Олдос Хаксли ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР

Предисловие

Душа ума* может оказаться воплощением лжи. Краткое высказывание, каким бы изящным и запоминающимся оно ни было, не может отдать должного всем составляющим сложной ситуации. В этом случае можно быть кратким только пропуская или упрощая. Пропуски и упрощения помогают нам понять – но зачастую понять неправильно. Нашему рассмотрению могут быть предложены только гладко сформулированные представления, а не вся обширная разветвленная реальность, из которой были извлечены эти представления.

*«А так как краткость есть душа ума, а многословье - тело и прикрасы» (Шекспир «Гамлет»)

Но жизнь коротка, а объем информации неизмерим –нельзя найти времени для всего. На

практике нам обычно приходиться выбирать между очень кратким представлением или же его полным отсутствием. Сокращение - необходимое зло и тот, кто сокращает, должен стараться как можно лучше делать свое дело, которое, хотя и дурное по сути, но все же лучше, чем совсем ничего. Он должен научиться упрощать, но не до фальсификации. Он должен научиться концентрироваться вокруг основных моментов ситуации, не игнорируя при этом слишком много значимых ее сторон. Тогда он сможет сказать, конечно, не полную правду (полная правда почти по любому важному вопросу несовместима с краткостью), но определенно больше, чем с помощью опасной четверть-правды или полуправды, которые всегда были разменной монетой человеческого мышления.

Тема свободы и ее врагов очень обширна и то, что я написал, разумеется, слишком кратко, чтобы полноценно судить о ней, но, по крайней мере, я коснулся многих ее аспектов. Каждый аспект в этом описании, вероятно, несколько излишне упрощен, но эти последовательные упрощения складываются в картину, которая дает некоторое представление об обширности и сложности проблемы.

Из этой картины я опустил (не потому, что это не важно, а просто для удобства или потому, что я писал об этом ранее) механические и милитаристические враги свободы – оружие и военная техника, укрепившие власть мировых правящих кругов над их подданными, и все более обременительные приготовления ко все более бессмысленным и самоубийственным войнам. Последующие главы стоит рассматривать, помня о восстании в Венгрии и его подавлении, водородных бомбах, о цене для каждой нации ее «обороны», и о тех нескончаемых колоннах, одетых в военную форму мальчиков – белых, черных, желтых, коричневых - покорно марширующих к своей общей могиле.

I Перенаселенность

В 1931 году, когда был написан «Дивный Новый Мир» я был убежден, что у нас все еще достаточно времени. Всецело организованное общество с научно-обоснованной кастовой системой, ликвидация свободы воли с помощью методического обусловливания, узаконенное рабство, которое может стать приемлемым

вместе с регулярными дозами химически индуцируемого счастья, с традициями, вдалбливаемых во время курсов обучения во сне – все это придет, но только не в мое время. И даже не во время моих внуков. Я забыл о точной дате событий в «Дивном Новом Мире», по-моему, это было где-то в шестом или седьмом веке П.Ф. (После Форда). Надо признать, что во второй четверти двадцатого века мы жили в отвратительном мире, но кошмар годов Депрессии радикально отличался от кошмара будущего, описанного в «Дивном Новом Мире». Наш - это кошмар мира, в котором было слишком мало порядка, их - в VII веке П.Ф. – в котором его было слишком много. Я представлял, что в процессе перехода от одного крайности к другой, окажется довольно долгий период, в течение которого, наиболее везучая треть человечества могла бы взять лучшее от этих двух миров – беспорядочного мира либерализма и слишком упорядоченного Дивного Нового Мира, где принцип наибольшей эффективности не оставил места для свободы и личной инициативы.

Через двадцать семь лет, в третью четверть двадцатого столетия Р.Х. и задолго до окончания первого века П.Ф., я уже не чувствовал такого

оптимизма, как в то время, когда писал «Дивный Новый Мир». Предположения, сделанные в 1931 году, могут оказаться правдой гораздо раньше. Благословенный период между кошмарами слишком малого порядка и слишком большого так и не наступил, и даже не обнаруживает никаких признаков своего начала. На Западе, правда, люди все еще наслаждаются достаточной личной свободой. Но даже в тех странах, где существуют традиции демократического правления, этой свободы и даже стремления к ней, похоже, становится меньше. В остальном мире личная свобода уже исчезла или почти исчезла. Кошмар тотальной заорганизованности, который я поместил в VII век После Форда, уже вынырнул из безопасного отдаленного будущего и ждет нас сейчас прямо за углом.

Роман «1984» Джоржа Оруэлла - гиперболизированная проекция в будущее современной реальности, которая включает в себя сталинизм, а в недавнем прошлом была свидетелем расцвета нацизма. «Дивный Новый мир» был написан, когда Гитлер еще не пришел к верховной власти, а российский тиран еще не развернулся в свою полную силу. В 1931 систематический терроризм не был навязчивым

фактом современности, каким он стал в 1948 году, и будущая диктатура в моем воображаемом мире была гораздо мягче той, что так блестяще описал Оруэлл. В контексте 1948 года, «1984» казался очень убедительным. Но тираны, в конце концов, смертны, да и обстоятельства меняются. Последующее развитие России и достижения науки отняли у книги Оруэлла кое-что из ее отвратительного правдоподобия. Ядерная война, конечно, может сделать смешными любые прогнозы. Но если представить, что великие мира все же удержатся и не уничтожат нас, то тогда мы могли бы сказать, что похоже чаши весов скорее склоняются в сторону «Дивного Нового Мира», чем в сторону «1984».

В свете того, что мы недавно узнали о поведении животных, и, в частности, человека, становиться ясно, что контроль посредством наказаний в долгосрочной перспективе менее эффективен, чем с помощью наград и поощрений и, что террор в целом работает куда хуже, чем управление с помощью изменения ненасильственных манипуляций окружающими условиями, а также мыслями и чувствами людей. Наказание временно приостанавливает нежелательное поведение, но не может

уменьшить склонности жертвы следовать ему. Более того сопутствующий психофизический продукт наказания, может быть так же нежелателен, как и само поведение, за которое человек был наказан. Психотерапевтам приходится много заниматься подрывающими здоровье или антисоциальными последствиями наказаний.

Общество, описанное в «1984», это общество, почти полностью контролируемое наказаниями и страхом наказания. В воображаемом мире с моей фабулой наказывают нечасто и в основном очень мягко. Почти совершенный контроль со стороны правительства достигается путем систематического подкрепления желательного поведения различными видами ненасильственных манипуляций, как физиологических, так и психологических, и с помощью генетической стандартизации. Младенцы в бутылях и централизованный контроль воспроизведения – вещь не такая уж невероятная, тем не менее, совершенно ясно, что мы еще долгое время будем оставаться живородящим видом со случайным размножением. Для практических целей генетическая стандартизация может быть запрещена. Общество будут продолжать

контролировать постнатально – с помощью наказаний, как в прошлом, но также все чаще используя более эффективные методы поощрения и научного манипулирования.

В России сталинская диктатура в духе романа «1984» начала уступать дорогу более современной форме тирании. На высших уровнях советского иерархического общества подкрепление желательного поведения начало заменять старые методы контроля посредством наказания. Инженерам и ученым, учителям и администраторам достойно оплачивают хорошую работу и так умеренно облагают налогом, что это служит для них стимулом работать еще лучше. Есть области в которых они обладают почти полной свободой думать и делать то, что хотят. Наказание ожидает их только тогда, когда они, преступив дозволенные им пределы, вторгаются в сферу политики и идеологии. Русские ученые, инженеры и учителя достигли таких впечатляющих успехов именно потому, что им гарантирована свобода в их профессиональной области. Те же, кто находятся ближе к основанию советской пирамиды, не могут наслаждаться привилегиями, которые выпадают на долю счастливчиков или особо одаренного

меньшинства. Их зарплата очень мала, а налоги – в виде высоких цен - непропорционально велики. Область, в которой они могут делать то, что хотят, предельно ограничена и для контроля над ними правительство в основном использует угрозы и наказания, а не ненасильственные манипуляции и подкрепление желательного поведения с помощью поощрений. Советская система сочетает отдельные методы «1984» с методами, которые применялись для высших каст в Дивном Новом Мире.

Тем временем безличные силы подталкивают нас в направлении кошмара Дивного Нового Мира, и это подталкивание сознательно ускоряется представителями коммерческих и политических организаций, которые разработали множество новых техник манипулирования мыслями и чувствами масс в интересах определенного меньшинства. Эти техники будут рассмотрены в следующих главах. А сейчас давайте сосредоточим наше внимание на тех безличных силах, которые очень небезопасны для демократии и враждебны личной свободе. Что это за силы? И почему кошмар, который я поместил в седьмой век П.Ф., сделал такой стремительный рывок в нашем направлении? Ответ на эти вопросы

нужно искать там, где берут начало даже самые высоко цивилизованные общества – на уровне биологии.

В первый год Р.Х. население нашей планеты составляло около двухсот пятидесяти миллионов человек – меньше половины населения современного Китая. Через шестнадцать веков, когда отцы-пилигримы высадились у Плимутрока, численность мирового населения перевалила за пятьсот миллионов. Ко времени подписания Декларации независимости - за семисотмиллионную отметку. В 1931 году, когда я писал «Дивный Новый Мир», она находилась чуть ниже двух миллиардов. Сегодня, всего лишь через двадцать семь лет, нас уже два миллиарда восемьсот миллионов. А что будет завтра? Пенициллин, ДДТ и чистая вода – в сравнении с пользой для здоровья людей их стоимость чрезвычайно мала. Таким образом, даже самое бедное правительство способно контролировать смертность. Контроль рождаемости - более сложный вопрос. Снижение уровня смертности можно достичь с помощью нескольких техников на службе у благосклонного правительства. Снижение рождаемостью уже зависит от доброй воли всего народа и должно практиковаться огромным

количеством индивидов, от которых потребуется больше ума и силы воли, чем есть у большинства неграмотных в нашем переполненном мире (где используются химические или механические методы контрацепции) и больше денег, чем эти миллионы могут сейчас себе позволить. Более того, ни в одной религии вы не найдете традиций во славу высокой смертности, в то время как во славу высокой рождаемости такие традиции широко распространены. По всем этим причинам контроль над смертностью установить очень легко, а контроль над рождаемостью – чрезвычайно трудно. Уровни смертности за последние годы резко снизились. А уровни рождаемости либо остались на прежнем высоком уровне, либо если снизились, то очень незначительно. Вследствие этого, численность населения возрастает сейчас более стремительно, чем за всю историю человечества.

Более того, увеличивается и сам ежегодный прирост: регулярно - по правилам сложного процента, и нерегулярно – как только индустриально отсталое общество начинает следовать принципам общего здравоохранения. В настоящее время годовой прирост населения планеты приближается к сорока трем миллионам. Это означает, что каждые четыре

года человечество добавляет к своему числу столько же, сколько составляет сейчас население Соединенных Штатов, каждые восемь с половиной лет - население Индии. Между рождением Христа и смертью Королевы Елизаветы I, при характерной для того времени скорости прироста населения, на его удвоение ушло шестнадцать веков. В настоящее время на наше удвоение потребуется меньше чем полстолетия. И это фантастическое удвоение будет происходить на планете, где самые благоприятные и плодородные области уже густо заселены, где земли разрушены эрозиями, благодаря усилиям неумелых фермеров, желающих вырастить больший урожай, где легкодоступные запасы минеральных руд растрачены с безрассудством пьяного матроса, проматывающего на берегу свой заработок.

В Дивном Новом Мире проблема соотношения числа жителей к запасам природных ресурсам была эффективно решена. Рассчитанное оптимальное число мировой популяции (где-то чуть меньше двух миллионов) поддерживалось на таком уровне поколение за поколением. В реальном современном мире проблема населения не решена. Напротив, с каждым уходящим годом она становится все более

серьезной. И вот на этом мрачном биологическом фоне и разыгрываются все политические, экономические, культурные и психологические драмы наших дней. К концу ХХ столетия, когда новые миллиарды добавятся к уже существующим (к тому времени как моей внучке исполниться пятьдесят, нас будет уже больше пяти с половиной миллиардов), этот биологический фон еще более настойчиво и зловеще выдвинется вперед и в центр исторической сцены. Отношение стремительно растущего населения к природным ресурсам, социальной стабильности и благополучию граждан является сейчас центральной проблемой человечества и останется ею на все следующее столетие, а возможно и нескольких столетий. Полагали, что новая эра началась 4 октября 1957 года. На самом же деле, в контексте настоящего все наши бурные пост-Спутниковые рассуждения неуместны и даже абсурдны. До тех пор, пока не будет решена проблема разрастающейся человеческой массы, это будет не эрой космоса, а эрой перенаселенности. Пародируя слова старой песенки, можно спросить:

Только будет ли тот космос изобильный,

Разжигать огонь в твоем камине,И крутить баранью ногу на железном

вертеле?

Ответ, очевидно, будет негативным. Высадка на Луне может дать некоторое военное преимущество осуществившей ее нации. Но в ближайшие пятьдесят лет – за то время, за которые население нашей планеты удвоится, - это не сделает жизнь более приемлемой для умножающихся и недоедающих миллиардов. И даже если в будущем эмиграция на Марс станет возможной, и если найдутся люди, настолько отчаявшиеся, что согласятся начать новую жизнь в условиях, сравнимыми с условиями на горе дважды превышающей Эверест, то в чем, собственно, будет разница? За последние четыре столетия очень много людей переправились из Старого Света в Новый. Но ни их отъезд, ни хлынувший обратно поток продовольствия и сырья не смогли решить проблем Старого Мира. Так же и отправка комических кораблей на Марс (одна стоимость транспортировки и стартового капитала составит несколько миллионов долларов на человека) не сделает ничего, чтобы решить проблему растущего населения на нашей

собственной планете. И эта нерешенная проблема будет мешать решению всех остальных проблем. Хуже того, это создаст условия, при которых индивидуальная свобода и социальные привилегии, гарантированные демократией, станут почти немыслимыми. Не все диктатуры возникают подобным образом. Есть много путей в Дивный Новый Мир, но вероятно, самый прямой и широкий из них это тот, по которому мы сейчас движемся - через огромное количество и ускорение прироста населения. Давайте коротко рассмотрим причины, чтобы связать между собой слишком большое количество людей, быстрое увеличение их численности и создание авторитарной философии вместе с возникновением тоталитарных систем правления.

Чем сильнее огромное и продолжающее свой рост население давит на доступные ресурсы, тем более неустойчивым становится экономическое положение общества. Это особенно верно для тех неразвитых регионов, где резкое снижение смертности с помощью ДДТ, пенициллина, систем очистки воды не сопровождалось соответствующим снижением рождаемости. В некоторых частях Азии, в Центральной и Южной Америке население

растет так быстро, что его удвоения можно ожидать менее чем через двадцать лет. Если бы производство продуктов питания и промышленных товаров, строительство домов и школ и подготовка учителей могли бы расти быстрее, чем население, то было бы возмо воз возможно улучшить жалкую долю тех, кто живет в слаборазвитых и перенаселенных странах. Но к сожалению, в этих странах не хватает не только сельскохозяйственной техники и заводов для ее производства, но и капитала, который нужен для строительства таких заводов. Капитал - это то, что остается после того, как основные потребности населения удовлетворены. Но основные потребности большинства людей слаборазвитых стран никогда не бывают полностью удовлетворены. К концу каждого года не остается почти никакого свободного капитала, чтобы построить завод для производства техники, с помощью которой в дальнейшем можно было бы удовлетворять потребности людей. Более того, во всех слаборазвитых странах, не хватает квалифицированных кадров, без которых современное промышленное производство просто не может работать. Существующая система образования неадекватна так же, как и

ресурсы - финансовые и культурные, чтобы исправить ее настолько быстро, насколько требует этого ситуация. Между тем численность населения некоторых из этих стран возрастает на три процента в год.

Их трагическое положение обсуждают профессора Харрисон Браун, Джеймс Боннер и Джон Уир Калифорнийского Технологического Института в книге «Следующее столетие», опубликованной в 1957 году. Как же справляется человечество с проблемой своего стремительного роста? «Судя по всему, положение среднестатистического жителя слаборазвитых стран за последние сто лет значительно ухудшилось. Люди стали хуже питаться. Уменьшилось число доступных для них товаров. И практически каждая попытка исправить ситуацию сводится на «нет» давлением неустанно растущей популяции».

Когда экономическое положение страны ухудшается, правительство, во имя общего блага, начинает требовать себе особых полномочий. Оно должно выработать план выхода из критической ситуации, наложить еще большие ограничения на активность его субъектов, и если, что весьма вероятно, ухудшение экономических условий приведет к

политическим волнениям или к открытому восстанию, должно вмешаться, чтобы сохранить общественный порядок и свой авторитет. Таким образом, все больше и больше власти концентрируется в руках администраторов и их бюрократических управленцев. А природа власти такова, что даже те, кто не хотел, но был вынужден ее принять, очень быстро приобретают вкус и начинают желать большего. «Не введи нас в искушение», - говорим мы, и недаром. Когда людей искушают слишком настойчиво или слишком долго, они обычно уступают. Конституция в демократическом государстве призвана не позволить местной власти поддаться этому опасному искушению, что происходит, когда много власти оказывается в немногих руках. Эта конституция неплохо работает там, где, как в Великобритании или в Соединенных Штатах, существует традиционное уважение к конституционным процедурам. Но там, где республиканские традиции или традиции ограниченной монархии слабы, даже самая лучшая конституция не поможет удержать амбициозных политиков от соблазна уступить искушениям власти. И в любой стране, где численность населения начинает сильно давить

на доступные ресурсы, эти искушения возникают не задерживаясь. Перенаселенность ведет к экономической нестабильности и социальному беспокойству. Нестабильность и беспокойство ведут к усилению контроля со стороны центрального правительства и расширению его власти. При отсутствии конституционных традиций такая власть, вероятно, перейдет в диктатуру. Даже если бы коммунизма никогда не было, то теперь он мог бы возникнуть. Но коммунизм уже есть. И имея перед глазами такой пример, вероятность того, что перенаселенность через нестабильность может привести к диктатуре, становиться непреложным фактом. Это почти беспроигрышное пари, что через двадцать лет все перенаселенные слаборазвитые страны будут под некоторой формой тоталитарного правления – вероятно коммунистической партии.

Как такой ход событий отразится на перенаселенных, но высокоиндустриальных и все еще демократических странах Европы? Если вновь сформированные диктатуры будут враждебны к ним и если привычный поток сырья из слаборазвитых стран будет намеренно прерван, западные нации окажутся в очень

плохом положении. Их производственные системы остановятся, высокоразвитые технологии, за счет которых можно было выдерживать более высокую плотность населения, чем ту, которую им позволяли собственные ресурсы, больше не смогут их защитить от последствий проживания слишком большого количества людей на слишком маленькой территории. Если это произойдет, центральное правительство начнет использовать огромную власть, полученную благодаря ухудшению условий, в духе тоталитарной диктатуры.

В настоящее время Соединенные Штаты не перенаселены. Тем не менее, если темпы прироста населения останутся прежними (выше чем в Индии, но, к счастью, намного ниже, чем в Мексике и Гватемале), то к началу XXI века соотношение численности населения к количеству доступных природных ресурсов тоже станет тревожной проблемой. В настоящее время перенаселенность прямо не угрожает личной свободе американцев. Тем не менее, как косвенная угроза она остается. Если перенаселенность заставит слаборазвитые страны шагнуть в сторону тоталитаризма, и если эти новые диктатуры объединяться с Россией,

тогда с военной точки зрения положение Соединенных Штатовстанет менее безопасным, что сразу же усилит приготовления для обороны и ответного удара. Но свобода, как мы знаем, не может расцвести в стране, которая постоянно находиться на военном положении или даже почти на военном положении. Перманентный кризис предполагает перманентный контроль надо всем и над каждым с помощью органов центрального правительства. А перманентный кризис это то, чего нам приходится ожидать в мире, где перенаселенность создает условия, при которых диктатура под эгидой Коммунистической партии становится почти неизбежной.

II Количество, качество, мораль

В Дивном Новом Мире евгеника и дисгеника нашли широкое практическое применение. В одной партии бутылей с биологически совершенными яйцеклетками, оплодотворенных биологически совершенной спермой, создавали самые лучшие пренатальные условия и выращивали будущих бет, альф и даже альф-плюсов. В другой, гораздо более

многочисленной, партии биологически посредственные яйцеклетки, оплодотворенные посредственной спермой, подвергались процессу Бокановского (96 идентичных близнецов из одного яйца), а затем действию алкоголя и других биологических ядов. Создания, которые при этом получались, даже трудно было назвать людьми, тем не менее, они были способны выполнять низко квалифицированную работу и после соответствующего обусловливания, имея возможность снимать напряжение с помощью свободного и частого доступа к противоположному полу, отвлекаемые бесплатными развлечениями и ежедневными дозами «сомы», подкрепляющей хорошее поведение, можно было рассчитывать, что они не доставят высшим кастам никаких проблем.

Во второй половине ХХ века в нашем размножении нет никакой системы, но этим случайным и нерегулируемом способом мы не только перенаселяем нашу планету, но, и это становиться очевидным, ухудшаем качество нашего биологического вида. В старые недобрые времена дети с существенными или даже не очень существенными наследственными дефектами редко выживали. Сегодня, благодаря

улучшению санитарных условий, современной фармакологии и социальной поддержке, большинство детей, рожденных с наследственной патологией, достигают зрелости и продолжают свой род. При существующих тенденциях, каждое достижение в медицине в итоге будет способствовать выживаемости индивидов с генетическими нарушениями. Несмотря на самые чудесные фармакологические средства и самое лучшее лечение (на самом деле в определенном смысле именно из-за них) здоровье населения в целом не улучшается, а возможно, даже и ухудшается. А вместе со снижением среднего показателя здоровья может произойти и снижение среднего уровня интеллекта. Некоторые крупные специалисты признают, что такое снижение уже произошло и продолжается дальше. «В мягких, стабильных условиях, - пишет доктор Шелдон, - породистое стадо имеет тенденцию к вырождению по всем характеристикам снижая свои показатели … В определенных академических кругах уже стало традицией уверять студентов, что тревога по поводу различий уровней рождаемости беспочвенна, что эти проблемы исключительно экономического или образовательного или

религиозного или культурного порядка. Это просто детский оптимизм. Репродуктивное преступление – это проблема биологическая». И он добавляет, что «никто не знает, как упал средний IQ в этой стране (США) с 1916 года, когда Термэн предложил считать его равным 100».

В слаборазвитой и перенаселенной стране, где четыре пятых людей получают меньше двух тысяч калорий в день и только одна пятая питается нормально, могут ли спонтанно образоваться демократические институты? Или если они будут насажены извне, то смогут ли они там выжить?

А теперь давайте рассмотрим случай богатого индустриального демократического общества, в котором имеет место случайная, но эффективная практика дисгеники, и где IQ и общее здоровье населения медленно, но неуклонно снижаются. Как долго сможет это общество сохранять традиции личной свободы и демократического правления? Через пятьдесят или сто лет наши дети узнают ответ на этот вопрос.

А тем временем мы оказались перед непростой моральной проблемой. Мы знаем, что хорошие цели не оправдывают использование

плохих средств. Но как быть в тех случаях, - сегодня их видишь сплошь и рядом, - когда хорошие средства результатам, которые в итоге оказываются плохими?

Например, мы высаживаемся на тропическом острове и с помощью ДДТ уничтожаем малярию и за два-три года спасаем сотни тысяч жизней. Это, конечно, хорошо. Но сотни тысяч спасенных людей и миллионы, которые они породили, не могут иметь ни нормальной одежды, ни домов, ни образования, они даже не могут себя прокормить из тех ресурсов, что есть на острове. С малярией, приносящей сравнительно быструю смерть, покончено, но жизнь стала ужасной из-за недоедания и скученности, и медленная смерть от голода теперь угрожает многим.

А как быть с генетически неполноценными индивидами, которых сохраняет и поддерживает наша медицина и социальная служба, чтобы они могли продолжить свой род? Помогать несчастным, разумеется, хорошо. Но передавать оптом результаты неудачной мутации, прогрессивно загрязняя генетический колодец, из которого придется пить нашим потомкам, - разумеется, плохо.

III Заорганизованность

Самая короткая и самая широкая дорога к кошмару Дивного Нового Мира ведет, как я уже указывал, через перенаселенность и ускорение прироста населения – двести восемьдесят миллионов сегодня, пятьдесят пять миллионов к концу столетия и вот уже большая часть человечества стоит перед выбором между анархией и тоталитарным контролем. Но возрастающее давление численности населения на доступные природные ресурсы не единственная сила, толкающая нас в сторону тоталитаризма. Этот слепой биологический враг свободы объединился с другими необыкновенно могущественными силами, созданными достижениями технологии, которыми мы так гордимся. И гордимся по праву, поскольку эти достижения - плоды гениальности и постоянной тяжелой работы, логики, воображения и самоотречения – одним словом, тех моральных и интеллектуальных качеств, которыми можно только восхищаться. Но такова Природа Вещей, что в этом мире ничего не дается даром. За все эти чудесные достижения нужно платить, - как за купленную в прошлом году стиральную машину, – и каждый последующий платеж

будет выше предыдущего. Многие историки, социологи и психологи не раз писали о цене, которую западному человеку пришлось заплатить, и придется платить и дальше, за технологический прогресс. Они говорят, например, что вряд ли можно ожидать расцвета демократии в обществе, где политические и экономические силы прогрессивно стремятся к концентрации и централизации. Но развитие технологий именно и ведет к такой концентрации. Поскольку технику для выпуска массовой продукции стараются делать более эффективной, она становится более сложной и дорогостоящей – соответственно, менее доступной для предпринимателя с ограниченными средствами. Более того, массовая продукция нуждается в рынке сбыта и проблема дистрибуции поднимает такие вопросы, которые только самые крупные производители могут решить удовлетворительно. В мире массового производства и массовой дистрибуции Маленький Человек с его небольшим оборотным капиталом находится в крайне невыгодном положении. В соревновании с Большим Человеком он теряет свои деньги и перестает существовать как независимый производитель -

Большой Человек просто поглощает его. По мере того как Маленький Человек исчезает все больше экономической власти оказывается в руках все меньшего числа людей. При диктатуре Большой Бизнес, образовавшийся в результате достижений технологий и его следствия - развала Малого Бизнеса, контролируется государством – то есть небольшой группы партийных лидеров и военных, полицейских и чиновников, которые выполняют их приказы. При капиталистической демократии, например, как в Соединенных Штатах, он контролируется теми, кого профессор Ч.Райт Миллс назвал Властвующей Элитой. Эта Властвующая Элита непосредственным образом нанимает на работу несколько миллионов работников на свои фабрики, в магазины и офисы, и косвенным образом контролирует еще больше миллионов, давая им в кредит деньги для покупки собственных товаров, а будучи владельцем масс-медиа, влияет на мысли, чувства и действия практически каждого. Пародируя слова Уинстона Черчиля, можно сказать - никогда еще столь немногие так много не манипулировали столь многими. Мы действительно находимся очень далеко от идеала подлинно свободного

общества Джефферсона, основанного на иерархии самоуправляемых единиц – «элементарные районные республики, республики округа, республики штата, республика союза представляющих собой градацию властей».

Таким образом, мы видим, что современные технологии ведут к концентрации экономической и политической власти и к созданию контролируемого общества (очень жестко в тоталитарных государствах, более мягко и незаметно в демократических) Большим Бизнесом и Большим Правительством. Но общество состоит из индивидов и хорошо до тех пор, пока помогает им реализовывать свой потенциал и вести счастливую, творческую жизнь. Как отразились на индивидах технологические достижения последних лет? Вот как отвечает на этот вопрос философ и психолог доктор Эрих Фромм:

«Современное западное общество, несмотря на его материальный, интеллектуальный и политический прогресс, все менее способствует психическому здоровью, лишая человека чувства внутренней защищенности, счастья, желания и способности любить, превращая его в автомат, который расплачивается за свои

потери психическими заболеваниями и отчаянием, скрытым за одержимостью работой и тягой к так называемому удовольствию».

Наши психические заболевания могут найти выражение в невротических симптомах. Эти симптомы заметны и вызывают тревогу. Но «давайте не будем, - говорит доктор Фромм, - сводить ментальную гигиену к предотвращению симптомов. Симптомы как таковые не наши враги, а наши друзья; где есть симптомы, там есть конфликт, а конфликт указывает на то, что силы жизни, стремящиеся к интеграции и счастью счастью интеграции и счастью, все еще борются». По-настоящему безнадежных жертв умственного расстройства как раз можно найти среди тех, которые внешне кажутся совершенно нормальными. «Многие из них нормальны потому, что очень хорошо приспособились к современной жизни, потому что их человеческие голоса заставили замолчать так рано, что они даже не борются и не страдают и не проявляют никаких симптомов, которые бывают у невротиков». Они нормальны не в абсолютном смысле этого слова, а только по отношению к глубоко ненормальному обществу. Их идеальная приспособленность только говорит о серьезности их психического заболевания. Эти

миллионы анормально нормальных людей спокойно живут в обществе, к которому, будь они полноценными личностями, не смогли бы приспособиться, все еще теша себя «иллюзией индивидуальности», хотя уже давно лишены ее. Их способность к адаптации развилась в нечто подобное унификации. Но «унификация и свобода несовместимы. Так же как унификация и психическое здоровье … Человек не создан быть автоматом, и если он им становиться, разрушается основа его психического здоровья».

В ходе эволюции природа приложила немало усилий, чтобы каждый индивид отличался от другого индивида. Мы продолжаем наш род, приводя отцовские гены в контакт с материнскими - количество комбинаций практически бесконечно. Физически и ментально каждый из нас уникален. Любая культура, которая, в интересах эффективности или ради какой-либо политической или религиозной догмы, старается подогнать человеческую индивидуальность под некоторый стандарт, совершает преступление над биологической природой человека.

Науку можно определить как редукцию многообразия. Она пытается объяснить бесконечное разнообразие природных

феноменов, игнорируя их уникальность, выделяя, что у них есть общего и, наконец, выводя некий «закон», в рамках которого они становятся понятны и ими можно эффективно манипулировать. Например, яблоки падают с деревьев, а луна движется по небу. С незапамятных времен люди наблюдали за этими явлениями. Вместе с Гертрудой Штейн они были уверены, что яблоко - это яблоко, а луна - это луна. Так оставалось до тех пор, пока Исаак Ньютон не задумался, есть ли какое-то сходство между этими двумя феноменами, и не сформулировал теорию гравитации, в рамках которой определенные аспекты поведения яблок, небесных тел, да и всего остального в физическом мире могли быть объяснены и ими можно было манипулировать в терминах единой системы понятий. Точно так же художник берет неисчерпаемое разнообразие внешнего мира и с помощью собственного воображения придает им значение в рамках упорядоченной системы пластических форм, литературного или музыкального языка. Желание установить порядок среди хаоса, выделить гармонию из диссонанса, одно из множества - своего рода интеллектуальный инстинкт, древняя и фундаментальная потребность сознания. В

науке, искусстве, философии такого рода стремление – я могу назвать ее «Волей к Порядку», - в основном полезно. Хотя Воля к Порядку и создала много поспешных обобщений, основанных на недостоверных источниках, много абсурдных метафизических и теологических систем, педантичных ошибочных представлений, выдаваемых за реальность, символов и абстракций - за данные непосредственного опыта. Но эти ошибки, как бы ни были печальны, не приносят особого вреда, по крайней мере, прямого – хотя иногда случается, что дурная философская система приносит вред косвенный, если ее используют в качестве оправдания бессмысленных и бесчеловечных действий. Но где Воля к Порядку становится действительно опасной, так это в социальной сфере - в области политики и экономики.

Теоретическое сведение неуправляемого многообразия к более понятным упрощенным формам на практике становится сведением человеческого разнообразия к нечеловеческому однообразию, свободы - к рабству. В политике эквивалентом полностью разработанной научной теории или философской системы является диктатура. В экономике эквивалентом

совершенному по своей композиции произведению искусства - безупречно налаженное производство, где все рабочие идеально приспособлены к своим станкам. Воля к Порядку может сделать тиранов из тех, кто просто хотел разобрать свалку. Красота упорядоченности используется как основание для деспотизма.

Организованность необходима, так как свобода возникает и имеет значение только в самоуправляемом обществе, основанном на добровольном сотрудничестве индивидов. Но она может стать фатальной. Ее избыток превращает людей в автоматы, душит творческий порыв, лишает самой возможности свободы. Как это обычно бывает, единственно безопасный курс лежит посередине - между крайностями политики невмешательства с одной стороны, и тотального контроля - с другой.

В течение прошлого столетия успешные достижения техники были дополнены соответствующими организационными успехами. Сложной технике нужна была сложная социальная система, работающая так же гладко и эффективно, как новые средства производства. Чтобы соответствовать этим требованиям, индивидам пришлось

деиндивидуализироваться, отказаться от своей природной изменчивости и следовать стандартной схеме, одним словом - сделать все, чтобы стать автоматами.

Дегуманизирующий эффект заорганизованности был усилен дегуманизирующим эффектом перенаселенности. Развитие промышленности создает непропорциональный рост населения в больших городах. Но жизнь в больших городах не способствует психическому здоровью (высочайший процент шизофрении, как известно, наблюдается среди обитателей городских трущоб), и не способствует воспитанию разумной ответственности и самостоятельности внутри небольших самоуправляемых групп, что является первым и обязательным условием настоящей демократии. Городская жизнь анонимна и, так сказать, абстрактна. Люди вступаю в контакт друг с другом не как полноценные личности, а как воплощения определенных экономических функций или, если они не на работе, как безответственные искатели развлечений. Подчиненные такой жизни они чувствуют себя одинокими и ничтожными. Их существование теряет всякую цель.

С биологической точки зрения человек - умерено общительное, но никак не полностью социальное животное, скорее ближе к волку или слону, чем к пчеле или муравью. В своих первоначальных формах человеческие сообщества ничем не напоминали ульи и муравейники, это были просто небольшие группы. Цивилизация, кроме всего прочего, это процесс, при котором примитивные группы трансформируются в жесткий и механистический аналог органического сообщества социальных насекомых. В настоящее время давление перенаселенности и развитие технологий ускоряют этот процесс. Термитник стал казаться вполне реальным возможным и, даже в глазах некоторых, желанным идеалом. Излишне говорить, что такой идеал недостижим. Огромная пропасть отделяет общественное насекомое от не слишком общительного млекопитающего с большим мозгом, и, сколько бы ни старалось это млекопитающее имитировать насекомое, пропасть все равно бы осталась. Люди не могут создать социальный организм, они могут создать только организацию. Пытаясь создать организм, они просто создадут тоталитарный деспотизм.

«Дивный Новый Мир» описывает фантастическую и в несколько фривольную картину общества, где попытка превратить людей в подобие термитов, стоит почти на границе возможного. То, что нас подталкивают в сторону Дивного Нового Мира, это очевидно. Но не менее очевидно и то, что мы можем, если захотим, отказаться сотрудничать с этими слепыми силами, что толкают нас в этом направлении. Тем не менее, сейчас желание противостоять не кажется очень сильным или широко распространенным. Как показал Уильям Уайт в своей замечательной книге «Человек Организации», новая Социальная Этика заменяет наши традиционные этические системы, в основе которых лежала индивидуальность. Ключевые слова этой Этики - «соответствие», «адаптация», «социально-ориентированное поведение», «принадлежность», «овладение социальными навыками», «работа в команде», «групповая коммуникация», «групповая лояльность» «групповая динамика», «групповое мышление» и «групповое творчество». В ее основу положена аксиома, что социум в целом более значим, чем его составляющие, что врожденные биологические различия следует принести в

жертву культурной однородности, что права коллектива важнее чем то, что в восемнадцатом веке называли Правами Человека. В соответствии с Социальной Этикой Иисус был глубоко неправ, утверждая, что суббота создана для человека. Наоборот, это человек создан для субботы и он обязан пожертвовать своими унаследованными особенностями и прикинуться этаким простым славным парнем вроде тех, кого организаторы групповой активности считают идеальными для своих целей. Идеальный человек – это человек, который проявляет «динамическое соответствие» (прелестное сочетание!), преданность группе, постоянное желание подчиняться и принадлежать. Идеальному человеку нужна идеальная жена, тоже очень общительная, обладающая способностью к бесконечной адаптации и не просто принимающая как факт, что ее муж предан корпорации, но также и сама активно ей преданная. «Создан он для Бога только, - сказал Мильтон об Адаме и Еве, - а она для Бога в нем». Но в одном очень важном аспекте положение жены Человека Организации намного хуже, чем положение Первой Женщины. Бог позволял Адаму и Еве быть совершенно свободными в проявлении «порывов юности».

Не отвернется Адам от своей прекрасной подруги,

Ни Ева отказом своим не нарушит обряда священной любви.

Сегодня, по мнению одного из авторов Har-vard Business Review, жена мужчины, которая пытается жить в соответствии с идеалом Социальной Этики, «не должна требовать от своего мужа слишком много времени и внимания. Из-за сосредоточенности на работе даже его сексуальная активность может отойти на второй, а то и на десятый план». Монах дает обет бедности, послушания и целомудрия. Человеку организации разрешается быть богатым, но обет послушания остается («он принимает указания без возмущения, он смотрит снизу на тех, кто выше его» - Муссолини) и для блага организации, принявшей его в свои ряды, он должен быть отречься даже от супружеской любви.

Стоит напомнить что в «1984» членов Партии принуждали подчиняться правилам сексуальной этики с более чем пуританской жестокостью. С другой стороны, в «Дивном Новом Мире» каждому свободно разрешалось следовать его

сексуальным импульсам. Общество, описанное Оруэллом, находится в состоянии перманентной войны и цель его правителей: во-первых, насладиться властью как таковой, а во-вторых, держать подданных в том напряжении, которого требует состояние военного положения. В крестовом походе против сексуальности властители могут достичь и нужного напряжения у его участников, и одновременно наиболее приятным способом удовлетворить собственную жажду власти. Общество, описанное в «Дивном Новом Мире», это мировое государство, где нет войн, и где основная цель его правителей - сделать все, чтобы их подданные не устраивали беспорядков. Этого они достигают (среди прочих методов) путем отмены семьи и легализацией такой степени сексуальной свободы, что это почти гарантированно избавляет жителей Дивного Нового Мира от любых форм деструктивного (или креативного) эмоционального напряжения. В «1984» жажда власти удовлетворялось причинением страданий, в «Дивном Новом Мире» навязыванием едва ли менее унизительного удовольствия.

Очевидно, что современная Социальная Этика это всего лишь оправдание наименее

желательных последствий заорганизованности. Она представляет собой жалкую попытку сделать добродетель из необходимости, извлечь пользу из неприятного положения. Это совершенно оторванная от реальности, и потому очень опасная моральная система. Общество, чью ценность предлагают считать большей, чем ценность его составляющих, - еще не организм, в том смысле, в котором организмом может считать улей или муравейник. Это просто организация, часть социального механизма. Ее ценность может рассматриваться только по отношению к жизни и познанию. Сама по себе она ни живая, ни сознательная. Ее ценность, как ценность инструмента, - вторична. Она хороша только в той мере, в какой приносит пользу его составляющим - индивидам. Дать организациям приоритет над людьми означает подчинить цель средствам. Что получится, если поставить средства над целями, продемонстрировали Гитлер и Сталин. Под их одиозным правлением личные цели индивидов были подчинены целям организации с помощью насилия и пропаганды, систематического террора и манипулирования сознанием. При более эффективной диктатуре завтрашнего дня насилия, вероятно, будет намного меньше, чем при Гитлере и Сталине. С

помощью безболезненных методик подданными будущего диктатора будет управлять коллектив социальных инженеров. «Задача социальной инженерии в наше время, - с энтузиазмом пишет сторонник этой новой науки, - подобна задаче технической инженерии пятьдесят лет назад. Если первая половина двадцатого века была эрой технических инженеров, то вторая будет эрой социальных инженеров», а ХХI век, я полагаю, будет эрой Мировых Контролеров, эрой научно разработанной кастовой системы и Дивного Нового Мира. На вопрос - quis custodiet custodes - кто будет стеречь стерегущих, управлять управляющими? – следует наивный ответ, что, мол, за ними и не нужен никакой контроль. Похоже, некоторые доктора социологических наук трогательно верят, что уж они-то никогда не будет коррумпированы с властью. Подобно сэру Галахаду, их сила равна силе десятерых, потому что сердца их чисты, а сердца их чисты потому, что они мол ученые и потратили шесть тысяч академических часов на изучение социологии.

Увы, высшее образование не обязательно является гарантией особой добродетели или политической мудрости. И к этим опасениям на почве этики и психологии должны быть

добавлены опасения чисто научного характера. Можем ли мы принять теории, на основе которых социальные инженеры строят свою практику и оправдывают манипуляции над людьми? Для примера, профессор Элтон Майо категорически заявляет, что «желание человека работать в коллективе - одна из основных человеческих потребностей». Это, я бы сказал, абсолютно неверно. У одних такое желание действительно есть, но у других - нет. Причина в темпераменте и унаследованной конституции. Любая социальная организация, основанная на положении, что «человек» (каким бы он ни был) постоянно хотел бы взаимодействовать с другими людьми, стала бы для многих прокрустовым ложем. Только подвергнувшись ампутации или растягиванию, они смогли бы туда вписаться.

А как обманчивы романтические описания Средних Веков, которыми многие современные теоретики социальных отношений украшают свои труды! «В Средние Века членство в гильдии, жизнь в поместье или деревне защищали человека в течение всей его жизни, принося ему мир и спокойствие». Защищали от чего, можем мы спросить. Уж конечно не от безжалостного обращения тех, кто стоял выше

его. Вместе с «миром и спокойствием» в Средние века было огромное количество случаев хронического перенапряжения, чувства глубокой неудовлетворенности и страстного возмущения жесткой иерархической системой, которая не допускала никакого продвижения по социальной лестнице, а тех, кто был связан с землей, ограничивала в перемещениях и в горизонтальной плоскости. Безличные силы перенаселенности и заорганизованности вместе с социальными инженерами, которые пытаются их использовать, толкают нас в направлении новой средневековой системы. Эта новая система будет более приемлемой, благодаря таким прелестям Дивного Нового Мира как обработка зародышей, обучение во сне и индуцированная таблетками эйфория. Тем не менее, это все равно будет просто новой формой рабства.

IV Пропаганда в демократическом обществе

«В европейских доктринах, - писал Джефферсон, - говорилось, что люди в

многочисленных объединениях не могут быть удержаны в рамках законов, кроме как с помощью физического и морального давления со стороны властей, независимых от их воли … Мы (основатели новой Американской демократии) верим, что человек это разумное животное, от природы наделенное правами и внутренним чувством справедливости, и он может быть удержан от плохого и поддержан в хорошем умеренной властью, доверенной людям по его собственному выбору и сохраняющие свои должности в зависимости от его воли». Для постфрейдистких ушей такие речи кажутся очень старомодными и трогательно наивными. Люди куда менее рациональны (не говоря уж о чувстве врожденной справедливости), чем полагали оптимисты восемнадцатого века. С другой стороны они и не настолько морально слепы и неразумны, как хотели бы нас уверить пессимисты двадцатого. Несмотря на зависимость от под- и без-сознательного, несмотря на распространенность неврозов и превалирование низкого IQ, большинство людей все же достаточно порядочны и разумны, чтобы им можно было доверить выбор их собственной судьбы.

Демократические институты созданы для согласования общественного порядка с индивидуальной свободой и инициативой и для подчинения непосредственной власти управляющих абсолютной власти управляемых. В Западной Европе и Америке эти механизмы работают совсем неплохо - достаточное подтверждение тому, что оптимисты восемнадцатого века не так уж сильно ошибались. Если дать им хороший шанс, люди могут управлять собой и управлять лучше, хотя возможно и с меньшей эффективностью, чем при помощи «властей, независимых от их воли». Повторяю, если дать им хороший шанс. Для хорошего шанса нужны определенные предпосылки. Народ, который перешел из состояния подчинения при деспотическом правлении к совершенно незнакомому им состоянию политической независимости, нельзя сказать, что имеет хороший шанс заставить работать демократические институты. И ни один народ в нестабильной экономической ситуации не имеет хорошего шанса управлять собой демократически. Либерализм расцветает в атмосфере благополучия и чахнет, когда благополучие идет на убыль, что заставляет правительство все более решительно

вмешиваться в дела своих граждан. Перенаселенность и заорганизованность - вот два условия, которые, как я уже указывал, лишают общество шанса, чтобы его демократические институты работали эффективно. Итак, мы видим, что существуют определенные исторические, экономические, демографические и технологические условия, при которых джефферсоновским разумным животным с их врожденными неотъемлемыми правами и внутренним чувством справедливости, очень трудно бывает использовать свой разум, заявить свои права и действовать в соответствии с ними в демократически организованном обществе. Нам, на Западе, невероятно повезло – нам выпал счастливый шанс провести великий эксперимент по самоуправлению. К сожалению сейчас, судя по последним изменениям в мире, этот бесценный шанс у нас мало-помалу начинают забирать. И это, конечно, еще не все. Слепые безличные силы не единственные враги свободы и демократических институтов. Есть силы и другого, менее абстрактного характера. Они могут быть намеренно использованы жаждущими власти индивидами, которые желали бы установить частичный или полный контроль над своими согражданами. Пятьдесят

лет назад, когда я еще учился в школе, казалось, не было никаких сомнений, что старые недобрые времена уже не вернутся, что истязания и пытки, рабство, и преследование инакомыслящих – все это дело прошлого. Среди людей, которые носили цилиндры, ездили на поездах и каждое утро принимали ванну, такие ужасы были просто немыслимы. В конце концов, мы жили в двадцатом веке. Но прошло несколько лет и эти люди, которые ежедневно принимали ванну и в цилиндрах ходили в церковь начали совершать злодеяния немыслимые даже для невежественных африканских племен. Поэтому глупо было бы думать, что подобное не может случиться снова. Может и, без сомнения, случиться. Но есть основания верить, что в ближайшем будущем карательные методы «1984» уступят место методам подкрепления и манипулирования Дивного Нового Мира.

Существует два вида пропаганды: рациональная - в пользу действий, которые созвучны разумному эгоизму тех, кто ее проводит и тех, кому она адресована, и нерациональная - которая никому не приносит выгоды, но продиктована страстями и к ним же обращена. Если речь идет о действиях

отдельных индивидов, то мотивы должны быть скорее возвышенными, чем эгоистичными, но если коллективные действия необходимо провести в сфере политики и экономики, разумный эгоизм, вероятно, самый лучший из эффективных мотивов. Если бы политики и избиратели всегда действовали в соответствии с собственными эгоистическими интересами или долгосрочными эгоистическими интересами своих стран, этот мир был бы земным раем. Но поскольку они часто действуют вопреки собственным интересам, лишь для удовлетворения наименее достойных своих страстей, наш мир это место страданий. Пропаганда в пользу действий, созвучных разумному эгоизму использует логические аргументы, основанные на самых убедительных доказательствах, представленных полностью и без искажений. Пропаганда в пользу действий, продиктованных импульсами, стоящих ниже разумного эгоизма, предлагает ложные, искаженные или неполные доказательства, избегает логической аргументации и старается повлиять на своих жертв простым повторением ключевых слов, яростными нападками на врагов страны или местных козлов отпущения, умело ассоциируя самые низкие страсти с

высочайшими идеалами. Самые страшные злодеяния совершаются во имя Господа и наиболее циничный аспект реальной политики всегда подается как дело религиозного принципа и патриотического долга.

Словами Джона Дьюи «возрождение веры в человеческую природу, в ее общие потенциальные возможности, а в частности, в способность откликаться на разумное и истинное послужит лучшей защитой от тоталитаризма, чем демонстрация материального успеха или восторженное восхищение специальными законодательными или политическими формами». Способность отзываться на разумное и истинное есть у каждого из нас. Но так же, к сожалению, есть и склонность отзываться на бессмысленное и лживое, особенно в тех случаях, когда лживое вызывает некоторые приятные эмоции или где призыв к бессмысленному задевает струны в самых примитивных глубинах нашего существа. В определенных областях своей деятельности люди научились довольно четко отвечать на разум и истину. Авторы научных статей не взывают к страстям своих соратников - ученых и технологов. Они излагают то, что, по их мнению, верно отражает определенный аспект

реальности, они используют разум, чтобы объяснить наблюдаемые факты, и поддерживают свою точку зрения аргументами, обращенными к разуму других людей. Все это довольно просто в области естественных наук и технологий. И намного труднее в области политики, религии и этики, где очень важные факты часто ускользают от нас. Что же касается значения фактов, то это зависит от системы идей, в рамках которой вы решите их интерпретировать. И это не единственные трудности, с которыми сталкивается разумный искатель истины. В общественной и частной жизни нередко случается, что просто нет времени собрать все значимые факты или оценить их важность. Мы вынуждены действовать, не располагая полной информацией и при свете далеко не таком надежном, как логика. И как бы нам ни хотелось, мы не можем быть всегда полностью правдивыми или последовательно разумными. Все, что в нашей власти это быть настолько правдивыми и разумными насколько позволяют обстоятельства, и как можно лучше отвечать на частичную правду и несовершенные доказательства, которые нам предлагают на рассмотрение другие.

«Если нация считает, что может оставаться невежественной и быть свободной, - говорил Джефферсон, - значит, она никогда не была и никогда не будет свободной … Без информации народ не может быть в безопасности. Где пресса свободна и каждый умеет читать, все будут в безопасности». А через Атлантику примерно в то же время другой страстный защитник разума думал примерно так же. Вот что Джон Стюарт Милл писал о своем отце, философе-прагматике Джеймсе Милле: «Такой полной была его уверенность в воздействие здравых доводов на человеческие умы, что он чувствовал, будто все достижимо, если все люди научаться читать, и если будет позволено, обращаясь к ним устно или письменно, донести до них все мнения, и если они смогут путем голосования избрать законодательство, чтобы осуществить то, что они восприняли». Где есть безопасность, там все достижимо! Еще раз мы слышим отзвук оптимизма восемнадцатого века. Но Джефферсон был не только оптимистом, но и реалистом. Он познал на горьком опыте, что свободой печати можно бессовестно злоупотреблять. «Ничему, - говорил он, - что вы видите в газетах, нельзя верить». И все же, настаивал он (и мы можем только согласиться с

ним), «пресса выполняет благородную миссию, являясь одновременно другом науки и гражданской свободы». Одним словом, средства массовой коммуникации ни плохи, ни хороши - это просто сила и, подобно любой другой силе, их можно использовать и во благо и во вред. Использованные одним способом, пресса, радио, кинематограф совершенно необходимы для выживания демократии. Использованные другим способом, они могут оказаться среди самых мощных орудий в арсенале диктатора. В области массовой коммуникации, как почти в любой области предпринимательства, технический прогресс ударил по Маленькому Человеку и помог Большому Человеку. Пятьдесят лет назад любая демократическая страна могла похвастаться приличным количеством специальных журналов и местных газет. Тысячи издателей выражали тысячи независимых мнений. Так или иначе, почти каждый мог напечатать почти все что угодно. Сегодня пресса по-прежнему официально свободна, но большинство малотиражных периодических изданий исчезло. Стоимость целлюлозы, печатных машин и расценок информационных агентств слишком высока для Маленького Человека. На тоталитарном Востоке существует

политическая цензура и средства массовой коммуникации контролируются государством. На демократическом Западе цензура экономическая и средства массовой информации контролируются Властвующей Элитой. Цензура посредством поднятия цен и концентрации масс-медиа в руках владельцев нескольких крупных концернов вызывает меньше возражений, чем цензура под контролем государства и правительственной пропаганды, но это все же определенно не то, что мог бы одобрить сторонник Джефферсона.

В отношении пропаганды ранние поборники всемирной грамотности и свободной печати видели только два варианта: пропаганда может правдой или она может быть ложью. Они не могли предугадать того, что произошло, и в первую очередь в наших Западных капиталистических демократиях, – развития огромной медиа индустрии, основанной ни на правде и ни на лжи, а на чем-то совершенно малосущественным и нереальном. Одним словом, они не учли практически ненасытный аппетит человека к развлечениям.

В прошлом большинство людей никогда не имели возможности полностью удовлетворить этот аппетит. Они могли жаждать развлечься, но

развлечений не было. Рождество наступало раз в году, праздники были «торжественными и редкими», читателей было немного, а книг и того меньше, а за кинотеатр мог сойти разве что церковный приход, где представления, хоть и частые, не отличались разнообразием. Чтобы найти условия, хотя бы отдаленно сравнимые с современными, мы должны вернуться в императорский Рим, где хорошее настроение в массах поддерживалось с помощью бесплатных и частых доз самых разнообразных развлечений – от поэтических драм до гладиаторских боев, от декламаций Вергилия до кулачных боев без правил, от концертов до военных парадов и публичных казней. Но даже в Риме не было ничего подобного той лавине развлечений, которую на нас обрушили сейчас газеты, журналы, радио, телевидение и кинематограф. В Дивном Новом Мире безостановочные наиболее захватывающие развлечения (ощущалки, орги-порги, тетербол) целенаправленно используются как инструменты политики, чтобы удержать людей от слишком пристального внимания к общественной и политической ситуации. Мир религии отличается от мира развлечений, но у них есть одно сходство - оба они «не от мира сего». Оба они отвлечения и,

если жить в них слишком долго, они могут стать, как говорил Маркс, «опиумом для народа» и, следовательно, угрозой свободе. Только бдительные смогут удержать свои привилегии и только у тех, кто постоянно в курсе событий есть надежда эффективно осуществлять самоуправление при помощи демократических процедур. Обществу, большинство членов которого проводят значительную часть своего времени не на месте событий, не здесь, не сейчас и не в обозримом будущем, но где-то еще - в нерелевантных мирах спорта и мыльной оперы, мифологии и метафизических фантазий, будет невероятно трудно противостоять тем, кто захочет манипулировать им и контролировать его.

В своей пропаганде современные диктаторы полагаются главным образом на повторение, подавление и рационализацию – повторение ключевых слов, которые они хотят, чтобы были восприняты как правда, умолчание о фактах, которые они хотят оставить незамеченными, активацию и рационализацию страстей, которые могут быть использованы в интересах Партии или Государства. С развитием научной и технической стороны манипулирования будущие диктаторы, несомненно, научаться

сочетать ее с бесконечными развлечениями, которые сейчас на Западе грозят утопить в море неадекватной реальности разумную пропаганду, необходимую для сохранения личной свободы и выживания демократических институтов.

V Пропаганда при диктатуре На суде после Второй Мировой Войны,

гитлеровский министр Вооружения Альберт Спир произнес длинную речь, с поразительной откровенностью описав нацистскую тиранию и проанализировав ее методы. «Гитлеровская диктатура, - сказал он, - фундаментально отличается от ее исторических предшественниц. Это первая диктатура в период современного технического развития, которая комплексно использовала все технические средства для установления господства в ее собственной стране. С помощью технических средств - таких как радио и громкоговоритель восемьдесят миллионов людей были лишены мышления, что сделало возможным подчинить их воле одного человека … Раньше диктаторам даже на самых низших уровнях были нужны высококвалифицированные помощники – люди, способные думать и действовать

самостоятельно. Тоталитарная система в период современного технического развития может без них обойтись. Благодаря современным методам коммуникации стало возможным автоматизировать низшее звено управления. В результате в системе появился новый тип людей с некритическим восприятием приказов».

В Дивном Новом Мире технологии продвинулись намного дальше от уровня, который был достигнут во времена Гитлера, соответственно, реципиенты приказов стали еще менее склоны к критике, чем их предшественники нацисты, еще более послушны отдающей приказы элите. Кроме того, для выполнения их подчиненных функций все они были генетически стандартизированы и постнатально обусловлены, и на их поведение было почти таким же предсказуемым, как и работа механизмов. Подобное обусловливание «низшего звена управления» уже происходит в Коммунистических диктатурах. Китайцы и русские не полагаются лишь на косвенное воздействие развивающихся технологий, они проводят прямую психическую и физическую обработку своих низших лидеров, подвергая их умы и тела системе безжалостного, но, судя по всему, высокоэффективного обусловливания.

«Многих людей, - сказал Спир, - преследует ночной кошмар, что в один прекрасный день власть над ними захватят машины. Этот кошмар почти стал реальностью в гитлеровской тоталитарной системе». Почти, но не совсем. Нацистам не хватило времени – а также, вероятно, необходимых навыков и знаний, – для промывки мозгов и обусловливания их низшего командного состава. Возможно, это одна из причин их поражения.

С того времени арсенал технических средств потенциального диктатора существенно расширился. Так же как радио, громкоговорители, кинокамеру, и ротационную печатную машину, современный пропагандист может использовать телевидение, чтобы передавать изображение своего клиента. И голос и изображение можно записать на магнитную пленку. Благодаря техническому прогрессу Большой Брат теперь может быть почти так же вездесущ, как Господь Бог. Но не только на техническом фронте усилилась мощь потенциального диктатора. Со времен Гитлера значительная часть работы была перенесена в сферу прикладной психологии и неврологии – область особого интереса пропагандиста, идеолога и промывателя мозгов. В прошлом эти

деятели были исключительно эмпириками. Но методом проб и ошибок им удалось выработать ряд техник, которые они эффективно использовали, в сущности не понимая, почему они так эффективны. Сегодня искусство управления становиться наукой. Те, кто этим занимается, знают, что они делают и почему. В своей работе они руководствуются теориями и гипотезами, основанными на солидном фундаменте экспериментальных данных. Благодаря новым открытиям и новым методам, разработанным на их основе, стало возможно, чтобы кошмар, который «едва не был реализован в гитлеровской тоталитарной системе» мог быть полностью осуществим.

Но прежде чем обсуждать эти новые методы и техники давайте посмотрим на тот кошмар, который едва не стал реальностью в нацистской Германии. Что это были за методы, которые использовали Гитлер и Геббельс, чтобы «лишить восемьдесят миллионо миллионов человек независимого мышления и подчинить их воле одного человека»? И что это была за антропологическая теория, на которой основывались столь ужасающе эффективные методы? На эти вопросы можно ответить словами самого Гитлера. Эти слова поражают

своей точностью и проницательностью. Когда он пишет о таких широких абстракциях как Раса, История, Провидение, это просто невозможно читать. Но когда он пишет о германском народе и методах, которые он использовал, чтобы им управлять, его стиль меняется. Нонсенс уступает место смыслу, напыщенность - искушенной и циничной проницательности. В своих философских трудах Гитлер либо предавался туманным рассуждениям, либо повторял чужие поверхностные теории. Что же касается его замечаний о толпе и пропаганде, то здесь он писал о том, о чем знал не понаслышке. По словам его биографа Алана Буллэка «Гитлер был величайшим демагогом в истории человечества». Те, кто добавят «всего лишь демагогом», не сумели оценить природу политической власти в период массовой политики. Как сказал сам Гитлер: «Быть лидером означает быть способным сдвинуть массы». Цель Гитлера заключалась в том, чтобы сначала сдвинуть массы, а затем, освободив от традиционных привязанностей и морали, подчинить их (с гипнотизирующего согласия большинства) своему новому авторитарному порядку. «Гитлер, - писал Герман Раушинг в 1939 году, - питал глубокое уважение к Католической

церкви и Иезуитскому ордену, но не за их Христианскую доктрину, а за тот «механизм», который они выработали и использовали, за их иерархическую систему, чрезвычайно изощренную тактику, знание человеческой натуры и мудрое использование человеческих слабостей при управлении верующими». Церковность без христианства, дисциплина с монастырскими правилами не во славу божью или для спасения души, но для блага Государства и для славы и власти демагога, ставшего Лидером - вот цель, к которой должно было привести движение масс.

Давайте посмотрим, что думал Гитлер о массах, которые приводил в движение, и как он это делал. Принцип, с которого она начал, был этакий постулат: массы заслуживают только презрения. Они не способны к абстрактному мышлению и не интересуются ничем за пределами их опыта. Их поведение определяется не знаниями или разумными причинами, а чувствами и бессознательными влечениями. Именно в этих влечениях и чувствах «и находятся корни их отношений, как положительных так и отрицательных». Чтобы добиться успеха, пропагандист должен знать, как манипулировать этими инстинктами и

эмоциями. «Движущей силой самых грандиозных переворотов, никогда не было какое-то научное учение, которое завладело бы умами масс, только приверженность и преданность, своего рода истерия, приводили их в движение. Кто хочет завоевать власть над массами, должен уметь подобрать ключ к их сердцам». На постфрейдистском жаргоне - к их бессознательному.

Больше всего Гитлер взывал к той части низшего среднего класса, которые сначала были разорены инфляцией 1923 года, а затем еще раз спадом 1929 и последующих годов. «Массами», к которым он обращался, и были те самые сбитые с толку, разочарованные и страдающие миллионы. Чтобы сделать их еще более массоподобными, еще более гомогенизированными, он собирал их тысячами, десятками тысяч в больших залах и на стадионах, где люди могли отбросить свою индивидуальность и даже элементарную человечность и погрузиться в толпу. Человек осуществляет прямой контакт с обществом двумя способами: как член семейной, профессиональной или религиозной группы или как частица толпы. Группы могут быть в той же мере профессиональными и нравственными, как

и индивиды; толпа же хаотична, не имеет никаких собственных целей и способна на все, кроме разумных действий и здравых суждений. Поглощенные толпой, люди теряют способность последовательно мыслить и совершать моральный выбор. Их внушаемость возрастает до такой степени, что они лишаются возможности принимать решения и поступать по своей воле. Находясь в перевозбужденном состоянии, они теряют всякое чувство индивидуальной и коллективной ответственности, становятся подвержены внезапным приступам ярости, энтузиазма или паники. Другими словами, человек в толпе ведет себя так, словно он проглотил изрядную дозу какого-нибудь сильного интоксиканта. Он становится жертвой, как я бы это назвал, «стадного яда». Подобно алкоголю стадный яд это активный экстравертирующий наркотик. Отравленный им индивид, отбросив ответственность, благоразумие, мораль, переходит в своего рода состояние неистового животного безумия.

В течение долгой карьеры агитатора Гитлер изучил эффекты стадного отравления и научился использовать их для своих целей. Он обнаружил, что оратор может воздействовать на

«скрытые силы», которые управляют человеческими действиями, более эффективно, чем писатель. Чтение – личная, а не коллективная форма деятельности. Писатель обращается к отдельным индивидам, которые находятся в спокойном уравновешенном состоянии. Оратор обращается к массе индивидов уже зараженным стадным ядом. Они отданы на его милость и, если он знает свое дело, то может делать с ними все, что захочет. Как оратор Гитлер прекрасно знал свое дело. Он был способен, по его же словам, «следовать за огромной массы таким образом, что живые эмоции его слушателей подсказали бы ему нужное слово, которое в свою очередь нашло бы прямой путь к их сердцам». Отто Штрассер называл его «громкоговорителем, оглашающим самые секретные желания, самые запретные инстинкты, недуги и личные секреты целой нации». За двадцать лет до того, как Madison Av-enue занялось «мотивационными исследованиями», Гитлер уже изучил и широко использовал секретные страхи и надежды, желания, тревоги и разочарования немецкого народа. Именно манипулируя «скрытыми силами» рекламные агенты убеждают нас покупать их товар – зубную пасту, брэндовые

сигареты, политических кандидатов. И взывая к тем же скрытым силам – как и к другим, слишком опасным для Madison Avenue, чтобы иметь с ними дело, – Гитлер убедил немецкий народ купить себе Фюрера, абсурдную философию и Вторую мировую войну.

В отличие от масс интеллигенция имеет вкус к рациональному и интерес к фактам. Критический склад ума делает их нечувствительными к этому виду пропаганды, что так хорошо работает с большинством. У масс «преобладают инстинкты, а инстинкты рождают веру… В то время как простой народ инстинктивно смыкает свои ряды, чтобы образовать сообщество» (под руководством лидера тем более) «интеллигенты разбегаются в разные стороны, словно куры на птичьем дворе. С ними нельзя делать историю, они не могут быть использованы как составные элементы для образования общества». Интеллигенты это люди, которые требуют доказательств и их шокируют логические противоречия и искажения фактов. Они считают чрезмерные упрощения первородным грехом грехои грехом грехом разума и терпеть не грехом разума и терпеть не могут лозунгов, некомпетентных утверждений и огульных обобщений, которые всегда в ходу у

пропагандиста. «Любая эффективная пропаганда, - писал Гитлер, - должна быть сведена к нескольким основным тезисам, выраженным в стереотипной форме». Эти фразы нужно постоянно повторять, поскольку «только постоянные повторения могут впечатать идею в память толпы». Философия учит нас не доверять тому, что кажется слишком очевидными. Пропаганда же, напротив, предлагает принимать как очевидное то, над чем стоило бы задуматься и не спешить с выводами. Цель демагога - создать социальную когерентность под своим собственным руководством. Как указывал Бернард Рассел, догматические системы без эмпирического фундамента, такие как схоластика, марксизм и фашизм обладают преимуществом создавать согласованный социум из своих последователей». Таким образов, демагог-пропагандист всегда должен быть последовательно догматичен. Все его утверждения безоговорочны. В его картине мира нет серых тонов, все либо дьявольски черное, либо божественно белое. По словам Гитлера, пропагандист должен выработать у себя привычку «по любому вопросу, с которым придется иметь дело, всегда занимать

одностороннюю позицию». И никогда не признавать, что он может ошибаться, или, что люди с другой точкой зрения могут быть хотя бы отчасти правы. С оппонентами не спорят, их атакуют, заглушают криком, или, если они слишком мешают, ликвидируют. Щепетильного интеллигента такой подход возмутит. Но массы всегда уверены, что «правда на стороне нападающего».

Таково было мнение Гитлера о человечестве. Очень невысокое мнение. Было ли это мнение ошибочным? Дерево познается по его плодам и теория, которая породила методы, доказавшие такую чудовищную эффективность, должна содержать, по крайней мере, хоть какой-то элемент правды. Добродетель и ум принадлежат людям, как индивидам, свободно сотрудничающими с другими индивидами в небольших группах. То же самое можно сказать про грех и глупость. Но недостойная человека безрассудность, к которой взывает демагог, моральная немощность, на которую он рассчитывает, когда побуждает свои жертвы к действию, характеризуют людей не как индивидов, а как людей в массе. Безрассудность и моральный кретинизм не характерные человеческие качества, а симптомы стадного

отравления. Во всех мировых религиях спасение и просветление – для личностей. Царство небесное в сознании человека, а не в коллективном бессознательном толпы. Христос обещал быть там, где соберутся двое или трое, а не там, где тысячи будут заражать друг друга стадным ядом. При нацистах огромное количество людей заставляли маршировать рядами из пункта А в пункт Б и обратно. «Постоянно держать все население на марше может показаться бессмысленной тратой времени и сил. Только позднее, - добавляет Герман Раушинг – стал понятен скрытый замысел, основанный на хорошо просчитанном согласовании целей и средств. Маршировка убивает мысль. Маршировка – конец индивидуальности. Маршировка – важный технический прием, направленный на то, чтобы приучить людей к механической квазиритуальной активности, пока она не станет их второй натурой».

Со своей точки зрения и на том уровне, где он решил проделать свою ужасную работу, Гитлер был абсолютно прав в оценке человеческой природы. Но тем из нас, кто смотрит на людей как на личности, а не как на части толпы, его воззрения покажутся

чудовищными заблуждениями. В эпоху стремительного роста населения и заорганизованности, ускоренного развития все более эффективных средств коммуникации, как сохранить целостность человеческой индивидуальности и утвердить ее ценность? Сейчас еще можно задать этот вопрос и, вероятно, найти на него ответ. Следующему поколению искать ответ будет уже поздно, а, может, в удушающем коллективном климате будущего нельзя даже будет и задать сам вопрос.

VI Уловки маркетинга

Выживание демократии зависит от способности людей делать разумный выбор в свете адекватной информации. Диктатура, напротив, сохраняет себя путем ограничения или искажения фактов, взывая не к разуму, а к чувствам и предрассудкам, к этим могучим «скрытым силам», как называл их Гитлер, которые находятся в бессознательных глубинах каждого человека.

На Западе, где провозглашены демократические принципы, многие добросовестные публицисты делают все

возможное, чтобы предоставить избирателям адекватную информацию и с помощью разумных доводов убедить их сделать правильный выбор выбор. Все это, конечно, полезно. Но к сожалению, пропаганда в западных демократических странах, и прежде всего в Америке, имеет два лица. Часто во главе редакционного отдела стоит демократ доктор Джекилл – пропагандист, который с удовольствием доказал бы, что Джон Дьюи был прав насчет способности человеческой натуры отзываться на правду и разумный смысл. Но этот достойный человек контролирует только часть механизма массовой коммуникации. Во главе рекламного отдела мы найдем антидемократа, поскольку он антиреалист, мистера Хайда – или скорее доктора Хайда, ведь теперь Хайд доктор психологии и имеет степень магистра социальных наук. И этот доктор Хайд был бы очень несчастлив, если бы люди всегда оправдывали веру Джона Дьюи в человеческую натуру. Правда и разум - это дело Джекилла, а не Хайда. Хайд - аналитик мотивов и его дело изучать человеческие ошибки и слабости, исследовать неосознанные желания и страхи, во многом определяющие мысли и поступки человека. И он это делает, но не в духе

моралиста, который стремится сделать людей лучше, или врача, который хотел бы улучшить их здоровье, но для того, чтобы найти наилучший способ воспользоваться их невежеством и нерациональностью и обеспечить доход своим работодателям. Можно возразить «капитализм мертв, да здравствует консюмеризм» - и консюмеризм требует услуг опытных торговых агентов, искушенных в искусстве убеждения (не исключая и самых коварных его приемов). В системе свободного предпринимательства коммерческая пропаганда совершенно необходима. Но необходима, еще не значит желательна. Что хорошо для экономики, то может быть совсем не хорошо для избирателей или даже просто для людей. Прошлое поколение с более строгой моралью было бы глубоко шокировано неприкрытым цинизмом мотивационных аналитиков. Сегодня же книги вроде «Тайных манипуляторов» Вэнса Паккарда скорее нас позабавят, чем шокируют, скорее заставят смириться, чем возмутят. Вместе с Фрейдом, бихевиоризмом и потребностью производителей в массовом потреблении этого можно было только ожидать. Но чего можно ожидать в будущем? Может ли на длинной дистанции активность Джекилла соперничать с

активностью Хайда? Может ли кампания в пользу рационального быть успешной, несмотря на другую более энергичную кампанию в поддержку иррационального? Сейчас я не буду пытаться ответить на эти вопросы, но оставлю их, так сказать, в качестве фона к нашей дискуссии о методах массового убеждения в демократическом обществе с продвинутыми технологиями.

Задача коммерческого пропагандиста при демократии в чем-то более легкая, но в другом более трудная, чем у политического пропагандиста на службе у диктатора или у будущего диктатора. Она легче, поскольку с самого начала почти каждый убежден в пользе пива, сигарет и холодильников, но почти никто не убежден в пользе тиранов. Но труднее, поскольку коммерческому пропагандисту правила его игры не разрешают взывать к более диким и безудержным инстинктам его публики. Рекламирующий молочные продукты с удовольствием сообщил бы своим читателям и слушателям, что причина всех их бед - махинации зарубежной банды безбожников, производителей маргарина, и что долг каждого патриота - выйти на марш и сжечь фабрики нечестивцев. Однако его правила это

запрещают, поэтому ему приходиться довольствоваться более мягким подходом. Но мягкий подход не так захватывает и возбуждает, как призыв к вербальному или физическому насилию. На длинной дистанции злость и ненависть обречены, но на короткой дистанции они приносят хорошие дивиденды в форме психологического и даже (поскольку освобождают значительные количества адреналина и норадреналина) физического удовлетворения. Пускай люди изначально и настроены против тиранов, но когда тираны или будущие тираны начинают их пичкать адреналин-освобождающей пропагандой о порочности их врагов – особенно если враг достаточно слаб, чтобы его третировать, – они готовы с энтузиазмом последовать за ним. В своих речах Гитлер постоянно использовал такие слова, как «ненависть», «сила», «безжалостность», «раздавить», «сокрушить», дополняя их выразительными жестами. Он орал, он визжал, его вены вздувались, лицо багровело. Сильные эмоции (как знает каждый актер и драматург) очень легко передаются. Зараженная злокачественным неистовством оратора, публика стонала и рыдала, предаваясь оргии ничем несдерживаемых страстей. И эти

оргии приносили такое облегчение и разрядку, что большинство из тех, кто это испытали, приходили снова. Практически все мы желаем мира и свободы, но очень мало у кого из нас хватает энтузиазма для мыслей, чувств и действий, которые бы способствовали миру и свободе. И наоборот, практически никто из нас не хочет войны или тирании, но очень многие находят глубокое удовлетворение в мыслях, чувствах и действиях, которые и приводят к войне и тирании. Эти мысли, чувства и действия слишком опасны, чтобы использовать их в коммерческих целях. Поэтому коммерческий пропагандист должен извлечь максимум из менее одурманивающих эмоций, из более спокойных форм иррационального.

Эффективная рациональная пропаганда возможна только тогда, когда обе стороны четко понимают природу символов и их связь с предметами и явлениями, которые они обозначают. Иррациональная пропаганда, напротив, рассчитывает на всеобщую неспособность понять природу символов. Простые люди привыкли приравнивать символ к тому, что за ним стоит, приписывать предметам или явлением качества, выраженные словами, которые избрал пропагандист для своих целей.

Рассмотрим простой пример. Большая часть косметики сделана из ланолина - смеси очищенного волосяного жира и воды, превращенной в эмульсию. Эта эмульсия имеет много ценных свойств: она проникает в кожу, не портиться, обладает мягким антисептическим действием и т.д. Но коммерческие пропагандисты не говорят о реальных достоинствах этой эмульсии. Они наделяют ее чувственно-сладострастным именем, восторженно говорят о женской красоте, демонстрируют фотографии великолепных блондинок, питающих свою кожу чудодейственным продуктом. «Производители косметики, - писал один из них, - не продают ланолин, они продают надежду». За эту надежду, за этот мошеннический подтекст - обещания преобразить их, женщины будут платить в десять или двадцать раз больше стоимости самой эмульсии, которую пропагандисты, с помощью обманчивых символов, так ловко связали с одним из глубинных желаний практически каждой женщины – желанием быть более привлекательной для противоположного пола. Принципы, лежащие в основе этой пропаганды, чрезвычайно просты. Найдите какое-нибудь

распространенное желание, какой-нибудь неосознанный страх, придумайте, как связать его с продуктом, который вам нужно продать, и постройте мост из вербальных или визуальных символов, по которому ваш покупатель мог бы пройти от факта к компенсаторной мечте, а от мечты к иллюзии, что ваш продукт, будучи купленным, сделает его мечту реальностью. «Мы уже не покупаем апельсины, мы покупаем жизненную силу. Мы покупаем не просто машину, мы покупаем престиж». И так со всем остальным. В зубной пасте, например, мы покупаем не простой механический очиститель с антисептиком, но и освобождение от страха оказаться сексуально отталкивающим. С водкой и виски мы покупаем не протоплазматический яд, который в малых дозах снижает излишнюю нервную возбудимость, мы покупаем дружеские отношения, добросердечие и теплоту деревушки Дингли-Делл и блестящее остроумие таверны «Русалка»*. С нашими слабительными мы покупаем здоровье греческого бога или свежесть юной нимфы Дианы. Вместе с бестселлером месяца мы покупаем культуру, зависть наших менее начитанных соседей и уважение более продвинутых. В каждом случае мотивационный аналитик нашел глубоко

сидящее желание или страх, энергия которых могла быть использована, чтобы заставить потребителя расстаться с его деньгами и таким образом повернуть колесо промышленности. Наколенная в умах и телах бесчисленных индивидов, эта потенциальная энергия высвобождается и передается дальше по цепочке символов, выстроенную так, чтобы обойти разум и скрыть реальную сущность продукта.

*Лондонская таверна, где собирались литераторы во времена Елизаветы I

Иногда символы оказывают эффект будучи необычайно выразительными, сами по себе захватывая воображение. К этому виду относятся обряды и пышность религии. Эти «святые красоты» укрепляют веру там, где она уже есть, а где ее нет, вносят вклад в обращение. Воздействуя только на этетическое чувство, они не гарантируют ни правды, ни этической ценности тех взглядов, с которыми они были произвольно ассоциированы. Между тем, как показала история, святые красоты мало чем отличались от красот дьявольских, а иногда даже уступали им. При Гитлере, например,

ежегодные Нюрнбергские митинги вполне можно назвать шедеврами ритуального и театрального искусства. «Перед войной, в лучшие дни русского балета, я провел шесть лет в Санкт-Петербурге, - пишет Невилл Хендерсон, британский посол в гитлеровской Германии, - но по своей грандиозности и пышности я не видел ничего, что могло бы сравниться с Нюрнбергскими митингами». Кто-то вспомнит Китса – «красота это правда, правда - красота». Увы, такое соответствие, вероятно, существует на каком-то высшем, неземном уровне. На уровне политики и теологии красота прекрасно сочетается с абсурдом и тиранией. И это очень удачно, поскольку если бы красота не сочеталась с абсурдом и тиранией, в мире практически не было бы искусства. Шедевры живописи, скульптуры и архитектуры создавались как религиозная или политическая пропаганда, во славу бога, правительства или духовенства. Но большинство королей и священников были деспотами, а все религии - полны предрассудков. Гений являлся слугой тирании и искусство представляло достоинства местного культа. Время отделило хорошее искусство от дурной метафизики. Можем ли мы научиться совершать такое разделение не

после, а что называется, в процессе? Это еще один вопрос.

В коммерческой пропаганде механизм действия непропорционально привлекательного символа достаточно прост. У каждого пропагандиста есть свой художественный отдел, который делает все, чтобы украсить рекламные щиты броскими постерами, а рекламные страницы журналов - яркими рисунками и фотографиями. Среди них нет шедевров, ведь шедевры привлекают лишь немногих, а коммерческому пропагандисту нужно захватить большинство. Его идеал - среднее качество. Можно ожидать, что тем, кому нравиться это не слишком хорошее, но достаточно эффектное искусство, понравятся и продукты, с которыми оно ассоциируется.

Другой пример непропорционально привлекательного символа - музыкальная реклама. Это недавнее изобретение, но религиозные песнопения - гимны и псалмы, - так же стары, как и сама религия. Военные или строевые песни, – ровесники войны, а патриотические песни, предшественники наших национальных гимнов, несомненно, использовались, чтобы усилить групповую солидарность и подчеркнуть различие между

«своими» и «чужими» - блуждающими кучками палеотических охотников и собирателей. Большинство людей инстинктивно любят музыку. Более того, простые мелодии имеют свойство автоматически запоминаться и запоминаться надолго. Часто на всю жизнь. Возьмем, например, не слишком интересное утверждение или ценностное суждение. На него никто не обратит внимания. Но теперь давайте подберем к нему какую-нибудь легкую запоминающуюся мелодию. Мгновенно его слова станут словами власти. Более того, они будут автоматически воспроизводиться каждый раз, когда прозвучит эта мелодия или когда она спонтанно всплывет в памяти. Орфей заключил союз с Павловым – власть звука с условным рефлексом. Для коммерческого пропагандиста, так же как для его коллег в сфере политики и религии, музыка обладает еще одним достоинством. Глупость, которую разумному человеку было бы стыдно написать, сказать или выслушать, может быть пропета и выслушана тем же самым разумным человеком с удовольствием и даже с некоторого рода интеллектуальной убежденностью. Можем ли мы научиться разделять удовольствие от пения или прослушивания песен и слишком человеческую

склонность верить тому, что хочет навязать нам пропаганда? Это еще один вопрос.

Благодаря обязательному обучению и ротационной печати пропагандисту вот уже многие годы удается доносить свои сообщения практически до каждого взрослого в каждой цивилизованной стране. Сегодня, благодаря радио и телевидению, он может обращаться даже к необразованным взрослым и совсем маленьким, не умеющим читать детям.

Дети очень восприимчивы к пропаганде. И это не удивительно. Они еще не знают мир и его законы, и поэтому очень доверчивы. Их критические способности не развиты. Самые маленькие еще не достигли возраста разума, а те, кто постарше, не имеют достаточного опыта, на котором их новообретенная рациональность могла бы эффективно работать. В Европе, новобранцев называют «пушечным мясом». Их маленькие братья и сестры теперь стали «теле-радио-мясом». Во времена моего детства нас учили петь детские песенки, а в набожных семьях - религиозные гимны. Сегодня малыши поют песенки из рекламных роликов. Что лучше – «Рейнголд - мое пиво, крепкое пиво» или «Эй смотри-ка, кошка со скрипкой»? «Останься со

мной» или «С зубов исчезнет желтый цвет, коль чистить зубы пастой Пепсодент»? Кто знает?

«Я не говорю, что нужно заставлять детей изводить родителей, выпрашивая у них то, что они видели в рекламе по телевизору, но в то же время не могу закрыть глаза на то, что именно это и происходит каждый». Так писал ведущий одной из молодежных программ. «Дети, - добавляет он, - это живые магнитофоны, которые записывают то, что мы говорим им каждый день». И в свое время эти живые магнитофоны записи вырастут, начнут зарабатывать деньги и покупать продукты нашей индустрии. «Подумайте, - с энтузиазмом продолжает Клайд Миллер, - какую выгоду это принесет вашей компании, если вы сможете таким способом обработать миллион или десять миллионов детей, которые, когда вырастут, станут покупать ваши товары, словно солдаты, приученные идти в атаку по команде: «Шагом марш!» О да, только подумайте об этом! Но в то же время помните, что диктаторы и потенциальные диктаторы думают об этом уже много лет, и что миллионы, десятки миллионов, сотни миллионов детей сейчас, взрослея, учатся принимать идеологический продукт местного деспота и, подобно хорошо обученным солдатам,

отвечать соответствующим поведением на ключевые слова, имплантированные в их юные умы его пропагандистами.

Степень самоуправления обратно пропорциональна числу людей. Чем больше электорат, тем меньше ценность отдельного голоса. Если он просто один из миллионов, избиратель чувствует маленьким и незначительным. Кандидаты, за которых он проголосовал, оказались далеко на вершине пирамиды власти. Теоретически они слуги народа, но фактически это те слуги, которые отдают приказы, а люди, находящиеся в основании гигантской пирамиды – это те, кто должны их исполнять. Растущее население и продвинутые технологии привели к увеличению числа и сложности организационных структур, увеличению власти, сосредоточенной в руках чиновников и, соответственно, к снижению контроля со стороны избирателей и потерю доверия к демократическим процедурам. Уже и так ослабленные безличными силами, действующими в современном мире, демократические институты теперь разрушаются еще и изнутри политиками и их пропагандистами.

Люди часто ведут себя иррационально, но, кажется, все они способны, если дать им такую возможность, принимать разумные решения в свете имеющихся фактов. Демократические институты можно заставить работать, только если все заинтересованные стороны будут стремиться к знаниям и поощрять рациональность. Но сегодня, в стране с самой мощной демократией, политики и их пропагандисты предпочитают превращать в нонсенс демократические процедуры, используя невежество и нерациональность избирателей. «Обе партии, - писал в 1956 году редактор одного из ведущих деловых журналов, - будут покупать себе кандидатов и их программы, пользуясь теми же методами, которые были разработаны при продаже товаров. Это включает научный отбор обращений и многократное их повторение … По радио в коротких вставках между программами и в рекламе с определенной частотой будут звучать ключевые фразы. Рекламные щиты будут заклеены лозунгами, доказавшими свою эффективность… Кандидаты, кроме звучных голосов и хорошей дикции, должны обладать умением «честно» смотреть в телекамеру».

Торговцы от политики обращаются только к слабостям своих избирателей и никогда - к их потенциальной силе. Они не делают попыток просвещать и обучать массы, чтобы развить у них способность к самоуправлению, а лишь манипулируют ими и используют их. Для этих целей мобилизуются и подключаются к работе все ресурсы психологии и общественных наук. С тщательно отобранными представителями электората проводят «углубленные интервью». Интервью обнаруживают неосознанные страхи и желания, преобладающие в обществе к моменту выборов. Эксперты подбирают фразы и образы, с целью смягчить или, если нужно, усилить эти страхи, удовлетворить эти желания, хотя бы символически, и, опробовав их на читателях и слушателях, вносят необходимые поправки. После чего политическая кампания переходит в руки специалистов по массовой коммуникации. Теперь нужны только деньги и кандидат, умеющий честно смотреть в камеру. Политические принципы и программы уже не имеют особого значения для этой специфической акции. Личность кандидата и то, как он будет представлен его имиджмейкерами, – вот то, что по-настоящему имеет значение.

Так или иначе - как сильный энергичный мужчина или как добрый отец, но образ кандидата непременно должен быть привлекательным. Кроме этого, он должен быть артистом, чтобы не наскучить его аудитории. Привыкшая телевидению и радио эта аудитория склонна отвлекаться и не любит, чтобы ее просили на чем-то сосредоточиться или сделать продолжительное интеллектуальное усилие. Поэтому все речи артиста-кандидата должны быть короткими и запоминающимися. Величайшему событию дня нужно уделить самое большее пять минут – а лучше (поскольку публике хотелось бы поскорее перейти к чему-то более приятному, чем инфляция или водородная бомба) уложиться в 60 секунд. Природа риторики такова, что среди политиков и духовенства всегда существует тенденция чрезмерно упрощать сложные проблемы. Даже самым добросовестным ораторам почему-то бывает очень трудно сказать всю правду с трибуны или платформы. Кроме того, для продвижения политического кандидата используются такие методы, как если бы он был дезодорантом, надежно гарантирующим, что электорат никогда и ни о чем не услышит правды.

VII Промывка мозгов

В двух предыдущих главах я описал техники, что называется, оптовой манипуляцией сознанием, как это практиковалось величайшим демагогом в истории человечества и наиболее успешными продавцами. Но ни одна человеческая проблема не может быть решена только оптовыми методами. В одном случае нужен дробовик, в другом - подкожные инъекции. В следующих главах я опишу несколько наиболее эффективных техник манипулирования не толпами, а отдельными людьми.

В ходе своих знаменитых экспериментов по изучению условных рефлексов, Иван Павлов наблюдал, что, подвергаясь продолжительному физическому или психическому стрессу, в какой-то момент лабораторные животные начинают проявлять все симптомы нервного срыва. Отказываясь дальше иметь дело с невыносимой ситуацией, их мозг «объявляет забастовку» и либо перестает работать совсем (собака теряет сознание), либо демонстрирует признаки заторможенности или саботажа (собака ведет себя неадекватно или у нее развивается ряд

симптомов, которые у человека мы назвали бы истерическими). Некоторые животные более устойчивы к стрессу, чем другие. Собаки с «сильным возбудимым» (по Павлову) темпераментом, сдаются быстрее, чем с «сильным подвижным». Так же и «слабые инертные» собаки быстрее достигают своего предела, чем «сильные инертные». Но даже самая выносливая собака не может противостоять бесконечно. Если стресс, которому она подвергается, достаточно сильный или достаточно продолжительный, она закончит срывом, таким же разрушительным и полным, как и самая слабая их них.

Открытия Павлова нашли себе подтверждение самым ужасным образом и в самом большом масштабе во время двух Мировых Войн. В результате одного катастрофического события или непрерывного ряда менее катастрофических, но часто повторяемых, у солдат развивались разнообразные психофизические симптомы. Временное отключение сознания, чрезмерное возбуждение, летаргия, функциональная слепота или паралич, неадекватные реакции, странное изменение поведения и многолетних жизненных привычек – все симптомы, которые

Павлов наблюдал у собак, теперь проявились среди жертв того, что в Первую мировую войну называли «военным неврозом», а во Вторую – «военной усталостью». Каждый человек, как и каждая собака, имеет свой предел устойчивости. Большинство достигают предела после тридцати дней более-менее непрерывного стресса в условиях современных боевых действий. Более слабые сломаются через пятнадцать дней. Более устойчивые могут продержаться сорок пять или даже пятьдесят дней. Сильные или слабые, но на длинной дистанции сломаются все. То есть все, кто изначально был здоров. Ирония заключается в том, что только психически больные люди могут безгранично долго выдерживать стресс современной войны. Индивидуальное безумие служит защитой от последствий коллективного безумия.

Тот факт, что каждый имеет свой предел, был известен и использовался – пусть грубо и ненаучно, с незапамятных времен. В некоторых случаях ужасное отношение человека к человеку было следствием любви к жестокости самой по себе. Однако чаще чистый садизм закалялся утилитаризмом, теологией или интересами государства. Физические пытки и другие формы

истязаний использовались представителями закона, чтобы развязать языки упрямым свидетелям, служителями церкви - чтобы наказать инакомыслящих и заставить изменить своей вере, секретной полицией - чтобы вырвать признание у тех, кто подозревался в антиправительственных настроениях. При Гитлере пытки с последующим массовым истреблением использовались против биологических еретиков - евреев. Для молодых нацистов служба в Лагерях Уничтожения была (по словам Гиммлера) «самым лучшим подтверждением теории низших существ и недочеловеческих рас». Маниакальная одержимость Гитлера антисемитизмом, которым он в молодости заразился в трущобах Вены, сделала неизбежным воскрешение методов Святой Инквизиции против еретиков и ведьм. Но в свете открытий Павлова и знаний, полученных психиатрами при лечении военных неврозов, эта теория кажется отвратительным и нелепым анахронизмом. Стрессов, которые могут быть индуцированы бесчеловечными методами, стоящими недалеко от физических пыток, вполне достаточно для полного церебрального срыва. Что бы ни происходило в более отдаленные годы, но сегодня, коммунистическая

полиция нечасто использует пытки. Их вдохновляет не пример инквизитора или эсесовца, а физиолога с его опытами над лабораторными животными. Для диктатора и его полицейских открытия Павлова нашли важное практическое применение. Если можно сломать центральную нервную систему собак, то же самое можно сделать и с центральной нервной системой заключенных. Нужно только правильно подобрать интенсивность стресса и время его воздействия. К концу «процедуры» заключенный окажется в состоянии невроза или истерии и будет готов признаться во всем, что пожелают его тюремщики.

Но признания недостаточно. От безнадежного невротика нет никакой пользы. Умному и практичному диктатору нужен не пациент психбольницы и не жертва электрического стула, а неофит, который будет работать во имя его Дела. Вернувшись снова к работам Павлова, он узнает что, на пути к точке окончательного срыва, собаки становятся внушаемы. Новые модели поведения могут быть легко установлены, пока собака находилась в зоне рядом с пределом ее церебральной прочности и эти модели, похоже, уже неискоренимы. Животное не может быть от них

освобождено - то, что оно усвоило подавлением стресса, станет неотъемлемой частью его психики.

Психологические стрессы могут быть созданы различными способами. Собаки начинают беспокоиться, когда стимулы становятся слишком сильными; когда интервал между стимулами и ответной реакцией неоправданно затянут, и животное остается как бы в подвешенном состоянии; когда стимулы противоречат тому, что собака привыкла ожидать; когда стимулы не имеют никакого смысла в рамках установленной в психике жертвы системы ответов. Более того, было обнаружено, что страх, гнев и беспокойство значительно повышают внушаемость животного. Если эти эмоции достаточно долго Если Если эти эмоции поддерживать в их пиковом состоянии достаточно долго, мозг приходит «в ступор». Когда это происходит, новая модель поведения может быть встроена очень легко.

Среди физических стрессов, которые повышают суггестивность собак, - усталость, ранения и другие формы заболеваний.

Для потенциального диктатора эти открытия имеют важное практическое значение. Они доказывают, например, что Гитлер был

абсолютно прав, утверждая, что ночью массовые митинги более эффективны, чем днем. «Днем, - писал он, - человеческая воля энергично сопротивляется любой попытке навязать ей чужую волю или чужое мнение. Тогда как вечером они гораздо легче уступают под воздействием более сильной воли».

Павлов согласился бы с ним – усталость повышает внушаемость. (Вот почему среди прочих причин коммерческие спонсоры телевизионных программ предпочитают вечерние часы и готовы хорошо платить за свои предпочтения).

Болезнь, в качестве интенсификатора суггестивности, даже еще более эффективна, чем усталость. В прошлом комнаты больных были местом нескончаемых бесед на религиозные темы. В будущем научно подкованный диктатор позаботиться, чтобы все больницы в его доминионах были радиофицированы и оснащены «говорящими подушками». Заготовленное внушение будет транслироваться двадцать четыре часа в сутки, а наиболее важных пациентов станут посещать политические душе-спасители и умо-обратители, как в свое время посещали их

предков священники, монахини и благочестивые миряне.

Тот факт, что сильные негативные эмоции повышают внушаемость и способствуют изменению точки зрения вплоть до противоположной, был хорошо известен и использовался еще задолго до Павлова. Как пишет доктор Уильям Сарджент в своей книге «Битва за разум», невероятный успех проповедника Джона Уэсли основывался на его интуитивном понимании работы центральной нервной системы. Он начинал свои проповеди долгими и детальными описаниями страшных мучений, к которым, если только они не совершат обращение, будут навеки приговорены его слушатели. Потом, когда ужас и чувство вины доводили его аудиторию до предела, он менял тон, обещая спасение тем, кто уверует и покается. Подобными проповедями Уэсли обратил тысячи мужчин, женщин и детей. Интенсивный продолжительный страх доводил их до состояния повышенной внушаемости. В таком состоянии, они без вопросов могли принять любые теологические догмы. После чего, подбодренные успокаивающими словами, они выходили из своего испытания с новыми и в основном, лучшими моделями поведения,

навсегда закрепленными в их умах и нервных системах.

Эффективность политической и религиозной пропаганды зависит от методов, которые она применяет, а не от доктрин, которые она проповедует. Доктрины могут быть истинными или ложными, полезными или вредоносными – это значения не имеет. Если индоктринация была проведена правильно, в нужной стадии нервного истощения, то это сработает. В соответствующем состоянии, практически каждого можно убедить практически в чем угодно.

Мы располагаем подробными описаниями методов, которые применяют коммунисты к политическим заключенным. С того момента, когда человек попадает в следственный изолятор, он систематически подвергается воздействию всякого рода физических и психологических стрессов. Его плохо кормят, он постоянно испытывает дискомфорт, ночью ему не дают спать больше нескольких часов. И все это время он находится в состоянии напряжения, неуверенности и дурных предчувствий. День за днем – или скорее ночь за ночью, поскольку эти павловские стражи закона прекрасно знают ценность усталости как интенсификатора

суггестивности – его допрашивают, часто по многу часов подряд, делая все, чтобы смутить, запугать и запутать свою жертву. После нескольких недель или месяцев такой обработки мозг заключенного впадает в ступор, и он признается во всем, что нужно его тюремщикам. Затем, если его хотят скорее обратить, чем ликвидировать, ему предлагают успокоительную надежду. Если он согласится принять их веру, он может быть спасен – разумеется, не в следующей жизни (поскольку официально следующей жизни нет), - но в этой.

Аналогичные, но менее жесткие методы использовались для обработки военнопленных во время Корейской войны. В китайских лагерях, взятых в плен молодых американцев систематически подвергали стрессовому воздействию. За малейшее нарушение, провинившихся вызывали к командиру, допрашивали, избивали и публично унижали. Эта «процедура» могла повторяться снова и снова в любой час дня и ночи. Постоянные оскорбления и побои приводили жертв в состояние растерянности и тревоги. Чтобы усилить в них чувство вины, пленников заставляли писать и переписывать длинные подробные автобиографии с перечислением всех

их проступков, каждый раз все с более интимными подробностями. А вслед за признанием собственных грехов, от них требовали сообщить о грехах их товарищей. Целью было создать внутри лагеря кошмарное общество, где каждый следит за другими и все доносят друг на друга. К психическим стрессам добавлялись стрессы физические - от недоедания, болезней и бытового дискомфорта. Возросшую при этом внушаемость китайцы эффективно использовали, вливая в ненормально восприимчивые умы огромные дозы прокоммунистической и антикапиталистической литературы. Эти павловские техники были замечательно успешны. По официальным данным один из каждых семи американцев, был виновен в тесном сотрудничестве с китайскими властями, один из трех - в техническом сотрудничестве.

Не нужно думать, что подобного рода средства коммунисты приберегали исключительно для своих врагов. Молодые работники, исполнявшие в первые годы нового режима в маленьких китайских городках и деревнях функции коммунистических миссионеров и организаторов, проходили курс еще более интенсивной и жесткой

идеологической обработки, чем любой военнопленный. В своей работе «Коммунистический Китай» Ричард Л. Уокер описывает методы, с помощью которых партийные лидеры делают из простых мужчин и женщин тысячи самоотверженных фанатиков, нужных для распространения коммунистического евангелия и проведения в жизнь политики партии. Для прохождения этой системы тренинга «сырье» отправляют в специальные лагеря, где они полностью оторваны от своих друзей, семей и от мира в целом. В этих лагерях их заставляют заниматься выматывающим физическим и умственным трудом, ни на минуту не оставляют одних - только в группах, склоняют следить друг за другом, заставляют писать самообличительные автобиографии и жить в постоянном страхе перед наказанием, которое может на них обрушиться из-за доноса или их собственных признаний. В таком состоянии повышенной внушаемости они проходят интенсивный курс теоретического и прикладного марксизма, проваленный экзамен по которому может озна означать все - от означать что угодно – от позорного исключения до срока принудительных работ в трудовом лагере или даже ликвидации.

После шести месяцев подобного тренинга, длительный психологический и физический стресс приводит к результатам, которых, зная об открытиях Павлова, и следует ожидать. У одного за другим, или иногда целыми группами, у практикантов происходит срыв. Появляются невротические и истерические симптомы. Некоторые из жертв кончают самоубийством, у других (как нам сказали, около 20 процентов) развиваются серьезные психические заболевания. Те, кто выживает в этом жестком процессе обращения, выходят с новыми устойчивыми моделями поведения. Все их связи с прошлым – друзьями, семьей, традициями – оборваны. Они - новые люди, созданные по образцу их нового бога и полностью посвятившие себя служению его делу.

В коммунистическом мире десятки тысяч таких дисциплинированных и преданных делу молодых людей каждый год выходят из сотен учебно-воспитательных центров. То, что иезуиты сделали для Римской католической церкви в период контрреформации, эти продукты более научного и жесткого тренинга делают сейчас и, несомненно, будут делать и дальше для коммунистических партий Европы, Азии и Африки.

В политике Павлов, судя по всему, был старомодным либералом. Но по иронии судьбы его исследования и теории позволили создать огромную армию фанатиков, преданных душой и сердцем, рефлексами и нервной системой делу разрушения старомодного либерализма всюду, где он только может быть найден.

Промывка мозгов, так как это сейчас практикуется, представляет собой смешанную технику, эффективность которой зависит от систематического применении насилия и от умелого психологического манипулирования. Она воплотила в себе традиции «1984» на их пути к традициям «Дивного Нового Мира». В установившейся и хорошо отрегулированной диктатуре будущего наши текущие методы полунасильственных манипуляций, несомненно, покажутся до смешного сырыми. Обусловленным в раннем возрасте (а возможно, и генетически стандартизированным), представителям средних или низших каст никогда не потребуется обращение или даже освежающий курс истинной веры. Представителям высшей касты нужно будет уметь генерировать новые идеи в ответ на изменение ситуации, поэтому их обучение будет намного менее жестким, чем обучение тех, чьи долгом будет не рассуждать, а

просто делать и умирать, не создавая лишней суеты. Представители высшей касты, все еще принадлежащие к дикому виду и лишь слегка обусловленные, будут тренерами и стражами поколения домашних животных. Их «дикость» сделает для них возможным стать еретиками и революционерами. В таких случаях их либо ликвидируют, либо методом промывки мозгов вернут к ортодоксии, либо (как в Дивном Новом Мире) вышлют на остров, где они уже никому не причинят беспокойства, разве что друг другу. Но тотальное обусловливание в раннем возрасте и другие техники манипуляций и контроля - все это в будущем, от которого нас отделяют несколько поколений. На пути к Дивному Новому Миру нашим правителям придется рассчитывать на временные, переходные техники промывки мозгов.

VIII Химическое внушение

В Дивном Новом Мире не было ни виски, ни табака, ни запрещенного законом героина, ни контрабандного кокаина. Люди не курили, не пили, не нюхали, не делали себе инъекций. Если кто-то чувствовал себя подавленным или просто не в настроении, он глотал одну или две таблетки химического препарата - сомы. На самом деле сома, чье название я решил дать этому гипотетическому наркотику, неизвестное растение (возможно из рода Asclepias aeida), которое использовали вторгшиеся в Индию древние арийцы в одной из своих самых торжественных религиозных церемоний. Во время ритуального действа опьяняющий сок, выжатый из стеблей этого растения, пили жрецы и члены высших каст. В Ведах говориться, что пьющим сому, было даровано множество благословений. Их тела укреплялись, их сердца наполнялись отвагой, радостью и воодушевлением, их умы просветлялись, и на собственном опыте «познав» вечную жизнь, они получали гарантию своего бессмертии. Но у священного сока были свои недостатки. Сома считалась опасным наркотиком – настолько опасным, что даже величайший бог Индра иногда чувствовал себя плохо после него. А простые смертные могли даже умереть от

передозировки. Но сам процесс приносил такое блаженство и просветление, что питье сомы расценивалась как высочайшая привилегия. И для такой привилегии никакая цена не была слишком высока.

Сома Дивного Нового Мира не имела ни одного из недостатков своего индийского аналога. В малых дозах она приносила чувство блаженства, в больших вызывала видения, а если ты принимал три таблетки, то на несколько минут погружался в освежающий сон. И за все это не нужно было расплачиваться ни ментальными, ни физическими страданиями. Жители Дивного Нового Мира могли отдохнуть от мрачных настроений и мелких повседневных неприятностей, не жертвуя своим здоровьем или неуклонно снижая свою эффективность.

В Дивном Новом Мире привычка к соме была не чьим-то частным грехом, а политическим инструментом, самой эссенцией жизни, свободы и счастья, гарантированной Биллем о Правах. Но самая ценная из неотъемлемых привилегий одновременно являлась одним из самых мощных орудий управления в арсенале диктатора. Систематическое воздействие на индивидов ради блага государства (попутно, разумеется, для их собственного удовольствия) было

главным пунктом политической программы Мировых Контролеров. Ежедневная доза сомы служила надежной гарантией против личной неудовлетворенности, социального беспокойства и распространения антиправительственных идей. Религия, говорил Карл Маркс, - опиум народа. В Дивном Новом Мире ситуация изменилась с точностью до наоборот. Опиум, или вернее, сома, стала народной религией. Подобно религии, этот наркотик был средством утешения и компенсации, он вызывал видения другого, лучшего мира, предлагал надежду, укреплял веру и содействовал милосердию. Поэт писал:

«Стакан вина скорее, чем Мильтон,Нам растолкует божеский закон».Но в сравнении с сомой, вино куда более

грубое и ненадежное средство. Можно сказать, что по части укрепления веры сома находится в таком же отношении к алкоголю, как алкоголь к теологическим аргументам Мильтона.

В 1931 году, когда я писал о воображаемом синтетическом препарате, который сделал бы будущие поколения более счастливыми и покладистыми, известный американский биохимик доктор Ирвин Пэйдж, готовился к отъезду из Германии, где он Германии, где он

провел три года, занимаясь химией мозга в Институте Кайзера Вильгельма. «Трудно понять, - писал доктор Пэйдж в своей недавней статье, - почему ученым потребовалось столько времени, чтобы начать исследование химических реакций, происходящих в их собственных мозгах. Я говорю это, - добавляет он, - основываясь на личном опыте. Когда в 1931 годы я вернулся домой … я не мог найти работу в этой области (химии мозга) или пробудить к ней хотя бы всплеск интереса». Сегодня, через двадцать семь лет, так и не появившийся в 1931 году всплеск, обернулся приливной волной биохимических и психофармакологических исследований. Изучаются энзимы, регулирующие работу мозга. Были выделены и сейчас исследуются неизвестные ранее химические субстанции, такие как адренохром и серотонин (их тоже открыл доктор Пэйдж вместе со своими коллегами), которые оказывают пролонгированные эффекты на наши ментальные и физические функции. Синтезируются новые препараты, усиливающие, корректирующие, или ослабляющие действие различных биохимических веществ, с помощью которых нервная система ежедневно и ежечасно творит чудеса как контролер тела,

инструмент и медиатор сознания. С нашей точки зрения наиболее интересны эти препараты тем, что они временно изменяют химию мозга и, соответственно, состояние сознания без причинения вреда организму. В этом отношении они похожи на сому и сильно отличаются от изменяющих сознание наркотиков прошлого. Например, классический транквилизатор опиум. Это очень опасное средство, которое как в неолитические времена, так и сейчас вызывает зависимость и разрушает здоровье. То же самое можно сказать и о классическом эйфорике – алкоголе, веществе, которое, по словам автора псалмов «вселяет радость в сердце человека». Но к сожалению, алкоголь не только вселяет радость, но и в чрезмерных дозах вызывает болезни и зависимость. В последние восемь или десять тысяч лет он является основной причиной преступлений, моральной деградации, распада семьи и несчастных случаев.

Среди классических стимуляторов - чай, кофе и мате, слава богу, почти совсем безвредны. Но это очень слабые стимуляторы. В отличие от «чаш, которые бодрят, но не пьянят», кокаин очень сильное и опасное средство. Те, кто его употребляют должны расплачиваться за свои экстазы, за чувство неограниченной физической

и ментальной силы, агонизирующей депрессией, и такими крайне неприятными физическими симптомами, как ощущение ползающих под кожей мириадов насекомых и параноидальными галлюцинациями, которые могут привести к вспышкам жестокости и насилия. Еще один стимулятор - это амфетамин (торговое название – бензедрин). Амфетамин работает очень эффективно, но работает, если им злоупотреблять, подрывая психическое и физическое здоровье. Как сообщают, в Японии сейчас около одного миллиона амфетамин зависимых.

Из классических галлюциногенов самые известные - это кактус пейот из Мексики и с юго-запада Соединенных Штатов, и Cannabis sativa, широко распространенный по всему миру под названиями гашиш, бэнг, киф и марихуана. Согласно медицинским и антропологическим данным, пейот более безопасен, чем джин и виски Белого Человека. Индейцы использовали его в своих религиозных церемониях, чтобы достичь блаженных высот и ощутить гармонию со своим возлюбленным племенем, не платя за эту привилегию чем-то большим, кроме необходимости жевать волокнистую мякоть с противным запахом и ощущения легкой

тошноты час или два. Cannabis sativa менее безвредный наркотик, хотя и далеко не такой опасный, как пытаются нас уверить распространители сенсационных слухов. Медицинский Комитет, созданный в 1944 году мэром Нью-Йорка, чтобы исследовать проблему марихуаны, пришел к заключению, что Cannabis sativa не только не является серьезной угрозой обществу, но даже и тем, кто его употребляет.

От этих классических средств, изменяющих сознание, давайте перейдем к новейшим продуктам психофармокологических исследований. Наиболее рекламируемые из них - три новых транквилизатора: резерпин, хлорпромазин и мепробамат. Предназначенные для людей с определенными нарушениями психики, первые два доказали свою эффективность, если не в лечении самих заболеваний, то, по крайней мере, во временном смягчении наиболее неприятных их симптомов. Мепробат (по-другому Милтаун) оказывает подобный эффект при лечении различных форм неврозов. Ни одно из этих средств нельзя назвать абсолютно безобидным, но их цена с точки зрения физического здоровья и интеллектуальной эффективности все же крайне мала. В мире, где ничего не дается даром, эти

ничто ничего не дается задаром, транквилизаторы предлагают очень много, за очень скромную плату. Милтаун и хлорпромазин еще не сома, но по одному из аспектов они подходят очень близко к этому мифическому средству. Они предлагают временное освобождение от нервного напряжения без нанесения, в огромном большинстве случаев, непоправимого вреда здоровью, и лишь немного снижая интеллектуальную и физическую активность. За исключением наркотиков, их, вероятно, стоит предпочесть барбитуратам, которые притупляют сознание и в больших дозах могут вызвать нежелательные психофизические симптомы, а со временем и состояние полной зависимости.

ЛСД-25 (диэтиламид лизергиновой кислоты) – препарат, недавно созданный фармакологами, представляет собой другой аспект сомы. Являясь модификатором восприятия и видео-продуцентом, с точки зрения физиологии это вещество практически безвредно. ЛСД эффективен в очень малых дозах, таких как пятьдесят или даже двадцать пять миллиграммов, и обладает способностью (как и пейот) переносить людей в другой мир. В большинстве случаев этот другой мир

представляет собой нечто вроде небесного рая, но иногда может оказаться и чистилищем или даже адом. Тем не менее, позитивный или негативный, опыт приема лизергиновой кислоты, – и это чувствует почти каждый, - можно расценивать как очень важный и поучительный. Во всяком случае, даже одно то, что сознание можно изменить так радикально и за столь малую цену для тела, уже впечатляет.

Сома была не только галлюциногеном и транквилизатором, но также (что на самом деле вряд ли возможно) стимулятором физической и интеллектуальной активности, вызывающим эйфорию и чувство беспричинной радости – следствие освобождения от беспокойства и напряжения.

Идеальный стимулятор – эффективный и безвредный – все еще ожидает своего открытия. Амфетамин, как мы уже убедились, далеко не удовлетворительное средство - он требует слишком высокой платы за то, что дает. Более перспективный кандидат на роль сомы в этом третьем аспекте, возможно, ипрониазид, который сейчас используют, чтобы выводить депрессивных пациентов из подавленного состояния, оживлять апатиков – одним словом, для увеличения количества доступной

психической энергии. Еще более перспективным, по мнению одного известного фармаколога, является новый комплексный препарат дианер, который сейчас находится стадии тестирования. Дианер - это аминоспирит, повышающий в организме производство ацетилхолина и, таким образом, активность и эффективность работы нервной системы. Тот, кто принимает эти таблетки, нуждается в меньшем количестве сна, чувствует себя более энергичным и бодрым, быстрее и лучше соображает – и все это без каких-либо органических нарушений (во всяком случае, в ближайшем будущем). Похоже, это даже как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Теперь мы видим, что хотя сома пока не существует (и, вероятно, никогда не будет существовать), уже есть достаточно хорошие средства, в различных аспектах вполне с ней сравнимые. Есть практически безвредные транквилизаторы, так же как практически безвредные галлюциногены и стимуляторы.

Очевидно, что любой диктатор, если бы пожелал, мог бы использовать эти средства для своих целей. Он обезопасил бы себя от политических волнений, так изменяя химию мозга своих подданных, чтобы они были

удовлетворены своим рабским положением. Он использовал бы транквилизаторы, чтобы успокоить возбужденных, стимуляторы, чтобы расшевелить равнодушных, галлюциногены, чтобы отвлечь внимание несчастных от их страданий. Но как, могут спросить, заставит диктатор принимать людей таблетки, чтобы они думали, чувствовали и вели себя так, как ему это будет нужно? По всей вероятности достаточно просто сделать эти таблетки легкодоступными. Сегодня табак и алкоголь доступны и люди тратят значительно больше денег на эти грубые эйфорики, псевдо-стимуляторы и успокоительные, чем на образование собственных детей. Или возьмем барбитураты и транквилизаторы. В Соединенных Штатах эти лекарства можно купить только по рецепту. Но, идя навстречу требованию людей дать им что-то, что сделало бы их жизнь хоть немного более выносимой в этом урбанизированном мире, врачи выписывают рецептов на всевозможные транквилизаторы по сорок восемь миллионов в год. Кроме того, многие из этих рецептов можно использовать неоднократно. Сотни доз счастья уже недостаточно - пошлем в аптеку за следующим флаконом, а, когда он закончится, то еще за одним …. Нет никакого сомнения, что

если бы транквилизаторы можно было купить так же легко и дешево, как аспирин, их потребляли бы не миллиардами, как сейчас, а сотнями миллиардов. И хороший, дешевый стимулятор был бы почти так же популярен.

При диктатуре фармацевты будут обязаны четко реагировать на каждое изменение ситуации. В периоды национальных кризисов они должны будут продвигать на рынок стимуляторы. Между кризисами слишком большое оживление среди подданных может оказаться нежелательным для тирана. В это время людей будут призывать покупать транквилизаторы и галлюциногены. Можно рассчитывать, что под действием этих смягчающих сиропов они не причинят никакого беспокойства.

Транквилизаторы удерживают людей не только от причинения беспокойства своим правителям, но и самим себе. Избыточное нервное напряжение - это болезнь, но так же и его недостаток. Бывают ситуации, когда мы должны быть в напряжении, когда чрезмерное спокойствие (и, особенно, навязанное с помощью химии) просто недопустимо.

На недавнем симпозиуме по мепробамату, в котором я принимал участие, один известный

биохимик в шутку предложил подарить Советскому Союзу пятьдесят миллирдов доз этого популярного транквилизатора. Для этой шутки было серьезное основание. В соревновании между двумя народами, один из которых постоянно подстегивается угрозами и обещаниями и подвергается односторонней пропаганде, в то время как другой не менее постоянно отвлекается телевизионными программами и успокаивает себя милтауном, какой из соперников одержит верх?

Сома обладала не только успокаивающим, галлюциногенным и стимулирующим эффектом, но и способностью повышать внушаемость и поэтому могла использоваться для усиления воздействия правительственной пропаганды. В современной фармакологии есть несколько препаратов, - менее эффективных и более вредных для здоровья, которые уже могли быть использованы для этой цели. Например, скополамин, его активная составляющая - белена – в больших дозах сильный яд, а так же пентотал и натрий амитал. Пентотал, который еще называют «сывороткой правды», используется полицией разных стран для получения признания (или, возможно, внушения признания) от заупрямившихся преступников.

Пентотал и натрий амитал понижают барьер между сознанием и подсознанием и имеют большую ценность при лечении «военной усталости» с помощью методики, известной в Англии как «освобождающая терапия», а в Америке как «нароксинтез». Говорят, что эти препараты иногда применяют коммунисты, когда готовят своих важных заключенных к появлению в зале суда.

Тем временем фармакология, биохимия и неврология не стоят на месте, и мы можем быть уверены, что в ближайшие годы будут созданы новые и более совершенные химические препараты для повышения внушаемости и понижения психологического сопротивления. Как и все, эти открытия могут быть использованы хорошо или плохо. Они могут помочь врачу в борьбе с психическими заболеваниями или помочь диктатору в борьбе против свободы. Более вероятно (поскольку наука поразительно беспристрастна), что они будут и порабощать и освобождать, исцелять и в то же время разрушать.

IX Подсознательное внушение

В одной из сносок в своей книге «Толкование сновидений» в редакции 1919 года Зигмунд Фрейд привлек внимание к работе доктора Петцля, австрийского невролога, который недавно опубликовал статью с описанием своих экспериментов с тахистоскопом (проекционный аппарат с быстро работающим затвором). В этих экспериментах Петцль просил испытуемых нарисовать то, что они успели заметить на экране … А на следующий день - сделать зарисовки снов, которые им приснились ночью. Эти эксперименты однозначно показали, что те детали, которые были на картинке, но остались не замечены испытуемым, стали материалом для создания его снов.»

Эксперименты Петцля в усовершенствованном и модифицированном виде неоднократно повторялись различными исследователями, последний раз доктором Чарльзом Фишером, который передал три замечательные статьи по вопросу о снах и «подсознательно формируемой перцепцией» журналу Journal of the American Psychoanalytic Association . Тем временем академические психологи тоже не сидели без дела. Подтвердив находки Петцля, их исследования показали, что люди действительно видят и слышат гораздо

больше, чем им это кажется и то, что они видят и слышат, не замечая этого, записывается подсознанием и впоследствии может оказывать влияние на их мысли, чувства и поведение.

Чистая наука не может оставаться чистой бесконечно. Рано или поздно она становится прикладной наукой и, наконец, технологией. Теории переходят в практику, знание становится силой, формулы и лабораторные эксперименты претерпевают метаморфозы и получается водородная бомба. В данном случае, маленький образец чистой науки Петцля вместе с другими исследованиями из области подсознательно формируемой перцепции удивительно долго сохраняли свою первозданную чистоту. Затем, ранней осенью 1957, ровно через сорок лет после публикации работы Петцля, было объявлено, что их чистота это дело прошлого, им нашли практическое применение, и ввели в мир технологий. Это заявление вызывало широкий отклик во всем цивилизованном мире. И ничего удивительного, ведь новая техника «подсознательного проецирования», как это назвали, сразу вызвала ассоциацию с массовыми развлечениями, а в современной жизни массовые развлечения играют роль, сравнимую с той, которую в Среднее века играла религия.

Нашей эпохе было дано несколько имен – Беспокойный век, Атомный век, Космический век. С не меньшим основанием ее можно назвать веком Телевизионной зависимости, веком Мыльной оперы и веком Диск-жокея. И такое заявление, что чистая наука Петцля нашла применение в технике подсознательного проектирования, не могло не возбудить бурный интерес среди потребителей массовой культуры. Новая техника были направлена прямо на них и ее цель заключалась в том, чтобы без их ведома манипулировать их сознанием. С помощью специально разработанных тахистоскопов на теле- или киноэкранах во время (не перед или после) программ на миллисекунду вспыхивали слова и образы. Призывы «Пейте Кока-колу» или «Закури Кэмел» могли быть наложены на обнимающуюся парочку или на слезы разбитой горем матери, и оптическая система зрителей записала бы эти секретные послания, а их подсознание ответило бы на них и через какое-то время все они ощутили бы тягу к газировке и табаку. А тем временем им передавали бы другие тайные послания или слишком тихо, или на уровне слишком высоких частот, чтобы их сознательно можно было воспринять. Слушатель сосредотачивал бы свое внимание на

чем-нибудь вроде «Я люблю тебя, крошка», но под порогом сознательного восприятия его невероятно чувствительные уши и его подсознание принимали бы последние новости о дезодорантах и слабительных.

Действительно ли такая пропаганда может работать? Результаты, полученные коммерческой фирмой, которая первая использовала технику подсознательного проектирования, были довольно неопределенными и с научной точки зрения неудовлетворительными. Повторяющиеся с регулярными интервалами в течение фильма призывы покупать больше попкорна, увеличили его продажу в перерыве на пятьдесят процентов. Но единственный эксперимент мало что доказывает. Более того, данный эксперимент был очень плохо поставлен. Не было никакого контроля и никакой попытки учесть различные переменные факторы, которые могли повлиять на потребление попкорна. В любом случае, являлось ли это самым эффективным способом применить знания, накопленные за многие годы исследователями подсознательного восприятия? Да и возможно ли, что простые вспышки названия продукта и призыв покупать его, могли сломить

потребительское сопротивление и привлечь новых покупателей? Ответ на оба этих вопроса очевидно отрицательный. Но это, конечно, не означает, что открытия неврологов и психологов не имеют практической ценности. В умелых руках маленький образец чистой науки Петцеля легко может стать мощным инструментом манипуляций ничего не подозревающими умами.

За наводящими на размышление примерами, давайте перейдем от продавцов попкорна к тем, кто, с меньшим шумом, но с большей изобретательностью и лучшими методами проводил эксперименты в той же области. В Британии, где процесс манипулирования умами на уровне подсознания известен как «стробоскопическая инжекция», исследователи делают акцент на важности создания нужного психологического состояния для подсознательного внушения. Внушение у порога сознания скорее окажется эффективным, если будет проведено, когда реципиент находится в состоянии легкого гипнотического транса под действием наркотиков или любого вида физического или эмоционального стресса. Но то, что истинно для внушений на уровне сознания, то же истинно и для внушений на подсознательном уровне. Одним словом, чем

ниже уровень психологической сопротивляемости человека, тем выше будет эффект стробоскопически инжектируемого внушения. Просвещенный диктатор будущего оснастит нашептывающими устройствами и специальными проекторами школы и больницы (дети и больные очень внушаемы) и все общественные места, где публика может быть заранее подготовлена повышающими внушаемость речами или ритуалами.

А теперь давайте перейдем от условий, при которых можно ожидать, что подсознательное внушение окажется эффективным, к самим внушениям. В каких выражениях пропагандист должен обращаться к подсознанию своих жертв? Прямые команды («Покупайте попкорн» или «Голосуйте за Джонса») и безоговорочные утверждения («Социализм воняет» или «Такая-то паста избавляет от запаха изо рта») похоже, могут оказать эффект только на тех, кто уже неравнодушен к попкорну или Джонсу, уже обеспокоен запахами от тела или национализацией средств производства. Но укрепить уже существующую веру не достаточно. Пропагандист, если он чего-то стоит, должен создать новую веру, должен знать, как склонить на свою сторону

колеблющихся и равнодушных, смягчить, а, возможно, переубедить враждебно настроенных. Он знает, что к обращенным к подсознанию командам и суждениям он должен добавить подсознательное убеждение.

На сознательном уровне один из наиболее эффективных методов нерационального убеждения - ассоциативное убеждение. Пропагандист произвольно ассоциирует свой продукт, кандидата или его дело с некой идеей, неким образом человека или предмета, которые большинство людей в данной культуре безоговорочно оценивает как нечто положительное. Например, в рекламной кампании женская красота может быть произвольно ассоциирована с чем угодно - от бульдозера до диуретика, точно так же как в политической кампании патриотизм может быть ассоциирован с любой идеологией - от апартеида до интеграции, и с любыми личностью - от Махатмы Ганди до сенатора Маккарти. Несколько лет назад в Центральной Америке я наблюдал пример ассоциативного убеждения, испытывая смешанное чувство неприязни и восхищения к людям, которые это придумали. Единственные импортируемые предметы искусства в горах Гватемалы – это

цветные календари. Их бесплатно раздают иностранные компании, продающие индейцам свои товары. На американских календарях обычно были фотографии собак, природы или полуодетых красоток. Но для индейца собака - объект сугубо утилитарный, природу он видит каждый день, а полуголые блондинки ему неинтересны, а, возможно, и неприятны. В результате, американские календари были значительно менее популярны, чем немецкие, поскольку немцы потрудились выяснить, что ценят индейцы и что им интересно. В частности я запомнил один маленький шедевр коммерческой пропаганды - календарь, выпущенный производителем аспирина. В нижней части картинки можно было увидеть склянку белых таблеток с хорошо знакомой торговой маркой. Но наверху над ней не было ни заснеженных пейзажей, ни осенних лесов, ни кокер-спаниэлей, ни пышногрудых танцовщиц кабаре. Нет – хитрые немцы связали свой обезболивающий препарат с ярким и словно живым изображением Святой Троицы, восседающей на кучевом облаке в окружении святого Иосифа, девы Марии, святых и ангелов. Таким образом, чудесные свойства ацетилсалициловой кислоты в простых и

набожных умах индейцев были надежно гарантированы Богом Отцом и всем небесным воинством.

В этом виде ассоциативного убеждения техники подсознательной проекции, похоже, неплохо себя оправдывают. Серии экспериментов, проведенных в Нью-Йоркском университете, под эгидой Национального Института Здравоохранения, показали, что чувства индивида о каком-либо сознательно воспринятом образе могут быть изменены путем ассоциации их на подсознательном уровне с другим образом или, даже лучше, с оценочными словами. То есть, если на подсознательном уровне со словом «счастливый» ассоциировать какое-нибудь пустое невыразительное лицо, то оно покажется наблюдателю улыбчивым, приятным и добродушным. Но если то же самое лицо ассоциировать, опять же на подсознательном уровне, со словом «злой», оно покажется наблюдателю недружелюбным и непривлекательным. (Молодым женщинам оно также покажется мужеподобным, в то время, как при ассоциации со словом «счастливый», они скорее решат, что это лицо принадлежит представительнице их пола. Отцы и мужья, возьмите себе на заметку.) Для коммерческого и

политического пропагандиста, эти открытия, очевидно, очень важны. Если он сможет привести свои жертвы в состояние повышенной внушаемости, и если он покажет им, покажетсостоянии, показать им предмет, человека пока они в этом состоянии, предмет, человека или, через символ, идею, которую ему нужно продать, и если он свяжет этот предмет, человека или символ с оценочным словом или образом, то ему удастся изменить их чувства и мнения, в то время как они даже не поймут, что он делает. Как считает одна предприимчивая коммерческая компания из Нового Орлеана, используя эти техники можно весьма значительно повысить популярность фильмов и телевизионных пьес. Людям нравиться испытывать сильные эмоции - поэтому они любят трагедии, триллеры, загадочные убийства и любовные истории. Драматизация борьбы или любовных объятий вызывает у зрителей сильные эмоции. Эти эмоции можно еще больше усилить, если на подсознательном уровне ассоциировать их с подходящими словами или символами. Например, смерть героини во время родов в кинематографической версии романа «Прощай, оружие», может произвести еще более тяжелое впечатление, если во время этой сцены на

экране, снова и снова, на мгновение будут вспыхивать слова «боль», «кровь», «смерть». Сознанием эти слова не воспринимаются, но их воздействие на подсознание может быть очень значительным и этот эффект усилит эмоции, вызванные игрой актеров и словами диалогов. Если подсознательная проекция способна усиливать эмоции, то кинематограф еще можно спасти от банкротства - разумеется в том случае, если продюсеры телепрограмм не доберутся до этого первыми.

А теперь, в свете того, что было сказано об убеждении с помощью ассоциаций и усилении эмоций при воздействии на подсознание, давайте попытаемся представить себе политический митинг завтрашнего дня. Кандидат (если еще остался вопрос о кандидатах) или назначенный представитель правящей олигархии произносит речь. Тахистоскопы, шепчущие и высокочастотные динамики, проекторы образов, настолько неопределенных, что только подсознание способно их воспринять, будут усиливать то, что он говорит, систематически ассоциируя оратора и его идеи с позитивными ключевыми словами и вечными образами, а также с негативными ключевыми словами и одиозными

символами, когда он будет говорить о врагах государства или партии. В Соединенных Штатах короткие вспышки изображения Абрахама Линкольна и слова «правление народа» можно будет проецировать прямо на трибуну. В России оратор будет ассоциироваться со вспышками Ленина, со словами «народная демократия» и бородой Отца Маркса. Поскольку все это еще дело будущего, мы можем позволить себе улыбнуться. Лет через десять или двадцать это уже не будет казаться таким смешным. То, что сейчас называют научной фантастикой, станет повседневной реальностью.

Петцль был одним из предвестников, которого я как-то упустил из виду, когда писал «Дивный Новый Мир». У меня нет никакого упоминания о подсознательной проекции. Это досадное упущение и если бы сегодня я решил переписать свою книгу, я бы непременно это исправил.

X Гипонопедия

Поздней осенью 1957 года Woodland Road Camp, исправительное учреждение округа Тулар штата Калифорния, стало местом проведения интересного эксперимента. Под подушками

заключенных, которые дали согласие выступить в роли подопытных свинок, разместили миниатюрные динамики. Все динамики были подсоединены к фонографу в офисе коменданта. Ночью каждый час проникновенным шепотом повторялись короткие моральные проповеди. Проснувшись, заключенный мог услышать спокойный тихий голос, восхваляющий основные добродетели, или выступающий в роли его собственной лучшей половины: «Я наполнен любовью и состраданием ко всему сущему, да поможет мне Бог».

После того как я прочитал о Woodland Road Camp, я вернулся ко второй главе «Дивного Нового Мира». В этой главе Директор Инкубатория и Воспитательного Центра Западной Европы объясняет группе студентов принцип работы государственной системы нравственного воспитания, известной в седьмом веке После Форда, как гипнопедия. Ранние попытки обучения во сне были неудачными из-за неверных предпосылок. Преподаватели думали, что гипнопедия может стать средством развития интеллекта их дремлющих учеников. Но интеллектуальная активность не совместима со сном. Гипнопедия стала успешной только тогда, когда ее начали использовать. Что

называется, для морального тренинга – другими словами, для выработки модели поведения с помощью словесного внушения во время пониженного психологического сопротивления. «Бессловесное обусловливание слишком грубый, оптовый метод, с его помощью нельзя привить сложные модели поведения. Для этой цели нужны слова, но слова, над которыми не нужно думать»… то есть такие, которые не требуют анализа для своего восприятия, и могут быть просто проглочены спящим мозгом. Это и есть настоящая гипнопедия, «величайшая нравственно-воспитательная и социо-образующая сила во все времена». В Дивном Новом Мире граждане, принадлежащие к низшим кастам, никогда не доставляют беспокойства. Почему? А потому, что как только он начинал говорить и понимать речь, каждый ребенок низшей касты ночь за ночью, во время сна и полудремы, подвергался бесконечно повторяемым внушениям. Эти внушения, «словно капли жидкого сургуча, падают, впитываются, объединяясь с тем, на что они падают, пока, наконец, весь камень не превращается в один пурпурный сгусток. Пока наконец, сознание ребенка не станет этими внушениями и сумма этих внушений не станет сознанием ребенка. И

не только ребенка, но и взрослого – на всю жизнь. Сознание, которое судит, желает и решает – создано из этих внушений. Но эти внушения - наши внушения – внушения Государства …»

На сегодняшний день, насколько я знаю, гипнопедические внушения в таких масштабах как в округе Тулур больше нигде не проводились, да и по своему содержанию эти внушения не вызывают возражений. Если бы всех нас, а не только заключенных Woodland Road Camp могли бы во время сна наполнить любовью и состраданием ко всему сущему! Нет, это не послание, переданное проникновенным шепотом, вызывает возражение, а сама идея обучения во сне, проводимая правительственными учреждениями. Является ли гипнопедия тем инструментом, которым чиновникам, призванным осуществлять управление в демократическом обществе, можно разрешить пользоваться по их усмотрению? В данном случае они использовали его только на добровольцах и с самыми лучшими намерениями. Но нет никакой гарантии, что и в других случаях намерения будут столь же хорошими и исключительно с добровольного согласия. Любой закон или социальный порядок,

который сделал бы возможным для чиновников войти в искушение, - плохой закон. Любой закон или социальный порядок, который не дал бы им воспользоваться делегированной им властью ради собственной выгоды или для выгоды государства или некоторых политических, экономических или религиозных организаций, – хороший закон. Гипнопедия, если применять ее эффективно, стала бы чрезвычайно опасным инструментом в руках любого, кто имел бы такую возможность. Демократическое общество - это общество, в котором исходят из предпосылки, что властью часто злоупотребляют и потому передавать ее чиновникам следует лишь в ограниченном объеме и на ограниченный срок. В таком обществе использование гипнопедии официальными лицами должно регулироваться законом – конечно, в том случае, если она станет инструментом власти. Но действительно ли она инструмент власти? Будет ли она сейчас работать так же хорошо, как я представил это в седьмом веке П.Ф.? Давайте обратимся к фактам.

В июльском номере Psychological Bulletin за 1955 год, Чарльз У. Симон и Уильям Х. Эммонс проанализировали и оценили десять наиболее серьезных исследований в этой области. Все они

имели отношения к памяти. Помогает ли обучение во сне механическому запоминанию? И какую часть того, что ему нашептывали на ухо, человек сможет вспомнить, когда проснется? Симон и Эммонс ответили следующее: «Было рассмотрено десять опытов обучения во сне. Многие из них не раз цитировались коммерческими фирмами и популярными журналами как подтверждение возможности такого обучения. Мы проанализировали эти опыты с точки зрения постановки, статистики, методологии и критерии оценки сна. Все они имели нарушения по одному или нескольким из этих пунктов. Проведенные опыты нельзя считать доказательствами, что обучение во сне действительно возможно. Тем не менее, некоторое запоминание все же наблюдалось в том особенном состоянии бодрствования, о котором испытуемые не могли сказать, просыпались ли они тогда. Это может иметь большое практическое значение для экономии времени обучения, но это нельзя назвать обучением во сне… Проблема во многом связана с неадекватным определением сна».

Тем не менее, остается фактом, что в американской армии во время Второй мировой войны (и даже, в виде эксперимента, во время

Первой) дневное обучение коду Морзе и иностранным языкам было дополнено обучением во сне – и, очевидно, с неплохими очевидно, с удовлетворительными результатами. После окончания Второй мировой войны несколько коммерческих фирм в Соединенных Штатах и в других странах продали большое количество говорящих подушек, фонографов с контролем времени и магнитофонов. Их покупали актеры, у которых не хватало времени учить свои роли, политики и проповедники, которым хотелось бы создать иллюзию импровизированного красноречия, студенты - для подготовки к экзаменам и, наконец, огромное число людей, неудовлетворенных собой и желающие, чтобы их убедили (или они сами себя убедили) стать кем-то еще. Самовнушение легко записать на магнитную пленку и слушать каждую ночь во время сна. Внушение также можно купить в виде записей, предлагающих широкий выбор полезных посланий. В продаже есть записи для снятия напряжения и достижения глубокого расслабления, записи для укрепления уверенности в себе (очень популярные среди торговых агентов), записи для усиления личного обаяния и привлекательности. Среди лучших продаж - записи для достижения сексуальной

гармонии и для тех, кто хотел бы избавиться от лишнего веса. («Я равнодушен к шоколаду, не люблю чипсы, и меня не тянет к пирожным»). Есть записи для улучшения здоровья и даже для того, чтобы заработать больше денег. И если судить по отзывам, которые присылают покупатели, то многие люди действительно начинают зарабатывать больше денег, слушая гипнопедические внушения на эту тему, многие дамы, страдающие ожирением, теряют свои лишние килограммы, а многие пары, находясь на грани развода, достигают сексуальной гармонии и живут долго и счастливо.

В этом контексте очень интересна статья Теодора Х. Барбера «Сон и гипнопедия», которая появилась в октябре 1956 года в журнале The Journal of Clinical and Experimental Hypnosis. Мистер Барбер указывает, что есть большая разница между легким и глубоким сном. На электроэнцефалограмме во время глубокого сна альфа-волны не прослеживаются, они появляются только во время легкого сна. В этом плане легкий сон ближе к пробуждению или к гипнотическому состоянию (в обоих альфа-волны присутствуют), чем глубокий сон. Если человек находится в состоянии глубокого сна, то громкий шум заставит его проснуться. Менее жесткие

стимулы не разбудят его, но станут причиной появления альфа-волн. Глубокий сон на времяуступит место легкому сну.время уступит место легкому сну. В течение глубокого сна внушения бесполезны, но во время легкого, утверждает Барбер, человек будет отвечать на внушения, так же, как и в состоянии гипнотического транса.

Многие исследователи гипноза и раньше проводили подобные эксперименты. В своей классической работе «История, практика и теория гипноза», впервые опубликованной в 1903 году, Милн Брэмуэлл пишет: «многие авторитетные исследователи утверждают, что они переводили естественный сон в гипнотический. По словам Веттерстрэнда часто бывает очень легко войти в контакт со спящими людьми, особенно с детьми…

Веттерстрэнд считает, что такой метод введения в гипноз имеет большую практическую ценность, и утверждает, что сам его часто и успешно использовал». Брэмуэлл ссылается и на других опытных гипнотизеров (в том числе и на таких несомненных авторитетов как Бернхейм, Молл и Форел), которым удавалось достигать того же эффекта. Сегодня экспериментатор не сказал бы, «переход

естественного сна в гипнотический». Он бы просто сказал, что легкий сон (в противоположность глубокому сну без альфа-волн) это состояние, в котором многие люди воспримут внушения с той же легкостью, как если бы они находились под гипнозом. Например, если им в таком состоянии скажут, что через какое-то время они проснуться, ощущая сильную жажду, многие действительно просыпаются - в положенное время и с пересохшим горлом, ощущая потребность выпить стакан воды. Кора головного мозга, вероятно, слишком заторможена, чтобы мыслить связно и четко, но все же достаточно активна, чтобы воспринимать внушения и передавать их вегетативной нервной системе.

Как мы уже знаем, Веттерстрэнд, известный шведский врач и экспериментатор, добился особых успехов в гипнотическом лечении спящих детей. В наши дни его методы широко используют педиатры, которые учат молодых матерей искусству давать детям полезные внушения в период легкого сна. Таким образом детей можно отучить мочить постель и грызть ногти, избавить от страха перед операцией, внушить уверенность и успокоить, когда по тем

или иным причинам обстоятельства их жизни складываются не очень удачно. Я сам видел замечательные результаты, которых удалось достичь при лечении маленьких детей во сне с помощью терапевтических внушений. Сравнимые результаты, вероятно, могли быть получены и при лечении взрослых.

Для потенциального диктатора мораль всего этого очевидна. В соответствующих условиях гипнопедия действительно работает – и работает не хуже, чем гипноз. Большая часть того, что можно сделать с человеком в гипнотическом сне, можно сделать и в состоянии легкого сна. Словесные внушения могут быть переданы через дремлющую кору головного мозга среднему мозгу и затем вегетативной нервной системе. Если эти внушения хорошо сформулированы и достаточно часто повторяются, функции организма спящего могут быть улучшены или, наоборот, подавлены, могут быть установлены новые модели чувствования, а старые изменены, заданы постгипнотические команды, призывы, формулы, ключевые слова - надежно встроены в память. Дети поддаются гипнозу легче, чем взрослые, и будущий диктатор непременно это использует. В яслях и детских садах во время дневного сна будут

прокручивать гипнопедические внушения. Для старших детей, особенно для детей партийных работников – тех мальчиков и девочек, которые со временем сами станут лидерами, администраторами и учителями, - создадут закрытые школы, где превосходное дневное обучение будет дополнено обучением во сне. Среди взрослых специальное внимание будет уделяться больным. Как показали опыты Павлова, сильные, упрямые собаки становятся полностью гипнабельными после операции или во время изнуряющей болезни. Поэтому наш диктатор обязательно позаботится, чтобы все больницы были радиофицированы. Аппендиктомия, роды, пневмония, гепатит - все эти случаи могут использоваться для проведения интенсивного курса преданности и истинной веры и для освежения принципов местной идеологии. Другие невольные слушатели могут быть найдены в тюрьмах, трудовых лагерях, армейских бараках, на морских кораблях, в ночных поездах и самолетах, в унылых залах ожидания вокзалов и автобусных станций. Даже если эти гипнопедические внушения окажутся эффективными лишь на десять процентов,

результат все равно будет впечатляющим и очень полезным для диктатора.

От повышенной внушаемости, которая бывает во время легкого сна и гипноза давайте перейдем к нормальной внушаемости тех, кто бодрствует – или, по крайней мере, думает, что бодрствует. (Буддисты считают, что большинство из нас идут по жизни в полусне, как сомнабулы, послушные чьим-то внушениям. Просветление - это полное пробуждение. Слово «будда» можно перевести как «бодрствующий»).

Генетически каждый человек уникален и во многом отличен от любого другого. Диапазон индивидуальных отклонений от статистической нормы удивительно широк. Статистическая норма годится только для статистических расчетов, а не для реальной жизни. В реальной жизни среднестатистического человека не существует. Есть конкретные мужчины, женщины и дети - каждый со своими врожденными психическими и физическими особенностями, и все они пытаются (или их вынуждают) втиснуть свои биологические различия в пределы некоторой культурной модели.

Внушаемость - одно из тех качеств, которые значительно варьируют от индивида к индивиду.

Внешние факторы, конечно, влияют на внушаемость, но внушаемость зависит и от конституционных различий индивидов. Очень высокая устойчивость к внушению встречается довольно редко. И это хорошо. Если бы все были так же невнушаемы как некоторые, социальная жизнь была бы просто невозможна. Общество способно функционировать достаточно эффективно только потому, что, хотя и в разной степени, люди все же внушаемы. Очень высокая внушаемость, вероятно, столь же редко встречается, как и высокая устойчивость к внушению. И это тоже хорошо. Если бы многие люди очень легко поддавались стороннему влиянию, то свободный разумный выбор для большинства избирателей стал бы фактически невозможен и демократические институты не смогли бы выжить или даже появиться.

Несколько лет назад в Массачусетской больнице группа исследователей провела очень показательный эксперимент, связанный с обезболивающим эффектом плацебо. (Плацебо - это вещество, которое пациент считает лекарством, тогда как на самом деле оно фармакологически инертно). В этом эксперименте участвовали 162 пациента, которые перенесли операцию, и все они

испытывали довольно сильную боль. Когда пациент просил что-нибудь для облегчения боли, ему делали инъекцию либо морфия, либо дистиллированной воды. Каждый из них получил по несколько инъекций морфия и плацебо. Около 30 процентов пациентов никогда не ощущали облегчения после плацебо. Около 14 процентов получали облегчение после каждой инъекции. Оставшиеся 55 процентов иногда чувствовали облегчение, а иногда нет.

В каких аспектах реагирующие на плацебо индивиды (реакторы) отличаются от не реагирующих (не-реакторов)? Внимательное изучение и тестирование выявило что ни пол, ни возраст значения не имеют. Мужчины реагируют на плацебо так же часто, как и женщины, а молодые люди так же часто, как и старые. Как показали стандартные тесты, не связано это и с интеллектом. Средний IQ обеих групп был почти одинаков. Чем люди этих двух групп отличались друг от друга, так это темпераментом, в том, как они относились к себе и другим людям. Реакторы были более склонны к сотрудничеству, чем не-реакторы, менее критичны и подозрительны. Они не доставляли сестрам особых хлопот и думали, что в больнице о них прекрасно заботятся. Но

хотя и более дружески расположенные к другим, реакторы все же гораздо больше беспокоились о самих себе. Под влиянием стресса их беспокойство имело тенденцию переходить в ряд психосоматических симптомов, такие как желудочные расстройства, диарея или головная боль. Несмотря на это, а может быть именно из-за их беспокойства, большинство реакторов были менее сдержаны в проявлении своих эмоций, чем не-реакторы, и более разговорчивы. Также они были более религиозны, а на подсознательном уровне намного больше озабочены своими тазовыми и брюшными органами.

Интересно сравнить эти данные с предположениями тех, кто занимался гипнозом. Они говорят, что примерно одну пятую населения, можно загипнотизировать очень легко. Еще одну пятую вообще нельзя загипнотизировать, если только наркотики или сильная усталость не понизят их психологическое сопротивление. Остальные три пятых можно загипнотизировать - не так легко как первую группу, но значительно легче, чем вторую. Один производитель гипнопедических записей говорил мне, что около 20 процентов его покупателей полны энтузиазма и сообщают, что

за короткое время получили отличные результаты. На другом конце спектра внушаемости оказались восемь процентов меньшинства, которые регулярно просят вернуть им деньги. Между этими двумя крайностями находятся люди, которые не могут достичь быстрого эффекта, но все же достаточно внушаемы, чтобы через какое-то время этот эффект проявился. Если они настойчиво продолжают слушать гипнопедические наставления, то, в конце концов, получают то, что хотят – уверенность в себе или сексуальную гармонию, меньше лишних килограммов или больше денег.

Идеалам демократии и свободы противостоит факт неразумной человеческой внушаемости. Одной пятой избирателей достаточно подмигнуть и она будет загипнотизирована, одной седьмой можно облегчить боль инъекциями воды, одна четверть быстро и с энтузиазмом отзовется на гипнопедию. И ко всем этим слишком податливым меньшинствам остается добавить медленно раскачивающееся большинство, чью меньшую внушаемость может эффективно использовать любой, кто знает свое дело и готов потратить время и силы.

Совместима ли личная свобода с высокой степенью индивидуальной внушаемости? Могут ли выжить демократические институты среди нашествия манипуляторов, искушенных в искусстве использовать обе внушаемости - толпы и индивидов? В какой мере слишком высокая внушаемость может быть нейтрализована образованием? Насколько закон может контролировать эксплуатацию чрезмерной внушаемости бизнесменами и священнослужителями, стоящими у власти, или стремящимися к ней, политиками?

Прямо или косвенно, первые два вопроса рассматривались в предыдущих главах. Далее я хотел бы остановиться на задачах предупреждения и лечения.

ХI Образование для свободы

Это образование должно начинаться с установления фактов и формулирования ценностей, и продолжаться, развивая и совершенствуя адекватные техники для реализации этих ценностей и для борьбы с теми, кто, по той или иной причине, станет игнорировать эти факты или отрицать эти ценности.

В одной из предыдущих глав я рассуждал о Социальной Этике, в рамках которой вред от перенаселенности и заорганизованности оправдан и даже полезен. Согласуется ли такая система ценностей с тем, что мы знаем о человеческой конституции и темпераменте? Социальная Этика утверждает, что воспитание определяет человеческое поведение и что природа – психофизическая оснастка, с которой психофизическое оснащение, с которой человек рожден, – незначительный фактор. Но разве это правда? Разве правда, что люди - не более чем продукты социальной среды? А если неправда, то какое оправдание можно найти для утверждения, что отдельный индивид менее важен, чем группа, членом которой он является?

Все существующие факты указывают на то, что в жизни людей и народов наследственность играет не меньшую роль, чем культура. Каждый индивид биологически уникален и отличается от других индивидов. Следовательно, свобода - это великое благо, терпимость – великая добродетель, а всякая регламентация – великое несчастье. Для своих теоретических и практических целей, диктаторы, функционеры и некоторые ученые страстно желают свести ошеломляющее разнообразие человеческих

форм к некой более управляемой однородности. Во время первой вспышки бихевиористической горячки, Дж.Б.Уотсон прямо заявил, что он не смог найти «никаких доказательств наследования ни моделей поведения, ни специальных способностей (музыкальных, художественных и т.д.), которые, традиционно считалось передаются в семьях из поколения в поколение». И даже сегодня известный психолог, профессор Б.Ф.Скиннер из Гарварда настаивает, что «вместе с тем как научная картина мира становиться все более полной, вклад, который может внести отдельный человек, стремительно приближается к нулю. Его хваленая творческая сила, его достижения в искусстве, науке и морали, его способность выбирать и наше право считать его ответственным за последствия сделанного выбора – ничего этого не видно в новом научно обоснованном автопортрете человека». Одним словом шекспировские пьесы были написаны не Шекспиром и даже не Бэконом или графом Оксфордским, они были написаны елизаветинской Англией.

Более чем шестьдесят лет назад Уильям Джеймс написал эссе на тему «Великие люди и их окружение», пытаясь защитить выдающихся

индивидов от нападок Герберта Спенсера. Спенсер заявлял что «Наука» (замечательно удобная персонификация мнений профессоров Х, Y и Z) совершенно упразднила Великого Человека. «Великий человек, - писал он, - должен оцениваться, наряду со всеми другими явлениями в обществе, как продукт прошлого этого общества». Великий человек может быть (или казаться) «непосредственным инициатором изменений… Но, инициатором этих изменений… Но если есть настоящее объяснение этих изменений, то его нужно искать в той совокупности условий, из которых и он и они возникли». Эта одна их тех мудростей, которые не имеют никакого практического смысла. Наш философ говорит, что нужно знать все, прежде чем полностью понять хоть что-то. Несомненно. Но дело в том, что мы никогда не будем знать все. Поэтому мы должны быть удовлетворены частичным пониманием и непосредственными причинами – включая и влияние великих людей. «Если что и бесспорно, - писал Уильям Джеймс, - так это то, что общество великого человека, справедливо так названное, не сделает его прежде, чем он его не переделает. Физиологические силы, которые создают его, имеют столько же общего с социальными,

политическими, географическими и, на большом временном отрезке, с антропологическими условиями, сколько кратер Везувия с мерцающим огоньком газа, при котором я сейчас пишу. Возможно, мистер Спенсер считает, что 26 апреля 1564 года социальное силы так сосредоточили свое давление на Страдфорд-на-Авоне, что некий У. Шекспир, со всеми особенностями его мышления, просто должен был там родиться? То есть, он имел в виду, что если бы вышеупомянутый У.Шекспир умер в младенчестве от детской диареи, другой матери в Стратфорд-на-Авоне, пришлось бы срочно родить его копию, чтобы восстановить социологическое равновесие?»

Профессор Скиннер опытный психолог и его трактат на тему «Наука и человеческое поведение» солидно подкреплен фактами. Но к сожалению, эти факты принадлежат к такому ограниченному классу, что, когда он рискует делать обобщения, его выводы имеют такое же отношение к реальности, как и выводы викторианских теоретиков. И это неизбежно, поскольку профессор Скиннер, как и Герберт Спенсер, игнорирует то, что Джеймс называет «физиологическими силами». Генетические факторы, определяющие человеческое

поведение, не удостоились у него и страницы. В его работе нет упоминаний ни о конституционном лечении, ни о конституционной психологии, в рамках которой (и, насколько я могу судить, только ее одной,) можно было бы написать полную и реалистичную биографию индивида, имеющую отношение к наиболее значимым факторам его существования - его телу, его темпераменту, его интеллектуальным способностям, его непосредственному окружению в тот или иной момент, его времени, месту и культуре. Наука, изучающая человеческое поведение, подобна науке о движении вообще, – нужная только самой себе, совершенно не адекватная к фактам. Возьмем, например, стрекозу, ракету и прибой. Все они иллюстрируют одни и те же основные законы движения, но иллюстрируют их разными способами и различия эти так же важны, как и сходство. Само по себе изучение движения не скажет нам почти ничего о том, что в каждом конкретном случае движется. Точно так же изучение поведения не скажет нам почти ничего о том разумном теле, которое в каждом конкретном случае демонстрирует свое поведение. Но для нас - разумных тел, знания о разумных телах представляют первостепенную

важность. Более того, из личного опыта и наблюдений мы знаем, что различия между разумными телами невероятно велики и что некоторые разумные тела могут, и оказывают, значительное влияние на свое социальное окружение. По этому последнему пункту Бертранд Рассел полностью согласен с Уильямом Джеймсом – и практически со всеми, кроме сторонников спенсеровской и бихевиористской псевдонауки. Рассел считает, что причинами исторических изменений могут быть - экономические перемены, политические теории и сильные личности. «Я не верю, - говорит Рассел, - что какой-то из них можно пренебречь или объявить результатом действия других причин». Таким образом, если бы Бисмарк и Ленин умерли во младенчестве, наш мир очень бы отличался от того, какой он сейчас. «История еще не наука, ей можно лишь придать некое наукообразие путем фальсификаций и опущений». В реальной жизни, в которой мы живем день за днем, влияние индивида не может быть проигнорировано. Это только теоретически его вклад приближается к нулю, на практике все они очень важны. Когда в мире делается какая-то работа, кто ее делает? Чьи глаза и уши передают информацию, чей мозг

обдумывает, чьи чувства побуждают к действию, чья воля преодолевает препятствия? Определенно не вся социальное окружение, поскольку группа, это еще не организм, а лишь слепая бессознательная организация. Все, что делается в обществе, делается индивидами. На них, конечно, оказывает глубокое влияние местная культура, система запретов и морали, информация и дезинформация, переданная из прошлого и сохраненная в виде традиций разговорной речи или литературы. Но что бы ни брал каждый индивид от общества (а точнее, от других индивидов, объединенных в группы, или из выборочных записей, сделанных другими индивидами, живыми или умершими), он использует это своим собственным уникальным способом, исходя из особенностей его системы восприятия, его биохимии, его конституции и темперамента и ничьей больше. Никакое научное объяснение, каким бы всеобъемлющим оно ни было, не может обойти стороной эти очевидные факты. И давайте не забывать, что научный портрет человека как продукта социальной среды, который представил профессор Скиннер, не единственный научный портрет. Есть и другие, более реалистичные. Рассмотрим, например, портрет, сделанный

профессором Роджером Уильямсом. Он описывает не абстрактное поведение, но поведение разумных тел, которые, с одной стороны, являются продуктами среды, где они существуют вместе с другими разумными телами, а с другой - продуктами собственной наследственности. В своих работах «Фронтир человечества» и «Свободные, но неодинаковые» профессор Уильямс подробно описывает те врожденные различия между индивидами, для которых доктор Уотсон не смог найти никаких оснований и чья значимость, по мнению профессора Скинера, приближается к нулю. При движении по эволюционной лестнице внутривидовое биологическое разнообразие становится все более заметным. Самое выраженное оно у человека, и люди в более широких пределах демонстрируют биохимические и структурные различия, как и различия в темпераменте, чем особи других видов. Это простой и очевидный факт. Но то, что я назвал Волей к Порядку, стремлением свести ошеломляющее разнообразие явлений и форм к некой более понятной и управляемой однородности, привело к тому, что многие стали пренебрегать этим фактом. Они свели к минимуму биологическую уникальность и

сосредоточили внимание на более простом и, при существующей системе знаний, более понятном влиянии внешних факторов на поведение человека. «В результате такого подхода, центрированного на среде, - пишет профессор Уильямс, - была принята доктрина изначальной однородности человеческих младенцев, которая до сих пор преобладает среди значительной части социопсихологов, социологов, социальных антропологов и многих других, включая историков, экономистов, педагогов, юристов и общественников. Это доктрина закрепилась в сознании многих, кто имеет дело с образовательной и государственной политикой, и часто без вопросов принимается теми, у кого нет привычки к самостоятельному критическому мышлению».

Этическая система, основанная на достаточно реалистичной оценке данных опыта, вероятно, принесет больше пользы, чем вреда. Но многие этические системы, основанные на оценке опыта, имеют безнадежно нереалистичные взгляды на природу вещей. Такая этика, вероятно, принесет больше вреда, чем пользы. Например, не так давно считалось, что плохая погода, заболевания скота и сексуальная импотенция могли быть вызваны, и

во многих случаях действительно вызывались, происками злобных колдунов. Схватить и убить колдуна - было долгом, божественно освященным во Второй Книге Моисея: «Ворожеи не оставляй в живых». Системы этики и закон, основанный на ложном представлении о природе вещей, были причиной (на протяжении веков, когда они наиболее серьезно воспринимались властями) самых ужасных злодеяний. Разгул шпиономании, линчевания и освященных законом убийств был несравним ни с чем, пока коммунистическая этика, основанная на ошибочных взглядах на экономику, и нацистская этика - на ошибочных взглядах на человеческие расы, не стали служить оправданием еще более страшных злодеяний. Едва ли менее нежеланными могут последствия всеобщего принятия Социальной Этики, основанной на ошибочном представлении, что мы - полностью общественный вид, что все наши младенцы рождаются одинаковыми, и что личности это продукты формирования окружающей среды внутри самой этой среды. Если бы эти взгляды были корректными, если бы люди действительно принадлежали к подлинно общественному виду и если бы их индивидуальные различия были несущественны

и могли быть полностью сглажены воспитанием, тогда, очевидно, свобода была бы не нужна, и государство имело бы полное право преследовать еретиков, которые бы этого требовали. Для каждого термита служба термитнику это и есть самая лучшая свобода. Но человеческие существа не полностью социальны, а всего лишь относительно. Их сообщества не организмы, подобно улью или муравейнику, а организации, другими словами, ad hoc (подходящие по случаю) устройства для коллективного проживания. Более того, различия между индивидами так велики, что, несмотря на все более интенсивную культурную утюжку, крайний эндоморф (если использовать терминологию Шелдона) все равно сохранит свои общительные висцеротонные черты, крайний мезоморф так и останется энергичным соматоником, а крайний эктоморф всегда будет церебротоником, интровертированным и гиперчувствительным. В Дивном Новом Мире социально желаемое поведение обеспечивалось двойным процессом - генетической манипуляцией и постнатальным обусловливанием. Зародышей выращивали в бутылях и высокую степень однородности обеспечивали путем использования яйцеклеток,

взятых у ограниченного числа матерей, и воздействия на яйцеклетку, с целью заставить ее делиться снова и снова, производя десятки и даже сотни идентичных близнецов. Это давало возможность оснащать стандартизированные машины стандартизированным обслуживающим персоналом. И чтобы сделать эту стандартизацию совершенной, после рождения младенцы подвергались обусловливанию, гипнопедии и химически индуцированой эйфории, служащей заменой удовлетворению от осознания себя свободной творческой личностью. В мире, в котором мы живем, как это указывалось в предыдущих главах, огромные безличные силы способствуют централизации власти и регламентации общества. Генетическая стандартизация пока еще невозможна, но Большое Правительство и Большой Бизнес уже обладают или скоро будут обладать всеми техниками, описанными в Дивном Новом Мире, вместе с другими, на которые у меня не хватило воображения. Не имея возможности генетически стандартизировать эмбрионы, правители завтрашнего перенаселенного и заорганизованного мира будут пытаться насадить социальное и культурное единообразие среди взрослых и детей. Для

достижения этой цели, они станут использовать все техники манипулирования, которые будут в их распоряжении, без колебаний усиливая методы иррационального убеждения экономическим давлением и угрозами физического насилия. Чтобы избежать этого вида тирании, мы безотлагательно должны начать учиться и учить наших детей свободе и самоуправлению.

Такое обучение, как я уже говорил, должно основываться на осознании фактов и ценностей – фактов индивидуальных различий и генетической уникальности, и ценностей свободы, терпимости и взаимопомощи, которые являются этическим следствием этих фактов. Но к сожалению, корректных знаний и здоровых принципов недостаточно. Скучную правду может заслонить яркая ложь. Умелая игра на чувствах часто оказывается сильнее самых лучших намерений. Эффект ложной и губительной пропаганды не может быть нейтрализован кроме как путем обучению искусству анализа ее техники и умению видеть сквозь ее софизмы. Язык сделал возможным человеческий прогресс от состояния дикости к цивилизации. Но язык породил и то устойчивое безрассудство и ту систематическую поистине

дьвольскую жестокость, которые так же характерны для человеческого поведения, как и систематическая предусмотрительность и поистине ангельская доброжелательность. Язык позволяет тем, кто им пользуется, обращать внимание на предметы, людей и события, даже когда эти предметы и люди отсутствуют, а события еще не произошли. Язык проясняет наши воспоминания и с помощью символов превращает непосредственные ощущения страстного желания или отвращения, любви или ненависти в фиксированные принципы выражения чувств и поведения. Ретикулярная система мозга незаметно для нас выбирает из бесконечного числа стимулов те, которые имеют практическую ценность. Из этих бессознательно отобранных стимулов уже более или менее осознанно мы выбираем и абстрагируем еще несколько, давая им словестные обозначения из нашего словаря, а затем классифицируем в системе одновременно метафизической, научной и этической, созданной из других слов на более высоком уровне абстракций. В случаях, когда отбор и абстрагирование продиктованы системой относительно верной с точки зрения природы вещей, и когда вербальные обозначения правильно подобраны и их

символическая природа достаточно ясна, наше поведение будет адекватным и вполне приемлемым. Но под влиянием плохо подобранных слов, приложенных без понимания их символического характера к стимулам, которые отбирались и абстрагировались в свете системы ошибочных идей, мы способны вести себя с дьявольской жестокостью и тупым упорством, к которой бессловесные животные (именно потому, что они бессловесные и не могут говорить) слава богу, неспособны.

В своей иррациональной пропаганде враги свободы систематически искажают язык, чтобы соблазном или страхом заставить свои жертвы думать, чувствовать и действовать так, как им это нужно. Образование для свободы (и для любви и развития интеллекта, которые одновременно являются и условиями и следствиями свободы) должно включать в себя среди прочего и обучение правильному использованию языка. Последние два-три поколения философов посвятили немало времени анализу символов и знаковых средств. Как слова и фразы, которые мы произносим, относятся к предметам, людям и событиям, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни? Обсуждение этой проблемы могло бы

занять слишком много времени увести далеко в сторону. Достаточно сказать, что все необходимые материалы для обучения правильному использованию языка на каждом уровне - от детского сада до аспирантуры - уже есть и вполне доступны. Обучение искусству различать правильно и неправильно приложенные символы можно было бы начать прямо сейчас. Более того, его можно было начать в любое время за последние тридцать-сорок лет. И тем не менее, детей нигде систематически не учит отличать истинные высказывания от ложных, или имеющих смысл от бессмысленных. Почему? Да потому что их старшие, даже в демократических странах, не хотят, чтобы им давали подобное образование. В этом контексте очень показательна одна короткая грустная история Institute for Propa-ganda Analysis (Институт Анализа Пропаганды) основанного филантропом из Новой Англии Э.Филеном в 1937 году, когда нацистская пропаганда достигла своего пика. В ходе изучения и анализа иррациональной пропаганды были подготовлены несколько пособий для студентов высших школ и институтов. Затем разразилась война – тотальная война на всех фронтах, как на физическом, так и на

психологическом. Поскольку правительства всех союзников оказались вовлечены в «психологическую войну», настаивать на анализе пропаганды было несколько бестактным. Институт закрыли в 1941 году. Но даже еще до начала войны его деятельность у многих вызывала раздражение. Педагоги, например, осуждали преподавание анализа пропаганды на том основании, что это сделало бы подростков еще более циничными. Не приветствовалось это и военными властями, которые опасались, что новобранцы начнут анализировать приказы своих ротных сержантов. Что же касается священников и рекламных агентов, то священники были против анализа пропаганды, потому что это грозило подорвать веру и уменьшить посещаемость церкви, а рекламщики - потому что это могло подорвать преданность потребителей брэнду и уменьшить число продаж.

Эти страхи не были, конечно, безосновательными. Если простой народ начнет слишком много думать над тем, что им говорят их хозяева и пасторы, это может оказаться губительным. В свое настоящей форме социальный порядок может существовать только на безоговорочном принятии пропаганды,

проводимой властями, и пропаганды, освященной местными традициями. Одним словом, проблема как всегда в том, чтобы найти золотую середину. Индивиды должны быть достаточно внушаемы, чтобы общество могло работать, но не настолько, чтобы оказаться беспомощными в руках профессиональных манипуляторов. Соответственно, они должны знать достаточно об анализе пропаганды, чтобы не поверить в какой-нибудь полный вздор, но не настолько, чтобы с ходу отвергать не всегда обращенные к разуму, но преследующие благие цели излияния защитников традиций. Вероятно, счастливое соотношение между легковерностью и тотальным скептицизмом не может быть выведено с помощью одного только анализа. Такой довольно негативный подход к проблеме должен быть дополнен чем-то более позитивным – провозглашением достижимых ценностей, имеющих под собой солидную фактическую базу. Самая первая из них – ценность свободы личности, основанная на фактах человеческого разнообразия и генетической уникальности, затем – ценность милосердия и сострадания, основанная на известном факте, подтвержденном недавними исследованиями в области психиатрии, что любовь также

необходима людям, как пища и кров, и, наконец, - ценность разума, без которого любовь бессильна, а свобода недостижима. Этот набор ценностей предоставит нам критерии оценки пропаганды. Если пропаганда и бессмысленна и аморальна, ее нужно отвергать сразу. Если она просто иррациональна, но сочетается с любовью и свободой и не основана принципе, противоречащему развитию интеллекта, то такая пропаганда может быть условно принята.

XII Что можно сделать? Для свободы мы должны быть образованы, и

намного лучше, чем сейчас. Но свободе, как я пытался показать, угрожают со многих сторон и угрозы эти самые разные – демографические, социальные, политические, психологические. Наша болезнь имеет множество взаимосвязанных причин и может быть излечена только комплексными средствами. Имея дело с любой сложной ситуацией, мы должны учитывать все значимые факторы, а не какой-либо один. Частичное решение проблемы никогда не может быть достаточным. Свобода под угрозой и образование для свободы необходимо. Но необходимо и многое другое –

например, социальная организация, контроль рождаемости, законодательство. Давайте начнем с последнего пункта.

Со времени принятия Хартии вольностей, и даже раньше, английские законодатели стремились защитить физическую свободу индивида. Человек, которого держали в тюрьме на сомнительных основаниях, имел право, согласно Общему Закону, как говорилось в статье от 1979 года, подать апелляцию в один из высших судов, требуя распоряжения о habeas corpus. Судья высшего суда давал распоряжение шерифу или начальнику тюрьмы в указанный срок доставить в суд человека, которого тот держал под стражей, для проверки его дела – доставить, заметьте, не его письменную жалобу, не его законных представителей, но его corpus, его тело, ту самую плоть, которую заставляли спать на досках, дышать зловонным воздухом, есть отвратительную тюремную пищу. Эта забота о соблюдении основных условий свободы – отсутствия физического притеснения – безусловно необходима, но это не все, что необходимо. Человек может не быть в тюрьме, но и не быть свободным - не испытывать физических притеснений и в то же время быть пленником - психологическим пленником,

которого заставляют думать, чувствовать и вести себя так, как желают этого представители национального Государства или чьих-то частных интересов. Но предписания habeas mentem никогда не будет, потому что ни один шериф или начальник тюрьмы не может доставить в суд незаконно лишенный свободы разум, и ни один человек, чей разум был захвачен с помощью выше описанных методов, не сможет пожаловаться на свое положение. Природа психологического принуждения такова, что у тех, кто находится под его влиянием, создается впечатление, что они действуют по собственной инициативе. Человек, ставший жертвой психологической манипуляции, не знает, что он жертва. Для него стены его тюрьмы невидимы, и он верит, что свободен. То, что он не свободен, очевидно только для других. Его рабство сугубо объективно.

Нет, такой вещи как приказ habeas mentem быть не может. Но может быть превентивное законодательство – объявление вне закона психологической работорговли, закон, защищающий человеческий разум от бессовестных распространителей вредоносной пропаганды, составленный по образцу законов, защищающих человеческие тела от

бессовестных распространителей испорченных продуктов питания и опасных наркотиков. Например, могут и должны быть, законы, ограничивающие права чиновников, гражданских и военных, подвергать обучению во сне людей, находящихся у них в подчинении. Могут и должны быть, законы, запрещающие использовать метод подсознательной проекции на кино- и телеэкранах. Могут и должны быть законы, запрещающие политическим кандидатам не только расходовать на свои избирательные кампании больше определенной суммы, но также и использовать иррациональную пропаганду, превращающую в нонсенс весь демократический процесс.

Такое превентивное законодательство может принести определенную пользу, но если безличные силы, угрожающие свободе, будут продолжать свое движение, то польза от него будет недолгой. Самые лучшие конституции и превентивные законы окажутся бессильны против непрерывно растущего давления перенаселенности и заорганизованности, обусловленных увеличением численности населения и развитием технологий. Конституции не будут упразднены и хорошие законы останутся в законодательстве, но эти

либеральные формы станут служить только маской и украшением глубоко нелиберальной сущности. Вместе с постоянно растущей перенаселенностью и заорганизованностью мы можем увидеть в демократических странах процесс, обратный тому, что привел Англию к демократии, сохранив при этом все внешние формы монархии. Под давлением растущей перенаселенности и заорганизованности с помощью все более эффективных методов психологической манипуляции демократия изменит свою природу. Привычные старые формы – выборы, парламенты, высшие суды и прочее – все останется. Но то, что скрыто под ними, будет новым видом ненасильственного тоталитаризма. Все традиционные названия, все святые призывы и лозунги останутся такими же, как и в старые добрые времена. Демократия и свобода по-прежнему будут ежедневной темой телепередач и передовых статей – но эта будет демократия и свобода исключительно в пиквикском смысле. А тем временем, правящая олигархия и ее хорошо обученная элита военных, полицейских и манипуляторов будут продолжать вести свое шоу.

Как мы можем контролировать огромные безличные силы, которые угрожают нашей с

трудом завоеванной свободе? На словах и в общих понятиях на этот вопрос ответить просто. Рассмотрим проблему перенаселенности. Быстро растущая численность населения все тяжелее давит на доступные природные ресурсы. Что можно сделать? Очевидно, мы должны как можно скорее снизить рождаемость до уровня, не превышающего уровень смертности. В то же время, - увеличить производство продуктов питания, установить мировую политику, направленную на сохранение лесов и земель, разработать практичные заменители нашему топливу, желательно менее опасные и не так быстро распадающиеся, как уран. И экономно расходуя легко доступные сокращающиеся запасы минералов, мы должны разработать новые, не слишком дорогие методы для извлечения этих минералов из более бедных руд, самая бедная из которых - морская вода. Но все это определенно легче сказать, чем сделать. Ежегодный прирост населения должен быть снижен. Но как? Перед нами выбор – голод, эпидемия и война, с одной стороны, и контроль над рождаемостью - с другой. Большинство из нас выберут контроль над рождаемостью – и мы тут же столкнемся с проблемой, над которой ломают головы физиологи, фармакологи,

социологи, психологи и даже теологи. «Таблетка» еще не изобретена. Но когда и если эти таблетки изобретут, как распределить их среди сотен миллионов потенциальных матерей (или, если бы они действовали на мужчин, среди потенциальных отцов), которые должны их принимать, чтобы снизить рождаемость? И как, при существующих социальных традициях и силах культурной и психологической инерции, убедить тех, кто должны, но не хотят принимать эти таблетки, изменить свое мнение? А как быть с протестами Римской католической церкви, которая не признает никаких форм контроля над рождаемостью, кроме так называемого метода естественного цикла, который уже доказал свою почти полную неэффективность в индустриально неразвитых странах, где снижение рождаемости больше всего необходимо? Те же самые вопросы, что и о гипотетической «таблетке», могут быть заданы, с такой же малой надеждой получить удовлетворительные ответы, и о уже существующих химических и механических средствах контроля над рождаемостью.

Когда мы переходим от проблемы контроля над рождаемостью к проблеме увеличения производства продуктов питания и сохранения

природных ресурсов мы сталкиваемся с трудностями, может, и не такими непомерными, но все равно огромными. Первая - это проблема образования. Как быстро можно обучить бесчисленных крестьян и фермеров, которые сейчас выращивают основную массу продуктов питания, новым методам хозяйствования? А когда они научатся, где им найти деньги, чтобы купить машины, топливо и смазочный материалы, электроэнергию, удобрения и улучшенные сорта растений и породы домашних животных, без которых даже самое лучшее агротехническое образование бесполезно? Аналогично, кто будет учить человечество принципам и практике сохранения? И как удержать голодных крестьян страны, чье население и потребность в продуктах питания постоянно растет, от «порчи земель»? А если удастся удержать, то кто будет оказывать им помощь до тех пор, пока их израненные и истощенные земли не восстановят свои силы и плодородие? Или возьмем отсталые страны, которые сейчас находятся на пути индустриализации. Кто их удержит, в их отчаянных попытках догнать и идти в ногу, от разбазаривания не возобновляемых природных ресурсов с таким же безоглядным

безрассудством, как это делали и продолжают делать те, кто сейчас впереди этой гонки? А когда наступит час расплаты, где в этих бедных странах можно будет найти квалифицированные научные кадры и огромные деньги для извлечения необходимых минералов из руд, в которых их концентрация слишком низка, чтобы при существующих технологиях этот процесс был бы возможен и экономически оправдан? Вероятно, со временем ответы на эти вопросы будут найдены. Но когда? В любом соревновании между количеством населения и природными ресурсами время играет против нас. К концу этого столетия, конечно можно, если очень постараться, в два раза увеличить производство продуктов питания. Но и людей к тому времени станет в два раза больше, и несколько миллиардов из них будут жить в частично индустриализованных странах и потреблять в десять раз больше энергии, воды, древесины и не возобновляемых минералов, чем они потребляют сейчас. Одним словом ситуация с продуктами питания будет такой же плохой, как и сегодня, а ситуация с сырьем – во много раз хуже.

Найти решение проблемы заорганизованности вряд ли проще, чем

решение проблемы природных ресурсов и возрастающей численности населения. На словах и в общих терминах ответ очень прост. То, что политическая власть следует за собственностью – это аксиома. И то, что средства производства быстро переходят в монопольную собственность Большого Бизнеса и Большого Правительства сейчас уже стало историческим фактом. Поэтому, если вы верите в демократию, сделайте так, чтобы распределить собственность настолько широко, насколько это возможно.

Или возьмем право голоса. В принципе это огромная привилегия. Но на практике, как показывает история, право голоса - еще не гарантия свободы. Поэтому, если вы хотите избежать диктатуры референдума, разбейте общество функционирующих коллективов на самоуправляемые добровольно кооперирующие друг с другом группы, способные существовать вне бюрократической системы Большого Бизнеса и Большого Правительства.

Перенаселенность и заорганизованность породила современный мегаполис, в котором полноценная человеческая жизнь с множеством личных контактов стала практически невозможной. Таким образом, если вы хотите

избежать духовного обнищания индивидов и целого общества, оставьте мегаполис и возродите небольшие сельские коммуны или, - в качестве альтернативного варианта, - очеловечьте мегаполисы, создавая внутри его механической организованности эквиваленты небольших сельских коммун, в которых люди могли бы встречаться и взаимодействовать как полноценные личности, а не просто как живые воплощения специализированных функций.

Все это очевидно сегодня и было очевидно еще пятьдесят лет назад. От Хилэри Беллока до Мортимер Адлера, от ранних сторонников кооперативных кредитных союзов до земельных реформаторов Италии и Японии, люди доброй воли стояли за децентрализацию экономики и широкое распределение собственности. И сколько изобретательных схем предлагалось для распределения продукции и для возвращения к мелкомасштабной «сельской индустрии»! Были и тщательно разработанные планы Дюбрея для предоставления определенной доли автономии и инициативы различным отделам крупного промышленного комплекса. Были и синдикалисты с их проектами безгосударственного общества, организованного как федерация производственных групп под

руководством профсоюзов. В Америке Артур Морган и Бэйкер Браунелл выдвинули теорию и разработали практическую схему функционирования общества нового типа, живущего в деревнях и небольших городах.

Профессор Скиннер из Гарварда осветил с психологической точки зрения эту проблему в своем утопическом романе «Уолден Два» - об автономном обществе, настолько хорошо организованном с научной точки зрения, что живущие в нем люди никогда не испытывали желания совершать противоправные действия и без применения силы и нежелательной пропаганды исполняли свои обязанности и жили счастливой, творческой жизнью. Во Франции во время Второй мировой войны и после нее, Марсель Барбю и его последователи основали несколько самоуправляемых неиерархических производственных коммун для обеспечения взаимопомощи и полноценной жизни. В то же самое время в Лондоне Пекхэмский эксперимент продемонстрировал, что, сочетая медицинское обслуживание с широкими интересами группы, можно создать настоящее сообщество даже мегаполисе.

Теперь мы видим, что болезнь заорганизованности ясно осознавалась и что

для ее лечения предписывались различные средства, часто с ощутимым успехом. Но несмотря на все увещевания и достойные подражания примеры, болезнь прогрессирует. Мы знаем, что небезопасно позволять власти концентрироваться в руках правящей олигархии, тем не менее, все больше власти собирается в руках все меньшего числа людей. Мы знаем, что для большинства людей жизнь в огромном современном городе анонимна, атомарна, ее даже трудно назвать человеческой, тем не менее, огромные города продолжают разрастаться и общая схема жизни в них остается неизменной. Мы знаем, что в очень большом и сложном обществе, демократия практически невозможна, если только не осуществлять ее в автономных группах приемлемого размера, тем не менее, все больше и больше дел решается бюрократами Большого Правительства и Большого Бизнеса. Слишком очевидно, что на практике проблему заорганизованности почти также трудно решить, как и проблему перенаселенности. В обоих случаях мы знаем, что нужно делать, но ни в одном не можем эффективно использовать наши знания.

Здесь мы столкнулись с очень важным вопросом: а действительно ли мы хотим использовать наши знания? Думает ли большинство населения, что стоит причинять себе столько беспокойства, чтобы остановить, а возможно, и повернуть вспять движение в сторону тоталитарного контроля? В Соединенных Штатах - а Америка – пророческий образ всего остального урбанизированного индустриального мира, каким он будет через несколько лет, - опросы общественного мнения показали, что подавляющее большинство молодых людей до двадцати лет, – завтрашние избиратели, не верят в демократические институты, не возражают против цензуры непопулярных идей, не считают, что самоуправление возможно и хотели бы и дальше продолжать жить той же жизнью, к которой приучила их экономический бум под управлением олигархии всевозможных экспертов. То, что так много хорошо упитанных юных телезрителей в государстве с самой сильной демократией, настолько равнодушны к идее самоуправления, настолько не заинтересованы в свободе мысли и праве на различие во взглядах, огорчает, но не особенно удивляет. «Волен как птица» говорим мы,

завидуя крылатым созданиям за их способность к ни чем не стесненному движению в трехмерном пространстве. Но, увы, мы забыли о дронтах. Любая птица, которая научилась добывать себе пищу без использования крыльев, вскоре откажется от привилегии полета и навсегда останется на земле. В какой-то мере такая аналогия верна и для людей. Если хлеб будет подаваться регулярно и в изобилии три раза в день, многие из них будут вполне удовлетворены жизнью на одном хлебе – или, во всяком случае, на хлебе и зрелищах. «Кончится тем, - говорит у Достоевского Великий Инквизитор, - что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». И когда Алеша Карамазов спрашивает брата, который рассказывает эту историю, а не было ли это сказано с иронией, Иван отвечает: «Нимало. Он именно ставит в заслугу себе и своим, что наконец-то они побороли свободу и сделали так для того, чтобы сделать людей счастливыми». Да, сделать людей счастливыми, «ибо ничего и никогда, - продолжает Инквизитор, - не было для человека и человеческого общества невыносимее свободы». Ничего, кроме отсутствия свободы. Ведь когда дела идут

плохо, рацион сокращается, осевшие на земле дронты начинают требовать назад свои крылья – только затем, чтобы потом снова отказаться от них, когда наступят лучшие времена и их хозяева станут более щедрыми. Подростки, которые сейчас так мало ценят демократию, когда вырастут, могут превратиться в борцов за свободу. Крик «Дайте мне телевизор и гамбургеры, но только не беспокойте меня ответственностью за свободу» под давлением обстоятельств может смениться на крик: «Дайте мне свободу или дайте мне смерть». Если такое произойдет, то отчасти это случится из-за деятельности сил, над которыми даже у самых могущественных правителей нет никакого контроля, а отчасти из-за некомпетентности самих правителей, их неспособности найти эффективное применение инструментам психологического манипулирования, которые уже предоставила и еще предоставит наука и технология будущим тиранам. Если учесть, как мало они знали, и как мало средств было в их распоряжении, Великие Инквизиторы прошлого справлялись очень неплохо. Но их приемники - хорошо информированные, образованные диктаторы будущего, несомненно, справятся еще лучше. Великий Инквизитор упрекает

Христа за то, что он повелел людям быть свободными и говорит ему: «Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете». Но чудо, тайна и авторитет - еще не гарантия бесконечно долгого существования диктатуры. В Дивном Новом Мире диктаторы добавили науку к этому списку и усилили свой авторитет манипуляциями с телами эмбрионов, с рефлексами младенцев и умами детей и взрослых. И вместо того, чтобы просто говорить о чудесах и символически намекать на тайны они позволили своим подданным с помощью наркотиков «непосредственно пережить» чудеса и тайны и таким образом трансформировать эти чудеса и тайны в некое экстатическое знание. Диктаторы прошлого пали потому, что они не могли дать своим подданным достаточно хлеба, зрелищ, тайн и чудес. Не было у них и по-настоящему эффективной системы психологического манипулирования. В прошлом вольнодумцы и революционеры часто были продуктами наиболее ортодоксальной религиозной системы воспитания. И это не удивительно. Методы, которые применялись и применяются ортодоксальными воспитателями крайне неэффективны. При современном диктаторе образование будет действительно

работать - в результате чего подавляющее большинство людей научаться любить свое рабство и даже мечтать не станут о революции. Трудно найти причину, по которой тщательно разработанная научная диктатура может быть когда-нибудь свергнута.

Но пока в мире еще осталась свобода. Молодежь, правда, не ценит ее. Но некоторые до сих пор верят, что без свободы люди не могут стать настоящими людьми и поэтому свобода для нас просто крайне необходима. Вероятно силы, угрожающие свободе, слишком велики, чтобы их долго сдерживать. И все же наш долг - делать все возможное, чтобы устоять перед ними.

Перевод Лыгалова И.