1

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального

образования «Уральский государственный университет им. А.М. Горького»

ИОНЦ «Русский язык»

Филологический факультет

Кафедра риторики и стилистики русского языка

УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКИЙ КОМПЛЕКС ДИСЦИПЛИНЫ

«КУЛЬТУРА РЕЧИ ФИЛОЛОГА И ПРИНЦИПЫ

СТИЛИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ТЕКСТА»

ХРЕСТОМАТИЯ

Екатеринбург

2008

2

ТЕКСТОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ К ЛЕКЦИОННЫМ,

ГРУППОВЫМ СЕМИНАРСКИМ И ПРАКТИЧЕСКИМ

ЗАНЯТИЯМ ПО КУРСУ

«КУЛЬТУРА РЕЧИ ФИЛОЛОГА И ПРИНЦИПЫ

СТИЛИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ТЕКСТА»

Содержание

Раздел I (семинар №1 Проблемы ортологии)

Ширяев Е.Н. Культура речи как особая теоретическая дисциплина

Едличка А. Типы норм языковой коммуникации

Ицкович В.А. Норма и ее кодификация

Граудина Л.К. Проблемы нормирования русского языка: реальность и прогнозы

Граудина Л.К. Лингвистическая прогностика: методы кодификации нормы

Щерба Л В. О разных стилях произношения и об идеальном фонетическом

составе слов

Карасик В. И. Культурные доминанты в языке

Сиротинина О.Б. Основные критерии хорошей речи

Виноградов С.И. Нормативный и коммуникативно-прагматический аспекты

культуры речи

Раздел II (семинар №2 Социологические проблемы культуры речи)

Граудина Л.К. Регулятивный аспект культуры речи: языковая политика

Ширяев Е.Н. Культура речи как особая теоретическая дисциплина

Беликов В.И., Крысин Л.П. Основные понятия социолингвистики

Ларин Б.А. О лингвистическом изучении города

Ларин Б.А. К лингвистической характеристике города (несколько

предпосылок)

3

Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в

языкознании

Стернин И.А. Общение и культура

Карасик В.И. Этикет как норма

Вежбицкая А. ‘Личности’, сформированные культурой

Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи

Караулов Ю.Н. Лингводидактическое представление языковой личности и ее

структура

Карасик В.И. Аспекты языковой личности

Козырев В.А., Черняк В.Д. Языковая личность в социокультурном и

лингводидактическом аспектах

Саломатина М.С. Коммуникативная личность российского филолога

Раздел III. Приложение Языковая ситуация постсоветского периода:

активные процессы

Федеральный закон о государственном языке Российской Федерации

Федеральный закон Российской Федерации от 27 июля 2006 г. № 148-ФЗ О

внесении изменений в статьи 1 и 15 Федерального закона «О противодействии

экстремистской деятельности»

Крысин Л.П. Русский литературный язык на рубеже веков

Караулов Ю.Н. О состоянии современного русского языка

Козырев В.А., Черняк В.Д. Современная языковая ситуация и проблемы

культуры речи

Кронгауз М.А. Ключевые слова эпохи

Вепрева И.Т., Купина Н.А. Актуальное слово дня: гламур

Дешериев Ю. Языковая политика (извлечения из Лингвистического

энциклопедического словаря)

Материалы к семинарским занятиям

4

Семинар №1

ПРОБЛЕМЫ ОРТОЛОГИИ

План обсуждения

1. Типы норм. Возможности ортологических классификаций.

2. Языковые (системные) нормы и проблемы кодификации.

3. Языковая личность и норма. Эксплицитные и имплицитные нормы.

Методические ориентиры

При подготовке к первому вопросу следует проработать статью

Е.Н.Ширяева о теоретической концепции культуры речи и обоснованной им

классификации типов норм языка. Читая статью А.Едлички, обратите особое

внимание на концепцию заголовка, обзор классификационных принципов и

сущностную характеристику трех типов норм (языковых, или системных,

коммуникативных и стилистических). Изучая работу Л.И.Скворцова, полезно

выявить принципы и аспекты классификации норм языка и соотнести

соответствующие типы норм с живой речевой практикой.

При подготовке ко второму вопросу следует определить соотношение

нормы и кодификации (В.А.Ицкович), очертить проблемы нормирования

русского языка (Л.К.Граудина). Изучая (по выбору) главу из учебника

Б.Н.Головина или раздел классического труда В.И.Чернышева, следует

разобраться в логике нормализации, определить принципы систематизации

норм и основные критерии культурно-речевых рекомендаций. Сравните

принципы лингвистического прогнозирования (процедуры кодификации),

предложенные исследователями (В.И.Чернышев, В.А.Ицкович, Л.К.Граудина).

При подготовке к третьему вопросу необходимо установить функцию типов

речевых культур (О.Б. Сиротинина) для языковой личности (Ю.Н.Караулов,

5

В.И.Карасик: см. семинар №2) и роли ортологической культуры в повседневной

и профессиональной речевой деятельности человека; определить соотношение

понятий ошибка – прием, тип ошибки – уровень (или тип) культуры,

нормативность речи (или речевого поведения) – речевой портрет. Обобщая

наблюдения Л.В.Щербы, Р.И.Аванесова, О.Б.Сиротининой, сделайте выводы о

двух формах существования культурно-речевых норм: эксплицитном

(кодифицированном, закреплённом в словарях, грамматиках, справочниках) и

имплицитном (существующем в коллективном сознании членов культурно-

языковой общности). Соотнесите эти выводы с наблюдениями над собственным

типом речевой культуры и оценками, прогнозами и возможными

рекомендациями.

Виды практической работы (по желанию студентов)

1. Наблюдения за правильностью речи небольшой социальной группы

(например, студентов одной академической группы, своей семьи) или

отдельной личности; краткое описание результатов в виде устного монолога.

2. Самонаблюдения за правильностью речи; вывод об уровне

нормативности, типе речевой культуры и отношении филолога к

ортологическому качеству собственной речи.

3. Разбор записей живой устной речи с позиций теории нормы и типологии

речевых культур.

4. Прослушивание видео, аудиозаписи устного монолога с нарушениями

норм литературного языка; определение, квалификация и исправление речевых

ошибок.

Литература (дополнительная)

6

Аванесов Р.И. Русское литературное произношение. М., 1972.

Введение. С. 8–28.

Головин Б.Н. Основы культуры речи. М., 1990. Глава 4. Правильность

речи: нормы грамматики.

Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

Культура парламентской речи. М., 1994. Глава 2. Языковые нормы и

парламентская речь. С. 97–143 (один из параграфов по выбору).

Культура речи и эффективность общения / Под ред. Е.Н.Ширяева.

М.,1996.

Скворцов Л.И. Актуальные теоретические вопросы культуры речи //

Основы культуры речи: Хрестоматия. М., 1984. С.12–26.

Чернышев В. И. Правильность и чистота русской речи: Опыт

стилистической грамматики // Основы культуры речи: Хрестоматия. М.,

1984 (один из параграфов по выбору).

Семинар №2

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ

План обсуждения

1. Культура речи и социолингвистика. Вопрос о языковой

политике. Понятие о языковой ситуации.

2. Социальная стратификация языка. Структура языка города.

3. Коммуникативное поведение. Культурные ценности, принципы и

правила вербального и невербального поведения. Проблемы речевого

воспитания.

4. Языковая личность, языковой вкус и языковая мода.

Коммуникативная компетенция.

5. Языковая позиция личности. Пуризм и его разновидности.

7

Методические ориентиры

Готовясь к первому вопросу, определите соотношение культуры речи и

социолингвистики (ЛЭС, КРР, СЭС, УС). Ознакомьтесь с энциклопедическим

определением языковой политики (ЛЭС, УС), а также с освещением этого

вопроса в статье О.А.Лаптевой и во фрагменте главы учебника «Культура

русской речи» (Л.К.Граудина). Основываясь на материалах монографии

Н.А.Купиной и Приложении к учебнику по социолингвистике (В.И. Беликов,

Л.П. Крысин), сформулируйте мнение о языковой политике в советское время и

в наши дни. Выразите свое отношение к возможности и последствиям влияния

языковой политики на культуру русской речи и современную языковую

ситуацию.

При подготовке ко второму вопросу изучите статью Л.В.Щер6ы, в основе

которой лежит (вопреки названию) 4 аспекта описания системы «язык – речь»:

языковая система – речевая деятельность – психофизиологическая речевая

организация индивида (языковая способность) – языковой материал. Как

Л.В.Щерба использует эти понятия для интерпретации социолингвистических

проблем? Каковы мысли Л.В.Щербы о языке социальных групп и

индивидуальном языке? Осмыслите выделенные Л.В.Щербой источники

единства речи и ее социальной дифференциации, отметив формы

взаимодействия «языков» различных социальных групп, «языка» отдельной

социальной группы и «общего языка». Какое значение имеют

социолингвистические идеи Л.В.Щербы для решения общих и прикладных

вопросов культуры речи?

Прорабатывая концепцию Б.А.Ларина, обратите внимание на общие

принципы социальной стратификации языка. Как Б.А.Ларин описывает «состав

и структуру языкового быта города»? В каком контексте он рассматривает язык

города? Какой смысл ученый вкладывает в понятие «арго»? Совпадает ли эта

трактовка с традиционными представлениями об арго и жаргоне?

8

Интерпретируйте взгляды Б.А.Ларина в терминах современной

социолингвистики (В.И.Беликов, Л.П.Крысин). Как вы воспринимаете термин

«полиглотизм горожан»? Попробуйте подтвердить явление полиглотизма

материалом живой речи горожан-уральцев и москвичей. Соотнесите

социолингвистический подход к изучению языка города с культурно-речевым

(Е.Н.Ширяев).

Что вы думаете о «культурном весе» русского языка? Каково соотношение

«культурного веса», «социальной базы» и «вмешательства политических сил» в

современной культурно-речевой ситуации? Рассмотрите издания «Живая речь

уральского города. Тексты» и «Речь москвичей: Коммуникативно-

культурологический аспект» (М.В.Китайгородская, Н.Н.Розанова) с точки

зрения культурно-речевой и общеметодической значимости представленных в

сборнике текстов.

При подготовке к третьему вопросу изучите содержание коммуникативного

и этического компонента культуры речи (Е.Н.Ширяев: см. семинар №1).

Определите понятия, на базе которых И.А.Стернин разрабатывает теорию

культуры коммуникативного поведения. Сопоставьте подходы И.А.Стернина,

Е.Н.Ширяева, В.И.Карасика и А.А.Вежбицкой. Как авторы работ

интерпретирует коммуникативные правила? Как последние соотносятся с

понятиями этики и этикета? Какое значение имеет национальная специфика

коммуникативного компонента культуры речи? Определите соотношение

культурного сценария (А.А.Вежбицкая) с компонентами триады ценности –

принципы – нормы и правила (И.А. Стернин). Сформулируйте свое понимание

эффективности общения. Составьте перечень актуальных проблем культурно-

речевого воспитания.

При подготовке к четвертому вопросу оттолкнитесь от общего

представления о языковой личности (Ю.Н.Караулов, В.И.Карасик). Какие

социальные и индивидуальные факторы влияют на формирование позиции

языковой личности? Обобщите соответствующие наблюдения

В.Г.Костомарова. Особо обратите внимание на определение языкового вкуса и

9

языковой моды. Как соотнести языковой вкус эпохи и языковой вкус

конкретного человека? Есть ли объективные вкусовые критерии? Соотнесите

понятия языковой личности, коммуникативной компетенции (И.И.Беликов,

Л.П.Крысин) и типа речевой культуры (О.Б.Сиротинина, см. семинар №1).

Для ответа на пятый вопрос изучите мысли Г.О. Винокура о пуризме. Какие

типы пуризма распространены в наши дни? (см. также: Граудина Л.К. о

лингвистической прогностике). В чем проявляется гражданский пафос

концепции Г.О. Винокура?

Виды практической работы

1. Анализ диалогов из сборника «Живая речь уральского города. Тексты» и

монографии М.В.Китайгородской и Н.Н.Розановой «Речь москвичей:

Коммуникативно-культурологический аспект». Оформление и

иллюстрирование тезиса о социальных («групповых») языках.

2. Запись непринужденного рассказа (подростка, члена семьи, друга и др.)

Оценка речи с точки зрения типа речевой культуры, социальной и

демографической информативности.

3. Наблюдение языка улицы (реклама, вывески, названия улиц и др.).

Оформление сообщения на тему «Язык улицы как зеркало социокультурных

проблем».

Список дополнительной литературы

Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. М., 2001. Приложение:

Языковая ситуация и языковая политика в России и СССР. С. 332–415.

Богуславская Н.Е., Гиниатуллин И.А. Культурно-речевые аспекты

разговорного текста // Человек – Текст – Культура / Под ред. Н.А.Купиной,

Т.В.Матвеевой Екатеринбург, 1994. С. 141– 153.

Винокур Г.О. Культура языка // Основы культуры речи: Хрестоматия.

10

М., 1984. С. 165–173.

Живая речь уральского города: Тексты. Екатеринбург, 1995.

Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Устный текст как источник

социокультурной информации // Поэтика. Стилистика. Язык и культура.

Памяти Татьяны Григорьевны Винокур. М., 1996. С. 222-232.

Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Речь москвичей:

Коммуникативно-культурологический аспект. М., 1999.

Купина Н.А. Языковое сопротивление в контексте тоталитарной

культуры. Екатеринбург, 1999. (Сер. «Studia Humanitatis»; Том 5.)

Лаптева О.А. Культура речи и языковая политика // Русская речь. 2006.

№1.

Современный русский язык: Социальная и функциональная

дифференциация / Отв. ред. Л.П.Крысин. М., 2003. (по выбору: Часть I, гл.

1; Часть II, гл. 2 и гл. 5).

11

Е.Н.Ширяев1

КУЛЬТУРА РЕЧИ

КАК ОСОБАЯ ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ДИСЦИПЛИНА

Общее определение понятия «культура речи»

В основу теории культуры речи как особой лингвистической дисциплины

предлагается положить следующее рабочее определение этой дисциплины.

Культура речи – это такой набор и такая организация языковых средств,

которые в определенной ситуации общения при соблюдении современных

языковых норм и этики общения позволяют обеспечить наибольший эффекте

достижении поставленных коммуникативных задач.

Попытаемся доказать необходимость каждого из составляющих этого

определения. Всего их пять, в том числе три компонента культуры речи 1)

нормативный; 2) коммуникативный; 3) этический; а также 4) выбор и

организация языковых средств как необходимое условие достижения

нормативности, этичности и хороших коммуникативных свойств речи; 5)

эффективность общения как конечная цель культуры речи <...>

Культура речи начинается там, где язык предоставляет возможность выбора

и разной организации своих средств для наилучшего достижения поставленных

целей общения. Выбор и организация языковых средств осуществляются на

разных уровнях языковой системы для всех компонентов культуры речи.

Вопрос о норме возникает тогда, когда есть два и более претендента на нее <...>

<…> Для достижения коммуникативного совершенства текста одинаково

важны и выбор, и организация языковых средств как в рамках предложения, так

и в рамках текста.

<...> Необходимо ясно представлять, что культура речи как научная

дисциплина невозможна без опоры на нормативные словари и грамматики. Но,

с другой стороны, из этого не следует и то, что культура речи – это не

самостоятельная дисциплина, а «выжимка» из системных нормативных 1 Ширяев Е.Н. Культура речи как особая лингвистическая дисциплина // Культура речи и эффективность

общения. М.,1996. С. 7–41.

12

описаний языка. Во-первых, именно культура речи ведает кодификацией

нормы, и поэтому связь нормативных систем описаний языка и культуры речи в

ее нормативном компоненте двусторонняя. А во-вторых, и это главное, ни одно

системное описание языка не ставит своей целью определить способы

достижения максимальной эффективности общения.

Эффективность общения – это тот «конечный продукт», создание

которого должна облегчить теория культуры речи при ее практическом

применении. Под эффективностью общения мы понимаем оптимальный способ

достижения поставленных коммуникативных целей.

За эффективность общения отвечает в первую очередь коммуникативный

компонент культуры речи, но это не означает, что нормативный и этический

компоненты незначимы для эффективности общения. Нарушение

нормативности может привести просто к непониманию. Задача культуры речи

как особой лингвистической дисциплины требует объединить все три

компонента культуры речи в единой цельной теоретической концепции. Один

из мотивов такого объединения уже назван: все три компонента работают на

достижение одной цели – эффективности общения. Есть и другой мотив. О

каком бы компоненте культуры речи ни говорилось, всегда имеется в виду

норма, т.е. выбор и узаконение (кодификация) одного (или более) вариантов в

качестве нормативного. Поэтому, несомненно, правильным было бы называть

компоненты культуры речи не просто этическим и коммуникативным, а

компонентами этической и коммуникативной нормы. И если мы этого не

делаем, то только потому, что тогда нелепо бы звучало название «нормативная

норма». Исходя из сказанного, культуру речи можно определить как

дисциплину, изучающую литературную норму (во всех аспектах) и

кодифицирующую эту норму, что по отношению к нормативному компоненту

практически всегда и делалось. Именно нормативность заставляет относиться к

культуре речи как к единой дисциплине, а не простому конгломерату разных

дисциплин. <. >

13

Нормативный компонент культуры речи

С И.Ожегов дал следующее определение языковой нормы: «Норма – это

совокупность наиболее пригодных для обслуживания общества средств языка,

складывающихся как результат отбора языковых элементов из числа

сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из

пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки

этих элементов». Это определение представляется безупречным, если знать, как

выявить тот вариант, который соответствует данному определению и будет

принят носителями литературного языка <…>

На этапе формирования современного русского литературного языка

первостепенное значение имел вопрос о том, какой из вариантов

кодифицировать в качестве литературного. На последующих этапах его

развития основным становится вопрос о том, когда следует кодифицировать

новую или локальную, «выросшую» до всеобщей, норму и когда следует

отказаться от старой <...>

Итак: 1) существуют общеязыковые нормы разных уровней языковой

системы, суть которых определяется на основе трех оппозиций: консерватизм /

динамичность, безвариантность / вариативность, всеобщность / локальность

нормы; <…> 3) особой методики требует выявление норм устной разговорной и

кодифицированной речи.

Коммуникативный компонент культуры речи

Коммуникативный компонент культуры речи несет основную нагрузку в

наиболее эффективном достижении поставленных целей общения <...>

Попытаемся обосновать, что коммуникативный компонент культуры речи

должен включать три основные составляющие: 1) определение цели

коммуникации; 2) определение прагматических условий коммуникативного

акта; 3) диктуемые целью и прагматикой основы выбора и организации

языковых средств, формирующих соответствующие тексты в их письменной

или устной реализации.

Чтобы ввести понятие цели в исследование коммуникативного компонента,

14

необходимо прежде всего четко разграничить те цели, которые определяют

выбор и организацию языковых средств, от тех целей, которые в этом процессе

не участвуют или участвуют лишь косвенным образом <...>

Система коммуникативных целей представляется следующей. Различаются

пропозициональные, или диктумные, (1) и модальные (2) цели.

Пропозициональные цели определяют фактическое содержание текста (о чем

данный текст), модальные цели – это коммуникативная установка текста, типа

информация, убеждение, побуждение и т.п. (с какой целью создан данный

текст) <...> Разумеется, высказывания, составляющие определенный текст,

могут иметь различную модальность, но всегда можно при этом установить

общую модальную направленность текста <...>

К числу важнейших прагматических характеристик коммуникативного

компонента культуры речи, если попытаться обобщить опыт исследований в

этой области, следует отнести: 1) соответствие цели коммуникации адресанта и

ожиданий от коммуникации адресата; 2) точное понимание речевых

характеристик адресанта и адресата в данной ситуации; 3) учет частных

прагматических характеристик адресанта и адресата <...>

Итак, цели общения с их прагматической коррекцией должны быть

обеспечены языковыми средствами и их организацией. Решение этой задачи так

же многоаспектно, как многоаспектны цели общения. К числу основных

аспектов мы относим следующие:

1. Выделяются некоторые общие для всех функциональных разновидностей

языка правила общения. Они предложены Г.П. Грайсом и названы им

Правилами кооперации <...> Ценность постулатов Г.П. Грайса для культуры

речи, на наш взгляд, в том, что они прямо ориентированы на обеспечение

культуры мышления, без которой, как уже неоднократно подчеркивалось,

культура речи просто немыслима.

2. Особого анализа требуют языковые средства, обеспечивающие

маркированность данного текста в функциональном плане <...> Должна быть

поставлена задача: определить и систематизировать набор всех специфических

15

для данной функциональной разновидности средств и всех средств, способных

заменяться специфичскими <...> Задачей определения культуры владения

функциональными разновидностями языка кажется следующая: определить ту

пропорцию между взаимозамещаемыми нейтральными и специфическими

средствами, а также ту пропорцию между разными специфическими

средствами, которые соответствуют понятию хорошего стиля <…>

3. Наиболее трудоемкой представляется задача выявления тех языковых

средств и их организации, которые обеспечивают прагматические потребности

общения <...>

Следует подчеркнуть, что создание совершенных в коммуникативном

аспекте текстов – процесс творческий: не может быть рекомендовано готовых

формул, шаблонных заготовок текстов, за исключением ... только некоторых

реализаций официально-делового стиля. Более того, если бы мы задались все

же целью предложить такие формулы, то это была бы антикультурно-речевая

задача. К одной и той же цели можно с равным успехом идти разными путями,

оставаясь в пределах одной функциональной разновидности. Способность к

разнообразию в построении текстов, умение создать и утвердить свой «речевой

почерк» – важный показатель общей речевой культуры носителя языка.

Поэтому практические рекомендации по овладению коммуникативным

компонентом культуры речи должны оставлять свободу для творчества <...>

Этический компонент культуры речи

Этический компонент культуры речи предполагает решение двух разных по

своей сути задач: 1) кодификация в качестве нормативных способов

выражения; 2) определение нормативности заимствований литературного языка

из разного рода жаргонов и арго <...>

<...> Только в том случае, если этика отношений соответствует

представлениям о них участников общения, – а эти представления

формируются общими этическими установками общества, – общение может

быть эффективным <...>

Несмотря на то, что литературный язык стремится изолировать себя от

16

жаргонов и арго, полная изоляция невозможна. Границы жаргонов и

литературного языка особенно часто нарушаются теми, кто одновременно

является носителем литературного языка и жаргона. Пополнение литературного

языка, прежде всего его лексики, за счет названных нелитературных

образований – процесс реальный. Его регулирование – важная задача,

решением которой «ведает» этический компонент культуры речи <...>

Алоис Едличка2

ТИПЫ НОРМ ЯЗЫКОВОЙ КОММУНИКАЦИИ

<...> В последнее время на развитие исследований о норме существенно

повлияло развитие теории коммуникации и социальной психологии и

использование их достижений в лингвистике (или же в социолингвистике).

Сделан акцент на двусторонность нормы как категории языковой и

социальной, то есть имеет место более широкое понимание нормы (или норм),

охватывающее всю полноту явлений, связанных с языковой коммуникацией.

Отражение этого находим в терминологическом обозначении: вместо старого

основного термина «языковая норма» для передачи указанного широкого

понятия избирается более адекватное наименование нормы языковой

коммуникации <... >

<... > Для наших рассуждений имеет значение лишь принципиальное

различение двух типов норм, которые Д.Нериус называет системными

нормами и нормами применения языка или же нормами коммуникативными

<...> Такое разграничение системных и коммуникативных норм есть

существенный вклад в разработку проблематики основных норм языковой

коммуникации.

В.Хартунг относит к основной группе те нормы, которые он называет

грамматико-семантическими (они совпадают с системными нормами); их

определяющий признак он усматривает в соотнесенности с понятием 2 Едличка А. Типы норм языковой коммуникации // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 20: Теория

литературного языка в работах ученых ЧССР. М.,1987. С.135-149.

17

«правильность», при этом особое внимание обращается на адекватность

содержания. От этого типа он отличает так называемые ситуативные нормы

(они совпадают с коммуникативными нормами). Ситуативные нормы

определяются такими компонентами коммуникативной ситуации, как

социальная роль говорящего, взаимоотношения участников акта коммуникации

(с точки зрения их социального равенства или социального различия), предмет

(тема) коммуникации и специфические цели, намерения коммуникантов <... >

Иное терминологическое решение <...> находим у В.Барнета. В своей

классификации он использует описательные наименования: нормы языковых

уровней (для системных грамматико-семантических норм) и нормы вербального

и невербального поведения (для коммуникативных или ситуативных норм). В

избранных им обозначениях, с одной стороны, явно отражается его интерес к

разграничению и исследованию уровней языковой структуры – по отношению к

системным нормам, с другой стороны, заметно прямое влияние теории

коммуникации – по отношению к коммуникативным нормам. При этом выбор

развернутого терминологического обозначения второго типа говорит о том, что

автор делает акцент именно на невербальные компоненты коммуникации <…>

Наша краткая иллюстрация терминологических расхождений,

проявляющихся в разработке проблематики дифференциации норм и в

определенной мере отражающих тонкие смысловые различия и модификации,

свидетельствует, что разграничение двух указанных основных типов норм,

опирающееся на достижения теории коммуникации, значительно способствует

углублению теории нормы в языке и в языковой коммуникации и расширению

круга явлений, которые охватываются понятием нормы.

<…> Старые теоретические и прикладные работы касались языковой нормы

в узком смысле, то есть нормы, обозначаемой в настоящее время термином

«системная норма» <...> В чешской концепции, основанной на

соотносительности понятий нормы и кодификации, это подтверждалось тем,

что кодификация связывалась с определенным уровнем языковой структуры

<...> В чешской теории нормы недвусмысленно подчеркивалось... что речь идет

18

о языковых нормах, системно связанных с отдельными языковыми

образованиями, что по своему характеру нормы отдельных форм

существования языка отличаются <…> Специфический характер норм

литературного языка подчеркивается тем, что только эти нормы

кодифицируются, а также тем, что орфоэпические и орфографические нормы,

которые иногда причисляются к этому типу норм ... относятся только к

литературному языку.

В объем понятия языковых, системных норм входит совокупность языковых

средств и закономерностей их использования, свойственных данной форме

существования языка, которые ей приписаны коммуникативным сообществом и

которые в соответствии с этим данное коммуникативное сообщество

использует как обязательные. Увязанность нормы этого типа с формой

существования языка (языковой формацией) приводит нас к тому, что мы

избираем для ее обозначения термин «формационная норма» <...>

Иной характер носит второй тип нормы <...> Для его обозначения мы

принимаем термин «коммуникативная норма». В то время как тип системной,

формационной нормы указывает на систему, второй тип нормы указывает на

коммуникацию, на процесс коммуникации. <...>

Важной чертой коммуникативных норм является их ситуационная

обусловленность, их зависимость от факторов и условий ситуации <…> По

сравнению с нормами системными, языковыми, определяющим признаком

коммуникативных норм выступает наличие элемента невербального поведения

<...>

От смешанного языкового характера коммуникативных актов, который

выступает как проявление коммуникативной нормы в некоторых ситуативных

сферах, следует отличать вариантность как конституирующую черту

формационной нормы. Именно выделение понятия «коммуникативная норма» в

отличие от формационной нормы позволяет в общем плане заключить, что

существование элементов других норм в актах коммуникации, реализованных

на базе литературного языка, не всегда отражает вариантность литературной

19

формационной нормы. В определенных ситуативных условиях,

характеризующих процесс общения, их наличие манифестирует

коммуникативную норму <...>

В заключение нам остается затронуть последний тип норм, а именно: нормы

стилистические. Этот тип норм выделялся и раньше, однако до сих пор

определение места этого типа в системе норм нельзя считать

удовлетворительным и достаточно проработанным <... > Что касается общего

характера, действенности и обязательности стилистических норм, то обычно

они в этом плане противопоставляются языковым формационным нормам <...>

Стилистические нормы охватывают не только языковые элементы, но и

тематические, особенно текстологические элементы <...> Определяющая

связанность стилистических норм с текстом высказывания проявляется в том,

что внутреннее членение стилистических норм может опираться на

разработанную классификацию типов текста. Важную роль при этом играет и

функционально-стилистическая классификация; если мы будем исходить из

нее, то придем к определению функционально-стилистической частной нормы

как нормы, определяющей построение высказывания (текста) в отдельных

функционально-коммуникативных сферах. В рамках функционально-

коммуникативных сфер разрабатываются также жанровые различия,

проявляющиеся в существовании разных жанровых форм. Их структура

определяется частными жанровыми стилистическими нормами. Разумеется, что

двумя упомянутыми подтипами стилистических норм ни в коей мере не

исчерпываются возможности внутреннего членения стилистических норм. Если

посмотреть на положение стилистических норм с точки зрения

взаимоотношений и иерархической организации в системе основных норм, то

они представляются наиболее сложными, многослойными и многоаспектными.

Из нашего изложения вытекает следующее заключение. К основным типам

норм языковой коммуникации относятся три типа: нормы формационные,

коммуникативные и стилистические.

1. Формационная (системная) норма ограничена языковым компонентом.

20

Она тесно связана с системой. Ее отношение к коммуникации характеризуется

тем, что ее конституирующими чертами является общественное признание и

обязательность в данном языковом, коммуникативном сообществе. Подобное

отношение отражается и в том, что источник установления формационной

нормы следует из ее реализации в конкретных языковых высказываниях.

Общеобязательность литературной формационной нормы подчеркивается ее

кодификацией.

2. Для коммуникативной нормы (называемой также ситуативной)

определяющим является отношение к процессу коммуникации. Она

манифестируется не только языковыми (вербальными) элементами, но и

компонентами неязыковыми (невербальными). Она обусловлена прежде всего

ситуативными факторами и обстоятельствами. Ее отношение к формационной

норме определяется тем, что одним из проявлений коммуникативной нормы

служит способ дистрибуции языковых формаций в ситуативно-

коммуникативных сферах. В отличие от литературных формационных норм

коммуникативные нормы не являются кодифицированными.

3. Наиболее широкими по объему являются стилистические нормы: они не

только включают языковые элементы, но и отражаются в различных

компонентах – тематических, собственно текстовых и тектонических. О

переходном характере некоторых языковых стилистических явлений

свидетельствует то, что они охватываются кодификацией. Это относится к

признакам разговорности и книжности элементов и к специальным

функционально-стилистическим характеристикам. Связь всех трех типов норм

в их языковом звене очевидна именно в области функционально-

стилистических явлений. Функционально-стилистическая классификация была

разработана на основе коммуникативных актов, реализованных в форме

литературного языка, однако она не ограничена только литературным языком.

Известный факт, что в функционально-стилистических сферах высказывания

реализуются и другими образованиями национального языка помимо

литературного языка, можно адекватно объяснить на основе изложенного нами

21

понимания ситуационно мотивированных коммуникативных норм как

проявление дистрибуции форм существования языка в ситуативных сферах,

перекрещивающихся со сферами функциональными.

В. А. Ицкович3

НОРМА И ЕЕ КОДИФИКАЦИЯ

1. Культуру речи можно было бы определить как мотивированное

употребление языкового материала, как использование в данной языковой

ситуации оптимальных для этой ситуации языковых средств. Культура речи –

это использование средств и возможностей языка, адекватных содержанию,

обстановке и цели высказывания. В этом смысле понятие культуры речи

значительно шире понятия языковой нормы: в определенной ситуации не

только оправданным, но и необходимым может быть то, что считается

неправильным с точки зрения норм литературного языка <...> Все же основой

культуры речи является понятие литературной нормы <...> В наиболее

распространенных ситуациях... мы пользуемся... нейтральной (стилистически

немаркированной) литературной «правильной» речью <...> Понятие

литературной нормы является одним из основных в сфере культуры речи.<... >

Термин «норма» в лингвистике употребляется в двух значениях: во-первых,

нормой называют общепринятое употребление, регулярно повторяющееся в

речи говорящих (воспроизводимое говорящими); во-вторых, нормой называют

предписания, правила, указания к употреблению, зафиксированные учебником,

словарем, справочником <...>

<...> Норма – это существующие в данное время в данном языковом

коллективе и обязательные для всех членов коллектива языковые единицы и

закономерности их употребления, причем эти обязательные единицы могут

либо быть единственно возможными, либо выступать в виде сосуществующих

вариантов.

3 Ицкович В. А. Норма и ее кодификация // Актуальные проблемы культуры речи. М., 1970. С. 9-39.

22

Норма, как правило, выступает в сознании говорящих несформулированной,

лишь как навык <... > Имплицитно норма выступает в виде образца, или,

точнее, текстов, считаемых образцовыми <...> Эксплицитно, в явном виде,

сформулированной, норма предстает перед носителями языка в кодификации,

отражающей представление авторов грамматических пособий и словарей о

языковой норме, – представление, более или менее точно отражающее норму,

но, как правило, не адекватное объективной норме <...>

Неадекватность кодификации литературной норме объясняется

ретроспективностью кодификации, ее ориентацией на образцы, хронологически

удаленные от современности <...>

2. Понятие нормы соотносится с понятиями системы языка, структуры

языка и употребления.

Система языка – это система возможностей, решетка с заполненными и

пустыми клетками, схема. <...> Система языка – это система существующих в

языке моделей, типов. Система обязательно содержит пустые клетки <...> На

протяжении развития языка некоторые возможности, заложенные в системе,

реализуются, некоторые пустые клетки заполняются, другие же возможности

так и остаются нереализованными <...>

Под структурой языка понимают реализованные возможности системы.

Так как не все возможности системы реализуются в языке, то структура, кроме

моделей, включает в себя списки единиц, объединяемые той или иной моделью,

подчиняющихся в своем образовании данной модели. <...> Таким образом,

понятие структуры включается в более широкое понятие системы. Структура –

это система в ее реализации, структура – это заполненные клетки системной

решетки.

Понятию системы противостоит понятие употребления, охватывающего

всю совокупность речевой деятельности и ее результатов – сумму всех текстов,

письменных и устных, все написанное и произнесенное на современном

русском литературном языке <.. > Употребление – это живая речь (устная и

письменная) во всех ее проявлениях, именно здесь формируются новые явления

23

в языке. Употребление опирается на систему, но оно и расшатывает ее, являясь

той сферой, в которой возникают, через которую проникают в норму (а через

нее и в систему) внесистемные образования <...>

Система языка содержит в себе самой внутреннее противоречие,

являющееся движущей силой, пружиной ее исторического изменения, –

противоречие между синхронической замкнутостью, закрытостью и

диахронической открытостью, размытостью границы системы, противоречие

между системностью и эволюцией языка <...> Начало этих изменений лежит в

употреблении, именно там возникают образования, недопустимые с точки

зрения сложившейся к моменту их появления системы, но нередко

представляющие собой зерно элементов или моделей системы на последующих

этапах ее изменения <...>

Объективно у каждого из говорящих встречаются те или иные отклонения

от того усредненного идеала, который называется языковой нормой. В сумме

таких индивидуальных отклонений от обычного в данную эпоху – отклонений,

как правило не осознаваемых носителями языка, проявляются некоторые

тенденции развития языка, факторы, «грызущие норму» <...>

Разумеется, не все явления, возникающие в употреблении, включаются

позднее в систему. Наряду с перспективными образованиями в речи могут

появляться и нежизнеспособные вступающие в противоречие с тенденциями

изменения языка; могут появляться и окказиональные образования, не

противоречащие системе, но не входящие по той или иной причине в общее

употребление.

<...> Норма включает в себя, во-первых, структуру, во-вторых, то из

употребления, что, хотя и противоречит старой системе, но закрепилось в

традиции литературной речи, соответствует тенденциям развития языка и

поэтому является основой развития новых элементов системы <...>

3. Система, структура, употребление накладывает на норму определенные

ограничения. В синхроническом аспекте норма в том, что касается моделей, не

может выходить за пределы языковой системы, за пределы того, что возможно.

24

Нарушение этого ограничения означало бы появление образований не только

отсутствующих, но и невозможных в данной языковой системе.

<…> За пределами нормы могут возникать образования, противоречащие

существующей в данный момент системе, но, включаясь в норму, они таким

образом входят – через структуру – и в систему. Точнее говоря, включение в

норму сопутствует (с некоторым опережением) включению в систему языка (на

ее новом этапе).

<...> Ограничение нормы возможностями системы означает недопустимость

в современной норме образований по моделям, отсутствующим в современной

системе <...>

<...> Чем более развит литературный язык, чем дольше литературная

традиция, чем шире сфера употребления и функции литературного языка, тем

сильнее, с одной стороны, тенденция к стабильности, ориентация на образцы

прошлого, на кодифицированную норму, а с другой стороны – потребность

выхода за пределы существующего, необходимость в новых образованиях.

Второе ограничение, накладываемое на норму, – ограничение нормы

структурой языка.

Выходом за пределы структурных ограничений являются образования по

нереализованным в структуре моделям системы и выход за пределы списков.

Структура языка ограничена реализацией возможностей системы, и выход

за пределы этой реализации означает выход за пределы современной нормы

<...> Свидетельством ненормативности образования является и выход его за

пределы списка, который, как говорилось, является одним из компонентов

структуры <...>

Важное ограничение нормы – реальная употребительность /

неупотребительность языкового явления. Собственно говоря, при

неупотребительности какого-нибудь явления нельзя говорить о норме.

Необходимо только, говоря об употребительности как показателе

нормативности, учитывать сферу употребления <...>

<...> Фактор употребительности важен потому, что именно в употреблении

25

складываются – в результате взаимодействия разнообразных, иногда

противоречащих друг другу факторов – тенденции языковых изменений <...>

Но для того, чтобы установить тенденции, направление изменений, важны не

столько отдельные казусы, явные индивидуальные отклонения от общего

употребления ... сколько, так сказать, равнодействующая этих отклонений.

4. Существенной чертой развитого литературного языка (главным образом в

основной письменной форме его существования) является

кодифицированность его норм, их письменная фиксация в руководствах.

Положительные стороны кодификации очевидны: она позволяет заменить

интуитивные представления о норме знанием нормы, помогает найти

правильное решение в трудных или сомнительных случаях, создает условия для

преподавания единой формы литературного языка, способствует единству и

стабильности литературного языка. <...>

Но кодификация страдает и недостатками – как внешними, так и внутренне

присущими ей.

К внешним, не зависящим от самой кодификации недостаткам ее относится

типичный для многих нормативных описаний ригоризм, представление в них

языка «в окаменелом виде», отсутствие в них указаний на варианты и на сферы

функционирования вариантов (в пределах литературного языка). Внешним

недостатком кодификации является и ее несоответствие (разумеется, только в

отдельных случаях) современной норме, ориентация на старую норму. В

результате кодификация в некоторых аспектах отстает от нормы <...>

Внутренним недостатком кодификации является, собственно говоря, сам

факт ее существования. Авторитетное пособие, кодифицирующее языковую

норму, нередко становится образцом для следующих пособий и справочников,

закрепляя на многие годы норму того времени, когда это пособие создавалось.

Эту тенденцию поддерживает и тенденция к стабильности литературного языка

<...>

Таким образом, кодифицированная норма, ориентируясь на литературное

употребление прошлого и отвергая как ошибки то, что закрепляется в

26

современном литературном употреблении, может препятствовать включению

инноваций в письменную речь. Так как устная речь продолжает изменяться

независимо от кодифицирующих предписаний, то детально разработанная

кодификация, запрещающая отступления от нормы в письменной речи,

способствует увеличению разрыва между письменной и устной речью <...>

<...> Разрыв между предписаниями кодификации и современной языковой

практикой может быть сведен к минимуму, если, во-первых, кодификация

будет опираться на описание современного литературного языка ... если, во-

вторых, кодификация будет указывать диахроническую перспективу, шире

регистрировать и оценивать варианты нормы – не только «нейтральную»

норму, но и, с одной стороны, новое, закрепившееся по крайней мере в

периферийных сферах литературного языка, а с другой стороны, уходящее, еще

общепонятное, широко распространенное в массиве читаемой литературы, но

уже отсутствующее в современной письменной форме литературного языка.

5. Разные проявления нормы по-разному отражаются в кодификации.

Первый и основной разряд составляют однозначно кодифицируемые явления.

<...> Это главным образом нормы, определяемые системой языка. Здесь нет

вариантов, нет колебаний, они обязательны для всех носителей языка,

отступление от них означает, что человек не владеет данной языковой

системой.

Второй разряд объединяет вариантные явления, т.е. случаи, когда в

пределах нормы существуют два средства выражения одного и того же

содержания. <...> В названном круге явлений кодификация играет очень

важную роль, регулируя употребление тех или иных явлений в письменной

речи, в формах массовой коммуникации и таким путем воздействуя и на

некодифицируемые сферы литературного языка.

Третий разряд представляют собой образования, используемые очень редко

или вообще не встречающиеся в повседневном употреблении <…> В этих

случаях, как и в предыдущем разряде, можно встретиться с «вариантами», с

расхождениями в рекомендациях <...> Но если варианты кодификации,

27

отмеченные ранее, отражают существующие в литературном употреблении

варианты нормы, то в данном случае расхождения в рекомендациях

объясняются невозможностью для кодификаторов опереться на употребление

<…>

Наконец, особую сферу представляет собой правописание, где норма и

кодификация тождественны, где нормой является то, что кодифицировано. <...>

Орфографические <...> нормы соблюдаются значительно строже, чем

лексические или грамматические, вследствие их большей очевидности и их

строго регламентированной однозначности.

6. Задачи кодификации тесно связаны с проблемой языковых прогнозов, с

проблемой предсказуемости, т.е. использования известных данных о

прошедшем и современном состоянии языка для того, чтобы определить его

будущее состояние <...>

На каждом этапе развития языка выделяются более или менее устойчивые

уровни, а на разных уровнях – стабильные и нестабильные участки

(показателем нестабильности является вариантность явления) <...>

Проблема прогнозирования касается, естественно, только нестабильных

участков и, разумеется, является проблемой для тех случаев, когда еще

продолжается «борьба» двух форм. Очевидно, решая вопрос о кодификации

нормы, следует учитывать не только современную употребительность лексемы,

формы, конструкции, соответствие данного явления системе языка, но и при

несоответствии явления системе – его перспективу, его дальнейшую судьбу в

языке, возможность его вхождения в литературный язык и закрепления в языке

<...>

Закрепление того или иного явления в норме зависит как от языковых, так и

от неязыковых условий. К первым относятся системная обусловленность

явления, его соответствие тенденциям развития языка, ко вторым – влияние

школьной традиции, общественная необходимость лексемы, языковые вкусы

общества и т.д. К неязыковым, внешним факторам относится и влияние

орфографии на произношение <…>

28

Прогнозирование тех явлений, которые связаны в основном с

внутриязыковыми тенденциями, представляется возможным, однако лишь в

том случае, если это явление получило уже некоторое распространение по

крайней мере в некодифицируемых сферах литературного языка (например, в

разговорно-бытовой речи).

Но воздействие внеязыковых факторов на речевую практику настолько

сильно, сами эти факторы настолько разнообразны, что, по крайней мере при

современном состоянии науки, прогнозы представляются недостаточно

обоснованными, или, точнее говоря, мы не можем дать достаточно

обоснованный прогноз. <...>

Значительные трудности представляет собой прогноз … явления, которое

только начинает свою жизнь в языке <...> Но даже установление тенденции

развития, позволяющее утверждать, что данное явление победит в языке, не

означает необходимости немедленной его кодификации <...>

Кодификация должна быть адекватна современной ей норме – это основной

принцип, лежащий в основе научной кодификации литературного языка. И в

этом плане большую опасность скрывает не преждевременная кодификация

того, что еще не стало нормой, не закрепилось в литературном употреблении –

такие случаи встречаются редко, а отказ от признания прав литературной

нормы за теми явлениями, которые по существу уже стали нормой, опасная

ориентация на старую норму <...> Соблюдение разумной середины, пожалуй,

наиболее трудное и сложное требование, стоящее перед лингвистом.

Л.К. Граудина4

ПРОБЛЕМЫ НОРМИРОВАНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА:

РЕАЛЬНОСТЬ И ПРОГНОЗЫ

Совершенствование культуры речи обусловлено в немалой степени

потребностями общежития и имеет целью избежать недостатков в общении, 4 Граудина Л.К. Проблемы нормирования русского языка: реальность и прогнозы // Культура русской речи и

эффективность общения. М., 1996. С. 177-199.

29

вооружив человека языковыми знаниями, которые необходимы для совместной

жизни в обществе <...> Основу нормализации языка должен составить анализ

его современного состояния в свете закономерностей исторического развития.

<...> Отрицание старых норм, сколь бы нигилистическим и

ниспровергающим основы оно ни выглядело, должно вытекать как следствие

экспериментальных исследований, и чем более оно обосновано теоретически,

тем это очевиднее с точки зрения норм современного общения. Важно

непредвзято взглянуть на ценностные ориентиры, которыми должна быть

проникнута языковая политика: в ней многое зависит не только от лингвистов,

но и от мнения, психологии общественных деятелей, писателей, журналистов и

масс <...> Языковая культура относится к инвариантным человеческим

ценностям, ее нельзя привязать к каким-то меняющимся политическим

установкам. Противопоставляя пуристической доктрине долженствования

«правду жизни», важно установить новые принципы, отвечающие реальностям

языкового существования, строя таким образом иерархию ценностей, в которой

допускается сосуществование вариантов и других параллельных средств

применительно к складывающейся современной стилистической системе языка.

Изучение проблемы колебаний нормы с этой точки зрения приобретает особое

значение.

<...> Представляется своевременной попытка уточнить статус понятия

«колебание» («колебание нормы») в сфере исследований по культуре речи и

тем самым в теории культуры речи Обобщение накопленных русским

языкознанием в этой области теоретических и фактических данных позволяет

выделить несколько сущностных моментов, необходимых для понимания

колебания.

<...> Колебание связано с такими сущностными понятиями языка и

языковой теории, как «система», «норма», «асимметрия языкового знака».

Собственно, содержание самого колебания как языкового феномена

обусловлено сущностью перечисленных понятий. И представляется по

меньшей мере недостаточным в исследованиях по культуре речи исходить

30

только из двух базовых понятий «норма / ненорма», или «норма / отклонение от

нормы», как это часто делают, тогда как колебания представлены неким

исключением из правил, какой-то «лингвистической Золушкой». В культурно-

речевом аспекте функционирования языка срабатывают также и факторы

нестабильности, избыточности. Поэтому наряду с понятиями «норма» и

«отклонение от нормы» – сущностным понятием в культурно-речевом плане

представляется и третье – «колебание нормы».

Принципиальным представляется положение о том, что «колебание нормы»

как особое сущностное понятие проявляется по-разному применительно к

различным ярусам языка. <... > Нельзя считать случайностью тот факт, что на

протяжении трех последних веков вопросы нормализации литературного языка

решались русистами на основе отечественной традиции и с намерением

проникнуть в суть тех закономерностей, которые отличают один уровень

языковой системы от другого.

<...> Упорядочение грамматических норм распространяется прежде всего на

совершенствование принципов кодификации форм, учитывающихся при

составлении нормативных грамматик и словарей. Нормализация в области

грамматики опирается также на результаты исследования закономерностей и

тенденций употребления грамматических дублетов, в особенности на

регламентацию грамматических вариантов с указанием их стилистических

дифференциаций.

Нормализация современного литературного языка на лексическом уровне

особенно сложна. Она требует постоянных обследований состояния живой речи

и четкого определения существующих границ современного литературного

языка. С этим связана в первую очередь проблема совершенствования и

обновления толковых и специализированных словарей <... >

Постулат о необходимости дальнейшей и более углубленной разработки

теории поуровневой нормализации языка представляется основополагающим

<... >

Вариантность следует рассматривать как ... особое качество, связанное с

31

существованием разновидностей, видоизменения второстепенных элементов

языковых сущностей, их частностей (вариантов) при сохранении того, что

является основой (инвариантом). С помощью этого термина характеризуются

способы существования и функционирования дублетных элементов языковой

системы на фонетическом, лексическом и грамматическом уровнях.

Принципиальным представляется соображение о том, что языковые варианты,

относящиеся к разным языковым уровням, существенно различаются.

Всем типам вариантов свойственны такие общие черты, как структурность,

регулярная воспроизводимость в пределах всей исторической фазы

сосуществования вариантов, употребительность, связь с внешними и

внутренними факторами, воздействующими на их функционирование. Процесс

взаимодействия этих факторов предстает перед нами как процесс

многовариантного типа <...>

Исследование вариантов убедило также в необходимости системного

подхода, который позволяет комплексно сочетать все необходимые аспекты –

количественные, функционально-семантические, стилистические и

структурные <...>

Недостаточная кодифицированность нормы, отсутствие нормативных

указаний об употреблении некоторых вариантов в словарях cлабая

разработанность правил в учебниках и грамматиках являются существенными

причинами, оказывающими влияние на процесс развития варьирования

языковых единиц. Нормативные решения должны разрабатываться с учетом

влияния как факторов, постоянно действующих в течение длительного периода,

так и временных, периодических или случайных факторов.

Проблема соотношения эмпирического и теоретического уровней в работе,

связанной с активной нормализаторской деятельностью языковедов, всегда

вставала перед исследователями как один из важнейших аспектов их

культурно-речевой деятельности <...>

<...> Лингвистическое вмешательство должно проявляться не только в

отборе и рекомендации предпочитаемых языковых средств (орфоэпических,

32

грамматических лексических), но и в определении системы ценностных

стилистических ориентации, касающихся и языка средств массовой

коммуникации, и языка делового партнерства, и языка улицы <...> Система

рекомендаций языковедов должна опираться на то употребление, которое

соответствует не только правилам, установленным в словарях и грамматиках,

но и другим специальным критериям: национальному этикету, хорошему вкусу,

системе этических норм – словом, всему складу традиционной отечественной

культуры, которая воспринимается обществом как образцовая <...>

Научная цель исследования закономерностей развития нормы обусловлена в

первую очередь необходимостью теоретического решения ключевых вопросов

формирования и осуществления научно обоснованной лингвистической

политики. Не менее актуальны задачи, стоящие перед нормализаторской

деятельностью, когда речь идет о выработке достаточно аргументированных

рекомендаций в трудных случаях языкового употребления.

Выбор рациональных нормативных решений не может основываться

только на интуиции лингвиста или простого носителя языка и на его здравом

смысле. Современные ортологические исследования нуждаются в

систематически разработанных прогнозах, которые должны опираться на

обширный и доброкачественный фактический материал. Прогнозирование

пороговых величин процессов развития нормы, знаменующих ее переломное

изменение, – этот аспект анализа связан с представлением о продолжении в

будущем тех тенденций, которые сложились в прошлом. Нормативно-целевой

прогноз должен опираться на установленную систему активных показателей, с

тем чтобы предвидеть возможность их дальнейшего воздействия на языковой

процесс.

<...> Задачи нормализации на протяжении всего <...> процесса эволюции

нормы существенно меняются. В латентной фазе, пока еще не обнаружились

слишком явно диссонансы между кодифицированной нормой и употреблением,

нормализатору важно сохранить привычные грамматические нормы. Критерий

традиционности литературной нормы в этом случае является ведущим. Когда

33

же развитие новой нормы достигает пика и варианты смешиваются в

употреблении, естественно признать факт их сосуществования. Критерий

употребления, или речевого узуса, т.е. реализации языковой системы в

определенных условиях общения, на этой стадии развития выдвигается на

первый план. Упоминается факт существования традиционной нормы и

констатируется факт возникновения новой. На третьей же стадии более

отчетливого становления новой нормы появляется необходимость

существенного пересмотра старых норм, которыми приходилось

руководствоваться прежде. В этом случае на первый план выдвигается

критерий соответствия новым стилистическим условиям употребления, новым

коммуникативным потребностям.

Л.К.Граудина5

ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ПРОГНОСТИКА:

МЕТОДЫ КОДИФИКАЦИИ НОРМЫ

Уже начиная с 50-х гг. в нашей стране разрабатывались основы прогностики

как научной дисциплины, которая изучает общие принципы и методы

прогнозирования развития объектов любой природы. Термин «прогноз» вошел

в научный обиход сравнительно недавно, но к понятию, им выражаемому,

наука обращалась на протяжении длительной истории. В сборнике

рекомендуемых терминов, изданном Комитетом научно-технической

терминологии, предлагается следующее определение прогноза: «Научно

обоснованное суждение о возможных состояниях объекта в будущем и (или) об

альтернативных путях и сроках их осуществления». Обычно прогноз носит

вероятностный характер. Это значит, что всегда оставляется возможность для

сомнения. Важно все же, что позитивное прогностическое утверждение

обладает определенной степенью достоверности. Оно тем более обоснованно и

5 Граудина Л.К. Основные признаки культуры речи как языковедческой дисциплины // Культура русской речи: Учебник для вузов / Под ред. проф. Л.К.Граудиной и Е.Н.Ширяева. М., 2001. С. 38–42.

34

полно, чем надежнее и полнее исследование базового периода, прогнозного

фона и всей совокупности условий, существенных для прогноза.

Существуют четыре метода лингвистического прогноза:

• Метод исторической аналогии, который основан на установлении

и использовании объекта прогнозирования с одинаковым по природе

объектом, предшествовавшим в истории объекту исследования. Так, наплыв

неумеренных заимствований в наше время нередко с нормативной точки

зрения сопоставляют с аналогичным процессом во времена Петра I.

• Экспертный метод прогнозирования, связанный с оценкой

происходящих языковых процессов профессионалами и экспертами-

лингвистами. Наиболее характерны в этом отношении экспертные оценки

терминологических стандартов и широкая деятельность лингвистов,

связанная с унификацией терминологии в производственной и научной

сфере.

• Метод, связанный с прогнозированием поведения системных

единиц в тексте (на основе изучения законов порождения текста).

• Метод перспективного прогноза нормы употребления языковых

единиц на базе моделирования временных рядов.

Конкретный пример использования приема перспективного прогноза дает

представление о прогнозе как о едином целостно-системном подходе к языку,

основные звенья которого скреплены общей идеей. Поэтому этот метод

необходимо проиллюстрировать более детально.

Сущность системного подхода особенно ярко обнаруживается в

применении к явлениям грамматической вариантности. Сочетание

«ошибочного» и «правильного» в употреблении языковых вариантов,

объективного и субъективного факторов, влияющих на это употребление,

относительная автономность отдельных грамматических категорий и пути

взаимодействия категорий с грамматической подсистемой и системой в целом

— все эти разносторонние аспекты процесса варьирования должны быть

представлены в модели системного прогноза. Поскольку лингвистический

35

прогноз «мыслится как важный ориентир в разработке определенных решений,

важно, чтобы в модели прогноза были отражены все основные стороны

наблюдаемого процесса. При этом оказываются важными внешние, и

внутренние факторы. В прогностике их называют экзогенными показателями

(вызываемыми внешними причинами) и эндогенными показателями

(вызываемыми внутренними причинами). Так, к экзогенным показателям

относится рост частоты употребления вариантов в связи с активизацией

инвариантной формы. Показатели, относящиеся к социолингвистическому

аспекту речи, должны рассматриваться в тесной связи с факторами, внешними

по отношению к языковой системе.

Схема 1

Модель системного прогноза для грамматических вариантов

Темпы изменений нормы

Стабильные структурные показатели Варьирующиеся

переменные экзогенные эндогенные

частота

употребления

недостаточная

кодифи

цированность

нормы

психологическая

и оценочная коннотация

активизация употребления

инвариантов

синтаксическая

позиция

морф

ологическая структура

характер

конечны

х мо

рфем

семасиологические показатели

объект

прогнозирования

количественное

соотношение

вариантов

Прогностические данные:

1) о характере употребления

(на основе количественных

характеристик)

2) о стилистической норме

Структурный прогноз

36

Структурные компоненты также составляют наиболее важную часть всей

модели системного прогноза. Выше помещено графическое изображение

модели системного прогноза. При этом следует отметить, что, поскольку

системный прогноз можно корректировать в различных направлениях, схема,

содержащая наиболее существенные компоненты, может видоизменяться в

каждом конкретном случае при непосредственном обращении к языковому

материалу.

Одно из назначений модели — обнаружить зависимость (эластичность)

показателей, динамика которых выявляется с помощью расчетов на основе

экспериментальных наблюдений. Системная модель помогает выпукло

показать сложившийся стереотип динамического равновесия

взаимодействующих факторов, который оказывает влияние на ход

варьирования, а тем самым и на характер выводов, заключающих

экспериментальную работу.

На схеме отражены, с одной стороны, варьирующиеся переменные, которые

служат величинами, отправными для прогнозных расчетов. С другой стороны, в

правой части схемы помещены стабильные структурные показатели, которые

влияют на динамику переменных величин. В левой части схемы помещены

статистические данные, полученные в результате проведенного эксперимента.

В целом схеме придан обобщенный характер.

В представленной схеме сочетаются количественный, качественный,

семасиологический и структурный аспекты. Что касается

«квантифицированной» части прогноза, количественно и хронологически

отнесенного к ближайшему периоду времени, — для него необходимо

накопление необходимой статистической информации. Поскольку процесс

эволюции литературной нормы идет сравнительно медленно, на первый взгляд,

плавно и в одном направлении, целесообразным представляется обращение к

традиционному, наиболее испытанному и разработанному приему

перспективной экстраполяции ряда численных значений показателя

количественных соотношений конкурирующих вариантов за определенный

37

период времени. Тенденция изменений, выявленная в прошлом, будет дей-

ствовать и в ближайшем будущем. Суждения о будущей литературной норме

основаны на детальном исследовании ее прошлой эволюции. По английской

пословице — «грядущие события назад свою бросают тень».

Если каждую из клеток помещенной на схеме заполнить конкретными

показателями, на выходе будет получена прогнозная информация, которая

позволит определить предпочтительность квалификационных характеристик.

Приведенная схема ориентирована на конкретный прогностический анализ

ряда грамматических явлений. Например, в этом отношении привлекала

внимание подвижная, колеблющаяся норма потребления топонимов в

современном литературном языке. Склонение топонимов представляет собой

один из неустойчивых фрагментов грамматической системы. Как известно,

топонимы составляют достаточно крупный пласт наименований. Во второе

издание Словаря географических названий СССР» (М., 1983) включено более

17 000 названий, а в третьем издании «Словаря географических названий

зарубежных стран» (М., 1986) содержится 40 000 названий. Поскольку

пословной кодификации топонимов в наиболее известных нормативных

словарях не проводится, в практике работы сектора культуры русской речи

ИРЯ РАН приходится постоянно сталкиваться с вопросами, касающимися

грамматических характеристик топонимов. В частности, одним из наиболее

спорных является вопрос о склоняемости или несклоняемости топонимов в

сочетаниях с географическими терминами (типа в местечке Хан-сунг — в

местечке Хансунге, из города Чан-лин-сянь — из города Чан-лин-сяня).

Тенденция развития нормы у вариантов этого типа проявлялась в изменении

количественных показателей, приуроченных к последовательно сменяющимся

хронологическим периодам — начала XX в., середины XX в. и конца 60-х —

начала 70-х гг. Однако «жизнь неуклонно транспонирует будущее в настоящее,

настоящее — в прошедшее». На основе статистических данных, характе-

ризующих употребление топонимов на протяжении всего шестидесятилетия,

выделенная динамика нормы послужила фактической основой для построения

38

прогнозной ретроспекции.

Вследствие большой инерционности лингвистических процессов в

рамках относительно коротких временных интервалов (от десяти до тридцати

лет) основное внимание приходится уделять выявлению общих тенденций

эволюции нормы. Вместе с тем полученные итоги предшествующего

исторического развития непосредственно ориентируют нас не только на

современную норму и существующие формы ее воплощения. Тенденция

изменений, выявленная в прошлом, может быть перенесена на будущее, при

этом характеристика процесса исследования может принять и более

конкретные очертания. Здесь важно подчеркнуть различие между прогнозом и

тенденцией. Функция прогнозирования заключается в оценке конкретных

реализаций изучаемых процессов в недалеком будущем. Тогда как тенденция

есть не что иное, как преобладающее направление развития событий,

некоторые общие закономерности эволюции. Прогнозируемая величина в

конкретной форме характеризует результаты процесса, осуществляющегося в

рамках действующей тенденции.

Выявленная существенная черта однонаправленности развития находит свое

яркое выражение в таком важном аспекте динамики нормы, который

характеризуется понятием необратимости процесса <...>

Л. В. Щерба6

О РАЗНЫХ СТИЛЯХ ПРОИЗНОШЕНИЯ

И ОБ ИДЕАЛЬНОМ ФОНЕТИЧЕСКОМ СОСТАВЕ СЛОВ

Вопрос о разных стилях произношения не является новым в фонетике:

П.Пасси в своей классической книжечке «Les sones du français», вышедшей

недавно 7-м изданием (первое издание в 1887 г.), различает следующие стили:

рrononciation familière ralentie, рrononciation familière rapide, рrononciation

soingnée, рrononciation très soingnée. Два примера из русского языка помогут

6 Щерба Л В. О разных стилях произношения и об идеальном фонетическом составе слов // Щерба Л.В.

Языковая система и речевая деятельность. М., 1974. С. 141–147.

39

понять, в чем тут дело: здравствуйте и здрасте, человек и чек, говорит и грит

принадлежат, очевидно, разным стилям произношения (в немецкой

лингвистике эти дублеты известны под именем ‘медленного’ и ‘беглого’).

Внимательное наблюдение показывает, что это лишь крайние случаи и что на

самом деле существует бесконечное множество переходных нюансов и что

полные формы, в сущности, в обычной речи никогда не употребляются.

Если это так, то, отвлекаясь от письма, что нам, грамотным, очень трудно

сделать, но что мы обязаны сделать в науке, мы становимся лицом к лицу с

весьма трудным, но и весьма важным вопросом: что же считать фонетическим

словом — говорит или грит? Звуковая сторона слова, которая казалась всегда

такой ясной, непреложной, которая представлялась определенным ядром более

или менее расплывчатых семасиологических представлений, оказывается,

таким образом, сама не менее расплывчатой и неопределенной. Пока люди

находились еще под очарованием письма, отличая звуки от букв больше в

теории, то можно было бы еще толковать о том, что неударенное о

произносится как а или как звук средний между о и а и т. п. Но когда

окончательно порвали с буквами и стали наблюдать объективно существующее

в связной речи разнообразие произношений, то пришлось задуматься о том, как

относятся друг к другу объективно встречающиеся в разных условиях формы:

[gлvлr'it, gəvлr'it, gəvr'it, gər'it, gr'it] и т. д.

Некоторые лингвисты, по-видимому, склонны преклониться перед

фактом и не находят возможным входить в психологический анализ

взаимоотношения всех этих форм; другие, видя практическую невозможность

оперировать с таким многообразием, останавливаются на той или другой

форме, более или менее произвольно выхваченной из этого многообразия

(например, в нашем случае на форме [gəvлr'it]. П. Пасси пытается определить

то, что он считает за норму, как рrononciation familière ralentie. Теоретические

основания его при этом неясны; может быть, они неясны и ему самому <…>

Поэтому и значение термина, составленного из безусловно относительных

выражений, остается не совсем ясным. Само собой разумеется, что и

40

определение по метроному темпа речи, если бы такое и было возможно, ни к

чему не привело бы, так как дело, очевидно, не только в темпе речи.

В чем же дело и каковы могут быть теоретические основания для выхода

из тупика? Мне кажется, весь вопрос легко разрешается, если мы перенесем его

на психологическую почву. В самом деле, для нашего сознания в большинстве

случаев ясно, что мы считаем необходимой фонетической принадлежностью

данного слова, и это проявляется, когда мы, по тем или другим соображениям,

произносим ясно, отчетливо, отчеканивая каждый слог, — в нашем случае,

например, [gл-vл-r'it]. В таких условиях мы освобождаем наше произношение

по крайней мере от действия наиболее деструктивных факторов — от влияния

ударения, соседства и инертности органов произношения. Ведь как раз эти

факторы заставляют нас, помимо нашей воли, произносить, в зависимости от

тех или других условий, все те варианты слова [gл-vл-r'it], которые были

указаны выше и которые являются не чем иным, как зародышами будущих

языковых состояний. Все эти варианты нами нормально не сознаются как

таковые, вследствие свойства психологического процесса, при этом

протекающего и известного под именем ассимиляции . Но при передаче языка

от поколения к поколению некоторые из них могут стать достоянием сознания

и даже вытеснить старую идеальную форму. Поэтому и правильно говорится,

что язык изменяется при передаче его от поколения к поколению — изменяется

при этом его идеальная сознательная форма. Самые же, однако, изменения

происходят в индивидууме и обусловлены психологически и физиологически.

Может показаться, что случаев, когда проявляется идеальный

фонетический состав слов, очень мало. Это неверно.

Мы всегда так произносим, когда употребляем редкое, для собеседника

малоизвестное слово, когда говорим из другой комнаты, когда говорим

занятому, рассеянному, тугоухому и т.п., когда поправляем детей, когда хотим

привлечь внимание на то или другое слово или даже часть его (когда для

понимания смысла фразы важен тот или другой морфологический элемент),

когда тянем слова в недоумении или удивлении, когда говорим нараспев или

41

попросту поем и т. д., и т.д.

Выше я сказал, что для нашего сознания в большинстве случаев ясен

идеальный фонетический состав слов — значит, не всегда. В самом деле,

представим себе, что ребенок никогда не слыхал отчетливого произношения

слова говорит, а слыхал лишь формы [gər'it] и [gr'it]; он легко может себе

представить на основании опыта со словом [məč'it] мычит, что идеальная

форма слова будет [gыr'it], и если никто не поправит его соответственного

отчетливого произношения, то он так и останется с гырит вместо говорит; но

если у него будет смутное воспоминание о [gəvлr'it], то сознание может

колебаться, могут возникнуть две параллельные формы и т.п.

Так, например, по-моему, у нас обе формы — и здравствуйте и здрасте —

существуют в сознании, тогда как того же нельзя сказать про говорит и грит,

хотя это последнее зафиксировано даже и в литературе: грит, по крайней мере

мною, чувствуется как диалектизм.

Так как коллективный язык является в известном отношении научной

фикцией, а индивидуальные сознания представляют много неясного,

переходного, то, конечно, и вопрос об идеальном фонетическом составе всех

слов данного языка не может быть всегда решен с полным успехом и во всех

деталях, так как это было бы насилием над фактами. Тем не менее для меня

совершенно ясно, что этот вопрос неминуемо должен быть выдвинут в науке в

связи с эмансипацией от письменного языка и обращением к живой речи.

Тут надо, впрочем, заметить, что всякая письменность в общем всегда

стремится в той или другой мере запечатлеть идеальный фонетический состав

слов и только, в силу своей инертности не поспевая за изменениями языка,

отражает в большинстве случаев прошлые эпохи языка. Поэтому-то

языкознание и могло сделать такие большие успехи, несмотря на то, что

исходило, а зачастую и до сих пор исходит из букв.

К сожалению, этимологизирование грамотеев всех времен и

многочисленные заимствования (хотя бы в виде особых орфографических

манер) сильно затрудняют пользование письменным языком для

42

восстановления идеального фонетического состава слов и в прошлом. Дело

усложняется еще и тем, что всякий исторически сложившийся письменный

язык по большей части не отражает один какой-либо строго определенный в

прошлом момент: элементы его восходят часто к различным эпохам.

В этом отношении древнецерковнославянский язык (по крайней мере в

евангельском тексте, где благодаря нескольким древним спискам можно с

большей или меньшей вероятностью восстанавливать оригинал) является

единичным и драгоценнейшим для лингвиста исключением.

От обсуждения научного значения поднятого здесь вопроса позволю себе

перейти теперь к практическому и коснуться тех выводов из высказанных выше

соображений, которые должны были бы, по-моему, быть приняты во внимание

в деле обучения иностранным языкам.

По моим наблюдениям, учащиеся в большинстве случаев усваивают лишь

те фонетические явления, которые выступают ясно в связной речи, а идеальный

фонетический состав слов лишь там, где он не противоречит фонетике родного

языка.

Между тем зачастую этого мало. Так, различение долготы и краткости

гласных несвойственно и даже прямо-таки непонятно нам, русским, тогда как в

немецком это факт капитальнейшей важности. Между тем в связной речи это

различие зачастую несколько скрадывается (особенно в словах, не носящих

логического ударения во фразе), а для русского уха и вовсе исчезает. Поэтому

русские только тогда имеют случай наблюдать немецкую долготу, когда

учитель произносит то или другое слово достаточно медленно и отчетливо. Для

детей, впервые получающих какие-либо языковые впечатления (т.е., например,

для немецких детей), этого оказывается достаточно; для лиц же, привыкших

считать длительность гласных делом совершенно неважным, этого чересчур

мало. В результате ученики из русских даже при затрате большого труда как с

их стороны, так и со стороны преподавателя, хотя бы даже и знающего

фонетику теоретически, делают неприятные ошибки в количестве; им не

сумели внушить идеального фонетического состава немецких слов.

43

Вообще учащимся приходится чаще всего слышать, употребляя выражения

Пасси, рrononciation familière rapide, сами же они говорят, особенно вначале,

таким темпом, которому приличествовало бы чуть ли не рrononciation très

soingnée, которого они, однако, не знают, так как его мало слыхали. Благодаря

этому получается самое ужасное смешение стилей.

Для устранения этого недостатка необходимо, чтобы учащихся заставляли

изучать больше всего и прежде всего идеальный фонетический состав слов

(рrononciation familière придет отчасти само собой) и чтобы учащиеся, выяснив

основные отличия фонетики языка изучаемого от фонетики своего родного

языка, обращали на эти отличия особое внимание, а главное, чтобы сами

выговаривали соответственные слова особенно тщательно. При этом не надо

бояться — и это я не могу в достаточной мере подчеркнуть — утрировать

произношение. Надо помнить, что ухо учащихся глухо к иноязычным

«тонкостям». И только особенно подчеркивая эти тонкости, можно привлечь к

ним внимание учащихся и вызвать подражание.

Между тем увлечение живым языком, которое я вполне разделяю, привело к

тому, что в учебниках, помещающих фонетические транскрипции, даются

транскрипции более или менее связной речи, отчего получается (при чтении их

учащимися медленным темпом, с остановками после каждого слова, а то и

внутри слова) нечто такое, что никак не может быть одобрено с точки зрения

изучаемого языка. Употребление говорящих машин лишь увеличило все эти

неудобства.

Дело, однако, можно легко поправить, приняв за правило печатать всегда

две транскрипции: одну, обнаруживающую идеальный фонетический состав

слов, и другую — транскрипцию связной речи. То же должно применяться и по

отношению к текстам, наговариваемым в говорящие машины: всякий текст

должен быть записан в двух стилях и для каждого сделана фонетическая

транскрипция (употребление машин без транскрипций, по-моему, сильно

уменьшает их пользу) <…>

44

В.И.Карасик7

КУЛЬТУРНЫЕ ДОМИНАНТЫ В ЯЗЫКЕ

Языковая личность как предмет лингвистического изучения представляет

собой обобщенный образ носителя культурно-языковых и коммуникативно-

деятельностных ценностей, знаний, установок и поведенческих реакций. В

структуре языковой личности выделяются, как пишет Ю.Н. Караулов, три

уровня: вербально-семантический, предполагающий для носителя нормальное

владение естественным языком, когнитивный, единицами которого являются

понятия, идеи, концепты, складывающиеся у каждой языковой

индивидуальности в более или менее упорядоченную картину мира,

отражающую иерархию ценностей, и прагматический, заключающий цели,

мотивы, интересы и интенциональности. В этой структуре особое место

принадлежит ценностям – наиболее фундаментальным характеристикам

культуры, высшим ориентирам поведения. Эти ориентиры возникают, по

мнению П.С.Гуревича, не только на основе знания и информации, но и

собственного жизненного опыта человека, они представляют собой личностно

окрашенное отношение к миру. Ценности лежат в основе оценки, тех

предпочтений, которые человек делает, характеризуя предметы, качества,

события. <...> Противопоставляются ценности индивидуальные (персональные,

авторские), микрогрупповые (например, в семье, между близкими друзьями),

макрогрупповые (социальные, ролевые, статусные и др.), этнические и

общечеловеческие.

О.Б. Сиротинина8

ОСНОВНЫЕ КРИТЕРИИ ХОРОШЕЙ РЕЧИ

<…> Оценка качества речи зависит от очень многих условий, в том числе

7 Карасик В. И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр.

Волгоград; Архангельск, 1996. С.З-16. 8 Сиротинина О.Б. и др. Хорошая речь Саратов, 2001. С. 16-29.

45

социолингвистических <…> Критерием если не хорошей в полном смысле

этого слова, то хотя бы допустимой речи должны быть, с одной стороны,

степень ее литературности (возможны отклонения, но не отсутствие

литературных средств общения) и степень целесообразности использования тех

или иных языковых средств.

С другой стороны, безусловно, критерием хорошей речи в любом случае

остается ее понятность адресату , поэтому недопустимы не только

малоупотребительные в русской речи иностранные слова (например,

сикофанты, абсентеизм), использованные без пояснений в газетных статьях,

предназначенных для широкого читателя.

<…> Можно ли считать, что в критерий хорошей речи входит обязательная

запланированность использования каких-то языковых средств? Иными

словами, является ли хорошая речь риторически организованной? Думается,

что однозначного ответа на этот вопрос нет. Как правило, риторически

организованная речь лучше, эффективнее по своему воздействию. Но в

продуманной заранее речи могут быть и риторические просчеты (см., …

мнение по поводу ставшей притчей во языцех фразы В.В. Путина «будем

мочитъ в сортире» (одни считают, что это было не только задумано, но и

«посоветовано», а другие, что прорвался из-за спонтанного ответа речевой

субстрат; одни считают фразу удачей, другие осуждают В,В. Путина за ее

грубость и нелитературность, независимо от того, задумана она была или

спонтанна.

<…> Хорошая речь – речь не стереотипная, повторяющая набившие

оскомину штампы, затасканные выражения, а творческая, выражающая

интенции ее автора и вызывающая адекватное понимание у адресата. Именно

адекватность понимания делает речь эффективной и потому далеко не всякую

несомненно творческую, оригинальную речь можно назвать хорошей.

<…> Очевидно, что хорошая речь нуждается в большом словарном запасе,

необходимом для выражения любого понятия, любой мысли и любого чувства.

Только при этом не надо забывать, что наличие большого словарного запаса и

46

даже умение свободно им пользоваться (что не всегда сопутствует пассивному

лексикону), необходимое, но еще не достаточное условие хорошей речи: надо

еще помнить о возможностях адресата понимать сказанное.

Само наличие большого запаса слов находится в прямой связи с типом

речевой культуры (см. Гольдин, Сиротинина 1993, 1997), который в свою

очередь тесно связан с типом общей культуры. Как правило, хорошая речь

продуцируется носителями элитарного типа речевой культуры. В сфере

литературного языка находятся два сложившихся (элитарный и

среднелитературный) и два складывающихся типа (литературно-разговорный и

фамильярно-разговорный, обычно пересекающийся с жаргонизирующим,

который находится уже за пределами сферы литературного языка).

Остановимся на них подробнее.

Элитарный тип. Носители элитарного типа – люди, владеющие всеми

нормами литературного языка, выполняющие этические коммуникационные

нормы. Это означает соблюдение не только кодифицированных норм, но и

функционально-стилевой дифференциации литературного языка, норм,

связанных с использованием устной или письменной речи. Для носителя

элитарного типа речевой культуры характерно незатрудненное использование

соответствующего ситуации и целям общения функционального стиля и жанра

речи, «неперенос» того, что типично для устной речи на письменную речь, а

того, что свойственно письменной речи, на устную. В какой-то мере

соблюдение коммуникативных норм требует знания и практической реализации

риторических правил общения.

Элитарный тип речевой культуры – воплощение общей культуры в ее

наиболее полном виде: хотя бы пассивное владение достижениями мировой и

национальной культуры (знание артефактов материальной культуры,

знакомство с литературными шедеврами, шедеврами искусства, хотя бы

представление о гениях науки и т.д.). Именно общекультурная составляющая

обеспечивает богатство как пассивного, так и активного словарного запаса.

Умение мыслить обеспечивает логичность изложения мыслей. Речевая

47

культура элитарного типа основана и на широком охвате сознанием говорящего

(пишущего) разнообразных прецедентных текстов, имеющих непреходящее

общекультурное значение. Именно на такие тексты носитель элитарного типа

речевой культуры ориентируется в своей речи. Отсутствие самоуверенности в

своих знаниях вырабатывает у него привычку постоянно пополнять свои

знания, основываться для их проверки на авторитетных текстах, словарях и

справочниках, а не на услышанном по радио или телевидению, прочитанном в

газете и т.д.

Среднелитературный тип. Носителями этого типа речевой культуры

является большинство образованного населения России: большинство людей с

высшим образованием и значительное количество людей со средним

образованием. Этот тип воплощает общую культуру человека в ее упрощенном

и далеко не полном варианте. При этом характерной чертой

среднелитературного типа является принципиальная удовлетворенность своим

интеллектуальным багажом, отсутствие потребности в расширении своих

знаний и умений, тем более в их проверке. Самоуверенность носителя

среднелитературного типа речевой культуры приводит к системным ошибкам в

орфографии, пунктуации, произношении, словоупотреблении и т.д. без тени

смущения или даже с агрессивной защитой именно такого отношения к

правилам (Ну и что!?) а нередко и оспариванием правоты заметившего ошибку

(Нет, прав я: должно писаться привОтизация, т.к. это приобретение права на

какую-то собственность – из письма ведущему саратовской радиопередачи

«Служба языка» проф. Т.Г. Полищук). Очень частотны при этом ссылки на

радио и телевидение (Я же по телевидению слышал квАртал). Телевидение и

другие средства массовой информации, а также популярная литература,

нередко «макулатурного» типа служит для носителей этого типа безусловным

прецедентным текстом, речевая ущербность таких текстов носителями

среднелитературного типа не осознается.

Среднелитературный тип – не до конца освоенный элитарный, поэтому в

нем есть соблюдение норм литературного языка, даже стремление к большей

48

«литературности», но при отсутствии необходимых знаний это приводит к

искаженным представлениям о правильности, злоупотреблению книжными и

иностранными словами (о снежных фигурах под Новый год: фигуры растаяли

конкретно – Вести, 27.12.99). Конкретно, типа, короче (как заполнитель

паузы) – весьма частотные слова в речи носителя этого типа. Частотны и

иностранные слова с неправильным произношением и употреблением

(недостаток движения, то бишь гипОксия – Рос. газ.; Методом биолактации

установлено, что все поля взаимодействуют между собой - Рос. газ.;

неправильно употреблены слова гипоксия (надо: гиподинамия), биолактация

(надо: биолокация).

Общекультурный уровень обеспечивает и степень богатства / бедности

словарного запаса (не подозревая разницы между вирусами и бактериями,

тележурналисты и газетчики спокойно говорят и пишут о вирусе холеры,

вирусе стрептококка и т.д.). Отсутствие в сознании носителя

среднелитературного типа речевой культуры большого словарного запаса, не

позволяет им использовать в своей речи широкие синонимические

возможности русского языка, что превращает их речь в штампованную: либо по

типу старого новояза, либо с засильем сниженной лексики, к которой и

сводится стремление сделать речь экспрессивнее. Отсюда огромное количество

в СМИ уродливых суррогатов экспрессивной лексики: окромя, навроде,

надысь, вскорости и т.д.

Среднелитературность речевой культуры наших журналистов, речь которых

является прецедентной (и даже эталонной) для носителей среднелитературного

типа речевой культуры, создает замкнутый круг и способствует

воспроизведению и все более широкому распространению именно

среднелитературного типа речевой культуры. <…> Именно журналисты ввели

и широко распространили еще недавно чуждое русской традиции общения

именование взрослого человека без отчества (Борис Ельцин, Владимир Путин),

использование ты-общения и обращений по домашним именам не только в

неофициальной, но и в официальной обстановке.

49

Литературно-разговорный, как и фамильярно-разговорный типы начали

складываться как самостоятельные только в 90-х годах XX века. Если для

носителя среднелитературного типа речевой культуры, в отличие от носителей

элитарного типа, характерно владение далеко не всеми функциональными

разновидностями литературного языка (как правило, это разговорная речь и

один из функциональных стилей, необходимый профессионально: для ученых –

научный, для журналистов – публицистический и т.д.), то для носителей

«разговорных» типов характерно владение только разговорной системой

общения, которая и используется ими в любой обстановке, в том числе и

официальной. Своей стилевой и стилистической монотонностью всегда

сниженной речи «разговорные» типы сближаются с просторечным типом

речевой культуры.

Различаются «разговорные» типы только степенью сниженности речи. В

литературно-разговорном типе преобладает ты-общение и домашние имена

типа Сережа, в фамильярно-разговорном – ты-общение становится

единственно возможным, а в обращении предпочитается Сережка, Серега. И в

том и в другом типе наблюдается огромное количество используемых в речи

жаргонизмов, но в фамильярно-разговорном усиливается доля грубых слов и

просторечных элементов. Вместе с тем и в том и в другом типе встречается

большое количество иноязычной лексики и книжных слов, которые нередко

становятся простыми заполнителями пауз, так что рядом встречаются и

конкретно, короче, типа, в натуре и блин, бля и т.п.

Ни о каком соблюдении этических и коммуникативных норм в этих типах

речевой культуры говорить не приходится. К тому же очень типично

неразличение письменной и устной формы речи и полное неумение строить

монологический текст (отсюда бесконечные вопросы к непосредственному

собеседнику в студии (Ты меня понимаешь? Понимаешь?) при полном

игнорировании возможностей понимания истинным адресатом речи –

телезрителем. <…> В некоторых случаях разговорные типы речевой культуры

объединяют журналистов и «гостей» во всяком случае в равной мере

50

используемым разговорным (неполным) стилем произношения с предельной

редукцией, употреблением домашних имен, «фатического трепа» с

жаргонизмами и иноязычной лексикой вперемежку <…> Разговорная

скороговорка с сильной редукцией встречается и в речи журналистов, во всем

остальном соответствующих среднелитературному типу речевой культуры, что,

конечно, мешает адресату адекватно и полно воспринимать сообщаемое.

Что касается соблюдения ортологических норм, то в «разговорных»

типах оно может быть даже полным. Ущербность этих типов заключается в

распространении законов непринужденного персонально адресованного

неофициального общения на речь в любой ситуации. Разумеется, речь

носителей этих типов может быть хорошей только в непринужденном

разговоре с близкими или друзьями (может, конечно, из-за грубости не быть

хорошей и в таких условиях).

Речь носителей среднелитературного типа речевой культуры вполне

может быть хорошей не только в дружеском общении, но и в

профессиональной деятельности, однако за пределами указанных ситуаций их

речь может быть беспомощна. По-настоящему хорошая речь в любой ситуации

встречается только у носителей элитарного типа речевой культуры, хотя какие-

то погрешности могут быть и у них <…>

С.И.Виноградов9

НОРМАТИВНЫЙ И КОММУНИКАТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ

АСПЕКТЫ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ

Нормативный аспект культуры речи

Нормативность, т.е. следование нормам литературного языка в процессе

общения, справедливо рассматривается как основа, фундамент речевой

культуры. <...> Изучение языкового сознания носителей языка показывает, что

именно нормативность регулярно идентифицируется ими как культура речи; и 9 Виноградов С.И. Нормативный и коммуникативно-прагматический аспекты культуры речи // Культура русской речи и эффективность общения. М., 1996. С. 121-152.

51

напротив, нарушения нормы осознаются как наиболее неприемлемые речевые

девиации.

<...> Языковая норма, безусловно "извлекаемая" прежде всего из текстов,

будучи коррелятом системы, подобно системным явлениям, изучается как

некий самостоятельный феномен, в известном отвлечении от текста и дискурса,

что и позволяет говорить о нормативном аспекте культуры речи, выделять в

ней в качестве относительно автономного такое направление исследований как

ортология, объектом которой является языковая норма.

Ортология длительное время занимала главенствующее положение в

науке о культуре речи, и именно в изучении языковой нормы достигнуты

наиболее существенные результаты.

<...> Сегодня вряд ли можно говорить о всестороннем и равно глубоком

для всех аспектов теоретическом осмыслении феномена языковой нормы и уж

тем более о создании общей теории нормы. Нерешенными остаются многие

вопросы, связанные с выработкой принципов кодификации языковой нормы и с

реализацией этих принципов в практике словарной работы. Так, необходимо

выявить саму сущность языковой нормы в ее противопоставлении нормам

других типов, регулирующих общение на естественном языке. <...>

<...> С нормативным аспектом культуры речи (в традиционном

понимании этого термина) соотносятся только языковые нормы, тогда как

стилистические и коммуникативные нормы репрезентируют коммуникативно-

прагматический аспект (хотя можно предположить, что в будущем они составят

единый объект нового направления в науке о культуре речи – нормативистики).

В изучении языковой нормы реализуются различные подходы, а ее типология

может создаваться на разных основаниях. Наиболее традиционна

классификация языковой нормы по уровням языка, в которой выделяются

нормы произношения и ударения, лексико-фразеологические и грамматические

нормы (словообразовательные, морфологические, синтаксические); кроме того,

сюда же могут быть отнесены просодические (наименее изученные),

орфографические и пунктуационные нормы <…>.

52

Несомненно, как перспективное следует рассматривать такое

направление ортологии, как изучение норм в разновидностях и подсистемах

литературного языка. На передний план здесь выдвигается исследование норм

разговорной речи, которые в отличие от ее системы недостаточно изучены,

несмотря на то, что в этом существует очевидная потребность – хотя бы уже

потому, что разграничение просторечия и разговорной речи (имеющее

принципиальное значение с точки зрения культуры речи) требует их

всестороннего дистинктивного описания.

При всей аксиоматичности положения, согласно которому норма

реализует возможности языковой системы, практически не разработан вопрос о

путях этой реализации, о типах (или уровнях) конкретной манифестации

языковой нормы как деонтического ограничителя и регулятора. <...>

Манифестация литературной нормы не является строго дискретной:

выделенные уровни взаимопересекаются, образуя своего рода поле

нормативности, в пределах которого большинство языковых фактов может

занимать не одну, а несколько позиций. <...>

Типология нормы по необходимости должна быть дополнена типологией

отступлений от нормы, которая может создаваться на |различных основаниях,

но с обязательным объяснением причин ненормативных девиаций. <...>

С точки зрения типологии отступлений от литературной нормы существенно

различать ''слабую" и "сильную" ненормативность. Примерами первой могут

служить некоторые системно обусловленные факты, достаточно широко

употребляемые в литературных текстах (в том числе в разговорной речи

носителей литературного языка), но не имеющие достаточно устойчивого

нормативного статуса и однозначно позитивной кодификаторской оценки

(черный кофе). Факты, относящиеся ко второй группе, можно определить как

идентификаторы ненормативности <...> Сюда относится просторечие в полном

объеме (зазря...), а также вполне системные для литературного языка единицы,

однако традиционно закрепленные в языковом сознании его носителей как

ненормативные в отличие от тех своих коррелятов, которые столь же

53

традиционно населяют "заповедник нормы" (до'говор, зво'нит...).

Весьма важным дистинктивным признаком отступлений от языковой

нормы является признак "непреднамеренность/преднамеренность" нарушения.

Непреднамеренные отступления от нормы в свою очередь подразделяются на

ошибки и оговорки. Ошибки появляются обычно по причине недостаточной

языковой компетенции говорящего и могут быть определены как "неосвоенная

норма". Оговорки возникают (об оговорках речь может идти только в том

случае, когда человек владеет литературным языком и данным типом нормы)

под воздействием комплекса лингвистических и экстралингвистических

факторов. <...> Преднамеренные отступления от нормы различаются прежде

всего сферой и целями их использования. <...>

Поскольку норма находится под двойным воздействием – со стороны

языка, представляющего собой динамическую систему, и узуса, – она

неизбежно должна пребывать в состоянии перманентного изменения. Это

обстоятельство закономерно выдвигает на передний план ортологических

исследований проблему нормативной идентификации языковых фактов, т.е. их

оценки как "нормы" или "ненормы". Отсюда ясно, что весь комплекс вопросов,

связанных с кодификацией, под которой понимается фиксация и описание нор-

мы в специально предназначенных для этого источниках, приобретает не

только прикладной, но и концептуальный характер. <...>

<...> Кодификация должна строиться на таких принципах, которые

позволили бы ей быть максимально адекватной сложившейся или

складывающейся норме. А для этого нужно как минимум, чтобы эти принципы

соответствовали сущностным характеристикам объекта – языковой нормы.

Поскольку наиболее важным свойством нормы является внутренняя

противоречивость, выраженная в одновременном действии тенденции к

устойчивости и изменчивости, то и основными принципами кодификации

следует признать разумный лингвистический консерватизм, с одной стороны, и

толерантность – с другой. Очевидно, эти принципы относительно объективного

состояния нормы расположены не вполне симметрично. Золотое правило

54

кодификатора, как, впрочем, и любого культурного человека, можно

сформулировать в виде следующей максимы: "Плохо отстать от нормы, но еще

хуже опередить ее". Традиционный вариант, если он окончательно не вышел из

употребления, длительное время сохраняет культурную ауру, образующуюся в

результате его использования в прошлом в литературных, культурогенных

контекстах. В то же время кодификация, разумеется, должна способствовать

поддержке, по словам Л.В.Щербы, "новых, созревших норм там, где

проявлению их мешает бессмысленная косность".

<...> Поиск универсального критерия нормативности непродуктивен:

инструментарий определения объективного состояния нормы по

необходимости должен представлять собой иерархически организованную

структуру – ее признаков. <...>

Представляется, что ... система критериев нормативности ... могла бы

приобрести следующий вид:

1) соответствие языкового факта системе литературного языка и

тенденциям ее развития (критерий системности);

2) функциональная мотивированность появления и бытования в языке

знака с данным значением, функциями, прагматическими свойствами (критерий

функциональной мотивированности);

3) узуальность единицы, ее массовая воспроизводимость в литературных

текстах, включая разговорную речь образованных людей (критерий

узуальности);

4) позитивная общественная оценка языкового факта, его социальная

санкционированность (критерий аксиологической оценки);

5) безусловная нормативность контекста употребления языковой единицы

(критерий нормативного окружения);

6) высокий культурный престиж "использователя" знака (критерий

культурогенного употребления).

Ясно, что данные критерии нормативности находятся между собой не

только в отношениях взаимной дополнительности – часто они вступают в

55

контрадикторные отношения. Поэтому важно представить их как иерархически

организованную структуру, компоненты которой обладают разной

значимостью при определении нормативного статуса языковых единиц. <...>

Важное значение имеет проблема оценочной шкалы и ее градуирование.

<...> Ясно, что оценочная шкала не может быть биполярной, в результате чего

весь массив нормативно анализируемых фактов характеризовался бы лишь с

точки зрения отнесенности к одному из подмножеств – "норме" или "ненорме",

тогда как реально существует много переходных случаев, единиц с неявным

нормативным статусом, входящих в нормативное пространство или

покидающих его <...> По нашему мнению, оптимальной является трехместная

шкала нормативной оценки, на которой между крайними значениями

("правильно" – "неправильно") располагался бы всего один оценочный знак -

"допустимо", используемый абсолютивно или в сочетании с конкретизаторами.

<...>

Коммуникативно-прагматический аспект культуры речи

Предметом культуры речи в коммуникативно-прагматическом аспекте

является коммуникативный процесс, рассматриваемый в аксиологическом и

деонтическом аспектах. Иными словами, речь идет об успешной коммуникации

(ее факторах и признаках), а также явлениях деструкции. Культура речи не

противостоит прагматическому, когнитивному, психо- и

социолингвистическому изучению коммуникации - напротив, опираясь на

результаты исследований, полученные в разных отраслях научного знания, она

выступает по существу как интегративная дисциплина. <...>

Коммуникативная норма манифестируется прежде всего в осуществлении

коммуникативной деятельности в соответствии со сложившимися стандартами

общения. Эти стандарты могут быть достаточно жесткими (речевой акт

соболезнования, дискурс официального документа) или, напротив, обладать

широким диапазоном варьирования (директивный речевой акт, дискурс

приватного письма), однако во всех случаях их реальность и функционирование

56

в качестве регулятивов общения несоменнны. Думается, выявление и описание

этих стандартов может стать весьма перспективным направлением

исследований в области культуры речи, равно как и создание типологии

нарушений стандарта и проведение на этой основе кодификации

коммуникативной нормы. <...>

Коммуникативная норма проявляется также в ориентации на ценность и

регулятивы, существующие в данной культуре (или культурной страте),

включая этические нормы и нравственные императивы. Речь здесь идет о

своего рода культурной рамке общения, выход за пределы которой маркирует

дискурс как ненормативный и по существу представляет собой явление

дисфункции. Культурная рамка не соотнесена с дискурсами лишь

определенных типов - она объемлет все коммуникативное пространство.

Однако, очевидно, в каждом конкретном случае можно говорить о культурной

– позитивной или негативной – окрашенности общения. Позитивная

культурная маркированность дискурса создается прежде всего наличием в нем

культурем, т.е. текстовых или поведенческих знаков принадлежности к данной

культуре (культурной страте), и владения культурной информацией. <...>

Важнейшая культурема - сам литературный язык, применяемый в качестве

знаковой системы в процессе общения. Понятие поведенческой культуремы

можно интерпретировать как следование этическим нормам, принятым в

данной культуре.

Нарушение коммуникативных норм часто связано с выходом за пределы

пространства, очерченного культурной рамкой, с проявлением таких

контрадикторых по отношению к высшей культурной страте форм социальной

жизни и общения, как антикультура (контркультура), субкультура,

полукультура. <...>

Исключительно важной является проблема факторов успешного общения.

Значительное воздействие на коммуникативный оказывают социокультурные

условия общения, которые можно представить как совокупность социальных,

идеологических, политических, правовых, экономических особенностей жизни

57

данного этноса или социума. <...>

Существенное влияние на дискурс оказывает способность ком-

муникаторов к достижению психологического, когнитивного и эмоционального

контакта, что обусловливается их психологической совместимостью,

общностью фоновых знаний и менталитета. Значительную роль играет также

позитивная установка на кооперативное общение. При противоположной

(негативной) установке дискурс либо деформируется и разрушается (вплоть до

полного прекращения), либо приобретает конфронтационный характер, что

нередко связано с целью коммуникативно подавить, подчинить себе собесед-

ника. <...>

Важнейшим фактором успешного общения является коммуникативная

компетенция коммуникаторов. Под коммуникативной компитенцией здесь

понимается совокупность личностных свойств и возможностей, а также

языковых и внеязыковых знаний и умений, обеспечивающих коммуникативную

деятельность человека. Структура коммуникативной компетенции

соотносительна со структурой языковой личности (как ее понимают в

современной лингвистике), но и не тождественна ей. <...> Коммуникативную

компетенцию ... можно рассматривать как структуру, состоящую из пяти

уровней:

1. Психофизиологические особенности личности ...

2. Социальная характеристика и статус личности ...

3. Культурный фонд личности ... включает в себя энциклопедические

знания и присвоенные ценности. <...>

4. Языковая компетенция личности ...

5. Прагматикой личности. Помимо мотивационной сферы он включает в

себя собственно коммуникативные знания, умения и навыки. <...>

Нормативный и коммуникативно-прагматический аспекты (или уровни)

культуры речи как социокультурного и коммуникативно-лингвистического

феномена являют собой нерасторжимое единство. <...> Однако это не означает,

что выделение этих двух аспектов теоретически неоправданно. Напротив, оно

58

однозначно задается наличием двух относительно самостоятельных объектов –

языковой нормы, с одной стороны, и дискурса (в его аксиологическом и

деонтическом измерении) – с другой.

Л.К. Граудина10

РЕГУЛЯТИВНЫЙ АСПЕКТ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ:

ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА

<…> Ели думать о том, что именно составляет специфику культуры речи

как особой языковедческой дисциплины, то нельзя не заметить, что для нее

особенно важными являются: 1) проблема литературной нормы, ее

теоретическая и культурологическая интерпретация; 2) регулятивный аспект,

предусматривающий поддержку, защиту и охрану русского языка от

неблагоприятных и разрушительных влияний.

25 октября 1991 г. был принят закон о языках народов РСФСР, в котором

русский язык объявлен государственным. В настоящее время разработана

Федеральная программа поддержки русского языка. При создании сетки

Федеральной программы язык рассматривался в трех главных аспектах:

русский язык как государственный, как национальный и как мировой. В

последнем случае предусматривалась функция русского языка как

международного. Специально оговаривалась выработка государственной

политики по отношению к русскому языку, что относится, бесспорно, и к

культуре его использования.

С государственной политикой связано общее направление деятельности

государства в области языка. В компетенцию государства входит прежде всего

защита широкой сферы функционирования языка <…>

Велика роль государства в деле развития русистики, филологического

образования и преподавания русского языка, учреждения гуманитарных

10 Граудина Л.К. Основные признаки культуры речи как языковедческой дисциплины // Культура русской речи: Учебник для вузов / Под ред. проф. Л.К.Граудиной и Е.Н.Ширяева. М., 2001. С. 25–30.

59

учреждений, их устройства и финансирования, что также составляет

важнейшую часть поддержки русской культуры, науки и языка.

Имеются и негативные стороны попыток воздействия власти на язык. И тут

важно помнить: следует изучать современный язык, но и его история нас

многому учит. Если у реки можно изменить направление, забрать ее в

коллекторы, то язык, который часто сравнивают с водной стихией, в

коллекторные трубы не заберешь. Регулирование, связанное с языком, должно

предполагать и долю свободы, возможность стилистического выбора. Мы

обязаны учитывать, что иногда употребление слов носит стихийный характер.

В этом отношении поучительны примеры прямого вмешательства власти и

попытки ее воздействия на язык.

Так, Павел I запретил употребление слов общество, отечество, стража,

граждане. Следовало говорить не граждане, а жители не отечество, а

государство, не стража, а караул, не клуб, а собрание. Наказание за нарушение

предписаний было строгим <…>

В XX веке иллюстрации еще более разительны. Нельзя было говорить и

думать, а тем более писать обо всем том, что не устраивало правящий режим. В

советский период государством был создан специфический словарь идеологем

и разработаны семантические сферы новой русской идеологии. В проспекте

энциклопедического словаря-справочника «Культура русской речи»

подчеркивается значение сознательного воздействия государственной власти на

язык: «Формирование и поддержание особого идеологизированного языка

является эффективным средством пропаганды, позволяющим создать

определенную картину социальной действительности. Наличие или отсутствие

термина как бы подтверждает наличие и отсутствие обозначаемого им явления

(например, развитой социализм, новый класс)».

В соответствии с государственными идеологическими установлениями,

которые в той или иной мере приходилось отражать в толковых словарях

советской эпохи, были расставлены знаки оценки слов, относящихся к

семантическому полю идеологем. Так, еще совсем недавно (до 90-х гг.) только

60

с отрицательной коннотацией использовались все термины и номинации,

относящиеся к правящим классам в XIX в.: аристократ, дворянин, буржуа,

предприниматель, помещик, барин, крепостник, господин, вельможа и т. п. В

наши дни активно развивается процесс энантиосемии и знаки оценок у многих

из этих слов меняются на противоположные — из отрицательных на

положительные, и наоборот.

Второй пример. Значительные полномочия были даны государственной

цензуре и лицам, осуществляющим надзор за печатью. Так, министр

иностранных дел А.Козырев вспоминал, что старый МИД (работавший при

А.Громыко) старательно вычеркивал из всех мидовских документов

словосочетание мировое сообщество: «Что это такое? С кем общаться? С

капиталистическими странами? Увольте» (из телепрограммы НТВ «Герой дня»

– 26.01.1996).

Деятельность цензуры особенно памятна словарникам и лексикографам.

Сохранились ставшие теперь историческими устные воспоминания. Членам

редколлегии «Толкового словаря» под ред. Д.Н.Ушакова запомнилась,

например, работа над буквой «Л». В одном из первых списков словника после

слова ленинец шло слово лентяй. Редактор в издательстве спрашивал: «Чего вы

хотите, чего добиваетесь?». Между этими словами тогда пришлось вставить

слово ленинградец, хотя патронимическая лексика (типа москвич, архан-

гелогородец и др.) в толковые словари не вводилась. В окончательном тексте

словаря этой неловкости удалось избежать <…>

После того как была провозглашена политика гласности (с 1985 г.) и

официально отменена цензура, в обществе воцарилась свобода слова: пиши,

как думаешь, говори, что хочешь. Ни запрета, ни контроля. Но, что очень

плохо, нередко нет и необходимого самоконтроля, и тем более — даже попыток

самоограничения. В этих условиях, конечно же, лица, облеченные

государственной властью, не могут оставаться равнодушными к фактам

откровенного бескультурья <…>

В отличие от государственной политики (по отношению к языку) вектор

61

лингвистической политики обращен в другую сторону, хотя вопросы защиты,

охраны и поддержки литературного языка — общие для всех сфер. Перед

лингвистами, филологами, преподавателями русского языка стоит задача

воспитания и обогащения индивидуального культурного языкового опыта

каждого человека. «Чем меньше культурный опыт человека, — замечал

академик Д.С. Лихачев, — тем беднее не только его язык, но и

«концептосфера» его словарного запаса, как активного, так и пассивного».

Наиболее точно значение и роль языковой политики определил проф.

Г.О.Винокур в книге «Культура языка»: «Целью языковой политики может

быть только сам язык. В противном случае язык превращается лишь в

средство, объект достижения целей собственно политических, а не

культурно-лингвистических... Языковая политика есть не что иное, как

основанное на точном, научном понимании дела руководство социальными

лингвистическими нуждами».

Роль лингвистов в языковом строительстве чрезвычайно велика. С одной

стороны, они создают учебники по русскому языку, грамматики, стилистики,

риторики и словари разного типа, которые аккумулируют сложившиеся к

нашему времени культурные, преподавательские и научные знания. С другой

стороны, не менее важна деятельность лингвистов в области защиты,

поддержки и развития литературного языка как высшей формы существования

языка в его обработанной полифункциональной стилистически диф-

ференцированной системе. Являясь общенародным средством коммуникации,

литературный язык вступает во взаимодействие с различными стратами

национального языка — с региональными (в двуязычной или многоязычной

среде), с диалектами (в деревнях разных областей страны), с городским

просторечием, с жаргонами, профессиональными языковыми реализациями.

Для литературного языка имеют значение не только отмеченные связи и

взаимодействия по горизонтали, но и виртуальные (возможные при опре-

деленных условиях) характеристики по вертикали. Русский литературный язык

при всей своей гибкости и разносторонней развитости на протяжении истории,

62

в том числе и новейшей, никогда не оставался неизменным. В этих условиях

неизбежно со всей остротой вставали и встают вопросы нормализации

литературного языка, выработки единых кодификационных норм. Языковые

нормы, как лексические, так и грамматические, регистрируются словарями,

грамматиками, стилистиками, риториками. Такую регистрацию, фиксацию

языковой нормы теперь принято называть ее кодификацией (термин,

предложенный чешским лингвистом профессором Б.Гавранком). В случаях

достаточно частотных и регулярных кодификация не представляет трудностей

и адекватна объективно существующей норме. Сложнее обстоит дело тогда,

когда в речи встречаются варианты, потому что именно в этой ситуации

возникает проблема выбора и проблема сопоставления, оценки вариантов с

точки зрения их «литературности», соответствия нормам современного языка

<…> Встречаясь с подобными явлениями, давая им оценку, лингвист уже не

просто регистрирует общепризнанное, единое, не вызывающее возражений

употребление — он активно вмешивается в литературный язык, предписывая

говорящим и пишущим, какую форму они должны употреблять, то есть

занимается нормализацией языка. Термином нормализация, таким образом,

обозначается сложный комплекс видов деятельности лингвистов,

предполагающий: 1) изучение проблемы определения и установления нормы

литературного языка; 2) исследование в нормативных целях языковой практики

в ее отношении к теории; 3) приведение в систему, дальнейшее

совершенствование и упорядочение правил употребления в случаях

расхождения теории и практики, когда появляется необходимость укрепления

норм литературного языка.

Идея нормативности, активного упорядочения словоупотребления,

произношения, грамматических норм должна быть противопоставлена

пассивной позиции объективистов, ставящих задачи констатации и

добросовестного описания всех фактов языка и не берущих на себя смелость

выносить решения и рекомендации. Поза стороннего наблюдателя была в

особенности не по душе лингвистам-русистам в 20—30-е гг. XX в., когда

63

царила языковая смута и многие вопросы языкового строительства требовали

незамедлительного практического разрешения. Вот одно из высказываний тех

лет: «Некоторые думают, что нужно предоставить дело своей судьбе:

перемелется — мука будет; незачем вмешиваться в естественный процесс

развития языка; все образуется со временем само собой... Это — противники

языковой политики...»

Не следует забывать, что языковая политика всегда считалась не только

общим филологическим делом, она являлась и является средоточием многих

интересов, а главное, всегда была проникнута оценочными суждениями <…>

Основу нормализации языка составляет анализ современного состояния

языка и его литературной нормы в свете закономерностей исторического

развития. Языковая норма, хотя бы и неосознанная, свойственна разным

формам существования языка: диалектам, языку народностей, общенародному

языку. Но о языковой норме в полном смысле этого слова, то есть как о

категории осознанной и фиксированной в общеобязательных правилах, можно

говорить только применительно к эпохе формирования языка с сопутствующим

этому процессу преобразованием его литературно-письменной формы <…>

К конструктивным признакам языковой нормы относятся план

кодификации и план функционирования речевой деятельности, в процессе

которой происходит реализация кодифицированных норм <…> Кодификация

как свод языковых правил может существовать отдельно от говорящих. Тогда

как функционирующие нормы, то есть нормы в действии, не могут

существовать вне коллектива, вне личностей.

Идеал кодификации заключается в незыблемости, стабильности языковых

установлений. Функциональные же и стилистические потребности языка

создают условия для возможных его изменений, прежде всего в норме

употребления языковых единиц <…>

64

Е.Н.Ширяев11

КУЛЬТУРА РЕЧИ

КАК ОСОБАЯ ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ДИСЦИПЛИНА

<...> Понятие «культура речи» теснейшим образом связано с понятием

«литературный язык», одно предполагает другое. Литературный язык по своей

сути таков, что требует осознанного культивирования, которое осуществляется

по разным направлениям. Основными среди них являются следующие:

поставить литературный язык над диалектами; разработать для этого

общенациональные нормы; создать развитую систему функциональных

разновидностей языка, способную удовлетворить запросы общества в деле

развития государственности, производства, науки, культуры. В соответствии с

этим культура речи призвана обеспечить соблюдение современных норм

литературного языка и владение его разными функциональными

разновидностями <...>

Можно, по-видимому, сказать, что лингвистическая дисциплина,

называемая культурой речи, возникает вместе со становлением и развитием

литературного языка. Ее конечная задача, или, если угодно, сверхзадача, –

сохранение и совершенствование литературного языка, с одной стороны, как

важнейшей составляющей общей культуры каждой личности, а с другой – как

важнейшей части общего национального достояния <...>

Взаимоотношения литературного языка и нелитературных образований

формируют то, что обычно называют языковой ситуацией. Остановимся

несколько подробнее на тех аспектах русской языковой ситуации, которые

имеют непосредственное отношение к культуре речи.

Литературный язык обязан стоять над диалектами как

территориальными образованиями. Однако отношения диалектов и

литературного языка не являются антагонистичными. Достаточно в этом плане 11 Ширяев Е.Н. Культура речи как особая лингвистическая дисциплина // Культура речи и эффективность общения. М.,1996. С. 7–41.

65

указать на два общеизвестных факта: а) многие литературные языки, и русский

в том числе, имеют диалектную основу; б) словарный состав литературного

языка, прежде всего языка художественной литературы, пополняется за счет

диалектов <…> Теперь перед лингвистами встала общекультурная задача:

вернуть общество к оценке диалектов как богатейшего национального

достояния. Из этого, разумеется, никак не следует, что диалекты могут

заменить литературный язык <...>

<...> Резкая противопоставленность литературного языка и диалекта

(непрестижность диалекта) существенно отличает современную русскую

языковую ситуацию от многих других, в частности европейских, языковых

ситуаций, в которых диалект любим и престижен, а потому диалектные явления

вполне допустимы как минимум в обыденной речи высокоавторитетных

носителей литературного языка <...>

Непрестижным, как и диалект, в современной русской языковой ситуации

считается и просторечие <...> Просторечие формируется за счет двух основных

факторов: а) это речь людей, сохранивших или принявших «по наследству»

некоторые диалектные черты; б) это речь людей, не вполне овладевших

нормами литературного языка. Второй фактор особенно ярко проявляется в

том, что в просторечии нет такой основополагающей черты литературного

языка, как функциональная дифференциация вариантов общения <...>

Если в основе диалекта, как и литературного языка, лежит особая языковая

система, то просторечие, как правило, имеет черты «испорченной» системы

литературного языка. И поэтому, как кажется, непрестижность просторечия

оправданна: просторечный носитель языка отошел от диалекта, но не пришел к

литературному языку <...>

Кажется заведомо ясным, что граница между носителями просторечия и

средними носителями литературного языка весьма зыбка и неопределенна.

Поэтому необходимо установить, какие черты просторечия, связанные с

диалектом, не лишают говорящего статуса носителя литературного языка, а

какие для носителя литературного языка неприемлемы <... >

66

Если одновременное владение диалектом и литературным языком – явление

пока, как сказано, исключительное, то владение и жаргоном, и литературным

языком вполне обычно <...> Вопрос о жаргоне не был бы особенно актуален

для культуры речи, если бы не одно обстоятельство. Обычно жаргоны

рассматриваются их носителями, а иногда и писателями как языковой изыск,

интересное языковое творчество, а литературный язык – как нечто

необходимое, но чрезвычайно сухое и неинтересное <...>

<...> Надо обратить особое внимание на то, что жаргон – это не только

примитивная речь, но она еще отражает и примитивное сознание. Поэтому для

носителей жаргона овладение высокой культурой пользования литературным

языком весьма затруднено, поскольку требует избавления не только от речевых

жаргонных привычек, но и от «примитивного жаргонного сознания», что

весьма сложно <...>

В специальном рассмотрении нуждается в современной русской языковой

ситуации еще одно образование – разговорная речь. Если мы говорим о

сознательном культивировании литературного языка и культуре владения им,

то особо должен в этом плане обсуждаться вопрос о статусе разговорной речи

<...>

<...> Разговорной считается речь высокообразованных носителей

литературного языка, реализующаяся по преимуществу в устной форме,

спонтанно, в неофициальной обстановке, при непосредственном общении.

Такая речь отличается столь существенными особенностями на всех языковых

уровнях, что появляется необходимость противопоставить разговорную речь

кодифицированному (в нормативных словарях и грамматиках) литературному

языку как особую знаковую систему. Русская разговорная речь в отличие от

соответствующих эквивалентных образований многих других языков не знает

диалектного влияния. Тот факт, что русской разговорной речью пользуются

носители языка, безупречно владеющие всеми функциональными

разновидностями литературного языка, позволяет рассматривать русскую

разговорную речь как одну из функциональных разновидностей.

67

Таким образом, будем исходить из убеждения, что русский литературный

язык включает два разносистемных образования: кодифицированный

литературный язык и разговорную речь, которую только сила традиции мешает

назвать разговорным языком <...> С точки зрения культуры владения языком

разговорная речь является особым объектом. Сложность изучения разговорной

речи в плане культуры речи состоит в том, что ее спонтанное осуществление,

отсутствие контроля за исполнением, который обычен при общении на

кодифицированном литературном языке, приводит к неизбежному проценту

ошибок и недочетов, которые должны быть отграничены от норм разговорной

речи, в свою очередь в кодифицированном литературном языке справедливо

квалифицирующихся как ненормативные явления.

Еще одной неисследованной областью языка вообще и культуры речи в

частности является область устных реализаций тех или иных разновидностей

кодифицированного литературного языка <...> Культура пользования устной

кодифицированной речью заслуживает самого пристального внимания. И в

этой разновидности литературного языка важно разграничить закономерности

и ошибки, которые в устной речи почти неизбежны.

Таким образом, можно сделать следующие выводы:

1) литературный язык является осознанно культивируемым языком; задачи

культивирования литературного языка предопределяют существование особой

лингвистической дисциплины – культуры речи;

2) в русской языковой ситуации литературный язык резко противопоставлен

диалектам и просторечию, а также таким социальным нелитературным

образованиям, как жаргоны, арго и пр.; противопоставление литературного

языка диалектам не может и не должно ущемлять престиж диалекта как части

национальной культуры; что же касается жаргонов и арго, то есть все

основания думать, что они отражают некоторый примитивный (не в лучшем

смысле этого слова) тип мышления в отличие оттого высокого

интеллектуального потенциала, который несет в себе литературный язык;

3) особого подхода в аспекте культуры речи требуют такие формы

68

литературного языка, как разговорная речь и устная реализация

кодифицированного литературного языка.

В.И.Беликов, Л.П. Крысин12

ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ СОЦИОЛИНГВИСТИКИ

Языковая норма

<…> В первом приближении языковая норма – это то, как принято говорить

и писать в данном обществе в данную эпоху. Иначе: норма — это совокупность

правил выбора и употребления языковых средств (в данном обществе в данную

эпоху). Понятие нормы неразрывно связано с понятием литературного языка.

Литературный язык и называют часто языком нормированным.

<…> Существует ли норма в других подсистемах национального языка —

например, в диалектах, в просторечии, в жаргонах? Ведь люди, говорящие,

скажем, на севернорусском «окающем» диалекте, используют его также в

соответствии с неким установившимся порядком, в согласии с многовековой

традицией. <…> Однако отличие нормы литературного языка от нормы

диалекта или жаргона состоит в том, что литературная норма сознательно

культивируется: она фиксируется в словарях и грамматиках, ей обучают в

школе, ее пропагандируют в книгах, по радио и телевидению, всякое

культурное общение людей происходит обычно в соответствии с нормами

литературного языка. В диалектах, а тем более в просторечии и жаргонах этого

нет: имеется традиция использования языковых средств, но никто из носителей

диалекта не оберегает его от каких-либо влияний, не культивирует сознательно

и целенаправленно диалектные образцы речи, речевого общения.

Имея в виду различие нормы культивируемой и нормы как результата

длительной традиции, уругвайский ученый Э.Косериу предложил

разграничивать два смысла понятия норма: в широком смысле «норма

соответствует не тому, что "можно сказать", а тому, что уже "сказано" и что по 12 Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. М., 2001. Гл. 1: Основные понятия социолингвистики. С. 19–71.

69

традиции "говорится" в рассматриваемом обществе», а в узком смысле норма

— это результат целенаправленной деятельности общества по отбору и

фиксации определенных языковых средств в качестве образцовых,

рекомендуемых к употреблению.

Усилия общества по сохранению нормы, целенаправленная разработка

правил и предписаний, призванных способствовать такому сохранению и

научно обоснованному обновлению норм, называется лингвистической

кодификацией. Кодификации обычно подвергается не весь национальный язык,

а только те его подсистемы (субкоды), которые наиболее важны в социальном и

коммуникативном отношениях. Таким социально и коммуникативно важным

средством общения чаще всего оказывается литературный язык, который в

письменной своей форме называется кодифицированной подсистемой

национального языка, в отличие от других подсистем, которые не подвергаются

кодификации и поэтому называются некодифицированными (территориальные

диалекты, социальные и профессиональные арго и жаргоны, койне, пиджины).

Литературный язык (стандарт)

<…> Понятие литературного языка может определяться как на основе

лингвистических свойств, присущих этой подсистеме национального языка, так

и путем отграничения совокупности носителей данной подсистемы, выделения

ее из общего состава людей, пользующихся данным национальным языком.

Первый способ определения лингвистичен, второй социологичен.

<…> С социолингвистической точки зрения собственно лингвистический

подход к определению языковых подсистем, и в частности литературного

языка, недостаточен. Он не дает ответа на вопрос, кого, какие слои населения

надо считать носителями данной подсистемы, и в этом смысле определения,

основанные на чисто лингвистических критериях, неоперациональны. Исходя

из этого, при решении задач социолингвистического изучения языка иногда

используют иной, «внешний» критерий определения понятия литературный

язык — через совокупность носителей данного языка.

Обследуя с социолингвистическими целями совокупность носителей этого

70

языка, ученые сформулировали следующие признаки, которыми носители

литературного варианта национального языка должны отличаться от лиц,

пользующихся иными подсистемами (диалектами, просторечием, жаргонами):

1) русский язык является для них родным; 2) они родились и длительное время

(всю жизнь или большую ее часть) живут в городе; 3) они имеют высшее или

среднее образование, полученное в учебных заведениях с преподаванием всех

предметов на русском языке.

Такое определение соответствует традиционному представлению о

литературном языке как языке образованной, культурной части народа.

Во-первых, наблюдения показывают, что лица, для которых русский язык

неродной, даже в том случае, когда говорящий владеет им свободно,

обнаруживают в своей речи черты, в той или иной степени обусловленные

интерференцией. Например, <…> в речевой практике тюркоязычных

говорящих, использующих русский язык, непоследовательно

противопоставление твердых и мягких согласных (мягкий может произноситься

на месте твердого; бил вместо был, а твердый — на месте мягкого: хытрый

вместо хитрый и т.п.). Это лишает исследователя возможности считать таких

людей однородными в языковом отношении с лицами, для которых русский

язык родной.

Во-вторых, вполне очевидно, что город способствует столкновению и

взаимному влиянию разнодиалектных речевых стихий, смешению диалектов.

Влияние языка прессы, радио и телевидения, речи образованных слоев

населения в городе проявляется гораздо интенсивнее, чем в деревне. Кроме

того, в деревне литературному языку противостоит организованная система

одного диалекта, а в городе — так называемый интердиалект, составляющие

которого находятся между собой в неустойчивых, меняющихся отношениях.

Это приводит к нивелировке диалектных речевых черт или к их локализации

(например, только в семейном общении) либо к полному их вытеснению под

давлением литературной речи. Поэтому люди, хотя и родившиеся в деревне, но

всю свою сознательную жизнь живущие в городе, также должны быть

71

включены — наряду с коренными горожанами — в понятие «жители городов»

и, при прочих равных условиях, в понятие «носители литературного языка».

В-третьих, критерий «наличие высшего или среднего образования»

представляется необходимым потому, что годы учения в школе и высшем

учебном заведении способствуют более полному, более совершенному

овладению нормами литературного языка, устранению из речи человека черт,

которые противоречат этим нормам и отражают диалектный или просторечный

узус, — по той простой причине, что обучение и в школе, и в вузе ведется

исключительно на литературном языке.

Литературный язык обладает рядом свойств, которые отличают его от

других подсистем национального языка:

1) это кодифицированная подсистема, о чем мы уже говорили выше; она

характеризуется более или менее устойчивой нормой, единой и

общеобязательной для всех говорящих на литературном языке, и эта норма

целенаправленно культивируется;

2) это полифункциональная подсистема: она пригодна для использования в

разнообразных сферах человеческой деятельности. В соответствии с

многообразными сферами использования и различными функциями, которые

он выполняет, литературный язык делится на разновидности (книжную и

разговорную) и функциональные стили (научный, официально-деловой,

публицистический, религиозно-проповеднический). Функциональные стили

подразделяются на речевые жанры;

3) литературный язык социально престижен: будучи компонентом

культуры, он представляет собой такую коммуникативную подсистему

национального языка, на которую ориентируются все говорящие, независимо

от того, владеют они этой подсистемой или какой-либо другой. Такая

ориентация означает не столько стремление овладеть литературным языком,

сколько понимание его большей авторитетности по сравнению с

территориальными диалектами, просторечием, социальными и

профессиональными жаргонами.

72

Диалект

Термин диалект используется обычно для обозначения территориальных

разновидностей языка и чаще применяется к разновидностям речи, которыми

пользуются сельские жители, хотя в специальной литературе можно встретить

словосочетания «социальные диалекты», «городские диалекты»,

«профессиональные диалекты» и т.п. <…> Территориальный, или местный,

диалект по своему названию свидетельствует скорее о географическом, нежели

социальном, делении языка. Однако территориальная локализованность – лишь

одна из характерных черт этой подсистемы национального языка.

Одновременно это и социальная языковая разновидность, поскольку местным

диалектом владеет круг лиц, достаточно определенных в социальном

отношении: в современных условиях, во всяком случае, в русском языковом

сообществе, это крестьяне старшего поколения. <…> Отметим основные

свойства территориальных диалектов, отличающие эту разновидность

национального языка от всех других. К ним относятся:

1) социальная, возрастная и отчасти половая ограниченность круга

носителей диалекта (это главным образом сельские жительницы старшего

поколения);

2) ограничение сферы использования диалекта семейными и бытовыми

ситуациями;

3) образование полудиалектов как результат взаимодействия и

взаимовлияния различных говоров и связанная с этим перестройка отношений

между элементами диалектных систем;

4) нивелирование своеобразия диалектной речи под влиянием

литературного языка (через средства массовой информации, книги, систему

образования и т.п.).

Социолект

<…> Социолектом называют совокупность языковых особенностей,

присущих какой-либо социальной группе – профессиональной, сословной,

возрастной и т.п. — в пределах той или иной подсистемы национального языка.

73

Примерами социолектов могут служить особенности речи солдат (солдатский

жаргон), школьников (школьный жаргон), уголовный жаргон, арго хиппи,

студенческий сленг, профессиональный «язык» тех, кто работает на

компьютерах, разнообразные торговые арго (например, «челноков», торговцев

наркотиками) и др.

Термин социолект удобен для обозначения разнообразных и несхожих

друг с другом языковых образований, обладающих, однако, общим

объединяющим их признаком: эти образования обслуживают коммуникативные

потребности социально ограниченных групп людей.

Социолекты не представляют собой целостных систем коммуникации.

Это именно особенности речи – в виде слов, словосочетаний, синтаксических

конструкций. Основа же социолектов — словарная и грамматическая —

обычно мало чем отличается от характерной для данного национального языка.

Так, в современном уголовном арго имеется довольно большое число

специфических обозначений, в том числе метафорических: балда 'голова', кусок

'тысяча рублей', мент 'милиционер', хаза, малина 'воровской притон', хрусты

'деньги', шмонать 'обыскивать', этапка 'пересыльная тюрьма' и т.п., но

склонение и спряжение этих слов, их объединение в предложения

осуществляются по общеязыковым моделям и правилам; общеязыковой

является и лексика, не обозначающая какие-либо специфические реалии

"профессиональной" и бытовой жизни уголовников (Ударили меня по балде;

Это он купил за два куска; На хазу нагрянули менты и обшмонали всех, кто

там был и т.п.).

Арго. Жаргон. Сленг

Термины арго и жаргон — французские по происхождению, сленг –

английский. Эти термины часто употребляются как синонимы. Однако

целесообразно разграничивать понятия, скрывающиеся за этими названиями:

арго — это, в отличие от жаргона, в той или иной степени тайный язык,

создаваемый специально для того, чтобы сделать речь данной социальной

группы непонятной для посторонних. Поэтому предпочтительнее

74

словосочетания «воровское арго», «арго офеней» – бродячих торговцев в

России XIX в., нежели «воровской жаргон», «жаргон офеней». Как считают

авторы современного словаря лингвистических терминов, «...в жаргоне

преобладает выражение принадлежности к [данной] группе, в арго – языковая

маскировка содержания коммуникации». Но такое противопоставление

касается прежде всего истории формирования жаргонов и арго. Синхронно

«секретность» уголовного арго весьма относительна; те, кто борется с

преступностью, как правило, владеют этим языком вполне хорошо, а идея

тайно договориться на арго в присутствии предполагаемой жертвы

преступления выглядит вообще наивно. Для этой цели в рамках конкретных

преступных сообществ создаются разовые коды того же типа, какими, судя по

кинофильмам, пользуются в открытой переписке вражеские шпионы и

советские разведчики: обычным словам придаются особые тайные значения,

причем так, чтобы для постороннего слушателя речь не казалась странной и

имела бы свой обычный смысл, складывающийся из нормативных лексических

значений. «Скрытность» же языка уголовников чаще нарочитая, показная,

рассчитанная в первую очередь на сохранение групповой идентичности, на

противопоставление «своих» и «не своих». В арго существует множество слов,

которые, в силу незначительного отличия от нормативных, не могут

претендовать на секретность (ср. поджениться 'завести сожительницу'), в

других случаях внешне неотличимые от нормативных единицы имеют в арго

лишь несущественные для рядового носителя языка отличия в семантике.

Неслучайно в арго слово люди обозначает лишь тех, кто соблюдает воровской

закон; если, входя в камеру, вор (не любое 'лицо, совершившее кражу', как в

нормативном языке, а тот, кто имеет признаваемый в уголовном мире ранг вора

в законе) спрашивает: «Люди есть?», он имеет в виду принадлежащих к

уголовному миру. Еще одна причина существования арго — потребность в

удовлетворении экспрессии. В связи с этим многие словарные единицы

заменяются в арго относительно часто, другие, эмоционально менее

окрашенные, остаются неизменными на протяжении столетий. Д.С.Лихачев

75

указывает на еще одну важную причину возникновения и существования арго:

особенностью воровского мышления является наличие элементов магического

отношения к миру. Первобытно-магическое восприятие сказывается и на

отношении к языку: неудачно, не вовремя сказанное слово может навлечь

несчастье, провалить начатое дело. В связи с этим в преступном мире обычные

слова заменяются арготическими, существует также ряд табуированных тем, о

которых не принято говорить даже на арго. В этом отношении уголовное арго

напоминает жаргонную и профессиональную речь охотников, военных и лиц

других связанных с риском профессий.

<…> Термин сленг более характерен для западной лингвистической

традиции. Содержательно он близок к тому, что обозначается термином

жаргон.

Арго, жаргон, сленг — это разновидности социолекта. Специфика

каждого из этих языковых образований может быть обусловлена

профессиональной обособленностью тех или иных групп либо их социальной

отграниченностью от остального общества. Компьютерный жаргон (сленг) –

пример профессионально специфичных языковых образований, воровское арго,

студенческий сленг – примеры социально специфичных субкодов. Иногда

группа может быть обособлена и профессионально, и социально; речь такой

группы обладает свойствами и профессионального, и социального жаргона

(арго, сленга). Пример – солдатский жаргон, поскольку военное дело

представляет собой профессию, а люди, занимающиеся этой профессией, живут

своей, достаточно обособленной от остального общества, жизнью.

Койне

Термин койне (греч. 'общий язык') первоначально применялся лишь к

общегреческому языку, который сложился в IV-III вв. до н. э. и служил единым

языком деловой, научной и художественной литературы Греции до II-III вв. н.э.

В современной социолингвистике койне понимается как такое средство

повседневного общения, которое связывает людей, говорящих на разных

региональных или социальных вариантах данного языка. В роли койне могут

76

выступать наддиалектные формы языка – своеобразные интердиалекты,

объединяющие в себе черты разных территориальных диалектов, — или один

из языков, функционирующих в данном ареале.

Понятие койне особенно актуально при описании языковой жизни больших

городов, в которых перемешиваются массы людей с разными речевыми

навыками. Межгрупповое общение в условиях города требует выработки

такого средства коммуникации, которое было бы понятно всем. Так появляются

городские койне, обслуживающие нужды повседневного, главным образом

устного, общения разных групп городского населения.

Помимо городских койне выделяют койне ареала, т.е. определенной

территории, на которой распространен данный язык (или языки).

Просторечие

Просторечие — это речь необразованного и полуобразованного городского

населения, не владеющего литературными нормами. Просторечие можно

рассматривать как разновидность койне. Сам термин просторечие

употребителен главным образом в отечественной социолингвистике, поскольку

просторечие – «наиболее русская» языковая подсистема, специфичная для

русского национального языка. Если территориальные диалекты и тем более

литературный язык имеют прямые аналоги в других национальных языках, то у

просторечия таких аналогов нет.

<…> Подобное владение разными подсистемами одного национального

языка и использование их в зависимости от ситуации или сферы общения

называется внутриязыковой диглоссией (от греч. дву(х)- и язык: буквально –

'двуязычие').

Помимо этого, диглоссия может обозначать и владение разными языками,

тогда термин употребляется без определения «внутриязыковая».

Коммуникативная компетенция носителя языка

В процессе речевой коммуникации люди пользуются средствами языка – его

словарем и грамматикой – для построения высказываний, которые были бы

понятны адресату. Однако знания только словаря и грамматики недостаточно

77

для того, чтобы общение на данном языке было успешным: надо знать еще

условия употребления тех или иных языковых единиц и их сочетаний. Иначе

говоря, помимо собственно грамматики носитель языка должен усвоить

"ситуативную грамматику", которая предписывает использовать язык не только

в соответствии со смыслом лексических единиц и правилами их сочетания в

предложении, но и в зависимости от характера отношений между говорящим и

адресатом, от цели общения и других факторов, которые в совокупности с

собчтвенно языковыми знаниями составляют коммуникативную компетенцию

ностиеля языка13.

Характер навыков общения, входящих в коммуникативную компетенцию и

отличающихся от знания собственно языка, можно проиллюстрировать на

примере так называемых косвенных речевых актов. Косвенным называется

такой речевой акт, форма которого не соответствует его значению и цели.

Например, если сосед за обеденным столом обращается к вам со следующими

словами: – Не могли бы вы передать мне соль?, то по форме это вопрос, а по

сути просьба, и ответом на нее должно быть ваше действие: вы передаете

соседу солонку. Если же вы поймете эту просьбу как вопрос и ответите

утвердительно: Да или Могу, не производя соответствующего действия и

дожидаясь, когда же собеседник действительно прямо попросит вас передать

ему соль, – процесс коммуникации будет нарушен: вы поступите не так, как

ожидал говорящий и как принято реагировать на подобные вопросы-просьбы в

аналогичных ситуациях.

Р. Якобсон обратил внимание на то, что в роли слушающего человек

обладает более высоким уровнем языковой компетенции, чем в роли

говорящего. «Интересной лингвистической задачей, – писал он, – является

точное сравнение более высокой, как правило, языковой компетенции индивида

в роли слушающего с более низкой языковой компетенцией того же индивида в

роли говорящего».

13 Наряду с термином коммуникативная компетенция некоторые ученые используют термин социолингвистическая компетенция. Например, С.Эрвин-Трипп настаивает на предпочтении именно этого термина, поскольку «необходимо исключить многие формы владения неязыковой коммуникацией».

78

Это несоответствие отражает фундаментальное различие между двумя

интеллектуальными категориями — знанием и владением. Знание – например,

языка — может быть пассивным, в то время как владение языком с

необходимостью предполагает наличие определенных активных навыков в

обращении с языковыми средствами.

В сферу коммуникативной компетенции входят правила этикета (в русском

языковом сообществе они касаются, в частности, употребления местоимений

ты и вы, в японском и корейском — многообразных глагольных форм

вежливости), правила общения ребенка со взрослыми (и взрослых с детьми),

правила общения со «своим» и с «чужим», с «высшим», «низшим» и равным

(по социальному статусу), правила соблюдения «социальной дистанции» при

значительной асимметрии социального положения участников коммуникации,

разнообразные поведенческие (но выражающиеся и в языке) стратегии,

управляющие реализацией таких речевых актов, как просьба, требование,

обвинение, угроза, обещание и многое другое.

Большая часть этих правил и стратегий — «неписаные»: еще не созданы

ситуативные грамматики (о чем мы говорили в конце предыдущего раздела),

которые регламентировали бы речевое поведение человека в соответствии с

условиями коммуникативной ситуации. Вместе с тем подавляющее

большинство носителей языка владеет правилами и стратегиями речевого

общения в разнообразных жизненных обстоятельствах, что обеспечивает

нормальное и эффективное взаимодействие их друг с другом.

Б.А. Ларин14

О ЛИНГВИСТИЧЕСКОМ ИЗУЧЕНИИ ГОРОДА

<...> Разговорные и письменные городские арго должны рассматриваться

как третий основной круг языковых явлений, так как: 1) они в своей цельности

не совпадают ни с литературным языком, ни с деревенскими диалектами, 2) они 14 Ларин Б.А. О лингвистическом изучении города // История русского языка и общее языкознание. М., 1977. С.

175–189.

79

своеобразны и по социальной основе и по чисто лингвистическим признакам, а

потому никак несводимы целиком к двум первым языковым сферам, 3)

изучение их выделяется и специфической чертой теоретического порядка, что

ведет к выработке и особых научных методов. Эта черта – теснейшая взаимная

обусловленность двух или нескольких языковых систем, находящихся в

распоряжении каждой социальной группы (соответственно индивида) в силу

того, что она (или индивид) сопринадлежит одновременно нескольким и

разным по охвату коллективам <...>

Тесная бытовая спайка обусловливает языковую ассимиляцию, сложение

своеобразных у данного коллектива разговорных (и письменных) типов речи.

Следовательно, мы могли бы предполагать некоторую языковую

спецификацию, например, у студенчества, солдат и моряков, у рабочих одной

фабрики и в несколько меньшей мере у лиц, принадлежащих к одной

профессии – у служащих одного учреждения и у служащих вообще – в меру

постоянства, прочности контингента этих групп.

<...> Усилившийся взаимный обмен, большая однородность источников

пополнения при растущей солидарности городского населения неизбежно

приведут, конечно, к образованию однотипного разговорного языка города,

параллельного, но не совпадающего с книжно-литературным <...>

Когда называют арго или жаргоном неумелое употребление литературного

языка, неполное им владение в промежуточных группах городского населения

(как, например, у некоторых героев Зощенко), то делают по меньшей мере

терминологическою ошибку. Ряд индивидуальных языковых неологизмов (в

результате смешения основного для данного лица диалекта со вторым, мало

ему известных) не может быть признан, конечно, ни самостоятельной

лингвистической системой, ни арго, так как в этом случае нет никакой

«условности», обобществленности и, главное, нет дублирования терминов,

второго языкового ряда. Эти индивидуальные неологизмы по большей части

незаменимы, выражают в намеке какие-то смысловые новообразования и могут

послужить источником пополнения арго, как и литературного языка, но не

80

относятся еще ни к тому, ни к другому.

Мне кажется более правильным представление об арго как о двуязычии, при

котором арготический ряд принимается за основной и исходный; а второй

языковой ряд надо пока считать искомым (а не утверждать, что им может быть

только литературный язык) и второстепенным.

<...> «Говорящим на арго» должен быть назван именно тот, для кого

литературный язык или всякий другой знакомый ему тип языка так же

вторичен, затруднителен, необычен, как ... для нас подлинные арго.

<...> Арго принадлежит к смешанным языкам, особенно ввиду двуязычия их

носителей. Они имеют свою фонетику и морфологию, хотя и не «особую», не

оригинальную. Но принципиального отличия от литературных языков (всегда

тоже смешанных) тут нет, есть лишь относительное, количественное различие

<...>

Арго не совпадает со «специальным профессиональным языком» не потому,

что в нем слова оказываются потенциальными синонимами к другим каким-

нибудь, а не единственными незаменимыми наименованиями, а потому, что

никаких «специальных профессиональных языков» нет – есть лишь

специальная профессиональная терминология в литературных и других языках,

тогда как арго является равноправным со всяким другим смешанным языком

более или менее обособленного коллектива, притом всегда двуязычного.

Социальная (а не индивидуальная) природа арго, его системность и

устойчивость (наличие особой «нормы арго») являются его важными

признаками.

<...> Необходимо отграничить арго от «словесной игры», вернее

«словесного маскарада» школьников и торговцев, состоящих в механически-

однообразном искажении всех или некоторых слов, при неприкосновенной

верности в остальных элементах нормальному языку, так как здесь нет

никакого двуязычия, а лишь условное использование данного языка в очень

специфической функции. <…> Только известная речевая система, притом

имеющая значение основной, первой для какой-нибудь социальной группы,

81

может быть названа арго. В отличие от крестьянских диалектов и

литературного языка, она всегда имеет параллельный языковой ряд, тесно

связанный и во многом совпадающий с первым.

<...> Специфический признак арготического двуязычия в неотчетливом

разграничении, вернее, неполном выделении второго языкового ряда. С одной

стороны, в арго постоянно включаются элементы второго ряда (обычно такого,

который имеет большое социальное значение, приобщает к более широкому

кругу), с другой стороны – ряд элементов его непереводим, т.е. носители арго

не знают эквивалента из другого ряда.

Б.А. Ларин15

К ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ХАРАКТЕРИСТИКЕ ГОРОДА

(НЕСКОЛЬКО ПРЕДПОСЫЛОК)

1. Литературные языки генетически связаны с городом, но они давно уже

«выросли» из этой своей колыбели, и настолько, что не могут заменять или

представлять собой языковую культуру города <...> Ясно, что именно

отсутствие в научной традиции «диалектологии города» обусловливает и явно

ощутимую задержку разработки культурно-исторических вопросов

языковедения. <...> Содержание лингвистической истории большого города – в

борьбе языков, отражающей непрестанное столкновение и скрещение в нем

разнородных культур.

2. Всякая устойчивая социальная группа ... объединяется общностью языка,

наличием ... одного общего языка <…> Язык, таким образом, оказывается

всегда фактором социальной дифференциации не в меньшей мере, чем

социальной интеграции. Мы сильнее даже ощущаем его организационную роль

– поскольку он бывает средством обособления общественных групп Именно

против остальных каждая языковая «партия» в городе отстаивает «свой» язык.

т.е. тот, какой наиболее привычен ее членам <...> 15 Ларин Б.А. К лингвистической характеристике города (несколько предпосылок) // История русского языка и

общее языкознание. Разд. 1,2,5,8.

82

В силу этого языковое разнообразие города двояко: I) оно не только во

встрече разноязычных коллективов (будем называть это многоязычием города),

но еще и 2) в многообразии языковых навыков каждой группы (спаянной

каким-нибудь одним наречием), т.е. в двудиалектности и многодиалектности,

– в зачаточном или совершенном полиглотнзме горожан.

3. <...> Однодиалектность в строгом смысле теперь не характеризует и

сельское население: великорусское крестьянство двудиалектно, так как

пользуется и местным говором, и ... общегосударственным языком <...> В

городе же однодиалектных и вовсе не приходится учитывать <...> В каждом

слое городского населения, кроме первичного «своего» наречия, необходимо

располагают еще каким-либо универсальным языковым типом, приобщающим

к большой социальной среде <...>

<...> Из двух или нескольких диалектов, знакомых какой-нибудь группе

городского населения, один всегда будет предпочтительным для нее, и потому

естественно, что, примыкая к некоей языковой «партии», все стремятся этому

одному диалекту обеспечить наибольшее распространение. Понятно, что

предпосылкой языковой борьбы является относительная численность

приверженцев у разных диалектов. А исход борьбы определяется – кроме

других моментов – культурным весом диалекта.

5. <...> Тремя основными факторами определяемся судьба языка:

культурным весом, характером социальной базы и вмешательством

политических сил. Когда все они действуют в пользу одного языка, то он

быстро и прочно выдвигается как постоянный при переменных вторых (и

третьих) <...>

8. При параллельном распространении двух литературных языков в

коллективе большого города надо ожидать не усиливающегося смешения их, а

все большей дифференциации. Подъем культурности ведет к упорядочению

языкового быта, от языковой бедности – к накоплению и все более

целесообразному употреблению языковых средств, через скрещение и

неотчетливое перемежение языков – к совершенному полиглотизму.

83

Л.В. Щерба16

О ТРОЯКОМ АСПЕКТЕ ЯЗЫКОВЫХ ЯВЛЕНИЙ

И ОБ ЭКСПЕРИМЕНТЕ В ЯЗЫКОЗНАНИИ

<...> Я буду называть процессы говорения и понимания речевой

деятельностью (первый аспект языковых явлений), всячески подчеркивая при

этом, что процессы понимания, интерпретации знаков языка являются не менее

активными и не менее важными в совокупности того явления, которое мы

называем языком, и что они обусловливаются тем же, чем обусловливается

возможность и процессов говорения.

<...> Вообще все формы слов и все сочетания слов нормально создаются

нами в процессе речи в результате весьма сложной игры сложного речевого

механизма человека в условиях конкретной обстановки данного момента. <...>

Этот механизм, эта речевая организация человека никак не может просто

равняться сумме речевого опыта (подразумеваю под этим говорение и

понимание) данного индивида, а должна быть какой-то своеобразной

переработкой этого опыта. Эта речевая организация человека может быть

только физиологической или, лучше сказать, психофизиологической. Но само

собой разумеется, что сама эта психофизиологическая организация индивида

вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным

продуктом <...>

Словарь и грамматика, т.е. языковая система данного языка обыкновенно

отождествлялись с психофизиологической организацией человека, которая

рассматривалась как система потенциальных языковых представлений. В силу

этого язык считался психофизиологическим явлением, подлежащим ведению

психологии и физиологии.

Однако при этом прежде всего забывали то, что все языковые величины, с

которыми мы оперируем в словаре и грамматике, будучи концептами, в 16 Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л.В. Языковая

система и речевая деятельность. М., 1974. С. 24-39.

84

непосредственном опыте (ни в психологическом, ни в физиологическом) нам

вовсе не даны, а могут выводиться нами лишь из процессов говорения и

понимания, которые я называю в такой их функции языковым материалом

(третий аспект языковых явлений). Под этим последним я понимаю,

следовательно, не деятельность отдельных индивидов, а совокупность всего

говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или

другую эпоху жизни данной общественной группы. На языке лингвистов это

тексты <...>

Само собой разумеется, что все это несколько искусственные

разграничения, так как очевидно, что языковая система и языковой материал –

это лишь разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности, и

так как не менее очевидно, что языковой материал вне процессов понимания

будет мертвым, само же понимание вне как-то организованного языкового

материала (т.е. языковой системы) невозможно <...>

<...> Система языковых представлений, хотя бы и общих, с которой

обыкновенно отождествляют языковую систему, уже по самому определению

своему является чем-то индивидуальным, тогда как в языковой системе мы,

очевидно, имеем что-то иное, некую социальную ценность, нечто единое и

общеобязательное для всех членов данной общественной группы, объективно

данное в условиях жизни этой группы <...>

<...> Возникает вопрос, в каком отношении находится

«психофизиологическая речевая организация» владеющего данным языком

индивида к этой выводимой лингвистами из языкового материала языковой

системе. Очевидно, что она является ее индивидуальным проявлением. В

идеале она может совпадать с ней, но на практике организации отдельных

индивидов могут чем-либо да отличаться от нее и друг от друга. Их, пожалуй,

можно было бы действительно называть «индивидуальными языками», если бы

в подобном названии не крылось глубокого внутреннего противоречия, ибо под

языком мы разумеем нечто, имеющее прежде всего социальную ценность <...>

Терминологически, может быть, лучше всего было бы говорить поэтому об

85

«индивидуальных речевых системах».

Что же такое сама языковая система? По-моему, это есть то, что

объективно заложено в данном языковом материале и что проявляется в

«индивидуальных речевых системах», возникающих под влиянием этого

языкового материала. Следовательно, в языковом материале и надо искать

источник единства внутри данной общественной группы.

Может ли языковой материал быть фактически единым внутри той или

иной группы? Поскольку данная группа сама представляет из себя полное

единство, т.е. поскольку условия существования ее членов будут одинаковыми

и поскольку все они будут находиться в постоянном взаимном общении друг с

другом, постольку для всех них языковой материал будет фактически един:

ведь каждая фраза каждого члена группы при таких обстоятельствах

осуществляется одновременно для всех ее членов. Для единства грамматики

достаточно частичного фактического единства языкового материала. Поэтому

грамматически мы имеем единый язык в довольно широких группировках; в

области же словаря для единства языка должно быть более полное единство

материала, а потому мы видим, что с точки зрения словаря язык дробится на

очень маленькие ячейки вплоть до семьи (единство так называемого «общего

языка» в высококультурной среде поддерживается в значительной степени

единством читаемого литературного материала) <...> Языки, с которыми мы в

большинстве случаев имеем дело, не являются языками какой-либо

элементарной общественной ячейки, а языками весьма сложной структуры

соответственно сложной структуре общества, функцией которой они являются

<...>

Каким образом происходит изменение языка и чем объясняется его

единство внутри данной социальной группы? Очевидно, прежде всего, что

языковые изменения обнаруживаются в речевой деятельности. Каковы же

факторы этой последней? С одной стороны – единая языковая система,

социально обоснованная в прошлом, объективно заложенная в языковом

материале данной социальной группы и реализованная в индивидуальных

86

речевых системах, с другой – содержание жизни данной социальной группы.

Единство языковой системы обеспечивает единство реакций на это содержание.

Все подлинно индивидуальное, не вытекающее из языковой системы, не

заложенное в ней потенциально, не находя себе отклика и даже понимания,

безвозвратно гибнет. Единство содержания обеспечивает в этих условиях

единство языка, и поскольку это содержание внутри группы остается тем же,

язык может не изменяться (чего, конечно, никогда не бывает: практически

можно говорить лишь о замедлениях и ускорениях процесса).

Но малейшее изменение в содержании, т.е. в условиях существования

данной группы, немедленно отражается на изменении речевой деятельности

данной группы, притом одинаковым образом, поскольку новые условия

касаются всех членов данной группы. Речевая деятельность, являясь в то же

время и языковым материалом, несет в себе и изменение языковой системы.

Обыкновенно говорят, что изменение языковой системы происходит при смене

поколений. Это отчасти так, но опыт нашей революции показал, что резкое

изменение языкового материала неминуемо влечет изменение речевых норм

даже у пожилых людей <...> Поэтому правильнее будет сказать, что языковая

система находится все время в непрерывном изменении.

Наконец, всякая социальная дифференциация внутри группы, вызывая

дифференциацию речевой деятельности, а следовательно, и языкового

материала, приводит к распаду единого языка <...>

Выше было сказано, что изменения языка всего заметнее при смене

поколений. Но само собой понятно, что все изменения, подготовленные в

речевой деятельности, обнаруживаются легче всего при столкновении двух

групп. Поэтому историю языка можно, в сущности, представить как ряд

катастроф, происходящих от столкновения социальных групп.

<...> В реальной действительности вся картина сильно усложняется и

затемняется тем, что некоторые группы населения могут входить в несколько

социальных группировок и иметь, таким образом, отношение к нескольким

языковым системам. От степени изолированности разных групп друг от друга

87

зависит способ сосуществования этих систем и влияния их друг на друга.

Некоторые из этих сосуществующих систем могут считаться для носителей

иностранными языками. Таковым, между прочим, для большинства групп

является так называемый «общий язык» <...> Этот последний, конечно, не надо

смешивать с литературным языком, который, хотя и находится с «общим» в

определенных функциональных отношениях, имеет, однако, свою собственную

сложную структуру. Общий язык всегда и изучается как иностранный с

большим или меньшим успехом в зависимости от разных условий. Таких

общих языков может быть несколько в каждом данном обществе,

соответственно его структуре, и они могут иметь разную степень развитости.

Само собой разумеется, что субъективно общий «иностранный» язык зачастую

квалифицируется как родной, а родной – как групповой. Это, впрочем, и

отвечает структуре развитых языков, где все групповые языки, в них входящие,

считаются жаргонами по отношению к некоторой норме – «общему языку»,

который, целиком отражая, конечно, социальный уклад данной эпохи,

исторически сам восходит через процессы смешения к какому-либо групповому

языку <...>

И.А. Стернин17

ОБЩЕНИЕ И КУЛЬТУРА

<…> В национальной культуре вычленяется ядро – ценности, окруженное

принципами, которые реализуются в нормах и правилах <…>

Ценности – это социальные, в том числе социально-психологические идеи

и взгляды, разделяемые народом и наследуемые каждым новым поколением.

Это нечто, осмысленное этническим коллективом в качестве хорошего,

правильного, то, что является образцом для подражания и воспитания.

Отклонение от ценностей, неприятие их, поступки, противоречащие ценностям,

осуждаются общественным мнением. Необходимость соблюдения ценностей 17 Стернин И.А. Общение и культура // Русская разговорная речь как явление городской культуры / Под ред. Т.

В. Матвеевой. Екатеринбург, 1996. С. 13-21.

88

для народа самоочевидна, она не требует специальной аргументации.

К основным ценностям русского этноса могут быть отнесены такие, как

соборность, или общинность бытия, историческая терпеливость и оптимизм,

доброта и всепрощение, второстепенность материального, гостеприимство,

любовь к большому пространству и дикой природе и нек. др.

Принципы – это основополагающие стереотипы мышления и поведения: это

общие мнения, представления, убеждения, устойчивые привычки в

деятельности, механизмы каузальной атрибуции. Принципы обусловливают

понимание действительности особым образом – они как бы побуждают людей,

принадлежащих данному этническому коллективу, воспринимать мир

определенным образом. Принципы направляют мышление и поведение по

некоторым стереотипизированным, стандартным путям. Принципы часто

отражены в пословицах, поговорках, расхожих мнениях, трюизмах: яйца курицу

не учат; всех денег не заработать и др. Принципы основываются на

ценностях, вытекающих из них, отражают или хотя бы не противоречат

ценностям.

Принципы касаются как сферы общего понимания действительности, так и

частных сфер – семейных отношений, отношений начальника с подчиненным,

верующего с Богом, поведения в быту, отношений с родителями и

родственниками, соседями и др. В форме принципов национальная культура

как бы объясняет человеку, что он должен делать, как воспринимать те или

иные события, строить свои отношения с другими членами общества, что

можно делать, а что нельзя.

Назовем некоторые принципы, которые можно вычленить в русской

культуре: законы имеют исключения; богатство аморально; нужна сильная

рука; проблемы должны решаться централизованно; сообща можно решить все

проблемы; сложные проблемы могут иметь быстрые и простые решения; на все

воля Божья; начальство всесильно; принцип неприхотливости, этнической

терпимости, приоритетности неофициальных отношений и др. Принципы

обычно имеют национальную окраску. К примеру, американцы считают

89

разбогатевшего человека умным … в России же такого часто считают жуликом.

Нормы и правила – это конкретные поведенческие рекомендации по

реализации определенных принципов. Фактически это некоторые предписания

по поведению, указания по проведению некоторых ритуалов <…>

Нормы и правила существуют в согласовании с принципами, ими

отражаемыми. <…> Нормы могут меняться, если позволяют принципы. Если

принципы противоречат некоторым употребительным поведенческим

стандартам, культура оказывает сопротивление нормализации таких

стандартов.

Принципы, ценности и нормы-правила относятся к идеальной стороне

культуры, они представляют национальную культуру в сознании ее носителей.

Но культура обязательно имеет и материальную форму существования. Такой

формой существования коммуникативной культуры являются ритуалы <…>

Это форма материального существования культуры общения и единственная

наблюдаемая форма культуры, передаваемая от поколения к поколению

(ритуалы свадьбы, похорон, пасхи, венчания, ритуалы торжественного

собрания, дня рождения и др.).

Ритуал распределяет время участников, делает поведение людей

относительно друг друга предсказуемым. <…>

Ритуал представляет собой определенную последовательность

символических действий и актов общения при заданности порядка действий и

четком распределении ролей участников. Имеющиеся ритуалы можно

подразделить на три основные группы: поведенческие ритуалы – чисто

физические, например, смена караула; коммуникативно-поведенческие –

объединяющие ритуалы поведения и лбщения, например, свадьба, венчание;

вербально-коммуникативные – например, речевой этикет <…>

90

В. И. Карасик18

ЭТИКЕТ КАК НОРМА

Объяснение этикетной ситуации требует ценностного сравнения

альтернатив, т.е. связано с понятием нормы и оценки. Нормы этикета

базируются на универсальных и идиоэтнических ценностях. Во всех социумах

осуждается трусость, неуважение к старшим, нескромность, но есть

приоритетные добродетели и пороки и есть своеобразные формы выражения

этических норм. Сравните: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях» и

«Живой пес лучше мертвого льва». Уважение к гостю может проявляться в

подчеркивании его роли гостя, либо наоборот - в сознательном игнорировании

этой роли. В логике норм (деонтической логике) разграничиваются содержание,

условия, субъект и характер нормы. Содержание обозначает действие, которое

может, должно или не должно быть выполнено; условия приложения

характеризуют ситуацию, определяющую реализацию нормативного действия;

под субъектом понимается лицо или группа лиц, которым адресована норма;

характер нормы традиционно описывается в терминах нормативных

противоположностей: обязательно – необязательно, разрешено – запрещено.

Разграничиваются запрещающие и предписывающие нормы, выделяется класс

людей, которым адресована норма, и класс людей, которые следят за

выполнением нормы.

<…> Этикет представляет собой систему формальных поведенческих

актов, и поскольку форма в известной мере автономна по отношению к

содержанию, правила этикета не эквивалентны нормам морали. Например,

нормы морали требуют обмена приветствиями между знакомыми людьми при

встрече. Но моральные нормы не регламентируют средств выражения

приветствия – вербальных и невербальных. Иначе говоря, можно нарушить

этикет, соблюдая моральные нормы (помахать рукой в ответ на воинское

отдание чести, если оба участника общения - военнослужащие) , можно

18 Карасик В.И. Язык социального статуса. М.; Волгоград, 1992. С. 98–107.

91

нарушить нормы морали, соблюдая этикет (холодно кивнуть в ответ на

сердечное приветствие), можно нарушить нормы морали и правила этикета,

намеренно не ответив на приветствие знакомого человека.

Основу этикета составляют правила хорошего тона, которые сводятся … к

четырем качествам личности: инстинктивной порядочности, нравственной

целостности, самоуважению и лояльности. Порядочность обозначает не только

правильность речи и поведения, но честность и надежность в обязательствах.

Нравственная целостность наряду с честностью включает утонченность

мотивов и справедливость в оценке мотивов других людей. Самоуважение

проявляется в отказе от обязательств, которые не будут выполнены. Лояльность

выражается в верности не только друзьям, но и принципам.

<…> Нормы американского этикета не предписывают джентльменам

целовать руку даме, однако, если леди дает руку иностранцу, этикет

рекомендует ей быть готовой к тому, что иностранец поднесет руку к губам. С

точки зрения американцев … неприлично причесываться на виду у всех, как это

делается, например, в вестибюлях наших театров (для этого существуют

дамские комнаты). Нельзя смотреться в зеркало на людях. Этикетная

идиоматика свойственна социальным группам. Так, для многих рабочих в США

костюм с галстуком ассоциируется только с ситуацией свадьбы. По

дипломатическому протоколу черный костюм обычно связан с ситуацией

траура. Нарушение этикетной идиоматики сигнализирует либо о

принадлежности человека к иной общности, либо о намеренном игнорировании

сложившихся норм поведения и, следовательно, требует актуализации

статусных отношений.

<…> Одним из надежных показателей культурного своеобразия речевого

коллектива является язык. Для англичан насмешка – это сильное и часто

неодобряемое средство понижения статуса объекта насмешки, не случайно

толкования значений многих слов включают признак отрицательной оценки

этого действия («злобно, жестоко, передразнивая, громко и т д. насмехаться –

плохо»). В русском языке, на наш взгляд, идея смеха как способа

92

оскорбительного унижения не столь ярко выражена. Иначе говоря, в

английском языке связь между понятиями «смех – насмешка», судя по данным

словарей, выражена в большей мере, чем в русском языке. Это наблюдение,

разумеется, нуждается в более основательном доказательстве. В

социолингвистическом плане здесь важно подчеркнуть обусловленность норм

характером народа.

Обусловленность норм и характера, этики и этоса является взаимной, но

данные словаря (а словарь – совокупность словарей – представляет собой

культурный тезаурус народа) свидетельствуют о приоритете этоса.

Важной этикетной характеристикой англоязычного стиля общения в

конфликтной ситуации является взятие вины на себя. Эта стратегия выражается

фразой «It’s my fault». Если человек в чем-либо виноват, он стремится сразу же

признаться в этом партнеру. Логика такого общения ведет к тому, что второй

участник коммуникации сразу же говорит, что он тоже виноват. Конфликт

оказывается смещенным в безопасную сферу соревнования в большем

великодушии. Эта стратегия сублимации конфликта составляет специфически

английский стиль поведения.

<…> Понятия этикета и ритуала совпадают в том плане, что оба понятия

относятся к системе закрепленных форм поведения, представляют собой

регламентированные действия, противопоставлены целенаправленному

действию (естественному поведению), поскольку для ритуала и этикета форма

важнее цели. Вместе с тем ритуал и этикет различны по своей сущности.

Главное отличие между этими понятиями состоит в повседневном характере

этикета и сакральном характере ритуала. Этикет … вариативен в то время как

ритуал стремится к абсолютному воспроизведению формы определенного

действия.

Таким образом, этикет как норма представляет собой многомерное

образование, включающее универсальный этический план, план приоритетных

порядков, план этикетного выражения, дистанционный план, план

вариативности, культурно-специфический план и т.д.

93

Этикет как стандартное официальное поведение людей является

специфическим способом выражения социального статуса человека.

Разворачиваясь на социальной дистанции между участниками общения, этикет

включает вербальные и невербальные средства выражения и проявляется в

поведенческом и нормативном аспектах. Этикет как поведение представляет

собой систему способов поддержания общения между людьми, относящимися к

разным группам общества.

Этикет национально специфичен. Способы этикетного общения

представляют собой формульные модели поведения, включающие несколько

последовательных ходов и интерпретируемые в рамках культуры, присущей

речевому коллективу.

А.А. Вежбицкая19

'ЛИЧНОСТИ', СФОРМИРОВАННЫЕ КУЛЬТУРОЙ

<…> В настоящей статье, я уделю больше места теории «культурно

обусловленных сценариев». Вкратце «культурно обусловленные сценарии» —

это краткие предложения или небольшие последовательности предложений,

посредством которых делается попытка уловить негласные нормы культуры

какого-то сообщества «с точки зрения их носителя» одновременно представить

эти нормы в терминах общих для всех людей понятий. В частности, в

«культурно обусловленных сценариях» выражаются такие негласные правила,

которые говорят нам, как быть личностью среди других личностей, т. е. как

думать, как чувствовать, как хотеть (и как действовать согласно своему

хотению), как добывать или передавать знания и, что важнее всего, как говорить

с другими людьми. Правила подобного рода обычно являются для данной

культуры специфическими (в большей или меньшей степени); поскольку,

однако, они могут быть сформулированы на «естественном семантическом

метаязыке», они сопоставимы и доступны пониманию в контекстах разных

19 Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996. С. 392–398.

94

культур. Из экономии места я проиллюстрирую эту идею всего лишь

несколькими сценариями, сводя рассмотрение их к минимуму.

Сценарии чувств

Наиболее ярким примером культурно-специфических «сценариев чувств»

служат «сценарии китайской сдержанности» <…>

Но такими словами, как «отрешенность» и «умеренность» отдать

должное китайским нормам не удается. Это — «западные слова», они не

передают точку зрении китайца с точностью. К примеру, слово «отрешенность»

тесно связано с христианской традицией, укоренившейся в классических

западных словах, как это имеет место в «Подражании Христу» Св. Фомы

Кемпийского. Само собой разумеется, что эта традиция весьма отлична по

содержанию и духу от китайского «среднего пути». Чтобы обрисовать

обсуждаемые китайские нормы более точно, я могу предложить следующие

культурно обусловленные сценарии (составленные из лексических

универсалий). Китайский сценарий:

когда что-то плохое случается со мной,

хорошо думать что-то вроде:

«что-то хорошее может случиться со мной из-за

этого (после этого)»

если я буду думать что-то вроде этого,

я не буду чувствовать что-то очень плохое

это хорошо

когда что-то хорошее случается со мной,

хорошо думать что-то вроде:

«что-то плохое может случиться со мной

благодаря этому (после этого случая)»

если я буду думать что-то вроде этого,

я не буду чувствовать что-то очень хорошее

это хорошо.

Представление о том, что не следует позволять себе чувствовать 'что-то

95

очень плохое' или же 'что-то очень хорошее' … можно записать в форме

следующего сценария:

если кто-то часто чувствует что-то очень плохое,

это плохо для данного лица

если кто-то часто чувствует что-то очень хорошее,

это плохо для данного лица.

Хорошим примером англо-американского «сценария чувств» может

послужить сценарий «чувствовать что-то хорошее» :

хорошо чувствовать что-то хорошее все время.

<…> Сценарий подобного рода чужд культуре японцев, где ожидается, что

человеку часто приходится «чувствовать что-то плохое» и что следует

высказать это ради социальной гармонии и хороших социальных отношений.

Сценарии того, как думать

Одним из самых характерных англо-американских «правил мышления», о

котором много говорят, является постулат «позитивного мышления». Это

правило можно сформулировать следующим образом:

хорошо часто думать что-то вроде:

я могу сделать что-то (очень) хорошее.

Еще одно англо-американское правило, которое я приведу здесь, можно

назвать правилом «уверенности в себе»:

плохо часто думать что-то вроде:

кто-то другой сделает для меня хорошее

мне не надо ничего делать

хорошо часто думать что-то вроде:

если я хочу, чтобы со мной случилось что-то хорошее,

мне надо делать что-то для этого

я могу это делать.

Сценарии того, как хотеть

Англо-американская культура поощряет своих носителей говорить о том,

чего ты хочешь сам и давать другим людям право выбора. Это может быть

96

представлено следующим образом:

каждый может говорить другим людям что-то вроде:

я хочу этого, я не хочу этого

так говорить хорошо

хорошо говорить другим людям что-то вроде:

я хочу знать, что ты хочешь.

Японская культура, наоборот, настаивает на почти диаметрально

противоположных сценариях:

я не могу говорить другим людям что-то вроде;

я хочу этого, я не хочу этого.

Не поощряются в японской культуре и вопросы к другим людям о том, чего

они хотят. Вам, скорее, приходится угадывать потребности других и стараться

удовлетворять их, не заставляя других людей говорить что бы то ни было:

я не могу сказать другим людям что-то вроде:

я хочу знать, что ты хочешь

хорошо знать, что другие люди хотят (и думают, и чувствуют)

когда они ничего не говорят.

Сценарии того, как говорить что-либо

Англо-американская культура поощряет ее носителей отзываться с

похвалой о других людях, чтобы получать от них положительную ответную

реакцию и поднимать их в их собственных глазах. Это можно представить

следующим образом:

хорошо часто говорить другим людям что-то вроде:

ты сделал (делаешь) что-то (очень) хорошее.

В японской культуре, наоборот, похвала в лицо не поощряется:

нехорошо говорить другим людям что-то вроде:

ты сделал что-то хорошее.

С другой стороны, в японской культуре вполне поощряется говорить о

себе «плохие вещи» по такому принципу:

хорошо часто говорить другим людям что-то вроде:

97

я сделал что-то плохое

я чувствую что-то плохое благодаря этому.

Множить примеры можно до бесконечности, но уже и те, что были

приведены здесь, в достаточной степени иллюстрируют (если и не

подтверждают адекватным образом) заявление о том, что культурно

обусловленные сценарии могут рассматриваться в качестве места, где

встречаются «культура» и «дух», и что, будучи обусловлены спецификой

культуры, они и переводимы и сопоставимы в диапазоне различных культур.

Заключение

Нарождающаяся наука — психология культуры — требует прочных

концептуальных основ. Я считаю, что такие основы могут быть обеспечены, в

какой-то своей части, общими для всех людей понятиями, которые

лексикализовались во всех языках мира и в терминах которых все комплексные

и специфические для данной культуры значения могут быть установлены с тем,

чтобы затем использовать их в различных сопоставлениях.

Конечно же, предлагая набор общих для всех людей понятий (выведенный

на основе языковых данных) в качестве возможных концептуальных основ для

психологии культуры, я не собираюсь произвести акцию лингвистического

империализма. Очевидно, что есть место и многочисленным разным моделям, и

многочисленным разным точкам зрения. Но … языковые данные обладают

совершенно особой значимостью для попыток пролить свет на категории

мышления как в специфическом для отдельной культуры, так и во всеобщем

смысле.

В. Г. Костомаров20

ЯЗЫКОВОЙ ВКУС ЭПОХИ

Наиболее общей характеристикой живых процессов наблюдаемых в русском

литературном языке наших дней нельзя не признать демократизацию <…> 20 Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. М., 1994. С. 21-32.

98

Впрочем точнее для характеристики этих весьма бурно развивающихся

процессов подходит термин либерализация, ибо они затрагивают не только

народные пласты общенационального русского языка, но и образованные

оказавшиеся чуждыми литературному канону последних десятилетий. В целом

литературно-языковая норма становится менее определенной и обязательной

литературный стандарт становится менее стандартным <…>

<…> Сейчас наше общество встало на путь расширения границ

литературного языка, изменения его состава, его норм. История показывает, что

это резко повышает нормальные темпы языковой динамики и, сильно изменяя

формы выражения создаст нежелательный разрыв в преемственности традиции

в целостности культуры <…> Вообще любая крайность, тем более переворот

естественного течения событий, вредит нормальному развитию.

В основе развернувшихся процессов лежат изменения в психологической

установке масс, пользующихся русским языком, в их языковом вкусе и чутье

языка. Эти социально и исторически осмысленные явления порой получают

некоторое официальное одобрение, а порой и законодательное закрепление

<…>

Вкус вообще – это способность к оценке, понимание правильного и

красивого; это пристрастия и склонности, которые определяют культуру

человека в мысли и труде, в поведении, в том числе речевом. Под вкусом

можно понимать систему идейных, психологических, эстетических и иных

установок человека или общественной группы в отношении языка и речи на

этом языке. Эти установки определяют то или иное ценностное отношение

человека к языку, способность интуитивно оценивать правильность,

уместность, эстетичность речевого выражения. Вкус – сложный сплав

социальных требований и оценок, а также индивидуальности носителя языка,

его художественных задатков, воспитания, образованности <...> Однако и эта

индивидуальность формируется в ходе усвоения общественных знаний, норм,

правил, традиций. Поэтому вкус всегда имеет конкретно-социальную и

конкретно-историческую основу; поэтому же, проявляясь индивидуально, вкус

99

отражает в своем развитии динамику общественного сознания и объединяет

членов данного общества на данном этапе его истории.

Важнейшее условие вкуса – социальное по природе, усваиваемое каждым

носителем языка так называемое чувство, или чутье языка, являющееся

результатом речевого и общесоциального опыта, усвоения знаний языка и

знаний о языке, бессознательной по большей части оценки его тенденций, пути

прогресса <...> Само же чутье языка есть своеобразная система

бессознательных оценок, отображающая системность языка в речи и

общественные языковые идеалы.

Чутье языка образует основу для глобальной оценки, принятия или не

принятия определенных тенденций развития, определенных пластов лексики,

для оценки уместности тех или иных стилистических и вообще функционально-

стилевых разновидностей при сложившихся условиях и для данных целей. В

этом смысле оно очень зависимо от системных и нормативных особенностей

языка, от его «духа» и «своеволий», его происхождения, истории и идеалов

прогресса, приемлемых и желательных источников обогащения, самобытности

его строя и состава

<...> В чутье языка отражена культурно-национальная память, растворены

пласты разных наследий, разных поэтико-речевых концепций. Важную роль в

формировании языкового чутья и вкуса играло и играет соотношение книжной

и внекнижной речи, принимавшее часто характер соперничества литературного

и «народного» языка.

В советский период высокие темпы развития и круто сменившиеся вкусы

накопили значительный запас разнородных изменений и деформаций,

подвергающихся сегодня, с началом постсоветской эпохи, проверке и

переоценке. Соответственно сейчас следует ожидать поиска «свежего»

языкового материала, перераспределения стилистических пластов, нового

синтеза средств выражения.

<...> Вкус нередко теряет историческую обоснованность и следует

конъюнктурным, случайным устремлениям. Он становится тогда дурным

100

вкусом. Он теряет тогда даже природно опосредованную связь с мыслительно-

содержательным аспектом общения и с естественными эстетическими

ограничительными рамками. Иными словами, вкус предстает крайностями

моды. <...> Заметим, что для нашего времени особенно актуально такое

качество «хорошей речи», как свежесть, т.е. стремление к обновлению

примелькавшихся средств и приемов выражения.

При всем естественном желании объективировать понятие вкуса как

культурно-речевой категории нельзя, конечно, отказать ему и в субъективной

индивидуальности.

Качества «хорошей речи» относительны, иной раз даже внутренне

противоречивы – и не только в силу своего общего субъективно-вкусового

характера и тесной зависимости от конкретного смысла, выражаемого в

отдельном случае, от условий и целей данного коммуникативного акта, но

прежде всего из-за строгой детерминированности любой речи наличными в

литературном языке нормами. Впрочем, в сегодняшней обстановке эти

нормативные средства выражения и сложившиеся приемы их применения при

типовых содержаниях, в сходных по содержанию, целям и условиям

высказываниях оказываются сплошь и рядом не соответствующими новому

вкусу и решительно пересматриваются. Самые представления о правильности,

вырабатываемые в ходе практики общения, сознательно воспитуемые и

детерминирующие любой претендующий на высокую культуру речевой акт и

речь в целом, ставятся сегодня под сомнение, теряют свой категорически

общеобязательный характер.

Меняющиеся представления о правильном и эффективном использовании

языка, доводимые порой до абсурда, можно обозначить словом мода. Иными

словами, мода есть крайнее проявление вкуса, более индивидуальное, быстро

преходящее, бросающееся в глаза и обычно вызывающее раздражение у

старшей и консервативной части общества. Речевая мода, видимо, более

прямолинейно связана с модой в других областях жизни, нежели языковой вкус

– с общим вкусом эпохи <...>

101

На культурно-речевой вкус, его изменения оказывают влияние объективные

социальные функции языка в данную эпоху. Важную роль сыграло, например,

то обстоятельство, что русский язык был средством межнационального

общения и сотрудничества народов СССР и стал общепринятым мировым

языком <...>

<...> В русском языке можно, прежде всего, ожидать значительного

ускорения постоянно и обычно весьма незаметно действующего в речи

стремления к обновлению применяемого репертуара средств выражения <...>

Далее, с учетом особенностей ситуации в российском обществе, можно

ожидать стремления уйти, если к тому есть малейшая возможность, от всего

того, что было вчера и что воспринимается как примета эпохи, с которой без

сожаления расстаемся <...>

Традиционные устои общества, весь прежний строй жизни большинство

населения воспринимают как устаревшие – не только идеологию, общественное

устройство, но все <...> И, разумеется, манеру общения, речь и даже самый

язык <...>

Таков фон, на котором складывается сегодняшняя мода и общественный

вкус в языковых делах. Для общения людей, для использования русского языка

сейчас характерна главная установка наших дней на свободу, сопрягаемую у

нас со стихийным потаканием, с разгулом своей воли с небрежностью,

раскованностью и забвением того, что без подчинения она есть хаос. В моде,

если угодно, желание пофрондировать, соригинальничать, как-то «переставить

мебель», чтобы изменить приевшуюся обстановку, просто даже похулиганить

<...> На вкус эпохи хаоса и смены ценностей воздействует также

распространяющаяся масс-культура с ее эротизацией. Принятое подвергается

коррозии известным вирусом разрушения, активизирующим, естественно,

защитные силы, бурное изобретательство.

Торжествующий языковой вкус с его стремлением к свежей

выразительности, к обновлению во что бы то ни стало заставляет опробовать

самые различные способы и приемы вербально-коммуникативного творчества.

102

Их действие обнаруживается на всех ярусах и уровнях, особенно сильно в

заимствованиях <...> Весьма активны они и в словообразовании и

семантических преобразованиях. Наиболее рельефно языковой вкус

иллюстрируется стилистическими явлениями <...>

<...> За вкусом к беспредельной свободе выражения, за фамильярной

развязностью тона, который в моде, часто скрывается духовный нигилизм,

утрата исторической памяти и уважения к отечеству.

Ю.Н. Караулов21

ЛИНГВОДИДАКТИЧЕСКОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ЯЗЫКОВОЙ

ЛИЧНОСТИ И ЕЕ СТРУКТУРА

О ПРЕДПОСЫЛКАХ ВКЛЮЧЕНИЯ В ОБЪЕКТ НАУКИ О ЯЗЫКЕ "ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ"

<…> Введение человеческого фактора, обращение к феномену человека,

к языковой личности вовсе не означает выхода за рамки привычного круга идей

и ломки сложившейся в науке о языке парадигмы. <…> Тем не менее все

усиливающаяся по мере развития науки тенденция к включению человеческого

фактора в лингвистическую парадигму прослеживается довольно отчетливо.

<…> Соображение, обосновывающее естественность и необходимость

обращения современной науки к языковой личности, диктуется состоянием

конкретно-аналитических изысканий в языкознании. А оно свидетельствует о

том, что языкознание незаметно для себя вступило в новую полосу своего

развития, полосу подавляющего интереса к языковой личности. В значительном

числе публикуемых теперь работ, посвященных традиционным как будто

вопросам изучения тех или иных фрагментов языкового строя, эти тра-

диционные вопросы рассматриваются с новых позиций: они включаются в

течение речемыслительных процессов, окрашиваются прагматическими 21 Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 2007. С.11-68.

103

тонами, приобретают динамическую составляющую под знаком трактовки

языка как деятельности, получают функциональное освещение, которое в

конечном итоге делается в интересах познания языковой личности. <…> За

всем этим разнообразием вырисовывается единое организующее начало,

единый стержень – языковая личность, ее структура, становление и

функционирование.

К необходимости изучения языковой личности как целостного феномена,

как фактора, интегрирующего разрозненные, далеко расходящиеся интересы и

результаты исследовательской практики, вводящего их в русло единой

лингвистической парадигмы, приходят специалисты самых разных областей.

ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР

Что же следует понимать под языковой личностью? Каково в самом

общем виде содержание этого понятия? В решении этого вопроса надо,

очевидно, исходить из понимания современной наукой личности вообще. В

психологии личность трактуется как относительно стабильная организация

мотивационных предрасположений, которые возникают в процессе

деятельности из взаимодействия между биологическими побуждениями и

социальным и физическим окружением, условиями. <…> Коль скоро объектом

анализа становится языковая личность, интеллектуальные ее характеристики

выдвигаются на первый план. Интеллект наиболее интенсивно проявляется в

языке и исследуется через язык. Но интеллектуальные свойства человека

отчетливо наблюдаемы не на всяком уровне владения языком и использования

языка. На уровне ординарной языковой семантики, на уровне смысловых

связей слов, их сочетаний и лексикосемантических отношений еще нет

возможностей для проявления индивидуальности. В крайнем случае на этом

уровне мы можем констатировать нестандартность, неповторимость

вербальных ассоциаций, которые сами по себе еще не дают сведений о

языковой личности, о более сложных уровнях ее организации. Общение на

104

уровне "как пройти", "где достали" и "работает ли почта", так же как умение

правильно выбрать вариант – "туристский или туристический" – не относится к

компетенции языковой личности. Этот уровень исследования языка – нулевой

для личности и в известном смысле бессодержательный, хотя совершенно ясно,

что он составляет необходимую предпосылку ее становления и

функционирования. Он попадает в поле зрения исследователя личности только

в том случае, если речь идет о втором для нее языке. Между тем этот

ординарно-семантический уровень, уровень нейтрализации языковой личности

составляет главный объект изучения и теории речевых актов, и теории

разговорной речи, и трансформационной теории, и многих иных теорий,

которые оказываются равнодушными к содержанию анализируемых и

синтезируемых в их рамках речевых произведений, содержанию, выходящему

за пределы контекстной семантики, содержанию надтекстовому и

затекстовому. Следовательно, языковая личность начинается по ту сторону

обыденного языка, когда в игру вступают интеллектуальные силы, и первый

уровень (после нулевого) ее изучения – выявление, установление иерархии

смыслов и ценностей в ее картине мира, в ее тезаурусе. <…>

Первый уровень изучения языковой личности, опирающийся,

естественно, на достаточно представительную совокупность порожденных ею

текстов необыденного содержания, предполагает вычленение и анализ

переменной, вариативной части в ее картине мира, части, специфической для

данной личности и неповторимой. Этого можно достичь лишь при условии, что

базовая, инвариантная часть картины мира, единая и общая для целой эпохи,

нам известна. <…> До сих пор речь шла о двух уровнях – нулевом (т.е. по сути

дела структурно-языковом, отражающем степень владения обыденным

языком), названном семантическим, и о первом уровне, который можно назвать

лингвокогнитивным и который предполагает отражение в описании языковой

модели мира личности. Второй, более высокий по отношению к

лингвокогнитивному уровень анализа языковой личности включает выявление

и характеристику мотивов и целей, движущих ее развитием, поведением,

105

управляющих ее текстопроизводством и в конечном итоге определяющих

иерархию смыслов и ценностей в ее языковой модели мира. И на нулевом, и на

мотивационном, целеполагающем уровнях деление на относительно

постоянную часть и часть, подверженную изменению, можно проследить

довольно отчетливо. На нулевом уровне это будет комплекс структурных черт

общенационального – общерусского – языкового типа, тот "нерастворенный" в

исторических преобразованиях "остаток" в фонологии, морфологии,

синтаксисе, стилистике, лексике, семантике, который можно выделить за

вычетом хорошо изученных исторической грамматикой и исторической

лексикологией происшедших в языке перестроек. <…>

Понятие общерусского языкового типа используется как гипотетическая

предпосылка наличия инвариантной части в структуре языковой личности на

нулевом уровне ее изучения. Эта инвариантная часть обеспечивает как

возможность взаимопонимания носителей разных диалектов, так и

возможность понимания русской языковой личностью текстов, отстоящих от

времени ее жизни и функционирования на значительную глубину. Что касается

вычленения аналогичных частей на высшем – мотивационном уровне языковой

личности, то здесь дело обстоит несколько сложнее. Инвариантом здесь надо

считать представления о смысле бытия, цели жизни человечества и человека

как вида гомо сапиенс, тогда как переменную часть составят индивидуальные

мотивы и цели. На этом уровне языковая личность как объект исследования

сливается с личностью в самом общем, глобальном социально-

психологическом смысле, что закономерно, поскольку по определению

языковая личность есть личность, выраженная в языке (текстах) и через язык,

есть личность, реконструированная в основных своих чертах на базе языковых

средств.

<…> Языковая личность не является таким же частноаспектным

коррелятом личности вообще, какими являются, например, правовая,

экономическая или этическая личность. Языковая личность – это углубление,

развитие, насыщение дополнительным содержанием понятия личности вообще.

106

Последнее соткано из противоречий между стабильностью и изменчивостью,

устойчивостью мотивационных предрасположений и способностью

поддаваться внешним воздействиям и самовоздействию, трансформируя их

результаты в перестройке отношений элементов на каждом из уровней –

семантическом, когнитивном и мотивационном. <…> Парадокс личности

вообще своеобразно преломляется в структуре языковой личности, которая

на каждом уровне своей организации соответственно имеет и вневременные и

временные, изменчивые, развивающиеся образования, и сочетание этих фено-

менов и создает наполнение соответствующего уровня. К вневременным

образованиям, из тех, что подлежат ведению лингвистики и поддаются

исследованию лингвистическими методами, следует отнести

общенациональный – общерусский – языковой тип и стандартную, устойчивую

часть вербально-семантических ассоциаций – для нулевого, семантического

уровня организации языковой личности. На следующем, лингвокогнитивном

уровне это будет базовая, инвариантная часть картины мира, и на высшем,

мотивационном уровне наблюдаемыми и анализируемыми с помощью

лингвистических методик оказываются, естественно, не цели и мотивы, а

порождаемые ими устойчивые коммуникативные потребности и

коммуникативные черты или готовности, способные удовлетворять эти

потребности, типологизирующие специфику речевого поведения и в конечном

счете – информирующие о внутренних установках, целях и мотивах личности.

<…>

<…> Для языковой личности нельзя провести прямой параллели с

национальным характером, но глубинная аналогия между ними существует.

Она состоит в том, что носителем национального начала и в том и в другом

случае выступает относительно устойчивая во времени, т.е. инвариантная в

масштабе самой личности, часть в ее структуре, которая является на деле

продуктом длительного исторического развития и объектом межпоколенной

передачи опыта. Таким образом, наличие общерусского языкового типа

(нулевой уровень структуры), базовой части общей для русских картины мира,

107

или мировидения (1-й уровень), и устойчивого комплекса коммуникативных

черт, определяющих национально-культурную мотивированность речевого

поведения (2-й уровень), и позволяют говорить о русской языковой личности.

Национальное пронизывает все уровни организации языковой личности, на

каждом из них приобретая своеобразную форму воплощения, и застывший,

статический и инвариантный, характер национального в структуре языковой

личности отливается в самом языке в динамическую, историческую его

составляющую.

Для "достраивания" языковой личности от базовых, фундаментальных ее

составляющих до конкретно-индивидуальной реализации необходимо учесть

переменные, статистически вариативные части ее структуры и включить:

– на нулевом уровне – системно-структурные данные о состоянии языка в

соответствующий период;

– на первом уровне – социальные и социолингвистические характеристики

языковой общности, к которой относится рассматриваемая личность и которая

определяет субординативно-иерархические, т.е. идеологические, отношения

основных понятий в картине мира;

– наконец, на втором уровне – сведения психологического плана,

обусловленные принадлежностью изучаемой личности к более узкой

референтной группе или частному речевому коллективу и определяющие те

ценностно-установочные критерии, которые и создают уникальный,

неповторимый эстетический и эмоционально-риторический колорит ее

дискурса (или ее речи, всех текстов, ее "языка"). Таким образом, все четыре

парадигмальные составляющие языка взаимодействуют при последовательном

и полном воссоздании структуры языковой личности: историческая (равная

национальной специфике) выступает как основа, стержень, который

оснащается системно-структурной, социальной и психической языковыми

доминантами.

Полное описание языковой личности в целях ее анализа или синтеза

предполагает: а) характеристику семантико-строевого уровня ее организации

108

(т.е. либо исчерпывающее его описание, либо дифференциальное,

фиксирующее лишь индивидуальные отличия и осуществляемое на фоне

усредненного представления данного языкового строя); б) реконструкцию

языковой модели мира, или тезауруса данной личности (на основе

произведенных ею текстов или на основе специального тестирования); в)

выявление ее жизненных или ситуативных доминант, установок, мотивов,

находящих отражение в процессах порождения текстов и их содержании, а

также в особенностях восприятия чужих текстов. Уровни зависят один от

другого, но эта зависимость далеко не прямая и не однозначная: знание об

устройстве и особенностях функционирования вербально-семантического

уровня данной личности, например, полный ее ассоциативный словарь,

является необходимой предпосылкой, но еще не дает оснований делать

заключение о языковой модели мира, т.е. от лексикона личности нельзя перейти

непосредственно к ее тезаурусу; точно так же, коль скоро нам известен тезаурус

личности, мы еще не можем делать выводов о мотивах и целях, управляющих

ее текстами и пониманием текстов ее партнеров. Для перехода от одного

уровня к другому каждый раз нужна некоторая дополнительная информация.

Попытки прямых, не опосредованных дополнительной информацией

умозаключений от одного уровня к другому при оценке языковой личности

приводят к псевдознанию, псевдопониманию данной личности. <…>

Если в самом общем виде говорить о том ключе, который необходим для

установления связи между уровнями в структуре языковой личности, для

перехода с одного уровня на другой, когда исходной является только

информация об устройстве нижележащего уровня, то этим ключом должна

быть, собственно говоря, экстралингвистическая информация, поставляемая

социальной составляющей языка и связанная с "историей" языковой

социализации данной личности, "историей" ее приобщения к принятым в

данном обществе стереотипам в соотношении жизненно важных понятий, идей,

представлений, историей их усвоения и присвоения в процессе социализации.

На основе этой информации от вербально-семантического уровня мы можем

109

перейти к лингвокогнитивному и реконструировать тезаурус личности. Для

перехода к мотивационно-прагматическому уровню опять нужна

дополнительная информация, но уже не о социальной истории, а о социальном

функционировании языковой личности, о ее социальных ролях и референтных

группах.

<…> Представление о связи и взаимодействии уровней показывает,

насколько тесно само содержание понятия языковая личность переплетается с

этнокультурными и национальными чертами индивидуальности. Мы потому

вправе говорить о русской (как и о всякой иной национальной) языковой

личности, что последняя содержит инвариантные исторические составляющие,

которые с необходимостью входят в национальный характер. Как язык, вернее

общность языка, составляет неотъемлемый признак этноса, так и инвариантная

составляющая языковой личности есть часть национального характера. <…>

Языковая личность вовсе не идентична национальному характеру, но,

отыскивая в ней черты (составляющие, компоненты), соотносимые с этим

понятием, мы подводим тем самым и под него определенную научную основу.

ЛИНГВОДИДАКТИЧЕСКОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ И ЕЕ СТРУКТУРА

<…> В лингводидактике накоплены значительные данные, обобщен

обширный опыт преподавания языка и языков, которые позволяют говорить по

крайней мере о трех путях, трех способах представления языковой личности, на

которую ориентированы лингводидактические описания языка. Один из них

исходит из трехуровневой организации (состоящей из вербально-

семантического, или структурно-системного, лингвокогнитивного, или тезау-

русного, и мотивационного уровней) языковой личности; другой опирается на

совокупность умений, или готовностей, языковой личности к осуществлению

различных видов речемыслительной деятельности и исполнению разного рода

коммуникативных ролей; наконец, третий представляет собой попытку

воссоздания языковой личности в трехмерном пространстве а) данных об

110

уровневой структуре языка (фонетика, грамматика, лексика), б) типов речевой

деятельности (говорение, слушание, письмо, чтение), в) степеней овладения

языком.

Что касается трехуровневого представления модели языковой личности,

то оно поддерживается довольно широко распространенными идеями о

трехуровневости процессов восприятия и понимания, которые оказываются тем

самым конгруэнтными самому устройству языковой личности. Так, соот-

ветственно намечаемым нами мотивационному, тезаурусному и вербально-

семантическому уровням языковой личности в схеме смыслового восприятия

выделяют побуждающий, формирующий и реализующий уровни.

Возвращаясь к структуре языковой личности, необходимо отметить, что в

нашем представлении на каждом из трех уровней она складывается изоморфно

из специфических типовых элементов – а) единиц соответствующего уровня, б)

отношений между ними и в) стереотипных их объединений, особых,

свойственных каждому уровню комплексов. Так, на нулевом, вербально-

семантическом уровне в качестве единиц фигурируют отдельные слова,

отношения между ними охватывают все разнообразие их грамматико-парадиг-

матических, семантико-синтаксических и ассоциативных связей, совокупность

которых суммируется единой "вербальной сетью", а стереотипами являются

наиболее ходовые, стандартные словосочетания, простые формульные

предложения и фразы типа ехать на троллейбусе, пойти в кино, купить хлеба,

выучить уроки, которые выступают как своеобразные "паттерны" (patterns) и

клише. На лингвокогнитивном (тезаурусном) уровне в качестве единиц следует

рассматривать обобщенные (теоретические или обыденно-житейские) понятия,

крупные концепты, идеи, выразителями которых оказываются те же как будто

слова нулевого уровня, но облеченные теперь дескрипторным статусом.

Отношения между этими единицами — подчинительно-координативного плана

– тоже принципиально меняются и выстраиваются в упорядоченную,

достаточно строгую иерархическую систему, в какой-то степени (непрямой)

отражающую структуру мира, и известным (хотя и отдаленным) аналогом этой

111

системы может служить обыкновенный тезаурус. В качестве стереотипов на

этом уровне выступают устойчивые стандартные связи между дескрипторами,

находящие выражение в генерализованных высказываниях, дефинициях,

афоризмах, крылатых выражениях, пословицах и поговорках, из всего

богатства и многообразия которых каждая языковая личность выбирает,

"присваивает" именно те, что соответствуют устойчивым связям между

понятиями в ее тезаурусе и выражают тем самым "вечные", незыблемые для нее

истины, в значительной степени отражающие, а значит и определяющие ее

жизненное кредо, ее жизненную доминанту. Когда устойчивость, стабильность

той или иной связи подвергается сомнению, то возникает "проблема". Из этой,

хотя и самой общей характеристики двух низших уровней организации

языковой личности становится, очевидно, понятным основание для сделанного

ранее утверждения, что собственно языковая личность начинается не с

нулевого, а с первого, лингвокогнитивного (теэаурусного) уровня, потому что

только начиная с этого уровня оказывается возможным индивидуальный выбор,

личностное предпочтение. <…> Нулевой же уровень – слова, вербально-

грамматическая сеть, стереотипные сочетания (паттерны) – принимается

каждой языковой личностью как данность, и любые индивидуально-творческие

потенции личности, проявляющиеся в словотворчестве, оригинальности

ассоциаций и нестандартности словосочетаний, не в состоянии изменить эту

генетически и статистически обусловленную данность.

Высший, мотивационный уровень устройства языковой личности более

подвержен индивидуализации и потому, вероятно, менее ясен по своей

структуре. Все же можно полагать, что и этот уровень состоит из тех же трех

типов элементов – единиц, отношений и стереотипов. Понятно, что единицами

здесь не могут быть семантические, языково-ориентированные элементы –

слова, не могут ими быть и гностически-ориентированные строевые элементы

тезауруса – концепты, понятия, дескрипторы. Ориентация единиц

мотивационного уровня должна быть прагматической и потому здесь следует

говорить о коммуникативно-деятельностных потребностях личности. <…>

112

Чтобы нагляднее представить степень использования трехуровневой

модели языковой личности в лингводидактике, целесообразно свести

результаты наших рассуждений в схему:

Элементы уровней

1 2 3

Философ-

ский

аспект

Психологи-

ческий аспект

Уровни

структуры

языковой

личности единицы отношения стереотипы

Язык Семантический

уровень

А

Вербально-

семантический

СЛОВА Грамматико-

парадигма-тическе,

семантико-

синтаксические,

ассоциативные –

«вербальная сеть»

Модели

словосочетаний и

предложений

Интеллект Когнитивный

уровень

Б

Тезаурусный

ПОНЯТИЯ

(идеи,

концепты)

Иерархически-

координативные –

семантические поля,

«картина мира»

Генерализованные

высказывания

(кому много дано,

тот не может

быть счастлив)

Действии-

тельность

Прагматический

уровень

В

Мотиваци-

онный

ДЕЯТЕЛЬ-

НОСТНО-

КОММУНИ-

КАТИВНЫЕ

ПОТРЕБНОС

ТИ

Сферы общения,

коммуникативные

ситуации,

коммуникативные

роли – «коммуни-

кативная сеть»

Образы (символы)

прецедентных

текстов культуры

<…> Чтобы сделать рассматриваемую нами "целевую" модель языковой

личности несколько компактнее, упорядоченнее и нагляднее, будем для

простоты всякий вид языковой способности называть "готовностью"

(например, "готовность к рецепции терминологической лексики в области

химии кристаллов"), не проводя дифференциации между умением, навыком

или компетенцией. Полученный набор готовностей к речевой деятельности

распределим далее по схеме трехуровневой организации языковой личности.

<…> В нашу же задачу входила только фиксация и коллекционирование

встретившихся готовностей с целью выяснения их аналитической и син-

тетической ценности и возможностей систематизации для моделирования

113

языковой личности. В приводимом списке распределение по уровням

представляется более надежным, чем разграничение внутри уровней по

соответствующим клеткам схемы, которое произведено с известной степенью

условности.

ВЕРБАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ (НУЛЕВОЙ) УРОВЕНЬ

А-1 (ЕДИНИЦЫ)

— готовность к номинациям (это по сути дела основа семиотической

деятельности, опирающаяся на принципиальную возможность ассоциации

слова, звукового комплекса с предметом)

— готовность к рецепции лексики

— готовность осуществлять выбор слов

— владение специальной терминологией определенной области знаний

— готовность использовать инонациональную лексику А-2 (РЕГИСТРИРУЮЩАЯ СТРУКТУРА - ВЕРБАЛЬНАЯ СЕТЬ)

— готовность к рецепции грамматических структур

— готовность к устной речи

— каллиграфические готовности

— владение нормами орфографии

— готовность к письменной речи

— готовность понимать и воспроизводить в речи значительное богатство

средств выражения А-З (СТЕРЕОТИПЫ — МАНИФЕСТАЦИИ РЕГИСТРИРУЮЩИХ СТРУКТУР)

— качество чтения

— готовность производить и воспринимать тексты повседневного

использования (т.е. владение "обыденным языком")

— готовность к монологическому выступлению

— владение темпом спонтанной речи ТЕЗАУРУСНЫЙ (ПЕРВЫЙ) УРОВЕНЬ

Б-1 (ПОНЯТИЯ)

— готовность дать определение используемым понятиям

— готовность отыскивать, извлекать, понимать и перерабатывать необходимую

114

информацию в текстах (с опорой на ключевые слова, дескрипторы, понятия)

— готовность использовать иностранные понятия — для сопоставления или

некритически Б-2 (РЕГИСТРИРУЮЩАЯ СТРУКТУРА — ТЕЗАУРУС)

— готовность придавать высказыванию модальную окрашенность

— готовность к развертыванию аргументации

— готовность к соединению реплик в диалоге при их нетавтологичности

— готовность к импровизации ре Б-3 (СТЕРЕОТИПЫ - ПРАВИЛА)

— готовность пользоваться внутренней речью

— готовность к информирующей и оценочной передаче содержания чужой

речи

— готовность рефлектировать по поводу фактов родного языка (языковое

сознание, проявляющееся в оценке плана выражения своей и чужой речи)

— готовность создавать и использовать универсальные (генерализованные)

высказывания МОТИВАЦИОННО-ПРАГМАТИЧЕСКИЙ (ВТОРОЙ) УРОВЕНЬ

В-1 (ДЕЯТЕЛЬНОСТНО-КОММУНИКАТИВНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ)

— готовность учитывать в общении "фактор адресата", его пресуппозицию, т.е.

степень осведомленности

— готовность производить рациональное размещение элементов высказывания

во времени

— готовность управлять общением

— готовность целенаправленно строить высказывания, достигающие заданного

эффекта, т.е. обладающие необходимой мерой воздейственности В-2 (РЕГИСТРИРУЮЩАЯ СТРУКТУРА – КОММУНИКАТИВНАЯ СЕТЬ: СФЕРЫ, СИТУАЦИИ, РОЛИ)

— готовность оперировать подъязыком разговорной речи

— готовность пользоваться различными конкретными подъязыками и

регистрами, т.е. умение с каждым говорить на его языке

— готовность использовать стилистические средства того или иного подъязыка

— ив рецептивной и в продуктивной деятельности

115

— готовность различать деловую и художественную прозу при

продуцировании письменного текста

— готовность убедительно высказаться на родном языке публично

— готовность соотносить интенции, мотивы, запрограммированные смыслы со

способами их объективации в тексте — в рецептивной и продуктивной

деятельности В-3 (СТЕРЕОТИПЫ - ОБРАЗЫ ПРЕЦЕДЕНТНЫХ ТЕКСТОВ)

— готовность читать медленно, связанная со способностью воспринимать

художественные тексты

— готовность эстетического анализа текста

— готовность к прогнозированию сюжетных ходов художественного текста

— готовность оперировать прецедентными текстами художественной культуры

— готовность оперировать видами словесности

— готовность к художественной критике

— готовность отличать художественную литературу от "чтива"

— готовность чувствовать банальность рифмы

— готовность продуктивно пользоваться тропами

— готовность верифицировать

— готовность к использованию "крылатых слов"

— готовность к оперированию национальным (Скалозуб, Ляпкин-Тяпкин,

Обломов, г.Глупов) и интернациональным ономастиконом (Меценат, Росинант,

Ватерлоо и т.п.).

Упорядоченный таким способом перечень речевых навыков и умений

(готовностей), давая определенное представление об операционном наполнении

понятия языковая личность, о ее "готовностной модели", все же ставит

одновременно и много новых вопросов, которые требуют развертывания

некоторого дополнительного комментария к списку. <…> Можно

констатировать, что при выделении различного вида готовностей действуют

две разнонаправленные тенденции – дифференциальная, приводящая к их

максимальному дроблению, измельчению и в крайнем выражении стремящаяся

116

привести каждую из них в соответствие единицам языковой системы, и

интегральная, ориентированная на характеристику комплексных, высших

умений владения личности языком. <…> Но вывод при таком положении дел

должен быть неутешителен: в условиях действия этих разнонаправленных

тенденций может быть и удастся уточнить демаркационную линию между

методикой (лингво-, системоцентризм) и лингводидактикой (антропоцентризм),

но заведомо нельзя построить целостную "готовностную" модель языковой

личности, поскольку она всегда будет принципиально неполной.

Вопрос, который требует обсуждения в связи с предложенным списком,

касается системных отношений между самими речевыми готовностями.

Интуитивно кажется ясным, что умения связаны друг с другом, образуют

отдельные группировки, пучки, объединения, в которых одно может служить

предпосылкой для формирования другого или естественным образом

имплицировать его. Но какие готовности при этом оказываются ключевыми,

так сказать, системообразующими? При рассмотрении этого списка не нужно

забывать, что известная упорядоченность внесена в него уже тем, что набор

готовностей распределен по клеткам таблицы, символизирующим в нашем

представлении структуру языковой личности. Особенность же нашей схемы

заключается в ее функциональности, в том, что языковая личность дана в ней

сразу вся, целиком, одновременно и одномоментно. А это означает, что в

структуре нормальной языковой личности должны быть представлены все

клетки без исключения (только степень их заполнения, насыщения может быть

разной) и что последовательность клеток не имеет онтогенетического

(исторического, эволюционного) смысла. <…>

Особенность модели, также требующая комментария, обусловлена ее

трансформируемостью, вариативностью. Имеется в ввиду тот факт, что

формирование набора готовностей управляется и определяется в первую

очередь социальными условиями и соответствующими ролями языковой

личности. Одно дело готовности среднего носителя языка, и другое дело

готовности филолога-русиста или преподавателя русского языка; одно дело

117

готовности русского ученика, и другое дело готовности изучающего русский

язык как неродной.

Итак, подводя итог рассмотрению готовностной модели языковой

личности, мы должны констатировать прежде всего негативные ее

характеристики: неполноту (или принципиальную незавершенность), то есть

способность к расширению «на случай», невыраженность системных

отношений, то есть потенциальную системность, и нестабильность,

варьируемость набора составляющих ее речевых готовностей. <…> Однако, как

показывает практика, готовностная модель является полезной идеализацией и в

качестве вспомогательного средства, инструмента с успехом используется и в

анализе, то есть при реконструкции языковой личности на базе произведенных

ею текстов, и при синтезе, то есть целенаправленной установке на

формирование, конструирование определенных свойств языковой личности.

<…>

Наряду с рассмотренными "методической" и "готовностной" моделями

языковой личности, которые получены здесь на пути обобщения и

"рациональной реконструкции" бытующих в языкознании, психолингвистике и

лингводидактике идей, в последние годы разработана еще одна модель, самим

автором названная "лингводидактической"∗. Особенность ее заключается в том,

что, соединяя данные об устройстве языка, о языковой структуре с видами

речевой деятельности (в этой части она совпадает с другими подходами),

данная модель представляет языковую личность в ее развитии, становлении, в

ее движении от одного уровня владения языком к другому, более высокому.

Принципиально новым в этой модели является введение уровней владения

языком.

Таких уровней выделяется пять: уровень правильности, предполагающий

знание достаточно большого лексического запаса и основных строевых

закономерностей языка и позволяющий тем самым строить высказывания и

∗ Богин Г.И. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов. Автореферат докторской диссертации. Л., 1984. Он же. Современная лингводидактика. Калинин, 1980.

118

продуцировать тексты в соответствии с элементарными правилами данного

языка; уровень интериоризации, включающий умения реализовать и

воспринимать высказывания в соответствии с внутренним планом речевого

поступка; уровень насыщенности, выделяемый с точки зрения отраженности в

речи всего разнообразия, всего богатства выразительных средств языка в

области фонетики, грамматики и лексики; уровень адекватного выбора, оцени-

ваемый с точки зрения соответствия используемых в высказывании языковых

средств сфере общения, коммуникативной ситуации и ролям коммуникантов;

уровень адекватного синтеза, учитывающий соответствие порожденного

личностью текста всему комплексу содержательных и коммуникативных задач,

положенных в его основу. Уровни развитости языковой личности составляют

"третье измерение", а вся модель предстает как трехмерное образование

(своеобразный параллелепипед) на пересечении трех осей – уровней языковой

структуры (их три – фонетика, грамматика и лексика), пяти

охарактеризованных выше уровней владения языком и четырех видов речевой

деятельности – говорения, письма, слушания и чтения. В результате модель

слагается из 60 (3 × 5 × 4 = 60) "кирпичиков", каждый из которых обозначает

определенный компонент языковой личности, соотносимый с понятием речевой

готовности: например, "адекватный выбор фонетического варианта для устного

(публичного) выступления" или "восприятие при чтении насыщенности текста

разнообразием синонимических средств (лексика) для передачи того или иного

понятия".

Лингводидактическая модель языковой личности обладает, на наш

взгляд, большей разрешающей диагностической силой, чем методическая

модель, а от готовностной модели ее выгодно отличает отчетливо выраженная

системность. Однако она и явно уступает последней из-за недискретности,

недифференцированности, с какой в ней представлена языковая структура:

один "кирпичик" на всю грамматику вообще, один "кирпичик" на всю лексику

и т.п. Далее, при несомненной эвристической ценности лингводидактической

модели, заключающейся в возможности представить языковую личность

119

компактно, обозримо и в динамике, модель страдает от своей глобальности и

своей универсальности, т.е. приложимости к любой языковой личности

независимо от национальной специфики языка, независимо от того, первый

(родной) это язык или второй.

В.И. Карасик22

АСПЕКТЫ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ

Социальная сущность языка заключается в том, что он существует

прежде всего в языковом сознании – коллективном и индивидуальном.

Соответственно языковой коллектив, с одной стороны, и индивидуум, с другой

стороны, являются носителями культуры в языке. Коллектив как этнос или

нация и индивидуум являются крайними точками на условной шкале языкового

сознания.

Языковое сознание опредмечивается в речевой деятельности, т.е. в

процессах говорения (письма) и понимания, по Л.В. Щербе∗. Речевая

деятельность осуществляется индивидуумом и обусловлена его

социопсихофизиологической организацией. Речевая деятельность и речевая

организация человека тесно взаимосвязаны, но, тем не менее, могут быть

противопоставлены как явление и сущность, и в этом смысле троякая модель

языковых явлений (речевая деятельность – языковая система – языковой

материал) закономерно уточняется как четырехчленное образование•. <…>

Культурологичекая лингвистика фокусирует внимание исследователей на

социальном аспекте языковых явлений, на значимых характеристиках

коммуникативных ситуаций, на повторяющихся признаках участников

общения, на общем фонде знаний, позволяющем людям понимать друг друга.

Таким образом, центральным моментом для лингвокультурологии является

языковое сознание как важнейшая составляющая речевой организации 22 Карасик В.В. Проблемы речевой коммуникации. Саратов. Вып.3. 2003. С. 24-32. ∗ Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. • Залевская А.А Введение в психолингвистику. М., 1999. С.30.

120

человека.

Что включает речевая организация человека? Можно выделить пять

аспектов этой организации: 1) языковая способность как органическая

возможность научиться вести речевое общение (сюда входят психические и

соматические особенности человека); 2) коммуникативная потребность, т.е.

адресатность, направленность на коммуникативные условия, на участников

общения, языковой коллектив, носителей культуры; 3) коммуникативная

компетенция как выработанное умение осуществлять общение в его различных

регистрах для оптимального достижения цели, компетенцией человек

овладевает, в то время как способности можно лишь развить; 4) языковое

сознание как активное вербальное «отражение во внутреннем мире внешнего

мира»°; 5) речевое поведение как осознанная и неосознанная система

поступков, раскрывающих характер и образ жизни человека.

Языковая способность и коммуникативная потребность выступают как

предпосылки для овладения языком и осуществления общения, комму-

никативная компетенция – как проявление языкового сознания в выборе

средств общения. Реализация этих средств в конкретном речевом действии

выражается в тексте, который, отметим, обычно произносится или пишется

отдельным индивидом, т.е. личностью, а не народом. Перечисленные ком-

поненты речевой организации человека неоднородны, наиболее конкретным

является акт речевого поведения, наиболее абстрактным языковое сознание

человека, включающее чувства, волю, мышление, память в их неразрывном

единстве.

Говоря о языковой личности, нельзя не упомянуть о речевом паспорте

говорящего и о языковом идиостиле человека. Речевой паспорт – это со-

вокупность тех коммуникативных особенностей личности, которые и делают

эту личность уникальной (или, по меньшей мере, узнаваемой). Идиостиль

человека (если мы попробуем терминологически противопоставить его

° Лурия А.Р. Язык и сознание М , 1998. С. 24.

121

речевому паспорту) можно было бы трактовать как выбор говорящим тех или

иных средств общения, поскольку стиль предполагает выбор. Таким образом,

из совокупности текстов, которые были произнесены или написаны

конкретным индивидом (т.е. из его языкового материала или сверхтекста)

можно выделить объективные и субъективные характеристики языковой

личности. Речевой паспорт можно было бы рассматривать как один из аспектов

коммуникативного поведения, а идиостиль – как аспект коммуникативной

компетенции. Компетенция также включает языковое чутье, т.е. «систему

бессознательных оценок, отображающих системность языка в речи и

общественные языковые идеалы»∗ и языковой вкус – систему установок

человека в отношении языка и речи на этом языке.

Носителем языкового сознания является языковая личность, т.е. человек,

существующий в языковом пространстве – в общении, в стереотипах

поведения, зафиксированных в языке, в значениях языковых единиц и смыслах

текстов. Изучение языковой личности в отечественной лингвистике по праву

связано с именем Ю.Н. Караулова, который под языковой личностью понимает

«совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих

создание им речевых произведений (текстов)»•. Рассматриваемое понятие

допускает двойственную интерпретацию: статическую и динамическую. В

первом случае мы принимаем индивида в качестве личности, т.е. субъекта

социальных отношений, обладающего своим неповторимым набором

личностных качеств. В какой мере эти качества релевантны для конкретных

ситуаций общения? Очевидно, что для определенных ситуаций важны только

некоторые характеристики личности, связанные, например, с выполнением

определенной социальной роли. Во втором случае мы предполагаем, что на

определенном этапе индивид еще не является личностью, т.е. не обладает

отличительными социально обусловленными характеристиками. В

психологическом плане такая постановка вопроса вполне оправданна: здесь ∗ Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. Из наблюдений над речевой практикой масс-медиа М., 1994. С.22. • Караулов Ю.Н.Предисловие. Русская языковая личность и задачи ее изучения Л.; М., 1989. С.3.

122

следует принять во внимание этапы развития психики ребенка, активную роль

среды и воспитателей в становлении личности и, наконец, патопсихологию

человека, т.е. движение в сторону разрушения личности. В лингвистическом

плане динамическое понимание личности разрабатывается прежде всего приме-

нительно к изучению детской речи и в лингводидактике.

<…> К числу вопросов, относящихся к ведению теории языковой личности,

относятся следующие: 1) типы языковых личностей, 2) аспекты (подходы к

изучению) языковых личностей, 3) структура языковой личности, 4) языковая

компетенция и языковая способность <…>.

Типология языковых личностей может строиться на различных основаниях.

С позиций этнокультурной лингвистики можно выделить типы носителей

базовой и маргинальной культур для соответствующего общества. Здесь

действует оппозиция «свой - чужой». В условиях межкультурного общения

релевантным оказывается дифференциация чужих по признаку реальности,

естественности общения. Условно можно разграничить следующие типы

языковых личностей: 1) человек, для которого общение на родном языке

является естественным в его коммуникативной среде; 2) человек, для которого

естественным является общение на чужом языке в его коммуникативной среде,

здесь мы говорим о ксенолекте, т.е. той разновидности языка, которой

пользуются, например, эмигранты, либо люди, длительно живущие в чужой

стране, либо люди, пользующиеся языком международного общения в целях

естественной коммуникации, например ученые, выступающие по-английски на

конференции в Японии; 3) человек, который говорят на чужом языке с

учебными либо другими целями, не относящимися к характеристикам

естественной среды общения.

С позиций психолингвистики уместно противопоставить типы личностей,

выделяемые в психологии, и рассмотреть языковые и речевые способы

проявления соответствующих личностей. Такая типология окажется весьма

дробной. Здесь можно анализировать специфику речевого поведения

экстравертов и интравертов, доминирующих и подчиняющихся,

123

романтичных и прозаичных, нейротичных и усреднение нормальных людей и

т.д. Широко известна трансактная модель общения, по Э. Берну, где

противопоставляются условные личности Взрослого, Ребенка и Родителя.

Весьма интересна концепция К.Ф. Седова, который выделяет три типа

языковой личности – инвективный, рационально-эвристический и

куртуазный∗.

С позиций социокультурной лингвистики выделяются типы языковых

личностей по объективным статусным признакам – возраст, пол, уровень

образования, стиль жизни и т.д. В ином аспекте можно построить типологию

языковых личностей по типам модальных (или модельных) личностей,

определяющих поведение людей в рамках определенной культуры, например,

русский интеллигент, английский аристократ, немецкий офицер.

Модальная личность представляет собой стереотип поведения, который

оказывает существенное воздействие на культуру в целом и который служит

своеобразным символом данной культуры для представителей других

этнокультур. Заслуживает внимания социологическая типология личностей,

которую строит Оррин Клапп, выделяя, например, социальные типы героев,

злодеев, клоунов, жертв и др.∗. Близкой по типу является функциональная

типология персонажей волшебной сказки в известной работе В.Я. Проппа

«Морфология сказки» (герой, вредитель, посредник, даритель и др.)•.

Если же мы будем говорить о типах культуры, имея в виду речевую

культуру, т.е. степень приближения языкового сознания индивидуума к

идеальной полноте языкового богатства в том или ином виде языка, то оп-

равданным является выделение таких языковых личностей, как носитель

элитарной речевой культуры применительно к литературной норме, либо

носитель диалектной речевой культуры, либо носитель городского просто-

речия и т.д.° Представители Саратовской лингвистической школы

∗ Горелов И.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. М., 1997. С.133. ∗ Klapp O H. Syrnbolic leaders. Public dramas and public men. Chicago, 1964. С.43-50. • Пропп В.Я. Морфология сказки. Л.. 1928. ° Сиротинина О.Б. Тексты, текстоиды. дискурсы в зоне разговорной речи // Человек - Текст – Культура.

124

противопоставляют также абстрактную и конкретную языковые личности,

понимая под последней реального носителя языка.

К числу дискуссионных относится вопрос о том, может ли каждый

говорящий рассматриваться как языковая личность. При статическом по-

нимании личности (все приведенные выше подходы базируются именно на

такой трактовке) на этот вопрос дается утвердительный ответ. Динамическая

интерпретация данного понятия прослеживается в тезисе Ю.Н. Караулова о

том, что языковая личность начинается по ту сторону обыденного языкаϒ. Если

согласиться с тем, что существует уровень нейтрализации языковой личности,

т.е. уровень стандарта, на котором стираются индивидуальные речевые

отличия, то правомерно предположить, что нейтрализация личности - это

актуализация статуса человека. Разумеется, нейтрализация личности – это

абстракция. В реальном общении личностно-индивидуальное и статусно-

представительское в человеке неразрывно слиты: пассажир, покупатель,

пациент, клиент, прихожанин, прохожий на улице реализуют себя в названных

ролях, помимовольно проявляя как личностные, так и статусно-ролевые

качества, в которых им приходится выступать в общении с другими людьми.

Соглашаясь с тем, что в общении происходит постоянное переключение по

линии «персонализация – деперсонализация», я бы не стал устанавливать

жесткую корреляцию между обыденным языком, семантическим уровнем

языковой личности и нулевой представленностью личности в общении.

Обыденный язык объединяет всех, говорящих на нем, им пользуются все, но

если говорящий на обыденном языке не является языковой личностью, то из

этого допущения возможны следующие выводы: 1) языковая личность

проявляется только в определенных жанрах речи; 2) языковая личность – это

специфическое качество человека говорящего, то появляющееся, то

исчезающее; 3) обыденное общение – это способ маскировки своей личности;

4) обыденное общение не сводится к представительскому, следовательно,

Екатеринбург. 1994. ϒ Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987. С.36.

125

представительское общение акцентирует личность говорящего (но контролер в

троллейбусе для нас – это прежде всего контролер, а только потом скромный

либо самоуверенный, молодой или пожилой, симпатичный или неприятный че-

ловек). Приведенные аргументы, как можно видеть, легко могут быть

опровергнуты. Вместе с тем я разделяю мнение Ю.Н. Караулова, который,

выделяя семантический, когнитивный и мотивационный уровни языковой

личности, подчеркивает, что семантический уровень является базой для

языкового общения∗, и в этом смысле в меньшей мере индивидуализирует

личность, чем понятия, идеи, концепты в сознании человека, с одной стороны,

и цели, мотивы, интересы в этом сознании – с другой стороны.

Рассматривая частночеловеческую языковую личность, В.П. Нерознак•

выделяет два основных ее типа: 1) стандартную языковую личность,

отражающую усредненную литературно обработанную норму языками 2)

нестандартную языковую личность, которая объединяет в себе «верхи» и

«низы» культуры языка. К верхам культуры исследователь относит писателей,

мастеров художественной речи. Рассматривается креативная языковая личность

в ее двух ипостасях – «архаисты» и «новаторы». Низы культуры объединяют

носителей, производителей и пользователей маргинальной языковой культуры

(антикультуры). Показателем принадлежности говорящего к языковым

маргиналам автор считает ненормированную лексику – арго, сленг, жаргон и

ненормативные слова и выражения. Нормативно-центрическая модель

языковой личности активно разрабатывается в исследованиях, посвященных

изучению языка и стиля известных мастеров слова. Креативность является

важной характеристикой языковой личности, но мы получим более полное

представление о нестандартных языковых личностях, если обратимся к

исследованию речи не только писателей, но и ученых, журналистов, учителей.

Я бы отметил высокую степень креативности в языковой игре на низовом

уровне культуры. Маргинальная языковая личность – явление неоднозначное. ∗ Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987. С.37. • Нерознак В П. Лингвистическая персонолоиня: к определению статуса дисциплины//Язык. Поэтика. Перевод: Сб науч. трудов Моск. лингв. ун-та М., 1996. Вып. 426. С.114.

126

Сюда относятся те, кто не владеет языковым минимумом, необходимым для

того, чтобы считаться своим в данной культуре в целом (это в основном

представители других культур), те, кто страдает отклонениями от об-

щепринятого поведения (патологические случаи), а также те, кто ненамеренно

и намеренно нарушает этические нормы поведения, в том числе и речевого. К

последней разновидности языковых личностей относится в определенных

ситуациях общения столь большое количество людей, что называть их

маргиналами с научной точки зрения становится все труднее. В этой связи

нельзя не согласиться с В.И. Жельвисом°, справедливо считающим, что

инвектива – это сознательное нарушение социальных запретов с целью снятия

психологического напряжения. Можно и следует искать другие способы

выхода отрицательной энергии, но вербализация агрессивных эмоций

неизбежно сохранится в человеческом обществе, хоть и. возможно, примет

новые формы.

Принимая во внимание многоаспектностъ личности, можно построить

типологию языковых личностей на основании лингвистически релевантных

личностных индексов. Известно, что социолингвистические исследования

обычно базируются на особых знаках, которые дают возможность четко

противопоставить те или иные социальные группы. Речь идет о тех знаках,

прототипом которых является библейский «шиббалет». <…> К числу таких

индексов относятся и фразеологические единицы. <…>

Фразеологические единицы, которые используются как в личностно-

ориентированном, так и в статусно-ориентированном общении, имеют раз-

личную прагматическую основу. Во-первых, эти единицы обеспечивают

клишированность дискурса, соблюдение неких жанровых канонов, здесь мы

говорим преимущественно о статусно-ориентированном дискурсе. Клишируя

свою речь, говорящий как бы надевает маску представителя ин-

ституциональной группы. Очень часто эти фразеологизмы носят ° Жельвис В.И. Эмотивный аспект речи. Психолингвистическая интерпретация речевого воздействия. Ярославль, 1990.

127

терминологический или квазитерминологический характер. Их назначение –

скрыть индивидуальность участника общения. Примером такого общения

являются церемониальные речи и трафаретные жанры делового дискурса. Во-

вторых, фразеологические единицы являются способом самовыражения

говорящего, это – полярно противоположная функция по отношению к

речевым клише. Подобные фразеологизмы тяготеют к личностно-

ориентированным видам дискурса. В лингвистической литературе отмечается,

что две полярные характеристики отношения говорящего к собственной речи

выражаются в русском языке словами «так сказать» и «как говорится»∗. В

первом случае говорящий готовит слушающего к некоторому нестандартному

выражению, во втором – приносит извинение за трафаретный оборот либо дает

понять, что за этим оборотом следует некоторый намек.

В статусно-ориентированном дискурсе встречаются отклонения от

трафаретов, предваряемые индикаторами « я бы сказала, «так сказать» и даже

«как я говорю». В этом случае мы сталкиваемся с языковым эгоцентризмом,

вполне оправданным, если говорящий ставит перед собой цель оказать

воздействие на партнера в рамках институционального дискурса средствами

личностно-ориентированного общения. В статусно-ориентированном и

обиходном общении встречается и эмфатическое выделение стандарта,

общепринятого мнения с помощью таких выражений, как «старые люди

говорят», «в старину говорили», «как говорят в таких случаях», Перед нами –

примеры языкового социоцентризма, когда говорящий полностью

солидаризируется с мнением коллектива и опирается на силу традиции в

качестве аргумента. Интересно отметить, что одну и ту же фразеологическую

единицу можно использовать и в эгоцентрической, и в социо-центрической

функции в зависимости от типа дискурса и ожиданий участников общения.

Таким образом, прагматика фразеологизмов позволяет противопоставить

два типа языковой личности – эгоцентрический и социоцентрический.

∗ Шмелева Т.В «Так сказать» и «как говорится» // Служебные слова. Новосибирск. 1987.

128

Эгоцентрическая языковая личность насыщает свою речь яркими и

необычными выражениями, среди которых немало фразеологических

единиц, с целью саморепрезентации и украшения речи. Социоцентрическая

языковая личность использует клишированные выражения для подтверждения

своего статуса – статусной неопределенности – для опознания членов своей

социальной группы. <…>

Фразеологические единицы разных типов являются индексами и для

противопоставления элитарной и вульгарной языковых личностей. Если

элитарная языковая личность пользуется нейтральными, высокими или

сниженными (обычно пародируемыми) фразеологизмами как стилистическими

средствами, то вульгарная языковая личность оперирует единственным

средством выражения – жаргонной и обсценной обиходной речью.

Ограниченный инвентарь полифункциональных табуируемых выражений,

представляющих собой коммуникативные клише особого типа – эквиваленты

междометий, является индексом вульгарной языковой личности. Возвращаясь к

вопросу о статусе маргинальной языковой личности, следует сказать, что

оппозитивным коррелятом такому понятию является нормальная (нейтральная)

языковая личность. Маргинальная языковая личность – это носитель иной

культуры либо человек с патологическими отклонениями в поведении.

Фразеологические единицы выступают в качестве четких показателей

принадлежности говорящего к своей либо чужой культуре. Во-первых,

активное владение этими единицами подразумевает понимание их уместности

в различных коммуникативных ситуациях: иностранец сразу же выдает себя,

приводя устаревший фразеологизм («Зачем кричать по телефону во всю

ивановскую?» или «It will cost us a pretty penny»). Во-вторых, понимание этих

единиц основано на их конвенциональном значении (иностранные студенты

прокомментировали русскую поговорку «Чем дальше в лес, тем больше дров»

так: «Чем больше мы изучаем что-либо, тем лучше мы это узнаем»).

Итак, языковая личность представляет собой многомерное образование.

Типы языковых личностей выделяются в зависимости от подхода к предмету

129

изучения, и эти подходы осуществляются либо с позиций личности

(этнокультурологические, социологические и психологические типы

личностей), либо с позиций языка (типы речевой культуры, языковой нормы). С

позиций языка можно построить также модель словарной личности, т.е.

носителя представлений, стереотипов и норм, закрепленных в значениях слов,

толкуемых в словарях. Словарная личность представляет собой наиболее

абстрактный тип языковой личности. Вместе с тем даже на уровне словарной

личности обнаруживаются оценочные разновидности (например, критик и

апологет), проявляющиеся применительно к определенным лексико-

семантическим группам слов.

В.А. Козырев, В.Д. Черняк23

ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ И

ЛИНГВОДИДАКТИЧЕСКОМ АСПЕКТАХ

<…> Языковая личность в широком ее понимании является видом

полноценного представления личности, вмещающим в себя психический,

социальный, этический и другие компоненты, но преломленные через ее язык,

ее дискурс. Понятие языковой личности интегрирует личностные и языковые

процессы, а также охватывает основные этапы речемыслительной деятельности

– от коммуникативного намерения до конечного продукта – текста.

Термином «языковая личность» обозначаются два феномена: «любой

носитель того или иного языка, охарактеризованный на основе анализа

произведенных им текстов с точки зрения использования в этих текстах

системных средств данного языка для отражения видения им окружающей

действительности и для достижения определенных целей в этом мире; 2)

комплексный способ описания языковой способности индивида, соединяющий

23 Козырев В.А., Черняк В.Д. Языковая личность в социокультурном и лингводидактическом аспектах // Козырев В.А., Черняк В.Д. Образовательная среда. Языковая ситуация. Речевая культура. СПб, 2007. С. 31-38.

130

системное представление языка с функциональным анализом текстов»∗.

Формирование языковой личности происходит в процессе восприятия,

переработки и продуцирования разнообразных текстов, устных и письменных.

По существу, совокупность произносимых, воспринимаемых, слышимых,

читаемых текстов формирует языковое сознание личности: «языковое сознание

– величина, которая по мере накопления речевого опыта постоянно развивается

и может выступать как "предмет воспитания"»•.

Ю.Н. Караулов описал структуру языковой личности, которая

«представляется состоящей из трех уровней: 1) вербально-семантического,

предполагающего для носителя нормальное владение естественным языком, а

для исследователя – традиционное описание формальных средств выражения

определенных значений; 2) когнитивного, единицами которого являются

понятия, идеи, концепты, складывающиеся у каждой языковой

индивидуальности в более или менее упорядоченную, более или менее

систематизированную "картину мира", отражающего иерархию ценностей.

Когнитивный уровень устройства языковой личности и ее анализа предполагает

расширение значения и переход к знаниям, а значит, охватывает

интеллектуальную сферу личности, давая исследователю выход через язык,

через процессы говорения и понимания – к знанию, сознанию, процессам

познания человека; 3) прагматического, включающего цели, мотивы, интересы,

установки и интенциональности. Этот уровень обеспечивает в анализе

языковой личности закономерный и обусловленный переход от оценок ее

речевой деятельности к осмыслению реальной деятельности в мире»∗.

Языковая личность, таким образом, с одной стороны, понимается как

совокупность коммуникативных способностей и характеристик человека,

позволяющих ему осуществлять дискурсивную деятельность, с другой – как

совокупность отличительных черт, обнаруживающихся в коммуникативном

∗ Караулов Ю.Н. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть. М., 1999. С. 156. • Культура русской речи и эффективность общения. М., 1996 С. 416. ∗ Караулов Ю.Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения // Язык и личность. М., 1989. С. 5.

131

поведении конкретного носителя языка и обеспечивающих ему

коммуникативную индивидуальность.

В.В. Красных предлагает триаду понятий, характеризующих говорящего

человека: «"Человек говорящий" – личность, одним из видов деятельности

которой является речевая деятельность; языковая личность – личность,

реализующая себя в коммуникации, выбирающая и осуществляющая ту или

иную стратегию и тактику общения, выбирающая и использующая тот или

иной репертуар средств (как собственно лингвистических, так и

экстралингвистических); коммуникативная личность — конкретный участник

конкретного коммуникативного акта, реально действующий в реальной

коммуникации»•.

В лингводидактическом плане за термином «языковая личность» «стоит

реальность в виде субъекта, обладающего совокупностью способностей и

свойств, позволяющих ему осуществлять сугубо человеческую деятельность –

говорить, общаться, создавать устные и письменные речевые произведения,

отвечающие целям и условиям коммуникации, извлекать информацию из

текстов, воспринимать речь»°.

Имея в виду задачи обучения, целесообразно учитывать пять аспектов

речевой организации человека: «1) языковая способность как Органическая

возможность научиться вести речевое общение <...>; 2) коммуникативная

потребность, т. е. адресованность, направленность на коммуникативные

условия, на участников общения, языковой коллектив, носителей культуры; 3)

коммуникативная компетенция как выработанное умение осуществлять

общение в его различных регистрах для оптимального достижения цели,

компетенцией человек овладевает, в то время как способности можно лишь

развить; 4) языковое сознание как активное вербальное "отражение во

внутреннем мире внешнего мира" <...>; 5) речевое поведение как осознанная и

• Красных В.В. Человек умелый. Человек разумный. Человек «говорящий?» (некоторые размышления о языковой личности и не только о ней) // Филологические исследования. М., 1997. Вып.4. С. 54-55. ° Соколова В.В. Культура речи и культура общения. М., 1996. С. 11.

132

неосознанная система поступков, раскрывающая характер и образ жизни

человека»ϒ.

Представляется важным предложенное В.И. Карасиком разграничение

идиостиля и речевого паспорта личности. Речевой паспорт – совокупность

коммуникативных особенностей личности. Идиостиль определяется выбором

тех или иных средств общения. Речевой паспорт – аспект коммуникативного

поведения, идиостиль – аспект коммуникативной компетенции∗.

С понятием речевой паспорт соотносится феномен речевой манеры,

описанный М.Я. Дымарским. «Индивидуальная речевая манера – это способ

речевого поведения, определяемый типом социальной (в том числе

коммуникативной) позиции, доминирующей в социальном бытии индивида, его

характером и темпераментом; способ, включающий ситуативно обусловленный

выбор коммуникативных стратегий и тактик, стилей и подстилей, а также

предпочитаемых индивидом соответствующих синтаксических и

интонационных конструкций, клише и штампов, пластов фразеологии и

лексики. В это понятие входит и собственно манера говорения (темп речи,

характер фонации, дикция и проч.)»•.

Для определения стратегий языкового образования необходимо выявить

основные характеристики языкового сознания современника. <…>

Представляется важным выделение метаязыковой способности, отражающей

сознательное отношение к языку и к речи. Языковое сознание включает в себя

оценку своей и чужой речи, рефлексию над фактами языка, критическое от-

ношение к нарушениям нормы — качества, необходимые для любого педагога.

Языковая компетенция предусматривает сознательный выбор языковых

средств, опирающийся на совокупность знаний о нормах речи.

ϒ Карасик В.В. Речевое поведение и типы языковых личностей // Массовая культура на рубеже XX-XXI веков: Человек и его дискурс. М., 2003 С. 24. ∗ Карасик В.В. Аспекты языковой личности // Проблемы речевой коммуникации. Саратов. Вып.3. 2003. С. 27. • Дымарский М.Я. Речевая культура и речевая манера // Русская языковая ситуация в синхронии и диахронии. СПб., 2005. С. 141.

133

В условиях бурных социолингвистических процессов возрастает значимость

понятия языковой вкус. Симптоматично название книги В.Г. Костомарова

«Языковой вкус эпохи», в которой еще в начале 90-х годов (первое издание

появилось в 1994 г.) была сделана попытка на большом фактическом материале

показать те существенные изменения в речевом поведении современника, в его

речевых предпочтениях, которые были связаны с глобальными социальными

переменами в России в конце 80-х – начале 90-х годов. В основе языкового

вкуса современной эпохи, по мнению И.Т. Вепревой, лежит «стремление к

индивидуальному разнообразию, мощному личностному началу, свободе

выражения, которая граничит со вседозволенностью» °.

Принципиально важно для осмысления современных языковых процессов

положение о том, что в процессе демократизации происходит уменьшение

различий между элитарной и массовой лингвокультурой. Вкус, по словам В.Г.

Костомарова, «отражает в своем развитии динамику общественного сознания и

объединяет членов данного общества на данном этапе истории». «Важнейшее

условие вкуса — социальное по природе, усваиваемое каждым носителем языка

так называемое чувство, или чутье, языка, являющееся результатом языкового и

социального опыта, усвоения знаний языка и знаний о языке, бессознательной

по большей части оценки его тенденций, путей прогресса <...> Чутье языка есть

своеобразная система бессознательных оценок, отображающая системность

языка в речи и общественные языковые идеалы <...> Чутье языка образует

основу для глобальной оценки, принятия или непринятия определенных

тенденций развития, определенных пластов лексики, для оценки уместности

тех или иных стилистических и вообще функционально-стилевых

разновидностей языка при сложившихся условиях и для данных целей»∗.

Актуальное для характеристики речевого поведения личности понятие

языковой моды справедливо связывается с обязательной избыточностью

лингвокультурных образцов, с осознанием их престижности в том или ином ° Вепрева И.Т. О кодифицированной норме в современной культурно-речевой ситуации: норма и мода // Русский язык сегодня. 2006. Вып. 4: Проблемы языковой моды. С. 118. ∗ Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. М., 1994. С. 21-22.

134

социуме, с осуществляемым личностью языковым выбором. Соотнося понятия

языковой вкус и языковая мода, В.Г. Костомаров отмечает: «Меняющиеся

представления о правильном и эффективном использовании языка, доводимые

порой до абсурда, можно обозначить словом мода»•. «Мода как регулятор

культурноречевого поведения ярче проявляется в том обществе, которое

динамично, открыто, мобильно и избыточно, то есть в нем присутствуют

разнообразные и конкурирующие культурные образцы, между которыми можно

осуществлять выбор. Для современной России характерна усиленная тенденция

обновления, а мода обеспечивает возможность разрыва с ближайшим

прошлым»°.

Понятие языкового вкуса естественно связывается с представлениями о

качествах речи. В книге «Хорошая речь» саратовские лингвисты определяют

понятие, вынесенное в заглавие, как речь прежде всего целесообразную,

соответствующую этике общения, норме, понятную адресату, как творческую

речь. К критериям хорошей речи относятся также умеренный консерватизм,

всеобщность, стремление к безвариантности. В.И. Карасик предлагает

понимать речевую культуру как «степень приближения языкового сознания

индивидуума к идеальной полноте языкового богатства в том или ином виде

языка. На этом основании и выделяются разные типы языковых личностей» ϒ.

Степень владения «хорошей речью» позволяет описать следующие

основные типы речевой культуры:

элитарный – предполагающий владение всеми нормами, выполнение

этических, коммуникативных норм; именно общекультурная составляющая

обеспечивает богатство как пассивного, так и активного словарного запаса.

Речевая культура элитарного типа основана на широком охвате сознанием

говорящего (пишущего) разнообразных прецедентных текстов, имеющих

непреходящее культурное значение); • Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. М., 1994. С. 25. ° Вепрева И.Т. О кодифицированной норме в современной культурно-речевой ситуации: норма и мода // Русский язык сегодня. 2006. Вып. 4: Проблемы языковой моды. С. 115. ϒ Карасик В.В. Аспекты языковой личности // Проблемы речевой коммуникации. Саратов. Вып.3. 2003. С. 101.

135

среднелитературный – носителями этого типа речевой культуры является

большинство образованного населения России, большинство людей с высшим

образованием и значительное число людей со средним образованием. Этот тип

воплощает общую культуру человека в ее упрощенном и далеко не полном

варианте. Характерной чертой среднелитературного типа является

принципиальная удовлетворенность своим интеллектуальным багажом,

отсутствие потребности в расширении своих знаний и умений, тем более в их

проверке; неумение прогнозировать коммуникативный эффект от своей речи;

небольшой словарный запас; неумение использовать в речи широкие

синонимические возможности русского языка;

литературно-разговорный, как и фамильярно-разговорный типы начали

складываться как самостоятельные в 90-х годах XX века; для них характерно

владение только разговорной системой общения. Различаются «разговорные»

типы только степенью сниженности речи. Для них типично неразличение

устной и письменной речи, неумение строить монологический текст∗. Н.А.

Купина и О.А. Михайлова подчеркивают ортологическую пассивность,

невнимание носителей просторечия к системным нормам:

«Нерегламентированная коммуникация горожан предстает как среда активного

употребления некодифицированных средств общенационального языка»•.

Важным требованием речевой культуры является требование различать

функциональные разновидности языка, свободно пользоваться любой из них,

четко представляя, какая должна выбираться в соответствии с задачами

общения. В связи с этим особое место в гуманитарном образовании

принадлежит речеведческим дисциплинам.

Множественность характеристик, многообразие типов языковой личности

выявляются в сложнейшем социокультурном феномене — современной

языковой ситуации.

∗ Хорошая речь / Под ред. М.А. Кормилицыной и О.Б. Сиротининой. Саратов, 2001. С. 22-24. • Купина Н.А., Михайлова О.А. Просторечная семейная культура: лингвокультурологический очерк // Проблемы речевой коммуникации. Саратов. Вып.3. 2003. С. 13.

136

М.С. Саломатина24

КОММУНИКАТИВНАЯ ЛИЧНОСТЬ

РОССИЙСКОГО ФИЛОЛОГА

Необходимо дифференцировать понятия языковая личность и коммуни-

кативная личность.

Понятие коммуникативная личность шире понятия языковая личность,

поскольку включает в себя, кроме языковых, также коммуникативные па-

раметры. Если языковая личность – это личность, реконструированная в

основных своих чертах на базе языковых средств (Ю.Н.Караулов), то

коммуникативная личность – это личность, реконструированная на базе

языковых и коммуникативных средств.

Коммуникативная личность определяется как коммуникативная инди-

видуальность человека (индивидуальная коммуникативная личность) или

усредненная коммуникативная индивидуальность некоторого социума (кол-

лективная коммуникативная личность), представляющая собой совокупность

интегральных и дифференциальных языковых характеристик и особенностей

коммуникативного поведения личности или социума, воспринимаемых чле-

нами соответствующей лингвокультурной общности как характерные для

данного типа личности.

Под профессиональной коммуникативной личностью понимается

профессионально обусловленная составляющая национальной

коммуникативной личности.

В ряду профессиональных коммуникативных личностей <…> заметное

место занимает коммуникативная личность филолога. Изучение

коммуникативной личности филолога необходимо в силу большой

общественной значимости филологической профессии в педагогической и

культурной сферах жизни общества, роли филологов в продвижении норм

культуры речи и общения в обществе, популярности и распространенности 24 Саломатина М.С. Коммуникативное поведение славянских народов: русские, украинцы, белорусы, поляки, сербы. Варшава, 2007. С.24-36.

137

самой профессии.

Кроме того, важно выяснить, как коммуникативная личность филолога

представлена в сознании носителей языка, как последние воспринимают и

концептуализируют коммуникативную деятельность современного филолога,

какие требования к ней предъявляют <…>.

Представляется правомерным и оправданным подход к описанию ком-

муникативной личности на основе моделей описания коммуникативного

поведения. Описание коммуникативного поведения максимально приближает

исследователя к реальному говорящему индивиду, к реальной коммуника-

тивной практике.

В коммуникативной лингвистике предложены три модели описания ком-

муникативного поведения: ситуативная, аспектная и параметрическая <…>

Наиболее эффективна для описания профессионального коммуникативного

поведения параметрическая модель, которая позволяет эффективно выявить

доминантные факторы, параметры и признаки коммуникативной личности.

<…>

Нас интересовало коммуникативное поведение филологов в том аспекте, в

котором проявляется его профессиональная специфика <…>. Была разработана

модель описания доминантных черт коммуникативной личности филолога, то

есть таких черт, которые в ходе предварительного исследования были

определены испытуемыми как наиболее яркие, наиболее характерные для

филологов, дифференцирующие филологов от других профессиональных

категорий.

Было выделено два основных аспекта, в рамках которых

репрезентируются доминантные черты коммуникативной личности филолога:

аспект вербального коммуникативного поведения и аспект невербального

коммуникативного поведения. Каждый аспект включает в себя факторы и

параметры, которые на предварительном этапе исследования показали наличие

профессиональной специфики в рамках коммуникативной личности филолога.

138

Модель описания коммуникативной личности филолога

<…> Коммуникативная личность филолога включает интегральные и

дифференциальные признаки. Интегральные признаки «наполняют»

содержание коммуникативной личности, дифференциальные отличают данную

коммуникативную личность от других типов коммуникативной личности.

Доминантные признаки коммуникативной личности филолога обладают

психологической реальностью для коммуникативного сознания носителей

языка <…>. Недоминантные признаки, очевидно, тоже могут входить в

описание коммуникативной личности, но они составят ее периферию.

Исследование доминантных признаков общения филолога позволило вы-

делить и описать следующие аспекты его коммуникативной личности:

- речевой аспект;

- аспект культуры общения;

- аспект коммуникативного поведения.

Речевой аспект

<…> Исследование показало, что испытуемые мало акцентируют внимание

на этом аспекте, что дает основание предположить, что речь филолога в

восприятии окружающих мало отличается от речи представителей других

профессий.

Главным отличительным признаком речи филолога в коммуникативном

сознании испытуемых оказалась нормативность. Учителя-филологи ак-

центируют внимание на лексическом аспекте нормы, связанном с неупо-

треблением определенных лексических единиц. Особенности речи филологов в

основном определяются испытуемыми как неупотребление слов определенных

стилистических разрядов.

Характерными чертами речи филологов испытуемые преимущественно

139

называют отсутствие грубой и нецензурной лексики, низкую частотность

использования в речи слов-паразитов. Особо отмечается признак умение

следить за своей речью. Способность контролировать свое речевое поведение,

безусловно, является одним из показателей высокой речевой компетенции и

одной из характеристик развитой коммуникативной личности.

Для вербального коммуникативного поведения студентов-филологов в

большей степени, чем для коммуникативного поведения учителей-филологов,

характерно использование жаргонной и сленговой лексики. Это связано с более

сильным влиянием литературной нормы на речь учителей-филологов, влиянием

фактора профессиональной деятельности и возрастного фактора, поскольку в

молодежной среде жаргонная и сленговая лексика традиционно

функционируют более активно, чем в других.

В качестве характерных черт речи филолога отмечаются яркость, выра-

зительность, образность, эмоциональность, то есть качества речи, которые

усиливают ее воздействующую функцию. Нефилологи также придают большое

значение такому качеству речи филологов, как культурность, акцентируя тем

самым свое внимание на этическом аспекте культуры речи филолога. Правда,

сама характеристика культурность понимается нефилологами достаточно

широко и неопределенно и включает культуру речи, вежливость, культуру

общения, речевой этикет, а также использование «культурных», то есть

«вежливых» и книжных слов.

На коммуникативную личность филолога оказывает влияние регулярная

работа с художественным текстом: одной из самых ярких дифференциальных

черт речи филолога является образность, под которой испытуемые понимают

заметную частотность использования изобразительно-выразительных средств,

сравнительных конструкций, крылатых слов и выражений, цитат из

произведений художественной литературы.

Высокая частотность употребления в речи филологов лексики, свойственной

книжным стилям речи, свидетельствует о значительном влиянии, оказываемом

обучением и последующей профессиональной деятельностью на

140

коммуникативную личность филолога.

Следует обратить внимание на то, что если употребление в речи названного

пласта лексики является одной из главных особенностей речи филологов, по

мнению учителей-филологов и студентов 4-5 курсов, то студенты 1 - 2 курсов

этого не отмечают, что свидетельствует о специфике процесса формирования

коммуникативной личности филолога: по мере формирования и развития

профессиональных качеств у филолога усиливается влияние книжных стилей

речи на его вербальное коммуникативное поведение. Это влияние является

очевидным: испытуемые называют широкое использование филологами

сложных синтаксических конструкций, специфических оборотов, свойственных

книжной речи; параллельно отмечается низкая частотность употребления

лексических средств, маркированных как сугубо разговорные.

Характерной чертой речи филолога, с точки зрения наблюдателей, также

является употребительность экспрессивной лексики.

Самые частотные ошибки, допускаемыми филологами в речи, связаны с

нарушением орфоэпических норм. При этом учителя-филологи делают меньше

грамматических ошибок, чем студенты филологического факультета. <…>

Аспект культуры речи

<…> большое количество филологов, судя по результатам эксперимента, не

обладает безупречно высоким уровнем культуры речи. Значительная часть

филологов, по мнению опрошенных, владеет культурой речи на среднем

уровне, то есть речь многих филологов существенно не отличается в плане

культуры речи от речи неспециалиста (нефилолога) со «средним» уровнем

культуры речи.

Обращает на себя внимание тот факт, что если при характеристике уровня

культуры речи филологов охарактеризовали своих знакомых филологов как

носителей достаточно высокого уровня культуры речи 62% испытуемых, то при

определении собственного уровня культуры речи себя к носителям достаточно

141

высокого уровня культуры речи отнесли лишь 49% филологов. Указанное

несоответствие объясняется, видимо, большей критичностью филологов при

оценке собственной коммуникативной практики, высокими требованиями,

предъявляемыми к своему речевому поведению.

Аспект коммуникативного поведения

Коммуникативное поведение филологов характеризуется следующими

основными чертами.

Степень дискуссионности общения студентов старших курсов с одно-

курсниками и учителей-филологов с коллегами оценивается как высокая. При

этом она выше, чем степень дискуссионности общения с однокурсниками

студентов 1 - 2 курсов.

Степень дискуссионности общения учителей-филологов в процессе вер-

тикального общения (с руководством) выше, чем степень дискуссионности

общения студентов в ситуации вертикального общения с преподавателями. Это,

видимо, связано с тем, что дистанция между студентом и преподавателем

значительно больше, чем между учителем и руководителем. Однако степень

дискуссионности общения студентов 4-5 курсов в общении с преподавателями

значительно выше степени дискуссионности общения студентов 1-2 курсов в

процессе коммуникации с той же категорией собеседников. Видимо,

определяющим фактором является здесь рост профессиональной компетенции,

а значит, и возможность обсуждать более широкий круг профессиональных

вопросов.

Учителя значительно чаще вступают в спор с незнакомыми людьми, чем

студенты. Кроме того, учителя довольно регулярно вступают в спор с учащи-

мися. Названные факты дают основания сделать вывод о том, что професси-

ональная педагогическая деятельность способствует повышению уровня дис-

куссионности и конфликтности общения. Однако учителя в большей степени,

чем студенты, демонстрируют готовность к урегулированию конфликтов.

142

Филологи в целом – люди со средним и высоким уровнем коммуникабель-

ности. Среди них почти нет людей с низким уровнем общительности. Ком-

муникабельность членов исследуемой профессиональной группы отмечалась

многими участниками эксперимента: общительные, много говорят.

Общение студентов-филологов с однокурсниками и учителей-филологов с

коллегами в целом характеризуется высокой комплиментарностью. Это говорит

о том, что филологи в общении с коллегами выбирают преимущественно

кооперативную коммуникативную стратегию.

Около 86% филологов с большей или меньшей частотой исправляют

ошибки в речи окружающих (при горизонтальном общении). Эта характери-

стика коммуникативной личности филолога является профессионально об-

условленной. Приведенный факт говорит о том, что члены рассматриваемой

профессиональной группы не просто внимательны к речи окружающих, но и

ощущают за нее ответственность.

Наиболее релевантными в процессе коммуникации с членами своей про-

фессиональной группы являются темы работа и учащиеся (для учителей) и

учеба и преподаватели (для студентов). Таким образом, можно констатировать,

что доминирующей в общении филологов является ситуативно обусловленная

тематика. <…>

При общей дискуссионности общения, учителя в большей степени готовы к

нейтрализации конфликтной ситуации, больше нацелены на сохранение

коммуникативного равновесия с собеседником, тогда как студенты больше

ориентированы на результативное общение.

Невербальное коммуникативное поведение филологов характеризуется

следующими основными признаками.

В целом для коммуникативного поведения филолога характерна

коммуникативная приветливость. При этом не все филологи воспринимают

улыбку как этикетный сигнал, как средство реализации

контактоустанавливающей функции речи; значительная часть филологов

143

использует улыбку как способ демонстрации личного расположения к

собеседнику. В целом филологи проявляют большую приветливость при

установлении коммуникативного контакта со знакомыми, чем с незнакомыми

людьми.

Тактильная коммуникация является регулярным признаком невербального

поведения филологов. Она используется очень активно и за рамками

профессиональной группы, в «рабочих» ситуациях – как средство установления

и поддержания коммуникативного контакта как с детьми, так и со взрослыми

собеседниками.

Филологи широко используют изменение дистанции общения для до-

стижения своих коммуникативных целей.

Как показало исследование, коммуникативное сознание рядовых носителей

языка воспринимает речь и коммуникативную практику филологов как

эталонные: большинство нефилологов приписывает филологам элитарный тип

речевой культуры, хотя одновременно и филологи, и нефилологи указывают на

наличие у филологов достаточно частотных речевых и коммуникативных

ошибок. Филологи в действительности регулярно нарушают речевые и

коммуникативные нормы.

Таким образом, в реальности речь и коммуникативное поведение филологов

не соответствуют стереотипным представлениям об эталонности речи

филологов, которые существуют в коммуникативном сознании рядовых

носителей языка. Коммуникативная личность практикующего филолога по

результатам исследования может быть отнесена к среднелитературному типу

речевой культуры (существенные признаки этого типа речевой культуры

отмечаются у 91 % филологов).

Таким образом, речь филолога не соответствует представлению окру-

жающих о ее эталонности. Однако на устойчивости представления об эта-

лонности речи филолога реальная коммуникативная практика филологов,

наблюдаемая носителями языка, никак не сказывается: рядовые носители языка

продолжают сохранять в своем коммуникативном сознании стереотип

144

эталонности речи филологов.

Данное явление, выявляющееся в коммуникативном сознании рядового

носителя языка, определяется нами как «языковой идеализм». Под «языковым

идеализмом» предлагается понимать информационный компонент

коммуникативного сознания – устойчивое представление о позитивных,

эталонных качествах речи определенной профессиональной группы, в нашем

случае филологов.

«Языковой идеализм» в отношении филологов является устойчивым

информационным компонентом коммуникативного сознания народа, причем он

свойственен и самим филологам, и в особенности – нефилологам, хотя в

реальности те и другие фиксируют в речи и коммуникативном поведении

филологов, с которыми они общаются (а филологи – в собственной речи),

многочисленные речевые и коммуникативные нарушения.

В данном случае «языковой идеализм» поддерживает в коммуникативном

сознании носителей языка представление о коммуникативной личности

филолога как эталонной коммуникативной личности, не приходя в конфликт с

объективными наблюдаемыми данными, которые приводятся теми же

информантами. Это еще раз доказывает автономность и устойчивость суще-

ствования ментальных стереотипов в сознании народа и отсутствие тесной

связи между коммуникативным стереотипом и реальным коммуникативным

поведением исследуемой группы носителей языка.

<…> Коммуникативное поведение филологов по-разному воспринимается и

оценивается филологами и нефилологами. Сравнение точек зрения филологов и

нефилологов дает возможность получить более объективное и объемное

представление о коммуникативной личности филолога и раскрывает те

особенности речи филолога, которые заметны неспециалистам. Так, например,

нефилологи оценивают уровень культуры речи и уровень общительности

филологов в среднем выше, чем сами филологи.

<…> Вузовские филологи более дифференцированно воспринимают и

научно анализируют речевую практику филологов, уделяют значительно

145

большее внимание речевому аспекту коммуникативного поведения филологов,

чем члены опрошенных групп филологов и нефилологов.

Так, в отличие от учителей-филологов и студентов-филологов, яркими

признаками коммуникативного поведения филолога ученые-филологи считают

богатый словарный запас, развитую способность варьировать речевые средства

в зависимости от ситуации общения.

Кроме того, по мнению российских вузовских филологов, филологи широко

используют в своей речевой деятельности языковую игру и прецедентные

тексты. Испытуемые же (учителя-филологи и студенты-филологи), хотя и

отмечают эти факты, но не считают данные особенности яркими,

существенными.

<…> Очевидно, что для современного филолога использование

прецедентных текстов и языковой игры можно квалифицировать не как

доминантные, а уже как фоновые качества коммуникативной личности

филолога.

Выявлен также признак, который учителя-филологи и студенты-филологи, в

отличие от вузовских филологов, отметили как яркий. Так, учителя русского

языка и литературы и студенты-филологи отмечают нормативность в качестве

главного отличительного признака коммуникативного поведения филолога.

Опрошенные же вузовские филологи не выделяют указанный признак в

качестве яркого. Вузовские филологи полагают, что речь большинства

филологов, в том числе студентов и учителей, не является нормативной в

лексическом отношении. Вузовские филологи утверждают, что в ситуации

неформального общения филологи регулярно употребляют грубую

ненормативную лексику, причем в ряде случаев немотивированно.

Вузовские филологи считают, что большая часть филологов не обладает

безупречно высоким уровнем культуры речи и что филологи являются носи-

телями среднелитературного типа речевой культуры. Данное наблюдение

подтверждается исследованием, однако в массовом коммуникативном сознании

одновременно существует устойчивое представление об эталонности речи

146

филолога, которое выступает как стереотип.

Проведенное исследование позволяет сделать следующие общие выводы.

Коммуникативная личность филолога является профессиональной ком-

муникативной личностью, структура которой включает в себя интегральные и

дифференциальные признаки. Интегральные признаки «наполняют»

содержание коммуникативной личности, интегрируя ее с другими типами

коммуникативных личностей. Дифференциальные признаки отличают данную

коммуникативную личность от других типов коммуникативных личностей.

Наиболее яркие дифференциальные признаки коммуникативной личности в

коммуникативном сознании носителей языка выступают как доминантные.

Эффективной моделью описания профессиональной коммуникативной

личности является модель, позволяющая описать доминантные качества про-

фессиональной коммуникативной личности филолога, в качестве основных из

которых выделяются: осознание филологами наличия дифференциальных черт

коммуникативного поведения членов своей профессиональной группы;

идеализация филологами коммуникативного поведения членов своей про-

фессиональной группы; стремление к нормативности речевого поведения;

стремление к эффективности вербального коммуникативного поведения;

подверженность речевого поведения влиянию художественных текстов;

влияние книжных стилей речи на вербальное коммуникативное поведение

филологов; частотность употребления экспрессивной лексики; осуществление

филологами контроля над своим речевым поведением и речевым поведением

окружающих; склонность к коррекции эмоционально-психологического

состояния и коммуникативного поведения собеседника; высокая степень

дискуссионности общения; приоритетность профессиональной тематики в

процессе коммуникации с членами своей референтной группы;

коммуникативная гибкость филологов; более высокий уровень общительности

филологов по сравнению с уровнем общительности нефилологов;

147

преимущественный выбор филологами кооперативной стратегии; принад-

лежность коммуникативной личности филолога к среднелитературному типу

речевой культуры; ощущение дефицитности общения у значительной части

филологов; коммуникативная приветливость; осуществление контроля над

собственным невербальным поведением; широкое использование тактильных

средств воздействия; широкое использование изменения дистанции общения в

коммуникативных целях.

Исследование позволяет разграничить два типа признаков, образующих

коммуникативную личность филолога: обусловленные профессионально-

содержательно и обусловленные профессионально-педагогически. Первые

отражают развитие коммуникативной личности, связанное с ее професси-

ональной подготовкой по филологической специальности, с содержанием

профессионального филологического образования; вторые – с влиянием

профессиональной педагогической деятельности на коммуникативную лич-

ность. Влияние содержания образования и педагогической профессии на

формирование коммуникативной личности филолога неодинаково на разных

этапах ее формирования.

<…> У практикующего филолога на этапе профессионального развития

ослабляются речевая самоуверенность, интерес к профессионально обусловлен-

ной тематике за счет возрастания значимости «бытовой» тематики, снижаются

интенсивность жестикуляции и экспрессивность речи, но постепенно

усиливается педагогический аспект профессиональной коммуникативной

личности и ослабляется специфика профессионально-содержательного

(филологического) аспекта. Заметно сокращается объем общения на про-

фессионально-содержательно обусловленные темы – учителя-филологи

сравнительно мало говорят о литературе по сравнению со студентами.

Существенное сходство по многим позициям признаков коммуникативной

личности филологов-старшекурсников и филологов-учителей дает основание

предположить, что профессиональная коммуникативная личность филолога

является уже в значительной степени сформированной на заключительной

148

стадии обучения в вузе.

В целом специфика коммуникативной личности филолога, как показало

исследование, является очевидной и для самих филологов, и для пред-

ставителей других профессиональных групп <…>.

149

1 июня 2005 года N 53-ФЗ

ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ЗАКОН О ГОСУДАРСТВЕННОМ ЯЗЫКЕ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ25

Принят Государственной Думой

20 мая 2005 года

Одобрен Советом Федерации

25 мая 2005 года

Настоящий Федеральный закон направлен на обеспечение использования

государственного языка Российской Федерации на всей территории Российской

Федерации, обеспечение права граждан Российской Федерации на пользование

государственным языком Российской Федерации, защиту и развитие языковой

культуры.

Статья 1. Русский язык как государственный язык Российской Федерации

1. В соответствии с Конституцией Российской Федерации государственным

языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык.

2. Статус русского языка как государственного языка Российской Федерации

предусматривает обязательность использования русского языка в сферах,

определенных настоящим Федеральным законом, другими федеральными

законами, Законом Российской Федерации от 25 октября 1991 года N 1807-I "О

языках народов Российской Федерации" и иными нормативными правовыми

актами Российской Федерации, его защиту и поддержку, а также обеспечение

права граждан Российской Федерации на пользование государственным языком

Российской Федерации.

3. Порядок утверждения норм современного русского литературного языка

при его использовании в качестве государственного языка Российской 25 Российская газета (федеральный выпуск) № 3789 от 7 июня 2005 г.

150

Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется

Правительством Российской Федерации.

4. Государственный язык Российской Федерации является языком,

способствующим взаимопониманию, укреплению межнациональных связей

народов Российской Федерации в едином многонациональном государстве.

5. Защита и поддержка русского языка как государственного языка

Российской Федерации способствуют приумножению и взаимообогащению

духовной культуры народов Российской Федерации.

6. При использовании русского языка как государственного языка

Российской Федерации не допускается использование слов и выражений, не

соответствующих нормам современного русского литературного языка, за

исключением иностранных слов, не имеющих общеупотребительных аналогов

в русском языке.

7. Обязательность использования государственного языка Российской

Федерации не должна толковаться как отрицание или умаление права на

пользование государственными языками республик, находящихся в составе

Российской Федерации, и языками народов Российской Федерации.

Статья 2. Законодательство Российской Федерации о государственном языке

Российской Федерации

Законодательство Российской Федерации о государственном языке

Российской Федерации основывается на Конституции Российской Федерации,

общепризнанных принципах и нормах международного права, международных

договорах Российской Федерации и состоит из настоящего Федерального

закона, других федеральных законов, Закона Российской Федерации от 25

октября 1991 года N 1807-I "О языках народов Российской Федерации" и иных

нормативных правовых актов Российской Федерации, регулирующих проблемы

языка.

Статья 3. Сферы использования государственного языка Российской Федерации

151

1. Государственный язык Российской Федерации подлежит обязательному

использованию:

1) в деятельности федеральных органов государственной власти, органов

государственной власти субъектов Российской Федерации, иных

государственных органов, органов местного самоуправления, организаций

всех форм собственности, в том числе в деятельности по ведению

делопроизводства;

2) в наименованиях федеральных органов государственной власти,

органов государственной власти субъектов Российской Федерации, иных

государственных органов, органов местного самоуправления, организаций

всех форм собственности;

3) при подготовке и проведении выборов и референдумов;

4) в конституционном, гражданском, уголовном, административном

судопроизводстве, судопроизводстве в арбитражных судах,

делопроизводстве в федеральных судах, судопроизводстве и

делопроизводстве у мировых судей и в других судах субъектов Российской

Федерации;

5) при официальном опубликовании международных договоров

Российской Федерации, а также законов и иных нормативных правовых

актов;

6) во взаимоотношениях федеральных органов государственной власти,

органов государственной власти субъектов Российской Федерации, иных

государственных органов, органов местного самоуправления, организаций

всех форм собственности и граждан Российской Федерации, иностранных

граждан, лиц без гражданства, общественных объединений;

7) при написании наименований географических объектов, нанесении

надписей на дорожные знаки;

8) при оформлении документов, удостоверяющих личность гражданина

Российской Федерации, за исключением случаев, предусмотренных

152

законодательством Российской Федерации, изготовлении бланков

свидетельств о государственной регистрации актов гражданского состояния,

оформлении документов об образовании, выдаваемых имеющими

государственную аккредитацию образовательными учреждениями, а также

других документов, оформление которых в соответствии с

законодательством Российской Федерации осуществляется на

государственном языке Российской Федерации, при оформлении адресов

отправителей и получателей телеграмм и почтовых отправлений,

пересылаемых в пределах Российской Федерации, почтовых переводов

денежных средств;

9) в деятельности общероссийских, региональных и муниципальных

организаций телерадиовещания, редакций общероссийских, региональных и

муниципальных периодических печатных изданий, за исключением

деятельности организаций телерадиовещания и редакций периодических

печатных изданий, учрежденных специально для осуществления теле- и

(или) радиовещания либо издания печатной продукции на государственных

языках республик, находящихся в составе Российской Федерации, других

языках народов Российской Федерации или иностранных языках, а также за

исключением случаев, если использование лексики, не соответствующей

нормам русского языка как государственного языка Российской Федерации,

является неотъемлемой частью художественного замысла;

10) в рекламе;

11) в иных определенных федеральными законами сферах.

2. В случаях использования в сферах, указанных в части 1 настоящей

статьи, наряду с государственным языком Российской Федерации

государственного языка республики, находящейся в составе Российской

Федерации, других языков народов Российской Федерации или

иностранного языка тексты на русском языке и на государственном языке

республики, находящейся в составе Российской Федерации, других языках

народов Российской Федерации или иностранном языке, если иное не

153

установлено законодательством Российской Федерации, должны быть

идентичными по содержанию и техническому оформлению, выполнены

разборчиво, звуковая информация (в том числе в аудио- и аудиовизуальных

материалах, теле- и радиопрограммах) на русском языке и указанная

информация на государственном языке республики, находящейся в составе

Российской Федерации, других языках народов Российской Федерации или

иностранном языке, если иное не установлено законодательством

Российской Федерации, также должна быть идентичной по содержанию,

звучанию и способам передачи.

3. Положения части 2 настоящей статьи не распространяются на

фирменные наименования, товарные знаки, знаки обслуживания, а также

теле- и радиопрограммы, аудио- и аудиовизуальные материалы, печатные

издания, предназначенные для обучения государственным языкам

республик, находящихся в составе Российской Федерации, другим языкам

народов Российской Федерации или иностранным языкам.

Статья 4. Защита и поддержка государственного языка Российской Федерации

В целях защиты и поддержки государственного языка Российской

Федерации федеральные органы государственной власти в пределах своей

компетенции:

1) обеспечивают функционирование государственного языка Российской

Федерации на всей территории Российской Федерации;

2) разрабатывают и принимают федеральные законы и иные нормативные

правовые акты Российской Федерации, разрабатывают и реализуют

направленные на защиту и поддержку государственного языка Российской

Федерации соответствующие федеральные целевые программы;

3) принимают меры, направленные на обеспечение права граждан

Российской Федерации на пользование государственным языком Российской

Федерации;

154

4) принимают меры по совершенствованию системы образования и системы

подготовки специалистов в области русского языка и преподавателей русского

языка как иностранного языка, а также осуществляют подготовку научно-

педагогических кадров для образовательных учреждений с обучением на

русском языке за пределами Российской Федерации;

5) содействуют изучению русского языка за пределами Российской

Федерации;

6) осуществляют государственную поддержку издания словарей и грамматик

русского языка;

7) осуществляют контроль за соблюдением законодательства Российской

Федерации о государственном языке Российской Федерации;

8) принимают иные меры по защите и поддержке государственного языка

Российской Федерации.

Статья 5. Обеспечение права граждан Российской Федерации на пользование

государственным языком Российской Федерации

1. Обеспечение права граждан Российской Федерации на пользование

государственным языком Российской Федерации предусматривает:

1) получение образования на русском языке в государственных и

муниципальных образовательных учреждениях;

2) получение информации на русском языке в федеральных органах

государственной власти, органах государственной власти субъектов

Российской Федерации, иных государственных органах, органах местного

самоуправления, организациях всех форм собственности;

3) получение информации на русском языке через общероссийские,

региональные и муниципальные средства массовой информации. Данное

положение не распространяется на средства массовой информации,

учрежденные специально для осуществления теле- и (или) радиовещания либо

издания печатной продукции на государственных языках республик,

155

находящихся в составе Российской Федерации, других языках народов

Российской Федерации или иностранных языках.

2. Лицам, не владеющим государственным языком Российской Федерации,

при реализации и защите их прав и законных интересов на территории

Российской Федерации в случаях, предусмотренных федеральными законами,

обеспечивается право на пользование услугами переводчиков.

Статья 6. Ответственность за нарушение законодательства Российской

Федерации о государственном языке Российской Федерации

1. Принятие федеральных законов и иных нормативных правовых актов

Российской Федерации, законов и иных нормативных правовых актов

субъектов Российской Федерации, направленных на ограничение

использования русского языка как государственного языка Российской

Федерации, а также иные действия и нарушения, препятствующие

осуществлению права граждан на пользование государственным языком

Российской Федерации, влекут за собой ответственность, установленную

законодательством Российской Федерации.

2. Нарушение настоящего Федерального закона влечет за собой

ответственность, установленную законодательством Российской Федерации.

Статья 7. Вступление в силу настоящего Федерального закона

Настоящий Федеральный закон вступает в силу со дня его официального

опубликования.

Президент Российской Федерации

В. ПУТИН

156

Опубликовано 29 июля 2006 г.

Федеральный закон Российской Федерации от 27 июля 2006 г. № 148-ФЗ О

внесении изменений в статьи 1 и 15 Федерального закона

«О ПРОТИВОДЕЙСТВИИ ЭКСТРЕМИСТСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ»26

Принят Государственной Думой 8 июля 2006 года

Одобрен Советом Федерации 14 июля 2006 года

Внести в Федеральный закон от 25 июля 2002 года N 114-ФЗ "О

противодействии экстремистской деятельности" (Собрание законодательства

Российской Федерации, 2002, N 30, ст. 3031) следующие изменения:

1) статью 1 изложить в следующей редакции:

"Статья 1. Основные понятия

Для целей настоящего Федерального закона применяются следующие

основные понятия:

1) экстремистская деятельность (экстремизм):

а) деятельность общественных и религиозных объединений, либо иных

организаций, либо редакций средств массовой информации, либо физических

лиц по планированию, организации, подготовке и совершению действий,

направленных на:

насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение

целостности Российской Федерации;

подрыв безопасности Российской Федерации;

захват или присвоение властных полномочий; 26 Российская газета (федеральный выпуск) № 4131 от 29 июля 2006 г.

157

создание незаконных вооруженных формирований;

осуществление террористической деятельности либо публичное

оправдание терроризма;

возбуждение расовой, национальной или религиозной розни, а также

социальной розни, связанной с насилием или призывами к насилию;

унижение национального достоинства;

осуществление массовых беспорядков, хулиганских действий и актов

вандализма по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной

или религиозной ненависти либо вражды, а равно по мотивам ненависти либо

вражды в отношении какой-либо социальной группы;

пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности

граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой,

национальной, религиозной или языковой принадлежности;

воспрепятствование законной деятельности органов государственной

власти, избирательных комиссий, а также законной деятельности должностных

лиц указанных органов, комиссий, соединенное с насилием или угрозой его

применения;

публичную клевету в отношении лица, замещающего государственную

должность Российской Федерации или государственную должность субъекта

Российской Федерации, при исполнении им своих должностных обязанностей

или в связи с их исполнением, соединенную с обвинением указанного лица в

совершении деяний, указанных в настоящей статье, при условии, что факт

клеветы установлен в судебном порядке;

применение насилия в отношении представителя государственной власти

либо на угрозу применения насилия в отношении представителя

государственной власти или его близких в связи с исполнением им своих

должностных обязанностей;

посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля,

совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической

деятельности либо из мести за такую деятельность;

158

нарушение прав и свобод человека и гражданина, причинение вреда

здоровью и имуществу граждан в связи с их убеждениями, расовой или

национальной принадлежностью, вероисповеданием, социальной

принадлежностью или социальным происхождением;

создание и (или) распространение печатных, аудио-, аудиовизуальных и

иных материалов (произведений), предназначенных для публичного

использования и содержащих хотя бы один из признаков, предусмотренных

настоящей статьей;

б) пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или

символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской

атрибутикой или символикой до степени смешения;

в) публичные призывы к осуществлению указанной деятельности, а также

публичные призывы и выступления, побуждающие к осуществлению указанной

деятельности, обосновывающие либо оправдывающие совершение деяний,

указанных в настоящей статье;

г) финансирование указанной деятельности либо иное содействие в

планировании, организации, подготовке и совершении указанных действий, в

том числе путем предоставления для осуществления указанной деятельности

финансовых средств, недвижимости, учебной, полиграфической и материально-

технической базы, телефонной, факсимильной и иных видов связи,

информационных услуг, иных материально-технических средств;

2) экстремистская организация - общественное или религиозное

объединение либо иная организация, в отношении которых по основаниям,

предусмотренным настоящим Федеральным законом, судом принято

вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в

связи с осуществлением экстремистской деятельности;

3) экстремистские материалы - предназначенные для обнародования

документы либо информация на иных носителях, призывающие к

осуществлению экстремистской деятельности либо обосновывающие или

оправдывающие необходимость осуществления такой деятельности, в том

159

числе труды руководителей национал-социалистской рабочей партии

Германии, фашистской партии Италии, публикации, обосновывающие или

оправдывающие национальное и (или) расовое превосходство либо

оправдывающие практику совершения военных или иных преступлений,

направленных на полное или частичное уничтожение какой-либо этнической,

социальной, расовой, национальной или религиозной группы";

2) статью 15 дополнить частью четвертой следующего содержания:

"Автор печатных, аудио-, аудиовизуальных и иных материалов

(произведений), предназначенных для публичного использования и

содержащих хотя бы один из признаков, предусмотренных статьей 1

настоящего Федерального закона, признается лицом, осуществлявшим

экстремистскую деятельность, и несет ответственность в установленном

законодательством Российской Федерации порядке."

Президент Российской Федерации

В. ПУТИН

160

Л.П. Крысин27

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ

<…> Современным состоянием родной речи, тем, что с нею происходит,

озабочены многие: в первую очередь писатели, имеющие дело со словом

профессионально, а также политики, общественные деятели, ученые,

журналисты, учителя, врачи... И, конечно же, лингвисты: хотя они призваны

непредвзято и всесторонне изучать процессы, которые происходят в языке, и

им далеко не безразлично всё, что угрожает единству и целостности

литературного языка, что расшатывает его норму, разрушает культурные

традиции.

<…> Как известно, языковеды – авторы многочисленных словарей,

грамматик, справочников, в которых не только описывается язык, но и

содержатся правила его использования, характеристики различных языковых

средств с точки зрения их пригодности в тех или иных коммуникативных

ситуациях, оценка выразительности (или, напротив, невыразительности) этих

средств. В лингвистике уже давно установилось что-то вроде неписаного

закона: любое языковое явление должно быть всесторонне и з у ч е н о, и лишь

после этого его можно оценивать по шкале "хорошо/плохо" (для языка, для

культуры в целом и т.д.).

Поэтому прежде чем отвечать на вопрос о том, насколько губительны для

русского литературного языка все те новшества, которые появились в нем за

последнее время, надо выяснить, что это за новшества, какова их природа и

какую роль они играют в общем процессе языковой эволюции и, в частности, в

эволюции литературной нормы.

<…> Целесообразно остановиться на том, что наиболее характерно, что

отличает нынешний этап развития нашего языка от предшествующих. Два

явления представляются весьма определенными. Это (1) жаргонизация

27 Крысин Л.П. Русский литературный язык на рубеже веков // Русская речь, 2000, №1. С.28-41.

161

литературной речи и (2) усиление процесса заимствования иноязычных слов.

1. Жаргонизация литературной речи

Для русского языка середины и в особенности второй половины XX века

характерен процесс размывания границ между подсистемами, в совокупности

составляющими систему национального языка: в литературный язык вливаются

элементы просторечия и местных говоров; сами местные говоры испытывают

сильнейшее влияние литературного языка (в первую очередь через средства

массовой информации – радио, телевидение, прессу); социальные и

профессиональные жаргоны утрачивают свою былую замкнутость и

"поставляют" в общий речевой обиход слова и выражения типа доходяга,

туфта, разборки, наехать, вешать лапшу на уши, крыша поехала и т.п.

Причины этого коренятся в социальных и демографических процессах,

происходящих в нашем обществе.

Так, но сравнению с концом XIX – началом XX в. значительно рас-

ширился состав носителей литературного языка за счет выходцев из рабочих и

крестьян, то есть произошла (и продолжается) демократизации литературного

языка: он стал обслуживать гораздо более широкий круг людей, а не только

интеллигенцию, как это было в прошлом. Это, конечно, сказывается на

характере его нормы: она в определенной степени расшатывается, потому что

приобщающиеся к литературному языку слои и группы несут с собой

собственные речевые навыки – просторечные, диалектные, жаргонные, часто

вступающие в конфликт с традиционными литературными способами

языкового выражения. Процессы демократизации состава носителей

литературного языка и расшатывания традиционной нормы достаточно хорошо

и полно описаны в широко известной монографии "Русский язык и советское

общество", вышедшей в 1968 году <…>.

Для нашего же времени – конца XX века – характерна не столько

собственно демократизация состава носителей литературного языка, сколько

162

вхождение в публичную жизнь таких слоев и групп, представители которых в

своих привычках и пристрастиях связаны с разного рода жаргонами и другими

формами некодифицированной, нелитературной речи. Кроме того, отход в

области социальной жизни от канонов и норм тоталитарного государства,

провозглашение свободы как в общественно-политической и экономической

сфере, так и в человеческих отношениях сказываются, в частности, на оценках

некоторых языковых фактов и процессов: то, что раньше считалось

принадлежностью социально непрестижной среды (преступной, мафиозной,

просто малокультурной), начинает приобретать "права гражданства" наряду с

традиционными средствами литературного языка <…>.

В последние десятилетия уходящего века русский литературный язык

испытывает сильнейшее влияние жаргонной и просторечной языковой среды, и

не последнюю роль в этом влиянии играют миграционные процессы:

перемешивание разных слоев населения, отток сельского населения в города,

усложнение социального состава городских жителей, интенсификация общения

между представителями разных (в том числе и по своим языковым навыкам)

групп и т.п.

Коммуникативная роль жаргонов в прошлом недооценивалась. До

сравнительно недавнего времени в отечественной русистике считалось, что

жаргоны не имеют социальной базы для своего существования. У этой точки

зрения были некоторые резоны. Так, достаточно хорошо развитое в

дореволюционное время нищенское арго к середине XX века как будто

полностью утратило свою социальную базу: арго беспризорников, впитавшее

себя многие элементы воровского жаргона и бывшее довольно активным в 20-е

годы, позднее угасает, не имея устойчивого контингента носителей. Однако в

конце века оба арго возрождаются в новом социальном и языковом обличье,

поскольку множатся ряды нищих и беспризорников, которые пользуются

некоторыми специфическими формами языкового выражения, по большей час-

ти отличными от тех, что были в ходу у их предшественников. Это лишь часть

многоцветной палитры современных социальных жаргонов и арго: они

163

существуют наряду с такими языковыми образованиями, которыми пользуются

уголовники, мафиози, проститутки, наркоманы, фальшивомонетчики,

карточные "кидалы" и другие социальные группы, составляющие некоторую

часть городского населения современной России.

Эти многочисленные жаргоны и арго по большей части несамосто-

ятельны, "перетекают" друг в друга: например, в области лексики и

фразеологии жаргоны наркоманов, проституток, нищих имеют много общего, у

студенческого жаргона обнаруживается общность со сленгом хиппи, "челноки"

активно используют в своей речевой деятельности торговое арго и т.д.

В основе этого многообразия лежит тюремно-лагерный жаргон. Он

формировался в социально пестрой среде советских лагерей и тюрем на

протяжении ряда десятилетий. Восприняв многое из лексико-фра-

зеологического арсенала дореволюционного воровского арго, тюремно-

лагерный жаргон значительно расширил не только набор выразительных

средств, но и социальный состав тех, кто им пользовался: с ним были знакомы,

его активно употребляли как "воры в законе", "домушники", "медвежатники",

"скокари", "щипачи" и прочие представители уголовного мира, так и недавние

инженеры, совпартслужащие, военные, студенты, рабочие, актеры,

журналисты, поэты, крестьяне, врачи... – словом, все те, кто составлял

многомиллионное население сталинских лагерей.

В современных условиях тюремно-лагерный жаргон находит себе новую

"среду обитания" (им пользуются, например, бизнесмены, журналисты,

политики) и модифицируется, пополняясь новообразованиями и изменяя

значения традиционно используемых лексических единиц: например, напаришь

"обмануть", капуста "деньги" (первоначально только о долларах – из-за их

зеленого цвета), поставить на счетчик "начать ежедневно увеличивать

проценты от неуплаченного вовремя долга" и др.

Жаргонные слова и обороты далеко не редкость и в литературной речи.

Сначала жаргонизация проявлялась, главным образом, в устно-раз-

говорной ее разновидности (это было отмечено исследователями русской

164

разговорной речи), затем, ближе к нашим дням, – в языке средств массовой

информации, в публицистике, в выступлениях политиков, депутатов,

журналисток и даже писателей. Хорошо это или плохо? Несомненно, плохо,

если рассматривать процесс жаргонизации литературной речи исключительно с

позиций традиционной нормы, не допуская мысли о неизбежном обновлении

набора выразительных средств в ходе языковой эволюции. Как показывает

изучение предшествующих этапов развития русского литературного языка,

процесс обновления всегда происходил динамично, а порой и очень трудно, в

борьбе '"архаистов" и "новаторов". Но всегда для этого процесса был

характерен тщательный отбор новшеств, "взвешивание" их свойств с точки

зрения пригодности для коммуникативных нужд культурного общества.

Элементы такого отбора можно наблюдать и сейчас: в потоке жаргонных слов и

оборотов взгляд тех, кто наделен языковым чутьем и вкусом, различает

некоторые, отдельные выражения, которые могут быть употреблены и в

литературной речи (разумеется, с определенной стилистической окраской и

главным образом в непринужденном общении): например, слова стукач,

крутой, тусовка отмечены в речи образованных носителей литературного

языка.

Многие из жаргонных элементов утрачивают свою социальную при-

крепленностъ, становятся хорошо известными в разных социальных группах

носителей русского языка, а некоторые получают развитие в литературном

языке: например, фразеологизм сесть на иглу, попадая из речи наркоманов на

страницы газет, "обрастает" производными: Область села на дотационную

иглу; Нельзя всё время сидеть на игле инвестиций и т.п.; глагол опустить,

имеющий в тюремно-лагерном жаргоне значение "подвергнуть мужчину

сексуальному насилию, тем самым унизив его", в литературной речи может

применяться к другим ситуациям, приобретая переносный смысл: Думу не

распустили, а опустили.

Столь значительное и разнообразное влияние социальных жаргонов на

литературный язык дает основание ряду исследователей говорить о начале

165

формирования так называемого общего жаргона – языкового образования,

которое не просто занимает промежуточное положение между собственно

жаргонами (скажем, тюремно-лагерным, воровским, нищенским), с одной

стороны, и русским литературным языком, с другой, но и активно используется

носителями литературного языка в неофициальной обстановке (см., например,

недавно вышедший толковый словарь русского общего жаргона О.П.

Ермаковой, Е.А. Земской и Р.И. Розиной: "Слова, с которыми мы все

встречались". М., 1999). Заметим, что понятие общего жаргона (арго, сленга)

давно используется лингвистами при изучении других современных языков:

французского, американского варианта английского языка. По-видимому,

формирование подобных промежуточных коммуникативных средств в общей

системе национального языка – тенденция, свойственная развитию многих

современных обществ.

Влияние на литературную речь некодифицироваиных сфер языка –

просторечия, социальных и профессиональных жаргонов – наблюдается не

только в лексике и фразеологии, но и, например, в словоизменении, синтаксисе.

Гак. в последнее время необычайно активизировалось употребление форм

множественного числа с ударными окончаниями у существительных мужского

рода: взводА, срокА. тортА, супА и даже обыскА, вызовА. Многие из этих

форм проникают в литературную речь из профессиональной среды: взводА (а

также и в косвенных падежах: взводОв, взводАм и т.д.) – из речи военных,

срокА и обыскА из речи прокурорских и милицейских работников <…>.

Распространенность форм с ударными флексиями в профессиональной

речи отмечалась лингвистами давно, но значительное увеличение частотности

этих форм в п у б л и ч н о й речи – но радио, телевидению – характерная черта

последнего десятилетия. Это явление свидетельствует о влиянии на

литературный язык не столько социальных, сколько профессиональных

жаргонов, профессиональной манеры обращения с языковыми средствами. В

связи с этим уместно указать на такой источник влияния на литературную речь,

как чиновничий "язык". В свое время Корней Иванович Чуковский ввел в

166

обиход термин "канцелярит", которым он обозначал неуместное употребление

слов и оборотов официально-делового, "канцелярского" стиля в обыденной

речи. Однако помимо собственно канцелярских выражений типа таковой, за

неимением, по части и под., характерных для языка административных

документов, официально-деловая сфера общения вырабатывает такие способы

обозначения тех или иных объектов и отношений, которые употребляются,

главным образом, в устном речевом обиходе чиновников и оттуда попадают в

публичную речь, не ограниченную рамками какой-либо определенной

профессиональной среды.

Так, чиновничий "язык" порождает такие непривычные для тради-

ционного литературного словоупотребления образования, как проговорить и

обговорить в значении "обсудить" (Необходимо проговорить этот вопрос на

совещании; Обговорим это позднее), озадачить в значении поставить (перед

кем-нибудь) какую-либо задачу" (Главное – озадачить подчиненных, чтобы не

болтались без дела), подвижка в значении "сдвиги, изменения" (Произошли

подвижки по Югославии – Из выступления B.C. Черномырдина), конкретика в

значении "конкретное содержание чего-либо"<…>.

Широкое распространение в современной речи получила конструкция с

предлогом по: переговоры но Чечне, договоренность по Газпрому, голосование

по Путину, письмо по генеральному прокурору и т.п. – также пришедшая из

административно-чиновничьего жаргона. Она возникла в результате эллипсиса:

вместо того, чтобы сказать переговоры, касающиеся обстановки в Чечне, или

голосование, имеющее целью избрание Путина, – говорят более сжато и тем

самым обозначают лишь тему разговора, но не его содержание.

В современной литературной речи можно обнаружить следы влияния и

некоторых других профессиональных и социальных жаргонов. Например, из

речи финансовых работников в литературный речевой обиход проникает глагол

проплатить в значении "оплатить": Мы вен время проплатили этот заказ, но

завод до сих пор не поставил нам оборудование, из "языка" медиков –

сочЕтанные травмы, раздышать больного (раненого), проколоть больному

167

пенициллин (то есть провести курс лечения пенициллином) и вообще

пролечить его, тощакОвая моча (моча, взятая натощак), скоропомоишЫе

мероприятия (действия) и др.

В современной языковой ситуации весьма заметна роль профессио-

нального "компьютерного" жаргона. Он целиком основан на английской по

происхождению терминологии. Однако носители этого жаргона не просто

приспосабливают английские технические термины к русской языковой почве,

а всячески обыгрывают эти термины, намеренно искажая их, сближая с

русскими словами, наполняя двойным смыслом и т.п. Это получается

достаточно легко и непринужденно, тем более, что "творцы" компьютерного

жаргона – люди, в массе своей молодые, недалеко ушедшие от студенческого

времени с его столь же шутливым, ёрническим молодежным жаргоном,

свободно искажающим и обыгрывающим английские слова (герла, пренты,

шузы, трузера, байтовый и т.п.).

Помимо вполне "серьезной" специальной терминологии, которая в

последнее время становится популярной не только среди специалистов, но и на

страницах печати, в передачах по радио и телевидению, в устном общении

представителей интеллигенции (типа дисплей, файл, интерфейс, драйвер, сайт

и т.п.), в сфере компьютерной обработки информации обращается масса

шутливых, но понятных только профессионалу словечек и оборотов, которые и

придают компьютерному "языку" свойства профессионального жаргона:

пижамкер (из англ. pagemaker), чекист (из названия текстовой программы

Check Ii), трупопаскаль (язык Turbo Pascal), момед (искажение термина модем),

стеклить пень (ставить программу Windows в компьютер Pentium:

обыгрываются английское window "окно" и название марки компьютера),

геймить "играть в компьютерную игру" (от анпй, game "игра"), клава

"клавиатура"и др

Многие общеупотребительные слова получают в "компьютерной" среде

своеобразное употребление, либо изменяя свое значение, либо вставляясь в

непривычный (для литературного языка) контекст: компьютер зависает,

168

отказывает, в него загружают информацию, которую можно скачать на

дискету, распечатать на принтере, а в случае ее ненужности – отправить в

корзину. Начинающего пользователя называют чайником (есть даже

специальные пособия по работе с компьютером, адресуемые чайникам), в

отличие от истинного пользователя, к которому применяют англицизм юзер

(англ. user – от to use "пользоваться"), и от того, кто только мнит себя знатоком

компьютеров, но в действительности таковым не является, за что получает

прозвище ламер (от англ. lame "хромой, слабый").

Ввиду все возрастающей роли компьютеров и процесса компьютеризации

разных сторон человеческой деятельности компьютерный жаргон становится

социально активным, как бы попадает в фокус социального внимания.

Разумеется, свои профессиональные "языки" имеют и многие другие отрасли

науки и техники, и в свое время некоторые из них также были популярны.

Например, в 50-60-е годы такую роль играл профессиональный "язык" физиков-

ядерщиков, немного позднее – жаргон, обслуживающий сферу космических

исследований и разработок, в 70-е – начале 80-х гг. модными становятся

некоторые слова и обороты, используемые разного рода экстрасенсами,

телепатами, йогами (и до сих пор слова аура, энергетика, биополе, транс и под.

в ходу не только у парапсихологов). В 90-х годах из всех других профес-

сиональных жаргонов как по собственной коммуникативной роли, так и по

степени возможного влияния на литературную речь явно выделяется

компьютерный жаргон – и как средство внутригруппового общения, и как

своеобразный символ времени.

2. Усиление процесса заимствования иноязычных слов

Для исторической эволюции почти каждого естественного языка ха-

рактерен процесс заимствования единиц из других языков, контактирующих с

данным. Механизмы процесса заимствования многократно описаны в

лингвистических исследованиях; изучаются причины заимствования и условия,

при которых этот процесс то интенсифицируется, то затухает, сферы

169

человеческой деятельности, в наибольшей степени нуждающиеся в иноязычной

лексике и терминологии, типы заимствуемых языковых единиц: главным

образом, это слова, но язык может испытывать иноязычное влияние и в

построении каких-либо синтаксических конструкций, в образовании слов – так

рождаются словообразовательные кальки (небоскрёб – "слепок" английского

skyscraper, насекомое – поморфемный перевод латинского insecium и т.п.) – или

в появлении у слова значения, не мотивированного другими значениями этого

слова, – так появляются семантические кальки (газетная утка, гвоздь сезона,

горячая линия и т.п.).

Заимствование – явление, к которому носители языка часто относятся с

изрядной долей подозрительности: зачем что-то брать у других - разве нельзя

обойтись средствами родного языка? Зачем нам имидж, если есть образ, к чему

саммит, если можно сказать встреча в верхах? Чем модный нынче в

кинематографии ремейк лучше обычной переделки? И разве консенсус прочнее

согласия?

Нередко иноязычное слово ассоциируется с чем-то идеологически или

духовно чуждым, даже враждебным, как это было, например, в конце 40-х

годов во время борьбы с "низкопоклонством перед Западом". Но бывают в

истории общества и другие времена, когда преобладает более терпимое

отношение к внешним влияниям и, в частности, к заимствованию новых

иноязычных слов. Таким временем можно считать 80-90-е годы нынешнего

столетия, когда возникли такие политические, экономические и культурные

условия, которые определили предрасположенность российского общества к

принятию новой и широкому употреблению ранее существовавшей, но

специальной иноязычной лексики.

Вот некоторые из этих условий: осознание разными слоями населения

России своей страны как части цивилизованного мира; преобладание в

идеологии и официальной пропаганде интерактивных, объединительных

тенденций над тенденциями, отражавшими противопоставление советского

общества и советского образа жизни западным, буржуазным образцам;

170

переоценка социальных и нравственных ценностей и смещение акцентов с

классовых и партийных приоритетов на общечеловеческие; наконец, открытая

ориентация на Запад в области экономики, политической структуры

государства, в сферах культуры, спорта, торговли, моды, музыки и др. Все эти

процессы и тенденции, характерные для русского общества второй половины

80-х – начала 90-х годов, несомненно, послужили важным стимулом,

облегчившим активизацию иноязычной лексики.

Это легко проиллюстрировать сменой названий в структурах власти.

Верховный совет стал устойчиво (а не только в качестве журналистской

перифразы) именоваться парламентом, совет министров – кабинетом

министров, его председатель – премьер-министром (или просто премьером), а

его заместители – вице-премьерами. В городах появились мэры, вице-мэры,

префекты, супрефекты, советы уступили место администрациям, главы

администраций обзавелись своими пресс-секретарями и пресс-атташе,

которые регулярно выступают на пресс-конференциях, рассылают пресс-релизы,

организуют брифинги и эксклюзивные интервью своих шефов...

Распад Советского Союза означал, в частности, и разрушение большей

части преград, стоявших на пути к общению с западным миром.

Активизировались деловые, научные, торговые, культурные связи, расцвел

зарубежный туризм <…>. Очевидным образом это означало интенсификацию

общения носителей русского языка с носителями иных языков, что является

важным условием не только для непосредственного заимствования лексики из

этих языков, но и для приобщения носителей русского языка к

интернациональным (а чаще – созданным на базе английского языка)

терминологическим системам – например, в таких областях, как вычис-

лительная техника, экономика, финансы, спорт, мода, журналистика и др.

Так в русской речи – сначала в профессиональной среде, а затем и за ее

пределами – появились термины, относящиеся к компьютерной технике,

названия видов спорта (новых или по-новому именуемых): виндсёрфинг,

скейтборд, армрестлинг, кикбоксинг, фристайл и др. Англицизмы пробивают

171

бреши и в старых системах наименований: так, добавочное время при игре в

футбол или в хоккей все чаще именуется овертайм, повторная игра после

ничьей – плей-офф и даже традиционное боец в кикбоксинге заменяется

англицизмом файтер. У всех на слуху многочисленные экономические и

финансовые термины типа бартер, брокер, ваучер, дилер, дистрибьютор, инве-

стиция, маркетинг, монетаризм, фьючерсные кредиты и т.п. Многие из них

были заимствованы давно, но обращались преимущественно среди

специалистов. Однако но мере того, как явления, обозначаемые этими

терминами, становились остро актуальными для всего общества,

узкоспециальная терминология выходила за пределы профессиональной среды

и начинала употребляться в прессе, в радио- и телепередачах, в устной речи

обычных носителей языка.

Активное заимствование новой и расширение сферы употребления ранее

заимствованной иноязычной лексики происходит и в менее спе-

циализированных областях человеческой деятельности – достаточно напомнить

такие широко используемые сейчас слова, как имидж, презентация, номинация,

спонсор, видео, шоу (и их производные: видеоклип, видеотехника,

видеокассета, видеосалон; шоу-бизнес, ток-шоу, шоумен), триллер, хит,

дискотека, диск-жокей и множество других.

Столь массовому и относительно легкому проникновению иноязычных

неологизмов в литературный язык способствуют и социально-психологические

факторы. Многие носители языка считают иностранное слово более

престижным по сравнению с соответствующим словом родного языка:

презентация выглядит более респектабельно, чем привычное русское

представление, эксклюзивный изысканнее исключительного, топ-модели –

шикарнее, нежели лучшие модели, хотя, надо сказать, здесь намечается

некоторое семантическое размежевание "своего" и "чужого" слов: презентация

– это торжественное представление фильма, книги и т.п.; эксклюзивным чаще

всего бывает интервью, а сказать о ком-нибудь эксклюзивный тупица или

воскликнуть: Какой эксклюзивный сыр! – едва ли можно.

172

Ощущаемый многими больший социальный престиж иноязычного слова,

по сравнению с исконным, иногда вызывает явление, которое может быть

названо повышение в ранге: слово, которое в языке-источнике именует

обычный, "рядовой" объект, в заимствующем языке прилагается к объекту, в

том или ином смысле более значительному, более престижному. Так,

французское слово boutique значит "лавочка, небольшой магазин", а будучи

заимствовано нашими модельерами и коммерсантами, оно приобретает

значение "магазин модной одежды": Одежда от Юдашкина продается в

бутиках Москвы и Петербурга. Примерно то же происходит с английским

словом shop: в русском языке шоп приложило не ко всякому магазину, а лишь к

такому, который торгует престижными товарами, преимущественно западного

производства (обычный продмаг никто шопом не назовет). Английское hospice

"приют, богадельня" превращается в хоспис – дорогостоящую больницу для

безнадежных больных с максимумом комфорта, облегчающего процесс

умирания. И даже итальянское puttana оказавшись в; русском языке, обозначает

не всякую проститутку (как в итальянском) а главным образом валютную.

Как оценивать происходящую сейчас интенсификацию процесса

заимствования? Как относиться к тому, что иноязычные слова нередко

вытесняют из употребления слова русские, исконные? Может быть,

необходимы какие-то запретительные меры, не позволяющие, скажем,

журналисту или диктору телевидения употреблять иноязычное слово, если есть

равнозначное русское?

Прежде чем ответить на эти вопросы, посмотрим, какие сферы общения в

наибольшей степени подвержены иноязычному влиянию.

Чаще всего новые иноязычные слова можно встретить в прессе и других

средствах массовой информации – например, на телевидении, в передачах,

посвященных экономической или политической жизни, моде, музыке, кино,

спорту. В устной публичной речи – например, в радио- и телеинтервью на

бытовые темы, в выступлениях на заседаниях парламента – употребление

иноязычных слов-неологизмов часто сопровождается оговорками типа: так

173

называемый монетаризм, как теперь принято выражаться, электорат и т.п.,

поскольку, ориентируясь на массового слушателя, говорящий ощущает связь с

ним более непосредственно и остро, нежели автор газетной или журнальной

статьи. Некоторые из заимствований употребляются не только в прямых своих

значениях, но и переносно, метафорически: телевизионный марафон,

реанимация российской экономики, ангажированная пресса, политический

бомонд, рейтинг вранья и т.п., и это явление так же характерно, в основном,

для языка средств массовой информации.

Обиходная речь не испытывает сколько-нибудь заметного наплыва

иноязычных слов, и это понятно: будучи по большей части словами книжными

или специальными, заимствования и употребляются главным образом в жанрах

книжной речи, в текстах научного и технического характера. В бытовом

общении, однако, иноязычные слова могут играть роль своеобразных цитат:

коммуникативно актуальный термин, принадлежащий какой-либо специальной

сфере, может цитироваться, сознательно обыгрываться, искажаться, быть

поводом для каламбуров и т.п. (достаточно вспомнить то, что происходило в

совсем недавнем прошлом со словами демократ и приватизация: они дали

повод к образованию таких "производных", как дерьмократ, домокрады,

прихватизация и под.).

Заслуживают внимания и изучения также социальные различия в

отношении к иноязычным словам, особенно новым. Здесь имеют значение

такие характеристики носителей языка, как возраст, уровень образования, род

занятий: люди старшего поколения в среднем менее терпимы к "чужой"

лексике, чем молодежь; с повышением уровня образования освоение

заимствований происходит легче; представители технических профессий

меньше останавливают свое внимание на том, какое слово они видят в тексте

или слышат, – русское или иноязычное, чем представители профессий

"гуманитарных". Подчеркиваю: это в среднем, в целом, но возможно и более

сложное отношение к иноязычным словам. Например, специалист может не

замечать иноязычности терминов, которые употребляются в его собственной

174

профессиональной сфере, и негативно реагировать на иноязычную

терминологию в других областях деятельности и общения.

Теперь попытаемся ответить на поставленные вопросы.

По поводу интенсификации процесса заимствования: не надо паниковать.

Нередко говорят и пишут об "иноязычном потопе", заливающем русский язык,

о засилье иностранщины, под гнетом которой он гибнет, и такие высказывания

рождают чувство безысходности. Но не нужно забывать, что язык представляет

собой саморазвивающийся механизм, действие которого регулируется

определенными закономерностями. В частности, язык – и литературная его

форма в особенности – умеет самоочищаться, избавляться от функционально

излишнего, ненужного.

Это происходит и с иноязычными словами. Во всяком случае, история

русского языка свидетельствует именно о таком его свойстве. Кто сейчас знает

слова проприетер (собственник), индижестия (несварение желудка),

инфлюэнца (грипп), аманта (возлюбленная), супирант (воздыхатель,

поклонник), репантир (женская прическа с локонами, свисающими по обеим

сторонам лица), суспиция (подозрение) и многие другие, которые

употреблялись в русском языке XIX века (а некоторые еще и в начале века

нынешнего)? Вряд ли издавались указы, предписывавшие эти слова изгнать из

русской речи, – они устарели, вытеснились сами собой как нечто ненужное. А с

другой стороны, многого ли добились пуристы прошлого, призывая запретить

употребление таких слов, как эгоизм (вместо этого предлагалось ячество),

цитата (предлагались в качестве синонимических замен ссылка, выдержка),

поза (взамен изобреталось телоположение), компрометировать (вместо этого

рекомендовали говорить: выставлять в неблагоприятном виде), игнорировать

(В.И. Даль считал, что это "слово непозволительное") и др.?

Разумеется, неумеренное и неуместное употребление иноязычных слов

недопустимо, но неумеренность и неуместность вредны и при использовании

любого слова. Разумеется, ни лингвистическая наука, ни общественность не

должны сидеть сложа руки, бесстрастно наблюдая, как засоряется иноязычием

175

родная речь. Но запретами здесь ничего сделать нельзя. Нужна планомерная и

кропотливая научно-просветительная работа, конечная цель которой –

воспитание хорошего языкового вкуса. А хороший вкус – главное условие

правильного и уместного использования языковых средств, как "чужих",

заимствованных, так и "своих", исконных.

<…> Жив ли нынче русский язык? Жив, это несомненно, и он по-

прежнему, как выражался Гоголь, "живой как жизнь", только формы этой

"живости" и жизненности меняются. И это вполне закономерно и естественно:

время изменяет всё, даже такую консервативную систему, как литературный,

нормированный язык.

Караулов Ю.Н.28

О СОСТОЯНИИ СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ЯЗЫКА

Проблемы современного русского языка в конечном итоге сводятся к

оценке его состояния, и зеркалом этого состояния является язык средств

массовой информации. Само слово "состояние" заряжено негативной оценкой,

предполагает какие-то дефекты в предмете. Например: "состояние больного

внушает опасения", "состояние конструкции здания чревато опасностями" и т.п.

Но когда мы говорим о состоянии языка, мы разве озабочены разрушением его

морфологического строя? Или нас настораживают изменения в его фонетике, в

его синтаксисе? Нет, структурная его организация вполне благополучна, и те

тенденции в его развитии, которые отмечают наблюдатели, являются

нормальными, естественными. Такова, например, тенденция к аналитизму, о

которой говорят в течение трех десятилетий. (Замечу в скобках, что эта

тенденция выражается во все более расширяющейся практике замены

падежных словосочетаний предложными: церемонность обращения – в

обращении, курс реформ – на реформы; группа подготовки документов – по

28 Караулов Ю.Н. О состоянии современного русского языка // Русская речь. 2001 № 3. С. 25-30.

176

подготовке...; случай исчезновения – с исчезновением денег...) Таковы же

активные процессы в словообразовании, например, создание существительных

с суффиксом -изация: арендизация, векселизация, люмпенизация, долларизация...

Все это явления языковой эволюции: язык может существовать, только

постоянно изменяясь во времени, иначе он умирает, как умирают языки малых

народов. В действительности же, говоря о состоянии русского языка, мы

говорим о состоянии говорящих на нем людей, о тех преобразованиях, которые

происходят в речевом поведении (а значит, неизбежно – в языковом сознании)

носителей языка.

За последнее десятилетие изменения, происшедшие в русском языке,

связаны с развитием новых сфер его применения. Прежде всего, это сфера

политики, политического языка, который сформировался на месте

стандартизованного, ритуального, огосударствленного языка политики,

существовавшего с 30-х до 80-х годов прошедшего столетия. Другая менее

важная сфера – новый юридический язык, сложившийся под влиянием

общемирового "демократического транзита", захватившего в своем движении и

нашу страну. К нынешнему дню язык политики и язык юриспруденции вырос в

самостоятельные вторичные языковые системы, которые оказывают мощное

влияние на литературный язык, на язык массовых коммуникаций.

Продолжая перечень новых сфер языкового существования, я должен

назвать глубоко внедрившиеся в нашу жизнь язык компьютерных технологий и

язык рынка, рыночных отношений. Наконец, и это, может быть, самое главное,

под влиянием общих процессов демократизации общества "развязался язык" у

простого народа, исчезли скованность, зажатость, стандартность, которые были

свойственны повседневному речевому поведению человека в советское время.

Ведь что поражало филолога, очутившегося за границей в 60-70-е годы?

Это та непосредственность, свобода самовыражения среднего француза или

американца, вдруг оказавшегося на улице перед телекамерой. Русский человек

в такой ситуации терялся, переходил на сложный язык и ритуализованные

формулы, внушенные ему газетой или дикторской речью в эфире. Политик тех

177

времен мог говорить только по бумажке. Теперь же ничего этого нет, что,

конечно, отрадно.

Освобожденная разговорная стихия захлестнула сегодня нашу по-

вседневную жизнь и наше публичное общение, что наиболее заметно

отразилось на языке средств массовой информации. Вообще разговорная речь

всегда была самым эффективным источником обновления языка. Так было во

времена Пушкина, когда разговорная стихия стала одним из факторов

формирования русского литературного языка. Так было в эпоху Достоевского и

демократического движения 60-80-х годов XIX века; так было в 20-30-е годы

XX столетия; наконец, те же истоки у складывающегося современного облика

литературного языка конца XX – начала XXI века.

Современное языковое развитие проходит под влиянием двух проти-

воборствующих сил. С одной стороны, отчетливо прослеживается активное

воздействие на литературную норму разговорной речи, ее продвижение в

публичную сферу, в массовое общение. И эта сила поддерживается процессом

заимствования иностранных слов, вызванным включением России в

общемировую экономическую, политическую, культурную систему. С другой

стороны, существует не менее сильное, хотя, может быть, менее замечаемое

нами воздействие на литературный язык норм и языковых стандартов

огосударствленного языка времен тоталитаризма. Вот примеры этой второй

силы. В недавнем президентском указе есть такая формулировка:

"Военнослужащие не могут увольняться из армии, не получив всех

причитающихся им выплат...". Здесь форма глагола увольняться может иметь

два значения:

- пассивное, т.е. "военнослужащего не могут уволить";

- и возвратное, т.е. "военнослужащий не может подать заявление об

увольнении". Смыслы разные, можно сказать, противоположные: либо

начальство не может его уволить, либо он сам не может уйти. Какой из них

имеется в виду – непонятно. Это типичная примета советского языка

тоталитарных времен, когда пишущий или говорящий стремится спрятаться за

178

туманной формой пассивной конструкции или безличного предложения, в

которых агент, субъект, действующее лицо не названы: "Сколько раз,

например, говорилось, что огромное количество металла расходуется у нас

нерационально?" (из газет 60-х). Кто говорил? Кем расходуется? Из недавних

высказываний: "Обсуждение бюджета в Госдуме отложилось". Или возьмем

такой документ нашей эпохи, как Конституция РФ. В ее тексте 17 раз

употреблен глагол в пассивной форме гарантироваться: гарантируются

свобода экономической деятельности, местное самоуправление, свобода

совести, свобода массовой информации и т.д. Но нигде не сказано, кем

гарантируется, каков механизм соблюдения этих гарантий, и далеко не всегда

ясно – кому гарантируется то или иное демократическое благо.

Две эти силы – 1) использование ресурсов разговорной речи, расши-

ряющих выразительные возможности литературного языка, и иноязычных

заимствований; 2) закрепившиеся в узусе и бессознательно повторяемые

стандарты тоталитарного языкового наследия, "родимые пятна" тоталитаризма

в нашем языковом сознании – символизируют две разнонаправленные

тенденции – эволюцию и диссолюцию (деградацию) современного языка.

Вместе с освобожденностью литературного языка от скованности

тоталитарными канонами увеличился поток искажений правильной и красивой

русской речи. Отступления от литературных норм, характеризующие

современное состояние русского языка, укладываются в три группы фактов

разного порядка – системные, культурно-речевые и этические.

Нарушения фундаментальных системных закономерностей вызываются

влиянием "другой системы" (родной язык говорящего не русский, или в его

речи сохраняются элементы диалекта: земля пахать, картошка сажать, к

сестры, у вдове, много урожая собрато). Подобные нарушения не встречаются

в речи комментаторов и телеведущих.

Наибольшее число языковых ошибок связано с несоблюдением

культурно-речевых норм, освященных литературной традицией, норм,

закрепленных кодифицированными правилами, норм, рекомендуемых

179

авторитетными изданиями словарей и различных справочников (ср. одеть и

надеть, чулок и носков, ложить и положить, приведённый и приведенный и

т.п.).

Наконец, третья группа нарушений литературной нормы касается

этических и эстетических аспектов культуры речи, исторически сложившихся и

устоявшихся в русской культуре правил публично звучащей речи,

запрещающих употребление слов, которые ранее назывались непечатными

(теперь их так не назовешь) или нецензурными (тоже не современно, так как

цензура теперь, главным образом, собственная, внутренняя для говорящего).

Раньше на использование такого рода слов накладывался абсолютный запрет.

Даже научные исследования, посвященные русскому мату (о его

происхождении, в частности), снабжались грифом "для служебного

пользования".

Теперь дорога "матизмам" открыта не только в художественной ли-

тературе, но также в газете, в кино и на телеэкране. По поводу этого рода

лексики надо заметить, что ее публичное использование идет вразрез с русской

культурной традицией. Это выражается в том, что не в пример англоязычной

или испаноязычной речи, где обсценная лексика довольно легко "вставляется в

строку" и так же легко воспринимается слушающими, в русском публичном

общении площадная брань отрицательным образом характеризует говорящего,

одновременно унижает слушающего, навязывая ему низменные речевые

стереотипы.

Языковые ошибки и нарушения норм культуры речи совершаются

бессознательно, представляя искажения правильности, которые обусловлены не

только незнанием, но и законами спонтанного речепорождения. Этическая же

составляющая речевой культуры нарушается осознанно, целенаправленно, и

эти нарушения возникают тогда, когда экспрессивная сторона высказывания

преобладает над смысловой. Экспрессия, если она достигается за счет

употребления жаргонных или бранных выражений в ущерб смыслу и красоте

речи, не увеличивает эффективность общения (я имею в виду публичное

180

общение), а скорее делает его менее успешным.

Спонтанное речепорождение подчиняется законам родной природы –

языковой, психологической и социальной. Чисто языковой закономерностью

является аналогия, которая требует от говорящего, например, выравнивания

ударения в словоформах одного и того же слова (нача′ть – на′чали – начала′,

начался′); или обусловливает распространение конструкции "о том, что" с

глаголов речемысли (рассказал о том, что; рассуждали о том, что; думал о

том, что) на все глаголы передачи информации (объяснили о том, что;

увидели о том, что; убедились о том, что).

Действие другого закона психолингвистического характера – закона

экономии усилий, являющегося одним из главных факторов развития языка,

тоже может приводить к отрицательным последствиям, порождать ошибки.

Этот закон помогает объяснить, например, выбор говорящим тех форм

выражения, которые требуют от него затраты меньших усилий. Так, ква′ртал

русскому произнести легче, чем кварта′л, хотя нормативной является как раз

вторая форма. Широкое распространение неправильно построенного

деепричастного оборота (типа: "проводя эти исследования, нам стало ясно...")

тоже вызвано законом экономии, поскольку такой оборот легче

артикулировать, чем выстроить более длинное придаточное предложение.

Действием того же закона можно объяснить и излишне смелые

словообразовательные новации (протестанты < протестующие демонстранты),

и неоправданное подчас употребление иноязычных слов и выражений,

транслитерировать которые для знающих иностранный язык проще, чем

подобрать правильный и точный русский эквивалент.

Объем иноязычных заимствований в наше переходное время существенно

вырос, и стремление поставить искусственные заслоны этому естественному

процессу ни к чему не приведет. В условиях глобализации современного мира

заимствования неизбежны и необходимы. Они не представляют опасности для

национальной самобытности такого богатого языка, как русский, но разумную

меру соблюдать здесь тоже полезно.

181

Три комментированных мною закона навязываются нам – говорящим –

самим языком и механизмами речепорождения, и последствия этих законов

должны стать объектом терпеливой и систематической просветительской

работы филологов и журналистов.

Иногда приходится слышать такие возражения по поводу их культурно-

речевой деятельности: язык, дескать, это самоорганизующаяся система, а такая

система в конце концов сама справится с возмущениями, связанными с

нарушениями норм, сама наведет порядок, естественным образом изжив,

отбросив все наносное, лишнее, не соответствующее законам се организации.

Те, кто приводят такой аргумент, забывают, что язык, речь – это не только

абстрактная система, которая владеет человеком, но это и сам человек, это

личность, которая владеет языком. А личность и есть тот пункт, та сторона,

которая поддается воздействию, просветительскому воздействию носителей

языковой культуры. В условиях доброй воли, конечно. Проведем мысленный

эксперимент. Представим себе, что сегодняшний номер "Московского

комсомольца" читает – ну, пусть не Пушкин, ему-то понять современные

газетные тексты было бы трудновато (хотя эксперимент "Пушкин читает

Маканина", когда со "Словарем языка Пушкина" была прочитана повесть

"Человек свиты", показал, что "непонимание" возникает у такого читателя из

прошлого в незначительном числе случаев), но, скажем, М. Горький. Какое бы

у него возникло представление о современном русском человеке – "читателе" и

"писателе" – и современном русском языке? Сложно предположить, но шо-

кирован, я думаю, он был бы определенно.

Причем шок был бы вызван, видимо, не в первую очередь возможными

культурно-речевыми промахами пишущих или говорящих с экрана телевизора,

хотя эти ошибки и могут подрывать доверие к тому, о чем говорится.

Поразительным для восприятия человеком другой эпохи покажется даже не

содержательная сторона, не обсуждаемые темы и проблемы, а прежде всего

общий дух и тон текстов в СМИ. Тон – в основном, независимо от

обсуждаемой проблемы, – иронический, скептический, насмешливый, а подчас

182

издевательский. Этот фельетонный дух в соединении с использованием

раскованных, не отмеченных этической озабоченностью языковых средств,

перешедших из нашей повседневной жизни, из устного бытования на страницы

газет и в эфир, очевидно, призван, по замыслу авторов, интимизировать

общение с читателем, слушателем. Но интимизация возможна, если партнеры

равноправны, а такого равноправия нет, поскольку СМИ основной массой

людей воспринимается как учитель ("старший", "родитель"), как языковой

авторитет и образец для подражания. В итоге мы имеем дело с общим

снижением культурно-речевого уровня использования языка в СМИ, которое

естественным образом отражается на повседневной языковой жизни общества,

на "состоянии" русского языка.

Единственным противоядием такой тенденции может быть сознательная

работа по повышению культуры речи. Культура речи – это та точка, где

встречаются наука и жизнь: наука о языке встречается с повседневным

языковым существованием русского человека. Я за то, чтобы эта встреча под

знаком языковой критики была дружелюбной и плодотворной. Нужно только

помнить, что правильное пользование языком требует усилия и отваги.

В.А. Козырев, В.Д. Черняк29

СОВРЕМЕННАЯ ЯЗЫКОВАЯ СИТУАЦИЯ И

ПРОБЛЕМЫ РЕЧЕВОЙ КУЛЬТУРЫ

Выдвижение на первый план проблем, связанных с языковой личностью,

говорящим и воспринимающим речь человеком, делают особенно актуальным

изучение «текущего языка общества», «законов личностного присвоения языка

и владения им»∗. Названные проблемы предполагают осмысление того

социолингвистического контекста, в котором существует современная языковая

29 Козырев В.А., Черняк В.Д. Современная языковая ситуация и проблемы речевой культуры // Козырев В.А., Черняк В.Д. Образовательная среда. Языковая ситуация. Речевая культура. СПб, 2007. С. 38-48. ∗ Ширяев А.Н. О состоянии русского языка // Русская речь. 1992. №1. С. 27.

183

личность. Понимание особенностей языковой ситуации – необходимое условие

выработки стратегий языкового образования.

Культурологами, психологами, лингвистами, а также писателями и

журналистами отмечается заметное снижение общего уровня речевой и

коммуникативной культуры, ярко обнаружившееся на рубеже XX и XXI веков.

Состояние русской речи <…> с очевидностью свидетельствует о

нравственном неблагополучии общества, о снижении интеллектуальной планки

<…>. Заметного сдвига в сторону повышения уровня речевой культуры

общества в целом пока не происходит, противоречивы и предлагаемые пути

выхода из культурно-речевого кризиса. По мнению О.Б. Сиротининой, в

сознании носителей изменилось представление об эталоне хорошей речи. «В

результате книжное сменяется подчеркнуто разговорным и даже

нелитературным. Среди журналистов, а именно влияние СМИ на узуальную

норму является решающим, эталоном хорошей речи сейчас считается речь,

максимально насыщенная иностранными словами, сниженной лексикой, вплоть

до нелитературной»•.

Признавая обоснованность такого рода оценок, следует иметь в виду, что

в каждый период исторического развития общества наблюдается известная

неудовлетворенность языком <…>. В этом отношении резкие оценки

современного состояния русского языка не являются чем-то исключительным.

В характеристике новых языковых явлений проявляются вкусы разных

носителей языка – и тех, для кого характерно его творческое использование, и

консерваторов. Именно соотношение этих оценок позволяет дать многомерную

оценку современной речевой ситуации и создать адекватный портрет

современной языковой личности. Анализ языка «текущего момента», учет

конкретного языкового опыта каждого члена социума позволяют соотнести

социально-психологические и собственно речевые характеристики разных

членов языкового коллектива с общими параметрами современной языковой

• Сиротинина О.Б. Основные критерии хорошей речи // Хорошая речь / Под ред. М.А.Кормилицыной и О.Б. Сиротининой. Саратов, 2001.С. 152.

184

ситуации.

«Динамика современного состояния проявляется в напряженных

отношениях между исчезающими и возникающими элементами, между

элементами традиционными и инновационными»∗. Б.Ю. Норман отмечает, что

речевая деятельность – это постоянное балансирование между тем, «что

хочется сказать» и «как можно сказать», а дело лингвиста – показывать, как

этот компромисс разрешается в каждом конкретном случае•.

Стандартное, устоявшееся, консервативное в языке соотносится с нормой,

а всевозможные отклонения от нее – область употребления языка, его

«реальной» жизни – сфера узуса. Понятие «языковой ситуации» при анализе

уровней русской речи должно быть связано не столько с принципом «что есть

что», сколько с принципом «откуда куда» и предполагает три группы факторов:

собственно языковой материал разнообразной природы, все многообразие

текстов разных стилей и жанров; характер нормализаторской языковой

деятельности и ее лингвистическое обеспечение (словари, справочники,

грамматики); общественное осознание социальной ответственности за родной

язык°.

Проблема соотношения узуса и нормы является одной из наиболее

актуальных при исследовании современной языковой ситуации. Динамика

нормы – причина культурно-речевых конфликтов в обществе: речевые новации

могут приниматься одними носителями языка и вызывать яростное

сопротивление у других. Важным при этом представляется следующее

замечание В.Н. Телии: «Нарушение узуса вызывает "протесты" типа "так не

говорят", а нарушение нормы — "неправильно, так нельзя сказать". Таким

образом, речевая деятельность имеет как бы два фильтра: узус просеивает

сквозь свое сито еще не существующие, но возможные знаки, вводя их в ∗ Едличка А. Теория языковой культуры сегодня // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1988. Вып. XX. С. 263. • Норман Б.Ю. Анализ высказывания и языковая компетенция // Русский язык и литература. Минск, 2001 №2. ° Ильенко С.Г. Стратегия и тактика педагога-русиста в свете сегодняшней языковой ситуации в России // Языковое образование и воспитание языковой личности в школе и в вузе: Материалы межвуз. Семинара. СПб, 1995. С. 5.

185

данность языка (langue), а нормативный фильтр корректирует речь, освобождая

речевую деятельность (language) и язык (langue) от "порчи"»ϒ. Так называемые

«диагностические ошибки» фиксируют напряженные места в существующей

кодификации литературного языка, сигнализируют о происходящих

изменениях в норме (ср.: более серьезнее, очень огромнейший, видели о том,

подтвердили о том, обеих собеседников).

При характеристике языковой нормы необходимо учитывать

соотношение позиций говорящего и слушающего: «Если считать, что языковая

норма – это совокупность явлений, разрешенных системой языка, отраженных

и закрепленных в речи носителей языка и являющихся обязательными для всех

владеющими литературным языком в определенный период времени, то для

говорящего, если он этой нормой владеет, она как бы устанавливает границы, за

которые он не должен выходить. Из этого следует, что в рамках этих границ

варьирование возможно <...>. Что же такое норма для слушающего? В первую

очередь, это отсутствие помех любого рода. Если говорить о норме

произносительной, нет никаких диалектных, просторечных особенностей,

каких-то черт, указывающих на принадлежность к определенной социальной

группе, нет никаких индивидуальных черт. Ничто не отвлекает от сути,

содержания высказывания»∗. Это положение представляется очень актуальным

в аспекте языкового образования, целью которого является воспитание

активного и владеющего всем арсеналом языковых и речевых средств

говорящего и «интеллигентного слушателя», умеющего оценивать речевой

портрет собеседника и учитывать его в процессе общения.

Для нашего времени характерно усиленное воздействие культурно-

речевых факторов на состояние нормы, на соотношение различных вариантов в

устной и письменной речи. «Социальная стратификация речевой жизни

общества ведет через все возрастающее число говорящих и пишущих публично

к усилению фактора языковой моды на постоянно происходящую борьбу ϒ Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности. М., 1991, С. 39. ∗ Вербицкая Л.А. Сохранить прекрасный русский язык – наша задача // Слово и текст в диалоге культур: Юбилейный сборник. М., 2000. С. 63.

186

нормативных вариантов одного языкового явления. Стремительно возникают и

так же быстро уходят в небытие массовые поветрия в предпочтении варианта,

порой ненормативного. В узусе нарастает хаос, разброс в употреблении слова,

формы, конструкции, звучания. Задачей нормы остается узаконение варианта,

упорядочение хаотичности, но она идет на это неохотно, и большая сфера узуса

остается неузаконенной» <…> «Узус мобилен и подвижен, он легко поддается

всем факторам влияния – экономическим, социальным, профессиональным,

возрастным, индивидуальным, пространственным; он легко отзывается на

речевую моду», – справедливо подчеркивает автор•.

Обобщая характеристики нормы, И.Т. Вепрева выделяет следующие

принципы отбора нормативного образца: «1) верность культурным традициям

(самый сильный параметр, поэтому основным признаком нормы считается ее

консерватизм); 2) следование законам языка; 3) распространенность языкового

факта; 4) авторитетность источника. Учет всей совокупности факторов

позволяет ученым выбирать образцовый вариант в качестве нормативного»°.

Однако, как отмечает Л.П. Крысин, языковая деятельность носителя

литературного языка протекает в постоянном – но при этом обычно не

осознаваемом – согласовании собственных речевых действий с тем, что

предписывают словари и грамматики данного языка, и с реальной

повседневной речевой практикой его современников∗.

Е.Н. Геккина, давая обобщенную характеристику вопросов, которые

поступают в Службу русского языка Института лингвистических исследований

РАН, отмечает, что более 90% материала составляют вопросы, связанные с

оценкой нормативности тех или иных языковых явлений. При этом самым

заметным и привлекающим внимание в слове является место ударения, затем

• Лаптева О.А. Узус как арена языкового изменения // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики текста: Сб. статей, посвященных юбилею Г.А. Золотовой. М., 2002. С. 345-346. ° Вепрева И.Т. О кодифицированной норме в современной культурно-речевой ситуации: норма и мода // Русский язык сегодня. 2006. Вып. 4: Проблемы языковой моды. С. 112. ∗ Крысин Л.П. О переключении кодов при речевом общении // «Русистика и современность». Материалы VII международной научно-практической конференции. СПб., 2005. Т.1.

187

следуют морфологические нормы•.

Ю.С. Степанов в книге «Константы. Словарь русской культуры»

выделяет характерную черту русской речи: «Не быть вполне нормативным и не

быть неправильным» – в этом диапазоне между нормативностью и

неправильностью протекает свободное творчество новых форм русской речи°.

Конкретный языковой материал говорит о возможности двоякого отступления

от нормы: одни отступления отражают живую мысль, стремление к

выразительности, другие возникают как результат незнания или невнимания к

качествам своей речи.

Итак, речевое поведение современника определяют три основные группы

употреблений: 1) отвечающие литературной норме; 2) индивидуальные и

социально-возрастные случайного, разового характера; 3) ненормативные и при

этом широко распространившиеся, закрепившиеся в речи, иногда с признаком

социально-профессиональной принадлежности.

Говоря о принципиальной возможности освоения нормой новых

языковых феноменов, Л.П. Крысин отмечает, что есть основания для введения

некоей «шкалы толерантности», на одном полюсе которой располагаются

оценки «консерваторов», а на другом – тех, кто легко допускает в собственную

речь новшестваϒ.

Истоки тревожного состояния русской речи, заметного сегодня каждому

культурному члену общества, многие лингвисты, писатели, публицисты видят в

нашем прошлом, в господствовавшем на протяжении десятилетий

тоталитарном языке ¥. Несомненно, губительная роль «фальшивого языка»

проявлялась отнюдь не только в политике и в средствах массовой информации:

его воздействие ощущалось на всех ступенях образования, и сопротивление ему

думающие и образованные педагоги считали одной из важнейших задач • Геккина Е.Н. Изменения языковых норм в наблюдениях и оценках говорящих (По материалам Службы русского языка РАН) // Русский язык сегодня .2006. Вып.4: Проблемы языковой нормы. С. 120-127. ° Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997. С. 718. ϒ Крысин Л.П. Языковая норма: жесткость vs толерантность // Массовая культура на рубеже XX-XXI веков: Человек и его дискурс. М., 2003. С. 64. ¥ Купина Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. Екатеринбург-Пермь, 1995.

188

воспитания. К концу XX века языковая ситуация существенно изменилась.

Раскрепощенность говорящих, связанная с объективными и прогрессивными,

по существу, процессами демократизации общества, особенно заметная в СМИ,

действует на все механизмы языка. Однако при отсутствии общей и речевой

культуры эти факторы перерастают в речевую вседозволенность, пагубно

воздействующую на языковую среду. В то же время справедливо утверждение

Е.А. Земской: «Люди не стали говорить хуже, просто мы услышали, как

говорят прежде только читавшие и молчавшие. И обнаружилась давным-давно

упавшая культура речи»∗.

Средства массовой информации стали «речевой средой» многих

носителей языка: «Так или иначе, к концу XX века язык СМИ со всеми своими

достоинствами и недостатками, хотим мы того или нет, становится эталонным,

нормотворческим фактором, влияющим на формирование нормы современного

литературного языка, а также на уровень этнической языковой культуры в

целом•. «Чтение газет и журналов — часто единственная сфера речевой

деятельности, в которой задаются "эталоны", "нормы", "эстетика". Многие

массовые болезни языка поэтому объясняются влиянием языковых средств

массовой коммуникации на речевой облик общества и многих его

представителей»°. Бурно меняющаяся социокультурная ситуация позволяет

утверждать, что пальму первенства по интенсивности воздействия на языковую

личность печатные средства массовой информации сейчас уступают телевиде-

нию. Особая роль в формировании языковой среды, в которой сегодня

«обитает» молодежь, принадлежит Интернету.

Двадцать лет назад Д.С. Лихачев впервые использовал достаточно новое

в то время понятие «экология» в необычном контексте – «экология культуры»,

«нравственная экология»: «<...> Экологию нельзя ограничивать только

задачами сохранения природной биологической среды. Для жизни человек? не

∗ Русский язык конца XX столетия / Под ред. Е.А. Земской. М., 2001. С. 3. • Нещименко Г.И. Динамика речевого стандарта современной публичной вербальной коммуникации: проблемы, тенденции развития // Вопросы языкознания, 2001. №1. С. 101. ° Граудина Л.К. и др. Мы сохраним тебя, русская речь. М., 1995. С. 85.

189

менее важна среда, созданная культурой его предков и им самим. Сохранение

культурной среды – задача не менее существенная, чем сохранение

окружающей природы»ϒ. Экология языка, непосредственно связанная с

сознанием человека, с сущностными свойствами его личности, является

неотъемлемой составляющей экологии культуры.

В последние годы все чаще ставится вопрос об экологии языка как среды

бытования и самовыявления каждого человека. Л.И. Скворцов пишет: «В

оценке подлинных болезней языка очень важным оказывается и собственно

экологический подход. Ведь так же, как в природе есть предельные уровни

радиации, загазованности атмосферы, загрязненности водной среды, выше

которых могут начаться необратимые процессы разрушения, так и в языке су-

ществуют пределы его искажения, огрубления, нарушения смысловых,

стилистических и грамматических норм. И дальше этих пределов говорить о

языке как об орудии мысли, важнейшем средстве общения и первоэлементе

литературы, попросту не приходится»∗. Связывая отмеченное явление с

психологическими аспектами языкового существования, Д.С. Лихачев пишет:

«Бравирование грубостью в языке, как и бравирование грубостью в манерах,

неряшеством в одежде, – распространеннейшее явление, и оно в основном

свидетельствует о психологической незащищенности человека, о его слабости,

а вовсе не о силе»•. Ю.Н. Караулов отмечает, что «растабуирование» коснулось

не только политической и социально-экономической сферы, но и привело к

лексической вульгаризации устной речи в разных сферах. Грубословие стало

привычной формой выражения не только в устной, но и в письменной речи°.

Ярко выраженная конфликтогенность, нагнетание отрицательной

экспрессии характеризуют разные формы речи и, несомненно, оказывают

отрицательное воздействие на личность. Языковая экология требует активного

ϒ Лихачев Д.С. Экология культуры // Прошлое – будущему. М., 1985. С. 50. ∗ Скворцов Л.И. Что угрожает русскому языку? (Размышления о состоянии современной речи) // Русский язык в школе. 1994 . № 5. С. 105. • Лихачев Д.С. Без доказательств. СПб., 1996. С. 11. ° Караулов Ю.Н. О некоторых особенностях современного состояния русского языка и науки о нем // Русистика сегодня. 1995 № 1. С. 15.

190

внедрения в образовательное пространство норм гармоничного вербального

общения, которое поможет в определенной мере нейтрализовать агрессивность

современной риторики в разных сферах.

Н.Д. Бурвикова и В. Г. Костомаров делают акцент на игровом начале

современной речевой ситуации: «Современная полифония индивидуального

разнообразия, формируемая на дистанции: от либерализации языка к его

карнавализации – характеризуется символикой, снятием запретов,

безрассудством, шалостями, чудачествами, всеобщим пародированием,

одновременным утверждением нового и отрицанием старого, смешением

стилей, самоутверждением личности, выросшей в мире традиционных

ценностей»ϒ.

Карнавализация органично связана с творческой активностью носителя

языка; живой речи свойственно «постоянное стремление к выходу за пределы

стандарта, кодифицированной нормы, традиции, которые могут препятствовать

выражению речевой индивидуальности говорящего и противоречить языковому

творчеству. Иначе говоря, естественное свойство живой речи — стремиться к

стандартам и в то же время уклоняться от них. В этом двустороннем,

амбивалентном, противоречивом и устойчивом качестве человеческой речи

заключается существо самого языка и его творческое начало» ¥.

Очевидно, что карнавализация, не связанная с глубокой внутренней

культурой, таит серьезные опасности: «Снижение языковой планки в сфере

публичной вербальной коммуникации в какой-то мере способствует

истончению слоя интеллигенции, являющейся потенциальным носителем и

пользователем литературного языка»∗.

В.Г. Костомаров отметил: «В целом все процессы связываются с бурным

"языкотворчеством" – и с массой новаций. <...> Перестраиваются отношения

ϒ Бурвикова Н.Д., Костомаров В.Г. Особенности понимания современного русского текста // Русистика: лингвистическая парадигма конца XX века : Сб. в честь профессора С.Г. Ильенко. СПб., 1998. С. 23. ¥ Химик В.В. Современный городской фольклор и речевое творчество // Русистика и современность: Материалы VII международной научно-практической конференции. СПб., 2005. Т.1. С. 48. ∗ Нещименко Г.И. Динамика речевого стандарта современной публичной вербальной коммуникации: проблемы, тенденции развития // Вопросы языкознания, 2001. №1. С. 107.

191

между центром и периферией, изменяются стилевые координаты и

стилистические оценки в разных типах речи, складываются новые принципы

взаимодействия книжно-письменной и устно-разговорной стихий — в зна-

чительной мере под влиянием массовой коммуникации, все более берущей на

себя роль литературно-языкового образца, которую в русской истории

безраздельно играла художественная литература. Резко возрастает

вариативность средств выражения, границы литературного стандарта

становятся прозрачными, общество становится терпимым к ошибкам,

нарушениям нормы»•.

Итак, современная языковая ситуация в различных исследованиях

характеризуется использованием существительных одной

словообразовательной модели: демократизация, либерализация, неологизация,

экспрессивизация, жаргонизация, криминализация, люмпенизация,

варваризация, американизация, интернационализация, карнавализация. Этот

ряд характеристик, различных по характеру заключенных в них оценок,

остается открытым. При этом наибольшее общественное внимание привлекают

процессы заимствования и жаргонизации русской речи.

М.А. Кронгауз 30

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА ЭПОХИ

Появление новых слов или новых значений у старых слов означает, что

мир вокруг нас изменился. В нем либо появилось что-то новое, либо что-то

существующее стало важным настолько, что язык (а в действительности мы

сами) создает для него имя. В последнее время в русском языке появилось

столько новых слов, что лингвисты не успевают следить за ними и издавать

словари, а обычные люди часто просто не понимают, о чем идет речь. • Функционирование русского языка как государственного языка Российской Федерации в Волгоградской области: Материалы расширенного заседания Ученого совета Волгоградского государственного университета. Волгоград, 2002. С. 15. 30 Кронгауз М.А. Русский язык на грани нервного срыва. М., 2007. С. 18-23.

192

Слова появляются по отдельности, группами, а иногда очень большими

группами. Последнее самое интересное, поскольку речь в этом случае идет о

значительном изменении среды, о некоей волне изменений, накрывающей наше

общество. Можно отметить по крайней мере несколько таких больших волн

новых слов и значений, возникших на рубеже веков, а возможно,

продолжающихся и дальше.

После перестройки мы пережили минимум три словесных волны:

бандитскую, профессиональную и гламурную, а в действительности прожили

три важнейших одноименных периода, три, если хотите, моды, разглядеть

которые позволяет наш родной язык. Про эти периоды можно философствовать

бесконечно, можно снимать фильмы или писать романы, а можно просто

произнести те самые слова, и за ними встанет целая эпоха. Это тоже

философия, но философия языка. Глупо говорить о его засоренности, глупо

вообще пенять на язык, коли жизнь у нас такая. И надо быть терпимее и

помнить, что слова суть отражения.

Курс молодого словца

Самое заметное из изменений, происходящих в языке, – это появление

новых слов и – чуть менее яркое – появление новых значений. Новое слово

попробуй не заметить! Об него сразу спотыкается взгляд, оно просто мешает

понимать текст и требует объяснений, и вместе с тем в новых словах часто

скрыта какая-то особая привлекательность, обаяние чего-то тайного, чужого. А

вот откуда в языке появляются новые слова и новые значения?

Принято считать, что русский язык, если ему не хватает какого-то

важного слова, просто одалживает его у другого языка, прежде всего у

английского. Ну, например, в области компьютеров и интернета, казалось бы,

только так и происходит. Слова компьютер, монитор, принтер, процессор,

сайт, блог и многие другие заимствованы из английского. Однако это –

заблуждение, точнее говоря, дело обстоит не совсем так или, по крайней мере,

193

не всегда так. Это можно показать на примере своего рода IT-зверинца.

Названия трех животных – мышь, собачка и хомяк – приобрели новые

«компьютерные» значения, причем совершенно разными путями.

Ну, с мышью все понятно, это значение всем хорошо известно и уже

отмечено в словарях («специальное устройство, позволяющее управлять

курсором и вводить разного рода команды»). В русском языке это так

называемая калька с английского, то есть новое значение появилось у

соответствующего названия животного именно в английском языке, а русский

просто добавил его к значениям мыши. Компьютерная мышь вначале была

действительно похожа на обычную и по форме, и по хвостику-проводу, и по

тому, как бегала по коврику. Сейчас компьютерные мыши довольно сильно

удалились от прототипа, но значение уже прочно закрепилось в языке.

А вот собачку в качестве названия для @, значка электронной почты,

придумал сам русский язык (точнее, неизвестный автор, или, как в таких

случаях говорят, народ). Опять же подобрал нечто похожее, изобрел новую

метафору, хотя, надо сказать, сходство с собачкой весьма сомнительно. Я

сначала не мог ответить на вопрос, который часто задают иностранцы, –

почему именно собака, а потом придумал будку с собакой на длинной цепи, и

это почему-то помогает, создает некий образ. Иностранцы поначалу

недоумевают, но потом обреченно принимают странную русскую метафору.

Вообще, многие языки называют этот значок именем животного: итальянский

видит здесь улитку, немецкий – обезьянку, финский – кошку, китайский –

мышку, в других языках мелькают хоботы и свинячьи хвосты. А собачку

заметили только мы, такой вот особый русский взгляд.

Совершенно другим, но тоже особым путем пошли французы (правда,

вместе с испанцами и португальцами), который удивительным образом

демонстрирует возможности сегодняшнего государственного регулирования

языка. Приведу фрагмент информационной заметки в интернете по этому

поводу: «Генеральный комитет Франции по терминологии официально одобрил

несколько неологизмов, связанных с интернетом, и официально включил их в

194

состав французского языка, сообщает Компьюлента. Новые слова введены

вместо англоязычных заимствований и призваны сохранить чистоту фран-

цузского языка. Теперь использование новых слов на французских сайтах и в

прессе является предпочтительным по отношению к английским терминам или

их переводам».

Наиболее интересным является новое французское название для символа

@ обязательного элемента любого адреса электронной почты. Пo-английски

этот символ обычно читается как «at», а по-русски его называют «собакой».

Французы же отныне обязаны читать этот символ как arobase. Это название

происходит от старинной испанской и португальской меры arrobe, которая в

свое время обозначалась именно обведенной в круг буквой «а». Ее название в

свою очередь происходит от арабского «ар-руб», что означает «четверть».

И далее: «Интересно, что пять лет назад Генеральному комитету по

терминологии не удалось добиться замены англоязычного термина e-mail на

французское слово mel».

Как показывает последнее замечание, у государственного регулирования

(даже французского) есть определенные границы, но даже и то, что произошло

с символом электронной почты, впечатляет. Представить себе, что, скажем,

Академия наук РФ постановила называть этот значок так-то и так-то, а русский

народ это покорно выполнил, довольно трудно.

Наконец, третье слово – хомяк – предлагает третий способ появления

значения, правда, не в литературном языке, а, скорее, в интернет-жаргоне. В

этом случае происходит как бы заимствование иноязычного выражения (home

page), а его звуковой облик, отчасти искажаясь, сближается с уже сущест-

вующим русским словом. То есть берется самое похожее по звучанию русское

слово, и ему присваивается новое значение. Это не вполне заимствование, хотя

влияние английского языка очевидно. Важно, что никакой связи со значением

слова хомяк не существует, а есть только связь по звучанию. Фактически речь

идет об особой языковой игре, похожей на каламбур. Эта игра оказалась

чрезвычайно увлекательной, и в результате постоянно возникают все новые и

195

новые жаргонизмы. Самые известные среди них связаны с электронной почтой:

мыло (собственно электронная почта, или соответствующий адрес) и емелитъ

(от личного имени Емеля; посылать электронную почту). Появление этих слов

вызвано исключительно фонетическим сходством с английским e-mail.

Особенно часто происходит, как и в случае с Емелей, сближение с личными

именами: аська (англ. ICQ) или клава (от клавиатура).

Такая игра случается и за пределами компьютерной области. В речи

продавцов одежды, а затем и покупателей какое-то время назад стали

встречаться слова элечка (вариант – элочка) и эмочка, на звуковом уровне

совпадающие с ласкательными именами собственными. Это разговорные

обозначения размеров одежды «L» и «М». По-видимому, существует, хотя и

встречается значительно реже, слово эсочка (для «S»). С большой

вероятностью именно совпадение с существующими именами собственными

способствовало появлению таких уменьшительных слов. Сравнительно недавно

появилось, хотя и не стало очень употребительным, слово юрики, обозначаю-

щее новую европейскую валюту – евро – и восходящее к английскому

произношению.

Распространена эта фонетическая игра и среди любителей машин. Так

образуются разговорные названия как автомобильных марок, так и отдельных

моделей. Мерседес уже давно называют мерином, здесь, правда, суть дела не

исчерпывается только фонетическим сходством, но об этом чуть позже. На

форумах автомобилистов в интернете мне встречалось слово поджарый,

которое я не сразу сопоставил с моделью Pajero Mitsubishi.

Обилие примеров показывает, что это уже не случайная игра, а

нормальный рабочий механизм, характерный для русского языка, точнее, для

его жаргонов. Более того, он демонстрирует две очень ярких черты русского

языка, и хотя бы поэтому не стоит относиться к этим словам с пренебрежением

(«фу, какие нелепые словечки!»).

Во-первых, это прекрасное подтверждение творческого характера

русского языка в целом, а не только отдельных его представителей – писателей,

196

журналистов и деятелей интернета. Эта «креативность», по существу, встроена

в русскую грамматику, то есть доступна всем. <…>. Справедливости ради

скажем, что некоторые пуристы этим никогда не пользуются.

Во-вторых, из всего сказанного видно, что опасность гибели русского

языка от потока заимствований сильно преувеличена. У него есть очень

мощные защитные ресурсы. И состоят они не в отторжении заимствований, а в

их скорейшем освоении. Если посмотреть на последние примеры, можно

сказать даже об особом «одомашнивании» отдельных приглянувшихся

иностранных слов.

Впрочем, не надо думать, что такой способ образования новых слов

появился совсем недавно и что он используется только при заимствовании. Так,

например, москвичи уже давно «одомашнивают» и «одушевляют» бездушные

названия маршрутов общественного транспорта: отсюда знаменитая аннушка –

трамвай маршрута «А» – и менее известная букашка – название троллейбуса

«Б».

Вепрева И.Т., Купина Н.А.31

АКТУАЛЬНОЕ СЛОВО ДНЯ: ГЛАМУР

Тенденция к обновлению лексики – одна из ярких примет современного

языкового существования, органически связанная с культурно-ценностными

социальными предпочтениями. Известно, что язык отражает особенности

мироощущения, мировосприятия и мировоззрения народа − носителя культуры,

имеющей многовековые традиции. Особенно ярко это проявляется в процессе

освоения русским языком заимствованного слова, находящегося в фокусе

общественного внимания. Таким словом по праву можно назвать

существительное гламур. Первоначально оно употреблялось для обозначения

западного («не нашего») стилевого направления, преимущественно в моде,

нередко заключалось в кавычки и передавалось латиницей: Мех считается

31 Вепрева И.Т., Купина Н.А. Русский язык за рубежом, 2006 № 4. С. 104-106.

197

актуальным материалом стиля «glamour»; Коллекции в большинстве своем

представляли не столько триумф «glamour», сколько суровое засилье

индустриальной моды; Если говорить о стиле glamour под 20-е годы, то там

используются совершенно определенные украшения. Иностранное слово

входило также в язык со значением ‘блеск, шик, роскошь’, причем данное

значение специально разъяснялось: Шеф маленького модельного агентства

предельно откровенен: «Glamour» − это специфический термин. Его

приблизительно можно перевести как «шик»; слово «glamour» и значит блеск.

Активизацию слова в речи обусловило и появление специального глянцевого

журнала «Glamour». Развивается тенденция к синонимизации устойчивых

сочетаний глянцевый журнал, гламурный журнал.

Следующий этап вхождения слова в речевой обиход связан с его

кириллическим воспроизведением. За короткий срок оно приобретает высокую

частотность. Так, по данным Интегрума, если в течение 2000 года в текстах

центральных СМИ слово употреблялось около 300 раз, то в 2005 году

количество употреблений превысило 8 тысяч. Языковая рефлексия

свидетельствует, что, по ощущениям носителей языка, существительное гламур

становится «модным» и отражает стремление людей к демонстрации своего

богатства. Употребление слова в живой речи стало сопровождаться оценкой,

отражающей неприятие не свойственного русской культуре нарочитого

великолепия. Приведем в качестве примера оценочные высказывания-

рефлексивы: Гламур − это такая показная, изнеженная роскошь. Слово

гламур лезет в голову; употребляется не к месту; учит легкомыслию,

утверждает не наши ценности; Сегодня в моде гламур, роскошь − во всех

проявлениях; Перевести слово гламур на русский довольно сложно − это шик,

смелость, элегантность и красота «в одном флаконе». Наряду с другими

новейшими заимствованиями существительное гламур чаще всего оценивается

как «малоприятный неологизм русского языка». Последнее, однако, не снижает

активности его реализации как в письменной, так и в устной речи.

Частотность употребления слова гламур способствовала появлению

198

безоценочного обозначения стилевого направления не только в моде, но и в

искусстве, медийном пространстве и др.: Если до сих пор Катя предпочитала

одежду в спортивном стиле, то теперь собирается добавить в свои наряды

гламура. − Мне нравится спортивный гламур, − поясняет певица; «Золотой

теленок» − продукт эстетики гламура (суждение о новой телевизионной

версии романа И.Ильфа и Е.Петрова); Гламур − это стиль хай-тек с

элементами классики; Специфика этого телевизионного сезона − так

называемый гламур: приглашаются известные лица, например, телеведущая

Ксения Собчак.

Еще один достаточно устойчивый смысл − ‘образ жизни, свойственный

богатым, отражающий потребительскую психологию, характерную для

постиндустриального общества, и пропагандируемый глянцевыми журналами и

массовой литературой’. Например: Глянцевые журналы диктуют один и тот

же образ жизни − гламур − человека-потребителя, лишенного каких бы то ни

было духовных запросов; Оксана Робски − типичный современный автор.

Своеобразие двух ее первых книг легче всего определить по чисто

тематическому признаку. Романы «Casual» и «День счастья − завтра» про

гламур. Они породили стереотипы жизни богатых.

В осмыслении понятия немаловажно визуальное впечатление

выделимости, заметности, экстравагантности: Стиль «голливудский гламур»:

яркие губы с четким контуром, подчеркнутый с помощью пудры и румян

рельеф скул, безупречная кожа; Госпожа Макарова внесла уместную ноту

гламура в пыльный форум, появившись на сцене в белом брючном костюме с

синими цветами и необъятной мексиканской шляпе; Нашел свое воплощение

гламур и в коллекциях оправ и солнцезащитных очков, где этот стиль

выражается в выборе самых красивых и качественных материалов, богатстве

и изысканности отделки. Гламур в очковой моде − это новое воплощение

победившего максимализма, отвергающего концепцию «незаметных» очков.

На визуальном впечатлении основаны метафорические употребления:

марево гламура; ср.: В дуэте из «Травиаты» облако гламура окутало всю

199

фигуру американской дивы плотной розовой дымкой. Визуализации

способствует употребление в одном линейном ряду синонимов гламур - глянец:

Гламур − это наведенный глянец. В подобных высказываниях особенно ярко

проявляются актуальные для текущего момента смысловые наслоения

‘показной, нарочитый‘.

При освоении нового понятия участвуют не только зрительные, но и

вкусовые, реже − обонятельные (благоуханный гламур) ощущения. Здесь

лидирует представление слащавого, приторного: это сладкое слово гламур;

мармеладный гламур; карамельный гламур; шоколадный гламур.

Возникает культурное отторжение понятия гламур как ‘лишенного

внутренней глубины’, ‘несерьезного’, ‘поверхностного’. Модные журналы

связывают с гламуром романтическое очарование, элегантность, изысканность,

а в живой речи гламур оценивают как показной шик, за которым стоит пустота:

Порой под этим словом понимают совершенно разные вещи − от

безукоризненной и даже строгой элегантности до разнузданной

экстравагантности. Единственное, в чем сходятся все, − гламур сегодня в

моде, и с этим спорить невозможно. В реальной светской жизни современной

России гламур соперничает с антигламуром: Несколько лет подряд

телеведущая Ксения Собчак по случаю своего дня рождения задавала пиры на

всю губернию. На «балу гламура» по ресторану расхаживали девочки в

золотых панталончиках. А на балу «антигламура» гости наряжались в

тельняшки и ушанки в пивбаре «Жигули».

Гламур устойчиво воспринимается как принадлежность мира богатых,

однако, по наблюдению режиссера А. Михалкова-Кончаловского, люди,

которые сами живут в нищете, с удовольствием смотрят гламурные

журналы, любуются гламурными киногероями. Ту же мысль высказывает

кинорежиссер А. Герман-младший: «…гламур – это просто фантазии девушки

из общежития, которая перед сном читает модные журналы и ей кажется,

что этот сияющий вспышками фотокамер мир – лучший мир? Не знаю.

Может быть, гламур – это иерархическая тоска по красивой и недоступной

200

жизни в эпоху толерантности?». Гламур бросается в глаза, привлекает,

вызывает контрастные оценки, но не задевает струны души, не очаровывает.

Вот почему связанные с языком-источником смыслы ‘обаяние’, ‘очарование’ в

русской речи не реализуются.

Поскольку эстетика и психология гламура широко транслируются

телевидением, кино, литературой, журналистикой, слово гламур стало

восприниматься как идеологема. Внедрение этой идеологемы в систему

национальных идеологических ценностей наталкивается на сопротивление:

Гламур − это все то, что светит, но не греет; Гламур − это «сделайте мне

красиво»; Гламур − это пустота в нарядной хрустящей обертке; Гламур −

это дорогие понты, отождествляемые в обыденном сознании со сладкой

жизнью. Категория, лишенная духовной составляющей, не дающая пищи уму и

сердцу, отторгается как чуждая отечественной культуре: Розово-голубой гламур

развалился на троне, диктуя устами доморощенных стилистов и

клипмейкеров, как нам надо жить, питаться, выглядеть, дышать и прочее…

Действенное средство, используемое против пропаганды идеологемы

гламур, − ирония. Например, прославившийся сочинением иронических

одностиший поэт Владимир Вишневский замечает: К гламуру я отношусь

спокойно, как к данности и не впадаю по отношению к нему в пафос обличения

и несогласия. У меня есть такая строка «На высоких берегах гламура». С

другой стороны, когда думаешь обо всех гламурных тусовках, вспоминаются

строки Пастернака «Позорно ничего не знача быть притчей на устах у всех».

Ирония звучит в газетных заголовках: Полный гламур; С гламуром по жизни;

С гламуром на ты; Вся власть гламуру; В гламуре жить и умереть; Наш

ответ гламуру; Жить − по гламуру? Глянцевый гламур или гламурный глянец?

Порой ощущается горькая ирония: Родина − второстепенная для гламура;

Уже не до гламура и др.

Новыми производными пополняется словообразовательное гнездо. В их

числе − прилагательное гламурный (г.), которое приобрело широкую

сочетаемость: г.девушка, г.ведущий, г.тусовка, г.образ жизни, г.вечеринка,

201

г.проект, г.фотография, г.программа, г.сюжет, г.журнал, г.литература,

г.стиль и др. Свободно образуются составные отрицательно-оценочные

прилагательные: буржуазно-гламурный, гламурно-лакировочный, гламурно-

карамельно-нафталиновый и др. Субъективно-оценочный суффикс −еньк−

передает насмешливо-пренебрежительное отношение к внешним проявлениям

гламура: Сделайте мне гламурненько; Гламурненькая больничка, настоящий

бизнес-класс! В числе производных слов − наречия гламурно, по-гламурному;

существительное, передающее болезненное увлечение гламуром −

гламуромания; отвлеченное существительное в форме множественного числа

гламурности; гиперболическое образование гипер-гламур и др. Не все эти

единицы войдут в систему языка, но само их наличие свидетельствует об

общественной востребованности корневого слова, о его словообразовательном

потенциале. В совокупности приведенные новообразования отражают

скептическое отношение к понятию гламур как не соответствующему

традиционным мировоззренческим ценностям.

Итак, слово гламур вошло в русский язык в следующих значениях:

1. Стилевое направление в моде, разных видах искусства, журналистики и

др.

2. Шик, блеск, роскошь в многообразных проявлениях. // Неодобр.

Показной шик, нарочитая экстравагантность.

3. Роскошный образ жизни, свойственный богатым.

Многообразие оценочных обертонов, ирония, нередко сопровождающая

употребление заимствования, развитие синонимии и антонимии, рост

однокоренных образований − все это свидетельствует о национально

специфическом освоении актуального слова гламур в русском языке и

общественном сознании.

202

Ю. Дешериев32

ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА

ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА – совокупность идеологических принципов

и практических мероприятий по решению языковых проблем в социуме,

государстве. Особой сложностью отличается языковая политика в

многонациональном государстве, т. к. в этом случае она должна учитывать

такие факторы, как многоязычие, своеобразие национального состава и

межнациональных отношений, роль отдельных языков и их носителей в

общественной жизни. Идеологические принципы и практические мероприятия

в области языковой политики взаимозависимы и неразделимы, а поскольку

языковая политика является составной частью национальной политики, она в

основных чертах зависит от общих принципов последней. <…>

Языковая политика связана с сознательным воздействием общества на

язык, и с этой точки зрения она представляет собой концентрированное выра-

жение методологических и социальных основ, определяющих идеологическое и

практическое отношение той или иной государсвенно-политической системы к

функционированию, развитие взаимодействия языков, их роль в жизни народа.

В центре внимания языковой политики находятся наиболее крупные

национально-языковые проблемы широкого социального и идеологического

значения; далеко не все частные изменения и реформы (например, некоторые

изменения в орфографии, мероприятия, направленные на повышение культуры

речи, и т. п.) могут быть правомерно отнесены к сфере ее действия.

Языковая политика оказывает влияние прежде всего на лексико-

семантическую систему, особенно на общественно-политическую, лексику, а

также на стилистическую дифференциацию литературного языка, на

диалектное членение языка и стирание диалектных различий, на проводимые

государством орфографические реформы.

32 Дешериев Ю. Языковая политика / / Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н. Ярцевой.

М., 1990.

203

В соответствии с идеологическими целями определенность классов в

области культуры языковой политики может быть перспективной (в советской

научной литературе такая политика называется языковым строительством; в

западно-европейской и американской литературе употребляется термин

«языковое планирование») и ретроспективной (культура языка или речи). В

социалистическом обществе первостепенное значение приобретает решение

таких задач, как практическое осуществление равноправия наций, народностей

и их языков, создание национальной государственности, обслуживаемой

национальным языком, развитие национальной культуры на базе родного языка

и соответственно обеспечение необходимых условий для этого: создание

алфавитов для ранее бесписьменных языков, обучение на родном языке,

организация развития науки и культуры на национальных языках, широкое

применение родных языков в сферах массовой коммуникации (печать, радиове-

щание, телевидение, кино), а также в официальной переписке и

делопроизводстве <…>.

Важнейшие достижения языковой политики в СССР — научная

разработка и введение в практику новых, соответствующих фонетическому

строю языков алфавитов для многих народов, создание таких алфавитов для

ранее бесписьменных народов; быстрое и разностороннее развитие

младописьменных литературных языков; высокий уровень обществ, функций

языков. Процессы дальнейшего развития языков интенсивно продолжаются

<…>.