1989 Г.П.Щедровицкий - будущее есть работа мышления и действия

studia korolevae 2015-‐01-‐29 Georgy Shchedrovitsky 1989 1

Г . П .Щ е д р о в и ц к и й

Будущее есть работа мышления и действия

1989


Будущее есть работа мышления и действия (фрагмент беседы с М.С.Хромченко, 1989) // Вопросы методологии. 1994. №3-4.

«КАКИМ ВИДИТСЯ НАЧАЛО III ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ СКВОЗЬ

ПРИЗМУ СМД МЕТОДОЛОГИИ И ОД ИГР?»

Для меня вопрос очень интересен в личном и даже, прежде

всего, в личном плане.

Хотя, разумеется, не могу ни задумываться над ним и в плане

объективном, соотнося исторический контекст с условиями

нашей жизни.

Следовательно, буду обсуждать движение истории.


Коль скоро ее творят люди, она являет собой сложнейшую

«кентавр»-‐систему.

Именно это, на мой взгляд, имел в виду К. Маркс, говоря о

естественноисторическом процессе.

В нем важно различить и противопоставить два момента:

то, что является следствием целенаправленной деятельности

людей, и

то, что происходит «само собой», как бы независимо от их целей

и замыслов.


Поэтому, говорю я,

культурно-‐историческая жизнь каждого из нас предполагает

интенсивную работу по осознанию своего положения,

предельную искренность в оценке своей ситуации и

технически грамотную работу по программированию

общественного развития.

Здесь два принципиально разных подхода:

прогноз естественного изменения мира и

определенные программы, проекты, планы работ.


В связи с этим все, что я буду обсуждать, есть не столько

прогноз, сколько план моих личных действий –

то, что я должен делать.

Наступит будущее или нет – зависит от того, насколько

правильно и точно я буду намечать стратегические линии своей

собственной работы, в какой степени буду настойчив и умен в

их достижении.


Разумеется, когда я говорю «мои планы»,

то имею в виду не себя лично, а отдельных людей, их группы,

руководителей каждой страны, человечество в целом.

В значительной степени речь идет о целевых установках.

Поэтому вопрос, каким будет III тысячелетие,

я прочитываю несколько иначе:

какие цели в наших организационно-‐управленческих

решениях и действиях мы должны ставить перед собой, чтобы

в это будущее шагнуть и в нем оказаться.


Чтобы выйти на новые рубежи,

необходимо преодолеть устаревшие мировоззренческие

установки прошлого, его ценности и традиции.

Без этого останешься деградировать во II тысячелетии.

В связи с этим одно замечание о перестройке, которую мы в

Советском Союзе понимаем как изменение прежде всего

сознания и общественных отношений, в том числе

производственных.


Перестройка является советским явлением лишь в нашем –

ограниченном восприятии. В еще большей мере она есть

событие общемировое.

Здесь я рискну сказать – хотя такое заявление очень

ответственно и опасно,– что в этом плане СССР и

социалистические страны ныне идут в авангарде тех

исторических изменений и процессов, которые должны

происходить во всем мире, в том числе в развитых странах

Европы и Северной Америки.

История потом сочтет, кто здесь и на что раньше вышел.


Но, вроде бы, бесспорно, что с тех пор, как в нашей стране

объявлена перестройка, мы взяли на себя роль впередиидущих

и впередсмотрящих.

Мы встали на этот путь и делаем работу исторического,

мирового развития – в первом ряду, принимая на себя все

трудности, закономерно падающие на первопроходцев.

Именно так, на мой взгляд, надо анализировать и оценивать

суть происходящего сейчас в Советском Союзе и

социалистических странах.


Итак, мой основной тезис:

чтобы обсуждать будущее, надо еще в мыслительной работе к

нему выйти.

И одновременно не столько прогнозировать, сколько заняться

разработкой программ и оргпроектов, рождаемых из

осмысления прошлого.

Именно последние я буду выдавать за то, что необходимо

истории, и лишь в таком смысле буду осуществлять прогноз.


Чтобы покончить с предыдущей частью, вспомню один из

любимых мною афоризмов Льва Толстого:

будущего нет, поскольку мы его делаем!

Иными словами, будущее будет таким, каким мы сможем его

промыслить, и уж затем реализовать, осуществить,

сотворить – каждый на своем месте.


А это есть работа, скорее, программирующего и

проектирующего мышления и действия.

Но это же означает:

все, что мы делаем в истории, должно быть объективно

оправдано.

Следовательно, история III тысячелетия должна стать не просто

историей человеческого, или гражданского (по Гегелю),

общества, а историей всего общества, ассимилировавшего в

себе и собою (по Марксу) всю «первую» и «вторую» природу –

натуральную и техногенную.


Здесь можно воспользоваться и термином В. Вернадского.

Ноосфера, о которой он мечтал, должна охватить все:

социальные структуры человека и его биологическую природу,

природу Земли – геоприроду, техногенные структуры и,

наконец, культурную историю человечества.

Все это должно быть «снято» и организовано сознанием –

индивидуальным и общественным, должно стать

мировоззрением.


Но тезис о том, что история должна быть объективно

оправдана, неимоверно повышает значимость науки и

научной проработки истории.

На это более ста лет назад указывали Маркс и Энгельс, говоря,

что от всей науки останется лишь наука истории,

где первое место занимают человеческое мышление и

человеческая деятельность.


С этой точки и начинается – чтобы практически и реально

вписаться в исторический процесс – критика современной

науки.

То, что формулировал и Маркс и Энгельс, выглядело

фантастикой.

Как строгое научное предвидение и определение единственно

реального пути развития его принимали единицы.

Здравый смысл и обыденное сознание отвергали такой

подход, не выходя на осознание исторического процесса со всем

тем, что он в себе ассимилирует.


Поэтому думалось, что подлинная наука исследует, как летают

снаряды и камни, строятся и деформируются твердые

материалы.

И не осознавалась в общем-‐то простая и очевидная мысль о том,

что наука есть прежде всего наука о людях, о мышлении и

деятельности, или, в моей терминологии,

мыследеятельности, а все остальное в них вкраплено.

Иначе говоря, «технические исследования» могут (по Марксу)

стать подлинной наукой только за счет включения в контекст

социального и гуманитарного.


Настаивая на практичности фундаментальных и прикладных

(как их сегодня трактуют) наук,

мы подразумеваем включение научных результатов в

существующие производственные структуры и сложные

системы деятельности.

Именно они в XX в. стали ценностью, а мы в силу их

чрезвычайной инерционности и огромной значимости в какой-‐

то момент утратили способность менять и трансформировать

в соответствии с логикой и велением времени.


На финише истории буржуазного общества его исследователь Р.

Акофф определяет практичность как приспособленчество к

существующим производственным идеологиям и структурам.

Но такой подход вообще исключает науку, призванную всегда и

только их менять, делает ее неудобной и ненужной.


Когда я стал настаивать на том, что ядро науки – это науки о

мышлении и деятельности, индивидуальном и

общественном сознании, то и мои высказывания

воспринимались всеми как метафоры и фантазии.

Приходилось ссылаться на книгу Дж. Дж. Томсона

«Предвидимое будущее» и другие авторитеты, в основном

зарубежных физиков.

А что говорил Томсон?

«XX век знаменует собой начало наук о мышлении»!


Если понятно то, что здесь бегло намечено, то мы обязаны

сделать очень радикальный вывод.

Необходимо уйти от натуралистического подхода,

характерного для всей прошлой истории европейской и (тем

самым, во многом) общемировой науки, который в течение

многих столетий и в определенных отношениях был очень

прогрессивным и эффективным, а потому и господствовал не

случайно.


Именно он позволил наукам конституироваться.

Но как от глобального и тотального ныне от него приходится

отказываться, переходя к принципиально иным формам

организации мышления и деятельности – к тем, которые я

называю методологическими.

В том новом, надпредметном понимании методологии,

которое задавалось в ММК и описано во многих статьях, в том

числе опубликованных за рубежом.


Поэтому я и рискую формулировать свой радикальный,

сумасшедший тезис:

эра традиционной науки кончилась!

Но что это значит?

Наука необходима, она всегда будет жить, меняя свои формы.

Ныне на смену ей, взятой в предельной функции как формы

предметной организации мышления и деятельности, идет

более эффективная предельная организация мышления –

методологическая.


Снимая в себе преимущества и сильные стороны традиционной

научной организации, тем самым их сохраняя, она добавляет к

ним другие, делая мышление куда более развитым.

Обеспечив свободное, без каких бы то ни было ограничений,

движение научной мысли,

методология одновременно решает проблемы

комплексирования наук и деятельности, а также

«прикладности», т. е. внедрения результатов научных

исследований и разработок в деятельность и организацию

деятельности, тем самым обеспечивая духовность и

деятельности, и мышления, и коммуникации людей.


Соединяя знания об объектах знания, деятельности и мысли

со знаниями о самой деятельности и самой мысли,

наука наконец-‐то становится практичной.

Из этого принципа, фиксированного как основной, вытекают и

другие.

Я перечислю некоторые – как основания для размышления.


В ведущих странах мира начался отказ от выработанных в

эпохи Возрождения и Реформации – с тех пор господствующих –

моделей «индивида-‐личности».

На их место в качестве целевой установки ставится другая

модель – «мыслящего индивида», способного свободно жить в

условиях сверхмощных и сверхразветвленных учрежденческих

структур.


В связи с этим в III тысячелетии

должны разрабатываться новые законы и системы права,

защищающие индивида от произвола власти и коммунальных

связей учрежденческих структур,

а также новые системы индивидуально-‐личностной

подготовки и образования, формирующие человека,

способного мыслить и действовать в новых, непрерывно

меняющихся ситуациях.


Европейские народы на собственном опыте осознали и

пережили в XX в. необходимость разделения культуры и

социальности.

В связи с этим основной единицей социальной и культурной

жизни в III тысячелетии становятся клубы, объединяющие в

так называемых «средних коллективах» от 30 до 200 человек.

Концепция клубно-‐организованных единиц жизне-‐ и

мыследеятельности в известном смысле развивает,

конкретизирует и развивает идеологию массовых (в частности,

научно-‐технических) коллективов.


Как хорошо понимал Маркс, наука и техника могут быть

прерогативой лишь небольших по размеру «клубов».

Дальнейшее распространение получат ОД игры, в форме

которых в нашей стране проектируются, создаются и

проверяются различные формы социокультурной организации

общественной жизни.

Развертывающиеся на клубной основе, они есть, по сути дела,

экспериментальные полигоны самопознания,

саморефлексии, исследования и формирования тех

социальных, культурных и психологических знаний, которые

образуют основу нового корпуса наук III тысячелетия.


И последнее.

Развертываются и становятся ведущими в системе

образования подрастающих поколений

различные системы культуро-‐ , социо-‐ и психотехнической

подготовки индивидов, включая клубы по изучению

резервных возможностей человека и механизмов,

обеспечивающих его здоровье.

Здесь конкретно замыкаются наука и образование.


А все вместе позволяет

нам сегодня «увидеть» единую панораму социалистического

строительства, где все сочленено одно с другим и может

развиваться достаточно автономно, хотя непременно в

рамках целого.

Журнал «Вопросы методологии»-‐ 1994 (3-‐4)

http://www.fondgp.ru/lib/journals/vm/1994/3-‐4/v943shg0

Science

1989 Г.П.Щедровицкий - будущее есть работа мышления и действия