Проблемы археологии Восточной Европы иbulgari-istoria-2010.com/booksRu/Problemy_Arheologii...14. Кияшко В.Я. Донской край в древности

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования

«ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Институт истории и международных отношений

Кафедра археологии и истории Древнего мира

Волгоградская областная общественная организация «ВОЛГО-ДОНСКОЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО»

«Проблемы археологии Восточной Европы и Дальнего Востока»

Материалы

XII Международной археологической конференции студентов и аспирантов

(Ростов-на-Дону, 26–29 ноября 2017 г.)

Ростов-на-Дону – Таганрог 2017

2

УДК [902(398+31)+39+94](063) ББК 63 П781

Печатается по решению кафедры археологии и истории Древнего мира

Южного федерального университета (протокол № 2 от 6 октября 2017 г.)

Редакционная коллегия:

кандидат исторических наук, доцент Е. В. Вдовченков – ответственный редактор; доктор исторических наук, профессор А. В. Кияшко – зам. ответственного редактора,

зам. председателя оргкомитета конференции МАКСиА; кандидат исторических наук, доцент Т. В. Богаченко; кандидат исторических наук, доцент А. Л. Бойко; кандидат исторических наук, доцент А. А. Иванов;

специалист Ю. Г. Кияшко; кандидат исторических наук, доцент Донецкого национального университета

А. В. Колесник; кандидат исторических наук, доцент А. Н. Коваленко;

магистрант А. Г. Кожедуб; студент М. А. Тихонова; студент Ю. Д. Кравцова

П781 Проблемы археологии Восточной Европы и Дальнего Востока :

материалы XII Международной археологической конференции студентов и аспирантов (Ростов-на-Дону, 26–29 ноября 2017 г.) / Южный федеральный университет ; [редкол.: Е. В. Вдовченков (отв. ред.) и др.]. – Ростов-на-Дону ; Таганрог : Издательство Южного федерального университета, 2017. – 305 с.

ISBN 978-5-9275-2539-3 В сборник включены материалы участников XII Международной

археологической конференции студентов и аспирантов «Проблемы археологии Восточной Европы и Дальнего Востока. Проблематика докладов охватывает широкий спектр вопросов археологии, древней истории и этнографии Восточной Европы. Для археологов, этнографов, историков.

Оргкомитет конференции представляет тезисы в авторской редакции.

УДК [902(398+31)+39+94](063) ББК 63

ISBN 978-5-9275-2539-3 © Кафедра археологии и истории Древнего мира

Южного федерального университета, 2017

3

Этот сборник посвящается 80-летнему юбилею патриарха

донской археологии Владимира Яковлевича Кияшко

4

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ

XII сборник Международной археологической конференции

студентов и аспирантов посвящен замечательному событию – 80-летнему

юбилею патриарха донской археологии Владимира Яковлевича Кияшко.

Название сборника – «Проблемы археологии Восточной Европы и

Дальнего Востока» – связано не только с тематикой сборника,

расширившейся за счет материалов участвующих в конференции коллег из

Республики Корея. Наш юбиляр родился на Дальнем Востоке, хотя

дальнейшая жизнь его оказалась связана с Донским краем. Он родился в

далеком 1937 г., и таким образом, является сверстником Ростовской

области, которая тоже отмечает 80-летний юбилей.

С 1956 г. Владимир Яковлевич участвует в археологических

исследованиях. За спиной – десятки экспедиций, проектов, публикаций, 50

лет преподавания на историческом факультете Университета. Им открыта

энеолитическая константиновская археологическая культура, исследован

эталонный памятник неолита и палеометалла на Нижнем Дону поселение

Раздоры I.

По системе двенадцатеричного, месопотамского счета этот сборник

также юбилейный, «дюжинный». Владимир Яковлевич участвовал в работе

нашей конференции с самого начала. Он всегда окружен молодежью, им

воспитаны сотни студентов, десятки учеников, многие из которых

превратились в маститых мэтров. В.Я. Кияшко – это целая эпоха в

отечественной археологии.

Владимир Яковлевич не останавливается на достигнутом и

продолжает работать – над статьями, сборниками, участвует в научно-

популярных проектах (НаукаPRO).

Литература

Владимиру Кияшко – всего 70! // Историко-археологические

исследования в г. Азове и на Нижнем Дону в 2006 г. Азов, 2008. Вып 23. С.

9-10.

Флеров В. С. Феномен «Кияшко» есть только в Ростове-на-Дону //

Донские древности. Азов, 1995. Вып. 4. С. 19-32.

5

СПИСОК НАУЧНЫХ И УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКИХ ТРУДОВ

ВЛАДИМИРА ЯКОВЛЕВИЧА КИЯШКО

1. Кияшко В.Я. Кобяково поселение эпохи поздней бронзы //

Тезисы докладов 13-й научной студенческой конференции РГУ. Ростов-на-

Дону: Изд. РГУ, 1959.

2. Кияшко В.Я. Кобяково поселение поздней бронзы // Материалы

13-й научной студенческой конференции РГУ. Ростов-на-Дону: Изд. РГУ,

1960.

3. Кияшко В.Я. Погребения катакомбной культуры в курганах

Нижнего Дона // Авторефераты научных работ за 1961 г. Ростов-на-Дону:

Изд. РГУ, 1962.

4. Кияшко В.Я. Племена катакомбной культуры на Нижнем Дону

// Научные сообщения РГУ за 1962 г. Серия гуманитарных работ. Ростов-

на-Дону: Изд. РГУ, 1963.

5. Кияшко В.Я. Культурные связи степных племен Нижнего

Подонья с населением Кавказа в III – II тысячелетии до н. э. // Научные

сообщения РГУ за 1963г. Серия гуманитарных работ. Ростов-на-Дону: Изд.

РГУ, 1964.

6. Кияшко В.Я. Расселение племенных групп на территории

Нижнего Дона в эпоху позднего неолита и энеолита // Научные сообщения

РГУ за 1964г. Серия гуманитарных работ. Ростов-на-Дону: Изд. РГУ, 1965.

7. Кияшко В.Я. Погребения катакомбной культуры в курганах

Нижнего Дона // Тезисы докладов на Всесоюзной сессии археологических

исследований в 1964 г. Баку, 1965.

8. Кияшко В.Я, Братченко С.Н. Бронзовый век // История Дона. Т.

1. Ростов-на-Дону: Изд. РГУ, 1965.

9. Происхождение религиозных праздников и их сущность //

Несущим свет. Ростов-на-Дону: Ростиздат, 1967.

10. Кияшко В.Я. Новое энеолитическое поселение на Нижнем Дону

// Археологические открытия 1967 г. М.: «Наука», 1968.

11. Кияшко В.Я., Максименко В.Е. Погребение раннежелезного

века у х. Верхне-Подпольный // Археологические открытия 1967 г. М.:

«Наука», 1968.

6

12. Раскопки Константиновского поселения // Археологические

открытия 1968 г. М.: «Наука», 1969.

13. Кияшко В.Я., Пронштейн А.П. Вспомогательные исторические

дисциплины. Программы педагогических институтов. М.: «Просвещение»,

1969.

14. Кияшко В.Я. Донской край в древности // История Донского

края. Ростов-на-Дону: Ростиздат, 1971.

15. Кияшко В.Я. Связи Нижнего Подонья и Кавказа в

палеометаллическую эпоху // Тезисы докладов на Всесоюзной сессии

археологических исследований в 1970 г. Тбилиси: «Мецниереба», 1971.

16. Кияшко В.Я, Гамаюнов А.К., Ильюков Л.С. Исследования

Константиновского поселения // Археологические открытия 1971 г. М.:

«Наука», 1972.

17. Кияшко В.Я, Косяненко В.М., Максименко В.Е. Легенда и быль

донских курганов. Ростиздат. 1972 г.

18. Кияшко В.Я. Новый памятник скифской архаики на Нижнем

Дону // Матерiали 13-оi конференцii IА АН УРСР (1968 p.). Киiв, 1972.

19. Кияшко В.Я. Полвека Советской археологии на Дону // Дон и

Северный Кавказ в советской исторической литературе. Ростов-на-Дону:

Изд. РГУ, 1972 г.

20. Кияшко В.Я. Константиновское поселение эпохи энеолита //

Археологические раскопки на Дону. Ростов-на-Дону: Изд. РГУ, 1973.

21. Кияшко В.Я., Пронштейн А.П. Вспомогательные исторические

дисциплины. М., 1973.

22. Кияшко В.Я. Дон в эпоху первобытнообщинного и

рабовладельческого строя // История Дона. Ростов-на-Дону: Изд. РГУ?

1973.

23. Кияшко В.Я. Археологическая карта // Атлас Ростовской

области. М., 1973.

24. Кияшко В.Я, Беспалова А.Г., Пронштейн А.П., Чеботарев Б.В.,

Овчинникова В.С. Опыт преподавания вспомогательных исторических

дисциплин в Ростовском университете // Известия Сев.-Кавк. Научного

центра высшей школы. Серия общественных наук. 1974 г. №4.

25. Кияшко В.Я. Древности Донской земли // Знание-Сила. 1975

№4.

7

26. В Кияшко В.Я., Кореняко В.А. Погребение раннего железного

века у Константиновска-на-Дону // Советская археология. 1976 г. №4.

27. Кияшко В.Я. К вопросу о костяных рогатках в степных

погребениях эпохи бронзы // Проблемы археологии Поволжья и Приуралья.

Куйбышев, 1976.

28. Кияшко В.Я. Кавказские черты погребальных обрядов эпохи

ранней бронзы в Приазовье. 8-е Крупновские чтения // Тезисы докладов.

Нальчик, 1978.

29. Кияшко В.Я. Л.С. Ильюков. Лакедемоновский курганный

могильник // Археологические открытия 1977 г. М.: «Наука», 1978.

30. Кияшко В.Я. Методика проведения аттестаций на 1-х курсах

гуманитарных факультетов // Информационно-методические материалы

учебно-методического совета РГУ. Вып.2. Ростов-на-Дону: РГУ, 1978.

31. Кияшко В.Я. К вопросу о булавках эпохи ранней бронзы // 9-е

Крупновские чтения. Тезисы докладов. Элиста, 1979.

32. Кияшко В.Я. Параллели развития погребальных обрядов эпохи

ранней бронзы в Приазовье и на Западном Кавказе // Проблемы эпохи

бронзы юга Восточной Европы. Тезисы докладов. Донецк, 1979.

33. Кияшко В.Я. Константиновское поселение и памятники

степного энеолита // Проблемы эпохи энеолита степной и лесостепной

полосы Восточной Европы. Тезисы докладов. Оренбург, 1980.

34. Кияшко В.Я. Вопросы методики исследований курганных

погребений эпохи энеолита и бронзового века в степном Причерноморье //

Очерки древней этнической и экономической истории Нижнего Дона.

Ростов-на-Дону, 1980.

35. Кияшко В.Я., Пронштейн А.П. Хронология. М.: Издательство

«Высшая школа», 1981.

36. Кияшко В.Я. Семантика молоточковидных булавок // 13-е

Крупновские чтения. Тезисы докладов. Майкоп, 1984.

37. Кияшко В.Я. Рецензия: «Древности Дона. Материалы работ

Донской экспедиции» М. 1983 г. // Известия СКНЦ ВШ. 1984 г. №3.

38. Кияшко В.Я. Многослойное поселение Раздорское 1 на Дону //

Тезисы докладов Всесоюзной археологической конференции. Баку, 1985.

39. Кияшко В.Я. Археологические работы на новостройках

Ростовской области в ХI пятилетке // Археологические исследования в

8

зонах мелиорации: итоги и перспективы их интенсификации. Ленинград,

1985.

40. Кияшко В.Я. Многослойное поселение Раздорское 1 на Нижнем

Дону // КСИА АН Советский Союз. Вып.192. М., 1987.

41. Кияшко В.Я., Скрипник Т.А. Ровесники пирамид. Буклет

выставки РОМК. Ростов-на-Дону, 1988.

42. Кияшко В.Я. Энеолитические скипетры из Ростовского

областного музея краеведения // Известия РОМК, вып. 5. Ростов-на-Дону,

1988.

43. Кияшко В.Я. Рогатые амулеты раннего бронзового века //

Известия РОМК, вып. 6. Ростов-на-Дону, 1989.

44. Кияшко В.Я. Молоточковидные «булавки» и «Мировое Древо»

// Проблемы древней истории Северного Причерноморья и Средней Азии.

Ленинград, 1990.

45. Кияшко В.Я. Место памятников константиновского типа в

системе степных культур энеолита-ранней бронзы // Проблемы

первобытной археологии Северного Причерноморья. Херсон, 1990.

46. Кияшко В.Я. «Утюжки» эпохи неолита-энеолита и их

смысловая интерпретация // Тезисы докладов конференции «350-летие

Азовского осадного сидения». Азов, 1991.

47. Кияшко В.Я. К вопросу о связях племен Подонья-Празовья и

Кавказа в бронзовом веке // Историческая география Дона и Северного

Кавказа. Ростов-на-Дону, 1992.

48. Кияшко В.Я, Котова Н.С., Дегемерджи С.М. Неолитические и

энеолитические материалы поселения Зливки // Неолитические памятники

степей Украины. Памяти А.Б. Бодянского. Киев, 1992.

49. Кияшко В.Я. К вопросу о молоточковидных «булавках» //

Донские древности. Вып.1. Азов, 1992.

50. Кияшко В.Я. Амулеты раннего бронзового века на территории

Нижнего Дона // Историко-археологические исследования в Азове и на

Нижнем Дону в 1991 г. вып.11. Азов, 1993.

51. Кияшко В.Я. Итоги археологических работ 1992 г. у станицы

Раздорская // Историко-археологические исследования в Азове и на

Нижнем Дону в 1992 г. Вып.12. Азов, 1994.

9

52. Кияшко В.Я. Два погребения с букраниями эпохи средней

бронзы // Донские древности. Вып.2. Азов, 1994.

53. Кияшко В.Я. Между камнем и бронзой Нижнее Подонье в 5-3

тысячелетиях до н.э. Донские древности. Вып.3. Азов, 1994.

54. Кияшко В.Я. Работы Раздорской экспедиции в 1993 г. //

Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 1993

г. Вып. 13. Азов, 1994.

55. Кияшко В.Я, Н.И. Ромащенко. Раздорское-2 – новое

местонахождение каменного века на Нижнем Дону // Историко-

археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 1993 г. Вып.13.

Азов, 1994.

56. Кияшко В.Я. Стихи к юбилею // Донские древности. Вып. 4.

Азов, 1995.

57. Кияшко В.Я. Работы в станице Раздорская в 1994 году //

Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в

1994. Вып.14. Азов, 1997.

58. Кияшко В.Я. К шестидесятилетию друга и учителя

(С.Н.Братченко) // Историко-археологические исследования в Азове и на

Нижнем Дону в 1994 г. Вып. 14. Азов, 1997.

59. Кияшко В.Я., И.В. Гудименко. Оригинальная литейная форма

палеометаллической эпохи // Историко-археологические исследования в

Азове и на Нижнем Дону в 1994 г. Азов, 1997, вып. 14.

60. Кияшко В.Я. Работа на поселении Раздорское I в 1995-96 гг. //


1995-1997 гг. Вып. 15. Азов, 1998.

61. Кияшко В.Я. К юбилею Л.М.Казаковой // Историко-

археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 1995-1997 гг.

Вып. 15. Азов, 1998.

62. Кияшко В.Я., Лукьяшко С.И. Спасательные работы в Сальском

районе // Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем

Дону в 1995-1997 гг. Вып. 15. Азов, 1998.

63. Кияшко В.Я. А.П. Пронштейн и развитие вспомогательных

исторических дисциплин в Ростовском университете // Проблемы

источниковедения и отечественной истории. Ростов-на-Дону, 1999.

10

64. Кияшко В.Я. Некоторые замечания о материальном и духовном

воплощении идеи жертвоприношения (к вопросу методики кабинетных

исследований) // Проблемы археологии Юго-Восточной Европы. Тезисы

докладов VII Донской археологической конференции. Ростов-на-Дону,

1998.

65. Кияшко В.Я, Цыбрий В.В., Цыбрий А.В. Ранненеолитические

материалы стоянки Усть-Быстрая на Северском Донце // Археологические

записки Донского археологического общества, вып. I. Ростов-на-Дону,

2000.

66. Кияшко В.Я. Вадим Сергеевич Бочкарев // Историко-

археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 1998. Вып. 16.

Азов, 2000.

67. Кияшко В.Я., Лукьяшко С.И. О работе объединенной

экспедиции РГУ и АКМ в 1998 г. // Историко-археологические

исследования в Азове и на Нижнем Дону в 1998. Вып. 16. Азов, 2000.

68. Кияшко В.Я., Поплевко Г.Н. Кремневые наконечники стрел

Константиновского поселения // Историко-археологические исследования в

Азове и на Нижнем Дону в 1998. Вып. 16. Азов, 2000.

69. Кияшко В.Я. Энеолит. У истоков донской истории // Донская

археология. 2000. № 2.

70. Кияшко В.Я, Яценко В.В. Погребение с набором инструментов

эпохи средней бронзы // Историко-археологические исследования в Азове и

на Нижнем Дону в 1999-2000 гг. Вып. 17. Азов, 2001.

71. Кияшко В.Я. Еще раз о проблеме "утюжков" в мезолите-

энеолите в Евразии // Степи Евразии в древности и средневековье.

Материалы международной научной конференции, посвященной 100-

летию со дня рождения Михаила Петровича Грязнова. Книга I. СПб, 2002.

72. Кияшко В.Я. Памяти Тура Хейердала. To the memory of Thor

Heyerdahl // Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем

Дону в 2001 г. Вып. 18. Азов, 2002.

73. Кияшко В.Я. К юбилею Н.Д. Праслова // Историко-

археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2001 г. Вып.

18. Азов, 2002.

11

74. Кияшко В.Я. Работы на Крепостном городище в 2001 году //


2001г. Вып. 18. Азов, 2002.

75. Кияшко В.Я. Новое о прежних находках // Донская археология.

2002. №1-2.

76. Кияшко В.Я., Цыбрий В.В. Изделия из кости стоянки

Раздорская 2 на Нижнем Дону // Неолит-энеолит Юга и неолит Севера

Восточной Европы (новые материалы, исследования проблемы

неолитизации регионов. СПб., 2003.

77. Кияшко В.Я, Цыбрий В.В. Три амулета каменного века из

станицы Раздорская // Историко-археологические исследования в Азове и

на Нижнем Дону в 2002 г. Вып.19. Азов, 2004.

78. Кияшко В.Я, Яценко В.В. Новый коленчатый клевец-скипетр в

собрании Азовского музея-заповедника // Историко-археологические

исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2003 г. Вып. 20. Азов, 2004.

79. Кияшко В.Я. Ещё раз об энеолитических скипетрах //

Проблемы археологии Нижнего Поволжья. Тезисы докладов I

Международной Нижневолжской археологической конференции.

Волгоград, 2004.

80. Кияшко В.Я. История разведок и раскопок древних объектов:

воспоминания о развитии Донской археологии (отрывки из книги) //

Историко-культурные и природные исследования на территории

Раздорского этнографического музея-заповедника, вып.2. Новочеркасск,

2004.

81. Кияшко В.Я, Максименко В.Е., Бойко А.Л., Казакова Л.М.

Археология в Ростовском университете (1915-2005 гг.). К 90-летию РГУ.


82. Кияшко В.Я. От редакции // Археологические записки ДАО,

вып 4. Ростов-на-Дону, 2005.

83. Кияшко В.Я. Флёрову В.С. – шестьдесят // Историко-

археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2004 г. Вып.

21. Азов, 2006.

84. Кияшко В.Я. Памяти Человека // Историко-археологические

исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2004 г. Вып. 21 Азов, 2006.

12

85. Кияшко В.Я. Памятники Земли Донской – наша история,

богатство, гордость // Магистраль истории. Археологические исследования

в зоне строительства магистрального газопровода «КС Сохрановка – КС

Октябрьская». Ростов-на-Дону, 2006.

86. Кияшко В.Я, Цыбрий В.В. Исследование многослойного

поселения Раздорское I в 2005 году // Историко-археологические

исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2005г. Вып. 22. Азов, 2006.

87. Кияшко В.Я. Левенцовка начиналась так // Матерiали та

дослiдження з археологii Схiдноi Украiни №6. Луганськ, 2006.

88. Кияшко В.Я. Случайные находки // Археологические записки

Донского археологического общества. Вып. 5. Ростов-на-Дону, 2007.

89. Кияшко В.Я., Ли Джи Ын. Бронзовый предмет из фондов

Волгоградского Областного музея краеведения // Археологические записки

Донского археологического общества. Вып. 5. Ростов-на-Дону, 2007.

90. Кияшко В.Я. Полвека археологии и кое-что ещё… Донские

древности вып.8. Азов, 2007.

91. Кияшко В.Я. Номенклатура и орнаментация изделий из кости и

камня на ранненеолитической стоянке Раздорская II // Проблемы

археологии Нижнего Поволжья. Тезисы доклада. Волгоград, 2007.

92. Кияшко В.Я., Цыбрий В.В., Цыбрий А.В., Цыбрий Т.В.,

Захариков А.П., Орленко А.В., Озеров А.А., Абакумов Г.Н., Абакумов Т.Н.

Петроглифы у хутора Скельновский. Ростов-на-Дону, 2010.

93. Кияшко В.Я. Об одной разновидности каменных молотов //


г. Азовский историко-археологический и палеонтологический музей-

заповедник. Вып. 25. Азов: Издательство Азовского музея-заповедника,

2011. С. 455-457.

94. Цыбрий А.В., Цыбрий В.В., Кияшко В.Я., Мамонов Ф.В.

Исследование стоянки Раздорская 2 в 2009 году // Историко-

археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2009 г.

Азовский историко-археологический и палеонтологический музей-

заповедник. Вып. 25. Азов: Издательство Азовского музея-заповедника,

2011. С. 28-38.

95. Цыбрий А.В., Цыбрий В.В., Кияшко В.Я. Некоторые итоги

работ на стоянке Раздорская 2 в 2010 году // Историко-археологические

13

исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2010 г. Вып. 26. Азов:

Издательство Азовского музея-заповедника, 2012. С. 10-12.

Издания, выпущенные в качестве ответственного/главного

редактора

Проблемы хронологии археологических памятников степной зоны

Нижнего Дона и Северного Кавказа. Отв. ред. В.Я. Кияшко. Ростов-на-

Дону: Изд. РГУ, 1983.

Ильюков Л.С., Казакова Л.М. Курганы Миусского полуострова. Под

ред. Кияшко В.Я. Издательство РГУ. Ростов-на-Дону, 1988.

Ильюков Л.С., Власкин М.В. Сарматы междуречья Сала и Маныча.

Под ред. Кияшко В.Я. Издательство РГУ. Ростов-на-Дону, 1992.

Донские Древности. Вып. 1. Отв. ред. В.Я. Кияшко. Азов, 1992.

Донские древности. Вып. 2. Отв. ред. В.Я. Кияшко. Азов, 1994.

Археологические записки Донского археологического общества.

Вып. 1. Отв. ред. В.Я. Кияшко. Ростов-на-Дону, 2000.

Археологические записки донского археологического общества.

Вып.2. Отв. ред. В.Я. Кияшко. Ростов-на-Дону, 2002.

Археологические записки Донского археологического общества.

Каменный век. Вып. 3. Отв. ред. В.Я. Кияшко. Ростов-на-Дону, 2003.

Поплёвко Г.Н. Методика комплексного исследования индустрий.

Отв. ред. В.Я. Кияшко. СПб., 2007.

Историко-археологические исследования в Азове и на Нижнем Дону

в 1992 г. Отв. ред. В.Я. Кияшко. Вып. 12. Азов, 1994.


в 1993 г. Азовский краеведческий музей; Отв. ред. В.Я. Кияшко. Вып. 13.

Азов: Издательство Азовского краеведческого музея, 1994. 208 с.: илл.





в 1995-1997 гг. Азовский краеведческий музей; Отв. ред. В.Я. Кияшко.

Вып. 15. Азов: Издательство Азовского краеведческого музея, 1998. 320 с.:

илл.

14





в 1999-2000 гг. Азовский краеведческий музей; Отв. ред. В.Я. Кияшко.

Вып. 17. Азов: Издательство Азовского краеведческого музея, 2001. 400 с.:

илл.





в 2002 г. Азовский историко-археологический и палеонтологический

музей-заповедник; Отв. ред. В.Я. Кияшко. Вып. 19. Азов: Издательство

Азовского музея-заповедника, 2004. 353 с.: илл.




Азовского музея-заповедника, 2004. 528 с.: илл














в 2007-2008 гг. Азовский историко-археологический и палеонтологический



15











музей-заповедник; Отв. ред. А.А. Горбенко. Научный ред. В.Я. Кияшко.

Вып. 27. Азов: Издательство Азовского музея-заповедника, 2013. 328 с.:

илл.



музей-заповедник; Отв. ред. А.А. Горбенко. Научный ред. В.Я.

Кияшко. Вып. 28. Азов: Издательство Азовского музея-заповедника, 2014.


в 2013-2014 гг. Азовский историко-археологический и палеонтологический

музей-заповедник; Отв. ред. А.А. Горбенко. Научный ред. В.Я.

Кияшко. Вып. 29. Азов: Издательство Азовского музея-заповедника, 2016.

16

Бойко А.Л.

(доцент ИИМО ЮФУ)

О НИЖНЕЙ ХРОНОЛОГИЧЕСКОЙ ГРАНИЦЕ

«СОВЕТСКОГО» ПЕРИОДА В ИСТОРИИ ДОНСКОЙ

АРХЕОЛОГИИ

В творческом наследии известного донского ученого-археолога В.Я.

Кияшко есть одна научная работа, несколько выбивающаяся из массы

произведений, посвященных древностям эпохи энеолита − эпохи бронзы,

как основного направления его исследований. Это статья «Полвека

советской археологии на Дону», опубликованная в 1972 г. в сборнике «Дон

и Северный Кавказ в советской исторической литературе» (Кияшко 1972.

С.14−22). Являясь по сути частью находившейся в работе диссертации

«Нижнее Подонье в эпоху энеолита и ранней бронзы», защищенной в 1974

г., эта работа логично продолжала линию на изучение современного

состояния археологии Дона, намеченную в известной статье С.М. Маркова

(Марков 1962. С.22−39). Принципиально новым стало то, что В.Я. Кияшко,

кроме детального обзора последних по времени раскопок (60-е гг. ХХ в.),

отметил и принципиальные задачи тогдашнего времени, стоящие перед

археологами: «ликвидировать острую нехватку краеведческой литературы,

обеспечить выпуск плакатов, завершить работу по паспортизации

археологических памятников и составлению археологической карты

Дона… Не допускать разрушения ни одного памятника прошлого»

(Кияшко 1972. С.21−22).

Важной представляется и попытка определения времени начала

«советского» периода в развитии археологии на Дону. Эта проблема только

на первый взгляд является ясной и определенной. Авторитетный Б.В.

Лунин, говоря о «пореволюционном» периоде, указывал хронологический

диапазон, начинавшийся 1917 годом (Лунин 1962. С. 14), а М.Г. Мошкова и

Д.Б. Шелов писали о времени после «Великой Октябрьской революции»

(Мошкова, Шелов 1974. С.8). Собственно этими работами и

ограничиваются попытки в научной литературе представить общую

периодизацию истории археологических исследований на Дону в 60−90-е

гг. ХХ в. Отдельным массивом стоят многочисленные диссертационные

17

работы, посвященные различным аспектам изучения археологических

культур Дона. Как специфический источник по истории науки они

рассматривались мною на I (XVII) Археологическом съезде в г.

Новосибирске в 2006 г. в докладе «Археология Дона: периодизация

истории и региональные особенности» (Программа 2006). Тогда было

отмечено, что подавляющее большинство авторов этих работ, выделяя

особый «советский» период (зачастую разделенный на фазы) определяют

его началом 20-х гг. XX в. (чаще всего 1923 г. как первым годом работ на

Дону Северо-Кавказской экспедиции Российской академии истории

материальной культуры). Этот подход и был впервые продемонстрирован в

работе В.Я. Кияшко: «С приходом на Дон Советской власти наступил

новый этап в изучении археологического прошлого нашего края» (Кияшко

1972. С.14−15). Это, в целом, соответствует и чисто политической

характеристике начала «советского» периода истории Дона с 1920 г.,

времени победы Красной армии над Вооруженными силами Юга России.

Ранее, в 1955 г. Г.А. Иноземцев в диссертации «Бронзовый век Нижнего

Дона» определял начало «советского периода» с 1919 г., т.е. временем

создания Российской академии истории материальной культуры

(Иноземцев 1955. С.23), а М.А. Миллер и Б.В. Лунин еще в 1935 г. вообще

предпочли воздержаться от рассмотрения этого вопроса, ограничивая свои

методологические построения ссылкой на «последнее пятилетие» (т.е.

начиная с 1930 г.), когда были достигнуты «подлинные достижения

марксистско-ленинской истории докапиталистических обществ,

основанной на единственно правильном методе диалектического

материализма» (Миллер, Лунин 1935. С.75−76).

Сегодня может показаться, что хронологически точное выделение

особого «советского периода» в истории отечественной археологии своего

рода рудимент традиционных, идущих еще от А.В. Арцыховского взглядов

(Арцыховский 1959. С.614−632), а поэтому зачастую и порицаемых

подходов к изучению истории науки. Сегодня скорее принято говорить

либо о микроисторическом подходе, предусматривающем изучение

научной биографии определенного ученого, историю конкретной научно-

исследовательской организации или специфику изучения узкой

исследовательской проблемы. Действительно, региональные особенности

делают весьма сложным создание некоей «всеобщей» картины развития

18

науки, если это исследование лежит вне институционального подхода.

Однако здесь есть другая сложность, связанная с тем, что в этом случае

придется ограничиться изучением деятельности основных академических

учреждений огромного СССР. Даже при такой стратегии исследований

период, ограничиваемый судьбоносными 1917 и 1991 гг., выглядит явно

неоднородным с любой точки зрения. Тем не менее, научная работа,

претендующая на оценку основных тенденций развития отечественной

археологии не может обойтись без общих схем периодизации развития

науки. По мнению Л.С. Клейна, поскольку «точные рубежи периодов не

очень хорошо держатся… нужно определять рубежи более расплывчато»,

то следует сначала рассмотреть «смены социальной обстановки и

организационных структур археологии», затем проследить «движение

археологической мысли» и завершить исследование обзором биографий

«наиболее примечательных археологов» (Клейн 2014, С.27−28).

Признавая необходимым выделение «советского» периода в истории

развития археологии на Дону, необходимо учитывать оригинальные

условия региона и особенности развития здесь научных учреждений и их

деятельности во всем многообразии и специфике.

Выявленные на сегодняшний день источники позволяют по-новому

взглянуть на вопрос о времени начала «советского» периода, что является

одним из ключевых моментов в создании общей периодизации развития

археологии на Дону. Подобная работа уже проделана применительно к

отдельным аспектам истории музейного дела Дона [Boyko 2016. P. 210-

211].

Для определения хронологических рамок «советского» периода в

истории развития археологии на Дону наиболее важна его «нижняя» дата.

Наиболее важными критериями для ее выделения представляются: 1)

определение времени начала археологических раскопок, проводимых

центральными или местными научными, образовательными либо

краеведческими организациями; 2) существование и реорганизация при

реалиях советской власти местных объединений краеведов и археологов-

любителей; 3) особенности работы музеев как места хранения и обработки

археологических коллекций.

Определение времени и места проведения первых археологических

работ при установившейся советской власти опиралось на данные

19

публикации С.А. Локтюшева о раскопках кургана, расположенного «в 4-х

верстах к западу от г.Ростова». Раскопки проводились летом 1921 г. по

инициативе Донского археологического института и при участии его

ректора А.И. Яцимирского (Локтюшев 1928. С.12−14). Архивные

материалы позволяют конкретизировать эти данные. В рукописном

«Отчете о раскопках кургана», адресованном Донскому областному

комитету по делам музеев и охране памятников искусства, старины,

народного быта и природы (КОПИС), С.А. Локтюшев четко определяет

время проведения работ − 11, 12, 19, 20 и 26 июня 1921 г. Однако сам

курган был расположен «в 6-ти верстах к югу от г.Ростова» (ГАРО, Ф.2577.

Л.37). Почему в итоговой публикации местоположение раскопанного

объекта было указано иное, остается лишь догадываться. Но это были не

единственные раскопки Донского археологического института. За год до

работ С.А. Локтюшева, 27 июня 1920 г. сам А.И. Яцимирский произвел

«раскопки в районе Кизитиринского городища», которые носили

«показательный характер» (ГАРО, Ф.2577. Л.38). Таким образом, с точки

зрения истории региональной археологии начало «советского» периода

относится к лету 1920 г. С этим логично соотносится и другое важное

событие − первый выпуск слушателей Донского археологического

института, открытого 5 мая 1918 г.

Большинство авторов диссертационных работ, однако,

акцентировали внимание на начале работ Северо-Кавказской экспедиции

РАИМК, которое относится к 1923 г. (Миллер 1932. С.64). И здесь

необходима некоторая коррекция. В архиве Новочеркасского музея

истории донского казачества отложилась информация, принципиально

изменяющая известную картину: «Из Академии Материальной Культуры

прислано разрешение на право археологических раскопок в районе

Черкасского Округа. Для руководства командированы член Академии А.А.

Миллер и [Г.И.] Боровка» (Архив НМИДК. Л.48). Эта информация была

помещена в черновик «Отчета» о работе Новочеркасского музея за май

1921 г., составленный директором Н.М. Шерстюковым. По косвенным

данным известно о пребывании исследователей летом 1921 г. на Дону, но

точные данные о проведенных работах пока не выявлены. Возможно, это

связано с особенностью военно-политической ситуации на предполагаемом

месте проведения раскопок − Черкасском округе. Здесь в начале 1921 г.

20

бойцами бригады Г.С. Маслакова (красного командира, поднявшего мятеж

против советской власти) был уничтожен Новочеркасский продотряд,

убиты сотрудники выездной сессии Донревтрибунала, расстреляны

местные милиционеры и др. Показательно, что период 1920−1922 гг. в

истории Дона определяют как время «политического бандитизма», когда

само проведение раскопок на значительном отдалении от городских

центров было просто опасно для жизни. В любом случае, даже факт выдачи

разрешения на право проведения раскопок в 1921 г., показывает интерес

центральных научных учреждений Советской России к древностям Дона,

создание, условно говоря, «плацдарма» для развертывания деятельности

Северо-Кавказской экспедиции РАИМК в 1923 г.

Судьбы общественных объединений краеведов Дона в условиях

революции и гражданской войны отличались не только организационной

сложностью, но и подлинным драматизмом. Показательны трансформации

самого многочисленного на Дону краеведческого общества −

«Ростовского-на-Дону общества истории, древностей и природы», которое

к 1917 г. практически прекратило свою деятельность в рамках

дореволюционного устава.

В противоречивых условиях 1917 г. было основано новое

добровольное научное общество, получившее название «Ростовского-на-

Дону общества истории и древностей». Как и предшествующее, оно

опиралось в своей работе на Ростовский музей, как центр притяжения

местных любителей истории и археологии. Однако инициатива его

создания исходила от преподавателей университета, профессоров А.М.

Придика, А.И. Яцимирского и И.И. Закотина. Идею реформирования

краеведческого общества поддержали преподаватели местных учебных

заведений и малочисленные представители ростовской интеллигенции:

В.А. Альгин, А.М. Ильин, В.И. Калин, Г.М. Левитский, А.Т. Стефанов,

А.П. Федоров. Задачи общества не ограничивались исключительно

изучением местных древностей. Так, в Уставе общества круг научных

интересов был определен как экономика, социология, философия,

антропософия и др. Заседания были закрытыми, т.е. на них могли

присутствовать только действительные члены и члены-корреспонденты

общества (Об[щест]во. С.18). С 19 сентября 1917 по 21 апреля 1921 гг.

состоялось всего 32 заседания, на которых было заслушано большое

21

количество докладов. Однако «камерность» работы общества вызывала

серьезные возражения со стороны советских учреждений, которые по роду

своей деятельности должны были заниматься изучением и хранением

древностей.

Сохранившиеся в условиях гражданской войны, иностранной

оккупации и многочисленных смен власти общественные организации

мало устраивали своей либерально-демократической направленностью

представителей советской власти. Ростов-на-Дону был занят красными

войсками С.М. Буденного 10.01.1920 г. (окончательно освобожден от

белых войск только 11.02.1920 г.), и уже через несколько дней руководству

«Ростовского-на-Дону общества истории и древностей» пришлось

принимать непростые решения:

«Протокол №27

экстренного заседания Совета Ростовского-на-Дону Общества

Истории и Древностей от 24-го января 1920 года под председательством

Товарища Председателя Общества тов. А.Т. Стефанова в присутствии

членов Совета: В.И. Калина, В.А. Каннского, А.Д. Силина, проф.А.И.

Яцимирского

при Секретаре А.М. Ильине.

Заседание состоялось в помещении Городского Музея.

Председательствующий доложил о поступившем приказе Отдела

Нарпросвета, Под’отдела Искусств Копис’а от 23 января 1920 года за №14

следующего содержания:

«В[есьма] Спешно.Ростовское н/Д Общество Истории и Древностей.

Под’отдел Искусств предлагает председателю Общества, или лицу его

заменяющему, не позднее 12 час[ов] дня, 26 сего января, доставить

следующее: 1) протоколы заседаний с начала деятельности Общества по

1919 г. включительно, вместе с денежным отчетом; 2) список предметов,

поступивших в музей после напечатания каталога с отметкой от кого и

когда поступили; 3) печатный каталог в 2 экз[емплярах]; 4) командировать

для сотрудничества в Комитет по охране памятников искусства и старины

2 членов Общества: одного специалиста по изобразительным искусствам и

другого – по археологии и этнографии…

Постановили:

I. Препроводить к назначенному сроку нижеследующее: 1.

22

протоколы заседаний с начала деятельности Общества по 1919 г.

включительно, 2. печатный каталог Ростовского на дону Городского Музея

в двух экземплярах, 3. Устав О-ва в двух экземплярах, 4. список предметов,

поступивших в Музей после печатания каталога и денежный отчет и 5.

протокол заседания Совета от 24 января 1920 г.

II. Командировать для сотрудничества в Комитет по охране

памятников искусств и старины как специалиста по археологии и

этнографии члена Совета О-ва проф[ессора] А.И. Яцимирского и как

специалиста по изобразительным искусствам члена Совета О-ва А.Д.

Силина и выдать означенным лицам удостоверения о постановлении

Совета относительно их командировки» (ГАРО. Ф.2577. Л.1).

Денежные суммы и все оговоренные материалы были переданы

образованному 17 января 1920 г. в г. Ростове-на-Дону Комитету по охране

памятников искусств и старины являвшемуся структурно подотделом

искусств Донского областного отдела народного образования. Именно эта

организация и стала первой советской научно-образовательной структурой

в задачу которой входили вопросы организации археологических работ,

охраны памятников древности и деятельности музеев.

Процесс «советизации» существовавших на Дону музеев −

Новочеркасского (Донского, 1899 г. создания), Ростовского (1909 г.),

Таганрогского (1914 г.) и Азовского (1917 г.) занял предельно короткий

срок − январь−апрель 1920 г. (в г. Ростове-на-Дону с 23.01 по 2.03.1920 г.).

Механизм был сведен к обязательной передаче в ведение новой власти

печатей организаций, денежных активов и каталогов музеев (Бойко 2014,

С.236). Сотрудники музеев обязаны были вступить в создаваемые

профессиональные союзы, участвовать в выборах администрации и других

советских мероприятиях. Ротация сотрудников на этом этапе не

проводилась, однако были проведены масштабные структурные изменения:

Ростовский городской музей получил название Донского областного

(советского) музея искусств и древностей, а музей в Новочеркасске стал на

время его филиалом (имевшим свой филиал в виде «древнехранилища

имени Степана Разина» в ст. Старочеркасской). Открытым оставался

вопрос о коллекциях, хранившихся в Донском археологическом институте

и Донском университете, поскольку они имели статус учебных. Материалы

собраний института, вероятно, пополнили коллекцию Ростовского музея, а

23

предметы из собрания университета были депаспортизированы и рассеяны

при создании ФОНа (факультета общественных наук). Сегодня в

экспозиции НОЦ «Музей истории ЮФУ» выставлено несколько муляжей

изделий бронзового века, качество изготовления которых и особенности

маркировки позволяют относить их к коллекции Археологического

кабинета Варшавского университета.

Таким образом, исходя из определенных ранее критериев для

определения времени начала «советского» периода истории археологии на

Дону можно сделать вывод о его начале в пределах весны − лета 1920 г.,

поскольку в это время уже сформировались основы организационной

структуры, в компетенции которой находились профессиональные занятия

археологией (раскопки − кабинетные исследования − хранение древностей

− подготовка специалистов) и были проведены раскопочные работы,

которые изначально были связаны с учебным процессом в стенах Донского

археологического института и Донского университета.


Архив Новочеркасского музея истории донского казачества

(НМИДК). КП-16342. Д.555.

Арцыховский А.В. Археология. Очерки по истории исторической

науки в СССР. Ч. 2. М.-Л., 1959. С. 614−632.

Бойко А.Л. О механизмах «советизации» музеев Дона (1920−1924) //

Краеведческие записки. Сборник научных трудов. Вып. 11. Новочеркасск,

2014. С. 234−240.

Государственный архив Ростовской области (ГАРО), Ф.2577. Оп.1.

Д.8.

Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф.2577. Оп.1.

Д.29.

Иноземцев Г.А. Бронзовый век Нижнего Дона.: Дис. на соискание

учен. степени кандидата ист. наук. Ростов-на-Дону, 1955.

Кияшко В.Я. Полвека советской археологии на Дону // Дон и

Северный Кавказ в советской исторической литературе. Ростов-на-Дону,

1972. С.14−22.

Клейн Л.С. История российской археологии: учения, школы и

личности. Т. 1. Общий обзор и дореволюционное время. СПб., 2014.

24

Локтюшев С.А. Погребение бронзовой эпохи из кургана близ г.

Ростова-на-Дону // Записки Северо-Кавказского общества археологии,

истории и этнографии. Вып.3-4. 1928. С.12-14.

Лунин Б.В. Археологическое изучение Подонья–Приазовья в

дореволюционные и довоенные годы // Археологические раскопки на Дону.

Ростов-на-Дону, 1962. С.5-21.

Марков С.М. Археологические раскопки на Дону в послевоенный

период // Археологические раскопки на Дону. Ростов-на-Дону, 1962. С. 22–

39.

Миллер А.А. Десять лет работы ГАИМК в Северо-Кавказском крае //

Сообщения Государственной академии истории материальной культуры.

1932. № 9−10. С. 63−67.

Миллер М.А., Лунин Б.В. К вопросу о развитии хозяйственных форм

доклассового общества в бассейне Нижнего Дона // Советское краеведение

в Азово-Черноморском крае. 1935. № 3. С. 73−126.

Мошкова М.Г., Шелов Д.Б. Введение. Новые материалы к истории

Нижнего Подонья // Археологические памятники Нижнего Подонья. М.:

Наука, 1974. С. 7−20.

Об[щест]во археологии, истории и этнографии // Бюллетень Северо-

Кавказского бюро краеведения. 1926. №1-2.

Программа Всероссийского археологического съезда «Современные

проблемы археологии России» // URL

http://www.archaeology.nsc.ru/ru/about/hronik/archcongress06/program.pdf

[время обращения 14.10.2017]

Boyko A.L. East through the Ethnographical Artifacts in Modern times //

Humanities of memory and representation (2016 International Conference,

Dong-A Core, 2016, 12 (28). The Dong-A University, 2017. P. 200-214.

25

АРХЕОЛОГИЯ ЭПОХИ КАМНЯ

Мороз В.В.

(студент III курса исторического факультета ДонНУ)

научный руководитель – к.и.н. доцент Колесник А.В.

НОВЫЕ НАХОДКИ СРЕДНЕГО ПАЛЕОЛИТА В ДОНБАССЕ

Систематическое изучение следов среднего палеолита ведется в

Донбассе на протяжении ряда лет. Успехи в изучении памятников этой

эпохи связаны с деятельностью П.П. Ефименко, В.М. Евсеева,

В.Н. Гладилина, Д.С. Цвейбель, А.В. Колесника и других специалистов

(Колесник, 2003). В ходе тих работ были локализованы основные

скопления памятников среднего палеолита, в том числе в Северо-Западном

Донбассе (в бассейне р. Казенный Торец) и в Юго-Западном Донбассе (в

бассейне р. Сухие Ялы).

В разное время в фонды Донецкого республиканского краеведческого

музея поступили ранее не известные единичные находки из указанных

районов, имеющие явные признаки среднего палеолита. Эти пункты сбора

материала являются новыми и расширяют наши представления о корпусе

памятников среднего палеолита Донбасса. Первый пункт расположен в

окрестностях с. Карловка Марьинского района, второй из окрестностей

с. Горбаконовка Константиновского района Донецкой области.

Местонахождение у с. Горбаконовка представлено находкой одного

изделия – обломка крупного уплощенного бифаса листовидной или

миндалевидной формы (Рис. 1, 1). Изделие было найдено на склоне правого

берега р. Беленькой – правобережного притока р. Казенный Торец. Река

Беленькая прорезает крупный меловой массив, содержащий

многочисленные геологические источники качественного мелового кремня.

В долине этой небольшой степной речки находится хорошо известная

стоянка у с. Белокузьминовка. Обломок двусторонне обработанного

изделия среднего палеолита найден рядом с разрушенным поселением

бронзового века. Культурный слой среднего палеолита на данном участке

26

не выявлен, изделие перенесено водными потоками из более высоких

участков склона. В настоящее время с. Горбаконовка не существует. Место

находки изделия находится на невысокой террасовой площадке высотой

около 4 м. над уровнем реки, выше по склону располагаются меловые

выходы. Изделие патинировано, не окатанно. Поперечное сечение

симметричное. Судя по рельефу негативов сколов, обработка велась

мягким отбойником (Нехорошев, 1999). Край орудия дополнительно

обработан мелкими сколами. Скорее всего, это крупный фрагмент

широкого листовидного бифаса, т.е. ручного рубила. Единичные находки

такого типа встречаются в Донбассе и фактически маркируют начальную

стадию регионального среднего палеолита (Колесник, 1998). В

сравнительно-типологическом плане, данное орудие напоминает целый

экземпляр тонкого в сечении симметричного ручного рубила,

происходящего из окрестностей г. Артемовска. Следует сказать, что каждая

находка целого или обломанного ручного рубила среднего палеолита

является для Восточной Европы уникальной и заслуживающей отдельного

внимания.

Местонахождение у с. Карловка представлено небольшой

коллекцией изделий, собранной на крутом высоком размытом склоне, на

правом берегу Карловского водохранилища в 2 км к С от села. Бассейн р.

Сухие Ялы географически тяготеет к Северному Приазовью. Изделия

изготовлены из местного кремня, патинированы, частично повреждены в

результате неоднократного переотложения. Культурный слой памятника не

выявлен. Находки рассеянны по склону, не образуют выраженного

скопления. Видимо, местонахождение полностью уничтожено сложными

геологическими процессами. Всего было найдено 18 патинированных

кремневых изделий, в основном отшепов и обломков кремня. Среди

находок выделяются три изделия с вторичной обработкой. Все три орудия

имеют полную или частичную двустороннюю обработку. Первое орудие

представляет собой грубо оббитое небольшое (68х57х18 мм) изделие

неправильно листовидной формы (Рис.1, 2). Изготовлено из отщепа с

первичной меловой коркой. Имеет неправильное линзовидное сечение.

Обработка поверхности неполная. Сколы тяготеют к краям отщепа-

заготовки. Изделие по форме напоминает грубо оббитое небольшое ручное

«рубильце». Второе орудие также изготовлено из массивного первичного

27

отщепа с сохранившейся меловой коркой. Изделие имеет ярко выраженное

плоско-выпуклое сечение и овально-сегментовидную форму (Рис.1, 3).

Сколы с вентральной стороны способствовали уплощению поверхности.

Орудие отличается массивным профилем (64х50х25 мм). Основная

обработка касалась выпуклой стороны. Края орудия подправлены мелкой

ретушью. С типологической точки зрения, это орудие относится к

асимметричным скреблам с частично-двусторонней обработкой. Третье

орудие – небольшой асимметричный бифас трапециевидной формы

(Рис.1, 4). На двух сторонах орудия сохранились участки первичной

меловой корки, что означает использование в качестве заготовки

небольшой плоской кремневой конкреции. Размеры этого инструмента:

44х39х12 мм.

Новые материалы хорошо вписываются в систему представлений о

среднем палеолите Донбасса и Северо-Восточного Приазовья. Основными

среди памятников среднего палеолита Донецкого региона являются

памятники с большим количеством орудий, изготовленных в двусторонней

технике. Они известны, как памятники «восточного микока»

(Гладилин, 1976). Для кремневых индустрий этого класса характерны

массивные орудия с плоско-выпуклой обработкой, часть асимметричные в

плане (Колесник, Весельский, 2005). В минимальном количественном

выражении эти признаки видны на публикуемом материале. За пределами

Донбасса памятники с двусторонними орудиями встречаются в бассейне

р. Дон (Матюхин, 1995), в Северо-Восточном Приазовье (Праслов, 1968).


Гладилин В.Н. Проблемы раннего палеолита Восточной Европы. К.,

1996.

Колесник А.В. Средний палеолит Донбасса. Донецк, 2003.

Колесник А.В. Ручные рубила среднего палеолита Восточной Европы

// Археологический альманах. Вып. 7. Донецк, 1998.

Колесник А.В., Весельский А.П. Черкасское – комплексный

памятник археологии в бассейне Северского Донца // Археологический

альманах. Вып. 17. Донецк, 2005.

Матюхин А.Е. Палеолитическая мастерская Калитвенка 1в // Донские

28

древности. Вып.5. Азов, 1995.

Нехорошев П.Е. Технологический метод изучения первичного

расщепления камня среднего палеолита. СПб, 1999.

Праслов Н.Д. Ранний палеолит Нижнего Подонья и Северо-

Восточного Приазовья. Л., 1968.

Рис. 1 Кремневые изделия среднего палеолита из Карловки (2-4) и

Горбаконовки (1).

29

Кондрашин К. В.



СИСТЕМА РАССЕЛЕНИЯ ЛЮДЕЙ В ПОЗДНЕМ ПАЛЕОЛИТЕ

БОЛЬШОГО ДОНБАССА

В эпоху позднего палеолита территория Большого Донбасса, как и в

целом, юг Русской Равнины, находилась в суровых климатических

условиях. В физико-географическом определении термин Большой

Донбасс, включает ряд территорий вокруг Донецкого Кряжа (Донецкая,

Луганская, Харьковская области и часть Ростовской и Белгородской

областей). В основном в регионе преобладали открытые перигляциальные

степи, близ рек и балок, которых размещались небольшие лесные участки.

В целом доминировали на территории данного региона открытые

ландшафты с преобладанием стадных копытных животных (бизон, дикая

лошадь, сайгак, северный олень и др.), которые являлись основным

источником пропитания позднепалеолитических коллективов.

В современной науке, условно, можно выделить две наиболее

распространенные концепции, которые, впрочем, даже внутри себя имеют

некоторые спорные моменты.

Первая группа исследователей, среди которых можно выделить

И.В. Сапожникова, Л.Л. Зализняка, А.А, Кротову, М.В. Аниковича,

В.Н. Станко, М.И. Гладких, полагает, что стратегия расселения людей

позднего палеолита, как и образ жизни в целом, во многом, зависела от

природно-экологических факторов, в частности от преобладания

охотничьего промысла на бизонов, а также некоторых других животных,

таких как дикая лошадь, сайгак, северный олень. Данная концепция в

большей степени опирается на этнографические, палеонтологические и

археологические данные о жизнеустройстве индейцев Северной Америки.

Сторонники этой теории предполагают, сезонное, кратковременное

использование стоянок, мобильный образ жизни людей связанный с

миграцией промысловых животных. Уделяется большое внимание,

орудиям труда прослеживая связь между характером набора орудий и

объектом охотничьего промысла. В частности определяется зависимость

30

между уровнем микролитизации и преобладанием остатков бизона на

памятниках. В доказательство сезонности стоянок также приводится

невыразительный культурный слой многих стоянок (отсутствие пола,

сложных жилищных построек, очагов). Так, например И.В. Сапожников, на

основе работ различных американских исследователей, связанных с

изучением образа жизни бизонов и их сезонных миграций, приходит к

выводу, что такие памятники как Амвросиевка, Золотовка I, Большая

Аккаржа, Анетовка II, Кайстровые Балки III и IV, оба слоя Федоровки,

Миньевскоий Яр, Каменая Балка I, содержащие преимущественно костные

останки бизонов, использовались главным образом в весенне-летнее время,

однако автор не исключает, что часть бизонов, которые, по мнению автора,

могли значительно влиять на систему хозяйственного устройства и всего,

что с ней связано, могла оставаться в лесных участках долин на осень или

даже зиму. К зимним стоянкам, на результатах исследования сезонных

миграций северных оленей, были отнесены горизонты ІІІ-в и ІІ Осокоровки

І, Кайстровая Балка ІІ, горизонты ІІІ-а и ІІ-а Ямбурга, Рогалик ІІ-а и

Рогалик ХІІ. Также выделены летне-осенние (весенне-осенние) стоянки:

Вознесенка IV, Говоруха, Ямы, Каменная Балка ІІ. Следует заметить, что

автор относит все данные стоянки к базовым поселениям

(Аникович, 1994; Дворянинов, Сапожников, 1975; Сапожников, 2014. С. 95;

Кротова, 1976).

Вторая концепция напротив, отрицает влияние природной среды на

жизнеустройство людей позднего палеолита. Здесь среди исследователей

можно выделить Н.Б Леонову, Е.В. Минькова, Г.П. Григорьеву,

А.А. Формозова, М.Д. Гвоздовер. Представители данной концепции не

усматривают прямой связи между характерным набором орудий и

определенным животным как объектом охоты, причины

невыразительности культурного слоя некоторых стоянок, таких как

Большая Аккаржа, Амросиевка, а также нарушения культурных слоев

исследователи видят в условиях его захоронения и сохранности, а также,

вследствие, геолого-геоморфологических процессов и деятельности

роющих животных. Также опровергается тезис о специализированной

охоте на основе неоднородности фаунистических останков на примере

Каменных Балках I и II, Мураловки и стоянках Днепровских порогов, среди

которых встречается довольно многообразные виды животных. С

31

достаточной уверенностью Н.Б. Леонова и Е.В. Миньков утверждают «о

длительных сроках пребывания позднепалеолитических коллективов на

базовых стоянках, имеющих сложную структуру, в течение значительной

части года», тогда как стоянки с более простым культурным слоем могли

использоваться в зависимости от сезона. Это, по словам исследователей,

подтверждается на основании исследования костных останков бизонов.

Также подчеркивается, параллельное существование базовых лагерей со

специализированными стоянками, к коим относят Югино II и вероятно

Амросиевку, а также многочисленные мастерские Приазовья недалеко от

источников кремневого сырья. Также усматривается связь между наличием

на базовых стоянках лишь мясных частей тела животных и наличием

специализированных стоянок, на которых, по всей видимости, и

происходила сортировка добычи. В итоге исследователи приводят модель

жизнеустройства, при которой первобытные общины обитали в

ограниченной экономической зоне на территории, которых находились

разноплановые как в плане длительности обитания, так и в плане

назначении стоянки, например, базовые стоянки, сезонные и временные

стойбища, места забоя животных, а также мастерские. В этих

экономических зонах также имелись источники каменного сырья,

определенная фауна и источники воды в виде рек. Все эти элементы и

позволяли людям существовать, достаточно оседло, в течение года в

определенном регионе (Леонова, Миньков, 2006. С. 254 – 255). Однако

данная система требует достаточной организованности и

структурированности для решения таких задач как, например,

транспортировка охотничьей добычи или каменного сырья на базовые

стоянки.

Что касается расположения, то большинство памятников Большого

Донбасса располагаются на террасовидных участках рек и балок

(Амросиевка, Говороха, Каменные Балки, Янисоль, Костенки и т.д.), что

может быть связано с отношением людей к «статичным ресурсам

окружающей среды», таким как вода, источники каменного сырья,

съедобные растения и условия для постройки жилищ (Коваль, 2008. С. 20).

Некоторые памятники лежат на платах (Большая Аккаржа II, III, Усатово),

по мнению С.А. Дворянина и И.В. Сапожникова такие памятники,

расположенные достаточно высоко для хорошего обзора окрестностей,

32

служили кратковременными сезонными стоянками, однако этот тезис не

несет достаточного необходимого условия, так как на расположение

памятника могут влиять множество причин

(Леонова, Миньков 2006. С. 249).

Особого внимания стоит вопрос о длительности обитания на

памятниках. Среди признаков длительного обитания обычно выделяют

мощный культурный слой и наличие остатков жилищ. Часто в пользу

охотничьей специализации и кочевого образа жизни

позднепалеолитических общин указывается отсутствие сложных жилищ и

других строительных конструкций, но это может объясняться

использованием различного материала для строительства жилищ, среди

которых может встречаться как камень, так и другие материалы, имеющие

разную степень сохранности в условиях захоронения. Например,

Н.Б. Леонова предположила, что жители южных областей строили жилища

из шкур лошадей и бизонов. Следующий немаловажный фактор,

свидетельствовавший о долговременности памятника это его нечеткая

структура, которая образовывается в результате процесса

жизнедеятельности людей и выражена она в наслоении и перемешивании

культурных остатков памятника. Для кратковременных стоянок напротив

характерна более четкая и упорядоченная структура. Однако данный метод

требует тщательных геолого-геоморфологических исследований для

подтверждения наблюдений.

В целом следует сказать, что имеющиеся данные довольно

противоречивы. Несмотря на это сторонники обоих концепций не

отрицают временное использование некоторых памятников, однако имеют

разные мнения на счет системы жизнеобеспечения, в том числе и на

проблему расселения позднепалеолитических коллективов, также

исследователи расходятся во мнениях касаемо влияния природного

фактора на развитие человеческого общества в целом. Многие вопросы

системы расселения затруднены в ответах по ряду причин, среди которых

можно считать субъективные интерпретации авторов, которые нуждаются

в тщательном исследовании исходя не только из археологических методик,

но и из методик смежных дисциплин. Тем не менее, для территории

Большого Донбасса наиболее приемлемой кажется объяснительная модель,

выработанная Н.Б. Леоновой с коллегами в отношении соседнего с

33

Донбассом Северо-Восточного Приазовья (Леонова и др., 2006). Согласно

этой концепции, для позднего палеолита юга Русской равнины характерны

модель расселения с базовыми поселками, которые заселялись на

протяжении почти всего года и служили базой для охотничьих и сырьевых

рейдов на различное расстояние.


Аникович М.В. Основные принципы хронологии и периодизации

верхнего палеолита Европы // Археологические вести №3. СПб, 1994.

Дворянинов С.А., Сапожников И.В. О возможной интерпретации

двух типов геоморфологических стоянок позднего палеолита и мезолита

Северо-Западного Причерноморья // Тезисы докладов юбилейной

конференции. Киев, 1975.

Коваль Ю.Г. Вислобалкинская группа памятников финального

палеолита в среднем течении Северского Донца // Святогорский альманах.

Донецк, 2008.

Кротова А.А. Культурно-хронологическое членение

позднепалеолитических памятников Юга-Востока Украины // Памятники

каменного века Левобережной Украины. Киев, 1986.

Леонова Н.Б., Миньков Е.В. Система жизнеобеспечения и

природопользование в Северном Причерноморье // Палеоэкология

равнинного палеолита. М., 2006.

Леонова Н.Б., Несмеянов С.А., Виноградова Е.А., Воейкова О.А.,

Гвоздовер М.Д., Миньков Е.В., Спиридонова Е.А., Сычева С.А.

Палеоэкология равнинного палеолита. М., 2006.

Сапожников И.В. Степная природно-хозяйственная область

Восточной Европы в позднем палеолите // Stratum plus, №1. 2014.

34

Горшков А Д.

(студент IV курса факультета истории, коммуникации и туризма

Гродненский государственный университет имени Янки Купалы)

научный руководитель – ст. преподаватель Добриян А.А.

КРЕМНЕВЫЕ КОМПЛЕКСЫ ПАМЯТНИКОВ СВИДЕРСКОЙ

КУЛЬТУРЫ НА ТЕРРИТОРИИ ОЗЁРСКОЙ НИЗИНЫ

(ПО МАТЕРИАЛАМ ГРОДНЕНСКОГО

ГОСУДАРСТВЕННОГО ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО

МУЗЕЯ)

Озерская низменность находится в западной части Восточно-

Европейской равнины. Данный геоморфологический район является

частью средненеманской низменности. В физико-географическом аспекте

данная территория относится к Западно-Беларуской провинции (Гурскі і

інш., 1995. C. 157).

Характерной чертой Озерской низменности является широкое

распространение эоловых песков, дюн, гряд, котловин выдувания. Дюны

имеют различные формы: асимметричный в разрезе, где восточная сторона

крутая, а западная более пологая. В некоторых случаях, дюны образуют

длинные гряды (Матвеев и др., 1988. С. 115-116).

Гидрографическая сеть представлена беларуской частью среднего

течения реки Неман с притоками и рядом озер. В долине Немана

выделяется серия террас (до 10-12 м), но в большинстве случаев

выделяется только пойма и две террасы. Пойма имеет несколько уровней.

Первая надпойменная терраса в верховьях реки 4-6 м, около Гродно до

11 м. Вторая надпойменная терраса имеет высоту 7-15 м

(Абухоўскі, 2003. С. 182). Наиболее пригодными к заселению были две

нижние позднеледовиковые надпойменные террасы и высокий луг. В

аллерод, образовался уступ второй террасы р. Неман. В дриасе-3

образовался уступ первой террасы. Радиокарбоновыя датировки дают дату

от 10870 до 11050 лет назад. В конце бореального периода сформировался

уступ высокого луга (Чарняўскі, 1979. С. 7).

Целью данной статьи является характеристика свидерской культуры

на территории Озерского низменности, определение особенностей

35

кремниевого инвентаря и составление каталога коллекций со свидерский

материалами фондов Гродненского государственного историко-

археологического музея.

Наиболее изученной культурной единицей финального палеолита на

территории Озерской низменности является свидерской культура. Свое

название она получила от стоянки Свидри Вельке около Варшавы,

кремниевые коллекции с которой изучались С. Круковским. Однако термин

«свидерская культура» впервые применил другой исследователь – Г. Кларк

(Калечиц и др., 2010. С. 154; Колосов, 2016. С. 48). Изучением данной

культуры также занимались Л. Савицкий, В. Антоневич, М. Чернявский,

В. Кудряшов, В. Обуховский и др. Всего на данный момент в Европе

известно около 1000 стоянок из них примерно 300 находятся на территории

Беларуси (Калечиц, 2013. С. 114).

Свидерская культура была распространена на территории

Повисленье, Понеманья, Верхнего Поднепровья, Беларуского и

Украинского Полесья (Сорокин, 2009. С. 155).

Р. Шильд и Л. Зализняк считают, что данная культура возникла на

базе культуры Бромме-Лингби. Л. Зализняк полагает, что в дриасе ІІІ на

территории верхней Припяти, Буга и средней Вислы на основании

лингбийских традиций начала формироваться свидерская культура

(Залізняк, 2005). Впоследствии она расширила свою территорию в северо-

восточном направлении и тем самым отодвинула Красносельскую

(волкушанскую) культуру из бассейнов Немана и Припяти

(Калечиц, 2010. С. 53).

По ряду радиоуглеродных дат, культура существовала в промежуток

времени с 10800 по 9700 л.н. (Колосов, 2016 С. 50). Литовский историк

Э. Шатавичус, считает, что свидерская культура прошла в своем развитии

два этапа: первый, датируется 10800-10500 л.н., для которого характерны

нерегулярные и широкий пластины, большую часть в комплексах

составляют черенковые наконечники стрел. Для второго этапа, который

датируется 10400 - 9800 л. н., характерен высокий индекс пластинчатости,

преимущество верболистных наконечников стрел над черенковыми,

изменение типов скребков и резцов (Калечыц і інш. , 2010. С. 54).

Носители свидерской культуры были охотниками на северного оленя.

С этим связано и обширность территории на которой известна

36

материальная культура «свидерцев». Свои жилища, они строили на краю

террас, дюнах, у воды. Поселения свидерской культуры определяется по

скоплениям кремниевых артефактов, иногда у костра (Колосов, 2016. С. 49-

50).

Кремниевый комплекс свидерской культуры имеет следующие

характерные черты: «челночновидные» нуклеусы – в двухплощадочные,

монофронтальные, с дополнительной обработкой сторон и контрфронта.

Их эксплуатация велась с помощью мягких пород камня (песчаник)

(Калечиц, 2004. С. 52); наличие длинных и узких пластин со следами

двухплощадочности. Также для кремниевой индустрии культуры

характерны двугранные, угловые и ретушныя резцы, концевые и двойные

скребки на пластинах и их фрагментах, выемчато орудия, пластины со

скошенным ретушью концом, проколки с выделенным жалом, топоры с

перехватом (Зализняк, 2005. С. 53).

Наконечники свидерской культуры делятся на два типа:

вербалистные (листовидные) и черенковые. Главное отличие данных типов

от других кремниевых индустрий финального палеолита, это наличие

плоской ретуши с вентральной стороны и крутой ретуши по краям черенка

(Обуховский, 2004. С. 184). Первый тип наконечника почти повторял

формы пластины-заготовки. У второго типа, черенок почти всегда

находился на проксимальной части пластины (Калечиц, 2010. С. 156).

Кремниевая индустрия «свидерцев» строилась на использовании

качественного сырья (Колосов, 2016. С. 50). По аналогии с памятником

около д. Большие Конюшаны (Лидский район), носители данной культуры

могли добывать кремень открытым способом - ямами или траншеями

(Чарняўскі і інш., 1996. С. 14; Чарняўскі, 2010. С. 189).

Среди изученных автором коллекций можно выделить следующие,

содержащие артефакты свидерской культуры. В 2003 г. около д. Соничи

(Сапоцкинский с/с, Гродненский район) Г. Семенчуком была собрана

коллекция кремниевых артефактов которая состоит в основном из

дебитажа, в том числе, со следами двухплощадочности (пластины) и

вторичной обработкой, пластинчатого отщепа с выемками, двугранного

серединного резца (Рис. 1, 5, 10, 11). Наконечники стрел, двухгранные

середине резцы и пластина со следами двухплощадочности также были

найдены около д. Лихачи «Остов Салацкий» (Рис. 1, 6-8) (Поречский с/с,

37

Гродненский район). Среди собранной коллекции около д. Поречье

(центр с/с, Гродненский район) выделяется черенковый наконечник стрелы

с выделенным ретушью черенком и плоской ретушью со стороны брюшка

(Рис. 1, 3). Также возле д. Запурье (Поречский с/с, Гродненский район) был

обнаружен фрагмент листовидного наконечника стрелы (Рис,1, 2), с

выделенной полукрутой ретушью насады и плоской ретушью с

вентральной стороны В 2004 г. на памятнике Озерки-4 поверхностные

сборы проводила Ю.В. Юрковец. Среди собранных материалов к

свидерской культуры можно отнести находку нуклеуса двухплощадочного

монафронтального от пластин с дополнительной обработкой сторон и

контрфронта, и пластину со следами двухплощадочности (Рис. 1, 1).

Таким образом, на территории Озерского низменности кремниевые

комплексы памятников свидерской культуры, представлены коллекциями

полученными в результате поверхностных сборов. Одной из главной

чертой этой культурной единицы является технология обработки

инструментов и в первую очередь, наконечников стрел. Носители культуры

были охотниками на северного оленя, что обусловливает довольно

большую площадь на которых встречаются находки и памятники данной

культуры.


Абухоўскі В.С. Засяленне тэрыторыі Беларускага Панямоння ў X-V

тыс. да н.э. // Культура Гродзенскага рэгіёна: праблемы развіцця ва ўмовах

поліэтнічнага сумежжа: навук. пр. канф. Гродно, 2003.

Гурскі Б.М., Кудло К.К., Бесараб Д.А. і інш. Фізічная геаграфія

Беларусі: Вучэб. дапам. Мінск, 1995.

Залізняк Л.Л. Фінальнйй палеоліт і мезоліт континентальное Украіни.

Культурний поділ та періодйзація // Кам’яна доба Украіни. Вип. 8. Киів,

2005.

Калечыц А.Г., А.У. Коласаў А.У., Абухоўкі В.С. Палеалітычныя

помнікі Беларусі: (культурна-храналагічная ідэтыфікацыя крыніц). Мінск,

2010.

Калечиц Е.Г. Этапы заселения мотольского микрорегиона в

каменном и бронзовом веках: по материалам поселения Мотоль-17. Т.25 //

LA, 2005.

38

Калечиц Е.Г. Проблема первоночального заселения территории

Беларуси в свете новых данных (финальный палеолит) // Доклады

Национальной академии наук Беларуси. Т. 57, № 3. Минск, 2013.

Колосов А.В. Каменный век Беларуси: Учебное пособие. Могилев,

2016.

Матвеев А.В., Гурский Б.Н., Левицкая Р.И., Матвеев А.В. Рельеф

Белоруссии. Минск, 1988.

Сорокин А., Ошибкина С., Трусов А. На переломе эпох. М., 2009.

Чарняўскі М.М. Неаліт Беларускага Панямоння / АН БССР. Ін-т

гісторыі; Рэд. Д.Я. Цялегін. Мінск, 1979.

Чарняўскі М.М. Новы тып крэмнездабыўных выпрацовак на

Беларускім Панямонні // Матэрыялы па археалогіі Беларусі. Вып. 18.

Мінск, 2010.

Чарняўскі М.М., Кудрашоў В.Я., Лiпнiцкая В.Л. Старажытныя

шахцеры на Росі. Минск, 1996.

39

Рис. 1 (на след. стр.). Кремневый инвентарь свидерской культуры: 1 –

нуклеус; 2, 3, 6-8 – наконечники стрел; 4, 5, 9 – двугранные срединные

резцы; 10-11 – пластинчатые отщепы с выемками (1 – Озёры-4; 2 – Запурье;

3 – Поречье; 4, 6 – Лихачи «Остров Лихацкий»; 5, 10, 11 – Соничи; 7-8 –

Лихачи «Остров Салацкий»; 9 – Польница). Рисунки В.С. Обуховского и

А.Д. Горшкова.

40

Манько Н.В.



ГОРНЫЙ КОМПЛЕКС НЕОЛИТА-ЭНЕОЛИТА ИЗ

ОКРЕСТНОСТЕЙ С. КРАСНОЕ В СЕВЕРО-ЗАПАДНОМ

ДОНБАССА

В период неолита-энеолита в рамках территории Восточной Европы

Донбасс формируется в качестве крупного центра по добыче и переработке

минеральных ресурсов (Колесник, 2004. С. 199). Большая часть памятников

сконцентрирована на территории Северо-Западного Донбасса, в Бахмутско-

Торецкой котловине. Одним из крупнейших комплексов является

скопление кремнеобрабатывающих мастерских и карьеров по добыче

кремня в окрестностях села Красное Артемовского района Донецкой

области (Колесник, Манько, в печати), состоящее из 17 пунктов. Первые

упоминания о данной местности в контексте археологических

исследований были сделаны В.А. Городцовым о селе Ступки, находящемся

в 15 км к северу от села Красное (Городцов, 1907. С. 214). Датировка

рассматриваемых пунктов - в пределах неолита-энеолита, за исключением

пункта 2 (бронзовый век) и пункта 12 (поздний палеолит).

Памятник был открыт студентами Донецкого педагогического

института В. Шевченко и В. Галабурдой в 1961 году. В последующем

памятник систематически исследовался преподавателем Донецкого ПИ

Д.С. Цвейбель (Цвейбель, 1967. С. 1).

Памятник расположен вдоль берегов р. Ступки, впадающей в

р. Бахмутку, где расположено основное количество выходов кремня –

меловых обнажений в виде крутых скал. Цвет кремней – серый,

варьирующийся от светло-серого до тёмно-серого. Некоторые кремни

имеют пятнистую или полосчатую окраску, что в свою очередь является

одним из маркеров данного геологического источника и мастерских

(Цвейбель, 1967. С. 1).

Пункт 1 является основным, он расположен на левом берегу р.

Ступки на пашне, на площади приблизительно 350 м х 80 м. Из орудий

труда здесь было найдено 8 отбойников, изготовленных из округлых или

41

овальных желваков больших размеров, и приданной формой для

максимально удобного обхвата рукой. На местах, очищенных от корки,

наблюдается большое количество следов использования в виде звездчатой

забитости. Среди законченных орудий также следует упомянуть три

топорика - два овально вытянутых и один округлый, изготовленных при

помощи двусторонней обработки. Из подъёмного материала отдельно

следует выделить некоторое количество скребков и скрёбел. Данный пункт

отличается большим количеством найденных готовых нуклеусов – 81 шт.

Из общих признаков их объединяет наличие одной площадки (ровной или

скошенной), односторонняя обработка и призматическая форма. С данным

пунктом связана и единственная на всём памятнике находка сработанных

нуклеусов (14 шт.), с которой тесно связаны найденные здесь же целиком

или фрагментарно пластинки неправильной формы в количестве 40 штук,

размером до 3-3,5 см в длину и 1 см в ширину. Основную же массу

собранного на данном пункте материала составляют отбросы

производства – более 300 кусков кремня с незначительными следами

обработки или использования, часть из которых затянута патиной, а также

отщепы – более тысячи штук различных размеров.

Пункт 2 представляет собой каменоломни на склоне высотой

7,7 метров и длиной 35 метров.

Пункт 3, находящийся на 500 метров западнее пункта 1, прежде

всего, богат отбойниками (25 шт.). По форме – округлые, некоторые

правильной шарообразной формы. Отбойниками служили желваки или их

фрагменты. Несколько экземпляров были расколоты. Здесь найдено

сравнительно небольшое количество заготовок орудий (13 шт.) –

кремневых желваков с двусторонней обработкой, порой не полностью

освобождённых от корки. В данном пункте наблюдается большое

количество находок нуклеусов – 116 экземпляров различных форм и

размеров, от миниатюрных до макролитов. У большинства одна ударная

площадка, скошенная к тыльной стороне. Негативы сколов – крупные и

короткие, неправильной формы. Нуклеусы имеют разнообразные формы.

Больше всего – призматических (31 шт.), из которых 13 шт. имеют

приострённый край на площадке, а 3 экз. благодаря форме желвака

приобрели цилиндрическую форму. Весьма большую группу

составляют нуклеусы индивидуальной формы (22 шт.), а также едва

42

начатые и незаконченные (33 шт.). Имеется также и два целых

двуплощадочных макролита, верхние площадки которых скошены к

тыльной стороне. Кроме того, было поднято 9 небольших нуклеусов с

многочисленными узкими негативами правильных сколотых пластин. У

некоторых площадки скошены или со следами подправки.

В пункте 4 нет такой концентрации серий находок как в прочих

пунктах, но он интересен в плане поднятых законченных орудий. Так, здесь

было поднято скребло правильной овальной формы, с уплощенной при

помощи удлиненных сколов рукоятью и дугообразным рабочим краем,

изготовленное на отщепе. Найдено также грубое рубящее орудие

дисковидной формы со следами многократного использования, фрагмент

верхней части наконечника копья, тщательно обработанный с двух сторон,

и заготовка наконечника для дротика с ровным основанием и

двухсторонней оббивкой.

Напротив пункта 4 на правом берегу р. Ступки расположен пункт 5,

представляющий собой надпойменную террасу и вспаханное поле,

площадь находок на которых составляет 200 х 120 м. Наибольший интерес

среди находок в данном пункте представляют многочисленные заготовки

топоров, наконечников копий и дротиков, большая часть которых

представлена фрагментарно.

Единственная целая заготовка топора – подтреугольной формы, с

двусторонней обработкой крупными сколами. Найдены также три

фрагмента овальной формы, все двусторонне обработаны. Наконечники

копий имеют форму удлиненного равнобедренного треугольника. Найдено

2 грубо обработанных, 1 завершенный и 4 сломанных. Довольно

разнообразны, хотя и немногочисленны наконечники дротиков – овальные

с ровным основанием, подтреугольные и листовидные с ровным суженным

основанием.

Пункт 6 расположен на так называемой «Бабьей горе» - на плато, где

кремневый материал располагается на довольно широкой площади. Здесь

обнаружена серия нуклеусов и отбойников.

На левом берегу р. Ступки находится пункт 7, площадь находок

которого составляет 120 х 100 м. При том, что в данной местности

располагалась каменоломня, здесь обнаружено сравнительно малое

количество фрагментов.

43

Пункт 10 располагается периферии села, у левого берега р. Ступки.

На площади в 25 м. было найдено небольшое количество отщепов. В 200 м.

от пункта 10 на склоне плато располагается пункт 11. На площади 250 х 80

в склонах балки располагался ряд каменоломен.

Сравнительно небольшое количество материала было обнаружено в

пункте 15.

Возвращаясь к собранному материалу важно отметить его общие

черты, а именно: большие размеры найденного материала, грубая

двустороння обработка большей части орудий, корка на многих

экземплярах, малое количество ретушированных изделий, а также

отсутствие керамики (Цвейбель, 1962. С. 2 – 3).

Помимо мастерских, на крутых меловых склонах обнаружены два

карьера по добыче кремневого сырья. В стенах этих выработок обнажены

жилы кремневых конкреций.

Ввиду обнаружения во многих пунктах большого количества

крупных отщепов и ядрищ без следов какого-либо использования, можно

прийти к выводу о неэкономном расходовании кремня, по причине его

большой концентрации в данной местности. Потому, сюда могут быть

отнесены слова В.А. Городцова о том, что «обилие и доступность

материала давали повод к расточительному, и даже небрежному

пользованию им» (Городцов, 1923. С. 340).

Таким образом, комплекс у с. Красное является одним из основных

центров кремнеобрабатывающего производства Донбасса. В настоящее

время обильные коллекции этого комплекса готовятся к полной

публикации.


Городцов В.А. Археология. Т.1.Каменный период. М., 1923.

Городцов В.А. Дневник археологических исследований в Бахмутском

уезде Екатеринославской губернии 1903 г. // Труды XIII Археологического

съезда в Екатеринославле. Т.1. М., 1907.

Колесник А.В. Донбасс как древнейший добывающий и

обрабатывающий центр // Донецкий археологический сборник. Вып. 11.

Донецк, 2004.

Колесник А.В., Манько Н. Красное-5 – специализированная

44

энеолитическая мастерская в Северо-Западном Донбассе (в печати).

Цвейбель Д.С. Неолитические кремневые мастерские близь

р. Бахмутки (по материалам обследований 1961 и 1962 гг.). Рукопись.

Архив Музея археологии ДонНУ.

Цвейбель Д.С. Отчет о проведении полевых работ студентами

исторического факультета Донецкого госуниверситета у с. Красное в 1965

и 1967 гг. Рукопись, 1967. Архив Музея археологии ДонНУ.

Юркина Е. С.

(студентка IV курса института истории, права и общественных наук

ЛГПУ имени П.П.Семенова-Тян-Шанского)

научный руководитель - к.и.н., доцент Бессуднов А.Н.

КАМЕННЫЙ ИНВЕНТАРЬ ПАМЯТНИКА КСИЗОВО 6 НА

ВЕРХНЕМ ДОНУ1

Археологический памятник Ксизово 6 расположен в

непосредственной близости от одноименного села (Задонский район,

Липецкой области) в приустьевой части р. Снова (правого притока р. Дон)

[рис. 1: I]. Он был открыт М.В. Ивашовым в 1998 году (Ивашов 1999).

Археологические исследования проводились в 2004 и 2005 году Р.В.

Смольяниновым. Было заложено два раскопа общей площадью 253 кв. м.,

один из которых был разбит по линии береговых осыпей (раскоп 1 - 192 кв.

м и раскоп 2 - 61 кв. м) [рис. 1: II] (Смольянинов 2005, Смольянинов 2006).

Следует отметить, что памятник Ксизово 6 имеет ряд

индивидуальных особенностей, одна из которых заключается в том, что он

сочетает в себе поселение и могильник нео-энеолитического времени, в

результате проведенных раскопок была выявлена самая крупная на

Верхнем Дону коллекция смешанной керамики. Исследователями было

выделено несколько керамических групп: ромбоямочная керамика,

керамика льяловской и среднедонской культур неолитического времени, а

1Работа выполнена в рамках Президентского гранта № 17-1-005510 «Охрана,

мониторинг и изучение археологического наследия Липецкой области».

45

также энеолитического времени – керамика нижнедонской,

среднестоговской и репинской культур. Другая характерная черта

памятника связана с его местоположением в устьевой части высокой

поймы. Известно, что геологические процессы в подобных местах

оказывали влияние на перераспределение в почве археологического

материала. Проявление подобного рода явлений на Ксизово 6 более

подробно рассмотрено в коллективной монографии «Природные

катастрофы в голоцене бассейна Верхнего Дона» (Лаврушин и др. 2009).

Памятник имеет почвенный слой большой мощности с

многослойным характером залегания каменного инвентаря, что, к

сожалению, затрудняет бесспорное определение его культурной и

хронологической принадлежности.

Целью данный работы является анализ каменного инвентаря

поселения-могильника Ксизово 6. В основу исследования был положен

принцип деления артефактов по морфологическо-типологическому

принципу, предложенному авторским коллективом под руководством Ю.Ф.

Кирюшиным (Кирюшин 1993. С. 13). Рассмотрение технологии и

трасологии кремневого материала Ксизово 6 не входило в задачу данной

публикации.

Основным сырьем для производства орудий служил кремень,

преимущественно цветной валунный и галечный. При производстве

кремневых изделий предпочтение отдавалось цветному валунному кремню,

но с плотной окремненной структурой, преимущественно серого (матово-

дымчатого), красного и коричневого оттенков.

Подобная ситуация вынуждала шире использовать, с одной стороны,

низкокачественное сырье, а с другой – максимально «выжимать» все

технологические возможности из более высококачественного. Кроме этого,

активно использовались отходы кремневой индустрии, включая первичные

отщепы и сколы с коркой. Такая сырьевая стратегия обусловлена тем, что

территория Верхнего Дона бедна выходами высококачественного кремня.

Этим же предопределяется и статистические подсчёты кремневых

комплексов, в которых содержится высокий процент орудий.

В ходе работ 2004 и 2005 годов на раскопе 1 выявлено 790 единиц

каменных находок, из них 258 орудий. Кварцит использовался в единичных

случаях. Культурный слой памятника значительно перемешан, что не

46

позволяет уверенно использовать для его характеристики данные

стратиграфии. Среди орудий выделяется пятьдесят семь скребков, среди

которых преобладают короткие, многосторонние из отщепов с крутой и

полукрутой ретушью и подтреугольные [рис. 1:1-2]. Выявлено также шесть

наконечников стрел: три треугольных с черешком [рис. 1: 3-4] и три

листовидных [рис. 1: 5]; два обломка дротика [рис. 1: 6]; тридцать три

проколки и провертки [рис. 1: 7-8]; шестнадцать нуклеусов и их обломков;

одиннадцать ножей, два из которых изготовлены на отщепах [рис. 1: 9-11];

шестьдесят три отщепа с ретушью или со следами утилизации, а также

один пластинчатый отщеп. Пластинчатая индустрия представлена в

основном девятнадцатью небольшими сечениями трапециевидной формы,

на отдельных из которых визуально прослеживаются следы ретуши и

утилизации [рис. 1: 12-15]. Резцы в коллекции представлены шестнадцатью

единицами, скобели – восемнадцатью. Кроме этого выявлено: два топорика

[рис. 1: 16]; два тесла [рис. 1:17], четыре гальки-наковальни; два отбойника;

один ретушер; четыре каменных утюжка. Остававшаяся часть каменных

артефактов – 533 единицы – отходы производства, представленные

нуклевидными обломками, отщепами, аморфными кусками кремня.

В раскопе № 2 за два года исследований выявлена 101 единица

находок из камня. Орудийный комплекс представлен: четырьмя

кремнёвыми ножами, одним ромбовидным [рис. 1:19] и двумя

треугольными наконечниками стрел с черешком [рис. 1: 18], а также одним

наконечником дротика, двумя проколками, девятью скребками и их

обломками, двумя целыми и одним обломком тесла, четырьмя пластинами,

пятью нуклеусами, десятью обломками кремня со следами утилизации.

Остальные находки из кремня представлены отходами производства.

Стоит, отметь, что один кремневый нож [рис. 1: 21] и наконечник дротика

[рис. 1: 22] происходят из мужского погребения, сильно скорченного, на

правом боку с ориентировкой головой на север. Его датировка по C14 –

3540200 (ГИН 13543) л. н. Ещё один треугольный наконечник стрелы с

черешком [рис. 1: 20] был выявлен на уровне другого вытянутого мужского

погребения с аналогичной ориентировкой, лежащего на спине, вероятно, со

спелёнатыми ногами. Датировка по C14 показала его значительную

древность в сравнении с предыдущим захоронением – 600050 (ГИН

13544) л. н.

47

Продукты первичного расщепления представлены одно- и

многоплощадочными нуклеусами аморфных форм и их фрагментами (21

экз.), что составляет 2,3% от всех выявленных кремневых артефактов.

Отметим два типа площадок нуклеусов: натуральные и сформированные

боковым сколом. Выделяются в коллекции по два экземпляра

призматических и конических нуклеусов, для которых характерны средняя

и конечная степень сработанности.

Таблица № 1.

Наименование изделия Раскоп 1 Раскоп 2 Всего

Нуклеусы и их

фрагменты

16 ед. / 2 % 5 ед. / 5 % 21 ед. / 2,3 %

Пластины 19 ед. / 2,4 % 4 ед. / 4 % 23 ед. / 2,5 %

Отщепы с ретушью или

со следами утилизации

63 ед. / 7,9 % - 63 ед. / 7 %

Пластинчатый отщеп 1 ед. / 0,1 % - 1 ед. / 0,1 %

Наконечники стрел:

- треугольные с черешком 3 ед. / 0,3 % 2 ед. / 2 % 5 ед. / 0,5 %

- листовидные 3 ед. / 0,3 % - 3 ед. / 0,3 %

- ромбовидные - 1 ед. / 1 % 1 ед. / 0,1 %

Наконечники дротиков 2 ед. / 0,2 % 1 ед. / 1 % 3 ед. / 0,3 %

Проколки и провертки 33 ед. / 4,1 % 2 ед. / 2 % 35 ед. / 3,9 %

Скребки 57 ед. / 0,1 % 9 ед. / 9 % 66 ед. / 7,4 %

Ножи 11 ед. / 1,3 % 4 ед. / 4 % 15 ед. / 1,6 %

Резцы 16 ед. / 2 % - 16 ед. / 1,7 %

Скобели 18 ед. / 2,2 % - 18 ед. / 2 %

Топорики 2 ед. / 0,2 % - 2 ед. / 0,2 %

Тесло 2 ед. / 0,2 % 3 ед. / 3 % 5 ед. / 0,5 %

Гальки-наковальни 4 ед. / 0,5 % - 4 ед. / 0,4 %

Отбойника 2 ед. / 0,2 % - 2 ед. / 0,2 %

Ретушер 1 ед. / 0,1 % - 1 ед. / 0,1 %

Каменные утюжки 4 ед. / 0,5 % - 4 ед. / 0,4 %

Обломки кремня со

следами утилизации

- 10 ед. / 10 % 10 ед. / 1,1 %

48

Морфологически выделенные орудия труда и артефакты со следами

вторичной обработки представлены на памятнике весьма широко. Их доля

составляет 30 % (262 экз.) [табл. №1]. Орудия на отщепах, сколах,

аморфных обломках имеют широкое бытование и не могут быть

однозначно соотнесены с определенным культурно-хронологическим

этапом.

По данным естественнонаучных исследований и анализа

керамического комплекса памятника, главная особенность

хронологической последовательности заселения лесостепного Подонья

состоит во временном совпадении поздненеолитических и энеолитических

культур (Лаврушин и др. 2009. С. 58). Отметим, что в результате

комплексной обработки данных по памятнику Ксизово-6, исследователи

пришли к выводу о том, что в бассейне Верхнего Дона сосуществовало

разноукладное и разнокультурное население, чему в целом и не

противоречит состав рассмотренной каменной коллекции.


Ивашов М.В. Отчёт об археологических исследованиях в Липецкой

области в 1999 году. Архив ИА РАН.

Кирюшин Ю. Ф., Нохрина, Т.И., Петрин, В.Т. Методика обработки

коллекций каменного инвентаря неолитического времени. – Барнаул: Изд-

во Алтайск. ун-та, 1993.

Лаврушин Ю.А., Спиридонова Е.А., Бессуднов А.Н., Смольянинов

Р.В. Природные катастрофы в голоцене бассейна Верхнего Дона. –

М.:ГЕОС, 2009.

Смольянинов Р.В. Отчёт об археологических исследованиях в

Липецкой области в 2005 году. Архив ИА РАН.

Смольянинов Р.В. Отчёт об археологических исследованиях в

Липецкой области в 2006 году. Архив ИА РАН.

49

50

Матвеева О.В.

(аспирантка исторического факультета ДонНУ)


КАМЕННЫЙ ВЕК В КОЛЛЕКЦИЯХ МУЗЕЕВ ДОНБАССА

Представление о жизни человека на территории Донецкого региона в

период каменного века возможны благодаря многочисленным

археологическим находкам, которые хранятся ныне в музеях региона.

Вещественные доказательства пребывания людей на данной территории,

отражают эволюцию технологии изготовления орудий труда, системы

адаптации древних людей, особенности культуры.

Прежде всего, необходимо уточнить, что для написания данной

работы были изучены коллекции каменного века, хранящиеся в фондах

Донецкого республиканского краеведческого музея, Луганского

республиканского краеведческого музея, части коллекций Мариупольского

краеведческого музея, Исторического музея при Дирекции Святогорского

историко-архитектурного заповедника, а также коллекции

Археологического музея Донецкого национального университета.

Изученные материалы в ходе написания работы были разделены по

хронологии.

Современные представления о среднем палеолите базируются на

немногочисленных находках ручных рубил и крупного кремневого скребла

(Колесник 1998. С. 3-24). На сегодняшний день известны шесть ашельский

местонахождений, представленные, в основном, единичными изделиями. В

коллекции Донецкого республиканского краеведческого музея одно из

таких орудий занимает первую позицию и открывает выставку истории

края – это ручное рубило из Амвросиевки, найденное В.М. Евсеевым в

1935 г. Кроме того, присутствуют также бифасы подромбовидных

контуров, найденные вблизи Артемовска, Изюма, Кочурова и Буглива.

Благодаря археологическим экспедициям были открыты также

комплексы изделий поздних этапов среднего палеолита. К таким

комплексам относится Курдюмовка – памятник, открытый в 1987 г. и

является разрушенной кремнеобрабатывающей мастерской (Колесник

1992. С. 124). На основании собранных материалов и изучения изделий,

51

можно сделать вывод, что на данном памятнике присутствовал полный

цикл расщепления кремния. Сам же набор орудий состоит из различных

скребков и острий, а двусторонний орудия отсутствуют. Еще один

памятник, находки которого представлены в фондах музея –

Белокузьминовка. Данный объект раскапывался в 1968-1979 гг.

Д.С. Цвейбель (Цвейбель 1971-а. С. 108 – 113) и А.В. Колесником в 1986 г.

Собранная и описанная коллекция насчитывала 9 тысяч обработанных

кремней. Набор орудий состоит из зубчатых, специфических и обычных

скребел, обушковых ножей, усеченных изделий, остроконечников.

Присутствует также самостоятельная вторичная обработка с применением

различной ретуши. Демонстрация этих материалов в музейной экспозиции

позволяет давать интегральную оценку культурным связям в среднем

палеолите на широких просторах Евразии.

Поздний палеолит представлен материалами знаменитого

Амвросиевского комплекса и коллекциями из мастерских. Крупная

мастерская на севере Донецкого региона по обработке кремня находится у

с. Сидорово, на правом берегу Северского Донца, в балке Вислой, откуда и

берет свое название. Вся коллекция Вислой Балкинасчитывает около

17 тысяч кремней, среди которых большая часть первичного расщепления.

Нуклеусы из коллекции подразделяются на две большие технологические

группы: нуклеусы с плоским пластинчатым расщеплением и нуклеусы с

призматическим торцовым полу объемным расщеплением. Эти материалы

позволяют сформировать в экспозиции яркие и узнаваемые образы – образ

охотников степей ледникового периода и древних мастеров, искусно

владевшими технологиями расщепления кремня.

Расположение мезолитических памятников и их особенности тесно

сплетаются с физико-географическими показателями региона. Большая

часть находок производилась со стороны Придонецкого плато и Донецкой

террасовой равнины, а также Донецкого кряжа и Азовского плато. Именно

на этих территориях присутствует обилие месторождений кремня.

В период мезолита выделяется донецкая культура (Телегiн ,1968),

памятники которой расположены компактной группой в бассейне

Северского Донца в пределах Харьковской, Донецкой и части Луганской

областей. На основании полученных данных из имеющихся коллекций

моно выделить некоторые черты данной культуры в плане кремневой

52

индустрии. Сюда следует отнести – преимущественно пластинчатую

технику раскалывания одноплощадных конических или карандашевидных

нуклеусов, широкий набор трапецивидных микролитов, овальные и

подтреугольные двустороннеоббитые топорики и тесла, наконечники стрел

постовидерского типа на пластинах. Демонстрация мезолитических

материалов в музейных экспозициях традиционно сопровождается

муляжами лука и стрел, моделями наконечников из микролитов различных

типов.

Развитие населения региона в хозяйственном и этнокультурном

смысле в конце плейстоцена – начале среднего голоцена, позволяет

рассматривать культуру как вариант «неолитизации» местного

мезолитического населения.

Изучение коллекций, найденных в ходе раскопок неолитических

стоянок, позволяет более детально рассмотреть изменение технологий

расщепления кремня и показать эволюцию. В коллекциях музеев северной

части Донецкого региона, присутствуют материалы из стоянки

Старица XVIII.Коллекция кремневых артефактов насчитывает свыше 10

тысяч единиц, которые представлены пренуклеусами, техническими

сколами формирования поверхностей нуклеусов и отщепы

(Горелик 2006. С. 118 – 129).

Неолитические племена Донецкого региона, помимо изготовления

кремневых орудий труда для собственных нужд, изготавливали их

специально для обмена. Добычей и обработкой кремня занимались в одном

и том же месте или неподалеку. Наиболее крупные скопления мастерских

известны у сел Красное Артемовского района, Белая Гора

Константиновского района, в окрестностях Краматорска. В 1964 г.

Д.С. Цвейбель была выявлена Краматорская неолитическая мастерская

(Цвейбель 1967. С. 65 – 67). На раскопе были выявлено 3492 кремневых

изделия. Краматорская коллекция орудий представлена заготовками

средневысоких ранненеолитических нуклеусов (подтрапецивидной или

подтреугольной формы), скребловидные инструменты.

Наравне с Краматорской мастерской выделяется и Широкинский

горный комплекс, исследованный Д.С. Цвейбель в балке Широкой

(Цвейбель 1970. С. 216 – 225). Фактически это было третье открытие

горных выработок в Восточной Европе после штолен у с. Студеница в

53

Среднем Поднестровье и многочисленных шахт у с. Красное в Белоруссии.

Особенного внимания заслуживает коллекция, собранная в 1977 г. на

Старобельской стоянке. На площади было выявлено три культурных слоя,

расчищено жилище с несколькими строительными горизонтами. Вся

коллекция кремневых орудий делится на три группы – орудия для

земледелия, охотничье-скотоводческие орудия и орудия для домашних

занятий (Гурин 1993. С. 35 – 37).

Среди существующих памятников неолитической эпохи на

территории Донбасса, наиболее ярким и многочисленным по собранным

коллекциям, можно считать – Мариупольский могильник. Открыт был в

1930 г. Н.Е. Макаренко и включает в себя 122 захоронение с инвентарем

(Макаренко 1933). Находки, собранные в ходе экспедиции хранятся в

Мариупольском краеведческом музее и в Донецком республиканском

краеведческом музее. Наиболее типичным и массовым инвентарем для

основных погребений можно считать: кремневые орудия, просверленные

зубы животных, украшения из морских и речных раковин, костяные и

гешировые бусы.

В целом, неолитические памятники показывают сложение четкого

деления на два культурных ареала обитания человека и его деятельности –

Северский Донец и Приазовье. Нужно также отметить, что такое деление

сохранялось вплоть до позднего средневековья.

На основании изученных коллекций в фондах музеев Донецкого

региона, а также имеющихся научных публикаций, можно сделать вывод,

что именно огромное количество кремневых ресурсов обусловило

особенность существования человека в Донецко-приазовском регионе в

период каменного века. Наряду с технологическим прогрессом, происходит

и развитие духовной культуры, о чем свидетельствуют находки из

могильников и захоронений в разных частях региона. Также,

осуществляется эволюция в хозяйственной деятельности, благодаря

улучшению климатических условий и усовершенствованию орудий труда.

К концу неолита Донбасс окончательно формируется в качестве

крупнейшего европейского центра по добыче и переработке минеральных

ресурсов, формируется система горных комплексов и мастерских по

обработке кремня. Все эта проблематика прочно вписана в региональную

науку и культуру, в том числе методами пропаганды средствами музейной

54

экспозиции. Археологические коллекции музеев Донецкого региона

придают яркие черты субъектности древней региональной истории, что

является одним из инструментов формирования субъектной политики

Донецкой народной республики в области науки и культуры.


Висла Балка – позднепалеолитический памятник на Северском Донце


Горелик А.Ф., С.М. Дегерменджи, С.Н. Разумов. Старица XVIII -

новая неолитическая стоянка в среднем Подонцовье // Археологический

альманах. Вып. 18. Донецк, 2006.

Гурин Ю.Г., В.А. Манько. Старобельская стоянка эпохи позднего

неолита - раннего энеолита // Древние культуры Подонцовья. Вып. I.

Луганск, 1993.

Колесник А.В. Курдюмовка – пам’ятник раннего палеолита Донбасса

// История и археология Слободской Украины. Тезисы докладов. Харьков,

1992.

Колесник А.В. Ручные рубила среднего палеолита Восточной Европы


Макаренко М. Маріюпільський могильник . К., 1933.

Телегін Д.Я. Дніпро-донецька культура. К., 1968.

Цвейбель Д.С. Древние кремневые выработки у с. Широкое в

Донбассе // Советская археология, №1, 1970.

Цвейбель Д.С. Древние кремнеобрабатывающие мастерские на

окраине г. Краматорска: К истории каменного века Донбасса // Тезисы

докладов и сообщений научной конференции преподавателей

гуманитарных факультетов Донецкого университета. Харьков, 1967.

Цвейбель Д.С. Стоянка с «зубчатым мустье» у с. Белокузьминовка на

Донеччине // Археологические исследования на Украине в 1968 г. К., 1971-

а.

55

АРХЕОЛОГИЯ ЭПОХИ ЭНЕОЛИТА И БРОНЗЫ

Кармелюк В.В.

(студентка IV курса исторического факультета ДонНУ)


КРЕМЕНЬ В ПОГРЕБАЛЬНОМ ОБРЯДЕ БРОНЗОВОГО ВЕКА

Кремень, занимает центральное место в ряде исследований по

каменному веку. И это не удивительно ведь столь долгое время, этот

материал был не заменим в производстве различных орудий труда.

Но не теряет он своей актуальности и в медном, бронзовом

веке. Нехотя он уступает своё место металлу при изготовлении

разнообразных предметов, но дольше всего кремень используется в

ритуальной жизни общества. Так известно, что в Древнем Египте, в

додинастический период для заклания животных использовались

кремневые ножи (Колесник 2017. С. 4). Наличие кремня фиксируется и в

погребальных обрядах. Кремень в погребениях разделяется на две больших

группы, в зависимости от своей функции. Так одна группа предметов – это

предметы «спутники» то есть их кладут к усопшему, дабы они

присутствовали в его загробной жизни и исполняли те же функции, что и в

реальной жизни (Разумов 2010. С. 14).

Другая группа кремневого инвентаря несёт в себе особую функцию -

своеобразного символа, который по-разному объясняется

исследователями. Существует четыре точки зрения по этому вопросу. Одни

считают, что присутствие кремня в погребении - это символ «культа

камня». Вторая точка зрения выражается в том, что кремень связан с

индоевропейским культом божеств-громовиков (Разумов 2010. С. 15).

Так же существует версия, что наличие выше указанного материала

указывает о наличие представлений о переходе души из этого мира в

загробный, а кремень использоваться для перехода. В случае если кремень

был специально разбит, это может свидетельствовать о том, что таким

образом при погребении, живые пытались обезопасить себя от мёртвых.

56

Например, в позднем бронзовом веке, несмотря на то, что инвентарь

из кремня в погребениях использовался в уже меньшем количестве, но

ритуальная функция и в данный период сохранилась. Так в срубной

культуре, предполагается, что предмет из кремня в погребении

использовался для создания границы между живыми и мёртвыми. Это

предположение отчасти подтверждается тем, что 30% погребений с

кремнем интерпретируются, как «погребения служителей культа»

Возможно, что положив выше указанный материал, представители срубной

общности защищали себя, таким образом, от людей наделённых, по их

мнению, магическими способностями (Цимиданов 2004. С. 84).

Четвёртая версия связывает кремень с культом огня

(Разумов 2010. С. 14). Интересно, что в некоторых обрядах он проходит

термальную обработку – обжиг. Возможно, причина в том, что кремень

является одним из символов культа огня – это то, что долгое время этот

материал применялся для высекания огня. Так, ударяя кремень об кремень

вылетали искры, и вспыхивало пламя. В представлении первобытных

людей, могла зародиться идея о том, что в кремне скрывается огонь.

В погребальном обряде, ритуал связанный с обжигом кремня, может

свидетельствовать о том, что человек пытался вернуть материал к его

первооснове, точно же так как душа, после смерти возвращалась к своим

истокам, к своей изначальной сути. Имеются

данные о ритуальном использование кремня и на Донбассе. Так в эпоху

ранней бронзы, обширную территорию от Южного Урала до Днестра

занимала ямная археологическая культура. В одно из погребений выше

указанной культуры (погребение № 13, кургана III у г. Лисичанска) при

погребальном обряде были положены кремневые сколы. Причём, в ходе

изучения погребения, В.Ф. Клименко установил, что эти сколы

соединяются в единый блок, а расщепление не было установлено какими-

либо правилами обработки кремня. Цель данного ритуала, по мнению

исследователя, состояла в том, чтобы разделить целый кусок кремня на

части. В.Ф. Клименко заостряет внимание на том, что данные манипуляции

были произведены именно над кремнем (Коваль 2005. С. 47).

По-новому взглянуть на использования кремня в погребальных

обрядах позволяет исследование С.В. Ивановой и В.В. Цимиданова. Они

проанализировали 36 погребений представителей ямной археологической

57

культуры, на Северо-Западе Причерноморья в которых были найдены

кремневые и каменные топоры (Иванова 1998. С. 141). Данные находки

говорят о контактах ямного общества с другими обществами, культурами

того периода. Кроме того, исследователи попытались выяснить

предназначение этих вещей в обществе, их символизм.

Так каменный топор в ямном обществе являлся символом власти. В

пользу этого суждения – погребения, в которых они были обнаружены,

являют собой сооружения, на которые потрачено больше трудовых

ресурсов общества, а именно размер погребальной ямы, на 25,0% больше

средней величины, и наличие досыпки, кургана зафиксированных в

37,6% случаях от всех погребений с целым каменным топором

(Иванова 1998. С. 145). Для того, чтобы показать степень влиятельности,

который был при жизни у погребённого человека – к нему могли положить

как целый, так и разбитый каменный топор. В погребении с разбитым

каменным топором, меньше погребальная яма, в сравнение с погребениями

с неповреждённой инсигнией, а досыпку, курган возводили в 9,1% всех

погребений с указанным выше инвентарём. Это говорит о том, что,

разбивая каменный топор, представители ямного общества указывали, что

погребённый занимал второстепенное место в иерархии власти.

Что касается кремневых топоров, то они обнаружены в десяти

погребениях. Учтено было и захоронение из Алкании 33\3, которое

выделяется тем, что в нём, кроме кремнёвого топорика, в большом

количестве обнаружен воинский инвентарь. Изучение выше указанного

погребения, позволило исследователям сделать предположение, что

кремневые топоры или же, как их порой именуют тёсла, являются

символами погребений воина (Иванова 1998. С. 148).

Так же изучили и неординарное погребение ямной культуры

зафиксировано в Гаваноасе, 9/2, в Молдове. В этом погребении кремневый

топор был без лезвия, разбит, а его части были расположены вокруг головы

(Иванова 1998. С. 152).

Важно также отметить, что данный инвентарь выявлен в основном в

позднеямных погребениях и может, указывать на то, что развиваясь в

ямной культуре, происходит структуризация воинского сословия. И для

того что бы маркировать усопшего по воинской иерархии, кремневый

топорик так же могли разбивать, как в случае с каменным абразивным

58

топором – инсигнией власти.

Таким образом, проанализировав материал с погребений бронзового

века, в котором присутствует кремень неутилитарного характера (Рис. 1),

следует отметить, что сознательная порча кремня носит неоднозначный

характер. Порча кремня может говорить, как о ритуальном значении, так и

с функцией маркировки усопшего по степени его значимости в обществе.


Гиря Е.Ю. Экспериментально-трасологическое исследование

кремней, импортированных на территорию Карельского перешейка в

каменном веке – эпоху раннего металла // Бюллетень Института истории

материальной культуры РАН. Вып №3. СПб., 2013.

Иванова С.В. Погребения с топорами в ямной культуре Северо-

Западного Причерноморья // Наукові праці історичного факультету

Запорізького державного університету. Вип. IV. Запоріжжя, 1998.

Коваль Ю.Г. Комплекс кремневых изделий из погребения № 13,

кургана III у г. Лисичанска // Древности Евразии от ранней бронзы до

раннего средневековья. М., 2005.

Колесник А.В. Неутилитарный контекст обожженных кремней из

поселений бронзового века северского донца. Донецк, 2017.

Разумов С. М. Крем'яні вироби населення Надчорномор'я доби

ранньої та середньої бронзи (за матеріалами поховань). К., 2010.

Цимиданов В.В. Социальная структура срубного общества. Донецк,

2004.

59

Рис 1. Карта учтённых при исследовании погребений бронзового века

Григорьев А.П.

(студент II курса магистратуры

исторического факультета СГСПУ)

Научный руководитель – к.и.н. доцент Королёв А.И.

ХРОНОЛОГИЯ И ПЕРИОДИЗАЦИЯ ПАМЯТНИКОВ ЯМНОЙ

КУЛЬТУРЫ ВОЛГО-УРАЛЬЯ. СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ

ПРОБЛЕМЫ

Со времени появления в археологической науке понятия «ямная

культура» прошло уже более ста лет, и с тех пор ведется дискуссия о ее

развитии, периодизации и хронологии. Сменилось много подходов к

60

изучению раннего бронзового века Волго-Уральского региона, по мере

накопления источниковой базы были выдвинуты различные

предположения по поводу генезиса ямной культуры в этом регионе.

Подробная историография советского периода освещена в работах Н.Л.

Моргуновой, М.А. Турецкого, П.Ф. Кузнецова и др. В данном же случае

хотелось бы остановиться на концепциях и подходах к изучению

хронологии и периодизации ямной культуры Волго-Уралья последних 15-

20 лет. Стоит лишь отметить, что общая периодизация в целом была

построена на основе заключений Н.Я. Мерперта.

Развитие региональных научных школ, а впоследствии и

целенаправленное изучение памятников раннего бронзового века дало

толчок к активизации деятельности по решению проблемы. Кроме того,

одним из решающих факторов в решении вопроса хронологии стало

появление радиоуглеродного метода датирования, который получил

широкое распространение с 1990-х гг. и позволил уточнить временные

рамки существования ямной культуры.

В настоящее время большинством специалистов принимается время

бытования ямной культуры в ареале Волго-Уралья в период 35 – 24 вв. до

н.э. (калиброванные значения).

К числу наиболее сложных и дискуссионных вопросов изучения

ямной культуры относятся:

1. Проблема происхождения волжско-уральского варианта ямной

культуры;

2. Переход от РБВ к СБВ в Волго-Уралье. Проблема культурной

интерпретации и хронологии тамар-уткульских курганов.

Итак, предметно остановимся на каждом из них.

По мнению И.Б.Васильева корни ямной традиции связываются с

хвалынско-среднестоговской общностью позднего энеолита (Васильев

1981, С. 44). Данный тезис в настоящий момент не вызывает сомнений. С

распространением применения радиоуглеродного метода датирования

встал вопрос о хронологическом разрыве между хвалынскими и ямными

памятниками и, поэтому, о невозможности их прямой генетической связи

(Барынкин 1992. С. 22; Турецкий 2006. С. 96). Эту проблему, вероятно,

решит радиоуглеродное датирование древнейших подкурганных

погребений Нижнего Поволжья, культурно-хронологический статус

61

которых также дискуссионен. В данном случае также актуальна проблема

культурного статуса памятников репинского типа или, по мнению Н.Л.

Моргуновой, этапа ямной культуры (Моргунова 2014, С.164). По мнению

исследователя, погребения с репинской керамикой несут в себе черты

обряда классической ямной культуры, которые, в свою очередь являются

связующим звеном с хвалынской энеолитической культурой.

Оригинальную версию выдвигает Р.А. Мимоход. По его мнению,

погребение №6 ОК Паницкое 6б, сочетая в себе репинские (костяное

изделие - «булавка») и хвалынско-бережновские (сосуд) признаки образует

«паницкий горизонт». Указанный комплекс видится автору

постбережновским, но дорепинским (Мимоход 2009. С. 54).

Интересен в этом плане подход М.А. Турецкого к этому вопросу.

Автор критикует использование термина «репинский этап» ямной

культуры, предлагая взамен наименование «быковский» этап,

аргументируя свою позицию тем, что этот период назван по

поселенческому памятнику, а данный горизонт представлен в Волго-

Уралье исключительно подкурганными погребениями (Турецкий 2009.

С.61). Кроме того, автор данной гипотезы выступает с критикой идеи П.Ф.

Кузнецова именовать данный этап «бережновским» (Кузнецов 2008. С.

318) в силу того, что данный тип памятников скорее может быть

ассоциирован с позднехвалынскими энеолитическими материалами или,

как указывалось выше, с древнейшими подкурганными погребениями

Нижнего Поволжья. В последующей своей работе П.Ф. Кузнецов именует

первый этап ямной культуры быково-бережновским, тем самым оставляя за

ДПП статус ямных (Кузнецов 2010. С. 51).

Также довольно остро стоит вопрос об особом культурном статусе

тамар-уткульских курганов, который впервые поднимает С.В. Богданов

(Богданов 2006. С. 13-14). Данная проблема напрямую связана с

дискуссией о переходе от раннего к среднему бронзовому веку, а в

частности, с вопросом о границе между ямной и полтавкинской культурах.

Как было сказано, впервые термин «тамар-уткульский тип» был

использован С.В. Богдановым. По его мнению, данный тип

последовательно сменяет ранний репинский этап ямной культуры (РБВ I в

терминологии автора). Тем самым, исследователь подвергает сомнению

трехэтапную периодизацию ранний (репинский) этап – развитой

62

(классический, городцовский) этап – поздний (полтавкинский) этап ямной

культуры с чем, в первую очередь, не согласна Н.Л. Моргунова (Моргунова

2014. С. 201).

П.Ф. Кузнецов в данном отношении высказывает мысль о том, что

тамар-уткульские курганы Приуралья занимают особую нишу в РБВ

региона (Кузнецов 2007). Их он синхронизирует с памятниками

полтавкинской культуры Волго-Уралья. Нужно сказать, что хоть и данные

памятники отличаются от всего массива комплексов ямной культуры, в

частности, массовым присутствием металлических изделий в погребениях,

выделять их в обособленную группу не представляется возможным. Здесь

немаловажны данные палеоантропологии. Согласно исследованиям

А.А.Хохлова (Хохлов 1998; Хохлов 2017.), краниологические материалы

ямной культуры Поволжья и из погребений тамар-уткульского культурного

типа различаются. Первые характеризуются гиперморфией и мезокранией,

представляя некий палеоевропеоидный антропологический тип. Вторые

демонстрируют устойчивые признаки мезоморфии и долихокрании,

представляют другой, южноевропеоидный степной вариант. На этом

основании А.А.Хохлов предполагает связь тамар-уткульского населения и

волн предкавказского населения, возможно, с проникновением носителей

новотиторовской культуры.

По результатам исследования Н.Л. Моргуновой принадлежность

тамар-уткульских курганов к ямной культуре подтверждается всеми

основными признаками погребального обряда и присутствием типичных

для ямной культуры керамических и металлических изделий в погребении

(Моргунова 2014. С. 203). Вероятно, тамар-уткульские комплексы

являются отражением сложных межкультурных процессов рубежа раннего

и среднего бронзового веков в ареале Волго-Уралья.

Итак, по нашему мнению, наиболее острыми точками преткновения в

изучении периодизации ямной культуры являются ее крайние

хронологические отрезки. На заре ее развития им является репинский

горизонт; в дальнейшем, рассматривая волго-уральский вариант ямной

КИО как единое культурно-хронологическое образование, вопросы

вызывает статус курганов тамар-уткульской группы. Таким образом,

остаются пока неясными вопросы как происхождения, так и дальнейшей

судьбы ямной культуры.

63


Барынкин П.П. Энеолит и ранняя бронза Северного Прикаспия:

автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1992.

Богданов С.В. Эпоха меди степного Приуралья. Екатеринбург, 2004.

Богданов С.В. Вопросы культурной детерминации древнеямных

памятников волго-уральского степного субрегиона // Проблемы изучения

ямной культурно-исторической области. Оренбург, 2006.

Васильев И.Б. Среднее Поволжье в эпоху ранней и средней бронзы //

Древняя история Поволжья. Куйбышев, 1979.

Васильев И.Б. Энеолит Поволжья. Степь и лесотепь. Куйбышев,1981.

Кузнецов П.Ф. Время новых культурных традиций в бронзовом веке

Волго-уралья // Радиоуглерод в археологических и палеоэкологических

исследованиях. СПб., 2007.

Кузнецов П.Ф. Ямная культура Волго-Уралья. Периодизация,

хронология, межрегиональный контекст // Труды II (XVIII) Всероссийского

археологического съезда в Суздале. Том 1. М., 2008.

Кузнецов П.Ф.Проблемы изучения раннего и среднего бронзового

века Самарского Поволжья // 40 лет Средневолжской археологической

экспедиции. Краеведческие записки. Самара, 2010.

Мерперт Н.Я. Древнейшие котоводы Волго-Уральского междуречья.

М., 1974.

Мимоход Р.А. Курганы эпохи бронзы – раннего железного века в

Саратовском Поволжье. М., 2009. Т. 10.

Моргунова Н.Л. Периодизация и хронология ямных памятников

Приуралья по данным радиоуглеродного датирования // Проблемы

изучения ямной культурно-исторической области: сборник научных

трудов. Оренбург, 2006.

Моргунова Н.Л. Приуральская группа памятников в системе

Волжско-Уральского варианта культурно-исторической области. Оренбург,

2014.

Турецкий М.А. Средневолжско-приуральский вариант ямной

культуры // Археологические памятники Оренбуржья. Вып.III. Оренбург,

1999.

64

Турецкий М.А. О периодизации и хронологии ямных памятников

Самарского Поволжья // Бронзовый век Восточной Европы: характеристика

культур, хронология и периодизация. Самара, 2001.

Турецкий М.А. Некоторые проблемы изучения ямной культуры

Волго-Уральского региона // Проблемы изучения ямной культурно-

исторической области. Оренбург, 2006.

Турецкий М.А. Ямная культура Самарского Поволжья // Древние

культуры и этносы Самарского Поволжья. Учебное пособие. Самара. 2007.

Турецкий М.А. Культурная принадлежность памятников раннего

бронзового века Самарского Поволжья // Проблемы изучения культур

раннего бронзового века степной зоны Восточной Европы. Сб. науч.

трудов. Оренбург, 2009.

Хохлов А.А. Палеоантропология пограничья лесостепи и степи

Волго-Уралья в эпоху неолита-бронзы: автореф. дис. … канд. ист.наук. М.,

1998.

Хохлов А.А. Морфогенетические процессы в Волго-Уралье в эпоху

раннего голоцена (по краниологическим материалам мезолита – бронзового

века). Самара, 2017.

Кожедуб А.Г.

(магистрант II курса ИИМО ЮФУ)

научный руководитель - д.и.н. профессор Кияшко А.В.

ДЕМЕМБРАЦИЯ В ПОГРЕБАЛЬНОМ ОБРЯДЕ

КАТАКОМБНЫХ КУЛЬТУР НИЖНЕГО ДОНА

Погребальный обряд кочевнических культур бронзового века, имеет

ряд особенностей, которые несколько отличают его от специфики

погребений других регионов и эпох. Наиболее яркой и интересной

особенностью погребального обряда являлась демембрация. Термин

демембрация был введён в археологию Ю.А. Смирновым, который дал ему

такое определение -«Один из этапов (вариантов) птоматологической стадии

некротического цикла, на котором происходят действия, приводящие к

нарушению общей (анатомической) целостности тела умершего, т.е к его

65

частичному или полному расчленению. Иногда демембрация может

происходить и на постпохоронной (тафологической) стадии

некротического цикла, если погребение носит временный характер. При

этом может эксгумироваться всё тело (все останки) или только его

отдельные части» (Смирнов 1997. С. 163).

В последние десятилетия демембрация в погребальном обряде

культур бронзового века привлекает пристальное внимание археологов,

ведь эта грань погребального обряда, до этого времени недооценённая,

может пролить свет на очень важные проблемы культурного, социального

и этнического характера. Ввиду малого процентного содержания

погребений с признаками демембрации по отношению к общему числу

погребений, они крайне мало становились объектом специального

исследования. Можно сказать, что единственным монографическим

трудом, где погребения с признаками демембрации были полностью и

исчерпывающе исследованы и предпринята попытка их культурно-

исторической интерпретации, является исследование В.И. Мельника по

особым погребениям катакомбной общности (Мельник 1991). Данные

исследования особенно важны ввиду того что в монографии

рассматривались погребения с территории Нижнего Дона, на территории

которого мы ставим вопрос о демембрации в погребениях катакомбных

культур среднего бронзового века. Но монография вышла относительно

давно и накопилось много материала, появились новые методики

исследования, изменилась сама концепция и научный подход к данному

вопросу, ввиду раскопанных за последние десятилетия курганных

могильников, следовательно, концепции и теории, представленные в то

время, требуют дополнения. Еще немаловажным фактором в том, что

внимание уделяется именно катакомбной культуре является то, что именно

здесь встречается самый большой процент погребений с демембрацией, по

сравнению с ямной культурой и культурами поздней бронзы.

Тем временем исследования за пределами Нижнего Дона в последнее

время ведутся повсеместно. В интересующей нас катакомбной –культурно-

исторической области исследованием демембраций занимаются

С.Д. Лысенко и С.Н Разумов на базе погребений Ингульской катакомбной

культуры (Лысенко, Разумов 2016. С. 49 − 64). Подобные исследования по

демембрации производились как в ямной культуре (Агульников,

66

Попович 2010.С. 323 − 344), так и в культурах поздней бронзы

(Литвененко 2011.С. 7 − 35, Лысенко 2015. С. 74 − 100). Именно в статье

С.Д. Лысенко опубликованной в Зимовниковском сборнике предложена

формальная классификация погребений с демембрацией, что на новый

уровень выводит вопрос об этой особенности погребального обряда,

расширяет методологические перспективы не только для эпохи поздней

бронзы, но и полностью в культурах бронзы. Собственно, приведём

классификацию, которую представил Лысенко (Лысенко 2015. С. 75).

Д1 – кости сложены в псевдоанатомическом порядке, имитирующем

скорченное или вытянутое погребение;

Д2 – кости сложены в определенном, но не анатомическом порядке;

Д3 – кости свалены в кучу или рассеяны без наблюдаемой системы;

Д4 – захоронение отдельных костей или частей скелета;

Д5 – Действия, связанные с головой человека (декапитация,

деманбуляция, кеталотафия) (Лысенко 2015. С. 75).

Целью данной работы является постановка вопроса о наличии

демембраций в погребальном обряде катакомбных культур Нижнего дона,

их классификация и общие положения для более углублённого

исследования данной проблемы.

Для постановки вопроса о демебрации в катакомбных культурах

Нижнего Дона, и собственно доклада необходимо выполнить следующие

задачи. Прежде всего, сделать выборку погребений с данной особенностью

погребального обряда, которые стали объектом исследования, что мной и

было сделано, количество погребений около 60, включая те, что стоят под

вопросом из-за сложности интерпретации ввиду особенности отчетов, с

которых взяты погребения (многие полевые чертежи и иллюстрации к

публикациям имеют низкое качество исполнения, что не позволяет

однозначно понять наличие демембрации в спорных случаях).

Последующие исследования заключались в применении классификации

Лысенко к погребениям катакомбных культур Нижнего Дона. При

интерпретации погребений было выявлено, что демембрация в погребениях

встречается практически по всей территории Нижнего Дона и представлена

всеми классами демембраций кроме Д4 по Лысенко. Также в постановке

вопроса особое внимание будет уделено хронологической синхронизации

того или иного класса демембрации с погребениями, так как наблюдается

67

специфика что, например, декапитация проявляется в погребениях ранних

катакомбников, а «пакетированные» погребения у белее поздних.

Немаловажную роль также играет привлечение этнографических

исследований к данному вопросу. Для доклада мной были выбраны

погребения, которые бесспорно являются погребениями с обрядом

демембрации, это курганный могильник Хапры к.9 п.1,2., курганный

могильник Спичаковский к.1. п.20., курганный могильник Юдинский III к.1

п.5., курганный могильник Будёновский к.7. п.6., курганный могильник

Красногоровка − 1 к.14. п.9, курганный могильник Ребричанский к.2. п.19,

курганный могильник Кадамовский − VII к.2. п.7, курганный могильник

Воротилов-1 к.2. п.8.

Данные положения будут детально рассмотрены в авторском

докладе, который является определёнными наработками в области

последующей магистерской диссертации автора.


Агульников С.М., Попович С.С. Обряд демембрации в ямной

культуре Пруто-Днестровского междуречья // Проблемы охраны и

изучения степной зоны Восточной Европы. Луганск, 2010.

Беспалый Е.И., Парусимов И.Н. Отчёт о работах Приморского

археологического отряда в 1987 г.

Глебов В.П. Отчёт об охранно – спасательных археологических

раскопках курганов могильника Будёновский в Родионо-Несвитайском

районе Ростовской области в 2006 г.

Литвиненко Р.А. Обряд вторинного поховання в культурах

бабинського кола // Донецький археологічний збірник Випуск 15. Донецьк,

2011.

Лысенко С.Д. Демембрация в погребальном обряде комаровской

культуры // Древние культы, обряды, ритуалы: памятники и практики. I.

Зимовники, 2015.

Лысенко С.Д., Разумов С.Н. Демембрация в погребальном обряде

ингульской катакомбной культуры Северо-Западного Причерноморья //

Новое прошлое. №4. Ростов-на-Дону, 2016.

Мельник В.И. особые виды погребений катакомбной общности.

М.,1991.

68

Смирнов Ю.А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения.

М., 1997.

Парусимов И.Н.Труды НАЭ. Вып.5.Азов,2000.

Парусимов И.Н. Отчёт о работах в Орловском и Волгодонском

районах Ростовской областив 2002 г.

Парусимов И.Н. Раскопки курганов в Зимовниковском и Заветинском

районах Ростовской области // Труды АНИБ.Т II.Ростов-на Дону, 2005.

Яценко В.В. Отчёт о раскопках курганов Юдинский III и Орловский I

в Родионо-Несвитайском и Орловском районах Ростовской области в 1997

г.

Кияшко А.В.

(д.и.н., ЮФУ, г. Ростов-на-Дону)

КОЛЕСОВИДНЫЙ МОТИВ РЕЛЬЕФНОГО ОРНАМЕНТА

НА КЕРАМИКЕ САБАТИНОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ

ТАМАНСКОГО ПОЛУОСТРОВА

Масштабные археологические исследования на Тамани в 2015-2017

годах, которые проводились, в отличие от прошлых лет, не в прибрежной

полосе, а, как правило, в глубине полуострова, выявили ряд поселений

сабатиновской культуры эпохи поздней бронзы. Это поселения

Юбилейный XIV (автор работ – О.В. Сергеева), Балка Хреева II (А.А.

Глухов), Балка Хреева III (В.П. Мокрушин, Д.В. Кутуков), Волна I (В.Г.

Житников, С.И. Безуглый), Тузла VII (С.А. Буравлев), Балка Лисовицкого I,

IV (Ю.К. Гугуев).

Исследования самого большого и информативного поселения Балка

Лисовицкого I, IV (44375 кв. м, свыше 15 сооружений, многочисленные

находки глиняных, бронзовых, каменных и костяных предметов) дали

значительную серию фрагментов и несколько целых форм керамики (всего

69

свыше 800 коллекционных экземпляров)2. Такая коллекция, вкупе с

обильными материалами других вышеназванных поселений Тамани, дает

основание для уточнения существующих классификаций сабатиновской

керамики других территорий: Степного Поднепровья (Шарафутдинова

1982. С. 86-106; Gerskovic 1999.S. 47-60), Северо-Западного

Причерноморья (Черняков 1985. С. 55-73), Восточного Крыма (Лесков

1970. С. 16-28; Деопик 1970), а также для разработки местной, таманской

классификации.

В данной заметке в самом предварительном плане будет рассмотрен

рельефный стиль орнамента сабатиновской керамики на Тамани и, в

частности, его характерный колесовидный мотив.

Хорошо известно, что с позднекатакомбного времени в степях юго-

восточной Европы рельефный, валиковый стиль орнаментации начинает

преобладать над штампованным декором керамики. Это проявляется в

катакомбных культурах бассейна р. Маныч и, особенно, в среднедонских

позднекатакомбных памятниках.

Валиковая орнаментация маркирует посуду бабинской культуры,

западные варианты которой, по мнению ряда ученых, являются важным

компонентом формирования сабатиновской культуры (Шарафутдинова

1982. С. 9; Черняков 1985. С. 145; Gerskovic 1999. S. 81; Черниенко 2014. С.

75).

Поселение Балка Лисовицкого I, IV благодаря некоторым

стратиграфическим наблюдениям и типологии найденных здесь же

металлических изделий можно отнести к раннему и позднему этапам

сабатиновской культуры (Кияшко и др., 2016. С. 175). Поэтому признаки

рельефного орнамента керамики этого поселения можно рассматривать в

хронологическом развитии.

На раннем этапе доминирует декор в виде горизонтальных рядов

(одного-двух, реже трёх) налепных валиков. Валики чаще всего украшают

устье (венчик), основание шейки и плечики, перегиб тулова, а иногда –

придонную часть сосудов. Треугольные или сегментовидные в сечении

налепные валики часто покрыты пальцевыми вдавлениями с

прочитывающимся отпечатком ногтя. Крайне интересны случаи

2 Выражаю благодарность Ю.К. Гугуеву за возможность использования материалов

поселения Балка Лисовицкого I, IV.

70

размещения налепных валиков на внутренней поверхности дна сосудов, где

они часто образуют крестовидный солярный мотив.

По всей вероятности, уже в позднесабатиновское время все чаще

встречаются сосуды с гладким одиночным горизонтальным налепным

валиком по плечику сосуда, который иногда размыкается в виде

свисающих "усов" или спиралевидных окончаний. В то же время,

появляются новые рельефные элементы, это налепы сосцевидной или

кольцевидной формы, а также уплощенные круглые и вертикальные

прямоугольные выступы.

Особо следует отметить мотив налепного «колеса с четырьмя

спицами, выделенной ступицей и отверстием для оси», который для

сабатиновской культуры, по нашим данным, не встречается за пределами

Таманского полуострова. Он представляет собой налеп, который можно

однозначно трактовать в качестве изображения колеса, имеющего помимо

четырех спиц в ступице даже отверстия для оси. Важной особенностью

размещения этого мотива на сосуде является правило ориентации четырех

спиц по странам света, а самих налепов - по четырем противолежащим

сторонам тулова сосуда.

Этот мотив орнамента на поселении Балка Лисовицкого I, IV

встречен на трех сосудах, формы которых достаточно ясны, и на четырех

фрагментах керамики, формы которых не подлежат реконструкции (Рис. 1).

Сосуды с колесовидным мотивом относятся к типу достаточно крупных

(высота от 25 до 40 - 50 см), толстостенных экземпляров кухонного

назначения (1, 1,4-6, 7). Они имеют пифосоидные очертания, которые

присущи целой группе керамики данного поселения.

Местонахождение одного этих сосудов также характерное - в

хозяйственной зоне жилого сооружения (Балка Лисовицкого I, IV, раскоп 3,

сооруж.7 - Рис. 1, 4-6). Реконструкция этого сосуда показывает, что

колесовидный мотив располагался, с большой долей вероятности, по

четырем сторонам плечика сосуда.

Интересен фрагмент сосуда с колесовидным мотивом, найденный на

том же поселении в сооружении 2 раскопа 2, который имеет почти

правильные пятиугольные очертания и заглаженные места слома.

Возможно, по причине полной сохранности на этом фрагменте налепного

колеса, он использовался вторично как культовый амулет (Рис. 1, 3). Еще в

71

одном случае налепное колесо отслоилось, но на керамике сохранился

четкий след-негатив его прежнего крепления (Рис. 1, 6).

На Таманском полуострове аналогии керамике с колесовидным

налепом известны в материалах поселения Юбилейное XIV, раскопанного

в 2015 году О.В. Сергеевой3. К сожалению, они представлены небольшими

фрагментами с неполно сохранившимися налепами. Тем не менее,

керамический комплекс Юбилейного XIV очень важен для хронологии

эпохи поздней бронзы на Тамани по причине его однородного состава,

присущего позднесабатиновской культуре. Здесь преобладают плавно

профилированные формы сосудов с одиночным, как правило, гладким

горизонтальным налепным валиком по плечику. Иногда валик размыкается

свисающими "усами" или спиралевидными окончаниями. Встречаются

иные рельефные элементы: кольцевидные и сосцевидные налепы,

уплощенные круглые и вертикальные прямоугольные выступы. На

Юбилейном XIV полностью отсутствуют элементы раннесабатиновского

декора посуды, описанные выше при характеристике поселения Балка

Лисовицкого I, IV. Эта гомогенность керамики позволяет четко вычленить

позднесабатиновский керамический комплекс на отчасти синхронном

Юбилейному XIV, но возникшем еще на раннем этапе сабатиновской

культуры поселении Балка Лисовицкого I, IV.

Если говорить об аналогиях колесовидному налепному мотиву за

пределами Тамани, то пока единственной находкой, по нашим сведениям,

является небольшой сосуд из разрушенного кургана в г. Мариуполе. Он,

судя по рисунку в публикации, имеет баночную форму, гладкий налепной

валик по краю горловины и четыре противоположно расположенных

колесовидных налепа по сторонам тулова. Правда, в отличие от таманских

"колес", они не имеют выраженной ступицы и отверстия для оси (Захарова

2000, рис. 32, 5).

Интересно, что находка в Мариуполе относится к восточному ареалу

сабатиновской культуры, региону, где она активно взаимодействует со

срубной археологической культурой. Именно для этой культуры эпохи

поздней бронзы свойственны колесовидные мотивы в орнаментации

керамики и даже более сложные и реалистичные изображения самих

колесниц, правда выполненные не в рельефном, а чаще в прочерченном

3 Благодарю автора, любезно ознакомившего меня с результатами раскопок.

72

73

стиле (Захарова 2000, рис. 39).

Распространение колесовидного мотива на Тамани, возможно,

свидетельствует о влиянии восточных, срубных традиций на эту весьма

отдаленную от прародины территорию распространения сабатиновской

культуры.


Деопик Д.В. Классификация и статистический анализ керамического

комплекса поселения у с. Кирово // Древности Восточного Крыма

(Предскифский период и скифы). Киев,1970.

Захарова Е.Ю. Сосуды со знаками срубной общности эпохи поздней

бронзы. Воронеж,2000.

Кияшко А.В., Гугуев Ю.К., Ильяшенко С.М., Петров П.А., Коробков

П.А Предварительные сведения о раскопках поселений эпохи бронзы-

средневековья у балки Лисовицкого на Тамани в 2015-2016 гг. // Проблемы

археологии Восточной Европы: материалы XI Международной

археологической конференции студентов и аспирантов. Ростов-на-Дону,

2016.

Лесков А.М. Кировское поселение // Древности Восточного Крыма

(Предскифский период и скифы). Киев,1970.

Черниенко Ю.А. Сабатиновская культура в системе древностей

бронзового века юга Восточной Европы // Stratumplus.2014. №2.

Черняков И.Т. Северо-Западное Причерноморье во второй половине

II тысячелетия до н.э. Киев,1985.

Шарафутдинова И.Н. Степное Поднепровье в эпоху поздней бронзы.

Киев,1982.

Gerškovič J.P. Zur Studien spätbronzezeitlichen Sabatinovka-Kultur am

unteren Dnepr und an der Westküste des Azovischen Meeres. Archäologie in

Eurasien 7. Berlin: Leidorf. 1999.

74

Ларенок О.П.

(студентка I курса магистратуры ИИМО ЮФУ)

научный руководитель – к.и.н., доцент Вдовченков Е.В.

УНИКАЛЬНЫЙ ЖЕНСКИЙ КОМПЛЕКС БРОНЗОВОГО ВЕКА

ИЗ РАСКОПОК КУРГАННОГО МОГИЛЬНИКА «БУРГУСТА – 1»

Летом 2017 года по открытому листу, выданному Министерством

культуры Российской Федерации на имя В.А. Ларенок, проводились

исследования на курганном могильнике «Бургуста-1» в Красносулинском

районе Ростовской области по проекту реконструкции ГРС г. Гуково. Было

исследовано 5 курганов, в охранной зоне которых должна была пройти

новая линия газопровода. В трех из них (курганы 3, 4, 5) были обнаружено

несколько погребений переходного периода от средней к поздней бронзе. В

кургане №5 найдено уникальное женское погребение, в прямоугольной яме

с деревянным перекрытием, около которого был уложен жертвенный

костяк лошади, ориентированный на север. Дно ямы посыпано белым

веществом, предположительно, мелом. Погребенная4 лежала на правом

богу в скорченном положении, головой на восток, ноги подогнуты под

правую сторону. Левая рука согнута в локте, ее кисть располагается перед

головой. Правая рука также согнута в локте, кисть лежала под грудной

клеткой.

На погребенной сохранились детали костюма и украшений.

1. На голове находилась шапочка или широкая повязка, расшитая

пастовым бисером и бронзовыми дисковидными нашивками.

2. К шапочке крепились нити-подвески с нанизанным на них

бисером, таким же, как на шапочке и пронизями из костей позвоночника

рыбы.

3. На шее погребенной было ожерелье из бусин сердолика и оникса.

4. На груди костюм был украшен длинной ниткой из бронзовых

трубочек.

4 По погребальному инвентарю можно предположить, что пол костяка был женский.

Антрополог Е. П. Китов не дал четкого определения, из-за плохой сохранности костяка.

Предположительно возраст погребенной составлял 18-20 лет.

75

5. У кисти правой руки найдено скопление из 8 клыков собаки5 с

просверленными отверстиями. Возможно, они составляли браслет.

Судя по расположению другой группы украшений вдоль корпуса

погребенной, с правой стороны от головы до пояса, у погребенной была

длинная коса. Коса или накосник, ее закрывавший, имели следующие

украшения.

1. Нашивные раковины с просверленными на них отверстиями.

2. Под корпусом погребенной с правой стороны находилась,

предположительно, сумочка – футляр из нескольких видов тканей. В ней

обнаружено накостное украшение в виде двух дисков, соединенных петлей,

размером 13,2 сантиметра на 10,5 сантиметра. Диски состоят из проволоки

закрученной в спираль. На одном из дисков лежало такое же украшение, но

меньших размеров, которое было привязано к большой привеске кожаным

шнуром. Шнур был закреплен узлом и на петле и, видимо был привязан к

косе.

3. К футляру или накоснику были прикреплены подвески из клыков

собаки, лежавшие рядом с футляром, с просверленными на них

отверстиями.

В конце 90-х годов во время проведения спасательных работ на

новостройках в Красносулинском районе был обнаружен целый ряд

погребений, относящихся к переходному периоду от средней к поздней

бронзы. «Калиновский II» – захоронен взрослый, скорченный на левом

боку, при нем найдено костяное кольцо. Погребение датируется эпохой

распространения культуры многоваликовой керамики (Власкин, 2002. С.

95-96). «Ребриковский I» – захоронена женщина, скорченная на правом

боку, под черепом найдена спиралевидная бронзовая подвеска. Погребение

датируется финалом средней бронзы (Власкина, 2002. С. 98). «Раскатный I»

– захоронения были совершены в прямоугольных ямах, перекрыты

закладами каменных плит. Все погребенные лежали скорченно на левом

боку, ориентированы на восток, северо-восток, север. Инвентарь

погребений – бронзовая подвеска, стеклянные бусы (Глебов, 2002. С. 102-

104). «Киселев-II» – скорченных погребений, лежащих на правом боку, с

ориентацией в западный сектор. В инвентаре присутствовали сверленый

клык собаки, бронзовые, пастовые, костяные и каменные бусы (Прокофьев,

5 По определению кандидата биологических наук, археозоолога Ю. Я. Мягковой.

76

2002. С. 118).

Подобные комплексы известны в Донецком бассейне и на территории

Украины. Погребения с вставленными срубами, положение скелетов на

спине с разворотом на правую или левую сторону. В инвентаре

присутствовали пастовые бусы, подвески из клыков собаки (Березанская и

др., 1986. С. 24-28).

Однако впервые в комплексах переходного времени, обнаруженных

на территории Донецкого кряжа, было найдено погребение женщины с

сохранившимися элементами головного убора, костюма и богатым набором

украшений. Особый интерес вызывают спиралевидные диски, аналоги

которых известны на Кавказе (Осетия, Грузия, Абхазия). Там самые ранние

комплексы датируются Б.В. Теховым XIV в. до н.э. и существуют до

середины первого тысячелетия до нашей эры. Их находят как в мужских

захоронениях (украшения в виде крючков), так и в женских (в виде дисков

соединенных петлей) (Техов, 2006. С. 152-155. Рис. 29).

Погребение 11 из кургана 5 могильника «Бургуста I» для нашего

региона – Ростовской области – уникально. Обычно в погребальных

комплексах позднебронзового века, характерных для нашей территории,

присутствует довольно скромный сопутствующий инвентарь. Это лепные,

так называемые, баночные или острореберные горшки, украшенные

прочерченным по сырой глине геометрическим орнаментом. Очень редко в

них встречаются бронзовые височные кольца или бронзовые ножи, еще

реже – одна или несколько бусин. В данном случае это яркий комплекс с

элементами погребального костюма и украшениями. Необычно так же то,

что сохранились органические материалы – ткани, из которых был сшит

футляр для украшений косы.


1. Березанская С.С., Отрощенко В.В., Чередниченко Н.Н.,

Шарафутдинова И.Н. Культуры эпохи бронзы на территории Украины.

Киев,1986.

2. Власкин М.В. Раскопки курганных могильников «Холодный

Плес», «Калиновский II» и «Лиховский II» в Красносулинском районе //


году. Выпуск 18. Азов, 2002.

77

3. Власкина Т.Ю. Исследования курганного могильника

«Ребриковский I» в Красносулинском районе // Историко-археологические

исследования в Азове и на Нижнем Дону в 2001 году. Выпуск 18. Азов,

2002.

4. Глебов В.П. Раскопки курганов в Красносулинском районе

Ростовской области // Историко-археологические исследования в Азове и

на Нижнем Дону в 2001 году. Выпуск 18. Азов, 2002.

5. Прокофьев Р.В. Раскопки курганов у с. Киселево

Красносулинского района // Историко-археологические исследования в

Азове и на Нижнем Дону в 2001 году. Выпуск 18. Азов, 2002.

6. Техов Б.В. Тайны древних погребений. Проект-пресс,

Владикавказ, 2002.

7. Техов Б.В. Археология южной части Осетии. Издательство Ир,


78

79

Тутаева И.Ж.

(лаборант ОАВЕиС Государственного Эрмитажа

научный руководитель – н.с. ИИМК РАН Бочкарев В.С.)

ПРОРЕЗНЫЕ НАКОНЕЧНИКИ КОПИЙ

ЭПОХИ ПОЗДНЕЙ БРОНЗЫ ЮГА ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ

В эпоху поздней бронзы некоторые типы металлических изделий

получили удивительно широкое территориальное распространение. Их

ареалы охватывают многие регионы Восточной Европы, Сибири,

Казахстана, Средней Азии. К числу таких типов можно отнести так

называемые прорезные наконечники копий. Они примечательны тем, что в

нижней части пера имеются сравнительно большие отверстия овальной или

полукруглой формы (рис. 1).

Находки таких наконечников встречаются по всему Югу Восточной

Европы – от Северо-Западного Причерноморья до Урала и предгорий

Северного Кавказа. Они также известны на территории Западной и Южной

Сибири, Казахстана, Алтая и Средней Азии.

Благодаря, очевидно, своей оригинальной форме прорезные

наконечники уже давно привлекали внимание исследователей. Ими

занимались А.М. Тальгрен, А.В. Збруева, Б.Г. Тихонов, А.М. Лесков,

В.И. Клочко, Е.Н. Черных и мн. др. В основном их интересовала

хронология этих изделий. А.В. Збруева разделила прорезные наконечники

на две группы (Збруева 1952. С.93 – 99). В первую вошли наконечники

эпохи поздней бронзы, а во вторую – раннего железного века, т.е.

наконечники ананьинской культуры.

Опираясь на результаты работ А.В.Збруевой, Б.Г.Тихонов

сосредоточил свое внимание только на наконечниках эпохи поздней

бронзы (Тихонов 1960. С.34-36). В свою очередь он их также разделил на

две группы: маленькие изделия (длиной не более 13 см) и крупные (до 22

см). Эта классификация носила функциональный характер. По мнению ее

автора, изделия первой группы использовались как наконечники дротиков.

Занимался этими наконечниками также Е.Н. Черных. Волго-

уральские находки он рассматривал суммарно, без какой-либо

типологической дифференциации (Черных 1970. С. 53). Однако

80

аналогичные изделия Северного Причерноморья были разделены на 3

типологических разряда в зависимости от формыпера (П-10, -12, -14)

(Черных 1976. С. 100 – 102). Эта классификация носит формальный

характер, что фактически признал сам Е.Н. Черных. В хронологической

части своей работы он их соединил и рассматривал как один тип.

Некоторые из указанных выше исследователей также касались

происхождения и назначения прорезных наконечников копий. Но их

рассуждения имели общий характер и не выходили за пределы частных

предположений.

Результаты предшествующих исследователей довольно скромные.

Тем не менее, благодаря им, был заложен фундамент, опираясь на который

можно двинуться дальше. В настоящее время уже сложились условия для

решения таких задач как разработка дробной и обоснованной

классификации прорезных наконечников копий и определение их времени

бытования. В моем распоряжении оказалось свыше 130 экземпляров

прорезных наконечников и литейных форм для их производства.

Анализ распределения находок по основным видам источников

показал, что большая часть наконечников происходит из кладов и

единичных случайных находок. Их редко находят на поселениях и в

погребениях. До сих пор погребальный контекст находок был

зафиксирован только в маклашеевской культуре, которая была основным

субстратом ананьинской. В этой последней прорезные наконечники копий

регулярно встречаются в погребениях. К этому еще необходимо добавить,

что подавляющее количество находок прорезных наконечников копий

сосредоточено в Восточной Европе, в ее южной половине.

Даже беглое знакомство с собранными материалами позволяет

заключить, что он весьма разнообразный в морфологическом и

метрическом отношениях. Его визуальный анализ позволяет выделить, по

меньшей мере, 4 группы прорезных наконечников.

В первую группу вошли изделия средних пропорций, с широким

пером и соответственно большими прорезями, которые иногда

приобретают полукруглую форму. Вторую группу составляют

коротковтульчатые наконечники со сравнительно узким пером и

небольшими прорезями. У некоторых из них втулка едва выступает за

пределы пера. В третью группу вошли наконечники почти с такими же

81

характеристиками пера и прорезей, как у изделий второй группы, но все

они имеют длинную втулку. Четвертую группу составляют наконечники с

удлиненным пером, некоторые из которых имеют пламевидную форму и

узкие прорези.

Практическое использование этой классификации показало, что она

действительно позволяет выявить некоторые хронологические и локальные

особенности материала. Но с методической точки зрения она

несовершенна, т.к. ее критерии не вполне четкие и определенные. Чтобы

устранить этот недостаток, были использованы некоторые метрические

признаки прорезных наконечников. Они были скоррелированы между

собой, и выявлены их устойчивые сочетания.

На графике 1 по оси Y были отложены значения ширины пера, а по

оси Х – значения длины пера наконечников (график 1).. На поле графика

соответствующими значками были обозначены наконечники всех четырех

групп. Корреляция показала, что наиболее четко обосабливаются I и IV

группы. Особое место на графике также занимают II и III группы, но между

собой они не различаются. Это связано с тем, что при наличии разной

длины выступающей части втулки, они имеют схожие пропорции пера.

Для того чтобы их дифференцировать, были скоррелированы

значения длины выступающей части втулки и длины пера. На поле графика

2 четко выделились два скопления значков (график 2).

В итоге можно заключить, что статистический анализ подтверждает

достоверность выделенных групп. Он также уточняет их метрические

параметры, что позволяет эти группы преобразовать в более четкое и не

столь широкое понятие, такие как типы.

Каждому выделенному типу было присвоено название по месту

характерной находки и дано определение.

Тип I получил название «прохоровский». В него входят

наконечники с широким пером остролистной формы, большими

полусферическими прорезями и сравнительно удлиненной втулкой

(рис. 1: 1-3). Есть еще несколько дополнительных признаков наконечников

этого типа. Часть из них имеет утолщение у края втулки («манжет»), а

также орнамент из нескольких параллельных валиков на втулке. Он обычно

представлен в виде буквы “W”. Внутри этого типа выделяются изделия

малых и крупных размеров. Возможно, они составляют два варианта

82

одного типа. Всего учтено около 30 экземпляров. Их картографирование

показало, что они встречаются только на территории Восточной Европы,

преимущественно в Волго-Уралье и в Поднепровье.

Поскольку эти наконечники сравнительно часто встречаются в

замкнутых комплексах, их датировка не вызывает больших затруднений.

По схеме В.С.Бочкарева (Бочкарев 2017) они относятся к IV периоду. В

таблице данный тип значится под №58 и является ведущим типов этого

периода. Их полное отсутствие в комплексах как III, так и V периодов

позволяет ограничить время их существования XVI/XV-XIV вв. до н.э.

Тип II, «гуровский». Он объединяет наконечники, для которых

характерно сравнительно узкое перо, преимущественно лавролистной

формы и с очень короткой втулкой (рис. 1: 4-6). Длина выступающей части

втулки варьирует от 0 до 3 см. Орнамент и прочие дополнительные

признаки у этих наконечников встречаются редко. Это самый

многочисленный тип. Сейчас учтено 50 экземпляров наконечников

гуровского типа. Их находки известны по всему ареалу распространения

прорезных восточноевропейских наконечников копий.

Чаще всего они встречаются в степях Восточной Европы и особенно

на Урале. Их находки на востоке достигают Южной Сибири, в юго-

восточном направлении они доходят до территории Киргизии. Несмотря на

свою многочисленность, эти наконечники редко встречаются в замкнутых

комплексах. Поэтому с их хронологией возникают некоторые трудности.

Тем не менее, по ряду косвенных признаков можно определить, что время

их наибольшего распространения приходится на V период по схеме

В.С. Бочкарева.

В тип IIIили «сабанчеевский» входят изделия со сравнительно

узким пером, преимущественно остролистной формы, и удлиненной

втулкой. Длина выступающей части втулки превышает 3 см (рис. 1: 7-9).

Учтено свыше 30 экземпляров таких наконечников. Они также имеют

широкое распространение. Наконечники с удлиненной втулкой

встречаются даже в Средней Азии. Судя по комплексным находкам, они

могут быть датированы VI-VII периодами по хронологии В.С. Бочкарева.

IV, «завадовский» тип объединяет находки с удлиненным узким

пером, преимущественно остролистной формы, и хорошо выступающей

втулкой (рис. 1: 10-12). Иногда перо приобретало пламевидную форму.

83

Также у таких изделий встречается орнамент. Он представлен в виде узких

тонких валиков, расположенных на пере и повторяющих его контур. Такой

орнамент хорошо фиксируется на наконечниках из завадовской литейной

мастерской. Наконечников этого типа представлено всего 14 экз. Почти все

они встречаются в ареале Северного Причерноморья, и только один

экземпляр был найден на Северном Кавказе (быв. Чечено-Ингушетия).

Датируется этот тип преимущественно VII периодом. Он также как и I тип

занесен в таблицу В.С. Бочкарева, как ведущий тип заключительного

хронологического этапа эпохи поздней бронзы (№102).

Итак, согласно принятой хронологии самыми древними являются

наконечники I (прохоровского) типа. За ними следуют наконечники II

(гуровского) типа, а за этими последними – III и IV (сабанчеевского и

завадовского).

Вероятно, этот хронологический ряд может рассматриваться и как

ряд типологический. С течением времени они изменились в том же ключе,

что и другие наконечники копий и дротиков IV-VII периодов. Развитие шло

от изделий с широким остролистным пером и далеко выступающей

втулкой к коротковтульчатым наконечникам с лавролистным пером, а

затем вновь к длинновтульчатым изделиям с пером остролистной формы. В

процессе этих изменений исчезла орнаментация наконечников, а прорези

стали менее выразительны. Кроме того, у некоторых наконечников III типа

на пере вдоль стержня втулки появились узкие углубления. Такие

углубления сохраняются и у аналогичных копий позднего времени,

которые чаще всего орнаментированы. Такие копья принадлежат к

ананьинской культуры, в которой сохраняется традиция использования

прорезных наконечников копий. Эти последние завершают предложенный

выше типологический ряд.

Таким образом, прорезные наконечники копий эпохи поздней бронзы

просуществовали с IV по VII периоды, что в абсолютных датах составляет

всю вторую половину II тыс. до н.э.

Что касается происхождения прорезных наконечников, то судя по

изделиям I типа, они впервые появляются в IV периоде в лобойковско-

дербеденовской зоне металлопроизводства. Они занимали территорию

лесостепи и отчасти степи от Урала до Среднего и Нижнего Поднепровья.

Ее основные производственные центры располагались в Волго-Уральском

84

регионе и в Поднепровье. Они обслуживали население черкаскульской,

сусканской и позднесрубной культур. В V периоде культурно-историческая

ситуация заметно изменилась, и прорезные наконечники получили

широкое распространение. Кроме Волго-Уралья и Поднепровья они

появились в Северо-Западном Причерноморье, Северном Кавказе,

Западной Сибири, Казахстане и Средней Азии.

Что касается функции этих наконечников и назначение прорезей, то в

литературе эти темы почти не затрагивались. Большинство авторов

сходятся в том, что они являются боевыми наконечниками копий или

дротиков. Между тем, как раз наличие прорезей, ставит этот вывод под

сомнение. Крупные отверстия в основании пера делают всю конструкцию

изделий очень хрупкой. Даже при незначительном прямом ударе

наконечники могут получить серьезные повреждения. В особенности это

касается наконечников I типа. Некоторые из них имеют столь большие

вырезы, что они занимают большую часть пространства пера. Если это и

были наконечники копий, то, скорее всего, только декоративные. В пользу

этого также говорит наличие у многих из них литого орнамента на почти

всей поверхности втулки. Есть экземпляры, где даже украшались сами

прорези (наконечник из г.Саки/Евпатория).

Такие наконечники могли использоваться в качестве наверший или

штандартов. Вместе с орнаментом прорези увеличивали их силуэтную

выразительность. Они удваивали или усложняли контур изделия. Кроме

этого, к ним могли крепиться бунчуки, ленты, подвески из мягких,

развивающихся на ветру материалов.

Такие наконечники-навершия или наконечники-штандарты могли

быть так называемыми «командирскими копьями», являющимися в

древности атрибутами статуса и власти представителей местной элиты. В

этой связи, возможно, следует принимать во внимание размеры и форму

пера наконечников, т.к. они могут указывать на ранговые различия в среде

родоплеменной аристократии.

85


Tallgren A. M. Collection Zaoussaîlov au Musée historique de Finlande à

Helsingfors. Helsinki, 1916.

Бочкарёв В.С. Этапы развития металлопроизводства эпохи поздней

бронзы на юге Восточной Европы// Stratum plus. №2. 2017.

Збруева А.В. История населения Прикамья в ананьинскую эпоху/

Материалы и исследования по археологии Урала и Приуралья (МИА)

№30. М., 1952.

Клочко В.І. Озброєння та військова справа давнього населення

України. (5000–900 рр. до Р.Х.). К., 1996.

Клочко В.И., Козыменко А.В. Наш недавний бронзовый век. К., 2011.

Тихонов Б.Г. Металлические изделия эпохи бронзы на Среднем

Урале и в Приуралье// МИА № 90. М., 1960.

Черных Е. Н. Древняя металлообработка на Юго-Западе СССР. М.,

1976.

Черных Е.Н. Древнейшая металлургия Урала и Поволжья. М., 1970.

http://kronk.spb.ru/library/miasssr.htm#030

http://kronk.spb.ru/library/miasssr.htm#030

86

Рис. 1. Прорезные наконечники копий эпохи поздней бронзы

1 – с.Прохоровка; 2 – быв. Таврическая губ.; 3 – с.Стретовка; 4 – хут.

Гуров; 5 – с.Курбаш; 6 – Малое Турминское; 7 – ст.Упорная; 8 –

с.Солдатское; 9 – хут.Кутан; 10 – быв.Чечено-Ингушетия; 11 – Херсонская

обл.; 12 – с.Завадовка (1,3,4,6,7,10 – картотека В.С.Бочкарева; 5 – по

Tallgren 1916. pl.VIII: 2; 11 – по Клочко, Козьменко 2011. С.80, илл.125; 12

– по Клочко 2006. С. 243, рис.101).

87

88

89

Ильюков Л.С.

(с.н.с. , к.и.н. Южного научного центра РАН)

ОБЛОМОК СЕРПА ИЗ КОБЯКОВА ПОСЕЛЕНИЯ

Среди бронзовых изделий, обнаруженных на территории Кобякова

городища, имеется обломок серпа. Сохранился обломок рукояти с

загнутым тонким концом в идее крюка. Загнутый конец плавно переходит в

широкое лезвие. Большая часть лезвия отсутствует. Оно сломано поперек,

едва отступив от края. Со стороны его спинки серпа имеется ступенька.

Ширина лезвия около 5 см. Вдоль поперечного края были пробиты

широкие прямоугольные отверстия, одно над другим. Нижнее отверстие не

сохранилось. При помощи этих отверстий орудие крепилось к деревянной

рукояти. То есть первоначально серп не имел отверстий. К сожалению,

опубликованный рисунок серпа не точный (Шарафутдинова 1980. С.62.

Табл. ХХХII, 10). Его лезвие шире, чем показано на рисунке. Он был

найден в раскопе II Кобякова поселения.

Э.С. Шарафутдинова связывает кобяковскую находку с крюкастыми

серпами прикубанского металлургического очага, который был выделен

А.А. Иессеном (Иессен 1951). Ближайшая ей аналогия находится в

Ростовском кладе, найденном неподалеку от Кобяково, на территории

Ростовского аэропорта (Ильюков 1999. Рис. 2, 9). По мнению Э.С.

Шарафутдиновой, кобяковская находка была сломана в древности, она

имела у перегиба спинки только одно отверстие. Еще у трех прикубанских

серпов тоже были отмечены по одному отверстию, расположенному у

перегиба спинки. По-видимому, эти отверстия связаны с дефектами,

появившимися во время отливки изделий. Парные прямоугольные

отверстия на кобяковском и ростовском экземплярах, расположенные по

вертикали, были пробиты чеканом. Они предназначались для

дополнительного скрепления серпа с рукоятью. Если у серпа из

ростовского клада кончик крюка был отломан, а лезвие сохранилось

полностью, то у кобяковского серпа крюк был целым, тогда как большая

часть лезвия отломана. Вероятно, оба серпа были переделаны в косы

(косари), которые крепились к длинной деревянной рукояти. Если для

ростовского серпа можно предположить, что с утратой крюка, в пластине

90

орудия была пробита пара отверстий для крепления рукояти. То, вряд ли

можно допустить, что когда крюк на кобяковском серпе сломался, то для

прикрепления ручки в пластине серпа была пробиты пара отверстий,

предназначенных для ее крепления. Кобяковский серп выполнен из

мышьяковистой меди (Шарафутдинова 1980. С. 62).

В работе В.А. Деркачева и В.С. Бочкарева серпы ростовского клада и

аналогичный им кобяковский экземпляр выделены в отдельный тип –

Ростов в рамках северо-кавказской серии серпов. Они близки серпам типа

Бамут. Серпы типа Ростов представлены 10 экземплярами, один из них

найден на поселении (Кобяково), восемь – из клада (Ростовского) и один

случайная находка (Андрюковская) (Дергачев и Бочкарев.2002. С.172.

Табл.57, 736 – 742; Иессен 1951. Табл. 48, 1). Наличие одного из серпов в

слое Кобяковского поселения свидетельствует об их относительно поздней

дате. Они могут относится к V периоду по классификации Дергачева В.А. и

Бочкарева В.С. (Дергачев, Бочкарев 2002. С. 173, 174. Табл.57).

Хронологически он охватывает последние века II тыс. до н.э. - начало I

тыс. до н.э. (Дергачев, Бочкарев 2002. Табл. 36).

В состав Ростовского клада входит бронзовая булава с четырьмя

коническими выступами и втулкой, покрытой рядами концентрических

желобков (Ильюков 1999. Рис.1, 1). Близкое по форме навершие бронзовой

булавы обнаружен в Тлийском могильнике, погр. 404. Около скорченного

скелета, ориентированного головой на Ю, найдено навершие бронзовой

булавы, положенное около лица погребенного. На ростовском экземпляре

покрывают поверхность втулки, расположенной по обе стороны навершия,

концентрические желобки украшают поверхность всех четырех конических

выступов. В отличие от ростовской находки, тлийская находка не имеет

верхнего продолжения втулки, ее нижняя сасит сплошь покрыта

желобками. Конические выступы ростовского навершия гладки, в отличие

от тлтйского экземпляра, покрытого концентироскими желобками. По

мнению Б.В.Техова, тлийский комплекс датируется VII в. до н.э. (Техов

2002. С. 39. Табл. 77).

Возможно, время существования кобяковской культуры, следовало

бы омолодить? Насколько, - покажет время.

В дельте Дона в могильнике Кресты в погребении финальной бронзы

найдены костяные черешковые и втульчатые наконечники стрел, время

91

которые находится в пределах периодов финальной бронзы и

предскифского эпохи раннего железы». В абсолютных датах это ХI - XI вв.

до н.э. (Потапов 2013. С.219, 234). Такие наконечники есть на Кобяковском

поселении. В 1928 г. там же найден бронзовый трехгранный втульчатый

наконечник стрелы с боковым шипом раннескифского типа. Он остался

незамеченным среди находок кобяковской культуры. Тогда как

пулевидный бронзовый наконечник стрелы из Нижнегниловского

поселения, тоже относящийся к раннескифскому времени, вошел в свод

этой культуры (Шарафутдинова 1980. С. 61. Табл. ХХХIII, 76).


Дергачев В.А. и Бочкарев В.С. Металлические серпы поздней юрозы

Восточной Европы. Кишинев 2002.

Иессен А.А. Прикубанский очаг металлургии и металообработеи в

конце медно-бронзового века // МИА. 1951. № 23.

Ильюков Л.С. Ростовский клад бронзовых вещей // Донская

археология. № 3-4. Ростов-на-Дону. 1999.

Потапов В.В. Погребение эпохи финальной бронзы из могильника

«Крест» в дельте Дона // Археологические записки. Вып.8. Ростов-на-Дону.

2013.

Техов Б.В. Тайны древних погребений. Археология, История,

Этнография. Владикавказ 2002.

Шарафутдинова Э.С. Памятники предскифского времени на Нижнем

Дону (Кобяковская культура) // Археология СССР. САИ. Вып.1-11. Л.,

1980.

92

Рис. 1. Обломок серпа из Кобяковского поселения.

93

АРХЕОЛОГИЯ РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА

Галкин Т.О.

к.и.н., доцент Владимирского государственного

университета А.Г. и Н.Г. Столетовых

ЭТНИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В НИЖНЕМ ТЕЧЕНИИ Р. ОКИ В

РАННЕМ ЖЕЛЕЗНОМ ВЕКЕ

Территория современной Владимирской области на рубеже эр была

занята представителями двух археологических культур: дьяковской и

городецкой. Памятники дьякова типа тяготеют к границам с Московской и

Тверской областей, городецкой – с Рязанской.

Интерес исследователей к данному типу памятников возник ещё в

середине XIX столетия. Множество этих памятников археологии было

обследовано во время составления АКР Владимирская область

(АКР, 1995. С. 162 – 171), однако только на нескольких из них были

проведены раскопки или заложены шурфы: Васильково, Воютино,

Горлицы, Окшово. Из всех перечисленных только городище у с.

Васильково изучалось на протяжении длительного времени и достаточно

широкой площадью. Остальные же подвергались или зачистке

повреждений культурного слоя, или просто сбору подъемного материала.

В АКР по Владимирской области также в основном не обозначена ни

культурно- историческая принадлежность данных типов памятников

(обычно указывается – р.ж.в.), ни их хронологические рамки. Для решения

этих вопросов в 2014 г. археологический отряд ВлГУ под руководством

автора начинает исследования в Меленковском районе Владимирской

области. Причинами выбора именного этого района стал его пограничный

характер с Рязанской областью – местом расположения достоверных

памятников, принадлежащих к городецкой культуре, а также его крайне

слабая изученность в археологическом плане. При этом именно такая

94

категория памятников, как городища, превалирует в районе (согласно АКР)

над остальными типами памятников.

Городища тянутся цепочкой вдоль Оки, топографически

располагаясь на мысовых возвышениях маленьких притоков реки.

Выделяется только городище у с. Архангел, расположенное достаточно

далеко от реки. Также известно одно неукрепленное селище у с. Окшово,

расположенное недалеко от городища. Погребальные памятники

неизвестны.

В отчетной документации запечатлен интересный факт –

присутствие на памятниках как т.н. «рогожной» (городецкой), так и т.н.

«сетчатой» (дьяковской) керамики. Таким образом, мы можем

предположить наличие в этом регионе некой «контактной зоны» между

носителями обеих культур. Хотя данный вопрос уже рассматривался нами

на архивных материалах (Галкин 2014), он требовал проверки новыми

исследованиями. Стоит также отметить, что на ряде памятников (Воютино,

Окшово) отмечены находки керамики эпохи поздней бронзы

(поздняковская культура).

Городище «Окшовский городок» (АКР, 1995. С. 169 – 170) было

исследовано в 1989 г. Е.А. Леонтьевым (Леонтьев, 1989): вскрыто 16 кв.м.,

отмечены находки керамики с «рогожным» и «сетчатым» орнаментом, а

также гладкостенной с ямчатым и точечным орнаментом, присущим

городецкой культуре. Среди индивидуальных находок можно отметить

двухчастные бусы-пронизки из синего стекла, шаровидную синюю бусину,

ряд железных предметов. Интерес вызывают и кальцинированные кости,

обнаруженные в материковых углублениях, возможно, остатки пока

«неуловимого» погребального обряда городецкой культуры.

Городище Воютино привлекало к себе внимание исследователей с 60-

х гг. XIX столетия. В 1970 г. городище осматривала Н.В. Тухтина

(Тухтина 1971). Владимирский археолог В.П Глазов в 1976 г. обследовал

вал городища, заложил 2 разведывательных шурфа, позволивших выяснить

мощность культурных напластований, определить стратиграфию

памятника и собрать керамический материал, который дал возможность

отнести памятник к городецкой культуре (Глазов 1977а). В 1991 г. в ходе

составления археологической карты Владимирской области городище было

повторно обследовано А.Е. Леонтьевым: проведён визуальный осмотр

95

городища, проверено его состояние и произведён сбор подъемного

материала (Леонтьев 1991).

Именно этот памятник был выбран нами для выяснения этнической

принадлежности, проверки данных отчётов и современного состояния6.

В ходе полевых работ 2014 – 2016 гг. (Галкин 2015, 2017) был собран

керамический материал, который представлен фрагментами керамики как с

«рогожным» и «сетчатым» орнаментом, так и гладкостенной (в работах

2016 г.). Наличие лепной гладкостенной керамики, как показывают

последние исследования, маркируют связи населения Нижнего Поочья с

миром сарматских причерноморских степей (Бейлекчи 2016. С. 22).

Во всяком случае, исследователями отмечается тот факт, что

появление гладкостенной керамики у культур раннего железного века

лесной полосы Восточной Европы связано именно с позднесарматским

влиянием.

Нами был применен рентгено-спектральный флуоресцентный анализ

позволяющий определять количественный поэлементный состав главных

породообразующих элементов керамики и глинистых отложений. Анализ

проводился на спектрометре ARLAdvantX. Всего было отобрано 7 образцов

керамики и 1 проба глины с памятника Воютино. Анализ показал, что

химический состав глин входивших в состав обоих видов керамики

идентичен7. Результаты проведенного анализа доказывают наличие

местного керамического производства у населения.

Резюмируя, можно отметить, что полевые разведки, архивные

изыскания и работа с музейными коллекциями раскопок А.Е. Леонтьева8

6 Первые археологические исследования этого памятника провел В.П. Глазов. В ходе

раскопок были получены керамические комплексы с «рогожной» и «сетчатой»

керамикой. К сожалению, в отчёте фотографий материала нет (Глазов, 1976). Поиски

коллекции в фондах Владимиро-Суздальского музея – заповедника не привели ни к

какому результату. Хочется выразить благодарность зав. сектором археологии ВСМЗ

(Владимиро-Суздальский музей-заповедник) Кокориной Н.А. за помощь в поисках

коллекции. 7 Выражаем огромную благодарность за помощь в интерпретации и проведении

естественнонаучных анализов инженеру – исследователю А.В. Кирееву, сотруднику

кафедры Технологии функциональных и конструктивных материалов Механико-

технологического факультета ВлГУ. 8 Выражаем искреннюю благодарность Вал. В. Бейлекчи, ведущему научному

сотруднику сектора хранения отдела фондов МИХМ (Муромский историко-

96

действительно подтверждают факт присутствия на нижнеокских

городищах двух керамических традиций: «рогожной» и «сетчатой». Однако

количество «сетчатой» керамики невелико.

Значит ли это, что данные памятники - свидетельство смешения

керамических традиций разных групп финно-угорского населения, как

предполагал В.П. Глазов (Глазов 1977б, Л. 18), отмечавший: «Это может

говорить о том, что Нижнее Поочье находилось в зоне пограничных

контактов двух археологических культур раннего железного века лесной

полосы Восточной Европы», или есть иное объяснение, смогут ответить

только дальнейшие изыскания.


Археологическая карта России. Владимирская область / Сост.

М.П. Зимина, Ю.А. Краснов, А.Е. Леонтьев, Л.А. Михайлова,

Н.Г. Самойлович, М.В. Седова. М., 1995.

Бейлекчи В.В. В поисках предков летописной муромы: современные

реалии // Культурный слой. Сборник научных статей. Выпуск 4. Н.

Новгород, 2016.

Галкин Т.О. Нижнее Поочье: контактная зона городецкой и

дьяковской культур? (к постановке проблемы) // IX Международная

археологическая конференция студентов и аспирантов «Проблемы

археологии Восточной Европы»: материалы конференции: Южный

федеральный университет. Ростов-на-Дону, 2014.

Галкин Т.О. Отчет об археологической разведке на территории

памятника «Городище Воютино – Погорельское» в с. Воютино

Меленковского района Владимирской области в 2014 году. Архив ИА РАН.

2015. Р-1 № 44518.


памятника «Городище Воютино-Погорельское» в с. Воютино

Меленковского района Владимирской области в 2016 году. Архив ИА РАН.

2017. Р-1 (без номера).

Глазов В.П. Археологическое обследование Меленковского и

Муромкого районов в 1976 году. Архив ИА РАН. 1977б. Р-1. № 9673.

художественный музей) за возможность работать с материалами разведок А.Е.

Леонтьева и ценные советы при подготовке работы.

97

Глазов В.П. Новые археологические памятники Владимирской

области // АО 1976 года / Отв. ред. ак. Б.А. Рыбаков. М. 1977а.

Леонтьев А.Е. Отчет о разведках во Владимирской области в 1991

году. Архив ИА РАН. 1992. Р-1. № 15503.

Леонтьев А.Е. Отчет о работе Волго-окской экспедиции в 1989 году

(Владимирская и Ярославская области) - Архив ИА РАН. 1990. Р-1 №

14624.

Тухтина Н.В. Отчет о работе Владимирской экспедиции ГИМ в 1970

году. Архив ИА РАН. 1971. Р-1. № 4359.

Дарьина Т.С.

(студентка IV курса исторического факультета ВлГУ)

научный руководитель – к.и.н. доцент Галкин Т.О.

ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ ГОРОДИЩ РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО

ВЕКА ВЛАДИМИРСКОЙ ОБЛАСТИ

На территории Владимирской области в раннем железном веке

существовали две культуры – дьяковская и городецкая. Основными

памятниками этих культур являются городища – постоянные поселения,

укрепленные различного рода оборонительными сооружениями, в

основном, - земляными валами и рвами. Довольно редким типом

памятников двух вышеназванных культур являются селища –

неукрепленные постоянные поселения. В данном сообщении мы не будем

их рассматривать, так как на территории Владимирской области селищ

раннего железного века всего 4. (Археологическая карта 1995. С. 359 –

360). Потому выявить какую–либо обобщающую информацию о них не

представляется возможным. По этой причине основной упор будет сделан

на городища.

Касаясь вопроса изученности городищ дьяковской и городецкой

культур, необходимо отметить, что дьяковские памятники полномасштабно

и всесторонне были изучены в Московской области (Кренке 2014. Т.1, 2.

С. 445, С. 273), а городецкие – в Рязанской области (Археологические

98

памятники раннего железного века Окско–Донского междуречья

1993. С. 96), на Дону (Сарапулкина 2010. С. 225), и в Сурско–Окском

междуречье и Примокшанье (Ставицкий 2010, 2014а, 2014б, 2016а, 2016б).

Во Владимирской же области тщательное изучение городищ р. ж. в. только

началось.

Несмотря на то, что раскопки городищ Владимирского края

практически не проводились, разведки на этих памятниках были. С конца

60 – 70 – ХХ гг. по 90 – е г. ХХ в. полномасштабные разведки для поиска и

фиксации памятников археологии Владимирской области проводили

В.П. Глазов, В.Я. Сергин, А.Е. Леонтьев и многие другие исследователи.

(Археологическая карта России. Владимирская область 1995. С. 5). В ходе

их работ было выявлено огромное количество памятников различных

археологических периодов (от стоянок эпохи мезолита до селищ XVII в.),

были составлены их паспорта, а материалы разведок вошли в

«Археологическую карту России». С помощью паспортов памятников

археологии и «Археологической карты», а также немногочисленных

материалов последних раскопочных и разведочных работ, мы постараемся

выявить основные характерные черты городищ раннего железного века

Владимирской области.

Прежде всего, стоит сказать, что основными показателями, по

которым мы будем рассматривать памятники станут: их площадь,

количество валов и рвов и мощность культурного слоя, которая была

выявлена в шурфах во время разведок. Данные критерии мы взяли потому,

что раскопок на памятниках дьяковской и городецкой культур

Владимирской области почти не проводилось. Для памятников, которые

были недавно исследованы (имеются ввиду раскопки городищ у

с. Васильки и д. Выжегша, а также разведки на городище у д. Воютино)

будут использованы материалы статьи, монографии и отчета

соответственно.

Нами было рассмотрено 26 городищ (всего памятников раннего

железного века во Владимирской области – 42). Информация о многих из

них неполная или отсутствует совсем. Основная информация о памятниках

была получена из паспортов. В том случае, если в паспорте не было

необходимой информации, мы обращались к «Археологической карте».

Для того, чтобы статистически обработать памятники, мы разделили их на

99

следующие группы:

1. По количеству валов: 1 вал; 2 вала; 3 и более валов; аналогично

и по количеству рвов (стоит отметить, что на одном и том же памятнике

количество рвов и валов может различаться).

2. По площади: до 1000 м² (условно - малые городища); от 1000 м²

до 2000 м² (условно - средние городища); от 2000 м² до 3000 м² (условно –

городища больше средних) и 3000 м² и более (условно – большие

городища).

3. По мощности культурного слоя: до 20 см; от 20 до 40; от 40 до

60 см, от 60 см и более.

Необходимо уточнить, почему нами были выделены именно эти

группы. Что касается оборонительных сооружений, то городища раннего

железного века с большим количеством валов и рвов, чем 3, не известны.

Даже на памятниках – эпонимах (Городецком и Дьяковом городищах)

всего по 1–му валу и рву. (Фоломеев 1993. С. 6; Кренке 2011. С. 30).

Деление групп по площади основывается на том, что во

Владимирской области есть памятники с площадью менее 1000 м².

Максимальное значение площади памятника – 70400 м² (городище

Кидекша в Суздальском районе). Но его можно считать исключением. В

основном, площадь памятников не превышает 4000 м². Таким образом,

чтобы группы были равнозначными, мы выделили две промежуточных – от

1000 м² до 2000 м² и от 2000 м² до 3000 м². Все остальные городища, более

3000 м², будут относиться уже к большим городищам.

Деление групп по мощности культурного слоя основывается на том,

какова была интенсивность деятельности человека на памятнике и

долговременность пребывания его. Мы взяли в качестве условной единицы

деления 1 пласт (20 см). Так как информация о мощности культурного слоя

в паспортах дана в сантиметрах, а разброс мощности – от 10 до 200 см, нам

пришлось взять именно эту условную единицу. Таким образом, мы

выделили четыре группы – городища с одним пластом культурного слоя

(до 20 см), городища с двумя пластами культурного слоя (от 20 до 40 см),

городища с тремя пластами культурного слоя (от 40 до 60 см) и городища

от 60 см и более. Стоит отметить, что значения мощности культурного

слоя, которые попадают в обе группы мы будем считать по среднему

арифметическому (выделено курсивом в скобках).

100

С учетом групповых различий, представим результаты обработки

информации о памятниках в следующих таблицах:

Табл. 1. Городища раннего железного века Владимирской области

Название

городища

Площадь (м²) Количество

валов

Количество

рвов

Мощность

культурного

слоя (см)

Дмитриевы

Горы

3575 1 0 80-110

Муратово 3210 1 1 15-35 (25)

Тарханово 490 2 2 25-40

Лысая Гора 6000 1 1 180

Ново -

Новляново

2600 1 1 20

Теньки 1575 2 2 20-100 (60)

Выжегша 3600 2 2 20-60 (40)

Ознобишено 1512 2 2 40

Зинкин овраг 1575 3 3 15-20

Городина 2500 2 2 100

Архангел 2100 0 0 40

Окшово 4120 1 1 25

Золотая чаша 4600 0 0 150

Васильково 1400 1 1 более 150

Красное 2000 0 1 35-40

Горицы 2400 1 1 40-60 (50)

Якиманское 3000 1 1 150-200

Дмитриева

Слобода

4000 1 1 125

Карпово 150 1 1 25

Воютино -

Погорельское

884 2 1 45-48

Крылово Неизвестно 0 1 не определена

Стрелица 600 1 1 30

Турыгино 2775 0 0 10-20

Рязань – Гора 17000 1 1 60

Пировы

Городищи

3150 1 1 20-100 (60)

Кидекша 70400 1 1 20-80 (50)

101

Табл. 2. Распределение городищ раннего железного века по количеству валов

Группы Количество городищ

1 вал 14

2 вала 6

3 и более валов 1

Табл. 3. Распределение городищ раннего железного века по количеству рвов


1 ров 16

2 рва 5

3 и более рвов 1

Табл. 4. Распределение городищ раннего железного века по площади


Малые 3

Средние 4

Больше средних 6

Большие 10

Табл. 5. Распределение городища раннего железного века по мощности культурного

слоя


До 20 см 3

От 20 до 40 см 9

От 40 до 60 см 7

От 60 см и более 6

Таким образом, исходя из данных таблиц, мы можем сделать

следующие выводы о городищах раннего железного века Владимирской

области.

Во–первых, мы можем утверждать, что для поселений раннего

железного века Владимирского края характерны городища с одним валом

(14 памятников) и одним рвом (16 памятников). Менее характерны

городища с двумя рядами валов и рвов: более, чем в 2 раза, меньше

городищ с двумя валами (6 памятников) и более, чем в 3 раза, меньше – с

двумя рвами - всего 5 городищ. Несмотря на это, среди городищ раннего

железного века Владимирской области есть и интересные исключения. Это,

102

в частности, городище Зинкин овраг у д. Бибеевка в Селивановском

районе. Это исключительное городище – на нем зафиксированы 3 ряда

оборонительных валов и рвов с напольной стороны, а в противоположной

стороне от них на окончании мыса – ещё остатки 3–х валов (паспорт

памятника). Это довольно необычное для Владимирской области городище

представляет интерес для будущих исследователей. Стоит также отметить,

в качестве исключения, что на двух городищах раннего железного века

зафиксированы следы эскарпов – на Васильковском городище в

Суздальском районе (Кренке, Ершов 2016. С. 37) и городище у д. Турыгино

в Юрьев–Польском районе (паспорт памятника).

Анализируя таблицу 4, мы можем увидеть, что для поселений

дьяковской и городецкой культур Владимирской области характерны

городища больше средних и большие по нашей классификации, то есть –

городища с площадью от 2000 м² и более.

По мощности культурного слоя больше всего городищ с культурным

слоем от 20 до 40 см (9 памятников). Но это не следует считать

непререкаемой закономерностью, так как различия по мощности

культурного слоя между городищами незначительны (всего 1 - 2

памятника). Стоит также учитывать тот факт, что многие городища

Владимирской области подвергались разрушениям (некоторые, начиная

уже с XII – XIII вв. н.э., как например городище у с. Архангел (паспорт

памятника). К тому же, если обратиться к последним исследованиям

П.С. Успенского и С.Н. Чаукина, можно увидеть, что городища

Владимирской области относятся к т.н. «маргинальной области», в которой

основные признаки культуры проявляются в меньшей степени, а плотность

памятников культуры и соответственно время проживания на них меньше.

(Успенский, Чаукин 2016. С. 7, Рис. 2). В силу этого и не успевал

образоваться мощный культурный слой.

Обобщая все вышесказанное нами, можно сделать следующий вывод,

что характерными чертами городищ дьяковской и городецкой культур на

территории Владимирской области являются - площадь от 2000 м² и более

(редко превышающая более 4000 м². Городища Кидекша, Рязань – Гора и

Лысая гора являются исключениями) 1 вал и 1 ров оборонительных

сооружений и мощность культурного слоя не более 40 см (с поправкой на

состояние городищ). Конечно, приведенные выводы спорны, учитывая, что

103

полноценных исследований городищ на территории Владимирской области

было немного. Тем не менее, сообщение может служить обобщением

имеющейся информации по городищам раннего железного века

Владимирской области, что на определенном этапе исследований

археологических памятников региона необходимо.


Археологическая карта России. Владимирская область. М., 1995.

Археологические памятники раннего железного века Окско–

Донского междуречья. Рязань, 1993.


памятника «Городище Воютино – Погорельское» в с. Воютино

Меленковского района Владимирской области в 2014 году. Владимир,

2015. Архив ИА РАН Р-1 № 44518.

Галкин Т.О. Исследования на городище Воютино в 2014 – 2016 гг. //

Проблемы археологии Восточной Европы: материалы XI Международной

археологической конференции студентов и аспирантов (Ростов-на-Дону, 7

– 9 ноября 2016 г.). Ростов-на-Дону, 2016.

Кренке Н.А. Древности бассейна Москвы-реки от неолита до

средневековья: этапы культурного развития, формирование производящей

экономики и антропогенного ландшафта. Рукопись диссертации на соиск.

уч. степ. д.и.н. Т. 1, 2. М., 2014.

Кренке Н.А. Дьяково городище: культура населения бассейна

Москвы-реки в I тыс. до н.э. – I тыс. н.э. М.: ИА РАН, 2011.

Кренке Н.А., Ершов И.Н. Городище Васильково на реке Нерль //

Российская археология, №1. 2016.

Леонтьев А.Е. Археология мери: к предыстории Северо – Восточной

Руси. М., 1996.

Сарапулкина Т.В. Городецкая культура на верхнем и среднем Дону.

Рукопись диссертации на соиск. уч. степ. к.и.н. Воронеж, 2010.

Ставицкий В.В. К вопросу о развитии металлообрабатывающего

производства у населения городецкой культуры // Международный научно

– исследовательский журнал. № 11 – 1 (30). 2014а.

Ставицкий В.В. Крепостные укрепления городищ городецкой

культуры // Современные научные исследования и инновации. № 11. 2014б.

104

[Электронный ресурс]. URL: http://web.snauka.ru/issues/2014/11/41326.

(дата обращения 08. 09. 2017).

Ставицкий В.В. О границах распространения и локальных вариантах

городецкой культуры // NovaInfo, 2016а, № 56-4. ISSN 2308-3689.

[Электронный ресурс]. http://novainfo.ru/article/9424 (дата обращения:

10. 09. 2017).

Ставицкий В.В. Проблема происхождения городецкой культуры //

Вестник НИИ гуманитарных наук при Правительстве республики

Мордовия. 2010. № 1 (13). Саранск.

Ставицкий В.В. Проблема хронологии и периодизации городецкой

культуры // NovaInfo, 2016б, № 57-4. ISSN 2308-3689.[Электронный

ресурс]. http://novainfo.ru/article/10065 (дата обращения: 08. 09. 2017).

Успенский П.С., Чаукин С.Н. Ареал городищ дьякова типа // Краткие

сообщения института археологии. Вып. 242. М., 2016.

Фоломеев Б.А. Окские городища // Археологические памятники

раннего железного века Окско-Донского междуречья. Рязань, 1993.

Декина И. В.

(студентка IV курса ИИМО ЮФУ)

Научный руководитель – к. и. н., доцент Коваленко А. Н.

НОВЫЕ ДАННЫЕ О КУВШИНАХ ЕЛИЗАВЕТОВСКОГО

ГОРОДИЩА

Сероглиняная и красноглиняная керамика являются важным

компонентом материальной культуры Елизаветовского городища. В

последнее время коллекция керамического материала значительно

пополнилась и остается необходимость в его обработке и систематизации.

Впервые к систематизации и классификации керамического

материала, полученного при раскопках Елизаветовского городища,

обратилась Т.Н. Книпович (Книпович 1934. с. 111-200). Затем во второй

половине ХХ века значительное внимание этому вопросу было уделено

И.Б. Брашинским. Его фундаментальный труд «Греческий керамический

http://web.snauka.ru/issues/2014/11/41326

http://novainfo.ru/article/9424

http://novainfo.ru/article/10065

105

импорт на Нижнем Дону V-III в. до н.э.», который вышел в свет в 1980 году

(Брашинский 1980), и на сегодняшний день не потерял своей актуальности

и является наиболее полным исследованием, посвященным комплексному

анализу керамического комплекса Елизаветовского городища и его

могильника. В то же время в результате ежегодного и систематического

изучения этих памятников, со времени выхода работы И. Б. Брашинского

накоплено значительное количество нового археологического материала,

основную часть которого составляет керамика. Этот материал требует

нового специального исследования. Особый интерес представляет такая

категория столовой красно- и сероглиняной керамики, как кувшины. В свое

время для Елизаветовского городища и его могильника И.Б. Брашинским

было выделено несколько типов кувшинов, однако, как показывают

результаты анализа этой категории сосудов по материалам исследований

последних лет, его типология может быть расширена и дополнена. Кроме

того, некоторые из типов кувшинов, представленных в монографии

И.Б. Брашинского, также нуждаются в детальном сравнительном анализе с

учетом появившихся новых данных.

Ранее нами уже были проанализированы некоторые из форм

кувшинов Елизаветовского городища, аналоги которым были найдены в

материалах других памятников Северного Причерноморья (Декина 2017а).

В данном исследовании проводится анализ и классификация новых

для Елизаветовского городища типов кувшинов, а также детальное

изучение некоторых известных форм таких сосудов. Также нами

предпринята попытка отыскать аналоги им на других памятниках

античного мира. Источником для данной работы послужили материалы,

полученные в ходе исследований, проведенных на территории

Елизаветовского городища в период с 2006 по 2016 гг., а также материалы

исследований И.Б. Брашинского.

Данная выборка кувшинов представлена целыми и незначительно

фрагментированными формами, по которым уверенно можно выделить

различные типы и их варианты. Стоит также отметить, что большинство

представленного материала происходит из закрытых комплексов, что

позволяет достаточно узко и уверенно определить их датировку.

Первый тип кувшинов в нашей выборке, представлен кувшином

среднего размера, отличающимся шарообразной формой тулова и

106

уплощенной, профилированной петельчатой ручкой, прикрепленной к

внутренней стороне венчика (рис. 1). Тесто с мелкими частицами слюдами,

хорошего качества изготовления. Обнаружен в заполнении колодца в

северной части городища на раскопе XXXIV в 2007 г. Данный колодец

является закрытым комплексом. Его функционирование приходится на

первую половину IV в. до н.э. а время засыпки произошло в середине этого

столетия (Копылов, Коваленко 2011. С 211). Сосуд находит аналогии, как в

более ранних материалах раскопок Елизаветовского городища, так и на

других памятниках Северного Причерноморья. (Декина 2017. С. 22-29).

Еще один тип кувшина - сосуд средних размеров с овальным туловом

и уплощенной скругленной ручкой, прикрепленной к горлу тулова (рис. 2).

Сохранность сосуда достаточно хорошая. Верхняя часть горла утеряна еще

в древности. Глина в тесте рыхлая с включениями частиц пироксена,

внешняя поверхность имеет розоватый оттенок, что делает возможным

предположение о синопском производстве сосуда. Сосуд также найден в

заполнении колодца на раскопе XXXIV в 2007 г. Аналогии данному сосуду

пока не обнаружены, как в материалах Елизаветовского городища, так и на

других памятниках скифо-античного времени Северного Причерноморья.

Еще один сосуд, представляющий собой новый для Елизаветовского

городища тип кувшина, также был обнаружен в северной части «акрополя»

городища на раскопе XXXIV, в помещении 116 дома 36, который является

храмовым комплексом (Копылов, Коваленко 2012, С. 96-100). Помимо

этого, данное помещение также является закрытым комплексом.

Обнаруженный здесь кувшин сохранился не полностью. Отличается слегка

вытянутым округлым туловом и слегка заостренными прижатыми плечами,

горло широкое, плавно расширяющееся к плечам (рис. 3.1). Верхняя часть

горла утеряна в древности. В ходе исследования мы обнаружили схожий

тип в исследовании боспорского материала (Буйских 2012. С. 49). Форма

тулова соответствует кувшину с Елизаветовскоого городища.

Единственное различие между сосудами - крепление ручки, которая

прикреплена у боспорского кувшина непосредственно к венчику (рис. 3.2).

Следующий рассматриваемый нами тип – коричневоглиняный

кувшин с вытянутым горлом, тулово со скругленными широкими плечами,

плавно сужающимися книзу (рис 4.1). Тесто с белыми известковыми

вкраплениями. Найден на раскопе XXXIV в центральной части помещения,

107

у восточной стены помещения 116, которое являлось частью эллинского

культового комплекса, существовавшего с середины IV в. до н.э. до 70-х гг.

III в. до н. э. Похожий кувшин представлен также в материалах памятников

Боспора (рис. 4.2) (Буйских 2012. С. 49). Стоит обратить внимание на то,

что боспорский аналог сероглиняный, что наводит на ряд вопросов, а

именно: какие формы сероглиняной керамики являются местной копией с

импортных товаров? Каковы основные центры производства столовой

красно- и сероглиняной керамики в Северном Причерноморье и каким был

объем ввоза их продукции? Какие северопричерноморские центры

являлись основными потребителями этой продукции?

Отдельные варианты этого типа, также обнаруженные на территории

Елизаветовского городища, представляют собой красноглиняные

миниатюрные кувшинчики, представленные двумя вариантами: первый –

кувшинчик с валикообразным, отогнутым наружу венчиком, тулово со

скругленными плечами, плавно сужающимися книзу (рис. 4.3). Другой

вариант представлен кувшинчиком более светлого цвета, с массивным

валикообразным венчиком и кольцевым поддоном, плечи более

приземисты, а ручка дугообразная (рис. 4.4).

Таким образом, стоит отметить, что имеющийся на сегодняшний день

археологический материал, в том числе происходящий и из закрытых

комплексов, позволяет оперировать достаточно узкими и надежными

датировками, что в свою очередь позволяет проследить временные

изменения в морфологии отдельных типов столовой керамики, в частности,

кувшинов, и динамику поступления этой категории импорта в дельту Дона.

К сожалению, без проведения специальных анализов пробы глин сосудов,

обнаруженных на других памятниках Северного Причерноморья, мы не

можем достоверно говорить о том, что обнаруженные на Елизаветовском

городище аналоги им идентичны, т. к. наши выводы исходят лишь из

сравнения форм по изображениям и рисункам. Наши предположения пока

являются только выражением проблемы, которую предстоит решать в

дальнейшем при поиске аналогов керамических изделий. Нерешенной

остается проблема классификации и датировки сильно фрагментированных

кувшинов, найденных вне закрытых комплексов. Также не решенным до

настоящего времени остается и вопрос о месте производства многих видов

тонкостенной красноглиняной и сероглиняной керамики, что тоже требует

108

более детального и специального изучения этого материала.


Брашинский И. Б. Греческий керамический импорт на Нижнем Дону

в V – III вв. до н. э. Л., 1980, 251 с.

Билкова В. П., Самойленко І. Ю. Сіроглиняна кераміка Білозерського

поселення // Археологія. №1.Київ, ІА НАНУ., 2014, 147 с.

Буйских С. В. Серая гончарная керамика Боспора // Боспорские

исследования. Вып. XXXVI. Симферополь-Керчь., 2012, 544 с.

Декина И. В. Красноглиняная и сероглиняная керамика

Елизаветовского городища (по материалам исследований последних лет) //

Стилос: сборник работ молодых ученых. Вып 2. Изд-во ЮФУ, 2017. 328 с.

Декина И. В. Кувшины Елизаветовского городища (по материалам

исследований последних лет) // Ломоносов: Материалы международного

молодежного научного форума. МГУ, 2017а

Книпович Т.Н. Опыт характеристики городища у станицы

Елисаветовской по находкам экспедиции Гос. Академии истории

материальной культуры в 1928 г., Л.,1934. 200 с.

Копылов В.П., Коваленко А.Н. О динамике греко-варварских

взаимоотношений в нижнедонском культурно-историческом районе в

скифо-античный период и времени появления греков в составе населения

Елизаветовского городища // Древнее Причерноморье. Выпуск IX. –

Одесса: ФЛП «Фридман А.С.», 2011.

Копылов В.П., Коваленко А.Н. Храмовый комплекс Елизаветовского

городища на Дону (предварительное сообщение) // Древности Северного

Причерноморья III-II вв. до н.э. Тирасполь: Приднестр. гос. ун-т им.

Т.Г. Шевченко, 2012, с. 96-100

Копылов В.П., Коваленко А.Н. Отчет об исследованиях совместной

Южно-Донской экспедиции в дельте Дона в 2006 году. Ростов-на-Дону,

2007

Копылов В.П., Коваленко А.Н. Отчет об исследованиях совместной

Южно-Донской экспедиции в устьевой области реки Дон в 2007 году.

Ростов-на-Дону, 2008

Копылов В.П., Коваленко А.Н. Отчет об исследованиях экспедиции

109

НМЦА ПИ ЮФУ в Азовском, Цимлянском и Морозовском районах

Ростовской области в 2008 году. Ростов-на-Дону, 2009.

Копылов В.П., Коваленко А.Н. Отчет об исследованиях Южно-

Донской экспедиции на островной части дельты Дона в Азовском районе

Ростовской области в 2009 году. Ростов-на-Дону, 2010.

Копылов В.П. Отчет об исследованиях Южно-Донской экспедиции

на островной части дельты Дона в Азовском районе Ростовской области в

2011-2012 гг. Ростов-на-Дону 2012г.

Копылов В.П. Отчет об исследованиях Южно-Донской экспедиции

НМЦА на территории Елизаветовского городища в Азовском районе

Ростовской области в 2012 году. Ростов-на-Дону 2013 г.

Копылов В.П. Отчет об исследованиях совместной Южно-Донской

экспедиции НМЦА ИИМО ЮФУ и РРО ВОО «ВООПИиК» на территории

островной части дельты Дона в Азовском районе Ростовской области в

2014 году. - Ростов-на-Дону 2015 г.

110

Рис. 1 Рис. 2

Рис. 3.1 Рис. 3.2

Рис. 4.1 Рис. 4.2

Рис. 4.3 Рис. 4.4

111

Александрова А.И.

(студентка IV курса исторического факультета ОГПУ)

научный руководитель - к.и.н., доц. Краева Л.А.

СРАВНЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ АНАЛИЗА ФОРМ

САРМАТСКИХ СОСУДОВ ИЗ ПЕРЕВОЛОЦКИХ И ШУМАЕВСКИХ

КУРГАНОВ ЮЖНОГО ПРИУРАЛЬЯ9

Целью данной работы является сравнение результатов анализа форм

сосудов из раскопок кургана № 9 II Шумаевского могильника в

Ташлинском районе Оренбургской области

(Моргунова и др. 2003; Краева 2003), и курганов №№ 1 и 3 Переволоцкого

могильника в Переволоцком районе Оренбургской области, относящимся к

раннесарматской культуре раннего железного века Южного Приуралья

(Моргунова 2014).

Анализ проводился по методике А.А. Бобринского, нацеленной на

выделение в форме сосуда функциональных частей, из которых состоит его

естественная структура, и определение степени сформированности

(развитости) этих частей (Бобринский, 1986, 1988; Цетлин 2012).По

А.А. Бобринскому, сосуд может иметь в своей структуре не более 7

функциональных частей:

1) Верхнее окончание емкости – губа (Г);

2) Сливное устройство – щека (Щ);

3) Устройство дозирование слива – шея (Ш);

4) Ограничитель наполнителя – плечо (П);

5) Добавочный наполнитель – предплечье (ПП);

6) Основной наполнитель – тулово (Т);

7) Нижнее окончание емкости – основание тулова (ОТ).

В результате изучения 10 сарматских сосудов из кургана 9 КМ

Шумаево II были выделены 5 видов естественной структуры форм: 1)

Г+Щ+Ш+П/ПП+Т/ОТ – 4 сосуда; 2) Г+Щ/Ш+П/ПП+Т/ОТ – 2; 3)

Г+Щ+ПП+Т+ОТ - 1; 4) Г+Ш+П/ПП +Т/ОТ – 2; 5) Г+Ш+П+ПП+Т/ОТ – 1.

9 Работа выполнена при поддержке госзадания Министерства образования и науки РФ

33.1389.2017/ПЧ.

112

Обозначения Щ/Ш, П/ПП, Т/ОТ введены для обозначения случаев,

когда части находятся в слитном состоянии. Процесс формирования частей

в составе формы обычно имеет постепенный эволюционный характер, и

поэтому разные функциональные части сосуда могут пребывать в

различном по степени сформированности состоянии:

«несформированном», «частично–сформированном» и «полностью

сформированном» (Цетлин 2012. С. 29). В ходе анализа были получены

данные о сформированности функциональных частей и их доли в

процентах от общей высоты сосуда.

Исследованию форм керамики из Шумаевских курганов была

посвящена отдельная публикация (Александрова 2017), поэтому

ограничимся кратким изложением выводов:

1) Вся посуда представлена 4-х и 5-ти частными конструкциями;

2) Губа частично-сформированная (доля 2-3 %) у всех сосудов и

служит верхним окончанием емкости;

3) Щека присутствует у 7 сосудов, причем у 5 - частично-

сформированная и у двух - несформированная, слитная с шеей;

4) Шея имеется у 7 сосудов, у трех - в сформированном, у двух – в

частично-сформированном и у двух – в несформированном состоянии;

5) В 7 случаях фиксируется слитное состояние плеча и предплечья. У

одного сосуда имеется сформированное плечо и у трех сформированное

предплечье;

6) Тулово у 9 сосудов находится в сформированном состоянии, у

одного – в несформированном. Основание тулова 9 сосудов не выделено из

тулова, а у одного сосуда представлено трехчастной ножкой.

Из 19 сосудов, найденных в Переволоцком КМ, мы отобрали 9,

пригодных для исследования. В результате были выделены 3 вида

естественной структуры форм (рис. 1): 1) Г + Щ + Ш + П/ПП + Т/ОТ – 7

сосудов, 2) Г + Щ + Ш + П + Т/ОТ – 1 экз., 3) Г + Щ + ПП + Т/ОТ – 1 сосуд.

1) Г + Щ + Ш + П/ПП + Т/ОТ (рис. 1.1).

Данная группа включает в себя сосуды № 1 из погр. 4, 6, 7, 9 кургана

№ 1, а также погр.2, 3 и 5 из кургана № 3. Плечо и предплечье, тулово и

основание тулова находятся в слитном состоянии. Щека полностью

сформирована у всех сосудов (доля – 3-6%). Шея полностью сформирована

у сосудов из погр. 4, 7, 9 кургана 1 и погр. 5 кургана 3 (доля 15-21%),

113

частично-сформирована у сосуда из погр. 6 кургана 1 (16%). В

несформированном состоянии находится шея у сосудов № 1 погр. 2 и 3

кургана № 3, доля – 13 и 12% соответственно. Стоит отметить, что на 5

сосудах (из погр. 4, 9 кургана № 1,погр. 2, 3, 5 кургана № 3) шея отделена

от плеча двумя рельефными выступами, а на сосуде из погр. 6 кургана 1 –

одним выступом.

2) Г + Щ + Ш + П + Т/ОТ (рис. 1.2).К этой группе относится сосуд

№ 2 из 9 погр. кургана № 1. Тулово и основание тулова находятся в

слитном состоянии (доля - 66%). Щека полностью сформирована (6%), шея

частично-сформирована (доля – 15%). Только этот сосуд имеет

сформированное плечо, его доля 11 %.

3) Г + Щ/Ш +ПП + Т/ОТ (рис. 1.3).Эта конструкция представлена

сосудом № 2 из погр. 2 кургана № 3.Щека в несформированном состоянии,

слитая по функциям с шеей, её доля – 14%. Из всей посуды только он имеет

сформированное предплечье (20%) Тулово и основание тулова находятся в

слитном состоянии (доля - 62%).

По аналогии с предыдущей публикацией, сделаем предварительные

выводы о культурных традициях населения, сооружавшего погребения в

курганах 1 и 3 Переволоцкого курганного могильника:

1) Вся посуда представлена 4-х и 5-ти частными конструкциями;

2) Губа частично-сформированная (доля 2-4%) у всех сосудов,

служит верхним окончанием емкости;

3) Щека присутствует у 9 сосудов, причем, у 7– сформирована

полностью, у 1 – частично-сформирована, у 1 - несформированная, слитная

с шеей;

4) Шея имеется у 8 сосудов, у 4 - в сформированном, у двух – в

частично-сформированном и у двух – в несформированном состоянии;

5) В 7 случаях фиксируется слитное состояние плеча и предплечья. У

одного сосуда имеется сформированное плечо и у одного -

сформированное предплечье;

6) Тулово и основание тулова у всех сосудов находится в слитном

состоянии.

Результаты распределения форм сосудов по группам представлены в

таблице 1.

114

Таким образом, естественная структура форм сосудов из Шумаевских

и Переволоцких курганов имеет очевидное сходство (4-х и 5-ти частные

конструкции). Совпадение отдельных элементов также подтверждает

хронологическую, географическую и культурную близость этих курганных

групп. Естественно, «набор» форм не идентичен, это можно определить

даже по внешнему облику сосудов - в КМ Переволоцкий преобладают

кувшины с более высоким и узким горлом, чем у экземпляров из КМ

Шумаево II. Губа у всех сосудов выделяется только с внешней стороны и

служит верхним окончанием емкости. Слитное состояние щеки и шеи

встречено в Шумаево у двух сосудов (из погр. №№ 10 и 17), в КМ

Переволоцкий – у одного (К3П2 С.2). Слитное состояние плеча и

предплечья в большинстве случаев характерно для обеих выборок.

Основание тулова выделено только у одного шумаевского

сосуда(К9П14 С.2), поэтому слитное состояние тулова и основания тулова

также будет характерной особенностью большинства сосудов. Это

означает, что практически у всех сарматских сосудов, за редким

Табл. 1. Распределение сосудов по группам

Структура КМ Шумаево II КМ Переволоцкий

Г+Щ+Ш+П/ПП+Т/ОТ

К9П4, С. 1

К9П5

К9П14, С. 1

К9П14, С. 3

К1П4

К1П6

К1П7 С. 1

К1П9 С. 1

К3П2 С. 1

К3П3

К3П5

Г + Щ + Ш + П + Т/ОТ - К1П9 С. 2

Г+Щ/Ш+П/ПП+Т/ОТ К9П10

К9П17 -

Г + Щ/Ш +ПП + Т/ОТ - К3П2 С. 2

Г+Щ+ПП+Т+ОТ К9П14 С. 2 -

Г+Ш+П/ПП+Т/ОТ К9П7

К9П15 С. 2 -

Г+Ш+П+ПП+Т/ОТ К9П15 С. 1 -

115

исключением, нет такого функционального устройства как опора, только

емкость и, иногда, переместители (ручки, отверстия для подвешивания в

верхней части сосудов).

Обобщая сказанное, можно сделать вывод о том, что культурные

традиции создания форм сосудов эпохи раннего железного века в двух

взятых нами погребальных комплексах характеризуются общими чертами.

Дальнейшее расширение территориальных рамок исследования позволит

получить новую информацию и сделать вывод об особенностях

культурных традиций сарматских гончаров Южного Приуралья.


Александрова А.И. Сарматские сосуды из Шумаевских курганов

Южного Приуралья // Новые материалы и методы археологического

исследования: От археологических данных к историческим

реконструкциям. Материалы IV конференции молодых ученых. Москва,

2017.

Бобринский А.А. О методике изучения форм глиняной посуды из

археологических раскопок // Культуры Восточной Европы I тыс.

Куйбышев, 1986

Бобринский А.А. Функциональные части в составе емкостей

глиняной посуды // Проблемы изучения археологической керамики.

Куйбышев, 1988.

Краева Л.А.Технико-технологическое исследование керамики из

сарматских погребений Шумаевских курганов. // Шумаевские курганы.

Оренбург, 2003.

Моргунова Н.Л., Гольева А.А., Краева Л.А., Мещеряков Д.В.,

Турецкий М.А., Халяпин М.В., Хохлова О.С. Шумаевские курганы.

Оренбург, 2003.

Моргунова Н.Л. Отчет о раскопках Переволоцкого курганного

могильника в Переволоцком районе Оренбургской области в 2012-13 гг.

Оренбург, 2014 // Архив археологической лаборатории ОГПУ.

Цетлин Ю.Б. Древняя керамика. Теория и методы историко-

культурного подхода. М., 2012.

116

Рис. 1. Естественная структура форм сосудов.

Битюшкова А.А.

(студентка IV курса факультета исторического и

правового образования ВГСПУ)

научный руководитель – канд. ист. наук., профессор Мамонтов В.И.

ЭЛИТНОЕ ЖЕНСКОЕ ПОГРЕБЕНИЕ ИЗ КУРГАННОГО

МОГИЛЬНИКА ВЕРБОВСКИЙ I

В 2017 г. Донская экспедиция научно-производственной лаборатории

ВГСПУ (начальник экспедиции – профессор Мамонтов В.И.) произвела

раскопки у пос. Вербовский (Калачевский район Волгоградской области).

Был раскопан курган 26 курганного могильника Вербовский I. Его диаметр

составлял 11 м, высота – 0,4 м. В насыпи обнаружено одно погребение,

разрушено грабительским перекопом.

Яма имела прямоугольную форму с закругленными углами,

ориентирована длинной осью по направлению север-юг. Длина ямы –

1,61 м, ширина – 1,76, глубина от 0 отметки – 2,2 м.

117

В засыпи ямы и на дне обнаружены фрагменты костей человека

плохой сохранности, большая часть которых находилась в южной части

ямы, куда, вероятно, они были отброшены при ограблении. Ближе к юго-

восточному углу ямы на правой стороне лежал фрагментированный череп

женщины, нижняя челюсть располагалась за сводом черепа посреди

нескольких позвонков и фрагментов плечевой кости. В черепе, в

затылочной части, зафиксированы просверленные три небольшие округлые

отверстия.

В засыпи и на дне ямы найдены фрагменты серолощенного кувшина,

двух курильниц, клык кабана с округлым отверстием для подвешивания,

плоский медальон округлой формы, сделанный из рога животного,

спиленного у основания и с отверстием в центре для подвески, несколько

морских раковин, фрагменты втульчатого железного наконечника легкого

копья, шильца, фрагменты массивной пешни, фрагменты железного ножа,

обломок бронзовой чаши, части бронзовой фибулы и небольшой бронзовой

цилиндрической подвески, фрагменты бронзовой лучковой подвязной

фибулы с четырехвитковой пружиной, фрагменты костяной ложечки и так

далее.

Кроме того, были обнаружены золотые штампованные нашивные

бляшки, с проделанными для фиксации на ткани небольшими отверстиями:

две крупные фигурные бляшки, рубчатые пронизки, треугольные, которые

состоят из спаянных трех рубчатых пронизок, ромбовидные,

полусферические бляшки, мелкие сферические бусы, бляшки типа «овы»,

рубчатые пронизки. Также были найдены бусы от ожерелья: янтарные

округлые поперечно-сжатые, бусы из нежно-фиолетового аметиста, бусы

из сердолика мелкие бочковидные и бочковидные поперечно-сжатые,

бусина из египетского фаянса слабо зеленого цвета, цилиндрическая

крупная бусина из гагата с отверстием, на одной стороне которой

прочерчено изображение трезубца, а на другой – короткие риски, бусы из

стекла, треугольная подвеска из черепка красноглиняного сосуда и другие.

Найденные украшения свидетельствуют об обширных торговых

связях сарматов с городами Северного Причерноморья. Об этом писал еще

Геродот (Геродот 1972. С. 179). Ювелирные изделия, а именно височные

подвески, браслеты, нашивные бляшки и т.д. создавались в мастерских

Херсонеса и других городов, а бусы из драгоценных, полудрагоценных

118

металлов, из цветного стекла – в Танаисе, Неаполе Скифском и

Пантикапее.

Популярными импортными ювелирными изделиями являются бусы

Северного Причерноморья. Это самая многочисленная категория

украшений в сарматских погребениях. Бусы используются археологами для

уточнения хронологических рамок, они позволяют соотнести сарматские

находки с хронологией античного мира (Сергацков 2000. С. 145).

Представленные бусы позволяют датировать разрушенное женское

погребение I – II в. н.э.

В погребении найдены также фрагменты пешни и двухперого

железного втульчатого наконечника копья. Эти предметы являются боевым

оружием. Такие находки не часты в Волго-Донских степях.

Оружие в погребениях женщины-сарматки может свидетельствовать

о существовании матриархат у сарматов. Известно свидетельство Геродота,

что савроматки не могли выйти замуж, пока не убьют одного врага

(Геродот 1972. С. 112) или трех врагов. Женщины умели стрелять из лука,

ходили в военные походы. Все эти обычаи могли передаться и сарматкам

(Граков 1947. С. 100). Также Б.Н. Граков пишет и о том, что женщины

могли, помимо участия в военных походах, исполнять жреческие функции.

К.Ф. Смирнов писал о савроматках – домашних шаманках, главным

атрибуомт которых являются, в частности, медные колокольцы

(Смирнов 1947. С. 77; 1964. С. 202). К женским жреческим погребениям

можно отнести те погребения, в которых находят не только бытовые

предметы, но и изделия, не характерные для кочевников – встречаются

предметы с зоо- или антропоморфными изображениями. К.Ф. Смирнов

считает набор курильниц признаками погребения жрицы. Это могут быть

каменные плитки для растирания различных минеральных красок для

ритуалов, различные амулеты и так далее. Но иногда эти предметы

специалистами отождествляются с женами или дочерями вождей.

Женщины могли принимать участие в различных религиозных и бытовых

празднествах. Одежда женщин из статусных семей обычно украшена

большим количеством изделий из золота, бус, что и наблюдается в

рассматриваемом погребении (Яценко 2007. С. 2). Оружие в женском

погребении может свидетельствовать также и об обитании «амазонок»

(Геродот 1972. С. 111).

119

В погребении женщины из курганного могильника Вербовский I

сохранившиеся кости человека представляют интерес не только для

археологов, но и для антропологов. В первую очередь – это фрагменты

черепной коробки (Рис. 1). На ней имеются три отверстия, которые имеют

искусственное происхождение. Скорее всего, трепанация была проведена

посмертно. Трепанация была известна на Востоке, и можно предположить,

что пришедшие в Волго-Донское междуречье сарматы переняли этот

обряд. По предположениям ученых (С.И. Руденко, А.Д. Грач, Е.П. Китов и

другие) трепанация использовалась для извлечения биологических масс из

черепа умершего, для последующей его мумификации или

бальзамирования. Но процедура трепанации могла быть и ритуальной.

Возможно, здесь имел место обряд обезвреживания покойника, потому что

сородичи боялись, что дух умершего может каким-то образом вредить

живым. Возможно, такой страх был вызван опасностью, которая могла

исходить из разлагающегося трупа. Помимо этого, существует мнение, что

с помощью трепанации живые возвращали или забирали долги покойного

(Косарев 2010. С. 44).

Таким образом, учитывая большое количество обнаруженных

предметов в ограбленном погребении, а также редкий для Волго-Донского

региона случай трепанации черепа, можно предположить, что

обнаруженное погребение принадлежало представительнице элитного слоя

сарматского общества.


Геродот. История в девяти книгах. Л.,1972.

Граков Б.Н. ΓΥΝΑΙΚΟΚΡΑΤΟΥΜΕΝΟΙ: Пережитки матриархата у

сарматов // Вестник древней истории. Вып. 3. М., 1947.

Косарев М.Ф. Мировоззренческие аспекты традиционной

погребальной обрядности (по сибирским материалам) // Краткие

сообщения института археологии. Вып. 224. М., 2010.

Мамонтов В.И. Трепанация черепа из захоронения

среднесарматского времени с территории Волгоградской области /

В.И. Мамонтов, Е.И. Обраменко, Е.В. Перерва. Волгоград.

Сергацков И.В. Сарматские курганы на Иловле. Волгоград, 2000.

Смирнов К.Ф. Сарматские курганные погребения в степях Поволжья

120

и Южного Приуралья // Доклады и сообщения исторического факультета.

Вып. 5. М., 1947.

Смирнов К.Ф. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов. М.,

1964.

Яценко С.А. О женщинах - «жрицах» у ранних кочевников (на

примере знатных сарматок I в. до н.э. – II вв. н.э.) // Мировоззрение народов

Южной Сибири и Центральной Азии в исторической ретроспективе. Вып.

1. Барнаул, 2007.

Рис. 1.

121

Стреляев В.И.

(студент IV курса ИИМО ЮФУ)

научный руководитель – к.и.н. доцент Ильяшенко С.М

ФОРТИФИКАЦИОННЫЕ СООРУЖЕНИЯ ТАНАИСА II –

I ВВ. ДО Н.Э. ПО АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ДАННЫМ

Первым, кто описал оборонительные сооружения, находящиеся

рядом с донским хутором Недвиговка, был И.А. Стемпковский. Именно он

увидел древние развалины в 1823 г. и соотнес их с городом Танаисом

(Стемпковский 1854. С. 388). В 1853 г. раскопки П.М. Леонтьева

подтвердили данное предположение. В это же время были открыты

крепостные стены с остатками башен, проходившие по всему периметру

цитадели. В 1955 г. Нижне-Донская археологическая экспедиция

ИА АН СССР продолжила изучение древних городских оборонительных

сооружений. Вплоть до сегодняшнего дня продолжается методичное

изучение древнего города, ставшего форпостом греческой цивилизации на

периферии и представляющего собой особую ценность в этом плане.

В предыдущих исследованиях было отмечено, что Танаис

эллинистического периода (III – I вв. до н.э.) имел, как минимум, одну

метательную машину типа балиста-палинтон (Стреляев 2016). А так как

данный объект не является рядовым элементом системы обороны, мы

поставили перед собой цель изучить фортификацию Танаиса

эллинистического периода и сопоставить ее с эталонами, описываемыми в

работах Филона Византийского, Энея Тактика и некоторых других.

Несмотря на то, что первые оборонительные сооружения

эллинистического периода были открыты еще в середине XX века, именно

продолжение работ в 2000 г. дало толчок к исследованию фортификации

данного периода. Под руинами башен римского времени были обнаружены

остатки более ранних башен 3 и 4 сооруженных на рубеже III – II вв. до н.э.

(Арсеньева, Ильяшенко, Науменко 2010. С. 315 – 316). С этого момента

изучение фортификации Танаиса, особенно эллинистического периода,

стало одной из главных задач экспедиции. Поэтому исследование

опирается, в первую очередь, на материалы экспедиции и публикации

исследователей Танаиса таких как: Т.М. Арсеньева, С.М. Ильяшенко,

122

С.А. Науменко. Стоит так же отметить диссертационную работу

В.М. Иванова (Иванов 2005), в которой автор рассматривает

фортификацию Боспора и, в частности, Танаиса. Немаловажную роль

играют фундаментальные исследования А.В. Лоуренса (Lawrence 1979) и

Е.В. Марсдена (Marsden 1969), систематизирующие широкий пласт данных

по греческой фортификации и опирающиеся на классические военные

трактаты Древней Греции.

Исследователями выделяются три одновременно существовавших в

III – I вв. до н.э. района, которые состав являют Верхний город: основной

четырехугольник (т.н. «цитадель»), Западный район и Западный пригород.

Археологические данные показывают, что к концу первой четверти –

середине II в. до н.э. в этих районах уже сложилась устойчивая

инфраструктура с оборонительными укреплениями (Ильяшенко,

Арсеньева,

Науменко 2015. С. 176). Наиболее исследованным фрагментом фортификац

ионного комплекса является западная сторона основного

четырехугольника, вследствие чего, основное внимание будет посвящено

ей.

В ходе исследований было установлено, что строительство

укреплений велось из известняка, имеющего местами следы рустовки.

Эллинистическая кладка выложена из мощных тесаных блоков с

соблюдением рядности, в отличие от более поздней перекладки – данная

особенность характерна для укреплений II – I вв. до н.э. (Арсеньева,

Ильяшенко, Науменко 2010. С. 321). В центре западной оборонительной

линии располагается стена 118, толщина которой равна 2,30 м, что дает нам

представление о габаритах стены. Куртину фланкировали с двух сторон

башни 3 и 4. Они представляли собой караульные помещения, а в башне 3

так же хранились каменные ядра для баллисты-палинтона. Башни

выполнены из крупных камней с соблюдением рядности. Башня 4 имеет

уникальную для Танаиса конструкцию – она является сдвоенной,

представляя собой два помещения, разделенные стеной. Так же известна

угловая башня 1, которая располагалась на южном углу оборонительного

периметра. Стоит отметить, что западная оборонительная линия

четырехугольника больше не имела промежуточных оборонительных

башен на линии башня 1 – башня 3. Отмечен лишь небольшой бастион

123

вдоль стены, скорее выполнявший функцию наблюдения, чем обороны.

Сами же башни имеют форму параллелепипеда, не соответствуя

рекомендациям Филона Византийского по их форме

(Lawrence 1979. С. 291).

К башне 3 примыкала калитка, которая и была входом в основной

четырехугольник с западного направления. Она имела проход шириной

1,60 м и высотой 2,10 – 2,30 м (Арсеньева, Ильяшенко,

Науменко 2010. С. 321 – 323). Такие габариты входного проема связаны с

тем, что ворота, в современном нашем понимании, располагались в другом

месте – по данным последних изысканий, в средней части южной

оборонительной линии, и такие же ворота напротив

(Ильяшенко 2013. С. 173).

Характерной особенностью строительной техники в Танаисе можно

считать применение рустованных квадров в наиболее ответственных

местах (Иванов 2005. С. 213). Это соответствует рекомендациям Филона

Византийского, указывающим, в местах наиболее подверженных ударам

снарядов метательных машин, устанавливать наиболее крепкие камни

(Lawrence, 1979. С. 294 – 298).

Западный квартал несколько отличен по планировке своих

укреплений и качеству кладки от основного четырехугольника. Северную

его часть прикрывали куртины 1 и 2, образующие на стыке угол 150°.

Однако следов башен так же не было обнаружено. На этом пространстве

прослежены клиновидные глиняно-мергелевые подсыпки и каменные

вымостки, в виде своеобразных платформ. На них можно было разместить

защитников и метательные машины. Подобная конструкция линии

обороны позволяет объяснять отсутствие башен на достаточно длинных

участках стен Западного района города (Ильяшенко, Арсеньева,

Науменко 2015. С. 177 – 179).

В 2010 – 2012 гг. в западном и восточном склонах рва римского

времени были обнаружены сохранившиеся участки рва ΙΙ – I вв. до н.э. В

11 м к западу от северо-западного угла эллинистической башни 3 был

выявлен поворот этого рва на север, а так же фрагмент его продолжения

вдоль северо-западной половины городской цитадели. Последнее явилось

подтверждением высказанного ранее предположения о возможном

существовании единой системы рвов, окружавших цитадель и Западный

124

район (Ильяшенко, Арсеньева, Науменко 2015. С. 179).

Обобщенные конструктивные черты рва Танаиса II – I вв. до н.э.

(в современном состоянии) могут выглядеть следующим образом. В

сечении ров имеет трапециевидную форму. Его ширина по верхнему

контуру: 11 – 14 м. Общая глубина: 2,5 – 3,0 м, угол эскарпа равен 40 – 65°,

угол контрэскарпа – 20 – 65°. Между канавами и оборонительными

стенами находились искусственные платформы, клиновидные в сечении.

Они состоят из слоев мергеля, глины и камней. Их толщина увеличивается

в направлении от стен к центру рва. Рвы, скорее всего, не заполнялись

водой, ввиду отсутствия источника для нее (Ильяшенко, Арсеньева,

Науменко 2015. С. 181 – 184).

В контексте исследования рвов необходимо так же обратить

внимание на рекомендации Филона, который писал о необходимости

сооружения трех линий земляных оборонительных сооружений

(Lawrence 1979. С. 299). П.М. Леонтьев отмечал, что за территорией

городища можно приметить почти непрерывные следы вала, в некоторых

местах сохранившего довольно значительную высоту

(Леонтьев 1854. С. 493).

Опираясь на сведения античных авторов и наблюдения за

стратиграфией, мы можем частично восстановить облик укреплений

Танаиса II – I вв. до н.э. Итак, можно полагать, что комплекс

оборонительных сооружений Танаиса возводился одновременно по единым

правилам, учитывавшим известные методы фортификационного

строительства, однако не во всем им соответствовал.


Lawrence A.W.: Greek aims in fortification. Oxford, 1979.

Marsden E.W.: Greek and Roman Artillery: Historical Development.

Oxford, 1969.

Tolstikov V.P. L’Apport de la fortification a l’histoire du Bosphore

antique. Leriche – Treziny. 1986. P. 167 – 177.

Арсеньева Т.М, Науменко С.А. Новые данные о фортификации

Танаиса // Древности Боспора. Том 7. М., 2004.

Арсеньева Т.М., Науменко С.А. Отчет об исследованиях в древнем

125

Танаисе в 2002 г. // АМЗТ НВФ 212/1

Арсеньева Т.М, Ильяшенко С.М., Науменко С.А. Укрепления в

центре западной оборонительной линии Танаиса конца III – II вв. до н.э. //

Проблемы истории, филологии, культуры. Выпуск 1 (27). 2010.

Гайдукевич В.Ф., Книпович Т.Н. Боспорские города // Работы

Боспорской экспедиции 1946 – 1953 гг. Л., 1958.

Иванов В.М. Греческая фортификация Северного Причерноморья

VI – первой половины I вв. до н.э.: дис. кандидата исторических наук.

Исторический факультет МГУ. М., 2005.

Ильяшенко С.М. Северные и южные ворота Танаиса из раскопок

П.М. Леонтьева // Боспор Киммерийский и варварский мир в период

античности и средневековья. Исследователи и исследования / Ред.-сост.

Зинько В.Н., Зинько А.Е. Керчь, 2016.

Ильяшенко С.М. Южные ворота Танаиса // Археологические записки.


Ильяшенко С.М., Арсеньева Т.М, Науменко С.А. Оборонительные

рвы Танаиса во II – I вв. до н.э. // С Митридата дует ветер. Боспор и

Причерноморье в античности. К 70-летию В.П. Толстикова. М., 2015.

Леонтьев П.М. Разыскания на месте древнего Танаиса и в его

окрестностях // Пропилеи Сборник статей по классической древности.

Книга IV / П.М. Леонтьев (ред.). М., 1854.

Стемпковский И.А. Два письма Стемпковского к Бларамбергу о

местоположении Древнего Танаиса // Пропилеи. Сборник статей по

классической древности. Кн. IV. СПб., 1854.

Стреляев В.И. Метательные машины Танаиса II – I вв. до н.э. по

археологическим данным // Проблемы археологии Восточной Европы:

материалы XI Международная археологическая конференция студентов и

аспирантов (Ростов-на-Дону, 7 – 9 ноября 2016 г.). Ростов-на-Дону, 2016.

126

Рис 1. План основного четырехугольника городища Танаис с

оборонительными укреплениями эллинистического времени

Тихонова М.А.

(студентка 4 курса ИИМО ЮФУ)

научный руководитель – к.и.н., доцент Вдовченков Е.В.

БУСЫ II-III В Н.Э. В НЕКРОПОЛЕ ТАНАИСА

Район Нижнего Подонья, на протяжении многих тысячелетий

являвшийся контактной зоной между представителями разных

этнокультурных традиций, способствовал созданию неповторимой и

оригинальной культуры, сформировавшей облик Северного

Причерноморья второй половины I тысячелетия до н.э. - первой половины I

тысячелетия н.э. Особая роль в этом процессе отведена Танаису, где в

127

эпоху античности происходило тесное соприкосновение и взаимодействие

эллинских и варварских элементов.

Материалы Нижне-Донской экспедиции, ведущиеся с 1955 г. на

некрополе Танаиса, дают нам значительную информацию о разных

сторонах истории, культуры и экономики древнего города. Одним из самых

массовых и весьма информативных материалов являются бусы.

Первым вопросом при изучении какого-либо массового материала

является вопрос его классификации по определенным признакам. Свою

классификацию бус предлагало немало исследователей. Наиболее четко и

полно принципы классификации были сформулированы в публикациях 70–

80-х гг. XX в. М.Д. Полубояриновой и Т. Ставьярской.

В ряде работ 70-х гг. XX в. использовались принципы, заложенные

А.В. Арциховским и усовершенствованные В.Б. Ковалевской.

Качественное развитие иерархическая схема систематизации по

морфологическим признакам получила в работах Е. М. Алексеевой. Она

разработала систематизированный каталог бусин, происходящих из

памятников Северного Причерноморья античного и раннесредневекового

периода, к которым относится и древний город Танаис.

В первые века нашей эры Танаис становится центром

территориально-экономической зоны, состоявшей, помимо города, из

группы укреплённых поселков. В течение всего периода существования

этой взаимосвязанной системы поселений основными характеристиками,

определявшими её своеобразие, была территориальная удаленность от

основной территории Боспора и кочевое окружение.

Бусы (соответственно типологии Алексеевой), являются одним из

основных датировочных материалов погребений помимо керамики, фибул

и пр. Почти все танаисские бусы подробно исследованы Е.М. Алексеевой и

вошли в составленный ею свод «Античные бусы Северного

Причерноморья», за исключением материалов, найденных после 2001 года.

Это обуславливает необходимость дальнейшего изучения и систематизации

данной группы материала. Интерес для нас будет представлять период,

охватывающий II-III в н.э, поскольку именно в это время

в могильниках сельских городищ округи Танаиса (Кобяковском, Нижне-

Гниловском, Темерницком) появляется группа подбойных могил, тесно

связанных со степными позднесарматскими комплексами, но в то же время

128

отличающихся от них рядом деталей обряда. Появление этих могил ряд

исследователей предлагают считать результатом начала

процесса седентаризации кочевников и включения их в иную культурно-

этническую общность. В инвентаре этих погребений встречаются бусы

разных типов.

В ходе данного исследования было изучено 24 погребения,

относящихся к изучаемому периоду. Общее количество бус в погребениях

составляет 1015 шт.

Целью данный работы является анализ наборов бус из погребений II-

III в. н.э. В основу классификации положен принцип деления материала по

морфологическим признакам (в соответствии с типологии Алексеевой), а

также учтены расположение материала в погребальном комплексе,

трупололожение и половозрастная характеристика.

Типы бус:

Гагат

Тип 8 (301.1102.01+02+03.01.0.111). Черные гагатовые бусы

бочонковидной формы ;

Тип 37 (301.1201.10.+11.08.0.111.;Г-1-3.Ж.01+08). Черные гагатовые

бусы ромбовидной формы ;

Тип 27 вариант А(301.1107.01+06+10+13+14.02.0.111). Черные

гагатовые бусы коротко-цилиндрической формы ;

Стекло

Тип 1 (201.1101.01.01.0.111.Г-03). Бусы из черного глухого стекла,

округлой формы ;

Тип 1 вариант б (601.1101.01.01.0.712. Ж-03). Бусы с внутренней

позолотой, из стекла, округлой формы ;

Тип 2 (101.1101.06.02.201). Бусы из белого глухого стекла, округлой

поперечно-сжатой формы ;

Тип 3 (101.1101.01.+06.01.+02.0.201; А-1+2). Бусы из красного

глухого стекла, округлой формы ;

Тип 4 (101.1101.06.02.0.331+332). Бусы из темно-лилового глухого

стекла, округлой формы ;

Тип 6 (101.1101.06.02.0.442). Бусы янтарно-желтого из стекла,


Тип 7 (101.1101.06.02.0451). Бусы из оранжевого глухого стекла,

129

округлой формы с закраинками вокруг отверстий ;

Тип 9 (101.1101.06.02.0.521). Бусы из светло-зеленого глухого стекла,


Тип 11 (101.1101.06.02.0.542). Бусы из сине-зеленого стекла,


Тип 13 (101.1101.06.02.0.552). Бусы из бирюзовые глухого стекла,


Тип 15 (101.1101.01.02.0.611. Ж-01). Бусы из синего глухого стекла,


Тип 16 (101.1101.06.02.0.641). Бусы из голубого глухого

стекла,округлой формы ;

Тип 17 (101.1101.01.02.0.712). Бусы из прозрачного стекла, округлой

формы ;

Тип 17 (101.1101.01.742. Ж-03). Бусы из желтого прозрачного

стекла,округлой формы ;

Тип 20 (601.2207.03.01.0.712). Пронизь удлиненная бугристая с внутренней

позолотой.

Тип 21 (101.1102.06.02.0.201). Бусы из белого глухого стекла,

бочонковидной формы ;

Тип 65 (101.1107.01.01.0543). Бусы из сизо-зеленого стекла,

цилиндрической формы ;

Тип 75 (101.1107.10.01.0.641). Пронизь дисковидная из серо-

голубого глухого стекла ;

Тип 100 (101.1116.01.02.0.622). Бусы из синего прозрачного стекла

биконической формы ;

Тип 132 (101.1212.01.01.0642). Бусы из сизо-зеленого стекла,

четырнадцатигранной формы ;

Тип 134 (101.1212.01+02+07.01.0.612+621). Бусы из синего

прозрачного стекла, четырнадцатигранной формы ;

Тип 141 (101.2101.06.02.0.111). Бусы из стекла черного цвета с бурой

патиной, округлой формы с ребристой поверхностью ;

Паста

Тип 2 (101.1101.01.02.0.201). Бусы из пасты белого цвета округлой

формы ;

Янтарь

130

Тип 7 (302.1107.02.02.0.443). Янтарные бусы усеченно-

цилиндрической формы ;

Тип 11 (302.1114.01.02.0.443 В-2). Янтарные бусы цилиндрической

формы с усеченно-коническими фасками ;

Сердолик

Тип 15 вариант а (404.1212.02.01.0.321 Е-011). Сердоликовые

четырнадцатигранные бусы.

Перламутр

Тип 5 (505.2301.10.01.0.201). Перламутровые крестовидные пронизи ;

Сардер

Тип 5 вариант а (405.1212.02.+06+07.01.0.462 Е-01. Ж-01+06 ).

Бусы из сардера в форме уплощенного четырнадцатигранника.

Основными материалами для изготовления бусин, найденых в

погребениях, были: стекло- 75% (977 шт.); паста-15.8% (206 шт.); гагат-5%

(64 шт.); гешир-1.2% (15 шт.); янтарь-1% (13 шт.); сердолик-0.77% (10

шт.); сардер-0.39% (5 шт.); перламутровые-0.23% (3 шт.); камень-0.15% (2

шт.).

Условно можно выделить 4 основные зоны расположения бус в

могилах: в районе черепа, груди, на запястьях рук и у нижней части ног,

район таза и около оружия(для мужских погребений). Часто из бус

составляли браслеты (погребение 259). Часть бус, видимо, украшала

одежду (погребение 195).

Чаще всего бусы входят в состав ожерелий, иногда нескольких и

довольно длинных, которые встречаются при одном погребенном. Обычно

бусы, снятые с шеи, рук и ног одного погребенного, образуют единый

комплекс, выдержанный по тону и содержащий во всех звеньях одни и те

же типы (погребения 43, 157, 251, 254).

Женские и детские погребения отличаются по количественному и

качественному составу бус. В детских погребениях бусы встречаются в

большем количестве, кроме того, часто встречаются редкие типы. Детские

захоронения содержат характерные наборы, отличающиеся присутствием

бус из египетского фаянса, наличием амулетов, фигурных подвесок и

пронизей (погребения 30, 28). Это обьясняется тем, что в отношении детей

бусы играли скорее охранительную функцию оберега нежели украшения

(Хахонина 2007).

131

Пышные наборы бус не являются показателями богатых погребений.

Они встречаются как в могилах с большим количеством дорогого

инвентаря в сопровождении золотых изделий, так и в могилах без прочего

инвентаря или в сочетании с самыми дешевыми бронзовыми украшениями.

Большинство могил из изученых составляют могилы с заплечиками

продольной осью, ориентированые различно. Такое устройство могил

связано с негреческим погребальным обрядом и встречается у сарматов

Поволжья (Смирнов 1959. С. 318; Мошкова 1968. С. 20, табл. 2, 2, 11).

Как правильно было замечено Алексеевой, чаще всего бусы в одном

погребении составляют набор, выдержанный по схожим цветам или

оттенкам. В цветовой гамме преобладают однотонные бусы, редко

встречаются орнаментированные. Обращает на себя внимание

преобладание черных и холодных (синих, зеленых и др.) цветов, что также

характерно для номадов (Хахонина 2007). По количественному и

процентному составу составу бусы распределены по цвету: Черный –

25.08% (319 шт.); бирюзовый - 2.28% (29 шт.); темно-лиловый - 0.16% (2

шт.); прозрачный - 1.1% (14 шт.); голубой - 6.76% (86 шт.); сине-зеленый -

3.93% (50 шт.); светло зеленый - 9.43% (120 шт.); темно-зеленый - 1.02%

(13 шт.); сизо-зеленый - 8.18% (104 шт.); желто-зеленый - 0.08% (1 шт.);

светло-желтый - 6.53% (83 шт.); Синий - 4.87% (62 шт.); янтарно-

желтый+янтарный - 0.71% (9 шт.); белый - 2.36% (30 шт.); узор из полос -

0.08% (1 шт.); красный - 7.94% (101 шт.); розовый - 0.7% (9 шт.);

оранжевый - 2.99% (38 шт); серый - 0.94% (12 шт.); внутренняя позолота -

14.9% (189 шт.).

Бусы – одна из наиболее часто встречающихся категорий

археологического материала, особенности их строения, морфологии и

других признаков позволяют нам выявить не только социальное положение

погребенного, но и ценные данные о культурных и религиозных традициях,

позволяющих идентифицировать те или иные группы захоронений.


Алексеева Е.М. Античные бусы Северного Причерноморья. САИ Г1-

12. М., 1978.

Арсеньева Т.М., Ильяшенко С.М. Отчет об исследованиях в древнем

132

Танаисе в 2008 г.


Танаисе в 2001 г. Отчет об исследованиях в древнем Танаисе в 2002 г.


Танаисе в 2008 г.

Арсеньева Т.М., Безуглов С.И., Толочко И.В. Некрополь Танаиса.

Раскопки 1981- 1995 гг. М., 2001.

Арсеньева Т.М., Науменко С.А. Комплекс находок из подвала МБ II-

III вв. н.э. // Вестник Танаиса. Ростов-на-Дону, 1994. Вып.1. С. 61-113.

Арсеньева Т.М., Науменко С.А. Раскопки Танаиса в 1981-1984 гг. //

КСИА. 1989. №191. С. 75-82.

Жиронкина О.Ю. Категория археологических находок — бусы

(история изучения: основные тенденции и методы, часть 2 [1]) //

Древности.2008. Т.7. №7. С.137-153.

Мошкова М. Г. Памятники прохоровской культуры. // САИ, 1968, Д-

1-10.

Чалый В. В. Отчет об охранных работах в припортовой части Танаиса

1997 г.

Смирнов К.Ф. Курганы у сел Иловатка и Политотдельское

Сталинградской области // МИА, 1959, № 60.

Столба В.Ф. Бусы, подвески и амулеты: вера в сглаз у греческого и

местного населения Таврики // Вестник древней истории. 2009. № 2, с.109-

128.

Хахонина Т.Е. Бусы из погребений некрополя Кобяково городище

(сравнительный анализ по материалам раскорок 2007 г.) // Записки

Института истории материальной культуры. 2009. №4. С. 122-130.

133

134

Кравцова Ю.Д.

(студентка II курса ИИМО ЮФУ)

Научный руководитель – к.и.н. доцент Вдовченков Е.В.

ПРЯЖКИ НЕКРОПОЛЯ ТАНАИСА

Пряжка – один из элементов ременной гарнитуры, который нередко

можно их встретить в погребениях раннего железного века. В ходе работы

с отчетами 1960–2000 гг. в архиве ГБУК РО «Археологический музей-

заповедник «Танаис» была выявлена 61 пряжка разной степени

сохранности: наличие или отсутствие коррозии, наличие всех

составляющих частей или их отсутствие. 26 экземпляров имеют датировку,

которая была определена благодаря сопутствующему материалу, в

частности сосудам, бусам, фибулам. Пряжки можно разделить на две

группы: II – III вв. н.э. и IV – V вв. н.э., что соответствует двум важным

периодам жизни древнего города Танаиса – период жизни города во II –

III вв. н.э. (Табл. 1) и период позднеантичный (Табл. 2), когда жизнь в

городе возобновилась после долгого перерыва. Именно в эти периоды

происходят изменения в этническом составе как самого города, так и его

округи (Безуглов 2010. С. 110–111).

Пряжки периода II – III вв. представлены лишь двумя экземплярами,

в отличие от IV – V вв., которых 24 экземпляра. Основным материалом

первой группы является железо, во второй группе также преобладающим

материалом является железо, имеются изделия из бронзы и серебра.

Хотелось бы отметить, что серебро в виде материала для изготовления

пряжек активно начинает использоваться именно в IV – V вв. По форме

пряжки группы I – округлые, небольшого размера. Пряжки группы II

имеют формы округлые, овальные и подовальные, имеющие утолщение в

центре рамок. Эта группа пряжек небольшого размера, практически не

превышает 2 см в диаметре, что является аналогичным и для I–ой группы.

Язычок у обеих групп подвижен.

Обратив на это внимание, можно заключить, что пряжки двух групп

практически схожи. На основании описания пряжек, является возможным

включение их в следующую сериацию типов как П11

(Малашев 2000. С. 196) с характерными признаками: небольшие без

135

щитков; рамки округлые, овальные, без утолщения в передней части;

язычки длинные, выступающие за рамку. Таким образом, общее число

пряжек, включенных в тип П11, соответствуют IV-ой группе древностей, и

на основании этого могут быть реконструируемы полноценные ременные

гарнитуры.


Арсеньева Т.М. Некрополь Танаиса. М., 1977 // [Электронный

Ресурс] – Режим доступа: http://rostov-region.ru (11.10.2017).

Арсеньева Т.М. Отчет о полевых исследованиях новостроечного

отряда Нижне – Донской экспедиции в 1982 г. // АМЗТ НВФ 267/3.

Арсеньева Т.М. Отчет об охранных исследованиях на западном

участке грунтового некрополя Танаиса в 1985 г. // АМЗТ НВФ 270/1.

Арсеньева Т.М. Отчет об охранных исследованиях на западном

участке грунтового некрополя Танаиса в 1988 г. // АМЗТ НВФ 273/2,1988.

Арсеньева Т.М. Отчет о проведении аварийно спасательных

археологических исследований северного участка грунтового некрополя

Танаиса (Раскоп XXII) в 1996-1997 г. // АМЗТ НВФ 207.

Арсеньева Т.М. Отчет о проведении спасательных работ на западном

участке грунтового некрополя Танаиса в 1990 г. // АМЗТ НВФ 275.

Арсеньева Т.М. Отчет об исследовании западного участка

грунтового некрополя Танаиса в 1996 г. // АМЗТ НВФ 280.

Арсеньева Т.М. Отчет о спасательных работах на западном участке

некрополя Танаиса в июне – июле 1996. // АМЗТ НВФ 281.

Арсеньева Т.М. Отчет о спасательных работах на западном участке

некрополя Танаиса в сентябре 1997 г. // АМЗТ НВФ 282.

Арсеньева Т.М. Отчет о спасательных археологических раскопках в

разведках в Танаисе в 2000 г. // АМЗТ НВФ 307.

Ильяшенко С.М. Поселения раннего железного века // Археология

Нижнего Дона. Ростов-на-Дону, 2013.

Клейн Л.С. Археологическая типология. Л., 1991.

Кривошеев. М.В. Серебряные изделия как хроноиндикатор в

позднесарматских комплексах//Нижневолжский археологический вестник.

Вып.13. Волгоград, 2013.

http://rostov-region.ru/

136

Малашев В.Ю. Периодизация ременных гарнитур позднесарматского

времени // Сарматы и их соседи на Дону. Ростов-на-Дону, 2000.

Толочко И.В. Некрополь Танаиса (начало III в. до н.э. – V в. н.э.):

опыт сравнительного изучения. М., 2004.

Табл. 1. Группа I. Пряжки II – III вв. н.э.

№

погребения

Материал Форма,

размер

Язычок Декор Датировка

(ссылка )

Р. XXII

П.2.

(1)железо кольцевидная подвижный АМЗТ НВФ

207, 1996-1997.

С. 15

Первая

половина

III в. н.э.

П.21. (2)железо Округлая,

D=2,4

АМЗТ НВФ

275, 1990. С. 17

Конец II –

начало

III в. н.э.

Табл. 2. Группа II. Пряжки IV – V вв. н.э.

№

погребен

ия

Материал Форма,

размер

Язычок Декор Датировка

(ссылка )

137

Р. V

П.140

(1)бронза Овальна

я 1,2×1,9

подвижный Некрополь Танаиса.

М.,1977. (http://rostov-

region.ru)

IV-V вв. н.э.

П.214 (2)1-

серебро

(3)2-железо

(4)3 -

железо

1-

округлая

, D=2-

2,4

2-

овальная

, 2,2X4,

3-

округлая

, D=1,8

1-откидной

2-

3-откидной,

профелированн

ый

Некрополь Танаиса.


region.ru)

конец IV - начало

V в. н.э.

П.225 (5)1-железо

(6)2-железо

1-

Округла

я, D=0,5

2-овал,

4×2,5

1-откидной 2-

откидной

Некрополь Танаиса.


region.ru)

IV в. н.э.

П.50/334/ (7)бронза Круглая,

D=3,6

Массивный,

трапециевидны

й всечении,

заостренный

конец выходит

за рамку

Утолще

ние в

средней

части с 4

до 6 мм,

вертикал

ьный

прямой

стержен

ь,

согнуты

е концы

рамки

АМЗТ НВФ 267/3,

1982. С. 42

Конец IV-V вв. н. э.

П.7/378/ (8)1-бронза

(9)2-железо

(10)3-

бронза

1-

округлая

, 2,0×2,2

2-

1,5×1,2

3-

Овальна

я,

1,7×1,78

1-Загнут за

рамку

2-

3-загнут за

рамку, у

основания

профилирован

пятью

расположенны

1-

Утолще

ние в

центре

рамки

2-

3-

утолщен

иев

АМЗТ НВФ

270/1, 1985. С. 28

Конец IV – начало

V вв. н.э.

138

ми в два ряда в

шахматном

порядке

треугольными

насечками.

Вырастающий

из нижней

части

основания

язычка

подпрямоуголь

ныйтв сечении

«отросток»

образует

кольцокреплен

ия, имеющее

острый край.

центре

рамки

П.4. (11)железо овальная Загнутый АМЗТ НВФ

273/2,1988. С. 59

Поздний Танаис,

возможно, V в.

П.8. (12)железо загнутый АМЗТ НВФ

273/2,1988.

С. 62

Поздний Танаис,

V в. н.э.

П.6. (13)1-

БИЛОНОВ

АЯ (14)2=1

(15)3=1

1-

овальная

, 1,9×1,7

2-

округлая

, 1,8×1,7

3-

1,65×1,6

1-

Профилирован

ный у

основания,

конец загнут за

рамку и

развернут по

отношению к

владельцу

вправо. 2=1

3=1

1-

утолщен

ие в

центре

2=1

3=1

АМЗТ НВФ 275, 1990.

С. 8

IV-начало V вв. н.э.

П.13. (16)1-

железо

(17)2-

железо

1-В-

образная

, 2,7×4

2-

1-Округлый в

сечении, конец

загнут за

рамку, l= 2,9 2-

1-Чуть

уплощен

а

2-

НВФ 280,

1996. С. 17

Конец IV – первая

половина V в. н.э.

139

овальная

, 1,8×2,3

загнут за рамку уплощен

а в

сечении

П.26. (18)серебро Округла

я, D=1,9

Выходящий за

пределы рамки,

загнут вниз,

сужающийся к

концу,

прямоугольный

в сечении, l=2,2

см, Dсеч.

=0,36×0,45

АМЗТ НВФ 282, 1997.

С. 9

Начало V в. н.э.

П.14. (19)1-

Серебро

(20,21)2-

две

серебряные

обувные

1-

Округла

я,

1,9×2,2

2-

овальны

е,

1,9×1,2

1-Округлый в

сечении,

подвижный,

край загнут,

край язычка

украшен

косыми

насечками.

L=×2, сечение

– 0,4×0,4 2-

овальньные

уплощенные

снизу в

сечении

подвижные

язычки,

выходят за

пределы рамки.

L – 1,5

1-

2- У

основан

ия

язычка –

выступа

ющая

квадрат

ная

площадк

а, не

сомкнут

ые

концы

рамки

АМЗТ НВФ 281, 1996.

С. 35

V в. н.э.

П.28. (22)железо Округла

я

АМЗТ НВФ 307, 2000.

С. 14

Последний период

Танаиса (не раннее

V в. н.э.)

П.38. (23)1-

Серебро

(обувка)

(24)2-

1-

2-Серебряный

с позолотой

АМЗТ НВФ 307, 2000.

С. 21

Поздний период

Танаиса. (не раннее

V в. н.э)

140

Евсюков С.В.

(мл. научный сотрудник Анапского археологического музея, студент

3 курса факультета дизайна, изобразительных

искусств и гуманитарного образования КГИК.)

научные руководители – к.и.н. Новичихин А.М.,

к.и.н. доцент Берлизов Н.Е.

МРАМОРНЫЕ РЕЛЬЕФНЫЕ НАДГРОБИЯ ИЗ ГОРГИППИИ:

ПО МАТЕРИАЛАМ КОЛЛЕКЦИИ АНАПСКОГО

АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО МУЗЕЯ

Коллекция античных надгробных памятников в Анапе впервые

начала формироваться в 1930 гг. в существовавшем в то время городском

краеведческом музее. Большая часть этой коллекции была утрачена в годы

Великой Отечественной войны – в период фашистской оккупации Анапы

(сентябрь 1942 – сентябрь 1943 гг.). Осенью 1945 г. одним из первых

экспонатов, записанных в книгу поступлений возрожденного музея, стал

фрагмент мраморного надгробия (Лемякина 2010. С. 12), который и

положил начало существующей коллекции.

На данный момент собрание античных надгробий Анапского

археологического музея насчитывает 158 единиц. Большую ее часть

составляют памятники, выполненные из местного известняка – надгробные

плиты, стелы с рельефами и антропоморфные надгробия.

Наиболее интересны мраморные рельефные надгробия,

представленные в количестве 8 единиц: 5 целых и 3 фрагментов (рис. 1). Во

время археологических раскопок городища Горгиппия и его некрополя,

который, на протяжении многих лет исследовался преимущественно в

строительных котлованах и траншеях (Кругликова 1980), найдено и

предано в музей 5 мраморных надгробий. Остальные найдены случайно и

переданы местными жителями.

1. Вертикальное трёхъярусное надгробие в виде стелы с тремя

рельефами (рис. 1, 1), на прямоугольном основании, увенчанное

акротерием. На нижнем рельефе изображение двух коней в профиль,

расположенных мордами друг к другу, привязанных поводьями к

вертикальному шесту между ними. На среднем ярусе рельефно изображена

141

фигура женщины в хитоне, повернутая на ¾, со снопом колосьев в руках.

На верхнем ярусе между двух полуколонн изображена сидящая на высоком

стуле женщина в длинной одежде с покрытой головой, одна рука

поддерживает голову, вторая расположена на коленях, ноги на низкой

скамье. Напротив – фигура мужчины-всадника, вооруженного луком в

горите, одетого в плащ поверх кольчуги, с поводьями в руках. В нижней

части эдикулы, обрамляющей главный рельеф, располагается надпись:

ΘΑΛΛΩΝ ΠΟΘΟΥ ΚΑΙ ΜΗΤ[Η] ΗΔΥΝ ΧΑΙРΕΤΕ (Талон, сын Пота, и мать

Гедин, прощайте). Между верхним и средним рельефом вертикальное

прямоугольное углубление. Стела найдена Анапской археологической

экспедицией при раскопках в строительном котловане пансионата «Океан»

в 1982 г. Инвентарный номер КМ 13583 (Алексеева 2010. С. 506. Рис. 37;

Савостина 2014. С. 64 – 67. Рис. 3).

2. Надгробие в виде прямоугольной стелы с тремя вертикально

расположенными рельефами (рис. 1, 2). На верхнем изображен бородатый

мужчина, возлежащий на клине, перед ним – столик с канфарами, справа –

фигурка слуги с кувшином, у его ног – собака. Средний рельеф – с

изображением всадника на коне влево, перед ним фигура юноши,

опирающегося на колонну и слуги с кувшином. Нижний – с изображением

женщины, сидящей в кресле вправо, за её спиной фигурка служанки со

шкатулкой в руках. Рельефы помещены в углубленное прямоугольное поле

каждый. Под верхним рельефом на рамке надпись: ΓΛΥΚΑΡΙΩΝ

ΠΟΘΙΣΚΟΥ ΧΑΙΡΕ (Гликарион, сын Пофикса, прощай). Под средним

рельефом надпись: ΗΔΥΝ ΓΥΝΗ ΑΓΑΘΟΥ ΧΑΙΡΕ ΓΛΥΚ[ΑΡΙΩΝ?] (Гедин,

жена Агафуса, прощай. Гликарион). В верхней части имеются пазы с

металлическими вставками, залитыми свинцом, для крепления акротерия.

Стела расколота на две части. Надгробие найдено в насыпи крепостного

вала в г. Анапа на пересечении ул. Протапова и Астраханской в 1953 г.

Инвентарный номер КМ 8365/80 (Болтунова 1959, С. 95 – 101; КБН 1197;

Савостина 2012. С. 145 – 150; 2014. С. 64 – 67. Рис. 2).

3. Надгробиев виде прямоугольной стелы с рельефом в верхней части

(рис. 1, 3), в углубленном поле симметрично расположены две фигуры:

слева – сидящая в кресле женщина в позе скорби, справа – стоящий

мужчина. У основания кресла – фигурка служанки с пиксидой в руке, слева

от мужчины – фигурка слуги с кувшином в правой руке и полотенцем через

142

левое плечо. Под рельефом надпись в две строки: ΑΓΑΘΟΥ

ΠΡΩΤΟΓΕΝΟΥ ΧΑΙΡΕ (Агаф, сын Протогена, прощай). У основания стелы

– две волюты, соединенные венком из плюща с плодами. Найдено в марте

1970 г. при рытье котлована у восточной стены главного здания ткацкого

цеха в г. Анапа на углу Астраханской и Шевченко. Инвентарный номер КМ

8365/2269 (Салов 1976. С. 63 – 65. Рис. 2; Савостина 2014. С. 64 –

67. Рис. 1).

4. Надгробие в виде прямоугольной стелы с двумя рельефами

(рис. 1, 4). В верхней части стелы в прямоугольном углублении

располагается рельеф всадника. Бородатый мужчина, подстриженный в

кружок одет в рубашку с короткими не доходящими до локтей рукавами, и

штаны, заправленные в мягкие сапоги. Через плечо перекинут плащ.

Лошадь невысокая, коротконогая с подстриженной гривой и длинным

хвостом. За спиной всадника – горит с луком и футляром для стрел. Перед

всадником изображен бородатый слуга в хитоне, в скрещенных у пояса

руках он держит кувшин. В центре стелы, под верхним рельефом

двустрочная надпись: ΑΠΟΛΛΟΝΙΕ ΚΑΙ ΑΝΤΙΠΑΤΡΕ ΟΙ

ΠΑΝΤΑΛΕΟΝΤΟΣ ΧΑΙΡΕΤΕ (Аполлоний и Антипатр, сыновья

Панталеонта, прощайте). На рельефе, расположенном у основания стелы

изображен опирающийся на колонну юноша, закутанный в гиматий.

Справа от него безбородый всадник в той же одежде и с тем же оружием,

как и на главном рельефе. В поводу он ведет двух оседланных лошадей.

Под этим рельефом имеется профилированный выступ, отделявший стелу

от базы. На верхней грани два круглых углубления с бороздками для

крепления акротерия. У надгробия отбиты верхние углы (левый утрачен)

нижняя часть стелы и база разбиты на множество фрагментов, имеются

сколы и трещины. Стела найдена в г. Анапе при рытье траншеи под

теплотрассу вдоль ул. Калинина в 1987 г.Инвентарный номер КМ 8455/1

(Горончаровский 1999. С. 176).

5. Надгробие в виде прямоугольной стелы с рельефом (рис. 1, 5). В

неглубокой нише почти квадратной формы рельеф, изображающий

всадника. Под рельефом – надпись в две строки: (с восстановлением)

ΗΕΓΗΤΩΡ Υ[ΙΟΣ] ΑΣΚΛΑ Χ[ΑΙРΕ]. Стела имеет навершие в виде

фронтона с розетками. На поверхности прослеживаются остатки стесанной

надписи, свидетельствующие о вторичном использовании плиты. Стела

143

расколота на части, утрачен нижний левый угол. Найдена при раскопках

центральной части заповедника «Горгиппия» в 1984 г. Инвентарный номер

КМ 7844/2. Ранее не публиковалось.

6. Фрагмент надгробия (рис. 1, 6). Принадлежал правому краю

центрального ниши многоярусного надгробия, содержит изображение

(барельеф) обращенного влево всадника в коротком плаще, в штанах,

заправленных в сапоги, сидящем верхом на спокойно стоящем взнузданном

коне, за спиной всадника лук. По правому краю неширокий, выступающий

бортик. Найден в свалке кирпичей в г. Анапа на углу улиц Свободы и

Кубанской, поступил в музей осенью 1945 г. Инвентарный номер КМ

8385/2. Ранее не публиковалось.

7. Фрагмент центральной части надгробия с рельефным

изображением двух фигур (рис. 1, 7). Справа – мужская фигура,

задрапированная в гиматий, сохранившаяся часть от пояса до щиколотки

ног и кисть левой руки: изображает мужчину, стоящего в фас, правая нога

чуть согнута в колене и подчеркнута складками, расположенными слева

направо и спадающими отвесно на левом бедре. Слева – маленькая (до

колен первой фигуры) задрапированная фигурка.По левому краю

надгробия – рамка шириной 2,5 см. Случайная находка в г. Анапа на

ул. Набережной в 1951 г. Инвентарный номер КМ 8365/60. Ранее не

публиковалось.

8. Фрагмент надгробия с рельефным изображением сидящей в кресле

женщины в позе скорби (рис. 1, 8). Найден при рытье ямы для столба

забора на заповеднике «Горгиппия» в 1981 г. Инвентарный номер

КМ 8365/4633. Ранее не публиковалось.

Рельефные, фигурные сцены, на представленных надгробиях,

типичны для памятников Боспора II в. до н.э. – II в. н.э. (Давыдова 1994).

Их можно разделить на 5 групп: сцена прощания – всадник или стоящий

мужчина перед сидящей женщиной; всадник; сцена трапезы; стоящий

мужчина; сидящая женщина в кресле. На сохранившихся рельефах

присутствуют второстепенные персонажи – фигурки слуг с подношениями.

Сцена прощания, изображённая на надгробиях № 1, 3 располагается в

центре и служит главным рельефом памятника. Подобный сюжет

связывают с верованиями населения Боспора. Всадник или стоящий

мужчина предстает перед богиней. В рельефной фигурке сидящей

144

женщины узнается образ Великого женского божества культ, которой был

широко распространен у населения Северного Причерноморья

(Шауб 1999. С. 218). Данную сцену еще можно трактовать как прощание

воина со своими близкими перед походом, или как обращение к умершим

героизированным родственникам. Нужно заметить, что мужская фигура на

рельефах всегда пропорционально несколько больше женской, что говорит

о его главенстве.

Сцена трапезы, изображенная на верхнем рельефе надгробия № 2

несет в себе смысл героизации умершего. Мужчина, возлежащий на ложе,

опирается левой рукой на подушки, правой приподнимает канфар со стола.

Подобные иконографии на двух или трёхъярусных боспорских надгробиях

как правило всегда занимают верхнее поле, что указывает на главенство

этого сюжета над другими. В представлении греков вкушение пищи и вина

в загробном мире служит актом приобщения к героям или богам,

символизирует успокоение и вечную жизнь (Давыдова 1979. С. 46 – 49).

Рядом с возлежащим мужчиной изображен слуга – виночерпий. На данном

рельефе также стоит отметить фигурку собаки. В древнегреческой

мифологии собака как разумное и верное существо сопровождало

некоторых богов.

Рельеф всадника в сопровождении слуги изображен на стелах № 2, 4,

5. На фрагменте № 6 фигурка всадника смещена в левую сторону,

возможно на рельефе были изображены несколько всадников,

выступающих друг за другом. Многими исследователями этот сюжет

трактуется как сцена выезда всадника в доспехах. Воин отправляется в

путешествие в загробный мир. На стеле № 4 всадник присутствует на

обоих рельефах. На главном – верхнем рельефе воин на спокойно стоящем

коне готовый отправится в поход, рядом слуга с кувшином. На нижнем, у

основания стелы, всадник за собой ведет двух оседланных лошадей, перед

ним слуга, эта сцена как, бы продолжает мифологему главного. На данном

рельефе и на рельефах стел № 2, 3 в руках слуги полотенце – культовый

предмет, связанный с обычаем обмывать покойников. Некоторые

исследователи рельеф со всадником связывают с образом Богом-конника,

дарующего победу и идентичного во многих чертах иранскому богу Митре

(Давыдова 1994. С. 12 – 13).

Сцена – сидящая женщина в кресле, изображена на нижнем рельефе

145

надгробия № 2. Он был высечен позже чем два других на этой стеле, так

как мастер, высекавший этот рельеф, вынужден был уничтожить нижние

строки надписи, относящиеся к центральному рельефу

(Болтунова 1959. С. 98). Рядом с сидящей женщиной слуга с подношением.

Данная сцена показывает героизированную умершую. На фрагменте № 8

также сохранилась фигура сидящей женщины.

На фрагменте № 7 сохранились часть стоящей мужской фигуры и

слуги. Фрагмент принадлежит правой части регистра. Возможно данная

сцена изображала мужчину и женщину со слугами по сторонам.

Коллекция мраморных античный надгробий Анапского

археологического музея является ценнейшим источником в изучении

истории Боспора, культуры и быта его жителей.


Алексеева Е.М. Горгиппия // Античное наследие Кубани. Том 1. М.,

2010.

Болтунова А.И. Надписи Боспора // Вестник древней истории. 1959.

№ 4.

Горончаровский В.А. Надгробие сыновей Панталеонта из Горгиппии

// Боспорский феномен: греческая культура на периферии античного мира.

СПб., 1999.

Давыдова Л.И. Боспорские надгробные рельефы II в. до н.э. – II в. н.э.

Афтореф. канд. дисс. СПб., 1994.

Давыдова Л.И. К вопросу о так называемой сцене «загробной

трапезы» на боспорских надгробиях из собрания Эрмитажа // Сообщения

Государственного Эрмитажа. 1979. XLIV.

Кругликова И.Т. История исследования Горгиппии и ее некрополя //

Горгиппия I. Краснодар, 1980.

Лемякина З.Н. Сказание об Анапском музее // 100 лет Анапскому

музею (1909-2009). Краснодар, 2010.

Савостина Е.А. Эллада и Боспор: греческая скульптура на Северном

Понте. Симферополь-Керчь, 2012.

Савостина Е.А. Об опубликованном А.И. Саловым памятнике Агафа,

Протогенова сына, и группе стел работы горгиппийских мастерских //

Синдика, Горгиппия, Анапа: исследования по археологии и истории.

146

Краснодар-Анапа, 2014.

Салов А.И. К вопросу о топографии Горгиппии // Краткие сообщения

Института археологии. Вып. 145. 1976.

Шауб И.Ю. Культ Великой богини у местного населения Северного

Причерноморья // Археология и культурная антропология. Кишинёв, 1999.

Рис. 1.

147

Черненко В.Г.

(аспирантка I курса исторического факультета МГУ)

научный руководитель - д.и.н. профессор Сапрыкин С.Ю.

ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ГЕММ И МЕТАЛЛИЧЕСКИХ

ПЕРСТНЕЙ С ИЗОБРАЖЕНИЯМИ

Драгоценные металлы и камни были предметом исследования в

течение тысяч лет. Античные писатели посвящали свои произведения

драгоценным камням и металлам, изображениям на их щитках и вставках.

Самый ранний из известных на сегодняшний день текстов - это трактат

Теофраста «Peri Lithon» («О Камнях»), написанный в 4-м в. до н.э. Затем, в

I в. н.э., была опубликована работа Плиния Старшего «Naturalis Historia»

(«Естественная история»), в главе XXXVII.3. Другой важный текст о

камнях и их обработке это папирус Graecus Holmiensis (известный как

«Стокгольмский папирус»), скопированный в IV в. н.э. в Египте

(Lüle 2011. Pp. 1 – 4).

Традицию коллекционирования, начало которой было положено уже

в античности, продолжили собиратели древностей эпохи

Ренессанса.Коллекции, сборники гравюр и отдельные упоминания связаны

с именами Петрарки, Никколо Никколи, Бенвенуто Челлини, Лоренцо

Медичи, кардиналом Фарнезе и другими (Каган, Неверов 2001).

В XVIII в. большую роль играли гравированные увражи - объемные

"сборники гравюр". Отдельные сборники включали эстампы с

произведений, которые входили в частные коллекции или в коллекциях

музеев (Пожарова 2002). В том же столетии в Западной историографии

наблюдается тенденция к осознанию исследователями значения гемм в

качестве источника. Появляются первые специальные исследования, а

именно работы Ф. Штоша «Античные резные камни»(1724) (Кащеев 1999)

и затем «Трактат о резных камнях» Ж. П. Мариетта (Неверов 1982. С. 19 –

20).

Изучение резных камней имело большое значение в работах

немецкого искусствоведа И.И. Винкельмана, который исследовал

многочисленные накопленные к тому времени произведения античного

искусства из частных и музейных коллекций разных стран

(Неверов 1981. С. 46 – 48). Тогда же, Р. Распе и Д. Тасси был составлен

148

каталог всех европейских кабинетов гемм (Неверов 1982. С. 20).

В России изучение перстней и гемм также началось с

коллекционирования этих предметов. Известно, что в Кунсткамере Петра I

находилось более сотни изделий, несколько тысяч камней входило в

собрание Екатерины II. Одна из самых крупных коллекций – музея

Эрмитаж, начала складываться с появлением имперской археологической

комиссии и с началом раскопок в Крыму, Кубани, Подонье и

Приднепровье.

Если XVIII-XIX вв. были, в основном, временем собирания

предметов и их систематизации, то XX в. становится периодом

всестороннего изучения предметов, выявления их значения, символики

изображений. Самое большое влияние на работы других ученых по

изучению перстней и вставок с изображениями оказали работы

Дж. Бордмана, М.И Максимовой и О.Я. Неверова. Известный британский

историк искусства и археолог Джон Бордман посвятил крупные

обобщающие работы геммам эпохи архаики и отдельно развитию сюжетов

и изготовления греческих перстней и вставок на протяжении всей античной

истории, его авторству принадлежат многие статьи и краткие сообщения о

предметах, обнаруженных во всей Греции и ее колониях, в том числе на

Черном море (Boardman 1960; 1968; 1970; 1978). Дж. Бордман является

крупным специалистом по иконографии и участвовал в создании Lexicon

Iconographicum Mythologiae Classicae: (LIMC).

В центре внимания М.И. Максимовой и О.Я Неверова находилось

собрание античных резных камней музея Эрмитаж. М.И. Максимова

посвятила работы изготовлению изделий глиптики на территории Боспора

и их сюжетам (Максимова 1937. С. 251 – 261; 1957. С. 75 – 82).

Продолжил дело исследовательницы О.Я Неверов, занявший место

хранителя коллекции. Историк написал обобщающие работы, посвященные

собранию Эрмитажа, а также значительное количество статей о различных

мотивах изображений (Неверов 1969; 1973; 1976; 1983). Работы

О.Я. Неверова дают нам обширную и всестороннюю информацию по

данному виду изделий.

Несмотря на то, что изделия присутствуют в том или ином

количестве в коллекциях многих музеев, специальных исследований,

посвященным перстням и вставкам немного (Лордкипанидзе 1954-1967;

149

Walters 1926). Помимо работ Дж. Бордмана, М.И. Максимовой и

О.Я. Неверова можно отметить работы по изучению изделий из коллекции

Государственного исторического музея (ГИМ) Захарова А.А.

(Захаров 1928), исследования гемм и перстней Херсонеса В.С. Щербаковой

(Щербакова 1980. С. 94 – 103), составление каталогов музея им. Пушкина

Финогеновой С.И. (Финогенова 1993).

Из-за разнообразия сюжетов и изображений, техник изготовления,

создание общих работ становится проблемой. Многие из вышеупомянутых

представляют собой сборники с описаниями и указанием аналогий, но

редко включают анализ мотива и его историю. Изделиям данного вида

предпочитают посвящать не крупные монографии, а в основном статьи и

краткие выступления. Так, в статье «Группа эллинистических бронзовых

перстней в собрании Эрмитажа», О.Я. Неверов поднимает вопрос о

времени проникновения египетских культов в Северное Причерноморье,

что является лишь одним из множества мотивов на перстнях

(Неверов 1974. С. 106 – 115). В последнее десятилетие, к данному

материалу обращались М.Ю. Трейстер (Трейстер 1985. С. 126 – 139) и

Ю.Н. Литвиненко (Литвиненко 1991. С. 12.), также рассматривающие

перстни в контексте контактов Причерноморья с эллинистическим

Египтом. Если количества предметов, позволяющих проследить одну

сюжетную линию недостаточно, то они объединяются исследователями по

территориальному признаку. Ярким примером являются работы В.С.

Щербаковой, отметившей ряд сюжетов на перстнях Херсонеса в целом

(Щербакова 1980. С. 94 – 103), а также посвятившей отдельную статью

мотиву изображения Ники на изделиях античного города

(Щербакова 1981. С. 63 – 67).

Информация о подобных предметах, найденных на периферии

античного мира, разрозненная и ограниченная. Перстни, найденные при

раскопках на городище и некрополе Танаиса, как правило, рассматривали в

рамках перечня разнообразного погребального инвентаря

(Арсеньева 1977. С. 138 – 140). Известно об обнаруженных перстнях и их

вставках при раскопках некрополя Крепостного городища, Кобякова

городища (Косяненко 2008. С. 134) и многих других. Сюжеты в основном,

как и в Танаисе, на мифологическую тематику. Несмотря на все это, работ,

посвященных интерпретации подобных предметов, найденных на окраинах

150

античного мира, крайне мало.Изображения не сопровождают надписи, у

богов часто отсутствуют атрибуты, изделия небольшие и изображения

бывают повреждены. Интерпретировать сюжет на перстнях и вставках

помогают аналогичные изображения на других предметах. Часто,

изображения на перстнях повторяли изображения на монетах, в некоторых

случаях монетные штемпели и геммы могли быть изготовлены одной

мастерской (Финогенова 2009. C. 285).


Boardman J. Archaic Greek Gems: Schools and Artists in the Sixth and

Early Fifth Centuries B.C. L., 1968.

Boardman J. Catalogue of the Engraved Gems and Finger Rings in the

Ashmolean Museum. Oxford, 1978.

Boardman J. Greek Gems and Finger Rings: Early Bronze Age to Late

Classical. L., 1970.

Boardman J. Three Greek Gem Masters. // The Burlington Magazine. L.,

1960.

Lexicon Iconographicum Mythologiae Classicae: (LIMC). 8 vols. (16

parts). Zürich, 1981-1999.

Lüle Ç. Non-destructive Gemmological Tests for the Identification of

Ancient Gems // Gems of Heaven: Recent Research on Engraved Gemstones in

Late Antiquity c. AD 200-600. British Museum Research Publication 177. L.:

Trustees of the British Museum, 2011.

Walters H. Cat. of the Engraved Gems and Cameos: Greek, Etruscan and

Roman in the British Museum. L., 1926.

Арсеньева Т.М. Некрополь Танаиса. М., 1977.

Захаров А.А. Геммы и античные перстни Гос. Исторического музея. //

Труды Секции археологии Российской академии, Т. III, № 114. M., 1928.

Каган Ю.О., Неверов О.Я. Судьба одной коллекции. 500 резных

камней из кабинета герцога Орлеанского. Каталог выставки Гос. Эрмитаж.

СПб., 2001.

Кащеев В.И. И.И. Винкельман и коллекция гемм барона Филиппа

фон Штоша // Материалы VI Боголюбовских чтений. "Художественные

коллекции музеев и традиции собирательства". Саратов, 1999.

Косяненко В.М. Некрополь Кобякова городища (по материалам

раскопок 1956-1962 гг.) // Донские древности, № 9. Азов, 2008.

151

Литвиненко Ю.Н. Птолемеевский Египет и Северное

Причерноморье в III в. до н.э.: к вопросу о контактах // ВДИ, №1. М., 1991.

Лордкипанидзе М. Н. Геммы Гос. музея Грузии. Т. 1-4. Тбилиси,

1954-1967.

Максимова М.И. Античные печати Северного Причерноморья //

ВДИ. № 1. М., 1937.

Максимова М.И. Боспорская камнерезная мастерская // Советская

археология. № 4. 2М., 1957.

Неверов О.Я. Геммы античного мира / Отв. ред. Н.А. Сидорова. М.,

1982 (1983).

Неверов О.Я. Группа эллинистических бронзовыхперстней в собрании

Эрмитажа // ВДИ, № 1. М.,1974.

Неверов О.Я. Античные инталии в собрании Эрмитажа: альбом.

Л.,1976.

Неверов О.Я. Геммы античного мира. М., 1983.

Неверов О.Я. Дексамен Хиосский и его мастерская // Памятники

античного прикладного искусства. Л., 1973.

Неверов О.Я. Портрет в римской глиптике I в. до н. э. - I в. н. э. и его

роль в формировании и утверждении идеологии принципата: автореф. дис.

… канд. искус-вед. Л., 1969.

Неверов О.Я. Собрание древностей Винкельмана // Сообщения Гос.

Эрмитажа. Вып. 46. СПб.,1981.

Пожарова М.А. Французские гравированные увражи античных гемм

в искусстве XVIII в.: автореф. дис.. ... кан. искус-вед. М., 2002.

Трейстер М.Ю. Боспор и Египет в III в. до н.э. // ВДИ, №1. – М., 1985.

Финогенова C.И. Три геммы из собрания Таманского музея

//Боспорский феномен: искусство на периферии античного мира.

Материалы международной научной конференции. СПб., 2009.

Финогенова С.И. Каталог собрания античных гемм Государственного

музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. М., 1993.

Щербакова В.С. Изображение Ники на античных печатях из

Херсонеса // КСИА, Вып. 168. М.1981.

Щербакова В.С. Коллекция гемм из некрополя в окрестностях

Херсонеса // Античная древность и средние века. [Вып. 17]: Античные

традиции и византийские реалии. Свердловск, 1980.

152

АРХЕОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ

СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И НОВОГО ВРЕМЕНИ

Кияшко Я.А.

(старший преподаватель кафедры археологии,

зарубежной истории и туризма института ИИМОСТ ВолГУ)

К ВОПРОСУ О ПРИЗНАКАХ ПОГРЕБАЛЬНОГО ОБРЯДА

НАСЕЛЕНИЯ ХАЗАРСКОГО КАГАНАТА НА ТЕРРИТОРИИ

ВОЛГО-ДОНСКОГО МЕЖДУРЕЧЬЯ В IX-XI ВВ10

.

На протяжении раннего Средневековья в степях Волго-Донского

междуречья проходили активные социально-культурные и этнические

процессы. Данная территория с середины VII в. по вторую половину X в.

была включена в сферу политического влияния Хазарского каганата, где

проживало разное в социальном, религиозном и этническом плане

население. Кроме этого, оно также отличалось способами введения

хозяйственно-бытовой деятельности. Данные различия нашли свое

отражение в погребальном обряде. Поэтому на данный момент одной из

задач исследователей является сопоставление археологических признаков,

полученных в ходе анализа погребального обряда, с различными группами

населения, которые проживали на территории Хазарского каганата.

Решение этой проблемы осложняется тем, что со второй половины IX века

в южнорусских степях проходили активные миграционные процессы,

вызванные вторжением огузо-печенежских орд.

В последнее время в науке сформировались определенные

представления о наиболее устойчивых признаках погребального обряда в

раннехазарское время (Комар 2006. С. 245-374, Комар 2008. С. 192-216).

Благодаря открытию памятников "соколовского типа", удалось выделить

наиболее характерные черты подкурганных захоронений второй половины

VII - началом IX вв. (Клейн 1972. С. 132-134, Иванов 1999). Наличие

10

Данная работа выполнена в рамках проекта поддержки молодых ученых ВолГУ.

153

довольно представительной группы вышеуказанных погребальных

памятников способствовало появлению гипотезы о существовании

отдельного нижневолжского локального варианта салтово-маяцкой

культуры. (Плетнева 1999. С. 12). Кроме этого, изучение особенностей

погребального обряда и вещественного материала дало возможность

предположить наличие связи данных комплексов с этническими хазарами.

Несмотря на это, одной из проблем изучения погребального обряда

памятников раннего Средневековья, в частности, на территории волго-

донских степей, является выделение погребений позднехазарского

времени. Данный вопрос имеет существенное значение по причине того,

что подавляющие число средневековых погребальных комплексов,

выявленных на территории Заволжья и Волго-Донского междуречья,

относятся исследователями к периоду поздних кочевников IX-XI вв.

Таким образом, в контексте этой работы следует обратить внимание

на наиболее характерные признаки погребального обряда подкурганных

захоронений, которые датируются в рамках второй половины VIII-IX вв. и

IX-XI вв. В дальнейшем их более глубокий анализ и сопоставление

позволит приблизиться к выделению особенностей погребальных

памятников позднехазарского времени.

Для археологических памятников второй половины VIII-IX вв.

общими чертами являются:

- возведение индивидуальной насыпи над погребенным;

- подбойная конструкция могильной ямы в длинной южной стене, с

оставлением ступеньки вдоль длинной северной стены погребения;

- наличие остатков деревянных конструкций, чаще всего от

перекрытия подбоя;

- положение погребенного: вытянуто на спине головой в западном

направлении с сезонными отклонениями на север и юг;

- наличие керамической посуды, которая в большей степени

представлена глиняным лепным горшковидным сосудом с плоским дном и

слегка выпуклым туловом. По венчику можно проследить орнамент в виде

пальцевых защипов или косых насечек.

- наличие заупокойной пищи в виде костей мелкого рогатого скота, в

частности, барана.

- чучело лошади (череп и ноги), которое было расположено на

154

ступеньке или на деревянном перекрытии могилы.

Выделение в качестве характерного этнического признака такой

черты погребального обряда, как сооружение ритуальной площадки,

окруженной подквадратными или кольцевыми в плане ровиками, на

данный момент является спорным (Круглов 2013. С. 82). Это вызвано

существованием не только различных типов подкурганных ровиков, но и

комплексов, где, несмотря на аналогичный погребальный обряд, ровики

отсутствовали (Вербовский II 6/1, Нагавская II 13/1, Первомайский VII

18/1, Сидоры I 34/1).

Для погребальных памятников волго-донских степей IX-XI вв.

наиболее характерные признаки были выделены Е.В. Кругловым (Круглов

2001. С. 395-446, Круглов 2016. С. 190-191). Перечислим некоторые из них:

- впускной характер захоронения в уже существующие курганные

насыпи более раннего времени;

- сооружение простых могильных конструкций, в частности,

прямоугольных ям;

- поза погребенного вытянуто на спине, головой на запад с

сезонными отклонениями;

- наличие деревянных перекрытий, которые располагаются над

погребенным, а также гробов;

- использование в женских и детских погребениях этнографических

амулетов: копоушек, птицевидных и крыловидных нашивок, привесок;

- сопровождение умерших черепом и нижними частями конечностей

лошади, которые отделены по первый сустав (бабки) или по второй сустав

(пясть);

- останки лошадей укладывали над останками погребенных, в

засыпях могильных ям, на перекрытиях, на крышках гробов или колод, на

ступеньках;

Анализ более 200 погребений позволил исследователю выдвинуть

предположение, что данные черты погребального обряда связаны с

огузской племенами, которые со второй половины IX в. кочуют по

обширной территории степей Северного Прикаспия (Круглов 2001. С. 429).

К этому стоит добавить, что среди захоронений встречен вариант

расположения костных останков на одном уровне с погребенным

(Бахтияровка I 32/12; Ленинск I 4/4) Данный признак указывает на другую

155

этническую группу, которая может быть сопоставима с печенежскими

племенами (Круглов 2008. С. 468).

Другая точка зрения на этнокультурную интерпретацию

погребальных памятников IX-XI была отражена в монографии Г.Н.

Гарустовича и В.А. Иванова (Гарустович, Иванов. 2001).

Как наиболее характерные погребальные признаки для огузов,

исследователи выделяют впускной характер погребения, простые

прямоугольные конструкции могильной ямы, которые иногда

перекрывались деревянным настилом. Погребенный располагался

вытянуто на спине, головой на запад. Его сопровождал взнузданный и

оседланный конь, который находился над погребенным, на деревянном

перекрытии. Кроме этого, выделяются некоторые элементы вещественного

материала, например, птицевидные подвески, копоушки, перстни

салтовского типа и т. д. (Гарустович, Иванов. 2001. С. 94).

У печенегов прослежено как основной, так и впускной характер

погребения. Иногда встречаются два захоронения под одной насыпью.

Погребенных укладывали в простые прямоугольные могильные ямы, на

спину, головой на запад. В погребении встречаются дощатые гробы. Шкура

коня располагалась на дне могилы, слева от человека, конь взнуздан и

оседлан. Среди вещей стоит выделить удила без перегиба, лук со

срединными костяными накладками, пояс с треугольнорамчатой,

прямоугольной или лировидной пряжкой, глиняный лепной кувшин или

горшок. При этом в погребении в качестве заупокойной пищи встречаются

кости барана (Гарустович, Иванов. 2001. С. 94).

Исходя из вышесказанного, можно сделать предположение о

доминирующей роли кочевников огузо-печенежского круга на территории

волго-донских степей на момент IX - второй половины X вв., что, в свою

очередь, ставит под вопрос возможность сопоставления территории

Нижнего Поволжья с территорией личных владений царя Иосифа, границы

которого нам известны из письменных источников (Коковцов 1996. С. 571-

612). Так, существует гипотеза, согласно которой ставку кагана или

столицу государства следует искать на территории Нижнего Дона

(Афанасьев 2016. С. 41-72). Однако, прежде чем делать столь серьезные

выводы, необходимо решить вопрос о выделении позднехазарских

памятников на территории Волго-Донского междуречья и Нижней Волги в

156

IX-XI вв., что является дальнейшей задачей исследования.


Афанасьев Г.Е. О территории Хазарского каганата и хазарского

"домена" в IX веке // Дивногорский сборник. Воронеж., 2016. Вып. 6. С. 41-

72.

Гарустович Г.Н., Иванов В.А. Огузы и печенеги в евразийских

степях. Уфа: Гелем, 2001.

Иванов А.А. Раннесредневековые подкурганные кочевнические

захоронения второй половины VII - первой половины IX вв. Нижнего Дона

и Волго-Донского междуречья: дис. ... канд. ист. наук : 07.00.06. Волгоград,

1999.

Клейн Л.С., Раев Б.А., Семенов А.И., Субботин А.В. Катакомба

скифского времени и салтовский курган на Дону // АО - 1971 г. М, 1972. С.

132-134.

Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка // Л.Н. Гумилев.

Открытие Хазарии. М, 1996. Вып. 6. С. 571-612.

Комар А.В. Погребение кочевника нач. VIII в. у села Журавлиха в

Среднем Поднепровье // СЕЭС. Донецк, 2006. Т. 5. С. 245-374.

Комар А.В. Кочевники Восточной Европы VI-IX вв. // Тюркское

наследие Евразии VI-VII вв. н.э. Астана, 2008. С. 192-216.

Круглов Е.В. Погребальный обряд огузов Северного Прикаспия 2й

пол. IX -1-й пол. XI в. // СЕЭС. Донецк., 2001. Т.2. С. 429.

Круглов Е.В. Погребение 12 из кургана № 32 Бахтияровского

могильника // Древности Юга России: памяти А.Г. Атавина. М., 2008. С.

464-471.

Круглов Е.В. О «курганах с ровиками», погребениях типа

«Соколовской балки» и некоторых иных древностях хазарского времени (к

постановке проблемы) // Город и степь в контактной Евро-Азиатской зоне.

Материалы III международной научной конференции, посвященной 75 -

летию со дня рождения профессоро Г.А. Федорова-Давыдова (1931-2000).

М., 2013. С. 74-82.

Круглов Е.В. Государство гузов в памятниках археологии и по

данным Ибн Фадлана // Путешествие Ибн Фадлана: Волжский путь от

157

Багдада до Булгара. М., 2016. С. 186-225.

Плетнева С.А. Очерки Хазарской Археологии. М.; Иерусалим, 1999. -

248 с.

Щербакова И.В.

(студентка III курса исторического факультета ВГУ)

научный руководитель — д.и.н. профессор Винников А.З.

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ОБРЯД СЛАВЯНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ

КОНЦА I ТЫС. Н.Э. НА РЕКЕ ВОРОНЕЖ

Погребальный обряд является одним из важнейших исторических

источников. Раскопки славянских курганов дают очень ценные, а порой и

единственные сведения не только о языческих представлениях людей, но и

этнической истории региона.

История изучения славянских курганов на р. Воронеж насчитывает

более 100 лет. На р. Воронеж (Верхний Дон) известно семь славянских

курганных могильников, и все они связаны с конкретными поселениями

(городищами): Шиловский, Кузнецовский, Лысогорский, три Белогорских,

Животинный. Имеются данные о раскопках на четырех могильниках:

Лысогорском, Кузнецовском, I Белогорском и II Белогорском. На

р. Воронеж к настоящему времени раскопками изучено 102 кургана,

материалы которых дают возможность в достаточно полном объеме

представить погребальный обряд обитавшего здесь населения в конце I –

начале II тыс. н.э. (Винников 2012. С. 15).

Лысогорский могильник расположен на поросшем лесом

правобережном мысу Лысая гора, высота которого над уровнем

водохранилищапревышает50 м (Пряхин, Беседин, Разуваев,

Цыбин 1997. С. 9). На Лысогорском могильнике в настоящее время

насчитывается около 200 насыпей. Имеются сведения о раскопках 26

насыпей.

Кузнецовский могильник расположен на склоне правобережной

террасы на территории, непосредственно примыкающей к санаторию им.

М. Горького. Он насчитывает 7 насыпей, 4 из которых исследованы.

158

I Белогорский могильник занимает высокое плато правого берега

реки Воронеж, примерно в 100 м на юго-запад от известного I Белогорского

городища (Москаленко 1981. С. 76). Он насчитывает 48 насыпей,

располагающихся как бы двумя неодинаковыми группами. В первой

курганной группе насчитывается 39 насыпей. Нет устойчивой

закономерности в их расположении. Во второй группе, отстоящей от первой

на расстоянии 25-30 м (9 курганов), насыпи располагаются в две линии,

попарно, лишь в одной из них имеется три кургана (Винников 1984. С. 72).

Экспедицией Воронежского университета исследовано 12 курганных

насыпей.

II Белогорский могильник занимает полого спускающийся в пойму

мыс высокого берега р. Воронеж в 1 км к северу от I Белогорского

городища. По количеству курганов II Белогорский могильник не только

превосходит все известные славянские могильники лесостепного Дона, но

и является одним из крупнейших могильников данного времени на юго-

востоке славянского мира.Всего в могильнике с учетом раскопанных и

поврежденных насыпей зафиксировано 565 курганов

(Пряхин, Беседин, Разуваев, Цыбин 1997. С. 31). Экспедицией ВГУ

раскопано 60 курганных насыпей.

Можно выделить три типа погребального обряда, которые в разной

степени встречаются на могильниках.

1 тип. Курганы с трупосожжением на стороне с помещением

кальцинированных костей в восточной половине кургана на погребальной

почве. К этой же группе можно отнести и курганы с трупосожжением на

стороне с вторичным обжигом на месте кургана.

2 тип. Курганы с трупосожжением на стороне с помещением остатков

кремации в деревянные камеры.

Камеры располагались в восточной половине кургана. Их размеры:

0,45 – 0,9×1 – 1,85 м, высота – 0,15–0,25 м. В целом можно отметить, что

деревянные погребальные конструкции на могильниках на р. Воронеж

более упрощенные, нежели на Боршевском могильнике. Создается

ощущение, что они конструктивно отражают вырождение данного

погребального обряда, являясь более поздними по сравнению с

Боршевскими. Появились они на р. Воронеж в процессе миграции какой-то

части населения со Среднего Дона во второй половине X в., после

159

прекращения функционирования там славянских поселений.

3 тип. Курганы с трупосожжением на месте, а также курганы с

трупосожжением на месте в деревянных конструкциях.

Курганы с трупосожжением на месте, выявленные на р. Воронеж,

вряд ли следует рассматривать как результат появления здесь какой-то

особой группы славян, придерживающейся данного обряда, как и

погребения с вторичным обжигом кальцинированных костей на месте

захоронения. Это явление следует рассматривать, вероятно, как результат

определенной эволюции погребального обряда, без вытеснения одного типа

погребений другим (Винников 2012. С. 17).

Большинство курганов Лысогорского могильника (54%) можно

отнести к первой группе. Погребения второй группы, в которых остатки

кремации помещены в деревянные погребальные камеры, на Лысогорском

могильнике составляют 23%. Курганы третьей группы с обрядом

трупосожжения на месте, на Лысогорском могильнике составляют 23% от

всех раскопанных курганов. На Лысогорском могильнике они встречаются

чаще, чем на других.

Во всех курганах Кузнецовского и I Белогорского могильников

выявлен абсолютно идентичный обряд погребения, принадлежащий к

первой группе: трупосожжение на стороне с помещением остатков

кремации на уровне погребальной почвы в восточной половине кургана.

Следует отметить, что ведущим типом посуды в курганах I Белогорского

могильника является салтово-маяцкая керамика (кувшины), а также

волынцевская лощеная посуда. Лишь в трех курганах обнаружены

славянские горшки (Винников 1984. С. 72 – 74).

На II Белогорском могильнике наиболее распространены курганы

первой группы. Они составляют 78,4% раскопанных насыпей.Далее по

численности следуют курганы второй группы с обрядом трупосожжения на

стороне с помещением остатков кремации в деревянных камерах (15%).

Третья группа – курганы с трупосожжением на месте и трупосожжением на

месте в деревянных конструкциях (конструкцию сооружений восстановить

не удалось) составляет 6,6% (табл. I.).

Погребальный обряд, выявленный на р. Воронеж, с одной стороны,

обладает рядом существенных отличительных признаков, которые связаны

с различными этническими процессами в этом районе в конце первого

160

тысячелетия с другой – он всеми своими чертами характерен для других

районов восточнославянского мира конца I тыс. н.э.

(Винников 1990. С. 131). В этом районе в течение всего периода

существования славянского населения погребальный обряд его не

оставался неизменным, а претерпевал определенные изменения. Берега

Воронежа были освоены славянами – выходцами с Днепровского

Правобережья на рубеже VIII – IX вв., может быть несколько раньше. Это

заселение продолжалось в течение IX в. Какие-то группы населения в Х в.

сюда проникли и с Днепровского Левобережья. Во второй половине Х в. на

р. Воронеже появились отдельные группы славян со Среднего Дона,

вынужденных продвигаться на север под давлением печенегов. Вероятно, в

это же время на р. Воронеже идет активное проникновение алано-болгар

(население салтово-маяцкой культуры) (Винников 1984. С. 186).

Таблица I. Соотношение групп погребений на отдельных могильниках, расположенных

на р. Воронеж, % к раскопанным курганам

Тип

погребений

Могильник

Лысогорский I Белогорский II Белогорский Кузнецовский

1 тип 54 100 78,4 100

2 тип 23 - 15 -

3 тип 23 - 6,6 -


Винников А.З. Контакты донских славян с алано-болгарским миром /

А.З. Винников // Советская археология. №3.1990.

Винников А.З. Славяне Лесостепного Дона в раннем средневековье

(VIII – начало XI века) / А.З. Винников. Воронеж, 1995.

Винников А.З. Славянские курганы Лесостепного Дона /

А.З. Винников. Воронеж, 1984.

Винников А.З. Юго-восточная окраина славянского мира в эпоху

образования древнерусского государства (лесостепное подонье в VIII –

первой половине XI вв.) / А.З. Винников // Вестник ВГУ. Серия: История.

161

Политология. № 2.Социология. 2012.

Ефименко П.П. Древнерусские поселения на Дону / П.П. Ефименко,

П.Н. Третьяков // Материалы и исследования по археологии СССР. № 8.

1948.

Москаленко А.Н. Славяне на Дону (Боршевская культура) /

А.Н. Москаленко. Воронеж, 1981.

Пряхин А.Д. Вантит. Изучение микрорегиона памятников у северной

окраины г. Воронежа / А.Д. Пряхин, В.И. Беседин, Ю.Д. Разуваев,

М.В. Цыбин. Вып. I.Воронеж, 1997.

Пряхин А.Д. Вантит. Изучение микрорегиона памятников у северной

окраины г. Воронежа / А.Д. Пряхин, В.И. Беседин, Ю.Д. Разуваев,

М.В. Цыбин. Вып. II. Воронеж, 1997.

Письмарова А.В

(студентка 4 курса факультета исторического

и правового образования ВГСПУ)

научный руководитель – к.и.н., доцент Сухорукова Е.П.

БУСИННОЕ ПРОИЗВОДСТВО НА ТЕРРИТОРИИ ЗОЛОТОЙ

ОРДЫ (ПО МАТЕРИАЛАМ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ РАСКОПОК НА

ВОДЯНСКОМ ГОРОДИЩЕ)

Период наибольшего расцвета Золотой Орды и ее городов датируется

первой половиной XIV в. Городскими центрами в Нижнем Поволжье были

Сарай – столица Улуса, Новый Сарай, Увек, Хаджи Тархан и др.

Водянское городище расположено на правом, высоком берегу Волги

у северной окраины г. Дубовки Дубовского района Волгоградской области,

в 40 км выше Волгограда по течению р. Волги. В археологической

литературе городище обычно отождествляется с золотоордынским городом

Бельджаменом (Сухорукова, Кияшко, Лапшин, Мыськов 2010. С. 57).

Продолжительные археологические исследования Водянского

городища дают возможность определить Бельджамен как один из развитых

и благоустроенных городов Золотой Орды. Среди находок имеются

отдельные предметы, которые свидетельствуют о высоком уровне развития

162

ремесла и искусства в золотоордынских городах.

В данной работе в качестве предмета исследования выступают бусы

Водянского городища. Данная категория находок уже неоднократно

являлась предметом изучения, однако ежегодно увеличивающийся объем

материала, полученного в ходе археологических раскопок, требует

обобщения и введения в научный оборот. При исследовании были

использованы археологические находки 2012 – 2016 гг.

Выборка бус составила 43 экземпляра. Большинство изделий

незначительно различаются по размеру, диаметр бус варьируется в

пределах 0,5-1 см. Исключение составляет один экземпляр диаметром

1,3 см. При характеристике бус овальной формы учитывается также длина,

которая не превышает 1,5 см. Исключением является большая бусина

сложной формы – 3,6 см.

При систематизации бус Водянского городища были использованы

классификации Г.А. Фёдорова-Давыдова (Федоров-Давыдов 1966. С. 71 –

74), Н.П. Курышовой (Курышова 2012 С. 204 – 215) и тип системы,

разработанной для бус Заборьинского могильника

(Голдина, Бернц 2015. С. 47 – 56).

Критерием выделения групп для стеклянных бус является их форма, а

для бус, изготовленных из других материалов – вид материала. Номера

групп обозначены римскими цифрами. Для выявления подгрупп учтено

наличие или отсутствие декора и вид материала. При описании декора

учитывались: технология изготовления декоративных элементов и способ

их нанесения. Номера подгрупп обозначены прописными буквами русского

алфавита. Для обособления типов учтены цвет и прозрачность (обозначены

арабскими цифрами). Цвет и прозрачность изделий являются важными

признаками, которые определялись визуальным способом. Для такого

признака, как прозрачность, выделено три значения: глухое (непрозрачное),

полупрозрачное и прозрачное стекло.

Группа I. Бусы биконической формы.

Подгруппа А. Одноцветные без декора.

Тип IА1 (2 экз., рис. 1). Бусина из глухого бирюзового стекла

Тип IА2 (4 экз., рис 1). Бусина из глухого бирюзового стекла

зеленоватого оттенка

Тип IА3 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого бирюзового стекла

163

голубоватого оттенка

Тип IА4 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого синего стекла

Тип IА5 (1 экз., рис. 1). Бусина из полупрозрачного синего стекла

Группа II. Бусы округлой формы


Тип IIА1 (1 экз.). Бусина из прозрачного бесцветного стекла

Подгруппа Б. Глазчатые.

Тип IIБ1 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого бирюзового стекла

голубоватого оттенка (украшена 3 коричневыми глазками разного размера,

которые обрамлены узкими ресничками белого цвета)

Тип IIБ2 (1 экз., рис. 1). Бусина из полупрозрачного стекла

зеленоватого оттенка

Подгруппа В. Орнамент пятнистый (мозаичный).

Тип IIВ1 (1 экз.). Бусина из глухого серо-зелёного стекла (украшена

несколькими бессистемно расположенными маленькими точками светло –

коричневого цвета)

Тип IIВ2 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого чёрного стекла

Группа III. Бусы округло - уплощённой формы


Тип IIIА1 (1 экз., рис. 1). Бусина из полупрозрачного бесцветного

стекла

Тип IIIА2 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого жёлто-коричневого

стекла

Тип IIIА3 (2 экз., рис. 1). Бусина из полупрозрачного синего стекла

Тип IIIА4 (1 экз., рис. 1). Бусина из полупрозрачного светло –

зелёного стекла

Тип IIIА5 (1 экз., рис. 1). Бусина из полупрозрачного зелёного стекла

Тип IIIА6 (2 экз., рис. 1). Бусина из полупрозрачного светло-жёлтого

стекла

Тип IIIА7 (1 экз.). Бусина из глухого чёрного стекла

Тип IIIА8 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого светло-светло зелёного

стекла

Подгруппа Б. Глазчатые.

Тип IIIБ1 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого фиолетового стекла

Тип IIIБ2 (1 экз.). Бусина из глухого чёрного стекла

164

Подгруппа В. Орнамент пятнистый (мозаичный).

Тип IIIВ1 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого чёрного стекла

Подгруппа Г. Орнамент в виде одной или нескольких линий

Тип IIIГ1 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого чёрного стекла

Подгруппа Д. Орнаментированные путём навивки

Тип IIIД1 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого тёмного стекла

(наружная сторона украшена неровной волнистой линией навивки стекла

желтоватого оттенка)

Тип IIIД2 (2 экз., рис. 1). Бусина из глухого чёрного стекла

Группа IV. Бусы овальной формы


Тип IVА1 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого жёлтого стекла

Группа V. Бусы овально – уплощённой формы


Тип VА1 (1 экз.). Бусина из полупрозрачного синего стекла

Тип VА2(1 экз., рис.1). Бусина из глухого чёрного стекла

Подгруппа Б. Орнаментированные путём навивки

Тип VБ1 (1 экз., рис. 1). Бусина из глухого чёрного стекла

Группа VI. Бусы уплощённо – цилиндрической формы


Тип VIА1 (1 экз., рис.1). Бусина из глухого бирюзового стекла

голубоватого оттенка

Группа VII. Иные формы бус (в данную группу вошли экземпляры

стеклянных бус, имеющие форму, не вписывающуюся в вышеприведённую

классификацию)

Вариант А: бусина в виде пронизи грушевидной формы с поперечной

перетяжкой из глухого тёмно – синего стекла (рис. 1)

Вариант Б: бусина в форме короткой рубчатой пронизи из

полупрозрачного зеленоватого стекла

Вариант В: бусина стеклянная дисковидной формы (рис. 1)

Вариант Г: бусина в форме сложной рельефной трёхлепестковой

розетки (рис. 1)

Группа VIII. Бусы не стеклянные

Подгруппа VIIIА. Материал светло – жёлтого цвета,

предположительно алебастр (определено по плотности и структуре):

165

фрагмент бусины дисковидной формы (рис.1)

Подгруппа VIIIБ. Бронза: бронзовая бусина в форме многогранника

была припаяна к нижнему концу серьги в виде «знака вопроса»

Подгруппа VIIIВ. Камень, предположительно песчаник. Примером

данной подгруппы из рассматриваемой выборки является не бусина в её

готовом виде, а заготовка для каменной бусины овально-уплощённой

формы. Она изготовлена из окатанного светло-серого камня с тонкими

параллельными прослойками в виде неровных узких полос. С двух

торцевых сторон заготовки имеются следы сверления для намеченного

сквозного отверстия

Приведенная выше классификация позволяет сделать ряд выводов

относительно бус Водянского городища. Основную массу составляют бусы

из стекла (93%), преимущественно округло-уплощённой формы (≈ 43% от

количества стеклянных бус). Единичные экземпляры изготовлены из иного

материала (камень, бронза, алебастр). На основании вышесказанного

можно предположить, что на Водянском городище бусинное производство

из стекла было развито в лучшей степени, чем из другого материала.

Разнообразие форм, цветов и орнаментации бус также доказывает высокий

уровень бусинного ремесла.

Стеклянные бусы Водянского городища в основном окрашены в одни

и те же цвета – бирюзовый, голубой, зелёный, чёрный, синий, жёлтый.

Доля неорнаментированных бус составляет 68% от общего количества

стеклянных. Орнаментированные бусы делятся на глазчатые, пятнистые

(мозаичные), украшенные одной или несколькими линиями и

орнаментированные путём навивки. Можно предположить, что выбор

цвета и декора бус зависел либо от его сакрального значения, либо от

существовавшей моды.

Необходимо отметить, что не все вещи, найденные в

золотоордынских городах, являются продуктами местного производства,

что свидетельствует о налаженных торговых связях Поволжья со странами

Востока и Запада. Однако преобладающая масса находок – это собственно

золотоордынские, изготовленные своими мастерами.

166


Голдина Е.В., Бернц В.А. Бусы Заборьинского могильника IV в. н.э. в

среднем Прикамье: использование и классификация. // Вестник

Удмуртского университета. Серия «История и филология». Т.25. Вып. 4.

2015.

Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII - XIV вв.

М., 1985.

Ильина О.А. Водянское городище – золотоордынский Бельджамен –

русский Бездеж? // Современные проблемы науки и образования. 2009. №

6-3 // Электронный научный журнал «Современные проблемы науки и

образования» [сайт]. URL: https://www.science-

education.ru/ru/article/view?id=1426

Курышова Н.П. Классификация бус из кочевнических погребений

золотоордынского времени // Поволжская археология. № 1.Казань, 2012.

Лапшин А.С. Отчёт об археологических исследованиях, проведённых

Волго-Ахтубинской археологической экспедицией на Водянском городище

у г.Дубовки Волгоградской области в 2016 году. Волгоград, 2016.













Сухорукова Е.П., Кияшко А.В., Лапшин А.С., Мыськов Е.П. История

изучения Водянского городища // Известия Волгоградского

государственного педагогического университета. Волгоград, 2010.

Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы. М., 1966.

https://www.science-education.ru/ru/article/view?id=1426

https://www.science-education.ru/ru/article/view?id=1426

167

Рис. 1. Бусы Водянского городища.

168

Карепин К.В.



СИСТЕМА ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЯ В СЕВЕРНОМ

ПРИАЗОВЬЕ В ЗОЛОТООРДЫНСКИЙ ПЕРИОД

В историографии уже давно утвердился термин «Дикое поле»,

который применяется по отношению к степям Северного Приазовья и

Причерноморья. Применение такого термина обусловлено якобы тем, что в

период Средневековья данные территории были пустынными и

малозаселёнными землями. Однако же, археологический материал, в

большом количестве найденный в этих местах, опровергает данное

утверждение.

Данный регион был заселён ещё в домонгольский период. Именно

здесь пролегало одно из ответвлений Шёлкового пути, связывавшего

страны Европы с Востоком. Вдоль самого пути возникали поселения, в

которых активно совершался товарооборот, развивалось ремесленное

производство. Начиная со второй четверти в регион активно проникают

монгольские завоеватели, при которых, тем не менее, здесь продолжает

существовать система поселений, основанных в более ранние периоды и

помимо этого возникает ряд новых (Козловский 1980. С. 159).

Для района Северо-Западного Приазовья М.В. Ельников выделил

5 городских центров и три могильника, которые возникли в домонгольский

период и продолжили существовать после прихода в эти земли монголов.

Однако, так как в этот период происходит процесс построения новых

экономических связей и торговых взаимоотношений, то происходит

изменение специфики памятников. В привозной керамике исчезают

элементы, преобладающие в Верхнем Поднепровье, что свидетельствует об

уменьшении импорта и сокращении торговых контактов с этими

областями. В то же время происходит увеличение количества привозной

керамики из Крыма. Относится она к поздневизантийским формам конца

XIII в. и характеризуется поднятыми над горловиной ручками,

кувшиноподобными сосудами, красноглиняной поливной посудой и

керамикой из кашина и т.д. (Ельников 2005. С. 58). Тем не менее, несмотря

169

на привозную керамику, долгое время здесь сохраняются и местное

производство.

На экономическое развитие данного региона влияла близость Крыма,

который был центром международной торговли и, по словам В.Л. Егорова,

являлся «внешнеторговыми воротами на протяжении всего периода

существования Золотой Орды» (Егоров 1985. С. 87). Благодаря этому

развитию во II половине XIII века начинается процесс формирования

новых поселений. Отличает их практически полное отсутствие керамики

местного производства и преобладания на них привозных элементов.

Однако, характерной особенностью для памятников данного периода

является то, что помимо традиционной крымской керамики с клеймами

основных торговых центров, как Сугдея, Алустон и Херсонес, появляются

изделия с клеймами Азака (Ельников 2001. С. 63). Единственным

объяснением этого является то, что между Крымом и Азаком в

золотоордынский период был постоянный устойчивый торговый путь.

Вдоль этого пути формируются поселения, берущие на себя функцию

транзита товаров и в большинстве своём за счёт этого и существующие.

Это также объясняет преобладание привозной керамики над местной.

В Северо-Восточном Приазовье ситуация с памятниками сложнее. В

данном регионе существует ряд памятников, представляющих собой как

традиционные сезонные стойбища, так и стационарные поселения. Однако,

исследования большинства из них ограничились сбором подъемного

материала, шурфовкой и обследованием обнажений. Достоверно

изученным является поселение в районе Ляпинской балки. Само поселение

достаточно бедное. Присутствует большое количество неполивной

красноглиняной керамики, основную часть которой составляют фрагменты

кувшинообразных сосудов. Помимо этого здесь обнаружены обломки

амфор с дуговидными ручками, которые составляют около 25% всех

находок. Тем не менее, не смотря на близость Азака, на памятнике

присутствует лишь небольшое количество фрагментов поливной керамики,

а в основном керамический комплекс сходен с памятниками Среднего

течения Днепра, например с Цариным городищем (Кравченко 2015. С. 434).

Торговля в Северном Приазовье в основном велась итальянцами:

генуэзцами и венецианцами. В конце XIII – начале XIV века в районе Азака

создаётся крепость Тана, которая превращается в крупный торговый центр,

170

экспортирующий шелк, хлопок, специи, пушнину, драгоценные камни и

металлы (Карпов 2001. С 352). После этого, торговый путь замкнулся

двумя крайними точками – Таной на Востоке и Крымом на Западе. Все это

должно свидетельствовать о принадлежности торгового пути итальянским

купцам. Однако, это опровергается практически полным отсутствием в

регионе итальянских монет. Напротив же найдены целые клады

джучидских монет. Топографически, эти находки очерчивают замкнутую

область в Северном Приазовье (Федоров-Давыдов 1960. С. 109). В

отдельные моменты здесь даже чеканилась своя монета. Всё это может

объясняться только тем, что торговый путь, которым пользовались

итальянцы, на самом деле был под контролем Золотой Орды, а это в свою

очередь значит, что в руках золотоордынцев находился весь товарооборот в

этом регионе.

Скорее всего, для торговли использовался не только сухопутный

путь, но и морской. Одной из основных статей торговли Таны являлась

торговля рыбой. Но для того, чтобы перевозить рыбу на дальние

расстояния, её перед отправкой требовалось засолить. Понятное дело, что

для этого требовались большие объемы соли, а ближайшим местом, где их

можно было обнаружить, являлся Крым. Наиболее выгодным была

каботажная транспортировка соли на малых кораблях вдоль Северного

побережья Азовского моря. О том, что такая торговля присутствовала,

свидетельствуют портоланы XIV века, на которых побережье усеяно

названиями вероятных мест, которые являлись либо ориентирами, либо

удачными для причаливания. Возможно, такими гаванями служил ряд

городов, таких, как Ляпинская балка, поскольку расположены они вдоль

берега в достаточно удобных местах (Кравченко 2003. С. 89 – 92). Конечно,

для доказательства данного утверждения необходимы более детальные

исследования, которые, как упоминалось ранее, не проводились. Тем не

менее, рассматривая проблему под таким углом, можно разрешить вопрос

концентрации золотоордынских городов вдоль Северного побережья

Азовского моря.

Таким образом, можно заключить, что в золотоордынский период на

территории Северного Приазовья сформировалось 3 типа поселений:

сезонные кочевья, использовавшиеся лишь в определённые времена года в

связи с кочеванием степняков из одних районов в другие, стационарные

171

поселения, образованные вдоль торгового пути, соединявшего Крым и

район Подонья и стационарные прибрежные поселения, функцией которых,

вероятнее всего, являлось обслуживание каботажной торговли в Азовском

море. Торговые пути не только обусловили специфику поселений, но и

создали своеобразную экономическую систему в Северном Приазовье,

основой которой выступал контроль торговых магистралей,

использовавшегося генуэзскими и венецианскими торговцами и купцами.

На это указывает наличие на памятниках большого количества привозной

керамики и поливной посуды из Крыма и Азова. О том же, что данная

система была отдельной транспортной магистралью, говорит присутствие

на памятниках данного региона сравнительно небольшого количества

керамики привезённой из районов северного Поднепровья и Подонья. При

этом торговля находилась под контролем местного кочевого населения,

поскольку здесь использовались джучидские монеты, а в отдельные

периоды даже чеканилась своя монета. Находки же здесь итальянских

монет эпизодичны, что подтверждает то, что для своих торговых операций

итальянцы были вынуждены пользоваться именно золотоордынской

монетой. Всё это позволяет сделать вывод, что Северное Приазовье в

золотоордынский период представляло собой особый регион, со своей

специфической экономикой, основой которой был контроль торговых

путей, соединяющих два крупных центра международной торговли – Крым

и Азак.


Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII – XIV вв.

М., 1985.

Ельников М.В. Средневековый могильник Мамай-Сурка. Запорожье,

2001.

Ельников М.В. Экономические и культурные связи населения

Нижнего Поднепровья и Крыма в золотоордынский период // Сугдейский

сборник. Выпуск II. Киев – Судак, 2005.

Козловский А.А. Древнерусские памятники Нижнего Поднепровья в

XIII — XIV вв. // Тез. докл. XVIII конф. ИА АН УССР Археологические

исследования на Украине в 1978–1979 гг. Днепропетровск, 1980.

172

Карпов С.П. Средневековый Понт. [Российские исследования по

мировой истории и культуре / Под ред. Г.М. Бонгард-Левина. – Т. 15].

Lewiston; Queenston; Lamperter: "The Edwin Mellen Press", 2001.

Кравченко Э.Е. Памятники золотоордынского времени в степях

между Днепром и Доном // Генуэзская Газария и Золотая Орда / отв. ред.:

Сергей Геннадиевич Бочаров.Кишинев, 2015.

Кравченко Э.Е. Средневековый комплекс поселения Ляпинская балка

в Северо-Восточном Приазовье // Степи Европы в эпоху Средневековья. –

Т.3. Донецк, 2003.

Федоров-Давыдов Г.А. Клады джучидских монет // Нумизматика и

эпиграфика. Т.1.М., 1960.

Хололей А.В.

(студент I курса магистратуры факультета истории и социальных

наук РГПУ им. А.И. Герцена)

Научный руководитель – д.и.н. профессор Свердлов М.Б.

ПРОБЛЕМА ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЯЗЫЧЕСТВА И ИСЛАМА В

ЗОЛОТОЙ ОРДЕ (НА ОСНОВЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ

МАТЕРИАЛОВ НИЖНЕГО ПОВОЛЖЬЯ)

Первый мусульманский хан Берке принял ислам еще юношей,

задолго до восшествия на ханский престол, снискал восхваления

мусульманских писателей и путешественников – его современников. Но

при нем массовой исламизации степного населения и основной части знати

не произошло (Усманов 2009. С. 604 – 606). Однако решающее значение в

исламизации Золотой Орды исследователи придают хану Узбеку, при

котором ислам получил статус государственной религии в 1312 г.

(Васильев 2007. С. 7). Эта дата является общепризнанной в исторической

литературе (Исхаков 2012. С. 130). Однако при нем, как и при Берке,

полной исламизации Золотой Орды не произошло.

Здесь требует обсуждения вопрос о глубине исламизации народов

золотоордынского государства, который рассматривался неоднократно с

привлечением как письменных, так и археологических источников. В

173

данной работе мы обратимся ко вторым.

Используя археологические источники, мы можем видеть, как в

Золотой Орде на протяжении длительного времени сосуществовали

языческие и мусульманские погребальные традиции. Об этом

свидетельствуют материалы некоторых больших пригородных

могильников (Бахтияровка, Царев) (Мыськов 2015. С. 257).

Здесь стоит понимать, что хронологическое разграничение

золотоордынских памятников по религиозному принципу на практике

крайне затруднительно. Совершенно ясно, что если в том или ином

погребении строго выдержаны все основные требования мусульманской

погребальной обрядности, то можно не сомневаться в том, что перед нами

захоронения мусульман. Если же в погребении фиксируются отдельные

отклонения от исламских погребальных традиций, то это не означает, что

перед нами погребения язычника.

Если исходить из положения о том, что буквально все каноны

мусульманского погребального обряда должны соблюдаться с безупречной

точностью, то выяснится, что таких комплексов на средневековых

кладбищах относительно немного (Мыськов 2015. С. 257). Это может

привести к серьезным ошибкам. При чисто формальном анализе

археологических материалов можно, например, прийти к невероятному

заключению о том, что царь Иван Грозный, его сын Иван и царь Федор

Иванович не были православными христианами, поскольку их могилы

были неправильно ориентированы, руки покойных не были сложены на

груди, а в саркофаги рядом с умершими были положены предметы

сопровождающего инвентаря (Панова 1987. С. 110 – 121).

Между тем в археологической литературе широко распространена

точка зрения о том, что в золотоордынских погребениях, совершенных с

нарушением некоторых норм мусульманской погребальной обрядности и

сопровождающихся отдельными предметами (монетами, мелкими

украшениями и т.п.), похоронены кочевники-язычники или представители

городского населения, которые всеми силами противились

распространению мусульманской идеологии. Анализ материалов таких

погребальных комплексов позволяет некоторым исследователям делать

обобщающие заключения о времени и темпах распространения ислама в

среде кочевого и городского населения Золотой Орды

174

(Яблонский 1978. С. 218 – 219).

Действительно, находки онгонов в культурных слоях Царевского и

Водянского городищ позволяет утверждать, что даже в середине XIV в.

среди части горожан сохранились традиции шаманизма

(Мыськов 2015. С. 258). Тем не менее, полностью согласиться с

заключением таких исследователей довольно трудно. В этом отношении

гораздо более взвешенной представляется позиция Д.В. Васильева. Он

согласился с выводами В.И. Иванова и В.А. Кригера, которые выделили

две хронологические группы золотоордынских погребений: «языческую»

(конец XIII – первая треть XIV в.) и «мусульманскую» (середина XIV –

начало XV в.) (Мыськов 2015. С. 128 – 129). Они замечают, что в обряде

погребения исчезают языческие традиции, однако не сразу, а постепенно. В

итоге, проанализировав различные погребения Нижнего Поволжья,

Д.В. Васильев пришел к заключению, что кроме отсутствия вещей в

погребении и соблюдении киблы не существует ни одного надежного

признака, твердо определяющего то или иное захоронение как

мусульманское (Васильев 2007. С. 45). В XIII – XIV вв. влияние мусульманской идеологии на кочевое

население степей было довольно слабым. Если следовать логике

сторонников ранней исламизации Золотой Орды (Червонная 1997. С. 111 и

др.), опирающихся на сообщения Рукн ад-Дина Бейбарса и аз-Захаби, то

уже во второй половине XIII в. «масса населения Золотой Орды приняла

мусульманскую религию вместе с ханом Берке» (Гарустович 2012. С. 84).

Подобное абстрактное определение «масса населения», для понимания

динамики и масштабов исламизации Золотой Орды в период ее

наивысшего расцвета ничего не дает. Ибо такая же «масса» кочевого

населения продолжала придерживаться «классического» язычества и через

полвека после Берке.

Итак, судя по археологическим материалам, на протяжении XIV в. в

погребальной обрядности кочевников Золотой Орды язычество

продолжало сохранять свои позиции. Можно даже допустить, что в это

время в кочевой степи сложился своеобразный конфессиональный дуализм,

при котором и язычество, и ислам были одинаково «легитимны» даже

внутри отдельных родовых подразделений.

175


Васильев Д.В. Ислам в Золотой Орде. Историко-археологическое

исследование. Астрахань, 2007.

Гарустович Г.Н. Религиозная ситуация в Золотой Орде глазами

современников // Ислам и власть в Золотой Орде. Казань, 2012.

История татар с древнейших времен в семи томах. Т. III. Улус Джучи

(Золотая Орда). XIII – середина XV в. / гл. редакторы М.А. Усманов,

Р.С. Хакимов. Казань, 2009.

Исхаков Д.М. Проблема «окончательной» исламизации Улуса Джучи

при хане Узбеке // Ислам и власть в Золотой Орде. Сборник статей. Сер.

«История и культура Золотой Орды». Вып.16. Казань, 2012.

Мыськов Е.П. Кочевники Волго-Донских степей в эпоху Золотой

Орды. Волгоград, 2015.

Панова Т.Д. Средневековый погребальный обряд по материалам

некрополя Архангельского собора Московского кремля // СА. №4. М.,

1987.

Червонная С.М. Мусульманская эпиграфика (резные надгробные

камни) в Крыму // Татарская археология. №1. Татарстан, 1997.

Яблонский Л.Т. Исследование средневекового некрополя на

городище у с. Селитренное // Полевые исследования Института

Этнографии. 1976. М., 1978.

Хомицевич И. А.

(магистрант II курса факультета исторического и правового

образования факультета ВГСПУ)

научный руководитель - к.и.н. доцент Сухорукова Е.П.

ЗНАЧЕНИЕ ДЕНЕЖНО-ВЕСОВОЙ РЕФОРМЫ ТОКТЫ 1310-

1311 ГГ. И ЧЕКАНКА ПЕРВЫХ ПОРЕФОРМЕННЫХ МОНЕТ

Монеты ханов Золотой Орды (Улуса Джучи) являются

историческими источниками, из которых мы узнаем имена ханов,

хронологию их правления, места чеканки монет. Монетное дело Золотой

176

Орды вместе с государством, создавшим денежную систему, прошло этапы

становления, расцвета, связанного с периодами наибольшего оживления

торговой деятельности, и упадка, вызванного политическими смутами.

Период становления связан с именами ханов XIII в.: Бату, Берке,

Менгу-Тимура, Токты. В монетном обращении большую роль сыграл

Токта. В 1310 – 1311 гг. им была проведена денежно-весовая реформа,

после чего началась массовая чеканка монет Сарая по единой весовой

норме. Старые монеты были запрещены и постепенно были изъяты из

обращения (Федоров-Давыдов 2003. С. 14).

Проведение денежно-весовой реформы 1310—1311 гг. совпадает по

времени с перемещением экономического и политического центра из

Булгара в Нижнее Поволжье. Такое перемещение было обусловлено

централизацией политической власти при Токте, расшатанной в годы

феодальной войны. Зафиксированные обильным выпуском монет в

Нижнем Поволжье событии начала XIV в., были довольно значительными.

Нижнее Поволжье, как и в хазарский период, становится центром

государства. Денежно-весовая реформа 1310—1311 гг. началась с

массового выпуска монет в Сарае ал-Махруса. С воцарением хана Токты

монетные дворы во всех этих районах, чеканившие в годы смуты

анонимные монеты, стали помещать на монетах его имя (Мухамадиев 1983.

С. 62).

Денежно-весовая реформа 1310—1311 гг. должна была

унифицировать монетную систему всего государства. В кладах, зарытых

после реформы, самыми старшими являются монеты хана Токты,

чеканенные в 710 г. х. (1310/1311 гг.).

Реформа была подготовлена ханом, и первые монеты чеканены им.

Их должно было быть много, поскольку после запрещения старых монет

необходимо было в короткий срок выпустить большое количество новых,

иначе запрещение старых било бы бессмысленно. Но монеты, выпущенные

сразу после реформы, как было отмечено, не столь многочисленны и как по

внешнему виду, так и по весу не отличаются резко от чеканенных с именем

Токты монет дореформенного периода.

Объяснить монетный чекан начального периода реформы можно

следующим образом. Реформа 1310—1311 гг., проведенная при Токте,

проходила в исключительных условиях, возможность запрещения всех

177

старых монет, включая чеканенные с его же именем, объясняется только

тем, что при Токте монетный двор и весь административный аппарат был

перенесен из Булгара в Сарай ал-Махруса, где чеканились первые

пореформенные монеты (Мухамадиев 1983. С. 62).

Менее развитые, чем в оседлых районах Среднего Поволжья,

товарно- денежные отношения Нижнего Поволжья того времени, вероятно,

позволяли обходиться выпусками монет 710 г. х. Смерть, последовавшая в

711 г. х., помешала хану Токте довести реформу до конца. Реформа

получила дальнейшее развитие при хане Узбеке. Монеты с его именем

чеканятся ужо во многих городах, и к тому же пускаются в обращение

многочисленные медные монеты. При этом происходило дальнейшее

унифицирование денежной системы как в весовом, так и в счетном

отношении.

Таким образом, деятельность хана Токты была направлена на

усиление централизации государства, в частности, на унифицирование

монетной системы. Проведенная им еще в 90-х годах XIII и. денежно-

весовая реформа коснулась не только Поволжья, но и других областей

Кыпчака. На монетах Хорезма, Булгара и Крыма стали помещать имя

единого хана. Интересно, что реформа 1290-х годов, унифицируя

монетную систему, кроме того, ввела в обращение мелкие номиналы —

медные монеты. Это свидетельствует о том, что к концу XIII в. земли

Поволжья оправились от нанесенных монгольским нашествием ран.

Впервые имя хана появляется на сарайских дирхемах 690 – х гг. х. В

710 г. х. Далее буду рассмотрены типы дирхемов чеканки Токты,

выпускаемых в различных городах Золотой Орды

Чекан Крыма.

Чекан Крыма в годы правления хана Токты был регулярным. Стоит

отметить, что все типы монет именные и содержат тамгу дома Бату.

Дирхемы Крыма выпускаются с 690 гг. х., но для XIV в. характерно

несколько типов.

Тип первый (Рис.1 1.1) на лицевой стороне в линейном кругу легенда:

«Хан Справедливый Токту». На оборотной стороне изображен точечный

квадрат, в поле которого тамга, а вокруг нее: «Чекан Крыма 700».

Тип второй (Рис.1 1.2). На аверсе дирхемов в двойном круге в три

строки легенда: «Хан справедливый Токта». На реверсе монет внутри

178

двойного круга небольшой точечный круг, в котором тамга, а вокруг:

«Чекан Крыма год 704» (Хромов 2000. С. 44-45).

Тип третий (Рис.1 1.3). На лицевой стороне в точечный квадрат

записана легенда: «Хан Справедливый Токту». На оборотной стороне в

линейном круге тамга по центру, вокруг которой: «Чекан Крыма 707».

Следующий монетный двор, чеканивший монеты от имени Токты,

Маджар.

Чекан Маджара.

В настоящее время известен один тип дирхемов Маджара. На

лицевой стороне монет: «Падишах справедливый То[кта]». На оборотной

стороне линейный треугольник, в поле которого записано: «Маджар

чекан». Слева дата: 710 (Сагдеева 2005. С. 20) (Рис.1 1.4).

Далее рассмотрим чекан монетного двора в Сарае.

Чекан Сарая.

Чеканка серебряных монет в Сарае возобновилась в 710 г.х. В это

время ханом Токтой была проведена унифицированная денежная реформа.

Старые монеты были запрещены, изъяты из обращения и обменены на

новые с выгодой для казны. Взамен местной монеты, продолжавшейся

чеканиться до конца правления Узбека в Азаке, Булгаре, Крыму, Мохши

вводится в обращение единая по весу серебряная монета, чеканившаяся в

Сарае (Фёдоров-Давыдов 2003. С. 14).

Монеты 710 г.х. выпускались с легендой на лицевой стороне:

«Султан верховный / Гийас ад-Дунья / Токтогу / справедливый». На

оборотной стороне изображен линейный квадрат, в четырех сегментах

виньетки. В поле квадрата в три строки: «Чекан Сарая / ал-Махруса / год

710» (Рис. 11.5).

Данный тип серебряных монет были выпущены в огромном

количестве. Монеты встречаются в большинстве кладов, сокрытых в

течение всего XIV в (Фёдоров-Давыдов 2003. С. 232).

Чекан Укека.

Самые ранние укекские монеты чеканились в 700 г.х. На монетах

помещена только первая цифра. Всего известно несколько типов дирхемов

Укека.

Тип первый. На аверсе, в точечном круге в ромбообразную фигуру со

сторонами в виде дуг вписана легенда: «Чекан Укека 7...».На реверсе так

179

же записана легенда: «Власть Аллаху Единому и Всемогущему».

Тип второй (Рис.1 1.6) представлен дирхемами, на лицевой которых

записана легенда: «Султан / Верховный Гаяс эд-дин / Токтогу /

Справедливый хан / конец года коровы (=702)». На оборотной стороне:

«Символ веры чекан / Укека» (Сагдеева 2005. С. 20).

Для монет третьего типа характерна следующая запись на аверсе:

«Султан / верховный Гийас / Токтогу / справедливый, да продлится /

бытие его». На некоторых разновидностях слово на пятой строке

заменяется виньеткой.На реверсе на пяти строках символ веры, место и

дата выпуска: «Нет бога кроме / Аллаха, Мухаммад посланник / Аллах.

Чекан Укека / 706» (Недашковский 2000. С. 20).

Для чекана Укека в годы правления Токты характерны и эмиссии

анонимных дирхемов. Например, один из типов таких монет (Рис.1 1.7) на

лицевой стороне имеет легенду: «Чекан / Токту бек / справедливый в /

городе Укек». На оборотной стороне дирхемы данного типа содержат

изображение шестилучевой звезды, составленной из двух пересекающихся

треугольников. В её центре в три строки: «Почитание богу и его

Посланнику».

На этом серебряный чекан Укека в годы правления хана Токты

заканчивается. После смерти Токты укекский монетный двор закрылся, и

чеканка монет в Укеке прекратилась.

Чекан Хорезма

С приходом к власти Токты дирхемы Хорезма стали именными и

первоначально чеканились по прежней весовой норме. Самые первые

именные дирхемы Токты чекана Хорезма датируются 693 г.х.

На лицевой стороне данные монеты содержат точечный квадрат с

четырмя виньетками типа «узел счастья» в сегментах. В поле легенда в три

строки: «Токту / бек / справедливый». На оборотной стороне в три строки:

«Чеканен в / Хорезме / год 693».

Дирхемы с рассмотренным оформлением выпускались с 693 по 701

гг.х., с указанием когда, в котором чеканились. Дирхемы Хорезма 704-705

гг.х. неизвестны, а в 706- 709 г.х. выпускался именной тип дирхемов.

На лицевой стороне такое же оформление и легенда как у типа 693

г.х. На оборотной стороне изображена рамка из четырех фигурных скобок с

точками во всех сегментах. В поле фигуры легенда в три строки: «Чеканен

180

в / Хорезме / год 06» (Петров 2003. С. 114).

Дирхемы Токты чекана Хорезма последних 3,5 лет правления не

известны. После его смерти правителем Золотой Орды становится хан

Узбек.


Мухамадиев А.Г. Булгаро-татарская монетная система XII-XV вв. М.:

Наука. 1983.

Недашковский Л.Ф. Золотоордынский город Укек. Казань, 2000.

Петров П.Н. Клад хорезмийских дирхемов первой четверти XIV века

// Очерки по нумизматике монгольских государств XIII-XV вв. Н.Новгород,

2003.

Сагдеева Р.З. Серебряные монеты ханов Золотой Орды. М., 2005.

Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960.

Федоров-Давыдов Г. А.Общественный строй Золотой Орды. М.,

1973.

Фёдоров-Давыдов Г.А. Денежное дело Золотой Орды. М., 2003.

Хромов К.К. Заметки по золотоордынской нумизматике Крыма (Об

уточнении датировки крымского дирхема Токты 704 г.х. (ок.1304 г.) //

Нумiзматика i Фалеристика, Киев, 2000, №1.

Войтенко А.С.

(магистрант 2 года обучения факультета исторического и

правового образования ВГСПУ, г. Волгоград)

Научный руководитель – к.и.н., доцент Лапшин А.С.

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ

РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЗОЛОТООРДЫНСКИХ ГОРОДОВ

ВОЛГО-ДОНСКОГО РЕГИОНА В КОНЦЕ XIII – XIV ВВ.

Конец XIII – XIV в. в истории золотоордынского государства связан с

масштабным городским строительством в ранее кочевом государстве. Из

исторических источников известно о массовом принудительном

181

переселении людей из Средней Азии в золотоордынские города, немалую

часть населения этих городов составляли насильно переселенные из

русских княжеств славяне, а также татары и представители других

покоренных Ордой народов, связанных с ней вассальными отношениями.

Среди переселенцев большинство – это ремесленники, которых так

недоставало среди кочевого монгольского населения (Федоров-Давыдов

1973. С.27-28).

Причины, по которым люди попадали в Орду наиболее ярко описаны

в описании путешествии Плано Карпини и Рубрука. Выделяются военные

походы ханов, ордынские города пополнялись новыми партиями рабов, в

числе которых были не только русские, но и представители других

покоренных Ордой народов (Насонов 1996. С.15). В русских летописях

имеются сведения о погромах на Рязанской земле, после которых многие

люди были угнаны в Орду (Рогожский летописец 1922. С.29). Так же

многих угоняли в рабство за несвоевременную уплату налогов и дани

(Лаврентьевская летопись 1926. С.204).

Из источников известны случаи о представителях княжеского рода,

которые по приказу хана продолжительное время проживали в кочевой

ставке хана или в городах Золотой Орды (Лаврентьевская летопись 1926.

С.201; Рогожский летописец 1965. С.33). С учреждением в 1261 году

Сарайской православной епархии, многие священнослужители были

принудительно переселены в столицу страны – Сарай, и продолжали

религиозную службу там (Тизенгаузен 1941. С.18, 19, 91).

В историографии издавна сложилось мнение о статусе русских людей

в Орде, как о полностью зависимых людях, чье положение сравнимо с

рабами. Такого мнения придерживались М.М. Щербатов, Н.М. Карамзин и

многие другие исследователи (Насонов 1996. С.51).

Рабское положение русского населения усмотрела М.Д.

Полубояринова и изложила свою позицию в работе «Русские люди в

Золотой Орде» (Полубояринова. 1978). Она указывает на крайне суровые

условия быта переселенцев, основывая аргументацию на материалах

раскопок Нового Сарая (Федоров-Давыдов. 1964. С.260) и сведения о

покупке рабов в золотоордынских городах итальянцами. Эти материалы

имеют верхний порог датировки 30-е годы XIV века и не касаются более

поздних периодов (Мыськов 2010. С.320).

182

Мнению М.Д. Полубояриновой противопоставлена позиция,

изложенная Е.П. Мыськовым. В первую очередь исследователь не

соглашается с тем, что русских целенаправленно переселяли для

строительства городов, и приводит пример Водянского городища. Известен

так называемый русский поселок, распологавшийся на территории

памятника, основан который был задолго до появления города (Мыськов

2010. С. 319). Так же Е.П. Мыськов выссказывает мнение, согласно

которому у русских, проживающих в золотоордынских городах Нижнего

Поволжья, было свое предназначение – осуществлять переволоку между

Доном и Волгой и переправу через крупные реки, такие как Волга и Дон

(Скрипкин 2013. С.193).

Обращаясь к вопросу о рабском положении русских, плененных в

ходе военных походов, необходимо понимать, что такой статус относится

не ко всему русскому населению золотоордынских городов, а лишь к

определенной части. Необходимо брать во внимание, что вполне вероятной

была ситуация социального расслоения внутри русской части населения.

Сведения о продаже русских в рабство итальянцам не вызывают сомнений,

так как европейским купцам, прибывавшим в Золотую Орду, было присуще

крайне детальное ведение деловой документации.

В 2010 году Волго-Ахтубинской археологической экспедицией

совместно с ВООО «Волго-Донским археологическим обществом» под

руководством А.С. Лапшина, на территории Водянского городища была

обнаружена серебряная позолоченная трехбусинная ажурная височная

подвеска, характерная для русского женского головного убора (Лапшин,

Мыськов 2011. С.36, 80-81), что так же свидетельствует об определенном

уровне материального достатка русского населения.

Подобный тип височных подвесок характерен для территории

средневековой Руси, в том числе Рязанской земли (Балабанова 2004. С.298-

302) и по причине дороговизны не был доступен простым людям, тем более

слою социально и экономически угнетаемого населения (Рябцева. 2005. С.

215). Вероятнее всего, она принадлежало женщине знатного рода, либо

представительнице материально обеспеченной части населения (Рябцева.

2005. С.278). Из письменных источников известно, что русские женщины

обильно украшали свои одежды беличьим и горностаевым мехом (Рубрук

183

1957. С.109-110), что также не сопоставимо с положением рабского,

зависимого населения.

Помимо ценных ювелирных изделий, среди находок, относящихся к

русскому населению, на Водянском городище и других золотоордынских

городах обнаружено большое количество монет, как медных, так и

серебряных (Лапшин, Мыськов 2013. С.71, 74, 102-107), что тоже

свидетельствует о материальном достатке определенной части русского

населения в Золотой Орде. Подтверждением того, что славянское

население Золотой Орды обладало определенными материальными

благами, нуждающимися в соответствующем хранении и охране, являются

находка ключей и фрагментов замков самой разной конструкции (Лапшин,

Мыськов 2013. С.68).

Выявленные христианские кладбища на территории

золотоордынских городов, дают исследователям ценные

антропологические данные. В юго-восточной части Водянского городища,

вблизи русского квартала и на Царевском городище, антропологическая

коллекция наиболее схожа с коллекциями южно-русских земель, в

частности Рязани (Балабанова 1999. С.216). В процессе исследования

выявилось, что немалая часть погребенных на «русском» кладбище, около

35% - это люди старческого возраста (Лапшина 2011). Подавляющее число

захоронений оказалось не пригодно для идентификации из-за плохой

сохранности. Причина такой сохранности в кардинальном изменении

рациона пищи после вынужденного переселения (Мыськов 2010. С.323). В

условиях рабства и крайне суровых мер содержания, сложно

предположить, что, по меньшей мере, треть русских людей, переселенных в

золотоордынские города с целью их строительства, доживали до глубокой

старости.

Вышеприведённые данные подтверждают материальное и

социальное расслоение среди русского населения Золотой Орды. В

городах Орды прибывали славяне-рабы, которым не нашлось места в

экономической системе страны, либо попавшие в рабство за неуплату

налогов, дани и долгов. Присутствовали в городах представители русской

знати и духовенства, которых держал в них приказ хана. Немалую часть

русских составляли ремесленники. Особой категорией принудительно

переселенного русского населения необходимо считать русских,

184

работавших на Волго-Донской переволоке и речных переправах, ввиду их

стратегически значимого для Золотой Орды труда.


Археологическое наследие Волгоградской области. К 100-летию

Волгоградского краеведческого музея / под редакцией А.С. Скрипкин.

Волгоград, 2013.

Балабанова М.А. Антропологический состав и происхождение

населения Царевского городища // Историко-археологические

исследования в Нижнем Поволжье. Вып.3. Волгоград, 1999.

Балабанова М.А. Еще раз о русских в Золотой Орде. // Проблемы

археологии Нижнего Поволжья: материалы I Международной

Нижневолжской археологической конференции. Волгоград, 2004.

Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985.

Корзухина Г.Ф. Русские клады IX – XIII вв. М.-Л., 1954.

Кубанкин Д.А. Русская община золотоордынского города Укека //

Поволжская археология. №1. Казань, 2012.

Лаврентьевская летопись / ПСРЛ. Т.1. Л., 1926.

Лапшин А.С., Мыськов Е.П. Исследования на Водянском городище в

2009 – 2010 гг. Волгоград, 2011.

Лапшин А.С., Мыськов Е.П. Исследования на Водянском городище в

2011 – 2012 гг. Волгоград, 2013.

Мыськов Е.П. Русское население Водянского городища. //

Археология нижнего Поволжья: проблемы, поиски, открытия. Астрахань,

2010.

Насонов А.Н. Монголы и Русь // Арабские истории. Вып. 3-4.

Русский разлив. Т.1. М., 1996.

Полубояринова М.Д. Русские люди в Золотой Орде. М., 1978.

Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М.,

1957.

Рогожский летописец / ПСРЛ. Т.15. Петроград, 1922.

Рябцева С.С. Древнерусский ювелирный головной убор. СПб., 2005;

Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов относящихся к истории

Золотой Орды. Т.2. М., 1941.

Федоров-Давыдов Г.А. Раскопки Нового Сарая в 1959 – 1962 гг.

Советская археология. 1964.№ 1.

185

Подвальнов Е.Д.

(студент I курса ИИМО ЮФУ)

научный руководитель - к.и.н., доцент Е.В. Вдовченков

РЕКОНСТРУКЦИЯ СОСТАВА И ЧИСЛЕННОСТИ РУССКИХ

ВОЙСК В ДОНСКОМ ПОБОИЩЕ

Донское побоище всегда имело колоссальное значение в русской

истории. Однако лишь к последнему десятилетию появились данные,

которые проливают свет на конкретику данного сражения: на численность

армий, на вооружение сражавшихся.

Для XIV у нас нет никаких точных данных, которые касались бы

численности армий. Поэтому вычисления относительно количества войск у

Дмитрия Донского и у Мамая имеют оценочный (кроме максимальной

численности, которая обусловлена размером ратного поля) и в

определенной степени дискуссионный характер. Изучение этой проблемы

на основе накопленной к данному моменту времени информации позволит

численность коалиционного русского войска и армии Мамая, наиболее

приближенную к реальности. Мы будем опираться на данные логистики,

касающиеся состава русского войска, на археологические находки с

ратного поля (элементы вооружения и доспеха). Это - фрагменты

наступательного оружия, оружия дистанционного боя, непосредственно

элементов доспехов.

У нас имеется достаточное количество письменных источников по

сражению – летописные свидетельства и литературные произведения.

Касательно летописных данных, необходимо отметить, что первый,

краткий, вариант летописного сказания о сражении, размещенный

первоначально на страницах Троицкой летописи, которая написана в

Москве, «О великом побоище, иже на Дону», появляется в начале XV века,

то есть фактически после самого сражения (Приселков 2002. С. 419-421).

Этот рассказ дошел до нас в Рогожском летописце и в Симеоновской

летописи (Рогожский летописец 2000. Стб. 139-141; Симеоновская

летопись 2007. С. 129-130). Примерно в это же время был составлен и

рассказ, помещенный на страницах Новгородской первой летописи

младшего извода (Новгородская первая летопись старшего и младшего

186

изводов 1950. С. 376-377). К сожалению, эти летописные свидетельства не

дают по факту никаких данных о чисто военных характеристиках битвы.

Пространная летописная повесть, содержащаяся в Воскресенской летописи,

была создана позже и несет на себе отпечаток влияния сформировавшейся

к тому времени литературной традиции освещения Куликовской битвы и

носит, по словам Л.А. Дмитриева, ярко выраженный публицистический

характер (Дмитриев, Лихачева 1982. С. 331).

Касательно численности, обычно основные оценки в историографии

таковы: от 400 тысяч до 30-50 тысяч. Такая разница объясняется методами

вычисления численности, особенностями работы авторов с источниками.

Большинство историков принимало сведения источников на веру, не

изучая мобилизационный потенциал Руси, не учитывая скорость

передвижения, сбора войска. Некоторые источники дают совершенно

невозможные цифры, как Устюжский летописный свод – 900 тысяч человек

(Бескровный 1980. С. 224). Однако в «Сказании о Мамаевом побоище»

дается 253 тысячи русских погибших с указанием, что врагов в четыре раза

больше погибло, то есть более 1 млн. человек (ПЛДР 1981. С. 183, 187).

В.Н. Татищев называет цифру в 400 тыс. (Татищев 1784. С. 275), М.М.

Щербатов в 200 тыс. (Щербатов 1781. С. 168). Н.М. Карамзин полагал, что

войско насчитывало более 150 тысяч конных и пеших воинов (Карамзин

1993. С. 40). Такую же цифру назвал и С.М. Соловьев, который сравнил

Донское побоище с «побоищем Каталонским» (Соловьев 1988, С. 277). В

100 тысяч воинов определял численность русской армии Д.И. Иловайский

(Иловайский 1896. С. 120). Также П.И. Гейсман (Гейсман 1893. С. 132) и

авторы коллективного труда «Русская военная сила» (Кушнерев, Пирогов

1892. С. 102).

В советской историографии долгое время господствовала

дореволюционная оценка численности русского войска в 100-150 тыс.

воинов. Так полагал, к примеру, Л.В. Черепнин (Черепнин 1960. С. 607).

Прорывом стала работа Е.А. Разина «История военного искусства», в

которой он смог обосновать, что русская армия не могла быть больше 50–

60 тыс. человек (Разин 1999. С. 272). От этого уже отталкивался А.Н.

Кирпичников, обосновав цифру 36 тыс. ратников или менее. Он заметил,

что армия большей численности представляла бы собой «неуправляемую

толпу людей, только мешающих друг другу» (Кирпичников 1976. С. 16).

187

Цифру в 30 тысяч воинов обосновали Ю.В. Селезнев и А.О. Амелькин

(Селезнев, Амелькин 2011. С. 157). Выделяется мнение С.Б. Веселовского,

поскольку он определил численность воинов в 5-6 тыс. чел. «во фронте»

(Веселовский 1978. С. 268). А.А. Булычев почти через 100 лет после С.Б.

Веселовского посчитал, что в русском войске могло быть около 1-1,5 тыс.

всадников, а вся армия вместе со слугами и обозниками составляла порядка

6-10 тыс. человек (Булычев 2014. С. 10-12).

Палеоландшафтники, которые исследует место сражения, считают,

что размер ратного поля был около 3 км на 600-800 метров (Бурова 2003. С.

36-47; Гласко, Сычева 2003. С. 7-22; Двуреченский 2008. С. 12;

Александровский 1990. С. 70; Пенской 2011. С. 159). При этом берег

Непрядвы в прошлом был покрыт лесом, а на правом берегу была

лесостепь, имевшая обычно лишь небольшие открытые участки.

Соответственно, в условиях конца XIV века с заболоченностями, балками и

лесными массивами, которые занимали большую территорию, нельзя было

поместить армию более 9-10 тысяч воинов каждой из сторон.

Для сравнения можно привести в пример другое крупнейшее

сражение конца XIV века. Это битва на Косовом поле 1389 года, где на

ратном поле шириной в 3 км выстроились сербо-боснийские силы в 16

тысяч пеших и конных воинов и турецкие силы в 25 тысяч пеших и конных

воинов, которые построились глубиной в 300 метров (Шкриванић 1956. С.

31-34, 59). То есть поле в 3 км на примерные 0,8-1 км, поскольку войска

обычно строились в 200 метрах друг от друга, поскольку между линиями

должно было быть 200-300 метров – это расстояние максимального «полета

стрелы» (Никифор II Фока 2005. IV. 5). Точно такую же дистанцию

сохраняли и войска в Новое время (Пенской 2011. С. 159). Поэтому размер

поля сопоставим с полем Куликовым, только в Косовской битве

участвовали крупные силы пехоты с двух сторон, поэтому и такие большие

цифры.

По распространению находок (большое число обломков оружия и

малое число наконечников стрел) можно сказать, что две армии фактически

пропустили фазу дистанционного боя, сразу сойдясь в т.н. кавалерийской

сшибке (Двуреченский 2008. С. 10-12).

Размеры поля создают ограничения для предельного количества

воинов. Для исчисления коалиционного русского войска при Донском

188

побоище нужно произвести расчеты общего количества сил и тех, что

смогли принять участие в сражении. Общую численность не так сложно

подсчитать, хотя до данной работы подобный расчет никто не производил.

Имеются данные о площади, с которой комплектовалась русская армия –

это территория в 60 тыс. км2 при населении в 400 тыс. человек (Зенин 1980.

С. 11). Доля городских жителей составляла 6% (Сабитов 2010. С. 57). К

полевым сражениям привлекались только горожане и феодалы – то есть 7-

8% от всего населения. Но еще от этого числа половину составляли

женщины, четверть дети, старики, были и те, кто не был годен к войне. И

конечный расчет дает около 8 тысяч воинов максимально. То есть это те

воины, которыми располагал Дмитрий Донской. Важно заметить, что эта

цифра именно конных воинов – мелких вотчинников, которые являлись

под княжеские знамена в поход «конно, людно и оружно», часто во главе

небольшой свиты (3-5 чел.) (Чернов 1998. С. 309-310). Данная цифра не

включает слуг.

Касательно состава армии Дмитрия Донского: в русском войске были

городские полки из Москвы, Коломны, Звенигорода, Можайска, Волока,

Серпухова, Боровска, Дмитрова, Переяславля, Владимира, Юрьева,

Костромы, Углича, Галича, Бежецкого верха, Вологды, Торжка, а также

воинские контингенты, выставленные княжествами Белозерским,

Ярославским, Ростовским, Стародубским, Моложским, Кашинским,

Вяземско-Дорогобужским, Тарусско-Оболенским и Новосильским, были

дружины князей-изгоев – Р.М. Брянского, Андрея и Дмитрия

Ольгеродовичей (Возный 2010. С. 35; Пенской 2011, С. 159; Горский 2001.

С. 1-9).

Средняя дружина князя была равна 300-400 дружинникам, у

удельных князей гораздо меньше (Сабитов 2010. С. 57). То есть по

дружинам (без дружины Дмитрия Донского) численность будет 2500-3000

воинов. Силы московского князя в 1445 году в битве при Суздале

равнялись 1000 воинов (Зимин 1991. С. 104). Но после битв при Воже и

Пьяне такой численности быть не могло из-за понесенных потерь у

Дмитрия Донского. Городские полки зависели от численности населения

города (от количества ремесленников и купцов, которые и составляли

городские полки), но из-за дороговизны снаряжения обычно подобные

полки были из сотни воинов, редко больше. Крупные города могли

189

выставлять несколько сотен. Например, городской полк Владимира (одного

из крупнейших городов Северо-Восточной Руси) составлял 500 воинов

(Пенской 2011. С. 158). В совокупности получаем те же 6-7 тысяч воинов.

Эти цифры подтверждаются и данными логистики русского войска (Зинин

1980. С. 11). Логистика косвенно подтверждает цифры А.А. Булычева

(Булычев 2014. С. 10-12). Е.А. Разин заметил, что движение русского

войска происходило по поймам рек с заливными лугами (Разин 1999. С.

273). Это объясняется отсутствием достаточного количества фуража – на

его сбор приходилось тратить время (или на пополнение от травяного

довольствия), ведь каждый русский воин шел в поход «о дву конь». Это в

целом было распространенной проблемой для средневековья, поиск

фуража и провианта был важен так же, как и боевые качества армии. На

Руси также существовала данная проблема. Так, на рубеже XV-XVI веков

крестьяне заготавливали ровно столько фуража, сколько надо было

домашним животным в хозяйстве (Чернышевский 1989. С. 129). Запас,

который брали в поход, требовал постоянного пополнения, которое можно

было бы получить у врага или использовать подножный корм. Чем больше

армия и меньше подножного корма, тем большую площадь нужно

использовать для прокорма (Храпачевский 2005. С. 275). Также В.В.

Пенской считает, что пехота не выдерживала бы ежедневные 30-ти

километровые марши (Пенской 2011. С. 160). Исходя из всего

вышесказанного, скорее всего, русское войско было конным.

Интересные теоретизирования в последние годы касательно

тактической части сражения провел В.В. Пенской, опираясь на основы

татарской тактики. Эти теоретизирования основаны на «Уложении»,

которое было по времени почти одновременно с Донским побоищем

(Тамерлан 2006. С. 408-410). По В.В. Пенскому, в ту эпоху в атаках

участвовали войска волнами, одна за другой, проводя маневры на поле боя.

Это было возможно из-за эшелонирования боевых порядков в глубину.

Существовали тактические единицы разного размера, не только полки, но и

стяги, копья (Кирпичников 1976. С. 15). Благодаря нескольким линиям,

тактическим единицам возможно наращивать силу удара за счет введения в

бой свежих сил из следующих линий (Пенской 2011. С. 159). Надо

заметить, что маневр имеет очень важное значение. Например, М.В.

Горелик отмечал, что в степях еще задолго до Донского побоища

190

сформировалась «тактика трех «соступов» – лучного, копейного и

клинкового. Метательным оружием расстраивались ряды противника,

шоковая атака с копьями полностью ломала строй врага и обращала его в

бегство, клинками уничтожалась живая сила» (Горелик 1995. С. 381).

Само место сражения предположительно находилось примерно в 8

км северо-западнее от памятника Куликова поля, в 4-5 км от Хворостянки

(Двуреченский 2008. С. 10-12). Это единственное большое место, имеющее

подходы с севера и юга, где было возможно развертывание армий. Судя по

распространению находок и по самим находкам, как было отмечено ранее,

имела место кавалерийская сшибка. Поскольку местность на поле боя

имеет небольшие излучины из лесных массивов, то при первом визуальном

контакте вражеской армии времени на перестрелку не было. А потому в

конкретных условиях местности Донского побоища первый «соступ» был

фактически пропущен. Это не дало в полной мере реализовать потенциал

лучников. Судя по всему, сразу пошли копейные таранные удары, в ходе

которых верх одержало русское войско.

Вооружение эпохи Донского побоища, как оборонительное, так и

наступательное достаточно полно изучено. Поэтому хотелось бы

сосредоточиться на отдельных предметах вооружения. В ходе

археологических раскопок были найдены наконечники копий типа III, IV

по типологии А.Н. Кирпичникова, есть наконечники сулиц. Данные типы

наконечников копий относятся к бронебойным наконечникам

(Двуреченский 2005. С. 67). Среди находок есть одна предполагаемая

рогатина. В.В. Пенской предположил на основе данной находки, что в

сражении могла участвовать пехота (Пенской 2011. С. 159). Однако О.В.

Двуреченский указал, что этот наконечник копья не является рогатиной, он

недостаточно массивный (Двуреченский 2008. С. 15). Поскольку в данный

период времени распространены пластинчатые доспехи, актуальным

становится пробитие подобной защиты. На Донском побоище, например,

также найдена была пластина, она схожа с пластинами из пластинчатой

брони XIII-XIV века, найденной в Новгороде (Медведев 1959. С. 130-131).

Найдены различные типы бронебойных стрел: ромбовидные, шатровые,

пулевидные, пирамидальные наконечники. Также были широколопастные

стрелы, оставляющие широкие, предназначены для попадания в

незащищенные участки тела.

191

Потери для 6-7 тысячного войска были тяжелейшие, учитывая, что

все они пришлись на профессиональный состав, на превосходно

вооруженных и опытных воинов, на великолепно обученные войска. По

В.В. Каргалову, эти потери равнялись 12 князьям и 483 боярам, что

равнялось 60% командного состава русского войска (Каргалов 1980. С.

112). Эти потери составили 11 воевод и примерно 400-500 «бояр» (Пенской

2011. С. 160). И эти потери равнялись почти десятой части армии. Данные

«бояре» – это те мелкие вотчинники, являвшиеся под княжеские знамена,

часто во главе небольшой свиты (3-5 чел.) (Чернов 1998. С. 309-310).

Именно подобные вотчинники и составляли тактические единицы: стяги и

копья, а иногда и возглавляли их.

В данной работе было проведено исследование численности и

состава русских войск на основе данных последних лет исследований

Донского побоища. Получившееся результаты не совпадают с

предыдущими научными изысканиями исследователей, не совпадают с

привычным для людей восприятием Донского побоища.


Александровский А.Л. Палеопочвенные исследования на Куликовом

поле // Куликово поле: Материалы и исследовании. М., 1990.

Бескровный Л.Г. Куликовская битва // Куликовская битва. М., 1980.

Булычев А.А. Куликово поле: живые и мертвые //Государственный

музей-заповедник «Куликово поле». Тула, 2014.

Бурова О.В. Принципы и научно-методические подходы по

восстановлению лесов Куликовского поля // Куликово поле. Исторический

ландшафт. Природа. Археология. История. В двух томах. – Т. I. – Тула,

2003.

Веселовский С.Б. Труды по источниковедению и истории России

периода феодализма. – М., 1978.

Возный И.П. Военное искусство в Куликовской (1380) и

Грюнвальдской (1410) битвах (сравнительный структурный анализ) //

StudiaSlavicaetBalcanicaPetropolitana. № 2 (8) июль – декабрь. 2010.

Гейсман П.А. Краткий курс истории военного искусства в средние и

новые века. Ч. I. История военного искусства в средние века. – СПб., 1893.

Гласко М.П., Сычева С.А. Ландшафты места Донского побоища //

192

Куликово поле. Исторический ландшафт. Природа. Археология. История. В

двух томах. Т. I. Тула, 2003.

Горелик М.В. Вооружение народов Восточного Туркестана //

Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Хозяйство,

материальная культура. – М., 1995.

Горский А.А. К вопросу о составе русского войска на Куликовом

поле // ДРВМ. № 4 (6). 2001.

Двуреченский О.В. Реликвии Донского побоища. Находки на

Куликовом поле. М., 2008.

Двуреченский О.В. Снаряжение русского воинства в эпоху

Куликовской битвы // Родина. №12, 2005.

Дмитриев Л.А., Лихачева О.П. Сказания и повести о Куликовской

битве. – Л., 1982.

Зенин Д. Не числом, а умением //Техника молодежи. №9, 1980

Зимин А.А. Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в. –

М., 1991.

Иловайский Д.И. История России. – Т. II. Московско-литовский

период или собиратели Руси. – М., 1896.

Карамзин Н.М. История государства Российского. – Т. V. – М., 1993.

Каргалов В.В. Куликовская битва. – М., 1980.

Кушнерев И.Н., Пирогов А.Е. Русская военная сила. – Т. I. – М.,

1892.

Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII- XV вв. – Л., 1976.

Медведев А.Ф. Оружие Великого Новгорода // МИА – 65. М.: 1959.

Никифор II Фока. Стратегика. – СПб., 2005.

Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов //

ПСРЛ. – Т. III. – М., 1950.

Пенской В.В. О численности войска Дмитрия Ивановича на

Куликовом поле // Военное дело Золотой Орды: проблемы и перспективы

изучения. Казань, 2011.

Приселков М.Д. Троицкая летопись. – СПб., 2002.

Продолжение летописи по Воскресенскому списку // ПСРЛ. – Т.

VIII. – М., 2001.

ПЛДР. XIV- середина XV в. М., 1981.

Разин Е.А. История военного искусства VI-XVI вв. – СПб., 1999.

193

Рогожский летописец. Тверской сборник // ПСРЛ. – Т. XV. – М.,

2000.

Сабитов Ж. О численности монголов в Западном походе // Вопросы

истории и археологии Западного Казахстана. № 1. 2010.

Селезнев Ю.В., Амелькин А.О. Куликовская битва в свидетельствах

современников и памяти потомков // Исторические исследования. – М.,

2011.

Симеоновская летопись // ПСРЛ. – Т. XVIII. – М., 2007.

Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Т. 3. //

Соловьев С.М. Сочинения в восемнадцати книгах. – Кн. II. – М., 1988.

Тамерлан. Автобиография. Уложение. М., 2006.

Татищев В.Н. История Российская с самых древнейших времен. –

Кн. 4. СПб., 1784.

Храпачевский Р.П. Военная держава Чингисхана. – М., 2005.

Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного

государства в XIV – XV веках. Очерки социально-экономической и

политической истории Руси. М., 1960.

Чернов С.З. Волок Ламский в XIV – первой половине XVI в.

Структуры землевладения и формирование военно-служилой корпорации.

М., 1998.

Чернышевский Д.В. «Приидоша бесчисленны, яко прузи». М.,

Вопросы истории. №2. 1989.

Шкриванић Г.А. Косовска битка. Цетинье, 1956.

Щербатов М.М. История Российская с древнейших времен. Т. IV. Ч.

I. СПб., 1781.

194

1. – наконечник типа IVа по А.Н. Кирпичникову, возможно рогатина

(Двуреченский 2008, рис. 7); 2. – наконечник типа IVа по А.Н.

Кирпичникову (Двуреченский 2008, рис. 8).

195

Болкунов С.В.

(студент V курса исторического факультета ДонНУ)


ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ СООРУЖЕНИЯ XVII – XVIII ВВ. В

СРЕДНЕМ ТЕЧЕНИИ СЕВЕРСКОГО ДОНЦА

С XVI в. Северский Донец фактически становится неофициальной

границей между Московским государством и Крымским ханством.

Готовясь к большой войне с Крымским ханством, на левом берегу

Северского Донца в мае 1571 г. создается система острогов и засек.

Строятся Коломацкая, Обишанская, Бакалийская, Изюмская, Святогорская,

Бахмутская и Айдарская сторожи. Главная задача сторож – это наблюдение

за кочевниками. Русская пограничная стража под постоянным надзором

держала три важнейших татарских пути (сакмы) Муравский, Изюмский и

Кальмиусский. Благодаря пограничной охране и системе сторож,

создавались условия для продвижения вглубь степей русских и украинцев,

заселению северных районов Донецкого края. (Пiрко 2003. С. 58 – 63)

Поскольку основные дороги, ведущие из Москвы в Крым, проходили

через Северский Донец, можно считать, что именно на этой территории и

оседало население Северщины и прилегающих к ней земель. Население,

которое во время войн между Великим Московским княжеством и

Польско - Литовским государством в XVI – первой половине XVII в.,

спасались от военных разорений и покидали насиженные места. Начиная со

второй половины XVI века, на Слобожанщине существовали два потока

колонизации: с севера шла русская колонизация, связанная со

строительством военно-оборонительных линий для охраны Московского

государства (с юга от Крыма, и с юго-запада от Польско - Литовского

государства) с запада – украинская. Последняя была вызвана, по одним

версиям, польско-шляхетской неволей и эксплуатацией, по другим - силой

хозяйственных интересов населения Приднепровья (Багалiй 1993. С. 36 –

41).

О казаках, которые стали заселять эти территории, сообщает

Герберштейн, который в начале XVI в., дважды находился в Москве

(Герберштейн 1908. С.56 – 61). В середине XVI в. о них упоминается в

196

Никоновской летописи и в сообщениях царю пограничных воевод и

российских дипломатов.

В 80–х годах XVI в. над Донцом хозяйничают казацкие атаманы

Матвей Федорович (Федоров), Т. Слепецкий и С. Высоцкий, которые с

«черкасами» и «рыцарями запорожскими», расположились между Донцом

и Осколом и стали полными хозяевами края. Стоит заметить, что эти

казаки не просто стояли на страже, но и охраняли группы

промышленников, которые занимались ловлей рыбы, зверя и

пчеловодством, и очевидно, солеварением на Торских соляных озерах.

Возможно, поэтому казаки агрессивно относились к любым попыткам

кого-либо закрепиться в этих землях. Так, в 1588 г., козаки Федоровича

напали на новый острог на р. Воронеж, и разграбив его, сожгли. В этом

году казаки Федоровича «молодцы запорожские» по словам московской

грамоты, совершили отчаянный и удачный рейд на крымские земли:

Гезлев, Аккерман и Азов были сожжены и разграблены.

Правительство Москвы решает приструнить пыл казаков и забыв об

их «грехах», вербует на сторожевую службу. А уже в апреле следующего,

1589 года на Донец и Оскол был отправлен посол Зиновьев. Тот год

выдался очень засушливым и голодным, казаки сильно страдали от этого, а

потому предложение дипломата оберегать царских станичников, сторожей,

путивльских севрюков и казаков, которые стоят по Донцу, пропускать

крымских гонцов в Москву, и служить царю они встретили с энтузиазмом.

Более 600 казаков начали получать царское жалованье. За плату войско

Федоровича начало преследовать других атаманов, которые убивали и

грабили севрюцкие строжи и московских послов между Донцом и

Осколом.

Однако часть местного казачества хоть и переходила на московскую

службу, но они, так же, как и самостоятельные отряды казаков, не

допускали на промыслы в эти земли московских воевод и бояр.

Большинство же контингента здесь состояло из северских и

приднепровских казаков, которые и в дальнейшем считали эти земли

своими, несмотря на службу Москве (Беляев 1846. С. 43 – 56).

О распространении казачества на территории реки Северский Донец

свидетельствует также грамота царя Федора Ивановича от 20 апреля 1593,

в которой предлагалось казакам, что «придут на Донец», встретиться с

197

путивльскими казаками и вместе с ними отправиться на Дон. «А велено

черкасам запорожским, гетману Христофу Копинскому и всем атаманом и

черкасом быть на Дону, на шляхах...» (Пiрко 2009. С. 164 – 170).

По указу царя Бориса Годунова строится одна из главных крепостей

Русского государства на южных рубежах – город Царев-Борисов. По

мнению советского и русского историка Владимира Загоровского, датой

основания города нужно считать 1599 год (Загоровский 1980. С. 53 – 56).

Построить город был дан приказ воеводам Богдану Бельскому и Семёну

Алфёрову. Крепость города имела 3 башни с воротами и ещё 6 глухих

башен и 127 срубов с общей длиной стен между башнями в 397 саженей.

Стены крепости строились из соснового леса, были двойными и составляли

4 сажени в высоту. Вокруг стен располагались вал и ров, которые были

сооружены согласно чертежам Ф. Чулкова и И. Михнева

(Палкин 2006. С. 112 – 130). От вала в сторону реки Оскол расположились

слободы стрельцов, казаков и пушкарей, которые были обнесены

острожной стеной. В период смутного времени город приходил в упадок, а

в 1612 г. был окончательно разрушен татарами, но в 1654 г. территория в

районе города была заселена черкасами, а крепость восстановлена в 1656 г.

С приходом населения на эту территорию район начал развиваться.

Активно заработали соляные промыслы, но татарские набеги не

прекращались. В 1663 г. с целью защиты торских соляных промыслов был

построен Маяцкий городок. Он же, находился южнее Царев-Борисова, на

севере современной Донецкой области и служил также и для его защиты.

Об этом писал и Владимир Загоровский, что в Царев-Борисове был развит

земледельческий промысел, а в Маяцком городке возможности заниматься

земледелием не было, из-за постоянных татарских набегов. Сама крепость

представляла собой острог с двумя проезжими и пятью глухими угловыми

башнями. Дороги, выходящие из проезжих ворот, вели к Северскому Донцу

и Торским озёрам. Крепость была построена из дубовых брёвен. Вокруг неё

были сооружены надолбы, рвы и валы, а по городской стене построены

обламы и катки. Также, была укреплена дорога, ведущая из городка к

Торским озёрам по её сторонам также поставлены намёты и надолбы

(Ефремов 2003. С. 127 – 140). В самом Маяцком городке сосредоточилось

управление соляными промыслами у Торских озёр. В амбарах крепости

располагалось хранилище добытой соли, которая выдавалась в качестве

198

жалования служилым людям Белгородского полка

(Загоровский 1980. С. 70 – 73).

С середины XVII в. казаки постепенно начинают заселять Дикое

поле. В это время в Среднем Подонцовье действуют самостоятельные

казачьи отряды Василия Копоня, Торского, Рубаки, Забужского. С

Поднепровья бегут сюда от польского гнета крестьяне, продвигаются

запорожцы. С Дона на Торские и Бахмутские соляные озера приходят

донские казаки. Из-за Донца сюда с той же целью пришли слободские

казаки. Документы свидетельствуют, что уже в это время берега

р. Жеребец от устья до верховья были усеяны зимовищами, пасеками,

рыбными и звериными угодьями казаков Изюмского слободского полка

(Гербель 1852. С. 85 – 88). Казацкая глиняная «люлька», кружка и бутыль,

светильник, найденные на территории Артемовска и Покровского, говорят

о том, что казаки основательно обосновались и в долине р. Бахмут. А

обломок запорожской сабли напоминает о военной опасности,

подстерегавшей бахмутских солеваров в XVII столетии, когда начиналась

история Бахмутской крепости.


Багалій Д. І. Історія Слобідської України. Х., 1993.

Беляев И. О сторожевой, станичной и полевой службе на польской

Украине Московского государства до царя Алексея Михайловича. М., 1846.

Гербель Н. Изюмский слободской полк. СПб., 1852.

Герберштейн С. Записки о Московитских делах. СПб., 1908.

Ефремов А.С., Курило В.С., Бровченко И.Ю., Климов А.А.,

Красильников К.И., Семистяга В.Ф., Подов В.И. Правительственная и

народная колонизация края во второй половине XVII — начале XVIII вв //

История Луганского края. Луганск, 2003.

Загоровский В.П. Изюмская черта. Воронеж, 1980.

Палкин Ю.И. Пограничные линии южных границ России // Наука и

техника: иллюстрированный журнал. Вып. 5. Харьков, 2006.

Пірко В. Заселення Донеччини у XVI - XVIII ст. (короткий

історичний нарис і уривки з джерел). Донецьк, 2003.

Пірко В.О., Петрова Ш.В., Петров О.О. Джерела до історії населених

пунктів Донеччини XVI XVIII ст.. Збірникдокументів. Донецьк, 2009

199

Jung Yoojin

(Senior, bachelor’s degree, the Department of History’s,

Humanity Science College, Dong-A University)

Professeor - Shin Taegab

SITUATION IN JOSEON BEFORE SINO-JAPANESE WAR

(BASED ON THE DIARY OF RUSSIAN EMBASSADOR,

DMITREVSKI P.A.)11

Since late 19th

century, Russia, one of the powerful countries around

Joseon, has had a great influence on Joseon’s situation. However, Russia has

maintained the status quo policy in order not to create conflicts between

neighboring countries right before the Sino-Japanese War. Pavel Andreevich

Dmitrevski(1851-1899) was representing Russian interests in Joseon during

1891-1893. He made a note in his diary regarding his experience and works as an

Oriental list specialized in Joseon and Qing, and as a diplomat during the period

between 18th of October 1891 and 24

th of October 1893. His diary, which was

originally designed to record the official letter to be sent to Russia periodically,

has had a great importance to understand Russian policy making process towards

Joseon since 1894. During the period when the Sino-Japanese War was about to

begin, Donghak movement was spreading out all over the country. Therefore, his

diary has clearly shown the scale and sign of the movement as well as the

reaction of Joseon government. Additionally, it can be seen that the conflict

between Qing and Japan has been sharpening during the period.

In the late 19th

century, the Qing government, which was opposed to

Japanese occupation of Joseon, in order to maintain their influence on Joseon,

has concluded that having trade and diplomatic relationships between Joseon and

the Western powerful countries would be beneficial for themselves in terms of

unity and inviolability of Joseon. Qing government’s policy towards Joseon has

been newly moderated. At the same time, they have clearly asserted that Joseon

had been belonged to Qing. Given these Qing’s diplomacy, Russian government

has regarded Qing as the most threatening country for the Joseon regime.

Behavior of the representative of Qing has been clearly shown through

11Supported by the Initiative for College of Humanities’ Research and Education (CORE) of

Dong-A University.

200

Dmitrevski’s Diary. In 18th of January, 1892, ministers of each country should

officially visit Gojong as the day was the biggest national holiday of the Joseon.

However, the representative of Qing had no regard of it neglecting traditional

etiquettes so that Gojong lost his temper. For another instance, Qing’s military

forces attacked Russian embassy, showing that Qing was more powerful than

any other countries in Joseon. On the other hand, Russia has maintained friendly

relations between Qing and at the same time, they have maintained their

diplomatic route to guarantee the independence of Joseon.

In this period, Japan has faced their long term growth problem and it was

dependent on their open port. Moreover, their social problems have been worse

as their population growth was soaring, their foreign debt was increasing rapidly

and there was tax burden of people. For such reasons, Japan has begun their

colonial policy. Dmitrevski was one of those who were Russian diplomats and

concerned about Japan’s dangerousness. Japan forcibly opened Joseon’s port in

1876 and enlarged their influence in Joseon. Moreover, Japan has employed

various types of schemes in order to lower Russia and Qing’s guard towards their

colonial policies. As a result, Russian government has been misled to regard

Japan as a peaceful and friendly country towards Joseon. According to

Dmitrevski’s diary, Japanese has visited him several times during his stay and

sounded out the changes of Russian policy route and intention of them. For

instance, Japanese visited Dmitrevski on the 8th of October, 1891 and showed

their positive opinion that Russia’s construction of the Siberian Railway would

connect the two continents; Asia and Europe, and it could also stabilize the

Russian border. However, when the Japanese visited Joseon officers, they have

come between Joseon and Russia by mentioning that the Russian’s construction

of the Siberian railway and their aggressive attitudes towards their policies

would increase the Russian power and it would definitely not be a safe situation

for Joseon.

The main excuse for Japanese militarist to execute their invasion plan was

the popular movement by secret organization Donghak between the period 1893

and 1894. As a great many of peasants and the poor had joined the Donghak

movement, news that Joseon were in a danger have spread out over the Far East

countries since 1890. Dmitrevski also has observed manifestation of the social

disorder. In his diary, there has been already a spate of robberies on the street in

December 1891. In addition to that, foreigners who were working in Seoul could

201

feel the various signs of the Donghak movement, and the family of Min has lost

their support of people. For instance, in January 1892, a strange letter was posted

on the gate of Min Youngjoon’s house indicating that these people have

deceived king by stealing state coffers and they would make Joseon perish in the

coming year. More riots of Donghak and peasants were mentioned in his diary

between 1891 and 1893. As time passed, Dmitrevski has discussed more

regarding Donghak issues with other foreign representatives. There were also

antiforeign letters frequently and the family of Min has secured the foreigners’

safeties. Additionally, while several leaders of Donghak were executed, the

Donghak movement has been even more powerful. Accordingly, the foreign

representatives in Joseon who had fear of this movement have reported this news

with concerns to their countries. In the letter of Dmitrevski in May 1893, he

mentioned that Japan might be deeply involved in Donghak movement and

Daewongoon played a major role in the movement. In an urgent situation of

Joseon, the conflict between Qing and Japan has become severe as the other

countries policies were changing according to the Joseon’s situation. Russia was

the one trying to prevent these conflicts between strong Far East countries.

Dmitrevski has also concerned about the Japanese aggressive attitudes and

policies towards Joseon and he has actively reported this issue to the Russian

government in 1892 and 1893. As described above, Dmitrevski was aware of the

conflicts between the Far East countries, especially between Qing and Japan.

Moreover, he has shown his great concerns through his diary and letters,

regarding peasants’ grievances which eventually caused Donghak movement.

Until now, Veber’s study has been mainly noted to understand the Russian

interests in Joseon during the time of open port. On the other hand, Dmitrevski’s

diary has not been noted until now as it was not an official report or letters but

the personal diary in a relatively short period. However, it is worthwhile to study

his diary because the period he stayed in Joseon, was a dramatic turn for Joseon

from the traditional order of East Asia. Therefore, studying the rest of Russian

representatives’ lives in Joseon and their personal records, is highly

recommended to understand the historical situation at the time.

202

Reference

1. Single Published Book

Boris Dmitrievich Pak, Russia and Korea // Northeast Asian History

Foundation, 2010.

Ernst von, Hesse-Wartegg, Korea : eine Sommerreise nach dem Lande der

Morgenruhe // With books, 2012.

Podzhio Mikhail Alexandrovich ,Russian diplomat looked modern Korea

// Northeast Asian History Foundation, 2010.

Song Geumyoung, Russia’s Advance into Northeast Asia and Polity of

Korea (1860-1905) // KooHak, 2004.

2. Articles

Hong Woongho, East Asia Policy of Russia before First Sino Japanese

War // Journal of Eastern studies No.61, 2008, pp.91-123.

Kim Wonsoo, Russian Policy toward Korea during The Sino-Japanese

War and Triple Intervention // Journal of Korean Political And Diplomatic

History No.36, 2015, pp.37-65.

Kirilova, Marina, Russian policy in Korea before Sino-Japanese war //

Yonsei University, 2015.

Lee Heesoo, Korean image of Russian traveler In start phase of diplomatic

relations // Journal of Eastern studies No.61, 2008, pp.9-37.

Lee Jaehoon, Formation of Economic Relations between Korea and Russia

in the Modern Era // Journal of Eastern studies No.61, 2008, pp.39-67.

Min Kyounghyoun, Culture: Russia`s Policy toward Korea in the Late

19th century // Russian Language and Literature No.23, 2006, pp.319-336

Min Kyounghyoun, The foreign policy of Russian Empire toward Chosun

in the Late 19th century and the Treaty of Friendship and Commerce between

Russia and Korea // Journal of Eastern studies No.61, 2008, pp.69-89.

203

ИСТОРИОГРАФИЯ, МУЗЕОЛОГИЯ,

МЕТОДОЛОГИЯ

Пискотина В.А.

(студентка 5 курса факультета исторического и правового

образования ВГСПУ)

научный руководитель – к.и.н., доцент Сухорукова Е.П.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИМПЕРАТОРСКОГО МОСКОВСКОГО

АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА ПО ОРГАНИЗАЦИИ И

ПРОВЕДЕНИЮ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ СЪЕЗДОВ В РОССИИ ВО

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА

Вторая половина XIX в. в истории Российского государства отмечена

значимыми преобразованиями, затронувшими практически все

направления общественной жизни. Важные новации коснулись и научной

сферы. Например, археологическая наука совершенствовалась не только в

теоретическом плане, но и в организационном. Ее развитие осуществлялось

на базе двух центров. В Санкт-Петербурге археологическая наука

«находилась в руках» Археологической комиссии, Эрмитажа и Русского

археологического общества (РАО). В Москве, в свою очередь, немного

позже появились Императорское Московское археологическое общество

(далее ИМАО), Исторический музей, координационный центр по

организации Археологических съездов (далее АС). Как пишет

Г.С. Лебедев, эти два центра представляли собой разобщено действующие

структуры, но позже стали работать в одном направлении, что позволило

развивать археологическую науку в более широких масштабах

(Лебедев 1992. С. 111). Несомненная заслуга в этом деле принадлежит

А.С. Уварову.

Время требовало преобразований, в первую очередь, налаживания

связей между научными центрами и научным сообществом на разных

уровнях, расширения спектра вопросов, изучаемых РАО. В связи с этим

необходимо отметить деятельность ИМАО, созданного в 1864 г.

204

Учредителем данной организации был Алексей Сергеевич Уваров.

«Стремления Графа были направлены к тому, чтобы создать из

Московского Археологического Общества научный центр, который бы

направлял археологические разыскания в России, вызывал бы к жизни

новые силы, новые труды, отвечал бы на возникавшие запросы касательно

старины русской и откликался бы на различные требования и нужды,

вызываемые заботами о сохранении и изучении древних памятников»

(Историческая записка... 1890. С. 3). Стоит отметить, что на протяжении

двадцатипятилетнего существования поставленные перед Обществом

задачи оставались неизменными. Ко всему прочему, в сферу интересов

ИМАО входили организация и проведение Всероссийских

Археологических съездов, ведь именно здесь родилась идея о создании

такой научной площадки. Московское Общество занималось не только

организационными вопросами, но и изданием основного сборника съездов

– «Трудов», публикацией материалов о результатах экспедиций, брошюр,

путевых заметок и т.п.

Сделать вывод о вкладе ИМАО в развитие археологической науки

позволяет анализ документа – «Исторической записки о деятельности

Императорского Московского археологического общества за первые 25 лет

существования». «Историческая записка…» состоит из пяти глав, включая

приложения. Подробнее мы остановимся на содержании пятой главы,

посвященной деятельности Московского Археологического Общества по

устройству АС.

Анализируемый источник содержит данные о первых семи съездах,

частично о восьмом, так как на момент публикации «Исторической

записки…» только шла подготовка к нему. Проведение восьмого съезда и

празднование 25-летия существования МАО были совмещены, поэтому

местом для проведения торжества, а, следовательно, и для

Археологического съезда, вновь была выбрана Москва, несмотря на то, что

в правилах АС была обязательной смена географии съездов. Авторство

«Исторической записки…»принадлежит Прасковье Сергеевне Уваровой,

что подтверждается ее мемуарами (Уварова 2005. С. 139).

При чутком руководстве МАО были проведены многие съезды, но

большую роль общество сыграло при устройстве I, III, V, VII

(Историческая записка… 1890. С. 79). Работа по проведению съездов

205

начиналась с обсуждения условий. Для этого граф А.С. Уваров адресовал

действующим обществам и учреждениям письма с указанной просьбой.

Далее, в 1867 году, было получено разрешение от Министерства Народного

Просвещения на проведение первого съезда в Москве. Стоит отметить, что

первая половина указанной главы анализируемой «Исторической

записки…» содержит, в большей степени, организационные моменты, в

числе которых – место проведения съезда, дата, создание Предварительных

и Распорядительных комитетов, количество участников, а также число

заседаний по отделениям. Процесс динамики количества членов и

заседаний по каждому из семи съездов можно проследить по графику 1.

График 1. Данные о первых семи Археологических съездах

Что касается VIII АС, организация и его проведение стали

обязанностью П.С. Уваровой, так как МАО в этот период занималось

изданием неопубликованных «Трудов» как самого общества, так и съездов.

Кратко результаты работ ИМАО можно представить в виде

следующих тезисов:

1. Публикационная деятельность. Помимо «Трудов» АС Общество

публиковало отдельные сборники материалов; начиная с третьего съезда,

выпускало в свет заметки, содержащие ответы на поставленные на съездах

206

вопросы. Статистические данные ИМАО говорят о том, что количество

рефератов, рассмотренных на заседаниях, условно может быть равным 631.

Под словом «условно» имеется в виду тот факт, что после основных

рефератов нередко звучали дополнения, критика, которые по своему

объему могли быть отождествлены с докладом. К моменту издания

«Исторической записки…» было напечатано 12 томов «Трудов»,

охватывающих период с первого по шестой съезды включительно.

2. Экспедиционная деятельность. Работа в данном направлении

велась с 1879 года Подготовительным комитетом V Археологического

съезда. Результаты экспедиций давали новый материал для публикаций,

знакомили не только участников, но и научное сообщество в целом, с

неизученными материалами и памятниками.

3. Организация археологических выставок. Выставки

проводились с первого съезда, но их содержание имело ряд особенностей.

Например, первые выставки включали в себя известный ученым материал,

а в последующие добавлялся новый. Кроме того, выставочный материл

нередко по окончании заседаний передавался в местные музеи.

4. Область научной коммуникации. АС стали научной площадкой

для обмена опытом учёных не только в области археологии, в работе АС

принимали участие специалисты в области этнографии, филологии,

лингвистике и др. Это было место средоточия, аккумулирования

достижений отечественной науки самых разных её направлений.

5. Актуализация сложных вопросов науки. Ученые собирались на

общие и специальные заседания. Предполагалось, что общие вопросы

будут служить вектором в работе каждого съезда. На практике оказалось,

что многие вопросы оставались без ответов и откладывались до

обсуждения на последующих съездах. Начиная с третьего АС, в программе

фиксировались 2 группы вопросов: а) вопросы, предлагавшиеся для

обсуждения; б) вопросы, на которые желательно получить ответы

(Историческая записка… 1890. С. 109). К моменту проведения VIII съезда

количество вопросов, которые не получили удовлетворительных ответов на

протяжении предыдущих семи съездов, составило 329 с учетом того, что

некоторые отошли на второй план как вопросы, утратившие свою

актуальность. АС способствовали оформлению методологических основ

науки, постановке вопроса о необходимости сохранения памятников и

207

популяризации археологических сведений (Историческая

записка… 1890. С. 110).

6. Популяризация археологических знаний. В этом направлении

МАО призывало ученых объединяться, налаживать контакты между

регионами, создавать музеи, научные общества, изучать памятники

древности и т.д.

Таким образом, можно сделать вывод, что деятельность

Императорского Московского Археологического общества имела широкий

спектр направлений, устройство и проведение Всероссийских

Археологических съездов являлось лишь одним из них. МАО стало той

организацией, которая была доступна общественности, всем тем, кто

проявлял живой интерес к развитию археологической науки. Общество

создавало благоприятные условия ученым разных регионов, специалистам

в разных областях, для обмена научным опытом, способствуя, тем самым,

развитию археологической науки.


Историческая записка о деятельности Императорского Московского

археологического общества за первые 25 лет существования. М., 1890.

Лебедев Г.С. История отечественной археологии 1700-1917 гг. СПб.,

1992.

Труды Второго Археологического Съезда в Петербурге. Вып. 2.

СПб., 1881.

Уварова П.С. Былое. Давно прошедшие счастливые дни. М., 2005.

208

Бельш О.В.

(магистрант II курсаИИМО ЮФУ)

научный руководитель - к.и.н. доцент Коваленко А.Н.

МЕТОД КАРКАСНО – СЕТЧАТОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ И

РЕСТАВРАЦИИ КЕРАМИЧЕСКИХ ИЗДЕЛИЙ

Разработка новых методов реконструкции керамических изделий в

настоящее время очень актуально. Применение новых технологий,

материалов и методик дают новые возможности в данном вопросе. В

последнее время при обилии раскопочного материала в виде повреждённых

керамических изделий различных эпох, разработка новых методов

применимых в конкретных случаях и при различной степени повреждений

дают более широкие реставрационные возможности. Мной представлен

метод, основными отличиями которого от других, схожих методов, является

использование современных строительных материалов и инструментов. В

частности, используются такие материалы как, термоклей, различные

гипсовые смеси, смеси на основе цементирующих вяжущих веществ и др.

Еще одним, принципиальным, отличием представленного метода выступает

возможность быстрого создания удобной рабочей поверхности,

позволяющей единовременно перекрыть гипсовой смесью достаточно

большую площадь.

Несмотря на то, что метод был разработан преимущественно для

крупных форм, со значительными утратами, метод (с легкими

коррективами) прекрасно зарекомендовал себя в применении к мелким

формам, в частности с утратами свыше 50, а иной раз и 70%. В моем

докладе на примере работ, произведенных мной в составе ЮАЭ ИА РАН

(Таманский п-ов) и работ, выполненных при помощи студентки МГУ

Т.О Двуреченской во время работ в составе Бактрийского отряда САЭ ИА

РАН (р. Узбекистан), будет подробно описана последовательность

действий, этапы и различные особенности при работе с разными

керамическими сосудами.


Плетнева С.А. Керамика и стекло древней Тмутаракани / Акад. наук

209

СССР. Ин-т археологии. М., 1963.

Двуреченская Н.Д. К вопросу о раннеэллинистической керамике

Бактрии (по материалам закрытого комплекса из террасного дома на

Кампыртепа // Академическое востоковедение в России и странах ближнего

зарубежья (2007 - 2015) Археология, история, культура // ЗВОРАО. Т III.

Jo Seon Gyeong (Джо Сон Гён)

Dong-A University, Master’s degree, Second semester

Dept. of Archaeology and Art History

Supervised by Professor - Park Eun Kyung

A CASE STUDY OF ECO MUSEUM USING FOLK

CULTURE RESOURCE

(Focusing on Korea and Russia)12

1. Introduction

Recent museums have been capable of executing up-to-the-minute roles

by adding functions such as education, experience, etc. from the traditional

function of collecting, preserving and exhibiting cultural heritage. It also

emphasizes intangible heritage such as spiritual value and lifestyle rather than

material value. Therefore, the eco museum, an innovative museum outside the

old museum, had been established. In this research, we make an endeavor to

scrutinize the case of the Yangdong village in Gyeongju and the country of

sviyazhsk in Russia as a representative domestic and foreign case operated in the

form of eco museum preserving traditional culture.

2. Eco Museum Definition

The eco-museum was created as a development strategy for small towns

that were left out of economic development in Europe. It was created during the

formation of Scandinavia's outdoor museum, Eco-Museum in France and

12

This is written with the support of the CORE, the aiding business by the Ministry of

Education and National Research Foundation of Korea.

210

Heritage-Museum in England. With the introduction of the concept of Europe,

Korean eco-museum projects such as historic culture villages and farming and

fishing village are active in Korea. Eco museum is the concept that combines

Ecology signifying an environment with Museum. It refers to outdoor museum

that is based on local communities and that preserves and exhibits local heritage

(cultural heritage, natural heritage, and industrial heritage) close to origin, and is

operated by the participation of local residents. In 1992, Patric Boylan compared

traditional museums and eco-museums and defined the museum as "a museum

that bestow you an inspiration about what sorts of exhibition people would like

to appreciate in their native place," as opposed to the existing museum where

collections are displayed inside the one building(Shin Hyun Yo, A Study on the

Progress and Conceptual Peculiarities of Eco museums - Focused in Europe and

Asia Ecomuseums // Cheong-ju University Master thesis, 2006, p.9.).

3. Eco Museum Case

Eco-museums are operated in an assortment of categories such as folklore,

industry, history and ecology. In particular, folk culture is based on the region,

inheriting and preserving the tangible and intangible heritage, and village

residents tell visitors the history and story of the village and conduct experience

activities. These features are characteristics of the eco museum, where museum

activities, preservation of local heritage, and participation of local residents are

balanced.

It also has a significant meaning that it can experience and appreciate the

life and tradition that Koreans have passed down. Yangdong village and

Sviyazhsk are the areas that preserved historical buildings and places that

reproduce the traditional lifestyle of Korea and Russia, respectively. It also has

important significance for us to experience and appreciate the life and tradition

that a nation has passed down. Yangdong village and Sviyazhsk are the areas that

preserved historical buildings and places that reproduce the traditional lifestyle

of Korea and Russia, respectively.

Yangdong village is located in Yangdong-ri, Gangdong-myeon,

Gyeongsangbuk-do. It is a historical village with 600 years of tradition that was

formed in the 15th and 16th centuries. It is the place where the upper class

people lived, and the hanok are kept preserved in the old way so that it can be

called a high-rise museum. Typically, it shows the traditional Confucian culture

of traditional houses such as traditional house and Seo-won such as

211

GwangaJeong, SeoBaekDang The lives of Koreans are handed down as they are

passed down to agriculture. There is the order of the village based on the

principle of the feng shui, and the nature and the house harmonize. It is also a

good example of keeping traditional festival rituals and plays such as the Dano

Festival and the New Year holidays. Yangdong Village Preservation and

Management Committee, which is a resident autonomy organization, is

organized to maintain and manage cultural assets in the village, to preserve

village prototypes, and to sustain good morals. The Confucian culture classroom

can be used to gain knowledge of etiquette such as life etiquette, wedding

ceremony, and ritual, and visitors can experience traditional culture such as horse

riding, making traditional confectionery, grinding in a millstone, and smoothing

cloth by pounding. In 2010, the World Heritage Committee was recognized as a

UNESCO World Heritage Site by the Korean Historical Village: Hahoe and

Yangdong, and was recognized worldwide(Han Ju Yun, Case Study on Overseas

Eco-museum - Exploration for The Establishment of KyeongJoo YangDong

Village Eco-museum // Seoul National University of Education Master thesis,

2012, pp.78-96.).

The Sviyazhsk region of Russia is an island village in the Tatarstan

Republic of Russia, which is located at the confluence of the Volga and Svyaga

rivers. It was founded as a fort in 1551 and operated as a Russian military base

during the Siege of Kazan in 1552. Based on the regional characteristics of the

fortified area, it is a place with historical characteristics such as temples,

architecture, monuments, statues, museums. By preserving and utilizing the

unique cultural heritage of the region, it is utilized as a resource to enhance local

values and promote local culture. The Holy Assumption of the Virgin Mary

Church and Monastery are designated as UNESCO World Heritage Sites in

2017. The mode of operation reproduces traditional folklore lifestyles by local

residents. People dressed in traditional Russian clothes in the past can see

ceramics, riding horses, wearing armor, shooting bow, etc. Visitors can

experience this directly. We want to preserve the relationship between local

residents and local culture, not just the preservation of buildings. Local residents

can create jobs through these productive activities and draw out the effects of

community education.

4. Eco museum activation plan

I would like to suggest ways to revitalize the eco museum derived from

212

the examples of Yangdong village and Sviyazhsk.

First, it is necessary to take measures to preserve and manage the

systematic heritage Preserving the tradition of traditional culture in the lives of

the residents is an important role of the eco-museum and should be preserved

and managed through thorough investigation and research. In the era of rapid

development, the establishment and operation of an eco-museum in which

development and preservation coexist is not an simple matter In order to do this,

it is necessary to establish basic principles that take the protection of cultural

protection and development into consideration in consideration of regional

history and cultural characteristics. It is also a matter to consider how to protect

cultural heritage through cooperation between local governments and private

companies, long-term plans for the future, moral obligations of visitors, and

measures for the rights and convenience of local residents.

Second, the driving forces of community development are local residents,

and active participation of local residents should be done It is required to

comprehend the local residents and to lead active participation of residents after

sufficient consensus has been reached. The tourism resource of folk culture is

meaningless without the participation of people and living culture. As the area

becomes a museum by setting up various areas such as cultural assets, nature,

and factories scattered in the area, local residents such as farmers, blacksmiths,

and craftsmen will also act as educators and docents(Jang Hunjong, Jung

Jongwan, case study research on Ecomuseum of local area - based on foreign

case study // Journal of Digital Design 9(3), 2009, 281-291.).

In the case of Yangdong Village, the residents are carrying out

commentary and experience programs through the residents' self-governing

organization, but their activities are weak and more active in More

aggressiveness of the residents is required in terms of participation. There is a

lack of experiential programs on the whole, and it is necessary to have a

distinctive experience program unique to Yangdong village, rather than

programs such as traditional Korean traditional kiteflying and a game of yut. In

addition, through the storytelling, it is possible to draw the stories contained in

the cultural heritage, to make the contents into contents, to build the village

archives, and to sell local food and souvenirs.

In the case of Sviyazhsk, the residents will participate in the experience

program and sell the crafts. There is a need to strengthen competitiveness

213

through brand upgrading of unique products produced in villages. Furthermore,

local residents, such as community explanatory programs and volunteer

organization organizations, should lead the eco-museum activities with

attachment to the community.

5. Conclusion

The eco museum is a concept of seeing the entire area as a life history

museum, and it sees the whole culture of the lives of local residents as a cultural

heritage. It can enhance the value of a unique region that is differentiated from

other regions, thereby revitalizing local culture. It also provides local residents

with opportunities for education and art activities to improve the quality of life of

local residents and to experience memories and experience happy emotions

through participation and experience in visiting the area. In order to revitalize the

eco-museum, it is necessary to strengthen community consciousness as well as

ongoing cooperation and efforts by residents, experts, artists and administrative

agencies.

Reference

Han Ju Yun, Case Study on Overseas Eco-museum - Exploration for The

Establishment of KyeongJoo YangDong Village Eco-museum // Seoul National

University of Education Master thesis, 2012.

Jang Hunjong, Jung Jongwan, case study research on Ecomuseum of local

area - based on foreign case study // Journal of Digital Design 9(3), 2009, 281-

291.

Shin Hyun Yo, A Study on the Progress and Conceptual Peculiarities of

Eco museums - Focused in Europe and Asia Ecomuseums // Cheong-ju

University Master thesis, 2006.

214

Hye In Jo

(Sophomore, master's degree, the Department of Archaeology and Art

History's,

Humanity Science College, Dong-A University)

professor Eunkyung Park

KOREA'S ORIGINAL RECORDING CULTURE AND COLORFUL

RECORDING13

Record picture is a picture depicting important scenes of history including

the life of a person. For example, there are royal ceremonies, the recording of the

envoys that went to China or Japan, and the general private family meetings.

Among them, we will look at the related Record picture along with UiGwe

which means the Royal Protocols of the Joseon Dynasty. UiGwe records the

important ceremonies performed in the royal family of the Joseon Dynasty, and

the process of a Gil-Rye(congratulatory ceremony),Hyung-Rye( ill luck

ceremony), Gun-Rye(military ceremony), Bin-Rye(courtesy ceremony), Ga-

Rye(auspicious ceremony).

After the actual ceremony, the department of UiGwe was established and

compiled. And when it was completed, it was reported to the king and the state

agency, and then it was divided in the whole country. UiGwe preserved was also

utilized as a reference for rituals of preceding King so as to safely secure

essential ceremonies. So it is shown that the descendants are willing to inherit

precedent rituals. In this way, UiGwe has a long tradition since it has been

compiling for about 500 years from the founding of Joseon to the Japanese

colonial period. Furthermore, when compared to the world, it is a recording

culture that only Korea has. Recognized for his excellence, The Royal Protocols

of the Joseon Dynasty was listed as a 2007 UNESCO World Heritage Site.

Among the total 13 heritages, the UiGwe has two distinctive features

distinguishing it from the archival heritage of Russia and Eastern Europe;

therefore, I would like to scrutinize these two distinctive features.

A UiGwe that specifically records consciousness reflected in national

ideology.

13

Supported by the Initiative for College of Humanities’ Research and Education (CORE) of

Dong-A University.

215

As mentioned above, the government office that was installed separately

systematically recorded the procedural process of the ceremony related to the

five rituals based on Confucianism, the national ideology of the Joseon Dynasty,

and compiled it as the UiGwe It is also a peculiarity that the name of the

compiler was specified and the responsibility was assumed. In addition, specific

details such as job status, list of responsible person, items to be consumed,

expenditure history, etc. were recorded by the scribe It was divided into several

grades according to their significance, which was classified according to the

date. (Kim Mun-shik, Shin, Byeongju, the archives of the royal culture of the

Joseon Dynasty// stone pillow, 2005, p.29-30), and there are various pictures and

illustrations along with records.

[Table 1] List of UNESCO World Heritage List in Russia and Eastern Europe

216

[Table 2] List of UNESCO World Record Heritage in Korea

Banchado and Doseol recorded in the UiGwe.

The paintings and drawings are a detailed drawing of the figure of ritual,

the buildings and goods used, and they are called Banchado and Doseol. It is an

important record picture because it enables us to grasp the main scene three-

dimensionally through the picture and to grasp the detailed figure of the utilized

item. By participating in the production of professional painters and

calligraphers, it can be said to be a reference supplementary to the existing

contents of the UiGwe, with a partial description and quality. So the UiGwe is a

comprehensive report with records and pictures. (Kim Mun-shik, Shin,

Byeongju, Record of Korea's Cultural Flower UiGwe // Stone Pillow, 2005,

217

p.23) For example, we will examine the Banchado of the Memory of the World

(‘Wonhaeng eulmyojeongri UiGwe’) which is one of the UiGwes designated as

Korea's National Treasures No. 1901 in 2015.

[Plate 1] Part of <Wonhaeng eulmyojeongri UiGwe>

Part of ‘the Memory of the World (‘Wonhaeng eulmyojeongri UiGwe’), in

1797, print on paper, woodblock print, National Palace Museum. This banchado

of UiGwe is not painted as it depicts the turn of events and the scenes of the

event. However, in contrast to the original UiGwe which was written in

handwriting, it was printed using metal type printed in 1797. It can be seen that it

contains the purpose of distribution for strengthening the kingship. In addition,

the background, cause and process of the visit to Hyun-Ryung-won, the tomb of

Sado, along with Hye-kyung-kung hong, the mother of Jeongjo, are recorded in

detail. So far, I have been describing UiGwe, one of Korea's most important

world record heroes listed on UNESCO along with on Russia's World Record

Heritage.

I have also looked at the unique features of the world's archives and other

UiGwe. It has been said that it has been produced since the 17th century, with an

assortment of kinds and large quantities over a long period of 500 years.

Through the “Joseon Dynasty Annals", we can see that the UiGwe was

constantly produced from the founding of the Joseon Dynasty, but it was burned

down after several wars. Since then, it has been produced steadily until the 19th

century, which has been diversified by the 18th century.

218

Part of <Sukjong-Inhyeon-

WanghuGaRyeDoGamUiGwe>

in the 17th century

Part of <YeongJo-JeongSun-

WanghuGaRyeDoGamUiGwe>

in the 18th century

[Plate 2] Comparison of the expression of the eunuch in GaRyeDoGamUiGw

* GaRyeDoGamUiGwe is the name of the book which is arranged of the

example of the family and a book about the marriage ceremony of the King and

the Prince of the Joseon Dynasty including date, case, charter, production,

corporeal, and bureaucratic.

The image of the BanChaDo of UiGwe which we have seen from the

aspect of art historical difference differs by each period. So, I want to prolong to

become skilled at the characteristics of the image of the BanChaDo which was

made in the 17th and 19th century. In addition, based on this, I would like to

conduct research and scrutinize along with works related to 'Joseon Dynasty

Tongsinsa' which I am interested in.

Reference

1. Picture List

National Museum of Korea, YueKyujanggak UiGwe returned first time

since 145 years ago // National Museum of Korea, 2011.

2. Single Published Book

Han Young-woo, Jung-jo's Marching for 8 days // Hyohyoung Publishing,

1998.

Kim Mun-sik • Seungbyeongju, The Flower of the Recorded Culture of

the Joseon Dynasty the Ark of Love // Stone Pillow, 2005.

Seoul National University Kyujanggak, Library of UiGwe at National

Library of Paris List//Seoul National University Kyujanggak, 2003.

Seoul National University Kyujanggak, Comprehensive list of UiGwe at

Kyujanggak // Seoul National University Kyujanggak, 2002.

Shin Myung Ho, Courtesy of the Royal Family of the Joseon Dynasty and

Living Culture // Stone pillow, 2002.

219

The Korean Cultural Properties Protection Foundation, A Study on Joseon

Sukjong Inhyeon HwangHu GaRye // Korean Cultural Properties Protection

Foundation, 2004.

3. Articles.

Compilation and Management of the Late Chosun Dynasty // Research in

Records Research, Korean Recording Society, 2008.

Kim, Ji - Young, Basic Study on the BanChaDo of UiGwe of Late Chosun

Dynasty// 2005.

Park, EunSun, Diagram of Engraving, print diagram of UiGwe of the Late

Chosun Dynasty // Study of Korean Studies, Korea National Statistical Office,

2005.

Shin, Byung-Ju, History of Joseon Dynasty Compilation of UiGwe on

Chosun Dynasty // History of Joseon Dynasty History, Historical Society of

Joseon Dynasty, 2010.

Shin, Myung-ho, the background of the compilation of UiGwe of the early

Joseon dynasties // 2011.

Shim Jae Woo, Present Situation of the Joseon Dynasty Ritual and

Research Activation Plan // National Culture, Korea Classic Translation Agency,

2008.

220

ЭТНОГРАФИЯ И МИФОЛОГИЯ

Дворниченко А.А.

(студентка I курса магистратуры ИИМО ЮФУ)

научный руководитель — к.и.н., доцент Богаченко Т.В.

МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ АТУМЕ В

ТЕКСТАХ ПИРАМИД

Бог Атум согласно Текстам Пирамид является демиургом, создавшим

первую божественную пару – Шу и Тефнут. Атум был одним из древних

антропоморфных божеств Гелиополя, который создал себя из

первозданного хаоса – вод Нуна ( Коростовцев М. А. 1976. С. 61).

Представления об Атуме в Текстах Пирамид сложно реконструировать из-

за того, что Тексты Пирамид содержат ограниченное количество изречений

с мифологическим повествованием, в данном корпусе преобладают

изречения с намеками на мифы.

Целью нашей статьи является комментированный перевод со

староегипетского языка и интерпретация заклинаний, связанных с богом

Атумом в Текстах Пирамид. Кроме основного источника по данной теме —

Текстов Пирамид (Sethe K. 1908 – 1922), мы будем обращаться к Текстам

Саркофагов, а также к Книге познания творений Ра и гибели Апопа

(Buck A de., Cardiner A.H. 1935 – 1961; Faulkner R.О. 1933). Прежде чем

перейти к исследованию представлений об Атуме в Текстах Пирамид, нам

необходимо рассмотреть египтологические теории, исследующие миф в

Старом Царстве, так как отдельные египтологи оспаривают присутствие

мифологического повествования в староегипетских текстах.

В египтологической науке ведется дискуссия относительно

существования и отображения мифа в Текстах Пирамид. Я. Ассман,

изучивший исследование З. Шотта, в котором приводится тезис об

отсутствии мифов до раннединастического периода, делает вывод, что

повествовательных мифов вообще не существовало до периода Нового

Царства, а в Текстах Пирамид могут содержаться лишь намеки на мифы, а

не так называемый мифологический нарратив (Schott S. 1945;

Assmann J. 1977. S. 7 – 43). Дж. Бейнс не только критикует определение

мифа, данное Я. Ассманом, но и приводит в качестве примера

221

мифологического повествования в Текстах Пирамид изречение № 527, в

котором излагается миф о рождении Шу и Тефнут в процессе мастурбации

Атума (Baines J. 1991. P. 94 – 95).

Французская исследовательница, С. Бикел предлагает свое

объяснение относительно нераспространенности мифологического

повествования в Текстах Пирамид: она отмечает, что египтяне, в текстах

которых отмечается “множество подходов” в описании одного и того же

мифа, предпочитали записывать все противоречивую многообразную

традицию не в виде отдельного мифологического повествования, а виде так

называемых списков богов (tableaux), их кратких характеристик

(Bickel S. 1994. Р. 272 – 273).

Дж. Хеллум выделяет отдельное понятие для характеристики мифа в

Текстах Пирамид – метамиф – миф (a metamyth) , включающий в себя как

физический контекст текстов (погребальные камеры и иероглифическая

письменность), так и их литературное содержание (мифологическое

содержание Текстов Пирамид, сакральное пространство гробницы)

(Hellum J. 2014, Р. 123 – 126). Каждая составная часть метамифа играет

свою роль в вознесении царя , мифологическое содержание создает

сакральное пространство, внутри которого действуют эти мифологические

идеи, иероглифическая письменность благодаря своей магической силе

делает мифологическое содержание эффективным и реализуемым, а

архитектурное пространство придает форму всем другим элементам. В

результате, как отмечает исследовательница: „Каждый элемент –

религиозный, семиотический, архитектурный и литературный являются

существенными для функционирования внутри свода Текстов Пирамид.

Они объединяются для того, чтобы создать неповествовательный метамиф“

(Hellum J. 2014. Р. 142). Миф обеспечивает божественное происхождение

для правителя, и в то же самое время, он уподобляет, и поэтому смешивает

эмпирический Египет с божественным Египтом, населенным богами

(Hellum J. 2001).

На наш взгляд, в Текстах Пирамид мифы скорее называются, чем

подробно излагаются, что справедливо и для других древних

мифологических памятников, таких как Ригведа

(Елизаренкова Т.Я. 1989. С. 494). Таким образом, мифологические

сведения об Атуме представлены и в виде кратких мифологических

повествований, и в виде эпитетов, характеризующих этого бога.

Этимологически имя Атума связано с глаголом tm, который

переводится как “завершать, заканчивать”, “быть полным”

222

(Hannig R. 2003. S. 1430 – 1431). Дж. Аллен пишет, что “Атум является

завершителем (Finisher) – тем, кто и приводит к завершению, окончанию, и

тем,кто заканчивает процесс” ( Allen J.P. 1988. Р. 9). Как отмечает

исследователь, имя Атума, возможно, является существительным действия

(jtmw) от глагола tm подобно слову jqdw от глагола qd.

И. Попилска-Грзбовска отмечает, что Атум появляется в

разнообразных контекстах внутри Текстов Пирамид. Отдельные изречения

упоминают его в связи с другими богами и богинями, такими как Шу и

Тефнут ( изречения 215, 360, 361, 452, 527, 600, 660), Осирис ( изречения

219, 477, 537), Хор (изречения 247, 310, 461, 465,524), Нун ( изречения 360-

362, 461), Геб ( изречения256, 306, 451, 452, 477) (Popielska-

Grzybowska J. 1999. Р. 115 – 116).

Если говорить о месте рождения самого бога Атума, то согласно

Текстам Пирамид, Нун является местом происхождения Атума и местом,

где возрождается умерший царь (Bickel S. 1994. Р. 25). Например, в

изречении 211(132с) говорится: «Унис был зачат в Нуне, он был рожден в

Нуне» (jwr wnjs m nwn, ms.f m nwn). В Текстах Саркофагах прямо

указывается на то,что Атум возник из Нуна (CT76 II 4c-d): “день, когда

возник Атума из вод-Хеху, из Нуна, из тьмы, из хаоса” (...hrw xpr.n jtm jm

m Hhw m nwn m kkw m tnmn).14

Другим водным элементом в Текстах

Пирамид, имеющим параллель с водами Нуна являются первозданные

воды-Agbj (Hannig R. 2003. S. 21). В 317 (507а) изречении Текстов Пирамид

упоминаются эти воды: “Произнесение слов: Пришел Унис сегодня

впереди потока Изначальных вод-Agbj” (Dd mdw j.n wnjs mjn m xnt mHt

Agbj).

C. Бикел, размышляя о космогонических взглядах древних египтян

писала: “Древние египтяне не представляли свою вселенную как

произошедшую из небытия, но они представляли мир предсуществования в

начале творения. Этот мир предсуществования, называемый Нун, является

очень сложной сущностью, одновременно элементом, миром и божеством,

которое персонифицирует эти 2 аспекта”(Bickel S. 1994.Р. 23).

Дж. Аллен, разбирая этимологию слова Нун приходит к выводу, что

данное слово “происходит от древнего слова “вода” – слова, которое

пишется иероглифическим знаком N35 и является корнем таких слов как

nwjj, nwjjt (Allen J.P. 1988 Р. 4). Номер знака дан по изданию грамматики

среднеегипетского языка Дж. Аллена (Allen J.P. 2010. Р. 439).

14 Мой перевод Текстов Саркофагов делается по следующему изданию: Buck A de.,

Cardiner A.H. 1935- 1961.

223

Исследователь переводит слово “Нун” как “воды, первозданные воды”, и

описывает Нун как безграничный, темный океан, бездвижную воду, внутри

которой плавает мир людей. Первозданные воды Нуна существовали ниже

земли, что нашло отражение в раннем написании этого слова, для которого

используется перевернутый знак неба – N1 (пример: M&1446a), поэтому

именно Нун является источником воды в мире (Allen J.P. 1988. Р. 4). Об

этом говорится в изречении 222:

207b)aHa.k Hr jswt nwj

207c) xpr.k Hna jt.k tm qA.k Hna jt.k tm

207b)Да поднимешься ты к местам Нуна,

207c)возник ты вместе с отцом твоим Атумом, да будешь ты высок

вместе с отцом твоим Атумом.

В процитированном изречении царь идентифицируется с богом

творцом Атумом, вышедшим из Нуна. Одним из характерных эпитетов

Атума, как в Текстах Пирамид, так и в Текстах Саркофагов является xpr

Ds.f “тот, который возник сам”.15

Атум является “владыкой всего”, поэтому

разные силы и элементы мира происходят из него (Allen J.P. 1988. Р. 10). В

заклинании № 486 об Атуме говорится как о возникшем до начала

существования всего сущего:

1040a) ms Pjpj Nfr-kA-ra m njw

1040b) n xprt pt n xprt tA

1040c) n xprt smntj n hprt Xnnw

1040d) n xprt snD pw xpr Hr jrt Hr

1040a) Родился царь этот из Нуна,

1040b) Когда не возникло еще небо, когда не возникла земля,

1040c) Когда ещё ничего не было установленным, когда не произошло

ещё беспорядка,

1040d) когда не возник ещё ужас этот, который происходил от Ока

Хора.

О беспорядке, упомянутом в вышеприведенном заклинании М. А.

Коростовцев написал: “Под беспорядком подразумевается попытка

восстания людей против верховного бога, восстания, утопленного в крови

богиней Око Хора, о чем рассказывается в более поздних текстах”

(Коростовцев М.А. 1976. С. 61-62).

15 Некоторые изречения, где упоминается данный эпитет: PT 587, 1587b; CT 76 II 3e;CT

51 I 246b; CT 75 I 316a, 318b, 324a, 328b, 336a, 340a, 352a; CT 76 II 3e, 4c.

224

В заклинании № 527 Текстов Пирамид излагается космогонический

миф, согласно которому Атум является создателем первой божественной

пары Шу и Тефнут:

1248a)Dd mdw tm pw xpr m jw sAw jr.f(1) m jwnw

1248b) wd.n.f Hnn.f m xfa.f

1248c) jr.f nDmmt jm.f

1248d)ms zAtj snt Sw Hna tfnt

1249a)d.sn n.sn pjpj pn jmjtj.sn

1249b) d.sn pjpj pn m-m nTrw m-xnt sxt Htp

1249c)Dd-mdw zp 4 pr pjpj pn jr pt

1249d)hA pjpj pn jr tA n anx Dt

1248a)Произнесение слов: Атум – это тот, который возник в качестве

того, кто пришел к эрекции (букв. Удлинению) у него в Гелиополе.

1248b)Поместил он фаллос свой в кулак свой,

1248c)чтобы создать оргазм (букв. Сладость) с помощью него,

1248d)были рождены близнецы – Шу и Тефнут.

1249a)Пусть они поместят Пепи этого между ними,

1249b) пусть поместят они его среди богов перед Полями

Приношений.

1249c)Говорить 4 раза: Пусть Пепи этот поднимется к небу,

1249d)Пусть Пепи этот спустится к земле навечно-вековечно.

Комментарий.

1)m jw sAw jr.f – спорное выражением, переводимое по-разному

египтологами. Р. Фолкнер в своем переводе Текстов Пирамид переводит

его как «тот, который мастурбировал» (Faulkner R.O. 1969. Р. 198).

Дж. Аллен интерпретирует этот пассаж как « в качестве того, кто пришел с

(пенисом), расширенным» (Allen J.P. 2005. Р. 164). На наш взгляд, перевод

данного выражения сложен из-за непонимания точного смысла глагола

sAwj. Согласно словарю Р. Ханнига, этот глагол является каузативом

глагола Awj с третьей слабой согласной (kaus. 3 inf.) и обозначает

«удлиняться, становиться длиннее». Однако, графика глагола,

представленного в данном заклинании имеет особый детерминатив, не

представленный в графике глагола sAwj, данного в словаре Р. Ханнига

(Hannig R. 2003. S. 1056).

В Текстах Саркофагах также имеется заклинание, в котором

говорится о совокуплении Атума со своим кулаком (CT 321 IV 147d-e,

B2L): «Он (Ра-Атум) создал все, когда совокупился он со своим кулаком в

оргазме» ( jr.n.f r-Dr nk.n.f xfa.f [m] nDmmt). Как отмечает С. Бикел, «кулак

225

бога играет роль женского элемента. Рука Атума персонифицируется и

становится его партнершей в более поздних концепциях. На протяжении

Старого и Среднего Царства богиня Drt.f «Рука его» , вытекающая из

понятия создания мира рукой ни разу не упоминается в мифе о

сексуальном творении Атума» (Bickel S. 1994. Р. 73 – 74).

Описание Владыки вселенной, которое имеет сходство с описанием

Атума в 486 заклинании Текстов Пирамид, содержится в Книге познания

творений Ра и гибели Апопа (Faulkner R. 1933). Текст этого сказания

записан на папирусе Бремнер-Ринд и хранится в Британском музее под

номером 10188. Несмотря на то, что текст этого памятника датируется

концом IV в. до н.э., он восходит к более древним временам; данный

папирус написан на среднеегипетском языке с использованием

грамматических форм из новоегипетского (Faulkner R. 1933. Р. IX).

Процитируем интересующий нас фрагмент, в котором речь идет о боге

творце, создавшем мир: (26.21-22) «Говорит Владыка Вселенной (букв.

Господин до предела), после того как он возник: “Я тот, кто возник как

Хепри. Я возник и возникли существа. Возникли все существа после того,

как я возник, многие существа вышли из моих уст. Не возникло небо, не

возникла земля, не была создана ни почва, ни змеи в этом месте». 26.21) nb-

r-Dr Dd.f m-xt xpr.f jnk pw xpr m xprj xpr.n.(j) xpr 26.22) xprw xpr xprw nb m-

xt hpr.(j) aAt xprw m pr m r.j nn xpr pt nn xpr tA nn kmA sATw Ddft m bw pwj

(Faulkner R. 1933. Р. 60). В данном религиозном тексте подчеркивается, что

Владыка вселенной творил мир один, не имея каких-либо помощников:

(26.23-24) « Я создал все образы, когда был один, так как я ещё не

выплюнул Шу и не выплюнул Тефнут. Не существовало другого,который

творил со мной». 26.23) jr.n.j jrw nb wa.kw nn jSS.j m Sw nn tf.n.j n tfnt nn

xpr kjj 26.24) jr.n.f Hna.j (Faulkner R. 1933. Р. 60).

В 600 заклинании об Атуме говорится как о возникшем в качестве

холма и о его поднятии в качестве священного гелиопольского камня-bnbn

(Bickel S. 1994. Р. 421). М. А. Коростовцев предполагает, что египетская

космогония была фантастическим отображением реального бытия. Так как

во время разливов река Нил превращалась в подобие моря, а после периода

разлива из воды вновь появлялась земля, то первозданный холм стал

восприниматься как начало сотворения мира из Нуна ( Коростовцев М. А.

1976. С. 62). Этот холм стал важной частью космогонии:

1652a) tm xprr qA.n.k m qAA

1652b) wbn.n.k m bnbn m Hwt-bnw m jwnw

1652c) jSS.n.k m Sw tf.n.k m tfnt

226

1653a) d.n.k awj.k HA.sn m awj kA wn kA.k jm.snj (1)

1653b) tm d n.k awj.k HA nfr-kA-ra

1653c) HA kAt tn HA mr pn m awj kA

1653d) wn kA nnfr-kA-ra jm.f rwD n Dt Dt

1652a) Атум-Хепри, ты высок как холм,

1652b) ты взошел в качестве камня-bnbn в доме птицы-феникса в

Гелиополе,

1652c) ты выплюнул Шу, выплюнул Тефнут.

1653a) Ты помещаешь руки твои вокруг них как руки ка16, чтобы

существовал ка твой внутри них.

1653b) О, Атум, помести руки твои вокруг Неферкара.

1653c) вокруг работы этой, вокруг пирамиды этой как руки ка,

1653d)чтобы ка Неферкара могло быть постоянной внутри нее

навечно-вековечно.

Комментарий.

1)Т. Леков пишет о том,что Атум согласно данной строке передает

свое ка первой божественной паре, и таким образом ка передается от

поколения к поколению. В контексте царского заупокойного ритуала

происходит возвращение царя к своему ка (Lekov T. 2005. Р. 33).

Заклинания, в которых царь отождествляется с Атумом и наделяется

такой же силой как у него также содержатся в корпусе Текстов Пирамид. В

«Каннибальском гимне» (395 а-b) царь назван сыном Атума: «Великолепие

Униса в небе, сила его в Ахете подобно Атуму, отцу его, который родил

себя сам, он породил его, и он (т. е. Унис) более силён, чем он (т.е. Атум) (

jw Spsw wnjs m pt jw wsr.f m Axt mr tm jt.f ms sw jw ms.n.f sw wsr sw r.f). (О

«Каннибальском гимне» см. Barta W. 1979, S. 89 – 94; Goebs K. 2001, p. 143

– 173; Дворниченко А.А. 2015, с. 3-9). В заклинании № 660 царь

представлен как сын Атума, а также упоминается миф о рождении Шу:

1870a) Dd-mdw jn tm Sw zA tm pw wsjr nfr-kA-ra pn

1870b) Twt zA wr smsw n tm wtwt.f

1871a) jSS.n Tw tm m r.f m rn.k n Sw

1870a) Произнесение слов: О, Шу, этот Осирис Неферкара – сын

Атума,

1870b) Ты (Шу) сын великий и старший Атума, первородный его,

1871a) выплюнул тебя ртом своим Атум в имени твоем Шу.

Сравнение мощи царя с мощью Атумом, отождествление членов тела

бога и царя помогало последнему стать таким же могущественным как

16 О понятии ка см. Lekov T. 2005, p. 11- 38; Большаков А.О. 2001.

227

первозданный демиург. В заклинании 213 (135а-135b) члены тела царя

отождествляются с членами тема Атума для того, чтобы царь приобрел

такую же власть как этот бог: «Твои руки как у Атума, твои плечи как у

Атума, твой живот как у Атума, твоя спина как у Атума. Твои ягодицы как

у Атума, твои ноги как у Атума, твое лицо как у Анубиса» ( a(wj).k m tm

rmnj.k m tm Xt.k m tm sA.k m tm pH.k m tm rdwj.k tm Hr.k m jnpw).

Царский погребальный обряд, частью которого и являлся свод

Текстов Пирамид, был призван включить царя в сообщество богов, где

царь занимал полагающееся ему место nTr aA – бога старшего; таким

образом, восстанавливался нарушенный космический порядок

(Александрова Е.В. 2012. С. 18 – 21; о титуле nTr aA см. Берлев О.Д. 1970).

Бог Атум помещал царя во главе Эннеады богов, помогал восхождению

царя на небеса (Popielska-Grzybowska J. 1999, p. 123).

Таким образом мы видим, что бог Атум в Текстах Пирамид прежде

всего предстает как бог-творец, который возник в Нуне. Появившись из

первозданного хаоса в качестве великого холма, он порождает первую

божественную пару, и таким образом дает начало гелиопольской Эннеаде

богов. Мы можем отметить, что космогонический миф, связанный с этим

богом является одним из самых архаичных, при этом он сохраняется в

более поздних текстах, например, в Текстах Саркофагов. Не менее важно и

то, что фигура бога Атума в Текстах Пирамид была необходима для

вознесения царя в небесный загробный мир, так как образ

могущественного бога творца отождествлялся с умершим царем.


1) Александрова Е. В. Трансформационная модель Текстов

Пирамиды Униса // Вопросы истории. Тамбов, 2012, с. 18-21.

2) Берлев О. Д. Два царя – два солнца: к мировоззрению древних

египтян,1970. (http://www.egyptology.ru/berlev/2-2.pdf). [20.09. 2017].

3) Большаков А. О. Человек и его двойник. Изобразительность и

мировоззрение в Египте Старого Царства. СПб., Алетейя, 2001.

4) Дворниченко А. А. «Каннибальский гимн» (заклинание №273/274

Текстов Пирамид): опыт религиозно-философской характеристики //

Рубикон. Сборник научных работ молодых ученых, №66. Ростов-на-Дону,

2015, с. 3-9.

5) Елизаренкова Т. Я. «Ригведа» – великое начало индийской

литературы и культуры // Ригведа. Мандалы I -I, М.: Наука, 1989.

228

6) Коростовцев М. А. Религия Древнего Египта. М.: Главная редакция

восточной литературы издательства “Наука”, 1976.

7) Allen J. P. The Inflection of the Verb in the Pyramid Texts. Undena

Publications, 1984.

8) Allen J.P. Genesis in Egypt. The Philosophy of Ancient Egyptian

Creation Accounts, New Haven, 1988.

9) Allen J. P. Middle Egyptian: An Introduction to the Language and

Culture of hieroglyphs, 2nd ed, Cambridge: Cambridge University Press, 2010.

10) Allen J. P. The Ancient Egyptian Pyramid Texts. Atlanta: Society of

Biblical Literature, 2005.

11) Assmann J. Die Verborgenheit des Mythos in Ägypten // GM 25,

1977.

12) Baines J. Egyptian Myth and Discourse: Myth, Gods, and the Early

Written and Iconographic Record // JNES 50, 1991, p. 81-105.

13) Barta W. Bemerkungen zur Bedeutung der im Pyramidenspruch

273/274 geschilderten Anthropophagie // Zeitschrift für ägyptische Sprache und

Altertumskunde, № 106, 1979, S. 89 – 94.

14) Bickel S. La cosmogonie égyptienne, Göttingen, 1994.

15) Buck A de., Cardiner A.H. The Egyptian Coffin Texts. Chicago: The

University of Chicago Press, Vols. I-VII, 1935- 1961.

16) Edel E. Altägyptische Grammatik. Roma, 1955/1964.

17) Faulkner R. О. The Papyrus Bremner-Rhind (British Museum No.

10188). Bibliotheca Aegyptiaca, Vol. III, Bruxelles, 1933.

18) Faulkner R. O. The Ancient Egyptian Pyramid Texts. Oxford: Oxford

University Press, 1969.

19) Gardiner A.H. Egyptian Grammar; Being an Introduction to the Study

of Hieroglyphs, 3rd ed. Oxford: Griffith Institute, 1957.

20) Goebs K. The Cannibal Spell: Continuity and Change in the Pyramid

Texts and Coffin Text Versions // Actes de la table ronde international “Textes

des Sarcophages”, 2001, p. 143 – 173.

21) Hеllum J. The Presens of Myth in the Pyramid Texts,Toronto, 2001.

22) Hellum J. Toward an Understanding of the Use of Myth in the

Pyramid Texts // SAK, Band 43. Hamburg, 2014, p. 123-142.

23) Hannig R. Ägyptisches Wörterbuch I, Altes Reich und Erste

Zwischenzeit. Hannig – Lexica 4. Mainz – am – Rhein: Verlag Philipp von

Zabern, 2003.

24) Lekov T. Ancient Egyptian Notion of Ka according to the Pyramid

Texts // JES №1, 2005, p. 11- 38.

229

25) Popielska-Grzybowska J. Atum in the Pyramid Texts // Egypt in 1999:

Perspectives of Research First Central European Conference of Young

Egyptologists. Warsaw, 1999, p. 115-129.

26) Schott S. Mythe und Mythenbildung im Alten Ägypten. Leipzig, 1945.

27) Sethe K. Die Altägyptischen Pyramidentexte nach den

Papierabdrücken und Photographien des Berliner Museums, Bd. I—IV., C.

Hinrichs'sche Buchhandlung, Leipzig, 1908—1922.

Барсуков Е.О.

(студент IV курса ИИМО ЮФУ)

научный руководитель – к.и.н., доцент Бойко А.Л.

ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СТИЛЯ РЕЛЬЕФОВ

СЕТИ I В ГИПОСТИЛЕ ИПЕТ-СУТ: ЦАРСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ И

ЛИЧНОСТЬ

Начало эпохи Рамессидов стало временем рождения или

преобразования художественных мотивов древнеегипетского искусства, в

первую очередь монументальных композиций на храмовых стенах. Фигура

второго царя XIX династии Сети I имеет первенствующее значение для

этого процесса, так как именно при нем сформировался новый стиль.

Со времен первых египтологов в историографии закрепилось

представление об этом царе как чрезвычайно консервативном и

благочестивом (Brand 2000. P. 367). Но как представляется, данное

суждение объективно отчасти. Чтобы увидеть преобразования Сети в

идеологической сфере и постараться понять мировоззрение человека 13 в.

до н. э., следует обратиться к художественной программе Менмаатра в

одном из крупнейших религиозно-политических центров - храме Ипет-Сут.

230

Придя к власти, цари нового царского дома продолжили грандиозный

проект последних представителей XVIII династии, сделав его символом

своей преданности династическому богу, ознаменовав окончательный крах

Амарны.

При этом некоторые идеи, получившие затем воплощение как в

конструкции, так и в декорировке Большого гипостильного зала, уже были

реализованы резчиками и зодчими первой половины XVIII династии.

Начав отделку гипостиля, мастера Сети удачно соединили

достижения искусства Ахетатона с традиционным каноном, создав,

например, грандиозные батальные композиции на внешней стороне

северной стены, где царь прославлялся как удачливый воин, которому

покровительствует Амон. Но больший интерес с идеологической точки

зрения представляют внутренние стены: северная, северо-восточная

(поверхность северной башни III пилона) и северо-западная (поверхность

северной башни II пилона). Рельефы на них располагались поясами и

отражали важнейшие стороны культа и взаимоотношений царя с богами.

Рассматривая на стенах гипостиля регистры изображений,

законченных при Сети Менмаатра, не может не броситься в глаза главная

их особенность – постоянные поклоны и коленопреклоненные фигуры

царя. На это обращали в свое время внимание и Швале де Любич в своем

труде, посвященном храмам Карнака (de Lubicz 1999), и Питер Бренд, один

из немногих исследователей особенностей художественного стиля

правления Сети (Brand 2000).

На основные сохранившиеся композиции приходится около 65 сцен с

коленопреклоненным или слегка склоненным царем и всего 4-5 сцен со

стоящим прямо. И эта тенденция просматривается не только здесь, в Ипет-

Сут, но и в других памятниках Менмаатра.

Стоит учесть, что если коленопреклоненность видна невооруженным

глазом, наклон фигуры не всегда так очевиден. В этом случае помогает тот

факт, что все египетские рельефы и росписи создавались с помощью сетки,

на которую делилось изображение. Поэтому фигура всегда встроена в ряд

горизонтальных и вертикальных линий. Именно сдвиг определенных

частей царского изображения относительно вертикальных линий помогает

точно определить наличие поклона. На это обратил внимание, изучая

египетское искусство, еще в начале XX века Маккей (Mackay 1917). Он

231

выделил две основные линии, на которые стоит ориентироваться. Первая

проходит через центр глаза и заканчивается на большом пальце

отставленной назад ноги17

или прямо перед ним. Вторая проходит перед

ухом и задней стороной колена, заканчиваясь за большим пальцем этой же

ноги, на первой ее трети (рис. 1).

На большинстве рельефов Сети в гипостиле эти линии заканчиваются

на передней ноге, иногда при этом ушная линия смещается в сторону ноги

оставшейся на месте, не касаясь ее. В большинстве случаев такой наклон

все же достаточно заметен и создает довольно необычное впечатление, как,

например, в сцене на II пилоне, когда за вытянутой, несколько статичной

богиней Исидой следует царь, склонившийся в легком поклоне, благодаря

чему его фигура выглядит более живой, и эта живость передается, если

смотреть на рельеф целиком, и окружающим его божествам. Как правильно

подметил Бренд, склоненные царские фигуры встречались и ранее

(Brand 2000. P. 13 – 15), но в тех сюжетах, где это было необходимо,

обуславливалось выполнением ритуалов. Сети же использует прием

практически повсеместно, что хорошо видно на рельефах гипостиля,

особенно в сравнении с декором соседних дворов и помещений, созданных

царями XVIII династии.

Например, на западной стене Сети стоит со скипетром аба перед

итифаллическим Амоном-Ра Камутефом во время церемонии воздвижения

шеста, к верхушке которого карабкаются люди (Nelson 1981. Pl. 147). Царь

показан с заметным наклоном вперед в сторону бога. Практически

идентичную сцену можно обнаружить в Северной капелле эпохи Тутмоса

III, расположенной недалеко от центральной части храма

(de Lubicz 1999. Pl. 177). Царь в правой руке держит посох, а в протянутой

левой – латук, в том же жесте, что и Сети скипетр. Перед ним показан

столб Мина с карабкающимися к его вершине людьми. Тутмос стоит

выпрямившись, нет ни единого намека на склоненность. Идентичная сцена

в Ипет Ресет, выполненная позднее при Аменхотепе III, также

демонстрирует прямо стоящую фигуру царя (Gayet 1894. Pl. X). В сюжете с

произнесением речи видим то же самое (Nelson 1981. Pl. 187). В более

ранних образцах поклон не присутствует. Например, царь показан в жесте

17

Особенность профильного изображения. Одна нога выдвинута вперед в некоем

условном шаге, другая остается как бы позади.

232

высказывания во время поднесения даров Пунта и Сирии

(de Lubicz 1999. Pl. 407, 408) на стене, соединяющей храм Аменхотепа II и

десятый пилон. Нет сомнения, что поклон, появляющийся у Сети, не

предписан каноном.

Наклон фигуры царя в искусстве ранней XIX династии играл явно

особую роль. Дополнительным доказательством является факт локального

по времени использования данного приема. Он, конечно, сохраняется в

искусстве, но объемы его использования резко сокращаются уже в первые

годы Рамсеса II. Особенно это касается коленопреклоненных фигур.

Другая особенность проявляется в расстановке фигур царя в

композициях, посвященных процессиям с божественными ладьями. Сети

присутствует и перед ладьей, возглавляя процессию либо совершая

воскурения перед ней, и в середине процессии, поддерживая ладью. Такого

не наблюдается ни в рельефах Аменхотепа III в Ипет Ресет

(Gaeyt 1894. Pl. XLII), ни в его Процессионной колоннаде, отделанной при

Тутанхамоне и его преемниках. С подачи мастеров Сети подобное

расположение царя становится нормой и встречается повсеместно в храмах

Рамессидов.

Кроме того, не стоит забывать, что гипостиль Ипет-Сут был первым

сооружением подобного размера и структуры, не считая гипостиля

Ахменну.

Отсюда интересен подбор самих сюжетов, которыми зал был

украшен. Особый интерес вызывают сцены коронации, появляющиеся на

северной стене. Кейт Лизка в своей работе, посвященной сценам

коронации, утверждает, что Сети перенес данные рельефы типа B18

из

внутренних помещений храма во внешние, имея в виду гипостиль

(Liszka 2001. P. 74). В качестве доказательств приводятся сравнения с

расположением коронационных рельефов Аменхотепа III в Ипет Ресет,

которые действительно находятся во внутренних комнатах, в частности в

пер мес – «доме рождения» и примыкающих к святилищу ладьи. Все же

данный вывод выглядит несколько спекулятивным, так как чуть выше

автор приводит пример подобной сцены с подлокотников кресла или

трона19

из гробницы Тутмоса IV.

18

Тип, когда царь смотрит на божество, его коронующее. 19

Бостон, Музей изящных искусств. № 03.1131.

233

Но сам факт включения элементов царской коронации в рельефы,

посвященные ритуалам, связанным с Амоном и Ипет-Сут песеджет,

довольно примечателен. Сети не использовал традиционную легенду о

теогамии, божественном браке Амона и царицы-матери, но явно

подчеркивал свою близость к старому богу-покровителю царского дома.

В целом все нововведения говорят о модели «скрытой»

божественности царя. Сети осознает свой статус, не отказывается от

проявлений божественности в царе, но предпочитает на большинстве

рельефов, особенно в храме Амона, не демонстрировать ее слишком явно.

Это было мудрое решение, учитывая недавние события, когда Эхнатон

довел идею царя-бога до высшей точки, в итоге дискредитировав царскую

власть. Что касается консервативности и благочестия Сети, то даже на

примере отделки одного зала видно, как фараон искал приемлемую

концепцию для упрочения власти, сколько новшеств и изменений было

введено в искусство. Да, пусть он и опирался на традицию, но

консервативным его никак нельзя назвать. Тезис о благочестии принять

возможно. Это видно и по его стремлению продемонстрировать почтение к

богам. Вряд ли подобное было спровоцировано только лишь

идеологическими причинами. Искусство демонстрирует нам другие черты

характера Сети: особое отношение к предкам, почтение к отцу, интерес к

истории страны.


Барсуков Е.О. Строительная программа Сети Менмаатра и идеология

царской власти при первых Рамессидах // Стилос. Сборник работ молодых

ученых. Вып. 2. Ростов-на-Дону, 2017.

Матье М.Э. Значение амарнского искусства в развитии

древнеегипетского пейзажа // Древний Египет. М.,1962.

Матье М.Э. Искусство Фив и Мемфиса времени XIX

древнеегипетской династии // Труды Эрмитажа. Т. 2.Л., 1958.

Albert Gayet. Le temple de Louxor. 1er fascicule, Constructions

d'Aménophis III, cour d'Aménophis, salle hypostyle, salles des offertoires, salle

du lever et sanctuaire de Maut. Paris, 1894.

Calverley A.M., Broome M.F. The temple of king Sethos I at Abydos.

Vol. I-IV. London&Chicago, 1933-1958.

234

Epigraphic Survey. Reliefs and Inscriptions at LuxorTemple. Vol. I-II.

Chicago, 1994, 1998.

Kate C. Liszka. Development of the coronation scene in Egyptian temples,

to the 25th dynasty. PennsylvaniaStateUniversity, 2001.

Mackay E. Proportion Squares on Tomb Walls in the Theban Necropolis//

Journal of Egyptian Archaeology. Vol. IV. London, 1917.

Nelson H., Murnane W. The Great Hypostile Hall at Karnak. Vol. I.

Chicago, 1981.

Peter J. Brand. The monuments of Seti I: epigraphic, historical and art

historical analysis. Leiden; Boston; Köln ; Brill, 2000.

Schwaller de Lubich R.A. The Temples of Karnak. London, 1999.

235

Рис 1. Праздник Нового года. Линии показывают новый канон

царского изображения.

236

Тесленко А.О.

(студентка II курса магистратуры ИИМО ЮФУ)

Научный руководитель – к.и.н. доцент Богаченко Т. В.

ВОДНЫЕ БОЖЕСТВА В ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ

ПО ПИСЬМЕННЫМ ИСТОЧНИКАМ

Цель данного исследования – выявить, какую роль играли божества

водных пространств в мифологии древних греков, на основе античной

письменной традиции.

Верховное водное божество в мифологии эллинов – это Посейдон.

Древние греки приписывали ему различные характеристики и

многочисленные функции, главной из которых была власть над морями и

океанами, а также над их обитателями. Для людей Посейдон был

воплощением водной стихии, богом, чей культ имел особое значение.

В целом, данный бог характером и внешностью был похож на

человека. Он наделялся и отрицательными, и положительными чертами,

поэтому его образ казался таким живым, настоящим, понятным любому

греку. В мифологии Посейдон имел контроль над водной стихией, ветрами,

бурями и штормами, землетрясениями, морскими жителями, включая

чудовищ. Это свидетельствует о том, что бог был очень могущественным,

лишь немного уступавшим в возможностях своему брату Зевсу.

У данного бога было множество эпитетов, связанных с различными

его сферами влияния или деяниями (Гиппий, Асфалий, Пелагий и другие).

Часто они давались по наименованию земель, на которых возводились

посвящённые ему храмы или располагались его священные рощи и

водоёмы. Разнообразие эпитетов можно объяснить тем, что культ бога

находил отголоски по всей Греции.

Культ Посейдона был широко распространён по всей Элладе. Об

этом свидетельствует огромное количество храмов, а также наличие

священных земель, озёр и рощ, «принадлежащих богу». Кроме того,

значительное количество храмов по всей Древней Греции говорит о том,

насколько важен был Посейдон в жизни эллинов. Кроме того, культ бога

везде связан с бедствиями, которые неизменно сопровождали его гнев,

237

впоследствии заменяющийся прощением.

В представлении древних греков Посейдон обладал могуществом и

властью среди олимпийских богов, чтобы при желании заступаться за

людей, защищать их от опасности. Посейдон помогал ахейцам в борьбе

против Трои в поэме Гомера. Также бог, по словам Геродота, дважды

заступился за эллинов во время греко-персидских войн. Автор, описывая

успех морского путешествия греков и шторм во время плавания персов,

объяснил это заступничеством Посейдона. Таким образом, вера греков в

морского бога была настолько сильна, что они способны были подогнать

реальные факты так, чтобы объяснить его деятельностью свои достижения

или случайные совпадения погодных явлений, сыгравшим им на руку.

Помимо Посейдона у эллинов существовало представление о

множестве водных божеств. Они различались по функциям, локализации и

степени важности. Условно их можно разделить на древних и молодых.

Водные божества, такие как Понт, Океан, Тефида, Кето, Форкий,

Нерей, Амфитрита, Тритон, Главк, оказывали влияние на события в

мифологии, поэтому они являются важными персонажами мифологии,

представляя особую ценность. Порой даже их присутствие изменяло ход

событий. Они играли ощутимую роль в мифах, а потому необходимо

учитывать их значимость.

Роль их заключалась в том, что они хоть не часто выступали

участниками мифов, породили множество существ, которые оказывали

прямое влияние на участников событий во время правления олимпийских

богов. Древние водные божества породили разнообразных чудовищ в

качестве оппонентов героям. Также они стали родителями нимф, других

богов и героев. Многие из водных божеств – это ранние персонажи

мифологии, поэтому сведений о них сохранилось недостаточно, чтобы

делать точные выводы. Однако даже имеющиеся упоминания дают понять,

что эти божества олицетворяли морские явления, коих было множество.

Молодые боги, появлявшиеся в мифах или упоминавшихся в них,

сменяя предыдущее поколение, становились более популярными,

известными, их культы распространялись по Древней Греции. Эти боги

активно фигурировали в мифах, помогали героям на их опасном пути,

оказывая поддержку делом или советом. Некоторые пусть не появлялись

сами, но влияли на события иначе (женские божества, ставшие матерями

238

активных участников событий, оказывавшие влияние на решения супругов

или детей).

Таким образом, любое проявление морской стихии, не приносившее

несчастий или даже наоборот, способствовавшее процветанию эллинов,

принималось ими за благосклонность Посейдона. Это свойственно для

греческой цивилизации как яркого примера язычества. И, хотя греки

постепенно отходили от подобного видения мира, бог Посейдон как

олицетворение водной стихии долго оставался значимым, а его культ,

распространившись по всей Элладе, долгое время имел силу по причине

важности моря в жизни греков.

Характеризуя особенности представлений о водных божествах и их

роль в мифологии, необходимо подчеркнуть, что многие из них являются

олицетворением морских явлений. Водные божества оказывали влияние на

события разными способами. Они являются важными персонажами и

представляют ценность.

Таким образом, несомненна особая роль водных божеств в

мифологии эллинов. У представителей древнегреческой цивилизации были

причины мифологизировать водные пространства. Вероятно, на отношение

к воде повлияло развитие мореходства и торговли. В любом случае,

населяя водные пространства мифологическими персонажами, греки

стремились показать, что эти территории являются непосредственной

частью их жизни, а потому являются важными и ценными для них.


Аполлоний Родосский. Аргонавтика. М., 2001.

Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. Художественная литература,

М., 1979.

Гесиод. Теогония. Эллинские поэты VII—III вв. до н.э. Эпос. Элегия.

Ямбы. Мелика. М., 1999.

Геродот, История. М., 2001.

Гигин. Мифы. СПб., 2000.

Гигин. Астрономия. СПб., 1997.

Гомер. Илиада. М., 2008.

Гомер. Одиссея. М., 1953.

Греческая мифология / А.Ф. Лосев // Мифы народов мира. В 2 т. Т.1.

239

М., 1991-92.

Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции. М., 1954.

Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996.

Мифология Древней Греции / М. Г. Джеймсон // Мифологии

древнего мира. М., 1977.

Мифы народов мира. В 2 т. Т.1. М., 1991-92.

Мифы народов мира. В 2 т. Т.2. М., 1991-92.

Немировский А.И. Мифы древней Эллады. М., 1992.

Нонн. Деяния Диониса. СПб., 1997.

Овидий. Лирика. М., 1965.

Овидий. Метаморфозы. М., 1983.

Павсаний. Описание Эллады. СПб., 1996.

Палефат. О невероятном. «Вестник древней истории», №3 и №4. 1997

г.

Первый ватиканский мифограф. СПб., 2000.

Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека. СПб., 1972.

Саенко А.В.

(аспирант 1 года обучения ИИМО ЮФУ)

Научный руководитель – к.и.н. Вдовченков Е.В.

ИСЛАНДСКИЕ «DRAUGR» И СЛАВЯНСКИЕ «ЗАЛОЖНЫЕ

МЕРТВЕЦЫ» В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ ПОГРЕБАЛЬНОГО

ОБРЯДА

Для ряда культур мира характерно в том или ином виде посмертное

почитание предка как духа, влияющего на судьбу живых. В ряде случаев

подобные умершие делятся на категории в зависимости как от

обстоятельств, приведших к смерти, так и от посмертных действий данного

духа. В зависимости от этих параметров умершие делятся на условно

«правильных» и «неправильных».

«Правильные» мертвецы, предки-покровители, являются хранителем

своей бывшей семьи, помогая живым и наставляя их. «Неправильные» же –

240

умершие определенным способом или похороненные с нарушением

существующих норм и традиций, наоборот, посвящают посмертное

существование досаждению живых.

Существует ряд тождественных признаков, благодаря которым мы

можем поставить в один ряд как скандинавский феномен «draugr»,

драугров, так и славянских «заложных мертвецов». В данных тезисах будут

рассмотрены сходства и отличия между двумя этими феноменами.

По устойчивым верованиям исландцев, умерший мог после смерти

обитать в местах погребения. Причем если некоторые варианты «обитания»

были нейтральными (Картамышева 2002. С.96–101), то при иных мёртвые

вставали из могил и начинали «ходить после смерти» (gangaaftr)

(Картамышева 2002. С.96–101), досаждая живым. Последних «оживших

мертвецов» называли draugr. Вероятно, обряд был в какой–то степени

порожден континентальными традициями – в частности, в законах

Гулатинга прослеживается пункт про запрет ночевки на курганах с

вызыванием троллей и драугов.

Сам термин родственен, в частности, древнеирландскому auddrach

(призрак), а также индогерманскому dreugh («вредить», «обманывать»)

(Картамышева 2008. С.55). Древнеисландское наиболее точное значение

этого слова – «призрак с неясными очертаниями», как правило, на русский

термин переводится как «мертвец» или «призрак» (Картамышева 2008.

С.55).

В качестве превентивной меры над покойниками насыпали

каменистую насыпь, на грудь клали большой тяжелый камень, кроме того,

покойников старались хоронить ногами от дома и на отшибе от остальных

(Байок, Зори, 2012. С.126, 129-131; Саенко 2015. С.147). Нередким был

обряд вбивания мертвецу деревянного кола в грудь, именуемого helskor,

«ногой Хель» (Картамышева 2008. С.58). Характерно, что в

континентальной Скандинавии обычай так же дополнялся иголкой без

ушка и ниткой в погребальном инвентаре. Данные признаки хорошо

прослеживаются в археологии, в основном в части насыпи и камней на

груди.

Для «заложных мертвецов» славянского фольклора характерно

поведение, подобное драуграм – злые шутки над живыми, порча скота и

241

посевов. При этом считалось, что подобного покойника заранее распознать

нельзя и земля, в которую опустят его, ответит природными катастрофами

– сильным весенним заморозкам (Зеленин 1995. С.93), продолжительными

ливнями и так далее.

Одним из немногих признаков «заложных покойников» считалась

полная нетленность останков, так же считалась, что внезапная смерть – от

мора, убийства или в пути – так же способствует последующему

«оживлению». При первых же подозрениях на «заложность» мертвого не

хоронили, а выбрасывали в необитаемые места, (нередко – поближе к

влаге, у болота или реки (Зеленин 1995. С.90-91)) прибивая кольями к земле

и «закладывая» ветками для защиты останков от покойника.

Изначально «заложных» умерших не отпевали, вместо отпевания в

т.н. семицкую неделю проходили отпевания за всех «заложных». В

«расплату» за отсутствие погребения непосредственно незадолго до сбора

урожая так же устраивалась усиленная общественная тризна для

задабривания умерших неблагополучной смертью (Зеленин 1995. С.136–

138).

В археологическом плане подобных умерших можно отличить по

месту захоронения: начиная примерно сXIII века церковь пошла на уступки

откровенно языческому культу и начала благословлять постройки

общественных трупохранилищ – «убогих домов», «гноищ», «скудельниц»

и так далее. В подобные места, как правило, располагающихся у храмов,

свозили потенциально «беспокойных» умерших. По имеющимся

источникам, данные убогие дома изначально были временными,

появляющимися на время мора. На данный момент имеется только один

памятник, коллективное погребение недалеко от Сарапула, открытое в 1909

году (Макаров 2014. С.115), отождествляемый с «убогим домом».

Таким образом, к схожим мотивам в контексте погребального обряда

между двумя категориями «неблагополучных умерших» из разных концов

Европы можно отнести:

Похороны в удаленном месте, иногда – неполноценные

Использование костей «неблагополучных мертвых» в

колдовских и целительных обычаях

К отличиям же стоит отнести в первую очередь, подход к понятию

погребения: славяне отрицательно относились к нахождению в земле

242

«оскверненного» трупа, предпочитая им «убогие дома» или погребения на

поверхности. В то же время исландцы своих погребенных наоборот,

старались удержать в своих могилах, в том числе – насыпанием объемного

каменного каэрна.


Byock Jesse, Walker Phillip, Erlandson Jon etc. A Viking Age farm,

church, and cemetery at Hrísbrú, Mosfell Valley, Iceland//Medeival

Archaeology.The Society for Medieval Archaeology,volume XLIX. 2005. Pp.

195–218.

Byock Jesse, Zori Davide. The Mosfell Archaeological Project report of

Hulduholl Cremation Grave Excavation. UCLA, 2012.

Byock Jesse, Zori Davide. Viking Archaeology, Sagas and

Interdisciplinary Research in Iceland’s Mosfell Valley. Backdirt. The Annual

Review of Cotsen Institute of Archaeology, UCLA, 2013.

Cleasby Richard, Gudbrand Vigfusson. An Icelandic–English dictionary.

M.A. Oxford : Clarendon Press, 1957.

Gudmundsdottir Elizabeth. Wood identifications on wood remains from

various buildings from the archaelogial investigation in Hrisbru, 2013.

Zugaiar A. The orientation of pagan graves in Iceland// Faculty of History

and Philosophy, Háskóli Íslands, 2012.

Арбман Х. Викинги. // СПб.: «Евразия», 2003. Перевод с англ. яз. Н.

В. Ерёминой.

Байок Джесси Л. Исландия эпохи викингов. Перевод с англ., франц. и

древнеисл. яз. И. Свердлова. М: Астрель, 2012.

Гербер Х. Мифы Северной Европы. М.: Центрполиграф, 2012.

Зеленин Д. К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие

неестественною смертью и русалки / Вступ. ст. Н. И. Толстого; подготовка

текста, коммент., указат. Е. Е. Левкиевской. М.: Издательство «Индрик»,

1995.

Картамышева Е.П. «Неблагополучные» умершие в славянской и

скандинавской традициях: «заложные» покойники и «оживающие

мертвецы» // Славяноведение. 2008. № 2. С. 55–61.

Картамышева Е.П. «У дверей мертвых»: к реконструкции культовой

практики // Восточная Европа в древности и средневековье. Автор и его

243

текст. XV чтения памяти чл.–корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 2003.

С. 109–115.

Картамышева Е.П. Между жизнью и смертью:

к вопросу о структуре загробного мира у древних скандинавов.// Восточная

Европа в древности и средневековье. XIV Чтения памяти члена–

корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Москва, 17–

19 апреля 2002 г. Материалы конференции. Москва, 2002. С. 96–101.

Картамышева Е.П. О некоторых особенностях древнескандинавского

потустороннего пространства // Восточная Европа в древности и средне

вековье. Восприятие, моделирование и описание пространства в антич ной

и средневековой литературе. XVIII чтения памяти чл.–корр. АН СССР В.Т.

Пашуто. М., 2006. С. 87–92.

Картамышева Е.П. Почитание предков в древнескандинавской

дохристианской культуре. Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 2006.

Макаров Л.Д. Об уникальном археологическом памятнике Сарапула

(коллективные могилы на Оползине) // Вестник Удмуртского университета.

Серия «История и филология». 2014. № 3. С. 114–116.

Младшая Эдда // Младшая Эдда. Л.: Наука, 1970. Перевод О.А.

Смирницкая.

Петрухин В.Я. Погребения знати эпохи викингов // Скандинавский

сборник XXI. Таллин: «Ээсти Раамат», 1976.

Прядь о Торстейне Морозе // Исландские саги, т.2: «Наука», 1976.

Перевод М.И. Стеблин–Каменского.

Сага о битве на Пустоши // Исландские саги. Studia philologica.

«Языки русской культуры», 2000. Перевод Циммерлинг А.В.

Сага о Греттире. Новосибирск: «Наука», 1976. Перевод М.И.

Стеблин–Каменского.

Сага о Хромунде сыне Грипа. В переводе Тимофея Ермолаева.

Саенко А.В. Эволюция раннеисландского погребального обряда в

контексте проблемы «живых мертвецов» // X Всероссийская

международная археологическая конференция «Проблемы археологии

Восточной Европы»– Ростов–на–Дону, 2015 г. С. 145–149.

Саенко А.В. Эволюция раннеисландского погребального обряда: к

постановке проблемы // IX МАКСиА «Проблемы археологии Восточной

Европы». Ростов-на-Дону, 2014 г. С. 103–108.

244

Стеблин-Каменский М. И. «Саги об исландцах» и «Сага о Греттире»//

Сага о Греттире. Новосибирск: «Наука», 1976.

Циммерлинг А.В. Сага о битве на Пустоши. Исландские саги. —

Studia philologica. «Языки русской культуры», 2000.

Зорина А.Ю.

(студентка II курса магистратуры ИИМО ЮФУ)

Научный руководитель – к.и.н. Богаченко Т.В.

БЕЗДЕТНОСТЬ В ВЕРОВАНИЯХ И ОБРЯДНОСТИ

КАРАЧАЕВЦЕВ

Карачаевцы – тюркоязычный народ, проживающий на Северном

Кавказе, являющийся коренным народом Карачаево-Черкесской

республики. Под современным названием народ стал известен в 1-ой пол.

XVII в., когда московские послы Елчин и Захарьев путешествуя в

Мегрелию, миновали земли карачаевцев. Известный кавказовед

В.А. Кузнецов следующим образом определяет этногенез изучаемого

народа: «Языковая тюркизация и этническая ассимиляция местного

дотюркского населения, т.е. верхнекубанских алан, какой-то группой

средневековых тюрок» (Кузнецов 2004. С. 93 – 94). Таким образом,

карачаевцы являются носителями традиций и обычаев, присущих разным

народам, которые смешиваясь, составили к XVII – XVIII вв. единую

этническую группу.

Приняв ислам, карачаевцы сохраняли и сохраняют до сих пор

некоторые верования, уходящие корнями в древность. Большое количество

таких обычаев и традиций связано с детской обрядностью. Цель данного

доклада – описать бытовавшие у рассматриваемого народа в XIX – XX вв.

верования и обрядность, связанные с бездетностью.

Источниковая база состоит из очерков, записей путешественников,

офицеров, ученых, побывавших на Кавказе. Большое количество таких

свидетельств собрано в сборнике «Адыги, балкарцы и карачаевцы в

245

известиях европейских авторов XVIII – XIX вв.» (Кабардино-Балкарский

НИИ при Совмине КБССР, 1971 г.). Также это статьи Н.Ф. Грабовского,

Н. Петрусевича и Г.С. Петрова. (Грабовский 1869; Петрусевич 1870;

Петров 1879). Историография представляет собой работы таких

исследователей – кавказоведов как: В.А. Кузнецов, М.Ч. Дждуртубаев,

И.М. Мизиев, И.М. Шаманов, Р.Т. Хатуев и др.

В семейной жизни карачаевцев появлению ребенка сопутствовало

большое количество обрядов. Свадьба уже сопровождалась здравицами,

произносимыми для привлечения удачи и рождения, по большей части,

мальчика: «Сабий болмагъан джерде мёлек джокъ» (Там, где нет ребенка,

нет и ангела), «Сабийсиз тиширыу - кёгетсиз терек» (Женщина без ребенка

- бесплодное дерево). А о бездетной семье родные и близкие говорили, что

муж и жена остались без счастья – «насыбсызла». Конечно, народные

поверья гласили, что «излечение» от бездетности существует, стоит только

прибегнуть к различным магическим действиям. Например, прогнать злых

духов Ал-Халасы и Бал-Халасы, а также страшного духа Бастырыкъкъан

или Бастырык, которые якобы вредили деторождению. Но если все-таки

смерть матери или ребенка при родах случалась, их полагалось завернуть в

камыш, положить в чым (особое растение) и, кремировав, захоронить

внутри кладбищ, около ограды.

Другим способом преодоления бездетности зачастую был заговор

(тюкюрюумеш) или заклинание (тиллениумеш). За это мулле и знахарям

(къарт-къуртха), ясновидящим (билгич, абай-кюмюш) приносили подарок

«нохта-бау». Мулла выписывал амулеты «дуа», которые по способу

применения подразделялись на несколько видов. А знахарки лечили

бесплодие следующим образом: резали специально откормленную овцу

определенной масти, в теплую, только что снятую шкуру закутывали

нижнюю часть тела женщины, а затем давали ей пить горький настой

корней барбариса (тюртю). Иногда предлагали пить натощак воду,

принесенную в ночь на новолуние мужчиной первенцем (тюн-гюч), потому

что считалось, что первенцы от рождения наделены магическими

способностями (Мизиев, Джуртубаев 1994. С. 111.)

Если причиной бесплодия признавали простуду «суукъ-чабхан»,

перенесение тяжести «тайышхан» или же сильный страх «къоркъуу», то в

результате этих причин ребенок якобы не находил места для развития в

246

утробе матери. Для того чтобы он ожил, прибегали к еще одному

известному средству «вытягивания» живота женщины «хатхуну сылатыу».

Этим делом занимались специальные бабки (салыучула / сылатыучула).

Если и эти средства не помогали, то бесплодную женщину водили к

святым местам, «мазару» и молили покровителей чадородия Уммай-Ана и

деторождения Байрым-бийче о ниспослании ребенка (Мусукаев, Першиц

1992. С. 225).

Обычай обращаться к мазару был распространен в Центральном

Предкавказье в основном в Карачае и сюда по разным причинам приезжали

представители иноэтнических общностей. Слово мазар сохранилось также

в поговорке карачаево-балкарцев «Балалы юй базар, баласыз юй мазар» -

«Дом (семья) с детьми - базар, дом без детей – могила», в словосочетании

«мазар къысхан», характеризующем болезнь «заран ауруу», т.е. порчу.

Обычно бездетные женщины посещали мазары в сопровождении

многодетной матери. Они приносили специальные пироги «бёрекле»,

«хычынла», сладости и оставляли их возле святилища, произносили

благопожелание о ниспослании ребенка. Бесплодная женщина три раза

обходила вокруг святилища, брала горсть земли или кусочек камня. К

ветвям почитавшихся деревьев привязывали лоскутки материи с одежды

мужчины или женщины. Около «Джуртда Джангыз Терек» (мировое древо)

обращались к божеству-громовержцу Чоппа и верховному богу Тейри с той

же просьбой, оставляя пироги в завернутые в первую рубашку чьего-либо

новорожденного (итлик келек).

Издревле главным святым местом карачаевского народа было

святилище «Байрым-Ташла» (Святилище Марии). К нему водили

бездетную женщину в определенный день – Байрым - кюн. Обращаясь к

ней, просили, чтобы богиня вняла просьбам и дала сына или дочь:

Байрым богиня, великая богиня,

Я молю тебя дать сына,

Умоляю, умилостивляю,

И жертвенно с любовью.

Байрым богиня, великая богиня,

Дары раздающая,

Земле дожди,

Мужам силу дающая.

247

Верю в твою божественность,

Принесла я стрелы,

Положила на Белый камень

Стрелы тебе сын мне

Шелка принесла я много

На синий камень положила

Шелка тебе, дочь мне (Шаманов 2014 С. 480).

Существовали у карачаевцев и обряды, связанные с тем или иным

использованием в них последа. Жаждущая иметь ребенка женщина

приходила в дом, где только что прошли роды, брала послед, относила на

свое родовое кладбище и закапывала у наружной стены изгороди. А затем

она имитировала сцену высиживания цыплят, веря, что этим самым

свойства роженицы перейдут и на нее, а злые духи будут обмануты и тем

самым «раскрывалась порча».

Помимо перечисленных способов снять порчу, умилостивить духов и

богов, карачаевцы, как мусульмане, конечно, прибегали и к лечению

бездетности путём чтения сур Корана, для этого приглашали мулу.

Таким образом, бездетность у карачаевцев в рассматриваемые

хронологические рамки представлялась как порча, проклятие, с которым

боролись самыми различными способами, не всегда связанными с

традиционным исламом. Это показывает то, что в XIX – XX вв. пережитки

древних верований были все еще очень сильны.

Обряды симпатической и контагиозной магии (напр., обряд с

последом), поклонение мировому древу – центру вселенной (Джуртда

Джангыз Терек) существовали одновременно с верой в Аллаха, как и адаты

с шариатом.


Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов

XVIII – XIXвв. Нальчик, 1971.

Карачаевцы. Балкарцы / отв. ред. М.Д. Каракетов, Х.-М.А. Сабанчиев

; Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН ;

Карачаево-Черкесский государственный университет им. У.Д. Алиева. М.

2014.

Кузнецов В.А. Введение в кавказоведение. Северо-Осетипский

248

институт гуманитарных и социальных исслед. им. В.И. Абаева.


Мизиев И.М., Джуртубаев М.Ч., История и духовная культура

карачаевского народа// Минги Тау. № 1(53). 1994.

Мусукаев А.И., Першиц А.И. Народные традиции кабардинцев и

балкарцев. Нальчик, 1992.

Чаплыгин Д.О.

(студент 2 курса магистратуры ИИМО ЮФУ)

Научный руководитель - к.и.н., доцент Вдовченков Е.В.

РЕГИОНАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ПРЕСТИЖНОЙ ЭКОНОМИКИ

СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

Для развития экономики в отдельно взятых регионах необходимо

учитывать местные обычаи и способы ведения хозяйства, местную

специфику, в том числе такой феномен, как престижная экономика.

Термин «престижная экономика» используется для обозначения

особых форм социально-экономических взаимоотношений, зародившийся в

позднем первобытном обществе (Семенов 1998). Важнейшей особенностью

развития хозяйства в этот период было появление так называемой

престижной экономики – вариант дарообмена. Как и раньше, дарообмен

существовал как внутри, так и между различными общинами. В качестве

даров выступали самые разнообразные предметы – от скота до

бесполезных в хозяйстве птичьих перьев. Независимо от того, что именно

дарил человек, он приобретал общественный престиж. Экономический

результат дарообмена был противоречив: с одной стороны, он

способствовал развитию производства, так как для даров специально

выращивались определенные растения, разводился скот, с другой стороны,

процедура дарообмена сопровождалась обильными и расточительными

пирами. Характерно, что постепенно усиливалось стремление дать больше,

чем получить взамен: даритель приобретал определенную власть над

берущим материальные ценности. Таким образом, престижная экономика

способствовала социальному расслоению и сыграла крупную роль в

249

углублении неравенства в обществе и формировании институтов власти

[Семенов 1998; Мосс 1996].

Следует отметить, что феномен престижной экономики на Северном

Кавказе, известный в прошлом, сохраняется и в настоящее время.

Приведем несколько примеров.

Так, в Северной Осетии существует обычай, согласно которому

человек, давший имя новорожденному младенцу, должен был подарить ему

лошадь или же отрез шелковой материи на рубашку. У осетин с первым

криком ребенка все стремились поздравить отца и родственников. Кто

первый поздравил, тому отец делал подарок, состоящий из боевого набора

– кинжала, пояса или шашки. Как бы беден ни был осетин, «он считает

долгом своим устроить пир и угостить на нем весь аул, щедро одаряет он

толпу» (Хадикова 2003; Хадикова 2012).

Особая группа одариваний на Северном Кавказе – это одаривание

гостей и, в свою очередь, одаривание гостями хозяев. Гость ни в коем

случае не должен требовать подарков, хвалить понравившуюся вещь, иначе

ее немедленно подарят. Гость, в свою очередь, обязательно делает подарки

детям той семьи, в которой гостит (Хадикова 2003; Хадикова 2012).

Черкесы выделяли особый вид гостей - «гость с просьбой». В этом

случае гость приезжал специально именно для того, чтобы попросить

хозяина об услуге – скоте, деньгах, имуществе или даже содействии в

кровной мести. (Багаев 2011).

На день рождения у чеченцев принято дарить коврик для совершения

намаза, куфи, или шапочка для намаза, обычно летняя. Если это свадьба, то

женщине традиционно принято дарить деньги (Аксимова 2013).

Хозяин был обязан выполнить просьбу, даже если самому

приходилось просить о помощи у родственников и соседей: «Стыдным

считалось не просить подарки, а не удовлетворить такую просьбу». Но и

тот, кто просил подарок, был обязан с течением времени сделать ответный

дар, даже превосходящий полученное (Багаев 2011).

К свадьбе жених готовил новый комплект одежды, состоявший из

шапки, бешмета, черкески, штанов, ноговиц обуви. «Получив разрешение

жениться, – писал М.А. Мисиков, – парень прежде всего строил комнату.

После этого он приобретал лошадь, новую одежду (черкеску, каракулевую

шапку «бухар худ», сафьяновые чувяки и ноговицы» (Мисиков 2011). Мы

250

можем видеть данную традицию и сегодня (Газданова 2003). В Осетии

жениха на свадьбе нет вовсе: он в это время томится где-нибудь у

родственников. Когда невеста входит в дом, она не имеет права

разговаривать до тех пор, пока свекор не соберет в ее честь пир или не

подарит подарки новобрачной (Гегуев 2004).

В настоящее время состав престижных даров изменился. Некоторые

вещи во время свадьбы подчеркивают особый статус дарителя и придают

ему особый престиж. Такими дарами у осетин считаются оружие, машины,

деньги, недвижимость и т.д.

Анализ престижной экономики позволяет понять особенности

современных экономических и общественных отношений на Кавказе. Так,

коррупция на Кавказе и ее устойчивость может быть объяснена связями с

традициями престижной экономики, основанной на дарах. Чем дороже ты

делаешь подарки, тем больший у тебя престиж, и своими подарками

человек делает должником того, кому он сделал подарок. Все эти аспекты

связаны с традиционными представлениями о нормах взаимодействия

между людьми. Данные традиции необходимо осознать и понять для того,

чтобы найти эффективные траектории дальнейшего развития экономики

северокавказского региона.


Аксимова М.Лучшие подарки для мусульман. 2013.

Багаев А.Б. Военное дело о XV–XIX вв. Владикавказ, 2011.

Газданова В.С. Традиционная осетинская свадьба: миф, ритуалы и

символы. Иристон, Владикавказ, 2003.

Гегуев Б.К. Осетин и настоящий мужчина. Пензенская правда, 2004.

21 декабря. С. 1.

Мисиков М.А. Этнографические сведения об осетинах. Владикавказ:

арвАсин, 2011.

Мосс М. Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических

обществах М.: «Восточная литература» РАН, 1996.

Семенов Ю.И. Введение во всемирную историю. Выпуск 2. История

первобытного общества. Учебное пособие/ МФТИ. М, 1998.

Хадикова А.Х. Традиционный этикет осетин. СПб, 2003.

Хадикова А.Х. Феномен этничности разделенного осетинского

251

народа: истоки и факторы воспроизводства // Вестник Северо-Осетинского

государственного университета им. К.Л. Хетагурова. Общественные науки.

2012. № 2. С. 82-88.

Медная Анастасия Николаевна

(Студент 2 курса магистратуры исторического факультета

ПГГПУ),

научный руководитель – к.и.н. Шмуратко Д. В.

ПОМИНАЛЬНАЯ ОБРЯДНОСТЬ МАРИЙЦЕВ:

ИЗ XIX ВЕКА В ВЕК XXI

Марийцы – один из народов финно-угорской группы Российской

Федерации. Основная этническая территория – Среднее Поволжье, но

сегодня марийцы живут в Кировской, Нижегородской, Свердловской

областях, Пермском крае, республиках Башкортостан, Татарстан, Удмуртия

и, конечно, в основном, в республике Марий Эл.

Выделяют три группы марийцев: горные, луговые, восточные.

Последние две группы ввиду исторической и языковой близости

объединяют в обобщённые лугово-восточные марийцы.

На 2010 год по данным переписи населения марийцев в Российской

Федерации проживает 547 тысяч человек.

В данном исследовании рассматривается поминальный обряд

марийского народа в периоде с конца XIX до начала XXI века.

В середине 19 века было проведено несколько этнографических

исследований марийских («черемисских») обычаев и религиозных практик.

В 1885 году выходит статья Кузнецова Степана Кирилловича «Остатки

язычества у черемис». Через два года появляется новое исследование

священника Григория Яковлева «Религиозные обряды черемис». Немного

позднее, в 1889 г., обобщая все проведенные ранее исследования, был

выпущен труд Смирнова Ивана Николаевича «Черемисы. Историко-

этнографический очерк».

На основании данных источников был реконструирован возможный

поминальный обряд, который начинался после того, как покойника

252

закапывали могилу. Так, в своем очерке Смирнов указывает на то, что

обязательным действием на могиле умершего сразу после похорон, было

оставление блинов или кусков блинов либо рядом насыпью, либо в насыпи

( Смирнов 1889. С. 124).

Блины в погребально-поминальном обряде марийского народа несли

в себе особый смысл ритуальной пищи.

Кроме этого, на могиле оставлялись инструменты для копания, реже

сани, на которых привезли умершего.

Затем, по данным Кузнецова (Кузнецов 1905. С. 85), проводились

поминки на седьмой день. На них приглашались только близкие

родственники и знакомые. На кладбище отправлялся взрослый человек на

лошади и приглашал покойного и всех умерших рода домой. Там уже

собирались приглашенные живые с дарами умершему. В дар приносилась

еда для поминального стола, свечи и медные монетки. Топилась баня, где

могли помыться все желающие. До трапезы покойным откладывали

угощение в особое лукошко, стоявшее у выхода из дома, содержимое

которого позднее отдавалось собакам.

На сороковой день поминки повторялись, но приглашали не только

близких, но и всех, кто присутствовал на похоронах. Обязательно

присутствовал человек, заменяющий умершего.

Поминки на сороковой день отличаются своим изобилием и

повышенным вниманием к покойному. После них на кладбище, если оно

близко расположено, уносится чашка с алкогольным напитком и

разбивается на могиле. Если погост расположен в отдалении, то данный

обряд проводится во дворе умершего, а затем осколки чашки

выбрасываются.

Кроме этого, проводятся общеродовые поминки в среду «страстной

недели», которые некоторые исследователи связывают не с христианской

Пасхой, а с днем весеннего равноденствия, и «Семык», проводившийся со

среды перед Троицей до субботы.

Обязательным элементом поминок является посещение бани,

угощение блинами умершего, выставление свечей.

Молитвы читаются на каждых поминках, вне зависимости от времени

их проведения.

Крайне подробная этнографическая литература царского времени,

253

сменяется менее щедрой на информацию о религии советской. При

проведении исследования было найдено подробное описание только общих

поминальных обрядов «Кон пайрем» и «Семык» в работе А. Гобрунова

(Горбунов 1925. С. 1-8).

В течение жизни марийцы проводили праздники и обряды

календарного и жизненного циклов, которые были тесно связанны между

собой. Примером является комплекс праздников «Кон пайрем», что

переводится как праздник умерших, следовательно, значительное место в

нем занимали обряды поминовения умерших с ритуальным угощением.

Данный комплекс был частью марийского праздника Кугече – Пасха. В

обрядности этого праздника сливаются языческие и христианские

традиции. В каждый день недели совершались определенные обряды. Во

вторник, именуемый пел кон кече, что переводится как половина щелокова

дня, предохранялись от проникновения нечистых сил, колдунов – запирали

за засовы двери, ворота, над дверьми вешали ветки рябины. Топили баню,

мылись, приглашая и пришедших на праздник умерших родственников.

«Подготовка к пасхе, т.е. печение хлеба и изготовление варева, происходит

также накануне, так как в первый день праздника (среда) не разрешается

разводить огонь до 12 часов… » (Горбунов, 1925, с. 5).

Среда – кон кече, тошто марий кон кече, день щелока, день

древних марийцев – день запретов. До обеда нельзя разводить огонь,

топить печь, заходить к соседям. Четверг – день поминовения усопших,

сорта кече, в переводе означает день свечи. Собравшись своим родом

(тукым, каманда), поминали умерших родственников, угощали обрядовой

едой. А. Горбунов описывает обряд поминовения усопших следующим

образом: «… прежде всего кто-нибудь из семейных командируется на

кладбище, обходит могилы умерших родственников и приглашает их в

гости по случаю праздника. Кроме того, в целях общения с усопшими и

выяснения их отношения к хозяевам, пред каждым прибором (дома на

столе) (если можно так выразиться) зажигаются самодельные из кудели и

воска свечи, вставленные в кусок хлеба. Если свеча горит хорошо и ярко,

то это означает, что покойный доволен угощением; если же свеча горит

плохо –выражает неудовольствие и чувствует себя обиженным» (Горбунов

1925. С. 5). Приверженцы православной веры устраивали общеродовые

поминки на Радуницу (Радинча).

254

Семык – Семик. Отмечать этот праздник начинают через 7 недель от

Пасхи со среды на Троицкой неделе и заканчивают в воскресенье в день

Троицы. Обряды связаны с культом предков, растительности, с семейно-

брачными отношениями. Основные праздничные дни – среда и четверг. В

эти дни встречают умерших, водят их в баню; собравших всем родом

поминают, зажигая свечи поименно всем умершим, угощают обрядовой

едой, напитками, провожают.

Таким образом, прослеживается преемственность общепоминальной

обрядности по данным 19-го и 20-го века.

Постсоветская этнография вновь возвращается к теме поминальной

обрядности, но теперь уже рассматривается весь поминальный комплекс.

Для исследования использовались труды Черных Александра Васильевича

(Черных 2013. С. 312), Степановой Алины Александровны (Степанова

2003. С. 365), Никитиной Татьяны Багишевны (Никитина, 2012. С. 310).

Первые поминки проходят прямо на кладбище после закапывания

могилы. В это же время на костре, который горит в процессе похорон

рядом с могильной ямой, сжигают вещи умершего. (Черных 2013. С. 41).

Кроме этого, на ближайшее дерево или на палку, втыкаемую в

могильный холм, вешается полотенце, на котором в могильную яму

опускался гроб. Также существует традиция посадки деревца в головах или

в ногах покойного. Далее поминки совершаются на третий и на седьмой

день. Остатки еды после стола выносятся на улицу, оставляются около

дома для животных (Никитина 2012. С. 203).

На сороковой день поминки начинаются с приглашения умершего к

столу. В доме зажигали закрученную спиралью свечу. Пока горит свеча,

кто-нибудь из родственников умершего отправляется на кладбище. Одна

или несколько женщин из приглашающих облачаются в атрибуты

свадебного обряда свах, что отсылает нас к обрядам перехода, к которым

относятся похороны (Степанова 2003. С. 154).

На могиле в голове умершего ставили зажженные свечи, кормили и

поили покойного, отламывая куски с пищей рядом со свечами и оставляя

их, а затем звали в деревню. В доме, где проводят поминки, приходящие

гости ставили свечки для поминовения умерших родственников. На

годовщину смерти ритуал сороковин повторяется.

С одеждой умершего, не сожженной в день похорон, существует

255

несколько вариативных обрядов. Её либо отдают родственникам, либо

оставляют на кладбище в целости, либо сжигают на кладбище.

Таким образом, говоря об изменениях, произошедших за полтора

века, можно отметить, что:

выделяются два элемента, которые не потеряли на данный момент своей

значимости в поминальном обряде марийцев: пища (блины, яйцо) и

зажжение свечи;

сохраняется значимость поминок седьмого дня, сорокового дня,

общеродовых поминальных празднеств.

сохраняется обряд жертвоприношения посуды для умерших.

Изменилось отношение к вещам, соприкоснувшимся с миром

мертвых. Кроме этого, стали более церковноориентированными

общеродовые поминания.


Горбунов А. Народ Мари (его верования, быт и нравы) // Кунгурско-

Красноуфимский край. Кунгур, 1925. № 6-7. С. 1-8.

Кузнецов С.К. Культ умерших и загробные верования луговых

черемис. Вып. 1 // Этнографическое обозрение. Кн. 60-61. М.: Т-во А.А.

Левенсон, 1905.

Никитина Т.Б. Погребальные памятники IX- XI вв. Ветлужско-

Вятского междуречья. 2012 // Серия «Археология евразийских степей».

Выпуск 14. Казань, 2012.

Ольховский В.С. 1986, Погребально-поминальная обрядность в

системе взаимосвязанных понятий // Советская археология. М. 1986. №1.

Смирнов И.Н. Черемисы. Историко-этнографический очерк. Казань:

Типография императорского университета, 1889.

Степанова А.А. Религиозно-культурные связи чувашей и марийцев

по материалам языческих похоронно-поминальных обрядов: XVI–начало

XX вв. Дис. канд. ист. наук. Саранск, 2003. 365 с.

Черных А.В., Голева Т.Г., Щукина Р.И. 2013. Марийцы пермского

края: очерки истории и этнографии. 2 е изд., испр. и доп. Пермь: ОТ и ДО,

2013.

256

ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ КОНТАКТОВ

ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ И ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ

ЦИВИЛИЗАЦИИ В ДРЕВНОСТИ

Яценко С.А.

(профессор РГГУ, Москва)

КИТАЙ, ФЕРГАНА, КАНГЮЙ И САРМАТЫ

В ТОРГОВЛЕ РУБЕЖА Н.Э. – СЕРЕДИНЫ III В. Н.Э.

Исследователей давно привлекали редкие находки китайских

артефактов в степях Восточной Европы – зеркал и нефритовых деталей

мечей. Они датируются среднесарматским и первой фазой

позднесарматского периодов (от самого рубежа н.э. до середины III в. н.э.).

В литературе давно наметились два подхода к объяснению этого факта. По

мнению М. Рашке, эти вещи попадали к сарматам не в результате торговли,

а как военные трофеи, дары соседей (как господствовавшим племенам или

вассалам) и результат браков элиты разных племен (Raschke 1978. Р. 609-

610). Напротив, E.И. Лубо-Лесниченко считал, что они свидетельствуют о

продолжении северной трассы т.н. Шелкового пути до греческого г. Танаис

и даже, что первоначально этот участок пути был особенно важным (Лубо-

Лесниченко 1985. С. 93). Проект ЮНЕСКО “Шелковый путь» 1989 г. и

связанные с ним акции, выделенные деньги и широкая реклама в СМИ

вызвали настоящий ажиотаж у ученых в странах Восточной Европы и

Центральной Азии (в связи с последовавшими китайскими проектами он

продолжается до сих пор). Например, Н.Е. Берлизов был уверен, что

торговля не велась через множество посредников, а многочисленные

караваны, сформированные в Китае, непосредственно достигали Черного

моря (Берлизов 1992. С. 33-34). Противоположное мнение было высказано

мною: существование прямой северной трассы до Боспорского царства не

подтверждается ни китайскими, ни римскими авторами; китайский шелк

попадал в регион Черного Моря по достоверно известному пути через

Иран, оканчивавшемуся в г. Фазис в Колхиде; единичные находки

257

китайских зеркал связаны не с торговлей, а с миграциями кочевых групп из

Центральной Азии в этом время (Яценко 1993. С. 68). Прошло около

четверти века, накопились новые материалы, и мы можем более адекватно

оценить известные факты20

.

Прежде всего, каковы письменные источники о реальных торговых

путях? Сразу после разгрома в Кангюе (Kangju / 康居) войска Чжичи (Chih-

Chih) в 36 г. до н.э. правитель этой страны (бывшей до и после этого

серьезным врагом Китая и его союзников) отправил сына заложником в

столицу Китая с единственной целью получения китайских товаров.

Соблазн был велик. В соседней Фергане(Dayuan/ 大宛), неоднократно

занимавшейся китайскими войсками, для этого времени в хронике Бань Гу

«Ханьшу» официально отмечалось обилие (1) шелка, (2) изделий из лака, и

(это очень важно) что там же беглецы из Китая наладили производство

качественного оружия китайских типов (под которым, в нашем случае

могли подразумеваться именно мечи)(3)(Hànshū,/漢書, 95). Кроме того,

археологически Фергана является основным районом концентрации в

Средней Азии китайских зеркал (4). Попытки установления китайского

контроля над этой территорией неизменно наталкивались на сопротивление

соседнего Кангюя. Самому Кангюю также было что предложить ближним

и дальним соседям. Как известно, в горах вдоль Средней Сырдарьи с

глубокой древности в больших объемах добывали серебро, золото,

полиметаллы, бирюзу и сердолик, железо; вплоть до арабского завоевания

отсюда в Китай поступали вино и ковры; знаменитыми боевыми луками и

мелкими железными изделиями торговали и позже арабы.

Уже к концу I в. до н.э. Бань Гу (Hànshū,/漢書, 95) сообщает целую

череду новых (и в целом неприятных для китайцев) данных о заметном

усилении Кангюя21

. Видимо, с рубежа н.э. для нужд растущей торговли в

20

Текст представляет собой переработанный доклад на конференции

“Exchangeofgoodsandideas. Long distance trade in Asia in the 1st millennium AD”

19.04.2016 вИнститутеархеологииВаршавскогоуниверситета. 21

Эти многочисленные новости можно свести к главному: 1. Страна уже не зависит от

раздробленных бактрийских юэчжей. 2. Кангюй теперь враждебен к сильному

восточному соседу и неустойчивому китайскому союзнику Усунь. Он также пытается

сыграть на противоречиях Китая и Усунь с правителями северных хунну, зависимость

от которых (уже формальная) сохранялась, и на ссорах в правящем доме Усунь. В целом

именно Кангюй наиболее эффективно в течении долгого времени противостоит

усилению китайского и усуньского влияния в регионе. Сразу после замирения с

258

Ташкентском оазисе начали чеканить монету (Мусакаева 2007. С. 28).

Расцвет же политической активности Кангюяс I в. н.э. (принципиально

важный для нашей темы) отражен в «Хоуханьшу» Фань Е (HouHanShu /

後漢書, 88)22. Эти сведения поступили в Китай с опозданием, когда после

перерыва c 8 г. н.э. до 94-101 гг. н.э. прибыли несколько посольств из

Центральной Азии, что отразилось отчете Бань Юна 125 г. В это время у

Кангюя появились далеко на северо-западе два новых крупных вассала с

кочевым населением. Одни из них - Яньцай (Yancai / 奄蔡,

переименованная в Alanliao / 阿蘭聊) у устья р. Сырдарья23. Другой -

находящаяся еще дальше в этой наплавлении Янь (Yan /嚴)на Южном

Урале, которая платила дань дорогой пушниной («отсюда поступают

шкурки соболя»). К 80-м гг. (после мира и брака с кушанским Вимой

юэчжами, в 85 г. н.э. Кангюй даже посылает помощь в Синьцзян оазисному княжеству

Кашгар (Суле) против знаменитого китайского полководца Бань Чао. Сегодня уже есть

важные свидетельства контроля Кангюя над пограничными землями Усунь в Семиречье

в I-II вв. (Горячев, Яценко, Егорова 2016. С. 644-645). 3. Китайцы за короткое время

явно неоднократно отправляли в Кангюй послов, причем последние были вынуждены

терпеть здесь грубые и сознательные нарушения принятого в ханьском Китае

дипломатического протокола. 4. В это время у Кангюя появляются пять соседей-

вассалов, разного размера и на разном расстоянии от центра державы (начиная от

расположенного примерно в 30 км Сусе до наиболее удаленного – на 560 км – Юйцянь /

Юэгянь). 5. Впервые появляются детальные сведения о жизни политической элиты

Кангюя (о зимней и летней ставках правителя; в описании приема ферганских послов

фигурируют две категории местной знати и т.п.). 22

В персидских текстах встречено название «Канга» (с эпитетами «высокая»,

«благородная») в поздних частях Авесты (Ардвисур-Яшт V. 14. 54, редакцию которого

по ряду деталей относят сегодня к I в. н.э.) (эпизод с воителем Тусом, который молит

богиню Анахиту о помощи в штурме горных «ворот» рядом с Кангой и на подходе к

кочевым племенам) («Дай мне, о святая и благодетельная Ардвисура Анахита, победить

Урва Хунава Весхаки у ворот Кшатрасаока, ближайших к Канге высокой и священной,

чтобы я разгромил страны Турана...»). В более поздних, переработанных древних

иранских хрониках в «Шахнаме» Абдулкасима Фирдоуси фигурирует крепость «Канг»,

которую строит сам Сиявуш (здесь в сюжете о Сиявуше именуют так столицу его врага

Афрасиаба за рекой Гульзариюн / Сырдарья и к северу от Шаша / Чаша и Испиджаба)

(сюжет о Сиявуше: Фирдоуси 1960, С. 97-252). Важно, что в текстах Ирана обитатели

этого края, с одной стороны, описываются как кочевники-туранцы - серьезные враги

оседлых иранцев, но сама Канга при этом именуется в Авесте «священной» с точки

зрения персидских зороастрийцев. Это проясняет чуть более поздняя пехлевийская

религиозная литература, где Кангдеж выступает как место древнейшей оседлости

иранцев и после перехода ими «моря» Воорукаша и как страна, прямо соседствующая с

прародиной иранцев Арианам Вайджа. 23

Мы разделяем локализацию Яньцая у восточного берега Арала, принятую Б.А.

Литвинским, Л.А. Боровковой, А.А. Цуциевым и другими авторами.

https://en.wikipedia.org/wiki/Yancai

259

Такто, что фактически означало раздел Согда)24

Кангюй стал крупнейшей

державой в Средней Азии и оставался ею до пограничных войн с

Сасанидами в 250-х годах25. Его столица Бейтянь видимо, располагалась в

самом крупном тогда на Средней Сырдарье центре концентрации

населения - в Отрарском оазисе (где выявлено более 200 позднеантичных

поселений и некрополей), вероятно – на одном из двух крупнейших

городищ: Отрар или Мардан-Куик (Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2005.

С. 164, 167). Именно для I в. н.э., по «Хоуханьшу», кроме южной дороги в

Бактрию / Дася, становится известна и другая, которая вначале из

китайской столицы идет через Кангар / Шуле. Далее «…северная дорога…

на запад ведет в Давань, Кангюй, Яньцай и Яньци / Янь» (Бичурин 1950. С.

170). Таким образом, по информации китайских хронистов, дорога

доходила до Южного Урала (рис. 1). Cреди вассалов Кангюя была также

еще более западная, чем Янь, кочевая страна Лю (Liu /柳) (расположенная

у границ Рима / DaQin, то есть в низовьях Волги и Дона). Она описана в

более позднем «Вэйлюэ», включенном затем Чэн Шоу в «Отчеты по трем

царствам» (Sānguó zhì,三國志, 30) и цитируемом в комментариях

PeiSongzhi, по данным не ранее 230 г. (прибытие кушанского посольства

императора BoTiao). Сообщение о Лю очень важно (перечисление идет с

запада на восток): «Есть еще страна Лю, есть страна Янь и еще страна

Яньцай, называемая Алань. Все они одних обычаев с Кангюй. На западе [в

совокупности] граничат с Дацинь [Римской империей], на юго-востоке с

Кангюем. Там много соболя, который славится; кочуют со скотом в

поисках воды и травы: прилегают (в совокупности) к большому озеру. В

прежние времена весьма зависели от Кангюя, а ныне не зависят» (Зуев

24

Этот факт детально раскрывается в более поздней хронике «Бэйши» (Beishi / 北史) Ли

Яншоу (659 г.), описывающей события V - начала VII вв. Для нескольких небольших по

территории владений, находившихся в Согде вдоль поздней основной торговой трассы

(в том числе Кана / Самарканда и Ань / Бухары, а также более мелких Хэ, Ми и Шы,

оказавшихся под властью Самарканда) каждый раз прямо указывается, что это «бывшая

земля Кангюя». Хроника при этом особо выделяет Бухару (Ань) из-за ее обычаев,

спустя два-три века все еще похожих на кангюйские. 25

Как сказано в «итоговой» надписи Шапура I (240-272) 262 г. ŠKZ в «Каабе Зороастра»

в Накш-и Рустаме, в состав империи на севере вошли земли «…вверх до Каша

[Кашгара], Согда и пределов Чача… все эти царства и владетели и владетели провинций

стали приносящими нам дань» (Луконин 1969. С. 62) (две последних территории ранее

контролировались Кангюем).

260

1995. С. 39-40).

Итак, мы имеем ясные указания на то, что вассалы Кангюя с I по

середину III вв. проживали на западе до Азовского моря, но при этом

торговая дорога со стороны Китая (возникшая с 36 г. до н.э.) доходила

лишь до Южного Урала. Из двух названных династийных хроник ясно

также, что именно Кангюй сыграл решающую роль в развитии торговли на

юге степной и в пустынной зоне26. Сегодня принято думать, что

формирование обеих названных сарматских культур до миграции ядра их

создателей в Европу происходило на северной периферии Кангюя (по

данным антропологии, «средние сарматы» (предполагаемые ранние аланы

и их союзники) наиболее близки более ранним сакам северо-западного

Синьцзяна (Чикишева 2011. С. 353; рис. 2)). Предки «поздних сарматов»,

судя по данным антропологии, исходно связаны с тагарской культурой

верховьев Енисея (Балабанова 2013); в дальнейшем они, по мнению В.Ю.

Малашева, обитали где-то в Центральном или Северном Казахстане

(Яценко 2011. С. 2000); из изученных групп Средней Азии они

антропологически наиболее близки части населения будущей

джетыасарской культуры (Чикишева 2011. С. 353; рис. 2) (оформление

которой, по заключению С.Б. Болелова, происходит ко II-III вв. н.э.). В

дальнейшем центр носителей среднесарматской культуры переместился к

устью Дона, а второй – на Южный Урал, и расцвет обеих культур на новой

родине как раз совпадает с максимальным могуществом Кангюя.

Представляется несомненным наличие продолжения дороги от

Южного Урала к устью Дона. Кем же он обслуживался? Китайская ученая

элита ничего не сообщает об этом (как и о самой более западной дороге),

хотя сведениями о «стране Лю» располагала… К концу I в. до н.э.

важнейшим торговым центром для группировок «сарматов» был Танаис в

устье Дона. Страбон (XI. 2. 3)27, когда говорит о торговле в одном из

основных рыночных центров Причерноморья в Танаисе, утверждает, что

кочевые сарматы меняют свои товары на «одежды, вино и иные товары для

цивилизованной жизни», получаемые от греческих купцов. Здесь, как и в

26

При этом уже давно предполагалось, что в бассейне Сырдарье в древности и раннем

средневековье караванные пути часто складывались по маршрутам перекочевок

номадов (см., например, Буряков 1975. С. 12-13). 27

Сочинение Страбона было завершено, по современным данным, в самом конце I в. до

н.э. (Грацианская 1988).

261

более поздних средневековых свидетельствах о европейской Степи, на

первом месте в торговле стабильно ставится готовая одежда (Yatsenko

2010. S. 49). Донские аорсы, как и «верхние аорсы», никогда не пропускали

греческих купцов вверх по реке (StraboXI. 2. 2), т.к. вели торговлю в Степи

сами. С середины I в. н.э. устье Дона стало новой родиной аланов, и

ситуация заметно изменилась. Кочевые группировки (аланы и их союзники

вдоль Дона и на северокавказских равнинах), видимо, пропускали

греческих купцов из Римской империи на свои территории (это отразилось

из в куда более полной и детальной информации Плиния Старшего и

Птолемея, а также в росте числа находок монет). Более ранние «верхние

аорсы» Волго-Уральского региона во II-I вв. до н.э. отправлялись на

верблюдах на юг – в Великую Армению и Мидию-Атропатену за товарами

из Месопотамии и Индии (Strabo. XI. 5. 8), вероятнее всего – за дорогим

текстилем. Позже аланы, напротив, атакуют именно эти страны, которые

были торговыми партнерами сокрушенных ими «верхних аорсов» (Яценко

2006б. С. 124-125). Позже мы знаем вдоль северо-западного побережья

Каспия лишь очень редкие находки кушанских и индийских монет

(Прокопенко 1999. Карта 25). Для I-III вв. кости верблюдов-бактрианов

(приспособленных для переходов именно через полупустыни и пустыни)

известны во всех основных городах Северного Причерноморья

(Пантикапей, Фанагория, Ольвия, Неаполь Скифский), но куда чаще, чем в

других – в самом отдаленном, восточном Танаисе (Цалкин 1960; Мягкова

2000, С. 69; Секерская 2016)28. Среди иранских (сарматских)

специфических имен-прозвищ танаисских горожан кон. II – нач. III вв.

часть явно относится к торговцам (Имеющий 8 ослов, Виновладелец,

Кормчий корабля) (Яценко 1998. C. 55). Один из купцов, имевший

собственный дом в этом городе, носил сарматское имя (написанное на

амфорах с товаром). В его доме найдено много посуды, производимой в

центрально-предкавказской Алании, обнаружена курильница сарматского

типа и т.п. (Гугуев, Ильяшенко, Казакова 2007. С 434-435, 443). Такая

торговля, похоже, стала наиболее активной со времени правления

Савромата II (174-210 гг.) при котором в городе поселилась крупная

сарматская община. Он явно осуществлялась без монет, путем обмена

28

Кости верблюда известны и у начального пункта «торгового пути Геродота» (на

скифском Каменском городище под Запорожьем).

262

товаров (ср. HistoriaAugusta. Maximinus, 1); в некоторых подобных

ситуациях использовали именно золото (Lucian. Tox. 39). Следы торговли,

организуемой самими сарматами, в римское время обнаруживаются с

немалыми трудностями. Это понятно: ведь основной частью таких товаров

к началу I в. н.э. были меха, кожи, дорогой текстиль, пленники (StraboXI. 2,

3), которые археологически, увы, почти не выявляются. В Средней Азии

картина в отношении сохранности органических материалов еще хуже;

здесь из следов торговли сарматов сохраняются до наших дней такие

западные изделия, как янтарные и стеклянные бусы, посуда из стекла,

парадные фибулы, очень редкие римские ткани с вышивкой золотом и т.п.

Обратимся к артефактам китайского и центральноазиатского

происхождения, обнаруженных в европейской Степи. Прежде всего, это

зеркала, произведенные вI в. до н.э. – I в. н.э. и использовавшиеся здесь

обычно в более позднее время (рис. 2). Их находки концентрируются на

рубеже I-II вв. н.э. в политическом центре самой влиятельной группы того

времени – у аланов, живших в низовьях Дона (7 экз.; три находки из могил

принадлежат к одному типу), в бассейне Кубани и соседних верховьях р.

Кума (5 экз.), у вероятных переправ через Волгу (3 экз.). Позже, в сер. II –

сер. III вв., районом концентрации (6 экз.) является Южный Урал, главный

центр «поздних сарматов» (Боталов 2009. Рис. 7, 33-39) (рис. 3).Скорее

всего, поступление зеркал связано с китайской контрабандой (Ying-Shih

1967. Р. 129-130). Показательно, что зеркала являются главным

археологическим следом и знаменитого скифского торгового пути на

Южный Урал VI-Vвв. до н.э., описанного Геродотом (IV. 24) и Аристеем

(Raschke 1978. Р. 610-691-692) и имеющем еще более древнее

происхождение (Членова 1983. Рис. 3). Скифы современной Украины в то

время отправлялись на Южный Урал, видимо, за местными мехами и

золотом. Мы знаем о поступлении именно зеркал к кочевникам в основном

потому, что зеркало играло важную роль в представлениях древних

иранцев о душе после смерти и (часто в разбитом виде) помещалось в

могилы.

Имитации китайских длинных мечей cо специфическим

оформлением перекрестья появляются в Сарматии к концу II в. до н.э., то

есть примерно во времена открытия Шелкового пути (Скрипкин 1996. С.

102-104). Однако собственно китайскими или подражающими им мечами с

263

нефритовыми деталями (перекрестьями и скобами ножен) можно считать

всего 17 находок из могил I-III вв. н.э. Больше всего их найдено в

Пантикапее – сарматизованной столице Боспора (5 экз.), по 3 экз. – в

низовьях Дона и Волги, 2 экз. – на Кубани (Безуглов 2000. С. 176-177; Ли

Чжи Ын 2010. С. 44-47) (рис. 4). Имитациями китайских мечей являются

образцы сер. II – III вв. с очень длинными рукоятями, c каменным

навершием (обычно из халцедона) и без перекрестий (Симоненко 2015. С.

74-80; рис. 17, 21). Курганы с такими мечами в Степи – не рядовые, но,

вопреки мнению С.И. Безуглова (Безуглов 2000. С. 170-173), их трудно

отнести к высшей аристократии. Более всего их найдено в основных

политических центрах - на Южном Урале (там на них известны и

изображения центральноазиатских и «сарматских» божеств, в частности

алано-осетинского «хозяина животных» Афсати с ушами копытного:

Яценко 1992б. Рис. 1) (рис. 5, 1) и немного - западнее (рис. 5): в низовьях

Дона и в столице Боспора. Несомненно, они не были объектами торговли

(ср. Безуглов 1998. С. 88). Для нас важно, что парадные мечи играли

заметную роль в китайских ритуалах того времени. Их (как и другое

оружие) в Китае того времени было строжайше запрещено продавать за

границу, однако император мог неоднократно дарить их по одному

вассальному правителю (например южным сюнну в 51 и 49 гг. до н.э.), а

также вручал такой меч полководцу (Ли Чжи Ын2010. С. 50-51). Дарение

парадного меча / кинжала было знаком вассалитета и инвеституры.

Вероятно, он ассоциировался с Богом войны у древних иранцев (Вертиенко

2015). Такими были, видимо, трофейный меч ахеменидского царя,

предположительно подаренный в 327 г. до н.э. скифскому царю из

Чертомлыцкого кургана посольством Александра Великого (Алексеев

2003. С. 248) и роскошный меч, найденный в аланском кургане Дачи в

устье Дона (Габуев 2005. Рис. 2). Учитывая официально документируемую

зависимость влиятельных кочевых группировок сарматов от Кангюя,

логично видеть в редких мечах с китайскими нефритовыми деталями дары

правителей этой могущественной «кочевой империи» своим вассалам

(пусть даже формальным). Такой меч обнаружен, например, в кангюйской

могиле в Орлате, где его образцы также изображены в гравировке по кости

на поясе умершего (Ilyasov, Rusanov 1998. Pl. III).

Для выявления путей попадания обоих видов изделий в Европу

264

важно учесть ситуацию в Фергане / 大宛, с борьбы за контроль над которой

и стал, собственно, реально оформляться Шелковый путь. Как уже

отмечалось, это основной район концентрации зеркал в Средней Азии

(здесь зеркала происходят из могил группы населения, пришедшего с

востока; Горбунова 1990. С. 148), но также территория, для которой мы

имеем сведения о копировании китайского оружия и обилии лаковых

изделий. Кангюй защищал свои интересы в Фергане с самого начала

китайского проникновения в Центральную Азию, и уже в 103 г. до н.э.,

являясь еще слабой страной и весьма рискуя, спас ее столицу от китайских

войск.

Шелк в курганах европейских степей обычно бывает очень плохой

сохранности, он найден только в женских могилах29. Однако видимо, он во

всех случаях окрашен (например, пурпуром и другими оттенками красного,

популярными у сарматов: Yatsenko 2012. Fig. 16-17), украшен вышивкой и

золотым шитьем в мастерских Римской Империи. Собственно китайский

шелк, вероятно, найден лишь на диадеме из странного, культового

погребения позднесарматского облика в пещере в пустынных горах

Мангыстау (бывш. озеро Батырь), уже за восточными границами

«сарматов» (Засецкая 2011. Рис. 21). В Северном Причерноморье лишь в

восточном Крыму, в некрополе столицы Боспорского царства известны

находки шелка с китайской орнаментацией (Пантикапей, могилы 1842 и

1990 гг.: Толль 1927. Рис. 1; Яценко 1993. С. 69); они, вероятно, попали

сюда другим - южным путем. Дорогие изделия из лака, особенно - лаковые

чашечки, были с IV в. до н.э. популярны у элиты кочевников Степи

(пазырыкской и каменской культур Алтая. сюнну) (Yerul-Erdene 2011;

Дашковский, Мейкшан 2015. С. 78-83), позже они отмечаются китайцами в

изобилии в Фергане, а недавно были выявлены М.Ю. Трейстером в

нескольких среднесарматских могилах низовий Дона.

Еще одна важная категория предметов, попадавших к сарматам в I в.

до н.э. – кон. I в. н.э. из Центральной Азии - это некоторые золотые,

украшенные вставками бирюзы и коралла изделия, чаще всего - аксессуары

костюма (поясные пряжки, браслеты, гривны, диадемы) (ср. Мордвинцева,

Трейстер 2007). Изображенные на них животные и божества, орнамент,

29В бассейне Дона и притоков это Хохлач, Высочино V курган 18, Чугуно-Крепинка,

Сватова-Лучка; на Волге – Мариенталь; у Ольвии – Соколова Могила.

265

декор бордюров, многие формы каменных вставок, лазурит, известные на

изделиях, достоверно найденных в Бактрии, отчасти - Фергане, Согде и

Хорезме, в «сарматском зверином стиле» не использовались, нет в нем и

известных в Средней Азии греческих орнаментальных мотивов (Treister,

Yatsenko 1998). Самые роскошные вещи с подлинной бирюзой

концентрируются у устья Дона, где в это время упоминаются аланы.

Наиболее близкие аналогии они имеют в немногих известных сегодня

изделиях с территории Кангюя и его ближайших вассалов (развеянная

барханами могила, найденная в 1907 г. в урочище Туздак, на землях

Яньцая: Завитухина 2001, С. 200-203; Засецкая 2011. Рис. 57, 75)30. Часть

таких артефактов имеют следы изношенности, и, вероятно, принесены

аланами со своей предыдущей родины в прародины в Яньцае / Аланьляо

(см., например. Simonenko 2001. P. 59), другие выглядят новыми, и их

можно считать своего рода инвеститурными атрибутами, вручаемыми

аланским вассалам властями Кангюя (Яценко 2000. С. 178-179). Крайне

маловероятно (судя по тому, что мы знаем о территории и влиянии Кангюя

в это время), что речь могла идти о собственно «дипломатических дарах»

(ср. Скрипкин 1994. С. 32). На подобных изделиях только в устье Дона

(Кобяково; Хапры/Чалтырь, Хохлач) иногда встречается единственный

образ исходно китайского происхождения – «дракон»/лун (lóng /龍)

(Засецкая 2011. Рис. 44, 75-76), но он был явно сильно модифицирован в

Центральной Азии. К кангюйским дарам можно отнести и более редкие

комплекты парадной, золотой с самоцветами, конской упряжи (несомненно

– вместе с дорогими лошадьми), вроде найденных в Садовом и Дачах

(Засецкая 2011. Рис. 70, 79; Габуев 2005. Рис. 11). Вспомним, что,

например, скифы в IV в. до н.э. получали породистых лошадей от союзных

фракийцев-одриссов в серебряной упряжи c сакральными сюжетами

(курган Огуз) (L’or 2001. No 32). Вероятно, стилизованные типы поясов

сюнну также иногда становились дарами (это можно предполагать для

поясов с золотыми пряжками, найденных между низовьями Дона и

30

Увы, курганы кангюйской высшей знати почти не пытались исследовать, а единичные

исследованные могилы основательно разграблены. Но даже остатки этих комплексов

вызывают немалый интерес, подобно 5-метровому одиночному кургану с роскошной

семейной усыпальницей у с. Кош-Агаш (Подушкин 2002).

266

средним течением Кубани) (рис. 6)31

. В числе немногих предметов

торговли, поступавших из Центральной Азии к сарматам, были лепешки

опиума и небольшие сосуды из алебастра (Прокопенко 1999. С. 77-78).

Особую роль в торговле кочевников в это время играл

южноуральский регион (Yan /嚴). Не случайно в этом районе, богатом

золотом и мехами, заканчивались три известных нам разновременных пути:

скифский «путь Геродота», китайская «северная дорога» и путь из

Хорезма. В середине II в. н.э. он стал территорией оформления

позднесарматской культуры. Попадание сюда комплектов бронзовой

римской провинциальной бронзовой посуды и других дорогих изделий из

Империи логично объяснять дарами из завоеванных и заселенных

выходцами с Урала более западных регионов. Во II-III вв. здесь оказалось

много хорезмийской керамики, в частности - кувшинов (Мошкова 1987) (в

них, как полагаем мы с С.Б. Болеловым, перевозили дорогое вино и

фрукты); известна и серебряная посуда из Хорезма (Шадринск: Яценко

2001. Рис. 34, е). Согласно любезному сообщению С.Б. Болелова, в

южноуральских некрополях II-III вв. присутствует керамика каунчинского

облика со Средней Сырдарьи – Кангюя (фляги и кружки), здесь найдено и

несколько кружек из более далекой Ферганы. Лепные кружки не были

тарой для товаров: они, по мнению исследователя, использовались в быту

караванщиков из соответствующих регионов. Иногда на Южный Урал

попадали и женщины из дальних краев: так, в Темясово обнаружены

могилы двух жен с диадемами и перстнями из той же Ферганы (Яценко

2006а. С. 306).

Маршрут из Хорезма возник в IV-II вв. до н.э. и, видимо, вначале шел

по западному берегу Арала (Болелов 2017. Рис. 5). Однако с рубежа н.э. мы

можем обоснованно предполагать и другой маршрут пути из Хорезма на

Урал – на запад, через Устюрт (рис. 1). Такой путь существовал еще в

развитом средневековье, был важен и отмечен серией оборудованных

стоянок, начиная с караван-сарая Алан (Толстов 1962, доп. цв.

археологическая карта Хорезма). Уникальным маркером этого маршрута

является самое большое в степной/пустынной Евразии скопление тамг

античного времени в полузаброшенном храме Байте III на краю плато

31

К рубежу н.э. в сарматских могилах видим дешевые бронзовые имитации подлинных

пластин сюнну, например, в кургане 5 Кривой Луки VIII (Яценко 1992а. С. 247).

267

Устюрт (он активно функционировал около IV-II вв. до н.э., до мощного

землетрясения). В этом всегда почти ненаселенном во все времена месте

сегодня известно не менее 353 тамг, принадлежавших 273 разным

кланам/большим семьям (!), большинство из которых явно относятся к

периоду относительного «запустения» святилища, оказавшегося, однако, на

новом караванном маршруте. Из них 98 типов идентичны или очень близки

тамгам сарматов в интервале нач. I - сер. IIIвв.. Весьма показательно также

наличие здесь 5 из 8 известных типов тамг царей Хорезма на ранних

монетах по Е.Е. Неразик (до распада страны в нач. IV в.), и небольшая

серия специфических знаков, бытовавших на синхронных памятниках

раннего Кангюя на Средней Сырдарье (некрополи городищ Шаушкумтобе

и Культобе, цитадель Туркестана) (Яценко 2018. Рис. 5). Таким образом,

комплекс большинства тамг из Байте III представляет собой

мультикультурный феномен, связанный с мировой торговлей римского

времени. Этот же путь отмечен серией сарматских тамг в каньоне

Каракавак на северных склонах Мангыстау (Самашев, Базылхан, Самашев

2010. Рис. 7; Rogozhinskii, Yatsenko 2015. Fig. 5). При частичной смене

отдельных участков маршрутов, он остался знаменитым как «меховой», и в

средние века и описан аль Истахри и аль Макдиси (Яценко 2006а. С. 262).


Алексеев А.Ю. Хронография Европейской Скифии VII-IV вв. до н.э.

СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа. 2003.

Байпаков К.М. Смагулов Е.А., Ержигитова А.А. Раннесредневековые

некрополи Южного Казахстана. Алматы: Баур. 2005.

Балабанова М.А. Позднесарматское население Нижнего Поволжья и

сопредельных территорий в антропологическом контексте раннего железа

и раннего средневековья. Автореф. дисс… докт. ист. наук. М.: Ин-т

этнологии и антропологии РАН. 2013.

Берлизов Н.Е. Сарматы на Великом Шелковом пути // Античная

цивилизация и варварский мир. Ч. 2. (Отв. ред Б.А. Раев). Новочеркасск:

Музей истории донского казачества. 1992. С. 29-37.

Безуглов С.И. Позднесарматский меч из ст. Камышевской //

VIIДонская археологическая конференция «Проблемы археологии Юго-

Восточной Европы» (тезисы докладов) (Отв. ред. В.Е. Максименко).

268

Ростов-на-Дону: РГГУ. 1998. С. 87-88.

Безуглов С.И. Позднесарматские мечи (по материалам Подонья) //

Сарматы и их соседи на Дону (Отв. ред. В.Ю. Гугуев). Ростов-на-Дону:

Терра, 2000. С. 169-193.

Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней

Азии в древние времена. Том II. М.: Изд-во АН СССР. 1950.

Болелов С.Б. Древний Хорезм в системе трансконтинентальных и

торговых связей во второй половине I тыс. до н.э. // Цивилизации Великого

Шелкового пути из прошлого в будущее: перспективы естественных,

общественных, гуманитарных наук (Отв. ред. А. Искандерова). Самарканд:

МИЦАИ ЮНЕСКО. 2017. С. 98-117.

Боталов С.Г. Гунны и тюрки. Челябинск: Рифей. 2009.

Боталов С.Г. О гуннах европейских и гуннах азиатских // Гуннский

форум. Проблемы происхождения и идентификации культуры евразийских

гуннов (Отв. ред. С.Г. Боталов). Челябинск: ЮУрГУ. 2013. С. 32-87.

Буряков Ю.Ф. Историческая топография древних городов

Ташкентского оазиса. Ташкент: Фан, 1975.

Вертиенко А.В. Сарматские церемониальные кинжалы в контексте

иранских представлений // Древние культы, обряды, ритуалы: памятники и

практики (Отв. ред. Е.П. Токарева). Зимовники: Зимовниковский

краеведческий музей. 2015. С. 184-193.

Габуев T.A. Аланский всадник. Сокровища князей I-XIII вв. Каталог

выставки. Москва: изд-во Гос. музея Востока, 2005.

Горбунова Н.Г. Бронзовые зеркала кугайско-карабулакской культуры

Ферганы // Культурные связи народов Средней Азии и Кавказа: древность

и средневековье (Отв. ред. Б.Я. Ставиский). М.: Ин-т востоковедения АН

СССР. 1990. С. 45-50.

Горячев А.А., Яценко С.А., Егорова Т.А. Костяная пластина с

гравированной композицией из поселения раннего железного века

Кызылбулак-4 в верховьях ущелья Турген // Актуальные проблемы

археологии Евразии (Отв. ред. Б.А. Байтанаев). Алматы: Ин-т археологии

им. А.Х. Маргулана. 2016. С. 632-648

Грацианская Л.И. «География» Страбона. Проблемы

источниковедения // Древнейшие государства на территории СССР. 1986.

М.: Наука. 1988. С. 6-175.

269

Гугуев В.Ю., Трейстер М.Ю. Ханьские зеркала и подражания им на

территории юга Восточной Европы // РА. 1995. № 3. С. 143-156.

Гугуев В.Ю., Ильяшенко С.М., Казакова Л.М. О возможности

этнической и социальной идентификации владельца усадьбы середины III

в. н.э. в Танаисе // Северный Кавказ и мир кочевников в раннем железном

веке (Отв. ред, В.Ю. Малашев). М.: Таус, 2007. С. 432-457.

Гущина И.И., Засецкая И.П. Погребения зубовско-воздвиженского

типа из раскопок Н.И. Веселовского (I в. до н.э. – I в. н.э.) //

Археологические исследования на юге Восточной Европы (Отв. ред. М.П.

Абрамова). М.: Гос. Исторический музей, 1989. С. 71-141.

Гущина И.И., Засецкая И.П. «Золотое кладбище» римской эпохи в

Прикубанье. СПб.: Фарн. 1994.

Дашковский П.К., Мейкшан И.А. Изучение региональной элиты

кочевников Южной сибири, Западного Забайкалья и Северной Монголии

эпохи поздней древности (на примере пазырыкского общества и хунну) //

Элита в истории древних и средневековых народов Евразии (Отв. ред. П.К.

Дашковский). Барнаул: Изд-во АлГУ. 2015. C. 72-85.

Завитухина М.П. Золотые браслеты из местности Дуздак (Туздак) в

Средней Азии и Сибирская коллекция Петра I // Евразия сквозь века (Отв.

ред. И.Я. Фроянов, С.Н. Астахов). СПб.: Филол. фак-т СПбГУ. 2001. С.

200-203.

Засецкая И.П. Сокровища кургана Хохлач. Новочеркасский клад.

СПб: Изд-во Гос. Эрмитажа. 2011.

Зуев Ю.А. Сармато-аланы Приаралья (Яньцай / Абзойя) // Культура

кочевников на рубеже веков. Проблемы генезиса и трансформации (Отв.

ред. Н.Э. Масанов). Алматы: Рафах. 1995. С. 38-45.

Ли Чжи Ын. Нефритовые детали мечей в Восточной Европе в

сарматское время // Археология, древний мир и средние века. 2010. Вып.

IV. Ростов-на-Дону: Изд-во ЮФУ. С. 41-55.

Лубо-Лесниченко Е.И. Великий Шелковый путь // Вопросы истории.

1985. № 9. С. 88-100.

Луконин В.Г. Иран в III-V вв. Очерки по истории культуры. М:

Наука. 1969.

Мордвинцева В.И., Трейстер М.Ю. Произведения торевтики и

ювелирного искусства в Северном Причерноморье 2 в. до н.э. – 2 в. н.э. Т.

http://kronk.spb.ru/library/2001-spb-dgs.htm

http://kronk.spb.ru/library/2001-spb-dgs.htm

270

3. Симферополь: Тарпан. 2007.

Мошкова М.Г. Среднеазиатская керамика из позднесарматских

комплексов // Прошлое Средней Азии (Отв. ред. В.А. Ранов). Душанбе:

Дониш. 1987. С. 108-115.

Мусакаева А.А. Монеты Чача // Материалы научной конференции

«Чач – Бинкет – Ташкент (историческое прошлое и современность)» (Под

ред. Э.В. Ртвеладзе и др.). Ташкент: Гос. музей истории Узбекистана, 2007.

С. 22-28.

Мягкова Ю.Я. Анализ остеологического материала из Танаиса //

Донская археология. 2000. № 2. С. 64-70.

Подушкин А.Н. Погребение воина-катафрактария в Южном

Казахстане // Культурное наследие Южного Казахстана (Отв. ред. Б.А.

Байтанаев). Шымкент: ЮКГУ. 2002. С. 71-76.

Прокопенко Ю.А. История северокавказских торговых путей IV в. до

н.э.v. – XI в. н.э. Ставрополь: Изд-во СГУ. 1999.

Самашев З., Базылхан Н., Самашев С. Древнетюркские тамги.

Алматы: АБДИ Компани. 2010.

Секерская Е.П. Верблюд-бактриан из римской крепости в низовьях

Дуная // Stratumplus. 2016. № 4. С. 261-268.

Симоненко А.В. Сарматские всадники Северного Причерноморья.

Киев: Вид. Олег Фiлюк. 2015.

Сокровища донских степей из собрания Ростовского областного

музея краеведения (Отв. ред. В.Е. Максименко, Т.И. Коневская). Ростов-на-

Дону: Центр-инвест. 2004.

Скрипкин А.С. О начале и некоторых особенностях

функционирования северного ответвления Великого шелкового пути //

Античная цивилизация и варварский мир. Тезисы докладов IV

археологического семинара. (Отв. ред. Б.А. Раев). Новочеркасск: Музей

истории донского казачества; КубГУ. 1994. С. 32-33.

Скрипкин А.С. К проблеме сарматско-китайских культурных связей

// Международные отношения в бассейне Черного Моря в древности и в

средние века. Тезисы докладов VIII международной конференции (Отв.

ред. В.П. Копылов). Ростов-на-Дону: РГПУ. 1996. С. 102-104.

Толль Н.П. Заметки о китайском шелке на юге России //

SeminariumKondakovianum. 1927. Т. I. Прага. С. 85-92.

271

Толстов С.П. По древним дельтам Окса и Яксарта. М.: Изд-во

восточной литературы. 1962.

Фирдоуси. Шахнаме. Т. 2. М.: Изд-во АН СССР. 1960.

Цалкин В.И. Дикие и домашние животные Северного Причерноморья

в эпоху раннего железа. М.: Изд-во АН СССР. 1960.

Чикишева T.A. Физическая антропология ранних кочевников Южной

Сибири и Центральной Азии // “TerraScythica”. Материалы

международного симпозиума (Отв. ред. В. Володин, С. Хансен).

Новосибирск: Ин-т археологии и этнографии СО РАН. 2011. С. 346-357.

Членова Н.Л. Предыстория «торгового пути» Геродота (из Северного

Причерноморья на Южный Урал) // СА. 1983. № 1. С. 47-66.

Яценко С.А. Элементы культуры хунну на территории Сарматии // VI

Международный конгресс монголоведов. Доклады российской делегации.

Т. I (Отв. ред. В.М. Солнцев). М.: Наука. 1992а. С. 247-252.

Яценко С.А. О преемственности мифологических образов ранних и

средневековых аланов // Проблемы этнографии осетин. 1992б. Вып. 2 (Отв.

ред В.Х. Тменов). Владикавказ: СО НИИ. С. 64-80.

Яценко С.А. Аланская проблема и центральноазиатские элементы в

культуре кочевников Сарматии рубежа I-II вв.н.э.// Петербургский

археологический вестник. 1993. Вып. 3. С. 60-72.

Яценко С.А. Имена аланов из Танаиса второй половины II – первой

половины III вв.н.э. как исторический источник // Донская археология.

1998. № 1. С. 54-55.

Яценко С.А. О мнимых «бактрийских» ювелирных изделиях в

Сарматии I-II вв.н.э.// Нижневолжский археологический вестник. 2000.

Вып. 3. С. 172-185.

Яценко С.А. Знаки-тамги ираноязычных народов древности и

раннего средневековья. М.: Восточная литература, 2001.

Яценко С.А. Костюм древней Евразии (ираноязычные народы). М.:

Восточная литература, 2006а.

Яценко С.А. К дискуссии о механизмах формирования

среднесарматской археологической культуры // Раннесарматская и

среднесарматская культуры. Проблемы соотношения (Отв. ред. В.М.

Клепиков). Волгоград: Изд-во ВГУ. 2006б. С. 118-129.

Яценко С.А. К дискуссии об оформлении позднесарматской

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B8%D1%80%D0%B4%D0%BE%D1%83%D1%81%D0%B8

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%B0%D1%85%D0%BD%D0%B0%D0%BC%D0%B5

272

этнокультурной общности 2-й пол. II – 1-й пол. III вв. н.э. //

Нижневолжский археологический вестник. 2011. Вып. 12. С. 197-213.

Яценко С.А. Знаки ранних кочевников плато Устюрт // Семейные,

клановые и племенные эмблемы в контексте культуры древней и

средневековой Центральной Азии (Отв. ред. С.А. Яценко). Самарканд:

МИЦАИЮНЕСКО. 2018 (впечати).

Ilyasov J.Ya., Rusanov D.V. A Study on the Bone Plates from Orlat, Silk

Road Art and Archaeology. 1998. Vol. 3. Kamakura. P. 107–160.

L’or der Rois Scythes (Ed. E.D. Reeder). Paris: Galeries du Grand-Palais.

2001.

Raschke M.G. New Studies in Roman Trade with the East, in Aufsteig und

Niedergang der Romischen Welt. 1978. Vol. II/9. Berlin, New York. P. 604-

1378.

Rogozhinskii A.E., Yatsenko S.A. The Ancient Tamga-Signs of Southeast

Kazakhstan and Their Owners: the Route from East to West in the 2nd

Century

BCE – the 2nd

Century CE // The Silk Road. 2015. Vol. 13. Seattle. P. 109-125.

Simonenko A.V. Chinese and Asian Elements in Sarmatian Culture of the

North Pontic Region, Silk Road Art and Archaeology. 2001. Vol. 7. Kamakura.

P. 53-72.

Simonenko A.V., Marčenko I.I., Limberis N.A. Römische Importe in

sarmatischen und maiotischen Gräbern (Archaeologie in Eurasian 28). Mainz:

Philipp von Zabern. 2008.

Тreister M.Iu., Yatsenko S.A. About the Centers of Manufacture of

Certain Series of Horse-Harness Roundles in «Gold-Turquoise Animal Style» of

the I-st - 2-nd Centuries AD // Silk Road Art and Archaeology. 1998. Vol. 5.

Kamakura. P. 51-106.

Trousdale W. The Long Sword and Scabbard Slide in Asia (Smithsonian

Contributions to Anthropology, 17). Washington, 1975.

Yatsenko S.A. Costume Contacts of the Central Asia // Archäologische

Mitteilungen aus Iran und Turan. 2010. Bd. 42. Berlin. S. 47-52.

Yatsenko S.A. Colour Сombinations in the Costume of Three Pre-Islamic

Dynasties of Iran against the Background of the Synchronous Iranian World // 7

ICAANE. Proceedings of the 7th International Congress on the Archaeology of

the Ancient Near East, 12-16 April 2010, the British Museum and UCL, London,

ed. by R. Matthews and J. Curtis. Wiesbaden: Harrassowitz. 2012. P. 315-333.

273

Ying-Shih Yu. Trade and Expansion Han China: Study in the Structure of

Sino-Barbarian Economic Relations. Berkeley: Berkeley Univ. Press. 1967.

Yuruul-Erdene Ch. Laquer Wares // Treasures of the Xiongnu (Ed. by D.

Tseveendorj, J. Saruulburyan). Ulanbaatar: G. Eregzen. 2011. P. 181-185.

Иллюстрации

Рис. 1. Главные торговые пути из Средней Азии в Азиатскую

Сарматию в I-III вв. н.э.: 1 – «северная дорога» «Хоуханьшу», гл. 88; 2 –

«меховой путь» из Хорезма (топооснова любезно предоставлена В.А.

Новоженовым).

274

Рис. 2. Типы китайских зеркал кон. I в. до н.э. – I в.н.э. в Сарматии: 1

– Южный Урал (по Боталов 2009. Рис. 7); 2 – Комсомольский IV, курган 3;

3 – Лебедевка VI, курган 39; 4 – Целинный I; 5 – Лебедевка V, курган 23; 6

–Малковский, курган 1; 7 – Большекараганский, курган 18; (2-7 – по

Боталов 2009. Рис. 52); 8 – Виноградный; 9 – Чугуно-Крепинка; 10 –

Кобяково, курган 10; 11 – курган Третьяки; 12– ?; 13 – Кобяково, курган 1;

14 – некрополь Танаиса (8-11, 13-14 – Гугуев, Трейстер 1995. Рис. 2-3); 15 –

Казанская - Тифлисская, курган 43 (Гущина, Засецкая 1994. Кат. 117); 16 –

Клин-Яр III; 17 – бассейн Кубани (16-17 – Прокопенко 1999. Рис. 38); 18 –

Городской, могила 2 (Simonenko, Marčenko, Limberis 2008. Taf. 200, 7); 19 –

Минеральные Воды – Гугуев, Трейстер 1995. Рис. 4, 6); 20 – Старая

Полтавка; 21 – Бережновка; 22 – Барановка (20-22 – Гугуев, Трейстер 1995.

Рис. 3, 5-6; 4, 5).

275

Рис. 3. Китайские зеркала в степной Сарматии в кон. I в. до н.э. - III в.

н.э. (с указанием числа находок для каждого региона).

Рис. 4. Мечи с китайскими нефритовыми деталями сер. I – III вв. н.э.

в Сарматии (с указанием числа находок для каждого региона).

276

Рис. 5. Длинные мечи китайско-среднеазиатского облика с

сарматским декором, I – III вв. н.э.: 1 – Лебедевка (предоставлено М.Г.

Мошковой); 2 – Камышевский I, курган 8; 3 – Альт Веймар / Боаро, курган

D 16; 4 – Центральный VI, курган 18 (2, 4 – Безуглов 2000. Рис. 4, 5; 3 –

Боталов 2013. Рис. 2).

277

Рис. 6. Поясные пряжки стилизованных сюннусских типов начала I в.

н.э. между Доном и Кубанью: 1 – Новый, курган 70 (Сокровища 2004. С.

105); 2 – Водный, курган 1 (Simonenko, Marčenko, Limberis 2008. Taf. 95, 8);

3 – Воздвиженская (Гущина, Засецкая 1989. Табл. III. № 32).

278

Jung Min-kyu

(Dong-A University College of Humanities Archaeology and Art History

Department Master 1st Year)

Academic adviser - Comparative Social and Cultural

Dr. Kim Jae-hyun

EXCHANGE OF KOREA AND EASTERN EUROPE USING

SILK ROAD32

The study of archeology is extraordinarily miraculous and beautiful. In

modern times, the distances between Eastern Europe and East Asia are not short.

It is surprising, however, that things made in Eastern Europe in ancient times are

also found in East Asia.

There are about 80 ancient glass containers found in Korea in East Asia.

Among them, Roman glass imported is limited, some of them are made in Korea,

and some are also western glass products of dissimilar origins or import routes or

Chinese lead glass. There are about 20 Roman glasses, which has been

excavated from ancient tombs in Korea and has a clear location. Roman glasses

that can identify the place of origin are excavated from the early burial area of

the country called 'Silla' (BC 57 ~ AD 935), which is mostly located in

‘Gyeongju’ area of ancient Korea. It was also excavated only in the burial ground

of the Old Silla-kings tomb of the Gyeongju area or the tomb of the top ruler.

One exception was excavated from the Gyeongju area, one of which was

excavated from the ‘HapCheon OkJeon Tumulus Cluster No.M1’ excavated in

1991, and one of the recently discovered excavated roman glass fragments from

the ‘Gimhae Daesungdong tomb No.91’. In general, the examples of these

Roman glasses excavated from the Korean tomb are concentrated on the

objection from the 3rd century AD to the 6th century AD. The origin of roman

glass, which is excavated in Korea, is said to originate from the Black Sea coast

of Eastern Europe. From roman glasses excavated in Korea, as far as I’m

concerned, Eastern Europe region and Korea have interacted directly or

32

This paper was written with the support of Korean Ministry of Education and CORE, a

supporting business of National Research Foundation of Korea.

279

indirectly with Silk Road from the time of AD 3 to AD 6 or earlier. And roman

glasses are presumed to have the same manufacturing method because of

similarity of shapes. So we will contrast the similarities of roman glass

formations found in ruins along the Silk Road from Eastern Europe to Korea,

and confirm that Korea and Eastern Europe switch over through Silk Road.

First of all, in terms of trade between Eastern Europe and South Korea, I

would like to briefly describe that the Silk Road means silk trade route, and in

the late nineteenth century, the German geographer ‘Richthofen’ is called Silk

Road, and the term is being used until today. This magnificent east-west trading

route can be extended to a wide range of routes, rather than a single route, from

Korea to Japan to the east, and to Western Europe and Northern Europe to the

west. The Silk Road is divided into grassland road, desert road and sea lane. Of

course, the route that is used mainly between Eastern Europe and East Asia,

which we will notice, is grassy roads. grassy roads route was used as the main

route of the ancient east-west trade route along with the rise of ‘Scythia’, a

nomadic people of the 7th century BC, across the wide Eurasian continent.

Next, let's look at the theme of roman glass. First is the production of

glass. The origins of glassmaking can be traced back to the tradition of soda-lime

glass making in the ancient Near East developed in Egypt and Mesopotamia

from around 2000 BC. Later in the 7th and 6th centuries BC, a glass

manufacturing technology tradition of high antimony content was produced,

centering on the eastern Mediterranean coasts of Greece, Asia Minor and Syria.

In the Roman Empire, there is another thing as different coloring agent in

character from antimony glass, has developed manganese-rich glass making

technology. It continues throughout the Byzantine era over a wide area spanning

the Mediterranean Sea, the Black Sea coast, and throughout Europe including

Syria, Palestine, Asia Minor, and North Africa. It is typically called roman glass.

The Korean Silla burial mound and roman glass mainly excavated in East Asia

are generally belonging to late Roman glass dating back to the 4th century AD.

Its origin is Eastern Europe, which is located in Syria and the Black Sea coast.

The roman glass excavated from Silla Tumulus can be divided into several

types according to decorative features. Silla Tumulus and its most decorative

features are circular-shaped glass cups and bowls of plain, decorated with

reticulate pattern, cuts, half dot, or hexagonal pattern. The glass decorated with

nettings was excavated from the 'HwangnamDaeChongNamBun' and

280

'Seobongchong'

In China, there are five items excavated from the ‘liaoningSungBuk

Expression’ and ‘BukYeonPungSoBulMyo’ and from the excavations of the

‘SeongGyeonghyun Cho’s tomb of the Hebei Province’.

Circular or hexagonal pattern cut-outs were excavated from the

'HwangnamDaeChongNamBun', 'Cheonmachong' and 'Seobongchong' It was

excavated in Japan as well as in China’s ' Nanjing city Sanshang No. 7 ',' BukJu's

YiHyunmyo'.

A glass ware bowl with a sparkle of green or blue beads on a colorless or

near background is excavated from 'GeumRyeongchong' and excavated from

'Hapcheon OkJeon tomb group'. In addition, there is an unusual green glass

bottle with a gold thread wrapped around the handles Phoenix head-shaped

bottleexcavated from 'HwangnamDaeChongNamBun , and there is a cup of

wooden pattern of dark colored which was excavated in

'HwangnamDaeChongBukBun.

These Roman glass are particularly important in two respects. First, they

came to Korea, China and Japan through very long distance trade across the

Eurasian continent, furthermore, it can be said that it has important meaning to

study the influx, distribution route and trading system at that time when it is

excavated in Silla burial mound and some areas in three kingdoms of Korea.

Second, it appears in the tombs of the uppermost class because it is excavated

from the burial mounds of the Silla region, such as plating pipes, and the

excavated examples are concentrated in the graves approaching in the late 5th

century. Therefore, it is clear that the importation and the burial of the roman

glass had some sort of regulation of the political order and social structure at the

time, and the historical context at that time must be fully taken into account.

Next, I will look at roman glass, which appears along the silk road from

Eastern Europe to Korea. Roman glass excavated from the Silla burial mound in

Korea is mostly roman glass, as mentioned above, which was made in the area

covering Syria and the Black Sea coast. It is presumed that the distribution of

similar vessels from Eastern Europe to East Asia other than the Korean peninsula

would have been transmitted to Silla through the steppe area of Central Asia that

is, using the grassland route. Subsequently, we looked at the shape similarities of

roman glasses excavated along the Silk Road from the Black Sea coast to the

Korean peninsula.

281

One of the most notable among them is the Phoenix head-shaped bottlein

‘HwangnamDaeChongNamBun’. The illness of light green is a bottle of

Oinochoe that originated in ancient Greece.

The mouth of a bottle looks like a bird’s beak and decorated it with a line

of blue glass, one line below the stool and 11 lines around the neck. The handle

is triangular in cross section, the body is oval, and the bottom is gold. This type

of container is believed to have been extensively made in various parts of the

eastern Mediterranean coast. In the case of one point of navy blue color among 5

glass bottles excavated from ‘HwangnamDaeChongBukBun,’ it is suggested that

Silla is the most likely because it contains many air bubbles on the wall.

Furthermore, it is interpreted that the artisan from the station is likely to have

made the broken glass and the material brought back by melting it. The roman

glass unearthed from GeumgwanChong, the mouth of a bottle is a ring-shaped

image, and the lower part of the fuselage is made of an annular glass, which is

made of a base. In the case of the excavations in the 5th century tomb of Karaya

worthy of the Russian Republic of Kazakhstan, it is common that the mouth of a

bottle is rounded and bent, and the waxed glass is expressed by the navyblue

glass. There are numerous additional resources that can be compared with the

excavated materials of Seobongchong, HwangnamDae ChongNamBun, and

Wolsung-ro No.13, where the mouth of a bottle have a round shape and a

reticulate pattern on their body. The excavations include the excavation of

‘SeongGyeonghyun Cho’s tomb’ of the Hebei Province, China, the value of

Karaka in Russia, the Retnich Kaostrava in Slovakia, and the Kerman in

Germany. PungSoBulMo’s glass container’s mouth of a bottle is also round.

It can be pointed out in common with the 'HwangnamDaeChongNamBun',

'Seobongchong' in that the glass band is melted and attached to the body Bowl of

GeumRyeongChong’s mouth of a bottle is a glass with a slight valgus Although

there are some bubbles, it is a relatively high-quality glass, and it has a pale

green color. In the middle of the body, two rows of polka dots were decorated

with navy blue spots and decorated. Comparable data are found in South Russia,

Kiev, Ukraine and the Crimean Peninsula as well as in Germany, Hungary and

Karacas. Half dotted bowl of GeumRyeongChong is similar to that produced in

the German Cairn region. CheonmaChong’hexagonal patternglass is a high-

quality glass vessel with no air bubbles and high transparency. The appearance is

similar to the cup, and the body is represented by turtle shaped. This pattern

282

seems to be taken by pressing on the frame before the glass gets hard when

making the cup. Similar glass vessels have been reported to have been found in

several places along the Eastern Mediterranean, Syria, Egypt and the Black Sea

coast. The production site is estimated to be Syrian territory.

Consequently, the majority of the glass vessels excavated in the Silla

Dynasty in Korea are the works of late Roman glass produced in Eastern Europe.

Owing to the distribution of the comparative data and the similarity of the

production technique, it can be seen that it was produced in the Mediterranean

coast and the Black Sea coast region in the form of roman glass excavated When

these superlative objects consistently appear along the meadow route from the

coast of the Black Sea, it can be seen that the East Asian region including East

Europe and Korea continued to communicate with each other through the Silk

Road from the AD 4th to the 6

th century.

Reference

Lee Han-Sang, The Origin of Golden Ornaments and Glass Artifacts

Found in the 'Wooden Chamber Tombs with Stone Mounds // (The journal of

Silla culture - 23, 2004).

Lee Han-Sang, The status and analysis of the Western remains in Silla

tombs // (The journal of Korean Ancient History Research - 45, 2007).

Park Chun-soo, Silla and Japan // (publisher-zininzin, 2016).

Ющенко Д.А.

(студентка II курса магистратуры исторического факультета

ДонНУ)


СЕВЕРНОЕ ПРИАЗОВЬЕ В СИСТЕМЕ ПОСОЛЬСКИХ ДОРОГ

В XIII ВЕКЕ

В связи с масштабными монгольскими завоеваниями в 40-50-е гг.

XIII в. в европейских странах была организована целая серия религиозных

и дипломатических миссий в далекую азиатскую ставку монгольского хана

в Каракоруме. Миссионерам ставили цель привлечь монгольскую

283

политическую элиту к христианству. Мощным проводником влияния

римских традиций на дипломатию средних веков была церковь в лице

папства с его сложными международными связями. Папство являлось не

только религиозной, но и государственной силой. Внешняя политика и

дипломатия средневековых стран были направлены на преодоление

политической раздробленности, объединение, военное и торговое

преобладание над своими соперниками. Предпосылкой таких миссий были

сведения о терпимом отношении монголов к христианам-несторианам.

Активно обсуждалась легенда о жившем в Азии царе-проповеднике

Иоанне. По убеждению европейских епископов, последователи секты

Нестора расселились во многих уголках Азии много веков назад и создали

основу для дальнейшей проповеди христианских церковных догматов

(Махмудзода 2001. С. 112). Основные направления в то время определяла

Византия и Италия в лице Папства, очень часто в роли дипломатов

выступали монахи. Одновременно дипломаты выполняли функцию

военной и экономической разведки. Европейцы рассчитывали также найти

в лице монгольского хана союзника в борьбе с сарацинами (мусульманами)

на Ближнем Востоке. В 1244 г. турки осадили Константинополь, это

вызвало очередной кризис в государстве крестоносцев. В последующее

десятилетие европейские страны и Монгольская империя взаимно

обменялись целой серией посольств. Инициатива комплексных миссий

исходила из Европы. Кроме осады Константинополя, в это же время в

Европе назревает конфликт, в 1250-м г. умер Генрих II Гогеншауфен,

который столько лет занимал Северную Италию, не давая ей

сосредоточиться на противостоянии Венеции. Немедленно начинаются

активные действия между Генуей и Венецией и один из вопросов

конфликта как раз было распространение власти в Приазовье –

Причерноморье (Егоров 1985. С. 93).

Согласно государственному этикету того времени, религиозные,

торговые и посольские миссии пользовались дипломатическим

иммунитетом, при пересечении земель хозяин или правитель этих владений

обеспечивал караван охраной, переводчиком, проводником и

необходимыми продуктами. Ни одна из этих религиозно-дипломатических

миссий не увенчалась успехом. Монгольские ханы не приняли

христианства, хотя не запрещали католическим миссионерам заниматься

284

пропагандой своей религии. Для миссий активно использовались

образованные нищенствующие служители недавно созданного ордена

св. Франциска (монахи-францисканцы) (Магидович 1967. С. 61). Нам

хорошо известны отчеты миссионеров о своих путешествиях на восток. Все

они написаны на средневековой латыни и сохранились в оригиналах и

копиях. Отчеты являются уникальными источниками о жизни

средневековых народов Центральной и Восточной Европы, кочевников

великой Евразийской Степи XIII в. Полностью сохранились тексты

католических миссионеров Джованни (Иоанна) дель Плано Карпини

(род. В местности Пьян-дель-Карпине в Италии) и Вильгельма (Гийома) де

Рубрука (род. В местности Рубрук во Фламандии). Маршруты следования

обоих путешественников пролегли непосредственно по землям

современного Донбасса.

Итальянский монах Иоанн дель Плано Карпини вместе с Бенедиктом

Поляком (из Вроцлава) был направлен к монгольскому хану Папой

Римским Иннокентием IV в 1245 г. Дипломатическая миссия Плано

Карпини в виде небольшого отряда зимой вышла из Лиона (Франция),

прошла Центральную Европу, польские владения и вскоре прибыла в

разрушенный дотла 5 лет назад Киев. Далее путь лежал к району

современного г. Канева, за которым начинались монгольские владения.

Часть дороги прошла по замерзшему Днепру. Затем путешественники

проследовали в Среднее Поднепровье, и далее к правобережному притоку

р. Самаре. Землю половцев-команов Плано Карпини описал как

«сплошную равнину», заключенную между Днепром и Яиком (Южный

Урал). После Самары путники вышли в Северо-Восточное Приазовье,

приблизительно в верховья р. Кальмиуса. Далее путь шел в приморскую

зону и к низовью Дона. В начале пути по половецкой земле Плано Карпини

отмечал поселки оседлого местного населения, в глубине земли половцев –

только кочевые монгольские ставки. «…на нас ужасным образом ринулись

вооруженные Татары, спрашивая, что мы за люди. А когда мы ответили,

что мы послы Господина Папы, то они тотчас удалились, получив от нас

кое-что из съестного. С наступлением утра, когда мы встали и подвинулись

несколько вперед, нам выехали навстречу их старейшины, бывшие на

заставе, спрашивая, зачем мы едем к ним и какое имеем поручение. Мы

ответили им, что мы послы Господина Папы, который является господином

285

и отцом христиан. Он посылает нас как к царю, так к князьям и ко всем

Татарам потому, что ему угодно, чтобы все христиане были друзьями Татар

и имели мир с ними…» (Плано Карпини 1911. С. 68).

На каждой станции посольство получало свежих лошадей, провизию

и проводников. В Монголию миссия прибыла в 1246 г. Монах-дипломат

посетил ставку «Императора монголов» Куйюка (Гуюк хан) в столице

империи Каракоруме, куда к новоизбранному великому хану стекались

делегации со всех уголков покоренной Азии и Европы, и отправился

обратно по тому же маршруту. В Европу послы вернулись в 1247 г.

Проезжая по половецкой земле вскоре после ее захвата монголами,

Плано Карпини видел следы страшного опустошения. По словам монаха,

на завоеванных монголами территориях повсюду валялись

«многочисленные головы и кости мертвых людей, лежавших на земле

подобно навозу». Самих половцев в своих записках путешественник

подробно не описывает. По его словам, «… Команы … не обрабатывали

земли, а питались только скотом; они не строили также домов, а

помещались в шатрах» (Плано Карпини 1911. С. 72). В своем путешествии

по европейской степи Плано Карпини пересек, прежде всего, владения трех

монгольских князей: Коренцы (Среднее Поднепровье и Самара), Мауция

(Северский Донец) и Картана (Дон и Северо-Восточное и Восточное

Приазовье). Все князья принадлежали к высшей монгольской

аристократии. Хан Картан был женат на сестре хана Батыя, который со

своей ставкой кочевал в низовьях Волги. Границы улусов Мауция,

Коненцы и Картана в значительной степени налагались на географию

расселения половецких племенных объединений до монгольского

вторжения и отражают преемственность в развитии местного населения.

Земли современного Донбасса занимали центральное место на этих

территориях.

Весной 1248 г. в Каракорум из Антиохии (Палестина) по

распоряжению короля Франции Людовика IX Французского (Святого)

была направлена еще одна католическая миссия монаха

Андре де Ланжюмо. Было это сделано не просто так, незадолго до этого к

королю прибыли Давид (Сейф ад-Дин Дауд) и Марк, послы монгольского

наместника Эдьджигидея. Монгольский хан Гуюк задумался о походе на

Багдад. Чтобы обеспечить себе беспроигрышную кампанию, он решил

286

сподвигнуть французского короля на крестовый поход против Египта, что

связало бы руки сильному союзнику Аббасидского халифа Королю письмо,

в котором было сказано, что великий хан Гуюк и сам Эльджигидей

перешли в христианскую веру. С помощью этой дезинформации

Эльджигидей хотел уверить Людовика, что монголы не собираются

вторгаться во французские владения. В ответ король направил монаха

Андре из Лонжюмо с посланием ко двору Гуюка. Пока они ехали до

Каракорума, где находился двор великого хана, Гуюк умер. Монах-

францисканец с большим дипломатическим опытом в своей поездке

преследовал не только миссионерские, но и политические цели. Поход

длился до апреля 1251 г. Отчет о походе 1248-1251 гг. не сохранился.

Не удовлетворенный походом Ланжюмо, Людовик IX ведет сложную

дипломатическую игру и готовит очередную миссию. Благодаря активной

организации крестовых походов, этот неутомимый правитель вошел в

историю как король-крестоносец. Новое посольство возглавил монах

Вильгельм Рубрук. Экспедицию готовили основательно. Она стартовала в

Палестине зимой 1252-1253 гг. В Крым из Константинополя Рубрук

приплыл на корабле в мае 1253 г. В его команду входили несколько

человек. В Солхате (Судак) приобрели необходимое для длительной дороги

оборудование, продовольствие, крытые телеги, быков, лошадей. Сочинение

Рубрука отличается большой точностью и подробным изложением важных

деталей. Многие события привязаны автором к церковному календарю.

Видимо, основу отчета о миссии составили дневниковые записи монаха.

Выйдя из Крыма, неспешная (по словам путешественника, груз

перевозился в телегах, запряженных быками; люди на лошадях следовали

рядом или шли пешими) миссия Рубрука вначале следовала по дороге,

идущей вдоль северного побережья Азовского моря. Через каждые 8-10

дней пути миссионеры делали остановки для отдыха. В своем отчете

Вильгельм Рубрук писал, что при движении на восток после Перекопа

справа от дороги он видел море. Там же он встретил татар «Итак, когда мы

вступили в среду этих варваров [татар], мне, как я выше сказал, показалось,

что я вступаю в другой мир. Именно они на лошадях окружили нас,

заставив нас наперед долго ожидать… Я им сказал прежние слова, именно

что мы слышали про Сартаха, что он христианин и что я желаю

направиться к нему… Я ответил, что никто не заставлял меня ехать и я не

287

поехал бы, если бы не захотел; поэтому я еду по своей воле, а также по

воле моего настоятеля. Я очень остерегался, чтобы отнюдь не сказать, что я

ваш [Людовика IX] посол… пусть они прикажут проводить меня к своему

начальнику и пусть тот, если пожелает, прикажет дать мне провожатых до

Сартаха… Тогда они [татары] успокоились, дав нам лошадей, быков и двух

людей, чтобы проводить нас» (Рубрук 1911. С. 103).Этот сухопутный

маршрут почти полностью совпадает со значительным отрезком

современной трассой, идущей от Ростова к Одессе. Первые десять дней

путники шли по безводной степи. В районе современного г. Мариуполь

посольская миссия повернула на северо-восток вглубь степи по дороге,

которая в последующем получила название Кальмиусская сакма. Эта

дорога пересекала район современного Донецка и следовала на северо-

восток к Северскому Донцу, потом в восточном направлении к Дону. После

Дона Рубрук 10 дней следовал к Волге, то есть пересек Дон намного выше

его устья. На переправе через Дон путешественник отметил русский

поселок. После долгого и изнурительного пути в декабре 1253 г. путники

прибыли в Каракорум в ставку великого хана Мункэ. Здесь монахи провели

почти половину года. Спутник Рубрука монах Бартоломео из Кремоны

пожелал остаться в Монголии для проповеди христианства, а сам он летом

1253 г. отправился в обратный путь до Нижней Волги и далее на юг через

Западный Каспий, Дербентские Ворота, Армянское нагорье в Ливан. В

путешествии Вильгельм Рубрук пробыл более двух лет, и только в августе

1255 г. вернулся в Палестину, где в тиши монастырской кельи написал свой

широко известный в наши дни труд.

Огромная степь от Дуная до Волги, по словам Рубрука, прежде «…

вся была заселена Команами Капчать». «… Мы не видели никакого

строения, где было бы селение, кроме огромного количества могил

Команов». Уже в начале июля 1253 г. Вильгельм Рубрук встретил вдоль

северного побережья Азовского моря и дальше в глубине степи

многочисленные становища команов (половцев), а в конце месяца дошел до

переправы через Дон. Дорога по Северному Приазовью заняла почти два

жарких летних месяца. После страшных погромов 40-х гг. жизнь в Степи

понемногу возрождалась. Вильгельм Рубрук оставил детальное описание

типичной половецкой каменной скульптуры, обращенной лицом на восток.

По словам Рубрука, «команы насыпают большой холм над усопшим и

288

воздвигают ему статую, обращенную лицом к востоку и держащую у себя в

руке перед пупком чашу» (Рубрук 1911. С. 102).

В целом, мы видим хорошо отлаженную систему европейских

дипломатических миссий, которые действовали фактически непрерывно на

протяжении более чем 10 лет, начиная с 1245 г. Практически все маршруты

шли через Северное Приазовье по хорошо проторенному пути. Наиболее

детальное изложение маршрута следования, составленное Вильгельмом

Рубруком, не оставляет сомнений, что он пользовался протекторатом

местной ордынской администрации. Скорее всего, В. Рубрук опирался на

дипломатические договоренности, подготовленные его непосредственным

предшественником Андре де Ланжюмо.

В 1261 г. венецианские торговцы братья Никколо и Маффео Поло с

торговой миссией прибыли в Южный Крым и далее через Северное

Приазовье перебрались на Среднюю Волгу (Магидович 1967). В этом

путешествии вместе с отцом и дядей принял участие 17-летний Марко

Поло, который в последующем много раз посещал восточные страны и

почти половину своей жизни провел в Индии и Китае. Его знаменитая

«Книга о разнообразии мира» - красочное описание восточных стран

(Поло 1955) – оказала решающее влияние на развитие географии в

европейских странах и в значительной степени способствовала

географическим поискам Колумба.


Бахрамхан Махмудзода. Неистовые несториане. СПб, 2001.

Джиованни дель Плано Карпини. История Монгалов. Гильом де

Рубрук. Путешествие в Восточные страны. Перевод А.И. Малеина. М.,

1957.

Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв.

М., 1985.

Книга Марко Поло / Под ред. И.П. Магидовича. М., 1955.

Магидович И.П. Очерки по истории географических открытий. М.,

1967.

289

МАТЕРИАЛЫ К КРУГЛОМУ СТОЛУ

«ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ МЕТОДЫ В

АРХЕОЛОГИИ»

Суржикова А.Л.

(студентка II курса Института наук о Земле ЮФУ)

научный руководитель – к.г.-м.н. Попов Ю.В.

ГЕОЛОГО-АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ РУДНЫХ

ОБЪЕКТОВ: ВОЗМОЖНОСТИ И ОГРАНИЧЕНИЯ

Сведения об особенностях используемого минерального сырья

служат важным источником сведений об уровне технологического

развития и географии культурных связей общества. При этом задача

составления материала артефактов и природных источников сырья

сопряжена с рядом сложностей, определяемых 1) изменением состава

сырья в процессе технологической переработки (добавление легирующих

добавок в сплавы и пр.), 2) возможными погрешностями измерений,

связанными со свойствами материала (Попов, 2017), 3) ограниченностью

сведений о специфике рассматриваемых геологических объектов.

Влияние последнего из перечисленных факторов можно рассмотреть

на примере обсуждения источника металла для бронзовых изделий

майкопской культуры Северного Кавказа, датируемой IV – началом

III тыс. до н. э. По данным спектрального анализа (84 изделий) Черных

определил их принадлежность к медно-мышьяковым сплавам,

обособленностью которых является присутствие никеля при низком

содержании кобальта (Черных, 1966. С. 37 – 38); повышенные содержания

никеля авторам связывались с использованием руд медно-никелевых

месторождений, отсутствующих на Кавказе, но распространённых в Иране,

Передней Азии и Анатолии (Черных, 1966. С. 44 – 45). У других

исследователей прореживаются мнения об использовании местных

никелевых руд как источника легирующей добавки (Кореневский, 1988;

Галибин, 1991; Равич, Рындина, 2013). Вероятным источником этого

минерала рассматривается участок Даховского и Белореченского

290

месторождений в Адыгее (Равич, Рындина, 2013), исходя из приведённых в

открытой печати общих сведений об их минеральных ассоциациях. Вместе

с тем, на этой территории никелевые руды сосредоточены в карбонатных

жилах, вскрытых подземными горными выработками в 1960-80-х гг.

(Пеков, Левицкий, Кривовичев, 2010); на поверхности наиболее обогащены

никелем (и выделяются зеленой окраской) жилы лиственитоподобной

породы, содержащие лишь рассеянные мелкие зёрна никелина в оторочке

Со-содержащего герсдорфита (Попов, 2012. Рис. С. 284) и ещё более

тонкие продукты их окисления в виде зелёного субмикронного

аннабергита. Для получения никелевых минералов такие жилы

бесперспективны. Замечу, что ни значимых рудопроявлений, ни следов

древних горных выработок не отмечалось в ходе детальных геологических

поисковых и разведочных работ, признаки металлургического

производства не отмечались и при археологическом изучении рядом

расположенных памятников более молодой дольменной культуры

(Догуакская поляна). Таким образом, геологические данные вносят

дополнительные значимые аргументы в дискуссию об источниках

металлургического сырья для изготовления майкопских изделий.

Приведенный выше пример иллюстрирует значимость анализа

геологических данных в контексте археологических реконструкций. В

комплекс геоархеологичекого анализа (Stöllner, 2014) представляется

целесообразным включить и геолого-археологическую оценку рудных

объектов, объединяющую данные об их строении, минеральном и

химическом составе руд доступных для использования уровней, наличии

признаков древних горных работ. Сведения о большинстве рудопроявлений

и пунктов минерализации (т.е. объектов, с непромышленными

содержаниями полезных ископаемых) не приводятся в открытых

публикациях, но детально приведены в материалах фондовых работ

(геологосъёмочных, поисковых и пр.); в публикациях также крайне редко

характеризуются не представляющие практического интереса сведения, но

весьма значимые для оценки возможности использования таких объектов в

прошлом (например, состав маломощных зон окисления или содержания

ряда непромышленных малых элементов для рудных объектов,

типоморфные особенности нерудного сырья и пр.). Опубликованные

результаты комплексного исследования продуктов и отходов

291

металлургического производства и рудных объектов приводят к

аргументированным заключениям об источниках сырья

(Зайков, Юминов, 2014), но при этом требуют специального изучения

геологических объектов.

Автором предлагается осудить методику составления геолого-

археологической оценки рудных объектов и на основе её сформировать

базу данных, отражающую сведения о рудопроявлениях территории горной

части Адыгеи и смежных участков.


Stöllner T.R. Methods of Mining Archaeology (Montanarchäologie) //

Archaeometallurgy in Global Perspective. MethodsandSyntheses. Springer.

2014.

Галибин В.А. Изделия из цветного и благородного металла эпохи

ранней и средней бронзы//Древние культуры Прикубанья (по материалам

археологических работ в зонах мелиорации Краснодарского края). Л., 1991.

Зайков В.В., Юминов А.М. Рудная геоархеология - ключ к понимаю

источников металлического сырья в древности// Геоархеология и

археологическая минералогия. 2014. № 1.

Кореневский С.Н. К вопросу о месте производства металлических

вещей Майкопского кургана // Вопросы археологии Адыгеи. Майкоп, 1988.

Пеков И.В., Левицкий В.В., Кривовичев В.Г. Минералогия

Белореченского месторождения (Северный Кавказ, Россия) //

Минералогический альманах. Т. 15. Вып. 2. 2010.

Попов Ю.В. Роль ультрабазитов даховского горста

Северокавказского краевого массива как рудолаколизующего и

рудогенерирующего фактора // Проблемы минералогии, петрографии и

металлогении. Научные чтения памяти П.Н. Чирвинского. № 15. 2012.

Попов Ю.В., Дедюлькин А.В. Электронно-зондовые исследования

археологических металлов: источники погрешностей и специфика

измерений // Геоархеология и археологическая минералогия. № 4. 2017.

Равич И.Г., Рындина Н.В. Мышьяково-никелевые бронзы майкопской

культуры северного кавказа // Краткие сообщения Института археологии.

2013. № 230.

Черных Е.Н. История древнейшей металлургии Восточной Европы.

М., 1966.

292

Завершинская М.П.

(научный сотрудник, Ассоциация «Южархеология»)

НЕКОТОРЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ РАБОТ

НА КОБЯКОВОМ ГОРОДИЩЕ В 2017 ГОДУ:

ОПЫТ ПРИМЕНЕНИЯ НАЗЕМНОЙ ФОТОГРАММЕТРИИ И

3D МОДЕЛИРОВАНИЯ

В мае 2017 г. специалистами Ассоциации «Южархеология» под

руководством автора велись работы на Кобяковом городище,

расположенном на правом берегу Дона, к востоку от современной окраины

г. Ростова-на-Дону. В юго-западной части центрального холма Кобякова

городища, по обрезу береговой террасы, подвергающейся естественным

разрушениям, был заложен раскоп площадью 100 м2. Археологические

работы проводились с целью доследовать культурные напластования и

связки хозяйственных ям, выявленных при зачистке разрушающегося

обреза береговой террасы в ходе археологических работ на памятнике в

2016 г.

Кобяково городище – многослойный памятник, включает в себя слои

поздней бронзы (кобяковская археологическая культура), римского

времени (I – III вв. н.э.), а также средневековый слой. Наиболее

изученными являются слои эпохи поздней бронзы и I – III вв. н.э.

Средневековый слой до настоящего времени был зафиксирован только в

раскопках А.А. Миллера в 1924 – 28 гг. Однако, в 2016 г., при проведении

археологических работ под руководством В.А. Ларенок, был вскрыт

могильник, предварительно относимый к XII в. (Завершинская 2017).

Нашими раскопками были раскрыты несколько хозяйственных ям,

датируемых II – III вв. н.э., прослежен участок культурного слоя, в котором

была найдена практически целая светлоглиняная амфора типа B по

Д.Б. Шелову (Шелов 1978). Также частично был прослежен котлован

жилища, уходящий в восточный борт раскопа, который в дальнейшем был

законсервирован. Кроме того, нами было доследовано погребение,

разрушенное, по-видимому, при террасировании склона холма городища в

70-х гг. XX в.

При работах на Кобяковом городище, помимо стандартных методов

293

полевой фиксации, нами применялась наземная фотограмметрия. Это

простая в использовании технология, которая использует фотографию, для

того, чтобы автоматически генерировать 3D геометрию.

В последнее время все чаще в отечественной археологии

используется фотограмметрия в качестве эффективного метода фиксации в

процессе полевых работ, а также для 3D реконструкций при камеральной

обработке материала, появляются публикации, посвященные данному

вопросу. Отметим кандидатскую диссертацию Сингатулина Р.А.,

посвященную разработке теоретической концепции, адаптации методов и

практических приёмов стереофотограмметрических исследований в

условиях городской застройки (Сингатулин 2004). Нельзя обойти

вниманием публикации Зайцевой О.В., раскрывающие возможности

применения современных технологий 3D фиксации результатов

археологических раскопок (Зайцева 2014, Зайцева, Пушкарев 2014). В

работе Вавулина В.М. описаны особенности технологий цифровой

фотограмметрии и трехмерного сканирования при создании 3D моделей

крупных автономных археологических объектов (Вавулин 2016). О

применении БПЛА в 3D-фотограмметрии для фиксации археологических

объектов идет речь в статье Шуберта Х. (Шуберт 2016). Здесь мы

упомянули лишь некоторые исследования, находящиеся в открытом

доступе, однако список работ, посвященных вопросам фотограмметрии в

отечественной археологии, постоянно пополняется.

Преимуществом данной методики является ее доступность – для

получения исходных данных нужна обычная цифровая камера,

программное обеспечение можно найти на любой вкус – существует

множество как платных, так и бесплатных пакетов33. В большинстве

случаев, обработка данных в этих программах максимально

автоматизирована, интерфейс интуитивно понятен и для освоения

программ не требуется специального обучения.

При проведении полевых работ на Кобяковом городище мы

использовали данный метод для фиксации объектов (хозяйственных ям,

погребения и ситуаций). Также нами были выполнены ортофотопланы

квадратов по пластам. На основе полученных моделей и планов были

33Например, такие, как Autodesk 123D Catch, insight3d (бесплатныепрограммы),

PhotoModeler, Agisoft PhotoScan (платныепрограммы) идр.

294

выполнены плоскостные чертежи – планы и разрезы. Виду того, что в

нашем распоряжении не было тахеометра, все измерения велись при

помощи нивелира, и при построении моделей локальная система координат

задавалась вручную.

Отметим, что наряду с фотограмметрией, фиксация велась и

обычным, «классическим» методом – при помощи полевых чертежей и

фотосъемки.

Одной из наших целей было сравнение этих способов по таким

критериям, как время, затраченное на процесс фиксации объекта,

количество сохраняемой информации и точность результата.

Вначале для построения трехмерной модели необходимо получить

серию снимков, перекрывающих друг друга не менее чем на треть.

Фотографии должны покрывать весь объект по кругу. В результате,

получается, от 20 до 200 и более снимков. Здесь важно помнить, что

большое количество снимков значительно увеличивает время их

обработки. В нашем случае опытным путем было установлено оптимальное

количество снимков – от 50 до 100, в зависимости от сложности

снимаемого объекта.

Снимать рекомендуется в пасмурную погоду, направленного

освещения следует избегать, если это невозможно – использовать тент. Для

повышения качества снимков лучше снимать в RAW с последующей

пакетной обработкой снимков в фоторедакторе (например, Lightroom).

Если планируется выполнять измерения на основе реконструированной

модели, на поверхности объекта необходимо разместить 2-3 маркера,

расстояние между которыми должно быть известно. Можно также

положить фотометр или рейку. Для большей информативности мы так же

помещали в кадр табличку с паспортом объекта и стрелку севера. Что

касается маркеров, то нами по раскопу были пробиты несколько осей, по

которым на расстоянии 1 м друг от друга располагались маркеры – каждый

со своим номером. При помощи нивелира измерялись высотные отметки

каждого маркера.

После съемки фотографии загружаются в программу для дальнейшей

обработки. В зависимости от целей, результат может быть получен в виде

плотного облака точек, в виде полигональной модели или ортофотоплана.

В результате нами были получены модели двух хозяйственных ям. В

295

одной (объект 8) зафиксировали завал обмазки с отпечатками прутьев и

горло светлоглиняной амфоры. В другой хозяйственной яме (объект 3) для

фотограмметрии был оставлен фрагмент заполнения. Были выполнены 3D

модели для трех ситуаций – амфоры типа B, лежавшей в слое в квадрате 3

(рис. 1-1), части лепного сосуда (ситуация 2) и развала амфоры (ситуация 3)

из квадрата 1А.

После камеральной обработки амфора и лепной сосуд были еще раз

оцифрованы в виде 3D моделей в реконструированном виде (рис. 1-2, 1-3).

Для создания модели нами была выполнена съемка сосудов с двух ракурсов

– в обычном положении и вверх дном, съемка велась по кругу, с

максимальным захватом деталей. Для каждого ракурса получилось порядка

50 кадров. Дальнейшая обработка велась двумя блоками, с их

последующим соединением в одну модель. Такой способ позволяет

максимально точно воспроизвести форму сосуда, не оставляя дыр в

модели.

Что касается времени, затрачиваемого на фотограмметрическую

фиксацию, непосредственно в поле на фотосъемку требуется не более 20

минут (в зависимости от сложности объекта и количества кадров).

Фиксация того же объекта ручным способ займет гораздо больше времени

– от получаса и более. Но если в объекте присутствуют сложные детали,

которые необходимо чертить отдельно, в другом масштабе, времени на

чертежные работы уходит еще больше.

Постобработка результатов фотограмметрии занимает около 6-8

часов, в зависимости от мощности компьютера. Здесь важно отметить, что

процесс идет автоматически и не требует постоянного внимания.

Говоря о полевых чертежах, нельзя исключать фактор

субъективности при передаче информации об объекте. Другими словами,

глядя на чертеж, мы видим не сам объект, а то, как его понял автор. Это не

всегда отражает объективную картину, а зачастую небрежно выполненный

чертеж значительно искажает информацию. В таких случаях на помощь

приходит сравнение чертежа и фотографии объекта, но, из-за оптических

искажений на фото, это не всегда приносит положительный результат.

Принимая во внимание, что объект в ходе раскопок уничтожается,

подобные вещи приводят к сложности, а то и вовсе невозможности

правильно интерпретировать объект исследования.

296

Однако, по нашему фотограмметрии. Крайне мнению, не следует

полностью полагаться на результаты важно выполнять описание объекта в

полевом дневнике непосредственно в момент его раскопок, а также краткие

зарисовки и схемы с обмерами.

Преимущество 3D моделей, выполненных на основе данных

фотограмметрии, на наш взгляд, это возможность рассмотреть

археологический объект во всех деталях и подробностях, повернуть его под

любым углом и произвести любые измерения уже в лабораторных

условиях. То есть мы можем видеть объект таким, какими он был

непосредственно в момент раскопок, без субъективного искажения,

неизбежного при ручной фиксации. Это открывает широкие перспективы

для дальнейшей работы. Трехмерная модель археологического объекта

является хорошей основой для его дальнейшей реконструкции. Также

работая с моделью, исследователь получает расширенные

репрезентативные возможности, к примеру, создание видео роликов для

показа объектов на конференциях, возможности выкладывать и скачивать

3D модели в сети Интернет, а также сохранять модели для просмотра в

формате PDF.

Кроме фиксации объектов в поле, фотограмметрия так же

применяется для создания трехмерных моделей находок, а также для их

реконструкций.

В заключение отметим, что, несмотря на очевидные преимущества

методов 3D фиксации археологических объектов, качественно

составленная полевая 2D фиксация является необходимым условием для

ведения археологических исследований, и оба метода, взаимно дополняя

друг друга, позволяют нам максимально объективно зафиксировать

археологические объекты, а также не ограничивают возможностей

дальнейшей интерпретации результатов исследований.


Вавулин М.В. Технологии трехмерной оцифровки крупных

автономных археологических объектов // Вестник Томского

государственного университета. Вып. 407. Томск. 2016.

Завершинская М.П. Некоторые результаты работ на Кобяковом

городище в 2015-2016 гг. // Новые материалы и методы археологического

297

исследования: От археологических данных к историческим

реконструкциям. Материалы IV конференции молодых ученых. М., 2017.

Зайцева О.В «3D революция» в археологической фиксации в

российской перспективе // Сибирские исторические исследования. Вып. 4.

Томск, 2014.

Зайцева О.В., Пушкарев А. А. Наземная фотограмметрия в

археологии: новые возможности высокоточной оперативной полевой 3D

фиксации // Проблемы сохранения и использования культурного наследия:

история, методы и проблемы археологических исследований: Материалы

VII научно-практической конференции «Сохранение и изучение

недвижимого культурного наследия Ханты-Мансийского автономного

округа – Югры», посвященной 90-летию со дня рождения В.Ф. Генинга

(Нефтеюганск, 14–16 мая 2014 г.). Екатеринбург, 2014.

298

Рис. 1. 3D модель амфоры (тип B, по Д.Б Шелову), Кобяково городище-

2017. 1 - 3D модель insitu; 2 - 3D модель в виде облака точек;3 - модель

амфоры после рекострукции.

299

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

БПЛА – беспилотный летательный аппарат.

ИА РАН – Институт археологии Российской академии наук.

ИИМО – Институт истории и международных отношений.

КСИА – Краткие сообщения Института археологии. М.

МИА – Материалы и исследования по археологии СССР. М.

САИ – Свод археологических источников. М.

ТГУ – Томский государственный университет.

ЮФУ – Южный федеральный университет.

300

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции…………………………………...…..……………….……4

Список научных и учебно-методических публикаций Владимира

Яковлевича Кияшко…………………………………………………………….5

Бойко А.Л. (Ростов-на-Дону)

О нижней хронологической границе «советского» периода в истории

донской археологии………………………………………………...…………16

АРХЕОЛОГИЯ ЭПОХИ КАМНЯ

Мороз В.В. (Донецк)

Новые находки среднего палеолита в Донбассе…………...................25

Кондрашин К.В. (Донецк)

Система расселения людей в позднем палеолите большого

Донбасса……………………………………………………………………….29

Горшков А.Д. (Гродно, Беларусь)

Кремневые комплексы памятников свидерской культуры на

территории Озёрской низины (по материалам ГГАМ)……….....................34

Манько Н.В. (Донецк)

Горный комплекс неолита-энеолита из окрестностей с. Красное в

Северо-Западном Донбассе…………………………………………….……40

Юркина Е.С.(Липецк)

Каменный инвентарь памятника Ксизово 6 на Верхнем Дону……..44

Матвеева О.В. (Донецк)

Каменный век в коллекциях музеев Донбасса……………………….50

АРХЕОЛОГИЯ ЭПОХИ ЭНЕОЛИТА И БРОНЗЫ

Кармелюк В.В. (Донецк)

Кремень в погребальном обряде бронзового века……………………55

Григорьев А.П.

Хронология и периодизация памятников ямной культуры Волго-

Уралья. Современное состояние проблемы…………………….…………..59

Кожедуб А.Г. (Ростов-на-Дону)

Демембрация в погребальном обряде катакомбных культур Нижнего

Дона.....................................................................................................................64

Кияшко А.В. (Ростов-на-Дону)

301

Колесовидный мотив рельефного орнамента на керамике

сабатиновской культуры Таманского полуострова…………………………68

Ларенок О.П. (Ростов-на-Дону)

Уникальный женский комплекс бронзового века из раскопок

курганного могильника «Бургуста-1»……………………………………….74

Тутаева И.Ж. (СПб)

Прорезные наконечники копий эпохи поздней бронзы юга Восточной

Европы……………………………………………………………….…………79

Ильюков Л.С. (Ростов-на-Дону)

Обломок серпа из Кобякова поселения………………………...........89

АРХЕОЛОГИЯ РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА

Галкин Т.О. (Владимир)

Этническая ситуация в нижнем течении р. Оки в раннем железном

веке…………………………………………………………………………..…93

Дарьина Т.С. (Владимир)

Характерные черты городищ раннего железного века Владимирской

области…………………………………………………………………..…….97

Декина И.В. (Ростов-на-Дону) Новые данные о кувшинах

Елизаветовского городища………………………………………………….104

Александрова А.И. (Оренбург)

Сравнение результатов анализа форм сарматских сосудов из

переволоцких и шумаевских курганов южного Приуралья………………111

Битюшкова А.А. (Волгоград)

Элитное женское погребение из курганного могильника

ВербовскийI......................................................................................................116

Стреляев В.И. (Ростов-на-Дону)

Фортификационные сооружения Танаиса II – I вв. до н.э. по

археологическим данным………………………………………………..…..121

Тихонова М.А. (Ростов-на-Дону)

Бусы II-III вв. н. э. в некрополе Танаиса……………………………..126

Кравцова Ю.Д.

Пряжки некрополя Танаиса………………………………….………..134

Евсюков С.В. (Краснодар)

Мраморные рельефные надгробия из Горгиппии: по материалам

302

коллекции Анапского археологического музея………….....................140

Черненко В.Г. (Москва)

История изучения гемм и металлических перстней с

изображениями……………………………………………………….….147

АРХЕОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ

СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И НОВОГО ВРЕМЕНИ

Кияшко Я.А. (Волгоград)

К вопросу о признаках погребального обряда населения Хазарского

каганата на территории волго-донского междуречья в IX-XI вв………..152

Щербакова И.В. (Воронеж)

Погребальный обряд славянского населения конца I тыс. н.э. на реке

Воронеж………………………………………………………………………157

Письмарова А.В. (Волгоград)

Бусинное производство на территории Золотой Орды (по материалам

археологических раскопок на Водянском городище)…………................161

Карепин К.В. (Донецк)

Система землепользования в Северном Приазовье в золотоордынский

период…............................................................................................................168

Хололей А.В. (Санкт-Петербург)

Проблема взаимодействия язычества и ислама в Золотой Орде (на

основе археологических материалов Нижнего Поволжья)…………..……172

Хомицевич И. А. (Волгоград)

Значение денежно-весовой реформы Токты 1310-1311 гг. и чеканка

первых пореформенных монет…………………………………...................175

Войтенко А.С. (Волгоград)

Социально-экономическая дифференциация русского населения

золотоордынских городов волго-донского региона в конце XIII – XIV в..180

Подвальнов Е.Д. (Ростов-на-Дону)

Реконструкция состава и численности русских войск в Донском

побоище……………………………………………………………………….185

Болкунов С.В. (Донецк)

Оборонительные сооружения XVII – XVIII вв. в среднем течении

Северского Донца…………………………………………………….………195

Jung Yoojin (Пусан)

303

Situation in Joseon before Sino-Japanese war. Based on the diary of

Russian embassador, Dmitrevski P.A…………………………………………199

ИСТОРИОГРАФИЯ, МУЗЕОЛОГИЯ, МЕТОДОЛОГИЯ

Пискотина В.А. (Волгоград)

Деятельность Императорского московского археологического

общества по организации и проведению археологических съездов в России

во второй половине XIX века………………………………………………203

Бельш О.В. (Ростов-на-Дону) Метод каркасно-сетчатой

реконструкции и реставрации керамических изделий……………………208

Jo Seon Gyeong (Пусан).

А case study of eco museum using folk culture resource (Focusing on

Korea and Russia)………………………………………………………….…209

Hye In Jo (Пусан).

Korea's original recording culture and colorful recording………...……214

ЭТНОГРАФИЯ И МИФОЛОГИЯ

Дворниченко А.А. (Ростов-на-Дону)

Мифологические представления об Атуме в текстах пирамид……220

Барсуков Е.О. (Ростов-на-Дону)

Особенности художественного стиля рельефов Сети I в гипостиле

Ипет-сут: царская идеология и личность……………….............................229

Тесленко А.О. (Ростов-на-Дону)

Водные божества в древнегреческой мифологии по письменным

источникам………………………………………………………………….236

Саенко А.В. (Ростов-на-Дону)

Исландские «draugr» и славянские «заложные мертвецы» в контексте

погребального обряда………………………………………………………239

Зорина А.Ю. (Ростов-на-Дону)

Бездетность в верованиях и обрядности карачаевцев……….........244

Чаплыгин Д.О. (Ростов-на-Дону)

Региональные аспектыпрестижной экономикиСеверного Кавказа..248

Медная А.Н. (Пермь)

Поминальная обрядность марийцев: из XIX века в XXI…….........251

304

ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ КОНТАКТОВ ВОСТОЧНОЙ

ЕВРОПЫ И ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ В ДРЕВНОСТИ

Яценко С.А. (Москва)

Китай, Фергана, Кангюй и сарматы в торговле рубежа н.э. – середины

III в. н.э..............................................................................................................256

Jung Min-kyu(Пусан)

Exchange of Korea and Eastern Europe using Silk Road………………278

Ющенко Д.А. (Донецк)

Северное Приазовье в системе посольских дорог в XIII веке...……282

МАТЕРИАЛЫ К КРУГЛОМУ СТОЛУ

«ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ МЕТОДЫ В АРХЕОЛОГИИ»

Суржикова А.Л. (Ростов-на-Дону)

Геолого-археологический анализ рудных объектов: возможности и

ограничения……………………………………………………………….…289

Завершинская М.П. (Ростов-на-Дону)

Некоторые результаты работ на Кобяковом городище в 2017 году:

опыт применения наземной фотограмметрии и 3d моделирования………292

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ…………………………………………299

СОДЕРЖАНИЕ……………………………………………..……..…300

287

Научное издание

Проблемы археологии Восточной Европы и Дальнего Востока

Ответственный редактор

кандидат исторических наук, доцент Е. В. Вдовченков

На последней странице – пряжка из сарматского погребения (из статьи С. А. Яценко)

Подписано в печать 23.10.2017. Формат 60×84 1/16. Усл. печ. л. 17,73. Уч.-изд. л. 12,41.

Бумага офсетная. Тираж 100 экз. Заказ № 5988.

Отпечатано в отделе полиграфической, корпоративной и сувенирной продукции Издательско-полиграфического комплекса КИБИ МЕДИА ЦЕНТРА ЮФУ

344090, г. Ростов-на-Дону, пр. Стачки, 200/1. Тел. (863) 247-80-51.

Documents

Проблемы археологии Восточной Европы иbulgari-istoria-2010.com/booksRu/Problemy_Arheologii...14. Кияшко В.Я. Донской край в древности