно самому Раскольникову – не преступил он, а всѐ потому, что

«гражданин» и «человек».

Свидригайлов же преступил, человека и гражданина в себе задушил, всѐ

человеческое и гражданское побоку пустил. Отсюда тот равнодушный

цинизм, та обнажѐнная откровенность, а главное, та точность, с которыми

формулирует Свидригайлов самую суть раскольниковской идеи (а не

17

частное применение еѐ Раскольниковым, обставленное, по Свидригайлову,

массой ненужных колебаний, оговорок, непоследовательностей).

Свидригайлов признаѐт эту идеею и своей: «Тут… своего рода теория, то же

самое дело, по которому я нахожу, например, что единичное злодейство

позволительно, если главная цель хороша».<1.стр.503> Просто и ясно. И

нравственные вопросы, «вопросы человека и гражданина», тут лишние.

«Хорошая» цель оправдывает злодейство, совершѐнное ради еѐ достижения.

Однако если нет у нас «вопросов человека и гражданина», то как же мы,

с помощью каких критериев, определим, хороша ли цель наша? Остаѐтся

один критерий – своя личность, освобождѐнная от «вопросов человека и

гражданина», никаких преград не признающая.

Свидригайлов и в самом деле освободил себя от «вопросов человека и

гражданина», перед которыми в смятении остановился Раскольников. Одно

осталось и от его личности – сладострастие безграничное, без всяких

преград. Вот она – «хорошая цель» Свидригайлова! Ради неѐ – любое

(«единичное») злодейство. И погибает девочка, и умирает Марфа Петровна,

и готовится ужасная, отвратительная женитьба на шестнадцатилетней, и

замышляется насилие над Авдотьей Раскольниковой.

Но даже Свидригайлов, истинное воплощение тезиса «никаких

преград», вдруг наталкивается на преграду – в себе и в другом. Столь

привязанный к жизни, так боявшийся смерти, вконец опустошѐнный, он

заканчивает жизнь самоубийством.

Нравственный поединок Свидригайлова и Дунечки, ради которой он

приехал в Петербург, - одно из самых захватывающих мест романа. Не

отступил Свидригайлов перед Дунечкиным револьвером, а перед духовной и

душевной еѐ силой, и не осталось ему после этого ничего другого, кроме как

умереть. Окончательное опустошение, смерть – вот результат

последовательного освобождения себя от всех преград, от «вопросов

человека и гражданина».

18

Правда Сони Мармеладовой.

Особое место в романе занимает образ Сони Мармеладовой, судьбу

которой Раскольников соотносит с судьбой всех «униженных и

оскорблѐнных». В ней он увидел символ вселенского горя и страдания, и,

целуя еѐ ноги, он «всему страданию человеческому поклонился».<1.стр.341>

Образ Сонечки преследует Раскольникова, на каждом шагу встречает он

подобных ей отверженных и страдающих.

Бедная девушка жила по «жѐлтому билету», чтобы спасти детей мачехи

от голода. Трагедия Сони, казалось бы, важный аргумент для Раскольникова,

доказывающий справедливость его теории о «тварях дрожащих» и право

имеющих». Но в отличие от Родиона она не протестует, не бунтует, пытаясь

перестроить мир, а смиряется и страдает. Соня строит свою жизнь по

законам самопожертвования. Это, по мнению Достоевского, самый верный

путь решения проблемы обновления мира.

Соня склоняется перед великим смыслом бытия, пусть не всегда

доступным еѐ разуму, но всегда ощущаемым ею, отвергая – как заблуждение

– претензию гордого раскольниковского ума на личный суд над законами

мироздания: «Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И

кто меня тут судьѐй поставил: кому жить, кому не жить?»<1.стр.424>

«Это человек-то вошь?» - почти со страхом восклицает Соня.

<1.стр.432>

От моего решения не может зависеть – преступить через другого

человека, сделать кого-то своим средством. От моего решения может

зависеть лишь одно - преступить через себя, отдать себя людям.

В этой самоотдаче, в этом служении людям нет никаких границ и

преград для проявления личности, обретающей тем самым истинную

свободу.

Соня так же, как и Раскольников, отвергнута людьми, но еѐ

отверженность внешняя, внутренне она никогда не отрывается от мира, так

как чиста перед ним. Сначала Раскольников не замечает разницы между

своим и Сониным преступлением: «Ты тоже переступила, - говорит

Раскольников, - смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила

жизнь…свою (это всѐ равно!)».<1.стр.348> Но нет – для Сони это совсем не

всѐ равно. И потому Соня «вынесла», а Раскольников не «вынес», Соня

переступила, а Раскольников не переступил, на этой стороне остался.

Соня переступила, но совсем не по-раскольниковски, Соня переступила,

если можно так сказать, в будущее. И потому в настоящем для неѐ одно

название – «юродивая». И в самом деле: или нормально общественное,

политическое, нравственное бытие, в котором «человек человеку – волк», и

тогда Соня ненормальна, безумна, «юродивая», или это бытие ненормально,

и тогда Сонино ненасытимое сострадание, Сонино человеколюбие,

принимающее в этом больном мире действительно «юродивую» форму

«бесконечного унижения», - естественно, нормально.

19

Отдать свою личность всем, до конца, и тем самым до конца проявить

еѐ – ведь это, как писал Достоевский, идеал, не достигнутый на земле, ещѐ

не выработавшийся.

Соня обладает удивительным нравственным чутьѐм на доброту и

правду, редким умением видеть в людях прежде всего их лучшие качества.

Сейчас просто «юродивая», Соня – человек будущего, в своей полной, ничем

не искажѐнной красоте даже и невозможный в современном мире, цель не

непосредственных, а отдалѐннейших исканий человечества.

Раскольников увидел в ней не «тварь дрожащую», не смиренную

жертву обстоятельств, а человека, самопожертвование которого направлено

на спасение погибающих, на действительную заботу о ближних.

Раскольниковскому бунту «гордого человека» во имя свободы

противопоставил Достоевский постоянное и активное проявление

подлинной, по его мнению, свободы.

Правда Сони Мармеладовой – в вере в человека, в неистребимость

добра в его душе, в то, что сочувствие, самопожертвование, всепрощение и

всеобщая любовь спасут мир.

20

Крах идеи Раскольникова.

Глубочайшая уязвлѐнность ужасом и нелепостью мира родила

раскольниковскую идею. Но она же и уничтожает еѐ до конца.

Весь месяц от убийства до признания проходит для Раскольникова в

непрестанном напряжении, в не прекращающейся ни на секунду борьбе.

И, прежде всего, это борьба с самим собой.

Борьба в душе Раскольникова начинается ещѐ даже до преступления.

Совершенно уверенный в своей идее, он вовсе не уверен в том, что сможет

поднять еѐ. И от этого он глубоко несчастен. Уже в это время начинаются

его лихорадочные метания, хождение души по мытарствам.

Без конца анализирует Раскольников результат своего жестокого

эксперимента, лихорадочно оценивает свою способность переступить. Со

всей непреложностью открывается ему страшная для него правда:

преступление его было бессмысленным, погубил он себя напрасно, цели не

достиг: не переступил, не вынес, остался на этой стороне.

Но почему же он не вынес, в чѐм же его отличие от «необыкновенных»

людей?

Сам Раскольников объясняет это, с презрением и почти с ненавистью к

самому себе именуя себя «вошь эстетическая». Сам Раскольников даѐт

точнейший и беспощаднейший анализ своей «эстетической»

несостоятельности, производит безжалостную операцию на собственном

сердце. Эстетика помешала, целую систему оговорок построила,

самооправданий бесконечных потребовала – не смог Раскольников, «вошь

эстетическая», идти до конца. Ведь с самого начала, ещѐ до убийства, ещѐ

лишь думая о его осуществлении, которое должно было ему доказать, что –

«никаких преград» - поставил себе Раскольников преграды.

А главное, в глубине души Раскольников убеждѐн, что человек, какой

бы он ни был, пусть даже отвратительная старуха, пусть самый ничтожный

из ничтожных, - не вошь. И если бы не было у него этого убеждения, то он

просто пошѐл бы и убил, и не стал бы рассуждать, и казуистику подводить,

себя оправдывать, оправдывать перед всеми: Соней, Дуней, Разумихиным,

Порфирием. Если же, пусть в подсознании, пусть в сокровенных, не только

от всех, но и от себя одного тщательно скрываемых, но всѐ же

предчувствуемых уголках сознания, и даже не в сознании, а в самой

нравственной природе, таилась эта мысль, это ощущение – что не вошь

человек, что нет и быть не может «твари дрожащей», а есть человек, - тогда

рушится вся столь искусно построенная, казуистически выточенная теория:

«всѐ позволено», «нет никаких преград».

И ещѐ одну преграду не смог преодолеть Раскольников: порвать с

людьми, окончательно, бесповоротно.

Сначала Раскольникову кажется, что после убийства старухи-

процентщицы его отношение к миру и людям не изменилось. Но он ошибся.

Совершив преступление, Раскольников испытывает «чувство разомкнутости

21

и разъединѐнности с человечеством» и это «замучило его». Он начинает

ощущать себя отщепенцем, понимает, что между ним и окружающими

людьми образовалась пропасть, что он переступил нравственный барьер и

сам поставил себя вне законов человеческого общества. Наиболее полно это

проявилось в отношении Раскольникова к самым близким и дорогим его

людям: матери и сестре. Общение с ними причиняет ему нестерпимые муки,

напоминая о том, каким он был раньше, и прежняя любовь к ним

превратилась чуть ли не в ненависть.

Отчуждение от людей, разъединение – вот необходимое условие и

неизбежный результат раскольниковского преступления – бунта

«необыкновенной» личности. Грандиозное кошмарное видение (в эпилоге

романа) разъединѐнного и оттого гибнущего мира – бессмысленного

скопища отчуждѐнных человеческих единиц – символизирует тот результат,

к которому может прийти человечество, вдохновлѐнное раскольниковскими

идеями. Хочет Раскольников, не приемлющий этого мира, отделиться от

него бесповоротно и навсегда, но – нравственно – не может, не выдерживает

одиночества, идѐт к Мармеладовым, идѐт к Соне.

И только в том, что «не вынес», видит Раскольников своѐ преступление.

Но здесь же и его наказание: наказание в этом ужасе своей непригодности,

неспособности перетащить идею, наказание в этом «убийстве» в себе

принципа («не старуху убил, а принцип убил»), наказание и в

невозможности быть верным своему идеалу, в тяжких мучениях

выношенному.

Признание Раскольникова – так он думает, отправляясь донести на себя,

- есть признание собственной несостоятельности, собственного

ничтожества: «тварью дрожащей» оказался, но идея, верит Раскольников,

стоит нерушимо и незыблемо.

Не так думает Достоевский. Побеждает человек Раскольников,

потрясѐнный страданиями и слезами людскими, глубоко сострадающий и в

глубине своей души уверенный, что не вошь человек. Терпит крах его

бесчеловечная идея.

Незадолго до признания у Раскольникова начинается почти распад

сознания, он как бы теряет разум. Его охватывает то болезненная тревога, то

панический страх, то полная апатия. Он уже не владеет своей мыслью,

волей, чувствами. Он, теоретик и рационалист, старается убежать от ясного

и полного понимания своего положения. Вся раскольниковская

«арифметика» оборачивается страшной ложью, а его теоретическое

преступление, его рациональная, выверенная, выточенная, как бритва,

казуистика – полной бессмыслицей.

При косых лучах заходящего солнца вышел Раскольников в самом

начале романа из своей убогой каморки – делать «пробу». И вот завершается

его трагический путь, опять закатывается солнце, и косые лучи освещают

крестный путь Раскольникова – на перекрѐсток, опять на Сенную, где

решилось его преступление и где теперь со слезами припадает он к

осквернѐнной этим преступлением земле.

22

Раскольников, дитя огромного мрачного города, попав в Сибирь

(эпилог романа), оказывается в новом, необычном для него мире. Он вырван

из фантастической больной жизни Петербурга, из той искусственной почвы,

которая взрастила его страшную идею. Это иной, доселе чуждый

Раскольникову мир, мир народной жизни, вечно обновляющейся природы.

Весной, когда так остро и как бы заново пробуждается в человеке

жизнь, когда так непосредственно, по-детски неудержимо, возвращается

каждый раз вечная радость бытия, - в ясный и тѐплый весенний день, в краю,

где «как бы самое время остановилось, точно не прошли ещѐ века Авраама и

стад его»<1.стр.557>, - приходит к Раскольникову возрождение. Теперь

должен начаться его новый путь – новая жизнь. Раскольников расстаѐтся со

своей идеей бунта и своеволия, он выходит на тот каменистый и трудный

путь, которым, не колеблясь, с мукой и радостью идѐт Соня.

Но неужели Раскольников – мыслящий, действующий, борющийся

Раскольников – откажется от сознания и суда? Новую жизнь Раскольникову

«надо ещѐ дорого купить, заплатив за неѐ великим, будущим подвигом».

<1.стр.559> И конечно, свой «великий, будущий подвиг» Раскольников мог

совершить только как Раскольников, со всей мощью и остротой своего

сознания, но и с новой высшей справедливостью своего суда, на пути

«ненасытимого страдания». Это будет подвиг человеколюбия, а не

ненависти к людям, подвиг единения.

23

Заключение.

Роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» уже более 140

лет, но до сих пор вокруг него ведутся споры, психологизм романа является

непрестанной темой обсуждений, научных статей.

В чѐм же секрет такой популярности романа? Неужели почти за полтора

века не сумели люди раскрыть все тайны, кроющиеся в этом произведении?

Я уверена, нет. Ведь психологизм воплощает идейно-нравственные

искания героев, становление человеческого характера, мировоззренческих

основ личности. Ф.М. Достоевский представляет анализ души человека,

оставляющий, тем не менее, читателю возможность самому постигать то

сокровенное, что скрыто в еѐ глубинах, истолковывать мысли и поступки

героев, что, без сомнения, во все времена будет составлять интерес для

исследователей. Ведь, что задумывал сказать в своѐм романе писатель, узнать

уже невозможно, а понимание образов героев, оценка их действий носит

довольно субъективный характер, а соответственно психологизм произведения

остаѐтся вечной темой для полемики и споров.

Положение в обществе «униженных и оскорблѐнных», мотив, проходящий

через роман красной нитью, также остаѐтся всегда в центре обсуждений. Ведь

даже и в современном обществе, по сути, мало что изменилось: и сейчас есть

такие «униженные и оскорблѐнные», у которых лишь два пути: первый –

смириться со своим положением и терпеть, пытаясь выжить в условиях

жестокого мира; второй – бунтовать, желая изменить существующие законы

бытия.

Следствием именно такого бунта и стала теория Раскольникова о «праве

крови по совести», о том, что ради достижения высокой цели кем-то можно и

пожертвовать. Подобная «арифметика» не раз воплощалась в идеологию

многих вождей, даже в идеологию масс, а во что это выливалось показала

история. Кровь и страдания – вот результат претворения идеи Раскольникова в

жизнь. Несомненно, изучение этой теории и в наше время является острой

необходимостью.

Опубликованный в 1866 году, роман «Преступление и наказание» - роман

о современной России, пережившей эпоху глубочайших социальных сдвигов и

нравственных потрясений, эпоху «разложения», роман о современном герое,

вместившем в себя все страдания, боли, раны времени.

Это бессмертное произведение «знатока человеческих душ» Ф.М.

Достоевского представляет огромную научную ценность, а исследование его

психологизма, безусловно, имеет перспективы развития.

24

Список реферируемой литературы.

1. Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание», издательство

«Художественная литература», Ленинград, 1974.

2. Биобиблиографический словарь «Русские писатели» (1 часть),

издательство «Просвещение», Москва, 1990.

3. Большой учебный справочник «Русские писатели XIX век»,

издательство «Дрофа», 2000.

4. Есин А.Б. «Психологизм русской классической литературы»,

издательство «Просвещение», Москва, 1988.

5. Якушин Н.И. «Ф.М. Достоевский в жизни и творчестве»,

издательство «Русское слово», Москва, 2000.

25