csl.bas-net.bycsl.bas-net.by/xfile/v_med/2009/2/wnehl3.pdf · СЕРЫЯ МЕДЫЦЫНСКІХ НАВУК 2009 № 2 СЕРИЯ МЕДИЦИНСКИХ НАУК 2009 № 2 ЗАСНАВАЛЬНIК

СЕРЫЯ МЕДЫЦЫНСКІХ НАВУК 2009 № 2

СЕРИЯ МЕДИЦИНСКИХ НАУК 2009 № 2

ЗАСНАВАЛЬНIК – НАЦЫЯНАЛЬНАЯ АКАДЭМIЯ НАВУК БЕЛАРУСI

Часопіс выдаецца са студзеня 2004 г.

Выходзіць чатыры разы ў год

ЗМЕСТ

КЛІНІЧНАЯ І ЭКСПЕРЫМЕНТАЛЬНАЯ МЕДЫЦЫНАНечипуренко Н. И., Лихачев С. А., Пашковская И. Д., Зажогин А. П., Недзьведь Г. К. Изменения ма-

кро- и микроэлементного состава крови и волос у больных с дисциркуляторной энцефалопатией . . . . . . . . . . 5Титовец Э. П., Пархач Л. П., Смеянович А. Ф., Лукашейко Ю. Н., Шкут Д. Н., Булгак В. В., Пекар-

ская И. С. Выраженность перитуморального отека головного мозга в зависимости от локализации опухоли . . 10Глазев А. А., Нефёдов Л. И. Изменения в аминокислотном составе эритроцитов крови у больных злока-

чественными новообразованиями под воздействием противоопухолевого препарата NSC-631570. . . . . . . . . . . 16Лелевич С. В. Особенности обмена глюкозы в печени и содержания тиреоидных гормонов и инсулина

у крыс при алкогольной интоксикации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21Ильина Е. Г., Хурс О. М., Политыко А. Д., Егорова Т. М. Клинический и молекулярно-цитогенетический

анализ синдрома Вильямса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27Шевчук С. В. , Горницкая О. В. , Чернышенко Т. М. , Савчук А. Н. , Платонова Т. Н.

Влияние антифосфолипидных антител на хронометрические коагуляционные тесты при системной красной волчанке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32

Николаевич Л. Н., Огурцова С. Э., Машкович А. Е., Афонин В. Ю., Малей Л. П., Ковалева М. В., Анисович М. В., Морозова Е. В. Влияние экстракта Schizandra сhinensis на клеточный состав перифериче-ской крови . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37

Петёвка Н. В., Гончарова Н. В., Северин И. Н., Космачева С. М., Потапнёв М. П. Условия эффектив-ного наращивания гемопоэтических стволовых клеток пуповинной крови человека ex vivo . . . . . . . . . . . . . . . . 41

Бычков А. В., Семененя И. Н., Улащик В. С. Хронохирургический подход к оценке эффективности опе-ративных вмешательств по поводу острого калькулезного холецистита . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49

1

СЕРЫЯ МЕДЫЦЫНСКІХ НАВУК 2009 № 2

СЕРИЯ МЕДИЦИНСКИХ НАУК 2009 № 2

ЗАСНАВАЛЬНIК – НАЦЫЯНАЛЬНАЯ АКАДЭМIЯ НАВУК БЕЛАРУСI

Часопіс выдаецца са студзеня 2004 г.

Выходзіць чатыры разы ў год

ЗМЕСТ

КЛІНІЧНАЯ І ЭКСПЕРЫМЕНТАЛЬНАЯ МЕДЫЦЫНАНечипуренко Н. И., Лихачев С. А., Пашковская И. Д., Зажогин А. П., Недзьведь Г. К. Изменения ма-

кро- и микроэлементного состава крови и волос у больных с дисциркуляторной энцефалопатией . . . . . . . . . . 5Титовец Э. П., Пархач Л. П., Смеянович А. Ф., Лукашейко Ю. Н., Шкут Д. Н., Булгак В. В., Пекар-

ская И. С. Выраженность перитуморального отека головного мозга в зависимости от локализации опухоли . . 10Глазев А. А., Нефёдов Л. И. Изменения в аминокислотном составе эритроцитов крови у больных злока-

чественными новообразованиями под воздействием противоопухолевого препарата NSC-631570. . . . . . . . . . . 16Лелевич С. В. Особенности обмена глюкозы в печени и содержания тиреоидных гормонов и инсулина

у крыс при алкогольной интоксикации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21Ильина Е. Г., Хурс О. М., Политыко А. Д., Егорова Т. М. Клинический и молекулярно-цитогенетический

анализ синдрома Вильямса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27Шевчук С. В. , Горницкая О. В. , Чернышенко Т. М. , Савчук А. Н. , Платонова Т. Н.

Влияние антифосфолипидных антител на хронометрические коагуляционные тесты при системной красной волчанке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32

Николаевич Л. Н., Огурцова С. Э., Машкович А. Е., Афонин В. Ю., Малей Л. П., Ковалева М. В., Анисович М. В., Морозова Е. В. Влияние экстракта Schizandra сhinensis на клеточный состав перифериче-ской крови . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37

Петёвка Н. В., Гончарова Н. В., Северин И. Н., Космачева С. М., Потапнёв М. П. Условия эффектив-ного наращивания гемопоэтических стволовых клеток пуповинной крови человека ex vivo . . . . . . . . . . . . . . . . 41

Бычков А. В., Семененя И. Н., Улащик В. С. Хронохирургический подход к оценке эффективности опе-ративных вмешательств по поводу острого калькулезного холецистита . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49

1

Национальная

академия наук

Беларуси

Митюкова Т. А., Дрозд В. М., Леонова Т. А., Платонова Т. Ю., Тузова А. А., Новаковский М. Е., Ваш-кевич И. И. Специфическое связывание трийодтиронина с лимфоцитами у пациентов, прооперированных по поводу карциномы щитовидной железы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55

Крючкова Н. Н., Половинкин Л. В., Шевляков В. В., Ткачев С. В. Сравнительная токсикологическая оценка водно-дисперсионных и органорастворимых лакокрасочных материалов (экспериментальные иссле-дования) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 63

Шилов В. В., Тумар Е. М., Машкович А. Е., Козмидиади А. О., Надина Н. Г. Сравнительное исследова-ние противоишемических, вазодилататорных и антигипертензивных свойств триметазидина, Мg-таурата и L-аргинина сукцината в опытах in vivo и in vitro . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70

Исайкина Я. И., Минаковская Н. В., Алейникова О. В. Эффект котрансплантации аутологичных ме-зенхимальных стволовых клеток на приживление гемопоэтических стволовых клеток у детей со злокаче-ственными новообразованиями . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 75

Кравченко Е. В., Максимова Л. В. Исследование неассоциативного обучения у животных с различным генетически обусловленным уровнем тревожности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80

АГЛЯДЫКонопля Е. Ф., Шалатонин В. И., Мищенко В. Н., Верещако Г. Г. Медико-биологические эффекты воз-

действия электромагнитного поля высоковольтных линий электропередачи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 86Кужир Т. Д. Репарация ДНК при патологии: синдромы хромосомной неcтабильности . . . . . . . . . . . . . . 96Пронько П. С. Биомаркеры в диагностике алкоголизма. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103Артемова Н. А., Минайло И. И., Тарутин И. Г., Воробейчикова О. И. Программа гарантии качества

лучевой терапии – основа защиты пациентов при лечении онкологических заболеваний . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117

ВУЧОНЫЯ БЕЛАРУСІКонопля Евгений Федорович (К 70-летию со дня рождения) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121

ИЗВЕСТИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ АКАДЕМИИ НАУК БЕЛАРУСИ 2009 № 2Серия медицинских наук

на русском, белорусском и английском языках

Рэдактар В. Г. К а л а с о ў с к а я Камп’ютэрная вёрстка Ю. В. Д з я н і ш ч ы к

Здадзена ў на бор 19.03.2009. Падпісана ў друк 07.05.2009. Выхад у свет 15.05.2009. Фармат 60×841/8. Папера афсетная. Ум. друк. арк. 14,88. Ум. фарб.-адб. 15,58. Ул.-выд. арк. 16,4. Тыраж 52 экз. За каз 227.

Кошт нумару: індывідуальная падпіска – 16 450 руб., ведамасная падпіска – 40 975 руб.

Рэспубліканскае унітарнае прадпрыемства «Выдавецкі дом «Беларуская навука». ЛИ № 02330/0494405 ад 27.03.2009 г. Вул. Ф. Скарыны, 40, 220141, Мінск. Пасведчанне 2260.

Надрукавана ў РУП «Выдавецкі дом «Беларуская навука».

© Выдавецкі дом «Беларуская навука» Весці НАН Беларусі, серыя медыцынскіх навук, 2009

Митюкова Т. А., Дрозд В. М., Леонова Т. А., Платонова Т. Ю., Тузова А. А., Новаковский М. Е., Ваш-кевич И. И. Специфическое связывание трийодтиронина с лимфоцитами у пациентов, прооперированных по поводу карциномы щитовидной железы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55

Крючкова Н. Н., Половинкин Л. В., Шевляков В. В., Ткачев С. В. Сравнительная токсикологическая оценка водно-дисперсионных и органорастворимых лакокрасочных материалов (экспериментальные иссле-дования) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 63

Шилов В. В., Тумар Е. М., Машкович А. Е., Козмидиади А. О., Надина Н. Г. Сравнительное исследова-ние противоишемических, вазодилататорных и антигипертензивных свойств триметазидина, Мg-таурата и L-аргинина сукцината в опытах in vivo и in vitro . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70

Исайкина Я. И., Минаковская Н. В., Алейникова О. В. Эффект котрансплантации аутологичных ме-зенхимальных стволовых клеток на приживление гемопоэтических стволовых клеток у детей со злокаче-ственными новообразованиями . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 75

Кравченко Е. В., Максимова Л. В. Исследование неассоциативного обучения у животных с различным генетически обусловленным уровнем тревожности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80

АГЛЯДЫКонопля Е. Ф., Шалатонин В. И., Мищенко В. Н., Верещако Г. Г. Медико-биологические эффекты воз-

действия электромагнитного поля высоковольтных линий электропередачи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 86Кужир Т. Д. Репарация ДНК при патологии: синдромы хромосомной неcтабильности . . . . . . . . . . . . . . 96Пронько П. С. Биомаркеры в диагностике алкоголизма. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103Артемова Н. А., Минайло И. И., Тарутин И. Г., Воробейчикова О. И. Программа гарантии качества

лучевой терапии – основа защиты пациентов при лечении онкологических заболеваний . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117

ВУЧОНЫЯ БЕЛАРУСІКонопля Евгений Федорович (К 70-летию со дня рождения) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121

ИЗВЕСТИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ АКАДЕМИИ НАУК БЕЛАРУСИ 2009 № 2Серия медицинских наук

на русском, белорусском и английском языках

Рэдактар В. Г. К а л а с о ў с к а я Камп’ютэрная вёрстка Ю. В. Д з я н і ш ч ы к

Здадзена ў на бор 19.03.2009. Падпісана ў друк 07.05.2009. Выхад у свет 15.05.2009. Фармат 60×841/8. Папера афсетная. Ум. друк. арк. 14,88. Ум. фарб.-адб. 15,58. Ул.-выд. арк. 16,4. Тыраж 52 экз. За каз 227.

Кошт нумару: індывідуальная падпіска – 16 450 руб., ведамасная падпіска – 40 975 руб.

Рэспубліканскае унітарнае прадпрыемства «Выдавецкі дом «Беларуская навука». ЛИ № 02330/0494405 ад 27.03.2009 г. Вул. Ф. Скарыны, 40, 220141, Мінск. Пасведчанне 2260.

Надрукавана ў РУП «Выдавецкі дом «Беларуская навука».

© Выдавецкі дом «Беларуская навука» Весці НАН Беларусі, серыя медыцынскіх навук, 2009



Беларуси

PROCEEDINGSOF THE NATIONAL ACADEMY

OF SCIENCES OF BELARUSMEDICINE SERIES 2009 N 2

FOUNDER IS THE NATIONAL ACADEMY OF SCIENCES OF BELARUS

The Journal has been published since January 2004

Issued four times a year

CONTENTS

CLINICAL AND EXPERIMENTAL MEDICINENechipurenko N. I., Lihachev S. A., Pashkovskaya I. D., Zaszhogin A. P., Nedsved G. K. Trace element

changes in blood and hair of patients suffering from dyscirculatory encephalopathy . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5Titovets E. P., Parkhach L. P., Smeyanovich A. F., Lukasheika Yu. N., Shkout D. N., Bulgak V. V., Pekars-

kaya I. S. Dependence of edema related to brain tumors on their localization . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 10Glazev A. A., Nefyodov L. I. Сhanges in amino acid patterns of erythrocytes in cancer patients with anticancer

drug NSC-631570 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16Lelevich S. V. Peculiarities of glucose metabolism in the liver and the content of hormones and insulin in rats

at alcoholic intoxication . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21Ilyina H. G., Khurs O. M., Polityko A. D., Egorova T. M. Clinical and molecular-cytogenetic analysis of Wil-

liams syndrome . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27Shevchuk S. V., Gornitska O. V., Chernishenko T. M., Savchuk A. N., Platonova T. N. Effect of antiphospho-

lipid antibodies on the results of chronometric coagulative tests in systemic lupus erythematosis . . . . . . . . . . . . . . . . 32Nikolaevich L. N., Ogurtsova S. A., Mashkovich A. Е., Afonin V. Yu., Malei L. P., Kovaliova M. V., Aniso-

vich M. V., Morozova E. V. Influence of the extract Schizandra chinensis on the cell composition of peripheral blood . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37

Petyovka N. V., Goncharova N. V., Seviaryn I. M., Kosmacheva S. M., Potapnev M. P. Efficient ex vivo ex-pansion of human umbilical cord blood-derived hematopoietic stem cells . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41

Bychkov A. V., Semenenya I. N., Ulashchik V. S. Chronosurgery approach to the estimation of operative mea-sures at the acute calculous cholecystitis . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49

Mityukova T. A., Drozd V. M., Leonova T. A., Platonova T. Yu., Tuzova A. A., Novakovskyj M. Ye., Vashkevich I. I. Specific binding of triiodothyronine with lymphocytes in patients operated for thyroid cancer 55

Kruchkova N. N., polovinkin l. V., Shevlyakov V. V., Tkachev S. V. Comparative toxicological evaluation of paint-varnish water-based materials and organic solvents (experimental research) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 63

Shilov V. V., Тumar Е. М., Мashkovich А. Е., Kozmidiadi А. О., Nadina N. G. Сomparative study of anti-ishemic, vasodilative and antihypertensive effects of trimetazidine, magnesium taurate and L-arginine succinate in vivo and in vitro . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70

Isaikina Yа., Minakovskaya N., Aleinicova O. Effect of autologous mesenchymal stem cell co-transplantation on the hematopoietic stem cell engraftment in children with malignant tumors . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 75

Kravchenko E. V., Maksimova L. V. Study of nonassociative learning in mice with different genetically stipu-lated anxiety levels . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80

3

PROCEEDINGSOF THE NATIONAL ACADEMY

OF SCIENCES OF BELARUSMEDICINE SERIES 2009 N 2

FOUNDER IS THE NATIONAL ACADEMY OF SCIENCES OF BELARUS

The Journal has been published since January 2004

Issued four times a year

CONTENTS

CLINICAL AND EXPERIMENTAL MEDICINENechipurenko N. I., Lihachev S. A., Pashkovskaya I. D., Zaszhogin A. P., Nedsved G. K. Trace element

changes in blood and hair of patients suffering from dyscirculatory encephalopathy . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5Titovets E. P., Parkhach L. P., Smeyanovich A. F., Lukasheika Yu. N., Shkout D. N., Bulgak V. V., Pekars-

kaya I. S. Dependence of edema related to brain tumors on their localization . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 10Glazev A. A., Nefyodov L. I. Сhanges in amino acid patterns of erythrocytes in cancer patients with anticancer

drug NSC-631570 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16Lelevich S. V. Peculiarities of glucose metabolism in the liver and the content of hormones and insulin in rats

at alcoholic intoxication . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21Ilyina H. G., Khurs O. M., Polityko A. D., Egorova T. M. Clinical and molecular-cytogenetic analysis of Wil-

liams syndrome . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27Shevchuk S. V., Gornitska O. V., Chernishenko T. M., Savchuk A. N., Platonova T. N. Effect of antiphospho-

lipid antibodies on the results of chronometric coagulative tests in systemic lupus erythematosis . . . . . . . . . . . . . . . . 32Nikolaevich L. N., Ogurtsova S. A., Mashkovich A. Е., Afonin V. Yu., Malei L. P., Kovaliova M. V., Aniso-

vich M. V., Morozova E. V. Influence of the extract Schizandra chinensis on the cell composition of peripheral blood . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37

Petyovka N. V., Goncharova N. V., Seviaryn I. M., Kosmacheva S. M., Potapnev M. P. Efficient ex vivo ex-pansion of human umbilical cord blood-derived hematopoietic stem cells . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41

Bychkov A. V., Semenenya I. N., Ulashchik V. S. Chronosurgery approach to the estimation of operative mea-sures at the acute calculous cholecystitis . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 49

Mityukova T. A., Drozd V. M., Leonova T. A., Platonova T. Yu., Tuzova A. A., Novakovskyj M. Ye., Vashkevich I. I. Specific binding of triiodothyronine with lymphocytes in patients operated for thyroid cancer 55

Kruchkova N. N., polovinkin l. V., Shevlyakov V. V., Tkachev S. V. Comparative toxicological evaluation of paint-varnish water-based materials and organic solvents (experimental research) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 63

Shilov V. V., Тumar Е. М., Мashkovich А. Е., Kozmidiadi А. О., Nadina N. G. Сomparative study of anti-ishemic, vasodilative and antihypertensive effects of trimetazidine, magnesium taurate and L-arginine succinate in vivo and in vitro . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70

Isaikina Yа., Minakovskaya N., Aleinicova O. Effect of autologous mesenchymal stem cell co-transplantation on the hematopoietic stem cell engraftment in children with malignant tumors . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 75

Kravchenko E. V., Maksimova L. V. Study of nonassociative learning in mice with different genetically stipu-lated anxiety levels . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80

3



Беларуси

SURVEYSKonoplya Y. F., Shalatonin V. I., Mishchenko V. N., Vereshchako G. G. Medical and biological effects caused

by an electromagnetic field of high-voltage power lines . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 86Kuzhir T. D. DNA repair in pathology: chromosome instability syndromes . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 96Pronko P. S. Biomarkers in diagnosis of alcoholism . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103Artemova N. A., Minailo I. I., Tarutin I. G., Vorobeichikova O. I. Programme of radiotherapy quality as-

surance is a basis for patient protection in cancer treatment . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117

SCIENTISTS OF BELARUSKonoplya Evgenii Fedorovich (To the 70th Anniversary of Birthday). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121

SURVEYSKonoplya Y. F., Shalatonin V. I., Mishchenko V. N., Vereshchako G. G. Medical and biological effects caused

by an electromagnetic field of high-voltage power lines . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 86Kuzhir T. D. DNA repair in pathology: chromosome instability syndromes . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 96Pronko P. S. Biomarkers in diagnosis of alcoholism . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 103Artemova N. A., Minailo I. I., Tarutin I. G., Vorobeichikova O. I. Programme of radiotherapy quality as-

surance is a basis for patient protection in cancer treatment . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117

SCIENTISTS OF BELARUSKonoplya Evgenii Fedorovich (To the 70th Anniversary of Birthday). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121



Беларуси

5

ВЕСЦI НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМII НАВУК БЕЛАРУСI № 2 2009СЕРЫЯ МЕДЫЦЫНСКІХ НАВУК

УДК 616.831-005.4:611.781.1:612.11

Н. И. НЕЧИПУРЕНКО1, С. А. ЛИХАЧЕВ1, И. Д. ПАШКОВСКАЯ1, А. П. ЗАЖОГИН2, Г. К. НЕДЗЬВЕДЬ1

ИЗМЕНЕНИЯ МАКРО- И МИКРОЭЛЕМЕНТНОГО СОСТАВА КРОВИ И ВОЛОС У БОЛЬНЫХ С ДИСЦИРКУЛЯТОРНОЙ ЭНЦЕФАЛОПАТИЕЙ

1Республиканский научно-практический центр неврологии и нейрохирургии, Минск, Беларусь, 2Белорусский государственный университет, Минск

(Поступила в редакцию 07.05.2008)

Введение. Медицинская и социальная значимость изучения патогенеза хронической сосуди-стой ишемической патологии головного мозга (ГМ), в частности дисциркуляторной энцефалопа-тии (ДЭ), обусловлена широкой распространенностью заболевания, нередко – развитием инфарк-та мозга на фоне ДЭ, а также тем, что одним из ее проявлений являются когнитивные наруше-ния, которые приводят пациентов к трудовой и социальной дезадаптации.

ДЭ представляет собой хроническое прогрессирующее диффузное или мультифокальное на-рушение мозгового кровообращения, проявляющееся неврологическими и когнитивными син-дромами. Наиболее частыми причинами заболевания являются атеросклероз артерий, артери-альная гипертензия и экстравазальная компрессия магистральных сосудов головы и шеи [1–4].

Как известно, ДЭ сопровождается развитием гипоксии, что сопряжено с нарушениями мета-болизма в мозговой ткани и крови. К ним относят нарушения белкового обмена, процессов сво-боднорадикального окисления и антиоксидантной защиты, водно-электролитного гомеостаза и микроэлементного состава, особенно обмена железа, меди, цинка и алюминия [3, 5, 6].

Выраженность и направленность биохимических реакций во многом определяется обменом макро- и микроэлементов: кальция, магния, железа, цинка, меди, алюминия. Нарушения микро- элементного гомеостаза играют важную роль в патогенезе ряда заболеваний нервной системы, хотя конкретно роль отдельных микроэлементов при ДЭ не установлена. При сосудистых забо-леваниях ГМ большое значение имеет взаимосвязь между микроэлементным и антиоксидант-ным статусом организма, что во многом обусловлено каталитическими реакциями инициирова-ния, развития и затухания процессов свободнорадикального окисления [7].

Показано, что отдельные микроэлементы способны проявлять про- или антиоксидантные свойства. Так, ионы кобальта, никеля, хрома и некоторых других металлов индуцируют пере-кисное окисление липидов (ПОЛ), а цинк обладает антиокислительным эффектом [8, 9]. К тому же участие таких микроэлементов, как медь, никель, хром и железо, в про- или антиоксидант-ных реакциях зависит от их концентрации [10]. Установлена роль ионов магния в механизмах нейропротекции, а образование железозависимых свободных радикалов обусловливает возрас-тание повреждений при ишемии ГМ [11].

Микроэлементы участвуют в формировании каталитических центров и стабилизации регу-ляторных сайтов в составе более чем 1000 различных ферментов нервной и глиальных тканей, что обеспечивает поддержание разнообразных энергетических процессов. Нарушенный мине-ральный обмен играет существенную роль как в патогенезе нервных болезней, так и в измене-нии фармакокинетического ответа на воздействие вазоактивных препаратов, ноотропов, нейро-протекторов и других лекарственных средств [12], что необходимо учитывать при назначении лечения больным ДЭ.

5


УДК 616.831-005.4:611.781.1:612.11

Н. И. НЕЧИПУРЕНКО1, С. А. ЛИХАЧЕВ1, И. Д. ПАШКОВСКАЯ1, А. П. ЗАЖОГИН2, Г. К. НЕДЗЬВЕДЬ1

ИЗМЕНЕНИЯ МАКРО- И МИКРОЭЛЕМЕНТНОГО СОСТАВА КРОВИ И ВОЛОС У БОЛЬНЫХ С ДИСЦИРКУЛЯТОРНОЙ ЭНЦЕФАЛОПАТИЕЙ

1Республиканский научно-практический центр неврологии и нейрохирургии, Минск, Беларусь, 2Белорусский государственный университет, Минск


Введение. Медицинская и социальная значимость изучения патогенеза хронической сосуди-стой ишемической патологии головного мозга (ГМ), в частности дисциркуляторной энцефалопа-тии (ДЭ), обусловлена широкой распространенностью заболевания, нередко – развитием инфарк-та мозга на фоне ДЭ, а также тем, что одним из ее проявлений являются когнитивные наруше-ния, которые приводят пациентов к трудовой и социальной дезадаптации.

ДЭ представляет собой хроническое прогрессирующее диффузное или мультифокальное на-рушение мозгового кровообращения, проявляющееся неврологическими и когнитивными син-дромами. Наиболее частыми причинами заболевания являются атеросклероз артерий, артери-альная гипертензия и экстравазальная компрессия магистральных сосудов головы и шеи [1–4].

Как известно, ДЭ сопровождается развитием гипоксии, что сопряжено с нарушениями мета-болизма в мозговой ткани и крови. К ним относят нарушения белкового обмена, процессов сво-боднорадикального окисления и антиоксидантной защиты, водно-электролитного гомеостаза и микроэлементного состава, особенно обмена железа, меди, цинка и алюминия [3, 5, 6].

Выраженность и направленность биохимических реакций во многом определяется обменом макро- и микроэлементов: кальция, магния, железа, цинка, меди, алюминия. Нарушения микро- элементного гомеостаза играют важную роль в патогенезе ряда заболеваний нервной системы, хотя конкретно роль отдельных микроэлементов при ДЭ не установлена. При сосудистых забо-леваниях ГМ большое значение имеет взаимосвязь между микроэлементным и антиоксидант-ным статусом организма, что во многом обусловлено каталитическими реакциями инициирова-ния, развития и затухания процессов свободнорадикального окисления [7].

Показано, что отдельные микроэлементы способны проявлять про- или антиоксидантные свойства. Так, ионы кобальта, никеля, хрома и некоторых других металлов индуцируют пере-кисное окисление липидов (ПОЛ), а цинк обладает антиокислительным эффектом [8, 9]. К тому же участие таких микроэлементов, как медь, никель, хром и железо, в про- или антиоксидант-ных реакциях зависит от их концентрации [10]. Установлена роль ионов магния в механизмах нейропротекции, а образование железозависимых свободных радикалов обусловливает возрас-тание повреждений при ишемии ГМ [11].

Микроэлементы участвуют в формировании каталитических центров и стабилизации регу-ляторных сайтов в составе более чем 1000 различных ферментов нервной и глиальных тканей, что обеспечивает поддержание разнообразных энергетических процессов. Нарушенный мине-ральный обмен играет существенную роль как в патогенезе нервных болезней, так и в измене-нии фармакокинетического ответа на воздействие вазоактивных препаратов, ноотропов, нейро-протекторов и других лекарственных средств [12], что необходимо учитывать при назначении лечения больным ДЭ.



Беларуси

6

В диагностическом отношении достаточно сложно распознать различные формы микроэле-ментозов, кроме дефицита йода и дефицита железа, при которых отмечаются определенные клини-ческие симптомы и сдвиги лабораторных показателей. Для других гипомикроэлементозов нет четких критериев обнаружения патологических состояний. Концентрация некоторых макро- и микроэлементов в плазме крови не отражает их уровень в тканях. В настоящее время оптималь-ными биосубстратами для оценки элементного статуса принято считать цельную кровь, волосы и ногти. Волосы сочетают депонирующие и аккумулирующие свойства с функцией элиминации макро- и микроэлементов из организма, что дает возможность, исследуя элементный состав волос, проводить ретроспективный анализ и прогнозировать элементный статус организма. Уникальным свойством волос является то, что они могут хранить данные об уровне микроэлементов. Включен-ные в состав волос минералы уже не могут быть вовлечены обратно в процессы метаболизма. Определение содержания микроэлементов в волосах может использоваться как скрининговый ме-тод, позволяющий оценить микроэлементный статус организма в целом [13, 14].

Цель работы – изучение характера изменений макро- и микроэлементного состава цельной крови и волос у больных с различными стадиями ДЭ.

Материалы и методы исследования. Обследовано 36 больных (19 – мужчин, 17 – женщин в возрасте 52–82 лет) с ДЭ, находившихся на стационарном лечении в неврологических отделе-ниях РНПЦ неврологии и нейрохирургии. Контрольная группа состояла из 20 практически здо-ровых лиц (доноры).

Для объективной количественной характеристики ДЭ нами разработана балльная шкала, ко-торая включает экспертную оценку клинических и параклинических признаков заболевания: жалобы пациентов, анамнестические данные, когнитивные нарушения, степень артериальной гипертензии, наличие различных неврологических синдромов, нарушение функций тазовых ор-ганов, результаты магнитно-резонансной томографии (МРТ), компьютерной томографии (КТ) и других параклинических методов.

По степени выраженности клинических симптомов и результатов нейровизуализационных методов исследования все обследованные пациенты с ДЭ были разделены на три группы. В пер-вую группу вошли 10 больных с 1-й стадией ДЭ, во вторую – 20 пациентов со 2-й стадией и в третью – 6 больных с 3-й стадией.

Содержание макро- и микроэлементов (кальция, магния, железа, меди, цинка, алюминия и бериллия) в цельной крови и волосах определяли методом атомно-эмиссионной спектромет-рии [15]. В зависимости от определяемых элементов регистрацию спектров осуществляли в двух спектральных диапазонах: 302–336 и 458–492 нм. Для проведения анализов использо-вали угольные электроды диаметром 6 мм марки ОСЧ- 7–3 со сферическим углублением на торце. Анализируемые растворы крови и минерализованных волос в количестве 25 мкл на-носили в углубление электрода и высушивали до сухого состояния под излучением ИК-лампы в течение 30–40 мин. Подготовленные пробы сжигали в дуге переменного тока в спектрометре ЭМАС-200Д.

Забор крови осуществляли из кубитальной вены натощак. В качестве антикоагулянта ис-пользовали гепарин. Для исследования макро- и микроэлементов срезали пряди волос длиной 3–5 см, преимущественно в затылочной области, и каждый из образцов помещали в отдельные конверты. К биоматериалу предъявляли следующие требования: волосы должны были быть чи-стыми и без нанесения на них парфюмерных средств. Анализ всех указанных биоэлементов в крови и волосах проводили на кафедре лазерной физики и спектроскопии БГУ.

Статистическую обработку результатов выполняли с помощью программы Statistica 6.0. При оценке клинических и параклинических признаков ДЭ в баллах вычисляли среднюю арифмети-ческую и стандартное отклонение (М ± SD). При анализе содержания биоэлементов учитывали значение медианы (Ме) и 25–75 процентилей. Сравнение двух независимых групп по отдельным показателям проводили с помощью непараметрического U-критерия Манна–Уитни. Статистиче-ски значимыми являлись результаты при Р<0,05.

Результаты и их обсуждение. Проведенные нами исследования показали, что 1-я стадия ДЭ характеризуется в основном субъективными и вегетативными расстройствами. Нередко на этой

6

В диагностическом отношении достаточно сложно распознать различные формы микроэле-ментозов, кроме дефицита йода и дефицита железа, при которых отмечаются определенные клини-ческие симптомы и сдвиги лабораторных показателей. Для других гипомикроэлементозов нет четких критериев обнаружения патологических состояний. Концентрация некоторых макро- и микроэлементов в плазме крови не отражает их уровень в тканях. В настоящее время оптималь-ными биосубстратами для оценки элементного статуса принято считать цельную кровь, волосы и ногти. Волосы сочетают депонирующие и аккумулирующие свойства с функцией элиминации макро- и микроэлементов из организма, что дает возможность, исследуя элементный состав волос, проводить ретроспективный анализ и прогнозировать элементный статус организма. Уникальным свойством волос является то, что они могут хранить данные об уровне микроэлементов. Включен-ные в состав волос минералы уже не могут быть вовлечены обратно в процессы метаболизма. Определение содержания микроэлементов в волосах может использоваться как скрининговый ме-тод, позволяющий оценить микроэлементный статус организма в целом [13, 14].

Цель работы – изучение характера изменений макро- и микроэлементного состава цельной крови и волос у больных с различными стадиями ДЭ.

Материалы и методы исследования. Обследовано 36 больных (19 – мужчин, 17 – женщин в возрасте 52–82 лет) с ДЭ, находившихся на стационарном лечении в неврологических отделе-ниях РНПЦ неврологии и нейрохирургии. Контрольная группа состояла из 20 практически здо-ровых лиц (доноры).

Для объективной количественной характеристики ДЭ нами разработана балльная шкала, ко-торая включает экспертную оценку клинических и параклинических признаков заболевания: жалобы пациентов, анамнестические данные, когнитивные нарушения, степень артериальной гипертензии, наличие различных неврологических синдромов, нарушение функций тазовых ор-ганов, результаты магнитно-резонансной томографии (МРТ), компьютерной томографии (КТ) и других параклинических методов.

По степени выраженности клинических симптомов и результатов нейровизуализационных методов исследования все обследованные пациенты с ДЭ были разделены на три группы. В пер-вую группу вошли 10 больных с 1-й стадией ДЭ, во вторую – 20 пациентов со 2-й стадией и в третью – 6 больных с 3-й стадией.

Содержание макро- и микроэлементов (кальция, магния, железа, меди, цинка, алюминия и бериллия) в цельной крови и волосах определяли методом атомно-эмиссионной спектромет-рии [15]. В зависимости от определяемых элементов регистрацию спектров осуществляли в двух спектральных диапазонах: 302–336 и 458–492 нм. Для проведения анализов использо-вали угольные электроды диаметром 6 мм марки ОСЧ- 7–3 со сферическим углублением на торце. Анализируемые растворы крови и минерализованных волос в количестве 25 мкл на-носили в углубление электрода и высушивали до сухого состояния под излучением ИК-лампы в течение 30–40 мин. Подготовленные пробы сжигали в дуге переменного тока в спектрометре ЭМАС-200Д.

Забор крови осуществляли из кубитальной вены натощак. В качестве антикоагулянта ис-пользовали гепарин. Для исследования макро- и микроэлементов срезали пряди волос длиной 3–5 см, преимущественно в затылочной области, и каждый из образцов помещали в отдельные конверты. К биоматериалу предъявляли следующие требования: волосы должны были быть чи-стыми и без нанесения на них парфюмерных средств. Анализ всех указанных биоэлементов в крови и волосах проводили на кафедре лазерной физики и спектроскопии БГУ.

Статистическую обработку результатов выполняли с помощью программы Statistica 6.0. При оценке клинических и параклинических признаков ДЭ в баллах вычисляли среднюю арифмети-ческую и стандартное отклонение (М ± SD). При анализе содержания биоэлементов учитывали значение медианы (Ме) и 25–75 процентилей. Сравнение двух независимых групп по отдельным показателям проводили с помощью непараметрического U-критерия Манна–Уитни. Статистиче-ски значимыми являлись результаты при Р<0,05.

Результаты и их обсуждение. Проведенные нами исследования показали, что 1-я стадия ДЭ характеризуется в основном субъективными и вегетативными расстройствами. Нередко на этой



Беларуси

7

стадии определялись слабо выраженные неврологические синдромы, такие как амиостатиче-ский, атактический, вестибулярный, пирамидный, когнитивный, рефлексы орального автома-тизма. При нейровизуализации выявлялись легкие атрофические процессы в ГМ. Для 1-й стадии ДЭ количественная оценка по балльной шкале составила 5–15 (12,2 ± 2,9) баллов.

На 2-й стадии ДЭ усугублялись когнитивные нарушения, чаще отмечались головокружение, шаткость при ходьбе, амиостатический симптомокомплекс, снижалась трудоспособность, более отчетливой становилась очаговая неврологическая симптоматика, оживлялись рефлексы ораль-ного автоматизма, появлялись пирамидные знаки, иногда отмечались синкопальные состояния, эпилептические припадки. Кроме того, наблюдались различные неврологические синдромы: атактический, пирамидный, когнитивный, вестибулярный, псевдобульбарный, амиостатиче-ский. У одного пациента могли одновременно выявляться несколько синдромов: псевдобульбар-ный и когнитивный, амиостатический и атактический, вестибуло-атактический и синкопальный. Чаще всего наряду с другими синдромами выявлялся когнитивный. По данным МРТ (КТ) диа-гностики, при этой стадии ДЭ наиболее выраженными были морфологические изменения. Для 2-й стадии ДЭ количественная оценка составила 19–29 (24,4 ± 3,2) баллов.

На 3-й стадии ДЭ кроме указанных выше жалоб отмечались такие, как снижение критики больного к оценке своего состояния, более выражены неврологические и особенно когнитивные нарушения. Чаще наблюдались пароксизмальные состояния: внезапные падения, обмороки, эпи-лептические припадки. Как правило, у больных диагностировалось несколько неврологических синдромов в сочетании с когнитивными нарушениями и дисфункцией тазовых органов. Боль-ные с ДЭ 3-й стадии нетрудоспособны. Из-за резкого нарушения социальной и бытовой адапта-ции они нуждаются в постороннем уходе. Для 3-й стадии ДЭ количественная оценка составила 34 (40,7 ± 7,8) балла и более.

Как видно из табл. 1, в цельной крови пациентов с 1-й стадией ДЭ по сравнению со здоровы-ми лицами статистически достоверно снижалось содержание железа (Р < 0,01) и увеличивался уровень цинка (Р < 0,05). У пациентов со 2-й стадией не установлены значимые изменения в со-держании изученных биоэлементов. У больных с 3-й стадией ДЭ по сравнению со здоровыми лицами выявлено существенное повышение количества цинка и бериллия (Р < 0,001 и Р < 0,05 соответственно), снижение уровня железа и алюминия (Р < 0,01).

Т а б л и ц а 1. Макро- и микроэлементный состав крови у здоровых лиц и у больных с ДЭ, Ме (25–75 процентили)

Элемент Здоровые лица (n = 20)

Больные с ДЭ

1-я стадия (n = 9)



Кальций, ммоль/л 5,6 (3,4–6,9) 5,3 (2,3–15,1) 5,2 (2,6–17,4) 5,9 (4,4–7,8)Магний, ммоль/л 2,9 (2,3–3,6) 7,7 (2,8–10,1) 3,5 (1,7–17,2) 5,7 (1,8–15,4)Железо, ммоль/л 21,1 (11,6–26,3) 6,9 (6,2–8,1)

Р<0,0117,4 (7,3–21,3) 10,2 (7,8–14,1)

Р < 0,01Медь, ммоль/л 0,5 (0,3–0,6) 0,3 (0,1–0,5) 0,4 (0,3–1,1) 0,6 (0,5–0,6)Цинк, ммоль/л 0,9 (0,8–1,2) 2,5 (1,2–2,9)

Р < 0,051,1 (0,9–2,3) 1,9 (0,8–3,5)

Р < 0,001Алюминий, ммоль/л 2,6 (2,1–3,3) 3,5 (1,6–3,6) 2,1 (1,4–5,7) 2,2 (1,7–3,6)

Р < 0,01Бериллий, мкмоль/л 7,0 (5,0–14,0) 8,0 (5,0–16,0) 9,0 (3,0–1,3) 14,0 (11,0–32,0)

Р < 0,05

П р и м е ч а н и е. В табл. 1 и 2 приведены статистически значимые различия по сравнению со здоровыми лицами.

Установлено статистически значимое снижение содержания кальция (Р < 0,05) в волосах больных с 1-й и 2-й стадиями ДЭ. По сравнению со здоровыми лицами у пациентов с 1-й стадией ДЭ выявлено уменьшение уровня меди и цинка (Р < 0,05), а с 3-й – увеличение содержания желе-за (Р < 0,05) (табл. 2).

7

стадии определялись слабо выраженные неврологические синдромы, такие как амиостатиче-ский, атактический, вестибулярный, пирамидный, когнитивный, рефлексы орального автома-тизма. При нейровизуализации выявлялись легкие атрофические процессы в ГМ. Для 1-й стадии ДЭ количественная оценка по балльной шкале составила 5–15 (12,2 ± 2,9) баллов.

На 2-й стадии ДЭ усугублялись когнитивные нарушения, чаще отмечались головокружение, шаткость при ходьбе, амиостатический симптомокомплекс, снижалась трудоспособность, более отчетливой становилась очаговая неврологическая симптоматика, оживлялись рефлексы ораль-ного автоматизма, появлялись пирамидные знаки, иногда отмечались синкопальные состояния, эпилептические припадки. Кроме того, наблюдались различные неврологические синдромы: атактический, пирамидный, когнитивный, вестибулярный, псевдобульбарный, амиостатиче-ский. У одного пациента могли одновременно выявляться несколько синдромов: псевдобульбар-ный и когнитивный, амиостатический и атактический, вестибуло-атактический и синкопальный. Чаще всего наряду с другими синдромами выявлялся когнитивный. По данным МРТ (КТ) диа-гностики, при этой стадии ДЭ наиболее выраженными были морфологические изменения. Для 2-й стадии ДЭ количественная оценка составила 19–29 (24,4 ± 3,2) баллов.

На 3-й стадии ДЭ кроме указанных выше жалоб отмечались такие, как снижение критики больного к оценке своего состояния, более выражены неврологические и особенно когнитивные нарушения. Чаще наблюдались пароксизмальные состояния: внезапные падения, обмороки, эпи-лептические припадки. Как правило, у больных диагностировалось несколько неврологических синдромов в сочетании с когнитивными нарушениями и дисфункцией тазовых органов. Боль-ные с ДЭ 3-й стадии нетрудоспособны. Из-за резкого нарушения социальной и бытовой адапта-ции они нуждаются в постороннем уходе. Для 3-й стадии ДЭ количественная оценка составила 34 (40,7 ± 7,8) балла и более.

Как видно из табл. 1, в цельной крови пациентов с 1-й стадией ДЭ по сравнению со здоровы-ми лицами статистически достоверно снижалось содержание железа (Р < 0,01) и увеличивался уровень цинка (Р < 0,05). У пациентов со 2-й стадией не установлены значимые изменения в со-держании изученных биоэлементов. У больных с 3-й стадией ДЭ по сравнению со здоровыми лицами выявлено существенное повышение количества цинка и бериллия (Р < 0,001 и Р < 0,05 соответственно), снижение уровня железа и алюминия (Р < 0,01).

Т а б л и ц а 1. Макро- и микроэлементный состав крови у здоровых лиц и у больных с ДЭ, Ме (25–75 процентили)






Кальций, ммоль/л 5,6 (3,4–6,9) 5,3 (2,3–15,1) 5,2 (2,6–17,4) 5,9 (4,4–7,8)Магний, ммоль/л 2,9 (2,3–3,6) 7,7 (2,8–10,1) 3,5 (1,7–17,2) 5,7 (1,8–15,4)Железо, ммоль/л 21,1 (11,6–26,3) 6,9 (6,2–8,1)

Р<0,0117,4 (7,3–21,3) 10,2 (7,8–14,1)

Р < 0,01Медь, ммоль/л 0,5 (0,3–0,6) 0,3 (0,1–0,5) 0,4 (0,3–1,1) 0,6 (0,5–0,6)Цинк, ммоль/л 0,9 (0,8–1,2) 2,5 (1,2–2,9)

Р < 0,051,1 (0,9–2,3) 1,9 (0,8–3,5)

Р < 0,001Алюминий, ммоль/л 2,6 (2,1–3,3) 3,5 (1,6–3,6) 2,1 (1,4–5,7) 2,2 (1,7–3,6)

Р < 0,01Бериллий, мкмоль/л 7,0 (5,0–14,0) 8,0 (5,0–16,0) 9,0 (3,0–1,3) 14,0 (11,0–32,0)

Р < 0,05

П р и м е ч а н и е. В табл. 1 и 2 приведены статистически значимые различия по сравнению со здоровыми лицами.

Установлено статистически значимое снижение содержания кальция (Р < 0,05) в волосах больных с 1-й и 2-й стадиями ДЭ. По сравнению со здоровыми лицами у пациентов с 1-й стадией ДЭ выявлено уменьшение уровня меди и цинка (Р < 0,05), а с 3-й – увеличение содержания желе-за (Р < 0,05) (табл. 2).



Беларуси

8

Т а б л и ц а 2. Макро- и микроэлементный состав волос у здоровых лиц и у больных с ДЭ, Ме (25–75 процентили)






Кальций, ммоль/л 9,6 (1,3–60,3) 1,5 (0,1–2,7) Р < 0,05

1,4 (0,1–5,9) Р < 0,05

3,3 (0,1–22,1)

Магний, ммоль/л 1,6 (0,7–16,6) 2,6 (0,8–10,1) 4,1 (1,4–15,5) 31,5 (2,7–39,9)Железо, ммоль/л 5,4 (1,5–6,1) 5,7 (2,1–6,7) 5,2 (2,6–6,4) 6,9 (5,6–7,7)

Р < 0,05Медь, ммоль/л 1,4 (0,3–3,2) 0,3 (0,1–0,4)

Р < 0,050,7 (0,1–1,9) 1,4 (0,1–1,8)

Цинк, ммоль/л 6,4 (3,5–8,4) 3,6 (1,8–5,1) Р < 0,05

3,2 (2,3–6,7) 5,8 (4,1–8,6)

Алюминий, ммоль/л 3,4 (1,7–4,2) 3,2 (2,3–4,3) 3,9 (2,8–4,9) 3,8 (3,4–4,6)Бериллий, мкмоль/л 10,0 (4,0–20,0) 17,0 (9,0–26,0) 5,0 (4,0–8,0) 21,0 (12,0–25,0)

Снижение содержания меди и цинка в волосах у больных с 1-й стадией ДЭ, характеризовав-шееся в основном субъективными клиническими признаками и непродолжительным периодом течения заболевания, свидетельствует о дефиците этих эссенциальных микроэлементов уже на ранней его стадии, что может усугублять напряженность антиокислительных систем и поддер-живать состояние эндотелиальной дисфункции при хронической ишемии ГМ. Эта же тенденция прослеживалась и у больных со 2-й и 3-й стадиями ДЭ.

Как правило, дефицит кальция в крови обнаруживается позднее, чем в волосах. Это обуслов-лено тем, что содержание этого важнейшего макроэлемента при его недостатке длительное вре-мя поддерживается из депо, сохраняясь в крови на нормальном или субнормальном уровне. Так, если в цельной крови никаких изменений уровня кальция не наблюдалось, то в волосах отмеча-лось его существенное уменьшение с тенденцией к возрастанию содержания магния в обоих биосубстратах. С учетом того, что уровень химических элементов в волосах в какой-то мере от-ражает их внутриклеточное содержание [13], полученные данные косвенно свидетельствуют о нарушении трансмембранного транспорта кальция и функциональной активности митохон-дрий с последующим развитием энергодефицита и индукцией апоптоза [16]. В то же время со-хранение у больных с разными стадиями ДЭ тенденции к повышению уровня магния, конкури-рующего с кальцием за места связывания со структурами мишеней, при хронической церебраль-ной гипоксии поддерживает, скорее всего, адаптивно-компенсаторные процессы в организме, направленные на запуск механизмов нейропротекции.

Ранее нами была выявлена активация процессов ПОЛ при снижении потенциала антиокси-дантной системы организма, обусловленного уменьшением активности супероксиддисмутазы у больных с ДЭ [17]. Усиление реакций ПОЛ при хронической ишемии ГМ, приводящее к изме-нению состава клеточных мембран и их проницаемости, способствует усугублению ионного дисбаланса, особенно электролитов калия, натрия, кальция и магния [18].

Снижение уровня цинка в волосах у всех обследованных больных ДЭ указывает на дефицит этого эссенциального микроэлемента, определяющего степень выраженности свободноради-кальных нарушений, сдвигов в антиоксидантной системе и соответствующую неврологическую симптоматику. Так как медь и цинк формируют металл-содержащие кластеры в каталитическом центре супероксиддисмутазы, то уменьшение содержания этих микроэлементов в организме может непосредственно способствовать снижению антиокислительного потенциала.

Известно, что существенно сниженный или повышенный уровень железа – предиктор усиле-ния процессов свободнорадикального окисления в мозге [13]. По нашим данным, наиболее вы-раженные изменения содержания железа отмечались в волосах и крови больных с 3-й стадией ДЭ. Подобный дисбаланс железа в организме может приводить, с одной стороны, к развитию энергетического кризиса и повышенному риску развития инсульта, а с другой – способствовать

8

Т а б л и ц а 2. Макро- и микроэлементный состав волос у здоровых лиц и у больных с ДЭ, Ме (25–75 процентили)






Кальций, ммоль/л 9,6 (1,3–60,3) 1,5 (0,1–2,7) Р < 0,05

1,4 (0,1–5,9) Р < 0,05

3,3 (0,1–22,1)

Магний, ммоль/л 1,6 (0,7–16,6) 2,6 (0,8–10,1) 4,1 (1,4–15,5) 31,5 (2,7–39,9)Железо, ммоль/л 5,4 (1,5–6,1) 5,7 (2,1–6,7) 5,2 (2,6–6,4) 6,9 (5,6–7,7)

Р < 0,05Медь, ммоль/л 1,4 (0,3–3,2) 0,3 (0,1–0,4)

Р < 0,050,7 (0,1–1,9) 1,4 (0,1–1,8)

Цинк, ммоль/л 6,4 (3,5–8,4) 3,6 (1,8–5,1) Р < 0,05

3,2 (2,3–6,7) 5,8 (4,1–8,6)

Алюминий, ммоль/л 3,4 (1,7–4,2) 3,2 (2,3–4,3) 3,9 (2,8–4,9) 3,8 (3,4–4,6)Бериллий, мкмоль/л 10,0 (4,0–20,0) 17,0 (9,0–26,0) 5,0 (4,0–8,0) 21,0 (12,0–25,0)

Снижение содержания меди и цинка в волосах у больных с 1-й стадией ДЭ, характеризовав-шееся в основном субъективными клиническими признаками и непродолжительным периодом течения заболевания, свидетельствует о дефиците этих эссенциальных микроэлементов уже на ранней его стадии, что может усугублять напряженность антиокислительных систем и поддер-живать состояние эндотелиальной дисфункции при хронической ишемии ГМ. Эта же тенденция прослеживалась и у больных со 2-й и 3-й стадиями ДЭ.

Как правило, дефицит кальция в крови обнаруживается позднее, чем в волосах. Это обуслов-лено тем, что содержание этого важнейшего макроэлемента при его недостатке длительное вре-мя поддерживается из депо, сохраняясь в крови на нормальном или субнормальном уровне. Так, если в цельной крови никаких изменений уровня кальция не наблюдалось, то в волосах отмеча-лось его существенное уменьшение с тенденцией к возрастанию содержания магния в обоих биосубстратах. С учетом того, что уровень химических элементов в волосах в какой-то мере от-ражает их внутриклеточное содержание [13], полученные данные косвенно свидетельствуют о нарушении трансмембранного транспорта кальция и функциональной активности митохон-дрий с последующим развитием энергодефицита и индукцией апоптоза [16]. В то же время со-хранение у больных с разными стадиями ДЭ тенденции к повышению уровня магния, конкури-рующего с кальцием за места связывания со структурами мишеней, при хронической церебраль-ной гипоксии поддерживает, скорее всего, адаптивно-компенсаторные процессы в организме, направленные на запуск механизмов нейропротекции.

Ранее нами была выявлена активация процессов ПОЛ при снижении потенциала антиокси-дантной системы организма, обусловленного уменьшением активности супероксиддисмутазы у больных с ДЭ [17]. Усиление реакций ПОЛ при хронической ишемии ГМ, приводящее к изме-нению состава клеточных мембран и их проницаемости, способствует усугублению ионного дисбаланса, особенно электролитов калия, натрия, кальция и магния [18].

Снижение уровня цинка в волосах у всех обследованных больных ДЭ указывает на дефицит этого эссенциального микроэлемента, определяющего степень выраженности свободноради-кальных нарушений, сдвигов в антиоксидантной системе и соответствующую неврологическую симптоматику. Так как медь и цинк формируют металл-содержащие кластеры в каталитическом центре супероксиддисмутазы, то уменьшение содержания этих микроэлементов в организме может непосредственно способствовать снижению антиокислительного потенциала.

Известно, что существенно сниженный или повышенный уровень железа – предиктор усиле-ния процессов свободнорадикального окисления в мозге [13]. По нашим данным, наиболее вы-раженные изменения содержания железа отмечались в волосах и крови больных с 3-й стадией ДЭ. Подобный дисбаланс железа в организме может приводить, с одной стороны, к развитию энергетического кризиса и повышенному риску развития инсульта, а с другой – способствовать



Беларуси

избыточному накоплению токсичных металлов (меди, алюминия, кобальта, марганца, бериллия) в ЦНС, что во многом определяет патогенетическую структуру развития нейродегенерации, ког-нитивных нарушений и деменции у больных с 3-й стадией ДЭ.

Заключение. Таким образом, изучение макро- и микроэлементного гомеостаза показало на-личие у больных с ДЭ своеобразных микроэлементозов. У таких пациентов установлено суще-ственное изменение содержания макро- и микроэлементов, что проявлялось значительным сни-жением уровня антиоксидантных микроэлементов – цинка и меди в волосах, а также кальция уже на ранней (1-й) стадии заболевания, когда у больных преобладали субъективные жалобы. При 2-й стадии ДЭ отмечались минимальные изменения состава изученных элементов, что, по-видимому, можно объяснить эффективностью проводимых ранее терапевтических мероприя-тий, направленных на стимулирование саногенетических реакций в этом периоде заболевания. Наблюдаемый дисбаланс железа, бериллия и тенденция к снижению уровня кальция и цинка в волосах при 3-й стадии ДЭ подтверждают, что нарушения микроэлементного гомеостаза игра-ют существенную роль в патогенезе хронической ишемии ГМ.

Литература1. А в д е й Г. М. // Журн. Гроднен. гос. мед. ун-та. 2003. № 2. С. 63–65.2. Г у с е в Е. И., С к в о р ц о в а В. И., Ч у к а н о в а Е. И. // Журн. неврологии и психиатрии им. Корсакова.

2005. № 2. С. 35–39.3. Дисциркуляторная энцефалопатия: метод. рекомендации / Моск. мед. акад. им. И. М. Сеченова; сост.

Н. Н. Яхно. М., 2000.4. Ч у к а н о в а Е. И. Дисциркуляторная энцефалопатия (клиника, диагностика, лечение): Автореф. дис. …

д-ра мед. наук. М., 2005. 5. В и л е н с к и й Б. С. Инсульт: профилактика, диагностика и лечение. СПб., 1999.6. Г а л ь п е р и н а Е. Э. Клинико-электроэнцефалографические сопоставления в диагностике и прогнозирова-

нии эффективности лечения дисциркуляторной энцефалопатии у больных пожилого и старческого возраста: Авто-реф. дис. … канд. мед. наук. Екатеринбург, 1999.

7. Ю д и н а Т. В., Р а к и т с к и й В. Н., Е г о р о в а М. В. и др. // Микроэлементы в медицине. 2003. Т. 4, № 1.С. 7–11.8. П у т и л и н а М. В. Геримакс в неврологической практике. 2006. С. 1–5.9. С к а л ь н ы й А. В., К у д р и н А. В. Радиация, микроэлементы, антиоксиданты и иммунитет (микроэле-

менты и антиоксиданты в восстановлении здоровья ликвидаторов аварии на ЧАЭС). М., 2000. 10. C z a p s k i G., G o l d s t e i n S. // Bioelectrochem. Bioenerg. 1987. Vol. 18, N 1. P. 21–28.11. D a v a l o s A., C a s t i l l o V., M a r r u g a t J. et al. // Neurology. 2000. Vol. 54, N 8. P. 1568–1574.12. А в ц ы н А. П., Ж а в о р о н к о в А. А., Р и ш М. А. и др. Микроэлементозы человека: этиология, класси-

фикация, органопатология. М., 1991. 13. К у д р и н А. В., Г р о м о в а О. А. Микроэлементы в неврологии. М., 2006. 14. К у д р и н А. В., С к а л ь н ы й А. В., Ж а в о р о н к о в А. А. и др. Иммунофармакология микроэлементов. М., 2000. 15. З а ж о г и н А. П., Ч е р в я к о в с к и й К. И., Б у л о й ч и к Ж. И., М а с л о в а Г. Т. // Вестн. БГУ. Сер. 1. 2001.

№ 2. С. 3–7.16. Л о б ы ш е в а Н. В., Т о н ь ш и н А. А., С е л и н А. А. и др. // Рецепция и внутриклеточная сигнализация:

материалы конф. Пущино, 2007. С. 186–189.17. Н е ч и п у р е н к о Н. И., Г р и б о е д о в а Т. В., М а с л о в а Г. Т., В е р е с А. И. // Здравоохранение. 2008.

№ 1. С. 9–11.18. Г р о м о в а О. А., К у д р и н А. В. Нейрохимия макро- и микроэлементов. Новые подходы к фармакотера-

пии. М., 2001.

N. I. NECHIPURENKO1, S. A. LIHACHEV1, I. D. PASHKOVSKAYA1,A. P. ZASZHOGIN2, G. K. NEDSVED1

TRACE ELEMENT CHANGES IN BLOOD AND HAIR OF PATIENTS SUFFERING FROM DYSCIRCULATORY ENCEPHALOPATHY

1National Practical Research Center of Neurology and Neurosurgery, Minsk, Belarus, 2Belarusian State University, Minsk

SummaryThe trace elements changes in blood and hair of 36 patients suffering from dyscirculatory encephalopathy (chronic cere-

bral ischemia) and in the samples of 20 healthy persons were studied. Depending on the morbidity stage all patients were di-vided into three groups. The trace elements were measured using atomic- emission spectrometry. It was shown that the level of Zn, Cu, Ca in the hair of the examined persons of the 1st group decreased. No significant changes of trace elements in pa-tients of the 2nd group were noted. Unbalanced levels of Fe, Zn, Al and Be in blood and hair of the 3rd group were determined. The results obtained are used to explain the role of trace elements in development of dyscirculatory encephalopathy.

избыточному накоплению токсичных металлов (меди, алюминия, кобальта, марганца, бериллия) в ЦНС, что во многом определяет патогенетическую структуру развития нейродегенерации, ког-нитивных нарушений и деменции у больных с 3-й стадией ДЭ.

Заключение. Таким образом, изучение макро- и микроэлементного гомеостаза показало на-личие у больных с ДЭ своеобразных микроэлементозов. У таких пациентов установлено суще-ственное изменение содержания макро- и микроэлементов, что проявлялось значительным сни-жением уровня антиоксидантных микроэлементов – цинка и меди в волосах, а также кальция уже на ранней (1-й) стадии заболевания, когда у больных преобладали субъективные жалобы. При 2-й стадии ДЭ отмечались минимальные изменения состава изученных элементов, что, по-видимому, можно объяснить эффективностью проводимых ранее терапевтических мероприя-тий, направленных на стимулирование саногенетических реакций в этом периоде заболевания. Наблюдаемый дисбаланс железа, бериллия и тенденция к снижению уровня кальция и цинка в волосах при 3-й стадии ДЭ подтверждают, что нарушения микроэлементного гомеостаза игра-ют существенную роль в патогенезе хронической ишемии ГМ.

Литература1. А в д е й Г. М. // Журн. Гроднен. гос. мед. ун-та. 2003. № 2. С. 63–65.2. Г у с е в Е. И., С к в о р ц о в а В. И., Ч у к а н о в а Е. И. // Журн. неврологии и психиатрии им. Корсакова.

2005. № 2. С. 35–39.3. Дисциркуляторная энцефалопатия: метод. рекомендации / Моск. мед. акад. им. И. М. Сеченова; сост.

Н. Н. Яхно. М., 2000.4. Ч у к а н о в а Е. И. Дисциркуляторная энцефалопатия (клиника, диагностика, лечение): Автореф. дис. …

д-ра мед. наук. М., 2005. 5. В и л е н с к и й Б. С. Инсульт: профилактика, диагностика и лечение. СПб., 1999.6. Г а л ь п е р и н а Е. Э. Клинико-электроэнцефалографические сопоставления в диагностике и прогнозирова-

нии эффективности лечения дисциркуляторной энцефалопатии у больных пожилого и старческого возраста: Авто-реф. дис. … канд. мед. наук. Екатеринбург, 1999.

7. Ю д и н а Т. В., Р а к и т с к и й В. Н., Е г о р о в а М. В. и др. // Микроэлементы в медицине. 2003. Т. 4, № 1.С. 7–11.8. П у т и л и н а М. В. Геримакс в неврологической практике. 2006. С. 1–5.9. С к а л ь н ы й А. В., К у д р и н А. В. Радиация, микроэлементы, антиоксиданты и иммунитет (микроэле-

менты и антиоксиданты в восстановлении здоровья ликвидаторов аварии на ЧАЭС). М., 2000. 10. C z a p s k i G., G o l d s t e i n S. // Bioelectrochem. Bioenerg. 1987. Vol. 18, N 1. P. 21–28.11. D a v a l o s A., C a s t i l l o V., M a r r u g a t J. et al. // Neurology. 2000. Vol. 54, N 8. P. 1568–1574.12. А в ц ы н А. П., Ж а в о р о н к о в А. А., Р и ш М. А. и др. Микроэлементозы человека: этиология, класси-

фикация, органопатология. М., 1991. 13. К у д р и н А. В., Г р о м о в а О. А. Микроэлементы в неврологии. М., 2006. 14. К у д р и н А. В., С к а л ь н ы й А. В., Ж а в о р о н к о в А. А. и др. Иммунофармакология микроэлементов. М., 2000. 15. З а ж о г и н А. П., Ч е р в я к о в с к и й К. И., Б у л о й ч и к Ж. И., М а с л о в а Г. Т. // Вестн. БГУ. Сер. 1. 2001.

№ 2. С. 3–7.16. Л о б ы ш е в а Н. В., Т о н ь ш и н А. А., С е л и н А. А. и др. // Рецепция и внутриклеточная сигнализация:

материалы конф. Пущино, 2007. С. 186–189.17. Н е ч и п у р е н к о Н. И., Г р и б о е д о в а Т. В., М а с л о в а Г. Т., В е р е с А. И. // Здравоохранение. 2008.

№ 1. С. 9–11.18. Г р о м о в а О. А., К у д р и н А. В. Нейрохимия макро- и микроэлементов. Новые подходы к фармакотера-

пии. М., 2001.

N. I. NECHIPURENKO1, S. A. LIHACHEV1, I. D. PASHKOVSKAYA1,A. P. ZASZHOGIN2, G. K. NEDSVED1

TRACE ELEMENT CHANGES IN BLOOD AND HAIR OF PATIENTS SUFFERING FROM DYSCIRCULATORY ENCEPHALOPATHY

1National Practical Research Center of Neurology and Neurosurgery, Minsk, Belarus, 2Belarusian State University, Minsk

SummaryThe trace elements changes in blood and hair of 36 patients suffering from dyscirculatory encephalopathy (chronic cere-

bral ischemia) and in the samples of 20 healthy persons were studied. Depending on the morbidity stage all patients were di-vided into three groups. The trace elements were measured using atomic- emission spectrometry. It was shown that the level of Zn, Cu, Ca in the hair of the examined persons of the 1st group decreased. No significant changes of trace elements in pa-tients of the 2nd group were noted. Unbalanced levels of Fe, Zn, Al and Be in blood and hair of the 3rd group were determined. The results obtained are used to explain the role of trace elements in development of dyscirculatory encephalopathy.



Беларуси

10


УДК 616.831–001.8–005.98

Э. П. ТИТОВЕЦ, Л. П. ПАРХАЧ, А. Ф. СМЕЯНОВИЧ, Ю. Н. ЛУКАШЕЙКО, Д. Н. ШКУТ, В. В. БУЛГАК, И. С. ПЕКАРСКАЯ

ВЫРАЖЕННОСТЬ ПЕРИТУМОРАЛЬНОГО ОТЕКА ГОЛОВНОГО МОЗГА В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ЛОКАЛИЗАЦИИ ОПУХОЛИ

Республиканский научно-практический центр неврологии и нейрохирургии, Минск, Беларусь (Поступила в редакцию 24.03.2008)

Введение. В свете современных представлений водный обмен тканей, развитие и разрешение отека определяется активностью аквапоринов – мембранных водных каналов [1, 2]. Характерной особенностью для аквапоринов головного мозга является их избирательная экспрессия в его кон-кретных гистоструктурах и клетках – в нейроглии, нейронах, эндотелии сосудов, эпителии желу-дочков и др. [1, 2].

Существуют специфичные к воде аквапорины AQP1, AQP4 и акваглицеропорины AQP3, AQP5, AQP8, AQP9, которые наряду с водой переносят глицерин, лактат, другие небольшие мо-лекулы и участвуют в энергетическом обмене головного мозга, а также аквапорин AQP11, специ-фичность которого еще не определена [1].

Показано, что AQP1 экспрессируется преимущественно в эндотелий капилляров здоровой ткани головного мозга, наиболее активно – в ткани злокачественных новообразований. AQP1 обнаружен в апикальной мембране эпителиальных клеток хориоидального сплетения, продуци-рующих цереброспинальную жидкость (рис. 1) [3]. Кроме того, установлено, что у линии мышей с генетическим недостатком аквапорина AQP1 на 50% уменьшается давление в желудочках го-ловного мозга и на 25% – продуцирование цереброспинальной жидкости [3].

AQP4 представлен преимущественно в тканях головного и спинного мозга [4]. Он характери-зуется очень высокой водной проницаемостью и нечувствительностью к ингибирующему дей-ствию ртути. Повышение водной проницаемости гематоэнцефалического барьера, как это имеет место при инсульте, травме, инфекционных и онкологических заболеваниях, сопровождающих-ся отеком головного мозга, связано с активностью AQP4 [2].

Рис. 1. Локализация аквапоринов головного мозга [1]: а – К – капилляр; П – клетка Пуркинье коры мозжечка; б – И – интерстициум; О – мягкая оболочка; б – Э – эпендима; 1 – нейроцит; 2 – клетка эпендимы; 3 – таницит; 4 – астроцит; отростки которого контакти-

руют с капилляром; 5 – капилляр; 6 – митохондрия

а б

10


УДК 616.831–001.8–005.98

Э. П. ТИТОВЕЦ, Л. П. ПАРХАЧ, А. Ф. СМЕЯНОВИЧ, Ю. Н. ЛУКАШЕЙКО, Д. Н. ШКУТ, В. В. БУЛГАК, И. С. ПЕКАРСКАЯ

ВЫРАЖЕННОСТЬ ПЕРИТУМОРАЛЬНОГО ОТЕКА ГОЛОВНОГО МОЗГА В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ЛОКАЛИЗАЦИИ ОПУХОЛИ

Республиканский научно-практический центр неврологии и нейрохирургии, Минск, Беларусь (Поступила в редакцию 24.03.2008)

Введение. В свете современных представлений водный обмен тканей, развитие и разрешение отека определяется активностью аквапоринов – мембранных водных каналов [1, 2]. Характерной особенностью для аквапоринов головного мозга является их избирательная экспрессия в его кон-кретных гистоструктурах и клетках – в нейроглии, нейронах, эндотелии сосудов, эпителии желу-дочков и др. [1, 2].

Существуют специфичные к воде аквапорины AQP1, AQP4 и акваглицеропорины AQP3, AQP5, AQP8, AQP9, которые наряду с водой переносят глицерин, лактат, другие небольшие мо-лекулы и участвуют в энергетическом обмене головного мозга, а также аквапорин AQP11, специ-фичность которого еще не определена [1].

Показано, что AQP1 экспрессируется преимущественно в эндотелий капилляров здоровой ткани головного мозга, наиболее активно – в ткани злокачественных новообразований. AQP1 обнаружен в апикальной мембране эпителиальных клеток хориоидального сплетения, продуци-рующих цереброспинальную жидкость (рис. 1) [3]. Кроме того, установлено, что у линии мышей с генетическим недостатком аквапорина AQP1 на 50% уменьшается давление в желудочках го-ловного мозга и на 25% – продуцирование цереброспинальной жидкости [3].

AQP4 представлен преимущественно в тканях головного и спинного мозга [4]. Он характери-зуется очень высокой водной проницаемостью и нечувствительностью к ингибирующему дей-ствию ртути. Повышение водной проницаемости гематоэнцефалического барьера, как это имеет место при инсульте, травме, инфекционных и онкологических заболеваниях, сопровождающих-ся отеком головного мозга, связано с активностью AQP4 [2].

Рис. 1. Локализация аквапоринов головного мозга [1]: а – К – капилляр; П – клетка Пуркинье коры мозжечка; б – И – интерстициум; О – мягкая оболочка; б – Э – эпендима; 1 – нейроцит; 2 – клетка эпендимы; 3 – таницит; 4 – астроцит; отростки которого контакти-

руют с капилляром; 5 – капилляр; 6 – митохондрия

а б



Беларуси

11

Характерной особенностью экспрессии AQP4 является его локализация в областях анатоми-ческого раздела паренхимы и водных пространств головного мозга – в крови, субарахноидаль-ном пространстве, желудочках. В области пиальных и сосудистых поверхностей раздела пул AQP4 сосредоточен в субпиальных и периваскулярных концевых отростках клеток. Большое количество AQP4 обнаружено в астроглиальных клетках, выстилающих субарахноидальное про-странство, в базолатеральной мембране эпендимальных клеток желудочков и прилежащих от-ростках глиальных клеток. Особенно высока плотность AQP4 в мембранах концевых ножек астроцитов, охватывающих капилляр [4]. Через астроциты, которые выполняют важную функ-цию поддержания нормальной функциональной активности гематоэнцефалического барьера, AQP4 обеспечивает главный путь транспорта воды [5].

AQP4 экспрессируется не только в астроцитах, но и в эндотелиальных клетках и эпендимо-цитах, в клетках микрососудов головного мозга [5, 6]. Кроме того, он обнаружен в клетках Пур-кинье мозжечка, супраоптическом и паравентрикулярном ядрах гипоталамуса, оптических нер-вах, сетчатке глаза, поддерживающих клетках внутреннего уха [7, 8]. В целом наиболее активно этот аквапорин экспрессируется в мембранных доменах, находящихся в непосредственном кон-такте с капиллярами и мягкой мозговой оболочкой [9]. В тканях микрососудов коры головного мозга находится также мРНК AQP4 [10]. AQP4 ответственен за образование цереброспинальной жидкости, принимает непосредственное участие в развитии и разрешении различных форм оте-ка головного мозга [11].

Матричная РНК аквапорина AQP5 обнаружена в культуре клеток астроцитов [12]. В стволо-вых клетках центральной нервной системы выявлено значительное количество мРНК аквапори-на AQP8 (а также AQP4 и AQP9). Матричная РНК акваглицеропорина AQP9 обнаружена в астро-цитах, а белок AQP9 – в таницитах медиобазального гипоталамуса головного мозга [13]. Экс-прессия AQP9 осуществляется в глиальных клетках, в частности в таницитах и астроцитах, эндотелиальных клетках и нейронах, в астроцитах мозолистого тела, глиальных клетках Бер-гмана мозжечка, астроцитах перегородки и гиппокампа, дорсомедиальном гипоталамическом ядра и ядре свода [14]. AQP9 обнаружен как в телах астроцитов, так и в их отростках. В гипота-ламических образованиях AQP9 принимает участие в транспорте воды между цереброспиналь-ной жидкостью и паренхимой головного мозга [15]. Коэффициент проницаемости для воды у AQP9 сравним по величине с таковым у AQP1 и AQP4 [16].

AQP9 может выступать в качестве канала переноса в астроциты субстратов лактата, глице-рина, обладает проницаемостью к мочевине и монокарбоксилатам, 3-гидроксибутирату и лакта-ту [17]. Ишемический лактат ацидоз повышает активность AQP9 (при понижении кислотности до рН 5,5 проницаемость AQP9 к лактату возрастает в 4 раза), что способствует поглощению из-бытка лактата астроцитами и освобождению интерстициального пространства от лактата и гли-церина [18].

AQP9 обнаружен также в митохондриях головного мозга. Митохондриальный AQP9 перено-сит глицерин, маннитол, сорбитол, пурины, пиримидины, монокарбоксилаты (3-гидроксибути-рат и лактат) [14].

Сравнительно недавно в тканях головного мозга животных обнаружен AQP11. В мозжечке этот аквапорин локализован в дендритах клеток Пуркинье (рис. 1), нейронах гиппокампа и слоях II–VI церебральной коры. Функциональная роль AQP11 в тканях головного мозга не определена [19]. Однако генетический нокаут по этому аквапорину приводит к гибели животных [20].

Цель работы – количественное определение выраженности перитуморального отека при но-вообразованиях головного мозга различной локализации. Исследования основывались на фунда-ментальных знаниях о роли аквапоринов в метаболизме воды головного мозга.

Материалы и методы исследования. Проведен анализ выраженности верифицированного по данным МРТ перитуморального отека у 124 больных в возрасте до 70 лет с опухолями с цито-морфологической верификацией ее гистоструктуры в зависимости от места локализации опухоли. Площади перитуморального отека и опухоли определяли при помощи компьютерных программ eFilm Medical и UTHSCSA Image Tool по данным МРТ в формате DICOM. Коэффициенты выра-женности перитуморального отека рассчитывали по формуле

11

Характерной особенностью экспрессии AQP4 является его локализация в областях анатоми-ческого раздела паренхимы и водных пространств головного мозга – в крови, субарахноидаль-ном пространстве, желудочках. В области пиальных и сосудистых поверхностей раздела пул AQP4 сосредоточен в субпиальных и периваскулярных концевых отростках клеток. Большое количество AQP4 обнаружено в астроглиальных клетках, выстилающих субарахноидальное про-странство, в базолатеральной мембране эпендимальных клеток желудочков и прилежащих от-ростках глиальных клеток. Особенно высока плотность AQP4 в мембранах концевых ножек астроцитов, охватывающих капилляр [4]. Через астроциты, которые выполняют важную функ-цию поддержания нормальной функциональной активности гематоэнцефалического барьера, AQP4 обеспечивает главный путь транспорта воды [5].

AQP4 экспрессируется не только в астроцитах, но и в эндотелиальных клетках и эпендимо-цитах, в клетках микрососудов головного мозга [5, 6]. Кроме того, он обнаружен в клетках Пур-кинье мозжечка, супраоптическом и паравентрикулярном ядрах гипоталамуса, оптических нер-вах, сетчатке глаза, поддерживающих клетках внутреннего уха [7, 8]. В целом наиболее активно этот аквапорин экспрессируется в мембранных доменах, находящихся в непосредственном кон-такте с капиллярами и мягкой мозговой оболочкой [9]. В тканях микрососудов коры головного мозга находится также мРНК AQP4 [10]. AQP4 ответственен за образование цереброспинальной жидкости, принимает непосредственное участие в развитии и разрешении различных форм оте-ка головного мозга [11].

Матричная РНК аквапорина AQP5 обнаружена в культуре клеток астроцитов [12]. В стволо-вых клетках центральной нервной системы выявлено значительное количество мРНК аквапори-на AQP8 (а также AQP4 и AQP9). Матричная РНК акваглицеропорина AQP9 обнаружена в астро-цитах, а белок AQP9 – в таницитах медиобазального гипоталамуса головного мозга [13]. Экс-прессия AQP9 осуществляется в глиальных клетках, в частности в таницитах и астроцитах, эндотелиальных клетках и нейронах, в астроцитах мозолистого тела, глиальных клетках Бер-гмана мозжечка, астроцитах перегородки и гиппокампа, дорсомедиальном гипоталамическом ядра и ядре свода [14]. AQP9 обнаружен как в телах астроцитов, так и в их отростках. В гипота-ламических образованиях AQP9 принимает участие в транспорте воды между цереброспиналь-ной жидкостью и паренхимой головного мозга [15]. Коэффициент проницаемости для воды у AQP9 сравним по величине с таковым у AQP1 и AQP4 [16].

AQP9 может выступать в качестве канала переноса в астроциты субстратов лактата, глице-рина, обладает проницаемостью к мочевине и монокарбоксилатам, 3-гидроксибутирату и лакта-ту [17]. Ишемический лактат ацидоз повышает активность AQP9 (при понижении кислотности до рН 5,5 проницаемость AQP9 к лактату возрастает в 4 раза), что способствует поглощению из-бытка лактата астроцитами и освобождению интерстициального пространства от лактата и гли-церина [18].

AQP9 обнаружен также в митохондриях головного мозга. Митохондриальный AQP9 перено-сит глицерин, маннитол, сорбитол, пурины, пиримидины, монокарбоксилаты (3-гидроксибути-рат и лактат) [14].

Сравнительно недавно в тканях головного мозга животных обнаружен AQP11. В мозжечке этот аквапорин локализован в дендритах клеток Пуркинье (рис. 1), нейронах гиппокампа и слоях II–VI церебральной коры. Функциональная роль AQP11 в тканях головного мозга не определена [19]. Однако генетический нокаут по этому аквапорину приводит к гибели животных [20].

Цель работы – количественное определение выраженности перитуморального отека при но-вообразованиях головного мозга различной локализации. Исследования основывались на фунда-ментальных знаниях о роли аквапоринов в метаболизме воды головного мозга.

Материалы и методы исследования. Проведен анализ выраженности верифицированного по данным МРТ перитуморального отека у 124 больных в возрасте до 70 лет с опухолями с цито-морфологической верификацией ее гистоструктуры в зависимости от места локализации опухоли. Площади перитуморального отека и опухоли определяли при помощи компьютерных программ eFilm Medical и UTHSCSA Image Tool по данным МРТ в формате DICOM. Коэффициенты выра-женности перитуморального отека рассчитывали по формуле



Беларуси

12

1 2

2

S SkS−

= ,

где k – коэффициент выраженности перитуморального отека; S1 – площадь перитуморального отека; S2 – площадь опухоли.

Результаты и их обсуждение. Новообразования головного мозга по локализации были раз-делены на четыре группы:

1. Локализованные в задней черепной ямке.2. Паравентрикулярной локализации.3. Находящиеся в теменной области.4. Локализованные в лобной, височной либо затылочной областях.Приведенное разделение опухолей головного мозга по локализации соответствовало топо-

графии распределения аквапоринов и их участию в разрешении перитуморального отека голов-ного мозга.

1. В области мозжечка локализовано большое количество AQP4 [7, 8]. Этот аквапорин один из самых «высокоскоростных», он активно участвует в продуцировании цереброспинальной жидкости и разрешении различных форм отека головного мозга. Среди представленных в обла-сти задней черепной ямки аквапоринов имеются также сосудистый AQP1 [3] и AQP9 ствола го-ловного мозга (второй по скорости переноса воды) [13, 14] и AQP11, функции которого на настоя-щий момент неизвестны [19].

2. Опухоли и сопровождающий их перифокальный отек, расположенные в глубинных отде-лах головного мозга, распространяются непосредственно на его желудочки. AQP4, характеризу-ющийся очень высокой водной проницаемостью, локализован в областях раздела паренхимы и водных пространств, включая цереброспинальную жидкость желудочков и субарахноидального пространства, а также плазму крови [4, 5]. Аквапорины AQP1 и AQP4 представлены в большом количестве в астроглиальных клетках эпендимы желудочков [3, 4]. AQP9, локализованный в та-ницитах третьего желудочка в медиобазальном гипоталамусе, принимает участие в транспорте воды между цереброспинальной жидкостью и паренхимой головного мозга [14].

3. Новообразования теменной области находятся в непосредственном контакте с водными пространствами саггитального синуса, стенки сосудов которого содержат AQP1 [3].

4. Опухоли, локализованные в лобной, височной либо затылочной областях, находятся в не-котором удалении от больших водных пространств головного мозга. В водном обмене здесь при-нимают участие AQP1 капилляров и AQP4 астроглии гемотоэнцефалического барьера [3, 5].

Выявлено, что перифокальный отек был наиболее выражен при злокачественных глиомах (глиобластомах) и метастазах рака в головной мозг. При этом максимальный перитуморальный отек сопровождал опухоли лобной и височной локализации, менее выраженный отек сопутство-

вал опухолям медиобазальных и паравентрику-лярных областей (рис. 2–5). Глиобластом, лока-лизованных в области задней черепной ямки, не было обнаружено.

Показано, что перитуморальный отек рас-пространялся на соответствующие отделы бе-лого вещества мозга, не захватывая серое веще-ство коры и подкорковых ганглиев. Форма зоны перифокального отека при глиобластомах ви-сочной доли (в связи с распространением отека на внутреннюю капсулу и островок) имела форму трилистника. При глиомах лобной доли отмеча-лась воронкообразная форма отека, при локали-зации опухоли в теменной доле – клинови- дная, при распространении отека на извили-

Рис. 2. Коэффициент выраженности перифокального оте-ка (k), сопровождающего глиобластомы (б), в зависимо-сти от локализации опухоли (а). Локализация опухоли: 1 – задняя черепная ямка (случаев не выявлено); 2 – па-равентрикулярная; 3 – теменная; 4 – лобная, височная, затылочная. Значения коэффициента выраженности: 1 – min (паравентрикулярные области); 2 – среднее; 3 –

max (лобные)

а б

12

1 2

2

S SkS−

= ,

где k – коэффициент выраженности перитуморального отека; S1 – площадь перитуморального отека; S2 – площадь опухоли.

Результаты и их обсуждение. Новообразования головного мозга по локализации были раз-делены на четыре группы:

1. Локализованные в задней черепной ямке.2. Паравентрикулярной локализации.3. Находящиеся в теменной области.4. Локализованные в лобной, височной либо затылочной областях.Приведенное разделение опухолей головного мозга по локализации соответствовало топо-

графии распределения аквапоринов и их участию в разрешении перитуморального отека голов-ного мозга.

1. В области мозжечка локализовано большое количество AQP4 [7, 8]. Этот аквапорин один из самых «высокоскоростных», он активно участвует в продуцировании цереброспинальной жидкости и разрешении различных форм отека головного мозга. Среди представленных в обла-сти задней черепной ямки аквапоринов имеются также сосудистый AQP1 [3] и AQP9 ствола го-ловного мозга (второй по скорости переноса воды) [13, 14] и AQP11, функции которого на настоя-щий момент неизвестны [19].

2. Опухоли и сопровождающий их перифокальный отек, расположенные в глубинных отде-лах головного мозга, распространяются непосредственно на его желудочки. AQP4, характеризу-ющийся очень высокой водной проницаемостью, локализован в областях раздела паренхимы и водных пространств, включая цереброспинальную жидкость желудочков и субарахноидального пространства, а также плазму крови [4, 5]. Аквапорины AQP1 и AQP4 представлены в большом количестве в астроглиальных клетках эпендимы желудочков [3, 4]. AQP9, локализованный в та-ницитах третьего желудочка в медиобазальном гипоталамусе, принимает участие в транспорте воды между цереброспинальной жидкостью и паренхимой головного мозга [14].

3. Новообразования теменной области находятся в непосредственном контакте с водными пространствами саггитального синуса, стенки сосудов которого содержат AQP1 [3].

4. Опухоли, локализованные в лобной, височной либо затылочной областях, находятся в не-котором удалении от больших водных пространств головного мозга. В водном обмене здесь при-нимают участие AQP1 капилляров и AQP4 астроглии гемотоэнцефалического барьера [3, 5].

Выявлено, что перифокальный отек был наиболее выражен при злокачественных глиомах (глиобластомах) и метастазах рака в головной мозг. При этом максимальный перитуморальный отек сопровождал опухоли лобной и височной локализации, менее выраженный отек сопутство-

вал опухолям медиобазальных и паравентрику-лярных областей (рис. 2–5). Глиобластом, лока-лизованных в области задней черепной ямки, не было обнаружено.

Показано, что перитуморальный отек рас-пространялся на соответствующие отделы бе-лого вещества мозга, не захватывая серое веще-ство коры и подкорковых ганглиев. Форма зоны перифокального отека при глиобластомах ви-сочной доли (в связи с распространением отека на внутреннюю капсулу и островок) имела форму трилистника. При глиомах лобной доли отмеча-лась воронкообразная форма отека, при локали-зации опухоли в теменной доле – клинови- дная, при распространении отека на извили-

Рис. 2. Коэффициент выраженности перифокального оте-ка (k), сопровождающего глиобластомы (б), в зависимо-сти от локализации опухоли (а). Локализация опухоли: 1 – задняя черепная ямка (случаев не выявлено); 2 – па-равентрикулярная; 3 – теменная; 4 – лобная, височная, затылочная. Значения коэффициента выраженности: 1 – min (паравентрикулярные области); 2 – среднее; 3 –

max (лобные)

а б



Беларуси

13

ны полушария мозга его зона – пальцевидная. При глиомах лобно-каллезной локализации отек распространялся на контрлатеральное полушарие. Четкость границ перитуморального отека, имевшего неправильную пальцевидную форму, увеличивалась в режиме контрастирования.

У больных пожилого возраста перифокальный отек при глиомах идентичной степени ана-плазии был выражен меньше, чем у лиц молодого и среднего возраста.

На рис. 6 представлены данные выраженности перитуморального отека у больных с астроци-томами. Коэффициенты выраженности отека у таких пациентов были значительно ниже, чем у больных с глиобластомами и метастазами рака в головной мозг (см. рис. 2, 4). Возможно, это связано с преимущественной экспрессией AQP4 в ножки астроцитов, обеспечивающей высокую проницаемость гематоэнцефалического барьера, что приводило к частичному разрешению отека.

У астроцитом с низкой степенью злокачественности, располагавшихся в области медианных структур, отек был менее выраженным, чем у опухолей, локализованных в белом веществе по-лушарий мозга. По-видимому, частичное разрешение отека в этом случае происходит в силу того, что астроцитома прорастает внутрь желудочков, в просвет которых активно экспрессиру-ется AQP1, контролирующий продуцирование цереброспинальной жидкости.

Глиальные опухоли, обычно астроцитомы I–II степени анаплазии, располагавшиеся в об-ласти медианных структур, сопровождались менее выраженным отеком, чем подобные опу-холи, локализованные в белом веществе полушарий мозга.

Опухоли, располагавшиеся в задней череп-ной ямке, сопровождались менее выраженным отеком, чем опухоли лобных, теменных и ви-сочных локализаций. Это может быть обу-словлено тем, что помимо выноса воды по ак-вапоринам гематоэнцефалического барьера в процесс разрешения отека дополнительно включаются клетки Пуркинье мозжечка, в ко-торых активно экспрессируется AQP4.

Олигодендроглиомы и менингиомы сопро-вождались менее выраженным отеком, что кор-релировало со степенью злокачественности. Для олигодендроглиом выраженность периту-морального отека не зависела от локализации

Рис. 3. Степень выраженности перифокального отека, сопровождающего глиобластомы, в зависимости от локализации (по результатам МРТ исследования): а – высокая (лобная локализация); б – низкая (паравентрикулярная локализация)

Рис. 4. Коэффициент выраженности перифокального отека (k), сопровождающего метастазы рака в головной мозг (б), в зависи-мости от локализации опухоли (а). Локализация опухоли: 1 – задняя черепная ямка; 2 – паравентрикулярная; 3 – теменная; 4 – лобная, височная, затылочная. Значения коэффициента выраженности: 1 – min (паравентрикулярные области); 2 – среднее;

3 – max (височные)

а б

а б

13

ны полушария мозга его зона – пальцевидная. При глиомах лобно-каллезной локализации отек распространялся на контрлатеральное полушарие. Четкость границ перитуморального отека, имевшего неправильную пальцевидную форму, увеличивалась в режиме контрастирования.

У больных пожилого возраста перифокальный отек при глиомах идентичной степени ана-плазии был выражен меньше, чем у лиц молодого и среднего возраста.

На рис. 6 представлены данные выраженности перитуморального отека у больных с астроци-томами. Коэффициенты выраженности отека у таких пациентов были значительно ниже, чем у больных с глиобластомами и метастазами рака в головной мозг (см. рис. 2, 4). Возможно, это связано с преимущественной экспрессией AQP4 в ножки астроцитов, обеспечивающей высокую проницаемость гематоэнцефалического барьера, что приводило к частичному разрешению отека.

У астроцитом с низкой степенью злокачественности, располагавшихся в области медианных структур, отек был менее выраженным, чем у опухолей, локализованных в белом веществе по-лушарий мозга. По-видимому, частичное разрешение отека в этом случае происходит в силу того, что астроцитома прорастает внутрь желудочков, в просвет которых активно экспрессиру-ется AQP1, контролирующий продуцирование цереброспинальной жидкости.

Глиальные опухоли, обычно астроцитомы I–II степени анаплазии, располагавшиеся в об-ласти медианных структур, сопровождались менее выраженным отеком, чем подобные опу-холи, локализованные в белом веществе полушарий мозга.

Опухоли, располагавшиеся в задней череп-ной ямке, сопровождались менее выраженным отеком, чем опухоли лобных, теменных и ви-сочных локализаций. Это может быть обу-словлено тем, что помимо выноса воды по ак-вапоринам гематоэнцефалического барьера в процесс разрешения отека дополнительно включаются клетки Пуркинье мозжечка, в ко-торых активно экспрессируется AQP4.

Олигодендроглиомы и менингиомы сопро-вождались менее выраженным отеком, что кор-релировало со степенью злокачественности. Для олигодендроглиом выраженность периту-морального отека не зависела от локализации

Рис. 3. Степень выраженности перифокального отека, сопровождающего глиобластомы, в зависимости от локализации (по результатам МРТ исследования): а – высокая (лобная локализация); б – низкая (паравентрикулярная локализация)

Рис. 4. Коэффициент выраженности перифокального отека (k), сопровождающего метастазы рака в головной мозг (б), в зависи-мости от локализации опухоли (а). Локализация опухоли: 1 – задняя черепная ямка; 2 – паравентрикулярная; 3 – теменная; 4 – лобная, височная, затылочная. Значения коэффициента выраженности: 1 – min (паравентрикулярные области); 2 – среднее;

3 – max (височные)

а б

а б



Беларуси

14

опухоли. Корреляция выраженности отека, со-провождавшего менингиомы, в целом (в зависи-мости от локализации) соответствовала таковой для глиобластом, метастазов рака в головной мозг и астроцитом, но была не достоверна.

Таким образом, показано, что выражен-ность перитуморального отека в зависимости от локализации новообразований головного мозга коррелирует с топографией распределе-ния аквапоринов в тканях мозга. Максималь-ный отек сопровождает глиобластомы и мета-стазы рака в головной мозг, локализованные в белом веществе полушарий мозга. Активная экспрессия аквапорина AQP1 в капиллярах на периферии новообразований головного мозга

с высокой степенью злокачественности приводит к соответствующему перемещению воды, в связи с чем возможность разрешения перитуморального отека, связанного с пространствен-ным удалением опухолей от водных компартментов, таких как субдуральное пространство и же-лудочки, является низкой. Выявлено, что менее выраженный отек сопровождает опухоли с пара-вентрикулярной локализацией, что обусловлено частичным разрешением отека при участии «высокоскоростного» аквапорина AQP4, который в больших количествах локализован в пара-вентрикулярных ядрах гипоталамуса и ножках астроцитов.

Заключение. Выраженность перитуморального отека зависит от локализации новообразова-ний головного мозга. Опухолям, локализованным в лобных и височных областях, соответствует более выраженный перифокальный отек, распространяющийся преимущественно в белом веще-стве головного мозга. Менее выраженный отек сопровождает опухоли медиобазальной и пара-вентрикулярной локализации.

Литература

1. Т и т о в е ц Э. П. Аквапорины человека и животных: фундаментальные и прикладные аспекты. Минск, 2007.2. Т и т о в е ц Э. П. // Здравоохранение. 2002. № 1. С. 30–33.3. O s h i o K., S o n g Y., V e r k m a n A. S., M a n l e y G. T. // Acta Neurochir. Suppl. 2003. N 86. Р. 525–528.

Рис. 5. Степень выраженности перифокального отека, сопровождающего метастазы рака в головной мозг, в зависимости от лока-лизации (по результатам МРТ исследования): а – высокая (височная область); б – низкая (медиобазальная локализация)

Рис. 6. Коэффициент выраженности перифокального отека (k), сопровождающего астроцитомы (б), в зависимости от локали-зации опухоли (а). Локализация опухоли: 1 – задняя черепная ямка; 2 – паравентрикулярная; 3 – теменная; 4 – лобная, височ-ная, затылочная. Значения коэффициента выраженности: 1 – min (паравентрикулярные области); 2 – среднее; 3 – max

(теменные области)

а

а

б

б

14

опухоли. Корреляция выраженности отека, со-провождавшего менингиомы, в целом (в зависи-мости от локализации) соответствовала таковой для глиобластом, метастазов рака в головной мозг и астроцитом, но была не достоверна.

Таким образом, показано, что выражен-ность перитуморального отека в зависимости от локализации новообразований головного мозга коррелирует с топографией распределе-ния аквапоринов в тканях мозга. Максималь-ный отек сопровождает глиобластомы и мета-стазы рака в головной мозг, локализованные в белом веществе полушарий мозга. Активная экспрессия аквапорина AQP1 в капиллярах на периферии новообразований головного мозга

с высокой степенью злокачественности приводит к соответствующему перемещению воды, в связи с чем возможность разрешения перитуморального отека, связанного с пространствен-ным удалением опухолей от водных компартментов, таких как субдуральное пространство и же-лудочки, является низкой. Выявлено, что менее выраженный отек сопровождает опухоли с пара-вентрикулярной локализацией, что обусловлено частичным разрешением отека при участии «высокоскоростного» аквапорина AQP4, который в больших количествах локализован в пара-вентрикулярных ядрах гипоталамуса и ножках астроцитов.

Заключение. Выраженность перитуморального отека зависит от локализации новообразова-ний головного мозга. Опухолям, локализованным в лобных и височных областях, соответствует более выраженный перифокальный отек, распространяющийся преимущественно в белом веще-стве головного мозга. Менее выраженный отек сопровождает опухоли медиобазальной и пара-вентрикулярной локализации.


1. Т и т о в е ц Э. П. Аквапорины человека и животных: фундаментальные и прикладные аспекты. Минск, 2007.2. Т и т о в е ц Э. П. // Здравоохранение. 2002. № 1. С. 30–33.3. O s h i o K., S o n g Y., V e r k m a n A. S., M a n l e y G. T. // Acta Neurochir. Suppl. 2003. N 86. Р. 525–528.

Рис. 5. Степень выраженности перифокального отека, сопровождающего метастазы рака в головной мозг, в зависимости от лока-лизации (по результатам МРТ исследования): а – высокая (височная область); б – низкая (медиобазальная локализация)

Рис. 6. Коэффициент выраженности перифокального отека (k), сопровождающего астроцитомы (б), в зависимости от локали-зации опухоли (а). Локализация опухоли: 1 – задняя черепная ямка; 2 – паравентрикулярная; 3 – теменная; 4 – лобная, височ-ная, затылочная. Значения коэффициента выраженности: 1 – min (паравентрикулярные области); 2 – среднее; 3 – max

(теменные области)

а

а

б

б



Беларуси

4. L i J., P a t i l R. V., V e r k m a n A. S. // Invest. Ophthalmol. Vis. Sci. 2002. N 43. Р. 573–579.5. N i e l s e n S., N a g e l h u s E. A., A m i r y–M o g h a d d a m M. et al. // J. Neurosci. 1997. N 17. Р. 171–180.6. N a g e l h u s E. A., M a t h i i s e n T. M., O t t e r s e n O. P. / / J. Neurosci. 2004. N 129. Р. 905–913.7. N a g e l h u s E. A., V e r u k i M. L., T o r p R. et al. // J. Neurosci. 1998. N 18. Р. 2506–2519.8. T a k u m I. Y., N a g e l h u s E. A., E i d e t J. et al. // J. Neurosci. 1998. N 10. Р. 3584–3595.9. R a s h J. E., Y a s u m u r a T., H u d s o n C. S. et al. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1998. N 95. Р. 11981–11986.10. W e l l s T. // Mol. Cell Endocrinol. 1998. N 136. Р. 103–107.11. S o b u e K., A s a i K., K a t s u y a H. // Nippon Rinsho. 2006. N 64 (6). P. 1181–1189.12. G r a d i l o n e S. A., G a r c i a F., H u e b e r t R. C. et al. // Hepatology. 2003. N 37. Р. 1435–1441.13. L a P o r t a C. A. M., G e n a P., G r i t t i A. et al. // Biology of the Cell. 2006. N 98. P. 89–94.14. B a d a u t J., P e t i t J. M., B r u n e t J. F. et al. // J. Neurosci. 2003. N 128. Р. 27–38.15. N i c c h i a G. P., F r i g e r i A., N i c o B. et al. // J. Histochem. Cytochem. 2001. N 49. Р. 1547–1556.16. T s u k a g u c h i H., S h a y a k u l C., B e r g e r U. V. et al. // J. Biol. Chem. 1998. N 273. Р. 24737–24743.17. M c K e n n a M. C., B e z o l d L. I., K i m a t i a n S. J. et al. // Biochem. J. 1986. N 237. Р. 47–51.18. B e r t r a n d N., I s h i i H., S p a t z M. // Neurosci. Lett. 1992. N 48. Р. 81–84.19. G o r e l i c k D. A., P r a e t o r i u s J., T s u n e n a r i T. et al. // BMC Biochem. 2006. N 7. Р. 7–14.20. M o r i s h i t a Y., M a t s u z a k i T., H a r a c h i k u m a M. et al. // Mol. Cell. Biol. 2005. N 25. Р. 7770–7779.

E. P. TITOVETS, L. P. PARKHACH, A. F. SMEYANOVICH, Yu. N. LUKASHEIKA, D. N. SHKOUT, V. V. BULGAK, I. S. PEKARSKAYA

DEPENDENCE OF EDEMA RELATED TO BRAIN TUMORS ON THEIR LOCALIZATION

National Practical Research Center of Neurology and Neurosurgery, Minsk, Belarus

Summary

It has been demonstrated that the extent of peritumor edema of brain tumors depends on the tumor localization. The tumors of the frontal and temporal lobes are characterized by more expressed edema in comparison to that of the tumors in mediobasal and paraventricular regions.

4. L i J., P a t i l R. V., V e r k m a n A. S. // Invest. Ophthalmol. Vis. Sci. 2002. N 43. Р. 573–579.5. N i e l s e n S., N a g e l h u s E. A., A m i r y–M o g h a d d a m M. et al. // J. Neurosci. 1997. N 17. Р. 171–180.6. N a g e l h u s E. A., M a t h i i s e n T. M., O t t e r s e n O. P. / / J. Neurosci. 2004. N 129. Р. 905–913.7. N a g e l h u s E. A., V e r u k i M. L., T o r p R. et al. // J. Neurosci. 1998. N 18. Р. 2506–2519.8. T a k u m I. Y., N a g e l h u s E. A., E i d e t J. et al. // J. Neurosci. 1998. N 10. Р. 3584–3595.9. R a s h J. E., Y a s u m u r a T., H u d s o n C. S. et al. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1998. N 95. Р. 11981–11986.10. W e l l s T. // Mol. Cell Endocrinol. 1998. N 136. Р. 103–107.11. S o b u e K., A s a i K., K a t s u y a H. // Nippon Rinsho. 2006. N 64 (6). P. 1181–1189.12. G r a d i l o n e S. A., G a r c i a F., H u e b e r t R. C. et al. // Hepatology. 2003. N 37. Р. 1435–1441.13. L a P o r t a C. A. M., G e n a P., G r i t t i A. et al. // Biology of the Cell. 2006. N 98. P. 89–94.14. B a d a u t J., P e t i t J. M., B r u n e t J. F. et al. // J. Neurosci. 2003. N 128. Р. 27–38.15. N i c c h i a G. P., F r i g e r i A., N i c o B. et al. // J. Histochem. Cytochem. 2001. N 49. Р. 1547–1556.16. T s u k a g u c h i H., S h a y a k u l C., B e r g e r U. V. et al. // J. Biol. Chem. 1998. N 273. Р. 24737–24743.17. M c K e n n a M. C., B e z o l d L. I., K i m a t i a n S. J. et al. // Biochem. J. 1986. N 237. Р. 47–51.18. B e r t r a n d N., I s h i i H., S p a t z M. // Neurosci. Lett. 1992. N 48. Р. 81–84.19. G o r e l i c k D. A., P r a e t o r i u s J., T s u n e n a r i T. et al. // BMC Biochem. 2006. N 7. Р. 7–14.20. M o r i s h i t a Y., M a t s u z a k i T., H a r a c h i k u m a M. et al. // Mol. Cell. Biol. 2005. N 25. Р. 7770–7779.

E. P. TITOVETS, L. P. PARKHACH, A. F. SMEYANOVICH, Yu. N. LUKASHEIKA, D. N. SHKOUT, V. V. BULGAK, I. S. PEKARSKAYA

DEPENDENCE OF EDEMA RELATED TO BRAIN TUMORS ON THEIR LOCALIZATION

National Practical Research Center of Neurology and Neurosurgery, Minsk, Belarus

Summary

It has been demonstrated that the extent of peritumor edema of brain tumors depends on the tumor localization. The tumors of the frontal and temporal lobes are characterized by more expressed edema in comparison to that of the tumors in mediobasal and paraventricular regions.



Беларуси

16


УДК 616.151.1:547.466:615.277.3

А. А. ГЛАЗЕВ, Л. И. НЕФЁДОВ

ИЗМЕНЕНИЯ В АМИНОКИСЛОТНОМ СОСТАВЕ ЭРИТРОЦИТОВ КРОВИ У БОЛЬНЫХ ЗЛОКАЧЕСТВЕННЫМИ НОВООБРАЗОВАНИЯМИ ПОД ВОЗДЕЙСТВИЕМ ПРОТИВООПУХОЛЕВОГО ПРЕПАРАТА

NSC-631570

Гродненский государственный университет им. Я. Купалы, Беларусь


Введение. Известно, что течение онкологических заболеваний сопровождается значительны-ми нарушениями метаболизма свободных аминокислот, препятствуя формированию их внутри-клеточного фонда, однако существующие методы их лечения не только не устраняют аминокис-лотный дисбаланс в организме больного, но чаще всего и усугубляют его [1–6]. Особенности превращений аминокислот в разнообразных типах опухолей, в отличие от внутриклеточного аминокислотного фонда тканей и форменных элементов крови онкологического больного, иссле-дованы довольно широко и подробно [1–3]. Так, показано, что снижение активности специфических ферментов катаболизма аминокислот в злокачественных новообразованиях является причиной использования последними эндогенного фонда аминокислот хозяина для собственного роста, что приводит к возникновению отрицательного азотистого баланса [3, 7]. Между тем установле-но, что относительная нормализация аминокислотного фонда в организме онкологического больного является одним из достоверных критериев эффективности терапии [2, 8], а аминокис-лотный спектр самой опухоли служит своеобразным маркером ее неконтролируемого роста, степени инвазии, метастазирования и ранних рецидивов [1, 2].

Для раскрытия патогенетических механизмов биохимических изменений на тканевом и кле-точном уровнях при злокачественной патологии существенный интерес представляет изучение аминокислотного фонда эритроцитов крови. Эритроциты, тесно контактируя со всеми тканями и вступая с ними в морфофункциональные отношения, своей качественной и количественной перестройкой отражают происходящие в организме физиологические и патологические измене-ния. Полифункциональная роль эритроцитов в осуществлении других жизненно важных функ-ций объясняет высокую информативность результатов изучения функциональных изменений в этих клетках [9]. Объективными показателями функциональных изменений в эритроцитах являются процессы формирования внутриклеточного фонда свободных аминокислот и их про-изводных in vitro [8].

Цель работы – исследовать прямое действие противоопухолевого иммуномодулятора и ци-тостатика – препарата NSC-631570 (на основе алкалоидов Chelidonium majus L. и их тиофосфор-ных производных) на формирование аминокислотного фонда форменных элементов (эритроци-тов) крови онкологических больных с учетом неоднократно доказанного независимыми метода-ми специфического взаимодействия указанного препарата с опухолевыми клетками и их структурными компонентами, включая клеточные мембраны иммунокомпетентных клеток [10].

Материалы и методы исследования. Обследован 31 большой, имевший при поступлении на лечение в онкогематологический стационар основные локализации диагностированного он-кологического процесса, и 10 здоровых лиц в качестве контроля. Из общего числа онкологиче-ских больных солидные опухоли верифицированы у 21 (рак желудка, прямой и ободочной киш-

16


УДК 616.151.1:547.466:615.277.3

А. А. ГЛАЗЕВ, Л. И. НЕФЁДОВ

ИЗМЕНЕНИЯ В АМИНОКИСЛОТНОМ СОСТАВЕ ЭРИТРОЦИТОВ КРОВИ У БОЛЬНЫХ ЗЛОКАЧЕСТВЕННЫМИ НОВООБРАЗОВАНИЯМИ ПОД ВОЗДЕЙСТВИЕМ ПРОТИВООПУХОЛЕВОГО ПРЕПАРАТА

NSC-631570

Гродненский государственный университет им. Я. Купалы, Беларусь


Введение. Известно, что течение онкологических заболеваний сопровождается значительны-ми нарушениями метаболизма свободных аминокислот, препятствуя формированию их внутри-клеточного фонда, однако существующие методы их лечения не только не устраняют аминокис-лотный дисбаланс в организме больного, но чаще всего и усугубляют его [1–6]. Особенности превращений аминокислот в разнообразных типах опухолей, в отличие от внутриклеточного аминокислотного фонда тканей и форменных элементов крови онкологического больного, иссле-дованы довольно широко и подробно [1–3]. Так, показано, что снижение активности специфических ферментов катаболизма аминокислот в злокачественных новообразованиях является причиной использования последними эндогенного фонда аминокислот хозяина для собственного роста, что приводит к возникновению отрицательного азотистого баланса [3, 7]. Между тем установле-но, что относительная нормализация аминокислотного фонда в организме онкологического больного является одним из достоверных критериев эффективности терапии [2, 8], а аминокис-лотный спектр самой опухоли служит своеобразным маркером ее неконтролируемого роста, степени инвазии, метастазирования и ранних рецидивов [1, 2].

Для раскрытия патогенетических механизмов биохимических изменений на тканевом и кле-точном уровнях при злокачественной патологии существенный интерес представляет изучение аминокислотного фонда эритроцитов крови. Эритроциты, тесно контактируя со всеми тканями и вступая с ними в морфофункциональные отношения, своей качественной и количественной перестройкой отражают происходящие в организме физиологические и патологические измене-ния. Полифункциональная роль эритроцитов в осуществлении других жизненно важных функ-ций объясняет высокую информативность результатов изучения функциональных изменений в этих клетках [9]. Объективными показателями функциональных изменений в эритроцитах являются процессы формирования внутриклеточного фонда свободных аминокислот и их про-изводных in vitro [8].

Цель работы – исследовать прямое действие противоопухолевого иммуномодулятора и ци-тостатика – препарата NSC-631570 (на основе алкалоидов Chelidonium majus L. и их тиофосфор-ных производных) на формирование аминокислотного фонда форменных элементов (эритроци-тов) крови онкологических больных с учетом неоднократно доказанного независимыми метода-ми специфического взаимодействия указанного препарата с опухолевыми клетками и их структурными компонентами, включая клеточные мембраны иммунокомпетентных клеток [10].

Материалы и методы исследования. Обследован 31 большой, имевший при поступлении на лечение в онкогематологический стационар основные локализации диагностированного он-кологического процесса, и 10 здоровых лиц в качестве контроля. Из общего числа онкологиче-ских больных солидные опухоли верифицированы у 21 (рак желудка, прямой и ободочной киш-



Беларуси

17

ки, молочной и предстательной желез, легкого, мочевого пузыря), системные – у 10 (хронический лимфолейкоз, неходжкинские лимфомы (лимфосаркома), миеломная болезнь). Клинический диа-гноз у всех больных подтвержден данными морфологических исследований операционного или биопсийного материала. Первичные больные с солидными злокачественными опухолями специ-альным методам лечения до исследования не подвергались, а у больных с системными новооб-разованиями период после ранее проведенной химиотерапии составлял не менее 3 недель.

Цельную кровь (5,0 мл) из локтевой вены забирали в гепаринизированные пробирки утром натощак при поступлении больных в стационар или в день взятия донорской крови. Цельную кровь в объеме 1 мл переносили в микроцентрифужные пробирки типа Eppendorf, дополнитель-но внося 100 мкл NSC-631570 в разведениях бидистиллированной водой 1:5; 1:10; 1:100 или 1:1000. Конечная концентрация препарата в пробе составляла соответственно 20; 10; 1,0; 0,1 мкг/мл. Контролем служили образцы цельной крови без добавок или с внесением в нее 100 мкл биди-стиллированной воды. Полученные образцы цельной крови инкубировали в термостате при тем-пературе 37 °С в течение 150 мин. Фракцию эритроцитов получали путем центрифугирования образцов крови в течение 15 мин при 1500 об/мин (центрифуга Biofuge Primo R, Германия) с по-следующим отделением лейкоцитарного слоя и плазмы. После этого фракцию форменных эле-ментов подвергали гемолизу, добавляя двукратный объем дистиллированной воды, депротеини-зировали, смешивая их с равным исходному образцу эритроцитов (в данном случае 250 мкл) объемом 1 M НСlО4, и центрифугировали в течение 20 мин при 12 000 g для получения хлорно-кислого экстракта содержимого эритроцитов. В качестве внутреннего стандарта использовали гомотаурин (Sigma, США) в концентрации 300 мкМ. Полученные супернатанты кислотных без-белковых экстрактов до аналитического цикла определения свободных аминокислот и их произ-водных в течение всего времени хранили при температуре – 20 °С.

Количественную и качественную идентификацию свободных аминокислот и их дериватов проводили на ВЭЖХ системе Aqilent 1100 (Agilent Technologies, США). Свободные аминокисло-ты и их производные в эритроцитах разделяли методом обращенно-фазной жидкостной хрома-тографии на колонке «Диасорб» 130 С16Т (6 мкм) 3×250 мм («Элсико», Россия) с изократическим элюированием (0,075 М натрий ацетатный буфер (рН 6,75) + 17,5% CH3OH) при скорости потока 0,6 мл/мин, температуре 30 °С после предколоночной дериватизации с ортофталевым альдеги-дом и 3-меркаптопропионовой кислотой и флуориметрическим детектированием (231/445 нм). В качестве стандарта использовали искусственную смесь L-аминокислот (Fluka AG, Германия), содержавшую по 100 мкМ каждого соединения.

Результаты исследований обрабатывали с помощью программного пакета Statistica 6.0 мето-дами многомерного статистического исследования и математического моделирования. Это по-зволило исследовать систему признаков (концентрации аминокислот и их дериватов, добавлен-ную концентрацию NSC-631570 при различных локализациях опухолевой болезни), свойства которой в значительной степени определяются взаимосвязями между перечисленными парамет-рами, и при помощи числовых значений охарактеризовать ее многомерными законами распреде-ления [11]. Преимуществом применяемых нами методов является минимальное искажение самой структуры выборок, что снижает субъективность при дискриминации групп и интерпре-тации главных компонент и обеспечивает тем самым высокую воспроизводимость получаемых результатов [12].

Результаты и их обсуждение. Концентрации свободных аминокислот и их метаболитов в форменных элементах (эритроцитах) крови в большинстве своем превышали уровни данных соединений в плазме крови, что свидетельствует о преимущественной внутриклеточной локали-зации свободных аминокислот.

Достоверные изменения в исследуемых показателях были получены при инкубации образ-цов крови больных с препаратом в концентрации 20 мкг/мл.

По сравнению с практически здоровыми лицами в эритроцитах крови больных злокачествен-ными новообразованиями различных локализаций наблюдалось селективное действие тиофос-форных производных алкалоидов чистотела на содержание аминокислот с положительно (аргинин), отрицательно заряженными (аспарагиновая кислота) и незаряженными полярными (тиро-

17

ки, молочной и предстательной желез, легкого, мочевого пузыря), системные – у 10 (хронический лимфолейкоз, неходжкинские лимфомы (лимфосаркома), миеломная болезнь). Клинический диа-гноз у всех больных подтвержден данными морфологических исследований операционного или биопсийного материала. Первичные больные с солидными злокачественными опухолями специ-альным методам лечения до исследования не подвергались, а у больных с системными новооб-разованиями период после ранее проведенной химиотерапии составлял не менее 3 недель.

Цельную кровь (5,0 мл) из локтевой вены забирали в гепаринизированные пробирки утром натощак при поступлении больных в стационар или в день взятия донорской крови. Цельную кровь в объеме 1 мл переносили в микроцентрифужные пробирки типа Eppendorf, дополнитель-но внося 100 мкл NSC-631570 в разведениях бидистиллированной водой 1:5; 1:10; 1:100 или 1:1000. Конечная концентрация препарата в пробе составляла соответственно 20; 10; 1,0; 0,1 мкг/мл. Контролем служили образцы цельной крови без добавок или с внесением в нее 100 мкл биди-стиллированной воды. Полученные образцы цельной крови инкубировали в термостате при тем-пературе 37 °С в течение 150 мин. Фракцию эритроцитов получали путем центрифугирования образцов крови в течение 15 мин при 1500 об/мин (центрифуга Biofuge Primo R, Германия) с по-следующим отделением лейкоцитарного слоя и плазмы. После этого фракцию форменных эле-ментов подвергали гемолизу, добавляя двукратный объем дистиллированной воды, депротеини-зировали, смешивая их с равным исходному образцу эритроцитов (в данном случае 250 мкл) объемом 1 M НСlО4, и центрифугировали в течение 20 мин при 12 000 g для получения хлорно-кислого экстракта содержимого эритроцитов. В качестве внутреннего стандарта использовали гомотаурин (Sigma, США) в концентрации 300 мкМ. Полученные супернатанты кислотных без-белковых экстрактов до аналитического цикла определения свободных аминокислот и их произ-водных в течение всего времени хранили при температуре – 20 °С.

Количественную и качественную идентификацию свободных аминокислот и их дериватов проводили на ВЭЖХ системе Aqilent 1100 (Agilent Technologies, США). Свободные аминокисло-ты и их производные в эритроцитах разделяли методом обращенно-фазной жидкостной хрома-тографии на колонке «Диасорб» 130 С16Т (6 мкм) 3×250 мм («Элсико», Россия) с изократическим элюированием (0,075 М натрий ацетатный буфер (рН 6,75) + 17,5% CH3OH) при скорости потока 0,6 мл/мин, температуре 30 °С после предколоночной дериватизации с ортофталевым альдеги-дом и 3-меркаптопропионовой кислотой и флуориметрическим детектированием (231/445 нм). В качестве стандарта использовали искусственную смесь L-аминокислот (Fluka AG, Германия), содержавшую по 100 мкМ каждого соединения.

Результаты исследований обрабатывали с помощью программного пакета Statistica 6.0 мето-дами многомерного статистического исследования и математического моделирования. Это по-зволило исследовать систему признаков (концентрации аминокислот и их дериватов, добавлен-ную концентрацию NSC-631570 при различных локализациях опухолевой болезни), свойства которой в значительной степени определяются взаимосвязями между перечисленными парамет-рами, и при помощи числовых значений охарактеризовать ее многомерными законами распреде-ления [11]. Преимуществом применяемых нами методов является минимальное искажение самой структуры выборок, что снижает субъективность при дискриминации групп и интерпре-тации главных компонент и обеспечивает тем самым высокую воспроизводимость получаемых результатов [12].

Результаты и их обсуждение. Концентрации свободных аминокислот и их метаболитов в форменных элементах (эритроцитах) крови в большинстве своем превышали уровни данных соединений в плазме крови, что свидетельствует о преимущественной внутриклеточной локали-зации свободных аминокислот.

Достоверные изменения в исследуемых показателях были получены при инкубации образ-цов крови больных с препаратом в концентрации 20 мкг/мл.

По сравнению с практически здоровыми лицами в эритроцитах крови больных злокачествен-ными новообразованиями различных локализаций наблюдалось селективное действие тиофос-форных производных алкалоидов чистотела на содержание аминокислот с положительно (аргинин), отрицательно заряженными (аспарагиновая кислота) и незаряженными полярными (тиро-



Беларуси

18

зин, треонин, аспарагин) R-группами (табл. 1–3), аналогичное такому же эффекту действия алка-лоидов препарата на аминокислотный фонд плазмы крови онкологических больных. Это под-тверждает литературные данные об общей направленности изменений в норме и при различных метаболических нарушениях в двух взаимосвязанных аминокислотных фондах – плазме крови и форменных элементах [13].

Т а б л и ц а 1. Концентрации свободных аминокислот и их производных в эритроцитах больных с системными злокачественными новообразованиями после добавления препарата NSC-631570 в концентрации 20 мкг/ мл,

мкмоль/л

Аминокислота Контроль (n = 10)

Хронический лимфолейкоз (n = 3)

Неходжкинская лимфома (n = 4)

Миеломная болезнь (n = 3)

Аспарагиновая кислота 158,62 ± 15,86 267,62 ± 12,70 245,93 ± 44,74* 179,95 ± 5,79Фосфоэтаноламин 26,74 ± 1,65 32,05 ± 1,01 19,18 ± 1,66* 21,07 ± 2,89Тирозин 118,14 ± 3,68 107,68 ± 2,42 95,11 ± 5,78* 90,11 ± 11,98*

П р и м е ч а н и е. В табл. 1–3 * – P < 0,05 по сравнению с соответствующим показателем в группе контроля (t-критерий Стьюдента, критерии Тьюки и Ньюмана–Дункана, метод дисперсионного анализа).

Примечательно, что при взаимодействии алкалоидов и их производных с реконструированным in vitro фосфолипидным бислоем клеточной мембраны полярность инкубационной среды изменя-ла спектры флуоресценции и при λвозб = 350 нм вызывала исчезновение пика флуоресценции пре-парата, зарегистрированного в нейтральных растворах в области 600 нм [14], что доказывает его способность взаимодействовать с клеточными мембранами и проникать внутрь клетки.

При этом в эритроцитах крови больных системными и солидными злокачественными ново-образованиями, при инкубации их цельной крови с препаратом по сравнению с практически здоровыми лицами статистически достоверно снижено содержание тирозина, фосфоэтанолами-на, глутаминовой кислоты, а уровни аргинина и аспарагиновой кислоты (табл. 1–3) по сравне-нию с соответствующим показателем в группе контроля повышены.

При локализации первичных опухолей в поперечно-ободочной и прямой кишке изменения в спектре исследованных показателей были аналогичны таковым при опухолях желудка, что от-четливо проявлялось по содержанию аспарагина, серина, глицина, фосфоэтаноламина и тирози-на (см. табл. 2).

Т а б л и ц а 2. Концентрации свободных аминокислот и их производных в эритроцитах больных с солидными злокачественными новообразованиями после добавления препарата NSC-631570 в концентрации 20 мкг/мл,

мкмоль/л

Аминокислота Контроль (n = 10) Рак желудка (n = 4) Рак ободочной и прямой кишки (n = 5) Рак легкого (n = 3)

Аспарагиновая кислота 158,62 ± 15,86 63,39 ± 11,88* 144,06 ± 4,12 287,96 ± 22,72*Аспарагин 62,98 ± 2,72 64,92 ± 5,99 74,76 ± 5,05* 76,91 ± 3,20*Глутаминовая кислота 390,13 ± 17,13 299,60 ± 30,01* 363,37 ± 24,28 369,42 ± 34,16Серин 225,25 ± 6,11 224,85 ± 3,28 260,09 ± 10,24* 243,64 ± 11,47Глицин 326,58 ± 18,55 458,68 ± 67,80* 419,09 ± 45,76* 367,59 ± 6,65Треонин 166,38 ± 4,10 152,31 ± 7,94 176,64 ± 8,86 183,90 ± 11,33*Фосфоэтаноламин 26,74 ± 1,65 18,97 ± 3,66 17,87 ± 1,33* 19,52 ± 2,25* Аргинин 4,78 ± 0,85 17,46 ± 10,85 9,67 ± 0,51* 12,64 ± 5,91*Тирозин 118,14 ± 3,68 87,85 ± 1,82* 90,29 ± 4,90* 109,58 ± 2,02

Отличия по спектру исследованных нами показателей в эритроцитах крови при гормонзави-симых опухолях (карциноме молочной и раке предстательной желез) по сравнению с практически здоровыми лицами были связаны с уменьшением уровня тирозина и значительным увеличением содержания аспарагиновой кислоты (табл. 3), что способствовало обогащению пула гликоген-

18

зин, треонин, аспарагин) R-группами (табл. 1–3), аналогичное такому же эффекту действия алка-лоидов препарата на аминокислотный фонд плазмы крови онкологических больных. Это под-тверждает литературные данные об общей направленности изменений в норме и при различных метаболических нарушениях в двух взаимосвязанных аминокислотных фондах – плазме крови и форменных элементах [13].

Т а б л и ц а 1. Концентрации свободных аминокислот и их производных в эритроцитах больных с системными злокачественными новообразованиями после добавления препарата NSC-631570 в концентрации 20 мкг/ мл,

мкмоль/л

Аминокислота Контроль (n = 10)

Хронический лимфолейкоз (n = 3)

Неходжкинская лимфома (n = 4)

Миеломная болезнь (n = 3)

Аспарагиновая кислота 158,62 ± 15,86 267,62 ± 12,70 245,93 ± 44,74* 179,95 ± 5,79Фосфоэтаноламин 26,74 ± 1,65 32,05 ± 1,01 19,18 ± 1,66* 21,07 ± 2,89Тирозин 118,14 ± 3,68 107,68 ± 2,42 95,11 ± 5,78* 90,11 ± 11,98*

П р и м е ч а н и е. В табл. 1–3 * – P < 0,05 по сравнению с соответствующим показателем в группе контроля (t-критерий Стьюдента, критерии Тьюки и Ньюмана–Дункана, метод дисперсионного анализа).

Примечательно, что при взаимодействии алкалоидов и их производных с реконструированным in vitro фосфолипидным бислоем клеточной мембраны полярность инкубационной среды изменя-ла спектры флуоресценции и при λвозб = 350 нм вызывала исчезновение пика флуоресценции пре-парата, зарегистрированного в нейтральных растворах в области 600 нм [14], что доказывает его способность взаимодействовать с клеточными мембранами и проникать внутрь клетки.

При этом в эритроцитах крови больных системными и солидными злокачественными ново-образованиями, при инкубации их цельной крови с препаратом по сравнению с практически здоровыми лицами статистически достоверно снижено содержание тирозина, фосфоэтанолами-на, глутаминовой кислоты, а уровни аргинина и аспарагиновой кислоты (табл. 1–3) по сравне-нию с соответствующим показателем в группе контроля повышены.

При локализации первичных опухолей в поперечно-ободочной и прямой кишке изменения в спектре исследованных показателей были аналогичны таковым при опухолях желудка, что от-четливо проявлялось по содержанию аспарагина, серина, глицина, фосфоэтаноламина и тирози-на (см. табл. 2).

Т а б л и ц а 2. Концентрации свободных аминокислот и их производных в эритроцитах больных с солидными злокачественными новообразованиями после добавления препарата NSC-631570 в концентрации 20 мкг/мл,

мкмоль/л

Аминокислота Контроль (n = 10) Рак желудка (n = 4) Рак ободочной и прямой кишки (n = 5) Рак легкого (n = 3)

Аспарагиновая кислота 158,62 ± 15,86 63,39 ± 11,88* 144,06 ± 4,12 287,96 ± 22,72*Аспарагин 62,98 ± 2,72 64,92 ± 5,99 74,76 ± 5,05* 76,91 ± 3,20*Глутаминовая кислота 390,13 ± 17,13 299,60 ± 30,01* 363,37 ± 24,28 369,42 ± 34,16Серин 225,25 ± 6,11 224,85 ± 3,28 260,09 ± 10,24* 243,64 ± 11,47Глицин 326,58 ± 18,55 458,68 ± 67,80* 419,09 ± 45,76* 367,59 ± 6,65Треонин 166,38 ± 4,10 152,31 ± 7,94 176,64 ± 8,86 183,90 ± 11,33*Фосфоэтаноламин 26,74 ± 1,65 18,97 ± 3,66 17,87 ± 1,33* 19,52 ± 2,25* Аргинин 4,78 ± 0,85 17,46 ± 10,85 9,67 ± 0,51* 12,64 ± 5,91*Тирозин 118,14 ± 3,68 87,85 ± 1,82* 90,29 ± 4,90* 109,58 ± 2,02

Отличия по спектру исследованных нами показателей в эритроцитах крови при гормонзави-симых опухолях (карциноме молочной и раке предстательной желез) по сравнению с практически здоровыми лицами были связаны с уменьшением уровня тирозина и значительным увеличением содержания аспарагиновой кислоты (табл. 3), что способствовало обогащению пула гликоген-



Беларуси

19

ных аминокислот. В целом это свидетельствует о наличии изменений в проницаемости клеточных мембран и процессов внутриклеточного транспорта аминокислот у больных по сравнению со здоровыми.

Т а б л и ц а 3. Концентрации свободных аминокислот и их производных в эритроцитах больных с солидными злокачественными новообразованиями после добавления препарата NSC-631570 в концентрации 20 мкг/ мл,

мкмоль/л

Аминокислота Контроль (n = 10) Рак молочной железы (n = 3)

Рак мочевого пузыря (n = 3)

Рак предстательной железы (n = 3)

Аспарагиновая кислота 158,62 ± 15,86 350,52 ± 68,14* 228,02 ± 42,63 244,70 ± 9,24Аспарагин 62,98 ± 2,72 77,67 ± 3,35* 70,46 ± 16,36 77,76 ± 10,91Глутаминовая кислота 390,13 ± 17,13 294,93 ± 23,41* 324,04 ± 20,54 301,86 ± 11,27*Фосфоэтаноламин 26,74 ± 1,65 16,65 ± 4,10* 18,69 ± 2,85 27,83 ± 9,38Аргинин 4,78 ± 0,85 4,59 ± 1,16 10,05 ± 1,81* 7,16 ± 1,87Тирозин 118,14 ± 3,68 84,36 ± 4,40* 75,33 ± 4,10* 78,97 ± 2,90*

Кроме того, изменения, индуцированные добавлением препарата NSC-631570, зарегистриро-ваны также в уровнях фосфоэтаноламина, аспарагиновой кислоты (при лимфосаркоме) и арги-нина (при раке легкого и раке мочевого пузыря).

Перечисленные выше изменения подтверждают наличие в эритроцитах высокой активности реакций анаэробного гликолиза и пентозофосфатного пути утилизации углеводов и свидетель-ствуют о нарушениях в использовании углеродных скелетов аминокислот в процессах глюконео-генеза у больных злокачественными новообразованиями по сравнению с контролем.

Возможным механизмом канцеростатического действия тиофосфорных производных алка-лоидов Chelidonium majus L. являются изменения посредством регуляции внутриклеточного фонда свободных аминокислот и их метаболитов в эритроцитах на уровнях: 1) транспорта аминокислот через клеточные мембраны и связанных с ним процессов обмена свободных ами-нокислот и их метаболитов между плазмой и форменными элементами крови [15]; 2) реакций промежуточного обмена свободных аминокислот и их производных, а также регуляторных звеньев этих метаболических путей (влияние на функциональное состояние и активность фер-ментов метаболизма аминокислот – трансаминаз, декарбоксилаз), определяющих активность и характер процессов злокачественного роста.

Заключение. Таким образом, при инкубации препарата NSC-631570 с цельной кровью чело-века изменяются как уровни свободных аминокислот в эритроцитах, так и их соотношение. Характер действия препарата зависит от его добавленной концентрации и локализации опухолевого процесса.

На этом основании можно предположить, что выявленные нами различия в уровнях отдель-ных свободных аминокислот в эритроцитах крови информативны для процессов неопластиче-ского роста и являются основанием для дальнейших углубленных исследований в направлении установления диагностически значимых показателей с целью их применения в будущем в каче-стве вспомогательных маркеров опухолевого роста и биохимических критериев эффективности специфического лечения злокачественных новообразований.

Литература1. Б е р ё з о в Т. Т. Обмен аминокислот нормальных тканей и злокачественных опухолей. М., 1969. 2. Б е р ё з о в Т. Т. // Вестн. АМН СССР. 1982. № 9. С. 19–24. 3. B e r i o z o v Т. Т. // Lab. delo. 1982. N 5. P. 36–38. 4. L u b e c C., R o s e n t a l J. A. Amino Acids (Chemistry, Biology, Medicine). N. Y., 1990. 5. B l a c k b u r n G. L., G r a n t J. P., Y o r i n g V. R. Amino acid metabolism and medical applications. L., 1983.6. N y l a n W. L. Abnormalies in amino acid metabolism in clinical medicine. Connecticut, 1984.7. В р е т л и н д А., С у д ж я н А. Клиническое питание. Стокгольм; М., 1990. 8. Н е ф ё д о в Л. И. Формирование фонда свободных аминокислот и их производных в условиях метаболиче-

ского дисбаланса: Автореф. … дис. д-ра мед. наук. Минск, 1993.

19

ных аминокислот. В целом это свидетельствует о наличии изменений в проницаемости клеточных мембран и процессов внутриклеточного транспорта аминокислот у больных по сравнению со здоровыми.

Т а б л и ц а 3. Концентрации свободных аминокислот и их производных в эритроцитах больных с солидными злокачественными новообразованиями после добавления препарата NSC-631570 в концентрации 20 мкг/ мл,

мкмоль/л

Аминокислота Контроль (n = 10) Рак молочной железы (n = 3)

Рак мочевого пузыря (n = 3)

Рак предстательной железы (n = 3)

Аспарагиновая кислота 158,62 ± 15,86 350,52 ± 68,14* 228,02 ± 42,63 244,70 ± 9,24Аспарагин 62,98 ± 2,72 77,67 ± 3,35* 70,46 ± 16,36 77,76 ± 10,91Глутаминовая кислота 390,13 ± 17,13 294,93 ± 23,41* 324,04 ± 20,54 301,86 ± 11,27*Фосфоэтаноламин 26,74 ± 1,65 16,65 ± 4,10* 18,69 ± 2,85 27,83 ± 9,38Аргинин 4,78 ± 0,85 4,59 ± 1,16 10,05 ± 1,81* 7,16 ± 1,87Тирозин 118,14 ± 3,68 84,36 ± 4,40* 75,33 ± 4,10* 78,97 ± 2,90*

Кроме того, изменения, индуцированные добавлением препарата NSC-631570, зарегистриро-ваны также в уровнях фосфоэтаноламина, аспарагиновой кислоты (при лимфосаркоме) и арги-нина (при раке легкого и раке мочевого пузыря).

Перечисленные выше изменения подтверждают наличие в эритроцитах высокой активности реакций анаэробного гликолиза и пентозофосфатного пути утилизации углеводов и свидетель-ствуют о нарушениях в использовании углеродных скелетов аминокислот в процессах глюконео-генеза у больных злокачественными новообразованиями по сравнению с контролем.

Возможным механизмом канцеростатического действия тиофосфорных производных алка-лоидов Chelidonium majus L. являются изменения посредством регуляции внутриклеточного фонда свободных аминокислот и их метаболитов в эритроцитах на уровнях: 1) транспорта аминокислот через клеточные мембраны и связанных с ним процессов обмена свободных ами-нокислот и их метаболитов между плазмой и форменными элементами крови [15]; 2) реакций промежуточного обмена свободных аминокислот и их производных, а также регуляторных звеньев этих метаболических путей (влияние на функциональное состояние и активность фер-ментов метаболизма аминокислот – трансаминаз, декарбоксилаз), определяющих активность и характер процессов злокачественного роста.

Заключение. Таким образом, при инкубации препарата NSC-631570 с цельной кровью чело-века изменяются как уровни свободных аминокислот в эритроцитах, так и их соотношение. Характер действия препарата зависит от его добавленной концентрации и локализации опухолевого процесса.

На этом основании можно предположить, что выявленные нами различия в уровнях отдель-ных свободных аминокислот в эритроцитах крови информативны для процессов неопластиче-ского роста и являются основанием для дальнейших углубленных исследований в направлении установления диагностически значимых показателей с целью их применения в будущем в каче-стве вспомогательных маркеров опухолевого роста и биохимических критериев эффективности специфического лечения злокачественных новообразований.

Литература1. Б е р ё з о в Т. Т. Обмен аминокислот нормальных тканей и злокачественных опухолей. М., 1969. 2. Б е р ё з о в Т. Т. // Вестн. АМН СССР. 1982. № 9. С. 19–24. 3. B e r i o z o v Т. Т. // Lab. delo. 1982. N 5. P. 36–38. 4. L u b e c C., R o s e n t a l J. A. Amino Acids (Chemistry, Biology, Medicine). N. Y., 1990. 5. B l a c k b u r n G. L., G r a n t J. P., Y o r i n g V. R. Amino acid metabolism and medical applications. L., 1983.6. N y l a n W. L. Abnormalies in amino acid metabolism in clinical medicine. Connecticut, 1984.7. В р е т л и н д А., С у д ж я н А. Клиническое питание. Стокгольм; М., 1990. 8. Н е ф ё д о в Л. И. Формирование фонда свободных аминокислот и их производных в условиях метаболиче-

ского дисбаланса: Автореф. … дис. д-ра мед. наук. Минск, 1993.



Беларуси

9. С л ю с а р е в а И. В. Особенности изменения метаболических процессов в эритроцитах и слюне при ишеми-ческом инсульте до и после коррекции: Автореф. … дис. канд. мед. наук. Ростов н/Д, 2007.

10. L i e p i n s A., N o w i c k y J. W., B u s t a m a n t e J. O., L a m E. // Drugs Exptl. Clin. Res. 1996. Vol. 22. P. 1–8.

11. W i n e r B. J., B r o w n D. R., M i c h e l s K. M. Statistical principals in experimental design. N. Y., 1991.12. M o n t g o m e r y D. C., R u n g e r G. C. Applied Statistics and Probability for Engineers. N. Y., 2002. 13. L e v y H. L., B e r k i n E. // J. Lab. Clin. Med. 1971. Vol. 78. P. 517–523.14. М а с к е в и ч А. А., С м и р н о в В. Ю., Н о в и ц к и й Я. // Молекулярные, мембранные и клеточные

основы функционирования биосистем: Сб. науч. ст. Минск, 2006. Т. 1. С. 287–292.15. D a r m a u n D., F r o g u e l P., R o n g i e r M., R o b e r t J. J. // J. Appl. Phys. 1989. Vol. 67, N 6. P. 2383–2388.

A. A. GLAZEV, L. I. NEFYODOV

СHANGES IN AMINO ACID PATTERNS OF ERYTHROCYTES IN CANCER PATIENTS WITH ANTICANCER DRUG NSC-631570

Yanka Kupala State University of Grodno, Belarus

Summary

Amino acids and their derivatives were identified by means of the reverse-phase high-performance liquid chromatography on an Agilent 1100 system with an analytical column Diasorb-130 С16Т (“Elsico”, Russia) after derivatization with ortho-phthalic aldehyde. In erythrocytes of cancer patients in comparison with healthy donors NSC-631570 selectively changed the amino acids with positively and negatively charged or not charged radical-groups. These changes depend on the concentration of NSC-631570 and the type of cancer.

9. С л ю с а р е в а И. В. Особенности изменения метаболических процессов в эритроцитах и слюне при ишеми-ческом инсульте до и после коррекции: Автореф. … дис. канд. мед. наук. Ростов н/Д, 2007.

10. L i e p i n s A., N o w i c k y J. W., B u s t a m a n t e J. O., L a m E. // Drugs Exptl. Clin. Res. 1996. Vol. 22. P. 1–8.

11. W i n e r B. J., B r o w n D. R., M i c h e l s K. M. Statistical principals in experimental design. N. Y., 1991.12. M o n t g o m e r y D. C., R u n g e r G. C. Applied Statistics and Probability for Engineers. N. Y., 2002. 13. L e v y H. L., B e r k i n E. // J. Lab. Clin. Med. 1971. Vol. 78. P. 517–523.14. М а с к е в и ч А. А., С м и р н о в В. Ю., Н о в и ц к и й Я. // Молекулярные, мембранные и клеточные

основы функционирования биосистем: Сб. науч. ст. Минск, 2006. Т. 1. С. 287–292.15. D a r m a u n D., F r o g u e l P., R o n g i e r M., R o b e r t J. J. // J. Appl. Phys. 1989. Vol. 67, N 6. P. 2383–2388.

A. A. GLAZEV, L. I. NEFYODOV

СHANGES IN AMINO ACID PATTERNS OF ERYTHROCYTES IN CANCER PATIENTS WITH ANTICANCER DRUG NSC-631570

Yanka Kupala State University of Grodno, Belarus

Summary

Amino acids and their derivatives were identified by means of the reverse-phase high-performance liquid chromatography on an Agilent 1100 system with an analytical column Diasorb-130 С16Т (“Elsico”, Russia) after derivatization with ortho-phthalic aldehyde. In erythrocytes of cancer patients in comparison with healthy donors NSC-631570 selectively changed the amino acids with positively and negatively charged or not charged radical-groups. These changes depend on the concentration of NSC-631570 and the type of cancer.



Беларуси

21


УДК 612.352.14:547.262-099:612.018]-092.9

С. В. ЛЕЛЕВИЧ

ОСОБЕННОСТИ ОБМЕНА ГЛЮКОЗЫ В ПЕЧЕНИ И СОДЕРЖАНИЯ ТИРЕОИДНЫХ ГОРМОНОВ И ИНСУЛИНА У КРЫС ПРИ АЛКОГОЛЬНОЙ ИНТОКСИКАЦИИ

Гродненский государственный медицинский университет, Беларусь


Введение. Этанол оказывает выраженное модифицирующее действие на эндокринные железы организма, что обусловлено его влиянием на клеточный и тканевой метаболизм. Первое место среди эндокринопатий, вызываемых введением алкоголя, отводится наруше-ниям в гипофизарно-гонадальной системе [1]. Длительное введение этанола сопровождается снижением продукции тестостерона, увеличением содержания эстрадиола и изменением секреции специфических релизинг-факторов [2]. Повреждение поджелудочной железы яв-ляется частым нарушением, развивающимся при хронической алкогольной интоксикации, и по своей прогностической значимости занимает второе место после алкогольной гепато-патии [3].

Однократное введение этанола (внутрижелудочно, 2,5 г/кг) сопровождается падением уровня инсулина в сыворотке крови крыс [4]. Предполагается, что это реализуется посредством угнете-ния алкоголем функции β-клеток. Функция α-клеток стимулируется введением больших доз этанола (7,5 г/кг). Однократное введение алкоголя оказывает влияние на функциональную ак-тивность щитовидной железы, что проявляется нарушением метаболизма в тиреоидной парен-химе и изменением ее морфофункционального состояния [4]. В результате этого нарушается синтез тироксина, изменяются концентрации в сыворотке тироксинсвязывающего глобулина и трийодтиронина [5].

Метаболизм глюкозы представляет собой комплексный физиологический процесс, в регуляции которого участвует ряд гормонов. Нарушения углеводно-энергетического обмена, вызванные употреблением этанола, могут проявляться изменением уровня гликемии, снижением интенсив-ности глюконеогенеза, подавлением синтеза гликогена [6, 7]. Это является следствием изменения уровня гормонов, контролирующих углеводный обмен. Этанол, поступающий в организм, вы-зывает изменения в железах внутренней секреции посредством влияния на ЦНС, релизинг-факторы и уровень цАМФ [5].

Целью работы являлось изучение особенностей гормональной регуляции метаболизма глю-козы в печени крыс при острой и хронической алкогольной интоксикации.

Объекты и методы исследования. В эксперименте по моделированию острой алкогольной интоксикации было использовано 29 белых беспородных крыс-самцов массой 180–200 г. Этанол животным вводили однократно внутрибрюшинно в дозах 1,0; 2,5 и 5,0 г этанола на 1 кг массы тела. Перед декапитацией всех животных 12 ч содержали без пищи при свободном доступе к воде. Особям I экспериментальной группы (контроль) вводили физиологический раствор NaCl, II – 25%-ный раствор этанола в дозе 1,0 г/кг, III – в дозе 2,5 г/кг и IV – в дозе 5,0 г/кг массы тела. Декапитацию проводили через 1 ч после инъекций.

Моделирование хронической алкогольной интоксикации было выполнено на 25 белых бес-породных крысах-самцах массой 180–200 г, находившихся на стандартном рационе вивария при свободном доступе к воде. Животные были разделены на три группы. Особям I группы (кон-

21


УДК 612.352.14:547.262-099:612.018]-092.9

С. В. ЛЕЛЕВИЧ

ОСОБЕННОСТИ ОБМЕНА ГЛЮКОЗЫ В ПЕЧЕНИ И СОДЕРЖАНИЯ ТИРЕОИДНЫХ ГОРМОНОВ И ИНСУЛИНА У КРЫС ПРИ АЛКОГОЛЬНОЙ ИНТОКСИКАЦИИ

Гродненский государственный медицинский университет, Беларусь


Введение. Этанол оказывает выраженное модифицирующее действие на эндокринные железы организма, что обусловлено его влиянием на клеточный и тканевой метаболизм. Первое место среди эндокринопатий, вызываемых введением алкоголя, отводится наруше-ниям в гипофизарно-гонадальной системе [1]. Длительное введение этанола сопровождается снижением продукции тестостерона, увеличением содержания эстрадиола и изменением секреции специфических релизинг-факторов [2]. Повреждение поджелудочной железы яв-ляется частым нарушением, развивающимся при хронической алкогольной интоксикации, и по своей прогностической значимости занимает второе место после алкогольной гепато-патии [3].

Однократное введение этанола (внутрижелудочно, 2,5 г/кг) сопровождается падением уровня инсулина в сыворотке крови крыс [4]. Предполагается, что это реализуется посредством угнете-ния алкоголем функции β-клеток. Функция α-клеток стимулируется введением больших доз этанола (7,5 г/кг). Однократное введение алкоголя оказывает влияние на функциональную ак-тивность щитовидной железы, что проявляется нарушением метаболизма в тиреоидной парен-химе и изменением ее морфофункционального состояния [4]. В результате этого нарушается синтез тироксина, изменяются концентрации в сыворотке тироксинсвязывающего глобулина и трийодтиронина [5].

Метаболизм глюкозы представляет собой комплексный физиологический процесс, в регуляции которого участвует ряд гормонов. Нарушения углеводно-энергетического обмена, вызванные употреблением этанола, могут проявляться изменением уровня гликемии, снижением интенсив-ности глюконеогенеза, подавлением синтеза гликогена [6, 7]. Это является следствием изменения уровня гормонов, контролирующих углеводный обмен. Этанол, поступающий в организм, вы-зывает изменения в железах внутренней секреции посредством влияния на ЦНС, релизинг-факторы и уровень цАМФ [5].

Целью работы являлось изучение особенностей гормональной регуляции метаболизма глю-козы в печени крыс при острой и хронической алкогольной интоксикации.

Объекты и методы исследования. В эксперименте по моделированию острой алкогольной интоксикации было использовано 29 белых беспородных крыс-самцов массой 180–200 г. Этанол животным вводили однократно внутрибрюшинно в дозах 1,0; 2,5 и 5,0 г этанола на 1 кг массы тела. Перед декапитацией всех животных 12 ч содержали без пищи при свободном доступе к воде. Особям I экспериментальной группы (контроль) вводили физиологический раствор NaCl, II – 25%-ный раствор этанола в дозе 1,0 г/кг, III – в дозе 2,5 г/кг и IV – в дозе 5,0 г/кг массы тела. Декапитацию проводили через 1 ч после инъекций.

Моделирование хронической алкогольной интоксикации было выполнено на 25 белых бес-породных крысах-самцах массой 180–200 г, находившихся на стандартном рационе вивария при свободном доступе к воде. Животные были разделены на три группы. Особям I группы (кон-



Беларуси

22

троль) внутрижелудочно вводили 0,9%-ный раствор хлорида натрия 2 раза в сутки, II группа животных получала 25%-ный раствор этанола в дозе 3,5 г/кг 2 раза в сутки в течение 14 сут, а III – такое же количество этанола в течение 29 сут. Декапитацию проводили через 1 ч после последнего введения физиологического раствора и этанола.

После декапитации у животных быстро извлекали печень и фиксировали ее в жидком азоте. В безбелковых центрифугатах определяли содержание субстратов углеводного обмена: глюко-зы, глюкозо-6-фосфата (Г-6-Ф), пирувата, лактата и гликогена [8].

Уровень гликемии определяли с использованием глюкозооксидазного метода [9] стан-дартными наборами реактивов, а концентрацию гормонов (инсулина, трийодтиронина (Т3), тироксина (Т4) и тиреотропного гормона гипофиза (ТТГ)) в крови – применяя радиоимму-нологический анализ. Для этого использовали стандартные наборы реактивов ИБОХ НАН Беларуси.

Статистическую обработку данных выполняли с применением методов непараметрической статистики, используя Т-критерий Манна–Уитни. Полученные результаты выражали в виде ме-дианы (Ме) и рассеяния (25 и 75 процентилей). Различия между исследуемыми показателями в группах считали статистически значимыми при Р < 0,05. При этом использовали пакет стати-стических программ Statistica 7.0.

Результаты и их обсуждение. Однократное введение этанола в дозе 1,0 г/кг не изменяло уровень глюкозы в печени по сравнению с контрольной группой (см. рисунок), что согласо-вывалось со стабильным содержанием гликогена и уровнем гликемии (табл. 1). В то же вре-мя содержание остальных изученных субстратов гликолиза в печени животных II группы статистически значимо снижалось: уровень Г-6-Ф составлял 66% от контрольных значений, пирувата – 65, а лактата – 66% (см. рисунок). Выявленный эффект, возможно, связан с инги-бированием активности некоторых ферментов данного метаболического пути и частично подтверждает ранее полученные данные [10]. Одной из причин этих отклонений может яв-ляться гормональный дисбаланс, развивающийся при введении малой дозы этанола. Уровень инсулина в сыворотке крови животных II группы понижался и составлял 62% (Р < 0,05) от контрольного (табл. 1). Данный эффект этанола, вероятно, реализовался посредством угнете-ния функций β-клеток, что приводило к нарушению образования цАМФ и перераспределе-нию ионов Са2+ в клетках поджелудочной железы [11]. Несмотря на снижение уровня одного из главных регуляторов метаболизма глюкозы в организме – инсулина, ее концентрация в печеночной ткани у животных II группы не изменялась. Это, на наш взгляд, объясняется стабильным уровнем гликемии у крыс, а также отсутствием гликогенолитического эффекта малой дозы этанола.

Содержание субстратов углеводного обмена в печени крыс при острой алкогольной интоксикации. * – Р<0,05 по сравнению с контролем

* * *

** *

*

*

**

22

троль) внутрижелудочно вводили 0,9%-ный раствор хлорида натрия 2 раза в сутки, II группа животных получала 25%-ный раствор этанола в дозе 3,5 г/кг 2 раза в сутки в течение 14 сут, а III – такое же количество этанола в течение 29 сут. Декапитацию проводили через 1 ч после последнего введения физиологического раствора и этанола.

После декапитации у животных быстро извлекали печень и фиксировали ее в жидком азоте. В безбелковых центрифугатах определяли содержание субстратов углеводного обмена: глюко-зы, глюкозо-6-фосфата (Г-6-Ф), пирувата, лактата и гликогена [8].

Уровень гликемии определяли с использованием глюкозооксидазного метода [9] стан-дартными наборами реактивов, а концентрацию гормонов (инсулина, трийодтиронина (Т3), тироксина (Т4) и тиреотропного гормона гипофиза (ТТГ)) в крови – применяя радиоимму-нологический анализ. Для этого использовали стандартные наборы реактивов ИБОХ НАН Беларуси.

Статистическую обработку данных выполняли с применением методов непараметрической статистики, используя Т-критерий Манна–Уитни. Полученные результаты выражали в виде ме-дианы (Ме) и рассеяния (25 и 75 процентилей). Различия между исследуемыми показателями в группах считали статистически значимыми при Р < 0,05. При этом использовали пакет стати-стических программ Statistica 7.0.

Результаты и их обсуждение. Однократное введение этанола в дозе 1,0 г/кг не изменяло уровень глюкозы в печени по сравнению с контрольной группой (см. рисунок), что согласо-вывалось со стабильным содержанием гликогена и уровнем гликемии (табл. 1). В то же вре-мя содержание остальных изученных субстратов гликолиза в печени животных II группы статистически значимо снижалось: уровень Г-6-Ф составлял 66% от контрольных значений, пирувата – 65, а лактата – 66% (см. рисунок). Выявленный эффект, возможно, связан с инги-бированием активности некоторых ферментов данного метаболического пути и частично подтверждает ранее полученные данные [10]. Одной из причин этих отклонений может яв-ляться гормональный дисбаланс, развивающийся при введении малой дозы этанола. Уровень инсулина в сыворотке крови животных II группы понижался и составлял 62% (Р < 0,05) от контрольного (табл. 1). Данный эффект этанола, вероятно, реализовался посредством угнете-ния функций β-клеток, что приводило к нарушению образования цАМФ и перераспределе-нию ионов Са2+ в клетках поджелудочной железы [11]. Несмотря на снижение уровня одного из главных регуляторов метаболизма глюкозы в организме – инсулина, ее концентрация в печеночной ткани у животных II группы не изменялась. Это, на наш взгляд, объясняется стабильным уровнем гликемии у крыс, а также отсутствием гликогенолитического эффекта малой дозы этанола.

Содержание субстратов углеводного обмена в печени крыс при острой алкогольной интоксикации. * – Р<0,05 по сравнению с контролем

* * *

** *

*

*

**



Беларуси

23

Т а б л и ц а 1. Содержание глюкозы и гормонов в сыворотке крови крыс при острой алкогольной интоксикации

Показатель

Дозы вводимого этанола

Контроль (I группа)

1,0 г/кг (II группа)

2,5 г/кг (III группа)

5,0 г/кг (IV группа)

Глюкоза, ммоль/л 5,42 (4,25; 6,03)

5,14 (4,98; 6,03)

7,44* (6,96; 7,84)

7,27* (6,93; 7,78)

Инсулин, пмоль/л 154,6 (148,6; 174,1)

98,4* (91,6; 102,3)

109,3* (100,1; 111,6)

107,9* (104,3; 114,2)

Т4, нмоль/л 64,7 (59,9; 76,3)

77,2 (70,5; 84,3)

96,5* (86,3; 100,7)

98,3* (89,1; 102,3)

Т3, нмоль/л 2,64 (2,51; 2,84)

2,84 (2,69; 3,01)

2,61 (2,43; 2,74)

2,30 (2,22; 2,40)

ТТГ, мМЕ/л 0,35 (0,32; 0,50)

0,4 (0,40; 0,54)

0,84* (0,67; 1,03)

0,9* (0,80; 1,01)

П р и м е ч а н и е . Здесь и в табл. 2 данные представлены в виде Ме и рассеяния (25; 75 процентилей); * – стати-стически значимые различия с контролем (P < 0,05).

Вероятно, алкоголь, введенный в количестве 1,0 г/кг, не оказывает выраженного эффекта на интегральный механизм регуляции метаболизма глюкозы в организме, который мог бы изме-нить ее концентрацию в ткани печени. Функциональная активность щитовидной железы на фоне слабо выраженной алкогольной интоксикации существенно не изменялась, на что указывали стабильные уровни Т4, Т3 и ТТГ в сыворотке (табл. 1).

Введение этанола в дозе 2,5 г/кг приводило к увеличению в печени уровня глюкозы (см. рису-нок), что, на наш взгляд, обусловлено действием нескольких факторов. Во-первых, снижался уровень гликогена в ткани печени, что указывало на развитие гликогенолитического эффекта этанола. Во-вторых, у животных III экспериментальной группы развивалась гипергликемия (табл. 1). Хорошо известно о высокой проницаемости мембран гепатоцитов для глюкозы, вслед-ствие чего внутриклеточная концентрация данного субстрата в печени обычно достаточно близ-ка к таковой во внеклеточном пространстве [12]. Концентрации других изученных субстратов гликолиза в печени – Г-6-Ф, пирувата и лактата – не отличались при этом от значений контроль-ной группы (см. рисунок).

Введение этанола в средней дозе сопровождалось нарушениями эндокринной деятельности щитовидной и поджелудочной желез. В сравнении с предыдущей экспериментальной группой концентрация инсулина несколько повышалась, но продолжала оставаться ниже контрольного уровня (табл. 1), что наряду с другими факторами могло являться причиной развития гипергли-кемии и увеличения уровня глюкозы в печени животных III группы. Концентрация Т4 при этом повышалась на 37% по сравнению с контролем, что согласовывалось с увеличением в сыворотке крови содержания ТТГ (табл. 1).

Введение этанола в максимальной дозе (5,0 г/кг) приводило к нарушениям метаболизма глю-козы в печени, которые несколько отличались от таковых при назначении меньших доз алкоголя. Содержание глюкозы в печеночной ткани животных IV группы превышало контрольные значе-ния на 48% (см. рисунок). Это согласовывалось с высоким уровнем гликемии, который был выше не только контроля (на 41%), но и показателей двух других экспериментальных групп. Кроме того, тяжелая алкогольная интоксикация вызывала наиболее выраженный гликогенолитический эффект, на что указывало значительное снижение уровня данного полисахарида в печени (см. рисунок). Активация процессов распада гликогена, очевидно, реализовывалась через увели-чение активности ферментов катаболизма данного субстрата, что в определенной степени могло быть обусловлено стимулированием эндокринной деятельности щитовидной железы при хрониче-ской алкоголизации. У животных IV группы отмечалось снижение содержания Г-6-Ф и пирува-та в печени (см. рисунок), что могло быть связано с ингибирующим эффектом тяжелой алкоголь-ной интоксикации на активность некоторых ферментов глюконеогенеза. Так, назначение этанола

23

Т а б л и ц а 1. Содержание глюкозы и гормонов в сыворотке крови крыс при острой алкогольной интоксикации


Дозы вводимого этанола


1,0 г/кг (II группа)

2,5 г/кг (III группа)

5,0 г/кг (IV группа)

Глюкоза, ммоль/л 5,42 (4,25; 6,03)

5,14 (4,98; 6,03)

7,44* (6,96; 7,84)

7,27* (6,93; 7,78)

Инсулин, пмоль/л 154,6 (148,6; 174,1)

98,4* (91,6; 102,3)

109,3* (100,1; 111,6)

107,9* (104,3; 114,2)

Т4, нмоль/л 64,7 (59,9; 76,3)

77,2 (70,5; 84,3)

96,5* (86,3; 100,7)

98,3* (89,1; 102,3)

Т3, нмоль/л 2,64 (2,51; 2,84)

2,84 (2,69; 3,01)

2,61 (2,43; 2,74)

2,30 (2,22; 2,40)

ТТГ, мМЕ/л 0,35 (0,32; 0,50)

0,4 (0,40; 0,54)

0,84* (0,67; 1,03)

0,9* (0,80; 1,01)

П р и м е ч а н и е . Здесь и в табл. 2 данные представлены в виде Ме и рассеяния (25; 75 процентилей); * – стати-стически значимые различия с контролем (P < 0,05).

Вероятно, алкоголь, введенный в количестве 1,0 г/кг, не оказывает выраженного эффекта на интегральный механизм регуляции метаболизма глюкозы в организме, который мог бы изме-нить ее концентрацию в ткани печени. Функциональная активность щитовидной железы на фоне слабо выраженной алкогольной интоксикации существенно не изменялась, на что указывали стабильные уровни Т4, Т3 и ТТГ в сыворотке (табл. 1).

Введение этанола в дозе 2,5 г/кг приводило к увеличению в печени уровня глюкозы (см. рису-нок), что, на наш взгляд, обусловлено действием нескольких факторов. Во-первых, снижался уровень гликогена в ткани печени, что указывало на развитие гликогенолитического эффекта этанола. Во-вторых, у животных III экспериментальной группы развивалась гипергликемия (табл. 1). Хорошо известно о высокой проницаемости мембран гепатоцитов для глюкозы, вслед-ствие чего внутриклеточная концентрация данного субстрата в печени обычно достаточно близ-ка к таковой во внеклеточном пространстве [12]. Концентрации других изученных субстратов гликолиза в печени – Г-6-Ф, пирувата и лактата – не отличались при этом от значений контроль-ной группы (см. рисунок).

Введение этанола в средней дозе сопровождалось нарушениями эндокринной деятельности щитовидной и поджелудочной желез. В сравнении с предыдущей экспериментальной группой концентрация инсулина несколько повышалась, но продолжала оставаться ниже контрольного уровня (табл. 1), что наряду с другими факторами могло являться причиной развития гипергли-кемии и увеличения уровня глюкозы в печени животных III группы. Концентрация Т4 при этом повышалась на 37% по сравнению с контролем, что согласовывалось с увеличением в сыворотке крови содержания ТТГ (табл. 1).

Введение этанола в максимальной дозе (5,0 г/кг) приводило к нарушениям метаболизма глю-козы в печени, которые несколько отличались от таковых при назначении меньших доз алкоголя. Содержание глюкозы в печеночной ткани животных IV группы превышало контрольные значе-ния на 48% (см. рисунок). Это согласовывалось с высоким уровнем гликемии, который был выше не только контроля (на 41%), но и показателей двух других экспериментальных групп. Кроме того, тяжелая алкогольная интоксикация вызывала наиболее выраженный гликогенолитический эффект, на что указывало значительное снижение уровня данного полисахарида в печени (см. рисунок). Активация процессов распада гликогена, очевидно, реализовывалась через увели-чение активности ферментов катаболизма данного субстрата, что в определенной степени могло быть обусловлено стимулированием эндокринной деятельности щитовидной железы при хрониче-ской алкоголизации. У животных IV группы отмечалось снижение содержания Г-6-Ф и пирува-та в печени (см. рисунок), что могло быть связано с ингибирующим эффектом тяжелой алкоголь-ной интоксикации на активность некоторых ферментов глюконеогенеза. Так, назначение этанола



Беларуси

24

в аналогичной дозе приводило к резкому ингибированию активности глюкозо-6-фосфатазы в печени крыс [10]. В то же время у животных IV группы статистически значимо по сравнению с контролем увеличивался уровень лактата (см. рисунок).

Введение этанола в дозе 5,0 г/кг приводило к изменению гормонального фона в сыворотке крови животных (табл. 1). Так, у особей IV группы увеличивались уровни Т4 и ТТГ. Причем из-менение концентрации данных гормонов являлось наиболее выраженным у животных всех экс-периментальных групп. Следовательно, можно говорить о выявлении дозозависимого эффекта однократно введенного этанола на содержание Т4 в сыворотке крови. Концентрация Т3 при этом не отличалась от контрольного уровня.

Избирательное действие этанола на гормоны щитовидной железы при однократном введе-нии, вероятно, объясняется некоторыми особенностями их метаболизма в организме. Известно, что основное количество тиреоидного гормона в крови приходится на тироксин, концентрация которого в норме намного превышает уровень Т3 [13]. Однократное введение этанола, непосред-ственно влияющего на ЦНС, приводило сначала к стимуляции выработки ТТГ гипофизом, а за-тем и к потенциированию секреции тироксина. При этом в ткани щитовидной железы, вероятно, еще не развивались изменения, следствием которых могло бы быть увеличение уровней обоих тиреоидных гормонов. Схожие изменения эндокринной деятельности щитовидной железы наблюдались при моделировании острой морфиновой интоксикации [8]. Введение наркотика в малых и средних дозах сопровождалось незначительным изменением уровня Т3 в сыворотке крови крыс, а концентрация Т4 при этом значительно превышала контрольный уровень, что со-гласовалось с повышением содержания в крови ТТГ. Введение морфина в большой дозе приво-дило к увеличению концентрации обоих тиреоидных гормонов, а следовательно, и к развитию выраженных деструктивных изменений в ткани щитовидной железы. Содержание инсулина в крови при введении 5,0 г/кг этанола не отличалось от такового у особей III группы, оставаясь ниже контрольного уровня на 32% (табл. 1).

Хроническая алкогольная интоксикация приводила к определенным изменениям функцио-нального состояния гликолиза в печени крыс, а также его гормональной регуляции. Введение алкоголя в течение 14 сут сопровождалось повышением уровня глюкозы в печеночной ткани, а также ростом содержания данного субстрата в сыворотке крови (табл. 2). Одним из факторов, способствующих развитию гипергликемии в данных условиях, могло выступать снижение (до 81% от контроля) концентрации гликогена в печени (табл. 2). Несмотря на рост уровня глюкозы в крови, концентрация там инсулина не отличалась от контрольного уровня, что указывало на превалирование других, не связанных с нарушением функции β-клеток механизмов регуляции метаболизма глюкозы в печени при 14-суточной алкогольной интоксикации. Функциональная активность щитовидной железы при этом оставалась стабильной, на что указывали неизменен-ные уровни тиреоидных гормонов и ТТГ в крови (табл. 2).

Увеличение длительности алкоголизации экспериментальных животных до 29 сут сопрово-ждалось более существенными сдвигами метаболизма глюкозы и его гормональной регуляции. У животных III группы выявлено увеличение содержания глюкозы в печени (табл. 2). Концен-трация данного субстрата при этом превышала (на 55%) показатели как контрольной, так и II экспериментальной группы. Определенный вклад в вышеуказанные изменения вносило снижение содержания гликогена в печени крыс (табл. 2), что, вероятно, обусловлено изменением скорости путей его обмена при хронической алкоголизации.

При длительном поступлении в организм этанол перестраивает метаболизм глюкозы на путь пируват → ацетилКоА → триглицериды. Имеются данные о том, что потребление алкоголя при-водит к увеличению концентрации адреналина в крови экспериментальных животных [8], что, как предполагается, является следствием усиления секреции данного гормона надпочечниками. Снижение уровня гликогена в печени крыс, длительно потреблявших этанол, вероятно, связано с активацией фосфорилазы адреналином. Еще одним важным, на наш взгляд, эффектом 29-су-точной алкогольной интоксикации является увеличение концентрации лактата в печени экспе-риментальных животных (табл. 2). Эти данные указывают на анаэробную переориентацию одно-го из основных путей метаболизма глюкозы в печени – гликолиза при длительном поступлении

24

в аналогичной дозе приводило к резкому ингибированию активности глюкозо-6-фосфатазы в печени крыс [10]. В то же время у животных IV группы статистически значимо по сравнению с контролем увеличивался уровень лактата (см. рисунок).

Введение этанола в дозе 5,0 г/кг приводило к изменению гормонального фона в сыворотке крови животных (табл. 1). Так, у особей IV группы увеличивались уровни Т4 и ТТГ. Причем из-менение концентрации данных гормонов являлось наиболее выраженным у животных всех экс-периментальных групп. Следовательно, можно говорить о выявлении дозозависимого эффекта однократно введенного этанола на содержание Т4 в сыворотке крови. Концентрация Т3 при этом не отличалась от контрольного уровня.

Избирательное действие этанола на гормоны щитовидной железы при однократном введе-нии, вероятно, объясняется некоторыми особенностями их метаболизма в организме. Известно, что основное количество тиреоидного гормона в крови приходится на тироксин, концентрация которого в норме намного превышает уровень Т3 [13]. Однократное введение этанола, непосред-ственно влияющего на ЦНС, приводило сначала к стимуляции выработки ТТГ гипофизом, а за-тем и к потенциированию секреции тироксина. При этом в ткани щитовидной железы, вероятно, еще не развивались изменения, следствием которых могло бы быть увеличение уровней обоих тиреоидных гормонов. Схожие изменения эндокринной деятельности щитовидной железы наблюдались при моделировании острой морфиновой интоксикации [8]. Введение наркотика в малых и средних дозах сопровождалось незначительным изменением уровня Т3 в сыворотке крови крыс, а концентрация Т4 при этом значительно превышала контрольный уровень, что со-гласовалось с повышением содержания в крови ТТГ. Введение морфина в большой дозе приво-дило к увеличению концентрации обоих тиреоидных гормонов, а следовательно, и к развитию выраженных деструктивных изменений в ткани щитовидной железы. Содержание инсулина в крови при введении 5,0 г/кг этанола не отличалось от такового у особей III группы, оставаясь ниже контрольного уровня на 32% (табл. 1).

Хроническая алкогольная интоксикация приводила к определенным изменениям функцио-нального состояния гликолиза в печени крыс, а также его гормональной регуляции. Введение алкоголя в течение 14 сут сопровождалось повышением уровня глюкозы в печеночной ткани, а также ростом содержания данного субстрата в сыворотке крови (табл. 2). Одним из факторов, способствующих развитию гипергликемии в данных условиях, могло выступать снижение (до 81% от контроля) концентрации гликогена в печени (табл. 2). Несмотря на рост уровня глюкозы в крови, концентрация там инсулина не отличалась от контрольного уровня, что указывало на превалирование других, не связанных с нарушением функции β-клеток механизмов регуляции метаболизма глюкозы в печени при 14-суточной алкогольной интоксикации. Функциональная активность щитовидной железы при этом оставалась стабильной, на что указывали неизменен-ные уровни тиреоидных гормонов и ТТГ в крови (табл. 2).

Увеличение длительности алкоголизации экспериментальных животных до 29 сут сопрово-ждалось более существенными сдвигами метаболизма глюкозы и его гормональной регуляции. У животных III группы выявлено увеличение содержания глюкозы в печени (табл. 2). Концен-трация данного субстрата при этом превышала (на 55%) показатели как контрольной, так и II экспериментальной группы. Определенный вклад в вышеуказанные изменения вносило снижение содержания гликогена в печени крыс (табл. 2), что, вероятно, обусловлено изменением скорости путей его обмена при хронической алкоголизации.

При длительном поступлении в организм этанол перестраивает метаболизм глюкозы на путь пируват → ацетилКоА → триглицериды. Имеются данные о том, что потребление алкоголя при-водит к увеличению концентрации адреналина в крови экспериментальных животных [8], что, как предполагается, является следствием усиления секреции данного гормона надпочечниками. Снижение уровня гликогена в печени крыс, длительно потреблявших этанол, вероятно, связано с активацией фосфорилазы адреналином. Еще одним важным, на наш взгляд, эффектом 29-су-точной алкогольной интоксикации является увеличение концентрации лактата в печени экспе-риментальных животных (табл. 2). Эти данные указывают на анаэробную переориентацию одно-го из основных путей метаболизма глюкозы в печени – гликолиза при длительном поступлении



Беларуси

25

алкоголя в организм. У животных III группы снижен уровень Г-6-Ф (табл. 2), что наряду с ро-стом содержания глюкозы в печени также является результатом ингибирования активности фер-ментов начальных стадий гликолиза [10].

Т а б л и ц а 2 . Содержание субстратов углеводного обмена в печени (мкмоль/г), глюкозы и гормонов в сыворотке крови крыс при хронической алкогольной интоксикации


Длительность алкогольной интоксикации


14 сут (II группа)

29 сут (III группа)

Глюкоза 7,16 (6,65; 7,82)

9,09* (8,91; 10,84)

11,13* (10,01; 13,26)

Г-6-Ф 0,40 (0,30; 0,53)

0,37 (0,33; 0,56)

0,26* (0,19; 0,36)

Пируват 0,13 (0,09; 0,19)

0,15 (0,14; 0,24)

0,16 (0,14; 0,26)

Лактат 2,64 (2,40; 2,81)

2,68 (2.50; 2,88)

3,41* (3.26; 3.64)

Гликоген 151,8 (142,1; 166,4)

127,4* (126,1; 131,6)

123,9* (116,7; 130,6)

Гликемия, ммоль/л 4,48 (3,97; 5,02)

5,78* (5,27; 6,14)

5,09 (4,87; 5,18)

Инсулин, пмоль/л 81,9 (72,8; 92,4)

78,8 (71,6; 84,4)

69,3* (60,7; 76,8)

Т3, нмоль/л 3,66 (3,44; 3,79)

2,92 (2,63; 3,07)

2,26* (2,05; 2,63)

Т4, нмоль/л 60,1 (56,4; 69,2)

46,5 (40,1; 56,3)

44,2* (38,6; 49,3)

ТТГ, мМЕ/л 0,4 (0,32; 0,51)

0,4 (0,39; 0,47)

0,55 (0,47; 0,69)

Введение алкоголя в течение 29 сут сопровождалось гормональными изменениями в сыво-ротке крови экспериментальных животных (табл. 2). Уровень инсулина у особей III группы сни-жался и составлял 84% от контроля.

Существует предположение, что сдвиг редокс-состояния и изменения энергетического обмена играют ведущую роль в опосредовании многочисленных эффектов этанола при его длительном поступлении в организм [14]. В результате перестройки функционирования гликолиза, глюконеоге-неза и гликогенолиза происходит изменение уровня гликемии, следствием чего являются компенса-торные изменения эндокринной деятельности желез внутренней секреции. Кроме того, длительное введение алкоголя сопровождается определенными изменениями функционального состояния щи-товидной железы (табл. 2). У животных, получавших алкоголь в течение 29 сут, выявлялось сниже-ние уровней тироксина (на 31%) и трийодтиронина (на 36%). При прочих равных условиях это может являться одной из причин нормализации гликемии в данных экспериментальных условиях.

Нарушение функционального состояния щитовидной железы при длительной алкоголизации является следствием токсического влияния этанола на ее паренхиму, что, как известно, сопрово-ждается нарушением синтеза тироксина [5]. Кроме того, у лиц, злоупотребляющих алкоголем, снижаются уровни тироксинсвязывающего глобулина и трийодтиронина в сыворотке крови, что частично было подтверждено в нашем исследовании. Одним из ведущих механизмов при этом является повышение резистентности щитовидной железы к действию ТТГ, уровень которого при 29-суточной алкоголизации имеет тенденцию к увеличению (Р > 0,05). Снижение концентраций тиреоидных гормонов является, вероятно, следствием прямого токсического действия алкоголя. Это подтверждается литературными данными о повышении реактивности щитовидной железы и ее истощаемости при хронической алкогольной интоксикации [5].

Заключение. Таким образом, алкогольная интоксикация различной выраженности сопрово-ждается нарушениями метаболизма глюкозы в печени крыс и его гормональной регуляции. Од-

25

алкоголя в организм. У животных III группы снижен уровень Г-6-Ф (табл. 2), что наряду с ро-стом содержания глюкозы в печени также является результатом ингибирования активности фер-ментов начальных стадий гликолиза [10].

Т а б л и ц а 2 . Содержание субстратов углеводного обмена в печени (мкмоль/г), глюкозы и гормонов в сыворотке крови крыс при хронической алкогольной интоксикации


Длительность алкогольной интоксикации


14 сут (II группа)

29 сут (III группа)

Глюкоза 7,16 (6,65; 7,82)

9,09* (8,91; 10,84)

11,13* (10,01; 13,26)

Г-6-Ф 0,40 (0,30; 0,53)

0,37 (0,33; 0,56)

0,26* (0,19; 0,36)

Пируват 0,13 (0,09; 0,19)

0,15 (0,14; 0,24)

0,16 (0,14; 0,26)

Лактат 2,64 (2,40; 2,81)

2,68 (2.50; 2,88)

3,41* (3.26; 3.64)

Гликоген 151,8 (142,1; 166,4)

127,4* (126,1; 131,6)

123,9* (116,7; 130,6)

Гликемия, ммоль/л 4,48 (3,97; 5,02)

5,78* (5,27; 6,14)

5,09 (4,87; 5,18)

Инсулин, пмоль/л 81,9 (72,8; 92,4)

78,8 (71,6; 84,4)

69,3* (60,7; 76,8)

Т3, нмоль/л 3,66 (3,44; 3,79)

2,92 (2,63; 3,07)

2,26* (2,05; 2,63)

Т4, нмоль/л 60,1 (56,4; 69,2)

46,5 (40,1; 56,3)

44,2* (38,6; 49,3)

ТТГ, мМЕ/л 0,4 (0,32; 0,51)

0,4 (0,39; 0,47)

0,55 (0,47; 0,69)

Введение алкоголя в течение 29 сут сопровождалось гормональными изменениями в сыво-ротке крови экспериментальных животных (табл. 2). Уровень инсулина у особей III группы сни-жался и составлял 84% от контроля.

Существует предположение, что сдвиг редокс-состояния и изменения энергетического обмена играют ведущую роль в опосредовании многочисленных эффектов этанола при его длительном поступлении в организм [14]. В результате перестройки функционирования гликолиза, глюконеоге-неза и гликогенолиза происходит изменение уровня гликемии, следствием чего являются компенса-торные изменения эндокринной деятельности желез внутренней секреции. Кроме того, длительное введение алкоголя сопровождается определенными изменениями функционального состояния щи-товидной железы (табл. 2). У животных, получавших алкоголь в течение 29 сут, выявлялось сниже-ние уровней тироксина (на 31%) и трийодтиронина (на 36%). При прочих равных условиях это может являться одной из причин нормализации гликемии в данных экспериментальных условиях.

Нарушение функционального состояния щитовидной железы при длительной алкоголизации является следствием токсического влияния этанола на ее паренхиму, что, как известно, сопрово-ждается нарушением синтеза тироксина [5]. Кроме того, у лиц, злоупотребляющих алкоголем, снижаются уровни тироксинсвязывающего глобулина и трийодтиронина в сыворотке крови, что частично было подтверждено в нашем исследовании. Одним из ведущих механизмов при этом является повышение резистентности щитовидной железы к действию ТТГ, уровень которого при 29-суточной алкоголизации имеет тенденцию к увеличению (Р > 0,05). Снижение концентраций тиреоидных гормонов является, вероятно, следствием прямого токсического действия алкоголя. Это подтверждается литературными данными о повышении реактивности щитовидной железы и ее истощаемости при хронической алкогольной интоксикации [5].

Заключение. Таким образом, алкогольная интоксикация различной выраженности сопрово-ждается нарушениями метаболизма глюкозы в печени крыс и его гормональной регуляции. Од-



Беларуси

нократное введение этанола в дозе 1,0 г/кг не изменяло содержания глюкозы в печени, что согла-совалось со стабильными уровнями гликемии и гликогена. Концентрация инсулина при этом была ниже контрольных значений, а уровень тиреоидных гормонов не отличался от таковых. Алкогольная интоксикация средней степени (2,5 г/кг) сопровождалась увеличением концентра-ции глюкозы в печени, ростом уровня гликемии и развитием гликогенолитического эффекта. Со-держание инсулина при этом ниже контроля, а концентрации Т4 и ТТГ увеличены. Введение алкоголя в дозе 5,0 г/кг еще более потенциировало гликогенолитический эффект, а также форми-ровало анаэробноую ориентацию метаболизма глюкозы в печени.

Хроническая алкогольная интоксикация длительностью 14 сут приводила к увеличению уровня глюкозы в печени, а также к гипергликемии. Это наблюдалось на фоне пониженного со-держания гликогена и стабильного функционального состояния щитовидной и поджелудочной желез. Увеличение сроков алкоголизации до 29 сут сопровождалось повышением концентрации глюкозы, снижением уровней Г-6-Ф и гликогена в печени, а также падением концентраций инсу-лина, тироксина и трийодтиронина в сыворотке крови экспериментальных животных.

Полученные данные позволяют заключить, что коррекция метаболических нарушений, раз-вивающихся в организме после введения алкоголя, должна выполняться с учетом эндокринных нарушений. На наш взгляд, именно такой комплексный подход позволит избежать более суще-ственных метаболических сдвигов в энергообеспечении тканей и будет способствовать преду-преждению многочисленных последствий алкогольной интоксикации.


1. Л я л и к о в С. А., О р е х о в С. Д. // Вопр. наркологии. 1989. № 4. С. 3–7.2. А б р и к о с о в а С. Ю., Б а л а б о л к и н М. Н., Л и л ь и н Е. Ф. // Клин. медицина. 1986. Т. 64, № 10.

С. 123–126.3. М а х о в В. М., Г и т а л ь Л. Н., У г р ю м о в а Л. Н. и др. // Лаб. дело. 1987. № 1. С. 16–19.4. P o t t e r D., C h i n C., R o w l a n d J. // J. Stud. Alc. 1980. Vol. 41, N 12. Р. 814–815. 5. А ф е н д и к о в а А. П., Б о д н а р П. Н. // Врачеб. дело. 1987. № 6. С. 16–20.6. Г р а б о в с к а-Г и б н е р Е., С т а с н о И., Ш у к а л ь с к и Б. // Postepy higieny i medycyny doswiadczalnej.

1979. Т. 33, № 2. С. 197–219.7. R a m a k r i s h n a n S., P r a s s a n a C. V., B a l a s u d r a m a n i a n A. // Indian J. Biochem. and Biophys. 1976.

Vol. 13, N 1. P. 49–51.8. Л е л е в и ч С. В. Особенности метаболизма глюкозы в печени и скелетной мускулатуре крыс при морфино-

вой интоксикации: Дис. ... канд. мед. наук: 03.00.04 / БГМУ. Минск, 2005.9. К а м ы ш н и к о в В. С. Справочник по клинико-биохимической лабораторной диагностике. Минск, 2002. 10. D u r u i b e V., T e j w a n i G. A. // Molec. Pharmacol. 1981. Vol. 3, N 3. P. 621–630.11. I z u m i h a r a Y a m a t o, K o y a m a H i r o c h i, M u r a c a m i T e t s u o // J. Jap. Diabet. Soc. 1984. Vol. 27, N 9.

Р. 1017–1023.12. Н ь ю с х о л м Э., С т а р т К. Регуляция метаболизма. М., 1977.13. Т е п п е р м е н Дж., Т е п п е р м е н Х. Физиология обмена веществ и эндокринной системы. М., 1989.14. A x e l r o d D. // Biol. Alcohol. 1974. N 3. P. 291–302.

S. V. LELEVICH

PECULIARITIES OF GLUCOSE METABOLISM IN THE LIVER AND THE CONTENT OF HORMONES AND INSULIN IN RATS AT ALCOHOLIC INTOXICATION

Grodno State Medical University, Belarus

Summary

Сonditions of glucose metabolism in the rat liver and its hormonal regulation under acute and chronic alcohol intoxica-tion were studied. It was revealed that a single dose of ethanol decreased G-6-PH, piruvate and lactate levels in the liver and the insulin level in serum (1.0 g/kg) increased the glucose level in the liver and serum, increased Т4 и ТТH levels (2.5 g/kg) and formed the anaerobic orientation of glucose metabolism in the liver (5.0 g/kg). Chronic alcohol intoxication during 14 days increased the glucose level in the liver and serum. Alcohol intoxication during 29 days increased the glucose level and decreased glicogen and G-6-PH levels in the liver, decreased concentrations of insulin, Т3, Т4 in blood.

нократное введение этанола в дозе 1,0 г/кг не изменяло содержания глюкозы в печени, что согла-совалось со стабильными уровнями гликемии и гликогена. Концентрация инсулина при этом была ниже контрольных значений, а уровень тиреоидных гормонов не отличался от таковых. Алкогольная интоксикация средней степени (2,5 г/кг) сопровождалась увеличением концентра-ции глюкозы в печени, ростом уровня гликемии и развитием гликогенолитического эффекта. Со-держание инсулина при этом ниже контроля, а концентрации Т4 и ТТГ увеличены. Введение алкоголя в дозе 5,0 г/кг еще более потенциировало гликогенолитический эффект, а также форми-ровало анаэробноую ориентацию метаболизма глюкозы в печени.

Хроническая алкогольная интоксикация длительностью 14 сут приводила к увеличению уровня глюкозы в печени, а также к гипергликемии. Это наблюдалось на фоне пониженного со-держания гликогена и стабильного функционального состояния щитовидной и поджелудочной желез. Увеличение сроков алкоголизации до 29 сут сопровождалось повышением концентрации глюкозы, снижением уровней Г-6-Ф и гликогена в печени, а также падением концентраций инсу-лина, тироксина и трийодтиронина в сыворотке крови экспериментальных животных.

Полученные данные позволяют заключить, что коррекция метаболических нарушений, раз-вивающихся в организме после введения алкоголя, должна выполняться с учетом эндокринных нарушений. На наш взгляд, именно такой комплексный подход позволит избежать более суще-ственных метаболических сдвигов в энергообеспечении тканей и будет способствовать преду-преждению многочисленных последствий алкогольной интоксикации.


1. Л я л и к о в С. А., О р е х о в С. Д. // Вопр. наркологии. 1989. № 4. С. 3–7.2. А б р и к о с о в а С. Ю., Б а л а б о л к и н М. Н., Л и л ь и н Е. Ф. // Клин. медицина. 1986. Т. 64, № 10.

С. 123–126.3. М а х о в В. М., Г и т а л ь Л. Н., У г р ю м о в а Л. Н. и др. // Лаб. дело. 1987. № 1. С. 16–19.4. P o t t e r D., C h i n C., R o w l a n d J. // J. Stud. Alc. 1980. Vol. 41, N 12. Р. 814–815. 5. А ф е н д и к о в а А. П., Б о д н а р П. Н. // Врачеб. дело. 1987. № 6. С. 16–20.6. Г р а б о в с к а-Г и б н е р Е., С т а с н о И., Ш у к а л ь с к и Б. // Postepy higieny i medycyny doswiadczalnej.

1979. Т. 33, № 2. С. 197–219.7. R a m a k r i s h n a n S., P r a s s a n a C. V., B a l a s u d r a m a n i a n A. // Indian J. Biochem. and Biophys. 1976.

Vol. 13, N 1. P. 49–51.8. Л е л е в и ч С. В. Особенности метаболизма глюкозы в печени и скелетной мускулатуре крыс при морфино-

вой интоксикации: Дис. ... канд. мед. наук: 03.00.04 / БГМУ. Минск, 2005.9. К а м ы ш н и к о в В. С. Справочник по клинико-биохимической лабораторной диагностике. Минск, 2002. 10. D u r u i b e V., T e j w a n i G. A. // Molec. Pharmacol. 1981. Vol. 3, N 3. P. 621–630.11. I z u m i h a r a Y a m a t o, K o y a m a H i r o c h i, M u r a c a m i T e t s u o // J. Jap. Diabet. Soc. 1984. Vol. 27, N 9.

Р. 1017–1023.12. Н ь ю с х о л м Э., С т а р т К. Регуляция метаболизма. М., 1977.13. Т е п п е р м е н Дж., Т е п п е р м е н Х. Физиология обмена веществ и эндокринной системы. М., 1989.14. A x e l r o d D. // Biol. Alcohol. 1974. N 3. P. 291–302.

S. V. LELEVICH

PECULIARITIES OF GLUCOSE METABOLISM IN THE LIVER AND THE CONTENT OF HORMONES AND INSULIN IN RATS AT ALCOHOLIC INTOXICATION

Grodno State Medical University, Belarus

Summary

Сonditions of glucose metabolism in the rat liver and its hormonal regulation under acute and chronic alcohol intoxica-tion were studied. It was revealed that a single dose of ethanol decreased G-6-PH, piruvate and lactate levels in the liver and the insulin level in serum (1.0 g/kg) increased the glucose level in the liver and serum, increased Т4 и ТТH levels (2.5 g/kg) and formed the anaerobic orientation of glucose metabolism in the liver (5.0 g/kg). Chronic alcohol intoxication during 14 days increased the glucose level in the liver and serum. Alcohol intoxication during 29 days increased the glucose level and decreased glicogen and G-6-PH levels in the liver, decreased concentrations of insulin, Т3, Т4 in blood.



Беларуси

27


УДК 616.89-008.45-053.2:575.1

Е. Г. ИЛЬИНА, О. М. ХУРС, А. Д. ПОЛИТЫКО, Т. М. ЕГОРОВА

КЛИНИЧЕСКИЙ И МОЛЕКУЛЯРНО-ЦИТОГЕНЕТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СИНДРОМА ВИЛЬЯМСА

Республиканский научно-практический центр «Мать и дитя», Минск, Беларусь


Введение. Синдром Вильямса (СВ) был описан группой американских генетиков в 1961 г. [1]. Классический фенотип СВ характеризуется задержкой умственного и физического развития, на-личием необычных черт лица (узкий лоб, периорбитальная «припухлость», «звездчатые» радуж-ки, короткий нос, длинный фильтр, макростомия, толстые губы), стенозом аорты и/или легочной артерии, аномалиями соединительной ткани (гипермобильность суставов, грыжи). У многих де-тей наблюдается транзиторная гиперкальциемия [2, 3].

Частота встречаемости СВ, по данным разных авторов, колеблется от 1: 7 500 до 1: 50 000 [2–5]. Причиной возникновения СВ является 1,5 Mb микроделеция в хромосоме 7q11.23 [1, 4–6], при-чем у мальчиков эта хромосома чаще унаследована от отца, у девочек – от матери [2]. Показано [2, 6], что в большинстве делеционных случаев СВ, хотя размер потери хромосомного материала примерно одинаков, фенотипические проявления вариабельны даже в пределах одной семьи. Молекулярная причина этого феномена остается неясной.

Несмотря на то что в зарубежной литературе СВ представлен достаточно широко, в русско-язычных медицинских журналах публикаций на эту тему нет.

Цель нашего исследования – клинико-генетический и молекулярно-цитогенетический ана-лиз 67 собственных наблюдений СВ и обзор данных литературы.

Материалы и методы исследования. Были обследованы 67 пробандов с СВ и их семьи из Беларуси и государств СНГ с помощью клинико-генетического, генеалогического, молекулярно-генетического и статистического методов исследования.

Цитогенетический анализ проводили на прометафазных хромосомах (800 сегментов гапло-идного набора). Для установления конституции метафазных хромосом осуществляли FISH-диагностику микроделеции в критической области длинного плеча хромосомы 7. Использовали коммерческие локус-специфические ДНК-пробы: LSI Williams-Beuren Region Probe (FZD9, WBSCR10, TBL2; LIMKI, WBSCR2, D7S613, WBSCR1, RFC2; CYLN2 Direct Red/ 7q22 LSI control Green) (Q-biogene), а также Williams Region Probe (LSI ELN, LIMKI, D7S613 Spectrum Orange/ 7q31 LSI D7S486, D7S522 Spectrum Green) (Vysis). FISH проводили по стандартному протоколу на препаратах метафаз хромосом лимфоцитов периферической крови.

Результаты и их обсуждение. В результате проведенного исследования 67 случаев СВ (табл. 1) с помощью t-теста достоверных отличий в соотношении мальчиков и девочек не найдено (t = 1,2; Р > 0,05), что соответствует данным литературы [2].

Т а б л и ц а 1. Число больных с синдромом ВБ в зависимости от пола

ИсточникПол

Итогоженский мужской

Собственные наблюдения 32 35 67Данные литературы 47 53 100Всего 79 88 167

27


УДК 616.89-008.45-053.2:575.1

Е. Г. ИЛЬИНА, О. М. ХУРС, А. Д. ПОЛИТЫКО, Т. М. ЕГОРОВА

КЛИНИЧЕСКИЙ И МОЛЕКУЛЯРНО-ЦИТОГЕНЕТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СИНДРОМА ВИЛЬЯМСА

Республиканский научно-практический центр «Мать и дитя», Минск, Беларусь


Введение. Синдром Вильямса (СВ) был описан группой американских генетиков в 1961 г. [1]. Классический фенотип СВ характеризуется задержкой умственного и физического развития, на-личием необычных черт лица (узкий лоб, периорбитальная «припухлость», «звездчатые» радуж-ки, короткий нос, длинный фильтр, макростомия, толстые губы), стенозом аорты и/или легочной артерии, аномалиями соединительной ткани (гипермобильность суставов, грыжи). У многих де-тей наблюдается транзиторная гиперкальциемия [2, 3].

Частота встречаемости СВ, по данным разных авторов, колеблется от 1: 7 500 до 1: 50 000 [2–5]. Причиной возникновения СВ является 1,5 Mb микроделеция в хромосоме 7q11.23 [1, 4–6], при-чем у мальчиков эта хромосома чаще унаследована от отца, у девочек – от матери [2]. Показано [2, 6], что в большинстве делеционных случаев СВ, хотя размер потери хромосомного материала примерно одинаков, фенотипические проявления вариабельны даже в пределах одной семьи. Молекулярная причина этого феномена остается неясной.

Несмотря на то что в зарубежной литературе СВ представлен достаточно широко, в русско-язычных медицинских журналах публикаций на эту тему нет.

Цель нашего исследования – клинико-генетический и молекулярно-цитогенетический ана-лиз 67 собственных наблюдений СВ и обзор данных литературы.

Материалы и методы исследования. Были обследованы 67 пробандов с СВ и их семьи из Беларуси и государств СНГ с помощью клинико-генетического, генеалогического, молекулярно-генетического и статистического методов исследования.

Цитогенетический анализ проводили на прометафазных хромосомах (800 сегментов гапло-идного набора). Для установления конституции метафазных хромосом осуществляли FISH-диагностику микроделеции в критической области длинного плеча хромосомы 7. Использовали коммерческие локус-специфические ДНК-пробы: LSI Williams-Beuren Region Probe (FZD9, WBSCR10, TBL2; LIMKI, WBSCR2, D7S613, WBSCR1, RFC2; CYLN2 Direct Red/ 7q22 LSI control Green) (Q-biogene), а также Williams Region Probe (LSI ELN, LIMKI, D7S613 Spectrum Orange/ 7q31 LSI D7S486, D7S522 Spectrum Green) (Vysis). FISH проводили по стандартному протоколу на препаратах метафаз хромосом лимфоцитов периферической крови.

Результаты и их обсуждение. В результате проведенного исследования 67 случаев СВ (табл. 1) с помощью t-теста достоверных отличий в соотношении мальчиков и девочек не найдено (t = 1,2; Р > 0,05), что соответствует данным литературы [2].

Т а б л и ц а 1. Число больных с синдромом ВБ в зависимости от пола

ИсточникПол

Итогоженский мужской

Собственные наблюдения 32 35 67Данные литературы 47 53 100Всего 79 88 167



Беларуси

28

Установлено, что по сравнению с популяционными данными (5%) достоверно чаще заканчива-ется преждевременными родами беременность плодом женского пола с СВ (табл. 2). По всей веро-ятности, это не связано со степенью тяжести фенотипических проявлений, так как клиническая картина СВ у обоих полов одинакова. Публикаций с такой информацией по СВ мы не нашли.

Т а б л и ц а 2. Частота преждевременных родов плодом с СВ в зависимости от пола

Пол Общее число родов Преждевременные роды t Достоверность различий

Женский 32 7 (21,9%) 2,9 P < 0,005Мужской 35 3 (8,6%) 0,8 P > 0,05Всего 67 10 (14,9%) 2,2 P < 0,05

Т а б л и ц а 3. Масса доношенных детей с СВ в зависимости от пола

Масса, гЖенский пол Мужской пол Всего

абс. число % абс. число % абс. число %

2 000–2 499 8 25,0 3 8,6 11 16,42 500–2 999 6 18,8 10 28,5 16 23,83 000–3 499 6 18,8 11 31,4 17 25,43 500–3 599 3 9,4 6 16,7 9 13,44 000–4 499 1 3,0 1 2,8 2 3,0

Т а б л и ц а 4. Спектр и частота черепно-лицевых аномалий при СВ

СимптомЧерепно-лицевые аномалии, %

по фотографиям 36 пробандов по суммарным данным литературы [1–15]

Узкий лоб 90,3 87Высокий лоб 65,4 91Гипоплазия средней трети лица 91,7 53Круглые отвисшие щеки 95,2 96Периорбитальная «припухлость» 91,4 96Эпикант 62,5 56Антимонголоидный разрез глаз 16,7 42Большие глазные щели 60,0 74Блефарофимоз 14,3 8Асимметрия глазных щелей 46,9 Нет данныхМедиальная гипоплазия бровей 72,2 81«Звездчатые» радужки 45,5 72Косоглазие 51,5 35Плоское переносье 55,7 68Короткий нос 37,1 6Малый нос 37,1 81Вздернутый нос 74,3 74Широкая спинка носа 51,5 61Длинный фильтр 61,1 93Широкий фильтр 100 Нет данныхРот «карпа» 28,6 Нет данныхОткрытый рот 57,1 89Макростомия 54,3 78Толстые губы 69,4 89Отвисшая нижняя губа 57,1 57Микрогения 65,7 40Прогения 20,0 Нет данныхНизкие ушные раковины 60,0 Нет данныхБольшие ушные раковины 90,0 Нет данных

28

Установлено, что по сравнению с популяционными данными (5%) достоверно чаще заканчива-ется преждевременными родами беременность плодом женского пола с СВ (табл. 2). По всей веро-ятности, это не связано со степенью тяжести фенотипических проявлений, так как клиническая картина СВ у обоих полов одинакова. Публикаций с такой информацией по СВ мы не нашли.

Т а б л и ц а 2. Частота преждевременных родов плодом с СВ в зависимости от пола

Пол Общее число родов Преждевременные роды t Достоверность различий

Женский 32 7 (21,9%) 2,9 P < 0,005Мужской 35 3 (8,6%) 0,8 P > 0,05Всего 67 10 (14,9%) 2,2 P < 0,05

Т а б л и ц а 3. Масса доношенных детей с СВ в зависимости от пола

Масса, гЖенский пол Мужской пол Всего

абс. число % абс. число % абс. число %

2 000–2 499 8 25,0 3 8,6 11 16,42 500–2 999 6 18,8 10 28,5 16 23,83 000–3 499 6 18,8 11 31,4 17 25,43 500–3 599 3 9,4 6 16,7 9 13,44 000–4 499 1 3,0 1 2,8 2 3,0

Т а б л и ц а 4. Спектр и частота черепно-лицевых аномалий при СВ

СимптомЧерепно-лицевые аномалии, %

по фотографиям 36 пробандов по суммарным данным литературы [1–15]

Узкий лоб 90,3 87Высокий лоб 65,4 91Гипоплазия средней трети лица 91,7 53Круглые отвисшие щеки 95,2 96Периорбитальная «припухлость» 91,4 96Эпикант 62,5 56Антимонголоидный разрез глаз 16,7 42Большие глазные щели 60,0 74Блефарофимоз 14,3 8Асимметрия глазных щелей 46,9 Нет данныхМедиальная гипоплазия бровей 72,2 81«Звездчатые» радужки 45,5 72Косоглазие 51,5 35Плоское переносье 55,7 68Короткий нос 37,1 6Малый нос 37,1 81Вздернутый нос 74,3 74Широкая спинка носа 51,5 61Длинный фильтр 61,1 93Широкий фильтр 100 Нет данныхРот «карпа» 28,6 Нет данныхОткрытый рот 57,1 89Макростомия 54,3 78Толстые губы 69,4 89Отвисшая нижняя губа 57,1 57Микрогения 65,7 40Прогения 20,0 Нет данныхНизкие ушные раковины 60,0 Нет данныхБольшие ушные раковины 90,0 Нет данных



Беларуси

29

При анализе массы тела при рождении (учитывались только доношенные дети с СВ) уста-новлена значительная частота пренатальной гипоплазии, 44% девочек и 37% мальчиков имели массу при рождении менее 3 000 г, причем 16% из всех детей – менее 2 500 г, преимущественно за счет пробандов женского пола (табл. 3). В литературе также имеются указания на пренаталь-ную гипоплазию у детей с СВ, оцениваемую в 52% [2]. Это дает основание считать внутриутроб-ную задержку развития одним из диагностических признаков СВ.

К диагностически значимым аномалиям при СВ относятся пороки сердечно-сосудистой си-стемы (ПССС) с преобладанием надклапанного стеноза аорты [1]. При сравнительном анализе собственных показателей и данных литературы получены близкие результаты по их общей частоте (табл. 5), однако при этом выявленное нами число дефектов сердечной перегородки в 3 раза пре-вышало данные литературы, а частота случаев стеноза легочной артерии была, соответственно, в 3 раза ниже. Мы полагаем, что эти различия обусловлены довольно большим числом детей с не уточненным типом ПССС, среди которых, возможно, было значительное количество случаев стеноза аорты, типичного для СВ. Интересно, что, согласно данным литературы, ПССС связаны с полом и достоверно чаще встречаются у мальчиков [2], тогда как в нашем исследовании досто-верных различий не выявлено (t = 0,8; P > 0,05).

Т а б л и ц а 5. Спектр и частота ПССС при СВ

ПСССПол

ПробандыДанные литературы

[1–15], %абс. число %ж м

Число детей с ПССС* 23 28 51 76,1 78Стеноз аорты 8 10 18 26,9 69Дефект сердечной перегородки 5 10 15 22,4 7Стеноз легочной артерии 2 5 7 10,4 21Пролапс митрального клапана Нет 2 2 2,9 6Пролапс трехстворчатого клапана 1 Нет 1 1,5 НетПерсистирование боталлова протока Нет 1 1 1,5 3Не уточненный ПССС 11 10 22 32,8 ?

*Число ПССС больше количества пробандов, так как у некоторых из них выявлено по 2 и более типов порока.

Детального анализа частоты и диагностической значимости лицевых аномалий при СВ в ли-тературе мы нашли. В отдельных публикациях приводилась неполная фенотипическая характе-ристика и данные о частоте признаков не совпадали [1, 7, 9]. Нами проведен такой анализ (табл. 4) по фотографиям 36 пациентов с СВ (собственные наблюдения и данные литературы). На наш взгляд, существенных изменений фенотипа СВ с возрастом, как отмечалось в литературе [8], не наблюдается.

Спектр других аномалий при СВ представлен в табл. 6. Вариабельность в их частоте (см. табл. 4–6), на наш взгляд, может быть связана с их недоучетом или гипердиагностикой при медико-генетическом консультировании, что обусловлено разным уровнем квалификации врачей-генетиков. Прочие пороки, выявленные нами в единичных наблюдениях, а также упоми-нающиеся в сообщениях других авторов (отмечены *) не являются диагностически значимыми, хотя и расширяют представление о фенотипической вариабельности СВ. Так, были отмечены следующие пороки:

гидроцефалия, микродонтия*, воронкообразная грудная клетка* (по 5–7 случаев);неровные зубы*, гиперподвижность суставов (по 3–4 случая);внутричерепные кальцификаты*, краниосиностоз*, катаракта, дегенерация желтого пятна,

олигодонтия*, гипертрофия десен, эктопия ануса, гидронефроз, поликистоз, гипоплазия и дис-плазия почек*, гипоспадия, камптодактилия, синдактилия стоп, косолапость, кифоз*, сколиоз, контрактуры*, полупозвонки*, эластичная кожа, дистрофия ногтей (по 1–2 случая).

29

При анализе массы тела при рождении (учитывались только доношенные дети с СВ) уста-новлена значительная частота пренатальной гипоплазии, 44% девочек и 37% мальчиков имели массу при рождении менее 3 000 г, причем 16% из всех детей – менее 2 500 г, преимущественно за счет пробандов женского пола (табл. 3). В литературе также имеются указания на пренаталь-ную гипоплазию у детей с СВ, оцениваемую в 52% [2]. Это дает основание считать внутриутроб-ную задержку развития одним из диагностических признаков СВ.

К диагностически значимым аномалиям при СВ относятся пороки сердечно-сосудистой си-стемы (ПССС) с преобладанием надклапанного стеноза аорты [1]. При сравнительном анализе собственных показателей и данных литературы получены близкие результаты по их общей частоте (табл. 5), однако при этом выявленное нами число дефектов сердечной перегородки в 3 раза пре-вышало данные литературы, а частота случаев стеноза легочной артерии была, соответственно, в 3 раза ниже. Мы полагаем, что эти различия обусловлены довольно большим числом детей с не уточненным типом ПССС, среди которых, возможно, было значительное количество случаев стеноза аорты, типичного для СВ. Интересно, что, согласно данным литературы, ПССС связаны с полом и достоверно чаще встречаются у мальчиков [2], тогда как в нашем исследовании досто-верных различий не выявлено (t = 0,8; P > 0,05).

Т а б л и ц а 5. Спектр и частота ПССС при СВ

ПСССПол

ПробандыДанные литературы

[1–15], %абс. число %ж м

Число детей с ПССС* 23 28 51 76,1 78Стеноз аорты 8 10 18 26,9 69Дефект сердечной перегородки 5 10 15 22,4 7Стеноз легочной артерии 2 5 7 10,4 21Пролапс митрального клапана Нет 2 2 2,9 6Пролапс трехстворчатого клапана 1 Нет 1 1,5 НетПерсистирование боталлова протока Нет 1 1 1,5 3Не уточненный ПССС 11 10 22 32,8 ?

*Число ПССС больше количества пробандов, так как у некоторых из них выявлено по 2 и более типов порока.

Детального анализа частоты и диагностической значимости лицевых аномалий при СВ в ли-тературе мы нашли. В отдельных публикациях приводилась неполная фенотипическая характе-ристика и данные о частоте признаков не совпадали [1, 7, 9]. Нами проведен такой анализ (табл. 4) по фотографиям 36 пациентов с СВ (собственные наблюдения и данные литературы). На наш взгляд, существенных изменений фенотипа СВ с возрастом, как отмечалось в литературе [8], не наблюдается.

Спектр других аномалий при СВ представлен в табл. 6. Вариабельность в их частоте (см. табл. 4–6), на наш взгляд, может быть связана с их недоучетом или гипердиагностикой при медико-генетическом консультировании, что обусловлено разным уровнем квалификации врачей-генетиков. Прочие пороки, выявленные нами в единичных наблюдениях, а также упоми-нающиеся в сообщениях других авторов (отмечены *) не являются диагностически значимыми, хотя и расширяют представление о фенотипической вариабельности СВ. Так, были отмечены следующие пороки:

гидроцефалия, микродонтия*, воронкообразная грудная клетка* (по 5–7 случаев);неровные зубы*, гиперподвижность суставов (по 3–4 случая);внутричерепные кальцификаты*, краниосиностоз*, катаракта, дегенерация желтого пятна,

олигодонтия*, гипертрофия десен, эктопия ануса, гидронефроз, поликистоз, гипоплазия и дис-плазия почек*, гипоспадия, камптодактилия, синдактилия стоп, косолапость, кифоз*, сколиоз, контрактуры*, полупозвонки*, эластичная кожа, дистрофия ногтей (по 1–2 случая).



Беларуси

30

Т а б л и ц а 6. Частота встречаемости прочих аномалий при СВ

Симптом Собственные наблюдения %Суммарные данные литературы [1–15],

%

Олигофрения 63/66 95,5 94Микроцефалия 37 55,2 40Гипотония 15 22,4 6Грубый голос 8 11,9 78Низкий рост 38 70,7 80Брахидактилия 15 22,4 5Клинодактилия мизинцев 2 2,9 42Узкие надплечья 18 26,9 Нет данныхПлоскостопие 20 29,9 Нет данныхКрипторхизм 8/35 22,9 Нет данныхГипоплазия пениса 11/35 31,4 10Грыжи 14 20,9 25Гипоплазия ногтей Нет данных Нет данных 67Гиперкальциемия Нет данных Нет данных 42

Большинство случаев СВ являются спорадическими, основной генетический дефект – ми-кроделеция хромосомы 7q11.23 [1, 2, 4–6, 9]. Известны случаи передачи СВ по от родителей де-тям [6, 9], но, к сожалению, не во всех обследованных семьях была проведена молекулярно-цитогенетическая диагностика. В нашей серии четких семейных случаев СВ не обнаружено. В одной семье у матери и отца были ПССС (пролапс митрального клапана и дефект межпред-сердной перегородки), в другой у отца и деда отмечена косолапость, в третьей выявлены сколиоз у сибса и удвоение матки у матери пробанда, в четвертой у матери имелся срединный бранхи-альный свищ. Ни у одного из членов этих семей не имелось признаков СВ.

Изложенные выше данные свидетельствуют о возможной генетической гетерогенности фенотипа, именуемого СВ, что предполагали и другие авторы [10]. Не исключено, что в ряде слу-чаев имеет место аутосомно-доминантное наследование, косвенным свидетельством чего явля-ется выявленное нами достоверное повышение среднего возраста отцов пробандов – 29,0 ± 0,8 года (в популяции – 26,5 ± 0,4 года) (t = 2,8; P < 0,01). Никаких других особенностей формально-генетических характеристик (тератогенные воздействия, кровное родство, частота симпатриче-ских браков, числовые перестройки хромосом) нами не выявлено.

У 13 пациентов при проведении стандартного исследования кариотипа видимых перестроек хромосом не обнаружено, но в результате обследования с помощью молекулярно-цитогенетического метода FISH у 8 из них выявлена делеция в критической области хромосомы 7q11.23 (табл. 7).

Т а б л и ц а 7. Результаты молекулярно-цитогенетического обследования (FISH) пациентов с СВ при микроделеции 7q11.23

Молекулярные маркеры, входящие в состав ДНК-пробы

Пациенты с СВ

М 1 М 2 М 3 Ж 1 Ж 2 М 4 М 5 М 6

Возраст при обследовании

1,5 года 8 мес. 3 года 16 лет 9 лет 10 лет 22 года 1,5 года

FZD9WBSCR10TBL2

– – –

ELN – LIMKI – – – – – – – –WBSCR2D7S613

WBSCR1RFC2

CYLN2 П р и м е ч а н и е. Прочерк означает отсутствие маркера; пустая клетка – анализ не проводили.

30

Т а б л и ц а 6. Частота встречаемости прочих аномалий при СВ

Симптом Собственные наблюдения %Суммарные данные литературы [1–15],

%

Олигофрения 63/66 95,5 94Микроцефалия 37 55,2 40Гипотония 15 22,4 6Грубый голос 8 11,9 78Низкий рост 38 70,7 80Брахидактилия 15 22,4 5Клинодактилия мизинцев 2 2,9 42Узкие надплечья 18 26,9 Нет данныхПлоскостопие 20 29,9 Нет данныхКрипторхизм 8/35 22,9 Нет данныхГипоплазия пениса 11/35 31,4 10Грыжи 14 20,9 25Гипоплазия ногтей Нет данных Нет данных 67Гиперкальциемия Нет данных Нет данных 42

Большинство случаев СВ являются спорадическими, основной генетический дефект – ми-кроделеция хромосомы 7q11.23 [1, 2, 4–6, 9]. Известны случаи передачи СВ по от родителей де-тям [6, 9], но, к сожалению, не во всех обследованных семьях была проведена молекулярно-цитогенетическая диагностика. В нашей серии четких семейных случаев СВ не обнаружено. В одной семье у матери и отца были ПССС (пролапс митрального клапана и дефект межпред-сердной перегородки), в другой у отца и деда отмечена косолапость, в третьей выявлены сколиоз у сибса и удвоение матки у матери пробанда, в четвертой у матери имелся срединный бранхи-альный свищ. Ни у одного из членов этих семей не имелось признаков СВ.

Изложенные выше данные свидетельствуют о возможной генетической гетерогенности фенотипа, именуемого СВ, что предполагали и другие авторы [10]. Не исключено, что в ряде слу-чаев имеет место аутосомно-доминантное наследование, косвенным свидетельством чего явля-ется выявленное нами достоверное повышение среднего возраста отцов пробандов – 29,0 ± 0,8 года (в популяции – 26,5 ± 0,4 года) (t = 2,8; P < 0,01). Никаких других особенностей формально-генетических характеристик (тератогенные воздействия, кровное родство, частота симпатриче-ских браков, числовые перестройки хромосом) нами не выявлено.

У 13 пациентов при проведении стандартного исследования кариотипа видимых перестроек хромосом не обнаружено, но в результате обследования с помощью молекулярно-цитогенетического метода FISH у 8 из них выявлена делеция в критической области хромосомы 7q11.23 (табл. 7).

Т а б л и ц а 7. Результаты молекулярно-цитогенетического обследования (FISH) пациентов с СВ при микроделеции 7q11.23

Молекулярные маркеры, входящие в состав ДНК-пробы

Пациенты с СВ

М 1 М 2 М 3 Ж 1 Ж 2 М 4 М 5 М 6

Возраст при обследовании

1,5 года 8 мес. 3 года 16 лет 9 лет 10 лет 22 года 1,5 года

FZD9WBSCR10TBL2

– – –

ELN – LIMKI – – – – – – – –WBSCR2D7S613

WBSCR1RFC2

CYLN2 П р и м е ч а н и е. Прочерк означает отсутствие маркера; пустая клетка – анализ не проводили.



Беларуси

Использование специфической молекулярной пробы, включающей 9 клонов (FZD9, WBSCR10, TBL2; LIMKI, WBSCR2, D7S613, WBSCR1, RFC2; CYLN2), достаточно информатив-но при отсутствии гибридизации на одной из гомологичных хромосом 7 свидетельствует о на-личии наиболее распространенной микроделеции размером 1,5 Мb. Такой результат получен у 5 наших пациентов. При выполнении FISH кариотип этих больных охарактеризован как ish del(7)(q11.23q11.23)(FZD9-, WBSCR10-, TBL2-, LIMKI-, WBSCR2-, D7S613-, WBSCR1-, RFC2-, CYLN2-).

Преимуществом использования нами другой ДНК-пробы является наличие в ее составе гена ELN, который, как предполагается в настоящее время, принимает активное участие в формиро-вании фенотипа СВ. Конституциональная аномалия кариотипа в случаях М-4, М-5 и М-6 описа-на как 46, ХУ. ish del(7)(q11.23q11.23)(ELN-, LIMKI-, D7S613-). При проведении анализа FISH с использованием коммерческих проб WBSC еще у 5 детей визуализировались оба специфиче-ских сигнала. Однако это не исключает возможности наличия микроперестройки в критической области, так как в литературе описаны случаи, когда у пациентов с СВ отмечались микроделе-ции размером менее 1,5 Mb, которые иногда включали только ген ELN [5].

Заключение. В связи с преобладанием спорадических форм СВ мы полагаем, что в целом риск их повторения для сибсов невысок. Однако в ситуациях, когда микроделеция у ребенка яв-ляется унаследованной (один из родителей имеет микроделецию хромосомы 7q11.23 с наличием клинических проявлений СВ либо без таковых) генетический риск для потомства составляет 50%, что необходимо учитывать при проведении медико-генетического консультирования семей с СВ. Поэтому во всех случаях даже минимальных проявлений микроделеции данной хромосо-мы у родителей пробанда показано проведение их молекулярно-цитогенетического обследова-ния для исключения наследственной микроделеционной формы СВ.


1. J o u c e C., Z o r i c h B., P i k e S. et al. // J. Med. Genet. 1996. Vol. 33, N 12. P. 986– 992.2. C a m p o M., A n t o n e l l i A., M a g a n o L. et al. // Am. J. Hum. Genet. 2006. Vol. 78, N 5. P. 533– 541.3. F r y n s J., H a u w a e r t L., D u m o u l i n M. et al. // Ann. Genet. 1982. Vol. 25, N 3. P. 181– 182.4. D u b a H., D o l l A., N e y e r M. et al. // Eur. J. Hum. Genet. 2002. Vol. 10, N 4. P. 351– 361.5. H e l l e r R., R a u c h A., L u t t g e n S. et al. // J. Med. Genet. 2003. Vol. 40. P. e99.6. P a n k a u R., S i e b e r t R., K a u t z a M. et al. // Am. J. Med. Genet. 2001. Vol. 98, N 5. P. 324–329.7. M o r r is C., M e r v i s C., H o b a r t H. et al. // Am. J. Med. Genet. 2003. Vol. 123, N 1. P. 45– 59.8. M o r r i s C., L e o n a r d C., D i l t s C. et al. // Am. J. Med. Genet. 1990. Suppl. 6. P. 102–107.9. C o r t a d a X., T a y s i K., H a r t m a n n A. // Clin. Genet. 1980. Vol. 18, N 2. P. 173–176.10. J e f f e r s o n R., B u r n J., G a u n t et al. // J. Med. Genet. 1986. Vol. 23, N 5. P. 474–477.

H. G. ILYINA, O. M. KHURS, A. D. POLITYKO, T. M. EGOROVA

CLINICAL AND MOLECULAR-CYTOGENETIC ANALYSIS OF WILLIAMS SYNDROME

Scientific Practical Center “Mother and Child”, Minsk, Belarus

Summary

The results of the clinical analysis of 67 personal observations of Williams syndrome are presented. A comparative clini-cal spectrum of personal and published observations is shown. On the basis of reliable paternal age rise in personal observa-tions and published familial data genetic heterogeneity was suggested with possible dominant inheritance in the cases without microdeletions. The molecular cytogenetic analysis FISH in 13 probands with Williams syndrome was done for detection of microdeletion 7q11.23 with a positive result in 8 cases.

Использование специфической молекулярной пробы, включающей 9 клонов (FZD9, WBSCR10, TBL2; LIMKI, WBSCR2, D7S613, WBSCR1, RFC2; CYLN2), достаточно информатив-но при отсутствии гибридизации на одной из гомологичных хромосом 7 свидетельствует о на-личии наиболее распространенной микроделеции размером 1,5 Мb. Такой результат получен у 5 наших пациентов. При выполнении FISH кариотип этих больных охарактеризован как ish del(7)(q11.23q11.23)(FZD9-, WBSCR10-, TBL2-, LIMKI-, WBSCR2-, D7S613-, WBSCR1-, RFC2-, CYLN2-).

Преимуществом использования нами другой ДНК-пробы является наличие в ее составе гена ELN, который, как предполагается в настоящее время, принимает активное участие в формиро-вании фенотипа СВ. Конституциональная аномалия кариотипа в случаях М-4, М-5 и М-6 описа-на как 46, ХУ. ish del(7)(q11.23q11.23)(ELN-, LIMKI-, D7S613-). При проведении анализа FISH с использованием коммерческих проб WBSC еще у 5 детей визуализировались оба специфиче-ских сигнала. Однако это не исключает возможности наличия микроперестройки в критической области, так как в литературе описаны случаи, когда у пациентов с СВ отмечались микроделе-ции размером менее 1,5 Mb, которые иногда включали только ген ELN [5].

Заключение. В связи с преобладанием спорадических форм СВ мы полагаем, что в целом риск их повторения для сибсов невысок. Однако в ситуациях, когда микроделеция у ребенка яв-ляется унаследованной (один из родителей имеет микроделецию хромосомы 7q11.23 с наличием клинических проявлений СВ либо без таковых) генетический риск для потомства составляет 50%, что необходимо учитывать при проведении медико-генетического консультирования семей с СВ. Поэтому во всех случаях даже минимальных проявлений микроделеции данной хромосо-мы у родителей пробанда показано проведение их молекулярно-цитогенетического обследова-ния для исключения наследственной микроделеционной формы СВ.


1. J o u c e C., Z o r i c h B., P i k e S. et al. // J. Med. Genet. 1996. Vol. 33, N 12. P. 986– 992.2. C a m p o M., A n t o n e l l i A., M a g a n o L. et al. // Am. J. Hum. Genet. 2006. Vol. 78, N 5. P. 533– 541.3. F r y n s J., H a u w a e r t L., D u m o u l i n M. et al. // Ann. Genet. 1982. Vol. 25, N 3. P. 181– 182.4. D u b a H., D o l l A., N e y e r M. et al. // Eur. J. Hum. Genet. 2002. Vol. 10, N 4. P. 351– 361.5. H e l l e r R., R a u c h A., L u t t g e n S. et al. // J. Med. Genet. 2003. Vol. 40. P. e99.6. P a n k a u R., S i e b e r t R., K a u t z a M. et al. // Am. J. Med. Genet. 2001. Vol. 98, N 5. P. 324–329.7. M o r r is C., M e r v i s C., H o b a r t H. et al. // Am. J. Med. Genet. 2003. Vol. 123, N 1. P. 45– 59.8. M o r r i s C., L e o n a r d C., D i l t s C. et al. // Am. J. Med. Genet. 1990. Suppl. 6. P. 102–107.9. C o r t a d a X., T a y s i K., H a r t m a n n A. // Clin. Genet. 1980. Vol. 18, N 2. P. 173–176.10. J e f f e r s o n R., B u r n J., G a u n t et al. // J. Med. Genet. 1986. Vol. 23, N 5. P. 474–477.

H. G. ILYINA, O. M. KHURS, A. D. POLITYKO, T. M. EGOROVA

CLINICAL AND MOLECULAR-CYTOGENETIC ANALYSIS OF WILLIAMS SYNDROME

Scientific Practical Center “Mother and Child”, Minsk, Belarus

Summary

The results of the clinical analysis of 67 personal observations of Williams syndrome are presented. A comparative clini-cal spectrum of personal and published observations is shown. On the basis of reliable paternal age rise in personal observa-tions and published familial data genetic heterogeneity was suggested with possible dominant inheritance in the cases without microdeletions. The molecular cytogenetic analysis FISH in 13 probands with Williams syndrome was done for detection of microdeletion 7q11.23 with a positive result in 8 cases.



Беларуси

32


УДК 577.112;612.115

С. В. ШЕВЧУК 1, 2, О. В. ГОРНИЦКАЯ 3, Т. М. ЧЕРНЫШЕНКО 3, А. Н. САВЧУК3, Т. Н. ПЛАТОНОВА3

ВЛИЯНИЕ АНТИФОСФОЛИПИДНЫХ АНТИТЕЛ НА ХРОНОМЕТРИЧЕСКИЕ КОАГУЛЯЦИОННЫЕ ТЕСТЫ ПРИ СИСТЕМНОЙ КРАСНОЙ ВОЛЧАНКЕ

1Винницкий национальный медицинский университет им. Н. И. Пирогова, Украина, 2Научно-исследователький институт реабилитации инвалидов, Винница, Украина,

3Институт биохимии им. А. В. Палладина НАН Украины, Киев


Введение. Системная красная волчанка (СКВ) – мультисистемное заболевание соединитель-ной ткани и кровеносных сосудов, сопровождающееся развитием разнообразных нарушений в системе гемостаза. В 50% случаев СКВ сопряжена с антифосфолипидным синдромом (АФЛС) – иммунопатологическим процессом, который характеризуется образованием аутофосфолипид-ных антител и чаще всего проявляется артериальными, венозными, микрососудистыми тромбо-зами и акушерскими патологиями [1–4]. Антифосфолипидные антитела (АФАТ) – гетерогенная группа антител, антигенными мишенями которых являются отрицательно заряженные фосфо-липиды (кардиолипин, фосфатидилсерин и фосфатидилинозитол), фосфолипидсвязывающие белки плазмы крови, а также другие факторы, вовлеченные в гемостаз: протромбин, активиро-ванный протеин С, протеин S, тромбомодулин, бета-2-гликопротеин 1, аннексин 5, плазмин, тка-невый активатор плазминогена (ТАП), тромбин. Появление при СКВ аутоимунных антител раз-ного типа вызывает нарушение равновесия в протеоме гемостаза. Антифосфолипидные антитела блокируют белки мембраны эндотелия, которые выполняют антикоагулянтные функции, сни-жают активность бета-2-гликопротеина 1, аннексина 5 и протеина S. При АФЛС происходит также ингибирование фибринолиза, в результате чего нарушается функционирование системы гемо-стаза в целом [5–7].

Таким образом, нарушение функционирования системы гемостаза у больных СКВ, ассоции-рованной с АФЛС, является сложным процессом, связанным с многими факторами и сопрово-ждающимся развитием тромботических осложнений. К сожалению, несмотря на многочислен-ные исследования, подтверждающие участие АФАТ в развитии тромбозов, основные механизмы их действия пока остаются невыясненными [8]. Ранняя диагностика тромбофилического син-дрома при СКВ вызывает значительные затруднения, поскольку наличие АФАТ приводит к от-личающимся от реальной картины результатам лабораторных диагностических тестов. В связи с этой проблемой своевременная и информативная лабораторная диагностика состояния систе-мы гемостаза у больных СКВ является актуальной для современной медицины.

Цель данной работы – оценка состояния системы гемостаза больных СКВ, сопровождаю-щейся АФЛС, и изучение влияния антифосфолипидных антител на результаты хронометриче-ских коагуляционных тестов.

Материалы и методы исследования. Анализировали состояние системы свертывания крови 194 больных СКВ. Диагноз устанавливали на основании критериев ACR (1997) и формулировали в соответствии с классификацией, рекомендованной Ассоциацией ревматологов Украины (2002).

Кровь для исследований, взятую с помощью пункции из локтевой вены пациентов, сме-шивали с 3,8%-ным раствором лимоннокислого натрия в пропорции 9:1. Для получения плазмы кровь центрифугировали при 1200 g [9, 10]. Определение содержания фибриногена,

32


УДК 577.112;612.115

С. В. ШЕВЧУК 1, 2, О. В. ГОРНИЦКАЯ 3, Т. М. ЧЕРНЫШЕНКО 3, А. Н. САВЧУК3, Т. Н. ПЛАТОНОВА3

ВЛИЯНИЕ АНТИФОСФОЛИПИДНЫХ АНТИТЕЛ НА ХРОНОМЕТРИЧЕСКИЕ КОАГУЛЯЦИОННЫЕ ТЕСТЫ ПРИ СИСТЕМНОЙ КРАСНОЙ ВОЛЧАНКЕ

1Винницкий национальный медицинский университет им. Н. И. Пирогова, Украина, 2Научно-исследователький институт реабилитации инвалидов, Винница, Украина,

3Институт биохимии им. А. В. Палладина НАН Украины, Киев


Введение. Системная красная волчанка (СКВ) – мультисистемное заболевание соединитель-ной ткани и кровеносных сосудов, сопровождающееся развитием разнообразных нарушений в системе гемостаза. В 50% случаев СКВ сопряжена с антифосфолипидным синдромом (АФЛС) – иммунопатологическим процессом, который характеризуется образованием аутофосфолипид-ных антител и чаще всего проявляется артериальными, венозными, микрососудистыми тромбо-зами и акушерскими патологиями [1–4]. Антифосфолипидные антитела (АФАТ) – гетерогенная группа антител, антигенными мишенями которых являются отрицательно заряженные фосфо-липиды (кардиолипин, фосфатидилсерин и фосфатидилинозитол), фосфолипидсвязывающие белки плазмы крови, а также другие факторы, вовлеченные в гемостаз: протромбин, активиро-ванный протеин С, протеин S, тромбомодулин, бета-2-гликопротеин 1, аннексин 5, плазмин, тка-невый активатор плазминогена (ТАП), тромбин. Появление при СКВ аутоимунных антител раз-ного типа вызывает нарушение равновесия в протеоме гемостаза. Антифосфолипидные антитела блокируют белки мембраны эндотелия, которые выполняют антикоагулянтные функции, сни-жают активность бета-2-гликопротеина 1, аннексина 5 и протеина S. При АФЛС происходит также ингибирование фибринолиза, в результате чего нарушается функционирование системы гемо-стаза в целом [5–7].

Таким образом, нарушение функционирования системы гемостаза у больных СКВ, ассоции-рованной с АФЛС, является сложным процессом, связанным с многими факторами и сопрово-ждающимся развитием тромботических осложнений. К сожалению, несмотря на многочислен-ные исследования, подтверждающие участие АФАТ в развитии тромбозов, основные механизмы их действия пока остаются невыясненными [8]. Ранняя диагностика тромбофилического син-дрома при СКВ вызывает значительные затруднения, поскольку наличие АФАТ приводит к от-личающимся от реальной картины результатам лабораторных диагностических тестов. В связи с этой проблемой своевременная и информативная лабораторная диагностика состояния систе-мы гемостаза у больных СКВ является актуальной для современной медицины.

Цель данной работы – оценка состояния системы гемостаза больных СКВ, сопровождаю-щейся АФЛС, и изучение влияния антифосфолипидных антител на результаты хронометриче-ских коагуляционных тестов.

Материалы и методы исследования. Анализировали состояние системы свертывания крови 194 больных СКВ. Диагноз устанавливали на основании критериев ACR (1997) и формулировали в соответствии с классификацией, рекомендованной Ассоциацией ревматологов Украины (2002).

Кровь для исследований, взятую с помощью пункции из локтевой вены пациентов, сме-шивали с 3,8%-ным раствором лимоннокислого натрия в пропорции 9:1. Для получения плазмы кровь центрифугировали при 1200 g [9, 10]. Определение содержания фибриногена,



Беларуси

33

растворимых фибрин-мономерных комплексов (РФМК) выполняли согласно [11]. Оценку про-тромбинового времени (ПВ), активированного частичного тромбопластинового времени (АЧТВ) выполняли согласно диагностическим тестам работ [9, 10]. Активность протеина С (ПС) опре-деляли, используя активатор ПС, выделенный из яда щитомордника обыкновенного (Agkistrodon halys halys) [12]. Уровень антитромбина ІІІ (АТ ІІІ) определяли согласно методическим реко-мендациям KABI Diagnostica с использованием хромогенного субстрата S2238 для тромбина. Для характеристики состояния системы фибриноли-за оценивали активность ТАП [13]. Антифосфо-липидные антитела получали методом [14] из плазмы крови больных СКВ, имевших призна-ки антифосфолипидного синдрома.

Для активации протромбина в модельных системах использовали тромбопластин и активатор протромбина – экамулин, выделенный из яда эфы многочешуйчатой (Echis multisquamatus) [15, 16]. Модельная система включала 4 мкл/мл плазмы крови доноров в 0,05 М трис-HCL буфере (pH 7,4), 0,13 M NaCl, фракцию антител (25 мкг/мл), CaCl2 (10–3M) и хромогенный субстрат S2238 (0,3 мM).

Для активации фактора Х свертывания крови использовали активатор фактора Х (RVV) из яда гадюки Рассела. Модельная система включала 4 мкл/мл плазмы крови доноров в 0,05 М трис-HCL буфере (pH 7,4), 0,13 M NaCl, фракцию антител (25 мкг/мл), CaCl2 (10–3M) и хромогенный субстрат S2267 (0,3 мM).

Смеси инкубировали при температуре 37 °С, степень активации проферментов определяли по расщеплению соответствующего хромогенного субстрата при 405 и 492 нм на микроплан-шетном спектрофотометре Multiskan EX.

Результаты и их обсуждение. Анализ состояния системы свертывания крови 194 больных при СКВ выявил значительные колебания содержания фибриногена (рис. 1), накопление РФМК – маркера активации системы свертывания крови (от 0,017 до 0,14 г/л) у 49% больных, а также сни-жение до 37–69% активности ингибитора свертывания крови ПС у 34% и активности ТАП у 80% больных. Потенциал фибринолитической системы снижался, что опосредованно связано с истощением системы ПС.

Согласно данным литературы [17], уменьшение активности ПС связано с активностью его кофактора – протеина S. При СКВ АФАТ конкурируют за связывание протеина S с фосфолипид-ной мембраной, следствием чего является низкая скорость инактивации фактора Vа свертывания крови активированным ПС.

Истощение системы ПС, накопление РФМК, а также резкое снижение активности ТАП у больных СКВ может рассматриваться как фактор риска развития тромботических осложнений (см. таблицу).

Параметры свертывания крови и фибринолиза больных СКВ (S ± SD)

Показатель Доноры (n = 9) Пациенты (n = 194) Минимум Максимум

Ф, г/л 2,4 ± 0,1 3,1 ± 1,2 1,2 7,3АЧТВ, с 45,3 ± 0,4 46,8 ± 10,3 28 72ПИ, % 100,4 ± 1,1 96,4 ± 17,2 67 135АТШ, % 99,8 ± 2,1 97,9 ± 22,5 60 150ПС, % 100,1 ± 1,4 77,1 ± 22,2 52 128ТАП, IU/мл 2,05 ± 0,2 0,71 ± 0,46 0,15 1,85

Анализ результатов скринингового хронометрического теста АЧТВ выявил нарушение баланса между прокоагулянтным и антикоагулянтным звеньями системы свертывания крови. Показана значительная пролонгация времени свертывания плазмы крови в коагуляционном

Рис. 1. Содержание фибриногена в плазме крови паци-ентов, страдающих СКВ

33

растворимых фибрин-мономерных комплексов (РФМК) выполняли согласно [11]. Оценку про-тромбинового времени (ПВ), активированного частичного тромбопластинового времени (АЧТВ) выполняли согласно диагностическим тестам работ [9, 10]. Активность протеина С (ПС) опре-деляли, используя активатор ПС, выделенный из яда щитомордника обыкновенного (Agkistrodon halys halys) [12]. Уровень антитромбина ІІІ (АТ ІІІ) определяли согласно методическим реко-мендациям KABI Diagnostica с использованием хромогенного субстрата S2238 для тромбина. Для характеристики состояния системы фибриноли-за оценивали активность ТАП [13]. Антифосфо-липидные антитела получали методом [14] из плазмы крови больных СКВ, имевших призна-ки антифосфолипидного синдрома.

Для активации протромбина в модельных системах использовали тромбопластин и активатор протромбина – экамулин, выделенный из яда эфы многочешуйчатой (Echis multisquamatus) [15, 16]. Модельная система включала 4 мкл/мл плазмы крови доноров в 0,05 М трис-HCL буфере (pH 7,4), 0,13 M NaCl, фракцию антител (25 мкг/мл), CaCl2 (10–3M) и хромогенный субстрат S2238 (0,3 мM).

Для активации фактора Х свертывания крови использовали активатор фактора Х (RVV) из яда гадюки Рассела. Модельная система включала 4 мкл/мл плазмы крови доноров в 0,05 М трис-HCL буфере (pH 7,4), 0,13 M NaCl, фракцию антител (25 мкг/мл), CaCl2 (10–3M) и хромогенный субстрат S2267 (0,3 мM).

Смеси инкубировали при температуре 37 °С, степень активации проферментов определяли по расщеплению соответствующего хромогенного субстрата при 405 и 492 нм на микроплан-шетном спектрофотометре Multiskan EX.

Результаты и их обсуждение. Анализ состояния системы свертывания крови 194 больных при СКВ выявил значительные колебания содержания фибриногена (рис. 1), накопление РФМК – маркера активации системы свертывания крови (от 0,017 до 0,14 г/л) у 49% больных, а также сни-жение до 37–69% активности ингибитора свертывания крови ПС у 34% и активности ТАП у 80% больных. Потенциал фибринолитической системы снижался, что опосредованно связано с истощением системы ПС.

Согласно данным литературы [17], уменьшение активности ПС связано с активностью его кофактора – протеина S. При СКВ АФАТ конкурируют за связывание протеина S с фосфолипид-ной мембраной, следствием чего является низкая скорость инактивации фактора Vа свертывания крови активированным ПС.

Истощение системы ПС, накопление РФМК, а также резкое снижение активности ТАП у больных СКВ может рассматриваться как фактор риска развития тромботических осложнений (см. таблицу).

Параметры свертывания крови и фибринолиза больных СКВ (S ± SD)

Показатель Доноры (n = 9) Пациенты (n = 194) Минимум Максимум

Ф, г/л 2,4 ± 0,1 3,1 ± 1,2 1,2 7,3АЧТВ, с 45,3 ± 0,4 46,8 ± 10,3 28 72ПИ, % 100,4 ± 1,1 96,4 ± 17,2 67 135АТШ, % 99,8 ± 2,1 97,9 ± 22,5 60 150ПС, % 100,1 ± 1,4 77,1 ± 22,2 52 128ТАП, IU/мл 2,05 ± 0,2 0,71 ± 0,46 0,15 1,85

Анализ результатов скринингового хронометрического теста АЧТВ выявил нарушение баланса между прокоагулянтным и антикоагулянтным звеньями системы свертывания крови. Показана значительная пролонгация времени свертывания плазмы крови в коагуляционном

Рис. 1. Содержание фибриногена в плазме крови паци-ентов, страдающих СКВ



Беларуси

34

тесте АЧТВ у 41,4% больных, что свидетель-ствует о накоплении ингибиторов свертыва-ния крови, в том числе антифосфолипидных антител, характерных для СКВ. Присутствие ингибиторов свертывания крови затрудняет определение активности ПС в хронометриче-ском тесте, поэтому для определения его ак-тивности нами использован специфический хромогенный субстрат S2366 и фермент-активатор, выделенный из яда щитомордника обыкновенного [12].

Поскольку более продолжительное по вре-мени свертывание в хронометрических тестах может быть связано с накоплением характер-

ных для СКВ АФАТ, для правильной оценки результатов лабораторных диагностических тестов не-обходима информация о влиянии антител на отдельные компоненты системы свертывания крови.

Согласно данным литературы [17–19], антитела, обладающие эффектом волчаночного анти-коагулянта, оказывают влияние на процесс активации протромбина и фактора Х системы свер-тывания крови. В клинической практике общеизвестным показателем состояния коагуляцион-ного звена системы гемостаза является ПВ, которое характеризует факторы внешнего пути свер-тывания крови. Результат теста ПВ зависит от содержания факторов II, VII, X свертывания крови, фибриногена, а также от наличия патологических ингибиторов полимеризации фибрина. Установленная нами в тесте пролонгация времени свертывания плазмы крови у 27,7% больных согласуется с данными литературы.

Существует гипотеза, что в присутствии антител к протромбину его связывание с фосфоли-пидами клеточных мембран усиливается, что нарушает формирование активаторного комплекса и может продлевать время свертывания плазмы крови в фосфолипидзависимых коагуляцион-ных тестах [6, 17, 18].

Для более детального изучения влияния антител на процесс активации протромбина в диагностических лабораторных тестах нами была разработана модельная система, которая максимально отражала физиологические условия. Система содержала плазму крови доноров, а также фракцию суммарных антител, полученных из пула плазмы крови 12 пациентов, страдавших СКВ. В качестве активатора использовали тромбопластин. Процесс активации контролировали по расщеплению хромогенного субстрата S2238 (рис. 2). Результаты исследо-вания показали снижение степени активации протромбина тромбопластином в присутствии антител на 43% по сравнению с контролем.

В другой модельной схеме в качестве активатора протромбина использовали экамулин – фер-мент яда эфы многочешуйчатой, который обладает специфичностью и активирует непосред-

Рис. 2. Влияние антител, выделенных из плазмы крови пациентов, страдающих СКВ, на активацию протромби-на тромбопластином в плазме крови доноров (2) и в кон-

троле (1)

Рис. 3. Влияние антител, выделенных из плазмы крови пациентов (A, B, C, D, E), страдающих СКВ, на процесс акти-вации протромбина экамулином в плазме крови доноров; К – контроль. Концентрация антител 25 мкг/мл

34

тесте АЧТВ у 41,4% больных, что свидетель-ствует о накоплении ингибиторов свертыва-ния крови, в том числе антифосфолипидных антител, характерных для СКВ. Присутствие ингибиторов свертывания крови затрудняет определение активности ПС в хронометриче-ском тесте, поэтому для определения его ак-тивности нами использован специфический хромогенный субстрат S2366 и фермент-активатор, выделенный из яда щитомордника обыкновенного [12].

Поскольку более продолжительное по вре-мени свертывание в хронометрических тестах может быть связано с накоплением характер-

ных для СКВ АФАТ, для правильной оценки результатов лабораторных диагностических тестов не-обходима информация о влиянии антител на отдельные компоненты системы свертывания крови.

Согласно данным литературы [17–19], антитела, обладающие эффектом волчаночного анти-коагулянта, оказывают влияние на процесс активации протромбина и фактора Х системы свер-тывания крови. В клинической практике общеизвестным показателем состояния коагуляцион-ного звена системы гемостаза является ПВ, которое характеризует факторы внешнего пути свер-тывания крови. Результат теста ПВ зависит от содержания факторов II, VII, X свертывания крови, фибриногена, а также от наличия патологических ингибиторов полимеризации фибрина. Установленная нами в тесте пролонгация времени свертывания плазмы крови у 27,7% больных согласуется с данными литературы.

Существует гипотеза, что в присутствии антител к протромбину его связывание с фосфоли-пидами клеточных мембран усиливается, что нарушает формирование активаторного комплекса и может продлевать время свертывания плазмы крови в фосфолипидзависимых коагуляцион-ных тестах [6, 17, 18].

Для более детального изучения влияния антител на процесс активации протромбина в диагностических лабораторных тестах нами была разработана модельная система, которая максимально отражала физиологические условия. Система содержала плазму крови доноров, а также фракцию суммарных антител, полученных из пула плазмы крови 12 пациентов, страдавших СКВ. В качестве активатора использовали тромбопластин. Процесс активации контролировали по расщеплению хромогенного субстрата S2238 (рис. 2). Результаты исследо-вания показали снижение степени активации протромбина тромбопластином в присутствии антител на 43% по сравнению с контролем.

В другой модельной схеме в качестве активатора протромбина использовали экамулин – фер-мент яда эфы многочешуйчатой, который обладает специфичностью и активирует непосред-

Рис. 2. Влияние антител, выделенных из плазмы крови пациентов, страдающих СКВ, на активацию протромби-на тромбопластином в плазме крови доноров (2) и в кон-

троле (1)

Рис. 3. Влияние антител, выделенных из плазмы крови пациентов (A, B, C, D, E), страдающих СКВ, на процесс акти-вации протромбина экамулином в плазме крови доноров; К – контроль. Концентрация антител 25 мкг/мл



Беларуси

35

ственно протромбин. Использование эка-мулина позволило исключить влияние факторов внешнего пути свертывания кро-ви и фосфолипидов на процесс активации протромбина [15, 16].

Исследование влияния суммарной фрак-ции АФАТ, выделенных из плазмы крови больных СКВ, на процесс активации про-тромбина показало снижение степени акти-вации протромбина экамулином на 36%.

Кроме фракции антител из пула плазмы крови 12 больных были получены антитела из плазмы крови больных (n = 27) и изучено их влияние на процесс активации протром-бина. Показано, что в 15 случаях наблюдает-ся снижение степени активации протромби-на в модельных системах на 15–40% и в 12 случаях эффект антител не обнаружен. Полученные данные свидетельствуют о том, что антитела к протромбину различаются по аффинности. На рис. 3 приведен пример различного действия фрак-ций антител, выделенных из плазмы крови 5 пациентов, страдавших СКВ. Таким образом, использо-вание экамулина подтверждает, что АФАТ взаимодействуют непосредственно с протромбином и препятствуют его активации, следствием чего может быть пролонгация времени свертывания в хронометрических тестах. Показано, что степень активации протромбина в присутствии АФАТ в модельных системах с использованием тромбопластина и экамулина снижается практически одинаково.

Значительный вклад в процесс свертывания плазмы крови при действии тромбопластина вносит фактор Х свертывания крови. Для определения влияния антител на активацию фактора Х нами соз-дана модельная система с использованием активатора из яда гадюки Рассела, который, подобно эка-мулину, исключает влияние других факторов свертывания крови на процесс активации профермен-та. Нами были использованы фракции антител, выделенные из плазмы крови пациентов, страдавших СКВ (n = 15). Так, в 9 случаях наблюдалось снижение степени активации фактора Х системы сверты-вания крови до 50% и в 6 случаях антитела не влияли на процесс активации профермента (рис. 4).

Таким образом, использование нефизиологических активаторов проферментов внешнего пути свертывания крови дало возможность показать непосредственное влияние АФАТ на про-цесс активации проферментов, что приводит к пролонгации времени свертывания плазмы кро-ви. Применение хромогенных субстратов позволило исключить влияние ингибиторов полиме-ризации фибрина и подтвердить ингибирующее действие АФАТ.

Заключение. Анализ результатов диагностических тестов, полученных при исследовании образ-цов плазмы крови пациентов, страдавших СКВ, выявил нарушение равновесия между коагулянтным и антикоагулянтным звеньями системы гемостаза и системой фибринолиза. Пролонгация времени свертывания плазмы крови в тестах ПВ и АЧТВ, однако, не является показателем снижения прокоагу-лянтного потенциала крови, о чем свидетельствует накопление маркеров тромбинемии (высокое содер-жание фибриногена, РФМК и снижение активности ПС). Информация о влиянии антител, особенно на компоненты прокоагулянтного звена, является важной для объективной трактовки результатов диагно-стических тестов. В связи с этим для своевременного выявления активации системы свертывания и прогнозирования развития тромботических осложнений, характерных для данной патологии, необ-ходимо проведение комплексного анализа показателей системы свертывания крови и фибринолиза.


1. Д я д и к А. И., Б а г р и й А. Е. Системная красная волчанка. Донецк, 2003.2. L e v i n e J. S., B r a n c h D. W., R a u c h J. // N. Engl. J. Med. 2002. Vol. 346, N 10. P. 752–763.3. L e v i n J. S., S a l o v i c h-P a l m L., S a w a y a K. L. et al. // Stroke. 1997. Vol. 28. P. 1660–1665.

Рис. 4. Влияние антител, выделенных из плазмы крови паци-ентов (A, B, C, D, E), страдающих СКВ, на процесс активации фактора Х свертывания крови в плазме крови доноров;

К – контроль. Концентрация антител 25 мкг/мл

35

ственно протромбин. Использование эка-мулина позволило исключить влияние факторов внешнего пути свертывания кро-ви и фосфолипидов на процесс активации протромбина [15, 16].

Исследование влияния суммарной фрак-ции АФАТ, выделенных из плазмы крови больных СКВ, на процесс активации про-тромбина показало снижение степени акти-вации протромбина экамулином на 36%.

Кроме фракции антител из пула плазмы крови 12 больных были получены антитела из плазмы крови больных (n = 27) и изучено их влияние на процесс активации протром-бина. Показано, что в 15 случаях наблюдает-ся снижение степени активации протромби-на в модельных системах на 15–40% и в 12 случаях эффект антител не обнаружен. Полученные данные свидетельствуют о том, что антитела к протромбину различаются по аффинности. На рис. 3 приведен пример различного действия фрак-ций антител, выделенных из плазмы крови 5 пациентов, страдавших СКВ. Таким образом, использо-вание экамулина подтверждает, что АФАТ взаимодействуют непосредственно с протромбином и препятствуют его активации, следствием чего может быть пролонгация времени свертывания в хронометрических тестах. Показано, что степень активации протромбина в присутствии АФАТ в модельных системах с использованием тромбопластина и экамулина снижается практически одинаково.

Значительный вклад в процесс свертывания плазмы крови при действии тромбопластина вносит фактор Х свертывания крови. Для определения влияния антител на активацию фактора Х нами соз-дана модельная система с использованием активатора из яда гадюки Рассела, который, подобно эка-мулину, исключает влияние других факторов свертывания крови на процесс активации профермен-та. Нами были использованы фракции антител, выделенные из плазмы крови пациентов, страдавших СКВ (n = 15). Так, в 9 случаях наблюдалось снижение степени активации фактора Х системы сверты-вания крови до 50% и в 6 случаях антитела не влияли на процесс активации профермента (рис. 4).

Таким образом, использование нефизиологических активаторов проферментов внешнего пути свертывания крови дало возможность показать непосредственное влияние АФАТ на про-цесс активации проферментов, что приводит к пролонгации времени свертывания плазмы кро-ви. Применение хромогенных субстратов позволило исключить влияние ингибиторов полиме-ризации фибрина и подтвердить ингибирующее действие АФАТ.

Заключение. Анализ результатов диагностических тестов, полученных при исследовании образ-цов плазмы крови пациентов, страдавших СКВ, выявил нарушение равновесия между коагулянтным и антикоагулянтным звеньями системы гемостаза и системой фибринолиза. Пролонгация времени свертывания плазмы крови в тестах ПВ и АЧТВ, однако, не является показателем снижения прокоагу-лянтного потенциала крови, о чем свидетельствует накопление маркеров тромбинемии (высокое содер-жание фибриногена, РФМК и снижение активности ПС). Информация о влиянии антител, особенно на компоненты прокоагулянтного звена, является важной для объективной трактовки результатов диагно-стических тестов. В связи с этим для своевременного выявления активации системы свертывания и прогнозирования развития тромботических осложнений, характерных для данной патологии, необ-ходимо проведение комплексного анализа показателей системы свертывания крови и фибринолиза.


1. Д я д и к А. И., Б а г р и й А. Е. Системная красная волчанка. Донецк, 2003.2. L e v i n e J. S., B r a n c h D. W., R a u c h J. // N. Engl. J. Med. 2002. Vol. 346, N 10. P. 752–763.3. L e v i n J. S., S a l o v i c h-P a l m L., S a w a y a K. L. et al. // Stroke. 1997. Vol. 28. P. 1660–1665.

Рис. 4. Влияние антител, выделенных из плазмы крови паци-ентов (A, B, C, D, E), страдающих СКВ, на процесс активации фактора Х свертывания крови в плазме крови доноров;

К – контроль. Концентрация антител 25 мкг/мл



Беларуси

4. H a n l y J. G. // Can. Med. Assoc. J. 2003. Vol. 168, N 13. P. 1675–1682. 5. K h a m a s h t a M. A., G u a d r a d o M. J., M u j i c F. et al. // N. Engl. J. Med. 1995. Vol. 332, N 15. P. 993–997.6. F i s c h e r M. J., R a u c h J., L e v i n e J. S. // Semin. Nephrol. 2007. Vol. 27, N 1. P. 35–46.7. Н а с о н о в Е. Л., Б а р а н о в А. А., Ш и л к и н а Н. П., А л е к б е р о в а С. С. Патология сосудов при антифос-

фолипидном синдроме. М.; Ярославль, 1995.8. K e s v a n i S. C., C h a u d a n N. // J. R. Soc. Med. 2002. Vol. 95, N 7. P. 336–342.9. И в а н о в Е. П. Диагностика нарушений гемостаза. Минск, 1983.10. К о з и н е ц Г. И., М а к а р о в В. А. Исследование системы крови в клинической практике. М., 1997.11. Сучасні методи лабораторної діагностики внутрішньосудинного мікросзідання крові: метод. рекомендації.

Київ, 1994.12. Г о р н и ц к а я О. В., П л а т о н о в а Т. Н. // Биомед. химия. 2003. Т. 49, № 5. С. 470–478.13. П л а т о н о в а Т. Н., С а в ч у к А. Н., Р о в и н с к а я И. Н. // Лаб. диагностика. 2000. № 2. С. 15 – 17.14. Antibodies: a laboratory manual / by ed. Harlow, David Lane. N. Y., 1988.15. С о л о в ь е в Д. С., П л а т о н о в а Т. Н., У г а р о в а Т. П. // Биохимия. 1996. Т. 61. Вып. 6. С. 1094–1105.16. П л а т о н о в а Т. Н., С у ш к о Е. А., П е т р о в А. В., С о л о в ь е в Д. А. // Укр. биохим. журн. 1995. Т. 67, № 4.

С. 75–80.17. O o s t i n g J. D., D e r k s e n R. H. W. M., B o b b i n k I. W. et al. // Blood. 1993. Vol. 81. P. 2518–2625.18. G a l l i M., B e r e t t a G., D a l d o s s i M. et al. // Thromb. Haemostasis. 1997. Vol. 77, N 4. P. 486–491.19. B r a n d t J. T., T r i p l e t t D. A., Rock W. A. et al. // Arch. Patol. Lab. Med. 1991. Vol. 115, N 2. P. 109–114.

S. V. SHEVCHUK 1, 2, O. V. GORNITSKA 3, T. M. CHERNISHENKO 3, A. N. SAVCHUK 3, T. N. PLATONOVA 3

EFFECT OF ANTIPHOSPHOLIPID ANTIBODIES ON THE RESULTS OF CHRONOMETRIC COAGULATIVE TESTS IN SYSTEMIC LUPUS ERYTHEMATOSIS

1Pirogov National University, Vinnitsa, Ukraine, 2Research Institute of Invalid Rehabilitation, Vinnitsa, Ukraine,

3Palladin Biochemical Institute of NSA, Ukraine, Kyev

Summary

The analysis of the hemostasis system condition in systemic lupus erythematosis (SLE) showed that the disorder of blood coagulation system and fibrinolysis were of different character. On the one hand, the coagulation time delay in coagulative tests of activated partial thromboplastin time and prothrombin time was seen, and, on the other hand, thrombophilia markers were accumulated, which evidenced the activation of blood coagulation system. The delayed time of blood plasma coagula-tion in diagnostic tests associated with the presence of typical for SLE antiphospholipid antibodies does not exclude the thrombosis development. It is shown in the model systems that the autoantibodies can decrease the activation degree of pro-thrombin and blood coagulation X factor; therefore, performing the laboratory diagnosis with the aim to get objective infor-mation on the hemostasis system condition in the SLE complex approach is necessary.

4. H a n l y J. G. // Can. Med. Assoc. J. 2003. Vol. 168, N 13. P. 1675–1682. 5. K h a m a s h t a M. A., G u a d r a d o M. J., M u j i c F. et al. // N. Engl. J. Med. 1995. Vol. 332, N 15. P. 993–997.6. F i s c h e r M. J., R a u c h J., L e v i n e J. S. // Semin. Nephrol. 2007. Vol. 27, N 1. P. 35–46.7. Н а с о н о в Е. Л., Б а р а н о в А. А., Ш и л к и н а Н. П., А л е к б е р о в а С. С. Патология сосудов при антифос-

фолипидном синдроме. М.; Ярославль, 1995.8. K e s v a n i S. C., C h a u d a n N. // J. R. Soc. Med. 2002. Vol. 95, N 7. P. 336–342.9. И в а н о в Е. П. Диагностика нарушений гемостаза. Минск, 1983.10. К о з и н е ц Г. И., М а к а р о в В. А. Исследование системы крови в клинической практике. М., 1997.11. Сучасні методи лабораторної діагностики внутрішньосудинного мікросзідання крові: метод. рекомендації.

Київ, 1994.12. Г о р н и ц к а я О. В., П л а т о н о в а Т. Н. // Биомед. химия. 2003. Т. 49, № 5. С. 470–478.13. П л а т о н о в а Т. Н., С а в ч у к А. Н., Р о в и н с к а я И. Н. // Лаб. диагностика. 2000. № 2. С. 15 – 17.14. Antibodies: a laboratory manual / by ed. Harlow, David Lane. N. Y., 1988.15. С о л о в ь е в Д. С., П л а т о н о в а Т. Н., У г а р о в а Т. П. // Биохимия. 1996. Т. 61. Вып. 6. С. 1094–1105.16. П л а т о н о в а Т. Н., С у ш к о Е. А., П е т р о в А. В., С о л о в ь е в Д. А. // Укр. биохим. журн. 1995. Т. 67, № 4.

С. 75–80.17. O o s t i n g J. D., D e r k s e n R. H. W. M., B o b b i n k I. W. et al. // Blood. 1993. Vol. 81. P. 2518–2625.18. G a l l i M., B e r e t t a G., D a l d o s s i M. et al. // Thromb. Haemostasis. 1997. Vol. 77, N 4. P. 486–491.19. B r a n d t J. T., T r i p l e t t D. A., Rock W. A. et al. // Arch. Patol. Lab. Med. 1991. Vol. 115, N 2. P. 109–114.

S. V. SHEVCHUK 1, 2, O. V. GORNITSKA 3, T. M. CHERNISHENKO 3, A. N. SAVCHUK 3, T. N. PLATONOVA 3

EFFECT OF ANTIPHOSPHOLIPID ANTIBODIES ON THE RESULTS OF CHRONOMETRIC COAGULATIVE TESTS IN SYSTEMIC LUPUS ERYTHEMATOSIS

1Pirogov National University, Vinnitsa, Ukraine, 2Research Institute of Invalid Rehabilitation, Vinnitsa, Ukraine,

3Palladin Biochemical Institute of NSA, Ukraine, Kyev

Summary

The analysis of the hemostasis system condition in systemic lupus erythematosis (SLE) showed that the disorder of blood coagulation system and fibrinolysis were of different character. On the one hand, the coagulation time delay in coagulative tests of activated partial thromboplastin time and prothrombin time was seen, and, on the other hand, thrombophilia markers were accumulated, which evidenced the activation of blood coagulation system. The delayed time of blood plasma coagula-tion in diagnostic tests associated with the presence of typical for SLE antiphospholipid antibodies does not exclude the thrombosis development. It is shown in the model systems that the autoantibodies can decrease the activation degree of pro-thrombin and blood coagulation X factor; therefore, performing the laboratory diagnosis with the aim to get objective infor-mation on the hemostasis system condition in the SLE complex approach is necessary.



Беларуси

37


УДК 615.322

Л. Н. НИКОЛАЕВИЧ, С. Э. ОГУРЦОВА, А. Е. МАШКОВИЧ, В. Ю. АФОНИН, Л. П. МАЛЕЙ, М. В. КОВАЛЕВА, М. В. АНИСОВИЧ, Е. В. МОРОЗОВА

ВЛИЯНИЕ ЭКСТРАКТА Schizandra chinenSiS НА КЛЕТОЧНЫЙ СОСТАВ ПЕРИФЕРИЧЕСКОЙ КРОВИ

Научно-производственный центр «Институт фармакологии и биохимии НАН Беларуси», Минск(Поступила в редакцию 10.03.2008)

Введение. В течение многих столетий лимонник китайский (Schizandra chinensis) использу-ется в медицине [1] благодаря наличию в нем активных ингредиентов – дибензоциклооктановых лигнанов (схизандрина, схизандрола, гомизина), обеспечивающих его основные фармакологиче-ские свойства: гепатозащитные, адаптогенные и антиоксидантные [2–4]. Следует отметить, что лимонник китайский относят к «пищевым» лекарствам, так как он давно и широко применяется в пищевой промышленности из-за высокого содержания в нем эфирного масла, органических кислот, углеводов, витаминов А, Р, C, E, микроэлементов и др. [5, 6].

Повышение резистентности организма при использовании многих адаптогенов связано с их влиянием на систему крови, которая прямо и опосредованно реагирует на воздействия различ-ных факторов, отражая физиологическое состояние организма [7, 8]. Особенностью крови как функциональной системы является то, что она объединяет работу многих физиологических си-стем организма, участвуя наряду с центральной нервной системой и гуморальными регулятора-ми в интеграции его ответа.

В научной литературе практически отсутствуют исследования о влиянии лимонника китай-ского на качественные и количественные характеристики крови. Есть вопросы и с определением его эффективной концентрации, способной вызвать определенные сдвиги в состоянии и функ-ции форменных элементов крови.

Цель настоящей работы – исследование влияния водного экстракта лимонника китайского в различных концентрациях на гематологические показатели крови крыс.

Материалы и методы исследования. Работа выполнена на крысах (самцы и самки) линии Wistar (n = 30) в возрасте 3 мес. со средней массой тела 200 г. Животных, разделенных на конт-рольную и опытные группы (по 5 в каждой) содержали при 12-часовом световом режиме, на стандартном брикетированном корме, при свободном доступе к воде (экспериментально-биологическая клиника ИФБ НАН Беларуси). Перед началом введения препаратов животных со-держали в карантинных условиях в течение двух недель. В работе использовали 0,12%-ные и 0,4%-ные водные растворы лимонника, которые были приготовлены в РУП «Научно-практический центр Национальной академии наук Беларуси по продовольствию». Водные рас-творы лимонника вводили в желудок крысам перорально (зондом) согласно рекомендациям [9], т. е. по 5 мл 2 раза в день на 200 г массы тела животного в течение 30 дней. Крысы контрольной группы получали дистиллированную воду.

Спустя 30 сут из боковой хвостовой вены крыс осуществляли забор крови в объеме 20 мкл и проводили гематологический анализ (анализатор Humacaunt, Германия). Кровь разводили в го-товом растворе (Human GmbH, Германия) в соотношении 1:10 и определяли количество эритро-цитов (×1012/л), лейкоцитов (×109/л), тромбоцитов (×109/л), лимфоцитов (×109/л), моноцитов (×109/л), гранулоцитов (×109/л), величину гематокрита (%), концентрацию гемоглобина (г/л), средний объ-ем эритроцитов (мкм3), количество лимфоцитов (%), моноцитов (%), гранулоцитов (%) [10].

37


УДК 615.322

Л. Н. НИКОЛАЕВИЧ, С. Э. ОГУРЦОВА, А. Е. МАШКОВИЧ, В. Ю. АФОНИН, Л. П. МАЛЕЙ, М. В. КОВАЛЕВА, М. В. АНИСОВИЧ, Е. В. МОРОЗОВА

ВЛИЯНИЕ ЭКСТРАКТА Schizandra chinenSiS НА КЛЕТОЧНЫЙ СОСТАВ ПЕРИФЕРИЧЕСКОЙ КРОВИ

Научно-производственный центр «Институт фармакологии и биохимии НАН Беларуси», Минск(Поступила в редакцию 10.03.2008)

Введение. В течение многих столетий лимонник китайский (Schizandra chinensis) использу-ется в медицине [1] благодаря наличию в нем активных ингредиентов – дибензоциклооктановых лигнанов (схизандрина, схизандрола, гомизина), обеспечивающих его основные фармакологиче-ские свойства: гепатозащитные, адаптогенные и антиоксидантные [2–4]. Следует отметить, что лимонник китайский относят к «пищевым» лекарствам, так как он давно и широко применяется в пищевой промышленности из-за высокого содержания в нем эфирного масла, органических кислот, углеводов, витаминов А, Р, C, E, микроэлементов и др. [5, 6].

Повышение резистентности организма при использовании многих адаптогенов связано с их влиянием на систему крови, которая прямо и опосредованно реагирует на воздействия различ-ных факторов, отражая физиологическое состояние организма [7, 8]. Особенностью крови как функциональной системы является то, что она объединяет работу многих физиологических си-стем организма, участвуя наряду с центральной нервной системой и гуморальными регулятора-ми в интеграции его ответа.

В научной литературе практически отсутствуют исследования о влиянии лимонника китай-ского на качественные и количественные характеристики крови. Есть вопросы и с определением его эффективной концентрации, способной вызвать определенные сдвиги в состоянии и функ-ции форменных элементов крови.

Цель настоящей работы – исследование влияния водного экстракта лимонника китайского в различных концентрациях на гематологические показатели крови крыс.

Материалы и методы исследования. Работа выполнена на крысах (самцы и самки) линии Wistar (n = 30) в возрасте 3 мес. со средней массой тела 200 г. Животных, разделенных на конт-рольную и опытные группы (по 5 в каждой) содержали при 12-часовом световом режиме, на стандартном брикетированном корме, при свободном доступе к воде (экспериментально-биологическая клиника ИФБ НАН Беларуси). Перед началом введения препаратов животных со-держали в карантинных условиях в течение двух недель. В работе использовали 0,12%-ные и 0,4%-ные водные растворы лимонника, которые были приготовлены в РУП «Научно-практический центр Национальной академии наук Беларуси по продовольствию». Водные рас-творы лимонника вводили в желудок крысам перорально (зондом) согласно рекомендациям [9], т. е. по 5 мл 2 раза в день на 200 г массы тела животного в течение 30 дней. Крысы контрольной группы получали дистиллированную воду.

Спустя 30 сут из боковой хвостовой вены крыс осуществляли забор крови в объеме 20 мкл и проводили гематологический анализ (анализатор Humacaunt, Германия). Кровь разводили в го-товом растворе (Human GmbH, Германия) в соотношении 1:10 и определяли количество эритро-цитов (×1012/л), лейкоцитов (×109/л), тромбоцитов (×109/л), лимфоцитов (×109/л), моноцитов (×109/л), гранулоцитов (×109/л), величину гематокрита (%), концентрацию гемоглобина (г/л), средний объ-ем эритроцитов (мкм3), количество лимфоцитов (%), моноцитов (%), гранулоцитов (%) [10].



Беларуси

38

Статистическую обработку проводили с использованием пакета анализа данных Excel. Достоверность оценивали по t-критерию Стьюдента с учетом дисперсии (F-тест).

Результаты и их обсуждение. Анализ состояния метаболических процессов в организ-ме животных контрольной и опытных групп показал, что все исследуемые показатели кро-ви находятся в пределах физиологических норм. Спустя 30 сут после перорального введе-ния водных растворов лимонника в концентрациях 0,12 и 0,4% были выявлены различия между контрольной и опытными группами по некоторым гематологическим показателям (см. таблицу).

Гематологические показатели самцов и самок крыс после 30-суточного введения в желудок водного экстракта лимонника китайского в различных концентрациях

Показатель Животные КонтрольКонцентрация лимонника (M ± m)

0,12% 0,4%

Лейкоциты, ×109/л Самцы 14,30 ± 0,91 18,70 ± 0,35* 21,53 ± 2,32*

Самки 9,84 ± 0,84 14,03 ± 0,04* 16,80 ± 0,06*

Эритроциты, ×1012/л Самцы 9,00 ± 0,53 8,71 ± 0,43 8,66 ± 0,50

Самки 8,41 ± 0,17 9,21 ± 0,01 8,63 ± 0,22

Тромбоциты, ×109/л Самцы 658,33 ± 24,36 598,70 ± 21,65 567,00 ± 44,71

Самки 665,33 ± 28,59 713,00 ± 0,01 760,00 ± 63,29

Средний объемэритроцитов, мкм3

Самцы 55,67 ± 1,20 53,70 ± 1,65 58,33 ± 1,45

Самки 56,33 ± 1,20 56,00 ± 0,01 57,96 ± 0,04

Концентрация гемоглобина, г/л

Самцы 151,00 ± 11,50 141,70 ± 1,35 155,67 ± 1,33

Самки 147,00 ± 6,93 155,00 ± 0,01 151,67 ± 2,19

Величина гематокрита, %

Самцы 49,87 ± 2,91 46,20 ± 0,85 50,40 ± 1,67

Самки 47,40 ± 2,11 51,40 ± 0,01 50,07 ± 1,33

Лимфоциты, % Самцы 77,40 ± 4,97 81,33 ± 2,68 84,23 ± 1,01

Самки 66,03 ± 6,16 72,70 ± 0,01 58,53 ± 5,54

Гранулоциты, % Самцы 18,90 ± 3,38 14,17 ± 1,88 13,27 ± 0,78

Самки 29,07 ± 6,32 24,60 ± 0,01 38,67 ± 5,35

Моноциты, % Самцы 3,67 ± 1,79 4,33 ± 0,72 2,50 ± 1,16

Самки 4,90 ± 2,06 2,70 ± 0,01 1,65 ± 0,03

Лимфоциты, ×109/л Самцы 11,11 ± 1,10 15,23 ± 0,19* 18,10 ± 1,81*

Самки 6,50 ± 0,79 10,30 ± 0,01* 9,75 ± 0,98

Гранулоциты, ×109/л Самцы 2,70 ± 0,53 2,67 ± 0,40 2,89 ± 0,44

Самки 2,85 ± 0,60 3,48 ± 0,01 6,25 ± 0,88*

Моноциты, ×109/л Самцы 0,51 ± 0,23 0,82 ± 0,15 0,54 ± 0,29

Самки 0,52 ± 0,26 0,37 ± 0,01 0,29 ± 0,01

* Достоверность различий по сравнению с контрольной группой − Р < 0,05.

38

Статистическую обработку проводили с использованием пакета анализа данных Excel. Достоверность оценивали по t-критерию Стьюдента с учетом дисперсии (F-тест).

Результаты и их обсуждение. Анализ состояния метаболических процессов в организ-ме животных контрольной и опытных групп показал, что все исследуемые показатели кро-ви находятся в пределах физиологических норм. Спустя 30 сут после перорального введе-ния водных растворов лимонника в концентрациях 0,12 и 0,4% были выявлены различия между контрольной и опытными группами по некоторым гематологическим показателям (см. таблицу).

Гематологические показатели самцов и самок крыс после 30-суточного введения в желудок водного экстракта лимонника китайского в различных концентрациях

Показатель Животные КонтрольКонцентрация лимонника (M ± m)

0,12% 0,4%

Лейкоциты, ×109/л Самцы 14,30 ± 0,91 18,70 ± 0,35* 21,53 ± 2,32*

Самки 9,84 ± 0,84 14,03 ± 0,04* 16,80 ± 0,06*

Эритроциты, ×1012/л Самцы 9,00 ± 0,53 8,71 ± 0,43 8,66 ± 0,50

Самки 8,41 ± 0,17 9,21 ± 0,01 8,63 ± 0,22

Тромбоциты, ×109/л Самцы 658,33 ± 24,36 598,70 ± 21,65 567,00 ± 44,71

Самки 665,33 ± 28,59 713,00 ± 0,01 760,00 ± 63,29

Средний объемэритроцитов, мкм3

Самцы 55,67 ± 1,20 53,70 ± 1,65 58,33 ± 1,45

Самки 56,33 ± 1,20 56,00 ± 0,01 57,96 ± 0,04

Концентрация гемоглобина, г/л

Самцы 151,00 ± 11,50 141,70 ± 1,35 155,67 ± 1,33

Самки 147,00 ± 6,93 155,00 ± 0,01 151,67 ± 2,19

Величина гематокрита, %

Самцы 49,87 ± 2,91 46,20 ± 0,85 50,40 ± 1,67

Самки 47,40 ± 2,11 51,40 ± 0,01 50,07 ± 1,33

Лимфоциты, % Самцы 77,40 ± 4,97 81,33 ± 2,68 84,23 ± 1,01

Самки 66,03 ± 6,16 72,70 ± 0,01 58,53 ± 5,54

Гранулоциты, % Самцы 18,90 ± 3,38 14,17 ± 1,88 13,27 ± 0,78

Самки 29,07 ± 6,32 24,60 ± 0,01 38,67 ± 5,35

Моноциты, % Самцы 3,67 ± 1,79 4,33 ± 0,72 2,50 ± 1,16

Самки 4,90 ± 2,06 2,70 ± 0,01 1,65 ± 0,03

Лимфоциты, ×109/л Самцы 11,11 ± 1,10 15,23 ± 0,19* 18,10 ± 1,81*

Самки 6,50 ± 0,79 10,30 ± 0,01* 9,75 ± 0,98

Гранулоциты, ×109/л Самцы 2,70 ± 0,53 2,67 ± 0,40 2,89 ± 0,44

Самки 2,85 ± 0,60 3,48 ± 0,01 6,25 ± 0,88*

Моноциты, ×109/л Самцы 0,51 ± 0,23 0,82 ± 0,15 0,54 ± 0,29

Самки 0,52 ± 0,26 0,37 ± 0,01 0,29 ± 0,01

* Достоверность различий по сравнению с контрольной группой − Р < 0,05.



Беларуси

39

Важное значение в оценке физиологического состояния организма животных и его реактив-ности имеет содержание показателей белой крови – лейкоцитов. Из таблицы видно, что количе-ство лейкоцитов у самцов и самок, которым вводили лимонник в концентрациях 0,12 и 0,4%, выше, чем у животных контрольной группы. Анализ полученных результатов показал, что ин-тенсивность изменения в морфологическом составе крови крыс зависела от концентрации рас-твора. Так, при введении лимонника в концентрации 0,12% количество лейкоцитов у самцов уве-личилось на 30% (Р < 0,05), у самок – на 43% (Р < 0,05) по сравнению с контролем, а при введении животным 0,4%-ного раствора – соответственно на 50 и 70%. Таким образом, по мере увеличе-ния концентрации лимонника уровень лейкоцитов в крови самцов и самок возрастал.

Сдвиги в лейкоцитарной формуле у животных опытных групп выражались в лимфоцитозе (см. таблицу). Достоверные различия (Р < 0,05) по количеству лимфоцитов отмечены у самцов, получавших лимонник как в концентрации 0,12%, так и в концентрации 0,4%, по сравнению с животными, получавшими дистиллированную воду. Аналогичная картина наблюдалась у са-мок в отношении гранулоцитов: у крыс, получавших лимонник в концентрации 0,4%, доля гра-нулоцитов по сравнению с таковой у животных контрольной группы увеличилась на 33%, а их абсолютное значение возросло от 2,85 ± 0,60 до 6,25 ± 0,88 (×109/л). Введение лимонника в кон-центрации 0,12% также приводило к увеличению количества гранулоцитов, однако указанные различия статистически не достоверны. При изучении воздействия данных концентраций лимонника на гематологические показатели крови различия между контрольной и опытными группами по количеству моноцитов не выявлены (см. таблицу).

Показатели красной крови изменялись однотипно как у самок, так и у самцов. Так, например, у животных в зависимости от пола выявлено лишь незначительное увеличение среднего объема эритроцитов (самцы – 58,33 ± 1,45 мкм3, самки – 57,96 ± 0,04 мкм3), гемоглобина (соответственно 155,67 ± 1,33 и 151,67 ± 2,19 г/л), гематокрита (50,40 ± 1,67 и 50,07 ± 1,33%), что не превышало кон-трольный уровень (см. таблицу). Величина гематокрита у самцов, получавших лимонник в концен-трации 0,4% (50,40 ± 1,67%), была выше, чем у животных, получавших лимонник в концентрации 0,12% (46,20 ± 0,85%) (Р < 0,05). Также показано, что при введении животным водного экстракта ли-монника обеих концентраций достоверных изменений в количестве эритроцитов не наблюдается. Полученные нами результаты согласуются с литературными данными и свидетельствуют о том, что стимуляция эритропоэза действующими веществами адаптогенов в наибольшей степени проявляет-ся в условиях мышечной деятельности, т. е. на измененном функциональном фоне, а в условиях го-меостаза фитопрепараты практически не оказывают влияния на эритропоэтическую функцию [11].

Важное значение в адаптивно-компенсаторных реакциях организма играют тромбоциты, которые участвуют в гемостазе, воспалительных и иммунологических реакциях. С целью выяв-ления ответной реакции организма крыс на введение водных экстрактов лимонника китайского разной концентрации определяли количество тромбоцитов (см. таблицу). Как показывают результаты исследования, у животных обоего пола достоверных изменений количества тромбо-цитов по сравнению с таковым в контроле не наблюдается.

Заключение. В проведенном нами исследовании установлено, что изменения в гематологи-ческом составе крови крыс носят неспецифический характер, степень их выраженности зависит как от концентрации введенного раствора, так и от пола животных. Показано, что при длитель-ном (30 сут) введении в желудок лимонника в концентрациях 0,12 и 0,4% достоверно увеличива-ется уровень иммунокомпетентных клеток (лимфоцитов, гранулоцитов), что, по-видимому, сви-детельствует о иммуностимулирующих свойствах данного экстракта. При ежедневном введении одинакового объема водного экстракта лимонника животным обоего пола (50 мл/кг) наиболее выраженные эффекты наблюдались при концентрации 0,4%.


1. И б р а г и м о в Ф. И. Основные лекарственные средства китайской медицины. М., 1960.2. К р о т о в а И. В. // Химия растительного сырья. 1999. № 4. С. 131–133.3. P a n o s s i a n A. // Arquivos Brasileiros de Fitomedicina Cientifica. 2005. Vol. 3, N 1. P. 29–51.4. C y o n g J. C. // Am. J. Chin. Med. 2000. Vol. 28, N 3–4. P. 351–360.

39

Важное значение в оценке физиологического состояния организма животных и его реактив-ности имеет содержание показателей белой крови – лейкоцитов. Из таблицы видно, что количе-ство лейкоцитов у самцов и самок, которым вводили лимонник в концентрациях 0,12 и 0,4%, выше, чем у животных контрольной группы. Анализ полученных результатов показал, что ин-тенсивность изменения в морфологическом составе крови крыс зависела от концентрации рас-твора. Так, при введении лимонника в концентрации 0,12% количество лейкоцитов у самцов уве-личилось на 30% (Р < 0,05), у самок – на 43% (Р < 0,05) по сравнению с контролем, а при введении животным 0,4%-ного раствора – соответственно на 50 и 70%. Таким образом, по мере увеличе-ния концентрации лимонника уровень лейкоцитов в крови самцов и самок возрастал.

Сдвиги в лейкоцитарной формуле у животных опытных групп выражались в лимфоцитозе (см. таблицу). Достоверные различия (Р < 0,05) по количеству лимфоцитов отмечены у самцов, получавших лимонник как в концентрации 0,12%, так и в концентрации 0,4%, по сравнению с животными, получавшими дистиллированную воду. Аналогичная картина наблюдалась у са-мок в отношении гранулоцитов: у крыс, получавших лимонник в концентрации 0,4%, доля гра-нулоцитов по сравнению с таковой у животных контрольной группы увеличилась на 33%, а их абсолютное значение возросло от 2,85 ± 0,60 до 6,25 ± 0,88 (×109/л). Введение лимонника в кон-центрации 0,12% также приводило к увеличению количества гранулоцитов, однако указанные различия статистически не достоверны. При изучении воздействия данных концентраций лимонника на гематологические показатели крови различия между контрольной и опытными группами по количеству моноцитов не выявлены (см. таблицу).

Показатели красной крови изменялись однотипно как у самок, так и у самцов. Так, например, у животных в зависимости от пола выявлено лишь незначительное увеличение среднего объема эритроцитов (самцы – 58,33 ± 1,45 мкм3, самки – 57,96 ± 0,04 мкм3), гемоглобина (соответственно 155,67 ± 1,33 и 151,67 ± 2,19 г/л), гематокрита (50,40 ± 1,67 и 50,07 ± 1,33%), что не превышало кон-трольный уровень (см. таблицу). Величина гематокрита у самцов, получавших лимонник в концен-трации 0,4% (50,40 ± 1,67%), была выше, чем у животных, получавших лимонник в концентрации 0,12% (46,20 ± 0,85%) (Р < 0,05). Также показано, что при введении животным водного экстракта ли-монника обеих концентраций достоверных изменений в количестве эритроцитов не наблюдается. Полученные нами результаты согласуются с литературными данными и свидетельствуют о том, что стимуляция эритропоэза действующими веществами адаптогенов в наибольшей степени проявляет-ся в условиях мышечной деятельности, т. е. на измененном функциональном фоне, а в условиях го-меостаза фитопрепараты практически не оказывают влияния на эритропоэтическую функцию [11].

Важное значение в адаптивно-компенсаторных реакциях организма играют тромбоциты, которые участвуют в гемостазе, воспалительных и иммунологических реакциях. С целью выяв-ления ответной реакции организма крыс на введение водных экстрактов лимонника китайского разной концентрации определяли количество тромбоцитов (см. таблицу). Как показывают результаты исследования, у животных обоего пола достоверных изменений количества тромбо-цитов по сравнению с таковым в контроле не наблюдается.

Заключение. В проведенном нами исследовании установлено, что изменения в гематологи-ческом составе крови крыс носят неспецифический характер, степень их выраженности зависит как от концентрации введенного раствора, так и от пола животных. Показано, что при длитель-ном (30 сут) введении в желудок лимонника в концентрациях 0,12 и 0,4% достоверно увеличива-ется уровень иммунокомпетентных клеток (лимфоцитов, гранулоцитов), что, по-видимому, сви-детельствует о иммуностимулирующих свойствах данного экстракта. При ежедневном введении одинакового объема водного экстракта лимонника животным обоего пола (50 мл/кг) наиболее выраженные эффекты наблюдались при концентрации 0,4%.


1. И б р а г и м о в Ф. И. Основные лекарственные средства китайской медицины. М., 1960.2. К р о т о в а И. В. // Химия растительного сырья. 1999. № 4. С. 131–133.3. P a n o s s i a n A. // Arquivos Brasileiros de Fitomedicina Cientifica. 2005. Vol. 3, N 1. P. 29–51.4. C y o n g J. C. // Am. J. Chin. Med. 2000. Vol. 28, N 3–4. P. 351–360.



Беларуси

5. К о л б а с и н а Э. И. // Химия и компьютерное моделирование: Бутлеровские сообщ. 2001. № 5. С. 109.6. Д ж у р е н к о Н. И. // Интродукция нетрадиционных и редких сельскохозяйственных растений: материалы

VI науч.-практ. конф. Ульяновск, 2002. С. 196 – 200.7. А л е к с е е в а С. Н. Влияние адаптогенов на иммунную и кроветворную системы в условиях рационального

и цитостатического воздействия: Автореф. дис. … канд. биол. наук. Новосибирск, 1996. 8. А р ж а к о в а Л. И. Влияние адаптогенов на функциональную активность клеток иммунной и кроветворной

систем при холодовом воздействии: Автореф. дис. … канд. биол. наук. Новосибирск, 1996. 9. Руководство по экспериментальному (доклиническому) изучению новых фармакологических веществ / Под

ред. Р. У. Хабриева. М., 2005. 10. J u h a s z P. Clinical laboratory diagnostics. N. Y., 2000.11. Р е з е н ь к о в а О. В. Изучение влияния экстракта солодки голой на процессы адаптации организма: Авто-

реф. дис. … канд. биол. наук. Ставрополь, 2003.

L. N. NIKOLAEVICH, S. A. OGURTSOVA, A. Е. MASHKOVICH, V. Yu. AFONIN, L. P. MALEI, M. V. KOVALIOVA, M. V. ANISOVICH, E. V. MOROZOVA

INFLUENCE OF THE EXTRACT Schizandra chinenSiS ON THE CELL COMPOSITION OF PERIPHERAL BLOOD

Scientific Production Center “Institute of Pharmacology and Biochemistryof NAS of Belarus”, Minsk

Summary

It is shown that the changes to hematologic composition of rats blood are of nonspecific nature, whose degree depends on concentrations of the introduced preparation and sex animal. It is also found that Schizandra сhinensis in concentrations of 0.12 and 0.4% really increases the level of immunocompetent cells, which is indicative of its immunostimulating properties.

5. К о л б а с и н а Э. И. // Химия и компьютерное моделирование: Бутлеровские сообщ. 2001. № 5. С. 109.6. Д ж у р е н к о Н. И. // Интродукция нетрадиционных и редких сельскохозяйственных растений: материалы

VI науч.-практ. конф. Ульяновск, 2002. С. 196 – 200.7. А л е к с е е в а С. Н. Влияние адаптогенов на иммунную и кроветворную системы в условиях рационального

и цитостатического воздействия: Автореф. дис. … канд. биол. наук. Новосибирск, 1996. 8. А р ж а к о в а Л. И. Влияние адаптогенов на функциональную активность клеток иммунной и кроветворной

систем при холодовом воздействии: Автореф. дис. … канд. биол. наук. Новосибирск, 1996. 9. Руководство по экспериментальному (доклиническому) изучению новых фармакологических веществ / Под

ред. Р. У. Хабриева. М., 2005. 10. J u h a s z P. Clinical laboratory diagnostics. N. Y., 2000.11. Р е з е н ь к о в а О. В. Изучение влияния экстракта солодки голой на процессы адаптации организма: Авто-

реф. дис. … канд. биол. наук. Ставрополь, 2003.

L. N. NIKOLAEVICH, S. A. OGURTSOVA, A. Е. MASHKOVICH, V. Yu. AFONIN, L. P. MALEI, M. V. KOVALIOVA, M. V. ANISOVICH, E. V. MOROZOVA

INFLUENCE OF THE EXTRACT Schizandra chinenSiS ON THE CELL COMPOSITION OF PERIPHERAL BLOOD

Scientific Production Center “Institute of Pharmacology and Biochemistryof NAS of Belarus”, Minsk

Summary

It is shown that the changes to hematologic composition of rats blood are of nonspecific nature, whose degree depends on concentrations of the introduced preparation and sex animal. It is also found that Schizandra сhinensis in concentrations of 0.12 and 0.4% really increases the level of immunocompetent cells, which is indicative of its immunostimulating properties.



Беларуси

41


УДК 575.113:616.71-018.46]-092.9

Н. В. ПЕТЁВКА, Н. В. ГОНЧАРОВА, И. Н. СЕВЕРИН, С. М. КОСМАЧЕВА, М. П. ПОТАПНЁВ

УСЛОВИЯ ЭФФЕКТИВНОГО НАРАщИВАНИЯ ГЕМОПОЭТИЧЕСКИХ СТВОЛОВЫХ КЛЕТОК ПУПОВИННОЙ КРОВИ ЧЕЛОВЕКА ex vivo

Республиканский научно-практический центр гематологии и трансфузиологии, Минск, Беларусь


Введение. С тех пор как в 1988 г. была проведена первая пересадка клеток пуповинной крови (ПК), уже более 5 000 пациентов, преимущественно детей, подверглись данной процедуре. Транс-плантация ПК у взрослых не получила большого клинического применения из-за малых объемов собираемой крови. Несмотря на то что концентрация стволовых клеток в ПК выше, чем в костном мозге [1], общее количество их считается недостаточным для трансплантации взрослому больно-му. Одним из путей решения данной проблемы является наращивание клеточной массы ex vivo.

Существуют различные протоколы для экспансии гемопоэтических стволовых клеток (ГСК), отличающиеся как по времени (от 2 до 12 дней и более), так и по условиям культивирования (ис-пользование различных коктейлей ростовых факторов, подложек стромальных клеток, сред как с компонентами сыворотки крови, так и без них, а также с наличием условий их замены либо их отсутствием) [2]. Каждый из таких протоколов имеет свои преимущества и недостатки [2, 3]. Об-щим антигеном для гемопоэтических и негемопоэтических стволовых клеток является СD133. В большинстве случаев для экспансии гемопоэтических предшественников используют фрак-цию клеток ПК, экспрессирующих на поверхности антиген СD34. Известно, что экспрессия клетками данного антигена сама по себе не является отличительным признаком стволовых кле-ток и клеток-предшественниц гемопоэза, но высокая плотность распределения CD34 на поверх-ности клеток соответствует популяции, обогащенной самыми ранними предшественниками [4]. Ряд исследователей отмечают существование ГСК и среди отрицательной по CD34 популяции [5, 6]. Учитывая, что результаты приживления трансплантируемых клеток после экспансии ex vivo значительно отличаются от ожидаемых, представляется целесообразным дальнейшее изу- чение наращивания как CD34+ клеток, так и исходной мононуклеарной фракции (МНК) ПК в различных условиях культивирования.

Материалы и методы исследования. Забор ПК производили с информированного согласия рожениц в областном роддоме г. Минска. Контейнеры для сбора компонентов крови в качестве антикоагулянта содержали гепарин. Кровь транспортировали при температуре 15–20 ºC. Время от момента забора крови до выделения клеток составило не более 4 ч. Всего было забрано и ис-пользовано для исследований пять образцов ПК.

Выделение МНК осуществляли путем центрифугирования в течение 30 мин при 400 g на градиенте плотности фиколла 1,077 (Ficoll-Paque PLUS, GE Healthcare). Собранные МНК отмы-вали раствором Хэнкса (StemСell Technologies, Канада) и один раз средой IМDM (Sigma, США), содержавшей 2% эмбриональной телячьей сыворотки (Hyclone, США). Обогащенную CD34+ клетками фракцию (CD34-об.) получали с помощью набора EasySep для положительной имму-номагнитной селекции (StemСell Technologies) согласно инструкции.

Забор костного мозга здоровых доноров производили на базе 9-й городской клинической больницы г. Минска. Суспензию МНК костного мозга выделяли на градиенте фиколла, как опи-сано выше, помещали для адгезии в культуральные флаконы (Sarstedt, Германия) в концентра-

41


УДК 575.113:616.71-018.46]-092.9

Н. В. ПЕТЁВКА, Н. В. ГОНЧАРОВА, И. Н. СЕВЕРИН, С. М. КОСМАЧЕВА, М. П. ПОТАПНЁВ

УСЛОВИЯ ЭФФЕКТИВНОГО НАРАщИВАНИЯ ГЕМОПОЭТИЧЕСКИХ СТВОЛОВЫХ КЛЕТОК ПУПОВИННОЙ КРОВИ ЧЕЛОВЕКА ex vivo

Республиканский научно-практический центр гематологии и трансфузиологии, Минск, Беларусь


Введение. С тех пор как в 1988 г. была проведена первая пересадка клеток пуповинной крови (ПК), уже более 5 000 пациентов, преимущественно детей, подверглись данной процедуре. Транс-плантация ПК у взрослых не получила большого клинического применения из-за малых объемов собираемой крови. Несмотря на то что концентрация стволовых клеток в ПК выше, чем в костном мозге [1], общее количество их считается недостаточным для трансплантации взрослому больно-му. Одним из путей решения данной проблемы является наращивание клеточной массы ex vivo.

Существуют различные протоколы для экспансии гемопоэтических стволовых клеток (ГСК), отличающиеся как по времени (от 2 до 12 дней и более), так и по условиям культивирования (ис-пользование различных коктейлей ростовых факторов, подложек стромальных клеток, сред как с компонентами сыворотки крови, так и без них, а также с наличием условий их замены либо их отсутствием) [2]. Каждый из таких протоколов имеет свои преимущества и недостатки [2, 3]. Об-щим антигеном для гемопоэтических и негемопоэтических стволовых клеток является СD133. В большинстве случаев для экспансии гемопоэтических предшественников используют фрак-цию клеток ПК, экспрессирующих на поверхности антиген СD34. Известно, что экспрессия клетками данного антигена сама по себе не является отличительным признаком стволовых кле-ток и клеток-предшественниц гемопоэза, но высокая плотность распределения CD34 на поверх-ности клеток соответствует популяции, обогащенной самыми ранними предшественниками [4]. Ряд исследователей отмечают существование ГСК и среди отрицательной по CD34 популяции [5, 6]. Учитывая, что результаты приживления трансплантируемых клеток после экспансии ex vivo значительно отличаются от ожидаемых, представляется целесообразным дальнейшее изу- чение наращивания как CD34+ клеток, так и исходной мононуклеарной фракции (МНК) ПК в различных условиях культивирования.

Материалы и методы исследования. Забор ПК производили с информированного согласия рожениц в областном роддоме г. Минска. Контейнеры для сбора компонентов крови в качестве антикоагулянта содержали гепарин. Кровь транспортировали при температуре 15–20 ºC. Время от момента забора крови до выделения клеток составило не более 4 ч. Всего было забрано и ис-пользовано для исследований пять образцов ПК.

Выделение МНК осуществляли путем центрифугирования в течение 30 мин при 400 g на градиенте плотности фиколла 1,077 (Ficoll-Paque PLUS, GE Healthcare). Собранные МНК отмы-вали раствором Хэнкса (StemСell Technologies, Канада) и один раз средой IМDM (Sigma, США), содержавшей 2% эмбриональной телячьей сыворотки (Hyclone, США). Обогащенную CD34+ клетками фракцию (CD34-об.) получали с помощью набора EasySep для положительной имму-номагнитной селекции (StemСell Technologies) согласно инструкции.

Забор костного мозга здоровых доноров производили на базе 9-й городской клинической больницы г. Минска. Суспензию МНК костного мозга выделяли на градиенте фиколла, как опи-сано выше, помещали для адгезии в культуральные флаконы (Sarstedt, Германия) в концентра-



Беларуси

42

ции 0,5–1,0·106 кл/см2 в полной культуральной среде α-МEM (Sigma), содержавшей 10% эмбрио-нальной телячьей сыворотки (Hyclone), 2 мМ L-глутамина (Sigma), 100 мкг/мл стрептомицина, 100 ЕД/мл пенициллина, и инкубировали при +37 ºС во влажной атмосфере воздуха с 5% СО2 в течение 48 ч. По истечении указанного срока питательную среду заменяли, неприлипшие клет-ки удаляли, культивирование продолжали до появления видимых под микроскопом колоний ме-зенхимальных стволовых клеток (МСК). Клетки снимали с пластика 0,25%-ным раствором трипсин-ЭДТА (Sigma), отмывали и культивировали в полной питательной среде в концентра-ции 2–10·102 кл/см2. Замену питательной среды осуществляли 2 раза в неделю. Для получения подложки клетки второго и следующих пассажей растили до 100%-ной конфлюэнтности, затем, для прекращения роста, обрабатывали раствором митомицина С (10 мкг/мл) в течение 2,5 ч при +37 ºС с последующей их двукратной отмывкой питательной средой.

МНК и CD34-об. фракции ПК высевали в концентрации 5·104 и 1·104 кл/мл соответственно на лунку в бессывороточной среде StemSpan (StemСell Technologies) в 24-луночные культу-ральные планшеты (Sarstedt) в тетраплетах. В питательную среду добавляли коктейль реком-бинантных ростовых факторов (РФ): IL-3 (20 нг/мл), IL-6 (20 Ед/мл), SCF (50 нг/мл), Flt-3/Flk-2-лиганд (100 нг/мл). Использовали два варианта культивирования ГСК ПК: на подложке из МСК и без таковой. Планшеты инкубировали в течение 21 дня при +37 ºС в атмосфере воздуха с 5% СО2, еженедельно добавляя РФ. На 7-й день культивирования по 3 лунки каждого варианта использовали для подсчета количества клеток, фенотипирования и постановки клоногенного теста. Клетки из 4-й лунки, культивировавшиеся на подложке МСК, разводили в 4 раза средой с РФ и пересевали в 3 новые лунки с подложкой из МСК, оставляя одну четверть клеток в прежней лунке. Из этой лунки на 10-й день культивирования половину клеток, остававшихся в суспензии над МСК, снова переносили в новую лунку, добавляя до 1 мл среды без РФ. К клеткам, культивировавшимся без подложки, на 7-й день добавляли РФ с заменой половины среды, а на 10-й день половину клеток переносили в новые лунки, добавляя до 1 мл свежей среды. На 12-й день количество клеток при всех вариантах культивирования подсчитывали и проводили фенотипическое исследование. При концентрации более 5·105 кл/мл суспензию разводили до концентрации 12,5·104 кл/мл для дальнейшего наращивания. Этой стратегии вы-ращивания ГСК ПК придерживались до конца срока культивирования.

Фенотипическое определение содержания CD34+ клеток проводили с помощью монокло-нальных антител (Caltag Laboratories, США) к антигену CD34, меченных флуоресцеин-изотиоцианатом (FITC). Для изотипического контроля применяли антитела IgG1-FITC той же фирмы. Для коррекции неспецифического окрашивания в образцы вносили реагенты, блокирующие Fc-рецепторы. Аналитическую цитометрию проводили на проточном цитоф-луориметре FACScan (Becton Dickinson, США) с 15 мВт аргон-ионным лазером, используя программу СELLQuest Software (Becton Dickinson). Популяции клеток оценивали после выделения логического «гейта» в Dot/Plot по их линейному (FSC) и боковому (SSC) свето-рассеиванию. Для расчета процентного содержания флуоресцентно меченных клеток ис-пользовали статистический пакет программы СELLQuest. В каждой пробе анализировали не менее 30 000 клеток.

Дифференцировочный потенциал клеток исследовали методом клоногенного теста в полу-жидкой среде Methocult на основе метилцеллюлозы, содержавшей ростовые факторы SCF, GM-CSF, IL-3, IL-6, G-CSF, EPO (StemСell Technologies). Для этого культивированные клетки снима-ли с пластика 0,25%-ным раствором трипсин-ЭДТА, отмывали средой IMDM (2% FBS) и вноси-ли в 35-миллиметровые чашки (1 образец на 2 чашки) в концентрациях от 5·102 до 1·104 клеток на чашку в зависимости от варианта культивирования. Количество гемопоэтических колоний ма-крофагов, гранулоцитов, эритроцитов и смешанных колоний оценивали визуально (по морфоло-гии) под инвертированным микроскопом на 12−15-е сутки.

Статистическую обработку материала проводили с помощью программы STATISTIСA 6.0 c использованием непараметрических методов анализа.

Результаты и их обсуждение. Пролиферация, самоподдержание, дифференцировка и выживаемость ГСК зависят от микроокружения. В костном мозге таким микроокружением

42

ции 0,5–1,0·106 кл/см2 в полной культуральной среде α-МEM (Sigma), содержавшей 10% эмбрио-нальной телячьей сыворотки (Hyclone), 2 мМ L-глутамина (Sigma), 100 мкг/мл стрептомицина, 100 ЕД/мл пенициллина, и инкубировали при +37 ºС во влажной атмосфере воздуха с 5% СО2 в течение 48 ч. По истечении указанного срока питательную среду заменяли, неприлипшие клет-ки удаляли, культивирование продолжали до появления видимых под микроскопом колоний ме-зенхимальных стволовых клеток (МСК). Клетки снимали с пластика 0,25%-ным раствором трипсин-ЭДТА (Sigma), отмывали и культивировали в полной питательной среде в концентра-ции 2–10·102 кл/см2. Замену питательной среды осуществляли 2 раза в неделю. Для получения подложки клетки второго и следующих пассажей растили до 100%-ной конфлюэнтности, затем, для прекращения роста, обрабатывали раствором митомицина С (10 мкг/мл) в течение 2,5 ч при +37 ºС с последующей их двукратной отмывкой питательной средой.

МНК и CD34-об. фракции ПК высевали в концентрации 5·104 и 1·104 кл/мл соответственно на лунку в бессывороточной среде StemSpan (StemСell Technologies) в 24-луночные культу-ральные планшеты (Sarstedt) в тетраплетах. В питательную среду добавляли коктейль реком-бинантных ростовых факторов (РФ): IL-3 (20 нг/мл), IL-6 (20 Ед/мл), SCF (50 нг/мл), Flt-3/Flk-2-лиганд (100 нг/мл). Использовали два варианта культивирования ГСК ПК: на подложке из МСК и без таковой. Планшеты инкубировали в течение 21 дня при +37 ºС в атмосфере воздуха с 5% СО2, еженедельно добавляя РФ. На 7-й день культивирования по 3 лунки каждого варианта использовали для подсчета количества клеток, фенотипирования и постановки клоногенного теста. Клетки из 4-й лунки, культивировавшиеся на подложке МСК, разводили в 4 раза средой с РФ и пересевали в 3 новые лунки с подложкой из МСК, оставляя одну четверть клеток в прежней лунке. Из этой лунки на 10-й день культивирования половину клеток, остававшихся в суспензии над МСК, снова переносили в новую лунку, добавляя до 1 мл среды без РФ. К клеткам, культивировавшимся без подложки, на 7-й день добавляли РФ с заменой половины среды, а на 10-й день половину клеток переносили в новые лунки, добавляя до 1 мл свежей среды. На 12-й день количество клеток при всех вариантах культивирования подсчитывали и проводили фенотипическое исследование. При концентрации более 5·105 кл/мл суспензию разводили до концентрации 12,5·104 кл/мл для дальнейшего наращивания. Этой стратегии вы-ращивания ГСК ПК придерживались до конца срока культивирования.

Фенотипическое определение содержания CD34+ клеток проводили с помощью монокло-нальных антител (Caltag Laboratories, США) к антигену CD34, меченных флуоресцеин-изотиоцианатом (FITC). Для изотипического контроля применяли антитела IgG1-FITC той же фирмы. Для коррекции неспецифического окрашивания в образцы вносили реагенты, блокирующие Fc-рецепторы. Аналитическую цитометрию проводили на проточном цитоф-луориметре FACScan (Becton Dickinson, США) с 15 мВт аргон-ионным лазером, используя программу СELLQuest Software (Becton Dickinson). Популяции клеток оценивали после выделения логического «гейта» в Dot/Plot по их линейному (FSC) и боковому (SSC) свето-рассеиванию. Для расчета процентного содержания флуоресцентно меченных клеток ис-пользовали статистический пакет программы СELLQuest. В каждой пробе анализировали не менее 30 000 клеток.

Дифференцировочный потенциал клеток исследовали методом клоногенного теста в полу-жидкой среде Methocult на основе метилцеллюлозы, содержавшей ростовые факторы SCF, GM-CSF, IL-3, IL-6, G-CSF, EPO (StemСell Technologies). Для этого культивированные клетки снима-ли с пластика 0,25%-ным раствором трипсин-ЭДТА, отмывали средой IMDM (2% FBS) и вноси-ли в 35-миллиметровые чашки (1 образец на 2 чашки) в концентрациях от 5·102 до 1·104 клеток на чашку в зависимости от варианта культивирования. Количество гемопоэтических колоний ма-крофагов, гранулоцитов, эритроцитов и смешанных колоний оценивали визуально (по морфоло-гии) под инвертированным микроскопом на 12−15-е сутки.

Статистическую обработку материала проводили с помощью программы STATISTIСA 6.0 c использованием непараметрических методов анализа.

Результаты и их обсуждение. Пролиферация, самоподдержание, дифференцировка и выживаемость ГСК зависят от микроокружения. В костном мозге таким микроокружением



Беларуси

43

являются негемопоэтические стромальные клетки, которые с помощью растворимых факторов и межклеточных контактов способствуют постоянному самообновлению пула ГСК. В поисках воспроизводимых условий культивирования мы вынуждены были отказаться от использования сыворотки крови (независимо от ее происхождения) по причине возможной контаминации ее инфекционными агентами и наличия в ней биологически активных растворимых факторов, ко-торые могут неконтролируемо влиять на пролиферацию и дифференцировку стволовых клеток.

Для обеспечения экспансии стволовых клеток ПК нами использована смесь цитокинов, способ-ствующих пролиферации, но не дифференцировке клеток: фактор роста стволовых клеток (stem cell factor SCF), Flt-3/Flk-2-лиганд, интерлейкин-3 (IL-3) и интерлейкин-6 (IL-6) добавляли в бес-сывороточную среду StemSpan на основе IMDM (Stem Cell Technologies). Сравнивали различные варианты культивирования: на подложке МСК костного мозга человека и без нее. Параллельно оценивали показатели экспансии гемопоэтических клеток в исходных образцах МНК и СD34-об.

Мононуклеарную фракцию ПК, содержавшую 0,6–0,87% СD34+ клеток исходно (рис. 1, А, Б), обогащали до 86–91% СD34+ клетками с помощью положительной иммуномагнитной сепарации. По сравнению с МНК фракция СD34-об. клеток была более однородна по параметрам светорас-сеивания (рис. 1, В). Однако по плотности распределения антигена СD34 эти клетки разделялись еще на две популяции, одна из которых, с высокой экспрессией СD34, вероятно, соответствовала более ранним ГСК (рис. 1, Г).

Как видно из результатов мониторинга количества ядросодержащих клеток (ЯСК) (рис. 2, А), по темпам прироста ЯСК СD34-об. фракция значительно превосходит фракцию МНК. При куль-

Рис. 1. Определение популяции CD34+ клеток в образце пуповинной крови (в %) до проведения магнитной сепара-ции (А, Б) и после обогащения фракции мононуклеаров CD34+ клетками (В, Г). Логический «гейт» R1 ограничивает фракцию мононуклеаров. А, В − двумерная гистограмма параметров светорассеивания (SSC-H/FSC-H); Б, Г − дву-

мерная гистограмма параметров светорассеивания и флуоресценции CD34+ клеток (SSC-H/FL1-H)

43

являются негемопоэтические стромальные клетки, которые с помощью растворимых факторов и межклеточных контактов способствуют постоянному самообновлению пула ГСК. В поисках воспроизводимых условий культивирования мы вынуждены были отказаться от использования сыворотки крови (независимо от ее происхождения) по причине возможной контаминации ее инфекционными агентами и наличия в ней биологически активных растворимых факторов, ко-торые могут неконтролируемо влиять на пролиферацию и дифференцировку стволовых клеток.

Для обеспечения экспансии стволовых клеток ПК нами использована смесь цитокинов, способ-ствующих пролиферации, но не дифференцировке клеток: фактор роста стволовых клеток (stem cell factor SCF), Flt-3/Flk-2-лиганд, интерлейкин-3 (IL-3) и интерлейкин-6 (IL-6) добавляли в бес-сывороточную среду StemSpan на основе IMDM (Stem Cell Technologies). Сравнивали различные варианты культивирования: на подложке МСК костного мозга человека и без нее. Параллельно оценивали показатели экспансии гемопоэтических клеток в исходных образцах МНК и СD34-об.

Мононуклеарную фракцию ПК, содержавшую 0,6–0,87% СD34+ клеток исходно (рис. 1, А, Б), обогащали до 86–91% СD34+ клетками с помощью положительной иммуномагнитной сепарации. По сравнению с МНК фракция СD34-об. клеток была более однородна по параметрам светорас-сеивания (рис. 1, В). Однако по плотности распределения антигена СD34 эти клетки разделялись еще на две популяции, одна из которых, с высокой экспрессией СD34, вероятно, соответствовала более ранним ГСК (рис. 1, Г).

Как видно из результатов мониторинга количества ядросодержащих клеток (ЯСК) (рис. 2, А), по темпам прироста ЯСК СD34-об. фракция значительно превосходит фракцию МНК. При куль-

Рис. 1. Определение популяции CD34+ клеток в образце пуповинной крови (в %) до проведения магнитной сепара-ции (А, Б) и после обогащения фракции мононуклеаров CD34+ клетками (В, Г). Логический «гейт» R1 ограничивает фракцию мононуклеаров. А, В − двумерная гистограмма параметров светорассеивания (SSC-H/FSC-H); Б, Г − дву-

мерная гистограмма параметров светорассеивания и флуоресценции CD34+ клеток (SSC-H/FL1-H)



Беларуси

44

тивировании в присутствии только РФ содержание ЯСК в МНК фракции через 12 дней увеличи-валось в среднем в 1,48 раза, через 21 день – в 4,2 раза. В то же время в СD34-об. фракции их количество за этот период выросло в 56 и 114 раз соответственно. При культивировании клеток над подложкой из МСК костного мозга кратность увеличения ЯСК была гораздо выше. Содержа-ние ЯСК в МНК фракции увеличилось за 12 дней в 23,8 раза, за 21 день – в 66,6 раза. В СD34-об. фракции количество ЯСК выросло в 400 и 3 248 раз соответственно. Необходимо отметить, что в те-чение первой недели количество ЯСК в МНК, культивируемых без подложки, значительно сни-зилось, несмотря на присутствие РФ, в то время как на подложке осталось почти без изменений.

Несколько иная картина наблюдалась при мониторинге прироста CD34+ клеток (рис. 2, Б). По темпам прироста CD34+ клеток фракция МНК в течение первых 12 дней культивирования пре-восходила СD34-об. фракцию. В присутствии только РФ количество СD34+ клеток в МНК увеличи-лось по сравнению с исходным в 47 раз, а в СD34-об. фракции – в 36 раз. Еще более выраженными были различия при культивировании в присутствии РФ на подложке МСК. Кратность увеличения СD34+ клеток в МНК фракции составляла более 1 000 раз, в то время как в СD34-об. – 349.

Одним из немаловажных условий поддержания клеток в фазе интенсивного роста является своевременная доставка клеткам питательных веществ и ростовых факторов и выведение ток-сичных для клеток метаболитов. Для экспансии гемопоэтических предшественников это осо-

Рис. 2. Динамика пролиферации ядросодержащих клеток (ЯСК) (А) и СD34+ клеток (Б) в мононуклеарной (МНК) и обогащенной CD34+ клетками (CD34-об.) фракции пуповинной крови человека при выращивании ex vivo в различных условиях культивирования в питательной среде StemSpan без сыворотки: в присутствии ростовых факторов (РФ);

на подложке мезенхимальных стволовых клеток (МСК) в присутствии ростовых факторов (МСК РФ)

44

тивировании в присутствии только РФ содержание ЯСК в МНК фракции через 12 дней увеличи-валось в среднем в 1,48 раза, через 21 день – в 4,2 раза. В то же время в СD34-об. фракции их количество за этот период выросло в 56 и 114 раз соответственно. При культивировании клеток над подложкой из МСК костного мозга кратность увеличения ЯСК была гораздо выше. Содержа-ние ЯСК в МНК фракции увеличилось за 12 дней в 23,8 раза, за 21 день – в 66,6 раза. В СD34-об. фракции количество ЯСК выросло в 400 и 3 248 раз соответственно. Необходимо отметить, что в те-чение первой недели количество ЯСК в МНК, культивируемых без подложки, значительно сни-зилось, несмотря на присутствие РФ, в то время как на подложке осталось почти без изменений.

Несколько иная картина наблюдалась при мониторинге прироста CD34+ клеток (рис. 2, Б). По темпам прироста CD34+ клеток фракция МНК в течение первых 12 дней культивирования пре-восходила СD34-об. фракцию. В присутствии только РФ количество СD34+ клеток в МНК увеличи-лось по сравнению с исходным в 47 раз, а в СD34-об. фракции – в 36 раз. Еще более выраженными были различия при культивировании в присутствии РФ на подложке МСК. Кратность увеличения СD34+ клеток в МНК фракции составляла более 1 000 раз, в то время как в СD34-об. – 349.

Одним из немаловажных условий поддержания клеток в фазе интенсивного роста является своевременная доставка клеткам питательных веществ и ростовых факторов и выведение ток-сичных для клеток метаболитов. Для экспансии гемопоэтических предшественников это осо-

Рис. 2. Динамика пролиферации ядросодержащих клеток (ЯСК) (А) и СD34+ клеток (Б) в мононуклеарной (МНК) и обогащенной CD34+ клетками (CD34-об.) фракции пуповинной крови человека при выращивании ex vivo в различных условиях культивирования в питательной среде StemSpan без сыворотки: в присутствии ростовых факторов (РФ);

на подложке мезенхимальных стволовых клеток (МСК) в присутствии ростовых факторов (МСК РФ)



Беларуси

45

Рис.

3. Х

арак

тери

стик

а экс

прес

сии

CD34

ант

иген

а на м

онон

укле

арны

х кл

етка

х (М

НК)

и C

D34

-обо

гащ

енно

й (C

D34

-об.

) фра

кции

кле

ток

пупо

винн

ой к

рови

при

кул

ьтив

иров

ании

в

тече

ние

7, 1

2, 2

1 дн

я в

пита

тель

ной

сред

е St

emSp

an с

рос

товы

ми

факт

орам

и на

под

лож

ке а

ллог

енны

х ме

зенх

имал

ьны

х ст

воло

вых

клет

ок к

остн

ого

мозг

а. П

редс

тавл

ена

двум

ерна

я ги

стог

рам

ма п

арам

етро

в св

етор

ассе

иван

ия и

флу

орес

ценц

ии C

D34

+ кл

еток

(SSC

-H/F

L1-H

)

45

Рис.

3. Х

арак

тери

стик

а экс

прес

сии

CD34

ант

иген

а на м

онон

укле

арны

х кл

етка

х (М

НК)

и C

D34

-обо

гащ

енно

й (C

D34

-об.

) фра

кции

кле

ток

пупо

винн

ой к

рови

при

кул

ьтив

иров

ании

в

тече

ние

7, 1

2, 2

1 дн

я в

пита

тель

ной

сред

е St

emSp

an с

рос

товы

ми

факт

орам

и на

под

лож

ке а

ллог

енны

х ме

зенх

имал

ьны

х ст

воло

вых

клет

ок к

остн

ого

мозг

а. П

редс

тавл

ена

двум

ерна

я ги

стог

рам

ма п

арам

етро

в св

етор

ассе

иван

ия и

флу

орес

ценц

ии C

D34

+ кл

еток

(SSC

-H/F

L1-H

)



Беларуси

46

бенно важно, так как накопление токсичных метаболитов может индуцировать апоптотические процессы в клетках. При культивировании in vitro во флаконах достижение клетками пороговой (предельной) концентрации происходит относительно быстро, что требует периодической заме-ны питательной среды и разведения клеток.

В наших экспериментах при культивировании на подложке по истечении 7 дней клетки ресу-спендировали, разводили в 4 раза и рекультивировали на новой подложке МСК, как описано выше. При этом концентрация ЯСК до разведения, как правило, не превышала 250 000 кл/мл. В последующий период культивирования поддерживалась концентрация клеток в пределах от 100 000 до 600 000 кл/мл. Очевидно, существует оптимальный диапазон концентраций культи-вируемых клеток для поддержания максимально высокой скорости пролиферации ГСК в задан-ных условиях. Так, в работе [7] показано, что при экспансии 10%-ной и 25%-ной фракций МСК ПК больший прирост ЯСК в течение 10 дней достигается для 10%-ной фракции, при этом конеч-ное количество ЯСК в обоих случаях отличается незначительно. В целом нам удалось благодаря рекультивированию на новой подложке увеличить содержание СD34+ клеток более чем в 1 000 раз за 12−21 день, при этом их содержание среди ЯСК составляло от 50 до 80% в течение 3-недельно-го периода (рис. 3). Наибольшая скорость пролиферации наблюдалась в первые 7−12 дней куль-тивирования, когда концентрация как ЯСК, так и СD34+ клеток была наименьшей. Другими авторами показано, что при длительном одностадийном способе культивирования без рассева такого многократного прироста CD34+ клеток достичь невозможно [2, 8]. Даже при 278-кратном увеличении содержания ЯСК в течение 10 дней увеличить количество СD34+ клеток более чем в 20 раз не удавалось [9]. I. McNiece с соавт. [10] с помощью двустадийного протокола экспансии клеток ПК в бессывороточной питательной среде в течение 14 дней получено увеличение коли-чества CD34+ клеток немногим более чем в 20 раз на фоне 400-кратного увеличения ЯСК. В на-ших экспериментах на 7-й день культивирования увеличивалось не только относительное содер-жание CD34+ клеток, но и значительно усиливалась экспрессия молекул CD34 на поверхности клеток по сравнению с таковой в исходных фракциях ПК. Интенсивность флуоресценции, отра-жающая степень экспрессии CD34, была наибольшей на 7-й день культивирования и постепенно снижалась к 21-му дню как в МНК, так и в CD34-об. фракции клеток (рис. 3). Наиболее выражен-ное снижение экспрессии СD34 отмечалось на клетках, культивируемых без подложки МСК. На 21-й день культивирования процент этих клеток, а также степень экспрессии данного антигена значительно снизились в обеих фракциях клеток (рис. 4). Поддержание в процессе культивиро-вания концентрации ЯСК от 125 000 до 500 000 в 1 мл, скорее всего, не является оптимальным. Возможно, при культивировании клеток с более низкой их концентрацией, подобно той, что была в течение первой недели культивирования, время сохранения высокой скорости пролиферации без изменения степени экспрессии антигена CD34 было бы более продолжительным.

Влияние условий экспансии на содержание ГСК исследовали также с помощью клоногенного теста в полужидкой среде Methocult, позволившего выявить как линейно ограниченные, так и более ранние плюрипотентные клетки-предшественницы гемопоэза. Увеличение количества таких пред-шественников, особенно линейно неограниченных в клоногенном тесте по наличию смешанных колониеобразующих единиц (КОЕ), является одним из показателей успешной экспансии гемопоэ-тических клеток. При всех вариантах культивирования нами выявлены как линейно ограниченные (КОЕ-М), так и неограниченные клетки-предшественницы эритроцитов, гранулоцитов, макрофа-гов, мегакариоцитов (КОЕ-ГЕММ, КОЕ-ГМ). Общее содержание КОЕ в течение первых 7 дней экс-пансии увеличивалось более чем в 40 раз (от 41,4 до 76,0) по сравнению с их исходным количеством (см. таблицу). МСК костного мозга, используемые в качестве подложки, способствовали самопод-держанию в недифференцированном состоянии более ранних предшественников гемопоэза. Как видно из таблицы, относительное содержание смешанных колоний (КОЕ-ГМ, КОЕ-ГЕММ) прак-тически не изменялось после 7 дней культивирования в присутствии МСК (в среднем 22−26% по сравнению с исходными 26%) и значительно уменьшалось при культивировании без подложки (14−15%). Культивирование клеток без подложки достоверно увеличивало относительное содер-жание предшественников макрофагов в CD34-об. фракции. МСК способствовали достоверному снижению клеток-предшественниц макрофагов в МНК фракции ПК.

46

бенно важно, так как накопление токсичных метаболитов может индуцировать апоптотические процессы в клетках. При культивировании in vitro во флаконах достижение клетками пороговой (предельной) концентрации происходит относительно быстро, что требует периодической заме-ны питательной среды и разведения клеток.

В наших экспериментах при культивировании на подложке по истечении 7 дней клетки ресу-спендировали, разводили в 4 раза и рекультивировали на новой подложке МСК, как описано выше. При этом концентрация ЯСК до разведения, как правило, не превышала 250 000 кл/мл. В последующий период культивирования поддерживалась концентрация клеток в пределах от 100 000 до 600 000 кл/мл. Очевидно, существует оптимальный диапазон концентраций культи-вируемых клеток для поддержания максимально высокой скорости пролиферации ГСК в задан-ных условиях. Так, в работе [7] показано, что при экспансии 10%-ной и 25%-ной фракций МСК ПК больший прирост ЯСК в течение 10 дней достигается для 10%-ной фракции, при этом конеч-ное количество ЯСК в обоих случаях отличается незначительно. В целом нам удалось благодаря рекультивированию на новой подложке увеличить содержание СD34+ клеток более чем в 1 000 раз за 12−21 день, при этом их содержание среди ЯСК составляло от 50 до 80% в течение 3-недельно-го периода (рис. 3). Наибольшая скорость пролиферации наблюдалась в первые 7−12 дней куль-тивирования, когда концентрация как ЯСК, так и СD34+ клеток была наименьшей. Другими авторами показано, что при длительном одностадийном способе культивирования без рассева такого многократного прироста CD34+ клеток достичь невозможно [2, 8]. Даже при 278-кратном увеличении содержания ЯСК в течение 10 дней увеличить количество СD34+ клеток более чем в 20 раз не удавалось [9]. I. McNiece с соавт. [10] с помощью двустадийного протокола экспансии клеток ПК в бессывороточной питательной среде в течение 14 дней получено увеличение коли-чества CD34+ клеток немногим более чем в 20 раз на фоне 400-кратного увеличения ЯСК. В на-ших экспериментах на 7-й день культивирования увеличивалось не только относительное содер-жание CD34+ клеток, но и значительно усиливалась экспрессия молекул CD34 на поверхности клеток по сравнению с таковой в исходных фракциях ПК. Интенсивность флуоресценции, отра-жающая степень экспрессии CD34, была наибольшей на 7-й день культивирования и постепенно снижалась к 21-му дню как в МНК, так и в CD34-об. фракции клеток (рис. 3). Наиболее выражен-ное снижение экспрессии СD34 отмечалось на клетках, культивируемых без подложки МСК. На 21-й день культивирования процент этих клеток, а также степень экспрессии данного антигена значительно снизились в обеих фракциях клеток (рис. 4). Поддержание в процессе культивиро-вания концентрации ЯСК от 125 000 до 500 000 в 1 мл, скорее всего, не является оптимальным. Возможно, при культивировании клеток с более низкой их концентрацией, подобно той, что была в течение первой недели культивирования, время сохранения высокой скорости пролиферации без изменения степени экспрессии антигена CD34 было бы более продолжительным.

Влияние условий экспансии на содержание ГСК исследовали также с помощью клоногенного теста в полужидкой среде Methocult, позволившего выявить как линейно ограниченные, так и более ранние плюрипотентные клетки-предшественницы гемопоэза. Увеличение количества таких пред-шественников, особенно линейно неограниченных в клоногенном тесте по наличию смешанных колониеобразующих единиц (КОЕ), является одним из показателей успешной экспансии гемопоэ-тических клеток. При всех вариантах культивирования нами выявлены как линейно ограниченные (КОЕ-М), так и неограниченные клетки-предшественницы эритроцитов, гранулоцитов, макрофа-гов, мегакариоцитов (КОЕ-ГЕММ, КОЕ-ГМ). Общее содержание КОЕ в течение первых 7 дней экс-пансии увеличивалось более чем в 40 раз (от 41,4 до 76,0) по сравнению с их исходным количеством (см. таблицу). МСК костного мозга, используемые в качестве подложки, способствовали самопод-держанию в недифференцированном состоянии более ранних предшественников гемопоэза. Как видно из таблицы, относительное содержание смешанных колоний (КОЕ-ГМ, КОЕ-ГЕММ) прак-тически не изменялось после 7 дней культивирования в присутствии МСК (в среднем 22−26% по сравнению с исходными 26%) и значительно уменьшалось при культивировании без подложки (14−15%). Культивирование клеток без подложки достоверно увеличивало относительное содер-жание предшественников макрофагов в CD34-об. фракции. МСК способствовали достоверному снижению клеток-предшественниц макрофагов в МНК фракции ПК.



Беларуси

47

Влияние условий культивирования на субпопуляционный состав клеток-предшественниц гемопоэза

Субпопуляционный составУсловия культивирования

МНК 0-й день

МНК РФ 7 дней

МНК МСК РФ 7 дней

CD43-об, РФ 7 дней

CD43-об, МСК РФ 7 дней

Общее число КОЕ на 103 ЯСК 5,0 ± 1,5 207 ± 25 227 ± 31 292 ± 45 380 ± 54Смешанные колонии (КОЕ-ГМ, КОЕ-ГЕММ), % 26 ± 2 14,0 ± 1,7 26,0 ± 2,3 15 ± 2 22 ± 3Макрофагальные колонии (КОЕ-М), % 23 ± 2 24,6 ± 2,0 12,3 ± 2,5* 40 ± 6* 24 ± 3

П р и м е ч а н и е. Представлены данные трех независимых экспериментов (* − достоверность различий (P < 0,05) по сравнению с исходным значением (0-й день)). КОЕ – колониеобразующие единицы; ЯСК – ядросодержа-щие клетки; МНК – фракция мононуклеарных клеток пуповинной крови; СD34-об. – обогащенная CD34+ клетками фракция пуповинной крови; РФ – культивирование в среде с ростовыми факторами; МСК – культивирование на под-ложке из мезенхимальных стволовых клеток костного мозга; КОЕ-М – колониеобразующие единицы макрофагов; КОЕ-ГМ – колониеобразующие единицы гранулоцитов и макрофагов; КОЕ-ГЕММ – колониеобразующие единицы гранулоцитов, эритроцитов, макрофагов, мегакариоцитов.

Заключение. Проведенное исследование показало, что с помощью метода многостадийного культивирования возможно наращивание CD34+ клеток (в 350–1 100 раз) на подложке из МСК костного мозга в бессывороточной среде с РФ в течение 12 дней как из мононуклеарной, так и из CD34-об. фракции клеток ПК. Так, в течение первых 7 дней культивирования содержание клеток-предшественников гемопоэза с сохранением их субпопуляционного состава удалось увеличить более чем в 40 раз.

Рис. 4. Характеристика экспрессии антигена CD34 на гемопоэтических клетках при культивировании мононуклеар-ной (МНК) и CD34-обогащенной (CD34-об.) фракции клеток пуповинной крови в среде с ростовыми факторами без подложки мезенхимальных стволовых клеток. Представлена двумерная гистограмма параметров светорассеивания

и флуоресценции CD34+ клеток (SSC-H/FL1-H)

47

Влияние условий культивирования на субпопуляционный состав клеток-предшественниц гемопоэза

Субпопуляционный составУсловия культивирования

МНК 0-й день

МНК РФ 7 дней

МНК МСК РФ 7 дней

CD43-об, РФ 7 дней

CD43-об, МСК РФ 7 дней

Общее число КОЕ на 103 ЯСК 5,0 ± 1,5 207 ± 25 227 ± 31 292 ± 45 380 ± 54Смешанные колонии (КОЕ-ГМ, КОЕ-ГЕММ), % 26 ± 2 14,0 ± 1,7 26,0 ± 2,3 15 ± 2 22 ± 3Макрофагальные колонии (КОЕ-М), % 23 ± 2 24,6 ± 2,0 12,3 ± 2,5* 40 ± 6* 24 ± 3

П р и м е ч а н и е. Представлены данные трех независимых экспериментов (* − достоверность различий (P < 0,05) по сравнению с исходным значением (0-й день)). КОЕ – колониеобразующие единицы; ЯСК – ядросодержа-щие клетки; МНК – фракция мононуклеарных клеток пуповинной крови; СD34-об. – обогащенная CD34+ клетками фракция пуповинной крови; РФ – культивирование в среде с ростовыми факторами; МСК – культивирование на под-ложке из мезенхимальных стволовых клеток костного мозга; КОЕ-М – колониеобразующие единицы макрофагов; КОЕ-ГМ – колониеобразующие единицы гранулоцитов и макрофагов; КОЕ-ГЕММ – колониеобразующие единицы гранулоцитов, эритроцитов, макрофагов, мегакариоцитов.

Заключение. Проведенное исследование показало, что с помощью метода многостадийного культивирования возможно наращивание CD34+ клеток (в 350–1 100 раз) на подложке из МСК костного мозга в бессывороточной среде с РФ в течение 12 дней как из мононуклеарной, так и из CD34-об. фракции клеток ПК. Так, в течение первых 7 дней культивирования содержание клеток-предшественников гемопоэза с сохранением их субпопуляционного состава удалось увеличить более чем в 40 раз.

Рис. 4. Характеристика экспрессии антигена CD34 на гемопоэтических клетках при культивировании мононуклеар-ной (МНК) и CD34-обогащенной (CD34-об.) фракции клеток пуповинной крови в среде с ростовыми факторами без подложки мезенхимальных стволовых клеток. Представлена двумерная гистограмма параметров светорассеивания

и флуоресценции CD34+ клеток (SSC-H/FL1-H)



Беларуси


1. B r o x m e y e r H a l E. Cord Blood: Biology, Immunology, Banking, and Clinical Transplantation. Bethesda; Mary-land, 2004.

2. R o b i n s o n S., N i u T., de L i m a M. et al. // Cytotherapy. 2005. Vol. 7, N 3. P. 243−250.3. P e l e d T., M a n d e l J., G o u d s m i d R. N. et al. // Cytotherapy. 2004. Vol. 6, N 4. P. 344−355.4. L u L., X i a o M., S h e n R. N. et al. // Blood. 1993. Vol. 81. P. 41−48. 5. O s a w a M., H a n a d a K., H a m a d a H. et al. // Science. 1996. Vol. 273. P. 242−245.6. Z a n j a n i E. В., A l m e i d a – P o r a d a G., L i v i n g t o n A. G. еt al. // Exp. Hematol. 1998. Vol. 26. P. 353−360. 7. M c N i e c e I., H a r r i n g t o n J., T u r n e y J. et al. // Cytotherapy. 2004. Vol. 6, N 4. P. 311−317. 8. A s t o r i G., L a r g h e r o J., B o n f i n i T. et al. // Vox Sanguinis. 2006. Vol. 90. P. 183−190. 9. S h p a l l E. J., Q u i n o n e s R., G i l l e r R. et al. // Biol. Blood Marrow Transplant. 2002. Vol. 8. P. 368−376. 10. M c N i e c e I., K u b e g o v D., K e r z i c P. еt al. // Exp. Hematol. 2000. Vol. 28. P. 1181−1186.

N. V. PETYOVKA, N. V. GONCHAROVA, I. M. SEVIARYN, S. M. KOSMACHEVA, M. P. POTAPNEV

EFFICIENT ex vivo EXPANSION OF HUMAN UMBILICAL CORD BLOOD-DERIVED HEMATOPOIETIC STEM CELLS

Republican Research and Practical Center for Hematology and Transfusiology, Minsk, Belarus

Summary

Mononuclear and CD34 -enriched cell fractions from human cord blood were cultured in a serum-free medium StemSpan with growth factors IL-3 (20 ng/ml), Il-6 (20 U/ml), CSF (50 ng/ml), Flt-3/Flk-2 Ligand (100 ng/ml) with or without allogenen-ic bone marrow derived mesenchymal stem cells (MSC) as a feeder layer. Using the selected multi-step method of cell propa-gation ex vivo we enabled to increase the number of CD34 -positive cells 350 and 1100 – fold among mononuclear or in CD34 - enriched cell fraction during 12 days of culture. The bone marrow MSC as a feeder promoted rapid cell proliferation, stabi-lized the hematopoietic stem cells content and maintained the undifferentiated state of the non-lineage-committed hematopoi-etic progenitors.


1. B r o x m e y e r H a l E. Cord Blood: Biology, Immunology, Banking, and Clinical Transplantation. Bethesda; Mary-land, 2004.

2. R o b i n s o n S., N i u T., de L i m a M. et al. // Cytotherapy. 2005. Vol. 7, N 3. P. 243−250.3. P e l e d T., M a n d e l J., G o u d s m i d R. N. et al. // Cytotherapy. 2004. Vol. 6, N 4. P. 344−355.4. L u L., X i a o M., S h e n R. N. et al. // Blood. 1993. Vol. 81. P. 41−48. 5. O s a w a M., H a n a d a K., H a m a d a H. et al. // Science. 1996. Vol. 273. P. 242−245.6. Z a n j a n i E. В., A l m e i d a – P o r a d a G., L i v i n g t o n A. G. еt al. // Exp. Hematol. 1998. Vol. 26. P. 353−360. 7. M c N i e c e I., H a r r i n g t o n J., T u r n e y J. et al. // Cytotherapy. 2004. Vol. 6, N 4. P. 311−317. 8. A s t o r i G., L a r g h e r o J., B o n f i n i T. et al. // Vox Sanguinis. 2006. Vol. 90. P. 183−190. 9. S h p a l l E. J., Q u i n o n e s R., G i l l e r R. et al. // Biol. Blood Marrow Transplant. 2002. Vol. 8. P. 368−376. 10. M c N i e c e I., K u b e g o v D., K e r z i c P. еt al. // Exp. Hematol. 2000. Vol. 28. P. 1181−1186.

N. V. PETYOVKA, N. V. GONCHAROVA, I. M. SEVIARYN, S. M. KOSMACHEVA, M. P. POTAPNEV

EFFICIENT ex vivo EXPANSION OF HUMAN UMBILICAL CORD BLOOD-DERIVED HEMATOPOIETIC STEM CELLS

Republican Research and Practical Center for Hematology and Transfusiology, Minsk, Belarus

Summary

Mononuclear and CD34 -enriched cell fractions from human cord blood were cultured in a serum-free medium StemSpan with growth factors IL-3 (20 ng/ml), Il-6 (20 U/ml), CSF (50 ng/ml), Flt-3/Flk-2 Ligand (100 ng/ml) with or without allogenen-ic bone marrow derived mesenchymal stem cells (MSC) as a feeder layer. Using the selected multi-step method of cell propa-gation ex vivo we enabled to increase the number of CD34 -positive cells 350 and 1100 – fold among mononuclear or in CD34 - enriched cell fraction during 12 days of culture. The bone marrow MSC as a feeder promoted rapid cell proliferation, stabi-lized the hematopoietic stem cells content and maintained the undifferentiated state of the non-lineage-committed hematopoi-etic progenitors.



Беларуси

49


УДК 618.2-085.859«4» 618.5-089.888.61«34»

А. В. БЫЧКОВ1, И. Н. СЕМЕНЕНЯ2, В. С. УЛАЩИК1

ХРОНОХИРУРГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ОЦЕНКЕ ЭФФЕКТИВНОСТИ ОПЕРАТИВНЫХ ВМЕШАТЕЛЬСТВ ПО ПОВОДУ ОСТРОГО КАЛЬКУЛЕЗНОГО ХОЛЕЦИСТИТА

1Институт физиологии НАН Беларуси, Минск, 2Министерство здравоохранения Республики Беларусь, Минск


Со времени построения первых хронохирургических моделей высокого уровня (далее – моделей) прошло менее года, но уже реализован ряд проектов, связанных с дальнейшими разработкой, изучением и использованием моделей. В частности, даны рекомендации по оптимизации времени проведения плановых операций: кесаревых сечений, вмешательств при пороках сердца, абдоминопластики, маммопластики, липосакции [1–3]. В настоящей работе рассмотрены результаты применения методологии хронохирургии (хронобиологии операций) к материалу по оперативным вмешательствам при остром калькулезном холеци-стите (ОКХ), сформулированы рекомендации по оптимизации времени дня t1 при проведе-нии данных операций.

Материалы и методы исследования. Материал по операциям при ОКХ за 2000–2002 гг. взят из статистических карт в Больнице скорой медицинской помощи г. Минска. Послеопе-рационным (п/о) периодом считали время (ч) от окончания операции до выписки пациента из стационара. Ниже приведена характеристика клинических групп по диагнозу (фактические средние по базе данных ± стандартная ошибка, объем наблюдений). ОФКХ/ОГКХ – острый флегмонозный/гангренозный калькулезный холецистит. Продолжительность операций (ч): ОКХ – 1,15 ± 0,04 (n = 136, или 68,0% случаев); ОФКХ – 1,41 ± 0,07 (n = 60, или 30,0%); ОГКХ – 1,79 ± 0,09 (n = 4–2,0%); среднее по системе – 1,24 ± 0,04 (N = 200, или 100,0%). Продолжи-тельность п/о приода (ч): ОКХ – 247 ± 10; ОФКХ – 305 ± 21; ОГКХ – 340 ± 54; среднее по си-стеме – 266,3 ± 9,5.

Распределение фактических наблюдений по 1-часовым интервалам t1: 7,00–7,99 (n = 1); 8,00–8,99 (n = 3); 9,00–9,99 (n = 50); 10,00–10,99 (n = 62); 11,00–11,99 (n = 36); 12,00–12,99 (n = 28); 13,00–13,99 (n = 14); 14,00–14,99 (n = 3); 15,00–15,99 (n = 1); 16,00–16,99 (нет данных); 17,00–17,99 (n = 1); 18,00–18,99 (нет данных); 19,00–19,99 ч (n = 1).

Распределение фактических наблюдений по месяцам, на которые приходится момент t1: ян-варь – n = 21; февраль – n = 27; март – n = 15; апрель – n = 23; май – n = 20; июнь – n = 12; июль – n = 17; август – n = 20; сентябрь – n = 8; октябрь – n = 9; ноябрь – n = 12; декабрь – n = 16.

По базе данных (N = 200) согласно нашей методике [1] разработана модель, прогнозирующая продолжительность п/о периода в зависимости от времени суток в момент выполнения операций t1, ч; месяца проведения операций t2; тяжести клинических ситуаций (клинический фон) x, %. Все моменты и интервалы времени даны по стандартному времени (в настоящей работе – время II пояса, в котором расположена Беларусь, соответствует зимнему в РБ).

В качестве отклика (критерия оптимзации) y использована характеристика: y = ln ( hours ), где hours – продолжительность п/о периода, ч.

Прогнозируемый моделью отклик – y′.t1 – момент середины операций в десятичном выражении, ч.

49


УДК 618.2-085.859«4» 618.5-089.888.61«34»

А. В. БЫЧКОВ1, И. Н. СЕМЕНЕНЯ2, В. С. УЛАЩИК1

ХРОНОХИРУРГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ОЦЕНКЕ ЭФФЕКТИВНОСТИ ОПЕРАТИВНЫХ ВМЕШАТЕЛЬСТВ ПО ПОВОДУ ОСТРОГО КАЛЬКУЛЕЗНОГО ХОЛЕЦИСТИТА

1Институт физиологии НАН Беларуси, Минск, 2Министерство здравоохранения Республики Беларусь, Минск


Со времени построения первых хронохирургических моделей высокого уровня (далее – моделей) прошло менее года, но уже реализован ряд проектов, связанных с дальнейшими разработкой, изучением и использованием моделей. В частности, даны рекомендации по оптимизации времени проведения плановых операций: кесаревых сечений, вмешательств при пороках сердца, абдоминопластики, маммопластики, липосакции [1–3]. В настоящей работе рассмотрены результаты применения методологии хронохирургии (хронобиологии операций) к материалу по оперативным вмешательствам при остром калькулезном холеци-стите (ОКХ), сформулированы рекомендации по оптимизации времени дня t1 при проведе-нии данных операций.

Материалы и методы исследования. Материал по операциям при ОКХ за 2000–2002 гг. взят из статистических карт в Больнице скорой медицинской помощи г. Минска. Послеопе-рационным (п/о) периодом считали время (ч) от окончания операции до выписки пациента из стационара. Ниже приведена характеристика клинических групп по диагнозу (фактические средние по базе данных ± стандартная ошибка, объем наблюдений). ОФКХ/ОГКХ – острый флегмонозный/гангренозный калькулезный холецистит. Продолжительность операций (ч): ОКХ – 1,15 ± 0,04 (n = 136, или 68,0% случаев); ОФКХ – 1,41 ± 0,07 (n = 60, или 30,0%); ОГКХ – 1,79 ± 0,09 (n = 4–2,0%); среднее по системе – 1,24 ± 0,04 (N = 200, или 100,0%). Продолжи-тельность п/о приода (ч): ОКХ – 247 ± 10; ОФКХ – 305 ± 21; ОГКХ – 340 ± 54; среднее по си-стеме – 266,3 ± 9,5.

Распределение фактических наблюдений по 1-часовым интервалам t1: 7,00–7,99 (n = 1); 8,00–8,99 (n = 3); 9,00–9,99 (n = 50); 10,00–10,99 (n = 62); 11,00–11,99 (n = 36); 12,00–12,99 (n = 28); 13,00–13,99 (n = 14); 14,00–14,99 (n = 3); 15,00–15,99 (n = 1); 16,00–16,99 (нет данных); 17,00–17,99 (n = 1); 18,00–18,99 (нет данных); 19,00–19,99 ч (n = 1).

Распределение фактических наблюдений по месяцам, на которые приходится момент t1: ян-варь – n = 21; февраль – n = 27; март – n = 15; апрель – n = 23; май – n = 20; июнь – n = 12; июль – n = 17; август – n = 20; сентябрь – n = 8; октябрь – n = 9; ноябрь – n = 12; декабрь – n = 16.

По базе данных (N = 200) согласно нашей методике [1] разработана модель, прогнозирующая продолжительность п/о периода в зависимости от времени суток в момент выполнения операций t1, ч; месяца проведения операций t2; тяжести клинических ситуаций (клинический фон) x, %. Все моменты и интервалы времени даны по стандартному времени (в настоящей работе – время II пояса, в котором расположена Беларусь, соответствует зимнему в РБ).

В качестве отклика (критерия оптимзации) y использована характеристика: y = ln ( hours ), где hours – продолжительность п/о периода, ч.

Прогнозируемый моделью отклик – y′.t1 – момент середины операций в десятичном выражении, ч.



Беларуси

50

, где month – порядковый номер месяца выполнения опе-

раций; day – дата (число месяца) выполнения операций; monthindays __ – количество дней в месяце. Диапазон изменения t2 – от 1 до 13 (не включая).

, где age – возраст пациента, лет;

associated – наличие сопутствующих заболеваний («1» – в статистической карте нет данных о сопутствующих заболеваниях или есть указания на их отсутствие; «2» – в статкарте имеются сведения о сопутствующих заболеваниях); duration – продолжительность операций в десятич-ном выражении, ч; diagnosis – диагноз («1» – ОКХ; «2» – ОФКХ/ОГКХ); 12,3663 – среднее по выборке (N = 200) значение x.

Средние фактические значения характеристик (N = 200): age – 52,2 года; associated – 1,397; diagnosis – 1,320; x – 100%. Формула для вычисления x найдена эмпирически – по максимально-му значению вычисленного по базе данных коэффициента корреляции rxy между характеристи-ками x и y (rxy = + 0,465; P < 0,001; N = 200). Выделены группы случаев при x < 100% (условно клинически легкие ситуации) и при x > 100% (условно клинически тяжелые ситуации). Среднее значение x в первой группе составило 79,7%, во второй – 127,5%.

База данных, все вычисления, разработка модели реализованы в Statistica 6.0 (StatSoft). Инте-гральные прогнозы модели получены путем вычисления определенного интеграла в Wolfram Mathe-matica 4.1. Модель разработана в модуле «Non-linear Estimation» методом наименьших квадратов по Levenberg-Marquardt [4]. Количество фактических опорных точек для моделирования – N = 200. Про-гнозы модели проанализированы по нашей методике [3] для ситуаций, характеризующихся объемом базы данных N ≤ 500 случаев при наличии хотя бы одного 1-часового интервала t1, представленного фактическими наблюдениями в каждом из рассматриваемых месяцев t2. Указанная методика основа-на на дифференцированном рассмотрении областей факторного пространства в зависимости от пред-ставленности фактическими наблюдениями (n) и различных способах расчетов прогнозов модели по одному и тому же уравнению регрессии. В рамках подхода [3] расчеты по методам 1а, 1б выполняют-ся для x = 100%, по методам 2а, 2б – для фиксированного интервала изменения x, вычисляемого по стандартной методике. Методы 1а, 1б предполагают вычисление прогнозов при задании характери-стики x точкой, соответствующей среднему фактическому значению x по базе данных. Методы 2а, 2б предполагают вычисление прогнозов при задании характеристики x интервалом. Нижней грани-цей указанного интервала является среднее фактическое значение x в базе данных для случаев x < 100%; верхней границей – среднее фактическое значение x в базе данных для случаев x > 100%. В вычислениях по методам 1а, 2а прогнозы нормируются по среднемесячной базе, рассчитываемой для каждого месяца проведения операций t2 как среднее арифметическое прогнозов y′ для 1-часовых интервалов t1, представленных фактическими наблюдениями (n ≥ 1) в каждом из рассматриваемых месяцев t2; взвешивающая переменная не используется. В вычислениях по методам 1б, 2б прогнозы нормируются по среднемесячной базе, вычисляемой как средневзвешенный прогноз y′ для 1-часовых интервалов t1, которые в конкретном рассматриваемом месяце t2 представлены фактическими на-блюдениями (n ≥ 1) без учета, есть ли наблюдения по данным интервалам в других месяцах t2. Вы-численные методами 1а, 1б, 2а, 2б прогнозы y′ проанализированы в рамках дисперсионных беспо-вторных двухфакторных комплексов в Main effects ANOVA (дисперсионный анализ главных эффек-тов); уровни одного фактора – интервалы t1, уровни другого – методы вычислений 1а, 1б, 2а, 2б; ошибка прогнозов – средний квадрат отклонений для взаимодействия рассматриваемых факторов [3]. В указанных дисперсионных комплексах, включающих более двух уровней фактора t1 (табл. 1, 2) апостериорная оценка различий в клинических группах, соответствующих рассматриваемым уров-ням t1, выполнена по критерию LSD Фишера [3, 5]. Материал (табл. 1–3) проверен на однородность

50

, где month – порядковый номер месяца выполнения опе-

раций; day – дата (число месяца) выполнения операций; monthindays __ – количество дней в месяце. Диапазон изменения t2 – от 1 до 13 (не включая).

, где age – возраст пациента, лет;

associated – наличие сопутствующих заболеваний («1» – в статистической карте нет данных о сопутствующих заболеваниях или есть указания на их отсутствие; «2» – в статкарте имеются сведения о сопутствующих заболеваниях); duration – продолжительность операций в десятич-ном выражении, ч; diagnosis – диагноз («1» – ОКХ; «2» – ОФКХ/ОГКХ); 12,3663 – среднее по выборке (N = 200) значение x.

Средние фактические значения характеристик (N = 200): age – 52,2 года; associated – 1,397; diagnosis – 1,320; x – 100%. Формула для вычисления x найдена эмпирически – по максимально-му значению вычисленного по базе данных коэффициента корреляции rxy между характеристи-ками x и y (rxy = + 0,465; P < 0,001; N = 200). Выделены группы случаев при x < 100% (условно клинически легкие ситуации) и при x > 100% (условно клинически тяжелые ситуации). Среднее значение x в первой группе составило 79,7%, во второй – 127,5%.

База данных, все вычисления, разработка модели реализованы в Statistica 6.0 (StatSoft). Инте-гральные прогнозы модели получены путем вычисления определенного интеграла в Wolfram Mathe-matica 4.1. Модель разработана в модуле «Non-linear Estimation» методом наименьших квадратов по Levenberg-Marquardt [4]. Количество фактических опорных точек для моделирования – N = 200. Про-гнозы модели проанализированы по нашей методике [3] для ситуаций, характеризующихся объемом базы данных N ≤ 500 случаев при наличии хотя бы одного 1-часового интервала t1, представленного фактическими наблюдениями в каждом из рассматриваемых месяцев t2. Указанная методика основа-на на дифференцированном рассмотрении областей факторного пространства в зависимости от пред-ставленности фактическими наблюдениями (n) и различных способах расчетов прогнозов модели по одному и тому же уравнению регрессии. В рамках подхода [3] расчеты по методам 1а, 1б выполняют-ся для x = 100%, по методам 2а, 2б – для фиксированного интервала изменения x, вычисляемого по стандартной методике. Методы 1а, 1б предполагают вычисление прогнозов при задании характери-стики x точкой, соответствующей среднему фактическому значению x по базе данных. Методы 2а, 2б предполагают вычисление прогнозов при задании характеристики x интервалом. Нижней грани-цей указанного интервала является среднее фактическое значение x в базе данных для случаев x < 100%; верхней границей – среднее фактическое значение x в базе данных для случаев x > 100%. В вычислениях по методам 1а, 2а прогнозы нормируются по среднемесячной базе, рассчитываемой для каждого месяца проведения операций t2 как среднее арифметическое прогнозов y′ для 1-часовых интервалов t1, представленных фактическими наблюдениями (n ≥ 1) в каждом из рассматриваемых месяцев t2; взвешивающая переменная не используется. В вычислениях по методам 1б, 2б прогнозы нормируются по среднемесячной базе, вычисляемой как средневзвешенный прогноз y′ для 1-часовых интервалов t1, которые в конкретном рассматриваемом месяце t2 представлены фактическими на-блюдениями (n ≥ 1) без учета, есть ли наблюдения по данным интервалам в других месяцах t2. Вы-численные методами 1а, 1б, 2а, 2б прогнозы y′ проанализированы в рамках дисперсионных беспо-вторных двухфакторных комплексов в Main effects ANOVA (дисперсионный анализ главных эффек-тов); уровни одного фактора – интервалы t1, уровни другого – методы вычислений 1а, 1б, 2а, 2б; ошибка прогнозов – средний квадрат отклонений для взаимодействия рассматриваемых факторов [3]. В указанных дисперсионных комплексах, включающих более двух уровней фактора t1 (табл. 1, 2) апостериорная оценка различий в клинических группах, соответствующих рассматриваемым уров-ням t1, выполнена по критерию LSD Фишера [3, 5]. Материал (табл. 1–3) проверен на однородность



Беларуси

51

дисперсий с помощью совместного критерия Кохрана–Хартли–Бартлетта (Statistica 6.0, StatSoft) [3, 5]. В результате проверки для всех ситуаций отклонена гипотеза о неоднородности дисперсий в груп-пах, соответствующих уровням факторов t1 и методики вычислений.

Результаты и их обсуждение. В модели по оперативным вмешательствам при ОКХ каждый из 11 оцененных параметров значим (P < 0,001). Информативность модели: R2 = 0,672. Коэффици-ент корреляции фактических значений отклика в базе данных y и соответствующих им прогно-зов y : ryy´ = 0,820 (P < 0,001; N = 200). Модель интегрируема по t1 и x.

Т а б л и ц а 1. Прогноз продолжительности п/о периода для интервалов времени проведения операций t1 (% от среднемесячной базы)

Интервал t1, ч

Количествофактическихнаблюдений

n

Метод вычисленийСреднее

по четырем методам1а 1б 2а 2б

7,00–9,99 54 89,0 93,1 86,2 89,9 89,6 ± 2,910,00–10,99 62 103,6 107,9 110,1 110,9 108,1 ± 3,311,00–11,99 36 95,4 99,4 89,1 94,5 94,6 ± 4,212,00–12,99 28 89,4 92,8 92,1 91,3 91,4 ± 1,413,00–19,99 20 104,9 105,4 122,5 115,5 112,1 ± 8,5

П р и м е ч а н и е. В крайнем правом столбце – среднее арифметическое по методам 1а, 1б, 2а, 2б ± стандартное отклонение. То же для табл. 2–3.

Т а б л и ц а 2. Прогноз продолжительности п/о периода для 1-часовых интервалов в пределах интервала t1 7,00–9,99 ч (% от среднемесячной базы)


Количество фактических наблюдений

n



7,00–7,99 1 100,6 98,5 96,5 95,0 97,7 ± 2,48,00–8,99 3 69,9 75,8 74,3 82,1 75,5 ± 5,09,00–9,99 50 89,9 94,1 86,7 90,3 90,2 ± 3,0

Т а б л и ц а 3. Прогноз продолжительности п/о периода для рекомендуемого и нерекомендуемых интервалов t1 (% от среднемесячной базы)



n

Метод вычислений Среднее по четырем

методам1а 1б 2а 2б

Рекомендуемый(8,00–9,99) 53 88,7 93,0 86,0 89,8 89,4 ± 2,9

Нерекомендуемые(7,00–7,99,

10,00–19,99) 147 99,0 102,5 103,1 103,7 102,1 ± 2,1

Т а б л и ц а 4. Рекомендации по оптимизации времени проведения плановых оперативных вмешательств по поводу ОКХ

Интервал по моменту середины операций Характеристика интервалаЗимнее время в РБ Летнее время в РБ

08 ч 00′ – 09 ч 59′ 09 ч 00′ – 10 ч 59′ Рекомендуемый

07 ч 00′ – 07 ч 59′,10 ч 00′ – 19 ч 59′

08 ч 00′ – 08 ч 59′,11 ч 00′ – 20 ч 59′

Нерекомендуемые

П р и м е ч а н и е. Усредненный по методам 1а, 1б, 2а, 2б прогноз продолжительности п/о периода для интерва-лов t1 составляет (ч): для рекомендуемого интервала – 238, для нерекомендуемых – 272.

51

дисперсий с помощью совместного критерия Кохрана–Хартли–Бартлетта (Statistica 6.0, StatSoft) [3, 5]. В результате проверки для всех ситуаций отклонена гипотеза о неоднородности дисперсий в груп-пах, соответствующих уровням факторов t1 и методики вычислений.

Результаты и их обсуждение. В модели по оперативным вмешательствам при ОКХ каждый из 11 оцененных параметров значим (P < 0,001). Информативность модели: R2 = 0,672. Коэффици-ент корреляции фактических значений отклика в базе данных y и соответствующих им прогно-зов y : ryy´ = 0,820 (P < 0,001; N = 200). Модель интегрируема по t1 и x.

Т а б л и ц а 1. Прогноз продолжительности п/о периода для интервалов времени проведения операций t1 (% от среднемесячной базы)


Количествофактическихнаблюдений

n



7,00–9,99 54 89,0 93,1 86,2 89,9 89,6 ± 2,910,00–10,99 62 103,6 107,9 110,1 110,9 108,1 ± 3,311,00–11,99 36 95,4 99,4 89,1 94,5 94,6 ± 4,212,00–12,99 28 89,4 92,8 92,1 91,3 91,4 ± 1,413,00–19,99 20 104,9 105,4 122,5 115,5 112,1 ± 8,5

П р и м е ч а н и е. В крайнем правом столбце – среднее арифметическое по методам 1а, 1б, 2а, 2б ± стандартное отклонение. То же для табл. 2–3.

Т а б л и ц а 2. Прогноз продолжительности п/о периода для 1-часовых интервалов в пределах интервала t1 7,00–9,99 ч (% от среднемесячной базы)



n



7,00–7,99 1 100,6 98,5 96,5 95,0 97,7 ± 2,48,00–8,99 3 69,9 75,8 74,3 82,1 75,5 ± 5,09,00–9,99 50 89,9 94,1 86,7 90,3 90,2 ± 3,0

Т а б л и ц а 3. Прогноз продолжительности п/о периода для рекомендуемого и нерекомендуемых интервалов t1 (% от среднемесячной базы)



n

Метод вычислений Среднее по четырем

методам1а 1б 2а 2б

Рекомендуемый(8,00–9,99) 53 88,7 93,0 86,0 89,8 89,4 ± 2,9

Нерекомендуемые(7,00–7,99,

10,00–19,99) 147 99,0 102,5 103,1 103,7 102,1 ± 2,1

Т а б л и ц а 4. Рекомендации по оптимизации времени проведения плановых оперативных вмешательств по поводу ОКХ

Интервал по моменту середины операций Характеристика интервалаЗимнее время в РБ Летнее время в РБ

08 ч 00′ – 09 ч 59′ 09 ч 00′ – 10 ч 59′ Рекомендуемый

07 ч 00′ – 07 ч 59′,10 ч 00′ – 19 ч 59′

08 ч 00′ – 08 ч 59′,11 ч 00′ – 20 ч 59′

Нерекомендуемые

П р и м е ч а н и е. Усредненный по методам 1а, 1б, 2а, 2б прогноз продолжительности п/о периода для интерва-лов t1 составляет (ч): для рекомендуемого интервала – 238, для нерекомендуемых – 272.



Беларуси

52

Прогнозы модели y′ приведены в разрезе методов вычислений 1а, 1б, 2а, 2б и представленных фактическими наблюдениями 1-часовых интервалов t1; при количестве фактических наблюде-ний в интервалах n < 20 указанные интервалы объединены согласно методике [3] так, что на каждый из рассматриваемых интервалов приходится объем наблюдений n ≥ 20 (см. табл. 1).

Из табл. 1 видно, что зависимость величины прогнозов y′ от времени проведения операций t1 имеет нелинейную форму и характеризуется двумя максимумами и двумя минимумами. Ввиду относительно небольшого для хронобиологии объема наблюдений (N = 200), не слишком высо-кой информативности модели (R2 = 0,672), результатов иных наших исследований в области хро-нобиологии операций на медицинском, зоологическом и ботаническом материале [2, 6–14] (ком-ментарий ниже) обратим внимание на следующие моменты, относящиеся к рассматриваемому в настоящей работе диапазону t1 7,00–19,99 ч.

Интервал t1 7,00–9,99 ч характеризуется минимальной величиной y , составляющей в сред-нем по рассматриваемым методам вычислений 89,6% от среднемесячной базы (238 ч). Интервал t1 13,00–19,99 ч характеризуется следующими особенностями: максимальной величиной y , со-ставляющей в среднем по методам вычислений 112,1% (298 ч); максимальной вариабельностью прогнозов y′ по методам вычислений (стандартное отклонение (% от среднемесячной базы) для данного интервала составляет 8,5, а для остальных интервалов варьирует от 1,4 до 4,2); макси-мальной шириной (7-часовой интервал); минимальным объемом наблюдений (n = 20). Отметим, что для интервала t1 13,00–19,99 ч наиболее высокие значения прогнозов соответствуют методам 2а и 2б, предполагающим интервальное задание характеристики x. Интервал t1 10,00–12,99 ч характеризуется прогнозами y , варьирующими в пределах от 91,4 до 108,1% (от 243 до 288 ч).

Дисперсионный анализ данных табл. 1 (N = 20) показывает следующее. Фактор t1 (5 уровней) влияет на прогнозируемую продолжительность п/о периода: F(4, 12) = 17,77 (P = 0,00006 < 0,001); фактор методики вычислений (4 уровня) не влияет на данную характеристику: F(3, 12) = 0,70 (P > 0,05). Указанные фактические значения F-критерия свидетельствуют: а) в структуре анали-зируемого комплекса фактор t1 представляет собой мощный источник изменчивости; фактор мето-дики вычислений и взаимодействие рассматриваемых факторов являются слабыми источниками; б) результаты вычислений, полученные разными методами, характеризуются согласованностью. По критерию LSD Фишера интервалы t1 13,00–13,99 и 10,00–10,99 ч не различаются по величине y (P = 0,26 > 0,05). Каждый из остальных интервалов t1 отличается (P < 0,001 и P < 0,01) как от интервала 13,00–13,99, так и от интервала 10,00–10,99 ч.

Прежде чем перейти к идентификации времени, рекомендуемого для проведения оператив-ных вмешательств при ОКХ, отметим иные результаты наших исследований по хронобиологии операций, чтобы учесть при формулировке рекомендаций известный биологический контекст.

Кесаревы сечения, выполненные во II половине суток, в частности в послеполуденные часы, характеризовались более продолжительным п/о периодом, чем эти же операции, выполненные в иное время суток [2, 6]. Осуществление в послеполуденное время абдомино- и маммопластики в пластической хирургии характеризовалось высокими значениями индекса неблагоприятности условий для проведения операций [7, 8]. Выполненные после полудня на черве Eisenia foetida операции вивисекции характеризовались наименьшими п/о выживаемостью и массой опериро-ванных экземпляров [9–11]. Вторая половина суток в целом неблагоприятна для операций зеле-ного черенкования [12–14].

Интервал t1 13,00–19,99 ч не включен в состав рекомендуемого для проведения рассматрива-емых операций времени дня из-за максимальной величины y , а также в связи с положением дан-ного интервала в суточном цикле. Интервал t1 10,00–10,99 ч не включен в рекомендуемое время из-за относительно высокой величины y . Интервалы t1 11,00–11,99 и 12,00–12,99 ч не включены в рекомендуемое время по следующим причинам. Положение в суточном цикле: предполуден-ное, полуденное и ранее послеполуденное время. Отрезок времени t1 11,00–12,99 ч отделен ин-тервалом t1 10,00–10,99 ч, характеризующимся относительно высокой величиной y , от области t1 7,00–9,99 ч, характеризующейся минимальной величиной y и отнесенной по результатам других исследований к благоприятному для проведения операций (биологически оправданному) време-ни суток. Отметим, что относительно невысокий уровень прогнозов y для интервалов t1 11,00–11,99

52

Прогнозы модели y′ приведены в разрезе методов вычислений 1а, 1б, 2а, 2б и представленных фактическими наблюдениями 1-часовых интервалов t1; при количестве фактических наблюде-ний в интервалах n < 20 указанные интервалы объединены согласно методике [3] так, что на каждый из рассматриваемых интервалов приходится объем наблюдений n ≥ 20 (см. табл. 1).

Из табл. 1 видно, что зависимость величины прогнозов y′ от времени проведения операций t1 имеет нелинейную форму и характеризуется двумя максимумами и двумя минимумами. Ввиду относительно небольшого для хронобиологии объема наблюдений (N = 200), не слишком высо-кой информативности модели (R2 = 0,672), результатов иных наших исследований в области хро-нобиологии операций на медицинском, зоологическом и ботаническом материале [2, 6–14] (ком-ментарий ниже) обратим внимание на следующие моменты, относящиеся к рассматриваемому в настоящей работе диапазону t1 7,00–19,99 ч.

Интервал t1 7,00–9,99 ч характеризуется минимальной величиной y , составляющей в сред-нем по рассматриваемым методам вычислений 89,6% от среднемесячной базы (238 ч). Интервал t1 13,00–19,99 ч характеризуется следующими особенностями: максимальной величиной y , со-ставляющей в среднем по методам вычислений 112,1% (298 ч); максимальной вариабельностью прогнозов y′ по методам вычислений (стандартное отклонение (% от среднемесячной базы) для данного интервала составляет 8,5, а для остальных интервалов варьирует от 1,4 до 4,2); макси-мальной шириной (7-часовой интервал); минимальным объемом наблюдений (n = 20). Отметим, что для интервала t1 13,00–19,99 ч наиболее высокие значения прогнозов соответствуют методам 2а и 2б, предполагающим интервальное задание характеристики x. Интервал t1 10,00–12,99 ч характеризуется прогнозами y , варьирующими в пределах от 91,4 до 108,1% (от 243 до 288 ч).

Дисперсионный анализ данных табл. 1 (N = 20) показывает следующее. Фактор t1 (5 уровней) влияет на прогнозируемую продолжительность п/о периода: F(4, 12) = 17,77 (P = 0,00006 < 0,001); фактор методики вычислений (4 уровня) не влияет на данную характеристику: F(3, 12) = 0,70 (P > 0,05). Указанные фактические значения F-критерия свидетельствуют: а) в структуре анали-зируемого комплекса фактор t1 представляет собой мощный источник изменчивости; фактор мето-дики вычислений и взаимодействие рассматриваемых факторов являются слабыми источниками; б) результаты вычислений, полученные разными методами, характеризуются согласованностью. По критерию LSD Фишера интервалы t1 13,00–13,99 и 10,00–10,99 ч не различаются по величине y (P = 0,26 > 0,05). Каждый из остальных интервалов t1 отличается (P < 0,001 и P < 0,01) как от интервала 13,00–13,99, так и от интервала 10,00–10,99 ч.

Прежде чем перейти к идентификации времени, рекомендуемого для проведения оператив-ных вмешательств при ОКХ, отметим иные результаты наших исследований по хронобиологии операций, чтобы учесть при формулировке рекомендаций известный биологический контекст.

Кесаревы сечения, выполненные во II половине суток, в частности в послеполуденные часы, характеризовались более продолжительным п/о периодом, чем эти же операции, выполненные в иное время суток [2, 6]. Осуществление в послеполуденное время абдомино- и маммопластики в пластической хирургии характеризовалось высокими значениями индекса неблагоприятности условий для проведения операций [7, 8]. Выполненные после полудня на черве Eisenia foetida операции вивисекции характеризовались наименьшими п/о выживаемостью и массой опериро-ванных экземпляров [9–11]. Вторая половина суток в целом неблагоприятна для операций зеле-ного черенкования [12–14].

Интервал t1 13,00–19,99 ч не включен в состав рекомендуемого для проведения рассматрива-емых операций времени дня из-за максимальной величины y , а также в связи с положением дан-ного интервала в суточном цикле. Интервал t1 10,00–10,99 ч не включен в рекомендуемое время из-за относительно высокой величины y . Интервалы t1 11,00–11,99 и 12,00–12,99 ч не включены в рекомендуемое время по следующим причинам. Положение в суточном цикле: предполуден-ное, полуденное и ранее послеполуденное время. Отрезок времени t1 11,00–12,99 ч отделен ин-тервалом t1 10,00–10,99 ч, характеризующимся относительно высокой величиной y , от области t1 7,00–9,99 ч, характеризующейся минимальной величиной y и отнесенной по результатам других исследований к благоприятному для проведения операций (биологически оправданному) време-ни суток. Отметим, что относительно невысокий уровень прогнозов y для интервалов t1 11,00–11,99



Беларуси

53

и 12,00–12,99 ч предполагает возможность, что уточнение наших рекомендаций по части t1 в ре-зультате дальнейших исследований покажет целесообразность включения указанных интервалов отчасти или полностью в категорию времени, допустимого для проведения операций при ОКХ.

С учетом приведенных выше соображений на данный момент в качестве интервала t1, пред-варительно рекомендуемого для проведения оперативных вмешательств при ОКХ, принимаем интервал t1 7,00–9,99 ч. Для указанного интервала прогнозы y представлены в разрезе 1-часовых интервалов t1 и методов вычислений 1а, 1б, 2а, 2б (см. табл. 2).

Дисперсионный анализ данных табл. 2 (N = 12) показывает следующее. Фактор t1 (3 уровня) влияет на прогнозируемую продолжительность п/о периода: F(2, 6) = 32,82 (P = 0,0006 < 0,001); фактор методики вычислений (4 уровня) не влияет на данную характеристику: F(3, 6) = 0,60 (P > 0,05). Выводы в отношении указанных фактических значений F-критерия аналогичны выво-дам по материалу табл. 1 (мощное влияние фактора t1 на величину y , согласованность прогнозов y по методам вычислений). Согласно критерию LSD Фишера, каждый из рассматриваемых ин-тервалов t1 отличается от любого другого. Интервалы 7,00–7,99 и 8,00–8,99 ч различаются при P < 0,001, интервалы 8,00–8,99 и 9,00–9,99 ч – при P < 0,01, интервалы 7,00–7,99 и 9,00–9,99 ч – при P < 0,05.

В пределах интервала t1 7,00–9,99 ч интервал 7,00–7,99 ч характеризуется: максимальной ве-личиной y для каждого из рассматриваемых методов вычислений; максимальным расстоянием от среднего фактического (N = 200) значения t1, равного 11,00 ч (при удалении от центра фактор-ного пространства надежность прогнозов уравнения регрессии уменьшается); минимальным объемом фактических наблюдений (n = 1). С учетом сказанного на данном этапе исследований интервал t1 7,00–7,99 ч не включен в состав интервала t1, рекомендуемого для проведения опера-ций при ОКХ. Вместе с тем нельзя исключить, что конкретизация в результате дальнейших ис-следований рассматриваемых операций покажет целесообразность включения части либо всего интервала t1 7,00–7,99 ч в состав времени, допустимого (или рекомендуемого) для проведения данных операций.

Подытоживая представленный выше материал, отметим следующее. Из числа рассматривае-мых в диапазоне t1 7,00–19,99 ч интервалов времени дня окончательно рекомендован для прове-дения оперативных вмешательств по поводу ОКХ интервал t1 8,00–9,99 ч; интервалы t1 7,00–7,99 и 10,00–19,99 ч идентифицированы как нерекомендуемые. Проверим действенность указанных рекомендаций. Прогнозы y , сгруппированные в разрезе рекомендуемого, нерекомендуемых ин-тервалов t1 и методов вычислений 1а, 1б, 2а, 2б, представлены в табл. 3.

Дисперсионный анализ данных табл. 3 (N = 8) показывает следующее. Фактор t1 (2 уровня) влияет на прогнозируемую продолжительность п/о периода: F(1, 3) = 52,22 (P = 0,0055 < 0,01); фак-тор методики вычислений (4 уровня) не влияет на данную характеристику: F(3, 3) = 1,07 (P > 0,05). Выводы в отношении указанных фактических значений F-критерия аналогичны выводам по ма-териалу табл. 1, 2 (мощное влияние фактора t1 на величину y , согласованность прогнозов y по методам вычислений).

Рекомендации по оптимизации времени проведения плановых оперативных вмешательств по поводу ОКХ представлены в табл. 4. На данный момент с учетом N = 200 и R2 = 0,67 (при количе-стве опорных точек для разработки модели N = 200) считаем преждевременной детализацию представленных рекомендаций (в плане возможных уточнений рекомендуемого интервала t1 и/или введения дополнительных категорий, например времени «допустимого», «особо неблаго-приятного» и т. д.).

При группировке материала в разрезе методов вычислений 1а, 1б, 2а, 2б и полуциклов t1 (в настоящей работе один из полуциклов соответствует интервалу t1 7,00–11,99 ч, другой – ин-тервалу t1 12,00–19,99 ч) получаем следующее. Фактор t1 (2 уровня) не влияет на прогнозируе-мую продолжительность п/о периода: F(1, 3) = 0,53 (P > 0,05). Фактор методики вычислений (4 уровня) не влияет на данную характеристику: F(3, 3) = 0,82 (P > 0,05). Усредненный по рассма-триваемым методам вычислений прогноз y составляет (среднее ± стандартная ошибка, n = 4, % от среднемесячной базы): для первого полуцикла (t1 до полудня) – 98,3 ± 1,0; для второго полуцикла (t1 после полудня) – 100,0 ± 1,9. Стандартное отклонение для усредненного по рассматриваемым

53

и 12,00–12,99 ч предполагает возможность, что уточнение наших рекомендаций по части t1 в ре-зультате дальнейших исследований покажет целесообразность включения указанных интервалов отчасти или полностью в категорию времени, допустимого для проведения операций при ОКХ.

С учетом приведенных выше соображений на данный момент в качестве интервала t1, пред-варительно рекомендуемого для проведения оперативных вмешательств при ОКХ, принимаем интервал t1 7,00–9,99 ч. Для указанного интервала прогнозы y представлены в разрезе 1-часовых интервалов t1 и методов вычислений 1а, 1б, 2а, 2б (см. табл. 2).

Дисперсионный анализ данных табл. 2 (N = 12) показывает следующее. Фактор t1 (3 уровня) влияет на прогнозируемую продолжительность п/о периода: F(2, 6) = 32,82 (P = 0,0006 < 0,001); фактор методики вычислений (4 уровня) не влияет на данную характеристику: F(3, 6) = 0,60 (P > 0,05). Выводы в отношении указанных фактических значений F-критерия аналогичны выво-дам по материалу табл. 1 (мощное влияние фактора t1 на величину y , согласованность прогнозов y по методам вычислений). Согласно критерию LSD Фишера, каждый из рассматриваемых ин-тервалов t1 отличается от любого другого. Интервалы 7,00–7,99 и 8,00–8,99 ч различаются при P < 0,001, интервалы 8,00–8,99 и 9,00–9,99 ч – при P < 0,01, интервалы 7,00–7,99 и 9,00–9,99 ч – при P < 0,05.

В пределах интервала t1 7,00–9,99 ч интервал 7,00–7,99 ч характеризуется: максимальной ве-личиной y для каждого из рассматриваемых методов вычислений; максимальным расстоянием от среднего фактического (N = 200) значения t1, равного 11,00 ч (при удалении от центра фактор-ного пространства надежность прогнозов уравнения регрессии уменьшается); минимальным объемом фактических наблюдений (n = 1). С учетом сказанного на данном этапе исследований интервал t1 7,00–7,99 ч не включен в состав интервала t1, рекомендуемого для проведения опера-ций при ОКХ. Вместе с тем нельзя исключить, что конкретизация в результате дальнейших ис-следований рассматриваемых операций покажет целесообразность включения части либо всего интервала t1 7,00–7,99 ч в состав времени, допустимого (или рекомендуемого) для проведения данных операций.

Подытоживая представленный выше материал, отметим следующее. Из числа рассматривае-мых в диапазоне t1 7,00–19,99 ч интервалов времени дня окончательно рекомендован для прове-дения оперативных вмешательств по поводу ОКХ интервал t1 8,00–9,99 ч; интервалы t1 7,00–7,99 и 10,00–19,99 ч идентифицированы как нерекомендуемые. Проверим действенность указанных рекомендаций. Прогнозы y , сгруппированные в разрезе рекомендуемого, нерекомендуемых ин-тервалов t1 и методов вычислений 1а, 1б, 2а, 2б, представлены в табл. 3.

Дисперсионный анализ данных табл. 3 (N = 8) показывает следующее. Фактор t1 (2 уровня) влияет на прогнозируемую продолжительность п/о периода: F(1, 3) = 52,22 (P = 0,0055 < 0,01); фак-тор методики вычислений (4 уровня) не влияет на данную характеристику: F(3, 3) = 1,07 (P > 0,05). Выводы в отношении указанных фактических значений F-критерия аналогичны выводам по ма-териалу табл. 1, 2 (мощное влияние фактора t1 на величину y , согласованность прогнозов y по методам вычислений).

Рекомендации по оптимизации времени проведения плановых оперативных вмешательств по поводу ОКХ представлены в табл. 4. На данный момент с учетом N = 200 и R2 = 0,67 (при количе-стве опорных точек для разработки модели N = 200) считаем преждевременной детализацию представленных рекомендаций (в плане возможных уточнений рекомендуемого интервала t1 и/или введения дополнительных категорий, например времени «допустимого», «особо неблаго-приятного» и т. д.).

При группировке материала в разрезе методов вычислений 1а, 1б, 2а, 2б и полуциклов t1 (в настоящей работе один из полуциклов соответствует интервалу t1 7,00–11,99 ч, другой – ин-тервалу t1 12,00–19,99 ч) получаем следующее. Фактор t1 (2 уровня) не влияет на прогнозируе-мую продолжительность п/о периода: F(1, 3) = 0,53 (P > 0,05). Фактор методики вычислений (4 уровня) не влияет на данную характеристику: F(3, 3) = 0,82 (P > 0,05). Усредненный по рассма-триваемым методам вычислений прогноз y составляет (среднее ± стандартная ошибка, n = 4, % от среднемесячной базы): для первого полуцикла (t1 до полудня) – 98,3 ± 1,0; для второго полуцикла (t1 после полудня) – 100,0 ± 1,9. Стандартное отклонение для усредненного по рассматриваемым



Беларуси

методам вычислений прогноза y составляет (% от среднемесячной базы): для первого полуцик-ла t1 составляет ± 2,1; для второго полуцикла t1 – ± 3,9.

Таким образом, фактор времени дня t1 при проведении операций при ОКХ влияет на продол-жительность п/о периода. Сформулированы рекомендации для оптимизации времени выполнения плановых оперативных вмешательств по поводу ОКХ. По моменту середины операций t1 (время стандартное, соответствующее зимнему в РБ) интервал 08 ч 00′ – 09 ч 59′ охарактеризован как рекомендуемый для выполнения рассматриваемых операций (средний прогноз продолжитель-ности п/о периода – 238 ч), интервалы 07 ч 00′ – 07 ч 59′ и 10 ч 00′ – 19 ч 59′ охарактеризованы как нерекомендуемые (средний прогноз п/о периода – 272 ч).


1. Б ы ч к о в А. В. // Функциональные системы организма в норме и патологии: Сб. науч. тр. Минск, 2008. С. 74–79.2. Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н., Х и н е в и ч С. М. и др. // Функциональные системы организма в норме

и патологии: Сб. науч. тр. Минск, 2008. С. 69–74.3. Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н., П у т ы р с к и й И. Н. и др. // Проблемы регуляции висцеральных

функций: Сб. науч. ст.: В 2 кн. Минск, 2008. Кн. 2. С. 20–24. 4. Б о р о в и к о в В. П., Б о р о в и к о в И. П. Statistica – Статистический анализ и обработка данных в среде

Windows. М., 1998. 5. Х а л а ф я н А. А. Современные статистические методы медицинских исследований. М., 2008. 6. Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н., С е р д ю ч е н к о Н. С. // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2004.

№ 2. С. 26–29. 7. Х и н е в и ч С. М., Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н. и др. // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2006.

№ 1. С. 36–41.8. Х и н е в и ч С. М., Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н. и др. // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2006.

№ 3. С. 28–32.9. Б ы ч к о в А. В. // Лесное и охотничье хозяйство. 2002. № 3. С. 35–37.10. Б ы ч к о в А. В., П у т ы р с к и й И. Н. // Лесное и охотничье хозяйство. 2003. № 1. С. 32–34. 11. Б ы ч к о в А. В., П у т ы р с к и й И. Н., С е м е н е н я И. Н. // Новости мед.-биол. наук. 2004. № 4. С. 81–87.12. Б ы ч к о в А. В. // Вычислительная техника в научных исследованиях: Сб. ст. Минск, 2002. Вып. 5. С. 68–87. 13. Б ы ч к о в А. В., П у т ы р с к и й И. Н. // Весцi НАН Беларусi. Сер. бiял. навук. 2003. № 4. С. 120–123.14. Б ы ч к о в А. В., П у т ы р с к и й И. Н. // Весцi НАН Беларусi. Сер. бiял. навук. 2004. № 3. С. 42–49.

A. V. BYCHKOV1, I. N. SEMENENYA2, V. S. ULASHCHIK1

CHRONOSURGERY APPROACH TO THE ESTIMATION OF OPERATIVE MEASURES AT THE ACUTE CALCULOUS CHOLECYSTITIS

1Institute of Physiology of NAS of Belarus, Minsk, 2Ministry of Health, Minsk, Belarus

Summary

As a result of the testing of the chronosurgery model regarding acute calculous cholecystitis (sampling N = 200), the in-fluence of day time when pesforming current operations on the length of postoperative period is established, the recommenda-tions on optimization of view operative measures are formulated.

методам вычислений прогноза y составляет (% от среднемесячной базы): для первого полуцик-ла t1 составляет ± 2,1; для второго полуцикла t1 – ± 3,9.

Таким образом, фактор времени дня t1 при проведении операций при ОКХ влияет на продол-жительность п/о периода. Сформулированы рекомендации для оптимизации времени выполнения плановых оперативных вмешательств по поводу ОКХ. По моменту середины операций t1 (время стандартное, соответствующее зимнему в РБ) интервал 08 ч 00′ – 09 ч 59′ охарактеризован как рекомендуемый для выполнения рассматриваемых операций (средний прогноз продолжитель-ности п/о периода – 238 ч), интервалы 07 ч 00′ – 07 ч 59′ и 10 ч 00′ – 19 ч 59′ охарактеризованы как нерекомендуемые (средний прогноз п/о периода – 272 ч).


1. Б ы ч к о в А. В. // Функциональные системы организма в норме и патологии: Сб. науч. тр. Минск, 2008. С. 74–79.2. Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н., Х и н е в и ч С. М. и др. // Функциональные системы организма в норме

и патологии: Сб. науч. тр. Минск, 2008. С. 69–74.3. Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н., П у т ы р с к и й И. Н. и др. // Проблемы регуляции висцеральных

функций: Сб. науч. ст.: В 2 кн. Минск, 2008. Кн. 2. С. 20–24. 4. Б о р о в и к о в В. П., Б о р о в и к о в И. П. Statistica – Статистический анализ и обработка данных в среде

Windows. М., 1998. 5. Х а л а ф я н А. А. Современные статистические методы медицинских исследований. М., 2008. 6. Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н., С е р д ю ч е н к о Н. С. // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2004.

№ 2. С. 26–29. 7. Х и н е в и ч С. М., Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н. и др. // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2006.

№ 1. С. 36–41.8. Х и н е в и ч С. М., Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н. и др. // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2006.

№ 3. С. 28–32.9. Б ы ч к о в А. В. // Лесное и охотничье хозяйство. 2002. № 3. С. 35–37.10. Б ы ч к о в А. В., П у т ы р с к и й И. Н. // Лесное и охотничье хозяйство. 2003. № 1. С. 32–34. 11. Б ы ч к о в А. В., П у т ы р с к и й И. Н., С е м е н е н я И. Н. // Новости мед.-биол. наук. 2004. № 4. С. 81–87.12. Б ы ч к о в А. В. // Вычислительная техника в научных исследованиях: Сб. ст. Минск, 2002. Вып. 5. С. 68–87. 13. Б ы ч к о в А. В., П у т ы р с к и й И. Н. // Весцi НАН Беларусi. Сер. бiял. навук. 2003. № 4. С. 120–123.14. Б ы ч к о в А. В., П у т ы р с к и й И. Н. // Весцi НАН Беларусi. Сер. бiял. навук. 2004. № 3. С. 42–49.

A. V. BYCHKOV1, I. N. SEMENENYA2, V. S. ULASHCHIK1

CHRONOSURGERY APPROACH TO THE ESTIMATION OF OPERATIVE MEASURES AT THE ACUTE CALCULOUS CHOLECYSTITIS

1Institute of Physiology of NAS of Belarus, Minsk, 2Ministry of Health, Minsk, Belarus

Summary

As a result of the testing of the chronosurgery model regarding acute calculous cholecystitis (sampling N = 200), the in-fluence of day time when pesforming current operations on the length of postoperative period is established, the recommenda-tions on optimization of view operative measures are formulated.



Беларуси

55


УДК 616.441-07-08-084 (06)

Т. А. МИТЮКОВА1, В. М. ДРОЗД1, Т. А. ЛЕОНОВА1, Т. Ю. ПЛАТОНОВА1, А. А. ТУЗОВА1, М. Е. НОВАКОВСКИЙ2, И. И. ВАШКЕВИЧ2

СПЕЦИФИЧЕСКОЕ СВЯЗЫВАНИЕ ТРИЙОДТИРОНИНА С ЛИМФОЦИТАМИ У ПАЦИЕНТОВ, ПРООПЕРИРОВАННЫХПО ПОВОДУ

КАРЦИНОМЫ щИТОВИДНОЙ ЖЕЛЕЗЫ1Белорусская медицинская академия последипломного образования, Минск,

2Институт биоорганической химии НАН Беларуси, Минск


Введение. Рост патологии щитовидной железы (ЩЖ) у детей, подростков и взрослых остает-ся одной из серьезных медико-социальных проблем для Республики Беларусь. Наиболее значи-мым медицинским последствием аварии на Чернобыльской АЭС признан рост радиационно-индуцированного рака ЩЖ [1, 2].

В настоящее время при раке ЩЖ общепринятым является комбинированное лечение. Оно включает тотальную тиреоидэктомию, радиойодтерапию и супрессивную терапию L-тироксином [1]. В большинстве случаев комбинированное лечение является эффективным, приводит к ста-бильной ремиссии и дает благоприятный прогноз на будущее. Тем не менее хирургическое вме-шательство, радиойодтерапия и лечение высокими дозами тироксина (Т4) могут провоцировать изменения метаболизма, которые в свою очередь способны оказывать влияние на механизм дей-ствия гормонального препарата. Гормональный эффект проявляется прежде всего через гормон-клеточное взаимодействие, поэтому изучение связывания тиреоидных гормонов с клетками-мишенями является актуальным у лиц, которые получают препараты тироксина в высоких дозах с целью подавления продукции тиреотропного гормона (ТТГ).

Исходя из современных представлений о патогенезе онкологических заболеваний, активация протоонкогенов происходит вследствие нарастания свободнорадикальных процессов. При ком-бинированном лечении также нарастают процессы перекисного окисления липидов (ПОЛ) [3, 4]. На фоне окислительного стресса в первую очередь повреждаются плазматические мембраны, что приводит к изменению барьерных, транспортных и рецепторных функций клетки. В ряде работ демонстрируются изменения в рецепции различных гормонов клеточными компонентами или клетками на фоне действия инкорпорированного 131I, а также при нарастании процессов ПОЛ [5–8]. Однако в доступной нам литературе мы не нашли сведений о рецепции тиреоидных гормонов клетками-мишенями при карциноме ЩЖ и о возможном влиянии комбинированного лечения на этот процесс.

Учитывая, что трийодтиронин (Т3) является основным эффекторным гормоном, была по-ставлена цель – изучить параметры специфического связывания Т3 с лимфоцитами здоровых лиц и пациентов, больных раком ЩЖ, и проанализировать полученные результаты в зависимо-сти от особенностей лечения и антиоксидантного статуса пациентов.

Материалы и методы исследования. Определение параметров специфического связывания Т3 с лимфоцитами было проведено у 14 человек из группы контроля и у 33 пациентов, проопери-рованных по поводу карциномы ЩЖ. Возраст обследованных из обеих групп составил 18–30 лет. Всем обследованным было проведено ультразвуковое исследование (УЗИ) ЩЖ и области шеи с помощью прибора Hitachi EUB-405 (датчик 7,5 МГц). Лица из группы контроля не имели отклонений по данным УЗИ щитовидной железы и по состоянию тиреоидного статуса.

55


УДК 616.441-07-08-084 (06)

Т. А. МИТЮКОВА1, В. М. ДРОЗД1, Т. А. ЛЕОНОВА1, Т. Ю. ПЛАТОНОВА1, А. А. ТУЗОВА1, М. Е. НОВАКОВСКИЙ2, И. И. ВАШКЕВИЧ2

СПЕЦИФИЧЕСКОЕ СВЯЗЫВАНИЕ ТРИЙОДТИРОНИНА С ЛИМФОЦИТАМИ У ПАЦИЕНТОВ, ПРООПЕРИРОВАННЫХПО ПОВОДУ

КАРЦИНОМЫ щИТОВИДНОЙ ЖЕЛЕЗЫ1Белорусская медицинская академия последипломного образования, Минск,

2Институт биоорганической химии НАН Беларуси, Минск


Введение. Рост патологии щитовидной железы (ЩЖ) у детей, подростков и взрослых остает-ся одной из серьезных медико-социальных проблем для Республики Беларусь. Наиболее значи-мым медицинским последствием аварии на Чернобыльской АЭС признан рост радиационно-индуцированного рака ЩЖ [1, 2].

В настоящее время при раке ЩЖ общепринятым является комбинированное лечение. Оно включает тотальную тиреоидэктомию, радиойодтерапию и супрессивную терапию L-тироксином [1]. В большинстве случаев комбинированное лечение является эффективным, приводит к ста-бильной ремиссии и дает благоприятный прогноз на будущее. Тем не менее хирургическое вме-шательство, радиойодтерапия и лечение высокими дозами тироксина (Т4) могут провоцировать изменения метаболизма, которые в свою очередь способны оказывать влияние на механизм дей-ствия гормонального препарата. Гормональный эффект проявляется прежде всего через гормон-клеточное взаимодействие, поэтому изучение связывания тиреоидных гормонов с клетками-мишенями является актуальным у лиц, которые получают препараты тироксина в высоких дозах с целью подавления продукции тиреотропного гормона (ТТГ).

Исходя из современных представлений о патогенезе онкологических заболеваний, активация протоонкогенов происходит вследствие нарастания свободнорадикальных процессов. При ком-бинированном лечении также нарастают процессы перекисного окисления липидов (ПОЛ) [3, 4]. На фоне окислительного стресса в первую очередь повреждаются плазматические мембраны, что приводит к изменению барьерных, транспортных и рецепторных функций клетки. В ряде работ демонстрируются изменения в рецепции различных гормонов клеточными компонентами или клетками на фоне действия инкорпорированного 131I, а также при нарастании процессов ПОЛ [5–8]. Однако в доступной нам литературе мы не нашли сведений о рецепции тиреоидных гормонов клетками-мишенями при карциноме ЩЖ и о возможном влиянии комбинированного лечения на этот процесс.

Учитывая, что трийодтиронин (Т3) является основным эффекторным гормоном, была по-ставлена цель – изучить параметры специфического связывания Т3 с лимфоцитами здоровых лиц и пациентов, больных раком ЩЖ, и проанализировать полученные результаты в зависимо-сти от особенностей лечения и антиоксидантного статуса пациентов.

Материалы и методы исследования. Определение параметров специфического связывания Т3 с лимфоцитами было проведено у 14 человек из группы контроля и у 33 пациентов, проопери-рованных по поводу карциномы ЩЖ. Возраст обследованных из обеих групп составил 18–30 лет. Всем обследованным было проведено ультразвуковое исследование (УЗИ) ЩЖ и области шеи с помощью прибора Hitachi EUB-405 (датчик 7,5 МГц). Лица из группы контроля не имели отклонений по данным УЗИ щитовидной железы и по состоянию тиреоидного статуса.



Беларуси

56

С помощью ИФА-наборов фирм DRG (США) и «ДИАЛАБ» (Австрия) определяли концен-трации гормонов тиреоидного статуса в сыворотке крови: тиреотропного гормона (ТТГ, нор-ма 0,17–4,0 мМЕ/л), свободного тироксина (св. Т4, норма 0,8–2,0 нг/дл), антител к тиреогло-булину (АТ-ТГ, норма менее 50 МЕ/мл). Средняя доза тироксина у больных раком ЩЖ составляла 2,66 мкг/кг массы тела. У всех обследованных была взята кровь на общеприня-тые рутинные биохимические показатели (глюкоза, кальций, фосфор, железо, холестерол, билирубин, АЛТ, АСТ). Кроме того, был проведен общий анализ крови, результаты которого показали, что у лиц контрольной группы и у пациентов они в пределах нормы. Обследован-ные заполняли анкету-опросник, которая включала сведения о характере питания и приеме витаминных комплексов.

Популяцию моноядерных клеток крови, обогащенных лимфоцитами, выделяли общепринятым способом [9] из гепаринизированной венозной крови, разбавленной физиологическим раствором (0,9% NaCl), используя метод градиентного центрифугирования на смеси фиколл–урографин (удельная плотность 1,077 кг/л). Состав смеси выделенных белых клеток крови оценивали на ге-матологическом анализаторе CELL-DYN 3500R (Abbot, США). Содержание лимфоцитов в кле-точной суспензии составляло 80–85%, моноцитов – 10–15%, нейтрофилов и базофилов – 5–7%. Выделенную фракцию клеток условно считали лимфоцитарной. Для изучения связывания Т3 выделяли около 50 млн клеток от каждого пациента. По индивидуальному составу популя-ций моноядерных клеток существенных отличий не было.

В работе использовали 125Ι-Т3 с удельной радиоактивностью 74 пБк/моль, входящий в состав наборов для определения Т3 (ХОП ИБОХ НАН Беларуси), немеченый Т3 (Sigma, США), фиколл 400 (MP biomedicals Inc., Франция), 76%-ный урографин (Shering, Германия), среду Игла–Дульбеко (НИИ эпидемиологии и микробиологии МЗ РБ), 40%-ную глюкозу в ампулах («Фар-мак», Украина).

Изучение специфического связывания Т3 с лимфоцитами проводили, как описано в работах [10–14], с некоторыми модификациями. В каждую пробирку вносили по 2–3 млн клеток, добавляя меченый 125Ι-Т3 (125 или 250 мкл). Для получения нескольких возрастающих концентраций Т3 в пробирки дополнительно вносили немеченый гормон (стандартный интервал концентраций составлял от 2 до 25 пмоль/л). Все концентрации делали в трипликатах. Инкубацию клеток осу-ществляли в пробирках типа Эппендорф, содержавших среду Игла–Дульбеко, обогащенную глюкозой (16,4 ммоль/л), при температуре 37 ºС со встряхиванием в течение 1 ч. Объем пробы составлял 770 мкл. После окончания инкубации пробы центрифугировали с охлаждением при 800 g, осадок двукратно промывали холодным физиологическим раствором, затем суспензию клеток переносили в другие пробирки для подсчета радиоактивности на гамма-спектрометре («НТ», Украина).

Параметры высокоаффинного связывания Т3 определяли в координатах Скэтчарда [15] и рас-считывали равновесную константу ассоциации (Ка), количество связывающих мест на клетку (n), исходя из N – количества связывающих мест в среде инкубации в пмоль/л (точка пересече-ния графика с осью Х). Оценивали также индекс связывания – КаN (точка пересечения графика с осью Y) [16]. Все расчеты были проведены с использованием специальной компьютерной про-граммы [17].

Дополнительно в сыворотке крови оценивали ПОЛ по тесту с тиобарбитуровой кислотой [18], определяли содержание диенконъюгатов (ДК233) и диенкетонов (ДК278) [19]. Антиоксидант-ную систему (АОС) сыворотки крови характеризовали по уровню восстановленных сульф-гидрильных групп [20] и витаминов А и Е [21].

Статистический анализ полученных данных проводили с помощью таблиц Microsoft Excel, используя t-критерий Стьюдента для сравнения двух групп и поправку Бонферрони для несколь-ких групп.

Результаты и их обсуждение. На первом этапе работы изучение специфического связыва-ния Т3 с лимфоцитами здоровых лиц и пациентов в интервале концентраций от 2 до 100 пмоль/л показало наличие однотипных связывающих мест. Зона линейной зависимости между долей связанного Т3 и его общим содержанием в среде инкубации составляла от 2 до 10–15 пмоль/л,

56

С помощью ИФА-наборов фирм DRG (США) и «ДИАЛАБ» (Австрия) определяли концен-трации гормонов тиреоидного статуса в сыворотке крови: тиреотропного гормона (ТТГ, нор-ма 0,17–4,0 мМЕ/л), свободного тироксина (св. Т4, норма 0,8–2,0 нг/дл), антител к тиреогло-булину (АТ-ТГ, норма менее 50 МЕ/мл). Средняя доза тироксина у больных раком ЩЖ составляла 2,66 мкг/кг массы тела. У всех обследованных была взята кровь на общеприня-тые рутинные биохимические показатели (глюкоза, кальций, фосфор, железо, холестерол, билирубин, АЛТ, АСТ). Кроме того, был проведен общий анализ крови, результаты которого показали, что у лиц контрольной группы и у пациентов они в пределах нормы. Обследован-ные заполняли анкету-опросник, которая включала сведения о характере питания и приеме витаминных комплексов.

Популяцию моноядерных клеток крови, обогащенных лимфоцитами, выделяли общепринятым способом [9] из гепаринизированной венозной крови, разбавленной физиологическим раствором (0,9% NaCl), используя метод градиентного центрифугирования на смеси фиколл–урографин (удельная плотность 1,077 кг/л). Состав смеси выделенных белых клеток крови оценивали на ге-матологическом анализаторе CELL-DYN 3500R (Abbot, США). Содержание лимфоцитов в кле-точной суспензии составляло 80–85%, моноцитов – 10–15%, нейтрофилов и базофилов – 5–7%. Выделенную фракцию клеток условно считали лимфоцитарной. Для изучения связывания Т3 выделяли около 50 млн клеток от каждого пациента. По индивидуальному составу популя-ций моноядерных клеток существенных отличий не было.

В работе использовали 125Ι-Т3 с удельной радиоактивностью 74 пБк/моль, входящий в состав наборов для определения Т3 (ХОП ИБОХ НАН Беларуси), немеченый Т3 (Sigma, США), фиколл 400 (MP biomedicals Inc., Франция), 76%-ный урографин (Shering, Германия), среду Игла–Дульбеко (НИИ эпидемиологии и микробиологии МЗ РБ), 40%-ную глюкозу в ампулах («Фар-мак», Украина).

Изучение специфического связывания Т3 с лимфоцитами проводили, как описано в работах [10–14], с некоторыми модификациями. В каждую пробирку вносили по 2–3 млн клеток, добавляя меченый 125Ι-Т3 (125 или 250 мкл). Для получения нескольких возрастающих концентраций Т3 в пробирки дополнительно вносили немеченый гормон (стандартный интервал концентраций составлял от 2 до 25 пмоль/л). Все концентрации делали в трипликатах. Инкубацию клеток осу-ществляли в пробирках типа Эппендорф, содержавших среду Игла–Дульбеко, обогащенную глюкозой (16,4 ммоль/л), при температуре 37 ºС со встряхиванием в течение 1 ч. Объем пробы составлял 770 мкл. После окончания инкубации пробы центрифугировали с охлаждением при 800 g, осадок двукратно промывали холодным физиологическим раствором, затем суспензию клеток переносили в другие пробирки для подсчета радиоактивности на гамма-спектрометре («НТ», Украина).

Параметры высокоаффинного связывания Т3 определяли в координатах Скэтчарда [15] и рас-считывали равновесную константу ассоциации (Ка), количество связывающих мест на клетку (n), исходя из N – количества связывающих мест в среде инкубации в пмоль/л (точка пересече-ния графика с осью Х). Оценивали также индекс связывания – КаN (точка пересечения графика с осью Y) [16]. Все расчеты были проведены с использованием специальной компьютерной про-граммы [17].

Дополнительно в сыворотке крови оценивали ПОЛ по тесту с тиобарбитуровой кислотой [18], определяли содержание диенконъюгатов (ДК233) и диенкетонов (ДК278) [19]. Антиоксидант-ную систему (АОС) сыворотки крови характеризовали по уровню восстановленных сульф-гидрильных групп [20] и витаминов А и Е [21].

Статистический анализ полученных данных проводили с помощью таблиц Microsoft Excel, используя t-критерий Стьюдента для сравнения двух групп и поправку Бонферрони для несколь-ких групп.

Результаты и их обсуждение. На первом этапе работы изучение специфического связыва-ния Т3 с лимфоцитами здоровых лиц и пациентов в интервале концентраций от 2 до 100 пмоль/л показало наличие однотипных связывающих мест. Зона линейной зависимости между долей связанного Т3 и его общим содержанием в среде инкубации составляла от 2 до 10–15 пмоль/л,



Беларуси

57

а затем связывание Т3 выходило на плато в области концентраций от 15 до 100 пмоль/л. На рис. 1 приведены три индивидуальных случая связывания Т3 с лимфоцитами здоровых лиц в интерва-ле концентраций от 2 до 100 пмоль/л.

Насыщение высокоаффинных связывающих мест наблюдалось при концентрациях Т3 в сре-де около 15 пмоль/л и более (рис. 1).

На рис. 2 представлены примеры построения скэтчардовских кривых для здоровых лиц и для больных с карциномой ЩЖ.

Расчет параметров специфического связывания Т3 с лимфоцитами показал, что в группе кон-троля Ка составляет в среднем (3,01 ± 0,33)·1010 М–1, а в группе пациентов она существенно выше – (8,51 ± 1,22)·1010 М–1 (см. таблицу). В группе здоровых лиц количество связывающих мест для Т3 составляло в среднем 1006 ± 217 мол/кл, а в группе пациентов было значительно ниже – 519 ± 80 мол/кл (см. таблицу).

Параметры специфического связывания Т3 у здоровых лиц и у пациентов, прооперированных по поводу карциномы щЖ, в зависимости от тиреоидного статуса и проявлений гипопаратиреоза

Группа Кол-во связывающих

мест (n), мол/ кл(X ± Sx)

Константа ассоциации (Ka), × 1010 М–1

(X ± Sx)

Уровень Сав сыворотке крови, ммоль/л

(X ± Sx)

1. Контрольная (n = 14) 1006 ± 217 3,01 ± 0,33 2,43 ± 0,022. Пациенты (n = 33) 519 ± 80* 8,51 ± 1,22** 2,32 ± 0,04*3. ТТГ < 0,3 мМЕ/л (n = 23) 482 ± 93* 8,37 ± 1,42** 2,29 ± 0,04*4. ТТГ > 0,3 мМЕ/л (n = 10) 605 ± 156 8,82 ± 2,46* 2,37 ± 0,085. Пациенты, не имевшие проявлений гипопа-ратиреоза и не принимавшие кальций (n = 23) 600 ± 110 8,50 ± 1,67** 2,37 ± 0,056. Пациенты, имевшие проявления гипопара-тиреоза и принимавшие кальций (n = 10) 333 ± 39^** 8,52 ± 1,28** 2,20 ± 0,08*

П р и м е ч а н и е. Достоверность отличий: * ― Р < 0,05 (по сравнению с контролем); ** ― Р < 0,001 (по сравне-нию с контролем); ^ ― Р < 0,05 (между группами 5 и 6).

Как известно, мониторинг пациентов с карциномой ЩЖ преследует цель вывести всех боль-ных на стабильный уровень супрессии ТТГ (< 0,3 мМЕ/л). Необходимо отметить, что при изуче-нии тиреоидного статуса пациентов нашей группы выявлены неоднородные показатели у раз-ных лиц, хотя все они получали супрессивную терапию левотироксином в общепринятых дозах (в среднем 2,66 мкг/кг массы тела). Требуемый уровень супрессии ТТГ(< 0,3 мМЕ/л) был от-мечен только у 23 больных, у 10 человек уровень ТТГ составил 0,3–4,0 мМЕ/л. У пациентов с ТТГ< 0,3 мМЕ/л наблюдались достоверные отличия по средним значениям Ka и n по сравне-нию с контролем, у пациентов с ТТГ > 0,3 мМЕ/л – только по средним значениям Ka. При сравнении показателей связывания Т3 у пациентов с различными уровнями ТТГ достоверных отличий не выявлено.

Рис. 1. Связывание трийодтиронина с лимфоцитами здоровых лиц: В ― концентрация связанного гормона, пмоль/л; T ― общая концентрация гормона в среде инкубации, пмоль/л; В/Т ― доля связанного гормона в расчете на 1 млн клеток, %

57

а затем связывание Т3 выходило на плато в области концентраций от 15 до 100 пмоль/л. На рис. 1 приведены три индивидуальных случая связывания Т3 с лимфоцитами здоровых лиц в интерва-ле концентраций от 2 до 100 пмоль/л.

Насыщение высокоаффинных связывающих мест наблюдалось при концентрациях Т3 в сре-де около 15 пмоль/л и более (рис. 1).

На рис. 2 представлены примеры построения скэтчардовских кривых для здоровых лиц и для больных с карциномой ЩЖ.

Расчет параметров специфического связывания Т3 с лимфоцитами показал, что в группе кон-троля Ка составляет в среднем (3,01 ± 0,33)·1010 М–1, а в группе пациентов она существенно выше – (8,51 ± 1,22)·1010 М–1 (см. таблицу). В группе здоровых лиц количество связывающих мест для Т3 составляло в среднем 1006 ± 217 мол/кл, а в группе пациентов было значительно ниже – 519 ± 80 мол/кл (см. таблицу).

Параметры специфического связывания Т3 у здоровых лиц и у пациентов, прооперированных по поводу карциномы щЖ, в зависимости от тиреоидного статуса и проявлений гипопаратиреоза

Группа Кол-во связывающих

мест (n), мол/ кл(X ± Sx)

Константа ассоциации (Ka), × 1010 М–1

(X ± Sx)

Уровень Сав сыворотке крови, ммоль/л

(X ± Sx)

1. Контрольная (n = 14) 1006 ± 217 3,01 ± 0,33 2,43 ± 0,022. Пациенты (n = 33) 519 ± 80* 8,51 ± 1,22** 2,32 ± 0,04*3. ТТГ < 0,3 мМЕ/л (n = 23) 482 ± 93* 8,37 ± 1,42** 2,29 ± 0,04*4. ТТГ > 0,3 мМЕ/л (n = 10) 605 ± 156 8,82 ± 2,46* 2,37 ± 0,085. Пациенты, не имевшие проявлений гипопа-ратиреоза и не принимавшие кальций (n = 23) 600 ± 110 8,50 ± 1,67** 2,37 ± 0,056. Пациенты, имевшие проявления гипопара-тиреоза и принимавшие кальций (n = 10) 333 ± 39^** 8,52 ± 1,28** 2,20 ± 0,08*

П р и м е ч а н и е. Достоверность отличий: * ― Р < 0,05 (по сравнению с контролем); ** ― Р < 0,001 (по сравне-нию с контролем); ^ ― Р < 0,05 (между группами 5 и 6).

Как известно, мониторинг пациентов с карциномой ЩЖ преследует цель вывести всех боль-ных на стабильный уровень супрессии ТТГ (< 0,3 мМЕ/л). Необходимо отметить, что при изуче-нии тиреоидного статуса пациентов нашей группы выявлены неоднородные показатели у раз-ных лиц, хотя все они получали супрессивную терапию левотироксином в общепринятых дозах (в среднем 2,66 мкг/кг массы тела). Требуемый уровень супрессии ТТГ(< 0,3 мМЕ/л) был от-мечен только у 23 больных, у 10 человек уровень ТТГ составил 0,3–4,0 мМЕ/л. У пациентов с ТТГ< 0,3 мМЕ/л наблюдались достоверные отличия по средним значениям Ka и n по сравне-нию с контролем, у пациентов с ТТГ > 0,3 мМЕ/л – только по средним значениям Ka. При сравнении показателей связывания Т3 у пациентов с различными уровнями ТТГ достоверных отличий не выявлено.

Рис. 1. Связывание трийодтиронина с лимфоцитами здоровых лиц: В ― концентрация связанного гормона, пмоль/л; T ― общая концентрация гормона в среде инкубации, пмоль/л; В/Т ― доля связанного гормона в расчете на 1 млн клеток, %



Беларуси

58

У пациентов из групп 2, 3 и 6 наблюдалось достоверное снижение среднего уровня кальция в сыворотке крови (см. таблицу). У пациентов, имеющих клинические проявления гипопаратирео-за, отмечались достоверные отличия от контроля по таким показателям, как Ka и n, а у пациентов без проявлений гипопаратиреоза ― только по Ka. У пациентов с проявлениями гипопаратиреоза, принимающих препараты кальция (500–1 500 мг в день), наблюдалось достоверное снижение n по сравнению с таковым у пациентов без отклонений метаболизма кальция (см. таблицу).

По данным обследования здоровых лиц был определен интервал нормальных значений: для Ка – от 0,6·1010 до 5,4 10 110 M−⋅ (X ± 2Sd), для n – 400–2000 мол/кл.

Параметры связывания Т3 у обсле-дованных пациентов оказались крайне гетерогенными. Из общей группы боль-ных можно было выделить лиц, у кото-рых параметры связывания Т3 находи-лись в пределах нормы (14 человек – 40% от количества всех пациентов), а у осталь-ных Ка составляла > 5,4·1010 М–1, а n – < 400 мол/кл.

Пациенты с нормальными параме-трами связывания Т3 (Ка < 5,4·1010 М–1 и n > 400 мол/кл) были выделены в от-дельную группу и охарактеризованы по показателям тиреоидного статуса (рис. 3).

На рис. 3 показано, что при нормаль-ных значениях Ка (< 5,4·1010 М–1) от-мечается тенденция к повышению сред-него уровня ТТГ (0,78 ± 0,29 мМЕ/л), а так-же к снижению среднего уровня АТ-ТГ (120,8 ± 45,53 МЕ/мл) по сравнению с па-циентами, у которых эти параметры из-менены. Аналогичные характеристики тиреоидного статуса отмечаются и при

нормальных значениях n (> 400).Анализ параметров специфического

связывания Т3 в зависимости от количе-ства курсов лечения радиойодом, а так-же от кумулятивной активности 131I

А БРис. 2. Скэтчардовские кривые, построенные по данным специфического связывания Т3 с лимфоцитами здоровых лиц (А) и с лимфоцитами пациентов, прооперированных по поводу карциномы ЩЖ (Б). В – концентрация связанно-го гормона, пмоль/л; F ― концентрация свободного гормона, пмоль/л; В/F – соотношение между концентрациями

связанного и свободного гормонов

Рис. 3. Средние уровни ТТГ и АТ-ТГ, характерные для групп паци-ентов с нормальными (Ка < 5,4·1010 М–1, n > 400 мол/кл) и изменен-

ными параметрами связывания Т3

58

У пациентов из групп 2, 3 и 6 наблюдалось достоверное снижение среднего уровня кальция в сыворотке крови (см. таблицу). У пациентов, имеющих клинические проявления гипопаратирео-за, отмечались достоверные отличия от контроля по таким показателям, как Ka и n, а у пациентов без проявлений гипопаратиреоза ― только по Ka. У пациентов с проявлениями гипопаратиреоза, принимающих препараты кальция (500–1 500 мг в день), наблюдалось достоверное снижение n по сравнению с таковым у пациентов без отклонений метаболизма кальция (см. таблицу).

По данным обследования здоровых лиц был определен интервал нормальных значений: для Ка – от 0,6·1010 до 5,4 10 110 M−⋅ (X ± 2Sd), для n – 400–2000 мол/кл.

Параметры связывания Т3 у обсле-дованных пациентов оказались крайне гетерогенными. Из общей группы боль-ных можно было выделить лиц, у кото-рых параметры связывания Т3 находи-лись в пределах нормы (14 человек – 40% от количества всех пациентов), а у осталь-ных Ка составляла > 5,4·1010 М–1, а n – < 400 мол/кл.

Пациенты с нормальными параме-трами связывания Т3 (Ка < 5,4·1010 М–1 и n > 400 мол/кл) были выделены в от-дельную группу и охарактеризованы по показателям тиреоидного статуса (рис. 3).

На рис. 3 показано, что при нормаль-ных значениях Ка (< 5,4·1010 М–1) от-мечается тенденция к повышению сред-него уровня ТТГ (0,78 ± 0,29 мМЕ/л), а так-же к снижению среднего уровня АТ-ТГ (120,8 ± 45,53 МЕ/мл) по сравнению с па-циентами, у которых эти параметры из-менены. Аналогичные характеристики тиреоидного статуса отмечаются и при

нормальных значениях n (> 400).Анализ параметров специфического

связывания Т3 в зависимости от количе-ства курсов лечения радиойодом, а так-же от кумулятивной активности 131I

А БРис. 2. Скэтчардовские кривые, построенные по данным специфического связывания Т3 с лимфоцитами здоровых лиц (А) и с лимфоцитами пациентов, прооперированных по поводу карциномы ЩЖ (Б). В – концентрация связанно-го гормона, пмоль/л; F ― концентрация свободного гормона, пмоль/л; В/F – соотношение между концентрациями

связанного и свободного гормонов

Рис. 3. Средние уровни ТТГ и АТ-ТГ, характерные для групп паци-ентов с нормальными (Ка < 5,4·1010 М–1, n > 400 мол/кл) и изменен-

ными параметрами связывания Т3



Беларуси

59

и от показателей ПОЛ–АОС не выявил достоверных отличий (данные не приводятся). Следует отметить, что по сравнению с контрольной группой у пациентов, прооперированных по поводу карциномы ЩЖ, не было существенных отличий показателей ПОЛ–АОС.

Как показано на рис. 4, у пациентов, принимавших поливитамины, показатели специфиче-ского связывания Т3 были близки к кон-тролю (отличия от контроля по количе-ству связывающих мест на клетку отсут-ствовали).

Следует отметить, что некоторым пациентам с недостигнутой супрессией ТТГ были назначены более высокие дозы тироксина, чем в среднем по группе (> 3–4 мкг/кг).

У лиц, принимавших повышенные дозы тироксина (> 4 мкг/кг), выявлена тенденция к нарастанию Ка и сниже-нию n (рис. 5). При длительном лечении тироксином (более 10 лет) данная тен-денция сохранялась (рис. 5).

При расчете параметров, характери-зующих процесс связывания Т3 с лим-фоцитами, учитывали и такой показа-тель, как индекс связывания (КаN) [16]. Обращает на себя внимание, что как в группе контроля, так и в различных подгруппах пациентов КаN был отно-сительно постоянным и колебался в не-больших пределах – от 0,04 до 0,05. Достоверных отличий по этому показа-телю не выявлено. Относительная ста-бильность КаN, по-видимому, отражает устойчивый статус тиреоидной стиму-ляции, сохраняемый клетками, что важно для поддержания гомеостаза.

Рис. 4. Параметры специфического связывания Т3 (Ка, × 1010 М–1; n, мол/кл) и содержание витаминов А и Е (мкмоль/л) у лиц из группы контроля и у пациентов в зависимости от приема поливитаминов на момент обследования

Рис. 5. Параметры специфического связывания Т3 с лимфоцитами (Ка, × 1010 М–1; n, мол/кл) у пациентов с карциномой ЩЖ в зависимо-сти от принимаемой дозы тироксина и продолжительности лечения

пациенты, принимавшие витаминыпациенты, не принимавшие витаминов

контроль

59

и от показателей ПОЛ–АОС не выявил достоверных отличий (данные не приводятся). Следует отметить, что по сравнению с контрольной группой у пациентов, прооперированных по поводу карциномы ЩЖ, не было существенных отличий показателей ПОЛ–АОС.

Как показано на рис. 4, у пациентов, принимавших поливитамины, показатели специфиче-ского связывания Т3 были близки к кон-тролю (отличия от контроля по количе-ству связывающих мест на клетку отсут-ствовали).

Следует отметить, что некоторым пациентам с недостигнутой супрессией ТТГ были назначены более высокие дозы тироксина, чем в среднем по группе (> 3–4 мкг/кг).

У лиц, принимавших повышенные дозы тироксина (> 4 мкг/кг), выявлена тенденция к нарастанию Ка и сниже-нию n (рис. 5). При длительном лечении тироксином (более 10 лет) данная тен-денция сохранялась (рис. 5).

При расчете параметров, характери-зующих процесс связывания Т3 с лим-фоцитами, учитывали и такой показа-тель, как индекс связывания (КаN) [16]. Обращает на себя внимание, что как в группе контроля, так и в различных подгруппах пациентов КаN был отно-сительно постоянным и колебался в не-больших пределах – от 0,04 до 0,05. Достоверных отличий по этому показа-телю не выявлено. Относительная ста-бильность КаN, по-видимому, отражает устойчивый статус тиреоидной стиму-ляции, сохраняемый клетками, что важно для поддержания гомеостаза.

Рис. 4. Параметры специфического связывания Т3 (Ка, × 1010 М–1; n, мол/кл) и содержание витаминов А и Е (мкмоль/л) у лиц из группы контроля и у пациентов в зависимости от приема поливитаминов на момент обследования

Рис. 5. Параметры специфического связывания Т3 с лимфоцитами (Ка, × 1010 М–1; n, мол/кл) у пациентов с карциномой ЩЖ в зависимо-сти от принимаемой дозы тироксина и продолжительности лечения

пациенты, принимавшие витаминыпациенты, не принимавшие витаминов

контрольНациональная


Беларуси

60

В 70-х годах XX в. J. Oppenheimer раскрыл механизм действия тиреоидных гормонов на клетки. Он установил, что в различных органах и тканях существуют вариации количе-ства и изоформ ядерных рецепторов, взаимодействующих с тиреоидными гормонами [22]. Высокоаффинные ядерные сайты лимфоцитов для связывания тиреоидных гормонов были впервые описаны J. S. Tsai, H. H. Samuels [23]. Изучение специфического связывания на цельных клетках и на ядрах лимфоцитов показало очень близкие характеристики аффин-ности связывающих мест, поэтому был сделан вывод, что взаимодействие с ядерными рецепторами дает основной вклад в суммарное специфическое связывание Т3 и Т4 с клет-ками [23]. Большинство исследователей констатирует в лимфоцитах наличие однотипных ядерных связывающих мест для тиреоидных гормонов и более высокое сродство при связывании Т3, чем Т4 [10–14, 24, 25]. Высокая аффинность и легкая насыщаемость связы-вающих мест в лимфоцитах указывает на специфический характер их взаимодействия с тиреоидными гормонами, вследствие чего именно лимфоциты часто выступают объектом для изучения рецепторного взаимодействия тиреоидных гормонов с клетками-мишенями [10–14, 24, 25].

Полученное нами значение Ка для группы контроля (3,01 ± 0,33)·1010 М–1 согласуется с дан-ными большинства авторов [11–14]. Рассчитанное A.-C. Holm et al. [11] значение n, равное 1500, очень близко к нашим данным для группы здоровых лиц – 1006 ± 217 мол/кл.

Неоднократно изучались параметры связывания Т3 и Т4 с лимфоцитами при измененной функции ЩЖ. Большинство авторов не выявили отличий в значениях Ка у эутиреоидных пациентов и при гипо- и гипертиреозе, однако имеются данные о существенном возрастании емкости связывающих мест при гипотиреозе [13, 14, 22]. Данный факт может быть проявле-нием компенсаторного механизма, направленного на восполнение недостающих тиреоидных гормонов. Наблюдаемые нами на фоне приема супрессивных доз тироксина противополож-ные сдвиги, возможно, являются защитным механизмом, направленным на предотвращение тиреотоксикоза на клеточном уровне.

В последние годы усилия многих ученых направлены на выяснение механизмов проявле-ния синдрома резистентности к тиреоидным гормонам (СРТГ). В ряде исследований на лим-фоцитах установлено более или менее выраженное снижение значений Ка [13, 24], в некото-рых случаях авторы находили уменьшение количества связывающих мест [13]. Однако не все клинические случаи СРТГ сопровождались изменениями параметров рецепторного вза-имодействия Т3 с лимфоцитами [10]. Авторы объясняют это тем, что СРТГ на различных периферических тканях проявляется неодинаково. При изучении редких случаев гиперчув-ствительности к тиреоидным гормонам было выявлено повышение аффинности и емкости рецепторов для связывания Т3 [12, 22].

У обследованных нами пациентов, прооперированных по поводу карциномы ЩЖ, имело место сочетание многих факторов, которые, как предполагалось, способны повлиять на ре-цепцию тиреоидных гормонов. К ним можно отнести хирургическое удаление ЩЖ, прием высоких доз тироксина, лечение радиойодом, изменения в метаболизме кальция, психологи-ческий стресс и др. Полученные результаты демонстрируют неоднотипный характер ответа на комбинированное лечение у разных пациентов. Тем не менее превалирующей является тенденция к повышению аффинности рецепторов для Т3 и к снижению емкости связываю-щих мест на фоне сохранения постоянной величины КаN. Обнаруженные изменения отлича-ются как от СРТГ, так и от синдрома гиперчувствительности к тиреоидным гормонам. Скла-дывается впечатление, что продолжительное избыточное поступление тироксина в кровь приводит к адаптивной реакции со стороны клеток-мишеней, направленной на поддержание оптимального уровня тиреоидной стимуляции и уклонение от возможного внутриклеточно-го тиреотоксикоза. На практике, по-видимому, нецелесообразно назначение пациентам супервысоких доз тироксина (> 4 мкг/кг), так как это вызывает активацию внутриклеточных защитных механизмов. Интересно, что прием витаминов с антиоксидантным действием мо-жет быть полезен и с точки зрения нормализации параметров специфического связывания Т3 с клетками-мишенями.

60

В 70-х годах XX в. J. Oppenheimer раскрыл механизм действия тиреоидных гормонов на клетки. Он установил, что в различных органах и тканях существуют вариации количе-ства и изоформ ядерных рецепторов, взаимодействующих с тиреоидными гормонами [22]. Высокоаффинные ядерные сайты лимфоцитов для связывания тиреоидных гормонов были впервые описаны J. S. Tsai, H. H. Samuels [23]. Изучение специфического связывания на цельных клетках и на ядрах лимфоцитов показало очень близкие характеристики аффин-ности связывающих мест, поэтому был сделан вывод, что взаимодействие с ядерными рецепторами дает основной вклад в суммарное специфическое связывание Т3 и Т4 с клет-ками [23]. Большинство исследователей констатирует в лимфоцитах наличие однотипных ядерных связывающих мест для тиреоидных гормонов и более высокое сродство при связывании Т3, чем Т4 [10–14, 24, 25]. Высокая аффинность и легкая насыщаемость связы-вающих мест в лимфоцитах указывает на специфический характер их взаимодействия с тиреоидными гормонами, вследствие чего именно лимфоциты часто выступают объектом для изучения рецепторного взаимодействия тиреоидных гормонов с клетками-мишенями [10–14, 24, 25].

Полученное нами значение Ка для группы контроля (3,01 ± 0,33)·1010 М–1 согласуется с дан-ными большинства авторов [11–14]. Рассчитанное A.-C. Holm et al. [11] значение n, равное 1500, очень близко к нашим данным для группы здоровых лиц – 1006 ± 217 мол/кл.

Неоднократно изучались параметры связывания Т3 и Т4 с лимфоцитами при измененной функции ЩЖ. Большинство авторов не выявили отличий в значениях Ка у эутиреоидных пациентов и при гипо- и гипертиреозе, однако имеются данные о существенном возрастании емкости связывающих мест при гипотиреозе [13, 14, 22]. Данный факт может быть проявле-нием компенсаторного механизма, направленного на восполнение недостающих тиреоидных гормонов. Наблюдаемые нами на фоне приема супрессивных доз тироксина противополож-ные сдвиги, возможно, являются защитным механизмом, направленным на предотвращение тиреотоксикоза на клеточном уровне.

В последние годы усилия многих ученых направлены на выяснение механизмов проявле-ния синдрома резистентности к тиреоидным гормонам (СРТГ). В ряде исследований на лим-фоцитах установлено более или менее выраженное снижение значений Ка [13, 24], в некото-рых случаях авторы находили уменьшение количества связывающих мест [13]. Однако не все клинические случаи СРТГ сопровождались изменениями параметров рецепторного вза-имодействия Т3 с лимфоцитами [10]. Авторы объясняют это тем, что СРТГ на различных периферических тканях проявляется неодинаково. При изучении редких случаев гиперчув-ствительности к тиреоидным гормонам было выявлено повышение аффинности и емкости рецепторов для связывания Т3 [12, 22].

У обследованных нами пациентов, прооперированных по поводу карциномы ЩЖ, имело место сочетание многих факторов, которые, как предполагалось, способны повлиять на ре-цепцию тиреоидных гормонов. К ним можно отнести хирургическое удаление ЩЖ, прием высоких доз тироксина, лечение радиойодом, изменения в метаболизме кальция, психологи-ческий стресс и др. Полученные результаты демонстрируют неоднотипный характер ответа на комбинированное лечение у разных пациентов. Тем не менее превалирующей является тенденция к повышению аффинности рецепторов для Т3 и к снижению емкости связываю-щих мест на фоне сохранения постоянной величины КаN. Обнаруженные изменения отлича-ются как от СРТГ, так и от синдрома гиперчувствительности к тиреоидным гормонам. Скла-дывается впечатление, что продолжительное избыточное поступление тироксина в кровь приводит к адаптивной реакции со стороны клеток-мишеней, направленной на поддержание оптимального уровня тиреоидной стимуляции и уклонение от возможного внутриклеточно-го тиреотоксикоза. На практике, по-видимому, нецелесообразно назначение пациентам супервысоких доз тироксина (> 4 мкг/кг), так как это вызывает активацию внутриклеточных защитных механизмов. Интересно, что прием витаминов с антиоксидантным действием мо-жет быть полезен и с точки зрения нормализации параметров специфического связывания Т3 с клетками-мишенями.



Беларуси

61

Заключение. Установлены интервалы колебаний параметров специфического связывания Т3 с лимфоцитами для группы контроля: Ка – от 0,6·1010 до 5,4·1010 М–1, n – от 400 до 2 000 мол/кл.

В общей группе пациентов с карциномой ЩЖ наблюдалось достоверное снижение среднего числа связывающих мест для Т3 (на клетку) и повышение среднего значения Ка по сравнению с таковыми в группе контроля.

Параметры связывания Т3 были гетерогенными у обследованных пациентов: примерно у 40% они были в пределах нормы – Ка < 5,4·1010 М–1, n > 400 мол/кл., у остальных Ка > 5,4·1010 М–1, n < 400 мол/кл.

Нормальные и близкие к нормальным значения параметров специфического связывания Т3 чаще встречались у пациентов, которые лечились менее 5 лет, не имели стабильной супрессии уровня ТТГ, принимали дозы тироксина менее 4 мкг/кг массы тела, имели показатели АТ-ТГ, близкие к норме, принимали поливитамины с антиоксидантным действием.

Полученные данные имеют важное клиническое значение и позволяют оптимизировать протоколы наблюдения пациентов с раком ЩЖ с учетом таких факторов, как длительность приема тироксина (более 10 лет) и прием супервысоких доз тироксина (> 4 мкг/кг массы тела), которые могут приводить к повышению Ка и снижению n. Выраженное снижение ко-личества связывающих мест на клетку отмечено также у пациентов, имевших признаки ги-попаратиреоза.


1. Д е м и д ч и к Е. П., Ц ы б А. Ф., Л у ш н и к о в Е. Ф. Рак щитовидной железы у детей: последствия аварии на Чернобыльской АЭС. М., 1996.

2. Т р о н ь к о Н. Д., Б о г у с л а в с к и й В. П., П р и с я ж н ю к А. Е. и др. // Пробл. эндокринологии. 1994. T. 40, № 3. С. 55–59.

3. М о р о з к и н а Т. С., С у к о л и н с к и й В. Н., М о р о з к и н а Н. В. // О роли биоантиоксидантов в лече-нии и профилактике различных патологических состояний. Гомель, 1999. С. 1–7.

4. С у к о л и н с к и й В. Н. // Вопр. онкологии. 1990. Т. 36, № 2. С. 138–144.5. Н а у м о в А. Д. Облучение малыми дозами и влияние гипофункции щитовидной железы, вызванной йо-

дом-131, на механизм действия женских половых гормонов в органах-мишенях (экспериментально-клиническое ис-следование): Автореф. дис. … д-ра биол. наук. Минск, 1999.

6. Н и к о л а е в а Л. А., Д а н и л о в а Л. И., Х о л о д о в а Е. А. // Пробл. эндокринологии. 1994. Т. 40, № 5. С. 47–48.

7. Ф е д о р о в и ч Е. И., Д е м и д ч и к Ю. Е., С в и р и д о в О. В. Биомедицинские аспекты взаимодействия тиреоидных гормонов с эритроцитами при раке щитовидной железы. М., 2001.

8. B u k o V. U., A r t s u k e v i c h A. A., Z a v o d n i k J. et al. // Free Radic. Res. 1996. Vol. 25, N 5. P. 415–420.9. Л е б е д е в К. А., П о н я к и н а И. Д. Иммунограмма в клинической практике. М., 1990.10. E l e w a u t A., D e B a e t s M., V e r m e u l e n A. // Acta Endocrinol. 1981. Vol. 97. P. 54–59.11. H o l m A.-C., L e m a r c h a n d-B e r a u d T., S c a z z i g a B.-R., G u t t e l o d S. // Acta Endocrinol. 1975.

Vol. 80. P. 642–656.12. J a f f i o l C., B a l d e t L., T o r r e s a n i J. et al. // J. Endocrinol. Invest. 1990. Vol. 13. P. 83–845.13. L i e w e n d a h l K., R o s e n g a r d S., L a m b e r g B.-A. // Clin. Chim. Acta. 1978. Vol. 83. P. 41–48.14. L e m a r c h a n d –B e r a u d Th.,. H o l m A.-Ch., S c a z z i g a B. R. // Aсta Endocrinol. 1975. Vol. 85. P. 44–54.15. S c a t c h a r d G. // Ann. N. Y. Acad. Sci. 1949. Vol. 51. P. 660.16. Р о з е н В. Б. Основы эндокринологии. М., 1980. 17. П л а т о н о в а Т. Ю., П л а т о н о в М. В., М и т ю к о в а Т. А. и др. Компьютерная программа для рас-

чета параметров специфического связывания на основе скэтчардовских кривых/ РНПЦ МТ. Инв. № 000194, дата рег. 24.11.2008.

18. А н д р е е в а А. И., К о ж е м я к и н Л. А., К и ш к у н А. А. // Лаб. дело. 1988. № 10. С. 11–41. 19. Ш и л и н а Н. И., Ч е р н а в и н а Г. В. // Вопр. мед. химии. 1980. Т. 26, № 2. С. 150–153.20. Т о р ч и н с к и й Ю. М. Сульфгидрильные и дисульфидные группы белков. М., 1971. С. 89–97.21. Ч е р н я у с к е н е Р. Ч., В я р ш к я в и ч е н е, Г р и б а у с к а с П. С. // Лаб. дело. 1984. № 6. С. 362–365. 22. Y e n P. M. // Physiol. Rev. 2001. Vol. 81, N 3. P. 1097–1142.23. T s a i J. S., S a m u e l s H. H. // J. Clin. Endocrinоl. Metabol. 1974. Vol. 38. P. 919–922.24. B e r n a l J., R e f e t o f f S., D e G r o o t L. J. // Clin. Endocrinol. Metab. 1978. Vol. 47. P. 1266–1272.25. R e f e t o f f S., W e i s s R. A., U s a l a S. J. // Endocrinol. Rev. 1993. Vol. 14. P. 348–399.

61

Заключение. Установлены интервалы колебаний параметров специфического связывания Т3 с лимфоцитами для группы контроля: Ка – от 0,6·1010 до 5,4·1010 М–1, n – от 400 до 2 000 мол/кл.

В общей группе пациентов с карциномой ЩЖ наблюдалось достоверное снижение среднего числа связывающих мест для Т3 (на клетку) и повышение среднего значения Ка по сравнению с таковыми в группе контроля.

Параметры связывания Т3 были гетерогенными у обследованных пациентов: примерно у 40% они были в пределах нормы – Ка < 5,4·1010 М–1, n > 400 мол/кл., у остальных Ка > 5,4·1010 М–1, n < 400 мол/кл.

Нормальные и близкие к нормальным значения параметров специфического связывания Т3 чаще встречались у пациентов, которые лечились менее 5 лет, не имели стабильной супрессии уровня ТТГ, принимали дозы тироксина менее 4 мкг/кг массы тела, имели показатели АТ-ТГ, близкие к норме, принимали поливитамины с антиоксидантным действием.

Полученные данные имеют важное клиническое значение и позволяют оптимизировать протоколы наблюдения пациентов с раком ЩЖ с учетом таких факторов, как длительность приема тироксина (более 10 лет) и прием супервысоких доз тироксина (> 4 мкг/кг массы тела), которые могут приводить к повышению Ка и снижению n. Выраженное снижение ко-личества связывающих мест на клетку отмечено также у пациентов, имевших признаки ги-попаратиреоза.


1. Д е м и д ч и к Е. П., Ц ы б А. Ф., Л у ш н и к о в Е. Ф. Рак щитовидной железы у детей: последствия аварии на Чернобыльской АЭС. М., 1996.

2. Т р о н ь к о Н. Д., Б о г у с л а в с к и й В. П., П р и с я ж н ю к А. Е. и др. // Пробл. эндокринологии. 1994. T. 40, № 3. С. 55–59.

3. М о р о з к и н а Т. С., С у к о л и н с к и й В. Н., М о р о з к и н а Н. В. // О роли биоантиоксидантов в лече-нии и профилактике различных патологических состояний. Гомель, 1999. С. 1–7.

4. С у к о л и н с к и й В. Н. // Вопр. онкологии. 1990. Т. 36, № 2. С. 138–144.5. Н а у м о в А. Д. Облучение малыми дозами и влияние гипофункции щитовидной железы, вызванной йо-

дом-131, на механизм действия женских половых гормонов в органах-мишенях (экспериментально-клиническое ис-следование): Автореф. дис. … д-ра биол. наук. Минск, 1999.

6. Н и к о л а е в а Л. А., Д а н и л о в а Л. И., Х о л о д о в а Е. А. // Пробл. эндокринологии. 1994. Т. 40, № 5. С. 47–48.

7. Ф е д о р о в и ч Е. И., Д е м и д ч и к Ю. Е., С в и р и д о в О. В. Биомедицинские аспекты взаимодействия тиреоидных гормонов с эритроцитами при раке щитовидной железы. М., 2001.

8. B u k o V. U., A r t s u k e v i c h A. A., Z a v o d n i k J. et al. // Free Radic. Res. 1996. Vol. 25, N 5. P. 415–420.9. Л е б е д е в К. А., П о н я к и н а И. Д. Иммунограмма в клинической практике. М., 1990.10. E l e w a u t A., D e B a e t s M., V e r m e u l e n A. // Acta Endocrinol. 1981. Vol. 97. P. 54–59.11. H o l m A.-C., L e m a r c h a n d-B e r a u d T., S c a z z i g a B.-R., G u t t e l o d S. // Acta Endocrinol. 1975.

Vol. 80. P. 642–656.12. J a f f i o l C., B a l d e t L., T o r r e s a n i J. et al. // J. Endocrinol. Invest. 1990. Vol. 13. P. 83–845.13. L i e w e n d a h l K., R o s e n g a r d S., L a m b e r g B.-A. // Clin. Chim. Acta. 1978. Vol. 83. P. 41–48.14. L e m a r c h a n d –B e r a u d Th.,. H o l m A.-Ch., S c a z z i g a B. R. // Aсta Endocrinol. 1975. Vol. 85. P. 44–54.15. S c a t c h a r d G. // Ann. N. Y. Acad. Sci. 1949. Vol. 51. P. 660.16. Р о з е н В. Б. Основы эндокринологии. М., 1980. 17. П л а т о н о в а Т. Ю., П л а т о н о в М. В., М и т ю к о в а Т. А. и др. Компьютерная программа для рас-

чета параметров специфического связывания на основе скэтчардовских кривых/ РНПЦ МТ. Инв. № 000194, дата рег. 24.11.2008.

18. А н д р е е в а А. И., К о ж е м я к и н Л. А., К и ш к у н А. А. // Лаб. дело. 1988. № 10. С. 11–41. 19. Ш и л и н а Н. И., Ч е р н а в и н а Г. В. // Вопр. мед. химии. 1980. Т. 26, № 2. С. 150–153.20. Т о р ч и н с к и й Ю. М. Сульфгидрильные и дисульфидные группы белков. М., 1971. С. 89–97.21. Ч е р н я у с к е н е Р. Ч., В я р ш к я в и ч е н е, Г р и б а у с к а с П. С. // Лаб. дело. 1984. № 6. С. 362–365. 22. Y e n P. M. // Physiol. Rev. 2001. Vol. 81, N 3. P. 1097–1142.23. T s a i J. S., S a m u e l s H. H. // J. Clin. Endocrinоl. Metabol. 1974. Vol. 38. P. 919–922.24. B e r n a l J., R e f e t o f f S., D e G r o o t L. J. // Clin. Endocrinol. Metab. 1978. Vol. 47. P. 1266–1272.25. R e f e t o f f S., W e i s s R. A., U s a l a S. J. // Endocrinol. Rev. 1993. Vol. 14. P. 348–399.



Беларуси

T. A. MITYUKOVA1, V. M. DROZD1, T. A. LEONOVA1, T. Yu. PLATONOVA1, A. A. TUZOVA1, M. Ye. NOVAKOVSKY2, I. I. VASHKEVICH2

SPECIFIC BINDING OF TRIIODOTHYRONINE WITH LYMPHOCYTES IN PATIENTS OPERATED FOR THYROID CANCER

1Belarusian Medical Academy for Postgraduate Education, Minsk, 2Institute of Bioorganic Chemistry of NAS of Belarus, Minsk

Summary

The article presents the results of studying specific binding of triiodothyronine with lymphocytes of patients operated for thyroid cancer. Significant differences in comparison to a control group were revealed in the following parameters: decrease of the average amount of binding sites for triiodothyronine (n = 519 ± 80 mol/cell) and increase of the average value of the association equilibrium constant (Ka = (8.51 ± 1.22·1010 М–1) in comparison to the control group (n = 1006 ± 217 mol/cell; Ka = (3.01 ± 0.33)·1010 М–1).

Normal and close to normal values of specific T3 binding parameters were more frequent in patients who had no stable suppression of TSH levels, had a thyroxin intake less than 4 mcg/kg of body weight, the length of therapy less than 5 years, TG antibody levels close to the normal range and took vitamins with the antioxidant effect.

Analyses of the reasons leading to the Ka increase and the n decrease in patients with thyroid carcinoma allowed noting such factors as the length of thyroxin therapy over 10 years and the thyroxin intake over 4 µg/kg of body weight.

T. A. MITYUKOVA1, V. M. DROZD1, T. A. LEONOVA1, T. Yu. PLATONOVA1, A. A. TUZOVA1, M. Ye. NOVAKOVSKY2, I. I. VASHKEVICH2

SPECIFIC BINDING OF TRIIODOTHYRONINE WITH LYMPHOCYTES IN PATIENTS OPERATED FOR THYROID CANCER

1Belarusian Medical Academy for Postgraduate Education, Minsk, 2Institute of Bioorganic Chemistry of NAS of Belarus, Minsk

Summary

The article presents the results of studying specific binding of triiodothyronine with lymphocytes of patients operated for thyroid cancer. Significant differences in comparison to a control group were revealed in the following parameters: decrease of the average amount of binding sites for triiodothyronine (n = 519 ± 80 mol/cell) and increase of the average value of the association equilibrium constant (Ka = (8.51 ± 1.22·1010 М–1) in comparison to the control group (n = 1006 ± 217 mol/cell; Ka = (3.01 ± 0.33)·1010 М–1).

Normal and close to normal values of specific T3 binding parameters were more frequent in patients who had no stable suppression of TSH levels, had a thyroxin intake less than 4 mcg/kg of body weight, the length of therapy less than 5 years, TG antibody levels close to the normal range and took vitamins with the antioxidant effect.

Analyses of the reasons leading to the Ka increase and the n decrease in patients with thyroid carcinoma allowed noting such factors as the length of thyroxin therapy over 10 years and the thyroxin intake over 4 µg/kg of body weight.



Беларуси

63


УДК 615.9:667.001.5

Н. Н. КРЮЧКОВА, Л. В. ПОЛОВИНКИН, В. В. ШЕВЛЯКОВ, С. В. ТКАЧЕВ

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ТОКСИКОЛОГИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА ВОДНО-ДИСПЕРСИОННЫХ И ОРГАНОРАСТВОРИМЫХ ЛАКОКРАСОЧНЫХ МАТЕРИАЛОВ

(ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ)

Республиканский научно-практический центр гигиены, Минск, Беларусь


Введение. Лакокрасочные материалы (ЛКМ) являются многокомпонентными композиция-ми, которые помимо пленкообразующих веществ и пигментов включают наполнители, диспер-гаторы, загустители, растворители и другие добавки. Добавление того или иного составляюще-го компонента в рецептуру ЛКМ, а также изменение их процентного соотношения позволяют улучшать потребительские качества конечного продукта. Однако введение каждого составляю-щего приводит к изменению токсикологических характеристик ЛКМ, а иногда и к тому, что ЛКМ становятся небезопасными для людей и окружающей среды. В гражданском строитель-стве и быту широко распространены две группы ЛКМ: водорастворимые – водно-дисперсионные ЛКМ на основе акриловых сополимеров, растворенных в воде, и органорастворимые – ЛКМ на основе алкидных смол, в состав которых входит летучий органический растворитель.

В связи с тем что основным путем поступления ЛКМ в организм является накожный, а ком-понентный состав водо- и органорастворимых ЛКМ различается, целью настоящего исследова-ния явилось изучение в сравнительном плане местно-раздражающих, кожно-резорбтивных и аллергенных свойств указанных видов ЛКМ и их составных компонентов при эпикутанном воздействии.

Материалы и методы исследования. В ходе экспериментальных исследований, которые про-водили на базе Республиканского научно-практического центра гигиены, были изучены токсико-логические свойства ЛКМ отечественного производства и входящие в их состав основные компо-ненты: водно-дисперсионная акриловая краска (краска АК) и ее основа (пленкообразователь) – акриловая дисперсия (дисперсия АК); органорастворимая пентафталевая эмаль ПФ (эмаль ПФ) и ее основа – пентафталевый лак (лак ПФ), а также растворитель Нефрас С4 150 / 200 (растворитель).

Изучение местно-раздражающих и кожно-резорбтивных свойств ЛКМ и их основных со-ставных компонентов (пленкообразователи, растворитель) проводили согласно требованиям Ин-струкции 1.1.11-12-35-2004 [1], но по модифицированному нами аппликационному методу. Иссле-дуемые вещества апплицировали на выстриженные участки (5 окошек размером 2 × 2 см) кожи 49 нелинейных самок белых крыс исходной массой 180–220 г. В нативном виде вещества пооче-редно наносили на каждое окошко в течение 30 сут (аппликации по 4 ч в день 5 раз в неделю).

Воздействие каждого образца испытывали на группах животных, по 7 особей в каждой. На-блюдения за клиническими проявлениями интоксикации и состоянием кожных покровов после аппликаций проводили ежедневно. При исследовании дисперсию АК, краску АК, лак ПФ, раство-ритель, эмаль ПФ наносили на кожные покровы в нативном виде. Контрольным группам живот-ных апплицировали воду. По окончании 20-кратного эпикутанного воздействия ЛКМ для оценки токсических эффектов использовали комплекс гематологических [2], биохимических (для флуо-ресцентного зондирования сыворотки крови использовали аммониевую соль 1-анилино- 8-нафталинсульфоновой кислоты (АНС)) [3], иммунологических методов и тестов [4–6].

63


УДК 615.9:667.001.5

Н. Н. КРЮЧКОВА, Л. В. ПОЛОВИНКИН, В. В. ШЕВЛЯКОВ, С. В. ТКАЧЕВ

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ТОКСИКОЛОГИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА ВОДНО-ДИСПЕРСИОННЫХ И ОРГАНОРАСТВОРИМЫХ ЛАКОКРАСОЧНЫХ МАТЕРИАЛОВ

(ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ)

Республиканский научно-практический центр гигиены, Минск, Беларусь


Введение. Лакокрасочные материалы (ЛКМ) являются многокомпонентными композиция-ми, которые помимо пленкообразующих веществ и пигментов включают наполнители, диспер-гаторы, загустители, растворители и другие добавки. Добавление того или иного составляюще-го компонента в рецептуру ЛКМ, а также изменение их процентного соотношения позволяют улучшать потребительские качества конечного продукта. Однако введение каждого составляю-щего приводит к изменению токсикологических характеристик ЛКМ, а иногда и к тому, что ЛКМ становятся небезопасными для людей и окружающей среды. В гражданском строитель-стве и быту широко распространены две группы ЛКМ: водорастворимые – водно-дисперсионные ЛКМ на основе акриловых сополимеров, растворенных в воде, и органорастворимые – ЛКМ на основе алкидных смол, в состав которых входит летучий органический растворитель.

В связи с тем что основным путем поступления ЛКМ в организм является накожный, а ком-понентный состав водо- и органорастворимых ЛКМ различается, целью настоящего исследова-ния явилось изучение в сравнительном плане местно-раздражающих, кожно-резорбтивных и аллергенных свойств указанных видов ЛКМ и их составных компонентов при эпикутанном воздействии.

Материалы и методы исследования. В ходе экспериментальных исследований, которые про-водили на базе Республиканского научно-практического центра гигиены, были изучены токсико-логические свойства ЛКМ отечественного производства и входящие в их состав основные компо-ненты: водно-дисперсионная акриловая краска (краска АК) и ее основа (пленкообразователь) – акриловая дисперсия (дисперсия АК); органорастворимая пентафталевая эмаль ПФ (эмаль ПФ) и ее основа – пентафталевый лак (лак ПФ), а также растворитель Нефрас С4 150 / 200 (растворитель).

Изучение местно-раздражающих и кожно-резорбтивных свойств ЛКМ и их основных со-ставных компонентов (пленкообразователи, растворитель) проводили согласно требованиям Ин-струкции 1.1.11-12-35-2004 [1], но по модифицированному нами аппликационному методу. Иссле-дуемые вещества апплицировали на выстриженные участки (5 окошек размером 2 × 2 см) кожи 49 нелинейных самок белых крыс исходной массой 180–220 г. В нативном виде вещества пооче-редно наносили на каждое окошко в течение 30 сут (аппликации по 4 ч в день 5 раз в неделю).

Воздействие каждого образца испытывали на группах животных, по 7 особей в каждой. На-блюдения за клиническими проявлениями интоксикации и состоянием кожных покровов после аппликаций проводили ежедневно. При исследовании дисперсию АК, краску АК, лак ПФ, раство-ритель, эмаль ПФ наносили на кожные покровы в нативном виде. Контрольным группам живот-ных апплицировали воду. По окончании 20-кратного эпикутанного воздействия ЛКМ для оценки токсических эффектов использовали комплекс гематологических [2], биохимических (для флуо-ресцентного зондирования сыворотки крови использовали аммониевую соль 1-анилино- 8-нафталинсульфоновой кислоты (АНС)) [3], иммунологических методов и тестов [4–6].



Беларуси

64

Изучение потенциальной аллергенной способности ЛКМ проводили экспрессным мето-дом путем однократной внутрикожной сенсибилизации 64 белых мышей массой 18–22 г. Сенсибилизацию воспроизводили на модели внутрикожной индукции гиперчувствительно-сти замедленного типа (ГЗТ). При внутрикожной сенсибилизации краской АК и эмалью ПФ в опытные группы вошли по 12 белых мышей, в контрольные – по 11. Внутрикожную сенси-билизацию растворителем проводили на опытной и контрольной группах, по 9 белых мышей в каждой. Водно-дисперсионные ЛКМ разбавляли в стерильном физиологическом растворе таким образом, чтобы в 30 мкл (0,33%-ная рабочая концентрация) содержание сенсибилизи-рующей дозы составляло 100 мкг вещества на одно животное. Для водонерастворимых ЛКМ в качестве растворителей использовали органические растворители, входящие в их состав. Из рабочей концентрации вещества в соотношении 1:1 готовили смесь с иммуностимулято-ром – полным адъювантом Фрейнда (далее – ПАФ), которую подвергали тщательному со-вместному эмульгированию (интенсивному перемешиванию на магнитной мешалке). Животным опытных групп с помощью туберкулинового шприца в основание хвоста однократно внутри-кожно вводили 60 мкл сенсибилизирующей дозы с ПАФ, контрольным – 60 мкл смеси ПАФ со стерильным физиологическим раствором (без изучаемого вещества). Оценку сенсибили-зации проводили на 6-е сутки опыта провокационными пробами – по тесту опухания лапы мыши (ТОЛМ). В подушечку задней лапы (под апоневроз) животных контрольных и опыт-ных групп вводили дозы вещества по 130 мкг в объеме 40 мкл. О величине отека лапы, т. е. о развитии ГЗТ, судили по разнице в ее толщине, измеряемой микрометром в миллиме-трах, до и через 24 ч после перкутанного тестирования. Сравнивали среднегрупповые по-казатели ТОЛМ животных опытных и контрольных групп в абсолютных (мм) и относи-тельных (балл) единицах [1].

Полученные в результате экспериментов данные обрабатывали, используя адекватные мето-ды вариационной статистики. Статистическую обработку результатов проводили с помощью па-кетов прикладных программ для медико-биологических исследований Statistica 6.0 и Microsoft Excel. Средние выборочные значения количественных признаков приведены в виде M ± m (M – сред-нее выборочное, m – ошибка среднего). Разницу считали статистически значимой при Р ≤ 0,05 по критерию Стьюдента [7].

Результаты и их обсуждение. Как показали исследования, при повторном эпикутанном воз-действии краски АК и ее полимерной основы (дисперсия АК) у белых крыс наблюдается повы-шенная адгезия и слабые признаки раздражения кожных покровов (легкая гиперемия кожи), оце-ниваемые до 0,5 балла (I класс раздражающего кожу действия). В процессе экспериментов кли-нических симптомов интоксикации и гибели животных не отмечалось.

Характер изменения ряда морфофункциональных показателей организма белых крыс мо-жет свидетельствовать о наличии у исследуемых ЛКМ способности к чрескожной резорбции (табл. 1).

Как видно из табл. 1, после 20-кратных аппликаций дисперсии АК у подопытных животных по сравнению с контролем регистрировали увеличение содержания лимфоцитов, эритроцитов и гемоглобина соответственно на 5; 16,1% (Р ≤ 0,01) и 12,6% (Р ≤ 0,05), а при воздействии в анало-гичных условиях краски АК отмечалось увеличение уровня сегментоядерных нейтрофилов на 8,6% (Р ≤ 0,05) и снижение числа тромбоцитов на 27,1% (Р ≤ 0,01). Длительное эпикутанное воз-действие дисперсии АК и краски АК приводило к увеличению содержания общих белков в кро-ви подопытных животных соответственно на 7% (Р ≤ 0,05) и 9,5% (Р ≤ 0,01). К концу экспери-мента дисперсия АК вызывала статистически значимое увеличение (на 11,8%) флуоресценции битирозина (Р < 0,01). При этом длительное эпикутанное воздействие дисперсии АК и краски АК приводило к подавлению интенсивности флуоресценции триптофанилов (соответственно на 22 и 28,6%), белковой флуоресценции (на 8,5 и 21,4%), флуоресценции АНС (при воздействии краски АК) белков сыворотки крови (на 13,9%) подопытных животных в сравнении с контролем (Р ≤ 0,01). Одновременно с этим в организме подопытных животных отмечалось достоверное увеличение содержания церулоплазмина (в 2,1 раза при воздействии дисперсии АК и в 2,3 раза при воздействии краски АК) по отношению к контролю.

64

Изучение потенциальной аллергенной способности ЛКМ проводили экспрессным мето-дом путем однократной внутрикожной сенсибилизации 64 белых мышей массой 18–22 г. Сенсибилизацию воспроизводили на модели внутрикожной индукции гиперчувствительно-сти замедленного типа (ГЗТ). При внутрикожной сенсибилизации краской АК и эмалью ПФ в опытные группы вошли по 12 белых мышей, в контрольные – по 11. Внутрикожную сенси-билизацию растворителем проводили на опытной и контрольной группах, по 9 белых мышей в каждой. Водно-дисперсионные ЛКМ разбавляли в стерильном физиологическом растворе таким образом, чтобы в 30 мкл (0,33%-ная рабочая концентрация) содержание сенсибилизи-рующей дозы составляло 100 мкг вещества на одно животное. Для водонерастворимых ЛКМ в качестве растворителей использовали органические растворители, входящие в их состав. Из рабочей концентрации вещества в соотношении 1:1 готовили смесь с иммуностимулято-ром – полным адъювантом Фрейнда (далее – ПАФ), которую подвергали тщательному со-вместному эмульгированию (интенсивному перемешиванию на магнитной мешалке). Животным опытных групп с помощью туберкулинового шприца в основание хвоста однократно внутри-кожно вводили 60 мкл сенсибилизирующей дозы с ПАФ, контрольным – 60 мкл смеси ПАФ со стерильным физиологическим раствором (без изучаемого вещества). Оценку сенсибили-зации проводили на 6-е сутки опыта провокационными пробами – по тесту опухания лапы мыши (ТОЛМ). В подушечку задней лапы (под апоневроз) животных контрольных и опыт-ных групп вводили дозы вещества по 130 мкг в объеме 40 мкл. О величине отека лапы, т. е. о развитии ГЗТ, судили по разнице в ее толщине, измеряемой микрометром в миллиме-трах, до и через 24 ч после перкутанного тестирования. Сравнивали среднегрупповые по-казатели ТОЛМ животных опытных и контрольных групп в абсолютных (мм) и относи-тельных (балл) единицах [1].

Полученные в результате экспериментов данные обрабатывали, используя адекватные мето-ды вариационной статистики. Статистическую обработку результатов проводили с помощью па-кетов прикладных программ для медико-биологических исследований Statistica 6.0 и Microsoft Excel. Средние выборочные значения количественных признаков приведены в виде M ± m (M – сред-нее выборочное, m – ошибка среднего). Разницу считали статистически значимой при Р ≤ 0,05 по критерию Стьюдента [7].

Результаты и их обсуждение. Как показали исследования, при повторном эпикутанном воз-действии краски АК и ее полимерной основы (дисперсия АК) у белых крыс наблюдается повы-шенная адгезия и слабые признаки раздражения кожных покровов (легкая гиперемия кожи), оце-ниваемые до 0,5 балла (I класс раздражающего кожу действия). В процессе экспериментов кли-нических симптомов интоксикации и гибели животных не отмечалось.

Характер изменения ряда морфофункциональных показателей организма белых крыс мо-жет свидетельствовать о наличии у исследуемых ЛКМ способности к чрескожной резорбции (табл. 1).

Как видно из табл. 1, после 20-кратных аппликаций дисперсии АК у подопытных животных по сравнению с контролем регистрировали увеличение содержания лимфоцитов, эритроцитов и гемоглобина соответственно на 5; 16,1% (Р ≤ 0,01) и 12,6% (Р ≤ 0,05), а при воздействии в анало-гичных условиях краски АК отмечалось увеличение уровня сегментоядерных нейтрофилов на 8,6% (Р ≤ 0,05) и снижение числа тромбоцитов на 27,1% (Р ≤ 0,01). Длительное эпикутанное воз-действие дисперсии АК и краски АК приводило к увеличению содержания общих белков в кро-ви подопытных животных соответственно на 7% (Р ≤ 0,05) и 9,5% (Р ≤ 0,01). К концу экспери-мента дисперсия АК вызывала статистически значимое увеличение (на 11,8%) флуоресценции битирозина (Р < 0,01). При этом длительное эпикутанное воздействие дисперсии АК и краски АК приводило к подавлению интенсивности флуоресценции триптофанилов (соответственно на 22 и 28,6%), белковой флуоресценции (на 8,5 и 21,4%), флуоресценции АНС (при воздействии краски АК) белков сыворотки крови (на 13,9%) подопытных животных в сравнении с контролем (Р ≤ 0,01). Одновременно с этим в организме подопытных животных отмечалось достоверное увеличение содержания церулоплазмина (в 2,1 раза при воздействии дисперсии АК и в 2,3 раза при воздействии краски АК) по отношению к контролю.



Беларуси

65

Т а б л и ц а 1. Морфофункциональные показатели белых крыс после 20-кратного эпикутанного воздействия краски АК и дисперсии АК, M ± m

Показатель Контроль Дисперсия АК Краска АК

Гемоглобин, г/л 161,7 ± 3,5 182,1 ± 6,90* 156,0 ± 4,70Эритроциты, ×1012/л 7,00 ± 0,33 8,13 ± 0,13** 7,14 ± 0,16Лейкоциты, ×109/л 12,1 ± 0,41 11,8 ± 0,50 12,7 ± 0,47Нейтрофилы сегментоядерные, ×109/л 1,62 ± 0,04 1,62 ± 0,07 1,76 ± 0,03*Нейтрофилы сегментоядерные, % 13,4 ± 0,43 13,9 ± 0,86 13,9 ± 0,46Лимфоциты, ×109/л 8,32 ± 0,24 8,47 ± 0,27 8,88 ± 0,31Лимфоциты, % 68,7 ± 0,64 72,1 ± 0,83** 69,7 ± 0,71Эозинофилы, ×109/л 0,12 ± 0,004 0,12 ± 0,01 0,13 ± 0,005Эозинофилы, % 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00Моноциты, ×109/л 0,12 ± 0,004 0,12 ± 0,0 0,13 ± 0,005Моноциты, % 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00Тромбоциты, ×109/л 446,0 ± 25,8 417,0 ± 21,8 325,0 ± 22,0**Общий белок, г/л 63,2 ± 1,44 67,6 ± 1,37* 69,2 ± 0,54**Общие липиды, г/л 2,23 ± 0,04 2,36 ± 0,16 2,20 ± 0,04Флуоресценция битирозина, усл. ед/г белка 0,68 ± 0,01 0,76 ± 0,02** 0,69 ± 0,01Флуоресценция НАДН, усл. ед. 4,50 ± 0,06 4,46 ± 0,06 4,39 ± 0,03Флуоресценция триптофанилов, усл. ед/г белка 10,7 ± 0,23 8,35 ± 0,42** 7,64 ± 0,30**Белковая флуоресценция, усл. ед/г белка 31,7 ± 0,63 29,0 ± 0,56** 24,9 ± 1,19**Церулоплазмин сыворотки, мг/л 470,9 ± 16,2 972,7 ± 54,7** 1097,3 ± 54,4**Флуоресценция АНС, усл. ед/г белка 6,46 ± 0,23 6,78 ± 0,28 5,56 ± 0,18**ОЖСС, мкмоль/л 29,2 ± 1,04 29,4 ± 1,38 28,9 ± 1,56Сывороточное железо, мкмоль/л 12,6 ± 0,44 13,4 ± 0,55 11,8 ± 0,33Лизоцим, % 62,6 ± 0,73 62,6 ± 0,94 65,0 ± 1,65Активность комплемента, усл. ед. 55,6 ± 6,92 28,7 ± 1,90** 47,4 ± 6,51ЦИК, усл. ед. 62,6 ± 2,45 70,9 ± 4,75 68,3 ± 2,17БАСК, % 85,9 ± 3,05 86,4 ± 2,00 87,6 ± 2,30Масса тела, кг–3 266,6 ± 10,9 221,4 ± 9,94** 231,1 ± 8,80*

ОКМ, кг/кг–3

печень 34,1 ± 0,54 28,0 ± 0,46** 30,8 ± 0,52**сердце 3,20 ± 0,13 3,08 ± 0,12 2,95 ± 0,13почки 6,34 ± 0,08 5,59 ± 0,12** 5,69 ± 0,08**селезенка 4,53 ± 0,26 4,79 ± 0,11 4,61 ± 0,19

П р и м е ч а н и е. В табл. 1, 2 достоверность различий по сравнению с контрольной группой: * – Р ≤ 0,05; ** – Р ≤ 0,01. АНС – аммониевая соль 1-анилино-8-нафталинсульфоновой кислоты; ОЖСС – общая железосвязываю-щая способность сыворотки; БАСК – бактерицидная активность сыворотки крови; ЦИК – циркулирующие иммун-ные комплексы; ОКМ – относительный коэффициент массы.

Описанный характер изменения биохимических показателей свидетельствует о том, что дли-тельное эпикутанное воздействие краски АК и дисперсии АК приводит к однонаправленной активизации окисления белков и процессов свободной радикальной защиты в организме экспе-риментальных животных. Как видно из табл. 1, в группах подопытных животных содержание лизоцима, бактерицидная активность сыворотки крови (БАСК) и циркулирующие иммунные комплексы (ЦИК) в сыворотке крови колеблются в пределах контрольного уровня. Обращает на себя внимание достоверно значимое снижение (на 48,4%) активности комплемента сыворотки крови животных, которым апплицировали дисперсию АК, по отношению к контролю (Р ≤ 0,01). На фоне существенного снижения массы тела опытных групп животных, которым апплициро-вали дисперсию АК и краску АК, к концу эксперимента отмечалась гипотрофия печени и почек,

65

Т а б л и ц а 1. Морфофункциональные показатели белых крыс после 20-кратного эпикутанного воздействия краски АК и дисперсии АК, M ± m

Показатель Контроль Дисперсия АК Краска АК

Гемоглобин, г/л 161,7 ± 3,5 182,1 ± 6,90* 156,0 ± 4,70Эритроциты, ×1012/л 7,00 ± 0,33 8,13 ± 0,13** 7,14 ± 0,16Лейкоциты, ×109/л 12,1 ± 0,41 11,8 ± 0,50 12,7 ± 0,47Нейтрофилы сегментоядерные, ×109/л 1,62 ± 0,04 1,62 ± 0,07 1,76 ± 0,03*Нейтрофилы сегментоядерные, % 13,4 ± 0,43 13,9 ± 0,86 13,9 ± 0,46Лимфоциты, ×109/л 8,32 ± 0,24 8,47 ± 0,27 8,88 ± 0,31Лимфоциты, % 68,7 ± 0,64 72,1 ± 0,83** 69,7 ± 0,71Эозинофилы, ×109/л 0,12 ± 0,004 0,12 ± 0,01 0,13 ± 0,005Эозинофилы, % 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00Моноциты, ×109/л 0,12 ± 0,004 0,12 ± 0,0 0,13 ± 0,005Моноциты, % 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00Тромбоциты, ×109/л 446,0 ± 25,8 417,0 ± 21,8 325,0 ± 22,0**Общий белок, г/л 63,2 ± 1,44 67,6 ± 1,37* 69,2 ± 0,54**Общие липиды, г/л 2,23 ± 0,04 2,36 ± 0,16 2,20 ± 0,04Флуоресценция битирозина, усл. ед/г белка 0,68 ± 0,01 0,76 ± 0,02** 0,69 ± 0,01Флуоресценция НАДН, усл. ед. 4,50 ± 0,06 4,46 ± 0,06 4,39 ± 0,03Флуоресценция триптофанилов, усл. ед/г белка 10,7 ± 0,23 8,35 ± 0,42** 7,64 ± 0,30**Белковая флуоресценция, усл. ед/г белка 31,7 ± 0,63 29,0 ± 0,56** 24,9 ± 1,19**Церулоплазмин сыворотки, мг/л 470,9 ± 16,2 972,7 ± 54,7** 1097,3 ± 54,4**Флуоресценция АНС, усл. ед/г белка 6,46 ± 0,23 6,78 ± 0,28 5,56 ± 0,18**ОЖСС, мкмоль/л 29,2 ± 1,04 29,4 ± 1,38 28,9 ± 1,56Сывороточное железо, мкмоль/л 12,6 ± 0,44 13,4 ± 0,55 11,8 ± 0,33Лизоцим, % 62,6 ± 0,73 62,6 ± 0,94 65,0 ± 1,65Активность комплемента, усл. ед. 55,6 ± 6,92 28,7 ± 1,90** 47,4 ± 6,51ЦИК, усл. ед. 62,6 ± 2,45 70,9 ± 4,75 68,3 ± 2,17БАСК, % 85,9 ± 3,05 86,4 ± 2,00 87,6 ± 2,30Масса тела, кг–3 266,6 ± 10,9 221,4 ± 9,94** 231,1 ± 8,80*


печень 34,1 ± 0,54 28,0 ± 0,46** 30,8 ± 0,52**сердце 3,20 ± 0,13 3,08 ± 0,12 2,95 ± 0,13почки 6,34 ± 0,08 5,59 ± 0,12** 5,69 ± 0,08**селезенка 4,53 ± 0,26 4,79 ± 0,11 4,61 ± 0,19

П р и м е ч а н и е. В табл. 1, 2 достоверность различий по сравнению с контрольной группой: * – Р ≤ 0,05; ** – Р ≤ 0,01. АНС – аммониевая соль 1-анилино-8-нафталинсульфоновой кислоты; ОЖСС – общая железосвязываю-щая способность сыворотки; БАСК – бактерицидная активность сыворотки крови; ЦИК – циркулирующие иммун-ные комплексы; ОКМ – относительный коэффициент массы.

Описанный характер изменения биохимических показателей свидетельствует о том, что дли-тельное эпикутанное воздействие краски АК и дисперсии АК приводит к однонаправленной активизации окисления белков и процессов свободной радикальной защиты в организме экспе-риментальных животных. Как видно из табл. 1, в группах подопытных животных содержание лизоцима, бактерицидная активность сыворотки крови (БАСК) и циркулирующие иммунные комплексы (ЦИК) в сыворотке крови колеблются в пределах контрольного уровня. Обращает на себя внимание достоверно значимое снижение (на 48,4%) активности комплемента сыворотки крови животных, которым апплицировали дисперсию АК, по отношению к контролю (Р ≤ 0,01). На фоне существенного снижения массы тела опытных групп животных, которым апплициро-вали дисперсию АК и краску АК, к концу эксперимента отмечалась гипотрофия печени и почек,



Беларуси

66

о чем объективно свидетельствует снижение расчетных коэффициентов массы печени (на 17,9 и 9,7%) и почек (на 11,8 и 10,2% соответственно) (Р < 0,01).

Проведенные исследования позволяют констатировать, что краска АК и дисперсия АК, об-ладая слабыми местно-раздражающими свойствами, способны к трансдермальной резорбции, вызывая при этом изменения со стороны гематологических, биохимических, иммунологических и других показателей, характеризующих состояние свободнорадикального окисления белков и антиоксидантной системы в организме. Наблюдаемые кожно-резорбтивные эффекты краски АК обусловлены в основном ее полимерной основой.

Начиная с 3–4-х суток опыта аппликации эмали ПФ и лака ПФ на кожные покровы белых крыс способствовали проявлению выраженной адгезии со слабым местно-раздражающим дей-ствием, что характеризовалось сухостью, покраснением и болезненностью подопытного участка кожи – Icut до 1,0 балла (I класс раздражающего кожу действия). Аналогичное воздействие рас-творителя вызывало умеренно выраженное раздражение кожных покровов животных в виде эритемы, оцениваемой до 3,0 балла (II класс раздражающего кожу действия). Все признаки дер-матита исчезали в течение двух недель после окончания аппликации композиции, состояние кожных покровов опытных участков соответствовало контрольным.

В условиях повторных аппликаций эмаль ПФ и ее составляющие компоненты способны про-никать через неповрежденные покровы крыс и оказывать кожно-резорбтивное действие, на что объективно указывают достоверно значимые изменения изучаемых морфофункциональных показателей у подопытных животных (табл. 2).

Т а б л и ц а 2. Морфофункциональные показатели белых крыс после 20-кратного эпикутанного воздействия эмали ПФ и составляющих ее компонентов, M ± m

Показатель Контроль Лак ПФ Растворитель Эмаль ПФ

Лейкоциты, ×109/л 11,9 ± 0,28 11,9 ± 0,44 10,7 ± 0,46* 12,1 ± 0,22Нейтрофилы сегментоядерные, ×109/л 1,36 ± 0,01 1,39 ± 0,08 2,34 ± 0,10** 1,71 ± 0,03**Нейтрофилы сегментоядерные, % 11,4 ± 0,20 11,7 ± 0,64 21,9 ± 0,46** 14,1 ± 0,34**Лимфоциты, ×109/л 8,75 ± 0,20 8,61 ± 0,34 6,73 ± 0,18** 8,41 ± 0,18Лимфоциты, % 73,6 ± 0,20 72,6 ± 0,37* 63,0 ± 1,63** 69,4 ± 0,37**Эозинофилы, ×109/л 0,12 ± 0,003 0,24 ± 0,01** 0,21 ± 0,01** 0,12 ± 0,002Эозинофилы, % 1,00 ± 0,00 2,00 ± 0,00 2,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00Моноциты, ×109/л 0,12 ± 0,003 0,12 ± 0,004 0,11 ± 0,005 0,12 ± 0,002Моноциты, % 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00Эритроциты, ×1012/л 7,73 ± 0,3 7,56 ± 0,11 7,05 ± 0,25 7,37 ± 0,14Гемоглобин, г/л 139,3 ± 9,40 152,3 ± 1,70 145,0 ± 6,10 155,6 ± 3,90Тромбоциты, ×109/л 431,9 ± 20,6 445,4 ± 20,6 425,7 ± 64,9 424,0 ± 19,0Общий белок, г/л 68,0 ± 0,59 64,1 ± 1,01** 70,7 ± 1,44 66,0 ± 0,87Общие липиды, г/л 2,48 ± 0,12 2,29 ± 0,10 3,01 ± 0,14** 3,14 ± 0,07**Флуоресценция битирозина, усл. ед/г белка 0,62 ± 0,01 0,82 ± 0,02** 0,79 ± 0,02** 0,76 ± 0,01**Флуоресценция НАДН, усл. ед. 3,33 ± 0,08 3,07 ± 0,03** 2,82 ± 0,05** 3,05 ± 0,05**Флуоресценция триптофанилов, усл. ед/г белка 7,55 ± 0,12 7,30 ± 0,17 9,82 ± 0,43** 9,89 ± 0,24**Белковая флуоресценция, усл. ед/г белка 23,7 ± 0,43 23,2 ± 0,64 25,6 ± 0,84 29,2 ± 0,21**Церулоплазмин сыворотки, мг/л 485,5 ± 6,59 568,8 ± 6,28** 600,4 ± 12,2** 433,0 ± 5,41**Флуоресценция АНС, усл. ед/г белка 5,96 ± 0,14 6,50 ± 0,06** 7,51 ± 0,11** 9,08 ± 0,23**ОЖСС, мкмоль/л 29,6 ± 1,50 25,3 ± 1,33* 14,8 ± 0,90** 16,3 ± 0,89**Сывороточное железо, мкмоль/л 14,0 ± 0,62 12,7 ± 0,56 13,7 ± 0,50 12,9 ± 0,42Лизоцим, % 48,7 ± 4,13 50,4 ± 1,53 57,4 ± 3,25* 55,6 ± 2,09Активность комплемента, усл. ед. 39,8 ± 2,24 43,2 ± 3,13 42,1 ± 3,53 36,2 ± 3,77ЦИК, усл. ед. 77,6 ± 7,38 74,1 ± 5,71 74,6 ± 6,73 79,6 ± 8,46БАСК, % 55,1 ± 10,8 34,2 ± 10,1* 42,6 ± 4,72 66,2 ± 7,50


печень 26,0 ± 0,47 29,2 ± 0,28** 34,8 ± 1,34** 29,1 ± 0,42**сердце 3,01 ± 0,10 3,30 ± 0,30 3,42 ± 0,05** 3,25 ± 0,09почки 6,15 ± 0,12 6,17 ± 0,93 6,97 ± 0,17** 5,94 ± 0,15селезенка 3,19 ± 0,14 3,67 ± 0,58 3,48 ± 0,09 4,08 ± 0,14**

66

о чем объективно свидетельствует снижение расчетных коэффициентов массы печени (на 17,9 и 9,7%) и почек (на 11,8 и 10,2% соответственно) (Р < 0,01).

Проведенные исследования позволяют констатировать, что краска АК и дисперсия АК, об-ладая слабыми местно-раздражающими свойствами, способны к трансдермальной резорбции, вызывая при этом изменения со стороны гематологических, биохимических, иммунологических и других показателей, характеризующих состояние свободнорадикального окисления белков и антиоксидантной системы в организме. Наблюдаемые кожно-резорбтивные эффекты краски АК обусловлены в основном ее полимерной основой.

Начиная с 3–4-х суток опыта аппликации эмали ПФ и лака ПФ на кожные покровы белых крыс способствовали проявлению выраженной адгезии со слабым местно-раздражающим дей-ствием, что характеризовалось сухостью, покраснением и болезненностью подопытного участка кожи – Icut до 1,0 балла (I класс раздражающего кожу действия). Аналогичное воздействие рас-творителя вызывало умеренно выраженное раздражение кожных покровов животных в виде эритемы, оцениваемой до 3,0 балла (II класс раздражающего кожу действия). Все признаки дер-матита исчезали в течение двух недель после окончания аппликации композиции, состояние кожных покровов опытных участков соответствовало контрольным.

В условиях повторных аппликаций эмаль ПФ и ее составляющие компоненты способны про-никать через неповрежденные покровы крыс и оказывать кожно-резорбтивное действие, на что объективно указывают достоверно значимые изменения изучаемых морфофункциональных показателей у подопытных животных (табл. 2).

Т а б л и ц а 2. Морфофункциональные показатели белых крыс после 20-кратного эпикутанного воздействия эмали ПФ и составляющих ее компонентов, M ± m

Показатель Контроль Лак ПФ Растворитель Эмаль ПФ

Лейкоциты, ×109/л 11,9 ± 0,28 11,9 ± 0,44 10,7 ± 0,46* 12,1 ± 0,22Нейтрофилы сегментоядерные, ×109/л 1,36 ± 0,01 1,39 ± 0,08 2,34 ± 0,10** 1,71 ± 0,03**Нейтрофилы сегментоядерные, % 11,4 ± 0,20 11,7 ± 0,64 21,9 ± 0,46** 14,1 ± 0,34**Лимфоциты, ×109/л 8,75 ± 0,20 8,61 ± 0,34 6,73 ± 0,18** 8,41 ± 0,18Лимфоциты, % 73,6 ± 0,20 72,6 ± 0,37* 63,0 ± 1,63** 69,4 ± 0,37**Эозинофилы, ×109/л 0,12 ± 0,003 0,24 ± 0,01** 0,21 ± 0,01** 0,12 ± 0,002Эозинофилы, % 1,00 ± 0,00 2,00 ± 0,00 2,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00Моноциты, ×109/л 0,12 ± 0,003 0,12 ± 0,004 0,11 ± 0,005 0,12 ± 0,002Моноциты, % 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00 1,00 ± 0,00Эритроциты, ×1012/л 7,73 ± 0,3 7,56 ± 0,11 7,05 ± 0,25 7,37 ± 0,14Гемоглобин, г/л 139,3 ± 9,40 152,3 ± 1,70 145,0 ± 6,10 155,6 ± 3,90Тромбоциты, ×109/л 431,9 ± 20,6 445,4 ± 20,6 425,7 ± 64,9 424,0 ± 19,0Общий белок, г/л 68,0 ± 0,59 64,1 ± 1,01** 70,7 ± 1,44 66,0 ± 0,87Общие липиды, г/л 2,48 ± 0,12 2,29 ± 0,10 3,01 ± 0,14** 3,14 ± 0,07**Флуоресценция битирозина, усл. ед/г белка 0,62 ± 0,01 0,82 ± 0,02** 0,79 ± 0,02** 0,76 ± 0,01**Флуоресценция НАДН, усл. ед. 3,33 ± 0,08 3,07 ± 0,03** 2,82 ± 0,05** 3,05 ± 0,05**Флуоресценция триптофанилов, усл. ед/г белка 7,55 ± 0,12 7,30 ± 0,17 9,82 ± 0,43** 9,89 ± 0,24**Белковая флуоресценция, усл. ед/г белка 23,7 ± 0,43 23,2 ± 0,64 25,6 ± 0,84 29,2 ± 0,21**Церулоплазмин сыворотки, мг/л 485,5 ± 6,59 568,8 ± 6,28** 600,4 ± 12,2** 433,0 ± 5,41**Флуоресценция АНС, усл. ед/г белка 5,96 ± 0,14 6,50 ± 0,06** 7,51 ± 0,11** 9,08 ± 0,23**ОЖСС, мкмоль/л 29,6 ± 1,50 25,3 ± 1,33* 14,8 ± 0,90** 16,3 ± 0,89**Сывороточное железо, мкмоль/л 14,0 ± 0,62 12,7 ± 0,56 13,7 ± 0,50 12,9 ± 0,42Лизоцим, % 48,7 ± 4,13 50,4 ± 1,53 57,4 ± 3,25* 55,6 ± 2,09Активность комплемента, усл. ед. 39,8 ± 2,24 43,2 ± 3,13 42,1 ± 3,53 36,2 ± 3,77ЦИК, усл. ед. 77,6 ± 7,38 74,1 ± 5,71 74,6 ± 6,73 79,6 ± 8,46БАСК, % 55,1 ± 10,8 34,2 ± 10,1* 42,6 ± 4,72 66,2 ± 7,50


печень 26,0 ± 0,47 29,2 ± 0,28** 34,8 ± 1,34** 29,1 ± 0,42**сердце 3,01 ± 0,10 3,30 ± 0,30 3,42 ± 0,05** 3,25 ± 0,09почки 6,15 ± 0,12 6,17 ± 0,93 6,97 ± 0,17** 5,94 ± 0,15селезенка 3,19 ± 0,14 3,67 ± 0,58 3,48 ± 0,09 4,08 ± 0,14**



Беларуси

67

К концу эксперимента у подопытных животных, которым апплицировали лак ПФ и эмаль ПФ, наблюдалось снижение по сравнению с контролем относительного содержания лимфо-цитов – на 1,4% (Р ≤ 0,05) и 5,7% (Р ≤ 0,01) соответственно. В группе подопытных животных, подвергавшихся воздействию растворителя, регистрировали снижение по отношению к кон-тролю относительного и абсолютного количества лимфоцитов – на 14,4 и 23,1% соответ-ственно (Р ≤ 0,01), а также снижение содержания лейкоцитов периферической крови на 10,1% (Р ≤ 0,05). Лак ПФ и растворитель вызывали у подопытных животных абсолютный эозино-филоцитоз. Наблюдаемый абсолютный и относительный сегментоядерный нейтрофилоци-тоз характерен для группы животных, которым апплицировали растворитель и эмаль ПФ. Как видно из табл. 2, длительное эпикутанное воздействие эмали ПФ и растворителя приво-дит к увеличению уровня общих липидов на 26,6 и 21,4% (Р ≤ 0,01), а воздействие лака ПФ вызывает снижение содержания белков в сыворотке крови на 5,7% (Р ≤ 0,01) по отношению к контролю. К концу эксперимента лак ПФ, растворитель, эмаль ПФ вызывали статистиче-ски значимое увеличение флуоресценции битирозина – на 32,2; 27,4 и 22,6% (Р ≤ 0,01). Ана-логичные по направленности изменения наблюдались со стороны флуоресценции АНС – на 9,1; 26,0 и 52,3% (Р ≤ 0,01). Флуоресценция НАДН и общая железосвязывающая способность сыворотки (ОЖСС) крови у животных всех опытных групп статистически достоверно сни-жались по сравнению с контролем: при воздействии лака ПФ – на 7,8 и 14,5%, растворителя – на 15,3 и 50,0% и эмали ПФ – на 8,4 и 44,9% соответственно. При длительном эпикутанном воздействии эмали ПФ и растворителя интенсивность флуоресценции триптофанилов уве-личивалась на 31 и 30,1% (Р ≤ 0,01). При этом эмаль ПФ усиливала интенсивность белковой флуоресценции на 23,2% (Р ≤ 0,01). В группах животных, которым 20-кратно апплицировали лак ПФ и растворитель, регистрировали увеличение содержания сывороточного церулоплаз-мина – на 17,1 и 23,7% соответственно (Р ≤ 0,01), а воздействие эмали ПФ снижало значения данного показателя на 10,8% (Р ≤ 0,01).

Описанный характер изменения показателей окисления белков и процессов свободной радикальной защиты при длительном эпикутанном воздействии органорастворимых ком-позиций, который, вероятнее всего, обусловлен действием входящих в их состав компонен-тов (лак ПФ, растворитель), более выражен, чем при воздействии водоразбавляемыми ЛКМ. При анализе показателей, характеризующих естественную резистентность и иммунологи-ческую реактивность организма, установлено, что под воздействием растворителя содержа-ние лизоцима в сыворотке крови увеличилось на 17,9%, а действие лака ПФ привело к сни-жению уровня БАСК на 37,9% по отношению к контролю (Р ≤ 0,05). Достоверно значимых изменений изучаемых иммунологических показателей при длительном эпикутанном воз-действии эмали ПФ не наблюдалось. У животных подопытных групп после 20-кратных эпикутанных аппликаций лака ПФ, растворителя, эмали ПФ наблюдалась гипертрофия пе-чени, что проявлялось увеличением ее относительных коэффициентов массы (ОКМ) соот-ветственно на 12,3; 33,8; 11,9% по отношению к контролю (Р ≤ 0,01). Воздействие раствори-теля вызывало увеличение (на 13,6; 13,3% соответственно) ОКМ сердца и почек (Р ≤ 0,01). Статистически значимое увеличение ОКМ селезенки, основного органа кроветворения, на 27,9% (Р ≤ 0,01) по сравнению с контролем отмечалось в группе животных, которым аппли-цировали эмаль ПФ, что согласуется с описанными выше изменениями со стороны гемато-логических показателей.

Таким образом, проведенные исследования позволяют заключить, что эмаль ПФ и составля-ющие ее компоненты (лак ПФ, растворитель) обладают местно-раздражающими свойствами, которые более выражены при действии растворителя. Резорбтивные эффекты изучаемых ком-позиций отмечаются со стороны гематологических, биохимических, иммунологических и дру-гих показателей, которые характеризуют состояние свободнорадикального окисления белков, антиоксидантной системы в организме и обусловлены в основном неблагоприятным действием растворителя.

Показатели аллергизации белых мышей при внутрикожном тестировании краской АК, эма-лью ПФ и растворителем представлены в табл. 3.

67

К концу эксперимента у подопытных животных, которым апплицировали лак ПФ и эмаль ПФ, наблюдалось снижение по сравнению с контролем относительного содержания лимфо-цитов – на 1,4% (Р ≤ 0,05) и 5,7% (Р ≤ 0,01) соответственно. В группе подопытных животных, подвергавшихся воздействию растворителя, регистрировали снижение по отношению к кон-тролю относительного и абсолютного количества лимфоцитов – на 14,4 и 23,1% соответ-ственно (Р ≤ 0,01), а также снижение содержания лейкоцитов периферической крови на 10,1% (Р ≤ 0,05). Лак ПФ и растворитель вызывали у подопытных животных абсолютный эозино-филоцитоз. Наблюдаемый абсолютный и относительный сегментоядерный нейтрофилоци-тоз характерен для группы животных, которым апплицировали растворитель и эмаль ПФ. Как видно из табл. 2, длительное эпикутанное воздействие эмали ПФ и растворителя приво-дит к увеличению уровня общих липидов на 26,6 и 21,4% (Р ≤ 0,01), а воздействие лака ПФ вызывает снижение содержания белков в сыворотке крови на 5,7% (Р ≤ 0,01) по отношению к контролю. К концу эксперимента лак ПФ, растворитель, эмаль ПФ вызывали статистиче-ски значимое увеличение флуоресценции битирозина – на 32,2; 27,4 и 22,6% (Р ≤ 0,01). Ана-логичные по направленности изменения наблюдались со стороны флуоресценции АНС – на 9,1; 26,0 и 52,3% (Р ≤ 0,01). Флуоресценция НАДН и общая железосвязывающая способность сыворотки (ОЖСС) крови у животных всех опытных групп статистически достоверно сни-жались по сравнению с контролем: при воздействии лака ПФ – на 7,8 и 14,5%, растворителя – на 15,3 и 50,0% и эмали ПФ – на 8,4 и 44,9% соответственно. При длительном эпикутанном воздействии эмали ПФ и растворителя интенсивность флуоресценции триптофанилов уве-личивалась на 31 и 30,1% (Р ≤ 0,01). При этом эмаль ПФ усиливала интенсивность белковой флуоресценции на 23,2% (Р ≤ 0,01). В группах животных, которым 20-кратно апплицировали лак ПФ и растворитель, регистрировали увеличение содержания сывороточного церулоплаз-мина – на 17,1 и 23,7% соответственно (Р ≤ 0,01), а воздействие эмали ПФ снижало значения данного показателя на 10,8% (Р ≤ 0,01).

Описанный характер изменения показателей окисления белков и процессов свободной радикальной защиты при длительном эпикутанном воздействии органорастворимых ком-позиций, который, вероятнее всего, обусловлен действием входящих в их состав компонен-тов (лак ПФ, растворитель), более выражен, чем при воздействии водоразбавляемыми ЛКМ. При анализе показателей, характеризующих естественную резистентность и иммунологи-ческую реактивность организма, установлено, что под воздействием растворителя содержа-ние лизоцима в сыворотке крови увеличилось на 17,9%, а действие лака ПФ привело к сни-жению уровня БАСК на 37,9% по отношению к контролю (Р ≤ 0,05). Достоверно значимых изменений изучаемых иммунологических показателей при длительном эпикутанном воз-действии эмали ПФ не наблюдалось. У животных подопытных групп после 20-кратных эпикутанных аппликаций лака ПФ, растворителя, эмали ПФ наблюдалась гипертрофия пе-чени, что проявлялось увеличением ее относительных коэффициентов массы (ОКМ) соот-ветственно на 12,3; 33,8; 11,9% по отношению к контролю (Р ≤ 0,01). Воздействие раствори-теля вызывало увеличение (на 13,6; 13,3% соответственно) ОКМ сердца и почек (Р ≤ 0,01). Статистически значимое увеличение ОКМ селезенки, основного органа кроветворения, на 27,9% (Р ≤ 0,01) по сравнению с контролем отмечалось в группе животных, которым аппли-цировали эмаль ПФ, что согласуется с описанными выше изменениями со стороны гемато-логических показателей.

Таким образом, проведенные исследования позволяют заключить, что эмаль ПФ и составля-ющие ее компоненты (лак ПФ, растворитель) обладают местно-раздражающими свойствами, которые более выражены при действии растворителя. Резорбтивные эффекты изучаемых ком-позиций отмечаются со стороны гематологических, биохимических, иммунологических и дру-гих показателей, которые характеризуют состояние свободнорадикального окисления белков, антиоксидантной системы в организме и обусловлены в основном неблагоприятным действием растворителя.

Показатели аллергизации белых мышей при внутрикожном тестировании краской АК, эма-лью ПФ и растворителем представлены в табл. 3.



Беларуси

68

Т а б л и ц а 3. Показатели аллергизации белых мышей при внутрикожном тестировании краской АК, эмалью ПФ и растворителем, M ± m

ТОЛМ Краска АК Эмаль ПФ Растворитель

Абсолютные значения, 10–2 мм 11,7 ± 1,90** (4,54 ± 1,40)

30,7 ± 3,00*** (8,36 ± 1,30)

5,22 ± 1,52 (3,89 ± 1,47)

Относительные значения, балл 0,67 ± 0,220 (0,18 ± 0,12)

2,67 ± 0,33***,++

(0,18 ± 0,12)0,11 ± 0,11

(0,11 ± 0,11)

П р и м е ч а н и е. Достоверные различия с контрольной группой: 0 – Р < 0,1; * – Р ≤ 0,05; ** – Р ≤ 0,01; *** – Р ≤ 0,001 по критерию t (Стьюдента);++ – Р < 0,01 по критерию Х (Ван-дер-Вардена). В скобках приведены контрольные значения.

Экспериментально установлено, что при внутрикожной провокационной пробе на краску АК установлены положительные кожные реакции у 6 из 12 животных опытной группы и у 2 из 11 в кон-троле. Следовательно, частота сенсибилизации составила 33,3% (за исключением контроля). По ста-тистической значимости относительные показатели кожных реакций у животных опытной группы как по критерию t (Стьюдента), так и по критерию Х (Ван-дер-Вардена) не имели существенных раз-личий (Р > 0,05). Как видно из табл. 3, воздействие краски АК у опытной группы белых мышей вызывает индукцию ГЗТ, которая по интенсивности абсолютного показателя ТОЛМ в 2,58 раза (Р ≤ 0,01) выше, чем у контрольных животных. Однако по интегральному относительному показате-лю ТОЛМ отмечена только статистическая тенденция различий величин в опыте и контроле. Следовательно, краска АК оценивается как слабый аллерген (IV класс аллергенной активности).

Эмаль ПФ при внутрикожном введении в стандартной дозе вызывала формирование у жи-вотных опытной группы высокого уровня ГЗТ: абсолютный показатель ТОЛМ в опыте в 3,67 раза превышал таковой в контроле (Р ≤ 0,001), а относительный показатель ТОЛМ превышал кон-трольный в 14,8 раза (Р ≤ 0,001). При этом положительные кожные реакции определены у 83,3% опытных животных (за исключением контроля), а среднегрупповой относительный показатель ТОЛМ в опыте статистически достоверно превышал контрольный уровень по критериям t (6,8) (Р ≤ 0,001) и Х (8,33) (Р ≤ 0,01), что позволяет отнести эмаль ПФ к сильным аллергенам (I класс аллергенной активности). Поскольку на эмаль ПФ определялся довольно высокий уровень кож-ных реакций в контроле (8,36 ± 1,30), представлялось целесообразным оценить роль растворителя, входящего в состав эмали ПФ, в проявлении неспецифической или специфической аллергенной реакции животных.

Как показали исследования, при внутрикожной сенсибилизации белых мышей растворите-лем частота и выраженность кожных провокационных реакций в опыте существенно не отлича-ются от таковых в контроле как по абсолютному, так и по относительному показателю ТОЛМ. При этом их уровни у животных контрольной группы данной серии опыта по абсолютному по-казателю ТОЛМ были даже ниже (в 2,1 раза), чем у животных контрольной группы в опытах с эмалью ПФ (Р ≤ 0,05). Следовательно, растворитель не обладает сенсибилизирующей способ-ностью и не оказывает существенного влияния на формирование ГЗТ при внутрикожной сенси-билизации эмалью ПФ.

Выводы1. Изученные ЛКМ и их основные составляющие компоненты обладают адгезионными (кро-

ме растворителя) и слабыми местно-раздражающими свойствами, которые более выражены у органорастворимых композиций и обусловлены входящими в их состав растворителями.

2. Кожно-резорбтивные свойства ЛКМ проявляются изменениями со стороны гематологических, биохимических, иммунологических показателей и показателей, характеризующих состояние свободнорадикального окисления белков и антиоксидантной системы в организме. Наблюдае-мые кожно-резорбтивные эффекты краски АК обусловлены в основном ее полимерной основой, а органорастворимой эмали ПФ – действием растворителя.

3. Водно-дисперсионные краски относятся к IV классу аллергенной активности (слабый аллерген), а органорастворимые – к I классу (сильный аллерген). Сенсибилизирующая способ-ность органорастворимых ЛКМ обусловлена их полимерной основой.

68

Т а б л и ц а 3. Показатели аллергизации белых мышей при внутрикожном тестировании краской АК, эмалью ПФ и растворителем, M ± m

ТОЛМ Краска АК Эмаль ПФ Растворитель

Абсолютные значения, 10–2 мм 11,7 ± 1,90** (4,54 ± 1,40)

30,7 ± 3,00*** (8,36 ± 1,30)

5,22 ± 1,52 (3,89 ± 1,47)

Относительные значения, балл 0,67 ± 0,220 (0,18 ± 0,12)

2,67 ± 0,33***,++

(0,18 ± 0,12)0,11 ± 0,11

(0,11 ± 0,11)

П р и м е ч а н и е. Достоверные различия с контрольной группой: 0 – Р < 0,1; * – Р ≤ 0,05; ** – Р ≤ 0,01; *** – Р ≤ 0,001 по критерию t (Стьюдента);++ – Р < 0,01 по критерию Х (Ван-дер-Вардена). В скобках приведены контрольные значения.

Экспериментально установлено, что при внутрикожной провокационной пробе на краску АК установлены положительные кожные реакции у 6 из 12 животных опытной группы и у 2 из 11 в кон-троле. Следовательно, частота сенсибилизации составила 33,3% (за исключением контроля). По ста-тистической значимости относительные показатели кожных реакций у животных опытной группы как по критерию t (Стьюдента), так и по критерию Х (Ван-дер-Вардена) не имели существенных раз-личий (Р > 0,05). Как видно из табл. 3, воздействие краски АК у опытной группы белых мышей вызывает индукцию ГЗТ, которая по интенсивности абсолютного показателя ТОЛМ в 2,58 раза (Р ≤ 0,01) выше, чем у контрольных животных. Однако по интегральному относительному показате-лю ТОЛМ отмечена только статистическая тенденция различий величин в опыте и контроле. Следовательно, краска АК оценивается как слабый аллерген (IV класс аллергенной активности).

Эмаль ПФ при внутрикожном введении в стандартной дозе вызывала формирование у жи-вотных опытной группы высокого уровня ГЗТ: абсолютный показатель ТОЛМ в опыте в 3,67 раза превышал таковой в контроле (Р ≤ 0,001), а относительный показатель ТОЛМ превышал кон-трольный в 14,8 раза (Р ≤ 0,001). При этом положительные кожные реакции определены у 83,3% опытных животных (за исключением контроля), а среднегрупповой относительный показатель ТОЛМ в опыте статистически достоверно превышал контрольный уровень по критериям t (6,8) (Р ≤ 0,001) и Х (8,33) (Р ≤ 0,01), что позволяет отнести эмаль ПФ к сильным аллергенам (I класс аллергенной активности). Поскольку на эмаль ПФ определялся довольно высокий уровень кож-ных реакций в контроле (8,36 ± 1,30), представлялось целесообразным оценить роль растворителя, входящего в состав эмали ПФ, в проявлении неспецифической или специфической аллергенной реакции животных.

Как показали исследования, при внутрикожной сенсибилизации белых мышей растворите-лем частота и выраженность кожных провокационных реакций в опыте существенно не отлича-ются от таковых в контроле как по абсолютному, так и по относительному показателю ТОЛМ. При этом их уровни у животных контрольной группы данной серии опыта по абсолютному по-казателю ТОЛМ были даже ниже (в 2,1 раза), чем у животных контрольной группы в опытах с эмалью ПФ (Р ≤ 0,05). Следовательно, растворитель не обладает сенсибилизирующей способ-ностью и не оказывает существенного влияния на формирование ГЗТ при внутрикожной сенси-билизации эмалью ПФ.

Выводы1. Изученные ЛКМ и их основные составляющие компоненты обладают адгезионными (кро-

ме растворителя) и слабыми местно-раздражающими свойствами, которые более выражены у органорастворимых композиций и обусловлены входящими в их состав растворителями.

2. Кожно-резорбтивные свойства ЛКМ проявляются изменениями со стороны гематологических, биохимических, иммунологических показателей и показателей, характеризующих состояние свободнорадикального окисления белков и антиоксидантной системы в организме. Наблюдае-мые кожно-резорбтивные эффекты краски АК обусловлены в основном ее полимерной основой, а органорастворимой эмали ПФ – действием растворителя.

3. Водно-дисперсионные краски относятся к IV классу аллергенной активности (слабый аллерген), а органорастворимые – к I классу (сильный аллерген). Сенсибилизирующая способ-ность органорастворимых ЛКМ обусловлена их полимерной основой.



Беларуси


1. Требования к постановке экспериментальных исследований для первичной токсикологической оценки и ги-гиенической регламентации веществ (инструкция): утв. МЗ РБ 14.12.2004. Минск, 2004.

2. Справочник по клиническим лабораторным методам исследования / Под ред. Е. А. Кост. М., 1975.3. Л а к о в и ч Д ж. Основы флуоресцентной спектроскопии. М., 1986.4. К р а с и л ь н и к о в А. П., Т и т о в Л. П., Б о р т к е в и ч Л. Г. Методы изучения бактерицидных свойств

сыворотки крови и фагоцитов. Минск, 1984.5. К у з о в к о в а Н. А., З л о т н и к Т. Е., Ж а в р и д С. В. Колориметрические исследования в иммунологии.

Минск, 1992.6. Р е м и з о в П. И., Б а ш м а к о в Г. А. Методы определения естественной (неспецифической) резистентно-

сти организма. Л., 1976.7. Р о к и ц к и й П. Ф. Биологическая статистика. Минск, 1964.

N. N. KRUCHKOVA, L. V. POLOVINKIN, V. V. SHEVLYAKOV, S. V. TKACHEV

COMPARATIVE TOXICOLOGICAL EVALUATION OF PAINT-VARNISH WATER-BASED MATERIALS AND ORGANIC SOLVENTS

(EXPERIMENTAL RESEARCH)

Republican Scientific Practical Center of Hygiene, Minsk, Belarus

Summary

In the article the results of toxicological of research of paint-varnish water-based materials and organic solvents are presented. The method of studying locally irradiating and skin-resorptive properties of paint-varnish compositions is modified by the authors and described. The criteria causing hygienic safety of paint and varnish materials are determined.


1. Требования к постановке экспериментальных исследований для первичной токсикологической оценки и ги-гиенической регламентации веществ (инструкция): утв. МЗ РБ 14.12.2004. Минск, 2004.

2. Справочник по клиническим лабораторным методам исследования / Под ред. Е. А. Кост. М., 1975.3. Л а к о в и ч Д ж. Основы флуоресцентной спектроскопии. М., 1986.4. К р а с и л ь н и к о в А. П., Т и т о в Л. П., Б о р т к е в и ч Л. Г. Методы изучения бактерицидных свойств

сыворотки крови и фагоцитов. Минск, 1984.5. К у з о в к о в а Н. А., З л о т н и к Т. Е., Ж а в р и д С. В. Колориметрические исследования в иммунологии.

Минск, 1992.6. Р е м и з о в П. И., Б а ш м а к о в Г. А. Методы определения естественной (неспецифической) резистентно-

сти организма. Л., 1976.7. Р о к и ц к и й П. Ф. Биологическая статистика. Минск, 1964.

N. N. KRUCHKOVA, L. V. POLOVINKIN, V. V. SHEVLYAKOV, S. V. TKACHEV

COMPARATIVE TOXICOLOGICAL EVALUATION OF PAINT-VARNISH WATER-BASED MATERIALS AND ORGANIC SOLVENTS

(EXPERIMENTAL RESEARCH)

Republican Scientific Practical Center of Hygiene, Minsk, Belarus

Summary

In the article the results of toxicological of research of paint-varnish water-based materials and organic solvents are presented. The method of studying locally irradiating and skin-resorptive properties of paint-varnish compositions is modified by the authors and described. The criteria causing hygienic safety of paint and varnish materials are determined.



Беларуси

70


УДК 612.084 /612.085.2/612.146/612.273.2

В. В. ШИЛОВ, Е. М. ТУМАР, А. Е. МАШКОВИЧ, А. О. КОЗМИДИАДИ, Н. Г. НАДИНА

СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОТИВОИШЕМИЧЕСКИХ, ВАЗОДИЛАТАТОРНЫХ И АНТИГИПЕРТЕНЗИВНЫХ СВОЙСТВ ТРИМЕТАЗИДИНА,

МG-ТАУРАТА И L-АРГИНИНА СУКЦИНАТА В ОПЫТАХ in vivo И in viTro

Научно-производственный центр «Институт фармакологии и биохимии НАН Беларуси», Минск


Введение. Антиангинальный препарат триметазидин активно используется для лечения сердечно-сосудистых заболеваний различной этиологии. Однако фундаментальных научных иссле-дований этого препарата, проведенных на моделях изолированного сердца и сосудов при исклю-чении нейрогуморального контроля организма, имеется ограниченное количество [1]. Кроме того, кардиопротекторное действие триметазидина изучалось лишь в небольших клинических иссле-дованиях. С этой точки зрения представляет интерес изучение фармакологической эффективно-сти триметазидина в сравнении с другими средствами, в частности с препаратами на основе ами-нокислот аргинина и таурина, обладающими противоишемическими, вазодилататорными и антигипертензивными свойствами. Известно, что L-аргинин оказывает определенный защит-ный эффект при стабильной стенокардии напряжения и начальных стадиях артериальной гипертен-зии, а таурин снижает риск развития сердечной недостаточности и аритмий, индуцированных ишемией [2]. В ряде экспериментальных работ была показана способность L-аргинина и таурина ослаблять эффект ишемии и реперфузионного поражения миокарда [3]. Имеются также данные об антигипертензивных свойствах таурина и триметазидина [4, 5].

Цель исследования – сравнение кардиопротекторных свойств трех препаратов: триметазидина, Мg-таурата и L-аргинина сукцината.

Материалы и методы исследования. В экспериментах изучали действие триметазидина («Предуктал», Les Lab. Servier, Франция), Мg-таурата и L-аргинина сукцината (ИФОХ НАН Бела-руси). Противоишемическую активность соединений оценивали на классической модели изолиро-ванного, перфузируемого по Лангендорфу, сердца крыс [6]. Для этих целей использовали 86 крыс-самцов линии Wistar массой 330–370 г. Вазодилататорные свойства тестировали на препаратах вос-ходящей дуги аорты длиной 5,0 мм, которые изолировали из сердца 34 крыс-самцов массой 450–500 г. Препаратами сравнения служили карведилол («Кардивас», Sun Pharmaceutical Industries Ltd., Ин-дия) и верапамила гидрохлорид (Sigma, США). Сокращения левого желудочка и аорты регистри-ровали датчиком TSD-125C. Для перфузии использовали раствор Кребса Хензелейта (t = 37°С, рН 7,4), насыщенный карбогеном. В течение 30 мин создавали cубтотальную 90%-ную ишемию путем снижения скорости перфузии с 12 до 1,2 мл/мин [1]. Реперфузионный период длился 30 мин. Пре-параты вводили в перфузионный раствор за 15 мин до создания ишемии.

Триметазидин дополнительно тестировали при 50%-ной ишемии длительностью 60 мин, инфу-зируя его в ишемический и реперфузионный периоды. Оценивали силу изометрического сокращения (СИС), максимальную скорость сокращения (МСС), максимальную скорость расслабления (МСР), время сокращения (ВС), время расслабления (ВР), частоту сердечных сокращений (ЧСС), а также развиваемую миокардом мощность (ММ), которую рассчитывали по формуле ММ = СИС⋅ЧСС.

При исследовании вазодилататорных свойств препаратов регистрировали СИС восходящей дуги аорты после предварительной нагрузки в 2,0 г. Сокращения инициировали инфузией норадре-налина в концентрации 1⋅10–5 М. Для оценки антигипертензивной эффективности измеряли арте-

70


УДК 612.084 /612.085.2/612.146/612.273.2

В. В. ШИЛОВ, Е. М. ТУМАР, А. Е. МАШКОВИЧ, А. О. КОЗМИДИАДИ, Н. Г. НАДИНА

СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОТИВОИШЕМИЧЕСКИХ, ВАЗОДИЛАТАТОРНЫХ И АНТИГИПЕРТЕНЗИВНЫХ СВОЙСТВ ТРИМЕТАЗИДИНА,

МG-ТАУРАТА И L-АРГИНИНА СУКЦИНАТА В ОПЫТАХ in vivo И in viTro



Введение. Антиангинальный препарат триметазидин активно используется для лечения сердечно-сосудистых заболеваний различной этиологии. Однако фундаментальных научных иссле-дований этого препарата, проведенных на моделях изолированного сердца и сосудов при исклю-чении нейрогуморального контроля организма, имеется ограниченное количество [1]. Кроме того, кардиопротекторное действие триметазидина изучалось лишь в небольших клинических иссле-дованиях. С этой точки зрения представляет интерес изучение фармакологической эффективно-сти триметазидина в сравнении с другими средствами, в частности с препаратами на основе ами-нокислот аргинина и таурина, обладающими противоишемическими, вазодилататорными и антигипертензивными свойствами. Известно, что L-аргинин оказывает определенный защит-ный эффект при стабильной стенокардии напряжения и начальных стадиях артериальной гипертен-зии, а таурин снижает риск развития сердечной недостаточности и аритмий, индуцированных ишемией [2]. В ряде экспериментальных работ была показана способность L-аргинина и таурина ослаблять эффект ишемии и реперфузионного поражения миокарда [3]. Имеются также данные об антигипертензивных свойствах таурина и триметазидина [4, 5].

Цель исследования – сравнение кардиопротекторных свойств трех препаратов: триметазидина, Мg-таурата и L-аргинина сукцината.

Материалы и методы исследования. В экспериментах изучали действие триметазидина («Предуктал», Les Lab. Servier, Франция), Мg-таурата и L-аргинина сукцината (ИФОХ НАН Бела-руси). Противоишемическую активность соединений оценивали на классической модели изолиро-ванного, перфузируемого по Лангендорфу, сердца крыс [6]. Для этих целей использовали 86 крыс-самцов линии Wistar массой 330–370 г. Вазодилататорные свойства тестировали на препаратах вос-ходящей дуги аорты длиной 5,0 мм, которые изолировали из сердца 34 крыс-самцов массой 450–500 г. Препаратами сравнения служили карведилол («Кардивас», Sun Pharmaceutical Industries Ltd., Ин-дия) и верапамила гидрохлорид (Sigma, США). Сокращения левого желудочка и аорты регистри-ровали датчиком TSD-125C. Для перфузии использовали раствор Кребса Хензелейта (t = 37°С, рН 7,4), насыщенный карбогеном. В течение 30 мин создавали cубтотальную 90%-ную ишемию путем снижения скорости перфузии с 12 до 1,2 мл/мин [1]. Реперфузионный период длился 30 мин. Пре-параты вводили в перфузионный раствор за 15 мин до создания ишемии.

Триметазидин дополнительно тестировали при 50%-ной ишемии длительностью 60 мин, инфу-зируя его в ишемический и реперфузионный периоды. Оценивали силу изометрического сокращения (СИС), максимальную скорость сокращения (МСС), максимальную скорость расслабления (МСР), время сокращения (ВС), время расслабления (ВР), частоту сердечных сокращений (ЧСС), а также развиваемую миокардом мощность (ММ), которую рассчитывали по формуле ММ = СИС⋅ЧСС.

При исследовании вазодилататорных свойств препаратов регистрировали СИС восходящей дуги аорты после предварительной нагрузки в 2,0 г. Сокращения инициировали инфузией норадре-налина в концентрации 1⋅10–5 М. Для оценки антигипертензивной эффективности измеряли арте-



Беларуси

71

риальное давление в хвостовой артерии у спонтанно гипертензивных крыс линии SHR (35 сам-цов массой 220–225 г) неинвазивным методом [7]. Препараты вводили жестким зондом внутри-желудочно в дозе 50 мг/кг в 2 мл физиологического раствора. Через 1 ч после введения исследуемых препаратов регистрировали систолическое (САД), диастолическое (ДАД), среднее артериальное давление (срАД) и ЧСС. В качестве препаратов сравнения использовали эналапри-ла малеат («Белмедпрепараты», Беларусь) и каптоприл («Борисовский завод медицинских пре-паратов», Беларусь) в той же дозе. Контрольная группа животных получала физиологический раствор в эквивалентном объеме.

Результаты и их обсуждение. Проведенные исследования показали, что Mg-таурат, L-аргинина сукцинат и триметазидин, добавленные в перфузионный раствор в концентрациях от 1⋅10–9 до 1⋅10–6 М, не оказывают существенного влияния на функциональную активность изолированного, спонтанно сокращающегося сердца. При повышении концентрации препаратов в растворе до 1⋅10–6–5⋅10–5 М отмечался отрицательный инотропный эффект (табл. 1). Если у Mg-таурата и L-аргинина сукцината он составлял 12–19% (Р < 0,01–0,001), то у триметазидина этот эффект был значительно больше – 36–48% (Р < 0,01–0,001). Следует отметить, что ЧСС и временные показате-ли биомеханики при этом не изменялись. Ранее на изолированных папиллярных мышцах крыс было установлено, что триметазидин в условиях кислородной перфузии на 30% снижает силу и скорость изометрического сокращения [8]. Отмечено также, что данный препарат на 40% уменьшает внутриклеточный приток Ca2+ и активность Nа+-, K+- ATФазы, что и является наи-более вероятной причиной его отрицательного инотропного эффекта [9, 10]. При 90%-ной ише-мии в контрольной группе СИС снижалась на 57%, МСС – на 71, ЧСС – на 83%. В наибольшей степени падала скорость расслабления (–88%). Введение Mg-таурата, L-аргинина сукцината и триметазиди-на в доишемический период не стимулировало инотропную функции сердца в условиях ишемии (табл. 2). При этом, как ни парадоксально, при реперфузии отмечался прямо противоположный эффект: показатели СИС, МСС, МСР, ММ под влиянием исследованных соединений оказались на 12–22% (Р < 0,01–0,001) меньше, чем в контроле. Это говорит о том, что данные препараты, по-видимому, усугубляют реперфузионные повреждения миокарда. Более детально действие три-метазидина было изучено нами на модели субтотальной 50%-ной ишемии.

Т а б л и ц а 1. Влияние Mg-таурата, триметазидина и L-аргинина сукцината на показатели биомеханики изолированного сердца крыс линии Wistar (n = 62) в условиях нормальной перфузии (скорость − 12 мл/мин,

pO2 ≥ 500 мм рт. ст.)


До введения препарата После введения препарата в концентрации 5⋅10−5 М

Контроль Mg-таурат ТриметазидинL-аргинина

сукцинатКонтроль Mg-таурат Триметазидин L-аргинина

сукцинат

СИС, г 11 ± 1 12 ± 1 12 ± 1 12 ± 1 10 ± 2 10 ± 1** 8 ± 1** 10 ± 1*ЧСС, уд/мин 206 ± 10 221 ± 17 207 ± 7 220 ± 11 210 ± 12 223 ± 7 182 ± 19 222 ± 8МСС, г/с 205 ± 15 215 ± 10 220 ± 12 214 ± 10 200 ± 12 174 ± 9** 123 ± 17** 188 ± 11*МСР, г/с 150 ± 10 165 ± 8 172 ± 17 168 ± 15 145 ± 12 135 ± 6** 89 ± 12** 148 ± 7*ВС, мс 74 ± 2 72 ± 1 72 ± 3 73 ± 2 73 ± 2 71 ± 1 67 ± 3 73 ± 2ВР, мс 102 ± 3 106 ± 5 101 ± 3 100 ± 3 101 ± 3 103 ± 2 98 ± 2 99 ± 3ММ, г/с 40 ± 4 41 ± 7 45 ± 8 43 ± 7 41 ± 5 33 ± 2** 25 ± 3** 35 ± 3*

П р и м е ч а н и е. Достоверность различий между показателями биомеханики до и после введения препаратов: * − Р < 0,01; ** − Р < 0,001. СИС − сила изометрического сокращения; ЧСС − частота сердечных сокращений; МСС− максимальная скорость сокращения; МСР − максимальная скорость расслабления; ВС – время сокращения; ВР − время расслабления; ММ – мощность миокарда.

Установлено, что триметазидин, который добавляли в раствор в кумулятивных концентрациях 1⋅10–5, 2⋅10–5, 3⋅10–5, 4⋅10–5 и 5⋅10–5 М во время 60-минутной ишемической перфузии, ухудшает со-кратительную способность сердечной мышцы. Степень реперфузионной депрессии контрактиль-

71

риальное давление в хвостовой артерии у спонтанно гипертензивных крыс линии SHR (35 сам-цов массой 220–225 г) неинвазивным методом [7]. Препараты вводили жестким зондом внутри-желудочно в дозе 50 мг/кг в 2 мл физиологического раствора. Через 1 ч после введения исследуемых препаратов регистрировали систолическое (САД), диастолическое (ДАД), среднее артериальное давление (срАД) и ЧСС. В качестве препаратов сравнения использовали эналапри-ла малеат («Белмедпрепараты», Беларусь) и каптоприл («Борисовский завод медицинских пре-паратов», Беларусь) в той же дозе. Контрольная группа животных получала физиологический раствор в эквивалентном объеме.

Результаты и их обсуждение. Проведенные исследования показали, что Mg-таурат, L-аргинина сукцинат и триметазидин, добавленные в перфузионный раствор в концентрациях от 1⋅10–9 до 1⋅10–6 М, не оказывают существенного влияния на функциональную активность изолированного, спонтанно сокращающегося сердца. При повышении концентрации препаратов в растворе до 1⋅10–6–5⋅10–5 М отмечался отрицательный инотропный эффект (табл. 1). Если у Mg-таурата и L-аргинина сукцината он составлял 12–19% (Р < 0,01–0,001), то у триметазидина этот эффект был значительно больше – 36–48% (Р < 0,01–0,001). Следует отметить, что ЧСС и временные показате-ли биомеханики при этом не изменялись. Ранее на изолированных папиллярных мышцах крыс было установлено, что триметазидин в условиях кислородной перфузии на 30% снижает силу и скорость изометрического сокращения [8]. Отмечено также, что данный препарат на 40% уменьшает внутриклеточный приток Ca2+ и активность Nа+-, K+- ATФазы, что и является наи-более вероятной причиной его отрицательного инотропного эффекта [9, 10]. При 90%-ной ише-мии в контрольной группе СИС снижалась на 57%, МСС – на 71, ЧСС – на 83%. В наибольшей степени падала скорость расслабления (–88%). Введение Mg-таурата, L-аргинина сукцината и триметазиди-на в доишемический период не стимулировало инотропную функции сердца в условиях ишемии (табл. 2). При этом, как ни парадоксально, при реперфузии отмечался прямо противоположный эффект: показатели СИС, МСС, МСР, ММ под влиянием исследованных соединений оказались на 12–22% (Р < 0,01–0,001) меньше, чем в контроле. Это говорит о том, что данные препараты, по-видимому, усугубляют реперфузионные повреждения миокарда. Более детально действие три-метазидина было изучено нами на модели субтотальной 50%-ной ишемии.

Т а б л и ц а 1. Влияние Mg-таурата, триметазидина и L-аргинина сукцината на показатели биомеханики изолированного сердца крыс линии Wistar (n = 62) в условиях нормальной перфузии (скорость − 12 мл/мин,

pO2 ≥ 500 мм рт. ст.)


До введения препарата После введения препарата в концентрации 5⋅10−5 М


сукцинатКонтроль Mg-таурат Триметазидин L-аргинина

сукцинат

СИС, г 11 ± 1 12 ± 1 12 ± 1 12 ± 1 10 ± 2 10 ± 1** 8 ± 1** 10 ± 1*ЧСС, уд/мин 206 ± 10 221 ± 17 207 ± 7 220 ± 11 210 ± 12 223 ± 7 182 ± 19 222 ± 8МСС, г/с 205 ± 15 215 ± 10 220 ± 12 214 ± 10 200 ± 12 174 ± 9** 123 ± 17** 188 ± 11*МСР, г/с 150 ± 10 165 ± 8 172 ± 17 168 ± 15 145 ± 12 135 ± 6** 89 ± 12** 148 ± 7*ВС, мс 74 ± 2 72 ± 1 72 ± 3 73 ± 2 73 ± 2 71 ± 1 67 ± 3 73 ± 2ВР, мс 102 ± 3 106 ± 5 101 ± 3 100 ± 3 101 ± 3 103 ± 2 98 ± 2 99 ± 3ММ, г/с 40 ± 4 41 ± 7 45 ± 8 43 ± 7 41 ± 5 33 ± 2** 25 ± 3** 35 ± 3*

П р и м е ч а н и е. Достоверность различий между показателями биомеханики до и после введения препаратов: * − Р < 0,01; ** − Р < 0,001. СИС − сила изометрического сокращения; ЧСС − частота сердечных сокращений; МСС− максимальная скорость сокращения; МСР − максимальная скорость расслабления; ВС – время сокращения; ВР − время расслабления; ММ – мощность миокарда.

Установлено, что триметазидин, который добавляли в раствор в кумулятивных концентрациях 1⋅10–5, 2⋅10–5, 3⋅10–5, 4⋅10–5 и 5⋅10–5 М во время 60-минутной ишемической перфузии, ухудшает со-кратительную способность сердечной мышцы. Степень реперфузионной депрессии контрактиль-



Беларуси

72

ной функции в опытной группе животных была достоверно (Р < 0,05) выше: величина СИС при инфузии триметазидина составила только 15 ± 6% по отношению к исходным значениям, тогда как в контроле – 44 ± 9%. После введения препарата отмечалось также снижение ЧСС на 30%. Кроме того, имело место негативное влияние триметазидина на силу, скорость сердечных сокращений и ЧСС в постишемический период, причем величина этого эффекта напрямую зависела от дозы введенного препарата. Если при концентрации триметазидина в растворе 1⋅10–6 М СИС снижалась в среднем на 20%, то при 1⋅10–5 и 5⋅10–5 М – соответственно на 45 и 56%. ЧСС падала в этих услови-ях на 60–80% (Р < 0,02–0,001), что в конечном счете приводило к значительной депрессии ММ. Следует подчеркнуть, что в 50% случаев состояние ишемизированного миокарда под влиянием триметазидина ухудшалось до такой степени, что отмечались прекращение сократительной функ-ции и необратимая остановка сердца.

Т а б л и ц а 2. Эффект Mg-таурата, триметазидина и L-аргинина сукцината, введенных в дозе 5⋅10−5 М, на сокра-тительную функцию изолированного сердца крыс линии Wistar (n = 55) при субтотальной 90%-ной ишемии

и реперфузии, %


Ишемия Реперфузионный период


сукцинатКонтроль Mg-таурат Триметазидин

L-аргининасукцинат

СИС 43 ± 13 25 ± 7 42 ± 10 39 ± 8 31 ± 6 14± 3*** 15 ± 4*** 9 ± 3****ЧСС 17 ± 6 16 ± 5 18 ± 5 6 ± 2 97 ± 6 91 ± 6 92 ± 10 103 ± 2МСС 29 ± 9 12 ±4 27 ± 8 24 ± 5 30 ± 6 15 ± 4* 17 ± 4* 8 ± 2****МСР 12 ± 4 8 ± 3 10 ± 4 9 ± 2 31 ± 6 16 ± 6* 19 ± 3* 9 ± 3*ММ 8 ± 4 4 ± 1 7 ± 3 2 ± 1 29 ± 6 11 ± 4*** 13 ± 5*** 9 ± 3***

П р и м е ч а н и е. Показатели биомеханики выражены в % к исходным значениям до ишемии, которые приняты за 100%. Достоверность различий между контролем и опытными группами: * − Р < 0,05; ** − Р < 0,02; *** − Р < 0,01; **** − Р < 0,001. Обозначения, как в табл. 1.

Полученные данные согласуются с результатами исследований по моделированию ишемии, созданной путем окклюзии коронарной артерии у животных различных видов (собак, свиней, крыс), и свидетельствуют о полном отсутствии противоишемического эффекта триметазидина [11]. При внутривенном введении препарата за 15 мин до окклюзии наблюдалось 60%-ное сниже-ние внутрижелудочкового давления при реперфузии, в то время как в контроле ишемические повреждения сократительной функции были менее значительными (50%). Следует подчеркнуть, что уровень потребления кислорода, содержание свободных радикалов и макроэргов (АТФ, АДФ, АМФ) при этом в экспериментальной и опытной группах не различались.

Сходные результаты получены и в других работах: триметазидин не защищал миокард от развития ишемической контрактуры и аритмий [12, 13]. Кроме того, в масштабном, рандомизи-рованном, плацебо-контролируемом Европейском клиническом исследовании «EMIP-FR» (2000 г.), в котором принимало участие около 20 000 человек, было установлено, что введение триметази-дина при однократной и длительной внутривенной инфузии не снижает показателя смертности у больных инфарктом миокарда.

Вазодилататорные эффекты таурина, L-аргинина и триметазидина были описаны ранее [14, 15]. Результаты проведенного нами исследования показали, что Mg-таурат обладает наибо-лее выраженными сосудорасширяющими свойствами. Он расслаблял аорту на 45,8 ± 4,4% (Р < 0,001), в то время как эффекты триметазидина и L-аргинина сукцината были значительно меньше и со-ставили соответственно 12,9 ± 3,6% (Р < 0,02) и 8,3 ± 3,9% (Р < 0,05). Следует отметить, что концентрация Mg-таурата в растворе при этом составляла 1⋅10–5 М, а триметазидина и L-аргинина – 5⋅10–5 М, т. е. вазодилататорный эффект Mg-таурата был на порядок больше. В способности рас-слаблять артериальные сосуды Mg-таурат уступал карведилолу, который в концентрации 5⋅10–5 М

72

ной функции в опытной группе животных была достоверно (Р < 0,05) выше: величина СИС при инфузии триметазидина составила только 15 ± 6% по отношению к исходным значениям, тогда как в контроле – 44 ± 9%. После введения препарата отмечалось также снижение ЧСС на 30%. Кроме того, имело место негативное влияние триметазидина на силу, скорость сердечных сокращений и ЧСС в постишемический период, причем величина этого эффекта напрямую зависела от дозы введенного препарата. Если при концентрации триметазидина в растворе 1⋅10–6 М СИС снижалась в среднем на 20%, то при 1⋅10–5 и 5⋅10–5 М – соответственно на 45 и 56%. ЧСС падала в этих услови-ях на 60–80% (Р < 0,02–0,001), что в конечном счете приводило к значительной депрессии ММ. Следует подчеркнуть, что в 50% случаев состояние ишемизированного миокарда под влиянием триметазидина ухудшалось до такой степени, что отмечались прекращение сократительной функ-ции и необратимая остановка сердца.

Т а б л и ц а 2. Эффект Mg-таурата, триметазидина и L-аргинина сукцината, введенных в дозе 5⋅10−5 М, на сокра-тительную функцию изолированного сердца крыс линии Wistar (n = 55) при субтотальной 90%-ной ишемии

и реперфузии, %


Ишемия Реперфузионный период


сукцинатКонтроль Mg-таурат Триметазидин

L-аргининасукцинат

СИС 43 ± 13 25 ± 7 42 ± 10 39 ± 8 31 ± 6 14± 3*** 15 ± 4*** 9 ± 3****ЧСС 17 ± 6 16 ± 5 18 ± 5 6 ± 2 97 ± 6 91 ± 6 92 ± 10 103 ± 2МСС 29 ± 9 12 ±4 27 ± 8 24 ± 5 30 ± 6 15 ± 4* 17 ± 4* 8 ± 2****МСР 12 ± 4 8 ± 3 10 ± 4 9 ± 2 31 ± 6 16 ± 6* 19 ± 3* 9 ± 3*ММ 8 ± 4 4 ± 1 7 ± 3 2 ± 1 29 ± 6 11 ± 4*** 13 ± 5*** 9 ± 3***

П р и м е ч а н и е. Показатели биомеханики выражены в % к исходным значениям до ишемии, которые приняты за 100%. Достоверность различий между контролем и опытными группами: * − Р < 0,05; ** − Р < 0,02; *** − Р < 0,01; **** − Р < 0,001. Обозначения, как в табл. 1.

Полученные данные согласуются с результатами исследований по моделированию ишемии, созданной путем окклюзии коронарной артерии у животных различных видов (собак, свиней, крыс), и свидетельствуют о полном отсутствии противоишемического эффекта триметазидина [11]. При внутривенном введении препарата за 15 мин до окклюзии наблюдалось 60%-ное сниже-ние внутрижелудочкового давления при реперфузии, в то время как в контроле ишемические повреждения сократительной функции были менее значительными (50%). Следует подчеркнуть, что уровень потребления кислорода, содержание свободных радикалов и макроэргов (АТФ, АДФ, АМФ) при этом в экспериментальной и опытной группах не различались.

Сходные результаты получены и в других работах: триметазидин не защищал миокард от развития ишемической контрактуры и аритмий [12, 13]. Кроме того, в масштабном, рандомизи-рованном, плацебо-контролируемом Европейском клиническом исследовании «EMIP-FR» (2000 г.), в котором принимало участие около 20 000 человек, было установлено, что введение триметази-дина при однократной и длительной внутривенной инфузии не снижает показателя смертности у больных инфарктом миокарда.

Вазодилататорные эффекты таурина, L-аргинина и триметазидина были описаны ранее [14, 15]. Результаты проведенного нами исследования показали, что Mg-таурат обладает наибо-лее выраженными сосудорасширяющими свойствами. Он расслаблял аорту на 45,8 ± 4,4% (Р < 0,001), в то время как эффекты триметазидина и L-аргинина сукцината были значительно меньше и со-ставили соответственно 12,9 ± 3,6% (Р < 0,02) и 8,3 ± 3,9% (Р < 0,05). Следует отметить, что концентрация Mg-таурата в растворе при этом составляла 1⋅10–5 М, а триметазидина и L-аргинина – 5⋅10–5 М, т. е. вазодилататорный эффект Mg-таурата был на порядок больше. В способности рас-слаблять артериальные сосуды Mg-таурат уступал карведилолу, который в концентрации 5⋅10–5 М



Беларуси

73

обеспечивал 100%-ное расслабление, однако его эффект был сопоставим с эффектом верапамила гидрохлорида (1⋅10–5 М) , который составлял 43,1 ± 3,5%. L-аргинина сукцинат, Mg-таурат и три-метазидин, в отличие от препаратов сравнения эналаприла малеата и каптоприла, не оказывали существенного влияния на САД, ДАД и срАД при однократном интрагастральном введении крысам линии SHR в дозе 50 мг/кг (табл. 3). ЧСС экспериментальных животных при этом также не изменялась.

Т а б л и ц а 3. Влияние Mg-таурата, триметазидина, L-аргинина сукцината, эналаприла малеата и каптоприла на показатели артериального давления и частоту сердечных сокращений спонтанно гипертензивных

крыс (n = 35)

Группа

САД, мм рт. ст. ДАД, мм рт. ст. срАД, мм рт. ст. ЧСС, уд/мин

до введения после введения до введения после

введения до введения после введения до введения после

введения

Контроль 149,6 ± 2,1 158,2 ± 4,3 108,4 ± 2,3 117,6 ± 3,6 123,8 ± 6,5 131,2 ± 3,6 368,0 ± 16,5 384,0 ± 11,9Эналаприла малеат 147,6 ± 6,2 127,0 ± 5,9***††† 106,0 ± 5,7 92,6 ± 4,6**††† 126,2 ± 5,0 104,0 ± 4,7***††† 397,4 ± 24,9 414,6 ± 24,6Каптоприл 148,0 ± 6,7 135,2 ± 7,9*† 113,0 ± 5,8 95,8 ± 4,4***††† 126,4 ± 5,1 109,0 ± 5,2***††† 384,0 ± 20,3 391,0 ± 16,6Триметазидин 146,0 ± 5,2 141,9 ± 6,1 115,0 ± 3,3 115,2 ± 4,1 128,5 ± 3,9 126,4 ± 5,0 403,5 ± 14,3 415,4 ± 10,8Mg-таурат 145,8 ± 5,0 150,5 ± 7,1 114,7 ± 3,6 120,1 ± 7,3 124,7 ± 5,5 133,0 ± 7,2 390,4 ± 18,0 387,6 ± 17,8L-аргинина сукцинат 144,7 ± 5,1 148,8 ± 5,7 110,0 ± 6,0 111,0 ± 2,3 127,8 ± 4,0 126,9 ± 3,3 387,1 ± 10,9 390,0 ± 15,1

П р и м е ч а н и е. Достоверность различий между показателями до и после введения препаратов: * − Р < 0,05; ** − Р < 0,02; *** − Р < 0,01; между контролем и экспериментальными группами: † − Р < 0,05; †† − Р < 0,02; ††† − Р < 0,01. САД – систолическое артериальное давление; ДАД – диастолическое артериальное давление; срАД − среднее арте-риальное давление; ЧСС − частота сердечных сокращений.

Выводы1. На модели изолированного сердца крыс в услових субтотальной ишемии предварительная

инфузия триметазидина, Mg-таурата и L-аргинина сукцината в концентрации 5⋅10–5 М вызывает отрицательный инотропный эффект и не защищает миокард от реперфузионных повреждений. Отрицательный инотропный эффект триметазидина наиболее выражен, а использование его в реперфузионный период в 50% случаев приводило к необратимой остановке сердца.

2. Mg-таурат (1⋅10–5 М), исследованный на изолированных артериальных сосудах, вызыва-ет более значительную вазодилатацию, чем триметазидин (5⋅10–5 М) и L-аргинина сукцинат (5⋅10–5 М), а величина этого эффекта сравнима с сосудорасширяющим действием верапамила гидрохлорида.

3. При однократном введении в дозе 50 мг/кг триметазидин, L-аргинина сукцинат и Mg-таурат не изменяют показатели САД и ДАД и не влияют на ЧСС спонтанно гипертензивных крыс.


1. A l l i b a r d i S., C h i e r c h i a S. L., M a r g o n a t o V. et al. // Cardiovasc. Drugs Ther. 1998. Vol. 12, N 6. P. 543–549.2. C h a h i n e R., F e n g J. // Arzneimittelforschung. 1998. Vol. 48, N 4. P. 360–364.3. I k i z l e r M., D e r n e k S., S e v i n B. et al. // Anadolu. Kardiyol. Derg. 2003. Vol. 3, N 4. P. 303–308.4. M i l i t a n t e J. D., L o m b a r d i n i J. B. // Amino Acids. 2002. Vol. 23, N 4. Р. 381–393.5. T a i r a N., I m a i Y., H i w a t a r i M. // Jpn. J. Pharmacol. 1980. Vol. 30, N 4. Р. 449–461.6. L a n g e n d o r f f O. // Pflug. Arch. 1895. Vol. 61. Р. 291–332.7. H u s a i n К., M e j i a J., L a l l a J. // Mol. Cell. Biochem. 2006. Vol. 289, N 1–2. P. 175–183.8. S u g i m o t o J., N a g a t a M., M o r i t a M. // Clin. Exp. Pharmacol. Physiol. 1978. Vol. 5, N 1. P. 7–21.9. K i y o s u e T., N a k a m u r a S., A r i t a M. // J. Mol. Cell. Cardiol. 1986. Vol. 18, N 12. P. 1301–1311.10. H i s a t o m e I., I s h i k o R., T a n a k a Y. et al. // J. Pharmacol. 1991. Vol. 195, N 3. P. 381–388. 11. M o r i l l a s P., H e r n a n d e z A., P a l l a r e s V. et al. // Arch. Cardiol. Mex. 2004. Vol. 74, N 4. P. 262–270. 12. I s k i t A. B., G u c M. O. // Pharmacol. Res. 1996. Vol. 34, N 1–2. P. 17–23.13. R u i z–M e a n a M., G a r c i a–D o r a d o D., J u l i a M. et al. // Cardiovasc. Res. 1996. Vol. 32, N 3. P. 587–592.14. A b e b e W., M o z a f f a r i M. S. // Vascul. Pharmacol. 2003. Vol. 40, N 4. P. 219–228.15. S t a n l e y W. C., M a r z i l l i M. // Fundam. Clin. Pharmacol. 2003. Vol. 17, N 2. P. 133–145.

73

обеспечивал 100%-ное расслабление, однако его эффект был сопоставим с эффектом верапамила гидрохлорида (1⋅10–5 М) , который составлял 43,1 ± 3,5%. L-аргинина сукцинат, Mg-таурат и три-метазидин, в отличие от препаратов сравнения эналаприла малеата и каптоприла, не оказывали существенного влияния на САД, ДАД и срАД при однократном интрагастральном введении крысам линии SHR в дозе 50 мг/кг (табл. 3). ЧСС экспериментальных животных при этом также не изменялась.

Т а б л и ц а 3. Влияние Mg-таурата, триметазидина, L-аргинина сукцината, эналаприла малеата и каптоприла на показатели артериального давления и частоту сердечных сокращений спонтанно гипертензивных

крыс (n = 35)

Группа

САД, мм рт. ст. ДАД, мм рт. ст. срАД, мм рт. ст. ЧСС, уд/мин

до введения после введения до введения после

введения до введения после введения до введения после

введения

Контроль 149,6 ± 2,1 158,2 ± 4,3 108,4 ± 2,3 117,6 ± 3,6 123,8 ± 6,5 131,2 ± 3,6 368,0 ± 16,5 384,0 ± 11,9Эналаприла малеат 147,6 ± 6,2 127,0 ± 5,9***††† 106,0 ± 5,7 92,6 ± 4,6**††† 126,2 ± 5,0 104,0 ± 4,7***††† 397,4 ± 24,9 414,6 ± 24,6Каптоприл 148,0 ± 6,7 135,2 ± 7,9*† 113,0 ± 5,8 95,8 ± 4,4***††† 126,4 ± 5,1 109,0 ± 5,2***††† 384,0 ± 20,3 391,0 ± 16,6Триметазидин 146,0 ± 5,2 141,9 ± 6,1 115,0 ± 3,3 115,2 ± 4,1 128,5 ± 3,9 126,4 ± 5,0 403,5 ± 14,3 415,4 ± 10,8Mg-таурат 145,8 ± 5,0 150,5 ± 7,1 114,7 ± 3,6 120,1 ± 7,3 124,7 ± 5,5 133,0 ± 7,2 390,4 ± 18,0 387,6 ± 17,8L-аргинина сукцинат 144,7 ± 5,1 148,8 ± 5,7 110,0 ± 6,0 111,0 ± 2,3 127,8 ± 4,0 126,9 ± 3,3 387,1 ± 10,9 390,0 ± 15,1

П р и м е ч а н и е. Достоверность различий между показателями до и после введения препаратов: * − Р < 0,05; ** − Р < 0,02; *** − Р < 0,01; между контролем и экспериментальными группами: † − Р < 0,05; †† − Р < 0,02; ††† − Р < 0,01. САД – систолическое артериальное давление; ДАД – диастолическое артериальное давление; срАД − среднее арте-риальное давление; ЧСС − частота сердечных сокращений.

Выводы1. На модели изолированного сердца крыс в услових субтотальной ишемии предварительная

инфузия триметазидина, Mg-таурата и L-аргинина сукцината в концентрации 5⋅10–5 М вызывает отрицательный инотропный эффект и не защищает миокард от реперфузионных повреждений. Отрицательный инотропный эффект триметазидина наиболее выражен, а использование его в реперфузионный период в 50% случаев приводило к необратимой остановке сердца.

2. Mg-таурат (1⋅10–5 М), исследованный на изолированных артериальных сосудах, вызыва-ет более значительную вазодилатацию, чем триметазидин (5⋅10–5 М) и L-аргинина сукцинат (5⋅10–5 М), а величина этого эффекта сравнима с сосудорасширяющим действием верапамила гидрохлорида.

3. При однократном введении в дозе 50 мг/кг триметазидин, L-аргинина сукцинат и Mg-таурат не изменяют показатели САД и ДАД и не влияют на ЧСС спонтанно гипертензивных крыс.


1. A l l i b a r d i S., C h i e r c h i a S. L., M a r g o n a t o V. et al. // Cardiovasc. Drugs Ther. 1998. Vol. 12, N 6. P. 543–549.2. C h a h i n e R., F e n g J. // Arzneimittelforschung. 1998. Vol. 48, N 4. P. 360–364.3. I k i z l e r M., D e r n e k S., S e v i n B. et al. // Anadolu. Kardiyol. Derg. 2003. Vol. 3, N 4. P. 303–308.4. M i l i t a n t e J. D., L o m b a r d i n i J. B. // Amino Acids. 2002. Vol. 23, N 4. Р. 381–393.5. T a i r a N., I m a i Y., H i w a t a r i M. // Jpn. J. Pharmacol. 1980. Vol. 30, N 4. Р. 449–461.6. L a n g e n d o r f f O. // Pflug. Arch. 1895. Vol. 61. Р. 291–332.7. H u s a i n К., M e j i a J., L a l l a J. // Mol. Cell. Biochem. 2006. Vol. 289, N 1–2. P. 175–183.8. S u g i m o t o J., N a g a t a M., M o r i t a M. // Clin. Exp. Pharmacol. Physiol. 1978. Vol. 5, N 1. P. 7–21.9. K i y o s u e T., N a k a m u r a S., A r i t a M. // J. Mol. Cell. Cardiol. 1986. Vol. 18, N 12. P. 1301–1311.10. H i s a t o m e I., I s h i k o R., T a n a k a Y. et al. // J. Pharmacol. 1991. Vol. 195, N 3. P. 381–388. 11. M o r i l l a s P., H e r n a n d e z A., P a l l a r e s V. et al. // Arch. Cardiol. Mex. 2004. Vol. 74, N 4. P. 262–270. 12. I s k i t A. B., G u c M. O. // Pharmacol. Res. 1996. Vol. 34, N 1–2. P. 17–23.13. R u i z–M e a n a M., G a r c i a–D o r a d o D., J u l i a M. et al. // Cardiovasc. Res. 1996. Vol. 32, N 3. P. 587–592.14. A b e b e W., M o z a f f a r i M. S. // Vascul. Pharmacol. 2003. Vol. 40, N 4. P. 219–228.15. S t a n l e y W. C., M a r z i l l i M. // Fundam. Clin. Pharmacol. 2003. Vol. 17, N 2. P. 133–145.



Беларуси

V. V. SHILOV, Е. М. ТUMAR, А. Е. МASHKOVICH, А. О. KOZMIDIADI, N. G. NADINA

СOMPARATIVE STUDY OF ANTIISHEMIC, VASODILATIVE AND ANTIHYPERTENSIVE EFFECTS OF TRIMETAZIDINE, MAGNESIUM TAURATE AND L-ARGININE SUCCINATE in vivo AND in viTro

Scientific Production Center “Institute of Pharmacology and Biochemistry of NAS of Belarus”, Minsk

Summary

It has been shown that trimetazidine, magnesium taurate and L-arginine succinate (5⋅10–5 М) induce the negative inotro-pic effect and do not protect from reperfusion injuries in the isolated rat heart subjected to subtotal ischemia/reperfusion. The dilatation effect of magnesium taurate (5⋅10–5 М) on rat arterial vessels has been compared with the verapamil hydrochloride effect. All drugs studied do not modify the arterial pressure and the heart rate during their short-term intragastral administra-tion (50 mg/kg) to SHR rats.

V. V. SHILOV, Е. М. ТUMAR, А. Е. МASHKOVICH, А. О. KOZMIDIADI, N. G. NADINA

СOMPARATIVE STUDY OF ANTIISHEMIC, VASODILATIVE AND ANTIHYPERTENSIVE EFFECTS OF TRIMETAZIDINE, MAGNESIUM TAURATE AND L-ARGININE SUCCINATE in vivo AND in viTro


Summary

It has been shown that trimetazidine, magnesium taurate and L-arginine succinate (5⋅10–5 М) induce the negative inotro-pic effect and do not protect from reperfusion injuries in the isolated rat heart subjected to subtotal ischemia/reperfusion. The dilatation effect of magnesium taurate (5⋅10–5 М) on rat arterial vessels has been compared with the verapamil hydrochloride effect. All drugs studied do not modify the arterial pressure and the heart rate during their short-term intragastral administra-tion (50 mg/kg) to SHR rats.



Беларуси

75


УДК 616-006.04-089.843:611-018.26]-053.2

Я. И. ИСАЙКИНА, Н. В. МИНАКОВСКАЯ, О. В. АЛЕЙНИКОВА

ЭФФЕКТ КОТРАНСПЛАНТАЦИИ АУТОЛОГИЧНЫХ МЕЗЕНХИМАЛЬНЫХ СТВОЛОВЫХ КЛЕТОК НА ПРИЖИВЛЕНИЕ ГЕМОПОЭТИЧЕСКИХ СТВОЛОВЫХ

КЛЕТОК У ДЕТЕЙ СО ЗЛОКАЧЕСТВЕННЫМИ НОВООБРАЗОВАНИЯМИ

Республиканский научно-практический центр детской онкологии и гематологии, Минск, Беларусь


Введение. Несмотря на то что в последние годы биологические аспекты мезенхимальных стволовых клеток (МСК) все еще находятся в стадии интенсивного изучения, популяция этих клеток все чаще находит применение в клинической практике. В подавляющем большинстве случаев это культурально выращенные МСК здоровых доноров, применяемые для проведения аллогенной котрансплантации с гемопоэтическими стволовыми клетками (ГСК), или аутологич-ные МСК, используемые как имплантат для лечения заболеваний костной или хрящевой ткани. Основным источником МСК является костный мозг, содержащий всего 1–2 МСК на 10 000 ядро-содержащих клеток (ЯСК) [1–3]. Однако последние обладают высоким пролиферативным потен-циалом и способны осуществлять 24–40 делений, приумножая популяцию в 1 млн раз [4–6].

Способность МСК поддерживать гемопоэз in vitro показана многими авторами в эксперимен-тах по совместному культивированию мезенхимальных и гемопоэтических стволовых клеток. МСК являются предшественниками стромальных клеток, остеобластов, адипоцитов, эндотели-альных клеток, которые составляют область гемопоэтического индуктивного микроокружения в костном мозге, обеспечивая продукцию лейкоцитов, эритроцитов и тромбоцитов [7, 8]. Их воз-действие на предшественники гемопоэза осуществляется посредством секреции растворимых цитокинов, хемокинов, пептидов, медиаторов и гормонов, с одной стороны, и образованием вне-клеточного матрикса из молекул коллагена, фибронектина, ламинина, обеспечивающих адгезию гемопоэтических клеток, – с другой [9]. У большинства пациентов приживление аутотрансплан-тата периферической стволовой клетки (ПСК) происходит сравнительно быстро (абсолютное число нейтрофилов (≥ 500) достигается на 11-е сутки, а тромбоцитов (≥ 20 000) – на 12-е). Тем не менее наряду с проблемой задержки восстановления нейтрофилов и тромбоцитов после ауто-трансплантации ГСК существует и проблема неприживления аутотрансплантата. Наиболее ча-сто причиной является низкая доза трансплантируемых CD34+ кл/кг массы пациента [10, 11].

На сегодняшний день еще мало опубликованных работ по применению техники котран-сплантации ГСК и МСК для сокращения периода посттрансплантационной нейтропении у паци-ентов со злокачественными новообразованиями. Публикации по результатам использования ау-тологичных МСК для поддержки быстрого и долговременного приживления аутотрансплантата ГСК у детей с онкологическими и гематологическими заболеваниями и вовсе отсутствуют.

Цель исследования – изучение возможности более быстрого восстановления гемопоэза у детей с онкогематологическими заболеваниями, в протокол лечения которых входило про-ведение аутологичной трансплантации ГСК (ТГСК). Однако после мобилизации стволовых клеток и их забора трансплантат содержал недостаточную для быстрого приживления дозу CD34+ кл/кг. Методом, ускоряющим приживление трансплантата ГСК, была выбрана котранс- плантация аутологичных МСК, полученных из костного мозга пациентов, выполненная од-новременно с ТГСК.

75


УДК 616-006.04-089.843:611-018.26]-053.2

Я. И. ИСАЙКИНА, Н. В. МИНАКОВСКАЯ, О. В. АЛЕЙНИКОВА

ЭФФЕКТ КОТРАНСПЛАНТАЦИИ АУТОЛОГИЧНЫХ МЕЗЕНХИМАЛЬНЫХ СТВОЛОВЫХ КЛЕТОК НА ПРИЖИВЛЕНИЕ ГЕМОПОЭТИЧЕСКИХ СТВОЛОВЫХ

КЛЕТОК У ДЕТЕЙ СО ЗЛОКАЧЕСТВЕННЫМИ НОВООБРАЗОВАНИЯМИ

Республиканский научно-практический центр детской онкологии и гематологии, Минск, Беларусь


Введение. Несмотря на то что в последние годы биологические аспекты мезенхимальных стволовых клеток (МСК) все еще находятся в стадии интенсивного изучения, популяция этих клеток все чаще находит применение в клинической практике. В подавляющем большинстве случаев это культурально выращенные МСК здоровых доноров, применяемые для проведения аллогенной котрансплантации с гемопоэтическими стволовыми клетками (ГСК), или аутологич-ные МСК, используемые как имплантат для лечения заболеваний костной или хрящевой ткани. Основным источником МСК является костный мозг, содержащий всего 1–2 МСК на 10 000 ядро-содержащих клеток (ЯСК) [1–3]. Однако последние обладают высоким пролиферативным потен-циалом и способны осуществлять 24–40 делений, приумножая популяцию в 1 млн раз [4–6].

Способность МСК поддерживать гемопоэз in vitro показана многими авторами в эксперимен-тах по совместному культивированию мезенхимальных и гемопоэтических стволовых клеток. МСК являются предшественниками стромальных клеток, остеобластов, адипоцитов, эндотели-альных клеток, которые составляют область гемопоэтического индуктивного микроокружения в костном мозге, обеспечивая продукцию лейкоцитов, эритроцитов и тромбоцитов [7, 8]. Их воз-действие на предшественники гемопоэза осуществляется посредством секреции растворимых цитокинов, хемокинов, пептидов, медиаторов и гормонов, с одной стороны, и образованием вне-клеточного матрикса из молекул коллагена, фибронектина, ламинина, обеспечивающих адгезию гемопоэтических клеток, – с другой [9]. У большинства пациентов приживление аутотрансплан-тата периферической стволовой клетки (ПСК) происходит сравнительно быстро (абсолютное число нейтрофилов (≥ 500) достигается на 11-е сутки, а тромбоцитов (≥ 20 000) – на 12-е). Тем не менее наряду с проблемой задержки восстановления нейтрофилов и тромбоцитов после ауто-трансплантации ГСК существует и проблема неприживления аутотрансплантата. Наиболее ча-сто причиной является низкая доза трансплантируемых CD34+ кл/кг массы пациента [10, 11].

На сегодняшний день еще мало опубликованных работ по применению техники котран-сплантации ГСК и МСК для сокращения периода посттрансплантационной нейтропении у паци-ентов со злокачественными новообразованиями. Публикации по результатам использования ау-тологичных МСК для поддержки быстрого и долговременного приживления аутотрансплантата ГСК у детей с онкологическими и гематологическими заболеваниями и вовсе отсутствуют.

Цель исследования – изучение возможности более быстрого восстановления гемопоэза у детей с онкогематологическими заболеваниями, в протокол лечения которых входило про-ведение аутологичной трансплантации ГСК (ТГСК). Однако после мобилизации стволовых клеток и их забора трансплантат содержал недостаточную для быстрого приживления дозу CD34+ кл/кг. Методом, ускоряющим приживление трансплантата ГСК, была выбрана котранс- плантация аутологичных МСК, полученных из костного мозга пациентов, выполненная од-новременно с ТГСК.



Беларуси

76

Объекты и методы исследования. В период с июля 2003 г. по май 2007 г. после письменного информированного согласия родителей или пациентов для изучения влияния МСК на скорость приживления аутотрансплантата в протокол проведения аутотрансплантации ГСК были вклю-чены 7 больных, которым была выполнена дополнительная трансплантация аутологичных МСК (из них 5 пациентам проведена трансплантация ПСК, 2 – костного мозга) (табл. 1). Все пациенты, впервые поступившие на лечение в РНПЦ ДОГ, имели II–IV стадии злокачественных новообра-зований: лимфогранулематоза, неходжкинской лимфомы, саркомы Юинга. В стандартные про-токолы лечения этих заболеваний входило проведение аутологичной ТГСК. У всех пациентов после коллекции ГСК наблюдалось низкое содержание CD34+ клеток (< 1,3·106/кг) в транспланта-те, т. е. значительно ниже общепринятой пороговой дозы (2·106/кг), обеспечивающей быстрое восстановление гемопоэза.

Т а б л и ц а 1. Краткая характеристика пациентов, получивших ауто-ТГСК и котрансплантацию МСК

ХарактеристикаПациенты

1 2 3 4 5 6 7

Возраст, лет 5 16 13 17 16 17 14Пол м ж м ж м м мДиагноз ЛГМ ЛГМ Гермино-

клеточная опухоль

Саркома Юинга


NHL (В-тип) NHL (В-тип)

Стадия болезни IV II IV II III IV IVПХТ до ТГСК (число курсов) 6 10 9 6 5 4 8Проведение лучевой терапии Да Нет Нет Да Нет Да НетСтатус болезни на момент ТГСК

Стабили-зация

Прогрес-сирование

Рефрак-терность к терапии

Ремиссия Рефрак-терность к терапии

Ремиссия Стабили-зация

В качестве группы сравнения выступали 17 пациентов, которым ауто-ТГСК проводили без котрансплантации МСК. Из них 11 была проведена аутотрансплантация ПСК, 6 – транспланта-ция костного мозга. По качеству аутотрансплантата группы были сопоставимы.

Мобилизацию ПСК у пациентов проводили с использованием гранулоцитарного колоние-стимулирующего фактора (Г-КСФ) (препарат «Нейпоген») по следующей схеме: посредством костно-мозговой пункции Г-КСФ в дозе 10 мкг/кг/сут вводили в течение 5–10 сут, ежедневно кон-тролируя количество лейкоцитов в периферической крови. Забор ПСК осуществляли при усло-вии, что количество лейкоцитов в анализе периферической крови составляет ≥ 25·106/мл. Для афереза стволовых клеток использовали сепаратор клеток крови CS-3000+ (Baxter, США). Коли-чество CD34+ клеток в трансплантате определяли методом проточной цитофлуориметрии на приборе FACScan (Becton Dickinson, США).

Для получения аутотрансплантата МСК за 30–40 сут до планируемой аутотрансплантации ПСК у пациентов посредством костно-мозговой пункции под анестезией осуществляли забор кост-ного мозга в объеме 20–50 мл. Мононуклеарные клетки (МНК) выделяли на Гистопаке (Sigma, США), отмывали в растворе Хенкса, ресуспендировали в Iscove Modified Dulbecco Medium (IMDM) с 10%-ной телячьей сывороткой (Sigma, США) 2 мМ L-глутамина, 10–4 2-меркаптоэтанола в кон-центрации (2–3)·106/мл и инкубировали при 37 оС в 5% О2. Через 48 ч производили замену среды. При 80–90%-ном покрытии поверхности флакона прикрепленными клетками их снимали при по-мощи 0,25%-ного трипсина-ЭДТА (Sigma, США) и пересаживали в новые культуральные флаконы (I пассаж). Таким образом было произведено несколько пассажей. Перед инфузией пациенту клет-ки были проанализированы на стерильность и идентифицированы на наличие поверхностных маркеров CD105, CD90, CD44, CD140, характерных для МСК, и отсутствие маркеров гемопоэтиче-ских клеток CD34, CD45, CD14.

76

Объекты и методы исследования. В период с июля 2003 г. по май 2007 г. после письменного информированного согласия родителей или пациентов для изучения влияния МСК на скорость приживления аутотрансплантата в протокол проведения аутотрансплантации ГСК были вклю-чены 7 больных, которым была выполнена дополнительная трансплантация аутологичных МСК (из них 5 пациентам проведена трансплантация ПСК, 2 – костного мозга) (табл. 1). Все пациенты, впервые поступившие на лечение в РНПЦ ДОГ, имели II–IV стадии злокачественных новообра-зований: лимфогранулематоза, неходжкинской лимфомы, саркомы Юинга. В стандартные про-токолы лечения этих заболеваний входило проведение аутологичной ТГСК. У всех пациентов после коллекции ГСК наблюдалось низкое содержание CD34+ клеток (< 1,3·106/кг) в транспланта-те, т. е. значительно ниже общепринятой пороговой дозы (2·106/кг), обеспечивающей быстрое восстановление гемопоэза.

Т а б л и ц а 1. Краткая характеристика пациентов, получивших ауто-ТГСК и котрансплантацию МСК

ХарактеристикаПациенты

1 2 3 4 5 6 7

Возраст, лет 5 16 13 17 16 17 14Пол м ж м ж м м мДиагноз ЛГМ ЛГМ Гермино-

клеточная опухоль



NHL (В-тип) NHL (В-тип)

Стадия болезни IV II IV II III IV IVПХТ до ТГСК (число курсов) 6 10 9 6 5 4 8Проведение лучевой терапии Да Нет Нет Да Нет Да НетСтатус болезни на момент ТГСК

Стабили-зация

Прогрес-сирование

Рефрак-терность к терапии

Ремиссия Рефрак-терность к терапии

Ремиссия Стабили-зация

В качестве группы сравнения выступали 17 пациентов, которым ауто-ТГСК проводили без котрансплантации МСК. Из них 11 была проведена аутотрансплантация ПСК, 6 – транспланта-ция костного мозга. По качеству аутотрансплантата группы были сопоставимы.

Мобилизацию ПСК у пациентов проводили с использованием гранулоцитарного колоние-стимулирующего фактора (Г-КСФ) (препарат «Нейпоген») по следующей схеме: посредством костно-мозговой пункции Г-КСФ в дозе 10 мкг/кг/сут вводили в течение 5–10 сут, ежедневно кон-тролируя количество лейкоцитов в периферической крови. Забор ПСК осуществляли при усло-вии, что количество лейкоцитов в анализе периферической крови составляет ≥ 25·106/мл. Для афереза стволовых клеток использовали сепаратор клеток крови CS-3000+ (Baxter, США). Коли-чество CD34+ клеток в трансплантате определяли методом проточной цитофлуориметрии на приборе FACScan (Becton Dickinson, США).

Для получения аутотрансплантата МСК за 30–40 сут до планируемой аутотрансплантации ПСК у пациентов посредством костно-мозговой пункции под анестезией осуществляли забор кост-ного мозга в объеме 20–50 мл. Мононуклеарные клетки (МНК) выделяли на Гистопаке (Sigma, США), отмывали в растворе Хенкса, ресуспендировали в Iscove Modified Dulbecco Medium (IMDM) с 10%-ной телячьей сывороткой (Sigma, США) 2 мМ L-глутамина, 10–4 2-меркаптоэтанола в кон-центрации (2–3)·106/мл и инкубировали при 37 оС в 5% О2. Через 48 ч производили замену среды. При 80–90%-ном покрытии поверхности флакона прикрепленными клетками их снимали при по-мощи 0,25%-ного трипсина-ЭДТА (Sigma, США) и пересаживали в новые культуральные флаконы (I пассаж). Таким образом было произведено несколько пассажей. Перед инфузией пациенту клет-ки были проанализированы на стерильность и идентифицированы на наличие поверхностных маркеров CD105, CD90, CD44, CD140, характерных для МСК, и отсутствие маркеров гемопоэтиче-ских клеток CD34, CD45, CD14.



Беларуси

77

Для методов описательной статистики использовали программу STATISTIСA 6.0. Достовер-ность различий между группами оценивали по тесту Манна–Уитни для непараметрического распределения. Для оценки корреляции применяли корреляционный метод Спирмена.

Результаты и их обсуждение. МСК наращивали in vitro до нужного объема в зависимости от массы тела каждого из 7 больных. Клетки I–IV пассажей использовали для аутотранспланта-ции пациентам. Все полученные in vitro МСК были морфологически однородны и имели фибро-бластоподобную форму в монослое на поверхности флакона. Находясь в суспензии после обра-ботки трипсином-ЭДТА, они имели вид больших округлых клеток с круглым ядром, размер которых в 3 раза превышал размер нейтрофилов.

Т а б л и ц а 2. Основные характеристики роста МСК из МНК костного мозга пациентов (п = 8) in vitrо, M ± m

Объем костного мозга, мл

Число МНК для экспансии, ×108

Число КОЕ-Ф, ×105

МНКЧисло МСК в основной

культуре, ×106Время экспансии, сут Количество МСК

в трансплантате, ×106

28,3 ± 3,7 4,54 ± 0,89 5,5 ± 0,5 17,18 ± 3,28 35,63 ± 2,53 93,25 ± 18,25

Основные параметры динамики роста МСК in vitro приведены в табл. 2. Для получения эф-фективного объема трансплантата МСК использовали в среднем 28,3 ± 3,7 мл костного мозга, из которого было отсепарировано в среднем (4,54 ± 0,89)·108 мононуклеаров. После роста клеток в основной культуре в среднем получали (17,18 ± 3,28)·106 МСК. Для всех 7 пациентов после за-бора костного мозга был выполнен анализ колониеобразующих единиц фибробластов (КОЕ-Ф), позволявший определить относительное количество МСК во фракции ЯСК, способных проли-ферировать в культуре. Число КОЕ-Ф составило в среднем (5,5 ± 0,5)·105 МНК костного мозга. Таким образом, после проведения ряда пассажей и роста в субкультуре число МСК увеличилось в среднем до (93,25 ± 18,25)·106, или почти в 104 раз. В костном мозге пациентов наблюдалась вы-сокая степень корреляции между исходным числом МСК, которые способны пролиферировать и создавать колонии в культуре (число КОЕ-Ф), и количеством МСК на выходе из основной куль-туры до проведения I пассажа.

Анализ данных показал статистически достоверную зависимость между количеством курсов высокодозной химиотерапии, которую получал пациент до момента забора костного мозга, и временем роста МСК до образования монослоя в основной культуре (r = 0,79, P = 0,03), что сви-детельствуют о воздействии химиотерапии на строму костного мозга пациентов и снижение пролиферативной активности МСК.

Т а б л и ц а 3. Основные характеристики аутологичного трансплантата и скорость восстановления нейтрофилов и эритроцитов после совместной трансплантации ГСК и МСК

Источник ГСК Группа

Характеристики трансплантата Восстановление нейтрофилов, сут Восстановление

ретикулоцитов ≥ 1‰, сутЯСК, ×108/кг CD34 , ×106/кг МСК, ×106/кг (≥ 500/мл) (≥ 1000/мл)

ПСК Пациенты (n = 5) 4,7 (3,0–6,9) 1,04 (0,64–1,3) 0,6 (0,3–1,1) 10 (9–11) 11 (10–13) 10 (9–12)Контроль

(n = 11)Достоверность

4,4 (1,82–8,2)

1,44 (1,1–1,8)

13 (11–15)

Р = 0,002

14 (13–19)

Р = 0,001

14 (11–17)

Р = 0,004Костный мозг

Пациенты (n = 2)

2,5 8,1

1,0 0,8

1,0 0,5

14 14

16 14

16 14

Контроль (n = 6)

3,2 (1,6–7,1)

2,1 (1,3–2,3)

24 (18–32)

25 (20–35)

26 (17–28)

Основные характеристики трансплантата ГСК и дополнительного трансплантата МСК для каждого пациента исследуемой группы приведены в табл. 3. Пяти детям, получавшим в качестве трансплантата ПСК, было перелито 4,7·108 (3,0·108 – 6,9·108) ЯСК/кг и 1,04·106 (0,64·106 – 1,3·106) CD34+ кл/кг. Двое больных при трансплантации аутологичного костного мозга получили соот-

77

Для методов описательной статистики использовали программу STATISTIСA 6.0. Достовер-ность различий между группами оценивали по тесту Манна–Уитни для непараметрического распределения. Для оценки корреляции применяли корреляционный метод Спирмена.

Результаты и их обсуждение. МСК наращивали in vitro до нужного объема в зависимости от массы тела каждого из 7 больных. Клетки I–IV пассажей использовали для аутотранспланта-ции пациентам. Все полученные in vitro МСК были морфологически однородны и имели фибро-бластоподобную форму в монослое на поверхности флакона. Находясь в суспензии после обра-ботки трипсином-ЭДТА, они имели вид больших округлых клеток с круглым ядром, размер которых в 3 раза превышал размер нейтрофилов.

Т а б л и ц а 2. Основные характеристики роста МСК из МНК костного мозга пациентов (п = 8) in vitrо, M ± m

Объем костного мозга, мл

Число МНК для экспансии, ×108

Число КОЕ-Ф, ×105

МНКЧисло МСК в основной

культуре, ×106Время экспансии, сут Количество МСК

в трансплантате, ×106

28,3 ± 3,7 4,54 ± 0,89 5,5 ± 0,5 17,18 ± 3,28 35,63 ± 2,53 93,25 ± 18,25

Основные параметры динамики роста МСК in vitro приведены в табл. 2. Для получения эф-фективного объема трансплантата МСК использовали в среднем 28,3 ± 3,7 мл костного мозга, из которого было отсепарировано в среднем (4,54 ± 0,89)·108 мононуклеаров. После роста клеток в основной культуре в среднем получали (17,18 ± 3,28)·106 МСК. Для всех 7 пациентов после за-бора костного мозга был выполнен анализ колониеобразующих единиц фибробластов (КОЕ-Ф), позволявший определить относительное количество МСК во фракции ЯСК, способных проли-ферировать в культуре. Число КОЕ-Ф составило в среднем (5,5 ± 0,5)·105 МНК костного мозга. Таким образом, после проведения ряда пассажей и роста в субкультуре число МСК увеличилось в среднем до (93,25 ± 18,25)·106, или почти в 104 раз. В костном мозге пациентов наблюдалась вы-сокая степень корреляции между исходным числом МСК, которые способны пролиферировать и создавать колонии в культуре (число КОЕ-Ф), и количеством МСК на выходе из основной куль-туры до проведения I пассажа.

Анализ данных показал статистически достоверную зависимость между количеством курсов высокодозной химиотерапии, которую получал пациент до момента забора костного мозга, и временем роста МСК до образования монослоя в основной культуре (r = 0,79, P = 0,03), что сви-детельствуют о воздействии химиотерапии на строму костного мозга пациентов и снижение пролиферативной активности МСК.

Т а б л и ц а 3. Основные характеристики аутологичного трансплантата и скорость восстановления нейтрофилов и эритроцитов после совместной трансплантации ГСК и МСК

Источник ГСК Группа

Характеристики трансплантата Восстановление нейтрофилов, сут Восстановление

ретикулоцитов ≥ 1‰, сутЯСК, ×108/кг CD34 , ×106/кг МСК, ×106/кг (≥ 500/мл) (≥ 1000/мл)

ПСК Пациенты (n = 5) 4,7 (3,0–6,9) 1,04 (0,64–1,3) 0,6 (0,3–1,1) 10 (9–11) 11 (10–13) 10 (9–12)Контроль

(n = 11)Достоверность

4,4 (1,82–8,2)

1,44 (1,1–1,8)

13 (11–15)

Р = 0,002

14 (13–19)

Р = 0,001

14 (11–17)

Р = 0,004Костный мозг

Пациенты (n = 2)

2,5 8,1

1,0 0,8

1,0 0,5

14 14

16 14

16 14

Контроль (n = 6)

3,2 (1,6–7,1)

2,1 (1,3–2,3)

24 (18–32)

25 (20–35)

26 (17–28)

Основные характеристики трансплантата ГСК и дополнительного трансплантата МСК для каждого пациента исследуемой группы приведены в табл. 3. Пяти детям, получавшим в качестве трансплантата ПСК, было перелито 4,7·108 (3,0·108 – 6,9·108) ЯСК/кг и 1,04·106 (0,64·106 – 1,3·106) CD34+ кл/кг. Двое больных при трансплантации аутологичного костного мозга получили соот-



Беларуси

78

ветственно 2,5·106 и 8,1·106 ЯСК/кг и 1,0·106 и 0,8·106 CD34+ кл/кг. Инфузию аутологичных, полу-ченных in vitro, МСК всем 7 пациентам исследуемой группы проводили в среднем в дозе 0,6·106/кг (0,3·106 – 1,1·106) через 1 ч после трансплантации ГСК. Клеточную суспензию вводили больному внутривенно в течение 5 мин. Проба клеток была проанализирована на стерильность и иммуно-фенотип. Для 4 пациентов использовали клетки IV пассажа, для 2 больных – клетки III пассажа. Для одного пациента с ЛГМ в IV стадии, получившего 10 курсов высокодозной химиотерапии, использовали МСК I пассажа. Это связано со слабой пролиферацией клеток и, как следствие, с их более продолжительным ростом в основной культуре в течение 27 сут и последующим затуханием деления клеток после проведения I пассажа.

Результаты по восстановлению нейтрофилов и эритроцитов после реинфузии ГСК для всех пациентов приведены в табл. 3. Пять пациентов, которым дополнительно была проведена инфу-зия МСК при аутологичной ТПСК, и все пациенты, входящие в контрольную группу, получали Г-КСФ в дозе 5 мкг/кг, начиная с 5-х суток после проведения аутотрансплантации и до прижив-ления трансплантата. При котрансплантации МСК восстановление числа нейтрофилов ≥ 500/мкл наблюдалось на 10-е сутки, ≥ 1000/мкл – на 11-е сутки, что статистически достоверно быстрее, чем в контрольной группе (Р = 0,002 и Р = 0,001 соответственно), где количество нейтрофилов в концентрации ≥ 500/мкл отмечали на 13-е сутки, а в концентрации ≥ 1000/мкл – на 14-е сутки. Скорость восстановления эритропоэза, которая определялась появлением в периферической кро-ви пациентов ретикулоцитов в количестве ≥ 1‰, в исследуемой группе при дополнительной ин-фузии МСК также была выше, чем в контрольной, и восстановление фиксировалось на 10-е и 14-е сутки соответственно (Р = 0,004).

У двух детей, которым была проведена котрансплантация МСК при трансплантации костного мозга, восстановление числа нейтрофилов ≥ 500/мкл в анализе периферической крови наблюда-лось на 14-е сутки, ≥ 1000/мкл – на 16-е и 14-е, а числа ретикулоцитов ≥ 1‰ – на 16-е и 14-е сутки, тогда как при аутологичной трансплантации костного мозга в контрольной группе, без дополни-тельной инфузии МСК, восстановление происходило на 24, 25 и 26-е сутки соответственно.

Все исследования по применению котрансплантации МСК при аутологичной ТГСК, прове-денные в настоящее время среди различных групп пациентов, предполагали довольно высокую дозу CD34+ кл/кг в трансплантате больного. Так, О. Кос et al. [12] наблюдали больных раком мо-лочной железы, имевших в аутотрансплантате ПСК в среднем 13,9·106 CD34+ кл/кг. H. M. Lazarus [13] исследовал пациентов со злокачественными гематологическими заболеваниями, аллоген-ный трансплантат ПСК которых содержал в среднем 5,0·106 CD34+ кл/кг. D. Cilloni et al. [14] ана-лизировали влияние котрансплантации МСК в группе пациентов, получивших аллогенные ГСК после деплеции Т-лимфоцитов с содержанием ≥ 2·106 CD34+ кл/кг. Однако многочисленные на-блюдения на больших группах пациентов, которым была проведена аутоПСК, свидетельствуют, что общепринятая пороговая доза CD34+ клеток (≥ 2,5·106/кг) уже предполагает успешное при-живление аутологичного трансплантата и восстановление гемопоэза [15], а инфузия пациенту CD34+ клеток в концентрации ≥ 5·106/кг значительно сокращает период цитопении [16].

Таким образом, показана эффективность дополнительной трансплантации аутологичных МСК для ускорения приживления ГСК при заведомо низкой дозе CD34+ клеток в трансплантате после лейкафереза, а именно (0,64–1,3)·106/кг в трансплантате ПСК и (0,8–1,0)·106/кг в аутотранс-плантате костного мозга. Анализ наших результатов свидетельствует о достоверном сокраще-нии периода посттрансплантационной цитопении при котрансплантации МСК больным с не-успешной мобилизацией CD34+ клеток по сравнению с контрольной группой. Восстановление в периферической крови абсолютного числа нейтрофилов (≥ 500/мл) фиксируется в среднем на 10-е сутки, лейкоцитов (≥ 10 000/мл) – на 11-е, ретикулоцитов (≥ 1‰) – на 10-е сутки (в контроль-ной группе – на 13, 14 и 14-е соответственно). Это дает возможность в некоторых случаях отойти от общепринятой методики проведения повторной попытки коллекции ПСК или эксфузии зна-чительного объема костного мозга при недостаточности трансплантата по содержанию CD34+ клеток во время первичного забора, что актуально в случаях проведения пациенту большого числа курсов химиотерапии или высокодозного облучения до проведения аутотрансплантации, которые оказывают отрицательное влияние на мобилизацию CD34+ клеток.

78

ветственно 2,5·106 и 8,1·106 ЯСК/кг и 1,0·106 и 0,8·106 CD34+ кл/кг. Инфузию аутологичных, полу-ченных in vitro, МСК всем 7 пациентам исследуемой группы проводили в среднем в дозе 0,6·106/кг (0,3·106 – 1,1·106) через 1 ч после трансплантации ГСК. Клеточную суспензию вводили больному внутривенно в течение 5 мин. Проба клеток была проанализирована на стерильность и иммуно-фенотип. Для 4 пациентов использовали клетки IV пассажа, для 2 больных – клетки III пассажа. Для одного пациента с ЛГМ в IV стадии, получившего 10 курсов высокодозной химиотерапии, использовали МСК I пассажа. Это связано со слабой пролиферацией клеток и, как следствие, с их более продолжительным ростом в основной культуре в течение 27 сут и последующим затуханием деления клеток после проведения I пассажа.

Результаты по восстановлению нейтрофилов и эритроцитов после реинфузии ГСК для всех пациентов приведены в табл. 3. Пять пациентов, которым дополнительно была проведена инфу-зия МСК при аутологичной ТПСК, и все пациенты, входящие в контрольную группу, получали Г-КСФ в дозе 5 мкг/кг, начиная с 5-х суток после проведения аутотрансплантации и до прижив-ления трансплантата. При котрансплантации МСК восстановление числа нейтрофилов ≥ 500/мкл наблюдалось на 10-е сутки, ≥ 1000/мкл – на 11-е сутки, что статистически достоверно быстрее, чем в контрольной группе (Р = 0,002 и Р = 0,001 соответственно), где количество нейтрофилов в концентрации ≥ 500/мкл отмечали на 13-е сутки, а в концентрации ≥ 1000/мкл – на 14-е сутки. Скорость восстановления эритропоэза, которая определялась появлением в периферической кро-ви пациентов ретикулоцитов в количестве ≥ 1‰, в исследуемой группе при дополнительной ин-фузии МСК также была выше, чем в контрольной, и восстановление фиксировалось на 10-е и 14-е сутки соответственно (Р = 0,004).

У двух детей, которым была проведена котрансплантация МСК при трансплантации костного мозга, восстановление числа нейтрофилов ≥ 500/мкл в анализе периферической крови наблюда-лось на 14-е сутки, ≥ 1000/мкл – на 16-е и 14-е, а числа ретикулоцитов ≥ 1‰ – на 16-е и 14-е сутки, тогда как при аутологичной трансплантации костного мозга в контрольной группе, без дополни-тельной инфузии МСК, восстановление происходило на 24, 25 и 26-е сутки соответственно.

Все исследования по применению котрансплантации МСК при аутологичной ТГСК, прове-денные в настоящее время среди различных групп пациентов, предполагали довольно высокую дозу CD34+ кл/кг в трансплантате больного. Так, О. Кос et al. [12] наблюдали больных раком мо-лочной железы, имевших в аутотрансплантате ПСК в среднем 13,9·106 CD34+ кл/кг. H. M. Lazarus [13] исследовал пациентов со злокачественными гематологическими заболеваниями, аллоген-ный трансплантат ПСК которых содержал в среднем 5,0·106 CD34+ кл/кг. D. Cilloni et al. [14] ана-лизировали влияние котрансплантации МСК в группе пациентов, получивших аллогенные ГСК после деплеции Т-лимфоцитов с содержанием ≥ 2·106 CD34+ кл/кг. Однако многочисленные на-блюдения на больших группах пациентов, которым была проведена аутоПСК, свидетельствуют, что общепринятая пороговая доза CD34+ клеток (≥ 2,5·106/кг) уже предполагает успешное при-живление аутологичного трансплантата и восстановление гемопоэза [15], а инфузия пациенту CD34+ клеток в концентрации ≥ 5·106/кг значительно сокращает период цитопении [16].

Таким образом, показана эффективность дополнительной трансплантации аутологичных МСК для ускорения приживления ГСК при заведомо низкой дозе CD34+ клеток в трансплантате после лейкафереза, а именно (0,64–1,3)·106/кг в трансплантате ПСК и (0,8–1,0)·106/кг в аутотранс-плантате костного мозга. Анализ наших результатов свидетельствует о достоверном сокраще-нии периода посттрансплантационной цитопении при котрансплантации МСК больным с не-успешной мобилизацией CD34+ клеток по сравнению с контрольной группой. Восстановление в периферической крови абсолютного числа нейтрофилов (≥ 500/мл) фиксируется в среднем на 10-е сутки, лейкоцитов (≥ 10 000/мл) – на 11-е, ретикулоцитов (≥ 1‰) – на 10-е сутки (в контроль-ной группе – на 13, 14 и 14-е соответственно). Это дает возможность в некоторых случаях отойти от общепринятой методики проведения повторной попытки коллекции ПСК или эксфузии зна-чительного объема костного мозга при недостаточности трансплантата по содержанию CD34+ клеток во время первичного забора, что актуально в случаях проведения пациенту большого числа курсов химиотерапии или высокодозного облучения до проведения аутотрансплантации, которые оказывают отрицательное влияние на мобилизацию CD34+ клеток.



Беларуси

Функциональное состояние стромальных клеток оценивалось нами по их способности про-лиферировать у детей, которым предполагалось проведение дополнительной трансплантации МСК, с помощью КОЕ-Ф анализа. Среднее число КОЕ-Ф из костного мозга пациентов составля-ло (5,5 ± 0,5)·105 МНК костного мозга, что значительно ниже по сравнению с показателями КОЕ-Ф анализа у здоровых доноров [17]. Несмотря на это, используя метод выделения МСК из костного мозга и технологию экспансии клеток, примененную нами, удалось преумножить пер-воначальное количество мезенхимальных клеток в среднем почти в 104 раз и получить достаточ-ный по содержанию МСК клеток трансплантат в течение 35,6 ± 2,53 сут со дня эксфузии костно-го мозга у ребенка.

Заключение. Анализ результатов нашей работы показывает, что инфузия МСК пациенту эф-фективна уже при дозе МСК 0,3·106 кл/кг. В случае экспансии МСК это может иметь значение в ограниченном временном интервале – от момента получения костного мозга до проведения котрансплантации.

Показано, что котрансплантация аутологичных МСК приводит к ускорению приживления трансплантата ГСК при низкой дозе CD34+ кл/кг у детей со злокачественными новообразованиями. Для пациентов детского возраста аутологичные МСК могут быть наращены до объема, эффек-тивного для котрансплантации даже после длительной миелотоксичной терапии и продолжи-тельного облучения пациента.


1. G a l o t t o M., B e r i s s o G., D e l f i n o L. et al. // Exp. Hematol. 1999. N 27. P. 1460–1466. 2. M a j u m d a r M. K., T h i e d e M. A., H a y n e s w o r t h S. E. et al. // J. Hematother. Stem. Cell Res. 2000. N 9.

P. 841–848.3. P i t t e n g e r M. F., M a c k a y A. M., B e c k S. C. et al. // Science. 1999. N 284. P. 143–147.4. M u r a g l i a A., C a n c e d d a R., Q u a r t o R. // J. Cell Sci. 2000. N 113. P. 1161–1166.5. S o t t i l e V., H a l l e u x C., B a s s i l a n a F. et al. // Bone. 2002. N 30. P. 699–704.6. S t e n d e r u p K., J u s t e s e n J., C l a u s e n C. & K a s s e m M. // Bone. 2003. N 33. P. 919–926.7. R e y e s M., L u n d T., L e n v i k T. et al. // Blood. 2001. N 98. P. 2615–2625. 8. P r o c k o p D. J. // Science. 1997. N 276. P. 71–74.9. S t e w a r t S e l l. Stem Cells Handbook. Totowa; New Jersey, 2004.10. B i e l s k i M., Y o m t o v i a n R., L a z a r u s H. M., R o s e n t h a l N. // Bone Marrow Transplant. 1998. N 22.

P. 1071–1076.11. D e r c k s e n M. W., R o d e n h u i s S., D i r k s o n M. K. A. // J. Clin. Oncol. 1995. N 13. P. 1922–1932.12. K o с O., G e r s o n S., C o o p e r B. // J. Clin. Oncol. 2000. N 18. P. 307–316.13. L a z a r u s H. M., K o c O. N., D e v i n e S. M. // Biol. of Blood and Marrow Transplant. 2005. N 11. P. 389–398. 14. C i l l o n i D., C a r l o-S t e l l a C., F a l z e t t i F. // Blood. 2000. N 96. P. 3637.15. S c h w a r t z b e r g L., B i r c h R., B l a n c o R. // Bone Marrow Transplant. 1993. N 11. P. 369. 16. W e a v e r C. H., H a z e l t o n B., B i r c h R. // Blood. 1995. N 86. P. 3961. 17. I s a i k i n a Y., K u s t a n o v i c h A., S v i r n o v s k i A. // Exp. Oncol. 2006. N 28. P. 146–151.

Yа. ISAIKINA, N. MINAKOVSKAYA, O. ALEINICOVA

EFFECT OF AUTOLOGOUS MESENCHYMAL STEM CELL CO-TRANSPLANTATION ON THE HEMATOPOIETIC STEM CELL ENGRAFTMENT IN CHILDREN WITH MALIGNANT TUMORS

Belarusian Research Center for Pediatric Oncology and Hematology, Minsk

Summary

This investigation was undertaken to study the possibility of the application of mesenchymal stem cells (MSCs) for hematopoiesis support and reduction of the neutropenia period after autologous HSCs transplantation for children with oncohematological disorders and graft insufficiency of CD34+ cells/kg.

We determined an accelerated engraftment of HSCs transplant with a small number of CD34+ cells/kg in the cases of autologous MSCs co-transplantation for children with malignant disorders. This approach is possible for children who have undergone prolonged myelotoxic and radiotherapy to expanse MSCs to the efficient for co-transplantation volume.

Функциональное состояние стромальных клеток оценивалось нами по их способности про-лиферировать у детей, которым предполагалось проведение дополнительной трансплантации МСК, с помощью КОЕ-Ф анализа. Среднее число КОЕ-Ф из костного мозга пациентов составля-ло (5,5 ± 0,5)·105 МНК костного мозга, что значительно ниже по сравнению с показателями КОЕ-Ф анализа у здоровых доноров [17]. Несмотря на это, используя метод выделения МСК из костного мозга и технологию экспансии клеток, примененную нами, удалось преумножить пер-воначальное количество мезенхимальных клеток в среднем почти в 104 раз и получить достаточ-ный по содержанию МСК клеток трансплантат в течение 35,6 ± 2,53 сут со дня эксфузии костно-го мозга у ребенка.

Заключение. Анализ результатов нашей работы показывает, что инфузия МСК пациенту эф-фективна уже при дозе МСК 0,3·106 кл/кг. В случае экспансии МСК это может иметь значение в ограниченном временном интервале – от момента получения костного мозга до проведения котрансплантации.

Показано, что котрансплантация аутологичных МСК приводит к ускорению приживления трансплантата ГСК при низкой дозе CD34+ кл/кг у детей со злокачественными новообразованиями. Для пациентов детского возраста аутологичные МСК могут быть наращены до объема, эффек-тивного для котрансплантации даже после длительной миелотоксичной терапии и продолжи-тельного облучения пациента.


1. G a l o t t o M., B e r i s s o G., D e l f i n o L. et al. // Exp. Hematol. 1999. N 27. P. 1460–1466. 2. M a j u m d a r M. K., T h i e d e M. A., H a y n e s w o r t h S. E. et al. // J. Hematother. Stem. Cell Res. 2000. N 9.

P. 841–848.3. P i t t e n g e r M. F., M a c k a y A. M., B e c k S. C. et al. // Science. 1999. N 284. P. 143–147.4. M u r a g l i a A., C a n c e d d a R., Q u a r t o R. // J. Cell Sci. 2000. N 113. P. 1161–1166.5. S o t t i l e V., H a l l e u x C., B a s s i l a n a F. et al. // Bone. 2002. N 30. P. 699–704.6. S t e n d e r u p K., J u s t e s e n J., C l a u s e n C. & K a s s e m M. // Bone. 2003. N 33. P. 919–926.7. R e y e s M., L u n d T., L e n v i k T. et al. // Blood. 2001. N 98. P. 2615–2625. 8. P r o c k o p D. J. // Science. 1997. N 276. P. 71–74.9. S t e w a r t S e l l. Stem Cells Handbook. Totowa; New Jersey, 2004.10. B i e l s k i M., Y o m t o v i a n R., L a z a r u s H. M., R o s e n t h a l N. // Bone Marrow Transplant. 1998. N 22.

P. 1071–1076.11. D e r c k s e n M. W., R o d e n h u i s S., D i r k s o n M. K. A. // J. Clin. Oncol. 1995. N 13. P. 1922–1932.12. K o с O., G e r s o n S., C o o p e r B. // J. Clin. Oncol. 2000. N 18. P. 307–316.13. L a z a r u s H. M., K o c O. N., D e v i n e S. M. // Biol. of Blood and Marrow Transplant. 2005. N 11. P. 389–398. 14. C i l l o n i D., C a r l o-S t e l l a C., F a l z e t t i F. // Blood. 2000. N 96. P. 3637.15. S c h w a r t z b e r g L., B i r c h R., B l a n c o R. // Bone Marrow Transplant. 1993. N 11. P. 369. 16. W e a v e r C. H., H a z e l t o n B., B i r c h R. // Blood. 1995. N 86. P. 3961. 17. I s a i k i n a Y., K u s t a n o v i c h A., S v i r n o v s k i A. // Exp. Oncol. 2006. N 28. P. 146–151.

Yа. ISAIKINA, N. MINAKOVSKAYA, O. ALEINICOVA

EFFECT OF AUTOLOGOUS MESENCHYMAL STEM CELL CO-TRANSPLANTATION ON THE HEMATOPOIETIC STEM CELL ENGRAFTMENT IN CHILDREN WITH MALIGNANT TUMORS

Belarusian Research Center for Pediatric Oncology and Hematology, Minsk

Summary

This investigation was undertaken to study the possibility of the application of mesenchymal stem cells (MSCs) for hematopoiesis support and reduction of the neutropenia period after autologous HSCs transplantation for children with oncohematological disorders and graft insufficiency of CD34+ cells/kg.

We determined an accelerated engraftment of HSCs transplant with a small number of CD34+ cells/kg in the cases of autologous MSCs co-transplantation for children with malignant disorders. This approach is possible for children who have undergone prolonged myelotoxic and radiotherapy to expanse MSCs to the efficient for co-transplantation volume.



Беларуси

80


УДК 612.821.6+599.323.4

Е. В. КРАВЧЕНКО, Л. В. МАКСИМОВА

ИССЛЕДОВАНИЕ НЕАССОЦИАТИВНОГО ОБУЧЕНИЯ У ЖИВОТНЫХ С РАЗЛИЧНЫМ ГЕНЕТИЧЕСКИ ОБУСЛОВЛЕННЫМ

УРОВНЕМ ТРЕВОЖНОСТИ



Введение. Габитуация (привыкание) является одной из элементарных форм неассоциативного обучения [1, 2]. Привыкание состоит не в приобретении новых поведенческих реакций, а в их по-давлении, поэтому его называют также «негативным обучением» [3]. Одним из проявлений габи-туации является ослабление во времени исследовательско-ориентировочной реакции (ИОР) на но-вую обстановку вследствие ее оценки как биологически незначимой [4]. Нарушения габитуации характерны для ряда патологических процессов – шизофрении [5–8], синдрома дефицита внима-ния и гиперактивности (AD/HD – attention-deficit/hyperactivity disorder) [8], типичных и атипичных панических расстройств [9], депрессии [9], тревожных расстройств [10] и объясняются дефицитом внимания [7], ухудшением процессинга информации [7], затрудненным «входом в задачу» [9].

С целью изучения особенностей габитуации при патологически повышенной тревожности целесообразно проведение экспериментов на животных с генетически обусловленными наруше-ниями тревожно-фобического статуса (ТФС). Подобные подходы с использованием инбредных животных (крысы SHR [11–13] и мыши DBA [14]) валидированы для моделирования нарушений поведения при AD/HD и применяются при поиске потенциальных корректоров габитуации в условиях названной патологии [8]. В основу экспериментальной модели габитуации при нару-шениях ТФС могли бы лечь наблюдения, установившие межлинейные различия процесса при-выкания у мышей с разным генетически обусловленным локомоторным поведением [2, 14–17], однако эти опыты проведены в условиях тестирования животных поодиночке, т. е. в условиях стресса, связанного с изоляцией [14, 18]. Учитывая, что мыши – социальные животные [18], бо-лее корректны результаты, полученные при их групповой высадке, в условиях зоосоциальных взаимодействий [14, 18].

Цель работы – изучение неассоциативного обучения (габитуации локомоции) и анализ роли зоосоциального фактора в процессах привыкания у мышей с различным генетически обуслов-ленным уровнем тревожности.

Материалы и методы исследования. Эксперименты проведены на животных в возрасте 2 мес., полученных из питомника экспериментально-биологической клиники НПЦ ИФБ НАН Беларуси. Животные выбранных линий, по данным литературы, характеризуются генетически обусловленными особенностями ТФС. Мыши-самцы BALB/c – тимидные, отвечают на стресс испугом, состоянием застывания (freezing), дезорганизацией поведения [20], у C57Bl/6 стрессо-вый ответ сопровождается активацией деятельности и ее продуктивности [20], а аутбредные особи ICR не имеют четко выраженных особенностей ТФС. В наблюдениях с одиночной высад-кой использовано по 12 мышей C57Bl/6, BALB/c и аутбредных мышей; в опытах с групповой высадкой – по 5 групп инбредных и 6 групп аутбредных животных.

Мышей поодиночке или группами по 10 особей помещали на 90 мин в камеры размером 32 × 22 × 19 см с подстилкой, кормушкой, поилкой (условия, соответствующие низкому уровню

80


УДК 612.821.6+599.323.4

Е. В. КРАВЧЕНКО, Л. В. МАКСИМОВА

ИССЛЕДОВАНИЕ НЕАССОЦИАТИВНОГО ОБУЧЕНИЯ У ЖИВОТНЫХ С РАЗЛИЧНЫМ ГЕНЕТИЧЕСКИ ОБУСЛОВЛЕННЫМ

УРОВНЕМ ТРЕВОЖНОСТИ



Введение. Габитуация (привыкание) является одной из элементарных форм неассоциативного обучения [1, 2]. Привыкание состоит не в приобретении новых поведенческих реакций, а в их по-давлении, поэтому его называют также «негативным обучением» [3]. Одним из проявлений габи-туации является ослабление во времени исследовательско-ориентировочной реакции (ИОР) на но-вую обстановку вследствие ее оценки как биологически незначимой [4]. Нарушения габитуации характерны для ряда патологических процессов – шизофрении [5–8], синдрома дефицита внима-ния и гиперактивности (AD/HD – attention-deficit/hyperactivity disorder) [8], типичных и атипичных панических расстройств [9], депрессии [9], тревожных расстройств [10] и объясняются дефицитом внимания [7], ухудшением процессинга информации [7], затрудненным «входом в задачу» [9].

С целью изучения особенностей габитуации при патологически повышенной тревожности целесообразно проведение экспериментов на животных с генетически обусловленными наруше-ниями тревожно-фобического статуса (ТФС). Подобные подходы с использованием инбредных животных (крысы SHR [11–13] и мыши DBA [14]) валидированы для моделирования нарушений поведения при AD/HD и применяются при поиске потенциальных корректоров габитуации в условиях названной патологии [8]. В основу экспериментальной модели габитуации при нару-шениях ТФС могли бы лечь наблюдения, установившие межлинейные различия процесса при-выкания у мышей с разным генетически обусловленным локомоторным поведением [2, 14–17], однако эти опыты проведены в условиях тестирования животных поодиночке, т. е. в условиях стресса, связанного с изоляцией [14, 18]. Учитывая, что мыши – социальные животные [18], бо-лее корректны результаты, полученные при их групповой высадке, в условиях зоосоциальных взаимодействий [14, 18].

Цель работы – изучение неассоциативного обучения (габитуации локомоции) и анализ роли зоосоциального фактора в процессах привыкания у мышей с различным генетически обуслов-ленным уровнем тревожности.

Материалы и методы исследования. Эксперименты проведены на животных в возрасте 2 мес., полученных из питомника экспериментально-биологической клиники НПЦ ИФБ НАН Беларуси. Животные выбранных линий, по данным литературы, характеризуются генетически обусловленными особенностями ТФС. Мыши-самцы BALB/c – тимидные, отвечают на стресс испугом, состоянием застывания (freezing), дезорганизацией поведения [20], у C57Bl/6 стрессо-вый ответ сопровождается активацией деятельности и ее продуктивности [20], а аутбредные особи ICR не имеют четко выраженных особенностей ТФС. В наблюдениях с одиночной высад-кой использовано по 12 мышей C57Bl/6, BALB/c и аутбредных мышей; в опытах с групповой высадкой – по 5 групп инбредных и 6 групп аутбредных животных.

Мышей поодиночке или группами по 10 особей помещали на 90 мин в камеры размером 32 × 22 × 19 см с подстилкой, кормушкой, поилкой (условия, соответствующие низкому уровню



Беларуси

81

опасности экспериментальной камеры [19]). Эксперименты проводили в первой половине дня (9.00–12.00) при стандартизированной температуре воздуха (18–22 ºС).

Показатели ГДА (локомоторная активность) регистрировали автоматически с помощью мно-гоканального актометра с горизонтальными и вертикальными ИК-сенсорами, работающего под управлением ПЭВМ с использованием специального пакета программ Mouse Statistic. Разреше-ние сетки сканирования – 12 × 8, шаг сетки – 2,54 см, периодичность съема информации – 0,1 с; данные выражены в условных единицах (усл. ед.), соответствующих числу пересечений лучей в горизонтальной плоскости (N).

В качестве показателя, характеризующего габитуацию локомоции в определенных «точках» эксперимента, применяли коэффициент угашения ГДА (К), вычисляемый по формуле:

1

nДАКДА

=

(1)

где ДА1 – ГДА животных за первые 5 мин наблюдения; ДАn – тот же показатель в каждые после-дующие 5 мин; n – порядковый номер интервала регистрации [21]. Чем меньше абсолютное зна-чение К, тем интенсивнее привыкание.

Процесс габитуации описывали с помощью уравнений линейной регрессии; для построения прямой y = a + bx использовали натуральные логарифмы значений ГДА (Ln), полученных в резуль-тате актометрии. При этом коэффициент а характеризовал исходный уровень ГДА (чем выше а, тем выше начальная локомоторная активность), а коэффициент b – выраженность привыкания (положительные значения b соответствуют дисгабитуации, отрицательные – габитуации, при этом чем ниже значения b, тем более выражено неассоциативное обучение).

Оценку статистической значимости результатов проводили с использованием методов пара-метрической и непараметрической статистики для множественных сравнений. В случае нор-мального распределения полученных данных применяли однофакторный дисперсионный ана-лиз ANOVA или ANOVA для повторных измерений, в противном случае – критерий Крускала–Уоллиса с post-hoc анализом по Ньюмену–Кейлсу, критерий Фридмана. При определении статистической значимости различий коэффициентов уравнений линейной регрессии использо-вали t-критерий Стьюдента. Обработку результатов осуществляли с помощью программного обеспечения Origin 6.1, Statistica 6.0, Biostat.

Результаты и их обсуждение. У одиночных мышей ВАLB/с исходная двигательная актив-ность была значительно ниже, чем у инбредных C57Bl/6 и аутбредных мышей ICR (Р < 0,001, ANOVA), что подтверждает высокую тревожность у мышей линии ВАLB/с, проявляющуюся фризинг-реакцией и сниженной локомоцией [20], и соответствует литературным данным [17] (рис. 1, А). При групповой актометрии различия статистически достоверны только между ин-бредными животными (P = 0,011, ANOVA) (рис. 1, А). Активная локомоция первых минут опыта впоследствии сменялась достоверным снижением ГДА (габитуация) у инбредных и аутбредных животных (Р < 0,001, ANOVA) (рис. 2, А). Число пересечений лучей в горизонтальной плоскости у мышей ВАLB/с, C57Bl/6 и аутбредных ICR за последние 5 мин при одиночной высадке соста-вило 76,86 ± 13,12; 20,67 ± 13,41 и 93,94 ± 25,30 усл. ед. (см. рис. 1, А), а при групповой – 760,8 ± 240,66; 238,0 ± 134,34 и 693,67 ± 111,07 усл. ед. соответственно (см. рис. 2, А).

У одиночных инбредных животных достоверные межлинейные различия К отмечаются на-чиная с интервала 45–50 мин, а далее – на протяжении 41,2% от общего времени регистрации (ОВР); при сравнении BALB/c с аутбредными мышами ICR – начиная с того же промежутка вре-мени, но лишь в течение 17,7% от ОВР (Р<0,05, критерий Крускала–Уоллиса с post-hoc анализом по Ньюмену–Кейлсу) (рис. 1, Б). К, рассчитанный для последнего интервала наблюдения, у оди-ночных мышей BALB/c составил 0,33 ± 0,061, у C57Bl/6 – 0,06 ± 0,045, у аутбредных мышей – 0,27 ± 0,066, что указывает на затрудненную габитуацию у мышей линии ВАLB/с в сравнении с C57Bl/6 (P = 0,003, ANOVA). При групповой высадке статистически значимые межлинейные различия К выявлены, начиная с интервала 25–30 мин в течение 76,5% от ОВР, достоверные раз-личия того же критерия между группами ВАLB/с и аутбредных ICR – с 35–40 мин, но только на

81

опасности экспериментальной камеры [19]). Эксперименты проводили в первой половине дня (9.00–12.00) при стандартизированной температуре воздуха (18–22 ºС).

Показатели ГДА (локомоторная активность) регистрировали автоматически с помощью мно-гоканального актометра с горизонтальными и вертикальными ИК-сенсорами, работающего под управлением ПЭВМ с использованием специального пакета программ Mouse Statistic. Разреше-ние сетки сканирования – 12 × 8, шаг сетки – 2,54 см, периодичность съема информации – 0,1 с; данные выражены в условных единицах (усл. ед.), соответствующих числу пересечений лучей в горизонтальной плоскости (N).

В качестве показателя, характеризующего габитуацию локомоции в определенных «точках» эксперимента, применяли коэффициент угашения ГДА (К), вычисляемый по формуле:

1

nДАКДА

=

(1)

где ДА1 – ГДА животных за первые 5 мин наблюдения; ДАn – тот же показатель в каждые после-дующие 5 мин; n – порядковый номер интервала регистрации [21]. Чем меньше абсолютное зна-чение К, тем интенсивнее привыкание.

Процесс габитуации описывали с помощью уравнений линейной регрессии; для построения прямой y = a + bx использовали натуральные логарифмы значений ГДА (Ln), полученных в резуль-тате актометрии. При этом коэффициент а характеризовал исходный уровень ГДА (чем выше а, тем выше начальная локомоторная активность), а коэффициент b – выраженность привыкания (положительные значения b соответствуют дисгабитуации, отрицательные – габитуации, при этом чем ниже значения b, тем более выражено неассоциативное обучение).

Оценку статистической значимости результатов проводили с использованием методов пара-метрической и непараметрической статистики для множественных сравнений. В случае нор-мального распределения полученных данных применяли однофакторный дисперсионный ана-лиз ANOVA или ANOVA для повторных измерений, в противном случае – критерий Крускала–Уоллиса с post-hoc анализом по Ньюмену–Кейлсу, критерий Фридмана. При определении статистической значимости различий коэффициентов уравнений линейной регрессии использо-вали t-критерий Стьюдента. Обработку результатов осуществляли с помощью программного обеспечения Origin 6.1, Statistica 6.0, Biostat.

Результаты и их обсуждение. У одиночных мышей ВАLB/с исходная двигательная актив-ность была значительно ниже, чем у инбредных C57Bl/6 и аутбредных мышей ICR (Р < 0,001, ANOVA), что подтверждает высокую тревожность у мышей линии ВАLB/с, проявляющуюся фризинг-реакцией и сниженной локомоцией [20], и соответствует литературным данным [17] (рис. 1, А). При групповой актометрии различия статистически достоверны только между ин-бредными животными (P = 0,011, ANOVA) (рис. 1, А). Активная локомоция первых минут опыта впоследствии сменялась достоверным снижением ГДА (габитуация) у инбредных и аутбредных животных (Р < 0,001, ANOVA) (рис. 2, А). Число пересечений лучей в горизонтальной плоскости у мышей ВАLB/с, C57Bl/6 и аутбредных ICR за последние 5 мин при одиночной высадке соста-вило 76,86 ± 13,12; 20,67 ± 13,41 и 93,94 ± 25,30 усл. ед. (см. рис. 1, А), а при групповой – 760,8 ± 240,66; 238,0 ± 134,34 и 693,67 ± 111,07 усл. ед. соответственно (см. рис. 2, А).

У одиночных инбредных животных достоверные межлинейные различия К отмечаются на-чиная с интервала 45–50 мин, а далее – на протяжении 41,2% от общего времени регистрации (ОВР); при сравнении BALB/c с аутбредными мышами ICR – начиная с того же промежутка вре-мени, но лишь в течение 17,7% от ОВР (Р<0,05, критерий Крускала–Уоллиса с post-hoc анализом по Ньюмену–Кейлсу) (рис. 1, Б). К, рассчитанный для последнего интервала наблюдения, у оди-ночных мышей BALB/c составил 0,33 ± 0,061, у C57Bl/6 – 0,06 ± 0,045, у аутбредных мышей – 0,27 ± 0,066, что указывает на затрудненную габитуацию у мышей линии ВАLB/с в сравнении с C57Bl/6 (P = 0,003, ANOVA). При групповой высадке статистически значимые межлинейные различия К выявлены, начиная с интервала 25–30 мин в течение 76,5% от ОВР, достоверные раз-личия того же критерия между группами ВАLB/с и аутбредных ICR – с 35–40 мин, но только на



Беларуси

82

Рис. 1. Габитуация горизонтальной двигательной активности (ГДА) у мышей линий BALB/с (I), C57Bl/6 (II) и у аут-бредных мышей ICR (III) при высадке поодиночке: А – локомоторная активность; Б – коэффициенты угашения ГДА (К); В – прямые, полученные методом линейной регрессии (y = a + bx): I – a = 3,67 ± 0,075; b = –0,0105 ± 0,0014; II – a = 4,69 ± 0,074; b = –0,0354 ± 0,0014; III – a = 3,79 ± 0,065; b = –0,0115 ± 0,0012. Различия статистически достовер-ны: * – в сравнении с линией C57Bl6 (II), критерий Крускала–Уоллиса, Р < 0,05; х – в сравнении с аутбредными мышами ICR (III), критерий Крускала–Уоллиса, Р < 0,05. N – число пересечений лучей в горизонтальной плоскости

82

Рис. 1. Габитуация горизонтальной двигательной активности (ГДА) у мышей линий BALB/с (I), C57Bl/6 (II) и у аут-бредных мышей ICR (III) при высадке поодиночке: А – локомоторная активность; Б – коэффициенты угашения ГДА (К); В – прямые, полученные методом линейной регрессии (y = a + bx): I – a = 3,67 ± 0,075; b = –0,0105 ± 0,0014; II – a = 4,69 ± 0,074; b = –0,0354 ± 0,0014; III – a = 3,79 ± 0,065; b = –0,0115 ± 0,0012. Различия статистически достовер-ны: * – в сравнении с линией C57Bl6 (II), критерий Крускала–Уоллиса, Р < 0,05; х – в сравнении с аутбредными мышами ICR (III), критерий Крускала–Уоллиса, Р < 0,05. N – число пересечений лучей в горизонтальной плоскости



Беларуси

83

Рис. 2. Габитуация горизонтальной двигательной активности (ГДА) у мышей линий BALB/с (I), C57Bl/6 (II) и у аут-бредных мышей ICR (III) при высадке группой: А – локомоторная активность; Б – коэффициенты угашения ГДА (К); В – прямые, полученные методом линейной регрессии (y = a + bx): I – a = 5,79±0,0228; b = –0,0088 ± 0,0004; II – a = 6,35 ± 0,056; b= –0,0314 ± 0,0016; III – a= 5,81 ± 0,033; b= –0,0120 ± 0,0006. Различия статистически достоверны: * – в сравнении с линией C57Bl6 (II), ANOVA, Р < 0,05; х – в сравнении с аутбредными мышами ICR (III), ANOVA,

Р < 0,05. N – число пересечений лучей в горизонтальной плоскости

83

Рис. 2. Габитуация горизонтальной двигательной активности (ГДА) у мышей линий BALB/с (I), C57Bl/6 (II) и у аут-бредных мышей ICR (III) при высадке группой: А – локомоторная активность; Б – коэффициенты угашения ГДА (К); В – прямые, полученные методом линейной регрессии (y = a + bx): I – a = 5,79±0,0228; b = –0,0088 ± 0,0004; II – a = 6,35 ± 0,056; b= –0,0314 ± 0,0016; III – a= 5,81 ± 0,033; b= –0,0120 ± 0,0006. Различия статистически достоверны: * – в сравнении с линией C57Bl6 (II), ANOVA, Р < 0,05; х – в сравнении с аутбредными мышами ICR (III), ANOVA,

Р < 0,05. N – число пересечений лучей в горизонтальной плоскости



Беларуси

84

протяжении 17,7% от ОВР (Р < 0,05, ANOVA) (рис. 2, Б). К, рассчитанный для последнего интер-вала наблюдения, в условиях групповой высадки у мышей линии ВАLB/с составил 0,46 ± 0,152, у C57Bl/6 – 0,10 ± 0,055, у аутбредных ICR – 0,38 ± 0,049 усл. ед., при этом габитуация у мышей ВАLB/с выражена существенно хуже, чем у особей C57Bl/6 (P = 0,02, ANOVA) (см. рис. 2, Б). У ВАLB/с и аутбредных мышей зоосоциальный фактор не оказывал значимого влияния на про-должительность периода с выраженной габитуацией. У мышей C57Bl/6, напротив, наблюдалось облегчение привыкания при высадке поодиночке: в этих условиях отмечалось существенное снижение К (Р < 0,05, критерий Фридмана) относительно исходных значений на протяжении 64,7% от ОВР, тогда как у группы – только в течение 41,1%.

Анализ полученных данных с применением метода линейной регрессии (рис. 1, В; рис. 2, В) показывает следующее: у мышей линии ВАLB/с значения коэффициента а существенно ниже, а коэффициента b – значимо выше, чем у С57Bl/6, как в условиях помещения в камеры актометра поодиночке, так и группой (Р < 0,001, t-критерий Стьюдента). Значения коэффициента b у мы-шей линии ВАLB/c достоверно выше, чем у аутбредных животных, только при групповой высадке (Р < 0,001; t-критерий Стьюдента). У одиночных мышей линии С57Bl/6, обладающих низким уровнем тревожности (УТ), габитуация значимо более выражена, чем при групповой актометрии (P = 0,025; t-критерий Стьюдента), что подтверждает значимость зоосоциального фактора в процессах неассоциативного обучения.

Бытует мнение, что промнестический эффект совпадает с анксиогенным [22]. Вместе с тем в проведенном эксперименте у тимидных мышей BALB/c обнаружены нарушения габитуации, что согласуется с концепцией о комплексной нелинейной природе взаимодействия памяти и тре-вожности [23]. Результаты, полученные нами на животных, в целом совпадают с клиническими наблюдениями, показавшими нарушение привыкания к повторяемому вербальному стимулу у испытуемых с высоким УТ и сильно выраженное привыкание – с низким УТ [10]. Учитывая прослеживающиеся параллели в ухудшении неассоциативного обучения при нарушениях ТФС у животных и человека [10], перспективна валидация и применение в последующих фармаколо-гических разработках модели с использованием инбредных мышей BALB/c. Целесообразность такого подхода подтверждается тем, что облегчающее действие ноотропных средств на габитуа-цию резко варьирует в зависимости от индивидуального УТ, как это показано для нового ноо-тропного препарата – ноопепта [24]. Поскольку зоосоциальный фактор значимо не влияет на поведение мышей линии BALB/c, нецелесообразно использовать их для моделирования соци-альной тревоги (фобии).

Заключение. В результате актометрических исследований показаны значимые различия га-битуации локомоции у мышей с разным генетически обусловленным УТ. У инбредных мышей BALB/c (тимидных) снижена способность к неассоциативному обучению. Перспективно исполь-зование мышей указанной линии для моделирования нарушений габитуации у больных с тре-вожными расстройствами. Зоосоциальный фактор в условиях «неопасной» экспериментальной камеры значимо влияет на процессы привыкания только у мышей линии С57Bl/6.


1. D u d a i Y. The Neurobiology of Memory: Conception, Finding, Trends. Oxford, 1989.2. F i l e S. E. // Behavior. Brain. Res. 2001. Vol. 125. P. 151–157.3. С о к о л о в Е. Н. Нейрональные механизмы памяти и обучения. М., 1981.4. О с т р о в с к а я Р. У., Гудашева Т. А. // Бюл. эксперим. биол. и мед. 1991. № 5. С. 498–500.5. B e s p a l o v A. [et al.] // J. Pharmacol. Exp. Ther. 2007. Vol. 320, N 2. P. 944–950.6. L u d e w i g K. [et al.] // Biol. Psychiatry. 2003. Vol. 54. P. 121–128.7. K l a m e r D. [et al.] // Psychopharmacology (Berl). 2004. Vol. 176. P. 440–450. 8. F e d o r o v a I. [et al.] // Prostaglandins Leukot. Essent. Fatty Acids. 2006. Vol. 75, N 4–5. P. 271–289.9. Г о р д е е в С. А. // ЖВНД. 2007. Т. 57, № 2. С. 161–168.10. С а в о с т ь я н о в А. Н., С а в о с т ь я н о в а Д. А. // ЖВНД. 2003. Т. 53, № 3. С. 351–360.11. S a g v o l d e n T. // Neurosci. Biobehav. Rev. 2000. Vol. 24. P. 31–39.12. H e n d l e y E. [et al.] // Physiology and Behavior. 1985. Vol. 34. P. 379–383.13. W e i J. W. [et al.] // Int. J. Biochem. 1987. Vol. 19. P. 1225–1228.

84

протяжении 17,7% от ОВР (Р < 0,05, ANOVA) (рис. 2, Б). К, рассчитанный для последнего интер-вала наблюдения, в условиях групповой высадки у мышей линии ВАLB/с составил 0,46 ± 0,152, у C57Bl/6 – 0,10 ± 0,055, у аутбредных ICR – 0,38 ± 0,049 усл. ед., при этом габитуация у мышей ВАLB/с выражена существенно хуже, чем у особей C57Bl/6 (P = 0,02, ANOVA) (см. рис. 2, Б). У ВАLB/с и аутбредных мышей зоосоциальный фактор не оказывал значимого влияния на про-должительность периода с выраженной габитуацией. У мышей C57Bl/6, напротив, наблюдалось облегчение привыкания при высадке поодиночке: в этих условиях отмечалось существенное снижение К (Р < 0,05, критерий Фридмана) относительно исходных значений на протяжении 64,7% от ОВР, тогда как у группы – только в течение 41,1%.

Анализ полученных данных с применением метода линейной регрессии (рис. 1, В; рис. 2, В) показывает следующее: у мышей линии ВАLB/с значения коэффициента а существенно ниже, а коэффициента b – значимо выше, чем у С57Bl/6, как в условиях помещения в камеры актометра поодиночке, так и группой (Р < 0,001, t-критерий Стьюдента). Значения коэффициента b у мы-шей линии ВАLB/c достоверно выше, чем у аутбредных животных, только при групповой высадке (Р < 0,001; t-критерий Стьюдента). У одиночных мышей линии С57Bl/6, обладающих низким уровнем тревожности (УТ), габитуация значимо более выражена, чем при групповой актометрии (P = 0,025; t-критерий Стьюдента), что подтверждает значимость зоосоциального фактора в процессах неассоциативного обучения.

Бытует мнение, что промнестический эффект совпадает с анксиогенным [22]. Вместе с тем в проведенном эксперименте у тимидных мышей BALB/c обнаружены нарушения габитуации, что согласуется с концепцией о комплексной нелинейной природе взаимодействия памяти и тре-вожности [23]. Результаты, полученные нами на животных, в целом совпадают с клиническими наблюдениями, показавшими нарушение привыкания к повторяемому вербальному стимулу у испытуемых с высоким УТ и сильно выраженное привыкание – с низким УТ [10]. Учитывая прослеживающиеся параллели в ухудшении неассоциативного обучения при нарушениях ТФС у животных и человека [10], перспективна валидация и применение в последующих фармаколо-гических разработках модели с использованием инбредных мышей BALB/c. Целесообразность такого подхода подтверждается тем, что облегчающее действие ноотропных средств на габитуа-цию резко варьирует в зависимости от индивидуального УТ, как это показано для нового ноо-тропного препарата – ноопепта [24]. Поскольку зоосоциальный фактор значимо не влияет на поведение мышей линии BALB/c, нецелесообразно использовать их для моделирования соци-альной тревоги (фобии).

Заключение. В результате актометрических исследований показаны значимые различия га-битуации локомоции у мышей с разным генетически обусловленным УТ. У инбредных мышей BALB/c (тимидных) снижена способность к неассоциативному обучению. Перспективно исполь-зование мышей указанной линии для моделирования нарушений габитуации у больных с тре-вожными расстройствами. Зоосоциальный фактор в условиях «неопасной» экспериментальной камеры значимо влияет на процессы привыкания только у мышей линии С57Bl/6.


1. D u d a i Y. The Neurobiology of Memory: Conception, Finding, Trends. Oxford, 1989.2. F i l e S. E. // Behavior. Brain. Res. 2001. Vol. 125. P. 151–157.3. С о к о л о в Е. Н. Нейрональные механизмы памяти и обучения. М., 1981.4. О с т р о в с к а я Р. У., Гудашева Т. А. // Бюл. эксперим. биол. и мед. 1991. № 5. С. 498–500.5. B e s p a l o v A. [et al.] // J. Pharmacol. Exp. Ther. 2007. Vol. 320, N 2. P. 944–950.6. L u d e w i g K. [et al.] // Biol. Psychiatry. 2003. Vol. 54. P. 121–128.7. K l a m e r D. [et al.] // Psychopharmacology (Berl). 2004. Vol. 176. P. 440–450. 8. F e d o r o v a I. [et al.] // Prostaglandins Leukot. Essent. Fatty Acids. 2006. Vol. 75, N 4–5. P. 271–289.9. Г о р д е е в С. А. // ЖВНД. 2007. Т. 57, № 2. С. 161–168.10. С а в о с т ь я н о в А. Н., С а в о с т ь я н о в а Д. А. // ЖВНД. 2003. Т. 53, № 3. С. 351–360.11. S a g v o l d e n T. // Neurosci. Biobehav. Rev. 2000. Vol. 24. P. 31–39.12. H e n d l e y E. [et al.] // Physiology and Behavior. 1985. Vol. 34. P. 379–383.13. W e i J. W. [et al.] // Int. J. Biochem. 1987. Vol. 19. P. 1225–1228.



Беларуси

14. V ō i k a r V. [et al.] // Genes, Brain and Behavior. 2005. Vol. 4. P. 240–252.15. M h y r e T. R. [et al.] // Genes, Brain and Behavior. 2005. Vol. 4. P. 209–228.16. B o t h e G. W. M. [et al.] // Genes, Brain and Behavior. 2004. Vol. 3, N 3. P. 149–157.17. S h i J u n – W e i [et al.] // Zool. Res. 2008. Vol. 29, N 1. P. 49–55.18. V a n L o o P. L. [et al.] // Lab. Anim. 2003. Vol. 37. P. 300–313. 19. L e p p a n e n P. K. [et al.] // J. Gen. Psychol. 2005. Vol. 132, N 2. P. 187–204.20. В о р о н и н а Т. А., С е р е д е н и н С. Б. // Руководство по экспериментальному (доклиническому) изуче-

нию новых фармакологических веществ. М., 2000. С. 126–130. 21. К р а в ч е н к о Е. В. [и др.] // Бюл. эксперим. биол. и мед. 1996. Т. 122, № 7. С. 48–50.22. K a l u e f f A., N u t t D. J. // Depress. Anxiety. 1997. Vol. 4. P. 100–110.23. К а л у е в А. В. // Нейронауки. 2006. Т. 6, № 8. С. 19–28.24. К р а в ч е н к о Е. В. [и др.] // Вестн. фармации. 2007. Т. 37, № 3. С. 80–88.

E. V. KRAVCHENKO, L. V. MAKSIMOVA

STUDY OF NONASSOCIATIVE LEARNING IN MICE WITH DIFFERENT GENETICALLY STIPULATED ANXIETY LEVELS


Summary

The article deals with studying nonassociative learning (habituation of locomotions) in mice with different genetically stipulated anxiety levels in the presence and absence of zoosocial interactions. It is determined that the ability of nonassociative learning is decreased in inbred BALB/c (timid) mice, and this allows using them for modeling the habituation disturbance in patients with anxiety disorders. In C57Bl/6 mice the habituation is expressed considerably higher at the single stay than it is at the group actimetry; this confirms the significance of the zoosocial factor in the nonassociative learning process.

14. V ō i k a r V. [et al.] // Genes, Brain and Behavior. 2005. Vol. 4. P. 240–252.15. M h y r e T. R. [et al.] // Genes, Brain and Behavior. 2005. Vol. 4. P. 209–228.16. B o t h e G. W. M. [et al.] // Genes, Brain and Behavior. 2004. Vol. 3, N 3. P. 149–157.17. S h i J u n – W e i [et al.] // Zool. Res. 2008. Vol. 29, N 1. P. 49–55.18. V a n L o o P. L. [et al.] // Lab. Anim. 2003. Vol. 37. P. 300–313. 19. L e p p a n e n P. K. [et al.] // J. Gen. Psychol. 2005. Vol. 132, N 2. P. 187–204.20. В о р о н и н а Т. А., С е р е д е н и н С. Б. // Руководство по экспериментальному (доклиническому) изуче-

нию новых фармакологических веществ. М., 2000. С. 126–130. 21. К р а в ч е н к о Е. В. [и др.] // Бюл. эксперим. биол. и мед. 1996. Т. 122, № 7. С. 48–50.22. K a l u e f f A., N u t t D. J. // Depress. Anxiety. 1997. Vol. 4. P. 100–110.23. К а л у е в А. В. // Нейронауки. 2006. Т. 6, № 8. С. 19–28.24. К р а в ч е н к о Е. В. [и др.] // Вестн. фармации. 2007. Т. 37, № 3. С. 80–88.

E. V. KRAVCHENKO, L. V. MAKSIMOVA

STUDY OF NONASSOCIATIVE LEARNING IN MICE WITH DIFFERENT GENETICALLY STIPULATED ANXIETY LEVELS


Summary

The article deals with studying nonassociative learning (habituation of locomotions) in mice with different genetically stipulated anxiety levels in the presence and absence of zoosocial interactions. It is determined that the ability of nonassociative learning is decreased in inbred BALB/c (timid) mice, and this allows using them for modeling the habituation disturbance in patients with anxiety disorders. In C57Bl/6 mice the habituation is expressed considerably higher at the single stay than it is at the group actimetry; this confirms the significance of the zoosocial factor in the nonassociative learning process.



Беларуси

86


Агляды

УДК 621.372-758.38:613.168

Е. Ф. КОНОПЛЯ1, В. И. ШАЛАТОНИН2, В. Н. МИЩЕНКО2, Г. Г. ВЕРЕЩАКО1

МЕДИКО-БИОЛОГИЧЕСКИЕ ЭФФЕКТЫ ВОЗДЕЙСТВИЯ ЭЛЕКТРОМАГНИТНОГО ПОЛЯ ВЫСОКОВОЛЬТНЫХ

ЛИНИЙ ЭЛЕКТРОПЕРЕДАЧИ1Институт радиобиологии НАН Беларуси, Гомель,

2Белорусский государственный университет информатики и радиоэлектроники, Минск


Введение. Постановка задачи. Возникшая на Земле жизнь проходит все стадии эволюции под воздействием различных факторов внешней среды, в том числе и электромагнитных полей (ЭМП) природного происхождения, распределенных в широком диапазоне частот и уровней, – атмосферного электричества, излучений Солнца, Земли, других космических тел. Постоянное магнитное поле (МП) Земли, например, характеризуется магнитной индукцией (МИ) порядка 33 мкТл (на экваторе) и 67 мкТл (на полюсах). Результаты многочисленных исследований показа-ли, что земные и космические ЭМ излучения значительно влияют на биологические процессы различной степени сложности – от внутриклеточных до биосферных [1–8]. Специализирован-ные клеточные структуры и отдельные клетки сами являются генераторами ЭМ излучения, обу-словленного биотоками, которые возникают благодаря биохимической активности клеточных мембран. Так, МИ собственного МП человеческого мозга составляет 0,1–1,0 пТл, а МИ поля, формируемого человеческим сердцем,– ≈ 0,5 нТл. Нарушение типичной структуры биотоков (биопотенциалов) свидетельствует о наличии заболевания, что широко используется в диагно-стических целях. К настоящему времени в области исследования биологического действия ЭМП накоплен огромный экспериментальный материал, свидетельствующий о высокой чувствитель-ности живых систем к воздействию не только значительных, но и весьма слабых по величине ЭМП в широком диапазоне частот [5, 6].

С начала 1960-х годов проводились многочисленные исследования по изучению состояния здо-ровья людей, профессиональная деятельность которых связана с воздействием ЭМП. Результаты клинических исследований показали, что длительное воздействие ЭМП может привести к разви-тию заболеваний, клиническую картину которых определяют прежде всего изменения в функцио-нальном состоянии нервной и сердечно-сосудистой систем [8–13]. Наиболее ранними клиническими признаками воздействия ЭМП являются функциональные нарушения со стороны нервной системы, проявляющиеся в виде вегетативных дисфункций неврастенического и астенического синдромов. Лица, длительное время находившиеся в зоне ЭМ излучения, жалуются на слабость, раздражи-тельность, быструю утомляемость, ослабление памяти, нарушение сна. Нередко эти симптомы сопровождаются расстройством вегетативных функций. Нарушения со стороны сердечно-сосудистой системы проявляются, как правило, нейроциркуляторной дистонией: лабильностью пульса и арте-риального давления, склонностью к гипотонии, болями в области сердца и др.

Существует много гипотез, касающихся конкретной физической, физико-химической и био-логической интерпретации взаимодействия ЭМП с биообъектами [1, 14–20]. Несмотря на суще-ствование различных точек зрения, до настоящего времени наиболее распространены представ-

86


Агляды

УДК 621.372-758.38:613.168

Е. Ф. КОНОПЛЯ1, В. И. ШАЛАТОНИН2, В. Н. МИЩЕНКО2, Г. Г. ВЕРЕЩАКО1

МЕДИКО-БИОЛОГИЧЕСКИЕ ЭФФЕКТЫ ВОЗДЕЙСТВИЯ ЭЛЕКТРОМАГНИТНОГО ПОЛЯ ВЫСОКОВОЛЬТНЫХ

ЛИНИЙ ЭЛЕКТРОПЕРЕДАЧИ1Институт радиобиологии НАН Беларуси, Гомель,

2Белорусский государственный университет информатики и радиоэлектроники, Минск


Введение. Постановка задачи. Возникшая на Земле жизнь проходит все стадии эволюции под воздействием различных факторов внешней среды, в том числе и электромагнитных полей (ЭМП) природного происхождения, распределенных в широком диапазоне частот и уровней, – атмосферного электричества, излучений Солнца, Земли, других космических тел. Постоянное магнитное поле (МП) Земли, например, характеризуется магнитной индукцией (МИ) порядка 33 мкТл (на экваторе) и 67 мкТл (на полюсах). Результаты многочисленных исследований показа-ли, что земные и космические ЭМ излучения значительно влияют на биологические процессы различной степени сложности – от внутриклеточных до биосферных [1–8]. Специализирован-ные клеточные структуры и отдельные клетки сами являются генераторами ЭМ излучения, обу-словленного биотоками, которые возникают благодаря биохимической активности клеточных мембран. Так, МИ собственного МП человеческого мозга составляет 0,1–1,0 пТл, а МИ поля, формируемого человеческим сердцем,– ≈ 0,5 нТл. Нарушение типичной структуры биотоков (биопотенциалов) свидетельствует о наличии заболевания, что широко используется в диагно-стических целях. К настоящему времени в области исследования биологического действия ЭМП накоплен огромный экспериментальный материал, свидетельствующий о высокой чувствитель-ности живых систем к воздействию не только значительных, но и весьма слабых по величине ЭМП в широком диапазоне частот [5, 6].

С начала 1960-х годов проводились многочисленные исследования по изучению состояния здо-ровья людей, профессиональная деятельность которых связана с воздействием ЭМП. Результаты клинических исследований показали, что длительное воздействие ЭМП может привести к разви-тию заболеваний, клиническую картину которых определяют прежде всего изменения в функцио-нальном состоянии нервной и сердечно-сосудистой систем [8–13]. Наиболее ранними клиническими признаками воздействия ЭМП являются функциональные нарушения со стороны нервной системы, проявляющиеся в виде вегетативных дисфункций неврастенического и астенического синдромов. Лица, длительное время находившиеся в зоне ЭМ излучения, жалуются на слабость, раздражи-тельность, быструю утомляемость, ослабление памяти, нарушение сна. Нередко эти симптомы сопровождаются расстройством вегетативных функций. Нарушения со стороны сердечно-сосудистой системы проявляются, как правило, нейроциркуляторной дистонией: лабильностью пульса и арте-риального давления, склонностью к гипотонии, болями в области сердца и др.

Существует много гипотез, касающихся конкретной физической, физико-химической и био-логической интерпретации взаимодействия ЭМП с биообъектами [1, 14–20]. Несмотря на суще-ствование различных точек зрения, до настоящего времени наиболее распространены представ-



Беларуси

87

ления о тепловой природе воздействий на живые организмы любых неионизирующих ЭМ излу-чений [1]. Поэтому сообщения о влиянии на исследуемую систему воздействий, энергия которых оказывается меньше средней тепловой энергии, т. е. когда hf<<kT (h – постоянная Планка, f – ча-стота излучения, k – постоянная Больцмана, T – абсолютная температура), представляются некоторым ученым априори ложными. Тем не менее, еще в 1980-е годы было показано, что прин-ципиальных теоретических запретов для такого влияния нет. При весьма низком уровне (не-тепловом) ЭМП принято говорить об информационном характере воздействия на организм. Напри-мер, при радиочастотах, превышающих 300 МГц, интенсивность нетеплового ЭМ излучения должна составлять порядка 1 мВт/см2 и менее [21]. Предполагается, что для биологических си-стем воздействие таких полей лежит ниже порога включения защитных биологических механиз-мов, что, возможно, способствует накоплению информации о воздействии на субклеточном уровне, т. е. на уровне генетических процессов. Полагают также, что когда система находится в неравновесном состоянии, то достаточно даже нетеплового воздействия, чтобы она прошла через точку бифуркации и приняла качественно новое состояние. Информационное воздействие приводит к формированию биологического эффекта (БЭ) за счет энергии самого организма, вызывая при этом ту или иную реакцию.

Особенно интенсивно проводятся исследования нетепловых БЭ в миллиметровом диапазо-не длин волн. Их результаты свидетельствуют о том, что, несмотря на чрезвычайно малую мощность таких излучений, они оказывают существенное влияние на здоровье человека. Воз-можные механизмы воздействия могут быть связаны с возбуждением элементов жидкокри-сталлической структуры воды и с наличием у живых организмов информационно-волновой составляющей неэлектромагнитной природы [22–26]. Высокая степень воздействия слабых ЭМ излучений, возможно, объясняется их резонансным характером, что может способствовать не только усилению, но и ослаблению функциональных возможностей отдельных органов и систем организма [27–28]. По мнению некоторых авторов, наиболее опасными для человека являются ЭМ излучения в диапазоне до 1 000 Гц. Например, для сердца и печени это отдель-ные частоты в диапазоне 50–980 Гц, для почек – 5–980, для головного мозга – 5–20, для спин-ного мозга – 20–50, для легких – 4–800 Гц.

В последние десятилетия в результате развития электроэнергетики и систем связи суммар-ная напряженность антропогенного ЭМ излучения увеличилась во много раз. Техногенные ЭМП характеризуются более простым частотным спектром, обладают значительной интенсивностью и большой неравномерностью локализации в пространстве. Эффективным способом защиты от воздействия электрического поля может быть экранирование; что касается МП, то из-за его вы-сокой проникающей способности обеспечить необходимую защиту с помощью экранирования очень сложно, да и дорого.

Одним из источников техногенных ЭМП, оказывающим непосредственное влияние на чело-века, являются высоковольтные линии электропередачи (ЛЭП). Величина рабочего напряжения ЛЭП, работающих чаще всего на переменном токе (50 Гц в Европе и 60 Гц в США и Канаде), составляет в основном от 100 до 750 кВ (в перспективе предполагается увеличение до 1000–2000 кВ). Площади, занятые ЛЭП, непрерывно увеличиваются, а прокладка последних зачастую осу-ществляется в непосредственной близости от жилой застройки и других объектов жизнедея-тельности человека.

Цель работы – изучить современное состояние проблемы воздействия магнитного поля ЛЭП на организм человека, проанализировать имеющиеся результаты эпидемиологических и лабораторных исследований.

Воздействие магнитного поля ЛЭП на биологические организмы. МП характеризуется либо величиной силы, действующей на пробный магнит, либо величиной импульса напряжения, индуцируемого в пробной катушке при наложении или снятии МП. В первом случае определя-ется напряженность Н МП, измеряемая в амперах на метр (А/м), во втором – магнитная индук-ция (МИ) В, измеряемая в теслах (1 Тл = 1 Вс/м2). При этом

B = µ0·µr⋅H,

87

ления о тепловой природе воздействий на живые организмы любых неионизирующих ЭМ излу-чений [1]. Поэтому сообщения о влиянии на исследуемую систему воздействий, энергия которых оказывается меньше средней тепловой энергии, т. е. когда hf<<kT (h – постоянная Планка, f – ча-стота излучения, k – постоянная Больцмана, T – абсолютная температура), представляются некоторым ученым априори ложными. Тем не менее, еще в 1980-е годы было показано, что прин-ципиальных теоретических запретов для такого влияния нет. При весьма низком уровне (не-тепловом) ЭМП принято говорить об информационном характере воздействия на организм. Напри-мер, при радиочастотах, превышающих 300 МГц, интенсивность нетеплового ЭМ излучения должна составлять порядка 1 мВт/см2 и менее [21]. Предполагается, что для биологических си-стем воздействие таких полей лежит ниже порога включения защитных биологических механиз-мов, что, возможно, способствует накоплению информации о воздействии на субклеточном уровне, т. е. на уровне генетических процессов. Полагают также, что когда система находится в неравновесном состоянии, то достаточно даже нетеплового воздействия, чтобы она прошла через точку бифуркации и приняла качественно новое состояние. Информационное воздействие приводит к формированию биологического эффекта (БЭ) за счет энергии самого организма, вызывая при этом ту или иную реакцию.

Особенно интенсивно проводятся исследования нетепловых БЭ в миллиметровом диапазо-не длин волн. Их результаты свидетельствуют о том, что, несмотря на чрезвычайно малую мощность таких излучений, они оказывают существенное влияние на здоровье человека. Воз-можные механизмы воздействия могут быть связаны с возбуждением элементов жидкокри-сталлической структуры воды и с наличием у живых организмов информационно-волновой составляющей неэлектромагнитной природы [22–26]. Высокая степень воздействия слабых ЭМ излучений, возможно, объясняется их резонансным характером, что может способствовать не только усилению, но и ослаблению функциональных возможностей отдельных органов и систем организма [27–28]. По мнению некоторых авторов, наиболее опасными для человека являются ЭМ излучения в диапазоне до 1 000 Гц. Например, для сердца и печени это отдель-ные частоты в диапазоне 50–980 Гц, для почек – 5–980, для головного мозга – 5–20, для спин-ного мозга – 20–50, для легких – 4–800 Гц.

В последние десятилетия в результате развития электроэнергетики и систем связи суммар-ная напряженность антропогенного ЭМ излучения увеличилась во много раз. Техногенные ЭМП характеризуются более простым частотным спектром, обладают значительной интенсивностью и большой неравномерностью локализации в пространстве. Эффективным способом защиты от воздействия электрического поля может быть экранирование; что касается МП, то из-за его вы-сокой проникающей способности обеспечить необходимую защиту с помощью экранирования очень сложно, да и дорого.

Одним из источников техногенных ЭМП, оказывающим непосредственное влияние на чело-века, являются высоковольтные линии электропередачи (ЛЭП). Величина рабочего напряжения ЛЭП, работающих чаще всего на переменном токе (50 Гц в Европе и 60 Гц в США и Канаде), составляет в основном от 100 до 750 кВ (в перспективе предполагается увеличение до 1000–2000 кВ). Площади, занятые ЛЭП, непрерывно увеличиваются, а прокладка последних зачастую осу-ществляется в непосредственной близости от жилой застройки и других объектов жизнедея-тельности человека.

Цель работы – изучить современное состояние проблемы воздействия магнитного поля ЛЭП на организм человека, проанализировать имеющиеся результаты эпидемиологических и лабораторных исследований.

Воздействие магнитного поля ЛЭП на биологические организмы. МП характеризуется либо величиной силы, действующей на пробный магнит, либо величиной импульса напряжения, индуцируемого в пробной катушке при наложении или снятии МП. В первом случае определя-ется напряженность Н МП, измеряемая в амперах на метр (А/м), во втором – магнитная индук-ция (МИ) В, измеряемая в теслах (1 Тл = 1 Вс/м2). При этом

B = µ0·µr⋅H,



Беларуси

88

где µ0 ≈ 1,25·10–6 Гн/м – магнитная постоянная; µr – от-носительная магнитная проницаемость, определяемая магнитными свойствами материала. Для немагнит-ных сред, в том числе для воздуха, µr = 1. Следователь-но, 1 А/м ≈ 1,25 мкТл.

Величина МИ обратно пропорциональна квадрату расстояния до центра ЛЭП и зависит не только от рабо-чего напряжения, но и от величины тока ЛЭП, т. е. от нагрузки линии. Последняя может неоднократно изме-няться как в течение суток, так и посезонно, что приво-дит к значительным вариациям уровня электрической и магнитной составляющих ЭМП.

На рис. 1 представлены изменения типичных значе-ний МИ в зависимости от расстояния L до центра трех ЛЭП, отличающихся величиной рабочего напряжения

[29]. Максимальные и типичные значения параметров ЭМП ЛЭП приведены в табл. 1.Исследования БЭ ЭМП, проведенные в 1960-х годах, основывались на общепризнанной

тепловой теории взаимодействия ЭМП с организмом человека, в соответствии с которой БЭ воз-никают из-за токов, индуцированных в теле человека под воздействием ЭМП [1]. Измерения показывают, что сколько-нибудь заметное превышение индуцированного тока над типичным «шумовым» сигналом, обусловленным ЭМ активностью тела человека, может возникать только при относительно больших средних уровнях МИ (не менее 5 мкТл), создаваемых лишь в непо-средственной близости от центра ЛЭП (табл. 1). Более того, оказалось, что для создания значи-мых БЭ необходимо, чтобы МИ составляла не менее 50 мкТл [29, 30]. В то же время результаты эпидемиологических исследований показывают, что реальные значения МИ (или плотности магнитного потока) ЛЭП в местах проживания людей не превышают 1 мкТл. Это означает, что формально отсутствуют физические предпосылки для непосредственного (прямого) взаимодей-ствия ЭМ излучения со структурами организма и, таким образом, должны отсутствовать значимые БЭ у людей, находящихся в зоне действия ЛЭП.

Т а б л и ц а 1. Значения параметров ЭМП у ЛЭП с разным напряжением

Напряжение, кВ Значения параметров Магнитная индукция B,

мкТлНапряженность электрического поля

E, кВ/м

400 (275) Максимальные (под ЛЭП) Типичные (под ЛЭП) Типичные (на удалении 25 м от ЛЭП)

100 5–10 1–2

11 3–5

0,2–0,5132 Максимальные (под ЛЭП)

Типичные (под ЛЭП) Типичные (на удалении 25 м от ЛЭП)

40 0,5–2,0

0,05–0,20

4 1–2

0,1–0,2

Однако уже первые исследования, проведенные в 1960–1970-х годах, показали наличие хорошо выраженных БЭ даже при нетепловых уровнях ЭМП ЛЭП, не приводящих к возникновению зна-чимых индуцированных токов [1, 11–14, 18]. В частности, было установлено, что в зоне действия поля, создаваемого ЛЭП, поведение некоторых насекомых существенно изменяется: у пчел фик-сируется повышенная агрессивность, беспокойство, снижение работоспособности; у жуков, комаров, бабочек и других летающих насекомых наблюдается изменение поведенческих реак-ций, в том числе изменение направления движения в сторону с меньшим уровнем ЭМП. У рас-тений распространены аномалии развития – часто изменяются форма и размеры цветков, листьев, стеблей, появляются лишние лепестки.

Отмечены значительные биологические изменения и в состоянии людей. К характерным заболеваниям, возникающим при воздействии ЭМП, в 1980-е годы добавились онкологические заболевания у взрослых и особенно лейкемия у детей [30–34]. Исследования биологического

Рис. 1. Изменение типичных значений МИ (В) в зависимости от расстояния до центра ЛЭП

(1 – 400 кВ; 2 – 132 кВ; 3 – 0,4 кВ)

88

где µ0 ≈ 1,25·10–6 Гн/м – магнитная постоянная; µr – от-носительная магнитная проницаемость, определяемая магнитными свойствами материала. Для немагнит-ных сред, в том числе для воздуха, µr = 1. Следователь-но, 1 А/м ≈ 1,25 мкТл.

Величина МИ обратно пропорциональна квадрату расстояния до центра ЛЭП и зависит не только от рабо-чего напряжения, но и от величины тока ЛЭП, т. е. от нагрузки линии. Последняя может неоднократно изме-няться как в течение суток, так и посезонно, что приво-дит к значительным вариациям уровня электрической и магнитной составляющих ЭМП.

На рис. 1 представлены изменения типичных значе-ний МИ в зависимости от расстояния L до центра трех ЛЭП, отличающихся величиной рабочего напряжения

[29]. Максимальные и типичные значения параметров ЭМП ЛЭП приведены в табл. 1.Исследования БЭ ЭМП, проведенные в 1960-х годах, основывались на общепризнанной

тепловой теории взаимодействия ЭМП с организмом человека, в соответствии с которой БЭ воз-никают из-за токов, индуцированных в теле человека под воздействием ЭМП [1]. Измерения показывают, что сколько-нибудь заметное превышение индуцированного тока над типичным «шумовым» сигналом, обусловленным ЭМ активностью тела человека, может возникать только при относительно больших средних уровнях МИ (не менее 5 мкТл), создаваемых лишь в непо-средственной близости от центра ЛЭП (табл. 1). Более того, оказалось, что для создания значи-мых БЭ необходимо, чтобы МИ составляла не менее 50 мкТл [29, 30]. В то же время результаты эпидемиологических исследований показывают, что реальные значения МИ (или плотности магнитного потока) ЛЭП в местах проживания людей не превышают 1 мкТл. Это означает, что формально отсутствуют физические предпосылки для непосредственного (прямого) взаимодей-ствия ЭМ излучения со структурами организма и, таким образом, должны отсутствовать значимые БЭ у людей, находящихся в зоне действия ЛЭП.

Т а б л и ц а 1. Значения параметров ЭМП у ЛЭП с разным напряжением

Напряжение, кВ Значения параметров Магнитная индукция B,

мкТлНапряженность электрического поля

E, кВ/м

400 (275) Максимальные (под ЛЭП) Типичные (под ЛЭП) Типичные (на удалении 25 м от ЛЭП)

100 5–10 1–2

11 3–5

0,2–0,5132 Максимальные (под ЛЭП)

Типичные (под ЛЭП) Типичные (на удалении 25 м от ЛЭП)

40 0,5–2,0

0,05–0,20

4 1–2

0,1–0,2

Однако уже первые исследования, проведенные в 1960–1970-х годах, показали наличие хорошо выраженных БЭ даже при нетепловых уровнях ЭМП ЛЭП, не приводящих к возникновению зна-чимых индуцированных токов [1, 11–14, 18]. В частности, было установлено, что в зоне действия поля, создаваемого ЛЭП, поведение некоторых насекомых существенно изменяется: у пчел фик-сируется повышенная агрессивность, беспокойство, снижение работоспособности; у жуков, комаров, бабочек и других летающих насекомых наблюдается изменение поведенческих реак-ций, в том числе изменение направления движения в сторону с меньшим уровнем ЭМП. У рас-тений распространены аномалии развития – часто изменяются форма и размеры цветков, листьев, стеблей, появляются лишние лепестки.

Отмечены значительные биологические изменения и в состоянии людей. К характерным заболеваниям, возникающим при воздействии ЭМП, в 1980-е годы добавились онкологические заболевания у взрослых и особенно лейкемия у детей [30–34]. Исследования биологического

Рис. 1. Изменение типичных значений МИ (В) в зависимости от расстояния до центра ЛЭП

(1 – 400 кВ; 2 – 132 кВ; 3 – 0,4 кВ)



Беларуси

89

действия ЭМП промышленной частоты, выполнен-ные в СССР в 1960-х годах, ориентировались в основ-ном на измерение электрической составляющей поля [9]. Однако позднейшие результаты показали, что наиболее биоактивной является магнитная компо-нента поля, способная практически без затухания проникать в биологические ткани. Действие слабых магнитных полей на биосистемы представляет объ-ект исследований магнитобиологии [5].

С целью изучения воздействия промышленных МП на биообъекты проводятся эпидемиологиче-ские, лабораторные и теоретические исследования [30–33].

Результаты эпидемиологических исследований. К настоящему времени имеется огромное количество публикаций, посвященных исследова-нию БЭ, вызываемых слабыми МП. Только в обзоре, подготовленном ВОЗ в 2007 г., содержится более 300 ссылок на первоисточники [30]. Остановимся на ключевых публика-циях, связанных с проблемой лейкемии у детей и появлением некоторых других заболева-ний. Такой выбор обусловлен тем, что именно на основании анализа эпидемиологических данных, связанных с лейкемией у детей, в 2002 г. Международное агентство по исследова-нию онкологических заболеваний (IARC) приняло решение о классификации низкочастот-ных МП как «возможно канцерогенного фактора» [32]. Это определение используется для обозначения таких факторов, в отношении которых имеются ограниченные фактические данные, свидетельствующие об их канцерогенности для человека. Эта классификация была подтверждена ВОЗ в 2007 г. [30].

Первые результаты о связи между развитием онкологических заболеваний у детей (до 14 лет) и «домашним» облучением их МП промышленной частоты были получены еще в 1979 г. в США [34], что привлекло внимание к этой проблеме научных коллективов из многих стран [35–54].

К 2000 г. была определена примерная пороговая величина МИ высоковольтных ЛЭП, превы-шение которой при длительном облучении увеличивает в 2 раза и более риск возникновения лейкемии у детей. Исследователями из Швеции и США показано, что этот показатель составля-ет всего 0,3–0,4 мкТл (рис. 2) [41–43]. Приведенное значение относительного риска является усредненным и варьирует в различных исследованиях от 1,5 до 5 раз.

Значительно более низкие пороговые значения МИ, приводящие к повышенному риску раз-вития лейкемии у детей, получены в масштабных исследованиях, результаты которых были опу-бликованы в 2005 г. в Великобритании [44] и в 2006 г. в Японии [45].

Группа ученых из университета г. Оксфорда при финансовой поддержке международной компании по транспортировке электроэнергии и газа в США и Великобритании провела детальный анализ 29 081 случая рака у детей, включая 9 700 случаев заболеваний лейкеми-ей [44]. В группу обследованных вошли дети в возрасте до 14 лет, которые родились в пери-од с 1962 по 1995 г. Контрольная группа была специально подобрана по полу, дате и месту рождения участников. Установлено, что риск заболевания лейкемией у детей, с рождения проживавших на расстоянии до 200 м от центра ЛЭП с напряжением 400/275 кВ, был в 1,69 раз выше, чем у детей, проживавших на расстоянии более 600 м. Для детей, проживавших на удалении 200–600 м от ЛЭП, относительное увеличение риска заболевания лейкемией составляло 1,2 раза (табл. 2). Увеличения риска по другим видам онкологических заболева-ний не выявлено. Следует отметить, что, согласно данным, приведенным в [27], средняя величина МИ для ЛЭП с рабочим напряжением 400/275 кВ уменьшается до 0,4 мкТл на рас-стоянии 50–60 м от ЛЭП и до 0,01 мкТл – на расстоянии 200 м. Таким образом, имеются серьезные основания для значительного снижения ранее установленного [41–43] порогового значения МИ.

Рис. 2. Относительный риск развития лейкемии в зависимости от величины МИ (В)

89

действия ЭМП промышленной частоты, выполнен-ные в СССР в 1960-х годах, ориентировались в основ-ном на измерение электрической составляющей поля [9]. Однако позднейшие результаты показали, что наиболее биоактивной является магнитная компо-нента поля, способная практически без затухания проникать в биологические ткани. Действие слабых магнитных полей на биосистемы представляет объ-ект исследований магнитобиологии [5].

С целью изучения воздействия промышленных МП на биообъекты проводятся эпидемиологиче-ские, лабораторные и теоретические исследования [30–33].

Результаты эпидемиологических исследований. К настоящему времени имеется огромное количество публикаций, посвященных исследова-нию БЭ, вызываемых слабыми МП. Только в обзоре, подготовленном ВОЗ в 2007 г., содержится более 300 ссылок на первоисточники [30]. Остановимся на ключевых публика-циях, связанных с проблемой лейкемии у детей и появлением некоторых других заболева-ний. Такой выбор обусловлен тем, что именно на основании анализа эпидемиологических данных, связанных с лейкемией у детей, в 2002 г. Международное агентство по исследова-нию онкологических заболеваний (IARC) приняло решение о классификации низкочастот-ных МП как «возможно канцерогенного фактора» [32]. Это определение используется для обозначения таких факторов, в отношении которых имеются ограниченные фактические данные, свидетельствующие об их канцерогенности для человека. Эта классификация была подтверждена ВОЗ в 2007 г. [30].

Первые результаты о связи между развитием онкологических заболеваний у детей (до 14 лет) и «домашним» облучением их МП промышленной частоты были получены еще в 1979 г. в США [34], что привлекло внимание к этой проблеме научных коллективов из многих стран [35–54].

К 2000 г. была определена примерная пороговая величина МИ высоковольтных ЛЭП, превы-шение которой при длительном облучении увеличивает в 2 раза и более риск возникновения лейкемии у детей. Исследователями из Швеции и США показано, что этот показатель составля-ет всего 0,3–0,4 мкТл (рис. 2) [41–43]. Приведенное значение относительного риска является усредненным и варьирует в различных исследованиях от 1,5 до 5 раз.

Значительно более низкие пороговые значения МИ, приводящие к повышенному риску раз-вития лейкемии у детей, получены в масштабных исследованиях, результаты которых были опу-бликованы в 2005 г. в Великобритании [44] и в 2006 г. в Японии [45].

Группа ученых из университета г. Оксфорда при финансовой поддержке международной компании по транспортировке электроэнергии и газа в США и Великобритании провела детальный анализ 29 081 случая рака у детей, включая 9 700 случаев заболеваний лейкеми-ей [44]. В группу обследованных вошли дети в возрасте до 14 лет, которые родились в пери-од с 1962 по 1995 г. Контрольная группа была специально подобрана по полу, дате и месту рождения участников. Установлено, что риск заболевания лейкемией у детей, с рождения проживавших на расстоянии до 200 м от центра ЛЭП с напряжением 400/275 кВ, был в 1,69 раз выше, чем у детей, проживавших на расстоянии более 600 м. Для детей, проживавших на удалении 200–600 м от ЛЭП, относительное увеличение риска заболевания лейкемией составляло 1,2 раза (табл. 2). Увеличения риска по другим видам онкологических заболева-ний не выявлено. Следует отметить, что, согласно данным, приведенным в [27], средняя величина МИ для ЛЭП с рабочим напряжением 400/275 кВ уменьшается до 0,4 мкТл на рас-стоянии 50–60 м от ЛЭП и до 0,01 мкТл – на расстоянии 200 м. Таким образом, имеются серьезные основания для значительного снижения ранее установленного [41–43] порогового значения МИ.

Рис. 2. Относительный риск развития лейкемии в зависимости от величины МИ (В)



Беларуси

90

Т а б л и ц а 2. Относительный риск заболевания лейкемией в зависимости от расстояния до высоковольтной ЛЭП

Расстояние, м Относительный риск 95%-ный доверительный интервал

0–200 1,69 1,13–2,53200–600 1,23 1,02–1,49

Полученные результаты имеют хорошую корреляцию с выводами исследования [45], в котором на основе анализа 1 582 случаев острой лимфоцитной лейкемии у детей, родившихся в 1992–1996 гг. и проживавших в пределах до 400 м от ЛЭП, показано, что относительный риск заболевания составляет 1,42 (95%-ный доверительный интервал 0,85–2,37). В связи с отмечен-ным интересны результаты недавнего исследования, проведенного Институтом здоровья США [50]. Была изучена взаимосвязь между величиной экспозиции слабого (60 Гц) МП и долговремен-ной выживаемостью детей, больных острой лимфобластной лейкемией (n = 747), проходивших курс лечения в период с 1996 по 2001 г. Показано, что у детей, получавших экспозицию МП, рав-ную или большую 0,3 мкТл, риск выхода из ремиссии или смертельного исхода возрастает до 1,9 в сравнении с таковым у больных детей, имевших уровень экспозиции менее 0,1 мкТл.

Биоактивность МП ЛЭП с уровнем МИ порядка 0,1 мкТл была установлена и в исследовани-ях [56–60], показавших, что на фоне депрессии повышается склонность к суициду у людей, живущих в зоне облучения МП ЛЭП. Увеличенный риск развития депрессии и склонность к суи- циду объясняются в работах [51, 54, 55 и др.] тем, что воздействие МП (или электрического поля, индуцированного МП) в ночное время приводит к сокращению выработки гормона мелатонина. Известно, что последний обладает мощным антиоксидантным действием, снижает уровень холестерина в крови и, в конечном счете, защищает организм от раковых опухолей. Эта гипотеза объясняет также парадоксальный, на первый взгляд, вывод о меньших рисках для лю-дей, профессионально подвергающихся воздействию более сильных промышленных МП, в срав-нении с постоянно проживающими в районе размещения ЛЭП. Известно, что мелатонин начина-ет усиленно выделяться с наступлением темноты, т. е. примерно с 8 часов вечера, достигая пика к 2–3 часам ночи, а затем его количество постепенно снижается и примерно с 7 часов утра и до вечера остается очень низким. Воздействие МП, которое не прекращается и в ночное время, на-рушает этот процесс. Выдвинутая гипотеза подтверждается тем, что нерегулярный режим рабо-ты и работа в ночное время способствуют возникновению серьезных заболеваний и без воздей-ствия МП. В исследовании, проведенном в Дании, на основе анализа историй болезни более 7 000 женщин, больных раком груди, было установлено, что у работающих в ночное время риск развития заболевания увеличивается в 1,5 раза [61–63]. Возможно, что именно такой ритм рабо-ты является причиной нарушения синтеза мелатонина, снижения иммунитета и, соответствен-но, увеличения риска развития заболеваний. Отметим, однако, что эта гипотеза оспаривается авторами недавнего исследования [64] (The independent Advisory Group on Non-ionising Radiation, США, Великобритания), которые не нашли убедительных доказательств влияния ЭМИ на уро-вень выработки мелатонина. Кроме того, они отметили, что и в ряде более ранних исследований не установлено связи между уровнем мелатонина и увеличенным риском развития рака груди.

Анализ публикаций показывает, что в эпидемиологических исследованиях по проблеме воз-действия техногенного МП наибольший приоритет отдан изучению опухолей головного мозга и лейкемий у детей, а также дальнейшему исследованию риска появления амиотропического позднего склероза. Актуальны также проведенные в Швеции, Японии, США и других странах исследования, посвященные появлению таких заболеваний, как опухоли головного мозга и лей-кемии у взрослых, неблагоприятные протекания беременности, синдром хронической устало-сти, болезнь Альцгеймера и др. [65–71]. Чаще всего отмечается, что весьма опасным, особенно для детей, беременных женщин и лиц с ослабленным здоровьем, является длительное воздей-ствие МП с напряженностью более 0,16 А/м (0,2 мкТл).

Тем не менее ВОЗ и ряд исследовательских групп пришли к заключению, что если исключить практически доказанную связь между воздействием слабых низкочастотных МП и развитием лейкемии у детей, то научных данных, убедительно подтверждающих эту связь с возникновением

90

Т а б л и ц а 2. Относительный риск заболевания лейкемией в зависимости от расстояния до высоковольтной ЛЭП

Расстояние, м Относительный риск 95%-ный доверительный интервал

0–200 1,69 1,13–2,53200–600 1,23 1,02–1,49

Полученные результаты имеют хорошую корреляцию с выводами исследования [45], в котором на основе анализа 1 582 случаев острой лимфоцитной лейкемии у детей, родившихся в 1992–1996 гг. и проживавших в пределах до 400 м от ЛЭП, показано, что относительный риск заболевания составляет 1,42 (95%-ный доверительный интервал 0,85–2,37). В связи с отмечен-ным интересны результаты недавнего исследования, проведенного Институтом здоровья США [50]. Была изучена взаимосвязь между величиной экспозиции слабого (60 Гц) МП и долговремен-ной выживаемостью детей, больных острой лимфобластной лейкемией (n = 747), проходивших курс лечения в период с 1996 по 2001 г. Показано, что у детей, получавших экспозицию МП, рав-ную или большую 0,3 мкТл, риск выхода из ремиссии или смертельного исхода возрастает до 1,9 в сравнении с таковым у больных детей, имевших уровень экспозиции менее 0,1 мкТл.

Биоактивность МП ЛЭП с уровнем МИ порядка 0,1 мкТл была установлена и в исследовани-ях [56–60], показавших, что на фоне депрессии повышается склонность к суициду у людей, живущих в зоне облучения МП ЛЭП. Увеличенный риск развития депрессии и склонность к суи- циду объясняются в работах [51, 54, 55 и др.] тем, что воздействие МП (или электрического поля, индуцированного МП) в ночное время приводит к сокращению выработки гормона мелатонина. Известно, что последний обладает мощным антиоксидантным действием, снижает уровень холестерина в крови и, в конечном счете, защищает организм от раковых опухолей. Эта гипотеза объясняет также парадоксальный, на первый взгляд, вывод о меньших рисках для лю-дей, профессионально подвергающихся воздействию более сильных промышленных МП, в срав-нении с постоянно проживающими в районе размещения ЛЭП. Известно, что мелатонин начина-ет усиленно выделяться с наступлением темноты, т. е. примерно с 8 часов вечера, достигая пика к 2–3 часам ночи, а затем его количество постепенно снижается и примерно с 7 часов утра и до вечера остается очень низким. Воздействие МП, которое не прекращается и в ночное время, на-рушает этот процесс. Выдвинутая гипотеза подтверждается тем, что нерегулярный режим рабо-ты и работа в ночное время способствуют возникновению серьезных заболеваний и без воздей-ствия МП. В исследовании, проведенном в Дании, на основе анализа историй болезни более 7 000 женщин, больных раком груди, было установлено, что у работающих в ночное время риск развития заболевания увеличивается в 1,5 раза [61–63]. Возможно, что именно такой ритм рабо-ты является причиной нарушения синтеза мелатонина, снижения иммунитета и, соответствен-но, увеличения риска развития заболеваний. Отметим, однако, что эта гипотеза оспаривается авторами недавнего исследования [64] (The independent Advisory Group on Non-ionising Radiation, США, Великобритания), которые не нашли убедительных доказательств влияния ЭМИ на уро-вень выработки мелатонина. Кроме того, они отметили, что и в ряде более ранних исследований не установлено связи между уровнем мелатонина и увеличенным риском развития рака груди.

Анализ публикаций показывает, что в эпидемиологических исследованиях по проблеме воз-действия техногенного МП наибольший приоритет отдан изучению опухолей головного мозга и лейкемий у детей, а также дальнейшему исследованию риска появления амиотропического позднего склероза. Актуальны также проведенные в Швеции, Японии, США и других странах исследования, посвященные появлению таких заболеваний, как опухоли головного мозга и лей-кемии у взрослых, неблагоприятные протекания беременности, синдром хронической устало-сти, болезнь Альцгеймера и др. [65–71]. Чаще всего отмечается, что весьма опасным, особенно для детей, беременных женщин и лиц с ослабленным здоровьем, является длительное воздей-ствие МП с напряженностью более 0,16 А/м (0,2 мкТл).

Тем не менее ВОЗ и ряд исследовательских групп пришли к заключению, что если исключить практически доказанную связь между воздействием слабых низкочастотных МП и развитием лейкемии у детей, то научных данных, убедительно подтверждающих эту связь с возникновением



Беларуси

91

других неблагоприятных последствий (раковые заболевания у детей и взрослых, депрессии, самоубийства, репродуктивные дисфункции, сердечно-сосудистые расстройства и т. д.), все еще недостаточно [30, 33].

В частности, имеется ряд работ, не подтверждающих прямой связи между развитием рако-вых заболеваний и воздействием МП, что подробно описано в [29]. Например, в работе норвеж-ских исследователей [39] на примере 500 случаев рака у детей связи между уровнем МП в местах проживания детей и риском развития лейкемии не найдено. Аналогичный вывод сделан в [63], где исследованы случаи заболевания раком груди у женщин.

В ряде научных публикаций и дискуссий отмечается, что организации, владеющие ЛЭП и их инфраструктурой, делают все возможное, чтобы не допустить распространения мнения о вред-ном влиянии ЭМП ЛЭП на здоровье человека. Это обусловлено большими финансовыми затра-тами, на которые придется пойти в случае обоснования необходимости отселения людей, про-живающих вблизи ЛЭП.

Следует отметить, что результаты большинства проведенных исследований, свидетельству-ющих о значительном увеличении риска развития серьезных заболеваний при хроническом облучении МП высоковольтных ЛЭП (0,2–0,4 мкТл и более), тем не менее, не считаются ВОЗ достаточно убедительными, чтобы их безоговорочно признать. Но в то же время они являются достаточно убедительными, чтобы вызвать серьезную озабоченность, в том числе и рядовых граждан, относительно возможных последствий их игнорирования [72, 73].

Результаты лабораторных исследований. Среди публикаций по воздействию ЭМИ значи-тельная часть посвящена лабораторным исследованиям, объектом которых являются как разно-образные клеточные структуры, так и группы животных. Без таких исследований описанные выше результаты являются недостаточными в плане разработки более жестких норм по ограни-чению воздействия ЭМИ.

К настоящему времени опубликованы результаты многочисленных исследований о влиянии низкочастотных МП на свойства клеточных мембран (ионный транспорт и взаимодействие ми-тогенов с рецепторами, расположенными на поверхности клеток), на клеточные функции и ро-стовые процессы (например, повышенная пролиферация и изменения метаболизма, экспрессии генов, биосинтеза белков и активности энзимов), которые наблюдались в опытах in vitro. Значи-тельное внимание уделяется изучению влияния низкочастотных полей на транспорт ионов Са++ через клеточные мембраны и внутриклеточную концентрацию этих ионов на информационную (матричную) РНК и процессы синтеза белков, а также на активность ферментов, связанных с пролиферацией клеток и прогрессированием рака. Результаты исследований, проведенных до второй половины 1990-х годов, были проанализированы группой ученых под эгидой Междуна-родной комиссии по защите от неионизирующего излучения (ICNIRP), образованной в 1992 г. на восьмом международном конгрессе Международной ассоциации по радиационной защите [31].

В документе отмечается, что убедительные данные о воздействии низкочастотных ЭМИ на структуру ДНК и хроматина отсутствуют, что исключает возникновение мутаций и злокаче-ственных трансформаций. Это подтверждается результатами лабораторных исследований, спла-нированных с целью обнаружения случаев повреждений ДНК и хромосом, мутаций, а также повышенной частоты трансформаций при воздействии низкочастотных полей. Отсутствие влия-ния на структуру хромосом может свидетельствовать о том, что если низкочастотные поля влияют на процесс канцерогенеза, то скорее всего они действуют как промоторы, а не как инициаторы. При этом они усиливают пролиферацию генетически измененных клеток, не вызывая первич-ных повреждений в ДНК или хроматине. Развитие рака может быть опосредовано эпигенетиче-скими эффектами низкочастотных полей, такими как изменение в сигнальных системах клеток, контролирующих клеточный цикл, или экспрессия генов. Проводимые исследования направлены на обнаружение возможного стимулирующего влияния низкочастотных полей на развитие рака после инициирования процесса химическим канцерогеном. В экспериментах на крысах не вы-явлено прямого или синергетического стимулирующего действия полей частотой 50 Гц (плот-ность магнитного потока 0,5–50,0 мкТл) на рост трансформированных клеток частично удален- ной печени, инициированный химическим канцерогеном и стимулированный форбол-эфиром.

91

других неблагоприятных последствий (раковые заболевания у детей и взрослых, депрессии, самоубийства, репродуктивные дисфункции, сердечно-сосудистые расстройства и т. д.), все еще недостаточно [30, 33].

В частности, имеется ряд работ, не подтверждающих прямой связи между развитием рако-вых заболеваний и воздействием МП, что подробно описано в [29]. Например, в работе норвеж-ских исследователей [39] на примере 500 случаев рака у детей связи между уровнем МП в местах проживания детей и риском развития лейкемии не найдено. Аналогичный вывод сделан в [63], где исследованы случаи заболевания раком груди у женщин.

В ряде научных публикаций и дискуссий отмечается, что организации, владеющие ЛЭП и их инфраструктурой, делают все возможное, чтобы не допустить распространения мнения о вред-ном влиянии ЭМП ЛЭП на здоровье человека. Это обусловлено большими финансовыми затра-тами, на которые придется пойти в случае обоснования необходимости отселения людей, про-живающих вблизи ЛЭП.

Следует отметить, что результаты большинства проведенных исследований, свидетельству-ющих о значительном увеличении риска развития серьезных заболеваний при хроническом облучении МП высоковольтных ЛЭП (0,2–0,4 мкТл и более), тем не менее, не считаются ВОЗ достаточно убедительными, чтобы их безоговорочно признать. Но в то же время они являются достаточно убедительными, чтобы вызвать серьезную озабоченность, в том числе и рядовых граждан, относительно возможных последствий их игнорирования [72, 73].

Результаты лабораторных исследований. Среди публикаций по воздействию ЭМИ значи-тельная часть посвящена лабораторным исследованиям, объектом которых являются как разно-образные клеточные структуры, так и группы животных. Без таких исследований описанные выше результаты являются недостаточными в плане разработки более жестких норм по ограни-чению воздействия ЭМИ.

К настоящему времени опубликованы результаты многочисленных исследований о влиянии низкочастотных МП на свойства клеточных мембран (ионный транспорт и взаимодействие ми-тогенов с рецепторами, расположенными на поверхности клеток), на клеточные функции и ро-стовые процессы (например, повышенная пролиферация и изменения метаболизма, экспрессии генов, биосинтеза белков и активности энзимов), которые наблюдались в опытах in vitro. Значи-тельное внимание уделяется изучению влияния низкочастотных полей на транспорт ионов Са++ через клеточные мембраны и внутриклеточную концентрацию этих ионов на информационную (матричную) РНК и процессы синтеза белков, а также на активность ферментов, связанных с пролиферацией клеток и прогрессированием рака. Результаты исследований, проведенных до второй половины 1990-х годов, были проанализированы группой ученых под эгидой Междуна-родной комиссии по защите от неионизирующего излучения (ICNIRP), образованной в 1992 г. на восьмом международном конгрессе Международной ассоциации по радиационной защите [31].

В документе отмечается, что убедительные данные о воздействии низкочастотных ЭМИ на структуру ДНК и хроматина отсутствуют, что исключает возникновение мутаций и злокаче-ственных трансформаций. Это подтверждается результатами лабораторных исследований, спла-нированных с целью обнаружения случаев повреждений ДНК и хромосом, мутаций, а также повышенной частоты трансформаций при воздействии низкочастотных полей. Отсутствие влия-ния на структуру хромосом может свидетельствовать о том, что если низкочастотные поля влияют на процесс канцерогенеза, то скорее всего они действуют как промоторы, а не как инициаторы. При этом они усиливают пролиферацию генетически измененных клеток, не вызывая первич-ных повреждений в ДНК или хроматине. Развитие рака может быть опосредовано эпигенетиче-скими эффектами низкочастотных полей, такими как изменение в сигнальных системах клеток, контролирующих клеточный цикл, или экспрессия генов. Проводимые исследования направлены на обнаружение возможного стимулирующего влияния низкочастотных полей на развитие рака после инициирования процесса химическим канцерогеном. В экспериментах на крысах не вы-явлено прямого или синергетического стимулирующего действия полей частотой 50 Гц (плот-ность магнитного потока 0,5–50,0 мкТл) на рост трансформированных клеток частично удален- ной печени, инициированный химическим канцерогеном и стимулированный форбол-эфиром.



Беларуси

92

Однако в ряде исследований установлено стимулирующее действие МП промышленной частоты в диапазоне 0,01–30,0 мТл на развитие у грызунов рака молочной железы, инициированного хи-мическим агентом. Все более тревожные результаты эпидемиологических исследований, прове-денных в 1990-е – начале 2000-х годов, способствовали увеличению количества лабораторных исследований и, что, пожалуй, самое главное, повышению их качества.

Подробный обзор результатов биологических исследований за период с 1990 по 2005 г. при-веден в [74, 75]. Одной из часто цитируемых работ является исследование американских ученых [76], результаты которого показали значительное повреждение ДНК при воздействии на крыс переменным МП (60 Гц) с МИ 10 мкТл в течение 24 и 48 ч. Отмечается, что наиболее сильными были повреждения после 48-часового облучения, что привело к существенному апоптозу и гибе-ли клеток мозга животных. Ссылаясь на предыдущее аналогичное исследование, проведенное в 1995 г., в котором близкие результаты были получены после 2-часового облучения, но при значительно большем уровне МИ (100–500 мкТл), авторы делают весьма важный вывод о куму-лятивном эффекте ЭМ облучения. Это означает, что даже слабое, но длительное воздействие может быть генотоксичным. Эффекты повреждения не возникали, если перед облучением животные принимали антиоксиданты (мелатонин и витамин Е), что указывает на значительную роль свободных радикалов в БЭ МП. Важно, что результаты, полученные в 1995 г., были позднее подтверждены в нескольких лабораториях Европы и Индии. Гипотеза о роли свободных радика-лов была поддержана позднее итальянскими учеными [77], получившими близкие результаты при облучении (500–1000 мкТл) клеточных структур (HL-60 leukemia cells, Rat-1 fibroblasts and WI-38 diploid fibroblasts). Результаты, которые согласуются с данными рассмотренных выше работ, получены и в недавних исследованиях с использованием свиней [78], а также при изуче-нии различных клеточных структур [79–81]. В то же время в [82, 83] при воздействии МП на клеточные структуры описанных выше эффектов не зафиксировано.

В ряде работ указывается на возможный синергетический эффект в результате одновре-менного воздейстия ЭМИ и того или другого повреждающего физического фактора или факто-ров. Предполагается, что слабые МП промышленной частоты могут оказывать дополнительное разрушающее воздействие на процесс клеточного деления в уже поврежденных радиацией клетках, которые в результате могут трансформироваться в злокачественные. А поскольку практически у каждого человека такие поврежденные радиацией или другими факторами клетки присутствуют, то ЭМП становятся своего рода катализаторами развития онкологиче-ских заболеваний. Имеющиеся в публикациях данные носят противоречивый характер, однако большинство из них подтверждают, что воздействие ЭМИ является катализатором уже имею-щихся нарушений [84–88].

Заключение. Биотропность слабых переменных МП является частью общей проблемы био-логической эффективности слабых и сверхслабых физико-химических факторов. Действие таких факторов лежит ниже порога включения защитных биологических механизмов и, возможно, способно накапливаться на субклеточном уровне. Результаты большого числа эпидемиологиче-ских и лабораторных исследований, выполненных на высоком методическом и научном уровнях, достаточно убедительно, на наш взгляд, свидетельствуют о повышенном риске развития лейке-мии у детей и росте других заболеваний у людей, проживающих вблизи ЛЭП. В ряде работ показа-но, что при хроническом воздействии МП ЛЭП с уровнем МИ 0,3–0,4 мкТл риск развития лейкемии у детей возрастает в 2 раза и более. Следует отметить, что в соответствии с санитарными нормами и правилами, принятыми в 2005 г. в Беларуси [89], предельно допустимая гигиеническая норма МИ внутри жилого помещения относительно невелика и составляет 10 мкТл, а на территории зоны жилой застройки – 50 мкТл. Сопоставление указанных предельно допустимых значений с типичными значениями МИ вблизи ЛЭП (см. рис. 1) показывает, что санитарные нормы и пра-вила в их нынешнем виде не накладывают практически никаких ограничений на строительство и эксплуатацию ЛЭП в жилых массивах. Воздушные линии электропередачи (330, 110 и 35 кВ), проложенные, например, через г. Минск, находятся в непосредственной близости от жилых домов, зон отдыха и предприятий. Вдоль улиц Тухачевского, Плеханова, Гинтовта, Калиновско-го, Широкой и др. проложена ЛЭП с напряжением 110 кВ. Вблизи улиц Ландера, Стебенева

92

Однако в ряде исследований установлено стимулирующее действие МП промышленной частоты в диапазоне 0,01–30,0 мТл на развитие у грызунов рака молочной железы, инициированного хи-мическим агентом. Все более тревожные результаты эпидемиологических исследований, прове-денных в 1990-е – начале 2000-х годов, способствовали увеличению количества лабораторных исследований и, что, пожалуй, самое главное, повышению их качества.

Подробный обзор результатов биологических исследований за период с 1990 по 2005 г. при-веден в [74, 75]. Одной из часто цитируемых работ является исследование американских ученых [76], результаты которого показали значительное повреждение ДНК при воздействии на крыс переменным МП (60 Гц) с МИ 10 мкТл в течение 24 и 48 ч. Отмечается, что наиболее сильными были повреждения после 48-часового облучения, что привело к существенному апоптозу и гибе-ли клеток мозга животных. Ссылаясь на предыдущее аналогичное исследование, проведенное в 1995 г., в котором близкие результаты были получены после 2-часового облучения, но при значительно большем уровне МИ (100–500 мкТл), авторы делают весьма важный вывод о куму-лятивном эффекте ЭМ облучения. Это означает, что даже слабое, но длительное воздействие может быть генотоксичным. Эффекты повреждения не возникали, если перед облучением животные принимали антиоксиданты (мелатонин и витамин Е), что указывает на значительную роль свободных радикалов в БЭ МП. Важно, что результаты, полученные в 1995 г., были позднее подтверждены в нескольких лабораториях Европы и Индии. Гипотеза о роли свободных радика-лов была поддержана позднее итальянскими учеными [77], получившими близкие результаты при облучении (500–1000 мкТл) клеточных структур (HL-60 leukemia cells, Rat-1 fibroblasts and WI-38 diploid fibroblasts). Результаты, которые согласуются с данными рассмотренных выше работ, получены и в недавних исследованиях с использованием свиней [78], а также при изуче-нии различных клеточных структур [79–81]. В то же время в [82, 83] при воздействии МП на клеточные структуры описанных выше эффектов не зафиксировано.

В ряде работ указывается на возможный синергетический эффект в результате одновре-менного воздейстия ЭМИ и того или другого повреждающего физического фактора или факто-ров. Предполагается, что слабые МП промышленной частоты могут оказывать дополнительное разрушающее воздействие на процесс клеточного деления в уже поврежденных радиацией клетках, которые в результате могут трансформироваться в злокачественные. А поскольку практически у каждого человека такие поврежденные радиацией или другими факторами клетки присутствуют, то ЭМП становятся своего рода катализаторами развития онкологиче-ских заболеваний. Имеющиеся в публикациях данные носят противоречивый характер, однако большинство из них подтверждают, что воздействие ЭМИ является катализатором уже имею-щихся нарушений [84–88].

Заключение. Биотропность слабых переменных МП является частью общей проблемы био-логической эффективности слабых и сверхслабых физико-химических факторов. Действие таких факторов лежит ниже порога включения защитных биологических механизмов и, возможно, способно накапливаться на субклеточном уровне. Результаты большого числа эпидемиологиче-ских и лабораторных исследований, выполненных на высоком методическом и научном уровнях, достаточно убедительно, на наш взгляд, свидетельствуют о повышенном риске развития лейке-мии у детей и росте других заболеваний у людей, проживающих вблизи ЛЭП. В ряде работ показа-но, что при хроническом воздействии МП ЛЭП с уровнем МИ 0,3–0,4 мкТл риск развития лейкемии у детей возрастает в 2 раза и более. Следует отметить, что в соответствии с санитарными нормами и правилами, принятыми в 2005 г. в Беларуси [89], предельно допустимая гигиеническая норма МИ внутри жилого помещения относительно невелика и составляет 10 мкТл, а на территории зоны жилой застройки – 50 мкТл. Сопоставление указанных предельно допустимых значений с типичными значениями МИ вблизи ЛЭП (см. рис. 1) показывает, что санитарные нормы и пра-вила в их нынешнем виде не накладывают практически никаких ограничений на строительство и эксплуатацию ЛЭП в жилых массивах. Воздушные линии электропередачи (330, 110 и 35 кВ), проложенные, например, через г. Минск, находятся в непосредственной близости от жилых домов, зон отдыха и предприятий. Вдоль улиц Тухачевского, Плеханова, Гинтовта, Калиновско-го, Широкой и др. проложена ЛЭП с напряжением 110 кВ. Вблизи улиц Ландера, Стебенева



Беларуси

93

и некоторых других располагаются ЛЭП с рабочим напряжением 330, 220 и 110 кВ. Для ориенти-ровочной оценки величины МП в 2007 г. нами проведены измерения МИ вблизи ЛЭП в несколь-ких местах г. Минска с использованием поверенного измерителя МП промышленной частоты ПЗ-50. На прогулочной дорожке, проложенной под ЛЭП на ул. Калиновского, а также на улицах Ландера, Гинтовта, Тухачевского и Плеханова значения МИ вблизи домов составили 0,5–1,5 мкТл. Полученные величины показывают, что проблема биотропности МП ЛЭП является актуальной и для Беларуси.

Исходя из результатов эпидемиологических исследований, связанных с развитием лейкемии у детей, в 2002 г. Международное агентство по исследованию онкологических заболеваний (IARC) приняло решение о классификации низкочастотных МП как «возможно, канцерогенного фактора». Эта классификация была подтверждена ВОЗ в 2007 г. Отсутствие общепризнанного биофизического механизма воздействия слабых МП, а следовательно, наличие субъктивности в оценке возможных биомедицинских последствий приводят к тому, что результаты эпидемио-логических и биологических исследований, даже выполненных на высоком методическом и ста-тистическом уровнях, могут быть оспорены. Это не позволяет выработать научно обоснованные рекомендации по снижению риска для здоровья людей, находящихся под воздействием МП. В связи со сложившейся ситуацией утвердился так называемый принцип предупредительности, в соответствии с которым ВОЗ, не принимая каких-либо конкретных решений, определяю-щих допустимые значения МИ, тем не менее предписывает по возможности снижать воздей-ствие МП ЛЭП на людей.

Отсутствие общепризнанного подхода к этой проблеме позволяет государственным и другим организациям не принимать затратных решений по снижению предельно допустимого уровня МИ. Тем не менее, убедительность уже имеющихся результатов и понимание их важности при-вели к тому, что в некоторых странах, в частности в Швейцарии, Нидерландах, Израиле, пре-дельно допустимый уровень МП ЛЭП в местах жизнедеятельности людей уменьшен до 1 мкТл и менее. В ряде стран указанная проблема активно обсуждается в средствах массовой информа-ции [72, 73], созданы группы авторитетных ученых, лоббирующие проведение организационных и технических мероприятий, направленных на сокращение числа людей, проживающих в зоне критических уровней МИ ЛЭП. За критический уровень хронического воздействия чаще всего принимается значение МИ, равное 1,0 [90] или 0,3–0,4 мкТл [91].

Позиция ВОЗ по исследованию долгосрочных последствий воздействия техногенных ЭМП заключается в том, что соответствующие государственные органы и промышленность должны учитывать в своей деятельности имеющиеся научные результаты и содействовать исследова-тельским программам для дальнейшего повышения достоверности научных данных, связанных со здоровьем людей, проживающих вблизи ЛЭП. В целях содействия информированному при-нятию решений по минимизации возможного воздействия ЭМ излучения рекомендовано созда-вать открытые программы обмена информацией со всеми заинтересованными сторонами. Так, при строительстве новых сооружений и создании нового оборудования, включая электроприбо-ры, такие программы могут включать координацию и консультирование между промышленны-ми предприятиями, местными органами власти и гражданами [30, 31].


1. П р е с м а н А. С. Электромагнитное поле и живая природа. М., 1968.2. Ч и ж е в с к и й А. Л., Ш и ш и н а Ю. Т. В ритме солнца. М., 1969.3. Д у б р о в А. П. Геомагнитное поле и жизнь. Л., 1974.4. К о н е в С. В., М а ж у л ь В. М. Межклеточные контакты. Минск, 1977. 5. Б и н г и В. Н. Магнитобиология: эксперименты и модели. М., 2002.6. К а з н а ч е е в В. П., М и х а й л о в а Л. П. Биоинформационная функция естественных электромагнитных

полей. Новосибирск, 1985.7. Д а в ы д о в Б. И., Т и х о н ч у к В. С., А н т и п о в В. В. Биологическое действие, нормирование и защита

от электромагнитных излучений. М., 1984.8. Х о л о д о в Ю. А., Л е б е д е в а Н. Н. Реакции нервной системы человека на электромагнитные поля. М., 1992.9. С о л о в ь е в Н. А. // Тр. НИИ мед. инструментов и оборудования. 1962. № 5. С. 86–94.

93

и некоторых других располагаются ЛЭП с рабочим напряжением 330, 220 и 110 кВ. Для ориенти-ровочной оценки величины МП в 2007 г. нами проведены измерения МИ вблизи ЛЭП в несколь-ких местах г. Минска с использованием поверенного измерителя МП промышленной частоты ПЗ-50. На прогулочной дорожке, проложенной под ЛЭП на ул. Калиновского, а также на улицах Ландера, Гинтовта, Тухачевского и Плеханова значения МИ вблизи домов составили 0,5–1,5 мкТл. Полученные величины показывают, что проблема биотропности МП ЛЭП является актуальной и для Беларуси.

Исходя из результатов эпидемиологических исследований, связанных с развитием лейкемии у детей, в 2002 г. Международное агентство по исследованию онкологических заболеваний (IARC) приняло решение о классификации низкочастотных МП как «возможно, канцерогенного фактора». Эта классификация была подтверждена ВОЗ в 2007 г. Отсутствие общепризнанного биофизического механизма воздействия слабых МП, а следовательно, наличие субъктивности в оценке возможных биомедицинских последствий приводят к тому, что результаты эпидемио-логических и биологических исследований, даже выполненных на высоком методическом и ста-тистическом уровнях, могут быть оспорены. Это не позволяет выработать научно обоснованные рекомендации по снижению риска для здоровья людей, находящихся под воздействием МП. В связи со сложившейся ситуацией утвердился так называемый принцип предупредительности, в соответствии с которым ВОЗ, не принимая каких-либо конкретных решений, определяю-щих допустимые значения МИ, тем не менее предписывает по возможности снижать воздей-ствие МП ЛЭП на людей.

Отсутствие общепризнанного подхода к этой проблеме позволяет государственным и другим организациям не принимать затратных решений по снижению предельно допустимого уровня МИ. Тем не менее, убедительность уже имеющихся результатов и понимание их важности при-вели к тому, что в некоторых странах, в частности в Швейцарии, Нидерландах, Израиле, пре-дельно допустимый уровень МП ЛЭП в местах жизнедеятельности людей уменьшен до 1 мкТл и менее. В ряде стран указанная проблема активно обсуждается в средствах массовой информа-ции [72, 73], созданы группы авторитетных ученых, лоббирующие проведение организационных и технических мероприятий, направленных на сокращение числа людей, проживающих в зоне критических уровней МИ ЛЭП. За критический уровень хронического воздействия чаще всего принимается значение МИ, равное 1,0 [90] или 0,3–0,4 мкТл [91].

Позиция ВОЗ по исследованию долгосрочных последствий воздействия техногенных ЭМП заключается в том, что соответствующие государственные органы и промышленность должны учитывать в своей деятельности имеющиеся научные результаты и содействовать исследова-тельским программам для дальнейшего повышения достоверности научных данных, связанных со здоровьем людей, проживающих вблизи ЛЭП. В целях содействия информированному при-нятию решений по минимизации возможного воздействия ЭМ излучения рекомендовано созда-вать открытые программы обмена информацией со всеми заинтересованными сторонами. Так, при строительстве новых сооружений и создании нового оборудования, включая электроприбо-ры, такие программы могут включать координацию и консультирование между промышленны-ми предприятиями, местными органами власти и гражданами [30, 31].


1. П р е с м а н А. С. Электромагнитное поле и живая природа. М., 1968.2. Ч и ж е в с к и й А. Л., Ш и ш и н а Ю. Т. В ритме солнца. М., 1969.3. Д у б р о в А. П. Геомагнитное поле и жизнь. Л., 1974.4. К о н е в С. В., М а ж у л ь В. М. Межклеточные контакты. Минск, 1977. 5. Б и н г и В. Н. Магнитобиология: эксперименты и модели. М., 2002.6. К а з н а ч е е в В. П., М и х а й л о в а Л. П. Биоинформационная функция естественных электромагнитных

полей. Новосибирск, 1985.7. Д а в ы д о в Б. И., Т и х о н ч у к В. С., А н т и п о в В. В. Биологическое действие, нормирование и защита

от электромагнитных излучений. М., 1984.8. Х о л о д о в Ю. А., Л е б е д е в а Н. Н. Реакции нервной системы человека на электромагнитные поля. М., 1992.9. С о л о в ь е в Н. А. // Тр. НИИ мед. инструментов и оборудования. 1962. № 5. С. 86–94.



Беларуси

94

10. Д ю м а н с к и й Ю. Д., П о п о в и ч В. М., К о з я р и н И. П. // Гигиена и санитария. 1977. № 12. С. 32–36.11. Г р и г о р ь е в Ю. Г. // Радиац. биология. Радиоэкология. 1997. Т. 37, № 4. С. 690–702.12. П т и ц и н а Н. Г., В и л л о р е з и Д ж., Д о р м а н Л. И. и др. // УФН. 1998. Т. 168, № 7. С. 767–791.13. V a l b e r g P. A., K a v e t R., R a f f e r t y C. N. // Radiat. Res. 1997. Vol. 148, N 1. P. 2–21.14. Л е д н е в В. В. // Биофизика. 1996. Т. 41. Вып. 1. С. 224–231. 15. У з д е н с к и й А. Б. // Биофизика. 2000. Т. 45. Вып. 5. С. 888–893.16. С и д о р е н к о В. М. // Биофизика. 2001. Т. 46. Вып. 3. С. 500–504.17. А н о с о в В. Н., Т р у х а н Э. М. // Докл. РАН. 2003. Т. 392, № 5. С. 689–693.18. Б и н г и В. Н., С а в и н А. В. // УФН. 2003. Т. 173, № 3. С. 265–300.19. A d a i r R. E., P e t e r s e n R. C. // IEEE Trans. оn Microwave Theory аnd Techniques. 2002. Vol. 50, N 3. P. 953–962.20. С у с а к И. П., П о н о м а р е в О. А., Ш и г а е в А. С. // Биофизика. 2005. Т. 50. Вып. 2. С. 367–370. 21. Д е в я т к о в Н. Д., Г о л а н т М. Б. // Письма в ЖТФ. 1982. Т. 8. Вып. 1. С. 39–41. 22. У о т т е р с о н Д. Г. // Биофизика. 1991. Т. 36. Вып. 1. С. 5–30.23. П е т р о с я н В. И., С и н и ц ы н Н. И., Е л к и н В. А., Б а ш к а т о в О. В. // Биомед. радиоэлектроника.

2000. № 2. С. 10–17.24. Б е ц к и й О. В., Л е б е д е в а Н. Н., К о т р о в с к а я Т. И. // Биомед. технологии и радиоэлектроника. 2003.

№ 1. С. 37–44.25. R u b i c B. // J. Altern. Complement. Med. 2002. Vol. 8, N 6. P. 703–717.26. R e i n G. // J. Altern. Complement. Med. 2004. Vol. 10, N 1. P. 59–68.27. К а р н а у х о в А. В., П о н о м а р е в В. О. // Биомед. технологии и радиоэлектроника. 2001. № 8. С. 23–31.28. Б е ц к и й О. В., Л е б е д е в а Н. Н., К о т р о в с к а я Т. И. // Биомед. технологии и радиоэлектроника. 2003.

№ 1. С. 3–9.29. National grid EMF (the England and Wales high-voltage electricity transmission network). Режим доступа: http://

www. emfs. info.30. WHO – World Health Organization. Extremely low frequency fields. Environmental Health Criteria. Vol. 238. Gene-

va, 2007. Режим доступа: http:// www. who. int/emf.31. WHO – World Health Organization. Guidelines for Limiting Exposure to Time-Varying Electric, Magnetic, and Elec-

tromagnetic Fields (up to 300 GHz), Health Physics. 1998. Vol. 74, N 4. P. 494–522. Режим доступа: http:// www. who. int/peh-emf/publications/ICNIRP_Guidelines_rus_final. pdf.

32. IARC (International Agency for Research on Cancer). IARC Monographs on the Evaluation of carcinogenic Risks to Humans. Vol. 80. Non-Ionizing Radiation, Part 1: Static and extremely lowfrequency (ELF) electric and magnetic fields. Lyon, 2002.

33. ICNIRP – International Commission on Non-Ionizing Radiation Protection. Exposure to static and low frequency electromagnetic fields, biological effects and health consequences (0–100 kHz). J. H. Bernhardt. et al., eds. Oberschleissheim, International Commission on Non-ionizing Radiation Protection. 2003 (ICNIRP 13/2003).

34. W e r t h e i m e r N., L e e p e r E. // Am. J. Epidemiol. 1979. Vol. 109, N 3. P. 273–284.35. S a v i t z D. A., W a c h t e l H., B a r n e s F. A. et al. // Am. J. Epidemiol. 1988. Vol. 128, N 1. P. 21–38.36. B e l s o n M., K i n g s l e y B., H o l m e s A. // Environ. Health Perspect. 2007. Vol. 115. P. 138–145.37. K u n d i M. // Environ. Health Perspect. 2007. Vol. 115, N 8. P. A395. 38. S c h ü z J. // Health Phys. 2007. Vol. 92. P. 642–648.39. T y n e s T., H a l d o r s e n T. // Am. J. Epidemiol. 1997. Vol. 145(3), N 1. P. 219–226.40. J o h a n s e n C. // Scand. J. Work Environ Health. 2004. Vol. 30. Suppl. 1. Р. 1–30. 41. A h l b o m A., D a y N., F e y c h t i n g M. et al. // Br. J. Cancer. 2000. Vol. 83, N 5. P. 692–698. 42. G r e e n l a n d S., S h e p p a r d A. R., K a u n e W. T. et al. // Epidemiology. 2000. N 11. P. 624–634. 43. F e y c h t i n g M., A h l b o m A. and K h e i fe t s L. // Annu. Rev. Public Health. 2005. Vol. 26, N 4. P. 165–189.44. D r a p e r G., V i n c e n t T., K r o l l M. E., S w a n s o n J. // Br. Med. J. 2005. Vol. 330. P. 1290–1295.45. K a b u t o M., N i t t a H., Y a m a m o t o S. et al. // Int. J. Cancer. 2006. Vol. 119. P. 643–650. 46. P a n i a g u a J. M., J i m e n e z A., R u f o M., A n t o l i n A. // Bioelectromagnetics. 2004. Vol. 25, N 1. P. 58–62.47. K h e i f e t s L., R e p a c h o l i M., S a u n d e r s R., v a n D e v e n t e r E. // Pediatrics. 2005. Vol. 116, N 2. P. e303–e313. 48. K h e i f e t s L., S h i m k h a d a R. // Bioelectromagnetics. 2005. Suppl. 7. P. S51–S59.49. M e z e i G., K h e i f e t s L. // Int. J. Epidemiol. 2006. Vol. 35, N 2. P. 397–406.50. F o l i a r t D. E., P o l l o c k B. H., M e z e i G. M. P. et al. // Br. J. Cancer. 2006. Vol. 94, N 1. P. 161–164.51. S c h u z J., S v e n d s e n A. L., L i n e t M. S. et al. // Am. J. Epidemiol. 2007. Vol. 166, N 3. P. 263–269. 52. M a s l a n y j M. P., M e e T. J., R e n e w D. C. et al. // J. Radiol. Prot. 2007. Vol. 27. P. 41–58.53. L i C. Y., M e z e i G., S u n g F. C. et al. // Environ. Int. 2007. Vol. 33, N 2. P. 233–238. 54. S c h u z J., G r i g a t J. P., B r i n k m a n n K., M i c h a e l i s J. // Int. J. Cance. 2001. Vol. 91, N 5. P. 728–735.55. L i b u r d y R. P., S l o m a T. R., S o k o l i c R., Y a s w e n P. // J. Pineal. Res. 1993. Vol. 14, N 2. P. 89–97.56. B e a l e I. L., P e a r c e N. E., C o n r o y D. M. et al. // Bioelectromagnetics. 1997. Vol. 18. Iss. 8. P. 584–594. 57. V a n W i j n g a a r d e n E. V., S a v i t z D. A., K l e c k n e r R. C. et al. // West J. Med. 2000. Vol. 173. Iss. 2. P. 94–100. 58. A h l b o m A n d e r s // Bioelectromagnetics. 2001. Suppl. 5. P. S132–S143.59. V a n W i j n g a a r d e n E. V. // JOEM. 2003. Vol 45, N 1. P. 96–101.60. V e r k a s a l o P. K., K a p r i o J., V a r j o n e n J. et al. // Am. J. Epidemiol. 1997. Vol. 146. Iss. 12. P. 1037–1045.61. H a n s e n J. // Epidemiology. 2001. Vol. 12, N 1. P. 74–77.

94

10. Д ю м а н с к и й Ю. Д., П о п о в и ч В. М., К о з я р и н И. П. // Гигиена и санитария. 1977. № 12. С. 32–36.11. Г р и г о р ь е в Ю. Г. // Радиац. биология. Радиоэкология. 1997. Т. 37, № 4. С. 690–702.12. П т и ц и н а Н. Г., В и л л о р е з и Д ж., Д о р м а н Л. И. и др. // УФН. 1998. Т. 168, № 7. С. 767–791.13. V a l b e r g P. A., K a v e t R., R a f f e r t y C. N. // Radiat. Res. 1997. Vol. 148, N 1. P. 2–21.14. Л е д н е в В. В. // Биофизика. 1996. Т. 41. Вып. 1. С. 224–231. 15. У з д е н с к и й А. Б. // Биофизика. 2000. Т. 45. Вып. 5. С. 888–893.16. С и д о р е н к о В. М. // Биофизика. 2001. Т. 46. Вып. 3. С. 500–504.17. А н о с о в В. Н., Т р у х а н Э. М. // Докл. РАН. 2003. Т. 392, № 5. С. 689–693.18. Б и н г и В. Н., С а в и н А. В. // УФН. 2003. Т. 173, № 3. С. 265–300.19. A d a i r R. E., P e t e r s e n R. C. // IEEE Trans. оn Microwave Theory аnd Techniques. 2002. Vol. 50, N 3. P. 953–962.20. С у с а к И. П., П о н о м а р е в О. А., Ш и г а е в А. С. // Биофизика. 2005. Т. 50. Вып. 2. С. 367–370. 21. Д е в я т к о в Н. Д., Г о л а н т М. Б. // Письма в ЖТФ. 1982. Т. 8. Вып. 1. С. 39–41. 22. У о т т е р с о н Д. Г. // Биофизика. 1991. Т. 36. Вып. 1. С. 5–30.23. П е т р о с я н В. И., С и н и ц ы н Н. И., Е л к и н В. А., Б а ш к а т о в О. В. // Биомед. радиоэлектроника.

2000. № 2. С. 10–17.24. Б е ц к и й О. В., Л е б е д е в а Н. Н., К о т р о в с к а я Т. И. // Биомед. технологии и радиоэлектроника. 2003.

№ 1. С. 37–44.25. R u b i c B. // J. Altern. Complement. Med. 2002. Vol. 8, N 6. P. 703–717.26. R e i n G. // J. Altern. Complement. Med. 2004. Vol. 10, N 1. P. 59–68.27. К а р н а у х о в А. В., П о н о м а р е в В. О. // Биомед. технологии и радиоэлектроника. 2001. № 8. С. 23–31.28. Б е ц к и й О. В., Л е б е д е в а Н. Н., К о т р о в с к а я Т. И. // Биомед. технологии и радиоэлектроника. 2003.

№ 1. С. 3–9.29. National grid EMF (the England and Wales high-voltage electricity transmission network). Режим доступа: http://

www. emfs. info.30. WHO – World Health Organization. Extremely low frequency fields. Environmental Health Criteria. Vol. 238. Gene-

va, 2007. Режим доступа: http:// www. who. int/emf.31. WHO – World Health Organization. Guidelines for Limiting Exposure to Time-Varying Electric, Magnetic, and Elec-

tromagnetic Fields (up to 300 GHz), Health Physics. 1998. Vol. 74, N 4. P. 494–522. Режим доступа: http:// www. who. int/peh-emf/publications/ICNIRP_Guidelines_rus_final. pdf.

32. IARC (International Agency for Research on Cancer). IARC Monographs on the Evaluation of carcinogenic Risks to Humans. Vol. 80. Non-Ionizing Radiation, Part 1: Static and extremely lowfrequency (ELF) electric and magnetic fields. Lyon, 2002.

33. ICNIRP – International Commission on Non-Ionizing Radiation Protection. Exposure to static and low frequency electromagnetic fields, biological effects and health consequences (0–100 kHz). J. H. Bernhardt. et al., eds. Oberschleissheim, International Commission on Non-ionizing Radiation Protection. 2003 (ICNIRP 13/2003).

34. W e r t h e i m e r N., L e e p e r E. // Am. J. Epidemiol. 1979. Vol. 109, N 3. P. 273–284.35. S a v i t z D. A., W a c h t e l H., B a r n e s F. A. et al. // Am. J. Epidemiol. 1988. Vol. 128, N 1. P. 21–38.36. B e l s o n M., K i n g s l e y B., H o l m e s A. // Environ. Health Perspect. 2007. Vol. 115. P. 138–145.37. K u n d i M. // Environ. Health Perspect. 2007. Vol. 115, N 8. P. A395. 38. S c h ü z J. // Health Phys. 2007. Vol. 92. P. 642–648.39. T y n e s T., H a l d o r s e n T. // Am. J. Epidemiol. 1997. Vol. 145(3), N 1. P. 219–226.40. J o h a n s e n C. // Scand. J. Work Environ Health. 2004. Vol. 30. Suppl. 1. Р. 1–30. 41. A h l b o m A., D a y N., F e y c h t i n g M. et al. // Br. J. Cancer. 2000. Vol. 83, N 5. P. 692–698. 42. G r e e n l a n d S., S h e p p a r d A. R., K a u n e W. T. et al. // Epidemiology. 2000. N 11. P. 624–634. 43. F e y c h t i n g M., A h l b o m A. and K h e i fe t s L. // Annu. Rev. Public Health. 2005. Vol. 26, N 4. P. 165–189.44. D r a p e r G., V i n c e n t T., K r o l l M. E., S w a n s o n J. // Br. Med. J. 2005. Vol. 330. P. 1290–1295.45. K a b u t o M., N i t t a H., Y a m a m o t o S. et al. // Int. J. Cancer. 2006. Vol. 119. P. 643–650. 46. P a n i a g u a J. M., J i m e n e z A., R u f o M., A n t o l i n A. // Bioelectromagnetics. 2004. Vol. 25, N 1. P. 58–62.47. K h e i f e t s L., R e p a c h o l i M., S a u n d e r s R., v a n D e v e n t e r E. // Pediatrics. 2005. Vol. 116, N 2. P. e303–e313. 48. K h e i f e t s L., S h i m k h a d a R. // Bioelectromagnetics. 2005. Suppl. 7. P. S51–S59.49. M e z e i G., K h e i f e t s L. // Int. J. Epidemiol. 2006. Vol. 35, N 2. P. 397–406.50. F o l i a r t D. E., P o l l o c k B. H., M e z e i G. M. P. et al. // Br. J. Cancer. 2006. Vol. 94, N 1. P. 161–164.51. S c h u z J., S v e n d s e n A. L., L i n e t M. S. et al. // Am. J. Epidemiol. 2007. Vol. 166, N 3. P. 263–269. 52. M a s l a n y j M. P., M e e T. J., R e n e w D. C. et al. // J. Radiol. Prot. 2007. Vol. 27. P. 41–58.53. L i C. Y., M e z e i G., S u n g F. C. et al. // Environ. Int. 2007. Vol. 33, N 2. P. 233–238. 54. S c h u z J., G r i g a t J. P., B r i n k m a n n K., M i c h a e l i s J. // Int. J. Cance. 2001. Vol. 91, N 5. P. 728–735.55. L i b u r d y R. P., S l o m a T. R., S o k o l i c R., Y a s w e n P. // J. Pineal. Res. 1993. Vol. 14, N 2. P. 89–97.56. B e a l e I. L., P e a r c e N. E., C o n r o y D. M. et al. // Bioelectromagnetics. 1997. Vol. 18. Iss. 8. P. 584–594. 57. V a n W i j n g a a r d e n E. V., S a v i t z D. A., K l e c k n e r R. C. et al. // West J. Med. 2000. Vol. 173. Iss. 2. P. 94–100. 58. A h l b o m A n d e r s // Bioelectromagnetics. 2001. Suppl. 5. P. S132–S143.59. V a n W i j n g a a r d e n E. V. // JOEM. 2003. Vol 45, N 1. P. 96–101.60. V e r k a s a l o P. K., K a p r i o J., V a r j o n e n J. et al. // Am. J. Epidemiol. 1997. Vol. 146. Iss. 12. P. 1037–1045.61. H a n s e n J. // Epidemiology. 2001. Vol. 12, N 1. P. 74–77.



Беларуси

62. S c h o e n f e l d E. R., O’ L e a r y E. S., H e n d e r s o n K. et al. // Am. J. Epidemiol. 2003. Vol. 158. Iss. 1. P. 47–58.63. L o n d o n S. J., P a g o d a J. M., H w a n g K. L. et al. // Am. J. Epidemiol. 2003. Vol. 158. Iss. 10. P. 969–980.64. Power Frequency Electromagnetic Fields, Melatonin and the Risk of Breast Cancer. Documents of the Health Protec-

tion Agency, Series B: Radiation, Chemical and Environmental Hazards, RCE-1, Feb 2006. Available to download from the HPA website at: http:// www. hpa. org. uk/radiation/publications/docs_hpa/index. htm.

65. L e e G. M., Y o s t M i c h a e l, N e u t r a R. R. et al. // Epidemiology. 2002. Vol. 13. Iss. 1. P. 21–31.66. D e–K u n L i., O d o u l i R o x a n a, Wi S. et al. // Epidemiology. 2002. Vol. 13. Iss. 1. P. 9–20.67. F e y c h t i n g M., J o n s s o n F., P e d e r s e n N. L., A h l b o m A. // Epidemiology. 2003. Vol. 14. Iss. 4. P. 413–419.68. T y n e s T., K l a e b o e L., H a l d o r s e n T. // Occup. Environ. Med. 2003. Vol. 60, N 5. P. 343–347.69. G u r n e y J. G., v a n W i j n g a a r d e n E. // Neuro Oncol. 1999. Vol. 1. Iss. 3. P. 212–220. 70. Q i u C., F r a t i g l i o n i L., K a r p A. et al. // Epidemiology. 2004. Vol. 15. Iss. 6. P. 687–694. 71. J o h a n s e n C. // Scand. J. Work Environ. Health. 2004. Vol. 30. Suppl. 1. P. 1–30. 72. H i g h f i e l d R. // Telegraph. Режим доступа: http:// www. telegraph. co. uk. Дата доступа: 24.04.2007.73. F l e m i n g N. // Telegraph. Режим доступа: http:// www. telegraph. co. uk. Дата доступа: 03.06.2005.74. V i j a y a l a x m i Obe Guenter // Bioelectromagnetics. 2005. Vol. 26. Iss. 5. P. 412–430.75. SSI’s Independent Group on Electromagnetic Fields. Recent Research on EMF and Health Risks. Third annual report

from SSI’s Independent Expert Group on Electromagnetic Fields. Stockholm, SSI; 2005. Available to download at http:// www. ssi. se/PdfUpload/SSI_EMF_2005. pdf.

76. L a i H., S i n g h N. P. // Environ. Health Perspect. 2004. Vol. 112, N 6. P. 687–694.77. W o l f F. I., T o r s e l l o A., T e d e s c o B. et al. // Biochim. Biophys. Acta. 2005. Vol. 1743. Iss. 1–2. P. 120–129.78. C a n s e v e n A. G., S e y h a n N., M i r s h a h i d i S., I m i r T. // Electromagn. Biol. Med. 2006. Vol. 25. Iss. 2.

P. 79–85. 79. W i n k e r R., I v a n c s i t s S., P i l g e r A. et al. // Mutat. Res. 2005. Vol. 585. Iss. 1–2. P. 43–49.80. I v a n c s i t s S., D i e m E., J a h n O., R ü d i g e r H. W. // Int. Arch. Occup. Environ. Health. 2003. Vol. 76, N 6.

P. 431–436.81. C z y z J., N i k o l o v a T., S c h u d e r e r J. et al. // Mutat. Res. 2004. Vol. 557. Iss. 1. P. 63–74. 82. T e s t a A., C o r d e l l i E., S t r o n a t i L. et al. // Bioelectromagnetics. 2004. Vol. 25. Iss. 8. P. 613–619. 83. C a p r i M., M e s i r c a P., R e m o n d i n i D. et al. // Phys. Biol. 2004. Vol. 1, N 4. P. 211–219. 84. H i n t e n l a n g D. E. // Bioelectromagnetics. 1993. Vol. 14. Iss. 6. P. 545–551.85. K o y a m a S., N a k a h a r a T., S a k u r a i T., K o m a t s u b a r a Y. // J. Radiat. Res. (Tokyo). 2005. Vol. 46. Iss. 2.

P. 257–264.86. M a i r s R. J., H u g h e s K., F i t z s i m m o n s S. et al. // Mutat. Res. 2007. Vol. 626. Iss. 1–2. P. 34–41.87. K o y a m a S., S a k u r a i T., N a k a h a r a T., M i y a k o s h i J. // Int. J. Radiat. Biol. 2008. Vol. 84. Iss. 1. P. 53–59.88. L u c e r i C., D e F i l i p p o C., G i o v a n n e l l i L. et al. // Radiat. Res. 2005. Vol. 164. Iss. 3. P. 277–285. 89. Санитарные нормы и правила 2.1.8.12–17 – 2005 ″Защита населения от воздействия электромагнитного поля,

создаваемого воздушными линиями электропередачи переменного тока промышленной частоты″ // Сб. офиц. доку-ментов по коммунальной гигиене. Минск, 2005.

90. Australian radiation protection and nuclear safety agency. Draft radiation protection standard for exposure limits to electric and magnetic fields 0 Hz – 2 kHz. 2007. Available to download at http:// www. electric-fields. bris. ac. uk/AustralianGovRes. pdf.

91. Stakeholder Advisory Group on ELF EMFs (SAGE) First Interim Assessment: Power Lines and Property, Wiring in Homes, and Electrical Equipment in Homes (released 27 April 2007). Available to download from the SAGE website at http:// www. rkpartnership. co. uk/sage.

Y. F. KONOPLYA, V. I. SHALATONIN, V. N. MISHCHENKO, G. G. VERESHCHAKO

MEDICAL AND BIOLOGICAL EFFECTS CAUSED BY AN ELECTROMAGNETIC FIELD OF HIGH-VOLTAGE POWER LINES

Institute of Radiobiology of NAS of Belarus, Gomel, Belarusian State University of Informatics and Radioelectronics, Minsk

SummaryThe purpose of this brief overview is to provide information about power lines magnetic field (MF) exposure and its possi-

ble impacts on health within the community and the workplace. A number of epidemiological and laboratory studies have sug-gested a small but statistically significant association between the exposure to 50/60 Hz electromagnetic fields (EMF) and spe-cific health problems. However, these studies have not been able to clearly link EMF and adverse health effects, and our current knowledge of the etiology of cancer is insufficient to explain the mechanisms for the carcinogenicity (or any other health effect) of EMF. In addition, the conclusions of such studies are often controversial and not definitive. Among all the outcomes evaluated in epidemiological studies of EMF, childhood leukemia in relation to postnatal exposures above 0.3–0.4 µT is the one for which there is most evidence of an association. Limit of exposure to 50 Hz MF around buildings in Belarus is 50 µT and inside build-ings – 10 µT. The results of some of laboratory studies indicate that biochemical changes can occur at the cellular level when cells are exposed to MF. Also noted are the changes in DNA synthesis, RNA transcription, and the response of cells to signalling mol-ecules such as hormones and neurotransmitters. There is a need for additional research, particularly careful replication studies, on the medical and biological effects of EMF exposure, especially at power line frequency (50 Hz).

62. S c h o e n f e l d E. R., O’ L e a r y E. S., H e n d e r s o n K. et al. // Am. J. Epidemiol. 2003. Vol. 158. Iss. 1. P. 47–58.63. L o n d o n S. J., P a g o d a J. M., H w a n g K. L. et al. // Am. J. Epidemiol. 2003. Vol. 158. Iss. 10. P. 969–980.64. Power Frequency Electromagnetic Fields, Melatonin and the Risk of Breast Cancer. Documents of the Health Protec-

tion Agency, Series B: Radiation, Chemical and Environmental Hazards, RCE-1, Feb 2006. Available to download from the HPA website at: http:// www. hpa. org. uk/radiation/publications/docs_hpa/index. htm.

65. L e e G. M., Y o s t M i c h a e l, N e u t r a R. R. et al. // Epidemiology. 2002. Vol. 13. Iss. 1. P. 21–31.66. D e–K u n L i., O d o u l i R o x a n a, Wi S. et al. // Epidemiology. 2002. Vol. 13. Iss. 1. P. 9–20.67. F e y c h t i n g M., J o n s s o n F., P e d e r s e n N. L., A h l b o m A. // Epidemiology. 2003. Vol. 14. Iss. 4. P. 413–419.68. T y n e s T., K l a e b o e L., H a l d o r s e n T. // Occup. Environ. Med. 2003. Vol. 60, N 5. P. 343–347.69. G u r n e y J. G., v a n W i j n g a a r d e n E. // Neuro Oncol. 1999. Vol. 1. Iss. 3. P. 212–220. 70. Q i u C., F r a t i g l i o n i L., K a r p A. et al. // Epidemiology. 2004. Vol. 15. Iss. 6. P. 687–694. 71. J o h a n s e n C. // Scand. J. Work Environ. Health. 2004. Vol. 30. Suppl. 1. P. 1–30. 72. H i g h f i e l d R. // Telegraph. Режим доступа: http:// www. telegraph. co. uk. Дата доступа: 24.04.2007.73. F l e m i n g N. // Telegraph. Режим доступа: http:// www. telegraph. co. uk. Дата доступа: 03.06.2005.74. V i j a y a l a x m i Obe Guenter // Bioelectromagnetics. 2005. Vol. 26. Iss. 5. P. 412–430.75. SSI’s Independent Group on Electromagnetic Fields. Recent Research on EMF and Health Risks. Third annual report

from SSI’s Independent Expert Group on Electromagnetic Fields. Stockholm, SSI; 2005. Available to download at http:// www. ssi. se/PdfUpload/SSI_EMF_2005. pdf.

76. L a i H., S i n g h N. P. // Environ. Health Perspect. 2004. Vol. 112, N 6. P. 687–694.77. W o l f F. I., T o r s e l l o A., T e d e s c o B. et al. // Biochim. Biophys. Acta. 2005. Vol. 1743. Iss. 1–2. P. 120–129.78. C a n s e v e n A. G., S e y h a n N., M i r s h a h i d i S., I m i r T. // Electromagn. Biol. Med. 2006. Vol. 25. Iss. 2.

P. 79–85. 79. W i n k e r R., I v a n c s i t s S., P i l g e r A. et al. // Mutat. Res. 2005. Vol. 585. Iss. 1–2. P. 43–49.80. I v a n c s i t s S., D i e m E., J a h n O., R ü d i g e r H. W. // Int. Arch. Occup. Environ. Health. 2003. Vol. 76, N 6.

P. 431–436.81. C z y z J., N i k o l o v a T., S c h u d e r e r J. et al. // Mutat. Res. 2004. Vol. 557. Iss. 1. P. 63–74. 82. T e s t a A., C o r d e l l i E., S t r o n a t i L. et al. // Bioelectromagnetics. 2004. Vol. 25. Iss. 8. P. 613–619. 83. C a p r i M., M e s i r c a P., R e m o n d i n i D. et al. // Phys. Biol. 2004. Vol. 1, N 4. P. 211–219. 84. H i n t e n l a n g D. E. // Bioelectromagnetics. 1993. Vol. 14. Iss. 6. P. 545–551.85. K o y a m a S., N a k a h a r a T., S a k u r a i T., K o m a t s u b a r a Y. // J. Radiat. Res. (Tokyo). 2005. Vol. 46. Iss. 2.

P. 257–264.86. M a i r s R. J., H u g h e s K., F i t z s i m m o n s S. et al. // Mutat. Res. 2007. Vol. 626. Iss. 1–2. P. 34–41.87. K o y a m a S., S a k u r a i T., N a k a h a r a T., M i y a k o s h i J. // Int. J. Radiat. Biol. 2008. Vol. 84. Iss. 1. P. 53–59.88. L u c e r i C., D e F i l i p p o C., G i o v a n n e l l i L. et al. // Radiat. Res. 2005. Vol. 164. Iss. 3. P. 277–285. 89. Санитарные нормы и правила 2.1.8.12–17 – 2005 ″Защита населения от воздействия электромагнитного поля,

создаваемого воздушными линиями электропередачи переменного тока промышленной частоты″ // Сб. офиц. доку-ментов по коммунальной гигиене. Минск, 2005.

90. Australian radiation protection and nuclear safety agency. Draft radiation protection standard for exposure limits to electric and magnetic fields 0 Hz – 2 kHz. 2007. Available to download at http:// www. electric-fields. bris. ac. uk/AustralianGovRes. pdf.

91. Stakeholder Advisory Group on ELF EMFs (SAGE) First Interim Assessment: Power Lines and Property, Wiring in Homes, and Electrical Equipment in Homes (released 27 April 2007). Available to download from the SAGE website at http:// www. rkpartnership. co. uk/sage.

Y. F. KONOPLYA, V. I. SHALATONIN, V. N. MISHCHENKO, G. G. VERESHCHAKO

MEDICAL AND BIOLOGICAL EFFECTS CAUSED BY AN ELECTROMAGNETIC FIELD OF HIGH-VOLTAGE POWER LINES

Institute of Radiobiology of NAS of Belarus, Gomel, Belarusian State University of Informatics and Radioelectronics, Minsk

SummaryThe purpose of this brief overview is to provide information about power lines magnetic field (MF) exposure and its possi-

ble impacts on health within the community and the workplace. A number of epidemiological and laboratory studies have sug-gested a small but statistically significant association between the exposure to 50/60 Hz electromagnetic fields (EMF) and spe-cific health problems. However, these studies have not been able to clearly link EMF and adverse health effects, and our current knowledge of the etiology of cancer is insufficient to explain the mechanisms for the carcinogenicity (or any other health effect) of EMF. In addition, the conclusions of such studies are often controversial and not definitive. Among all the outcomes evaluated in epidemiological studies of EMF, childhood leukemia in relation to postnatal exposures above 0.3–0.4 µT is the one for which there is most evidence of an association. Limit of exposure to 50 Hz MF around buildings in Belarus is 50 µT and inside build-ings – 10 µT. The results of some of laboratory studies indicate that biochemical changes can occur at the cellular level when cells are exposed to MF. Also noted are the changes in DNA synthesis, RNA transcription, and the response of cells to signalling mol-ecules such as hormones and neurotransmitters. There is a need for additional research, particularly careful replication studies, on the medical and biological effects of EMF exposure, especially at power line frequency (50 Hz).



Беларуси

96


УДК 575.1/2:616

Т. Д. КУЖИР

РЕПАРАЦИЯ ДНК ПРИ ПАТОЛОГИИ: СИНДРОМЫ ХРОМОСОМНОЙ НЕСТАБИЛЬНОСТИ

Институт генетики и цитологии НАН Беларуси, Минск


Введение. Среди генетически детерминированных заболеваний выделяются болезни и/или синдромы, для которых типична повышенная частота нарушений хромосомной структуры. Они объединены в группу синдромов хромосомной нестабильности (СХН), к которой относятся: ане-мия Фанкони, атаксия-телеангиэктазия, синдромы Блума, Ниймеген, Кокейна, преждевременно-го старения, а также пигментная ксеродерма и некоторые другие [1–3]. В данном обзоре СХН систематизированы в зависимости от нарушений тех или иных систем репарации ДНК. Рассмо-трены также молекулярно-генетические основы СХН, роль определенных генов и их продуктов в развитии патологических процессов, распространенность соответствующих мутаций в попу-ляциях, молекулярные и цитогенетические маркеры некоторых заболеваний.

СХН, связанные с дефектами репарации двунитевых разрывов ДНК. Анемия Фанкони (Fanconi anemia) – заболевание кроветворной системы, наследуемое по аутосомно-рецессивному типу; характеризуется врожденными пороками развития, нарушением гемопоэза, высоким ри-ском развития миелоидной лейкемии и солидного рака [4]. Клетки, выделенные от пациентов с анемией Фанкони, проявляют выраженную хромосомную нестабильность, которая значительно повышается в ответ на действие агентов, вызывающих сшивки ДНК (митомицина С или диэпок-сибутана), что позволяет использовать чувствительность хромосом к таким агентам в качестве простого диагностического теста [5].

Известна группа генов, мутации в которых приводят к данному заболеванию: FANCA, FANCB, FANCC, FANCD1, FANCD2, FANCE, FANCF, FANCG, FANCI, FANCJ, FANCL, FANCM и FANCN. Исключением из этого ряда является только ген FANCB, сцепленный с X-хромосомой. Частота носителей мутаций FANC колеблется в разных этнических группах и составляет в США и Евро-пе примерно 1: 300, а среди евреев ашкенази 1: 90, что позволяет прогнозировать рождение детей с этой патологией 1 на 360 000 и 1 на 30 000 населения соответственно [6, 7].

Связь мутаций FANC с фенотипом до конца не ясна, однако не вызывает сомнения, что хро-мосомная нестабильность, ассоциированная с этим заболеванием, обусловлена нарушением репарационного процесса. Установлено, что у больных анемией Фанкони нарушен клеточный ответ на индукцию двунитевых разрывов ДНК (double strand breaks, DSB) за счет дефекта гомо-логичной рекомбинации (homologous recombination, HR) [8]. Выявлена существенная роль генов BRCA (breast cancer) в репарации двунитевых разрывов ДНК [9], и в то же время оказалось, что одна из мутаций гена FANC, а именно FANCD1, идентична BRCA2 [10]. Обнаружено, что многие из продуктов нормальных аллелей генов FANC формируют комплекс, необходимый для актива-ции FANCD2, который взаимодействует с продуктами генов BRCA1 и RAD51, участвуя как в регуляции клеточного цикла, так и в гомологичной рекомбинации. В стабилизацию этого ком-плекса вовлечен также продукт гена FANCD1. Таким образом, можно считать доказанным вли-яние генов FANC на репарацию двунитевых разрывов (DSB repair), которое, однако, не исчерпы-вает всех функций этих генов.

96


УДК 575.1/2:616

Т. Д. КУЖИР

РЕПАРАЦИЯ ДНК ПРИ ПАТОЛОГИИ: СИНДРОМЫ ХРОМОСОМНОЙ НЕСТАБИЛЬНОСТИ

Институт генетики и цитологии НАН Беларуси, Минск


Введение. Среди генетически детерминированных заболеваний выделяются болезни и/или синдромы, для которых типична повышенная частота нарушений хромосомной структуры. Они объединены в группу синдромов хромосомной нестабильности (СХН), к которой относятся: ане-мия Фанкони, атаксия-телеангиэктазия, синдромы Блума, Ниймеген, Кокейна, преждевременно-го старения, а также пигментная ксеродерма и некоторые другие [1–3]. В данном обзоре СХН систематизированы в зависимости от нарушений тех или иных систем репарации ДНК. Рассмо-трены также молекулярно-генетические основы СХН, роль определенных генов и их продуктов в развитии патологических процессов, распространенность соответствующих мутаций в попу-ляциях, молекулярные и цитогенетические маркеры некоторых заболеваний.

СХН, связанные с дефектами репарации двунитевых разрывов ДНК. Анемия Фанкони (Fanconi anemia) – заболевание кроветворной системы, наследуемое по аутосомно-рецессивному типу; характеризуется врожденными пороками развития, нарушением гемопоэза, высоким ри-ском развития миелоидной лейкемии и солидного рака [4]. Клетки, выделенные от пациентов с анемией Фанкони, проявляют выраженную хромосомную нестабильность, которая значительно повышается в ответ на действие агентов, вызывающих сшивки ДНК (митомицина С или диэпок-сибутана), что позволяет использовать чувствительность хромосом к таким агентам в качестве простого диагностического теста [5].

Известна группа генов, мутации в которых приводят к данному заболеванию: FANCA, FANCB, FANCC, FANCD1, FANCD2, FANCE, FANCF, FANCG, FANCI, FANCJ, FANCL, FANCM и FANCN. Исключением из этого ряда является только ген FANCB, сцепленный с X-хромосомой. Частота носителей мутаций FANC колеблется в разных этнических группах и составляет в США и Евро-пе примерно 1: 300, а среди евреев ашкенази 1: 90, что позволяет прогнозировать рождение детей с этой патологией 1 на 360 000 и 1 на 30 000 населения соответственно [6, 7].

Связь мутаций FANC с фенотипом до конца не ясна, однако не вызывает сомнения, что хро-мосомная нестабильность, ассоциированная с этим заболеванием, обусловлена нарушением репарационного процесса. Установлено, что у больных анемией Фанкони нарушен клеточный ответ на индукцию двунитевых разрывов ДНК (double strand breaks, DSB) за счет дефекта гомо-логичной рекомбинации (homologous recombination, HR) [8]. Выявлена существенная роль генов BRCA (breast cancer) в репарации двунитевых разрывов ДНК [9], и в то же время оказалось, что одна из мутаций гена FANC, а именно FANCD1, идентична BRCA2 [10]. Обнаружено, что многие из продуктов нормальных аллелей генов FANC формируют комплекс, необходимый для актива-ции FANCD2, который взаимодействует с продуктами генов BRCA1 и RAD51, участвуя как в регуляции клеточного цикла, так и в гомологичной рекомбинации. В стабилизацию этого ком-плекса вовлечен также продукт гена FANCD1. Таким образом, можно считать доказанным вли-яние генов FANC на репарацию двунитевых разрывов (DSB repair), которое, однако, не исчерпы-вает всех функций этих генов.



Беларуси

97

Кроме гиперчувствительности к агентам, индуцирующим двойные разрывы ДНК, клетки пациентов с анемией Фанкони весьма чувствительны к окислительному стрессу. Причина кроется в нарушении антиоксидантной защиты [11], о чем свидетельствует накопление с возрастом 8-гидрокси-2′-диоксигуанозина в лейкоцитах и моче пациентов с анемией Фанкони, сопровожда-ющееся увеличением соотношения окисленной и восстановленной форм глутатиона [12]. Недав-ние исследования, в том числе с помощью микрочипов, показали, что гены FANCA, FANCC и FANCG вовлечены в транскрипционную регуляцию воспалительной реакции и системы бел-ков теплового шока, сигнальную трансдукцию, метаболизм кислорода и внутриклеточный транспорт [13, 14]. Наиболее детальное описание двух основных комплексов, образуемых белка-ми FANC, а также анализ их функций, которые осуществляются благодаря взаимодействию с продуктами других генов (BRCA1 и BRCA2, RAD51, NBS1, XPF/ERCC1, p53), представлены в обзоре R. D. Kennedy и A. D. D’Andrea [15]. Таким образом, гены, мутационные изменения в которых клинически проявляются как анемия Фанкони, ответственны за важнейшие процес-сы, формирующие ответ клеток на генотоксический стресс.

Синдром Ниймеген (Nijmegen breakage syndrome) – редкое аутосомно-рецессивное заболева-ние, характеризующееся триадой симптомов: микроцефалией с изменением лицевого скелета по типу «птичьего лица», прогрессирующим иммунодефицитом, повышенной ломкостью хромо-сом [2, 16]. Цитогенетическим маркером этого заболевания являются перестройки в хромосомах 7 и/или 14. По данным международной группы исследователей синдрома Ниймеген, типичной является инверсия inv(7)(p13q35), среди других наиболее часто встречаются транслокации t(7; 14)(p13; q11), t(7; 14)(q35; q11), t(7; 7)(p13; q35) и t(14; 14)(q11; q32) [16].

Заболевание ассоциировано с мутацией в гене NBS1, который картирован на 8-й хромосоме (8q21). Как правило, это делеция в экзоне 6 (657del5) [16, 17]. Типичная для синдрома Ниймеген мутация распространена в разных странах, включая США. Наиболее часто она встречается в славянских популяциях (по средним оценкам 1 на 177 новорожденных) [18], тогда как популя-ционная частота носительства в Германии составляет 1:866 с риском возникновения заболевания 1: 300 000 [19].

Продукт гена NBS1, нибрин, взаимодействует по крайней мере с двумя другими протеинами – hMre11 и Rad50, образуя комплекс N/M/R [17]. Нибрин играет ключевую роль в регуляции актив-ности этого комплекса, который в свою очередь способствует воссоединению концов двунитевых разрывов ДНК, возникающих как в ходе нормального метаболизма ДНК, так и в результате атаки повреждающих агентов, включая ионизирующее излучение. Этим обусловлена повышенная чув-ствительность клеток пациентов с синдромом Ниймеген к радиации [16, 20], а также накопление хромосомных и генных мутаций, приводящих в итоге к канцерогенезу (лимфомам и лейкемиям) [21, 22].

Наиболее детально изучена роль нибрина в репарации двунитевых разрывов ДНК, при этом показано его участие как в гомологичной рекомбинации, так и в воссоединении негомологичных концов ДНК (non-homologous end joining, NHEJ) [23, 24]. Установлено взаимодействие нибрина с продуктами других генов, вовлеченных в репарацию ДНК, в том числе с FANCD2, BRCA1 и ATM-киназой [23, 25]. По отношению к ATM-киназе нибрин выполняет двойственную функ-цию: является мишенью ATM-киназы в S-фазе клеточного цикла и в то же время сам активирует этот энзим [26]. Известно также о взаимодействии нибрина c супрессором опухолевого роста p53 и гистоном H2AX в АТМ-зависимом ответе на повреждения ДНК и канцерогенез [25, 27]. Возможно, функциональная взаимосвязь нибрина и ATM-киназы объясняет некоторое феноти-пическое сходство синдрома Ниймеген и атаксии-телеангиэктазии.

Атаксия-телеангиэктазия (ataxia telangiectasia), или синдром Луи–Бар, характеризуется нару-шением двигательных функций, звездчатыми кровоизлияниями на конъюнктиве и других сли-зистых оболочках, иммунодефицитом вплоть до полного отсутствия сывороточных иммуногло-булинов, рецидивирующими инфекциями верхних дыхательных путей [28, 29]. Заболевание наследуется по аутосомно-рецессивному типу, по средним оценкам встречается с частотой от 1 на 40 000 до 1 на 100 000 новорожденных [28]. Кроме специфических неврологических симпто-мов и выраженного иммуннодефицита у больных наблюдается предрасположенность к канцеро-

97

Кроме гиперчувствительности к агентам, индуцирующим двойные разрывы ДНК, клетки пациентов с анемией Фанкони весьма чувствительны к окислительному стрессу. Причина кроется в нарушении антиоксидантной защиты [11], о чем свидетельствует накопление с возрастом 8-гидрокси-2′-диоксигуанозина в лейкоцитах и моче пациентов с анемией Фанкони, сопровожда-ющееся увеличением соотношения окисленной и восстановленной форм глутатиона [12]. Недав-ние исследования, в том числе с помощью микрочипов, показали, что гены FANCA, FANCC и FANCG вовлечены в транскрипционную регуляцию воспалительной реакции и системы бел-ков теплового шока, сигнальную трансдукцию, метаболизм кислорода и внутриклеточный транспорт [13, 14]. Наиболее детальное описание двух основных комплексов, образуемых белка-ми FANC, а также анализ их функций, которые осуществляются благодаря взаимодействию с продуктами других генов (BRCA1 и BRCA2, RAD51, NBS1, XPF/ERCC1, p53), представлены в обзоре R. D. Kennedy и A. D. D’Andrea [15]. Таким образом, гены, мутационные изменения в которых клинически проявляются как анемия Фанкони, ответственны за важнейшие процес-сы, формирующие ответ клеток на генотоксический стресс.

Синдром Ниймеген (Nijmegen breakage syndrome) – редкое аутосомно-рецессивное заболева-ние, характеризующееся триадой симптомов: микроцефалией с изменением лицевого скелета по типу «птичьего лица», прогрессирующим иммунодефицитом, повышенной ломкостью хромо-сом [2, 16]. Цитогенетическим маркером этого заболевания являются перестройки в хромосомах 7 и/или 14. По данным международной группы исследователей синдрома Ниймеген, типичной является инверсия inv(7)(p13q35), среди других наиболее часто встречаются транслокации t(7; 14)(p13; q11), t(7; 14)(q35; q11), t(7; 7)(p13; q35) и t(14; 14)(q11; q32) [16].

Заболевание ассоциировано с мутацией в гене NBS1, который картирован на 8-й хромосоме (8q21). Как правило, это делеция в экзоне 6 (657del5) [16, 17]. Типичная для синдрома Ниймеген мутация распространена в разных странах, включая США. Наиболее часто она встречается в славянских популяциях (по средним оценкам 1 на 177 новорожденных) [18], тогда как популя-ционная частота носительства в Германии составляет 1:866 с риском возникновения заболевания 1: 300 000 [19].

Продукт гена NBS1, нибрин, взаимодействует по крайней мере с двумя другими протеинами – hMre11 и Rad50, образуя комплекс N/M/R [17]. Нибрин играет ключевую роль в регуляции актив-ности этого комплекса, который в свою очередь способствует воссоединению концов двунитевых разрывов ДНК, возникающих как в ходе нормального метаболизма ДНК, так и в результате атаки повреждающих агентов, включая ионизирующее излучение. Этим обусловлена повышенная чув-ствительность клеток пациентов с синдромом Ниймеген к радиации [16, 20], а также накопление хромосомных и генных мутаций, приводящих в итоге к канцерогенезу (лимфомам и лейкемиям) [21, 22].

Наиболее детально изучена роль нибрина в репарации двунитевых разрывов ДНК, при этом показано его участие как в гомологичной рекомбинации, так и в воссоединении негомологичных концов ДНК (non-homologous end joining, NHEJ) [23, 24]. Установлено взаимодействие нибрина с продуктами других генов, вовлеченных в репарацию ДНК, в том числе с FANCD2, BRCA1 и ATM-киназой [23, 25]. По отношению к ATM-киназе нибрин выполняет двойственную функ-цию: является мишенью ATM-киназы в S-фазе клеточного цикла и в то же время сам активирует этот энзим [26]. Известно также о взаимодействии нибрина c супрессором опухолевого роста p53 и гистоном H2AX в АТМ-зависимом ответе на повреждения ДНК и канцерогенез [25, 27]. Возможно, функциональная взаимосвязь нибрина и ATM-киназы объясняет некоторое феноти-пическое сходство синдрома Ниймеген и атаксии-телеангиэктазии.

Атаксия-телеангиэктазия (ataxia telangiectasia), или синдром Луи–Бар, характеризуется нару-шением двигательных функций, звездчатыми кровоизлияниями на конъюнктиве и других сли-зистых оболочках, иммунодефицитом вплоть до полного отсутствия сывороточных иммуногло-булинов, рецидивирующими инфекциями верхних дыхательных путей [28, 29]. Заболевание наследуется по аутосомно-рецессивному типу, по средним оценкам встречается с частотой от 1 на 40 000 до 1 на 100 000 новорожденных [28]. Кроме специфических неврологических симпто-мов и выраженного иммуннодефицита у больных наблюдается предрасположенность к канцеро-



Беларуси

98

генезу, высокая частота аберраций хромосом и гиперчувствительность клеток к ионизирующе-му излучению [30, 31]. Типичными для атаксии-телеангиэктазии являются перестройки, захва-тывающие 7-ю и 14-ю хромосомы, c разрывами в сайтах 7p12, 7q35 и 14q12, 14q32 [32].

Синдром Луи–Бар обусловлен отсутствием или инактивацией ATM-киназы, которая в норме обеспечивает фосфорилирование многих белковых продуктов, участвующих в репарации ДНК [33]. Ген АТМ (ataxia telangiectasia mutated) картирован на хромосоме 11q22–23 [34]. Из известных более чем 100 мутаций, расположенных по всему гену, большинство (80%) составляют мутации со сдвигом рамки считывания и нонсенс-мутации, приводящие к синтезу укороченного белка. Гете-розиготное носительство мутаций оценивается как 1: 100 – 1: 200, причем делеция 7636del9, наиболее часто встречающаяся в европейских популяциях, увеличивает риск опухолеобразования [35].

Совсем недавно установлено, что наличие другой делеции, 5653delA, в гомозиготном состоянии приводит к полному отсутствию ATM-киназы и выраженному дефекту репарации двунитевых разрывов ДНК, однако степень проявления неврологической симптоматики, по мнению авторов, зависит не только от этой мутации [36]. До последнего времени было неясно, содержится ли про-дукт гена ATM в нервной ткани. В 2007 г. опубликованы данные об идентификации ATM-киназы в тканях мозга с локализацией как в нуклеоплазме, так и в ядрышке нейронов [37]. С помощью иммуноцитохимического анализа там же обнаружены компоненты комплекса N/M/R и высокий уровень топоизомеразы 1, что указывает на их взаимодействие. Как упоминалось ранее, фосфо-рилирование нибрина является пусковым механизмом клеточного ответа на двунитевые разры-вы ДНК через активацию комплекса N/M/R. Недавно установлено взаимодействие ATM-киназы c поли-ADP-рибозо-полимеразой (PARP) и другими сигнальными молекулами, обеспечивающи-ми раннюю реакцию клеток на повреждения ДНК [38, 39].

СХН, связанные с дефектами эксцизионной репарации. Пигментная ксеродерма (Xeroderma pigmentosum) – редкое наследственное заболевание, характеризующееся высокой чувствительностью к ультрафиолетовому свету и 100%-ным риском развития злокачественного перерождения кожи [40]; передается по аутосомно-рецессивному типу, встречается с частотой 1 на 250 000 в американской и европейской популяциях и 1 на 40 000 в японской популяции [41]. Общим для всех больных пигментной ксеродермой является дефект эксцизионной репарации нуклеотидов (nucleotide excision repair, NER) – наиболее универсальной репарационной системы, которая восстанавливает ДНК после любых повреждений. Известны две ветви этой системы: global genome (GG)NER и transcription coupled (TC)NER, каждая из которых может быть наруше-на при пигментной ксеродерме. К настоящему времени описано семь генов репарации, относя-щихся к группе XP: XPA–XPG, которые имеют разную частоту распространения и оказывают различное влияние на клиническую картину [42]. Продукты генов XP, включая протеины, опо-знающие поврежденную ДНК, эндонуклеазы и геликазы, образуют комплексы, участвующие в NER; часть из них входит в комплекс TFIIH, необходимый для транскрипции [43]. Кроме того, открыта ДНК-полимераза eta (ген XPV), необходимая для синтеза ДНК в обход повреждения [42].

К заболеваниям, затрагивающим эксцизионную репарацию ДНК, относятся также синдром Кокейна (Cockayne syndrome) и трихотиодистрофия, но если для пигментной ксеродермы харак-терна склонность к канцерогенезу, то при двух последних превалирует неврологическая симпто-матика [43, 44]. Синдром Кокейна клинически проявляется расстройством нервной системы, ретинопатией, прогрессирующей кахексией, фоточувствительностью кожных и слизистых по-кровов, которая, однако, не приводит к развитию рака кожи [45]. Генетической основой этого заболевания являются нарушения в группе пяти генов: CSA, CSB, XPB, XPD и XPG [43]. Благо-даря изучению NER на чувствительных к УФ свету линиях клеток грызунов идентифицированы гены ERCC (excision repair cross-complementing), которые комплементарны группам генов XP и CS [46]. Так, комплекс ERCC1/XPF представляет собой эндонуклеазу, вовлеченную в стадию инцизии NER и частично – в гомологичную рекомбинацию [47]; гены ERCC2, ERCC3, ERCC4 и ERCC5 соответствуют XPD, XPB, XPF и XPG, а ген ERCC6 идентичен CSB.

Интенсивно изучаемый в настоящее время ген CSB кодирует протеин размером 168 кДа, который, по современной классификации, относится к семейству SWI/SNF-геликаз или ДНК-зависимых ATP-аз [48]. Продукт гена CSB участвует в эксцизионной репарации нуклеотидов,

98

генезу, высокая частота аберраций хромосом и гиперчувствительность клеток к ионизирующе-му излучению [30, 31]. Типичными для атаксии-телеангиэктазии являются перестройки, захва-тывающие 7-ю и 14-ю хромосомы, c разрывами в сайтах 7p12, 7q35 и 14q12, 14q32 [32].

Синдром Луи–Бар обусловлен отсутствием или инактивацией ATM-киназы, которая в норме обеспечивает фосфорилирование многих белковых продуктов, участвующих в репарации ДНК [33]. Ген АТМ (ataxia telangiectasia mutated) картирован на хромосоме 11q22–23 [34]. Из известных более чем 100 мутаций, расположенных по всему гену, большинство (80%) составляют мутации со сдвигом рамки считывания и нонсенс-мутации, приводящие к синтезу укороченного белка. Гете-розиготное носительство мутаций оценивается как 1: 100 – 1: 200, причем делеция 7636del9, наиболее часто встречающаяся в европейских популяциях, увеличивает риск опухолеобразования [35].

Совсем недавно установлено, что наличие другой делеции, 5653delA, в гомозиготном состоянии приводит к полному отсутствию ATM-киназы и выраженному дефекту репарации двунитевых разрывов ДНК, однако степень проявления неврологической симптоматики, по мнению авторов, зависит не только от этой мутации [36]. До последнего времени было неясно, содержится ли про-дукт гена ATM в нервной ткани. В 2007 г. опубликованы данные об идентификации ATM-киназы в тканях мозга с локализацией как в нуклеоплазме, так и в ядрышке нейронов [37]. С помощью иммуноцитохимического анализа там же обнаружены компоненты комплекса N/M/R и высокий уровень топоизомеразы 1, что указывает на их взаимодействие. Как упоминалось ранее, фосфо-рилирование нибрина является пусковым механизмом клеточного ответа на двунитевые разры-вы ДНК через активацию комплекса N/M/R. Недавно установлено взаимодействие ATM-киназы c поли-ADP-рибозо-полимеразой (PARP) и другими сигнальными молекулами, обеспечивающи-ми раннюю реакцию клеток на повреждения ДНК [38, 39].

СХН, связанные с дефектами эксцизионной репарации. Пигментная ксеродерма (Xeroderma pigmentosum) – редкое наследственное заболевание, характеризующееся высокой чувствительностью к ультрафиолетовому свету и 100%-ным риском развития злокачественного перерождения кожи [40]; передается по аутосомно-рецессивному типу, встречается с частотой 1 на 250 000 в американской и европейской популяциях и 1 на 40 000 в японской популяции [41]. Общим для всех больных пигментной ксеродермой является дефект эксцизионной репарации нуклеотидов (nucleotide excision repair, NER) – наиболее универсальной репарационной системы, которая восстанавливает ДНК после любых повреждений. Известны две ветви этой системы: global genome (GG)NER и transcription coupled (TC)NER, каждая из которых может быть наруше-на при пигментной ксеродерме. К настоящему времени описано семь генов репарации, относя-щихся к группе XP: XPA–XPG, которые имеют разную частоту распространения и оказывают различное влияние на клиническую картину [42]. Продукты генов XP, включая протеины, опо-знающие поврежденную ДНК, эндонуклеазы и геликазы, образуют комплексы, участвующие в NER; часть из них входит в комплекс TFIIH, необходимый для транскрипции [43]. Кроме того, открыта ДНК-полимераза eta (ген XPV), необходимая для синтеза ДНК в обход повреждения [42].

К заболеваниям, затрагивающим эксцизионную репарацию ДНК, относятся также синдром Кокейна (Cockayne syndrome) и трихотиодистрофия, но если для пигментной ксеродермы харак-терна склонность к канцерогенезу, то при двух последних превалирует неврологическая симпто-матика [43, 44]. Синдром Кокейна клинически проявляется расстройством нервной системы, ретинопатией, прогрессирующей кахексией, фоточувствительностью кожных и слизистых по-кровов, которая, однако, не приводит к развитию рака кожи [45]. Генетической основой этого заболевания являются нарушения в группе пяти генов: CSA, CSB, XPB, XPD и XPG [43]. Благо-даря изучению NER на чувствительных к УФ свету линиях клеток грызунов идентифицированы гены ERCC (excision repair cross-complementing), которые комплементарны группам генов XP и CS [46]. Так, комплекс ERCC1/XPF представляет собой эндонуклеазу, вовлеченную в стадию инцизии NER и частично – в гомологичную рекомбинацию [47]; гены ERCC2, ERCC3, ERCC4 и ERCC5 соответствуют XPD, XPB, XPF и XPG, а ген ERCC6 идентичен CSB.

Интенсивно изучаемый в настоящее время ген CSB кодирует протеин размером 168 кДа, который, по современной классификации, относится к семейству SWI/SNF-геликаз или ДНК-зависимых ATP-аз [48]. Продукт гена CSB участвует в эксцизионной репарации нуклеотидов,



Беларуси

99

связанной с транскрипцией. Именно этот дефект репарации считается типичным для синдрома Кокейна. Более глубокое изучение функций гена CSB выявило его участие в эксцизионной репа-рации оснований (base excision repair, BER), в частности 8-гидроксигуанина [49]. Установлена активация AP-эндонуклеазы человека APE1 протеином CSB и их физическое взаимодействие [50]. Кроме того, продукт гена CSB, взаимодействуя с PARP [51] и c-Abl тирозин-киназой [48], регули-рует клеточный ответ на окислительный стресс.

Синдромы, связанные с подавлением активности ДНК геликаз. Синдром Блума (Bloom syndrome) наследуется по рецессивно-аутосомному типу. К симптомам этого заболевания отно-сятся низкий рост, изменение пигментации кожи (эритема лица), гиперчувствительность к уль-трафиолетовому свету, предрасположенность к злокачественным новообразованиям, хромосомная нестабильность. Типичной особенностью последней является 10-кратное увеличение частоты обменов сестринских хроматид (СХО) [52]. Ген BLM, связанный с фенотипом этого заболевания в популяции ашкенази, картирован на 15-й хромосоме (15q26.1) [53]. Заболевание очень редкое: с момента открытия выявлено примерно 170 больных, тем не менее гетерозиготное носитель-ство мутации гена BLM в этой популяции оценивается как 1: 111 [54].

Продукт гена BLM представляет собой 3′→5′ ДНК-геликазу, относящуюся к RecQ семейству [55]. Это так называемый «расплетающий» белок, который разъединяет комплементарные нити ДНК в 3′→5′ направлении. Он накапливается на поздней стадии S и G2 клеточного цикла, что уже само по себе может свидетельствовать о его участии в репликации и репарации ДНК. Из-вестно о роли семейства RecQ, и в частности BLM протеина, в поддержании стабильности гено-ма [56]. По-видимому, эта функция осуществляется благодаря его взаимодействию с другими белками: WRN – членом того же семейства, дефект которого определяет синдром Вернера [57]; CAF-1 (chromatin assembly factor 1) – самой крупной субъединицей фактора сборки хроматина [58]; RAD51 – ключевым ферментом гомологичной рекомбинации [59]; MLH1 и MSH6 – участни-ками репарации неспаренных оснований (mismatch repair) [60, 61]; ATM-киназой [62], супрессо-ром опухолевого роста p53 [63] и некоторыми другими.

Наследственные синдромы преждевременного старения (прогерии) встречаются крайне ред-ко, их частота обычно не превышает одного случая на 1–10 млн, а наследование идет по аутосомно-рецессивному типу с неполной пенетрантностью. В рамках данного обзора пред-ставляют интерес так называемые сегментарные прогерии, ассоциированные с дефектами репа-рации ДНК [64]. К ним относятся пигментная ксеродерма, синдромы Блума, Луи–Бар, Кокейна, но наиболее типичным является синдром Вернера (Werner syndrome) [65]. Он характеризуется ускоренным развитием признаков естественного старения, которые появляются в пубертатный период и сопровождаются возрастными заболеваниями, включая атеросклероз, остеопороз, диа-бет II типа и т. д. Кроме того, у пациентов повышен риск развития злокачественных новообразо-ваний [66]. Все это в итоге приводит к значительному сокращению продолжительности жизни.

Для синдрома Вернера характерна выраженная хромосомная нестабильность вследствие на-копления двунитевых разрывов ДНК [67], причем их частота уменьшается в присутствии анти-оксидантов, что свидетельствует о роли окислительного стресса в дестабилизации генома при этом заболевании. Анализ функций клеток показывает повышенный фоновый уровень перестро-ек хромосом, укорочение теломер, ослабление апоптоза, нарушение транскрипции, репликации, рекомбинации и репарации ДНК [65]. Все это тесно связано с мутацией в гене WRN, который в норме кодирует соответствующий протеин, принадлежащий к RecQ семейству ДНК-геликаз и проявляющий ATP-азную, 3′→5′-геликазную и 3′→5′-экзонуклеазную активности. WRN про-теин взаимодействует с рядом других клеточных компонентов, в том числе с такими сигнальны-ми молекулами, как ДНК-зависимая протеинкиназа (DNA-PK) и PARP [68, 69], что определяет его участие в метаболизме ДНК и формировании клеточного ответа на генотоксический стресс.

Как и другие геликазы RecQ семейства, WRN протеин взаимодействует с RAD51 и RPA (replication protein A) [70], участвуя в репарации двунитевых разрывов ДНК путем гомологичной рекомбинации. Недавно установлено совместное действие протеинов WRN и BRCA1 против агентов, вызывающих сшивки нитей ДНК [71]. Благодаря своему физическому взаимодействию с Ku-гетеродимером и DNA-PK комплексом он способствует воссоединению негомологичных

99

связанной с транскрипцией. Именно этот дефект репарации считается типичным для синдрома Кокейна. Более глубокое изучение функций гена CSB выявило его участие в эксцизионной репа-рации оснований (base excision repair, BER), в частности 8-гидроксигуанина [49]. Установлена активация AP-эндонуклеазы человека APE1 протеином CSB и их физическое взаимодействие [50]. Кроме того, продукт гена CSB, взаимодействуя с PARP [51] и c-Abl тирозин-киназой [48], регули-рует клеточный ответ на окислительный стресс.

Синдромы, связанные с подавлением активности ДНК геликаз. Синдром Блума (Bloom syndrome) наследуется по рецессивно-аутосомному типу. К симптомам этого заболевания отно-сятся низкий рост, изменение пигментации кожи (эритема лица), гиперчувствительность к уль-трафиолетовому свету, предрасположенность к злокачественным новообразованиям, хромосомная нестабильность. Типичной особенностью последней является 10-кратное увеличение частоты обменов сестринских хроматид (СХО) [52]. Ген BLM, связанный с фенотипом этого заболевания в популяции ашкенази, картирован на 15-й хромосоме (15q26.1) [53]. Заболевание очень редкое: с момента открытия выявлено примерно 170 больных, тем не менее гетерозиготное носитель-ство мутации гена BLM в этой популяции оценивается как 1: 111 [54].

Продукт гена BLM представляет собой 3′→5′ ДНК-геликазу, относящуюся к RecQ семейству [55]. Это так называемый «расплетающий» белок, который разъединяет комплементарные нити ДНК в 3′→5′ направлении. Он накапливается на поздней стадии S и G2 клеточного цикла, что уже само по себе может свидетельствовать о его участии в репликации и репарации ДНК. Из-вестно о роли семейства RecQ, и в частности BLM протеина, в поддержании стабильности гено-ма [56]. По-видимому, эта функция осуществляется благодаря его взаимодействию с другими белками: WRN – членом того же семейства, дефект которого определяет синдром Вернера [57]; CAF-1 (chromatin assembly factor 1) – самой крупной субъединицей фактора сборки хроматина [58]; RAD51 – ключевым ферментом гомологичной рекомбинации [59]; MLH1 и MSH6 – участни-ками репарации неспаренных оснований (mismatch repair) [60, 61]; ATM-киназой [62], супрессо-ром опухолевого роста p53 [63] и некоторыми другими.

Наследственные синдромы преждевременного старения (прогерии) встречаются крайне ред-ко, их частота обычно не превышает одного случая на 1–10 млн, а наследование идет по аутосомно-рецессивному типу с неполной пенетрантностью. В рамках данного обзора пред-ставляют интерес так называемые сегментарные прогерии, ассоциированные с дефектами репа-рации ДНК [64]. К ним относятся пигментная ксеродерма, синдромы Блума, Луи–Бар, Кокейна, но наиболее типичным является синдром Вернера (Werner syndrome) [65]. Он характеризуется ускоренным развитием признаков естественного старения, которые появляются в пубертатный период и сопровождаются возрастными заболеваниями, включая атеросклероз, остеопороз, диа-бет II типа и т. д. Кроме того, у пациентов повышен риск развития злокачественных новообразо-ваний [66]. Все это в итоге приводит к значительному сокращению продолжительности жизни.

Для синдрома Вернера характерна выраженная хромосомная нестабильность вследствие на-копления двунитевых разрывов ДНК [67], причем их частота уменьшается в присутствии анти-оксидантов, что свидетельствует о роли окислительного стресса в дестабилизации генома при этом заболевании. Анализ функций клеток показывает повышенный фоновый уровень перестро-ек хромосом, укорочение теломер, ослабление апоптоза, нарушение транскрипции, репликации, рекомбинации и репарации ДНК [65]. Все это тесно связано с мутацией в гене WRN, который в норме кодирует соответствующий протеин, принадлежащий к RecQ семейству ДНК-геликаз и проявляющий ATP-азную, 3′→5′-геликазную и 3′→5′-экзонуклеазную активности. WRN про-теин взаимодействует с рядом других клеточных компонентов, в том числе с такими сигнальны-ми молекулами, как ДНК-зависимая протеинкиназа (DNA-PK) и PARP [68, 69], что определяет его участие в метаболизме ДНК и формировании клеточного ответа на генотоксический стресс.

Как и другие геликазы RecQ семейства, WRN протеин взаимодействует с RAD51 и RPA (replication protein A) [70], участвуя в репарации двунитевых разрывов ДНК путем гомологичной рекомбинации. Недавно установлено совместное действие протеинов WRN и BRCA1 против агентов, вызывающих сшивки нитей ДНК [71]. Благодаря своему физическому взаимодействию с Ku-гетеродимером и DNA-PK комплексом он способствует воссоединению негомологичных



Беларуси

100

концов (NHEJ) [65]. Таким образом, в отличие от геликазы BLM, WRN протеин вовлечен в обе ветви репарации двунитевых разрывов ДНК. Более того, показана роль геликазы WRN в регуля-ции эксцизионной репарации оснований [72], включая радиационные и окислительные повреж-дения ДНК [73, 74], а также в репарации неспаренных оснований [75]. Как уже упоминалось, одним из цитогенетических маркеров синдрома Вернера является укорочение теломер, вызывающее сокращение жизненного цикла клеток в культуре, что подтверждает гипотезу о зависимости старения от метаболизма теломер [76]. Данный протеин отличается многофункциональностью, вносит вклад в различные клеточные процессы и играет существенную роль в поддержании ста-бильности генома, влияя на качество и продолжительность жизни.

Геномная нестабильность, ассоциированная с дефектами репарации ДНК, как важный диагностический признак СХН. Несмотря на редкие случаи выявления тех или иных СХН, вызывающие их мутации в гетерозиготном состоянии встречаются достаточно часто: например, 1:90 для анемии Фанкони и 1:110 для синдрома Блума в популяции европейских евреев [7, 54]; 1:177 для синдрома Ниймеген в славянских популяциях [18]. Наличие СХН, как правило, сопро-вождается развитием различных форм рака (от высокой частоты злокачественных заболеваний крови при анемии Фанкони и синдроме Ниймеген до 100%-ного рака кожи при пигментной ксе-родерме). Но даже гетерозиготное носительство этих мутаций повышает риск возникновения рака молочной железы [77, 78] и других новообразований.

Из обзора следует, что все известные СХН связаны с нарушениями восстановительной функ-ции ДНК. В значительной степени именно поэтому пациенты с предполагаемым диагнозом СХН представляют группу риска по таким показателям, как канцерогенез и уязвимость генома для ДНК-повреждающих факторов среды (ионизирующего излучения, УФ света, ряда химических агентов, окислительного стресса). Другими характерными последствиями являются иммуноде-фицит и связанная с ним склонность к различным инфекционным и соматическим заболевани-ям; задержка физического развития; нейродегенеративные изменения. Раннее выявление СХН позволяет решить ряд важных задач, связанных с клиническим и витальным прогнозом для па-циента, генетическим прогнозом для его семьи, выбором способов возможной пренатальной ди-агностики, тактики лечения и профилактики. Естественно, что наиболее точная диагностика – обнаружение соответствующих мутаций, однако молекулярно-генетическая идентификация представляет собой этап окончательной верификации диагноза. Известно о существовании ци-тогенетических маркеров некоторых из этих синдромов. В частности, специфические перестрой-ки в 7-й и 14-й хромосомах служат основанием для постановки диагноза синдромов Ниймеген и Луи–Бар. Типичным для анемии Фанкони является гиперчувствительность хромосом к аген-там, вызывающим сшивки ДНК, а для синдрома Блума – 10-кратное увеличение частоты СХО. Однако идентификация цитогенетических маркеров требует определенного времени и обяза-тельного культивирования клеток. Возникает необходимость разработки новых, менее затратных и более оперативных, способов исследования целостности ДНК и ее способности к восстановлению, которые могли бы усовершенствовать диагностику этих синдромов.

В связи с этим следует отметить, что хромосомная нестабильность является отражением геномной нестабильности, характеризующейся повышенной частотой мутаций и поддержанием этого состояния в ряду поколений. В основе любых мутаций лежат первичные повреждения ДНК. Так, аберрации хромосом возникают в результате разрывов ДНК с преимущественным нарушени-ем целостности обеих ее нитей [79]. В поддержании стабильности и целостности генома важней-шую роль играют системы репарации ДНК, и от их эффективности зависит, какая доля первичных повреждений ДНК реализуется в мутации, в том числе и на хромосомном уровне. Поэтому пред-ставляется целесообразным адаптировать для целей экспресс-диагностики геномной нестабиль-ности при подозрении на СХН метод ДНК-комет (Comet assay), позволяющий выявлять широкий спектр первичных повреждений ДНК и оценивать репарационный процесс в целом [80].

Заключение. СХН являются редкими заболеваниями, которые наследуются по аутосомно-рецессивному типу. Несмотря на некоторые различия в клинической картине, общими для них являются ломкость хромосом, иммунодефицит и склонность к канцерогенезу. Нами рассмотре-ны генетические причины этих заболеваний, в частности их связь с репарацией ДНК. Наруше-

100

концов (NHEJ) [65]. Таким образом, в отличие от геликазы BLM, WRN протеин вовлечен в обе ветви репарации двунитевых разрывов ДНК. Более того, показана роль геликазы WRN в регуля-ции эксцизионной репарации оснований [72], включая радиационные и окислительные повреж-дения ДНК [73, 74], а также в репарации неспаренных оснований [75]. Как уже упоминалось, одним из цитогенетических маркеров синдрома Вернера является укорочение теломер, вызывающее сокращение жизненного цикла клеток в культуре, что подтверждает гипотезу о зависимости старения от метаболизма теломер [76]. Данный протеин отличается многофункциональностью, вносит вклад в различные клеточные процессы и играет существенную роль в поддержании ста-бильности генома, влияя на качество и продолжительность жизни.

Геномная нестабильность, ассоциированная с дефектами репарации ДНК, как важный диагностический признак СХН. Несмотря на редкие случаи выявления тех или иных СХН, вызывающие их мутации в гетерозиготном состоянии встречаются достаточно часто: например, 1:90 для анемии Фанкони и 1:110 для синдрома Блума в популяции европейских евреев [7, 54]; 1:177 для синдрома Ниймеген в славянских популяциях [18]. Наличие СХН, как правило, сопро-вождается развитием различных форм рака (от высокой частоты злокачественных заболеваний крови при анемии Фанкони и синдроме Ниймеген до 100%-ного рака кожи при пигментной ксе-родерме). Но даже гетерозиготное носительство этих мутаций повышает риск возникновения рака молочной железы [77, 78] и других новообразований.

Из обзора следует, что все известные СХН связаны с нарушениями восстановительной функ-ции ДНК. В значительной степени именно поэтому пациенты с предполагаемым диагнозом СХН представляют группу риска по таким показателям, как канцерогенез и уязвимость генома для ДНК-повреждающих факторов среды (ионизирующего излучения, УФ света, ряда химических агентов, окислительного стресса). Другими характерными последствиями являются иммуноде-фицит и связанная с ним склонность к различным инфекционным и соматическим заболевани-ям; задержка физического развития; нейродегенеративные изменения. Раннее выявление СХН позволяет решить ряд важных задач, связанных с клиническим и витальным прогнозом для па-циента, генетическим прогнозом для его семьи, выбором способов возможной пренатальной ди-агностики, тактики лечения и профилактики. Естественно, что наиболее точная диагностика – обнаружение соответствующих мутаций, однако молекулярно-генетическая идентификация представляет собой этап окончательной верификации диагноза. Известно о существовании ци-тогенетических маркеров некоторых из этих синдромов. В частности, специфические перестрой-ки в 7-й и 14-й хромосомах служат основанием для постановки диагноза синдромов Ниймеген и Луи–Бар. Типичным для анемии Фанкони является гиперчувствительность хромосом к аген-там, вызывающим сшивки ДНК, а для синдрома Блума – 10-кратное увеличение частоты СХО. Однако идентификация цитогенетических маркеров требует определенного времени и обяза-тельного культивирования клеток. Возникает необходимость разработки новых, менее затратных и более оперативных, способов исследования целостности ДНК и ее способности к восстановлению, которые могли бы усовершенствовать диагностику этих синдромов.

В связи с этим следует отметить, что хромосомная нестабильность является отражением геномной нестабильности, характеризующейся повышенной частотой мутаций и поддержанием этого состояния в ряду поколений. В основе любых мутаций лежат первичные повреждения ДНК. Так, аберрации хромосом возникают в результате разрывов ДНК с преимущественным нарушени-ем целостности обеих ее нитей [79]. В поддержании стабильности и целостности генома важней-шую роль играют системы репарации ДНК, и от их эффективности зависит, какая доля первичных повреждений ДНК реализуется в мутации, в том числе и на хромосомном уровне. Поэтому пред-ставляется целесообразным адаптировать для целей экспресс-диагностики геномной нестабиль-ности при подозрении на СХН метод ДНК-комет (Comet assay), позволяющий выявлять широкий спектр первичных повреждений ДНК и оценивать репарационный процесс в целом [80].

Заключение. СХН являются редкими заболеваниями, которые наследуются по аутосомно-рецессивному типу. Несмотря на некоторые различия в клинической картине, общими для них являются ломкость хромосом, иммунодефицит и склонность к канцерогенезу. Нами рассмотре-ны генетические причины этих заболеваний, в частности их связь с репарацией ДНК. Наруше-



Беларуси

101

ния в системах репарации двунитевых разрывов ДНК наблюдаются при анемии Фанкони, син-дромах Ниймеген и Луи–Бар. Дефекты эксцизионной репарации нуклеотидов характерны для пигментной ксеродермы и синдрома Кокейна. Неполноценная эксцизионная репарация основа-ний свойственна синдромам преждевременного старения и частично синдрому Кокейна. И в том и в другом случае это приводит к накоплению окислительных повреждений ДНК. В отдельную группу можно выделить синдромы, обусловленные отсутствием или подавлением функций ДНК-геликаз, а именно: синдромы Блума, Вернера и некоторые другие. Отличительной особен-ностью ДНК-геликаз является взаимодействие с широким спектром клеточных компонентов, участвующих в репликации, репарации и рекомбинации ДНК. Поэтому подавление их активно-сти может повлечь за собой нарушения самых разных путей репарации, что в значительной степени дестабилизирует геном.

Взаимодействие компонентов различных систем репарации ДНК обеспечивает нормальное функционирование генома, а искажение этого процесса в той или иной степени присуще всем СХН. Приведены данные о взаимодействии продуктов многих генов, ассоциированных с СХН, с сигнальными молекулами ATM-киназой и поли(ADP-рибозо)полимеразой, которые инициируют клеточный ответ на генотоксический стресс. Геномная нестабильность, включая гиперчувстви-тельность генома к мутагенным факторам, а также снижение эффективности репарации ДНК мо-гут быть выявлены с помощью метода ДНК-комет, что имеет большое диагностическое значение.

Работа подготовлена в рамках выполнения задания 4.7.6 по разделу «ДНК технологии для сельского хозяйства и медицины» ГП «Биотехнология».


1. Taylor A. M. // Best Pract. Res. Clin. Haematol. 2001. Vol. 14, N 3. P. 631–644.2. Seemanová E., Seeman P., Ja rol ím P. // Cas. Lek. Cesk. 2002. Vol. 141, N 1. P. 16–22.3. Tomaszewska A., Srebn iak M., Gnyś A. // Pol. Merkur. Lekarski. 2006. Vol. 20, N 119. P. 577–581.4. Tisch kowitz M. D. Hodgson S. V. // J. of Med. Genet. 2003. Vol. 40. P. 1–10.5. Auerbach A. D. // Exp. Hematol. 1993. Vol. 21, N 6. P. 731–733.6. Kutler D. I ., Auerbach A. D. // Fam. Cancer. 2004. Vol. 3. P. 241–248.7. Kook H. // Hematology. 2005. Vol. 10. Suppl. 1. P. 108–110.8. Yamamoto K., Ish ia M., Matsush it a N. et a l . // Mol. Cell Biology. 2003. Vol. 23, N 15. P. 5421–5430. 9. De la Tor re C., Pinchera J., Lopez-Saez J. F. // Histol. Hystopatol. 2003. Vol. 18, N 1. P. 225–243. 10. Godhelp B. C., Wiegant W. W., Waisf isz O. et a l . // Mutat. Res. 2006. Vol. 594, N 1–2. P. 39–48.11. Degan P., Bonassi S., De Cater ina M. et a l . // Carcinogenesis. 1995. Vol. 16, N 4. P. 735–741. 12. Pagano G., Degan P., d’Ish ia M. et a l . // Carcinogenesis. 2004. Vol. 25, N 10. P. 1899–1909.13. Reuter T. Y., Medhurst A. L., Waisf isz Q. et a l . // Exp. Cell Res. 2003. Vol. 289. P. 211–221.14. Zan ier R., Br iot D., Dugas du Vi l la rd J. A. et a l . // Oncogene. 2004. Vol. 23, N 29. P. 5004–5013.15. Kennedy R. D., D’Andrea A. D. // Genes Dev. 2005. Vol. 19. P. 2925–2940.16. Hiel J. A., Weemaes C. M., van den Heuvel L. P. e t a l . // Arch. Dis. Child. 2000. Vol. 82. P. 400–406.17. Demuth I ., Frappar t P. O., Hi ldebrand G. et a l . // Hum. Mol. Genet. 2004. Vol. 13, N 20. P. 2385–2397.18. Varon R., Seemanová E., Ch rzanowska K. et a l . // Eur. J. Hum. Genet. 2000. Vol. 8, N 11. P. 900–902.19. Carlomagno F., Chang-Claude J., Dunning A. M., Ponder B. A. // Genes Chromosomes Cancer. 1999.

Vol. 25, N 4. P. 393–395.20. Gi ra rd P-M., Foray N., St umm M. // Cancer Res. 2000. Vol. 60. P. 4881–4888. 21. Gladkowska-Dura M., Ch rzanowska K. H., Dura W. T. // Ann. Pediatr. Pathol. 2000. Vol. 4. P. 39–46.22. Michal let A. S., Lesca G., Radford-Weiss I . e t a l . // Ann. Hematol. 2003. Vol. 82, N 8. P. 515–517.23. Genner y A. R. // Br. Med. Bull. 2006. Vol. 77–78. P. 71–85. 24. Howlett N. G., Scuric Z., D’Andrea A. D., Schiestl R. H. // DNA Repair (Amst). 2006. Vol. 5, N 2. P. 251–257.25. Kobayash i J., Antoccia A., Tauchi H. et a l . // DNA Repair (Amst). 2004. Vol. 3, N 8–9. P. 855–861.26. Lee J. H., Lim D. S. // FEBS J. 2006. Vol. 273, N 8. P. 1630–1636.27. Kang J., Ferguson D., Song H. et a l . // Mol. Cell Biol. 2005. Vol. 25, N 2. P. 661–670.28. Güngör T., Büh r ing I ., Cremer R. et a l . // Klin. Pediatr. 1997. Vol. 209, N 5. P. 328–335.29. Guer ra-Maranhão M. C., Costa-Car valho B. T., Nudelman V. et a l . // J. Pediatr. (Rio J.). 2006. Vol. 82,

N 2. P. 132–136.30. Becker-Catan ia S. G., Chen G., Hwang M. J. e t a l . // Mol. Genet. Metab. 2000. Vol. 70, N 2. P. 122–133.31. Olsen J. H., Hahnemann J. M., Borresen-Dale A. L. et al. // J. Natl. Canc. Inst. 2001. Vol. 93, N 2. P. 121–127.32.Weemaes C. M., Smeets D. F., Horst in k M. et a l . // Immunodeficiency. 1993. Vol. 4, N 1–4. P. 109–111.33. Lavin M. F. // Oncogene. 2007. Vol. 26, N 56. P. 7749–7758.

101

ния в системах репарации двунитевых разрывов ДНК наблюдаются при анемии Фанкони, син-дромах Ниймеген и Луи–Бар. Дефекты эксцизионной репарации нуклеотидов характерны для пигментной ксеродермы и синдрома Кокейна. Неполноценная эксцизионная репарация основа-ний свойственна синдромам преждевременного старения и частично синдрому Кокейна. И в том и в другом случае это приводит к накоплению окислительных повреждений ДНК. В отдельную группу можно выделить синдромы, обусловленные отсутствием или подавлением функций ДНК-геликаз, а именно: синдромы Блума, Вернера и некоторые другие. Отличительной особен-ностью ДНК-геликаз является взаимодействие с широким спектром клеточных компонентов, участвующих в репликации, репарации и рекомбинации ДНК. Поэтому подавление их активно-сти может повлечь за собой нарушения самых разных путей репарации, что в значительной степени дестабилизирует геном.

Взаимодействие компонентов различных систем репарации ДНК обеспечивает нормальное функционирование генома, а искажение этого процесса в той или иной степени присуще всем СХН. Приведены данные о взаимодействии продуктов многих генов, ассоциированных с СХН, с сигнальными молекулами ATM-киназой и поли(ADP-рибозо)полимеразой, которые инициируют клеточный ответ на генотоксический стресс. Геномная нестабильность, включая гиперчувстви-тельность генома к мутагенным факторам, а также снижение эффективности репарации ДНК мо-гут быть выявлены с помощью метода ДНК-комет, что имеет большое диагностическое значение.

Работа подготовлена в рамках выполнения задания 4.7.6 по разделу «ДНК технологии для сельского хозяйства и медицины» ГП «Биотехнология».


1. Taylor A. M. // Best Pract. Res. Clin. Haematol. 2001. Vol. 14, N 3. P. 631–644.2. Seemanová E., Seeman P., Ja rol ím P. // Cas. Lek. Cesk. 2002. Vol. 141, N 1. P. 16–22.3. Tomaszewska A., Srebn iak M., Gnyś A. // Pol. Merkur. Lekarski. 2006. Vol. 20, N 119. P. 577–581.4. Tisch kowitz M. D. Hodgson S. V. // J. of Med. Genet. 2003. Vol. 40. P. 1–10.5. Auerbach A. D. // Exp. Hematol. 1993. Vol. 21, N 6. P. 731–733.6. Kutler D. I ., Auerbach A. D. // Fam. Cancer. 2004. Vol. 3. P. 241–248.7. Kook H. // Hematology. 2005. Vol. 10. Suppl. 1. P. 108–110.8. Yamamoto K., Ish ia M., Matsush it a N. et a l . // Mol. Cell Biology. 2003. Vol. 23, N 15. P. 5421–5430. 9. De la Tor re C., Pinchera J., Lopez-Saez J. F. // Histol. Hystopatol. 2003. Vol. 18, N 1. P. 225–243. 10. Godhelp B. C., Wiegant W. W., Waisf isz O. et a l . // Mutat. Res. 2006. Vol. 594, N 1–2. P. 39–48.11. Degan P., Bonassi S., De Cater ina M. et a l . // Carcinogenesis. 1995. Vol. 16, N 4. P. 735–741. 12. Pagano G., Degan P., d’Ish ia M. et a l . // Carcinogenesis. 2004. Vol. 25, N 10. P. 1899–1909.13. Reuter T. Y., Medhurst A. L., Waisf isz Q. et a l . // Exp. Cell Res. 2003. Vol. 289. P. 211–221.14. Zan ier R., Br iot D., Dugas du Vi l la rd J. A. et a l . // Oncogene. 2004. Vol. 23, N 29. P. 5004–5013.15. Kennedy R. D., D’Andrea A. D. // Genes Dev. 2005. Vol. 19. P. 2925–2940.16. Hiel J. A., Weemaes C. M., van den Heuvel L. P. e t a l . // Arch. Dis. Child. 2000. Vol. 82. P. 400–406.17. Demuth I ., Frappar t P. O., Hi ldebrand G. et a l . // Hum. Mol. Genet. 2004. Vol. 13, N 20. P. 2385–2397.18. Varon R., Seemanová E., Ch rzanowska K. et a l . // Eur. J. Hum. Genet. 2000. Vol. 8, N 11. P. 900–902.19. Carlomagno F., Chang-Claude J., Dunning A. M., Ponder B. A. // Genes Chromosomes Cancer. 1999.

Vol. 25, N 4. P. 393–395.20. Gi ra rd P-M., Foray N., St umm M. // Cancer Res. 2000. Vol. 60. P. 4881–4888. 21. Gladkowska-Dura M., Ch rzanowska K. H., Dura W. T. // Ann. Pediatr. Pathol. 2000. Vol. 4. P. 39–46.22. Michal let A. S., Lesca G., Radford-Weiss I . e t a l . // Ann. Hematol. 2003. Vol. 82, N 8. P. 515–517.23. Genner y A. R. // Br. Med. Bull. 2006. Vol. 77–78. P. 71–85. 24. Howlett N. G., Scuric Z., D’Andrea A. D., Schiestl R. H. // DNA Repair (Amst). 2006. Vol. 5, N 2. P. 251–257.25. Kobayash i J., Antoccia A., Tauchi H. et a l . // DNA Repair (Amst). 2004. Vol. 3, N 8–9. P. 855–861.26. Lee J. H., Lim D. S. // FEBS J. 2006. Vol. 273, N 8. P. 1630–1636.27. Kang J., Ferguson D., Song H. et a l . // Mol. Cell Biol. 2005. Vol. 25, N 2. P. 661–670.28. Güngör T., Büh r ing I ., Cremer R. et a l . // Klin. Pediatr. 1997. Vol. 209, N 5. P. 328–335.29. Guer ra-Maranhão M. C., Costa-Car valho B. T., Nudelman V. et a l . // J. Pediatr. (Rio J.). 2006. Vol. 82,

N 2. P. 132–136.30. Becker-Catan ia S. G., Chen G., Hwang M. J. e t a l . // Mol. Genet. Metab. 2000. Vol. 70, N 2. P. 122–133.31. Olsen J. H., Hahnemann J. M., Borresen-Dale A. L. et al. // J. Natl. Canc. Inst. 2001. Vol. 93, N 2. P. 121–127.32.Weemaes C. M., Smeets D. F., Horst in k M. et a l . // Immunodeficiency. 1993. Vol. 4, N 1–4. P. 109–111.33. Lavin M. F. // Oncogene. 2007. Vol. 26, N 56. P. 7749–7758.



Беларуси

34. Savit sky K., Bar-Shi ra A., Gi lad S. e t a l . // Science. 1995. Vol. 268, N 5218. P. 1749–1753.35. Spr ing K., Ahangar i F., Scot t S. P. e t a l . // Nat. Genet. 2002. Vol. 32, N 1. P. 185–190.36. Alter man N., Fat t a l-Valevsk i A., Moyal L. e t a l . // Am. J. Med. Genet. A. 2007. Vol. 143, N 16. P. 1827–1834.37. Gorodetsky E., Calk ins S., Ahn J., Brooks P. J. // DNA Repair (Amst). 2007. Vol. 6, N 11. P. 1698–1707.38. Haince J. F., Kozlov S., Dawson V. L. e t a l . // J. Biol. Chem. 2007. Vol. 282, N 22. P. 16441–16453.39. Gold ing S. E., Rosenberg E., Nei l l S. e t a l . // Cancer Res. 2007. Vol. 67, N 3. P. 1046–1053.40. Engl ish J. S., Swerdlow A. J. // Br. J. Dermatol. 1987. Vol. 117, N 4. P. 457–461.41. Diwan A. H. // eMedicine. 2008. (http:// www. emedicine. com/derm/topic462. htm#section∼Introduction) 42. Cleaver J. E . // J. Dermatol. Sci. 2000. Vol. 23, N 1. P. 1–11.43. Ber neburg M., Lehmann A. R. // Adv. Genet. 2001. Vol. 43. P. 71–102.44. Cleaver J. E . // Nat. Rev. Cancer. 2005. Vol. 5, N 7. P. 564–573.45. Leibel ing D., Laspe P., Emmer t S. // J. Mol. Histol. 2006. Vol. 37, N 5–7. P. 225–238.46. Cheng L., Guan Y., Li L. e t a l . // Cancer Epidemiol. Biomarkers & Prev. 1999. Vol. 8, N 9. P. 801–807.47. Tsodikov O. V., Enzl in J. H., Scharer O. D., El lenberger T. // PNAS. 2005. Vol. 102, N 32. P. 11236–11241.48. Imam S. Z ., Ind ig F. E., Cheng W. H. et al. // Nucl. Acids Res. 2007. Vol. 35, N 15. P. 4941–4951.49. Tuo J., Muf t uoglu M., Chen C. et a l . // J. Biol. Chem. 2001. Vol. 276, N 49. P. 45772–45779.50. Wong H. K., Muf t uoglu M., Beck G. et a l . // Nucl. Acids Res. 2007. Vol. 35, N 12. P. 4103–4113.51. Thorslund T. , von Kobbe C., Har r igan J. A. et a l . // Mol. Cell Biol. 2005. Vol. 25, N 17. P. 7625–7636.52. McDaniel L. D., Schultz R. A. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1992. Vol. 89. P. 7968–7972.53. El l is N. A., Ger man G. // Hum. Mol. Genet. 1996. Vol. 5. P. 1457–1463.54. Peleg L., Pesso R., Goldman B . e t a l . // Isr. Med. Assoc. J. 2002. Vol. 4, N 2. P. 95–97.55. Bischof O., K im S. H., I r v ing J. e t a l . // J. Cell Biol. 2001. Vol. 153, N 2. P. 367–380.56. Woo L. L., Onel K., El l is N. A. // Ann. Med. 2007. Vol. 39, N 3. P. 208–218.57. Von Kobbe C., Kar makar P., Daw ut L. e t a l . // J. Biol. Chem. 2002. Vol. 277, N 24. P. 22035–22044.58. Jiao R., Bach rat i C. Z ., Ped razz i G. et a l . // Mol. Cell Biol. 2004. Vol. 24, N 11. P. 4710–4719.59. Wu L., Davies S. L., Levit t N. C., Hickson I . D. // J. Biol. Chem. 2001. Vol. 276, N 22. P. 19375–19381.60. Ped razz i G., Per rera C., Blaser H. et a l . // Nucl. Acids Res. 2001. Vol. 29, N 21. P. 4378–4386.61. Ped razz i G., Bach rat i C. Z ., Selak N. et a l . // Biol. Chem. 2003. Vol. 384, N 8. P. 1155–1164.62. Beamish H., Kedar P., Kaneko H. et a l . // J. Biol. Chem. 2002. Vol. 277, N 34. P. 30515–30523.63. Sengupta S., Lin ke S. P., Pedeux R. et a l . // EMBO J. 2003. Vol. 22, N 5. P. 1210–1222.64. Navar ro C. L., Cau P., Lév y N. // Hum. Mol. Genet. 2006. Vol. 15. Spec. N 2. P. 151–161.65. Opresko P. L., Cheng W. H., von Kobbe C. et a l . // Carcinogenesis. 2003. Vol. 24, N 5. P. 791–802.66. Mohaghegh P., Hickson I . D. // Hum. Mol. Genet. 2001. Vol. 10, N 7. P. 741–746.67. Ar iyosh i K., Suz uk i K., Goto M. et a l . // J. Radiat. Res. (Tokyo). 2007. Vol. 48, N 3. P. 219–231.68. Kar makar P., Piot rowsk i J., Brosh R. M. Jr. e t a l . // J. Biol. Chem. 2002. Vol. 277, N 21. P. 18291–18302.69. Von Kobbe C., Har r igan J. A., May A. et a l . // Mol. Cell Biol. 2003. Vol. 23, N 23. P. 8601–8613.70. Sakamoto S., Nish ikawa K., Heo S. J. e t a l . // Genes Cells. 2001. Vol. 6, N 5. P. 421–430.71. Cheng W. H., Kusumoto R., Opresko P. L. e t a l . // Nucl. Acids Res. 2006. Vol. 34, N 9. P. 2751–2760.72. Har r igan J. A., Wilson D. M. 3rd , Prasad R. et a l . // Nucl. Acids Res. 2006. Vol. 34, N 2. P. 745–754.73. Kash ino G., Kodama S., Suz uk i K. et a l . // J. Radiat. Res. (Tokyo). 2005. Vol. 46, N 4. P. 407–414.74. Das A., Boldogh I ., Lee J. W. et a l . // J. Biol. Chem. 2007. Vol. 282, N 36. P. 26591–26602.75. Saydam N., Kanagaraj R., Dietschy T. et a l . // Nucl. Acids Res. 2007. Vol. 35, N 17. P. 5706–5716.76. Rodier F., K im S. H., Nij ja r T. e t a l . // Int. J. Biochem. Cell Biol. 2005. Vol. 37, N 5. P. 977–990.77. Waddel l N., Jonnalagadda J., Marsh A. et a l . // Genes Chromosomes Cancer. 2006. Vol. 45, N 12.

P. 1169–1181.78. Ber wick M., Satagopan J. M., Ben-Porat L . e t a l . // Cancer Res. 2007. Vol. 67, N 19. P. 9591–9596.79. I l iak is G., Wang H., Per rault A. R. et a l . // Cytogenet. Genome Res. 2004. Vol. 104, N 1–4. P. 14–20.80. Col l ins A. R. // Mol. Biotechnol. 2004. Vol. 26, N 3. P. 249–261.

T. D. KUZHIR

DNA REPAIR IN PATHOLOGY: CHROMOSOME INSTABILITY SYNDROMES

Institute of Genetics and Cytology of NAS of Belarus, Мinsk

A review of the current data on genetically determined diseases combined into the group of the chromosome instability syndromes (CIS) is presented. In the framework of this review, CIS are systematized depending on the deficiency of one or another DNA repair system. The molecular-genetic basis, the contribution of definite genes and their products to the pathological processes, diffusion of the related mutations in the populations, as well as molecular and cytogenetic markers of some diseases are considered. The expediency of the genome instability estimation using the Comet assay is grounded as an additional method of CIS early diagnostics.

34. Savit sky K., Bar-Shi ra A., Gi lad S. e t a l . // Science. 1995. Vol. 268, N 5218. P. 1749–1753.35. Spr ing K., Ahangar i F., Scot t S. P. e t a l . // Nat. Genet. 2002. Vol. 32, N 1. P. 185–190.36. Alter man N., Fat t a l-Valevsk i A., Moyal L. e t a l . // Am. J. Med. Genet. A. 2007. Vol. 143, N 16. P. 1827–1834.37. Gorodetsky E., Calk ins S., Ahn J., Brooks P. J. // DNA Repair (Amst). 2007. Vol. 6, N 11. P. 1698–1707.38. Haince J. F., Kozlov S., Dawson V. L. e t a l . // J. Biol. Chem. 2007. Vol. 282, N 22. P. 16441–16453.39. Gold ing S. E., Rosenberg E., Nei l l S. e t a l . // Cancer Res. 2007. Vol. 67, N 3. P. 1046–1053.40. Engl ish J. S., Swerdlow A. J. // Br. J. Dermatol. 1987. Vol. 117, N 4. P. 457–461.41. Diwan A. H. // eMedicine. 2008. (http:// www. emedicine. com/derm/topic462. htm#section∼Introduction) 42. Cleaver J. E . // J. Dermatol. Sci. 2000. Vol. 23, N 1. P. 1–11.43. Ber neburg M., Lehmann A. R. // Adv. Genet. 2001. Vol. 43. P. 71–102.44. Cleaver J. E . // Nat. Rev. Cancer. 2005. Vol. 5, N 7. P. 564–573.45. Leibel ing D., Laspe P., Emmer t S. // J. Mol. Histol. 2006. Vol. 37, N 5–7. P. 225–238.46. Cheng L., Guan Y., Li L. e t a l . // Cancer Epidemiol. Biomarkers & Prev. 1999. Vol. 8, N 9. P. 801–807.47. Tsodikov O. V., Enzl in J. H., Scharer O. D., El lenberger T. // PNAS. 2005. Vol. 102, N 32. P. 11236–11241.48. Imam S. Z ., Ind ig F. E., Cheng W. H. et al. // Nucl. Acids Res. 2007. Vol. 35, N 15. P. 4941–4951.49. Tuo J., Muf t uoglu M., Chen C. et a l . // J. Biol. Chem. 2001. Vol. 276, N 49. P. 45772–45779.50. Wong H. K., Muf t uoglu M., Beck G. et a l . // Nucl. Acids Res. 2007. Vol. 35, N 12. P. 4103–4113.51. Thorslund T. , von Kobbe C., Har r igan J. A. et a l . // Mol. Cell Biol. 2005. Vol. 25, N 17. P. 7625–7636.52. McDaniel L. D., Schultz R. A. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1992. Vol. 89. P. 7968–7972.53. El l is N. A., Ger man G. // Hum. Mol. Genet. 1996. Vol. 5. P. 1457–1463.54. Peleg L., Pesso R., Goldman B . e t a l . // Isr. Med. Assoc. J. 2002. Vol. 4, N 2. P. 95–97.55. Bischof O., K im S. H., I r v ing J. e t a l . // J. Cell Biol. 2001. Vol. 153, N 2. P. 367–380.56. Woo L. L., Onel K., El l is N. A. // Ann. Med. 2007. Vol. 39, N 3. P. 208–218.57. Von Kobbe C., Kar makar P., Daw ut L. e t a l . // J. Biol. Chem. 2002. Vol. 277, N 24. P. 22035–22044.58. Jiao R., Bach rat i C. Z ., Ped razz i G. et a l . // Mol. Cell Biol. 2004. Vol. 24, N 11. P. 4710–4719.59. Wu L., Davies S. L., Levit t N. C., Hickson I . D. // J. Biol. Chem. 2001. Vol. 276, N 22. P. 19375–19381.60. Ped razz i G., Per rera C., Blaser H. et a l . // Nucl. Acids Res. 2001. Vol. 29, N 21. P. 4378–4386.61. Ped razz i G., Bach rat i C. Z ., Selak N. et a l . // Biol. Chem. 2003. Vol. 384, N 8. P. 1155–1164.62. Beamish H., Kedar P., Kaneko H. et a l . // J. Biol. Chem. 2002. Vol. 277, N 34. P. 30515–30523.63. Sengupta S., Lin ke S. P., Pedeux R. et a l . // EMBO J. 2003. Vol. 22, N 5. P. 1210–1222.64. Navar ro C. L., Cau P., Lév y N. // Hum. Mol. Genet. 2006. Vol. 15. Spec. N 2. P. 151–161.65. Opresko P. L., Cheng W. H., von Kobbe C. et a l . // Carcinogenesis. 2003. Vol. 24, N 5. P. 791–802.66. Mohaghegh P., Hickson I . D. // Hum. Mol. Genet. 2001. Vol. 10, N 7. P. 741–746.67. Ar iyosh i K., Suz uk i K., Goto M. et a l . // J. Radiat. Res. (Tokyo). 2007. Vol. 48, N 3. P. 219–231.68. Kar makar P., Piot rowsk i J., Brosh R. M. Jr. e t a l . // J. Biol. Chem. 2002. Vol. 277, N 21. P. 18291–18302.69. Von Kobbe C., Har r igan J. A., May A. et a l . // Mol. Cell Biol. 2003. Vol. 23, N 23. P. 8601–8613.70. Sakamoto S., Nish ikawa K., Heo S. J. e t a l . // Genes Cells. 2001. Vol. 6, N 5. P. 421–430.71. Cheng W. H., Kusumoto R., Opresko P. L. e t a l . // Nucl. Acids Res. 2006. Vol. 34, N 9. P. 2751–2760.72. Har r igan J. A., Wilson D. M. 3rd , Prasad R. et a l . // Nucl. Acids Res. 2006. Vol. 34, N 2. P. 745–754.73. Kash ino G., Kodama S., Suz uk i K. et a l . // J. Radiat. Res. (Tokyo). 2005. Vol. 46, N 4. P. 407–414.74. Das A., Boldogh I ., Lee J. W. et a l . // J. Biol. Chem. 2007. Vol. 282, N 36. P. 26591–26602.75. Saydam N., Kanagaraj R., Dietschy T. et a l . // Nucl. Acids Res. 2007. Vol. 35, N 17. P. 5706–5716.76. Rodier F., K im S. H., Nij ja r T. e t a l . // Int. J. Biochem. Cell Biol. 2005. Vol. 37, N 5. P. 977–990.77. Waddel l N., Jonnalagadda J., Marsh A. et a l . // Genes Chromosomes Cancer. 2006. Vol. 45, N 12.

P. 1169–1181.78. Ber wick M., Satagopan J. M., Ben-Porat L . e t a l . // Cancer Res. 2007. Vol. 67, N 19. P. 9591–9596.79. I l iak is G., Wang H., Per rault A. R. et a l . // Cytogenet. Genome Res. 2004. Vol. 104, N 1–4. P. 14–20.80. Col l ins A. R. // Mol. Biotechnol. 2004. Vol. 26, N 3. P. 249–261.

T. D. KUZHIR

DNA REPAIR IN PATHOLOGY: CHROMOSOME INSTABILITY SYNDROMES

Institute of Genetics and Cytology of NAS of Belarus, Мinsk

A review of the current data on genetically determined diseases combined into the group of the chromosome instability syndromes (CIS) is presented. In the framework of this review, CIS are systematized depending on the deficiency of one or another DNA repair system. The molecular-genetic basis, the contribution of definite genes and their products to the pathological processes, diffusion of the related mutations in the populations, as well as molecular and cytogenetic markers of some diseases are considered. The expediency of the genome instability estimation using the Comet assay is grounded as an additional method of CIS early diagnostics.



Беларуси

103


УДК 616.89-008.441.13:616-074

П. С. ПРОНЬКО

БИОМАРКЕТЫ В ДИАГНОСТИКЕ АЛКОГОЛИЗМА

Научно-производственный центр «Институт фармакологии и биохимии НАН Беларуси», Гродно


Алкоголь является наркотическим средством, злоупотребление которым встречается наибо-лее часто. Тяжесть последствий для здоровья от злоупотребления алкоголем превосходит потери человечества от курения [1]. От 5 до 10% населения индустриально развитых стран страдает от алкогольной зависимости. В некоторых странах смерть от цирроза печени находится на четвер-том месте среди всех причин смертности, а злоупотребление алкоголем является наиболее частой его причиной [2]. Считается, что от 20 до 40% больных в терапевтических стационарах госпитализируются в связи с последствиями злоупотребления алкоголем [3].

Злоупотребление алкоголем и алкоголизм оказывают серьезное влияние на здоровье населе-ния Республики Беларусь. Смертность от травм и отравлений алкоголем в республике вышла на третье место после сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний [4]. На 1 января 2006 г. на диспансерном учете по поводу алкоголизма и алкогольных психозов находились 175 830 чело-век. Только за 2005 г. было поставлено на учет 32 955 человек. Возросшая преждевременная смертность мужчин, связанная со злоупотреблением алкоголем, может вносить свой вклад в на-растание неблагоприятных тенденций развития демографической ситуации, отмечаемых в по-следние 15 лет в Республике Беларусь [5, 6].

Лечение наиболее успешно на ранних стадиях заболевания. Однако до появления соматических осложнений алкоголизма и его социальных последствий выявить заболевание достаточно слож-но. Отчасти это связано с малой чувствительностью и неспецифичностью рутинных лаборатор-ных тестов, а также с обычным занижением данных о реальном употреблении алкоголя больны-ми при сборе анамнеза в общеклинических учреждениях или при заполнении специальных анкет. Биохимические исследования позволяют выявить нарушения метаболизма при алкоголизме, создают основу для диагностики алкогольного поражения печени и сердца и объективного кон-троля за воздержанием от употребления алкоголя [7, 8]. Тем не менее по-прежнему актуальной является задача разработки новых чувствительных и специфичных маркеров злоупотребления спиртными напитками. В целом диагностические тесты можно разделить на широко применяю-щиеся и новые маркеры, диагностическая ценность которых изучается.

Широко применяющиеся маркеры алкоголизма

гамма-глутамилтрансфераза сыворотки крови. Наиболее часто используемый маркер и, вероятно, наиболее чувствительный индикатор злоупотребления алкоголем – фермент сыво-ротки крови гамма-глутамилтрансфераза (ГГТ). Этот фермент облегчает транспорт аминокис-лот через клеточные мембраны и играет ключевую роль в метаболизме глутатиона. Фермент располагается в желчных канальцах печени и индуцируется алкоголем, однако его уровни в сы-воротке могут возрастать в результате холестаза и в ответ на острое повреждение печени [9]. Активность фермента особенно высока у больных с выраженными алкогольными болезнями печени [10, 11], но при развитии цирроза печени она может снижаться.

103


УДК 616.89-008.441.13:616-074

П. С. ПРОНЬКО

БИОМАРКЕТЫ В ДИАГНОСТИКЕ АЛКОГОЛИЗМА

Научно-производственный центр «Институт фармакологии и биохимии НАН Беларуси», Гродно


Алкоголь является наркотическим средством, злоупотребление которым встречается наибо-лее часто. Тяжесть последствий для здоровья от злоупотребления алкоголем превосходит потери человечества от курения [1]. От 5 до 10% населения индустриально развитых стран страдает от алкогольной зависимости. В некоторых странах смерть от цирроза печени находится на четвер-том месте среди всех причин смертности, а злоупотребление алкоголем является наиболее частой его причиной [2]. Считается, что от 20 до 40% больных в терапевтических стационарах госпитализируются в связи с последствиями злоупотребления алкоголем [3].

Злоупотребление алкоголем и алкоголизм оказывают серьезное влияние на здоровье населе-ния Республики Беларусь. Смертность от травм и отравлений алкоголем в республике вышла на третье место после сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний [4]. На 1 января 2006 г. на диспансерном учете по поводу алкоголизма и алкогольных психозов находились 175 830 чело-век. Только за 2005 г. было поставлено на учет 32 955 человек. Возросшая преждевременная смертность мужчин, связанная со злоупотреблением алкоголем, может вносить свой вклад в на-растание неблагоприятных тенденций развития демографической ситуации, отмечаемых в по-следние 15 лет в Республике Беларусь [5, 6].

Лечение наиболее успешно на ранних стадиях заболевания. Однако до появления соматических осложнений алкоголизма и его социальных последствий выявить заболевание достаточно слож-но. Отчасти это связано с малой чувствительностью и неспецифичностью рутинных лаборатор-ных тестов, а также с обычным занижением данных о реальном употреблении алкоголя больны-ми при сборе анамнеза в общеклинических учреждениях или при заполнении специальных анкет. Биохимические исследования позволяют выявить нарушения метаболизма при алкоголизме, создают основу для диагностики алкогольного поражения печени и сердца и объективного кон-троля за воздержанием от употребления алкоголя [7, 8]. Тем не менее по-прежнему актуальной является задача разработки новых чувствительных и специфичных маркеров злоупотребления спиртными напитками. В целом диагностические тесты можно разделить на широко применяю-щиеся и новые маркеры, диагностическая ценность которых изучается.

Широко применяющиеся маркеры алкоголизма

гамма-глутамилтрансфераза сыворотки крови. Наиболее часто используемый маркер и, вероятно, наиболее чувствительный индикатор злоупотребления алкоголем – фермент сыво-ротки крови гамма-глутамилтрансфераза (ГГТ). Этот фермент облегчает транспорт аминокис-лот через клеточные мембраны и играет ключевую роль в метаболизме глутатиона. Фермент располагается в желчных канальцах печени и индуцируется алкоголем, однако его уровни в сы-воротке могут возрастать в результате холестаза и в ответ на острое повреждение печени [9]. Активность фермента особенно высока у больных с выраженными алкогольными болезнями печени [10, 11], но при развитии цирроза печени она может снижаться.



Беларуси

104

Повышенные уровни ГГТ определяются примерно у 75% лиц с установленным диагнозом алкоголизма [11–14]. Однако чувствительность фермента недостаточно высока, чтобы выявить лиц, злоупотребляющих алкоголем. Как было показано в популяционных исследованиях [15–18], возросшая активность ГГТ обнаруживается не более чем у 30% здоровых лиц, употребляющих алкоголь в количествах, опасных для здоровья. ГГТ редко повышается и у злоупотребляющих алкоголем мужчин моложе 30 лет, при этом данный показатель менее чувствителен у жен-щин, чем у мужчин [19, 20]. Имеет значение форма злоупотребления алкоголем: фермент чаще активируется при постоянном характере приема алкоголя, чем при эпизодическом за-пойном пьянстве [12].

Другой слабой стороной ГГТ является то, что ее специфичность недостаточно высока. Суще-ствует много других причин повышения активности фермента. Прежде всего к ним следует от-нести употребление лекарственных препаратов, болезни печени и желчевыводящих путей [7, 10, 21]. Специфичность ГГТ обычно ниже у больных, обследованных в стационарах общего профиля [22–24], хотя в некоторых работах при обследовании населения городов продемонстри-рована специфичность около 90% [7, 25]. Менее чем 50% здоровых людей с повышенной актив-ностью ГГТ на самом деле являются злоупотребляющими алкоголем или алкоголиками (поло-жительный предсказательный уровень у таких лиц составляет 50%) [26, 27]. Поэтому изменен-ный результат анализа нельзя интерпретировать до тех пор, пока не исключены другие возможные причины повышения активности фермента. В тех случаях, когда другие лаборатор-ные показатели не изменены, именно алкоголь является самой частой причиной повышения ГГТ. Прекращение пьянства в связи с госпитализацией приводит к постепенному снижению ГГТ. Уровни снижаются приблизительно наполовину в течение 2 недель и обычно возвращаются к норме за 6–8 недель. Снижение активности ГГТ при прекращении доступа к спиртному под-тверждает, что причиной повышения данного показателя являлся алкоголь.

Величина активности ГГТ может иметь и прогностическое значение. В исследовании, про-веденном в Швеции, показано, что у мужчин с уровнями ГГТ выше 83 ед/л при последующем наблюдении отмечены повышенная заболеваемость и рост смертности по сравнению с теми, у кого была низкая активность ГГТ [7]. Эти результаты были подтверждены и дополнены иссле-дованиями, проведенными в Австралии. У мужчин, помещенных в больницу скорой помощи и имевших показатели ГГТ больше 80 ед/л, риск умереть в течение 3 лет был повышен в 7 раз, риск смерти от болезни печени – в 5 раз и риск получения травмы – в 2 раза по сравнению с ли-цами, у которых ГГТ была меньше 30 ед/л. Женщины с более высокой активностью ГГТ также отличаются большей заболеваемостью. Результаты еще одного исследования [8] показали, что уровень ГГТ предсказывает проявление остаточных нейрокогнитивных нарушений у алкоголи-ков после проведения детоксикационной терапии. Таким образом, уровни ГГТ могут исполь-зоваться для выявления лиц, которые имеют наибольшую вероятность развития опасных для здоровья последствий злоупотребления алкоголем. ГГТ может быть также инструментом кон-троля за лечением и эффективностью программ, направленных на снижение потребления ал-коголя [7, 8].

Некоторые исследователи считают, что анализ изоформ ГГТ в сыворотке крови поможет уве-личить специфичность теста. Электрофоретическое разделение изоформ ГГТ в сыворотке с по-мощью автоматизированного метода позволило выявить существенные различия между здоровыми лицами и больными алкоголизмом, алкоголиками и больными с хроническим гепатитом или циррозом, однако не было найдено отличий между алкоголиками и больными эпилепсией, длительно принимавшими противоэпилептические препараты [28]. Авторы полагают, что элек-трофорез на геле агарозы может быть дополнительным методом для выявления алкогольных поражений печени и определения их тяжести.

Трансаминазы сыворотки крови. Сывороточные трансаминазы, аспартатаминотрансфераза (АСТ) и аланинаминотрансфераза (АЛТ), повышались реже, чем ГГТ, и были увеличены у 50% алкоголиков, помещенных в стационар (для сравнения: повышенный уровень ГГТ отмечался у 75% больных) [7]. Трансаминазы из-за их недостаточной чувствительности не часто использу-ются для скрининга алкоголиков. Около 10–30% лиц, злоупотребляющих алкоголем, имели

104

Повышенные уровни ГГТ определяются примерно у 75% лиц с установленным диагнозом алкоголизма [11–14]. Однако чувствительность фермента недостаточно высока, чтобы выявить лиц, злоупотребляющих алкоголем. Как было показано в популяционных исследованиях [15–18], возросшая активность ГГТ обнаруживается не более чем у 30% здоровых лиц, употребляющих алкоголь в количествах, опасных для здоровья. ГГТ редко повышается и у злоупотребляющих алкоголем мужчин моложе 30 лет, при этом данный показатель менее чувствителен у жен-щин, чем у мужчин [19, 20]. Имеет значение форма злоупотребления алкоголем: фермент чаще активируется при постоянном характере приема алкоголя, чем при эпизодическом за-пойном пьянстве [12].

Другой слабой стороной ГГТ является то, что ее специфичность недостаточно высока. Суще-ствует много других причин повышения активности фермента. Прежде всего к ним следует от-нести употребление лекарственных препаратов, болезни печени и желчевыводящих путей [7, 10, 21]. Специфичность ГГТ обычно ниже у больных, обследованных в стационарах общего профиля [22–24], хотя в некоторых работах при обследовании населения городов продемонстри-рована специфичность около 90% [7, 25]. Менее чем 50% здоровых людей с повышенной актив-ностью ГГТ на самом деле являются злоупотребляющими алкоголем или алкоголиками (поло-жительный предсказательный уровень у таких лиц составляет 50%) [26, 27]. Поэтому изменен-ный результат анализа нельзя интерпретировать до тех пор, пока не исключены другие возможные причины повышения активности фермента. В тех случаях, когда другие лаборатор-ные показатели не изменены, именно алкоголь является самой частой причиной повышения ГГТ. Прекращение пьянства в связи с госпитализацией приводит к постепенному снижению ГГТ. Уровни снижаются приблизительно наполовину в течение 2 недель и обычно возвращаются к норме за 6–8 недель. Снижение активности ГГТ при прекращении доступа к спиртному под-тверждает, что причиной повышения данного показателя являлся алкоголь.

Величина активности ГГТ может иметь и прогностическое значение. В исследовании, про-веденном в Швеции, показано, что у мужчин с уровнями ГГТ выше 83 ед/л при последующем наблюдении отмечены повышенная заболеваемость и рост смертности по сравнению с теми, у кого была низкая активность ГГТ [7]. Эти результаты были подтверждены и дополнены иссле-дованиями, проведенными в Австралии. У мужчин, помещенных в больницу скорой помощи и имевших показатели ГГТ больше 80 ед/л, риск умереть в течение 3 лет был повышен в 7 раз, риск смерти от болезни печени – в 5 раз и риск получения травмы – в 2 раза по сравнению с ли-цами, у которых ГГТ была меньше 30 ед/л. Женщины с более высокой активностью ГГТ также отличаются большей заболеваемостью. Результаты еще одного исследования [8] показали, что уровень ГГТ предсказывает проявление остаточных нейрокогнитивных нарушений у алкоголи-ков после проведения детоксикационной терапии. Таким образом, уровни ГГТ могут исполь-зоваться для выявления лиц, которые имеют наибольшую вероятность развития опасных для здоровья последствий злоупотребления алкоголем. ГГТ может быть также инструментом кон-троля за лечением и эффективностью программ, направленных на снижение потребления ал-коголя [7, 8].

Некоторые исследователи считают, что анализ изоформ ГГТ в сыворотке крови поможет уве-личить специфичность теста. Электрофоретическое разделение изоформ ГГТ в сыворотке с по-мощью автоматизированного метода позволило выявить существенные различия между здоровыми лицами и больными алкоголизмом, алкоголиками и больными с хроническим гепатитом или циррозом, однако не было найдено отличий между алкоголиками и больными эпилепсией, длительно принимавшими противоэпилептические препараты [28]. Авторы полагают, что элек-трофорез на геле агарозы может быть дополнительным методом для выявления алкогольных поражений печени и определения их тяжести.

Трансаминазы сыворотки крови. Сывороточные трансаминазы, аспартатаминотрансфераза (АСТ) и аланинаминотрансфераза (АЛТ), повышались реже, чем ГГТ, и были увеличены у 50% алкоголиков, помещенных в стационар (для сравнения: повышенный уровень ГГТ отмечался у 75% больных) [7]. Трансаминазы из-за их недостаточной чувствительности не часто использу-ются для скрининга алкоголиков. Около 10–30% лиц, злоупотребляющих алкоголем, имели



Беларуси

105

повышенные уровни этих ферментов в такого рода исследованиях [8, 18]. Как и ГГТ, АСТ и АЛТ имеют ограниченную специфичность и повышаются при различных болезнях печени и желчных путей. Источником АСТ может быть не только печень, но также сердце и мышцы, поэтому ин-фаркт миокарда или травма скелетных мышц повышают активность данного фермента [29]. АСТ и АЛТ в сочетании с ГГТ могут использоваться для контроля за лечением, эта комбинация те-стов отличается достаточной чувствительностью и специфичностью для выявления возобновле-ния пьянства у алкоголиков после стационарного лечения [30].

Уровень АСТ в сыворотке может иметь и прогностическое значение. У алкоголиков с повы-шенными уровнями фермента велика вероятность развития цирроза в течение ближайших 10 лет. У мужчин, попавших в больницу скорой помощи, более высокие уровни АСТ ассоцииро-вались с большим риском проявления в последующем заболеваний, связанных со злоупотре-блением алкоголем [7, 31].

Средний корпускулярный объем эритроцитов. Средний корпускулярный объем (СКО) эри-троцитов, который менее чувствителен, чем ГГТ, был повышен примерно у 50% госпитализиро-ванных алкоголиков [32]. Как скрининг-тест для выявления среди населения лиц с высоким уровнем потребления этанола без признаков физической зависимости он проявил себя довольно слабо, повышенные уровни СКО эритроцитов были выявлены только у 20–30% злоупотребляв-ших алкоголем (бытовые пьяницы) [7, 8, 32]. Имеются и другие факторы, которые способствуют увеличению СКО эритроцитов. К ним можно отнести, например, недостаток фолиевой кислоты, недавнюю кровопотерю и некоторые гематологические заболевания. Специфичность СКО обыч-но выше, чем таковая для ГГТ, и составляет до 90% при популяционных обследованиях, направ-ленных на выявление злоупотребления алкоголем [33, 34]. Если обнаруживаются повышенные уровни ГГТ и СКО эритроцитов, то с большой долей вероятности причиной повышения можно считать прием алкоголя [33]. Однако прием антиэпилептических препаратов при эпилепсии и неалкогольные болезни печени могут повышать оба этих показателя. Поскольку эритроциты живут около 120 дней после попадания в систему кровообращения, уровни их СКО могут оста-ваться повышенными в течение 3 мес. с того момента, как больной уже прекратил прием алкоголя. В связи с этим данный тест все реже применяется для контроля за приемом алкоголя в период после прекращения лечения.

Концентрация алкоголя в крови. Обнаружение повышенного уровня этанола в крови – очень специфичный индикатор недавнего приема алкоголя. Более того, наличие его высокой концен-трации в крови без заметных признаков опьянения свидетельствует о высокой толерантности, развившейся в результате длительного злоупотребления алкоголем. Анализ выдыхаемого воз-духа дает немедленный результат и обычно хорошо коррелирует с концентрацией алкоголя в крови. Алкоголь в моче достаточно точно указывает на уровень алкоголя в крови в период, ког-да эта моча продуцировалась. В связи с этим его концентрация может оставаться повышенной в течение нескольких часов после того, как уровень алкоголя в крови уже снизился.

Поскольку концентрация этанола в крови выявляет прием алкоголя в течение последних не-скольких часов (до 24 ч), она не является индикатором длительного злоупотребления им. При обследовании в клинике повышенный уровень этанола, обнаруживаемый только у 10% лиц, зло-употребляющих алкоголем, не является чувствительным индикатором зависимости от алкоголя. В то же время определение этанола в выдыхаемом воздухе или в крови может использоваться для контроля воздержания от приема алкоголя [35]. В отделениях неотложной терапии этот по-казатель позволяет выявить до 54% злоупотребляющих алкоголем, что установлено с помощью одновременного использования специальных анкет. Определение алкоголя в крови играет боль-шую роль при выявлении пьяных водителей на дорогах, а также при выяснении причин травмы или смерти в результате дорожно-транспортных происшествий или несчастных случаев [35–37].

Метанол крови. Метанол как один из представителей сивушных спиртов всегда присутству-ет в спиртных напитках, но в организме человека и животных он образуется и эндогенно [38–40]. Метанол окисляется алкогольдегидрогеназой, и этанол в концентрации 0,2 г/л (4,3 мМ) уже ингибирует его окисление этим ферментом. Это имеет терапевтическое значение для лечения этанолом отравлений метиловым спиртом.

105

повышенные уровни этих ферментов в такого рода исследованиях [8, 18]. Как и ГГТ, АСТ и АЛТ имеют ограниченную специфичность и повышаются при различных болезнях печени и желчных путей. Источником АСТ может быть не только печень, но также сердце и мышцы, поэтому ин-фаркт миокарда или травма скелетных мышц повышают активность данного фермента [29]. АСТ и АЛТ в сочетании с ГГТ могут использоваться для контроля за лечением, эта комбинация те-стов отличается достаточной чувствительностью и специфичностью для выявления возобновле-ния пьянства у алкоголиков после стационарного лечения [30].

Уровень АСТ в сыворотке может иметь и прогностическое значение. У алкоголиков с повы-шенными уровнями фермента велика вероятность развития цирроза в течение ближайших 10 лет. У мужчин, попавших в больницу скорой помощи, более высокие уровни АСТ ассоцииро-вались с большим риском проявления в последующем заболеваний, связанных со злоупотре-блением алкоголем [7, 31].

Средний корпускулярный объем эритроцитов. Средний корпускулярный объем (СКО) эри-троцитов, который менее чувствителен, чем ГГТ, был повышен примерно у 50% госпитализиро-ванных алкоголиков [32]. Как скрининг-тест для выявления среди населения лиц с высоким уровнем потребления этанола без признаков физической зависимости он проявил себя довольно слабо, повышенные уровни СКО эритроцитов были выявлены только у 20–30% злоупотребляв-ших алкоголем (бытовые пьяницы) [7, 8, 32]. Имеются и другие факторы, которые способствуют увеличению СКО эритроцитов. К ним можно отнести, например, недостаток фолиевой кислоты, недавнюю кровопотерю и некоторые гематологические заболевания. Специфичность СКО обыч-но выше, чем таковая для ГГТ, и составляет до 90% при популяционных обследованиях, направ-ленных на выявление злоупотребления алкоголем [33, 34]. Если обнаруживаются повышенные уровни ГГТ и СКО эритроцитов, то с большой долей вероятности причиной повышения можно считать прием алкоголя [33]. Однако прием антиэпилептических препаратов при эпилепсии и неалкогольные болезни печени могут повышать оба этих показателя. Поскольку эритроциты живут около 120 дней после попадания в систему кровообращения, уровни их СКО могут оста-ваться повышенными в течение 3 мес. с того момента, как больной уже прекратил прием алкоголя. В связи с этим данный тест все реже применяется для контроля за приемом алкоголя в период после прекращения лечения.

Концентрация алкоголя в крови. Обнаружение повышенного уровня этанола в крови – очень специфичный индикатор недавнего приема алкоголя. Более того, наличие его высокой концен-трации в крови без заметных признаков опьянения свидетельствует о высокой толерантности, развившейся в результате длительного злоупотребления алкоголем. Анализ выдыхаемого воз-духа дает немедленный результат и обычно хорошо коррелирует с концентрацией алкоголя в крови. Алкоголь в моче достаточно точно указывает на уровень алкоголя в крови в период, ког-да эта моча продуцировалась. В связи с этим его концентрация может оставаться повышенной в течение нескольких часов после того, как уровень алкоголя в крови уже снизился.

Поскольку концентрация этанола в крови выявляет прием алкоголя в течение последних не-скольких часов (до 24 ч), она не является индикатором длительного злоупотребления им. При обследовании в клинике повышенный уровень этанола, обнаруживаемый только у 10% лиц, зло-употребляющих алкоголем, не является чувствительным индикатором зависимости от алкоголя. В то же время определение этанола в выдыхаемом воздухе или в крови может использоваться для контроля воздержания от приема алкоголя [35]. В отделениях неотложной терапии этот по-казатель позволяет выявить до 54% злоупотребляющих алкоголем, что установлено с помощью одновременного использования специальных анкет. Определение алкоголя в крови играет боль-шую роль при выявлении пьяных водителей на дорогах, а также при выяснении причин травмы или смерти в результате дорожно-транспортных происшествий или несчастных случаев [35–37].

Метанол крови. Метанол как один из представителей сивушных спиртов всегда присутству-ет в спиртных напитках, но в организме человека и животных он образуется и эндогенно [38–40]. Метанол окисляется алкогольдегидрогеназой, и этанол в концентрации 0,2 г/л (4,3 мМ) уже ингибирует его окисление этим ферментом. Это имеет терапевтическое значение для лечения этанолом отравлений метиловым спиртом.



Беларуси

106

У алкоголиков и лиц, злоупотребляющих алкоголем, постоянное присутствие этанола в кро-ви ингибирует окисление метанола, что должно приводить к накоплению последнего в крови. И действительно, высокие концентрации метанола были выявлены после длительного употре-бления этанола у добровольцев, у пьяных водителей и особенно у алкоголиков [37, 41–43]. В ра-боте W. Bonte и соавт. [41] показано, что у 60% алкоголиков концентрации метанола превышали 5 мг/л (156 мкМ), в то время как только у 2% лиц из контрольной группы уровень метанола превышал этот рубеж. Кроме того, среди алкоголиков выделена субпопуляция, у которой элими-нация метанола происходит и при концентрациях этанола свыше 0,2 г/л [44].

Кроме крови метанол определяется и в моче, которая более удобна для рутинных исследований [43]. Использование метанола в качестве одного из маркеров алкоголизма и злоупотребления алко-голем ограничивается тем, что его можно обнаружить только в случае присутствия этанола в крови, поскольку после исчезновения последнего из крови метанол окисляется довольно быстро.

Холестерин липопротеинов высокой плотности. Во многих исследованиях отмечалось, что прием алкоголя приводит к повышению липопротеинов высокой плотности (ЛВП) [45]. Этот по-казатель коррелирует с недавним приемом алкоголя и нормализуется в течение 1–4 недель [35, 45]. Однако использование ЛВП для выявления алкоголизма ограничивается тем фактом, что его уро-вень снижается при болезнях печени. Кроме того, на этот показатель влияют физические упражне-ния и курение. Обследование амбулаторных больных показало, что чувствительность ЛВП при выявлении злоупотребления алкоголем составляет только 26% при высокой специфичности [32].

другие лабораторные тесты. Стандартные лабораторные тесты, например щелочная фосфатаза, билирубин и мочевая кислота в плазме крови, обнаруживают взаимосвязь с недавним приемом алкоголя [35], но ни один из них не обладает достаточной чувствительно-стью и специфичностью, чтобы выявить злоупотребление им.

Использование обычных биохимических показателей крови в комплексе, а также специальных компьютерных алгоритмов для выявления приема алкоголя в опасных для здоровья количествах [7, 46] хотя и повышает чувствительность по сравнению с единичными тестами, но приводит к повы-шению сложности и стоимости обследования и потому не может применяться в широкой практике.

Новейшие маркеры алкоголизма: изучение их диагностической ценности

Углевододефицитный трансферрин. Одним из наиболее многообещающих новых маркеров является углевододефицитный трансферрин (УДТ), который, по многим данным, является чув-ствительным и высокоспецифичным маркером хронического злоупотребления алкоголем. УДТ относится к группе изоферментов трансферрина, дефицитных по остаткам сиаловой кислоты. Эти изоформы имеют изоэлектрическую точку при рН 5,7–5,9, а нормальный трансферрин – при рН 5,4. Чувствительность УДТ в выявлении лиц с физической зависимостью от алкоголя состав-ляет 65–95%, специфичность – примерно 97% [14]. К немногим причинам, дающим фальшь-позитивные результаты, относятся хронические болезни печени (первичный билиарный цирроз, хронический активный гепатит и поражение печени, вызванное действием лекарств), генетические варианты трансферрина, редкое врожденное заболевание – синдром углевододефицитных гли-копротеинов [14, 22, 47].

УДТ является одним из наиболее чувствительных маркеров алкоголизма, по этому критерию он не только сравним с ГГТ, но и превосходит ее [17, 48]. В последние годы выполнено много работ как по клиническому изучению УДТ, так и при обследовании больших популяций. В ре-зультате исследователи пришли к выводу, что это наилучший из имеющихся объективных по-казателей для выявления злоупотребления алкоголем [31, 49–52].

По-прежнему важным является изучение методов препаративного разделения и анализа изо-форм трансферрина. Изоэлектрическая точка этих изоформ меняется в зависимости от числа групп сиаловой кислоты. Некоторые отличия имеются в результатах, полученных с помощью коммерческих наборов (фирма Pharmacia, наборы CDT RIA), в которых используются микроио-нообменная хроматография в сочетании с радиоиммунным анализом при сравнении с результа-тами метода изоэлектрофокусирования в сочетании с блоттингом [53, 54]. Чувствительность

106

У алкоголиков и лиц, злоупотребляющих алкоголем, постоянное присутствие этанола в кро-ви ингибирует окисление метанола, что должно приводить к накоплению последнего в крови. И действительно, высокие концентрации метанола были выявлены после длительного употре-бления этанола у добровольцев, у пьяных водителей и особенно у алкоголиков [37, 41–43]. В ра-боте W. Bonte и соавт. [41] показано, что у 60% алкоголиков концентрации метанола превышали 5 мг/л (156 мкМ), в то время как только у 2% лиц из контрольной группы уровень метанола превышал этот рубеж. Кроме того, среди алкоголиков выделена субпопуляция, у которой элими-нация метанола происходит и при концентрациях этанола свыше 0,2 г/л [44].

Кроме крови метанол определяется и в моче, которая более удобна для рутинных исследований [43]. Использование метанола в качестве одного из маркеров алкоголизма и злоупотребления алко-голем ограничивается тем, что его можно обнаружить только в случае присутствия этанола в крови, поскольку после исчезновения последнего из крови метанол окисляется довольно быстро.

Холестерин липопротеинов высокой плотности. Во многих исследованиях отмечалось, что прием алкоголя приводит к повышению липопротеинов высокой плотности (ЛВП) [45]. Этот по-казатель коррелирует с недавним приемом алкоголя и нормализуется в течение 1–4 недель [35, 45]. Однако использование ЛВП для выявления алкоголизма ограничивается тем фактом, что его уро-вень снижается при болезнях печени. Кроме того, на этот показатель влияют физические упражне-ния и курение. Обследование амбулаторных больных показало, что чувствительность ЛВП при выявлении злоупотребления алкоголем составляет только 26% при высокой специфичности [32].

другие лабораторные тесты. Стандартные лабораторные тесты, например щелочная фосфатаза, билирубин и мочевая кислота в плазме крови, обнаруживают взаимосвязь с недавним приемом алкоголя [35], но ни один из них не обладает достаточной чувствительно-стью и специфичностью, чтобы выявить злоупотребление им.

Использование обычных биохимических показателей крови в комплексе, а также специальных компьютерных алгоритмов для выявления приема алкоголя в опасных для здоровья количествах [7, 46] хотя и повышает чувствительность по сравнению с единичными тестами, но приводит к повы-шению сложности и стоимости обследования и потому не может применяться в широкой практике.

Новейшие маркеры алкоголизма: изучение их диагностической ценности

Углевододефицитный трансферрин. Одним из наиболее многообещающих новых маркеров является углевододефицитный трансферрин (УДТ), который, по многим данным, является чув-ствительным и высокоспецифичным маркером хронического злоупотребления алкоголем. УДТ относится к группе изоферментов трансферрина, дефицитных по остаткам сиаловой кислоты. Эти изоформы имеют изоэлектрическую точку при рН 5,7–5,9, а нормальный трансферрин – при рН 5,4. Чувствительность УДТ в выявлении лиц с физической зависимостью от алкоголя состав-ляет 65–95%, специфичность – примерно 97% [14]. К немногим причинам, дающим фальшь-позитивные результаты, относятся хронические болезни печени (первичный билиарный цирроз, хронический активный гепатит и поражение печени, вызванное действием лекарств), генетические варианты трансферрина, редкое врожденное заболевание – синдром углевододефицитных гли-копротеинов [14, 22, 47].

УДТ является одним из наиболее чувствительных маркеров алкоголизма, по этому критерию он не только сравним с ГГТ, но и превосходит ее [17, 48]. В последние годы выполнено много работ как по клиническому изучению УДТ, так и при обследовании больших популяций. В ре-зультате исследователи пришли к выводу, что это наилучший из имеющихся объективных по-казателей для выявления злоупотребления алкоголем [31, 49–52].

По-прежнему важным является изучение методов препаративного разделения и анализа изо-форм трансферрина. Изоэлектрическая точка этих изоформ меняется в зависимости от числа групп сиаловой кислоты. Некоторые отличия имеются в результатах, полученных с помощью коммерческих наборов (фирма Pharmacia, наборы CDT RIA), в которых используются микроио-нообменная хроматография в сочетании с радиоиммунным анализом при сравнении с результа-тами метода изоэлектрофокусирования в сочетании с блоттингом [53, 54]. Чувствительность



Беларуси

107

УДТ при популяционных исследованиях в какой-то мере зависит от применяемого метода. С помощью метода микроанионобменной хроматографии рядом исследователей [17, 55, 56] было показано, что УДТ имеет достаточно низкую чувствительность в выявлении проблемного пьян-ства (22–29%). Однако использование метода изоэлектрофокусирования в сочетании с иммуно-фиксацией и окраской позволило выявить более половины из злоупотребляющих алкоголем в опасных для здоровья количествах, в то время как уровень ГГТ был повышен только в 19% случаев [57]. УДТ имеет ограничения и при обследовании молодых людей, поскольку у них ниже вероят-ность обнаружения повышенных уровней [58]. Женщины, употребляющие менее 15 г алкоголя в день, имеют незначительно более высокие уровни УДТ, чем мужчины, но в пределах границ нормы [13, 59]. Надо отметить, что у беременных женщин уровень УДТ повышается с увеличе-нием срока беременности. Это может служить причиной ошибки при оценке у них уровня потребления алкоголя [60]. Очень ограничены сведения о возможности влияния расовых отли-чий на уровни УДТ [34].

Ацетальдегид и его аддукты с белками. Ацетальдегид является промежуточным продук-том окисления этанола алкогольдегидрогеназой и микросомальной этанолокисляющей системой печени. Ацетальдегид быстро окисляется в ацетат альдегиддегидрогеназой, что предохраняет организм от накопления его в больших концентрациях при метаболизме этанола. Обнаружение ацетальдегида в крови свидетельствует о недавнем приеме алкоголя.

Поскольку молекула ацетальдегида очень реакционноспособна, она образует основания Шиффа с аминогруппами и легко связывается с белками. Химические перестройки могут приво-дить к необратимому ковалентному связыванию с белками [61, 62], при этом аддукты ацетальдегида образуются в результате его взаимодействия с аминогруппами и лизиновыми остатками белковой молекулы [63, 64].

В использовании ацетальдегида в качестве маркера употребления алкоголя наметились два основных подхода. Первый из них заключается в определении свободного и обратимо связанно-го с белками крови или форменными элементами ацетальдегида [65–67]. Для этого ацетальдегид освобождают из крови при обработке проб и измеряют с помощью газовой или жидкостной хро-матографии [20]. Второй подход заключается в обнаружении аддуктов с белками. При этом может использоваться иммунологический анализ аддуктов ацетальдегида с белками плазмы крови, а также высокоэффективная жидкостная хроматография [20, 68–70]. Ни для одного из этих подходов пока не доказана ценность в определении злоупотребления алкоголем, но есть по-дающие надежду результаты. Тест на наличие аддуктов гемоглобина с ацетальдегидом, позво-ливший определить 50% лиц, злоупотребляющих алкоголем [69], был более чувствительным, чем определение ГГТ (39%) и СКО эритроцитов (17%). Уровень ацетальдегида, связанного с цельной кровью, был выше у алкоголиков в 97% случаев по сравнению с выявленными у абсти-нентов. В данном исследовании связанный с кровью ацетальдегид был более чувствительным те-стом по сравнению с β-гексозаминидазой и ГГТ [20]. В сыворотке крови найдены и аддукты между ацетальдегидом и белками печени у больных с алкогольными поражениями печени [68].

Антитела к модифицированным ацетальдегидом эпитопам также использовали в качестве маркеров недавнего приема алкоголя [68]. Ответ иммуноглобина А на модифицированные аце-тальдегидом эпитопы считают специфичным маркером алкогольного повреждения печени [71].

Сывороточная β-гексозаминидаза. Фермент β-гексозаминидаза является лизосомальной гликозидазой. Ретикулоэндотелиальная система обычно удаляет этот фермент из крови. Прием алкоголя сопровождается повышением активности β-гексозаминидазы в результате супрессии алкоголем очищающей способности ретикулоэндотелиальной системы [25, 72, 73]. У алкоголи-ков и лиц, злоупотребляющих алкоголем, в состоянии опьянения в 85–94% случаев активность β-гексозаминидазы была повышена [25, 72]. Активность фермента в сыворотке здоровых лиц значительно повышалась при приеме 60 г этанола в день в течение 10 дней [74] или 100 г этанола в день в течение 2 недель [75] и снижалась через 3–4 дня после прекращения приема алкоголя. У алкоголиков после 7–10 дней абстиненции его активность снижалась у 50% больных. Найдена положительная корреляция между β-гексозаминидазой АСТ и АЛТ, однако β-гексозаминидаза не коррелировала с ГГТ. Показано, что β-гексозаминидаза имеет более высокую чувствитель-

107

УДТ при популяционных исследованиях в какой-то мере зависит от применяемого метода. С помощью метода микроанионобменной хроматографии рядом исследователей [17, 55, 56] было показано, что УДТ имеет достаточно низкую чувствительность в выявлении проблемного пьян-ства (22–29%). Однако использование метода изоэлектрофокусирования в сочетании с иммуно-фиксацией и окраской позволило выявить более половины из злоупотребляющих алкоголем в опасных для здоровья количествах, в то время как уровень ГГТ был повышен только в 19% случаев [57]. УДТ имеет ограничения и при обследовании молодых людей, поскольку у них ниже вероят-ность обнаружения повышенных уровней [58]. Женщины, употребляющие менее 15 г алкоголя в день, имеют незначительно более высокие уровни УДТ, чем мужчины, но в пределах границ нормы [13, 59]. Надо отметить, что у беременных женщин уровень УДТ повышается с увеличе-нием срока беременности. Это может служить причиной ошибки при оценке у них уровня потребления алкоголя [60]. Очень ограничены сведения о возможности влияния расовых отли-чий на уровни УДТ [34].

Ацетальдегид и его аддукты с белками. Ацетальдегид является промежуточным продук-том окисления этанола алкогольдегидрогеназой и микросомальной этанолокисляющей системой печени. Ацетальдегид быстро окисляется в ацетат альдегиддегидрогеназой, что предохраняет организм от накопления его в больших концентрациях при метаболизме этанола. Обнаружение ацетальдегида в крови свидетельствует о недавнем приеме алкоголя.

Поскольку молекула ацетальдегида очень реакционноспособна, она образует основания Шиффа с аминогруппами и легко связывается с белками. Химические перестройки могут приво-дить к необратимому ковалентному связыванию с белками [61, 62], при этом аддукты ацетальдегида образуются в результате его взаимодействия с аминогруппами и лизиновыми остатками белковой молекулы [63, 64].

В использовании ацетальдегида в качестве маркера употребления алкоголя наметились два основных подхода. Первый из них заключается в определении свободного и обратимо связанно-го с белками крови или форменными элементами ацетальдегида [65–67]. Для этого ацетальдегид освобождают из крови при обработке проб и измеряют с помощью газовой или жидкостной хро-матографии [20]. Второй подход заключается в обнаружении аддуктов с белками. При этом может использоваться иммунологический анализ аддуктов ацетальдегида с белками плазмы крови, а также высокоэффективная жидкостная хроматография [20, 68–70]. Ни для одного из этих подходов пока не доказана ценность в определении злоупотребления алкоголем, но есть по-дающие надежду результаты. Тест на наличие аддуктов гемоглобина с ацетальдегидом, позво-ливший определить 50% лиц, злоупотребляющих алкоголем [69], был более чувствительным, чем определение ГГТ (39%) и СКО эритроцитов (17%). Уровень ацетальдегида, связанного с цельной кровью, был выше у алкоголиков в 97% случаев по сравнению с выявленными у абсти-нентов. В данном исследовании связанный с кровью ацетальдегид был более чувствительным те-стом по сравнению с β-гексозаминидазой и ГГТ [20]. В сыворотке крови найдены и аддукты между ацетальдегидом и белками печени у больных с алкогольными поражениями печени [68].

Антитела к модифицированным ацетальдегидом эпитопам также использовали в качестве маркеров недавнего приема алкоголя [68]. Ответ иммуноглобина А на модифицированные аце-тальдегидом эпитопы считают специфичным маркером алкогольного повреждения печени [71].

Сывороточная β-гексозаминидаза. Фермент β-гексозаминидаза является лизосомальной гликозидазой. Ретикулоэндотелиальная система обычно удаляет этот фермент из крови. Прием алкоголя сопровождается повышением активности β-гексозаминидазы в результате супрессии алкоголем очищающей способности ретикулоэндотелиальной системы [25, 72, 73]. У алкоголи-ков и лиц, злоупотребляющих алкоголем, в состоянии опьянения в 85–94% случаев активность β-гексозаминидазы была повышена [25, 72]. Активность фермента в сыворотке здоровых лиц значительно повышалась при приеме 60 г этанола в день в течение 10 дней [74] или 100 г этанола в день в течение 2 недель [75] и снижалась через 3–4 дня после прекращения приема алкоголя. У алкоголиков после 7–10 дней абстиненции его активность снижалась у 50% больных. Найдена положительная корреляция между β-гексозаминидазой АСТ и АЛТ, однако β-гексозаминидаза не коррелировала с ГГТ. Показано, что β-гексозаминидаза имеет более высокую чувствитель-



Беларуси

108

ность при выявлении злоупотребления алкоголем, чем известные маркеры алкоголизма (86% по сравнению с 48% для ГГТ) [25, 72], и высокую специфичность (98% по сравнению с 92% для ГГТ) [25]. Чувствительность и специфичность β-гексозаминидазы сыворотки крови при выявле-нии злоупотребления алкоголем может быть повышена посредством одновременного определе-ния общей активности фермента и его термостабильной В-изоформы [76]. Если активность об-щей β-гексозаминидазы была в 2,5 раза выше у больных алкоголизмом, чем у умеренно пьющих, то активность В-изоформы повышалась у больных в 5 раз [77]. Сильная корреляция найдена между уровнем потребления алкоголя в день и активностью В-изоформы β-гексозаминидазы, а также между этой изоформой и уровнем другого маркера алкоголизма – углевододефицитного трансферрина [77]. Как маркер злоупотребления алкоголем β-гексозаминидаза оказалась более чувствительной, чем СКО эритроцитов, сывороточная ГГТ, АСТ и АЛТ, и сравнима с УДТ (94 и 83% соответственно). Однако эффективность теста зависит от возрастного состава обследуе-мой популяции. Так, по уровню β-гексозаминидазы не удалось разделить злоупотребляющих алкоголем и полных абстинентов среди студентов [73].

Недостатком теста можно считать увеличение уровней β-гексозаминидазы при болезнях пе-чени различной этиологии, беременности, диабете, силикозе, гипертонии, приеме оральных кон-трацептивных препаратов и от многих других достаточно частых причин [73, 75]. Следует отме-тить, что число опубликованных работ, посвященных β-гексозаминидазе, остается небольшим.

Альдегиддегидрогеназа эритроцитов. Альдегиддегидрогеназа (АльДГ) – основной фермент, окисляющий ацетальдегид в организме. Изофермент АльДГ, обнаруженный в цитоплазме эри-троцитов, близок по свойствам к цитозольному изоферменту, выделенному из печени, и имеет низкое сродство к ацетальдегиду [50].

После недавнего приема алкоголя активность АльДГ эритроцитов у алкоголиков значительно ниже, чем у здоровых лиц [50, 78]. После прекращения приема алкоголя активность фермента продол-жает снижаться, достигает минимума через 2 недели и нормализуется через 2–4 недели абстиненции. Хотя у алкоголиков уровни активности фермента снижены, существует определенное наложение этих и контрольных величин активности АльДГ, что затрудняет клиническое использование теста.

Соотношение концентрации 5-гидрокситриптофола и 5-гидроксииндолуксусной кислоты в моче. Соотношение концентрации метаболитов серотонина в моче – 5-гидрокситриптофола и 5-ги-дроксииндолуксусной кислоты отражает прием алкоголя в течение последних 24 ч [31]. В связи с этим клиническое использование показателя предполагает частый сбор проб мочи, что позволит контроли-ровать ход лечения больных алкоголизмом в плане выявления фактов приема алкоголя в этот период.

Использование комбинаций различных маркеров. В связи с отсутствием одного маркера, обладающего абсолютной специфичностью и высокой чувствительностью при выявлении зло-употребления алкоголем и алкоголизма, предложены комбинации из нескольких лабораторных тестов. Когда УДТ комбинировали с ГГТ, АСТ или СКО эритроцитов, возрастала чувствитель-ность, но снижалась специфичность по сравнению с применением одного УДТ [17, 55, 56].

Сочетание УДТ и ГГТ с расчетом их соотношения (УДТ/ГГТ, %) привело к возрастанию чувстви-тельности и специфичности по сравнению с таковым для каждого теста в отдельности. Использование комбинации тестов позволило повысить показатели выявления лиц, злоупотребляющих алкоголем, среди больных (мужчин), поступивших для дезинтоксикации, и хирургических больных, а также среди пациентов старше 35 лет и тех, кто выпивал больше 60 г абсолютного алкоголя в день [79].

Совместное применение ацетальдегида, связанного с цельной кровью, β-гексозаминидазы и ГГТ также оказалось эффективным: ни у одного из обследованных больных алкоголизмом не установлено нормальных значений сразу всех трех использованных тестов. По сравнению с ак-тивностью ГГТ (70%) или β-гексозаминидазы (66%) наибольшей чувствительностью отличался ацетальдегид, связанный с кровью (97% положительных результатов) [20].

Обследование добровольцев с различным уровнем потребления алкоголя выявило тесную корреляцию между количеством потребляемого алкоголя, оцененного с использованием специа-лизированных анкет, и активностью АСТ, АЛТ и ГГТ. УДТ слабо коррелировал с данными о по-треблении алкоголя, возможно, в связи с преобладанием женщин в выборке, у которых такие ассоциации проявляются слабее, чем у мужчин [51].

108

ность при выявлении злоупотребления алкоголем, чем известные маркеры алкоголизма (86% по сравнению с 48% для ГГТ) [25, 72], и высокую специфичность (98% по сравнению с 92% для ГГТ) [25]. Чувствительность и специфичность β-гексозаминидазы сыворотки крови при выявле-нии злоупотребления алкоголем может быть повышена посредством одновременного определе-ния общей активности фермента и его термостабильной В-изоформы [76]. Если активность об-щей β-гексозаминидазы была в 2,5 раза выше у больных алкоголизмом, чем у умеренно пьющих, то активность В-изоформы повышалась у больных в 5 раз [77]. Сильная корреляция найдена между уровнем потребления алкоголя в день и активностью В-изоформы β-гексозаминидазы, а также между этой изоформой и уровнем другого маркера алкоголизма – углевододефицитного трансферрина [77]. Как маркер злоупотребления алкоголем β-гексозаминидаза оказалась более чувствительной, чем СКО эритроцитов, сывороточная ГГТ, АСТ и АЛТ, и сравнима с УДТ (94 и 83% соответственно). Однако эффективность теста зависит от возрастного состава обследуе-мой популяции. Так, по уровню β-гексозаминидазы не удалось разделить злоупотребляющих алкоголем и полных абстинентов среди студентов [73].

Недостатком теста можно считать увеличение уровней β-гексозаминидазы при болезнях пе-чени различной этиологии, беременности, диабете, силикозе, гипертонии, приеме оральных кон-трацептивных препаратов и от многих других достаточно частых причин [73, 75]. Следует отме-тить, что число опубликованных работ, посвященных β-гексозаминидазе, остается небольшим.

Альдегиддегидрогеназа эритроцитов. Альдегиддегидрогеназа (АльДГ) – основной фермент, окисляющий ацетальдегид в организме. Изофермент АльДГ, обнаруженный в цитоплазме эри-троцитов, близок по свойствам к цитозольному изоферменту, выделенному из печени, и имеет низкое сродство к ацетальдегиду [50].

После недавнего приема алкоголя активность АльДГ эритроцитов у алкоголиков значительно ниже, чем у здоровых лиц [50, 78]. После прекращения приема алкоголя активность фермента продол-жает снижаться, достигает минимума через 2 недели и нормализуется через 2–4 недели абстиненции. Хотя у алкоголиков уровни активности фермента снижены, существует определенное наложение этих и контрольных величин активности АльДГ, что затрудняет клиническое использование теста.

Соотношение концентрации 5-гидрокситриптофола и 5-гидроксииндолуксусной кислоты в моче. Соотношение концентрации метаболитов серотонина в моче – 5-гидрокситриптофола и 5-ги-дроксииндолуксусной кислоты отражает прием алкоголя в течение последних 24 ч [31]. В связи с этим клиническое использование показателя предполагает частый сбор проб мочи, что позволит контроли-ровать ход лечения больных алкоголизмом в плане выявления фактов приема алкоголя в этот период.

Использование комбинаций различных маркеров. В связи с отсутствием одного маркера, обладающего абсолютной специфичностью и высокой чувствительностью при выявлении зло-употребления алкоголем и алкоголизма, предложены комбинации из нескольких лабораторных тестов. Когда УДТ комбинировали с ГГТ, АСТ или СКО эритроцитов, возрастала чувствитель-ность, но снижалась специфичность по сравнению с применением одного УДТ [17, 55, 56].

Сочетание УДТ и ГГТ с расчетом их соотношения (УДТ/ГГТ, %) привело к возрастанию чувстви-тельности и специфичности по сравнению с таковым для каждого теста в отдельности. Использование комбинации тестов позволило повысить показатели выявления лиц, злоупотребляющих алкоголем, среди больных (мужчин), поступивших для дезинтоксикации, и хирургических больных, а также среди пациентов старше 35 лет и тех, кто выпивал больше 60 г абсолютного алкоголя в день [79].

Совместное применение ацетальдегида, связанного с цельной кровью, β-гексозаминидазы и ГГТ также оказалось эффективным: ни у одного из обследованных больных алкоголизмом не установлено нормальных значений сразу всех трех использованных тестов. По сравнению с ак-тивностью ГГТ (70%) или β-гексозаминидазы (66%) наибольшей чувствительностью отличался ацетальдегид, связанный с кровью (97% положительных результатов) [20].

Обследование добровольцев с различным уровнем потребления алкоголя выявило тесную корреляцию между количеством потребляемого алкоголя, оцененного с использованием специа-лизированных анкет, и активностью АСТ, АЛТ и ГГТ. УДТ слабо коррелировал с данными о по-треблении алкоголя, возможно, в связи с преобладанием женщин в выборке, у которых такие ассоциации проявляются слабее, чем у мужчин [51].



Беларуси

109

Определение концентраций низкомолекулярных метаболитов в крови. У госпитализиро-ванных больных алкоголизмом нами изучены концентрации низкомолекулярных соединений в крови: этанола, ацетальдегида, метанола, ацетона, ацетата, пирувата, лактата и глюкозы. Пер-вые четыре из них присутствуют в организме здоровых лиц в микромолярных концентрациях, их относят к эндогенным продуктам метаболизма [38–40, 80]. Процессы окисления этанола при алкогольной интоксикации существенно влияют на уровень и метаболизм всех этих соедине-ний. Многие метаболические эффекты этанола связывают с действием первого продукта его окисления – ацетальдегида, который более токсичен и реакционноспособен [59 – 62]. После при-ема алкоголя при окислении ацетальдегида образуется ацетат, концентрация которого в крови повышается. Появились новые данные о том, что в крови больных алкоголизмом на фоне алко-гольной интоксикации накапливаются довольно значительные концентрации метанола [41–44].

Как показали наши исследования [81, 82], на второй день после поступления в стационар у мужчин, больных алкоголизмом, концентрации этанола, ацетальдегида, метанола, ацетона, ацетата, лактата и пирувата, соотношение лактат/пируват были существенно выше по сравне-нию с контролем, уровень глюкозы был достовенно снижен. После 48 ч лечения средние концен-трации метанола, этанола, ацетона и ацетата снизились до нормальных уровней. Высокие кон-центрации лактата и пирувата и повышенное соотношение лактат/пируват отмечались во все сроки наблюдения, гипогликемия – в первые 2 дня. После госпитализации тяжесть симптомов абстиненции у больных, оцененная в баллах, была следующей: 26,2 ± 1,7; 20,7 ± 1,7; 14,6 ± 1,2; 9,7 ± 1,0 через 24, 48, 72 и 120 ч соответственно.

Через 24 ч после госпитализации выявлена достоверная положительная корреляция содержа-ния ацетона в крови с тяжестью алкогольного абстинентного синдрома. Выраженность отдель-ных симптомов сомато-вегетативных расстройств коррелировала с концентрациями ацетона, ацетата, ацетальдегида, метанола, глюкозы, лактата и пирувата. В то же время уровни этанола и метанола коррелировали отрицательно с влечением к алкоголю, а пирувата – положительно с нарушениями сна, т. е. с психопатологическими расстройствами. Полученные результаты ука-зывают, что во время алкогольной абстиненции изменения уровней метаболитов, тесно связан-ных с обменом этанола, могут вносить свой вклад в развитие некоторых проявлений алкогольного абстинентного синдрома у больных алкоголизмом.

Дискриминантный анализ на основе изученных биохимических показателей позволяет пра-вильно классифицировать от 90,9 до 95,7% больных алкоголизмом (табл. 1). При разделении кон-трольной и опытных групп наиболее информативными параметрами были лактат, ацетон, ацетат, соотношение лактат/пируват и пируват, они оказывали наибольший эффект.

Таким образом, концентрации метанола, ацетона, ацетата, лактата и пирувата, превышающие их эндогенный уровень, даже при нормальной концентрации этанола в крови могу быть использо-ваны как дополнительные биохимические маркеры недавнего приема большой дозы алкоголя.

Т а б л и ц а 1 . Пошаговый дискриминантный анализ на основе биохимических показателей: классификационная матрица

Группа Показатель правильной классификации, %

Число случаев, классифицированных по группам

Алкоголики Контроль

Алкоголики: через 2 дня 90,9 20 2через 3 дня 95,7 22 1через 4 дня 95,8 23 1через 6 дней 90,9 20 2

Контроль 100 0 22Всего 94,7 85 28

Алкогольдегидрогеназа плазмы крови. Известно, что алкогольдегидрогеназе (АДГ) принад-лежит ведущая роль в окислении этанола в организме. Фермент локализуется преимущественно в печени, но, как показано в последние годы с помощью чувствительных методов, его актив-

109

Определение концентраций низкомолекулярных метаболитов в крови. У госпитализиро-ванных больных алкоголизмом нами изучены концентрации низкомолекулярных соединений в крови: этанола, ацетальдегида, метанола, ацетона, ацетата, пирувата, лактата и глюкозы. Пер-вые четыре из них присутствуют в организме здоровых лиц в микромолярных концентрациях, их относят к эндогенным продуктам метаболизма [38–40, 80]. Процессы окисления этанола при алкогольной интоксикации существенно влияют на уровень и метаболизм всех этих соедине-ний. Многие метаболические эффекты этанола связывают с действием первого продукта его окисления – ацетальдегида, который более токсичен и реакционноспособен [59 – 62]. После при-ема алкоголя при окислении ацетальдегида образуется ацетат, концентрация которого в крови повышается. Появились новые данные о том, что в крови больных алкоголизмом на фоне алко-гольной интоксикации накапливаются довольно значительные концентрации метанола [41–44].

Как показали наши исследования [81, 82], на второй день после поступления в стационар у мужчин, больных алкоголизмом, концентрации этанола, ацетальдегида, метанола, ацетона, ацетата, лактата и пирувата, соотношение лактат/пируват были существенно выше по сравне-нию с контролем, уровень глюкозы был достовенно снижен. После 48 ч лечения средние концен-трации метанола, этанола, ацетона и ацетата снизились до нормальных уровней. Высокие кон-центрации лактата и пирувата и повышенное соотношение лактат/пируват отмечались во все сроки наблюдения, гипогликемия – в первые 2 дня. После госпитализации тяжесть симптомов абстиненции у больных, оцененная в баллах, была следующей: 26,2 ± 1,7; 20,7 ± 1,7; 14,6 ± 1,2; 9,7 ± 1,0 через 24, 48, 72 и 120 ч соответственно.

Через 24 ч после госпитализации выявлена достоверная положительная корреляция содержа-ния ацетона в крови с тяжестью алкогольного абстинентного синдрома. Выраженность отдель-ных симптомов сомато-вегетативных расстройств коррелировала с концентрациями ацетона, ацетата, ацетальдегида, метанола, глюкозы, лактата и пирувата. В то же время уровни этанола и метанола коррелировали отрицательно с влечением к алкоголю, а пирувата – положительно с нарушениями сна, т. е. с психопатологическими расстройствами. Полученные результаты ука-зывают, что во время алкогольной абстиненции изменения уровней метаболитов, тесно связан-ных с обменом этанола, могут вносить свой вклад в развитие некоторых проявлений алкогольного абстинентного синдрома у больных алкоголизмом.

Дискриминантный анализ на основе изученных биохимических показателей позволяет пра-вильно классифицировать от 90,9 до 95,7% больных алкоголизмом (табл. 1). При разделении кон-трольной и опытных групп наиболее информативными параметрами были лактат, ацетон, ацетат, соотношение лактат/пируват и пируват, они оказывали наибольший эффект.

Таким образом, концентрации метанола, ацетона, ацетата, лактата и пирувата, превышающие их эндогенный уровень, даже при нормальной концентрации этанола в крови могу быть использо-ваны как дополнительные биохимические маркеры недавнего приема большой дозы алкоголя.

Т а б л и ц а 1 . Пошаговый дискриминантный анализ на основе биохимических показателей: классификационная матрица

Группа Показатель правильной классификации, %

Число случаев, классифицированных по группам

Алкоголики Контроль

Алкоголики: через 2 дня 90,9 20 2через 3 дня 95,7 22 1через 4 дня 95,8 23 1через 6 дней 90,9 20 2

Контроль 100 0 22Всего 94,7 85 28

Алкогольдегидрогеназа плазмы крови. Известно, что алкогольдегидрогеназе (АДГ) принад-лежит ведущая роль в окислении этанола в организме. Фермент локализуется преимущественно в печени, но, как показано в последние годы с помощью чувствительных методов, его актив-



Беларуси

110

ность определяется и в плазме крови здоровых людей. В крови обнаружена и пиразолнечувстви-тельная активность АДГ (ПН-АДГ). Предполагается, что данная форма фермента может быть маркером алкоголизма [83, 84]. Однако вопрос о диагностической ценности определения актив-ности АДГ и ПН-АДГ изучен недостаточно.

Спектрофотометрическими методами в сыворотке крови больных алкоголизмом женщин нами определялись активность АДГ, ПН-АДГ (по методу [85]) и аминотрансфераз при госпита-лизации и в дальнейшем через каждые 10 дней до выписки из стационара [86–88]. При поступле-нии на лечение у больных алкоголизмом женщин активность АДГ и ПН-АДГ была значительно повышена (в 20–30 раз у отдельных лиц) по сравнению с контролем, а активность АЛТ и АСТ – только в 2 раза (табл. 2). Активность АДГ и ПН-АДГ превышала верхнюю границу нормы у 75% больных, в то время как АСТ – у 41%, а АЛТ – у 40% обследованных. Активность АДГ и ПН-АДГ повышалась в зависимости от давности заболевания, причем в группах с большим потреблением алкоголя она была достоверно выше (Р < 0,05). Для аминотрансфераз такой зависимости не выявлено (табл. 2).

Т а б л и ц а 2. Активность ферментов сыворотки крови у больных алкоголизмом женщин при поступлении в стационар

Группа обследованных Активность ферментов сыворотки крови, ед/л

АДГ ПН–АДГ АЛТ АСТ

Контрольная (n = 20) 0,37 ± 0,06 0,13 ± 0,03 5,16 ± 0,4 4,1 ± 0,5Больные алкоголизмом (n = 43) 2,61 ± 0,16* 0,59 ± 0,16* 9,60 ± 0,1* 9,25 ± 1,2*Давность заболевания:

до 5 лет (n = 8) 2,45 ± 0,70* 0,40 ± 0,20 11,02 ± 2,2* 9,18 ± 2,17*5–10 лет (n = 20) 3,61 ± 0,98* 0,84 ± 0,35* 11,02 ± 2,0* 10,19 ± 2,5*более 10 лет (n = 15) 1,85 ± 0,40* 0,50 ± 0,18* 9,37 ± 2,0* 11,19 ± 1,6*

Потребление алкоголя (в месяц): до 1 л (n = 5) 1,01 ± 0,40 0,27 ± 0,10 8,27 ± 1,1* 7,18 ± 2,171–2,5 л (n = 15) 2,85 ± 0,80* 0,67 ± 0,33 8,08 ± 1,84 10,22 ± 3,0*более 2,5 л (n = 12) 3,50 ± 0,96* 0,72 ± 0,27* 9,74 ± 1,80* 9,36 ± 1,50*

П р и м е ч а н и е. * – P<0,05 при сравнении с контролем.

В процессе лечения, начиная с 10-го дня, активность АДГ и ПН–АДГ снижалась и к 30-му дню приближалась к норме, в то же время активность аминотрансфераз существенно не изменя-лась.

По активности АДГ и ПН-АДГ тесно коррелировали между собой (r = +0,84), менее выра-женная положительная корреляция выявлена между этими ферментами и аминотрансферазами (r = 0,42–0,5). Интересно, что активность АДГ и ПН-АДГ положительно коррелировала с коли-чеством алкоголя (в миллилитрах абсолютного алкоголя), принятого за последний месяц перед госпитализацией (r = 0,44; P < 0,05 и r = 0,52; P < 0,01 соответственно). Корреляция АСТ и АЛТ с уровнем потребления алкоголя не была статистически достоверной (r = 0,01 и r = 0,35 соответ-ственно).

Таким образом, активность АДГ и ПН-АДГ является более чувствительным и информатив-ным тестом, указывающим на хроническое злоупотребление алкоголем, чем активность транс-аминаз. Активность АДГ можно использовать для контроля за процессом лечения, поскольку она снижается во время лечения.

Сравнительная оценка диагностической ценности определения активности АДГ с другими ферментными тестами проведена нами и у больных алкоголизмом мужчин [89]. При первом об-следовании больных алкоголизмом активность АДГ и ГГТ была повышена и соответствовала тяжести и стадии заболевания. Активность АльДГ в группах больных была достоверно ниже,

110

ность определяется и в плазме крови здоровых людей. В крови обнаружена и пиразолнечувстви-тельная активность АДГ (ПН-АДГ). Предполагается, что данная форма фермента может быть маркером алкоголизма [83, 84]. Однако вопрос о диагностической ценности определения актив-ности АДГ и ПН-АДГ изучен недостаточно.

Спектрофотометрическими методами в сыворотке крови больных алкоголизмом женщин нами определялись активность АДГ, ПН-АДГ (по методу [85]) и аминотрансфераз при госпита-лизации и в дальнейшем через каждые 10 дней до выписки из стационара [86–88]. При поступле-нии на лечение у больных алкоголизмом женщин активность АДГ и ПН-АДГ была значительно повышена (в 20–30 раз у отдельных лиц) по сравнению с контролем, а активность АЛТ и АСТ – только в 2 раза (табл. 2). Активность АДГ и ПН-АДГ превышала верхнюю границу нормы у 75% больных, в то время как АСТ – у 41%, а АЛТ – у 40% обследованных. Активность АДГ и ПН-АДГ повышалась в зависимости от давности заболевания, причем в группах с большим потреблением алкоголя она была достоверно выше (Р < 0,05). Для аминотрансфераз такой зависимости не выявлено (табл. 2).

Т а б л и ц а 2. Активность ферментов сыворотки крови у больных алкоголизмом женщин при поступлении в стационар

Группа обследованных Активность ферментов сыворотки крови, ед/л

АДГ ПН–АДГ АЛТ АСТ

Контрольная (n = 20) 0,37 ± 0,06 0,13 ± 0,03 5,16 ± 0,4 4,1 ± 0,5Больные алкоголизмом (n = 43) 2,61 ± 0,16* 0,59 ± 0,16* 9,60 ± 0,1* 9,25 ± 1,2*Давность заболевания:

до 5 лет (n = 8) 2,45 ± 0,70* 0,40 ± 0,20 11,02 ± 2,2* 9,18 ± 2,17*5–10 лет (n = 20) 3,61 ± 0,98* 0,84 ± 0,35* 11,02 ± 2,0* 10,19 ± 2,5*более 10 лет (n = 15) 1,85 ± 0,40* 0,50 ± 0,18* 9,37 ± 2,0* 11,19 ± 1,6*

Потребление алкоголя (в месяц): до 1 л (n = 5) 1,01 ± 0,40 0,27 ± 0,10 8,27 ± 1,1* 7,18 ± 2,171–2,5 л (n = 15) 2,85 ± 0,80* 0,67 ± 0,33 8,08 ± 1,84 10,22 ± 3,0*более 2,5 л (n = 12) 3,50 ± 0,96* 0,72 ± 0,27* 9,74 ± 1,80* 9,36 ± 1,50*

П р и м е ч а н и е. * – P<0,05 при сравнении с контролем.

В процессе лечения, начиная с 10-го дня, активность АДГ и ПН–АДГ снижалась и к 30-му дню приближалась к норме, в то же время активность аминотрансфераз существенно не изменя-лась.

По активности АДГ и ПН-АДГ тесно коррелировали между собой (r = +0,84), менее выра-женная положительная корреляция выявлена между этими ферментами и аминотрансферазами (r = 0,42–0,5). Интересно, что активность АДГ и ПН-АДГ положительно коррелировала с коли-чеством алкоголя (в миллилитрах абсолютного алкоголя), принятого за последний месяц перед госпитализацией (r = 0,44; P < 0,05 и r = 0,52; P < 0,01 соответственно). Корреляция АСТ и АЛТ с уровнем потребления алкоголя не была статистически достоверной (r = 0,01 и r = 0,35 соответ-ственно).

Таким образом, активность АДГ и ПН-АДГ является более чувствительным и информатив-ным тестом, указывающим на хроническое злоупотребление алкоголем, чем активность транс-аминаз. Активность АДГ можно использовать для контроля за процессом лечения, поскольку она снижается во время лечения.

Сравнительная оценка диагностической ценности определения активности АДГ с другими ферментными тестами проведена нами и у больных алкоголизмом мужчин [89]. При первом об-следовании больных алкоголизмом активность АДГ и ГГТ была повышена и соответствовала тяжести и стадии заболевания. Активность АльДГ в группах больных была достоверно ниже,



Беларуси

111

чем в контрольной группе. Использование такого показателя, как снижение активности АльДГ, позволяет с высокой чувствительностью (92,3%) диагностировать факт злоупотребления алкого-лем уже на I стадии заболевания (90,2%) при специфичности 84,2% (дискриминационный порог (ДП) соответствовал 8,57 мкмоль/л⋅мин). Таким образом, диагностическая эффективность АльДГ составила 176%. Чувствительность, специфичность и эффективность АДГ составили 74,5; 86,2 и 160,7% (ДП = 0,96 мкмоль/л⋅мин), а ГГТ – 44,4; 90,0 и 134,4% соответственно (ДП = 38,2 ед.).

Следовательно, наибольшей чувствительностью и эффективностью обладает АльДГ, затем следуют АДГ и ГГТ. По этим критериям диагностическая ценность первых двух ферментов выше, чем у большого числа лабораторных показателей, оцененных аналогичным образом при обследовании больных алкоголизмом [90]. Совместное использование АДГ, АльДГ и ГГТ позволяет диагностировать алкоголизм в 98,1% случаев при специфичности 78,9% и эффек-тивности 177%.

Таким образом, хотя использованные тесты и не обладают абсолютной специфичностью, их чувствительность высока, а активность коррелирует с потреблением алкоголя, стадией заболе-вания и рядом других клинических характеристик алкоголизма. Кроме того, показатели данных тестов нормализуются в процессе лечения, что позволяет получить дополнительную объектив-ную информацию. Использование комбинации трех тестов, в которой учитывается снижение активности АльДГ и повышение активности АДГ и ГГТ сыворотки крови, приводит к повыше-нию чувствительности и эффективности диагностики алкоголизма по сравнению с таковыми при использовании каждого фермента в отдельности.

Сравнение эффективности Адг, ПН-Адг, β-гексозаминидазы, углевододефицитного трансферрина. Специализированные анкеты при диагностике злоупотребления алкоголем. Нами проведено сравнение эффективности АДГ и ПН-АДГ с сиалодефицитным (углевододефи-цитным) трансферрином (УДТ) и β-гексозаминидазой (β-ГА), а также с результатами анкетиро-вания при выявлении злоупотребления алкоголем [91]. Уровни УДТ были значительно выше в группе злоупотребляющих алкоголем, поступивших в стационар в состоянии алкогольной комы (среднее потребление алкоголя 60 г в день, n = 9), по сравнению с контролем (среднее потребление алкоголя 18 г в день, n = 23). Однако его содержание было повышено и в группе больных с болезнями печени алкогольной и неалкогольной природы (n = 22), не принимавших алкоголь около месяца (табл. 3).

Т а б л и ц а 3. Содержание УДТ, активность АДГ, ПН-АДГ и β-ГА в сыворотке крови здоровых лиц, злоупотребляющих алкоголем, и больных с хроническими заболеваниями печени

Группа Показатель, ед/л

УДТ АДГ ПН-АДГ β-ГА

Здоровые лица 13,1 ± 1,3 0,52 ± 0,09 0,35 ± 0,09 23,0 ± 1,0Злоупотреблявшие алкоголем 20,4 ± 1,0** 2,30 ± 1,60 1,47 ± 0,29** 20,0 ± 4,0Больные с болезнями печени 19,0 ± 2,3* 0,33 ± 0,14 0,58 ± 0,13 21,8 ± 2,6

П р и м е ч а н и е. * – Р<0,05; ** – P<0,01 при сравнении со здоровыми лицами.

Активность АДГ и ПН-АДГ была выше в группе злоупотреблявших алкоголем. У больных с хроническими заболеваниями печени в период воздержания от приема алкоголя показатели активности АДГ и ПН-АДГ не отличались от контроля. Не было отличий и в активности β-ГА во всех обследованных группах. Наибольшей чувствительностью при выявлении злоупотребления алкоголем обладал УДТ (62%), несколько ниже (50%) была чувствительность ПН-АДГ (табл. 4). Специфичность УДТ была очень высокой в контрольной группе (96%), но снижалась (73%) в группе с заболеваниями печени различной этиологии. У больных с заболеваниями печени специфичность АДГ (82%) и ПН-АДГ (95%) была выше, чем УДТ.

111

чем в контрольной группе. Использование такого показателя, как снижение активности АльДГ, позволяет с высокой чувствительностью (92,3%) диагностировать факт злоупотребления алкого-лем уже на I стадии заболевания (90,2%) при специфичности 84,2% (дискриминационный порог (ДП) соответствовал 8,57 мкмоль/л⋅мин). Таким образом, диагностическая эффективность АльДГ составила 176%. Чувствительность, специфичность и эффективность АДГ составили 74,5; 86,2 и 160,7% (ДП = 0,96 мкмоль/л⋅мин), а ГГТ – 44,4; 90,0 и 134,4% соответственно (ДП = 38,2 ед.).

Следовательно, наибольшей чувствительностью и эффективностью обладает АльДГ, затем следуют АДГ и ГГТ. По этим критериям диагностическая ценность первых двух ферментов выше, чем у большого числа лабораторных показателей, оцененных аналогичным образом при обследовании больных алкоголизмом [90]. Совместное использование АДГ, АльДГ и ГГТ позволяет диагностировать алкоголизм в 98,1% случаев при специфичности 78,9% и эффек-тивности 177%.

Таким образом, хотя использованные тесты и не обладают абсолютной специфичностью, их чувствительность высока, а активность коррелирует с потреблением алкоголя, стадией заболе-вания и рядом других клинических характеристик алкоголизма. Кроме того, показатели данных тестов нормализуются в процессе лечения, что позволяет получить дополнительную объектив-ную информацию. Использование комбинации трех тестов, в которой учитывается снижение активности АльДГ и повышение активности АДГ и ГГТ сыворотки крови, приводит к повыше-нию чувствительности и эффективности диагностики алкоголизма по сравнению с таковыми при использовании каждого фермента в отдельности.

Сравнение эффективности Адг, ПН-Адг, β-гексозаминидазы, углевододефицитного трансферрина. Специализированные анкеты при диагностике злоупотребления алкоголем. Нами проведено сравнение эффективности АДГ и ПН-АДГ с сиалодефицитным (углевододефи-цитным) трансферрином (УДТ) и β-гексозаминидазой (β-ГА), а также с результатами анкетиро-вания при выявлении злоупотребления алкоголем [91]. Уровни УДТ были значительно выше в группе злоупотребляющих алкоголем, поступивших в стационар в состоянии алкогольной комы (среднее потребление алкоголя 60 г в день, n = 9), по сравнению с контролем (среднее потребление алкоголя 18 г в день, n = 23). Однако его содержание было повышено и в группе больных с болезнями печени алкогольной и неалкогольной природы (n = 22), не принимавших алкоголь около месяца (табл. 3).

Т а б л и ц а 3. Содержание УДТ, активность АДГ, ПН-АДГ и β-ГА в сыворотке крови здоровых лиц, злоупотребляющих алкоголем, и больных с хроническими заболеваниями печени

Группа Показатель, ед/л

УДТ АДГ ПН-АДГ β-ГА

Здоровые лица 13,1 ± 1,3 0,52 ± 0,09 0,35 ± 0,09 23,0 ± 1,0Злоупотреблявшие алкоголем 20,4 ± 1,0** 2,30 ± 1,60 1,47 ± 0,29** 20,0 ± 4,0Больные с болезнями печени 19,0 ± 2,3* 0,33 ± 0,14 0,58 ± 0,13 21,8 ± 2,6

П р и м е ч а н и е. * – Р<0,05; ** – P<0,01 при сравнении со здоровыми лицами.

Активность АДГ и ПН-АДГ была выше в группе злоупотреблявших алкоголем. У больных с хроническими заболеваниями печени в период воздержания от приема алкоголя показатели активности АДГ и ПН-АДГ не отличались от контроля. Не было отличий и в активности β-ГА во всех обследованных группах. Наибольшей чувствительностью при выявлении злоупотребления алкоголем обладал УДТ (62%), несколько ниже (50%) была чувствительность ПН-АДГ (табл. 4). Специфичность УДТ была очень высокой в контрольной группе (96%), но снижалась (73%) в группе с заболеваниями печени различной этиологии. У больных с заболеваниями печени специфичность АДГ (82%) и ПН-АДГ (95%) была выше, чем УДТ.



Беларуси

112

Использование модифицированного в Мальмо Мичиганского скринингового теста (анкет Mm-MAST) позволило наиболее успешно (в 100% случаев 3 положительных ответа и более) выявить лиц, злоупотребляющих алкоголем. Положительные ответы на 3 или 4 вопроса в тесте CAGE были получены у 43% больных, поступивших с острым алкогольным отравлением. Наименее эффективным оказался самоотчет о приеме алкоголя.

Т а б л и ц а 4. Чувствительность и специфичность УДТ, АДГ, ПН-АДГ и β-ГА в различных группах больных

Показатель Чувствительность при злоупотреблении алкоголем, %

Специфичность, %

Контроль Болезни печени

УДТ 62 96 73АДГ 33 87 82ПН-АДГ 50 83 95β-ГА 25 95 75

Полученные результаты по выявлению лиц, злоупотребляющих алкоголем (потребление на уровне 60 г в день), свидетельствуют о более высокой чувствительности концентрации УДТ в сыворотке крови по сравнению с ферментными тестами. Специфичность АДГ и ПН-АДГ была выше, чем специфичность УДТ и β-ГА у больных с поражениями печени. Модифицированный в Мальмо вопросник MAST (Мm-MAST) показал высокую эффективность при разделении умеренно пьющих и злоупотребляющих алкоголем лиц. Представляется целесообразным совместное использование вопросника Мm-MAST и изученных лабораторных маркеров для вы-явления злоупотребления алкоголем.

Прямые метаболиты этанола: этилглюкуронид, этилсульфат, этиловые эфиры жирных кислот, фосфатидилэтанол. В течение последнего десятилетия в качестве новых биомаркеров злоупотребления алкоголем стали изучаться метаболиты неокислительного превращения этанола, такие как этилглюкуронид [92, 93], фосфатидилэтанол [94–96], этило-вые эфиры жирных кислот и этилсульфат [97–99]. Каждое из данных соединений имеет свой срок использования для детектирования приема этанола. Этиловые эфиры жирных кислот определяются в сыворотке крови в течение 24 ч после прекращения приема этанола, этил-глюкуронид и этилсульфат в моче – до 5 дней, фосфатидилэтанол в цельной крови – более 2 недель. Кроме того, этилглюкуронид и этиловые эфиры жирных кислот могут обнаружи-ваться в волосах в течение нескольких месяцев [92, 96]. Для определения содержания этил-глюкуронида используют газовую или жидкостную хроматографию в сочетании с масс-спектрометрией [100].

Этилсульфат, который образуется сульфотрансферазами [101], имеет характеристики экскре-ции близкие, но не идентичные с этилглюкуронидом. Он обнаруживается в моче в течение по-лутора суток после приема умеренной дозы алкоголя [98]. Расчеты показали, что в виде этил-сульфата и этилглюкуроната с мочой экскретируется менее 0,1% введенной дозы этанола. При определении в пробах от больных алкоголизмом и здоровых добровольцев этилглюкуроната и этилсульфата обнаружена высокая и достоверная корреляция между этими показателями. Ис-пользование обоих метаболитов одновременно дает преимущества перед использованием каж-дого из них по отдельности. Данные тесты могут быть объективным методом для установления факта недавнего приема алкоголя [102].Что касается этиловых эфиров жирных кислот в сыворот-ке крови, то их использование ограничено, поскольку их концентрации подвержены колебаниям во времени с периодическим снижением до нуля [92]. В то же время использование этиловых эфиров жирных кислот в волосах представляется перспективным в разграничении пьющих и не-пьющих лиц, а также злоупотребляющих алкоголем и алкоголиков. Метод отличается высокой чувствительностью и специфичностью [96].

Содержание фосфатидилэтанола существенно повышалось в крови после приема от 40 до 60 г этанола в день в течение 2 недель, причем тест оставался положительным после прекращения

112

Использование модифицированного в Мальмо Мичиганского скринингового теста (анкет Mm-MAST) позволило наиболее успешно (в 100% случаев 3 положительных ответа и более) выявить лиц, злоупотребляющих алкоголем. Положительные ответы на 3 или 4 вопроса в тесте CAGE были получены у 43% больных, поступивших с острым алкогольным отравлением. Наименее эффективным оказался самоотчет о приеме алкоголя.

Т а б л и ц а 4. Чувствительность и специфичность УДТ, АДГ, ПН-АДГ и β-ГА в различных группах больных

Показатель Чувствительность при злоупотреблении алкоголем, %

Специфичность, %

Контроль Болезни печени

УДТ 62 96 73АДГ 33 87 82ПН-АДГ 50 83 95β-ГА 25 95 75

Полученные результаты по выявлению лиц, злоупотребляющих алкоголем (потребление на уровне 60 г в день), свидетельствуют о более высокой чувствительности концентрации УДТ в сыворотке крови по сравнению с ферментными тестами. Специфичность АДГ и ПН-АДГ была выше, чем специфичность УДТ и β-ГА у больных с поражениями печени. Модифицированный в Мальмо вопросник MAST (Мm-MAST) показал высокую эффективность при разделении умеренно пьющих и злоупотребляющих алкоголем лиц. Представляется целесообразным совместное использование вопросника Мm-MAST и изученных лабораторных маркеров для вы-явления злоупотребления алкоголем.

Прямые метаболиты этанола: этилглюкуронид, этилсульфат, этиловые эфиры жирных кислот, фосфатидилэтанол. В течение последнего десятилетия в качестве новых биомаркеров злоупотребления алкоголем стали изучаться метаболиты неокислительного превращения этанола, такие как этилглюкуронид [92, 93], фосфатидилэтанол [94–96], этило-вые эфиры жирных кислот и этилсульфат [97–99]. Каждое из данных соединений имеет свой срок использования для детектирования приема этанола. Этиловые эфиры жирных кислот определяются в сыворотке крови в течение 24 ч после прекращения приема этанола, этил-глюкуронид и этилсульфат в моче – до 5 дней, фосфатидилэтанол в цельной крови – более 2 недель. Кроме того, этилглюкуронид и этиловые эфиры жирных кислот могут обнаружи-ваться в волосах в течение нескольких месяцев [92, 96]. Для определения содержания этил-глюкуронида используют газовую или жидкостную хроматографию в сочетании с масс-спектрометрией [100].

Этилсульфат, который образуется сульфотрансферазами [101], имеет характеристики экскре-ции близкие, но не идентичные с этилглюкуронидом. Он обнаруживается в моче в течение по-лутора суток после приема умеренной дозы алкоголя [98]. Расчеты показали, что в виде этил-сульфата и этилглюкуроната с мочой экскретируется менее 0,1% введенной дозы этанола. При определении в пробах от больных алкоголизмом и здоровых добровольцев этилглюкуроната и этилсульфата обнаружена высокая и достоверная корреляция между этими показателями. Ис-пользование обоих метаболитов одновременно дает преимущества перед использованием каж-дого из них по отдельности. Данные тесты могут быть объективным методом для установления факта недавнего приема алкоголя [102].Что касается этиловых эфиров жирных кислот в сыворот-ке крови, то их использование ограничено, поскольку их концентрации подвержены колебаниям во времени с периодическим снижением до нуля [92]. В то же время использование этиловых эфиров жирных кислот в волосах представляется перспективным в разграничении пьющих и не-пьющих лиц, а также злоупотребляющих алкоголем и алкоголиков. Метод отличается высокой чувствительностью и специфичностью [96].

Содержание фосфатидилэтанола существенно повышалось в крови после приема от 40 до 60 г этанола в день в течение 2 недель, причем тест оставался положительным после прекращения



Беларуси

приема алкоголя 2–3 недели. Следует отметить, что не было выявлено фальшь-негативных ре-зультатов у алкоголиков в период абстиненции и фальшь-позитивных результатов у здоровых лиц, не принимавших алкоголь. Чувствительность и специфичность метода были очень высокими (97,6 и 100% соответственно). Это свидетельствует о том, что фосфатидилэтанол идеально под-ходит для выявления лиц, длительно злоупотребляющих алкоголем [102]. Для предупреждения образования фосфатидилэтанола в пробах крови, содержащих этанол in vitro, их надо хранить при – 80 °С или при +4 °С.

Изучение прямых метаболитов этанола на больших группах больных алкоголизмом и здоро-вых лиц указывает на необходимость совместного применения этилглюкуронида и этилсульфата в моче. Использование этилглюкуронида и этиловых эфиров жирных кислот в волосах и фосфа-тидилэтанола в крови позволяет выявить злоупотребление алкоголем в предшествующий период, когда уровень этанола в крови испытуемых равен нулю [103]. Возможность достоверного разде-ления умеренно пьющих лиц и хронически злоупотребляющих алкоголем по концентрации этиловых эфиров жирных кислот и этилглюкуронида в волосах имеет судебно-медицинское и медицинское значение [104].

Анализ литературы показывает, что наилучшими тестами для оценки среднего уровня потре-бления алкоголя в предшествующие обследованию 2–4 недели являются ГГТ и УДТ плазмы. В то же время возраст, пол, индекс массы тела влияют на эти показатели независимо от приема алкого-ля [105, 106]. Коррекция между потреблением алкоголя и ГГТ составила 0,38 для мужчин и 0,37 для женщин, те же показатели для УДТ были 0,46 и 0,27 соответственно. У испытуемых в возрасте 18–20 лет не выявлено повышения активности ГГТ на увеличение приема алкоголя, у них отсут-ствовал и ответ со стороны УДГ. У мужчин комбинация ГГТ и УДТ дала лучший результат, чем каждый метод в отдельности. Но у женщин ГГТ была лучше, и добавление УДТ не дало каких-либо преимуществ. УДТ относительно дорогой тест, и он может не дать дополнительной выгоды, когда используется у женщин. Считается, что УДТ по сравнению с традиционными методами, та-кими как ГГТ и СКО эритроцитов, обладает большей специфичностью при выявлении злоупотре-бления алкоголем и низким уровнем фальшь-позитивных результатов. Работа по стандартизации методов определения УДТ должна улучшить его диагностическую ценность [107].

В настоящее время доступен широкий круг биомаркеров опасного для здоровья уровня употребления алкоголя. Целенаправленное использование этих диагностических тестов бу-дет способствовать выявлению расстройств, связанных с употреблением алкоголя, улучше-нию лечения больных с алкогольной зависимостью, выявлению скрываемого злоупотребле-ния алкоголем, повышению безопасности дорожного движения, оценке программ лечения и профилактики алкоголизма. Показано, что совместное использование новых маркеров зло-употребления алкоголем, в том числе прямых метаболитов этанола, вместе с другими био-логическими маркерами, а также в сочетании со специализированными анкетами и самоот-четами о количестве принимаемого алкоголя приведет к существенному улучшению эффек-тивности диагностики и лечения, даст положительные социальные и социально-экономические эффекты. Ожидается, что прямые маркеры, включая этилсульфат, этилглюкуронид, этиловые эфиры жирных кислот, найдут применение в здравоохранении, судебной медицине, психиа-трии, а также в службах, обеспечивающих общественную безопасность, в качестве более объективных методов для документирования злоупотребления алкоголем.


World Health Organization (WHO). Global Status Report on alcohol (WHO/HSC/SAB/49, 11). 1999. Available at: 1. http: www. who. int/substance_abuse/pubs_alcohol. hem. Accessed September 10, 2001.

Bureau of Health Statistics and Analysis: Summary of vital statistics. N. Y., 1986.2. A d a m s W. L., Y u a n Z., B a r b o r i a k I. I., R i m m A. A. // JAMA. 1993. Vol. 270. P. 1222–1225.3. Здравоохранение в Республике Беларусь: Oфиц. стат. сб. за 2005 г. Минск, 2006. 4. П р о н ь к о П. С. // Качество и эффективность применяемых медицинских технологий: Сб. науч. тр. 5.

Витебск, 1999. С. 132–135.

113

приема алкоголя 2–3 недели. Следует отметить, что не было выявлено фальшь-негативных ре-зультатов у алкоголиков в период абстиненции и фальшь-позитивных результатов у здоровых лиц, не принимавших алкоголь. Чувствительность и специфичность метода были очень высокими (97,6 и 100% соответственно). Это свидетельствует о том, что фосфатидилэтанол идеально под-ходит для выявления лиц, длительно злоупотребляющих алкоголем [102]. Для предупреждения образования фосфатидилэтанола в пробах крови, содержащих этанол in vitro, их надо хранить при – 80 °С или при +4 °С.

Изучение прямых метаболитов этанола на больших группах больных алкоголизмом и здоро-вых лиц указывает на необходимость совместного применения этилглюкуронида и этилсульфата в моче. Использование этилглюкуронида и этиловых эфиров жирных кислот в волосах и фосфа-тидилэтанола в крови позволяет выявить злоупотребление алкоголем в предшествующий период, когда уровень этанола в крови испытуемых равен нулю [103]. Возможность достоверного разде-ления умеренно пьющих лиц и хронически злоупотребляющих алкоголем по концентрации этиловых эфиров жирных кислот и этилглюкуронида в волосах имеет судебно-медицинское и медицинское значение [104].

Анализ литературы показывает, что наилучшими тестами для оценки среднего уровня потре-бления алкоголя в предшествующие обследованию 2–4 недели являются ГГТ и УДТ плазмы. В то же время возраст, пол, индекс массы тела влияют на эти показатели независимо от приема алкого-ля [105, 106]. Коррекция между потреблением алкоголя и ГГТ составила 0,38 для мужчин и 0,37 для женщин, те же показатели для УДТ были 0,46 и 0,27 соответственно. У испытуемых в возрасте 18–20 лет не выявлено повышения активности ГГТ на увеличение приема алкоголя, у них отсут-ствовал и ответ со стороны УДГ. У мужчин комбинация ГГТ и УДТ дала лучший результат, чем каждый метод в отдельности. Но у женщин ГГТ была лучше, и добавление УДТ не дало каких-либо преимуществ. УДТ относительно дорогой тест, и он может не дать дополнительной выгоды, когда используется у женщин. Считается, что УДТ по сравнению с традиционными методами, та-кими как ГГТ и СКО эритроцитов, обладает большей специфичностью при выявлении злоупотре-бления алкоголем и низким уровнем фальшь-позитивных результатов. Работа по стандартизации методов определения УДТ должна улучшить его диагностическую ценность [107].

В настоящее время доступен широкий круг биомаркеров опасного для здоровья уровня употребления алкоголя. Целенаправленное использование этих диагностических тестов бу-дет способствовать выявлению расстройств, связанных с употреблением алкоголя, улучше-нию лечения больных с алкогольной зависимостью, выявлению скрываемого злоупотребле-ния алкоголем, повышению безопасности дорожного движения, оценке программ лечения и профилактики алкоголизма. Показано, что совместное использование новых маркеров зло-употребления алкоголем, в том числе прямых метаболитов этанола, вместе с другими био-логическими маркерами, а также в сочетании со специализированными анкетами и самоот-четами о количестве принимаемого алкоголя приведет к существенному улучшению эффек-тивности диагностики и лечения, даст положительные социальные и социально-экономические эффекты. Ожидается, что прямые маркеры, включая этилсульфат, этилглюкуронид, этиловые эфиры жирных кислот, найдут применение в здравоохранении, судебной медицине, психиа-трии, а также в службах, обеспечивающих общественную безопасность, в качестве более объективных методов для документирования злоупотребления алкоголем.


World Health Organization (WHO). Global Status Report on alcohol (WHO/HSC/SAB/49, 11). 1999. Available at: 1. http: www. who. int/substance_abuse/pubs_alcohol. hem. Accessed September 10, 2001.

Bureau of Health Statistics and Analysis: Summary of vital statistics. N. Y., 1986.2. A d a m s W. L., Y u a n Z., B a r b o r i a k I. I., R i m m A. A. // JAMA. 1993. Vol. 270. P. 1222–1225.3. Здравоохранение в Республике Беларусь: Oфиц. стат. сб. за 2005 г. Минск, 2006. 4. П р о н ь к о П. С. // Качество и эффективность применяемых медицинских технологий: Сб. науч. тр. 5.

Витебск, 1999. С. 132–135.

113



Беларуси

114

Р а з в о д о в с к и й Ю. Е., Н е м ц о в А. В. // Мед. новости. 2005. № 4. С. 56–60.6. S a l a s p u r o M. // Alcoholism. 1986. Vol. 10. Р. 5S–12S.7. Ч е р н о б р о в к и н а Т. В. Энзимопатии при алкоголизме. Киев, 1992. 8. P e n n R., W o r t h i n g t o n D. J. // Br. Med. J. 1983. Vol. 286. P. 531–535.9. W h i t f I e l d J. B., P o u n d e r R. E., N e a l e G. // Gut. 1972. Vol. 13. P. 702–708.10. W u A., S l a v i n G., L e v i A. J. // Am. J. Gastroenterol. 1976. Vol. 65. P. 318–323.11. R o s a l s k i S. B., R a n D. // Clin. Chim. Acta. 1972. Vol. 39. P. 41–47.12. S t i b l e r H., D a h l g r e n L., B o r g J. // Alcohol. 1988. Vol. 5. P. 393–398.13. S t i b l e r H. // Clin. Chem. 1991. Vol. 37. P. 2029–2037.14. B l i d i n g G., B l i d i n g A., F e x G. // Drug Alcohol Depend. 1982. Vol. 10. P. 166–171.15. P o u p o n R. E., S c h e l l e n b e r g F., N a l p a s B. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1989. Vol. 13. P. 549–553.16. S i l l a n a u k e e P., S e p p a K., L o f K. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1993. Vol. 7. P. 230–233.17. W h i t f i e l d J. B., H e n s l e y W. J., B r y d e n D. // Ann. Clin. Biochem. 1978. Vol. 15. P. 257–303.18. W h i t e h e a d T. P., C l a r k C., W h i t f i e l d A. G. W. // Lancet. 1978. Vol. 1. P. 978–981.19. H a l v o r s o n M., C a m p b e l l J. L., S p r a g u e G. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1993. Vol. 17, N 2. P. 225–229.20. W h i t f i e l d J. B., M o s s D. W., N e a l e G. // Br. Med. J. 1973. Vol. 1. P. 316–318.21. S t i b l e r H., H u l t c r a n t z R. // Alcoholism. 1987. Vol. 11. P. 468–473.22. K a p u r A., W i l d G., M i l f o r d-W a r d A. // Brit. Med. J. 1989. Vol. 299. P. 427–431.23. S c h e l l e n b e r g F., B é n a r d J. Y., B o u r d i n C. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1989. Vol. 13. P. 605–610.24. K ä r k k ä i n e n P., P o i k o l a i n e n K., S a l a s p u r o M. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1990. Vol. 14. 25.

P. 187–189.B e h r e n s U. J., W o r n e r T. M., B r a l y L. F. // Alcoholism Clin. Exp. Res. 1988. Vol. 12. P. 427–432.26. N i l s s e n O., H u s e b y N. E., H о y e r G. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1992. Vol. 16. P. 82–86.27. B e l l i n i M., T u m i n o E., G i o r d a n i R. // Alcohol and Alcoholism. 1997. Vol. 32, N 3. P. 259–266. 28. К о л б В. Г., К а м ы ш н и к о в В. С. Справочник по клинической химии. Минск, 1982.29. I r v i n g M. G., H a l l i d a y J. W., P o w e l l L. W. // Alcoholism. 1988. Vol. 12. P. 7–13.30. M i h a s A., T a v a s s o l i M. // Am. J. Med. Sci. 1992. Vol. 303. P. 415–428.31. S k i n n e r H. A., H o l t S., S c h u l l e r R. // Ann. Intern. Med. 1983. Vol. 101. P. 847–851.32. C h i c k J., K r e i t m a n N., P l a n t M. // Lancet. 1981. Vol. 1. P. 1249–1251.33. B e h r e n s U. J., W o r n e r T. M., L i e b e r C. S. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1988. Vol. 12. P. 539–544.34. M i h a s A., T a v a s s o l i M. // Am. J. Med. Sci. 1992. Vol. 303. P. 415–428. 35. B o n t e W., S p r u n g R. // Proceedings of the International warkshop on congeners of alcoholic beverages. 36.

6–7 September, 1987. Düsseldorf, 1987. P. 154–159.I f f l a n d R., B a l l i ng M. P., B ö r c h G. // Blutalkohol. 1994. Vol. 31, N 5. P. 34–39.37. П р а н ь к о П. С., Л і о п а А. В. // Весцi АН Беларусi. Сер. бiял. навук. 1993. № 4. С. 45–48. 38. E r i k s o n S. P., K u l k a r n i A. B. // Science. 1963. Vol. 141. P. 639–640.39. G i l g T., M e y e r L., L i e b h a r d t E. // Blutalkohol. 1987. Vol. 24. P. 321–332.40. B o n t e W., K ü h n h o l z B., D i t t J. // Punishment and/or treatment for driving under the influence of alcohol 41.

and other drugs. Stockholm, 1985. P. 255–260.M a j c h r o w i c z E., M e n d e l s o h n J. H. // J. Pharmacol. Exp. Ther. 1971. Vol. 179. P. 293–300.42. R o i n e R. P., E r i k s s o n C. J. P., Y l i k a h r i R. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1989. Vol. 13. P. 172–175.43. B o n t e W., S p r u n g R. // Alcohol, Drugs and Traffic Safety. Vol. 86. Amsterdam, 1987. P. 509–512.44. C u s h m a n n P., B a r b o r i a k J. J., L i a o A. // Life Sci. 1982. Vol. 30. P. 1721–1724.45. R y b a c k R. S., E c k a r d t M. J., F e l s h e r B. // JAMA. 1982. Vol. 248, N 18. P. 2261–2265. 46. S t i b l e r H., B o r g S., B e c k m a n G. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1988. Vol. 12. P. 450–453.47. S t i b l e r H., B o r g J., J o u s t r a M. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1986. Vol. 10. P. 535–544.48. L a k s h m a n M. R., T s u t s u m i M. // Alcohol. 2001. Vol. 25. P. 171–172.49. L i n Ch.-Ch., P o t t e r J. J., M e z e y E. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1984. Vol. 8, N 6. P. 539–541.50. P o i k o l a i n e n K., P o d k l e t n o v a I., A l h o H. // Alcohol and Alcoholism. 2002. Vol. 37, No 6. 51.

P. 573–576.W a l t e r H., H e r t l i n g I., B e n d a N. // Alcohol. 2001. Vol. 25. P. 189–194.52. X i n Y., L a s k e r J. M., R o s m a n A. S. // Gastroenterology. 1991. Vol. 100. P. 812.53. X i n Y., L a s k e r J. M., R o s m a n A. S. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1991. Vol. 15. P. 814–821.54. N i l s s e n O., H u s e b y N. E., H ǿ y e r G. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1992. Vol. 16. P. 82–86.55. N y s t r ö m M., P e r ä s a l o J., S a l a s p u r o M. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1992. Vol. 16. P. 93–97.56. G o l d s e l P. A., W h i t f i e l d J. B., C o n i g r a v e K. M. // Alcohol and Alcoholism. 1995. Vol. 30. P. 61–66.57. C h a n A. W. K., L e o n g F. W., S c h a n l e y D. L. // Drug Alcohol Depend. 1989. Vol. 23. P. 13–18.58. S t i b l e r H., J a e k e n J., K r i s t i a n s s o n B. // Acta Paed. Scand. 1991. Suppl. 375. P. 21–31.59. H a r l i n A., M a r t e n s s o n O., B r a n d t R. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1994. Vol. 18, N 2. Аbstract 3.6.60. З а в о д н и к И. Б., С т е п у р о И. И., О с т р о в с к и й Ю. М. // Укр. биохим. журн. 1988. Т. 60, № 4. 61.

С. 51–57.G a p s t u r S. M., D e M a s t e r E. G., P o t t e r J. D. // Alcohol. 1992. Vol. 9, N 6. P. 563–569.62.

114

Р а з в о д о в с к и й Ю. Е., Н е м ц о в А. В. // Мед. новости. 2005. № 4. С. 56–60.6. S a l a s p u r o M. // Alcoholism. 1986. Vol. 10. Р. 5S–12S.7. Ч е р н о б р о в к и н а Т. В. Энзимопатии при алкоголизме. Киев, 1992. 8. P e n n R., W o r t h i n g t o n D. J. // Br. Med. J. 1983. Vol. 286. P. 531–535.9. W h i t f I e l d J. B., P o u n d e r R. E., N e a l e G. // Gut. 1972. Vol. 13. P. 702–708.10. W u A., S l a v i n G., L e v i A. J. // Am. J. Gastroenterol. 1976. Vol. 65. P. 318–323.11. R o s a l s k i S. B., R a n D. // Clin. Chim. Acta. 1972. Vol. 39. P. 41–47.12. S t i b l e r H., D a h l g r e n L., B o r g J. // Alcohol. 1988. Vol. 5. P. 393–398.13. S t i b l e r H. // Clin. Chem. 1991. Vol. 37. P. 2029–2037.14. B l i d i n g G., B l i d i n g A., F e x G. // Drug Alcohol Depend. 1982. Vol. 10. P. 166–171.15. P o u p o n R. E., S c h e l l e n b e r g F., N a l p a s B. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1989. Vol. 13. P. 549–553.16. S i l l a n a u k e e P., S e p p a K., L o f K. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1993. Vol. 7. P. 230–233.17. W h i t f i e l d J. B., H e n s l e y W. J., B r y d e n D. // Ann. Clin. Biochem. 1978. Vol. 15. P. 257–303.18. W h i t e h e a d T. P., C l a r k C., W h i t f i e l d A. G. W. // Lancet. 1978. Vol. 1. P. 978–981.19. H a l v o r s o n M., C a m p b e l l J. L., S p r a g u e G. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1993. Vol. 17, N 2. P. 225–229.20. W h i t f i e l d J. B., M o s s D. W., N e a l e G. // Br. Med. J. 1973. Vol. 1. P. 316–318.21. S t i b l e r H., H u l t c r a n t z R. // Alcoholism. 1987. Vol. 11. P. 468–473.22. K a p u r A., W i l d G., M i l f o r d-W a r d A. // Brit. Med. J. 1989. Vol. 299. P. 427–431.23. S c h e l l e n b e r g F., B é n a r d J. Y., B o u r d i n C. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1989. Vol. 13. P. 605–610.24. K ä r k k ä i n e n P., P o i k o l a i n e n K., S a l a s p u r o M. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1990. Vol. 14. 25.

P. 187–189.B e h r e n s U. J., W o r n e r T. M., B r a l y L. F. // Alcoholism Clin. Exp. Res. 1988. Vol. 12. P. 427–432.26. N i l s s e n O., H u s e b y N. E., H о y e r G. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1992. Vol. 16. P. 82–86.27. B e l l i n i M., T u m i n o E., G i o r d a n i R. // Alcohol and Alcoholism. 1997. Vol. 32, N 3. P. 259–266. 28. К о л б В. Г., К а м ы ш н и к о в В. С. Справочник по клинической химии. Минск, 1982.29. I r v i n g M. G., H a l l i d a y J. W., P o w e l l L. W. // Alcoholism. 1988. Vol. 12. P. 7–13.30. M i h a s A., T a v a s s o l i M. // Am. J. Med. Sci. 1992. Vol. 303. P. 415–428.31. S k i n n e r H. A., H o l t S., S c h u l l e r R. // Ann. Intern. Med. 1983. Vol. 101. P. 847–851.32. C h i c k J., K r e i t m a n N., P l a n t M. // Lancet. 1981. Vol. 1. P. 1249–1251.33. B e h r e n s U. J., W o r n e r T. M., L i e b e r C. S. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1988. Vol. 12. P. 539–544.34. M i h a s A., T a v a s s o l i M. // Am. J. Med. Sci. 1992. Vol. 303. P. 415–428. 35. B o n t e W., S p r u n g R. // Proceedings of the International warkshop on congeners of alcoholic beverages. 36.

6–7 September, 1987. Düsseldorf, 1987. P. 154–159.I f f l a n d R., B a l l i ng M. P., B ö r c h G. // Blutalkohol. 1994. Vol. 31, N 5. P. 34–39.37. П р а н ь к о П. С., Л і о п а А. В. // Весцi АН Беларусi. Сер. бiял. навук. 1993. № 4. С. 45–48. 38. E r i k s o n S. P., K u l k a r n i A. B. // Science. 1963. Vol. 141. P. 639–640.39. G i l g T., M e y e r L., L i e b h a r d t E. // Blutalkohol. 1987. Vol. 24. P. 321–332.40. B o n t e W., K ü h n h o l z B., D i t t J. // Punishment and/or treatment for driving under the influence of alcohol 41.

and other drugs. Stockholm, 1985. P. 255–260.M a j c h r o w i c z E., M e n d e l s o h n J. H. // J. Pharmacol. Exp. Ther. 1971. Vol. 179. P. 293–300.42. R o i n e R. P., E r i k s s o n C. J. P., Y l i k a h r i R. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1989. Vol. 13. P. 172–175.43. B o n t e W., S p r u n g R. // Alcohol, Drugs and Traffic Safety. Vol. 86. Amsterdam, 1987. P. 509–512.44. C u s h m a n n P., B a r b o r i a k J. J., L i a o A. // Life Sci. 1982. Vol. 30. P. 1721–1724.45. R y b a c k R. S., E c k a r d t M. J., F e l s h e r B. // JAMA. 1982. Vol. 248, N 18. P. 2261–2265. 46. S t i b l e r H., B o r g S., B e c k m a n G. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1988. Vol. 12. P. 450–453.47. S t i b l e r H., B o r g J., J o u s t r a M. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1986. Vol. 10. P. 535–544.48. L a k s h m a n M. R., T s u t s u m i M. // Alcohol. 2001. Vol. 25. P. 171–172.49. L i n Ch.-Ch., P o t t e r J. J., M e z e y E. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1984. Vol. 8, N 6. P. 539–541.50. P o i k o l a i n e n K., P o d k l e t n o v a I., A l h o H. // Alcohol and Alcoholism. 2002. Vol. 37, No 6. 51.

P. 573–576.W a l t e r H., H e r t l i n g I., B e n d a N. // Alcohol. 2001. Vol. 25. P. 189–194.52. X i n Y., L a s k e r J. M., R o s m a n A. S. // Gastroenterology. 1991. Vol. 100. P. 812.53. X i n Y., L a s k e r J. M., R o s m a n A. S. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1991. Vol. 15. P. 814–821.54. N i l s s e n O., H u s e b y N. E., H ǿ y e r G. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1992. Vol. 16. P. 82–86.55. N y s t r ö m M., P e r ä s a l o J., S a l a s p u r o M. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1992. Vol. 16. P. 93–97.56. G o l d s e l P. A., W h i t f i e l d J. B., C o n i g r a v e K. M. // Alcohol and Alcoholism. 1995. Vol. 30. P. 61–66.57. C h a n A. W. K., L e o n g F. W., S c h a n l e y D. L. // Drug Alcohol Depend. 1989. Vol. 23. P. 13–18.58. S t i b l e r H., J a e k e n J., K r i s t i a n s s o n B. // Acta Paed. Scand. 1991. Suppl. 375. P. 21–31.59. H a r l i n A., M a r t e n s s o n O., B r a n d t R. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1994. Vol. 18, N 2. Аbstract 3.6.60. З а в о д н и к И. Б., С т е п у р о И. И., О с т р о в с к и й Ю. М. // Укр. биохим. журн. 1988. Т. 60, № 4. 61.

С. 51–57.G a p s t u r S. M., D e M a s t e r E. G., P o t t e r J. D. // Alcohol. 1992. Vol. 9, N 6. P. 563–569.62.



Беларуси

T u m a D. J, J e n e t t R. B., S o r r e l l M. F. // Ann. N. Y. Acad. Sci. 1987. Vol. 492. P. 277–286.63. T u m a D. J., N e w m a n M. R., D o n o h u e T. M., S o r r e l M. F. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1987. Vol. 11. 64.

P. 579–584.B a r a o n a E., D i P a d o v a C., T a b a s c o J. // Life Sci. 1987. Vol. 40. P. 253–258.65. E r i k s s o n C. J. P., M i z o i Y., F u k u n a g a T. // Anal. Biochem. 1982. Vol. 125. P. 259–263.66. P e t e r s o n Ch. M., J o v a n o v i c – P e t e r s o n L., S c h m i d – F o r m b y F. // Alcohol. 1988. Vol. 5. 67.

P. 371–374.L i n R. C., L u m e n g L., K e l l y T. // Biochemical and Social aspects of Alcohol and Alcoholism. Amsterdam, 1988. 68.

P. 541–544.N i e m e l a O., I s r a e l l Y. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1987. Vol. 11. P. 2–3.69. P e t e r s o n C. M., R o s s S. L., S c o t t B. K. // Alcoholism. 1990. Vol. 7. P. 289–293.70. W o r r a l S., D e J e r s e y J., N i c h o l l s R. // Dig. Dis. 1993. Vol. 11, N 4–5. P. 265–267.71. H u l t b e r g B., I s a k s s o n A., T i d e r g t r ö m G. // Clin. Chim. Acta. 1980. Vol. 105. P. 317–323.72. N y s t r ö m M., P e r ä s a l o I., S a l a s p u r o M. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1991. Vol. 15. P. 877–880.73. I s a k s s o n A., B l a n c h e C., H u l t b e r g B. // Enzyme. 1985. Vol. 33. P. 162–166. 74. K ä r k k ä I n e n P., Y o k o l a i n K., R o i n e R. // Drug Alcohol Depend. 1990. Vol. 25. P. 35–38.75. W e h r H., C z a r t o r y s k a B., G o r s k a D. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1991. Vol. 15, N 1. P. 13–15.76. S t o w e l l L., S t o w e l l A., G a r r e t t N. // Alcohol and Alcoholism. 1997. Vol. 32, N 6. P. 703–714.77. A g a r w a l D. P., T o b a r–R o j a s L., H a r a d a S. // Pharm. Biochem. Behav. 1983. Vol. 18. Suppl. 1. 78.

P. 89–95.H u s e b y N.-E., N i l s s e n O., K a n i t z R.-D. // Alcohol and Alcoholism. 1997. Vol. 32. P. 331–337.79. D a n n e c k e r J. P., S h a s k a n E., P h i l l i p s M. // Anal. Biochem. 1981. Vol. 114. P. 1–7.80. П р о н ь к о П. С., В е л и ч к о М. Г., М о р о з А. Р., Р у б а н о в и ч Н. Н. // Вопр. наркологии. 1993. № 2. 81.

С. 44–47.P r o n k o P. S., V e l i c h k o M. G., M o r o z A. R., R u b a n o v i c h N. N. // Alcohol and Alcoholism. 1997. 82.

Vol. 32, N 6. P. 761–768. K o v á ř J., M a c k e r l o v á M., B e r k a J. // Čas. Lek. Česk. 1983. Vol. 122, N 47. P. 1461–1465. 83. S k u r s k y L., K h a y r o l l a h A. // Drug. Alcohol Depend. 1980. Vol. 6. P. 187–190.84. S k u r s k y L., K o v a r J., S t a c h o v a M. // Anal. Biochem. 1979. Vol. 99. P. 65–71.85. П р о н ь к о П. С., К о р о л е в а Е. Г. // Актуальные проблемы наркологии: Материалы Всесоюз. науч. конф. 86.

молодых ученых и специалистов. Киев, 1986. С. 20.П р о н ь к о П. С., К о р о л е в а Е. Г. // Медико-биологические проблемы алкоголизма: Материалы. Всесоюз. 87.

науч. конф. Воронеж, 1987. М., 1988. С. 97–102. П р о н ь к о П. С., К о р о л е в а Е. Г. // Здравоохр. Белоруссии. 1988. № 5. С. 32–35.88. Т е й т е л ь б а у м А. Е., П р о н ь к о П. С., С а т а н о в с к а я В. И., О с т р о в с к и й Ю. М. // Вопр. мед. 89.

химии. 1993. № 1. С. 49–52.Я к о в ч е н к о В. Я., Ш и л о в В. И., К о с и н о в а Н. Р. // Вопр. наркологии. 1989. № 1. С. 12–15. 90. P r o n k o P. S., T s y r k u n o v V., B o g u t s k y M. et al. // Alcohol and Alcoholism. 1995. Vol. 30, N 4. 91.

P. 558.W u r s t F. M., S k i p p e r G. E., W e i n m a n n W. // Addiction. 2003. Vol. 98. Suppl. 2. P. 51–61.92. W u r s t F. M.., W i e s b e c k G. A., M e t z g e r J. W. et al. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 2004. Vol. 28. 93.

P. 1220–1228.V a r g a A., M o l l e r K., H a n s o n P. et al. // New and Upcoming Markers of Alcohol Consumption. Darmstadt, 94.

2001. P. 75–92.W u r s t F. M., V o g e l R., J a c h a u K. et al. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 2003. Vol. 27. P. 471–476.95. W u r s t F. M., A l e x c o n S., W o l f e r s d o r f M. et al. // Alcohol and Alcoholism. 2004. Vol. 39. P. 33–38.96. D i c z f a l u s y M. A., v o n W a c h e n f e l d M., I l o l m b e r g I. et al. // New and Upcoming Markers of Alcohol 97.

Consumption. Darmstadt, 2002. P. 17–34.D r e s e n S., W e i n m a n n W., W u r s t F. M. // J. Am. Soc. Mass Spectrometry. 2004. Vol. 15. P. 1644–1648.98. H e l a n d e r A., B e c k O. // Clin. Chem. 2004. Vol. 5. P. 936–937.99.

W e i n m a n n W., S c h a e f e r P., T h i e r a u f A. et al. // J. Am. Soc. Mass Spectrometry. 2004. Vol. 15. 100. P. 188–193.

V e s t e r m a r k A., B o s t r o m I. I. // Exp. Cell Res. 1959. Vol. 18. P. 174–177.101. W u r s t F. M., T a b a k o f f B., A l l i n g Ch. et al. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 2005. Vol. 29, N 7. P. 1268–1275.102. W u r s t F. M., W i e s b e c k G. A., D u e r s l e t e r K. et al. // Alcohol and Alcoholism. 2007. Vol. 42. Suppl. 1. 103.

P. i3.Y e g l e s M. // Alcohol and Alcoholism. 2007. Vol. 42. Suppl. 1. P. i3.104. C h e n J., C o n i g r a v e K. M., M a c a s k i l l P. et al. // Alcohol and Alcoholism. 2003. Vol. 38. P. 574–582.105. C o n i g r a v e K. M., D e g e n h a r d t L. J., W h i t f i e l d J. B. et al. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 2002. Vol. 26. 106.

P. 332–339.H e l a n d e r A. // Alcohol and Alcoholism. 2007. Vol. 42. Suppl. 1. P. i13–i14.107.

115

T u m a D. J, J e n e t t R. B., S o r r e l l M. F. // Ann. N. Y. Acad. Sci. 1987. Vol. 492. P. 277–286.63. T u m a D. J., N e w m a n M. R., D o n o h u e T. M., S o r r e l M. F. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1987. Vol. 11. 64.

P. 579–584.B a r a o n a E., D i P a d o v a C., T a b a s c o J. // Life Sci. 1987. Vol. 40. P. 253–258.65. E r i k s s o n C. J. P., M i z o i Y., F u k u n a g a T. // Anal. Biochem. 1982. Vol. 125. P. 259–263.66. P e t e r s o n Ch. M., J o v a n o v i c – P e t e r s o n L., S c h m i d – F o r m b y F. // Alcohol. 1988. Vol. 5. 67.

P. 371–374.L i n R. C., L u m e n g L., K e l l y T. // Biochemical and Social aspects of Alcohol and Alcoholism. Amsterdam, 1988. 68.

P. 541–544.N i e m e l a O., I s r a e l l Y. // Alcoholism: Clin. Exp. Res. 1987. Vol. 11. P. 2–3.69. P e t e r s o n C. M., R o s s S. L., S c o t t B. K. // Alcoholism. 1990. Vol. 7. P. 289–293.70. W o r r a l S., D e J e r s e y J., N i c h o l l s R. // Dig. Dis. 1993. Vol. 11, N 4–5. P. 265–267.71. H u l t b e r g B., I s a k s s o n A., T i d e r g t r ö m G. // Clin. Chim. Acta. 1980. Vol. 105. P. 317–323.72. N y s t r ö m M., P e r ä s a l o I., S a l a s p u r o M. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1991. Vol. 15. P. 877–880.73. I s a k s s o n A., B l a n c h e C., H u l t b e r g B. // Enzyme. 1985. Vol. 33. P. 162–166. 74. K ä r k k ä I n e n P., Y o k o l a i n K., R o i n e R. // Drug Alcohol Depend. 1990. Vol. 25. P. 35–38.75. W e h r H., C z a r t o r y s k a B., G o r s k a D. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 1991. Vol. 15, N 1. P. 13–15.76. S t o w e l l L., S t o w e l l A., G a r r e t t N. // Alcohol and Alcoholism. 1997. Vol. 32, N 6. P. 703–714.77. A g a r w a l D. P., T o b a r–R o j a s L., H a r a d a S. // Pharm. Biochem. Behav. 1983. Vol. 18. Suppl. 1. 78.

P. 89–95.H u s e b y N.-E., N i l s s e n O., K a n i t z R.-D. // Alcohol and Alcoholism. 1997. Vol. 32. P. 331–337.79. D a n n e c k e r J. P., S h a s k a n E., P h i l l i p s M. // Anal. Biochem. 1981. Vol. 114. P. 1–7.80. П р о н ь к о П. С., В е л и ч к о М. Г., М о р о з А. Р., Р у б а н о в и ч Н. Н. // Вопр. наркологии. 1993. № 2. 81.

С. 44–47.P r o n k o P. S., V e l i c h k o M. G., M o r o z A. R., R u b a n o v i c h N. N. // Alcohol and Alcoholism. 1997. 82.

Vol. 32, N 6. P. 761–768. K o v á ř J., M a c k e r l o v á M., B e r k a J. // Čas. Lek. Česk. 1983. Vol. 122, N 47. P. 1461–1465. 83. S k u r s k y L., K h a y r o l l a h A. // Drug. Alcohol Depend. 1980. Vol. 6. P. 187–190.84. S k u r s k y L., K o v a r J., S t a c h o v a M. // Anal. Biochem. 1979. Vol. 99. P. 65–71.85. П р о н ь к о П. С., К о р о л е в а Е. Г. // Актуальные проблемы наркологии: Материалы Всесоюз. науч. конф. 86.

молодых ученых и специалистов. Киев, 1986. С. 20.П р о н ь к о П. С., К о р о л е в а Е. Г. // Медико-биологические проблемы алкоголизма: Материалы. Всесоюз. 87.

науч. конф. Воронеж, 1987. М., 1988. С. 97–102. П р о н ь к о П. С., К о р о л е в а Е. Г. // Здравоохр. Белоруссии. 1988. № 5. С. 32–35.88. Т е й т е л ь б а у м А. Е., П р о н ь к о П. С., С а т а н о в с к а я В. И., О с т р о в с к и й Ю. М. // Вопр. мед. 89.

химии. 1993. № 1. С. 49–52.Я к о в ч е н к о В. Я., Ш и л о в В. И., К о с и н о в а Н. Р. // Вопр. наркологии. 1989. № 1. С. 12–15. 90. P r o n k o P. S., T s y r k u n o v V., B o g u t s k y M. et al. // Alcohol and Alcoholism. 1995. Vol. 30, N 4. 91.

P. 558.W u r s t F. M., S k i p p e r G. E., W e i n m a n n W. // Addiction. 2003. Vol. 98. Suppl. 2. P. 51–61.92. W u r s t F. M.., W i e s b e c k G. A., M e t z g e r J. W. et al. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 2004. Vol. 28. 93.

P. 1220–1228.V a r g a A., M o l l e r K., H a n s o n P. et al. // New and Upcoming Markers of Alcohol Consumption. Darmstadt, 94.

2001. P. 75–92.W u r s t F. M., V o g e l R., J a c h a u K. et al. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 2003. Vol. 27. P. 471–476.95. W u r s t F. M., A l e x c o n S., W o l f e r s d o r f M. et al. // Alcohol and Alcoholism. 2004. Vol. 39. P. 33–38.96. D i c z f a l u s y M. A., v o n W a c h e n f e l d M., I l o l m b e r g I. et al. // New and Upcoming Markers of Alcohol 97.

Consumption. Darmstadt, 2002. P. 17–34.D r e s e n S., W e i n m a n n W., W u r s t F. M. // J. Am. Soc. Mass Spectrometry. 2004. Vol. 15. P. 1644–1648.98. H e l a n d e r A., B e c k O. // Clin. Chem. 2004. Vol. 5. P. 936–937.99.

W e i n m a n n W., S c h a e f e r P., T h i e r a u f A. et al. // J. Am. Soc. Mass Spectrometry. 2004. Vol. 15. 100. P. 188–193.

V e s t e r m a r k A., B o s t r o m I. I. // Exp. Cell Res. 1959. Vol. 18. P. 174–177.101. W u r s t F. M., T a b a k o f f B., A l l i n g Ch. et al. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 2005. Vol. 29, N 7. P. 1268–1275.102. W u r s t F. M., W i e s b e c k G. A., D u e r s l e t e r K. et al. // Alcohol and Alcoholism. 2007. Vol. 42. Suppl. 1. 103.

P. i3.Y e g l e s M. // Alcohol and Alcoholism. 2007. Vol. 42. Suppl. 1. P. i3.104. C h e n J., C o n i g r a v e K. M., M a c a s k i l l P. et al. // Alcohol and Alcoholism. 2003. Vol. 38. P. 574–582.105. C o n i g r a v e K. M., D e g e n h a r d t L. J., W h i t f i e l d J. B. et al. // Alcohol. Clin. Exp. Res. 2002. Vol. 26. 106.

P. 332–339.H e l a n d e r A. // Alcohol and Alcoholism. 2007. Vol. 42. Suppl. 1. P. i13–i14.107.

115



Беларуси

P. S. PRONKO

BIOMARKERS IN DIAGNOSIS OF ALCOHOLISM

State Research and Innovation Сenter “Institute of Pharmacology and Biochemistry of NAS of Belarus”, Grodno

Summary

A review is given of the biological markers used in laboratory diagnosis of alcohol abuse as well as of the novel tests, whose diagnostic value is still under study. A wide range of biomarkers of a hazardous level of alcohol use is presently available. Each of them has certain advantages and disadvantages. Optimal use of these diagnostic tests requires knowledge of the peculiarity of each of them. We have shown that the activities of the blood serum enzyme alcohol dehydrogenase (ADH) and its pyrazol-insen-sitive form (PI-ADH) is a more sensitive and informative test for chronic alcohol abuse than transaminase activities. Since the ADH activity is decreased during treatment, it can be used to control the process. The sensitivity and specificity of ADH and PI-ADH are enhanced during its combined application with a concentration of carbohydrate-deficient transferrin. To identify the initial stages of alcohol abuse, a combined use of the Mm-MAST questionnaire and the laboratory markers studied might be ex-pedient. Methods for optimization of carbohydrate-deficient blood serum transferrin measurement are actively developed: this marker is more specific than traditional tests. Target-oriented use of novel and known alcohol abuse markers will contribute to detection of disorders related to alcohol use, increasing the efficacy of treatment of alcohol-dependent patients, enhancing traf-fic safety, detection of secret alcohol abuse and evaluation of the programs for treatment and prevention of alcohol abuse. It has been found that a combined use of laboratory tests with questionnaires and self-reports on the amount of alcohol consumed will significantly improve the efficacy of diagnosis and treatment. It is expected that direct ethanol metabolites (ethyl sulphate, ethyl glucoronide, fatty acid ethyl esters) will find application in public health, forensic medicine, psychiatry as well as be used by public security bodies as more objective methods to document alcohol abuse.

P. S. PRONKO

BIOMARKERS IN DIAGNOSIS OF ALCOHOLISM

State Research and Innovation Сenter “Institute of Pharmacology and Biochemistry of NAS of Belarus”, Grodno

Summary

A review is given of the biological markers used in laboratory diagnosis of alcohol abuse as well as of the novel tests, whose diagnostic value is still under study. A wide range of biomarkers of a hazardous level of alcohol use is presently available. Each of them has certain advantages and disadvantages. Optimal use of these diagnostic tests requires knowledge of the peculiarity of each of them. We have shown that the activities of the blood serum enzyme alcohol dehydrogenase (ADH) and its pyrazol-insen-sitive form (PI-ADH) is a more sensitive and informative test for chronic alcohol abuse than transaminase activities. Since the ADH activity is decreased during treatment, it can be used to control the process. The sensitivity and specificity of ADH and PI-ADH are enhanced during its combined application with a concentration of carbohydrate-deficient transferrin. To identify the initial stages of alcohol abuse, a combined use of the Mm-MAST questionnaire and the laboratory markers studied might be ex-pedient. Methods for optimization of carbohydrate-deficient blood serum transferrin measurement are actively developed: this marker is more specific than traditional tests. Target-oriented use of novel and known alcohol abuse markers will contribute to detection of disorders related to alcohol use, increasing the efficacy of treatment of alcohol-dependent patients, enhancing traf-fic safety, detection of secret alcohol abuse and evaluation of the programs for treatment and prevention of alcohol abuse. It has been found that a combined use of laboratory tests with questionnaires and self-reports on the amount of alcohol consumed will significantly improve the efficacy of diagnosis and treatment. It is expected that direct ethanol metabolites (ethyl sulphate, ethyl glucoronide, fatty acid ethyl esters) will find application in public health, forensic medicine, psychiatry as well as be used by public security bodies as more objective methods to document alcohol abuse.



Беларуси

117


УДК 616-006.6:615.849(476)

Н. А. АРТЕМОВА, И. И. МИНАЙЛО, И. Г. ТАРУТИН, О. И. ВОРОБЕЙЧИКОВА

ПРОГРАММА ГАРАНТИИ КАЧЕСТВА ЛУЧЕВОЙ ТЕРАПИИ – ОСНОВА ЗАщИТЫ ПАЦИЕНТОВ ПРИ ЛЕЧЕНИИ

ОНКОЛОГИЧЕСКИХ ЗАБОЛЕВАНИЙ

Республиканский научно-практический центр онкологии и медицинской радиологии им. Н. Н. Александрова, Минск, Беларусь

(Поступила в редакцию 10.07.2008 г.)

Изучение состояния медицинской помощи в развитых индустриальных странах показывает, что почти 70% всех онкологических больных получают лучевую терапию либо в виде основно-го, или адъювантного, метода лечения, либо в виде паллиативной терапии [1–3].

Лучевая терапия злокачественных новообразований отличается от других видов медицин-ского облучения высокими поглощенными дозами, способными вызвать у пациентов как стоха-стические, так и детерминированные эффекты – лучевые реакции и осложнения со стороны нор-мальных тканей.

Появившиеся в последние годы международные и национальные нормативные документы в области радиационной безопасности обращают серьезное внимание на необходимость обеспе-чения защиты пациентов при медицинском облучении [4–7].

Однако в отличие от диагностического облучения в лучевой терапии снижение дозы недо-пустимо, поскольку именно высокие дозы позволяют достичь канцерицидного эффекта в опухо-левом очаге или мишени. Поэтому главным требованием к радиационной защите пациентов яв-ляется максимально точное подведение канцерицидной дозы на заданный объем опухолевого поражения и снижение дозовой нагрузки на нормальные органы и ткани, окружающие мишень. Для обеспечения защиты пациентов при медицинском облучении во многих странах в послед-ние годы разрабатываются программы гарантии качества лучевой терапии [8].

Гарантия качества лучевой терапии – это комплексная программа по соблюдению физико-технических, дозиметрических, клинических нормативов и проведению кадровых и организаци-онных мероприятий. Программа охватывает весь процесс лучевого лечения больных, включая контроль качества оборудования, контроль качества отпуска дозы пациентам, контроль процес-са сопровождения пациента через отделение лучевой терапии. Кроме того, она предусматривает обеспечение специалистов руководствами по ее практической реализации, позволяющими опре-делять критерии качества по доставке дозы с точки зрения высоких технических требований для такого лечения [9].

При разработке программы гарантии качества лучевой терапии крайне важна стандартиза-ция всех составляющих процесса облучения. Стандарты, являясь эталоном в оценке медицин-ских технологий, обеспечивают новый подход к созданию комплексных систем управления ка-чеством медицинской помощи с ориентацией на оказание каждому пациенту такого объема диаг- ностической и терапевтической помощи, который привел бы к оптимальным результатам.

При проведении онкологическим больным лучевой терапии стандартизация предусматрива-ет разработку стандартных методов диагностики и лечения больных, оснащение медицинских учреждений необходимым оборудованием, распределение потоков больных для лечения в зави-симости от имеющегося оборудования и обеспечение контроля качества его работы.

117


УДК 616-006.6:615.849(476)

Н. А. АРТЕМОВА, И. И. МИНАЙЛО, И. Г. ТАРУТИН, О. И. ВОРОБЕЙЧИКОВА

ПРОГРАММА ГАРАНТИИ КАЧЕСТВА ЛУЧЕВОЙ ТЕРАПИИ – ОСНОВА ЗАщИТЫ ПАЦИЕНТОВ ПРИ ЛЕЧЕНИИ

ОНКОЛОГИЧЕСКИХ ЗАБОЛЕВАНИЙ

Республиканский научно-практический центр онкологии и медицинской радиологии им. Н. Н. Александрова, Минск, Беларусь

(Поступила в редакцию 10.07.2008 г.)

Изучение состояния медицинской помощи в развитых индустриальных странах показывает, что почти 70% всех онкологических больных получают лучевую терапию либо в виде основно-го, или адъювантного, метода лечения, либо в виде паллиативной терапии [1–3].

Лучевая терапия злокачественных новообразований отличается от других видов медицин-ского облучения высокими поглощенными дозами, способными вызвать у пациентов как стоха-стические, так и детерминированные эффекты – лучевые реакции и осложнения со стороны нор-мальных тканей.

Появившиеся в последние годы международные и национальные нормативные документы в области радиационной безопасности обращают серьезное внимание на необходимость обеспе-чения защиты пациентов при медицинском облучении [4–7].

Однако в отличие от диагностического облучения в лучевой терапии снижение дозы недо-пустимо, поскольку именно высокие дозы позволяют достичь канцерицидного эффекта в опухо-левом очаге или мишени. Поэтому главным требованием к радиационной защите пациентов яв-ляется максимально точное подведение канцерицидной дозы на заданный объем опухолевого поражения и снижение дозовой нагрузки на нормальные органы и ткани, окружающие мишень. Для обеспечения защиты пациентов при медицинском облучении во многих странах в послед-ние годы разрабатываются программы гарантии качества лучевой терапии [8].

Гарантия качества лучевой терапии – это комплексная программа по соблюдению физико-технических, дозиметрических, клинических нормативов и проведению кадровых и организаци-онных мероприятий. Программа охватывает весь процесс лучевого лечения больных, включая контроль качества оборудования, контроль качества отпуска дозы пациентам, контроль процес-са сопровождения пациента через отделение лучевой терапии. Кроме того, она предусматривает обеспечение специалистов руководствами по ее практической реализации, позволяющими опре-делять критерии качества по доставке дозы с точки зрения высоких технических требований для такого лечения [9].

При разработке программы гарантии качества лучевой терапии крайне важна стандартиза-ция всех составляющих процесса облучения. Стандарты, являясь эталоном в оценке медицин-ских технологий, обеспечивают новый подход к созданию комплексных систем управления ка-чеством медицинской помощи с ориентацией на оказание каждому пациенту такого объема диаг- ностической и терапевтической помощи, который привел бы к оптимальным результатам.

При проведении онкологическим больным лучевой терапии стандартизация предусматрива-ет разработку стандартных методов диагностики и лечения больных, оснащение медицинских учреждений необходимым оборудованием, распределение потоков больных для лечения в зави-симости от имеющегося оборудования и обеспечение контроля качества его работы.



Беларуси

118

Клинический уровень стандартизации – это минимальные клинические рекомендации и ал-горитмы лечения больных злокачественными опухолями, на основе которых определяются по-казания к лучевой терапии.

Технологический стандарт включает в себя стандартизованные, в зависимости от нозологии, распространенности, морфологической структуры опухоли, методики лучевой терапии, в том числе планируемый объем мишени, особенности укладки и фиксации, суммарные дозы в мише-ни и критических органах, рекомендуемые зоны облучения.

Стандартизации подлежат и другие параметры работы радиологического отделения, такие как радиационная безопасность, качество работы диагностического и лечебного оборудования и др.

В ГУ «Республиканский научно-практический центр онкологии и медицинской радиологии им. Н. Н. Александрова» на основе анализа существующих протоколов и рекомендаций между-народных организаций, а также с учетом нормативных документов Беларуси и собственного клинического опыта разработана программа гарантии качества лучевой терапии.

Программа состоит из трех разделов: административной части, физико-технической и кли-нической.

Административная часть программы гарантии качества лучевой терапии предусматри-вает: получение лицензий; получение свидетель ств о регистрации оборудования; утверждение штатов клинического и техничес кого персонала; распределение обязанностей работающего кли-нического и технического персонала; повышение квалификации персонала; утверждение поряд-ка подачи заявок на ремонт имеющегося и закупку нового оборудования для лучевой терапии; разработку программы внутри отделенческой учебы; организацию научных производ ственных совещаний, ведение документации и т. д.

Большое значение имеет квалификация и ответственность персонала, участвующего в про-ведении лечения, так как назначать пациенту лучевую терапию может только подготовленный радиационный онколог, проходящий регулярное обучение и имеющий право назначения данных процедур. Такой специалист должен рассчитать эффективность, пользу и риск как облучения, так и альтернативных технологий, например химиотерапии или операции.

Во избежание ошибок в проведении лучевой терапии необходимо четкое оформление доку-ментации на всех этапах. Это позволит при последующем наблюдении за больным оценить эф-фективность лечения, а при необходимости выявить причины его неэффективности или возник-новения осложнений. Анализ полученных данных позволит внести необходимые коррективы в процесс лучевого лечения и обеспечит высокое качество его проведения.

Физико-техническая часть программы гарантии качества лучевой терапии. В лучевой терапии гарантия качества распространяется на все стадии и составляющие технологического процесса. Обеспечение гарантии качества лечения больных начинается еще на этапе ввода в экс-плуатацию и проверки стабильности работы всей диагностической и лечебной аппаратуры для лучевой терапии. Здесь большую роль играют исправность дозиметрических устройств и пра-вильная интерпретация измеряемых величин. В дальнейшем в процессе работы проводится систематический контроль качества работы данного оборудования.

В рамках программы разработаны стандарты по контролю качества работы диагностическо-го и лечебного оборудования, используемого в процессе лучевого лечения, которые утверждены Минздравом Республики Беларусь:

«Протокол контроля качества работы рентгеновских компьютерных томографов».1. «Контроль качества работы рентгеновских симуляторов для лучевой терапии».2. «Контроль качества компьютерных систем планирования дистанционного облучения».3. «Контроль качества дозиметрического оборудования, применяемого для обеспечения лу-4.

чевой терапии». «Контроль качества гамма-терапевтических аппаратов для дистанционного облучения».5. «Контроль качества медицинских ускорителей электронов». 6. «Контроль качества оборудования для контактной лучевой терапии» [10–14].7.

118

Клинический уровень стандартизации – это минимальные клинические рекомендации и ал-горитмы лечения больных злокачественными опухолями, на основе которых определяются по-казания к лучевой терапии.

Технологический стандарт включает в себя стандартизованные, в зависимости от нозологии, распространенности, морфологической структуры опухоли, методики лучевой терапии, в том числе планируемый объем мишени, особенности укладки и фиксации, суммарные дозы в мише-ни и критических органах, рекомендуемые зоны облучения.

Стандартизации подлежат и другие параметры работы радиологического отделения, такие как радиационная безопасность, качество работы диагностического и лечебного оборудования и др.

В ГУ «Республиканский научно-практический центр онкологии и медицинской радиологии им. Н. Н. Александрова» на основе анализа существующих протоколов и рекомендаций между-народных организаций, а также с учетом нормативных документов Беларуси и собственного клинического опыта разработана программа гарантии качества лучевой терапии.

Программа состоит из трех разделов: административной части, физико-технической и кли-нической.

Административная часть программы гарантии качества лучевой терапии предусматри-вает: получение лицензий; получение свидетель ств о регистрации оборудования; утверждение штатов клинического и техничес кого персонала; распределение обязанностей работающего кли-нического и технического персонала; повышение квалификации персонала; утверждение поряд-ка подачи заявок на ремонт имеющегося и закупку нового оборудования для лучевой терапии; разработку программы внутри отделенческой учебы; организацию научных производ ственных совещаний, ведение документации и т. д.

Большое значение имеет квалификация и ответственность персонала, участвующего в про-ведении лечения, так как назначать пациенту лучевую терапию может только подготовленный радиационный онколог, проходящий регулярное обучение и имеющий право назначения данных процедур. Такой специалист должен рассчитать эффективность, пользу и риск как облучения, так и альтернативных технологий, например химиотерапии или операции.

Во избежание ошибок в проведении лучевой терапии необходимо четкое оформление доку-ментации на всех этапах. Это позволит при последующем наблюдении за больным оценить эф-фективность лечения, а при необходимости выявить причины его неэффективности или возник-новения осложнений. Анализ полученных данных позволит внести необходимые коррективы в процесс лучевого лечения и обеспечит высокое качество его проведения.

Физико-техническая часть программы гарантии качества лучевой терапии. В лучевой терапии гарантия качества распространяется на все стадии и составляющие технологического процесса. Обеспечение гарантии качества лечения больных начинается еще на этапе ввода в экс-плуатацию и проверки стабильности работы всей диагностической и лечебной аппаратуры для лучевой терапии. Здесь большую роль играют исправность дозиметрических устройств и пра-вильная интерпретация измеряемых величин. В дальнейшем в процессе работы проводится систематический контроль качества работы данного оборудования.

В рамках программы разработаны стандарты по контролю качества работы диагностическо-го и лечебного оборудования, используемого в процессе лучевого лечения, которые утверждены Минздравом Республики Беларусь:

«Протокол контроля качества работы рентгеновских компьютерных томографов».1. «Контроль качества работы рентгеновских симуляторов для лучевой терапии».2. «Контроль качества компьютерных систем планирования дистанционного облучения».3. «Контроль качества дозиметрического оборудования, применяемого для обеспечения лу-4.

чевой терапии». «Контроль качества гамма-терапевтических аппаратов для дистанционного облучения».5. «Контроль качества медицинских ускорителей электронов». 6. «Контроль качества оборудования для контактной лучевой терапии» [10–14].7.



Беларуси

119

Использование во всех онкологических учреждениях республики вышеперечисленных про-токолов контроля качества работы оборудования для лучевой терапии позволяет обеспечить вы-сокую точность подведения запланированной дозы лучевого воздействия к зоне опухолевого по-ражения. Аудит, проведенный экспертами МАГАТЭ, показал, что на лучевых установках респу-блики отклонения подводимых доз лучевого воздействия от заданных не превышают предельно допустимых значений.

Клиническая часть программы гарантии качества лучевой терапии. По определению ВОЗ, клинический аспект гарантии качества лучевой терапии – это все те процедуры, которые обеспечивают последовательность выполнения медицинских назначений и безопасное их про-ведение. Это касается дозы, подводимой к объему облучения (мишени), сведения к минимуму дозы облучения нормальной ткани, минимального облучения персонала и адекватного наблюде-ния за больным.

После постановки больному диагноза и принятия решения о проведении лучевого лечения выбирается наиболее приемлемый вариант терапии, который учитывает особенности конкрет-ного пациента.

В результате проведенных исследований разработаны стандартизованные методики лечения больных с опухолями различных локализаций, позволяющие повысить эффективность лечения и снизить лучевые нагрузки на здоровые ткани. Данные методики разработаны для каждой ло-кализации опухолевого процесса и утверждены приказом Минздрава для использования в онко-логических учреждениях Республики Беларусь [15, 16]. Разработаны также стандартные проце-дуры и методики предлучевой подготовки больных, позволяющие повысить эффективность лу-чевого лечения за счет уменьшения лучевой нагрузки на здоровые ткани и органы пациентов [17–20].

Данная программа соответствует международным требованиям о том, что лечение должно проводиться по утвержденным стандартам [3]. Ее исполнение позволит оказывать медицинскую помощь онкологическим больным республики во всех специализированных онкологических учреждениях на высоком уровне, что будет способствовать повышению качества оказания меди-цинской помощи.


Г о л д о б е н к о Г. В., К а н а е в С. В. // Вопр. онкол. 1997. № 5. С. 481–487.1. D e V i t a V. T., H e l l m a n S., R o s e n b e r g S. A. Cancer Principles & Practice of Oncology. 62. th ed.

Philadelphia, 2001.P e r e z C. A., L u t h e r W. B. Principles and Practice of Radiation Oncology. 3rd ed. Philadelphia, 1998.3. Нормы радиационной безопасности НРБ-2000 / ГН 2.6.1.8 – 127 – 2000. М-во здравоохранения Респ. Беларусь. 4.

Минск, 2000. Нормы радиационной безопасности НРБ-99 / СП 2.6.1.758–99. Минздрав Рос. Федерации. М., 1999. 5. О радиационной безопасности населения: Закон Респ. Беларусь от 5 янв. 1998 г. № 122–3.6. International Basic Safety Standards for Protection against Ionizing Radiation and for Safety of Radiation Sources // 7.

IAEA. Safety Series. 1996. N 115.Quality Assurance in Radiotherapy: Proceed. of a Joint IAEA-ISRO Working Meeting on National Programmes, 1995 8.

(IAEA-TECDOC-989). Vienna, 1997. P o t t e r s L. [et al.] // Int. J. Radiat. Oncol. Biol. Phys. 2004. Vol. 60, N 4. P. 1026–1032.9. Т а р у т и н И. Г. [и др.] Контроль качества гамма-терапевтических аппаратов для дистанционного облуче-10.

ния: инструкция по применению. Минск, 2003.Т а р у т и н И. Г., С т р а х А. Г. Контроль качества компьютерных систем планирования дистанционного 11.

облучения: инструкция по применению. Минск, 2003. Т а р у т и н И. Г., С т р а х А. Г., Г а ц к е в и ч Г. В. Контроль качества медицинских ускорителей электро-12.

нов: инструкция по применению. Минск, 2003.Т а р у т и н И. Г., С т р а х А. Г., Г а ц к е в и ч Г. В. Контроль качества работы рентгеновских симуляторов 13.

для лучевой терапии: инструкция по применению. Минск, 2005.Т а р у т и н И. Г., Х о р у ж и к С. А., Ч и ж Г. В. Протокол контроля качества работы рентгеновских ком-14.

пьютерных томографов: инструкция по применению. Минск, 2006.Алгоритмы диагностики и лечения больных злокачественными новообразованиями / Под ред. И. В. Залуц-15.

кого, Э. А. Жаврида. Минск, 2007.

119

Использование во всех онкологических учреждениях республики вышеперечисленных про-токолов контроля качества работы оборудования для лучевой терапии позволяет обеспечить вы-сокую точность подведения запланированной дозы лучевого воздействия к зоне опухолевого по-ражения. Аудит, проведенный экспертами МАГАТЭ, показал, что на лучевых установках респу-блики отклонения подводимых доз лучевого воздействия от заданных не превышают предельно допустимых значений.

Клиническая часть программы гарантии качества лучевой терапии. По определению ВОЗ, клинический аспект гарантии качества лучевой терапии – это все те процедуры, которые обеспечивают последовательность выполнения медицинских назначений и безопасное их про-ведение. Это касается дозы, подводимой к объему облучения (мишени), сведения к минимуму дозы облучения нормальной ткани, минимального облучения персонала и адекватного наблюде-ния за больным.

После постановки больному диагноза и принятия решения о проведении лучевого лечения выбирается наиболее приемлемый вариант терапии, который учитывает особенности конкрет-ного пациента.

В результате проведенных исследований разработаны стандартизованные методики лечения больных с опухолями различных локализаций, позволяющие повысить эффективность лечения и снизить лучевые нагрузки на здоровые ткани. Данные методики разработаны для каждой ло-кализации опухолевого процесса и утверждены приказом Минздрава для использования в онко-логических учреждениях Республики Беларусь [15, 16]. Разработаны также стандартные проце-дуры и методики предлучевой подготовки больных, позволяющие повысить эффективность лу-чевого лечения за счет уменьшения лучевой нагрузки на здоровые ткани и органы пациентов [17–20].

Данная программа соответствует международным требованиям о том, что лечение должно проводиться по утвержденным стандартам [3]. Ее исполнение позволит оказывать медицинскую помощь онкологическим больным республики во всех специализированных онкологических учреждениях на высоком уровне, что будет способствовать повышению качества оказания меди-цинской помощи.


Г о л д о б е н к о Г. В., К а н а е в С. В. // Вопр. онкол. 1997. № 5. С. 481–487.1. D e V i t a V. T., H e l l m a n S., R o s e n b e r g S. A. Cancer Principles & Practice of Oncology. 62. th ed.

Philadelphia, 2001.P e r e z C. A., L u t h e r W. B. Principles and Practice of Radiation Oncology. 3rd ed. Philadelphia, 1998.3. Нормы радиационной безопасности НРБ-2000 / ГН 2.6.1.8 – 127 – 2000. М-во здравоохранения Респ. Беларусь. 4.

Минск, 2000. Нормы радиационной безопасности НРБ-99 / СП 2.6.1.758–99. Минздрав Рос. Федерации. М., 1999. 5. О радиационной безопасности населения: Закон Респ. Беларусь от 5 янв. 1998 г. № 122–3.6. International Basic Safety Standards for Protection against Ionizing Radiation and for Safety of Radiation Sources // 7.

IAEA. Safety Series. 1996. N 115.Quality Assurance in Radiotherapy: Proceed. of a Joint IAEA-ISRO Working Meeting on National Programmes, 1995 8.

(IAEA-TECDOC-989). Vienna, 1997. P o t t e r s L. [et al.] // Int. J. Radiat. Oncol. Biol. Phys. 2004. Vol. 60, N 4. P. 1026–1032.9. Т а р у т и н И. Г. [и др.] Контроль качества гамма-терапевтических аппаратов для дистанционного облуче-10.

ния: инструкция по применению. Минск, 2003.Т а р у т и н И. Г., С т р а х А. Г. Контроль качества компьютерных систем планирования дистанционного 11.

облучения: инструкция по применению. Минск, 2003. Т а р у т и н И. Г., С т р а х А. Г., Г а ц к е в и ч Г. В. Контроль качества медицинских ускорителей электро-12.

нов: инструкция по применению. Минск, 2003.Т а р у т и н И. Г., С т р а х А. Г., Г а ц к е в и ч Г. В. Контроль качества работы рентгеновских симуляторов 13.

для лучевой терапии: инструкция по применению. Минск, 2005.Т а р у т и н И. Г., Х о р у ж и к С. А., Ч и ж Г. В. Протокол контроля качества работы рентгеновских ком-14.

пьютерных томографов: инструкция по применению. Минск, 2006.Алгоритмы диагностики и лечения больных злокачественными новообразованиями / Под ред. И. В. Залуц-15.

кого, Э. А. Жаврида. Минск, 2007.



Беларуси

А р т е м о в а Н. А. [и др.]. Методика динамического фракционирования лучевой терапии с использованием 16. дневного дробления дозы у онкологических больных: инструкция по применению. Минск, 2007.

А р т е м о в а Н. А., М и н а й л о И. И. // Физико-технические проблемы гарантии качества лучевой тера-17. пии: материалы науч. конф. Обнинск, 2006. С. 18–19.

А р т е м о в а Н. А. [и др.] // Мед. новости. 2005. № 11. С. 5–10.18. А р т е м о в а Н. А. [и др.] // Мед. панорама. 2007. № 12. С. 13–16.19. А р т е м о в а Н. А. [и др.]. Предлучевая подготовка с использованием объемного планирования: инструкция 20.

по применению. Минск, 2005.

N. A. ARTEMOVA, I. I. MINAILO, I. G. TARUTIN, O. I. VOROBEICHIKOVA

PROGRAMME OF RADIOTHERAPY qUALITY ASSURANCE IS A BASIS FOR PATIENT PROTECTION IN CANCER TREATMENT

N. N. Alexandrov National Cancer Center of Belarus, Minsk

Summary

A programme of radiotherapy quality assurance has been developed, in the framework of which standards for monitoring the quality of operation of diagnosis and treatment facilities used in the course of radiation treatment, as well as standardized procedures and techniques of radiation pre-treatment and treatment for each tumour site have been devised, with subsequent approval by the Belarusian Public Health Ministry, enabling to enhance the treatment efficacy and to decrease the radiation burden on the normal tissues. The employment of the programme in all cancer institutions of Belarus will ensure high-level medical care for the patients.

А р т е м о в а Н. А. [и др.]. Методика динамического фракционирования лучевой терапии с использованием 16. дневного дробления дозы у онкологических больных: инструкция по применению. Минск, 2007.

А р т е м о в а Н. А., М и н а й л о И. И. // Физико-технические проблемы гарантии качества лучевой тера-17. пии: материалы науч. конф. Обнинск, 2006. С. 18–19.

А р т е м о в а Н. А. [и др.] // Мед. новости. 2005. № 11. С. 5–10.18. А р т е м о в а Н. А. [и др.] // Мед. панорама. 2007. № 12. С. 13–16.19. А р т е м о в а Н. А. [и др.]. Предлучевая подготовка с использованием объемного планирования: инструкция 20.

по применению. Минск, 2005.

N. A. ARTEMOVA, I. I. MINAILO, I. G. TARUTIN, O. I. VOROBEICHIKOVA

PROGRAMME OF RADIOTHERAPY qUALITY ASSURANCE IS A BASIS FOR PATIENT PROTECTION IN CANCER TREATMENT

N. N. Alexandrov National Cancer Center of Belarus, Minsk

Summary

A programme of radiotherapy quality assurance has been developed, in the framework of which standards for monitoring the quality of operation of diagnosis and treatment facilities used in the course of radiation treatment, as well as standardized procedures and techniques of radiation pre-treatment and treatment for each tumour site have been devised, with subsequent approval by the Belarusian Public Health Ministry, enabling to enhance the treatment efficacy and to decrease the radiation burden on the normal tissues. The employment of the programme in all cancer institutions of Belarus will ensure high-level medical care for the patients.



Беларуси

121


ВУЧОНыя БЕлАРУСІ

ЕВГЕНИЙ ФЕДОРОВИЧ КОНОПЛЯ(К 70-летию со дня рождения)

1 марта 2009 г. отметил свой юбилей известный ученый в области радиобиологии и биохимии, заслуженный деятель науки Республики Беларусь, председатель Президиума Гомель-ского филиала НАН Беларуси, директор Института радиобио-логии НАН Беларуси, профессор, доктор медицинских наук, академик Евгений Федорович Конопля.

Е. Ф. Конопля родился в 1939 г. в деревне М. Слобода Клец-кого района Минской области. В 1962 г. окончил с отличием ле-чебный факультет Минского государственного медицинского института, где являлся Ленинским стипендиатом. В том же году принят в аспирантуру при НИИ онкологии и медицинской радиологии Министерства здравоохранения БССР. Обучаясь в аспирантуре, одновременно занимался организацией гормо-нальной лаборатории, которую и возглавил в 1965 г. после ок-ончания аспирантуры и защиты кандидатской диссертации. С 1969 г. Е. Ф. Конопля – руководитель отделения лаборатор-

ных методов диагностики НИИ онкологии и медицинской радиологии, в составе которого нахо-дились биохимическая, гормональная, гематологическая и другие лаборатории. В 1976 г. защи-тил докторскую диссертацию по научному обоснованию и оценке эффективности лечения рака молочной железы с использованием гормонального, химиотерапевтического, лучевого лечения и их комбинации.

С 1981 г. Евгений Федорович перешел на работу в Академию наук БССР, возглавив Сектор герон-тологии. После аварии на Чернобыльской атомной станции в целях оперативного научного решения актуальных вопросов, связанных с ликвидацией последствий аварии, при его непосредственном уча-стии был организован Институт радиобиологии АН БССР, единственный на то время в СССР. Под его руководством с первых дней существования института все усилия научных сотрудников были направлены на исследо вание пострадиационных изменений функцио нальных систем организма и разработку способов повышения их устойчивости к действию низкоинтенсивных ионизирующих излучений, оценку радиационно-экологической обстановки в республике, изучение биологических и генетических послед ствий радиации и разработку способов снижения ее негативного воздействия. Е. Ф. Конопля был одним из инициаторов проведения на территории республики научных исследо-ваний по изучению последствий аварии на Чернобыльской АЭС и создания уже в мае-июне 1986 г. первых научных программ совместных работ с Украиной и Россией. Значима его роль в создании Концепции проживания населения на радиоактивно загрязненных территориях (действует и по настоящее время), которая положена в основу принятых в республике законов и формирования государственных программ по преодолению последствий чернобыльской катастрофы.

Академиком Е. Ф. Коноплей проведена большая научно-организационная работа по форми-рованию Республиканской программы комплексных научных исследований, связанных с ликви-дацией последствий аварии на ЧАЭС. По данной программе Институт радиобиологии АН БССР был утвержден головным учреждением в республике, а Е. Ф. Конопля возглавил Межведом-ственный научно-координационный совет по данной проблеме.

121


ВУЧОНыя БЕлАРУСІ

ЕВГЕНИЙ ФЕДОРОВИЧ КОНОПЛЯ(К 70-летию со дня рождения)

1 марта 2009 г. отметил свой юбилей известный ученый в области радиобиологии и биохимии, заслуженный деятель науки Республики Беларусь, председатель Президиума Гомель-ского филиала НАН Беларуси, директор Института радиобио-логии НАН Беларуси, профессор, доктор медицинских наук, академик Евгений Федорович Конопля.

Е. Ф. Конопля родился в 1939 г. в деревне М. Слобода Клец-кого района Минской области. В 1962 г. окончил с отличием ле-чебный факультет Минского государственного медицинского института, где являлся Ленинским стипендиатом. В том же году принят в аспирантуру при НИИ онкологии и медицинской радиологии Министерства здравоохранения БССР. Обучаясь в аспирантуре, одновременно занимался организацией гормо-нальной лаборатории, которую и возглавил в 1965 г. после ок-ончания аспирантуры и защиты кандидатской диссертации. С 1969 г. Е. Ф. Конопля – руководитель отделения лаборатор-

ных методов диагностики НИИ онкологии и медицинской радиологии, в составе которого нахо-дились биохимическая, гормональная, гематологическая и другие лаборатории. В 1976 г. защи-тил докторскую диссертацию по научному обоснованию и оценке эффективности лечения рака молочной железы с использованием гормонального, химиотерапевтического, лучевого лечения и их комбинации.

С 1981 г. Евгений Федорович перешел на работу в Академию наук БССР, возглавив Сектор герон-тологии. После аварии на Чернобыльской атомной станции в целях оперативного научного решения актуальных вопросов, связанных с ликвидацией последствий аварии, при его непосредственном уча-стии был организован Институт радиобиологии АН БССР, единственный на то время в СССР. Под его руководством с первых дней существования института все усилия научных сотрудников были направлены на исследо вание пострадиационных изменений функцио нальных систем организма и разработку способов повышения их устойчивости к действию низкоинтенсивных ионизирующих излучений, оценку радиационно-экологической обстановки в республике, изучение биологических и генетических послед ствий радиации и разработку способов снижения ее негативного воздействия. Е. Ф. Конопля был одним из инициаторов проведения на территории республики научных исследо-ваний по изучению последствий аварии на Чернобыльской АЭС и создания уже в мае-июне 1986 г. первых научных программ совместных работ с Украиной и Россией. Значима его роль в создании Концепции проживания населения на радиоактивно загрязненных территориях (действует и по настоящее время), которая положена в основу принятых в республике законов и формирования государственных программ по преодолению последствий чернобыльской катастрофы.

Академиком Е. Ф. Коноплей проведена большая научно-организационная работа по форми-рованию Республиканской программы комплексных научных исследований, связанных с ликви-дацией последствий аварии на ЧАЭС. По данной программе Институт радиобиологии АН БССР был утвержден головным учреждением в республике, а Е. Ф. Конопля возглавил Межведом-ственный научно-координационный совет по данной проблеме.



Беларуси

122

Академик Е. Ф. Конопля является ведущим ученым в области радиобиологии, радиоэколо-гии и биохимии. Основное направление научных исследований − изучение механизмов действия на организм ионизирующих излучений, возникновения и развития патологии, разработка мето-дов и средств диагностики, лечения и профилактики заболеваний.

Значительная часть работ Евгения Федоровича посвящена выяснению биохимических основ развития структурно-функциональных нарушений в организме при возникновении патологии и разработке методов химио-лучевого и гормонального лечения. Он руководил биохимическими исследованиями впервые разрабатывавшегося в стране метода повышения чувствительности злокачественных новообразований к лучевой и химиотерапии с применением гипергликемии и гипертермии, который основывался на особенностях метаболизма опухолевых и нормальных клеток. Метод одобрен Министерством здравоохранения СССР и рекомендован для использова-ния в медицинской практике. Возглавляемое им отделение в НИИ онкологии и медицинской радиологии обеспечило научную часть работ при выборе наиболее эффективных методов луче-вого лечения с использованием различных доз и схем облучения и повышения радиорезистент-ности организма.

Развиваемые теоретические положения о роли гормонов явились обоснованием для разра-ботки новых операций на надпочечниках с их трансплантацией, а также комбинированных ме-тодов лечения с использованием лучевой и химиотерапии.

Под руководством Е. Ф. Конопли в настоящее время проводятся исследования по оценке и прогнозу радиационной обстановки в республике, изучению механизма действия малых доз радиации на функциональное состояние важнейших систем организма и разработке методов повышения его радиоустойчивости, влияния радиоэкологической обстановки на жизнедеятель-ность организма, выяснения закономерностей накопления и выведения радионуклидов и созда-ния способов воздействия на эти процессы.

С участием Е. Ф. Конопли получены важные результаты, характеризующие поведение радио-нуклидов и динамику форм их существования в компонентах природной среды, миграцию радио-нуклидов по трофическим цепям и формирование дозовых нагрузок. При этом установлена необ-ходимость учета трансурановых элементов (особенно америция-241) в оценке и прогнозе радиаци-онной обстановки, а также важная роль распада топливных частиц с высвобождением свободных радионуклидов и замедления с годами скорости их миграции, что не предусматривается ни в одной из существующих моделей и требует применения дополнительных защитных мер.

Под руководством Е. Ф. Конопли изучено влияние сложившейся радиоэкологической обстанов-ки на поколения, состояние важнейших систем организма – репродуктивной, иммунной, сердечно-сосудистой и др. В результате комплексного анализа воздействия радиационного фактора на состояние метаболических процессов, функцию важнейших систем организма и генетические структуры установлено, что реально сложившаяся радиоэкологическая обстановка вызывает более глубокие изменения по сравнению с результатами экспериментов в условиях вивария при облуче-нии одним радионуклидом. Последнее требует учета при оценке медико-биологических послед-ствий. Показано также, что изменение исходного состояния эндокринных желез усиливает радиа-ционные последствия при любом виде облучения, что увеличивает риск развития патологии; сочетание различных видов облучения ведет к усилению, а комбинированное действие в ряде слу-чаев и к потенцированию развития негативных последствий. При хроническом облучении состоя-ние репродуктивной системы в поколениях сопровождается нарушением образования как муж-ских, так и женских половых клеток, снижением синтеза половых гормонов и рядом других изме-нений, являющихся основой нарушения репродуктивной функции организма. Внутриутробное облучение приводит к повреждению эндокринной, сердечно-сосудистой и других систем, наруше-нию обменных процессов и возникновению генетических повреждений у плода и потомства; отрицательные последствия хронического облучения в поколениях нарастают, увеличиваются и генетические повреждения, что способствует развитию патологии.

С целью уменьшения пострадиационных нарушений под руководством Евгения Федоровича разработан и апробирован ряд средств растительного и животного происхождения, обладающих адаптогенными, иммунокорригирующими и другими свойствами. В последние годы в Респуб-

122

Академик Е. Ф. Конопля является ведущим ученым в области радиобиологии, радиоэколо-гии и биохимии. Основное направление научных исследований − изучение механизмов действия на организм ионизирующих излучений, возникновения и развития патологии, разработка мето-дов и средств диагностики, лечения и профилактики заболеваний.

Значительная часть работ Евгения Федоровича посвящена выяснению биохимических основ развития структурно-функциональных нарушений в организме при возникновении патологии и разработке методов химио-лучевого и гормонального лечения. Он руководил биохимическими исследованиями впервые разрабатывавшегося в стране метода повышения чувствительности злокачественных новообразований к лучевой и химиотерапии с применением гипергликемии и гипертермии, который основывался на особенностях метаболизма опухолевых и нормальных клеток. Метод одобрен Министерством здравоохранения СССР и рекомендован для использова-ния в медицинской практике. Возглавляемое им отделение в НИИ онкологии и медицинской радиологии обеспечило научную часть работ при выборе наиболее эффективных методов луче-вого лечения с использованием различных доз и схем облучения и повышения радиорезистент-ности организма.

Развиваемые теоретические положения о роли гормонов явились обоснованием для разра-ботки новых операций на надпочечниках с их трансплантацией, а также комбинированных ме-тодов лечения с использованием лучевой и химиотерапии.

Под руководством Е. Ф. Конопли в настоящее время проводятся исследования по оценке и прогнозу радиационной обстановки в республике, изучению механизма действия малых доз радиации на функциональное состояние важнейших систем организма и разработке методов повышения его радиоустойчивости, влияния радиоэкологической обстановки на жизнедеятель-ность организма, выяснения закономерностей накопления и выведения радионуклидов и созда-ния способов воздействия на эти процессы.

С участием Е. Ф. Конопли получены важные результаты, характеризующие поведение радио-нуклидов и динамику форм их существования в компонентах природной среды, миграцию радио-нуклидов по трофическим цепям и формирование дозовых нагрузок. При этом установлена необ-ходимость учета трансурановых элементов (особенно америция-241) в оценке и прогнозе радиаци-онной обстановки, а также важная роль распада топливных частиц с высвобождением свободных радионуклидов и замедления с годами скорости их миграции, что не предусматривается ни в одной из существующих моделей и требует применения дополнительных защитных мер.

Под руководством Е. Ф. Конопли изучено влияние сложившейся радиоэкологической обстанов-ки на поколения, состояние важнейших систем организма – репродуктивной, иммунной, сердечно-сосудистой и др. В результате комплексного анализа воздействия радиационного фактора на состояние метаболических процессов, функцию важнейших систем организма и генетические структуры установлено, что реально сложившаяся радиоэкологическая обстановка вызывает более глубокие изменения по сравнению с результатами экспериментов в условиях вивария при облуче-нии одним радионуклидом. Последнее требует учета при оценке медико-биологических послед-ствий. Показано также, что изменение исходного состояния эндокринных желез усиливает радиа-ционные последствия при любом виде облучения, что увеличивает риск развития патологии; сочетание различных видов облучения ведет к усилению, а комбинированное действие в ряде слу-чаев и к потенцированию развития негативных последствий. При хроническом облучении состоя-ние репродуктивной системы в поколениях сопровождается нарушением образования как муж-ских, так и женских половых клеток, снижением синтеза половых гормонов и рядом других изме-нений, являющихся основой нарушения репродуктивной функции организма. Внутриутробное облучение приводит к повреждению эндокринной, сердечно-сосудистой и других систем, наруше-нию обменных процессов и возникновению генетических повреждений у плода и потомства; отрицательные последствия хронического облучения в поколениях нарастают, увеличиваются и генетические повреждения, что способствует развитию патологии.

С целью уменьшения пострадиационных нарушений под руководством Евгения Федоровича разработан и апробирован ряд средств растительного и животного происхождения, обладающих адаптогенными, иммунокорригирующими и другими свойствами. В последние годы в Респуб-



Беларуси

лике Беларусь разработаны и прошли клинические испытания энтеросорбент «Кальфосорб», ко-торый обладает уникальной способностью сорбировать стронций-90 и тяжелые металлы (свинец и др.), и кальций-фосфорная добавка «Допинат».

Результаты научных исследований академика Е. Ф. Конопли важны не только для ликвида-ции последствий чернобыльской катастрофы. Они имеют большое значение и для мирового со-общества при ликвидации последствий любых ядерных инцидентов.

О важности проводимых исследований для мирового сообщества свидетельствует постоян-ный интерес к ним со стороны зарубежных организаций. Только в последние годы при поддерж-ке ЮНЕСКО подготовлен международный научный проект по исследованию отдаленных последствий хронического облучения для биоты и человека, выполняется проект по программе НАТО «Безопасность через науку», создана совместная Российско-белорусская лаборатория воз-действия электромагнитных и ионизирующих излучений, выполняется ряд других международ-ных проектов и соглашений.

В 2003 г. по поручению Президента Республики Беларусь Александра Григорьевича Лука-шенко о сосредоточении в г. Гомеле научного потенциала, занимающегося проблемами послед-ствий чернобыльской катастрофы, под руководством Евгения Федоровича осуществлен перевод Института радиобиологии из г. Минска в г. Гомель. Несмотря на все сложности, связанные с пе-реездом, в настоящее время институт стал одним из ведущих научных учреждений Беларуси по научному решению актуальных вопросов, связанных с ликвидацией последствий аварии на Чер-нобыльской АЭС.

В 2006 г. с участием Е. Ф. Конопли создан Гомельский филиал Национальной академии наук Беларуси, деятельность которого направлена на содействие процессу слияния науки и производ-ства в Гомельской области.

В настоящее время Е. Ф. Конопля является председателем Президиума Гомельского филиала Национальной академии наук Беларуси, заместителем академика-секретаря Отделения медицин-ских наук, главным редактором журнала «Известия Национальной академии наук Беларуси» (серия медицинских наук), председателем Правления Белорусского общества дружбы «Беларусь – Япония», членом ряда научных советов и редколлегий журналов.

Редколлегия журнала поздравляет академика, профессора, доктора медицинских наук, заслуженного деятеля науки Республики Беларусь с 70-летним юбилеем и желает ему дальней-ших успехов.

лике Беларусь разработаны и прошли клинические испытания энтеросорбент «Кальфосорб», ко-торый обладает уникальной способностью сорбировать стронций-90 и тяжелые металлы (свинец и др.), и кальций-фосфорная добавка «Допинат».

Результаты научных исследований академика Е. Ф. Конопли важны не только для ликвида-ции последствий чернобыльской катастрофы. Они имеют большое значение и для мирового со-общества при ликвидации последствий любых ядерных инцидентов.

О важности проводимых исследований для мирового сообщества свидетельствует постоян-ный интерес к ним со стороны зарубежных организаций. Только в последние годы при поддерж-ке ЮНЕСКО подготовлен международный научный проект по исследованию отдаленных последствий хронического облучения для биоты и человека, выполняется проект по программе НАТО «Безопасность через науку», создана совместная Российско-белорусская лаборатория воз-действия электромагнитных и ионизирующих излучений, выполняется ряд других международ-ных проектов и соглашений.

В 2003 г. по поручению Президента Республики Беларусь Александра Григорьевича Лука-шенко о сосредоточении в г. Гомеле научного потенциала, занимающегося проблемами послед-ствий чернобыльской катастрофы, под руководством Евгения Федоровича осуществлен перевод Института радиобиологии из г. Минска в г. Гомель. Несмотря на все сложности, связанные с пе-реездом, в настоящее время институт стал одним из ведущих научных учреждений Беларуси по научному решению актуальных вопросов, связанных с ликвидацией последствий аварии на Чер-нобыльской АЭС.

В 2006 г. с участием Е. Ф. Конопли создан Гомельский филиал Национальной академии наук Беларуси, деятельность которого направлена на содействие процессу слияния науки и производ-ства в Гомельской области.

В настоящее время Е. Ф. Конопля является председателем Президиума Гомельского филиала Национальной академии наук Беларуси, заместителем академика-секретаря Отделения медицин-ских наук, главным редактором журнала «Известия Национальной академии наук Беларуси» (серия медицинских наук), председателем Правления Белорусского общества дружбы «Беларусь – Япония», членом ряда научных советов и редколлегий журналов.

Редколлегия журнала поздравляет академика, профессора, доктора медицинских наук, заслуженного деятеля науки Республики Беларусь с 70-летним юбилеем и желает ему дальней-ших успехов.



Беларуси

124


РЕфЕРАТы

УДК 616.831-005.4:611.781.1:612.11

Н е ч и п у р е н к о Н. И., Л и х а ч е в С. А., П а ш к о в с к а я И. Д., З а ж о г и н А. П., Н е д з ь в е д ь Г. К. Изменения макро- и микроэлементного состава крови и волос у больных с дисциркуляторной

энцефалопатией // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 5–9.

Изучен характер изменений макро- и микроэлементного состава цельной крови и волос у больных с различными стадиями дисциркуляторной энцефалопатии (ДЭ). Обследовано 36 больных (10 – с 1-й стадией, 20 – со 2-й и 6 пациентов с 3-й стадией ДЭ), а также 20 практически здоровых лиц (контроль). Методом атомно-эмиссионной спектрометрии в цельной крови и волосах определяли содержание каль-ция, магния, железа, меди, цинка, алюминия и бериллия. У больных с ДЭ, преимущественно с 1-й и 3-й стадиями заболевания, установлены значительные изменения содержания изученных химических эле-ментов, что проявилось в снижении уровня антиоксидантных микроэлементов – цинка и меди в волосах и дисбалансе железа, кальция и бериллия. Полученные данные подтверждают, что микроэлементные на-рушения играют существенную роль в патогенезе ДЭ.

Табл. 2. Библиогр. – 18 назв.

УДК 616.831-001.8-005.98

Т и т о в е ц Э. П., П а р х а ч Л. П., С м е я н о в и ч А. Ф., Л у к а ш е й к о Ю. Н., Ш к у т Д. Н., Б у л г а к В. В., П е к а р с к а я И. С. Выраженность перитуморального отека головного мозга в зависимости от

локализации опухоли // Весцi НАН Беларусi. Cер. мед. навук. 2009. № 2. С. 10–15.

На основе современных фундаментальных знаний о роли аквапоринов в метаболизме воды головно-го мозга дана количественная оценка выраженности перитуморального отека у больных с церебральны-ми опухолями различной локализации.

Обследовано 124 пациента с новообразованиями головного мозга и верифицированным, по данным МРТ, перитуморальным отеком. Показано, что выраженность перитуморального отека зависит от лока-лизации опухоли.

Выявлено, что опухоли головного мозга, локализованные в лобных и височных областях, сопрово-ждает более выраженный перифокальный отек, распространяющийся преимущественно в белом веще-стве головного мозга. Менее выраженный отек сопровождает опухоли медиобазальной и паравентрику-лярной локализации.

Ил. 6. Библиогр. – 20 назв.

УДК 616.151.1:547.466:615.277.3

Г л а з е в А. А., Н е ф ё д о в Л. И. Изменения в аминокислотном составе эритроцитов крови у боль-ных злокачественными новообразованиями под воздействием противоопухолевого препарата

NSC-631570 // Весці НАН Беларусі. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 16–20.

Уровни свободных аминокислот и их производных в эритроцитах определяли методом обращенно-фазной жидкостной хроматографии на колонке Диасорб 130 С16 Т («Элсико», Россия) после предколоноч-ной дериватизации с ортофталевым альдегидом. По сравнению с практически здоровыми лицами в эри-троцитах крови больных наблюдалось селективное действие производных алкалоидов чистотела на содержание аминокислот с положительно и отрицательно заряженными, а также незаряженными поляр-ными радикальными группами. Показано, что изменения в концентрациях аминокислот зависят от лока-лизации злокачественного процесса и добавленной концентрации препарата.


124


РЕфЕРАТы

УДК 616.831-005.4:611.781.1:612.11

Н е ч и п у р е н к о Н. И., Л и х а ч е в С. А., П а ш к о в с к а я И. Д., З а ж о г и н А. П., Н е д з ь в е д ь Г. К. Изменения макро- и микроэлементного состава крови и волос у больных с дисциркуляторной

энцефалопатией // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 5–9.

Изучен характер изменений макро- и микроэлементного состава цельной крови и волос у больных с различными стадиями дисциркуляторной энцефалопатии (ДЭ). Обследовано 36 больных (10 – с 1-й стадией, 20 – со 2-й и 6 пациентов с 3-й стадией ДЭ), а также 20 практически здоровых лиц (контроль). Методом атомно-эмиссионной спектрометрии в цельной крови и волосах определяли содержание каль-ция, магния, железа, меди, цинка, алюминия и бериллия. У больных с ДЭ, преимущественно с 1-й и 3-й стадиями заболевания, установлены значительные изменения содержания изученных химических эле-ментов, что проявилось в снижении уровня антиоксидантных микроэлементов – цинка и меди в волосах и дисбалансе железа, кальция и бериллия. Полученные данные подтверждают, что микроэлементные на-рушения играют существенную роль в патогенезе ДЭ.


УДК 616.831-001.8-005.98

Т и т о в е ц Э. П., П а р х а ч Л. П., С м е я н о в и ч А. Ф., Л у к а ш е й к о Ю. Н., Ш к у т Д. Н., Б у л г а к В. В., П е к а р с к а я И. С. Выраженность перитуморального отека головного мозга в зависимости от

локализации опухоли // Весцi НАН Беларусi. Cер. мед. навук. 2009. № 2. С. 10–15.

На основе современных фундаментальных знаний о роли аквапоринов в метаболизме воды головно-го мозга дана количественная оценка выраженности перитуморального отека у больных с церебральны-ми опухолями различной локализации.

Обследовано 124 пациента с новообразованиями головного мозга и верифицированным, по данным МРТ, перитуморальным отеком. Показано, что выраженность перитуморального отека зависит от лока-лизации опухоли.

Выявлено, что опухоли головного мозга, локализованные в лобных и височных областях, сопрово-ждает более выраженный перифокальный отек, распространяющийся преимущественно в белом веще-стве головного мозга. Менее выраженный отек сопровождает опухоли медиобазальной и паравентрику-лярной локализации.

Ил. 6. Библиогр. – 20 назв.

УДК 616.151.1:547.466:615.277.3

Г л а з е в А. А., Н е ф ё д о в Л. И. Изменения в аминокислотном составе эритроцитов крови у боль-ных злокачественными новообразованиями под воздействием противоопухолевого препарата

NSC-631570 // Весці НАН Беларусі. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 16–20.

Уровни свободных аминокислот и их производных в эритроцитах определяли методом обращенно-фазной жидкостной хроматографии на колонке Диасорб 130 С16 Т («Элсико», Россия) после предколоноч-ной дериватизации с ортофталевым альдегидом. По сравнению с практически здоровыми лицами в эри-троцитах крови больных наблюдалось селективное действие производных алкалоидов чистотела на содержание аминокислот с положительно и отрицательно заряженными, а также незаряженными поляр-ными радикальными группами. Показано, что изменения в концентрациях аминокислот зависят от лока-лизации злокачественного процесса и добавленной концентрации препарата.




Беларуси

125

УДК 612.352.14:547.262-099:612.018]-092.9Лелевич С. В. Особенности обмена глюкозы в печени и содержания тиреоидных гормонов и инсулина

у крыс при алкогольной интоксикации // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 21–26.

Изучен метаболизм глюкозы в печени крыс и его гормональная регуляция при острой и хронической алкогольной интоксикации. Выявлены изменения содержания основных субстратов углеводного обмена, уровней гормонов щитовидной и поджелудочной желез как при однократном введении этанола в орга-низм, так и при его хронической интоксикации.

Полученные данные будут способствовать оптимизации метаболической терапии алкогольной ин-токсикации.

Табл. 2. Ил. 1. Библиогр. – 14 назв.

УДК 616.89-008.45-053.2:575.1И л ь и н а Е. Г., Х у р с О. М., П о л и т ы к о А. Д., Е г о р о в а Т. М. Клинический и молекулярно-цитогенетический анализ синдрома Вильямса // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. C. 27–31.

Проведен клинический анализ 67 собственных наблюдений синдрома Вильямса (СВ), дана сравни-тельная характеристика фенотипического спектра синдрома на основании собственных наблюдений и данных литературы. Полученные результаты о достоверном повышении среднего возраста отцов про-бандов и анализ семейных случаев СВ (по данным литературы) позволяют сделать предположение о воз-можности генетической гетерогенности СВ и новой доминантной мутации как причины возникновения в случаях, не сопровождающихся микроделецией 7q11.23. С помощью флуоресцентной in situ гибриди-зации (FISH) проведен молекулярно-цитогенетический анализ 13 случаев СВ, микроделеция 7q11.23 об-наружена в 8 из них (61,5%).


УДК 577.112;612.115Ш е в ч у к С. В., Г о р н и ц к а я О. В., Ч е р н ы ш е н к о Т. М., С а в ч у к А. Н., П л а- т о н о в а Т. Н. Влияние антифосфолипидных антител на хронометрические коагуляционные

тесты при системной красной волчанке // Весці НАН Беларусі. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 32–36.

На основании исследования системы гемостаза (оценка содержания фибриногена, растворимых фибрин-мономерных комплексов, протромбинового времени, активированного частичного тромбопластинового времени, активности протеина С, уровня протромбина, активности тканевого активатора плазминогена) у 194 больных системной красной волчанкой с сопутствующим антифосфолипидным синдромом выявлено нарушение равновесия между коагулянтным и антикоагулянтным звеньями и системой фибринолиза.


УДК 615.322

Н и к о л а е в и ч Л. Н., О г у р ц о в а С. Э., М а ш к о в и ч А. Е., А ф о н и н В. Ю., М а л е й Л. П., К о в а- л е в а М. В., А н и с о в и ч М. В., М о р о з о в а Е. В. Влияние экстракта Schizandra сhinensis на клеточ-

ный состав перефирической крови // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 37–40.

Исследовано влияние водного экстракта лимонника китайского в различных концентрациях на ге-матологические показатели крови крыс. Показано, что изменения в гематологическом составе крови крыс носят неспецифический характер, степень их выраженности зависит как от концентрации раствора, так и от пола животных. Также установлено, что при введении лимонника в концентрациях 0,12 и 0,4% достоверно увеличивается уровень иммунокомпетентных клеток, что, по-видимому, свидетельствует о иммуностимулирующих свойствах данного экстракта.


УДК 575.113:616.71-018.46]-092.9П е т ё в к а Н. В., Г о н ч а р о в а Н. В., С е в е р и н И. Н., К о с м а ч е в а С. М., П о т а п н ё в М. П. Усло-вия эффективного наращивания гемопоэтических стволовых клеток пуповинной крови человека

ex vivo // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 41–48.

Разработаны условия интенсивной экспансии ex vivo гемопоэтических клеток-предшественниц пу-повинной крови (ПК). Мононуклеарную и обогащенную CD34+ клетками (CD34-об.) фракции ПК куль-тивировали в бессывороточной среде StemSpan с ростовыми факторами IL-3 (20 нг/мл), IL-6 (20 Ед/мл), SCF (50 нг/мл), Flt-3/Flk-2 L (100 нг/мл) как без подложки из аллогенных мезенхимальных стволовых кле-ток (МСК) костного мозга человека, так и с подложкой. При использовании многостадийного способа

125

УДК 612.352.14:547.262-099:612.018]-092.9Лелевич С. В. Особенности обмена глюкозы в печени и содержания тиреоидных гормонов и инсулина

у крыс при алкогольной интоксикации // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 21–26.

Изучен метаболизм глюкозы в печени крыс и его гормональная регуляция при острой и хронической алкогольной интоксикации. Выявлены изменения содержания основных субстратов углеводного обмена, уровней гормонов щитовидной и поджелудочной желез как при однократном введении этанола в орга-низм, так и при его хронической интоксикации.

Полученные данные будут способствовать оптимизации метаболической терапии алкогольной ин-токсикации.


УДК 616.89-008.45-053.2:575.1И л ь и н а Е. Г., Х у р с О. М., П о л и т ы к о А. Д., Е г о р о в а Т. М. Клинический и молекулярно-цитогенетический анализ синдрома Вильямса // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. C. 27–31.

Проведен клинический анализ 67 собственных наблюдений синдрома Вильямса (СВ), дана сравни-тельная характеристика фенотипического спектра синдрома на основании собственных наблюдений и данных литературы. Полученные результаты о достоверном повышении среднего возраста отцов про-бандов и анализ семейных случаев СВ (по данным литературы) позволяют сделать предположение о воз-можности генетической гетерогенности СВ и новой доминантной мутации как причины возникновения в случаях, не сопровождающихся микроделецией 7q11.23. С помощью флуоресцентной in situ гибриди-зации (FISH) проведен молекулярно-цитогенетический анализ 13 случаев СВ, микроделеция 7q11.23 об-наружена в 8 из них (61,5%).


УДК 577.112;612.115Ш е в ч у к С. В., Г о р н и ц к а я О. В., Ч е р н ы ш е н к о Т. М., С а в ч у к А. Н., П л а- т о н о в а Т. Н. Влияние антифосфолипидных антител на хронометрические коагуляционные

тесты при системной красной волчанке // Весці НАН Беларусі. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 32–36.

На основании исследования системы гемостаза (оценка содержания фибриногена, растворимых фибрин-мономерных комплексов, протромбинового времени, активированного частичного тромбопластинового времени, активности протеина С, уровня протромбина, активности тканевого активатора плазминогена) у 194 больных системной красной волчанкой с сопутствующим антифосфолипидным синдромом выявлено нарушение равновесия между коагулянтным и антикоагулянтным звеньями и системой фибринолиза.


УДК 615.322

Н и к о л а е в и ч Л. Н., О г у р ц о в а С. Э., М а ш к о в и ч А. Е., А ф о н и н В. Ю., М а л е й Л. П., К о в а- л е в а М. В., А н и с о в и ч М. В., М о р о з о в а Е. В. Влияние экстракта Schizandra сhinensis на клеточ-

ный состав перефирической крови // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 37–40.

Исследовано влияние водного экстракта лимонника китайского в различных концентрациях на ге-матологические показатели крови крыс. Показано, что изменения в гематологическом составе крови крыс носят неспецифический характер, степень их выраженности зависит как от концентрации раствора, так и от пола животных. Также установлено, что при введении лимонника в концентрациях 0,12 и 0,4% достоверно увеличивается уровень иммунокомпетентных клеток, что, по-видимому, свидетельствует о иммуностимулирующих свойствах данного экстракта.


УДК 575.113:616.71-018.46]-092.9П е т ё в к а Н. В., Г о н ч а р о в а Н. В., С е в е р и н И. Н., К о с м а ч е в а С. М., П о т а п н ё в М. П. Усло-вия эффективного наращивания гемопоэтических стволовых клеток пуповинной крови человека

ex vivo // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 41–48.

Разработаны условия интенсивной экспансии ex vivo гемопоэтических клеток-предшественниц пу-повинной крови (ПК). Мононуклеарную и обогащенную CD34+ клетками (CD34-об.) фракции ПК куль-тивировали в бессывороточной среде StemSpan с ростовыми факторами IL-3 (20 нг/мл), IL-6 (20 Ед/мл), SCF (50 нг/мл), Flt-3/Flk-2 L (100 нг/мл) как без подложки из аллогенных мезенхимальных стволовых кле-ток (МСК) костного мозга человека, так и с подложкой. При использовании многостадийного способа



Беларуси

126

культивирования с использованием подложки удалось увеличить количество CD34+ клеток в 350–1100 раз в течение 12 дней в мононуклеарной и CD34-об. фракции клеток ПК. Установлено, что наличие МСК костного мозга способствует ускорению пролиферации гемопоэтических стволовых клеток и под-держанию ранних гемопоэтических клеток-предшественниц в недифференцированном состоянии.


УДК 618.2-085.859»4»+618.5-089.888.61»34» Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н., У л а щ и к В. С. Хронохирургический подход к оценке эффектив-ности оперативных вмешательств по поводу острого калькулезного холецистита // Весцi НАН

Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 49–54.В результате исследования прогнозов хронохирургической модели по острому калькулезному холе-

циститу (N= 200) установлено влияние времени дня при осуществлении рассматриваемых оперативных вмешательств на продолжительность послеоперационного периода, сформулированы рекомендации по оптимизации данных операций.


УДК 616.441-07-08-084(06)М и т ю к о в а Т. А., Д р о з д В. М., Л е о н о в а Т. А., П л а т о н о в а Т. Ю., Т у з о в а А. А., Н о в а к о в - с к и й М. Е., В а ш к е в и ч И. И. Специфическое связывание трийодтиронина с лимфоцитами у пациентов, прооперированных по поводу карциномы щитовидной железы // Весцi НАН Беларусi.

Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 55–62.Представлены результаты изучения специфического связывания трийодтиронина (Т3) с лимфоцита-

ми пациентов, прооперированных по поводу карциномы щитовидной железы (ЩЖ). Выявлены досто-верные отличия ― снижение среднего числа связывающих мест для трийодтиронина (n = 519 мол/кл.) и повышение среднего значения равновесной константы ассоциации (Ка = (8,51 ± 1,22) ⋅ 10−5 М) по срав-нению с группой контроля (n = 1 006 мол/кл и Ка = (3,01 ± 0,33) ⋅ 10−5 М). Нормальные и близкие к нормальным значения параметров специфического связывания Т3 чаще встречались у пациентов с продолжительность лечения до 5 лет, которые не имели стабильной супрессии уровня ТТГ, получали дозы тироксина менее 4 мкг/кг массы тела, имели показатели антител к тиреоглобулину, близкие к нор-ме, принимали поливитамины с антиоксидантным действием. Установлено, что повышение Ка и сниже-ние n у пациентов с карциномой ЩЖ чаще всего определяется при длительности приема тироксина бо-лее 10 лет и на фоне приема высоких доз (более 4 мкг/кг массы тела) данного препарата.

Табл. 1. Ил. 5. Библиогр.– 25 назв.

УДК 615.9:667.001.5К р ю ч к о в а Н. Н., П о л о в и н к и н Л. В., Ш е в л я к о в В. В., Т к а ч е в С. В. Сравнительная токси-кологическая оценка водно-дисперсионных и органорастворимых лакокрасочных материалов

(экспериментальные исследования) // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 63–69.

Приведены результаты токсикологического исследования водно-дисперсионных и органораствори-мых лакокрасочных материалов. Излагается модифицированный авторами аппликационный метод изу-чения местно-раздражающих и кожно-резорбтивных свойств композиций. Определены критерии, обу-словливающие гигиеническую безопасность лакокрасочных материалов.

Табл. 3. Библиогр.– 7 назв.

УДК 612.084 /612.085.2/612.146/612.273.2Ш и л о в В. В., Т у м а р Е. М., М а ш к о в и ч А. Е., К о з м и д и а д и А. О., Н а д и н а Н. Г. Сравнитель-ное исследование противоишемических, вазодилататорных и антигипертензивных свойств триме-тазидина, Мg-таурата и L-аргинина сукцината в опытах in vivo и in vitro // Весцi НАН Беларусi.

Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 70–74.На модели изолированного сердца в услових субтотальной ишемии показано, что предварительная

инфузия триметазидина, Mg-таурата и L-аргинина сукцината в концентрации 5⋅10−5 М вызывает отрица-тельный инотропный эффект и не защищает миокард от реперфузионных повреждений. Отрицательный инотропный эффект триметазидина наиболее выражен, а введение его в реперфузионный период в 50% случаев приводило к необратимой остановке сердца. Mg-таурат (1⋅10−5 М), исследованный на изолиро-ванных артериальных сосудах, вызывает более значительную вазодилатацию, чем триметазидин (5⋅10−5 М) и L-аргинина сукцинат (5⋅10−5 М), и величина этого эффекта сравнима с сосудорасширяющим действием верапамила гидрохлорида. Однократное введение крысам линии SHR исследованных препаратов в дозе 50 мг/кг не изменяет показатели артериального давления и не влияет на частоту сердечных сокращений.

Табл. 3. Библиогр. − 15 назв.

126

культивирования с использованием подложки удалось увеличить количество CD34+ клеток в 350–1100 раз в течение 12 дней в мононуклеарной и CD34-об. фракции клеток ПК. Установлено, что наличие МСК костного мозга способствует ускорению пролиферации гемопоэтических стволовых клеток и под-держанию ранних гемопоэтических клеток-предшественниц в недифференцированном состоянии.


УДК 618.2-085.859»4»+618.5-089.888.61»34» Б ы ч к о в А. В., С е м е н е н я И. Н., У л а щ и к В. С. Хронохирургический подход к оценке эффектив-ности оперативных вмешательств по поводу острого калькулезного холецистита // Весцi НАН

Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 49–54.В результате исследования прогнозов хронохирургической модели по острому калькулезному холе-

циститу (N= 200) установлено влияние времени дня при осуществлении рассматриваемых оперативных вмешательств на продолжительность послеоперационного периода, сформулированы рекомендации по оптимизации данных операций.


УДК 616.441-07-08-084(06)М и т ю к о в а Т. А., Д р о з д В. М., Л е о н о в а Т. А., П л а т о н о в а Т. Ю., Т у з о в а А. А., Н о в а к о в - с к и й М. Е., В а ш к е в и ч И. И. Специфическое связывание трийодтиронина с лимфоцитами у пациентов, прооперированных по поводу карциномы щитовидной железы // Весцi НАН Беларусi.

Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 55–62.Представлены результаты изучения специфического связывания трийодтиронина (Т3) с лимфоцита-

ми пациентов, прооперированных по поводу карциномы щитовидной железы (ЩЖ). Выявлены досто-верные отличия ― снижение среднего числа связывающих мест для трийодтиронина (n = 519 мол/кл.) и повышение среднего значения равновесной константы ассоциации (Ка = (8,51 ± 1,22) ⋅ 10−5 М) по срав-нению с группой контроля (n = 1 006 мол/кл и Ка = (3,01 ± 0,33) ⋅ 10−5 М). Нормальные и близкие к нормальным значения параметров специфического связывания Т3 чаще встречались у пациентов с продолжительность лечения до 5 лет, которые не имели стабильной супрессии уровня ТТГ, получали дозы тироксина менее 4 мкг/кг массы тела, имели показатели антител к тиреоглобулину, близкие к нор-ме, принимали поливитамины с антиоксидантным действием. Установлено, что повышение Ка и сниже-ние n у пациентов с карциномой ЩЖ чаще всего определяется при длительности приема тироксина бо-лее 10 лет и на фоне приема высоких доз (более 4 мкг/кг массы тела) данного препарата.

Табл. 1. Ил. 5. Библиогр.– 25 назв.

УДК 615.9:667.001.5К р ю ч к о в а Н. Н., П о л о в и н к и н Л. В., Ш е в л я к о в В. В., Т к а ч е в С. В. Сравнительная токси-кологическая оценка водно-дисперсионных и органорастворимых лакокрасочных материалов

(экспериментальные исследования) // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 63–69.

Приведены результаты токсикологического исследования водно-дисперсионных и органораствори-мых лакокрасочных материалов. Излагается модифицированный авторами аппликационный метод изу-чения местно-раздражающих и кожно-резорбтивных свойств композиций. Определены критерии, обу-словливающие гигиеническую безопасность лакокрасочных материалов.

Табл. 3. Библиогр.– 7 назв.

УДК 612.084 /612.085.2/612.146/612.273.2Ш и л о в В. В., Т у м а р Е. М., М а ш к о в и ч А. Е., К о з м и д и а д и А. О., Н а д и н а Н. Г. Сравнитель-ное исследование противоишемических, вазодилататорных и антигипертензивных свойств триме-тазидина, Мg-таурата и L-аргинина сукцината в опытах in vivo и in vitro // Весцi НАН Беларусi.

Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 70–74.На модели изолированного сердца в услових субтотальной ишемии показано, что предварительная

инфузия триметазидина, Mg-таурата и L-аргинина сукцината в концентрации 5⋅10−5 М вызывает отрица-тельный инотропный эффект и не защищает миокард от реперфузионных повреждений. Отрицательный инотропный эффект триметазидина наиболее выражен, а введение его в реперфузионный период в 50% случаев приводило к необратимой остановке сердца. Mg-таурат (1⋅10−5 М), исследованный на изолиро-ванных артериальных сосудах, вызывает более значительную вазодилатацию, чем триметазидин (5⋅10−5 М) и L-аргинина сукцинат (5⋅10−5 М), и величина этого эффекта сравнима с сосудорасширяющим действием верапамила гидрохлорида. Однократное введение крысам линии SHR исследованных препаратов в дозе 50 мг/кг не изменяет показатели артериального давления и не влияет на частоту сердечных сокращений.

Табл. 3. Библиогр. − 15 назв.



Беларуси

127

УДК 616-006.04-089.843:611-018.26]-053.2

И с а й к и н а Я. И., М и н а к о в с к а я Н. В., А л е й н и к о в а О. В. Эффект котрансплантации аутоло-гичных мезенхимальных стволовых клеток на приживление гемопоэтических стволовых клеток у детей со злокачественными новообразованиями // Весці НАН Беларусі. Сер. мед. навук. 2009.

№ 2. С. 75–79.

Изучена возможность применения аутологичных мезенхимальных стволовых клеток (МСК), полу-ченных из костного мозга детей со злокачественными новообразованиями и недостаточностью CD34+ клеток в трансплантате, для поддержки гемопоэза и сокращения периода нейтропении после аутологич-ной трансплантации гемопоэтических стволовых клеток (ГСК).

В ходе проведенного исследования выявлено ускоренное приживление трансплантата ГСК с низким содержанием CD34+ кл/кг в случае котрансплантации аутологичных МСК у детей со злокачественными новообразованиями. Доказана возможность получения из костного мозга детей, которые подверглись продолжительной миелотоксической и радиационной терапии, оптимального количества МСК для про-ведения совместной аутотрансплантации с ГСК.

Табл. 3. Библиогр. – 17 экз.

УДК 612.821.6+599.323.4

К р а в ч е н к о Е. В., М а к с и м о в а Л. В. Исследования неассоциативного обучения у животных с различным генетическим обусловленным уровнем тревожности // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед.

навук. 2009. № 2. С. 80–85.

Изучена способность к неассоциативному обучению (габитуации локомоции) у мышей с различным генетически обусловленным уровнем тревожности в условиях зоосоциальных взаимодействий и без та-ковых. Установлено, что у инбредных мышей BALB/c (тимидных) снижена способность к неассоциатив-ному обучению. Исходя из полученных результатов, сделано предположение о том, что мыши указанной линии могут быть использованы для моделирования нарушений габитуации у больных с тревожными расстройствами.

Показано, что у мышей линии С57Bl/6 габитуация существенно более выражена при высадке по-одиночке, чем при групповой актометрии, что подтверждает значимость зоосоциального фактора в про-цессах неассоциативного обучения.

Ил. 2. Библиограф. – 24 назв.

УДК 621.372-758.38:613.168

К о н о п л я Е. Ф., Ш а л а т о н и н В. И., М и щ е н к о В. Н., В е р е щ а к о Г. Г. Медико-биологические эффекты воздействия электромагнитного поля высоковольтных линий электропередачи // Весцi

НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 86–95.

Изучена проблема медико-биологического воздействия магнитного поля (МП) высоковольтных ли-ний электропередачи на человеческий организм. Показано, что биотропность слабых переменных МП является частью общей проблемы биологической эффективности слабых и сверхслабых физико-химических факторов. Несмотря на значительный, хотя и чрезвычайно медленный прогресс в получе-нии экспериментальных доказательств биологической значимости слабых МП, в настоящее время от-сутствуют достаточно обоснованные теоретические представления о возможных механизмах биоэффек-тов таких полей. Поэтому фундаментальной проблемой магнитобиологии продолжает оставаться изучение механизма воздействия слабого (нетеплового) МП на живые организмы. Результаты исследова-ний, проведенных за последние годы, подтверждают повышенный риск развития лейкемии у детей и не-которых других заболеваний у людей, проживающих вблизи ЛЭП. Эпидемиологические исследования показывают, что пороговая магнитная индукция (МИ) высоковольтных ЛЭП, превышение которой при длительном облучении увеличивает (в 2 раза и более) риск развития лейкемии у детей, составляет всего 0,3–0,4 мкТл. В Беларуси с 2005 г. действуют санитарные правила, в соответствии с которыми предельно допустимая гигиеническая норма МИ внутри жилого помещения составляет 10 мкТл, а на территории зоны жилой застройки – 50 мкТл. Принятые нормы не могут предотвратить возможный риск развития заболеваний, связанных с хроническим воздействием МП ЛЭП. В 2002 г. Международное агентство по исследованию онкологических заболеваний (IARC) приняло решение о классификации низкочастотных МП как «возможно, канцерогенного фактора». Эта классификация была подтверждена ВОЗ в 2007 г. От-сутствие общепризнанного подхода к этой проблеме препятствует принятию назревших решений по снижению предельно допустимого уровня МИ ЛЭП в местах проживания людей.


127

УДК 616-006.04-089.843:611-018.26]-053.2

И с а й к и н а Я. И., М и н а к о в с к а я Н. В., А л е й н и к о в а О. В. Эффект котрансплантации аутоло-гичных мезенхимальных стволовых клеток на приживление гемопоэтических стволовых клеток у детей со злокачественными новообразованиями // Весці НАН Беларусі. Сер. мед. навук. 2009.

№ 2. С. 75–79.

Изучена возможность применения аутологичных мезенхимальных стволовых клеток (МСК), полу-ченных из костного мозга детей со злокачественными новообразованиями и недостаточностью CD34+ клеток в трансплантате, для поддержки гемопоэза и сокращения периода нейтропении после аутологич-ной трансплантации гемопоэтических стволовых клеток (ГСК).

В ходе проведенного исследования выявлено ускоренное приживление трансплантата ГСК с низким содержанием CD34+ кл/кг в случае котрансплантации аутологичных МСК у детей со злокачественными новообразованиями. Доказана возможность получения из костного мозга детей, которые подверглись продолжительной миелотоксической и радиационной терапии, оптимального количества МСК для про-ведения совместной аутотрансплантации с ГСК.

Табл. 3. Библиогр. – 17 экз.

УДК 612.821.6+599.323.4

К р а в ч е н к о Е. В., М а к с и м о в а Л. В. Исследования неассоциативного обучения у животных с различным генетическим обусловленным уровнем тревожности // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед.

навук. 2009. № 2. С. 80–85.

Изучена способность к неассоциативному обучению (габитуации локомоции) у мышей с различным генетически обусловленным уровнем тревожности в условиях зоосоциальных взаимодействий и без та-ковых. Установлено, что у инбредных мышей BALB/c (тимидных) снижена способность к неассоциатив-ному обучению. Исходя из полученных результатов, сделано предположение о том, что мыши указанной линии могут быть использованы для моделирования нарушений габитуации у больных с тревожными расстройствами.

Показано, что у мышей линии С57Bl/6 габитуация существенно более выражена при высадке по-одиночке, чем при групповой актометрии, что подтверждает значимость зоосоциального фактора в про-цессах неассоциативного обучения.

Ил. 2. Библиограф. – 24 назв.

УДК 621.372-758.38:613.168

К о н о п л я Е. Ф., Ш а л а т о н и н В. И., М и щ е н к о В. Н., В е р е щ а к о Г. Г. Медико-биологические эффекты воздействия электромагнитного поля высоковольтных линий электропередачи // Весцi

НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 86–95.

Изучена проблема медико-биологического воздействия магнитного поля (МП) высоковольтных ли-ний электропередачи на человеческий организм. Показано, что биотропность слабых переменных МП является частью общей проблемы биологической эффективности слабых и сверхслабых физико-химических факторов. Несмотря на значительный, хотя и чрезвычайно медленный прогресс в получе-нии экспериментальных доказательств биологической значимости слабых МП, в настоящее время от-сутствуют достаточно обоснованные теоретические представления о возможных механизмах биоэффек-тов таких полей. Поэтому фундаментальной проблемой магнитобиологии продолжает оставаться изучение механизма воздействия слабого (нетеплового) МП на живые организмы. Результаты исследова-ний, проведенных за последние годы, подтверждают повышенный риск развития лейкемии у детей и не-которых других заболеваний у людей, проживающих вблизи ЛЭП. Эпидемиологические исследования показывают, что пороговая магнитная индукция (МИ) высоковольтных ЛЭП, превышение которой при длительном облучении увеличивает (в 2 раза и более) риск развития лейкемии у детей, составляет всего 0,3–0,4 мкТл. В Беларуси с 2005 г. действуют санитарные правила, в соответствии с которыми предельно допустимая гигиеническая норма МИ внутри жилого помещения составляет 10 мкТл, а на территории зоны жилой застройки – 50 мкТл. Принятые нормы не могут предотвратить возможный риск развития заболеваний, связанных с хроническим воздействием МП ЛЭП. В 2002 г. Международное агентство по исследованию онкологических заболеваний (IARC) приняло решение о классификации низкочастотных МП как «возможно, канцерогенного фактора». Эта классификация была подтверждена ВОЗ в 2007 г. От-сутствие общепризнанного подхода к этой проблеме препятствует принятию назревших решений по снижению предельно допустимого уровня МИ ЛЭП в местах проживания людей.




Беларуси

УДК 575.1/2:616

К у ж и р Т. Д. Репарация ДНК при патологии: синдромы хромосомной неcтабильности // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 96–102.

Представлен обзор современных данных о генетически детерминированных заболеваниях, которые объедине-ны в группу синдромов хромосомной нестабильности (СХН) и систематизированы в зависимости от нарушений тех или иных систем репарации ДНК. Рассмотрены молекулярно-генетические основы СХН, роль определенных генов и их продуктов в развитии патологических процессов, распространенность соответствующих мутаций в популяци-ях, молекулярные и цитогенетические маркеры некоторых заболеваний. Обосновывается целесообразность оценки геномной нестабильности с помощью метода ДНК-комет для ранней диагностики СХН.

Библиогр. – 80 назв.

УДК 616.89-008.441.13:616-074

П р о н ь к о П. С. Биомаркеры в диагностике алкоголизма // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 103–116.

Представлен обзор литературы о биологических маркерах, используемых при лабораторной диагностике злоупотребления алкоголем, а также о новых тестах, диагностическая ценность которых изучается.

Показано, что активность ферментов сыворотки крови алкогольдегидрогеназы (АДГ) и ее пиразолнечув-ствительной формы (ПН-АДГ) является более чувствительным и информативным тестом, указывающим на хрони-ческое злоупотребление алкоголем, чем активность трансаминаз. Активность АДГ можно использовать для кон-троля за процессом лечения, поскольку она снижается во время лечения. Чувствительность и специфичность АДГ и ПН-АДГ повышается при совместном их использовании с концентрацией углевододефицитного транс-феррина сыворотки крови. Представляется целесообразным совместное использование специализированного вопросника Мm-MAST и изученных лабораторных маркеров для выявления начальных стадий злоупотребле-ния алкоголем. Активно разрабатываются методики оптимизации определения углевододефицитного трансфер-рина в сыворотке крови, этот маркер является более специфичным, чем традиционные тесты.

Целенаправленное использование новых и известных маркеров злоупотребления алкоголем будет способ-ствовать выявлению расстройств, связанных с употреблением алкоголя, улучшению лечения больных с алко-гольной зависимостью, выявлению скрываемого злоупотребления алкоголем, оценке программ лечения и про-филактики алкоголизма. Показано, что совместное использование лабораторных тестов, а также специализи-рованных анкет и самоотчетов о количестве принимаемого алкоголя приведет к существенному улучшению эффективности диагностики и лечения. Ожидается, что изучаемые в последнее десятилетие прямые метаболи-ты этанола (этилсульфат, этилглюкуронид, этиловые эфиры жирных кислот) найдут применение в наркологии, психиатрии, судебной медицине, а также в службах, обеспечивающих общественную безопасность, в качестве более объективных методов для документирования злоупотребления алкоголем.


УДК 616-006.6:615.849(476)

А р т е м о в а Н. А., М и н а й л о И. И., Т а р у т и н И. Г., В о р о б е й ч и к о в а О. И. Программа гарантии качества лучевой терапии – основа защиты пациентов при лечении онкологических заболеваний // Весцi НАН

Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 117–120.

Разработана программа гарантии качества лучевой терапии, состоящая из трех разделов: административ-ной части, физико-технической и клинической.

В рамках программы разработаны стандарты по контролю качества работы диагностического и лечебного оборудования, используемого в процессе лучевого лечения, которые утверждены Минздравом Республики Беларусь. Использование их во всех онкологических учреждениях республики позволяет обеспечить высокий уровень точности подведения запланированной дозы лучевого воздействия к зоне опухолевого поражения.

В результате проведенных исследований разработаны и утверждены приказом Минздрава для использова-ния в онкологических учреждениях Республики Беларусь стандартизованные процедуры и методики предлу-чевой подготовки и лечения больных для каждой локализации опухолевого процесса, позволяющие повысить эффективность лечения и снизить лучевые нагрузки на здоровые ткани.

Это соответствует международным требованиям о проведении лечения по утвержденным стандартам и позволит оказывать медицинскую помощь онкологическим больным республики во всех онкологических учреждениях на высоком уровне.

Библиогр.– 20 назв.

УДК 575.1/2:616

К у ж и р Т. Д. Репарация ДНК при патологии: синдромы хромосомной неcтабильности // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 96–102.

Представлен обзор современных данных о генетически детерминированных заболеваниях, которые объедине-ны в группу синдромов хромосомной нестабильности (СХН) и систематизированы в зависимости от нарушений тех или иных систем репарации ДНК. Рассмотрены молекулярно-генетические основы СХН, роль определенных генов и их продуктов в развитии патологических процессов, распространенность соответствующих мутаций в популяци-ях, молекулярные и цитогенетические маркеры некоторых заболеваний. Обосновывается целесообразность оценки геномной нестабильности с помощью метода ДНК-комет для ранней диагностики СХН.

Библиогр. – 80 назв.

УДК 616.89-008.441.13:616-074

П р о н ь к о П. С. Биомаркеры в диагностике алкоголизма // Весцi НАН Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 103–116.

Представлен обзор литературы о биологических маркерах, используемых при лабораторной диагностике злоупотребления алкоголем, а также о новых тестах, диагностическая ценность которых изучается.

Показано, что активность ферментов сыворотки крови алкогольдегидрогеназы (АДГ) и ее пиразолнечув-ствительной формы (ПН-АДГ) является более чувствительным и информативным тестом, указывающим на хрони-ческое злоупотребление алкоголем, чем активность трансаминаз. Активность АДГ можно использовать для кон-троля за процессом лечения, поскольку она снижается во время лечения. Чувствительность и специфичность АДГ и ПН-АДГ повышается при совместном их использовании с концентрацией углевододефицитного транс-феррина сыворотки крови. Представляется целесообразным совместное использование специализированного вопросника Мm-MAST и изученных лабораторных маркеров для выявления начальных стадий злоупотребле-ния алкоголем. Активно разрабатываются методики оптимизации определения углевододефицитного трансфер-рина в сыворотке крови, этот маркер является более специфичным, чем традиционные тесты.

Целенаправленное использование новых и известных маркеров злоупотребления алкоголем будет способ-ствовать выявлению расстройств, связанных с употреблением алкоголя, улучшению лечения больных с алко-гольной зависимостью, выявлению скрываемого злоупотребления алкоголем, оценке программ лечения и про-филактики алкоголизма. Показано, что совместное использование лабораторных тестов, а также специализи-рованных анкет и самоотчетов о количестве принимаемого алкоголя приведет к существенному улучшению эффективности диагностики и лечения. Ожидается, что изучаемые в последнее десятилетие прямые метаболи-ты этанола (этилсульфат, этилглюкуронид, этиловые эфиры жирных кислот) найдут применение в наркологии, психиатрии, судебной медицине, а также в службах, обеспечивающих общественную безопасность, в качестве более объективных методов для документирования злоупотребления алкоголем.


УДК 616-006.6:615.849(476)

А р т е м о в а Н. А., М и н а й л о И. И., Т а р у т и н И. Г., В о р о б е й ч и к о в а О. И. Программа гарантии качества лучевой терапии – основа защиты пациентов при лечении онкологических заболеваний // Весцi НАН

Беларусi. Сер. мед. навук. 2009. № 2. С. 117–120.

Разработана программа гарантии качества лучевой терапии, состоящая из трех разделов: административ-ной части, физико-технической и клинической.

В рамках программы разработаны стандарты по контролю качества работы диагностического и лечебного оборудования, используемого в процессе лучевого лечения, которые утверждены Минздравом Республики Беларусь. Использование их во всех онкологических учреждениях республики позволяет обеспечить высокий уровень точности подведения запланированной дозы лучевого воздействия к зоне опухолевого поражения.

В результате проведенных исследований разработаны и утверждены приказом Минздрава для использова-ния в онкологических учреждениях Республики Беларусь стандартизованные процедуры и методики предлу-чевой подготовки и лечения больных для каждой локализации опухолевого процесса, позволяющие повысить эффективность лечения и снизить лучевые нагрузки на здоровые ткани.

Это соответствует международным требованиям о проведении лечения по утвержденным стандартам и позволит оказывать медицинскую помощь онкологическим больным республики во всех онкологических учреждениях на высоком уровне.

Библиогр.– 20 назв.



Беларуси