689.английская грамматика предложение и слово

Л. М. Ковалева

АНГЛИЙСКАЯ

ГРАММАТИКА:

ПРЕДЛОЖЕНИЕ И

СЛОВО

Иркутск 2008

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

2

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«Иркутский государственный лингвистический университет»

Л. М. Ковалева

АНГЛИЙСКАЯ

ГРАММАТИКА:

ПРЕДЛОЖЕНИЕ И СЛОВО

Иркутск

2008


3

ББК 81.432.1-2

К - 56

Печатается по решению редакционно-издательского совета Иркутского

государственного лингвистического университета

Ковалева Л. М. Английская грамматика: предложение и слово. –

Иркутск, 2008. – 406 с.

Монография представляет собой научно-теоретическое издание,

посвященное исследованию грамматики английского языка в свете

современных представлений науки о языке. Предложение и слово

рассматриваются в неразрывном единстве соответственно их способу

существования в языке. В результате многие старинные сложные проблемы

грамматики предстают в новом свете.

Книга предназначена для широкого круга специалистов по общему и

германскому языкознанию, а также может быть использована как учебник

при подготовке магистров.

Ответственный редактор:

доктор филологических наук, профессор А. В. Кравченко

Рецензенты:

доктор филологических наук, профессор В.И. Карасик

(ГОУ ВПО «Волгоградский государственный педагогический университет»);

доктор филологических наук, профессор М.Ю. Рябова

(ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»)

ISBN 978-5-88267-291-0

© Ковалева Л. М., 2008


4

Светлой памяти Учителя

– профессора Виктории Николаевны Ярцевой


5

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Введение

I. Предложение как исходная единица в грамматике речевой

деятельности

§ 1. О дефинициях предложения

§ 2. Отнесение термина «предложение» к единицам языка и речевой

деятельности

§ 3. Предикативность как главное свойство предложения

§ 4. Состав предложения. Номинативно-пропозитивный и модально-

предикативный конституенты предложения

II. Определяющая роль глагольного предиката в предложении

§ 1. Вербоцентрическая концепция предложения и развитие понятия

валентности

1. Понятие валентности (по С. Д. Кацнельсону и Л. Теньеру) и

понятие падежа (по Ч. Филлмору). Семантическая и

синтаксическая валентность

2. Независимость семантической валентности от формы ее

выражения

§ 2. Семантическое согласование предиката и его актантов. Виды

актантов

§ 3. Вербоцентрическая концепция и возможность семантической

классификации предложений

§ 4. Теоретическая возможность объединения в одном ряду простых,

осложненных и сложноподчиненных предложений. Полипредикативное

предложение. Конструкция эксплицитной модальности

§ 5. Предложение в модусной и коммуникативной рамке

§ 6. О композиции первой и второй части

Часть 1. Организация номинативно-

пропозитивного конституента предложения

Глава 1. Иерархия английских предложений с предикатами одной

семантической группы


6

§ 1. Понятийный аппарат вербоцентрического синтаксиса (простая

глагольная конструкция, валентностно-актантная схема, семантическая

структура)

§ 2. Логические (классические) и естественные (прототипические)

категории

§ 3. Классические и прототипические категории в синтаксисе.

Когнитивная природа предложения

§ 4. Отношения между однородными единицами синтаксиса:

ассоциативно-парадигматический vs. деривационно-

трансформационный ряд

§ 5. Основные ряды предложений с предикатами одной семантической

группы

1. Парадигматические ряды предложений с реализованными

семантическими валентностями. Ядерные, базисные,

прототипические структуры

2. Парадигматические ряды предложений с неполностью

реализованными семантическими валентностями

3. Парадигматические ряды предложений, противопоставленных по

разным модально-предикативным признакам

4. Коммуникативные парадигмы предложения

Глава 2. Категоризация ситуаций действия (Грамматика

предложений с предикатами действия: агентивные предложения)

§ 1. Глаголы физического действия и основные представления о

семантике организуемых ими предложений

§ 2. Переходные и переходно-непереходные глаголы действия

§ 3. Агентивные предложения с собственно переходными глаголами

1. Прототипическое агентивное предложение

2. Субъект агентивного предложения в свете теории фамильного

сходства

3. Агентивное предложение – прототип предложений,

категоризующих другие виды деятельности. Атипические

предикаты действия

Глава 3. Категоризация каузативных ситуаций (Грамматика

предложений с предикатами действия: каузативные предложения)


7

§ 1. Подход к анализу каузативных предложений в генеративной и в

когнитивной семантике. Категория каузальности (причинения)

§ 2. Каузативные предложения с переходно-непереходными глаголами

1. Агентивное предложение как прототип каузативного предложения

2. Категоризация различных ситуаций каузативной конструкцией

NлицоkilledNлицо. Ядерные признаки концепта «ситуация

причинения»

3. Субъект каузативного предложения в свете теории фамильного

сходства

§ 3. Развитие радиальной категории причинения через каузативные

обороты

§ 4. Развитие радиальной категории причинения через предложения с

межсобытийными каузативными глаголами

1. Категоризация ситуаций преднамеренного причинения

конструкциями с глаголами вербальной каузации

2. Категоризация ситуаций причинения эмоционального и

психического состояния конструкциями с чередованием

предикатных и личностных актантов в позиции подлежащего

3. Категоризация ситуаций причинения конструкциями с


Глава 4. Конструкции базового уровня

§ 1. Простое предложение как базисная конструкция для категоризации

агентивных ситуаций

§ 2. Осложненное предложение (с вторично-предикативным оборотом)

как базисная конструкция для категоризации ситуаций восприятия,

желания, намерения и др.

§ 3. Сложноподчиненное предложение как базисная конструкция для

категоризации ситуаций ментальной деятельности

Глава 5. Возвратная конструкция

§ 1. С чем соотносится oneself в возвратной конструкции

§ 2. Репрезентация концепта SELF в конструкциях с one’s self и oneself.

§ 3. Круг ситуаций, категоризуемых возвратными конструкциями

§ 4. Каузативная возвратная конструкция

Глава 6. Грамматика предложений с неполностью реализованными

семантическими валентностями


8

§ 1. Неопределенно-субъектная конструкция

1. Двучленные неопределенно-личные и трехчленные пассивные

конструкции

2. Конструкция с “get + причастие II”

§ 2. Обобщенно-субъектная конструкция

§ 3. Неопределенно-объектная и обобщенно-объектная конструкция

§ 4. Взаимная конструкция – зона категоризации ситуации с

нерасчлененным Субъектом и Объектом

§ 5. Непереходная конструкция

§ 6. О семантике синтаксических моделей

Глава 7. Категоризация ситуаций с множеством участников

(Грамматика полисубъектных и полиобъектных предложений)

Часть II. Организация модально-предикативного

конституента предложения

Глава 8. Аспектуально-временные формы (АВФ) глагола в

предложении

§1. АВФ как морфологические формы глагола

1. Время как дейктическая категория. Темпоральные оппозиции

АВФ глагола

2. Аспект и аспектуальные оппозиции АВФ. Особое положение

АВФ Indefinite

3. Системные значения АВФ глагола в морфологии

1) Система значений АВФ английского глагола, традиционно

выделяемых на основе объективистского понимания отношения

между грамматическими признаками и признаками реального

действия

2) Объяснение употребления АВФ лексическими особенностями

глагола – дань объективистскому подходу

3) Когнитивный подход к употреблению АВФ глагола как

попытка субъективистского объяснения аспектуально-временных

противопоставлений

§2. Иерархия модально-предикативных категорий в предложении и их

синкретизм


9

§3. От морфологической категории наклонения к синтаксическому

наклонению

§4. Синтаксическое наклонение и понятие конструкции эксплицитной

модальности. Категории модуса

§5. Модусные предикаты

§6. Модусы восприятия, знания, полагания vs алетическая,

эпистемическая, деонтическая модальности

Глава 9. Категоризация ситуаций восприятия (грамматика

предложений с предикатами восприятия)

§1. Категоризация ситуаций восприятия конструкциями эксплицитной

модальности (с придаточными предложениями и вербоидными

оборотами)

1. Прототипическая ситуация восприятия события

2. Общая формулировка

3. Неоднородность восприятия и понятие наблюдателя

4. Признак «одновременность восприятия и воспринимаемого

события» и категория таксиса

5. Прототипические конструкции, категоризующие ситуации

восприятия события

1) Противопоставление по признакам «частичное/полное

восприятие события» предложений с причастными и инфинитивными

оборотами


восприятие события» сложноподчиненных предложений с АВФ

Continuous и Indefinite в придаточных предложениях

§2. Категоризация ситуаций восприятия конструкциями имплицитной

модальности (формально независимыми предложениями)

§3. Прототипичность АВФ Continuous для категоризации

воспринимаемого события

§4. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера и

категоризация непрототипических ситуаций

1. Непрототипические конструкции-бленды под влиянием

модуса восприятия

1) Бленд «восприятие-понимание». Языковая форма: конструкция

с причастным оборотом


10


с инфинитивным и причастным оборотом

3) Бленд ««знание/понимание-восприятие». Языковая форма:

конструкция с придаточным предложением с АВФ Continuous.

4) Бленд «вспоминание-восприятие». Языковая форма:


5) Бленд «полагание-восприятие». Языковая форма:


2. «Привычные» бленды

3. Холистическое понимание конструкции и так называемый

сдвиг в семантике глагола.

Глава 10. Категоризация ситуаций знания и полагания

(грамматика предложений с предикатами знания и полагания)

§1. Предикаты знания и полагания (мнения)

§2. Категоризация ситуаций знания и полагания конструкциями

эксплицитной модальности (сложноподчиненными предложениями)

1. Прототипические ситуации знания и полагания (мнения)

1) Семантическая неоднородность пропозиции, репрезентируемой

придаточным предложением, после модусных предикатов восприятия,

знания, полагания; событие vs факт vs мнение

2) Признак «уверенность в истинности высказываемого суждения»


знания

1) Прототипические конструкции, категоризующие ситуации

фактуального знания. Прототипическое употребление АВФ Perfect


знания «положения дел в мире» и «вечных истин». Прототипическое

употребление АВФ Indefinite.

3. Конструкции, категоризующие ситуации полагания (мнения)

1) Конструкции с предикатами уверенности, умозаключения,

мнения, предположения, сомнения

2) Конструкции с предикатами знания и полагания с АВФ Future

Tense и модальными словосочетаниями в диктумном предложении


11


имплицитной модальности (формально независимыми простыми

предложениями)

1. Present Perfect в диалогической речи

2. АВФ в формально независимых диктумных предложениях

под влиянием модусов знания и полагания

3. АВФ Indefinite в пословицах и поговорках

4. О грамматике придаточного предложения

§4. Конструкции-бленды

Глава 11. Категоризация ситуаций кажимости (грамматика

предложений с предикатами кажимости)

§1. Перцептивно-эпистемическая семантика модуса кажимости

§2. Категоризация ситуаций неуверенного, иллюзорного,

воображаемого восприятия. Употребление продолженных АВФ и

вербоидных оборотов

§3. Категоризация ситуаций «наблюдаемого поведения»

§4 Категоризация ситуаций неполного знания / умозаключения

Глава 12. Категоризация ситуаций речи (грамматика предложений

с предикатами речи)

§ 1. О двойственной природе предикатов речи

§ 2. Конструкции с прямой речью

§ 3. Конструкции с косвенной речью

1. Отношения между лексическим и грамматическим

оформлением прямой и косвенной речи (общие замечания)

2. Употребление АВФ в конструкциях с косвенной речью

Глава 13. Грамматика осложненных предложений с вербоидными

оборотами и девербативами

§1. Основные проблемы анализа осложненных предложений с

вербоидными оборотами и вербоидами

1. Система вербоидов

2. Вербоиды и девербативы в генеративной грамматике

3.Возможные направления анализа осложненных предложений с

вербоидами

§2. Индефинитные формы инфинитива и герундия и обороты с ними


12

1.Прототипическая семантика инфинитива и герундия в

английском языке

2. Предложения с инфинитивами и инфинитивными оборотами с

признаками «нелокализованное во времени гипотетическое действие» с

глаголами обучения, желания, намерения, принятия решения,

вербальной каузации действия

3. Противопоставления конструкций с инфинитивом и герундием

1) Противопоставление конструкций с глаголами эмоционально-

оценочного отношения

2) Противопоставление конструкций с некоторыми предикатами

эмоционального состояния

§3. Конструкции с перфектными и индефинитными формами

инфинитива и герундия. Противопоставления по таксисным признакам

1. Конструкции с глаголами восприятия и способствования,

предсказывающими отношения одновременности между действиями,

обозначенными главным и зависимым глаголом

2. Конструкции с глаголами раскаивания, прощения, упрека,

благодарения и др., предсказывающими отношения предшествования /

одновременности действия, обозначенного вербоидным оборотом,

действию, обозначенному главным глаголом

3. Конструкции с глаголами памяти

§ 4. Употребление оборотов с перфектными и продолженными формами

вербоидов под влиянием модусов восприятия, знания и кажимости

1.Употребление продолженных инфинитивов в предложениях с

имплицитным модусом восприятия

2. Вербоидные обороты под влиянием модуса знания

3. Продолженный, индефинитный и перфектный инфинитив под

влияниям модуса кажимости

§ 5. Грамматика предложений с девербативами

1.Девербативы – результат лексической деривации

2.Девербативы – результат синтаксической деривации

3. Об участии словосочетания «девербатив + девербатив» в

организации модально-предикативного конституента предложения


1.Окказиональные бленды


13

2.Привычные бленды – конструкции с глаголами памяти

§7. Неличные формы глагола и девербативы – системные средства

языковой экономии в организации модально-предикативного


Глава 14. Категоризация отношений между ситуациями

(грамматика предложений с межсобытийными предикатами)

§ 1. Пропозициональная модальность, актуализирующая модальность и

модальность предикатных актантов

§ 2. Предложения с каузативными предикатами

1. Предложения с предикатами, категоризующими нейтральный

характер причинно-следственных отношений

2. Предложения с каузативными предикатами и

актуализирующаяся модальность

3. Предложения с предикатами благоприятствования /

неблагоприятствования

4. Предложения с предикатами пресечения

5. Предложения с предикатами изменения

§ 3. Организация модально-предикативного конституента предложений

с условно-целевыми предикатами


с предикатами логического вывода

Заключение

Литература


14

Предисловие (2006 г.)

Предлагаемая грамматика посвящена функционированию

языковой системы в речевой деятельности, то есть исходит из известной

трихотомии Ф. де Соссюра “langue (язык как знаковая система) –

langage (речевая /языковая деятельность) – parole (речь индивида)”,

которая определила развитие мирового языкознания, по крайней мере,

на столетие. В той или иной степени в основных дефинициях языка в

разных направлениях легко обнаружить извечные противопоставления

идеализированной системы и ее существования в речевой деятельности.

Разница заключается в том, что каждое новое направление фокусирует

свое внимание на каком-то очень важном аспекте этого

противопоставления.

Начав свое знакомство с языкознанием с «нового учения о языке»

и завершая свой путь в лингвистике в период расцвета функционально-

когнитивного направления, автор пришел к убеждению, что язык

настолько сложное явление, что в принципе не может быть полностью

описан и объяснен в рамках какой-то одной теории1.

Конечно, язык есть бытие мысли, и по-настоящему мысль

проявляется в речевой деятельности, позволяющей связать в одно целое

ситуацию и познающего ее действующего индивида, но речевая

деятельность не могла бы осуществляться с разумной скоростью, если

бы, с одной стороны, из ее недр не выделилась система языка, а с

другой стороны, если бы эта система не стала в мозгу говорящих

опорой для быстрого порождения все новых знаков и их комбинаций

(хотя само понимание языка как «порождающего устройства»,

механизма превращения мысли в язык, автором не принимается).

Механизм порождения, в свою очередь, не мог бы функционировать без

системного набора грамматического и лексического материала, который

достаточно гибко структурирован, чтобы а) организовывать память

пользующихся им индивидов и б) быть основой построения почти

бесконечного количества лексических и грамматических единиц и

1Ср.: “… it seems most unlikely that any one theory will be able to deal adequately with every

aspect of a phenomenon as complex as human language” (Lee 2004, xi).


15

категорий, которые категоризуют воистину бесконечное количество

предметов и ситуаций реальной действительности.

Из утверждения же о том, что языковая картина мира не совпадает

с научной картиной мира, вовсе не вытекает, что в картине мира

говорящих нет логического начала. Тот факт, что человечество выжило,

пользуясь якобы нелогичными, субъективными картинами мира,

свидетельствует о достаточно сильной объективной и логической

составляющей этих субъективных и алогичных картин мира. Поэтому,

рискуя быть обвиненным в эклектике, автор тем не менее не стремится

«выдержать» изложение строго в рамках какого-либо одного научного

направления. Скорее, наоборот, усилия его будут направлены на

выявление того способа объяснения какого-то явления, которому оно

поддается.

Отделение грамматики речевой деятельности от грамматики

языковой системы отражает давно известный факт, что в грамматиках

всегда даются языковые факты (категории) и их употребление (т. е.

система в идеале и система в использовании). Однако в обоих случаях

грамматисты исходят из традиционного представления о системе

единиц в языке: они начинают с морфем, затем переходят к слову как

части речи и только после этого обращаются к предложению. Такой

подход имплицитно опирается на идею композициональности, согласно

которой всякая меньшая единица входит в большую: морфемы в слова,

слова в предложения, и, наоборот, всякая большая единица состоит из

меньших. И хотя в лингвистике довольно широко декларируется отказ

от принципа композициональности, сохранение традиции построения

грамматики «снизу вверх» свидетельствует о его живучести.

Перенос центра внимания с вопроса о том, «как устроена языковая

система», на вопрос о том, «как мы говорим», поставил перед

грамматистами задачу изучения той сферы языковой / речевой

деятельности, в которой ее креативный характер проявляется особенно

ярко, а именно: синтаксиса и его основной единицы – предложения1.

Одной из главных задач языковедов становится создание грамматики, в

которой предложение и слово исследуются в неразрывном единстве в

1 «Центром … языка является предложение» (Степанов 1981, 9).


16

соответствии со способом их существования в языке. При этом

исследование направлено «сверху вниз», от предложения к слову.

Мы надеемся, что подход к грамматике со стороны предложения,

во-первых, даст новую информацию о некоторых категориях, которые

давно уже признаются известными лингвистами синтаксическими, но в

практике лингвистического анализа по традиции рассматриваются как

морфологические (например, время, наклонение и др.) Во-вторых,

откроются новые связи между словом и предложением: с одной

стороны, можно будет соотнести информацию, накопленную и

хранящуюся в слове, и способы ее проявления в синтаксической

структуре; с другой стороны, предложение само решительным образом

влияет на семантику и форму слова в определенной синтаксической

функции. (Поэтому слово как часть речи рассматривается здесь только с

точки зрения детерминированности некоторых его свойств его

функцией в предложении.)

К сожалению, материал обсуждения ограничен предложениями с

базовыми предикатами действия, восприятия и мыслительной

деятельности (отчасти – с предикатами речи), но предварительные

наблюдения позволяют надеяться, что для доказательства развиваемых

здесь теоретических положений это достаточно представительный

материал.

Особую трудность представляет «состыковка» терминов,

которыми разные авторы называют одно и то же явление, поскольку

они рассматривают это явление в разной системе координат и,

следовательно, замечают в нем разные свойства. Однако

историографические задачи здесь не ставятся.

Книга складывалась на протяжении трех десятилетий в

исследованиях автора, его многочисленных аспирантов и доцентов

ИГЛУ (ранее ИГПИИЯ), большинство из которых упоминаются в

тексте. Одна из ее основных идей – о связи глагольного предиката и

структуры всего предложения – восходит к вербоцентрической

концепции предложения и развивалась в докторской диссертации

автора «Проблемы структурно-семантического анализа простой

глагольной конструкции в современном английском языке» (Москва,

ИЯ АН СССР, 1983), а затем в сокращенном виде в одноименной


17

монографии 1987 г. Эта идея хорошо согласовывалась с

общетеоретическими положениями отечественного и мирового

языкознания о лексико-грамматических связях и была положена в

основу учебника «Современный английский язык (слово и

предложение)» (Иркутск 1990; 1997), который создавался под

руководством и с участием автора доцентами кафедры английской

филологии ИГПИИЯ (С. К. Воронова, Б. П. Дюндик, И. В. Ильина, А.

М. Каплуненко, А. В. Кравченко, М. В. Малинович).

Исследования различных проблем пропозитивного и модального

конституентов предложения и семантической и синтаксической

организации предикатных актантов, а также анализ семантики

предложений с множественными субъектами и объектами отразились в

коллективных монографиях «Семантические и прагматические аспекты

английского предложения» под ред. Л. М. Ковалевой (Иркутск, 1992;

соавторы: Л. Г. Дюндик, Б. П. Дюндик, Л. М. Ковалева, А. В.

Кравченко, И. К. Пудалова) и «Синтаксическая семантика конструкций

с предикатными актантами» под ред. Л. М. Ковалевой (Иркутск: Изд-во

ИГЭА, 1998; соавторы: Т. Л. Верхотурова, С. К. Воронова, Н. Г. Дудина,

Л. Г. Дюндик, Е. Я. Егорченкова, Л. М. Ковалева, Ким Ен Ок, Т. И.

Семенова, В. В. Суслова).

Бурное развитие лингвистической теории на рубеже тысячелетий,

многолетние наблюдения и постоянные обсуждения с коллегами

интересных языковых явлений привели к новому осмыслению уже

известных фактов и включению в научный оборот большого корпуса

нового фактического материала, который также требовал

интерпретации. Так появилась эта книга. Автор признателен многим

лингвистам, труды которых помогли ему в ее написании, и благодарит

тех, кто оказал наибольшее влияние на становление: чл. корр. АН

СССР, проф. В. Н. Ярцеву, чл. корр. РАН, проф. Н. Д. Арутюнову,

доктора филол. наук М. Я. Блоха, чл. корр. РАН, проф. А. В. Бондарко.


18

Введение

I. Предложение как исходная единица

в грамматике речевой деятельности

§ 1. О дефинициях предложения

Хотя говорящему обычно кажется, что он знает, что такое

предложение, и каждый грамотный носитель языка может выделить

предложения в тексте (т. е., попросту говоря, расставить точки), единого

научного определения предложения нет. Школьное определение –

«сочетание слов или отдельное слово, выражающее законченную

мысль», – опирается на семантический (логический) критерий и

восходит к рассуждениям александрийского ученого II века до н. э.

Дионисия Фракийского. Оно имеет тот недостаток, что в нем одно

неизвестное (предложение) определяется через другое неизвестное

(законченная мысль), хотя в общем оно, вероятно, и правильно.

Мы не будем рассматривать сотни дефиниций предложения (это

задача истории языкознания), отметим только, что для ученых в XX-ом

веке было характерно общее стремление ввести в определение

предложения какие-то лингвистические критерии. Например, в

«Лингвистическом словаре» О. С. Ахмановой предложение

определяется как грамматически и интонационно оформленная по

законам данного языка целостная единица речи, являющаяся главным

средством формирования, выражения и сообщения мысли о некоторой

действительности и отношения к ней говорящего. Предложение

обладает свойством звуковой видимости <…>, оно выражает

предикацию и состоит из одного или нескольких слов, являющихся его

предельными составляющими (Ахманова 1966). На «отдельность»

предложения указывал О. Есперсен, определявший предложение через

высказывание (которое само требовало определения): «Предложение

есть (относительно) полное и независимое человеческое высказывание,

его полнота и независимость проявляются в том, что оно стоит отдельно


19

или может стоять отдельно, т. е. может быть произнесено само по себе»

(Есперсен 2002, 357).

Как единицу абстрактной системы предложение изучали

американские дескриптивисты и представители генеративной

трансформационной грамматики. Первые стремились дать собственно

формальное определение предложения: «Это независимая языковая

форма, не включенная посредством той или иной грамматической

конструкции в какую-либо более сложную языковую форму»

(Блумфилд 1968, 179). Такое предложение поэтапно складывалось из

соединения меньших единиц (фонемы > морфемы > слова > члены

предложения > предложения) (Bussman 1990, Satz).

В речевой деятельности в предложении на первое место

выдвигаются его коммуникативно-предикативные признаки. Здесь оно

становится «непосредственной интегральной единицей речи,

составленной из слов по определенным синтаксическим образцам и

отличающейся концептуально значимыми коммуникативными целями»

(Блох 2000, 229. См. также Козлова 2005, 135).

§ 2. Отнесение термина «предложение» к единицам языка и

речевой деятельности

Предложение – это центральная единица синтаксического уровня

и, следовательно, не только минимальная коммуникативная единица

речи, но и единица языка, билатеральный знак, обладающий формой и

содержанием (Общее языкознание 1972, 326; Грамматика 70, 544;

Грамматика 80, 89-90 и др.). Когда же для различения языковой и

речевой единиц стали использовать соответственно термин

«предложение» и «высказывание», то такого прямолинейного

противопоставления оказалось недостаточно, потому что к тому

времени развитие коммуникативной лингвистики взяло курс на синтез и

на первый план выдвинулась не столько речь как индивидуальный акт


20

говорения, сколько речевая деятельность в целом, то есть то, что у

Соссюра было названо langage1.

В результате в теоретической грамматике термины «предложение»

и «высказывание» оказались соотнесенными по крайней мере с тремя

единицами: к нерасчлененному понятию языка как коммуникативной

деятельности (langage) относят оба термина: «предложение» и

«высказывание», а также двойной термин «предложение-

высказывание»; противопоставлению же языка (langue) и речи (parole)

соответствует противопоставление предложения как структуры, не

зависящей от контекста, высказыванию, которое понимается как

«любой линейный отрезок речи, в данной речевой обстановке

выполняющий коммуникативную функцию и в этой обстановке

достаточный для сообщения о чем-то» (Шведова (ред.) 1980, 84; см.

также Daneš 1964, 299).

Здесь термин «предложение» будет относиться и к единице языка

как системы (langue), и к единице речевой деятельности (langage), а

термин «высказывание» – к индивидуальному акту речи (parole). Мы

полностью солидарны с М. Я. Блохом, который писал: «Если … это

понятие (высказывание, – Л. К.) будет просто противопоставлено

понятию предложения в рамках оппозиции «предложение/язык –

высказывание/речь» без объединяющего термина (в качестве какового

мы выбираем «предложение», т. е. один из собственных членов

оппозиции, полагая, что его двойная содержательная нагрузка в

точности соответствует отмеченной диалектической

двойственности объекта), то конечным итогом такого расчленения

окажется лишь смена терминов, поскольку в речи не может выявляться

ни одного обобщенного (типизированного) элемента формы и

семантики, который бы не входил в систему языка» (Блох 1977, 76)

(выделено нами, – Л.К.).

1 См. об этом: Общее языкознание 1972, 320-328; Слюсарева 1981, 60; Степанов

1981, 355; Падучева 1982; Левицкий 1988. Некоторые авторы противопоставляют единицу

языка и речевой деятельности: так, у Дж. Лайонза находим system-sentence (абстрактная

единица системы) и text-sentence (контекстуально-зависимое высказывание) (Lyons 1977,

29, 622 и сл.)


21

§ 3. Предикативность как главное свойство предложения

Предложение отличается от других синтаксических единиц

(сочетаний и словоформ) прежде всего предикативностью

(сказуемостью), то есть тем, что оно существует только тогда, когда

некой сущности (предмету/явлению) действительности говорящий

приписывает (предицирует) некий признак, который имеет свое имя, но

принадлежит не действительности, а мысли говорящего. Так, разные

люди, увидев девочку у окна, могут сказать: Девочка кого-то ждет;

Девочка чем-то расстроена; Девочка хорошенькая и т. д. Во всех

случаях произнесение имени Девочка… с незаконченной интонацией

есть только номинация предмета (девочки), а предицирование этому

предмету какого-то признака (ждет кого-то, чем-то расстроена,

хорошенькая) категоризует эту ситуацию определенным образом. Еще у

А. А. Потебни мы находим: «Предложение невозможно без verbum

finitum, а само по себе verbum finitum составляет предложение»

(Потебня 1958, 84). Как писала Н. Д. Арутюнова, субъект мысли

принадлежит миру, а предикат – мышлению о мире. «‘Чудо’

предложения как раз в том и состоит, что в нем достигнут некоторый

синтез категорий мышления и элементов объективной реальности,

установлена связь между миром и человеком» (Арутюнова 1976, 378)1.

§ 4. Состав предложения. Номинативно-пропозитивный и

модально-предикативный конституенты предложения

В любом предложении должна быть сообщена информация об

участниках ситуации (они должны быть каким-то образом

поименованы) и об отношениях между ними. В предложении John

pushed Mary отношения между Джоном и Мэри представлены как

субъектно-объектные (агентивно-патиентивные). Такая информация

«кто кого» составляет номинативную основу любого предложения. Для

ее обозначения часто используется термин «пропозиция», пришедший в

1 Ср.: «Сказуемость – это грамматическая категория, и притом важнейшая из категорий,

так как в ней тесно сцепляются речь с мыслью» (Пешковский 1956, 166).


22

лингвистику из логико-философских исследований. Схематически

номинативный, или пропозитивный, конституент предложения можно

выразить как вневременной набор отношений между глаголом и

именами (Fillmore 1968, 23), например: John, push, Mary.

Для того, чтобы включить номинацию ситуации (пропозицию) в

конкретный акт коммуникации, говорящий должен обозначить

отношение сообщаемого к действительности, а именно: сообщить

темпоральные и модальные особенности обозначенной ситуации,

например, а) она имела место на глазах говорящего (John was pushing

Mary), б) это лишь нереализованная возможность (John would have

pushed Mary) и т. п. Этот набор значений (вид, время, наклонение,

отрицание и др.) составляют модально-предикативный, или модусный

конституент предложения (а не глагола, как это считается

традиционно), и все эти категории должны получить синтаксическую

интерпретацию, так как они принадлежат предложению.

Обобщая, можно сказать, что современные исследователи

предложения исходят из того, что оно как единица языка выполняет не

одну, а «две существенные знаковые функции: во-первых, предметно-

назывную, номинативную; во-вторых, оценочно-установочную,

предикативную» (Блох 1986, 98). Соответственно семантика

предложения складывается из пропозитивного и модусного

конституентов, которые называют диктумом и модусом (Балли 1955),

пропозицией и модальностью (Fillmore 1968), транзитивностью и

модусом (Halliday 1967) и т. п. Поэтому исследование синтаксиса идет в

двух почти непересекающихся «функциональных направлениях:

ситуативно-номинативном и модально-предикативном» (Блох 1986,

144), причем изучение модальной организации предложения

значительно отстает от исследования пропозиции.

Что дает теории предложения его деление на пропозицию и

модус? Традиционно такие категории, как залог, время, наклонение

считались морфологическими и приписывались непосредственно

формам глагола. Эту традицию в целом поддержала и генеративная

грамматика: у Н. Хомского предложение состояло из именной и

предикативной фразы, в которой содержались время и аспект: Sentence

NP + VP.


23

В американской лингвистике эту традицию нарушил Ч. Филлмор,

решительно отделивший номинативный конституент предложения от

модального: S P(roposition) + M(odality) (Fillmore 1968). В

европейской лингвистике к этому времени уже употреблялись термины

диктум и модус соответственно. В отечественной лингвистике о

предложенческой природе модальности и времени писал В. В.

Виноградов. Выделение модально-предикативного конституента

предложения означало признание времени, наклонения, аспекта

синтаксическими категориями, что, в свою очередь, требовало

пересмотра важнейших глагольных категорий в свете их роли в

предложении.

Приходится признать, что, поскольку терминология не

унифицирована, мы в дальнейшем вслед за разными авторами будем

при анализе номинативно-пропозитивного конституента употреблять

как синонимы термины «пропозиция» и «диктум», «пропозитивный» и

«диктумный», а при анализе модально-пропозитивного конституента –

термины «модус» и «модусный».

II. Определяющая роль (глагольного) предиката в


Глагол (сказуемое, предикат) является семантическим и

синтаксическим центром предложения прежде всего из-за своей роли в

акте общения: говорящий выразит свою мысль в предложении только

тогда, когда предмету, лицу или явлению он припишет (предицирует)

некий признак, который обозначен языковой единицей, но принадлежит

мысли говорящего. Одному и тому же предмету/лицу и т. д. разные

говорящие приписывают разные признаки и таким образом выражают

свою мысль. Слушающему же первый шаг в интерпретации

предложения позволяет сделать словарь, а понимание предиката –

важнейший момент в понимании предложения.

Глагол является центром предложения потому, что он организует

предложение, во-первых, семантически, так как предсказывает, какие

содержательные единицы употребляются справа и слева (так, глагол

slice употребляется с личностным и предметным именем


24

соответственно); во-вторых, глагол организует предложение и

синтаксически, так как предопределяет, в какой форме это содержание

должно проявиться в предложении (падеж, предлог, девербатив,

герундий, придаточное предложение т. д.). Если мы знаем глагол в

определенном значении, мы можем предсказать его окружение

довольно точно. В отечественной лингвистике свое крайнее выражение

эта теория нашла в трудах ленинградских исследователей (А.А.

Холодович, В.С. Храковский, В.П. Недялков, И.Б. Долинина и др.),

которые даже писали, что информация в предложении с данным

глаголом равна лексикографической информации о данном глаголе в

словаре. Здесь они сходились во мнении с У. Чейфом о том, что

предложение «вырастает» из глагола (Чейф 1975).

Поскольку решающую роль в предложении играет лексическое

значение глагольного сказуемого, в современных синтаксических

работах чередуется употребление терминов «предикат» и «глагол». В

нашей работе эта традиция сохраняется: и под предикатом, и под

глаголом одинаково понимается глагол в позиции сказуемого. Термин

«глагол» постоянно напоминает нам о роли слова в организации

предложения.

Содержательная и формальная стороны пропозитивного

(номинативного) конституента предложения описываются в терминах

семантической структуры (значение) и синтаксической структуры

(форма). Одним из важнейших вопросов изучения семантики

предложения является вопрос, как описать семантическую структуру

предложения. Значение слова, как известно, описывается при помощи

других слов, но представлять значение предложения другим

предложением неудобно, так как оно часто многословно и в нем

появляется многозначность. Среди разных способов представления

семантики предложения выделяются три: а) при помощи набора сем; б)

при помощи дерева зависимостей; в) при помощи набора семантических

актантов. Думается, что последний способ представляет лингвисту

большие возможности как для теоретического осмысления лексико-

синтаксических связей и отношений в предложении, так и для

построения практической, нормативной грамматики.


25

§ 1. Вербоцентрическая концепция предложения и развитие

понятия валентности

1. Понятие валентности (по С.Д. Кацнельсону и Л. Теньеру) и понятие

падежа (по Ч. Филлмору). Семантическая и синтаксическая валентность

Вербоцентрическая концепция предложения тесно связана с

учением о валентности глагольной лексемы, которое бурно развивается

в 60-е – 70-е годы XX-го века.

Сначала валентность определяли как способность слова сочетаться

с другими словами же. Так, С.Д. Кацнельсон назвал валентностью

«потенциальную способность разрядов слов сочетаться с другими

разрядами» (1948). У Л. Теньера валентность это «число актантов,

которыми он (глагол) способен управлять»1. Так глагол обнаруживает

свою организующую, цементирующую роль по отношению к другим

словам в предложении.

Различают два вида валентности:

1) семантическая, или содержательная, валентность (после глагола

smoke должно быть слово, обозначающее курево, а после глагола

hear – слово, обозначающее звук);

2) синтаксическая, или формальная, валентность (после глагола look

употребляется имя с предлогом at).

Очевидно, что семантическая валентность носит более универсальный

характер и совпадает во многих языках, формальная же валентность

более специфична и представляет трудности как в иностранном, так и в

родном языке (ср.: говорить о/про; тосковать о/по).

Под семантическими актантами понимаются единицы, которые в

предложении, содержащем глагол, заполняют семантические

валентности (например, Субъект, Объект, Инструмент). Семантические

1 Теньер 1988, 250. Ср. также: «1. Глагольный узел, который является центром

предложения в большинстве европейских языков, выражает своего рода маленькую драму.

Действительно, как в какой-нибудь драме, в нем обязательно имеется действие, а чаще

всего также действующие лица и обстоятельства. 2. Если перейти от плана

драматической реальности к плану структурного синтаксиса, то действия, актеры и

обстоятельства становятся соответственно глаголом, актантами и сирконстантами»

(там же, 177).


26

актанты называют также аргументами предиката (логическая

формулировка), ролями (термины, традиционно употреблявшиеся в

грамматике при характеристике семантических функций членов

предложения). В зависимости от семантики имени различают

предметные и личностные актанты.

Американская трансформационная грамматика, исходившая из

представления о предложении как основной структуры языка, при

попытке его интерпретации была вынуждена заняться отношениями

между глагольным предикатом и его актантами и таким образом со

стороны синтаксиса вышла на ту же идею, что предложение

организуется глаголом. При этом, как это нередко случается в науке,

понятие валентности и вербоцентрическая концепция предложения, уже

достаточно известные и активно развивающиеся в европейском и

отечественном языкознании, были переформулированы в других

терминах в американской генеративной семантике. В 1968 г. в большой

статье Ч. Филлмора “The case for case” были высказаны идеи так

называемой «падежной грамматики». Они заключались в том, что

каждый глагол предсказывает семантические падежи (Agens, Object и

др.). При этом Ч. Филлмор исходил из положения генеративной

семантики о том, что в языке ситуация всегда характеризуется в

терминах объективно определяемых компонентов (в любом

предложении с глаголом open, существительное the door будет

Патиенсом (объектом), потому что дверь открывается только тогда,

когда ее кто-то открывает). Положительным в его теории было то, что

была показана возможность выделять и описывать содержание

предложения как таковое, независимо от его конкретного

поверхностного воплощения (Bill broke the window имеет ту же

семантическую структуру, что и The window was broken by Bill)

(Fillmore 1968). Этот подход стимулировал огромное количество

исследований семантики предложения, но и обнаружил массу проблем,

требующих нового понимания отношения между предложением и его

смыслом (на недостатки своей теории указал сам Ч. Филлмор в статье

«The case for case reopened» (Fillmore 1977).

2. Независимость семантической валентности от формы ее выражения


27

Приведенное выше определение валентности не охватывало

глаголы, после которых не может употребляться слово, а возможно

только придаточное предложение (He considered that it was time to leave)

или вторично-предикативный оборот (He intended to be a sailor), и они

долго оставались вне поля зрения синтаксистов. «Уравнять в правах»

все глаголы предлагает следующее определение: «под содержательной

валентностью глагольного предиката в предложении следует понимать

его способность открывать в предложении позиции для семантически

согласующихся с ним единиц, независимо от их формы выражения»

(Ковалева 1981, 42; 1987, 13; Helbig 1983, 106). Так, после глаголов

полагания (mean, consider, believe) всегда должно быть суждение (о чем-

то), а для выражения суждения необходимо предложение, поэтому эти

глаголы имеют формальную синтаксическую валентность на

предложение, а не на слово. Глагол intend имеет валентность на

(преднамеренное) действие и в ряде языков употребляется только с

инфинитивным оборотом: John intended to be a doctor; нем. ich

beabsichtige spazierenzugehen, рус. Он намеревался в отпуск съездить на

юг. Эти актанты стали называть сначала событийными по их семантике

(Арутюнова 1971; 1976; Кацнельсон 1972), пропозитивными по их

деривационной связи с предложением (Шаволина 1980), предикатными

по их синтаксической и семантической организации – в них есть (или

имплицируется) предикатная единица (Семантика и синтаксис 1981).

Позже появляются американизированные термины, относящиеся к

единицам предикатного актанта: сентенциональный актант,

сентенциональная группа (по аналогии с именной группой (Кобозева

2000, 236-240). Но у И. М. Кобозевой этот термин относится и к

независимому предложению, это так сказать «сентенциональная

составляющая» (см. там же, с. 59)). Во «Введении в общий синтаксис»

употребляется термин «клауза» (из англ. сlause), благодаря которому а)

независимое предложение (sentence) противопоставляется

придаточному и б) инфинитивные и вербоидные группы втягиваются в

один ряд с предложением (Тестелец 2001).

Такой подход создал предпосылки для выявления семантико-

синтаксической парадигмы предложения, изучению которой


28

препятствовало то обстоятельство, что синтаксисты традиционно

опирались на форму и рассматривали парадигмы сложного и простого

предложения независимо друг от друга (Блох 1976; Матвеева 1984)1.

§ 2. Семантическое согласование предиката и его актантов. Виды

актантов

В реальной действительности существует мир вещей (предметов,

объектов) и мир событий (действий, процессов, состояний, свойств,

психических актов и т. д.). В языке это отражается в том, что серия

понятий: предмет и пространство, физическое действие и физическое

свойство предмета существует вместе и противопоставлена ряду:

событие, время, психический акт, свойство/событие, суждение о

событии. На основании этого общего объективного правила в языке

выделяются две большие группы предикатов (глаголов):

межпредметные предикаты, объединяющие предметные актанты, и

межсобытийные предикаты, объединяющие событийные (предикатные)

актанты. Предложения с этими типами предикатов в их первичном

значении четко противопоставлены по своей семантике: в первых

отражаются субъектно-объектные и локативные отношения, во вторых –

причинно-следственные, темпоральные, уступительные и другие

отношения между событиями. Например, предложения John hit the ball и

Smoking causes cancer самодостаточны и не нуждаются ни в каком

контексте. Семантически они различны и не могут анализироваться

одинаково. С точки зрения теории членов предложения это простые

предложения с подлежащим и прямым дополнением, анализ

предложения с межсобытийными актантами традиционно подгоняется

под анализ субъектно-объектного предложения.

Вышеприведенное положение о межсобытийных предикатах,

впервые обоснованное в 70-х годах Н.Д. Арутюновой (1976), выделило

предложение с предикатными (событийными) актантами в отдельный

1 Впервые парадигматические отношения единиц различных уровней – простое

предложение: сложное предложение – исследовала М. И. Оссовская, которая также

отмечала, что «внутри них соотносятся парадигматически слово – словосочетание –

вторично-предикативная структура – придаточное предложение» (1977, 4).


29

объект исследования, в результате которого было получено много новой

информации о том, как построено предложение.

Чтобы построить логически правильное, самодостаточное,

независимое от контекста предложение, необходимо, чтобы

межпредметный предикат употреблялся с предметными актантами, а

межсобытийный предикат – с предикатными. При нарушении этого

правила наблюдается:

а) сдвиг в значении глагола: He choked his rage;

б) сдвиг в значении существительного: Он проглотил какую-то гадость;

в) игра слов: They choked their rage and cola (Steinbeck);

г) предложение становится недостаточно информативным: they stole

what they needed длиннее, чем they stole apples, но тем не менее, второе

предложение точнее обозначает ситуацию. Smoking causes cancer дает

более однозначную информацию, нежели Cigarettes cause cancer.

Однако в речевой деятельности в определенных ситуациях

говорящие употребляют предложения согласно своим интенциям и

своему видению и пониманию данной ситуации. Поэтому употребление

предикатных актантов в первичной позиции предметных актантов, а

предметных – в позиции предикатных очень широко распространено, и

это явление требует исследования.

Так, имена лица широко употребляются не только там, где они

требуются семантикой глагола (с глаголами действия), но и там, где

требуется единица событийной семантики. Это обосновывает

необходимость событийной интерпретации предметных и личностных

имен в позиции предикатного актанта: Он слушал Шаляпина = Он

слушал, как пел Шаляпин; Он слушал Ленина = Он слушал, как Ленин

произносил речь, Он слушал колокол = Он слушал, как звонил колокол.

Поскольку слышать можно только звук, который по природе вещей есть

событие (он продолжается во времени), во всех этих предложениях

имена, не теряя своего конкретного значения, выступают заместителями

целой пропозиции (диктумного предложения), предикат которой

определяется на основе различных пресуппозиций, а семантика

предложения оказывается сопряженной с его прагматикой. Значение,

которое приписывается говорящим предметному имени в позиции

предикатного актанта, было впервые описано Н.Д. Арутюновой и


30

названо ею пропозитивным значением (1976). Особенно широко в

позиции событийного актанта употребляются имена лица, что

обусловлено их семантической двойственностью: ведь человек это и

конкретный предмет, и действующая сущность.

К основным семантическим типам предикатов – межпредметным и

межсобытийным – примыкают, во-первых, межперсональные

(интерперсональные) предикаты типа love, hate, а во-вторых,

промежуточные типы, которые сочетаются как с событийными, так и с

предметными актантами (например, предикаты оценки).

§ 3. Вербоцентрическая концепция и возможность семантической

классификации предложений

Отведя такую большую роль в предложении глаголу и посвятив

этому вопросу огромное количество исследований, лингвисты, однако,

никак не учли роль глагольного предиката в построении самого

синтаксического описания, не ввели этот важнейший фактор в

структуру науки о предложении. До сих пор предложения с одним и

тем же глаголом разнесены по разным разделам синтаксиса и

предложение Он читает анализируется в разделе «Простое

нераспространенное предложение», Он читает книгу – в разделе

«Простое распространенное предложение», а Он прочел, что сеанс

перенесен – в разделе «Сложноподчиненное предложение».

Из вербоцентрической концепции предложения вытекает

совершенно другой принцип организации всего синтаксического

описания, а именно: группировка синтаксических структур по

принадлежности их предикатов к определенным семантическим

классам, а не по формальным моделям. Это значит, что в синтаксисе

наконец-то появится возможность поставить вопрос о создании

«энциклопедии смысловых типов предложений некоего языка»

(Шмелева 1994, 5), т. е. о семантической классификации предложений,

которая будет опираться на семантическую классификацию предикатов.

В синтаксисе будут существовать разделы типа «Синтаксис

(грамматика) предложений с предикатами (глаголами) физического

действия», «Синтаксис (грамматика) предложений с предикатами


31

(глаголами) мыслительной деятельности», «Синтаксис (грамматика)

предложений с предикатами (глаголами) речи» и т. д. Тогда в разделе,

посвященном предложениям с глаголами физического действия, будут

рассмотрены такие ряды конструкций, как рус. Он принес яблоко; Он

принес поесть, Он принес, что дали; анг. They stole the apples; They stole

what they needed (Grau). В разделе о предложениях с глаголами желания

будут описываться ряды конструкций типа рус.: Он хотел съесть

яблоко; Он хотел яблоко; Он хотел, чтобы я съел яблоко; англ.; He

wanted apples; He wanted to eat the apples; He wanted me to eat the apples;

He wished he could eat the apples и т. п. Даже беглого взгляда на эти ряды

предложений достаточно, чтобы заметить различное направление

семантической деривации и, следовательно, различную иерархию при

построении парадигматических, трансформационных и других рядов у

предложений с предикатами различных семантических классов. В

рамках подобных исследований появляется возможность описать все

синтаксические структуры, способные категоризовать одну ситуацию,

и, наоборот, все ситуации, которые могут быть выражены одной

синтаксической структурой.

Системному описанию всего корпуса предложений с одним

глагольным предикатом всегда мешали, по меньшей мере, четыре

обстоятельства: 1) многозначность глагола; 2) опасение, что при этом

произойдет непомерное увеличение количества синтаксических

структур, среди которых затеряются стройные и строгие схемы

синтаксиса, ориентированного на форму; 3) недостаточно

разработанные принципы распределения синтаксических структур по

разным парадигматическим рядам; 4) употребление большинства

глаголов как в простом, так и в сложноподчиненном предложении,

между которыми традиционное языкознание проводило непроходимую

границу.

Первое препятствие было преодолено раньше остальных, потому

что было доказано, что из-за своей сложной семантической структуры

лексемы по одним семантическим линиям могут вступать в отношения

корреляции, по другим они, наоборот, оказываются несопоставимыми

(Ярцева 1968, 5), из чего однозначно вытекало, что сочетаемость слова

следует изучать в каждом его значении отдельно. Поэтому всякий раз в


32

синтаксическом исследовании последней половины XX-го века имеется

в виду не слово вообще, а слово в одном из его значений (Кацнельсон

1972, 47; Мразек 1964, 51; Шендельс 1970, 93). Тем не менее, связь

между многозначностью глагола и его употреблением в предложениях

разной синтаксической структуры не была достаточно исследована,

хотя и признавалась всеми.

Количество структур не может превысить реальное количество

структур в языке, а традиционный синтаксис сегодня не состоит из

строгих схем, он очень усложнился из-за попыток учесть семантику

глагола и актантов. Кроме того, синтаксис, ориентированный на

содержание, не исключает формального синтаксиса: он находится с

последним в дополнительных отношениях. А самое главное,

исследование связи синтаксической структуры с лексическим

значением глагола позволит обнаружить семантические основания

синтаксических структур и ответить на вопросы, почему определенные

глаголы употребляются в предложениях с определенной структурой1,

почему один и тот же глагол может употребляться в конструкциях

разной синтаксической сложности, короче – в чем причина

синтаксического разнообразия и богатства языка. При этом будут

упорядочены и парадигматические ряды в синтаксисе.

Что касается существования границы между сложным и простым

предложением, то на этом следует остановиться отдельно.

§ 4. Теоретическая возможность объединения в одном ряду

простых, осложненных и сложноподчиненных предложений.

Полипредикативное предложение. Конструкция эксплицитной

модальности

Проблема простоты и сложности предложения представляет

большие трудности для обсуждения, ибо она связана с проблемой

разграничения словесного и предложенческого знака. Здесь мы можем

1 Синтаксисты давно отмечали лексическую несвободность большинства абстрактных

синтаксических моделей: «Эта несвободность колеблется от более или менее очевидных

тенденций к преимущественному использованию определенного лексического материала

до <…> открытости этого образца лишь для слов отдельных лексико-семантических

разрядов и даже только для отдельных слов» (Русская грамматика 1980, § 1717).


33

ограничиться лишь общим положением, что граница между простым и

сложным предложением зависит от того, как определяются их

составные единицы, ибо все компоненты простого предложения – слова,

а сложного – предложения. В конкретных исследованиях наблюдаются

две противоположные тенденции.

Одни авторы приравнивают придаточные предложения к слову на

том основании, что оно занимает позицию словоформы: Он слышал

колокол / звон колокола / что звонит колокол. Этим статус предложения

как бы снижается, а все предложение становится «аналогом простого

предложения» и называется сложноподчиненным нерасчлененным

предложением (Поспелов 1959; Русская грамматика 1980, § 2764 и сл.).

Его компоненты считаются несамостоятельными элементами единого

синтаксического построения. Придаточное предложение здесь

распространяет дополнение, выраженное словоформой. Таким образом,

понятие «настоящего» сложноподчиненного предложения бесспорно

относится только к тем структурам, в которые входят зависимые, но не

имеющие параллелей в членах простого предложения предикативные

единицы, то есть структуры с относительным присоединением.

Структуры же с придаточными и вторично-предикативными оборотами

в позиции членов предложения относятся некоторыми авторами к

простым предложениям (Бурлакова 1975, 108-109).

С другой стороны, слова приравниваются к придаточному

предложению, потому что рассматриваются как его дериваты

(номинализации). Этим самым как бы поднимается их статус и все

предложения входят в парадигму сложного: Он слышал, что звонит

колокол / звон колокола / колокол.

Как заметил читатель, одному и тому же парадигматическому ряду

предложений были даны два противоположных толкования из-за того,

что в первом случае для исследователя была важна формальная позиция

предметного актанта, которая, по его мнению, первична для любого

члена предложения; во втором случае лингвист исходил из идеи

порождения словосочетания звон колокола и О + колокол из

предложения Колокол звонил. Здесь столкнулись формальный и

семантический подходы к синтаксису. Последний, как уже отмечалось

выше, уравнял в правах все языковые единицы в позиции одного и того


34

же актанта от слова (предметного или абстрактного имени) до

(придаточного) предложения. Вопрос о сложности и простоте

предложения оказался связанным с семантикой его предиката.

В ряду предложений с межпредметными предикатами исходным

(первичным) является простое предложение с предметными актантами,

потому что оно наиболее точно передает его смысл. Остальные –

вторичны, например: Он принес хлеб / поесть / что дали; They stole

apples / what they needed и т.д. В предложениях с межсобытийными

предикатами или с предикатами с чередованием предикатного

личностного актанта (Шаволина 1980) первичными, т.е. исходными в

деривационном ряду, являются сложноподчиненные предложения с

придаточным предложением, а формы с актантами, выраженными

словами, остаются семантически сложными и входят в парадигму

сложного предложения как номинализации, ср.: То что она пела / ее

пение / она раздражало/а Ивана.

Как только стали различаться предметные и предикатные актанты,

приведенный выше ряд предложений Он слышал, что звонил колоколо /

звон колокола / колокол получил единую интерпретацию на том

основании, что предикаты слышания имеют семантическую

валентность на событие (человек слышит звучание звуков, которое

имеет временные параметры, как всякое событие). Из этого следует, что

для предложений с этими предикатами первичными и исходными в

деривационном ряду будут сложноподчиненные предложения, которые

самым эксплицитным способом номинируют ситуацию восприятия, ср.:

Он слышал, что сказал Шаляпин и Он слышал Шаляпина.

Для синтаксической теории такой подход означает, что в один

парадигматический ряд объединяются придаточное предложение,

вторично-предикативный оборот и член предложения, выраженный

словом, если они занимают одну и ту же позицию при предикате и

имеют один и тот же смысл. Граница между сложными и простыми

предложениями размывается. Во многих формально простых

предложениях открываются вторые (третьи) предикативные линии,

благодаря чему они оказываются семантически сложными. Возрастает

интерес к предложениям с различными (от)глагольными формами (так

называемыми – embeded clauses), у которых усматривается сложная


35

семантическая структура. Появляется термин «полипредикативное

предложение».

К полипредикативным, во-первых, относятся предложения с

вторично-предикативными оборотами. Если традиционно вопрос о

статусе этих предложений рассматривался в терминах простого

предложения, то при семантическом подходе они уже стали

рассматриваться как осложненные (Блох 1986), хотя справедливости

ради следует отметить, что и в рамках традиционной лингвистики

иногда предложения с вторичной предикацией относились к

переходным от простых к сложным (Ilyish 1965, 267-269).

Во-вторых, к полипредикативным следует отнести предложения с

именами действия при межсобытийных, личностно-событийных и

событийно-личностных предикатах, в частности – собственно

каузативные предложения, обозначающие причинно-результативные

отношения: Борьба привела нас к победе (Арутюнова 1976; Дюндик

1979; Зельберг 2003).

В-третьих, дополнительные линии предикации открываются в

предложениях с обстоятельственными предложными словосочетаниями,

например: … who was known as Alessandro the Moor because of his

swarthy skin and thick lips (Stone). Эти предложения, равно как и

предложения с вторично-предикативными оборотами, традиционно

считаются синонимами сложноподчиненных предложений.

В-четвертых, в распространенных предложениях дополнительные

предикативные линии открываются наречиями оценки, ср.: He wisely

refrained from remarks. Здесь наечие wisely не характеризует действие,

обозначенное глаголом refrain, а оценивает субъект (he) с точки зрения

говорящего или наблюдателя (It was wise of him to refrain from remarks /

He was wise enough to refrain from remarks) (Дюндик 2008).

Аналогичную трактовку допускают предложения с прилагательными

(Vendler 1968) и другими разрядами слов, потому что все признаковые

слова первично имеют функцию предиката.

В-пятых, несколько предикативных линий существует во многих

предложениях с однородными членами, которые в ряде случаев

допускают слияние номинации нескольких элементарных ситуаций в

одном синтаксическом ряду, обслуживаемом «общим механизмом


36

актуализации (глаголом в личной форме)», например: John and Mary

were reading равно John was reading and Mary was reading (Общее

языкознание 1972, 319. Подробнее см.: Супрун 1977; Пудалова 1984;

Пинчук 1988).

Все вышесказанное позволяет утверждать, что семантическая

полипредикативность предложения широко распространена в языке и

можно ожидать в скором будущем появления в синтаксисе

специального раздела, посвященного полипредикативному

предложению. Это тем более необходимо потому, что в

предложенческих структурах спрессована огромная информация, а одна

из задач лингвистики – обнаружить механизмы экономии языковой

системы.

По-новому высвечиваются отношения между простым и сложным

предложением в выдвинутом Ш.Балли понятии конструкции

эксплицитной модальности (КЭМ). Она представляет собой

сложноподчиненное предложение с модальными (мы их будем называть

модусными) предикатами dicendi, putandi, affectuum, voluntatis типа Я

знал / думал / хотел, что (чтобы) он пришел. Эти предикаты здесь

являются знаками присутствия конкретного познающего и

оценивающего субъекта и его интерпретации диктумного (в смысле:

пропозитивно-номинативного) содержания предложения Он пришел

(Bally 1942; Балли 1955). В этих предложениях субъективно-оценочое

отношение говорящего к диктуму передается 1) лексически при помощи

предиката главного предложения и 2) морфологически – формой

глагола придаточного предложения. Это значит, что предложение I think

he would have left репрезентирует модальный смысл ирреальности

дважды: через модусный предикат полагания и через форму

сослагательного наклонения диктумного (придаточного) предложения.

По мнению Т.Б. Алисовой, конструкция эксплицитной

модальности лишь формально – сложноподчиненное предложение, в

языке она «предназначена для выражения модального отношения,

которое здесь представлено «линейно» в виде сочетания двух

предикатов – управляющего модального и управляемого – диктального»

(Алисова 1971, 170). Эта конструкция складывается из взаимодействия

семантики вводящего предиката и формы морфологического


37

наклонения и других грамматикализованных элементов (сочетаний с

модальными глаголами, модальных слов и интонации) зависимого

глагола, поэтому, если модус не эксплицирован, его смысл

восстанавливается с помощью АВФ диктумного глагола, и наоборот,

если модусный предикат четко сигнализирует отношение говорящего к

событию диктума, в диктумном предложении употребление

предполагаемой привычной АВФ становится необязательным. На этом

основании можно выделить разные пути развития непрототипических

конструкций (см. Часть II). Предикаты модуса вычисляются

слушающим по аспектуально-временным формам глагола и его

наклонению или контексту. Так, перед формально самостоятельным

предложением с модальностью гипотетичности, ирреальности,

выраженной модальными сочетаниями, всегда имплицируется предикат

полагания. Например: [HE THOUGHT] She must have moved. And he

remembered that she had moved, but where, where (Shute); [I THINK] The

beating I’d get would hurt for days if in fact I survived it (Grisham). С

другой стороны, аспектуально-временные формы глагола сами

сигнализируют отношение говорящего к сказанному (то есть модус).

Все вышесказанное легко объясняется, если перестать

рассматривать язык как независимую от мышления систему и говорить

не о речевой или языковой деятельности, а о речемыслительной

деятельности. Это значит, что мыслительная модусная структура

всегда содержится в предложении независимо от того, эксплицирована

она в поверхностной структуре или нет.

§ 5. Предложение в модусной и коммуникативной рамке

Понятие КЭМ соответствовало представлению многих

лингвистов о том, что содержание предложенческого знака намного

сложнее, чем просто сумма входящих в него слов, хотя бы и

объединенных какой-то структурой. Постоянно высказывалось мнение

о том, что в содержание каждого предложения включены не

эксплицированные в поверхностной структуре предложения: Я говорю

(Карттунен, Дж. Росс), Я вижу (А. Вежбицкая) и другие. Такой подход

коррелирует с идеей Дж. Рассела о пропозициональной установке,


38

которая приближает или удаляет каждое предложение от обозначения

истины в зависимости от вводящего его предиката.

Отвлекаясь от терминологии логиков, В.Г. Гак сформулировал эту

зависимость в лингвистических терминах: в речевой деятельности

предложение-высказывание всегда включено, по крайней мере, в две

рамки: модальную (модусную) и коммуникативную (говорение) (Гак

1983, 14; 1987) (модусы субъективной оценки и модусы говорения по

Т.Б. Алисовой (Алисова 1971, 172)). Например, предложение (1а) The

old man was half crazy входит в модусную рамку полагания: (1б) He

thought the old man was half crazy и в коммуникативную рамку: (1в)

Ricky had once told me he thought the old man was half crazy (Grisham).

Оно теоретически может входить в модусную рамку знания, но такое

предложение категоризует уже другую ситуацию, ср.: (2б) He knew the

old man was half crazy и (2в) Ricky had once told me he knew the old man

was half crazy.

Примеры (1в) и (2в) представляют собой базовые структуры

(термин В.Г. Гака), где одно диктумное предложение (1а) входит в одну

модусную и одну коммуникативную рамку. Сложность же анализа

предложения в речевой деятельности состоит в том, что предложение

типа (1в) и (2в) могут входить в модальную и коммуникативную рамки

еще не один раз: (4в) I said I remembered Ricky had once told me he

thought the old man was half crazy; They’re telling that you saw that Sisco

fight, he said (Grisham). Отсюда бесконечная игра АВФ и наклонений.

Коммуникативная рамка иногда проявляется в эмоциональной

речи: Ну я же тебе говорю, что … / Сколько раз тебе повторять,

что… Модальная рамка обязательно отражается в модальности

предложения Он, наверное, пришел предполагает импликацию

модальной рамки полагания (Я думаю / полагаю), но ни в коем случае

не восприятия (*Я видел, что он, наверное, пришел).

Если исходить из модели В.Г. Гака, то нельзя не заметить, что

«исходное» предложение категоризуется в зависимости от его

модальной рамки как событие, факт, мнение или что-то еще, а уже от

этой категоризации зависит его темпоральная, аспектуальная и

собственно модальная семантика. Рассмотрим с этой точки зрения

следующий диалог:


39

А: Я думаю, он перешел речку (1).

Б: Сомневаюсь.

А: Да я точно знаю, что он перешел речку (2).

Б: Откуда ты знаешь?

А: Мой брат видел, как он переходил речку (3).

Б: Ну, это же не значит, что он перешел речку (4).

Предложение (1) здесь категоризуется как мнение, и, следовательно,

обозначенное им событие проблематично; в предложении (2) событие

утверждается как факт, знание которого подлежит верификации (откуда

ты знаешь?); в предложении (3) событие рассматривается как реальное,

но исход его не ясен (см. четвертое предложение). Соответственно

различна грамматическая семантика финитного глагола: в первом

случае, хотя глагол перешел имеет форму прошедшего времени

изъявительного наклонения, предикат думаю сигнализирует, что само

осуществление действия сомнительно, и, строго говоря, форма глагола

не соответствует каноническому определению изъявительного

наклонения. В остальных предложениях глагол перешел имеет значение

изъявительного наклонения прошедшего времени.

Таким образом, даже на таком простом примере можно заметить

различие в модально-предикативной организации «базового»

предложения как по форме, так и по грамматическому содержанию в

разных модусных рамках. Эти различия будут еще более заметны, если

мы переведем этот отрывок на английский язык, в котором количество

видо-временных форм больше, и, следовательно, возможности

дифференциации разной категоризации одной и той же ситуации шире.

Глагол в предложении (2) можно перевести формой Past Indefinite и

Present Perfect (I know he crossed the river / I know he has crossed the

river), а в предложении (3) – причастным оборотом или предложением с

Past Continuous финитного глагола (My brother saw he was crossing the

river). Последнее предложение может быть переведено с глаголом в

Present Perfect (It doesn’t mean he has crossed the river – восприятие

результата).

В речи модусная рамка может опускаться, но это не значит, что

она исчезает. Она продолжает оказывать влияние на семантику и форму


40

глагола. Смена модусного предиката сопровождается изменением

глагольной формы, например:

When he awoke he found he was alone. Mary was gone. Auson was gone.

Then he remembered that they had gone after “The Times” at Thievenot’s

(Coppard).

§ 6. О композиции первой и второй части

Представляется, что на данной стадии изученности строения

предложения целесообразен его раздельный анализ в модусной и

коммуникативной рамке, вытекающий из предложенного В.Г. Гаком

понимания предложения в речевой деятельности. Это, конечно, не

отрицает в принципе наличия связей между ними и возможности

объединения в дальнейшем исследования обеих ипостасей

предложения. Поскольку все предикаты (как немодусные, так и

модусные) обладают способностью организовывать пропозицию, то

есть называть конкретную деятельность лица (фазисную, ментальную и

др.), отражая тем самым первичную онтологию, в I-ой части

«Организация номинативно-пропозитивного конституента

предложения» исследуется пропозитивная семантика и структура

предложений с разными семантическими группами предикатов – от

предикатов физического действия и каузации до предикатов

мыслительной деятельности в широком смысле.

В рамках изучения пропозитивного конституента предложения

решаются следующие конкретные задачи:

1) выделяются базисные (прототипические) синтаксические

структуры, ориентированные на семантику предложения и

мотивированные его предикатом;

2) выявляются различные, в том числе и парадигматические, ряды

предложений с предикатами одного семантического класса;

3) анализируется синтаксис и семантика агентивных и

каузативных предложений и прослеживается развитие категории

причинения через каузативные обороты и предложения с

межсобытийными предикатами;


41

4) исследуются предложения а) с неполностью реализованными

семантическими валентностями (проблемы страдательного залога и

переходности / непереходности) и б) с несовпадением количества

синтаксических актантов и референтов (возвратные конструкции);

5) изучается категоризация ситуаций с множеством участников

конструкциями с предикатами различных семантических групп.

Принятый выше тезис о том, что всякое предложение в речи

функционирует в модусной и коммуникативной рамке и наши

собственные наблюдения позволяют нам предположить, что модально-

темпорально-аспектуальные формы глагола формируются под влиянием

модусных предикатов. Этой гипотезой определяется структура II-ой

части «Организация модально-предикативного конституента

предложения», где анализируются предложения с предикатами

восприятия, знания, полагания, кажимости и коммуникации с точки

зрения употребления различных АВФ в диктумных предложениях.

Исследование начинается со структур, в которых модусная рамка

эксплицирована модусным предикатом – глаголом главной части

предложения (главным глаголом). Этими структурами являются

придаточные предложения в сложноподчиненных предложениях и

вербоидные обороты в осложненных предложениях. Формально

независимое предложение изучается в сопоставлении с формально

зависимым (придаточным) предложением, если они семантически

зависят от одного и того же модуса.

При изучении модально-предикативного конституента

предложения решаются следующие задачи:

1) выделяется степень зависимости формы предикатного актанта

от семантики главного глагола, а именно: выясняется вопрос о том,

насколько формы выражения темпоральных и модальных параметров

зависимого глагола предетерминируются семантикой главного глагола;

2) объясняется понимание модуса как синтаксической категории;

3) исследуется употребление аспектуально-временных форм

глагола в диктумных предложениях под влиянием модусов восприятия,

знания, полагания, кажимости и в коммуникативной рамке

предложения;


42

4) выявляются прототипические и непрототипические ситуации,

категоризуемые предложениями с глаголами в Continuous, Perfect,

Perfect Continuous Tenses в диктуме;

5) объясняется употребление вербоидных оборотов а) после

глаголов различных семантических классов и б) после одних и тех же

глаголов;

6) анализируется роль отглагольных существительных в

модально-предикативной организации предложения;

7) углубляются представления о синтаксических категориях

временной локализации и таксиса;

8) исследуются предложения с межсобытийными предикатами и

пропозициональная модальность предикатных актантов,

предетерминируемая валентностью предикатов каузации.


43

ЧАСТЬ I. ОРГАНИЗАЦИЯ НОМИНАТИВНО-

ПРОПОЗИТИВНОГО КОНСТИТУЕНТА

ПРЕДЛОЖЕНИЯ

ГЛАВА 1. ИЕРАРХИЯ АНГЛИЙСКИХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ С

ПРЕДИКАТАМИ ОДНОЙ СЕМАНТИЧЕСКОЙ ГРУППЫ

§ 1. Понятийный аппарат вербоцентрического синтаксиса (простая

глагольная конструкция, валентностно-актантная схема,

семантическая структура)

Вербоцентричекая концепция предложения привела к развитию

некоторых новых понятий. Поскольку форма и содержание актантов

зависели от семантики глагола, понятие формальной модели1 типа NVN,

абстрагированной от лексического наполнения, уже не удовлетворяло

исследователей, и в отечественной лингвистике стал употребляться

термин «конструкция», то есть модель, в которой все формальные

единицы лексически субкатегоризованы, например, Nлицо Vдействие Nпредмет

(Алисова 1971, 33; Кацнельсон 1972, 84; Ковалева 1981; 1983 и др.). В

то же время понятие конструкции с предикатными актантами

(придаточными предложениями и вторично-предикатными оборотами)

сняло противопоставление простого и сложного предложения:

появляется понятие простой глагольной конструкции2, которая

образуется глаголом и его обязательными содержательными

валентностями (Jane looks at Mary; Jane saw Mary playing chess; Jane

knew that Mary played chess), которые могут реализоваться любым

способом или не реализоваться (Mary was looked at; Jane saw) (Ковалева

1981; 1987; САЯ 1997). Сюда относятся простые и сложные

предложения, а также сложноподчиненные предложения с

1 Формальная модель предложения – это его абстрактная схема в отвлечении от ее

конкретного лексического наполнения (Бархударов 1973, 53), представленная в терминах

членов предложения или классов слов (N1VN2; N1V). 2 Термин был заимствован у Т.Б. Алисовой с той, однако, существенной разницей, что в ее

понимании понятие простой конструкции относится только к внешней грамматической

форме и не касается ее семантической структуры (Алисова 1971, 31).


44

придаточными, которые занимают при предикате позицию дополнения

или подлежащего.

В основе предложения, как уже указывалось выше, лежит глагол с

его валентностями. Поскольку валентность – это потенция слова к

сочетаемости, она принадлежит слову и сопровождает его в любом его

употреблении, даже если оно переходит в другую часть речи (ср. кто-

то любит кого-то и любовь кого-то к кому-то). Более того,

недостающий в формальном плане элемент обязателен в

содержательном плане (help! значит “help me”!). Из этого следует, что

семантическая валентность является обязательной, а уж ее реализация

зависит от конкретной синтаксической модели, в которой данный

глагол является сказуемым.

Содержательная валентность, следовательно, образует

семантическую основу всего предложения, его «макет» типа «глагол

действия break + Субъект, Объект, Инструмент», «глагол восприятия

hear + Субъект восприятия, Объект восприятия». Эту формулу мы

называем валентностно - актантной схемой (ВАС), она сохраняется у

глагола всегда (пока он сохраняет свое значение) и лежит в основе

значения предложения (ВАС соответствует у Р. Джэкендоффа

концептуальной структуре лексической единицы, которая есть некая

сущность (entity) с местами для аргументов: love – функция состояния,

аргументы которой находятся в позициях субъекта и объекта (Jackendoff

1993, 24)).

В лингвистической литературе обычно представляют

семантическую структуру предложения как набор семантических

актантов, например, для предложений с break: «Agent, Object

(Instrument)». Это не совсем точно. Это валентносто-актантная схема

глагола, составляющая семантический инвариант предложения с этим

глаголом. Даже если мы из всего предложения поняли только break, мы

предполагаем, что было и действующее лицо, и объект действия, и

орудие действия. Но семантическая структура принадлежит

конкретному предложению, а в конкретном предложении актант должен

иметь какой-то признак. Например, следующим трем предложениям

соответствуют три разные семантические структуры:

1. John heard the bell;


45

2. The bell was heard;

3. John heard.

В первом – и Объект, и Субъект восприятия определенные, во втором –

Объект восприятия определенный, а Субъект неопределенный: в третьем

имеется определенный Субъект восприятия и обобщенный Объект.

Соответственно эти три предложения имеют три разные семантические

структуры:

1) «восприятие, определенный Субъект восприятия,

определенный Объект восприятия;

2) «восприятие, неопределенный Субъект восприятия,

определенный Объект восприятия»;

3) «восприятие, определенный Субъект восприятия,

обобщенный Объект восприятия»1.

Формула же, состоящая из беспризнаковых актантов, не может

репрезентировать семантическую структуру ни одного из этих

предложений, даже первого. Она представляет только валентностно-

актантную схему предложения. Через нее глагол участвует в

семантической организации предложения. В семантической структуре

предложения должны присутствовать семантические признаки его

актантов, тогда эту структуру можно представить в виде набора

признаков2.

Сирконстанты обозначают обстоятельства ситуации и от глагола

не зависят: John bought a toy for his son today in the morning in a big shop

on the main street. Количество сирконстантов теоретически бесконечно

(где, когда, почему, зачем и т. д.), сирконстанты глаголом не

предсказываются и могут быть добавлены к предложению в большом

количестве.

§ 2. Логические (классические) и естественные (прототипические)

категории

1 В дальнейшем термины Субъект, Объект и др. будут употребляться без определений,

если имеется в виду определенный актант. 2 Осознание различия между валентностно-актантной схемой и семантической структурой

конкретного предложения обнаруживаем в противопоставлении ролевой структуры

глагола и семантической конфигурации в Иванова, Бурлакова, Почепцов 1981, 247.


46

Последние два десятилетия центром споров в когнитивной

психологии, философии, лингвистике, теории искусственного

интеллекта является вопрос о классических, то есть восходящих к

логическим представлениям Аристотеля, и естественных категориях,

которые приходят им на смену уже в середине XX-ого века.

Классические категории определяются тем, что их признаки а)

обязательны и б) достаточны и в) любая единица или принадлежит

этой категории, или нет. В отличие от них естественные категории

«семейного сходства» а) не имеют обязательных и достаточных

признаков (стул и без ножек остается стулом, он даже стул, если на нем

нельзя сидеть); б) в них существует скалярность признаков, то есть

разная степень полноты признака, поэтому в них можно выделить

идеальный член категории, прототип, вокруг которого группируются

другие члены (непротопипические, или атипические); по этой же

причине в категории присутствуют неясные случаи и даже члены, не

имеющие признаков (все бабушки седые и домоседки, Э. Тэтчер не

седая, и не домоседка, но все равно бабушка). В языке существуют даже

слова, отражающие степень признаков, ср.: по преимуществу, строго

говоря, англ.: par excellence, strictly speaking. Другими словами,

прототип – это единица, 1) проявляющая в наибольшей степени

свойства, общие с другими единицами данной группы, 2) реализующая

эти свойства в наиболее чистом виде и наиболее полно, без примеси

иных свойств (Givón 1986, 195).

Прототипические категории недискретны, их границы размыты.

Их единицы образуют непрерывный континуум, причем в определении

вещей (ситуаций) и их наименовании наблюдается случайность (Л.

Витгенштейн). В категории все свойства-признаки имеют некоторый

(разный!) вес и все члены обладают определенным рангом в

соответствии с количеством признаков прототипа. Прототипичность

проявляется в том, что все носители языка единообразно характеризуют

значение языковых единиц вне контекста. Это значение демонстрирует

лучший образец категории.

Многочисленные исследования позволяют сделать вывод о том,

что человеческие концепты соответствуют обеим категориям.

Классические категории – «ядро» концептов, на которые опираются в


47

рассуждениях. Категории фамильного сходства годятся для «процедуры

идентификации» на основе доступного восприятия, когда нужно

быстрое приблизительное решение, и люди чаще отдают предпочтение

именно им. Пример классической категории – четные числа, пример

фамильного сходства – игра. Классические категории менее доступны

для говорящих. Они определяются формальными правилами и

позволяют нам понимать идеализированные системы, подчиняющиеся

каким-то законам. Категории «семейного сходства» помогают нам

понимать наблюдаемую жизнь такой, какая она есть (Pinker, Prince 2002,

257). При этом все понятия определяются относительно некоторой

простой, обыденной картины мира. Этот «прототипический мир»

значительно проще реального мира, и все сложности в нем можно

определить постепенно, в результате процедуры уточнения, или

«аппроксимации».

В индивидуальном употреблении проявляется гибкость категорий

(организованных вокруг прототипа) в столкновении человека с

различными ситуациями. Количество этих ситуаций бесчисленно, и

говорящий подводит их (категоризует) под определенные языковые

структуры. При этом языковой материал приходится приспосабливать к

каждому случаю употребления (Гаспаров 1996, 213). Центральные

члены категории (более близкие к прототипу) проявляют иные

когнитивные характеристики, чем нецентральные: быстрее опознаются,

быстрее усваиваются, чаще употребляются, – словом, используются при

понимании категории в целом (Lakoff 1987) (КСКТ 1997, 140-145).

§ 3. Классические и прототипические категории в синтаксисе.

Когнитивная природа предложения

Каким образом отразился этот общенаучный поворот в понимании

категории в работах лингвистов, и в частности, американских

генеративистов? Во-первых, усилилось движение в сторону изучения

семантической стороны языковых единиц, формальная

трансформационная грамматика развивается успешно лишь в рамках

компьютерной грамматики. Во-вторых, приходит понимание, что

грамматика опирается на знание мира и, следовательно, все


48

грамматические конструкции имеют когнитивный статус (Lakoff 1986).

Это значит, что должна быть создана когнитивная (прототипическая)

семантика и грамматика, в которой между грамматикой и лексикой

существует континиуум (предложение и слово должны изучаться в

неразрывной связи соответственно способу их существования в языке).

В прототипической грамматике следует выявить основные

концептуальные структуры, онтологизируемые предложениями, и их

отношение друг к другу. Предложения должны быть семантически

(лексически) мотивированы (только на этом основании можно выделить

«наилучший образец»!), тогда вся категория структурируется

радиально, так как в разные стороны расходятся менее прототипичные

(атипичные) члены категории (например, в центре категории

предложений с глаголами зрительного восприятия находятся

конструкции, обозначающие восприятие (I saw Mary coming), а вокруг

нее группируются конструкции, обозначающие узнавание, понимание,

воображение и др.). В таком случае и исключения из правил должны

иметь семантические основания (например, после глаголов восприятия

не употребляются перфектные формы инфинитива, потому что время

восприятия и воспринимаемого события по природе вещей

одновременны).

Семантическое отношение между предложением-знаком и

ситуацией-миром выглядит по-разному в идеализированном языке-

системе и в речевой деятельности говорящего на нем народа. В

абстрактных семиотических системах возможных грамматик и языков

знаки не зависят от говорящих и, следовательно, они связаны с миром

напрямую. В конкретном языке-деятельности отношения между языком

и миром опосредованны говорящим.

В языкознании это различие находит отражение в

«объективистской» генеративной семантике, направленной на

построение универсальной грамматики, и пришедшей ей на смену

«субъективистской» когнитивной семантике с ее вопросом «как люди

говорят?».

В первом случае значение считается напрямую соотнесенным с

обозначаемой действительностью, оно отражает ситуацию, поэтому оно

может быть объективировано и формализовано. Это значит, что


49

применение одного знака к нескольким единицам мира (ситуациям)

считается проявлением многозначности этого знака (конструкции).

Многозначность – это свойство всех языковых единиц, и исследователь

должен составить их семантическую структуру (выявить их ядерные,

неядерные, дистинктивные, дифференциальные и другие семы).

Во втором случае значение соотнесено с миром через сознание и в

центре семантики находится понятие конструирования модели

(construal), которая отражает не мир напрямую, а мир, увиденный и

понятый носителями языка (т. е. не ситуацию, а только мысль

говорящего об этой ситуации). Говорящий категоризует

воспринимаемые ситуации, т. е. подводит их под разные категории:

действие, состояние, процесс; завершенность / незавершенность;

кажется / достоверно и многие другие на основе накопленного опыта

и в форме уже существующих конструкций, поэтому одну и ту же

ситуацию разные говорящие в принципе могут категоризовать по-

разному. Задача же лингвиста усмотреть за различием форм именно

разное видение ситуации (Кубрякова 2004, 117). Более того, разные

ситуации можно категоризовать / ословливать / номинировать /

обозначать одними и теми же единицами, если говорящий приравнивает

их друг к другу. Вопрос о многозначности конструкций даже не

возникает, новизна заключается не в выявлении новых значений и

семантических структур, а в выявлении и понимании их употребления в

речевой деятельности. Из-за бесконечности ситуаций развиваются и

бесконечные ряды, которые можно называть и парадигматическими,

вложив в них ассоциативный смысл. Исследуя концептуализацию и

категоризацию окружающей действительности, мы получаем

информацию о том, как язык отражает семиотически маркированные

ситуации и объекты и как они понимаются (видятся) нашим сознанием

(Кубрякова 2005).

Р. Джэкендофф так характеризует эти две семантики: «Первая

отражает мир, каков он есть, вторая – такой, каким его смог понять

говорящий» (One is about the way the world is, and the other about the way

we grasp the world (Jaсkendoff 1993, 12)). Именно вторая открывает нам

окно в сознание.


50

Если синтаксические структуры естественных языков напрямую

связаны с концептуальными структурами, то в таком случае их

семантические структуры и есть концептуальные структуры (semantic /

conceptual structures – Jaсkendoff 1993, 546-7), в которых говорящие

закодировали свою картину мира, и не нужна пара «когнитивная

структура vs семантическая структура» «nо extra level of strictly linguistic

semantics is necessary» (там же, 547). В дальнейшем мы пользуемся

термином «семантическая структура», вкладывая в него когнитивное

содержание, т. е. соотнося ее со способом видения мира, со способом

его конструирования.

Таким образом, разнообразие синтаксических структур в языках

напрямую связано с разнообразием категоризации мира их носителями.

Через семантические и синтаксические структуры языка можно

заметить, как приблизительно одна и та же действительность по-

разному отразилась в «духе народа». Скажем, в немецком языке

ситуация восприятия события конструируется в предложении с

инфинитивным оборотом, а в английском – в двух предложениях – с

инфинитивным и с причастным оборотами (Ich höre ihn singen vs. I heard

him sing / I heard him singing), что свидетельствует о том, что эта

ситуация каким-то образом внутренне подразделяется в английском

языковом сознании.

Современный подход к языку переместил центр исследования с

вопроса об отношениях между единицами внутри поля и

предетерминированности их значения этими отношениями на проблему

деления единицами поля экстралингвистического пространства.

Когнитивные исследования расчленяют содержательную сторону языка

в соответствии со своими задачами. Появляются разделы:

Пространство, Время, Каузация и под., которые отражают основные

концептосферы и проявляют что-то в вопросах отношения языка и

мышления.

Вопросы о содержательной и формальной организации самих

языковых единиц, используемых для категоризации, ставятся при этом в

соответствии с когнитивными представлениями по-новому. Если в

генеративной грамматике пытались изучать формальные структуры в

отрыве от семантики, то современные лингвисты считают, что


51

синтаксис в очень значительной степени (хотя и не полностью) зависит

от семантики, прагматики и коммуникативной функции. Особое

внимание обращается на исследование конструкции, под которой

понимается единство формы и содержания и которая имеет свою

собственную синтаксическую семантику. В терминах когнитивной

грамматики эта дефиниция приобретает вид: каждая конструкция

объединяет (pairs) когнитивную модель (которая характеризует

значение) с соответствующей лингвистической формой (Lakoff 1987;

см. также Goldberg 1995; Tomasello 1998). Языковая система существует

объективно, и у лингвистов нет никаких причин отказываться от

исследования этой системы и способов ее существования в речевой

деятельности. Языковые формы потому и могут категоризовать

действительность, что они сами представляют результат познания мира.

Поэтому они и не совпадают у разных народов.

Подводя итоги, можно сказать, что когнитивная семантика

позволяет отойти от однозначных, четко между собой разграниченных

логических категорий и допустить существование нежестких

естественных категорий, которые объединяют относительно стабильные

и гибкие подвижные элементы, совмещающиеся с элементами других

категорий. «Семейное сходство» – мощный инструмент для

экспликации структуры такой в высшей степени сложной единицы, как

предложение.

§ 4. Отношения между однородными единицами синтаксиса:

ассоциативно-парадигматический vs деривационно-

трансформационный ряд

Бесконечное разнообразие синтаксических единиц

упорядочивается в парадигматических и трансформационных рядах.

Выделение первых рядов имплицитно опиралось на идею

ассоциативных отношений между разными структурами, а выделение

вторых исходило из идеи порождения одних структур из других.

Первый подход можно назвать ассоциативно-парадигматическим,

второй – деривационнно-трансформационным. Постепенно на общем

фоне сближения американской и европейской лингвистики различия


52

между ними как-то отошли на второй план1, чему способствовала общая

идея отношения вариативности между их членами.

Однако между этими двумя подходами существует

принципиальное различие: трансформационный ряд основан на понятии

деривации всех трансформов (дериватов) из исходной структуры, а

парадигматический ряд опирается на идею объединения

самостоятельно существующих единиц на основе их семантической и

функциональной близости. Не касаясь психолингвистических моментов

этого различия, рассмотрим его в собственно лингвистическом аспекте.

Внутренняя противоречивость деривационного подхода хорошо

видна в ряду семантически однородных конструкций: John arrives, that

John arrives, (I saw) John arrive/arriving, John’s arrival и т. д. Из идеи

порождения этих конструкций из некоторой исходной структуры (будь

то ядерное предложение или глубинная структура) с определенными

видо-временными формами глагола следует, что остальные члены ряда

должны а) сохранять, или б) развивать, или в) терять модально-

темпоральные признаки категорий спрягаемого глагола исходного

предложения. Но это не так. Вторично-предикативные обороты и, тем

более, имена действия не отражают прямо признаков Indefinite, Perfect,

Continuous (John’s arrival одинаково хорошо соотносится и с John

arrives, и с John has arrived): у них другая сфера значений (см. часть 2).

Со временем стало ясно, говоря словами Р. Бинника, что «строго

выдержанная деривация (неличных форм, – Л. К.) от личных форм не

является логической необходимостью. Вопрос о том, является ли dying

в He is afraid of dying рефлексией глубинного полного предложения, не

связан обязательно с вопросом, какова временная форма глагола в

предложении (если она есть), <…> абсолютная идентичность всех

глубинных сентенциональных образований не требуется» (Binnick 1978,

290) (выделено нами, – Л. К.). Отсюда один шаг до знаменательного

признания: «То, что нам требуется, это теория, в которой неличные

формы не порождаются (do not derive) из глубинных времен, но тем не

менее системно связаны с временами личных форм» (там же, 296). Это

заявление можно расценивать как попытку описать связи между

1 A set of GRAMMATICALLY conditioned FORMS all derived from a single ROOT or STEM

is called a paradigm (Crystal 1989, 220).


53

единицами так называемого трансформационного ряда не в терминах

деривации, а в терминах ассоциативных связей, что соответствует

классическому пониманию парадигмы, восходящей к ассоциативным

группам Ф. де Соссюра.

В ассоциативно-парадигматическом ряду единицы организованы

иначе. Во-первых, вокруг центральной структуры объединяются

самостоятельные, независимо существующие единицы. Критерием для

их вхождения в парадигматический ряд является их функциональная и

семантическая близость. Предикатные части инфинитивных,

причастных и герундиальных оборотов, отглагольных имен и

придаточных предложений объединены лексически глагольным корнем

с событийным содержанием. Из этого проистекает третье: они

изначально обладают не видо-временными и модальными признаками,

присущими финитной форме глагола в предложении, а признаками,

присущими корню глагольной лексемы, которая обозначает событие в

широком смысле слова (длительность события, его локализованность во

времени, его повторяемость, целенаправленность/непроизвольность; его

логическая направленность на другие события, на факт, на пропозицию;

его связь с единичным или множественным субъектом и объектом). Это

значит, что у вербоидов и девербативов существуют свои системные

возможности выражать модальные и темпоральные значения

(подробнее см. ч. II).

Самостоятельность и независимость друг от друга таких форм, как

причастие, герундий, инфинитив, финитная форма глагола и

отглагольное имя (что, кстати, подтверждается историей многих

языков) наводят на мысль, что они могут обозначать одну и ту же

ситуацию, но одни делают это лучше (финитные формы глагола с их

морфологическими категориями), другие хуже (девербативы); одни эти

признаки содержат в себе (финитные формы глагола), другие могут

проявлять их только в сочетании с лексическим значением главного

глагола (вербоиды и имена действия). Говорящие, конструируя

ситуацию в соответствии со своим пониманием ее, используют те из

форм обозначения события, которые позволяют выразить мысль

достаточно четко: девербатив (я видел ее уход), придаточное с финитной

формой (я полагаю, что она ушла). Заметим при этом, что для


54

обозначения каждой ситуации лучше будут одни формы, для другой –

другие, например, в русском языке ситуация полагания с

соответствующими предикатами (считать, думать и т. д.) обозначается

обязательно сложноподчиненным предложением, которое можно

считать прототипом для предложений с этими предикатами.

Сложнейший характер языка не позволяет нам абсолютизировать

ни деривационно-трансформационные, ни ассоциативно-

парадигматические ряды. Скорее всего, разум объединяет независимые,

возникшие в разное время формы в определенные ассоциативные ряды,

которые ему же затем представляются как существующие изначально и

являющиеся образцом для преобразований и новообразований по

аналогии, т. е. для порождения. В пользу такого решения вопроса

говорит тот факт, что в речевой деятельности постоянно встречаются

правильно образованные неправильные формы многих слов. Бежал по

улице поя; Едя и пья (Бунин). Примеры можно увеличить за счет

высказываний, но они общеизвестны. Признание преимущества за

ассоциативной природой парадигмы позволяет допустить, во-первых,

теоретически неограниченное количество парадигматических рядов из-

за неограниченных возможностей самого явления ассоциации;

принципиальную размытость границ каждого ряда, его недостаточную

определенность в количественном отношении; в-третьих, ассоциативная

парадигма допускает организацию по принципу фамильного сходства.

Новым представляется понимание самой природы этого ряда и его

структуры. Понятие «семейного сходства» допускает объединение в

один ряд единиц только по одному какому-то (необязательно главному)

признаку. Классические категории бинарны: по признаку

«повелительное»: «вопросительное» объединяются два члена

противопоставления: Pass the salt!: Do you pass the salt? Категории

фамильного сходства позволяют обнаружить синтаксический и

семантический континуум между повелением и вопросом, если

расположить в ряд предложения от центра-прототипа:

Pass the salt (most prototypical imperative);

Please pass the salt;

Pass the salt, would you please?

Would you please pass the salt?


55

Could you please pass the salt?

Can you please pass the salt?

Do you see the salt?

Is there any salt around? (most prototypical interrogative) (Taylor

1989, 155).

Хотя в действительности говорящие могут понять и создать

неограниченное число предложений, которые они никогда до этого не

слышали и не проговаривали, и, следовательно, набор всевозможных

предложений языка теоретически бесконечен, тем не менее, он (тоже

теоретически) конечен, поскольку заключается в конечном мозгу. Р.

Джэкендофф даже полагает, что «потенциальный репертуар

синтаксических структур говорящего должен быть ментально

закодирован в терминах конечного набора примитивов и конечного

набора принципов комбинации, которые вместе описывают (или

порождают) этот класс возможных предложений» (Jakendoff 1990, 8). В

любом случае все грамматические категории будут представлять

цепочки форм, по-разному удаленные от прототипа, а кажущиеся

исключения окажутся крайними членами категории.

Вопрос о возможности расширения парадигматических рядов в

синтаксисе был напрямую связан с вопросом о допущении изменений в

лексическом наполнении предложения: допустимо ли включать в

парадигму ряды типа: Он пел – Он начал петь – Он продолжал петь; Он

может петь – Он хочет петь – Он должен петь; Он прыгнул – Он

совершил прыжок и т. д.?

Изменения в семантике предикатов предложений в одном ряду

допускались уже Г.А. Золотовой, которая, наряду с грамматическими и

структурно-семантическими модификациями, выделяла также лексико-

синтаксическую синонимию, объединяющую синтаксические и

лексические синонимы:

Отца с матерью она лишилась рано – Родителей она лишилась

еще в детстве – Она осталась без родителей еще в детские годы

– Она стала сиротой (осиротела) еще ребенком (Золотова 1973,

235).


56

Близко к этому мнение Т.П. Ломтева, который считал, что кроме

парадигматики предложений на основе грамматических форм одного

глагола, существует парадигматика предложений на других основаниях,

в том числе на основе конвертируемых отношений между предикатами

(1969).

Таким образом, мысль о вариациях синтаксического значения,

обусловленного, связанного, сопровождающегося вариациями

лексического значения, уже давно присутствует в лингвистике.

В свете вышесказанного, предложения с синонимичными

предикатами можно считать членами какого-то общего ассоциативного

ряда как, например, в следующем отрывке из интервью:

P.E.C. Does that have something to do with your strong criticism of

playwrights like Edward Bond and Howard Barker whom you accuse, in your

Letters to George, of (1a) having retreated from the world?

M.S.- C. … yes, I think (1b) he has retreated from the world partly

because due to the academic world, constantly reassuring him with

interviews and analysis, causing his downfall as a writer because (2a) he is

not in touch with the real world anymore. I think playwriting is a very

immediate medium, (2b) you have to be in touch with the street. Joe Papp the

legendary New York producer, who also was a big influence on me, always

said, “listen to the music, (3a) listen to what is happening on the street”, and

there is a truth in that: you have to be alive, prolonging the life of your senior

writers but at the same time (3b) be listening to what’s coming through in the

streets (An Interview with Max Stafford – Clark // The European English

Messenger, VII/2, 1998,36).

Выделенные конструкции, будучи объединены общим смыслом,

по-разному удалены друг от друга. Во-первых, (1b) относится к (1а) так

же, как (2а) относится к (2b), и имея одинаковое морфемное наполнение

и один и тот же предикат, они, без сомнения, образуют два неполных

семантико-синтаксических парадигматических ряда (один с предикатом

retreat, другой – с предикатом be in touch). Во-вторых, (1b) и (2а)

находятся между собой в синонимических отношениях:

(1b) he has retreated from the world,


57

(2a) he is not in touch with the real world.

Через них и конструкции 2b и 1а вступают также в синонимические

отношения как с ними, так и между собой. Конструкция (3а) предает

смысл конструкций 1 и 2, хотя имеет другой морфемный состав, а (3b)

синонимично с (3а). Синонимия этих конструкций позволяет

читающему свести их все в одну макроструктуру со значением «человек

искусства должен быть близок (not to retreat from, to be in touch with, to

listen to) к жизни (world, the real world, the street)». С точки зрения

«семейного сходства», они также заполняют одно общее пространство,

более или менее полно отражая структуру-образец. To retreat from the

world и to be listening to what’s coming through in the streets –

периферийны, но через цепочку других конструкций связаны между

собой и с ядром to be in touch in the world.

Если посмотреть на этот ряд с точки зрения внутритекстовых

связей, то видно, что по мере развития текста каждое новое упоминание

вызывает в памяти предшествующее значение конструкции и в то же

время анализируемая конструкция «обрастает» новой информацией

(Ковалева, Дюндик, Зельберг 2001, 174-175).

Вопрос же о количественном наполнении парадигматического

ряда требует оговорки: теоретически этот ряд может состоять

минимально из двух, а максимально – из любого количества членов.

Интерес здесь представляют лексически неполные, разнообъемные

(Шендельс 1970, 5), или ущербные парадигмы.

Особую сложность в этом отношении представляет теоретическое

осмысление синтаксической парадигмы с переходно-непереходными

глаголами типа move, turn, fry, boil. С одной стороны, как будто есть

ряд, например, I fry, he/she/it fries, we fry, you fry, they fry. Но этот ряд

прост только с морфологической точки зрения, так как fry с

одушевленным субъектом и fry с неодушевленным субъектом

принадлежат как минимум двум разным лексико-семантическим

(Уфимцева 1968) или лексико-синтаксическим (Почепцов 1976)

вариантам или даже различным глагольным лексемам (Сильницкий

1974, 20).


58

Ср.: I fry (я жарю – перех., или: Я жарюсь – неперех., перен.);

It fries (это жарится - неперех.);

He/she fries (он/она жарит – перех., или: он/она жарится –

неперех., перен.)

We fry (мы жарим – перех.; или: мы жаримся – неперех.,

перен.) и т. д.

Здесь два непереходных глагола: fry – ‘жариться’ (о еде) и fry –

‘жариться’ в переносном смысле: You all get in out that hot sun ‘fore you

fry alive (Lee H.). То же можно сказать о предложениях с глаголом boil,

roast, explode и под. Каждое значение глагола (или лексико-

семантический вариант) имеет в этом общем ряду лишь часть

парадигматического пространства, то есть их синтаксическая парадигма

ущербна.

Закономерности разных уровней постоянно пересекаются и

препятствуют реализации всех возможных членов парадигмы.

Например, ОЕD отмечает значение break «делить»: The shopkeeper

would not break the set (Продавец не будет делить сервиз). Образованию

же конструкции The set breaks easily в значении «Сервиз легко делится»

препятствует значение «разбиваться» у глагола break в сочетании с

конкретным именем. Таким образом, лексические причины мешают

осуществлению всех возможностей грамматической парадигмы. (He

breaks the set, но не *The set breaks).

Однако следует иметь в виду, что в конкретной речевой

деятельности всегда есть образования, существование которых в данном

ряду спорно, но потенциальная возможность индивидуального их

употребления не может быть исключена, они предсказуемы (Путнам

1965, 68-69) – такое положение вытекает из динамического характера

языковой системы в синхронии. (Подробнее см. Ковалева 1982, 210-

221).

§ 5. Основные ряды предложений с предикатами одной

семантической группы


59

При ассоциативном понимании парадигмы ее можно определить

как набор форм, которые ассоциируются друг с другом по формальным

и семантическим признакам. Такое определение позволяет поставить в

центр этого ряда «лучший образец», прототипическую конструкцию,

вокруг которой на разном «семантическом расстоянии» группируются

все остальные формы. В качестве примера выбираем предложения с

глаголом hear в его первичном значении глагола слухового восприятия.

Объектом нашего исследования будут все конструкции с этим глаголом

с его обязательными содержательными валентностями, которые могут

реализоваться любым способом через предметные или предикатные

актанты или не реализоваться. Они объединяются в ряды простых

глагольных конструкций (см. выше). Валентностно-актантную схему

любого предложения с этим глаголом можно представить следующим

образом: «Субъект восприятия, событийный Объект восприятия». Даже

если мы будем учитывать только Субъект восприятия the hunter и одно

воспринимаемое событие the beаst was growling (см. ниже), мы

обнаружим огромное количество формально разных предложений с

этим глаголом: простые и сложноподчиненные предложения;

предложения с полностью и частично реализованными валентностями;

предложения с разными видовременными формами глагола;

утвердительные, отрицательные и вопросительные предложения;

предложения, входящие в состав других предложений.

Со структурно-семантической точки зрения все простые

глагольные конструкции с одним глаголом делятся на те, в которых все

содержательные валентности реализованы, и те, в которых они

реализованы не все. Эти ряды по-разному организованы и требуют

раздельного описания, причем задачи описания у них различны, все

известные проблемы перегруппируются и приобретают более четкие

очертания, так как представляются в определенной системе.

1. Парадигматические ряды предложений с реализованными семантическими

валентностями. Ядерные, базисные, прототипические структуры

Рассмотрим ряд:

The hunter heard the beast;


60

The hunter heard the beast growl;

The hunter heard the beast growling;

The hunter heard that the beast growled;

The hunter heard that the beast was growling;

The beast was heard by the hunter;

The beast was heard by the hunter to growl;

The beast was heard growling by the hunter;

It was heard by the hunter that the beast was growling1.

Все конструкции здесь объединены общей валентностно-

актантной схемой (Субъект восприятия, событийный Объект

восприятия) и единством первичной семантической структуры

(восприятие, определенный Субъект восприятия, определенный Объект

восприятия). Тогда возникают следующие вопросы: в чем

лингвистический смысл существования большого количества структур с

одинаковой семантической структурой? Какова иерархия внутри ряда

форм с одинаковой семантической структурой? Какая из конструкций

является базисной, «самой лучшей», «образцовой» (прототипической)?

Как объяснить существующее разнообразие форм выражения

предикатных и предметных актантов? В чем особенности

синтаксической валентности глаголов в конструкциях с предикатными

актантами? Как она мотивирует форму последних, в том числе, его

модальную организацию?

На вопрос о целесообразности существования структур с

одинаковой семантической структурой, можно, вероятно, ответить так:

говорящие категоризуют схожие ситуации разными структурами. Одни

довольствуются сокращенными формами, опираясь а) на контекст

ситуации, обеспечивающий правильное понимание, или б) на свойства

самой конструкции, которая имплицитно подсказывают нужную

информацию. Другие замечают в ситуациях какие-то дополнительные

признаки (подробно см. далее).

Вопрос об иерархии внутри этого ряда форм требует выделения

некоторой центральной структуры, которая в разное время имела

разные названия.

1 Вопросительные и отрицательные предложения исключены из этого ряда. Все

предложения в Past Indefinite.


61

В основании всей синтаксической парадигматики в XX-ом в.

лежало понятие ядерного предложения, которое изначально было

определено Н. Хомским как простое, активное, повествовательное

предложение без сложных именных словосочетаний (вроде see him

coming) и без глагольных сочетаний (вроде providing that theoreme)

(Chomsky 1957, 266). В отечественной лингвистике понятие ядерного

предложения было поддержано учением о глагольной валентности и о

структурном минимуме синтаксической конструкции, построенной по

принципу глагольно-валентностного минимума (Блох 1971, 31; 1976,

211; 1986).

Установка на синтаксическую простоту ядерного предложения

содержала в себе зародыш некоторых противоречий.

Во-первых, сложно оказалось выделить структурно обязательные

элементы, и мысль исследователей долго блуждала между

облигаторными и факультативными актантами в поисках формальных

критериев для их определения, но в действительности опиралась на

семантику1.

Во-вторых, лексическая субкатегоризация компонентов

предложения и появление термина «конструкция» поставили на

повестку дня вопрос о выделении ядерных предложений с

пропозициональными глаголами, после которых употребляется только

придаточное предложение. Существование же сложных ядерных

предложений по определению не допускалось, они рассматривались как

состоящие из простых предложений. Это, в свою очередь,

противоречило уже осознанному в лингвистике факту семантического и

синтаксического единства сложного предложения, которое не является

суммой простых предложений.

В-третьих, ядерное предложение становилось некой

универсальной структурой, так как установка на его синтаксическую

простоту в принципе исключила из грамматического ядра именно те

структуры, которыми каждый язык отличается от других: ведь в

структурах сложноподчиненных предложений и предложений с

1 Так, предложенное Г.Г. Почепцовым определение ядерного предложения как структуры,

состоящей только из конструктивно-значимых элементов предложения (Почепцов 1971,

52), было в своей основе семантическим.


62

вторично-предикатными оборотами между языками больше различий,

чем в структуре простого предложения1.

Появление понятия предикатного актанта и простой глагольной

конструкции поставили в один ряд простые, осложненные и

сложноподчиненные предложения. Изучение же связи между строением

предложения и семантикой его глагольного предиката позволило

выделить такую исходную структуру в синтаксической парадигме,

которая не должна быть обязательно простым предложением. Ее

назвали базисной структурой, в ней первичная семантическая структура

объединяется со своей первичной конструкцией. Были выделены и

описаны базисные структуры для конструкций с глаголами физического

действия, чувственного восприятия и мыслительной деятельности

(Ковалева 1981; 1983; 1987; см. также САЯ 1997). Ими оказались

простое предложение, предложение с объектно-предикативным членом

и сложноподчиненное предложение, то есть основные структуры как

традиционного, так и дескриптивного синтаксиса английского языка.

Каков же был ход мысли?

В исследованиях отечественных лингвистов выделяются

следующие признаки исходной, или базисной структуры:

1) в ней реализованы все обязательные содержательные

валентности (по этому признаку все конструкции равны);

2) она изоморфна ситуации: в ней каждому актанту соответствует

в реальной ситуации свой референт (по этому признаку возвратная

конструкция не может быть базисной структурой);

3) в ней иерархия грамматических единиц соответствует иерархии

семантических актантов, то есть подлежащее соответствует субъекту, а

дополнение – объекту (этот признак исключает из базисных все

пассивные конструкции)2.

На основании этих строгих логических критериев базисной

структурой могло быть только простое предложение, это, так сказать,

1 Генеративисты в поисках универсального в языке и грамматике (core language, core

grammar) выводили эти структуры из ядра на периферию (Chomsky 1981, 19). 2 Здесь мы опираемся на критерии базисных структур, выдвинутые Т.Б. Алисовой (1971,

42, 56); определение глубинной структуры у В.Г. Гака (1969), понятие исходной

конструкции у В.С. Храковского (1974, 12).


63

усовершенствованное и уточненное определение ядерного


Положение меняется, когда к этим признакам добавляется

оценочный критерий:

4) в базисной структуре (конструкции) информация выражена

эксплицитно и самым экономным способом (Ковалева 1981; 1987;

САЯ 1997).

Этот признак сближает базисную структуру с прототипической

конструкцией, главными признаками которой считается реализация

всех свойств в наиболее чистом виде и наиболее полно, без примеси

иных свойств, т. е. наиболее эксплицитно и экономно. На том этапе

развития грамматики введение четвертого признака – лучшее

«качество» члена парадигмы – помогло преодолеть стремление видеть в

центре ряда только простое предложение.

Обратимся к приведенному выше ряду конструкций.

После проверки по первым трем критериям в списке остаются

четыре конструкции (1-4): простое предложение с предметным именем,

предложения с инфинитивом и причастием и сложноподчиненное

предложение. Вводим четвертый критерий, задавая вопрос: Какая же из

этих конструкций передает семантическую структуру «Восприятие,

Субъект восприятия, событийный Объект восприятия» лучше всех, то

есть самым экономным способом и без потери информации?

Очевидно, что предложение с предметным именем в позиции

дополнения недостаточно информативно, потому что из предложения

The hunter heard the beast нельзя узнать, что именно слышал охотник:

рев, визг, лай зверя, его приближающиеся или удаляющиеся шаги и т. д.

Оно обозначает ситуацию неточно.

Менее очевидно, однако, что сложноподчиненное предложение

также не может быть центральной структурой, потому что, хотя в нем

отражена полная информация о событии, эта конструкция неэкономна.

В ней сообщается избыточная информация о времени воспринимаемого

события – оно же по природе вещей всегда одновременно с

восприятием. Вероятно, поэтому сложноподчиненное предложение с

этим глаголом в его первичном значении не так уж часто встречается.


64

Центральными структурами в этом ряду будут предложения с

инфинитивными и причастными оборотами: The hunter heard the beast

growl/growling. Они экономно передают точную информацию о двух

одновременных событиях – восприятии и воспринимаемом событии.

Предложение с предметным именем (N1) является по сравнению с этими

конструкциями ущербным, редуцированным, недостаточно

информативным, а сложноподчиненное – избыточным за счет наличия в

нем временных форм глагола придаточного предложения. То, что

именно предложения с вторично-предикативными оборотами занимают

центральное место в данном парадигматическом ряду, подтверждается и

их частотностью – они намного употребительнее сложноподчиненных

предложений, если в них глагол сохраняет значение физического

восприятия. Поскольку частотность также входит в характеристику

членов прототипической категории (КСКТ 1996, 144), можем считать

эти две конструкции прототипическими для предложений с глаголами

физического/чувственного восприятия (об отношениях между ними см.

ч. II) и возглавляющими ассоциативно-парадигматический ряд, а другие

участвуют в нем на правах непрототипических членов.

То, что во главе парадигматического ряда предложений стоит

осложненное предложение, противоречит и традиционному, и

трансформационному подходу к предложению, но соответствует

семантическому. Традиционная грамматика считала, что исходным

является член предложения, выраженный словом, а неличная форма

глагола в таком предложении выполняет функцию второго,

квалифицирующего дополнения. Трансформационная грамматика

выводила предложения типа The hunter heard the beast growl/growling из

двух предложений: The hunter heard the beast + The beast growled/was

growling. О психологической достоверности такого процесса у науки

данных нет, в истории языка такого процесса также не было. Это лишь

одна из теоретических моделей порождения этого предложения.

Преимущество же понятия базисной конструкции заключается в

том, что она позволяет заметить прямую связь между семантической

валентностью глагола и синтаксической формой конструкции (см. гл. 5).


65

2. Парадигматические ряды предложений с неполностью

реализованными семантическими валентностями

Рассмотрим ряд:

The hunter heard;

The beast was heard;

The beast was heard to growl;

The beast was heard growling;

It was heard that the beast was growling.

Все эти конструкции объединяются общей валентностно-актантной

схемой «Субъект восприятия, событийный Объект восприятия», но

имеют разные семантические структуры, потому что в (1) не определен

Объект, а в (2-5) не определены Субъекты восприятия.

Изучение этого ряда ставит перед исследователем совсем другие

вопросы: по каким признакам конструкции с неполностью

реализованной валентностью (если это не эллипсис)

противопоставляются конструкциям с реализованными валентностями?

В чем лингвистический смысл нереализации обязательной

содержательной валентности?

Суть взаимодействия валентностно-актантной схемы с

формальной синтаксической моделью состоит в том, что в разных

моделях одни и те же содержательные валентности реализуются по-

разному, и с одним и тем же глаголом образуются конструкции с

различными семантическими структурами. При этом проявляется

собственная семантика каждой из этих синтаксических структур.

Преобразования по семантическим признакам актантов характеризуют

предложение как таковое и невыводимы на уровне более низком, чем

уровень предложения.

На основании всего вышесказанного, парадигму предложения как

номинативной единицы (т. е. парадигму его пропозитивного

конституента) можно определить как «ряд синтаксических

конструкций, объединенных общностью валентностно-актантной схемы

глагольного предиката и противопоставленных семантически по разным

признакам семантических актантов, а формально – по способам


66

реализации (или нереализации) его содержательных валентностей»

(Ковалева 1987, 144). В этих рядах существуют разные отношения

между членами: конструкции с неполностью реализованными

валентностями могут быть и производными от конструкций с

реализованными валентностями, но они могут объединяться в ряд на

основании ассоциаций, имея разное происхождение, что, безусловно,

должно сказаться на их семантике.

3. Парадигматические ряды предложений, противопоставленных по

разным модально-предикативным признакам

Все вышеприведенные конструкции двух рядов возглавляют

многочисленные ряды противопоставлений по признакам, относящимся

к сфере модально-предикативной семантики предложения (т. е. по

модальным, аспектуальным, темпоральным и др. признакам).

Отражение этих признаков во всей полноте, говоря словами М. Я.

Блоха, «является обязательным для любого предложения вне

зависимости от степени его сложности и других конструкционных

свойств. Это обусловлено самой коммуникативной природой

предложения, которое выражает обязательную предикативную оценку

отражаемой ситуации действительности» (1986, 125).

Поскольку в большинстве случаев теоретическое признание тех

или иных категорий синтаксическими не сопровождалось

исследованием этих категорий именно в синтаксическом ключе, вопрос

о системе категорий модальности еще далек от своего разрешения

(бесспорно относят к ним только собственно модальность). Тем не

менее, можно утверждать, что такие грамматические категории, как

время, вид (аспект) и таксис, начинают занимать все больше места в

собственно синтаксических исследованиях или рассматриваться сквозь

призму предложения и высказывания. Кроме того, новую

интерпретацию получают некоторые категории, которые раньше

включались в сферу так называемой аспектуальности. В частности, из

аспектуальности выделяется категория временной

локализованности/нелокализованности действия (ТФГ 1987).


67

Отдельные аспекты выделения категорий модального конституента

будут специально рассмотрены во второй части монографии.

4. Коммуникативные парадигмы предложения

Следующий ряд образуется в результате того, что каждая из

конструкций предыдущих рядов может возглавлять парадигматические

ряды по признакам, связанным с коммуникативной целеустановкой

предложения и развертыванием его функциональной перспективы. В

этом ряду интонация окончательно оформляет синтаксическую единицу

и она становится высказыванием. Этот ряд огромен, но не бесконечен,

он должен исследоваться в тесной связи с проблемой интонации в

разделе синтаксиса, который обычно называют коммуникативным и

который Н.А. Слюсарева называла актуальным, так как свойство

коммуникативности фундаментально для всего синтаксиса, с какой бы

стороны к нему ни подойти (1981, 76).

Положение высказывания, рассматриваемого в этом аспекте,

двойственно, и об этом хорошо сказать словами Н. А. Слюсаревой: «В

своем «классическом» виде высказывание представляет предложение,

является его неотъемлемой стороной, направленной в речь, тогда как

предложение является той высшей единицей, с которой начинается

«анатомия языка», по выражению В. А. Звегинцева (см. Звегинцев,

1976). Можно сформулировать иначе: законченная коммуникативная

единица, рассмотренная со стороны речи, называется высказыванием,

рассмотренная со стороны языка – предложением» (Слюсарева 1981,

67). Поэтому конструкции этого ряда изучаются и парадигматически,

вероятно, на том общем основании, что в речи нет ничего, чего бы не

было в языке, и синтагматически, в их связях с контекстом, ситуацией,

интонацией.


68

ГЛАВА 2. КАТЕГОРИЗАЦИЯ СИТУАЦИЙ ДЕЙСТВИЯ

(ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С ПРЕДИКАТАМИ

ДЕЙСТВИЯ: АГЕНТИВНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ)

§ 1. Глаголы физического действия и основные представления о

семантике организуемых ими предложений

Входя в большой класс акциональных глаголов, глаголы действия,

или воздействия, как некоторые предлагают их называть,

противопоставляются неакциональным глаголам, обозначающим

процессы, свойства, состояния, отношения. Однако постоянные

попытки точно очертить границы глаголов действия, опираясь на

представление о действии в объективной действительности, до сих пор

не увенчались успехом, хотя говорящим кажется, что они знают, что

такое действие (Davidson 1966)1.

Предлагаемые в литературе тесты на наличие в глаголе

семантического компонента «действие» не всегда надежны. Считается,

например, что предложения с этими глаголами отвечают на вопрос

What is he doing? Однако в контексте даже глаголы, обозначающие

такие, казалось бы, имманентные процессы, как умирание и сон,

коррелируют с глаголом do и обозначают целенаправленное действие со

стороны личности: What John did was not sleep that night so as to forestall

any surprise attack (Cruse 1973).

Вслед за рядом исследователей (Halliday 1970, 148; Nilsen 1973,

153; Храковский 1974, 7 и др.) будем считать, что актант Инструмент

играет диагностирующую роль по отношению к Субъекту и,

следовательно, его наличие (или импликация) позволяет нам отнести

1 По поводу предложения Jones buttered the toast in the bottom with a knife at midnight Д.

Дэвидсон пишет: «Наши разговоры о действии в большинстве случаев содержат одну и ту

же идею: что есть такие вещи (things) как действия и что вышеупомянутое предложение

описывает его». В предложениях Jones did it with a knife; Please tell me more about it

местоимение it относится не к предикату, а к тому, что делал Джонс (Davidson 1966, 84).


69

глагол к предикатам физического действия, например: A general doesn’t

kill with his own hands (Clavell). Невозможность употребления

предметного орудийного дополнения свидетельствует о

переосмыслении глагола: She wore her suit under one of the new Fascists

hats which kill at a hundred yard (Leacock).

С орудийными дополнениями сочетаются глаголы физического

действия самой разнообразной семантики: а) созидания (do, assemble,

build, etc); б) преобразования (bend, repair, всего около 300 глаголов

(Такумбетова 1980)); в) разрушения (destroy, grind, murder etc.); г)

присоединения (attach etc.); д) закрывания и открывания (shut / open etc.)

и другие. Классификация может быть более подробной за счет

дифференциации глаголов по разным типам Объектов и за счет

синонимов. Например, только глаголов, обозначающих резание и рубку,

насчитывается более двадцати: cut, saw, cleave, nip, nib и др. Вслед за С.

Д. Кацнельсоном, отметим, что с предикатами физического действия

сближаются предикаты отчуждения и давания. К этой же группе

относятся и отыменные глаголы со значением «производить действие,

для которого предназначен инструмент, обозначенный исходным

существительным», типа spade, paste, button и др. Как отмечает Н. Д.

Арутюнова, экстенсионал понятия «действие» расширился настолько,

что в него, среди прочих, вошли также не-действия, воздержания от

действий, отказ (1992, 4).

Глаголы действия организуют так называемую переходную

конструкцию Nлицо V Nпредмет. В конце XX в. традиционное

представление о выражении в этом предложении субъектно-объектных

(агентивно-патиентивных)1 отношений вытесняется в генеративной

лингвистике каузативной интерпретацией. В когнитивной лингвистике

агентивному предложению отводится роль прототипа каузативных

конструкций (Дж. Лакофф, М. Джонсон и др.). Кроме того, существует

локалистическая концепция Дж. Андерсона, который видит в этой

конструкции отношения источника и предела действия.

Теоретически этим трем концепциям должны были бы

соответствовать три набора семантических актантов:

1 В дальнейшем термины Агенс и Субъект, Патиенс и Объект употребляются как

синонимы.


70

1) Агенс (Субъект) – Патиенс (Объект),

2) Каузатор/Инициатор действия – (каузируемый) Субъект действия,

процесса или состояния,

3) Источник – Цель.

Однако чистота этих терминов даже приблизительно не выдерживается

в конкретных исследованиях из-за противоречий между традиционными

наименованиями актантов (Агенс/Субъект; Патиенс/Объект) и новым,

причем недостаточно определенным, содержанием этих понятий, а

также из-за того, что существует явное стремление дать этой

конструкции одно единственное толкование, без опоры на анализ

достаточно представительного языкового материала.

В зарубежной лингвистике пишут только о каузативных

предложениях. Неоднократно повторяя мысль о базовости категорий

агентивности и каузальности, их, с одной стороны, этим

разграничивают, но с другой стороны, определяют через друг друга:

каузация определяется через действие (action) или прямую

манипуляцию (direct manipulation), в качестве примера последней

приводятся: We flip light switches, open doors (Lakoff, Johnson 1980, 70-

71). Д. Ли прямо называет прототипическим примером агентивности

(agency) «ситуацию, где личностный деятель преднамеренно выполняет

действие, которое переходит на другого участника, заставляя (causing)

его претерпеть значительное изменение» (Lee 2004, 166).

Прототипические переходные конструкции (которые принято считать

агентивными) определяются Дж. Тейлором через те же признаки,

которые входят в определение прототипических случаев прямой

каузации у Дж. Лакоффа и М. Джонсона. Более того, агентивные и

каузативные предложения попадают в один ряд. Д. Ли, оперируя

примерами Лакоффа и Джонсона, пишет: “ We flick the light switch to put

the light on, and turn a door handle to open the door” (Lee 2004). Но между

первым и вторым предложением есть существенная разница: только во

втором обозначен предполагаемый результат действия (кстати,

ближайший результат the handle turned, а не the door opened (!), а второй

результат the door opened может и не быть целью действующего лица).

Это значит, что в языке различаются действие и действие-каузация.


71

Поддерживая в целом мнение о прототипичности агентивности и

агентивной конструкции по отношению к каузальности и каузативной

конструкции, мы возражаем против объединения этих двух типов

предложения в исследовании. Чтобы подтвердить или опровергнуть это

мнение, следует сначала попытаться выделить собственно агентивное

предложение, не отягощенное каузальностью, и проанализировать его

семантику, затем можно будет выявить исторически заложенный в

агентивном предложении семантической потенциал, который позволяет

ему развиваться в направлении номинирования каузальных отношений.

§ 2. Переходные и переходно-непереходные глаголы действия

В английском, как и в ряде других языков, разница между

собственно действием и действием-каузацией отразилась в

существовании исконных собственно переходных (англ. push, рус.

толкнуть, нем. schlagen) и переходно-непереходных глаголов (рус.

разбить пер. – разбиться непер., англ. break tr – break intr, нем. brechen

tr – brechen intr). И те и другие, будучи глаголами физического

действия, содержат в себе указание на предметный инструмент

действия: резать можно только каким-то острым предметом, толкнуть –

рукой, плечом, ногой или еще каким-то предметом (Ковалева 1987). Но

для глаголов второй группы1 характерно двойственное отношение к

Инструменту: с одной стороны, они сочетаются с предметным

Инструментом, как и все глаголы физического действия, с другой

стороны, разбить, открыть, остановить можно не только при помощи

непосредственного физического действия с орудием в руках, но в

результате какой-то другой деятельности: нажав кнопку, задев

нечаянно, окрикнув и т. п. Поэтому в предложениях с этими

предикатами имплицируется или эксплицируется причина-событие.

Главное же отличие этих глаголов (и, следовательно, организуемых ими

предложений) состоит в том, что в то время как в семантике переходно-

1 По Л. Хермодссону, к таким глаголам относятся глаголы движения, разбивания,

разрушения; открывания и закрывания; объединения, увеличения, уменьшения;

изменения, задержания, остановки и др., Например: open, close, sink, balance, increase,

quicken, brighten, darken, cool, warm, melt, thicken, begin, start и др. (Hermodsson 1952, 301).


72

непереходных глаголов значение самого действия неспецифированно, в

семантике глагола указан конкретный возможный результат действия.

Ср.: Harry pushed the car и Harry broke the window. В первом

предложении точно обозначено действие Гарри, но результат его

неизвестен, во втором предложении не указано точно, каким образом

Гарри разбил окно, но плачевное состояние окна не подлежит сомнению

(см. Kac 1976, 234; Talmy 1976, 82, 113; Недялков 1969, 8-9).

Все вышесказанное наводит нас на мысль, что сначала следует

рассмотреть агентивные и каузативные конструкции по возможности

отдельно с каждой из этих групп глаголов и только затем попытаться

связать их вместе.

§ 3. Агентивные предложения с собственно переходными глаголами

1. Прототипическое агентивное предложение

Если тип это «форма, вид ч-л., обладающие особыми

существенными качественными признаками» (БСЭ 2 изд.), то,

присоединив к основе тип греческую приставку прото-, можно

обнаружить два значения слова прототип: 1) исторически исходная

форма, вид, обладающие существенными, качественными признаками,

то есть праформа, архетип, и 2) форма, вид, обладающая этими

признаками и свойствами в большей степени, чем другие.

Историческим прототипом переходного предложения является

агентивное предложение с переходным глаголом, ибо схемы действия

это самые древние схемы, это «первые ментальные модели, которые

очевидным образом полностью независимы от языка» (Касевич 1989,

13). Ю. С. Степанов называет его среди трех главных типов

протоиндоевропейского простого предложения:

« I тип: Неактивный Субъект + глагол (Камень лежит)

II тип: Активный Субъект + глагол (Медведь лежит)

III тип: Активный Субъект + глагол + неактивный объект (Человек

кладет камень)» (Степанов 1989, 12).

Очевидно, что в современных языках оно остается

прототипическим прежде всего для агентивных предложений.

Прототипическое агентивное предложение с собственно переходными


73

предикатами обозначает «преднамеренное воздействие (или действие)

одушевленного лица (которое сообщает о себе), направленное на

конкретный неодушевленный предмет», например: I pushed the car; I hit

the ball. Признак «субъект добивается определенного видоизменения

этого объекта, включая его создание или разрушение», приписываемый

многими исследователями прототипической переходной конструкции,

мы не добавляем сюда, так как считаем, что а) он зависит от признака

«преднамеренность» воздействия, б) многие действия совершаются без

намерения изменить объект действия. Пример: Automatically, without

really thinking about what he was doing, Harry pulled down the fragment of

parchment, opened it and read by the light of the many wands that had now

been lit behind him: To the Dark Lord (Rowling). Следует также заметить,

что Субъект с признаком «преднамеренность» действия – фигура

несколько идеализированная, так как без наречий или контекста

обнаружить этот признак трудно. Тот факт, что агентивность проявляет

прототипические эффекты, означает, что она – поле для переговоров и

споров: You’ve just smashed my best vase! It just dropped out of my hands.

Вопрос об агентивности и ответственности сложен (Lee 2004, 166).

Очевидно, что отклонения предложений от этого прототипа возможны

по многим линиям, в том числе по линии изменения /добавления/

исчезновения прототипических признаков всех актантов (Субъект,

Объект, Инструмент), через которые характеризуется и действие, а

также и по линии признаков самого действия, обозначенного глаголом.

Мы предлагаем здесь краткий анализ прототипического и

атипического Субъектов в рамках теории «семейного сходства». Если

анализ Субъекта в терминах этой теории окажется плодотворным, то

его можно экстраполировать на анализ любого другого актанта.

2. Субъект агентивного предложения в свете теории фамильного

сходства

Мы опирались в определении Субъекта на признаки Агенса,

обобщенные в ЛЭС: «Термином А. обозначают одуш. участника

ситуации, ее намеренного инициатора, который контролирует

ситуацию, непосредственно исполняет соответствующее действие и


74

является «источником энергии этого действия»» (ЛЭС 1990,17)

(выделено нами, – Л. К.). Очевидно, что признаки «инициатор» и

«исполнитель действия» пересекаются и прототипическим может быть

только один из них, а именно: «производитель действия», признак же

«источник энергии» включается в него. Таким образом, признаки

«одушевленный», «преднамеренный», «производитель действия»

считаются прототипическими.

При этом прототипический Субъект должен быть в 1-м лице

единственного числа, поскольку Субъекты в остальных формах лица и

числа допускают в определенных случаях «деперсонализацию

высказывания», например, «множественная природа» местоимения we

уже предполагает некоторую размытость границ индивида (Бодягина

2003, 13-15), например, I just hit her with my hand to stop the hysterics

(Murdoch).

Проследим, как проявляются вышеуказанные признаки

«образцового» прототипического агентивного предложения в речевой

деятельности, где говорящий категоризирует огромное количество

ситуаций. В следующем ряду предложений видно, что при наличии

признака «производитель действия» признак «преднамеренность»

присущ Субъекту в разной степени и «размывается» в процессе речи

вплоть до исчезновения, ср:

(1) I just hit him once, just to make him amenable (Gulik);

(2) He hit Ma Joong in the groin with his knee (ib);

(3) A drunken truck driver hit the metal, bending it (Ashe);

(4) I don’t know what would happen to us if we (submarine) hit an iceberg at

full cruising speed, submerged (Shute);

(5) Then he tried to run out of the front door, perhaps seeking help, perhaps

trying to escape,

(a) hit the top of the stairs, tumbled down and was dead by the time

(b) he hit the bottom (Gardner).

В предложении (1) преднамеренный, волевой и целенаправленный

характер действия сигнализируется обстоятельством цели; в (2)

«преднамеренность» специально не маркируется, но и не отрицается,

так как она допускается семантикой актанта в позиции подлежащего.

Предложения (3) и (4) двузначны: в (3) пьяный шофер мог и


75

преднамеренно стукнуть металлическую фигуру, и случайно налететь

на нее; в (4) подлодка может ударить айсберг и с какой-то целью, и

случайно. В (5а) речь идет, судя по контексту, о том, что кто-то

случайно, то есть не преднамеренно, стукнулся о притолку, в (5b) всякая

активность со стороны лица исключается. Следует отметить, признак

«преднамеренности» сигнализируется не глаголом, не именем, не

синтаксической структурой предложения, а семантикой обстоятельств,

различными пресуппозициями и ситуацией. Вообще признак

преднамеренности редко включается в значение глагола (ср.: hide и

mislay).

Существование Субъекта, производящего действие

непреднамеренно, ослабляет прототипический признак Субъекта

«одушевленность». Это позволяет выделять неодушевленные Субъекты

с форс-мажорной (1) и инструментальной (2) семантикой:

In other areas of Baikal the mountain winds built up atop the ice

heavy blankets of snow (Mowat);

The bullet hit the floor (Ashe).

Тем не менее, ситуации с одушевленным и форс-мажорным Субъектом

противопоставляются как равнозначные:

My father clutched me to his chest, as if the wind might take me away

(Grisham)1.

Отдельно следует остановиться на возможности агентивного

толкования имени, обозначающего инструмент, в позиции

подлежащего. По мнению представителей генеративной семантики, в

предложении The key/his hand opened the door имена the key и the hand

должны трактоваться как инструментальный падеж (то есть дополнение

инструмента), потому что они являются таковыми в предложении He

opened the door with the key / his hand (Fillmore 1968). Ч. Филлмор

исходил из положения о том, что ситуация может характеризоваться в

терминах объективно определяемых компонентов. Это противоречит

1 Интересное объяснение находим у Н.К. Рябцевой: «Осознавая, что своими силами, тем,

чем он обладает от природы, человек распоряжается по своему усмотрению, подчиняет

себе и направляет, он начинает считать, что и мир организован подобным образом –

природными стихиями должен управлять некий субъект, сила, управляющая другими

силами, ее носитель, отсюда и ее концептуализация как «представляемого деятеля»»

(Рябцева 2005, 93).


76

мнению о субъективном характере языка, который кодирует видение

говорящих и их конструирование ситуации.

Но, во-первых, в предложениях с соматизмами в позиции

подлежащего можно усмотреть метонимию (pars pro toto), и соматизм

может считаться представителем Субъекта:

Della tried to sit up, but before she could a hand clamped about her

neck, the fingers tightening, fierce and hard … he was choking her with his

hand (Ashe). (При переводе на русский язык должно появиться

местоимение чей-то, а не какой-то: Делла попыталась сесть, но прежде

чем ей это удалось, чья-то рука обхватила ее шею…)

Там, где в контексте существует специальное указание на то, что

лицо не было способно к преднамеренному действию, имя части тела в

позиции подлежащего тоже не выполняет орудийную функцию и

подлежащее воспринимается как форс-мажорный Субъект:

He fell unconscious and his face struck the stone (Gulik);

His single scream as he fell nine floors was cut off when his body hit

sub - basement concrete (Hailey).

Во-вторых, что касается переходной конструкции с подлежащим –

именем артефакта, не так просто найти текст, где можно утверждать,

что такой актант – Инструмент. Например, во время игры в бейсбол

происходит следующее: Hank reached back for all the juice he could find

and he hurled a fastball directly at Cowboy. He ducked but didn’t move back

fast enough, and the ball hit him square in the ribs with the sickening sound

of a melon landing on bricks (Grisham). Утверждать, что the ball –

Инструмент, можно, если считать, что здесь the ball hit him равно Hank

hit him with the ball in the ribs (это решение с точки зрения парадигмы –

трансформационного ряда). Следует, однако, учесть, что, хотя эта фраза

может быть сказана при описании данной ситуации, но это будет другое

осмысление ситуации. Тождество же описываемой ситуации не может

быть критерием для определения языковых значений – для лингвиста

важней понять способ категоризации ситуации в языке. Ситуация же

интерпретируется следующим образом: говорящий приписывает Хэнку

только действие he hurled a fastball directly at Cowboy, а действие

ударения мячом Ковбоя Хэнку не приписывается (к этому выводу

слушающий может прийти сам на основании экстралингвистических


77

знаний). Если это так, то в предложении the ball hit him актант the ball –

форс-мажорный Субъект, ибо именно так увидел ситуацию говорящий

и, следовательно, так категоризовал её.

Таким образом, с когнитивной точки зрения, всегда важно, какое

именно существительное из возможных в данном синтаксическом

окружении поставил говорящий в позицию подлежащего. Обнаружение

«инструментального» или «агентивного» характера какого-либо имени

требует в реальной действительности специального расследования, в

языке же отражается различная категоризация ситуации разными

говорящими. Вот, например, как описывается мирная демонстрация

безработных:

Next they were confronted by Bennet…, standing in front of the car he

drove … A rock hit him, he fell (D. World). А вот что выясняется во время

разбирательства обстоятельств смерти Беннета: It was charged by many

that the rock that hit Bennet was thrown from that overpass by one of his own

men (ib), однако, автор статьи из нескольких возможных способов

описания ситуации выбрал не Somebody hit Bennet with the rock;

Somebody threw a rock at Bennet; Bennet was hit with / by a rock, а именно

A rock hit him – предложение с нейтрализацией разницы между

агентивно-инструментальным и безличным предложением и с

приписыванием подлежащему а rock форс-мажорного характера (то,

что видели демонстранты: откуда-то прилетел камень и убил Беннета).

Приведенные примеры показывают, что в определенных

ситуациях конкретные предметы в языковой картине мира осмысляются

говорящими как самостоятельно действующие сущности, то есть

агентивно1. Следовательно, семантика актанта определяется не типом

обозначаемого словом референта, а семантикой всей конструкции,

которая исторически создавалась под влиянием ее компонентов, но в

системе языка имеет свое значение, ибо понимается холистически и

1 «Наделить материальные предметы свойством, сопоставимым с сущностью человека –

жизнью и душой, значит сравнить их с собой, признать их значимость, включить их в

личную сферу и задуматься об их роли в мире. Поэтому антропоморфность анимизма

несет глубокий человеческий, гуманистический смысл, он-то и был поддержан в

религиозных верованиях, мифологии и в некоторых философских воззрениях» (Рябцева

2005, 102).


78

может внести коррективы в то, что предопределено глагольной

валентностью.

Вышеприведенный анализ семантики субъекта в конструкциях с

переходными глаголами позволил выделить его атипические

разновидности с признаками:

+«производитель действия», +«одушевленный»,

±«преднамеренный»;

+«производитель действия», +«одушевленный», –

«преднамеренный»;

+«производитель действия», ±«одушевленный»,

±«преднамеренный», который репрезентируется: а) именами,

обозначающими стихийные явления природы (метеонимами), или

б) предметными именами.

По ходу описания сеть семантических признаков и они сами

постепенно усложнялись или упрощались и вступали в противоречия.

Это обусловлено: а) бесконечным разнообразием ситуаций; б)

экспериментальным характером самого процесса семиозиса, когда

человек, недостаточно понимающий ситуацию, может неоднократно

ословить ее, постепенно приближаясь к поставленной цели; в) тем

обстоятельством, что языковая картина мира создается не на основе

научных представлений.

Хотя эти Субъекты атипичны, они семантически объединяются

вокруг прототипического Субъекта, потому что «(воз)действие» имеет

место во всех случаях. При этом в них присутствует некоторый элемент

персонификации, анимации, соответствующий как древнему, так и

современному сознанию говорящих.

По такой же схеме можно проанализировать Объект и увидеть, что

прототипическим Объектом является семантический актант с

признаками «комплетивность», «инактивность» (Болдырев 1995).

3. Агентивное предложение – прототип предложений, категоризующих

другие виды деятельности. Атипические предикаты действия

Вне нашего анализа остался признак «производитель действия»,

который семантически неоднороден и не поддается точному


79

определению из-за размытости самого понятия «действие» (выше мы

приняли за критерий глаголов физического действия импликацию

Инструмента в его семантике). Тем не менее, можно утверждать, что

существует большое количество предложений, которые обозначают

действие, хотя их предикаты нельзя назвать однозначно предикатами

действия. Такие предложения также образуют цепочки, объединяемые

«фамильным сходством».

Ближе к прототипу находятся предложения, в которых действие

четко не обозначено, но его наличие подтверждается инструментальным

дополнением:

а) эти предложения категоризуют определенные конкретные ситуации

при помощи предикатов с широкой семантикой, тем не менее

физическое действие субъекта представляется достаточно ясно: He

began hitting my face; there was nothing I could do then and I just tried to

protect it with my arm (Maugham). He armed me with a gun (Mowat); A

clerk was busy with brush and ink writing some documents (Maugham);

б) благодаря наличию актанта Инструмент, предложение категоризует

ситуацию, в которой физическое действие есть лишь часть ритуала, но

именно эта часть и становится главной в высказывании: Robinson now

sits before you, having taking an oath with the only good hand he possesses –

his right hand (H. Lee);

в) ситуация категоризуется как действие одушевленного Субъекта, даже

когда контакт между Субъектом и Объектом осуществляется через

какой-то физический предмет (поверхность, преграду и т. п.): Well, what

if – say, Mr. Deas had to decide the amount of damage to award, say Miss

Maudie, when Miss Rachel ran over her with a car (H. Lee);

г) Инструмент включен в лексическую семантику глагола: Claire

elbowed her way (Mowat);

д) когда в терминах физического действия описывают другие области

языковой картины мира, в предложениях сохраняется дополнение с

with, т. е. метафоризованный Инструмент: Mary touched him with her

tears; I toyed with the idea of asking everyone below to concentrate on

setting Tom Robinson free (H. Lee).

В результате предложения с собственно агентивными и с

неагентивными глаголами оформляются одинаково. Н. Н. Болдырев


80

считает, что «в структуре высказывания происходит синтаксическое

«выравнивание» семантически неоднородных глагольных предикатов (и

их субъектов и объектов) по общности их грамматического

оформления» (Болдырев 2000, 34). Явление это, вероятно, более

глубокое: общая конструкция может свидетельствовать об их

семантической близости. Это давно было замечено лингвистами. Дж.

Лайонз писал: «…можно утверждать, что грамматическая форма

английского предложения типа I hear you – «Я слышу Вас» или I see you

– «Я вижу вас» (то есть ее параллелизм с I hit you «Я бью вас»)

оказывает определенное влияние на говорящих по-английски, и они

начинают представлять себе «слышание» и «видение» как виды

деятельности, инициатором которой является человек, «совершающий»

слышание и видение. Является ли это объяснение правильным с

психологической или физиологической точки зрения, это

несущественно. Если носитель языка (…) истолковывает восприятие

как деятельность, которая «исходит» от «деятеля» и направлена к

«цели», то сам этот факт говорит о существовании определенных

семантических оснований для традиционного понятия «переходности»»

(Лайонз 1978, 372).

Причиной же общности грамматического поведения предложений

модели N1VN2 с переходными глаголами можно считать тот факт, что

семы «движение» или «действие» содержатся в значении глаголов

многих семантических групп. Поэтому, например, в предложениях с

глаголами восприятия употребляется инструментальное дополнение:

Then he looked at me with hard cold eyes (Steinbeck), они также

употребляются в пространственном контексте и индексальных

конструкциях (Кравченко 1987). Изучая фразовые глаголы речи, С. Ю.

Богданова пришла к выводу, что речь осмысляется в языке как

направленное действие по перемещению объекта, а в семантической

структуре глаголов речи, движения, зрительного и слухового

восприятия имеется общий индексальный компонент и сема

«движение» (Богданова 1997). Это способствует их вхождению в общее

поле глаголов действия, ядро которых представляют переходные

глаголы физического (воз)действия. Семантика действия в глаголах

речи и восприятия обнаруживается в перифразах talk – do the taking,


81

listen – do the listening: And let’s meet with the FBI and listen to them. You

won’t have to say a word. I’ll do the talking, and we’ll both do the listening

(Grisham). В целом можно сказать, что агентивное предложение

прототипично по отношению к предложениям с многими предикатами,

обозначающими разные формы деятельности, не направленной

специально на изменение объекта. Относительность значения позволяет

глаголам разной семантики ассоциироваться друг с другом в одной

группе, но не мешает существованию прототипов второго и третьего

уровня для предложений, обозначающих ситуации, в которых

осуществляются различные виды деятельности.

Отказавшись от поисков единственного и непротиворечивого

определения языковой категории, опирающегося на логические

пресуппозиции, и допустив принципиальную размытость семантики

Субъекта и внутреннюю скалярность его признаков, мы тем самым

открываем путь к когнитивному осмыслению агентивности в широком

смысле слова. Мы имеем в виду идею о том, что именно агентивные

глаголы (а, следовательно, и организуемые ими предложения)

составляют ядро акциональных глаголов, которые противопоставляются

глаголам, обозначающим процессы, свойства, состояния (Болдырев

2000, 26). Предложения с перцептивными и речевыми предикатами (а

также с предикатами многих других семантических групп) можно

рассматривать как атипичные агентивные предложения, расположенные

на концах цепочек форм, отходящих от прототипа. Это, конечно, не

мешает предложениям с разными предикатами иметь свои прототипы

другого уровня.


82

ГЛАВА 3. ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С

ПРЕДИКАТАМИ ДЕЙСТВИЯ. КАУЗАТИВНЫЕ

ПРЕДЛОЖЕНИЯ

§ 1. Подход к анализу каузативных предложений в генеративной и в

когнитивной семантике. Категория каузальности (причинения)

Еще в 20-х годах прошлого столетия Ш. Балли привлек внимание

лингвистов к проблеме выражения в системе языка отношений

причинения (causation). Он считал, что причинение в языке отвечает

формуле faire être «заставить быть» или n’être pas «не быть», то есть

«сделать так, чтобы А стало B (или чтобы у B было A)» или «сделать

так, чтобы A не стало B (или чтобы у B не было A)». В языке эти

отношения выражаются предложениями, глаголами, каузативными

связками (Балли 1955, 124-125). «В действительности же», – пишет Ш.

Балли, – «речь здесь идет о целой сети замещающих ассоциаций,

функциональных эквивалентностей, которые находятся в скрытом

подсознании говорящих субъектов» (там же, 126; выделено нами, – Л.

К.). Таким образом, проблема связи ментальной структуры причинения

и способов ее номинации в синхронии была поставлена давно, но путь к

ее решению оказался долгим: необходимо было сначала как-то

ограничить круг каузативных структур.


83

Первоначально каузативность связывается лишь с активным

субъектом – лицом, совершающим «намеренное целенаправленное

усилие («работу»)» и вызывающим – прямо или косвенно –

«определенные изменения в признаках объекта» (Алисова 1971, 98). По

мнению С.Д. Кацнельсона, значение каузативности обязательно

предполагает наличие двух взаимодействующих партнеров, где один

воздействует на другого с целью добиться от того исполнения

определенного действия, а другой в результате оказанного на него

воздействия совершает угодное первому партнеру действие (1972, 85).

В этом случае внимание лингвистов концентрируется вокруг

предложений с личностным актантом в позиции подлежащего, который

рассматривается как некий источник, первопричина события

(«состояния»), а первичным каузативным предложением считается

агентивное предложение с синтаксической структурой N1VN2

(Недялков, Сильницкий 1969). При этом из сферы каузативного анализа

выпадают предложения с собственно каузативными предикатами типа

cause, bring about и т. д.

Представители логического направления в языкознании исходили

из возможности точного отражения в системе языка логически

безупречных структур действительности. Философ З. Вендлер так

пишет о каузации: «… ни причины, ни результаты каузации не могут

быть предметами или личностями. В формуле X is the cause of Y

аргументы стоят на месте не простых существительных, а на месте

номинализаций. Контрпримеры типа John caused the disturbance

нейтрализуются возможностью вставить номинализацию и получить

более полную форму: John’s doing something caused the disturbance <…>.

При этом, конечно, лица и предметы исключаются из класса причин, а

продукты и артефакты – из класса предметов, которые каузируются.

Столы и стулья ничем не каузируются» (Vendler 1967, 164-5). Следует

также иметь в виду, что обобщенно говоря о каузальных отношениях,

отношениях причинения, на самом деле мы говорим о причинно-

результативных и причинно-следственных отношениях. Граница между

этими двумя понятиями недостаточно четка, однако, неидентичность их

очевидна. З. Вендлер, например, отмечает, что понятие результата

больше связано с агентивными событиями (Vendler 1967, 161).


84

Независимо от того, имеет ли глагол cause событийное или

личностное имя в позиции подлежащего, актант при cause всегда

определяется как причина (Vendler 1967, 164-165). Проводя эту точку

зрения последовательно, Л. Г. Дюндик считает первичной каузативной

семантической структурой «Событие1 - Причина, Сause, Событие2 -

Результат /Следствие», которая имеет первичное же выражение в

конструкциях с cause, make, force, have, get и др. (Дюндик 1979). Из

такого понимания каузативности следует, что как каузирующее, так и

каузируемое события, связанные между собой причинно-следственным

/ результативным отношением, могут быть и не агентивными, то есть

они не связаны обязательно с волей, намерением, активностью того или

иного лица. Эта идея развивалась в исследованиях английского (Л.Г.

Дюндик, Л.М. Ковалева, С.Н. Шаволина, Т.Л. Верхотурова, С.К.

Воронова и др.) и немецкого предложения (Н.Г. Дудина, В.В. Суслова,

Т.А. Князева).

Большой вклад в изучение каузатива в 70-х годах прошлого века

внесли представители генеративной семантики, которые относились к

предложению как к теоретическому конструкту – единице системы, не

зависящей от ситуации и говорящих, и в грамматических категориях

искали прежде всего правильное отражение реалий естественного мира.

Генеративная грамматика в принципе здесь решала старые задачи:

1) напрямую соотнести системное предложение с обозначаемой им

каузативной ситуацией и определить таким образом его значение, 2)

выявить многозначность предложения (поскольку применение одного

знака к нескольким единицам мира считалось полисемией) и 3)

составить семантическую структуру предложения (то есть обнаружить

семантические компоненты, которые обеспечивают его

многозначность).

В поисках путей описания каузативного предложения

генеративисты обращались к идеям компонентного анализа. Один из

идеологов генеративной семантики Дж. МакКоули утверждал, что в

предикате kill присутствует семантический компонент (глубинный

глагол) CAUSE и поэтому X killed Y = X caused Y to die. Тогда 1)

понятие каузации относится не к отношению между лицом и событием,

а к отношению между двумя событиями; 2) субъект у kill – это не


85

Субъект глубинного глагола CAUSE, это субъект глубинного глагола

DO, и семантику X killed Y можно представить так: X did something

which caused it to come about that Y is not alive (McCawley 1972; 1973).

Идея расщепления глагола на релевантные семы (глубинные глаголы)

вызвала возражения, вылившиеся в известный спор о предикатах kill и

cause to die, который шел в основном вокруг установления синонимии

конструкций с этими предикатами (Fodor 1970; McCawley 1972;

Shibatani 1976; Kovalyova 1979 и др.).

Исследования, стимулированные этим спором, доказали, что

1) конструкции с kill и cause to die не обозначают одно и то же и не

являются взаимозаменяемыми, ср.:

a) He was court-martialed for cowardice in the face of enemy and for

causing the death of his own craft navigator (Hailey) ≠

б) He was court-martialed for killing his own craft navigator;

2) конструкция с kill в определенных контекстах может

интерпретироваться как двусобытийная, когда актанту в позиции

подлежащего приписывается: а) целенаправленное действие, приведшее

к определенному результату, или б) нечаянное действие или качество,

имеющее последствия1;

3) в терминах теории первичных и вторичных форм и знаний Е.

Куриловича был сделан вывод о первичности агентивного значения у

конструкции с kill и о наличии у нее вторичного каузативного значения

(Kovalyova 1979).

Был сделан общий вывод, что N1VN2 семантически неоднородна, и

в рамках этой конструкции исследователи различали прямую и

косвенную каузацию (Katz 1970; Jackendoff 1972), прямое и косвенное

действие (Lakoff 1970), контактную и неконтактную каузацию

(Недялков, Сильницкий 1969), прямо- и косвенно-каузативные

предложения (Lee 1971), манипуляционный и директивный каузатив

(Shibatani 1976) и др. Постулирование одинаковой глубинной структуры

для лексического и аналитического каузатива привело к определенным

трудностям в генеративной семантике: во-первых, практически нельзя

1 Из этого следует, что форма с kill шире по значению, чем конструкция аналитического

каузатива, и является немаркированным членом оппозиции по признаку «каузативности»,

если рассматривать этот материал в терминах теории оппозиций.


86

было различить однособытийную и двусобытийную каузативную

ситуацию (one-event and two-event causative situation) (Shibatani 1976,

15-16), а это значит, что семантически простые и семантически

сложные предложения получали одинаковую интерпретацию; во-

вторых, однособытийная ситуация вообще не вписывается в понятие

межсобытийных каузативных отношений.

Когнитивная грамматика исходит из того, что значение

конструкции не связано напрямую с объективными характеристиками

обозначаемой ситуации, оно пропущено через сознание говорящего,

определенным образом им сконструировано и подведено под какую-то

структуру, то есть категоризовано. Вопрос о многозначности

предложения не стоит, потому что его значение не меняется. На смену

приходят вопросы: какие ситуации категоризуются одной и той же

конструкцией, какими конструкциями может категоризоваться одна и та

же ситуация и, наконец, какая конструкция лучше всего категоризует

данную ситуацию. В первом случае можно выяснить общее

концептуальное содержание, обозначенное этой конструкцией, во

втором – способы репрезентации концепта различными формами.

Когнитивная лингвистика, следовательно, и не ставит вопрос о том, как

различить одно- и двусобытийную каузативную ситуацию, потому что

конструкция с переходно-непереходным глаголом всегда относится к

сложной многособытийной ситуации действительности. Даже когда

человек всего-навсего открывает дверь, он производит массу движений

(рукой, ногой, плечами, толкает, пинает, поворачивает ручку / ключ и т.

д.). Простые действия вряд ли существуют в природе, во всяком случае,

их выделение требует усилий и целенаправленности. Инженеры,

конструирующие электронную руку робота, специально разлагают

каждое движение живой руки на элементы, которые в повседневной

жизни люди не замечают и в речи не отражают (следовательно, и в

сознании тоже). Когнитивиста же интересует, как говорящий

категоризует ситуацию (то есть как он ее понимает). Так, ситуацию

открывания двери в современном английском языке можно обозначить

каузативным оборотом, где сложность действия открывания выражается

каким-то другим глаголом (не open), а результат выражается

причастием или прилагательным:


87

Constables broke the door open (Gulik); Constables pushed the door

open.

Эту же ситуацию можно обозначить и предложением,

осложненным вербоидным оборотом:

Constables opened the door by pushing the doorknob1.

Если же для говорящего важно только действие, то, абстрагируясь от

огромного количества возможных вариантов, он именует только

участников и отношения между ними, причем в семантику глагола

включен дополнительный признак «результат / следствие». Это самое

древнее и самое распространенное в современном языке предложение

модели N1VN2: Constables opened the door.

С точки зрения когнитивной грамматики, важно выяснить, какими

формами вообще обозначается каузальная ситуация действительности, а

затем выявить, какая из этих форм 1) быстрее опознается как

обозначающая каузальные отношения и, следовательно, ускоряет в

жизни решение всяческих задач, связанных с выяснением причин

происходящего; 2) чаще употребляется и легче усваивается.

На уровне простого предложения выделяются предварительно

следующие формы номинации каузативной ситуации: простые

предложения с агентивным и неагентивным предикатом (John broke the

window; John irritated his mother); простые предложения с каузативными

предикатами (Smoking causes cancer); так называемые каузативные

конструкции (Secrets can get you in trouble (Grisham)); I’d seen a man get

killed, and I had somehow gotten myself in the middle of it (Grisham),

причем последние никак не систематизированы даже в практической

грамматике.

В американской когнитивной лингвистике прототипическим

каузативным предложением считается агентивное предложение с

предикатом действия, обозначающее «прямую манипуляцию» (the

prototype of DIRECT MANIPULATION). По мнению Дж. Лакоффа и М.

Джонсона, это вытекает «из нашего опыта» (Lakoff, Johnson 1980, 75).

1 См. Jackendoff 1993, 150; Вежбицкая 1999, 215. В отечественной лингвистике в

подобном предложении усматривают расщепление валентности, когда событие-причина

«расщепляется» на две синтаксические позиции – подлежащего (для Субъекта

каузирующей ситуации) и обстоятельства (для его действия или состояния). См. Апресян

1974, 153 – 155; Арутюнова 1976, 174-5.


88

Каузация «характеризуется в терминах семейного сходства» по

отношению к прототипу DIRECT MANIPULATION. То, что по каким-

то причинам в действительности определяется менее четко, говорящий

категоризует в терминах того, что определяется более четко (там же,

59). Поскольку установление истинных каузальных отношений между

событиями, а также самих событий в принципе часто труднее, чем

выяснение участников этих событий, говорящий часто довольствуется

называнием «виновников» вместо событий. Например, виновник аварии

в следующем примере упорно говорит о себе: I’ve killed him, хотя его

действия (управление мотоциклом) не были направлены на то, чтобы

сбить пешехода и тем более убить его. Об этом свидетельствует оценка

этого события полицейскими: I said, “I’ve killed him,” not thinking what I

said , and she tottered, then one of the coppers said, “A motor accident it was;

Market Square” and they put me to bed (MESS).

§ 2. Каузативные предложения с переходно-непереходными

глаголами

1. Агентивное предложение как прототип каузативного предложения

Как справедливо замечает А. Вежбицкая, «… область каузации

сама по себе представляет огромный интерес с точки зрения

«философии грамматики» и языковой психологии: ведь имеющиеся в

языке каузативные конструкции показывают, как носители данного

языка проводят разграничения между различными видами причинных

отношений, как они воспринимают и интерпретируют каузальные связи

между происходящими событиями и действиями людей» (Вежбицкая

1999, 176). Для выяснения каузальных отношений очень важно знать и

субъектно-объектные отношения, поскольку для говорящих важны

виновники, инициаторы, каузаторы, деятели и участники, допустившие

совершение какого-либо события или не воспрепятствовавшие его

совершению. При этом личностный актант выдвигается на первый план

и исследователи говорят об интерсубъективной и межсобытийной

каузации (см. например, Арутюнова 1976, 175).

Конструкции с переходно-непереходными глаголами занимают

центральное место в системе английских каузативов, это самая простая


89

и легко понятная модель обозначения причинно-следственных

отношений, которая сближает их с агентивными конструкциями. Дж.

Лакофф и М. Джонсон прототипической считают каузацию, в которой

участвует лицо, то есть агентивную каузацию. Все остальные – менее

прототипичны: действие на расстоянии, неличностная агентивность,

использование посредника-агента, неконтролируемая каузация, наличие

нескольких агентов, «действия» машин, вышедших из-под контроля.

«Физическая», то есть межсобытийная каузация остается на обочине

этой категории и вообще каузацией может не считаться (Lakoff, Johnson

1980, 71-72).

Прототипу каузации (prototype of causation) приписываются на

семантических основаниях следующие признаки: наличие Агенса

(Субъекта) (1), у которого есть цель (2) физически изменить Объект

(3), план (4) и программа (5) выполнения этой цели; Агенс (Субъект)

контролирует (6) программу, ответственен (7) за ее выполнение (8)

при помощи физического контакта (9) и органов восприятия (10), а

также воспринимает (изменения) (11); отношения между Агенсом

(Субъектом) и Объектом это отношения источника и цели приложения

энергии (12) (Lakoff, Johnson 1980, 70). По мнению авторов, эти

признаки повторяются во всех действиях в нашей жизни, и мы их

воспринимаем в целом как гештальт. Этот комплекс свойств более

базисный для нашего опыта, чем когда они встречаются по-

отдельности. Эти признаки предложены авторами на основе их

представлений об идеальной ситуации в действительности, которой не

соответствует никакая языковая структура. Это ментальная структура,

вряд ли поддающаяся верификации.

Если согласиться с субъективистами, что формы естественного

языка отражают действительность, только пропущенную через

сознание, то следует учитывать в первую очередь те признаки, которые

при конструировании в голове говорящего ситуаций причинения

отражались в языке (к остальным признакам лингвист доступа не

имеет).

В дальнейшем изложении мы ограничимся признаками каузальной

ситуации, которые можно извлечь из словарных определений

каузативных глаголов и употребления каузативного предложения типа I


90

opened the door. Предварительно выделяются признаки: Субъект

является «преднамеренным производителем действия» и

«преднамеренным каузатором состояния Объекта», а «Объект

подвергается действию» и является «Субъектом каузируемого

состояния или действия». Такая двойственность объясняется тем, что

объект, обозначая даже неактивный предмет, тем не менее, по-разному

«реагирует» на воздействие каузирующего Субъекта, ср. Он задел

(рукой) стекло, пружину, больной зуб, чье-то лицо.

В следующем предложении ословлена ситуация, в которой

Субъект имеет признаки «преднамеренный производитель действия» и

«преднамеренный каузатор состояния Объекта». В принципе здесь

прототипическая ситуация категоризуется прототипическим

предложением (если отвлечься от того, что подлежащие they, а не I): а)

They caught and killed the young daughter – kicked her to death on the brick

floor (Graw). По мнению Дж. Лакоффа и М. Джонсона, «чем ближе

форма, указывающая на каузацию, к форме, указывающей на результат

(EFFECT), тем сильнее причинно-следственные связи (the causal link)»

(Lakoff, Johnson 1980, 131). Здесь же каузирующее событие и результат

объединились в одном слове kill, это самая сильная каузальная связь. В

перифразе б) They caught and caused the young daughter to die – kicked her

to death on the brick floor, причина и результат отдалены, связь между

событиями ослаблена, и в обычной речи предложение не должно быть

употреблено.

Категоризации различных ситуаций каузативной конструкцией Nлицо

killed Nлицо. Ядерные признаки концепта «ситуация причинения»

Для анализа возьмем конструкцию Nлицо killed Nлицо. Выбор

обусловлен тем, что это самое упоминаемое предложение в литературе

по каузативу, вероятно, из-за важности правильного обозначения этих

ситуаций в жизни общества и выяснения «правых и виноватых». Этих

ситуаций очень много, и они хоть чем-нибудь отличаются друг от друга.

Задача – выяснить наиболее частотные, чтобы составить на основе их

признаков (attributes) понятийное ядро концепта каузальности,


91

понимаемого как ментальная структура, структура знания говорящих о

причинно-следственных отношениях, извлеченная из языковых данных.

Наши наблюдения позволили нам выделить четыре ситуации,

которые категоризуются конструкцией N1 killed N2.

1. Ситуация физического убийства с признаками:

«преднамеренное действие Субъекта (обозначенное глаголом)»,

«преднамеренная каузация состояния Объекта», причем каузирующее

действие и каузация в сознании говорящих не расчленяются.

Прототипичность такой конструкции проявляется в том единодушии, с

которым носители языка интерпретируют значение этой конструкции в

отрыве от контекста как физическое действие и сразу же начинаются

поиски Инструмента:

“Who’d he kill?” I asked Strick as soon as the women were inside.

“ I don’t know”

“ How’d he kill him?”

“Beat’im with a shovel’s what I heard”

“ Wow, must’ve been some fight” (Crisham).

2. Ситуация, когда при неординарном Инструменте слушающий в

категоризованной ситуации сразу вычисляет признаки «преднамеренное

дополнительное действие (не обозначенное глаголом)», и

«преднамеренная каузация состояния Объекта». Ср.:

“Your Uncle Mosher died three months ago?”

“I killed him”

“How did you kill him?”

“Poison” (Gardner).

Субъект в таком предложении можно назвать инициирующим.

Наиболее явно семантика инициирующего Субъекта проявляется в

предложениях при категоризации ситуаций с убийцами-смертниками,

ср.:

… the 21-year-old who blew himself up in Hebron on May 17, killing an

Israeli settler and his pregnant wife (ITH, 30 May, 2003); Suicide bombers

struck in Baghdad yesterday, killing 24 policemen (FT, Sept 16, 2005).

В следующих предложениях инициирующий характер Субъекта

легко вычисляется на основе знаний о том, что полагается или не

полагается делать духовным деятелям данного ранга, ср.:


92

The abbot then rebuilt the main hall in magnificent style (Gulik); The rector

had to remove some old granite mehirs that stood by the church (Christie).

Такими каузативными предложениями часто номинируются

деятельность известных лидеров, которые сами не совершают

преступления или добрые дела, но отдают приказы, например:

Hitler killed the Jews. <…> he built the concentration camps; his

speeches, though never explicit, left the clear impression that “liquidate” was

what he meant;

Hitler took Austria. We did nothing. Hitler took Czechoslovakia. We

did nothing <…> Hitler invaded Africa and Russia. We did nothing;

Saddam slaughtered thousands with gas and guns; Stalin murdered

people for no reason.

И это понимается не совсем так, как если бы было сказано: Stalin’s

political leadership in Russia killed people for no reason.

В такой переходной каузативной конструкции нет места для

производителя действия, тем не менее, иногда говорящий может

выразить разницу между тем, кто инициирует, и тем, кто выполняет

«конечное» действие. Так, в описании соколиной охоты сокол

категоризуется как инструмент, например:

He (хозяин) killed twice with Tetsu-ko and she had flown like a dream,

never so perfectly, not even when she’d made the kill with Naga … (Clavell).

Любопытно, что в русском языке лицо, используемое инициатором для

совершения нужных ему действий также категоризуется как

Инструмент: чужими руками жар загребать; сделать что-л. чужими

руками.

3. Ситуация каузации смерти с признаками: «(а) преднамеренное /

(б) непреднамеренное действие Субъекта, не обозначенное глаголом»,

«непреднамеренная каузация Субъектом состояния Объекта» и др.

(а) Например, говорящий ословливает ситуацию, в которой

каузация состояния Субъекта не была преднамеренной: “I think you

killed your husband”, he said, “But I didn’t think you murdered him. I think

you acted in self-defense” (Gardner).

(б) В одной из новелл С. Моэма рассказывается о том, что, узнав

об измене своей возлюбленной с Фредом, Эрик застрелился. Тяжело

переживая его смерть, Фред, который не имел никакого понятия об их


93

отношениях, категоризует свою роль в ситуации предложением I killed a

chap (Maugham), что в контексте значит I caused a chap to kill himself –>

I caused a chap to cause himself to die.

Очень четко это значение проявляется в предложении John broke

his leg, где совершенно однозначно исключается преднамеренная

каузация несчастья со стороны Джона, хотя преднамеренный характер

действия, следствием которого это несчастье явилось, не отрицается

(прыжок с трамплина и т. п.).

4. Каузативной конструкцией категоризуется и ситуация

допущения, попустительства, невмешательства. Например, в одном из

детективов рассказывается, как случайно во взорвавшемся автомобиле

погибают два преступника. Инспектора, который преднамеренно не

предотвратил взрыв, приехавшие на место преступления полицейские

упрекают:

Why did you let Perkin and Mason kill themselves? When you let them

die, you killed two more witnesses (Ashe). Полицейские, приравнивая друг

к другу все эти конструкции, кактегоризуют ситуацию как убийство,

потому что здесь можно обнаружить признак «преднамеренное

допущение» как вариант «преднамеренной каузации».

В другой ситуации доктор отвечает на вопрос Have you ever killed

a man? коротким Only professionally (Maugham). Восстановленный

полный ответ звучал бы: I have killed men only professionally. Хотя такая

фраза вряд ли возможна в этом диалоге, ее смысл здесь присутствует, и

это может быть каузация допущения, попустительства. Семантика

такого Субъекта каузации двойственна: он и не инициировал состояние

Объекта, и не препятствовал тому, чтобы оно наступило (в первом

примере – сознательно, во втором – в силу объективных причин). Будем

называть эту каузальную ситуацию пермиссивной.

Таким образом, общий смысл концепта причинения в английском

языке определяется признаками: преднамеренная и непреднамеренная

каузация каким-то действием состояния Объекта или действия

Субъекта, а также «допущение» этого состояния (попустительство,

невмешательство). Однако сложность синтаксического концепта

настолько велика, что он не вмещается в рамки какой-либо единой,


94

пусть даже очень сложно сформулированной системы признаков1. К

этой ситуации можно отнести слова Б. Гаспарова: «Семантическое поле,

в котором развертывается употребление той или иной языковой формы,

принципиально не сводимо к единому понятийному феномену: это

именно поле, непрерывный смысловой континуум, открытый для

растяжений и растекания по всем мыслимым направлениям. «Идея»

грамматической формы <…> представляет собой скорее некий

концептуальный вектор, способ мыслить различные концепты, – чем

какой-либо концепт, пусть самый обобщенный, в собственном смысле»

(Гаспаров 1996, 240).

Эта мысль подтверждается возможностью подвести под одну

категорию (N1 kill N2) сразу несколько явно несовпадающих ситуаций,

как это сделал в одном из своих стихотворений О. Уайлд:

And all men kill the thing they love (a),

By all let it be heard,

Some do it with a bitter look (б),

Some with a flattering word (в),

The coward does it with a kiss (г),

The brave man with a sword (д) (Wilde)2.

Выводя каждый раз из импликации опущенный предикат kill и

неопределенный актант (из all men) в позиции подлежащего, мы можем

обнаружить в (б) каузацию с инициирующим Субъектом, в (д) –

каузацию с действующим Субъектом (убийцей), в (в, г) –

непреднамеренную каузацию.

1 Р. Джэкендофф говорит о распаде понятия Агенс на три полуавтономные части: doer of the action (first

argument of AFFECT) volitional Actor (first arg of AFF – vol) и extrinsic instigator (first arg of CAUSE)

(Jackendoff 1993? 129). С точки зрения развиваемой здесь концепции «семейного сходства», это ряд

вариантов, расположенных вдоль шкалы признаков «производитель действия» и «преднамеренность». В

(Ковалева 1982) предлагались термины: Агенс, Инициатор, Каузатор. 2 Приводим два известных перевода этого отрывка:

а) Любимых убивают все,

Но не кричат о том:

Улыбкой, лестью,

Злом, добром.

Трус – поцелуем похитрей,

Храбрец – простым ножом.

б) Ведь каждый, кто на свете жил,

любимых убивал.

Один – жестокостью, другой –

отравою похвал.

Трус – поцелуем. Тот, кто смел –

кинжалом наповал.


95

Возникает вопрос о развитии (расширении) смыслового потенциала

категории причинения и о том, как это отразилось в языке.

3. Субъект каузативного предложения в свете теории фамильного

сходства

В ситуации каузации задействовано сразу столько разных

обусловливающих ее факторов, что ее «конструирование» для

говорящего очень сложно. Выбор одной из причин, вызвавших событие,

колеблется: это не только человек, но и природные явления, и

животные, и даже артефакты. Поэтому конструкции с атипическими

Субъектами образуют расходящиеся в разные стороны от прототипа

длинные цепочки, которые как-то соотносятся друг с другом, образуя

радиальную категорию фамильного сходства. При сравнении близких

форм удается выявить, как происходит развитие процесса

категоризации разнообразных каузативных ситуаций и какие новые

признаки маркируются говорящими в форме конструкций.

Довольно близко к прототипическому каузативному предложению

стоят конструкции, в которых за событийным актантом легко

обнаружить лицо:

The tank attack killed Taras Protsjyuk (IHT, May 29, 2003) (the tank

attack – участники танковой атаки).

Однако, поскольку это лицо остается неопределенным, его

признаки, в том числе «преднамеренная каузация состояния», также

остаются неопределенными. Так в позиции личностного Агенса

появляется предикатный актант (девербатив, вербоидный оборот):

A shot through an open window kills a woman and the estranged

husband is sought (Kraus).

Возможна и безличная репрезентация событийного предиката:

Everest helicopter crash kills two (IHT, May 2003) (за crash могут

скрываться и конкретные виновники аварии).

Близко к прототипическому предложению находятся конструкции с

метеонимами, в семантике которых сочетаются признаки

«предметность» и «событийность» (Овсянников 1981). Употребление

метеонимов с глаголами физического действия проявляет


96

«предметную» сему в их семантике и позволяет интерпретировать их

как форс-мажорный Субъект (производитель действия), причем они

даже употребляются с Инструментом:

Rita (ураган) struck New Orleans with its first rains (HT, Sept 23,

2005).

Употребление метеонимов в каузативных предложениях опирается

на событийный элемент в их семантике:

Hurricane Katrina caused supply disruption (IHT, Sept 23, 2005).

Предметные имена могут стоять в одном ряду с абстрактными

именами в предложениях с признаком непреднамеренной каузации. При

этом предметные имена интерпретируются как целое предложение -

причина: очевидно, что слушающий при их интерпретации использует

информацию из контекста о возможном смысле этих актантов.

Например:

And all the other stupid beliefs and superstitions, that cleanliness could

kill, open windows could kill (то, что открывают окна, может привести

к тому, что люди умрут), water could kill and encourage flux or bring in the

plague (пользование водой – умывание, стирка – могут привести к тому,

что люди умрут, простудятся или заразятся чумой) (Clavell).

Исследование значения X killed Y свидетельствует о том, что здесь

говорящий часто попадает в сферу чистой прагматики, потому что

«выбор единицы, которую можно назвать каузатором, – это выбор

одной из причин, вызвавших само событие» (Кубрякова 2004, 117).

Когда одни ищут виновника, а другие – причину, тогда об одном и том

же событии можно говорить, употребляя личностный или событийный

актант в позиции подлежащего. Так, в романе Невила Шута “Requiem

for a Wren” описана ситуация, в которой героиня по незнанию

расстреляла немецкий юнкерс с бежавшими из плена антифашистами.

Она страдает до конца жизни, считая себя убийцей:

Mixed up with this was a thick memory of the airmen she had killed in

the Ju-188 (Shute 149).

Автор объясняет все стечением обстоятельств:

Perhaps she had made some terrible mistake that would kill six more of

her friends (ib. 149);


97

Perhaps a ready-use ammunition locked on the deck of some craft she

had tended would explode and kill six of her friends through some

mistake that she had made (см. Контримович 2004).

В позиции каузирующего Субъекта нам встретились

существительные, обозначающие события, войны, удары, машины,

болезни, изотопы, бактерии, а также имена речевых произведений и

абстрактные существительные.

Таким образом, каузирующий Субъект можно отнести к той сфере

значения, в которой Гивон усматривал терпимость к нечеткости и

размытости значения. Этот факт отразился в том разнообразии

дефиниций Агенса, которое мы обнаруживаем в лингвистике второй

половины 20-го века, когда понятия агентивного и каузативного

предложения слились, а от традиционного понятия Агенса как

производителя действия отказались. Ч. Филлмор определял его как

«типично одушевленный возбудитель (instigator) действия,

обозначенного глаголом» (Fillmore 1968, 24). У его последователей

произошел сдвиг в значении Агенса через диффузное «индивидуум,

ответственный за действие» (Langendoen 1970, 72), до «инициатора

действия» (Anderson 1971, 40), каким может быть, например, John в John

marched the prisoners, и до отождествления Агенса с причиной: Агенс –

«одушевленное существо, которое каузирует или является причиной

События, обозначенного глаголом» (Quirk et al. 1972, 350) (выделено

везде нами, – Л. К.). Как видим, диапазон значений не только широк, но

в одну категорию объединялись антиподы: «лицо» (категория все-таки

предметная) и «причина» (категория событийная). И тем не менее,

анализ показал, что категория причинения плавно переходит из сферы

межличностной в сферу межсобытийной каузации, которая по

непонятным причинам не была оценена американскими лингвистами и

которая требует специального исследования (см. далее).

Результаты данного исследования относятся к конструкциям со

всеми переходно-непереходными предикатами, которые также имеют

каузативное значение и в которых имплицируется результат

(воз)действия. По модели переходно-непереходного глагола в истории

английского языка образуется огромное количество глаголов, в том

числе и с заимствованными корнями: increase tr – increase intr, sharpen tr


98

– sharpen intr, это отмечается всеми лексикологами. Такие глаголы

имеют широкий круг объектов, как личностных, так и событийных.

Здесь мы выходим за пределы предикатов физического действия.

§ 3. Развитие радиальной категории причинения через каузативные

обороты

Английский язык выделяется среди других европейских языков

количеством оборотов, позволяющих выразить всевозможные «виды и

оттенки взаимодействия между людьми» (Вежбицкая 1999, 217). Они

еще недостаточно систематизированы, в научных грамматиках не

рассматриваются, в практических грамматиках даются как «обороты» с

определенными лексемами, которые иногда грамматикализуются. С

когнитивной точки зрения они представляют особый интерес, так как в

них отражается концептуализация все новых признаков причинно-

результативных / следственных отношений. В концептосфере

каузальности появляются «пятна», «сгущения» тех или иных признаков,

в результате чего развиваются члены категории, на первый взгляд,

далеко отошедшие от некоторых других членов, но объединяющиеся с

ними «по цепочке» присутствия одних и отсутствия других признаков.

Личностный характер каузирующего Субъекта и каузируемого Объекта

(Субъекта) создают широкий семантический потенциал каузативной

конструкции. Субъект каузации может добиваться желаемого с трудом

или легко, преднамеренно или нечаянно, может контролировать или не

контролировать каузируемого Субъекта. Последний может выполнять

действие охотно, по чужой воле, под сильным давлением, по

обязанности и т. д. Само каузируемое событие может оказаться

благоприятным или неблагоприятным для каузирующего Субъекта. В

ряду лиц, связанных каузальными отношениями, могут появиться еще

новые лица. Изучение так называемых каузативных конструкций и

оборотов показывает, что английская грамматика нашла средства для

категоризации некоторых из этих признаков1.

1 «Творчество в языке связано не столько с использованием конечного числа

синтаксических средств в новых целях (как это полагали хомскианцы), сколько с тем,


99

Прототипическая конструкция потому и прототипическая, что

обозначает ситуацию наилучшим для данного языка способом, поэтому

существование расширяющих ее семантику оборотов теоретически не

нужно. Тем не менее, в английском языке существует упоминавшаяся

выше конструкция, в которой предикат расщепляется: непосредственно

каузирующее действие эксплицируется, а прилагательное или

причастие II вместе с каузируемым Объектом обозначает каузируемое

состояние, например:

He slammed the door closed (Hailey); She pushes the stiff metal-

framed window wide open (Dawson).

Если же для говорящего важно лишь обратить внимание на то, что

деятель прикладывал силу, он может обобщить ситуацию при помощи

глагола force:

The entry of new passengers forced Rafe deeper in to the rear of the bus

(Updike); I dug in hard, trying to force the boat fast across the bay (Murray).

Семантика преднамеренной инициации чужого состояния или

действия сама по себе богата: она включает разное отношение к

каузируемому Объекту, разную степень интенсивности каузации.

Во-первых, в оборотах эксплицируется способ инициации

действия: это предложения с «manipulate smb into doing smth», «stop /

warn smb. from doing smth»: John talked /tricked/ manoevered / pushed

Mary into doing it (Вежбицкая 1999, 188-190); She talked me into taking a

week’s holliday (Collins); Animals fight to get what they want <…> because

there are other animals who want the same thing or who want to stop them

from getting it (Lakoff, Johnson); He warned me from doing it.

Во-вторых, конструкциями с широкозначными глаголами get и

have с инфинитивами с to и без to категоризуются в основном

причинно-результативные ситуации с инициирующим Субъектом,

который добивается нужного результата. Семантика этих конструкций

еще не унифицировалась, но, по мнению некоторых, активность

инициатора как-то градуируется. В действиях инициатора в

конструкции с have усматривают просьбу, а с get – более серьезную

каузацию (уговаривать, добиваться). А. Вежбицкая называет

какие новые средства находит человек для фиксации новых структур знания» (Кубрякова

2004, 118)


100

предложение с get «интерперсональной каузативной конструкцией»,

которая употребляется, когда инициатор, не имея достаточной власти

над субъектом каузации, что-то делает, «добивается», чтобы его воля

была выполнена. Ср.: The view is not quite so innovative as McCawley

would have us believe (Taylor); He strutted and posed and tried to get us to

boo him (Grisham).

При предметном каузируемом Объекте (машины, оружие)

признаки производящего и инициирующего Субъекта нейтрализуются,

например: How did you get the washing machine to go? I couldn’t (пример

А. Вежбицкой). Здесь могла быть и «прямая манипуляция», и косвенные

действия.

В-третьих, конструкция с have / get + причастие II категоризует

сложную ситуацию с тремя участниками и, следовательно, с тремя

предикативными линиями. В ситуации, ословленной конструкцией I

have my shoes mended, Субъект1 в позиции подлежащего инициирует

преднамеренно действие Субъекта2 – производителя действия, который

обычно не эксплицируется в синтаксической структуре, но легко

вычисляется на основании логических пресупозиций по результату

каузации. Это типичная категоризация причинно-результативных

ситуаций в сфере услуг, которые заказчик вправе заказывать, а

получивший заказ обязан его выполнять (Вежбицкая 1999, 183-184). По

содержанию состояния Объекта, обозначенного в предложении,

вычисляется и истинный каузатор этого состояния (тот, кто чинит

ботинки), поэтому у него даже нет места в конструкции. Например:

I’ll have those hyacinths taken out (Lawrence); I can have some repairs

done to the place next year (Lawrence); Was Dr. Mohr shot by two men who

tried to rob him or did his wife have him killed to inherit his fortune? (Kraus);

Could the United States be in a position to have all our military supplies

made within the boundaries of our country? (IHT Sept 23, 05).

Иногда производитель действия и истинный каузатор состояния

Объекта все-таки проявляются в поверхностной структуре:

You can leave hairpins there. I (Субъект1) shall have them (Object)

weighed by a goldsmith (Субъект2) (Gulik).

Инициирующая роль сильных мира сего также категоризуется в

этой конструкции:


101

Hitler had millions of innocent people killed in his concentration

camps.

Конструкция с get и причастием II встречается значительно реже:

He got the watch repaired (Quirk et al.); We’ll think about getting you

transferred (Updike) (Чтобы перевести мальчика в другую школу,

необходимо найти школу, договориться с директором, уговорить самого

мальчика). Этой же конструкцией категоризуется ситуация, когда

Субъект выполняет цепочку действий, приводя в действие аппараты,

машины и т. д. Например, I’ll just get these dishes washed and then I’ll

come (Longman).

К пермиссивным можно отнести конструкции с get + N2 +

причастие II, каузирующие ситуации ранений, повреждений и т. под., в

которых между Субъектом и Объектом существуют отношения «часть-

целое», хотя эти ситуации исконно обусловливаются конструкцией

N1VN2, например:

1) When he was nearly thirteen, my brother Jem got his arm badly broken at

the elbow (H. Lee) =

My Brother Jem broke his arm;

2) I got my right wrist dislocated (Jefferson) =

I dislocated my right wrist.

Вероятно, появилась потребность дистанцироваться от каузатива –

физического действия, хотя, казалось бы, и так ясно, что X broke his leg

не обозначает целенаправленного физического действия. Интересно,

что в русском языке подобная ситуация тоже категоризуется разными

конструкциями, ср.:

Ему брусом затылок проломило, и грудь он себе раздробил, как

оказалось при вскрытии (И.Тургенев. Степной король Лир).

К вышеописанным оборотам примыкают немногочисленные

предложения с довольно странным значением, например:

She has had her handbag stolen; The soldier had his leg amputated

(Хорнби 1958, 5); He had two of his teeth knocked out (Thomson).

Все предложения категоризуют ситуацию, во-первых, с

непреднамеренной каузацией состояния Объекта со стороны Субъекта1,

во-вторых, с имплицитным неопределенным Субъектом2, который и

совершал действия (вор украл сумку, врач ампутировал ногу, противник


102

выбил зубы). Какова же роль Субъекта1? Это, с одной стороны,

непреднамеренный Субъект каузации, так как он прямо не сделал

ничего для появления новых событий. Однако, есть какая-то доля его

вины в том, что они совершились (она была невнимательна и допустила,

что у нее украли сумку; солдат не смог избежать ранения или вовремя

попасть в госпиталь, и ему ампутировали ногу; он дрался недостаточно

хорошо, и ему выбили зубы). Мы склонны связать эти конструкции с

семантикой «допущения» в концептуальном ядре каузальности, однако

требуется дополнительный анализ более представительного материала.

Следует учесть также, что конструкции с get и have из-за

широкозначности этих глаголов широко используются говорящими для

категоризации разных, не совсем ясных ситуаций и поэтому вне

контекста могут интерпретироваться по-разному. Так, Р.Кверк дает три

толкования предложению John had a book stolen from the library:

a. John arranged for a book to be stolen from the library (cause);

b. John suffered the loss of a book stolen from the library

involvement);

c. John had a book that was stolen from the library (possession).

Отдельно следует остановиться на каузативных конструкциях с

oneself: в них носители английского языка категоризовали такие

каузативные ситуации, которые оказываются косвенно полезными или

вредными для Субъекта каузации, например:

«N + V + oneself + Infinitive / словосочетание»:

He preached himself into a fit (он допроповедовался до истерики);

to read oneself to sleep (читать, пока не заснешь);

to talk oneself blue in the face (говорить до посинения) (примеры

Э.М. Медниковой);

«N + get + oneself + причастие II»:

He got himself invited (Он добился, что его пригласили);

You can get yourself shot (Francis) (Ты можешь нарваться на пулю).

Здесь инициирующий или непреднамеренный характер Субъекта

каузации вычисляется по семантике События-результата или События-

следствия, а промежуточный Субъект2 (тот, кто пригласил; тот, кто

стрелял) остается неопределенным.


103

В контексте, однако, могут эксплицироваться все элементы этой

конструкции, ср.:

а) The cat got itself singed because she sat too near the fire;

б) The cat got her tail singed through sitting too near the fire

(Thomson).

Представляется также, что в причинно-следственных

конструкциях тоже можно усмотреть семантику «допущения» события,

например:

He got himself killed because he stepped out of bounds (Grisham); He

sort of wouldn’t give in to things: he wouldn’t really go with the rest. And

then he hated ducking his head for anything on earth. A sort of obstinacy,

that gets itself killed (Lawrence); He knew when their wives filed for divorce,

knew when they got themselves reprimanded (Grisham).

При событийном имени в позиции Субъекта и личностном

каузируемом Субъекте иногда обозначаются такие причинно-

следственные отношения, в которых лицо участвует и в причинном, и в

следственном событии, ср.:

This job will get you killed (Higgins); She hated crying, and this would

be the last of it for a while. Mourning would only get her killed (Grisham).

Существуют и другие каузативные обороты, которые связываются

лингвистами с лексическими процессами. Так, Н. Н. Болдырев называет

перекатегоризацией случаи каузативного использования исходно

некаузативных глаголов:

He won’t work them to death. I’ll see to that (Mitchell); She’s lost me

my leave (Hemingway); You can’t bring yourself to tell me the truth

(Maugahm) (Болдырев 2000, 38).; this passage started him on a line of

research that he has pursued ever since (Lakoff): Hitler brought the world

into one of the worst wars in history.

Таким образом, категория причинения расширяется во всех

четырех направлениях, мотивированных ядерными признаками

концепта. В сознании англоговорящих коммуникантов существуют, так

сказать, маргинальные признаки концепта «причинения» и, самое

важное, признак сложности каузальной ситуации: во-первых, они

обозначают ситуации с двумя каузирующими Субъектами разного веса,

во-вторых, ситуации, в которых Субъект а) целенаправленно каузирует


104

выгодную для себя ситуацию или б) по недосмотру допускает, что

ситуация оборачивается против него.

§ 4. Развитие радиальной категории причинения через

предложения с межсобытийными каузативными глаголами

Логика концепта причинения требует развития языковой

категории каузативного предложения в сторону расширения

обозначения различных типов самой каузации: каузировать события

можно и приказом, и уговором, и помощью, и попустительством. Здесь

категория каузатива уходит в лексические средства категоризации

ситуаций причинения, и главная роль здесь принадлежит глаголу,

который дифференцирует и уточняет виды каузации. Межсобытийные,

личностно-событийные и событийно-личностные предикаты

организуют непрототипические каузативные предложения. В целом они

продолжают семантические направления, заданные прототипической

конструкцией.

1. Категоризация ситуаций преднамеренного причинения

конструкциями с глаголами вербальной каузации

Примером конструкций, в которых субъектная валентность при

глаголе всегда замещается именем лица, а в позиции дополнения

находится предикатный актант, являются предложения с предикатами

вербальной каузации, которые обозначают сознательные речевые

действия, направленные на то, чтобы определенным образом

воздействовать на адресата: заставить его что-то совершить (а) или

изменить свое мнение (б).

а) The sergeant ordered us to stay;

б) Her lawyer had advised her to reserve her defense (MESS).

Только у отдельных глаголов в позиции Субъекта может находиться и

событийный актант, ср.:

…peaceful activity alone would never persuade the apartheid regime to

relinquish power… (MS 21.3.87).


105

Чередование личностных и предикатных (событийных) актантов в

позиции подлежащего создает сложнейшую игру смысловых оттенков в

предложениях с этими глаголами и требует специального изучения. В

какой-то мере они исследованы С. Н. Шаволиной и С. К. Вороновой.

Глаголы, включающие в свою семантику как признак каузации, так

и указание на каузируемое и/или каузирующее состояние, имеют

сложную лексическую семантику, например, глаголы каузации мнения

содержат в своих лексических значениях как минимум два

семантических признака: «каузация» и «каузируемое состояние

мнения» (Воронова 1990, 18), хотя последний не является

элементарным. Глаголы каузации психического / эмоционального

состояния содержат признаки «каузация», «каузируемое состояние».

2. Категоризация ситуаций причинения эмоционального и психического

состояния конструкциями с чередованием предикатных и личностных

актантов в позиции подлежащего

Существует большое количество предложений с каузативными

предикатами, для которых первично употребление личностного актанта

в одной из позиций и чередование личностного предикатного актанта в

другой (подробно см. Шаволина 1980). Например, в предложениях с

предикатами каузации эмоционально - психического состояния

позицию дополнения всегда занимает имя лица, хотя в позиции

подлежащего могут быть как личностный, так и предикатный актант:

John frightened the spy;

John’s throwing a knife at him frightened the spy.

Семантика глаголов этой группы совмещает логическое значение

каузации с указанием на психическое (эмоциональное,

интеллектуальное) состояние лица (субъекта каузируемого состояния),

возникающее под влиянием причины, имплицитно или эксплицитно

выраженной в подлежащем. Семантика и форма этих предложений

обсуждалась во всех сколько-нибудь значительных работах

американских генеративистов, начиная с Н. Хомского.

Подобно предложениям с глаголом kill, их трактовали как

результат ряда долексических трансформаций, то есть некую


106

предикативную структуру, которую можно считать глубинным

предложением и внутри которой находится включенное предложение

(embedded clause). Это значит, что семантическая структура X frightened

Y интерпретируется как сложная: (X DO) CAUSE (Y BE

FRIGHTENED). Эта семантическая структура реализуется в разных

синтаксических структурах. Сравним ряд:

а) John’s throwing a knife at him frightened the spy;

б) John frightened the spy by throwing a knife at him;

в) John frightened the spy with a knife;

г) A knife frightened the spy.

Каузативный глагол frightened, открывающий всего две

валентности – причинную и Cубъекта каузируемой реакции, в

вышеприведенных предложениях реализует ее по-разному. В

конструкции (а) позицию подлежащего замещает Событие - причина, в

котором объединились Агенс и его действие (throw) с Инструментом; по

отношению к событию, обозначенному глаголом throw, Агенс и

Инструмент оказываются расчлененными в (б) и (в), причем в

предложении (б) в позиции дополнения с by находится имя события,

которое отвечает логическому компоненту значения предиката и

превращает инструментальную синтаксическую функцию в

каузативную. Логически эта конструкция раскрывает действие актанта

John, послужившее причиной события (б). В конструкции (в) не

эксплицировано, какое именно действие или качество, связанное с

ножом, испугало шпиона, известно только, что оно было каким-то

образом связано с Джоном (который мог бросить нож, показать его,

пообещать применить и т. д.). Здесь John, оставаясь в позиции События

- причины, является инициирующим или каузирующим Субъектом

события. В предложении (г) информация о Джоне отсутствует, а

предметный актант занимает чужую позицию События - Причины, но

сам причину не обозначает, так как не обозначает событие1. Н. Д.

Арутюнова пишет по поводу такого употребления предметных

1 A knife не является здесь Инструментом, так как в таком предложении отсутствует

обязательная импликация Субъекта действия: может быть, вид ножа испугал шпиона, как

в следующем примере: When Hank was a few feet away, Cowboy’s hand moved quickly

around his pockets and a knife appeared. The knife shocked everyone (Grisham).


107

актантов: «Как это ни парадоксально, возможность употребления в

позиции подлежащего имен конкретно-предметного значения

свидетельствует о «сильной» связи семантики глагола с событием.

Выступая в функции субъекта, конкретная лексика служит

окказиональным субститутом пропозиции, не занимая в строе

предложения отдельного, независимого от обозначения каузирующего

события синтаксического события места» (Арутюнова 1976, 160).

Если подойти к этому ряду с позиции теории прототипов, то в

центре его окажется конструкция (в) как достаточно четко

обозначающая ситуацию причинения, которую говорящий подводит

под структуру агентивной конструкции: в самом деле, в большинстве

случаев именно действия лица в ситуации (иногда, правда, и

бездействие) являются причиной изменения эмоционального и

психического состояния Объекта каузации. Это связано и с весьма

распространенной категоризацией этих ситуаций конструкциями с

предикатами действия по законам метафоризации одних сфер опыта в

терминах других сфер. Язык представляет в распоряжении говорящего

тот же механизм образования каузативных конструкций, что и в случае

с переходно-непереходными глаголами: в семантику глаголов каузации

эмоционального и психического состояния включена сема результата,

благодаря чему легко образуются ряды: move – be moved; touch – be

touched; scare – be scared. В отличие от них исходные глаголы действия

противопоставляются непереходным глаголам: move tr – move intr. По

модели переходно-непереходного глагола в истории английского языка

образуется огромное количество глаголов, в том числе и с

заимствованными корнями. Такие глаголы имеют широкий круг

объектов, как личностных, так и событийных.

3. Категоризация ситуаций причинения конструкциями с


Осмысление того факта, что причинно-следственные связи

существуют между событиями, явлениями, а не между людьми, находит

свое отражение в английском языке всего несколько столетий назад,

когда появляются собственно каузативные глаголы и глагол cause.


108

Собственно каузативные предикаты межсобытийны, семантику

организуемых ими предложений можно представить так: Событие1-

причина, CAUSE, Событие2 - следствие / результат. Это, так сказать,

классические каузативные глаголы cause, lead to, bring about/out, make,

force, produce, create. Многие из них восходят к предикатам действия. Л.

Г. Дюндик считает cause доминантой каузативных межсобытийных

предикатов на том основании, что: 1) его актантные позиции могут быть

заняты только предикатными актантами, в то время как для других

предикатов этой группы межсобытийное значение является вторичным;

2) глагол cause может замещать остальные глаголы во многих случаях,

ср.:

a) Iceland’s decision to extend her fishing limits to 200 miles… had brought

about one of the sharpest confrontations of recent times (M.S.);

б) Iceland’s decision caused one of the sharpest confrontations…

a) Changes in climate produce a crisis situation (M.S.);

б) Changes in climate cause a crisis situation;

a) Poor corporate performance may lead to a fire sale of assets (FT Apr

21.05);

б) Poor corporate performance may cause a fire sale of assets

(Дюндик 1979).

Конструкцию с cause и предикатными актантами можно считать

конструкцией эксплицитной каузальности, поскольку она совершенно

однозначно выражает межсобытийные отношения причинения.

Девербативы и герундии здесь первичны, а развернутые придаточные

предложения избыточны, поскольку причинно-следственные /

результативные отношения предсказывают заодно и временные

параметры обоих событий. Последние встречаются лишь в сугубо

юридических документах да в лингвистических трансформациях.

Для глаголов cause, enable, result, induce чередование личностного

и предметного актантов не имеет семантических последствий – глагол в

любом случае является межсобытийным, а личностный / предметный

актант представляет собой лишь одну из форм поверхностного

выражения события и всегда определяется как причина (Vendler 1967,

164-5; Дюндик 1979; Lakoff, Johnson 1980). Например, очевидно, что в

следующем предложении сообщается не об отношениях между ногтями


109

и царапинами, а об отношениях между применением ногтей и

появлением царапин: Yet her worn-down fingernails could never have

caused the deep, nasty scratches on Wang’s chest and arms (Gulik).

Все каузативные межсобытийные предикаты по характеру

результативной семы Л.Г. Дюндик классифицирует на следующие

подгруппы: 1) предикаты, выражающие появление, возникновение

События2 как результат События1 (cause, bring (about/out), make, force,

lead to, result in (from), produce, create и др.); 2) предикаты,

обозначающие межсобытийные отношения благоприятствования

(enable, allow, permit) или неблагоприятствования (prevent, disturb,

discourage, interfere with, restrict, limit, hold back, impede и др.); 3)

предикаты, обозначающие каузацию пресечения (прекращения)

События2 в результате осуществления События1 (destroy, ruin, break,

interrupt, disrupt, stop, end); 4) предикаты, обозначающие каузацию

изменения События в результате осуществления События1 (change, alter,

influence, affect, improve, increase, strengthen, intensify, prolong, deepen,

reduce, undermine, weaken, diminish, aggravate, complicate и мн. др.)

(Дюндик 1979).

Похоже, что именно на результативный компонент каузативной

конструкции опирались Дж. Лакофф и М. Джонсон, когда они выделили

основные метафоры, расширяющие концепт каузации:

THE OBJECT COMES OUT OF THE SUBSTANCE;

THE SUBSTANCE GOES INTO THE OBJECT;

CREATION IS BIRTH;

CAUSATION (of event by state) IS EMERGENCE (Lakoff, Johnson

1980).

Чтобы продолжить разговор о расширении радиальной категории

причинения в предложениях с межсобытийными предикатами, следует

проследить их связь с семантикой инициирующей и непреднамеренной

каузации, а также с каузацией допущения, попустительства.

Анализируя первую из выделенных ею групп – «предикаты,

выражающие появление, возникновение события2 как результат

события1», – Л.Г. Дюндик обращает внимание на тот факт, что для

события2 может быть семантически релевантным разграничение

следствия и результата. Результат – более широкое и нейтральное


110

понятие, чем следствие, так как событие2, представляющее результат

события1, может быть желательным и нежелательным, положительным

и отрицательным, в то время как следствие имеет в основном

отрицательные коннотации, оно часто нежелательно и, по выражению З.

Вендлера, «является непрошенным (arises unasked for)» (Vendler 1967,

161). Результат может быть целью определенного лица, его можно

добиваться, чего нельзя сказать о следствии. Можно говорить о

преднамеренных результатах, но нельзя говорить о преднамеренных

следствиях. Очевидно, что преднамеренная каузация события вызвана

желанием добиться результата и принадлежит инициирующему

Субъекту, а непреднамеренная может привести к следствию и

принадлежит непреднамеренному Субъекту. Эти различия однозначно

проявляются при замене их именными предикатами соответствующей

семантики – be the result of, be the consequence of.

Если каузируемое событие является отрицательным,

нежелательным, то в предложениях с глагольным предикатом возможна

подстановка обоих именных предикатов – be the result of, be the

consequence of. Ср.:

Wage restraint creates unemployment (M. S.);

б) Unemployment is the result (consequence) of wage restraint.

Интересно, что отсутствие личностного имени в обозначении события-

причины wage restraints не мешает интерпретации этого предложения

как результативного на основании знаний говорящих о том, что или кто

стоит за ограничением зарплаты.

Если же каузируемое событие является положительным, то

возможна только подстановка предиката be the result of. Ср.:

a) Your efforts have produced this splendid outcome (Hailey);

б) This splendid outcome is the result of your efforts (? This splendid

outcome is the consequence of your efforts).

Cause обычно предицирует причину и ее следствие, причем

причина в этом случае расценивается как событие нежелательное и

получает отрицательные коннотации, если даже обозначающие его

лексические единицы сами по себе отрицательными коннотациями не

обладают, ср.:


111

…It (visiting the hospitals) causes more inconvenience to staff and patients

than we can possibly cope with (Drabble); My presence might cause more

trouble in the family (Moody).

Интересно отметить, что предикат действия и cause могут быть

однородными членами предложения: Hitler killed or caused to die through

starvation, malnutrition, and neglect, 6 million Jews.

Поиски причины – сложная вещь. Например, большинство

соглашается с утверждением Smoking causes lung cancer, хотя известно,

что не все курильщики болеют раком. Но многие склонны соглашаться

только с более осторожным утверждением: Smoking often causes lung

cancer (Goldvarg, Johnson-Laird 2001, 600).

В нашу задачу не входит подробный анализ всех особенностей

использования каждого межсобытийного предиката, однако тот факт,

что группа предикатов, связывающих причину и следствие, оказалась

довольно многочисленной, заставляет искать источник такого

разнообразия в оттенках признаков причинения: через каузативные

предикаты говорящий может дифференцировать каузацию как по

признакам каузирующего Субъекта, так и по признакам каузируемого

состояния или действия.

Противопоставление предикатов force и make позволяет

говорящему дифференцировать силовую и моральную каузацию

инициирующего Субъекта и, возможно, даже интенсивность

прилагаемых усилий. Разница объясняется прежде всего тем, что у force

есть семантика физической силы. Это заметно в следующем

противопоставлении:

- But you make them work for you.

- Not at all. Not one man is forced to work for me (Lawrence).

Вероятно, поэтому предложения с force категоризуют ситуации, в

которых на каузируемый Субъект оказывается прямое и грубое

давление, например: They went to the cottage and fetched away most of the

furniture and bedding, and unscrewed the handle of the pump, so she was

forced to go (Lawrence); As more times has passed, the Europeans have been

forced to withdraw from their positions in Iran (THT, Sept 23, 05).

Внутренняя форма force препятствует его употреблению, если

имеет место каузация непроизвольного действия, чувства, ср.: It makes


112

you seem closer to me и *It forces you to seem closer to me. Такие

ситуации категоризуются предложениями с make (Дюндик 1979),

например:

Failure makes people bitter and cruel (Maugham); And I knew Pappy

wanted to reach over and shake me by the neck and somehow make the right

words come out (Grisham).

По мнению А. Вежбицкой, каузируемое действие может быть

намеренным или случайным, но результат при этом неожиданный, в

конструкции с make подразумевается некоторая ответственность

каузирующего лица (Вежбицкая 1999, 215-6, 190-191).

Во вторую подгруппу могут быть отнесены каузативные глаголы,

которые содержат сему благоприятствования (enable, allow, permit,

urge, help, promote, contribute, encourage, stimulate) или

неблагоприятствования (prevent, disturb, discourage, interfere with, curb,

restrict, limit, hold back, impede). Предложения с ними расширяют зону

ситуаций, категоризуемых конструкциями с признаками «допущения»,

«попустительства», ибо в реальной действительности допустить (не

допустить), чтобы что-то произошло, значит «содействовать

(препятствовать) тому, чтобы что-то произошло», ср.:

Even a limited programme would allow Iran to master the final stages

of the technology needed for a weapon (FT, Apr 21, 05); She said the noise

of the machine helped her to concentrate (Drabble); Your prompt action

prevented a serious accident (Hornby). (Подробнее см. Верхотурова 1993;

Дюндик 1979).

Межсобытийные каузативные глаголы пресечения (destroy, ruin,

break, disrupt, interrupt, stop, end) содержат в своем значении (т. е. на

уровне пропозиции) модальные характеристики, которые они сообщают

предикатным актантам: Cобытие1 характеризуется реальной

модальностью, а Cобытие2 должно быть квалифицировано как

завершенное, имевшее место в прошлом и прекратившееся в результате

осуществления события1. Ср.:

The sudden end of her marriage has disrupted her expectations (M.S.);

His ambitions, his insecurities, his aloofness…ultimately destroyed his career

(The Fall).


113

Предикаты данной группы совмещают в себе семы каузации и

прекращения. При перифразировании предложений с этими

предикатами в сложные происходит «расщепление» семантической

структуры предиката: сема каузации воплощается в причинном союзе

придаточного предложения, а сема прекращения находит выражение в

предикате главного предложения и требует лексико-синтаксических

средств представления. Ср.:

Their arrival interrupted our discussion of the event –– Since they

arrived we stopped discussing the event (we no longer discussed the event).

Группа каузативных глаголов изменения включает глаголы change,

alter, influence, affect, improve, increase, strengthen, intensify, prolong,

deepen, reduce, undermine, slow down, weaken, diminish, aggravate,

complicate.

Глаголы change, alter, influence, affect представляют каузацию

изменения события2 без указания на характер изменения. Это указание

содержится обычно в последующем тексте. Ср.:

Papa was powerful, and this influenced Alfred… Alfred accorded to

papa the love and service of a true son (Caldwell). (Речь идет об изменении

отношения Альфреда к человеку, который его усыновил).

Все эти глаголы содержат семы каузации и изменения, причем в

глаголах change и alter сема изменения представлена более категорично,

чем в глаголах influence и affect.

Остальные глаголы изменения содержат сему, указывающую,

какому изменению конкретно подвергается событие2. Существует также

соотносительность между анализируемыми глаголами и сравнительной

степенью прилагательных. Ср.: improve – make better; increase – make

greater; strengthen – make stronger; reduce – make less; aggravate –make

worse; weaken – make weaker (Hornby).

Исследование способов категоризации межсобытийной

(физической) каузальности показало, что нет никаких причин выводить

эти конструкции не только за пределы, но даже на периферию

категории каузальности. Ведь все члены категории обладают

определенным рангом в соответствии с количеством свойств прототипа.

Доминантная же конструкция с межсобытийными каузативными

глаголами, то есть конструкция с cause, является конструкцией


114

эксплицитной модальности, если в предикатных актантах будут указаны

Субъекты действий и состояний (Her presence сaused his disturbance).

В заключение еще раз следует поговорить о близости и

расхождении агентивных и каузативных конструкций. Хотя с

логической точки зрения каузальность (causality) в смысле «отношение

между двумя ситуациями» отличается от агентивности, которая есть

«отношение между агенсом и объектом его действия», существует

естественная и, вероятно, универсальная тенденция отождествлять

каузальность с агентивностью (Lyons 1977, 489-91). Идея причинности

просматривается за всеми сближениями и расхождениями,

группировками и перегруппировками выражений, в составе которых

фигурирует соответствующая форма. Но эта идея, говоря словами Б.

Гаспарова, только «проглядывает, а не выступает как монолитная

данность» (1996, 217).

Здесь, скорее, следует согласиться с Дж. Лакоффом и М.

Джонсоном в том, что «даже такой базовый концепт как CAUSATION

не является ни чисто первичным (emergent), ни чисто метафорическим»

(Lakoff, Johnson 1980, 69). Агентивные и каузативные предложения,

связанные исторически и онтологически, тем не менее, развиваются в

разных, причем базовых, направлениях. В то время как в центре

концепта агентивности остается признак «производитель действия»,

ядерным признаком каузальности можно считать «необязательность

совпадения каузирующего Субъекта с действующим Субъектом».

Пропозитивному конституенту предложения принадлежат

категории, связанные с признаками актантов, типа субъектности,

объектности, адресатности и с признаками предикатов, категоризующих

отношения между участниками ситуации, типа агентивности,

каузальноси, взаимодействия. В прототипических формах тех и других

заметны семантические основания, то есть те признаки, которые

связаны с реальной действит ельностью непосредственно, например,

«преднамеренность» в действиях каузирующего Субъекта,

«одушевленность» у субъекта действия и под.

В рамках когнитивного исследования особый интерес

представляет семантический потенциал прототипических форм, то есть


115

те возможности расширения языковой категории, которые вытекают из

особенностей конкретных ситуаций: каузирующий Субъект может быть

настойчивым и не очень; каузация может осуществляться через целую

цепочку каузирующих Субъектов, находящихся в разной зависимости

друг от друга; каузируемый Субъект может быть обязан выполнить

каузируемое действие; он может быть известным или неопределенным;

свои свойства могут иметь и каузируемые Субъекты. В

непрототипических формах ядерные предикаты расширяются,

уточняются или даже «усекаются».

Однако не все возможности осуществляются. Как справедливо заметили

Дж. Лакофф и М. Джонсон, «нецентральные члены образуют

расширения, которые не могут быть предсказаны на семантической

основе» (Лакофф 598). Так, в английском языке в каузативных

конструкциях уточняется роль каузирующего субъекта; выделяются

конструкции с oneself для категоризации ситуаций, в которых Субъект

добивается одного, а получается совсем другое и т.д., но нет, например

форм, в которых цепочка каузирующих субъектов превышала бы число

два, хотя потенциально семантические связи между знаком и миром не

препятствуют этому. Появление новых конструкций связано на столько

с тем, реальные ситуации существуют в реальном мире, сколько с тем,

какие из них были осмыслены и выделены говорящим в отдельные

единицы. В целом заметно, что в сфере понимания причинно-

результативных и причинно-следственных отношений английская

языковая картина мира развивается в сторону энциклопедического

представления о мире. В формах выражения каузатива можно видеть

«эволюцию самосознания» и «интеллекта» носителей языка (Рябцева

2005, 110): уточняется роль каузирующего Субъекта; в сферу

каузативных предложений втягиваются конструкции,

категоризирующие ситуации с несколькими каузируемыми Субъектами

(Объектами); в лексической системе глаголов диверсифицируются и

виды каузации, и ее результаты; осознается связь между

межличностной и межсобытийной каузацией. Это значит, что развитие

категорий идет сразу в нескольких направлениях.

Исследование категории причинения показало, что для

когнитивного процесса осмысления и означивания мира полем


116

деятельности являются любые единицы языка и причисление категории

только к лексикону или только к синтаксису нерелевантно.

«Когнитивная грамматика стирает границы между языковыми

подсистемами» (Ирисханова 2001, 115).

ГЛАВА 4. КОНСТРУКЦИИ БАЗОВОГО УРОВНЯ

Альтернативу строгим формальным категориям в современной

психологии и лингвистике представляют категории базового уровня

(basic level categories; basic level concepts). Это – уровень, на котором

человек общается и хранит информацию самым эффективным способом

и наиболее четко (most accurately) (Lakoff, Johnson 1980, 133-134). Это –

уровень, «на котором в качестве категорий выступают не

фундаментальные и самые «высокие» в иерархии объединения, но

объединения, в которых сконцентрированы максимально релевантные

для обыденного сознания свойства». Это предпочитаемый для

референции уровень номинации (КСКТ, 14-15). (Например, волк и

медведь – единицы базового уровня, а койот и гризли – нет).

Категории базового уровня в синтаксисе коррелируют с

предложенным во второй главе понятием базисной конструкции

(структуры), которая имеет следующие признаки: 1) в ней реализованы

все обязательные содержательные валентности; 2) она изоморфна

ситуации (в ней каждому актанту соответствует свой референт); 3) в ней

иерархия грамматических единиц соответствует иерерхии

семантических актантов; 4) она категоризует ситуацию самым

эксплицитным и самым экономным способом. На основании этих

признаков во второй главе были выделены базисные конструкции


117

предложений с предикатами восприятия – ими оказались вторично-

предикативные конструкции.

Подробно процесс выделения базисных структур для конструкций

с глаголами физического действия, чувственного восприятия и

мыслительной деятельности описан Л.М. Ковалевой (1983; 1987; см.

также САЯ 1997). Ими оказались 1) простое предложение для

конструкций с агентивными и каузативными глаголами; 2) осложненное

предложение с вторично-предикативными (инфинитивными,

причастными и герундиальными) оборотами для глаголов восприятия,

желания, надежды, намерения, решения и др.; 3) сложноподчиненное

предложение для глаголов мыслительной деятельности; 4) предложение

с прямой речью для глаголов речи. Это не исчерпывающий список, но

он достаточно представителен, чтобы судить об особенностях

английского синтаксиса: он не совпадает с аналогичным списком в

других языках (например, в немецком нет герундиальных оборотов, а в

русском глаголы восприятия предпочитают сочетаться с

предложением). Именно эти структуры в совокупности образуют то, что

в когнитивной лингвистике называют базовым уровнем конструкций

каждого конкретного языка и что определяет его уникальность и

специфику. Практическое овладение этими структурами обязательно

при изучении языка.

§ 1. Простое предложение как базисная конструкция для

категоризации агентивных ситуаций

На основании главы третьей и четвертой мы можем прийти к

выводу, что простое предложение модели N1VN2 является базисной

структурой для категоризации ситуации физического действия, ибо оно

категоризует ее самым эксплицитным и экономным способом.

Сложноподчиненное предложение (например, They stole what they

needed) требует контекста для своей полной интерпретации (ср. с They

stole apples). То же в русском языке, ср. Он принес яблоки – Он принес,

что дали – Он принес поесть.


118

Предложения N1VN2 с межсобытийными или личностно-

событийными предикатами категоризуют совсем другую ситуацию, они

понятны в контексте. Различаются два случая:

а) когда в позиции предикатного актанта стоит личностное или

предметное имя, предложение категоризует отношения между лицом и

событием: John wanted an ice-cream = John wanted to eat an ice-cream;

John promised me an ice-cream = John promised me to give an ice-cream;

б) когда в позиции предметного актанта находится местоимение,

оно является анафорой или катафорой, которые соотносятся с каким-то

отрезком речи, например: You are right. John understands it. За

местоимением it скрывается целая пропозиция. Вероятно, поэтому

после глаголов мыслительной деятельности употребляется часто не

местоимение, а наречие so: You think you’ll like living with them? – Oh, I

think so. Это же наречие встречается после глаголов речи: “You said your

name was Eliot?” he observed. “I did say so”.

Конструкция N1VN2 не единственная, хотя и главная, базисная

структура, она расширяется предложениями с трехвалентными и

четырехвалентными глаголами. Например, предикаты давания и

отчуждения трехвалентны, и всегда в семантической структуре их

предложений есть Субъект, Объект и Получатель.

Базовый уровень простого предложения для категоризации

агентивных ситуаций в языковой системе подтверждается, во-первых,

тем, что эти глаголы практически не имеют других конструкций для

своей реализации; во-вторых, тем, что это почти единственная

семантическая группа глаголов, которые действительно употребляются

во всех типах простого предложения (см. главу 7); в-третьих, тем, что

конструкции с ними образуют четкую семантически мотивированную

систему оппозиций; в-четвертых, тем, что можно предполагать их

диахроническую первичность.

§ 2. Осложненное предложение (с вторично-предикативным

оборотом) как базисная конструкция для категоризации ситуаций

восприятия, желания, намерения и др.


119

Анализируя выше ряд конструкций с глаголами восприятия, мы

пришли к выводу, что осложненные предложения экономнее всех, чаще

всех и достаточно эксплицитно обозначают ситуацию восприятия

события, т. е. предложения типа I see him approach и I see him

approaching являются базисными конструкциями (вопрос об

отношениях между ними будет рассмотрен во второй части). В этих

конструкциях глаголы восприятия всегда имеют свое первичное

значение «воспринимать посредством органов чувств», в то время как в

сложноподчиненных предложениях происходят всевозможные сдвиги в

семантике главного глагола в сторону его сближения с различными

глаголами мыслительной деятельности (Ковалева 1981; Kovalyova

1982).

Осложненные предложения являются базисными конструкциями

для тех ситуаций, в которых отношения категоризуются такими

предикатами, которые, имея семантическую валентность на

предикатный актант, предсказывают своей семантикой темпоральные,

таксисные и модальные значения зависимого глагола в предикатном

актанте. В таком случае морфологические формы времени и наклонения

оказываются избыточными и язык предпочитает более простую и

экономную форму – инфинитивного, герундиального или причастного

оборота.

Очевидно, что это имеет место при категоризации ситуаций

реального желания, принятия решения, намерения, вербальной

каузации, когда комплекс модальных значений предикатного актанта

(содержание желания, решения, намерения, просьбы и т. д.)

предопределен и говорящим ясно, что событие предикатного актанта

следует за событием, обозначенным главным предикатом. Все эти

ситуации предпочтительно категоризуются осложненными

предложениями:

а) He’s longing to meet you (Murdoch); He wished me to be present

(Maugham);

б) She’s determined to see you (Murdoch); This I have decided to omit

(Murdoch);

в) She demanded to be sent home (Doctorow); I beg you to forgive me

(Maugham).


120

Каков же статус сложноподчиненных предложений и предложений с

предметным именем в позиции Объекта?

Сложноподчиненные предложения с этими глаголами реже

категоризуют эти ситуации, потому что:

во-первых, некоторые глаголы (intend, want) с придаточными

предложениями не употребляются вообще;

во-вторых, употребляясь в придаточных предложениях, эти

глаголы часто категоризуют другую ситуацию, а именно: ситуацию

мыслительной деятельности. Так, предложения He decided to be a painter

и He decided that he was a painter не равнозначны; только первое

категоризует ситуацию принятия решения.

Предложения с предметными именами в позиции предикатного

актанта также являются вторичными, недостаточно информативными.

Заняв место событийного актанта, предметное имя должно

интерпретироваться событийно. Это подтверждается на формальном

уровне, например, употреблением it, а не them в следующем

предложении: John wants some horses, but his mother won’t allow it /

*them (McCawley 1976). Поэтому John and Mary want a boy = John and

Mary want to have a boy; John heard the bell = John heard the bell ringing. В

американской лингвистике такие члены предложения трактуются как

сокращенные предложения (З. Вендлер), их аббревиатуры (Г. Ли) или

остатки (Р. Бинник). Они зависимы от контекста. Отнесение же

осложненного предложения к базисной структуре предполагает, что

вторично-предикативные обороты с инфинитивами, причастиями и

герундиями специально существуют в языке, чтобы обозначать

событие, не уточняя его видо-временных и модальных параметров в тех

случаях, когда язык в этом уточнении почему-то не нуждается.

Подробно это описано в (Ковалева 1987; САЯ 1997) и во второй части

данной работы в связи с модусными характеристиками предложения.

§ 3. Сложноподчиненное предложение как базисная конструкция

для категоризации ситуации ментальной деятельности

Предложения с глаголами мыслительной деятельности (think,

believe, know, find out, learn, guess и т. д.) имеют в семантической


121

структуре Субъект мыслительной деятельности и Объект мыслительной

деятельности, причем этот Объект всегда является мыслью, суждением.

Поскольку по природе вещей глагол мыслительной деятельности не

предсказывает темпоральные и модальные признаки этого суждения, в

позиции предикатного актанта (Объекта мыслительной деятельности)

должна быть употреблена такая синтаксическая форма, в которой они

будут категоризованы. Такой формой является (придаточное)

предложение с видо-временными и модальными формами финитного

глагола, например: He knew that he was lost, and in making the discovery

he knew he had in fact been lost for a long time (Murdoch).

Конструкции с объектно-предикативными членами с этими

глаголами недостаточно информативны, так как, во-первых, не

выражают точно видо-временные параметры зависимого глагола,

которые по природе вещей не могут предсказываться глаголами. Во-

вторых, они очень ограничены в выражении его модальной

характеристики, и предложения типа I think that he will be a good student

в конструкцию с инфинитивом типа I think him to be a good student не

трансформируются. В конструкциях же с предметным объектом типа I

think of you, по выражению Н. Д. Арутюновой, имеется лишь тема

мысли, а не ее содержание, и она находится на периферии всего ряда.

Абстрактные существительные в конструкциях с этими глаголами

также являются результатом номинализации и восходят семантически к

придаточному предложению, ср.: You understand all my instructions about

packing? (Murdoch); She did not realize their significance (Ache).

Предметные существительные в позиции прямого дополнения

употребляются не со всеми глаголами. Но там, где они употребляются,

они восходят к предложению и интерпретируются событийно по

контексту. Так, I just couldn’t understand the road (Ashe) значит «я просто

не мог понять, что случилось / происходит с дорогой».

На базовом уровне конструкций мы точно отличаем предложение

со значением восприятия (I heard him knocking down Miss Rosa – Я

слышал, как он сбил с ног мисс Розу) от предложения со значением

мыслительной деятельности (I know he knocked down Miss Rosa – Я

знаю, что он сбил с ног мисс Розу). На уровне ниже это уже труднее

сделать (I heard he knocked down Miss Rosa – Я слышал, что он сбил с


122

ног мисс Розу). Таким образом, конструкции базового уровня не

кирпичики, не имеющие своей особенной структуры, но строящие

здание предложения (вроде ядерных предложений). Они представляют

промежуточный уровень, не самый высокий, но и не самый низкий в

концептуализации (см. Lakoff 1987). Выделяемые Э. Рош и Дж.

Лакоффом признаки базовых категорий также коррелируют с

признаками базисных конструкций: единицы этого уровня обычно

высокочастотны, структурно просты (неизбыточны) и исключительно

информативны.

§ 4. Предложения с прямой речью как базисная конструкция для

категоризации ситуации речевого акта

Семантическая структура предложений с глаголами речи содержит

Субъект, Адресат, Речь (произнесенная или записанная). Только

конструкция с прямой речью является базисной, так как она

категоризует содержание и особенности речи автора наиболее точно. В

косвенной речи коммуникативный глагол может превратиться в

каузативный1, многое в смысле теряется из-за отсутствия интонации

прямой речи, ср.: ‘Oh, John, do stay with me’, asked she –> She asked John

to stay with her.

Если всю прямую речь со словами автора ‘It’s me’, said he / he said

принять за единую синтаксическую структуру, то последняя

распадается на два компонента: 1) репрезентирующий компонент –

слова автора (NV – said he / he said) и 2) репрезентируемый компонент –

собственно прямая речь (DS – ‘It’s me’). Внутри этой конструкции

репрезентирующий компонент является особой синтаксической

1 Глаголы речи относятся некоторыми авторами к каузативным на том основании, что речь

является главным средством интеллектуально-информационного воздействия на человека.

Так, С. А. Крылов усматривает специфику коммуникативных предикатов в том, что они

обозначают целесообразное контролируемое действие – сознательную каузацию тех или

иных пропозиционных установок у адресата. Коммуникативная рамка выявляет

коммуникативную направленность сообщения: He said that P (повествование), He asked

that P (волеизъявление), He asked if P (вопрос). Автор при этом является носителем

коммуникативных намерений и предпринимает усилия, направленные на достижение

определенного результата – перлокутивного эффекта, состоящего в том, чтобы Адресат

стал, в свою очередь, носителем тех же самых или иных пропозициональных установок

(Крылов 1987).


123

конструкцией, формальная сторона которой совпадает с таковой: а) у

простого предложения; б) у структуры, вводящей другое предложение в

коммуникативную рамку. Однако репрезентирующий компонент не

обладает обязательной для предложения интонацией законченности, не

всегда может употребляться в абсолютной позиции (*said he), между

ним и прямой речью существуют отношения односторонней

дополнительности (репрезентирующий компонент не употребляется без

прямой речи, тогда как ни форма, ни содержание прямой речи не

требуют сами по себе репрезентирующего компонента).

Поскольку «идентичность позиции есть показатель идентичности

синтаксической формы» (Алисова 1971, 15), все глаголы в

репрезентирующем компоненте можно объединить в единую

функциональную группу глаголов, репрезентирующих прямую речь.

Они подразделяются на глаголы речи и глаголы не-речи (Хисматулина

1975). Обе группы являются неполными, так как охватывают только

репрезентирующие прямую речь глаголы.

Все глаголы речи разделились на две большие группы: 1) глаголы,

характеризующие речь по содержанию, по объему, по месту среди

других высказываний (say, inform, deny и т. д.); 2) глаголы речи,

характеризующие манеру говорения (cry, whisper и т. д.).

В группу глаголов не-речи входят глаголы, которые сами по себе

не являются коммуникативными, а именно: фазисные глаголы (‘Leave

me alone!’, finished he); глаголы мимики (‘Leave me alone!’ smiled he);

глаголы действия (He turned, ‘Leave me alone!’); глаголы, обозначающие

издавание звуков животными (‘Leave me alone!’ he barked) и

предметами. В английском языке обнаружено около 300 глаголов этой

группы. Словари не отмечают у этих глаголов речевых значений, это

открытые ряды, и разделение их на подгруппы важно только в рамках

обсуждаемой темы.

Конструкции с прямой речью, вводимые глаголами речи или

глаголами движения, могут категоризовать одну и ту же ситуацию,

причем глагол речи легче исчезает из репрезентирующего компонента,

нежели глагол движения, потому что потеря последнего ведет к утрате

некоторой информации, ср.:

а) Mrs Carlton turned to Jan and said, ‘That’s a good omen’;


124

б) Mrs Carlton said turning to Jan, ‘That’s a good omen’;

в) Mrs Carlton turned to Jan saying, ‘That’s a good omen’;

г) Mrs Carlton turned to Jan, ‘That’s a good omen’;

д) Mrs Carlton said to Jan, ‘That’s a good omen’.

Мы видим, что, хотя в предложении (г) глагол речи отсутствует, в

семантике репрезентирующего компонента он присутствует. Его

существование поддерживается всей синтаксической структурой

прямой речи и интонацией.

Интересно, что глаголы не-речи, имеющие в своей семантике

признак «издавать звук», не допускают присутствия рядом с собой

коммуникативного предиката, так как при нем меняется смысл

предложения, ср.:

1 а. ‘Lead me to that man!’ he barked (Gulik);

b. ‘Lead me to that man!’ he barked saying (?);

2 a. ‘Where are you from?’ the man shot at him (Abrahams);

b. ‘Where are you from?’ the man shot at him asking (?).

Спрашивается, сохраняют ли глаголы не-речи свое первичное

значение или развивают речевую семантику? Последнее может быть

доказано их употреблением перед косвенной речью и в конструкциях,

где первично употреблен глагол речи.

Репрезентирующие глаголы не-речи по-разному ведут себя при

трансформации прямой речи в косвенную. Например, в конструкциях с

глаголами мимики и жеста в косвенной речи должен обязательно

появиться глагол речи: He smiled, ‘I am sorry’ –> He said smiling / he

smiled saying that he was sorry. То же относится и к другим глаголам,

репрезентирующим прямую речь. В предложениях с фазисными

глаголами иногда возможна трансформация в косвенную речь,

вероятно, потому что они просто в силу своей семантики могут

окказионально вбирать в себя значение рядом стоящего глагола.


125

ГЛАВА 5. ВОЗВРАТНАЯ КОНСТРУКЦИЯ

По данным Э. Генюшене, в словаре Хорнби зарегистрировано

более полутора тысяч глаголов с oneself, а употребление свободных

сочетаний типа love oneself практически неограниченно. И хотя

синтаксическая природа возвратности четко проявляется в английском

языке раздельным написанием глагола и возвратного элемента, в

английских грамматиках мы находим упоминания о возвратных

глаголах, о глаголах с рефлексивным употреблением, о рефлексивных

фразах, о формах рефлексивного залога, о рефлексивных конструкциях

(см. историю вопроса в Geniušiene 1978; 1980; 1987; Ярцева 1961, 299).

Традиционно принято считать, что в возвратной ситуации

«действие Субъекта возвращается на него же». В разных языках она

категоризуется конструкцией с возвратным местоимением, возвратной

частицей или, как в русском языке, «возвратной морфемой


126

синтаксического построения» (Степанов 1976, 415). Однако все эти

формы категоризуют и различные атипические ситуации, в которых

действие тем или иным образом замыкается в сфере Субъекта.

Например, в русском языке, вслед за А. А. Шахматовым, В. В.

Виноградов выделяет 15 разных значений и оттенков, придаваемых

частицей -ся группам возвратных глаголов вообще (1947, 630-638),

причем в некоторых случаях при всем желании семантику возвратности

обнаружить не удается. В научных грамматиках издавна существует

тенденция объединять формы с показателями возвратности в средний

(медиальный) залог, иногда выделяя из него взаимный и возвратный

залоги.

Представляется, что система современного английского языка не

дает оснований для выделения среднего залога. Дело в том, что в нем в

процессе исторического развития произошла реструктуризация и

реконцептуализация предложения с возвратными местоимениями: в

возвратное местоимение окончательно включился элемент self,

который, начиная с древнеанглийского периода, иногда добавлялся как

прилагательное к винительному падежу личного местоимения,

согласовываясь с ним в роде и падеже, например:

Hyne sylfne aheng (Matthew, XXVII, 5); Он сам повесился.

При этом возвратная конструкция развивалась противоречиво: с

одной стороны, складывалось впечатление, что «английский язык с

самых старых времен считал возвратные местоимения (при глаголе)

излишними и отбрасывал их; с другой стороны, у нас может быть

впечатление, что тот же самый язык, в то же самое время, в такой

сильной мере ощущал важность этих местоимений, что он всеми силами

стремился удержать их от исчезновения, придав им для усиления

удачно выбранное прилагательное self» (Kellner 1885, 179). На самом

деле, рефлексивное местоимение исчезало там, где с его помощью

конструкция категоризовала действие, замкнутое в сфере Субъекта – то,

что относилось к среднему залогу, то есть в атипичных конструкциях.

Медиальными становятся все глаголы, употребленные в непереходном

значении, так как называемое ими действие полностью входит в круг

интересов субъекта (Ярцева 1961, 205). Self же усиливает возвратную

семантику конструкции. И если «было нужно подчеркнуть возвращение


127

действия на активный субъект, то тогда употребляли эмфатическое

рефлексивное местоимение» (там же, 198). Представляется также, что

включение в семантическую и синтаксическую структуру конструкции

элемента self не только повлияло на исчезновение рефлексивных

конструкций с медиальной семантикой, но и «укрепило» собственно

возвратную семантику этих конструкций. Изменение на одном участке

конструкции повлекло за собой некоторую перегруппировку

сопредельных явлений. Возвратная конструкция превратилась в

маркированную форму с более специфическим значением. Здесь

английский язык дает исследователю редкую возможность изучить

возвратную конструкцию per se, отвлекаясь от атипичных конструкций

с медиальной семантикой.

Возвратная конструкция не входит в сферу залога еще и потому,

что формально она противопоставляется всем остальным конструкциям

с данным глаголом по признаку «асимметрия/симметрия отношений

лингвистических единиц к единицам референтного уровня». Отнесение

же сразу двух семантических актантов к одному референту является

столь важной отличительной чертой возвратной конструкции, что

возвратные и пассивные конструкции «представляют собой

разноплановые семантико-синтаксические явления и поэтому не

относятся к одной грамматической категории» (Залоговые конструкции

1981, Предисловие. См. также возражения В. Н. Ярцевой против

выделения возвратного залога в английском языке (1961, 195)).

Поскольку в возвратной конструкции два актанта относятся к одному

референту, а во взаимной конструкции «число единиц уровня ролей и

уровня референтов» по сравнению с агентивной переходной

конструкцией не меняется (Храковский 1981), нет также семантических

и формальных оснований объединять возвратную и взаимную

конструкции, как это принято в традиционной грамматике.

Возвратной считается монопредикативная конструкция, в которой

Субъект и Объект обозначены самостоятельными словами. Это

доказывается возможностью соподчинения oneself и существительного

в функции дополнения, например:


128

It cost Luther $ 7,00 to free himself and his car from the greed of the

airport authority (Grisham); Had he then understood both himself and

her…(Gregory).

К возвратным не относятся полипредикативные конструкции с

предикатными актантами, выраженными неличными формами глагола

типа He believed himself to have been unfairly treated (Ek). В них

отсутствует значение возвратности в отношениях между oneself и

антецедентом, хотя референциальное тождество субъекта главного

глагола (he) и объекта или субъекта зависимого глагола (himself)

существует, что подтверждается при помощи трансформации таких

оборотов в придаточные предложения:

а) He had regarded himself as not yet grown up (Murdoch);

б) He had regarded that he was not yet grown up.

То же самое наблюдается в конструкциях с предикатами восприятия с

инфинитивными и причастными оборотами: oneself здесь является

Субъектом пропозиции, лежащей в основе предикатного актанта: Can

you hear yourself saying that? (Davidson). Даже если после глагола,

имеющего валентность на предикатный актант, употреблено лишь

oneself, то оно является субститутом этого актанта. John didn’t hear

himself может означать «Джон не слышал своего голоса / звука своих

шагов / дыхания» и т. д.

§ 1. С чем соотносится oneself в возвратной конструкции

Хотя в литературе и встречаются формулировки типа «в

возвратной конструкции объект совпадает с субъектом / равен

субъекту», на самом деле один и тот же референт трактуется в

предложении различно в зависимости от того, является ли он

Субъектом или Объектом действия, восприятия, мышления и т. д. Это

неравенство проявляется в необязательности полной референциальной

идентичности анафорического местоимения и личностного антецедента

в позиции подлежащего. Рассмотрим ряд:

1) John shaved himself;

2) John buttoned himself;

3) John spent himself bankrupt;


129

4) John controlled himself and his voice (Gregory);

5) Some of the oldest and wisest citizens had dug themselves in as for a

stage of siege (Gregory);

6) She inspected herself in a tiny mirror (Wouk).

В первых четырех предложениях John и himself не идентичны,

потому что первое категоризует ситуацию, в которой Джон брил только

часть себя – лицо, во втором он застегнул пальто или пиджак, в третьем

– он потратил свои деньги, а в четвертом himself не может относиться к

Джону в целом, так как рядом с ним употреблено his voice, которое

таким образом вычитается из общего значения личностного

антецедента, хотя в реальной действительности голос находится с

лицом в отношениях неотъемлемой принадлежности. В пятом

категоризуется ситуация, когда жители в ожидании нападения

окапывают (строят какие-то оборонительные сооружения) свои дома и

дворы. В шестом предложении человек вообще видит не себя, а свое

отражение, причем неполное.

Отношение части и целого между возвратной анафорой и

личностным антецедентом в предложениях типа (1-2) было замечено

давно (Виноградов 1947; Недялков 1975), но не получило

теоретического объяснения. Примеры (3-6) свидетельствуют о том, что

круг предикатов, в предложениях с которыми существуют эти

отношения, достаточно широк. Они регулярны, и исключением скорее

является референциальная идентичность анафоры и антецедента. В

таком случае в центре внимания оказываются два вопроса: 1) до какой

степени эта референциальная идентичность является абсолютной

(вышеприведенные примеры наводят на мысль об ее относительности) и

2) откуда извлекается информация именно об этих Объектах?

Попытавшись ответить на эти вопросы, мы приблизимся к пониманию

феномена возвратности в целом. Прежде чем ответить на вопрос, к

каким признакам антецедента-лица могут вообще относиться

возвратные местоимения, следует, вероятно, обратить внимание на

общий набор признаков лица вообще и self в частности. Не менее

интересен вопрос, что сигнализирует о наличии именно этого признака,

что «открывает» этот признак? И наконец, в чем системная

целесообразность такой категории?


130

Будем исходить из того, что информация об антецеденте

содержится в семантике имен лица, потому что независимо от того,

какое имя – функциональное, релятивное, идентифицирующее – стоит в

позиции подлежащего, возвратное местоимение соотносится с той

частью семантики антецедентного слова, которую можно было бы

обозначить «человек», «лицо» в широком смысле слова. Летчик (отец,

Иван) умылся (потратился, сосредоточился) с точки зрения отношений

–ся к антецедентному слову, равно Человек умылся (потратился,

сосредоточился). Возможно, поэтому в английском языке возвратные

предложения с неодушевленным именем в позиции Субъекта довольно

редки1.

Семантическая неоднородность и многогранность имени лица

была замечена в первую очередь синтаксистами. А. Вежбицкая писала,

что понятие лица (person) разложимо по меньшей мере на два элемента,

о которых можно говорить отдельно и которые взаимно не

субституируются: John hates himself не определяется как John hates his

body, a John hates his body – как John’s body hates John (Wierzbicka 1976).

Так был замечен предметный и, так сказать, социальный статус лица.

Последствия принадлежности имен лица к классу предметных имен и к

классу имен действующих лиц изучала Н. Д. Арутюнова, показавшая,

что данный тип двойственности позволяет именам лица в предложении

легко занимать позиции, предназначенные как для предметных, так и

для событийных (предикатных) актантов (1975; 1976).

Из этого следует, что, по всей вероятности, концепт SELF,

входящий в глобальный концепт ЧЕЛОВЕК, включает огромное

количество признаков. Можно предположить, что в особенностях

возвратного местоимения с self следует искать объяснение механизму

возвратности и причинам отсутствия референциальной идентичности

между oneself и личностным антецедентом. Проанализировать хотя бы

часть концепта SELF можно по конструкциям с one’s self и возвратным

конструкциям.

1 Предметный актант в таких случаях часто понимается как самостоятельно действующий

Субъект, например, When the first gate stopped behind him and locked itself into place, the

second one dutifully snatched itself free and rolled along the fence (Grisham).


131

§ 2. Репрезентация концепта SELF в конструкциях с one’s self и

oneself

В англоязычной научной литературе для обозначения человека как

личности существуют два термина: Self и Personality. В словаре Р. Е.

Ашера отмечается, что Self – ядро (core) человеческой личности

(Personality), включающее ее интересы, эмоциональные состояния,

физическое особенности и т. д. (Asher 1994, v. VII, 3795). Психологи

считают, что человек в качестве наблюдаемого внешнего объекта

вычленяет в реальном мире а) самого себя и б) себе подобных (других).

При этом человек не только осознает себя как целое, как тождество

самому себе, но и замечает в себе огромное количество признаков.

Психологи говорят о том, что «у каждого человека есть несколько Я

(selves), каждое из которых пользуется словом для самоописания. В

один момент присутствует одно Я, а в другой – другое, которое может

испытывать симпатию к предыдущему Я, …а может даже и не знать о

существовании другого Я» (Speech 1989, 321). Человеческое Я – «не

просто индивидуальность, личность, а личность, рассматриваемая

изнутри» (Кон 2000, 366). Внутренний мир человека осмысляется как

действие составляющих его сил (Рябцева 2005, 99).

Многоплановый характер человеческого Я в английском языке

обнаруживается в употреблении oneself, например:

Each of us has a thousand selves. That’s what Gurdjieff said. There is

no permanent and unchangeable I (Davidson); Lawrence was a very complex

and self-contradictory person, in whom two hostile selves seemed always

struggling for mastery (Aldington).

Судя по языку, внутри человека есть даже некая область, которую

он может как бы покинуть, выйти из нее:

Ali’s simply beside himself (Woodwiss); …and he was himself again

(Barrett); I was not myself (Le Carré) (подробнее см. Ковалева,

Александрова 2000).

В английской грамматике self считается существительным, а

oneself – местоимением. Это противоречие пытался как-то разрешить

Дж. Лайонз, который был склонен рассматривать himself, herself и т.д.

как формы лексемы self, причем оговаривался, что self более


132

абстрактная единица, чем лексема oneself, она лежит в основе

местоимения первого лица: I am hungry равно SELF is hungry. Таким

образом, обе единицы он относил к разряду местоимений, признавая

такую точку зрения непривычной (unorthodox). В любом случае

местоимение первого лица и возвратное местоимение деривационно

восходили к одному и тому же глубинному элементу SELF (Lyons 1977,

665).

Семантическая близость one’s self и oneself заметна в их

словарных дефинициях:

ONESELF (also one’s self) – a person’s self (OED, VII, 125);

SELF – indicates that the reference is to the person (OED, IX, 410);

ONESELF (also one’s self) – 1. a person’s self; 2. one’s normal, healthy, or

sane condition of self (WNCD, 802);

SELF – 1. the entire person of an individual; 2. an individual’s typical

character or behavior, a person in his best condition; 3. the union of elements

(as body, emotions, thoughts, and sensations) that constitute the individuality

and identity of a person (WNCD, 1048).

И self, и oneself определяются словарями как отражение человека

(person), при этом местоимение oneself может быть обозначено через

one’s self, и это дает основание считать местоимение oneself

полнозначным словом, которое категоризует самость человека и,

следовательно, дает основания поставить его в один ряд с

существительным self. Некоторые словари отмечают, что одним из

значений self является личность, взятая в каком-то одном ракурсе,

например: SELF – n. 2. a certain side of a person’s character, esp. in One’s

better [worse, former] self (Hornby).

Исследование Л. Г. Александровой (2001) подтвердило

многоплановый характер self, который позволяет представить человека

как состоящего из множества Я (примеры см. выше). Через self

концептуализируется когнитивный, эмоциональный и оценочный

признаки личности: our rational selves, her remarkable self, her own self,

his former self, her old self, his bright self, your good self, your bloody self,

her awesome self, her petty self, his already emphatic self и т. д. В принципе

в обыденной речи self чаще употребляется с определением, благодаря

которому self относится не столько ко всей личности в целом, сколько к


133

личности в определенном ракурсе. В конкретном тексте self может

соотноситься и с частью целого Я. Об этом свидетельствует

возможность взаимной трансформации конструкций с V oneself и V

one’s self:

1. а. Presently Rosamund <…> bend herself to her husband’s face (Eliot);

б. Presently Rosamund <…> bend her own (old) self to her husband’s

face;

2. a. I’d seen one mummy, her crown fell right off and got kicked clear

across

the floor before she could bend her old self over to pick it up (Banns);

б. I’d seen one mummy, her crown fell right off and got kicked clear

across

the floor before she could bend herself over to pick it up (см.

подробнее: Ковалева, Александрова 2000 ).

В этих предложениях one’s self и oneself взаимозаменяемы и self

категоризует один и тот же признак лица – «тело».

§ 3. Круг ситуаций, категоризуемых возвратными конструкциями

Количество глагольных предикатов, конструкции с которыми

категоризуют ситуации с референциальной идентичностью возвратного

местоимения – анафоры и антецедента, довольно ограничено.

Во-первых, в конструкциях с глаголами идентификации и

именования (identify, present, announce, declare, refer, call) при помощи

личного имени, клички, имени профессии, занимаемой должности лицо

идентифицирует себя как целое, например:

They called themselves Rhinoceros (Davidson); A new tropper,

announcing himself as officer Pauttney, came in (Daly).

Во-вторых, oneself совпадает с личностным антецедентом в

конструкциях с глаголами (само) утверждения, (само) отдачи:

My chief task is to discover and affirm myself (Wouk); She could only

sacrifice herself. But dare she assert herself? (Lawrence).

В-третьих, референтная идентичность возвратного местоимения и

антецедентного имени имеет место в конструкциях с глаголами,


134

обозначающими действия, которые человек производит над собой в

целях самоуничтожения:

A girl who’d gassed herself and was found by him … (O’Brien); He

could shoot himself (Wouk).

Выделяется группа глаголов, конструкции с которыми

категоризуют ситуации, где oneself соотносится с компонентом «тело» в

антецеденте. Это конструкции:

с глаголами изменения формы тела:

The widow rocked herself to and fro, and wrung her hands (Dickens);

She was to prostrate herself on the floor (Gulik); He saw the boy curl himself

into his chair (Murdoch);

с глаголами пространственного ограничения местоположения Субъекта

или освобождения от этого ограничения:

Then I told them to put on the best dresses and conceal these by

wrapping themselves in the long hooded cloak of Buddhist nuns (Gulic); She

locked herself in our bedroom (Murdoch); He had hidden himself amid bales

of ship’s cargo (Hailey).

К этой группе примыкают конструкции с глаголами выделения

предмета из числа себе подобных. Они категоризуют ситуации:

а) физического выделения, отделения

A woman detached herself from the hurrying figures (Murdoch);

б) духовного выделения из окружающего мира:

He usually remained for at least an hour … to disassociate himself from

the usual eager exodus (Hailey).

Иногда духовное и физическое выделение своего Я на фоне

окружающей действительности категоризуется одним словом и

идентичность анафоры и антецедента проступает четче:

If a man wished to abstract himself from the world, to remove himself

from within the temptation, to place himself beyond the possibility of any

inducement to look out of the window, we should recommend him by all

means to go to Laut Street (Dickens).

Ситуации, в которых действие Субъекта направлено на его часть

(тело), также категоризуются возвратными конструкциями. Это прежде

всего конструкции с глаголами самообслуживания:


135

She powdered herself; He shaved himself; Priscilla began to lard

herself with make up (Murdoch).

В этих предложениях антецедентная сема может быть легко

дифференцирована, однако в ряде случаев имеет место нейтрализация и

oneself может относиться как к части, так и к целому: He toweled himself

vigorously (Hailey); I dust myself off and walk away (Wouk).

Другую группу среди конструкций с глаголами физического

действия составляют те, в которых употреблены глаголы прикосновения

и повреждения поверхности (touch, scratch, prick, scrub, wound и др.):

She still slightly resembled a boy, who had just cut himself in a premature

attempt to shave his first whisker (Murdoch). Эти глаголы не уточняют

часть тела, по отношению к которой совершается действие, но

пресуппозиция о том, что это часть, а не целое, довольно четко

имплицируется.

Интерпретация oneself в конструкциях с глаголами перемещения и

изменения положения тела в пространстве уже представляет

затруднения. С одной стороны, очевидно, что меняется положение всего

тела в пространстве, и между антецедентом и анафорой существуют

отношения референциальной идентичности. Ср.:

He could drive himself slowly round the garden (Christie); Now,

standing himself, he said forcefully and clearly… (Hailey); Geany, raising

himself awkwardly on crutches, hurled the words… (Hailey).

Не менее очевидно, что при перемещении и изменении положения

тела в пространстве части тела играют, так сказать, разную роль, что

отражается в наличии (или в импликации) дополнений, выраженных

сочетанием предлога с именем, обозначающим часть тела:

Then she lifted herself on the elbow (Gregory); The Italian was raising

himself on his toes (Malamud).

Очевидно, что анафора имеет здесь референцию ко всему телу, за

исключением какой-то его части (локтя, руки, пальцев и т. д.),

осуществляющей манипуляцию с остальной частью тела.

Употребление анафорических возвратных местоимений в

предложении с именами лица позволяет нам заметить «следы» первой

ступени формирования идентифицирующего значения,

соответствующей первому этапу познания предметов – их вычленению


136

(Аспекты 1980, 172), а именно: человек вычленяется из окружающего

мира, обремененный одеждой, деньгами, собственностью. Все это,

являясь в реальной действительности предметами вполне «отъемлемой»

принадлежности, в языке трактуется так же, как если бы оно было

неотъемлемой частью человека: со всем этим семантически соотносится

возвратный анафорический элемент. Вообще «неотъемлемая

принадлежность» в действительности и в языке не совпадают1.

Семантические отношения в возвратной конструкции подтверждают

вывод Ш. Балли о необычайной широте понятия личной сферы в языке:

«Понятие личной сферы совершенно субъективно; ничто не мешает

коллективному воображению приписать мне вещи, имеющие свое

собственное существование или, наоборот, отделить от меня те,

которые в действительности не могут быть отделены (ср.: англ. “I have

broken my leg”). Протяженность этой сферы определяется

традиционными представлениями каждой лингвистической группы; ее

границы могут изменяться от языка к языку, а также изменяться в

одном и том же языке в ходе эволюции. В целом она охватывает тело,

его части, иногда его размеры, душу индивида; в некоторых случаях –

его голос, его имя, но она может охватывать также в различных

пропорциях все, что находится с ним в постоянной связи: одежду,

предметы обихода, посуду и т.д.; окружающих лиц, семью, обслугу,

друзей» (Bally 1926, 68-69). Короче говоря, окказионально в личную

сферу может быть вовлечен любой предмет (Журинская 1979, 132).

Все вышесказанное теоретически обосновывает существование

особого вида референциальной идентичности возвратной анафоры и

антецедентного слова, когда один референт по-разному трактуется

этими лингвистическими единицами, выполняющими различные

семантико-синтаксические функции. Поэтому можно говорить как о

полной, так и о неполной, или частичной, референциальной

идентичности возвратной анафоры и антецедентного слова (Kovalyova

1984).

1 Так, брить можно и ногу, мыть можно любую часть тела, но в таком случае нужно их

упомянуть, например: They stopped shaving underarms and legs (Davidson); He’s very

particular to wash himself to the waist, but below he thinks doesn’t matter (Lawrence).

Очевидно, признак «волосы на ноге» трактуется языком как менее обязательный, чем,

скажем, «волосы на лице» или «волосы на голове».


137

В конструкциях с глаголами духовной деятельности имя лица

выделяет для возвратной анафоры целый набор семантических

признаков, относящихся к духовной сфере человека. Среди них такие,

как «характер», «свойство», «чувство», «мысли» и многие другие,

причем часто один и тот же предикат «включает» у имени лица разные

антецедентные семы, к которым относится анафора.

Так, в принципе oneself в конструкции с глаголом know может

относиться к лицу в целом, как в предложении Know thyself. Однако

высказывание John knew himself может ословливать ситуацию «Джон

знал свой организм (поэтому выпил аспирин и принял горячий душ

после пребывания под дождем)», с другой стороны, эта же конструкция

категоризует ситуацию «Джон знал свой характер (черты личности)»,

как в следующем предложении “Know thyself”, the chaplain says, and it is

true I never knew myself till now. But I thought I knew myself very well, and

I was humble enough (Cary). Ср. также: Do you know yourself? Perhaps it is

Truth and Freedom that you seek and for a moment you thought you might

find release in Love (Maugham).

Различные ситуации категоризуются возвратными конструкциями

с глаголами понимания. Например, Had he then understood both himself

and her… (Gregory) значит «если бы он тогда понимал свои и ее

чувства…». В следующем отрывке лицо характеризуется через

действия, непонятные задающему вопрос:

You are a strange one, Buonarotti. You screamed that fresco was not

your profession, and almost knocked me down in your rage. Yet now … you

came back with a plan that will entail infinitely more time and labour. How is

one to understand you? (т. е.: «как понять твои поступки, действия?»).

Из ответа Микеланджело видно, что он сам не понимает логики своих

действий:

I hardly understand myself. I only know that since I must paint that

vault I cannot bring you something mediocre, even if it is all you have asked

for (Stone).

В словарной дефиниции глагола forget обнаруживаем некоторые

пресуппозиции, то есть условия, которые должны существовать, чтобы

говорящий мог употреблять сочетание forget oneself, а слушающий его

понять:


138

1) behave thoughtlessly in a way not suited to one’s dignity. You are

forgetting yourself! 2) act unselfishly (Hornby).

Судя по словарю, такой пресуппозицией часто является неправильное

поведение лица. В конкретном же высказывании информация о

неправильном поведении или сообщается специально, или извлекается

из контекста:

He made to depart, but Leo forgetting himself seized the matchmaker

by his tight coat and shook him frenziedly (Malamud).

Анализ предложений с возвратным местоимением показывает, что

предложения с предикатами памяти категоризуют ситуации, в которых

человек забывает о чем-то неприятном для себя. Так, следующему

отрывку предшествует описание воскресной прогулки матери с

взрослым сыном к старинному замку, на протяжении которой она все

время чувствовала себя плохо. Но когда она увидела замок вблизи, она

забыла и свои болезни, и огорчения, и жизненные неприятности:

They set off again, pace by pace, so slowly. And every step seemed like

a weight on his chest. He felt as if his heart would burst. At last they came to

the top. She stood enchanted, looking at the castle gate, looking at the

cathedral front. She had quite forgotten herself (Lawrence).

Э. Генюшене приводит список глаголов духовной деятельности, у

которых референтом прямого объекта является «какой-то признак

личности Агенса»: collect oneself (one’s wits, thoughts), compose oneself

(one’s thoughts, passions), confine oneself (one’s remarks), control oneself

(one’s temper, anger), devote oneself (one’s life, time), disburden oneself

(one’s heart, soul), exhaust oneself (one’s patience, strength) (Geniušiene

1987, 196; Kovalyova 1984).

При предметном объекте восприятия трактовка семантики

возвратных конструкций с глаголами чувственного восприятия

сталкивается со многими теоретическими трудностями. Те, кто видит в

семантике имени лица противопоставление предметного и духовного

начал, задают вопрос: Who saw a fox – John1 (John’s body) or John2 (The

genuine “John”)? и вынуждены считать предложения с предикатами

восприятия сложными, усматривая у них в глубине 1) предложение о

человеке, 2) предложение о его теле и 3) предложение, указывающее на

причинно-следственные отношения между двумя первыми (Wierzbicka


139

1976, 134-135). Те же, кто специально задается вопросом о

референциальной идентичности oneself и субъекта восприятия,

спрашивают, имеют ли единицы I и myself в предложении I see myself in

the mirror один и тот же интенсионал, или же первое I следует отнести к

умственному восприятию, а myself лишь к внешнему виду (Wunderlich

1979, 223).

Мы считаем, что и при этих глаголах имя лица остается

семантически сложным, по меньшей мере двойственным, с его

отдельными признаками и соотносится возвратная анафора. Если бы

рефлексивная конструкция действительно отражала референциальную

идентичность возвратной анафоры и личностного антецедента, как это

считает традиционная грамматика, невозможно было бы существование

возвратных конструкций, в которых анафора относится не к имени лица

и даже не к его предметной ипостаси, а, так сказать, к материальному

представлению лица, то есть к его изображению, которое может

соответствовать представлению лица о себе (1) или не соответствовать

(2):

1) Tascha now appeared to the world as she saw herself in

photographs (Davidson); I hope that when he sees himself in fourteen feet of

bronze he will be so pleased (Stone);

2) “Do you recognize yourself, Tommaso?” “The drawing is superb.

But it is not me” (Stone).

Подобные конструкции можно было бы назвать

квазирефлексивными, но поскольку мы убедились в относительности

референциальной идентичности единиц в возвратных конструкциях,

вышеприведенные предложения так же рефлексивны, как и все

остальные. Такие конструкции свидетельствуют о том, что в семантику

лица входит и отчужденное от лица его представление о себе.

Из вышеприведенных примеров можно сделать вывод, что oneself

отсылает не ко всем, а только к определенным признакам лица. Этот

признак «включается» у имени лица глагольным предикатом. Так,

предикат button включает у личностного актанта признак «одетый,

имеющий на себе одежду»; предикат shave включает признак

«имеющий на лице волосы» и т. д. Условие логической

экзистенциональной пресуппозиции в этих случаях заранее считается


140

выполненным: оно имплицируется существующим положением вещей,

когда все люди во что-то одеты, носят прически, имеют деньги и т. д.

Поскольку значение глагольной лексемы тесно связано с

контекстом, ограничивается и расширяется им, один и тот же

глагольный предикат может «включать» разные признаки имени лица,

например:

1. а. Субъект защищает свое «физическое Я»:

I think she had a knife and stabbed him, simply trying to defend

herself (Gardner);

б. Субъект защищает свою «жизнь, честь, доброе имя»:

On his trial he defended himself with great ability (OED);

в. Субъект защищает свое «спокойствие (свою совесть)»:

We defend ourselves by descriptions and tame the world by

generalizing

(Murdoch);

2. a. Субъект выдает свое физическое присутствие:

He had a good disguise, but as he spoke he betrayed himself (=

people recognized his voice and knew who he was) (Hornby);

б. Субъект выдает свои «скрытые мысли»:

By defying her to recognize the parking station attendant, I got her

to betray herself (Gardner).

Внутренняя форма возвратной конструкции, ословливающей

ситуацию, в которой действие или отношение исходит от Субъекта и на

него же обращено, теоретически может способствовать нейтрализации

противопоставления Субъекта и Объекта в пользу Субъекта. Для

говорящего в ситуации объектность Субъекта отступает на второй план,

а на первом плане остается его деятельность, она как бы замыкается в

сфере самого Субъекта и его интересов, что благоприятствует

пересечению возвратности с непереходностью по линии безобъектности

действия (Гухман 1964, 212-213; 1968, 141)1. Это позволяет одну и ту же

ситуацию категоризовать возвратной и непереходной конструкцией, ср.:

1) конструкции с предикатами самообслуживания:

а. Go dress yourself handsome, the way you do (Wouk);

1 Этим же объясняется и некоторая конкуренция этой формы с «беспризнаковой формой

медиума» в истории английского языка (Hermodsson 1952, 44-46).


141

б. He is not bad-looking, he dresses well (O’Connor);

а. Please bathe yourself before you come back tomorrow (Lee H.);

б. Freeman rose, shaved, bathed (Malamud);

2) конструкции с предикатами изменения положения в пространстве:

a. Lester dropped himself in a chair (Wouk);

б. Norman dropped on her divan (ib.);

3) конструкции с предикатами пространственного ограничения:

a. Harvey had locked himself in his study (Hailey);

б. Nobody but Radleys locked up at night (Lee H.).

Многочисленные примеры этого типа коррелируют с общим

положением теории метафоры, согласно которой более сложные сферы

опыта категоризуются говорящими в терминах менее сложных и более

ранних сфер опыта (ментальные действия в терминах физических

действий и т. п.). С этой точки зрения показательна категоризация

разных ситуаций через конструкцию с глаголом sell. Продается и

покупается все:

человек может продать себя как физическое лицо: I shall sell you

whatever you asked me, even if I should have to sell myself as a slave

(Stone);

oneself может относиться к разным сторонам деятельности аспекта

лица. Именно с этой точки зрения можно объяснить разницу в значении

двух предложений: You’re selling yourself short: That’s new, isn’t it?

(O’Connor); In this life never sell yourself cheaply. In professional services

some of the highest fees… are commanded by sheer audacity (Hailey). В

последнем предложении старый адвокат поучает молодого коллегу, как

добиться большей оплаты, то есть как продать свое «трудящееся Я», а в

первой конструкции идет речь о продаже своего «принципиального и

независимого Я». Таким образом, выделяя для анафоры богатую

семантическую структуру, имя лица поворачивается к каждому

предикату какой-то особой стороной или даже несколькими сторонами

одновременно1 (подробно см. Ковалева 1983).

1 Особенности рефлексивной анафоры принципиально создают возможности для развития

фразеологически связанных значений глаголов и их обособления (behave oneself – вести

себя хорошо, behave – вести себя; feel oneself – чувствовать себя хорошо, feel –

чувствовать себя). Некоторые глаголы без возвратного местоимения не употребляются


142

Таким образом, можно утверждать, что, освободившись в

результате структурно-семантической перестройки от необходимости

онтологизации ситуаций с действием, замыкающимся в сфере субъекта,

возвратные конструкции стали широко использоваться с самыми

разнообразными предикатами в своем первичном значении (Ковалева

1983) и не имеют тенденции к исчезновению. И хотя с объективной

точки зрения антецедент и анафора не равны, говорящие категоризуют

ситуации так, как будто между ними существуют отношения равенства.

Значит, для говорящих oneself достаточный сигнал, чтобы на уровне

сознания объединить анафору не со всем антецедентом, а только с его

частью (физической, духовной или эмоциональной). Это еще раз

доказывает, что мысль осуществляется не в словах. Возвратная

конструкция разрушает логически стройную концепцию слова как

«анафорического острова», непроницаемого для анафоры, согласно

которой анафора может относиться только к слову в целом, но не к его

части (Postal 1969, 205-206). Имя лица оказывается проницаемым для

анафорического возвратного местоимения. Благодаря этому свойству

анафоры достигается экономия средств выражения. Можно

присоединиться к точке зрения А. Вежбицкой, которая писала, что «…

прототипический возвратный сценарий не является особым вариантом

прототипического переходного сценария с дополнительным условием,

что «пациенс» кореферентен «агенсу». Это другой сценарий, частично

совпадающий с прототипическим сценарием переходности, а не

являющийся одним из его подмножеств» (Вежбицкая 1999, 71).

С другой стороны, рефлексивные местоимения «высвечивают»

такое богатство содержания личностного имени, что его объяснение

требует какого-то нового подхода к семантике слова вообще. Во-

первых, выделенные выше на основе анализа возвратной конструкции

семантические элементы имени лица отсутствуют в его словарных

дефинициях и не проявляются при компонентном анализе. Они

выделяются в слове в высказывании и связаны с различными

пресуппозициями: пресуппозицией наличия у человека частей тела,

собственности, определенных духовных и социальных качеств и т. п. Из

вообще, что позволяет отнести их сочетания с oneself в область фразеологии (bethink

oneself, pride oneself, absent oneself, betake oneself и др.).


143

этого можно сделать вывод и том, что слово присутствует в

высказывании со всей своей богатой семантикой, позволяющей ему в

любой момент «повернуться» к семантике предложения нужной

стороной. Во-вторых, самое богатство семантики имен лица

подтверждает мнение о том, что «имеется глубокая аналогия между

семантическим строением имени (отдельного слова) и семантическим

строением предложения» (Степанов 1981, 10). Это значит, что многие

слова деривационно восходят к очень обширному семантическому

материалу, в том числе к разного рода предложениям, и поэтому не

могут включаться в обычные «поверхностные» предложения как

атомарные единицы (подробно см. Семантические и прагматические

аспекты 1992, 46-68).

§ 4. Каузативная возвратная конструкция

Анализируя предложения в следующем ряду, Дж. Лакофф назвал

(2) «загадочным рефлексивом»:

John got hurt when he fell down;

John hurt himself when he fell down;

John hurt himself by hitting himself on the head with a hammer.

Первое и второе предложения он считает синонимичными, потому что в

них не имплицируется действующий Субъект, агентивным считается

только третье предложение, где рефлексив семантически оправдан

(Lakoff 1970, 38-40).

В действительности конструкция с oneself категоризует и

собственно агентивную, и каузативную ситуации. Сравним следующие

предложения:

1. Essie Mae, if you don’t come home I’m gonna kill myself (Moody);

2. Bob Ewell fell on his knife. He killed himself… See there! Stabbed

himself through that soft staff between his ribs (Lee H.).

Если первое предложение с oneself категоризует ситуацию

самоубийства, то во втором ословлена причинно-следственная ситуация

в том виде, как ее понял шериф, осматривая место драки.

Первое предложение ассоциируется с агентивной переходной

конструкцией и стоит в одном ряду с конструкциями, номинирующими


144

ситуацию самоубийства типа During one particularly gloomy season even

coroner did himself in (Lee L.). Второе предложение ословливает

ситуацию, в которой нет ни целенаправленно действующего Субъекта,

ни действия killing. Здесь he можно считать нечаянным Субъектом

каузации события killing. Это предложение входит в ряд конструкций с

глаголами гибели и повреждения типа What he had touched was doubtless

an old tin can, and he examined his hand to make sure he hadn’t cut himself.

He knew from experience that one can wound oneself quite seriously under

water without noticing it (Murdoch). Обычно каузативные конструкции

нуждаются в поддержке контекста, как и переходные каузативные


Семантически рассматриваемая конструкция близка к

неопределенно-личной конструкции с get, поскольку обе категоризуют

ситуацию с неопределенной причиной-событием. Но утверждение Дж.

Лакоффа об их синонимии по меньшей мере неточно. Конструкция с

oneself относится к ситуации, в которой сам Субъект каким-то образом

участвует в каузации события (1а, 2а), в конструкции с get такая

импликация отсутствует (1б, 2б). Предложения (а) и (б) не

взаимозаменяемы, ср.:

1. а. He cut himself shaving;

б. He got cut shaving;

2. а. You wouldn’t think their granddaddies killed themselves in the war

(?);

б. You wouldn’t think their granddaddies got killed in the war (Grau);

О каузативных конструкциях с oneself см. также гл. 4.


145

ГЛАВА 6. ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С

НЕПОЛНОСТЬЮ РЕАЛИЗОВАННЫМИ

СЕМАНТИЧЕСКИМИ ВАЛЕНТНОСТЯМИ

С пропозитивной семантикой предложения в английском языке

напрямую связаны четыре конструкции, в которых не реализована одна

из валентностей – субъектная (The door was/got opened; The door opens

easily) или объектная (He was reading; He (can) read). Первые

конструкции изучались преимущественно в терминах залоговых

противопоставлений, втягивая в свою сферу возвратные и взаимные

конструкции. В русском языке по признакам Субъекта издавна принято

выделять безличные и личные глаголы, безличные, неопределенно- и

обобщенно-личные предложения и т. д. По признакам Объекта

выделялись только переходные и непереходные глаголы.

«Второстепенность» дополнения препятствовала понятиям, связанным с

дополнением, занять место в одном ряду с понятиями, связанными с

подлежащим. Эта традиция сохраняется в грамматике и поныне.

Исследуя конструкции с нереализованными актантами, следует

иметь в виду, что, во-первых, противопоставления по признакам

Субъекта и Объекта должны изучаться на равных основаниях. Впервые

это пытался сделать С. Карцевский, который 1) отграничил языковые

явления, связанные с понятием Субъекта (Агенса), от круга проблем,

связанных с отношением между Агенсом и подлежащим (собственно

залоговые отношения) и 2) выделил наряду с категориями

личности/безличности категорию переходности (Karcevski 1927). К

сожалению, в 30-е годы его идеи не нашли последователей. Во-вторых,

нельзя забывать о том, что конструкции в активном залоге включают

как агентивные, так и каузативные предложения (см. гл. 3-4), –

обстоятельство, безусловно отразившееся на семантике и форме

пассивных конструкций, но никак не учитывающееся в

лингвистических исследованиях.

С семантико-синтаксической точки зрения основанием для

сравнения конструкций с одним семантическим типом предиката

является общность их валентностно-актантной схемы, представляющей


146

инвариант их содержания («макет предложения»). В таком случае

семантико-синтаксическую парадигму возглавляет базовая структура, в

которой полностью реализованы содержательные валентности

предиката, а остальные конструкции различаются как разные ступени

(формы) парадигмы, реализующие соответствующие видоизменения

категориальных значений. При этом изменения форм происходят за счет

всякого рода морфемных и аранжировочных процедур.

§ 1. Неопределенно-субъектная конструкция

1. Двучленные неопределенно-личные и трехчленные пассивные

конструкции

В английской грамматике конструкции The door was opened и The

door was opened by John включаются в категорию страдательного залога,

причем получается, что трехчленная конструкция выражает значение

залога полностью, а двучленная становится ее производной, хотя

исторически все было как раз наоборот. Пассивная конструкция,

рассматривавшаяся раньше в морфологии как член глагольной

категории, в современных исследованиях все чаще включается в

описание предложения (М. Хэллидей, Р. Хадлстон, Я. Свартвик и др.),

поскольку для признания этой категории морфологической необходимо

выделить в глагольных формах семантический признак, по которому

различаются действия, обозначенные в активном и пассивном

предложении, чего, однако, пока никому не удалось убедительно

сделать.

В противопоставлении N2V (passive): N1VN2, при лексическом

совпадении прямого дополнения активного предложения и

подлежащего пассивного предложения, и действие, и отношения между

действиями и объектом остаются неизменными: If he is beaten, if in fact

you beat him or help to beat him… (O’Connor). Семантические различия

существуют не между действиями, а между предложениями, они

относятся к объему информации о производителе действия: в первом

случае он категоризуется как неопределенный, во втором – как

известный и определенный. Именно двучленная конструкция имеет

свой собственный признак, принадлежащий системе пропозитивного


147

конституента предложения (см. также Курилович 1962, 123). Именно

она чаще встречается в современном языке, чем трехчленная

конструкция (О. Есперсен, М. М. Гухман, В. С. Храковский и др.).

Следует также учитывать, что двучленная пассивная конструкция

развилась из предложения с именным сказуемым, выраженным

причастием II, обозначающим состояние. Это значение в ней

сохранилось, но в то же время она категоризует результативную или

следственную часть каузальной ситуации. Исторически

прототипическое значение этой конструкции ограничивает некоторым

образом ее употребление. Отсутствие в языке неопределенно-личной

конструкции с каким-то предикатом (на это часто указывают

исследователи) может быть связано с тем, что причастием II от этого

предиката не обозначается новое состояние или признак, который

приобретает Объект в результате воздействия на него Субъекта,

например, не говорят The corner was turned, потому что угол не изменил

в глазах говорящих своего состояния, но в контексте можно найти The

corner hasn’t been turned yet, где достижение определенного угла

значимо для участников ситуации, а предложение в целом обозначает

результат и связано с каузативным предложением-причиной (Dixon

1991). Не образуются пассивные конструкции от глаголов измерения

типа cost, weigh, last, contain (там же). Сам по себе факт некоторой

ущербности парадигмы легко объясняется ее ассоциативной природой,

о которой свидетельствует и сама история происхождения пассивных

конструкций. Однако в процессе своего развития эта конструкция все

чаще вступала в ассоциативные отношения и с собственно агентивными

предложениями, поскольку «то, что делается», легко ассоциируется с

тем «состоянием, которое возникает в результате или как следствие

этого». При этом разница определяется по контексту. Как отмечает М.

Я. Блох, интерпретировать конструкцию как агентивную помогают

такие факторы, как наличие в предложении обстоятельства образа

действия, а также сложные видовременные и вербоидные формы, ср.:

The fence is painted. – The fence is painted light green. – The fence is

to be painted. – The fence will be painted. – The fence has just been painted.

- The fence is just being painted (Блох 2000, 179).


148

Таким образом, конструкции, обозначающие действие, являются

более поздними, чем те, которые обозначают состояние в результате

действия. Чтобы однозначно категоризовать ситуацию действия, они

развивают употребление Субъекта с by и тем самым выходят из

системы противопоставлений по признакам Субъекта, так как

становятся синонимами. Поэтому трехчленная конструкция начинает

выполнять другие функции. Различия между трехчленной и двучленной

конструкциями относят к стилистическим особенностям (Курилович

1962), к тема-ремному членению предложения (Halliday 1968;

Храковский 1972; Плоткин 1989), к различиям в перспективе или в

коммуникативном задании (Общее языкознание 1972, 335). Обращение

актива в пассив рассматривалось как средство интенциональной

деривации (Кацнельсон 1972, 182), как проявление «конвертируемости»

отношений между предикатными предметами (Ломтев 1972).

Находясь в ассоциативных связях с агентивной и каузативной

ситуацией, неопределенно-субъектная конструкция категоризует в

общем те же ситуации, что и эти конструкции, но оставляет Субъект не

названным и неопределенным. Это:

а) ситуации с неопределенным действующим Субъектом:

Are you saying these rocks have been moved here? – Rolled, dragged

or trucked. I’m telling you someone’s been working on it (Ashe);

б) ситуации с неопределенным форс-мажорным Субъектом:

The dog seemed dedicated to one course and motivated by an invisible

force that was inching him towards us. He was alist, but he was being pulled

towards us (Lee H.);

в) ситуации с неопределенным инициирующим Субъектом:

Then we were marched into a small whitewashed adobe hut (Denis).

Двучленная пассивная конструкция с переходно-непереходными

глаголами категоризует все агентивные и каузативные ситуации,

выделенные в третьей и четвертой главе. Предложение John was killed

может номинировать ситуацию а) с неопределенным действующим

Субъектом; б) с неопределенным форс-мажорным Субъектом; в) с

неопределенным инициирующим Субъектом; г) с неопределенным

«нечаянным» каузирующим Субъектом; д) с неопределенной Причиной


149

(событием). Из этого следует, что термин agent-phrase по отношению к

дополнению с by не отражает его семантического потенциала.

Причины употребления неопределенно-личных конструкций

лежат в области прагматики и зависят от степени осведомленности

говорящего и его намерения точно обозначить всех ее участников

(подробнее см. Козлова 2005).

Поскольку значение пассивной конструкции связано прежде всего

с признаком Субъекта, из ее семантики никак не вытекает

обязательность ее употребления только с прямопереходными

глаголами1. Норма английского языка (равно как и русского) допускает

наличие косвенного или предложного дополнения активной

конструкции в позиции подлежащего пассивной конструкции: John was

given a ball; John’s behavior was talked about; Кому много дано, с того

много и спросится; На это было указано; В девках сижено– плакано, в

бабах пожито – выто (В. Даль). Теоретически возможны и пассивные

конструкции с одновалентными глаголами, но обычно присутствуют

какие-то обстоятельства, иначе конструкция оказалась бы

малоинформативной, ср.:

The bed had been lain on, but not slept in (Galsworthy); They were

much talked of, though not, I fear, read (Murdoch).

Представляется, что все вышесказанное свидетельствует о том,

что употребление терминов «страдательный», «пассивный» залог,

«страдательное», «пассивное» значение глагола в современной

грамматике является данью традиции, так как не имеют опоры в

семантике грамматических (морфологических или синтаксических)

форм. Термины, характеризующие конструкцию по признакам

Субъекта, более отвечают сути явления.

2. Конструкции с «get + причастие II»

Описанная выше способность переходной конструкции с

глаголами действия категоризовать как агентивные, так и каузальные

ситуации проявляется и в пассивных конструкциях. У собственно

1 Против этого ограничения возражали некоторые исследователи, например, Г. Н.

Воронцова (1960, 223).


150

агентивных ситуаций сохраняется исторически первичная форма с be, а

в связи с общим развитием каузативных предложений в 20-ом в. из

широкой немаркированной неопределенно-субъектной конструкции

выделяется конструкция с «get + причастие II», что свидетельствует о

развитии в обществе понимания разницы между агентивными и

каузальными ситуациями.

Хотя высказывалось мнение, что эта конструкция нестандартна и

встречается только в неформальной речи (Козлова 2005), проведенные

подсчеты и исследования не позволяют с этим согласиться (Кулдашев

1989; Суслова 1993). Она маркирована по признаку «неопределенный

неличностный источник каузации». В грамматиках мы находим

указание, что get не употребляется, если имплицируется наличие

одушевленного Субъекта, например: The boy got hurt on his way home,

но не *The boy got given a violin by his father (Quirk et al. 1974).

Конструкция с get характерна для глаголов причинения вреда,

которые категоризуют ту важную сферу экстралингвистической

действительности, в которой «виновник», даже неопределенный, не

должен смешиваться с внешними, не зависящими от человека,

причинами и форс-мажорными обстоятельствами. Эти глаголы имеют

тенденцию к употреблению в конструкциях с be и get, причем в

последнем случае категоризуется каузальная ситуация, когда Объект

находится под воздействием каких-то неопределенных сил (причин,

обстоятельств). Это хорошо видно на примере категоризации одной и

той же ситуации разными лицами, например, в следующем диалоге

адвокат (М) обсуждает с сыщиком (D) обстоятельства смерти А. Фарго,

причем адвокат более осторожно формулирует вопрос с get, так как у

него нет доказательств насильственной смерти, а сыщик, уверенный в

убийстве, употребляет конструкцию с be:

M.: Tell me about Arthman…

D.: He’s dead.

M.: Murdered?

D.: I think he was murdered.

M.: When did Arthman get killed?

D.: An hour and half or two hours ago…

If Arthman Fargo is dead, he was killed by Myrth (Gardner).


151

С другой стороны, один и тот же говорящий дифференцирует

ситуацию, в которой вновь возникший признак (cut) каузировался

неличностными причинами (1), и ситуацию, в которой признак (killed)

каузировался личностным Субъектом (2):

1) Remember Sam True’s stallion that got all cut to hell last

night (Gregory) (жеребец порезался, попав в заросли колючего

кустарника);

2) Tell him that I know it was his work that my horse was killed

just now (ib.).

Особый интерес представляют примеры категоризации ситуаций

гибели на войне, которые свидетельствуют о двояком отношении к

причинам смерти на войне: с одной стороны, все понимают, что есть

неопределенные, но личностные «виновники» смерти (на войне могут

убить), с другой стороны, смерть воспринимается как следствие

стечения обстоятельств (на войне может убить). Поэтому во многих

романах одни и те же персонажи об одном и том же событии говорят X

was killed и X got killed. В следующем отрывке чередование

конструкций с be и get в разговоре о последствиях ядерной войны

подчеркивает смешение в сознании говорящих События-причины и

личностного Субъекта-«виновника», что вполне соответствует

представлению о безличном характере «кнопочной» ядерной войны:

It’s mighty difficult to stop a war when all the statesmen have been

killed <…> I’d say it was the same in all the countries after the statesmen got

killed (Shute).

На основе анализа оппозиций конструкций с be и get, А. Ю.

Суслова пришла к выводу, что конструкция с get + причастие II

достигла высокой степени обобщения и единства в плане содержания и

на данном этапе ее развития можно говорить о становления ядра новой

семантико-синтаксической категории имперсональности, связанной с

выражением отрицания участия лица как производителя действия в

каком-то определенном событии (1993). Эта конструкция стремится

противопоставить себя неопределенно-субъектной форме, «отбирая» у

нее часть ее широкого значения. Семантически эта категория близка

демиактиву в русском языке (Ломтев 1972) и демиактиву в немецком

языке (Москальская 1981). Через категорию имперсональности


152

конструкция с get входит в парадигму простого предложения с

переходным глаголом, в которой все члены противопоставлены по

разным признакам Субъекта. Такое развитие новой формы полностью

соответствует классическому структуральному представлению о

процессе выделения маркированного члена из более широкого

семантически немаркированного члена оппозиции. Центральное

положение конструкций с предикатами причинения вреда в этой

категории также объяснимо.

Однако конструкция с get еще не «устоялась». Иногда она

категоризует ситуации с неопределенно-личностным Субъектом: These

girls get paid well; Some guys got beat up really bad around the corner.

Более того, личностный Субъект может эксплицироваться в

трехчленном перифразе: Everything new, everything important gets done

by people in this room; He never really got loved by his own dad much.

Однако исключения не отрицают общее правило – наличие у

конструкций с get признака «неопределенный неличностный источник

каузации».

Кроме того, в конструкциях с предикатами каузации

эмоционального состояния употребеление «get + причастие II»

довольно распространено, например:

The people started getting frightened (Golding);

Don’t get scared, cause you’ll be able to breathe (Carroll);

“Don’t get all excited now, Jim boy”, the sheriff said … (Caldwell).

Конструкции с широкозначным глаголом get участвуют в

нескольких ассоциативных рядах и должны изучаться в более широком

плане.

Неопределенно-субъектные конструкции с пропозициональными

глаголами порождаются при необходимости из конструкций всех типов,

поэтому их желательно изучать все в разделах, посвященных

предложениям с данным типом предиката.

Вербоидные конструкции с неопределенным Субъектом:

1. They saw her driving alone > She was seen driving alone

(MESS);

2. They saw the van being driven away > The van was seen

being driven away (Ek);


153

3. They considered that the service was voluntary > The

service was considered to be voluntary (Lee L.);

4. He supposed work should end … at five o’clock > Work

was supposed to end…at five o clock (Murdoch).

В последней конструкции происходит расширение Объекта

мыслительной деятельности: его субъектная часть попадает в позицию

подлежащего, а предикатная остается на своем месте, получая форму

инфинитива. О. Есперсен толковал это словосочетание как

расщепленное сложное подлежащее (Split Subject) (Jespersen 1940).

Придаточные предложения вводятся неопределенно-субъектными

конструкциями с it:

1. They saw that the hair under and around the electrode was

singeing > It was seen that the hair under and around the electrode was

singeing (Kraus);

2. They thought she had some coloured blood > It was generally

thought she had some coloured blood (MESS);

3. They knew that Miss Fanshaw had a lodger > It was well known

that Miss Fanshaw had a lodger (MESS).

§ 2. Обобщенно-субъектная конструкция

Впервые из сферы морфологических залоговых

противопоставлений вывела конструкцию N2V (easily) В. Н. Ярцева,

показавшая, что в этой конструкции «пассивное значение не может

зависеть от морфологических форм сочетающихся слов и возникает в

данном контексте как семантико-синтаксическая категория» (1961, 63).

Правильной интерпретации этой конструкции препятствует ее

объединение с собственно непереходной конструкцией, более

плодотворным оказывается их противопоставление, которое становится

заметным, если, вслед за М. Хэллидеем (Halliday 1968, 187-188),

выделить одноместную и двухместную конструкцию. Первая образует

ряд: the door opened, the stone moved и организуется одновалентными

непереходными глаголами типа open, move; вторая образует ряд: the

door opens easily, the stone moves easily и организуется двухвалентными

переходными глаголами типа open, move.


154

В таком случае в одноместных конструкциях The door opened, The

stone moved, John turned существует только один актант, который

выражен именем в позиции подлежащего. Его семантическая природа

была предметом больших споров лингвистов, которые видели в

подлежащем Объект только на том основании, что «раз дверь

открылась, значит кто-то ее открыл» (объективистский подход,

усматривающий прямую связь между ситуацией и ее отражением в

языке)1. В речи же этот единственный партиципант категоризуется как

субъект самопротекающего автокаузирующегося действия (John turned),

процесса (The sails rattled and flapped, and waves broke over Iris (Wouk)),

или состояния (Does her hair curl naturally or does she curl it in

curlpapers? (Hornby)).

Двухместная конструкция ассоциируется с субъектно-объектной

конструкцией N1VN2 и, следовательно, имеет определенный Объект в

позиции подлежащего и обобщенный Субъект в своей семантической

структуре. Этот Субъект не может быть определен ни из контекста, ни

из ситуации. Поэтому не всякие наречия могут в ней употребляться,

например, невозможны наречия, каким-то образом

индивидуализирующие субъект: *The door opens enthusiastically.

Естественно, что обобщенный Субъект не может совершать конкретное

действие, и в рассматриваемой конструкции действие также

изображается как обобщенное, как возможное. Так, предложение A

soldier sat outside the door that opened into the garden (Hemingway)

категоризует не ситуацию открывания двери, а свойство двери (она

выходила в сад). Одноместная же конструкция The door opened and

Moore came in (Clark) категоризует событие.

М. Хэллидей приводит примеры нейтрализации этих значений в

предложении The door doesn’t open in bad weather, которое

интерпретируется:

1) It stays closed;

2) It cannot be opened because of the damp.

1 Задача лингвиста – не искать действующего субъекта в ситуации, о которой говорят: У

вас шнурки развязались, а констатировать, что эта ситуация категоризуется в языке

структурой, в которой предмет шнурки представлен как Субъект этого события.


155

Поскольку обобщенно-субъектная конструкция обозначает не

действие, а свойство, признак актанта в позиции подлежащего

(Объекта), она семантически сближается с конструкциями с именным

сказуемым, ср.: The glass breaks easily – The glass is fragile; These pears

do not cook easily – They are not good cookers (OED). Это значит, что эти

два вида предложения категоризуют одну и ту же ситуацию.

Такая семантика обусловливает и формальные особенности этой

конструкции: глагол в ней употребляется только в индефинитных

временах, в отрицательной форме употребляется doesn’t или won’t,

которые, однако, не могут быть заменены на can’t: The glass won’t break

easily (*The glass can’t break easily). Для конструкции типично, хотя и

необязательно, наличие наречия. Это позволяет считать эту

конструкцию самостоятельной по сравнению с обычной непереходной

конструкцией и связанной парадигматически с субъектно-объектной

переходной конструкцией. Они противопоставлены по признаку

«обобщенный/определенный Субъект действия», формально эта

оппозиция осуществляется за счет запрета реализации субъектной

валентности и изменения порядка слов.

Обобщенно-субъектная конструкция с глаголами восприятия

категоризует ситуации, в которых в сущности Объекты проявляют свои

свойства:

It smells good (Hornby); The flash tasted of something unknown (Lee

L.); She looks pretty. The bass-notes don’t hear very clearly (Halliday); How

does a snake feel? – Sort of rough. Cold (Lee L.); (Ср. рус. Она хорошо

смотрится в этом платье).

В них не определяется Субъект восприятия, но без его

присутствия нельзя заметить ни запах, ни вкус.

Обобщенно-субъектные конструкции с глаголами мыслительной

деятельности нам не встречались.

Определенно-, неопределенно- и обобщенно-субъектные

конструкции образуют в английском языке достаточно четкий

содержательный и формальный ряд. Он пересекается с тем рядом

конструкций, который относится к залогу. Следует ли его описывать в

терминах залога? Представляется, что за залогом целесообразно

оставить, как это предлагал С. Карцевский, отношения между


156

Субъектом и подлежащим. В пользу этого говорят и интересные

исследования ленинградских лингвистов, которые довольно четко

представили деривационные отношения, связывающие исходную

(субъектно-объектную) и производные (все остальные) диатезы

(Типология ПК 1974). В таком случае описанный выше ряд

конструкций связан только с вопросом о субъектной семантике


§ 3. Неопределенно-объектная и обобщенно-объектная конструкции

Традиционно с различными проявлениями Объекта принято

связывать понятие переходности, существование которой принимается

безоговорочно большинством словарей и грамматик, но суть которой

трудно определить. Поскольку она оказывается связанной и со словом,

и с предложением, рассмотрим ее именно с точки зрения ее отношения

к этим единицам.

Традиционные определения переходности как грамматического,

синтаксического, лексического свойства глагольной лексемы нашли

теоретическое обоснование в теории валентности, ибо валентность по

своей природе принадлежит собственно слову, а проявляется в

предложении. Понимание разницы между свойствами глагола и их

синтаксическим обнаружением привело к возникновению понятий

функциональной и формальной (Кацнельсон 1972), семантической и

синтаксической (Уфимцева 1968, 124, 142) переходности. Первая

зависит от содержательной валентности глагола, под которой

понимается «способность данного глагола сочетаться с именами в той

или иной субъектно-объектной функции» (Кацнельсон 1972, 47, 177-

178). Но в таком случае переходность – это объектная валентность,

равноправная с субъектной валентностью, и явления, связанные с

Объектом, должны рассматриваться под тем же углом зрения, что и

явления, связанные с Субъектом. Одни глаголы обладают

содержательной объектной валентностью, они переходные; другие не

обладают этим видом валентности, они – непереходные. Валентностная

природа переходности означает, что это свойство принадлежит

глагольной лексеме как таковой, неотъемлемо от нее и, следовательно, в


157

любой конструкции глагол с объектной валентностью останется

таковым, даже если это непереходная конструкция типа The door opens

easily; John washes; Jane and Tom kissed. В таком случае термин

«переходность» необходим для лексикографической практики.

Если отнести понятие переходности к системе

противопоставления предложений по разным признакам Объекта типа

John is reading a book : John is reading, то термин «переходность» в этом

значении окажется избыточным. Логичнее здесь говорить о разных

признаках Объекта, подобно тому, как выше говорилось о

противопоставлении предложений по разным признакам Субъекта.

Очевидно, что по признакам Объекта противопоставляются

конструкции с дополнением N1VN2 и конструкции без дополнения N1V.

Возникают вопросы: 1) Однородна ли конструкция N1V или она

многозначна? 2) Каковы отношения между N1VN2 и N1V?

Конструкция N1V не однородна. Во-первых, существует

эллиптическая конструкция N1V, в которой отсутствующее дополнение

легко восстанавливается из контекста. Например, в кулинарных

рецептах опущенный объект всегда восполняется смыслом

тематического или ситуативного контекста:

Store in a cool, dark, ventilated cupboard. Lift out fruit, cool a little and

slice. Strain and measure liquid. Remove from heat, stir in Certo. Skim and

pot in usual way.

Переходно-непереходные глаголы имеют тенденцию не допускать

эллипсиса, ибо это может привести к искажению смысла, например,

плакат у конвейера на заводе Форда: When you drop it, pick it up!

(русский аналог: Уронил – подними!).

Системное значение имеет конструкция, независимая от

контекста. Сравним две конструкции N1V в следующем

противопоставлении:

“What’s this? I’m drinking alone?” “I don’t drink much, Norman”

(Wouk).

В первом предложении имеет место эллипсис, когда содержание

опущенной единицы легко восстанавливается из контекста, во втором –

конкретное дополнение ни синтагматически, ни парадигматически не

восстанавливается, потому что имплицируемый Объект действия не


158

может быть соотнесен с конкретным референтом. Вторую конструкцию

можно назвать абсолютной в отличие от эллиптической.

Конструкции с нереализованной объектной валентностью

категоризуют два вида ситуаций:

1) ситуацию, в которой определенный Субъект занимается

определенной деятельностью, но Объект этого действия

неопределенный (неизвестный, непонятный, недостаточно

воспринимаемый и т. п.): He came in while we were eating; степень

неопределенности может быть очень большой, но речь всегда идет о

существующих предметах, которые в принципе поддаются

определению;

2) ситуацию, в которой Объект настолько обобщен, что он не

соотносится ни с одним референтом: He hadn’t eaten since last night (Lee

H.).

По определению Т. П. Ломтева, предмет является обобщенным,

«1) если он мыслится членом некоторого собирательного множества; 2)

если он мыслится как один, любой, безразлично какой член этого

собирательного множества и притом без исключения» (Ломтев 1972,

139). Именно последнее определение относится к Объекту абсолютной

конструкции:

Everybody steals – some less, some more, but not you (Steinbeck).

Дополнение здесь не может быть восстановлено из-за нереферентности

Объекта, подстановка какого-то обобщающего местоимения вроде

everything также недопустима, так как everything означает «каждый в

отдельности определенный член множества» и его субституция привела

бы к искажению смысла, ср.:

Everybody steals everything, some less, some more, but not you.

Практически эта конструкция категоризует ситуацию, в которой

действие не совершается, но в которой Субъекту предицируется

признак, так или иначе связанный с действием. Это действие может

быть признано присущим данному лицу постоянно: He steals = He is a

thief. Поэтому обобщенно-объектная конструкция типична для

сентенций и обобщений:

As a man sows so shall he reap; who breaks pays.


159

Основным значением абсолютной конструкции с глаголами

восприятия является значение «Субъект в состоянии воспринимать что

бы то ни было», ср.:

They have mouths and speak not; eyes have they, and see not; they

have ears, and hear not; noses have they, and smell not (CODQ).

То же относится к абсолютным конструкциям с ментальными

глаголами, которые номинируют ситуацию «Субъект обладает

способностью мыслить, вспоминать, понимать и т. д.», например:

(о слабоумном батраке) He is a good worker if he understands, but

you have to tell him just what to do (Clark); (о больной, которая много лет

не приходит в себя) It’s true, doctor, that sometimes, just before death,

reason is restored and they remember and talk quite reasonable (MESS).

Второе значение, типичное для абсолютных конструкций,

«заниматься той деятельностью, которая обозначена глаголом»,

встречается в предложениях с ментальными предикатами:

All the time I was thinking and thinking (Christie); O’Tool thought

deeply (MESS); She considered for a minute (Shute).

Неопределенно-объектные конструкции с глаголами восприятия

очень редки, например, женщина едет на аукцион полюбоваться

товарами и говорит:

I shall only be looking. Shan’t buy, of course (Lee L.).

Особенностью восприятия является то, что оно может быть

направлено на предметы или события, которые человек хочет или

надеется заметить, но это ему не удается. В таком случае восприятие

имеет пространственное направление, что отражается в абсолютных

конструкциях иногда локативными сочетаниями:

They listened, but heard nothing (Murdoch); She looked over his

shoulder (Murdoch); They stood there staring out over the dark water to the

sea (Shute).

Конструкции с глаголами мышления и памяти с дополнениями с

of/about могут также рассматриваться как своеобразные абсолютные

конструкции: в них присутствует только часть информации (тема), а

остальная информация – что именно мыслится, вспоминается – остается

неопределенной. Этим отличаются конструкции с предложным


160

дополнением от сложноподчиненных предложений, в которых

содержание мысли эксплицировалось:

1. I remember thinking of H. C. Anderson;

2. I remember thinking how wise a man was H. C. Anderson

(Steinbeck).

Таким образом, переходные глаголы в английском языке образуют

несколько рядов конструкций с определенными, неопределенными и

обобщенными Субъектами и Объектами, причем лексическое значение

глагола четко связано с возможностью категоризовать те или иные

ситуации. Ряды конструкций с этими признаками требуют специального

изучения.

§ 4. Взаимная конструкция – зона категоризации ситуаций с

нерасчлененным Субъектом и Объектом.

Семантика взаимной конструкции имеет несколько различных

интерпретаций. Прежде всего, сама общепринятая формулировка о том,

что во взаимной конструкции Субъект действия одновременно является

его Объектом, а Объект действия – его Субъектом, наводит на мысль о

двух действиях, обозначенных в этой конструкции. Именно так

анализируют эту конструкцию Дж. Лакофф и С. Петерс, которые

выводят предложение John and Bill met из John met Bill and Bill met John

(Lakoff, Peters 1969). При этом синтаксически простое предложение

оказывается семантически сложным, а взаимная конструкция уходит из

системы противопоставлений простого предложения по признакам

Субъекта и Объекта.

Этой концепции в англистике ничего не противопоставлено, а

робкие протесты Р. Хадлстона против такой деривации не подкреплены

никакой альтернативой (Huddleston 1971). В общетеоретическом плане

такой подход ведет а) к расширению числа конструкций и предикатов,

включающихся в категорию взаимности (Отступникова 1978); б) к

выделению грамматической и лексической взаимности (Корди 1978); в)

к выделению таких взаимных конструкций, в которых актанты

соотносятся каждый с разным действием (Холодович 1978); г) к идее

функционально-семантического поля взаимности (Антонюк, Михневич


161

1978), что само по себе не вызывает возражения, но требует четкого

выделения ядра такого поля.

Альтернатива же заключается в следующем. Отличие между

субъектно-объектными конструкциями John kissed Mary, John collided

with Bill и взаимными John and Mary kissed, John and Bill collided

состоит в том, что первые категоризуют ситуации, в которых Субъект

четко противопоставлен Объекту, а вторые – ситуации, в которых для

говорящего Субъект и Объект представляются нерасчлененно (это

совсем не то же, что сказать: Объект является Субъектом действия, а

Субъект является его Объектом). Нерасчлененному представлению

Субъекта-Объекта соответствует и нерасчлененное общее, единое

представление действия обоих участников1.

Последнее обстоятельство требует безусловной семантической

однородности актантов во взаимных конструкциях (тогда Субъект

трудно противопоставить Объекту). Так, John and Bill collided

имплицирует, что и Джон, и Билл двигались. Если же произошло

столкновение между Джоном и чем-то неподвижным, следует ожидать

John collided with (the gatepost).

Следовательно, в собственно взаимной конструкции актанты

занимают одну позицию – подлежащего, и она может категоризовать

только ситуации, в которых оба участника могут быть семантически

равноправны и которые обозначают такие действия или процессы, в

которых возможно нерасчлененное участие нескольких актантов, т. е.

ситуации столкновения, контакта, прикосновения, борьбы, смещения,

соединения, слияния, встречи. В них употребляются глаголы collide,

fight, mix, confuse, blend, join, unite, combine, strike, flow, interflow,

amalgamate, meet, kiss, embrace, attach, separate, connect, part, associate,

например:

After the Romans who boxed with fists… the game died out but was

revived in England in the eighteenth century, when boxers fought with their

bare hands (M. Star); Oil and water do not blend (Hornby).

1 Интересно в этом отношении предположение В. А. Богородицкого о том, что вначале

взаимно-возвратные глаголы типа драться, бороться возникли в форме множественного

числа (мы боремся) и лишь потом, по аналогии с другими глаголами образовалось

единственное число (я борюсь) (Богородицкий 1935).


162

Отнюдь не все глаголы действия употребляются во взаимной

конструкции. Так, в предложении The cups collided and broke только

первый глагол будет относиться к взаимной конструкции, так как break

по природе обозначает процесс, в результате которого каждая вещь

разбивается, так сказать, самостоятельно.

Таким образом, собственно взаимная конструкция

противопоставляется N1NV2 по признакам «нерасчлененности

действия» и «отсутствия противопоставления Субъекта Объекту», в

этом заключается ее лингвистический смысл (Ковалева 1982; 1987).

Поэтому оба актанта не могут быть только Субъектами (Холодович

1978) или только Объектами (Langendoen 1970). Здесь наблюдается тот

более редкий случай нейтрализации, который Н. Трубецкой выделил

как проявление не первого и не второго члена оппозиции, а чего-то

промежуточного (1960). Такой подход позволяет объединить взаимную

и субъектно-объектную конструкции деривационно.

Конструкции с each other, one another представляют результат

объединения двух (или более) предложений, то есть являются

семантически сложными: We’ll kill each other (Gregory) значит x’ll kill y,

y’ll kill x, а поскольку количество актантов не определено, то можно

предположить еще: a’ll kill b, b’ll kill a, и т. д. Все это будут

самостоятельные действия со своими участниками.

Разницу между N1 and N2 kissed и N1 and N2 kissed each other

можно усмотреть в том, что первое употребляется, когда действие

категоризуется как единое и неделимое и Субъект Объекту не

противопоставляется: Mary and John kissed. Второе предложение

категоризует ситуацию, в которой действия совершаются несколько раз,

возможно, даже чередуются, а участники находятся в менее близких

отношениях друг к другу. Субъекты и Объекты противопоставляются.

Например:

With Diana Danby had achieved a sad but strangely sweet relationship

such as one might have with a wife one had divorced long ago. They kissed

each other on the cheek and squeezed hands (Murdoch).

Предложения с each other связаны деривационно со сложными

предложениями.


163

§ 5. Непереходная конструкция

Стремление лингвистов всему дать однозначное описание

постоянно встречает сопротивление языкового материала, в котором

существует масса переходных (от чего-то к чему-то) и промежуточных

(между чем-то и чем-то) единиц, допускающих неоднозначное

толкование – достаточно вспомнить традиционную классификацию

частей речи.

В синтаксисе такой формой с широкой и противоречивой

семантикой является непереходная конструкция, которая, с одной

стороны, как противочлен переходной конструкции как будто отрицает

отношение действия к Объекту, а с другой стороны, категоризует

ситуации с неопределенным или обобщенным Объектом. Для

определения ее семантики необходимо всегда знать семантические

валентности глагольного предиката.

Следует отметить, что объединение в одну лексическую единицу

переходного и непереходного глагола весьма условно и не отражает тот

факт, что они существуют и без соответствующей пары. Это легко

заметить на предложениях, в которых субъекно-объектные отношения

сущесвуют между целым и частью, ср.:

1. *Atticus filled his eyes with tears Atticus’s eyes filled with tears (H.

Lee)

2. *She moved her breasts as she

gave a deep sigh

Her breasts moved as she gave a

deep sigh (Gardner)

3. The bar tender served them and

turned his back (Wouk)

The bar tender served them and

*his back turned

4. Cap’n Hugo held his head up

(Gardner)

*Cap’n Hugo’s head held up.

Значение переходного и непереходного глагола может не

совпадать, ср.:

He shook his head (Gerhard) His head shook

She dried her eyes (Maltz) Her eyes dried


164

Все это позволяет говорить об одноместной непереходной

конструкции. В ней ословливается ситуация с Субъектом

самопротекающего действия (self-action: Kandiah 1968, 220-221;

Langacker 1970, 178-179 и др.). Этот признак проявляется в

непереходной конструкции в сильной позиции: Did Daisy fall or was she

pushed? (Hornby). В прототипической конструкции это одушевленный

Субъект (John jumped). Традиционно также считалось, что в

непереходных предложениях обозначаются действия, замыкающиеся в

сфере (одушевленного) Субъекта. В непрототипических ситуациях

говорят о самопротекающих процессах или самодовлеющих

терминальных состояниях. Примеры можно найти в описаниях

природы, машин, аппаратов.

Оговоримся, что признак «самопротекающее действие, процесс

или состояние» следует понимать только в том смысле, что в нем прямо

не участвует другой Субъект (особенно одушевленный). Наличие же

внешней причины не отрицается, она маркируется в

обстоятельственных сочетаниях или вычисляется на основе

пресуппозиций, например: The door opened to Standing’s hand (Gregory).

Автокаузация подчеркивается лексически, особенно при

неодушевленном Субъекте процесса или состояния, ср.:

The man had apparently died a natural death (Gardner); The lights

turns off by itself in two minutes (Haiman).

Непереходные предложения часто находятся в деривационных

отношениях с каузативными конструкциями, которые из них и

порождаются по мере надобности, ср.:

1. а. Pierre rushed out to Carlin’s house (Gardner);

б. …we rushed detectives aboard and coffeed again (Steinbeck);

2. a. We breakfasted and coffeed and coffeed again (Steinbeck);

б. I’d even coffee you (ib.).

При двухместном переходном глаголе и Субъекте в позиции

подлежащего непереходная конструкция категоризует две ситуации:

а) ситуацию с неопределенным Объектом:

She was sewing, William noticed, but not very well (Grau);

б) ситуацию с обобщенным Объектом:

Boys don’t cook (Lee H.).


165

При двухместном переходном глаголе и Объекте в позиции

подлежащего эта конструкция категоризует две ситуации:

а) ситуацию с обобщенным Субъектом, в которой действие не

происходит, но Объект характеризуется через отношение к этому

действию. Они не синонимичны с пассивной конструкцией, ср.:

The cotton washes easily; The cotton is washed easily;

б) ситуацию с неопределенным Субъектом:

She’s done a bit of gardening while the dinner was cooking (O’Brien);

Поскольку такая конструкция синонимична пассивной неопределенно-

субъектной конструкции, эти конструкции даже могут чередоваться,

ср.:

In Russia adult books are sold for their content – not for their

appearance. Furthermore they are sold at a price everyone can afford. For

instance an average length novel in hard covers sells for about eight cents

(Mowat); The building will be closed from June 10 to 24 <…> The

Pergamon Museum will close to the public for two weeks next month (IHT,

May 29, 2003).

Однако употребление пассивных конструкций для

категоризацииситуаций с неопределенным Субъектом

предпочтительнее.

Деривационно все эти конструкции восходят к переходной

агентивной конструкции. С точки зрения теории прототипов все они

являются атипическими конструкциями, в разной степени удаленными

от прототипа.

Непереходные конструкции категоризуют в современном языке

ситуации, в которых Субъекты взаимодействуют друг с другом так, что

оказываются одновременно и Объектами действия (т. е. ситуации с

нерасчлененным Субъектом и Объектом) типа: They fought; they

quarreled; they met, которые в других языках ословливаются

возвратными конструкциями: нем. Wir trafen uns; рус. Они подрались.

Непереходные конструкции номинируют и ситуации, в которых

действие Субъекта переходит на него же (см. гл. 6): He dressed.

Таким образом, семантика непереходной конструкции

определяется по ее деривационной истории: она может восходить к

двухместной конструкции или быть первоначально одноместной.


166

В заключение можно сказать, что ситуация и наличие у говорящих

общих пресуппозиций настолько сильные «помощники» в общении, что

любую жизненную ситуацию можно в конкретном акте коммуникации

категоризовать непереходной конструкцией, которую и следует считать

самой немаркированной по признакам актантов.

§ 6. О семантике синтаксических моделей

Материал §§ 1-5 наводит на мысль о том, что формальные модели,

взятые вне их лексического наполнения (N1VN2, N1V и т. п.), имеют

собственное значение. Следует отметить, что вопрос о синтаксической

(схемной) семантике формальных моделей в отечественном

языкознании всегда считался одним из основных (Адмони 1979)1,

однако вербоцентрическая концепция, выдвинувшая на центральное

место в синтаксисе и семантике предложения глагольный предикат,

некоторое время оставляла этот вопрос вне сферы своего внимания.

Идея зависимости синтаксиса от семантики в генеративной

лингвистике наиболее четко выражена в работах Ч. Филлмора, который

считал, что структура и семантика предложения приходит в

предложение из лексики, а именно: из семантики глагола, а

функциональными различиями между формальными моделями можно

пренебречь (Fillmore 1968).

Сначала генеративисты не обратили на это серьезного внимания

(возможно, потому, что американская лингвистика, ориентируясь на

поиски универсальной грамматики, исследует так называемое ядро

(core) языка, а не анализирует конкретные предложения из текста и,

следовательно, не владеет всем корпусом данных). Однако уже в 80-е

годы Дж. Лакофф указывает на необходимость поиска собственно

синтаксической семантики, семантики конструкций. (Обращаем

внимание читателя, что принятое здесь понятие конструкции и

американское construction не совпадают: предложение Liza bought a

book for Zach есть для нас воплощение конструкции NлицоVдействиеNпредмет

for Nлицо, в то время как оно является construction с формой Subject –

1 Подробно о спорах по поводу структурной схемы предложения см.: Распопов 1981, 78-

85; Ковалева 1983, 329-336; Она же 1987, 178-191.


167

Verb – Object 1 – Object 2 (Goldberg 2003, 221). В этом смысле мы

употребляем термин «модель»). Интерес к поискам модельной

семантики окончательно положил конец асемантическому синтаксису.

А. Гольдберг называет это «возвратом к более традиционному подходу

к языку» (a return to a more traditional view of language) (там же, 219).

Все вышеизложенное доказывает, что форма предложения

мотивирована и предсказуема на основе значения предиката, но

семантика конкретного предложения явно зависит от реализации или

нереализации семантических валентностей его предиката. Здесь и

возникает модельная семантика.

На каких семантических основаниях можно объединить в один ряд

синтаксические модели, не принимая во внимание их лексическое

наполнение? Перед нами ряд:

1. Модель N1V N2: John eats apples; John hears the bell;

John remembers the war.

2. Модель N1V: John eats; John hears; John remembers.

3. Модель N2V: The apples eat sour; The bass-notes hear

clearly.

На основании предыдущего анализа (§§ 1-5), можно утверждать,

что в первом горизонтальном ряду модели объединены признаками

«определенный актант в позиции подлежащего» и «определенный

актант в позиции дополнения», хотя семантическая природа актантов

различна. Модели во втором горизонтальном ряду объединены

признаками «определенный актант в позиции подлежащего» и

«неопределенный / обобщенный актант в незамещенной позиции», хотя

природа актантов здесь тоже различна. В третьем ряду модели

объединяются признаками «определенный актант в позиции

подлежащего» и «обобщенный актант в незамещенной позиции»,

семантика актантов по-прежнему остается различной. Таким образом, в

сходных синтаксических моделях с разной лексикой обозначен сходный

признак различных семантических актантов: их определенность,

обобщенность, неопределенность и т.д.

В вертикальных рядах модели с одинаковым лексическим

наполнением различаются по разным признакам одинаковых актантов.

Поэтому лежащие в основе традиционной классификации предложений


168

признаки типа «неопределенно-личное», «обобщенно-личное»

двойственны: признак «личный» принадлежит конструкции, так как

связан с лексико-семантической категоризацией предикатов,

употребленных в модели, а первые части признака «неопределенно-»,

«обобщенно-» и под. принадлежат моделям, так как сигнализируются

особенностями их строения безотносительно к конкретному

лексическому значению словоформ в предложении1. Однако семантика

схемных моделей, вне их лексического наполнения, не может быть

прямо сформулирована как выражение «субъектно-объектных

отношений» или «межсобытийных отношений», потому что для этого

нужно знать семантический класс предиката.

Таким образом, вклад глагола в семантику предложения

определяется его валентностно-актантной схемой, она является

смысловым инвариантом всех семантических структур всех

конструкций с данным глаголом в одном его значении. Это значит, в

любой конструкции с этим глаголом обязательно наличествует какая-то

информация о всех семантических актантах. Этим смыслообразующая

роль глагола в предложении ограничивается.

Суть взаимодействия валентностно-актантной схемы,

определяемой глаголом, с формальной синтаксической моделью в том и

состоит, что в разных моделях одни и те же содержательные

валентности глагола реализуются по-разному, и с одним и тем же

глаголом образуются ряды предложений с разным значением. Именно

эти ряды образуют межмодельную парадигму (Ковалева 1983; 1987).

Модель должна рассматриваться холистически. Это значит, что

хотя значение всей модели первоначально мотивировалось значениями

частей, оно (это значение) не выводится из этих частей каждый раз

(Lakoff 1987), оно существует самостоятельно. Это видно из

приведенных в третьей и четвертой главах примеров типа A rock hit

Bennet, в которых семантика актанта определяется не типом

1 Следующий ряд предложений, например, противопоставляется по признакам Адресата:

а) Мать всегда говорила мне, что дело мастера боится (определенно-адресатное

предложение);

б) Мать всегда говорила, что дело мастера боится (неопределенно-адресатное

предложение);

в) Недаром говорится, что дело мастера боится (обобщенно-адресатное предложение).


169

обозначаемого словом референта, а его функциональной ролью (здесь –

подлежащего). Подход на основе реляционных определений

семантических актантов открывает широкие возможности для

семантической интерпретации предложений, что невозможно при

строгом определении актантов. Позиция подлежащего «навязывает»

актанту агентивную интерпретацию (Ковалева 2003). Близко к этому

объяснение изменения семантики конструкций у А. Гольдберг (Goldberg

2003).

Представляется, что синтаксическая семантика модели N1VN2

заключается в том, что при любом предикате оба актанта определенные.

Поэтому данная модель и приспособлена для обозначения любых

отношений как между предметами, так и между лицами и событиями.

Синтаксическая семантика модели NV заключается в

сигнализации наличия одного актанта и в отсутствии сигнализации о

наличии в семантике предложения другого актанта, который может

отсутствовать, а может и присутствовать имплицитно как

неопределенный или обобщенный актант. Но так как форма модели NV

немаркирована и относительно характера присутствующего актанта

(неизвестно даже, Субъект это или Объект), то семантический

потенциал этой модели реализуется только в контексте в зависимости от

сочетания схемной семантики модели с конкретным глаголом (см. § 5).

Схемную семантику модели N and N V можно сформулировать

как «участие двух актантов в действии или процессе, обозначенном

глаголом». Однако решить, обозначает ли она два самостоятельных

действия одних и тех же участников (Mary and Bill live in London) или

обозначает одно нерасчлененное действие с двумя участниками (Mary

and Bill are dancing waltz) можно только на уровне конструкции, т. е.

при наличии предиката.

Таким образом, находит подтверждение общий постулат

герменевтики – идея герменевтического круга: целое надлежит

понимать на основании отдельного, а отдельное – на основании целого.

В заключение скажем, что расширение исследуемого материала не

изменит общего вывода о том, что в английском языке простое

переходное предложение, осложненное и сложноподчиненное

предложение соответствуют уровню базовых категорий агентивности,


170

восприятия, мыслительной деятельности и др. Они имеют огромное

количество вариантов, но они центральны. Именно эти конструкции

определяют уникальность и специфику английского языка. В них

проступают когнитивные основания существования тех или иных

синтаксических конструкций в языке и в большей мере, чем где-либо,

видна связь языковой формы и действительности. Они являются

результатом первичного знакообразования, между ними отсутствуют

деривационные отношения в том виде, в каком это представляла

генеративная грамматика.

В таком случае члены ряда «придаточное предложение –

объектно-предикативный член – отглагольное существительное»,

которые в генеративной лингвистике рассматриваются как ступени

единого процесса номинализации, с точки зрения теории базовых

конструкций являются разными, независимыми и самостоятельными,

способами категоризации событий. Каждое из них может стоять во

главе своего ассоциативно-парадигматического ряда.


171

ЧАСТЬ II. ОРГАНИЗАЦИЯ МОДАЛЬНО-

ПРЕДИКАТИВНОГО КОНСТИТУЕНТА ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Глава 8. Аспектуально-временные формы (АВФ) глагола в



4. Время как дейктическая категория. Темпоральные оппозиции

АВФ глагола

5. Аспект и аспектуальные оппозиции АВФ. Особое положение

АВФ Indefinite


1) Система значений АВФ английского глагола, традиционно

выделяемых на основе объективистского понимания отношения

между грамматическими признаками и признаками реального

действия



3) Когнитивный подход к употреблению АВФ глагола как

попытка субъективистского объяснения аспектуально-временных


§2. Иерархия модально-предикативных категорий в предложении и их

синкретизм

§3. От морфологической категории наклонения к синтаксическому


§4. Синтаксическое наклонение и понятие конструкции эксплицитной

модальности. Категории модуса

§5. Модусные предикаты

§6. Модусы восприятия, знания, полагания vs алетическая,


Глава 9. Категоризация ситуаций восприятия (грамматика

предложений с предикатами восприятия)



оборотами)


172








1) Противопоставление по признакам «частичное/полное восприятие

события» предложений с причастными и инфинитивными оборотами


события» сложноподчиненных предложений с АВФ Continuous и

Indefinite в придаточных предложениях







4. Непрототипические конструкции-бленды под влиянием модуса

восприятия

1) Бленд «восприятие-понимание». Языковая форма: конструкция с

причастным оборотом


инфинитивным и причастным оборотом



7) Бленд «вспоминание-восприятие». Языковая форма: конструкция с

придаточным предложением с АВФ Continuous.

8) Бленд «полагание-восприятие». Языковая форма: конструкция с



6. Холистическое понимание конструкции и так называемый сдвиг в

семантике глагола.

Глава 10. Категоризация ситуаций знания и полагания

(грамматика предложений с предикатами знания и полагания)


173










знания



2) Прототипические конструкции, категоризующие ситуации знания

«положения дел в мире» и «вечных истин». Прототипическое



1) Конструкции с предикатами уверенности, умозаключения, мнения,

предположения, сомнения

2) Конструкции с предикатами знания и полагания с АВФ Future Tense и

модальными словосочетаниями в диктумном предложении





5. АВФ в формально независимых диктумных предложениях под

влиянием модусов знания и полагания




Глава 11. Категоризация ситуаций кажимости (грамматика

предложений с предикатами кажимости)






174



Глава 12. Категоризация ситуаций речи (грамматика

предложений с предикатами речи)




3. Отношения между лексическим и грамматическим

оформлением прямой и косвенной речи (общие замечания)


Глава 13. Грамматика осложненных предложений с

вербоидными оборотами и девербативами








Прототипическая семантика инфинитива и герундия в английском

языке


признаком «нелокализованное во времени гипотетическое действие» с



3. Противопоставление конструкций с инфинитивом и герундием



2) Противопоставление конструкций с глаголами памяти

3) Противопоставление конструкций с некоторыми глаголами

эмоциональных состояний.

§3. Конструкции с перфектными и инфинитивными формами



175

1. Конструкции с глаголами памяти, предсказывающими отношения

предшествования действия, обозначенного зависимым глаголом,



благодарения и др., предсказывающими отношения

предшествования/одновременности действия, обозначенного

зависимым глаголом, действию, обозначенному главным глаголом




§4. Употребление перфектных и продолженных форм вербоидов и

модусов восприятия, знания и кажимости

1. Употребление продолженных инфинитивов в предложениях с





§5. Грамматика предложений с девербативами

1. Девербативы – результат лексической деривации

2. Девербативы – результат синтаксической деривации




1. Привычные бленды – конструкции с глаголами памяти

2. Окказиональные бленды




Глава 14. Категоризация отношений между ситуациями

(грамматика предложений с межсобытийными предикатами)

§ 1. Пропозициональная модальность, актуализирующая модальность и

модальность предикатных актантов



характер причинно-следственных отношений


176

7. Предложения с каузативными предикатами и актуализирующаяся

модальность






с условно-целевыми предикатами


с предикатами логического вывода

ЧАСТЬ II. ОРГАНИЗАЦИЯ МОДАЛЬНО-

ПРЕДИКАТИВНОГО КОНСТИТУЕНТА ПРЕДЛОЖЕНИЯ

ГЛАВА 8. АСПЕКТУАЛЬНО-ВРЕМЕННЫЕ ФОРМЫ

(АВФ) ГЛАГОЛА В ПРЕДЛОЖЕНИИ


177

Мы предлагаем заменить общепринятый термин «видо-временые

формы» на «аспектуально-временные формы» (АВФ) глагола, потому

что первый термин неудобен для русской англистики, поскольку для

русскоязычного лингвиста термин «вид» достаточно прочно

ассоциируется с понятием совершенного/несовершенного вида в

славянских языках (следы этого постоянно обнаруживаем в

теоретических работах и тем более – в практических пособиях), а

международный термин «аспект» этих ассоциаций не имеет.

Славянский вид «крепко связан с лексико-семантическим своеобразием

материала, со своей лексикологической базой» (Виноградов 1947, 16),

английская аспектуальность выходит за рамки предиката, она присуща

высказыванию в целом (Comrie 1976; Smith 1983; Гловинская 1982;

Падучева 1996).

Конечно, еще точнее было бы назвать эти формы модально-

аспектуально-временными, поскольку в них синкретично объединены

модальные, темпоральные и аспектуальные признаки, а наклонения,

аспект и время должны изучаться в единстве как сопряженные

категории предложения. Однако стилистические соображения

удерживают нас от употребления столь длинного термина. Само собой

разумеется что в целях научного анализа все эти значения и формы

могут исследоваться и по-отдельности.


Аспектуально-временные формы глагола изучаются в

морфологии, и задачей лингвиста считается возможно более точное

определение их собственного значения при помощи оппозиционного

анализа (через комбинации дифференциальных признаков

определяются инвариантные, т.е. системные, значения всех форм).

Формулировка «употребление вербоидов и аспектуально-

временных форм глагола», с одной стороны, переносит проблему в

сферу речевой деятельности, но с другой стороны, имплицитно

содержит идею о том, что закрепленные за формами системные

значения «возвращаются» в предложения, при помощи которых человек

ословливает ситуации «здесь и сейчас».


178

Семантическим оппозициям грамматических значений

соответствуют определенные ряды грамматических форм (суффиксов,

окончаний). Такие ряды называются парадигматическими, значение

этих парадигматических форм считается категориальным, а само

единство материальных форм и значений образует грамматическую

категорию. Иначе, грамматическая категория является системой

выражения обобщенного грамматического значения, осуществляемого

через парадигматическое соотношение форм (Блох 1986, 82).

Грамматическая категория как единица системы представляет

собой некоторую модель, объективно отражающую факторы речи. Для

выделения грамматической категории необходимо:

чтобы она соотносилась с предельной единицей данного уровня, вне

которой она не может существовать;

чтобы она имела план содержания (грамматическое значение) и план

выражения (набор противопоставленных форм, то есть

парадигму);

чтобы она проявлялась независимо от лексического значения

отдельных лексических единиц и независимо от контекста. Она

должна быть предсказуема и универсальна (Гухман 1968, 133).

В 60-е годы прошлого века, в эпоху расцвета отечественного

структурализма некоторые ученые предприняли попытку описать

систему АВФ английского глагола (докторские диссертации Г.Н.

Воронцовой, И.П. Ивановой, И.Б. Хлебниковой). Согласно

структуральной парадигме исследования, всем единицам языковой

системы приписывалось инвариантное значение, которое вытекает из

отношения «обозначаемого действия к точке отсчета и обнаруживается

в минимальном контексте, включающем только главные члены

предложения и, возможно, дополнение первое» (ТГСАЯ 1981, 53). При

этом значения АВФ могут быть определены «не по отношению к

денотату, а исключительно в зависимости от системы глагольных

времен в данном языке, от их отношения друг к другу» (Хлебникова

1969, 76). При такой установке мысль исследователя шла по пути

выявления возможно большего количества дифференциальных

признаков, их обобщения в инвариантное значение и выяснения


179

отношения между временными и аспектуальными значениями всех

АВФ.

На сегодняшний день можно выделить два подхода к объяснению

значения английских АВФ: традиционно объективистский подход,

когда исследователь исходит из того, что существует прямая связь

между признаками действия в реальной действительности и

грамматическими признаками АВФ: вторые отражают первые.

Субъективистский подход опирается на положение когнитивной

лингвистики о том, что в языковых категориях действительность

отражается не напрямую, а лишь будучи пропущенной через сознание

говорящих, в формировании языковой картины мира важнейшую роль

играет человек как субъект познания окружающей действительности, и

этот фактор должен учитываться при анализе аспектуально-временных

отношений1.

Из вышесказанного следует, что, например, по мнению

объективиста, в следующих парах предложений I wore the uniform : I

have worn the uniform (Shute ) и She is wearing silver earrings : She wears

silver earrings (Cornwell) отражены онтологически различные

специфические способы протекания действия – manner of action

(Morochovskaya 1984, 169). Представить это очень трудно, как трудно

представить вообще разные способы протекания действия «ношение

одежды».

При субъективистском подходе различия следует искать в разном

понимании действительных ситуаций различными говорящими.

Субъективист должен искать объяснение в особенностях человеческого

восприятия, познания (см. гл. 9-11).

1 Эта идея находит подтверждение, как только мы выходим за границы родного языка, в

котором мир, по нашему мнению, отражен самым «правильным» образом, и обращаемся к

системам других языков, носители которых категоризовали такие явления в мире,

которым мы не придаем значения. Так, по свидетельству С. Пинкера, в языке банту,

наряду с настоящим временем есть время, относящееся к сегодняшнему дню в более

раннее время, вчерашнему дню, времени не ранее вчера, вчера или ранее, отдаленному

прошлому, привычным действиям, продолжающимся действиям, последовательным

действиям, предполагаемым действиям, будущему, неопределенному времени, моменту

«еще не» и действиям, происходящим иногда (Пинкер 2004, 116).


180

1. Время как дейктическая категория. Темпоральные оппозиции АВФ

глагола

Время в ЛЭС определяется как «грамматическая категория

глагола, являющаяся специфическим языковым отражением

объективного времени и служащая для темпоральной» (временной)

локализации события или состояния, о котором говорится в

предложении. Эта локализация является дейктической, т.е.

соотнесенной прямо или косвенно с реальным или воображаемым hic et

nunc «здесь и сейчас». Она заключается в указании посредством

противопоставленных друг другу временных форм (глагольных времен)

на одновременность, предшествование или следование события

моменту речи (tense) или – в случае так называемой относительной

временной ориентации – какой-то другой точке отсчета1. Момент речи

понимается при этом как условная точка отсчета, выступающая в

качестве «нуля» на линии времени. В художественном тексте она

выбирается автором произвольно, а в реальной речи говорящих такой

точкой отсчета является сам момент речи. (Следует признать, что

понятие «момента речи» оказывается довольно неопределенным: он

может иметь самую различную протяженность – от мгновения до

бесконечности. Ср.: Moore passes the ball to Charlton; He loves going to

the theatre (Quirk et al.); The earth turns round the sun (Hornby)

(Подробный анализ вопроса см.: Кравченко 1992). Ориентированность

временной формы на момент речи дает возможность рассматривать

грамматическое время как грамматическую категорию, посредством

форм которой так или иначе определяется временное отношение между

процессом, обозначенным данной формой, и моментом речи

(Смирницкий 1959, 308).

Спорными продолжают оставаться до сих пор такие вопросы, как

система времен английского глагола, место в ней будущего времени,

модальные оттенки временных форм, соотношение категории времени и

аспекта (вида), если категория аспекта признается как самостоятельная

категория, и др.

1 Этот феномен рассматривается в терминах «относительное употребление времен» и

«таксис» (см. далее).


181

Слова tense (лат. tempus) и time очень удобно разделяют

грамматическое время (tense) и реальное время как форму

существования объективного мира (time). Однако грамматическое время

не может в полной мере отражать реальное время, так как значение

времени совершения действия, передаваемое формами глагола, является

очень обобщенным. Кроме того, все три традиционных времени в

английском языке в определенном контексте могут иметь

интерпретации, отличные от той, которая приписывается грамматикой.

Так, Mary talks with her mouth full не обозначает, что Мэри

разговаривает именно сейчас; If Mary came, I would see her явно

относится к будущему приходу Мэри, а не к положению дел «здесь и

сейчас»; предложение Mary will be sleeping now повествует о том, что

происходит с Мэри сейчас, а не в будущем; Past Indefinite в

придаточном следующего предложения относится к нефактуальному

событию и, следовательно, о прошедшем времени можно говорить

весьма условно1.

Однако о первичных значениях формы можно уверенно говорить,

когда они зафиксированы в сильных позициях противопоставления.

Проанализированный нами обширный языковой материал наводит на

мысль, что только АВФ группы Indefinite образуют собственно

временную оппозицию: они противопоставляются по отношению

действия к моменту речи:

I never play the numbers and I never will play the numbers and I never

played the numbers (Cheever).

Здесь можно заметить когнитивный компонент в значении

грамматической категории времени, которая формируется на основе

пространственного опыта (Кравченко 1996, 80) – время и пространство

здесь объединены.

Противопоставления по времени в других разрядах никогда не

встречаются: нет I am reading: I was reading: I will be reading; I have read

it: I had read it: I will have read it и I have been reading: I had been reading:

I will have been reading. Эти времена являются настоящими,

1 Indeed, it is no exaggeration to say that there is probably no tense, mood or aspect in any

language whose sole semantic function is the one that is implied by the name that is

conventionally given to it in grammars of the language (Lyons 1972, 682).


182

прошедшими и будущими, потому что употребляются в контекстах

рядом с другими настоящими, прошедшими и будущими временами.

Соответственно в английской грамматике было принято называть

абсолютными временные формы, которые соотносят действие

непосредственно с моментом речи и могут проецировать действие на

прошлое, настоящее и будущее (все времена группы Indefinite и

настоящее времена всех остальных групп). Остальные времена

считались относительными, зависимыми, так как они соотнесены с

каким-то другим моментом прошлого, обозначенным лексически или

грамматически. Они передают значения одновременности,

предшествования и следования (ТГАЯ 1983, 51). Сейчас уже ясно, что

все времена могут употребляться относительно, и речь должна идти не

об оппозиции времен по признаку «абсолютные / относительные», а об

абсолютном и относительном употреблении всех времен, причем в

каждом конкретном случае вопрос решается через обращение к

контексту (см. Кравченко 1992, 140-144). Правила практической

грамматики о согласовании времен, указывавшие на влияние

прошедшего времени глагола главного предложения на время глагола в

придаточном предложении, часто нарушаются (Бархударов, Штелинг

1965, 406-409). Исследователи текста обнаружили, что временные

формы придаточных предложений через главные члены связаны со всем

контекстом и зависят от него (Белошапкова 1967).

Главная концептуальная черта времени – его направленность. По

словам фон Вригта, время имеет «непостижимую для нас,

пребывающих в настоящем, порцию прошлого и будущего, куда нельзя

попасть несвоевременно

Основу глагольной категории времени составляет трихотомичная

(состоящая из трех членов, а не двух) оппозиция: настоящее –

прошедшее – будущее. Ср.: play : played : shall/will play, где сильными,

маркированными членами являются и прошедшее, отмеченное

морфемой прошедшего времени, реализованной в нашем примере

алломорфом -ed, и будущее, маркированность которого достигается

благодаря наличию прерывистой глагольной морфемы shall/will. Однако

такая система времен принимается далеко не всеми учеными. Вопрос о

статусе будущего времени в английской аспектуально-временной


183

системе и вообще об его объективном существовании вызывает споры

(Есперсен 1958; Иванова 1981; Тарасова 1992; САЯ 1994 и др.).

Объективно будущее неопределенно, и «утверждения о будущих

событиях обязательно основываются на вере, предсказаниях и

намерениях говорящего, а не на знании «фактов»» (Лайонз 1987б, 328).

С точки зрения синтаксической теории понятие «будущего»

пересекается с разграничением наклонения и времени (Лайонз 1978,

329). На этом основании некоторые авторы, в частности Р. Кверк и др.,

отрицают существование формы будущего времени в системе

английского глагола. Они считают, что для обозначения действий,

осуществляющихся в будущем (future time), существуют сочетания

глаголов shall/will с инфинитивом и сочетания to be going to do smth, to

be about to do smth. В определенных контекстах значение будущего

передается формами настоящего продолженного и неопределенного (As

far as I know the orchestra is playing Mozart; What will you say if I marry

my boss?) (Quirk et al. 1974).

Лингвистическое решение этого вопроса не просматривается:

теоретически вопрос о статусе всех этих форм решается в зависимости

от выбора исследователем объективистской или субъективистской

позиции. Если встать на ту точку зрения, что объективно будущее

неопределенно, тогда во всех вышеприведенных формах следует искать

модальность гипотетичности, что в принципе в контексте можно

сделать. При субъективистско-когнитивном подходе к языку

приходится признать, что будущее время имеет право быть отраженным

в языке не как гипотетическое, а как истинное, потому что таковым оно

является в сознании человека, который живет во имя будущего, уверен в

его существовании. Оно для него не гипотетично: Humans are the only

animals that know they are going to die (IHT Sept 15, 2001); ‘The eyes are

my mother’s,’ I said. ‘But as for my father, he’s so wrinkled I’ve never

known what he really looks like.’ ‘You’ll be wrinkled yourself one day.’

(Sheldon). В пользу существования Future Tense свидетельствует и

употребление ‘ll вместо shall и will в речи, то есть устранение

модальных различий между shall и will в выражении будущего времени.

Проявлению модального значения помогают, в первую очередь,

модусные предикаты, а также контекст и интонация.


184

2. Аспект и аспектуальные оппозиции АВФ. Особое положение АВФ

Indefinite

В естественном языке независимость аспекта от времени не

очевидна (Miller, Johnson-Laird 1976, 442). Традиционно исследователи

выделяли семантические признаки аспекта, исходя из мнения о том, что

языковые категории отражают объективно существующие

разновидности одного и того же действия в его отношении ко

времени. Это отразилось в дефиниции аспекта в ЛЭС: «Вид глагольный

(в международной терминологии – аспект) – грамматическая категория

глагола, обобщенно указывающая, «как протекает во времени или как

распределяется во времени» (А. М. Пешковский) обозначенное глаголом

действие. В отличие от категории глагольного времени, вид связан не с

дейктической темпоральной (временной) локализацией действия, а с его

внутренней «темпоральной структурой», с тем, как она

интерпретируется говорящим» (ЛЭС, 83) (выделено нами – Л. К.). Здесь

имплицируется первичность категории времени, хотя исторически это

было, скорее, наоборот (Телин 1985).

В процессе изучения этой категории в разных языках вокруг

«темпоральной структуры» объединилось настолько большое число

семантических признаков, что сама категория потеряла всякую

определенность. В ЛЭС в статье «Вид» приводятся видовые значения

достижения / недостижения внутреннего предела действия,

подчеркивания процесса, понятия состояния и достигнутого состояния,

многократность, обычность и др. Со ссылкой на Комри и Фридриха,

Дж. Лайонз выделил аспектуальные значения стативности,

прогрессивности (progressivity), дуративности, абитуальности,

итерации, моментальности (inception), завершенности (termination) и

полноты (completion) действия (Lyons 1972, 707). Список можно

продолжить. Поскольку в английском языке из-за отсутствия

собственных формальных показателей нельзя выделить

самостоятельную грамматическую категорию аспекта, было принято

считать аспект грамматическим значением, получающим свою форму во

взаимодействии с родственной по содержанию грамматической


185

категорией времени. Семантики времени и аспекта оказываются в

английском языке неразрывно связанными, «сопряженными», они

изучаются в совокупности согласно способу их существования в языке.

Поэтому обсуждение английских АВФ всегда идет от аспекта к

времени: традиционно исследуется аспект Perfect в ряду Present Perfect,

Past Perfect, Future Perfect. Только на этом фоне противопоставляются,

скажем, Present Continuous и Present Indefinite, Past Indefinite и Present

Perfect. Мы последуем этой традиции, обсуждая семантику аспекта.


1) Системные значения АВФ английского глагола, традиционно

выделяемые на основе объективистского понимания отношения между

грамматическими признаками и признаками реального действия

Кратко об объективистском понимании аспектуально-временных

форм в отечественной лингвистике можно сказать следующее.

Общим содержанием АВФ Continuous исследователи считают

«течение действия и его развитие» (А. И. Смирницкий), неперфектность

действия в фазе его динамического развития (Marchand 1955, 47),

процессуальность в обозначаемый момент, длительность действия (И. Б.

Хлебникова). Категорией развития называет АВФ Continuous М. Я.

Блох. К мнению говорящего апеллирует И.П. Иванова, когда пишет, что

Continuous form выражает процессуальность действия, если

определенный отрезок действия рассматривается в момент его

протекания, в момент его развертывания, «безотносительно к началу

или концу», и тут же добавляет: «Действие, выраженное длительным

разрядом, мыслится как не постоянное, ограниченное во времени»

(ТГСАЯ 1981, 58) (выделено нами – Л. К.). (См. также ТГАЯ 1983, 52-

55).

Вопрос о значении перфектного разряда АВФ в основном

вращается вокруг значения Present Perfect, который

а) «передает завершенность действия в сфере настоящего»

(ТГСАЯ 1982, 62; ТГАЯ 1983, 55), из чего естественно в определенном

контексте вытекает значение результативности:


186

Your enemy is never more polite than when he is planning or has

planned your destruction (Clavell); I hope you will treat her better than you

have treated me (Coppard);

б) «наличие преемственной связи между обозначаемым им

действием и настоящим» (Воронцова 1960, 213):

I know… Her words came hoarsely. I have always known (Christie)

(знаю и знал до сих пор).

Эти же признаки может иметь и Past Perfect, когда предложение

соотносится с планом прошедшего: She didn’t marry again, or hadn’t

married when I last had any news (Coppard) (завершенность действия); I

knew I was wrong, had always been wrong (Coppard) (связь прошедшего с

предыдущим прошедшим).

Таким образом, Present и Past Perfect оба категоризуют прошедшие

события, но по-разному.

В определенных обстоятельствах перфект выступает не как

аспект, а как вторичное, или относительное, грамматическое время (Дж.

Лайонз 1978, 335 со ссылкой на Палмера. См. также ТГАЯ 1983, 51).

Тогда общее значение перфектности – предшествование, связанное

обязательной, по мнению говорящего, связью с настоящим (Present

Perfect), с прошлым (Past Perfect) или с будущим (Future Perfect):

«It seemed so much the normal way of life after the war that one didn’t

do anything about it. And then one day I woke up – (1) we all woke up – and

had to realize that it all had been quite unusual; it would never come again.

Not for us, not in our lifetime… And then I felt (2) I had to work and put it

all down on canvas, everything I’d seen, before I forgot what it was like».

She worked on in silence, and then she said, (3) «It’s very hard to realize that

it will never come again. To realize we’ve had it» (Shute).

Собственно относительное употребление времен просматривается

в ряду предложений (1) Past Indefinite – Past Perfect – Future in the Past и

(2) Past Indefinite – Past Perfect. Однако в ряду (3) Present Indefinite –

Future Indefinite – Present Perfect последняя временная форма

специально маркирована по признаку «завершенности действия», так

как в противном случае здесь можно было бы употребить

немаркированную форму Past Indefinite. То же можно сказать о формах


187

Continuous Tense, временные параметры которых определяются общим

темпоральным пространством текста.

АВФ Perfect Continuous возникает и развивается, можно сказать,

на наших глазах. Еще в конце 50-х годов шел спор о том, принадлежит

ли эта форма к АВФ Continuous или АВФ Perfect. Г. Н. Воронцова в

«Очерках по грамматике английского языка» не выделила эту форму

вообще, а примеры с ней включила в Present Perfect (1960, 216). В

грамматиках 80-х годов она объяснялась так: от длительного разряда

идет значение процессуальности, от перфекта – значение законченности

процесса (ТГСАЯ 1981, 64). Тогда можно сказать, что в отличие от АВФ

Continuous, обозначающих протекающий процесс безотносительно к его

началу и концу, в АВФ Perfect Continuous какой-то предел (начальный

или конечный) этому процессу поставлен.

С нашей точки зрения, в споре о том, является ли Perfect

Continuous «несколько модифицированным» перфектом или «несколько

модифицированным» прогрессивом, последнее вернее, поскольку здесь

сохраняется в основе идея динамичности, длительности, развития, но

им ставится предел – начало действия маркировано.

В связи с тем, что АВФ Indefinite – единственные формы, которые

четко противопоставляются по признакам «настоящее», «прошедшее»,

«будущее» (см. выше), распространено мнение, что общим

содержанием этих форм является локализация действия во времени

(грамматическом), без привнесения в это действие каких-либо других

категориальных оттенков видового или модального характера (Иванова

1959; Хлебникова 1969, 88). Но следует ли из этого, как считают

некоторые исследователи, что АВФ Indefinite образует нулевую форму

вида хотя бы потому, что такая форма необходима «для восполнения

видовой системы, включающей отличные от нее по назначению другие

две формы»? (Воронцова 1960, 204; см. также ТГАЯ 1983, 54).

Представляется, что этот сугубо структуралистский подход не утерял

смысла и в современной грамматике (см. далее).

Приходится, однако, отметить, что конкретные случаи

употребления АВФ часто ставят исследователей в тупик, и поэтому они,

установив инвариантные значения АВФ, обращаются к анализу


188

употребления АВФ с опорой а) на семантику самого глагола и б) на

контекст.



Проявлением объективистского подхода можно считать попытку

некоторых лингвистов поставить употребление АВФ в зависимость от

тех или иных признаков действия, отразившихся в лексическом

значении глагола и, следовательно, в их лексической классификации. В

отечественной англистике наиболее известна концепция И. П.

Ивановой, которая связывает употребление перфектных АВФ с

предельным / непредельным характером глагольной лексемы. За

рубежом с реальными отношениями действия, процесса или состояния к

временным отрезкам, периодам, мгновениям пытается соотнести

денотат предиката З. Вендлер, который выделяет предикаты со

значением деятельности (activity terms), исполнения (accomplishment

terms), достижения (achievement terms) и состояния (states) (Vendler

1967, 103) и приписывает каждой группе определенные преференции в

употреблении АВФ. В случае нестыковок положений автора с

практикой употребления вводится большое количество оговорок. Так,

предикат с объектом, который сигнализирует достижение конца, и

одноименный предикат без объекта оказываются в разных группах (to

run – to run a race), что позволяет расширить употребление АВФ.

Предикат в She has a headache противопоставляется предикату в She is

having a headache как стативный динамическому в зависимости от

контекста (Lyons 1977, 707). Но такое объяснение употребления АВФ

из-за сдвига в значении глагола (или наоборот) всегда существовало и

мало что объясняло. Вопрос, однако, заключается в том, связано ли

употребление разных времен с объективным состоянием having a

headache (которое отражено в значении предиката) или с

категоризацией ситуации, как она понимается говорящим. Стройная

схема нарушается, когда возможность употребления предикатов

достижения в Continuous (He is always forgetting something or other)


189

объясняется особой функцией предиката в контексте (примеры см.

Lyons 1977, 742-3).

Кроме того, критики также отмечали, что у З. Вендлера сама

семантическая система предикатов складывается из нескольких

пересекающих друг друга систем, классификация на действия,

процессы, состояния и т.д. проходит внутри собственно лексико-

семантических групп, т. е. таких групп, как предикаты мышления,

предикаты движения и т.д. (Типы предикатов 1982, 348).

Таким образом, прямая связь между лексическим значением

глагола и употреблением АВФ не подтверждается прежде всего

практикой, ибо каждый грамматист знает, что в контексте можно

встретить любой глагол в любой АВФ. Все это свидетельствует о том,

что «современная лингвистика вплотную подошла к необходимости

выработки нового взгляда на природу видо-временных отношений в

языке» (Кравченко 1990, 85).

3) Когнитивный подход к употреблению АВФ глагола как попытка

субъективистского объяснения аспектуально-временных


Исследователи также обращали внимание на «исторически

выработанные условия употребления формы», т. е. на типичные

ситуации употребления (Воронцова 1960, 197-203), на характерный для

формы «систематизированный контекст» (ТГСАЯ 1981, 53), который, в

конечном счете, определялся темпоральными наречиями или их

импликацией, хотя многие АВФ употребляются с одними и теми же

наречиями (Воронцова 1960, 213). Обращение к типичным ситуациям

употребления приводило к тому, что при объяснении употребления

АВФ грамматисты всегда пользовались, во-первых, некоторой фигурой,

которая участвует, или наблюдает, или интерпретирует то, о чем идет

речь. В инструкциях по употреблению времен она скрывалась в

сочетаниях: «если говорящий видит / полагает / знает», «если мы

наблюдаем / считаем / знаем» и т. д. Другими словами, говоря об

употреблении АВФ, переходили в область речевой деятельности и


190

соответственно вставляли предложение в модальную рамку, незаметно

вводя при этом фигуру говорящего, думающего или наблюдателя. Это

уже был переход к субъективизму, когда языковые формы соотносятся с

миром не напрямую, а через осознание мира человеком.

Во-вторых, признаки субъективистского подхода можно

обнаружить в различных аспектологических концепциях, например,

когда утверждается, что так называемый habitual aspect имплицирует

скорее субъективный опыт, нежели периодичность действия (Comrie

1976; Smith 1991; Dahl 2001). Сюда же можно отнести и выделяемый Р.

Бинником viewpoint aspect, прототипом которого он считает славянский

вид, в котором одно и то же действие в одно и то же время может быть

представлено по-разному, в зависимости от точки зрения говорящего на

внутреннюю темпоральность ситуации («viewing the internal temporal

constituency of a situation») (здесь Р. Бинник цитирует Comrie 1976, 3),

например, Susan swam across the pool; Susan was swimming across the

pool.

Поскольку, однако, гносеологические основания «точки зрения

говорящего» были неопределенными, Р. Бинник, противопоставляя

АВФ в отдельно взятых предложениях, выделил в общем-то

традиционные признаки, связанные фактически с предполагаемыми

объективными свойствами действий:

Progressive aspect: длительность, неограниченность во времени,

динамичность;

Perfect aspect: результативность, связанность с опытом,

продолженность, недавно прошедшее (p. of recent past);

Indefinite tense: имеет абитуальную или генерическую

интерпретацию: She visits her mother; Lion eats meat соответственно

(Binnick).

За объяснением употребления АВФ современные исследователи

все чаще обращаются к особенностям восприятия действия. Так, Д. Ли

считает, что в предложениях John is kicking the horse, John likes the horse

употребление АВФ предопределено семантикой глаголов, а именно:

внутренней неоднородностью и четкой ограниченностью во времени

глагола kick и внутренней гомогенностью и неясностью временных

границ в семантике глагола like. Однако далее при объяснении


191

употребления Continuous Tense Д. Ли обращается к восприятию,

пользуясь сравнением с процессом фотографирования. Он пишет:

«Подобно тому, как мы видим фотографию как момент,

остановленный во времени, и в то же время, как часть большого

события, так и при интерпретации такой формы как John was kicking the

horse мы фокусируем внимание на одном конкретном моменте, но

видим его как часть более обширного целого» (Lee 2004, 149). Опора на

восприятие хорошо заметна, когда Д. Ли в объяснение употребления

Continuous Tense так или иначе включает восприятие и наблюдателя (с

чем мы не можем не согласиться)

Последовательную попытку дать когнитивное объяснение

употреблению английских АВФ через соотнесение их с познавательной

деятельностью человека в 90-х годах прошлого века мы находим в

исследованиях А. В. Кравченко. Проследим за ходом его мыслей.

Первоначально А. В. Кравченко считал, что АВФ Indefinite

категоризуют ситуации, которые не являются объектом фактического

наблюдения, в то время как ситуации, категоризуемые АВФ Continuous

и Perfect, наблюдаются (хотя и по-разному) (Кравченко 1990, 87). Таким

образом, в интерпретацию АВФ вводится антропоцентрический фактор

– наблюдатель, – хотя сформулировать оппозицию удается не сразу.

А.В. Кравченко указывает, что сходную интерпретацию семантики

длительных и индефинитных форм предлагают Д. Гольдсмит и Э.

Войзетшлегер, которые определяют основные семантические различия

между ними как различия между феноменологическим и

структуральным знанием о мире, т.е. знанием, возникающим как

результат непосредственного чувственного опыта и, так сказать,

данным знанием (Кравченко 1990, 87).

В монографии 1992 года основное видовое различие между

сложными АВФ (Continuous и Perfect) и простыми (Indefinite)

сформулировано как «противопоставленность референтов глагольных

видо-временных форм по признаку «определенность /

неопределенность»» (Кравченко 1992, 137). Хотя здесь не сразу

понятно, определенность какого признака имеется в виду, из

дальнейшего изложения видно, что признак определенности /

неопределенности относится к действию, т. е. к явлению


192

действительности («в смысле его временнóй локализованности» (там

же, с. 146)).

Последующие формулировки направлены на то, чтобы показать,

каким образом «познавательная деятельность человека (в первую

очередь, чувственное восприятие) находит свое проявление в языковой

системе» (Кравченко 1993, 55) или как в системе АВФ «отражается

восприятие мира англоговорящими людьми» (Кравченко 1997, 23).

В учебнике 1997 года «Английский глагол: новая грамматика для

всех» содержанием грамматической категории вида является

«противопоставление наблюдаемых действий (событий и т. п.)

ненаблюдаемым, или известным действиям» (Кравченко 1997, 22)

(выделено автором, – Л.К.). При этом следует учесть, что, как

неоднократно указывал А.В. Кравченко, предложения с признаком

«наблюдаемость действия» неоднородны. Их объединяет наличие

наблюдателя, но объектом наблюдения могут выступать разные

сущности. С одной стороны, можно наблюдать действие,

непосредственно протекающее на наших глазах, тогда употребляется

АВФ Continuous. С другой стороны, можно наблюдать лишь следы того,

что некоторое действие имело место, тогда как само действие осталось

как бы за пределами восприятия. Признаки имевшего место события

осознаются при сравнении двух ситуаций: наблюдаемое положение

вещей сравнивается с положением вещей в предшествующий или

последующий момент наблюдения. Ср.: Mummy, Daddy has come (=

«некоторое время назад папы здесь не было, а теперь он здесь (я его

вижу)») (подробнее см.: Кравченко 1997, 62). АВФ Indefinite

употребляются, как правило, тогда, когда мы говорим не о том, что мы

наблюдаем, а о том, что мы знаем: The sun rises in the east; John came; He

writes letters (примеры А.В. Кравченко).

Слабым местом этого построения является немаркированный член

оппозиции. Если объяснение употребления АВФ Continuous и Perfect

через связь категоризуемых ситуаций с наблюдателем довольно

убедительно и подтверждается языковым материалом, то отрицание

этой связи при употреблении АВФ Indefinite не соответствует

языковому узусу.


193

Приведенная выше формулировка оппозиции представляется

неудачной, потому что «наблюдаемое» противопоставлено

«ненаблюдаемому» как + А : – А по типу привативной оппозиции в

понимании Н. Трубецкого, а выделенные автором члены

противопоставления «наблюдаемое» : «известное» представляют

эквиполентную оппозицию + А : + В, в которой каждый член имеет

свой признак.

Представляется, что оппозицию по признаку «наблюдаемое

действие» следует считать семантической, т. е. трактовать как

привативную оппозицию + А : ± А, по Р. Якобсону. В таком случае

признак «наблюдаемость действия» со знаком + А приписывается АВФ

Continuous и Perfect, а немаркированному члену, АВФ Indefinite,

приписывается признак (± А), который не отрицает наличия признака А,

но и не сигнализирует об его присутствии. Общее значение

немаркированного члена АВФ Indefinite ограничивается отсутствием

сигнализации А. Если же в каком-то контексте он все-таки указывает на

отсутствие А, то это просто одно из употреблений данной категории

(даже если оно и очень частое) (Jakobson 1936; САЯ 1997, 104-109).

Таким образом, немаркированная форма АВФ Indefinite

оказывается неоднозначной в принципе, она не сигнализирует, но и не

отрицает присутствие наблюдателя: члены оппозиции асимметричны.

Под воздействием контекста у формы Indefinite могут появиться и

признаки «наблюдаемости» (+а) (строчные буквы обозначают частные

значения членов оппозиции, а заглавные – общие значения), например:

“Tell the truth I saw him go up the stairs to your flat. I thought <…>

he’s a fast worker. But he came straight back down” (Dawson); Susanna and

Tanya exchange glances, miniscule glances, but Lily notices them. Susann

coughs. Crosses her legs (Dawson).

Однако в определенных контекстах АВФ Indefinite имеет признак

– а, то есть отрицает наблюдаемость события, например: You never

know what you can do until you try.

Семантика немаркированной формы оказывается намного шире

семантики маркированной, причем первая включает в себя вторую.

Приведенное понятие привативной оппозиции позволяет углубить


194

предложенное А.В. Кравченко объяснение аспектуальных

противопоставлений в системе английских АВФ1.

Такая структура немаркированного члена оппозиции – АВФ

Indefinite – объясняется исторической первичностью этой формы по

отношению к остальным АВФ. Появившиеся позднее формы с более

узким значением «отнимают» у старой формы какие-то области

употребления, но старая форма сохраняет способность в некоторых

контекстах употребляться в этих сферах (В. Барнет). Группа АВФ

Indefinite исторически существовала раньше других АВФ, и это

объясняет, почему Perfect и Indefinite могут употребляться в

одинаковых высказываниях. Ср.:

I have never had a dog, and never will have one (Coppard);

I never play the numbers and I never will play the numbers and I never

played the numbers (Cheever).

Одинаковые ситуации в кратких новостях (которые, кстати, идут

подряд) в «International Herald Tribune» номинируются при помощи то

Past Indefinite, то Present Perfect. Ср.:

1. Madrid: Loyola de Palacio, a former European Commission vice

president and Spanish government minister, has died of lung cancer at

56, officials of the Popular Party said Thursday.

2. Anton Balasingham, the Chief negotiator for Sri Lanka’s Tamil Tiger

rebels died Thursday of cancer in London, a pro-rebel Web site

reported (IHT Dec 15, 2006).

АВФ Continuous свободно может заменяться на АВФ Indefinite при

обозначении постоянного действия (проживания, занятия, работы) (см.

об этом: Воронцова 1960, 189-190, 210-212; ТГАЯ 1983, 54).

§2. Иерархия категорий модально-предикативного конституента в

предложении и их синкретизм

Выделив из предложения, наряду с пропозитивным, модально-

предикативный компонент, мы тем самым присоединились к тем

1 Предложенная А.В. Кравченко формулировка этой оппозиции как «определенный

источник информации» : «неопределенный источник информации» (Кравченко 1997)

нами не рассматривается из-за многозначности каждого члена.


195

исследователям, которые считали модальность принадлежностью

предложения, и попытаемся подойти с синтаксической точки зрения к

категориям, которые принято приписывать глаголу, но которые

проявляются только в предложении, а именно: время, наклонение, вид,

отрицание.

Если в морфологии иерархия этих категорий не вызывала особого

интереса у лингвистов, то при синтаксическом подходе мы не можем

обойти этот вопрос, потому что научная иерархия этих категорий

должна отражать в определенной степени последовательность

порождения этих значений в предложении.

А между тем в грамматиках 20-го века порядок их описания

варьируется, в одном ряду с ними рассматривается категория залога,

которая по сути является категорией пропозитивного конституента

предложения и в этот ряд входить не может. Так, в «Русской

грамматике» 1982 года в разделе «Морфологические категории глагола»

материал излагается в следующем порядке: категория вида; категория

залога и разряды переходных и непереходных глаголов; категория

наклонения; категория времени.

В ТФГ «Модальность» также следует за разделом

«Темпоральность» (ТФГ 1990).

В английских грамматиках обнаруживаем следующее:

«Теоретическая грамматика современного английского языка»

(И.П. Иванова, В.В. Бурлакова, Г.Г. Почепцов) в разделе

«Морфология»: 1.6.5. Видовой характер глагола… 1.6.7.

Грамматические категории глагола… 1.6.9. Система видо-временных

форм… 1.6.19. Наклонение… 1.6.20. Категория залога.

«Теоретическая грамматика английского языка» (под ред. В.В.

Бурлаковой) в разделе «Морфология. Глагол»: Вид и время.

Наклонение. Залог. Неличные формы глагола, а в разделе «Синтаксис.

Предложение» выделяется подраздел «Модальность».

В «Теоретической грамматике английского языка» М. Я. Блоха

категории выстроены в следующем порядке: Tense. Aspect. Voice. Mood

(2000).

В «Теоретической грамматике английского языка» Л.А. Козловой

в разделе «The Verb and its Grammatical Categories» предлагается


196

следующая иерархия категорий: tense, aspect, time correlation, mood,

voice (Козлова 2005).

В философии и логике время считалось частью модальной логики,

потому что прежде чем определять время события, надо знать,

существует ли оно (или то, о чем говорят) вообще. Вероятно, этим

объясняется тот факт, что в некоторых языках категория времени

вообще отсутствует, но категория наклонения, тем не менее,

наличествует (см. Lyons 1977, 816). Время значимо для говорящего,

когда речь идет о том, что существует, ибо то, что существует, всегда

существует во времени. Если же речь идет о предполагаемом,

желаемом, возможном, упущенном событии, то точное время уже не так

важно.

Если согласиться с этой точкой зрения, то придется признать, что

первично наклонение, т.к. оно определяет вопрос о существовании

действия как такового, а потом уже определяется его время, если оно

признается без сомнения существовавшим или существующим, ср.: It

seemed incredible that, only two minutes ago, he should have been holding

her in his embrace, kissing her. Incredible (Huxley 137). Изменение

модальности полностью меняет значение, ср.: … Only two minutes ago,

he has been holding her in his embrace.

Высказанное свидетельствует, во-первых, о необходимости

начинать изучение аспектуальной и темпоральной семантики

глагольных форм только после того, как определена модальность всего

корпуса исследуемого материала. Во-вторых, бесспорно существование

времени (time) замечается и отмечается говорящим только в ситуации

восприятия, и именно предложения с этой семантикой (большинство из

них организуется предикатами восприятия) должны стоять в центре

исследования семантики аспектуально-временных форм глагола.

§ 3. От морфологической категории наклонения к синтаксическому



197

Отказываясь от задачи рассмотреть все точки зрения на

модальность и наклонение1, мы обращаем внимание только на те идеи в

практике лингвистического анализа, которые каким-то образом, может

быть, даже нецеленаправленно, вели к осмыслению роли участия

говорящего в оформлении предложения и к синтаксическому

осмыслению этих категорий.

Еще в рамках так называемого традиционного языкознания

модальность относилась к существенным конструктивным признакам

предложения (Виноградов 1950, 41) и понималась как «отношение

говорящего к той связи, которую он устанавливает между данным

признаком и данным предметом» (Пешковский 1938, 105).

Первоначально вопрос о способах выражения модальности решался в

пользу морфологических наклонений: изъявительного, которое «служит

для простого констатирования, утверждения или отрицания действия в

настоящем, прошедшем и будущем» (Виноградов 1947, 587);

повелительного, которое служит для передачи приказания или просьбы

о совершении действия одним или несколькими лицами;

сослагательного, которое передает значение желательности,

предположительности, возможности, обусловленности и под.

Грамматика, ориентированная на форму, видела свою задачу в

том, чтобы выяснить, какие значения/функции имеет наклонение как

морфологическая категория глагола. Поскольку в современном

английском языке система наклонений была в основном разрушена,

следует объяснить значение оставшихся форм и то, каким образом

выражаются те значения, которые теперь не имеют специальных форм

выражения: приняли ли другие формы на себя функцию их выражения

или эти значения не стали выражаться в языке и исчезли? Грамматисты

регистрировали в английском языке наряду с формами изъявительного

и повелительного наклонения остатки древнеанглийского

сослагательного наклонения: синтетические формы: be, were и формы,

совпадающие с парадигмой Present Indefinite без -s в 3-ем лице

1 Подробную историю вопроса и классификацию наклонений см. в Блох 2000, гл. XVII;

Иванова 1981; литература по модальности проанализирована в Беляева 1985; Трунова

1991).


198

единственного числа (I suggest he contact the boys in Chicago (Grisham))

и аналитические формы с should и would (ТГСАЯ 1981, 69).

Развитие семантических исследований, во-первых, поставило

вопрос о статусе форм, которые употребляются в разных значениях

(типа He lived here five years и if he lived there he would come at once),

которые можно было считать омонимичными формами, разными

употреблениями одной и той же формы (подробнее см. далее). Во-

вторых, встал вопрос о границах наклонения и оно стало считаться

только некоторым центром категории модальности, в которую

включались другие языковые средства, выполняющие те же функции,

что и наклонение. Комплексы разноуровневых средств, объединяемых

общностью семантических функций, назывались грамматико-

лексическими полями (Е.В. Гулыга, Е.И. Шендельс), функциональными

подсистемами (А.М. Ломов), функционально-семантическими полями

(П. Адамец, А.В. Бондарко, Е.И. Беляева и др.). Такой подход

неизбежно привел к расширению терминологической базы:

обнаруживалось все большее количество модальных значений и все

большее количество средств их выражения (наклонения

морфологические и синтаксические, модальные слова, модальные

словосочетания, интонация) (Беляева 1985; ТФГ 1990 и др.). Достойное

завершение это направление находит в теории функциональной

грамматики, в которой выделяется функционально-семантическая

категория модальности (ТФГ 1990).

Однако всегда, даже в морфологической дефиниции наклонения,

содержались указания на ее синтаксическую сущность (индикатив

связывался с описанием действия в определенном времени,

следовательно, оно существует в рамках предложения; сослагательное

наклонение явно соотносилось с чем-то вне описываемой ситуации и,

тем более, глагола). Тем не менее, по-прежнему семантика модальности

определяется морфологическими, лексическими, синтаксическими

особенностями, эксплицированными так или иначе внутри

предложения. В англистике на необходимость новой, предложенческой,

формулировки многих морфологических категорий указал Дж. Лайонз,

который противопоставил наклонение в простых предложениях и

модальность в сложноподчиненных предложениях, выделив раздел


199

«7.5.4. Модальность в придаточных предложениях» (Лайонз 1978, 330-

331) и напомнив, что сам термин «subjunctive» восходит к латинскому

переводу греческого слова, означающего «подчинительный».

Для того чтобы понять категорию модальности как широкую

семантическую категорию, включающую значения эмоционального и

коммуникативно-прагматического уровня (Пешковский 1936;

Виноградов 1947; Есперсен 1958), как категорию ментального плана

(Арутюнова 1988), словом, как категорию, выражающую

антропоцентрическую сущность языка (Степанов 1995), необходимо

было открыто ввести в нее говорящего индивида не только

содержательно, но и формально.

К этой мысли склоняло лингвистику пришедшее из логики

понятие пропозициональных предикатов, которые вывели источник

модальности за рамки утверждаемой пропозиции (диктум): алетическая,

эпистемическая и деонтическая модальность относятся к предложению

в целом, потому что зависят от находящейся вне предложения

пропозициональной установки, принадлежащей говорящему.

Согласно теории пропозитивных установок Б. Рассела, считается,

что номинативная часть предложения (пропозиция, диктум) способна

получить истинностное значение только в зависимости от

пропозициональной установки (пропозиционального отношения)

говорящего, которая выражает отношение значения предложения к

действительности (модальность), оценку достоверности сообщаемого,

коммуникативную задачу высказывания и эмотивное отношение

говорящего к высказываемому (ЛЭС 1990, 401). При этом оказывается,

что сфера пропозитивной номинации неоднородна: один и тот же

предикатный актант (придаточное предложение, вербоидный оборот

или абстрактное имя) могут быть разными единицами номинации, т. е.

называть и событие, и факт, и суждение (Арутюнова 1976, 70-73). Ср.:

Он видел, как умер Наполеон / смерть Наполеона (событие);

Он знал, что Наполеон умер / о смерти Наполеона (факт);

Он вспомнил, как умер Наполеон / о смерти Наполеона (событие);

Он вспомнил, что Наполеон умер / о смерти Наполеона (факт);

Он полагал, что Наполеон умер (суждение).


200

Очевидно, что смысловые различия связаны здесь не с собственно

пропозитивным значением предложения Наполеон умер, а

предетерминируются семантикой предиката главного предложения: оно

категоризует либо событийную, либо фактуальную ситуацию и может

иметь, соответственно, разную модально-предикативную организацию

(Ковалева 2004; 2005). Во многих случаях критерием разграничения

такого модализованного значения оказывается только подчиняющий

предикат (Падучева 1986, 27) или подстановка более естественного

предиката (Т. В. Шмелева). Таким образом, понятие пропозициональной

установки напрямую связало вербоцентрическую концепцию

предложения с процессом порождения речи, который «тесно

переплетается с процессом порождения мысли, образуя единый

речемыслительный процесс» (Кацнельсон 1972, 115).

Самое же главное заключается в том, что предложение находится

под влиянием пропозициональной установки всегда, независимо от

того, эксплицируется она в виде пропозиционального предиката или

нет. Так, предложение He would have done it находится под влиянием

пропозициональной установки полагания, т.е. равно предложению I

thought he would have done it.

Со стороны лингвистики к решению этого вопроса ближе всех

подошел Ш. Балли, предложивший понятие конструкции эксплицитной

модальности, которое позволило обосновать понятие категории

синтаксического наклонения.

§ 4. Синтаксическое наклонение и понятие конструкции

эксплицитной модальности. Категории модуса

Понятие конструкции эксплицитной модальности позволяет по-

новому осмыслить термин «синтаксическое наклонение». Дело в том,

что этот термин долго не мог выйти за рамки простого предложения.

Так, согласно Н.Ю. Шведовой, синтаксическое наклонение – особая

единица синтаксического уровня, форма которой складывается из

взаимодействия формы морфологического наклонения и других

грамматизованных элементов структурной схемы предложения (т.е.

модальных операторов, включающих модальные слова, частицы,


201

структурный тип предложения, интонацию) (Шведова 1967). То же

понимание находим в «Русской грамматике – 80» (§1895), где

выделяется синтаксический индикатив и синтаксические ирреальные

наклонения, практически не отличающиеся от морфологических

наклонений. В ЛЭС в статье «наклонение» синтаксическое наклонение

не упоминается.

Конструкция эксплицитной модальности выводит отношение

говорящего к высказыванию из синтаксически простого предложения в

особую структуру (главное предложение) со специальными (мы их

будем называть модусными) предикатами: Ш. Балли отнес к ним verba

dicendi, putandi, affectuum, voluntatis (говорить, думать, хотеть и т.д.),

сейчас в списке произошли изменения, но об этом мы поговорим позже.

Важно подчеркнуть, что эти предикаты являются знаками присутствия

конкретного познающего и оценивающего субъекта, который оценивает

содержание пропозиции (диктумного предложения) (Bally 1942; Балли

1955) и сообщает об источнике своего знания, что что-то имеет/имело

место.

Это следует понимать так: без добавления модусного предиката

предложение Джон пришел недостаточно четко отражает отношение

говорящего к приходу Джона: остается неясным, действительно ли

пришел Джон и откуда говорящий об этом знает (видел ли он сам или

кто-то ему об том сказал) или вообще это только желание говорящего,

чтобы Джон пришел. Для полной экспликации отношения говорящего

необходимо введение Джон пришел в модусную рамку

сложноподчиненного предложения, ср.: Я видел / знаю / считаю, что

Джон пришел. Но в этом случае, как пишет Т.Б. Алисова, главное и

придаточное предложении – лишь «аналитически развернутые

элементы одного простого предложения» (Алисова 1971, 176)

(выделено нами – Л.К.).

На этом основании Т.Б. Алисова определяет синтаксическое

наклонение как форму предложения, несущую модальную нагрузку

(Алисова 1971, 164), которая складывается из формы морфологического

наклонения (а также сочетаний с модальными глаголами, модальными

словами и интонации) и вводящего предиката. Таким образом,

конструкция «Vt + придаточное дополнительное», которая практически


202

и есть конструкция эксплицитной модальности Ш. Балли, первична

(«специально предназначена» в терминах теории первичных форм и

значений Е. Куриловича) для выражения модального отношения к

высказываемой пропозиции (диктумному предложению) (Алисова 1971,

169-170).

Поскольку, по словам Ш. Балли, «обязательный грамматический

плеоназм требует, чтобы одно и то же понятие было выражено в одной

и той же синтагме два или несколько раз» (Балли 1955, 169), потому что

только так обеспечивается возможность более короткого и экономного

изложения информации, прототипической формой конструкции

эксплицитной модальности можно считать вышеописанные

сложноподчиненные предложения с модусными предикатами в первой

части и соответствующей формой глагола во второй. С другой стороны,

в речевой деятельности эта избыточность, которую можно назвать

системной, постоянно устраняется говорящими, так как в данных

конструкциях АВФ диктумного глагола позволяет восстановить

опущенный модусный компонент. Таким образом развиваются три вида

вида непрототипических конструкций (их можно назвать

конструкциями имплицитной модальности).

1) модусный глагол заменяется, но морфологическая форма

диктумного глагола сигнализирует то же значение: We knew he was lying

= We heard him and understood that he was lying; I had never known him

ask a favour of this kind before (Ek) = I had never heard him ask a favour of

this kind before;

2) морфологическая форма диктумного глагола не соответствует

семантике, задаваемой модусным предикатом. В таком случае смысл

конструкции определяется этим предикатом: I suppose John is at home –

глагол suppose показывает, что местонахождение Джона точно

неизвестно;

3) модусный глагол вообще отсутствует, а диктумное

предложение несет на себе его отпечаток в виде АВФ. Так, очевидно,

что He was lying имплицирует, что это событие воспринималось, He has

lied наводит на мысль, что автор говорит об известном ему факте и т.д.

Этот вид непрототипической конструкции модальности имеет для

данной темы особое значение: он подводит нас к парадоксальному


203

выводу о том, что предложения The hunter heard that the beast was

growling и The beast was growling находятся в отношениях

вариативности и входят в одну парадигму сложного/простого

предложения (см. гл. 1).

Это означает также, что в речевой деятельности простое

предложение вторично, модусный предикат всегда «витает» где-то

рядом. Предикаты модуса вычисляются слушателями и читателями по

аспектуально-временным формам глагола и его морфологическому

наклонению или по контексту. Это хорошо видно при анализе,

например, следующего текста:

Gertrude put the cake into the oven. The goulash had been simmering

for over an hour and the liquid was starting to turn a thick and syrupy brown.

The onion had melted into the stew and even the paprika, though rather old,

was giving off a quite distinctive smell (Freud).

а) АВФ Perfect Continuous в предложении The goulash had been

simmering for over an hour подсказывает модусный предикат

восприятия и знания;

б) АВФ Past Continuous во второй части предложения … and the liquid

was starting to turn a thick and syrupy brown восстанавливает предикат

восприятия;

в) АВФ Perfect в предложении The onion had melted into the stew

восстанавливает предикат понимания (восприятие результата);

г) АВФ Continuous в части предложения … even the paprika, though

rather old, was giving off a quite distinctive smell позволяет извлечь

здесь предикат восприятия.

К проблеме «восстановления» предиката можно также подойти со

стороны теории текста. В 70-е годы аналогичное явление А. Вежбицка

объясняла как наличие в сознании получателя двухголосного текста,

некоторого «двутекста», под которым понимается «воссоздаваемая

(«понимаемая») последовательность предложений и собственный

комментарий» (Вежбицка 1978, 402-403). Такое двуголосье она

называет метатекстом в тексте и тонко анализирует модусную рамку (не

используя, однако, этот термин) и многочисленные случаи ее

проявления в поверхностной структуре.


204

Косвенным доказательством существования модусного предиката

в сознании говорящих является широко распространенная привычка

грамматистов объяснять употребление времен, добавляя к

предложениям модусные предикаты. Например, при описании

употребления АВФ Indefinite и Continuous А.В. Кравченко, как правило,

интерпретирует их, добавляя предикаты знания, полагания или

восприятия, как бы извлекая их из смысла предложения, ср.:

Indefinite Continuous

He is polite.

Он вежлив = я знаю, что это черта

его характера.

He doesn’t understand you.

Он тебя не понимает = я думаю,

что…

He is being polite.

Он проявляет вежливость = я

вижу, что он ведет себя как

вежливый человек.

He isn’t understanding you.

Он тебя не понимает (судя по его

поведению).

(Кравченко 1997, 55)

Термин «синтаксическое наклонение» неудобен, поскольку он

находится в сложных отношениях с термином «морфологическое

наклонение», хотя в общем не параллелен ему. В то же время термин

«модус», первоначально рассматриваемый как фрагмент высказывания,

включает в себя «субъективно-модальную интерпретацию содержания

высказывания, референтом которого является некоторое положение дел

в универсуме речи» (Семенова 2007, 70), расширяет сферу своего

употребления. Поскольку модус ставит в центр внимания

категоризацию ситуации говорящим, он вводит личность последнего в

языковую структуру: «модус – это языковое выражение рефлексии

говорящего относительно содержания диктума» (там же, 70).

Модус это не просто главное предложение в сложноподчиненном

предложении с придаточным дополнительным, как представляется

вначале. Поскольку синтаксические категории предложения

объединяют лексическое и грамматическое (морфологическое) начало в

предложении (т. е. модусный предикат и АВФ глагола диктумного

предложения), то модально предикативными категориями предложения


205

оказываются не просто наклонение, время и аспект (в новом

понимании), а синтаксические категории модуса, которые логично было

бы назвать по модусу предиката: категория модуса восприятия,

категория модуса знания, категория модуса полагания, категория

модуса кажимости, категория модуса желания и т. д1. Категории глагола

имеют здесь синтагматический статус, потому что они осмысляются

через всю конструкцию и в ее рамках.

Самым важным в таком представлении категорий модуса является

идея о том, что модусный предикат (главного предложения) и АВФ

глагола диктумного (придаточного) предложения рассматриваются

вместе как целостное выражение модусных категорий предложения,

которые являются синтаксическими категориями предложения,

объединяющими лексическое и грамматическое (морфологическое)

начало. Понятие модуса занимает собственное место в ряду понятий

«наклонение» и «модальность». Последнее относится чаще всего к

содержательной стороне наклонения и другим (лексическим и

синтаксическим) формам выражения того же значения. Наклонение

остается первичным формальным способом выражения модальности.

Модус же предопределяет через модусный предикат или его

импликацию и модальность диктумного предложения, и употребление

глагольных форм, модальных и темпоральных операторов. Такое

понимание модуса как категории синтаксиса в отличие от наклонения и

АВФ как категорий морфологии опирается на мнение многих

лингвистов о том, что «главная функция морфологии в тех языках, где

наличествуют формальные средства, заключается в том, чтобы

материализовать семантические задачи, встающие перед

синтаксическим строем языка для выполнения его основной,

коммуникативной функции» (Слюсарева 1986, 18).

Понятие модуса помогает лингвисту осознать, что

1 Н.Д. Арутюнова выделяет модусы, выражающие 1) полагание (мнение); 2) сомнение и

допущение; 3) истинностную оценку; 4) знание; 5) незнание, сокрытие и безразличие; 6)

общую аксиологическую оценку (Арутюнова 1999, 411).


206

а) отношение говорящего к высказыванию (к содержанию диктума)

прототипически эксплицируется в предикате главного предложения

перед придаточным дополнительным;

б) через модус содержание аспекта связано с выражением

субъективного отношения автора высказывания к диктуму и с

манифестацией различных сторон его познавательной деятельности;

в) при отсутствии модусного предиката это (модусное) отношение

«закладывается» говорящим и «вычисляется» слушающим при помощи

грамматической формы предиката диктума и так называемых

модальных операторов, а также при помощи упоминания определенных

лексем в контексте и наличия пресуппозиций;

г) наклонение не есть форма выражения модуса, последний только

предопределяет присутствие наклонения для выражения той или иной

модальности;

д) синтаксический характер АВФ определяется тем, что они в

предложении всегда связаны с модусом и зависят от него.

Обсуждаемое здесь понимание модуса поддерживает идею

холистичности предложения, высказывавшуюся еще Э. Бенвенистом1 и

развиваемую в современной когнитивной лингвистике. Дж. Лакофф и

М. Джонсон в своем споре с генеративистами обещают дать ответ на

вопрос, «существует ли строгая дихотомия между грамматикой и

лексиконом или же между ними лежит континуум?» (Лакофф, 600).

Представляется, однако, что вторая (выделенная нами) альтернатива

точнее формулируется так: «грамматика и лексикон образуют

континуум» (между ними в речемыслительной деятельности ничего

нет, в противном случае они остаются отдельными сущностями)2.

1 «Предложение – это целое, не сводящееся к сумме его частей, присущий этому целому

смысл распространяется на всю совокупность компонентов. Слово – компонент

предложения, в нем проявляется часть смысла всего предложения» (Бенвенист 1974). 2 При таком подходе в старом споре о том, употреблены ли в предложениях He lived1 here

five years ago и If he lived2 here he would come омонимичные формы разных наклонений

(изъявительного и сослагательного) или это два разных употребления одной и той же

формы, вопрос решается в пользу последнего предположения: одна и та же форма

совместно с имплицитным или эксплицитным модусом участвует в категоризации разных

ситуаций. К такой интерпретации был близок Ч. Суит, который считал подобные формы

одним наклонением и называл их tense-mood, а также О. Есперсен, который относил

формы индикатива со значением нереальности к «воображаемому употреблению времен»

(Imaginative use of tenses): I wish I had money (Present of Imagination); I wish he had seen me


207

Не пытаясь дать даже краткий обзор теорий модальности, обратим

внимание на следующий факт: термин «модальность» в современной

лингвистике применяется, по крайней мере, к трем группам понятий.

В широком смысле модальность понимается как признак

предложения и как категория, выражающая отношение высказывания к

реальной действительности (В.В. Виноградов, Ч. Филлмор и многие

др.). В этом смысле модальность/модус противопоставляется

пропозиции/диктуму и приравнивается здесь к модально-

предикативному конституенту предложения – термин заимствован у

М.Я. Блоха и удачно отделяет общий признак предложения

«модальность» от модальности в узком смысле, которая

противопоставляется другим категориям предложения, таким как

аспектуальность, темпоральность, таксис.

Однако и модальность в узком смысле, как одна из категорий

модально-предикативного конституента предложения, тоже понимается,

по меньшей мере, в двух смыслах. Это легко заметить, проанализировав

наименования различных видов модальности, которые в последнее

время все чаще даются по глагольным корням, причем одни

наименования связаны с корнем модального глагола внутри диктумного

предложения (модальность долженствования / возможности: John

must/can help me), другие – с корнем вводящего это предложение

модусного предиката (модальность уверенности / знания / кажимости:

I’m sure / I know / It seems to me John is at home). Под термин

«модальность» подпадают пропозициональные установки: Хинтикка

относит знание, веру, ожидание, надежду к личным модальностям или

пропозициональным установкам (Hintikka 1980, 38).

Диктумное предложение может быть наполнено различными

модальными операторами (модальные глаголы, модальные слова,

частицы и т.д.), но все эти средства модализации диктума согласуются с

модусом высказывания: Я слышал своими собственными ушами, что он

это сказал, но не *Я слышал собственными ушами, что он, наверное /

вероятно это сказал.

(The Plusperfect of Imagiation) (Есперсен 1958, 404). Б.А. Ильиш называл lived1 и lived2

особыми случаями употребления форм в определенном окружении (Ильиш 1971; см.

также Иванова 1981).


208

Во избежание путаницы модальное содержание, задаваемое

предикатом в модусной рамке, мы будем далее именовать модусным, а

модальное содержание самого диктумного предложения называть

модальностью. Тогда можно описать модально-предикативную

организацию предложения Он считает, что он может ей помочь

следующим образом: это предложение входит в сферу влияния модуса

полагания и обладает модальностью возможности.

Отметим, что модус определяется эксплицитным или

имплицитным предикатом в модусной рамке предложения и, как

правило, задан говорящим, а конкретная модальность диктумного

предложения определяется Субъектом модуса. Так, в вышеприведенном

предложении модус полагания определен говорящим (зд. мною), а

модальности внутри придаточного предложения – Субъектом модуса

он.

В дальнейшем речь идет о модусе, о модусных предикатах, а

модальность диктумных предложений оценивается только через их

соотношение с модусом.

§ 5. Модусные предикаты

Структурной особенностью модусных предикатов является их

способность управлять придаточным дополнительным и неспособность

иметь в позиции дополнения конкретные существительные, не

имплицирующие диктумный глагол. В соответствии с этим чисто

формальным критерием, глаголы типа begin, manage, try модусными не

являются.

В семантике модусных глаголов отражаются этапы и аспекты

речемыслительного акта, который начинается с восприятия (глаголы

восприятия), порождающего эмоции (глаголы чувства в широком

смысле слова). Получаемая в результате отражения информация лежит

в основе мысли, знания (эпистемические глаголы), мысль облекается в

языковую форму (глаголы говорения), а прагматической целью

речевого акта является побуждение к действию (волитивные глаголы)

(Гак 1972, 39; 1987, 38-40).


209

В лингвистической теории существует спор о границах модусных

предикатов и о модальности речевых предикатов. С самого начала Ш.

Балли не включил verba sentiendi в разряд модальных предикатов (1955),

однако современные лингвисты относятся к ним по-разному. Вслед за

В.Г. Гаком и Н.Д. Арутюновой мы считаем их модусными

(пропозициональными) (см. Арутюнова 1988, 111-120; Гак 1987). Verba

dicendi у Ш. Балли не противопоставлялись другим предикатам, а модус

говорения и модус субъективной оценки не исключали, но дополняли

друг друга, находясь в одном ряду, хотя, передавая нейтральное

сообщение (say, tell), предикат не модален и, по мнению Т. Б. Алисовой,

подключается к «нулевому» коммуникативному наклонению

«сообщения» (Алисова 1971, 172-174).

Модусные глаголы, как и любые знаменательные части речи, не

поддаются точному исчислению, но тем не менее можно выделить хотя

бы интуитивно основные прототипические модусные предикаты и их

близкое окружение, обозначив их заглавными буквами: THINK,

BELIEVE, SEE, WATCH, NOTICE, WANT, KNOW, REMEMBER и др.

Восстановить в формально независимых предложениях имплицитный

конкретный глагол типа to guess, to hope, to doubt на основании только

АВФ практически невозможно, помочь может интонация и

паралингвистические средства выражения смысла. С точки зрения

грамматики, семантика этих предикатов обобщается через модусный

предикат полагания THINK.

Теоретически количество модусов определяется количеством

модусных предикатов, которое в разные эпохи существования языка и

тем более в разных языках различно. Выделение единой системы

модусов позволило бы «получить субъективный аспект картины мира,

присущий данному социуму» (Вольф 1988, 140), ибо модус является

языковым воплощением личностного начала в значении предложения.

§ 6. Модусы восприятия, знания, полагания VS алетическая,


Категоризация ситуаций восприятия, знания, полагания в

предложении осуществляется через эксплицитный или имплицитный


210

модус (см. далее). Из логики в языкознание пришли три вида

модальности: алетическая, эпистемическая и деонтическая.

Алетическая модальность объективной возможности соотносится

с понятием бытия, с человеческим восприятием проявлений

окружающего мира и их временной локализацией.

Эпистемическая модальность, именуемая также модальностью

знания, отражает уверенность и сомнение в событии, его доказуемость

или недоказуемость. Она переплетается с алетической модальностью,

так как мы знаем факты, а это в основном – прошлые события (бывшая

алетическая модальность).

Деонтическая модальность долженствования имеет две

разновидности: 1) желание, намерение, самоосознанный долг и 2)

долженствование по внешним причинам. В отличие от первых двух, она

связана с категоризацией не реальных, а гипотетических явлений.

Событийный тип значения отражен в обобщающем значении

таких слов, как состояние, действие, изменение, прогресс; оно

объединяет все то, что дано эмпирически, «что составляет среду

погружения человека в мир». Пропозитивное значение есть «результат

погружения мира в сознание человека» и обобщенно выражено в словах

суждение, мнение, утверждение, сообщение. Этот семантический тип

допускает отсутствие непосредственного опыта (Арутюнова 1988, 103).

Событийное значение выражается через модус восприятия,

пропозитивное – через модус полагания.

Модус знания комбинирует в себе смысловые категории

событийности и пропозитивности. Подобно модусу восприятия он

опирается на эмпирический опыт человека, однако события

представляются ретроспективно. Как правило, воспринимаются не сами

события, а их последствия (результат), говорящий устанавливает

причинно-следственные связи и делает выводы, возникают ментальные

структуры, пропозиции, что свидетельствует о наличии признаков

модуса полагания.

Вышеназванные типы модальности достаточно четко коррелируют

с наиболее распространенными представлениями отечественных

ученых, которые ограничивают модальность тремя типами отношений:

1) отношение содержания высказывания к действительности в плане


211

реальности / ирреальности, включая волеизъявление; 2) отношение

говорящего к высказыванию в плане оценки его достоверности /

недостоверности и 3) отношение между объектом действительности и

его признаком в плане возможности, необходимости, желательности

(Беляева 1985, 19; Ермолаева 1964, 121; Золотова 1973, 142; Панфилов

1971, 118; 1977, 39; Зверева 1983, 25).

ГЛАВА 9. КАТЕГОРИЗАЦИЯ СИТУАЦИЙ

ВОСПРИЯТИЯ (ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С

ПРЕДИКАТАМИ

ВОСПРИЯТИЯ)



оборотами)









события» предложений с причастными и инфинитивными оборотами


события» сложноподчиненных предложений с АВФ Continuous и

Indefinite в придаточных предложениях








212




причастным оборотом


инфинитивным и причастным оборотом








9. Холистическое понимание конструкции и так называемый сдвиг в

семантике глагола.

ГЛАВА 9. КАТЕГОРИЗАЦИЯ СИТУАЦИЙ

ВОСПРИЯТИЯ (ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С

ПРЕДИКАТАМИ ВОСПРИЯТИЯ)

§1. Категоризация ситуаций восприятия конструкциями

эксплицитной модальности (с придаточными предложениями и

вербоидными оборотами)

Когда мы говорим о грамматических особенностях предложений,

категоризующих ситуацию восприятия, на самом деле мы имеем в виду

грамматические особенности зависимых членов этих предложений, то

есть вторично-предикативных оборотов и придаточных предложений,

ибо именно в них имеются варианты.


213

Для обозначения предложений с разной модально-предикативной

организацией мы воспользуемся понятием коррелятивной модели

(Матвеева 1984). У Н. Н. Матвеевой это понятие относится к

формоизменениям глагола главной и придаточной частей сложного

предложения. А.Л. Сидинхе применила этот термин по отношению к

сочетанию аспектуально-видовой формы модусного глагола и неличной

формы предикатного актанта (Сидинхе 1991, 10). Распространив этот

термин на любую форму выражения модально-темпоральной семантики

модусного и диктумного компонентов предложения (Ковалева 1996, 23-

25), все разнообразные конструкции с предикатами восприятия мы

свели к следующим коррелятивным моделям:

а) осложненные предложения

1. главный глагол Present Indefinite

/ Past Indefinite / Future Indefinite /

Present Perfect / Past Perfect

+ зависимый глагол Participle I /

Infinitive

б) сложноподчиненные предложения:

1. главный глагол Present Infefinite

2. главный глагол Рast Indefinite

Past Perfect

Present Perfect

+ зависимый глагол Present

Continuous

+ зависимый глагол Past

Continuous

3. главный глагол Present Infefinite + зависимый глагол Present Perfect

/ Future Indefinite

4. главный глагол Past Indefinite + зависимый глагол Past Perfect /

Future-in-the-Past

Употребление АВФ в этих коррелятивных моделях нам и

предстоит объяснить, причем, как мы увидим, употребление форм в

зависимом компоненте тесно связано а) с особенностями семантики

модусного глагола (в которой выражается оценка говорящим самого

акта восприятия) и б) с особенностями его аспектуально-временных

форм.

1. Прототипическая ситуация восприятия


214

1) Общая формулировка

Очевидно, что Субъектом восприятия всегда является человек или

животное, его Объектом является событие или предмет в событийном

аспекте (который где-то находится, каким-то образом расположен по

отношению к другим предметам), при этом все воспринимаемое должно

происходить в момент восприятия и там, где находится

воспринимающий Субъект. Таким образом, модель прототипической

ситуации восприятия содержит следующие компоненты:

одушевленный субъект восприятия, выступающий только в этой

роли;

сам акт восприятия;

объект базового уровня, относящийся к перцептивному

пространству Субъекта;

локализованность Субъекта и Объекта восприятия в едином

физическом пространстве;

одновременность восприятия и воспринимаемого события

(Муняева 2007, 28-33).

2) Неоднородность восприятия и понятие наблюдателя

Сложность при определении прототипичности ситуации

восприятия заключается в том, как выделить «чистое» восприятие,

которое всегда до такой степени отягощено мышлением, что даже в

словарях у глаголов восприятия всегда отмечаются значения

«понимать», «думать», «считать» и т.д. Как писал У. Чейф, восприятие

«не является точной копией стимула (каков бы он ни был), но есть его

интерпретация» (Чейф 1983, 36). Восприятие всегда сопровождается

построением гипотез (Фоллесдал 1986; Семенова 2007). Но если

предложения, описывающие восприятие, имеют в своем составе «две

пропозиции: перцептивную и эпистемическую» (Арутюнова 1988, 115),

то почему же все-таки в языке выделяются предикаты восприятия и

мышления? Вероятно, для этого существуют предпосылки в

особенностях самого процесса восприятия. Представляется, что стоит

обратить внимание на тот факт, что глаголы восприятия тяготеют к


215

двум крайним полюсам восприятия: «собственно физическое

восприятие, минимально связанное с осмыслением» и «восприятие,

обязательно связанное с осмыслением». Это отражается в

противопоставлении глаголов со значением «замечать (мельком,

походя)» и «наблюдать» (англ. notice– watch; нем. bemerken – betrachten;

фр. remarquer – observer). Эти глаголы соотносятся со всеми видами

восприятия (и замечать, и наблюдать можно и глазами, и ушами, и

носом). Их существование в языке подтверждает, что акты восприятия

отличаются друг от друга по степени участия мышления в процессе

восприятия: оно может быть минимально, когда что-то замечено

мельком и специально не осмысливается, и максимальным, когда то,

что наблюдается, воспринимается или от начала до конца, или, по

крайней мере, достаточный отрезок времени, чтобы можно было

осмыслить и понять, что происходит (наблюдение интенционально).

Это различие важно прагматически: человек берет на себя

ответственность за правдивость рассказа, потому что он видел

достаточно много, чтобы утверждать, что все так и было, и

дистанцируется от того, что он только заметил, не более.

Наиболее прототипической ситуацией восприятия следует,

вероятно, считать ту, в которой минимально участие мыслительных

процессов. Но поскольку, как уже подчеркивалось выше, эти процессы

практически неразделимы, мы можем допустить, что и ситуации, в

которых восприятие больше связано с мыслью, тоже образуют

некоторый центр, прототипический в своем роде. Языковой анализ

должен показать, образуют ли эти два центра свои ряды конструкций,

которые можно считать прототипическими.

Специально следует остановиться на широко распространенном

термине «наблюдатель», который также используется лингвистами для

объяснения особенностей употребления АВФ (например, А.В.

Кравченко) на том основании, что все, что говорится, пропускается и

осознается прежде всего через человека, причем человека

наблюдающего: «Everything said is said by the Observer» (U. Maturana).

Соглашаясь в принципе с этим тезисом, не можем не обратить внимание

на то, что наблюдатель – фигура очень сложная: есть вперед-

«смотрящий», который констатирует, что он видит какой-то предмет:


216

«Слева по борту человек», «Земля!»; есть наблюдатель на КП, который

сообщает о передвижении вражеских формирований; есть, наконец,

политический обозреватель, который наблюдал вовсе не в физическом

смысле за финансовой, экономической и политической деятельностью в

мире, высказывая на этом основании далеко идущие выводы. Это по-

разному отражено в логической и грамматической системах разных

языков. Представляется, в частности, что в английском языке это

отражается в употреблении АВФ Continuous и Perfect.

3) Признак «одновременность восприятия и воспринимаемого

события»

По природе вещей время восприятия и воспринимаемого события

совпадает полностью или частично (когда воспринимается только часть

события). Это явление можно описать в терминах грамматической

категории таксиса, которая характеризует время сообщаемого факта

по отношению к временным параметрам другого факта,

безотносительно к факту сообщения (Якобсон 1972, 106-108).

Первоначально таксисными считались отношения одновременности,

следования, предшествования. Категория таксиса, если ее считать

предложенческой, а к этому пришло большинство исследователей1,

позволяет свести в единую систему (на семантической основе)

языковые единицы, описываемые в различных разделах грамматики:

это, прежде всего, сложноподчиненные предложения и осложненные

предложения с вторично-предикативными оборотами. Во-вторых,

выделив в АВФ таксисную составляющую, мы сможем заметить

временной компонент у так называемых аспектов. В-третьих, понятие

таксиса поможет научной и практической грамматике выделить и

описать систему вторично- предикативных оборотов, грамматика

которых влачит жалкое существование.

Для обсуждаемой нами категории предложений с предикатами

восприятия таксисные отношения одновременности имеют решающее

1 Ср. мнение А.В. Бондарко: «Из всех категорий, отражающих понятие времени (в

наиболее широком смысле), категория таксиса наиболее синтаксична. В сфере анализа

соотношений действия во времени аспектология непосредственно смыкается с

синтаксисом» (ТФГ 1987, 296).


217

значение, т.к., например, отношение предшествования между

событиями в предложениях типа I saw they had gone сигнализирует об

отсутствии в данной ситуации непосредственного восприятия и

перехода глагола see и всей конструкции в другой семантический класс.



Что касается прототипической конструкции, репрезентирующей

ситуацию восприятия, то, прежде всего, следует иметь в виду, что

предикаты физического восприятия ориентированы на актуальное

состояние мира в его процессуальном и событийном аспектах, поэтому

модус восприятия предсказывает алетическую модальность

(модальность реальности) и ее выражение глагольными формами в

изъявительном наклонении, которое оказывается прототипическим для

категоризации воспринимаемых событий. Анализ коррелятивных

моделей, зависящих от модуса восприятия, наводит на мысль, что в

английском языке отразились две вышеупомянутые точки восприятия:

«восприятие мельком» и «наблюдение». В первом случае событие

воспринимается лишь частично (не полностью), следовательно, при

слабом участии мышления, а с прагматической точки зрения трудно

судить о его завершении, результате, целях и т.д. Во втором случае

событие воспринимается или полностью, или определенный отрезок

времени, достаточный для того, чтобы его осмыслить, а с

прагматической точки зрения Субъект – полноценный свидетель,

словам которого можно доверять. Этот вывод опирается на

существование двух параллельных конструкций с глаголами

восприятия, противопоставленных по вышеуказанному признаку

«частичное (неполное)», «полное (относительно полное)» восприятие.

Частично воспринятое событие обозначается: а) оборотом с причастием;

б) придаточным или самостоятельным предложением с АВФ

Continuous. Полностью воспринятое событие обозначается а)

инфинитивным оборотом; б) придаточным или самостоятельным

предложением с АВФ Indefinite.


218

1) Противопоставление предложений с причастными и инфинитивными

оборотами по признакам «частичное/полное восприятие события»

Судя по анализу примеров в статьях зарубежных авторов, они

близки к мысли, что в конструкциях с предикатами восприятия

причастные обороты обозначают, что действие воспринимается не

полностью и, например, I saw them crossing the river обозначает, что я

видел, что они переходили реку, но не могу утверждать, что они ее

перешли (см.: Palmer 1965, 170; Comrie 1976, 40). З. Вендлер

подчеркивает разницу между причастным и инфинитивным оборотом

при помощи расширения контекста, когда он пишет, что можно сказать:

I saw him dying but I left before he died, но нельзя – *I saw him die but I

left before he died (Vendler 1968, 170). В отечественной лингвистике эта

разница была четко сформулирована Л.М. Ковалевой и А.Л. Сидинхе в

(Ковалева 1987; Семантические и прагматические аспекты 1992, 150 и

сл.).

Обозначенное инфинитивным оборотом событие воспринимается

полностью или в такой отрезок времени, который считается

достаточным, чтобы сделать выводы. Так, в следующем предложении

говорящие утверждают, что есть свидетели, которые видели

достаточно, чтобы считать Авраама Вилсона преступником: Не has

confessed to the killing. Вut even if he had not confessed we have witnesses

who saw Abraham Wilson commit that murder in cold blood (Sheldon).

Неполностью воспринятое событие категоризуется причастным

оборотом, например: Sometimes in the mornings near the entrance-ways

she sees Mehmet noisily starting up his motorbike (Dawson).

Объективная длительность акта восприятия не имеет значения.

Наблюдательный человек увидит и разглядит что-то в считанные

секунды, невнимательный человек и за большой период времени не

заметит ничего. Важны обстоятельства категоризации ситуации.

Например, в следующих двух предложениях категоризуется восприятие

сходных событий: дыхания и биения пульса:

1. We waited for five minutes it seemed, hearing each other breathe,

watching for the door to close; then Dave ... went to the door like a cat on wet

bricks (Lawson);


219

2. Exasperated, Larsen clenched his fists. He could almost hear the

artery thudding in his temple (Ballard).

В предложении (1) категоризуется ситуация, когда в течение пяти

минут испуганные люди были в таком напряжении, что обостренно

воспринимали (прислушиваясь) даже дыхание друг друга (которое они в

нормальной обстановке не замечают вообще). Во втором предложении

категоризована ситуация, когда смертельно уставший Ларсен вдруг

заметил биение пульса в висках.

Разница в употреблении инфинитивных и причастных оборотов

очень хорошо заметна, когда в поле восприятия попадает несколько

событий. При этом происходит следующее:

а) причастие I употребляется, когда одновременно

воспринимаются несколько событий и из-за этого восприятие бывает

неполным:

There was a round window halfway up and Lily pressed her face

against it. To her surprise she saw two men playing billiards, a third reading

a newspaper, a fourth doing nothing at all (Freud);

б) инфинитивы употребляются, когда все события

воспринимаются по-очереди, и, следовательно, полностью: His mouth

dropped open as he saw the pirate leader suddenly leap at the priest and rip

the wooden crucifix from his belt, snap it into peaces and hurl the pieces on

the ground, then shout very loudly (Clavell).

Поскольку в языке отражается не длительность самого события, а

относительная длительность его восприятия (частичного или

относительно полного), которое может быть и целенаправленным, и

случайным, одно и то же событие может быть категоризовано по-

разному, ср.:

– Look at this rock, Anjin-san. Listen to it growing.

– What?

– Listen to the rock grow, Anjin-san (Clavell).

В этом диалоге англичанина и японки из романа Клавела «Сёгун»

японка, по представлению которой камни растут, предлагает

англичанину послушать (заметить), как они растут (Listen to it growing).

Поскольку, как она полагает, он начал слушать (то есть наблюдать), она

повторяет предложение по-иному (Listen to the rock grow).


220

Ситуация, когда субъект воспринимает одно событие полностью, а

другое – лишь частично, мельком, категоризуется в предложении с

противопоставлением инфинитива причастию I:

We watched them drive away, the gears rattling, the tires wobbling.

Crates and boxes and pots bouncing along (Grisham).

Все вышесказанное объясняет причину употребления некоторых

глаголов по преимуществу или исключительно только с инфинитивом

или с причастием I. Так, в значении «наблюдать» глаголы watch, observe

употребляются с инфинитивом, глаголы же кратковременного

зрительного восприятия notice, glimpse употребляются c причастием I,

например:

From time to time I went into the Oval office and watched the president

be photographed with foreign leaders, sometimes, I am pretty sure, he

noticed me watching him (IHT, May 20, 2003); As it happened he had been

standing on the quarter-desk observing Peary soundly scold one of the

Esquimo men (Doctorow); Craig glimpsed Gail Mckinnon and Reynolds

waiting to be served (Shaw).


восприятие события» сложноподчиненных предложений с АВФ

Continuous и Indefinite в придаточных предложениях

При анализе аспектуально-временных форм глагола в

придаточных предложениях после глаголов восприятия в их прямом

значении обнаруживается, что и здесь для говорящего важно

обозначить, воспринималось ли событие полностью или частично. В

первом случае воспринимаемое событие обозначено глаголом в

Indefinite, во втором – в Continuous. Ср.:

He saw that she took out the sunglasses (Shaw); I saw that she was

breathing deeply (Murdoch).

Следует, однако, отметить, что придаточное дополнительное

после глаголов восприятия в их прямом значении встречается редко,

потому что собственно временная информация о воспринимаемом

событии избыточна (дейктические признаки времени восприятия и

воспринимаемого события по природе вещей совпадают и,


221

следовательно, достаточно четко сигнализируются временем модусного

глагола). В этом отношении предложения с вербоидами оказываются

более экономными и употребляются значительно чаще (Ковалева 1982;

1987; 2000).

Показательным можно считать параллельное употребление

причастного оборота и придаточного предложения с глаголом в

продолженном времени (1), с одной стороны, и инфинитивного оборота

и придаточного с АВФ Indefinite (2), – с другой, ср.:

1. I could see the two outflanking columns of slave-makers (муравьи)

moving nearer and nearer to the west, while the black ants unaware of their

presence were concentrating on fighting off the central columns (Durrell);

2.Then he saw his own fingers move of themselves and they made sign of the

cross before the eyes (Clavell).

Модус восприятия легко обнаруживается и в придаточных

предложениях других типов, если применить метод подcтановки

семантических элементов [NOTICE], [WATCH], например: Students, eh?

All right: He jerked a thumb at the long package [HE NOTICED] Franz and

Gregson were carrying. ‘What have you got there?’ (Ballard).

Часто модус восприятия сигнализируется соответствующим

предикатом в предыдущем предложении, хотя формально данным

придаточным предложением не управляет, например: Cowboy caught the

ball from Rico, and glanced over at third, where Tally was waiting and

watching (Grisham); I listened unashamedly while she talked to Bill, half-

oblivious of my presence (Shute); The child shook his head solemnly at him

and then gazed at the fire that was bringing a brightness into the longlashed

dark eyes (Coppard).

§2. Категоризация ситуаций восприятия конструкциями

имплицитной модальности (формально независимыми


Поскольку мы исходим из представления о том, что всякое

независимое предложение включено в модусную рамку восприятия,

знания, полагания и т.д., мы должны проанализировать независимые

предложения, о которых можно сказать, что они находятся под


222

влиянием модуса восприятия, который, по нашим наблюдениям, может

задаваться предикатами в предыдущем предложении, ситуацией и

пресуппозициями.

Противопоставление предложений с Indefinite Tense

предложениям с Continuous Tense продолжается: первые

употребляются, когда категоризуется ситуация восприятия-наблюдения,

вторые – когда категоризуется ситуация неполного, мимолетного

восприятия. Примером может служить употребление времен при

категоризации ситуации восприятия нескольких действий. В

следующем примере номинируется ситуация, когда японцы специально

приглашены на смотровую площадку любоваться восходом солнца. Они

по очереди останавливают свое внимание на каком-то событии, затем

любуются другим событием: They watched the sunrise. In the silence of

the sky. Gulls mewed. The city sounds began. The day was born (Clavell).

Таким же образом объясняется употребление Indefinite Tense при

описании последовательности действий:

а) в кулинарной телевизионной передаче, когда повар говорит: I

pour the milk into the mixture как раз тогда, когда он это действие

производит (причем он контролирует время действия и произнесения

фразы);

б) в радио- или телепередаче, когда спортивный комментатор

произносит предложения в той же последовательности и за тот же

период, когда он наблюдает, совершаются действия: Smith gets the

ball. Smith passes to Jones. Jones shoots.

Д. Ли связывает в этих случаях употребление Indefinite Tense с

тем, что время действия и время произнесения предложения совпадают

(Lee 2004, 151). На самом деле, с когнитивной точки зрения, которой

пытается придерживаться Д. Ли, здесь совпадает время

воспринимаемого события и восприятия (в первом случае): You see I

pour the milk into the mixture; во втором: I see Smith gets the ball).

Совпадение же со временем произнесения случайно, те же времена

употребляются в письменных отчетах об этих событиях.

В следующем отрывке мальчик рассказывает на допросе о драке,

свидетелем которой он был; при этом воспринимаемые события без


223

четко очерченных границ репрезентируются в предложениях с

продолженными АВФ:

Well, to be honest, Dad, things happened so fast. There were bodies

fallin’ and flyin’ everywhere. Hank was just throwin’ those boys around like

little toys. And the crowd was movin’ and hollerin.’ Then I saw a stick of

wood (Grisham).

Неполное восприятие может смениться полным, так как

наблюдатель становится внимательнее, тогда за Continuous следует

Indefinite. Ср.: The manager of the restaurant pushed past Franz and leant

out the window. a) A dozen hoses were playing on the remains of the house,

and б) after a few minutes the crowd shifted and began to thin out (Ballard).

Сперва менеджер замечает функционирование пожарных рукавов (а),

начала их работы он не видел (поэтому здесь Past Continuous), затем он

наблюдает пожар до конца (б) (поэтому здесь Past Indefinite).

Обратный случай – когда за Indefinite Tense следует Continuous

Tense – часто объясняется сменой наблюдателя. Наблюдатель-

говорящий категоризует последовательные события при помощи

Indefinite Tense, но вдруг воспринимать стал наблюдатель-герой, как в

следующих примерах:

‘Ten minutes later’, Pappy mumbled to himself as he opened the door.

[WE SAW] They were standing and singing, and we were able to slide into

our seats without much commotion (Grisham) (Опоздавшие входят в

церковь и видят, что прихожане уже стоят и поют).

Смена наблюдателя (появление нового героя, который замечает

что-то именно в данный момент), ведет к чередованию Indefinite →

Continuous. Например: They turned into the long entrance reach between

the sea marches in the old dusk of the March night. [THEY SAW] At Needs

Oar Point the truck was waiting for the Marines (Shute).

В следующем примере разницы в действиях персонажей нет: все

ждут. Разница заключена в наблюдателе: те, кто повернулся и взглянул

на экзекутора, в этот момент заметили, что он тоже ждет (но это уже

Continuous Tense):

Nothing happened. They waited. Meeks waited. The witnesses waited.

Everybody slowly turned to the executioner, who [THEY SAW] was also

waiting and cursing (Grisham).


224

Вышесказанное позволяет нам объяснить разницу в употреблении

времен в примерах с глаголом wear в следующем отрывке:

(1) Mrs. Maxwell absently fiddled with a seam coming loosen a cuff of

her sweatshirt. She was wearing small silver earrings shaped like crosses that

matched a necklace she had on (Cornwell 150).

(2) Lanky and shaggy, with a perfect complexion and mouth, he had

chewed his fingernails to the quick. He wore several bracelets of woven

rawhide that couldn’t be taken off without cutting and they somehow told

me he was very popular in school, especially with girls (Cornwell 151).

Здесь автор категоризует не разные действия, обозначенные глаголом

wear, а разное восприятие этих ситуаций следователем, которая в

первом случае мимоходом замечает серьги на миссис Максвелл, а во

втором случае внимательно разглядывает подозреваемого,

последовательно переводя взгляд с одной детали на другую, оценивая

их. Аспект в данном примере не определяется объективными

физическими параметрами.



Вышеприведенные исследования противопоставления форм,

категоризующих ситуацию восприятия, позволяет нам сделать вывод,

что в сознании англоговорящих людей различаются более или менее

четко два аспекта восприятия: а) связанное с мышлением в меньшей

степени и б) связанное с мышлением в большей степени. Первый аспект

восприятия отражается в сознании англоговорящих коммуникантов

настолько четко, что образуется специальная АВФ – Continuous Tense.

Эта форма маркирована по отношению к немаркированным более

древним формам Indefinite, онтологизирующим второй аспект

восприятия.

Continuous Tense развивается и формально: наряду с усеченными

формами типа He‘s doing it встречаются формы без вспомогательного

глагола, ср.: Mathew says nothing, but he holds her gaze. His eyes dart to

her arm for a moment then back to her face again, quickly. She thinks she

sees something there, something felt? Over his expression, like the other


225

night. His eye glittering. Then dulling again his whole face closing up

(Dawson).

Все это объясняет, почему все исследователи в той или иной

степени (и в разных терминологических системах) сходятся на том, что

продолженные АВФ первичны для категоризации именно

воспринимаемого события и, следовательно, с когнитивной точки

зрения АВФ Continuous прототипичны для категоризации

воспринимаемого события. При этом они связаны с системными

характеристиками АВФ не напрямую, а через опыт и сознание

говорящих: скажем, признак Continuous Tense «развертывание действия

безотносительно к началу и концу» (И.П. Иванова) позволяет

употреблять эту аспектульно-временную форму глагола для

обозначения «частично воспринятого события», а исконное общее

значение Indefinite Tense не препятствует использованию этой АВФ для

обозначения «полностью воспринятого события».

Что касается АВФ Indefinite, то ее исследователи часто выносят за

границы тех АВФ, которые категоризуют ситуацию восприятия, и

связывают ее значение с эпистемической сферой. Последнее

предположение не лишено оснований и просматривается уже на уровне

конструкций, категоризующих восприятие. Рассмотрим следующий

пример:

In the dream the cave is longer, darker, there are no admission fees.

Lily leans over the dropping well with the other visitors… reading the signs

forbidding visitors to drop gloves or handkerchiefs into the petrifying well, a

favorite trick of her mother’s generation. Then suddenly Mathew is falling, or

he slipped or Lily dropped him, she doesn’t know which (Dawson).

В последнем предложении употребление АВФ четко

сигнализирует переход от уровня восприятия на уровень сознания:

Лили видит, что Метью упал, но в следующий момент она включает

мышление и пытается понять, что случилось. Ее предположения

категоризуются уже предложениями с Indefinite Tense. Продолженное

время здесь невозможно.

§4. Непрототипические ситуации, категоризуемые

конструкциями с предикатами восприятия


226

Все вышесказанное ставит перед грамматистом, по крайней мере,

две задачи:

а) исследовать область непрототипических ситуаций,

категоризуемых сложноподчиненными предложениями с АВФ

Continuous в придаточном и осложненными предложениями с

причастным оборотом;

б) определить область бытия в современном языке АВФ Indefinite,

что может быть сделано только при анализе предложений, зависящих

от других модусов (знания, полагания и т. д.).

В повседневной деятельности человеку приходится гораздо чаще

категоризовать непрототипические ситуации, нежели прототипические,

и делает он это по-разному. Ситуация восприятия осложняется

размышлением, попыткой понять увиденное, узнать что-то на

основании увиденного, предсказать будущее и т.д. Поэтому

потенциальное развитие категории модуса восприятия направлено в

сторону сближения с различными модусами, связанными с

мыслительной деятельностью, в частности, с модусом полагания,

знания, понимания.

Каждый новый признак воспринимаемой ситуации изменяет

смысл всей конструкции, постепенно по какой-то шкале освобождает ее

от модуса восприятия и подчиняет то модусу понимания, то модусу

полагания, (см. интересный анализ Объекта видения в (Арутюнова

1999, 421), где имплицитно содержится теория семейного сходства).

При этом особый интерес для нас представляет анализ

употребления продолженного времени в предложении, поскольку оно в

первую очередь указывает на наличие перцепции в категоризуемой

ситуации, даже если она не выражена в поверхностной структуре.

Предикаты типа be frank / friendly / kind / rude / stupid, be a brute / a

coward / a liar способны иметь поведенческие импликации. Эта

синтаксическая модель предполагает наличие наблюдателя, который

воспринимает мимику, жесты и интерпретирует их как указывающие на

эмоциональное или ментальное состояние, поэтому употребляется АВФ

Continuous:


227

I fought to hold back the surge of hatred I felt for the neat old man

<…> I knew I was being unreasonable but it was not a moment for reason

(Shaw).

Наличие ситуации восприятия в контексте позволяет

употребляться в продолженном времени глаголам, которые, с точки

зрения традиционных морфологических оппозиций, равно как и теории

зависимости употребления той или иной АВФ от лексического значения

глагола не могут быть объяснены. Так, в следующем контексте is

causing объясняется тем, что говорящий одновременно категоризовал и

увиденную им ситуацию и ее осмысление, хотя другой говорящий,

возможно, использовал бы другую АВФ или другой глагол: The ceiling

has begun to drop. The moisture is causing spots of mold (Stone).

В следующем примере модус восприятия вводится фотографией в

газете, под которой напечатано: Takenaka reportedly is considering a

return to teaching if the government dumps him (IHT, May 29, 03).

Трудно предположить наличие значения «развития» или

«процесса в его развитии» в следующем примере: He consumed the food,

dressed and stood shavingly, feeling out of his element as he always did

ashore. His boots were missing (он это только что заметил). He went to the

door (Clavell).

Зависимость употребления АВФ Continuous заметна при

категоризации комплиментарных, перформативных и некоторых

других ситуаций. Употребление Continuous Tense в комплиментах

свидетельствует о моменте непосредственного контакта между

говорящим и адресатом, АВФ Indefinite привносит в категоризуемую

ситуацию наблюдение и, следовательно, мыслительную деятельность

(сравнение, оценку), хотя границу между этими формами не всегда

можно провести, ср.:

1. ’Sybil’. He said, ‘You‘re looking fine. It’s good to see you’

(Salinger);

2. You look a hell of lot better now that you’ve got your face fixed

(Puzo);

3. Now, Iris you sit down and I’ll see about the drinks. No, sit down,

dear. You ‘re looking much stronger and much better, but you’ve still got to

take it easy (King);


228

4. Diana walked over, and putting her hand on Iris’s shoulder,

inspected her carefully. “You know, you look so much better. Doesn’t she,

Mary?”(King).

То же самое относится к перформативным предложениям типа I

apologize, I sentence you to death, I pronounce you man and wife:

перформативы это действия, и сказать I apologize значит произнести акт

извинения, который совпадает во времени не только с произнесением

предложения (на что обращает внимание Д. Ли), но и с актом

восприятия этого действия: Listen, I apologize (Lee 2004).

Иллокутивная сила предложения увеличивается говорящим за

счет употребления Continuous Тense, когда он хочет подчеркнуть

наличие ситуации восприятия (причем наблюдателем становится

адресат).

‘I’m begging your pardon, ma’am’, the man said hurriedly, ‘don’t let

on you’re near here.’ He’s got the fit of seeing’ (Van Vogt) (Вы же

видите/слышите я прошу прощения);

‘It will be Clementine, Tessio or Carlo Rizzi’, Hagen said softly. ‘I’m

betting its Carlo’ (Puzo).

AВФ Continuous употребляются, чтобы поставить слушающего в

положение наблюдателя, призвать его быть внимательнее, так сказать,

«оглянуться и посмотреть, что делается вокруг»:

Sharon has shocked his party and country by using forbidden words.

He told members of his Likud Party Monday that Israel is occupying

Palestine, and that this can’t go on ( IHT, May, 29, 03); You may not like the

word, but what’s happening (То, что мы видим) is occupation (ib).

Именно это позволяет существовать целым текстам в

продолженном времени, например:

Helping the Reconstruction of Iraq

Retail investors are finally investing in stocks again … after individual

investors are beginning to throw cash back into stocks via their mutual fund

accounts.

As a result, stocks are going up because investors are putting money

into stocks. And investors are putting money into stocks because stocks are

going up (IHT, May, 29, 2003).


229

Автор может сделать читателя свидетелем ситуации в любой

момент ее развития, а не с самого начала. Именно этим объясняется

употребление предложений с АВФ Continuous в начале произведения,

главы или абзаца.

Рассмотрим два первых абзаца девятой главы романа О. Хаксли

«Crome Yellow»:

(а) Мr. Bodiham was sitting in his busy study at the Rectory. The

nineteenth century Gothic windows pointed the light grudgingly, in spite of

the brilliant July weather, the room was somber. «…» Everything was brown

in the room and there was a curious brownish smell.

(б) In the midst of this brown groom Мr. Bodiham sat at his desk

(Huxley). (Далее следует описание м-ра Бодихэма в Past Indefinite).

Первые предложения абзацев (а) и (б) относятся к одному и тому

же событию «М-р Бодихэм сидел в своем кабинете за столом», но (а)

категоризует это событие как начавшееся до его восприятия, а (б)

обозначает событие, полностью воспринятое читателем в то время, пока

он рассматривал кабинет м-ра Бодихэма. Противопоставление разных

АВФ можно отразить в переводе на русский язык: (а) Мы застали м-ра

Бодихэма в тот момент, когда он сидел в своем кабинете. (б) Итак, м-р

Бодихэм сидел за столом…

Существование двух параллельных рядов предложений разной

структурной сложности (с инфинитивным оборотом и АВФ Indefinite, с

причастным оборотом и АВФ Continuous) свидетельствует о наличии в

английском языке особой синтаксической категории восприятия (ее

можно было бы назвать категорией засвидетельствованности), которая

имеет признаки «неполного (частичного) / относительно полного

восприятия события» и синтаксические формы их выражения через

эксплицитный или имплицитный предикат модуса и АВФ глагола в

диктумном предложении.

§5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М.

Тернера и категоризация непрототипических ситуаций

Языковедов постоянно преследуют исключения в теории и

практике лингвистического анализа: употребление перфектных АВФ


230

после глаголов восприятия, продолженных – после глаголов знания;

употребление оборотов с причастием I после глаголов желания и др.

Чтобы объяснить эти исключения, нужно отказаться от идеи

обязательных строгих правил в речевой деятельности и

алгоритмического механического порождения структур и обратиться к

эвристической модели речевой деятельности. И хотя еще в начале

прошлого века лингвисты понимали, что в таких случаях исследование

речевой деятельности упирается не только в собственно языковые

проблемы, но в сложные вопросы «сложения смыслов» и их понимания

(Щерба 1931, 113-114), поворот лингвистики в сторону структурализма

временно вывел эти вопросы за рамки языкознания. Интерес к

психологическому обоснованию сложения смыслов возрастает в

лингвистике в конце XX-ого века. Особенно активными становятся

исследователи художественного текста, поскольку в нем по

определению существует возможность языкотворчества.

Одной из теорий, объясняющих механизмы конструирования

актуального значения в процессе мышления и коммуникации, является

теория ментальных пространств Ж. Фоконье (Fauconnier 1985) и ее

дальнейшее развитие – теория концептуальной интеграции, которая

разрабатывается им вместе с М. Тернером (Fauconnier 1998; 2005;

Fauconnier, Turner 1994; 1996; 1998) и другими исследователями.

По Ж. Фоконье, в процессе мышления и говорения в голове

человека структурируются ментальные пространства, которые

создаются в целях локализованного понимания и действия (Fauconnier

1985, 3). Их свойства:

1. ментальные пространства состоят из элементов и

структурируются фреймами и когнитивными моделями;

2. они создаются и структурируются при каждом конкретном

акте мышления и говорения;

3. они динамичны: поскольку ментальные пространства

создаются каждый раз, когда происходит актуальный мыслительный

процесс или имеет место актуальное высказывание, они постоянно

претерпевают изменения, уточняются в процессе мышления или

коммуникации; будучи таковыми, они обладают большой гибкостью и

нестабильностью;


231

4. они связаны с другими ментальными пространствами

разнообразными отношениями.

Если внимание говорящего одновременно направлено на разные

ситуации и, следовательно, на разные признаки, то из этого следует,

что в большом предложении может существовать несколько смысловых

центров (ментальных пространств). При этом происходит объединение

(слияние, гибридизация, blending) различных структур знания в нашем

сознании при порождении и восприятии речи, а центром координации в

«единой триаде» «язык – действительность – человек

воспринимающий» оказывается человек как субъект восприятия.

Проанализируем вслед за Фоконье возникновение эмержентной

конструкции The fence runs all the way down to the river (Fauconnier в

Conceptual Blending – Encyclopedia of the Social and Behavioral Sciences).

В сознании сказавшего это взаимодействовали два ментальных

пространства (МП):

МП 1 – статическая сцена забора и реки;

МП 2 – представление о направлении движения человека, идущего

вдоль забора.

Эти структуры имеют в сознании говорящего точки

соприкосновения, в результате они совмещаются и в сознании

возникает объединенный сценарий этой, так сказать, «перепутанной»

ситуации, в которой одновременно присутствуют оба мира, а в языке

появляется бленд (blend) – конструкция с признаками обеих ситуаций:

она эмержентна в том смысле, что она возникает «здесь и сейчас» и

абсолютно понятна здесь и сейчас. (Это не значит, что она не может

превратиться в элемент системы).

Ментальные пространства опираются на фоновые знания, но они

не заложены в нашем сознании в виде готовых структур, а возникают

каждый раз заново в процессе создания и интерпретации дискурса.

Постоянно изменяющиеся МП могут быть связаны между собой

различными типами связей: временными, пространственными,

гипотетическими, идентификационными, контрфактуальными,

причинно-следственными, аналогической и метафорической проекцией,

метонимическим переносом, связью функции и значения и др. Эти

разнообразные связи объединяют МП в гибкие конфигурации и


232

обеспечивают свободный доступ ко всем пространствам, позволяя

произвести необходимые изменения в дискурсе в любой момент.

В исследованиях последних лет слияние МП обнаруживается в

самом широком кругу языковых и неязыковых процессов: в семантике

лексических единиц, синтаксических конструкций, фразеологизмов,

построении художественных текстов, рекламы, различных

стилистических приемов и т.д. Из отдельных когнитивных операций

слияние МП превратилось в общий принцип когниции – принцип

концептуальной интеграции (Blending is everywhere!). Многие

когнитивисты придают порождению интегрированных пространств

статус универсальной операции, которая обладает объяснительной

силой для всех когнитивных процессов (Ирисханова, 2001).

Поскольку процесс слияния грамматических форм параллелен

процессу слияния структур содержательных, то есть концептуальная

интеграция может сопровождаться формальной интеграцией, для

создания новых грамматических конструкций, которые репрезентируют

только данные бленды, концептуальная интеграция становится

центральным процессом в грамматике (Fauconnier, Turner 1998, 180),

который может объяснить всевозможные исключения и отклонения.

Процесс интеграции ментальных пространств всеобъемлющ, он не

прекращается никогда, и количество блендов принципиально не

поддается исчислению. Мы ежедневно слышим их и образуем тысячи

раз.

Рассмотрим пример (анализ Е.И. Муняевой):

He could see her trying to work out her way through the emotional

mire created first by the shock of Fleming’s death and now by the allegation

of suicide (George).

Эта конструкция отличается от прототипической конструкции

тем, что объект her trying to work out her way through the emotional mire

не репрезентирует объект восприятия, потому что представляет собой

ментальное заключение, такой объект скорее характерен для

репрезентации Объекта понимания. С точки зрения теории Ж. Фоконье,

здесь обнаруживается взаимодействие двух ментальных пространств. В

«распакованном» виде категоризуемая ситуация в сознании говорящего

выглядела следующим образом:


233

ментальное пространство 1: субъект видит человека и его

поведение (выражение лица, жесты и т.под.); воспринимаемое

находится в перцептивном пространстве субъекта восприятия: время

восприятия и воспринимаемого события совпадают;

ментальное пространство 2: субъект делает некоторое заключение

о ментальном или эмоциональном состоянии этого человека: She is

trying to work out her way through the emotional mire.

Однако, как отмечает Ж. Фоконье, иногда мы предпочитаем

объединять (интегрировать) события в одно целое и один из способов

сделать это – «объединить их при помощи уже существующей

интегрированной структуры» (Fauconnier 1996, 116). В данном случае

объединение ментальных пространств происходит формально в

конструкции, характерной для категоризации восприятия, но

лексическая репрезентация воспринимаемого события (trying to work out

her way) берется из ситуации понимания.

Особенность содержания данного бленда проявляется в том, что

хотя в пространстве восприятия не содержится информации об

эмоциональном состоянии человека, а в пространстве понимания нет

информации о том, что оно основано на восприятии, новое ментальное

пространство (бленд) эти элементы содержит. Субъект he совмещает

роли субъекта восприятия и понимания. Значение глагола see, как и

значение всей конструкции – бленда, «восприятие-понимание».

Заметим, что здесь нельзя просто сказать, что произошел сдвиг в

семантике глагола see, который приобрел в контексте значение

«понимать». Подстановка глагола understand вместо see изменило бы

смысл, ср.:

He could understand her trying to work out her way through the

emotional mire.

Какое ментальное пространство находится в центре бленда?

Ключ к пониманию того, какое пространство в данный момент в

центре, какова его связь с основой и как оно доступно, дает

информация, выражаемая грамматическим временем и наклонением

(М. Тернер). Это значит, что если в придаточном предложении

употреблена АВФ Continuous, в сознании говорящего существует


234

ментальное поле восприятия – он делает выводы на основе восприятия и

понимания событий.



Потенции категории модуса восприятия развиваются в нескольких

направлениях: 1) бленды «восприятие-понимание»; 2) бленды

«восприятие-знание»; 3) бленды «восприятие-воображение»;

«восприятие-воображение прошлых событий»; «восприятие-

прогнозирование будущего»; 4) «восприятие- полагание» (Муняева

2007).

Из всего многообразия конструкций-блендов с предикатами

восприятия мы выбрали только первую группу с тем, чтобы на

сравнительно небольшом материале показать динамику их образования.

Многочисленные конструкции с глаголом see репрезентируют не

только ситуации собственно восприятия, но и понимания. Это

происходит в результате интеграции (слияния, blending) ментальных

пространств (МП) ВОСПРИЯТИЯ и ПОНИМАНИЯ. Эти МП

характеризуются следующим образом:

МП ВОСПРИЯТИЕ содержит следующие компоненты: 1) Субъект

восприятия; 2) сам акт зрительного восприятия; 3) событийный актант

восприятия. Прототипическая АВФ для репрезентации

воспринимаемого события в диктумном предложении – Continuous

Tense.

МП ПОНИМАНИЕ предполагает наличие 1) Субъекта

мыслительной деятельности; 2) мыслительной деятельности; 3) Объекта

мыслительной деятельности, то есть собственно мысль (суждение).

Прототипической структурой, репрезентирующей это представление о

ситуации мыслительной деятельности, является конструкция с

придаточным предложением, то есть сложноподчиненное предложение

(см. Ч. I).

Пространственно-временное поле восприятия ограничено

параметрами «сейчас» и «здесь», пространственно-временное поле

мышления таких ограничений не знает: «при переходе от образа к


235

мысли пороги пространственно-временной структуры исчезают»

(Веккер 1997, 191).

Бленд «восприятие-понимание». Языковая форма: конструкция с

придаточным предложением с АВФ Continuous

В следующем предложении придаточным предложением с АВФ

Continuous репрезентируется не воспринимаемое физическое действие,

а ментальное заключение о состоянии субъекта:

You kept your eyes upon the ground – glancing, with a petulant

expression, at the holes and ruts in the pavement, (so that I saw you were still

thinking of the stones), until we reached the little alley called Lamartine,

which has been paved, by way of experiment, with the overlapping and

riveted blocks (Poe).

Здесь можно говорить о двух связанных ментальных пространствах:

МП 1: субъект воспринимает выражение лица и направление

взгляда человека;

МП 2: субъект делает заключение о состоянии находящегося

перед ним человека (понимает).

В конструкции эти две ситуации представлены как одна.

Элементы ситуации понимания (ментальный объект) репрезентируются

формально и содержательно придаточным предложением, элементы

ситуации восприятия – лексически (глагол see) и грамматически (АВФ

Continuous, прототипической для категоризации ситуаций восприятия).

Субъект I совмещает роли субъекта восприятия и субъекта понимания.

Значение всей конструкции «восприятие-понимание» (анализ Е.И.

Муняевой).


с инфинитивным и причастным оборотами

Следующий пример категоризует не просто ситуацию

физического восприятия:

I could actually see him get interested. Staring at my body (Guy).


236

Ситуация, категоризованная инфинитивным оборотом him get interested,

не является прототипическим объектом восприятия, так как не

относится к наблюдаемым событийным объектам. Это ментальный

объект, заключение, сделанное на основе восприятия,

репрезентированного в следующей за ним конструкции Staring at my

body. Следовательно, здесь можно говорить о слиянии двух

конструкций, которое сопровождает слияние двух ментальных

пространств.

Пример бленда «восприятие-понимание» в конструкции с

причастным оборотом был проанализирован выше.

3) Бленд ««знание/ понимание-восприятие». Языковая форма:


Попробуем объяснить употребление АВФ Continuous в

следующих предложениях:

Stick slowly stood, but kept staring at me, our eyes locked together

because both of us knew I was lying (Grisham); He held her hand and she

knew that he was speaking to her saying something about the passage over

and over again (Joyce); Their eyes didn’t quite meet, yet Alexis knew for

certain that Schulman was waiting for him (Le Carre).

Во всех предложениях четко просматриваются ситуации

восприятия (зрительного или слухового), которые составляют МП 1

«восприятие» + МП 2 «знание/понимание». В синтаксической структуре

МП 1 «восприятие» представлен АВФ Continuous, a МП 2 – модусным

глаголом know.

Бленд на уровне сознания бывает причиной ошибки в

поверхностном предложении. Например, в следующем предложении

употребление инфинитивного оборота him ask буз частицы to может

толковаться как ошибка, ср.: I had never known him ask a favor of this

kind before (Ek). (Правильно было бы: I had never known him to ask a

favor of this kind before или I had never heard him ask a favor of this kind

before). Однако приведенное предложение легко понимается как бленд

«знание-слышание», тогда от ментального поля знания в поверхностной


237

структуре остается глагол know, а от ментального поля восприятия

наследуется только инфинитивный оборот him ask.



В ситуациях, в которых восстанавливается идентификация

участников коммуникации, когда ментальное пространство восприятия

сливается с ментальным пространством осознания, вспоминания,

происходит слияние конструкций, прототипичных для модуса памяти

(remember) и модуса восприятия (АВФ Continuous), например:

Dixon! You forget to whom you are speaking …I’m Mr. Hale’s

daughter (Gascell); She was rambling Margaret saw and perhaps had

forgotten to whom she was talking (Gibson) (примеры Ким Ен Ок).



В предложении He walked towards us very slowly and I thought he

was looking for something in the grass (Joyce) можно выделить МП

восприятия и МП мнения.

Употребление оборота с причастием I или придаточным с АВФ

Continuous свидетельствует о том, что мы имеем дело с блендом, когда

говорящий делает вывод о том, что ситуацию можно категоризовать как

эпистемическую на основании наблюдения, например:

I’d been watching from distance, from beyond the silo and I knew my

mother and Gran were preparing supper (Grisham); I played with my butter

beans and tried to imagine what my parents were thinking (Grisham).

Однако во многих случаях акт восприятия в речи не находит

лексического отражения, в сознании происходит слияние ментальных

полей восприятия и мышления, восприятия и знания, а в поверхностной

конструкции-бленде восприятие сигнализируется только наличием АВФ

Continuous, например:

I’m convinced he’s telling the truth or believes he’s telling it (Clavell).



238

Хотя каждый бленд порождается «здесь и сейчас», это не значит,

что все они неповторимы. Дело обстоит как раз наоборот. Например,

конструкции «V + причастие I» с глаголами catch, spot, find, trap

представляют бленды двух ментальных пространств: поиска и

восприятия, которое и оставляет свой след в конструкции в виде

причастного оборота. «Привычный» бленд находит отражение в

словарных дефинициях глаголов:

catch – discover; see or find a person or thing doing ( OALDCE );

spot – pick out, esp. with the eye; see; recognize (LDCE);

find – perceive (become aware of through senses) (WNWDAL):

Примеры:

He caught Pappy rereading Ricky’s letters at night (Grisham); He

found her packing a suitcase (Cheever); One Sunday evening… he had

spotted Pauling talking to a couple of the girls on the steps (Christie); Miss

Waterhouse was also true to type, opening the door with a suddenness which

displayed a desire to trap someone doing what he should not (Christie).

3. Холистическое понимание предложения и так называемый

сдвиг в семантике глагола

Вышеприведенное исследование свидетельствует, что в

организации модально-предикативного конституента конструкций с

предикатами восприятия существует достаточно определенная

упорядоченность:

а) Континуум конструкций, категоризующих восприятие,

образуется двумя семантическими центрами – мимолетного и

целенаправленного восприятия (NOTICE-восприятие и WATCH-

восприятие). Это прослеживается в сложноподчиненном, осложненном

и простом предложении.

б) Механизм категоризации все новых ситуаций действительности

заключается в том, что интегрирование смыслов высказываний

приводит к наложению конструкций с разной модально-предикативной

организацией, то есть к образованию так называемых «исключений»

практической грамматики. При этом создается, говоря словами А.А.


239

Потебни, «нечто такое, что не заключено в слагающих частях, взятых

порознь» (Потебня 1976, 179-180).

в) Поскольку ментальные пространства напрямую зависят от

категоризации действительности, а реальным ситуациям и их

сочетаниям поистине «несть числа», можно установить тонкие

переходы при категоризации разных ситуаций в терминах «больше –

меньше», когда говорящему кажется, что «это скорее то, нежели это».

Существует континуум в переходах, а не дискретность (Муняева 2007).

г) Модусная категория восприятия имеет радиальную структуру:

конструкции с предикатами восприятия категоризуют ситуации

восприятия, кажимости, понимания, знания, мнения, воображения,

прогнозирования и др.

д) Изменения в семантике предложения одновременно

захватывают и лексические, и грамматические единицы.

Постулируемый лексикологами сдвиг в семантике глагола не

происходит. Ситуация категоризуется вся целиком конструкцией,

которую следует понимать холистически – с ее номинативно-

пропозитивной и модально-предикативной организацией.

Предложение – когнитивно сложное явление, так как включает в

себя информацию, идущую от различных ментальных пространств. М.

Тернер высказывает мысль о том, что язык не несет значение, а

направляет его. Он пишет: «Язык, как мы его используем, – это лишь

вершина айсберга когнитивной конструкции. Когда разворачивается

дискурс, многое происходит за кулисами, придумываются связи,

оперируют абстрактные картины, появляется и расширяется внутренняя

структура, точка зрения и фокус перемещаются. Повседневный разговор

и рассуждения здравого смысла поддерживаются невидимыми,

абстрактными ментальными сущностями, которыми помогает управлять

грамматика, но сама их не определяет» (Turner, Cognitive Mappings for

Language and Thought).

Объяснение же изменений в предложении через лексический

сдвиг в семантике глагола имеет давнюю традицию, возможно, потому,

что лексические единицы легче замечаются говорящими и

лингвистами. Это подметил С.Д. Кацнельсон, писавший, что «хотя

выражение мысли и ее понимание совершается при посредстве


240

грамматических форм, в фокусе внимания участников речевого

общения находится лишь вещественное содержание речи. Функции

грамматических форм осознаются лишь вместе с полнозначными

словами и при их посредничестве» (Кацнельсон 1972, 115) (выделено

нами – Л. К.).

Способность к бесконечной комбинации модусного предиката, с

одной стороны, и диктумной части конструкции – с другой лежит в

основе двух процессов:

1) расширение круга ситуаций, категоризуемых конструкциями с

одним модусным предикатом,

2) расширение круга конструкций, категоризующих одну

ситуацию.

ГЛАВА 10. КАТЕГОРИЗАЦИЯ СИТУАЦИЙ ЗНАНИЯ И

ПОЛАГАНИЯ (ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С

ПРЕДИКАТАМИ ЗНАНИЯ И ПОЛАГАНИЯ)










знания


241




















ГЛАВА 10. КАТЕГОРИЗАЦИЯ СИТУАЦИЙ ЗНАНИЯ И

ПОЛАГАНИЯ (ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С

ПРЕДИКАТАМИ ЗНАНИЯ И ПОЛАГАНИЯ)


242


Предикаты знания и полагания категоризуют субъективное

отношение человека к объективной реальности, отраженной в его

сознании в виде некоторого идеального образа (суждения, пропозиции),

первичным выражением которой выступает придаточное предложение

(см. гл. 4), а вторичным – различные типы номинализации (от вторично-

предикативного оборота до девербатива и даже предметного имени).

Многообразие форм связано, прежде всего, с неоднородной

семантической сферой этого предикатного актанта или, как это чаще

принято говорить в лингвистике, с неоднородной семантической сферой

самой номинализации.

К глаголам знания относятся to know, to have knowledge, to be

known, to be aware, to learn, to find out, к ним близки глаголы памяти,

которая выступает как «составная часть знания о прошлом» (Price 1967,

51). В группу предикатов полагания/мнения включаются предикаты

уверенности, сомнения, умозаключения, представления (Паюнена 2004).

В предложениях первой группы рамочные предикаты могут быть

обобщены модусом знания и уверенности в достоверности этого знания,

обозначим его KNOW. В предложениях второй группы рамочные

предикаты обобщаются модусом полагания, обозначим его THINK.

Экспликации поддаются лишь прототипические предикаты KNOW,

UNDERSTAND, REMEMBER, THINK, WATCH, NOTICE, но, вероятно,

для общения этого достаточно, поскольку существует поддержка со

стороны модально-предикативного конституента придаточного


Тесная семантическая связь между глаголами знания, понимания,

памяти, мнения, предположения, сомнения, уверенности давно доказана

лексикологами, которые, с одной стороны, опирались на

онтологическую близость обозначаемых ими явлений, с другой стороны

– на их параллельное употребление и возможность взаимной

субституции.

М.А. Дмитровская делит все пропозиции после модусных

предикатов знания и мнения (диктумные предложения) на

верифицируемые, то есть имеющие отношение к факту, и


243

неверифицируемые – суждения, отражающие мнение человека о

действительности. Первые могут быть содержанием как знания так и

мнения (1987, 45-46). Единство этих предикатов доказывается единой

системой АВФ в зависимых от них предложениях, а о различии

свидетельствует тот факт, что предложение в конструкциях с

предикатами знания и полагания замещается разными эквивалентами и

в английском, и в русском языке: I know / I remember it – Я это знаю /

помню; I think so – Я так думаю (подробнее см. Арутюнова 1999, 432).

§2. Категоризация ситуаций знания и полагания

конструкциями эксплицитной модальности (сложноподчиненными



Предварительно можно считать, что в прототипической ситуации

знания и полагания присутствует мыслящий личностный субъект и

некая пропозиция, суждение. Между ними говорящий (который

совпадает в прототипической ситуации с субъектом) устанавливает

отношение, которое заключается в утверждении субъектом истинности

этого суждения / пропозиции. Обсуждения требует вопрос о

семантической природе высказываемой пропозиции и о проблеме

«утверждения истинности суждения».


придаточным предложением, после модусных предикатов

восприятия, знания, полагания; событие vs факт vs мнение

«Поле номинации» гносеологической деятельности составляют

глаголы восприятия, знания и полагания (Цветкова 2001). Модус знания

по сравнению с модусами восприятия и полагания выше по уровню

сложности того, что представляет говорящий посредством модуса

восприятия. Хотя последний опирается на эмпирический опыт

индивида, события, как правило, представляются ретроспективно,

потому что индивидом устанавливаются причинно-следственные связи

и делаются определенные выводы, возникают ментальные образования,


244

пропозиции, что свидетельствует о наличии характеристик модуса

полагания. Как различаются объекты этих модусов?

Здесь мы опираемся на мнение многих лингвистов в том, что

восприятие имеет своим объектом – событие, знание – факт, а мнение –

суждение (пропозицию), хотя нельзя быть всегда уверенным при

интерпретации конкретного предложения, что именно оно номинирует.

Если в работах предыдущих десятилетий термины «событие» и

«событийный» употреблялись в широком смысле в оппозиции к

«предмет» и «предметный», то сейчас типы непредметных объектов

подвергаются в лингвистике все большей дифференциации, в частности,

все большую противопоставленность обнаруживают собственно

«событие» и «факт» – имена, которые относятся к разным

семантическим типам – событийному и пропозитивному. «Имя «факт»

ориентировано на мир знания, т.е. на логическое пространство,

организованное координатой истины и лжи, имя «событие»

ориентировано на поток происходящего в реальном пространстве и

времени» (Арутюнова 1988, 168)1.

В философии факты относятся к концептуальной картине мира, а

не к сырой действительности (Витгенштейн 1958, 34-36). Факт должен

быть установлен и только тогда он станет достоверным. Это значит, что

прототипический факт – это бывшее событие, достоверность которого

неоспорима. Факт – величина объективная и оценки, комментарии,

дополнения, разъяснения, то есть все то, что обнаруживает связь с

личностью говорящего (вводные слова и конструкции), затрудняют

верификацию (Арутюнова 1988, 103-110). Ср.: (Я знаю, что) война с

Наполеоном началась в 1812 г.) и (Я знаю, что) война с Наполеоном

началась, по-видимому, в 1812 г.).

З. Вендлер противопоставляет имена, обозначающие продукты

ментальной или речевой деятельности человека (opinion, theory,

assertion, prediction), именам фактуальным (fact, cause, result, outcome),

которые означают нечто, от людей не зависящее и им не

принадлежащее (ср.: my opinion, но *my fact). Первые поддаются оценке

«правильно / неправильно», вторые – нет (Vendler 1980).

1 «Для человека жизнь складывается из событий, но ее анкетное представление

превращает события в факты» (Арутюнова 1988, 103).


245

Именно поэтому одно и то же предложение, находясь под

влиянием разных модусов, категоризует разные ситуации: Наполеон

умер может толковаться как событие, как факт и как мнение (см. выше).

В предыдущей главе было подробно рассмотрено выражение

собственно перцептивного знания, которое категоризуется глаголами

восприятия и имет собственную грамматику. Наблюдения над

предложениями, категоризующими все формы знания, позволяют

предположить, что в английской грамматике нашло отражение так

называемое фактуальное знание, которое может возникнуть как из

«вторых рук», так и в результате осмысления наблюдаемых явлений

(«восприятие результата»). Собственную грамматику имеют и

конструкции, категоризующие так называемое «невыводное знание».

Содержанием мнения являются, как правило, выводные

пропозиции, которые представляют собой суждения второй степени,

будучи результатом умозаключения. Такие суждения всегда

категоризуются субъективной модальностью, связанной с

убежденностью, верой или сомнением, в зависимости от того,

насколько достаточно, с точки зрения субъекта, основание для

соответствующего мнения. В обыденном языке мнение определяется

как «суждение, выражающее оценку чего-нибудь, отношение к кому-

чему-нибудь, взгляд на что-нибудь» (Ожегов 1978, 325).

Мнение всегда связано с ценностным суждением, рациональная

оценка – основная семантическая характеристика мнения, она может

быть алетической, аксиологической или деонтической (подробно см.

ССКПА 1998, гл. VI).


Одну и ту же действительность можно обозначить разными

предложениями (I am sure / I know / I hope he is right), потому что

«предложение – модель действительности, как мы ее себе мыслим»

(Витгенштейн 1958, 401) (выделено мной – Л.К.). Это значит, что в

предложении отражается действительность, пропущенная через

сознание, и предложение может трактоваться как результат

субъективного отражения объективной ситуации.


246

В философии и теории познания знание и мнение

противопоставлены как «абсолютно достоверное, истинное» и

«вероятностное» знание (Цветкова 2001, 197). По Л. Витгенштейну,

«дело не обстоит так, чтобы люди в определенных вопросах знали

истину с полной достоверностью. Полная достоверность относится

только к их точке зрения» (Грязнов 1984, 148). Категорическое

утверждение может быть ложным с точки зрения реального положения

вещей (Панфилов 1977; о достоверности знания см. также: ТФГ 1990,

157 и сл.). «Предложение Я знаю, что Р не становится семантически

аномальным, даже если фактически говорящий ошибается» (Булыгина

1987, 25). Субъект высказывает свое знание, которое имеет для него

статус «субъективной истины» (Дмитровская 1988). В основе ситуации

достоверности лежит интеллектуальный (рациональный) тип оценки, в

частности, оценка говорящим полноты своих знаний о

действительности. Человек сам определяет, насколько достоверна

произносимая им пропозиция, то есть знает он нечто или только

предполагает, догадывается и т.д. (Prichard 1967, 62). Ср.:

I don’t know this for a fact but I’m certain the man… didn’t have the

clue as to who I was (Grisham); I’ve never known for sure if he intended to

kill anyone, but I suspect he did (Grisham); редкий случай абсолютной

уверенности в достоверности: God knows I’ve killed my share of people

(Grisham).

Таким образом, две большие области человеческого бытия –

знание и полагание – объединяет уверенность в достоверности

высказываемого суждения (обдумываемой мысли). По признаку

«уверенность в достоверности выраженной пропозиции» по типу

градуальной оппозиции противопоставляются предложения с

предикатами знания и полагания (Прокопенко 1998, 55, 85-87). В целом

можно сказать, что в прототипическую ситуацию знания / полагания

входят признаки уверенности (от абсолютной до отрицательной) в

достоверности высказываемой (обдумываемой) пропозиции.

Наблюдаемое в речевой деятельности «скольжение» смысла от

знания, что Р, к уверенности, что Р, к мнению, что Р1, обычно

1 По замечанию Ю.Д. Апресяна, «четыре смысла – знать, верить, считать, понимать –

внутренне настолько близки, что их реальные лексические воплощения в разных


247

объясняется сдвигом в значении модусного глагола, но поскольку, как

было показано выше, модус и диктум (модусный предикат и АВФ

глагола диктумного предложения) дополняют и уравновешивают друг

друга, говорить можно только о сдвиге в значении всей конструкции. В

таком случае логичнее принять когнитивное объяснение, что одной и

той же конструкцией говорящие категоризуют множество близких

ситуаций. Когда же ситуация отходит далеко от прототипической,

потому что в речевой деятельности всегда имеется много отклонений

из-за экспериментального характера семиозиса в процессе порождения

знака, по мере отступления от «образцовых» предложений неизбежно

появляются примеры с «размытым смыслом» и формальными

отклонениями. Очевидно, что в английской грамматике выражение

реальных отношений связано с аспектуально-временными формами

глагола в изъявительном наклонении; эпистемическая же модальность,

отражая степень познанности говорящим связей и отношений в

реальном мире (уверенность, сомнение, логическая возможность,

логическая необходимость), отражает это формами как изъявительного,

так и сослагательного наклонения1.

В заключение можно сказать, что в прототипической ситуации

знания есть мыслящий личностный субъект и некое суждение, между

которыми устанавлявается следующее отношение: субъект утверждает

истинность этого суждения. Степень истинности этого суждения

устанавливается субъектом, вернее, его уверенностью в его истинности.

Чем менее уверен субъект в истинности этого суждения, тем это

суждение дальше отходит от истины и переходит в область мнения.

Однако мы не считаем возможным выделить пропотипическую

ситуацию мнения вне анализа самого высказывания. У говорящего, если

он искренен и не хочет обманывать слушающего, есть понимание того,

что он сам имеет в виду, когда говорит: Я уверен, я думаю, я полагаю, я

употреблениях с относительной легкостью скользят от одного смысла к другому (Апресян

1995, 47). 1 Эту связь заметил еще Г. Суит, различавший высказывания, излагающие нечто как факт

(fact-mood) или как представление мысли (thought-mood). В последних высказываниях

употребляются формы сослагательного наклонения (Subjunctive), be, were и условное

наклонение (Conditional) – все сочетания с should, would с инфинитивами (см. ТГАЯ 1983,

62).


248

считаю, что Петя спит. Поэтому Т. Куни пишет: «Если мы в зоне,

которую честный разумный человек рассматривает как

неопределенную, то в таком случае мы находимся в зоне мнения, а не в

неопределенной зоне» (Cooney 1991, 59). Неопределенная зона «знание /

мнение» существует у слушателя, который ищет подтверждения своей

интерпретации в лексике, грамматике, интонации и

паралингвистических особенностях конкретного высказывания.

2. Прототипические конструкции, категоризующие ситуации знания

Уверенность субъекта в истинности утверждаемой им пропозиции

опирается на знание, полученное им из разных источников.

Перцептивное знание индивид получает на основе наблюдения

реальной действительности, выводное знание – на основе анализа и

умозаключений, знание «из вторых рук» приходит из книг, учебы,

разговоров и т.д. Выделяют также «невыводное знание» афоризмов,

«вечных истин», хотя для того, чтобы они стали субъективным знанием

индивида, нужна определенная аналитическая деятельность его

мышления. Источник знания может быть неясен и для самого

говорящего (Малкольм 1987, 246).

Сравнение употребления АВФ в предложениях с предикатами

знания и полагания показало, что в диктумных предложениях

употребляются одни и те же АВФ и модальные словосочетания

(Прокопенко 1998, 81-84), с той лишь разницей, что с одними

предикатами большинство тяготеет к прототипическим предложениям

знания, с другими предикатами сближение с ними встречается реже.


фактуального знания. Прототипическое употребление АВФ

Perfect

Некоторые свойства факта предетерминируют употребление

определенных АВФ в придаточных предложениях с предикатами

знания. Понимание факта как чего-то уже свершившегося, причем

бесповоротно, заметно в предложении, если в нем категоризуется


249

ситуация, когда говорящий осознает некоторое событие как давно

свершившийся факт, ср.:

He knew he was lost, and in making the discovery knew he had in fact

been lost for a long time (Murdoch); I knew I was wrong, had always been

wrong (Coppard).

По этой же причине в предложениях с номинализацией-фактом не

должно употребляться будущее время, так как оно указывает на

гипотетичность события. Такое свойство факта, как, например,

недоступность зрительному восприятию, препятствует употреблению в

этих предложениях АВФ Continuous, так как эта форма предполагает

наблюдателя. Следовательно, из всего многообразия АВФ в

предложениях с предикатами знания в их прямом значении

теоретически прототипическими могут быть перфектные и

индефинитные АВФ, а именно:

Present Perfect после Present Indefinite и Past Perfect после Past

Indefinite, ср.:

We are seeing girls and I know they haven’t talked to her (Grisham);

He said that I was evidently unaware that Dr. Prentice had been killed on war

service in the year 1944 (Shute); Blackhorn recalled how he had nodded

hiding his anguish (Сlavell); He did not find his hound that night, but the

next day learned that they had crossed the river and put up a farmhouse for

the night (Thoreau).

Концепт факт, таким образом, определяется лингвистически и только

относительно системы языка (Степанов 1998, 665)1.

Близким к прототипическому, по всей видимости, является

употребление АВФ Perfect в предложениях, вводимых глаголами

сообщения информации, поскольку в них содержится семантика

«каузация знания», например:

Do you mean to tell me you’ve loaned your money to the Yankees?

(Mitchell); Last week the Russian prosecutor general’s office announced that

it had opened its own criminal investigation (IHT Dec 15, 2006).

1 После словоформы fact в придаточном дополнительном тоже употребляются АВФ

Perfect: … the fact is that recent structural shifts in debt markets have created fertile grounds for

unscrupulous operators (FT Dec 14, 2006).


250

Можно знать / помнить / забыть существующее положение вещей,

которое еще не ушло в прошлое и не стало, строго говоря, фактом

истории, но которое фактуально: «существует, и ни в зуб ногой». Тогда

модусные и диктумные предикаты употребляются в одной АВФ (Present

Indefinite после Present Indefinite и Past Indefinite после Past Indefinite),

ср.:

I know that most men think differently from myself (Thoreau); In my

blindness I forgot that there was another witness who could testify to my

being there (Gaskell).

При этом «одновременность» имеет особый характер: «существующее

положение вещей» по времени больше момента осознания: последнее

совпадает с ним темпорально только на каком-то отрезке. Следует

изучить особенности глаголов речи, объединяющих в себе

коммуникативную и модусную рамку. Так, некоторые глаголы каузации

знания, имея речевую сему, употребляются с фактивным событием, т.е.

имплицируют модус знания:

… the New China News Agency in Peking claimed / informed the clash

had resulted from Vietnamese “provocations” (MS, 8.01, 87) значит: the

New China News Agency in Peking [SAID THEY KNOW] the clash had

resulted from Vietnamese “provocations”.

В целом когнитивное объяснение английского перфекта лишь в

некоторой степени согласуется с мнением традиционной грамматики о

том, что общее значение перфектности – это законченность к моменту

речи и, следовательно, «предшествование», связанность обязательной

связью с настоящим (Present Perfect), с прошлым (Past Perfect) и даже

будущим (Future Рerfect). Согласование АВФ здесь не формальное, а

семантическое. Даже если в главном и придаточном предложении

употреблен Past Perfect, слушающий «вычислит» отношение

предшествования благодаря семантике модусного предиката, например:

Had he actually forgotten, Dorina asked herself, that his mother had

sworn to a lie in order to save him? (EG, BG, 238); …she had remembered

how Luke had looked at her in her hotel bedroom (Jordan).

Очевидно, что Past Perfect главного предложения здесь обусловлен

причинами, лежащими за пределами этого предложения, а внутри

сложно-подчиненного предложения диктумный глагол ведет себя по


251

отношению к модусному так же, как если бы последний был в Past

Indefinite.

Что касается широко распространенного мнения, что АВФ Perfect

имеет общее значение результата, то можно сказать, что и АВФ

Indefinite имеют это значение. Кстати, победное восклицание Ура! Мы

сделали это (т.е.: мы добились результата) звучит We did it, а не We

have done it! Дело в том, что результат всегда связан с целенаправленной

деятельностью (см. гл. 14), для перфекта этот признак необязателен.



употребление АВФ Indefinite

Предикаты знания имеют своим ментальным Объектом различные

законы, правила, инструкции, аксиомы, «вечные истины»,

общепринятые положения, которые человек накапливает в своей памяти

в результате жизненного опыта и которыми он иногда руководствуется

при принятии своих решений. Это знание не верифицируется, а

принимается как таковое. Согласование модуса и диктума по

темпоральным признакам минимально и в большинстве случаев в

диктумном предложении употребляется форма Рresent Indefinite,

поскольку она имеет обобщенный характер, а не обозначает конкретное

событие или факт.

В отечественной лингвистике противопоставление конкретного

действия «здесь и сейчас» действию неопределенному, неконкретному

(узуальному) обычному или всевременному (вневременному)

рассматривается с 80-х годов в рамках категории временной

локализованности действия (А.В. Бондарко) или категории

актуальности действия (Л.М. Ковалева, Г.Д. Воскобойник).

Локализация ситуации во времени имеет место при восприятии и в

английском языке выражается употреблением АВФ Continuous и

Indefinite. В таких предложениях действия локализованы во времени,

потому что они категоризуют реальные события и в них участвуют

референтные (хотя бы и неопределенные) участники.

Например:


252

а) определенно локализованное во времени действие (событие):

Everybody turned up for the walk. Food was packed and they set off

(Lawrence); She was reading a book;

б) неопределенно локализованное во времени действие (событие):

He was always either in a rage or very gentle (Lawrence); The sun rises

in the east; The men did all the discussing of farm matters outside

(Lawrence);

в) нелокализованное во времени действие (событие):

Have you forgotten that an oath of allegiance is required? (АВ, 130)

(правило для юристов); A man bears till his back breaks; Misfortunes never

come singly (пословицы, отражающие общенародное осмысление

закономерностей жизни)1.

Локализованные во времени события (а и б) конкретны и реально

происходили или происходят во времени. Они противопоставлены

предложениям (в), которые в грамматике называют обобщенными

вневременными, генерическими, гномическими2. По Лайонзу,

всевременная (omnitemporal) пропозиция утверждает, что нечто есть,

было и всегда будет оставаться таким же, истинность этой пропозиции

постоянна для всех значений t: The sun rises every day. Для

вневременной (timeless) пропозиции вопрос референции ко времени

(time reference) даже не возникает (это вечные истины математики и

теологии (Lyons 1977, 680): God is just; Дважды два четыре). В

отечественной лингвистике термины «всевременность» и

«вневременность» употребляются как синонимы (А.В. Бондарко) или

четко не разграничиваются. И.П. Иванова предпочитает в обоих случаях

говорить о «всевременном» или «общевременном» значении, исходя из

того, что все существует во времени (Иванова 1961, 33).

Выделение всевременных предложений в первую очередь связано

с референциальным статусом субъекта. Сравним два предложения:

1. I should have told you more gently. I forgot how delicate the ladies

were;

1 Подробнее см. Семантические и прагматические аспекты 1992, 120-143; Воскобойник

1991. 2 Подробнее см.: Lyons 1977, 680-690.


253

2. I should have told you more gently. I forgot how delicate ladies are

(ММ, GW, 129).

Если в предложении (1) Субъект с определенным артиклем и Past

Indefinite глагола were позволяют считать все предложение

категоризующим конкретную ситуацию, то в конструкции (2)

отсутствие артикля перед ladies и глагол в Present Indefinite

свидетельствуют о том, что субъект нереферентен, а вся ситуация

неконкретная, обобщенная и не локализована во времени: она

«всевременная».

Нелокализованы во времени генерические предложения, в

которых Субъект относится к классу, а не к конкретному предмету,

например: Cows eat grass; The cow eats grass. Эти предложения даже не

имеют пресуппозиции о существовании коров, ибо они будут истинны и

в случае, если коровы вымрут. Истинность этих предложений не

зависит от существования отношений референции к конкретному

предмету, потому что они сказаны не об отдельных предметах

действительности: они выражают суждение о природе явлений (Katz

1980, 105-106) (подробнее см. Падучева 1986, 29; 1985, 8; Арутюнова

1982, 7).

Генерические предложения сближаются с так называемыми

гномическими, которые сообщают общую истину, то есть представляют

явление, действие, процесс как вневременное, как общее правило

(Ахманова 1966, 110). Причем многие из этих истин (если это истины)

выражаются в пословицах и афоризмах: Fools grow without watering;

Fools live poor to die rich; Wise men make proverbs and fools repeat them.

По Лайонзу, они бывают вневременные и всевременные, и хотя он

затрудняется дать точное определение термину «гномический», он

считает его полезным, ибо часто легче решить, является ли

высказывание гномическим, нежели определить, выражает оно

всевременную или вневременную пропозицию (Lyons 1977, 681). В

гномических предложениях обобщаются закономерности окружающего

мира.

Из признака «нелокализованное во времени действие» или

«всевременное действие» вытекает и признак «нелокализованность

действия в модальном отношении»; из признака нереферентности


254

субъекта вытекает и признак «внеперсональность». Все это создает

«условия для нейтрализации форм предложения по модальности,

времени, виду» (Цейтлин 1975, 171). Таким образом, настоящее время

вытесняет два других времени и становится прототипическим для

предложений с «вневременным» или «всевременным» значением.

«Общие истины» не нуждаются в разнообразии аспектуально

временных форм глагола и прототипическим для них можно считать

Present Indefinite (таково, например, мнение А.В. Кравченко), хотя

другие времена возможны.

Вышеприведенные явно объективистские рассуждения о природе

«вечных истин» явно не учитывают того неоспоримого обстоятельства,

что правила и закономерности каждый человек устанавливает для себя

сам в результате своей жизненной практики, количество таких правил

бесконечно. Они могут касаться обобщенных предметов и сущностей,

то есть быть максимально близкими к прототипу, и соотноситься с

нереферентными предметами (а), но могут употребляться перед

именами с all, no (man) и т.д., что делает их почти нереферентными (б),

ср.:

а) We are not looking to grow fast. We know that companies that

skyrocket come down as fast (FT Jan 29, 2007); Women do stupid things

(Grisham);

б) Remember that all our failures are ultimately failures in love

(Murdoch).

По своим грамматическим свойствам такие предложения не уступают

пословицам и поговоркам и, возможно, когда-нибудь ими станут, ибо

они категоризуют «всевременные» ситуации. Обобщения могут

касаться и конкретных субъектов:

Always remember that I’ll never do anything without reason

(Mitchell).

Особенно это заметно в предложениях с предикатами заключения,

например:

Political leaders <…> have concluded that Turkey is too big, too poor

and above all too Islamic to join their club (HT Dec 15, 2006).

В контексте вопроса об употреблении АВФ в таких

предложениях, зависимых от модуса знания, следует отметить, что эти


255

«непрототипические истины» употребляются необязательно с Present

Indefinite Tense, но индефинитная форма остается предпочтительнее,

поэтому ее можно считать прототипической.

Таким образом, прототипическими для диктумных предложений с

предикатами знания можно признать АВФ Perfect (фактуальное знание),

Present Indefinite (информационное знание).




Через предикаты уверенности / неуверенности в знании с

предикатами знания сближаются предикаты полагания, которые и

вводят номинализацию-пропозицию, то есть гипотезу, которая в

дальнейшем может подтвердиться и стать знанием. Модусные

предикаты в этих предложениях объединяются вокруг глагола think,

который считается прототипическим в группе глаголов полагания

(Паюнена 2004), поскольку этот глагол обозначает мыслительный

процесс формирования суждения и способен категоризовать самые

разнообразные ментальные действия.

Содержание предложения мнения имеет очень широкий диапазон

значений как в обыденном языке (оценка, предположение, прогнозы,

гипотеза, убеждения, взгляды, установки), так и в языке науки (научная

гипотеза, теория, предположение, идея и т. п.) (Дмитровская 1988).

Предикаты уверенности настолько близки к предикатам знания,

что употребление времен после предикатов уверенности be sure, be

convinced, be / feel certain, be positive параллельно в большой степени их

употреблению после собственно эпистемических глаголов знания, ср.:

а) Present Indefinite – Present Perfect:

I am sure you’ve have had a past, Fleur (Galsworthy);

I am certain 100 percent that a leading member of the royal family has

planned that (IHT Dec.15, 2006);

б) Past Indefinite – Past Perfect:

She was positive too that she had locked her cash drawer securely

before taking it to the vault (Hailey);


256

в) Present Indefinite – Present Indefinite:

I am now convinced that she is guilty (Gardner);

г) Past Indefinite – Past Indefinite:

Without knowing why he felt sure that the signs were not part of the

airport approach system (Ballard); After reading the letters, she felt

certain he did love her (Mitchell).

Неуверенность должна быть выражена, например: I am almost sure;

I don’t know for sure but if I had to guess…, чаще всего это I think или in

my opinion (Cooney 1991, 34).

В той или иной степени все остальные предикаты полагания

связаны с семантикой уверенности в достоверности высказываемой

пропозиции (диктумное предложение). Ближе всего к предикатам

уверенности находятся предикаты умозаключения (conclude, deduce,

gather, guess, understand и др.), ибо в предложениях с ними Субъект

модуса приводит подтверждение мнения логикой рассуждения, вводит

гипотезу, даже догадку. В придаточном после этих глаголов содержатся

два семантических компонента: «мнение» и «источник мнения».

Большинство этих оснований доступно контролю рационального

сознания. Грамматика их диктумных предложений и употребление АВФ

максимально близки к употреблению АВФ в предложениях с

придаточным уверенности (а через них – к предложениям с

предикатами знания). В предложениях с ними Perfect обычен, ср.:

“I take no credit upon myself that I alone was sufficiently detached to

consider the full implication of Hinton’s disappearance and realize the only

possible explanation – that Hinton had never existed!”

“A brilliant deduction” Redpath murmured (Ballard);

He guessed correctly that she had voluntary run off with Mexican

(Grisham); We understand she had a history of heart disease (Grimes); There

seemed to have been no mechanical fault with the car he was driving, so they

can only conclude he had fallen asleep at the wheel (Asher).

Среди оснований для заключений можно встретить и восприятие,

в таком случае ментальные пространства восприятия и вывода

пересекаются и образуется бленд с АВФ Continuous в диктумном

предложении, например:


257

I heard the extension telephone tinkle and I gathered from that that he

was telephoning to someone about us (Cheyney).

Глагол to think возглавляет ряд глаголов предположения

(полагания, мнения): to account, to reckon, to regard, to consider, to hold, to

hope, to trust, to believe, to suppose, to presume, to assume (Паюнена 2004).

Он обозначает мыслительный процесс, предшествующий

формированию суждения и точного знания. Этот глагол

характеризуется вероятностной модальностью в самом широком смысле

и способен номинировать самые разнообразные ментальные действия:

от представления до намерения, от воображения (1) до припоминания

(2), от размышления (3) до оценивания (4), что соответствует сложной

природе человеческого мышления:

(1) Isn’t it extraordinary to think that here we are quite alone, away

from everybody. With nobody to tell us to go home, or to – to order us about

except ourse1ves (Manstie1d);

(2) I think it was after your brother got killed – no – I’m not sure about

that (Shute);

(3) Vernon thought, he might have crawled over to the fender and

knocked the right side of his head on it (McEvan);

(4) And I think that’s awful (Manstie1d).

В этом причина как частого употребления глагола to think в речи,

так и разнообразия конструкций, в которых он используется. После него

употребляются придаточные с любыми временами и типами

наклонения.

Употребление АВФ Perfect после предикатов мнения

свидетельствует о достаточно сильной уверенности Субъекта модуса в

достоверности диктума, например:

а) Present Indefinite – Present Perfect:

I consider that I have done this part of the country a service by bringing

him (Eliot); I really believe we have found a solution to the mystery of

Hinton’s disappearance (Ballard);

б) Past Indefinite – Past Perfect:

Maybe you thought the publishing world had exploited every bit of

information about the Beatles in the Himalayan stock of books (IHT, Dec 29,


258

2006); She guessed correctly that she had voluntarily run off with a Mexican

(Grisham).

Так же, как и в предложениях с предикатами знания, достаточно

широко употребляются АВФ Indefinite:

I do believe that nobody can tell you but myself: and I will tell you why

(Chesterson); They were assuming I wanted to stay. What I really wanted to

do at that moment was to run outside (Grisham).

Как полагает М.А. Дмитровская, «мнение-оценку можно назвать

“субъективным знанием”, поскольку оно имеет для говорящего статус

субъективной истины» (Дмитровская 1988, 17), например: All married

men over forty deceive their wives (Murdoch); I think John is a rascal и

т.под. Очевидно, что это «истины», не связанные с аспектуально-

временными параметрами, поскольку здесь отсутствует как событийная,

так и фактуальная семантика.

Конструкции с предикатами полагания категоризуют ситуации, в

которых говорящий в своем мнении опирается на общие истины или

сам выводит их. Это поддерживается употреблением АВФ Indefinite:

Pappy thought that farming was the only honorable way a man should

walk (Grisham); After thirty-five I consider a man is entitled to think of

himself (Jerome).

Вероятностную модальность в чистом виде категоризует в поле

предикатов модуса полагания глагол to suppose. Употребление АВФ в

диктуме самое разнообразное, включая показатели модальности:

I suppose one has to be very up in the currents, doesn’t one?

(Mansfield); I say suppose we go and have tea at the place where the lobsters

grow (ib.).

Среди конструкций с предикатами полагания выделяются

конструкции с предикатами сомнения, которые группируются вокруг

двух центров.

1) Модусные глаголы to doubt, to suspect, to query выражают

сомнение в полагании, а в придаточных, которые они вводят,

употребляются те же АВФ, что и после предикатов знания (перфектные

и индефинитные времена изъявительного наклонения). Так, в

следующем разговоре отец девочки считает, что отцом родившегося у

нее ребенка был Рики, а отец Рики, не допускающий и мысли о том,


259

чтобы породниться с бедным мистером Лэтчером, высказывает

сомнение в том, что их дети вообще могли встречаться (степень

уверенности дифференцируется также самими предикатами):

Mr. Latcher said he suspected all along that Ricky was the father, but

Libby had denied it; My father denied everything and he said he doubted if

Ricky had ever met Libby (Grisham).

2) Конструкции с to hesitate, to falter, to waver, to vacillate, to scraple

репрезентируют «сомнение в намерении», т.е. неуверенность

относительно возможности будущего или регулярного действия.

Первичными формами их выражения являются Indefinite Gerund и

Indefinite Infinitive, поскольку они не нуждаются в дифференциации

аспектуально-временных параметров через финитные формы глагола.

Например:

He hesitated about joining the expedition (OALD); He hesitated to

express his disapproval (Maugham); He doesn‘t scraple to tell a lie if he

thinks it useful (OALD).

Употребление АВФ Past Perfect в предложениях, вводимьгх

модусом полагания, оказывается непрототипическим, потому что в них

всегда остается возможность отрицания достоверности высказываемой

пропозиции.



Употребление в придаточных предложениях будущих времен

или модальных глаголов после рассматриваемых предикатов ведет к

тому, что семантика знания и уверенности в достоверности

высказываемого суждения сменяется семантикой полагания / мнения,

например:

He knew it was a mistake, he knew he should have kept writing, but

once again he peered over the rock (McEvan); I guessed he must have looked

a little like me (Chesterton); I began to realize he was a very strange man,

very unhappy, but I never dreamed he would kill himself (Grisham).

Глаголы знания и полагания становятся взаимозаменяемыми, ср.:


260

1a. This is a tough blow – we knew this would happen, but we were far

from thinking it would happen so fast (IHT, May 29.03).

Здесь возможна взаимозамена предикатов think и know или

употребление только одного из них в обеих позициях, ср.:

We thought this would happen, but we were far from knowing it would

happen so fast;

We knew this would happen but we were far from knowing it would

happen so fast;

We thought this would happen, but we were far from thinking it would

happen so fast.

Однако, хотя предложения оказываются синонимичными, сами по

себе глаголы to know и to think синонимами не являются.

В принципе в большинстве случаев выбор модусного предиката

зависит от говорящего: от его уверенности в правильном понимании

ситуации и от желания представить ситуацию в определенном свете с

целью воздействия на адресата (Дмитровская 1987, 45-46).

С объективистской точки зрения эти предложения скорее

категоризуют ситуацию уверенности в своем мнении, нежели ситуацию

собственно знания, поскольку знание, прежде всего, фактуально. Но с

субъективистской точки зрения для людей оно реально: люди упорно

говорят о будущем, планируют его, борются за него, да и вся жизнь

человечества направлена на осуществление этого будущего. Поэтому

отрицать существование будущих времен в грамматике и однозначно

относить их к формам собственно модальным, неплодотворно. Данная

особенность future time вряд ли является аргументом для исключения

Future Tense из временной парадигмы (Козлова 2005, 77).

§3. Категоризация ситуаций знания и полагания

конструкциями имплицитной модальности (формально

независимыми простыми предложениями)


Принято считать Present Perfect аспектуально-временной формой

разговорного языка на основании высокой частотности его


261

употребления. Каким образом это может быть связано с развиваемой

здесь концепцией?

В принципе в диалогической речи успешно употребляются все

АВФ, но каждая по своей причине: АВФ Continuous часто

употребляются, потому что люди часто говорят о том, что

воспринимают; АВФ Perfect – потому, что говорящие постоянно

стараются осмыслить воспринимаемое. При этом, как отмечалось в

главе 8, имеет место сравнение ситуаций, делаются выводы на

основании «следов» какого-то события, косвенных доказательств, так

происходит понимание ситуации, связь с модусом знания прямая.

Когнитивный подход позволяет объяснить такое явление как

тенденция к «вклиниванию» в перфектные формы глагола наречий

времени типа often, already, always, ever, never, just. Специфика значений

этих наречий заключается в том, что все они тоже имплицируют

сравнение двух или более наблюдаемых ситуаций, т.е. по своей

семантике они близки к семантике перфекта, поэтому они естественным

образом теготеют к образованию единого структурного комплекса с

перфектной формой глагола: He has (had) already finished his breakfast;

Have (had) you ever seen it before? (А.В. Кравченко).

АВФ Perfect в предложениях, категоризующих ситуацию, каким-

то образом связанную с восприятием, когда само событие не

наблюдается, а говорящий воспринимает лишь его следы или косвенные

признаки, был в свое время назван перфектом «восприятия результата»

(например: I saw that the window had been broken) (Miller 1976). Такое

название нельзя признать удачным, во-первых, потому, что понятие

результата связано с целенаправленной деятельностью (см. гл. 14), а во-

вторых, потому, что оно переводит АВФ Perfect из эпистемологической

сферы в перцептивную.

С точки зрения современной психолингвистики, предложения

типа I saw that the window had been broken являются следствием

концептуальной интеграции, по крайней мере, двух ментальных

пространств: МП-1 восприятия (воспринимаются, вероятно, только

следы какого-то события: осколки, поломанная рама) и МП-2 суждение,

мысль, вывод. В целом это предложение-бленд «восприятие-

понимание», причем центральное место занимает МП-2, потому что


262

грамматикой диктумного предложения наследуется именно из

центрального МП (М. Тернер). Таким образом, «восстановленное» по

следам произошедшее событие становится уже фактом и уходит в

эпистемическую сферу.

Примеры блендов «восприятие-понимание»: Don’t you see what

have you done? I think you must understand such plain things (Conan

Doyle); There was something in her tone that made him feel that she had lost

her superiority over him, that she was younger than he, had become suddenly

almost a child (Huxley). В разговорной речи часто остаются только

диктумные предложения, однако связь с модусом знания остается.

Кроме того, благодаря своему особому семантическому статусу,

высказывания с модусом знания способны решать ряд специфических

коммуникативных задач, в которых реализуется интенция автора

высказывания, сформулированная Дж. Остином как «взятие на себя

обязательств об истинности своего утверждения (Остин 1987). В

фактуальных предложениях с АВФ Perfect (под влиянием модуса

знания) категоризуется полная уверенность говорящего в истинности

сообщаемого, поэтому они употребляются в предложениях с

иллокуцией убеждения, придавая им семантику неоспоримости. Так, в

следующем разговоре родителей о дочери именно предложение The

peace Corps hasn’t lost a volunteer in thirty years является последним

доводом отца в пользу того, что с их дочерью ничего не может

случиться:

‘Do you think she’s okay, Luther?’

‘Who?’

‘Blair’.

‘She’s fine, Nora. She’s having a great time’.

‘Is she safe?’ Another standard question, posed as if Luther should

know for certain whether their daughter was safe or not at that precise

moment’.

[I KNOW] ‘The Peace Corps hasn’t lost a volunteer in thirty years.

Yes, trust me they are very careful, Nora (Grisham).

Наблюдения С.В. Латышевой свидетельствуют о том, что

говорящий в своем стремлении утвердить свою правду (даже если он


263

знает, что он неправ) также прибегает для большей убедительности к

употреблению АВФ Perfect (Латышева 2008).



При исследовании формально независимых предложений в

модусной рамке восприятия, знания и полагания мы заметили, что

модусные предикаты вычисляются на основании пресуппозиций,

импликаций, наличия синонимических глаголов в предыдущих

предложениях, а главное – на основании анализа АВФ глагола в данном

независимом предложении и различных показателей модальности.

Так, чередование модусов знания и полагания понятно при знании

контекста всего произведения: герой, от имени которого ведется

повествование, оценивает свое поведение по отношению к невесте

погибшего брата:

I had little sleep for some nights getting this letter. [I KNEW] Bill had

loved her and [I THOUGHT] at Coombargana we should have stood behind

her in trouble and [I KNEW} we hadn’t because I had been lazy and self-

centered (Shute).

В следующем отрывке явно имплицируется предикат знания перед

предложениями с АВФ Perfect:

‘You’re convinced guilty’.

Goodman grunted and smiled for himself, then thought of a response.

[HE KNEW] Three trials had been held to determine the guilt or innocence

of Sam Cayhall. For nine years now the case had been batted around the

appellate courts and reviewed by many judges. Countless newspaper and

magazine articles had investigated the bombing and those behind it

(Grisham).

Количество фактов теоретически неограничено, поэтому

предложения с перфектными формами глагола могут образовывать

целые повествования, например:

[I say] When the war was over, the Nudds returned to Whitebeach Camp for

their summers. [WE KNЕW] They had all been active in the war effort; Mrs Nudd

had worked for the Red Cross, Mr Nudd had been a hospital orderly, Randy had


264

been a mess officer in Georgia, Esther’s husband had been lieutenant in Europe,

and Joan had gone to Africa with the Red Cross, but she had quarreled with her

superior, and had hastily been sent home on a troopship. But their memories of the

war were less lasting than most memories, and, except for Hartley’s death (Hartley

had drowned in the Pacific), it was easily forgotten – Now… they played tennis at

eleven, went swimming at three, drank gin at six (Cheever).

Часто за употреблением разных АВФ можно увидеть разную

степень уверенности говорящего. Ср.:

‘You would hardly find anyone in Turkey siding with the EU on

Cyprus’, he said, ‘but you’ll find a lot of people calling for our support on

human rights and political reforms’ (IHT Dec. 15, 2007). (Я не уверен, что

вы найдете…, но я уверен, что вы найдете…)

С точки зрения логики, «требования, которые я должен

выполнить, если намерен показать, что действительно знаю нечто, <…>

относятся не к будущему, а настоящему или прошлому: предполагается,

что о будущем я могу лишь иметь то или иное мнение» (Вендлер 1987,

296).


Грамматика пословиц и поговорок так же зависит от модусной

рамки, в которой они находятся, как и грамматические особенности

любого предложения. Они первично находятся под влиянием модуса

знания, ибо отражают результаты обобщающей мыслительной

деятельности народа. А поскольку они представляют общие истины,

они относятся не к конкретным событиям и их участникам, а к

обобщенным. Это значит, что их субъекты и объекты нереферентны, а

глаголы употребляются в АВФ Indefinite. При этом пословица остается

«общей истиной», даже если в ней произошли лексические замены,

например:

1 a. No man knows what he can do till he tries;

б. “No man knows how much he can spend till he tries” observed Mr.

Weller (Dickens);

2 a. Man proposes, God disposes;

б. Wise men propose, fools dispose;


265

в. The writer proposes, the readers dispose. It’s inevitable, Miss Mary

(Huxley).

3 a. Misfortunes never come singly;

б. Surprises, like misfortunes, rarely come alone (Dickens);

в. It has been my observation on disasters that they seldom occur

singly (Hailey).

Непрототипическое употребление пословиц и поговорок имеет

место тогда, когда говорящий употребляет их для категоризации

ситуаций восприятия, полагания или др. Одну и ту же ситуацию он

волен категоризовать через модус знания (Известно, кто платит, тот

и заказывает музыку), восприятия (Я вижу, ты платишь, ты и

заказывай музыку), полагания (Я думаю, кто заплатит, тот и

закажет музыку). Эти модусы и будут определять употребление времен

(даже если они уйдут в импликацию). Ср. следующие пары

предложений: в (а) актанты нереферентны и ситуация не связана с

конкретным временем; в (б) актанты референтны и ситуация

локализована во времени – отсюда разное употребление АВФ:

А) модус восприятия и АВФ Continuous:

1. (а) He who pays the piper calls the tune (Proverb).

(б) Of course I am not a poor man, and my uncle was a rich one —

in other words he paid the piper. Yes [I SAW] he was paying for evetything.

Yet he had sold out and was paying the piper and he was not calling the tune

(Warren);

Б) модус полагания:

2. (a) An apple a day keeps a doctor away (Proverb);

(б) The doctor picked up an apple from the bowl, shined it on his

coat sleeve and bit into it. [I BELIEVE] “One of these a day will keep me

away” (Barstow).

Все вышесказанное относится и к простым предложениям, в

которых высказываются субъективные «вечные истины» типа Women

like to talk (Murdoch); Old friends are better than new (Cronin).

В этих предложениях отражен итог наблюдений и размышлений

говорящих о жизни. Важно только подчеркнуть, что обобщение,

лежащее в основе такого предложения, совсем не обязательно

предполагает, как это принято считать, существования «достаточно


266

большого количества реализаций соответствующего действия или

процесса» (Предикаты 1982, 91-92). Взволнованные родители или

учителя могут сказать о десятилетнем мальчике John smokes, если они

хоть раз видели его курящим, обобщив ситуацию до John is a «smoker».

Такое предложение находится под влиянием модуса полагания, а не

знания.

Следует обратить внимание на нейтрализацию, когда только в

контексте предложение получает однозначную интерпретацию по

признаку временной локализованности / нелокализованности действия.

Так, анализируя ряд предложений: а) Bob sings б) Bob opens the door; в)

The door opens, Чейф показывает, что, во-первых, все они могут иметь

значение конкретной констатации происходящего в данный момент

события, а во-вторых, они могут быть обобщенными утверждениями о

наличии вневременной тенденции, охватывающей неопределенное

количество событий: «Боб певец», «Боб работает швейцаром», «Дверь

имеет свойство открываться» (Чейф 1975, 193-194; Abraham 1974, 137).

Что касается АВФ Present Indefinite, то оно оказывается

прототипическим для «всевременных» (генерических, гномических)

предложений, все члены которых нереферентны: [IT IS KNOWN] who

breaks pays. Обобщения с референтными членами отходят от прототипа

и могут употребляться с другими временами.


Изучение грамматики предложений, категоризующих ситуации

восприятия, знания и полагания наводят нас на следующие

размышления.

1. Если темпорально-модальная семантика придаточного

предложения и его АВФ определяются вводящим это предложение

модусным предикатом, и если этот предикат можно восстановить перед

самостоятельным предложением именно потому, что аспектуально-

временная форма его предиката совпадает с формой предиката

придаточного предложения, то не значит ли это, что в речевой

деятельности в паре «придаточное – самостоятельное» предложение

первичной формой является именно придаточное, потому что модусная


267

рамка всегда имплицитно содержится в высказывании говорящего?

Ведь именно модусная рамка позволяет говорящему выразить нечто по

поводу содержания высказывания (Хинтикка 1980, 38). Из этого

следует, что анализ модально-предикативной организации предложения

следует начинать а) со структур, в которых модусная рамка

эксплицирована предикатом – глаголом главной части предложения,

главным глаголом, то есть нужна грамматика придаточноiо

предложения и б) ее изучение должно быть параллельно исследованию

самостоятельного предложения, зависимого от того же модуса.

Появлению «Грамматики придаточного предложения» (Ковалева 2005)

мешает, говоря словами Т. Б. Алисовой, «лишь приверженность к

издавна установленным канонам, предписывающим раздельный анализ

простого и сложного предложения» (1971, 167). Системные же значения

аспектуально-временных форм выводятся именно из их употребления в

конструкциях эксплицитной модальности, то есть в придаточном

предложении.

2. Развитие синтаксиса состоит в том, что постепенно расширяется

количество модусных предикатов, а вокруг них формируются

сложноподчиненные и осложненные предложения. С усложнением

интерперсональных отношений в обществе системе морфологических

наклонений становится все труднее справляться с выражением всех

оттенков высказываемого мнения и степеней уверенности в его

истинности. В результате роль показателя уверенности в достоверности

все больше переходит от морфологии к лексике (что возможно

благодаря установленным Ш. Балли отношениям дополнительности

между модусом и диктумом). Система наклонений в морфологии

довольно-таки разрушена, но это не мешает говорящим категоризовать

любые ситуации знания и полагания при помощи модусных глаголов.

Роль древних наклонений принимают на себя аспектуально-временные

формы, которые вместе с эксплицитным или имплицитным модусом и

организуют модально-предикативный континуум предложения,

наслаивающийся на его пропозитивно-номинативный конституент.



268

Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера

позволяет объяснить сложные случаи употребления АВФ в тексте.

Здесь мы ограничимся одним сложным примером.

В рассказе А. Коппарда «Felix Tinkler» описывается ситуация,

когда семилетний мальчик, воспользовавшись тем, что родители ушли

смотреть фейерверк и оставили его одного, пошел гулять в лес, а,

вернувшись, застает дома чужих людей:

The door stood open; he walked into the kitchen. No one was in the

kitchen, but there were sharp straight voices speaking in the room above.. .He

stood quite still listening to them... The voices above were unraveling horror

upon honor. He knew by some divining instinct that tragedy was happening

to him, had indeed already enveloped and crushed him. A mortar had

exploded at the fireworks display, killing and wounding people that he knew

(Coppard).

Здесь ментальное пространство восприятия сигнализируется в

конструкциях voices speaking, he stood listening, the voices were

unraveling horror upon horror, хотя в последнем случае, судя по лексике

и содержанию предложения, это уже не просто воспринимаемые звуки:

это проявление ментального пространства «понимание», которое еще

больше расширяется, до «знания»: a mortar had exploded... Сам факт

выражения однородных сказуемых АВФ Continuous и Perfect

свидетельствует о содержательном и формальном бленде: tragedy was

happening to him and had indeed already enveloped and crushed him.

Бленды-конструкции с вторично-предикативным оборотом будут

рассмотрены в 13-ой главе.


269

ГЛАВА 11. КАТЕГОРИЗАЦИЯ СИТУАЦИЙ КАЖИМОСТИ


КАЖИМОСТИ)








270

ГЛАВА 11. КАТЕГОРИЗАЦИЯ СИТУАЦИЙ КАЖИМОСТИ


КАЖИМОСТИ)


Когнитивную основу кажимости определяет ее двуплановость,

своего рода «двойное бытие», совмещение реального и кажущегося.

Понятие кажимости, с одной стороны, отражает непосредственный

опыт взаимодействия человека с реальностью, которая дана ему

ощущениях, образах, впечатлениях. В словарных дефинициях языковых

лексем кажимости отражается перцептивная составляющая: seem –

‘appear to one’s senses’, appear – ‘become visible’, ‘come into sight ’; sound

– ‘seem when heard’; seeming –‘apparent to the senses (CIDE; COBUILD).

Этот признак имеет онтологическую основу: «чтобы казаться таким

или иным, надо, прежде всего, являться» (Семенова 2007, 36). С другой

стороны, дефиниции содержат и импликатуру возможного

несоответствия положения дел действительности, ср.: seeming – ‘easily

seen but perhaps not real or genuine’ (CIDE); ‘apparent to the senses or to

the mind as distinct from what it is ’ (OED; CIDE). Слово appearance может


271

обозначать как внешний вид, объективную характеристику, так и

обманчивое впечатление, несоответствие внешних признаков

содержанию (OED). Соположение кажущегося и действительного

объясняется тем, что внешнее может находиться в разных

семантических соотношениях с внутренним: внешние признаки могут

функционировать для установления ненаблюдаемой истины и для

выражения «видимости», несоответствия наблюдаемых признаков

настоящим свойствам объекта.

Закономерно встает вопрос о том, с помощью каких языковых

средств мир категоризуется не таким, «каким он есть» в

действительности, а таким, каким он «есть» для конкретного субъекта в

определенный момент восприятия, то есть каким он кажется. «Мир,

каким он кажется» – это отображение действительности в сознании,

представленное как неадекватное, недостоверное, в чем-то

отличающееся от действительности.

Язык располагает двумя возможностями представить точный

модальный смысл: грамматически, самой формой предложения, или

лексически глагольной лексемой, которая позволяет установить, как

следует оценивать ситуацию, описываемую подчиненной пропозицией:

как истинную или предполагаемую, воображаемую или реальную. Так,

в следующем предложении заметно намерение говорящего представить

свое мнение о состоянии Джона, хотя говорящий понимает, что он,

может быть, ошибается: John seems to be angry. Как замечает М. Льюнг,

это предложение содержит два ассертивных компонента – первый ‘that

something seems’ и второй ‘that John is angry.’ Первый компонент

вторичен по отношению ко второму, он служит для его модификации

(Ljung 1980: 54).

Основным средством вербализации понятия кажимости являются

глаголы seem, appear, sound, look, feel (последние три в значении

«выглядеть», «звучать как»), глагольные словосочетания give/ leave/

have an impression, прилагательное seeming, наречие seemingly. На

синтаксическом уровне средством номинации понятия кажимости

являются конструкции I thought I heard; I thought I saw.

Прототипическую ситуацию кажимости можно представить

следующим образом: говорящий располагает непосредственной


272

информацией об интересующем его положении дел, хотя не вполне

уверен в его достоверности. Модус кажимости категоризует

неуверенность говорящего в истинности сообщаемого, недоверие

собственным впечатлениям или информации, полученной от других.

Это значит, что в ситуации кажимости категоризуются «разные степени

ощущения истинности мысли от относительной уверенности в ее

достоверности и до полной уверенности в ее ложности» (Апресян 2004:

457).

Специфика модуса кажимости заключается в его «переходном»

характере, когда объединяются признаки ситуаций восприятия и

модусной оценки воспринимаемого, восприятия и логического вывода

на основе чувственных данных, восприятия и оценки его как

ошибочного, иллюзорного. Модус кажимости категоризует в одних

случаях субъективное восприятие, нечеткое, неуверенное восприятие,

неуверенное мнение, в других – «воображаемое, иллюзорное

восприятие», в третьих – оценочное мнение, умозаключение, передачу

чужого мнения. Потенциальное развитие категории модуса кажимости

направлено в сторону сближения с различными модусами, связанными

как с перцептивной, так и с мыслительной деятельностью.




Принято считать, что в высказываниях с модусом восприятия

выражено достоверное знание, и такие предложения не допускают

опровержения. В предложениях типа Я видел, что они разговаривали,

но я ошибался модальности взаимоисключают друг друга, такая

конфликтная ситуация отражает «непоследовательность речевого

поведения» (Арутюнова 1985: 25). Модус восприятия, таким образом,

предсказывает алетическую модальность (модальность реальности) и ее

выражение глагольными формами в изъявительном наклонении

оказывается прототипическим для категоризации воспринимаемых

событий (Ковалева 1987; 2006). Однако и в восприятии достаточно

неоднозначностей, парадоксов, искажений и неопределенностей,


273

вследствие чего возникают ситуации, когда категоризация

воспринимаемого становится проблематичной. Ограничение видимости,

слышимости, излишек ненужного – шум, грохот, потемки, сумерки,

отдаленность воспринимаемых объектов, то есть всякого рода помехи,

все это – дополнительные факторы, усложняющие ситуацию

восприятия. Неблагоприятные условия восприятия, «сбои» в

восприятии обусловливают изменение состояния субъекта, которое

можно квалифицировать как «неуверенность в достоверности

воспринятого». В практике речевого общения «ненадежность

передаваемого сообщения непременно должна оговариваться»

(Арутюнова 1999: 587). Говорящий должен выбрать такую языковую

форму, которая бы указывала на непосредственное распознавание

объекта восприятия и в то же время сигнализировала бы

недостаточность информации о предмете речи. Апелляция к модусу

кажимости вызвана коммуникативным стремлением говорящего

снизить истинностную оценку, выраженную в суждении. Восприятие в

условиях помех категоризуется конструкциями с модусом кажимости,

при этом диктумная пропозиция, подчиненная модусу кажимости,

вербализована АВФ Continuous, ср.:

He turned round and glared suspiciously. What was coming? He saw

the lights of the train draw across his vision. It seemed to him people were

approaching (Lawrence).

Таким образом, можно утверждать близость модусов восприятия и

кажимости. Для обоих характерна АВФ Continuous: I saw that John was

reading параллельно It seemed to me that John was reading. Следует

отметить, что говорящие отдают предпочтение при категоризации

ситуаций «нечеткого», неуверенного восприятия вербоидным оборотам

с инфинитивом длительного вида, например:

His wife seemed to be shaking his arm and shrieking at him

(Priestley); The bushes screened them. They turned to each other and seemed

to be talking (Murdoch).

Это объясняется тем, что модус кажимости вводит пропозицию,

которая категоризует перцептивное событие, и глаголы seem, appear,

так же как и перцептивные глаголы, способны предопределять


274

отношение одновременности между событиями, обозначенными

модусным и диктумным предикатами.

Конструкции с глаголом seem категоризуют так называемое

иллюзорное, воображаемое восприятие и ситуации сновидения, ср.:

The dream came every night. Sometimes it was just the eyes. They

seemed to be trying to comfort her and give her hope (Susans).

Семантическое толкование «ложного», «иллюзорного восприятия»

может быть представлено следующим образом: в сознании человека

есть образ объекта или ситуации, который как бы воспринимается

органами чувств, хотя на самом деле отсутствует объект

действительности, воздействующий на органы чувств, или субъект не

уверен, что он его воспринимает. Под категорию «кажущегося,

воображаемого восприятия» подводятся ситуации, в которых

чувственные образы отражают движение онтологически неподвижных

объектов (берег, дома, деревья). Возникает впечатление о движении,

хотя воспринимающий субъект знает, что движения этих объектов на

самом деле нет, ср.:

She became aware that she’d ceased moving altogether. The landscape

itself seemed to be moving instead (George); The piece of timber swung in

the current and I held it with one hand. I looked at the bank; it seemed to be

going by very fast. (Hemingway).

Содержание вышеприведенных предложений соотносится с

точкой зрения наблюдающего персонажа и передает его впечатления.

«Мысленное», воображаемое восприятие, как и онтологическое

видение, представлено в языке как синхронизированное с ситуациями,

входящими в круг восприятия. Употребление длительной формы

инфинитива для категоризации ситуаций «нечеткого», иллюзорного,

воображаемого восприятия сближает модус кажимости с модусом

восприятия, подтверждая тем самым «перцептивный след» в семантике

модуса кажимости.



275

Когнитивный цикл развивается от восприятия к знанию,

обусловливая способность человека выйти за пределы непосредственно

воспринимаемой информации. О смысловом сопряжении перцептивных

и эпистемических признаков в семантике модуса кажимости

свидетельствует категоризация ситуаций, в которых восприятие

осложняется попыткой понять увиденное, узнать что-то на основании

увиденного. Интерес представляет употребление продолженного

инфинитива для обозначения ситуаций, которые на самом деле не

поддаются чувственному восприятию, например:

He seemed to be trying to make a meaningful eye contact with the

pretty assistant (King).

В позиции предикатного актанта в анализируемых конструкциях

оказывается инфинитив глаголов, обозначающих эмоциональные

состояния, отношения и свойства be/get fond of, enjoy, fret, suffer, worry,

want, ср.: She went on awkwardly: «Well, a man seems to be getting fond of

me» (Snow); She looked tired, she seemed to be wanting to go home

(Braine).

То же самое можно сказать об употреблении продолженного

инфинитива глаголов ментальной деятельности: to assess, to evaluate,

to consider, to concentrate, to meditate, to remember, to realize, to think, to

convince, ср.:

Robert was standing with lowered eyes in the moonlight: he was

perfectly still and seemed to be thinking of something remote and profound

(Wilder); He walked up and down the room once or twice. He seemed to be

considering the matter from every side (Wilder).

Синтаксическая модель с инфинитивом длительного вида

предполагает наличие наблюдателя, который воспринимает

двигательные реакции, мимические движения, жесты и интерпретирует

их как симптоматически значимые движения, указывающие на скрытую

сущность – эмоциональное или ментальное состояние человека. Хотя в

жизни не существует таких действий, как «страдание», «волнение»,

«веселье», и они не поддаются прямому наблюдению и

непосредственному вербальному описанию, ненаблюдаемые сущности

проявляются через другие действия, внешние признаки, поведенческие

акты, которые в данном социуме связаны с определенными


276

внутренними состояниями, а в языке отражаются через формы

продолженного вида.

В суждениях о внутреннем мире, вынесенных извне, с позиции

наблюдателя, длительная форм инфинитива маркирует вторичную

категоризацию наблюдаемой симптоматики, результатом которой

является так называемое «наблюдаемое поведение» (temporary behavior;

observable behavior meanings) (Ljung 1980). Ситуации, категоризуемые

конструкциями с длительным инфинитивом, содержат семантические

компоненты ‘Он ведет себя так, что обнаруживает внутреннее

состояние’, ‘Он проявляет какими-то действиями это состояние’. Смех,

улыбка, аплодисменты концептуализируются как симптоматически или

коммуникативно значимые действия, сторонний наблюдатель

интерпретирует их как невербальное выражение радости, ср.:

The pierrots themselves seemed to be enjoying themselves and so did

the audience, who laughed and clapped immensely (Priestley); They could

hear sounds of merriment from the other room. «Seem to be enjoying

themselves in there», said Mr. Smeeth (Priestley).

При анализе предложений, категоризующих такие ситуации,

следует обратить внимание на следующее.

Во-первых, существует некоторое сходство между

предложениями с инфинитивами после глаголов восприятия и

кажимости, а именно: I watched her do it vs She seemed to do it. Можно

провести параллель между употреблением инфинитива после глаголов

восприятия (см. гл. 8) и после глаголов кажимости. В обоих случаях это

категоризация наблюдения (Watching), когда собственно восприятие

осложняется осмыслением воспринятого, это и сигнализируется

конструкцией с инфинитивом:

Julia, though she seemed to share their amusement, was alert and

watchful (Maugham) → [ I WATCHED] her share their amusement.

§4. Категоризация ситуаций неполного знания / умозаключения

Модус кажимости предполагает также, что суждение,

сформированное в сознании, является результатом вывода из

непосредственно полученных данных или сведений, полученных от


277

других лиц, подтверждением чего являются словарные дефиниции

глаголов to seem, to appear, to sound ‘as it appears from rumour or report’

(OED); ‘to seem or appear to be from facts or information’(CIDE), ‘to judge’

(CIDE). Формирование мнения на основе восприятия отражается в

употреблении после предикатов кажимости АВФ и вербоидных форм,

типичных для сферы влияния модуса знания/ полагания. Параллели

можно провести в нескольких случаях. Во-первых, говорящий выводит

свое мнение, хотя и не до конца уверенное, на основании переработки

данных непосредственного восприятия или косвенных данных.

Источник информации, релевантный для операции умозаключения,

может быть эксплицирован в придаточном предложении, которое

вводится союзами because, for, so, ср.:

She seemed to be a curator for she wore on one of the lapels of her dark

red, neat uniform dress an oval badge inscribed Foundation Yeuse (Rendel);

He seemed to be fairly old, for his moustache was ashen-grey (Joyce).

Ссылка на источник информации также маркируется в

синтаксической структуре предлогом from:

I follow you, but it would appear from what you say that she was

turned round now (Spark).

Следует отметить употребление перфектной формы инфинитива

после глаголов кажимости для категоризации ментальной операции

наблюдателя, который по видимым, наблюдаемым признакам приходит

к выводу, делает умозаключение о других, ненаблюдаемых признаках,

ср.: The parlour seemed never to have been used, it was so terribly clean

(Honeymoon); His double-breasted waistcoat looked more conspicuous than

ever with a small rusty stain of blood. ‘You seem to have been resisting

arrest’ I said (Greene). Перфектные формы инфинитива, таким образом,

свидетельствуют о сдвиге модуса кажимости в сторону эпистемической

семантики (Ср. гл. 10).

В ситуации припоминания (а оно обычно нечеткое), употребление

перфектного вербоида иногда параллельно относительному

употреблению АВФ Perfect, ср.: I seem to have heard the name

somewhere. I can’t remember where (Holt); Сertainly, the force of the blow

seemed to have filled her brain with strange whirling movements (Stone).


278

При высказывании общих истин или истин, «выстраданных» в

результате своего жизненного опыта, говорящий часто смягчает более

категоричный модус знания (Я знаю, что Р) до менее категоричного

модуса кажимости (Мне кажется, что Р), но в диктуме остается АВФ

Indefinite, как в предложениях с предикатами знания (см. гл. 10),

например:

This all sounds pretty crude to you, Mr. Curly, but it seems to me that

the average man nowadays just asks to be made a monkey of by some woman

(Fitzgerald); Sometimes it seemed to him that she was worried and upset

about something (Murdoch); It appears to me we need to make some changes

(CIDE).

Модус кажимости вводит так называемую оценку «с чужих слов»,

и субъект этой оценки эксплицируется в последующем контексте, ср.:

There seems to be a rather good show on at the Colladium this week. A

fellow I was talking to at the hotel said it was a very good show (Priestley). В

ситуациях передачи чужого оценочного мнения модус кажимости

позволяет автору суждения замаскировать свою собственную установку

по отношению к пропозиции. Эта структура сигнализирует, что

говорящий не был свидетелем описываемой ситуации, а опирается на

информацию, полученную от других лиц, и не берет на себя

ответственность за истинность передаваемой информации.

В парентетической функции глаголы to seem, to appear, to feel

выступают, подобно глаголам to guess, to suppose, to believe, для

указания «эвиденциальной ситуации» (Урмсон 1985: 203) и

сигнализируют, какая степень достоверности должна быть приписана

высказыванию, вводимому таким глаголом. Например: Some people, it

seems, don’t like our keeping to the rules (Hailey); He was on a walking tour,

it seems (Christie). В таких эвиденциальных ситуациях говорящий

ограничивает свою претензию на истинность высказывания.

Перцептивно-эпистемическая семантика модуса кажимости

подтверждает, что информация, поступающая через органы чувств,

может служить источником знания, основанием мнения (в том числе и

ошибочного) или может подвергаться различным квалификациям,

интерпретациям. В сфере действия модуса кажимости оказываются

пропозиции, выражающие субъективную оценку фрагмента


279

действительности (неверифицируемые пропозиции, отражающие

взгляды человека на мир, разного рода оценки), и пропозиции,

содержание которых представляет вероятностное суждение на основе

непосредственного восприятия действительности (верифицируемые

пропозиции, имеющие отношение к факту). Разнообразие

синтаксических структур, зависящих от модуса кажимости,

свидетельствует о взаимопроникновении семантических сфер

восприятия, воображения, понимания, знания.

ГЛАВА 12. КАТЕГОРИЗАЦИЯ СИТУАЦИЙ РЕЧИ

(ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С ПРЕДИКАТАМИ РЕЧИ)




Отношения между лексическим и грамматическим оформлением

прямой и косвенной речи (общие замечания)

Употребление АВФ в конструкциях с косвенной речью


280






Отношения между лексическим и грамматическим оформлением


Употребление АВФ в конструкциях с косвенной речью


281




Упомянутая во «Введении» трехчастная модель предложения В.Г.

Гака, на первый взгляд, логично объясняет «послойное» порождение

предложения-высказывания: для того, чтобы от пропозиции перейти к

реальному предложению-высказыванию, его необходимо включить в

две рамки: модусную и коммуникативную. Обе рамки являются

обязательными компонентами семантической структуры любого

предложения (Гак 1983, 14). Например, предложение The old man was

half crazy входит в модусную рамку полагания He thought the old man

was half crazy и в коммуникативную рамку Ricky had once told me he

thought the old man was half crazy (Grisham)). Последнее предложение

представляет собой базовую структуру (термин В.Г. Гака), где одно

диктумное предложение входит в одну модусную и одну

коммуникативную рамку. Таким образом, у В.Г. Гака выделенные Ш.

Балли модусы (verba dicendi, verba putandi, verba voluntatis, verba

affectuum) оказались разведенными по разным уровням, а модусные

предикаты говорения образовали особый ряд предикатов,

определяющих коммуникативную направленность сообщения: он


282

сказал, что (повествование), он попросил, чтобы (волеизъявление), он

спросил (вопрос). Автор при этом является носителем

коммуникативных намерений и предпринимает усилия, направленные

на достижение определенного результата – перлокутивного эффекта,

состоящего в том, чтобы Адресат стал, в свою очередь, носителем тех

же самых или иных пропозициональных установок (Крылов 1987).

Такой подход опирался на мнение многих исследователей, которые

постулировали наличие в любом произнесенном высказывании

имплицитной части Я говорю. Считалось также, что модус говорения,

если он передает нейтральное отношение «сообщения», по существу не

модален, ибо сообщение о собственном речевом акте в момент самого

говорения не несет никакой содержательной информации (Т.Б.

Алисова), глаголы to say, to tell употребляются лишь для стимуляции

внимания слушателя.

Однако все эти положения относятся к процессу порождения

прямой речи в конкретном диалоге, где прототипически

коммуникативная семантика эксплицируется в предложениях типа Say,

Eli, I called the cheriff up at Eureca Springs (Grisham), где у предиката

говорения всегда имплицируется Субъект в 1-ом лице (I say). В

конструкции, категоризующей ситуацию передачи чужой речи, субъект

может быть в любом лице, потому что он может совпадать, а может и не

совпадать с говорящим, последняя возможность осуществляется чаще

(ср.: Я говорю, что я прийду во-время и Он говорит, что он придет во-

время).

Передача чужой речи осуществляется двумя путями:

а) через конструкции с прямой речью:

He said to Mary, ‘Do stay with me!’

б) через конструкции с косвенной речью:

He said to Mary that she should stay with him;

He asked Mary to stay with him.

В косвенной речи теряется интонация автора речи, некоторые обороты

и лексические единицы и в результате происходит потеря или

искажение информации. При этом коммуникативный предикат передает

в какой-то степени оценку говорящего, то есть становится модусным и

входит в один ряд с другими модусными предикатами. Как писала Т.Б.


283

Алисова, «в конструкции эксплицитной модальности существует по

меньшей мере две позиции модуса: позиция модуса говорения и

позиция модуса субъективной оценки, не исключающие, но

дополняющие друг друга» (Алисова 1971, 172).

Сам факт существования в языке огромного количества

коммуникативных предикатов наводит на мысль, что их роль не

ограничивается узко коммуникативной функцией (сказал – спросил –

воскликнул). Коммуникативная рамка обусловлена каузативной

функцией языка: ведь за каждым высказыванием стоит цель говорящего

каузировать изменение (сохранение) ситуации, поэтому всякая речевая

деятельность согласована с коммуникативными интенциями

говорящего, который сообщает, советует, рассказывает подробно,

намекает, настаивает, требует и т.д. Большое число глаголов речи

вводят субъективно-оценочную модальность (to order, to beg) и

нагружают конструкцию модально.

Передавая одно и то же высказывание, говорящий оценивает его

роль для ситуации. Так, Джон сказал: «Я завтра пойду в кино» может в

косвенной речи быть передано по-разному:

Джон намекнул, что он завтра пойдет в кино;

Джон пригрозил, что он завтра пойдет в кино;

Джон пообещал, что он завтра пойдет в кино;

Джон разорался, что он завтра пойдет в кино;

Джон поклялся, что он завтра пойдет в кино.

Таким образом, приходится признать, что verba dicendi относятся

и к ряду модусных глаголов, как это полагал Ш. Балли, и включают

прямую речь в рамку коммуникативной модальности.

Даже глагол to say, судя по употреблению АВФ после него, не

является нейтральным и позволяет модусную интерпретацию «давать

знать». Например, в подборке кратких новостей в «International Gerald

Tribune» каузируется знание читателя о том, что случилось (факты) и

что будет:

Milan: Valentino Fashion Group <…> said Thursday that it had hired

Stefano Sassi from Marzotto to become chief executive.

Sassi will also head the Valentino brand, the company said.


284

Tokyo: Airport Authority Hong Kong <…> said Thursday that it had

named Stanley Hui <…> as its next chief executive.

Hui will assume the role Feb. 1, the government-owned airport operator

said (IHT, Dec 15, 2006).


Прототипическая ситуация передачи чужой речи включает Автора

чужой речи, Адресата и чужую речь. Однако, поскольку для самого

автора чужой речи она чужой не является, ее называют прямой, автора –

Автором прямой речи, а саму эту речь – прямой. В этой ситуации

говорящий и слушающий объединены в одном месте, в одно время и в

контексте общего речевого взаимодействия (Lyons 1978), а «привязка к

речевой ситуации обеспечивает однозначность референции» (Падучева

1996, 259). Прототипической для репрезентации этой ситуации является

конструкция с прямой речью1.

Если всю прямую речь со словами автора (John said, 'I am here')

принять за единую синтаксическую структуру, то последняя

распадается на два компонента:

репрезентирующий компонент – слова автора (NVsp – John

said);

репрезентируемый компонент – собственно прямая речь (DS – I

am here).

Эта конструкция имеет семантическую структуру: «Автор (речи),

Действие произнесения речи, Речь (Speech)».

Исследователи, занимавшиеся прямой речью, считают

конструкцию с прямой речью единым синтаксическим целым (относя ее

к простым или к сложноподчиненным предложениям). Ее единство и

целостность подтверждается интонационно-семантическим анализом

конструкций с прямой речью в английском языке (Тихонова 1965).

Внутри этой конструкции репрезентирующий компонент является

1 В позиции прямого дополнения может находиться только абстрактное имя,

обозначающее речевое произведение (He told a story) или нечто, что может быть

представлено как таковое (He declared his will). Имена в позиции предложного

дополнения, так же как и в конструкциях с предикатами мыслительной деятельности,

обозначают лишь «тему» разговора: He told me about his life.


285

особой синтаксической конструкцией, формальная структура которой

совпадает с таковой: а) у простого предложения; б) у структуры,

вводящей другое предложение в коммуникативную рамку. Однако он не

обладает обязательной для предложения специфической интонацией

законченности, не может употребляться в абсолютной позиции (*Не

said), между ним и прямой речью существуют отношения

односторонней дополнительности (репрезентирующий компонент не

употребляется без прямой речи, тогда как ни форма, ни содержание

прямой речи не требуют сами по себе репрезентирующего компонента).

Поскольку «идентичность позиции есть показатель идентичности

синтаксической формы» (Алисова 1971, 15), все глаголы в

репрезентирующем компоненте можно объединить вместе в единую

функциональную группу глаголов, репрезентирующих прямую речь

(всего 300 глаголов). Они подразделяются на глаголы речи и глаголы

не-речи. Обе группы являются неполными, так как охватывают только

глаголы, репрезентирующие прямую речь (Хисматулина 1975).

Все глаголы речи разделились на две большие группы:

1) глаголы, характеризующие речь по содержанию, по объему, по

месту среди других высказываний (to say, to tell, to inform, to claim, to

narrate, to state, to deny, to object, to answer, etc.);

2) глаголы речи, характеризующие манеру говорения (to cry, to

buzz, to flute, to whistle, to explode, etc.).

Очевидно, что эти предикаты не являются чисто коммуникативными

предикатами, так как они придают конструкции с прямой речью новый

смысл: говорящий дает оценку тому, что сказал Автор прямой речи, как

с точки зрения значимости этой речи для слушателя (это информация,

отрицание, возражение и т. п.), так и с точки зрения оценки манеры

говорения, по которой можно в определенной степени судить об его

отношении к сказанному (в ответ можно прорычать, прошипеть,

пискнуть и все это когнитивно и коммуникативно значимо).

Конструкции с прототипичными глаголами говорения отличаются от

конструкций с другими модусными предикатами наличием адресата,

ср.: I tell you, I ask you, I order you, но *I think you, *I wish you.

В группу глаголов не-речи входят глаголы, которые сами по себе не

обозначают процесс говорения, а именно: фазисные глаголы (‘Come


286

here,’ he began); глаголы мимики (‘The better the day the better the deed,’ –

the other laughed (London)); глаголы движения (Mrs. Carlton turned to

Jan ‘That's a good omen for your X-rays’ (Cusack)); глаголы,

характеризующие манеру говорения путем сравнения с механическими

действиями или через сходство с криками животных (‘Get me hot water

and cold water,’ he threw out to the nurse (Cronin); ‘Lead me to that man!’

he barked (Gulik)). Словари не отмечают у этих глаголов речевых

значений, это открытые ряды, и разделение их на подгруппы имеет

смысл только в рамках обсуждаемой темы (Хисматулина 1975).

Семантически равнозначными при этом оказываются

конструкции с прямой речью, вводимые глаголами речи и не-речи:

Не said, ‘Go out!’;

Не barked, ‘Go out!’;

He turned, ‘Go out!’.

Сам факт существования неречевых предикатов в конструкциях,

репрезентирующих прямую речь, свидетельствует о том, что

коммуникативный смысл в конструкциях с прямой речью всегда

присутствует, даже при отсутствии предиката речи (ср.: А он мне:

«Уходи!» А я ему «Как бы не так!» и т.д.). В этом случае

репрезентирующие компоненты этих конструкций являются

реализацией одной и той же семантической структуры, в которой

эксплицирован (а – в) или имплицирован (г) коммуникативный предикат

[SAY], ср.:

a. Mrs. Carlton turned to Jan and said, ‘That's a good omen’.

б. Mrs. Carlton said turning to Jan, ‘That's a good omen’.

в. Mrs. Carlton turned to Jan saying, ‘That's a good omen’.

г. Mrs. Carlton turned to Jan, ‘That's a good omen’.

В предложениях (а – в) предикат say является собственно

коммуникативным и не имеет никакой оценочной функции.

Лексиколога, вероятно, интересует вопрос, приобретают ли

глаголы, характеризующие речь через сравнение с криками животных,

значение глаголов речи. Здесь сложилась интересная ситуация. Во-

первых, они настолько хорошо «замещают» глаголы речи в

конструкциях с прямой речью, что появление рядом с ними глагола

речи недопустимо вообще. Ср.: ‘Lead me to that man!’ he barked (Gulik) →


287

‘Lead me to that man!’ *he said and barked (*he barked saying). Во-

вторых, они употребляются с именами речевых произведений,

например, As we walked off, Mrs Pinter was still barking instructions

(Grisham). Для лексикографов это, вероятно, доказательство наличия

у подобного глагола собственно речевого значения, например, в

словаре приводится глагол snarl 2 – to speak or say in an angry bad-

tempered way: ‘Shut up!’ he snarled (DELC). Однако такие глаголы не

вводят косвенную речь: нет *He snarled me to shut up; *He barked me

to lead him to that man; *He barked me that I should shut up.

Представляется, что наличие таких примеров свидетельствует о

том, что эти значения возникают «здесь и сейчас» и принадлежат слову

только в предложении, с которым оно образует неделимое целое.


В конструкциях с косвенной речью репрезентирующий центр

оформляется как главное предложение, структурно-семантическим

центром которого являются глаголы со значением говорения, включая

слова, называющие проявления деятельности интеллектуальной (to

think, to conclude), оценочной (to appreciate), волевой (to demand, to

advice) и познавательной (to ask). Указание на самый факт речи может

сочетаться с характеристикой его особенностей (to bark, to whisper),

роли в коммуникации (to add, to agree, to argue), содержательной

стороны (to swear, to deny).

При обращении к конструкциям с косвенной речью сразу

возникает вопрос об организации модально-предикативного

конституента придаточного предложения, который рассматривался

всегда в свете традиционных правил формального согласования времен,

сводившихся по сути к правилам «сдвига» аспектуально-временных

форм в сторону «более прошедшего» времени. С точки зрения

генеративной лингвистики теоретически косвенная речь может

считаться трансформацией прямой речи, что оправдывает

традиционные правила, но аутентичность этих трансформаций в общем

не подтверждается. Например, М.Хэллидей отмечает, что источником

предложения Mary said she had seen it могли быть предложения с


288

прямой речью: Mary said, ‘I have seen it / I had seen it / I saw it и даже she

(someone) has seen’ и т.д. (Halliday 1985, 234). Аналогичные примеры

находим в Binnick 1978, 293; McCawley 1971, 100.

1. Отношения между лексическим и грамматическим оформлением


Краткий анализ конструкций с косвенной речью обнаруживает

весьма разнообразные отношения между формами прямой и косвенной

речи.

Во-первых, косвенная речь может быть максимально близка к

прямой, быть ее повторением, как в следующем отрывке, когда Анна

вспоминает слова Стива практически точно:

But Tibby wasn’t going to get better. Anny remembered that she and

Steve had talked about it as they held hands and looked up into blackness.

She wondered if her mother felt the same anger, confronted by death, the

same sense of regret for everything left undone. No, Steve had said. Your

mother has seen you grown up. Seen her grandchildren (RT, Ss).

Здесь следует обратить внимание на Present Perfect после Past Perfect,

употребление your, you вместо I, me, а также на отсутствие кавычек.

Во-вторых, близость прямой и косвенной речи определяется

близостью лексики и АВФ диктумного глагола, как в следующих

примерах:

а) прямая речь:

'The state of Pakistan was supporting the Taliban, so we presume if there is

still any Taliban, that they are still being supported by a state element,' he

said. (IHT, Dec 13, 2006);

б) косвенная речь:

Karzai said that elements of the Pakistani government were still supporting

Islamic militants… (ib.).

В-третьих, лексическое наполнение прямой речи меняется, но

АВФ сохраняется, например:

а) прямая речь:

‘You know my reluctance on the subject. And I’m happy to see that these

ideas are gaining ground (IHT, Dec15, 2006);


289

б) косвенная речь:

Sarkozy said that his opposition to Turkey’s bid was gaining ground among

EU leaders (ib.).

В-четвертых, Автор конструкции с косвенной речью вообще не

употребляет формы, соответствующие формам прямой речи, а передает

лишь смысл, например:

А. It doesn’t work; it’s broken. You’ll have to get it repaired.

B. What does he say?

C. He says it needs mending (Halliday 1985, 232).


Оставив в стороне последний пример как не поддающийся

грамматическому анализу, обратим внимание на то, что содержание

самой чужой речи может быть передано по меньшей мере двумя

способами.

Во-первых, это может быть конструкция эксплицитной

модальности, в которой присутствует модусный предикат восприятия,

знания, полагания, волеизъявления, и говорящий, передавая чужую

речь, передает в то же время и ее модусную рамку, например:

1а. Didn’t Miss Robertson tell you that she felt someone was stalking

her? (Sheldon).

Здесь модус восприятия эксплицирован дважды с помощью модусного

глагола felt и АВФ Continuous диктума. Если бы был опущен модусный

глагол, то форма диктумного глагола не изменилась бы:

1б. Didn’t Miss Robertson tell you that someone was stalking her?

В конструкциях с глаголами знания и полагания, как отмечалось в

главе 10, употребление АВФ зависит от степени уверенности

говорящих, ср.:

2а. Both French investigations concluded that the crash was an

accident, but in a survey two years ago, 27 percent of the British people said

they were sure it had been deliberate (IHT, Dec 15, 2006);

При опущении модуса АВФ диктумного предложения (косвенной

речи) не меняется, ср.:


290

2б. … 27 percent of the British people said <…> it had been

deliberate;

АВФ Indefinite как немаркированная форма также может

употребляться в косвенной речи, ср.:

3а. You mean to say [= you say you believe] … that Crundle read a

telegram from Baily… (Chesterson);

3б. You say that Crunde read a telegram from Baily…

Автор конструкции с косвенной речью опускает сведения об

источнике знания, которым обладал Автор косвенной речи (он знал,

видел, предполагал, хотел), по разным экстралингвистическим

причинам (спешка, непонимание ситуации, желание сохранить секрет и

мн. др.). Ответственность за сказанное перемещается на субъект при

глаголе речи (Маша сказала, что Миша спит = Я ничего не утверждаю

относительно Миши, но Маша утверждает). Тем не менее, в

английском предложении отсутствие модусной рамки часто

компенсируется при помощи АВФ диктумного глагола. В предложении

John said Mary was sleeping имплицируется наблюдатель.

Исследование употребления АВФ в косвенной речи после

собственно речевых предикатов позволяет нам утверждать, что

организация модально-предикативного конституента придаточного

предложения в этом случае зависит от вида опущенной модусной

рамки. С одной стороны, модусы знания, полагания, восприятия и

другие сигнализируются общей ситуацией и контекстом (в котором

могут быть и лексические указания на тот или иной модус), с другой

стороны, они подсказываются употреблением типичных для них АВФ.

Именно поэтому модусная рамка может эксплицироваться.

Так, в следующем примере модус восприятия выводится из

общей ситуации проверки аппаратуры, когда проверяющие (the radar

boys) докладывают начальству результаты прослушивания

(придаточное предложение с Past Continuous):

The radar boys spoke in low tones to the Director of the Gunnery

Division explaining that [THEY HEARD/PERCIEVED] the thing was

giving an uncommonly poor response upon the cathode ray screen (Shute).


291

В романе Гришема «A Painted House» описывается ситуация,

когда обнаруживается пропажа трактора и девушки, которая на этом

тракторе убежала со своим парнем:

...before long the two families were looking at each other. My

father explained [HE NOTICED] that our track was missing. Mr. Spruile

explained [HE NOTICED] that his daughter was missing (Grisham).

Особенно это заметно при передаче телефонных разговоров, в

которых часто сообщается о том, что знает говорящий и что он

намеревается делать:

A few hours later, my mother called and told me [SHE KNEW] they

had arrested Daddy for the bombing (Grisham); The caller identified

himself as the clerk of the Fifth Court of Appeals in New Orleans <...> he

said [HE KNEW] the Cayhall petition <...> had been received on Monday,

had been assigned to a three-judge penal, and that the penal wanted to

hear oral arguments from both sides <...> the clerk said [HE THOUGHT] he

would immediately fax to Adam a copy (Grisham).

Пропущенный предикат знания восстанавливается из контекста и

сигнализируется употреблением перфектных времен. Ср.:

There was a kid in the fourth grade who claimed [HE KNEW] his

great-great-grandfather had robbed trains and buried the money in Mexico.

He wanted to form a gang and run away to find the money (Grisham).

В косвенной речи после to say в Past Indefinite, вопреки «правилам

согласования» свободно употребляется Present Indefinite, потому что

согласование имеет место не с глаголом речи, а с имплицитным модусом

знания (правил жизни), ср.:

The Web site said that most people with the condition never suffer any

ill effects, but for some the first symptom is sudden bleeding in the brain

(IHT, Dec 15, 2006).

Модусная рамка полагания опускается особенно часто, потому что

она четко сигнализируется будущими временами и модальными

глаголами:

Adam said [HE THOUGHT/HOPED] he would be living in Memphis

for a few months, and would like to meet her. Then he said [HE THOUGHT]

he would be working in the Memphis office (Grisham).


292

Вышеизложенное наводит на мысль о том, что, зная модусную

рамку, говорящий опускает ее, но употребляет ту АВФ, которая

определяется этой рамкой. Так, в следующем отрывке говорящий,

передавая речь врача (лица ответственного и знающего), сообщает при

помощи АВФ модус фактуальности первому заявлению (операция

успешна) и модус перцептивности второму (сенатор поправляется):

Admiral John Eisold, the attending physician of the Capitol, said in a

statement issued by Johnson’s office that the operation had been successful

and that the senator was ‘recovering without complication’ (IHT, Dec 15,

2006).

Модусная рамка должна быть эксплицирована тогда, когда ее

опущение может привести к двусмысленности: например, в

вышеприведенном предложении Ricky had once told he thought the old

man was half crazy элиминация he thought позволит толковать

предложение иначе, например Ricky had once told me [HE KNEW] the old

man was half crazy.

В конкретной ситуации вопрос о модусе решается на основе

прагматических пресуппозиций. Например, в предложении My mother

said it was all fiction вопрос о том, имплицируется ли здесь модус

полагания (My mother said [SHE THINKS] it was all fiction) или модус

знания (My mother said [SHE KNOWS] it was all fiction), решается

говорящими, которые могут иметь свое мнение о личности матери и

расценивать ее слова как отражающие только ее мнение (откуда она

может что-то знать?), либо ее знание (уж она-то знает).

Только через прагматику можно объединить чередование

употребления АВФ Indefinite и Perfect в следующих совершенно

грамматически однородных конструкциях:

A Mahdi Army official, who declined to be identified, denied any

involvement in the fighting Sunday and blamed rogue gunmen, Reuters

reported. Another Mahdi Army official denied that 30 militants had been

killed and said that just three people had been wounded, the news agency

reported, adding that hospital officials said four civilians were wounded

(IHT, Oct 9, 2006).


293

Передавая сообщения разных агентств новостей и разных

должностных лиц, газета тонко дифференцирует заслуживающие

доверия высказывания военных медиков и агентства Рейтер (АВФ

Indefinite) и утверждение какого-то чиновника из Армии Махди,

который настаивает на том, что потери были очень большие (его

настойчивость находит отражение в употреблении АВФ Perfect, за

которым скрыт модус фактуального знания) (см. об этом: Латышева

2008).

Исследование употребления аспектуально-временных форм с

точки зрения согласования семантики модусного предиката и АВФ

косвенной речи позволяет по-новому осмыслить механизм

употребления АВФ в предложениях с речевыми глаголами. Во-

первых, следует понаблюдать отдельно за АВФ модусных глаголов и

АВФ собственно косвенной речи, что обычно не делается, а во-

вторых, употребление АВФ в собственно косвенной речи следует

рассматривать через призму модусной рамки, эксплицитной или

имплицитной. В последнем случае следует выявить в тексте

семантические единицы, сигнализирующие наличие определенного

модуса, обращая при этом внимание на семантические и

прагматические пресуппозиции.

ГЛАВА 13. ГРАММАТИКА ОСЛОЖНЕННЫХ

ПРЕДЛОЖЕНИЙ С ВЕРБОИДНЫМИ ОБОРОТАМИ И

ДЕВЕРБАТИВАМИ


294








1.Прототипическая семантика инфинитива и герундия в английском

языке
















благодарения и др., предсказывающими отношения предшествования /

одновременности действия, обозначенного вербоидным оборотом,



§ 4. Употребление оборотов с перфектными и продолженными формами

вербоидов под влиянием модусов восприятия, знания и кажимости

1.Употребление продолженных инфинитивов в предложениях с






295


1.Девербативы – результат лексической деривации

2.Девербативы – результат синтаксической деривации

3. Об участии словосочетания «девербатив + девербатив» в организации

модально-предикативного конституента предложения


1.Окказиональные бленды





ГЛАВА 13. ГРАММАТИКА ОСЛОЖНЕННЫХ

ПРЕДЛОЖЕНИЙ С ВЕРБОИДНЫМИ ОБОРОТАМИ И

ДЕВЕРБАТИВАМИ

Осложненное предложение, вслед за М.Я. Блохом, определяется

как «полипредикативное предложение со слитным выражением

предикативных линий (сочинительным и подчинительным)» (Блох 1986,


296

102; semicomplex в Козлова 2005, 225). Под подчинительным

осложненным предложением понимаются предложения с так

называемыми вторично-предикативными оборотами с различными

неличными формами глагола типа I saw him doing it; I am afraid of

meeting him (и предложения с девербативами, добавим мы: I saw their

quarrel), к сочинительным относятся предложения с некоторыми

однородными членами (см. ч. I). Здесь будут исследованы осложненные

предложения только первого типа. Вслед за ЛЭC и М.Я. Блохом будем

именовать неличные формы глагола вербоидами.

Неличные формы ставят перед исследователем много вопросов, на

которые до сих пор нет ответа, возможно, потому, что почти

отсутствуют специальные исследования этих форм как цельной

системы. Они всегда анализируются, так сказать, «по остаточному

принципу»: или в связи с изучением предложения как его синонимы

или с целью выявления разницы между ними при их

противопоставлении друг другу, или в формально одинаковых

сочетаниях с инфинитивом, причастием и герундием.

Поскольку тип пропозиции (диктума) определяется управляющим

модусным предикатом, то и форма выражения этой пропозиции также

определяется этим предикатом: для выражения одного набора

модальных и темпоральных значений требуется придаточное

предложение с финитным глаголом, для выражения другого набора этих

признаков можно ограничиться вербоидом или даже девербативом. В 9-

ой главе были рассмотрены вербоидные обороты (ВО) с предикатами

восприятия, но ВО с другими предикатами мы рассматриваем отдельно,

чтобы можно было понять их в системе.




На формальном основании в известных грамматиках выделяются

неличные формы:

Infinitive : to take (ind. active) – to be taking( cont. act) – to have taken

(perf. act.) – to have been taking (perf. cont. act.) – to be taken (ind. pass.) –


297

to be being taken (cont. pass.) – to have been taken (perf. pass.) – to have

been being taken(perf. cont. pass);

Gerund: taking (ind. active) – having taken (perf. act.) – being taken

(ind. pass.) – having been taken (perf. pass.);

Present participle (Participle I): taking;

Past participle (Participle II): taken.

Судя по тому, что везде эти формы приводятся единым списком,

грамматисты считают их «равноправными» членами единой системы,

имеющей, предположительно, какие-то единые (семантические и

структурные основания). Это направляет мысль исследователя к

поискам общего принципа, лежащего в основе организации

осложненных предложений, и объективной системы этих

предложений.

Однако языковая система асимметрична, динамична и креативна, а

«в основе креативной деятельности, в том числе и языковой, лежит

когнитивная способность человека творчески реструктурировать старые

и порождать новые ментальные конструкции» (Ирисханова 2004, 298),

поэтому ее изучение только в синхроническом аспекте недостаточно.

Сегодня можно выделить три группы вербоидных оборотов,

образовавшихся в разное время: 1) древнейшая система

противопоставления оборотов с инфинитивом и причастием I (эти

оппозиции были в древнеанглийском, в готском и в древних романских

языках); 2) противопоставление герундия и инфинитива: оно

развивается, начиная со среднеанглийского периода, когда герундий,

во-первых, вытесняет инфинитив, а, во-вторых, вступает с ним в

отношения оппозиции. При этом у герундия сохраняются связи с

классическими отглагольными именами, а с другой стороны, он

совпадает по форме с причастием I и волей-неволей втягивается в его

систему; 3) в ранненовоанглийском широкое развитие получают формы

перфектного инфинитива, пассивного инфинитива; в 17-18 вв.

распространяются формы инфинитива длительного и перфектно-

длительного видов. На протяжении ранненовоанглийского периода

возникают и развиваются аналитические формы причастия I (пассивная

и перфектная). В 16 в. начинает употребляться пассивный, а затем и

перфектный герундий (Арсеньева, Балашова, Берков 2000, 211-213).


298

Вышеуказанные противопоставления, однако, не составляют

выверенной системы оппозиций в реальном употреблении. Все три

отмеченные системы, во-первых, развиваются в своих заданных

направлениях, а во-вторых, не могут не встречаться и не вступать в

какие-то отношения друг с другом. Кроме того, на употребление тех

или иных вербоидов накладывает ограничение лексическая семантика

главного (управляющего) глагола, – фактор, совершенно недостаточно

изученный в грамматике.

Мы здесь максимально отвлекаемся от фактов организации

номинативно-предикативного конституента вербоидных оборотов, от

истории их развития. Наша задача, согласно общей концепции данной

грамматики, выявить связь между семантикой главного глагола и

формой и содержанием вербоидов и оборотов с ними.

Причем, как было показано выше, уточнение идет по разным

направлениям: «локализованное во времени действие» в конструкциях

с глаголами отношения, «локализованное в прошлом действие» в

конструкциях с глаголами памяти, «гипотетическое каузируемое

действие или состояние» в конструкциях с предикатами эмоций. Они

мотивируются самим предикатом эмоций. Эти признаки очень

индивидуализированы, потому что принадлежат не самому герундию, а

конструкции в целом. Признаки единства лексических единиц и

синтаксической структуры предложения – это признание холистической

природы предложения. Другое дело, когда в сознании говорящих из-за

бесконечного повторения предложений с инфинитивом и герундием

вырабатывается привычка «правильно» категоризовать ситуации при их

помощи, а заодно и представление о том, что у герундия есть свое

собственное значение, поисками которого и занимаются грамматисты.

2.Вербоиды и девербативы в генеративной грамматике

Представители генеративной грамматики объединяли под

термином deverbatives вербоиды и собственно девербативы и развивали

мысль о том, что в предложении все поверхностные структуры с ними

(sententional complements) восходят к одной глубинной структуре (и с

that…, и с for …to), а именно: к предложению. Например, The enemy’s


299

destruction of the city представляет собой результат преобразования с

помощью правил синтаксической трансформации предложения The

enemy destroyed the city (Lees 1960; Chomsky 1957, 113; Rosenbaum 1967,

1 и сл., 5 и сл.; Stockwell et al. 1973, 502-99).

В рамках генеративной грамматики сопротивление

трансформационному подходу оказала так называемая лексическая

функциональная грамматика (lexical functional grammar), представители

которой вообще считали трансформационный подход главным

препятствием для понимания системы девербативов.

Трансформационные правила были заменены лексическими (Bresnan

1978; 1982 и др.).

Компромиссную точку зрения занимает Н. Хомский, который

рассматривает лексические правила в качестве дополнения к теории

трансформации (Chomsky 1970). Тем не менее, предложенные в рамках

лексикалисткого подхода «лексические правила при их значительном

сходстве с синтаксическими не могут дать объяснение творческому

потенциалу номинализации» (Ирисханова 2004, 81).

Среди генеративистов спор шел о том, восходят ли осложненные

предложения деривационно к предложениям с определенными

временными формами (tense), как это было принято считать

большинством, или же девербативы имеют источник, маркированный

не по темпоральным, а по аспектуальным признакам (Chomsky 1965,

107; 1970, 187, 216; Binnick 1978, 293-296). Отметим, что, во-первых,

такой подход имплицитно содержит идею о том, что предложение с

сентенциональным дополнением (вербоидом) теряет какие-то

признаки по сравнению, например, со сложноподчиненным

предложением. В общетеоретическом смысле это означает, что

неличные формы глагола и девербативы, рассматриваемые как

номинализации, являются лишь видоизменением глагола, вторичны по

отношению к финитной форме глагола. Получается, как формулирует

это положение П. Серио, что «НМЗ (номинализация) “представляет”,

“является трансформационной формой”, или просто имеет некоторое

отношение к чему-то другому, нежели она сама. Значит, НМЗ не есть

нечто начальное, первичное, но продукт, результат определенных


300

операций, осуществляемых “до” материальной реализации текста»

(Серио 1999, 340-341) (выделено автором, – Л.К.).

Во-вторых, положение о единой деривационной истории с

сентенциональным дополнением наталкивается на сопротивление

материала, когда между членами одного ряда существуют очевидные

семантические различия и они не сводятся друг к другу, как в случае

предложений:

1) с глаголами восприятия:

а) I heard that John told Mary everything;

б) I heard John telling Mary everything;

2) с глаголами памяти:

a) He remembered that he had locked the door;

б) He remembered to lock the door.

В примере 1а сообщается, что я знаю (мне, возможно, сказали),

что Джон все рассказал Мэри, а в 2а я сам слышал, как он это

рассказывал; в 2а и б противопоставлены память о факте и о намерении

что-то сделать (последнее толкование дано в Каrttunen 1971).

В-третьих, увлеченные поиском универсальной языковой системы,

генеративисты не обратили внимание на то, что вербоиды – древнейшие

формы, существовавшие еще до финитных глаголов, которые не только

не погибли в индоевропейских языках, но везде нашли свои ниши, а в

английском бурно развиваются. Это свидетельствует против мнения о

их вторичности по отношению к чему бы то ни было.



Отправной точкой исследования предложений с вербоидами с

опорой на их собственные свойства может быть или семантика

главного, управляющего глагола, или форма и семантика зависимого

глагола (вербоида). Эти два подхода и обнаруживаем в современной

грамматике.

В отечественной лингвистике на основании первого подхода

объяснена сама возможность/невозможность употребления вербоидных

оборотов (ВО) после глаголов определенных семантических групп (см.


301

гл.)1, а также объяснено употребление вербоидных оборотов в

предложениях с предикатами восприятия в английском (Л.М. Ковалева,

А.Л. Сидинхе) и немецком (С.В. Пятчина) языках; исследована

организация модально-предикативного конституента предложений с

предикатами памяти (Л.М. Ковалева, Ким Ен Ок), сомнения (Л.В.

Щелканова), страха (Т.И. Семенова), каузации мнения (С.К. Воронова) в

английском языке. Позднее исследователи стали опираться на идеи Б.

Рассела о пропозициональных установках, включив в сферу своего

внимания предложения с предикатами знания, полагания и воображения

(А.В. Прокопенко).

При втором подходе внимание сосредоточено на форме и

семантике самих вербоидных оборотов (вернее, неличных форм

глагола). Например, считается, что все инфинитивные обороты

соотносятся с глубинным сослагательным наклонением (Subjunctive)

(Miller, Johnson-Laird 1976, 594). При этом защищается та точка зрения,

что слово имеет одно и то же значение (the same concept) независимо от

конструкции, в которой оно употребляется (Там же, 666). Тогда следует

определить, имеют ли единое общее значение те или иные вербоиды в

конструкциях с разными предикатами (а) и какова разница в семантике

предложений, в которых после одних и тех же предикатов

употребляются разные формы вербоидов (б):

(а) John remembered to leave at night; Mary saw John leave at night;

John was afraid to leave at night;

(б) I’m sorry to have left England, and yet in a way I’m glad (Shute);

I’m sorry to be leaving the ship (Shute); I’m sorry to leave the ship (Clavell).

Весь материал свидетельствует о том, что оба подхода оправданы,

но оба недостаточны, не объединены единой системой. Сложность

изучения вербоидов заключается в том, что на протяжении всего

исторического развития они вступали в разные отношения между собой,

подключались к способам категоризации все новых ситуаций,

взаимодействуя в разное время с разными системами и подсистемами,

1 В этом также убеждаешься, просматривая материалы конференций и монографий о

конструкциях с предикатными актантами, где можно заметить, что в разных языках

неличные формы глагола употребляются после сопоставимых групп глаголов (см.

например, монографию «Категории глагола и структура предложения» 1983).


302

образовывали новые формы, которые опять-таки вступали в новые

отношения с уже существующими. Столь древняя и столь живучая

система форм, конечно, заслуживает специального серьезного

исследования. Мы же здесь сосредоточиваем свое внимание на

основных вопросах.

1. Отношения между индефинитным герундием и инфинитивом,

которые, обладая по сути одинаковыми прототипическими значениями,

тем не менее образуют некоторую систему противопоставлений,

опровергают тезис генеративной грамматики об алгоритмическом

порождении всех сентенциональных дополнений из одинаковых

глубинных предложений и требуют другого объяснения.

2. Это отношения между индефинитными и перфектными

формами вербоидов при категоризации ситуаций, в которых действия

совершаются разновременно и одновременно. Семантически эти

ситуации могли бы категоризоваться сложными предложениями с

относительным употреблением времен. Содержательные параллели

между придаточными предложениями с финитными глаголами и

осложненными предложениями с вербоидами можно провести только в

рамках вербоцентрической концепции, когда употребление той или

иной неличной формы глагола можно будет связать с семантикой

управляющего главного глагола в личной форме. Объяснения требуют

многочисленные случаи употребления индефинитных форм для

категоризации отношений разновременности (в частности,

предшествования).

3. Выявленная в предыдущих главах связь между модусами

восприятия, знания, кажимости и модально-предикативной

организацией диктумного предложения (предикатного актанта в

терминах вербоцентрической концепции) заставляет нас обратить

особое внимание на употребление вербоидов в предложениях под

влиянием указанных модусов и тем самым позволяет объяснить

употребление перфектных, продолженных и индефинитных форм в

другой системе оппозиций.

4. В исследовании нуждаются отглагольные существительные

(далее: девербативы), наследующие содержательную связь с семантикой

глагола. При этом сегодня пора перенести центр внимания с проблемы


303

утери девербативами глагольных свойств и их максимальной

субстантивации на проблему сохранения и развития у них глагольного

содержания. Это значит, что следует выявить участие девербативов не

только в номинативно-пропозитивной, но и в модально-предикативной

организации предложения (в выражении модальных, таксисных,

аспектуальных признаков предложения).

5. Вся система неличных форм глагола (и девербативов) должна

быть осмыслена с точки зрения экономности языковой системы.

§2. Индефинитные формы инфинитива и герундия и

обороты с ними

1.Прототипическая семантика инфинитива и герундия в

английском языке

Чередование вербоидов (инфинитива и причастия I, герундия и

причастия I, герундия и инфинитива) в одной и той же синтаксической

конструкции без заметного изменения ее содержания давно замечено

грамматистами (Ярцева 1959). В современном языке оно достаточно

четко проявляется, когда инфинитив и герундий находятся в позиции

подлежащего, причем их часто можно считать синонимами, так как они

допускают взаимозамену, например:

1а. To meet the head of administration and not to speak to him about

your predicament was unwise → Meeting the head of administration and not

speaking to him about your predicament was unwise.

2a. Repeating your accusations over and over again doesn’t make them

more convincing → To repeat your accusations over and over again doesn’t

make them more convincing (примеры М.Я. Блоха).

В терминах каноничеcкого дистрибутивного анализа эти формы

можно считать вариантами одной единицы, потому что здесь имеется

свободное чередование разных форм в одних и тех же окружениях без

различия в значениях (ЛЭС 1990, 137).

В огромном же большинстве случаев употребление после одного и

того же глагола двух разных неличных форм семантически значимо, что

традиционно объясняется общим положением о том, что при

конкуренции синонимов происходит или утрата одного из них, или


304

расхождение значений. Это значит, что требуют объяснения как

причины параллельного употребления инфинитива и герундия без

различения смысла, так и признаки, по которым противопоставляются

конструкции с инфинитивными и герундиальными оборотами. При этом

следует обратить внимание на их взаимоотношение в истории.

Исторически в индоевропейских языках инфинитив есть

перешедшая в парадигму глагола форма имени со значением действия

(ЛЭС). Есть основания полагать, что уже в древнегерманских языках он

уже принадлежал глаголу1, во всяком случае, в современном

языкознании инфинитив считается представителем абстрактного

глагольного значения, под которым в большинстве грамматик

понимается способность отглагольных форм присоединять к себе

актанты и сирконстанты, подобно личной форме глагола. Инфинитиву

обычно приписывают признаки «нелокализованное во времени» и

«гипотетическое» действие. На самом деле, это один широкий признак,

ибо гипотетическое действие не поддается локализации во времени, а

существование нелокализованного во времени действия всегда

гипотетично.

Герундий образуется из отглагольного существительного в

косвенном падеже в обстоятельственном значении в среднеанглийском

языке (Ярцева 1959, 221). Вышеуказанные признаки инфинитива

«нелокализованное во времени» и «гипотетическое действие» можно

приписать и герундию, ибо, как справедливо отмечает Р. Лангакер, у

герундия отсутствует какое-либо представление о действительно

происходящем действии и какое-нибудь конкретное темпорально-

аспектуально-модальное значение (Langacker 1975, по Binnick 1978). В

принципе об этом в разных терминах говорят все авторы. Это значит,

что герундий как самостоятельная единица имеет те же признаки, что и

инфинитив: «нелокализованное во времени действие» и вытекающий из

1 Ср.: «К определению инфинитива. Несмотря на то, что в числе защитников совершенной

номинальности этой формы были знаменитые в языкознании имена (напр., Бопп), в

настоящее время можно считать решительно и прочно господствующим мнение, что

инфинитив только был некогда именем, но не остался им, или, как говорят иначе, что

он есть имя в этимологическом и род глагола в синтаксическом отношении» (Потебня

1958, 338).


305

него признак «гипотетическое действие», что и позволяет ему

употребляться в ряде случаев параллельно с инфинитивом.

Признак «нелокализованное во времени действие» является

общим для всех отглагольных форм, кроме форм финитного глагола. Но

поскольку они имеют глагольный корень, они потенциально могут

категоризовать любые ситуации, связанные с разными параметрами

действия, процесса, состояния, и репрезентировать модальные,

темпоральные, аспектуальные признаки, если им будут «помогать»

другие морфологические формы и лексика, контекст и пресуппозиции.

Именно потому, что признаки герундия и инфинитива в целом

совпадают, первый смог «внедриться» в семантическую сферу второго и

стал в среднеанглийском конкурировать с инфинитивом, то есть, с

одной стороны, «отнимать» у него часть категоризуемых им ситуаций

(ср.: If this be so, why blame you me to love you (Shakespeare, As you like

it, V.2, 96). Совр.: blame me for loving you). В этом противостоянии с

герундием инфинитив сохранил свои позиции в сочетаниях с глаголами

самых употребительных семантических групп (см. далее). С другой

стороны, когда сознание говорящего улавливало какую-то разницу

между ситуациями, он получил возможность категоризовать такие

ситуации конструкциями с разными вербоидами. Именно фактор

«различения какого-то значения в сознании», т. е. зарождение

когнитивной структуры, ведет к тому, что в языке какая-то форма

получает спецификацию. В этом и заключается развитие оппозиции в

языковой системе.





Инфинитив после глагола обучения (to learn, to teach) обозначает

действие в самом широком смысле, действие как таковое,

абстрагированное от конкретных темпоральных и пространственных

признаков, например:


306

The most important thing a writer must learn to do is to tear up what

he has written (Murdoch); She learnt to type (ib.).

На обобщенный характер действия, категоризуемого

инфинитивом, указывает и семантическое равенство инфинитивного

оборота с придаточным с how: You taught how to love you. Now teach me

to forget (Murdoch). В сущности любое предложение с глаголами

обучения допускает подстановку how перед инфинитивным оборотом.

Обратим внимание, что инфинитиву в этих предложениях можно

приписать и признак «гипотетическое действие», ибо ничто не

сигнализирует здесь осуществления самого действия: из того, что John

learnt to play the violin не вытекает, что John played the violin.

Вневременный характер зависимых глаголов после глаголов

обучения подтверждается и тем фактом, что после них вообще очень

широко распространено употребление абстрактных имен, не несущих

информации ни о времени, ни о виде: учатся пению, игре в шахматы,

вышиванию, ремеслу, ср.: Ferrara taught me to write. Now I need to learn

a trade (Stone). При этом отглагольное имя может оставаться в

импликации, а в синтаксической структуре остается только имя

предметное или опредмеченное, обозначающее результат: учат ноты,

песни, французский язык и т.д., например: He loved to learn all the songs

his friends could teach him (Lawrence). Кроме того, в конструкциях с

глаголами обучения возможно соподчинение предикатного актанта

действия и качества: The fathers had taught Argiento not only to count but

also to be doggedly honest (Stone) (вне этой конструкции сочинение столь

разнородных предикатов вряд ли возможно: *He counted and was

doggedly honest).

Вневременный характер действия сохраняется даже при

подстановке темпорального обстоятельства: при глаголе обучения оно

подчеркивает актуальность, конкретность процесса обучения: In three

days he taught Mary to do it, но, будучи перенесенным в инфинитивный

оборот, это обстоятельство становится абстрактным: в предложении He

taught Mary to do it in three days оно характеризует умение Мэри

успевать делать что-то за любые три дня. Наличие в инфинитивном

обороте конкретного Объекта тоже не ведет к появлению признака

временной локализованности: They taught him to make this shoe значит


307

They taught him to make this kind of shoe. Объект, как мы видим,

нереферентен. Еще пример: Lads learn nothing nowadays, but how to recite

poetry and play the fiddle (Lawrence).

Чередование инфинитива и герундия без изменения смысла в

позиции дополнения встречается с глаголами обучения редко, ср.: But

the children here needed to learn the ways of fish, the seа, making nets,

planting and growing rice and crops (Clavell) vs You should learn to swim

too. All my samurai can swim. I insist that all learn that art (Clavell).

Признак «нелокализованности во времени гипотетического

действия» находим в современных конструкциях со следующими

группами предикатов:

а) с глаголами желания: You wish me to laugh? (Clavell); He’s

longing to meet you (Murdoch); Englishman…who desired to see things the

law forbade (Ibid); He didn’t want Nick to feel himself betrayed (Ibid);

Would you like me to come with you? (Conan Doyle); I should like him to die

miserable, poor and starving (Maugham).

Когда же ситуация каким-то образом локализована во времени

(относится к уже прошедшему или к еще не прошедшему времени),

изменяется и признак гипотетичности: в первом случае действие

категоризуется говорящим как «нереальное» (unreal forever), во втором

случае как такое, которое еще может осуществиться. Для репрезентации

этих признаков конструкция с инфинитивом недостаточна, и говорящий

использует сложноподчиненные предложения с АВФ а) Perfect и б)

Indefinite в придаточном соответственно:

a) Paul wished he had been there (Lawrence);

b) Paul wished he were stupid (ibid.).

Употребление Perfect Infinitive, близкое к (а), чрезвычайно редко.

Ср.: Jennings had a suspicion that Mrs. Parsons had told him what she

wanted to have happened (rather than what he secretly believed) (Foles);

б) с глаголами надежды, намерения, принятия решения:

She’s determined to see you (Murdoch); In pursuance of my second

objective, I had intended to write a long analysis of my own… This I have

decided to omit (Murdoch); I resolved to go (Murdoch); I’m afraid he’s quite

made up his mind not to return (Maugham).


308

Признак будущего (гипотетического) действия глагола,

употребленного в инфинитиве, мотивируется семантикой глагольного

предиката. В придаточном предложении после этих глаголов тоже

употребляется глагол в одном из будущих времен диктумного глагола:

при других АВФ в диктуме ситуация интерпретируется как

«мыслительная деятельность», ср.: When she was about nineteen she

decided that she was a painter (Murdoch); I hope to have shown that my

solution is inadequate (Mittwoch);

в) с глаголами вербальной каузации (просьбы, приказания,

мольбы, уговаривания и т.д.):

She demanded to be sent home (Doctorow); I beg you to forgive me

(Maugham); But I beseech you not to bring Strickland here (Ibid).

Довольно часто встречаются предложения, категоризующие

ситуацию вербальной каузации при помощи обычных глаголов речи,

например:

He shouted at them to stop and to kneel (Clavell); Tell him not to

come near me again today (Murdoch).




Отношение, категоризуемое глаголами to like, to love, to hate, to

dislike, в большинстве случаев не зависит от того, осуществляется ли

событие, обозначенное зависимым глаголом, на самом деле: John likes to

play cards не предполагает обязательно, что Джон часто (или вообще)

играет в карты. Эти глаголы (в диспозициональном смысле) выражают

субъективную оценку не единичного события, а класса событий, и от

них зависит инфинитив. В таком случае диспозициональное значение

глагола like оказывается актуальным относительно не ситуации,

обозначенной вербоидным оборотом play cards, а свойств субъекта, и

предложение описывает свойства Джона, а вовсе не игру в карты,

которая представляет здесь абстрактную ситуацию, вне времени и

пространства (см. об этом: Арутюнова 1988, 87). Таким образом,

конструкция с данными глаголами и инфинитивом является


309

прототипической для категоризации отношения к «нелокализованному

во времени гипотетическому действию», обозначенному инфинитивом.

В принципе конструкция с инфинитивом может как

немаркированная форма категоризовать и ситуацию с признаком

отношения к «конкретно локализованному во времени действию», ср.:

But the waitress was busy, and Mrs. Morel didn’t like to bother her then, so

the mother and son waited for the girl’s pleasure, while she flirted among the

men (Lawrence). (В терминах когнитивной лингвистики это

периферийное употребление прототипической конструкции).

Как можно заметить, семантика конструкции с инфинитивом

широка и расплывчата. На фоне номинируемых ими ситуаций с

гипотетическим действием выделяются ситуации, когда оценке

подвергается действие, привязанное к определенному моменту

времени. Например, мальчик вернулся с прогулки, где он впервые вел

подаренный ему автомобиль. Мать ему задает вопрос: Did you like

driving? Говорящий выбирает для второго члена противопоставления

герундий, который сам по себе не обладает признаком« локализованное

во времени действие», но он оказался свободным и в оппозиции Did you

like to drive? vs Did you like driving? конструкция с герундием получила

признак «отношение к локализованному во времени действию».

Особенно четко это заметно при анализе противопоставлений.

Рассмотрим отрывок из романа Д. Лоуренса «Sons and Lovers»:

Friday was the baking night and market night. It was the rule that Paul

should stay at home and bake. (a) He loved to stop in and draw or read; he

was very fond of drawing.

(б) Mrs. Morel loved her marketing… It was amazing to see so many

men everywhere in the streets. Mrs. Morel usually quarreled with her lace

woman, sympathized with her fruit man… laughed with the fishman… and

only went to the crockeryman when she was driven – or drawn by the

cornflowers on a little dish; then she was coldly polite. “I wondered how

much that little dish was”, she said. “Seven pence to you” (Lawrence).

В этих двух абзацах, объединенных общим зачином – первым

предложением, противопоставляются две конструкции с love: а) He

loved to stop in and draw or read; б) Mrs. Morel loved her marketing. В

первом предложении контекст (It was the rule) прямо указывает на то,


310

что событие не локализовано во времени, во втором контекст не

оставляет сомнения в том, что категоризовалась ситуация,

определенно локализованная во времени.

Конструкции с герундием могут также категоризовать ситуации

отношения к конкретному событию вне противопоставления, ибо, как

говорит З. Вендлер, «one can hardly be said to like doing something

without actually doing it» (Vendler 1968, 66). Например, следующее

высказывание произносится во время осмотра свинарника:

(6) “Personally,” he said, “I rather like seeing fourteen pigs grow where

only one grew before”(Huxley).

В вышеупомянутом романе Лоуренса один из героев

обнаруживает в письме своей девушки фразу: “You will see I’ve forgiven

you”. Поскольку у него имеется совсем другое мнение относительно

того, кто кого должен простить, он восклицает (7) “I like her forgiving

me”, что не может быть понято как «мне нравилось, когда она прощала

меня», а должно интерпретироваться как «вот это мне нравится – она

простила меня», где her forgiving me обозначает единичное конкретное

локализованное во времени действие.

Еще примеры: She knew, none better, how Victor hated having to ask

her for money. But when the poor boy was really in such a terrible situation,

what else could he do (Christie); He disliked having anyone near him

(Clavell); I don’t like not having my keys (ib.).

Таким образом, центральным является противопоставление

конструкции с инфинитивом и герундием по признакам «отношение к

нелокализованному во времени (гипотетическому) действию» vs

«отношение к локализованному во времени действию». Однако

ситуации, в которых оцениваемое действие локализовано во времени

неопределенно, категоризуются обеими конструкциями. Так,

предложение типа Peary loved to discuss his system (Doctorow) значит,

что акты обсуждения имели место в прошлом и не один раз, причем

положительное отношение к обсуждению своей системы оставалось у

Пери и тогда, когда он ее не обсуждал. С другой стороны, грамматисты

считают, что в ряде случаев конструкции с герундием категоризуют

ситуации с неопределенной локализацией действия во времени, когда


311

вся конструкция приобретает оттенок значения «делать что-то с

удовольствием»:

“Well, you see, I began to write a novel”. “Oh, why?” Mrs. Mason’s

face frightened a little. “I like doing it, Henry” (Daly); I like wearing my gold

lavaliere with Greek letters (Davidson); Carter loves preaching, you know

(Coppard).



В специальном исследовании Т.И. Семеновой четко доказано, что

ситуация, категоризуемая конструкциями с предикатами страха to be

afraid, to fear, to be frightened, to dread, имеет, по меньшей мере, два

варианта:

1) Агенс боится по каким-то причинам совершить действие. В

английском языке эта ситуация категоризуется конструкцией с

инфинитивом, независимо от факта совершения действия. Например:

She feared to sleep in the room, although she told herself there was

nothing to be afraid of (Mitchell); She hesitated and feared to decide

(Coppard).

В этом случае после предикатов страха употребляются

преимущественно инфинитивы глаголов речи (He was afraid to speak);

глаголов движения (He was afraid to move, to go alone, to jump); глаголов

восприятия (He was afraid to look behind).

2) Агенс, совершая или не совершая действие, боится как бы не

каузировать другое действие (состояние) другого лица или свое

собственное. В английском языке эта ситуация категоризуется

конструкцией с герундием, например:

I didn’t arrive to the door. I was afraid of disturbing you (Maurier) → I

was afraid I would disturb you; Would you mind talking to me? I am afraid

of going to sleep (Shute) → I am afraid I would be going to sleep (летчик –

стюардессе); Janet was afraid of meeting you that day… She was afraid she

wouldn’t make the grade with you (Shute); They were scared of getting

caught behind the Co-op watching a fight (Grisham).


312

Конструкция с герундием, таким образом, категоризует

гипотетическую ситуацию, которая может быть следствием каких-то

действий. В герундиальных оборотах часто употребляются глаголы

каузации состояния (He was afraid of humiliating, of disturbing, of

irritating, of annoying smb).

Таким образом, в предложении Sir Hercules kissed her hand and

tiptoed away as though he were afraid of waking her (Huxley)

категоризуется ситуация, когда говорящий боится шуметь, чтобы

случайно не разбудить кого-то.

При переводе на русский язык герундиального оборота передается

идея «как бы чего не случилось», например:

I should feel frightened!

What of?

Why, of losing him, said Veronica (Coppard) (Как бы не потерять

его).

В любом случае вербоидами категоризуется действие

гипотетическое и, следовательно, не локализованное во времени точно,

хотя его можно отнести к будущему.

Значит, эти признаки присущи и герундию, и инфинитиву.

Разница в конструкциях с инфинитивом и герундием относится к

другим различиям категоризуемых ситуаций, которая маркируется

присутствием той или другой формы. Различия принадлежат

конструкциям с инфинитивом и герундием в целом, они

противопоставлены по признакам «страх перед совершением

гипотетического нелокализованного действия» vs «страх (опасение)

своим гипотетическим действием каузировать другое (чужое или свое)

действие или состояние».

Дальнейшее изучение конструкций с глаголами эмоций

показывает, что герундий и инфинитив помогают говорящему тонко

разграничивать близкие ситуации. Когнитивную ситуацию стыда

(концепт SHAME) конструируют эмоциональное состояние стыда и

этическая оценка, что находит отражение в употреблении после to be

ashamed инфинитивных и герундиальных оборотов соответственно.

Конструкции с инфинитивным оборотом категоризуют ситуацию,

когда чувство стыда останавливает субъекта от совершения действия:


313

Zoe was squirming, dying to ask questions but too ashamed to do so (Smith);

She was standing on the corner, uncertain as to what she would do next,

ashamed to go home to Aunt Pitty’s but determined not to go back to the

hospital, when Rhett Butler drove by (Mitchell).

Конструкции с герундиальным оборотом категоризуют оценку

предшествовавшей ситуации, каузирующей стыд:

I was slightly ashamed of myself for even thinking in such terms

(Shaw); But he felt afraid of him and ashamed of being afraid (Wilde).

Предшествующая ситуация может быть обозначена перфектным

герундием: He felt sick and bitterly ashamed of having made such an

exhibition of himself (Maurier). Нейтрализация может иметь место в

конструкциях с инфинитивным оборотом, поскольку инфинитив –

форма немаркированная и имеет более широкую семантику: He must be

ashamed to have a brother like you (Morgan) (Подробнее см. Калинина

2008).

Вышеприведенный анализ позволяет утверждать, что инфинитив и

герундий не приходят каждый раз в предложение с одним из своих

признаков. Значение герундия также не складывается из признаков:

«локализованное во времени действие», «локализованное в прошлом

действие», «каузирование одним гипотетическим действием другого

гипотетического действия или состояния» и т.д. Эти признаки

возникают эмержентно в сочетании герундия с предикатом того или

иного семантического класса: признак «локализованное в прошлом

действие» мотивируется и поддерживается семантикой глаголов

памяти; признак «каузирование одним гипотетическим действием

другого гипотетического действия или состояния» закреплен за

сочетанием предикатов страха с герундием, а не принадлежит герундию

как таковому и т.д. Говоря словами О.К. Ирисхановой, «творческий

«заряд», полученный словом в первоначальном акте называния,

сохраняется лексической единицей и в дальнейшем в виде

потенциальной способности при каждой повторной номинации в

речевом акте оно не только соотносится с новым референтом, но и по-

новому предоставляет его в конкретном контексте общения»

(Ирисханова 2004, 299).


314


инфинитива и герундия. Противопоставления по таксисным

признакам

Перфектные вербоиды вычленяются в ранненовоанглийском из

предложений с АВФ Perfect и с древней формой инфинитива связаны

лишь этимологически.

Употребление перфектных и неперфектных неличных форм

глагола настолько противоречиво, что создается впечатление, что

английский язык постоянно пробует разные формальные возможности

вербоидов1, не находя еще четко очерченных семантических ниш для

каждой формы, ибо грамматические правила должны быть увязаны с

лексической семантикой глаголов и различными пресуппозициями.

Кроме того, следует учитывать деривационные отношения со

сложноподчиненными предложениями.

В 30-е годы прошлого века Р. Якобсон ввел понятие таксиса –

грамматической категории, которая характеризует сообщаемый факт по

отношению к другому факту и безотносительно к моменту сообщения

(Якобсон 1972, 106-108). Семантика таксиса складывается из двух

компонентов: а) собственно таксисных отношений между событиями

зависимого и главного глагола (в том числе и отношениями между

событиями, обозначенными несколькими девербативами) и б)

исходного времени главного глагола, определяющего общее временное

пространство, внутри которого имеют место эти отношения. Так, в

следующем предложении отношения между всеми событиями –

одновременность, независимо от времени произнесения предложения.

Ср.: Пятак падает к ногам, звеня и подпрыгивая; Пятак падал к ногам,

звеня и подпрыгивая; Пятак упадет к ногам, звеня и подпрыгивая.

Мнения относительно того, включать ли в категорию таксиса: а) только

хронологические отношения между ситуациями (одновременность,

следование, предшествование) или же б) сюда включить и другие

семантические типы соотнесенности ситуаций (причинная, 1 «Простые неличные формы в принципе способны передавать глагольные значения во

всем возможном многообразии: предшествование, одновременность, длящееся,

законченное и т.д.» (ТГ ЛГУ 1983, 77).


315

следственная, условная и др.), разошлись (Маслов 1978, 4-5).

Неоднозначно решается вопрос и о корпусе конструкций, в которых

выделяются таксисные отношения: термин «таксис», выделенный

первоначально для объяснения явлений, связанных с вторичной

предикативностью, сталкивается с традиционным понятием сначала

относительных времен, а затем с понятием относительного

употребления времен (подробную историю вопроса см. Полянский

1990).

«Лингвистический энциклопедический словарь» дает такое

определение: «таксис – это языковая категория, характеризующая

временные отношения между действиями (то есть в широком смысле,

включая любые разновидности предикатов): одновременность и

разновременность, прерывание, соотношение главного и

сопутствующего действия» (ЛЭС 1990). Если же учесть, что категория

таксиса нигде, кроме предложения, не находит своего выражения, то ее

вообще следует считать синтаксической категорией (Семантические и

прагматические аспекты 1992, 144).

Р. Якобсон выделил «зависимый» и «независимый» таксис.

Первый относится к обозначению временных отношений между

действиями, в которых одно является основным, другое –

второстепенным (сопутствующим), ср.: I remember his saying it.

Независимый таксис предполагает отсутствие таких отношений: Came,

saw and conquered (Caesar).

Выделив таксис как синтаксическую категорию предложения,

поставим вопрос: насколько эта категория связана с семантикой

главного глагола? В английской грамматике близко к этой проблеме

подошел Р. Хадлстон. Отмечая, что значение времени маркируется не

только флексиями, темпоральными обстоятельствами и союзами, но и

классом предшествующего глагола, он писал о возможности

классификации глаголов по этому признаку и выделил: а) глаголы,

требующие, чтобы действие зависимого глагола было будущим по

отношению к времени самих этих глаголов (to advise, to ask, to be going

to, to hope, to intend, to order, to promise, to want, to warn); б) глаголы,

временные параметры которых совпадают с таковыми у зависимых

глаголов (to begin, to cease, to see, to hear, to tend, to help, to have (have


316

my watch repaired), to remember to; в) глаголы, предсказывающие

предшествование действия, обозначенного зависимым от них глаголом

(to forget / remember+ing) (Huddleston 1969, 797-798). Однако, к

сожалению, Р. Хадлстон не обратил внимания на тот факт, что

существуют глаголы, которые по природе вещей не могут

предсказывать времени действия, обозначенного зависимым глаголом,

и, следовательно, должны употребляться с придаточными

предложениями. Кроме того, он не определил семантические классы

глаголов, предсказывающих временные параметры зависимых глаголов,

а приведенные им списки отличаются крайней неполнотой и

непоследовательностью.

Независимо от Р. Хадлстона нами было показано, что во многих

конструкциях с предикатными актантами главные глаголы не только

предсказывают темпоральные параметры действия, обозначенного

зависимым глаголом, но этим самым предетерминируют форму

предикатного актанта – сложное дополнение или придаточное

предложение (Ковалева 1981; 1987а). В таких предложениях на первый

план выступает таксисный компонент, потому что собственно

временной компонент значения может быть только у главного глагола.

У зависимого глагола нет своего временного плана именно в силу его

зависимости, он не является «дейктическим к моменту речи, а

ориентирован на некоторый условный центр времени и пространства»

(Слюсарева 1986, 106). Этим условным центром времени и является

исходное время события главного глагола, по отношению к которому

событие, обозначенное зависимым глаголом, является одновременным,

предшествующим или будущим. Однако главный глагол также обычно

не является носителем абсолютного времени, т.к. предложение, как

правило, входит в состав более крупного речевого образования –

текста, а все предложения, входящие в текст, выражают относительное

время, точкой отсчета для которого является единый временной план

текста (Белошапкова 1967, 30). Таксис рассматривается также с точки

зрения «проблемы референции как механизма установления временных

характеристик текста» с целью «вскрыть многомерный характер

референции как явления прагматики и семантики» (Рябова 1996, 6-7).


317




Отношения одновременности между действиями, обозначенными

главным и зависимым глаголом, устанавливаются в конструкциях с

глаголами благоприятствования и восприятия.

Как уже неоднократно указывалось выше, употребление после

глаголов восприятия вторично-предикативных оборотов в ряде

индоевропейских языков как раз и зависит от того, что время

воспринимаемого события и восприятия совпадают и, следовательно,

временная форма глагола восприятия однозначно предсказывает

временные параметры действия, процесса и состояния, обозначенного

зависимым глаголом. Однако говорящий оценивает эту

одновременность по-разному: это может быть время восприятия

достаточное для каких-то выводов, и тогда употребляется конструкция

с инфинитивом:

The traditional Sanskrit ceremony will entail the bride and groom…

listening to the Hindu priest recite uxorious advice (FT, Apr 26-27, 03).

Это может быть и неполное восприятие, когда употребляется

конструкция с причастием I: I saw you dancing (см. гл. 8).

Accusativus plus Inf / Part I встречаются уже в древнеанглийском

языке. Развитие этой конструкции шло по линии присоединения к ней

новых семантических групп глаголов, способных управлять

инфинитивным и причастным оборотом, а также за счет развития

новых смысловых оттенков у самих оборотов (Ярцева 1959, 231).

Конструкции с глаголами способствования (to help, to assist, to aid,

to contribute, to stimulate и др.) категоризуют ситуации, в которых одно

событие способствует совершению другого события. Эти события

(действия) одновременны, но их пересечение во времени может быть

различным: John helped Bill (to) build the house хотя и предполагает, что

Джон участвовал в строительстве, но время этого участия вовсе не

обязательно равно времени, затраченному Биллом – Джон мог помогать

время от времени, в начале строительства, в конце, один раз, регулярно,


318

и, может быть, от начала до конца, такие признаки должны быть в

тексте маркированы темпоральными обстоятельствами .

В некоторых конструкциях инфинитив вытесняется герундием:

John helped me to do it > doing it.


благодарения и др., предсказывающими отношения

предшествования/одновременности действия, обозначенного

вербоидным оборотом, действию, обозначенному главным глаголом

По идее, в тех случаях, когда между событием главного и

зависимых глаголов могут существовать отношения и

одновременности, и предшествования, должно всегда реализовываться

четкое формальное противопоставление неперфектной формы

вербоидного оборота в его перфектной форме, как в следующем

примере:

Michelangelo was touched to have been included, happy to leave his

own dull room and board, to see Medici again (Stone) (Микельанджело

уже включен в список приглашенных, а отъезд и встреча с Медичи –

впереди).

Такие противопоставления перфектных форм (1) зависимого

глагола индефинитным (2) мы обнаруживаем в конструкциях с

глаголами раскаивания, извинения, прощения, упрека, благодарения,

эмоционального отношения, которые выражают отношение субъекта

как к предшествующим, так и к совпадающим по времени событиям:

I’m sorry to have involved you both (Murdoch); I now regretted

having let him accompany me (Murdoch); I’m glad to have got the job

(Shute); We’re delighted to have helped you in this regard (IHT, May 30,

2003); He reproached me bitterly for not having let him know ( Maugham);

Thank you for wanting to know what I thought (Murdoch); Please,

forgive me for talking so stupidly (Ib.); Michelangelo apologized for

intruding (Stone); I did enjoy seeing her again (Shute); I was glad to help

(Murdoch).

В этой оппозиции немаркированной формой, более широкой по

семантике, оказывается неперфектная форма, способная употребляться


319

для обозначения предшествующего значения. При этом в некоторых

случаях происходит нейтрализация противопоставления, как в примере:

Thanks for coming (Murdoch). Предложения He seemed genuinely pleased

at being asked for help (Dickens); And I am really surprised at Agnes doing

so (Christie) допускают прочтение действия вербоидного оборота как

совпадающего по времени с действием главного глагола при условии,

если говорящий является свидетелем описываемых ситуаций. Он как бы

со стороны наблюдает за субъектом и в тот момент, когда его просят о

помощи или когда Агнес делает что-то не так.

В большинстве же случаев предшествование действия зависимого

глагола каким-то образом сигнализируется в тексте формально.

Например, в следующем отрывке предшествующие события сначала

описываются неперфектными герундиальными формами, а затем

финитными глаголами в перфектных временах: The following day he

went to dine with Rustelai, eager to hear news of Florence. Savonarola was at

the heart of most of the happenings. The Florence colony had been delighted

with him for defying the Pope, for advising the Borgia that unjust

excommunications were invalid, and for celebrating three forbidden masses

in San Marco at Cristmass. Savonarola had then written to kings, statesmen

and churchmen all over Europe urging that a council be called to purge the

Borgia. On February 11, 1498 he had again preached in the Duomo against

the Pope (Stone).

Информация о предшествовании события зависимого глагола

часто извлекается из логических и прагматических пресуппозиций,

которые присутствуют в ситуации, если это устная речь, или в

контексте художественного произведения. Так, в следующем

предложении соотнесение события вербоидного оборота с временем

операции Присциллы (дата которой говорящим известна), позволяет

однозначно усмотреть таксисные отношения предшествования между

событиями: I could never forgive him for humiliating my father at the time

of Priscilla’s operation (Murdoch). Аналогично можно объяснить

употребление индефинитного герундия в предложении The poor fellow’s

grateful to him for saving his life (Clavell). В предложении I’m sorry to give

you so much trouble (Maugham) событие зависимого глагола to give you

so much trouble вне контекста может иметь двоякое прочтение: 1) как


320

происходящее в момент речи, т.е. одновременное событию главного

глагола, и 2) как предшествующее ему. Контекст снимает эту

двузначность: вдова у гроба своего покойного мужа может просить

прощения только за прошлое.

Некоторые исследователи объясняют употребление индефинитной

формы тем, что она выражает обычно повторяющееся действие. Так,

I’m sorry to ring you up интерпретируется как происходящее каждый

день в одно и то же время (Owen). Отсутствие, однако, эксплицитных

грамматических и лексических маркеров, которые бы однозначно

указывали на регулярную повторяемость события зависимого глагола и

события главного глагола, не позволяет согласиться с таким выводом.

Предложения с глаголами обвинения и близкие к ним

категоризуют ситуации, в которых действие, в котором обвиняется

человек, обязательно уже, по мнению говорящего, происходило, но

может быть еще не закончено. Однако ситуация достаточно ясна и

употребляется более экономная форма – индефинитный герундий, даже

если действие завершено:

13 of those members have been accused of taking part in terrorist

attacks (IHT May 29, 03); The actress was convicted of taking about $ 6000

worth of items (IHT May 29, 03); The 43-year-old woman was accused of

robbing a half -dozen banks last week (IHT May 30, 03); She has confessed

to committing six robberies and had been charged in four (IHT May 29, 03);

Surely you don’t suspect me of colliding in Hinton’s escape (Ballard); I

don’t blame you for acting as you did (Shute).

Употребление перфектного герундия довольно редко, в основном,

при наличии пресуппозиций о давно прошедшем событии. Например,

после приобретения Польшей самостоятельности открываются

секретные архивы и людей обвиняют в «делах давно минувших дней»:

Malgorzata Niezabitowska was accused in 2004 of having been an informer

(FT Jan 29, 2007).

Без специальных сигналов неперфектные формы допускают оба

толкования отношений между главным и зависимым глаголами,

действие которого могло окончиться или не окончиться к моменту

события главного глагола:

Susia had accused me of working for a «shitty newspaper» (Davidson).


321

Вышеприведенные примеры свидетельствуют в пользу

холистического подхода к предложению, в котором какие-то смыслы

могут выражаться и через перфектные формы, и без них за счет других

элементов предложения.


Употребление вербоидов после глаголов памяти очень

разнообразно, потому что помнят и забывают все: и события, и слова. И

факты, и обязанности, и предметы, и лица.

Когда речь идет о прошлом событии или факте, кажется, что после

этих глаголов должны употребляться перфектные формы, но это не так.

Редкость употребления перфектных форм (герундия и инфинитива)

объясняется тем, что таксисное значение предшествования факта

заключено в семантике самого модусного глагола, поэтому неличные

формы «освобождаются» от обязанностей обозначать предшествование,

а употребление перфектного герундия становится маркированным по

признаку «давнопрошедшее» (Бархударов, Штелинг 1973, 224-225). То

же можно сказать и о Perfect Infinitive, например:

а) Perfect Gerund (редко):

He observed that it was a grey eye and remembered having read that

grey eyes were keenest, and that all famous marksmen had them (Bierce);

б) Perfect Infinitive (крайне редко):

He remembered to have seen the waggons (Dickens).

Это окказиональный способ обозначения степени отдаленности времени

действия от момента речи, которая в русском языке передается (и,

следовательно, переводится) обстоятельственными конкретизаторами

типа давно, когда-то, в былые времена (ТФГ 1990, 19).

Общепринятой формой категоризации факта в конструкциях с

этими глаголами является Indefinite Gerund, например:

Present Indefinite + Gerund зависимого глагола:

Do you remember John’s saying it?

Past Indefinite + Gerund зависимого глагола:


322

Paul never forgot coming home from the Band of Hope on Monday

evening and finding his mother her eуe swollen and discolored (Lawrence);

She recalled hearing the shot of a gun (Coppard).

Кроме того, в конструкциях с глаголами памяти герундиальный и

инфинитивный обороты противопоставляются по признакам

«совершенное действие» vs «действие запланированное,

долженствующее». Клоуз, а также Кверк и др. предложения с

инфинитивом трансформируют следующим образом:

1. а) I remembered to post your letter →

б) I remembered that I had to: then I posted it (Close 1979,206);

2. а) I remembered to fill out the form →

б) I remembered that I was to fill out the form and then did so;

3. а) I forgot to go to the bank →

б) I forgot that I was to go to the bank and therefore did not do so

(Quirk et al., 1982, 316).

Карттунен считал, что конструкции I remember doing it и I

remember to do it обозначают «знание о факте» и «знание о намерении»,

соответственно remember в первом предложении является фактивным

глаголом, а во втором – импликативным (Karttunen 1971).

С холистической точки зрения здесь конструкции с

инфинитивным и герундиальным оборотом категоризуют ситуации,

которые различаются по признакам «воспоминание о «гипотетическом

действии, относительно которого существует или существовало

намерение» vs «воспоминание о «локализованном в прошлом времени

действии». Эти признаки не принадлежат самим вербоидам.

Примеры: People do not always remember to look at the board

(Murdoch); She had forgotten to make a precise rendezvous for the night to

come (Murdoch); And she remembered being stepped on… (Grau).

§ 4. Употребление оборотов с перфектными и

продолженными формами вербоидов под влиянием модусов

восприятия, знания и кажимости

1. Употребление продолженных инфинитивов в предложениях с



323

В процессе исторического развития в языке появляется

продолженный инфинитив (to be doing), который был вычленен из АВФ

Continuous, а не восходит прямо к древнему инфинитиву. Его

употребление поддерживается эксплицитным или ипмплицитным

модусом восприятия. Ср.:

1. Standing by the chest-of-drawers opening her bag <…> I whispered

“My dear (LISTEN) I’m sorry to be doing this to you” and took the keys

(Shute) (Говорящий произносит слова для воображаемого слушателя);

2. I could remember several occasions when we left without him. I’d

cry because I was sure I’d never see him again, then Sunday morning (I

SAW) he would be sitting in the kitchen drinking coffee as if nothing had

happened (Grisham).

Воображаемые события категоризуются так же, как и

воспринимаемые:

The dream came every night. Sometimes it was just the eyes. They

seemed to be trying to comfort her and give her hope (Once).

Даже если восприятие не эксплицировано, оно сигнализируется

самим продолженным инфинитивом, и предложение Why do you always

want to be kissing? (Lawrence) интерпретируется как «почему ты всегда

выглядишь так, как будто хочешь целоваться?», в отличие от Why do

you always want to kiss?

В следующем отрывке говорящий сначала категоризует ситуацию

в конструкции с продолженным инфинитивом под впечатлением того,

что он непосредственно заметил. Во второй фразе произошло уже

осмысливание, отход от непосредственного восприятия, инфинитив

стал индефинитным:

‘The Government may be wanting to have its cake and eat it too’, said

Rodney Smalla. ‘It may want to present this to the court as not carrying

heavy First Amendment Implications’ (Curtis).


Как отмечалось в I-ой части, глаголы мыслительной деятельности,

в частности, глаголы знания имеют прототипическую валентность на

придаточное предложение, потому что только в нем АВФ глагола


324

могут четко обозначить темпоральные и модальные параметры

высказываемого суждения. Вероятно, по этой причине осложненные

предложения с данными предикатами встречаются реже, чем с

другими. При обозначении предшествования и одновременности после

них употребляются перфектные и индефинитные формы. Перфектные

инфинитивные обороты придают всему предложению семантику

фактуальности. Так, перфектные инфинитивы в (1а, б) соотносятся с

фактуальным придаточным (в) и с АВФ Perfect:

1а. She was charged with receiving the mink coat knowing it to have

been stolen (Ек);

1б. She knew the mink coat to have been stolen;

1в. She knew that the mink coat had been stolen.

Однако практически развести здесь таксисный признак

предшествования и фактуальность невозможно.

Тем не менее, можно найти случаи категоризации конструкцией с

перфектным инфинитивом именно фактуальной ситуации.

Проанализируем отрывок из романа Д.В. Лоуренса «Sons and Lovers»:

She remembered (a) to have hated her father’s overbearing manner

towards her gentle, humorous kindly-souled mother. She remembered (b)

running over the breakwater at Sheerness and finding the boat. She

remembered (c) to have been patted and flattered by all the men when she

had gone to the dockyard, for she was a delicate, rather proud child

(Lawrence).

Все, что вспоминает девочка, имело место в прошлом, в едином

временном пространстве – ее детстве. Поэтому перфектный инфинитив

не противопоставляется ing-форме по таксисным признакам. Тем не

менее, трехкратное повторение глагола remember с различными

формами зависимых глаголов после них наводит на мысль об

оппозиции ing-формы и Perfect Infinitive. Объединение этих

предложений в одно с одним глаголом remember невозможно, ср.:

She remembered to have hated her father’s overbearing manner <…>,

running over the breakwater at Sheerness and finding the boat <…>, to have

been patted and flattered by all the men…

Из этого можно сделать вывод о том, что ситуации

категоризуются говорящим по-разному: в памяти девочки ее ненависть


325

к отцу и хорошее отношение к ней докеров сохранились как факты,

утратившие связь с восприятием конкретных событий, а воспоминания

о том, как она однажды нашла лодку, вероятно, яркие и вызывают в ней

зрительные образы – это воспоминания о событии.

В общетеоретическом плане здесь можно усмотреть

доказательство холистичности предложения, потому что вербоидные

формы употреблены здесь не со «своим единственным» значением, а

получили его в сочетании с другими компонентами предложения. При

нейтрализации противопоставления по таксисным признакам они

участвуют в оппозиции по фактуальности vs событийности.

Предложение с предикатом знания и перфектным инфинитивом

иногда можно деривационно связать с предложением, категоризующим

знание правил жизни, ср.:

2а. I have never known a man to die of love but I have known a

disappointed lover to lose weight (Cheеver);

2б. I have never known that a man dies of love; I have known that a

disappointed lover loses weight.

К ним близки предложения с предикатами знания и полагания с

оборотом «to be + прилагательное / существительное», например:

He knew her to be clever (Austin); The mother considers her to be a

very clever girl (Cheеver); This last trick of his I believe to be absolutely

unprecedented (Chesterton); I hold him to be a fool (Longman).

Эти предложения объединены тем, что во всех случаях субъекту

пропозиции приписывается какой-то признак, а признак, в отличие от

действия, ненаблюдаем, и говорящий всегда остается в какой-то

неуверенности, независимо от того, как он об этом говорит. Поэтому

предложения с I know/ I think/ I consider обычно понимаются

однозначно «Я считаю, что Х имеет определенный признак», причем

распространен эллипсис глагола to be:

She considered him a clever boy; He thought me unkind (Webster); He

thinks himself a great poet (Longman); I hold him personally responsible

(Collins).




326

Как убедительно показала Т.И. Семенова, модус кажимости

занимает промежуточное положение между модусом восприятия и

модусом знания, и это отражается в способе категоризации ситуаций

кажимости.

Ситуации краткого восприятия (NOTICE) и наблюдения (WATCH)

в случае нечеткого восприятия категоризуются конструкциями с

продолженным (1) и индефинитным (2) инфинитивом соответственно,

ср.:

1. The car was nearer now and it seemed to be swaying from side to

side on the road (Maugham) → We noticed that the car was swaying from

side to side on the road → We saw the car swaying from side to side on the

road;

I seem to be making nothing (Huxley).

2. His arm seemed to swell out and fall with every heart beat

(Steinbeck) → [I WATCHED] his arm swell and fall with every heart beat.

Продолженный инфинитив употребляется параллельно с АВФ

Continuous в придаточном или самостоятельном предложении:

When I walked to the mattress [I SAW] Trot was lying perfectly still

with his eyes closed. He didn’t appear to be breathing (Grisham).

Высказывания с перфектным инфинитивом эксплицируют вывод-

результат на основе перцептивной информации:

‘She seems to have gone all over the world’ said Chairman looking

through the letters (English Story); The parlour seemed never to have been

used, it was so terribly clean (Honeymoon); There seemed to have been no

mechanical fault with the car he was driving, so they can only conclude he

fell asleep at the wheel (Archer).

На основании всего вышесказанного выскажем предположение о

том, что в вербоидах и оборотах с ними отражаются два разных рода

категорий: а) более древние категории – локализованность /

нелокализованность действия во времени, гипотетичность / реальность

действия, таксисные категории, б) более новые категории, развившиеся

в связи с развитием порожденных ими же АВФ Perfect и Continuous.

Они категоризуют «фактуальность /событийность», «полноту /

неполноту восприятия» и «восприятие результата» в предложениях с


327

предикатами кажимости. Обе системы имеют когнитивную основу, но

более новая теснее связана с модусом, то есть с личностью говорящего

– его отношением к высказываемой мысли. Отношение между этими

двумя системами (если согласиться с фактом их существования) требует

специальных исследований (подробно см. Семенова 2007).


Существительные, имеющие общий с глаголом корень,

семантически и деривационно неоднородны. В европейской

лингвистике Е. Курилович впервые высказал мысль о том, что наряду со

словопроизводством, опирающимся на слово, существует деривация,

опирающаяся на предложение. Например, имя качества высота

«вертикальное измерение» есть следствие лексической деривации от

слова высокий, а высота «свойство быть высоким» восходит к

сказуемому предложения быть высоким. Отсюда Высота горы меня

поразила < То, что гора высокая, меня поразило (синтаксическая

деривация) и Высота горы < высокая гора (лексическая деривация). Е.

Курилович пишет: …«абстрактные существительные как бы

резюмируют целое предложение, опираясь на его сказуемое. Это

значит, что они основаны на синтаксической деривации сказуемого,

которое может быть выражено глаголом или прилагательным»

(Курилович 1962)1.

Трудность здесь заключается в том, что оба эти слова в

большинстве случаев формально совпадают, хотя их положение в

языке различно. Первое слово несет в себе больший объем информации

по сравнению с предложением, оно способно аккумулировать и

сжимать информацию уже на логико-содержательном уровне; оно

принципиально многозначно, и его значения регистрируются в

словаре; второе слово в некотором смысле окказионально, потому что

относится только к ситуациям, обозначенным в соответствующем

предложении, и не имеет обобщающей силы, например:

1 Ю.С. Степанов считает, что в основе образования герундиев и отглагольных имен лежат

не морфологические и не словообразовательные, а синтаксические процессы (Степанов

1985, 13).


328

According to Mr. Edward’s lawyers she had offered to be interviewed

by the bank before the sacking, but the offer was ignored (FT. Sept. 29,

1999); The IRA <…> shot and killed two protestant policemen on Monday.

Mr. Mitchell called the killing of the policemen a brutal act (IHT, June 23,

1997).

Понятие деривации в этом смысле сходится с понятием

номинализации в американской генеративной лингвистике.

Генеративисты понимают номинализацию как трансформацию,

порождающую все виды субстантивов: посредством номинализации

предложение трансформируется в структуру или имя, которые могут

быть вставлены в другое предложение, например: He answered the letter

> his answering the letter > his answer to the letter (Lees 1958; Chomsky

1967; Cristal 1988, 207; Abraham 1974, 295). Номинализация это не

только процесс, но и результат этого процесса, и поэтому все структуры

в деривационном ряду от придаточного предложения до имени

называются номинализациями (примеры см. выше). Полной

номинализацией считается только имя существительное.

Исследуются девербативы с трех точек зрения: во-первых,

устанавливаются те свойства глагола-источника, которые наследуются

девербативом (они сохраняют семантические и отчасти синтаксические

валентности глагола; они наследуют содержательную связь с

лексической семантикой глагола); во-вторых, выявляются утерянные

девербативом глагольные свойства (изменения в формальном

выражении семантических валентностей) и, в-третьих, изучаются

приобретенные девербативом формальные и содержательные признаки

имени (единственное число, именное управление зависимыми

единицами) (подробную историю вопроса см.: Зельберг 2003;

Ирисханова 2004 и др.). Должное внимание уделено роли отглагольного

имени в организации текста и в лингвокреативной деятельности

говорящих (Ирисханова 2004). Однако функционирование девербативов

в предложении изучено недостаточно.

1. Девербативы – результат лексической деривации


329

Таким девербативом считается отглагольное имя, не связанное

деривационно в тексте с каким-либо предложением, типа achievements,

accomplishments, love, action, invention, intention, misunderstanding и под.

Их описание только через призму глубинного синтаксиса недостаточно.

Вероятно, правы те исследователи, которые считают, что такие

«отглагольные существительные обладают собственными

независимыми свойствами и должны рассматриваться не столько как

прямая модификация глагола, сколько как полноценная

самостоятельная лексическая единица» (Ирисханова 2004, 99)1.

Исключая их из сферы действия синтаксических трансформаций,

лингвисты должны в таком случае обратиться к собственным

содержательным характеристикам отглагольных существительных, к

поискам их референтной базы, а также путей и способов их

референции (там же, 100). Необходимо также исследование единиц с

разной степенью удаленности от глагола. Основную задачу этого

направления О.К. Ирисханова формулирует как определение области

референции имен-событий (там же, 106) (См. историю вопроса в

Ирисханова 2004, 100-120).

2. Девербативы – результат синтаксической деривации

Эти девербативы живут не в словаре, а в предложениях и текстах.

Говорить уверенно о синтаксической деривации можно тогда, когда

употреблению девербатива предшествует предложение, сказуемое

которого деривационно соотносится с этим девербативом. Такие

девербативы имеют особые, присущие только им, свойства.

Хотя девербатив и предложение кореферентны, они по-разному

представляют этот референт. Рассмотрим пример О.К. Ирисхановой:

Журналистам уже удалось выяснить некоторые детали проекта:

фильм будет сниматься совместно с китайскими и монгольскими

кинематографистами на территории Бурятии и Монголии. Съемки

начнутся этим летом (Итоги, 20 янв. 2004).

1 Кстати, по мнению Ю.С. Степанова, абстрактное имя действия возникает не

синтаксически и не от глагольного корня (Степанов 1985, 23).


330

Соотносясь в системе языка с глаголом снимать, имя съемки

наследует от него абстрактную валентностно-актантную (можно

добавить: и валентностно-сирконстантную) схему: «снимает кто-то что-

то где-то когда-то и т.д.». Деривационные связи в синтаксисе

конкретизируют валентностно-актантную схему до семантической

структуры данного предложения: съемки в данном тексте равно

«съемки фильма по данному проекту совместно с китайскими и

монгольскими кинематографистами на территории Бурятии и

Монголии». Если бы это было не так, информацию, содержащуюся в

первом предложении, приходилось бы повторять всякий раз при

упоминании съемок для уточнения предмета разговора.

Таким образом, девербатив репрезентирует и заменяет в сознании

человека определенную осмысленную ситуацию, указывает на нее,

отсылает к ней, возбуждает в мозгу все знания (языковые и неязыковые)

и в конце концов человек оперирует этим словом в новом значении,

которое это слово «накопило» за счет того, что оно связано тысячами

нитей с первоначально означенной им ситуацией. Ср. значение

сочетания взрыв в Чернобыле в 1986, 1990 гг. и сегодня. Сегодня эти

слова вмещают в себя целую эпоху, значат намного больше, чем в

1986г.

Тот факт, что в одном и том же тексте могут чередоваться

одинаковые девербативы с разной деривацией, свидетельствует, что

говорящий постоянно сохраняет ассоциативные связи с источником

слова, иначе общение было бы невозможно.

Рассмотрим отрывок:

A worldwide inspection of electrical wiring inside the wing fuel tanks

of early – model Boeing-747 like the one involved in the explosion (1) a year

ago of Trans World Airlines Flight 800 – turned up numerous problems that

might have caused future explosions (2), according to Federal Aviation

Administration Offices. <…> Despite the intensive search for clues,

investigators still do not know why the center fuel tank exploded (a) and tore

the airline apart <…> The wires lead to fuel tank that exploded (b) on Flight

800 – and the highly shielded wires are the only 110 -volt electrical source

allowed inside a tank <…> officials said the wiring problems offered support

for a theory developed by the FAA as to what might have caused the


331

explosion( 3) in the center fuel tank of Flight 800. <…> Investigations have

been mystified as to what could have caused the vapor from the wing tank to

the center tank in about 25 seconds, according to calculations. That, the

experts say, is about the length of time from the point of level flight to the

explosion (4) (IHT, July 3, 1997).

Здесь the explosion (1) и (3) относятся к одному событию и точно

локализованы во времени (the explosion (1) a year ago) и в пространстве

(the explosion (3) in the center fuel tank of Flight 800). Принадлежность

explosion (4) к этому же ряду сигнализируется определенным артиклем.

Все три предложения с explode относятся к одному и тому же взрыву

борта 800 и связаны деривационнно с именами (1), (3) и (4), но

explosion (2) не входит в этот ряд: во-первых, это имя употребляется без

артикля, а во-вторых, оно относится к любым взрывам, причем

гипотетическим. Оно мотивируется имплицитным предложением,

которое легко восстановить:

а) that might have caused the explosion (3) in the center fuel tank

(IHT) →

б) that might have caused the center fuel tank to explode in the

future.

В этом же тексте explosions (1, 3, 4) противопоставляются explosions (2)

как конкретные абстрактному, как реальные – гипотетическому (анализ

Ю.Б. Зельберг).

Таким образом, в тексте одинаковые девербативы могут

соотноситься с разными референтными ситуациями и просто связывать

их с одним глагольным корнем неправомерно (в противном случае

может произойти путаница в понимании текста).

Исследователи отмечают, что в последние годы в сферу

употребления отглагольных существительных активно вторгается

герундий.

В известной книге «Knowledge and Belief» (Oxford Univ. Press 1967)

находим статьи с такими заголовками: The relation of knowing to thinking

(Cook Wilson J.), Knowing and Promising (Harrison J.), Knowing and

Believing (Prichard H.A.), Some considerations about belief (Price H.H.).


332



Поскольку девербатив повторяет валентностно-актантную схему

глагола семантически и в определенной степени синтаксически, он

управляет теми же единицами, которыми управляет его «родной»

глагол. Что гораздо более важно, это то, что через сочетание

девербатива и управляемой им единицы выражаются те же таксисные и

модальные отношения, которые выражались бы финитными формами

глагола. Это хорошо прослеживается в следующих примерах:

а) девербатив + инфинитив:

Russian intentions to destabilize the newly independent states to the

south (FT Sept. 30, 99); An appeal to lay down its weapons (IHT June 4,

1997);

б) девербатив + придаточное предложение:

They have strongly denied Russian accusations that they have provided

transit for arms and money to the Islamic militants (FT 30, 1999); the

expectation that passenger demand will continue to grow (FT, Nov 13,

1999); The president has distanced himself from the bipartisan Iraq Study

Group’s core recommendations that most US combat troops be withdrawn

by early 2008 and that the United states consult with Iran and Syria on

stabilizing Iraq (IHT Dec 13, 2006).

Несколько слов стоит сказать о свойствах девербативов, которые

зависят от других девербативов, а не от финитного глагола, типа fears of

transport disruption, a request for comment (IHT, June 4, 997), the

organization of the celebration (FT, Sept 30, 999). В них сохраняются

отношения управляющего и зависимого глагола. Это значит, что fears

of transport disruption есть свертка двух предикативных единиц: Smb

fears that disruption might take place (Зельберг 2003; Васина 2008).

Являясь носителями предикации, девербативы вступают в

определенные отношения друг с другом и участвуют в категоризации

таксисных отношений между событиями.

Так, предложения с девербативами после глаголов восприятия так

же категоризуют отношения одновременности между восприятием и

воспринимаемым событием, как и сложноподчиненные и осложненные


333

предложения. Но в отличие от них девербативы не сигнализируют

различие между полным и неполным восприятием события, и, может

быть, поэтому употребляются не очень часто. Примеры:

John saw their fight = John saw them fighting / John saw them fight.

Таксисные отношения одновременности выражаются в

предложениях с предикатами предпочтения и благоприятствования:

Other people as a result of progressive taxes, prefer more leisure to

more work (Taxes); Good health contributed to his success.

Отношения предшествования категоризуются предложениями с

определенным кругом предикатов и предикатными актантами,

выраженными девербативами:

1. при межсобытийных предикатах follow и precede:

The quarrel preceded her departure (Murdoch);

2. при каузативных предикатах:

His behavior created a bad impression (AlDCE);

3. при глаголах памяти:

…and remember the advice which I have given you (Doyle)

(подробнее см. Зельберг 2003).

Выше (§ 3) отмечалось, что после финитных форм глаголов,

предсказывающих, что действие, обозначенное зависимым глаголом,

совершилось раньше действия главного глагола, употребляются как

перфектные, так и индефинитные герундии. Это же верно для сочетания

«девербатив+герундий». Например, об одном и том же событии автор

пишет:

He had felt remorse at having stolen from First Mercantile Bank where

he had been treated honorably, and had given dishonor in return. <…> He

proclaimed his guilt at stealing from the bank (Hailey 265, 320).

В предложениях с двумя девербативами зависимый дебербатив

может иметь модальность желательности и гипотетичности,

предетерминированную лексической семантикой управляющего

девербатива, если последний образован от глагола желания, надежды,

ожидания, иногда каузации речевым действием. Например:

A desire for self-defence (FT, Nov 10, 999); hope of a final deal (ib.);

the proposals for supervision (ib.).


334

После девербативов от глаголов страха девербативы

репрезентируют вероятностную модальность:

… fears of crackdown by Soviet hard lines (FT, Nov 10,1999);

…because of fears over its potential impact on US jobs (ib.); Lack of

demand, rather than a fear of crashes, has persuaded airlines to cancel flights

(ib.)

Таким образом, девербатив с блеском «выполняет свою

“полупредикативную миссию” в строе предложения и текста» (Золотова

2006, 50), не располагая для этого морфологическими средствами:

благодаря своей лексической семантике он может участвовать в

выражении таксисных связей и модальных значений.

После отглагольных имен, образованных от модусных предикатов,

предметные имена интерпретируются событийно, например:

I walked towards the door in the hope of a cup of tea.

В цепочке the hope of a cup of tea отглагольное имя является носителем

модуса, предопределяющего наличие гипотетического события. Но

говорящий свернул свою речь, не эксплицируя само действие, а

слушать, опираясь на пресуппозиции, легко восстанавливает

имплицитный предикат have / drink a cup of tea (подробнее см. Васина

2008).

Девербатив, в отличие от глагола, легко передает идею

повторности действия, т.к. на правах существительного употребляется в

ед. и мн. числе, например:

Over the last few weeks a small conference room in midtown

Manhattan has seen the comings and goings of more that 1000 loan

investments managers, lawyers and compliance officers (FT, Dec 14, 2006).

Соотношение форм единственного и множественного числа у

предметных и отглагольных имен неодинаково, так как в девербативах

значение числа, приложенное к действию, модифицируется в семантику

кратности действия, серии однородных актов, преобладает именно

повторение актов действия: «квант» действия a sob, a sniffle vs «кванты»

действия sobs, sniffles (Астафурова 1985). Такие девербативы отражают

так называемую внутрисобытийную множественность, при которой

можно говорить о внутренней структуре одного сложного события,

одной сложной ситуации. Н.Г. Васина характеризует единичные


335

действия, формирующие данный тип множественности как строгую

последовательность действий внутри одного временного периода,

причем усматривает между ними таксисные отношения (Васина 2008,

19).

Если таксисные отношения не предсказываются первым

девербативом, то для правильной интерпретации нужен контекст.

Предложением Our discussions about our travels (LDCE) категоризуются

ситуации разговора и о будущем, и о прошлом, но это не значит, что

говорящие не устанавливают для себя некоторый фон при общении.

Помогают и пресуппозиции, и контекст. Например, при отсутствии

артикля John’s thoughts about war можно понимать как «мысли Джона о

войне вообще». При наличии артикля John’s thoughts about the war

временные параметры имени the war могут быть конкретизированы, так

как говорящие знают, о какой войне они говорят.

В заключение отметим, что семантические и синтаксические

свойства девербативов позволяют им участвовать в модально-

предикативной организации предложения в одном ряду с вербоидами и

вербоидными оборотами. Они входят в систему, общую с финитными

формами глагола, изначально, а их выход за пределы этой системы

связан с утратой ими глагольной семантики: в предложении девербатив

всегда семантически принадлежит или глагольному ряду (I know the

information) или предметному (The information is on the table).

Морфологическая форма девербативов позволяет им употребляться во

множественном числе и имплицировать различные количественные

отношения, категоризованные одной словоформой. Даже сочетания

отглагольных имен, образованных от модусных глаголов, с именами

предметной семантики могут категоризовать различные таксисные

отношения.

§ 6. Конструкции-бленды

Предложение типа I think to send you a few words of cutting from

our local newspaper (James) является блендом «размышление –

намерение», где первое ментальное пространство оставляет «след» в

виде глагола think, а второе (I intend to send you a few words…)


336

наследует инфинитив. Предложение категоризует скорее ситуацию

намерения, нежели мышления. Еще пример: Not one of the women

thought to love (Doctorow).

Такое же слияние мыслительного акта и намерения происходит в

конструкциях с глаголом mean, ср.:

Second-hand books that I never meant to buy (Moon); Do you mean to

say you never saw her? (ib.); She already did mean to leave her husband and

in fact left him (Maugham).

1. Окказиональные бленды

Поскольку «чистых» ситуаций восприятия, мыслительной

деятельности, желания и т.д. не бывает и важнейшим свойством

человеческого мышления является умение «конструировать»

(концептуализировать) ситуации альтернативными способами (Taylor

1995), слияние разных конструкций, т.е. бленд, – довольно частое

явление в речевой деятельности. Приведем лишь несколько примеров.

Бленд «желание – восприятие действия». Языковая форма:

конструкция с глаголом желания и причастным оборотом.

Например, разговор врача с раненым, который хочет остаться в

строю:

“Lieutenant Mote, I want you to listen to me carefully… I want you to

call an ambulance right away now.”

“The pain’s setting down a little”

“I didn’t want you fooling around with chest pains, Lieutenant Mote,” I

said firmly (Cornwell).

В основе выделенной конструкции, по крайней мере, три

ментальных пространства: МП 1 – восприятие, МП 2 – действие, МП 3 –

желание. МП 1 и МП 2 образуют бленд на уровне смысла: «seeing you

fooling around with chest pain». Этот бленд сливается с МП 3 – желание.

В синтаксической конструкции-бленде от него остается причастный

оборот, МП 3 – желание проявляется в глаголе to want. Лексический

элемент «восприятие» на поверхностный уровень не выходит.

Оправдывается мнение Ж. Фоконье о том, что единицы языка сами по

себе несут минимальное количество информации, но язык располагает


337

особыми средствами создания и построения ментальных пространств

(обстоятельствами времени и места, аспектуально-временными

формами глагола, вводными словами и т.д.) и помогает говорящему

ориентироваться в конфигурации ментальных пространств.

С помощью одного слова, одного высказывания или АВФ глагола

между ментальными пространствами могут устанавливаться связи

одновременно по многим направлениям. Так, в следующем

высказывании задействовано несколько ментальных полей:

Though it was silent on Sunday mornings every farmer secretly wanted

the gin( хлопкоочистительная машина) roaring at full throttle (Grisham).

Во-первых, объединение в сознании МП шума, рева и МП

функционирования машины позволяет употребить the gin roaring at full

throttle вместо the gin working. Во-вторых, МП «желание» может

вследствие этого объединяться не с МП «функционирование», а с МП

«рев работающей машины» wanted the gin to roar. В-третьих, МП

«желание» объединяется с МП «восприятие»: от желания в новой

(последней) структуре наследуется want, а от восприятия – причастный

оборот the gin roaring. В целом получилась необычная конструкция-

бленд.

Таким образом, с одной стороны, обеспечивается преемственность

референции в дискурсе, а с другой – информация дробится так, что один

и тот же элемент ассоциируется с различными когнитивными доменами.

Скрытый характер когнитивных процессов и их гибкость

обусловливают определенную свободу языкового творчества (Turner,

Fauconier 1995). Обращение к теории концептуальной интеграции

позволяет дать подобным структурам грамматическое объяснение, не

обращаясь к стилистике.


Грамматисты давно спорят о статусе формы с -ing в оппозиции

You may count on my doing all that is necessary vs You may count on me

doing all that is necessary (Bloch 2000, 117). В рамках американской

дескриптивной грамматики она на формальных основаниях считается

единой ing - формой. Большинство же лингвистов отражают в термине


338

предполагаемую первооснову, называя такие формы fused participle

(«сплавленное причастие») и half-gerund, или, как предложил М.Я. Блох,

«transferred participle» и «gerundial participle» (Bloch 2000, 118)1.

Рассмотрим конкуренцию этих форм на примере конструкций с

глаголами памяти типа I remember his / him doing it и поставим вопрос о

причинах параллельного употребления вторично-предикативных

оборотов с герундием (согласно правилам практической грамматики) и

причастием I (по данным Ким Ен Ок, частотность их употребления

практически одинакова). В поисках различий между этими формами

прежде всего приходим к мысли о том, что об одном и том же можно

вспоминать как о событии со всеми его подробностями и как о факте,

лишенном подробностей. Это толкование поддерживается тесной

связью глаголов памяти и восприятия, которая обнаруживается на

уровне словаря в дефинициях глаголов памяти словами с

перцептуальной семантикой при их параллельном употреблении.

Событийное толкование причастного оборота в предложениях типа I

remember him doing it коррелирует с мнением Г.А. Вейхмана, который

пишет, что причастие I употребляется тогда, когда говорящие в таком

случае представляют протекающее / развертывающееся действие: I can

easily recall / remember / imagine / fancy / picture Billy stealing a cookie

from the jar (Вейхман 1990). Если конструкцию с причастием I

связывать с категоризацией воспоминания о событии, а конструкции с

герундием – с категоризацией ситуации воспоминания о факте, то, во-

первых, следует быть уверенным, что эти конструкции четко

дифференцированы в языке и в сознании говорящих и, во-вторых,

ожидать более четкой дифференциации этих конструкций.

У Дж. Миллера и Ф. Джонсона-Лэрда мы находим такое

замечание: «Разница между воспоминанием о факте и воспоминанием о

событии, которое человек сам видел (a witnessed event), может привести

1 В грамматике Р. Кверка все словоформы на -ing в позиции дополнения (и complex

object), называются Participle I, например: I liked him seeing a doctor; John denied having

stolen the money; John began singing; Your shoes need cleaning (Quirk 1972, 835).

Исключения составляют слова с предметным содержанием типа painting (рисунок),

которые называются deverbals, и абстрактные существительные типа The painting of

Brown is as skilful as that of Gainsborough и I dislike Brown painting his daughter, которые

называются verbal nouns (ib. 133-134).


339

в английском языке к различным формам выражения. Так, например, I

remember that Lucy brought the dessert обычно значит, что помнят факт, в

то время как I remember Lucy’s bringing the dessert означает, что помнят

само событие» (Miller, Johnson-Laird 1976, 177). Однако фактуальность

герундиального оборота не поддается доказательству, поскольку

невозможно введение в него отрицательной модальности, ср.:

We remember Lucy’s bringing the dessert →

* We remember Lucy’s not bringing the dessert.

В то же время введение отрицательной модальности в диктумное

предложение-факт вполне допустимо:

We remember that Lucy brought the dessert→

We remember that Lucy did not bring the dessert.

Запрет на введение отрицательной модальности свидетельствует в

пользу перцептивного понимания как причастного, так и

герундиального оборота после глаголов памяти, ибо событийные

номинализации могут иметь только положительное содержание, а

факты в равной степени могут быть утвердительными и

отрицательными (Арутюнова 1988, 133).

Подойдем к этим конструкциям с точки зрения концептуальной

интеграции. Судя по тому факту, что после глаголов памяти часто

встречаются конструкции с АВФ Continuous или с причастным

оборотом, теоретически возможно смоделировать, каким образом на

уровне сознания представляются ситуации, категоризуемые как

«воспоминания». При воспоминании, вероятно, возникает некий

зрительный, слуховой, тактильный – в общем чувственный – образ и

происходит слияние ментальных пространств (1) собственно

воспоминания, как одного из видов знания и (2) перцептивного образа,

связанного с ним. В синтаксической структуре бленд двух ментальных

пространств – восприятия и памяти – отражается в формальном бленде,

когда от ментального пространства «память» конструкция наследует

лексему remember, а от ментального пространства «восприятие» – АВФ

Continuous глагола (а) в диктумном предложении или причастный

оборот (б), например:


340

а) Then I remembered that I was speaking to a soldier and so I asked

(RH 174); I remember once that the doctor’s wife was calling on my aunt

(Maugham);

б) I don’t recall my father asking for forgiveness (Grisham); Do you

remember poor Boucher saying that the Union was a tyrant? (Gaskel).

Предложенный подход позволяет объяснить причину смешения

синтаксических конструкций: это так называемый «привычный бленд»,

лингвистическое доказательство близости сферы памяти и восприятия,

соответственно, стремление языка в отдельных случаях не различать I

remember him / his doing it, что позволяет предположить возможность их

объединения не только на уровне сознания, но и на языковом уровне.

При этом по мере того, как модус ментальности уступает место модусу

восприятия, упрощается формальная структура высказывания: I

remember that John said it, I remember John’s saying it, I remember John

saying it. При этом более новая конструкция – причастная – имеет

шансы вытеснить со временем герундиальную, поскольку она и проще,

и легче ассоциируется с конструкциями с предикатами восприятия.

Если две конструкции с V-ing функционально идентичны и если

half-gerund столь же часто встречается, как full gerund, в обычном

английском тексте, то, по нашему мнению, нет в этом случае причин

различать Participle V-ing и Gerund V-ing: термин ing-form будет вполне

соответствовать истинному положению вещей – существованию

конструкции-бленда, не различающей ing-формы по происхождению.

§7. Неличные формы глагола и девербативы – системные

средства языковой экономии в организации модально-

предикативного конституента предложения

Хотя более или менее последовательной теории экономии в

языкознании не существует, сам этот термин довольно часто

привлекается лингвистами для объяснения языковых явлений.

Примерами экономии считают выпадение гласных и согласных в

небрежной речи, омонимию грамматических форм, всевозможные


341

эллипсы1, опущение конца предложения из-за того, что говорящий не

знает, что сказать дальше (Есперсен 1958), или, наоборот, то само собой

ясно по условиям разговора (Богородицкий 1937), – то, что сейчас в

теории речевых актов обобщено в известных постулатах П. Грайса и в

понятиях кооперации, ипмпликатуры, пресуппозиции и т.д.

Однако экономии в языке, которая вытекает из общего стремления

«к экономии сил и к нерастрачиванию их без нужды» (Бодуэн де

Куртене 1963, 226) и которая даже считалась некоторыми

исследователями общей основой эволюции языка (Мартине 1960; 1963.

См. также: Адмони 1955; 1964), противостоит стремление говорящего

как можно точнее выразить свою мысль, причем полностью. В этом,

вероятно, причина того, что англичане (так же, как и другие нации) до

сих пор изъясняются с помощью громоздких сложноподчиненных и

осложненных вербоидными оборотами предложений. Параллельное их

существование наводит на мысли, во-первых, о том, что одни формы

более экономны, другие – более избыточны, а во-вторых, язык по

каким-то внутренним причинам не может отказаться от избыточных

форм. В таком случае эти формы оказываются не так уж избыточны:

вероятно, они несут какую-то информацию, которую могут сообщить

только они.

Все вышесказанное позволяет говорить о том, что следует

различать экономию языковых средств, опирающуюся на глубинную

информацию в контексте и в ситуации общения и относящуюся к речи,

и экономию как свойство языковой системы.

Изучение ряда синонимичных форм – придаточное предложение,

вербоидный оборот, отглагольное имя – с точки зрения их

избыточности / экономности наводит на размышления.

Во-первых, существуют, так сказать, «идеально» экономные

предложения с вербоидами, которые не трансформируются в

сложноподчиненные предложения, типа John intended to leave; John

counted on my winning the race. Что поддерживает их существование и

что мешает их повсеместному распространению?

1 Например: She wished she was a lady and married, and living in a palace fifteen stories high

(Ballard).


342

Во-вторых, есть предложения, в которых номинализация

«остановилась» на придаточном предложении и употребление

экономных вербоидных оборотов невозможно, ср.:

а) I think John won the race →

б) * I think John winning the race

в) * I think John to win the race (примеры из Vendler 1968, 45).

Что мешает употреблению вербоидных оборотов в конструкциях с

некоторыми предикатами?

В-третьих, некоторые глаголы употребляются и с придаточными,

и с вербоидными оборотами, и с девербативами. Чем объясняется такая

избыточность форм выражения и какие отношения существуют между

разными конструкциями?

Существование «идеальных» экономных структур с вербоидными

оборотами, не имеющих соответствия в придаточном предложении,

поддерживается тем, что временные или модальные параметры модуса

и диктума настолько крепко связаны в сознании говорящих, что не

нуждаются в специальных формах выражения в финитных формах

глагола и, следовательно, например, предложения с предикатами

желания и намерения по природе вещей будут самодостаточны и

понятны при наличии вербоидных оборотов, не уточняющих временные

и модальные параметры гипотетического или будущего события.

Экономная форма здесь прототипична потому, что она полностью

репрезентирует всю информацию о ситуации, трансформация этой

формы в придаточное предложение была бы избыточной или

категоризовала бы несколько измененную ситуацию.

Ненужная избыточность преодолевается при помощи

девербатива. Так, в следующем ряду, заимствованному у З. Вендлера,

предложение с девербативом (1б) предпочтительнее, потому что

вербоидные обороты новой информации не добавляют:

1а. It is a fact that the war has been declared;

б. The declaration of the war is a fact;

в.The war’s having been declared is a fact (Vendler 1968) (подробнее

см.: Ковалева, Дюндик, Зельберг 2001, 22-34).

Вербоидные обороты относят категоризуемые ими ситуации к

соответствующему времени и наклонению только через референцию к


343

АВФ модусного предиката. Если это невозможно, то говорящий должен

упомянуть все модальные и аспектуально-временные признаки в АВФ

диктумного предиката.

Исследования в разных языках показали, что наиболее сложная

темпоральная и модальная семантика предложения принадлежит

конструкциям, категоризующим ситуации полагания: они, как правило,

представляют сложноподчиненное предложение, где в придаточном

через АВФ эксплицированы модальные и темпоральные параметры

пропозиции-мнения. По этой причине вербоидные обороты после

глаголов полагания сравнительно редки. Там, где может произойти

потеря информации, говорящий предпочитает не экономить.

Исключения представляют предложения с оценкой в диктумной части

типа The mother considers her to be a very clever girl (Chever), причем to

be может опускаться. Здесь модальность недостаточной уверенности не

нуждается в поддержке финитной формы глагола, так как здесь

субъекту диктума приписывается признак, а признаки, будучи

ненаблюдаемыми, всегда оставляют говорящего в какой-то

неуверенности (Прокопенко 1998, 112). Таким образом, определенные

ситуации могут быть правильно категоризованы говорящим, если он

сможет адекватно «ухватить» все темпоральные и модальные признаки

и сумеет четко репрезентировать их в поверхностной структуре.

Семантическая аморфность вербоидов при поддержке главного

глагола и пресуппозиций предоставляет говорящим оптимальную

свободу выбора в дискурсе и возможность категоризации различны

референтных ситуаций благодаря существованию набора целого ряда

альтернативных конструкций. В результате говорящий не порождает по

алгоритму вербоидные конструкции, а выбирает те, которые позволяют

ему категоризовать ситуации с необходимой степенью полноты,

точности и детализации, избегая при этом избыточности. Трудно даже

представить, какую сложную структуру заменяет следующая

конструкция с четырьмя отглагольными словоформами: He could feel

John’s growing irritation at having to wait for her to translate (Clavell).

Многочисленные исследования показали, что придаточное

предложение и вербоидный оборот вовсе не обязательно являются

синонимами.


344

Во-первых, в некоторых случаях придаточное предложение не

поддается трансформации номинализации, например:

He saw that he would fail (Это бленд «понимание – восприятие»).

При трансформации вербоидного оборота в придаточное предложение

может возникнуть разница в значении, ср.:

а. I heard the goat knocking down Miss Cohen;

б. I heard the goat knock down Miss Cohen;

в. I heard the goat knocked down Miss Cohen (Lee).

Только в предложениях (а) и (б) речь однозначно идет о восприятии

самой козлиной атаки (шум, крики и т.под.). Сложноподчиненное

предложение (в) двузначно и интерпретируется, во-первых, как

сообщение о восприятии козлиной атаки, а во-вторых, как восприятие

известия об этой атаке.

Полная номинализация в позиции вербоидного оборота

нейтрализует, например, разницу между конструкциями с инфинитивом

и причастием I после глаголов восприятия, ср.:

I saw (noticed) them fighting;

I saw (watched) them fight;

I saw their fight.

В заключение можно сказать, что все отглагольные формы

(финитные формы глагола, вербоиды, девербативы) привносят в

предложение только общую для них всех непредметную семантику

глагольности: все они теоретически могут участвовать в категоризации

таксисных, модальных, темпоральных, аспектуальных признаков

ситуации в одинаковой мере, но конкретная степень их участия

определяется предложением, в которое они попадают.

Семантические и синтаксические свойства вербоидов оказываются

гораздо важнее, чем собственно морфологические, потому что они

позволяют им приспосабливаться к любому управляющему предикату и

вместе с ним категоризовать нужную ситуацию.

Тогда можно говорить о «законе сохранения смысла», то есть о

существовании в языковой системе специального механизма

замещения, когда информация, передаваемая в более длинной форме

морфологическими средствами (наклонение и аспектуально-временные

формы), в более экономной форме передается за счет ясных отношений


345

между лексическим значением главного глагола и той или иной формой

зависимого глагола. Именно поэтому форма номинализации не

безразлична для предиката контейнера, который весьма избирателен

по отношению к ней.

Вербоиды и вербоидные обороты образуют общую с финитными

формами глагола систему организации модально-предикативного

конституента предложения, достаточно информативную, достаточно

экономную, чтобы говорящие могли пользоваться языком. То, что на

периферии этой системы находится отглагольное имя, участвующее по

мере своих возможностей в организации модально-предикативного

конституента предложения, свидетельствует о том, что оно входит в эту

систему изначально и остается в пределах своего семантического

класса, обозначая действие, процесс, состояние.

Анализ употребления герундия и инфинитива показывает, что они,

изначально обладая только признаками абстрактного гипотетического

действия, не локализованного во времени, в конструкциях могут

получать признаки действия, локализованного во времени, и другие,

весьма разнообразные и не связанные друг с другом, признаки,

мотивируемые семантикой управляющих ими глагольных предикатов.

Это наводит на мысль, что они, эти признаки, возникают в предложении

здесь и сейчас, подчиняясь требованиям того или иного варианта

категоризации ситуации, принятого говорящим. В таком случае эти

признаки и не принадлежат вербоиду как таковому. Значение

предложения холистично, и вербоиды участвуют в его формировании

вместе с другими его компонентами.


346

ГЛАВА 14. КАТЕГОРИЗАЦИЯ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ

СИТУАЦИЯМИ (ГРАММАТИКА ПРЕДЛОЖЕНИЙ С

МЕЖСОБЫТИЙНЫМИ ПРЕДИКАТАМИ)

§ 1. Пропозициональная модальность, актуализирующая

модальность и модальность предикатных актантов


11. Предложения с предикатами, категоризующими

нейтральный характер причинно-следственных отношений







§ 3. Организация модально-предикативного конституента

предложений с условно-целевыми предикатами


предложений с предикатами логического вывода







16. Предложения с предикатами, категоризующими

нейтральный характер причинно-следственных отношений







347



предложений с условно-целевыми предикатами






Отношения между двумя ситуациями категоризуются

семантически сложными пропозициями, поскольку каждая ситуация

уже представляет пропозицию, свернутую до придаточного

предложения, вербоидного оборота, девербатива или даже до

предметного имени. Тип логических отношений между ситуациями

(причинно-следственное, условное, уступительное и др.) категоризуется

при помощи межсобытийных предикатов (термин Н.Д. Арутюновой

(1976, 176)). Например:

1. Air pollution and heating of the environment by industry are

altering the heat balance of our planet (FT);

2. A change of management would produce a crop of problems

(Hailey);

3. The noise of the machine helped her to concentrate (Drabble).

Актантные позиции при межсобытийных предикатах

предназначены прежде всего для событийной лексики, которая

употребляется при таких глаголах в своей первичной функции,

конкретная же лексика, занимая место имен пропозитивного значения,

употребляется в этом случае во вторичной функции (Арутюнова 1974,

161). Идентификация имен с конкретным значением (лицо или предмет)

как функциональных заместителей пропозиции возможна путем

развертывания их в полную предикативную структуру методом

трансформации, подстановки, проектирования в текст, восстановления

фоновых знаний (пресуппозиций), не требующих развертывания, или

восстановления эллиптированных элементов конструкции. Ср.:


348

1. In families people often cause awful pain by moves which are

innocent to themselves (Murdoch). – People’s moves which are

innocent in themselves cause awful pain.

2. They were sure that more than a lampful of kerosene caused that

house to burn that fast (Moody).

В этом случае имя лица или предмета метонимически

представляют ситуацию, участником которой оно является. Как

отмечает В.Г. Гак (1971, 90), действие метонимически может быть

обозначено через любой свой актант или сирконстант (субъект, объект,

адресат, орудие, место, время, способ действия).

Во введении отмечалось, что номинативно-пропозитивный конституент

предложения описывается в разных направлениях в терминах

пропозиции и диктума. Чтобы сохранить единство с другими

исследованиями конструкций с межсобытийными предикатами, в

данной главе используется термин «пропозиция». Пропозиция

понимается как предикатно-аргументное отношение, представляющее

номинативную структуру предложения и отражающее номинацию

ситуации. Модальный конституент позволяет соотнести предложение с

ситуацией общения и говорящим. Наиболее распространенная

трактовка понятия модальности как языковой категории как раз

заключается в том, что модальность выражает отношение говорящего к

сообщаемому.



Анализ соотношения между семантической структурой

пропозиции и семантической структурой модально оформленного

предложения требует дифференцированного подхода в зависимости от

семантической сложности пропозиции.

Вопрос о существовании семантически сложной пропозиции

впервые был поставлен Н.Д. Арутюновой. Анализируя проблемы

синтаксиса и семантики в работах Ч. Филлмора, Н.Д. Арутюнова

замечает, что падежная грамматика Филлмора строится на

семантически элементарной пропозиции, состоящей из


349

однособытийного глагола и предметных актантов, хотя он не

определяет признаки элементарной пропозиции и не разграничивает

семантически простые (предметные) аргументы и аргументы,

обозначающие события. В связи с этим Н.Д. Арутюнова отмечает, что

без ясного разграничения предметных и событийных аргументов

невозможна семантико-синтаксическая характеристика глаголов (1973).

Это разграничение оказывается существенным не только для

семантико-синтаксической классификации глаголов и исчисления

пропозиций (типов ситуаций). Еще более значительной перспективой

такого разграничения представляется возможность более глубокого

проникновения в сущность модального компонента предложения, что

позволяет выявить закономерности формирования логических

отношений между событиями.

В отношении предложений, построенных на базе семантически

простой пропозиции, проблема взаимодействия их пропозитивного и

модального компонентов решается довольно четко. Как явствует из гл.

8-11, введение модального компонента в семантически простую

пропозицию не меняет характера ее предикатно-аргументных

отношений – утвердительная или отрицательная модальность таких

высказываний, введение модальных и фазисных глаголов, изменение

времени и наклонения главного глагола оставляет нетронутым

семантику предикатно-аргументного отношения, например, «субъект –

его действие», «предмет – его признак» остаются неизменными и

сохраняются в различных грамматических модификациях предложения.

Однако ело обстоит несколько иначе, когда мы переходим к

рассмотрению семантически сложной пропозиции, в частности,

пропозиции, представленной глагольным ядром и событийными

актантами. Главный глагол в этом случае представляет отношения,

соединяющие между собой названия событий, и «семантическим

субстратом подобных отношений является значение связи событий во

времени, переосмысляемое в отношении логического порядка»

(Арутюнова 1971, 71).

Прежде всего, общее значение связи событий во времени

(таксисные отношения) уже предполагает их временную

соотнесенность. Эта временная модальность выводится из семантики


350

самого предиката. Межсобытийный предикат, указывая на временную

соотнесенность событий, может одновременно манифестировать

характер связи между событиями. Так, из пропозициональной схемы

«событие1 – cause – событие2» можно вывести следующую

информацию: 1) событие1 является причиной события2; 2) событие1

предшествует во времени событию2; 3) оба события, поскольку между

ними существуют причинно-следственные отношения, являются

реализованными. В пропозициональной схеме «событие1 – threaten –

событие2» налицо следующая информация: 1) событие1 предшествует во

времени событию2; 2) событие2 является потенциальным, возможным,

нереализованным; 3) оба события характеризуются как нежелательные;

4) предикат threaten несет в себе семантику причинно-следственных

отношений со встроенной модальностью возможности, вероятности

взаимодействия причины и следствия, и пропозицию «событие1 –

threaten – событие2» можно развернуть до следующего вида: «событие1 –

may cause – событие2». В пропозициональной схеме «событие1 – prevent

from – событие2» предикат prevent from также категоризует причинно-

следственные отношения между событиями, но событие1 является

причиной нереализованности события2, что эксплицируется

трансформацией предложения с этим предикатом в сложное. Ср.:

Marian's sense of loyalty to her employers prevented her from

admitting that she was disappointed (Murdoch). Marian was loyal to her

employers. Marian did not admit that she was disappointed, because she was

loyal to her employees.

Приведенные примеры пропозициональных схем позволяют

сделать следующие выводы:

1. На уровне сложной пропозиции уже в самом предикатно-

аргументном отношении заложены определенные модальные

характеристики будущего конкретного высказывания, потому что

глаголы, организующие сложную пропозицию, содержат в своем

лексическом значении определенные модальные характеристики,

которые взаимодействуют с его грамматическим оформлением и

модальностью актантов. На этом основании семантически сложную

пропозицию можно охарактеризовать как модально-осложненную

пропозицию.


351

Во-первых, сам межсобытийный предикат находится под

влиянием модусов восприятия, знания, кажимости и др., которые и

определяют оформление его категорий (отрицание, время, аспект,

наклонение, а также модальные глаголы и дополнительные лексико-

модальные единицы). Именно эти категории переводят пропозицию

«Событие1 – V – Событие2» в актуальное высказывание. Это, так

сказать, первый модальный план сложной пропозиции. В литературе он

описывается в терминах «модальность» и «модальные категории». В

предыдущих главах эти явления рассматривались как категории модуса

восприятия, модуса знания / полагания, модуса кажимости. При

исследовании сложных пропозиций эта сфера модальности Л.Г. Дюндик

была названа актуализирующей модальностью (Дюндик 1979).

Во-вторых, присущая межсобытийному предикату

актуализирующая модальность накладывается на всю семантически

сложную пропозицию, поскольку ее члены несут в себе предикаты и, в

отличие от семантически простой пропозиции с субъектно-объектными

отношениями, в высказывании способны создавать различные смыслы,

мало изученные в языкознании:

а) Семантика межсобытийного предиката эксплицирует характер

логических отношений между событиями (временные, причинно-

следственные, целевые, условно-целевые, уступительные, логического

вывода).

б) Межсобытийные предикаты способны сообщать

определенные модальные характеристики актантам: реальность /

ирреальность, желательность / нежелательность, утвердительность /

отрицательность, фактивность / потенциальность.

Все это позволяет говорить об особого рода модальности,

характерной для уровня сложной пропозиции и отсутствующей на

уровне простой. Для семантически сложной пропозиции такая

модальность является ее неотъемлемой частью, она внутренне присуща

ей и может быть определена как пропозициональная модальность. Этот

термин предложен Л.Г. Дюндик (… ) и не имеет аналогов.

Актуализирующая модальность накладывается и на семантически

простую, и на семантически сложную пропозицию, однако в последнем

случае модифицируется характер логических отношений между


352

событиями. При актуализации семантически сложной пропозиции

«событие1 – предикат – событие2» наблюдается сложнейшие

переплетение и взаимодействие самой модальной пропозиции,

актуализирующей модальности (модальности главного глагола

реальных предложений) и модальности актантов. От их взаимодействия

зависит представление и определение семантической структуры

предложений с межсобытийными предикатами. Семантика предикатно-

аргументного отношения, лежащего в основе этих высказываний, не

просто модифицируется, меняет свою «коммуникативную силу»,

сохраняя те же отношения между актантами в различных

модификациях, как это имеет место при актуализации семантически

простой пропозиции, но представляет совершенно новый тип

логических отношений между событиями. Исследование семантики

межсобытийных предикатов, таким образом, не может быть ограничено

рамками пропозиции и лексическим значением глагола. Такое

ограничение обедняет представление их семантического потенциала, их

способности отражать богатые и разнообразные отношения между

событиями реальной действительности.

Кратко рассмотрим эти положения на следующем примере:

His failure prevented him from taking up this work.

Перефразирование его в сложное предложение представляет эти

отношения в более эксплицированной форме: As (since) he failed, he did

not take up this work (He did not take up this work because he failed). В

данном случае актуализация пропозиции «событие1 – prevent (from) –

событие2» оставляет без изменения семантику предикатно-аргументного

отношения «причина – prevent from – следствие». Введение в

межсобытийный предикат prevent (from) отрицательной

актуализирующей модальности резко меняет характер отношений

между событиями (his failure – taking up this work). Cp: Нis failure did not

prevent him from taking up this work, где причинно-следственные

отношения преобразуются в уступительные, что подтверждается

перефразированием этого предложения в сложно-подчиненное: Though

he failed, he took up this work. Введение отрицательной


353

актуализирующей модальности в это предложение переключает

событие² из нереализованного в реализованное (he took up this work ).

Какие семантические последствия дает введение в это

предложение модального глагола? Cp.: His failure may prevent him from

taking up this work. Это предложение в изолированном виде, очевидно,

двузначно. Оно может быть перефразировано двумя путями: 1) Since he

has failed, he may not take this work и 2) If he fails, he may not take up this

work. В первом случае событие предстает как реальный факт, и тогда

оно – причина, а событие2 – возможное следствие. Во втором случае

событие1 – потенциальный факт, возможность, условие, от которого

зависит осуществление события2, и глагол в личной форме – предикат

prevent from – передает уже условные отношения между событиями.

Таким образом, один и тот же предикат – prevent (from) способен

передавать в высказывании: 1) отношения причины и следствия; 2)

уступительные отношения; 3) условные отношения.

Последний пример (с модальным глаголом may) демонстрирует

также необходимость учета модальных характеристик актантов при

интерпретации семантической структуры высказываний с

межсобытийными предикатами. Это можно продемонстрировать и

другими примерами. Так, в предложении To adopt such an attitude will

allow the multinational and giant firms a free hand (M. S.) мы имеем

условные отношения между событиями, так как инфинитивная форма

события1 относит его в план будущего, что позволяет рассматривать его

как условие для осуществления события2. Ср.: перефразирование этого

предложения в сложноподчиненное, где эти отношения

эксплицированы: If we adopt such an attitude, the multinational and giant

firms will have a free hand. Номинализация предиката условного

предложения (adopt) в отглагольное существительное при

межсобытийном предикате allow допускает уже двоякое прочтение

этого предложения. Cp.: The adoption of such an attitude will allow the

multinational and giant firms a free hand:

1) If we adopt such an attitude the … giant firms will have a free hand;

2) Since we've adopted such an attitude the giant firms will have a free

hand.


354

Разница здесь только в модальности левого актанта: в 1) отражено

потенциальное, будущее событие, а в 2) реальное, фактуальное событие,

и только эти показатели в данном случае существенны при определении

семантики этих предложений.

В данной работе мы придерживаемся широкого понимания

модальности как совокупности всех грамматических и дополнительных

лексических модальных средств, которые наслаиваются на пропозицию

и делают ее сообщением.

Кроме того, поскольку приглагольные актанты межсобытийных

предикатов представляют собой номинализованные единицы, они

сохраняют не только пропозициональное содержание, но и модальные

характеристики исходного предложения, их модальность также вносит

свой вклад в семантическую интерпретацию предложения (cм об этом

далее).

Эти факторы, выявляемые на уровне пропозиции, позволяют

классифицировать семантико-синтаксический класс межсобытийных

предикатов на подклассы в зависимости от их способности

эксплицировать те или иные отношения между событиями.


Межсобытийные предикаты, связывающие событие-причину и

событие-следствие (результат), могут категоризовать различный

характер взаимодействия причины и следствия – или манифестировать в

«чистом» виде каузацию одного события другим, или нести более

конкретную, точную информацию о характере их взаимодействия. Так,

в предложении The war interrupted the flow of commerce between the two

countries (Hornby) предикат не просто устанавливает каузативные

отношения между событиями, но и содержат информацию о том, что

первое событие является причиной прекращения второго события. В

предложении Helen's warmth had restored her confidence in their friendship

(Susann) событие2 предстает как преходящее (уверенность была,

исчезла, вернулась), и предикат restore позволяет выразить эту сложную

информацию компактно, в пределах одного формально простого

предложения. В связи с этим целесообразен анализ каузативных


355

межсобытийных предикатов по подгруппам в зависимости от их

способности передавать характер причинно-следственных отношений.

Все каузативные межсобытийные предикаты можно

классифицировать на следующие подгруппы: предикаты, выражающие

появление, возникновение события2 как результат события1; предикаты,

выражающие причинно-следственные отношения благоприятствования

/ неблагоприятствования между событиями; предикаты, выражающие

каузацию пресечения(прекращения) события2 в результате

осуществления события1; предикаты, выражающие каузацию изменения

события2 в результате события1.


характер причинно-следственных отнощений

Данная группа представлена предикатами cause, bring (out, about),

make, force, lead to, result in (from), give, produce, create, raise, start,

launch, induce, give rise to, arouse и др., которые указывают на

нейтральный характер причинно-следственных отношений.

Событие2 при этих предикатах может представлять не только

вновь возникающие, но и уже существующее событие. Ср.: His death

made Daddy even sadder (Moody); Her feeble efforts to reconcile her foes by

flattery and humility only lead her to dislike them more (Murdoch).

Сравнительная форма наречия или прилагательного вторичного

предиката, представляющего событие2, позволяет рассматривать

последнее как изменяющееся, продолжающееся, прогрессирующее,

однако это никак не отражено в семантике предиката.

Утверждение, что все предикаты данной группы передают

причинно-следственные отношения между событиями, является

некоторым обобщением. На самом деле для события2 может быть

семантически релевантным разграничение следствия и результата.

Результат – более широкое и нейтральное понятие чем следствие, так

как событие, представляющее результат другого события, может быть

желательным и нежелательным, положительным и отрицательным, в то

время как следствие имеет в основном отрицательные коннотации, т. е.

следствие – это событие нежелательное, отрицательное, оно по


356

выражению З. Вендлера, «является непрошенным (arises unasked for)»

(Vendler 1967, 161). Эти различия затушеваны и неявны в предложениях

с глагольными предикатами данной группы, но они однозначно

проявляются при замене их именными предикатами соответствующей

семантики – be the result of, be the consequence of. Если каузируемое

событие является отрицательным, нежелательным, то в предложениях с

глагольным предикатом возможна подстановка обоих именных

предикатов – be the result of, be the consequence of. Cp.: This is the result

(consequence) of the recent crisis. Если каузируемое событие является

положительным, то возможна только подстановка предиката be the

result of. Ср.: Your efforts have produced this splendid outcome (Hailey)---

This splendid outcome is the result of your efforts; но ? This splendid

outcome is the consequence of your efforts.. В последнем предложении

прилагательное положительной оценки splendid воспринимается как

ирония.

Обобщенно называя данные отношения причинно-следственными,

более точно будет представить их следующим образом:

причина – результат (положительное или отрицательное событие);

причина – следствие (отрицательное событие).

Если бы между результатом и следствием не существовало такого

различия, то, вероятно, не возникло бы двойной оппозиции для

причины. Граница между этими двумя понятиями недостаточно четка и

не всегда ясна, однако неидентичность их очевидна. З. Вендлер,

например, отмечает, что понятие результата больше связано с

агентивными событиями (Vendler 1967, 161). Результат может быть

целью определенного лица, его можно добиваться, чего нельзя сказать о

следствии. Можно говорить о преднамеренных результатах, но нельзя

говорить о преднамеренных следствиях. Различение этих понятий,

определенным образом категоризует отношения между событиями в

плане их положительности/отрицательности и в значительной степени

объясняет выбор того или иного предиката. Все предложения с

межсобытийными предикатами этой группы можно схематически

представить как «Событие1 – CAUSE – событие2», где абстрактный

предикат CAUSE представляет общее значение каузации и не равен

конкретному глаголу cause. Мы считаем глагол cause доминантой


357

каузативных межсобытийных предикатов на том основании, что его

актантные позиции могут быть заняты только предикатными актантами

(учитывая тот факт, что имя лица или предмета метонимически

представляет ситуацию, в то время как для других предикатов этой

группы межсобытийное значение является вторичным (ср. глаголы to

bring, to produce, to create, to raise, to make и др.)

Положительные или отрицательные коннотации события2 могут

влиять на выбор межсобытийного каузативного предиката.

Так, глагол cause может заменять свои синонимы (to bring, to

create, to give и др.), если каузируемое событие имеет отрицательные

коннотации – ср.: bring confrontations – cause confrontations; produce a

crisis situation – cause a crisis situation; lead to great confusion – cause great

confusion; create greater problems – cause greater problems.

При положительных коннотациях каузируемого события1

возможность подстановки глагола cause вызывает сомнение – ср. The

mere danger gave me a sense of delight (Wilde); These old walls will bring

you as great happiness and satisfaction as they brought to me (Hailey). – ?

will cause you a sense of delight, will cause you happiness and satisfaction.

Глагол cause выбирается говорящим для категоризации отношений

«причина-следствие», причем причина (событие1) в этом случае

расценивается как событие нежелательное и получает отрицательные

коннотации, если даже обозначающие его лексические единицы сами по

себе отрицательными коннотациями не обладают – ср.: Visiting in

hospitals causes more inconvenience to staff and patients than we can

possibly cope with (Drabble); My presence might cause more trouble in the

family (Moody).

Аналогичное расхождение можно наблюдать в употреблении

русских глаголов «причинять, приносить». Ср.: Ваше вмешательство

причиняет нам много неприятностей (хлопот / забот / горя /

несчастий / трудностей / беспокойства / вреда и т.д.). Такое

«нейтральное» в изолированном виде событие, как «ваше участие», став

1 Мы сознательно концентрируем внимание на семантических особенностях предикатных

актантов, хотя их формальное представление не совпадает для различных глаголов. Ср.:

An outbreak of measles had brought term to an early conclusion; An outbreak of measles had

caused the early conclusion of the term.


358

причиной, получает положительные или отрицательные коннотации в

зависимости от семантики второго событийного актанта и выбора

говорящим межсобытийного предиката. Ср.: Ваше участие приносит

нам радость (удовлетворение / уверенность и т. д.) Вряд ли возможно

предложение – ? Ваше участие причиняет нам радость, уверенность…,

хотя не вызывает сомнений правильность предложений: Ваше участие

приносит нам много хлопот / забот / неприятностей…и Ваше участие

причиняет нам много хлопот / забот и т.д.

Поскольку английский глагол to bring «берет» и положительные, и

отрицательные события, то нейтральный характер события2 (в

изолированном предложении) может расцениваться и как

положительное, и как отрицательное событие. Так, в предложении An

outbreak of measles had brought the term to an early conclusion

каузируемое событие (досрочное окончание семестра) может

расцениваться и как положительное (желательное с точки зрения

говорящего), и как отрицательное (нежелательное). Если говорящий –

студент, то досрочное окончание семестра для него желательное

событие. Если бы это предложение произнес кто-то из руководителей

учебного заведения, объясняя причину досрочного окончания семестра,

оно прозвучало бы как нежелательное, и вполне закономерен был бы

выбор в этом случае говорящим предиката cause с соответствующим

изменением формы реализации каузируемого события1. Ср.: An outbreak

of measles had caused the early conclusion of the term. В этом случае

событие1 должно однозначно прочитываться как нежелательное.

Таким образом, выбор предикатов cause, bring, create, produce,

result (in, from), be the result of, be the consequence of связан с такими

характеристиками событий, как положительность, отрицательность,

нейтральность, их желательность или нежелательность, т. е.

модальными характеристиками, которые встроены в лексическое

значение глагола и относятся, следовательно, к пропозициональной

модальности.

В других случаях предпосылки выбора каузативного предиката

связаны с иного рода семантическими особенностями актантов. Так,

анализ синонимичных предикатов make и force в различных

высказываниях позволяет считать, что семантика каузируемого события


359

при предикате make более разнообразна. Каузируемое событие может

означать: 1) чувства, эмоции, состояния, ср.: Failure makes people bitter

and cruel (Maugham); 2) суждения, cp.: Because I look so bad makes Mrs.

Griggs think she looks so good (Hellman); 3) действия, ср.: Silly what greed

makes you do (Updike).

Анализ предложений с предикатом force показывает, что

семантика каузируемого события при нем имеет более узкую

специфику. Он не может сочетаться с событиями, обозначающими

чувства, эмоции, состояния, суждения, что так характерно для глагола

make, и это блокирует их взаимозаменяемость – ср.: Why should my

interest in this boy make you angry? – *Why should my interest in this boy

force you to become angry?; It makes you seem closer to me – *It forces you

to seem closer to me. Предикат force сочетается только с событийными

актантами, обозначающими действия. Ср.: An illness forced me to spend a

term in the South of France (Maugham); I wrote with perseverance till

hunger forced me to break off and have breakfast (Maugham). В этих

предложениях возможна подстановка глагола make, разница лишь в

большей или меньшей степени вынужденности агенса каузируемого

события совершить то или иное действие. Очевидно, сема

вынужденности всегда присуща глаголу force и не всегда присутствует

в семантике глагола make ( ср.: It made me look forward to college, где

вряд ли можно интерпретировать каузируемое событие как

вынужденное). Предложения же с предикатом force допускают

перефразирование в сложные, где сема вынужденности получает

лексическое выражение в виде модального глагола have to. Cp.:

…Hunger forced me to break off and have breakfast I was hungry, so I

had to break off and have breakfast; An illness forced me to spend a term in

the South of France I was ill, so I had to spend a term in the South of

France.

Именно этот факт, на наш взгляд, объясняет употребление глагола

make, а не force с событийными актантами, обозначающими чувства,

эмоции, состояния. Если действие может совершаться агенсом

намеренно, сознательно, под давлением каких-то обстоятельств и

можно, следовательно, говорить о его вынужденности действовать

именно так, то чувства, эмоции, состояния возникают непроизвольно и


360

не связаны с фактором вынужденности, преднамеренности субъекта

этих чувств, эмоций и состояний.

Когнитивная компетенция говорящего, таким образом,

непосредственно отражается в его языковой компетенции, позволяя ему

выбрать наиболее адекватное выражение для категоризации и

представления определенных отрезков реальной действительности и

установления взаимосвязей между ними.

Выбор говорящим того или иного предиката связан, с одной

стороны, с его модальными характеристиками, такими как

положительная/отрицательная оценка, желательность/нежелательность,

вынужденность; с другой стороны, выбор предиката согласуется с

характером событийных актантов, семантика которых неоднородна и

может представлять действия, состояния, чувства, эмоции и суждения.

Все эти особенности раскрываются только на уровне высказывания и

ярко демонстрируют механизмы взаимодействия лексики и грамматики

при реальном функционировании языка.

2. Предложения с каузативными предикатами и актуализирующая

модальность

Пропозиции с предикатами анализируемой группы, как видно из

проведенного анализа, в общем виде выражают отношения причины и

следствия/результат между событиями. Семантическая структура

пропозиции с этими глаголами, взаимодействуя с актуализирующей

модальностью в высказывании, может сохраняться или

модифицироваться в зависимости от того или иного проявления

модальности (времени, отрицания, наклонения, присутствия модальных

глаголов).

Если актуализирующая модальность таких высказываний

представлена прошедшим временем или перфектными формами

главного предиката, то их семантическая структура совпадает с

семантической структурой пропозиции. Так, причинно-следственные

отношения между событиями выражены в следующих предложениях:

1. The fact that I was on my own, with no one to tell, made my anxiety

both greater and more endurable (Drabble) Since I was on my


361

own with no one to tell, my anxiety was both greater and more

endurable.

2. The anomalies of my upbringing…had made me believe in the poor

without being of them (Drabble) Since my upbringing had been

anomalous, I believed in the poor without being of them.

В этих предложениях актанты представляют события реализованные,

фактивные.

Когда актуализирующая модальность предложения с этими

предикатами выражена будущим временем или модальными глаголами,

каузируемое событие должно быть квалифицировано как

потенциальное, возможное, гипотетическое. Событие в этом случае

может иметь или фактивную, или потенциальную модальность.

Гипотетичность события позволяет перефразирование таких

предложений в сложноподчиненные с придаточными условиями. Ср.:

A victory for my party will bring about a solution of the problem of

Cyprus (M. S.) – If my party wins, the problem of Cyprus will be solved.

Consistent work … can lead to action on a sustained, disciplined basis

(M. S.) – If we work consistently, we can act on a sustained basis.

Если же событие1 имеет модальность реализованности, то те же

предложения допускают перефразирование только в

сложноподчиненные с придаточными причины. Ср.: Since my party has

won, the problem of Cyprus will be solved … As we work consistently, we

can act … Следовательно, если актуализирующая модальность

каузативных межсобытийных предикатов представлена модальными

глаголами или формами будущего времени, то это является показателем

гипотетичности события2, первое же событие может быть или

фактивным, или гипотетическим. В случае его фактивности оно может

быть представлено как полной номинализацией, так и придаточным

предложением. Гипотетическое событие обычно представлено полной

номинализацией, сохраняющей и номинативное, и модальное

содержание предыдущего предложения.

Если актуализирующая модальность предложений зависит от

модуса знания и выражена АВФ Indefinite, то предложение может

категоризовать знание общей истины (ср. гл. 9, § 2). О признаке

«нелокализованное во времени событие / действие» свидетельствует и


362

неопределенность, широкий диапазон их перефрастических

возможностей. Так, предложение Сutting down forests, leads to a gradual

cutting out of the soil (M. S.) может быть перифразировано в следующие

сложные предложения со «статусом» вечных истин:

1. Since forests are cut down, the soil gradually dries out;

2. If forests are cut down, the soil gradually dries out;

3. When forests are cut down, the soil gradually dries out;

4. After forests are cut down, the soil gradually dries out.

В таких предложениях обобщающего характера прослеживается, с

одной стороны, некоторое стирание граней между отношениями

причинными, условными и временными, с другой – семантическое

родство между этими типами предложений, в основе которых –

установление причинно-следственных связей между событиями.

Анализируя предложения Water boils when you heat it to a

temperature of 100 градусов и Water boils if you heat it to a temperature of

100º, Дж Лайонз отмечает, что в обоих случаях содержится имплицитно

идея о причинном характере взаимодействия двух событий – нагревание

воды до 100 градусов является причиной кипения воды, хотя в одном

случае отношения меду этими событиями представлены условным

предложением, а в другом – временным (Lyons 1977, 493), однако

временной союз when и условный союз if сами по себе являются

недостаточными сигналами для квалификации типа логических

отношений между главным и придаточным. Хотя семантические союзы

и считаются ядром структуры сложного предложения (Белошапкова

1969, 24; Степанов 1975, 136), временные, условные, целевые,

следственные и другие отношения переплетаются и осложняют друг

друга (Егорова 1967, 94).

3. Предложения с предикатами

благоприятствования / неблагоприятствования

В особую подгруппу могут быть выделены каузативные глаголы,

благоприятствования (to unable, to allow, to permit, to urge, to help, to

promote, to contribute, to encourage, to stimulate) или


363

неблагоприятствования (to prevent, to disturb, to discourage, to interfere

with, to curb, to restrict, to limit, to hold back, to impede).

В предложениях с глаголами благоприятствования каузирующее

событие представлено как содействующее, способствующее

возникновению, свершению или прогрессу каузируемого события. При

перефразировании предложений с этими глаголами в сложное

предложение и развертывании предиката каузируемого события

последнее всегда представлено утвердительной актуализирующей

модальностью. Ср.: The collapse of the strike enabled the company to

resume normal bus services (Hornby) – The company resumed normal bus

services.

Важной семантической особенностью этих предикатов является

то, что они сообщают каузируемому событию модальность

желательности или необходимости свершения действия с точки зрения

агенса этого события и подчеркивают стремление или готовность его к

осуществлению действия. Этот семантический компонент как бы

выходит за пределы лексического значения этих глаголов при

перефразировании их в сложные и проявляется на синтаксическом

уровне, в то время как каузативная сема реализуется в подчинительном

союзе. Ср.:

The collapse of the strike enabled the company to resume normal bus

services (Hornby) – As the strike collapsed, the company resumed normal bus

services.

Поскольку событие2 при этих предикатах является желательным

или необходимым именно для агенса этого события, то и событие1

получает положительные коннотации, т. е. оценивается как

положительное (благоприятное) прежде всего с точки зрения агенса

каузируемого события. Само по себе событие1 может быть

нейтральным, не иметь ярко выраженных положительных или

отрицательный коннотаций (The collapse of the strike – для бастующих

это неудача, для администрации – победа), или иметь ярко выраженные

отрицательные коннотации. Так, crop failure в предложении Crop failure

helped to drive food prices up получает положительную оценку с точки

зрения агенса каузируемого события (того, кто заинтересован в

повышении цен), но само по себе это отрицательное событие.


364

Каждый из глаголов данной группы согласуется с определенными

аспектными или оценочными особенностями каузируемого события.

Так, глаголы promote и contribute будучи синонимичными, отличаются

тем, что глагол enable предполагает наличие такого объекта, который

снимает все существующие препятствия, которые от него зависят (Grosu

1971, 64). Это интересное наблюдение легко проследить на конкретных

примерах. Cp.: 1) A few days of preparation beforehand can allow you to

enjoy your holiday at your ease; 2) Her mother's placidity … had enabled her

to make a lovely idyll life on that beautiful island (Maugham).

В первом случае осуществление события2 (хороший отдых)

зависит от усилий, воли, желания агенса события1. Во втором случае

осуществление события2 не зависит от воли субъекта события1, здесь

субъект не активен, предикатное имя placidity (качество, свойство

субъекта) выступает как абсолютное, снимающее все препятствия к

осуществлению события2. Этот факт объясняет, очевидно, тенденцию к

употреблению глагола enable в тех случаях, когда событие1

безагентивно, а глаголов allow и permit – когда событие1 представляет

агентивное действие.

Каузативные глаголы неблагоприятствования наряду с

каузативной семой содержат сему неблагоприятствования.

Семантические различия глаголов этой группы связаны с модальностью

совершенности или несовершенности каузируемого события. Так, при

предикатах prevent (from), keep (from), discourage событие2 представляет

собой нереализованное действие, что подтверждается при

перефразировании предложений с данными предикатами в сложные, где

экспликация свернутого, вторичного предиката всегда представлена

отрицательной формой. Ср.:

The wet weather discouraged people from going to the sports meeting

(Hornby) – Since the weather was wet people did not go to the sports

meeting;

Her pride kept her from crying (Hill) – She did not cry because she was

proud.

При всех остальных предикатах данной подгруппы событие2 имеет

модальность реальности, и событие1 в этом случае является причиной,


365

препятствующей нормальному протеканию или прогрессу события².

Ср.:

1) The noise of those trains kept disturbing me (to sleep well)

(Murdoch) ― I did not sleep well (slept badly).

Реализация события2 не отрицается, утверждается лишь, что оно

осуществляется с определенными трудностями, осложнениями,

помехами. И этот семантический компонент значения данных глаголов

при перефразировании их в сложное также получает синтаксическое

выражение (для глаголов to prevent from, to keep from, to discourage) в

виде отрицания при развертывании вторичного предиката до полной

формы, или лексико-синтаксическое выражение (для остальных

глаголов) в виде отрицательных наречий при развернутом предикате,

которые и характеризуют соответствующим образом протекание

действия.


Межсобытийные каузативные глаголы пресечения (destroy, ruin,

break, disrupt, interrupt, stop) содержат в своем значении модальные

характеристики, которые они сообщают предикатным актантам:

событие1 характеризуется модальностью реализованности, а событие2

должно быть квалифицировано как завершенное, имевшее место в

прошлом и прекратившееся в результате осуществления события1. Ср.:

A bang on the bedroom door interrupted her reverie (Murdoch); His

ambitions, his insecurities, his aloofness … ultimately destroyed his career

(The Fall).

Предикаты данной группы совмещают в себе семы каузации и

прекращения. При перефразировании предложений с этими

предикатами в сложные происходит «расщепление» семантической

структуры предиката: сема каузации воплощается в причинном союзе

придаточного предложения, а сема прекращения находит выражение в

предикате главного предложения и требует лексико-синтаксических

средств выражения. Ср.:

Their arrival interrupted our discussion of the event – Since they

arrived we stopped discussing the event.


366

Наложение на пропозицию с этими глаголами различных типов

актуализирующей модальности соответствует в общем виде тем

изменениям логических отношений между событиями, которые

характерны для каузативных межсобытийных предикатов вообще. Так,

отрицательная форма межсобытийного предиката свидетельствует о

категоризации уступительных отношениях между событиями. Ср.:

Their arrival did not interrupt our discussion of the event – Though

they arrived, we did not stop (continued) our discussion of the events;

Mama fist-fought him but this did not stop him from going to

Florence's place (Moody) – Though mama fist-fought him, he continued

going to ….

Присутствие модального глагола и вспомогательного глагола

будущего времени позволяют квалифицировать отношения между

событиями как условные. Ср.:

Their arrival will interrupt our discussion of the event – If they arrive

we will stop our discussion of the event.

В предложениях с глаголами пресечения требуется присутствие в

развернутом предикате каузируемого события фазового глагола stop

(finish) для обозначения прекращения действия или словосочетания no

longer, которое одновременно сигнализирует и об отсутствии действия,

и о наличии его в прошлом. Ср.: The sudden end of her marriage has

disrupted her expectations – Since her marriage ended suddenly, she no

longer expected anything.

Соответствующие изменения наблюдаются в каждой группе

каузативных глаголов при введении, например, отрицания. При

сохранении в этом случае (для всех типов) уступительных отношений

меняются модальные характеристики каузируемого события. В

частности, отрицательная актуализирующая модальность при глаголах

пресечения, наряду с выражением уступительных отношений,

превращает событие2 из завершенного в незавершенное,

продолжающееся:

Though they arrived, we continued our discussion,

а присутствие отрицания при глаголах нейтральной каузации, напротив,

представляет событие2 нереализованным, несовершившимся:


367

Failure did not make him bitter and cruel – Though he failed, he did not

become bitter and cruel).

5. Предложения с предикатами изменениями

Данная группа включает глаголы to change, to alter, to affect, to

influence, to improve, to increase, to strengthen, to intensify, to prolong, to

deepen, to reduce, to undermine, to slow down, to weaken, to diminish, to

aggravate, to complicate.

Глаголы to change, to alter, to affect, to influence представляют

каузацию изменения события2 без указания на характер изменения.

Указание на характер изменения события2 содержится обычно в

последующем тексте. Ср.: Papa was powerful, and this influenced Alfred …

Alfred accorded to papa the love and service of a true son (Caldwell). (Речь

идет об изменениях Альфреда к человеку, который его усыновил).

Все эти глаголы содержат семы каузации и изменения, причем в

глаголах change и alter сема изменения представлена более категорично,

чем в глаголах influence и affect. Последние же отличаются друг от

друга тем, что глагол affect обнаруживает отрицательные коннотации и

чаще представляет нежелательное, отрицательное изменение события².

Ср.:

The climate affected his health (Hornby); The severe winter this year

has affected both industry and agriculture.

Каузативная и изменительная семы, сконцентрированные в этих

глаголах, расщепляются при трансформации предложений с ними в

сложные: в придаточном предложении подчинительный союз

представляет сему каузации, а сема изменения находит выражение в

главном предложении и обобщенно может быть представлена

словосочетанием become different или непереходным глаголом change,

выражающим только изменение и лишенным семы каузации. Ср.:

Heating of the environment by industry is beginning to alter the heat

balance of our planet ― Since industry is heating the environment, the heat

balance of our planet is changing.

Остальные глаголы данной группы содержат сему, указывающую,

какому именно изменению конкретно подвергается событие2. Можно


368

утверждать наличие определенной соотносительности между

анализируемыми глаголами и сравнительной степенью прилагательных.

Ср.: словарные толкования этих глаголов: improve – make better; increase

– make greater; strengthen – make stronger; reduce – make less; aggravate –

make worse; weaken – make weaker (Hornby 1958).

При трансформации этих предложений в сложные сема каузации

обычно выражается в причинном союзе придаточного, а остальные

компоненты его семантики (изменение, характер изменения,

продолженность) находят комплексное выражение в главном

предложении. Обобщенно их можно представить словосочетанием

become better, less, worse, etc. или соотносительными с анализируемыми

непереходными глаголами – to increase, to improve, to strengthen, to

reduce, etc., из которых извлечена каузативная сема. Ср.:

Demoyte's approval … increased her opposition to the plan (Murdoch)

― Since Demoyte approved of the plan, her opposition to it became stronger

(increased); Her opposition to the plan increased because Domoyte approved

of it.

Отрицательная форма анализируемых предикатов сигнализирует,

наряду с уступительными отношениями между событиями, отсутствие

изменений в характере протекания события2 (Domoyte's approval … did

not increase her opposition to the plan ― Though Domoyte approved of the

plan, her opposition to it did not increase (did not change, remained

unchanged).

Употребление предиката в будущем времени или с модальным

глаголом свидетельствует лишь о возможном изменении события2 как

результата реального или потенциального события1 (события-причины

или события-условия соответственно). Ср.:

Cuts in earnings will reduce home demand (M. S.) ― Since they have

cut earnings, home demand will reduce; If they cut earnings, home demand

will reduce.


предложений с условно-целевыми глаголами


369

Группа предикатов, категоризующих условно-целевые отношения

между событиями, представлена глаголами to require, to demand, to

depend on, to need, to call for. В предложениях с ними событие2 является

условием, необходимым для реализации события1. Оба события

характеризуются гипотетической модальностью, причем событие2 в

будущем должно предшествовать осуществлению события1. Событие1

при данных предикатах представляет собой цель, осуществлению

которой препятствует нереализованность события2 – условия.

Например:

Unity between men and women depends on this contradiction being

resolved (M. St.); To get away for a weekend demands a degree of will and

organization (Murdoch); To recreate the past needs …an effort of

imagination (Maugham).

Такие предложения при трансформации их в сложные могут быть

представлены сложноподчиненными придаточными как цели, так и

условия, например:

1) To implement such a policy requires a radical change in the government's

present economic course –

In order to implement such a policy the government's present economic

course should be changed –

If the government's present economic course is changed (changes), we shall

implement such a policy;

2) Unity between men and women depends on this contradiction being

resolved –

If this contradiction is resolved, there will be unity between men and women

–

In order to achieve unity between men and women we must resolve this

contradiction.

Предикаты данной группы сообщают модальность необходимости

событию2. В соответствующих им сложных предложениях с

придаточными цели предикат главного, эксплицируется как модальный

глагол (should, must, have to). Cp.:

The government's present economic course should be changed. (см.

предложение 1); We must resolve this contradiction (предложение 2).


370

Событие1 (цель) получает модальность желательности или

намеренности. Оно может быть охарактеризовано также как желаемый

или ожидаемый результат события2 в случае его реализации1 и является,

следовательно, гипотетическим результатом другого гипотетического

события, реализация которого может привести к осуществлению

события1 – т. е. к достижению цели.

Соотнесение простых предложений с межсобытийным предикатом

со сложноподчиненным с придаточным условия, а также попытка

перефразировать сложные условны предложения в простые по форме

предложения с межсобытийными предикатами подтверждает

специфику данных предикатов – категоризовать именно условно-

целевые отношения между событиями. Нежелательность события1,

невозможность интерпретации его как действия планируемого,

ожидаемого, намеренного (т. е. как цели), блокирует трансформацию

сложноподчиненного условного предложения в простое с предикатами

данной группы. Ср.:

If you do move the controls violently, you will … be in trouble ― ?

(For you) to be in trouble requires moving the controls violently.

И, напротив, вполне естественно преобразование

сложноподчиненных условных предложений в простые с

анализируемыми предикатами, если событие1 имеет модальность

желательности:

If I asked more favours of people, I would find people more kind

(Drabble) ― (For me) to find people more kind requires asking more favours

of them.

Семантические отношения в тех условных предложениях, которые

не допускают перефразирования в простые с анализируемыми

предикатами (см. примеры выше), могут быть более точно определены

как гипотетическая причина - гипотетическое следствие. Они могут

быть трансформированы в простые предложения с межсобытийными

каузативными глаголами при обязательном введении в главный глагол

модального или вспомогательного глагола будущего времени,

манифестирующих гипотетичность событий. Ср.: If you move the

1 «Цель – то, что представляется в сознании и ожидается в результате определенным

образом направленных действий» (Кондаков 1971).


371

controls violently you will be in trouble ― Moving the controls violently will

cause you trouble. В данном случае формально условное предложение (If

you move the controls violently) нельзя трактовать как условие для

осуществления другого события (being in trouble). Это противоречит

логике вещей.

Довольно точное, на наш взгляд, определение условных

отношений в сложном предложении мы находим в учебнике по

английской грамматике В.Л. Каушанской, Р.Л. Ковнер и др.: «В

обстоятельственных условных предложениях придаточное выражает

условие, которое необходимо для осуществления действия,

выраженного в главном предложении» (1967, 293). Р. Квирк дает очень

широкое определение условных предложений, отмечая, что в них

утверждается зависимость одного обстоятельства от другого (Quirk et al.

1976, 745).

В данном разделе мы пытаемся лишь показать сопряженность

таких видов логических отношений («логических пар»), как условие-

следствие, с одной стороны, и «причина-следствие», с другой. О

взаимосвязи и взаимопроникновении этих логических понятий

свидетельствуют их определения, данные, например, в «Логическом

словаре» Н.И. Кондакова. Сравним следующие определения:

«Следствие – … та часть условного суждения, истинность которой

определяется условием (здесь и далее подчеркнуто нами – Л.К.),

выставленными в другой части этого суждения, называющейся

основанием» (с. 478).

«Условие – та часть условного суждения, в которой выражается

знание о том, что делает возможным существование чего-нибудь

другого, или знание о том, от чего зависит что-нибудь другое, что

определяет собой что-нибудь другое … Вторая часть условного

суждения называется следствием. Эта часть содержит знание … о

зависимом от условия» (с. 556).

«Причина – то, что предшествует другому и называет его в

качестве следствия» (с. 417).

Как видно из определений, следствие является частью и

условных, и причинных предложений. Однако в первом случае

отношения между событиями представлены как условие –


372

гипотетическое следствие, во втором – как причина – фактивное

следствие. Гипотетичность следствия в первом случае позволяет

характеризовать условие как гипотетическую причину – именно

гипотетичность делает причину условием.

Проанализируем следующие предложения:

1) If you stay with us we may succeed ― Your staying with us may

result in our success ― Our success … requires your staying with us.

2) If fall in solving this problem, we shall be dismissed ― Your failure

in solving this problem may cause our dismissal – *Our dismissal requires

your failure in solving this problem.

Примеры показывают, что условные отношения между событиями

могут быть выражены гипотетическим каузативом (may/ will result in;

may/ will cause).

Но только в первом случае (пример 1) одно событие

действительно является условием, необходимым для осуществления

другого события (цели), события желательного, планируемого,

ожидаемого как результат выполнения условия. Такие условные

предложения легко трансформируются в простые с межсобытийными

предикатами depend on, require, demand, need. В примере 2 условное

придаточное предложение трудно назвать событием, необходимым и

желательным для осуществления другого события (события –

следствия). Возможное следствие здесь представляет собой событие

нежелательное, имеющее отрицательные коннотации (лучше бы оно не

произошло!), поэтому и событие-условие (возможная причина)

получает отрицательные коннотации. Такие предложения не допускают

перефразирования в простые с условно-целевыми предикатами depend

on, require, demand, need, однако они могут быть перефразированы в

простые с межсобытийным предикатом involve, в лексическом значении

которого присутствует отрицательная коннотация. Ср.: толкование

этого глагола в словаре Hornby – involve, v. t. 1. cause (sb or sth) to be

caught or mixed up (in trouble, etc.; 2. get (sb or sth) into a complicated or

difficult condition). 3. have as a necessary consequence.

Данное толкование вполне согласуется с представлением события2

как нежелательного, и отношения в таких предложениях представить

как «гипотетическая причина – гипотетическое следствие», хотя при


373

перефразировании в сложное предложение они представлены

формальной условной связью.

Это свидетельствует о том, что собственно условные отношения

между событиями могут быть представлены как условно-целевые, и

межсобытийные предикаты данной группы являются как бы проверкой

на истинность условных отношений в предложении.

Проведенный анализ подтверждает также, что поскольку цель –

это событие, ожидаемое в результате каких-либо определенным

образом направленных действий, то цель можно характеризовать как

гипотетический положительный результат. Понятие цели, таким

образом, также соотносительно с понятием гипотетической причины1.

Итак, условные отношения можно представить в двух вариантах:

1. условие следствие

гипотетическая причина гипотетическое следствие

(или гипотетический

отрицательный результат)

(If you fail in solving this problem, we shall be dismissed )

2. цель условие

гипотетический положительный

результат

гипотетическая причина

(We may succeed in this work if you stay with us)

Первый вариант категоризуется:

а) сложноподчиненным условным предложением;

б) формально простым предложением с гипотетическим

каузативным предикатом (may cause, will result in, etc.);

в) простым предложением с межсобытийным предикатом involve.

Второй вариант категоризуется:

а) сложноподчиненным условным предложением;

б) формально простым предложением с гипотетическим

каузативным предикатом;

в) формально простым предложением с межсобытийным условно-

целевым предикатом (depend on, need, require, demand – см. примеры).

1 Семантическая близость целевых предложений с предложениями следствия, условия и

причины отмечается авторами «Грамматики 70», 724. См. также Leech, Svartvik 1975, 79.


374

Анализ языкового материала, таким образом, подтверждает

правомерность разграничения таких понятий, как следствие и результат,

во всяком случае, язык довольно четко проводит это разграничение.

Межсобытийные предикаты, категоризующие целевые отношения

между событиями (aim at, be aimed at, be intented at), представляют

событие2 как цель, на осуществление которой направлено событие1.

Реализация события2 также в некоторой степени обусловлена событием1

и носит гипотетический характер, однако если при условно-целевых

отношениях осуществлению цели препятствует событие-условие, то в

предложениях с целевыми предикатами событие1 прямо направлено на

осуществление цели. Ср.:

The actions are aimed at its alignment with extremist forces (M. S.);

Henry Kissinger's meeting with Mr. Jan Smith was intended to salvage

Western interests in the country (M. S.); Most events aim to highlight the

demands of the demands of the Women's Liberation movement (M. S.).

В лексическом значении данных предикатов однозначно

представлен характер выражаемых ими отношений. Ср.: эксплицитное

выражение целевых отношений между событиями в

сложноподчиненном предложении: Henry Kissinger met with Mr. Jan

Smith in order to salvage Western interests in the country. Модальная

характеристика события1 прямо обусловлена актуализирующей

модальностью целевых предикатов. Так, событие1 относится к

реальному временному плану (прошлому или настоящему) в

вышеприведенных предложениях. Если же актуализирующая

модальность при этих предикатах представлена гипотетической

формой, то и событие1 должно прочитываться как гипотетическое. Ср.:

Henry Kissinger's meeting with Mr. Jan Smith will be intended to salvage

Western interests in the country ― Henry Kissinger will meet Mr. Jan Smith

(in order to) salvage Western interests in the country.

Событие1 в предложениях цели при перефразировании в сложные

реализуется в главном предложении. Оно всегда является агентивным

событием, агенс которого – сознательно действующее лицо, а само

действие носит динамический, активный характер.

Активная и пассивная формы предиката aim (aim at, be aimed at)

полностью эквивалентны и не сигнализируют конвертируемость


375

именных позиций, как это происходит при употреблении данного

глагола в первичном значении – значении конкретного физического

действия. Ср.: He aimed his gun at the lion (Hornby) ― His gun was aimed

at the lion.



Межсобытийные предикаты логического вывода представлены

глаголами to imply, to suggest, to show, to indicate, to signal, to

demonstrate, to express, to reflect, to reveal, to signify, to prove. В

предложениях с данными предикатами событие2 является логическим

выводом, суждением, сделанным на основе события1, доказательством,

обоснованием или подтверждением факта, выраженного актантом в

позиции подлежащего. Предикаты imply и suggest выражают эти

отношения менее конкретно, событие2 при этих предикатах является

лишь предположительным. Ср.: The fact that he wrote a letter to her

suggests that he knew her (Quirk); Her silence implied her understanding

(Murdoch).

Остальные предикаты анализируемой группы представляют

событие2 как соответствующее действительности, выражают вполне

определенное суждение о том, что манифестирует собой событие1. Ср.:

That John was rude tо his teacher proves that he has no respect for his

elders (Langendoen); The fact that he was holding a gun indicated his guilt

(Quirk).

Все предложения с предикатами данной группы соотносимы со

сложными предложениями, для которых характерна лишь формальная

причинно-следственная связь между частями (наличие причинно-

следственных союзов). Ср.: The fact that he was holding a gun indicated

his guilt ― He is guilty, for (because) he was holding a gun.

В этих предложениях событие1 не вызывает события2, не является

его причиной. Событие2 представляет собой суждение, сделанное на

основании определенного фактивного события. Ср.: He was holding a

gun, so he was guilty.


376

Сложные предложения, имеющие такую семантическую

структуру, описаны в теоретическом курсе грамматики В.Н. Жигадло,

И.П. Ивановой, Л.Л. Иофик. Авторы отмечают, что между частями

такого сложного предложения «как бы пропущена одна мысль – о

положении в первой части можно судить на основании того, что

высказано во второй», или «об этом можно судить по тому…» (1956,

331-334). Эта пропущенная мысль или логическое звено может получать

эксплицитное выражение в сложном предложении1: He is guilty and we

can judge about it from the fact that he was holding a gun. Сами причинно-

следственные союзы (as, for, etc.) эту информацию в себе не содержат.

Она выводится в основном из семантики целого предложения: He was

holding a gun. He is guilty. Модальность предложения (основания

суждения) представлена в нем эксплицитно. Модальность уверенности

передается индикативной формой предиката (He is guilty),

предположительная модальность – введением в предикат глагола must в

значении возможности, предположительности (Ср.: He must be guilty,

for he was holding a gun) или модальных слов evidently, probably:

Evidently, he is guilty, for he was holding a gun. В предложениях с

междсобытийными предикатами эта модальность заключена в самом

предикате – предположительная в глаголах to suggest и to imply, а

модальность уверенности – в глаголах to show, to demonstrate, to signal,

to signify.

Несмотря на определенную соотносительность между союзами и

межсобытийными глаголами, даже из этих примеров видно, насколько

богаче семантические потенции глаголов в сравнении с союзами.

Межсобытийные глаголы более точно категоризуют характер

отношений между событиями. Они сами обладают определенными

модальными характеристиками (уровень пропозициональной

модальности), направленными на выражение модальности актантов, что

позволяет свернуть выражение актантных модальных характеристик.

Кроме того, межсобытийные предикаты, являясь конструктивным

центром предложения, присоединяют к себе модальные и фазисные

1 Интересны наблюдения над сложными предложениями, в которых отдельные

компоненты содержания не находят специального выражения с помощью формальных

языковых средств, у Т.А. Колосовой (1972).


377

глаголы, отрицание и другие виды актуализирующей модальности,

модифицируя при этом отношения между актантами и изменяя тип

логической связи в предложении.

Введение отрицания в предикаты анализируемой группы меняет

логические отношения в предложении на уступительные, однако

значение логического вывода сохраняется. Ср.:

The fact that he wrote a letter to her does not imply that he knew her ―

Though he wrote a letter to her, he may (might) not know her: (We cannot be

sure that he knew her);

That John was rude to his teacher does not prove that he has no respect

for his elders ― Though John was rude to his teacher, it does not mean that

he has no respect for his elders.

В этих предложениях утверждается недостаточность основания для того

вывода, который может из него следовать, т. е. недостаточная

уверенность суждения. Интересно, что при перефразировании

отрицательных предложений в сложные событие-следствие имеет при

развернутом предикате модальный глагол may, а не must, который

выражает предположение, сомнение, в то время как must передает

предложение с оттенком уверенности.

ЛИТЕРАТУРА

Адмони, В.Г. Введение в синтаксис современного немецкого языка

[Текст] / В.Г. Адмони. ― М.: Изд-во иностранной литературы, 1955.

Адмони, В.Г. О синтаксической семантике как семантике

синтаксических структур [Текст] / В.Г. Адмони. Изд-во АН СССР. Сер.

литер. и языка, 1979, т. 38, №1. – С. 24-35.

Александрова, Л.Г. One’s self и oneself как способы репрезентации

концепта Я в современном английском языке [Текст] : дис. … канд. филол.

наук: 18.02.04 / Л.Г. Александрова. – Иркутск, 2000. – 164 с.


378

Алисова, Т.Б. Очерки синтаксиса современного итальянского языка

(семантическая и грамматическая структура простого предложения) [Текст] /

Т. Б. Алисова. ― М.: Изд-во МГУ, 1971. ― 294 с.

Антонюк, Л.А. Залоговые значения взаимности и проблема «скрытой»

грамматики на материале белорусского языка [Текст] / Л.А. Антонюк, А.Е.

Михневич // Проблемы грамматической категории залога. – Л.: Наука,

Ленингр. отд-ние, 1978. – С. 186-193.

Апресян, Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства

языка [Текст] / Ю.Д. Апресян. – М.: Наука, 1974. – 368 с.

Апресян, Ю.Д. Проблема фактивности: знать и его синонимы [Текст] /

Ю. Д. Апресян // Вопр. языкознания. ― 1995. ― № 4. ― С. 43-63.

Апресян, Ю.Д. Новый объяснительный словарь синонимов русского

языка [Текст] / под общим рук. акад. Ю.Д. Апресяна. – 2-е изд., испр. и доп.

– Москва; Вена: Языки славянской культуры: Венский славистический

альманах, 2004. – 1488 с. – (Studia Philologica).

Арсеньева, М.Г. Введение в германскую филологию [Текст] / М.Г.

Арсеньева, С.П. Белошапкова, С.П. Берков. ― М.: Изд-во «ГИС», 2000.

Арутюнова, Н.Д. О номинативной аспекте предложения [Текст] / Н.Д.

Арутюнова // Вопр. языкознания, 1971, № 6. – С. 63-73.

Арутюнова, Н.Д. Положение имен лица в русском синтаксисе [Текст] /

Н.Д. Арутюнова. – Известия АН СССР. Сер. литер. и языка, 1975, т. 34, №4. –

С. 341-350.

Арутюнова, Н.Д. Предложение и его смысл (Логико-семантические

проблемы) [Текст] / Н.Д. Арутюнова. ― М.: Наука, 1976. ― 383 с.

Арутюнова Н.Д. К проблеме функциональных типов лексического

значения [Текст] / Н.Д. Арутюнова // Аспекты семантических исследований.

― М.: Наука, 1980.

Арутюнова Н.Д. Лингвистические проблемы референции [Текст] / Н.Д.

Арутюнова // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.13. Логика и

лингвистика (Проблемы референции). – М.: Радуга, 1982. – С.5-41.


379

Арутюнова, Н.Д. Истоки, проблемы и категории прагматики [Текст] /

Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.16.

Лингвистическая прагматика. – М.: Прогресс, 1985. – С.3-42.

Арутюнова, Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт.

[Текст] / Н.Д. Арутюнова. ― М.: Наука, 1988. ― 341 с.

Арутюнова, Н.Д. Логический анализ языка: Модели действия [Текст] /

Под ред. Н.Д. Арутюновой и Н.К. Рябцевой. – М.: Наука, 1992.

Арутюнова Н.Д. Семантическое согласование слов и интерпретация

предложения [Текст] / Н.Д. Арутюнова // Грамматическое описание

славянских языков. – М.: Наука, 1996. С.158-171.

Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека [Текст] / Н.Д. Арутюнова. ― М.:

Языки русской культуры, 1999. ― 896 с.

Аспекты семантических исследований [Текст]. – М.: Наука, 1980. – 355

с.

Астафурова, Т.Н. Способы актуализации глагольного компонента

итеративности в семантике производного имени [Текст] / Т.Н. Астафурова //

Лексическое значение в системе языка и в тексте: Сб. науч. тр., 1985. ―

Волгоград: ВГПИ им. А.С. Серафимовича, 1985. ― С. 83-88.

Ахманова, О.С. Словарь лингвистических терминов [Текст] / О.С.

Ахманова. ― М.: Советская энциклопедия, 1966. ― 607 с.

Балли, Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка [Текст] /

Ш. Балли. ― М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1955. ― 416с.

Бархударов, Л. С. Грамматика английского языка [Текст] / Л. С.

Бархударов, Д. А. Штелинг. ― М.: Высшая школа, 1973. ― 423 с.

Белошапкова, В.А. Сложное предложение в современном русском

языке (некоторые вопросы теории) [Текст] / В.А. Белошапкова. ― М.:

Просвещение, 1967. ― 159 с.

Беляева, Е.И. Функционально-семантические поля модальности в

английском и русском языках. [Текст] / Е. И. Беляева. ― Воронеж: Изд-во

Воронежского ун-та, 1985.


380

Бенвенист, Э. Общая лингвистика [Текст] / Э. Бенвинист. ― М.:

Прогресс, 1974.

Блиндус, Е.С. Потенциально-предикативные сочетания в английском

языке [Текст]: автореф. дис. … д-ра филол. наук: 10.02.04 / Е.С. Блиндус –

М., 1979. – 34 с.

Блох, М.Я. Проблемы парадигматического синтаксиса (на мат-ле

английского языка) [Текст] : дис. … д-ра филол. наук: 10.02.04 / М.Я. Блох –

М., 1976. – 444 с.

Блох М.Я. Теоретические основы грамматики. [Текст] / М.Я. Блох. ―

М.: Высшая школа, 1986.

Блумфилд, Л. Язык [Текст] / Л. Блумфилд. – М.: Прогресс, 1968. – 607

с.

Богданова, С.Ю. Индексальные конструкции с фразовыми глаголами

речи в современном английском языке [Текст] : автореф. дис. … канд. филол.

наук: 10.02.04 / С.Ю. Богданова. – Иркутск, 1997. – 135 с.

Богородицкий, В.А. Общий курс русской грамматики (из

университетских чтений) [Текст] / В.А. Богородицкий. ― 5-е изд., перераб.

― М.-Л.: Гос.соц. эконом. Изд., 1935.

Бодуэн де Куртене, Я. И. Избранные труды по общему языкознанию

[Текст] / Я. И. Бодуэн де Куртене. ― М.: Изд-во АН СССР, 1963.

Бодягина, О.Л. Полифакторный подход к выбору актанта на роль

подлежащего (на материале английского языка) [Текст]: дис. … канд. филол.

наук: 10.02.04 / О.Л. Бодягина. – Барнаул, 2003.

Болдырев, Н.Н. Функциональная категоризация английского глагола

[Текст] / Н.Н. Болдырев. – С.-Петербург, Тамбов: РГПУ/ТГУ, 1995. – 139 с.

Болдырев, Н.Н. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской

филологии [Текст] / Н.Н. Болдырев. – Тамбов: Изд-во ТГУ, 2000. – 123 с.

Булыгина, Т.В. Языковая концептуализация (на материале русской

грамматики) [Текст] / Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев. ― М.: Языки русской

культуры, 1987. ― 576 с.


381

Бурлакова, В.В. Основы структуры словосочетания в современном

английском языке [Текст] / В.В. Бурлакова. – Л.: Изд. ЛГУ, 1975. – 128 с.

Васина, Н.Г. О роли отглагольного имени в организации таксисной

семантики предложения в современном английском языке [Текст] / Н.Г.

Васина // Вестник ИГЛУ, сер. филология, №3, 2008. ― С. 16-24.

Вежбицка, А. Восприятие: семантика абстрактного словаря [Текст] / А.

Вежбицка // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8. Лингвистика текста.

― М.: Прогресс, 1978. ― С. 402-421.

Вежбицкая, А. Семантические универсалии и описание языков [Текст]

/ А. Вежбицкая. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – 780 с.

Веккер, Е. В. Психика и реальность: единая теория психических

процессов [Текст] / Е. В. Веккер. ― М.: Символ, 1998.

Вейхман, В.Г. Новое в английской грамматике [Текст] / Г.А. Вейхман.

― М.: Высшая школа, 1990.

Вейхман, В.Г. Новое в грамматике современного английского языка:

Учебное пособие для вузов [Текст] / Г.А. Вейхман. ― М.: ООО «Издательсво

Астрель»: «Издательство АСТ», 2002.

Верхотурова, Т.Л. Семантика и функционирование предикатов со

значением логических отношений в современном английском языке (на

материале группы глаголов способствования) [Текст] : дис. … канд. филол.

наук: 10.02.04 / Т.Л. Верхотурова. – Иркутск, 1993.

Виноградов, В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове)

[Текст] / В.В. Виноградов. ― М.-Л.: Учпедгиз, 1947. ― 784 с.

Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в

русском языке [Текст] / В.В. Виноградов // Труды института русского языка,

т.2. ― М.-Л.: АН СССР, 1950.

Виноградов, В.В. Избранные труды: Исследования по русской

грамматике. [Текст] / В.В. Виноградов. ― М., 1975.

Витгенштейн, Л. Логико-философский трактат [Текст] / Л.

Витгенштейн. ― М., 1958.


382

Воронова, С.К. Семантика и синтаксис конструкций с глаголами

каузации мнения в современном английском языке [Текст]: дис. … канд.

филол. наук: 10.02.04 / С. К. Воронова. ― СПб., 1990.

Воронцова, Г.П. Очерки по грамматике английского языка [Текст] /

Г.П. Воронцова. ― М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1960.

Воскобойник, Г.Д. Категория актуальности / неактуальности

высказывания в английском языке [Текст]: дис. … канд. филол. наук:

10.02.04 / Г.Д Воскобойник. ― Нижний Новгород, 1991.

Вригт, Г.Х. фон Модальная логика местоположения [Текст] / Г.Х. фон

Вригт // Логический анализ языка. Языки пространств. ― М.: Языки русской

культуры, 2000. ― С. 7-15.

Гак В.Г. К проблеме синтаксической семантики (семантическая

интерпретация «глубинных» и «поверхностных» структур) [Текст] / В.Г. Гак

// Инвариантные синтаксические значения и структура предложения.: Докл.

на конф. по теоретическим проблемам синтаксиса. – М.: Наука, 1969. – С. 77-

85.

Гак В.Г. О логическом исчислении семантических типов

пропозициональных глаголов [Текст] / В.Г. Гак // Пропозициональные

предикаты в логическом и лингвистическом аспекте: тезисы докладов

рабочего совещания. ― М.: Наука, 1987. ― С. 38-40.

Гаспаров, Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового

существования [Текст] / Б.М. Гаспаров. – М.: «Новое литературное

обозрение», 1996. – 240 с.

Гловинская, М.Я. Семантические типы видовых противопоставлений

русского глагола [Текст] / М.Я Гловинская. ― М.: Наука, 1982.

Грамматика современного русского литературного языка [Текст]. – М.:

Наука, 1970. – 767 с.

Григорьян, Е.Л. О возможностях квантификации ситуаций [Текст] /

Е.Л. Григорьян // Логический анализ языка. Квантификативный аспект языка

/ Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. ― М.: Индрик, 2005. ― С. 511-520.


383

Гухман, М.М. Развитие залоговых противопоставлений в германских

языках: Опыт историко-типологического исследования родственных языков

[Текст] / М.М. Гухман – М.: Наука, 1964. – 294 с.

Гухман, М.М. Грамматическая категория и структура парадигм [Текст]

/ М.М. Гухман // Исследования по общей теории грамматики. ― М.: Наука,

1968. ― С. 117-174.

Дмитровская, М.А.Употребление глаголов мнения и знания с

различными типами пропозиций [Текст] / М.А. Дмитровская //

Пропозициональные предикаты в логическом и лингвистическом аспекте:

тез. докл. Рабочего совещания. ― М.: Наука, 1987. ― С. 55-75.

Дмитровская, М.А. Знание и мнение: образ мира, образ человека

[Текст] / М.А. Дмитровская // Знание и мнение. ― М., 1988.

Дюндик, Л.Г. Межсобытийные предикаты в современном английском

языке [Текст]: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 / Л.Г. Дюндик. ― Иркутск,

1979.

Дюндик Л.Г. Типы модальности в предложениях с межсобытийными

предикатами [Текст] / Л.Г.Дюндик // Вопросы грамматического

варьирования. – Иркутск, 1979. – С.89-93.

Дюндик Л.Г. О взаимодействии пропозитивного и модального

конституентов (на материале предложений с межсобытийными предикатами

[Текст] / Л.Г.Дюндик // Семантические и прагматические аспекты

английского предложения. – Иркутск, 1992. с.179-211.

Дюндик Л.Г. О модальном согласовании в предложении и тексте

[Текст] / Л.Г.Дюндик, С.К.Воронова, Н.Г.Дудина, Л.М.Ковалева //

синтаксическая семантика конструкций с предикатными актантами. –

Иркутск, 1998. – С.136-150.

Дюндик, Ю.Б. Наречие оценки как пропозиция [Текст] / Ю.Б. Дюндик

// Материалы 3-ей научно - практической конференции. «Повышение

эффективности познавательной деятельности обучающихся». – Иркутск:

Изд-во ИГЛУ, 2000. – С. 57-59.


384

Егорова, И.Н. Позиционные эквиваленты слова в составе предложения

(К изучению вариативных синтаксических рядов) [Текст] / И.Н. Егорова //

Русский язык. Грамматические исследования. – М.: Наука, 1967. – С. 78-95.

Еспресен, О. Философия грамматики [Текст] / О. Есперсен. ― М.:

Иностр. лит-ра, 1958.

Желобцова, А.Ф. О природе грамматических ограничений в

английском языке РЕ [Текст] / А.Ф. Желобцова // Вестник ИГЛУ, сер.

филология, №3, 2008. ― С. 103-107.

Жигадло, В.Н. Современный английский язык. Теоретический курс

грамматики: Учебник для спец. яз. высш. учебн. заведений [Текст] / В.Н.

Жигадло, И.П. Иванова, Л.Л. Иофик. – М.: Изд-во лит-ры на иностр. яз.,

1956. – 350 с.

Журинская, М.А. О выражении значения неотторжимости в русском

языке [Текст] / М.А. Журинская // Семантическое и формальное

варьирование. – М.: Наука, 1979. – С. 295-347.

Зализняк, Анна. А. О понятии «факт» в лингвистической семантике

[Текст] / Анна А. Зализняк // Логический анализ языка: противоречивость и

аномальность текста. ― М.: Наука, 1990.

Залоговые конструкции в разноструктурных языках: Моногр. [Текст] /

Ин-т языкознания. Ленингр. отд. АН СССР. – Л.: Наука, 1981. – 286 с.

Зельберг, Ю.Б. Имена действия в парадигме предложения в

современном английском языке [Текст]: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 /

Ю.Б. Зельберг. ― Иркутск, 2000.

Зельберг, Ю.Б. Имена действия в парадигме предложения в

современном английском языке [Текст] / Ю.Б. Зельберг. ― Иркутск: Изд-во

БГУЭП, 2003.

Золотова, Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка

[Текст] / Г.А. Золотова. ― М.:Наука, 1973. ― 353 с.

Золотова, Г.А. О видо-временных значениях имен существительных

[Текст] / Г.А. Золотова //Филол. науки, №5, 2006. ― С. 44-51.


385

Иванова, И.П. Временные отношения в системе личных форм глагола в

современном английском языке И.П. [Текст] / И.П. Иванова // Труды

института языкознания, т. IX, 1959. ― С. 336-354.

Иванова, И.П. Вид и время в современном английском языке / И.П.

Иванова. ― Л.: Изд-во ЛГУ, 1961.

Иванова, И.П. Теоретическая грамматика современного английского

языка [Текст] / И.П. Иванова, В.В. Бурлакова, Г.Г, Почепцов ― М.: Высшая

школа, 1987.

Ильиш, Б.А. Строй современного английского языка[Текст] / Б.А.

Ильиш. ― Л.: Просвещение, 1971.

Ионесян, Е.Р. Классификация ментальных предикатов по типу

вводимых ими суждений [Текст] / Е. Р. Ионесян // Логический анализ языка.

Ментальные действия. ― М., 1983.

Ирисханова, О. К. Лингвокреативные основания теории

номинализации [Текст] : дис. … д-ра филол. наук: 10.02.19 / О.К.

Ирисханова. ― М., 2004.

Калинина, В.В. Человек стыдящийся в когнитивной ситуации стыда

[Текст] / В.В. Калинина // Вестник ИГЛУ, сер. филология, №2, 2008. ― С.

158-164.

Кара-Мурза, Е.С. Парадоксы квантификации: функционирование

категории количества в современном русском языке [Текст] / Е.С. Кара-

Мурза // Логический анализ языка. Квантификативный аспект языка / Отв.

ред. Н.Д. Арутюнова. ― М.: Индрик, 2005. ― С. 596-610.

Касевич, В.Б. Семантика. Синтаксис. Морфология [Текст] / В.Б.

Касевич. – М.: Наука, 1988.

Категория глагола и структура предложения: Конструкции с

предикатными актантами: Моногр. / Ин-т языкознания АН СССР. – Л.:

Наука. Ленингр. отд. 1983. – 248 с.

Каушанская В.Л. Грамматика английского языка / В.Л.Каушанская,

Р.Л.Ковнер и др./под ред.Б.А.Ильиша. – Л.: Просвещение, 1967. – 319с.


386

Кацнельсон, С.Д. О грамматической категории [Текст] / С.Д.

Кацнельсон // Вестник ЛГУ, 1948, №2. – С. 114-134.

Кацнельсон, С. Д. Типология и речевое мышление [Текст] / С.Д.

Кацнельсон . ― Л.: Наука, 1972. ― 216с.

Ким Ен Ок Модально-предикативная организация предикатного

актанта в предложениях с глаголами памяти в современном английском

языке [Текст]: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 / Ен Ок Ким. ― Иркутск,

1997. ― 123 с.

Кобозева, И.М. Лингвистическая семантика [Текст] / И.М. Кобозева. –

М., 2000.

Ковалева, Л.М. О первичных и вторичных структурах в синтаксисе

[Текст] / Л.М. Ковалева // Лингвистика и методика в высшей школе (Х): Сб.

науч. тр. ― М.: МГПИИЯ им. М. Тереза, 1981. вып. 170. ― С. 41-51.

Ковалева, Л. М. Проблемы структурно-семантического анализа простой

глагольной конструкции в современном английском языке [Текст]: автореф. дис.

… докт. филол. наук: 10.02.04 / Л. М. Ковалева. − Москва, 1982. − 49 с.

Ковалева, Л.М. Проблемы структурно-семантического анализа простой

глагольной конструкции в современном английском языке [Текст] : дис. … д-

ра филол. наук: 10.02.04 / Л.М. Ковалева. – М., 1982. – 392 с.

Ковалева, Л.М. О понятии агенса (к проблеме синтаксических

актантов) [Текст] / Л.М. Ковалева, Т.К. Тупицына. // Функциональный

анализ синтаксических структур: сборник научных трудов ИГУ. – Иркутск,

1982. - С. 70-85.

Ковалева, Л.М. Категория притяжательности и возвратности [Текст] /

Л.М. Ковалева // Категория притяжательности в славянских и балканских

языках: Тезисы совещания. Институт славяноведения и балканистики. – М.:

Наука 1983. – С. 55-57.

Ковалева, Л.М. Семантические основания конструкции accusativus

cum infinitivo [Текст] / Л.М. Ковалева // Аспекты семантического изучения

германских и романских языков. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 1983. – С. 64-70.


387

Ковалева, Л. М. Проблемы структурно-семантического анализа простой

глагольной конструкции в современном английском языке [Текст] / Л. М.

Ковалева. − Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1987. − 221с.

Ковалева, Л.М. Об одном виде референциальной идентичности

возвратного элемента и антецедентного слова [Текст] / Л.М. Ковалева //

Лексико-грамматическая сочетаемость в английском языке: Межвуз. сб.

науч. тр. ― Челябинск: ИГПИ, 1987а. ― С. 3-13.

Ковалева, Л. М. Категория темпоральности предложений с

предикатнвми актантами [Текст] / Л. М. Ковалева. ― Тезисы докладов и

сообщений I Международной научно-практической конференции. ―

Иркутск: Изд-во ИГЭА, 1996.

Ковалева, Л. М. О лексически ориентированном синтаксисе [Текст] /

Л.М. Ковалева // Язык: Теория, история, типология. ― М.: Эдиториал УРСС,

2000. ― С. 364-371.

Ковалева, Л.М. Роль SELF в концептуализации Я [Текст] / Л.М.

Ковалева, Л.Г. Александрова // Когнитивный анализ слова: коллект.

монография под ред. Л.М. Ковалевой. – Иркутск: Изд-во ИГЭА, 2000. – С.

130-125.

Ковалева, Л.М. Очерки синтаксиса полипредикативного предложения

[Текст] / Л.М. Ковалева, Л.М. Дюндик, Ю.Б. Зельберг. ― Иркутск, Изд-во

ИГЭА, 2001.

Ковалева, Л.М. Об агентивной семантике подлежащего [Текст] / Л.М.

Ковалева // Теория история, типология языков. Материалы чтений памяти

чл.-корр. В.Н. Ярцевой. Выпуск I. – М., 2003. – С. 211-219.

Ковалева, Л. М. Модус восприятия и употребление видовременных

форм глагола и вербоидов в зависимых и независимых синтаксических

конструкциях (категоризация воспринимаемого события) [Текст] / Л.М.

Ковалева // Вестник НГУ. Сер. Лингвистика и межкультурная коммуникация.

― 2004. ― Т.2, вып.1. ― С. 78-83.


388

Ковалева, Л. М. Модальность, наклонение и конструкция эксплицитной

модальности в [Текст] / Л.М. Ковалева // Лингвистические парадигмы и

лингводидактика: материалы X международной научно-практической

конференции. ― Иркутск: Изд-во БГУЭП, 2005. ― Ч.1. ― С. 43-48.

Ковалева, Л.М. Непрототипическое употребление CONTINUOUS

TENSE и оборота с причастием I [Текст] / Л.М. Ковалева // Лингвистические

парадигмы и лингводидактика: материалы XII Международной научно-

практической конференции, Иркутск 13-15 июня 2007 г. – Иркутск: Изд-во

БГУЭП, 2007. – С. 398-404.

Козлова, Л.А. Теоретическая грамматика английского языка (на

английском языке). Учебное пособие [Текст] / Л.А. Козлова. ― Барнаул: Изд-

во БГПУ, 2005. ― 249 с.

Кон, И.С. Загадка человеческого «Я» [Текст] / И.С. Кон. // Психология

личности в трудах отечественных психологов. – СПб.: Изд-во «Питер», 2000.

– С. 366-372.

Кондаков Н.И. Логический словарь[Текст] / Н. И. Кондаков. – М.:

Наука, 1971. – 638с.

Контримович, А.А. Концепт «PUNISHMENT» в современном

английском языке: [Текст] : дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 / А.А.

Контримович. – Иркутск, 2004. – 150 с.

Корди, Е.Е. О грамматическом и лексическом значении взаимности

(грамматическая форма взаимности и симметричные глаголы) [Текст] / Е.Е.

Корди // Проблемы теории грамматического залога. – Л.: Наука, 1978. – С.

172-180.

Кравченко, А.В. Индексальные конструкций с глаголами чувственного

восприятия в современном английском языке [Текст] : дис. … канд. филол.

наук: 10.02.04 / А.В. Кравченко. – Л., 1987. – 173 с.

Кравченко, А. В. К когнитивной теории времени и вида (на материале

английского языка) [Текст] / А.В. Кравченко // Филологические науки ―

1990. ― №6. ― С. 81-90.


389

Кравченко, А.В. Вопросы теории указательности: Эгоцентричность.

Дейктичность. Индексальность. [Текст] / А.В. Кравченко. ― Иркутск: Изд-

во Иркутского университета, 1992.

Кравченко, А. В. К проблеме наблюдателя как системообразующего

фактора в языке [Текст] / А.В. Кравченко // Известия РАН, серия ЛИЯ ―

1993. ― № 52. ― С. 45-56.

Кравченко, А.В. Проблема языкового значения как проблема

представления знаний [Текст] / А.В. Кравченко // Когнитивные аспекты

языкового значения: Межвуз. сб. науч. тр. ― Иркутск: ИГЛУ, 1997. ― С.3-

16.

Крутиков, Ю.С. Система трехчленных сочетаний типа глагол +

существительное (или его эквивалент) + инфинитив, причастие или имя

[Текст] / Ю.С. Крутиков // Романо-германская филология, Вып. 4, АН СССР,

М, 1962. ― С. 79-121.

Крылов, С.А. О содержании термина «предикаты пропозициональной

установки» [Текст] / С.А. Крылов. // Пропозициональные предикаты в

логическом и лингвистическом аспекте: тезисы докладов рабочего

совещания. ― М.: Наука, 1987. ― С. 71-73.

КСКТ – Краткий словарь когнитивных терминов [Текст] / Е.С.

Кубрякова, В.З Демьянков, Ю.Г. Панкрац, Л.Г. Лузин. – М., 1996. – 245 с.

КубряковаЕ.С. Части речи с когнитивной точки зрения [Текст] / Е. С.

Кубрякова − М.: Институт языкознания РАН, 1997.− 327c.

Кубрякова, Е.С. О семантически маркированных объектах и

семантически маркированных ситуациях в языке [Текст] / Е.С. Кубрякова //

Концептуальное пространство языка: Сб. науч. трудов, посвященный

юбилею проф. Н.Н. Болдырева. – Тамбов: Изд. ТГУ, 2005. – С. 95-101.

Кулдашев, А. Семантика и функционирование пассивной структуры get

+ причастие II в современном английском языке [Текст] : автореф. дис. …

канд. филол. наук / А. Кулдашев. – М., 1989. – 23 с.


390

Курилович, Е. Очерки по лингвистике: Сб. статей [Текст] / Е.

Курилович. – М.: Изд. иностр. лит-ры, 1962. – С. 57-70.

Лайонз, Дж. Введение в теоретическую лингвистику [Текст] / Дж.

Лайонз. – М.: Прогресс, 1978. – 543 с.

Лакофф, Дж. Мышление в зеркале классификаторов [Текст] / Дж.

Лакофф // НЗЛ. Вып. XXIII. ― М.: Просвещение, 1988. ― С. 12-51.

Левицкий, Ю.А. Предложение и высказывание [Текст] / Ю.А.

Левицкий. – Пермь: Изд-во Пермского пед. ин-та, 1988. – 71 с.

Ломтев, Т.П. Парадигматика предложений на основе конвертируемости

отношений [Текст] / Т.П. Ломтев // Инвариантные синтаксические значения и

структура предложения. – М.: Наука, 1969. – С. 104-115.

Ломтев, Т.П. Предложение и его грамматические категории [Текст] /

Т.П. Ломтев. – М.: Изд. МГУ, 1974. – 200 с.

ЛЭС ― Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н.

Ярцева. ― М.: Советская энциклопедия, 1990. ― 685 с.

Малькольм, Н. Мур и Витгенштей о значении выражения «Я знаю»

[Текст] / Н. Малькольм // Философия. Логика. Язык. ― М.: Прогресс, 1987.

― С. 234-263.

Матвеева, Н.Н. Проблемы парадигматики сложноподчиненного

предложения (по материалам современного английского языка) [Текст] / Н.Н.

Матвеева. ― Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. ― 135с.

Маслов, Ю.С. К основаниям сопоставительной аспектологии [Текст] /

Ю.С. Маслов // Проблема современного теоретического и синхронно-

описательного языкознания: Вопросы сопоставительной аспектологии. ― Л.:

Наука, 1978. ― Вып. 1.

Москальская, О.И. Грамматика текста [Текст] / О.И. Москальская. –

М.: Высшая школа, 1981. – 183 с.

Мразек, Р. Синтаксическая дистрибуция глаголов и их классы [Текст] /

Р. Мразек // Вопр. языкознания, 1964, №3. – С. 50-62.


391

Муняева, Е.И. Анализ конструкций с глаголом see в свете теории

концептуальной интеграции [Текст]: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 /

Е.И. Муняева. ― Иркутск, 2007. ― 141 с.

Недялков, В.П. Типология рецессивных конструкций [Текст] / В.П.

Недялков // Диатезы и залоги: Тез. конф. «Структурно-типологические

методы в синтаксисе разносистемных языков» / АН СССР. Ин-т языкознания,

Ленингр. Отд-ние. – Л., 1975. – С. 21-33.

Недялков, В.П. Типология морфологического и лексического

каузативов [Текст] / В.П. Недялков, Г.Г. Сильницкий // Типология

каузативных конструкций. Морфологический каузатив. – Л.: Наука.

Ленингр. отд-ние, 1969. – С. 20-50.

Общее языкознание. Внутренняя структура языка [Текст] / Под общ.

ред. Б.А. Серебренникова. – М.: Наука, 1972. – 565 с.

Овсянников Г.И. Семантико-синтаксическая характеристика

метеонимов в современном английском языке [Текст] : дис. … канд. филол.

наук: 10.02.04 / Г.И. Овсянников. – М., 1981.

Ожегов, С.И. Словарь русского языка [Текст] / С.И. Ожегов. ― 12-е

изд. М.: Рус. Яз., 1978.

Оссовская, М.И. О парадигматических отношениях простого и

сложноподчиненного предложения в современном английском языке [Текст]

/ М.И. Оссовская // Актуальные вопросы семантики и синтаксиса: Сб. науч.

тр. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена. – Л., 1977. – С. 3-9.

Откупщикова, М.И. Статус взаимного залога в русском языке [Текст] /

М.И. Откупщикова // Проблемы теории грамматического залога. – Л.: Наука,

1978. – С. 180-186.

Падучева, Е.В. Референциальные аспекты высказывания (семантика и

синтаксис местоименных слов) [Текст] : автореф. дис. … д-ра филол. наук:

10.02.19 / Е.В Падучева. – М., 1982. – 43 с.

Падучева, Е. В. Высказывание и его соотнесенность с

действительностью [Текст] / Е.В. Падучева. ― М.: Наука, 1985.


392

Падучева, Е. В. Семантика вида и точка отсчета [Текст] / Е.В.

Падучева. ― Известия АН СССР, серия ЛИЯ ― 1986. ― Т. 45. № 5. ― С.

413-424.

Падучева, Е. В. Семантические исследования (Семантика времени и

вида в русском языке; Семантика нарратива) [Текст] / Е.В. Падучева. ― М.:

Школа «Языки русской культуры», 1996.

Панфилов, В.З. Категория модальности и ее роль в конструировании

структуры предложения и суждения [Текст] / В.З. Панфилов // Вопросы

языкознания. ― 1977. ― № 4.

Паюнена, М.В. Динамика лексико-семантического поля мнения в

английском языке (на материале глагольной лексики) [Текст]: автореф. дис.

… канд. филол. наук: 10.02.04 / М. В. Паюнена. Иркутск, 2004. ― 17с.

Пешковский, А.М. Русский синтаксис в научном освещении [Текст]/

А.М. Пешковский. ― М.: Учпедгиз, 1938. ― 511 с.

Пинкер, С. Язык как инстинкт / С. Пинкер. ― М.: Удиториал УРСС,

2004. ― 456 с.

Пинчук, Т.Н. Семантическая интерпретация монопредикативных

предложений с множественным объектом в современном английском языке

[Текст] : дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 / Т.Н. Пинчук. – Иркутск, 1988. –

147 с.

Плоткин, В.Я. Строй английского языка [Текст] / В.Я. Плоткин. – М.,

1989.

Полянский 1990

Поспелов, Н.С. О грамматической природе сложного предложения

[Текст] / Н.С. Поспелов // Вопросы синтаксиса современного русского языка.

– М.: Учпедгиз, 1950. – С. 321-337.

Поспелов, Н.С. Сложноподчиненное предложение и его структурные

типы [Текст] / Н.С. Поспелов // Вопр. языкознания, 1959, №2. – С. 19-27.

Потебня, А.А. Из записок по русской грамматике [Текст] / А.А.

Потебня. ― М: Учпедгиз, 1958.


393

Почепцов, Г.Г. Конструктивный анализ структуры предложения

[Текст] / Г.Г. Почепцов. – Киев: Вища школа, 1971. – 191 с.

Почепцов, Г.Г. Синтагматика английского слова [Текст] / Г.Г.

Почепцов. – Киев: Вища школа, 1976. – 111 с.

Прокопенко, А.В. Семантико-синтаксическая организация

предложения с пропозициональными глаголами знания, полагания и

воображения в современном английском языке [Текст]: дис. … канд. филол.

наук: 10.02.04 / А. В. Прокопенко. ― Иркутск, 1999. ― 144 с.

Пудалова, И.К. Семантическая интерпретация монопредикативных

предложений с множественным субъектом в современном английском языке

[Текст]: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 / И.К. Пудалова. – Иркутск. 1984.

– 166 с.

Путнам, Х. Некоторые спорные вопросы теории грамматики [Текст] /

Х. Путнам // Новое в лингвистике. – М.: Прогресс, 1965, вып. 4. – С. 66-96.

Распопов, И.П. Спорные вопросы синтаксиса [Текст] / И.П. Распопов. –

Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1981. – 128 с.

Русская грамматика [Текст]. ― М.: Наука, 1982

Рябова М.Ю. Морфологические и синтаксические глагольные формы в

составе категории таксиса [Текст] / М.Ю. Рябова // Глагол в языке и речи. ―

Кемерово, 1986.

Рябова М. Ю. Временная референция в английском языке [Текст] :

автореф. дис. … д-ра. филол. наук / М.Ю. Рябова. ― СПб., 1996.

Рябцева, Н.К. Язык и естественный интеллект [Текст] / Н.К. Рябцева. –

М.: Академия, 2005. – 639 с.

САЯ ― Современный английский язык (слово и предложение) [Текст] /

Отв. ред. Л. М. Ковалева. ― Иркутск, 1997. ― 409 с.

Семантика и синтаксис конструкций с предикатными актантами:

Материалы всесоюзной конференции «Типологические методы в синтаксисе

разносистемных языков» [Текст] / АН СССР. Ин-т языкознания, Ленингр.

отд. – Л., 1981. – 108 с.


394

Семантические и прагматические аспекты английского предложения

[Текст] / Под ред. Л.М. Ковалевой. ― Иркутск, 1992.

Семенова, Т. И. Семантика и синтаксис конструкций с предикатами

страха в современном английском языке [Текст]: дис. … канд. филол. наук:

10.02.04 / Т. И. Семенова. ― Иркутск, 1993. ― 170 с.

Семенова, Т.И. Лингвистический феномен кажимости [Текст]:

монография / Т.И. Семенова. ― Иркутск: ИГЛУ, 2007. ― 237 с.

Серио, П. Русский язык и анализ советского политического дискурса:

анализ номинализаций [Текст] / П. Серио // Квадратура смысла: Французкая

школа анализа дискурса / Ред. П. Серио. ― М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999.

―С. 337-383.

Сидинхе, А.Л. Семантика глаголов физического восприятия и

таксисно-аспектуальный компонент организуемого им предложения в

современном английском языке [Текст]: дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 /

А. Л. Сидинхе. Одесса, 1991.

Сильницкий, Г.Г. Семантические и валентностные классы английских

каузативных глаголов [Текст]: дис. … д-ра филол. наук: 10.02.04 / Г.Г.

Сильницкий. – Смоленск, 1974. – 442 с.

Слюсарева, Н.А. Проблемы функционального синтаксиса

современного английского языка [Текст] / Н.А. Слюсарева. – М.: Наука,

1981. – 204 с.

Слюсарева, Н.В. Проблемы функциональной морфологии

современного английского языка [Текст] / Н.В. Слюсарева. ― М.: Наука,

1986.

Смирницкий, А.А., Морфология английского языка [Текст] / А. И.

Смирницкий. – М.: Изд-во лит-ра на иностр. яз., 1959. ― 440 с.

ССКПА ― Синтаксическая семантика конструкций с предикатными

актантами // Коллект. монография под ред. Л.М. Ковалевой. ― Иркутск: Изд-

во ИГЭА, 1998.


395

Степанов, Ю.С. Вид, залог, переходность [Текст] / Ю.С. Степанов //

Изв. АН СССР, Сер. лит. и яз. – 1976. – Т. 35, № 5. – С. 408-420.

Степанов, Ю.С. Имена, предикаты, предложения (семантическая

грамматика) [Текст] / Ю.С. Степанов. – М.: Наука, 1981. – 360 с.

Степанов, Ю.С. Герундивы и имена действия в древнейшем строе

индоевропейского предложения / Ю.С. Степанов // Вопросы языкознания,

№6, 1985. ― С. 13-24.

Степанов, Ю.С. Индоевропейское предложение [Текст] / Ю.С.

Степанов. – М.: Наука, 1989. – 248 с.

Степанов, Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка

[Текст] / Ю.С. Степанов. ― М.: Языки русской культуры, 1998. ― 784 с.

Структурный синтаксис английского языка: Пособие по теоретической

грамматике [Текст] / Под ред. Л.Л. Иофик. – Л.: Изд. ЛГУ, 1972. – 176 с.

Супрун, А.В. Грамматиа и семантика простого предложения [Текст] /

А.В. Супрун. – М.: Наука, 1977. – 260 с.

Суслова А. Ю. Конструкция с GET + PART II в английском языке (о

динамике становления категории имперсональности) [Текст]: дис. … канд.

филол. наук: 10.02.04 / А.Ю. Суслова. – Иркутск, 1993.

Такумбетова, Л.М. Глаголы механического воздействия в современном

английском языке [Текст] : автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 /

Л.М. Такумбетова. – М., 1980. – 24 с.

Телин, Н. Б. Вид и способ действия в русском языке [Текст] / Н.Б.

Телин // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XV― М.: Прогресс, 1985.

Теньер, Л. Основы структурного синтаксиса [Текст] / Л. Теньер. – М.:

Прогресс, 1988. – 654 с.

Тестелец, Я. Г. Введение в общий синтаксис [Текст] / Я.Г. Тестелец. –

М., 2001.

ТГАЯ ― Теоретическая грамматика английского языка [Текст] / под

ред. В.В. Бурлаковой. ― Л.: ЛГУ, 1983.


396

Типология КПА 1985 – Типология конструкций с предикатными

актантами [Текст] / под ред. В.С. Храковского. – Л.: Наука, 1985. – 221 с.

Типология ПК – Типология пассивных конструкции. Диатезы и залоги

[Текст]. – Л.: Наука, 1974.

Трубецкой, Н. Основы фонологии [Текст] / Н. Трубецкой. – М.: Изд.

иност. лит-ры, 1960. – 327 с.

ТФГ ― Теория функциональной грамматики. Темпоральность.

Модальность [Текст] / Под ред. А.В. Бондарко. ― Л.: Наука, 1990.

ТГСГЯ ― Теоретическая грамматика современного английского языка

[Текст] / Иванова И.П., Бурлакова В.В., Почепцов Г.Г. ― М.: Высшая школа,

1983

Трунова О.В. Природа и языковой статус категории модальности (на

материале английского языка) [Текст] / О.В. Трунова. ― Уч. Пособие,

Барнаул ― Новосибирск, 1991.

Тураева, З.Я. Категория времени. Время грамматическое и время

художественное (на материале английского языка) [Текст] / З.Я. Тураева. ―

М.: Высшая школа, 1979.

Урмсон, Дж. Парентетические глаголы [Текст] / Дж. Урмсон // Новое в

зарубежной лингвистике. – М.: Прогресс, 1985. – Вып. 16. – С.196-216.

Уфимцева, А.А. Слово в лексико-семантической системе языка [Текст]

/ А.А. Уфимцева. – М.: Наука, 1968. – 272 с.

Фоллесдаль, Д. Понимание и рациональность [Текст]/ Д. Фоллесдаль //

Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. ― М.: Прогресс, 1986. ―

С.139-159.

Фурс, Л.А. Категоризация синтаксических средств на прототипической

основе [Текст] / Л.А. Фурс. // Концептуальное пространство языка: Сб. науч.

трудов, посв. юбилею проф. Н.Н. Болдырева. – Тамбов: Изд-во ТГУ, 2005. –

С. 283-302.

Хинтикка, Я. Логико-эпистемологические исследования [Текст] / Я.

Хинтикка. ― М.: Прогресс, 1980.


397

Хисматуллина, А.М. Глаголы, репрезентирующие прямую речь в

современном английском языке (к вопросу о лексико-синтаксических связях)

[Текст] / А.М. Хисматуллина, 1975.

Хлебникова, И.Б. Сослагательное наклонение в английском языке (как

общелингвистическая проблема) [Текст] / И.Б. Хлебникова. ― Калинин:

КГПИ, 1971.

Хлебникова, И.Б. Оппозиции в морфологии [Текст] / И.Б. Хлебникова.

― М., 1969.

Холодович, А.А. Теоретические проблемы реципрока в современном

японском языке [Текст] / А.А. Холодович. // Проблемы теории

грамматического залога. – Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1978. – С. 5-16.

Храковский, В.С. Проблемы деривационной синтаксической теории и

вопросы синтаксиса арабского языка [Текст]: автореф. дис. … д-ра филол.

наук / В.С. Храковский. – Тбилиси, 1972. – 51 с.

Храковский, В.С. Пассивные конструкции [Текст] / В.С. Храковский. //

Типология пассивных конструкций. Диатезы и залоги. – Л.: Наука, 1974. – С.

5-45.

Храковский, В.С. Диатеза и референтность (К вопросу о соотношении

активных, пассивных рефлексивных и реципрокных конструкций) [Текст] /

В.С. Храковский. // Залоговые конструкции в разноструктурных языках. –

Л.: Наука, 1981. – С. 5-38.

Цветкова Т. М. Глаголы познавательной деятельности и типы знания

[Текст] / Т. М. Цветкова // Лингвистика на рубеже эпох. Идеи и топосы:

сборник статей. ― М.: РГГУ, 2001. ― С. 176-213.

Чейф, У.Л. Знание и структура языка [Текст] / У.Л. Чейф. – М.:

Прогресс, 1975. – 432 с.

Чейф, У.Л Память и вербализация прошлого опыта [Текст]/ У.Л. Чейф

// Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XII. ― М., 1983.

Шаволина, С.Н. Предикаты с альтернацией личностного и

пропозитивного актантов в позиции подлежащего и дополнения в


398

современном английском языке (На материале некоторых групп глаголов

умственно-психологической деятельности) [Текст] : дис. … канд. филол.

наук: 10.02.04 / С.Н. Шаволина. – Иркутск, 1980.

Шатуновский, И.Б. Эпистемические предикаты в русском языке

(семантика, коммуникативная перспектива, прагматика) [Текст] / И.Б.

Шатуновский // Прагматика и проблемы интенсиональности: Сб. науч. тр.

АН СССР. ―М.: Наука, 1988.

Шведова, Н.Ю. парадигматика простого предложения в современном

русском языке [Текст] / Н.Ю. Шведова // Русский язык. Грамматические

исследования. ― М.: Наука, 1967. ― С. 8-12.

Шендельс, Е.И. Многозначность и синонимия в грамматике (на

материале глагольных форм современного немецкого языка) [Текст] / Е.И.

Шендельс. – М.: Высшая школа, 1970. – 204 с.

Шмелев, А.Д. Параметры количественной оценки в естественном языке

[Текст] / А.Д. Шмелев // Логический анализ языка. Квантификативный аспект

языка / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. ― М.: Индрик, 2005. ― С. 511-520.

Шмелева, Т.В. О семантике структурной схемы предложения [Текст] /

Т.В. Шмелева. ― Известия АН СССР, серия ОЛЯ ― 1978. ― Т. 37. № 4. ―

С. 354-361.

Шмелева, Т.В. Энциклопедия смысловых типов предложений. Опыт

осмысления проблемы и систематизации фактов [Текст] / Т.В. Шмелева //

Системный анализ значимых единиц русского языка: Смысловые типы

предложения: Сб. науч. статей. ― Красноярск, 1994. ― Ч.1. ― С. 4-17.

Щерба, Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в

языкознании [Текст] / Л.В. Щерба // Изв. АН СССР, Отд. Обществ. наук,

1931. ― С. 113-114.

Якобсон, Р. О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол

[Текст] / Р. О. Якобсон // Принципы типологического анализа языков

различного строя. ― М.: Наука, 1972.


399

Янко, Т.Е. Многократный подвид древнерусского глагола в

квантификативном значении [Текст] / Т.Е. Янко // Логический анализ языка.

Квантификативный аспект языка / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. ― М.: Индрик,

2005. ― С. 218-242.

Ярцева, В.Н. К вопросу об историческом развитии неличных форм

глагола в английском языке [Текст] / В.Н. Ярцева // Труды института

языкознания, т. IX, 1959. ― С. 201-236.

Ярцева, В.Н. Исторический синтаксис английского языка [Текст] / В.Н.

Ярцева. – М.- Л.: Изд. АН СССР, 1961. – 308 с.

Ярцева, В.Н. Взаимоотношение грамматики и лексики в системе языка

[Текст] / В.Н. Ярцева // Исследования по общей теории грамматики. – М.:

Наука, 1968. – С. 5-57.

Abraham, W. Terminologie zur neueren Linguistik [Text] / W. Abraham. ―

Tuebingen: Max Niemeyer Verlag, 1974.

A Grammar of Contemporary English [Text] / R. Quirk et al. – New York :

Longman, 1972. – 1120p.

Aijmer K. Evidence and the Declarative Sentences [Text] / K. Aijmer. ―

Stockholm: Almquist inter., 1980. ― 150 p.

Anderson, J.M. The Grammar of Case: Towards a Localistic Theory [Текст]

/ J.M. Anderson. – London & New York: Cambridge University Press, 1971. – 244

p.

Asher, R.E. (ed.) The Encyclopedia of Language and Linguistics, 10 vols.

[Text] / R.E. Asher. – Oxford and New York: Pergamon Press.

Bally, Ch. L´expression des idees des sphere personelle et de solidarité dans

les langues indo-europeennes [Text] / Ch. Bally // Festschrift Louis Gauchat.

Aarau: Verlag H.R. Sauerlaender & Co, 1926. – Pp. 68-78.

Bally, Ch. Syntaxe de la modalite explicite [Text] / Ch. Bally // Cahier

Ferdinand de Saussure. ― 1942.

Binnik, R.T. On the underlying tense of deverbatives [Text] / R.T. Binnik.

― Language, 1978. Vol.54, № 2. ― Pp. 1-84.


400

Bloch, M. Y. course in theoretical English grammar [Text] / M. Y. Bloch. ―

М.: Высш. шк., 1983.

Bresnan, J. A realistic transformational theory [Text] / J. Bresnan //

Linguistic theory and psychological reality. ― Cambridge, MA: MIT Press, 1978.

Bresnan, J. The mental representation of grammatical relations [Text] / J.

Bresnan. ― Cambridge, MA: MIT Press, 1982.

Bussman, H. Lexikon der Sprachwissenschaft [Text] / H. Bussman Stuttgart:

Alfred Kroener Verlag, 1990.

Chomsky, N. Syntactic structures [Text] / N. Chomsky. ― The Hague:

Mouton, 1957.

Chomsky, N. Syntactic Structures [Text] / N. Chomsky. – The Hague:

Mouton, 1968.

Chomsky, N. Remarks on nominalization [Text] / N. Chomsky // Readings

in English transformational grammar, ed. by Roderick A. Jacobs and Peter S.

Rosenbaum. ― Waltham, MA, 1970. ― Pp. 184-221.

Chomsky, N. Lectures on government and binding. The Pisa lectures [Text]

/ N. Chomsky. – Dordrecht: Foris, 1981.

Close, R.A. Reference Grammar for students [Text] / R.A. Close. ― M.:

Prosveshcheniye, 1979.

Comrie, B. Aspect. An Introduction to the Study of the Verb Aspect and

Related Problems [Text] / B. Comrie. ― CUP, 1976. ― 141 p.

Cooney, T.J. The difference between truth and opinion [Text] / T/J/ Cooney.

― Buffalo, New York: Prometheus Books, 1991.

Cruse, D.A. Some Thoughts on Agentivity [Text] / D.A. Cruse. – Journal of

Lingustics, 1973. № 9. – Pp. 11-32.

Crystal, D.A. A dictionary of linguistics and phonetics [Text] / D.A. Crystal.

Basil Blackwell, Oxford and Cambridge, MA, 1988.

Crystal, D.A. Dictionary of Linguistics and Phonetics [Text] / D.A. Crystal.

– Oxford: Basil Blackwell,1989.


401

Daneš, F. A three-level approach to syntax [Text] / F. Daneš. – Travaux

linguistiques de Prague, I, Praha, 1964. – Pp. 225-240.

Dixon, R.M. Some grammatical topics. Passives [Text] / R.M. Dixon. // A

new approach to English grammar. On semantic principles. – Oxford: Clarendon

Press, 1991. – Pp. 298-320.

Fauconnier, G. Mental spaces [Text] / G. Fauconnier. ― Cambridge, 1985.

― 210 p.

Fauconnier Turner Blending as a central process of grammar [Text] / G.

Fauconnier, M. Turner // Conceptual Structure, Discourse, and Language / Ed. by

Adele Goldberg / ― Stanford: CSLI Publications, 1996 / ― P. 113-129.

Fauconnier, G. Mental spaces, language modalities, and conceptual

integration [Text] / G. Fauconnier // The new psychology of language: Cognitive

and Functional approaches to Language Structure / Ed.by M. Tomasello. ―

Lawrence Erlbaum, 1998. ― P. 133-183.

Fauconnier Compression and global insight [Text] / G. Fauconnier, M.

Turner // Cognitive linguistics. ― 2000. Vol. 11. ― P. 283-304.

Fillmore, Ch. J. The case for case [Text] / Ch.J. Fillmore. // Bach E. &

Harms R.T. (eds.) Universals in Linguistic Theory. – New York: Holt, Rinehart &

Winston, 1968. – Pp. 1-88.

Fodor, J. A. Three reasons for not deriving “kill“ from “cause to die” [Text]

/ J.A. Fodor // Lingustic Inquiry, 1970, №1. – Pp. 429-438.

Geniušiene, E. English Reflexives and their Status [Text] / E. Geniušiene //

Kalbotira, 1978. – T. 29, № 3. – Pp. 14-19.

Geniušiene, E. A Semantic Classification of English Reflectives [Text] / E.

Geniušiene // Kalbotira, 1980. T. 31, № 3. – Pp. 64-81.

Geniušiene, E. The Typology of Reflexives [Text] / E. Geniušiene. – Berlin,

N. Y., Amsterdam: Mouton, 1987. – 435 p.

Givón T. Prototype: Between Plato and Wittgenstein [Text] / T. Givón //

Noun classes and categorization. Craig C. (ed.). – Amsterdam, 1986. – Pp. 77-102.


402

Goldberg, A. E. Constructions: a new theoretical approach to language

[Text] / A. E. Goldberg // Trends in cognitive Sciences. Vol. 7, № 5, May 2003. –

Pp. 219-224.

Goldvarg E. Naïve causality: a mental model theory of causal meaning and

reasoning [Text] / E. Goldvarg, P. N. Johnson-Laird // Cognitive Science 25, 2001.

– Pp. 597-608.

Halliday, M. Notes on transitivity and theme in English: Part 1 [Text] / M.

Halliday // Journal of Linguistics, 1967, № 3. – Pp. 37-81.

Halliday M. Notes on transitivity and theme in English: Part 3 [Text] / M.

Halliday // Journal of Linguistics, 1968, №4. – Pp. 179-215.

Halliday M. Language structure and language function [Text] / M. Halliday

// Lyons J. (ed.) New Horizons in Linguistics. Harmondsworth: Penguin Books,

1970. – Pp. 140-165.

Halliday, M. An introduction to functional grammar [Text] / M. Halliday. ―

London, Edward Arnold Ltd., 1985. ― 387 p.

Helbig, G. Studien zur deutschen Syntax [Text] / G. Helbig // Linguistische

Studien. – Leipzig: VEB Verlag Enzyklopaedie, 1983. Bd. 1. – S. 106-123.

Hermodsson, L. Reflexive und intransitive Verba im älteren

Westgermanischen [Text] / L. Hermodsson. Uppsala, Almquist & Wiksells

Boktryckeri AB, 1952. – 347 s.

Huddleston, R. Some observations on tense and deixis in English [Text] / R.

D. Huddleston // Language 45, № 4, 1969. ― Pp. 777-806.

Huddleston, R.D. The Sentence in Written English: A Syntactic Study Based

on the Analysis of Scientific Texts [Text] / R. D. Huddleston. – Cambridge:

Cambridge University Press, 1971. – V. 7. – 344 p.

Ilyish, B.A. The Structure of Modern English [Text] / B.A. Ilyish. – M.-L.:

Просвещение, 1965. – 378 p.

Jackendoff, R.S. Semantic Interpretation in Generative Grammar [Text] /

R.S. Jackendoff. – Cambridge, Mass.: MIT, 1972. – 317 p.


403

Jackendoff, R.S. Semantic Structures [Text] / R.S. Jackendoff. – Cambridge,

Mass.: MIT, 1993. – 322 p.

Jackendoff, R. Semantics and cognition [Text] / R. Jackendoff // The

Handbook of Contemporary Semantic Theory / S. Lappin (ed.) ― Yr. Br.:

Blackwell, 1997. ― P. 539-559.

Jacobson, R. Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre: Gesamtbedeutungen der

russichen Kasus [Text] / R. Jacobson // Travaux du Cercle Linguistique de Prague,

№ 6, 1936 ― Pp. 240-288.

Jespersen, O. A Modern English Grammar on Historical Principles. Part V.

Syntax [Text] / O.A. Jespersen. – Copenhagen: Ejnar Munksgaard, 1940, v. 4. –

528 p.

Kac, M.B. On Composite Predication in English [Text] / M.B. Kac // M.

Shibatani (ed.) Syntax and Semantics, v. 6. The Grammar of Causative

Constructions. – New York: AP, 1968. – Pp. 229-260.

Kandiah, T. Transformational grammar and the layering of structure in

Tamil [Text] / T. Kandiah // Journal of Linguistics, 1968, № 4, 2. – Pp. 217-245.

Karcevski, S. Systéme du verbe russe: Essai de linguistique synshronique

[Text] / S. Karcevski. – Prague: Plamja, 1927. – 167 p.

Karttunen, L. Implicative verbs [Text] / L. Karttunen // Language, 1971. ―

Pp. 340-358.

Katz, J.J. Interpretative semantics vs. Generative semantics [Text] / J.J.

Katz. // Foundations of Language, 1970. – № 6. – Pp. 220-259.

Kellner, L. Zur Syntax des englischen Verbums [Text] / L. Kellner. – Wien,

1885.

Kovalyova, L.M. On Predicates “kill“ and “cause to die“ [Text] / L.M.

Kovalyova // Zeitschrift für Anglistik und Amerikanistik. – 1979, № 2. – S. 146-

153.

Kovalyova, L.M. Towards a Semantic Description of the Accusative with

Infinitive and Related Structures [Text] / L.M. Kovalyova // Zeitschrift für

Anglistik und Amerikanistik. – 1982, № 4. – S. 347-352.


404

Kovalyova, L.M. On Reflexivity [Text] / L.M. Kovalyova // Zeitschrift für

Anglistik und Amerikanistik. – 1984, № 4. – S. 335-340.

Kyparsky, P. Fact / P. Kyparsky, C. Kyparsky // Progress in linguistics. ―

The Hague; Paris, 1970.

Lakoff, G. Phrasal conjunction and symmetric predicates [Text] / G. Lakoff,

S. Peters // Reibel D.A. & Schane S.A. (eds.). Modern Studies in English.

Englewood Cliffs, New York: Prentice-Hall, 1969. – Pp. 113-142.

Lakoff, G. Irregularity in Syntax [Text] / G. Lakoff. – New York: Holt,

Rinehart & Winston, 1970. – 270 p.

Lakoff, G. Classifiers as a reflection of mind [Text] / G. Lakoff // Noun

Classes and Categorization. Craig C. (ed.). – Amsterdam, 1986. – Pp. 13-51.

Lakoff, G. Women, Fire, and Dangerous Things [Text] / G. Lakoff −

Chicago: The University of Chicago Press, 1987. − 614 p.

Lakoff, G. Metaphors We Live By [Text] / G. Lakoff, M. Johnson. –

Chicago: The Univ. of Chicago Press, 1980. – 242 p.

Langacker, R.W. Review of “Spanish Case and Function” (Washington,

1968) by M. Golden [Text ] / R. W. Langacker // Language, 1970, XLVI. – Pp.

184-185.

Langendoen, D. T. Essentials of English Grammar [Text] // D. T.

Langendoen. – New York: Holt, Rinehart & Winston, 1970. – XIII, 223 p.

Lee, G. Subjects and Agents: II [Text] / G. Lee. – Working Papers in

Linguistics. Ohio, 1971, №7. – Pp. L-1- L-116.

Lee, D. Cognitive linguistics: an introduction [Text] / D. Lee ― Oxford,

New York: Oxford University Press, 2004. ― 221 p. 2004.

Leech, G.N. Semantics. The study of meaning [Text] / G.N. Leech. ―

Harmondsworth: Penguin Books, 1974.

Lees, R.B. The grammar of English nominalizations / R.B. Lees. ―

Bloomington, 1960.

Ljung, М. Reflections on the English Progressive [Теxt] / М. Ljung

//Gothenburg Studies in English. – 1980. – Vol. 46. – P. 48-127.


405

Lyons, J. Semantics [Text] / J. Lyons. – London & New York: Cambridge

University Press, 1977, v. 2. – Pp. 372-897.

Lyons, J. Semantics [Text] / J. Lyons. ― London et al.: CUP, 1977. ― V. 1

― 2.

McCawley, J.D. Kac and Shibatani on the Grammar of killing [Text] J.D.

McCawley // Kimball J.P. (ed.). Syntax and Semantics. – New York & London:

Seminar Press, 1972, v.1. – Pp. 139-149.

McCawley, J.D. English als VSO Sprache [Text] J.D. McCawley // Seuren

P.A.M. (Hrsg.). Generative Semantik: Semantische Syntax. Duesseldorf:

Paedagogischer Verlag Schwann, 1973. – Pp. 150-174.

McCawley, J.D. On Identifying the Remnants of Deceased Clauses [Text] /

J.D. McCawley // Boernstein D.D. (ed.). Readings in the Theory of Grammar from

the 17th

to the 20th Century. – Cambridge, Mass.: Winthrop Publishers, 1976. – Pp.

238-298.

Miller G. A. Language and Perception [Text] /G. A. Miller, Ph. N. Johnson-

Laird. ― Cambridge Mass.: CUP, 1976. ― 760 p.

Nilsen, D.L.F. The Instrumental Case in English. Syntactic and Semantic

Considerations [Text] / D.L.F. Nilsen. – The Hague-Paris: Mouton, 1973. – 187 p.

Palmer, F.R. A Linguistic Study of the English Verb [Text] / F.R. Palmer.

― L.: Longman, 1965. ― 199 p.

Pinker, S. The Nature of Human Concepts: Evidence from an Unusual

Source [Text] / S. Pinker, A. Prince // Jackendoff R., Bloom P., Wynn K. (eds.).

Language, Logic and Concepts: Essays in Memory of John Macnamara. – A

Brandford Book, the MIT Press: Cambridge, Mass., 2002.

Postal, P.M. Anaphoric islands [Text] / P.M. Postal // Papers from the fifth

Regional Meeting of the Chicago Linguistic Society. – Chicago, 1969. – Pp. 205-

229.

Quirk et al. – Quirk, R. A Grammar of Contemporary English [Text] /R.

Quirk, S. Greenbaum, G. Leech et al. – London: Longman, 1974. – XII, 1120 p.


406

Rosenbaum, P.S. The grammar of English predicate complement

constructions [Text] / P.S. Rosenbaum. ― Cambridge, MA; MIT Press, 1967.

Shibatani, M. A. Grammar of Causative Constructions: A Conspectus [Text]

/ M.A. Shibatani // Shibatani M. (ed.). Syntax and Semantics. V.6. The Grammar

of Constructions. – New York: Academic Press, 1976. – Pp. 1-40.

Smith, C.S. A theory of aspectual choice [Text] / C.S. Smith // Language,

59:3.

Speech, K.R. The Gurdjieft Work [Text] / K.R. Speech. – Los

Andeles.

1989.

Stockwell, R. The major syntactic structures of English [Text] / R.

Stockwell, P. Shachter, B. Hall Partee. ― New York: Holt, Rinehart & Winton,

1973.

Talmy, L. Semantic Causative Types [Text] / L. Talmy // Shibatani M. (ed.).

Syntax and Semantics. V.6. The Grammar of Causative Constructions. – New

York: Academic Press, 1976. – Pp. 43-116.

Taylor, J.R. Linguistic categorization: Prototypes in linguistic theory [Text] /

J. R. Taylor − Oxford: Claredon Press, 1995.

Tomasello, M. The Return of Constructions [Text] / M. Tomasello // Jour. of

Child Language 25, 1998. – Pp. 431-442.

Vendler, Z. Linguistics in Philosophy [Text] / Z. Vendler. ― Ithaca, N.Y.:

Cornwell univ. press, 1967. ― XI, 203 p.

Vendler, Z Adjectives and Nominalizations [Text] / Z. Vendler ― The

Hague: Mouton, 1968.

Vendler, Z. Telling facts [Text] / Z. Vendler // Speech act theory and

pragmatics. ― New York, 1979.

Wierzbicka, A. Mind and Body [Text] / A. Wierzbicka // McCawley G.D.

(ed.). Syntax and Semantics, v. 7. Notes of the Linguistic Underground. – N. Y. et

al: AP. – Pp. 129-157.


407

Wunderlich, D. Foundations of Linguistics [Text] / D. Wunderlich. –

Cambridge: CUP, 1979.

Список использованных словарей

CIDE – Cambridge International Dictionary of Current English [Text] –

Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1995. – 1773 p.

COBUILD – Advanced Learner’s English Dictionary. Fourth Edition [Text]. –

Collins Cobuild Harpercollins Publishers, 2003. – 1712 p.

OED – The Oxford English Dictionary. A New English Dictionary on Historical

Principles [Text]: in 12 vol. – Oxford: Clarendon Press, 1933. – Vol. 1, 5, 7.


Documents

689.английская грамматика предложение и слово