АртурШопенгауэрАфоризмыжитейскоймудрости

Annotation

ArthurSchopenhauerРодился в Данциге (ныне Гданьск) в семье преуспевающего торговца. Получил

домашнееобразование,многопутешествовалвместесродителями,в1809годупоступилвГеттингенскийуниверситет,затемучилсявБерлинскомуниверситете,гдеслушаллекцииИ-Г.

Перед вами — одна из необычнейших работ в творческом наследии Шопенгауэра.Потому ли, что цельное, абсолютно завершенное произведение он назвал «Афоризмами»?Или — потому, что именно здесь он впервые попытался противопоставить собственной«пессимистически-идеалистической»концепцииконцепциюиную—эпикурейскую?

Понятьэтовысможете,толькопознакомившисьс«Афоризмами»…

АртурШопенгауэрГлавапервая.ОСНОВНОЕДЕЛЕНИЕГлававторая.ОТОМ,ЧТОТАКОЕЧЕЛОВЕКГлаватретья.ОТОМ,ЧТОЧЕЛОВЕКИМЕЕТГлавачетвертая.ОТОМ,ЧТОПРЕДСТАВЛЯЕТСОБОЮЧЕЛОВЕКГлавапятая.ПОУЧЕНИЯИПРАВИЛАГлавашестая.ОРАЗЛИЧИИВОЗРАСТОВ

notes12345678910111213141516171819202122232425

Главапервая.ОСНОВНОЕДЕЛЕНИЕАристотель (Eth. Nicom. l, 8) разделил блага человеческой жизни на 3 группы: блага

внешние,духовныеителесные.Сохраняялишьтройноеделение,яутверждаю,чтовсе,чемобусловливаетсяразличиевсудьбелюдей,можетбытьсведеноктремосновнымкатегориям.

1)Чтотакоечеловек:—т.е.личностьеговсамомширокомсмыслеслова.Сюдаследуетотнестиздоровье,силу,красоту,темперамент,нравственность,умистепеньегоразвития.

2) Что человек имеет: — т. е. имущество, находящееся в его собственности иливладении.

3)Чтопредставляетсобоючеловек,этимисловамиподразумеваетсято,какимчеловекявляется в представлении других: как они его себе представляют, словом это — мнениеостальныхонем,мнение,выражающеесявовневегопочете,положениииславе.

Перечисленные в первой рубрике элементы вложены в человека самой природой, изэтого уже можно заключить, что влияние их на его счастье или несчастье значительносильнееиглубжетого,какоеоказываетсяфакторамидвухдругихкатегорий,создающимисясиламилюдей.Посравнениюсистиннымиличнымидостоинствами—обширнымумомиливеликим сердцем — все преимущества, доставляемые положением, рождением, хотя быцарственным,богатствомит.п.оказываютсятемже,чемоказываетсятеатральныйкорольпосравнениюснастоящим.Метродор,первыйученикЭпикура,такначинаетоднуизсвоихглав:«То,чтонаходитсявнутринас,болеевлияетнанашесчастье,чемто,чтовытекаетизвещейвнешнего мира» (см. Clemens Alex. Strom 11, 21, стр. 362 Вюрцбургского издания).Действительно, вполне бесспорно, что для блага индивидуума, даже больше — для егобытия, самым существенным является то, что в нем самом заключается или происходит.Только этим и обусловливается его чувство удовлетворения или неудовольствия, —являющееся ближайшим образом результатом ощущений, желаний и мыслей, все, лежащеевне этой области, имеет лишь косвенное влияние на человека. Потому-то одни и те жевнешние события влияют на каждого совершенно различно, находясь в одинаковыхобстоятельствах,людивсежеживутвразныхмирах.Непосредственночеловекимеетделолишьсосвоимисобственнымипредставлениями,ощущениямиидвижениямиволи,явлениявнешнего мира влияют на него лишь постольку, поскольку ими вызываются явления вовнутреннем мире. Мир, в котором живет человек, зависит, прежде всего, от того, как егоданныйчеловекпонимает,аследовательно,отсвойствегомозга:сообразноспоследниммироказывается то бедным, скучным и пошлым, то наоборот, богатым, полным интереса ивеличия.Обыкновенно завидуют тем, комувжизниудавалось сталкиваться синтереснымисобытиями, в таких случаях скорее стоит завидовать той собственности к восприятию,которая придает событию тот интерес, то значение, какое он имеет на взгляд рассказчика,одно и то же происшествие, представляющееся умному человеку глубоко интересным,превратилосьбы,будучивоспринятопустенькимпошляком,вскучнейшуюсценуизплоскойобыденщины.Особенно ясно это сказывается в некоторых стихотворенияхГете и Байрона,описывающих, по-видимому, действительно случившиеся происшествия: недалекийчитатель склонен в таких случаях завидовать поэту в том, что на его долю выпало этопроисшествие, вместо того, чтобы завидовать егомогучемувоображению,превратившемукакое-нибудь повседневное событие в нечто великое и красивое. Меланхолик примет затрагедиюто,вчемсангвиникувидитлишьинтересныйинцидент,афлегматик—нечто,незаслуживающее внимания. Происходит это оттого, что действительность, т. е. всякийосуществившийсяфакт,состоитиздвухполовин:изсубъективнойиобъективной,стольже

необходимо и тесно связанных между собою, как водород и кислород в воде. Притождественных объективных и разных субъективных данных или наоборот, получатся двеглубоко различные действительности: превосходящие объективные данные при тупой,скверной субъективной половине создадут в результате очень плохую действительность,подобно красивой местности, наблюдаемой в дурную погоду или через скверное стекло.Прощеговоря,человектакженеможетвылезтиизсвоегосознания,какизсвоейшкуры,инепосредственноживеттольковнем,потому-тотактруднопомочьемуизвне.Насценеодиниграет князя, другой—придворного, третий— слугу, солдата или генерала и т. п.Но этиразличиясутьчистовнешние,истиннаяже,внутренняяподкладкаувсехучастниководнаита же: бедный актер с его горем и нуждою. Так и в жизни. Различие в богатстве, в чинеотводят каждому особую роль, но отнюдь не ею обусловливается распределениевнутреннегосчастьяидовольства:и здесьвкаждомтаитсяодинитотжежалкийбедняк,подавленныйзаботамиигорем,которое,правда,разнообразитсявзависимостиотсубъекта,новистинномсвоемсуществеостаетсянеизменным,еслиисуществуетразницавстепени,тоонанивкоеймеренезависитотположенияилибогатствасубъекта,т.е.отхарактераегороли.

Таккаквсесуществующееипроисходящеесуществуетипроисходитнепосредственнолишь в сознании человека, то, очевидно, свойства этого сознания существеннее всего ииграютболее важнуюроль, чемотражающиеся внемобразы.Всенаслажденияи роскошь,воспринятые туманным сознанием глупца, окажутся жалкими по сравнению с сознаниемСервантеса,пишущеговтеснойтюрьмесвоегоДон-Кихота.

Объективная половина действительности находится в руках судьбы, и потомуизменчива, субъективное данное — это мы сами, в главных чертах оно неизменно. Вотпочемужизнькаждогоносит,несмотрянавнешниеперемены,сначаладоконцаодинитотже характер, ее можно сравнить с рядом вариаций на одну и ту же тему. Никто не можетсброситьссебясвоюиндивидуальность.Вкакиеусловиянипоставитьживотное,оновсегдаостанется заключенным в том тесном круге, какой навеки очерчен для него природой,—почему,например,нашестремлениеосчастливитьлюбимоеживотноеможетосуществитьсявследствие этих границ его существа и сознания лишь в очень узких рамках. Так же ичеловек: его индивидуальность заранее определяет меру возможного для него счастья.Особенно прочно, притом навсегда, его духовные силы определяют способность квозвышенным наслаждениям. Раз эти силы ограничены, то все внешние усилия, все, чтосделают для человека его ближние и удача,— все это не сможет возвысить человека надсвойственным ему полуживотным счастьем и довольством, на его долю останутсячувственныеудовольствия,тихаяиуютнаясемейнаяжизнь,скверноеобществоивульгарныеразвлечения.Дажеобразованиеможетлишьоченьмалосодействоватьрасширениюкругаегонаслаждений, ведь высшие, самые богатые по разнообразию, и наиболее привлекательныенаслаждения—сутьдуховная,какбымывюностиниошибалисьнаэтотсчет,—атакиенаслажденияобусловленыпреждевсегонашимидуховнымисилами.

Отсюда ясно, насколько наше счастье зависит от того, что мы такое, от нашейиндивидуальности, обычно же при этом учитывается только судьба, — т. е. то, что мыимеем, и то, что мы собою представляем. Но судьба может улучшиться, к тому же привнутреннембогатствечеловекнестанетмногогоотнеетребовать.Глупецвсегдаостанетсяглупцом,итупица—тупицей,будьонихотьвраюиокруженыгуриями.Гетеговорит:

«VolkundKnechtundUberwinderSiegestehnzujederZeitHöchtestGlückderErdenkinderSienurdiePersönlichkeit».[1]

Что субъективная сторона несравненно важнее для нашего счастья и довольства, чем

объективнееданные—этолегкоподтверждаетсяхотябытем,напр.,чтоголод—лучшийповар, или что старик равнодушно смотрит на богинююности—женщину, или, наконец,жизньюгенияилисвятого.Особенно здоровьеперевешиваетвсевнешниеблаганастолько,что здоровый нищий счастливее больного короля. Спокойный, веселый темперамент,являющийся следствием хорошего здоровья и сильного организма, ясный, живой,проницательныйиправильномыслящийум,сдержаннаяволяистемвместечистаясовесть—вотблага,которыхзаменитьнесмогутникакиечиныисокровища.То,чточеловекзначитдля самого себя, что сопровождает его даже в одиночестве и что никем не может бытьподарено или отнято— очевидно существеннее для него всего, чем он владеет, и чем онпредставляетсядругимлюдям.Умныйчеловекводиночественайдетотличноеразвлечениевсвоихмысляхивоображении,тогдакакдажебеспрерывнаясменасобеседников,спектаклей,поездок и увеселений не оградит тупицу от терзающей его скуки. Человек с хорошим,ровным, сдержанным характером даже в тяжелых условиях может чувствовать себяудовлетворенным,чегонедостигнутьчеловекуалчному,завистливомуизлому,какбыбогатон ни был. Для того, кто одарен выдающимся умом и возвышенным характером,большинство излюбленных массою удовольствий — излишни, даже более —обременительны.Горацийговоритпросебя:«Естьлюди,неимеющиенидрагоценностей,нимрамора,ни слоновойкости,ниТирренских статуй,никартин,ни серебра,ниокрашенныхГетулийсуимпурпуромодежд,ноестьитакие,ктонезаботитсяотом,чтобыиметьих»,аСократ, при виде выставленных к продаже предметов роскоши, воскликнул: «Сколькосуществуетвещей,которыемнененужны».

Итак, для нашего счастья то, что мы такое, — наша личность— является первым иважнейшим условием, уже потому, что сохраняется всегда и при всех обстоятельствах, ктому же она, в противоположность благам двух других категорий, не зависит отпревратностейсудьбыинеможетбытьотнятаунас.Вэтомсмыслеценностьееабсолютна,тогдакакценностьдругихблаг—относительна.Отсюдаследует,чточеловекгораздоменееподвержен внешним влияниям, чем это принято думать. Одно лишь всемогущее времявластвуетиздесь:емуподдаютсяпостепенноифизические,идуховныеэлементычеловека,одна лишь моральная сторона характера недоступна ему. В этом отношении блага двухпоследних категорий имеют то преимущество перед благами первой, что время не можетнепосредственноихотнять.Второепреимуществоихвтом,что,существуяобъективно,онидостижимы по своей природе, по крайней мере перед каждым открыта возможностьприобрести их, тогда как субъективная сторона не в нашей власти, создана jure divinoнеизменнойразнавсегда.ВэтомсмыслездесьвполнеприменимысловаГете:

«WieandemTag,derdichderWeltverliehen.DieSonne stand zumGruße derPlaneten, bist alsobald und fort und fort gediehen, nach dem

Gesetz,wonachduangetreten.Somusst du sein, dir kannst du nicht entfliehen, so sagten schonSibyllen, soPropheten,Und

keineZeitundkeineMachtzerstückeltgeprägteForm,dielebendsichentwickelt».[2]Единственное, что мы в этом отношении можем сделать, это — использовать наши

индивидуальные свойства с наибольшей для себя выгодой, сообразно с этим развиватьсоответствующие им стремления, и заботиться лишь о таком развитии, какое с нимисогласуется,избегаявсякогодругого,словом—выбиратьтудолжность,занятие,тотобразжизни,какиеподходяткнашейличности.

Человекгеркулесовскогосложения,необычайнойфизическойсилы,вынужденныйвсилувнешних обстоятельств вести сидячуюжизнь за кропотливой ручной работой, за научнымилиумственнымтрудом,требующимсовершенноиных,неразвитыхунегосил,оставляющий

неиспользованными те силы, которымион такщедронаделен—такой человек всюжизньбудетнесчастлив,еще,впрочем,несчастнеебудеттот,вкомпреобладаютинтеллектуальныесилы и кто, оставляя их неразвитыми и неиспользованными, вынужден заниматься каким-либо простым, не требующим вовсе ума делом или даже физическим трудом, емунепосильным. Особенно в юности следует остерегаться приписывания себе избытка сил,которогонасамомделенет.

Избесспорногоперевесаблагпервойкатегориинадблагамидругихдвухвытекает,чтоблагоразумнее заботиться о сохранении своего здоровьяи о развитии способностей, чемоприумножении богатств, но этого не следует понимать в том смысле, будто надопренебрегать приобретением всего необходимого или просто привычного нам. Подлинноебогатство, т. е. большой избыток средств, немного способствует нашему счастью, еслимногиебогачичувствуютсебянесчастными,тоэтооттого,чтоонинепричастныистиннойкультуредуха,неимеютзнаний,астемвместеиобъективныхинтересов,которыемоглибыподвигнуть их к умственному труду. То, что может дать богатство сверх удовлетворениянасущных и естественных потребностей, мало влияет на наше внутреннее довольство:последнеескореетеряетотмножествазабот,неизбежносвязанныхссохранениембольшогосостояния. Тем не менее люди в тысячу раз более заняты приобретением богатства, чемкультуроюдуха,какниочевидно,чтото,чеммыявляемсянасамомделе,значитдлянашегосчастьягораздобольше,чемто,чтомыимеем.

Сколько людей, в постоянных хлопотах, неутомимо, как муравьи, с утра до вечеразаняты увеличением уже существующего богатства, им чуждо все, что выходит из узкогокруганаправленныхкэтойцелисредств:ихпустаядушаневосприимчиваникчемуиному.Высшиенаслаждения—духовные—недоступныдляних,тщетностараютсяонизаменитьихотрывочными,мимолетнымичувственнымиудовольствиями,требующимималовремении много денег. Результаты счастливой, сопутствуемой удачею, жизни такого человекавыразятсянасклонеегоднейвпорядочнойкучкезолота,увеличитьилипромотатькоторуюпредоставляется наследникам. Такая жизнь, хотя и ведется с большою серьезностью иважностью, уже в силу этого так же глупа, как всякая, осуществляющая девиз дурацкогоколпака.

Итак, то, что каждый имеет в себе, важнее всего для его счастья. Только потому, чтосчастья по общему правилу очень мало, большинство победивших в борьбе с нуждойчувствуют себя в сущности столь же несчастными, как те, кто еще борется с нею. Ихвнутренняяпустота,расплывчатостьихсознанияибедностьдуховнаягонятихвобщество,которое, однако, состоит из имже подобных— similis simili gaudet. Тут предпринимаетсяобщая погоня за развлечениями, которых в начале ищут в чувственных наслаждениях, вразличных удовольствиях и в конце концов — в излишествах. Источником той пагубнойрасточительности,благодарякоторойстольмногиесыновья,вступающиевжизньбогачами,проматываютогромныенаследства,—являетсяисключительноскука,вытекающаяизтолькочто описанной духовной несостоятельности и пустоты. Такой юноша, вступив в жизньбогатым с внешней стороны, но бедняком по внутреннему содержанию, тщетно стараетсязаменитьвнутреннеебогатствовнешним,приобрестивсеизвне,—подобностарцу,ищущемупочерпнуть новых сил в молодости окружающих. Эта внутренняя бедность и приводит вконцеконцовквнешней.

Излишне разъяснять важность двух других категорий жизненных благ: ценностьбогатства ныне настолько общепризнанна, что не нуждается в комментариях. Третьякатегория — мнение других о нас, представляется по сравнению со второй —малоосязательной.Однакозаботитьсяочести,т.е.одобромимени,долженкаждый,очине

— лишь тот, кто служит государству, и о славе — лишь немногие. В то же время честьсчитается неоценимым благом, а слава— самым ценным, что толькоможет быть добыточеловеком—золотымруномизбранных,тогдакакпредпочитатьчинбогатствумогутлишьдураки.В частности вторая и третья категории находятся в некотором взаимодействии,—здесьприменимысловаПетрония:«habes—haheberis»,[3]доброемнениедругих,какбыононивыражалось—часторасчищаетпутькбогатствуинаоборот.

Глававторая.ОТОМ,ЧТОТАКОЕЧЕЛОВЕКВпринципемысогласились,чтонашеистинное«я»гораздоболееобусловливаетнаше

счастье,чемто,чтомыимеем,иличтомысобоюпредставляем.Всегдасамоеважное,этото,что такое данный человек, — что он имеет в себе самом, ведь его индивидуальностьсопутствует ему всюду и всегда, придавая ту или иную окраску всему переживаемому. Вконце концов источником всех наших наслаждений являемся мы сами, это относится и кфизическим,атемпачеикдуховнымнаслаждениям.Английскоевыражение—«toenjoyone'sself»— очень метко, в этом смысле he enjoys himself in Paris не значит «он наслаждаетсяПарижем»,а«оннаслаждаетсясобоювПариже».

Еслинашаличностьплоха,тоиспытываемыенаминаслажденияуподобляютсяценномувину,вкушаемомучеловеком,укотороговортуосталсявкусжелчи.Поэтомуивсчастье,ивгоре, исключая разве случаи тяжелых бед, то, что случается с человеком в жизни, менееважно, чем то, как он воспринимает эти события — т. е. каковы способы и степень еговосприимчивости во всех отношениях. То, что мы имеем в себе — наша личность иподлинная ценность ее — является единственным непосредственным фактором нашегосчастьяидовольства,всеостальныефакторы—влияютлишькосвенноидействиеихможетбытьпарализовано,тогдакакличностьпроявляетсвоевлияниевсегда.Потому-тозавистькличным достоинствам — самая непримиримая и скрывается особенно тщательно. Лишьсвойства сознания пребывают неизменными и непреложными, только индивидуальностьдействуетпостоянно,непрерывно,болееилименеесильновразличныемоменты,тогдакаквсе остальное проявляет свое влияние временами, случайно, и к томуже само подверженоизменениями гибели,Аристотель справедливо замечает: «вечнаприрода, ноне вещи» (Eth.Eud. УП, 2). Вот почему мы переносим свалившееся на нас извне несчастие с большеюпокорностью,чемпроисшедшеепонашейвине:судьбаможетизмениться,личныеженашисвойстваникогда.

Итак, субъективные блага, как-то благородный характер, большие способности,счастливый, веселый нрав и вполне здоровое тело,— словом, «mens sana in corpore sano»(JuvenalSat.X,356)—являютсяпервымиважнейшимусловиемнашегосчастья,сообразносэтим, мы должны гораздо больше заботиться об их развитии и сохранении, чем оприобретениивнешнихблагипочестей.

Изличныхсвойствнепосредственнеевсегоспособствуетнашемусчастьювеселыйнрав,это прекрасное качество немедленно же находит награду в самом себе. Кто весел,— тотвсегдаимеетпричинубытьтаковым,причинаэта—еговеселыйнрав.Ничтонеспособновтакой мере заменить любое другое благо, как это свойство. Если человек молод, красив,богатиуважаем,то,чтобысудитьоегосчастье,надоещезнать,веселлион,тогдакакеслионвесел,тобезразлично,старонилимолод,прямилигорбат,богатилибеден—онсчастлив.В ранней юности попалась мне в старой книге следующая фраза: «кто много смеется —счастлив, кто много плачет— несчастлив»— крайне простодушный афоризм, который я,однако, не забыл именно из-за его примитивной правдивости, хотя по существу это —чистейшийтруизминичегобольше.Поэтомувсякийраз,каквнаспоявляетсявеселость,мыдолжны всячески идти ей навстречу, она не может появиться не вовремя, между тем мычастоещеколеблемся,открытьлиейпуть,желаемпредварительновыяснить,имеемлимыдостаточныйповодбытьдовольными.Иногдаэтопроисходитизопасения,чтобывесельенепомешалонашимсерьезнымразмышлениямиважнымзаботам,однако,чтонаммогутдатьэти серьезные занятия — это еще большой вопрос, тогда как веселость приносит нам

непосредственную, прямую выгоду. Только она является наличной монетой счастья, вседругое—кредитныебилеты.Непосредственнодаваянамсчастьевнастоящем,онаявляетсявысшим благом для существ, действительность коих осуществляется в неделимомнастоящем между двумя бесконечностями времени. Потому первейшей нашей заботойдолжнобытьприобретениеиприумножениеэтогосокровища.Неподлежитсомнению,чтоничто так не вредит веселости, как богатство, и ничто не способствует ей больше, чемздоровье: у низшего, трудящегося люда, особенноу землепашцев, обычно выражениелицавеселое и довольное, тогда как на лицах богатых, «приличных» людей большею частьюнаписана скука. Следовательно, прежде всего мы должны стараться сохранить хорошеездоровье, на почве которого только и может вырасти веселость. Средства к этомунесложные: избегать всех эксцессов, излишеств, бурных и неприятных волнений, а такжечересчур напряженного и продолжительного умственного труда, далее — усиленноедвижение на свежем воздухе в течение по крайней мере двух часов, частое купанье вхолодной воде и тому подобные гигиенические меры. Без достаточного ежедневногодвижения нельзя сохранить здоровье, жизненные процессы могут совершаться правильнолишь при условии движения как тех органов, в которых они происходят, так и всегоорганизма. Аристотель справедливо заметил: «жизнь заключается в движении». Движениесущность жизни. Во всех тайниках организма царит беспрестанное, быстрое движение:сердцесегосложнойдвойнойфункцией—расширенияисжатия—бьетсянеустанно,в28пульсации оно заставляет всю кровь совершить большой и малый круг кровообращения,легкие, беспрерывно, как машина, накачивают воздух, кишки постоянно производятперистальтическиедвижения,железыбезостановочновырабатываютразныепродукты,дажемозгполучаетдвойноедвижение:отбиениясердцаиотвдыханиялегких.Еслиже,какэтобывает с огромным количеством людей, ведущих сидячую жизнь, внешнее движениесовершенно отсутствует, то возникает резкое и пагубное несоответствие между внешнимпокоемивнутреннимдвижением.Ввидутого,чтопостоянноевнутреннеедвижениетребуетизвестной поддержки извне, несоответствие это будет в сущности аналогично тому, какоеполучается,когдамы,благодарякакому-либоаффекту,испытываемсильнейшееволнение,нонесмеемегообнаружить.Дажедеревьям,дляправильногоихроста,необходимодвижение,доставляемое им ветром. Здесь применимо правило, которое можно формулировать так:«движение,чемонобыстрее,темонобольшедвижение».

Наскольконаше счастье зависитот веселости, а этапоследняяот состояния здоровья,это станет ясным, если сравнить впечатление, производимое одними и темиже внешнимиобстоятельствами или событиями в те дни, когда мы здоровы и сильны с тем, какоеполучается, когда благодаря болезни мы настроены угрюмо и мнительно. Нас делаетсчастливыминесчастнымнето,каковыпредметывдействительности,ато,вочтомыихпутемвосприятияпревращаем.ЭтоименноиговоритЭпиктет:

«людейволнуютнесамивещи,амнениеовещах».Вообще9/10нашегосчастьяоснованоназдоровье.Принемвсестановитсяисточником

наслаждения, тогда как без него решительно никакое внешнее благо не может доставитьудовольствия,дажесубъективныеблага:качестваума,души,темпераментаприболезненномсостоянии ослабевают и замирают. Отнюдь не лишено основания, что мы прежде всегоспрашиваемдругдругаоздоровьеижелаемегодругдругу:онопоистинеглавноеусловиечеловеческогосчастья.Отсюдавыводтот,чтовеличайшейглупостьюбылобыжертвоватьсвоимздоровьемрадичегобытонибыло:радибогатства,карьеры,образования,славы,неговоря уже о чувственных и мимолетных наслаждениях, вернее, всем этим стоитпожертвоватьрадиздоровья.

Но как много ни способствует здоровье столь существенной для нашего счастьявеселости,всеженетолькоотнегозависитэтапоследняя:спрекраснымздоровьемможетуживатьсямеланхолическийтемпераментипреобладаниегрустногонастроения.Основнаяихпричинакоренитсябезсомнениявприрожденных,апосемунеизменныхсвойствахорганизма,в большинстве случаев в более или менее ненормальном соотношении междучувствительностью, раздражительностью и воспроизводительной способностью.Чрезмерный перевес чувствительности способствует резким переменам в настроении:краткие вспышки ненормальной веселости на основном фоне меланхолии. Правда, генийобусловливается именно избытком нервной энергии, т. е. чувствительности и Аристотель(Probl., 30, 1) справедливо подметил, что все знаменитые и выдающиеся люди былимеланхоликами — мысль, на которую впоследствии ссылался Цицерон (Tusc. l, 33).Чрезвычайнохарактерноэтоприрожденноеразличиеосновныхчерт темпераментаописаноШекспиромв«Венецианскомкупце»(сц.I):

«ЗабавныхчудаковВсвоичасыприродасотворяет:Один— глядя— все щурится и все Волынки звук: а у другого вид так уксусен, что

уверяйсамНестор,Чтовещьсмешна—необнаружитонсвоихзубовулыбкоювеселой».Платон этоже различие определил словами: eucholos и dyscholos—человек легкого и

человектяжелогонрава.Противоположениемэтимвыражаетсячрезвычайноразнообразнаяуразличных людей восприимчивость к приятным и неприятным впечатлениям, сообразно скоей один смеется над тем, что другого способно привести в отчаяние, притом, обычновосприимчивость к приятным впечатлениям тем слабее, чем сильнее воспринимаютсянеприятные, и наоборот. При одинаковой вероятности счастливого или неудачного исходакакого-либо дела dyscholos будет сердиться и печалиться при неудаче, при счастливомжеобороте дела— не будет радоваться, в то же время eucholos не будет ни досадовать, нискорбетьонеудаче,счастливомужеисходу—обрадуется.Еслиdyscholosбудетиметьуспехв9предприятияхиз10,тоэтоемунедоставитрадости,ноонбудетопечаленединственнымнеудавшимся, тогда как eucholos сумеет даже при обратной пропорции найти утешение ирадостьвединственнойудаче.

Впрочем, всякое зло имеет свою хорошую сторону, так и в данном случае. На долюлюдей,обладающихмрачнымимнительнымхарактером,выпадаетбольшетакихгорестейистраданий, которые существуют лишь в их воображении, чем на долю eucholos, но затореальныенеудачибудутвихжизниреже,чемупоследних:ктовидитвсевчерномсветеиготов к худшему, тот ошибается реже в своих расчетах, чем человек, смотрящий нажизньсквозьрозовыеочки.

Если прирожденная «тяжеложелчность» сочетается с болезненной чуткостью нервнойсистемы,илисрасстройствоморгановпищеварения,тоэтачертагрозитразвитьсянастолько,что постоянное недовольство жизнью может выродиться в пресыщение ею и создастсклонность к самоубийству. При таких условиях поводом к последнему могут послужитьсамыеничтожныенеприятности,приособенносерьезномрасстройстведажеиихненужно:человек останавливается на самоубийстве под давлением одного лишь постоянногонедовольства, и замысел этот выполняется с хладнокровной обдуманностью и с твердойрешимостью. Больной, обычно попадающийпод надзор, направляет всю свою энергиюнато, чтобы, воспользовавшись малейшим ослаблением надзора, без колебаний, борьбы ибоязни прибегнуть к естественному и желанному для него способу освобождения отстраданий.Подробноэтосостояниеописанов«Душевныхболезнях»Эскироля.Правда,приизвестных условиях вполне здоровый, даже чрезвычайно веселый человек способенрешиться на самоубийство, это случается, если тяжесть страданий или неизбежно

приближающегося несчастья пересилит страх смерти. Вся разница — в размерах повода,достаточногодляпринятиятакогорешения.Размерэтотнаходитсявобратнойзависимостисмеланхолией. Чем она резче, тем ничтожнее может быть причина самоубийства, доходя вконцеконцовдонуля.Чембольшевчеловекебодростииподдерживающегоеездоровья,темважнеедолжнабытьпричина.Бесконечнымчисломпромежуточныхступенейотделеныдругот друга два крайних вида самоубийства: вытекшего из болезненного роста врожденноймеланхолии,ипредпринятогоздоровым,веселымчеловекомисключительноподдавлениемвнешнихпричин.

В известной мере здоровью родственна красота. Хотя это субъективное благо испособствует нашему счастью не непосредственно, а лишь косвенно, путем влияния надругихлюдей,всежеонозначиточеньмного,дажедлямужчины.Красота—этооткрытоерекомендательное письмо, заранее завоевывающее сердце. К ней применимы слова Гомера:«Неследуетпренебрегатьчуднымдаромбессмертных,которыйтолькоонимогутнамдать».

Даже при поверхностном наблюдении нельзя не заметить двух врагов человеческогосчастья:горяискуки.Надоприбавить,чтопосколькунамудаетсяотдалитьсяотодногоизних,постолькумыприближаемсякдругому,инаоборот,такчтовсянашажизньпротекаетвболееилименеечастомколебаниимеждуэтимидвумябедами.Этообусловливаетсятем,чтооба зла состоят в двойном антагонизме друг с другом: во внешнем, объективном и вовнутреннем, субъективном. С внешней стороны нужда и лишения порождают горе, аизобилие и обеспеченность — скуку. Сообразно с этим низшие классы находятся впостоянной борьбе с нуждою, т. е. с горем, а класс богатых, «приличных» людей — внепрерывной, часто поистине отчаянной борьбе со скукой. Внутренний, субъективныйантагонизмэтихзолоснованнатом,чтовкаждомчеловекевосприимчивостькчему-либоодному находится в обратной зависимости с восприимчивостью к другому, будучиопределена наличными душевными силами. Тупость ума всегда сочетается спритупленностью впечатлительности и с недостатком чувствительности, а эти свойстваделаютчеловекаменеевосприимчивымкстраданиямипечалямвсякогородаиразмера.Носдругой стороны эта тупость ума порождает ту, запечатленную на бесчисленных лицах ивыдающую себя постоянным интересом ко всем, хотя бы ничтожнейшим внешнимсобытиям, внутреннюю пустоту, которая является подлинным источником скуки, вечнотолкая субъекта в погоню за внешними возбуждениями с целью хоть чем-нибудьрасшевелить ум и душу. Такой человек неразборчив в выборе средств к этой цели,доказательство тому— низкопробное времяпрепровождение, к которому прибегают такиелюди, характер их общества и бесед, а также огромное число светских бездельников.Преимущественно из этой внутренней пустоты и вытекают погоня за обществом,развлечениями, за разными удовольствиями, роскошью, толкающей многих красточительности,азатем—внищету.

Ничто так не спасает от этих бед, как внутреннее богатство — богатство духа: чемвыше,совершеннеедух,темменьшеместаостаетсядляскуки.Нескончаемыйпотокмыслей,их вечно новая игра по поводу разнообразных явлений внутреннего и внешнего мира,способность и стремление к все новым и новым комбинациям их — все это делаетодаренногоумомчеловека,еслинесчитатьмоментовутомлений,неподдающимсяскуке.

С другой стороны, высокая интеллигентность обусловливается повышенноючувствительностью и коренится в большей интенсивности воли, т. е. в страстности.Сочетание ее с этими свойствами дает в результате чрезвычайную бурность аффектов,повышенную чувствительность к душевным и даже к физическим страданиям и большуюнетерпеливость при каких-либо препятствиях или неприятностях, все эти свойства еще

усиливаются благодаря живости впечатлений, в том числе и неприятных, котораяобусловлена пылким воображением. Сказанное относится в соответственной мере и кпромежуточным ступеням, заполняющим огромное расстояние между тупым дураком ивеликим гением. Словом, каждый, как объективно, так и субъективно, будет тем ближе кодномуисточникучеловеческихстраданий,чемондальшеотдругого.Сообразнососвоимиестественными склонностями он так или иначе сделает выбор между объективным исубъективнымзлом,т.е.постараетсяоградитьсебяотпричинытехстраданий,ккоторымоннаиболее восприимчив. Человек умный будет прежде всего стремиться избежать всякогогоря,добытьспокойствиеидосуг,онбудетискатьтихой,скромнойжизни,прикоторойбыего не трогали, а поэтому, при некотором знакомстве с так называемыми людьми, оностановитсвойвыборна замкнутойжизни, априбольшомуме—наполномодиночестве.Ведь,чембольшечеловекимеетвсебе,темменьшетребуетсяемуизвне,темменьшемогутдатьемудругиелюди.Вотпочемуинтеллигентностьприводиткнеобщительности.Еслибыкачество общества можно было заменить количеством, тогда стоило бы жить даже в«большом свете», но к несчастью сто дураков вместе взятых не составят и одногоздравомыслящего.

Человек другой крайности, как только нужда даст ему перевести дух, станет любоюценою отыскивать развлечений и общества, легко удовлетворяясь и избегая пуще всегосамого себя. В одиночестве, где каждый предоставлен самому себе, такой человек видитсвое внутреннее содержание, глупца в роскошной мантии подавляет его жалкая пустота,тогдакаквысокийуможивляетинаселяетсвоимимыслямисамуюневзрачнуюобстановку.Сенекаправильнозаметил:«всякаяглупостьстрадаетотсвоейскуки»(Ер.9),неменееправИисус, сынСираха: «жизнь глупца хуже смерти».Можно сказать, что человек общителен втоймере, в какойондуховнонесостоятелени вообщепошл, ведь вмире толькоиможновыбирать между одиночеством и пошлостью. Негры— самый общительный, но также исамый отсталый в умственном отношении народ, по известиям французских газет изСеверной Америки негры — свободные вперемежку с рабами — в огромном численабиваютсявтеснейшиепомещения,они—видители—немогутдостаточноналюбоватьсясвоимичернымилицамисприплюснутыминосами.

Сообразностем,чтомозгявляетсяпаразитом,пенсионеромвсегоорганизма,добытыечеловеком часы досуга, предоставляя ему возможность наслаждаться своим сознанием ииндивидуальностью, является плодом, венцом его существования, которое в остальномзаполненозаботамиитрудом.Чемжезаполняетбольшинствоэтосвободноевремя?Скукой,очумелостью, если нет чувственных удовольствий, или какой-либо ерунды под руками.Способиспользованиядосугапоказывает,докакойстепенидосугинойразобесценивается,по словамАриосто он часто является ничем иным, как «бездействием невежды». Среднийчеловек озабочен тем, как бы ему убить время, человек же талантливый стремится егоиспользовать.

Ограниченные люди потому так сильно подвержены скуке, что их разум является неболее, как посредником в передаче мотивов воле. Если в данный момент нет под рукоювнешнихмотивов,товоляспокойна,иум—впраздномсостоянии:ведькакум,такиволянемогут действовать по собственному импульсу.В результате— ужасающий застой всех силчеловека, скука. С целью ее прогнать, воле подсовывают мелкие, случайно, наугадвыхваченные мотивы, желая ими возбудить волю и тем привести в действиевоспринимающийихразум.Такиемотивыотносятсякреальным,естественныммотивамтакже, как бумажные деньги к звонкой монете: ценность их произвольна, условна. Такиммотивом является игра, в частности— игра в карты, изобретенные именно с этой целью.

Еслинетигр,ограниченныйчеловекберетсязапервуюпопавшуюсячепуху.Междупрочим,сигараможетпослужитьхорошимсуррогатоммысли.

Вотпочемувовсемсветекарточнаяиграсделаласьглавнымзанятиемлюбогообщества,она — мерило его ценности, явное обнаружение умственного банкротства. Не будучи всостоянии обмениваться мыслями, люди перебрасываются картами, стараясь отнять упартнеранесколькозолотых.Поистинежалкийрод!

Чтобы не быть пристрастным, я не скрою того, что можно привести в извинениекарточнойигры:многиевидятвнейподготовкуксветскойиделовойжизни,посколькуонаучит разумно использовать созданные случаем неизменяемые обстоятельства (карты), сцелью извлечь из них возможно больше. Имея в виду эту цель, человек развивает в себе«выдержку»,учасьприсквернойигресохранятьвеселыйвид.Носдругойстороныименноэтим карты оказывают развращающее влияние. Ведь суть игры в том, чтобы любымспособом, какими угодно хитростями заполучить то, что принадлежит другому.Привычкадействовать таким образом в игре постепенно укореняется и переходит вжизнь, так что вконцеконцовчеловекпроводитэтотпринципиввопросахсобственности:онготовсчитатьдозволеннымвсякоеимеющеесявегорукахсредство,еслитолькоононезапрещенозаконом.Примерытомудоставляетежедневнообыденнаяжизнь.

Если, как сказано выше, досуг является, так сказать, венцом человеческогосуществования,таккактолькоонделаетегополнымобладателемсвоего«я»,тосчастливыте, кто при этом находят в себе нечто ценное, в большинстве же в часы досугаобнаруживаетсяниначтонеспособныйсубъект,отчаянноскучающийитяготящийсясамимсобою.Посему—«возрадуемся,братья,чтомыдетинерабыни,асвободной»(Посл.кГал.IV,31).

Каксчастливейшаястраната,котораянуждаетсялишьвмаломввозе,илисовсемвнемненуждается,такиизлюдейсчастливбудеттот,вкоммноговнутреннихсокровищ,иктодля развлечения требует извне лишь немного или ничего. Подобный «импорт» обходитсядорого, порабощая нас, опасен, причиняет часто неприятности, и все же является лишьсквернойзаменойпродуктовсобственныхнедр.Ведьотдругих,вообщеизвне,нельзянивкаком отношении ожидать многого. Границы того, что один может дать другому, оченьтесны,вконцеконцовчеловеквсегдаостанетсяодин,итут-тоиважно,ктоосталсяодин.Здесь применимы слова Гете, которым он придавал общий смысл: «всякий в конце концовоказывается предоставленным самому себе» и Оливера Гольдсмита: «предоставленныесамимисебе,мывынужденысамиковатьиискатьсвоесчастье»(TheTravellerV,431исл.).

Самымценнымисущественнымдолжнабытьдлякаждогоеголичность.Чемполнееэтодостигнуто,аследовательно—чембольшеисточниковнаслажденияоткроетвсебечеловек,темсчастливеебудетон.ВполнеправбылАристотель, сказав:«счастьепринадлежиттому,кто сам себя удовлетворяет» (Eth. Eud. VII, 2). Ведь все внешние источники счастья инаслаждений по своей природе крайне ненадежны, сомнительны, преходящи, подчиненыслучаюимогутпоэтомуиссякнутьдажеприблагоприятнейшихусловиях,дажеболее—этонеизбежно, так как нельзя всегда иметь их под рукою. Во всяком случае почти все онииссякают к старости: нас покидают тогда любовь, шутливость, страсть к путешествиям,верховойездеипригодностькобществу,наконецсмертьлишаетнасдрузейиродных.Вэтомотношении, больше чем в каком либо ином, важно, что именно мы имеем в себе. Нашиличные свойства сохраняются дольше всею. Впрочем, в любом возрасте они являютсяистинным, надежным источником счастья. В мире вообще немного можно раздобыть: онвесьполоннуждоюигорем,техже,ктоихизбег,подкарауливаетнакаждомшагускука.Ктому же, по общему правилу власть принадлежит дурному началу, а решающее слово —

глупости.Судьбажестока,алюдижалки.Вустроенномтакимобразоммиретот,ктомногоимеет в себе, подобен светлой, веселой, теплой комнате, окруженный тьмою и снегомдекабрьскойночи.Поэтомувысокая, богатаяиндивидуальность, а вособенностиширокийум,—означаютсчастливейшийуделназемле,какбымалоблескавнемнибыло.Поистинемудрымбылоизречение19-летнейкоролевыШведскойХристиныоДекарте,известномейпоустным рассказам, да по одному из его произведений, и жившему уже 20 лет в полномуединениивГолландии:«Декарт—счастливейшийизвсехлюдей,иегожизнькажетсямнедостойной зависти» (Vie de Desc. par Baillet, Liv. VII, ch. 10). Необходимо, однако, как этобыло уДекарта— чтобы внешние условия были достаточно благоприятны, дабы человекмог найти самого себя и свободно собою располагать. В Экклезиасте (VII, 12) сказано:«Мудростьхорошапринаследствеипомогаетрадоватьсясолнцу».

Кому, по милости природы или судьбы, выпал такой удел, тот с трепетнойзаботливостьюбудетследить,чтобывнутреннийродниксчастьявсегдабылемудоступен,условием чего являются независимость и досуг. Их он охотно добудет умеренностью ибережливостью, это для него тем легче, что он не вынужден, подобно другим, искатьнаслаждений вовне. Поэтому перспектива чинов, денег, благожелательности и одобрениясветанесоблазнитегоотказатьсяотсамогосебя,иопуститьсядонизменныхстремленийидурных вкусов людей. Если представится случай, то он поступит как Гораций в письме кМеценату(Lib.I,ер.7).

Вообщекрайнеглуполишатьсячего-либовнутрисебястем,чтобывыигратьвовне,т.е.жертвовать покоем, досугом и независимостью,— целиком или в большей части— радиблеска, чина, роскоши, почета или чести. Так, однако, поступал Гете, меня же мой генийрешительновлеквдругомнаправлении.

Приведенная здесь истина, гласящая, что источник счастья берет свое начало в самомчеловеке,находитподтверждениевверномзамечанииАристотеля(наставлениеНикомаху1,7и VII, 13, 14), что всякое наслаждение предполагает некоторую деятельность, применениеизвестнойсилыинемыслимобезтакового.УчениеАристотеля,утверждающее,чтосчастьечеловека заключается в свободном использовании преобладающих в нем способностей,воспроизводитсяСтобеусомвегоисследованииоперипатетическойэтике(Eel.eth.II,cap.7),счастье, говорит он, состоит в упражнении своих способностей работами,могущимидатьизвестныйрезультат.

Исконное назначение сил, коими природа наделила человека, заключается в борьбе снуждою,теснящейегосовсехсторон.Разэтаборьбапрерывается,неиспользованныесилыстановятся бременем, и человеку приходится играть ими, т. е. бесцельно тратить их, ибоиначе он подвергнет себя действию другого источника человеческого страдания— скуки.Онатерзаетпреждевсегознатныхибогатыхлюдей,Лукрецийдалпревосходноеописаниеихстраданий,[4] меткость которого мы в любое время можем проверить в каждом большомгороде.Утакихлюдейвюностибольшуюрольиграетфизическаясилаипроизводительнаяспособность.Нопозжеостаютсяоднидушевныесилы,еслиихмало,еслиониплохоразвитыилиженетданныхкихдеятельности,тополучаетсясерьезноебедствие.Таккакволяестьединственная неиссякаемая сила, то стараются ее возбудить, разжигая в себе страсти,прибегая,напр.,ккрупнойазартнойигре—поистинеунизительномупороку.

Вообщекаждыйпраздныйчеловек,сообразносхарактеромпреобладающихвнемсил,выберетдляихупражнениятоилииное занятие—игру:кегли,шахматы,охоту,живопись,скачки,музыку,картыилипоэзию,геральдикуилифилософиюит.д.

Темуэтуможноразработатьметодически,дляэтогонадообратитьсякосноведействиявсех человеческих сил, т. е. к трем основным физиологическим силам. Рассматривая их

бесцельнуюигру,мывидим,чтоониявляютсяисточникамитрехгруппнаслаждения,изкоихчеловек, в зависимости от того, какая сила в немпреобладает—выбирает более для себяподходящие. Наслаждения доставляются: во-первых — воспроизводительной силой(Reproductionskraft), таковы еда, питье, пищеварение, покой и сон. Про некоторые нациисложиласьмолва, будтоонивозводят этинаслажденияна степеньнародныхторжеств.Во-вторых, раздражаемостью (Irritabilität), таковы путешествия, борьба, танцы, фехтование,верховая езда, разные атлетические игры, охота, и даже битвы и война. В-третьих —чувствительностью (Sensibilität), таковы созерцание, мышление, ощущение, поэзия, музыка,учение, чтение, изобретение, философия и т. п. Относительно ценности, степени ипродолжительности каждой такой группы наслаждений можно сказать много, но я этопредоставляючитателю.

Вероятно,всякийподметил,чтонаслаждение,обусловливающеесятратойнашихсил,аснимиинашесчастье,заключающеесявчастомповторениинаслаждений,будеттемполнее,чем благороднее обусловливающая их сила. Никто не станет отрицать преимущества,принадлежащеговэтомотношениичувствительности—решительнымпреобладаниемкоейчеловек отличается от других животных, над двумя другими физиологическими силами,присущимивравнойилидажебольшейстепениживотным.Кчувствительностиотносятсяинаши познавательные силы: поэтому ее преобладание делает нас способными кнаслаждениям духовным— т. е. состоящим в познавании, наслаждения эти тем выше, чембольшеперевесчувствительности.[5]

Нормальный, средний человек живо заинтересуется каким-либо предметом лишь приусловии, если последний возбуждает его волю, только этим предмет приобретает в егоглазах личный интерес. Но всякое длительное возбуждение воли является процессомсложным, в известной доле в него входит и страдание. Средством умышленноговозбуждения ее при посредстве мелких интересов, могущих причинить не длительную исерьезную боль, а лишь минутную, легкую, которую правильнее бы назвать «щекотаниемволи»—являетсякарточнаяигра,обычноезанятие«порядочногообщества»вовсехстранах.[6]

Человек с избытком духовных сил способен живо заинтересоваться чем-либо черезпосредство хотя бы одного разума, без всякого вмешательства воли, ему это даженеобходимо. Такой интерес переносит его в область, совершенно чуждую страданий, ватмосферу«веселой,легкойжизнибогов».Жизньостальныхпротекаетвотупении,ихмечтыи стремления всецело направлены на пошлый интерес личного благосостояния— т. е. наборьбусразныминевзгодами,поэтомуиходолеваетневыносимаяскука,кактолькоэтацельотпадаетиониоказываютсяпредоставленнымисамимсебе, лишьбешенноепламястрастиспособновнестиизвестноедвижениевэтузастывающуюмассу.

Наоборот, человек с избытком духовных силживет богатоймыслямижизнью, сплошьоживленнойиполнойзначения.Достойныевниманияявленияинтересуютего,еслионимеетвремяимотдаться,всебежесамомонимеетисточниквысшихнаслаждений.Импульсизвнедают ему явления природы и зрелище человеческой жизни, а также разнообразнейшиетворения выдающихся людей всех эпох и стран. Собственно, только он и можетнаслаждатьсяими,таккаклишьдлянегопонятныэтитворенияиихценность.Именнодлянегоживут великие люди, к нему лишь они обращаются, тогда как остальные, в качествеслучайныхслушателейспособныусвоитьразвекакие-нибудьклочкиихмыслей.Правда,этиму интеллигентного человека создается лишняя потребность, потребность учиться, видеть,образовываться, размышлять, а с тем вместе и потребность в досуге. Но, как правильносказал Вольтер, «нет истинных удовольствий без истинных потребностей, а потому,

благодаря им, интеллигентному человеку доступны такие наслаждения, которых несуществует для других. Для большинства красота в природе и в искусстве, как бы оно ниокружало себя ею, являются темже, чем гетера—для старика. Богато одаренный человекживет поэтому, наряду со своей личной жизнью, еще второю, а именно духовною,постепенно превращающуюся в настоящую его цель, причем личная жизнь становитсясредством к этой цели тогда как остальные люди именно это пошлое, пустое, скучноесуществование считают целью. Он преимущественно будет заботиться о чисто духовнойжизни,которая,благодаряпостоянномуразвитиюмышленияипознания,получитсвязностьивсе резче обрисовывающуюся целость и законченность завершающегося произведенияискусства. От нее печально отличается жизнь чисто практическая, направленная лишь наличноеблагосостояние,способнаяразвиватьсялишьвширь,ноневглубь,ислужащаяцелью,тогдакакдолжнабыбытьлишьсредством.

Наша практическая, реальная жизнь раз ее не волнуют страсти, скучна и плоска, впротивномжеслучаеонастановитсягорестной,поэтомусчастливытолькоте,ктонаделеннекоторымизлишкомумасверхтоймеры,какаянеобходимадляслужениясвоейволе.Такиелюдирядомсдействительнойжизньюживутещеидуховной,постоянноихинтересующейизанимающей,ипритомчуждойстрадания.Простогобезделья,т.е.ума,незанятогослужениемволе, для этого мало, требуется положительный избыток сил, который только и способентолкнуть нас на чисто умственную работу, вне служения воле: «отдых без занятий— этосмерть,погребениеживогочеловека» (Seneca, ер. 82).Сообразно с тем, великилимал этотизбыток ума, существуют бесчисленные градации духовной жизни, начиная с собирания иописания насекомых, птиц, минералов, монет и вплоть до создания высших произведенийпоэзииифилософии.

Такая духовная жизнь ограждает нас не только от скуки, но и от ее пагубныхпоследствий. Она спасает от дурного общества и от тех многих опасностей, несчастий,потерь,растрат,какиепостигаютвсякого,ищущегосвоесчастьевовнешнеммире.Правда,мнемояфилософияничегонедала,затомногоесохранила.

«Нормальный»,среднийчеловеквынужденискатьжизненныхнаслажденийвнесебя:—в имуществе, чине, жене и детях, друзьях, в обществе и т. п., и на них воздвигать своесчастье,поэтомусчастьерушится,еслионихтеряетиливнихобманывается.Егоположениеможно выразитьформулой: центр его тяжести— вне его.Поэтому егожелания и капризыпостоянно меняются, если позволяют средства — он то покупает дачу, лошадей, тоустраиваетпразднестваипоездки,вообщеведетширокуюжизнь.Удовольствияонищетвовсем окружающем, вовне, подобно больному, надеющемуся в бульоне и лекарствах найтиздоровье,истинныйисточниккоторого—егожизненнаясила.

Чтобы не перейти сразу к другой крайности, возьмем человека, если и не свыдающимися,товсежеспревышающимиобычнуюскуднуюдозудуховнымисилами.Есливнешние источники радости иссякнут или перестанут его удовлетворять, он начнет по-дилетантски заниматься искусством, илиже реальными науками: ботаникой, минералогией,физикой, астрономией и т. п., найдет в этих занятиях немало наслаждения, и отдохнет заними, мы можем сказать, что центр тяжести лежит отчасти уже в нем самом. Но так какдилентантизмвискусствеещедалекотистинноготаланта,ареальныенаукинеидутдалеевзаимоотношения явлений, то ни то, ни другое не в силах поглотить человека всецело,наполнитьвсеегосуществоитаксплестиссобоюегожизнь,чтобыковсемуостальномуонпотерял интерес. Это составляет удел высшего духа, который обычно именуют гением.Только гений избирает абсолютной темой своего бытия жизнь и сущность предметов, иглубокое их понимание стремится выразить, в зависимости от индивидуальных свойств, в

искусстве,поэзииилифилософии.Только для такого человека занятие собою, своими мыслями и творениями насущно

необходимо,одиночество—приятно,досуг—являетсявысшимблагом,всежеостальное—не нужно, а если оно есть, то нередко становится в тягость. Лишь про такого человекаможносказать,чтоцентреготяжести—всецеловнемсамом.

Отсюдастанетясно,почемутакие,крайнередкиелюдидажеприотличномхарактере,непринимают того теплого, безграничного участия в друзьях, семье и обществе, на котороеспособнымногиедругие.Ониготовыпримиритьсясчемугодно,разтолькоониимеютсебя.Вних заложенодинлишнийизолирующийэлемент, темболеедействительный,чтодругиелюдиникогданемогутихудовлетворить,иэтихдругихонинесчитаютравнымисебе,таккак эта отдаленность сказывается всегда и во всем, то постепенно они начинают считатьсебя отличными от людей существами и говорить о людях в третьем, а не в первом лицемножественногочисла.

С этой точки зрения тот, кого природа щедро наделила в умственном отношении,являетсясчастливеевсех,ибоочевидно,чтосубъективныеданныеважнее,чемобъективные,действиекоих,каковобыононибыло,всегдасовершаетсячерезпосредствопервых.Этоивыражают стихи Люциана (Anthol. 1,67): «Богатство духа — единственно истинноебогатство, ибо имущественный достаток влечет за собою несчастье». Обладателювнутреннего богатства не надо извне ничего, кроме одного отрицательного условия —досуга, чтобы быть в состоянии развивать свои умственные силы и наслаждатьсявнутренним сокровищем, другими словами — ничего, кроме возможности всю жизнь,каждыйденьичас,бытьсамимсобою.Комупредназначеноналожитьотпечатоксвоегоумана все человечество, для того существует лишь одно счастье: иметь возможность развитьсвои способности и закончить свои труды, и одно несчастье: не иметь этой возможности.Все остальное мало его касается. Поэтому великие умы всех времен придавали огромнуюценность досугу.Что стоит человек, то стоит для него его досуг. «Счастье, по-видимому,заключаетсявдосуге»,сказалАристотель(Eth.Nie.X,7),аДиогенЛаэртийсвидетельствует,что «Сократ восхвалял досуг превыше обладания девушкою». Тот же смысл имеют словаАристотеля (Eth. Nie. X, 7–9): «жизнь философа — самая счастливая» и его изречение(ПолитикаIV,II):«счастьевтом,чтобыбезпомехупражнятьсвоиспособности,каковыбыони ни были». Это совпадает со словами Гете в «Вильгельме Мейстере»: кто рожден сталантомирадиэтоготаланта,найдетвнемсвоесчастье».

Но ни обычный удел человека, ни его природа не дают ему досуга. Естественноеназначение человека состоит в том, чтобы проводить всю жизнь в приобретении всегонеобходимогодлясуществованиясвоегоисемьи.Человек—сыннужды,ане«свободныйум».Поэтомудлясреднегочеловекадосугскоростановитсябременем,дажепыткой,еслинеудается заполнить его разными искусственными, фиктивными целями — игрой,развлечениями или какой угодно чепухой, для него досуг опасен: правильно замечено, что«труднообрестипокойвпраздности».

С другой стороны ум, далеко превышающий среднюю норму, есть явлениененормальное,неестественное.Норазононалицо,тодлясчастьяегообладателянеобходимещедосуг,стольненужныйоднимистольпагубныйдлядругих,бездосугаонбудетПегасомвярме—т.е.несчастлив.Еслижесочетаютсяобененормальности—внешняяивнутренняя,т. е. материальный достаток и великий ум, то в этом случае счастье обеспечено, такойчеловек будетжить особою, высшеюжизнью: он застрахован от обоих противоположныхисточников страданий — нужды и скуки, т. е. как от забот о пропитании, так и отнеспособностипереноситьдосуг(т.е.свободноевремя)—двазла,которыевообщещадят

человекалишьтогда,когдаони,нейтрализуясь,поочередноуничтожаютдругдруга.Однако, с другой стороны надо учесть, что большой ум, вследствие преобладания

нервной деятельности, образует повышенную восприимчивость к боли в любом ее виде,кроме того, обусловливающий его страстный темперамент и неразрывно с ним связанныеживостьицельностьвсехпредставленийпридаютчрезвычайнуюбурностьвызваннымимиаффектам,изкоторыхмучительныхвжизнибольше,чемприятных.Наконец,выдающийсяумотдаляет его обладателя от остальных людей, их жизни и интересов, так как чем большечеловекимеетвсебе,темменьшемогутдатьемудругие.Сотнипредметов,доставляющихлюдям удовольствие, для него скучны и ненужны, в чем, пожалуй, и сказывается повсюдуцарящийзаконвозмездия.Оченьчастои,по-видимому,справедливоутверждают,чтовесьмаограниченный в умственном отношении человек, в сущности — самый счастливый, хотяникто и не позавидует такому счастью. Впрочем, я не желаю навязывать читателюокончательного решения этого вопроса, тем более, что сам Софокл высказал по нему двадиаметрально противоположных суждения: «глубокое знание есть первое условие счастья»(Antiq.1328)и«недуматьниочем—значитжитьсчастливо»(Ajax.550).ТакжеразноречивыфилософыВетхого Завета: «жизнь глупца— хуже смерти» (Иис. Сир. 22, 12) и «где многомудрости—таммногогоря»(Экл.1,18).

Кстати упомяну здесь, что человек, не имеющий вследствие нормальной, впрочем—ограниченности,умственныхсил,никакихдуховныхпотребностей,называетсяфилистером— слово, присущее лишь немецкому языку, возникнув в студенческой жизни, термин этотполучил позже более широкий смысл, сохранив, однако, прежнее основное значение —противоположности«сынумуз».Свысшейточкизренияядалбыпонятиюфилистератакоеопределение: это— человек, постоянно и с большою серьезностью занятый реальностью,которая на самом деле не реальна. Но подобное, уже трансцедентное определение неподходилобыктойпопулярнойточкезрения,накоторуюястал,принявшисьзанастоящийтруд, а потому, быть может, было бы понятно не всем читателям. Первое же определениелегчедопускаетспециальныеразъясненияидостаточноясноуказываетнасущностьтипаинакореньсвойств,характеризующихфилистера.Это—человекбездуховныхпотребностей.Отсюда следует многое. Во-первых, в отношении себя самого филистер лишен духовныхнаслаждений, ибо, как приведено выше: «нет истинных удовольствий без истинныхпотребностей». Никакое стремление, ни к познанию и пониманию, ради них самих, ни ксобственно эстетическим наслаждениям, родственное с первым, не оживляют егосуществования.Теизподобныхнаслаждений,которыеемунавязанымодойилидолгом,онбудет стараться «отбыть» как можно скорее, словно каторгу. Действительныминаслаждениямиявляютсядлянеголишьчувственные.Устрицыишампанское—вотапофеозего бытия, цель его жизни, добыть все, способствующее телесному благоденствию. Онсчастлив,еслиэтацельдоставляетмногохлопот.Ибоеслиэтиблагазаранееемуподарены,то он неизбежно становится жертвой скуки, с которой начинает бороться чем попало:балами,театрами,обществом,картами,азартнымииграми,лошадьми,женщинами,виномит.д.Ноивсегоэтогонедостаточно,чтобысправитьсясоскукой,разотсутствиедуховныхпотребностейделаетдлянегонедоступнымидуховныенаслаждения.Поэтомутупая, сухаясерьезность, приближающаяся к серьезности животных, свойственная филистеру ихарактеризуетего.Ничтонерадует,неоживляетего,невозбуждаетегоучастия.Чувственныенаслаждения скоро иссякают, общество, состоящее сплошь из таких же филистеров —делаетсяскороскучным,аигравкартыначинаетутомлять.Правда,остаютсяещерадостисвоегородатщеславия,состоящеговтом,чтоонстараетсябогатством,чином,влияниемиливластьюпревзойтидругих,которыезаэтобудутегоуважать,илижехотябытольковтом,

чтобывращатьсявсредетех,ктодобилсявсегоэтогоитакимобразомгретьсявотраженныхотнихлучах(asnob).

Из этой основной черты филистера вытекает, во-вторых, в отношении других людей,что не имея духовных, а имея лишь физические потребности, он станет искать того, ктоможетудовлетворитьэтипоследние.Втребованиях,предъявляемыхимклюдям,онменьшевсегобудетзаботитьсяопреобладаниидуховныхспособностей,скорееонивозбудятвнемантипатию, пожалуй, даже ненависть: они вызовут в нем тяжелое чувство своейничтожностии глухую, тайную зависть, он тщательно станет скрывать ее, даже от самогосебя, благодаря чему, однако, она может разрастись в глухую злобу. Он и не подумаетсоразмерятьсвоеуважениеилипочтениесдуховнымикачествамичеловека,этичувстваонбудет питать лишь к чину, богатству, власти и влиятельности, являющимися в его глазахединственнымиистиннымиотличиями,которымионжелалбыблистатьсам.

Всеэтовытекаетизтого,чтооннеимеетдуховныхпотребностей.Бедавсехфилистеровв том, что ничто идеальное неможет развлечь их, и для того, чтобыизбежать скуки, онинуждаются в реальном.Но все реальное отчасти скоро иссякает— утомляет, вместо того,чтобы развлекать — отчасти ведет к разным невзгодам, тогда как мир идеальногонеистощимибезгрешен.

Во всем этом очерке о личных свойствах, способствующих нашему счастью, яисследовал кромефизических, главнымобразом, умственные свойства.В какоймеремогутнепосредственно осчастливить нас нравственные достоинства — это изложено мноюраньшевочерке«Основыморали»(§22),ккоторомуяиотсылаючитателя.

Главатретья.ОТОМ,ЧТОЧЕЛОВЕКИМЕЕТВеликийучительсчастья,Эпикур,вполнеправильноразделилчеловеческиепотребности

на три класса. Во-первых, потребности естественные и необходимые, это те, которыепричиняют страдания, если их не удовлетворить. Сюда относятся лишь одежда и пища.Удовлетворитьих—нетрудно.Во-вторых,потребностиестественные,ноненеобходимые,такова потребность в половомобщении (правда,Эпикур об этомне говорит, но вообще япередаюздесьегоучениевнесколькоисправленном,подчищенномвиде).Удовлетворитьееуже труднее.В-третьих, потребностине естественныеи не необходимые, таковыроскошь,богатство,блеск,числоихбесконечноиудовлетворитьихкрайнетрудно(См.Diog.Laert.X,с.28,§§149и127).

Определить границу разумности наших желаний в отношении к собственности —трудно, если не невозможно. Удовлетворенность человека в этом направленииобусловливаетсянеабсолютной,аотносительнойвеличиной,аименноотношениеммеждуего запросами и его состоянием. Поэтому, это последнее, рассматриваемое отдельно,говорит так же мало, как числитель дроби без знаменателя. Отсутствие благ, о которыхчеловекинепомышлял—несоставитдлянеголишения:онибезнихможетбытьвполнедовольным,тогдакакдругой,имеющийвсторазбольше,чувствуетсебянесчастнымиз-затого,чтоунегонетчего-либо,вчемонимеетпотребность.Укаждоговэтомотношенииестьсвойособыйгоризонтблаг,которыхонмогбыдостичь,ипотребностиегоневыходятзапределыэтогокруга.Есликакой-либоизнаходящихсявнемобъектовприметположение,вызывающееуверенностьвегодостижении—человексчастлив,оннесчастлив,есликакие-либопрепятствиялишат его этойуверенности.Все, расположенноевне этого горизонта—для человека безразлично. Поэтому бедняка не смущают огромные состояния богачей, а сдругойстороны,богачунедоставитутешения,прикакой-либонеудаче,дажетомногое,чтоунегоесть.Богатствоподобносоленойводе:чембольшееепьешь,темсильнеежажда.Этоотноситсяикславе.

Если, лишь только минует первая боль после потери богатства и вообще состояния,нашенастроениеделаетсяприблизительнотакимже,какимбылораньше,тоэтооттого,чтокак только судьба уменьшила один фактор — состояние, мы сами тотчас же сокращаемдругой — наши потребности. При постигшем несчастии эта операция чрезвычайноболезненна, зато, как только она совершена, боль начинает стихать и в конце концовпропадает — рана зарубцовывается. Наоборот, при счастливом событии, пресс,сокращающий наши потребности, приподнимается и они начинают расти, в этомзаключаетсярадость.Нодлитсяоналишьдотехпор,поканезакончитсяэтотпроцесс,мыпривыкаем к увеличенному масштабу наших потребностей и становимся равнодушными ксоответствующемуемусостоянию.МысльэтуможнонайтиивОдиссееГомера(XVIII,1301377).

Источник нашей неудовлетворенности заключается в наших постоянных попыткахувеличитьодинфактор—потребностиоставляядругойфакторбезизменений.

Неудивительно, что в таком нуждающемся, как бы сотканном из потребностей роде,каковродчеловеческий,богатствоценится,дажеуважаетсябольшеиоткровеннее,чемвседругое,дажевластьслужитлишьсредствомкэтойцели,неудивительно,далее,чтоимеяввиду обогащение, люди все остальное презирают и отбрасывают в сторону, такова, вчастности,участьфилософииврукахеепрофессоров.

Часто упрекают людей за то, что ихжелания направлены главным образом на деньги,

которые им милее всего. Но ведь вполне естественно, даже неизбежно любить то, что,подобно неутомимомуПротею, способно в каждый момент превратиться в любой объектнаших столь капризных желаний и разных потребностей. Всякое другое благо можетудовлетворить лишь одну потребность, одно желание: еда важна лишь для голодного,лекарства — для больного, вино — для здорового, шуба — для зимы, женщины — длямолодежиит.д.Всеэтиблагаотносительны,лишьденьги—абсолютноеблаго,таккакониудовлетворяют не одну какую-либо потребность in concreto, а всякую потребность — inabstracto.

Наимеющеесяунассостояниеследуетсмотреть,какнаоградуотвсевозможныхбединапастей,анекакнаразрешениеилидажеобязательствокупатьсявудовольствиях.Люди,неполучившиенаследства,идостигшиеблагодарятемилиинымталантам,возможностимногозарабатывать, почти всегда начиняют ошибочно считать свой талант — основнымкапиталом, а приобретаемые через его посредство деньги — прибылью. Поэтому они иззаработканеоткладываютничегосцельюсоставитьнеприкосновенныйфонд,атратятвсе,что удается добыть. Обычный результат этого— нищета, их заработок прекращается илипослетого,какисчерпанихталант,еслиэтоталантвременный(как,напр.,вискусствах),илиже потому, что исчезли особые условия, делавшие данный талант прибыльным. В весьмаблагоприятныхусловияхнаходятсяремесленники:способностькремеслутеряетсянелегко,илижеможетбытьзамененаработоюпомощников,актомужеихизделиясутьпредметынеобходимости, и следовательно, всегда найдут сбыт, вполне справедлива поговорка —«ремесло—этомешоксзолотом».Нетакобстоитделосхудожникамииразнымиартистами,именно поэтому им и платят так дорого. Но поэтому же зарабатываемые ими средствадолжнысчитатьсякапиталом,ониже,к сожалению,видятвнихприбыльитакимобразомсамиидуткнищете.

Напротив,люди,получившиенаследство,отличнознают,покрайнеймеревначале,чтосоставляет капитал, и что — прибыль. Большинство постарается надежно поместитькапитал,небудетеготрогать,адаже,привозможности,станетоткладыватьхотя1/8дохода,чтобы обеспечить себя на черный день. Поэтому обычно такие люди остаютсясостоятельными.

Сказанногонельзяприменять к купцам: дляних самиденьги служат, подобнорабочиминструментам,средствомдальнейшегообогащения,поэтомуони,дажееслиденьгидобытыимисамими,желаясохранитьиприумножитьих,будутпускатьихвоборот.Нивкакойсредебогатствоневстречаетсястольчасто,каквэтой.

Можносказать,чтопообщемуправилулюди,испытавшиеистиннуюнужду,боятсяеенесравненно меньше и поэтому более склонны к расточительности, чем те, кто знаком снуждой лишь понаслышке. К первой категории принадлежат люди, благодаря какой-либоудачеилиособымталантамбыстроперешедшиеизбедностикбогатству, ковторой—те,кто родился состоятельным и остался таким. Обычно эти последние больше заботятся освоем будущем и потому экономнее первых. Это наводит на мысль, что нужда не так ужтяжела,каконаиздаликажется.Однако,вероятнее,чтоистиннаяпричиназдесьдругая:тому,ктовыросвбогатстве,онопредставляетсячем-тонеобходимым,предпосылкойединственновозможнойжизни—также,каквоздух,поэтомуонзаботитсяобогатственеменьше,чемосвоейжизни,аследовательно,окажется,вероятно,аккуратным,осторожнымибережливым.

Напротив,длячеловека,выросшеговбедности,онакажетсяестественнымсостоянием,асвалившеесяемукаким-либопутембогатство—излишком,годнымлишьдлянаслажденийимотовства,исчезлооно—человекобойдетсяибезнего,какобходилсяраньше,дактомуже спадет с плеч лишняя забота. Здесь уместно вспомнить слова Шекспира: «Должна

оправдыватьсяпоговорка,чтосевверхом,конязагонитнищий»(HenryVI,Р.3.A.I).Кэтомунадоприбавить,чтодолгожившиевнужделюдипитаютчрезмерноедоверие

отчасти к судьбе, отчасти к собственным силам, помогшим им уже раз выбраться избедности, они верят в это не столько разумом, сколько душою, и поэтому не считают,подобнородившимся в богатстве, нуждукакою-тобездонноюпропастью, а полагают, чтостоит лишь толкнуться о дно, чтобы снова выбраться наверх. Этой оригинальной чертойобъясняется,потомуженщины, выросшиевбедности, становятся,после замужества, часторасточительнее, чем те, которые принесли богатое приданое: обычно богатые девушкибывают снабжены не только деньгами, но и унаследованною склонностью к сохранениюбогатства. Кто полагает противное, найдет себе поддержку у Ариосто, в 1-й сатире, д-рДжонсон склоняется к моему мнению: «Богатая женщина, привыкшая распоряжатьсяденьгами, тратитихразумно, тойже, котораявпервыеполучаетврукиденьгилишьпослезамужества, так нравится тратить их, что она способна промотать все» (S. Boswell, Life ofJohnson). Во всяком случае я советую тому, кто женится на бесприданнице, завещать в еераспоряжениенекапитал,алишьдоходыснего,авособенностиследить,чтобысостояниедетейнепопаловееруки.

Не думаю, что опозорю мое перо, если посоветую заботиться о сохранениизаработанного и унаследованного состояния… Обладать со дня рождения состоянием,дающим возможность жить, хотя бы без семьи, только для самого себя, в полнойнезависимости,т.е.безобязательноготруда—этонеоценимоепреимущество.Состояние—это иммунитет, гарантия против присущих человеческой жизни нужды и горестей,избавление от кабалы, составляющей удел всех сынов земли. Лишь с этим даром судьбыможнородитьсядействительносвободным,лишьвэтомслучаечеловекполноправен,хозяинсвоего времени и вправе каждое утро говорить: «этот день— мой». Вот почему разницамежду получающим тысячу и сто тысяч рублей дохода несравненно меньше, чем междупервым и тем, кто не имеет ничего. Высшую ценность наследственное состояниеприобретает тогда, если оно достается человеку, одаренному духовными силами высшегопорядка и преследующему цели, не имеющие ничего общего с обогащением. Свой долглюдям один отплатит сторицею, создавая то, на что никто кроме него не способен, и чтопослужит к благу и чести всего человечества. Другой, при этих благоприятных условиях,окажет людям услуги на почве филантропической деятельности. Тот же, кто приунаследованномбогатственеокажет,непопытаетсяоказатьниоднойизэтихуслуг,идажене постарается серьезным изучением какой-либо науки найти способ подвинуть ее вперед,тотничтоиное,какдостойныйпрезрениятунеядец.Счастливоннебудет:избавившисьотнужды, он попадает на другой полюс человеческого горя — во власть скуки, настолькотяжелой,чтоонбылбырад,еслибынуждавынудилаегозанятьсячем-либо.Скукаэталегкоможет склонить его к излишествам, которые уничтожат в конце концов то преимущество,коего он оказался недостойным—богатство.Множество людей беднылишьпотому, что,имеяденьги,онитратилиихбезостатка,чтобыхотьнамигзаглушитьдавящуюихскуку.

Иначе обстоит дело, если целью становится преуспевание в государственной службе,длячегонадоиметьдоброеимя,друзейисвязи,черезпосредствокоихможнопостепеннодобиться повышения вплоть до высших должностей, для этого, пожалуй, в сущностивыгоднее начать жизнь без всякого состояния. Бедность послужит особеннымпреимуществом, как бы рекомендацией для того, кто, не будучи дворянином, наделенпорядочнымиспособностями.Ибото,чтолюбит,кчемустремитсякаждый,дажевбеседе,атем паче на службе, это свое превосходство над другими. Бедняк же убежден, проникнутсознанием своего полного, глубокого, всестороннего ничтожества, своей совершенной

незначительности и малоценности в той именно мере, в какой это требуется для службы.Лишь он будет достаточно часто и низко кланяться, и сгибать свою спину до полных 90градусов, только он позволит делать с собою что угодно, и улыбаться при этом, он одинбудет открыто и громко, хотя бы печатно возводить в шедевры литераторские мысли,выписываемые его начальниками и вообще влиятельными людьми, он один умеетвыпрашивать, следовательно, только он усвоит вовремя, т. е. в юности, ту сокровеннуюистину,которуюГетевыразилвстихах:

ÜbersNiederträchtigeNiemandsichbeklageDennesistdasMächtigeWasmandirauchsage.[7]Наоборот, человек, имеющий достаток из дому, будет вести себя крайне упрямо: он

привыкходить tкteLevée,неумеетнизкопоклонничать,ик тому,бытьможет,притязаетнаталант,непонимая,каконничтоженвглазахцарящейпосредственностииприниженности,онспособен,пожалуй,возмыслить,чтопоставленныенаднимвластивсущностинижеего,когдажеделокасаетсякакой-либонизости—онстановитсямнительнымистроптивым.Наэтом в жизни далеко не уедешь, и надо думать, что он придет в конце концов к выводудерзкогоВольтера:«мыживемвсегонесколькодней,инестоитпроводитьихпресмыкаясьпред„coquinsméprisables“,ксожалению,ксказуемому„coquinsméprisables“насветеимеетсядьявольскимногоподлежащих.ПоэтомусловаЮвенала:„Трудновыказатьсвоидобродетелидля тех, кто стеснен домашними обстоятельствами“ — применимы более к судьбевыдающихсялюдей,чемкуделузаурядныхсмертных.

Говоряо том,чтоимеетчеловек, яне считал егоженыидетей, таккак скорееонсамнаходится в их руках.С большимоснованиемможно упомянуть о друзьях, однако и здесьсубъектявляетсявравноймереиобъектомобладания.

Главачетвертая.ОТОМ,ЧТОПРЕДСТАВЛЯЕТСОБОЮЧЕЛОВЕК

То,чтомысобойпредставляем,т.е.мнениедругихонашейжизни,ценитсяобычно,послабостичеловеческойнатуры,непомерновысоко,хотямалейшееразмышлениепоказывает,чтоэтомнениесамопосебенесущественнодлянашегосчастья.Мудренопостичь,почемучеловекиспытываеттакуюсильнуюрадость,когдаонзамечаетблагосклонностьдругихиликогдакак-нибудьпольстятеготщеславию.Каккошкамурлычет,когдаеегладят,такжестоитпохвалить человека, чтобы его лицо непременно засияло истинным блаженством, похваламожетбытьзаведомоложной,надолишь,чтобыонаотвечалаегопретензиям.Знакичужогоодобрения нередко утешают его в реальной беде и в той скупости, какую проявляют длянего два рассмотренных вышеисточника счастья.С другой стороны, достойноизумления,какую обиду, какую серьезную боль причиняет ему всякое оскорбление его честолюбия, вкаком угодно смысле, степени, направлении, всякое неуважение, «осаживание» иливысокомерноеобращение.

Поскольку на этих свойствах основано чувство чести, они оказывают, в качествесуррогата нравственности, благотворное влияние на порядок человеческого общения, носвойстваэтинеблагоприятны,служатпрепятствиемсобственнодлясчастьялюдей,ипреждевсегодлястольсущественныхдлянегоспокойствиядухаинезависимости.Поэтомуснашейточкизренияпредставляетсянеобходимымпоставитьэтимсвойствамизвестныеграницыи,путем размышления и правильной оценки различных благ, по возможности умеритьчрезмерную чувствительность к чужомумнению, как в том случае, если нам льстят, так итогда, когда нас порицают, ведь и то и другое имеет один и тот же источник. Иначе мыстанемрабамичужихмненийинастроений:«такпустоимелкото,чтоугнетаетилирадуетдушу,жаждущуюпохвал».

Вернаясравнительнаяоценкатого,чтотакоечеловексампосебеитого,чемонявляетсявглазахдругих—будетмногоспособствоватьнашемусчастью.Кпервомуотноситсявсе,что заполняет нашу личнуюжизнь, ее внутреннее содержание, а следовательно, все блага,рассмотренные нами под рубриками: «что такое человек» и «что человек имеет».Местом,служащим сферой действия этих моментов, является собственное сознание. Напротив, то,чеммыявляемсядлядругих—проявляетсявчужомсознании,этонашобраз,создавшийсявнем,нарядуспредставлениями,кнемуприменяемыми.[8]Чужоежесознаниесуществуетдлянасненепосредственно,алишькосвенно,посколькуимопределяетсяповедениедругихпоотношениюкнам.Нодажеиэтопоследнееважно,всущности,лишьвтоймере,вкакойоноспособновлиятьнаизменениетого,чеммыявляетсясамипосебеидлясебя.Ктомужевсепроисходящее в чужом сознании само по себе для нас безразлично, мы сами к этомуравнодушны, лишь только ознакомимся с поверхностью и пустотой мыслей, сограниченностью понятий, с мелочностью помыслов, с извращенностью взглядов и сзаблуждениями, присущими большинству людей, и познаем, вдобавок, на личном опыте,какимпрезрениемлюди готовыобливать каждого, раз его нечего боятьсяили еслиможнонадеяться, что это до него не дойдет, в особенности, если нам доведется услыхать, какполдюжины баранов пренебрежительно поругивают выдающегося человека. Вот когда мыпоймем,чтоценитьвысокомнениелюдей—будетдлянихслишкоммногочести!

Ктонеможетнайтисчастьявдвухрассмотренныхразрядахблаг,т.е.втом,чтоонтакоев действительности, а принужден обратиться к третьему, к тому, чем он является в чужом

представлении, для того остался крайне скудный источник счастья. Базисом нашегосущества, а следовательно и нашего счастья служит животная сторона нашей природы.Поэтомудляблагоденствиясущественнеевсегоздоровье,апосленегосредствакжизни,т.е.доход,могущийизбавитьнасотзабот.Честь,блеск,чин,слава,какуюбыценностьмыимниприписывали, не могут ни соперничать с этими подлинными благами, ни заменять их, вслучаенадобностимынезадумываясьпожертвовалибыимирадиподлинныхблаг.

Много даст для нашего счастья, если мы вовремя усвоим ту нехитрую истину, чтокаждый, прежде всего и в действительности, живет в собственнойшкуре, а не во мнениидругих, и что поэтому наше личное реальное самочувствие, обусловленное здоровьем,способностями,доходом,женой,детьми,друзьями,местомпребывания—всторазважнеедлясчастья,чемто,чтодругимугодносделатьизнас.Думатьиначе—безумие,ведущеекнесчастью.Восклицатьсэнтузиазмом:«честьвышежизни»,значитвсущностиутверждать:«наша жизнь и довольство — ничто, суть в том, что думают о нас другие». Такоеутверждениеможетрассматриватьсяразвекакгипербола,построеннаянатойпрозаическойистине,чточесть,т.е.мнениелюдейонас,частовесьманеобходимадляжизнисредилюдей,кэтому,однако,явернусьпозже.Когдажемывидим,чтопочтивсе,кчемулюдистремятсявсюсвоюжизнь, с крайниминапряжениями,ценоютысячиопасностейиогорчений,имеетконечною целью возвысить их во мнении других, ибо ведь не только к чину, титулу, корденам,ноикбогатству,дажекнаукеиискусствулюдитяготеютглавнымобразомрадиэтойцели,когдамывидим,чтоуважениедругихвозводитсянастепеньвысшейцели,ккакойстоитстремиться—намстановитсяяснойнеизмеримостьчеловеческойглупости.

Придавать чрезмерную ценность мнению других — это всеобщий предрассудок,коренится ли он в нашей природе или возник как следствие общественной жизни ицивилизации, во всяком случае, он оказывает на всю нашу деятельность чрезмерное игибельное для нашего счастья влияние, влияние это сказывается во всем, начиная сбоязливогорабскоготрепетапредтем,«чтоскажут»икончаяВергилием,вонзающимкинжалв сердце дочери, этаже сила заставляет радипосмертной славыжертвовать спокойствием,богатством,здоровьем,дажежизнью.Предрассудок—эточрезвычайноудобноеорудиедлятого, кто призван повелевать или управлять людьми, поэтому во всех отраслях искусствадрессировкилюдейпервоеместоотведенонаставлениюонеобходимостиподдерживатьиразвиватьвсебечувствочести.Носточкизренияинтересующегонасличногосчастьяделообстоит иначе: следует, наоборот, отговаривать людей от чрезмерного уважения кмнениюдругих.Есливсеже,кактонаблюдаетсяповседневно,большинстволюдейпридаетвысшуюценность именно чужому мнению и поэтому заботятся о нем больше, чем о том, что,происходявихсобственномсознании,существуетнепосредственнодляних,если,вопрекиестественному порядку, чужое мнение кажется им реальной, а настоящая их жизнь —идеальной стороною их бытия, если они возводят в самоцель нечто второстепенное ипроизводное,иихобразвчужомпредставленииближедляних,чемсамоихсущество—тостоль высокая оценка того, что непосредственно для них не существует, составляетглупость, называемую тщеславием, vanitas — термин, указывающий на пустоту ибессодержательностьподобныхстремлений.Отсюдапонятно,почемузаблуждениеэто,также, как и скупость, ведет к тому, что цель забывается и ее место занимают средства: «засредствамизабываетсяцель».

Высокая ценность, приписываемая чужому мнению, и постоянные наши заботы о немнастолько преступают, по общему правилу, границы целесообразности, что принимаютхарактермании,маниивсеобщейи,пожалуй,врожденной.Вовсейнашейдеятельностимысправляемся прежде всего с чужим мнением, при точном исследовании мы убедимся, что

почти 1/2 всех когда-либо испытанных огорчений и тревог вытекает из заботы о егоудовлетворении. Забота эта составляет подоплеку так легко оскорбляющегося — ввидуболезненной чувствительности — самолюбия, всех наших претензий, всякого тщеславия,суетности и роскоши. Без этой заботы, без этого безумия не было быи 1/10 той роскоши,какая есть сейчас. На этой заботе покоятся всякая гордость, щепетильность, любой pointd'honneur, в самыхразличныхвидахи сферах, и сколькожертвприносится ей в угоду!Онапроявляетсяещевребенке,растетсгодами,исильнеевсегостановитсявстарости,когда,поисчезновении способности к чувственным наслаждениям, тщеславию и высокомериюпредстоит делиться властью лишь со скупостью. Черта эта резче всего обозначается уфранцузов,укоихонапринимаетхарактерэпидемииивыливаетсявпошлейшеечестолюбие,в смешную, карикатурную национальную гордость и в бесстыднейшее хвастовство, но вэтомслучае тщеславиеподкопало само себя,превратив себя впосмешищедругихнаций, агромкоеимя«lagrandenation»—внасмешливуюкличку.

Чтобы яснее изобразить ненормальность чрезмерного уважения к чужому мнению,приведучрезвычайнонаглядный,вырисовывающийсякрайнерельефноблагодарясочетаниюэффектных обстоятельств с характерными штрихами, пример свойственной человеческойприроде глупости, на этом примере можно будет определить силу интересующего насмотива.Привожуотрывокизнапечатанногов«Times»31-гомарта1846г.подробногоотчетао только что совершенной казни Томаса Уикса, подмастерья, из мести убившего своегохозяина: «В назначенное для казни утро преступника посетил достопочтенный духовниктюрьмы. Однако Уикс, держась, впрочем, весьма спокойно, не слушал его увещаний. Егозанимал один только вопрос: удастся ли ему выказать достаточно мужества пред толпой,собравшейся смотреть на его казнь. И это ему удалось. Проходя по двору, отделявшемутюрьму от выстроенной близ нее виселицы, он сказал: „Теперь я скоро постигну великуютайну, как говорил д-р Додд“. С завязанными руками он без всякой помощи поднялся полестнице на эшафот, добравшись доверху, он поклонился направо и налево, за что былвознагражденгромкимиодобрительнымивозгласамисобравшейсятысячнойтолпы».

Не правда ли, великолепный образчик тщеславия: имея пред собою самую ужаснуюсмерть, а там, дальше — вечность, заботиться лишь о том, какое впечатление удастсяпроизвестинатолпусбежавшихсязевак,иомнении,какоесоздаетсявихумах!

Точно так же Леконт, казненный в том же году во Франции за покушение на жизнькороля,досадовал,вовремяпроцесса,главнымобразомнато,чтоемунеудалосьпредстатьпредсудомпэроввприличномкостюме,дажевминутуказниглавнойнеприятностьюбылодлянегото,чтоемунепозволилипобритьсяпередэтим.Чтоираньшеслучалосьтоже—этомывидимизпредисловиякзнаменитомуромануМатеоАлемана«Гуц-манде-Альфарак»,где он говорит, что иные «глуповатые» преступники, вместо того, чтобы посвятитьпоследниечасыисключительноспасениюдуши,пренебрегаютэтимитратятихнато,чтобысочинитьизапомнитькраткуюречь,которуюонипроизнесутсвысотывиселицы.

Впрочем, в этих штрихах отражаемся мы сами: ведь редкие, крупные явления даютлучшийключкразгадкеобыденныхявлений.Всенашизаботы,огорчения,мучения,досада,боязливость и усилия обусловливаются в сущности, в большинстве случаев вниманием кчужому мнению, а потому так же абсурдны, как забота только что упомянутыхпреступников.Изтогожеисточникаберутобычноначалотакжезавистьиненависть.

Очевидно, ничто не способствует нашему счастью, строящемуся в большей части наспокойствии и удовлетворенности духа, более, чем ограничение, сокращение этогодвижущегоэлемента—вниманиякчужиммнениям—допредписываемогоблагоразумиемпредела, составляющего, быть может, 1/50 настоящей его силы, надо вырвать из тела

терзающий нас шип. Это, однако, очень трудно: ведь дело касается естественной,врожденнойиспорченности.«Жаждаславы—последняя,откоторойотрешаютсямудрецы»,сказалТацит (Hist. IV, 6).Единственнымсредствомизбавитьсяот этоговсеобщегобезумиябылобыявнопризнатьеготаковымисэтойцельювыяснитьсебе,наскольконеправильны,извращенны, ошибочны и абсурдны людские мнения, которые поэтому сами по себе недостойнывнимания,далее—какмалореальноговлиянияоказываетнанасвбольшинствеслучаевиделчужоемнение,обычноктомуженеблагоприятное:—почтикаждыйобиделсябыдослез,еслибыузналвсе,чтоонемговорятикакимтономэтопроизносится,наконец—что даже честь имеет лишь косвенную, а не непосредственную ценность и т. п. Если быудалосьисцелитьлюдейотихобщегобезумия,товрезультатеонибыневероятновыиграливсмыслеспокойствияивеселостидуха,приобрелибыболеетвердую,самоувереннуюtenueисвободу, естественность в своих поступках. Чрезвычайно благоприятное влияние,оказываемоезамкнутымобразомжизнинанашеспокойствие,основанопреимущественнонатом,чтоуединениеизбавляетнасотнеобходимостижитьпостояннона глазахудругихи,следовательно,считатьсясихмнениями,иэтимвозвращаетнассамимсебе.Нокромеэтогомыизбеглибымногихреальныхнесчастий,ккоторымприводитжаждаславы—этоякобыидеальное стремление, вернее пагубное безумие, и получили бы возможность гораздобольше заботиться о реальных благах и беспрепятственно наслаждаться ими. Но, «всеразумноетрудно…»Этотнедочетнашейкультурыразветвляетсянатриглавныхпобега:начестолюбие,тщеславиеигордость.Различиемеждудвумяпоследнимисостоитвтом,чтогордостьестьужеготовоеубеждениесамогосубъектаввысокойсвоейценности,тогдакактщеславие естьжелание вызвать это убеждение в других, с тайной надеждой усвоить еговпоследствиисамому.Другимисловами,гордостьестьисходящееизнутри,аследовательнонепосредственноеуважениесамогосебя,тщеславиежеестьстремлениеприобреститаковоеизвне,т.е.косвеннымпутем.Поэтомутщеславиеделаетчеловекаболтливым,агордость—молчаливым.Нотщеславныйчеловекдолженбызнать,чтодоброемнениедругих,которогоон так добивается, гораздо легчеи вернее создаетсямолчанием, чем говорливостью, дажеприумениикрасноговорить.

Невсякий,ктохочетбытьгордым,горднасамомделе,самоебольшее,чтоонможет—этоаффектироватьгордость,ноиэтой,какивсякойдругойроли,онскороизменит.Истинногорд лишь тот, кто имеет непоколебимое внутреннее убеждение в своих непреложныхдостоинствахиособеннойценности.Ошибочнолиэтоубеждение,основанолионолишьнавнешних, условных достоинствах— это не играет роли, раз только гордость подлинна исерьезна.Ноеслигордостькоренитсявубеждении,она,какивсякоеубеждение,независитот нашего произвола. Злейшим ее врагом, величайшей ее помехой является тщеславие,добивающеесячужогоодобрениядлятого,чтобынанемпостроитьсобственноеубеждениев своих преимуществах, гордость же предполагает наличность такого, притом твердогоустановившегосяубеждения.

Частопорицают,бранятгордость,ноядумаю,чтонападаютнанееглавнымобразомте,кто не имеет ничего, чем мог бы гордиться. При бесстыдстве и глупой наглостибольшинства, всякому, обладающему какими-либо внутренними достоинствами, следуетоткрытовыказыватьих,чтобынедатьонихзабыть,ктовпростотедушевнойнесознаетихиобращаетсяслюдьми,каксравнымисебе,тоголюдиискренносочтутзаровню.Особенноя посоветовал бы этот образ действий тем, кто обладает высшими — реальными, чистоличными достоинствами, о которых нельзя постоянно напоминать путем воздействия навнешниечувства,путем,напр.,орденовититула,впротивномслучаеможетосуществитьсялатинскаяпоговоркаосвинье,поучающейМиневру.«Нешутисрабом,нетоонпокажеттебе

зад»,гласитпрекраснаяарабскаяпословица,неследуетзабыватьисловГорация:«выказывайблагородство, соответствующее заслугам». Скромность — это прекрасное подспорье дляболванов,оназаставляетчеловекаговоритьпросебя,чтоионтакойжеболван,какидругие,врезультатевыходит,чтонасветесуществуютоднилишьболваны.

Самаядешеваягордость—этогордостьнациональная.Онаобнаруживаетвзараженномею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться, ведьиначеоннесталбыобращатьсяктому,чторазделяетсякроменегоещемногимимиллионамилюдей. Кто обладает крупными личными достоинствами, тот, постоянно наблюдая своюнацию,преждевсегоподметитеенедостатки.Ноубогийчеловек,неимеющийничего,чембы онмог гордиться, хватает за единственно возможное и гордится нацией, к которой онпринадлежит, он готов с чувством умиления защищать все ее недостатки и глупости. Так,напр.,из50англичанедвалинайдетсяодин,которыйсогласитсясвами,есливысдолжнымпрезрениемотзоветесьоглупомиунизительномханжествеегонации,еслитакойнайдется,тоонокажется,наверное,умнымчеловеком.

Унемцевнетнациональнойгордости,чтолишнийраздоказываетихчестность,нонетэтой честности в тех, кто комично аффектирует национальную гордость, как, напр.,«DeutscheBrüder»идемократы,лестьюсовращающиенарод.Говорится,правда,чтонемцыизобрелипорох,ноянесогласенсэтим.Лихтенберспрашивает:«почему,есличеловекхочетскрыть свою национальность, он не станет выдавать себя за немца, а большей частью зафранцуза или англичанина?» Впрочем, индивидуальность значительно перевешиваетнациональное начало, и в каждом данном человеке она заслуживает в тысячу раз большевнимания, чем это последнее. Нельзя не признать, что в национальном характере малохороших черт: ведь субъектом его является толпа. Попросту говоря, человеческаяограниченность, извращенность и испорченность принимают в разных странах разныеформы, которые и именуются национальным характером. Когда опротивеет один, мыпускаемсярасхваливатьдругой,пока с темне случится тогоже.Каждаянациянасмехаетсянаддругими,ивсеониводинаковоймереправы.

Темаэтойглавы—то,чтомысобоюпредставляем,т.е.чемявляемсявглазахдругих,можетбытьрасчленена,каксказановыше,навопросыочести,чинеиславе.

Чин,какниваженонвглазахтолпы,какнивеликаегопользавработегосударственногомеханизма,можетбытьразобранвнашихцеляхвнесколькихсловах.Ценностьегоусловна,т. е. в сущности, поддельна, проявление его—подлинное почтение, а в общем все это—комедиядлятолпы.Ордена—этовекселя,выданныенаобщественноемнение,ихценностьзависитоткредитазаимодавца.Темнеменее,дажепомимотехкрупныхсумм,которыеони,заменяя собою денежное вознаграждение, сберегают государству, ордена являются и вдругом отношении вполне целесообразным учреждением, при условии, что их назначениесовершается справедливо и умно. У толпы есть глаза и уши, но крайне мало рассудка истолько же памяти. Одни заслуги лежат вне сферы ее понимания, другие ей понятны, онааплодирует в момент их совершения, но вскоре забывает их. В этом случае я считаюуместным создать в виде креста или звезды всюду и всегда слышное и понятное толпенапоминание:«этотвамнеровня,заниместьзаслуги».Принесправедливом,неразумномилищедромназначенииордентеряетэтуценность,апотомувэтомследуетсоблюдатьтакуюжеосторожность, с какой купец подписывает векселя. Надпить «pour le mérite» на кресте—плеоназм:каждыйордендается«pourlemérite»—этосамособойразумеется.

Исследованиечестибудеттруднееипространнееанализачина.Преждевсегоследуетееопределить.Еслибыясказал,чточесть—этовнешняясовесть,асовесть—этовнутренняячесть,тоэтоопределениепонравилосьбы,пожалуй,многим,нобылобыскорееблестящим,

нежелияснымиглубоким.Правильнеесказать,чтообъективночестьестьмнениедругихонашей ценности, а субъективно — наша боязнь пред этим мнением. В этом последнемсмыслечестьимеетчастоблаготворное,хотяинечистоморальноевлияниенаблагородногочеловека.

Основа и происхождение чувств чести и стыда, присущих каждому не вконециспорченномучеловеку,ивысокойценности,признаваемойзачестью—лежатвследующем.Отдельныйчеловекслаб,какпокинутыйРобинзон,лишьвсообществесдругимионможетсделатьмногое.Этосознаетсяимстогомомента,какначинаетразвиватьсяегосознание,итогдаже в нем рождаетсяжелание считаться полноправнымчленом общества, способнымактивно участвовать в общем деле и, следовательно, иметь право пользоваться всемивыгодамичеловеческогообщества.Онможетдостигнутьэтого,выполняято,чегождутитребуют во-первых, ото всех и везде, во-вторых, от него в частности, сообразно сзанимаемым им положением. Но он скоро видит, что не столь важно быть деятельнымчленом общества на свой взгляд и совесть, сколько казаться таковым на взгляд других.Отсюда—старательная охота за благоприятныммнениемдругих и высокая ценность, емупридаваемая, и то, и другое проявляется с непосредственностью врожденного чувства,называемого чувством чести или, при известных условиях, стыдливостью. Это чувствозаставляет человека краснеть, когда, считая себя в душе невиновным, он полагает, чтопроигралвомнениидругих,дажееслиобнаруживающийсяпромахкасаетсяусловного,т. е.произвольновозложенногонасебяобязательства.Сдругойстороны,ничтонеукрепляеттакего жизнерадостности, как возникшая или возобновленная уверенность в благоприятноммнениидругихонем: онообеспечивает емуохрануипомощьсоединенныхсилобщества,составляющих неизмеримо более действительный оплот против житейских зол, чем егособственныесилы.

Из различныхотношений, в которыхчеловекможетнаходиться к другим, и которымиобусловливается питаемое к нему доверие, т. е. благоприятное о нем мнение, вытекаетнесколько видов чести. Главные из этих отношений — это отношения имущественные,служебные обязанности и отношение полов, им соответствуют честь гражданская,служебнаяиполовая,изкоихкаждаяимеетещенесколькоподразделений.

Самую широкую сферу охватывает гражданская честь, она заключается впредположении, что мы безусловно уважаем права каждого и поэтому никогда невоспользуемсяксвоейвыгоденесправедливымиилизакономзапрещеннымисредствами.Она— первое условие для участия во всех мирных сношениях. Она теряется при первом жеоткрытоирезковредящемэтимсношениямпоступке, следовательно, спервымуголовнымнаказанием, правда, при условии его справедливости. Первичной основой чести всегдаявляется убеждение в неизменности нравственного характера человека, так чтоединственныйскверныйпоступокзаставляетпредполагать,чтоивседальнейшиедействияпритехжеусловияхбудутиметьтотжескверныйхарактер,наэтоуказываетианглийскийтермин «character»,[9] обнимающий репутацию и честь. Поэтому потерянную честь нельзявосстановить,развечтоэтапотеряосновананаошибке,клеветеилинедоразумении.Клевета,пасквилииоскорблениякараютсязаконом:ведьоскорблениеилибрань—этовсущноститажеклевета,лишьничемнеобоснованная,грекивыразилисьбы:«оскорбление—этоклеветавкратце» (впрочем, такого изречения нет нигде). Ругая кого-либо, человек тем самымпоказывает, что он не может привести против него ничего обоснованного и верного, ибоиначе он начал бы с этого, а вывод спокойно предоставил бы другим, вместо этого онвыноситсвоезаключение,недаваяпосылок,онрассчитываетобыкновенно,чтослушателипредположат,будтоонпоступаеттаклишьрадикраткости.

Термин«BürgelicheEhre»—гражданскаячесть,производитсяотслова«Bürger»,темнеменее действие ее распространяется на все сословия без различия, не исключая и высших,никтонеизъятотеевелений,онаиграетстольважнуюроль,чтовсякийдолженостерегатьсяотноситьсякнейслегка.Ктонарушилраздоверие—теряетегонавсегда,чтобыонниделаличембыоннибыл—горькиеплодыэтойпотеринезаставятсебяждать.

Честьимеетвизвестномсмыслеотрицательныйхарактер,впротивоположностьславе,имеющейхарактерположительный,честьестьмнениенеобособенныхсвойствах,присущихтолько данному субъекту, а об таких, какие предполагаются во всех людях, а в частности,следовательно,ивданнойличности.Честьсубъектапоказываетлишь,чтооннесоставляетисключения, славаже, что он является именноисключительной личностью.Поэтому славуприходится завоевывать, честь же — только хранить, не терять. Отсутствие славы естьбезызвестность,нечтоотрицательное,отсутствиечести—позор,нечтоположительное.Этуотрицательность не следует смешивать с пассивностью, напротив, честь имеет вполнеактивныйхарактер.Онаистекаетединственноизеесубъекта,основываетсянаегодеяниях,ане на поступках других и не на том, что с ним случается, словом, честь— это качествовнутреннее.Мы скоро убедимся, что это и есть признак, отличающий истинную честь отрыцарской,ложной.Честиможноповредитьизвнелишьпутемклеветы,единственнаязащитаот клеветы — это опровержение ее с надлежащей гласностью и с обнаружением еенесостоятельности.

По-видимому, уважение к старости основано на том, что, хотя у молодых людей ипредполагается честь, но она еще не испытана, и признается за ними как бы в кредит. Улюдейже пожилых за срок ихжизни выяснилось, доказали ли онина деле своючесть.Нивозрастсампосебе,—таккакживотныедостигаютиногдаболеепреклонныхлет,чемлюди,ни опыт, в смысле близкого знакомства с жизненным круговоротом, не являютсядостаточным основанием уважения младших к старшим, требуемого повсюду, слабостьпреклонноговозрастамоглабывызыватьскорееснисхождение,чемуважение.Замечательно,что человеку врождено и переходит постепенно в инстинкт почтение именно к седине.Морщины—гораздоболееверныйпризнакстарости—невнушаютэтогопочтения,оченьчастоговорят«почтеннаяседина»иникогда—«почтенныеморщины».

Честь имеет лишь косвенную ценность. Как показано в начале этой главы, мнениедругих ценно для нас лишь постольку, поскольку им определяется, или может при случаезависетьотнегообращениелюдейсними.Новедь эта зависимостьсуществуетвсевремя,покамыживемслюдьми.Таккакпринашейцивилизациибезопасностьюисобственностьюмы обязаны лишь обществу и во всех предприятиях нуждаемся в других, которые станутпомогать нам лишь в том случае, если питают к нам доверие, то их мнение имеет хотя икосвенную, но все же высокую ценность для нас, признать за ним непосредственнуюценностья,однако,никакнемогу,тогожемнениядержитсяЦицерон(fin.113,17):«ХризиппиДиогенговорили,чтоесливычестьпользу,приносимуюнамдобройславойтонестоилобыпошевелитьпальцемрадинее,сэтимявполнесогласен».Тужеидеюболеепространноизлагает Гельвеций в мастерском исследовании «De L'esprit» (Disc. Ill, ch. 13) и приходит кследующему:«Мыценимуважениенерадиегосамого, арадидоставляемыхимвыгод».Атаккак средствонеможетбыть выше, дорожецели, то торжественнаяфраза«честь вышежизни»остается,каксказано,гиперболой.Вотвсе,чтоможносказатьогражданскойчести.

Служебная честь есть всеобщее мнение о том, что человек, занимающий какую-либодолжность,действительнообладаетвсеминеобходимымидлятогоданнымиивсегдаточноисполняетсвоислужебныеобязанности.Чемважнееиширесферадеятельностичеловекавгосударстве,чемвышеивлиятельнеезанимаемыйимпост,темвышедолжнобытьмнениео

его умственных и нравственных качествах, делающих его достойным этого поста,параллельноспоследнимповышаетсяистепеньегочести,выражающейсявовневорденах,титулеи т. п., вместе с темрастети «подчиненность» в обращении с ним.Обыкновенноисословиевтакойжемереопределяеттотилиинойобъемчести,разнообразящийся,правда,взависимостиоттого,насколькотолпауясняетсебезначениеданногосословия.Новсегдазатем,ктоимеетивыполняетособыеобязанности,признаетсябольшечести,чемзарядовымгражданином,честькоегоноситпреимущественноотрицательныйхарактер.

Далее,служебнаячестьтребует,чтобызанимающийизвестнуюдолжностьподдерживалбы ради своих коллег и преемников, уважение к ней путем точного исполнения своихобязанностей,атакжечтобыоннеоставлялбезнаказанныминападкинадолжностьилинасебя,вкачествееепредставителя,т. е.обвинениявтом,чтоонплохоисполняетсвоеделоиличтосамадолжностьвредитобщемублагу,подвергнуввиновногозаконномунаказанию,ондолжендоказать,чтоегонападкинесправедливы.

Служебная честь подразделяется на честь чиновника, врача, адвоката, учителя, дажеученого, иначе говоря — каждого, кто официальным актом признан способным кисполнению известного умственного труда и возложившего поэтому на себя известныеобязанности, словом — честь всех, принадлежащих к категории общественных деятелей.Сюдажеотноситсяиистиннаявоинскаячесть,онасостоитвтом,чтокаждый,принявшийна себя обязанность защищать отечество, действительно должен обладать необходимымидля того качествами, т. е. прежде всего храбростьюи силой, постоянною готовностьюдопоследнейкапликровизащищатьродинуинивкоемслучаенепокидатьзнамени,которомуонприсягал.

Япридал служебной чести смыслшире того, какой вкладывается обыкновенно в этоттермин: обычно им обозначают только уважение, с каким следует относиться к самойдолжности.

Половая честь, ее источники и основные положения требуют на мой взглядподробнейшего рассмотрения и исследования, кстати, при этом мы выясним, что всякаячесть основана, в конце концов, на соображениях целесообразности. По своей природеполоваячестьразделяетсянамужскуюиженскуюиявляетсявобоихслучаяхпроявлениемвполнеразумного«espritdecorps».[10]Женскаячестьнесравненноважнеемужской,таккаквжизни женщины половые отношения играют главную роль.Женская честь заключается вовсеобщем мнении, что девушка не принадлежала ни одному мужчине, и что замужняяженщина отдавалась лишь своему мужу. Важность этого мнения обусловливаетсяследующим. Женский пол требует и ждет от мужского всего, чего он желает и в чем оннуждается,мужчиныжетребуютотженщинпреждевсегоинепосредственнолишьодного.Следовательно,надлежитустроить так, чтобымужскойполмогполучатьотженского этоодноне иначе, как взять на себя заботыобо всеми в частности о рождающихся детях, наэтомпорядкепокоитсявсеблагосостояниеженскогопола.Чтобыпровестиеговжизнь,всеженщиныдолжнысоединиться,развитьвсебепрочный«espritdecorps».Тогдаони,какодноцелое, сплоченной массой выступают против мужчин, владеющих, благодаря природномупревосходству физической и духовной силы, всеми земными благами, как против общеговрага, которого следует победить, покорить и этой победой забрать земные блага в своируки.Ввидуэтойцелиперваязаповедьженскойчестизаключаетсявтом,чтобыневступатьвовнебрачноесожительствосмужчинами,дабыкаждыймужчинавынуждалсякбраку,какккапитуляции,этимвесьженскийполбылбыобеспечен.Этойцелиможновполнедостигнутьлишьпристрогомсоблюденииприведенной заповеди,иженскийполпоэтомусистинным«esprit de corps» блюдет за неуклонным соблюдением ее всеми его членами. На этом

основании каждая девушка, изменившая своему полу путем внебрачного сожительства,изгоняетсяизженскойсреды—ибо,еслибыееобраздействийсталвсеобщим,пострадалобыблагосостояниевсегоженскогопола,исчитаетсяобесчещенной,онапотерялачесть.Ниодна женщина не должна знаться с ней, ее избегают, как зачумленной. Та же участь ждетизменившую мужу жену, ибо она нарушила заключенное с ним условие, и этот пример ееотпугнетдругихмужчинотсовершениябрачнойсделки,накоторой,каксказано, зиждетсяблагосостояние всего женского пола. Сверх того за грубое нарушение данного слова, заобман, она теряет вместе с половой честью честь гражданскую. Поэтому говорят иногдаснисходительным тоном: «падшая девушка», но не сожалеют о «падшей женщине»,соблазнитель может женитьбой восстановить честь девушки, но ни развод, ни брак слюбовникомневозвратятчестиизменившейжене.

Убедившись из сказанного, что подоплекой женской чести является не что иное, какспасительный, даженеизбежный, хорошорассчитанныйиопирающийсянапрямуювыгоду«esprit de corps», можно признать огромную важность этой чести в жизни женщины и еекрупную относительную ценность, но никак нельзя приписать ей абсолютной ценности,поставитьеевышежизнииеецелейилисчитать,чторадинеедолжножертвоватьжизнью.Неследуетпоэтомуаплодироватьвырождающимсявтрагическиефарсыэкзальтированнымпоступкам Лукреции и Виргиния. Конец Эмилии Галотти настолько возмутителен, что спредставления уходишь в отвратительнейшем настроении. И наоборот, вопреки всемпринципам половой чести нельзя не симпатизировать Клерхен из Эгмонта. Доводить допоследнейкрайностивеленияженскойчести—этозначитзасредствамитерятьизвидусамуцель,этимполовойчестипридаетсяабсолютнаяценность,тогдакакона,какивсякаячесть,имеетлишьценностьотносительную,скореедажеусловную:стоитпрочестьТомазиуса«Deconcubinatu», чтобы увидеть, что в большинстве стран и эпох до реформации Лютераконкубинат был дозволенным, санкционированным законом институтом, при которомконкубинат продолжала считаться честной, нечего и говорить о Милите Вавилонской(Herodot,l,199).

Иногда общественный строй делает невозможным соблюдение формальной,официальнойстороныбрака,вособенностивкатолическихстранах,гденетразвода,большевсего приходится считаться с этим правителям, которые, на мой взгляд, поступаютнравственнее,обзаводясьлюбовницей,чемвступаявморганатическийбрак,ибопотомствоот этого брака, в случае вымирания законной линии, может выступить претендентом напрестол, поэтому такой брак делает возможной, хотя и в отдаленном будущем,междоусобнуювойну.Помимотого,бракморганатический,т.е.заключенныйнаперекорвсемвнешним условиям, является в конце концов концессией, дарованной женщинам и попам,двум классам, которым надо остерегаться предоставлять что бы то ни было. Нельзязабывать,чтокаждыйможетсвободновыбиратьсебежену,кромеодноготолько,лишенногоэтогоестественногоправа:этотбедняга—правительстраны.Егорукапринадлежитстранеи он, предлагая ее, должен руководствоваться государственной пользой—благом страны.Новедьончеловекихочетхотьвчем-нибудьследоватьвлечениюсвоегосердца.Поэтомунесправедливо,неблагодарноинизко запрещатьправителюиметьлюбовницуилиупрекатьего за это, пока, разумеется, ей не предоставляется влиять на дела правления. Но и самафаворитка в отношении половой чести стоит совершенно особо, изъята из общей нормы:ведьонаотдаласьмужчине,которыйеелюбит,любимею,нонеможетнанейжениться.

Что принцип женской чести не чисто естественного происхождения, об этомсвидетельствуют бесчисленные кровавые жертвы, приносимые ему в виде детоубийства исамоубийства матерей. Правда, девушка, вступающая в незаконное сожительство, изменяет

этим всему своему полу, но ведь в верности ему она обязалась лишь молчаливымсоглашением, а не клятвой. И так как, обычно, от этого страдает прежде всего еесобственный интерес, то следовательно, неразумности в ее поступке гораздо больше, чемиспорченности.

Половая честь мужчин создалась благодаря женской чести, в силу противоположного«espritdecorps»,требующего,чтобыкаждый,вступившийвстольвыгоднуюдляпротивнойсторонысделку—вбрак—следилбыотнынезаеенерушимостью,дабысамыйдоговорнепотерялбысвоейпрочностипринебрежномкнемуотношении,идабымужчины,отдаваявсе, могли быть уверены в том единственном, что они себе выговаривают — внеразделенном обладании женою. Поэтому мужская честь требует, чтобы муж мстил заизменуженыили,покрайнеймерепокидалбыее.Еслион,знаяобизмене,примиритсяснею,тообществомужчинпокроетегопозором,который,правда,далеконетактяжел,какпозор,падающий на потерявшую половую честь женщину, это лишь «легкое бесчестье», ибо умужчины половые отношения занимают подчиненное место, так как у него много другихболее важных. Два великих драматурга нового времени избрали, каждый по два раза,сюжетоммужскуючесть:Шекспирв«Отелло»и«Зимнейсказке»иКальдеронв«Elmedicodusuhonora»и«Asecretoagraviosécrétavenganza».Честьэтатребуетлишьнаказанияжены,не любовника, место коему имеет «добавочный», факультативный характер, чем еще разподтверждаетсяпроисхождениечестиизмужского«espritdecorps».

Честь в тех видах и принципах ее, какие я до сих пор рассматривал, встречается идействуетувсехнародов,вовсевремена,правда,иногда,взависимостиотусловийместаивремени, несколько меняется принцип женской чести. Но есть еще один вид чести,совершенноотличныйотвсеобщей,всюдупризнаваемойчести,окоторомнеимелипонятиянигреки,ниримляне,акитайцы,индусы,магометаненеслышалиипонастоящеевремя.Этотрод чести возник в Средние века, привился лишь в христианской Европе, но и то толькосреди крайне ограниченной группы населения, а именно в высшем слое общества и в техслоях,которыекнемуподлаживаются.Это—честьрыцарская,такназ.«pointd'honneur».Таккакпринципыеесовершенноотличныоттойчести,окотороймыговорили,идажечастьюпротивоположныим(ибоперваясоздает«честногочеловека»,авторая,«человекачести»),тояизложувотдельностивсеположения,образующиезеркало,кодексрыцарскойчести.

1) Честь заключается не во мнении других о нашей ценности, но единственно ввыражении этого мнения, существует ли это мнение в действительности или нет — этобезразлично, не говоря уж о том, обосновано ли оно. Согласно этому, другие могут быть,вследствиенашегоповедения, самого скверногоонасмненияи глубокопрезиратьнас, но,поканиктонеосмеливаетсягромкоеговысказать,ононималоневредитчести.Инаоборот,если наши качества и поступки таковы, что вынуждают всех окружающих (ибо это независитотихпроизвола)высокоценитьнас, тостоиткому-нибудь,будьэтогнуснейшаяиглупейшаяличность,выказатьнампрезрение—инашачестьужеоскорблена,дажепотерянанавеки, если мы ее не восстановим. Лишним доводом к тому, что в данном случае важноотнюдьнемнениедругих,алишьеговыражение,служитто,то,чтооскорблениямогутбытьвзяты назад, в них можно извиниться, после чего они считаются как бы не нанесенными,изменилось ли при этом само мнение, вследствие коего они последовали, и почему оноизменилось—этонеиграетроли,достаточноаннулироватьвнешнююсторонуоскорбленияиделуконец.Значит,всесводитсянектому,чтобызаслужитьуважение,ачтобывынудитьего.

2)Честьчеловеказависитнеоттого,чтоонделает,аоттого,чтоонпретерпевает,чтосним случается. По основному положению только что рассмотренной, всюду действующей

чести, она зависит только от того, что говорят или делают дpугие: она находится,следовательно,вруках,виситнакончикеязыкакаждоговстречного,стоитемузахотеть—ионапотерянанавеки, еслиоскорбленныйневосстановитееособымактом,речьокоторомвпереди, акт этот сопряжен, однако, с опасностью для его жизни, свободы, имущества идушевногопокоя.Поведениечеловекаможетбытьчрезвычайнопорядочным,благородным,его характер— прекрасным и ум— выдающимся, и все же его честь каждое мгновениеможетбытьотнята:стоитлишьобругатьегопервомупопавшемуся,который,хотясаминенарушил законов чести, но в остальном — последний из негодяев, тупейшая скотина,бездельник, картежник, запутан по уши в долгах — словом личность, не годящаясяоскорбленному и в подметки. В большинстве случаев именно такие типы и оскорбляютпорядочныхлюдей,Сенекаправильнозаметил:«чемниже,чемболеепрезираемчеловек,темразвязнее его язык» (de consiantia 11), такой тип вероятнее всего накинется именно напорядочного человека: ведь противоположности ненавидят друг друга, а крупныедостоинствапробуждаютобычноглухуюзлобувничтожныхлюдях,поэтомуповодуГетевыразился:«Нежалуйсянаврагов,хужебылобы,еслибыонисталидрузьями,которымтвояличностьбылабывечным,тайнымупреком».

Ясно,наскольколюдитолькочтоописанногопошибадолжныбытьпризнательныэтомупринципу чести, ставящему их на одну доску с теми, кто во всех остальных отношенияхнеизмеримо выше их. Если такой субъект обругает, т. е. припишет другому какое-либоскверное свойство, то хоть на время это сойдет за объективно верное и обоснованноесуждение,занерушимыйприговорибудетнавекивечныепочитатьсясправедливым,еслинебудетсмытокровью,словом,оскорбленный,проглотившийоскорбление,остаетсянавзглядтакназ. «людейчести»тем,чемегоназвалоскорбитель (будь это гнуснейшийчеловек). Заэто«людичести»глубокопрезираютего,избегают,какзачумленного,напр.,открыто,громкоотказываются посещать те дома, где он бывает, и т. п. С уверенностью можно отнестипроисхождение этого мудрого взгляда к Средним векам, когда, вплоть до XV столетия, вуголовном процессе не обвинитель должен был доказывать вину, а обвиненный — своюневинность.Этосовершалосьпутем«очистительной»клятвы,длячеготребовалисьоднакоещеconsacramentales—друзья,которыепоклялисьбы,чтоуверенывтом,чтообвиненныйнеспособенналжеприсягу.Еслитакихдрузейнебыло,илиобвинительпредъявлялпротивнихотвод,тооставалсяБожийсуд,обычноввидепоединка—обвиненныйдолженбылсебяочистить,«смытьссебянавет».Вототкудаберетначалопонятие«смытьобиду»,даивеськодексчести,принятыйвсреде«людейчести»,изнеговыпаларазветолькооднаклятва.

Этим объясняется глубокое возмущение, неизменно охватывающее «людей чести» приобвиненииихволжи,изаставляющееихтребоватькрови—месть,представляющаяся,приобыденностилжи,весьмастранной,вАнглии,напр.,убеждениевееобязательностивырослопрямо-такивсуеверие.Будтоужвсякий,грозящийсмертьюзаобвинениееговолжи,самниразунесолгалвсвоейжизни?…

Средневековой уголовный процесс имел и более краткуюформу: обвиненный отвечалобвинителю: «ты лжешь», после чего прямо назначался суд Божий, поэтому-то рыцарскийкодексчестипредписываетвответнаобвинениеволжитотчасжевызыватьнапоединок.

Вотвсе,относящеесякоскорблению.Ноесть,однако,нечтоещепохужеоскорбления,нечтостольстрашное,чтоязаоднолишьупоминаниеобэтомвсвязискодексомрыцарскойчести,прошуизвиненияу«людейчести»,зная,чтоприоднойтолькомыслиобэтомунихзабегают мурашки по коже и волосы станут дыбом, это — величайшее зло — summummalum, хуже смерти и вечного проклятия.Может случиться— horribile dictu— один дастдругомуоплеуху,ударитего.Этоужасноесобытиевлечетзасобоюокончательнуюпотерю

чести, и если другие оскорбления смываются кровопусканием, то эта обида может бытьначистосмытатолькоубийством.

3)Кчестинеимеетникакогоотношениято,каковданныйчеловексампосебе,можетлиизмениться егонравственныйоблики томуподобные«праздные»вопросы.Разона задета,или на время утеряна, то, если поспешить, ее можно скоро и вполне восстановить однимтолько способом — дуэлью. Но если оскорбитель не принадлежит к сословию,исповедующему кодекс рыцарской чести или преступил однажды против нее, то приоскорблении словом, а тем паче действием, приходится прибегать к серьезной операции:убитьеготутженаместе,еслиестьприсебеоружие,илинепозже,чемчерезчас—ичестьспасена. Однако, если желательно избежать этого шага из боязни связанных с нимнеприятностей или если неизвестно, подчинится ли оскорбитель законам рыцарской честиили нет, то остается еще один паллиатив. Если он был груб, надо поступить с ним ещегрубее, еслиприэтомруганинедостаточно,можноизбитьего,дляспасениячестивтакихслучаях существует ряд рецептов: пощечина исцеляется ударом палки, эти последние —плетью,длялеченияударовплетииныерекомендуют,какотличное,испытанноесредство—плевок в лицо. Если же пропустить момент для всех этих средств, то остается толькоприбегнуть к кровопусканию. Такой метод лечения вытекает в сущности из следующегоположения.

4)Насколькопостыднобытьобруганным,настолькопочетнобытьоскорбителем.Хотябынасторонепротивникабылиистина,право,разумилогика,нообругайяего—ивсегоэтогоонлишается,правоичестьоказываютсянамоейстороне,егожечестьутрачена,покаон не восстановит ее, притом не правом, не доказательствами, а выстрелом или ударом.Поэтомугрубостьявляетсяфактором,заменяющим,перевешивающимввопросахчестивсеостальные,правтот,ктогрубее.Какуюбыглупость,мерзость,какуюбыгадостьниучинилчеловек, все это стирается, легитимируется грубостью. Если кто-либо в споре или беседевыкажет более правильное понимание вопроса, большую правдивость, больший ум исделает более верный вывод, чем мы, или вообще обнаружит внутренние достоинства,отсутствующие у нас, то стоит нам его оскорбить, нагрубить ему, и все преимуществапропали, наше собственное убожество забыто и наше превосходство над ним считаетсядоказанным.Грубость—этонаисильнейшийаргумент,противкоторогонеустоитникакойум,развечтопротивникизбираеттотжеметодивступаетснимвблагородныйпоединокнаэтоморужии.Еслионэтогонесделает,мыпобедили,честьнанашейстороне,истина,ум,знание, остроумие— устранены и уступают дорогу грубости. Поэтому «люди чести», кактолькокто-либовыскажетмнение,расходящеесясихсобственным,илиобнаружитбольшеума, чемимеетсяуних, сейчасжепринимаютбоевуюпозицию, еслив каком-либо спореунихнехватаетаргумента,онипринимаютсязагрубости,которыесослужаттужеслужбуиктомужелегчемогутбытьпридуманы,врезультатеониуходятпобедителями.Отсюдавидно,насколькосправедливо,чтоэтотпринципчестиоблагораживаетобщество.

Положение это выводится из следующего основного принципа, составляющего ядро,центрвсегокодекса.

5)Верховноесудилище,ккоторомувпоследнююочередьследуетобращатьсясовсеминедоразумениями в вопросах чести— это физическая сила, животность. Всякая грубостьесть в сущности апелляция к животности, уклоняясь от борьбы разума и нравственногоправа, она признает только борьбу физической силы, борьба эта ведется человеческойпородой (которую Франклин называл «породой изготовляющей орудия») специально дляэтой цели изготовленным оружием, в форме дуэли, и на такое решение спора уже нетапелляции.Этотпринципможетбытьхарактеризовантермином«кулачноеправо»,поэтому

рыцарскаячестьдолжнабыназываться«кулачнойчестью»—Faustehre.6)Вышемывидели,чтогражданскаячестькрайнещепетильнаввопросахимущества,

принятых на себя обязательств и данного слова, рассматриваемый же ныне кодексоказывается весьма либеральным в этих пунктах. Есть только одно слово, которое нельзянарушать — это то, к которому прибавлено «клянусь честью», следовательно, остаетсяпредположить, что всякое другое слово можно нарушать. Но даже и при нарушении«честного слова» честь еще может быть спасена тем же универсальным средством —дуэлью, дуэлью с тем, кто утверждает, что было дано это «честное слово». Есть далеетолько один долг, который должен быть непременно уплачен — долг карточный,называемыйпоэтомудолгомчести,остальныедолгиможнововсенеплатить—рыцарскаячестьотэтогонепострадает.

Каждый нормальный человек поймет сразу, что этот оригинальный и смешнойварварский кодекс чести вытекает отнюдь не из сущности человеческой натуры, не изздравогопониманиялюдскихотношений.Этоподтверждаетсякрайнеограниченнойсферойего применения, таковой является исключительно Европа, и то лишь со Средних веков,притом только среда дворянская, военная и подлаживающиеся к ним слои. Ни греки, ниримляне,нивысокоцивилизованныенародыАзиидревнейиновойэпохнеимеютпонятияобэтой чести и ее принципах. Для них нет иной чести, кроме той, которую я назвалгражданской.

Всеониценятчеловекапотому,чтоонобнаружилвсвоихдействиях,анепотому,чтовзболтнетпронегокакой-нибудьвздорный,развязныйязык.Всюдуунихто,чтоскажетилисделаетчеловек,можетпогубитьтолькоегочесть,нонечью-либоиную.Всеонивидятвударетолькоудар,лошадьилиоселударяюттолькосильнее—вотивсе.Иногдаударможетраздражить, и будет отмщен на месте, но честь здесь ни при чем, никто не станетподсчитывать удары, обиды и число потребованных и не потребованных «сатисфакций».Народы эти в храбрости, в презрении к жизни не уступают нациям христианской Европы.Греки и римляне были в полном смысле героями, но о «point d'honneur» они и понятия неимели. Поединок был у них делом не благородных классов, а презренных гладиаторов,бежавших рабов, приговоренных преступников, которых, по очереди с дикими зверями,натравлялидругнадруганапотехутолпы.Назарехристианствагладиаторскиеигрыисчезли,при его торжествеихместо заняла—подличиноюБожьего суда—дуэль.Если этиигрыбыли жесткой данью, отдаваемой всеобщей страсти к зрелищам, то дуэль— та же дань,выплачиваемая предрассудку, но уже не преступниками и рабами, а свободными,благороднымилюдьми.

Множестводошедшихдонасданныхсвидетельствуют,чтодревниебылисвободныотэтогопредрассудка.КогдаодинизтевтонскихвождейвызвалМариянапоединок,этотгеройответил:«еслитебенадоелажизнь,можешьповеситься»ипредложилемуподратьсясоднимзнаменитымгладиатором.УПлутарха(Them.11)мычитаем,чтоначальникфлота,Еврибиад,спорясФемистоклом,взялсязапалку,чтобыегопобить,начтототинеподумалобнажитьмеча,апростосказал:«бей,новыслушайменя».Какбудетогорчен«человекчести»,ненайдяникаких указаний на то, что г. г. афинские офицеры немедленно же после этого заявили освоемотказеслужитьподначальствомФемистокла!

Правильно заметил один из новых французских писателей: «тот кто осмелился бысказать,чтоДемосфенбылчестнымчеловеком,вызвалбыулыбкусожаления,оЦицеронежеиговоритьнечего»(SoireesLitterairesparС.DurandRoven1828.Vol.2,p.300).Далее,Платон(deleg.IXпоел.6стр.иXI,р.131)вглаве,трактующейобоскорблениях,яснопоказывает,чтодревниенеимелиипредставленияопринципахрыцарскойчести.Сократавследствиемногих

его диспутов часто оскорбляли действием, что он спокойно переносил: получив раз ударногой, он хладнокровно отнесся к этому и удивил обидчика словами: «разве я пошел быжаловатьсяналягнувшегоменяосла?» (Diogen.Laert. Il, 21).Другойраземусказали:«разветебя не оскорбляют ругательства этого человека», на что он ответил: «нет, ибо все это неприложимо ко мне» (ib. 36). Стобеус (Florileg. ed Gaоsford. Vol. 1, p. 327–330) сохранилдлинный отрывок Музония, из коего видно, как древние смотрели на обиду: иногоудовлетворениякаксудонинезнали,амудрецыдажеикнемунеобращались.Чтодревниеискалиудовлетворениязапощечинулишьсудом,этовидноизGorgiaПлатона(стр.86),тамжеприводитсяимнениеобэтомСократа(стр.133).ТожеподтверждаетрассказГелиуса(XX,I)онекоемЛуцииВерации,забавлявшемсятем,чтоонбезвсякогоповодадавалпощечинывсемвстречавшимсянаулицегражданамисцельюизбежатьсудебнойпроцедурыводилзасобой раба с мешком медных денег, из которого пораженному прохожему выплачивалзаконом установленные 25 ассов. Кратес, знаменитый циник, получил от музыкантаНикодромастольсильнуюоплеуху,чтоеголицораспухлоипокрылосьсиняками.Тогдаонприкрепил ко лбу дощечку с надписью «Nicodromus fecit» «и этим покрыл позоромфлейтиста,такгрубообошедшегося(Diog.Laert.VI,33)счеловеком,которогообожаливсеафиняне(Apul.Hor.р.126).УнасимеетсяещенаэтутемуписьмоизбитоговСинопепьянымигрекамиДиогенакМелезиппу, гдеонговорит,что„этодлянегоневажно“ (NotaCasaub. adDiog. Laert.VI, 33). Сенека в книге „De constantia sapientis“ сX главы и до конца подробнорассматривает оскорбленияиприходит к тому выводу, чтомудрецне долженобращатьнанихвнимания.ВXIVглавеонговорит:„чтоделатьмудрецу,получившемупощечину?Тоже,что сделал в этом случае Катон: он не рассердился, не пожаловался, не возвратил ее, онпростоотрицалее“.

Да,скажетевы,тобылимудрецы.Амы,значит,тупицы?Согласен.Мывидели,чтодревнимсовершеннонезнакомрыцарскийкодексчести,онивсегдаиво

всем проводили непосредственный, естественный взгляд на вещи и не поддались гипнозуэтихмрачныхипагубныхухищрений.Поэтомувудареполицуонивиделилишьто,чтоонестьнасамомделе—небольшоефизическоеповреждение.Ужепозднеепощечинасделаласькатастрофойиизлюбленнойтемойтрагедий,как,напр.вКорнелевском«Сиде»ивнемецкойдраме, названной «Сила обстоятельств» тогда как ее следовало бы назвать «Силапредрассудка».ЕсливПражскомНациональномСобраниидаюткому-либопощечину,тоэтогремитповсейЕвропе.

«Людямчести», расстроеннымприведеннымивоспоминаниямио классическоммиреипримерамииздревнегреческихэпох,япосоветуюввидепротивоядияпрочестьв«Jaques,lefataliste»ДидроисториюДеглана—великолепнейшийобразецрыцарскойчести,которыйихутешитиудовлетворит.

Изсказанногодостаточноясно,чторыцарскаячестьнепервична,незаложенавосновучеловеческойнатуры.Еепринципыискусственны,ихпроисхождениенетруднооткрыть.Этачесть, порождение тех времен, когда за кулаком признавалось большее значение, чем замозгами,ипопыдержалиразумвоковах,т.е.Среднихвековиихпресловутогорыцарства.Вте временаБога заставлялине только заботиться онас, нои судитьнас.Поэтому сложныепроцессырешалисьсудомБожьим—ордалиями,делосводилось,заредкимисключением,кпоединкам,которыепроисходилинетолькомеждурыцарями,ноимеждубюргерами,какэтопоказываетвеликолепнаясценауШекспира(HenryVI,р.II,А.2,Se.3).

На любое судебное решение можно было аппелировать к высшей инстанции — кБожьему суду, поединку.Собственно говоря, этимпутем судебное полномочие отдавалосьвместо разума физической силы и ловкости— т. е. чисто животным свойствам, вопрос о

праве решался на основании не того, что сделал человек, а того, что с ним случилось—совершенновсогласииснынедействующимпринципомчести.Тому,ктосомневаетсявэтомпроисхождении дуэли, советую прочесть отличную книгу J. Mellingen «The history ofDuelling»1849.Дажепонынесредилюдей,исповедывающихпринципырыцарскойчести—кстати сказать редко бывающих образованными и мыслящими— можно встретить таких,которыевисходедуэливидятБожьерешениепоповодувызвавшегоееспора,конечно,такоемнениеобъясняетсянаследственнойпередачейегоотсредневековойэпохи.

Таков источник рыцарской чести, тенденция ее по преимуществу та, чтобы путемугрозы, физического насилия принудить человека к внешнему изъявлению того уважения,приобрестикотороевдействительностикажетсяилислишкомтруднымилиизлишним.Этопочтитожесамое,какеслибы,рукоюнагреваяшариктермометра,наоснованииподнятияртутисталибыдоказывать,чтонашакомнатанатоплена.Приближайшемрассмотрениисутьдела сводится к следующему: тогда как гражданская честь, как сообразующаяся спотребностьювмирномобщениисдругими,состоитвмненииэтихдругихотом,чтомы,безусловно уважая права каждого, и сами заслуживаем полного доверия, честь рыцарскаязаключаетсявмнении,чтонасследуетбояться,таккакмырешилисьревнивоохранятьнашисобственныеправа.Мысль,чтоважнеевнушатьстрахксебе,чемдоверие,былабы,пожалуй,правильна (на людскую справедливость ведь нечего много рассчитывать) если бы мынаходилисьвпервобытномсостоянии,когдакаждыйнепосредственнозащищалсебяисвоиправа. Но при цивилизации, когда государство взяло на себя охрану нашей личности исобственности, это положение отпадает, оно без толку доживает свои дни, как замки ибашни времен кулачного права среди возделанных полей, оживленных дорог и рельсовыхпутей.

Вотпричина,почемусферарыцарскойчестиограничиваетсялишьтеминасилияминадличностью, которые или легко, или по принципу de minimis lex non curat[11] совсем ненаказуются государством, как напр. легкая обида или простое поддразнивание. Занимаясьэтими мелочами, рыцарская честь приписывает личности совершенно несообразную сприродой и жизнью людей ценность, возводя личность в нечто священное, считаетнедостаточнымисудебныекарызанезначительныеоскорбленияисамамститзаних,лишаяобидчика здоровья или жизни. Очевидно, это обусловливается чрезмерной гордостью,возмутительнейшимвысокомерием,человек, забывая,чтоонпредставляетсобоюнасамомделе, претендует на абсолютную неприкосновенность своего имени и на полнуюбезупречность. Собственно, тот, кто намерен силой охранять себя от всякой обиды, ипровозглашаетпринцип:«ктообидитилиударитменя—будетубит»,заодноэтодостоинбыть высланным из страны.[12] Люди всячески стараются скрасить это несуразноевысокомерие. Храбрый человек не должен уступать, поэтому каждое легкое столкновениедолжно переходить в брань, затем в драку и, наконец, в убийство, впрочем «шикарнее»пропуститьпромежуточныефазисыисразувзятьсязаоружие.Подробноститойпроцедурырегулируются крайне педантичной системой, рядом законов и правил — поистинетрагическийфарс,храм,воздвигнутыйвославуглупости.Здесьошибоченсамыйотправнойпункт: в незначительных вопросах (вопросы серьезные отдаются на решение суда) из двухбесстрашныхлюдейодинвсегдадолженуступить:этотот,ктоумнее,еслижеделокасаетсяодних толькомнений, то им и заниматься не стоит. Доказательством тому является народ,иливернее,темногочисленныеклассыобщества,которыенеисповедуютрыцарскойчестиисредикоихрасприпротекаютестественнымобразом.Средиэтихклассовубийствов1000разреже,чемсредивысших,преклоняющихсяпредпринципомрыцарскойчестиисоставляющихкакую-нибудь1/1000всейнации,здесьдажедракибываютредко.

Утверждают иногда, что краеугольным камнем хорошего тона и добрых нравовобщества является именно этот принцип рыцарской чести и дуэль, преграждающая якобывсякое проявление грубости и необузданности. Однако в Афинах, в Коринфе, в Риме безсомнениябылохорошее,дажеоченьхорошееобщество,встречалсяихорошийтон,идобрыенравы, и все это без всякого участия рыцарской чести. Правда, там, не так как у нас —женщины не играли первой роли в обществе. Главенство женщин не только придаетразговорам фривольный, пустой характер, не допуская никакой серьезной, содержательнойбеседы, но и способствует, без сомнения, тому, что в глазах общества пред личнойхрабростью отступают на задний план все другие достоинства, тогда как в сущностихрабрость— это подчиненная, «унтер-офицерская» добродетель, в которой нас к томужепревосходят звери, почему и говорят, напр., «храбр как лев». Даже больше: вопрекиприведенному уверению, принцип рыцарской чести часто покровительствует какбесчестностиигадости,такиболеемелкимсвойствам:невоспитанности,самообожаниюилености, ведь мы часто потому не мешаемся в разные паскудные дела, что ни у кого нетохотырисковатьжизньюрадинаказаниявиновных.Мывидим,чтосообразносэтимдуэльпроцветает и практикуется с особенной кровожадностью именно в той нации, которая вполитическихифинансовыхделах обнаружиланедостатокистиннойчестности, насколькоприятны частые сношения с ее гражданами — об этом знают все, кто это испытал, чтокасается вежливости и культурности их общества, то в этом отношении они давнопользуютсядурнойславой.

Итак, все приведенные аргументы несостоятельны. С большим основанием можноутверждать, что как собака лает, когда ее дразнят, и ласкается, когда ее ласкают, так ичеловеческой натуре свойственно на неприязнь отвечать неприязнью, и сердиться,раздражаться при выражении презрения и ненависти. Уже Цицерон сказал: «каждоеоскорблениепричиняетболь,которуюструдомвыносятдажемудрейшиеилучшиелюди»,идействительно, решительно никто (за исключением разве некоторых смиренных сект) непереноситхладнокровнобраниипобоев.Однакоприроданашатолкаетнаснедалее,чемнасоответствующееоскорблениювозмездие,онанетребуетвовсекаратьсмертьюзаупрекволжи,вглупостииливтрусости,древнегерманскаяпословица«наоплеухуследуетотвечатькинжалом»—этовозмутительнейшийрыцарскийпредрассудок.Вовсякомслучаеотвечатьилимститьзаоскорбление—этоделогнева,аотнюдьнечестиинедолга,какэтотщатсядоказатьапостолырыцарскойчести.

Не подлежит сомнению, что упрек оскорбителен лишь постольку, поскольку онсправедлив:малейшийпопавшийвцельнамекоскорбляетгораздосильнее,чемсамоетяжкоеобвинение, раз оно не имеет оснований. Кто действительно уверен, что ни в чем незаслуживаетупрека, тотможетибудетспокойнопренебрегатьими.Однакопринципчеститребует, чтобы он выказал отсутствующую у него восприимчивость к таким упрекам ижестокомстилбызаоскорбления,которыеегонималонезадевают.Оченьнизкоемнениеосвоейценности имеет тот, кто старается заглушить всякое изъявление скептического к нейотношения. Поэтому истинное самоуважение внушает нам отвечать на обиду полнымравнодушием, а если это, за недостатком первого, не удастся, то все же ум и воспитаниезаставятнасвыказатьвнешнееспокойствиеискрытьнашгнев.Еслибыудалосьотделатьсяотпредрассудкарыцарскойчести,так,чтобыниктонемограссчитыватьпутембраниотнятьчесть другого, или восстановить свою, если бы каждая неправда, каждая необузданная,грубаявыходканеузаконяласьбыготовностьютотчасжедатьудовлетворение,т.е.драться—тогдавсебыскоропоняли,что,разделодошлодобранииоскорблений,топобедительвсущноститот,ктопобежденвэтойбитве,какговоритВинченцоМонти,обидытемпохожи

на духовные процессии, что возвращаются туда же, откуда вышли. Тогда не было быдостаточно,кактеперь,сказатьгрубость,чтобыостатьсяправым,логикаиразумполучилибы иное значение, чем в наше время, когда, прежде чем заговорить, им приходитсясправляться,нерасходятсялионисмнениямиограниченныхитупыхлюдей,досадующихизлящихсянакаждомихслове,иначеможетслучиться,чтоумнуюголовупридетсяпоставитьв карту против головы заядлого тупицы. Тогда духовное превосходство получило быпервенствующее значение в обществе, которое сейчас принадлежит, хотя и негласно,физической силе и «гусарской» лихости, и для лучших людей стало бы одним поводомменьше к тому, чтобы удаляться от общества. Такого рода изменение породило бынастоящийхорошийтон,далобыдорогунастоящемухорошемуобществу,такомуобществу,какое существовало в Афинах, в Коринфе и Риме. Кто хочет с ним ознакомиться, тому япосоветуюпрочестьопиреуКсенофонта.

Последний аргумент в защиту рыцарского кодекса будет, без сомнения, гласить так:«если он будет отменен, то можно будет безнаказанно бить другого». Я отвечу, что,действительно, это часто случается в 999/1000 того общества, которое не признает этогокодекса,новедьниктонеумиралотэтого,тогдакаксредиегоприверженцевкаждыйудар,пообщемуправилу,влечетзасобоюсмерть.Впрочем,рассмотримэтотвопросподробнее.

Ямного старался вживотнойили в разумнойприроде человеканайтиподлиннуюилихотя бы вероятную основу, почву столь прочно утвердившегося в части человеческогообщества убеждения в трагическом значении удара, основу, которая не была бы пустымзвуком, а могла бы быть выражена точными понятиями, но напрасно.Удар был и остаетсянебольшим физическим злом, которое каждый может причинить другому, чем докажеттолько,чтоонболеесиленилиловок,иличтодругойнебылнастороже.Большеанализнедаетничего.Однако,тотжерыцарь,которомуударчеловеческойрукикажетсявеличайшимзлом,получиввдесятьразболеесильныйударотсвоегоконяиелеволочасьототчаяннойболи,будетуверять,чтоэтоничегонезначит.Тогдаяподумал,чтовседеловчеловеческойруке.Однако,ведьотнеежетотжерыцарьполучаетвбоюударысаблейишпагойиопять-такиуверяет,чтоиэтопустяки,нестоящиевнимания.Далее,считается,чтоударыоружиемплашмядалеконетакпозорны,какударыпалкой,почемуещенедавноиминаказываликадет,наконец,тотжеударприпосвященииврыцариестьвеличайшаячесть.Этимяисчерпалвсевозможныепсихологическиеиморальныепричины,имнеостаетсятолькосчестьэтотвзглядза старый вкоренившийсяпредрассудок, за лишнийпример того, как легко внушить людямкакуюугодноидею.Этоподтверждаетитотизвестныйфакт,чтовКитаеударамибамбукаочень часто наказываются не только простые граждане, но и чиновники всех классов,очевидно,чтотам,несмотрянавысокуюцивилизацию,человеческаянатуранета,чтоунас.[13]

Простой трезвый взгляд на натуру человека показывает, что ему так же свойственнодраться, как хищным зверям кусаться, рогатым животным — бодаться, человек —«дерущееся животное». Поэтому мы возмущаемся, узнавая о редких случаях, когда одинчеловек укусил другого, получать же удары и наносить их — это событие столь жеестественное, скольобыденное.Чтокультурныелюдиохотноизбегаютэтого, сдерживаюттакиепорывы—этолегкообъяснимо.Нопоистинежестоковнушатьнациииликакому-либоклассу, что полученный удар — ужаснейшее несчастье, за которое следует отплачиватьубийством. На свете слишком много настоящего зла, чтобы стоило создавать еще ивоображаемые бедствия, приводящие уже к реальным. А этого как раз и добиваетсярассматриваемыйглупыйипагубныйпредрассудок.Янемогунепорицатьтеправительстваизаконодательныеучреждения,которыепотворствуютемустремлениемотменитьтелесные

наказания как для штатских, так и для военных. Они думают при этом, что действуют винтересах гуманности, на самомжеделе как разнаоборот: этимпутемлишьутверждаетсяпротивоестественное и пагубное безумие, поглотившее уже столько жертв. При всехпроступках, за исключением тягчайших, прежде всего приходит в голову, а потому иестественнее всего — побить виновного, кто не слушал доводов, тот покорится ударам,умеренно побить того, кого нельзя наказать ни лишением имущества, которого у него неимеется,нилишениемсвободы—ибонужнаегоработа—этоисправедливоиестественно.Против этого можно возражать лишь пустыми фразами о человеческом достоинстве,опирающимися не на точные понятия, а опять же на вышеприведенный гибельныйпредрассудок. Что в нем и заключается истинная подоплека всего вопроса, это комичноподтверждается тем, что еще недавно, в некоторых странах, для военных плеть былазамененаособымхлыстом,которыйхотяипричинялтакуюжефизическуюболь,ноякобынеунижалинепозорилтак,какплеть.

Потворствуятакимобразомэтомупредрассудку,мыподдерживаемрыцарскуючесть,аснею и дуэль, которую, с другой стороны, мы стараемся или делаем вид, что стараемсявывести путем законодательства.[14] Потому-то этот осколок кулачного права, пережитокдикойСредневековойэпохиимогсохранитьсядо19-говека,ипонынемараяобщество,порабыотнегоотделаться.Ведьнеразрешаетсяжевнашевремяметодическаятравлясобакилипетухов (по крайней мере в Англии такие травли наказуемы). Людей же против их воливтравливаютвкровавуюбитвудругсдругом, абсурдныйпредрассудокрыцарскойчестиипоклоняющиеся ему представители и апологеты его обязывают людей биться, какгладиаторов,из-закакого-нибудьпустяка.Япредлагаюпоэтомунемецкимтуристамвместословадуэль—происходящего,вероятно,неотлатинскогоduellum,aотиспанскогоduelo—горе, жалоба — ввести термин Ritterhetze (рыцарская травля). Педантичность, какоюобставляетсяэтоглупоедело,создаетнемалокомическихположений.Новозмутительното,что этот абсурдный кодекс образует государство в государстве, притом такое, которое,признаваялишькулачноеправо,тиранизируетслужащиеемуклассытем,чтоустанавливаетособое судилище, пред которое каждый может потребовать другого, необходимый поводвсегда легко создать, власть этого суда распространяется даже на жизнь обеих сторон.Естественно,чтоэтотсудстановитсязасадой,пользуяськоторойгнуснейшийчеловек,еслитолькоонпринадлежиткизвестномуклассу,можетгрозить,дажеубиватьблагороднейшихилучшихлюдей,ненавистныхемуименнозаихдостоинства.Послетого,какполицииисудамудалосьболееилименеедобитьсятого,чторазбойникиуженепреграждаютнамдорогисвозгласом: «кошелек или жизнь», пора и здравому смыслу достичь того, чтобы любойнегодяйнесмелболеесмущатьнашеспокойствиеокликом«честьилижизнь».Следуетснятьс высших классов гнет сознания, что каждый в любой момент может быть вынуждензаплатить здоровьем или жизнью за дикость, грубость, глупость или злобу того, комузаблагорассудится выместить их на нем. Возмутительно и позорно, что два молодых,неопытных и вспыльчивых молодых человека, перекинувшись парой резких слов, должныискупить это своею кровью, здоровьем или жизнью. Насколько могуча тирания этогогосударствавгосударстве,каквеликавластьэтогопредрассудка,показываетто,чтонередколюди,лишенныевозможностивосстановитьсвоюрыцарскуючестьиз-заслишкомвысокогоили слишком низкого положения, или из-за иных «неподходящих» свойств обидчика,приходятиз-заэтоговотчаяниеитрагикомическикончаютсамоубийством.

Всякая ложь и абсурд разоблачаются обычно потому, что в момент апогея в нихобнаруживается внутреннее противоречие, оно и в данном случае выступает в видегрубейшей коллизии законов: дуэль воспрещается офицеру, но если он при известных

условияхотнееоткажется—еголишаютофицерскогозвания.Развступивнапутьсвободомыслия,япойдуещедалее.Тщательноеибеспристрастное

рассмотрение показывает, что считающаяся столь важной разница между убийствомпротивникавоткрытомбоюисравныморужиемиубийствомиззасадывытекаетизтого,чтоупомянутоегосударствопризнаетлишьправосильного—кулачноеправо—и,возведяего на степень Божьего суда, строит на нем весь свой кодекс. В сущности же, открытый,честный бой показывает только, кто сильнее или ловчее. Оправдывать его можно, лишьдопустив предпосылку, что право сильного — воистину право. По существу же, тообстоятельство, чтопротивникне умеет защищаться, даетмне только возможность, нонеправо убить его, право это, нравственное мое оправдание может основываться лишь намотивах,покоторымяегоубиваю.Положим,чтомотивыимеютсяимотивыуважительные,тогданетнадобностиставитьвсевзависимостьотнашегоумениястрелятьифехтоваться:тогда будет безразлично, каким способом я его убью— спереди или с тылу. Сморальнойточкизренияправосильногонискольконевышеправахитрого,применяемогоприубийствеиз-заугла:правокулакадолжнобытьпоставленонарядусправомхитрости.Замечу,кстати,что в дуэли применяются одинаково и сила, и хитрость, ведь каждый прием — этоковарство. Если я считаю нравственным своим правом лишить другого жизни, то глупостреляться или фехтоваться: противник может оказаться искуснее меня и тогда получится,что оскорбив меня, он же меня вдобавок и убивает. За оскорбление следует мстить недуэлью,апростымубийством—таковвзглядРуссо,накоторыйоносторожнонамекаетвстоль туманном 21-ом примечании к 4-ой книге Эмиля. Но при этом Руссо так пропитанрыцарским предрассудком, что даже упрек во лжи считает достаточным основанием длятакого убийства, следовало бы знать, что каждый человек, а в особенности сам Руссо,несчетное число раз заслужил этот упрек.Предрассудок, мешающий осуществлениюправаубиватьобидчикавоткрытомбоюнаравноморужии,считаеткулачноеправо—подлиннымправом, а поединок — Божьим судом. Разгневанный итальянец, кидающийся с ножом наобидчика тут же на месте, без дальнейших разговоров, действует по крайней мерепоследовательно,онтолькоумнее,нонискольконехужедуэлиста.Возражаютиногда,чтоубиваяпротивника в открытомпоединке, я имею за собоютооправдание, чтои он такжестарается меня убить, и что с другой стороны мой вызов ставит его в положениенеобходимой обороны. Указывать на необходимую оборону — значит, в сущности,придумывать благовидный предлог для убийства. Скорее можно оправдаться принципом:«нет обиды при согласии на нее» — при дуэли, дескать, противники по обоюдномусоглашению ставят свою жизнь на карту. Но едва ли здесь можно говорить о согласии:деспотическийпринципрыцарскойчестиивесьэтотабсурдныйкодексиграютздесьрольпристава, приволокшего обоих или, по крайней мере, одного из противников пред этожестокоесудилище.

Япространноисследовалрыцарскуючесть,ноделалэтосдобрымнамерением,ввидутого, что победить нравственные и умственные несуразности может только философия.Общественныеусловияновоговремениидревностиразличаются,главнымобразом,вдвухотношениях,притомнеквыгоденашегообщества,получающегосуровуюмрачнуюокраску,неомрачавшуювеселых,какутрожизни,днейдревности.Факторыэти—рыцарскаячестьивенерические болезни— две равноценные прелести. Ими отравлена вся наша современнаяжизнь.Насамомделе,венерическиеболезнираспространяютсвоевлияниегораздодальше,чемэтопринятодумать,болезниэтинетолькофизические,ноиморальные.Стехпор,каквколчанАмурапопалиотравленныестрелы,вовзаимныеотношенияполоввкралсячуждый,враждебный им, некрасивый элемент, проникающий их мрачным, боязливым недоверием,

косвенное влияние такого изменения этой первоосновы всякого человеческого общенияраспространяется, вбольшейилименьшейстепени,инадругиеобщественныеотношения,однако,подробныйразборзавлекбынасслишкомдалеко.

Аналогичное,хотяивинойформе,влияниеоказываетпринципрыцарскойчести,этоготрагикомического фарса, неизвестного древним и делающего современное обществонатянутым,серьезным,боязливым:ведькаждоемелькомсказанноесловоставитсявстроку.Хуже:— эта честь—Минотавр, которому в жертву приносится из году в год некотороечислоюношейизблагородныхсемейств,притомнеотоднойстраны,каквстарь,аотвсехстранЕвропы.Пораоткрытосразитьсясэтиммиражом,какэтоздесьисделано.

Хорошо, если бы оба эти порождения нового времени сгинули бы вXIX веке.Можнонадеяться, что с одним справятся врачи при помощи профилактики. Побороть же жупелрыцарскойчести—делофилософа,которыйдолженправильноосветитьего, толькоэтимпутем можно пресечь зло в корне, естественно, что это доныне не удавалосьправительствам, боровшимся с ним посредством законодательства. Если бы правительствасерьезножелаливывестидуэльинезначительныйуспехихусилийобусловливалсятолькоихбессилием,тоябыпредложилиздатьследующийзакон,сручательствомзаегоуспех,причемнапришлось быприбегать к кровавымоперациям, к эшафоту, виселицеилипожизненномузаключению.Моесредствооченьмягкоигомеопатично,каквызвавшему,такипринявшемувызов капрал отсчитывает а la Chinois среди бела дня и на открытом месте 12 палочныхударов, секундантам же и посредникам — по 6. Последствия уже совершившейся дуэлирассматриваютсякаквсякоедругоеуголовноепреступление.Пожалуй,иной«рыцарьвдуше»возразит, что после такого наказания многие «люди чести» застрелятся. На это я скажу:лучше,еслитакойболванзастрелитсебя,чемкого-либодругого.

Яуверен,чтовсущностиправительствавовсенестараютсявывестидуэль.Жалованьегражданскихслужащих,атемпачеофицеров(кромеразвевысшихдолжностей)гораздонижеценностиихуслуг,ивотостатокуплачиваетсяимввидечести,представляемойтитулами,орденами, и в более широком смысле — в виде сословной чести. Для нее дуэль служиткрайне удобным аппаратом, владеть которым обучают еще в университетах. Так что, всущности,жертвыдуэлиоплачиваютсвоейкровьюнедостаточностьжалованья.

Дляполнотыупомянуещеонациональнойчести.Это—честьцелогонарода,какчленавсенародного общества. Так как последнее не знает иного закона, кроме силы, и поэтомукаждыйегочлендолженсамотстаиватьсвоиправа,тоследовательночестькаждойнациисостоит вмнении других не только о том, что она заслуживает доверия (кредита), но и отом,чтоееследуетбояться,длядостиженияэтогоонанедолжнаоставлятьбезнаказаннымни одно покушение на ее права. Словом, честь национальная сочетает в себе честьгражданскуюсрыцарской.

Под рубрикой «что мы собою представляем», т. е. чем являемся в глазах света, мыпоследнейотметилиславу,теперьрассмотримее.

Славаичесть—близнецы,нокакизДиоскуровПоллуксбылбессмертен, аКастор—смерен, так и слава— бессмертная сестра смертной чести. Правда, это относится лишь квысшему виду славы, к славе настоящей, истинной: кроме нее бывает еще эфемерная,кратковременная слава.Далее, честьобусловливается темисвойствами, какие требуютсяоткаждого, находящегося в тех же условиях, слава же — теми, которых ни от кого нельзятребовать, честь покоится на свойствах, которые каждый открыто может себе приписать,славаже—натаких,которыениктосамсебеприписыватьнеможет.Нашачестьнехватаетдалеенашихличныхзнакомых:славаже,наоборот,опережаетвсякоезнакомствоисамаегоустанавливает.Начестьпретендуеткаждый,наславу—лишьисключения,иприобретается

она исключительными действиями. Действия эти могут быть или деяниями (That) илитворениями (Werk), сообразно с этим к славе два пути. Путь деяний открывается намипреимущественно великим сердцем, путь творений — умом. Каждый из этих двух путейимеетсвоивыгодыиневыгоды.Главнаяразницаихвтом,чтодеянияпреходящи,творенияже — вечны. Благороднейшее деяния оказывает лишь временное влияние, гениальное жетворениеживетвечно,действуяблаготворноивозвышающимобразомналюдей.Отдеянийостается лишь память, которая постепенно слабеет, искажается, охладевает и со временемдолжна рухнуть, если история не подхватит ее, не закрепит и не передаст потомству.Напротив, творения бессмертны сами по себе и живут вечно, особенно, если ониувековеченывписьменах.ОтАлександраВеликогоосталисьлишьимядапамять,тогдакакПлатон, Гомер, Гораций сами живут среди нас и непосредственно на нас влияют. Ведь иУпанишадывнашихруках,одеянияхже,совершенныхвихэпоху,донаснедошлоникакихизвестий.[15]

Другая невыгода деяний— это их зависимость от случая, который один может датьвозможность совершить их, к этому надо прибавить, что слава, ими приобретаемая,обусловливается не только их внутренней ценностью, но и условиями, сообщающимидеяниям важность и блеск. К тому же, если, напр., на войне деяния носят чисто личныйхарактер,тославазависитотпоказанийнемногихочевидцев,ихиногдасовсемнет,иногдаони несправедливы и пристрастны. Однако за деяниями та выгода, что они, как нечтопрактическое, доступны суждению всех людей, поэтому, если обстоятельства вернопереданы, их оценят по достоинству, кроме разве тех случаев, когда их истинные мотивыузнаютсяиоцениваютсялишьпозднее,ведьчтобыпонятьдействие,необходимознатьегомотивы.

Иначеобстоитделостворениями,ихвозникновениенезависитотслучая,атолькоотихавтора,ионинавекиостаютсятем,чемявляютсясамипосебе.Трудностьзаключаетсявихоценке,итрудностьэтатемзначительнее,чемвышетворения,частодлянихненаходитсякомпетентных, беспристрастныхили честных судей.Но зато их слава решается не в однойинстанции, здесьимеетместоапелляция.Тогдакакотдеянийдоходитдопотомствалишьпамять,ипритомвтомвиде,вкакомеепередалисовременники,творениясамидоживаютдобудущего, притом в истинном своем виде, если не считать исчезнувших отрывков.Извращение здесь немыслимо, даже невыгодное влияние среды — свидетельницы ихпоявления — исчезает впоследствии. Часто именно время дает немногих компетентныхсудей, которые, будучи сами исключениями, должны вершить договор над еще большимиисключениями, последовательно высказывают они свое мнение, и так создается, правда,иногда, лишь после целых столетий, вполне справедливая оценка, которую уже ничто неизменит. Дождется ли сам автор славы, это зависит от внешних условий и от случая, ислучаетсяэтотемреже,чемеготворениявышеитруднее.Сенека(ер.79)справедливосказал,чтозаслугамстольженеизменносопутствуетслава,кактелу—еготень,хотя,кактень,онаследует то впереди их, то за ними. Пояснив это, он прибавляет: «если все современникизамалчивают нас из зависти, все же явятся другие, которые без пристрастия воздадут намдолжное»,по-видимому,искусствозатиратьзаслугипутемзамалчиванияиигнорирования,сцельюскрытьвсехорошееотобщества,практиковалосьнегодяямивременСенекинехуже,чемнынешними,итем,идругимодинаковозакрываларотзависть.

Обычно, чем позже приходит слава, тем она прочнее. Слава, переживающая автора,подобна дубу, растущему очень медленно: слава легковесная, эфемерная — однолетним,быстрорастущимрастениям,инаконец,ложнаяслава—быстропоявляющейсясорнойтраве,которая так же скоро будет выполота. Это явление обусловливается тем, что чем больше

человек принадлежит потомству, т. е. всему человечеству, тем более он чужд своей эпохе,ибовсееготворчествопосвященонеспециальноей,неегосовременникам,кактаковым,алишькакчастивсегочеловечества,почемуинеокрашеноместнымоттенком,врезультатесовременникичастодаженезамечаютего.Людиценятскореететворения,которыеслужатзлобедняикапризумомента, апотомуивсецелопринадлежатим, снимиживут, снимииумирают.Сообразносэтимисторияискусствилитературыпоказываетнакаждомшагу,чтовысшиепроизведениячеловеческогодуха вначалеподвергаются опалеипребывают вней,пока не появятся высшие умы, на которых эти творения рассчитаны, открывающие ихценность, которая под эгидой их имен, прочно утверждается навсегда. Первичная основавсего этого та, что каждый может, в сущности, понимать и ценить лишь сродное ему,(гомогенное).Длятупицысроднымбудетвсетупое,длянегодяя—всенизкое,дляневежды—всетуманное,идлябезголового—всеабсурдное,большежевсегочеловекунравятсяегособственныепроизведениякаквполнеемусродные.ЕщедревнийбаснописецЭпихармоспел:«Неудивительно,чтояпо-своемуведуречь,ведькаждыйнравитсясамсебеисчитаетсебядостойнейшим, так собаке лучшимиз существ кажется собака, быку—бык, ослу—осел,свинье—свинья».

Дажесильнейшаярука,бросаялегкоетело,неможетсообщитьемутойскорости,какаянужна,чтобыонодалекопролетелоипроизвелосильныйудар,телобессильноупадеттутженевдалеке, так как в нем недостаточно собственной массы, которая могла бы воспринятьпостороннюю силу. То же происходит с прекрасными, высокими идеями, с лучшимитворениямигения,еслионивоспринимаютсяслабыми,бледными,уродливымимозгами.Наэтоводинголоссетуютмудрецывсехвремен.Иисус,сынСирахов,говорит:«ктобеседуетсглупцом, беседует со спящим. Когда он кончает, тот спрашивает: как? что?». В «Гамлете»находим«живаяречьспитвушахдурака».ПриведусловаГете:

«DasglücklichsteWort,eswirdverhöhntWennderHörereinSchiefohrist».[16]Ивдругомместе:«Duwirkest nicht, Alles bleibt so stumpf, Sei guter Dinget Der Stein im SumpfMacht keine

Ringe».[17]Лихтенбергзаметил:«Еслипристолкновенииголовыскнигойраздаетсяпустойзвук,то

всегдалиэто—звуккниги?»идалее:«творениеестьзеркало,есливнегосмотритобезьяна,ононебудетотражатьапостольскоголика».Стоитпривестиещепрекраснуютрогательнуюжалобу поэта Геллерта: «Как часто наивысшие блага находят меньше всего почитателей, ибольшинство людей считают добром то, что на самом деле зло, это мы наблюдаемежедневно. Как покончить с этим? Я сомневаюсь, чтобы вообще когда-либо удалосьпокончить с этим злом. Правда, есть одно средство к этому, но оно невероятно трудное:надо, чтобы глупцы стали мудрыми, но ведь этого никогда не случится. Им неизвестнаценностьвещей,окоторойонисудятнеумом,аглазами,постояннохвалятониничтожества,ибоничегохорошегоонинезнали».

Кэтойумственнойнесостоятельностилюдей,вследствиекоторой,повыражениюГете,прекрасноепризнаетсяиценитсяещереже,чемвстречается,присоединяется,каквпрочемивсегда, нравственная испорченность, проявляющаяся в зависти. Ведь слава, приобретеннаячеловеком,воздымаетегонадвсемиостальнымиинастолькожепонижаеткаждогодругого,выдающаясязаслугавсегдаудостаиваетсяславызасчеттех,ктонивчемнеотличился.Гетеговорит:

«Чтобычестьдругимвоздать,Себядолжнымыразвенчать».Отсюдапонятно,почему,вкакойобластинипоявилосьнечтопрекрасное,тотчасжевсе

многочисленные посредственности заключают между собой союз с целью не давать ему

хода, и если возможно— погубить его. Их тайный лозунг: — «a bas le mérite»— долойзаслуги. Но даже те, кто сами имеют заслуги и ими добыли себе славу, без удовольствиявстречают возникновение чьей-либо новой славы, лучи которой заставят отчастипомеркнутьихсобственныйблеск.Гетеговорит:

«Hätt'ichgezaudertzuwerdenBismanmir'sLebengegönnt,IchwärenochnichtaufErdenWieihr begreifen könnt, Wenn ihr seht, wei sich geberden, Die um etwas zu scheinen, Mich gernemöchtenverneinen».[18]

Тогдакакчесть,пообщемуправилу,находитсправедливыхсудей,невызываетзависти,и ее признают за каждым, уже заранее в кредит, славу приходится завоевывать, сражаясь сзавистью, причем трибунал, присуждающий лавровый венок, состоит из крайненеблагосклонных судей. Мы можем и согласны разделять честь с каждым, слава жеуменьшается, или становится менее достижимой после каждого нового случая ееприобретения.

Трудность создать славу путем творений по легко уяснимым причинам обратнопропорциональна числу людей, составляющих «публику» этих творений. Трудность этагораздо значительнее при творениях поучающих, нежели при тех, которые созданы радиразвлечения. Труднее всего приобрести славу философскими произведениями, обещаемоеимизнаниесоднойсторонынедостоверно,сдругой—неприноситматериальнойвыгоды,поэтому они известны вначале лишь соперникам, т. е. тем же философам. Эта массапрепятствий на пути к их славе показывает, что если бы авторы гениальных творенийсоздавали бы их не из любви к ним самим, не для собственного удовлетворения ими, ануждались бы в поощрении славы, человечество редко или совсем не видело быбессмертных произведений. Тот, кто стремится дать нечто прекрасное и избегнуть всегодурногодолженпренебречьсуждениемтолпыиеевожаков,аследовательно,презиратьих.Справедливо заметилОзорий (de gloria), что слава бежитот тех, кто ееищет, и следует затеми, кто ею пренебрегает: первые подлаживаются к вкусам современников, вторыеже несчитаютсясними.

Насколько трудно приобрести славу, настолько же легко ее сохранить. И в этомотношенииславарасходитсясчестью.Честьпризнаетсязакаждым,вкредит,остаетсялишьхранитьее.Ноэтонетак-толегко:единственныйскверныйпоступокгубитеенавеки.Славаже в сущности никогда не теряется, так как вызвавшее ее деяние или творение всегдаостаетсявсиле,аслава,приобретеннаяихавтором,сохраняетсязанимдажеивтомслучае,еслионничембольшенеотличится.Еслиславапомерклапослеегосмерти,значит,онабыланенастоящей, незаслуженной, возникшей лишь благодаря временному ослеплению, такова,напр.,славаГегеля,прокоторуюЛихтенбергговорит,чтоона«громкопровозглашенаармиейдрузей и учеников и подхвачена пустыми головами, как рассмеется потомство, когда,постучавшисьвэтотпестрыйхрамболтовни,вкрасивоегнездоотжившеймоды,вжилищевымершихусловностей, найдет все этопустым,не отыщетниодной, хотябымельчайшеймысли,котораясказалабыим„Войдите!“.

В сущности слава основывается на том, чем является данный человек по сравнению сдругими, следовательно, она есть нечто относительное и имеет лишь относительнуюценность. Она вовсе исчезла бы, если бы все стали такими же, как знаменитый человек.Ценностьабсолютналишьтогда,еслионасохраняетсяпривсякихусловиях,таковаценностьчеловека«самогопосебе»,вэтом,следовательно,идолжнызаключатьсяценностьисчастьевеликогосердцаиума.Поэтомуценнанеслава,ато,чемоназаслужена,этосущность,асамаслава — лишь придаток, она и является для ее носителя преимущественно внешнимсимптомом, лишь подтверждающим собственное его высокое о себе мнение. Как свет не

виден,еслионнеотражаетсякаким-либотелом,такидостоинствоможетувероватьвсебялишьчерезпосредствославы.Ноона—небезошибочныйсимптом,ибобываютзаслугибезславы и слава без заслуг. Лессинг удачно выразился: «одни бывают знаменитыми, другиезаслуживаютэтого».Дапечальнобылобысуществование,ценностькоторогозависелабыотчужойоценки,новедьименнотакимбылабыжизньгерояилигения,еслибыценностьихобусловливаласьславой—т.е.чужимодобрением.Каждоесуществоживетрадисебя,всебеи для себя.Чембычеловекни был, темон является прежде всегои преимущественно длясамого себя, если в этомотношениионмалоценен, то и вообщеоннемногого стоит.Нашобраз в чужом представлении есть нечто второстепенное, производное и подчиненноеслучаю, лишь косвенно и слабо связанное с самим нашим существом. К тому же, головылюдей — слишком жалкие подмостки, чтобы на них могло зиждиться истинное счастье,здесьможнонайтилишьпризракего.

Сколь смешанное общество собирается в храме славы! Полководцы, министры,шарлатаны, певцы, миллионеры, жиды… и достоинства всех этих господ оцениваютсягораздо беспристрастнее и уважаются больше достоинств духовных, особенно высшихкатегорий, которые ценятся толпою лишь «sur parole» — со слов других. Итак, сэвдемонологическойточкизрения,славаестьнеболее,какредкий,лакомыйдлягордостиитщеславиякусочек.Какнистараютсялюдискрытьэтисвойства,всебольшинствонаделеноими в избытке, больше всего, пожалуй, те, у кого есть истинные данные для того, чтобыпрославиться, и кто, долго не решаясь окончательно уверовать в свою высокуюценность,пребывают в этой неизвестности, до тех пор, пока не придет случай испытать своидостоинства и добиться их признания, до тех же пор им кажется, что к ним относятсянесправедливо.[19] Вообще же, как указано в начале этой главы, ценность, придаваемаячеловекоммнениюонемдругих,несоразмерновеликаинеразумна.Гоббсвесьмарезко,новконцеконцов,правильновыразилэтословами:«всенашидуховныерадостииудовольствиявытекаютизтого,чтосравниваясебясдругими,мывыносимлестноедлясебязаключение»(de cive, I, 5).Этимобъясняется та высокаяценность, какаявсемипридается славе, а такжежертвы,приносимыевнадеждекогда-нибудьееудостоиться.«Слава—последняяслабостьблагородных людей — есть то, что побуждает выдающиеся умы пренебрегатьнаслаждениями и жить трудовою жизнью», и в другом месте: «как трудно взобраться навысоты,гдесияетгордыйхрамславы».

Вотпочемуобъясняется,почемутщеславнейшаяизнацийтакполюбиласлово«lagloire»ивидитвславеглавнуюпобудительнуюпричинувеликихделивеликихтворений.

Так как эта слава есть, бесспорно, нечто производное, эхо, отражение, тень, симптомзаслуг, а так как во всяком случае объект ценнее самого восторга, то, следовательно,источникславызаключаетсяневславе,автом,чемонадобыта,т.е.всамихзаслугахили,выражаясьточнее,вхарактереисвойствах,изкоихвытеклиэтизаслуги,бытьэтосвойстваморальныеилиинтеллектуальные.Лучшим, чемможет быть человек, он должен быть длясамогосебя,какэтоотразитсявголовахдругих,чемонокажетсявихмнении,этоневажноидолжно представлять для него лишь второстепенный интерес. Потому тот, кто толькозаслужил,хотябыинеприобрелславы,обладаетглавным,иэтоглавноедолжноутешитьегов отсутствии того, что неважно. Человек достоин зависти не за то, что нерассудительная,частоодураченнаятолпасчитаетеговеликим,азато,чтоондействительновелик,невтомсчастье, что его имя дойдет до потомства, а в том, что он высказывалмысли, достойныетого,чтобыиххранили,ионихраздумывалистолетиями.Ктомуже,этогонельзяотнятьучеловека. Если бы главным был сам восторг, то тогда объект его был бы недостоинодобрения. Так и бывает при ложной, т. е. незаслуженной славе. Человек наслаждается ею,

хотяв тожевремяобладаетвдействительноститемиданными, симптомомиотражениемкоих она является. Такая слава приносит иногда горькие минуты, если, несмотря навытекающий из себялюбия самообман, у человека закружится голова на той высоте, длякоторойоннесоздан,илижеусомнитсявсвоейценности,вследствиечегоегоохватитстрахбытьразоблаченнымипристыженнымпозаслугам,вособенности,еслиналицемудрейшихон прочтет предстоящий приговор потомства. Он подобен владельцу по подложномудуховномузавещанию.Человекникогданеможетпознатьистинной—посмертнойславы,ивсежеонкажетсясчастливым.Этолишнийразподтверждает,чтосчастьеегозаключаетсяввысокихдостоинствах,доставившихемуславу,ивтомеще,чтоунегобылавозможностьрациональноиспользоватьсвоисилыизаниматьсятем,кчемуестьсклонностьилилюбовь,толькоизлюбвивылившиесятворенияудостаиваютсяпрочнойславы.Счастьезаключается,следовательно, в величии души или в богатстве ума, отпечаток которого в творенияхвосхищаетгрядущиевека,втехидеях, задумыватьсянадкоторымибудетнаслаждениедлявеличайших умов беспредельного будущего. Ценность посмертной славы в том, чем оназаслужена,вэтомжеиеенаграда.Будутлитворения,приобретшиевечнуюславу,признаныих современниками, это зависит от случайных обстоятельств и несущественно. Так как пообщему правилу люди не имеют своего мнения и к томуже лишены возможности ценитьвеликиепроизведения,тоимприходитсяслушатьсяголосавожаков,ив99случаяхиз100—слава зиждется просто на доверии к чужому авторитету. Поэтому одобрение хотя быогромного большинства современников ценится мыслителем весьма невысоко, так как этиаплодисменты — всего лишь эхо немногих голосов, причем и эти последние зависят отнастроенияминуты.Едва ли быодобрениепубликипольстило виртуозу, если быон узнал,что за исключением одного или двух, все остальные глухи, и желая скрыть друг от другасвой порок, старательно хлопают ему, как только увидят, что захлопал единственныйслышащий, то вдобавок эти заправилы часто берут взятки за то, чтобы устроитьшумнуюовацию какому-нибудь прежалкому скрипачу. Отсюда понятно, почему слава так редкосохраняется после смерти, д 'Аламбер в своем великолепном описании храма литературнойславы говорит: «В храме этом живут мертвецы, которые не были тут при жизни, да ещенесколько живых, из которых большинство будет отсюда удалено после смерти». Кстатизамечу,чтоставитькому-либопамятникприжизнизначитобъявить,чтонетнадеждынато,чтопотомствоегонезабудет.Еслижекто-либоиудостаиваетсяславы,котораянеумретсним,тоэторедкослучаетсяраньше,чемнасклонелет,исключенияизэтогоправилабываютсреди художников и поэтов, среди же философов — почти никогда. Правило этоподтверждаетсятем,чтопортретылюдей,прославившихсясвоимитворениями,появляютсяобычнолишьпослетого,какупрочитсяихизвестность,ихизображаютбольшеючастью—вособенностиеслиэтофилософы—старымииседыми.Сточкизренияэвдемоническойэтовполнеправильно.Славаимолодость—тослишкоммногодлясмертного.Нашажизньтакбедна, что блага приходится распределять экономнее.Молодость и так достаточно богатасамапосебеидолжнаэтимдовольствоваться.Кстаростиже,когдавсежеланияирадостиумирают, как деревья зимой— как раз время для вечнозеленого дерева славы, его можноуподобитьпозднимгрушам,зреющимлетом,ногоднымвпищулишьзимою.Нетлучшегоутешениявстарости,каксознание,чтоудалосьвсюсилумолодостивоплотитьвтворения,которыенестареют,подобнолюдям.

Рассматривая еще подробнее пути, ведущие к славе в наиболее близкой для нас —научнойобласти,можноподметитьследующееправило.Умственноепревосходствоученого,окоторомсвидетельствуетегослава,каждыйденьподтверждаетсяновойкомбинациейтехили иных известных данных. Эти данные могут быть крайне разнообразны, слава,

приобретаемая их комбинированием, будет тем больше, тем распространеннее, чемизвестнее, чем доступнее каждому сами данные. Если это какие-нибудь числа, кривые иликакие-либо специальные физические, зоологические, ботанические или анатомическиеявления,искаженныеотрывкидревнихавторов,полустертыенадписиилитакие,ккоторымнет ключа, темные вопросы из области истории — то слава, приобретенная правильнымкомбинированием таких данных, едва ли распространится далее круга лиц, знакомых ссамими данными, едва ли выйдет за пределы незначительного числа ученых живущихобычновуединенииизавидующихвсякому,прославившемусяпоихспециальности.Еслижеданныеизвестнывсемуродучеловеческому,еслиэто,напр.,существенныеивсемприсущиесвойства человеческого разума, характера, если это силы природы, действие которыхпостоянно нами наблюдается, вообще общеизвестные процессы в природе, то слава того,ктоосветилихновой,важнойиправильнойкомбинацией,современемраспространитсянавесьцивилизованныймир.Еслидоступнысамиданные,тоикомбинацииихбудут,вероятно,стольжедоступны.

При этом слава будет, однако, всегда зависеть от трудностей, какие пришлосьпреодолеть.Ибо,чемданныеизвестнее,темтруднеескомбинироватьихнановыйивсе-такиверныйлад,ведьнадэтимстаралосьогромноечислолюдей,исчерпавших,по-видимому,всевозможные их комбинации.Напротив, данные недоступныеширокиммассам и требующиедолгогои тяжелогоизучения, допускаютпочти всегдановые комбинации, еслипоэтому кним подойти со здравым смыслом и с трезвым рассудком, т. е. с умеренным умственнымпревосходством, то весьма вероятно, что посчастливится найти новую и правильнуюкомбинациюих.Затоидобытаяэтимпутемславаограничитсяприблизительнолишьтеми,кто знаком с самими данными. Правда, при решении таких проблем требуется большаяэрудицияи труд, для того только, чтобыусвоитьодниданные, тогда какнапервомпути,обещающем наиболее широкую и громкую известность, эти данные открыты и виднывсякому, но чемменьше здесь требуется труда, тем более необходим талант, даже гений, скоторымвсмыслеценностииуважениялюдейнесравнитсяникакойтруд.

Отсюда следует, что те, кто чувствуют в себе трезвый разум и способность кправильномумышлению,нопритомнезнаютзасобойвысшихумственныхдостоинств,недолжныотступатьпредусидчивым,тяжелымтрудом,посредствомкоегоонивыделяютсяизогромной толпы людей, знакомых с общеизвестными данными, и достигнуть тех глубин,какиедоступнылишьтруженику-ученому.Здесь,гдесоперниковчрезвычайномало,всякийхоть сколько-нибудь пытливый ум непременно найдет возможность дать новую иправильнуюкомбинациюданных,причемдостоинствоегооткрытияповыситсятрудностьюдобытьэтиданные.Нодоширокоймассыдойдетлишьслабыйотголосокприобретенныхэтимпутемаплодисментовсоратниковподаннойнауке,которыетолькоикомпетентнывеевопросах.

Еслидоконцапроследоватьпонамеченномуздесьпути,тоокажется,чтоиногдаодниданные,ввидуогромнойтрудностидобытьих,самипосебе,безтого,чтобыприбегатьккомбинированию их, могут доставить славу. Таковы, напр., путешествия в далекие ималопосещаемыестраны:путешественникудостаиваетсяславы,зато,чтоонвидел,анезато,каконмыслил.Значительноепреимуществоэтогопутиещеив том,что гораздолегчепередатьдругим,исделатьимпонятнымто,чтодовелосьвидеть,чемто,очемразмышлять,всвязисэтимипубликагораздоохотнеечитаетпервое,чемвторое.УжеАсмусговорил:«ктосовершилпутешествие—тотмногоможетпорассказать».Однако,приличномзнакомствесознаменитостямиэтогосорталегкоможетпридтинаумзамечаниеГорация:«переехавморе,людименяюттолькоклимат,нонедушу(Epist.I,II,V.27).

Человек,наделенныйвысокимиумственнымидарованиями,скоторымитолькоиможнобраться за решение великих проблем, касающихся общих, мировых вопросов и поэтомукрайне сложных, не проиграет, конечно, если станет по возможности расширять свойкругозор,ноондолженделатьэторавномерно,повсемнаправлениям,незабираясьслишкомдалеко в специальные, а потому лишь немногим доступные области, он не должензарыватьсявспециальныеотраслиотдельныхнаук,атемпачеувлекатьсямелкимидеталями.Длятого,чтобывыделитьсяизсредысоперников,емунетнадобностизаниматьсямалокомудоступными предметами, именно то, что открыто для всех, дает ему материал к новым иправильным комбинациям. Поэтому-то и заслуга его будет признана всеми теми, комуизвестны эти данные, т. е. большей частью человечества. Вот на чем основано крупноеразличие между славой поэта и философа и той, какая выпадает на долю физика, химика,анатома,минералога,зоолога,историкаит.д.

Главапятая.ПОУЧЕНИЯИПРАВИЛАМеньше, чем где-либо, я претендую здесь на полноту: иначе мне пришлось бы

повторитьмассупревосходныхжитейскихправил, преподанныхмудрецамиразных времен,начиная с Феогнида и псевдо-Соломона и кончая Ларошфуко, причем нельзя было быизбежатьмногихиспошленныхобщихмест.Отказавшисьотполноты,приходитсяотказатьсяиот строгойсистемы.Советуюутешаться тем,чтоприсоблюденииэтихдвух требованийподобныеочеркивыходятпочтивсегдаскучными.Ябудуизлагатьлишьто,чтомнепришлонаум,показалосьзаслуживающимсообщения,ичто,насколькомненеизменяетпамять,небыло еще сказано, или, если и было, то не совсем так, я только подбираю колосья нанеобозримом,другимидоменясжатом,поле.

Желая, однако, хоть сколько-нибудь упорядочить богатое разнообразие приводимыхздесьвзглядовисоветов,яразделяюихнаобщиеинакасающиесянашегоотношения,во-первых,ксебе,во-вторых,кдругим,и,в-третьих,кобщиммировымсобытиямиксудьбе.

А.Правилаобщие

1) Первой заповедью житейской мудрости я считаю мимоходом высказанноеАристотелем в Никомаховой этике (XII, 12) положение, которое в переводе можноформулироватьследующимобразом:«Мудрецдолженискатьненаслаждений,аотсутствиястраданий». Верность этого правила основана на том, что всякое наслаждение, всякоесчастьеестьпонятиеотрицательное,страданиеже—положительно.Этотпоследнийтезисразвитиобоснованмноювмоемглавномтруде(т.I,§58).Здесьяпоясняюеготолькоодним,ежедневно наблюдаемымфактом. Если все тело здраво и невредимо, кроме одного слегкапораненногоиливообщебольногоместечка,тоздоровьецелогосовершеннопропадаетдлянашего сознания, внимание постоянно направлено на боль в поврежденном месте и мылишаемсянаслаждения,доставляемогонамобщимощущениемжизни.Точнотакже,есливсепроисходитпонашемужеланию,кромеодногообстоятельства,намнежелательного,тоэтопоследнее,какбынезначительноононибыло,постоянноприходитнамвголову,мычастодумаем о нем и редко вспоминаем о других, более важных событиях, отвечающих нашимжеланиям. В обоих случаях повреждена воля, объективирующаяся в первом случае — ворганизме, во втором—в стремлении человека, в обоих случаях удовлетворение ее имеетлишь отрицательное действие, а потому и не ощущается непосредственно, а разве толькопутем размышления проникает в наше сознание, наоборот — всякое поставленное волепрепятствие позитивно и само дает себя чувствовать. Всякое наслаждение состоит вуничтоженииэтихпрепятствий,восвобожденииотних,апотомудлитсянедолго.

Вот, следовательно, на чем основан вышеприведенный тезисАристотеля, советующийобращать внимание не на наслаждения и радости жизни, а лишь на то, чтобы избежатьбесчисленныхее горестей.ИначеВольтеровскоеизречение«счастье—греза, реальнолишьстрадание»былобыстольжеложно,скольононасамомделесправедливо.Поэтому,желаяподвести итог своей жизни с эвдемонической точки зрения, следует строить расчет не наиспытанных нами радостях, а на тех страданиях, которых удалось избежать. Вообще,эвдемонологиюследовалобыначинатьсоговорки,чтоненаименование—гипербола,чтопод«счастливойжизнью»надопонимать«наименеенесчастную»,«сносную»жизнь.Жизньдаетсянедлянаслажденияею,адлятого,чтобыееперенести,«отбыть»,наэтоуказывают

обороты речи вроде «degere vitam, vita, defungi», итальянского «si scampa cosi», немецкого«manmuss suchen durchzukommen», «er wird schon durch dieWelt kommen» и т. д. Старостьдажеутешаетсятем,чтовесьжизненныйтрудужепозади.Счастливейшимчеловекомбудеттот,ктопровелжизньбезособенныхстраданий,какдушевных,такителесных,анетот,чьяжизнь протекла в радостях и наслаждениях. Кто этим последним измеряет счастье своейжизни, тот выбрал неверный масштаб. Ведь наслаждения — всегда отрицательны, лишьзависть может внушить ложную мысль, что они дают счастье. Страдания, напротив,ощущаются положительным образом, поэтому критерий жизненного счастья — это ихотсутствие. Если к беспечальному состоянию присоединится еще отсутствие скуки, то вглавныхчертахземноесчастьедостигнуто,всеостальное—химера.Отсюдаследует,чтонедолжно никогда покупать наслаждения ценой страданий или даже ценой риска нажить их,ведь это значило бы ради отрицательного, ради химеры пожертвовать положительным иреальным, и наоборот, мы выигрываем, жертвуя наслаждениями для того, чтобы избежатьстраданий. В обоих случаях безразлично, предшествует ли страдание наслаждению илиследует за ним. Нет худшего безумия, как желать превратить мир— эту юдоль горя— вувеселительноезаведениеивместосвободыотстраданийставитьсебецельюнаслажденияирадости, а очень многие так именно и поступают. Гораздо меньше ошибается тот, кто спреувеличенноймрачностьюсчитаетэтотмирсвоегородаадомизаботитсяпоэтомулишьотом,какбынайтивнемнедоступноедляогняпомещение.Глупецгоняетсязанаслаждениямиинаходитразочарование,мудрецжетолькоизбегаетгоря.Еслиемуиэтонеудалось,значит,виноват не он, не его глупость, а судьба. Если же это хоть сколько-нибудь удастся, торазочарования ему нечего бояться: страдания которых он избег, всегда останутся вполнереальными. Даже если он, избегая их, слишком уклонился в сторону и даром пожертвовалнесколькиминаслаждениями,тоитогдаон,всущности,непотерялничего:всерадости—призрачны,игореватьотом,чтоониупущены—мелочно,дажесмешно.

Обусловленное оптимизмом непонимание этой истины будет служить источникоммногих несчастий. А именно, в минуты, свободные от страданий, нам мерещится призраквовсе не существующего счастья и соблазняет нас следовать за ним, в результате —бесспорнореальноестрадание.Тогдамыначинаемгореватьоминувшем,свободномотгорясостоянии, лежащем, как потерянный рай, позади нас, напрасно желаем изменитьсовершившееся. Словно какой-то злой демон обманчивыми химерами желаний постоянновыводитнас из того беспечального состояния, в котором толькои есть высшее, истинноесчастье, которое ускользает лишь от тех, у кого не хватает умения им овладеть. В этоммненииегоукрепляютроманыистихи,атакжеитолицемерие,скакимлюдивсегдаивсюдузаботятсяовнешности,онаружнойвидимости,кчемуяскороещевернусь.Егожизнь—этоболее или менее рассудительно организованная охота за положительным счастьем,состоящим из положительных наслаждений.Он дерзко бравирует опасностями, грозящимиемунаэтомпути.Этаохотазадичью,которойвдействительностинесуществует,приводитобычно к весьма реальным, положительным бедам, выражающимся в боли, страданиях,болезнях и потерях, заботах, бедности, позоре и в тысяче неприятностей. Являетсяразочарование—нослишкомпоздно.

Если, в согласии с рассмотренным вышеправилом, всяжизнь строится на том, как быуберечьсяотстраданий,т.е.устранитьнужду,болезниивсякиенеприятности,тотакаяцель—реальнаивизвестноймередостижима,притом,темболее,чемменееэтомупланубудетмешать погоня за призраком положительного счастья. В подтверждение этому Гете, вWahlverwandschaften говорит устамиМиттлера, вечно хлопочущего о чужом счастье: «Ктохочетизбавитьсяотгоря,тотвсегдазнает,чегоемунадо,тотже,ктохочетлучшего,чему

него есть, тот слеп на оба глаза».Это напоминает прекраснуюфранцузскуюпословицу «lemeiux est l'ennemi du bien».[20] Отсюда же может быть выведена основная идея цинизма,разобраннаявмоемглавномтруде(т.II,гл.16).Ибо,чтопобуждалоциниковотказыватьсяотнаслаждений, как не мысль о страданиях, сопровождающих их или тотчас же иливпоследствии, для циников важнее было избежать горя, чем найти наслаждения. Ихпронизало сознание отрицательностинаслажденияи положительности страданий, поэтому,вполне последовательно, они делали все, чтобы избавиться от них и для этого считалинеобходимым отказаться от наслаждений, казавшихся им тенетами, отдающими людей вовластьстраданий.

Правда, как говорит Шиллер, все мы родились в Аркадии, т. е. вступаем в жизнь сожиданиемсчастьяинаслажденияипитаембезумнуюнадеждудостичьих,однако,вделовмешиваетсясудьба,грубохватаетнасзашиворотипоказывает,чтомыневластнынинадчем, авсемправитона,чтоонаимеетнеоспоримыеправанетольконанашеимуществоибогатство,ноинаженуидетейнаших,нанаширукииноги,глазаиуши,даженанашиносы.Во всяком случае приобретаемый со временем опыт дает нам понять, что счастье инаслаждение — фата-моргана, видимая издали, но исчезающая как только к нейприблизишься, что, напротив, страдание и боль вполне реальны, непосредственно и безприглашения посещают нас, не допуская никаких иллюзий на свой счет. Если эта истинапривилась, мы перестанем гоняться за счастьем и наслаждениями и гораздо большезаботимся о том, как бы по возможности уклониться от боли и страданий. Тогда мыначинаем сознавать, что лучшее в этом мире — это беспечальное, спокойное и сносноесуществование и, ограничивая этим свои притязания, тем вернее осуществляем их.Вернейшеесредствонебытьоченьнесчастным—нетребоватьбольшогосчастья.ТакдумалидругюностиГете—Мерк,писавший:«бессмысленнаяпретензиянасчастье,притомнатудозу его, о котороймымечтаем, вредит нам во всем. Кто отделается от этого и не будетжелать ничего, кроме того что ему доступно, тот проживет недурно» (Briefe an und vonMerck,S.100).Поэтомуследуетсокращатьсвоипритязаниянанаслаждения,набогатство,начинипочетдовесьмаумеренныхразмеров,таккакстремлениеиборьбазасчастье,заблески почет влекут за собой величайшие несчастья. Это уже и потому желательно иблагоразумно, что очень легко стать весьма несчастным, стать же вполне счастливым нетолькотрудно,ноивовсеневозможно.Вполнеправпоэтжитейскоймудрости(Гораций,ода10:«Aureamquisquisrnediocritatem»):«Ктоизбралзолотуюсередину,тотнеищетотдыханивжалкой хижине, ни в дворцах, возбуждающих зависть в других.Ветер сильнее потрясаетогромные сосны, высокие башни рушатся с большей силой, и молния чаще ударяет ввершиныгор».

Ктовполнепрониксямоимфилософскимучениемизнает,чтонашебытиетаково,чтолучшебыегосовсемнебыло,ичтовеличайшаямудростьзаключаетсявотрицании,вотказеотнего,тотнебудетожидатьмногогониоткакогопредмета,ниоткакогообстоятельства,никчемунестанетстрастностремитьсяинебудетжаловатьсянакрушениесвоихпланов,онвполнеприсоединитсяксловамПлатона(ер.X,604):«ничтовмиренезаслуживаетбольшихусилий», а также к словам поэта Anwari Soheili «Разбита власть твоя над миром — непечалься:это—ничто.Приобрелтывластьнадмиром—нерадуйсяэтому:иэто—ничто.Приходятисчастьеигоре—пройдиитымимомира:мир—ничто».

Усвоение такого спасительного взгляда особенно затрудняется вышеупомянутымлицемерием людей, которое следовало бы пораньше раскрывать юношеству. Большинствотакназываемыхблаг—лишьпустаявнешность, вродедекорации, сутивнихнетникакой.Таковы, напр., расцвеченные и разукрашенные корабли, пушечные салюты, иллюминации,

трубы и барабаны, крики ликования и т. п. Все это — лишь вывеска, символ, иероглифрадости, самойжерадостиобыкновеннонетприэтом,онаоднанеучаствуетвпразднике.Гдеонадействительнобывает,тамбольшейчастьюявляетсябезприглашенияибездоклада,самасобою,sons faзon,инойразонапрокрадываетсямолча,частоподнезначительнейшим,пустым предлогом, при самой обыденной обстановке, и далеко не всегда при блестящих,громких событиях. Она, как золото в Австралии, рассыпана то тут, то там, рассыпанаприхотью случая, без правил и законов, обычно мельчайшими крупицами и очень редко взначительныхмассах.Цель всех только что упомянутыхманифестаций единственно в том,чтобы уверить других в собственной радости: все это делается ради видимости, радичужого мнения. С печалью дело обстоит так же как и с радостью. Как грустно движетсядлиннаяимедлительнаяпохороннаяпроцессия!Каретамнетконца.Нозаглянитевних—всеони пусты, и усопшего провожают в сущности одни лишь кучера. Разительный образчикдружбыиуважениямирасего!Таковафальшь,пустотаилицемериелюдское.

Другой пример: масса приглашенных гостей в парадных одеждах… торжественныевстречи…новсеэтолишьвывескаблагородного,утонченногообщения,надележевместонегоцарятпринужденность,неудовольствиеискука,гдемногогостей,таммногоимусору,имейонихотьвсепозвезденагруди.Настоящеехорошееобществовсюдупонеобходимостиочень невелико. Вообще же блестящие, шумные торжества и увеселения пусты внутри,фальшивыужехотябыпотому,чтотакрезкопротиворечатгорестяминищетенашейжизни,всякийжеконтрасттолькоподчеркиваетистину.Однако,свнешнейсторонывсеэтоудается,авэтомибылавсяцель.ПрекрасновыразилсяШанфор:«Общество,кружки,салоны,вообщевсе, что называется „светом“ это жалкая пьеса, плохая опера, интерес к которой кое-какподдерживаетсямашинами,костюмамиидекорациями».

Точнотакжеакадемииикафедрыфилософиивсущноститольковывески,обманчивыйпризракмудрости,котораясамаздесьиненочевала,анаходитсягде-нибудьдалекоотсюда.Колокольный трезвон, священнические облачения, благочестивые лица и всяческоеханжество — тоже лишь вывеска, неудачная пародия набожности. Почти все на делеоказывается пустым орехом, зерно редко само по себе и еще реже находится в скорлупе.Искатьегонадосовсемнетут,иобычноегоможнонайтилишьслучайно.

2)Чтобыоценитьположениечеловекасточкизрениясчастья,надознатьнето,чтодаетемуудовлетворение,ато,чтоспособноопечалитьего,ичемнезначительнееэтопоследнее,тем человек счастливее: чтобы быть чувствительным к мелочам, надо жить в известномдовольстве:внесчастииведьмыихвовсенеощущаем.

3) Не следует предъявлять к жизни слишком высокие требования, т. е. строить своесчастье нашироком фундаменте, опираясь на него счастье легче может рушиться, будучибольше подвержено разным бедам, которых избежать нельзя. В этом отношении зданиесчастьяпрямопротивоположнозданиямвообще,которыепрочнеевсегодержатсяименнонашироком фундаменте. Поэтому привести свои притязания в соответствие с имеющимисясиламиисредствами—таковвернейшийпутьизбежатькрупныхнесчастий.

Вообще,заранеестроить,какимбытонибылообразом,подробныйплансвоейжизни—однаизвеличайшихглупостей,постоянносовершаемых.Приэтомвсегдарассчитываютнадолгуюжизнь, а таковая редко кому суждена.Но даже если и прожить долго, то всеже иэтих лет не хватит для выполнения выработанного плана, оно всегда требует большеговремени,чемпредполагалось.Ктомужеэтипланы,какивсякоечеловеческоенамерение,такчастовстречаютразныепрепятствия,чтооченьредкоудаетсяпровестиихдоконца.Аеслииудаетсявыполнитьвсе,тооказывается,чтозабылипредусмотретьтеперемены,какиевремясовершило в нас самих, упустили из виду, что способность к труду и к наслаждениям не

может продолжаться всю жизнь. Так что часто мы трудимся ради того, что, будучидостигнуто, оказывается нам «не по плечу», или же тратим годы на подготовительныеработы,незаметнотемвременемотнимающиеунассилы,необходимыедляглавнойзадачи.Частооказывается,чтомынеможемвоспользоватьсябогатством,добытымценоюмногихопасностейидолгихусилий,иследовательно,трудилисьдлядругих,или,чтомыневсилахзаниматьпост, которогомымногие годы так усерднодобивались, все этоприходит кнамслишкомпоздно.Иногда,наоборот,мыопаздываем,особенно,еслиделокасаетсятворенийипроизведений: вкусы успели перемениться, подросло новое поколение, нисколько нашимимыслямииидеяминеинтересующееся,илижедругие,идяболеекраткимпутем,опередилинасит.п.То,чтоизложеноподэтимпунктом,по-видимому,иимелввидуГораций,сказав:«Кчемуутомлятьслабуюдушурасчетамивечности?»

Причина этой обычной ошибки лежит в неизбежном оптическом обмане нашегодуховного взора, вследствие которого жизнь, рассматриваемая с порога, кажетсябесконечной,аеслиобернутьсяназад,дойдядоееконца,онапредставитсяоченькороткой.Правда, этот обман имеет и хорошую сторону: без него едва ли было бы создано что-товеликое.

Вообщеснамивжизнипроисходиттоже,чтоспутником:померетого, каконидет,предметыприобретаютвсеиныеииныеформы,взависимостиотприближениякним.Тожеснашимижеланиями.Частомынаходимнечтодругое,иногдалучшее,чемто,чегоискали,иногдаискомоенаходитсясовсемненатомпути,покоторомумышли.Иногдатам,гдемыискалинаслажденияирадости,мынаходимзнание,урок—прочное,истинноеблаговместопреходящего и обманчивого. Такова основная мысль «Вильгельма Мейстера» — романа«интеллектуального», который именно поэтому выше всех других, выше даже романовВальтера Скотта, имеющих этическую подкладку, т. е. рассматривающих человеческуюнатурулишьвволевойконцепции.Точнотакжеив«Волшебнойфлейте»,вэтомсмешном,но ярком и выразительном символе, резкими и грубыми, как на декорациях, штрихамипроведена та же основная мысль. Она была бы проведена до конца, если бы Тамино,котороговернуложеланиеобладатьТаминой,вместонеезахотелбывступитьивступилбывхраммудрости,иеслибыегопротивоположность—ПапагенполучилсвоюПапагену.

Благородные, хорошие люди скоро усваивают воспитательные уроки судьбы ипослушно,сблагодарностьюследуютим,понимая,чтовэтоммиреможнонайтиопыт,нонесчастье,привыкаютохотноменятьнадеждыназнанияисоглашаютсявконцеконцовсословамиПетрарки:«Янезнаюиногонаслаждения,какпознавать».Этилюдимогутдостичьдаже того, что они лишь наружно, и то кое-как будут следовать своим желаниям истремлениям,всущностижесерьезнобудутжаждатьодноголишьпознания,чтопридастимоттеноквозвышенности,гениальности.Можносказать,чтовэтомсмыслеснамислучаетсято же, что с алхимиками, искавшими только золото и открывшими вместо него порох,фарфор,целебныесредстваирядзаконовприроды.

Б.Поведениепоотношениюксамимсебе

4)Какрабочий, трудясьнадвозведением зданияилине знаетилине всегдаотчетливопредставляетсебепланцелого,такжеичеловек,отбываяотдельныедниичасысвоейжизнине имеет общего представления о ходе и характере своего существования. Чем достойнее,содержательнее, планомернее и индивидуальное этот общий характер его жизни, темнеобходимееиблаготворнеедлячеловекакидатьиногдавзгляднаегоплан,науменьшенный

егоабрис.Правда,дляэтогонеобходимо,чтобыонужевступилнапутьсамопознанияизнал,к чему он главнымобразоми прежде всего стремится, что, следовательно, важнее для егосчастья и что может в этом отношении играть вторую и третью роли, необходимо далее,чтобыонзнал,каковывглавныхчертахегопризвание,егорольиотношениекмиру.Есливсеэторазумноивозвышенно,товзгляднаобщиеконтурыегожизнисможетбольше,чемчто-либо иное, укрепить, возвысить человека, подбодрить его к деятельности и удержать отневерногопути.

Как путник может составить общее представление о пройденном пути со всеми егоизгибами, лишь взобравшись на какую-либо возвышенность, так и мы только к концуизвестного периодажизни, а то и к концу самойжизни,можемправильно судить о нашихпоступкахитворениях,понятьихсвязьисцеплениеи,наконец,оценитьихподостоинству.Ибо пока мы ими поглощены, мы действуем под влиянием неизменных свойств нашегохарактера,подвлияниеммотивовисообразнососпособностямиделая,всилуабсолютнойнеобходимости,лишьто,чтонамвданнуюминутупредставляетсяправильнымидолжным.Лишь результаты показывают, что из этого вышло, а ретроспективный взгляд на всесовершенное объяснит нам, почему и как это получилось. Поэтому, совершая величайшиедеянияилисоздаваябессмертныетворения,мынесознаемэтихдостоинств,апростовидимвнихнечто,отвечающеенашимтеперешнимцеляминашимпрежнимнамерениям,апотомуи правильное для данной минуты, лишь из целого, во всей его совокупности выясняетсявпоследствиинашхарактеринашиспособности.Тогдамыувидим,чтовкаждомотдельномслучае мы, словно осененные свыше, сумели, ведомые нашим гением, найти единственновернуюдорогусредистолькихокольныхпутей.Всеэтоотноситсяиктеории,икпрактикежизни,иобратноеэтомуможносказатьонашихдурныхпоступкахиошибках.

5) Один из важнейших пунктов житейской мудрости заключается в том, в какойпропорциимыразделяемнашевниманиемеждунастоящимибудущим:неследуетслишкомуделятьвниманияодномувущербдругому.Многиеживутпреимущественнонастоящим,это—людилегкомысленные,другие—будущим,этолюдибоязливыеибеспокойные.Редкоктособлюдает должную меру. Люди, живущие стремлениями и надеждами, т. е. будущим,смотрящиевсегдавпередиснетерпениемспешащиенавстречугрядущимсобытиям,будтоэтисобытияпринесутимистинноесчастье—ипропускающиетемвременемнастоящее,неуспевимнасладиться,этолюди,несмотрянанаписаннуюнаихлицахсерьезность,подобнытем ослам, которых в Италии заставляют идти быстрее, привешивая к концу палки,укрепленной на их голове, охапку сена, которую они видят близко перед собою и вот-вотнадеются достать. Люди эти обманываются в существе своего существования и до самойсмерти живут лишь ad interum — нелепо, неизвестно зачем. Итак, вместо того, чтобыисключительно и постоянно заниматься планами и заботами о будущем, или предаватьсясожалению о прошлом, мы должны помнить, что лишь настоящее реально, лишь онодостоверно, будущееже, напротив, почти всегда оказывается не таким, какиммы себе егопредставляли, к томуже и будущее и прошлое, в сущности, далеко не так важны, как намкажется. Дальность расстояния, уменьшая предметы для глаза, делает их вполне ясныминашемумышлению.Однонастоящееистинноидействительно,лишьоно—время,реальнотекущее, и только в нем протекает наше бытие.Поэтому следовало бы всегда приветливоотноситься к нему, и, следовательно, сознательно наслаждаться каждой сносной минутой,свободной от неприятностей и боли, не следует омрачать такие минуты сожалением онесбывшихся в прошлом мечтах или заботами о будущем. Крайне неразумно лишать себясветлыхмгновенийвнастоящемилипортитьихдосадойнаминувшееилисокрушениемогрядущем. Заботам и раскаянию следует отводить особые часы. Что касается минувшего,

надосказатьсебе:«Предадим,хотябыиссожалением,всепрошлоезабвениюизаглушимвсебевсякуюдосаду»,обудущем—«ВсевБожьейвласти»ионастоящем—«считай,чтокаждыйдень—новаяжизнь»(Сенека),истарайсясделатьэтоединственноереальноевремяповозможностиприятным.

Беспокоить нас должны лишь те предстоящие беды, в наступлении и в моментенаступлениякоихмытвердоуверены.Нотакихбедоченьмало:ониилитольковозможны,хотяивероятны,илижеонинесомненны,носовершеннонеизвестенмоментихнаступления.Если считаться с теми и с другими, то у нас не останется ни одной спокойной минуты.Следовательно, чтобы не лишаться спокойствия из-за сомнительных или неопределенныхбед,мыдолжныприучитьсядуматьопервых,чтоониникогданенаступят,овторых—чтоони,еслиинаступят,тонескоро.

Но чем меньше тревожат нас опасения, тем больше беспокоятжелания, вожделения ипритязания.ЛюбимыесловаГете:

«Ich habе meine Sache auf nichts gestellt» (ничего мне на свете не надо) означают, чтотолько,освободившисьотвсехвозможныхпритязанийипримирившисьснеприкрашенной,жалкойсудьбоюсвоею,человекможетприобреститотдушевныйпокой,которыйпозволяянаходить прелесть в настоящем, а следовательно, и в жизни вообще, составляет основучеловеческогосчастья.Намследуеттвердопомнить,что«сегодня»бываеттолькоодинразиникогда уже не повторится. Мы же воображаем, что оно возвратится завтра же, однако,«завтра»—этоужедругойдень,которыйнаступаеттожелишьодинраз.Мызабываем,чтокаждыйдень—тоинтегральная,незаменимаячастьжизни,онявляетсятемже,чеминдивидпоотношениюкобществу.

Мылучшеценилибынастоящееибольшенаслаждалисьбыим,еслибывтехорошиедни,когдамыздоровы,сознавали,каквовремяболезнииливбедевсякийчас,когдамынестрадалиинетерпели,казалсянамбесконечнорадостным,чем-товродепотерянногораяиливстреченногодруга.Номыпроживаемхорошиедни, не замечаяих, лишькогданаступаюттяжелыевремена,мыжаждемвернутьих.Мыпропускаемскислымлицомтысячивеселых,приятныхчасов,ненаслаждаясьими,чтобыпотом,вднигоря,стщетнойгрустьювздыхатьпо ним. Вместо этого следует по достоинству ценить сносное настоящее, хотя бы самоеобыденное,котороеобычномыравнодушнопропускаеммимосебяидажестараемсяотбытькакможноскорее.Ненадозабывать,чтонастоящеесейчасжеотходитвобластьпрошлого,гдеоно,освещенноесияниемвечности,сохраняетсянашейпамятьюикогдаэтапоследняявтяжелыйчасснимаетснегозавесу,мыискреннебудемсожалетьоегоневозвратности.

6) Всякое ограничение (Beschränkung) способствует счастью. Чем уже круг нашегозрения, наших действий и сношений, тем мы счастливее, чем шире он — тем чаще мыстрадаемилитревожимся.Ведьвместеснимрастутимножатсязаботы,желанияитревоги.Поэтому напр., слепые отнюдь не так несчастны, как мы это a priori судим: об этомсвидетельствует тихое, почти радостное спокойствие, освещающее их лица. Отчасти изэтогожеправилавытекаетто,чтовтораяполовинанашейжизнибываетпечальнеепервой.Деловтом,чтостечениемлетгоризонтнашихцелейиотношенийраздвигаетсявсеширеишире.Вдетствеонограниченближайшимокружениемисамымитеснымиотношениями,вюношескомвозрастеонужезначительношире,впожилыхлетахонохватываетвсетечениенашейжизниичастовключаетсамыедалекиеотношения—государстваинации,наконец,встаростионобнимаетигрядущиепоколения.

Всякое ограничение, «сужение» хотя бы в духовном отношении, способствует нашемусчастью. Ибо, чем меньше возбуждается воля, тем меньше страданий, а мы знаем, чтостраданияпозитивны,асчастье—отрицательноепонятие.Сужениесферынашихдействий

устраняет внешние причины возбуждения воли, ограничение духа—устраняет внутренниепричины.Этопоследнееограничениеимеет,однако,тотнедостаток,чтооткрываетдоступскуке, которая косвенным образом становится источником бесчисленных страданий, ибо,желаяпрогнатьее,людихватаютсязавсе,чтопопало:заразвлечения,заобщество,роскошь,игру,завиноит.д.иэтимнаживаютвред,убыткиивсяческиенесчастия,поистине«труднонайти спокойствие при праздности». Насколько внешние ограничения благотворны, даженеобходимы для нашего счастья, поскольку, конечно, таковое возможно, это явствует изтого,чтоединственнаяветвьпоэзии,решающаясяописыватьсчастливыхлюдей—идиллия,всегдарисуетихвкрайнескромномположениииобстановке.Навнутреннемощущенииэтойистиныосновано такженашепристрастиек такназываемымжанровымкартинам.Поэтомусчастье могут дать лишь возможно большая простота наших отношений и однообразиежизни,посколькуононевызываетвнасскуки,приэтихусловияхменьшевсегоощущаетсяжизнь,аследовательно,ипреобладающеевнейгоре,жизньнашастановитсяручьем—безволнистремнин.

7) Особенно важно в вопросе нашего счастья то, чем наполнено, чем занято нашесознание. В этом отношении чисто умственный труд — при условии, что мы на негоспособны, даст гораздо больше, чем реальная жизнь, с постоянным чередованием удач инеудач, с разнымипотрясениямии горестями.Правда, для этогонеобходимы значительныеумственные способности. Здесь следует отметить, что внешняя жизненная деятельностьделаетнасрассеянными,отвлекаетотсерьезныхразмышлений,лишаянаснеобходимогодлятогоспокойствияисосредоточенности.Сдругойстороныипродолжительныеумственныезанятия делаютнас в известноймеренепригоднымик суетепрактическойжизни.Поэтому,принаступленииобстоятельств,вынуждающихнаспочему-либокэнергичнойпрактическойдеятельности,благоразумнопрерыватьнавремяумственнуюработу.

8)Чтобыжитьвполнеразумноиизвлекатьизсобственногоопытасодержащиесявнемуроки, следует почаще припоминать прошлое и пересматривать все, что было прожито,сделано, познано и прочувствовано при этом, сравнивать свои прежние суждения снастоящими, сопоставлять свои задания и усилия с результатами и с полученнымудовлетворением.Этобудет,таксказать,повторениемтехлекцийжитейскоймудрости,какиеопытчитаеткаждому.Опытможноещеуподобитьтексту,комментариемккоторомубудутслужить размышления и познания.Много знаний и усердные размышления при небольшомопыте подобны книгам, в которых на две строчки текста приходится 40 строчеккомментариев.Широкийопыт,нобезсерьезногообдумыванияилиприничтожныхзнанияхподобен бипонтиническим изданиям, без всяких примечаний, и оставляющих многоенеясным.

Пифагордаетприблизительнототжесовет,рекомендуявечеромпередсномпередуматьвсе,чтобылосделанозадень.Ктоживетввихреудовольствийиливсуетедел,никогданезадумываясьопрошлом,ивесьпоглощенинтересамитекущейминуты—тоттеряетясностьсоображения: его дух погружается в какой-то хаос и мысли становятся спутанными, чтовыражается в отрывочности, раздробленности, бессвязности его речи.Это обнаруживаетсятем резче, чем больше внешних тревог и впечатлений, и чем слабее внутренняя, душевнаядеятельность.

Замечукстати,чтоипослетого,какминулипоглощавшиенасделаиотношения,мы,попрошествиизначительноговремени,уженевсилахвозвратитьивозобновитьвызванныеимикогда-точувстваинастроения,мыможемлишьприпомнитьто,чтомывтевременананихреагировали вовне. Эта внешняя реакция — их результат, выражение, их мерило. Поэтомуследовало бы тщательно хранить или в памяти или на бумаге факты из важных периодов

нашейжизни.Вэтомотношениивесьмаполезныдневники.9)Довольствоватьсясамимсобою,бытьдлясебявсемииметьправосказать:omilianiea

mecuinporto(все,чтомое,яношуссобою)—этобесспорноважнейшееданноедлясчастья,нельзя не преклониться пред словами Аристотеля (Eth. Eud. УП, 2): «счастье — этодовольствособою»Этов главныхчертахестьтажемысль,которуюсодержитпрекраснаясентенцияШанфора,взятаямноюэпиграфомкэтойкниге.Ибосоднойсторонытольконасамого себя можно рассчитывать с некоторой уверенностью, а с другой— затруднения иневыгоды, опасностии неприятности, постигающиенас при общении с людьми, поистинебесчисленныинеизбежны.

Нет более ошибочного пути к счастью, как жизнь в большом свете, с ее блеском ипразднествами(high life),стремясьпревратитьнашежалкоесуществованиевсплошнойрядрадостей, наслаждений и удовольствий, мы не избежим разочарования, особенно, еслиучестьнеобходимосопутствующеетакойжизнивзаимноелганье.[21]

Преждевсеголюбоеобществонеизбежнотребуетвзаимногоприспособления,уравненияи поэтому, чем общество больше— тем оно пошлее. Человек может быть всецело самимсобоюлишьпокаонодин,ктонелюбитодиночества—тотнелюбитсвободы,иболишьводиночестве можно быть свободным. Принуждение — это неразлучный спутник любогообщества, всегда требующего жертв тем более тяжелых, чем выше данная личность.Поэтому человек избегает, выносит или любит одиночество сообразно с тем, каковаценностьего«я».Водиночественичтожныйчеловекчувствуетсвоюничтожность,великийум—своевеличие,словом,каждыйвидитвсебето,чтоонестьнасамомделе.Далее,чемсовершеннейсозданприродойчеловек,темнеизбежнее,темполнееонодинок.Особеннодлянего благоприятно, если духовному одиночеству сопутствует и физическое, в противномслучае частое общение будет мешать, даже вредить ему, похищать у него его «я», не давничеговзамен.

Природа установила громадное различиемежду людьми в смысле умаи нравственныхкачеств,обществоже,несчитаясьсэтимиразличиями,уравниваетвсех,вернее,заменяетэтиестественные различия искусственною лестницей чинов и сословий, часто диаметральнопротивоположной порядку природы. Такое мерило очень выгодно для тех, что обиженприродой,теженемногие,ктоеющедронаделены,оказываютсявневыгодномположении,апотомуудаляютсяотобщества,вкотором,такимобразом,остаетсяоднамелкота.Обществоотталкивает умных людей своим принципом равноправия, т. е. равенством притязаний принеравенстве способностей, а следовательно, и заслуг. Так называемое хорошее обществоготово признать любые достоинства, кроме умственных, эти последние — контрабанда.Общество возлагает на нас обязанность бесконечного терпения к глупости, и кизвращенностиибезумию,напротив,личныедостоинствадолжнывымаливатьсебепощадуили же прятаться, ибо умственное превосходство оскорбительно уже в силу своегосуществованияпомимовсякоговмешательстваволи.Поэтому«хорошее»обществоимеетнетолько ту невыгоду что сталкивает нас с людьми, которых мы не можем ни хвалить, нилюбить,ноинепозволяетнамбытьсамимсобою,следоватьсвоейнатуре,сцельюуравнятьнассдругими,онопринуждаетнассокращать,дажеуродоватьсебя.Умныеречиизамечания,имеют смысл лишь в умном обществе, в обычном же их прямо-таки ненавидят: чтобыпонравиться в таком обществе, надо быть пошлым и ограниченным, а потому, вступая внего, приходится отрекаться от 3/4 своего «я», дабы сравняться с другими.Правда, взаменсебямыприобретаемдругих,ночемвышевнутренняяценностьданногосубъекта,темяснее,что выигрыш этот не сможет покрыть потерь, и сделка оказывается невыгодной: ведьобщение с людьми не дает ничего, что могло бы вознаградить причиняемую им скуку,

принужденность, неприятности и за самоотречение, к которому оно обязывает. Обычноеобщество таково, что променять его на одиночество только выгодно. К этому надоприбавить, что,желая как-нибудь вычеркнутьистинное духовноепревосходство, которогооно не переносит и которое так редко, общество произвольно подставило на его местоложные,условныедостоинства,покоящиесянабездоказательныхположениях,традиционнопередающихсяввысшихклассах,ивтожевремяменяющихся,какпароль,совокупностьихназывается хорошим тоном bon ton, fashionableness. Но стоит им столкнуться с истиннымпревосходством и тотчасже обнаруживается их несостоятельность. Вообщеже, «когда насценувыходитхорошийтон—здравыйсмыслудаляется».

Вообщечеловекможетнаходитьсяв совершеннойгармониилишьс самимсобою, этонемыслимо ни с другом, ни с возлюбленной: различия в индивидуальности и настроениивсегдасоздадутхотябынебольшойдиссонанс.Поэтомуистинный,глубокиймириполноеспокойствие духа— эти, наряду со здоровьем наивысшие земные блага, приобретаются вуединении и становятся постоянными только в совершенном одиночестве. Если при этомсобственное «я» человека богато и высоко, то оно наслаждается высшим счастьем, какоеможно найти на этом бедном свете. Будем откровенны: как бы тесно ни связывали людейдружба,любовьибрак,вполнеискренночеловекжелаетдобралишьсамомусебе,даразвееще своим детям. Чем реже, вследствие субъективных или объективных условий, человексоприкасается с другими, тем лучше для него. Если уединение, безлюдье и имеют своитемные стороны, то, по крайней мере, они заранее известны: напротив, общество, подличиною времяпровождения, бесед, развлечений, коварно скрывает множество частонепоправимых бед. Юношество следовало бы прежде всего другого учить переноситьодиночество,таккаквнемисточниксчастьяидушевногоспокойствия.

Отсюдаследует,чтоблаготому,кторассчитываеттольконасебяидлякогоего«я»—все.Цицеронговорит:«Счастливеевсехтот,ктозависиттолькоотсебяивсебеодномвидитвсех(ParadoxII).Ктомуже,чемвышечеловекзначитдлясамогосебя,темменьшезначатдлянего другие. Эта самоуверенность и удерживает достойных, внутренне богатых людей отобщения с другими, общения, требующего стольких жертв, а тем паче препятствует имискать общества ценою самоотречения. Именно противоположное этому сознание делаетзаурядныхлюдейтакимиобщительнымииприспособляющимися.Необходимоещеотметить,чтовседействительноценное—неценитсялюдьми,ато,чтоценитсяими—насамомделеничтожно. Замкнутая жизнь достойных, выдающихся людей служит доказательством иследствием этого. Ввиду сказанного достойный человек поступит чрезвычайно разумно,сократив в случае свои потребности ради того, чтобы сохранить или расширить своюсвободу, и ограничить, с этой целью, свою личность, всегда стремящуюся к общению слюдьми.

С другой стороны, людей делает общительными их неспособность переноситьодиночество, т. е. самих себя. Внутренняя пустота и отвращение к самим себе гонят их вобщество,начужбинуиливпутешествия.Ихдухнеимеетсилыпривестисебявдвижениеисилэтихониищутввине,причемнередкостановятсяпьяницами.Поэтомужеонипостояннонуждаютсявовнешнихвозбуждениях,притомввозбужденияхсильных,доставитькоторыемогутоднородныеснимисущества.Безэтогоихдухпоникаетподсобственноютяжестьюивпадает в тяжелую летаргию.[22] Надо добавить, что каждый из них— лишь малая дробьчеловечества и потому требуется дополнить его другими, чтобы могло получиться целоечеловеческое сознание.Напротив, цельныйчеловек, человек par excellence, является уженедробью, а единицей и может довольствоваться самим собою. В этом смысле заурядноеобществоможносравнитьсрусскимхоромдудок,изкоторыхкаждаядаетлишьоднуноту,

причеммелодияполучаетсялишьприточном,последовательномчередованиидудок.Умидушабольшинствалюдейоднотонны,какэтидудки,похоже,чтоунихвертитсявголовевсевремя одна и та же мысль, заменить которую другой они не способны. Это объясняет нетолько причину их скуки, но и то, почему они столь общительны и чаще всего держатсястадами (людская стадность). Каждому из них невыносимо беспросветное однообразиесобственной личности: «Всякая личность страдает отвращением к себе самой», лишь,сообща,соединясь,ониобразуютнечтоцельное—поаналогиисрусскимидудками.Умныйжечеловекподобенвиртуозу,которыйможетодинвыступатьвконцерте,илижеещероялю,какрояльестьмаленькийоркестр,такиумныйчеловекпредставляетсобоюмаленькиймир,и то, чтодругиеобразуютв совокупности, то образует онодин, единствомицельностьюсвоегосознания.Подобнороялю,оннесоставляетчастиоркестра,арассчитаннаигрусоло,наодиночество, еслижеонипринимаетучастиевобщемконцерте, тоиливедет главнуюпартиюили, как в вокальноймузыке, даетпервыйтон.Ктолюбитбывать в обществе, тотможет из этого сравнения вывести правило, что недостаток в качествах окружающих еголюдей может быть в известной мере возмещен их количеством.Можно довольствоватьсяобщениемсоднимумнымчеловеком,ноесливстречаетсялишьсреднийсортлюдей,тонадообщаться с возможно большим числом их, чтобы получить хоть что-нибудь от ихразнообразия и совокупности, по аналогии с упомянутым русским хором, дай только Богтерпениянаэто!

Этойвнутреннейпустотеибедностилюдейследуетприписатьто,чтоеслидостойныелюди,имеяввидукакую-либоблагородную,идейнуюцель,соберутсядляэтоговместе,торезультатпочтивсегдабудетследующий:изчерничеловечества,всезаполняющей,повсюдукишащей, словночерви,и готовойвоспользоватьсяпервымпопавшимся средством, чтобыизбавиться от скуки или от нужды, из этой черни некоторые непременно примажутся иливломятся и сюда, и тогда или попортят все дело, или так исказят его, что исход будетприблизительнопротивоположенпервоначальнымнамерениям.

Общительностьможнорассматриватьещекаквзаимноедушевноесостояние,подобноетому физическому, какое практикуется при больших холодах, когда люди для этогосбиваются в кучу. Тот, у кого достаточно собственной душевной теплоты, не нуждается вподобноймере.Наэтотсюжетмноюпридуманабасня,помещеннаявпоследнейглавеIIтомамоих сочинений. Из сказанного следует, что общительность человека приблизительнообратно пропорциональна его интеллектуальной ценности, и сказать «он оченьнеобщителен»—этопочтитожесамое,что«он—человеквысокихдостоинств».

Человеку, выдающемуся в умственном отношении, одиночество доставляет двоякуювыгоду:во-первых,ту,чтооностаетсяссамимсобою,во-вторых,ту,чтоонневобществедругих. Последняя выгода очень велика, если вспомнить, сколько принуждения, тягостей,дажеопасностейприноситнамобщениеслюдьми,«Всябеданашавтом,чтомынеможембыть одни» — говорит Лабрюйер. Общительность — весьма опасная, даже гибельнаясклонность, так как она сталкивает нас с существами, огромное большинство коихнравственно испорчены и умственно извращены. Человек необщительный в этих людях ненуждается.Обладатьстолькимвсамомсебе,чтобыненуждатьсявлюдях,этоужепотомубольшое счастье, что источником почти всех наших страданий является общество, адушевное спокойствие, составляющее вместе со здоровьем существенный элемент нашегосчастья, подвергается большим с его стороны опасностям и вообще немыслимо беззначительной дозы одиночества. Желая приобрести душевное спокойствие, циникиотказывались от всякого имущества, кто откажется от общества, тот изобретет лучшеесредство к достижению этой же цели. Бернарден де С. Пьер заметил правильно и метко,

воздержание от пищи возвращает нам телесное здоровье, воздержание от людей дает намспокойствиедуха».Тот,ктораносвыксясодиночествоминаучилсяегоценить,тотприобрелзолотуюроссыпь.Наэтоспособеннекаждый.Ибоилинужда,или,еслионаустранена,тоскука,гонятчеловекавобщество.Небудьихобеих,каждыйоставалсябыодинужепотому,что только в одиночестве окружающая среда не противоречит той исключительнойважности, тому высшему значению, какое каждый придает собственной личности,жизненноежестолпотворениепостоянноопровергаетэтомнение,показываянакаждомшагуего несостоятельность. В этом смысле одиночество является естественным состояниемчеловека: оно возвращает ему то первобытное, свойственное его природе счастье, какимнаслаждалсяАдам.НоведьАдамнеимелниотца,ниматери.Сэтойстороныодиночествонеесть естественное состояние человека: ведь при самом появлении на свет он не одинок, аимеет родителей и братьев, т. е. находится в обществе. Сообразно с этим склонность кодиночествунепервична,аявляетсяследствиемопытаиразмышления,развиваясь,притом,параллельносростомумственныхсиливсоответствиисвозрастом,изчегоследует,чтовобщемобщительностьчеловекаобратнопропорциональнасеголетами.Маленькийребенокподнимает с испугу отчаянный крик, если его оставить одного на несколько минут. Длямальчика одиночество— тяжелое наказание.Юноши легко сходятся друг с другом, лишьнаиболее благородные и возвышенные из них начинают иногда искать одиночества, нопробытьвуединениицелыйдень—этоидлянихтяжело.Длявзрослогоэтоуженетрудно,он может долго оставаться один, притом тем дольше, чем он старше. Для старика,пережившего свое поколение и к тому же отчасти переросшего жизненные наслаждения,отчастиумершегодляних,одиночествостановитсянормальным,естественнымсостоянием.Но все-таки при этом в каждом человеке склонность к уединению будет более или менеесильнойвзависимостиотегоинтеллектуальнойценности.Какужесказано,этосклонность— не чисто врожденная, непосредственно вытекшая из естественной потребности, апредставляетсобойлишьследствиеприобретенногоопытаиразмышленийонем,следствиевыработанногоубеждениявморальнойиинтеллектуальнойбедностибольшинствалюдей,причемхужевсегото,чтоэтиморальныеиинтеллектуальныенедостаткичеловекаявляютсясоюзниками и усиливают друг друга, в результате получается нечто отвратительное,делающеенеприятным,даженевыносимымобщениесбольшинствомлюдей.Выходит,чтовообще на этом свете много скверного, но общество все-таки хуже всего, даже Вольтер,общительныйфранцуз,итотпризнался:«землянаселеналюдьми,незаслуживающими,чтобыс ними разговаривали». Мягкий Петрарка, столь сильно и постоянно привязанный кодиночеству, указывает на ту же причину: «Всегда искал я одинаковой жизни, (то знаютберега,поляилеса)—чтобыуйтиоткороткихнедалекихумов,потерявшихпуть,ведущийихвнебеса».Втомжесмыслевысказываетсяонпоэтомувопросуивпрекрасномсочинении«De vita solitaria», служащем, по-видимому, образцом Циммерману для его известноготрактата об одиночестве. Шанфор с присущим ему сарказмом подчеркивает этотпроизводный, вторичный характер необщительности: «про человека, живущего уединенно,говорятиногда,чтооннелюбитобщества,этоодноитоже,чтосказатьпрокого-нибудь:„оннелюбитпрогулок“натомосновании,чтооннеохотногуляетвечеромпопаркуBondy.[23] Даже кроткий христианин Ангелиус Силезиус повторяет то же самое своиморигинальнымбиблейскимязыком: «Ирод—враг,Иосиф—эторазум—и емуБог во снеоткрылопасность:Свет—Вифлеем,Египетже—пустыня—внеедолженудалитьсядух,чтобынепастьподтяжестьюгоря».

Ту же мысль находим у Джордано Бруно: «Все, кто ни старался насладиться на земленебеснойжизнью,говорятединодушно:„мыбежалиотнееиизбралиодиночество“.Втом

же духе говорит про себя и персианин Сади в Гулистане: „Когда мне прискучили моиДамасскиедрузья,явернулсявпустынюблизИерусалима,ищаобществазверей“.Словом,такдумалииговориливсе,когоПрометейвылепилизлучшейглины.Какоеудовольствиеможетдоставитьимобщениессуществами,скоторымисоприкосновениевозможнолишьнапочвенизших, худших элементов их натуры, на почве будничных, тривиальных, низких черт,которые только и служат в данном случае связующим звеном? Этой черни, неспособнойподнятьсядоихуровня,неостаетсяничегодругого,какнизвестиихдосебя,кчемуонаиприлагаетвсяческиестарания.Следовательно,чувство,питающеесклонностькуединениюиодиночеству—естьчувствоаристократическое.Пошляквсегдаобщителен,еслижечеловекблагороден,тоэтоскажетсяпреждевсеговтом,чтооннебудетнаходитьудовольствиявобществе,авсеболееиболеестанетпредпочитатьемуодиночествоипостепенно,сгодамипридеткубеждению,чтозаредкимиисключенияминасвететолькоиестьвыбор,чтомеждуодиночеством и пошлостью. Как ни звучит это резко, но несмотря на свою христианскуюлюбвеобильность имягкость,АнгелиусСилезиус согласился с этим: „тяжело одиночество,ноеслитынебудешьпошлым,тотыповсюдубудешькаквпустыне“.

Что касается людей, выдающегося ума, то вполне естественно, что эти истинныевоспитателичеловечествапитаютнебольшесклонностиктому,чтобывступитьвобщениесдругими,чемпедагогктому,чтобывмешатьсявшумнуюигрудетей.Ведьони,рожденныедлятого,чтобынаправитьмирчрезморелжикистинеивывестиегоизглубокойпропастидикостиипошлости—насвет,квысокойкультуреиблагородству,они,хотяиживутсредилюдей, однако, всежене принадлежат, в сущности к их обществуи потомууже сюностисознают себя значительно отличающимися от них существами, впрочем, вполне ясноесознаниеэтогослагаетсянесразу,асгодами,тогдаониначинаютзаботитьсяотом,чтобыкдуховнойотчужденностиотдругихприсоединитьещеифизическую,идляэтогоникогонеподпускаютблизкоксебе,кромеразветех,ктоболееилименеечистотобщейпошлости.

Из сказанного следует, что любовь к одиночеству не есть непосредственное,врожденное влечение, а развивается косвенным путем, постепенно, по преимуществу вблагородныхлюдях,причемимприходитсяпреодолетьприэтоместественнуюсклонностькобщительностииборотьсяснашептываниемМефистофеля.

«Бросьпредаватьсягорькимбредням,Они—каккоршуннагрудитвоей.Почувствуешьсебятывобществепоследнем,Чточеловектымеждругихлюдей».Одиночество— удел всех выдающихся умов: иногда оно тяготит их, но все же они

всегда избирают его, как наименьшее из двух зол. С годами, однако, люди мирятся содиночеством, оно становится все легче и естественнее, и на шестом десятке влечение кнему делается нормальным и даже инстинктивным. К этому времени решительно всеблагоприятствует этому влечению.Исчезают сильнейшие побуждения к общительности—успех у женщин и половое влечение, этот бесполый характер старчества кладет основуизвестной самоудовлетворенности, вытесняющей со временем всякую общительность.Тысячиплановиглупостейизведаныиразоблачены,активнаяжизньвбольшинствеслучаевуже кончена, ждать больше нечего, нет никаких планов, никаких намерений, поколение, ккоторомучеловекпринадлежит,ужеисчезлослицаземли,окруженныйчуждымплеменем,онуже объективно одинок. К тому же, полет времени ускорился, а дух все же хочет егоиспользовать. Ибо, если только сохранилась ясность ума, то благодаря множествуприобретенных знаний и опытности, благодаря тому, что все мысли уже продуманы иразработаны, благодаря умению и привычке использовать все свои силы — всякоеумственное занятиестановитсяболеелегкимиинтересным,нежелипрежде.Тысячивещей,раньше словно окутанных туманом, теперь видны ясно, результаты трудов человека

убеждаютеговегопревосходстве.Вследствиемноголетнегоопытаонуженеждетмногоотчеловечества,ведь,взятоевцелом,оноотнюдьнетаково,чтобывыигратьприближайшемзнакомстве, напротив, кроме некоторых редких, счастливых исключений, на светепопадаютсялишьвесьмадефектныеэкземплярычеловеческоготипа,ккоторымлучшевовсене прикасаться. В эти годы не поддаешься более обычным обманам, скоро распознаешькаждого и редко ощущаешь желание войти с ним в более близкие отношения. Наконец, вособенности если человек еще в юности приучился к замкнутой жизни, привычка кодиночеству укореняется, становится второй натурой. Любовь к одиночеству, котораяпрежде должна была бороться с общительностью, теперь становится нормальной,естественной:водиночествечеловекчувствуетсебя,какрыбавводе.Каждаявыдающаяся,а,следовательно, непохожая на других, обособленно живущая личность, в юности, бытьможет,страдавшаяотодиночества,видитвнемкстаростисвоелучшееутешение.

Правда, этой существенной привилегией старости человек пользуется все-таки всоответствии со своими умственными силами, так что выдающийся ум выиграет от этогобольшевсего,однако,доизвестнойстепениэтавыгодадостаетсявсем.Лишькрайнеубогиеи пошлые люди остаются на старости лет столь же общительными, как и раньше, в этомслучае они становятся в тягость обществу, от которого они отстали, в лучшем случае ихтерпят,тогдакакраньшеонибылижеланнымигостями.

В этом обратном соотношении между числом лет и степенью нашей общительностиможно найти телеологическую подкладку. Чем моложе человек, тем больше он долженучиться всему, но природа предоставляет ему лишь то «взаимное обучение», какое даетобщениесравнымисебе,вэтомсмыслечеловеческоеобществоможносравнитьсогромнойБелль — Ланкастерской школой. Училища и учебники слишком удалены от природы, апотомувполнецелесообразно,чточеловектемприлежнеепосещает«школуприроды»,чемонмоложе.

«Ничто не бывает хорошо во всех отношениях», сказал Гораций, и «нет лотоса безстебля», гласит индийская поговорка, точно так же и одиночество, при всех егопреимуществах,имеетнезначительныеневыгодыитягости,которые,однако,ничтожныпосравнениюс теми,какиедоставляетнамобщество,поэтомутот, ктообладаетизвестнымидостоинствами, найдет, что гораздо легче обходиться без людей, чемжить с ними. Средиэтихневыгодестьодна,котораялюдьмиподмечаетсяреже,чемдругие, заключаетсяонавследующем: как после непрерывного долгого пребывания в комнате тело наше становитсянастолько чувствительным к внешним влияниям, что малейший свежий ветерок вызываетболезнь,такинашадушапоследолгойзамкнутойжизнииодиночестваприобретаеттакуючувствительность, что незначительнейшее происшествие, слово, даже выражение лица ужебеспокоит, задеваетилиоскорбляетнас, тогдакакчеловек,постоянновращающийсясредилюдскойсуеты,вовсенеобратитнаэтовнимания.

Тот,коговюностисправедливоеотвращениеклюдямзаставилоудалятьсяотнихиктовсе-таки не может выносить продолжительного одиночества, тому я посоветую приучитьсебя вносить в общество часть своего одиночества, т. е. привыкнуть бытьи в обществе визвестноймере одиноким, следовательно, не высказывать всего что он думает, и с другойсторонынеоченьдоверятьтому,чтоскажутлюди,неждатьотнихмногогонивморальном,нивумственномотношенииивыработатьвсебеторавнодушиекихмнениям,прикоторомтолькоиможетсоздатьсяистиннаятерпимость.Тогдаон,хотяибудетсредилюдей,новсеже не будет принадлежать к их обществу, и это оградит его от слишком близкогосоприкосновения с ними, а, следовательно, и от осквернения и вреда. Образцом такойсуженной «забронированости» является дон Педро в комедии Моратина «El cafe, о Sea la

comedia nueva», особенно, во второй и третьей сцене 1-го акта. В этом смысле обществоможно сравнить с огнем, у которого умный греется в известном отдалении от него, а несуетсявпламя,какглупец,который,разобжегшись,спасаетсявхолододиночества,жалуясьнато,чтоогоньжжется.

10) Зависть в человеке естественна и все же она и порок и несчастье.[24] В ней мыдолжны видеть врага нашего счастья и всеми силами стараться задушить ее.На этот путьнаставляет нас Сенека (de ira III, 30) прекрасными словами: «будем наслаждаться тем, чтоимеем, не вдаваясь в сравнения, никогда не будет счастлив тот, кто досадует на болеесчастливого», и далее (ер. 15): «вместо того, чтобы считать превосходящих тебя людей,подумай, скольких ты превосходишь». Следует чаще думать о тех, кому живется хуженашего, чем о тех, кто кажется счастливее нас. Когда нас постигают действительныенесчастья,толучшееутешение,хотяоноиистекаетизтогожеисточника,чтоизависть—доставитнамзрелищечужихстраданий,превосходящихнашегоре,апослеэтого—общениеслюдьми,находящимисявтомжеположениичтоимы—ссотоварищамипонесчастью.

Таковаактивнаястороназависти.Относительнопассивнойеесторонынадосказать,чтоникогданенавистьнебываетстольнепримиримой,какзависть,потомунеследуетпостояннои усердно возбуждать ее в других, а наоборот, отказаться от этого наслаждения— как имногихдругих,из-заопасныхегопоследствий.

Есть три вида аристократии: 1) по рождению и по чину, 2) денежная аристократия, 3)аристократияума.Последняя,посуществу,наивысшаяидажебудетпризнанатаковой,еслидатьнаэтомноговремени,ужеФридрихВеликийсказал:«lesâmesprivilégiéesrangentаl'égaldes souverains» (выдающиеся умы стоят наравне с государями), когда его гофмаршалупоказалосьнеподобающим,чтовтовремя,какминистрыигенералысиделизамаршальскимстолом,Вольтерубылоназначеносестьзатотстол,закоторымрасположилисьвладетельныекнязьяиихнаследники.

Каждая из этих аристократий окружена сонмом завистников, втайне злобствующих накаждогоеечленаистарающихся,если,конечно,егонеприходитсябояться—такилииначедатьемупонять,чтооннискольконевышеих.Однакоименноэтостараниеивыдает,чтосами они убеждены в противном.Тем, кому завидуют, следует подальше держать эту ратьзавистников и по возможности избегать всякого соприкосновения с ними, так, чтобы ихвечно разделяла широкая пропасть, если это невыполнимо, то остается равнодушнопереноситьвсеихнападки,источниккоихиссякнетсамсобою,этотспособипрактикуетсявесьмачасто.Напротив,членыоднойаристократииотносятсяобычнобеззавистикчленамдвухдругих,икаждыйсчитаетсвоедостоинстворавнымдостоинствудругого.

11) Прежде чем браться за выполнение какого-либо намерения, надо несколько разхорошенько его обдумать и даже после того, как все нами уже подробно рассмотрено,следуетпринять в расчетнесовершенстволюдскогопознания,из-за коего всегда возможнонаступлениеобстоятельств,исследоватьипредвидетькоторыхмынесмогли,обстоятельств,способныхопрокинутьвсенаширасчеты.Такоеразмышлениенепременноприбавитвесунасторонуотрицанияискажетнам,чтонеследуетбезнеобходимости,трогатьничеговажного,нарушать существующий покой. Но раз решение принято, раз мы уже взялись за дело,дальнейшее направление его определено и остается только ждать результатов, то нечеговолновать себя повторными размышлениями о деле уже предпринятом и тревожитьсявозможными опасностями, наоборот, надо совершенно выкинуть это из головы, подавитьвсякую мысль о нем и утешить себя сознанием, что в свое время это дело было намиосновательнообдумано.Подобныйсоветсодержититальянскаяпоговорка:«legalabепеapoilascia la andare», которую Гете перевел словами: «седлай хорошенько и тогда уже поезжай

спокойно». (Кстати, значительная часть его афоризмов, помещенных под рубрикой«Sprichwörtlich»—ничтоиное,какпереведенныеитальянскиепословицы).Если,несмотрянавсе, дело кончилось неудачей, то это потомку, что все наши планы подчинены случаю иподвержены ошибкам. Даже Сократ, мудрейший из людей, нуждался в «Демонионе» —высшей предостерегающей силе— чтобы знать, как следует поступать или как избежатьложного шага в своих личных делах, это доказывает, что никакой ум не в силах самсправиться с этими вопросами. Поэтому сказанное, по-видимому, каким-нибудь папойизречение: «в каждом постигшем нас несчастии виноваты мы сами, по крайней мере,отчасти»—не безусловно и не всегда—хотя в огромном большинстве случаев—верно.Сознание того, по-видимому, сильно влияет на то, что люди по возможности стараютсяскрыть свои несчастия и казаться довольными: они опасаются, что по их страданиямзаключатобихвине.

12)Еслипроизошлокакое-либонесчастье,которогоуженельзяпоправить,тоотнюдьнеследуетдопускатьмыслиотом,чтовсемоглобыбытьиначе,атемпачеотом,какможнобыло бы его предотвратить: такие думы делают наши страдания невыносимыми, а нас—самоистязателями. Лучше брать пример с царя Давида, неотступно осаждавшего Иеговумольбами о своем сыне, пока тот лежал больным, когда же он умер, Давид только пожалплечами и больше о нем не вспоминал. Тот, у кого не хватит на это легкомыслия, можетвоспользоватьсяфаталистическойточкойзрения,ухватившисьзатувеликуюистину,чтовсесвершаетсявсилунеобходимостиипотомунеизбежно.

Впрочем, это правило односторонне. Правда, оно пригодно для непосредственногоуспокоенияиоблегчениявминутугоря,ноесливслучившемсявиновата—какэтобываетчаще всего наша собственная небрежность или безрассудность, тогда повторныеразмышления о том, как можно было предотвратить беду, послужат в качестве полезногосамосечения,кнашемуисправлению,урокомнабудущеевремя.Особеннонеследует,какэточастоделается,оправдывать,скрашивать,смягчатьпредсамимсобоютеошибки,вкоторыхмы очевидно виноваты, надо сознаться в них самому себе, ясно представить себе весь ихразмер,чтобытвердорешитьсяизбегатьихвпредь.Правда,этиммысоздадимнедовольствосамимисобою,но:«еслиненаказыватьчеловека,онничемуненаучится».

13). Нужно сдерживать свое воображение во всем, что касается нашего счастья илинесчастья,преждевсегонестроитьвоздушныхзамков:ониобходятсяслишкомдорого,таккак приходится вскоре же и с грустью разрушать их. Но еще больше надо остерегатьсярисовать себе возможные только несчастья. Если бы они действительно были взяты «светра»,илибылималовероятны,тоочнувшисьотэтогосна,мыпонималибы,чтовсеэто—только кошмар, а потому тем больше радовались бы лучшей, по сравнению с ними,действительности, во всякомже случае мы извлекли бы из этого предостережение противотдаленных,хотяивозможныхбедствий.Новоображениередкосоздаеттакиекартины,«отнечего делать» оно рисует одни лишь «увеселительные замки».Материаломже для нашихмрачныхдумслужаттенесчастия,которыехотяидалеки,новизвестноймеререальногрозятнам,такиебедывоображениеувеличивает,переноситихближе,чемониестьнасамомделе,и окрашивает самой мрачной краской. Такие думы нам труднее стряхнуть с себя припробуждении,чемрадужныемечты,которыетотчасжеопровергаютсядействительностью,причем в лучшем случае от них остается слабая надежда. Раз уж мы предались мрачныммыслям(bluedevils),топоявляющиесяввоображениикартинысглаживаютсянетак-толегко:возможностьихосуществлениясуществует,вобщем,всегда,самуюжестепеньвозможностимыневсегдаможемопределить,возможностьлегкопревращаетсяввероятность—имыужевстревожены. Поэтому то, что касается нашего счастья или несчастья, должно

рассматриваться через призму разума, рассудка, спокойного холодного размышления и припосредстве одних абстрактных понятий. Воображение не должно участвовать в этом, ибооно не рассуждает, а лишь рисует нам картины, бесплодно, а нередко и очень болезненноволнующие нас. Особенно строго следует соблюдать это правило вечером. Как темнотаделает нас боязливыми и все наполняет страшными образами, так же влияет и неясностьмысли, неясность всегда порождает боязливость, поэтому вечером, когда утомление исонливость обволакивают разум и рассудок туманом, когда дух устал и не в силах ясноразбираться во всем, тогда предметы наших мыслей, особенно, если они касаются нашихличныхдел,легкомогутпоказатьсястрашнымииопасными.Чащевсегоэтобываетночью,впостели, когда дух совершенно ослаб, рассудок плохо отвечает своему назначению ибодрствуетоднолишьвоображение.Ночьвсемупридаетчерныйоттенок.Поэтомувнашихмыслях перед засыпанием или при пробуждении среди ночи факты обычно так же грубоискажаются и обезображиваются, как во сне, если дело касается личных обстоятельств, тоонипредставляютсякрайнемрачнымииужасающими.Утромтакиекошмарыиспаряются,каксны, испанская поговорка гласит: ночь темна, день — светел». Но уже вечером, когдазажженыогни,разум,какиглаз,видитнетакясно,какднем,поэтомувечернепригодендлясерьезных,атемпаченеприятныхразмышлений.Дляэтого,какидлявсехвообщезанятийбезисключения,какумственных,такифизических,самоеподходящеевремя—утро.Утро—этоюностьдня—всерадостно,бодроилегко,мычувствуемсебясильнымиивполневладеемвсеми нашими способностями. Не следует ни укорачивать его поздним вставанием, нитратитьегонапошлыезанятияилиболтовню,авидетьвнемквинтэссенциюжизни,нечтосвященное. Вечер— это старчество дня, вечером мы устали, болтливы и легкомысленны.Каждый день — жизнь в миниатюре: пробуждение и вставание — это рождение, каждоесвежееутро—юностьизасыпание—смерть.

Вообще состояние здоровья, сон, питание, температура, погода, обстановка и многодругихвнешнихусловийоказываютмогучеевлияниенанашенастроение,аэтопоследнее—нанашимысли.Потому-тоотвремени,дажеотместазависятвтакоймеренашивзглядынаразные обстоятельства и наша способность к труду. Гете говорит: «Ловите хорошеенастроение—онотакредкопосещаетнас».

Нетольконамприходитсявыжидатьугоднолиикогдаименноугоднобудетпоявитьсяобъективнымпредставлениямиоригинальныммыслям,нодажевдумчивоеразмышлениеокаком-либо личном деле не всегда удается нам в тот час, какой мы заранее для негоназначилиикогдамыкнемуужеприготовились,оночастосамовыбираетвремяитогдаужемыслитекутсвоимпорядкомимыможемпроследитьихсполнымвниманием.

Обуздывая наше воображение, необходимо еще запретить ему восстанавливать ираскрашиватькогда-топережитыенесправедливости,потери,оскорбления,унижения,обидыи т. п., этим мы только разбудим давно задремавшую в нас досаду, гнев и другие низкиестрасти, и тем загрязним нашу душу.НеоплатоникПрокл дает прекрасное сравнение: как вкаждомгородерядомсблагороднейшими,выдающимисялюдьмиживетвсякийсброд,такикаждый,дажелучший,благороднейшийчеловекобладает срождениянизкимиипошлымисвойствами человеческой, а то и звериной натуры. Не следует возбуждать эти элементы квосстанию, ни даже позволять им вообще высовываться наружу, ибо они крайнеотвратительны на вид, вышеупомянутые образы фантазии— это их демагоги. К тому жемалейшаянеприятность,причиненнаялюдьмииливещами,еслипостоянноеепережевыватьирисоватьвяркихкраскахивувеличенноммасштабе—можетразрастисьдочудовищныхразмеров,илишитьнасвсякогосамообладания.Ковсякойнеприятностиследуетотноситьсякакможнопрозаичнееитрезвее,чтобыперенестиееповозможностилегче.Какмаленькие

предметы ограничивают поле зрения и все закрывают собой, если поместить их близко углаза, так же и люди, и предметы, ближайшим образом нас окружающие, как бынезначительныинеинтересныонинибыли,чрезмернозанимаютнашевоображениеимысли,доставляя обычно одни неприятности и отвлекая от важных мыслей и далее. С этимнеобходимобороться.

14)Привидетого,чтонамнепринадлежит,унасчастопоявляетсямысль:«ачто,еслибыэтобыломоим?»—имысльэтадаетнамчувствоватьлишение.Вместоэтогоследовалобыпочаще думать: «а что, если все это не быломоим», другими словами,мыдолжныбыстаратьсясмотретьиногданато,чтоунасесть,так,какбудтомыэтогонедавнолишились,иботолькопослепотеримыузнаемценностьчегобытонибыло—имущества,здоровья,друзей,возлюбленной,ребенка,лошади,собакиит.д.Еслиусвоитьсебепредлагаемуюмноюточку зрения, то, во-первых, обладание этими вещами доставит нам большенепосредственнойрадости,чемраньшеи,во-вторых,заставитнаспринятьвсемерыктому,чтобыизбежатьпотерь:—мынестанемрисковатьимуществом,сердитьдрузей,подвергатьискушениюверностьжены,будемзаботитьсяоздоровьедетейит.д.

Мы часто стараемся разогнать мрак настоящего расчетами на возможную удачу исоздаемтысячинесбыточныхнадежд,изкоихкаждаячреватаразочарованием,наступающимтотчасже, как только нашамечта разобьется о суровую действительность. Гораздо лучшебыло бы основывать свои расчеты на великом множестве дурных возможностей, с однойстороны это побуждало бы нас принимать меры к их предотвращению, с другой —неосуществление этой возможности доставляло бы нам приятный сюрприз. Ведь послепережитого страха мы всегда заметно веселеем. Далее, следовало бы иногда представлятьсебекрупныенесчастия,которыемоглинаспостигнуть,длятого,чтобылегчеперенеститеболеемелкие,какиепотомпоразятнаснасамомделе,тогдамылегкоутешимся,вспомнивоненаступившихболее крупныхбедах.Однако, ради этого правила не должнопренебрегатьпредыдущими.

15)Таккаквсекасающиесянасделаисобытиянаступаютитекутпорознь,безпорядкаибез взаимной связи, резко контрастируя одно с другим и не имея между собою ничегообщего,крометого,чтоонивсекасаютсянас,тоимыслиизаботыоних,длятогочтобыимсоответствовать, должны быть столь же обрывочны. Следовательно, принимаясь за что-нибудь, мы должны отрешиться от всего остального и посвящать особое время разнымзаботам,наслаждениямииспытаниям,совершеннозабываяпокаобостальном,нашимыслидолжныбыть,таксказать,разложеныпоящикам,причем,открываяодин,следуетоставлятьостальные закрытыми. Этим путем мы достигнем того, что нависшие тяжелые заботы небудутотравлять внастоящемнашихнебольшихрадостей, и лишатьнас спокойствия, однамысльнебудетвытеснятьдругой,заботаокаком-либоодномважномделенезаставитнаспренебрегать тысячью мелких дел и т. д. Тот же, кто способен на высшие, благородныемысли, отнюдь не должен занимать, погружать свой дух в личные выгоды и в низменныезаботынастолько,чтобыонизакрылидоступвозвышеннымидеям,этопоистинезначилобы«ради самой жизни отрешиться от ее смысла». Правда, для того, чтобы следовать этимдирективам,какидлямногогодругого,необходимосамопринуждение,силыдлянегодастнам то соображение, что каждый человек постоянно подчиняется грубому принуждениюизвне, от которого не избавлен никто, и что небольшое, разумно и вовремя примененноесамопринуждениеможетохранитьнасоткрупноговнешнегонасилия—какнебольшаядугавнутреннегокругасоответствуетиногдав1000разбольшейдугекругавнешнего.Ничтонеизбавит нас в такоймере от внешнего принуждения, как самопринуждение,Сенека (ер. 37)выразил это словами: «если хочешь подчинить себе все— подчини себя самого разуму».

Наконец,ведьсамопринуждениемраспоряжаемсямысамиипотому,вкрайнемслучае,еслионо беспощадно и не слушается никаких доводов, причиняет слишком сильную боль мыможем ослабить его, внешнее же принуждение безжалостно, а потому и следуетпредупреждатьегопосредствомпервого.

16) Направлять желания на определенную цель, сдерживать вожделения, обуздыватьсвой гнев, памятуя постоянно, что человеку доступна лишь бесконечно малая часть того,чегостоитжелать,ичто,напротив,множествобеднепременнопостигнуткаждого,словом,воздерживатьсяи сдерживаться—таковоправило,без соблюдениякоторогонибогатство,нивластьнепомешаютнамчувствоватьсебянесчастными.Горацийсказалпоэтомуповоду:«среди законов и искусившихся в знаниях мудрецов человеку живется легче всего: неподдавайсяволнующимстрастям,нистраху,нимелкимкорыстнымнадеждам».

17)«Жизньсостоитвдвижении»,сказалсправедливоАристотель,какнашафизическаяжизнь заключается в постоянном движении, так и внутренняя, духовная жизнь требуетпостоянного занятия чем-нибудь—мыслямиили делом, доказательством тому служит то,что праздные, ни о чем не думающие люди непременно барабанят по столу пальцами иличем-нибудь другим. Наша жизнь — безостановочное движение, и полное безделье скоростановится невыносимым, порождая отчаянную скуку. Эту потребность в движении надорегулировать, чтобы методически, и следовательно, полнее, удовлетворить ее. Поэтомузаниматься«чемпопало»,делать,чтопридетсяидя,покрайнеймере,учитьсячему-нибудь—словом,таилиинаядеятельность—необходимадлясчастьячеловека:егосилыстремятсябыть использованными, а сам он желал бы видеть известный результат их применения.Наибольшее удовольствие в этом отношении мы получаем, если смастерили, изготовиличто-либо,будьтокорзинкаиликнига,видеть,какскаждымднемвырастаетвнашихрукахистановится,наконец,законченнымкакое-либотворение—доставляетнамнепосредственноесчастье.Несущественно,художественноелиэтопроизведение,очеркилипросторукоделие,хотяправда, чемблагороднее труд, тембольшенаслаждениядает он.С этой точки зрениясчастливеевсехвысокоодаренныелюди,сознающиевсебеспособностьсоздаватьсерьезные,великие и связанные общей мыслью труды. Все бытие их проникается возвышенныминтересом,придающимемуособуюпрелесть, какойнеимеетжизньдругих,бесцветнаяпосравнению с ихжизнью.Для нихмир и егожизнь представляют, помимо общего для всехматериального интереса, еще другой, более высокий и действенный интерес, дающийматериалдляихтворений,вусердномнакоплениикоегоонипроводятвсюжизнь,посколькуличныенуждыдаютимпередохнуть.Умунихкакбыдвойной:одиндляобыденныхдел—волевых интересов, другой — для чисто объективного восприятия явлений. И жизнь ихдвойная:ониодновременноизрителииактеры,остальныежевсе—толькоактеры.

Во всяком случае, каждый должен по мере способностей заниматься чем-нибудь. Каквредно влияет отсутствие планомерной деятельности, это показывают долгиеувеселительныепоездки,вовремякоихнередкочувствуешьсебякрайненесчастным,таккак,будучи лишен настоящих занятий, человек как бы вынут из родной стихии. Трудиться,боротьсяспрепятствиями—этотакаяжепотребностьдлячеловека,какрытьсявземле—для крота. Бездействие, которое явилось бы следствием полного удовлетворения в силунепрерывныхнаслаждений—былобыдлянегоневыносимым.Главноеегонаслаждение—одолевать препятствия, будь то препятствия материальные, как при физическом труде и вжитейских делах, или духовные, как в науке и исследовании, все равно, борьба с ними ипобеда дают счастье. Если нет повода к борьбе, человек как-нибудь создаст его: взависимостиотсвоейиндивидуальностионстанетохотиться,игратьвбильбокеилиже,подвлияниембессознательныхсвойствсвоейнатуры,будетискатьраздоров,завязыватьинтриги,

анетоударитсявмошенничествоивразныегадости,лишьбыизбавитьсяотневыносимогопокоя.«Трудноприпраздностинайтипокой».

18)Путеводнойзвездойнашейдеятельностидолжныбытьнеоднообразныефантазии,аясно усвоенные понятия. Обычно бывает обратное. При ближайшем исследовании мыубеждаемся, что в конце концов решающий голос во всех наших делах принадлежит непонятиям,нерассуждению,аименновоображению,облекающемувкрасивыйобразто,чтооножелалобынамнавязать.Непомню,вкакомромане,уВольтераилиДидро,юномугерою,стоявшему, как Геркулес на распутье, добродетель всегда представлялась в виде старогонаставника, держащего в левой руке табакерку, а в правой— понюшку табаку иразглагольствующего о нравственности, порок же — в виде камеристки его матери.Особенно в юности наши грезы о счастье облекаются в форму тех или иных образов,сохраняющихся иногда в течение половины, а то и всей жизни. В сущности, это лишьблуждающиеогни,ибокактолькомыдостигаемих,онитотчасжерассеиваютсявничто,имывидим,чтоонинемогутдатьнамтого,чтосулили.Вмечтахэтихнамрисуютсяразныесцены из домашней, общественной, светской или деревенской жизни, рисуются жилище,обстановка,знакиотличияилиуваженияит.п.«увсякогобезумцасвояфантазия»,кихчислупринадлежитчастоиобразлюбимойженщины.Вполнепонятно,почемуэтотак,всереальносуществующее, будучи непосредственно, действует прямее и сильнее на нашу волю, чемпонятие,абстрактнаямысль,дающаялишьнечтообщеебезчастного:атолькоэтопоследнееиможет быть реально, потому-то чистые понятия и влияют косвенно на нашу волю. Затотолько понятие исполняет то, что обещало, доверие к нему одному— признак культуры.Правда, понятие иногда нуждается в пояснении, в иллюстрации какими-либо образами,однакоcumgranosalis.

19)Предыдущееправилоследуетподчинитьболееобщему:надовсегдагосподствоватьнад впечатлениями настоящего и вообще всего реально существующего. Впечатления этинесоразмерно сильнее мыслей и знаний, и не в силу своего объекта и содержания, частоничтожного, а благодаря форме, благодаря своей реальности и непосредственности,влияющей на наш дух, нарушающей его покой или колеблющей его принципы. Нетруднозаметить,чтовсереальносуществующеедействуетнанассразусовсейсвоейсилой,мыслижеи доводы, напротив, обдумываютсяпо частями для этого требуют времениипокоя, апотому мы не во всякую минуту способны справиться с ними. Вследствие этого,удовольствия,откоторыхмыпоразмышленииотказались,продолжаютдразнитьнас,покамы их видим, точно так же суждение, в состоятельности коего мы убеждены, оскорбляетнас,обида,заслуживающаянанашжевзглядтолькопрезрения,сердит,точнотакжедесятьдоводов против существования опасности перевешиваются кажущеюся ее наличностью.Здесь сказывается врожденная неразумность нашего существования. Женщины особенночасто подпадают влиянию впечатлений, да и у немногих мужчин окажется такой перевесразума,которыйохранялбыихотэтоговлияния.Еслимынеможемвытравитьвпечатлениепутем размышления, то самое лучшее нейтрализовать одно впечатление другим —противоположным, напр., впечатлению обиды противопоставить посещение лиц,уважающих нас, впечатлению грозящей опасности — исследование средств к еепредотвращению.Лейбниц(nouveauxessais,L.I,с.2,§11)рассказывает,чтоодномуитальянцуудалось вынестипыткублагодаря тому, что он, как решил заранее, нинаминуту, пока егопытали, не выпускал из воображения вид виселицы, к которой привело бы его признание,время от времени он восклицал «я вижу тебя», впоследствии он объяснил, что этоотносилоськвиселице.Потойжепричинеоченьтрудноостатьсянепоколебимымвсвоеммнении,когдавсеокружающиедержатсяпротивоположногомнения,идействуетсообразно

этому,даже,еслимытвердоубежденывсвоейправоте.Длябежавшегоотпреследователейисерьезнохранящегоincognitoкороляцеремонныепоклоныеговерногоспутника—хотябыис глазу на глаз — составляют почти необходимое утешение, без которого он мог быусомнитьсявсамомсебе.

20) Указав еще во II-ой главе на высокую ценность здоровья, первого и важнейшегоусловия нашего счастья, я приведу теперь несколько общих правил его сохранения иукрепления.

Чтобы закалить себя, человеку необходимо, пока он здоров, подвергать как все своетело, так и отдельные его части сильным напряжениям, утомлять его и приучать себяпротивостоять всяким вреднымвлияниям.Но как тольконаступает болезненное состояниевсего тела или одного органа, следует немедленно перейти на противоположный режим ивсячески беречь и щадить свое больное тело или орган, болящее, ослабленное телонепригоднодлязакаливания.

Мускулы крепнут от усиленных упражнений, нервы, наоборот, слабеют от этого.Следовательно, упражняямускулы, отнюдь нельзя делать тогоже с нервами. Точно такжеглазаследуетоберегатьотслишкомсильного,особенноотраженногосвета,отнапряжениявпотемках, и от продолжительного рассматривания мелких предметов, уши— от слишкомгромкого шума, особенно же, мозг — от вынужденного, слишком длительного илинесвоевременногонапряжения,вовремяпищеваренияондолженотдыхать,таккактогдатасамаяжизненнаясила,котораясозидаетмысливмозгу,напряженноперерабатываетпищуивырабатывает желудочные соки, точно так же мозгу необходимо отдыхать при или послетяжелоймускульной работы.Двигательные и воспринимающие нервы подчинены одним итемжезаконами,какболь,ощущаемаявпораженномместе,гнездится,всущности,вмозгу,так и ходьба, и работа совершаются не ногами и руками, а опять-таки мозгом, той егочастью,котораячерезмозжечокиспинноймозгвозбуждаетнервыэтихоргановиприводитихвдвижение.Утомление,ощущаемоевногахиливруках,такжекоренится,всущности,вмозгу,почемуиустаютлишьтемускулы,движениекоихпроизвольное,т.е.исходитотмозга,и не устают те, которые, как сердце, сокращаются непроизвольно. Очевидно, что мозгдолжен страдать, если требовать от него одновременно — или со слишком малымпромежуткомвремени—имускульнойдеятельности,иумственногонапряжения.Этомунепротиворечит то, что в начале прогулки, или вообще при недолгой ходьбе, умственнаядеятельность обычно повышается, дело в том, что здесь еще не наступило утомлениеупомянутых частей мозга, а с другой стороны легкая мускульная работа и ускоренноеблагодаря ей дыхание, способствуют приливу к мозгу артериальной, к тому же лучшеокисленной крови. Особенно же следует уделять должное время сну, необходимому дляосвежениямозга,длячеловекасон—тожесамое,чтодлячасов—завод(см.Миркакволяипредставление,II).Этонеобходимоеколичествоснатембольше,чемболееразвитидеятеленмозг, но превышать эту норму — значит даром терять время, так как сон потеряет винтенсивности то, что он выигрывает в продолжительности (см. Мир как воля ипредставление, II[25]). Вообще надо хорошенько усвоить, что мышление есть органическаяфункция мозга и потому, в отношении работы и покоя, аналогично всякой другойдеятельности. Как глаза, так и мозг портятся от чрезмерного напряжения. Правильнозамечено: мозг мыслит так же, как желудок варит. Ошибочное представление онематериальном, обособленном и постоянно, в силу своего существа мыслящем, а потомуникогданеустающемдухе,помещающемсявмозгуинивчемрешительноненуждающемся— вовлекло многих в неразумную жизнь, притупившую их душевные силы, ФридрихВеликийпробовал,напр.,вовсеотвыкнутьотсна.Профессорафилософииотличносделали

бы, если бы перестали поощрять это практически пагубное безумие своей философией,притязающей на абсолютную непогрешимость. Надо отвыкнуть видеть в душевных актаходни лишь физиологические функции и сообразно с этим и обращаться с психическимисилами — щадить или напрягать их, надо помнить, что всякое телесное страдание,недомогание, расстройство, где бы оно ни случилось, отражается на психике. ОсобенноубеждаетвэтомтрудКабаниса:«Desrapportsduphysiqueetduinoraldel'homme».

Невыполнениеэтогосовета—этоиестьтапричина,покотороймногиевыдающиесяумыиученыевпадаликстаростивслабоумие,вдетство,атоисходилисума.То,напр.,чтознаменитые английские писатели XIX века как Вальтер Скотт, Водсворт, Southy и др. кстарости, уже к шестому десятку тупели, теряли умственные способности, впадали вслабоумие, это, без сомнения обусловлено тем, что все они, соблазненные высокимгонораром,сталисмотретьнасвоетворчество,какнаремесло,т.е.писатьрадиденег,аэтовлекло за собой чрезмерное напряжение, тот, кто запрягает своего Пегаса в ярмо илиподгоняет своюмузу кнутом, тот стольже дорого заплатит за это, как тот, что чрез силубудетпоклонятьсяВенере.По-моему,иКантвпреклонномвозрасте,ужепослетого,каконстал знаменитым, переутомил себя и благодаря этому за 4 года до смерти впал во второедетство.

Каждый месяц в году оказывает особенное и непосредственное, т. е. независящее отпогоды влияние на наше здоровье и вообще на все самочувствие, как физическое, так идуховное.

В.Онашемповедениипоотношениюкдругим

21)Чтобыхорошопрожитьсвойвек,полезнозапастисьизрядноймеройосторожностииснисходительности,перваяохраняетотвредаипотерь,вторая—отспоровиссор.

Комуприходитсяжить с людьми, тотнеимеетправа отворачиваться от тойилиинойиндивидуальности, раз она определена и дана природой, какой бы жалкой, дурной илисмешной она ни была. Надо признать ее за нечто непреложное, нечто такое, что в силувечных,метафизическихзаконовдолжнобытьтаким,какимоноесть,вхудшемслучаенадосказать себе: «и такие чудаки необходимы». Действуя иначе, человек поступаетнесправедливо и вызывает противную сторону на смертный бой. Ибо никто не можетизменить своей индивидуальности — своего нравственного характера, умственных сил,темперамента, физиономии и т. д. Если мы осудим решительно все существо данногочеловека, то понятно, ему придется начать с нами безжалостную борьбу, ведь мы готовыпризнать занимправона существованиелишьпод темусловием, чтобыон сталдругим, аизменитьсяоннеможет.Поэтому,живяслюдьми,мыдолжныпризнаватькаждого,считатьсясегоиндивидуальностью,каковабыонанибыла,идуматьлишьотом,какиспользоватьее,сообразуясьсеесвойствамиихарактером,отнюдьненадеясьнаееизменениеинеосуждаяеезато,чтоонатакова.[26]Именнотаковсмыслслов:«lebenundlebenlassen»(житьидаватьжить другим). Однако, это не так легко, как правильно, и счастлив тот, кому совсем неприходитсясталкиватьсясинымиличностями.

Чтобы научиться выносить людей, надо упражнять свое терпение на неодушевленныхпредметах, которые в силу механической, вообще физической необходимости, являютсяпрепятствием нашим намерениям, а это встречается на каждомшагу. Выработанное такимпутем терпениенетрудноперенестиналюдей, еслиосвоиться смыслью, чтоиони, служапомехойвнашихдействиях,вынужденыкэтойроливсилустольжестрогой,вложеннойв

ихсуществонеобходимости,как та, которойподчиненынеодушевленныепредметы,ичтопоэтомутакженеразумносердитьсянаихпоступки,какнакамень,лежащийнанашемпути.

22) Удивительно, как легко и скоро сказывается в разговоре людей однородность(Homogenitat) или разнородность (Heterogenität), их духа и характера, это сказывается вовсякоймелочи.Разговорможетвестисьнасамуюбезразличнуюнеинтереснуютему,ноеслисобеседникисущественноразнородны,топочтикаждаяфразаодногопроизведетнадругогоболееилименеенеприятноевпечатление,атоирассердитего.Людижеоднородныетотчасивовсемпочувствуютизвестнуюобщность,переходящуюприсовершеннойоднородностивполнуюгармонию,атоивунисон.Этимобъясняется,во-первых,почемузаурядныелюдитакобщительныитаклегконаходятповсюдуподходящееобщество—«славных,добрых».Слюдьминезаурядными,наоборот:чемболееонивыдаются,темонинеобщительнее,иногдаонистольодиноки,чтоиспытываютбольшуюрадость,найдявдругомхотьодну,хотябыничтожную, но однородную с их характером черточку. Один человек может значить длядругогонебольше,чемтотдлянего.Действительновеликийдухпаритодиноко,какорелввышине. Во-вторых, это объясняет еще, почему люди одних воззрений так скоро находятдруг друга, словно они взаимно притягиваются какой-то силой — «рыбак рыбака видитиздалека». Правда, чаще всего это можно наблюдать на людях с низкими помыслами илиубогими по уму: нo это только потому, что их легионы, тогда как натуры высшие,выдающиеся не только называются редкими, но редки на самом деле. Поэтому, напр., вкаком-нибудь большом, преследующем практические цели собрании, два отъявленныхмошенника с такой легкостью распознают друг друга, словно они носят особые значки, изатем вступают в союз, чтобы учинить какое-либо мошенничество или предательство.Предположимнечтонемыслимое—большоеобщество,сплошьсостоящееизумных,богатоодаренныхлюдей,средикоихзатесалисьдвадурака,этидвоенепременнопочувствуютдругкдругусердечноевлечениеикаждыйизнихвдушебудетрад,чтоемуудалосьвстретитьхоть одного рассудительного человека. Весьма любопытно присутствовать при том, какдвое, преимущественноиз нравственнои умственнонеразвитыхлюден, стараются сойтисьпоближе, спешат навстречу один другому с приятельскими, радостными приветствиями,словно они давно знакомы, это настолько поразительно, что хочется поверить — побуддийскому учению о переселении душ, что они были уже когда-то, в прежней жизни,друзьями.

Однако есть нечто, что даже при единомыслии людей способно отдалить их друг отдруга и породить некоторую дисгармонию, это несходность в данную минуту ихнастроения, почти всегда различного у разных людей, в зависимости от их настоящегоположения,занятия,обстановки,состоянияздоровья,отходамысливданныймоментит.д.Все это создает диссонансмежду гармонирующимив общемличностями.Уметь создаватьпотребный для устранения этой помехи корректив, так сказать, поддерживать в себеравномернуютемпературу—этоподсилулишьдляличностивысокойкультуры.Какмногозначит сходность настроений для единения общества, можно судить по тому, что дажемноголюдноесобраниеоживляется горячимибеседамииискренниминтересом,кактолькочто-нибудьобъективное,будьтоопасность,надежда,известие,редкоезрелище,спектакль,музыка или еще что-нибудь — произведет на всех одно и то же впечатление. Такоевпечатление, пересиливая все частные интересы, создает единство настроения. Заотсутствием такого объективного возбудителя прибегают обычно к субъективному,нормальнымсредствомсоздатьвовсехчленахобществаодинаковоенастроение—служитбутылка,кофеичайтожепригодныдляэтого.

Именно эта дисгармония в обществе, столь легко создающаяся при различии в

настроениях данной минуты, объясняет отчасти то, что в воспоминаниях, очищенных отэтихиимподобных,мешающих,хотяимимолетных,влияний,каждыйидеализирует,атоивозводитсебячутьлиневсвятые.Воспоминаниедействует,какобъективвкамере-обскуре:уменьшаявсеразмеры,ондаетнамобразгораздоболеекрасивый,чемсаморигинал.Каждаянаша отлучка дает нам в известной мере то преимущество, что приукрашивает нас. Хотяидеализирующее воспоминание и требует долгого времени для того, чтобы закончитьсоздаваемыйобраз,нововсякомслучаеработаэтаначинаетсятотчасже.Вследствиеэтогоразумнопоказыватьсясвоимзнакомымидобрымдрузьямнеиначе,какчерез значительныйпромежутоквремени,тогдапривстречахможнобудетзаметить,чтопамятьуженачаласвоюработу.

Никто не может видеть выше себя. Этим я хочу сказать, что человек может видеть вдругом лишь столько, скольким он сам обладает, и понять другого он может лишьсоразмерноссобственнымумом.Еслипоследнийунегооченьневелик,тодажевеличайшиедуховные дары не окажут на него никакого действия, и в носителе их он подметит лишьоднинизкиесвойства,т.е.слабостиинедостаткихарактераитемперамента.Длянегоэтотчеловектолькоибудетсостоять,чтоизнедостатков,всееговысшиедуховныеспособности,такженесуществуютдлянегокакцветадляслепых.Любойумостанетсянезамеченнымтем,кто сам его не имеет, всякое уважение к чему-нибудь есть произведение достоинствценимого,умноженныхнасферупониманияценителя.Такчто,говоряскем-нибудь,всегдауравниваешьсебясним,иботепреимущества,какиемыимеемнадним—исчезают,идажесамоенеобходимоедлятакойбеседысамоотречениеостаетсясовершеннонепонятным.Еслиучесть как низки помыслы и умственные способности людей, насколько вообщебольшинстволюдейпошлы(gemein),тостанетпонятным,чтонемыслимоговоритьснимибезтого,чтобынавремябеседы—поаналогиисраспределениемэлектричества—самомустать пошлым, лишь тогда мы уясним себе вполне истинный смысл и правдивостьвыраженияsichgemeinmachen—становитьсяпошлым,нотогдабудемужеизбегатьвсякогообщества,скоторымприходитсясоприкасатьсялишьнапочвесамыхнизкихсвойствнашейнатуры. Нетрудно убедиться, что существует лишь один способ показать дураками иболванами свой ум: — не разговаривать с ними. Правда, что тогда многие окажутся вобществевположениитанцора,явившегосянабал,инашедшеготамлишьхромых—скемтуттанцевать?

24) Я дарю свое уважение тому человеку, готов назвать избранным того, кто, будучинезанят, ожидая чего-либо, не примется барабанить и постукивать всем, что толькопопадетсяемувруки—палкой,ножиком,вилкой,ещечем-нибудь,этопокажетмне,чтоонразмышляет.Но, по-видимому, у многих людей зрение всецело заменило собоюмышление:они стараются познать своюжизнь посредством постукивания, если в данныймомент нетсигары, отвечающей этой же цели. По той же причине они постоянно вслушиваются ивглядываютсявовсе,чтопроисходитвокруг.

25)Ларошфукооченьметкозаметил,чтотрудноглубокоуважатьивместестемсильнолюбить кого-нибудь. Следовательно, остается выбирать, домогаться ли нам любви илиуважениялюдей.Любовьихвсегдакорыстна,хотяинаразныелады.Ктомуже,способыееприобретенияневсегдатаковы,чтобыимиможнобылогордиться.Человекаобычнолюбяттем больше, чем более низкие требования он предъявляет к уму и к душе других, притомсерьезно,анеизлицемерия,инесилутойснисходительности,какаявытекаетизпрезрения.Если вспомнить правильное изречение Гельвеция: «количество ума, необходимое для того,чтобынампонравиться—точныйпоказательтойстепениума,какойобладаеммысами»—тогда из этой посылки вывод станет ясным сам собою. Не так обстоит дело с людским

уважением,егоприходитсязавоевыватьпротивихволипотому-тоеготакчастоскрывают.Онодаетнамгораздобольшеевнутреннееудовлетворение,ибосвязаносценностьюнашейличности, чего нельзя сказать про людскую любовь: любовь субъективна, уважение же—объективно.Правда,чтозатолюбовьлюдейприноситнамбольшепользы.

26) Большинство людей настолько субъективны, что в сущности, их не интересуетникто, кроме самих себя.Из этого получается, что о чем быни зашла речь, они начинаютдуматьосебе,любаятема,еслионаимеетхотябыслучайное,весьмаотдаленноеотношениек их личности, до такой степени овладевает их вниманием, что они не в силах понять исудитьобобъективнойсторонедела,точнотакжеонивовсенеслушаютникакихдоводов,раз эти последние противоречат их интересам или тщеславию. Потому-то они так часторассеянны,таклегкообижаютсяиоскорбляются,чтобеседуяснимиобъективноочембытонибыло,невозможнопредусмотретьвсего,чтоможетиметькакое-либоотношение,притом,пожалуй,невыгодное—ктомудрагоценномуинежному«я»,скоторымимеешьдело,кромесвоего«я»всеостальноеихвовсенекасается,непонимаяправдивости,меткости,красоты,тонкостиилиостроумиячужойречи,онивысказываютутонченнейшуючувствительностьковсему, что хотя бы самым отдаленным, косвенным путем может задеть их мелочноетщеславие, вообще выставить в невыгодном свете их драгоценное «я». С этойобидчивостьюонипоходятнамаленькихсобачек,которымтаклегконечаяннонаступитьналапу, отчего те поднимают отчаянный визг, или же на больного, покрытого ранами иопухолями,ккоторомусовершеннонельзяприкоснуться.Уиныхделодоходитдотого,чтовысказать,атодажепростонесуметьскрытьвбеседеснимисвоидостоинстваисвойум—значитнанестиимоскорбление,правда,сначалаонискрываютсвоюобиду,итолькопозженеопытный собеседник их тщетно будет ломать себе голову, стараясь понять, чем он могнавлечь на себя их гнев и обидеть их. Зато также легко расположить к себе путем лести.Поэтомуихсуждения—нередкоследствиеподкупавсегдавпользуихпартиииликлассаиникогданебываютобъективнымиисправедливыми.Всеэтообусловливаетсятем,чтовнихволязначительнопреобладаетнадсознанием,иихубогийумсовершенноподчиненейинеможетнинаминутуосвободитьсяотэтойподчиненности.

Жалкаясубъективностьлюдей,вследствиекоторойонивсесводятнасебяиизлюбойидеи прямым путем возвращаются опять-таки к себе, великолепно подтверждаетсяастрологией, приурочивающей движение огромных космических тел к жалкомучеловеческому«я»,иставящейпоявлениекометвсвязьсзеленымираздорамиигнусностями.Аэтопрактиковалосьвсегда,дажевдревнейшиевремена(см.Stob.Ecclog.,L.I,с.22,9).

27)Неследуетприходитьвотчаяниеприкаждойбессмыслице,сказаннойвобществеисредипублики,илинапечатаннойихорошопринятой,илихотябытольконеопровергнутой:не следует думать, что это навсегда так и останется, утешимся уверенностью, чтовпоследствии, со временем, данный вопрос будет освещен, обдуман, взвешен, обсужден иправильно решен в конце концов: — что после известного срока, более или менеепродолжительного, смотря по трудности вопроса, почти все усвоят то, что высокому умубыло ясно сразу же. Тем временем приходится, однако, ждать, ясный ум среди глупцовподобен человеку, у которого часы идут правильно, тогда как все городские часыпоставленыневерно.Онодинзнаетнастоящеевремя,ночтоемуотэтого?Весьгородживетпо неверно поставленным часам, в том числе даже тот, кто знает, что только его часыпоказываютверноевремя.

28)Людитемпохожинадетей,чтостановятсянепослушными,еслиихбалуют:поэтомунискемнеследуетбытьслишкомуступчивым,слишкомдобрым.Точнотакжекакмыедвали потеряем друга, если откажемся дать ему в долг, и весьма вероятно лишимся его, если

снизойдем к этой его просьбе, так мы не потеряем его, если отнесемся к нему свысока инесколько пренебрежительно, тогда как слишком большая дружба и предупредительностьлегко могут сделать его крайне дерзким и вызвать разрыв. Особенно людям труднопереваривать сознание того, что в нихнуждаются: неизменным следствием этого сознанияявляются высокомерие и требовательность. У иных эта мысль зарождается на основаниитого только, что вы с ним водитесь и ведете частые откровенные беседы, они начинаютдумать, что у них есть какие-то права на вас и пробуют расширить рамки вежливости.Потому-тооченьнемногиепригодныкболееблизкомуобщениюсними,особенноследуетостерегатьсяфамильярностиснизкимиличностями.Еслижечеловеквообразит,чтоонмнегораздонужнее,чемяему,тоониспытываеттакоечувство,словнояунегочто-тоукрал,онбудет стараться отомститьмне и вернуть украденное.Вжизни превосходствоможет бытьприобретенолишьтем, чточеловекнив какомотношениинебудетнуждаться вдругихиоткрытостанетпоказыватьэто.Сэтойцельюследовалобывремяотвременидаватьпонятькаждому, будь то мужчина или женщина, что мы можем прекрасно обойтись без них, этоукрепляет дружбу, в большинстве случаев не помешает, если примешивать изредка вотношенияклюдяммаленькуюдолюпрезрения:—темдорожестанетдлянихнашадружба,«чемменьшеуважаешьдругих,тембольшеонибудутуважатьтебя»—говоритостроумнаяитальянская пословица. Если же среди нас есть человек действительно выдающихсядостоинств, то почему-то не полагается говорить ему этого, словно это какое-топреступление. В этом мало утешительного, но это так. Даже на собаках плохо отзываетсябольшаядружба,олюдяхиговоритьнечего.

29) Что благородные, высоко одаренные натуры высказывают, особенно, в юности,поразительноеотсутствиезнаниялюдейижитейскогоразума,ивследствиеэтоготаклегковдаются в обман и ошибаются, тогда как низшие натуры гораздо скорее и лучшеизворачиваются в жизни, это обусловлено тем, что при недостатке опытности приходитсясудить a priori, а этот метод, конечно, не может идти в сравнение с опытным путем.Основной, исходной точкой для априорных суждений является у заурядных людей ихсобственное «я», натурыже возвышенныеи выдающиеся немогут отправляться от своего«я», ибо оно-то именно и отличает их так резко от других людей. Руководствуясь всужденияхочужихмысляхипоступкахсобственнымимыслямиипоступками,они,понятно,приходяткневернымвыводам.

Даже если такой человек a posteriori, т. е. наученный собственнымопытоми другими,узнает,наконец,чегоможнождатьотлюдейвообще,поймет,чтоприблизительно5/6изнихвморальноми интеллектуальномотношении таковы, что если внешние обстоятельства непринуждаютподдерживатьснимисношения,толучшевсегоизбегатьих,никоимобразомнесоприкасатьсясними,товсежеедвалионсоставитисчерпывающеполноепредставлениеобихмелочности и ничтожестве, ему придется в течение всей дальнейшейжизни постояннопополнятьсвоизнаниявэтомотношении,нередкоошибаясьврасчетахвущербсебе.Дажекогдаонпроникнетсяусвоеннымизнаниями,всежеиногда,попадаявобществонезнакомыхлюдей, он будет удивлен тем, что судя по их манерам и речам все они кажутся весьмарассудительными, честными, откровенными, добродетельными, а то и разумными иинтеллигентными. Но это не должно вводить его в заблуждение: причина этому та, чтоприрода действует иначе, нежели плохие писатели, которые, желая изобразить мошенникаилидурака,рисуютеготакпреднамеренно,такимигрубымштрихами,чтозакаждымтакимтипом сразуже видна личность самого автора, постоянно разоблачающего его помыслыиречи,и громкопредостерегающего:«этомошенник,дурак,неверьтеегословам».Природапоступаетиначе—какГетеиШекспир,укоторыхкаждоедействующеелицо,будьэтохоть

самдьявол,являетсявполнеправымвтом,чтоговорит,этилицасхваченыстольобъективно,что мы поневоле вовлекаемся в их интересы и принимаем участие в них, каждая такаяличностьразвивалась,каквсякоетворениеприроды,повнутреннемузакону,всилукотороговсеееречиипоступкиявляютсяестественнымиинеобходимыми.Тот,ктобудетполагать,что черти гуляют по свету с рогами, а дураки — с бубенчиками, непременно станет ихдобычей или игрушкой. Надо прибавить, что люди в общежитии подражают луне игорбатым, которые поворачиваются всегда одной стороной, у каждого человека естьприрожденный талант путем мимики превращать свое лицо в маску, весьма точноизображающую то, чем он должен был быть на самом деле, маска эта, выкроеннаяисключительно по его индивидуальности, так точно прилажена, так подходит к нему, чтополучаетсяполнаяиллюзия.Еенадеваюттогда,когданадоккому-нибудьподольститься.Нодоверятьейследуетнебольше,чемобыкновеннойполотняноймаске,памятуявеликолепнуюитальянскуюпословицу:«какбызланибыласобака,онавсегдавиляетхвостом».

Во всяком случае надо остерегаться оставлять очень хорошее мнение о человеке, скоторым мы только что познакомились, в противном случае мы, по всем вероятиям,разочаруемся к собственному стыду, а то и ущербу. При этом надо учесть следующее:истинный характер человека сказывается именно в мелочах, когда он перестает следить засобою: вот тут-то в разныхмаленьких делах,можно удобно наблюдать хотя быпо однимманерам, тот безграничный, ни с чем не считающийся эгоизм, который, если и неотсутствует, но зато бывает скрыт в крупных и важных делах. Не следует упускать такихслучаев для наблюдения. Если человек не считается ни с чем, кроме себя, в мелких,обыденных делах и житейских отношениях, вообще в вопросах, к которым примениманорма: «deminimis Lex non curât» («закон не заботится о мелочах»), если он ищет толькосвоей выгоды, своего удобства, хотя бы в ущерб другим, если он присваивает то, чтопредназначено для всех, и т. д. то можно быть уверенным, что ему чужда всякаясправедливость, что он и в крупных делах будет мошенничать, если его руки не будутсвязаны законом или силою, в дом к себе его нельзя пускать. Тот кто спокойно нарушаетзаконысвоегоклуба,тотможетнарушатьигосударственныезаконы,разтолькоэтонебудетопасно.[27]

Если человек более или менее нам близкий сделает нам что-либо неприятное илидосадное,тоследуетспроситьсебя,настольколионнамдорог,чтобымымоглиихотелиперенестисегосторонытожесамое,даженечтобольшее,притомнеразинедва,амногочаще, или нет? (Простить, забыть что-либо — значит, выбросить за окно весьприобретенный драгоценный опыт). В случае утвердительного ответа много говорить неприходится, так как словами тут ничего не поделаешь, но если мы решимся забыть этотпоступок, разве что обсудив его, а то и не обсуждая, то должны понимать, что этим мыдобровольноподвергаемсебяповторениютогожесамого.Вслучаеотрицательногоответанамследуеттотчасжеинавсегдапорватьсдорогим,можетбыть,другом,еслижетослуга—удалитьего.Ибо,есливстретитсяслучай,оннепременноповториттожесамоеиличто-нибудьподобное, даже если теперьон сталбы горячоиискреннеуверятьнас в обратном.Решительновсеможетзабытьчеловек,нотольконесамогосебя,несвоесущество.Характерчеловека абсолютно неисправим, ибо все его действия вытекают из некоего внутреннегоначала,всилукоторогоонприодинаковыхусловияхвсегдадолженбудетпоступитьтакжеииначенеможет.Прочтитемоепремированноеисследованиео свободеволи,иотбросьтеэтуиллюзию.Потому-топримирениесдругом,скоторымвсебылопорвано—этослабость,котораяискупится тогда, когда онприпервомже случае учинит с нами точь-в-точь тожесамое,чтопривелокразрыву,даеще,пожалуй,сбольшейнаглостьюввидусознания,чтобез

негонамнеобойтись.Тожеприменимокслугам,которыхмыудалилиипотомсноваберемксебе.Потойжепричиненельзяожидать,чтобычеловекприизменившихсяобстоятельствахпоступалбытакже,какираньше.Образмыслейиповедениелюдейменяютсятакжечасто,как их интересы, намерения людей гарантированы на столь краткие сроки, что надо бытькрайнеблизоруким,чтобыполагатьсянаних.

Предположим, что нам желательно узнать, как поступит человек в известномположении, в какое мы намерены его поставить, при этом ни в коем случае нельзяосновыватьсянаегоуверенияхиклятвах.Предположимдаже,чтоонговоритискренно,новедь говорит-то он о том, чего не знает сам.Поэтому приходится выводить его действиялишьизсовокупностиусловий,вкакиеонпопадет,иизконфликтаихсегохарактером.

Чтобыприобрести стольнеобходимое, ясноеи глубокоепонятие обистинных, весьмаплачевных свойствах большинства людей, было бы весьма назидательно пользоваться ихтрудами и поведением в литературе в качестве комментария к их образу действий иповедению в практической жизни, и наоборот. Это много послужит к тому, чтобы неошибаться ни в самом себе, ни в других. Но при этом свойственная им феноменальнаянизость или глупость, проскользнувшая в их деятельности или в литературных трудах,должнаневызыватьвнасдосадуилизлобу,алишьслужитьматериаломкпознанию,внеймы должны видеть лишь добавление к характеристике человеческого рода, добавлениевесьмаценногосвойства.Тогдамыстанемрассматриватьэтисвойстваприблизительнотак,какминералограссматриваетхарактерныйобразчиккакого-либоминерала.Конечно,бываютисключения, иногда чрезвычайно резкие, и различие между личностями иногда весьмазначительно, но, как уже давно замечено, мир, взятый в общем, крайне плох: дикари другдруга едят, культурные люди— обманывают, и это называется течениемжизни. Что такоегосударство с его искусственными, направленными наружу и внутрь аппаратами ирепрессивнымисредствами,какнемеракограничениюбезграничнойлюдскойнеправды?Изисториивсехвременмывидим,чтокаждыйкороль,еслиондержитсяпрочноистранаболееилименееблагоденствует,пользуетсяэтимдлятого,чтобынаброситьсясосвоимвойском,каксразбойничьейшайкой,насоседниеземли—ведьвсепочтивойнывконцеконцов—разбой.ВглубокойдревностиичастьюещевСредниевекапобежденныеделалисьрабамипобедителей, т. е. должны были работать на них, но ведь, в сущности, те, кто платитконтрибуцию—вынуждаютсяктомуже:ониотдаютплодысвоихпрежнихработ.«Вовсехвойнахсутьзаключаетсявграбеже»—сказалВольтер,инемцамэтоследовалобызапомнить.

30)Неттакогохарактера,которыйможнобылобыпредоставитьвсецелосамомусебе,дав ему полную свободу, каждая личность нуждается в руководстве понятийи правил.Ноесли слишком далеко зайти по этому пути, вплоть до создания искусственного, всецеловыработанногособственнымисиламихарактера,который,следовательно,будетвытекатьнеизврожденныхсвойств,аизобдуманногорасчета,томывскореубедимсявсправедливостилатинскойпословицы:«прогоняйтеприроду—онавсеравновернется».Можно,напр.,оченьхорошо усвоить то или иное правило поведения по отношению к другим, можно дажесамомуоткрытьегоипрекрасноформулировать,новдействительнойжизнимыпервыеегонарушим.Однаконеследуетиз-заэтогопадатьдухомиполагать,чторазнельзявестисвоисношения с людьми по абстрактным правилам и принципам, то поэтому лучше всегоотдатьсянаволюсудьбы.Здесьделообстоиткаксовсемитеоретическимправилами:первое— это понять правило, второе—научиться его применять.Первое достигается разумомисразу,второе—опытомипостепенно.Ученикупоказываютклавишиинструмента,парадыивыпадывфехтовании,инесмотрянавсеегостаранияемусперваничегонеудаетсяидажекажется, что немыслимо соблюдать эти правила при быстрой игре или в пылу боя. Но

понемногуоннаучаетсяимпутемупражнения,делаяошибки,падая,вновьвставая.Точнотакже обстоит дело с правилами латинской грамматики, этим же путем неуклюжийпревращаетсявпридворного,сорвиголова—ввыдержанногосветскогочеловека,открытыйхарактер становится замкнутым, а благородный — ударяется в иронию. Однако такоесамообразование, добытое путем долгого привыкания, всегда сохранит характер извнеидущегопринуждения,которомунашанатуравсегда,хотяислабо,абудетсопротивляться,аиногдаипреодолеетего.Всякоеповедение,вытекшееизабстрактногоправила,относитсякповедению, вытекшему из первичных, врожденных склонностей так, как искусственноепроизведение,напр.,часы,вкоихматериинавязанынесвойственныеейформаидвижение,кживому организму, в котором иформа, иматерия проникают одна в другуюи составляютодно.ЭтоотношениеприобретенногохарактеракврожденномуподтверждаетсяизречениемНаполеона:«все,чтонеестественно—несовершенно».Вообщеизречениеэтооправдываетсявсюдуивсегда,ивфизическихивморальныхвопросах,единственное,приходящеемненаум исключение — это известный минералогам естественный авентурин, который хужеподдельного.

Надо избегать какой бы то ни было аффектации. Она всегда вызывает презрение, во-первых, в качестве обмана, который сампо себе трусость, ибо обусловлен боязнью, и, во-вторых,вкачествесамоосуждения:—человекстараетсяказатьсянесамимсобою,ачем-тодругим,а,следовательно,этодругоеонсчитаетлучшимсебя.Аффектированиекакого-либокачества,хвастовствоим—этопризнаниесамомусебе,чтонеобладаешьим.Хвастаетсяличеловек храбростью, ученостью, умом, остроумием, успехом у женщин, богатством,знатностьюрожденияилиещечем-нибудь,всеэтосвидетельствует,чтоименноэтого-тоемуи не хватает, кто действительно обладает каким-либо достоинством, тому и в голову непридетвыказывать,аффектироватьего—онсовершенноспокоеннаэтотсчет.Именнотаковсмыслиспанскойпословицы:«разподковабренчит,значитвнейнехватаетгвоздя».Правда,каксказановыше,никтонедолженраскрыватьсяивыказыватьвсегосебя,многиедурныеиживотные свойства нашей натуры должны быть скрыты, однако, это узаконивает лишьотрицательнуюскрытность,анеположительнуюсимуляцию.Надопомнитьктомуже,чтоаффектацияразоблачается раньшедаже, чемвыяснится, чтоименно аффектировалчеловек.Долгоонавсеравнонепродержится:маскакогда-нибудьдаспадет.«Никтонеможетдолгопритворяться,всякийпритворяющийсяскоровыкажетсвоюистиннуюнатуру»(Sen.declem.,L.I,с.1).

31) Так же, как тяжесть собственного тела мы носим, не чувствуя ее, и ощущаем веспостороннегоневесомоготела,такмынезамечаемсобственныхошибокипороков,авидимчужие. Затокаждыйимеетвлицедругого зеркало, в которомясновидныего собственныепороки, ошибки и недостатки разного рода. Но человек обычно поступает, как собака,лающаяназеркало,незная,чтовнемотражаетсяонасама,иполагая,чтотамдругаясобака.Тот,ктокритикуетдругих,работаетнадсобственнымсовершенствованием.Следовательно,те, кто склонениподвергатьмысленно,наедине с собоювнимательнойи строгойкритикевнешний образ действий и вообще все поведение других — трудятся этим путем надсобственнымисправлением:внихнайдется,наверное,достаточносправедливостиилихотьгордостиитщеславия,чтобысамимизбегатьтого,чтоонитакстрогопорицаливдругих.Про снисходительных следует сказать обратное: «они поочередно то прощают, то просятпрощения». В евангелии есть отличная притча о сучке в чужом глазу и о бревне всобственном, но ведь сама природа глаза такова, что он смотрит наружу, а не внутрь, вовсякомслучаезамечатьипорицатьчужиеошибки—этовесьмадействительноесредствоктому,чтобысознатьсвоисобственные,чтобыисправиться,намнужнозеркало.

Этоправилоприменимокстилюикманереписьма,ктовосхищаетсякакой-либоновойглупостью,примененноювэтойобласти,вместотого,чтобыосудитьее,тот,наверное,самее переймет.ВГермании такие глупыеприемыперенимаются очень быстро, немцы вообщетерпимы,ихдевиз—«поочереднотопрощать,топроситьпрощения».

32)Благородныйчеловеквюностиверит,чтоважнейшиеотношенияивытекающиеизнихсношениялюдеймеждусобой—идейны,т. е.основанынаединствехарактера,образамыслей, вкуса, духовных сили т. д., ужепозжеонузнает, что отношения этиреальны, т. е.опираютсянатеилииныематериальныеинтересы,лежащиевосновепочтивсехсношений,большинство людей и представить себе иных отношений не может. Вследствие этогочеловекаценятпоегодолжности,занятию,национальности,поегосемье,т.е.поположениюи роли, предоставленной ему житейской условностью, сообразно с этим его сортируют иоценивают«по-фабричному».Напротив,то,чтоонзачеловексампосебе,посвоимличнымкачествам—на это смотрят лишькогда этонужно, т. е. крайне редко, ибо в большинствеслучаев для людей выгоднее отстраняться от этого вопроса, игнорировать его. Но чембольше внутренняя ценность человека, тем меньше нравится ему такой порядок, и онпостарается уйти из сферы его действия. Порядок этот обусловлен тем, что в этом светесредстваизбежатьнуждыигоряявляютсясамымсущественным,самымважнымвжизни.

33) Как бумажные деньги обращаются вместо серебра, так в жизни вместо истинногоуважения и истинной дружбы курсируют внешние их изъявления, по возможности ловкоеподражание им посредством слов и мимики. Правда, еще вопрос, существуют ли люди,действительно их заслуживающие. Во всяком случае я предпочту виляние честной собакихвостомцелойсотнеподобныхизъявленийдружбыиуважения.

Истинная, подлинная дружба предполагает горячее, чисто объективное, совершеннонезаинтересованное участие в радостях и горе друга, а это участие — полноеотождествлениесебясним.Этомунастолькопротивитсяэгоизмчеловеческойнатуры,чтоистиннаядружбапринадлежиткчислувещей,окоторых,какоморскихзмеях,мынезнаем,вымышленылиониилисуществуютнасамомделе.Однако,встречаютсяиногдаотношения,которые, хотя и покоятся главным образом на различного рода скрытых эгоистическихмотивах, но все-таки содержат в себе крупицу истинной, неподдельной дружбы,облагораживающей их настолько, что в этоммире несовершенств онимогут с некоторымправомназыватьсядружбой.Онирезковыделяютсянадобыденнымиотношениями,которыеобыкновенно таковы, что с большинством наших добрых знакомых мы перестали быразговаривать,еслибыуслышали,какониотзываютсяонасзаглаза.

Лучшее— после случаев, когда требуются серьезная помощь и значительныежертвы,средствоиспытатьверностьдругапредставляетсявтотмомент,когдарассказываешьемуонесчастии, только что поразившем нас. Или на его лице отразится истинное, глубокоеогорчение, или же невозмутимое спокойствие его лица, а то и мелькнувшее на немпостороннее выражение подтвердят известное изречение Ларошфуко: «в несчастьи нашихлучшихдрузеймывсегданаходимчто-нибудьтакое,чтонамненеприятно».Обычные,«такназываемые»друзья елемогутподавить в таких случаях легкуюдовольнуюулыбку.Оченьнемногое может столь безошибочно привести людей в хорошее настроение, как рассказ означительномнесчастии,недавнонаспостигшем,илиоткровенноепризнаниевкакой-либоличнойслабости.Характерно!

Какнитрудновэтомпризнаться,норазлука,долгоеотсутствиенаносятущербвсякойдружбе. Люди, которых мы не видим, будь это хоть ближайшие друзья, «высыхают» стечением лет в нашей памяти в абстрактные понятия, в силу чего наше участие к ним всеболее и более становится только рассудочным, длящимся лишь в силу привычки, участие

живоеиглубокоеостаетсянадолютех,ктоунаспередглазами,хотябытобылилюбимыеживотные.Настолькоподчиненчеловеквнешнимчувствам!ЗдесьоправдываютсясловаГете(Tasso4,с.4):«Настоящее—могущественноебожество».

Друзья дома большею частью вполне заслуживают свое название, так как онидействительнобольшепривязаныкдому,нежеликхозяину,вэтомотношениионибольшепохожинакошек,чемнасобак.

Искреннодрузьятольконазываютсебядрузьями,врагижеискренниинаделе,поэтомуиххулуследуетиспользоватьвцеляхсамопознания,таккакмыпринимаемгорькоелекарство.

Будтотактруднонайтидругавнужде?Наоборот:едвамыуспелиподружитьсяскем-нибудь,онтотчасжеоказываетсявнуждеиужецелитсяперезанятьунас.

34)Какнаивентот,ктомнит,будтовыказатьумипредрассудок—этохорошеесредствок тому, чтобы нравиться в обществе. Напротив, в подавляющем большинстве людей этисвойства возбуждают только ненависть и злобу, тем более горькую, что они не дерзаютоткрыто указать на ее причину, которую они стараются скрыть даже от самих себя.Происходит это следующим образом. Если кто-либо замечает и чувствует значительноедуховное превосходство в том, с кем он разговаривает, то он делает про себя и не вполнесознательновывод,чтоегособеседникв такойжемере заметилиощутилограниченностьегоума.Этопредположениевызываетвнемгорькуюзлобуиненависть(см.Миркакволяипредставление, т. II, цитированные слова д-ра Джонсона и Мерка — друг юности Гете).Грациан справедливо заметил (oraculomanual у arte prudencia 240): «единственное средстводостичь полного спокойствия — это облечься в шкуру скромнейшего животного».Выказыватьсвойумиразум—этозначиткосвеннымобразомподчеркиватьнеспособностьитупоумиедругих.Ктомужепошлаянатуравсегдавозмущаетсяпривидесвоегоантиподаирольподстрекателяв этомвозмущениииграет зависть.Накаждомшагуможнонаблюдать,что удовлетворение тщеславия — наивысшее наслаждение для людей, но возможно онолишьчерезсравнениесебясдругими.

Никакимидостоинствамичеловекнегордитсятак,какдуховными,таккактолькоимиобусловлено превосходство надживотными.[28] Выказать свое решительное превосходствонаднимв этомотношении, вдобавок, при свидетелях, это, конечно, величайшаядерзость,требующая отмщения, оно, вероятно, и станет искать случая отметить нам посредствомоскорбления,перейдятакимобразомизобластиразумавобластьволи,гденетниумных,нинеумных. Поэтому, в то время, как сословие и богатство всегда могут рассчитывать науважениеобщества,духовныедостоинстванемогутинадеятьсянаэто,влучшемслучаеихигнорируют, иначе же на них смотрят как на своего рода нахальство или как на нечто,приобретенное недозволенным путем, чем обладатель к томуже дерзает гордиться, за этокаждый желал бы как-нибудь его унизить и ждет только удобного случая. Едва ли дажесамым скромным, тихим поведением удастся вымолить прощение за свое духовноепревосходство.Садиговорит,чтовГулистане(пер.Графа,стр.146):«Знайте,чтонеразумныйпитает в сто раз больше ненависти к разумному, чем этот— к нему».Напротив, духовнаяограниченность— это отличная рекомендация. То, что для тела теплота, то для духа—ощущение своего превосходства, и поэтому каждый стремится приблизиться к субъекту,вызывающемуэтоощущение,притомстольжеинстинктивно,каккпечке,илинасолнечныйсвет.Ощущениеэтодоставитдлямужчинытот,ктонижеегоподуховнымкачествам,дляженщины — та, кто уступает ей в красоте. Выказать пред иными людьми, хотя бы инепритворно,чтоуступаешьимподухунетак-толегко.Напротив,недурнаядевушкачастоссердечнейшей приязнью относится к ужаснейшему уроду. Физические достоинства вмужчиненеоченьважны,хотя,правда,чтоприятнеебеседоватьстем,ктониженасростом,

чем с тем, кто выше.Мужчинам нравятся глупые и невежественные,женщинам— дурныесобой, этимпоследнимприписываютобычнодоброе сердце, ведь всегданеобходимокак-нибудь обосновать пред другими и пред самим собою свою симпатию. Именно поэтомувсякоедуховноепреимуществоявляетсяизолирующимсвойством,егоненавидят,избегаютивсвоеоправданиенаделяютегообладателявсякиминедостатками.[29]Точнотакуюжерольиграет уженщинкрасота: очень красивыедевушкиненаходят себене толькоподруг, ноиприятельниц.Места компаньонки им и искать не стоит: при первомже их появлении лицохозяйкидомахмурится:ейнетникакогорасчетаоттенятьчужоюкрасотоюбезобразиесвоихдочерей или собственное. Совершенно иначе обстоит дело с преимуществами в чине, ибоони,вотличиеотличныхдостоинстввлияютневсилуконтраста,аподобнотому,какцветокружающеговлияетналицо,т.е.путемотражения.

35)Внашемдоверииклюдямглавнуюрольвесьмачастоиграютленость,себялюбиеитщеславие,леность—тогда,когда,нежелаясобственнымисиламиисследовать,следитьилиделать что-либо, мы предпочитаем верить другому, себялюбие — когда потребностьговоритьонашихличныхделахвынуждаетнасисповедаться,тщеславие—когдаделанашитаковы,чтомыимигордимся.Итемнеменеемытребуем,чтобынашедовериеценили!

Наоборот—не следовало бы сердиться на недоверие: ведь недоверие— это апофеозчестности, искреннее признание ее чрезвычайной редкости, вследствие коей онапринадлежиткчислувещей,всуществованиикоторыхлюдисомневаются.

36) Одну из основ вежливости— главной китайской добродетели— я указал в моей«Этике», другая основа ее заключается в следующем. Вежливость — это молчаливоесоглашениеигнорироватьинеподчеркиватьдругвдругеморальнуюиумственнуюнищету,благодарячемуэтисвойствакобоюднойвыгоденесколькостушевываются.

Вежливость—этоблагоразумие,следовательно,невежливость—глупость,безнужды,изоднойудалинаживатьсебееюврагов—этотакоежебезумие,какподжечьсобственныйдом.Вежливость—подобножетонамвигре—заведомофальшиваямонета, скупитьсянанее—значитвыказатьсвоюглупость,щедрораздаватьее—вполнеразумно.Увсехнацийписьма кончаются: — votre trиs humble serveteur — your most obedient servant — suodevotissimoservo—однинемцыпропускаютслово«слуга»,говоря,чтоэто,дескать,ложь.Кто,однако,доводитвежливостьдотого,чтожертвуетрадинеереальнымиинтересами,тотподобен тому, кто стал бы настоящие золотые менять на жетоны. Как воск, твердый иломкийпоприроде,становитсявтеплестольмягким,чтоспособенпринятьлюбуюформу,так и самых угрюмых, сердитых людей можно посредством вежливости и любезностисделатьсговорчивымиивеселыми.Словом,вежливостьдлячеловека—этотоже,чтотеплодлявоска.

Правда,бытьвежливым—задачатруднаявтомотношении,чтоприходитсявыказыватьвеличайшее почтение ко всем людям, из коих большинство этого не заслуживает, исимулироватьживейшееучастиевних,втовремякакнамхотелосьбывовсеонихнедумать.Сочетатьвежливостьсгордостью—этовеличайшееискусство.

Нас гораздо меньше возмущали бы оскорбления, сводящиеся всегда, в сущности, кизъявлению неуважения, если бы, с одной стороны, мы не имели преувеличенногопредставления о наших достоинствах и ценности, т. е. не были бы непомерно горды, и сдругой—далибысебеотчет,каккаждыйвглубинедушидумаетобычноодругихиценитих.Какойрезкийконтрастполучилсябымеждущепетильностьюбольшинствавотношениисамых слабых намеков на критику их действий, и тем, что они услышали бы, подслушавразговорыдобрыхзнакомых!Следовалобыпомнить,чтообычнаявежливость—этотолькоулыбающаясямаска,тогдамынеподнималибыскандалакаждыйраз,каконасдвинетсяили

будетснятанаминуту,ичтоесличеловекстановитсягрубым,тоэтимонтолькоскидываетодежду и показывается в естественном виде. Правда, как и большинство нагих людей, онбудетвыглядетьвесьманеприглядно.

37) Не следует брать во всех своих действиях примеры с других, так как положение,обстоятельства и отношения никогда не бывают тождественны, и различия в характерепридают разный оттенок поступкам, потому, «когда двое поступают одинаково —получается все-таки не одно и то же». Следует по зрелом размышлении и основательномобсуждении,действоватьсообразнососвоимхарактером.Оригинальностьнеобходимадажев практической жизни: иначе наши действия не будут отвечать тому, чем мы являемся насамомделе.

38) Не следует оспаривать чужих мнений: надо помнить, что, если бы мы захотелиопровергнутьвсеабсурды,вкакиелюдиверят,тонаэтонехватилобыиМафусаиловавека.

Следуетвоздерживатьсявбеседеотвсякихкритических,хотябыидоброжелательныхзамечаний:обидетьчеловека—легко,исправитьжеего—трудно,еслиненевозможно.

Еслибессмыслицы,какиенамприходитсявыслушиватьвразговоре,начинаютсердитьнас,надовообразить, что эторазыгрываетсякомическая сценамеждудвумядураками, этоиспытаннейшее средство. Кто явился на свет с целью серьезно поучать людей великимистинам,тотможетсчитатьсебясчастливым,еслиостанетсяцел.

39) Кто хочет, чтобы его мнение было принято, должен высказывать его спокойно ибеспристрастно. Ибо всякая страстность вытекает из воли и ей именно, а не разуму,холодному по своей природе, припишут это мнение. Так как главное в человеке — воля,разум же— вторичен, произволен, то скорее подумают, что данное суждение вытекло извозбужденияволи,чемто,чтоэтовозбуждениеобусловленоданнымсуждением.

40) Не следует хвалить самого себя, даже если имеешь на это полное право. Иботщеславие так заурядно, а заслуга — столь исключительная вещь, что как только людямпокажется, будто мы, хотя бы косвенно, хвалим себя, каждый готов прозакладывать стопротив одного, что в нас говорит тщеславие, у которого не хватает разумности понятьсмешнуюсторонухвастовства.Однако,привсемтомБэконВеруламскийбыл,пожалуй,прав,говоря,чтокакотклеветы,такиотхвастовства«всегдачто-нибудьдаостанется»ипотомусоветовалпользоватьсяимвумереннойдозе.

41)Еслиподозреваешького-либоволжи,притворись,чтоверишьему,тогдаоннаглеет,лжет грубее и попадается. Если в его словах проскользнула истина, которую он хотел быскрыть, притворись неверящим, подстрекаемый противоречием, он выскажет и остальнуючастьскрываемойистины.

42) На все наши личные дела следует смотреть, как на тайны, надо оставатьсясовершенно неизвестным для своих знакомых за пределами того, что они сами видят.Осведомленностьихвневиннейшихвопросахможеткогда-нибудь,прислучаеоказатьсядлянасвесьманевыгодной.

Вообще, лучше обнаруживать свой ум в молчании, нежели в разговорах. Молчаниеприсущеблагоразумию,слова—тщеславию.Случаиктомуидругомуодинаковочасты,номы часто предпочитаем мимолетное удовлетворение, доставляемое словами, той прочнойпользе, какую приносит молчание. Следовало бы даже отказывать себе в том облегчении,какое для живых людей доставляет разговор с самим собой вслух, дабы это не вошло впривычку, ведь этим путеммысль так сближается, сродняется со словом, что и разговор сдругими постепенно переходит в мышление вслух, благоразумиеже требует, чтобымеждунашимидумамиинашимиречамивсегдабыланепроходимаяпропасть.

Иногдамыполагаем,чтодругиеабсолютнонемогутповеритьчему-либо,касающемуся

нас,насамомжеделеонивэтомнесомневаются,еслижемысамипостараемсянавестинаэтоихподозрение,тогдаони,наверное,этомунеповерят.Частомывыдаемсебялишьтем,что полагаем, будто этого невозможно не заметить, так же, как мы бросаемся с высотыблагодаря головокружению, т. е. рассчитывая, что тут невозможно надолго удержаться, асохранять равновесие — это такая тяжелая пытка, что ее лучше прекратить, хотя быкинувшисьвниз.

С другой стороны, следует знать, что люди, даже те, которые вообще не отличаютсяособеннойпроницательностью,великолепноразбираютсявчужихличныхобстоятельствах,и способны при одной только данной решать самые запутанные задачи Так что, еслирасскажешьимкакое-либо случившееся событие, выпуская все именаи другие указаниянадействующих лиц, то надо остерегаться и не включать в рассказ какого-нибудьположительногоиспецифическогообстоятельства,какбыничтожноононибыло,напр.,неуказыватьместа,времениилиименикакого-либопобочноголицаилиещечего-нибудь,чтоможетнаходитьсявнепосредственнойсвязиссамимсобытием:этиммыдаемимизвестнуюположительнуювеличину,изкоторойихматематическаяпроницательностьсумеетвывестиивсе остальное. Любопытство возбуждается при этом так сильно, что воля с его помощьюподчиняет себе и подгоняет разум, который и добивается решения самых трудных задач.Наскольколюдиневосприимчивыиравнодушныкобщимистинам,настолькожеонижадныдоиндивидуальныхявлений.

По этим-то причинам молчание настойчиво рекомендовалось всеми учителямижитейскоймудрости,приводившимивегозащитуразнообразнейшиеаргументы.Поэтомуямогуограничитьсявышесказанным,приведулишьнесколькоарабскихизречений,особеннометкихиктомужемалокомуизвестных.«Чегонедолжензнатьтвойвраг,тогонеговориидругу».«Покаяскрываюсвоютайну,онамояпленница,кактолькояеевыдам,ястановлюсьеепленником».«Плоддеревамолчания—мир».

43) Лучше всего помещены те деньги, которые у нас украдены: ведь мы за нихнепосредственноприобрелиблагоразумие.

44) Не следует по возможности ни к кому питать неприязни, но зато хорошенькопримечатьихранитьвпамятипоступкикаждого,чтобысообразноснимиопределить егоценность,хотябыпоотношениюкнам,исогласоватьсэтимнашеповедениеиобращениесним, всегда памятуя о неизменяемости характера: забыть какую-либо скверную чертучеловека — это все равно, что выбросить трудом добытые деньги. Таким образом мыизбежимглупойдоверчивостиинеразумнойдружбы.

«Нилюбить,ниненавидеть»—таковаперваяполовинажитейскоймудрости,втораяееполовина: «ничего не говорить и никому не верить». Правда, что охотно отвернешься оттогомира,которыйвызываетнеобходимостьвэтих,аравноивпоследующихправилах.

45) Обнаруживать злобу или ненависть словами или выражением лица— бесполезно,опасно,неразумно,смешнои,наконец,пошло.Злобуилиненавистьнельзяобнаружитьиначе,как действием.Это удастся тем лучше, чем основательнеемы воздерживались от первого.Ядовитымибываютлишьживотные,имеющиехолоднуюкровь.

46) Старинное правило светских людей: parler sans accent «говорить без выражения»означает,чтоследуетпредоставлятьумусобеседниковразбиратьто,чтомысказали:умихмедлителен, и пока он справится с нашими словами, мы успеем уйти далеко. Напротив,«говоритьсвыражением»—значит,обращатьсякчувству—итогдапроисходитобратное.Иномуможнобезнепосредственнойопасностинаговоритьпоразительнойерунды,лишьбывсебылосказановежливоидружескимтоном.

Г.Нашеотношениекобщемуходумировыхсобытийиксудьбе

47)Вкакиебыформынеоблекаласьчеловеческаяжизнь,элементыеевсегдаодниитеже,ипотомусамаонавсущественныхчертахвсюдуодинакова,протекаетлионавлачуге,придворе,вмонастыреиливполку.Какбыразнообразнынибылисобытия,происшествия,удачи и неудачи жизни, все же они напоминают кондитерские печения: им приданыразнообразнейшие замысловатые формы, но все они сделаны из одного теста, так же исобытия, происшедшие с одним, похожина происшествия вжизни другого гораздо более,чем это нам кажется во время рассказа о них.События нашейжизни похожи на картины вкалейдоскопе,гдеприкаждомоборотемывидимнечтоновое,насамомжеделе—этовсеодноитоже.

48) Древний мудрец заметил совершенно справедливо, что есть три мировых силы:разум, сила и счастье. Я полагаю, что последняя сила — самая могущественная. Нашжизненный путь можно уподобить пути корабля. Судьба — то благосклонная, тонедружелюбная—играетрольветра,тобыстроподвигаянасвперед,тоотбрасываядалеконазад, причем наши усилия и действия могут лишь слабо бороться с нею. Наши усилияиграютрольвесел,лишьтолькоблагодарядолгойработенанихнамудаетсяпродвинутьсянескольковперед,каквнезапныйпорывветранастолькожеотбрасываетнасназад.Еслижеветер благоприятен, то он так быстро двигает нас, что в веслах нет надобности. Этомогущественноевлияниесчастьянеподражаемовыраженовиспанскойпословице:«достаньсчастьедлятвоегосынаитогдасмелокидайеговморе».

Правда, что случай — это злая сила, подпадать под влияние которой следует повозможностиреже.Иоднако, кто тот единственныйблагодетель, который, даруянамчто-либо,яснодаетпонятьприэтом,чтомынеможемпредъявлятьникакихправнаегодары,что этим дарам мы обязаны отнюдь не собственным достоинствам, а исключительно егомилости и доброте, и что именно в этом мы можем почерпнуть радостную надежду ивпредь получать некоторые незаслуженные блага? Благодетель этот— случай, умеющий сцарственным величием убедить, что любая заслуга бессильна и ничего не значит пред егомилостьюилигневом.

Когда оглядываешься на свой жизненный путь, обозреваешь запутанные, как влабиринте, ходы его и видишь, как много счастья нами упущено и сколько несчастийнавлеченонамиже, толегкоможно зайти слишкомдалековупреках самомусебе.Новедьжизньнашаневсецелостроитсянамисамими,аестьпродуктдвухфакторов,аименно:рядасобытийисовокупностинашихрешений,обаэтифакторапостоянноскрещиваютсямеждусобою,меняядругдруга.Ктомужевтомивдругомнашгоризонткрайнеограничен:мынеможемзаранеепредугадатьнаширешения,атемпачепредвидетьгрядущиесобытия,изтехидругихнамизвестнытолькоте,которыесовершаютсявданныймомент.Поэтому,поканашацельдалека,мынеможемдержатьпутьпрямонанее,влучшемслучаеможемнаправлятьсялишь приблизительно в ее сторону, часто прибегая к лавированию. Все, что мы можемсделать— это принимать решения, сообразуясь с условиями данного момента, в надежде,что удастся остановиться на таком решении, которое приведет нас ближе к главной цели.Таким образом, внешние события и наши главнейшие намерения — это две силы,действующиевразныхнаправлениях,диагональжеих—этонашжизненныйпуть.Теренцийсказал:«сжизньючеловеческойтоже,чтосигроювкости:еслиневыпадетта,какуюмыжелали,тонадоиспользоватьту,котораявыпала»(вероятно,онимелввидучто-либовродеигры в триктрак). Короче говоря— судьба тасует карты, а мы играем. Но удобнее всего

пояснить мое воззрение в этом вопросе следующим сравнением. Жизнь подобна игре вшахматы:мысоздаемизвестныйплан,нооннаходитсяв зависимостиот того, чтоугоднобудет сделать партнеру в игре, и судьбе— в жизни. Изменения, происходящие вследствиеэтогоснашимипланами,обыкновеннонастолькозначительны,чтоприсамомисполненииотпланасохраняютсянесколькоосновныхчерт.

Впрочем, в нашей жизни есть еще нечто, что важнее всего этого. Это та весьматривиальная,частоподтверждающаясяистина,чтомынередкобываемглупее,чемполагаем,напротив, оказаться умнее, чем нам казалось — это открытие чрезвычайно редкое ивозможнолишьвпоследствии,заднимчислом.Внасестьнечтопоумнееголовы.Вважныхвопросах, в серьезнейшихжизненных делах мы действуем не столько по ясному сознаниютого, что правильно, а по некоему внутреннему импульсу, пожалуй, даже инстинкту,коренящемуся в последних глубинах нашего «я» — и лишь позже подгоняем наш образдействий к ясным, хотя и неглубоким, приобретенным, а то и просто позаимствованнымпонятиям,подобщиеправила,чужиепримерыит.д.,недостаточноусваивая,чтонельзявсехподгонять под одну мерку, мы часто бываем несправедливы к самим себе. Лишь к концувыясняется, кто был прав, а потому, только счастливо достигнув старости, мы способныобсудитьобъективнуюисубъективнуюсторонувопроса.

Быть может, этот внутренний импульс руководит незаметно для нас пророческимиснами, забываемымиприпробуждении,которыеименнопотому,чтонедоходятдонашегосознания, сообщаютжизнитуравномерность, тодраматическоеединство,какогонемоглобы ей придать столь шаткое, неуверенное и часто меняющееся мозговое сознание, ивследствиекоего,напр.тот,ктопризванккакой-либовеликойдеятельности,ужесюностивтайне ощущает в себе это призвание и трудится для воплощения его подобно пчеле,строящей улей, для рядового же человека этот импульс служит инстинктивнымсамосохранением,безкоторогочеловекпогиббы.Действоватьпоабстрактнымпринципам— трудно и удается лишь после долгого упражнения, да и то не всегда, к тому же самипринципы часто несостоятельны. Зато у каждого есть известные врожденные конкретныепринципы,вошедшиеемувплотьикровьисоставляющиерезультатвсехегоразмышлений,ощущенийижеланий.Онсамнезнаетихобычноinabstracto,илишьозираясьнапрошедшее,виды,чтоонимвсегдаследовалибылуправляемими,какневидимыминитями.Смотряпотому,каковыэтипринципы,онидаютчеловекусчастьеилигоре.

49) Следовало бы всегда иметь в виду влияние времени, и изменчивость вещей, ипотому,переживаячто-либовнастоящем,тотчасжевоображатьпротивоположноеэтому—т.е.всчастьевспоминатьобеде,вдружбе—овражде,вхорошуюпогоду—одурной,влюбви — о ненависти, при доверчивости — об измене и раскаянии, и наоборот. В этомзаключаетсянеиссякаемыйисточникжитейскоймудрости:мывовсембылибыосторожныине так легко вдавались в обман, в большинстве случаев этим мы только предваряли быдействие времени. Но, пожалуй, нет ни одного знания, для которого опыт был бы такнеобходим,какдляправильнойоценкинепостоянстваиизменчивостивещей.Таккаккаждоесостояние,покаонодлится,необходимоисуществуетсполнымправом,тонамкажется,чтокаждыйгод,каждыймесяц,каждыйчассохранитнавекиэтоправонасуществование.Нонаделе он его не удерживает, и вечным оказывается лишь изменяемость. Тот умен, кого необманывает кажущееся постоянство, и кто к тому предвидит направление, в какомпроизойдутближайшиеизменения.[30]Еслиже,напротив,людисчитаютобычновременноеположениевещейилиданноетечениесобытийпостоянным,тоэтопроисходитоттого,чтоимея пред глазами следствия, они не видят причин, а в них-то именно и кроется зародышпредстоящих изменений, всецело отсутствующий в действии, которое только людям и

понятно.Основываясьнаэтомдействии,онипредполагают,чторазнеизвестныеимпричинысмоглипроизвести этидействия, тоони способнытакже сохранитьих внеизменномвиде.Приэтомлюдивыгадываютвтом,чтоеслиониошибаются,товсегдасообща:апотомуиявляющиесяследствиемошибкинесчастьяпостигаютихвсегдавместе,тогдакакмыслящаяголова,разошибшись,должнаводиночественестиответственность.Кстатисказать,вэтом— подтверждение моего тезиса, что ошибка всегда заключается в выводе причины изследствия(см.Миркакволяипр.,т.I).

Однако,предварятьвремяследуетлишьтеоретически,предвидениемегодействия,ноне практически, не забегая вперед, не требуя раньше времени того, что должно придти современем. Тот, кому вздумается так поступать, испытает, что нет злейшего, болеебеспощадногоростовщика,какименновремя,ичтоеслитребоватьснегоуплатыдосрока,то оно возьмет за это большиепроценты, чемжиды.Можно, напр., негашенойизвестьюижароюнастолькоускоритьростдерева,чтооновнесколькоднейдастлиству,расцвететипринесет плоды, но после этого оно погибает. Еслиюноша в 18 лет будет вести, хотя бывсего несколько недель, такую интенсивную половую жизнь, какая нормальна лишь втридцатилетнем возрасте, то время, пожалуй, даст ему аванс, но за это придется заплатитьчастьюсилпоследующихлетжизни.Существуютболезни,откоторыхосновательноможноизлечитьсялишьдавимвозможностьпротекатьсвоимпорядком,отчегоониисчезаютсамисобою,неоставляяникакихследов.Еслижемыжелаемвыздороветьименносейчас,товремяиздесьпринужденобудетдатьнамаванс,иболезньпроходит,нопроходитценоюслабостиихроническогонедомоганиянавсюжизнь.Есливвоенноевремяиливовремясмутынужныденьги,нужнытотчасже,немедленно,именносейчас,топриходитсяпродаватьнедвижимоеимущество или государственные бумаги за 1/3 их цены, а то и еще дешевле, тогда какпредоставив действовать времени, переждав несколько лет, мы получили бы за нихнастоящую цену, но и тут мы вынуждаем у времени аванс. Или, напр., нужны деньги длядалекогопутешествия,заодинилидвагодаэтусуммуможнобылобыскопитьиздоходов,нождатьнехочется,нужнуюсуммумызанимаемилиберемееизкапитала,опять-такивремядает аванс. Процентом оказывается запутанность кассы, постоянный и все возрастающийдефицит,откоторогоуженеотделаться.Таковоростовщичествовремени—каждый,ктонеждет, становится его жертвой. Ускорять мирное течение времени — предприятие,обходящеесяоченьдорого.Остерегайтесьзадолжатьвременипроценты.

50) Характерная, весьма часто сказывающаяся в обыденной жизни разница междузаурядными и умными людьми заключается в том, что первые, обсуждая и оцениваявозможные опасности всегда справляются и принимают в расчет только то, что ужепроизошло в этом отношении, вторые же, наоборот, обсуждают что могло бы случиться,памятуя испанскую пословицу: «что не случается за целый год, то может произойти внесколькоминут».Впрочем,этовполнеестественно:чтобыохватитьвзглядомто,чтоможетслучиться,дляэтогонуженразум,то,чтоужеслучилось,нуждается,чтобыбытьпонятным,воднихлишьчувствах.

Нашейзаповедьюдолжнобытьследующее:приносижертвузлымдухам.Т.е.неследуетотступатьпредизвестной затратойтруда, времени,удобств,денегипредлишениями, еслиэтимможно закрыть доступ грядущейбедеи устроить так, чтобычембольшебылабеда,тем меньше и отдаленнее была бы ее вероятность. Самая наглядная иллюстрация к этомуправилу — это страховая премия, она — жертва, открыто и всеми приносимая на алтарьзломудуху.

51)Ниприкакомсобытиинеследуетслишкомликоватьилигорькоплакаться,отчастивследствие изменчивости всех вещей, могущей каждую минуту изменить свое положение,

отчасти вследствие возможности ошибки в наших суждениях о том, что вредно и чтополезно: почти каждому случалось горевать о том, что оказывалось впоследствии егоистиннымсчастьем, и радоваться тому, что становилосьдлянегоисточникомвеличайшихстраданий.Тотобразмыслей,какойярекомендую,великолепновыраженШекспиром(«Конец—делувенец»,д.3,сц.2).

«Я столько уж ударов испытала, И радости, и горя, что меня Внезапностью они непоражают,Хотьяиженщина».

Вообще, человек, остающийся спокойным при всех несчастьях доказывает, что емуизвестно,насколькомногочисленныиогромнывозможныевжизнибеды,почемуонивидитв данном, наступившем несчастии лишь незначительную часть тех, какие могли быстрястись, таково именно воззрение стоиков, гласящее, что нельзя никогда забывать обусловиях человеческой жизни, а должно помнить, что наше бытие— в сущности, весьмагрустныйижалкийудел,ичтобедствия,какиммыподвержены—поистиненеисчислимы.Чтобыподдержатьвсебетакоевоззрение,достаточногдебытонибылокинутьвзгляднаокружающее: решительно всюду мы видим ту же решительную борьбу за жалкое, бедное,ничегонедающеесуществование.Тогдамысократимнашипритязания,научимсямиритьсяснесовершенствомвсехвещейисостоянийианализироватьгрозящиенесчастья,сцельюилиизбежать их или легче перенести. Ибо, как большие, так и малые неудачи составляютосновнойэлементнашейжизни,этоследуетпостоянноиметьввиду,неизливаясь,однако,по примеру Бересфорда — в жалобах на бесчисленные бедствия человеческой жизни, нетерзаясь ими, а тем паче не взывая к Господу по поводу укуса блохи, следует, напротив,обратитьусиленноевниманиенапредупреждениеипредотвращениенеудач,грозятлионисосторонылюдейиливещей—инастолькоизощритьсявэтом,чтобыподобнохитройлисе,суметь избежать всяких, и крупных и мелких ошибок, являющихся в большинстве случаевскрытойнеумелостью.

Главнаяпричина того, чтонамлегчеперенестикакие-либонесчастья, еслимы заранеесчитаем его возможным и, как говорят, свыклись с ним, заключается в том, что спокойнообсуждаякакой-либослучай,ещененаступивший,обсуждаяеговкачествевозможности,мыясно видим весь объем и направление несчастия, и начинаем считать его конечным иобозримым, вследствие этого, когда это несчастие наступит, оно поразит нас не тяжелеесвоего действительного значения.Но если ничего этогомыне выполнили, если несчастиезасталонасврасплох,тонашиспуганныйумневсилахсразужеопределитьегоразмер,оно,так сказать, необозримо, а потому может показаться неизмеримым или, по крайней мере,гораздо большим, чем оно есть на самом деле. Таким образом темнота и неизвестностьпредставляют нам всякую опасность в увеличенном виде. К этому надо прибавить, чтопризнав заранее возможным какое-либо несчастье, мы вместе с этим обдумываем то, чтоможет нам послужить утешением или помощью в беде, по крайней мере, привыкаем кпредставлениюоней.

Ничтонедастнамбольшесилыктому,чтобыспокойноперенестисвалившуюсябеду,какубеждениевследующейистине,установленнойивыведеннойизпоследнихсвоихосноввмоемпремированномтрудеосвободеволи:«Все,чтосовершается,ссамоговеликогодосамогоничтожного,совершаетсянеобходимо».Человекумеетскоромиритьсяснеизбежнойнеобходимостью,азнаниеприведеннойистины,заставитеговидетьвовсемдаже,втом,чтовызваносамойстраннойслучайностью,нечтостольженеобходимое,както,чтосвершаетсявсилупростейшихправилипотомуужеяснозаранее.Здесьяотсылаюктому,чтоговорилвмоем главном труде (т. I) об успокаивающем действии, какое оказывает сознаниенеизбежностиинеобходимости.Ктопроникаетсяэтимсознанием,тотпреждевсегосделает

все,чтовегосилах,азатемужеспокойноприметтенеудачи,какиеегопостигнут.Можносчитать, чтомелкиенеудачи, ежечаснодосаждающиенам, существуюткакбы

для нашего упражнения, для того, чтобы сила, позволяющая нам переносить большиенесчастья,неослаблабысовершенновдовольстве.Надобытьхорошозабронированнымотбудничных неприятностей, мелочных трений людского общения, от незначительныхстолкновений,чужихскверностей,сплетенит.д.,т.е.совершеннонеощущатьих,аподавнонеприниматьихблизкоксердцуинеуглублятьсявмыслионих,всеэтоследуетотстранятьот себя, отталкивать, как камень, лежащий на дороге, и ни в коем случае не допускатьпроникнутьэтомувнашемышлениеиукрепитьсявпамяти.

52) То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишьсовокупностью учиненных ими глупостей. Следовало бы основательно проникнутьсястрокамиГомера(Ил.XXIII,313),гдеонсоветуетсерьезноразмышлятьокаждомделе.Ибо,еслидурныепоступкиискупляютсянатомсвете,тозаглупые—придетсярасплатитьсяуженаэтом,хотя,правда,иногдагневперелагаетсянамилость.

Опасным и ужасным кажется не тот, кто смотрит свирепо, а тот, кто умен: — мозгчеловека—безусловно,болеестрашноеорудие,чемкогтильва.

Идеалпрактическогочеловека—этотот,ктоумеетнайтисьвовсехслучаяхиникогданеспешитчрезмерно.

53)Нарядусумом,весьмасущественнымданнымкнашемусчастьюявляетсямужество.Правда, нельзя своими силами добыть ум или мужество: первое наследуется от матери,второе—ототца,однако,прижеланиииприупражненииможноувеличитьвсебеобаэтисвойства.Этотмир,гдежизньтаксурова,требуетжелезногорассудка,забронированногоотсудьбы и готового к борьбе с людьми.Ибо всяжизнь— борьба, каждыйшаг приходитсязавоевывать, и Вольтер справедливо замечает: «в этом мире успех можно добыть лишьшпагой, и люди умирают с оружием в руках». Поэтому труслив тот, кто, как толькосгущаютсяилидажетолькопоявляютсянагоризонтетучи,съеживается,начинаетдрожатьистонать. Пусть нашим девизом служат слова: «Не уступай несчастью, но смело иди емунавстречу». Пока еще сомнителен исход какого-либо опасного положения, пока еще естькакая-нибудь надежда на то, что он будет счастливым, нельзя поддаваться робости, аследует думать лишь о сопротивлении, точно так же, как нельзя отчаиваться в хорошейпогоде, пока виден кусочек синего неба. Даже более: надо иметь право сказать: «еслиразвалитсявесьмир,тоэтонеустрашитнас».Всянашажизнь,неговоряужеобееблагах,нестоиттого,чтобызамиратьсердцемитактрусливодрожатьзанее,«поэтомубудьтесильны,и несчастия встречайте с твердым духом». Однако и в этом направлении возможнаутрировка: мужество может перейти в отчаянную удаль. Поэтому известная долябоязливости прямо-таки необходима в нашей деятельности: трусость — это только ееутрировка. Бэкон Веруламский выразил очень метко эту мысль в своем этимологическомобъяснении — terror Panicus — панического ужаса, значительно превосходящем прежнееобъяснение,предложенноеПлутархом(de IsideetOsir.,C…14).Бэконприводитэтоттерминот Пана — олицетворенной природы — и говорит) (De sapientia veterum, VI): «Природавложилачувствобоязниистрахавовсеживущеедлясохраненияжизнииеесущности,дляизбежанияиустранениявсегоопасного.Однако,природанесумеласоблюстидолжноймеры:к спасительной боязни она всегда примешивает боязнь напрасную и излишнюю, если быможно было видеть, что происходит внутри существ, мы открыли бы, что все, а люди вособенности, полно панического страха». Между прочим, характерная черта паническогостраха еще и в том, что он не сознает ясно своих собственных причин, он их скореепредполагает,нежелизнает,ивкрайнемслучаезапричинустрахавыдаетсамыйстрах.

Главашестая.ОРАЗЛИЧИИВОЗРАСТОВВольтервеликолепновыразился:Qui n'a pas l'esprit de son вge, De son вge a tout le malheur.[31] К концу этого

эвдемонологическогоочеркауместнобудеткинутьвзгляднатеизменения,какиепроизводитснамивозраст.

Втечениевсейнашейжизнимыобладаемтольконастоящиминичегоболее.Всяразницасводитсяктому,чтовначалежизнидлинноебудущеевперединас,кконцужеее—длинноепрошедшее позади, сверх этого наш темперамент, но отнюдь не характер, подвергаетсяизвестным изменениям, благодаря чему каждый раз сообщается настоящему различныйоттенок.

Вмоемглавномтруде(т.II,гл.31)явыяснил,какипочемувдетствемыболеесклонныкпознаванию, нежели к проявлению воли. На этом-то и основано счастье первой четвертинашейжизни,вследствиекоторогогодыэтикажутсяпотомвпоследствиипотеряннымраем.В детстве у нас очень узок круг сношений, потребности — ничтожны, а, следовательно,волевыхвозбуждений—малоибольшаячастьнашегодуханаправленанапознавание.Также,какмозг,достигающийполногообъемаужена7-омгоду,умразвиваетсяоченьрано,хотясозреваетлишьпозже,ижадновсматриваетсявсовершенноневедомуюдлянегожизнь,гдерешительновсепокрытоблескомновизны.Этимобъясняется,почемунашидетскиегодытакпоэтичны. Ведь сущность поэзии, как и всякого искусства, заключается в извлечении изкаждого отдельного данного из «Платоновской идеи» т. е. сущности его, того, что у негоесть общего с целым родом, таким образом, каждый предмет является представителемсвоегорода,иодинслучайразъясняеттысячу.Хотяикажется,чтомывгодыдетствабываемзаняты каждый раз лишь данным конкретным предметом или происшествием, и то лишьпостольку, поскольку это касается наших желаний в данный момент, но в сущности делообстоит иначе. Жизнь, во всем ее значении, представляется нам еще столь новою,впечатления, ею производимые, еще не притуплены повторением, так что, несмотря надетскиеповадки,мымолча,безопределенногонамерения,занимаемсятем,чтоизотдельныхсценисобытийизвлекаемсамуюсущностьжизни,основныетипыееформипроявлений.Вовсех предметах и лицах мы видим в это время, как выражается Спиноза, «как бы подобиевечности».Чеммымоложе,темболеекаждыйотдельныйпредметзаступаетвнашихглазахвесь свой род. Но эта черта постепенно, с году на год, стирается: на этом и основанаогромная разница во впечатлениях, производимых на нас вещами в молодости и в зреломвозрасте.Поэтомуопытизнаниядетстваираннейюностиопределяютнеизменныеужетипыи рубрики, в которые укладывается всякое последующее познание и опыт, они жеустанавливаютикатегории,подкоторыемывпоследствииподводимвсе, хотяине всегдасознательно.Такимобразом,ужевдетскиегодыобразуетсяпрочнаяосновамировоззренияа,следовательно, определяется поверхностный или глубокий характер его, развивается изавершается оно лишь позже, не меняясь, однако, в основных чертах. В силу этой чистообъективнойичрезтопоэтическойконцентрации,отличающейдетскиегоды,инаходящейподдержку в том, что воля еще долго не скажется в полной силе, в силу этого-то дети иоказывают значительноболее склонности кпознаванию, чемк хотению.Следствием этогоявляется тот серьезный вдумчивый взгляд иных детей, который так хорошо переданРафаэлемвегоангелах,вособенности,наСикстинскойМадонне.Поэтомужеднидетстванастолькополнысчастья,чтовоспоминаниеонихвсегдасвязаноссожалением.Втовремя,как мы столь серьезно предаемся наглядному познаванию вещей, воспитание, со своей

стороны, старается привить нам понятия. Однако, самый существенный элемент познаниядается не понятиями: основа, подлинное содержание всякого познания — доставляютсяименно наглядной концепцией мира, которая может быть добыта лишь нами самими иотнюдь не может быть как-либо преподана извне. Поэтому наша моральная иинтеллектуальная ценность сообщается нам не извне, а исходит из глубин нашегособственного существа, педагогические приемы самого Песталоцци не могут изурожденногодуракасделатьмыслящегочеловека,онродилсядуракомидолженумеретьимже. Изложенною концепцией впервые открывающегося пред нами внешнего мираобъясняется, почему обстановка и опыт нашего детства так прочно запечатлеваются впамяти. Ведь иммы отдавались нераздельно, ничто нас не отвлекало от них, и предметы,находившиеся пред нами, мы считали единственными в своем роде, даже единственносуществующимивообще.Еслиприэтомвспомнитьто,чтоизложеномноювовторомтомемоегоглавноготруда,аименно:чтообъективноебытиевсехвещей,т.е.существованиеихлишь в представлении — дает одни радости, тогда как субъективное их существование,заключающееся в желании, значительно отравлено страданиями и несчастиями, тогда весьрассматриваемыйвопросможносвестикследующемукраткомуположению:смотретьнавсе—приятно,бытьчем-либо—ужасно.Изсказанногоследует,чтовдетствевещиизвестнынамгораздоболеесвиду,т.е.состороныпредставления,объективно,нежелисостороныихбытия, т. е. с волевой их стороны. Так как объективная сторона предметов прекрасна, асубъективная и мрачная— пока еще неизвестна нам, тоюный ум видит в каждом образе,который дает ему действительность или искусство, весьма счастливое существо, полагая,что, раз это так прекрасно на вид, то быть этим— столь же или даже более прекрасно.Поэтому мир кажется ему Эдемом, это и есть та Аркадия, в которой мы все родились.Несколькопозжеотсюдавозникаетжаждадействительнойжизни,стремлениедействоватьистрадать, толкающее нас в пучину жизни. В мирской суете мы познаем и другую сторонувещей—сторонуихбытия,т.е.воли,скоторойприходитсясталкиватьсянакаждомшагу.Номало-помалу близится тяжелое разочарование, с наступлением коего приходится сказать:«миновалапораиллюзий»,разочарованиеэторазрастаетсявсебольше—делаясьвсеглубжеи глубже. Можно сказать, что в детстве жизнь представляется нам декорацией,рассматриваемой издали, в старости же — той же декорацией, только рассматриваемойвблизи.

Счастьюдетскоговозрастаспособствуетещеследующееобстоятельство.Каквначалевесны— вся листва одного цвета и почти одинаковойформы, так имы в раннем детствечрезвычайнопохожидругнадругаипотомувеликолепно гармонируеммежду собой.Но свозмужалостьюначинаетсярасходимость,постепенноувеличивающаясяподобнорадиусамрасширяющейсяокружности.

Остальная часть первой половины нашей жизни, имеющей столько преимуществ посравнению со второй, юношеский возраст, омрачается и делается несчастливою благодаряпогоне за счастьем, погоне, предпринимаемой в предложении, что вжизниможно добытьего. Из этого вытекают постоянно рушащиеся надежды, порождающие в свою очередь,неудовлетворенность. Пред нами носятся обманчивые образы неопределенного, словновиденноговоснесчастья,принимающиесамыекапризныеочертания,имынапрасноищемихвоплощения. Потому-то в юношеские годы мы обыкновенно недовольны нашимположением и окружающим, каковы бы они ни были, ибо им мы ставим в упрек то, чтовообще присуще пустой и жалкой человеческой жизни, с которой мы в это времясталкиваемся впервые, причем до сих пор ждали от нее совершенно иного. Большимвыигрышембылобы,еслибыможнобылоискоренятьужевюности,путемсвоевременных

наставлений,туиллюзию,будтомирможетнамдатьмногое.Наделепроисходитобратное:обычно жизнь познается нами сперва из поэзии, а потом уже из действительности. Преднашим взглядом рисуются, на заре нашей жизни, красивые поэтические образы, нас мучитжаждавидетьихвоплотившимися—схватитьврукирадугу,юношамечтает,чтожизньеговыльетсявформукакого-тозахватывающегоромана.Отсюдаполучаетсяиллюзия,описаннаямноювовторомтомеглавноготруда.Всемэтимобразампридаетпрелестьименното,чтоони—толькообразы,чтоонинереальны,вследствиечего,созерцаяих,мынаходимпокойиудовлетворениечистогопознания.Осуществить—значитвыполнитьприпосредствеволи,неизбежноприносящейссобоюстрадания.

Характерной чертой первой половины жизни является неутолимая жажда счастья,второй половины— боязнь несчастья. К этой поре в нас выросло более или менее ясноесознание,чтовсякоесчастье—призрачно,ичто,напротив,страдание—реально.Вэтупорулюди,покрайнеймере,наиболееразумныеизних,стремятсяболеекизбавлениюотболиибеспокойства,нежеликсчастью.[32]Когдаюношей я слышал звоноку своихдверей, я былрад, я говорил себе: «наконец-то». Но в последующие годы ощущение мое при подобныхобстоятельствах было сродни страху, я говорил себе: «вот оно». Выдающиеся, богатоодаренныеличности,которыеименноввидуэтогоневполнепринадлежаткчеловеческомуроду и, следовательно, являются более или менее, в зависимости от степени своихдостоинств, одинокими — испытывают по отношению к людям два противоположныхчувства:вюностионичасточувствуютсебяпокинутымилюдьми,впозднейшиегодыоничувствуют,чтосамиубежалиотлюдей.Первое—весьманеприятное—ощущениевытекаетиз незнакомства, второе— приятное— из знакомства со светом. Вследствие этого втораяполовинажизнисодержитвсебе—подобновторойчастимузыкальногопериода—меньшепорывистостиибольшеспокойствия,нежелипервая,происходитэтооттого,чтовюностимывоображаем,будтонасветесуществуетбесконечноесчастьеинаслаждения,ичтотолькотрудно его добыть, в зрелых же летах мы знаем, что ничего такого на самом деле нет, иуспокоившись на этот счет, наслаждаемся сносным настоящим, находя радость даже вмелочах.

То, что зрелый человек приобретает жизненным опытом, благодаря чему он иначесмотритнамир,чемвдетствеилиотрочестве—этопреждевсегонепосредственность.Оннаучаетсясмотретьпростонавещииприниматьихзато,чтоониестьнасамомделе,тогдакакотмальчикаилиюношиистинныймирскрытилиискаженнымпредательскимтуманом,состоящим из собственных грез, унаследованных предрассудков и безудержной фантазии.Первое, что приходится выполнить опыту, это освободить нас из-под власти разных«жупелов»иложныхпредставлений,приставшихкнамвюности.Лучшимвоспитанием,хотятолько отрицательным, какое следовало бы давать юношам — было бы охранять их отподобных заблуждений, задача, правда, неиз легких.Длядостижения этойцели следовалобы вначале по возможности ограничивать кругозор ребенка, но зато излагать все,находящееся в пределах этого круга, ясными и правильными понятиями, лишь после того,как он правильно усвоит все лежащее внутри этой черты, можно начать постепеннораздвигатьее,постояннозаботясьотом,чтобынеоставалосьничегоневыясненного,ничеготакого, чтомоглобыбытьимпонятнолишьнаполовинуилине совсемверно.Вследствиеэтого его представления о вещах и человеческих отношениях было бы, правда, несколькоограниченными и примитивными, но зато ясными и правильными, так что оставалось бытолько расширять, но не исправлять их, это следовало бы применять до юношескоговозраста. Такой метод ставит первым условием запрещать чтение романов, а заменять ихтолковыми биографиями, напр., биографиейФранклина,А. Рейзера, написаннойМорицем и

т.п.Пока мы молоды, мы воображаем, что события и лица которым предстоит сыграть

важную,чреватуюпоследствиямирольвнашейжизни,будутпроисходитьподзвукитрубибарабанов, в зрелые же годы взгляд, брошенный назад, покажет нам, что все онипрокрадывалисьтихонечко,череззадниедверииосталисьпочтинезамеченныминами.

Все в том же смысле можно уподобить жизнь вышитому куску материи, лицевуюсторону коего человек видит в первую половину своей жизни, а изнанку — во второй,изнанка,правда,нетаккрасива,нозатоболеепоучительна,таккакнанейможнопроследитьсплетениенитей.

Высокое умственное превосходство может быть проявлено в беседе в полном блескелишьпослесорокалет.Ибоэтопревосходствоможет,правда,далекопревышатьопытностьизрелостьданноговозраста,ноотнюдьнеспособнозаменитьсобоюэтиданные,дающиедажесамомузаурядномучеловекуизвестныйпротивовессиламвеличайшегоума,покатотещемолод.Здесьяимеюввидулишьличныеотношения,нетворения.

Ниодин,хотьсколько-нибудьвыдающийсячеловек,непринадлежитк5/6стольскудноодаренного природой человечества, но может остаться после сорока лет свободным отнекоторогомизантропическогоналета.Вполнеестественно,чтокогда-тоонпосебесудилодругих и постепенно разочаровывался, убеждаясь, что люди далеко отстали от него иникогданесравняютсяснимвотношенииумаилисердца,ачащевсего—итогоидругого,вследствие чего он и старается по возможности меньше общаться с ними, лишний разупоминаю, что человек любит и ненавидит одиночество, т. е. общество самого себя, взависимости от своей внутренней ценности. Этот вид мизантропии разбирается, междупрочимКантомвКритикеспособностисуждения,вконцеобщегопримечанияк§29первойчасти.

Длямолодого человека служит дурнымпризнаком, дурным как в умственном, так и внравственномотношении,еслионраноначинаетхорошоразбиратьсявсуетелюдскойжизни,чувствовать себя в ней, как дома, и вступает в нее уже как бы подготовленным, все этоуказывает на пошлость. Напротив, неуверенное, неловкое, неумелое поведение говорит оболееблагороднойнатуре.

Весельеижизнерадостностьнашейюностиобусловлены,междупрочим, тем,чтоидявверх,вгоружизни,мыневидимсмерти,находящейсяуподножиягорысдругойстороны.Но взобравшись на вершину горы, мы уже собственными глазами видим эту смерть, окоторой раньше знали лишь по слухам, а так как к этому времени начинают убыватьжизненныесилы,тоижизнерадостностьслабеетихмураясерьезностьвытесняетюношескийзадор и уверенность, отражаясь на наших чертах. Пока мы молоды, то что бы нам ниговорили,мы считаемжизнь бесконечнойи сообразно с этимобращаемся с временем, чемстаршемыделаемся,темэкономнеемыпользуемсяим,насклонелеткаждыйпрожитыйденьвызывает ощущение, родственное с тем, какое испытывает присужденный к смертипреступникприкаждомшагенапутикместуказни.

С точки зрения молодости жизнь есть бесконечно долгое будущее, с токи зрениястарости — очень короткое прошлое, в начале жизнь представляется нам так, как какой-нибудьпредмет,еслирассматриваешьеговбинокль,приставившикглазустеклообъектива,апозже—кактотжепредмет,рассматриваемыйчерезокулярбинокля.Нужнодолгопрожить—состариться,чтобыпонять,каккороткажизнь.Чемстаршемыстановимся,темсложнеекажется нам решительно все человеческое, жизнь, представлявшаяся нам вюности чем-тоопределенным и нерушимым, теперь кажется быстрым мельканием эфемерных явлений,обнаруживается ничтожеством всего земного. В юности даже само время течет гораздо

медленнее, поэтому первая четверть жизни — не только самая счастливая, но и самаядлинная, оставляет по себе несравненно больше воспоминаний, так что каждый мог бырассказать гораздо больше из первой четвертижизни, нежели из двух доследующих.Как ввесеннююпоругода,такиввесеннююпоружизниднитянутсяиногдатомительнодолго.Косенионистановятсякороткими,нозатоболееяснымиипостоянными.

Почемужевстаростипрожитаяжизнькажетсятакойкороткой?Этопроисходитпотому,что сократилось воспоминание о ней, из него исчезло все незначительное и неприятное, врезультатеосталосьоченьнемного.Какум,такипамятьдалеконесовершенны:необходимоповторятьвыученное,перебиратьсвоепрошлое,иначеито,идругоеканетвЛетузабвения.Номынеимеемобыкновенияперебиратьнезначительное,атакжеинеприятное,что,однако,былобынеобходимо,чтобысохранитьэтовпамяти.Приэтомто,чтонеимеетзначения,всевремя увеличивается: в силу частого, прямо-таки бесконечного повторения многое, чтосперваказалосьнамважным,переходитвкатегориюнезначительного,потому-томылучшеприпоминаемранниегоды,нежелипозднейшие.Чемдольшемыживем,темменьшесобытийкажутсянамважнымиилидостаточнозначительнымидлятого,чтобыстоиловпоследствиивспоминать о них, а только при этом условии они могут удержаться в памяти, мы о нихзабываем, как только они совершатся. Таким образом, время бежит, оставляя всеменьше именьшеследовзасобою.

Неприятное мы также не любим вспоминать, в особенности, если было задето нашетщеславие,чтослучаетсякакразчащевсего,оченьмалотакихнесчастий,вкоторыхмысамисовершенноневиноваты,потому-тоизабываетсятакмногонеприятного.

Благодаря тому, что выпадают эти две категории, наша память теряет все больше ибольшесобытий,фондеесокращаетсясообразносувеличениемматериала.Какпредметынаберегу, от которого отходит наш корабль, становятся меньше, туманнее и труднееразличимыми, точно так же происходит с событиями и действиями минувших лет. Надозаметить, что иногда воспоминание и воображение вызывают какую-нибудь давнопережитуюминутуизнашейжизнис такоюживостью, словноэтопроизошловчера,и темчрезвычайноприближаютеекнам,этообусловливаетсятем,чтоневозможноодновременнос этим представить себе длинный промежуток времени, отделяющий настоящее от тогопрошедшего, ибо этот промежуток не может уместиться в одной картине, и к тому же,большаячастьслучившихсязаэтотсроксобытийзабыта,отнихосталосьлишьобщее—inabstracto — сознание, одно понятие без созерцательного момента. Вот потому-то каждоеотдельноесобытиеиздавноминувшегопрошлогокажетсянамтакимблизким,словноонопроизошло вчера, тогда как время, отделяющее нас от него—вычеркивается, и всяжизнькажетсянепонятнокороткою.

Встаростибываетиногда, чтодолгое, оставленноепозадипрошлое, а вместе с темисамыйнашвозрастминутамикажутсянампрямо-такисказочными,происходитэто,главнымобразом,оттого,чтомывсеещевидимпредсобоюпреждевсеготожесамоенеподвижноенастоящее.Вконцеконцовподобныевнутренниеявленияоснованынатом,чтововременисуществуетненаше«я»самопосебе,алишьтоилииноеегопроявлений,ичтонастоящееявляетсяточкойсоприкосновениямеждуобъектом—миром—исубъектом—нами.

Нопочемужевюностижизнь,открывающаясявпереди,кажетсябесконечнодлинною?Одна причина в том, что требуется простор для беспредельных надежд, которые мывозлагаемнажизнь,идляосуществлениякоторыхнехватилобыМафусаиловавека,другая—втом,чтомасштабомвсейжизнимыберемтенемногиегоды,какиемыпокапрожили,они дают богатый материал для воспоминания, ибо решительно все, благодаря своейновизне, кажетсянам значительным, апотомутакчастовосстанавливаетсявпоследствиив

воспоминании,изакрепляется,всилутакогоповторения,впамяти.Иногданамкажется,чтомытоскуемпокакому-нибудьотдаленномуместу,тогдакакна

самомделемытоскуемотомвремени,котороемытампровели,будучимоложеибодрее,чемтеперь.Такобманываетнасвремяподмаскойпространства,еслибымыпоехалитуда—мыпонялибынашезаблуждение.

Двумя путями можно достичь глубокой старости, при том непременном условии,однако, что наш организм здоров и крепок, для пояснения приведу пример двух горящихламп:однаизнихгоритдолгопотому,что,имеямаленькийзапасмасла,онаснабженавесьматонкимфитилем,другаяже—потому,что,имеятолстыйфитиль,онаимеетимногомасла,масло—этожизненнаясила,фитиль—способрасходованияэтойсилы.

В отношении жизненной силы мы до 36 лет подобны тем, кто живет рентой: чтоистрачено сегодня — будет завтра же пополнено. Но после этого года мы уподобляемсярантье, начинающему затрачивать свой капитал. Вначале это совсем незаметно: большаячасть трат восстанавливается само собою, на незначительный дефицит мы не обращаемвнимания.Нопостепеннодефицитвозрастает,делаетсязаметным,самыйростегостановитсявсе быстрее, дела начинают запутываться и мы с каждым днем становимся беднее безнадеждынаулучшение.Растратавсеускоряется,подобнопадающемутелу,вконцеконцовнеостаетсяничего.Особеннопечально,еслиодновременнотаютижизненнаясиланашаинашесостояние, потому-то с годами увеличивается страсть к обладанию — в начале же, досовершеннолетияиещенекотороевремяспустямы,вотношениижизненнойсилыподобнытем,кточастьпроцентовприсоединяетккапиталу:не толькосамособоюпополняется то,что мы истратили, но даже иногда увеличивается самый капитал. Так бывает иногда и снашимиденьгами,благодарямудройзаботливостинашегоопекуна.

Темнеменееследуетберечьюношескиесилы.Аристотель(Polit.L.ult.с.5)говорит,чтоиз числа победителей на олимпийских играх только двое или трое одерживали победы имальчиками, и зрелыми мужами: преждевременные напряжения подготовительныхупражнений настолько истощают силы, что впоследствии, в зрелом возрасте, их почтиникогданехватает.Сказанноеотноситсякаккфизической,тактемпачеикнервнойэнергии,проявлением которой является всякий умственный труд, поэтому ранние гении —вундеркинды,плодытепличноговоспитания,возбуждающиеудивлениевдетскомвозрасте,становятся впоследствии весьма заурядными по уму. Возможно, что преждевременное,вынужденное напряжение при изучении древних языков является причиной последующегоотупенияиумственнойнеспособностимногихученых.

Я заметил, что почти у всех людей характер приноровлен к какому-либо одномувозрасту, и в этом возрасте выделяется особенно благоприятно. Иногда бывают милымиюношами,позже—этачертаисчезает,другие—сильныидеятельныевзреломвозрасте,ностарость отнимает у них эти достоинства, третьи — наиболее привлекательны именно встарости, когда они благодаря опыту и большей уравновешенности, становятся мягче,последнее часто бывает с французами. Вероятно, это обусловливается тем, что в самомхарактере заключаетсянечтоюношеское,мужественноеили старческое, что гармонирует ссоответствующимвозрастом.

Подобнотому,какнаходясьнакорабле,мызамечаем,чтоонидет, толькопотому,чтопредметынаберегуотходятназадистановятсявсеменьше,точнотакжемызамечаем,чтостареемлишьпотому,чтонамкажутсямолодымилюдивсеболееиболеевеликовозрастные.

Вышебылоразъяснено,какипочемувсе,чтомывидим,делаемипереживаем,оставляеттем меньше следов в нашей жизни, чем старше мы становимся. В этом смысле можноутверждать, что только в юности мы живем вполне сознательно, в старости же— лишь

наполовину. Чем старше мы становимся, тем меньше сознательного в нашей жизни: всемелькает мимо, не производя впечатления, подобно художественному произведению,котороемывиделитысячураз,мыделаемто,чтонужносделать, апотомудажене знаем,сделали мы это или нет. Именно благодаря тому, что жизнь наша становится все менеесознательной и все скорее подвигается к полной бессознательности, начинает ускоряться итечение времени. В детстве каждый предмет, каждое событие в силу своей новизны,проникает в сознание, поэтому день кажется бесконечно долгим. То же происходит и впутешествии,когдаодинмесяцкажетсянамдольше,чемчетыремесяца,проведенныхдома.

Однако,несмотрянаэтуновизнупредметов,время,текущеевобоихслучаяхкакбудтоболеемедленно, кажетсяиногдаиболее скучным, чемв старостиилидома.Постепенновсилудлительнойпривычкикоднимитемжевпечатлениям,нашумнастолькообтачивается,что все начинает скользить по нему, не оставляя никаких следов, дни кажутся болеенезначительными и потому более короткими, словом, часы юности дольше часов старца.Течение нашей жизни имеет ускоряющееся движение подобно катящемуся вниз шару,подобнотому,каккаждаяточканавертящемсякругедвижетсятемскорее,чемдальшеонаотстоит от центра, так и для человека время течет все быстрее, пропорциональноотдаленности его от начала жизни. Можно допустить, что продолжительность года понепосредственной оценке нашего духа находится в обратной пропорции к частному отделения одного года на число наших лет, так, например, когда год составляет 1/5 нашеговозраста, он кажется нам в 10 раз длиннее, чем тогда, когда он составляет лишь 1/50. Эторазличие в скорости времени оказывает решительное влияние на характер нашей жизни влюбомвозрасте.Преждевсего,благодаряемудетство,хотяиобнимаетвсеготолько15лет,но является самым длинным периодом жизни, а, следовательно, и наиболее богатым повоспоминаниям, далее, в силу этого же различия мы подвержены скуке обратнопропорциональнонашимлетам: детямпостояннонужно какое-либо занятие, будь это играилиработа,кактолькоонопрекратилось,имитотчасжеовладеваетотчаяннаяскука.Юношитакже сильно подвержены скуке и с тревогой взирают на ничем не заполненные часы. Взреломвозрастескукапостепенноисчезает,длястарцавремяслишкомкороткоиднилетят,как стрела. Разумеется, я говорю о людях, а не о состарившихся скотах. Благодаря этомуускорению времени скука в большинстве случаев отпадает в зрелом возрасте и, так как, сдругой стороны, замолкают томившие нас страсти, то, если только не потеряно здоровье,гнет жизни оказывается в общем более легким, чем в юности, потому-то период,предшествующий наступлению слабости и старческого недомогания, и называется«лучшимигодами».Всмысленашегосамочувствияони,пожалуй,действительнотаковы,нозаюностью,когдавсеещепроизводитвпечатлениеиживоотражаетсявсознании,остаетсятопреимущество,чтоеегоды—годыоплодотворениядуха,весна,вызывающаяегоростки.Глубокие истины могут быть познаны лишь путем созерцания, а не из расчета, первоепознаниеих—непосредственноеидаетсявпечатлением,а, следовательно,возможнолишьдо тех пор, пока эти впечатления сильны, живы и глубоки. Итак, в этом отношении всезависитоттого,какиспользованаюность.Позжемыможемсильновлиятьнадругих,навесьмир,таккаксамимызакончены,определилисьинеподдаемсявпечатлениям,затомирвлияетна нас гораздо меньше. Поэтому годы эти— время труда и деятельности, юность же—времяпервичноговосприятияипознавания.

В молодости преобладает созерцание, в старости — размышление, первая — периодпоэзии, вторая — философии. И на практике наши действия определяются в юности —виденным и впечатлением, получившимся от этого, в старости — одним лишьразмышлением. Отчасти это вытекает из того, что только к старости накапливается и

сводитсякпонятиямтоколичествореальныхслучаев,котороедостаточнодлятого,чтобыпридать этим понятиям авторитетность, содержательность и значение, и вместе с тем,смягчить, благодаря привычности, впечатление виденного. Вюностиже, в особенности уживых и с большим воображением натур, впечатление видимого, а, следовательно, ивнешности вещей, настолько сильно, что мир представляется как бы картиной, для нихважнеевсегото,чтоонивнейизображаютикаквыглядят,ането,каконисебячувствуютвдуше.Этосказываетсявихтщеславииинекоторомфатовстве.

Наибольшая энергия и высшее напряжение духовных сил бывает, без сомнения, вмолодости, отнюдь не позже 35 лет, начиная отсюда, оно убывает, слабеет, хотя и оченьмедленно. Но убыль эта в последующие годы, даже в старости, возмещается инымидуховнымиданными.Толькокстаростичеловекприобретаетбогатыйопытизнание,унегобылодостаточновремениислучаев,чтобырассмотретьиобдуматьвсесовсехсторон,онпонял взаимодействие явлений, точки их соприкосновения и открыл их промежуточныезвенья,а,следовательно,толькотеперьвсецелоуяснилсебеихсвязьмеждусобою.Длянеговсесталоясным.То,чтоонзналивюноститеперьонзнаетгораздоосновательнее,таккакдля каждого понятия у него есть гораздо больше данных. То, что вюности казалось намизвестным, то в старостимы знаем действительно, да и знаем-томы гораздо больше, чемтогда, сверх того наши познания становятся основательно продуманными и находятся встрогой связи, тогда как вюности они всегда имеют пробелыи отрывочны.Лишь старыйчеловекможетиметьполноеиправильноепредставлениеожизни,таккаконобозреваетеево всей полноте, видит естественность ее течения и, что особенно важно, не только, какдругие, сторону входа, но и выхода, благодаря чему он в совершенстве уясняет себе ееничтожество,тогдакаквсеостальныепребываютвзаблуждении,чтолучшееещевпереди.Зато вюности у нас больше восприимчивости, а потомуиз тогонемногого, чтомы в этупору знаем, можем извлечь всегда много, взамен этого к старости мы получаем большерассудительности, проницательности и основательности. То, что выдающимся умампредназначено подарить миру, то они начинают собирать уже вюности, в виде материаласобственныхнаблюденийисвоихосновныхвоззрений,норазработатьсобранноеимудаетсялишь в позднейшие годы. В большинстве случаев великие писатели дают лучшие своипроизведения приблизительно около 50-летнего возраста. Тем не менее юность остаетсякорнем древа познания, хотя плоды даются вершиной его. Но, как каждая эпоха, хотя бысамаяжалкая, считает себя несравненно умнее предшествовавших веков, также смотрит ичеловекнаболеемолодойвозраст,частоэтоивтом,ивдругомслучаебываетневерно.Вгодыфизическогороста,когдаскаждымднемрастутинашиумственныесилыизнания,мыпривыкаем пренебрежительно, сверху вниз смотреть на вчерашний день. Привычка этавкореняется и остается даже тогда, когда началась убыль духовных сил, и когда поэтомуследовалобысуважениемсмотретьнавчерашнийдень,потому-товэтовремямыиногдаиценимслишкомнизкокакдеятельность,такисуждениямолодыхлет.

Следуетзаметить,чтохотяосновныечертынашегоума—нашегомозгаврожденнытакже,какиглавныесвойствахарактерасердца,ноинтеллектнашотнюдьнеявляетсястольженеизменным, как характер, а подвержен многим изменениям, совершающимся в общемрегулярно, ибо они обусловливаются частью тем, что основа интеллекта — все жефизическая, частью тем, что материал его — эмпирический. Интеллектуальные силыравномернорастут,доходятдоапогея,послечегоначинаютпостепенножепадать,вплотьдоидиотизма.Сдругойстороныматериал,надкоторыморудуетум,т.е.содержаниемыслей,знания,опыта,упражнения,сведенийи,какследствиевсегоэтого—совершенствовоззрений— есть постоянно растущая величина, растущая, впрочем, только до наступления

расслабленияума,когдавсеэтоисчезает.Этосмешениевчеловекенеизменногоэлемента—характера — с элементом, изменяющимся равномерно, в двух противоположныхнаправлениях,иобъясняетразличиеегочертидостоинстввразныеэпохиегожизни.

В более широком смысле можно сказать, что первые 40 лет нашей жизни составляюттекст,адальнейшие30лет—комментарийкэтомутексту,дающиенампонятьегоистинныйсмыслисвязность,атакжевседеталиинравоучение,изнеговытекающее.

Конецжизни напоминает конецмаскарада, когда всемаски снимаются. Тутмы видим,каковы на самом деле те, с которыми мы приходили в соприкосновение. К этому временихарактеры обнаружились, деяния принесли свои плоды, труды оценены по достоинству ииллюзии исчезли. На все это, конечно, пошло немало времени. Но страннее всего то, чтолишь к концу жизни мы можем узнать, вполне уяснить даже самих себя, наши цели исредства,аособеннонашеотношениекмиру,кдругим.Часто,хотяиневсегда,приходитсяпоставить себя ниже, чем мы раньше предполагали, иногда, впрочем, и выше, чтопроисходит оттого, что мы не имели достаточно яркого представления о низости света иставилисебеслишкомвысокиецели.Словом,мыузнаем,чегокаждыйстоит.

Обыкновенно молодость называют счастливым, а старость — печальным периодомжизни. Это было бы верно, если бы страсти делали нас счастливыми. Однако, они-то изаставляютюностьметаться,приносямалорадостиимногогоря.Холоднойстаростионинетревожат и она принимает оттенок созерцательности, познавание становится свободным иберетверх,атаккаконосамопосебечуждостраданий,точембольшеонопреобладаетвсознании, темпоследнее счастливее.Достаточновспомнить, чтопо существунаслаждение— отрицательно, а страдание— положительно, чтобы понять, что страсти не могут датьсчастьяичтонечегожалетьстаростьзато,чтооналишенанесколькихнаслаждений.Каждоенаслаждение—этотолькоудовлетворениекакой-либопотребности, еслиотпадаетито,идругое, то об этом следуетжалеть такжемало, как о том, что после обеда нельзя есть ипосле крепкогодолгого снаприходится бодрствовать.Платон во введениик «Республике»совершенноправильносчитаетстаростьсчастливою,посколькуонасвободнаотполовоговлечения,недающегонамдотехпорниминутыпокоя.Можноутверждать,чторазличные,постоянно появляющиеся фантазии, порождаемые половым влечением, и происходящие изнихаффектыподдерживаютпостоянноебезумиевлюдях,покаонинаходятсяподвлияниемэтого влечения, этого вселившегося в них демона, и лишь по избавлению от него онистановятся вполне разумными. Во всяком же случае, в общем, и откинув индивидуальныеусловияисостояния,надопризнать,чтоюностисвойственнаизвестнаямеланхолияипечаль,астарости—спокойствиеивеселостьдуха,причинаэтомута,чтоюностьнаходитсяещепод властью, даже в рабстве у этого демона, редко дающего ей спокойную минуту, иявляющего непосредственным или косвенным виновником почти всех несчастий,постигающих человека или грозящих ему, в старости же дух ясен, человек избавился отдолгоотягчавшихегоцепейиполучилвозможностьдвигатьсясвободно.Сдругойсторонынадо заметить, что, раз погасло половое влечение, то и настоящее зерно жизни истлело иосталасьлишьскорлупа,иличтожизньстановитсяпохожеюнакомедию,начатуюлюдьмиидоигрываемуюавтоматами,одетымивихплатья.

Как бы то ни было,юность есть время треволнений, старость— эпоха покоя, уже поэтому одному можно заключить о том, насколько счастливы та и другая. Дитя жаднопростирает руки за тем, что ему кажется таким красивым и богато-пестрым, все этовозбуждает его, так как восприимчивость его молода и чутка. Тоже самое, но с большейэнергией,происходитивюноше.Иегодразнитпестрыймирсегомногообразнымиформамии его фантазия создает из этого нечто гораздо больше того, что может дать

действительность. И он полон жадности и стремления к чему-то неопределенному,отнимающему у него тот покой, без которого нет счастья. В старости все это улеглось,отчасти потому, что остыла кровь и уменьшилась раздражительность воспринимающихцентров, отчасти потому, что опыт обнаружил истинную ценность вещей и сутьнаслаждений, благодаря чему мы постепенно освобождаемся от иллюзий, химер ипредрассудков,скрывавшихиискажавшихдотолеподлинныйвидвещей,теперьмыгораздоправильнее и яснее понимаем все, принимаем вещи за то, что они есть на самом деле и вбольшей или меньшей степени проникаемся сознанием ничтожности всего земного. Этоименно и придает почти всем старым людям, даже с самым заурядным умом, известныйотпечатокмудрости,отличающийихотболеемолодых.Важнеевсегото,чтовсеэтодаетспокойствие духа, являющееся одним из существенных элементов счастья, пожалуй даже,первоеусловие,сущностьего.Тогдакакюношавоображает,чтовэтоммирерассыпаныБогзнает, какие блага, и что надо только узнать, где он, старец проникнут идеей Экклезиаста«суетасует»изнает,чтокакбыпозолоченынибылиорехи,всеонипусты.

Лишь в преклонных годах человек проникается Гоциевским nil admirari[33] — т. е.непосредственным, искренним и твердым убеждением в ничтожности всего и вбессодержательностиблагэтогомира,химерыисчезли.Онуженевоображает,чтогде-то,водворцеиливхижине,существуеткакое-тоособенноесчастье,большее,чемто,какимонсамнаслаждается повсюду, пока он свободен от душевных и телесных страданий. Людскоеделениенавеликоеималое,наблагородноеинизкое,перестаетдлянегосуществовать.Этодает старым людям особенное спокойствие духа, позволяющее с усмешкой взирать наземную суету. Он вполне разочаровался и знает, что человеческая жизнь, как бы ее ниразукрашивали и ни наряжали, все же вскоре выкажет, несмотря на эту ярмарочнуюприбранность,всюсвоюнищету,ичто,несмотрянаэтинаряды,онавглавныхчертахвсюдуодна и та же, всюду истинная ценность ее определяется исключительно отсутствиемстраданий,отнюдьненаличностьюнаслаждений,атемпаче—блеска.(Hцr.epist.L.I,12,V.l— 4). Основная характерная черта старости — разочарованность, пропали иллюзии,придававшие дотоле много прелести нашей жизни и возбуждавшие к деятельности,обнаружились тщета и пустота всех благ мировых, в частности, блеска, великолепия ивеличия, человек узнал, что то, чегомыжелаем, и наслаждения, к которыммы стремимся,могутдатьнамлишьоченьнемного,ипостепенноприходитксознаниювеликойнищетыипустоты нашего существования. Только к 70 годам можно вполне понять первый стихЭкклезиаста.Всеэтопридаетстаростинекоторыйналетугрюмости.

Обычно полагают, что удел старости — болезни и скука. Но болезни вовсе ненеобходимый ее признак, особенно, если предстоит очень долгая жизнь, что же касаетсяскуки,товышеяпоказал,почемустаростьподверженаейменьше,чемюность,точнотакжескука вовсе не есть обязательный спутник одиночества, к которому, по вполне понятнымпричинам, склоняет нас старость. Скука сопутствует лишь тем, кто не знал иныхнаслаждений, кроме чувственных и общественных, кто не обогащал свой дух и оставилнеразвитымиегосилы.Правда,впреклонныхгодахдуховныесилыубывают,ноихостанетсявсе же достаточно для того, чтобы побороть скуку, если только их вообще было много.Сверх того, как показано выше, в силу опытности, упражнения и размышления, разумпродолжает развиваться, суждения становятся более меткими, и уясняется связь вещей, мыпостепенно усваиваем себе всеобъемлющий взгляд на целое, благодаря постоянномукомбинированию на новый лад накопленных знаний, и обогащению их при случае, нашевнутреннее самообразование продолжается по всем направлениям, давая занятие духу,умиротворяяинаграждаяего.Этовизвестнойстепенивозмещаетупомянутыйупадоксил.К

томуже, как сказано, время в старости бежит быстрее, что также противодействует скуке.Убыльфизическихсилвредитнаммало,еслитолькомынедобываемимихлеба.Бедностьвстарости—великоенесчастье.Еслиееудалосьизбегнутьиздоровьесохранено,тостаростьможет быть весьма сносной порой жизни. Главные потребности ее — удобство иобеспеченность, потому в старости мы больше любим деньги, чем раньше: деньгивозмещают отсутствующие силы. Покинутые Венерой, мы охотно ищем радостей у Вакха.Потребность видеть, путешествовать, учиться заменяется потребностью учить других иговорить. Счастье для старика, если в нем осталась любовь к науке, к музыке, к театру,вообщеизвестнаявосприимчивостьквнешнемумиру,чтоунекоторыхсохраняетсядосамыхпреклонныхлет.То,чточеловекимеетвсебе,никогдаемутакнепригодится,каквстарости.Правда,большинство, тупое,каквсегда,превращаютсякстаростипостепенновавтоматы,онидумают,говорятиделаютпостоянноодноитоже,иникакоевнешнеевпечатлениеневсилах сбитьих с этогонаправленияилипробудить внихновуюмысль.Говорить с такимигосподами—тоже,чтописатьнапеске:следыстираютсяпочтимгновенно.Конечно,такоестарчество—нечтоиное,каксмерть.Природасловнохотеласимволизироватьнаступлениевторогодетства,встароститретьимпрорезываниемзубов,что,хотяиредко,новстречается.

Прогрессивнаяубыльвсехсилсприближениемстарости—явление,конечно,печальное,нонеобходимое,дажеблаготворное,ибоиначесмерть,которойэтаубыльрасчищаетдорогу,былабыслишкомтяжела.Поэтомувысшееблаго, какоенамдаеточень глубокая старость,эточрезвычайнолегкоеумирание,невызванноеникакимиболезнями,безвсякихстраданий— смерть совсем не чувствительная, описание которой можно найти во II томе моегоглавноготруда(гл.41).

В Ветхом Завете (псалом 90, 10) продолжительность жизни определяется в 70, самоебольшее в 80 лет, и что еще важнее, Геродот (1,32 и III, 22) говорит то же самое. Но этоневерноиосновываетсянагрубом,поверхностномтолкованиикаждодневногоопыта.Ведьеслибыестественнаяпродолжительностьжизнибыла70–80лет,толюдиумиралибывэтигодаотстарости,насамомжеделе—нетак:онивэтомвозрасте,какивболеемолодом,умирают от болезней, а так как болезнь есть очевидная аномалия, то такую смерть нельзяназватьестественной.Всущностивекчеловека—90—100лет,вэтигодылюдиумираюттолькоотстарости,безболезней,безхрипа,безсудорог,безпредсмертнойборьбы,иногдадаже не бледнея, большей частью сидя, после еды: они, собственно, даже не умирают, апростоперестаютжить.Смертьраньшеэтоговозраставызываетсялишьболезнями,апотомупреждевременна. Упанишады вполне правы, определяя естественную продолжительностьжизнив100лет.

Человеческуюжизньнельзя,всущности,назватьнидлинной,никороткой,[34]таккак,всущности,онаименноислужитмасштабом,которыммыизмеряемвсеостальныесроки.

Различиеюностии старости в том, что упервой вперспективе—жизнь, у второй—смерть,чтоперваяимееткороткоепрошлоеидолгоебудущее,вторая—наоборот.Правда,старикимеетлишьсмертьпередсобою,уюношижевпереди—жизнь,ноещевопрос,чтопривлекательнее,инелучшели,вообщеговоря,иметьжизньпозади,чемпредсобою?ВедьсказаножевЭкклезиасте(7,2):«Деньсмертилучшеднярождения».Вовсякомслучаежелатьпрожитьоченьдолго—желаниевесьмасмелое,недаромиспанскаяпословицаговорит:«ктодолгоживет—видитмногозла».

Правда, вопреки астрологии, судьба отдельного человека не бывает начертана напланетах,ноониуказываютжизненныйпуть«человекавообще»,втомсмысле,чтокаждомувозрастусоответствуеткакая-нибудьпланетаитакимобразом,жизньпроходитподвлияниемвсех планет поочередно. В десять лет нами управляет Меркурий. Подобно этой планете,

человек быстро и свободно движется в очень небольшом круге, незначительные мелочиспособныеговзволновать,ноучитсяонмногоилегко,подруководствомбогахитростиикрасноречия.СдвенадцатымгодомнаступаетцарствоВенеры,юношейвсецелоовладеваютлюбовь и женщины. На тридцатом году мы находимся под влиянием Марса, человекстановится резким, сильным, смелым, воинственным и гордым. В сорок лет мы поддействием четырех планетоид, полежизни как бы расширяется,мы служимполезномуподвлиянием Церepы, имеем собственный очаг в силу влияния Весты, научились, благодаряПалладе,тому,чтоследовалознатьиподобноЮноневдомецаритсупруга.[35]Впятьдесятлет над нами владычествует Юпитер. Человек пережил большинство современников, ичувствуетсвоепревосходствонадновымпоколением.Онещесохранилвсесвоисилы,богатопытомизнаниями,взависимостиотличныхданныхиположениясвоегоонимееттотилииной авторитет у окружающих.Он не хочет более повиноваться, а желает сам повелевать.Теперьонбольшевсегопригоденктому,чтобыстатьруководителем,правителемвтойилииной сфере. 50 лет — апогей человека. На шестидесятом году настает время Сатурна,являетсясвинцоваятяжесть,медлительностьиинертность:

«Людистарые—чтомертвецы,Недвижны,вялы,бледны—каксвинец».(«РомеоиДжульетта».ДействиеII,сцена5)НаконецявляетсяУран,тогда,какговорят,пораидтинанебо.Нептуна,названноготак

понедомыслию,янемогуупомянутьздесь,разнельзяназватьегопо-настоящемуимени—Эросом, не то я постарался бы показать, как конец соединяется с началом, каким образомЭрос оказывается в тайной связи со смертью и как, в силу этой связи, подземное царствоОркус илиАмантес египтян (Plutarch, de Iside et 0s., с. 29) оказывается не только берущим,отнимающим, но и дающим, так что смерть является творцом жизни. Именно из этогоОркусарождаетсявсе,внемнаходилосьвсе,чтоживетныне, еслибытольконамудалосьпонятьфокус,посредствомчегоэтопроисходит,тогдавсесталобыясным.

notes

Примечания

1Народы, рабы и победители всегда признавали, что высшее благо человека — его

личность.

2Каквдень,подарившийтебямиру,солнцеприветствовалосветила,такитыроспотем

жезаконам,какиевызвалитебякжизни.Такимтывсегдаостанешься,нельзяуйтиотсамогосебя, так говорилисибиллыипророки,никакаявласть,никакоевремянемогутразбитьразсозданнойиразвивающейсяформыжизни.

3Имеешьодно—будешьиметьидругое.

4«Одинпокидаетсвойроскошныйдворец,чтобыпрогнатьскуку,нототчасвозвращается

назад, не чувствуя себя счастливее в другом месте. Другой спешно бежит в свое имение,словнотамнадотушитьпожар,ноедвадостигнувграницимения,онначинаетскучатьиилипредаетсясонливостиистараетсязабыться,илижеспешновозвращаетсявгород»(III,1073).

5Природа постоянно совершенствуется, переходя от механикохимического процесса в

неорганическом мире к растительности с ее глухим самоощущением и далее к животномуцарству, где уже заметны разум и сознание, эти слабые ростки развиваются постепеннодальше,ипоследним,величайшимусилиемдостигаетсячеловек,егоинтеллект—апогейицельтворенийприроды,самоесовершенноеитрудное,чтоонасмоглапроизвести.Однакоивпределахчеловеческогородаразумпредставляетмногочисленныеи заметныеградацииикрайне редко достигает высшего развития — действительно высокой интеллигентности.Понимаемая в узком, строгом смысле, она является труднейшим и высшим творениемприродыивместестемсамымредкимиценным,чтоестьнасвете.

При такой интеллигентности появляется вполне ясное сознание, а следовательно —отчетливое и полное представление о мире. Одаренный ею человек обладает величайшимземнымсокровищем—темисточникомнаслаждений,посравнениюскоторымвседругие—ничтожны.Извнеемунетребуетсяничего,кромевозможностибезпомехнаслаждатьсяэтимдаром, хранить этот алмаз. Ведь все другие— не духовные— наслаждения суть низшегорода, все они сводятся к движениямволи, т. е. кжеланиям,надеждам, опасениям, усилиям,направленным на первый попавшийся объект. Без страданий при этом не обойтись, вчастности,достижениецелиобычновызываетвнасразочарование.Наслаждениядуховныеприводят лишь к уяснению истины. В царстве разума нет страданий, есть лишь познание.Духовныенаслаждениядоступны,однако,человекулишьчрезпосредство,аследовательно,ивграницахегособственногоразума:«весьимеющийсявмиреразумбесполезендлятого,укогоегонет».Единственнаяневыгода,связаннаясэтимпреимуществом,этота,чтововсейприродевосприимчивостькболиповышаетсяпараллельносразумом,аследовательно,здесьдостигаетвысшегопредела.

6Всущностивульгарностьсостоитвтом,чтожеланияпреобладаютвсознаниичеловека

над познавательной способностью, и эта последняя становится в служебное отношение кволе,следовательно,разволяненуждаетсявуслугахпознания,разнетникрупных,нимелкихмотивов, сознание дремлет и наступает полное отсутствие мыслей. Желание без сознаниясамое низменное, что только возможно: оно присуще всякому полену, в котором иобнаруживаетсявмоментегопадения.Состояниеэтоиестьвульгарность.Здесьдействуютлишь органы чувств, да та ничтожная доза разума, какая необходима для восприятияощущений.Посемувульгарныйчеловекдоступенвсемвпечатлениям, тотчас воспринимаетвсе, что говорится вокруг, каждый слабый звук, мельчайшее обстоятельство немедленновозбуждают,какиузверей,еговнимание.Такоесостояниеотражаетсянаеголицеинавсейнаружности, получается вульгарный вид, особенно отталкивающий и, если — как этообычнобывает,воля,заполняющаясобоювсесознание,низменна,эгоистичнаизла.

7Нестоитдосадоватьналюдскуюнизость:чтобыонейниговорили,она—сила.

8Высшие классы с их блеском, роскошью, великолепием и разного рода тщеславием

могутсказать:нашесчастьевсецеловненас,егоцентр—головыдругихлюдей».

9Соответствуетнашемупонятию«типа».

10Партийныйдух.

11Законнезаботитсяомелочах.

12Рыцарскаячесть—порождениевысокомерияи глупости. (Противоположныйпринцип

резче всего выражен словами: «Нищета людей—наследиеАдама»). Замечательно, что этобезмерное высокомерие встречается исключительно среди последователей тех религий,которые обязывают верующих к крайнему смирению, ни в древности, ни в других частяхсвета не исповедуется этот принцип рыцарской чести. Однако его возникновению мыобязаны не религии, а феодализму, при котором каждый дворянин мнил себя сувереном ипоэтомунепризнавалнадсобоюникакоголюдскогосуда, онпривыкверитьвполнейшуюнеприкосновенность, святость своей личности, и всякое покушение на нее, всякий удар,всякоебранноесловоказалосьемупреступлением,заслуживающимсмерти.Вотпочемучестьи дуэль были первоначально привилегиями дворянства, а в позднейшие времена —офицерства,подчаскэтойгруппепримыкали—ноневполне—идругиевысокиеклассы,сцелью не отставать от них. Хотя дуэль и возникла из ордалий, но все же эти последниеявляются не причиной, а следствием, проявлениемпринципа чести: не признавая людскогосуда, человек апеллировал к Божьему. Ордалии свойственны не только христианству, онивстречаются и у индусов, хотя главным образом в древние времена, впрочем, следы ихосталисьтамипоныне.

1320 или 30 ударов палкой пониже спины — это т. ск. насущный хлеб китайца. Это

отеческое внушение мандарина не считается позорным и принимается с благодарностью(Lettresédifiantesetcuriouses.1819.Vol.11.p.454).

14Собственно, причина по которой правительства делают вид, что стараются вывести

дуэль(чегоособеннолегкоможнобылобыдостичьвуниверситетах)—ичтоэтоимтольконе удается — лежит в следующем: государство не в силах вполне заплатить деньгами зауслуги военных и гражданских служащих, нехваток оно выплачивает в виде почестей,представляемых титулами, орденами, мундирами. Чтобы сохранить за этой идеальнойоплатой высокую ценность, необходимо всячески поддерживать чувство чести, обострятьего,хотябыичрезмерно,таккакгражданскаячестьнедостигаетэтойцели,ибоонаимеетсярешительно у всех, то остается обратиться к чести рыцарской, которую и поддерживаютвышеупомянутыми средствами. В Англии, где жалованье военных и гражданских чиновмного выше, чем на континенте, в ней нет надобности, поэтому там за последние 20 летдуэльпочтисовершенноисчезла,теперьонаоченьредкаивысмеиваетсявсеми,этомумногоспособствовалоAnti-duelling society, имеющее своимичленамимного лордов, адмираловигенералов,по-видимому,жертвыМолохуздесьпрекращаются.

15Поэтомуоченьплохойкомплиментназыватьтворение,какэтоныневмоде,деянием—

That.Творенияпринадлежатквысшейкатегории.Деяниевсегдавытекает,строитсянакаком-либо мотиве, а поэтому всегда обособлено, преходяще и свойственно универсальному,исконному элементу мира — воле. Великое, прекрасное творение, как имеющее всеобщеезначениеестьнечтопостоянное,создаетсяневинным,чистымразумом,поднимающимсякакроса над низким миром воли. Слава деяний имеет ту выгоду, что обычно она сразувспыхивает и иногда столь ярко, что в мгновение расходится по всей Европе, слава жетворений возникает медленно, постепенно, сперва тихо, потом уже громче и достигаетапогеячасточерез100лет,нотогдаонаужеспособнаутвердиться(т.к.самитворенияживы)на целые тысячелетия. Напротив, слава деяний, как только минует первая вспышка,постепенно слабеет, сфера ее все суживается и под конец от нее остается в истории лишькакой-тодымок.

16Самоеудачноесловобудетосмеяно,еслиусобеседникаслухневпорядке.

17Тынеможешьничегоподелатьсокружающейтебятупостью!Ноневолнуйсянапрасно,

ведькамень,брошенныйвболото,непроизводиткругов.

18Еслибы,преждечемродиться,яжелалбы,чтобымнедаровалижизнь—тояипоныне

нежил бына этом свете: это станет понятным, если взглянуть, как неистовствуют те, ктоготовотрицатьменя,лишьбысамимказатьсяхотькакой-нибудьвеличиной.

19Таккакнашевеличайшееудовольствиесостоитвтом,чтобынамивосхищались,алюди

восхищаютсядругими,дажееслиэто заслужено,крайненеохотно—тонаиболеесчастливтот,ктотакилииначенаучилсявосхищатьсясамсобою.Толькобыдругиенеразочаровывалиего!

20Лучшее—врагхорошего.

21Кактелоскрытоодеждою,такнашдухоблеченложью.Нашислова,действия,всенаше

существо лживо, и лишь изредка за этой оболочкой можно угадать наш истинный образмыслей,какпододеждойугадываетсяиногдафигура.

22Известно,чтонесчастиялегчепереносятсясообща,кнесчастьямжелюдипричисляюти

скуку,апотомуисходятся,чтобыскучатьвместе.Каклюбовькжизниявляется,всущности,лишь страхом смерти, так и общительность людей не есть прирожденный инстинкт,покоится не на любви к обществу, а на страхе перед одиночеством, в общении с другимилюди вовсе не ищут удовольствия, а просто стараются избежать пугающей их пустоты итягости одиночества, однообразия их самосознания, ради того, чтобы уйти от этого, ониготовыдовольствоватьсядажеплохимобществомимирятсяснеизбежносвязаннымиснимтягостями и принуждениями. Но если возьмет верх отвращение ко всему этому, создаетсяпривычкакодиночеству,благодарячемусгладитсяпервоначальноенеприятноевпечатлениеотнего, очемсказановыше, тогдачеловекможетотличнообходитьсяодин,не скучаяпообществу, это возможно потому, что потребность в последнем— не первична и поэтомуеще,чтоодиночествосамопосебедаетнемаловыгод.

23этом же смысле высказывается и Сади (пер. Графа, стр. 65): «С этого времени мы

распростилисьсобществомивступилинапутьодиночества,иботолькоэтотпутьверенибезопасен».

24Завистьлюдейпоказываетнасколькоони себячувствуютнесчастными,постоянноеих

вниманиектому,чтоделаютдругие,показывает,каконискучают.

25Сон-это частичка смерти, которую мы занимаем заранее, сохраняя и возобновляя ею

истощившуюся за день жизнь. Сон— заем, сделанным у смерти для поддержания жизни,иначеговоря«процентсосмерти»,причемсамасмерть—этоуплатавсегокапитала,уплата,отсрочиваемаятемдальше,чемвышепроцентыичемправильнееонивносятся.

26Вообще разумно было почаще говорить себе: «изменить это я не могу, остается

извлекатьизэтогопользу».

27Если бы у большинства людей добро преобладало над злом, тогда было бы разумнее

полагаться не на их страх, а на справедливость, честность, благородность, родство,верность,любовьилижалость,нотаккакнаделебываетобратное,торазумнеепоступатьнаоборот.

28Можно сказать, что волю человек дал сам себе, ибо воля— это он сам, разум же—

благо, дарованное ему небом вечною, таинственною судьбою, необходимостью, в рукахкоторойчеловек—игрушка.

29Лучшим средством проложить себе дорогу в жизни являются дружба и товарищи, но

большие способности делают нас гордыми и потому малопригодными к тому, чтобыльститьтем,укогоэтиспособностиничтожны,предкоимиприходитсяпоэтомускрыватьсвое преимущество, отрекаться от него. Обратным образом влияет сознание небольшихспособностей,оноотличноуживаетсясприниженностью,общительностью,любезностью,уважением к дурному и доставляет, следовательно, друзей и покровителей. Сказанноеотноситсянетолькокгосударственнойслужбе,ноикпочетнымдолжностям,дажекученойславе,вакадемиях,напр.,всеверхизанятымилойпосредственностью,заслуженныежелюдипопадаюттудаоченьпоздно,илиникогда,впрочем—этовсюдутак.

30Случай играет настолько важную роль во всех человеческих делах, что, пока мы

стараемсяпутемжертвы,предотвратитькакую-либоотдаленнуюопасность,онаисчезаетвсилунепредвиденногоположения, какоепринялиобстоятельства, и тогдане толькодаромпотеряны принесенные жертвы, но даже произведенное ими изменение теперь, приизменившемся положении вещей, становится прямо-таки невыгодным.Поэтому не следуетрассчитывать наши действия на слишком отдаленное будущее, но принимать в расчет ислучай,исмелоглядетьвглазаинойопасности,надеясь,чтоона,какмногиегрозовыетучи,пройдетмимо.

31Укогоумнесоответствуетвозрасту,тотиспытываетвсенесчастиясвоихлет.

32Встаростилюдиболеевсегооберегаютсебяотнесчастий,вюности—легчепереносят

их.

33Ничемунепоклоняться.

34Как бы долго мы ни жили, мы не обладаем полностью ничем, кроме нераздельного

настоящего, ибо воспоминания наши больше теряют вследствие забывчивости, нежелиобогащаютсянакоплениемновыхматериалов.

35Одругих60приблизительнопланетоидах,недавнооткрытых,яислышатьнежелаю.Я

поступаю с ними так, как профессорафилософии сомною.Яих игнорируюпотому, что смоимирассуждениямионинесогласуются.