Лиза Джейн Смит «Души теней» Издательство «Астрель»

Цикл «Дневники вампира: Возвращение» Книга в цикле 2

Аннотация Возлюбленный Елены Гилберт, вампир Стефан Сальваторе, находится в плену

у демонических существ, по вине которых в городке Феллс-Черч воцарился настоящий хаос. Чтобы освободить его, девушка вынуждена довериться брату Стефану Дамону, красивому, но опасному вампиру, мечтающему завладеть телом и душой Елены.

Ради спасения Стефана Елена готова на все. Но дни идут, Елена окончательно запутывается в своих чувствах, и вот она уже не в состоянии разобраться, кто из братьев-вампиров ей дороже.

Тем временем подруги Елены Бонни и Мередит пытаются понять, что за злая сила захватила город. Герои оказываются на пороге страшных и небывалых событий, сумеют ли они справиться с надвигающейся угрозой?

Моему прекрасному агенту Элизабет Хардинг

1 — Дорогой дневник, — прошептала Елена, — это обидно. Я оставила тебя в

багажнике «ягуара», а сейчас два часа ночи. Она ткнула пальцем в подол ночной рубашки, как будто ставила точку, и

прошептала еще тише, прижав лоб к оконному стеклу: — И мне страшно выйти на улицу, в темноту — за тобой. Я боюсь! Она поставила еще одну точку и неохотно включила диктофон мобильного

телефона, чувствуя, как по щекам текут слезы. Глупо было расходовать заряд батареи, но она ничего не могла с собой поделать. Она нуждалась в этом.

— Итак, это я, — тихо сказала она, — сижу на заднем сиденье машины. Это должна была быть моя сегодняшняя, запись в дневнике. Кстати, мы установили для этой поездки такое правило: я сплю на заднем сиденье, а Мэтту и Дамону остается все пространство снаружи машины. Сейчас так темно, что я не вижу Мэтта. Но я схожу с ума, плачу и чувствую себя одинокой и так скучаю по Стефану…

Нам надо избавиться от «ягуара», он слишком большой, слишком красный и слишком приметный для тех, кто стремится остаться незамеченным, — ведь в конце нашего пути мы надеемся освободить Стефана. После продажи машины самым ценным, что у меня есть, останется подвеска с лазуритом и бриллиантами, которую Стефан подарил мне за день до того, как исчез. За день до того… как Стефан обманул нас и пропал, воображая, что он сможет стать обычным человеком. А теперь…

Как мне перестать думать о том, что они могут с ним сделать, а может быть, и делают в эту самую секунду, кто бы ни были эти «они»? Возможно, кицунэ, лисы-оборотни из тюрьмы Ши но Ши.

Елена остановилась и вытерла нос рукавом ночной рубашки. — Как я вообще попала о такую ситуацию? — Она потрясла головой и ткнула

спинку сиденья кулаком. — Если я смогу это понять, я составлю план А. Мне всегда принадлежит план А. А у моих друзей всегда есть планы В и С, и они всегда приходят мне на помощь. — Елена прикрыла глаза, вспоминая Бонни и Мередит. — Но сейчас я боюсь, что могу никогда больше их не увидеть. И я боюсь за весь город Феллс-Черч.

Какое-то время она сидела, положив сжатые кулаки на колени. Голосок внутри нее уговаривал: «Кончай ныть и подумай. Подумай. Начни сначала».

Сначала? С чего все началось? Со Стефана? Нет, она жила в Феллс-Черч задолго до его появления. Медленно, почти мечтательно, она проговорила в трубку:

— Прежде всего: кто я? Я Елена Гилберт, мне восемнадцать лет, — и добавила еще медленнее: — И мне не кажется, что будет тщеславным сказать, что я красива. Чтобы не знать этого, мне пришлось бы никогда не смотреться в зеркало и не слышать комплиментов. Моей заслуги тут нет, я просто получила внешность от мамы и папы.

Как я выгляжу? У меня светлые волосы, волнами спадающие ниже плеч, и синие глаза — некоторые говорят, что они похожи на лазурит: темно-голубые с золотыми искрами, — она издала короткий смешок. — Может быть, поэтому меня и любят вампиры.

Потом она сжала губы и серьезно проговорила, глядя в беспросветную темноту:

— Многие парни называли меня самой прелестной девушкой в мире. И я играла ими. Я просто их использовала — ради популярности, ради развлечений, ради чего-то еще. Я честна сейчас. Я считала их игрушками или трофеями. — Она сделала паузу. — Но было и что-то еще. Что-то, чего я ждала всю жизнь, но не знала, что это. Я чувствовала, что как будто ищу нечто, чего нельзя найти в этих мальчиках. Никакие интриги и игры с ними не трогали меня, мое сердце… пока не появился совершенно особенный парень. — Она сглотнула и повторила еще раз: — Совершенно особенный парень. Его звали Стефан. И он оказался не тем, кем выглядел, не обычным — правда, эффектным — старшеклассником с копной темных волос и изумрудно-зелеными глазами. Стефан Сальваторе оказался вампиром. Настоящим вампиром.

Елене пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы выдавить из себя следующие слова:

— И его великолепный старший брат Дамой — тоже. Она покусала губы и добавила после долгой паузы: — Полюбила бы я Стефана, если бы с самого начала знала, что он вампир? Да!

Да! Да! Я бы влюбилась в него, несмотря ни на что. Но вышло по-другому — и я стала другой. — Елена обвела пальцем узор на своей ночной рубашке. — Вампиры, когда любят, обмениваются кровью. Проблема в том… что я разделила кровь и с Дамоном. Не то чтобы добровольно. Просто он был рядом постоянно, днем и ночью.

Она вздохнула: — Дамон говорил, что хочет сделать меня вампиром и своей принцессой

ночи. При этом он имел в виду, что хочет целиком и полностью обладать мною. Но я ни в чем не доверяю Дамону, разве что он даст слово. У него есть одна причуда: он никогда не нарушает слово.

Губы Елены изогнула странная усмешка, но она говорила ровно и быстро, почти забыв про мобильный телефон:

— Девушка, у которой роман с двумя вампирами… понятно, что без проблем ей не обойтись. Может быть, я даже заслужила то, что получила.

Я умерла. Не так «умерла», как при остановке сердца, когда его запускают заново, и ты

рассказываешь, что видел свет в конце тоннеля. Я ушла в этот свет. Я умерла. И когда я вернулась — какой сюрприз! Я стала вампиром. Дамон был… пожалуй, добр ко мне, когда я впервые проснулась вампиром.

Может быть, это потому, что у меня еще были какие-то… чувства к нему. Он не воспользовался моей слабостью, когда мог это сделать.

Но в новой вампирской жизни я успела очень немногое. Успела вспомнить Стефана и полюбить его еще сильнее — потому что теперь я знала, как тяжело ему приходится. Мне пришлось прослушать панихиду по самой себе. Ха! Такую возможность нужно предоставлять всем. Я привыкла всегда, всегда носить лазурит, чтобы не превратиться в хрустящий хлебец. Мне пришлось попрощаться с моей четырехлетней сестричкой Маргарет и навестить Бонни и Мередит…

Слезы стекали по лицу Елены, но она продолжала тихо говорить: — А потом я умерла снова. Я умерла так, как умирают вампиры, когда выходят на солнце без лазурита.

Мое тело не рассыпалось в пыль, ведь мне было всего семнадцать. Но солнечные лучи отравили меня. Смерть оказалась… мирной. Именно тогда я заставила Стефана пообещать, что он будет всегда заботиться о Дамоне. И, думаю, в душе Дамой тоже поклялся заботиться о Стефане. И я умерла на руках у Стефана и рядом с Дамоном, тихо, как будто просто заснула.

После этого мне снились сны, которых я не помню, а потом однажды я заговорила через Бонни — у нее, бедняжки, есть паранормальные способности. Я догадалась, что выполняю работу духа-храпителя Феллс-Черч. Городу грозила опасность. Моим друзьям пришлось сражаться с ней, и, когда они уже были уверены в своем поражении, я каким-то образом вернулась в мир живых, чтобы помочь им. Когда война была выиграна, непонятная сила осталась со мной. И рядом был Стефан! Мы снова оказались вместе!

Елена обхватила себя руками за плечи, как будто обнимая Стефана, пытаясь представить его теплые руки. Она закрыла глаза, ее дыхание замедлилось.

— Что касается моих способностей. Телепатия — я могу общаться с другими телепатами, то есть с вампирами. Правда, у них телепатия развита в разной

степени, исключая тех, кто когда-то поделился с тобой кровью. А еще — мои Крылья.

Это правда — у меня есть Крылья! И в них прячутся невероятные силы; одна проблема — я совершенно не представляю, как их использовать. Иногда — например прямо сейчас — я чувствую что-то, что пытается вырваться, заставляет мои губы произнести его название, а тело — принять правильную позу. Это Крылья защиты, и они действительно пригодились бы нам в этом путешествии. Но я не могу даже вспомнить, как использовала старые крылья, не говоря уж о том, как пользоваться новыми. Я произношу разные слова, пока не почувствую себя идиоткой, — и ничего не случается.

Я снова человек. Такой же человек, как Бонни. Господи, если бы я могла увидеть ее и Мередит прямо сейчас! Но я все время уговариваю себя, что с каждой минутой приближаюсь к Стефану. Если, конечно, не считать метаний Дамона туда-сюда в попытках оторваться от преследования.

Зачем кому-то преследовать нас? Конечно, когда я вернулась с того света, произошел выброс Силы, который видели все, кто вообще способен увидеть подобное.

Как рассказать, что такое Сила? Она есть у всех, но люди — за исключением прирожденных медиумов вроде Бонни — не чувствуют ее. У вампиров точно есть Сила, и они используют ее, чтобы зачаровывать людей — влюблять в себя или заставлять видеть не то, что есть на самом деле. Так Стефан заставил школьный персонал поверить, что его документы в полном порядке, когда «перевелся» в школу Роберта Е. Ли. Еще Силу используют для борьбы с другими вампирами или тварями тьмы. Или с людьми.

Но я говорила о выбросе Силы, возникшем, когда я падала с небес. Он был таким мощным, что привлек двух ужасных существ с другого конца света. Они решили посмотреть, что вызвало этот выброс, и узнать, не могут ли они как-то использовать его.

Я не шучу, когда говорю, что существа явились с другого конца света. Это были кицунэ, лисы-оборотни из Японии. Они чем-то похожи на западных оборотней, но намного могущественнее. Они настолько сильны, что используют малахов. Это такие растения, похожие на насекомых; некоторые из них размером с булавочную головку, а некоторые достаточно велики, чтобы откусить руку. Малах цепляется за нервы человека или зверя, распространяется по всей его нервной системе, а потом захватывают над ним власть.

Теперь Елена дрожала, а ее голос срывался: — Именно это случилось с Дамоном. Крошечная тварь вцепилась в него,

подчинила его себе, и он стал марионеткой Шиничи. Я забыла упомянуть, что

кицунэ зовут Шиничи и Мисао. Мисао — женщина. У них обоих черные волосы с красными кончиками, но у Мисао они длиннее. Наверное, они брат и сестра, хотя ведут себя друг с другом вовсе не по-братски.

Когда Дамон полностью подчинился им, Шиничи заставил его тело… делать ужасные вещи. Он пытал Мэтта и меня, и даже сейчас Мэтт иногда хочет убить за это Дамона. Но если бы он видел то, что видела я — тонкое, мокрое, белое второе тело, которое я выцарапывала ногтями из позвоночника Дамона, пока он терял сознание от боли, — Мэтт лучше бы все понял. Я не могу обвинять Дамона в том, что Шиничи с ним сделал. Не могу. Дамон был… совсем не такой, как всегда. Он был уничтожен. Он плакал. Он…

В любом случае, я не думаю, что еще когда-нибудь увижу его таким. По если я получу обратно силу Крыльев, у Шиничи будут большие проблемы. Думаю, в последний раз мы совершили ужасную ошибку. Мы сражались с Шиничи и Мисао — и не убили их. Мы оказались слишком правильными или слишком добрыми.

Это большая ошибка. Потому что Дамой оказался не единственным, кто носил в себе малаха

Шиничи. Молоденькие девушки, лет четырнадцати, пятнадцати или даже меньше. И мальчики. Они вели себя… странно. Калечили себя и свою родню. Мы не знали, насколько все плохо, даже когда заключили сделку с Шиничи.

Может, заключать сделку с дьяволом было слишком безнравственно с нашей стороны. Но лисы похитили Стефана — и в этом участвовал Дамон, который им подчинялся. Когда Дамон освободился, он хотел только, чтобы Шиничи и Мисао сообщили нам, где Стефан, а потом покинули Феллс-Черч навсегда.

В обмен на это Дамон впустил Шиничи в свой разум. Если вампиры одержимы Силой, кицунэ одержимы памятью. Шиничи были

нужны воспоминания Дамона о последних нескольких днях, о времени, когда Дамой был в их власти и пытал нас, и о том, как благодаря моим Крыльям он осознал, что произошло. Не думаю, что самому Дамону нужны были эти воспоминания — ни о том, что он делал, ни о том, как он изменился, когда узнал об этом. Поэтому он отдал их Шиничи в обмен на информацию о Стефане.

Проблема в том, что мы поверили Шиничи, пообещавшему после этого уйти, — но его слово ничего не стоит. Кроме того, с тех пор он использовал телепатический канал, открытый между ним и Дамоном, чтобы вытягивать все больше и больше воспоминаний без ведома Дамона.

Это случилось вчера ночью, когда нас остановил полицейский, заинтересовавшийся тремя подростками в дорогой машине, которые куда-то

едут глубокой ночью. Дамон заставил его уйти. Но всего через несколько часов он совершенно забыл полицейского.

Это его напугало. А всего, что пугает Дамона, даже если он в этом не признается, я боюсь просто до смерти.

Вы можете спросить, а что три подростка делали на краю мира, в Юнион-Канти, Теннесси — а именно это было написано на последнем дорожном знаке, который я видела? Мы двигались к Вратам в Темное Измерение… где Шиничи и Мисао держали Стефана в тюрьме Ши но Ши. Шиничи вложил это знание в разум Дамона, и я не могла выяснить у него, что это за место. Но Стефан там, и я окажусь там же, даже если это убьет меня.

Даже если мне придется научиться убивать. Я уже не та милая девушка из Виргинии, которой была когда-то. Елена остановилась и перевела дыхание. Но потом продолжила, все так же

обхватив себя за плечи: — А почему с нами Мэтт? Из-за Кэролайн Форбс, с которой мы дружим с

детского сада. В прошлом году… когда Стефан появился в Феллс-Черч, мы обе положили на него глаз. Но ему не нравилась Кэролайн. И тогда она стала моим злейшим врагом.

А еще именно ей выпало счастье стать первой из девушек Феллс-Черч, к которой пришел Шиничи. Более того: она была подружкой Тайлера Смоллвуда как раз перед тем, как стала его жертвой. Интересно, сколько они были вместе и где Тайлер сейчас? Я знаю только что в конце концов Кэролайн повисла на Шиничи, потому что «нужно же выйти замуж». Вот так она себя вела. Поэтому я думаю — ну ладно, так думает Дамон, — что у нее… будут щенки. Детишки оборотня. Потому что Тайлер — оборотень.

Дамон утверждает, что ребенок от оборотня превращает в оборотня быстрее укуса, и что в какой-то момент беременности женщина получает возможность становиться то волком, то человеком, а до этого она представляет собой нечто среднее.

Жаль только, что Шиничи вряд ли даже посмотрел еще раз на Кэролайн после того, как она это выболтала.

Но еще до этого Кэролайн так сильно отчаялась, что обвинила Мэтта в том, чего он не делал. Она заявила, что Мэтт якобы изнасиловал ее на неудачном свидании. Кэролайн явно знала что-то о действиях Шиничи, потому что указала в качестве времени своего «свидания» с Мэттом час, когда один из огромных Малахов напал на него и оставил на его плечах следы, напоминающие царапины от женских коготков.

Мэтта преследует полиция, так что я просто заставила его поехать с нами. Отец Кэролайн — один из самых влиятельных людей в Феллс-Черч, он дружит с окружным прокурором Риджмонта и главой одною из тех клубов, где есть тайные рукопожатия и прочая ерунда, которая делает тебя «видным членом общества».

Если бы я не уговорила Мэтта бежать, вместо того чтобы попытаться опровергнуть обвинения Кэролайн, Форбсы просто линчевали бы его. Я почувствовала, как где-то внутри разгорается гнев. Не просто обида за Мэтта, но настоящий гнев и ощущение, что Кэролайн унизила всех девушек. Потому что большинство девушек — не патологические лгуньи и не станут ложно обвинять мужчину в таких ужасных вещах. Она оскорбила нас всех.

Елена остановилась, посмотрела на свои руки и добавила: — Иногда, когда я злюсь на Кэролайн, стаканы звенят, а карандаши катаются

но столу. Дамон говорит, что причина в моей ауре, в моей жизненной силе, изменившейся после возвращения с того света. Прежде всего, теперь любой, кто пьет мою кровь, получает невероятную силу.

Стефан был достаточно силен, и, если бы Дамон не обманул его в самом начале, лисы ни за что бы не смогли загнать его в ловушку. Они смогли справиться со Стефаном, только когда он ослаб и к тому же был окружен железом. Железо опасно для всех сверхъестественных существ, а вампирам необходимо есть минимум раз в день, или они слабеют, и я готова спорить — нет, я просто уверена в том, что лисы этим воспользовались.

Поэтому я не могу думать, в каком состоянии сейчас находится Стефан. Я не могу позволить себе слишком сильно бояться или злиться, чтобы не потерять контроль над своей аурой. Дамон показал мне, как прятать ауру, чтобы выглядеть нормальной человеческой девушкой. Аура по-прежнему бледно-золотая и красивая, но она уже не притягивает разных существ вроде вампиров.

Потому что есть одна вещь, на которую способна моя кровь — или аура. Она… ох, ну сейчас я могу говорить, что хочу, так? Сейчас моя аура заставляет вампиров хотеть меня… по-мужски. По-человечески. Не просто укусить, а поцеловать и все такое. И они идут за мной, если чувствуют это. Как будто в мире полно пчел, а я — единственный цветок.

Так что мне приходится прятать ауру. Если ее почти не видно, я могу сойти за человека, а не за существо, вернувшееся с того света. Очень тяжело все время помнить о том, что ее надо прятать, — и очень больно делать это резко, если я вдруг забыла о маскировке.

И теперь я чувствую… это ведь личная запись, правда? Дамон, я тебя прокляну, если ты будешь это слушать. Я хочу, чтобы Стефан укусил меня. Это

снизило бы напряжение, и это приятно. Укус вампира болезней, только если сопротивляться или если вампир хочет сделать больно. А так это действительно приятно, а потом ты соприкасаешься с разумом вампира и… я просто скучаю по Стефану!

Елену трясло. Она пыталась усмирить свое воображение, но не могла перестать думать о том, что тюремщики могут делать со Стефаном. Не обращая внимания на то, что на мобильник текут слезы, она снова сжала его в руке.

— Я не могу позволить себе думать о том, что они с ним делают, потому что на самом деле схожу с ума. Я превратилась в бессмысленную трясущуюся идиотку, которой хочется кричать без перерыва. Мне каждую секунду приходится делать усилие, чтобы не думать об этом. Потому что только спокойная Елена, вооруженная планами А, В и С, может ему помочь. Когда он будет в безопасности в моих объятиях, я смогу дрожать, плакать и кричать.

Елена коротко засмеялась, откинув голову на спинку сиденья, ее голос охрип. — Я устала. Но у меня есть как минимум план А. Мне нужно получить от

Дамона информацию о месте нашего назначения, Темном Измерении, и о двух подсказках, которые мне дала Мисао и которые помогут найти ключ от клетки Стефана.

Кажется… кажется, я еще об этом не говорила. Ключ, лисий ключ, который нужен, чтобы вытащить Стефана, разломан на две части и спрятан в двух разных местах. И когда Мисао насмехалась надо мной, она дала мне очень явные указания, потому что я не могла даже предположить, что на самом деле окажусь в Темном Измерении, и просто выпендривалась. Но я помню подсказки, которые она шепнула мне так, чтоб не услышали остальные. Первую половину мы найдем в «инструменте серебряного соловья», а вторая покоится «в бальном зале Блодьювед».

Мне нужно знать, что по этому поводу думает Дамон. Потому что, когда мы попадем в Темное Измерение, нам, судя по всему, придется вести поиски в чьих-то домах. А ведь проще всего найти бальный зал, если тебя пригласили на бал, верно? Конечно, легче сказать, чем сделать, но я это сделаю во что бы то ни стало. Я совершенно точно это сделаю.

Елена решительно подняла голову и затихла, а потом прошептала: — Можно ли в это поверить? Я посмотрела вверх и увидела в небе бледные

полосы рассвета: светло-зеленый, кремовый, оранжевый и нежнейший ультрамарин. Я проговорила всю ночь. Вокруг так тихо… Скоро встанет солнце.

— Что это?! Что-то ударило в крышу «ягуара». ОЧЕНЬ громко. Елена выключила диктофон. Ей было страшно, но этот шум… и скребущие

звуки на крыше.

Нужно было как можно скорее выбраться из машины. 2 Елена выскочила с заднего сиденья «ягуара» и отбежала на несколько шагов,

прежде чем обернуться и посмотреть, что упало на машину. Это был Мэтт. Он лежал на спине и силился подняться. — Мэтт! Господи! Ты в порядке? Ты ранен? — Елена кричала, а Мэтт стонал

ей в тон: — Елена! Господи! «Ягуар» в порядке? Он не поврежден? — Мэтт, ты с ума сошел? Головой ушибся? — Царапин нет? Люк в крыше в порядке? — Царапин нет, люк цел, — Елена не имела ни малейшего понятия о

состоянии крыши, но видела, что Мэтт бредит. Он пытался встать, не запачкав машину, но не мог, потому что его ноги были в грязи. Слезть с крыши без помощи ног было сложновато.

Елена огляделась. Она сама однажды упала с неба, но до этого шесть месяцев была мертва и снова появилась на земле без одежды, а Мэтт был жив и одет. У нее возникло более прозаическое объяснение.

Объяснение привалилось к стволу кладрастиса и со слабой ухмылкой наблюдало за происходящим.

Дамон. Он был невысоким, ниже Стефана, но от него исходило ощущение угрозы.

Одет он был безукоризненно, как всегда, — черные джинсы от Армани, черная рубашка, черный кожаный пиджак и черные ботинки. Все это отлично сочеталось с небрежно взъерошенными черными волосами и черными глазами.

Елена вдруг поняла, что одета в длинную белую ночную рубашку, которую она взяла, чтобы в пути переодевать под ней белье. Обычно она делала это на рассвете, но сегодня отвлеклась на дневник. В любом случае, ночная рубашка — не лучший наряд для утренней встречи с Дамоном. Она была непрозрачной — материал ближе к фланели, чем к нейлону, но была украшена кружевом, особенно у ворота. Кружево вокруг привлекательной для вампира шейки — а именно так говорил Дамон — как красная тряпка перед разъяренным быком.

Елена скрестила руки на груди и попыталась проверить, спрятана ли ее аура. — Ты похожа на Венди, — сообщил Дамон с ослепительной, но злой улыбкой

и наклонил голову набок. Елена не поддалась: — Венди? — Тут она вспомнила, что так звали девочку из «Питера Пэна», и

внутренне содрогнулась. Она была мастером подобных перепалок. Вот только Дамон ее превосходил.

— Венди… Дарлинг, — голос Дамона источал патоку. Елена почувствовала, что дрожит, Дамон обещал не воздействовать на нее

телепатически и не манипулировать ею. Но иногда он почти переходил эту границу. Конечно, это целиком вина Дамона, думала Елена, ведь у нее не осталось никаких чувств к нему — ну кроме сестринских. Но Дамон не сдавался, сколько бы раз она ему ни отказывала.

Сзади послышался глухой удар — очевидно, Мэтт все-таки слез с крыши. Он немедленно вступил в перепалку:

— Не называй ее так! — закричал он и повернулся к Елене. — Наверное, так звали его последнюю подружку. И — и — знаешь, что он сделал?! Как он меня разбудил утром? — Мэтт весь трясся от возмущения.

— Он поднял тебя и швырнул на крышу машины? — предположила Елена. Она разговаривала с Мэттом, не поворачиваясь к нему. Легкий утренний ветерок прижимал ночную рубашку к телу, и Елена не хотела стоять к Демону спиной.

— Нет! То есть да! Нет и да! Он даже рук марать не стал. Просто сделал вот так, — Мэтт повел рукой в воздухе, — и я сначала упал в лужу, а потом рухнул на крышу «ягуара». Могла сломаться крыша… или я. А теперь я весь грязный, — осмотрев себя, с грустью добавил он, будто раньше не понимал этого.

Дамой заговорил: — А почему я поднял тебя и бросил? Чем ты занимался, когда я старался

сохранить дистанцию между нами? Мэтт покраснел до корней светлых волос. Обычно спокойные голубые глаза

засверкали, и он сказал вызывающим тоном: — Я держал в руках палку. — Палку. Обычную палку, которую можно подобрать на обочине. Такую

палку? — Да, я подобран ее на обочине, — по-прежнему дерзко ответил Мэтт. — Но потом с ней случилось что-то странное, — неуловимым движением

Дамон извлек откуда-то очень длинный и очень прочный на виц кол, заостренный е одной стороны. Он явно был вырезан из очень твердого дерева, скорее всего, из дуба.

Пока Дамон со всех сторон разглядывал «палку» — видно было, что ему нелегко это делать, — Елена обернулась к разозленному Мэтту.

— Мэтт! — укоризненно сказала она. Это явно была кульминация холодной войны между париями.

— Я просто подумал, — упрямо сказал Мэтт, — что это неплохая идея. Я ведь сплю под открытым небом, и может появиться… другой вампир.

Елена уже отвернулась от него и пыталась успокоить Дамона, когда Мэтт снова взорвался:

— Расскажи, как ты разбудил меня! — резко сказал он и продолжил, не дав Дамону вставить ни слова: — Я только открыл глаза, когда он уронил на меня это, — Мэтт дернулся к Елене и что-то протянул ей. Она, в полном замешательстве, повертела эту штуку в руках. Больше всего она походила на огрызок карандаша, но темного красно-коричневого цвета.

— Он уронил его на меня и сказал «вычеркни двоих», — продолжил Мэтт. — Он убил двух человек — и хвастается этим!

Елене больше не хотелось держать этот карандаш в руках: — Дамон! — крикнула она, пытаясь понять что-то по его совершенно

бесстрастному лицу. — Дамон… ты ведь… не… — Не проси его, Елена. Мы должны… — Если бы кто-нибудь позволил мне вставить хоть слово, — сердито сказал

Дамон, — я упомянул бы, что, прежде чем я рассказал про этот карандаш, кто-то попытался проткнуть меня, даже не вылезал из спального мешка. А я собирался сказать, что это были не люди. Это были вампиры, убийцы, наемники — они находились под властью Малахов Шиничи. И они шли за нами. Они добрались аж до Уоррена в Кентукки — скорее всего, расспрашивая о машине. Нам пора избавиться от нее.

— Нет! — завопил Мэтт. — Эта машина очень многое значит для Стефана и Елены.

— Эта машина что-то значит для тебя, — поправил Дамон, — и хочу заметить, что я бросил свой «феррари» в бухте, чтобы мы могли взять тебя с собой.

Елена подняла руку. Она больше не могла этого слышать. Да, она любила машину — большую, ярко-красную, блестящую и очень заметную. Она напоминала о том, что они со Стефаном чувствовали в день ее покупки, в день начала новой жизни вдвоем. При каждом взгляде на «ягуар» она вспоминала этот день, тяжесть руки Стефана на плече и взгляд, который она встречала, смотря на него снизу вверх, — зеленые глаза светились озорством и радостью от обретения чего-то по-настоящему желанного.

Она поняла, что дрожит, а из глаз текут слезы, и это заставило ее смутиться и разозлиться.

— Видишь, — Мэтт сверлил Дамона взглядом, — теперь она плачет из-за тебя. — Из-за меня? О, не я один говорил о своем дорогом младшем братике, —

вежливо ответил Дамон. — Заткнитесь! Немедленно! Оба! — закричала Елена, пытаясь успокоиться. —

И я не хочу видеть этот карандаш. — Она держала его как можно дальше от себя.

Дамон забрал его, и Елена вытерла руки подолом ночной рубашки. У нее кружилась голова, ее трясло при мысли об идущих по их следу вампирах.

А потом она покачнулась и сразу почувствовала теплую сильную руку и услышала голос Дамона:

— Ей просто нужен свежий воздух. Он взял ее на руки и взлетел. — Дамон, не мог бы ты поставить меня на землю? — Прямо сейчас, дорогая? До земли довольно далеко… Елена продолжала вырываться и возражать, но уже почти успокоилась.

Прохладный утренний воздух в самом деле прочищал голову, хотя и заставлял дрожать.

Она попыталась перестать трястись, но ничего не могла с этим поделать. Дамон посмотрел на нее сверху вниз и с совершенно серьезным лицом попытался снять пиджак. Елена поспешно остановила его:

— Нет-нет! Просто иди… то есть лети, а я буду висеть. — И следить за низко летящими чайками, — Дамон говорил серьезно, но в

углах рта пряталась усмешка. Елена попыталась отвернуться, чтобы не засмеяться.

— Итак, когда же ты решил, что можно швырять людей на машины? — поинтересовалась она.

— Совсем недавно. Это было непросто, как и полет. А ты знаешь, что я люблю непростые задачи.

Он смотрел на нее сверху черными-черными глазами; их ресницы были очень длинными, и казалось несправедливым, что они достались парню. Елена чувствовала себя легкой, как пушинка одуванчика, но голова все еще кружилась, как будто она выпила.

Стало намного теплее, и девушка догадалась, что Дамон заключил ее в свою теплую ауру. Дело было не в температуре, а в остром пьянящем ощущении близости; он вобрал ее в себя, ее глаза, и лицо, и волосы, плавающие вокруг плеч облаком золота. Елена покраснела. Она почти слышала его мысли, от которых на ее бледном лице выступил розовый румянец.

Румянец был непроизвольной физической реакцией на тепло и близость, но одновременно она почувствовала и эмоциональную реакцию — благодарность за этот его поступок и признательность за его поступки вообще. Сегодня он спас ей жизнь, если она что-то понимала в вампирах, одержимых малахами Шиничи, вампирах-убийцах. Она не могла даже представить, что бы они с ней сделали, да и не хотела об этом думать. Она просто радовалась тому, что Дамой оказался

достаточно умен и безжалостен, чтобы избавиться от них, пока они не добрались до нее.

Чтобы не заметить, насколько великолепен Дамон, надо быть слепой и полной дурой. Конечно, после того как Елена дважды умерла, Дамок не производил на нее такого впечатления, как на других девушек, но факт оставался фактом, грустил ли Дамон или улыбался искренней улыбкой, приберегаемой специально для нее.

Проблема заключалась в том, что Дамон мог читать ее мысли, особенно когда она была так близко, и их ауры соприкасались. Дамон почувствовал реакцию Елены и ответил тем же. Елена не успела толком понять, что тает, и ее невесомое тело обрело вес и оказалось в объятиях Дамона.

Второй же проблемой было то, что Дамон не пытался ее зачаровать; он попался так же, как и Елена, даже сильнее, потому что у него не было никакой защиты. У Елены она была, но барьеры сгорали и плавились. Она не могла думать. Дамон смотрел на девушку таким знакомым взглядом! Но у нее никак не получалось вспомнить где она уже видела этот взгляд.

Елена не могла ничего анализировать, она просто грелась в теплом свете ласки, любви и заботы, и этот свет пронизывал все ее тело.

И Елена отдала себя — полностью. Почти ничего не осознавая, она откинула голову, открывая горло, и закрыла глаза.

Дамон аккуратно повернул голову Елены, поддерживая ее одной рукой, и поцеловал девушку.

3 Время остановилось. Елена почувствовала, что инстинктивно пытается

дотронуться до разума того, кто целует ее так нежно. Она никогда не придавала значения поцелуям, пока не умерла и не стала духом, а потом не вернулась на землю. Ее новая аура открывала тайны чужих мыслей, слов, а иногда и тайны разума и души. Как будто у нее кроме пяти обычных чувств появилось еще одно, новое чувство. Когда две ауры соприкасаются так близко, две души предстают друг перед другом обнаженными.

Почти бессознательно Елена освободила свою ауру и сразу почувствовала чужой разум. Он попытался закрыться. Это было неправильно. Она попробовала задержать его, но он скрылся за твердой каменной стеной. За пределами стены, напомнившей ей виденную когда-то фотографию метеорита — настолько выщербленной и словно бы обгоревшей казалась ее поверхность, — остались только примитивные функции мозга и маленький мальчик, прикованный к скале за руки и за ноги.

Елена была в ужасе. Она понимала, что видит всего лишь метафору, и что не нужно слишком поспешно судить о ее значении. Эти картинки символизировали происходящее в душе Дамона — в той форме, в которой Елена могла это осознать, если смотреть с нужной точки зрения. Инстинктивно она понимала, что видит что-то важное. Она преодолела восторг и сладость слияния душ, и тогда любовь и участие заставили ее заговорить.

— Тебе холодно? — спросила она у ребенка. Длины цепей хватало, чтобы он мог обхватить руками колени.

На нем были какие-то черные лохмотья. Он молча кивнул. Огромные темные глаза занимали, казалось, пол-лица. — Откуда ты? — нерешительно спросила Елена, обдумывая способы согреть

мальчика. — Не оттуда? — Она махнула рукой в сторону каменной стены. Он снова кивнул: — Там теплее, но он больше меня туда не пускает. — Он? — Елена постоянно искала признаки присутствия Шиничи, злобного

лиса-оборотня. — Кто это «он», милый? — Ока встала на колени и прижала мальчика к себе. Он был холодный как лед, а железо цепей обжигало.

— Дамон, — прошептал маленький оборвыш. Он в страхе огляделся, впервые отведя глаза от ее лица.

— Это сделал Дамон? — Елена почти кричала в начале фразы, но закончила совсем тихо — мальчик умоляюще смотрел на нее, а потом кошачьим движением хлопнул по губам.

«Это только символы», — напомнила себе Елена. Она смотрела на разум — и душу — Дамона.

«Точно? — вмешался голос здравого смысла. — Раньше, когда тебе пришлось заглянуть в душу человека, ты увидела внутри нее мир, целые пейзажи, полные любви и красоты, означающие нормальную здоровую работу обычного разума». Елена не помнила имени того человека, но хорошо помнила красоту. Она знала, что ее собственный разум предстанет перед наблюдателем таким же. И она поняла внезапно и четко: она не видит душу Дамона. Его душа прячется за прочной каменной стеной. Он по собственному выбору живет за этой отвратительной стенкой, оставив снаружи только несколько воспоминаний детства, мальчика, отрезанного от остальной души.

— Если Дамон поместил тебя сюда, то кто ты? — медленно спросила Елена, проверяя свою догадку. Она смотрела в черные глаза, зрачок которых сливался с радужкой, на черные волосы и понимала, что уже видела их, хотя сейчас они принадлежат ребенку.

— Я Дамон, — прошептал мальчик, побелев.

Наверное, разгадка даже этой тайны причинила ему боль. Елена не хотела сделать больно символу детства Дамона. Ей хотелось, чтобы он почувствовал то же тепло и ласку, что и она. Если бы душа Дамона была домом, она постаралась бы навести в нем порядок и заполнить все комнаты цветами и звездным светом. Если это пейзаж, она окружила бы бледную луну сиянием, а между облаками пустила бы радуги. А вместо этого душа Дамона предстала ей умирающим от голода ребенком, прикованным к глухой неприступной стене. И ей захотелось успокоить и утешить этого ребенка.

Она обняла малышка, растерла ему руки и ноги и прижала его к себе. Сначала она почувствовала его напряжение и дрожь. Но через некоторое

время он убедился, что ничего страшного не случилось, и расслабился. Маленькое тельце согрелось. Стало тяжелым и теплым. Она ощутила сладкую, всепоглощающую нежность к маленькому существу.

Буквально через пару минут ребенок заснул, и Елене почудилась слабая тень улыбки у него на губах. Она обняла его, укачивая, и улыбнулась сама. Она вспоминала о том, кто держал ее в объятиях, когда она плакала. О том, кого она не забыла и никогда не забудет, о том, из-за кого горло перехватывало грустью. О том, кто был настолько важен, что она вспоминала о нем даже сейчас, сейчас… о том, кого она должна… найти… В этот миг мирный сон души Дамона прервался — светом, звуком и силой, которую Елена выпустила на свободу, вспомнив одно-единственное имя. Даже она, новичок в магии, это понимала.

Стефан. Господи. Она забыла его, она на несколько минут позволила увлечь себя туда,

где нельзя было его не забыть. Боль одиноких ночей, когда она изливала страх и горе своему дневнику, — и мир и уют, что предложил ей Дамой. Он заставил ее забыть Стефана, забыть, что в этот самый миг Стефан может страдать.

— Нет, нет! — Елена боролась с темнотой. — Отпусти — я должна найти — не верю, что я забыла…

— Елена, — Дамой говорил спокойно и мягко (или по крайней мере ровно), — если ты не прекратишь дергаться и вырываться, тебе придется очень долго лететь до земли.

Елена открыла глаза. Мысли о степах и маленьких мальчиках разлетелись во всех направлениях, как пух одуванчика. Она обвиняюще уставилась на Дамона:

— Ты, ты!.. — Да, — спокойно сказал Дамон, — позор мне. Почему нет? Но я не подчинял

и не кусал тебя. Я тебя просто поцеловал. Остальное сделала твоя Сила — она неконтролируема, но очень велика. Честно говоря, я не собирался присасываться так сильно, прости за каламбур.

Он говорил легко, но Елена внезапно вспомнила плачущего ребенка и задалась вопросом: на самом ли деле он так спокоен, как кажется?

Но ведь такова его природа, подумала она с неожиданной горечью. Он создает мечты, иллюзии, удовольствие, остающиеся в умах его… доноров. Елена знала, что девушки и молодые женщины, на которых Дамой… охотился… обожали его и жаловались лишь на то, что он редко приходит.

— Понятно, — согласилась Елена, когда они спускались к земле. — Но это не может повторяться. Я целую только одного человека, и это Стефан.

Дамон открыл рот, но тут раздался крик, такой же разъяренный, как раньше голос Елены. Кричащий явно не задумывался о последствиях, и Елена вспомнила еще об одном временно забытом человеке.

— ДАМОН, УБЛЮДОК, ВЕРНИ ЕЕ НА ЗЕМЛЮ! Мэтт. Елена и Дамон, сделав изящный пируэт, приземлились рядом с «ягуаром».

Мэтт немедленно бросился к Елене и ощупал ее, как будто она попала в аварию. Особое внимание он уделил шее. Елена еще раз почувствовала неуместность своего наряда — белой кружевной ночнушки.

— Я в порядке, Мэтт, честно. Просто голова кружится, через пару минут пройдет.

Мэтт выдохнул. Он, конечно, больше не влюблен в нее, как раньше, но беспокоится о ней и всегда будет — беспокоиться. Он заботится о ней и ради нее самой, и как о девушке своего друга Стефана. Она знала, что Мэтт никогда не забудет то время, когда они были вместе.

А еще он в нее верит. Так что сейчас, когда она сказала, что все в порядке, он поверил. Он даже удостоил Дамона не совсем враждебным взглядом.

А потом юноши столкнулись у водительской дверцы «ягуара». — О, нет, — начал Мэтт, — ты вел вчера и что получилось? Ты сам это сказал:

нас преследуют вампиры. — Думаешь, это Моя вина? Вампиры преследуют эту огромную красную

машину, так при чем же здесь я? Мэтт упрямо выпятил подбородок, загорелая кожа покраснела: — Я думаю, мы должны меняться. Твоя очередь уже была. — Не помню, чтобы мы договаривались о каких-то «очередях», — Дамон

умудрился сказать это очень зло, — и, если я еду в машине, я ее веду. — Я не сяду в машину, если ты поведешь, — закричал Мэтт. — Я не сяду в машину, если ты поведешь, — ровно сказал Дамон. Елена громко прочистила горло, и Мэтт наконец вспомнил о ее

существовании.

— Нельзя же ожидать от Елены, чтобы она всю дорогу вела машину, — сказал он, хотя она даже не успела ничего предложить. — Если только мы не надеемся сегодня же добраться до места, — он испытующе взглянул на Дамона.

Дамон потряс темной головой: — Нет. Я выбираю красивую дорогу. А чем меньше народу знает, куда мы

едем, тем безопаснее это будет. Не говори, если не знаешь. Елене показалось, что к шее сзади приложили лед. Как Дамон это сказал… — Но они ведь уже знают, куда мы едем? — Она заставила себя вернуться в

реальность. — Они знают, где Стефан, и знают, что мы хотим спасти его. — Да. Они знают, что мы собираемся прорваться в Темное Измерение. Но

через какие ворота? И когда? Если мы сможем их обмануть, нам придется думать только о Стефане и его тюремщиках.

Мэтт оглянулся: — А сколько там Ворот? — Тысячи, — пожал плечами Дамон — Врата могут открыться везде, где

пересекаются три дороги. Но поскольку европейцы изгнали аборигенов Америки из их домов, большинство Ворот не используется или сохранилось в том же виде, что и прежде.

Елену трясло от волнения и страха: — Почему тогда мы не можем просто найти ближайшие ворота и пройти

сквозь них? — И проделать весь путь до тюрьмы под землей? Вы не понимаете. Прежде

всего, чтобы пройти через Ворота, вам нужен я. И даже тогда это будет неприятно.

— Неприятно для кого? Для нас или для тебя? — жестко спросил Мэтт. Дамон посмотрел на него долгим пустым взглядом: — Если вы попробуете пройти Врата самостоятельно, это будет очень

неприятно, зато недолго. Со мной это будет неуютно, но вполне терпимо. А поскольку до Врат осталось несколько дней пути, вы увидите все сами, — улыбка Дамона была очень странной. — И это займет намного больше времени, чем проход главными Воротами.

— Почему? — настойчиво спросил Мэтт. Он всегда задавал вопросы, ответа на которые Елена предпочла бы не знать.

— Потому что это либо джунгли, самые безобидные обитатели которых — падающие с деревьев пятифутовые пиявки, либо пустыня, где врагу легко нас увидеть. А враги там все.

Повисла пауза, которую Елена определила как тяжелую. Дамон говорил, серьезно, хотя явно предпочел бы промолчать. Напугать Дамона было непросто. Он любил драться. Тем более если драка грозила только потерей времени.

— Хорошо, — медленно сказала она, — последуем твоему плану. Парни немедленно снова схватились за ручку водительской дверцы. — Послушайте, — она не смотрела ни на кого из них, — я собираюсь сама

вести свой «ягуар» до ближайшего города. Но сначала я хочу переодеться в нормальную одежду и, может, даже поспать пару минут, Мэтт пусть найдет ручей и приведет себя в порядок. А потом мы поедем в ближайший город перекусить. После этого…

—..можно снова начинать ссориться, — закончил Дамой. — Хорошо, дорогая. Я найду вас в любой грязной забегаловке, которую вы выберете.

— Ты уверен, что сможешь нас найти? Я пытаюсь спрятать ауру. — Слушай, в любой дыре, которую можно найти на этой дороге, ярко-

красный «ягуар» будет так же незаметен, как НЛО. — Почему бы тебе просто не пойти… — Голос Мэтта сорвался. Мэтт ужасно

злился на Дамона и при этом умудрялся регулярно забывать, что Дамон — вампир. — Значит, ты собираешься добраться до города первым и найти там девочку, направляющуюся в летнюю школу? — Голубые глаза Мэтта потемнели. — Потом ты набросишься на нее и утащишь туда, где никто не услышит ее криков, запрокинешь ей голову и вопьешься клыками в горло.

Повисла очень длинная пауза. Потом Дамон обиженно ответил: — Нет. Это делаете вы — люди. Вы сделали это со мной. Елена почувствовала, что тут нужен очень сильный аргумент: правда. — Мэтт, это сделал не Дамон. Это сделал Шиничи. И ты это знаешь. Она осторожно взяла Мэтта за предплечье и повернула к себе лицом. Очень

долгую секунду он не смотрел на нее, потом поднял голову и заглянул в глаза. — Хорошо, — мягко сказал он. — Я согласен. Но ты знаешь, что он собирается

пить человеческую кровь. — Кровь добровольного донора! — закричал Дамон, у которого был очень

хороший слух. — Ты заставляешь их соглашаться! — снова взорвался Мэтт. — Ты их

гипнотизируешь! — Нет. — Или «зачаровываешь», без разницы. Как бы тебе понравилось… За спиной Мэтта Елена яростно махала на Дамона руками — как будто

разгоняла выводок цыплят. Сначала Дамон просто приподнял бровь, потом

изящно пожал плечами и послушался. Его силуэт затуманился, он принял форму ворона и мгновенно превратился в точку на фоне восходящего солнца.

— Ты не мог бы избавиться от этого кола? — тихо спросила Елена. — Дамон делается законченным параноиком.

Мэтт смотрел куда угодно, только не на нее, но потом наконец кивнул. — Я его утоплю, когда пойду умываться, — он с неприязнью покосился на

свои грязные штаны и добавил: — В любом случае, залезай в машину и постарайся поспать. Тебе это нужно.

— Разбуди меня через пару часов, — Елена не думала, что через пару часов пожалеет об этом больше, чем может себе даже представить.

4 — Ты дрожишь. Давай я сама, — Мередит положила руку Бонни на плечо.

Они стояли перед домом Кэролайн Форбс. Бонни пошатнулась, но устояла на ногах. Это просто унизительно — так

дрожать июльским утром в Виргинии. Еще унизительнее, когда с тобой обращаются как с ребенком. Но Мередит, которая была всего на полгода старше, сегодня выглядела взрослее обычного. Темные волосы были зачесаны назад, так что глаза казались огромными, а смуглое лицо с высокими скулами представлю в наилучшем ракурсе.

«Она могла бы быть моей нянькой», — уныло подумала Бонни. На Мередит, вопреки обыкновению, были туфли на высоких каблуках, и Бонни чувствовала себя еще младше и меньше, чем обычно. Она провела руной по рыжеватым волосам, стараясь поднять их, чтобы показаться повыше.

— Мне не страшно. Я з-замерзла. — Бонни собрала всю свою гордость. — Знаю. Чувствуешь что-то, идущее оттуда? — Мередит кивнула на дом.

Внезапно ее неожиданная взрослость перестала раздражать и начала успокаивать. Но не успела Бонни еще раз взглянуть на дом Кэролайн, как у нее вырвалось:

— А шпильки зачем? Мередит посмотрела вниз: — Из чисто практических соображений. Если кто-то попытается схватить

меня за ногу, то получит вот этим. — Она резко опустила ногу вниз, и на дорожке что-то хрустнуло.

Бонни слабо улыбнулась: — А ты взяла свой латунный кастет? — Он мне не нужен. Если что, я ударю Кэролайн рукой. Давай сменим тему? Я

сама со всем справлюсь.

Бонни наконец положила свою маленькую ладонь на тонкую длиннопалую руку Мередит и выдавила:

— Конечно, ты справишься. А я должна это сделать. В конце концов, это меня пригласили.

— Да, — Мередит слегка скривила губы. — Она знает, куда бить. Что бы ни случилось, Кэролайн виновата сама. Сначала мы попытаемся ей помочь ради нее самой и ради нас. Потом мы попытаемся заставить ее принять помощь. А потом…

— А потом, — грустно закончила Бонни, — уже неважно. Она еще раз посмотрела на дом Кэролайн. Он как-то… покосился, как будто

они смотрели на его отражение в кривом зеркале. Кроме того, аура у дома была нехорошей: черные пятна на мерзком серо-зеленом фоне. Бонни никогда раньше не видела дома, который окружало бы столько энергии.

И эта энергия была холодной, как клубы воздуха из холодильника. Бонни поняла, что при случае дом превратит ее в кусок льда, высосав всю жизненную силу.

Она позволила Мередит позвонить в дверь. Послышалось слабое эхо, и голос миссис Форбс, ответившей им, тоже походил на эхо. Внутри дом тоже смахивал на отражение в кривом зеркале, и Бонни охватило странное ощущение. Если бы она закрыла глаза, то почувствовала бы себя в огромном помещении с наклонным полом.

— Вы пришли к Кэролайн? — предположила миссис Форбс. Мать Кэролайн выглядела как старуха — седая и морщинистая. — Она у себя наверху, я вам сейчас покажу.

— Но, миссис Форбс, мы в курсе… — Мередит замолчала, когда Бонни тронула ее за руку. Увядшая, сгорбленная женщина повела их наверх. «Да у нее почти нет ауры!» — поразилась Бонни. Она очень давно знала Кэролайн и ее родителей. Как они могли дойти до такого?

— Я не стану оскорблять Кэролайн, что бы она ни сделала, — тихо поклялась Бонни. — Что угодно. Даже… даже несмотря на то, как она поступила с Мэттом. Я постараюсь вспомнить о ней что-то хорошее.

Но в этом доме оказалось трудно думать вообще, не то что думать о чем-то хорошем. Бонни знала, что лестница ведет наверх; она видела каждую ступеньку перед собой, но все прочие чувства говорили, что она идет вниз. Из-за этого кружилась голова: резкий уклон вниз лестницы, ведущей наверх.

В воздухе стоял странный и сильный запах тухлых яиц. Эту вонь почти можно было пробовать на вкус.

Дверь комнаты Кэролайн была закрыта, а перед ней стояла тарелка с ножом и вилкой. Миссис Форбс обогнала Бонни и Мередит, быстро схватила тарелку и, распахнув дверь в комнату напротив, сунула ее туда и захлопнула дверь.

Бонни успела заметить какое-то шевеление в еде, лежащей на тарелке тонкого китайского фарфора.

— Она почти не разговаривает со мной, — голос миссис Форбс был таким же бесцветным, как раньше. — Но она сказала, что ждет вас.

Женщина убежала, оставив их в коридоре. Запах тухлых яиц — да нет, не яиц, серы — стал еще сильнее. Сера — Бонни помнила этот запах с прошлогодних занятий по химии. Но почему в респектабельном доме миссис Форбс пахло серой? Бонни повернулась к Мередит, но та покачала головой. Бонни знала это движение.

Не говори ничего. Бонни сглотнула, вытерла слезящиеся глаза и посмотрела на Мередит,

поворачивающую ручку двери. В комнате было темно. Свет, проникающий из коридора, позволял

рассмотреть, что окна поверх занавесок завешены непрозрачными покрывалами. В кровати никого не было.

— Входи! И быстро закрой дверь! Это был голос Кэролайн и ее обычная язвительность. Бонни просто затопило

чувство облегчения. Голос оказался не басом, сотрясающим степы, и не воем. Просто Кэролайн в плохом настроении.

Она сделала шаг в темноту. 5 Елена залезла на заднее сиденье «ягуара» и надела под ночную рубашку

плюшевую аквамариновую футболку и джинсы — это остановило бы любого полицейского или просто человека, вознамерившегося помочь хозяевам машины, заглохшей на пустынной дороге. Потом она легла.

Но сон не шел, хотя ей наконец-то было тепло и уютно. «Чего я хочу? На самом деле?» — спросила она себя. Ответ пришел

немедленно. Я хочу увидеть Стефана. Почувствовать его руки на плечах. Посмотреть ему в

лицо — и поймать взгляд зеленых глаз, который предназначен только для меня. Я хочу, чтобы он меня простил и сказал, что всегда был уверен в моей любви.

И еще я хочу… Елена почувствовала, как по телу разливается тепло. Я хочу, чтобы Стефан меня поцеловал. Я хочу его поцелуев, горячих, нежных и сладких.

Елена во второй или третий раз закрыла глаза и попыталась устроиться поудобнее. Глаза наполнились слезами. Если бы она могла плакать, по-

настоящему плакать по Стефану! Но что-то ее останавливало. Она не могла выдавите ни единой слезы. Господи, как она измучилась…

Елена старалась. Она закрыла глаза и ворочалась с боку на бок, пытаясь не думать о Стефане хотя бы пару минут. Ей нужно было заснуть.

Она в очередной раз дернулась в попытке найти удобное положение — как вдруг все изменилось.

Елене стало хорошо. Слишком хорошо. Она вообще не чувствовала под собой сиденья. Резко поднявшись, она застыла — сидела она прямо в воздухе, почти касаясь головой крыши «ягуара».

«Сила тяжести снова пропала», — в ужасе подумала она. Но нет. Это было не похоже на то, что она чувствовала, впервые вернувшись из загробного мира и летая, как воздушный шарик. Она не могла объяснить, в чем разница, но она ее чувствовала.

Она боялась двигаться. Причин проблемы она не понимала, но шевелиться не осмеливалась.

А потом она увидела. Она увидела себя — на заднем сиденье машины, с закрытыми глазами и

откинутой назад головой. Она различала каждую мелочь, от складок плюшевой аквамариновой футболки до бледно-золотой косы, которая почти расплелась, потому что в ней не было резинки. Выглядела она мирно спящей.

Значит, вот как все заканчивается. Скажут, что однажды летом Елена Гилберт мирно умерла во сне. Причина смерти не установлена…

Потому что разбитое сердце нельзя счесть причиной смерти. Закрыв лицо рукой — жест вышел еще более мелодраматическим, чем обычно, — она попыталась влететь обратно в свое тело.

Не сработало. Слегка шевельнувшись, она сразу оказалась вне «ягуара». Она прошла сквозь потолок, ничего не почувствовав. Но это совсем не так,

как в прошлый раз! Тогда был тоннель — и Свет. Может быть, она не привидение?

Внезапно Елене стало весело. «Я знаю, что это», — с торжеством подумала она. Это выход из тела!

Она снова посмотрела на спящую себя, очень внимательно. Да! Да! Между ее спящим телом — ее реальным телом — и ее душой тянулась тонкая нить. Она была привязана! Где бы она ни оказалась, она всегда сможет найти дорогу обратно.

У нее было только два пути. Один — назад в Феллс-Черч. Она примерно представляла, как определить направление по солнцу, и знала, что кто-нибудь, понимающий в бестелесных перемещениях (так это именовала Бонни, когда-то

пережившая приступ увлечения спиритизмом и прочитавшая кучу книжек по теме), сумеет разобраться во всех этих астральных перекрестках.

Второй путь, само собой, вел к Стефану. Дамон может воображать, что она не знает, куда идти, да и на самом деле —

при взгляде на восходящее солнце она почувствовала, что Стефан в другой стороне, на западе. Но она всегда считала, что души любящих каким-то образом связаны — серебряной нитью между сердцами или красным шнуром между мизинцами.

К своему восторгу, она обнаружила эту связь сразу же. Тонкий шнурок цвета лунного отражения в воде, протянутый от сердца

спящей Елены к… да. Когда она прикоснулась к шнурку, она сразу почувствовала Стефана. Теперь она легко найдет его.

На самом деле, она не сомневалась в направлении. Она бывала в Феллс-Черч. Бонни — медиум невероятной силы, как и старая квартирная хозяйка Стефана, миссис Теофилия Флауэрс. Они и блестящий ум Мередит защищали город.

«Они все поймут», — отчаянно убеждала она себя. У нее уже не будет такого шанса. И, не думая больше ни секунды, Елена устремилась в сторону Стефана.

Она неслась сквозь воздух слишком быстро, чтобы замечать окружающий пейзаж. Вокруг были размытые пятна, различающиеся цветом и фактурой. Вдруг перехватило горло — Елена поняла, что проходит сквозь предметы.

Всего через несколько мгновений сердце болезненно сжалось: она увидела Стефана, худого, с посеревшим лицом, на драной соломенной подстилке. Стефана в грязной, завшивленной, усыпанной тростником клетке — клетке из чертовых железных полос, из которой не сможет сбежать ни один вампир.

Елена ненадолго отвернулась — чтобы разбуженный ею Стефан не увидел ее страданий и слез. Она пыталась успокоиться, когда услышала голос Стефана. Он уже проснулся.

— А ты все не бросишь попытки? — В голосе была тяжелая ирония. — По-моему, ты должна была уже все понять. Но ты каждый раз делаешь что-нибудь не так. В прошлый раз — маленькие заостренные ушки. Теперь одежда. Елена никогда не наденет мятую блузку. И не станет ходить босиком, с грязными ногами, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. Пошла вон. — Он пожал плечами под рваным одеялом и отвернулся.

Елена застыла. Ей было слишком больно выбирать слова, и они сами полились фонтаном:

— Стефан! Я просто пыталась поспать прямо в одежде, на тот случай, если полицейский заметит «ягуар», пока я буду спать на заднем сиденье. «Ягуар», который ты мне купил. Я не думала, что тебя волнует такая ерунда! Одежда

мятая, потому что я живу в походных условиях, а ноги запачкались, когда Дамон… ладно, неважно. На самом деле, на мне ночная рубашка, но, когда я вышла из тела, ее не оказалось. Думаю, когда ты выйдешь из тела, ты будешь выглядеть так же, как в нем.

Она вскинула руки в защитном жесте, потому что Стефан обернулся. Чудо из чудес — кровь окрасила его бледные щеки. Он больше не казался высокомерным. Зеленые глаза горели гневом.

— Ноги запачкались, когда Дамон сделал что? — спросил он, тщательно выговаривая каждое слово.

— Это не имеет значения. — Черт возьми! Еще как имеет, — вдруг он остановился и прошептал, как

будто только сейчас увидел ее: — Елена? — Стефан! — Она не сдержалась и протянула к нему руки. Она вообще не

могла сдерживаться: — Стефан, не знаю как, но я оказалась здесь. Это я! Я не сон и не призрак! Я думала о тебе и заснула — и вот я здесь. — Она попыталась дотронуться до него призрачными руками. — Ты мне веришь?

— Верю… потому что я думал о тебе. И это как-то привело тебя сюда. Это любовь. Это потому, что мы любим друг друга! — В его устах эти слова звучали как откровение.

Елена закрыла глаза. Если бы она только была в своем теле… она показала бы Стефану, насколько сильно она его любит. А сейчас приходилось пользоваться словами, неуклюжими клише, слабым отражением действительности.

— Я всегда буду любить тебя, Елена, — Стефан снова перешел на шепот. — Но я не хочу видеть рядом с тобой Дамона. Он найдет способ сделать тебе больно.

— Я ничего не могу с этим поделать, — прервала его Елена. — Тебе придется! — Он моя единственная надежда, Стефан! Он не хочет делать мне больно. Он

убивал, чтобы защитить меня. Господи, у нас столько всего случилось! Мы едем… — Елена осеклась, тревожно посмотрела по сторонам.

Стефан напрягся, но заговорил совершенно бесстрастно: — Куда-то, где вы будете в безопасности. — Да, — сказала она почти серьезно, зная, что по ее призрачным щекам

сейчас текут фантомные слезы. — И… Стефан, ты столько не знаешь! Кэролайн обвиняет Мэтта в том, что он изнасиловал ее на свидании — она беременна. Но это был не Мэтт!

— Конечно, нет! — возмутился Стефан. Он бы сказал еще многое, но Елена продолжала:

— Я думаю, что настоящий виновник — Тайлер Смоллвуд. Если прикинуть время и посмотреть, как изменилась Кэролайн… Дамон сказал, что…

— Что ребенок от оборотня обязательно превратит в оборотня мать. — Да! Но оборотень в ней борется с малахом. Бонни и Мередит говорили мне

о Кэролайн… разное. Например, что она ползает по полу, как ящерица. Ужасно! Но мне пришлось оставить их с этим наедине, чтобы я смогла добраться до безопасного места.

— Волки-оборотни, лисы-оборотни… — Стефан покачал головой. — Конечно, кицунэ гораздо сильнее магически, но вервольфы сначала убивают, а потом думают. — Он стукнул кулаком по колену. — Вот бы мне оказаться там!

Нахлынули удивление и отчаяние. Елена выдохнула: — Вместо этого я здесь! С тобой! Я не знала, что способна на такое. Но я

ничего не могу передать тебе этим путём, даже себя. Свою кровь. — Она беспомощно всплеснула руками, но вдруг заметила самодовольство во взгляде Стефана.

У него до сих пор осталось черномагическое вино Кларион-Лесс, которое она ему передала. Она знала! Это единственная жидкость, которая — при крайней необходимости — может, если нет крови, поддержать в вампире жизнь.

Черномагическое «вино» — безалкогольная, не предназначенная для людей жидкость — единственный напиток, который, помимо крови, действительно нравится вампирам. Дамон рассказывал Елене, что оно магическим образом делается из особого сорта винограда, растущего на границе ледников, и хранится в полной темноте. Это придает ему темный бархатистый вкус.

— Неважно, — сказал Стефан на случай, если кто-то подслушивал. — Как это произошло? Выход из тела? Почему бы тебе не спуститься и не рассказать мне об этом? — Он лег обратно на подстилку и посмотрел на нее воспаленными глазами. — Извини, я не могу предложить тебе лучшей постели.

На мгновение его черты исказило унижение. Все это время ему удавалось скрывать от нее стыд, который он испытывал, представ перед ней в таком виде — запертым в клетке, одетым в лохмотья, мучимым черт знает какими паразитами. Он — Стефан Сальваторе, который когда-то… когда-то… Сердце Елены разбилось. Она чувствовала, что оно разлетелось вдребезги, как стекло, и бритвенно-острые осколки разрывали плоть изнутри. Она плакала, и огромные призрачные слезы капали на лицо Стефана, как кровь, — в воздухе они были прозрачными, но, касаясь его кожи, становились красными.

Кровь? Конечно же нет. Таким способом она не могла передать ему ничего полезного. Она по-настоящему плакала, плечи вздрагивали, слезы капали на Стефана, поднявшего ладонь словно бы в попытке поймать слезинку…

— Елена… — в голосе слышалось удивление. — Ч-что? — всхлипнула она. — Твои слезы. Я чувствую… — Он смотрел на неё снизу вверх с чем-то

напоминающим священный ужас. Елена не могла справиться со слезами, хотя знала, что уже успокоила его

гордое сердце — и не только: — Н-н-не понимаю. Он поймал одну слезнику и поцеловал ее. Посмотрел на нее блестящими

глазами: — Мне трудно говорить об этом, маленькая… милая… «Зачем тогда использовать слова?» — подумала она, все еще не успокоившись.

Теперь она всхлипывала прямо ему в шею. «Здесь сложновато восстанавливать силы, — ответил он. — Ты уже

догадалась. Если бы ты мне не помогла, я был бы мертв. Они не понимают, почему я все еще жив. И поэтому… они скорее умрут сами, чем справятся со мной, понимаешь?»

Елена подняла голову — хрустальная слезинка упала ему на лицо. «Где они? Я убью их. Не говори, что у меня не получится, — я найду способ. Я

найду способ, даже находясь здесь!» Он потряс головой: «Ангел мой, разве ты не понимаешь? Тебе не нужно их убивать. Твои слезы,

призрачные слезы непорочной девы…» «Стефан, кому как не тебе знать, что я вовсе не непорочная дева?» «…непорочной девы, — повторил Стефан, ничуть не смущенный ее

словами, — могут вылечить все. Я был болен, Елена, хотя и пытался скрыть это. Но теперь я здоров! Как новенький! Они никогда не поймут, как это случилось».

«Точно?» «Посмотри на меня!» Елена посмотрела. Лицо Стефана больше не было серым и измученным. Он

был бледен, но топкие черты прояснились — как будто он стоял перед костром, и огонь освещал чистые линии любимого лица.

«Это сделала… я?» Она вспомнила, что первые слезы, падавшие ему на лицо, выглядели как

кровь. Нет, не как кровь — как живая краска, впитывавшаяся в кожу. Она снова спрятала лицо у него на груди.

«Я рада. Я так рада. Но мне бы хотелось дотронуться до тебя. Я хочу почувствовать твои руки».

— По крайней мере я могу смотреть на тебя, — прошептал Стефан. Елена знала, что даже это для него — как вода в пустыне. — А если бы мы могли касаться друг друга, я бы обнял тебя за талию. И поцеловал сюда… и вот сюда.

Они болтали всякую любовную чепуху, и каждый из них просто наслаждался видом возлюбленного и звуками его голоса. А потом Стефан мягко, но настойчиво попросил рассказать о Дамоне — с самого начала. К этому моменту Елена настолько успокоилась, что смогла рассказать о происшествии с Мэттом, не выставляя Дамона чудовищем.

— Стефан, Дамон действительно нас защищает. Она рассказала об убитых Дамоном вампирах, которые их выслеживали.

Стефан пожал плечами и сухо сказал: — Большинство пишет карандашами, а Дамон с их помощью списывает людей

со счетов. А как ты запачкалась? — Я услышала удар — Мэтт упал на крышу машины. Но если честно, он

пытался убить Дамона. Я заставила его выбросить кол, — она продолжила очень тихо: — Стефан, пожалуйста, не думай, что у нас с Дамоном что-то есть. Между нами ничего не изменилось.

— Я знаю. Это было удивительно. Елена наслаждалась его доверием. Она устроилась у него на руке — и это было счастье. А потом вдруг мир — вся вселенная — содрогнулся от громкого стука. Елену

подбросило. Звук не принадлежал этому миру — миру любви, доверия и возможности отдать всю себя Стефану.

Это началось снова-ужасный, пугающий Елену треск. Она беспомощно вцепилась в Стефана, а тот непонимающе смотрел на нее. Он не слышал этого кошмарного лязга.

Потом стало еще хуже. Ее вырвало из объятий Стефана и потащило назад, сквозь предметы, все быстрее и быстрее, пока она снова не оказалась в своем теле. К своему отвращению, она оказалась в том вещественном теле, которое до недавнего времени считала единственно существующим. Она влилась в него — и села под звуки, которые оказались стуком в окно. Стучал Мэтт.

— Ты спишь уже больше двух часов. Но я решил, что тебе это нужно. Ты в порядке?

— Мэтт… — Ей показалось, что она не сможет удержаться от слез. Но потом она вспомнила улыбку Стефана.

Елена моргнула и попыталась осмыслить ситуацию. Она не видела Стефана очень, очень долго. Но воспоминания о моментах, проведенных вместе, переложенные нарциссами и лавандой, никто у нее не отнимет.

Дамон злился. Он мерно взмахивал черными крыльями, пейзаж,

расстилавшийся внизу, походил на великолепный ковер: в лучах рассвета луга и холмы сверкали изумрудом.

Дамон не замечал ничего — он видел все это уже много раз. Он искал una donna splendida [Прекрасная дама (шпал.).].

Мысли путались. Мэтт с колом… Дамон все еще не понимал, почему Елена решила взять с собой этого беглеца от правосудия. Елена… Дамон попытался разозлиться на нее так же, как на Мэтта, но не смог.

Он плавно кружил над городком, высматривая жилые кварталы, ища ауры. Ему была нужна сильная аура — сильная и красивая. Он жил в Америке достаточно долго, чтобы понимать, что рано утром на улице можно встретить только три вида люден. Во-первых, студентов — но на дворе стояло лето, и выбор сокращался. Вопреки опасениям Мэтта, Дамон не любил школьниц. Во-вторых, людей, вышедших на пробежку. И в-третьих, думающих о прекрасном, как… как девушка внизу… садоводов.

Девушка с садовыми ножницами посмотрела наверх, когда Дамон завернул за угол и подошел к ее дому, постепенно замедляя шаг. По осторожным шагам было понятно, в каком восторге он от изобилия цветов, окружающих милый домик в викторианском стиле. На мгновение девушка почти испугалась. Но это нормально. На Дамоне были черные ботинки, черные джинсы, черная футболка и черная кожаная куртка, не говоря уж о черных очках. Но тут он улыбнулся и одновременно начал первое осторожное проникновение в разум la bella donna.

Одно было ясно сразу. Она любит розы. — Какие «мерседес», — он в восхищении уставился на кусты, покрытые ярко-

розовыми цветами, — а «айсберги», обвивающие решетку! А ваш «лунный свет»! — Он легко прикоснулся к раскрывшемуся цветку с лепестками цвета лунных лучей, отливавшими по краям бледно-розовым.

Девушка — Криста — не смогла сдержать улыбки. Дамон чувствовал, как поток информации свободно тек из ее разума в его. Ей всего двадцать два. Не замужем, живет с родителями. У нее как раз такая аура, как он искал, а дома почти никого нет — только ее спящий отец.

— Вы не похожи на человека, разбирающегося в цветах, — откровенно заявила Криста и рассмеялась, — извините. Я купила все эти сорта на выставке роз в Криквилле.

— Моя мать сама не своя до цветов, — легко и непринужденно солгал Дамон, — думаю, я унаследовал страсть к розам от нее. Я не задерживаюсь на

одном месте достаточно долго, чтобы выращивать их, но мечтать-то я могу. Хотите узнать мою главную мечту?

К этому моменту Криста чувствовала себя плавающей в облаке сладкого розового запаха. Дамон ощущал каждое ее переживание, наслаждался видом румянца на щеках и легкой дрожью, пробегавшей по ее телу.

— Да, — просто ответила Криста, — я хочу узнать твою мечту. Дамон наклонился вперед, понизил голос: — Я хочу вывести черную розу. Криста испугалась. Какая-то мысль промелькнула у нее в голове — слишком

быстро, Дамон не успел ее поймать. Но потом она сказала почти так же тихо: — Тогда я хочу показать тебе кое-что. Если у тебя есть время. Задний двор был еще роскошнее сада. А еще, как с удовольствием отметил

Дамон, там был гамак. В конце концов, скоро ему придется куда-то положить Кристу… когда она заснет.

Но за домом нашлось такое, что он невольно ускорил шаг. — «Черная магия»! — воскликнул он, увидев винно-красные, почти бордовые

цветы. — Да, — мягко сказала Криста, — Черная магия. В попытках вырастить

черную розу никому не удалось достигнуть лучшего результата. У меня они цветут трижды в год, — прошептала она с дрожью в голосе, не думая больше, кем может оказаться этот молодой человек, полностью захваченная чувствами, которые задели даже Дамона.

— Они великолепны. Самый темный красный цвет, который я когда-либо видел. Самый близкий к черному.

Криста все еще дрожала. — Возьми одну, если хочешь. На следующей неделе я повезу их на выставку,

но могу дать тебе одни распустившийся цветок. Ты будешь его нюхать. — Д-да, п-п-пожалуйста. — Можешь подарить его своей девушке. — У меня нет девушки, — Дамой с облегчением продолжил лгать. Руки

Кристы тряслись, когда она срезала длинный прямой стебель. Дамон наклонился взять цветок, и их пальцы соприкоснулись. Дамон улыбнулся. У Кристы задрожали колени — Дамон легко подхватил ее на руки и

продолжил то, за чем пришел. Мередит зашла в комнату Кэролайн прямо за Бонни.

— Я сказала, закройте эту чертову дверь! — сказала — нет, прорычала — Кэролайн.

Что могло быть естественнее, чем оглянуться в поисках источника голоса. Перед тем как Мередит закрыла дверь, уничтожив единственный лучик света, Бонни разглядела стол Кэролайн. Стула, обычно стоявшего перед ним, не было.

Кэролайн сидела под столом. Десятилетний ребенок легко бы там спрятался, но восемнадцатилетней

Кэролайн пришлось принять чудовищную позу. Она сидела на куче чего-то, подозрительно напоминающего рваную одежду. Ее лучшую одежду — в исчезающем свете блеснула золотая парча.

Теперь они оказались в темноте втроем. Из-под двери не пробивалось ни полоски света. «Это потому, что коридор находится в другом мире», — в панике подумала Бонни.

— Боишься света, Кэролайн? — тихо спросила Мередит. Голос был ровным, спокойным. — Ты просила нас прийти повидаться с тобой — но мы тебя не видим.

— Я просила прийти поговорить со мной, — мгновенно поправила ее Кэролайн, почти как в старые времена. Наверное, это должно было успокоить, но теперь Бонни слышала ее голос, доносящийся из-под стола, и этот голос изменился. Он стал не хриплым, а…

«…ты не хочешь об этом думать. Не в полночной темноте этой комнаты. …превратился в рычание» — беспомощно подумала Бонни. Кэролайн почти

лаяла. Звук подсказал Бонни, что девушка под столом двигается. Перехватило горло. — А мы хотим тебя увидеть, — тихо сказала Мередит. — Ты знаешь, что

Бонни боится темноты. Я включу ночник? Бонни почувствовала, что дрожит. Плохо. Нельзя показывать Кэролайн, что

ее боятся. Но в этой могильной темноте она не могла не дрожать. Она чувствовала, что комната имеет неправильную форму, — или это была просто игра воображения? Она слышала такое, из-за чего чуть не подпрыгивала на месте. Например, громкие щелчки прямо за спиной. Что это?

— Хорррошо! Включай! — Кэролайн на самом деле рычала. И двигалась к ним: Бонни слышала приближающийся шорох и дыхание.

Не дай ей добраться до меня в темноте! Ее охватила паника, но Бонни больше не могла думать, и она отступила в

сторону и уткнулась во что-то… Что-то высокое и теплое.

Не Мередит. Никогда раньше Бонни не замечала, чтобы от Мередит пахло застарелым потом и тухлыми яйцами. Но теплое нечто ухватило Бонни за руки, и при их соприкосновении раздался странный щелчок.

Руки оказались не просто теплыми — они были горячими и сухими. Пальцы впились в кожу Бонни.

А когда загорелся ночник, руки исчезли. Найденная Мередит лампочка давала очень тусклый красный свет — на абажур был намотан бордовый пеньюар.

— Может случиться пожар, — заметила Мередит. Даже ее ровный голос дрогнул.

Кэролайн стояла перед ними. Она показалась гораздо выше, чем раньше. Высокая и мускулистая, но с выступающим животом. Одета она была нормально, в джинсы и обтягивающую футболку. Руки она держала за спиной и улыбалась прежней надменной и злой улыбкой.

Я хочу домой, подумала Бонни. — Ну? — поинтересовалась Мередит. — Что? — Кэролайн продолжала улыбаться. — Чего ты хочешь? — потеряла терпение Мередит. Кэролайн изогнула губы в усмешке: — Вы встречались сегодня со своей подружкой Изобель? Болтали с ней? Бонни очень захотелось ударить ее, стереть с лица усмешку. Она не стала

этого делать. Это, конечно, была просто игра света — она знала, что это так, — но зрачки Кэролайн горели красным.

— Да, мы были у Изобель в больнице, — сказала Мередит без выражения, а потом с неожиданной злостью добавила: — И ты прекрасно знаешь, что она не может разговаривать. Но, — в голосе прорезалось торжество, — врачи сказали, что она поправится. Язык заживет. Могут остаться шрамы, но она будет нормально говорить.

Улыбка Кэролайн исчезла. Лицо оказалось измученным, скучным и злым. Почему?

— Тебе лучше выйти из дома, — сказала Мередит медноволосой девушке, — нельзя же жить в темноте.

— Это не навсегда, — резко сказала Кэролайн, — только пока не родятся близнецы.

Она стояла, заложив руки за спину и выгнувшись вперед, так что живот выступал еще сильнее.

— Близнецы? — вступила в разговор Бонни. — Мэтт-младший и Мэтти. Так я их назову. Вынести злорадную улыбку и наглый взгляд Кэролайн Бонни уже не смогла.

— Ты не посмеешь! — услышала она свой собственный крик. — Может быть, я назову девочку Хани, Мэттью и Хани, в честь папочки,

Мэттью Ханиката. — Ты не посмеешь! — Бонни кричала еще громче. — Сейчас, когда Мэтта нет,

и он не сможет защитить себя. — Да, он очень быстро сбежал. Полиции интересно почему. Конечно же, —

Кэролайн понизила голос до многозначительного шепота, — он не один. Он с Еленой. Интересно, чем они занимаются в свободное время? — Она глупо хихикнула.

— Мэтт уехал не только с Еленой, — голое Мередит стал низким и злым. — Помнишь соглашение, которое ты подписала? Никому не рассказывать о Елене и не привлекать к ней внимание?

Кэролайн медленно моргнула. Как ящерица: — Давным-давно. В прошлой жизни. — Кэролайн, у тебя не будет никакой жизни, если ты нарушишь эту клятву.

Дамон убьет тебя. Или ты уже?.. — Мередит замолкла. Кэролайн все еще хихикала, как маленькая девочка, которой рассказали

неприличный анекдот. Бонни моментально покрылась потом, волоски на руках встали дыбом.

— Кого ты сейчас слушаешь, Кэролайн? — Мередит облизала губы. Бонни видела, что она пытается удержать взгляд Кэролайн, но та отводила глаза. — Это… Шиничи? — Мередит рванулась вперед и схватила Кэролайн за руки. — Раньше ты видела и слышала его, смотрясь в зеркало. Теперь ты слышишь его постоянно?

Бонни хотела помочь Мередит. Хотела. Но она не могла ни двигаться, ни говорить.

В волосах Кэролайн были серые полосы. Серые. Тусклые серые нити, гораздо светлее пламенеющей меди, которой Кэролайн так гордилась. И были еще пряди, которые вообще не блестели. Бонни видела такую окраску у собак и смутно подозревала, что волки выглядят так же. Но увидеть такое в волосах подруги было… странно. Особенно если учесть, что эти жесткие волоски дрожали, поднимаясь как у собаки.

Она сошла с ума. В медицинском смысле. Кэролайн посмотрела вверх — не на Мередит. В глаза Бонни. Бонни

вздрогнула. Кэролайн смотрела так, как будто решала, сойдет ли Бонни за ужин, или она просто мусор.

Мередит сделала шаг вперед. Сжала кулаки.

— Не смотрррри, — резко сказала Кэролайн и отвернулась. Да, она определенно рычала.

— Ты правда хотела, чтобы мы тебя увидели? — мягко спросила Мередит. — Ты красуешься перед нами. Но, может быть, ты так просишь помощи?

— Врррряд ли! — Кэролайн, — внезапно Бонни охватила жалость, — подумай. Вспомни, ты

говорила, тебе нужен муж… — Она прервалась и сглотнула. Кто женится на этом чудовище, которое всего несколько недель назад выглядело как нормальная девушка? — Это я могу понять, — неуклюже закончила Бонни. — Честно, если ты будешь и дальше обвинять Мэтта, ничего хорошего из этого не выйдет. Никто… — Она не могла заставить себя произнести очевидное.

Никто не поверит такому существу, как ты. — Я нашла настоящего кррррасавчика, — рыкнула Кэролайн и снова

захихикала, — вы очень удивитесь. Изумрудный взгляд Кэролайн сверкнул злобой. По лицу было ничего не

прочитать, а рыжие волосы светились. — Почему Мэтт? Откуда ты знаешь, что в ту ночь на него напали малахи?

Шиничи натравил их на него специально для тебя? — Или Мисао? — спросила Бонни, вспомнив имя девушки-кицунэ, много

рассказавшей Кэролайн. — В тот вечер у меня было свидание с Мэттом, — неожиданно Кэролайн

заговорила нараспев, как будто читала стихи. Плохо читала. — Я была не против целоваться с ним, он ведь такой душка. Он получил засос на шее, и я кусала его губы.

Бонни открыла рот, но почувствовала руку Мередит на плече и промолчала. — Но потом он словно сошел с ума. Он напал на меня! Я исцарапала ему руки,

но он оказался слишком сильным. И теперь… И теперь у тебя будут щенки, хотела сказать Бонни, но Мередит сжала ее

плечо, и она снова промолчала. Внезапно Бонни ощутила укол тревоги: дети могут выглядеть как люди, и это обязательно будут близнецы, как сказала Кэролайн. И что тогда делать?

Бонни знала, что думают взрослые. Даже если Кэролайн не сможет выкрасить волосы обратно в рыжий, они скажут только: бедняжка поседела от горя!

Даже если взрослые увидят, как теперь выглядит Кэролайн, и как она себя ведет, они все спишут на шок. Бедняжка Кэролайн, она так изменилась с того дня. Ее так напугал Мэтт, что она прячется под столом. Она не моется — может, это обычное дело для тех, кто через такое прошел.

Кто знает, сколько времени надо вынашивать детей оборотня? Может, малах внутри Кэролайн контролирует и это, и со стороны все будет выглядеть как нормальная беременность?

А потом Бонни отвлеклась от своих мыслей и вслушалась в слова Кэролайн. Она почти не рычала, а говорила, как и раньше, резко и противно:

— Не понимаю, почему ему вы верите, а мне нет. — Потому что, — ровно ответила Мередит, — мы знаем вас обоих. Мы бы

знали, если бы Мэтт пригласил тебя на свидание, — а он этого не делал. Он вообще не из тех парней, которые будут иметь с тобой дело, и ты это знаешь.

— Но вы сказали, что на него напало чудовище. — Малах, Кэролайн. Запомни уже это слово. Один из них сидит в тебе! Кэролайн усмехнулась и отмахнулась: — Говорите, они могут завладеть человеком и заставить делать что-то ему

несвойственное? Повисла тишина, «Даже если и говорили, то не тебе», — подумала Бонни. — Хорошо, если я признаюсь, что у нас с Мэттом не было свидания? Если я

скажу, что он ездил вокруг нашего квартала со скоростью пять миль в час, как будто заблудился? Рукав у нею был разорван, а рука искусана. Я привела его домой и хотела перевязать руку, но тут он сошел с ума. Я пыталась царапаться, по мешали бинты, я содрала их. Они до сих пор у меня хранятся, все в крови. Что вы скажете теперь?

«Ты используешь нас, чтобы обкатать свою ложь, прежде чем выступить перед шерифом Моссбергом, — холодно подумала Бонни. — Да, ты можешь выглядеть почти нормальной, если постараешься. Если ты перестанешь хихикать и уберешь с лица усмешку, то будешь вполне убедительной».

Заговорила Мередит: — Кэролайн. Будут делать тест ДНК. — Я знаю! — Кэролайн настолько возмутилась, что позабыла даже делать

коварный вид. Мередит посмотрела на нее в упор: — Это значит, что нетрудно выяснить, покрыты ли бинты кровью Мэтта или

чьей-то еще. И соответствуют ли потеки крови на бинтах тому, что ты рассказала. — Там нет никаких потеков. Бинты промокли насквозь, — Кэролайн резко

дернулась к шкафу, открыла его и вытащила что-то, что когда-то было эластичными бинтами. В слабом свете они казались красными.

Глядя на жесткую ткань, Бонни поняла две вещи. Это не были куски компресса, которые миссис Флауэрс накладывала на руку Мэтта после нападения. И ткань была залита настоящей кровью, целиком.

Мир вокруг завертелся. Пусть Бокии и верила Мэтту, новая версия событий ее напутала. Она могла даже сработать — если никто не найдет Мэтта и не возьмет у него кровь на анализ. Мэтт сам признавался, что не может вспомнить часть той ночи.

Но это не значит, что Кэролайн говорит правду! Зачем она начала со лжи и отказалась от нее, только когда вскрылись факты? Глаза у Кэролайн были как у кошки. Кошки играют с мышами просто для развлечения. Чтобы посмотреть, как они убегают.

Мэтт убежал. Бонни потрясла головой. Она не могла больше оставаться в этом доме. Он

что-то нарушил в мозгу. Она еще терпела кривые стены, сходившиеся под невозможными углами. Она даже привыкла к ужасному запаху и красному свету. Но теперь, когда Кэролайн держала пропитанные кровью бинты и рассказывала, что это кровь Мэтта…

— Я ухожу, — объявила Бонни. — Мэтт этого не делал. Я никогда не вернусь. Под аккомпанемент сумасшедшего хихиканья она развернулась, пытаясь не

смотреть на гнездо под столом. В одежду были закопаны пустые бутылки и полупустые тарелки. Там могло быть что угодно, даже малах.

Но когда Бонни пошевелилась, комната пришла в движение вместе с ней, все ускоряя вращение. Бонни дважды обернулась вокруг своей оси, пока наконец смогла остановиться.

— Подожди, Бонни. Подожди, Кэролайн. — Мередит была в ярости. Кэролайн складывалась, как настоящий акробат, пытаясь снова залезть под

стол. — Кэролайн, а как насчет Тайлера Смоллвуда? Тебя не волнует, что это он

отец твоих… детей? Сколько времени ты встречалась с ним, пока он не ушел к Клаусу? Где он сейчас?

— Он меррртв. Ты и твои дррррузья убили его. Она снова рычала, но не зло, скорее торжествующе. — Я не скучаю по нему. Надеюсь, он останется меррртвым, — Кэролайн снова

хихикнула, — он на мне не женится. Бонни нужно было уйти. Она нащупала дверную ручку, повернула ее — и на

мгновение ослепла. Она столько времени провела в красноватой темноте, что свет в коридоре показался полуденным солнцем пустыни.

— Выррруби лампу, — прорычала Кэролайн из-под стола. Но когда Мередит собралась выполнить просьбу, Бонни услышала громкий взрыв, и красная лампа погасла сама собой.

И еще кое-что.

Полоса света из коридора пересекала комнату, как луч маяка. Кэролайн рвала что-то зубами. Что-то подозрительно напоминающее мясо. Сырое.

Бонни дернулась бежать и уткнулась в миссис Форбс. Она все еще стояла на прежнем месте. Ничто не выдавало, слышала ли она происходившее за дверью. Она просто стояла, глядя в пустоту.

— Я покажу вам выход, — сказала она тихо и ровно, не поднимая глаз на Бонни и Мередит. — Иначе вы заблудитесь. Пойдемте.

Прямой путь к лестнице и вниз и четыре шага до входной двери. Пока они шли, Мередит молчала, а Бонни не могла говорить.

Только на улице Мередит повернулась к Бонни: — Ну? На нее сильнее влияет малах или то, что она оборотень? Что ты

скажешь о ее ауре? Бонни услышала собственный смех, больше всего походящий на плач. — Мередит, у нее аура нечеловеческая, и я не знаю, что с этим делать. У ее

матери вообще нет ауры. Они… их дом… — Неважно. Тебе больше не придется туда идти. — Это… — Бонни не знала, как рассказать о стенах, словно отраженных в

кривых зеркалах, о лестнице, ведущей одновременно вверх и вниз, и сказала просто: — Думаю, нужно продолжить расследование. Подумать об одержимости… американской.

— Ты имеешь в виду одержимость демонами? — Мередит коротко взглянула на Бонни.

— Да. Думаю, так. Я не знаю, с чего начать перечисление ее проблем. — У меня есть пара идей. Ты заметила, что она ни разу не показала нам руки?

Это очень странно. — Я знаю почему, — прошептала Бонни, пытаясь не засмеяться нервным

смехом, — потому что у нее больше нет ногтей. — Что? — Она взяла меня за запястья, и я почувствовала… — Бонни, ты несешь какую-то ерунду. Бонни заставила себя говорить: — У Кэролайн на руках когти, Мередит. Настоящие когти. Как у волка. — Или, — прошептала Мередит, — как у лисы. 6 Елена задействовала весь свой немалый талант к переговорам, чтобы

успокоить Мэтта, убеждала его заказать вторую и третью порцию бельгийских вафель и улыбалась ему через стол. Толку было мало. Мэтт ерзал по стулу и не мог оторвать от нее глаз.

«Он воображает Дамона, пикирующего с неба на девочку», — беспомощно подумала Елена.

Когда они вышли из кофейни, Дамона там не оказалось. Елена заметила складку между бровями Мэтта и перешла в наступление:

— Почему бы не продать «ягуар»? Мы ведь все равно собираемся его бросить, так что мне нужен, твой совет. На чем мы вернемся обратно?

— Я думаю, что лучше всего будет какая-нибудь старая ржавая развалюха, — кривая улыбка Мэтта демонстрировала, что он прекрасно видит все манипуляции Елены, но они его не волнуют.

Единственный в городе магазин подержанных автомобилей выглядел не слишком многообещающе. Впрочем, даже он был не таким тоскливым, каким оказался его владелец. Елена с Мэттом обнаружили его спящим в маленьком офисе с грязными окнами. Мэтт осторожно постучал в заляпанное стекло; хозяин магазина дернулся на стуле и замахал на них руками, а потом снова опустил голову на стол. Мэтт снова постучал. На сей раз хозяин магазина очень медленно сел, укоризненно посмотрел на молодых людей и пошел к двери.

— Что вам угодно? — резко спросил он. — Продать машину, — громко заявил Мэтт, не дав Елене сказать то же самое

мягче. — У вас, ребятишки, есть машина на продажу, — мрачно сказал торговец. —

За все двадцать лет, что я держу этот магазин… — Взгляните, — Мэтт отступил на шаг, и «ягуар» предстал во всей своей красе,

похожий на огромную красную розу на колесах. — Новенький Jaguar XZB. Разгоняется до шестидесяти миль за три и семь десятых секунды. Пятьсот пятьдесят лошадиных сил. Движок AJ-V8 GEN III R, шестискоростная автоматическая коробка. Адаптивная динамика и активный дифференциал обеспечивают непревзойденное сцепление и возможность управления! Другого такого автомобиля не существует! — Мэтт стоял нос к носу с торговцем, который медленно открыл рот, недоверчиво переводя взгляд с парня на машину.

— Вы хотите обменять эту машину на что-то из моего магазина? — Он явно в это не верил. — Да если бы у меня были деньги на… секунду! — прервал он сам себя. Глаза у него сделались похожи на глаза игрока в покер. Он расправил плечи, не поднимая, впрочем, головы, из-за чего начал напоминать грифа. — Не хочу, — лениво сказал он и пошел обратно в офис.

— Что значит не хотите?! — закричал Мэтт, но выражение лица торговца не изменилось.

«Я должна была сама поговорить с ним, — подумала Елена. — Я бы не стала сразу с ним ссориться. Но уже слишком поздно».

Стараясь не слушать мужские голоса, она оглядела полуразвалившиеся машины на стоянке. Пыльные таблички на ветровых стеклах гласили: «РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКИДКА 10 %», «ПОЛУЧИТЬ КРЕДИТ ЛЕГКО!», «ВАРИАНТЫ ДЛЯ ПЕНСИОНЕРОВ!», «БЕЗ ПЕРВОГО ВЗНОСА!», «ПОПРОБУЙТЕ!».

Она боялась разреветься. — Здесь никому не нужна такая машина, — торговец говорил без

выражения, — кто ее купит? — Ты спятил! Да покупатели в очередь встанут! Это же реклама! Гораздо

лучше этого розового бегемота на крыше! — Это слон. — И как же это разглядеть, если он наполовину сдулся? Медленно, с достоинством торговец обошел вокруг «ягуара»: — Он совсем не новый. Пробег много миль. — Он куплен всего две недели назад. — И что? Еще через пару недель «ягуар» уже будет рекламировать модели

следующего года. — Он небрежно махнул рукой в сторону огромной розы на колесах. — Старье!

— Старье?! — Да. Огромная машина, жрет кучу бензина… — Да он экономичнее гибрида! — Да? И кто это увидит? — Я ведь могу и в другом месте тачку продать. — Да пожалуйста. Здесь и сейчас я хорошо если одну машину за нее дам. — Две. Голос послышался из-за спин Мэтта и Елены. Торговец посмотрел туда диким

взглядом, как будто увидел привидение. Елена обернулась и встретилась глазами с бездонным черным взглядом

Дамона. Повесив очки на ворот футболки и спрятав руки за спину, он твердо смотрел на торговца.

Прошло несколько мгновений… — Серебряный… «приус» в правом заднем углу. Под… под навесом, —

медленно и удивленно ответил торговец на незаданный вопрос. — Я… отведу вас туда. — Голос был такой же удивленный, как выражение лица.

— Возьмите ключи, — велел Дамон, — пусть этот парень опробует машину. Торговец нащупал ключи на поясе и медленно побрел куда-то, ни на что не

смотря.

— Дай угадаю, — Елена повернулась к Дамону. — Ты спросил у него, какая машина здесь лучшая.

— Замени «лучшую» на «наименее отвратительную», и ты окажешься ближе к правде, — он сверкнул мгновенной улыбкой.

— Дамон, но зачем нам две машины? Я понимаю, это честнее, но что мы будем делать со второй?

— Пойдем караваном. — О, нет… — Впрочем, даже Елена понимала все выгоды этой идеи. Конечно,

после того как они решат, в какой машине поедет она и как часто будет пересаживаться в другую. — Ну если Мэтт согласится…

— Мэтт согласится, — коротко сказал Дамон. Он выглядел невинным, как ангел.

— Что у тебя за спиной? — Елена решила не спрашивать, что Дамон собирается сделать с Мэттом.

Дамой снова улыбнулся, на этот раз криво, углом рта. Глаза ничего не выражали. Он вынул правую руку из-за спины — в ней оказалась самая красивая роза, которую Елена когда-либо видела.

Она была очень темно-красная, но без намека на фиолетовый — бархатного, винно-красного цвета, срезанная как раз в тот момент, когда цветок распустился полностью. Наверное, на ощупь она как бархат… ярко-зеленый стебель с несколькими листьями был совершенно прямым и очень длинным, дюймов восемнадцати.

Елена решительно убрала руки за спину. Дамон не был сентиментален — даже когда уговаривал ее стать Принцессой ночи. Возможно, эта роза как-то связана с их путешествием.

— Тебе не нравится? — Елена не поручилась бы, но, кажется, в голосе Дамона прозвучало разочарование.

— Конечно, нравится. А зачем она? Дамон явно обиделся: — Это вам, принцесса. Не бойся, я не украл ее. Нет, конечно, он не украл ее. Елена точно знала, откуда он взял эту розу. Но

она такая красивая… Она по-прежнему не двинулась, чтобы взять цветок, и Дамон погладил ее по

щеке прохладными шелковыми лепестками. Она вздрогнула и пробормотала: — Прекрати! — но не смогла отойти ни па шаг. Он не остановился. Обвел контур ее лица цветком. Елена глубоко вздохнула

— запах, который она ощутила, не был запахом цветка. Это был запах темного

вина, древнего и ароматного. Она мгновенно захмелела — от «черной магии» и от собственного возбуждения… от близости Дамона.

«Это не я, — возразил голос в голове. — Я люблю Стефана. Дамон… хочу…» — Знаешь, почему я выбрал именно эту розу? — мягко спросил Дамон. Его

голос вплетался в ее мысли. — Просто из-за названия. Это «Черная магия». — Да, — коротко ответила Елена. Она уже догадалась об этом — другое

название такому цветку не подошло бы. Дамой изобразил поцелуй, очертив розой круг на щеке и чуть-чуть усилив

давление. Жесткие лепестки из середины цветка прижались к коже, а внешние, мягкие, нежно ее гладили. У Елены чуть-чуть закружилась голова. День был теплый и сырой — почему роза такая прохладная? Лепестки прикоснулись к губам, она хотела возразить, но не могла сказать ни слова.

Это было совсем как раньше, когда Дамон впервые увидел ее, впервые предъявил на нее права. Когда она почти позволила ему поцеловать себя, даже не узнав ее имени. Он ведь по-прежнему хочет того же самого… Елене показалось, что она уже думала о чем-то подобном. Дамон менял людей, сам оставаясь неизменным.

«Я изменилась, — подумала Елена. Земля под ногами поплыла. — Я так изменилась с тех пор. Я могу разглядеть в Дамоне такое, чего раньше не могла бы даже представить. Не только дикую злобу, но и нежность. Честь и благородство — как золотые самородки в камне его разума. Я должна помочь ему. Я должна помочь ему — и мальчику, прикованному к стене».

Сознание казалось отделенным от тела, мысли текли лениво. Она настолько увлеклась ими, что перестала ощущать собственное тело и не понимала, насколько близко подошел Дамон. Она почти упиралась спиной в старую раздолбанную машину. Дамон спросил легко, но, кажется, серьезно:

— Роза в обмен на поцелуи? Она называется «Черная магия», и я добыл ее честно. Ее звали… звали…

На мгновение Дамон умолк в замешательстве. Потом улыбнулся — улыбкой воина, исчезавшей прежде, чем в нее успеваешь поверить. Елена почувствовала: что-то не так. Конечно, Дамон даже имя Мэтта толком запомнить не может, но он не способен забыть имя девушки, которое не хочет забывать. Особенно когда живет за счет крови этой девушки.

Снова Шиничи? Он все еще крадет воспоминания Дамона (самые яркие, само собой)? Хорошие и плохие. Елена знала, что Дамон думает то же самое. Черные глаза горели. Он был взбешен — но при этом уязвим в своем гневе.

Не размышляя, Елена положила руки на плечи Дамона. Она не думала о розе, хотя все еще чувствовала ее прикосновение на своей щеке.

— Дамон, что мы будем делать? И тут пришел Мэтт. Точнее, прибежал. Кружа по лабиринту машин, он

пронесся мимо белого внедорожника со спущенной шиной и закричал: — Ребята, этот «приус». И замер. Елена знала, что он увидел. Дамон ласкает ее розой, а она почти обнимает его.

Она отпустила руки Дамона, а вот отступить не смогла — за спиной была машина.

— Мэтт, — начала Елена, но голос сорвался. Она собиралась сказать: «Это не то, что ты думаешь. Мы не обнимаемся. Я его вообще не трогаю». Но это было бы ложью. Она думала о Дамоне, он ей нравился, она хотела быть с ним.

Эта мысль повторялась и повторялась, сравнимая по эффекту с солнечной вспышкой, пронзающей тело вампира.

Ей нравится Дамон. Это было действительно так. Да, рядом с ним трудно — слишком уж они

похожи. Упорные, идущие своим путем, страстные, нетерпеливые… Они с Дамоном похожи. Ноги ослабли. Она прислонилась к машине, рискуя запачкать одежду. «Я люблю Стефана, — подумала она почти в истерике. — Он — моя

единственная любовь. Но чтобы добраться до него, мне нужен Дамон. Дамой ради меня в лепешку расшибется».

Она смотрела на Мэтта. Глаза были полны слез, но заплакать не получалось. Она моргнула, но слезы остались на ресницах.

— Мэтт… Он ничего не сказал. Не нужно было. Кто лицо сказало все: изумление

перешло во что-то, чего Елена раньше никогда не видела в устремленном на нее взгляде.

Отчуждение, заставившее ее замолчать. Порвавшее все узы между ними. — Мэтт, нет… — получился сдавленный шепот. А потом заговорил Дамон — к ее удивлению: — Ты ведь знаешь, что это я во всем виноват. Вряд ли ты будешь обвинять

девушку в том, что она защищалась. — Елена посмотрела на свои дрожащие руки. — Ты знаешь, что это моя вина. Елена бы никогда…

Елена поняла, что Дамон пытается зачаровать Мэтта. — Нет! — Она схватила его за плечи, затрясла. — Не делай этого! Только не

Мэтт!

Черные глаза уже не были глазами влюбленного — Дамона прервали в момент использования Силы. Если бы это сделал кто-нибудь другой, он бы быстро превратился в грязную лужицу на земле.

— Я тебя спасаю, — холодно сказал Дамон. — Ты против? Елена заколебалась: всего один раз, это пойдет на пользу самому Мэтту… Внутри нее поднялась волна. Все силы пришлось направить на то, чтобы не

выпустить ауру. — Никогда не пробуй это на мне. — Она говорила тихо, но очень холодно. —

Не смей даже пытаться зачаровать меня. И оставь Мэтта в покое! В бесконечной черноте взгляда почудилось что-то, похожее на одобрение. Но

оно исчезло почти сразу же. Когда он заговорил, то казался уже не таким далеким:

— Отлично, — сказал он Мэтту. — И что теперь? Тебе решать. Мэтт отвечал медленно, не глядя на них. Он покраснел, но остался

совершенно спокойным: — Я хотел сказать, что «приус» совсем неплох. И у продавца есть еще один

такой, в хорошем состоянии. Можем взять две одинаковых машины. Ехать караваном и разделиться, если кто-то будет нас преследовать! Откуда им знать, за какой машиной ехать. — В других обстоятельствах Елена кинулась бы Мэтту на шею. Но Мэтт уставился на свои ботинки — и это было, наверное, к лучшему, поскольку Дамон закрыл глаза и покачал головой, как будто не в силах поверить в какую-то невероятную глупость.

«И он прав, — подумала Елена, — их ведет аура, моя или Дамона. Мы не обманем их одинаковыми машинами, если у нас не будет еще и одинаковых аур».

На деле это значило, что ей придется всю дорогу ехать с Мэттом. Но Дамон никогда с этим не согласится. А Дамон нужен ей, чтобы добраться

до любимого, единственного, суженого: до Стефана. — Я возьму ту, что похуже, — Мэтт обращался к Дамону, игнорируя ее. — Я

привык к подержанным машинам. Я уже договорился обо всем. Поехали. Тебе придется сказать мне, куда мы едем, — мы ведь разделимся.

Дамой долго молчал. Потом резко сказал: — Для начала в Седову, Аризона. На лице Мэтта было написано отвращение: — В это гнездо идиотов, верящих в «нью-эйдж» [New Age (англ. «повал

эра») — религии «нового века»: общее название совокупности различных мистических течений и движений.]? Ты шутишь?

— Я сказал, мы едем в Седову. Это дикая глушь, там нет ничего, кроме скал. Там легко затеряться, — Дамон сверкнул мгновенной улыбкой и добавил ровно: — Мы будем в отеле «Юнипер», на Северной дороге, 89А.

— Понял. — Лицо и голос Мэтта ничего не выдавали, но аура светилась красным.

— Мэтт, — начала Елена, — мы должны встречаться каждый вечер, поэтому просто поезжай за нами. — У нее перехватило дыхание.

Мэтт отвернулся. Он не повернулся, когда она заговорила. Он просто шел вперед, не говоря ни слова.

Не оглядываясь. 7 Елена проснулась от нетерпеливого стука в окно «приуса». Она была

полностью одета и прижимала к себе дневник. С Мэттом они расстались день назад.

— Ты всю ночь спала в таком виде? — поинтересовался Дамон, пока Елена протирала глаза. Сам он был одет, как всегда, безукоризненно. В черное, само собой. Жара и влажность ничуть ему не мешали.

— Я уже позавтракал, — коротко сказал он, садясь за руль. — И принес тебе кое-что.

Это оказался стакан дымящегося кофе, в который Елена вцепилась с такой радостью, как будто это было черномагическое вино, и коричневый бумажный пакет с пончиками. Не самый питательный завтрак, но Елена отчаянно нуждалась в кофеине и сахаре.

— Нам придется сделать остановку, — предупредила Елена Дамона, который спокойно устроился за рулем и завел машину. — Мне нужно переодеться и умыться.

Они ехали прямо на запад — Елена вчера вечером нашла в Интернете карту. Маленькая картинка на экране мобильника полностью совпадала с показаниями навигатора «приуса»: Седова, штат Аризона, лежит на почти прямой горизонтальной линии от сельской дороги в Арканзасе, где Дамой припарковался вечером. Впрочем, Дамон скоро повернул на юг, собираясь ехать окольным путем, который мог обмануть преследователей. А мог и не обмануть. Когда они наконец остановились, Елена уже начала боятся, что ее мочевой пузырь сейчас взорвется. Она провела не меньше получаса в дамской комнате, стараясь пригладить волосы и привести себя в порядок при помощи бумажных полотенец и холодной воды. Потом она переоделась в чистые джинсы и белый тон со шнуровкой спереди, как у корсета. В конце концов, во сне она может снова выйти из тела и увидеть Стефана.

Она старалась не думать о том, что после ухода Мэтта осталась одна с Дамоном, диким вампиром, и ехала через все Штаты в какое-то место, лежавшее за пределами этого мира.

Когда она наконец вышла, Дамон повел себя холодно и вежливо. Хотя и оглядел ее с ног до головы.

О, черт. Она забыла дневник в машине. Конечно, он его читал. Она была так в этом уверена, как будто сама это

видела. К счастью, там не было ни слова про выход из тела и встречу со Стефаном. Елена верила, что Дамой хочет освободить Стефана — в противном случае она не поехала бы с ним, — но при этом чувствовала, что лучше бы ему не знать, что она уже добиралась до цели. Дамону нравилось быть главным — почти так же, как ей. Он зачаровывал каждого полицейского, останавливавшего их за превышение скорости.

Но сегодня он был очень вспыльчив, даже по собственным стандартам. Елена не понаслышке знала, что он может быть отличным попутчиком, рассказывая неприличные истории и анекдоты, заставляя хохотать даже молчунов и зануд.

Сегодня он даже не отвечал на вопросы Елены и не смеялся над ее шутками. Единственный раз, когда она прикоснулась к нему, он отдернул руку, как будто ее пальцы могли испортить черную кожаную куртку.

«Отлично, просто прекрасно», — мрачно подумала Елена. Она прислонилась виском к стеклу и уставилась на однообразный пейзаж. Мысли путались.

Где Мэтт? Впереди или сзади? Где он спал прошлой ночью? Сейчас он едет по Техасу? Он нормально ест? Елена сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза при воспоминании о том, как он ушел от нее, не обернувшись.

Елена была неплохим организатором. Она могла выпутаться практически из любой ситуации — если вокруг были нормальные люди. А уж манипулировать парнями она умела как никто. Она вертела ими, как хотела, с самой ранней юности. Но сейчас, через две с половиной недели после того, как она ожила и вернулась из забытого ею мира духов, Елене не хотелось никем манипулировать.

Именно это ей правилось в Стефане. Когда ей удалось прорваться сквозь стену, которой он отгораживался от всего, что любит, ей больше не надо было манипулировать им. Он не требовал никаких особых подходов, кроме тончайших намеков на то, что она стала экспертом по вампирам. Не по охоте на них или уничтожению, а по безопасной для себя любви к ним. Елена знала, когда нужно кусать или терпеть укусы, когда — остановиться, и как при этом остаться человеком.

Но, за исключением таких намеков, ей вовсе не хотелось манипулировать Стефаном. Она хотела просто быть с ним. В конце концов, все само устроится.

Елена могла жить и без Стефана. Но если жить вдали от Мередит и Бонни — это как обходиться без рук, то жить без Стефана — словно жить без сердца. Он был ее партнером но танцу, ее соратником и противником, возлюбленным и любовником — в самом чистом смысле этого слова. Он был второй половиной Священной Мистерии Жизни.

Она видела его прошлой ночью, даже если это был сон, во что она отказывалась верить, — и теперь скучала до ноющей боли в груди. Такой боли, что она не давала просто жить. Она бы рискнула и попросила Дамона ехать быстрее, но, несмотря на боль, она не была самоубийцей.

Они остановилось в безымянном городке пообедать. У Елены не было аппетита, а Дамой сразу же обернулся птицей и улетел, чем взбесил ее.

Когда они снова отправились в путь, в машине повисло такое напряжение, что не обойтись без штампа: его можно было резать листом бумаги, не то что ножом. Только теперь ока поняла, что это за напряжение. Единственное, что еще держало Дамона, — гордость. Он знал, что Елена все поняла. Она не пыталась трогать его или говорить с ним. Отлично.

Он не думал, что способен на такие чувства. Вампирам от девушек нужны только тонкие белые шейки — правда, эстетические чувства Дамона требовали, чтобы все остальное тоже соответствовало его стандартам красоты. Но аура Елены, даже замаскированная под человеческую, демонстрировала невероятный уровень жизненной силы. Дамон реагировал непроизвольно. Так он не думал о девушках примерно пятьсот лет. Вампиры на это не способны.

Но Дамой был способен, еще как. Чем ближе он находился к Елене, тем сильнее чувствовал ее ауру и тем слабее контролировал себя.

Спасибо всем демонам преисподней, гордость была сильнее желания. Дамон никогда и никого не просил. Он платил людям за кровь своей, особой монетой: фантазиями и мечтами. Но Елена не нуждалась в фантазиях и не хотела снов.

Не хотела его. Она хотела Стефана. Гордость не позволила бы Дамону просить о том, чего он

желал, и не дала бы взять это насильно. По крайней мере он очень на это надеялся.

Всего несколько дней назад он был пустой оболочкой, марионеткой близнецов-кицунэ, заставлявших его причинять Елене страшную боль, которая теперь рвала его самого изнутри. Дамона как личности тогда не существовало, и Шиничи играл с его телом. Дамон не мог поверить в это до конца, но контроль был таким полным, что тело выполняло любые приказы: он пытал Елену. Он убил бы ее.

Не было никакого смысла не верить в это или отрицать происшедшее. Так было. Это случилось. Шиничи оказался гораздо сильнее в контроле над мыслями, и его не волновали девичьи шейки. Помимо всего прочего, кицунэ был садистом. Он любил боль — чужую. Дамон не мог отрицать собственное прошлое, не мог думать, почему он не «проснулся» и не остановил пытки. В нем не было ничего, что могло бы проснуться. И если часть его души рыдает из-за всего зла, которое он причинил, — что ж, Дамон может блокировать эту часть. Он не будет терять время на сожаления, он устремится в будущее. Такого никогда больше не случится — пока он жив.

Дамон не понимал, почему Елена поддерживает его. Почему действует так, как будто ему верит. Из всех людей на земле у нее было больше всего поводов ненавидеть и обвинять его. Но она никогда этого не делала. В ее глазах — синих, с золотыми искрами — никогда не было злобы. Она одна, казалось, понимала, что у человека, попавшего под власть хозяина малахов, Шиничи, не было выбора — потому что делать выбор просто некому. Может быть, дело в том, что именно она вытащила из него малаха — трепещущее белое тело. Дамон усилием воли подавил дрожь. Он знал об этом только из фразы, которую светски проронил Шиничи, извлекая его воспоминания о том времени, когда кицунэ и вампир встретились в Старом лесу.

Хорошо, что он избавился от этих воспоминаний. Миг, когда он встретился глазами со смеющимся золотым лисьим взглядом, отравил всю его жизнь.

А сейчас… сейчас он был наедине с Еленой, в глуши, где почти не было городов. Они были вызывающе одни, совсем одни, и Дамон против собственной воли хотел от Елены того же, чего хотел бы любой человеческий юноша.

Зачаровывать девушек, обманывать девушек — это был raison d'etre [Смысл существования (фр.).] Дамона. Именно это поддерживало его жизнь последние пять веков. Он знал, что не может, не должен зачаровывать ту, что была для него жемчужиной в навозной куче человечества. И внешне он был спокоен и холоден, отстранен и застегнут на все пуговицы.

На самом деле он сходил с ума. Ночью, убедившись, что у Елены есть вода и еда и что замки «приуса»

надежно заперты, Дамон наколдовал влажный туман и начал плести самые темные свои чары. Они объяснили бы братьям и сестрам ночи, оказавшимся рядом, что девушка в машине находится под защитой Дамона, что Дамон живьем сдерет кожу с любого, кто хотя бы потревожит ее сон… а после этого по-настоящему накажет виновного. Потом Дамой в образе ворона пролетел несколько миль и обнаружил бар, в котором пила, кучка оборотней, которых

обслуживало несколько симпатичных официанток. Он шумел, дрался и пил кровь до утра.

Это его не успокоило — во всяком случае, недостаточно. Утром, вернувшись, Дамон увидел, что защитные чары нарушены. Не успев впасть в панику, он понял, что разорвала их Елена, изнутри. Он не получил никакого сигнала, потому что намерения ее были самыми мирными, а сердце — чистым.

Когда Елена появилась, умытая и посвежевшая, Дамона словно парализовало от одного ее вида. От ее изящества, красоты, от того, что она была так невыносимо близко. Он чувствовал запах ее кожи — и не мог надышаться этим невыразимым ароматом.

Он не понимал, как прожить еще один такой день. А потом у него появилась Идея. — Хочешь научиться контролировать свою ауру? — спросил он, когда она

прошла мимо, к машине. Она покосилась на него: — Ты снова со мной разговариваешь? Мне полагается упасть в обморок от

радости? — Ну… я это оценю. — Правда? — резко спросила она, и Дамон понял, что недооценил бурю,

которую поднял в девичьей душе. — Нет. Ладно, теперь серьезно, — он устремил на нее темный взгляд. — Да-да, Ты хочешь сказать, что если я стану вампиром, то мне проще будет

контролировать Силу. — Да нет же! Вампиры здесь ни при чем, — Дамон отказался вступать в спор и

этим настолько удивил Елену, что она согласилась. — Я научу тебя циркуляции Силы. Кровь циркулирует по телу? И Сила тоже.

Даже люди это знают, хотя называют жизненную силу ци или ки. Ты просто рассеиваешь Силу вокруг — это и есть аура. Но если ты научишься ее контролировать, то сможешь скопить запас для серьезного дела и одновременно стать почти незаметной.

Елену это впечатлило: — Почему ты мне раньше не сказал? «Потому что я идиот, — подумал Дамон. — Потому что для вампиров это так

же естественно, как для тебя дышать». Не моргнув глазом, он солгал: — Для этого нужно достичь определенного уровня. — А сейчас я справлюсь? — Думаю, да, — Дамон подбавил в голос неуверенности. Естественно, это только подстегнуло. Елену: — Покажи!

— Прямо сейчас? — Он оглянулся. — Кто-то может проехать мимо… — Мы же в стороне от дороги. Ну пожалуйста, Дамон. Пожалуйста, — эти

огромные синие глаза слишком многие мужчины считали неотразимыми. Она прикоснулась к его руке, пытаясь установить контакт, но, когда он автоматически отступил, она продолжила: — Я правда хочу учиться. Научи меня. Просто покажи один раз, а я буду тренироваться.

Дамон опустил глаза на собственную руку, чувствуя, что здравый смысл и воля ему отказывают Как она это делает?

— Хорошо, — вздохнул он. Минимум три-четыре миллиарда жителей этой гнусной планетки отдачи бы все, чтобы быть с теплой, живой, порывистой Еленой Гилберт. К сожалению, он был одним из них — а ее это совершенно не волновало.

Конечно, нет. У нее же есть Стефан. Хорошо, посмотрим, останется ли его принцесса прежней, когда — если — она освободит Стефана и вернется живой.

Дамон сосредоточился на том, чтобы придать голосу, лицу и ауре спокойствие. У него был опыт. Всего пятьсот лет, правда, но он ведь увеличивался.

— Во-первых, нужно найти место, — он отметил отсутствие теплоты в собственном голосе. Тон был не просто спокойный, а ледяной.

Выражение лица Елены не изменилось. Она тоже умела быть бесстрастной. Даже синие глаза, казалось, подернулись ледком.

— Отлично. Где? — Рядом с сердцем, чуть левее, — он прикоснулся к груди Елены, сдвинул

пальцы влево. Елена напряглась и задрожала — он это почувствовал. Дамон пытался

нащупать местечко, где плоть особенно мягкая. Там, где, по мнению людей, находится сердце, — потому что именно там они чувствуют его биение. Оно должно быть где-то тут… вот…

— Теперь я запущу один или два цикла Силы. Когда ты научишься делать это сама — ты будешь по-настоящему контролировать свою ауру.

— А как я это узнаю? — Ты узнаешь. Он не хотел, чтобы она задавала вопросы, поэтому просто поднес к ней

ладонь — не касаясь ни тела, ни даже одежды, — и синхронизировал ее жизненную силу со своей. Так. Теперь запустить процесс. Он знал, что почувствует Елена: удар тока в той точке, где он впервые к ней прикоснулся, и тепло, быстро распространяющееся по телу. Калейдоскоп чувств накрыл ее после первых двух циклов. Тепло шло снизу вверх, к глазам и ушам; внезапно она

начала гораздо лучше различать звуки и цвета, потом тепло спустилось по позвоночнику до копчиков пальцев, сердце забилось быстрее, ладони покалывало. По руке пробежала дрожь. Наконец, энергия спустилась вниз по ее великолепным ногам, охватила ступни и пальцы, а потом вернулась обратно, к сердцу.

Дамон услышал, как Елена тихо вздохнула при первом касании. Потом сердце девушки стало биться чаще, ресницы задрожали — мир для нее стал намного ярче. Зрачки расширились, как будто она влюбилась, тело напряглось, когда в траве пробежал какой-то зверек, — без Силы она никогда бы не услышала этот звук. И так по всему телу, и еще раз и еще — чтобы она почувствовала. Потом он отпустил ее.

Елена тяжело дышала — это он расходовал энергию. — Я никогда… не сумею… сама, — выдохнула она. — Сумеешь, если потренируешься. Когда научишься, сможешь

контролировать Силу. — Раз ты… говоришь, — Елена закрыла глаза. Темная тень от ресниц лежала

на щеках. Она выдохлась до предела. Дамон хотел притянуть ее к себе, но не стал этого делать. Елена ясно дала понять, что ей не нужны его объятия.

«Интересно, скольких она не оттолкнула?» — горько подумал Дамон. Собственная обида удивила его. Какая ему разница, сколько парией было у Елены? Если бы она стала принцессой тьмы, они охотились бы на людей, иногда вдвоем, иногда поодиночке. Он не ревновал бы. Так не все ли равно, сколько у нес поклонников сейчас?

Но ему было больно, и ответ прозвучал достаточно жестко: — Я сказал, ты сможешь. Просто тренируйся. В машине Дамон продолжал злиться на Елену. Это было нелегко — она

оказалась идеальным попутчиком. Не болтала, не бубнила себе под нос, не — слава богу — подпевала радио, не жевала жвачку, не курила, не учила его вести машину, не просила поминутно останавливаться и никогда не спрашивала: «А мы уже приехали?»

Честно говоря, любому, мужчине или женщине, было бы трудно злиться на Елену Гилберт сколько-нибудь долгий отрезок времени. Она была не такой энергичной, как Бонни, и не такой скучной, как Мередит. Ее красоты хватало, чтобы компенсировать яркий, живой ум, а сострадание вполне уравновешивало эгоизм. Она была достаточно сумасшедшей, чтобы никто и никогда не сумел назвать ее нормальной. Она сохраняла верность друзьям и настолько легко прощала, что у нее не было врагов — кроме кицунэ и старых вампиров. Она была честной, откровенной, любящей, но было в ней и нечто темное, дикое, что друзья

называли неудержимостью. Дамой знал истинную природу этого ее свойства. Оно компенсировало ее наивность, мягкость и искренность. Дамон был уверен, что эти Еленины качества не нужны ему, особенно сейчас.

Да… Елена Гилберт была достаточно хороша, чтобы никто не обращал внимания на ее недостатки.

Но Дамон решил злиться, и ему хватало характера, чтобы выбрать настроение и придерживаться его, а уж уместно оно было или нет — другое дело. Он игнорировал все попытки завести разговор, пока она их не бросила. Он думал о десятках мужчин и юношей, деливших постель с отвергшей его девушкой. Он знал, что Елена, Кэролайн и Мередит были «старшими» в квартете подружек, а маленькую Бонни считали слишком наивной, чтобы общаться с ней на равных.

«Почему же он с Еленой?» — спрашивал сам себя Дамон. При этом ему иногда приходило в голову, что, возможно, на его мысли влияет Шиничи. Не исключено, что кицунэ так же легко манипулирует Дамоном, как извлекает его воспоминания.

Волновало ли Стефана прошлое Елены? Особенно бывший парень, Мэтт, который все никак не отстанет и мечтает отдать за нее жизнь? Вряд ли Стефан беспокоился. Или он что-то запрещал ей? Нет, как он мог запретить что-то, чего она хотела? Дамон наблюдал столкновение их воль, даже когда Елена была в духовном смысле новорожденной — сразу после ее возвращения из загробного мира. Нет, в том, что касалось отношений, Елена была главной. Как говорятся, штаны в этой семье носит она.

Скоро она узнает, нравится ли ей в гареме. Дамон тихо усмехнулся, хотя на душе стало еще мрачнее. Будто отзываясь, потемнело небо, а ветер срывал листья с ветвей, хотя еще было лето. Дождь забарабанил по ветровому стеклу, сверкнула молния, эхом отозвался гром.

От каждого удара грома Елена даже слегка подпрыгивала. Дамон смотрел на это с довольной усмешкой. Он знал, что она знает, что он может управлять погодой. Никто не сказал ни единого слова.

Она не будет просить. Он то чувствовал ее гордость, то снова злился на себя за свою излишнюю мягкость.

Они проехали мимо мотеля. Елена следила за его тусклыми огнями, обернувшись, пока они не исчезли в темноте. Дамон не хотел останавливаться. Не осмеливался. Они ехали прямо в бурю, временами «приус» подскакивал, но Дамой удерживал управление, хотя и с трудом. Ему нравилось ездить в такую погоду.

Только увидев знак, оповещавший о том, что до следующей стоянки сотня миль, Дамон, не спросив Елену, свернул на залитую водой парковку и

остановился. Тучи сгустились, дождь лил как из ведра, а комната, которую снял Дамон, располагалась в маленьком домике в стороне от основного здания.

Уединение более чем устраивало Дамона. 8 Пока они бежали от машины до уединенного номера, Елене приходилось

прилагать заметные усилия, чтобы держаться на ногах. Как только дверь номера захлопнулась, и гроза оказалась по одну ее сторону, а измученное тело — по другую, девушка бросилась в ванную, даже не включая свет. Волосы, одежда и ноги были совсем мокрыми.

Флуоресцентная лампа в ванной после ночной темноты показалась чересчур яркой. А может, она уже просто начала управлять Силой.

Это оказалось сюрпризом. Дамон даже не прикоснулся к ней, но поток энергии, который она ощутила, все еще чувствовался где-то внутри. Описать то, что испытываешь, когда Силой управляют извне, она не могла — не хватало слов. Дух захватывало, во всяком случае. Даже от воспоминаний колени дрожали.

Но теперь стало окончательно ясно, что Дамон ничего от нее не хотел. Елена посмотрела в зеркало и вздрогнула. Она походила на дохлую крысу, неделю провалявшуюся в канаве. Шелковистые волосы промокли и завились мелкими кудрями, она была бледна как труп и вообще выглядела как обиженный измученный ребенок.

На мгновение Елена вспомнила о том, что несколько дней назад — да, прошло всего несколько дней — она пребывала в еще худшем состоянии, и Дамон был заботливым и предупредительным, а ее неприглядная внешность не путала его. Но Шиничи отнял у Дамона эти воспоминания… и нелепо было надеяться, что такое поведение нормально для вампира. Это просто… каприз. Такой же, как и все остальные.

Злясь на Дамона (а заодно и на себя) за подобные мысли, Елена отвернулась от зеркала.

Прошлое — это прошлое. Она не представляла, почему Дамону вдруг стали противны ее прикосновения, почему он смотрит на нее холодно, как на предательницу. Почему-то он возненавидел ее до такой степени, что с трудом мог находиться с ней в одной машине. Какова бы ни была причина, Елене придется научиться игнорировать это. Потому что, если Дамон уйдет, она никогда не найдет Стефана.

Стефан. На худой конец, она всегда может найти утешение в мыслях о Стефане. Ему неважно, как она выглядит: его волнует, как она себя чувствует. Включив горячую воду, Елена закрыла глаза и сняла мокрую, липнущую к телу одежду, греясь воспоминаниями о любви Стефана.

В ванной нашлась маленькая бутылочка пены для ванн, но Елена ее не тронула. У нее в рюкзаке был золотистый прозрачный пакет ванильной соли для ванн — и наконец-то представился случай ею воспользоваться.

Она осторожно высыпала примерно треть украшенного ленточками пакета в быстро наполняющуюся ванну и вдохнула пахнущий ванилью пар.

Через несколько минут Елена по плечи погрузилась в горячую воду и ванильную пену. Глаза она закрыла. Тепло постепенно охватило все тело, вода смывала боль.

Соль для ванн была не обычная, а лечебная. От нее не пахло медикаментами, но Стефан получил ее от своей квартирной хозяйки, миссис Флауэрс — пожилой интеллигентной светлой ведьмы. Травяные сборы были ее коньком, и Елена могла бы поклясться, что чувствует, как напряжение последних дней вымывается из тела.

Да, это то, что нужно. Никогда раньше она не получала такого удовольствия от ванны.

«Только вот, — твердо сказала она себе, вдыхая нежный ванильный пар, — ты, конечно, просила у миссис Флауэрс расслабляющую соль, но спать здесь нельзя. Утонешь, а ты знаешь, каково это. Ты там была — даже на саван не пришлось тратиться».

Сейчас, когда горячая вода расслабляла мышцы, а аромат ванили — голову, мысли становились все примитивнее и беспорядочнее. Она думала что-то бессвязное, время от времени почти засыпая. Она полностью отдалась теплу и возможности ничего не делать…

Она спала. Во сне она двигалась. Было темно, но она все равно понимала, что скользит

сквозь густой серый туман. Вокруг слышались голоса — и они спорили о ней: — Второй шанс? Я говорил с ней об этом. — Она ничего не вспомнит. — Это неважно. Все останется при ней, если она проснется. Оно будет расти внутри нее… пока не придет время. Елена не представляла, о чем это они. Потом туман начал рассеиваться, облака разошлись, а она заскользила вниз,

постепенно замедляясь, и упала на землю, покрытую сосновыми иглами. Голоса исчезли. Елена лежала на лесной полянке — правда, одетая. На ней

была ее лучшая ночная рубашка — та, с настоящими валансьенскими кружевами. Прислушиваясь к ночным звукам, она вдруг почувствовала, что ее аура реагирует как-то непонятно.

Она ясно ощущала, что кто-то идет. Кто-то распространявший вокруг себя ощущение безопасности — теплые земные тона, мягкий розовый оттенок и глубокий фиолетовый цвет, — она почувствовала все это, пока человек еще не появился. Это были… чьи-то… чувства к ней. И за любовью и умиротворением она почувствовала темно-зеленые тона, золотые всплески и загадочный прозрачный оттенок — как сверкающий водопад, обдававший ее бриллиантовым сиянием.

— Елена, — прошептал голос, — Елена… Так знакомо… — Елена. Елена. Она знала, кто это. — Елена, ангел мой… Это любовь. Не зная, сон это или явь, Елена распахнула объятия. Это был ее человек. Ее

волшебство, ее утешение, ее возлюбленный. Неважно, как он попал сюда, неважно, что было раньше. Половина ее души — навечно.

И вдруг… Сильные руки нежно обняли ее… Теплое тело прижалось к ней… Сладкие поцелуи… Тысячи поцелуев… Такие знакомые ощущения… она таяла в его объятиях. Он был таким осторожным, но в то же время неистовым. Он клялся не

убивать, но убил бы, защищая ее. Для него не было ничего драгоценнее ее. Любая жертва для него оправданна, лишь бы Елена была свободна и в безопасности. Его жизнь без нее ничего не значила, он отдал бы ее с радостью и перед смертью целовал бы ей руки. Елена вдохнула запах осенних листьев, исходивший от его свитера, и почувствовала себя защищенной. Как ребенок, она успокаивалась от простых знакомых запахов, от ощущения твердого плеча под щекой, от того, что ее дыхание сливалось с его дыханием воедино.

Она попыталась найти имя этому чуду — и имя встало у нее перед глазами. Стефан… Елене не нужно было даже смотреть на лицо, чтобы увидеть изумрудные

глаза, в которых вспыхивали искры — как на колеблемой водой поверхности пруда. Она спрятала лицо у него на плече, почему-то боясь оторваться от него — хотя и не помнила почему.

«Я не знаю, как оказалась здесь», — сказала она без слов.

Вообще-то она совсем не помнила, что происходило до ее пробуждения. Так, смутные картинки.

«Неважно. Я с тобой». Ее охватил страх. «Это ведь не сон?» «Не бывает просто снов. Я всегда с тобой». «Как мы сюда попали?» «Ш-ш-ш… Ты устала. Я рядом. Всегда буду рядом, клянусь. Просто отдыхай.

Дай мне обнять тебя… хотя бы раз». «Один раз? Но…» Теперь Елена должна была посмотреть Стефану в лицо, так она испугалась. Она откинула голову назад — и встретилась взглядом со смеющимися глазами

невероятной черноты, смотревшими на нее с бледного точеного лица. Она почти закричала. «Тихо. Тихо, ангел мой». «Дамон!» Черные глаза светились любовью и радостью. «А кто еще?» «Как ты посмел? Как ты попал сюда?» — Елена запуталась еще сильнее. «Место для меня не имеет значения, — он был неожиданно грустен. — Ты

знаешь, что я всегда буду с тобой». «Не знаю. Нет! Верни Стефана!» Но было уже слишком поздно. Елена услышала тихий плеск и почувствовала,

что вода в ванне остыла. Она проснулась как раз вовремя, чтобы не соскользнуть под воду.

Сон… Телу было гораздо лучше, но она не могла отделаться от грустных мыслей. Это

был не выход из тела, а обычный глупый непонятный сон. «Место для меня не имеет значения. Я всегда буду с тобой». И что эта ерунда значит? Но сердце Елены дрогнуло от этих слов. Она быстро переоделась — не в

кружевную ночную рубашку, а в черно-серый спортивный костюм. Она очень устала, разозлилась и чувствована, что, если Дамон как-то покажет, что проникал в ее мысли и сны, она просто полезет в драку.

Дамон ничего не сделал. Елена увидела кровать, решительно направилась к ней и упала, утонув

головой в неприятно мягкой подушке. Она предпочитала жесткие. Несколько минут она лежала, наслаждаясь ощущениями, оставшимися от ванны. Кожа

постепенно остывала — и голова тоже. Как она поняла, Дамон не переменил позы с того момента, как они вошли в номер.

И он молчал, как и утром. Наконец-то она решила разобраться с ним и сразу начала с сути проблемы: — Что не так? — Все в порядке, — он смотрел в окно, изображая безумный интерес к чему-

то за стеклом. — А помимо этого? Дамой покачал головой. Но его спина достаточно красноречиво выражала то,

что он думает о номере. Елена осмотрела комнату — все было слишком ярким; тело явно работало за

пределами своих возможностей. Бежевые стены, бежевый ковер, бежевое кресло, бежевый стол и, конечно, бежевое покрывало на кровати. Даже Дамон не мог отказаться от номера только на том основании, что он не черный.

«Я устала. И ничего не понимаю. И боюсь». «И еще я дура. Здесь всего одна кровать, и на ней лежу я». — Дамон? — Она с некоторым усилием села. — Чего ты хочешь? Здесь есть

кресло. Я могу спать на нем. Он повернулся. По его движению она поняла, что он не злятся и не играет. Он

в ярости. Этот поворот… быстрее, чем мог бы заметить человек. И контроль над телом, позволивший сразу же остановиться. Эти резкие движения и пугающее спокойствие… Он снова глянул в окно, привычно подобравшись для… чего-то. Сейчас казалось, что он готов выпрыгнуть наружу прямо через стекло.

— Вампиры не нуждаются в сне, — такого холодного и спокойного голоса она не слышала с тех пор, как ушел Мэтт.

Она разозлилась настолько, что это придало ей сил: — Ты знаешь, что я знаю, что это не так. — Ложись, Елена. Спи. — Голос остался прежним. Она ждала, что он будет говорить ровно и устало. Но голос Дамона был напряженным. Дрожащим. Глаза закрывались сами: — Это из-за Мэтта? — Нет. — Из-за Шиничи? — НЕТ! Ага.

— То есть из-за Шиничи. Ты боишься, что он сломает защиту и снова завладеет тобой, да?

— Ложись спать, — сказал он без выражения. Он откровенно затыкал ей рот, и она разозлилась: — Как мне показать, что я тебе доверяю? Я езжу с тобой совсем одна, не имея

ни малейшего понятия о маршруте. Я доверила тебе жизнь Стефана. Она стояла за спиной Дамона на бежевом ковре, от которого пахло…

кипятком. Даже не пылью. Пылью пахло от ее слов. Какими-то они вышли пустыми и неправильными.

Это была правда — но Дамона она не трогала… Елена вздохнула. Тронуть Дамона — дело непростое, да еще и рискованное;

можно разбудить в нем — смертоносные инстинкты, даже если он не находится под чужим контролем. Она осторожно положила кончики пальцев ему на локоть и заговорила как можно точнее и спокойнее:

— Ты знаешь, что у меня есть и другие чувства, кроме обычных пяти. Сколько раз мне еще это сказать? Я знаю, что не ты пытал меня и Мэтта на прошлой неделе, — Елена услышала мольбу в собственном голосе. — Я знаю, что ты защищал меня, когда я была в опасности… даже убивал ради меня. Это многое для меня значит. Ты можешь сказать, что не веришь человеческой сентиментальности и прощению, но я не думаю, что ты все это забыл. Во-первых, прощать здесь абсолютно нечего…

— Прошлая неделя здесь ни при чем! Голос изменился — в нем появилась сила. Он был как удар кнута. Ранил… и

пугал. Дамон был серьезен. Что-то воздействовало на него, и это был не контроль Шиничи.

— Дамон… — Оставь меня в покое! Где я уже слышала подобное? Сбитая с толку, Елена принялась рыться в своих

воспоминаниях. Ах да. Стефан. Стефан, когда они впервые остались наедине. Стефан,

боявшийся своей любви к ней. Он был уверен, что обречет ее на страдания, показав свои чувства.

Дамон настолько похож на брата, которого всегда передразнивает? — Прежде всего, повернись ко мне лицом. — Елена, — он говорил шепотом, как будто не мог подпустить в голос

привычной ленивой угрозы. — Иди спать. Убирайся к дьяволу. Делай что хочешь, только отстань от меня!

— Да, это проще всего, — голос Елены тоже стал ледяным. Забыв об осторожности, она придвинулась ближе. — Ты умеешь гнать людей. Но я знаю, что ты не ел сегодня вечером. Больше ты ничего от меня не хочешь, а изображать из себя умирающего от голода мученика у тебя получается хуже, чем у Стефана.

Елена знала, что ее слова не могут не вызвать реакции. Но обычная для Дамона реакция на подобные провокации — сесть поудобнее и сделать вид, что ничего не слышал. Тем удивительнее оказалось случившееся.

Дамон резко обернулся, схватил ее, крепко сжал — не вырвешься. А потом поцеловал — движением сокола, пикирующего на дичь. Он был достаточно силен, чтобы держать ее, не причиняя боли.

Поцелуй был жестким и долгим, и в какой-то момент Елена отдалась инстинкту. Кожа Дамона была прохладной, а ее — все еще теплой и мокрой после ванны. Он держал ее так, что вырываться было бы очень больно. А потом — Елена знала — он бы отпустил ее. Точно ли? Готова ли она сломать пару костей для проверки?

Он гладил ее волосы… так нечестно… накручивал кончики волос на пальцы — всего через несколько часов после того, как он учил ее чувствовать всем телом, до кончиков волос. Он знал ее слабые места — не слабые места каждой женщины, а ее собственные. Он мог успокоить ее, а мог заставить стонать от удовольствия.

Ничего не оставалось, кроме как проверить ее теорию и, может быть, покалечиться. Она не покорится. Она его об этом не просила. Нет!

А потом, она вспомнила о маленьком, мальчике и каменной стене — и открыла разум Дамону. Он рухнул в собственную ловушку.

Разумы соприкоснулись. Это было похоже на фейерверк. Взрыв. Ракеты. Сверхновые звезды. Елена попыталась забыть о своем теле и принялась искать стену.

Она была спрятана очень глубоко, в самом тайном уголке души. В спавшей там вечной темноте. Но у Елены был с собой свет. Куда бы она ни смотрела, от ее взгляда падали темные лохмотья паутины, а тяжелые каменные арки рушились на землю.

— Не бойся, — услышала свой голос Елена, — свет тебе не повредит. Тебе не нужно оставаться здесь. Я покажу тебе красоту света.

Что я говорю? Что я могу обещать ему? Может, ему нравится жить в темноте? Но в следующее мгновение она нашла мальчика, увидела его бледное,

удивленное лицо. — Ты пришла снова, — он говорил, как будто не веря в это чудо, — ты

сказала, что придешь — и пришла.

Все барьеры внутри Елены рухнули. Она упала на колени, схватила мальчика на руки — насколько позволяла длина цепей.

— Ты рад, что я вернулась? — мягко спросила она, перебирая его волосы. — Да! — Он кричал, и это испугало Елену почти так же сильно, как

обрадовало. — Ты лучшая, кого я… самая красивая… — Тихо, тихо. Нужно тебя согреть. — Железо, — тихо сказал мальчик, — из-за него я такой слабый и все время

мерзну. Но оно необходимо: без него он не может меня контролировать. — Ясно, — мрачно сказала Елена. Она начала понимать, какие отношения

связывают Дамона с этим мальчиком. Она рванула цепи голыми руками — если она излучает свет, может, у нее еще и суперсила есть? Но, потянув и покрутив цепи, она только ободрала палец.

— Ой! — Мальчик уставился на темную каплю крови. Она явно зачаровала — и испугала его.

Бедняжка, как ему нужна чужая кровь! Он робко указал на нее подбородком, уверенный, что она рассердится. Но Елена улыбнулась, и он почтительно взял ее палец и снял каплю крови губами — как поцелуем.

Когда он поднял голову, на бледном лице появилась краска. — Говоришь, Дамон держит тебя здесь, — она обнимала его, чувствуя, как в

холодном тельце течет ее собственная кровь. — А почему, не скажешь? Он все еще облизывал губы, но ответил сразу же: — Я Хранитель Тайн. Но, — грустно добавил он, — тайны настолько

страшные, что я их не знаю. Елена посмотрела на железную цепь, тянущуюся от тонких ручек к огромному

железному ядру, и почувствовала, как ее захлестывает жалость. Что же прячется за стеной? Почему Дамон охраняет ее так тщательно?

Но она не успела спросить. 9 Елена открыла рот, собираясь что-то сказать, но тут ее подняло и куда-то

потащило. Еще секунду она цеплялась за мальчика, но времени хватило, только чтобы прокричать:

— Я вернусь! — и услышать его ответ, прежде чем оказаться в обычном мире с его ванными, манипуляциями и номерами в мотеле.

— Я сохраню наш секрет! — крикнул ей мальчик. Конечно же, это означало, что реальный Дамон не узнает об их встрече. В следующее мгновение Елена обнаружила себя в грязном номере мотеля,

Дамон держал ее за руки. Потом он отпустил ее. Губы были солеными — по щекам текли слезы.

Напавшему на нее не было до этого никакого дела. Дамон был в отчаянии, он трясся, как мальчишка, впервые поцеловавший любимую девушку. Вот, значит, как можно справиться с его спокойствием…

Сама она чувствовала, что может вот-вот упасть в обморок. Нет! Нужно остаться в сознании. Елена толкнула его и попыталась вывернуться из железных объятий,

намеренно причиняя себе боль. Он держал. Снова одержимость? Снова Шиничи проник в разум Дамона и контролирует

его? Елена забилась яростнее, она вырывалась, пока не заплакала от боли.

Всхлипнула. Хватка разжалась. Елена чувствовала, что Шиничи здесь ни при чем. Душа Дамона — это

маленький мальчик, черт знает сколько веков проведший в цепях, никогда не знавший тепла и близости, но безумно в них нуждающийся. Ребенок, прикованный к стене, за которой прячется самая страшная тайна Дамона. Елену трясло так, что она с трудом держалась на ногах, но она продолжала думать о мальчике. Ему холодно? Он плачет? Откуда ей знать?

Они с Дамоном смотрели друг на друга, тяжело дыша. Взлохмаченные волосы придавали ему пиратский вид. Лицо, обычно бледное и сосредоточенное, пылало. Он опустил глаза и заметил, что Елена автоматически принялась растирать себе запястья. Под кожей кололо: кровообращение восстанавливалось. Снова взглянуть ей в глаза. Дамон не решился.

Зрительный контакт. Отлично. Елена нашла оружие против него. Она пыталась нащупать стул, но вместо этого обнаружила кровать. Оружия сейчас было немного, и надо было использовать все. Она была вынуждена сесть, но не отвела взгляда от глаз Дамона. Он надул губы. Нечестно… Такая гримаса была одним из вернейших его средств. У него были самые красивые губы, которые она когда-либо видела.

Губы, волосы, полуприкрытые веки, густые ресницы, изящная линия подбородка… слишком даже для Елены, которая давно перестала оценивать люден по внешности.

Но она никогда не видела эти губы надутыми, эти волосы — растрепанными, эти ресницы — дрожащими из-за того, что он смотрел на нее, но старался это скрыть.

— Об этом ты думал, когда отказывался со мной разговаривать? — У нее получилось задать вопрос почти ровным тоном.

Дамон внезапно успокоился. Его спокойствие было идеальным — как и все, что он делал. Ни вздоха… он уставился на ковер — по-хорошему, ковер должен был вспыхнуть под этим взглядом. Потом поднял на нее огромные черные глаза. Судить о чем-то по глазам Дамона было очень трудно — радужка почти совпадала по цвету со зрачком, но у Елены создалось ощущение, что сейчас зрачки расширены до предела. Как глаза могут быть такими темными, чтобы в них тонул свет? Ей показалось, что в них прячется целая галактика звезд.

Дамон тихо и мягко сказал: — Беги. У Елены напряглись все мышцы: — Шиничи? — Нет. Ты должна бежать. Мышцы расслабились. К счастью, прямо сейчас не придется вспоминать, что

она способна бегать — или хотя бы ползать. А вот кулаки сжались. — Потому что ты ублюдок? Снова будешь меня ненавидеть? Тебе это

нравится? Дамон снова обернулся — движение вышло быстрее, чем можно было

заметить глазом. Он ударил кулаком в оконную раму, чуть-чуть смягчив удар только в самый последний момент. Стекло разлетелось, и тысячи осколков стекла сверкнули в ночной темноте, как бриллианты.

— Это привлечет внимание… тебе помогут. — Эта мысль явно пришла в голову Дамону уже после удара. Он отвернулся от нее, наплевав на все внешние приличия, мелко дрожа всем телом.

— Ночью, в грозу, вдалеке от основного здания… сомневаюсь. Елену захлестнул адреналин — тот самый, который позволил ей вырваться из

хватки Дамона. Кожу словно покалывало, она с трудом сдерживалась, чтобы не дрожать.

Снова все было прилично — Дамон смотрел в ночь, а она — ему в спину. По крайней мере его это вполне устраивало.

— Ты мог просто попросить. — Она не знала, способен ли вампир это понять: Стефан до сих пор так и не смог научиться просить. Стефан часто не получал того, что хотел, просто потому, что не понимал, как это — просить. Одержимый самыми лучшими намерениями, он доводил дело до того, что Елене приходилось просить его.

У Дамона, наверное, не возникало такой проблемы. Он брал то, что хотел, с такой же легкостью, как берут продукты с полки в супермаркете.

Он тихо засмеялся — видно, его это по-настоящему удивило. — Я приму это в качестве извинения, — мягко сказала Елена.

На этот раз он расхохотался в голос, а Елене стало неуютно. Она пыталась помочь ему, а…

— Думаешь, — нарушил он ее размышления, — я хотел этого? Елене стало зябко. Дамон легко мог укусить ее, пока держал в руках. По —

конечно же — он хотел не только этого. Ее аура… она знала, какой эффект она оказывает на вампиров. Дамон защищал от нее всех остальных вампиров, которые могли заметить ауру.

Разница же состояла в том, честно призналась себе Елена, что на всех остальных вампиров ей было наплевать. Но Дамон… Дамон — это другое. Когда он ее целовал, она ощущала эту разницу. Чувствовала что-то, чего не знала раньше… до Стефана.

Боже… не предает ли она, Елена Гилберт, Стефана уже тем, что не пытается убежать? Дамон лучше нее: он просит избавить его от искушения.

Чтобы назавтра начать пытку заново. Елена много раз оказывалась в ситуациях, когда мудрее всего было исчезнуть,

пока не стало жарко. Проблема состояла в том, что сейчас убежать означало подвергнуть себя еще большей опасности. Ну и еще потерять шанс найти Стефана.

Может, надо было ехать с Мэттом? Но Дамон сказал, что сами они не найдут Темное Измерение. Он сказал, что необходим им. И Елена до сих пор не была уверена, стал бы Дамон тратить время хотя бы на то, чтобы доехать до Аризоны, не говоря уж о поисках Стефана, если бы ее не было рядом.

Кроме того, смог бы Мэтт защитить ее на этом опасном пути? Елена знала, что Мэтт готов умереть за нее — именно это и произошло бы при встрече с вампирами или оборотнями. А Елена осталась бы с врагами один на один. Да, Елена знала, что Дамон делает по ночам, когда она спит в машине. Он накладывает на автомобиль темные чары, помечает их споим именем, запечатывает своей печатью, и чары до утра отпугивают случайных созданий ночи.

Но против главных врагов, близнецов-кицуно Шиничи и Мисао, это не поможет.

Елена обдумала все это, а потом посмотрела Дамону в глаза. Глаза напомнили ей о ребенке, прикованном к стене.

— Ты не уйдешь? — прошептал он. Елена покачала головой. — Ты не боишься меня? — Боюсь, — Елена снова почувствовала, что дрожит. Но у нее есть цель — и

ничто ее не остановит. Особенно сейчас, когда он так на нее смотрит. Это

напомнило ей о жестокой радости, о почти невольной гордости, которую она видела в Дамоне, когда они вместе расправлялись с врагом. — Я не стану Принцессой тьмы. Ты знаешь, что я никогда не брошу Стефана.

Жалкое подобие обычной насмешливой улыбки тронуло его губы: — У меня будет время, чтобы убедить тебя посмотреть на это по-моему. Не нужно, подумала Елена. Она знала, что Стефан поймет. Но даже сейчас,

когда мир кружился в глазах, что-то заставляло ее бросить вызов Дамону: — Ты сказал, что это не Шиничи. Я тебе верю. Причина в том… о чем

говорила Кэролайн? — Голос неожиданно оказался очень жестким. — Кэролайн? — Дамон моргнул в замешательстве. — Она говорила, что до встречи со Стефаном я была просто… — Елена не

смогла выговорить последнее слово, — у меня было много мужчин. Дамой сжал зубы и покраснел — как будто не ожидал удара с этой стороны. — Девчонка, — пробормотал он. — Она выбрала свою судьбу, и кого другого я

бы пожалел. Но она… она… выходит… за все пределы… допустимого, — он говорил все медленнее, а на лицо постепенно выползало смущение. Он смотрел на Елену — и она поняла, что он видит слезы у нее на глазах, потому что он смахнул их кончиками пальцев. Внезапно он замер и, отчаянно смущаясь, поднес руку к губам и слизнул слезинку.

Каковы бы ни оказались слезы на вкус, он в это явно не поверил и поднес к губам другую руку. Елена откровенно уставилась на него, надеясь понять что-то по его лицу, но это ей не удалось. Его эмоции сменяли друг друга с такой скоростью, что она просто не успевала заметить их все. Удивление, неверие, обида, изумление, радостный шок… и, кажется, тоже слезы.

А потом Дамон засмеялся. Коротко, иронично — но это был настоящий, искренний смех.

— Дамон, — Елена все еще смаргивала слезы, настолько быстро все произошло, — что с тобой?

— Все в порядке, — он назидательно поднял палец, — никогда не пытайся обмануть вампира. У нас есть много чувств, которых нет у людей, — иногда мы о них даже не знаем, пока они нам не понадобятся. У меня ушло много времени, чтобы понять, что я о тебе знаю. Потому что все говорили мне одно, а чувствовал я другое. Но теперь я все понял. Я знаю, кто ты, Елена.

С полминуты Елена ошеломленно молчала. — Даже если это так, я должна сказать, что никто тебе не поверит. — Может быть. Особенно люди. Но вампиры всегда чувствуют ауру

девственниц. А ты, дорогая, устроила бы самого привередливого единорога. Не знаю, как ты заработала свою репутацию, и это меня не волнует. Я сам долго

верил слухам, а теперь наконец-то знаю правду. — Внезапно он склонился к ней, заслонив все остальное. Его волосы щекотали ей лоб, его губы приблизились к ее губам, бездонный взгляд черных глаз затягивал. — Елена, — прошептал он, — вот твоя тайна. Не знаю, как это у тебя получилось, но… ты девственница.

Он прикоснулся губами к ее губам, смешивая дыхание. Так они стояли очень долго. Дамон, казалось, пытался подарить Елене часть себя, передать ей кислород, в котором они оба нуждались, хоть и получали разными путями. Их неподвижность, молчание и слияние взглядов — ни один не закрывал глаз — казались слишком долгими. Как будто они совсем погрузились друг в друга, потеряли свое «я» и слились в единое существо еще до первого поцелуя.

Елена парила в воздухе — в дыхании Дамона. В буквальном смысле. Если бы сильные красивые руки Дамона не держали ее за плечи, она оторвалась бы от земли. Она знала, что есть еще один способ удержаться на ногах — он мог зачаровать ее, чтобы гравитация снова начала действовать. Это выглядело так, словно он оставлял ей право выбора. Он не соблазнит ее ни одним из отработанных способов, трюков и ухищрений, выученных им в течение тысяч ночей.

Только дыхание, которое все учащалось. У Елены захватывало дух, сердце колотилось. Она правда думала, что Стефану на это наплевать? Но Стефан оказал ей высочайшее доверие, поверив в ее любовь и ее здравомыслие. А Елена чувствовала настоящего Дамона, его одержимость настоящей страстью, уязвимость и то, как он нуждался в ней. Не пытаясь зачаровать ее, он расправлял над ней мягкие черные крылья, чтобы она не могла убежать. Елена почувствовала, что сейчас упадет в обморок — такое напряжение царило между ними. И — не отказ, но приглашение — она запрокинула голову, открыв горло, и позволила ему почувствовать ее желание.

Где-то далеко зазвенели огромные хрустальные колокола; Елена ощутила — Дамон счастлив, что она добровольно отдалась бархатной темноте.

Она никогда не чувствовала, как зубы протыкают кожу и добираются до крови.

Она увидела звезды. А потом вселенная утонула в огромных глазах Дамона. 10 На следующее утро Елена проснулась и быстро оделась в номере. Она была

благодарна Дамону за личное пространство. Как она и ожидала, его не было. В дороге он обычно завтракал рано — официанткой в круглосуточном кафе или одним из ее ранних клиентов.

Надо бы с ним это обсудить… она засыпала молотый кофе в маленькую, на две чашки, кофеварку. Пахло от кофе хорошо.

Но сначала нужно обсудить с кем-нибудь то, что произошло ночью. Сначала она подумала о Стефане, но выходить из тела но собственному желанию она еще не научилась. Следовало бы позвонить Бонни или Мередит. Елене необходимо было поговорить с ними, она имела на это право, но не могла. Интуитивно она ощущала, что связываться с Феллс-Черч сейчас не надо.

А Мэтт так и не объявился. Ни разу. Она не знала, где он. Хорошо бы он вовремя прибыл в Седову. Он решительно прервал всякое общение; Отлично. По крайней мере он этого не скрывал.

Но… Елене нужно было с кем-то поговорить. Объяснить происходящее самой себе. Конечно! Идиотка! У нее всегда остается верный товарищ, который никогда не скажет ни слова и никогда не заставит ее ждать. Налив себе чашку раскаленного черной, кофе, Елена раскопала дневник на дне рюкзака и открыла неисписанную страницу. Что может сравняться с ощущением чистого листа бумаги и плавно скользящей по нему перьевой ручки?

Через пятнадцать минут снаружи послышался шум, и Дамой через окно залез в номер. Он тащил несколько бумажных пакетов, и Елене неожиданно стало… уютно. У нее был кофе, довольно неплохой, несмотря даже на сухой заменитель вместо сливок, а Дамон принес…

— Бензин! — гордо сказал он, ставя пакеты на стол и выразительно приподнимая бровь. — На тот случай, если они будут использовать против нас растения. Нет, спасибо, — он обратил внимание на чашку кофе, которую она держала в вытянутой руке, — я… пообщался с механиком в гараже, когда покупал все это. Пойду помою руки.

Он прошел у Елены за спиной и исчез. Прошел за спиной, даже не взглянув. А ведь на ней была последняя чистая

одежда: джинсы и топ, который на первый взгляд казался белым, и только при очень ярком свете становилось видно, что на самом деле он раскрашен во все цвета радуги.

Даже не посмотрел. У Елены было странное ощущение, что жизнь только что закончилась. Она хотела было выплеснуть кофе, но решила, что кофеин нужен ей самой, и опустошила чашку судорожными глотками.

Теперь она сидела над дневником, перечитывая последние две или три страницы.

— Ты готова? — Дамон перекрикивал воду, текущую из крана. — Минутку! — Елена прочитала последнюю запись в дневнике и начала

проглядывать предыдущую. — Нам нужно двигаться прямо на запад, — крикнул Дамой, — один день

пути. Они подумают, что мы хотим обмануть их, направляясь к этим вратам, и

будут искать нас у других, маленьких. А мы продолжим двигаться к Кимонским вратам, опережая всех преследователей на несколько дней. Все складывается идеально.

— Угу, — Елена продолжала читать. — Завтра мы должны встретиться с Мэттом. Может быть, даже сегодня

вечером. Это зависит от того, что они нам устроят. — Угу. — Но сначала я задам тебе вопрос: как по-твоему, разбитое окно — это

совпадение? Я всегда накладываю защиту на окна по ночам, и я уверен, — он провел рукой по лбу, — уверен, что вчера тоже это сделал. Но что-то разбило окно и исчезло без следа. Именно поэтому я купил бензин. Если они попробуют воздействовать на нас с помощью деревьев, я зашвырну их обратно в Стоунхендж.

И заодно половину ни в чем не повинных жителей штата, мрачно подумала Елена.

Она была в таком шоке, что удивить ее сильнее было уже невозможно. — Чем ты сейчас занята? — Дамон готов был встать и немедленно уйти. — Избавляюсь от кое-чего ненужного. — Елена спустила воду в унитазе.

Кусочки разорванного дневника долго крутились, прежде чем исчезнуть. — Кстати, я бы не волновалась насчет окна, — объявила она, вернувшись в

спальню и обуваясь. — И подожди минутку, Дамон. Мне надо с тобой поговорить.

— Пошли. Твои разговор подождет, пока мы окажемся в машине. — Нет, потому что нам придется заплатить за окно. Это ты разбил его вчера.

Ты не помнишь об этом? Дамон уставился на нее. Она готова была биться об заклад, что первым его

порывом было желание расхохотаться. Вторым — и ему он поддался — решить, что она сошла с ума.

— Я серьезно. Он поднялся и пошел к окну, явно борясь с желанием превратиться в ворона

и улететь подальше. — Ты никуда не пойдешь, Дамой, потому что это еще не все. — Я еще чего-то не помню? — Дамон прислонился к стене, снова надменный

и высокомерный. — Я разбил несколько гитар, слушал радио до четырех утра? — Нет. Речь идет не только о прошлой ночи, — Елена смотрела в сторону,

потому что на него смотреть не могла, — но и о других днях…

— Например, о том, что я пытался саботировать поездку? — лаконично спросил он, посмотрел в потолок и тяжело вздохнул. — Может быть, я просто хотел остаться с тобой наедине?

— Заткнись! Как это могло вырваться? Да нет, она знала, как. Дело было в чувствах,

которые она испытала этой ночью. Необходимо уладить еще одну проблему — если он согласится, конечно. Нужно подумать, выбрать наилучший способ.

— Как ты думаешь… твои чувства к Стефану… ну, изменились в последнее время? — спросила Елена.

— Что?! — Как ты думаешь… — Как трудно было смотреть в черные, бесконечно

черные глаза. Особенно вспоминая о том, что вчера в них горели бессчетные звезды. — Как ты думаешь, ты начал думать о нем по-другому? Уважать его желания больше, чем обычно?

Дамон, не скрываясь, изучал ее — как и она его. — Ты серьезно? — Абсолютно, — невероятным усилием она сдержала слезы. — Что-то случилось ночью, — заключил он, напряженно глядя ей в глаза. —

Да? — Что-то случилось. Что-то большее, чем… — Она выдохнула и потеряла

куда-то все слова. — Шиничи! Шиничи, che bastardo! Imbroglione! Ворюга! Он умрет

медленно, — неожиданно Дамон оказался везде. Он стоял сзади, положив руки ей на плечи, а в следующую секунду уже выкрикивал обвинения из окна, потом вернулся, сжал ее руки в своих. Но для Елены имело значение только одно слово. Шиничи. Кицунэ с черно-красными волосами, заставивший отказаться от столь многого в обмен на информацию о месте пленения Стефана.

— Masealzone! Maleducato . Елена запуталась в изрыгаемых Дамоном проклятиях. Значит, это правда.

События последней ночи украдены у Дамона, взяты так же просто и чисто, как тогда, когда она раскинула над ним Крылья Искупления и Крылья Очищения. Но тогда он был согласен. А вот этой ночью… что еще забрал кицунэ?

Кража вечера и ночи — а особенно этих вечера и ночи — означала, что… — Он не прерывал связи с моим разумом. Он по-прежнему может прочитать

мои мысли в любой момент. — Дамон наконец прекратил ругаться и бегать. Он с несчастным видом сел на ковер у кровати и уронил руки на колени.

— Елена, ты должна рассказать мне. Что произошло ночью? Пожалуйста… — Казалось, он сейчас упадет перед ней на колени. — Если… если это было то, о чем я думаю…

Елена улыбнулась, хотя по лицу все еще текли слезы: — Нет. Это точно было не то, о чем все подумают. — Но! — Давай так. Это было мое. Если он украл что-то еще или попытается сделать

это в будущем, тогда ему не поздоровится. А это… останется моим секретом. До того момента, как ты разрушишь стену, за которой прячешь свои тайны. — Я вырву его у Шиничи… вместе с языком и хвостом! — по-звериному

рыкнул Дамон. Елена смутно обрадовалась тому, что рычал он не на нее. Впрочем, он продолжил таким холодным голосом, что ей стало еще страшнее: — Не беспокойся. Я найду его, где бы он ни прятался. Я вырву у него эти воспоминания. Я сдеру с него его пушистую шкурку целиком. И сошью тебе пару перчаток, хорошо?

Елена попыталась улыбнуться, и у нее это даже получилось. Нужно было просто смириться с произошедшим, хотя она не верила ни на секунду, что Дамон оставит ее в покое, пока не заберет у Шиничи свои воспоминания. Она понимала, что в каком-то смысле наказывает Дамона за поступок Шиничи, и что это неправильно. Никто не узнает об этой ночи, пообещала она себе. Пока Дамон не разберется с этим. Я не скажу даже Бонни и Мередит.

Ей будет труднее, и именно поэтому так будет справедливо. Они приходили в себя после приступа ярости Дамона, и он неожиданно

смахнул с ее щеки слезу. — Спасибо… — Елена остановилась. Дамон прижал пальцы к губам. Он

посмотрел на нее — испуганный и разочарованный. — Все еще девственница. Я говорил об этом вчера? Елена поколебалась, но потом решила, что его слова никак не раскрывают

секрета. — Говорил. Но ты же меня не бросишь? — Внезапно она испугалась. — Я

обещала моим друзьям ничего не говорить… Дамой смотрел на нее: — Зачем мне что-то о ком-то говорить? Или ты имеешь в виду конкретного

рыжеволосого человечка? — Я сказала. Я ничего об этом не говорю. Ну, кроме того очевидного факта,

что Кэролайн — не девственница. Учитывая все разговоры о том, что она беременна…

— Ты помнишь, — прервал ее Дамон, — что я оказался в Феллс-Черч раньше Стефана, я просто дольше скрывался. То, что ты говоришь…

— Я понимаю. Мы любили мальчиков, а они нас, и да, у нас сложилась определенная репутация. Разговариваем мы так, как нам нравится, и кое-что могло звучать двусмысленно. В конце концов ты знаешь, о чем говорят парни.

Дамон знал. Он кивнул. — Довольно скоро о нас начали говорить, что у нас было все и со всеми. Об

этом даже написали в газете, в альманахе и на стенах в туалете. Ну мы тоже сочинили небольшое стихотворение и подписались под ним. Как же там…

Елена задумалась о событиях двух-трехлетней давности, а потом процитировала:

Правдой не станет то, что услышишь. Правдой не будет то, что прочтешь. Может, себя в этих строках увидишь. Но то, что ты знаешь, их не свернет? Елена закончила и посмотрела на Дамона. Неожиданно она почувствовала,

что очень хочет оказаться рядом со Стефаном. — Мы почти у цели. Давай поторопимся. 11 Аризона оказалась жаркой и пустынной, как и представляла себе Елена. Они с

Дамоном приехали прямо к отелю «Юнипер», но Мэтта там не было. Елена огорчилась и удивилась.

— У него не могло уйти на дорогу сюда больше времени, чем у нас, — сказала она, оказавшись в номере. — Если только… черт! Если только его не поймал Шиничи.

Дамон присел на кровать и мрачно посмотрел на нее: — Я надеялся, что у этого тупицы хватит мужества самому с тобой

объясниться, и мне не придется этого делать. Но я отслеживал его ауру с момента нашего расставания. Он постоянно удалялся от нас — в сторону Феллс-Черч.

По-настоящему плохие новости не всегда удается осознать сразу. — То есть, — медленно начала Елена, — здесь он вообще не появится? — От того места, где мы взяли машины, до Феллс-Черч по прямой совсем

недалеко. Он поехал туда. И не вернулся.

— Почему?! — требовательно спросила Елена, как будто логическое объяснение могло как-то повлиять на факты. — Почему он меня бросил? Почему он поехал в Феллс-Черч, где его ищут?

— Что касается причин его отъезда… мне кажется, он что-то не то подумал о наших с тобой отношениях… или то, но слишком рано, — Дамон приподнял бровь, и Елена была вынуждена швырнуть в него подушкой. — И решил оставить нас наедине. Почему Феллс-Черч? — Дамон пожал плечами. — Ты знаешь его дольше, чем я. Но даже я могу сказать, что он корчит из себя Галахада. Parfait gentil рыцарь… sans peur et sans reproche . Лично я думаю, что он собирается признаться в том, в чем его обвиняет Кэролайн.

— О нет, — в дверь постучали, и Елена отправилась открывать, — после того, что я ему говорила…

— О да, — Дамон чуть-чуть пригнулся, — даже с учетом твоих мудрых советов, навязших в зубах.

За открывшейся дверью стояла Бонни. Бонни, маленькая, рыжекудрая, с широко распахнутыми добрыми карими глазами. Елена, не веря собственным глазам и все еще переваривая аргументы Дамона, снова захлопнула дверь.

— Мэтта там линчуют! — кричала она, злясь на того, кто продолжал стучать. Дамон выпрямился, обошел Елену, буркнув: — Думаю, тебе лучше присесть, — толкнул ее на стул и удерживал, пока она не

прекратила попытки встать. Потом он открыл дверь. На этот раз стучала Мередит. Высокая и тонкая, с облаком темных кудрей,

спадающих на плечи, она явно готова была стучать сколько угодно. Елена немного опомнилась и обнаружила в себе способность держать в голове больше одной мысли одновременно.

Мередит. И Бонин. В Седоне, штат Аризона. Елена вскочила со стула и обвила Мередит руками, восклицая: — Вы здесь! Ты здесь! Вы знали, что я не могу с вами связаться, и приехали

сами. Бонни увернулась от объятий и шепотом спросила у Дамона: — Она все еще бросается с поцелуями на каждого, кого видит? — К сожалению, нет. Но будь готова к тому, что тебя затискают до смерти. Елена повернулась к нему: — Я все слышала. Бонни! Я не могу поверить, что вы в самом деле здесь. Я так

хотела с вами поговорить! Она обнимала Бонни, Бонни обнимала ее, а Мередит обнимала их обеих.

Одновременно они подавали друг другу какие-то незаметные сигналы: приподнятая бровь, легкий кивок, наморщенный лоб, пожатие плечами и

вздох… Дамон не понял ничего, но его только что обвинили, рассмотрели его дело, оправдали и вернули в строй. При условии усиленного надзора в будущем.

Елена первая высвободилась из объятий. — Чтобы узнать, где мы, вы должны были встретиться с Мэттом. — Да. Он продал «приус», мы кое-как собрались, побежали за билетами на

самолет и ждали вас — не хотели разминуться, — выпалила Бонни на одном дыхании.

— Не думаю, что вы купили билеты сюда всего два дня назад, — Дамой скучающе изучал потолок, опершись рукой о стул Елены.

— Дай подумать… — начала Бонни, но Мередит прервала ее: — Ты прав. И что? Что-то изменилось? — Ну, мы пытаемся как-то запутать врага. Но, как оказалось, это не имеет

никакого смысла. «Не имеет, — подумала Елена. — Шиничи проникает в твой разум, когда

хочет, и крадет твои воспоминания. А ты можешь только попытаться с ним бороться».

— Но это значит, что нам с Еленой нужно уезжать прямо сейчас, — продолжил Дамон. — Мне надо еще кое-что сделать, а Елена упакует вещи. Их должно быть как можно меньше — только самое необходимое. И обязательно возьми еды на два-три дня.

— Уехать… сейчас? — выдохнула Бонни и села прямо на пол. — Это имеет смысл — раз мы уже потеряли преимущество, которое дала бы

нам неожиданность. — Не верю, что вы приехали со мной попрощаться, пока Мэтт в городе. Это

так мило! — Елена ослепительно улыбнулась и добавила про себя: «И так глупо». — Ну… — У меня есть еще одно дело, — Дамон не обернулся, — уедем примерно

через полчаса. — Это так мало, — пожаловалась Бонни, когда за ним закрылась дверь. — У

нас осталось всего несколько минут, чтобы поговорить, а потом мы поедем. — Я соберусь меньше чем за пять минут, — печально ответила Елена, а потом

до нее дошел смысл последней фразы Бонни: — Мы поедем? — Я не могу собрать только самое необходимое, — тихо буркнула Мередит. —

Невозможно сохранить все на мобильнике, я не имею понятия, когда смогу его зарядить, у меня полный чемодан бумаг!

Елена переводила взгляд с Бонни на Мередит: — Мне казалось, это я должна была собираться. Потому что еду я одна. Да? —

Она еще раз посмотрела на подруг.

— Так мы тебе и позволили свалить в другую вселенную без нас! — фыркнула Бонни. — Ты без нас не справишься.

— Не в другую вселенную, а всего-навсего в другое измерение, — уточнила Мередит.

— Принципиальной разницы не вижу. — Я не могу разрешить вам это! — Конечно, не можешь. Я старше тебя. Ты вообще ничего не можешь мне

«разрешить». Но у нас есть миссия. Нам нужно найти звездный шар Шиничи или Мисао. Тогда мы сможем прекратить большую часть чертовщины, происходящей в Феллс-Черч.

— Звездный шар? — тускло спросила Елена. Где-то в глубине сознания возникла неприятная картинка.

— Позже объясню. Елена потрясла головой: — Вы оставили Мэтта одного бороться с нечистью? Когда он под подозрением

и прячется от полиции? — Елена, даже полиция Феллс-Черч в ужасе. Честно говоря, если его будут

держать в Риджмонте под охраной, для него это будет лучше всего. Но они этого не сделают. Он работает с миссис Флауэрс, и у них отлично получается. Они прекрасная команда, — Мередит остановилась, чтобы перевести дыхание. Видно было, что она не знает, как сказать что-то.

Бонни выручила ее, тихонько сказав: — Я вот далеко не так хороша. Я… ну… я начала впадать в истерики, видеть и

слышать то, чего нет, — или как минимум воображать это, а может, даже материализовать. Я боялась, что сошла с ума, и подвергала людей опасности. А Мэтт слишком практичен, и с ним такого не случится. — Она закрыла глаза ладонью. — Я знаю, что в Темном Измерении нелегко, но, по крайней мере, там я не буду вредить невинным людям.

Мередит кивнула: — С Бонни… было нехорошо. Даже если бы мы не собирались с тобой, нужно

было увезти ее оттуда. Я не хочу драматизировать, но я верю, что в этом виноваты демоны. Поскольку Стефана больше нет, удержать их может только Дамон. Или ты нам поможешь?

Драматизировать?.. Мередит? Елена видела, как она дрожит, как блестит от пота лоб Бонни.

Мередит тронула Елену за руку: — Мы не убежали. В Феллс-Черч сейчас война, это верно, но мы не оставили

Мэтта без поддержки. Например, доктор Альперт — лучший в городе врач — она

может даже убедить кого-нибудь в том, что Шиничи и малахи реальны. Но и помимо этого удалось объяснить все родителям. Родителям, психиатрам, газетчикам. Стало почти невозможно работать в открытую. У Мэтта сейчас нет проблем.

— Но… прошла всего неделя. — Посмотри воскресную газету. Елена взяла у Мередит номер «Риджмонт таймс», крупнейшей в Феллс-Черч

газеты. Заголовок на первой странице гласил: ОДЕРЖИМОСТЬ В ДВАДЦАТЬ ПЕРВОМ ВЕКЕ? Под заголовком серели строчки, ко взгляд притягивала прежде всего

фотография драки между тремя девушками, выгнувшимися совершенно не по-человечески. У двух из них на лицах застыли выражения боли и ужаса, а вот третья заставила кровь Елены застыть в жилах. Она изогнулась так, что лицо окапалось перевернутым, и смотрела прямо в камеру.

Задранная губа обнажала зубы. А глаза… глаза были демонические, по-другому их не описать. Они закатились, не были вырваны, не горели красным огнем. Но вот выражение… Елена раньше никогда не видела взгляда, от которого у нее заболел бы живот.

Бонни тихо спросила: — У тебя когда-нибудь раньше возникало ощущение, что весь мир рушится? — С момента встречи со Стефаном — постоянно, — отрезала Мередит. —

Ничего страшного, Елена. Все это случилось буквально за пару дней и началось, когда взрослые, которые знали, что что-то происходит, собрались вместе.

Прежде чем продолжить, Мередит вздохнула и провела по волосам пальцами с идеальным маникюром:

— Эти девушки одержимы, как говорит Бонни. В том смысле, какой в это вкладывают сейчас. Или они одержимы Мисао — кицунэ-женщины на это способы. Если мы найдем эти звездные шары или хотя бы один из них, мы заставим их убрать это все.

Елена отложила газету, потому что не могла смотреть в эти перевернутые глаза:

— А пока дела обстоят так, чем занимается твой бойфренд? Впервые за весь диалог Мередит оживилась: — Может быть, он уже в пути. Я написала ему о происходящем, и он

единственный, кто велел мне увезти Бонни. — Она бросила извиняющийся взгляд на Бонни, которая подняла руки и возвела очи горе. — Он закончит свою работу на каком-то острове… Шинмей но Ума, кажется… и сразу поедет в

Феллс-Черч. Такие вещи — специальность Алариха, и он не испугается. Даже если нас не будет несколько недель, Мэтт один не останется.

Елена повторила жест Бонни: — Кое-что вам лучше узнать, пока мы не тронулись в путь. Я не могу помочь

Бонни. Если вы ожидаете от меня чего-то, что я делала, когда мы сражались с Шиничи и Мисао, — не ждите. Я снова и снова пыталась задействовать свои крылья, но у меня ничего не вышло.

Мередит медленно сказала: — Ну, может быть, Дамон что-нибудь знает. — Может быть. Только не требуй от него ничего прямо сейчас. Что он точно

знает, так это то, что Шиничи способен проникнуть в его мозг и забрать ею воспоминания. А может быть, и снова взять ею под контроль.

— Чертов лживый кицунэ! — выплюнула Бонни. В голосе звучали собственнические нотки, как будто Дамон был ее бойфрендом. — Шиничи поклялся, что не сделает этого…

— А еще он поклялся, что покинет Феллс-Черч в одиночку. Я верю в то, что Мисао рассказала мне о лисьих ключах, только потому, что она смеялась надо мной. Она не думала, что мы заключим сделку, так что она даже не пыталась врать или умничать. По крайней мере я так думаю.

— Вот поэтому мы здесь и собираемся помочь тебе освободить Стефана. И, если повезет, найти звездные шары, которые позволят нам контролировать Шиничи. Хорошо?

— Хорошо! — с жаром выдохнула Елена. — Хорошо, — торжественно заключила Мередит. Бонни кивнула: — Боевые динозаврихи навсегда! Они соединили ладони, образовав подобие колеса с тремя спицами. Елена

вспомнила о днях, когда спиц было четыре. — А Кэролайн? Бонни и Мередит переглянулись. Потом Мередит покачала головой: — Ты не захочешь об этом узнать. Точно. — Я переживу. Точно. — Елена почти шептала. — Мередит, я ведь умерла, ты

помнишь? Дважды. Мередит все еще сомневалась: — Раз ты не видела, что творится с Кэролайн, тебе незачем и знать об этом.

Мы навещали ее дважды. — Это ты навещала ее дважды, — возразила Бонни, — а мне во второй раз

стало плохо, и ты оставила меня у двери.

— Я поняла, что могу потерять тебя, и извинилась, — Мередит замолчала, когда Бонни слегка ее толкнула, а потом продолжила: — В любом случае, это была не полноценная встреча. Я вбежала в комнату Кэролайн мимо ее мамы и обнаружила ее в гнезде — неважно, что это. Она что-то ела. Увидев меня, она захихикала и продолжала есть.

— И? — Елена не могла вынести повисшее напряжение. — Что это оказалось? — Думаю, — жестко сказала Мередит, — это были червяки и слизни. Она

растягивала их, и они корчились. И это еще не самое худшее. Чтобы это понять, надо было побывать там, но она ухмыльнулась мне и прорычала: «Хочешь кусочек?» И набила мне рот этой извивающейся массой, и заставила проглотить. Меня стошнило прямо на ковер. Кэролайн расхохоталась, и я убежала оттуда, подхватив Бонни… чтобы никогда не возвращаться. Но на полпути я поняла, что Бонни задыхается. У нее во рту и в носу были черви. Я умею оказывать первую помощь и вытащила почти всех, пока ее не начало рвать. Но…

— Не хотела бы я пережить это еще раз, — отсутствие всякого выражения в голосе Бонни говорило больше, чем самые ужасные слова.

— Я слышала, что родители Кэролайн уехали из дома, и я не могу их осуждать. Кэролайн уже есть восемнадцать. И еще… все хотят, чтобы кровь оборотня победила, потому что это гораздо, гораздо лучше, чем малах — или демон. Но если она окажется слабее…

Елена подтянула колени к подбородку: — А миссис Флауэрс не может с этим справиться? — У нее получается лучше, чем у Бонни. Ей очень помогает Мэтт. Я уже

сказала, что они отличная команда. Когда миссис Флауэрс наконец поговорила с людьми двадцать первого века, они ей, кажется, понравились. И она постоянно практикуется в ремесле.

— Ремесле? — Она называет так колдовство. Не знаю, насколько она хорошая ведьма, мне

не с кем ее сравнивать. — Ее косметика действительно волшебная, — твердо сказала Бонни, а Елена

поддержала: — Соль для ванны у нее чудесная. Мередит бледно улыбнулась: — Жаль, ее нет здесь. Вместо нас. Елена решительно покачала головой. Теперь, когда Бонни и Мередит были

рядом, она поняла, что никогда бы не пошла во тьму без них. Без них она была не просто как без рук, ей словно не хватало чего-то намного большего. Но теперь они были здесь, они готовы были рисковать жизнью за Стефана и Феллс-Черч.

Открылась дверь, и вошел Дамон. В руках у него были коричневые бумажные пакеты.

— Все уже попрощались? — Кажется, ему было непросто смотреть на гостей, поэтому он уставился на Елену.

— Не совсем… — Елена подумала, способен ли Дамон выбросить Мередит из окна пятого этажа, Наверное, лучше преподнести ему новость постепенно, частями.

— Мы едем с вами, — вмешалась Мередит, а Бонни добавила: — Кстати, мы забыли собрать вещи. Елена постаралась встать между Дамоном и девочками, но Дамон смотрел в

пол. — Это очень плохая идея, — мягко сказал он, — очень, очень, очень плохая. — Дамон, не зачаровывай их! Пожалуйста! — Елена вскинула руки, пытаясь

его остановить, и Дамон тоже поднял ладонь. Их руки соприкоснулись — и сплелись.

Удар током. Но приятный, — успела подумать Елена, а потом ей стало не до мыслей. Они оба отчаянно пытались разнять руки, но не могли. Дрожь сотрясала все тело Елены. Наконец они смогли разъединить руки, и оба синхронно обернулись к Бонни и Мередит, которые смотрели на них, пораженные. В глазах было подозрение. Глаза словно бы говорили: «Ага! А что это у нас тут?!»

Очень долгую секунду никто не говорил и не двигался. Потом Дамон серьезно сказал:

— Это не увеселительная прогулка. У нас просто нет другого выбора. — У нас тоже, — ровно сказала Мередит, — если Елена едет, мы идем с ней. — Мы знаем, что это не слишком хорошее место, — добавила Бонни, — но мы

точно едем с вами. — Кроме того, у нас есть и свои дела. Мы должны очистить Феллс-Черч от

кошмара, который принес туда Шиничи — и который все еще продолжается. Дамон покачал головой: — Вы не понимаете. Вам это не понравится. — Он кивнул на мобильник. —

Электричества там нет. Даже владеть таким устройством — преступление. А наказание за любое преступление — пытки и смерть.

Он сделал шаг вперед. Мередит не отступила, только прищурила темные глаза. — Вы ведь даже не понимаете, что придется сделать, чтобы хотя бы попасть

туда, — ровно сказал Дамон. — Для начала вам понадобится вампир. К счастью, он у вас есть. Придется делать много такого, что вам не нравится…

— Если Елена может, сможем и мы, — перебила его Мередит.

— Я не хочу навредить ни одной из вас, а сама иду только ради Стефана, — торопливо сказала Елена наполовину подругам, наполовину самой себе. Шок и дрожь все еще не прошли. Странная, тающая нежность, начавшаяся почти с боли. Такая реакция на простое прикосновение…

Елена кое-как оторвала взгляд от Дамона и снова попыталась привести какой-то аргумент.

— Ты идешь из-за Стефана, а мы из-за тебя. — Я же говорю, вам там не понравится. Вы будете жалеть об этом всю

жизнь… если выживете, конечно. — Дамон был мрачен, но говорил тихо. Бонни просто смотрела на него. Карие глаза, слитком большие для личика

сердечком, приняли умоляющее выражение. Ладонями она крепко сжала собственное горло и выглядела как девочка с открытки «Холлмарк». И против этих глаз были бессильны тысячи логических аргументов.

Дамой снова посмотрел на Елену: — Ты понимаешь, что они могут не вернуться. Тебя я, наверное, смогу

защитить. Но тебя, Стефана и твоих подружек… не моху. Слышать это было странно. Елена никогда раньше не думала об этом в таком

ключе. Но она заметила, как сжала зубы Мередит и как Бонни поднялась на цыпочки, чтобы казаться выше.

— Думаю, все уже решено, — тихо сказала она, отметив, что голос дрожит. Она долго-долго смотрела Дамону в глаза, и вдруг он сверкнул ослепительной

улыбкой, почти сразу погасил ее и сказал: — Понял. Хорошо, тогда у меня есть еще дело. Меня не будет довольно долго,

так что располагайтесь. — Елена должна пойти к нам в номер, — решила Мередит, — мне многое

нужно ей показать. А если с собой нельзя брать почти ничего, придется просмотреть все сегодня.

— Тогда встретимся здесь на рассвете, — заключил Дамон, — и двинемся к Вратам Демонов. И не берите с собой денег, там они бесполезны. Это не каникулы. И вы быстро это поймете.

Изящным, несколько шутовским движением он подал Елене сумку. — Врата Демонов? — спросила Бонни у лифта. Голос у нее дрожал. — Успокойся, это просто название, — отмахнулась Мередит. Елене очень хотелось бы не знать, что Мередит лжет.