RusPioner #16

№4(16) август–сентябрь 2010

BROKERAGE CHARTER MANAGEMENT, SALES & ACQUISITIONS MAINTENANCE & AIRCRAFT INTERIORS FIXED BASE OPERATOR

Ocean Sky предоставляет безупречный сервис высочайшего уровня, будь то чартерный рейс на борту самолета нашего собственного флота или другой частный перелет - Вы всегда окружены утонченным интерьером и высоким уровнем обслуживания.

Мы поможем Вам с выбором, приобретением и дальнейшим использованием самолета. Наша задача сделать так, чтобы время работало на Вас.

Свяжитесь с нами, и мы отправим Вам информационную брошюру о нашей компании: +7 (495) 287 30 55

www.oceansky.com

Превосходя и опережая

Нам пять лет!

BROKERAGE CHARTER MANAGEMENT, SALES & ACQUISITIONS MAINTENANCE & AIRCRAFT INTERIORS FIXED BASE OPERATOR

Ocean Sky предоставляет безупречный сервис высочайшего уровня, будь то чартерный рейс на борту самолета нашего собственного флота или другой частный перелет - Вы всегда окружены утонченным интерьером и высоким уровнем обслуживания.

Мы поможем Вам с выбором, приобретением и дальнейшим использованием самолета. Наша задача сделать так, чтобы время работало на Вас.

Свяжитесь с нами, и мы отправим Вам информационную брошюру о нашей компании: +7 (495) 287 30 55

www.oceansky.com

Превосходя и опережая

русский пионер №4(16). август–сентябрь 2010 8

Всю сВою жизнь я пытаюсь понять правила игры.

Правила, по которым надо вести себя с родителями. Правила,

по которым надо драться. Правила игры с девушками. Правила,

по которым делается журнал. Я вижу, что правила постоянно

меняются, и я хочу понять правила, по которым меняются

правила. И я не считаю, что это невозможно. Просто, чтобы

постичь это, может банально не хватить времени, отведенного

тебе. Нехватка времени на то, чтобы узнать правила, — это,

кстати, одно из правил, на которых они вообще все держатся.

В общем, мы решили сделать темой этого номера Игру.

Это своего рода попытка обойти одни правила, чтобы

с налета, используя бесценный опыт и буйную фантазию наших

колумнистов, понять другие. Но кажется, мы при этом нарушили

еще одно правило: не следует играть в игры, правила которых

для тебя загадка. Не нужно пытаться разгадать ее во время

игры. Надо попробовать насладиться тем, чего ты

не понимаешь. Разгадывание загадок не является смыслом

игры. Так что просто наслаждайтесь загадками этого номера.

Их тут полно.

Андрей Колесников

orlo

va

orlo

va

Рек

лам

а

Volvo ХС90 Black Edition

линия volvo: 8 800 700 00 20 www.volvocars.ru

PRIVILEGE CLUB™ Откройте эксклюзивные привилегии для владельцев volvo

Кроме Volvo в жизни есть много хорошего. Черный смокинг, появляться в котором слишком жестоко по отношению к женщинам. Черная икра, вкус которой стал привычным, как и вкус победы. Черный жемчуг на эксклюзивных запонках, который начинает казаться мелким. Черная зависть, которую приятно вызывать к себе ради забавы. ПОЭТОМУ ВЫ ВЫБИРАЕТЕ


Клятва главного редактора. стр. 8

первая четверть

Прогул уроков. Что-то женское. Андрей Васильев про ухо негра. стр. 16Урок уроков. Тайна водонапорной башни. Иван Охлобыстин о прошлом и будущем. стр. 20Сбор металлолома. Там, где нет Ferrari. Екатерина Истомина про гонщика

и красавицу. стр. 26Урок информатики. Блогоразумность. Никита Белых о госпользе блогов. стр. 30

вторая четверть

Пионер-герой. Запорожец not for sale. Как стать певцом поколения web 2.0. стр. 34Урок труда. Царь-стружка. Как построить Лувр. стр. 44Следопыт. О происхождении человека. Корреспондент «РП» закрывает тему. стр 48

русский пионер №4(16). август–сентябрь 201011

третья четверть

Диктант. Вне игры. В тему номера. стр. 58Дневник наблюдений. Последняя ставка в Макао. Спецкорр «РП» играет на деньги

редакции. стр.60Урок поэзии. Тут нам Орлов прислал стихов про жизнь, Россию и лохов. Поэт

Орлуша про Ксюшу. стр. 66Урок иностранного. Старик & море. Через

семь стран с прахом в багажнике. стр. 68Практическое занятие. Наигравшийся. Битва за Чернобыль. Командировка

в игровую зону. стр. 74Сделай сам. За игрой. Екатерина Римская-Корсакова не про музыку. стр. 86

четвертая четверть.

Урок мужества. Косяки. Жертвы

авторского кино. стр. 92Урок географии. Каппа-питта бизнесмена Коварского — 2. Похудеть, но выжить. стр. 96


группа продленного дня.

Пионервожатый. Помоги бабушке. Вячеслав Муругов про свою игру. стр. 110 Правофланговая. ЧПХ. Ксения Собчак

о странностях СПб. стр. 114Отличница. Крепкая орешка. Тина Канделаки про Брюса Уиллиса. стр. 116Пионервожатая. Сияние. Картина шестая. Анна Николаева нарисовала. стр. 120Знаменосец. Бачишь, кума, це нигр!

Маргарита Симоньян про родину. стр. 122Горнист. Промиля. Геннадий Швец

про спортивный алкоголизм. стр. 128

Внеклассное чтение. Машинка и Велик или Упрощение Дублина. Начало нового романа

Натана Дубовицкого. стр. 130Табель. Отдел писем. стр. 154 Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов. стр. 159

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

15

Прогул уроков. Что-то женское. Андрей Васильев

про ухо негра. Урок уроков. Тайна водонапорной башни. Иван Охлобыстин

о прошлом и будущем. Сбор металлолома. Там, где нет Ferrari. Екатерина Истомина

про гонщика и красавицу. Урок информатики.

Блогоразумность. Никита Белых о госпользе блогов.


Советник председателя совета директоров ЗАО «Коммерсантъ. Издательский дом» Андрей Васильев пишет о наболевшем, причем не у него, а у другого человека. Редакция шлет этому человеку приветы и соболезнования и выражает надежду, что откушенное ухо, может быть, удастся, например, пришить, что ли.

Началось все невинно. Поехал в Moscow

Сity получать здоровую такую медаль «Медиа-

менеджер десятилетия». Сначала хотел, правда,

прогулять: боялся нажраться, а в 10.45 рейс

на Венецию, выезжать надо, с учетом лужков-

ского эксперимента над Ленинградкой, часов

в шесть, вещи не упакованы, с женой-дочкой

поссорился, и кошка с позавчерашнего дня

сидит в клетке, чтобы ее не забыли. Плюс см.

название колонки.

Короче, пошел. Во-первых, очень просили:

я после широко объявленного дембеля с топ-

поста в ИД «Коммерсантъ» стал на короткое

время престижной светской персоной с траги-

ческим налетом. Во-вторых, медаль (здоровая

такая) «Медиа-менеджер десятилетия» — все-

таки символ конца какой-никакой триумфаль-

ной журналистской карьеры. Не считать же

таковым часовое интервью «Эху Москвы»? Ну

вот, сходил — и ничего страшного: стакан двой-

ного бурбона. А время — всего полдевятого.

Зато в 21.00 был назначен ужин с президентом

АФК «Система» Лёней Меламедом. В модном но-

виковском клубе Tattler. Опять соблазн прогула:

тут шансов нажраться было побольше. Причем

дело не в приглашающей стороне: просто

время чересчур урочное. Плюс стихийный про-

тест от воздержания на «Медиа-менеджере».

А в Шереметьево выезжать по-прежнему

в шесть утра. И вещи не упакованы.

Короче, пошел. Во-первых, западло не пови-

даться со старым товарищем перед месячным

(у меня, разумеется) отпуском. Во-вторых,

Лёня — большой начальник. В-третьих, очень

хотелось услышать от него, какое тонкое, умное,

правдивое и бескомпромиссное интервью я дал

«Эху Москвы» и как жаль, что такой человечище

уходит из мировой журналистики. И — опять

ничего страшного: три двойных бурбона. Ну

четыре. С женой-дочкой помириться уже не

успевалось, зато вещи собрать — сколько угод-

но. А то и поспать пару часов. Если бы...

Если бы не Митя Борисов. Он как раз отмечал

день рождения в свежеоткрытом им же клубе

«Март» на Петровке. Тут уж за прогул меня не

осудил бы даже изобретатель бурбона. При-

чин много; назову одну, самую беспощадную:

Митя Борисов — один из владельцев «Маяка».

Короче, пошел.

После какого двойного бурбона это случилось,

не так важно. И не бурбон вообще тому виной.

Клуб «Март» ведь Митя Борисов открыл на

паве

л кр

амин

ов

текст: андрей васильев рисунок: анна каулина


поляне музея той разновидности современ-

ного искусства, что связана с образом его

покровителя Юрия Лужкова. То есть с веранды

клуба открывался темный вид на груду чего-

то исполинского, мертвого, стремного. И вот

я сидел на этой веранде в компании прогрес-

сивной клубно-творческой молодежи с такими

же темными и стремными видами на будущее.

В смысле упаковки чемодана и успевания

в Шереметьево.

...Я пишу эти исповедальные строки на веранде

нашего palazzo. В двух шагах местный Чер-

кизон, более известный туристам как Rialto.

Место, однако, тихое, как может быть тихим

дворик на Canal Grande, который мы делим

с нашим любимым рестораном Campiello del

Remer, где я, почти не отрываясь от этих запи-

сок и даже не надевая штанов, могу перехва-

тить стаканчик-другой ледяного сприца. И неис-

кушенный в моем творчестве читатель может

наивно подумать, что все кончилось хорошо той

страшной ночью.

Я не вспомню всех поименно. Тех, с кем делил

стол той страшной ночью. Может, и не знал

никого — мне это редко мешает в клубной ат-

мосфере, ведь основняк творческой молодежи

знает меня. И думает, что это ей на пользу.

Она, конечно, причисляла себя к основняку.

Судя по тексту. Текста, впрочем, я тоже не

помню, как и лица и имени. Но обращалась Она

со мной по принципу «вась-вась» — наверное,

не имея в виду нахамить. Типа так: «Вась, ну

как же ты не сдохнешь столько пить?» Обычный

интеллигентский треп. А я, надо сказать, не

люблю, когда меня называют Васей. Другое

дело, есть масса людей из числа т.н. старых

друзей (типа жены), которые это прекрасно

знают, но которым хоть рот зашей — ушами

будут звать меня Васей. Я, когда это осознал,

принял трусливое менеджерское решение:

хрен с ними. А вообще меня с Васи ломает.

Неоднократно заявлял публично. Даже дочку

хотел Василисой назвать, чтобы Вася — хоть

для нее — не звучало кличкой. Бабки запре-

тили: кошачья, сказали, кличка — только через

наш труп.

После десятого «васи» я решил позволить себе

намек. Нет, я не назвал Ее мокрощелкой, как

могли бы подумать поверхностно знающие

меня люди. Я даже не скомандовал: «Встать,

когда разговариваешь с медиа-менеджером

десятилетия!» Даже не напомнил про то, что на-

чинал творческую деятельность, когда Она еще

не числилась в творческих планах родителей.

— Дочка, — сказал я. — Я не люблю ходить

в васях у незнакомых людей. Я прошу вас

извиниться и называть меня Андреем. Вы же

умненькая, вы же так поступите, правда? И вот

вам моя рука.

Почему я запомнил свою фразу после стольких

бурбонов — очевидно. Знающие меня — на-

пример, по «Маяку» или по «Коммерсанту» — от-

дают себе отчет, как редко я поднимаюсь до

такого уровня вербального благородства.

Главное, Она подала мне руку. И рассмеялась

так светло, так по-девичьи: «Ну, Вася, ты при-

кольный». И тогда я пожал Ей руку. Крепко

пожал. А когда уже не осталось сил смотреть

в искаженное болью девичье лицо, я понял,

что пальцы не разжимаются. И тогда я помог

нам обоим закончить наш диалог. В армии это

называется «сделать шмась». Это не больно,

но обидно. Зато помогает быстро расцепить

рукопожатие. Кто виноват, что, потеряв мою

руку, она упала со стула?

В общем, пора было ехать собирать чемодан.

У выхода из клуба меня нагнал негр. Поклон-

ники потом спрашивали меня: «Что, правда

реальный негр?» Ну как сказать: в принципе

да, но какой-то серенький. Так вот, я понял, что

он собирается драться. Я поинтересовался, что

будет, если он промахнется. Вместо ответа он

ударил. И промахнулся. Вместо повторного во-

проса я нанес разящий удар в пах. И тоже

(о бурбон!) промахнулся.

Чему учат в автобате Таманской дивизии? Тому,

что боец — даже если ему не попал прямой

в пах — все равно наклоняется вперед, инстин-

ктивно прикрывая причинное место. И тогда

рви его, падлу, на себя за плечи и падай вместе

с ним. Так я и сделал. В смысле упал. И с ужа-

сом понял, что не помню дальнейших действий.

Потом, уже у Ауди лонг меня нагнал партнер

Мити Борисова Дима Ямпольский и страшно кри-

чал, что я больше не клиент их с Митей заведе-

ний. То есть ОГИ, АПШУ, «Джона Дона» и, трудно

представить, «Маяка». Но дальше было еще

страшнее. Из клуба выбежала, стеная, какая-то

женщина с искаженным лицом и распущен-

ными косами (по-моему, с вплетенными в них

водорослями) и, воздев руки к небесам, стала

падать в обморок на чужой капот. Все вопияло

о том, что совершенные мной поступки дурны.

Но какой более дурен, я так и не понял. Излишне

крепкое рукопожатие? Или то, что, беспомощ-

ный, лежа на спине под телом хоть и серенького,

но увесистого негра, я откусил ему ухо?

Р.S. Обычно в конце моих колонок следует

мораль. Здесь их две. Одна дорога мне лично,

вторая, думаю, главному редактору «Русского

пионера». Итак.

1. Если вы не старый друг Васи (типа жена), не

надо больше его называть Васей — хотя бы

в качестве подарка на дембель.

2. Будь вы хоть Андрей Васильев, не надо ни

при каких обстоятельствах нарушать формат

колонки «Прогул уроков».


В своей колонке, быть может, самой исповедальной из написанных для «РП», Иван Охлобыстин расскажет, как он стал тем, кем он стал, и что за странную, а временами страшную игру он вел и ведет, моделируя свое, да и не только свое будущее. В общем, читателю предстоит узнать сокровенную тайну водонапорной башни Ивана Охлобыстина.

ВсматриВаясь в жуткую и пре-

красную бездну хаоса — мира, шокирующего

человеческий разум своей всевозможностью,

человек смиряется перед собственным одино-

чеством. Рано или поздно, но ты останешься

один на один с собой. Большинство думающих

понимает это. Некоторые лениво полагаются

на Промысел Божий, замалчивая невозмож-

ность происходящего без права Перста Ука-

зующего, некоторые загодя и наугад готовят

иллюзорные миры художественных фантазий,

где их одиночество обретет новую родину,

некоторые заходят дальше и предпринимают

попытки систематизировать данную Богом

способность к творчеству, еще не заступив

за роковую черту, столь же пугающую, сколь

и манящую.

Сколько я себя помню, столько я пробовал

играть в эту, получается — самую главную, игру.

Не тяга к познанию неведомого, не мальчише-

ский азарт, а любовь к маме принудила меня

начать то, что, уже сейчас, я называю сталкин-

гом за определенные обязательства играющего

по отношению к окружающему миру.

Тогда я жил с бабушкой Марией и прабабуш-

кой Софьей Филипповной в деревне, а моя

мама заканчивала в Москве аспирантуру

и приезжала только на выходные. И каждую

субботу, едва проснувшись, я кидался к окну,

выглядывая маму, идущую от остановки, куда

приходил рейсовый автобус из Малоярославца,

куда, в свою очередь, приходила электричка из

Москвы. Позже много лет, по своей глупости

и эгоизму, я вменял маме в вину ее постоян-

ное отсутствие, даже не учитывая того, что

она никогда не была по-настоящему счастлива

и все мои жестокие претензии были обращены

к той, которая меня научила мечтать и сделала

тем, кем я есть ныне.

Обзору дороги, куда каждые выходные был

обращен мой младенческий взор, мешал све-

жеотстроенный районным врачом двухэтаж-

ный коттедж, и это чрезвычайно раздражало.

Сотни раз я представлял, как по халатности

врач оставлял на газовой плите чайник, как

тот натужно кипел, заливал газовую конфорку

и как невидимая взрывоопасная субстан-

ция наполняла пустующее пространство,

пока не добиралась до искрящейся розетки

в гостиной, затем ожидаемо следовал взрыв

и хищные языки пламени быстро пожирали

стены коттеджа. Вскоре так и произошло:

итар

-тас

с

текст: иван охлобыстин рисунок: инга аксенова


врач забыл чайник, газ проистек, розетка

заискрила и дом сгорел дотла за считанные

часы. Но, самое главное, врача это не сильно

расстроило. Он сидел на пне чуть в стороне

от пожара и пил из бутылки лимонад «Бурати-

но». Это поразило меня, потому что в своих

грешных грезах я именно так и представлял

себе реакцию владельца неудобного коттеджа,

только пил он не лимонад, а пиво.

Малыш я был довольно вдумчивый, и это

трагическое происшествие, как выясняется,

небезосновательно отнес к последствиям

собственных фантазий, о чем незамедлитель-

но доложил владельцу сгоревшего коттеджа.

Погорелец отнесся к моему откровению

без раздражения, поблагодарил за участие

в своей судьбе и посоветовал впредь направ-

лять свои умственные усилия на процессы

созидания. Чувствуя определенную ответ-

ственность перед безвинно пострадавшим

доктором, последующие полуторамесячные

опыты с представлениями я посвятил его лич-

ному благополучию, вследствие чего, с моей

помощью или нет, врач получил довольно вы-

годное предложение от начальства в далекой

Москве и вскоре уехал возглавлять одну из

курортных клиник в Анапе. В Анапе — на-

верное, потому, что мама обещала, что если

я закончу третий класс без троек, она пошлет

меня в пионерлагерь на море под Анапой.

Мало того, в своих занятиях я учел предше-

ствующий опыт и выстроил довольно строй-

ную систему грез с элементом профилактики

побочных негативных факторов. Так впервые,

за много лет до своего крещения, я напрямую

обратился к Богу с просьбой приглядывать за

воплощением своих желаний. Думаю, Господь

меня услышал. Отсутствие на дворе ядерной

зимы и поголовной вампиризации — прямое

тому доказательство.

Возможностей для совершенствования было

на тот момент предостаточно: большую часть

дня я был предоставлен себе, друзей у меня

особо не было, потому что школа, где я учился,

находилась в трех километрах от моей дерев-

ни, остальные школьники жили в деревне

поближе и, соответственно, с ними я виделся

только в классе. Таким образом, дважды

в день, по дороге в школу и обратно, я рисо-

вал в своей душе дивные картины будущего,

оформлял оные узнаваемыми деталями, сво-

дил житейские абстракции к точным формам

и пытался чувственно их переживать. Для

«игры» мне требовалось много дополнительной

информации, поэтому я много читал, плюс,

выйдя на пенсию, моя бабушка подрабатывала

билетером в клубе близрасположенного пан-

сионата и я каждую субботу смотрел кино. Ки-

нематограф сформировал большую часть моих

представлений о том, как должно выглядеть

счастье, и я дисциплинированно следовал этим

представлениям. Так, списком, я привил себе

тягу к серьезной музыке, аристократическую

уверенность в своей умственной исключитель-

ности и безоговорочную веру в достижение по-

ставленной цели. Целомудрие художественной

культуры тех времен мягко скорректировало

мои убеждения, и, глядя на самодостаточных,

веселых и несколько диковатых волшебников,

я стал подражать им.

Однако вместе с базовыми ценностями по

младенческой наивности я нахватал огромное

количество лишних деталей, как то: пристра-

стие к благородным металлам, дорогим на-

питкам, красивым женщинам и безрассудным

поступкам. Но поскольку большая часть из

вышеперечисленного не могла присутство-

вать в жизни третьеклассника, да и не желая

раньше времени разочаровываться, я отложил

исполнение мечты до полового созревания,

а освободившееся время бросил на конструи-

рование собственного будущего.

Часами я, славный белобрысый бутуз,

скрывшись в прохладном чреве заброшенной

водонапорной башни, сидя по-турецки на

благоухающем смолой рулоне нерастопленного

гудрона, упивался картинами событий, вы-


нужденных со мной произойти через несколь-

ко десятков лет. Я учитывал течение общей

реальности, поскольку понимал, что и осталь-

ные люди тоже мечтают, и мой блистающий

клинок точной мечты регулярно вспарывал

желеобразного монстра общественных чая-

ний. Я также не тешил себя иллюзиями, будто

я единственный осознанный игрок, и тща-

тельно обходил определенные сферы деятель-

ности, которые могли бы послужить залогом

реализации главного счастья, но были столь

очевидны и привлекательны, что большинство

других игроков играли бы там. Так я сразу

исключил политику и бизнес. Мне хотелось

элегантно доминировать в менее суетливых

областях, в которых все игроки сами рано или

поздно становятся элементами оформления

картины, как приключилось с пиратами на «Ле-

тучем голландце» в одном известном фильме,

к сожалению, вышедшим гораздо позднее.

Не хотелось и прямой ответственности. Поэто-

му после недолгих расчетов я выбрал профес-

сию режиссера. Примерное представление

о ней я вынес из фильма «Иван Васильевич

меняет профессию». Но опять же, памятуя

о том, что в пять лет мне нравилась Лариска

Цыплакова, а в семь я томился по Галочке

Федченко с хутора, я предоставил самому

себе в восемнадцать лет выбрать себя как

режиссера. Я, наивная душа, и предположить

не мог, что, когда наступят эти восемнадцать

лет, общество обуяет нигилизм и печоринщи-

на, а самым приветствуемым настроением

станет упадническое. В моду войдут аутичные

пижоны с фигами в кармане и хронические

почвенники. Ни те ни другие так, по большому

счету, кроме эффектной позы, ничего и не

оставили после себя миру, разве что я начал

использовать слово «сталкинг» — производное

от слова «сталкер» — проводник к месту, где

сбываются мечты, к исполнению которых, как

правило, никто не готов.

От эстетического разочарования меня спасла

собственная ненасытность: мне было мало

быть только режиссером, мне хотелось

экранизировать не чьи-то сочинения, а свои,

и я считал несправедливым, что все награды

за невидимые на экране труды получал актер.

Малыми долями я вплетал избранные ипоста-

си в общую канву будущего, и день ото дня

они наращивал феноменологическую плоть

в секретных лабораториях моей души, чтобы

однажды показаться на белый свет и взорвать

мозг биографам. Забавно, но до сих пор мно-

гие из предпринимавших усилия понять меня

настоящего ассоциируют меня только с одним

из неделимых проявлений, придуманных

много лет назад и органично сосуществующих

в каждом всплеске нейролептической реакции

моей высшей нервной деятельности. Общая

сумятица дополнилась случайно привнесенны-

ми образами: старик священник, бредущий

под грозовым небом по свежевспаханному

полю к своей церкви, дядя Андрей, одним

привычным уколом заточенной отвертки

укладывающий двухсоткилограммового хряка

на дощатый пол сарая, и многие другие. Иначе

было нельзя — завтра связано с сегодня,

и все намеченное на завтра намечено таким

сегодня. Я позволяю себе эту тавтологию

только затем, чтобы еще раз напомнить, что

единственно чего нет в мире, так это чудес.

Чудо — это эхо, добравшееся до барабанных

перепонок в многократном пространственном

преломлении.

Мои добрые бабушки-попечительницы не об-

ращали внимания на мое странное поведение,

потому что оно изменилось, по их меркам,

в лучшую сторону. Теперь я предпочитал уеди-

ненные прогулки по окрестным полям привыч-

ным детским развлечениям, стал совершенно

неприхотлив в еде, заметив, что состояние

сытости мешает мне играть в мою игру, и пере-

стал торчать субботними вечерами у окна,

высматривая маму. Последнее мне давалось

труднее всего, но я понял, что любая страстная

привязанность порождает нежелательные па-

радоксы в сфере созидаемого. Проще говоря,

я побоялся, что, если я не избавлюсь от этого

сам, жизнь найдет собственный наименее

энергозатратный способ еще глубже погрузить

меня в игру: воссоединит любящие сердца —

и маму хватит паралич, навсегда решая про-

блему разлуки, или рейсовый автобус сорвется

с моста, устраняя вопрос совсем. Эта детская

паранойя имела определенные предпосыл-

ки, включая упомянутый случай с пожаром.

Я трезво осознавал, с какой силой имею дело,

и страховался как мог, благо шустро осваивал

азы и все свободное время практиковался.

В девять лет мне подарили велосипед, и я по-

знал вкус смерти. Она необъяснимым образом

сама напомнила о себе, поднявшись жутью

из глубины души, и три дня заставляла меня

переживать такие чувства, каким и примерного

описания не подобрать. Почему эта невеселая

часть реальности использовала велосипед в ка-

честве ключа к подвалу бытия, непонятно. На-

верное, потому что я по-детски мечтал о вело-

сипеде и эту мечту было глупо вклинивать где-то

между кругосветным путешествием и партией

в бридж с премьер-министром ядерной держа-

вы. Я мечтал о велосипеде в данный момент,

и живущая уже собственной жизнью главная

мечта посчитала это хорошим предлогом для

нового эволюционного рывка. К концу третьего

дня происходящий кошмар органично привел

меня к осознанию собственного бессмертия.

Я понял, что и над этим вопросом стоит порабо-

тать. Смертная жуть удовлетворенно вернулась

в родной мрак, а я дополнил игру мечтами

о запредельном. Рассказывать об этом сейчас

не имеет смысла, слишком обстоятельная тема,

требует уймы времени, да и по технологии зна-

чительно отличается от обычной игры.

Но вернемся к игре. Быстро меняющийся мир

все больше и больше мешал мне. Я понял, что

рано или поздно я повзрослею и найду весомые

аргументы, почему необходимо заместить мечту

бытовым расчетом. Тогда я внес в игру новые

условия — теперь основным смыслом игры

стало не моделирование будущего, а продолже-

ние игры в уже наступившем будущем. Было

потрачено более полугода на внесение этого из-

менения в ежедневную практику, но мои усилия

увенчались успехом. Я так уверен в этом, по-

скольку будущее уже наступило, а я все играю.

В пятом классе мама забрала меня из

деревни в Москву. Я помню последнюю ночь

перед отъездом: старая водонапорная башня,

усеянное звездами бездонное небо, запах

костра и оживающие перед глазами картины:

я — знаменитый актер, режиссер, сценарист

и, ко всему прочему, — священник, пишу для

самого модного столичного издания статью,

смысл которой будет для большинства неуло-

вим, что, однако, не помешает этому большин-

ству восхищаться глубиной моих умственных

прозрений и таланта, а мудрому меньшин-

ству — поражаться наглости человека, живу-

щего своей мечтой и не скрывающего этого,

потому что все это игра, хоть и без приставки

«только».


На этот раз в автомобильной рубрике «РП» произойдет то, что рано или поздно должно было произойти в автомобильной рубрике: речь пойдет о культовой итальянской марке, вокруг которой развивается полная драматизма история с участием гонщика Формулы 1, русской цветочницы Наташи и автора текста, обозревателя «Ъ» Екатерины Истоминой. И нет гарантии что обойдется без эксцессов.

Когда мы познакомились с Филипе

Массой, это был его первый сезон в Ferrari. До

этого он мотал нервы команде Sauber. Свидание

состоялось в пляжном отеле в Марбелье, где

я регистрировала нравы местных колхозников,

продающих элитную недвижимость в стиле Гуан-

танамо российским бизнесменам. Филипе Масса,

сложив свои мохнатые бразильские лапки кре-

стом, сидел на стульчике подле бассейна. Рядом

вышагивал гиеной радикальный часовщик Ришар

Милль. Он был движим идеей опутать гонщика

своими часами (это котлы по цене движка Bugatti

Veyron) по рукам и ногам. Картина была бы непол-

ной без антрепренера Массы Николя Тодта, сына

Жана Тодта, легендарного босса Ferrari. Николя

Тодт — это компактный high tech крошка Цахес,

с которого похоть льется ручьями. В его глазках

цвета раздавленной улитки обычно мелькают

картинки Private TV и The Evile Empire, которые

изредка затуманиваются заездами Гран-При

Бахрейна. Святой Герасим не даст мне брякнуть

лишнего: ребятами нужно было заниматься.

С Миллем мы были знакомы: владелец

замка в Бретани знал меня как журналиста-

международника и эксперта по проблемам

французских колоний. Милль рассказал, что

Масса поступил на работу в Ferrari. Я предложила

отметить это в клубе Babilon, главном вертепе

Коста дель Соль: «Я могу познакомить гонщика

с Наташей!» Я же всегда сама доброта. Жиз-

ненная философия русской девушки Наташи,

вырвавшейся на европейские просторы из лесов

Брянщины, заключалась в одной фразе: «Зверь!

Приди и возьми меня силой!» Наташа и выглядела

соответственно.

«Наташа — цветочница, ей кто-то здесь подарил

цветочный магазин», — добавила я. Милль, прики-

нув, через что в этой жизни нужно было пройти,

чтобы стать цветочницей в Марбелье, аж вспо-

тел: «К Филипе из Сан-Паулу спешит невеста. Они

со школы дружат». По тону я поняла, что невеста

отличается национальной свирепостью. Мельчает

даже бразильский народ. Когда-то талантливые

парни женились на принцессах. Как там раньше

говорили: не имей сто рублей, а женись, как

Аджубей. А теперь? Всю жизнь расплачиваться

за десять способов образования солей?

Тодт, лежавший в шезлонге в бездонных, до

колена, трусах, за время разговора, по моим под-

счетам, уже дважды помешал в себе огонь похо-

ти. «А есть ли в Babilon машины Ferrari?» — тоном

Онегина, собирающегося пристрелить этого козла

текст: екатерина истомина рисунок: анна каулина

orlo

va


Ленского, спросил Тодт. «Бармен Жорж ездит на

612 Scaglietti. И другие не отстают. Повар Микки,

например. Гардеробщица Стефания. Разве всех

упомнишь?» — вздохнула я. Но Тодт уже мысленно

задернул парчовый балдахин над воображаемой

кроватью. Ему предстоял гневный этюд «дрочетто

каприччиозо». Тут бы руку не сломать.

Масса, услышав слово Ferrari, с большим значе-

нием переложил одну мохнатую лапку на другую.

«Привет! Я из России», — сказала я бразильскому

гонщику. И добавила: «СССР — страна, победив-

шая фашизм». Я всегда это подчеркиваю, чтобы

дальше уже никаких лишних разговоров не было.

Но о чем можно было говорить с латиноаме-

риканским мужчиной, к которому из Сан-Паулу

четвертые сутки степями пробирается невеста

с зацелованным глобусом? Мы в СССР осуждали

режим Пиночета, что ли. А толку?

«Прокатиться бы! Николя?» — обратился Масса

к антрепренеру. Тодт очнулся и с ужасом по-

смотрел на свои руки. С видимым облегчением

увидел, что на них нет, положим, наручников. Но

и с тоской отметил, что наручников все-таки нет.

«Глупо ехать в клуб!»— осторожно запаниковал

молчавший ранее часовщик Милль. Он загодя

боялся цветочницы Наташи. Замок в Бретани

ведь всего один. На всех замков не напасешься.

«Всем на трек!» — придумал Масса. «Идея! У меня

есть своя машина. Двухместная», — сказала я.

«И вы ездите на Ferrari?» — Тодт удивился так,

как будто я в светлое Христово Воскресенье

предстала перед ним в черном латексе и соба-

чьей маске из секс-шопа на Потсдамерштрассе.

Не спорю, это было бы красиво. «Нет-нет, я не

такая. Я не Наташа. Я Катя. Поэтому я вожу SLR

Mercedes-Benz», — мне пришлось поставить

этого вонючку на место. Тодт от такого хамства

(батюшка милый, эта сибирская малышка болеет

за McLaren-Mercedes!) вновь задернул вообра-

жаемый парчовый балдахин. Он ударил по этюду

«дрочетто каприччио». В глазах антрепренера уже

что-то чавкало и хлюпало. Я хотела ему сказать,

что в его взгляде могло бы быть и побольше пре-

зрения. Все-таки он уже не мальчик.

Масса замолчал с вызовом. Милль спешно

разъяснил его позицию: «Согласно контракту

Филипе не может ездить ни на каких других

машинах, кроме Ferrari». Я предложила спросить

на reception, не завалялась ли какая итальянская

дрезина «вроде Ferrari» в их гараже? С reception

сообщили, что завалялись Maybach (моя любимая

комплектация — 62S по кличке «Небо в кле-

точку») и Boxster Porsche (он же «Для самых

маленьких»). А вот болид Ferrari разбил садовник,

перевозивший керамические горшки. Принять

решение как начальник мог Тодт, но он совсем

раскис. Его, обессиленного, засасывал лес мохна-

тых орхидей, в ветвях которых со сладкой болью

разверзались хляби небесные.

Варианта было два. Первый — ехать в Babilon за

Ferrari (бармен Жорж, разумеется, даст нам свою

машину, я заверила их). Однако что скажет неве-

ста, которая в конце концов, хотим мы этого или

нет, прикатит сюда на глобусе? Второй — взять

мой серебристый SLR, но что скажут в штаб-

квартире Ferrari, если узнают об измене?

Массе хотелось болид, но он, по моему мнению,

должен был бояться невесты, как любой нормаль-

ный человек боится учительницы химии. Но Масса

как-то эмпирически боялся будущей супруги: так

можно страшиться только абсолютно голой учи-

тельницы химии, это ж мумия с пробиркой! Милль

боялся цветочницы, но страстно желал общения

с загадочной Наташей: эта бедная женщина

с пропиской по брянской улице Фабрициуса слу-

чайно раздвоилась в его голове. Такое с мужчина-

ми иногда происходит. «Cet obscur object du desir»,

как говорят французы.

И снова седая ночь! Мы, переодевшись в на-

рядное исподнее, двинулись в Babilon, где под

потолками будуаров парила Наташа. Ее молочно-

мясная стать вскормила поколения пластических

хирургов. Ее губы, похожие на губы карпа, обрам-

ляли рот размером со щель банкомата. Ее ланиты

горели пресс-релизами клеточной косметики,

а перси напоминали дирижабль «Гинденбург» за

несколько минут до катастрофы. Гостям На-

таша (в трикотажном боа из фиговых листьев)

казалась рогом изобилия, в котором никогда не

заканчиваются тридцать сребреников.

До взятия в аренду болида Ferrari дело, конечно,

не дошло. Жорж слишком хороший бармен.

Жоржа может перепить лишь Чарльз Шуман из

Мюнхена, побоявшийся одурманить на моих гла-

зах только двух боксеров Кличко. Автоспорт в тот

вечер был забыт бесповоротно. Масса вступил

в брак только четыре года спустя.

На обратном пути, на парковке Babilon, которой

позавидовало бы и полноприводное колесо

Фортуны, я заметила одинокое пятно. Тодт

кончает наконец, в окончательном смысле, жизнь

самоубийством? Милль, прикрываясь фиговым

листком от боа, рисует замки на песке — «череш-

ней скороспелою любовь ее была»? Косматая не-

веста вонзает ядовитые кинжалы в глобус? Нет,

это веселый венский маразматик Фрейд в образе

Луны уже катил свою квадригу по королевской

дороге удовольствий.


Эту эмоциональную колонку губернатора Кировской области Никиты Белых о государственной пользе интернет-блогов критически настроенный читатель мог бы отнести к проявлению компанейщины, но, как говорится, «я дзюдо любил и до»: Никита Белых завел свой блог задолго до того, как было принято решение догнать и обогнать Силиконовую долину и стать страной самых продвинутых юзеров. Впрочем, применить опыт губернатора и сейчас не поздно.

СейчаС, наверное, уже никто не будет

отрицать то влияние, которое оказывают

блоги на формирование информационной

повестки дня. Аудитория популярных интернет-

дневников приближается, а в некоторых

случаях и обгоняет аудиторию традиционных

средств массовой информации. В блогах идут

свои информационные войны, они становятся

источником новостного контента и площадкой

для оживленных дискуссий, переходящих зача-

стую в формат, как говорят в интернет-среде,

«холивара».

Когда я пять лет назад (да-да, пять лет назад —

как говорится, а «я дзюдо любил и до») начинал

вести свой интернет-дневник на платформе

livejournal, сложно было точно предположить,

что из этого получится. Сейчас я могу с уве-

ренностью сказать, что блог оказывается

полезным в губернаторской работе.

Расскажу одну историю. Итак, тема — по-

вышение транспортного налога. Решение

изначально непопулярное. Отношение к росту

платежей в бюджет со стороны населения

общеизвестно, так же как и отношение к до-

рогам и тем более к чиновникам, которые эти

платежи повышают и эти дороги ремонтируют.

Но тем не менее налог повышать надо. Можно

было попытаться повысить втихаря, никому ни-

чего не говоря и не объясняя. Но тогда велик

риск серьезного общественного недовольства

и массовых митингов, как получилось в некото-

рых регионах.

Что делаю я? Во-первых, привязываю рост

платежей по транспортному налогу к росту

выделения денег на содержание этих самых

дорог. Во-вторых, пишу обо всем в своем

блоге — получаю обратную реакцию, система-

тизирую основные вопросы и свое выступле-

ние на Законодательном собрании региона

строю в формате ответов на эти вопрос.

Первым, кстати, был вопрос: «Они что там,

совсем охренели?»

Далее. Однажды морозными декабрьскими

деньками, совсем накануне Нового года, на

интернет-форумах, а затем и в СМИ появляют-

ся сообщения об акции автомобилистов «Гудок

протеста». Один раз они уже это делали и вот

решили повторить. Будут сигналить и ездить

вокруг здания правительства. Что ж — полное

их право, если не нарушают ПДД. Я узнаю

об их намерении вечером накануне акции.

Гипотетически можно закрыть окна в губер-

риа

ново

сти

текст: никита белых рисунок: анна всесвятская



наторском кабинете — благо звукоизоляция

хорошая (тогда еще мир не знал о вувузелах).

Закрыть окна и думать — ну поездят-поездят

и успокоятся, да и куда им деваться! Тем более

что у нас в Кировской области с недавних

пор «разгул демократии» — митингуй сколько

хочешь, никто тебя пальцем не тронет. У нас

даже акции в рамках «Стратегии-31» так

проходят — сначала люди пишут, что у них

самих вообще-то претензий нет, а идут они

из солидарности, потом спокойно проводят

свой пикет, а потом сожалеют: эх, скучно жить

в демократическом регионе!

Но все равно «закрывать окна» — это, как

говорится, не наш метод. Поскольку акция

стихийная, родившаяся на просторах,

страшно сказать, кировского интернета,

искать организаторов с просьбой сесть за

стол переговоров — не вариант. И я пишу

им лирическое письмо в своем блоге: «Какой

смысл препятствовать движению и гудеть?

Привлечь внимание правительства Кировской

области? Уверяю вас, правительство в курсе

повышения транспортного налога и прекрасно

понимает, что решение непопулярное. Поэто-

му я много раз в разных формах отвечал на

все возможные вопросы. Привлечь внимание

широкой общественности? Общественность,

уверен, тоже знает, что налог повысился и что

многие этим недовольны. Высказать свою

позицию и свои аргументы? Вполне возможно,

только ведь организаторы акции призыва-

ют просто побибикать и попрепятствовать

движению транспорта, в том числе и обще-

ственного». И предлагаю: «Завтра на 11.45 за-

планирован так называемый «Гудок протеста».

Хотите не просто погудеть, а действительно

высказать свое мнение — приходите ко мне,

готов к встрече в это время». И даю телефоны

помощников.

На следующий день у меня в зале заседаний

десять автомобилистов-активистов и тридцать

журналистов. Сразу видно — все прилежно

читают блог губернатора. Добился бы я такого

эффекта, используя традиционные СМИ? Силь-

но сомневаюсь. И это даже не говоря о том,

что в ЖЖ написать и технически проще,

и времени меньше занимает.

Мы час сидим и абсолютно публично об-

щаемся. Все культурно и цивилизованно.

Завершаем встречу, я выхожу в холл и вижу

еще человек двадцать-тридцать опоздавших

устойчивое. А началось все с общения автомо-

билистов на интернет-форумах и сообщения

в моем блоге.

Что же в итоге этой истории уже сегодня

я получил как губернатор? Тактически — воз-

можно, снижение уровня недовольства непо-

пулярным решением и в любом случае воз-

можность апеллировать к тому, что решение

широко обсуждалось. Стратегически — ростки

гражданского общества. А мой интернет-

дневник выступил инструментом, благодаря

которому были достигнуты эти результаты. Не

мог же я вечером экстренно выходить в эфир

телеканалов или рассылать эсэмэски потенци-

альным участникам автопробега. Теперь вот

осваиваю еще и твиттер. Твиты в плане ис-

точника информации для СМИ тоже работают

будь здоров. Стоило написать, что я слегка

приболел и поехал на процедуры, как во всех

ведущих российских новостных агентствах

появилась новость: «Губернатор Кировской

области госпитализирован». Я такой реакции,

мягко говоря, не ожидал. По-моему, такое

внимание уделялось только госпитализации

Фиделя Кастро.

автомобилистов. Видимо, хотели и погудеть,

и поговорить. Кратко пересказываю им суть

произошедшего и предлагаю объединиться,

создать общественную организацию и уже

в таком формате налаживать контакт с властя-

ми. Ведь со всеми автомобилистами, при всем

желании общаться и стремлении к граждан-

скому обществу встретиться лично я просто

физически не смогу. Всегда будут опоздав-

шие, пришедшие вовремя, но не понявшие,

понявшие, но не то и не так, все правильно

понявшие, но никому не рассказавшие и так

далее. Поэтому власть и предпочитает по

действительно общественно значимым пробле-

мам вести диалог с объединениями граждан,

прекрасно при этом понимая, что зачастую

может создать себе этим сильного оппонента.

Но никто и не говорил, что строить граждан-

ское общество — это легко и приятно.

Спустя некоторое время «Союз автомоби-

листов Кировской области» действительно

появляется и становится по большинству

вопросов оппонентами правительству в целом

и мне персонально. При этом не стесняясь

методов, которые лично я, например, считаю

откровенно популистскими. Но при всем при

том это действительно пример, когда гражда-

не сумели объединиться вокруг волнующей их

проблемы и объединение это более или менее

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

33

Пионер-герой. Запорожец not for sale.

Как стать певцом поколения web 2.0. Урок труда. Царь-стружка.

Как построить Лувр. Следопыт. О происхождении человека. Корреспондент «РП» закрывает тему.


Спецкор «РП» отправляется в Киев, чтобы встретиться с автором и исполнителем

самого яркого интернетного блефа последних лет под названием «Валентин

Стрыкало из села Бурильцева, что в Житомирской области», и узнать,

кто он такой на самом деле, а также разобраться, почему именно его выбрало

своим певцом поколение web 2.0. Приготовьтесь, будет громко!

текст:игорьмартыновфото:orlova


И вот, двадцать лет спустя, на Майдане — здравствуй, племя младое, generatio mutantis! Дети диких изотопов, ровесники аварии

gett

y im

dge

s/fo

tobank


Хрещатик, «Виагра»

— Чувак, я же видел тебя в интернете! Круто!— Да? Приходите завтра на концерт!— Да ну, еб…л я на такое ходить.Из общения Стрыкало с народом

Не предучел я главного: Киев — город музыкальный. То есть оглушитель-ный. Говорить со звездой интернета наме-чалось на Майдане — но звезды оффлайна нагрянули раньше. Беспощадный гала-концерт: реве та стогне, гопак с металлом, кобзарь с хардкором… единственный способ спастись от контузии — головою в фонтан, но все лежачие места заняты… Слепил беруши из галушек, прикрыл перепонки, припоминаю: на таком же мо-лодежном был я здесь двадцать с лишком лет назад. Рок-фестиваль после Чернобы-ля — мол, с радиацией покончено, поют же люди. Концерт ограничен стенами дворца «Украина», как саркофагом, на вы-ходе дежурит патруль, приказ — никого не выпускать. Будет петь Кобзон! Главный рокер страны предпочел бестелесное уча-стие, его голос вынесен в белом телефоне домобильной эры, со шнуром, прислонен к микрофону и понеслось откуда-то из-далека:Ядерному взрыву — нет, нет, нет!

Днем, еще до Кобзона, я попал на закрытый доклад академиков: «Кого же нарожает облученная страна? Veni generatio mutantis!» — шифруясь от про-слушки, на мертвом сленге говорили академики…

И вот, двадцать лет спустя, Майдан — здравствуй, племя младое, generatio mutantis! Дети диких изотопов, ровесники аварии! Певец генерации хорошо подготовился к встрече: на нем огромные, как у работников аэродрома, наушники — для шумоизоляции. Спаса-ясь от гала-концерта, уходим в дальний «Кофе Хауз». Подают запрещенное в Мо-скве, но почему-то (может быть, поэтому?) теплое «Цинандали».

— Не люблю, когда меня зовут Валя, — предупреждает сразу, хотя именно песни под псевдонимом Вален-

тин Стрыкало, снятые на веб-камеру и брошенные в Ютуб друзьям на поте-ху, прославили. Пока же он был собой, Юрой Капланом, и пел романтическую лирику в рок-группе InShe — ажиотажа не наблюдалось… Заметили, как только придумал село Бурильцево, сделал лицо попроще и затянул самозабвенно… «Все решено: мама, я гей!» — Диме Билану посвящается… «Сережа сбрил брови сыну» — Сергею Звереву… Юродивый? Или стебется? Рунет не понял, звезды напряглись. Звонит журналистка:

— Валя, я пишу статью про интернет-

фриков, поколение аутсайдеров, ну, в общем,

про всяких психов.

— А я при чем?

— Хочу взять интервью, можно и по скайпу.

— Э... Я предпочитаю живое общение.

— Мы не смогли найти ваше село на карте.

Расскажите, как проехать.

— От Житомира по трассе, что идет на Коро-

стень. Не доезжая 15-20 километров до горо-

да будет треугольная остановка, за ней съезд

направо. 4 км прямо, там увидите указатель.

Улица Ильича, дом 3. Жду вас!

А вдруг кто-нибудь и впрямь доедет и найдет село, а там рагуль в клет-чатой рубашке со слезами голосит: Сережа сбрил брови сыну.

Зачем? Не объяснив причину…

Зачем? Так ждать чего-то так сильно?

Обливать сердце кровью,

И в снег, и в метель и в грозы

писать Деду Морозу

чтоб выслал новые брови,

А не какой-нибудь ср...ный пенал?!»

Начинается с хиханек-хаханек, прибауток-шуточек, а дальше — кто знает, как повернется, куда занесет, когда такие мутации…

Хорошо быть Валентином Стрыка-ло и в своем аутизме не замечать того, что сокрушает сердце Юре Каплану: Вчера фотографировались с выпускниками

на виньетку. Приходит чувак с зеркалкой, на-

чинает нас фотографировать, потом говорит:

— А теперь три богатыря.

— ?

— Три мальчика, станьте у березы как богаты-

ри, один смотрит вдаль, как бы выглядывает

...Говорить со звездой интернета намечалось на Майдане Незалежно-сти — звезды оффлайна вступили раньше. Гря-нул беспощадный гала-концерт: реве та стог-не, гопак с металлом, кобзарь с хардкором...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева



кого-то, другой показывает мышцы, как куль-

турист, третий делает вид, что сидит на коне.

Ну, мы мягко отказались.

— Не хотите три богатыря, тогда давайте

«обезьянки».

— Что за обезьянки?

— Ну встали втроем и делаем «ничего не слы-

шу, ничего не вижу, никому ничего не скажу».

Прикрываем рот, уши, глаза.

— А может, просто пофотаемся?

— Нет, это неинтересно.

Я долго с ним спорил, он сказал, раз я такой

крутой, то сюжет я буду выбирать сам. И дал

мне листик, на котором в столбик распечата-

ны названия сюжетов.

Ромашка

Карусель

Такси (все садятся на землю и делают вид,

что ведут машину)

Волк и три поросенка

Наездницы (мальчики на четвереньках, а де-

вочки садятся сверху)

и еще штук тридцать таких сюжетов.

Меня с первого класса дико за…бывали

всякие обезьянки, ромашки и прочая

х…та, я к тому времени уже успел увидеть

шесть тысяч убийств по телевизору… И вот

я заканчиваю университет. Я взрослый

состоявшийся мужчина. У меня растет

борода и волосы на груди, а в мире ничего

не изменилось. Все та же «обезьянка» или

«ромашка».

…Тут нам дают понять, что от музыки мы не отделаемся: в добавку к те-плому «Цинандали» из колонок во всю красу хлынула «ВИАгра». Однажды с друзьями по приколу решили спеть

что-нибудь из «ВИАгры» — оказалось, я знаю

все слова, хотя никогда их не слушал! Это как

радиация. Фонит отовсюду. Когда это нача-

лось? Думаю, в конце восьмидесятых, с «Ла-

скового мая», с «Миража»… раз можно впарить

даже такое, какой смысл напрягаться?

Помню-помню… Не я ли, не мы ли, дети Галактики, гусляры Васильев-ского спуска, возгласили: пусть рас-цветают все кусты, нет критериев и все дозволено, все едино — «Ласковый май» и Гектор Берлиоз, вода и песень, дрисня и плесень… И отменяли ОТК, и высший суд, А.С. урезав до «все жанры хороши, кроме скучного». И бегал Кулик на четве-

реньках, и хохотали некрофилы в парте-ре, было и вправду нескучно и весело. О, мы слыхали, как поют дрозды, они поют так — «ча-ча-ча» и пляшут брэйки на лэптопах! Так нам ли под лопанье почек, когда раскрылся бледный пах родных краёв, нам ли, страусу подобно, бежать головку склоня, не достроив ни одной гипотенузы, не найдя себе удобства на Земле?! Вот и решили: наши полотна на корню закупит шведская академия! Еще барон Хуляка и вождь Блябуду во дворцах и темницах посмакуют наши эскизы, малевичи и порцеланы! Под нашу музыку будут рожать президентов и диктаторов! О, какой оголтелый холст, это «Девочка на мальчике», эпоха поло-вой зрелости! Избудет ли наутро говя-динки от наших пиров? Навряд! Видишь ли, Юра… одни обглоданные косточки достались от нас твоей генерации… Отцы хорошо погуляли. Как будто раз начинаешь с нуля. Нет критери-

ев, нет авторитетов, труднее всего услышать

свой внутренний голос. Я поставил экспери-

мент: пошел на последний фильм Михалкова,

а до этого специально не стал читать блоги.

Сижу смотрю. Три часа отсидел — интересно!

Потом почитал блоги — стало стыдно за себя,

как я вообще мог пойти на такое? Потом по-

думал: чувак, но тебе же было интересно! Что

блогеры, ты же сам блогер!

Подiл, Yamaha

— Музыкант, что ли? (заметив гитару в руках)— Да.— С концерта?— Нет. С репетиции.— А почему не с концерта?!Из общения Стрыкало с народом

Спасаясь от «ВИАгры», уходим на Подол: заведение с пугающим анонсом — «Самая живая музыка» — сначала под-купает тишиной. Подходит, в общем-то, улыбающийся, но при этом самобытный человек. Юра пытается заказать бутылку айсти, но человек, оказавшийся хозяином заведения, категорически против: «Не надо пить химию. Лучше я тебе сделаю холодный чай так, как делают его на моей родине».

...Начинается с хиханек-хаханек, прибауток-шуточек, а дальше — кто знает, как повернется, куда занесет, когда такие мутации...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева


Тупость безгранична, каждый раз что-то

новое. Это как приходишь в парикмахерскую

и говоришь — постригите так и так. А тебе

говорят: чувак, тебе нужен полубокс, вот что

тебе нужно — это вечная прическа. Всегда

выглядела модно. И не спорь, слушай меня,

я же парикмахер! На самом деле — они

просто не знают ничего другого. Девяносто

девять процентов населения этой страны

не знает, как устроен мир за границами их

региона. И не хочет знать.

Хозяин заведения явно намерен порадовать чем-нибудь еще, не только чаем. «Не делай этого!» — хочется крик-нуть, но поздно: он подходит к синтеза-тору и втыкается пальцами в клавиши, изображая игру. «Самая живая музыка» из памяти «Ямахи» пожирает тишину. Чтобы продолжить разговор, надо почти орать.Все увлеклись электронными эффектами,

примочками. А мне так хочется сырости

и честности. Как у Джека Уайта.

В «Приготовьтесь, будет громко», фильме про трех великих рок-гитаристов, есть момент, когда Джек Уайт, самый молодой из троих, с помощью молотка, гвоздей и пластиковой баклажки своими руками ваяет щипковый инструмент, который на выходе ревет не хуже «стра-токастера». «Who said you need to buy a guitar?» — говорит Джек, усмехнувшись. Типа — прорвемся с голыми руками, как мать родила. Опираясь только на вну-тренние силы. Пытаясь что-то сотворить в разоренных краях, где угораздило родиться.

После успеха Стрыкало потяну-лись продюсеры. Подпиши контракт. Взамен-то всего ничего. Ну, выкинуть из песен пару слов таких-то. Не выражаться на концертах и в ЖЖ. Не трогать свя-тынь шоу-бизнеса. Одеться-обуться по-человечески. Причесаться. Короче, стать нормальным. Но выходец из бесхозного (пока еще) интерента прикинул и решил остаться как есть — без продюсеров, на свои. Случайный заработок, клубные концерты, странные корпоративы … Выступал как-то в Одессе, по ходу, это

было открытие клуба. Море пафоса. Мне

сразу сказали — тут наши олигархи, ак-

куратно с ними. На танцполе установлена

маленькая сцена, прямо напротив колонны.

Я пел в эту колонну, потому-то люди стояли

на безопасном расстоянии. Ни одного хлоп-

ка, ни единого звука. Только когда я ушел,

даже не доиграв песню, пару человек хлоп-

нули, наверное случайно. Как мне потом

объяснили, для этой публики это нормаль-

ная практика. Им статус не позволяет про-

являть эмоции.

Такое постоянно будет, привыкай — сказал

знакомый рокер. У него был такой концерт. Два

чувака-депутата и двадцать пять голых телок.

Группа играет, депутаты их вообще не замеча-

ют, пьют, зажимают телок, потом один говорит:

«Слышь, ты, погоди, не играй, не играй…»

В конце концов депутаты с телками уходят

в сауну. Группа доигрывает в пустоту, собирает

инструменты, забирает деньги и уезжает.

Выход в реальность привел к не-жданному эффекту: у спетых вживую песен внезапно прорезался подтекст, лирический, а то и трагический. Публи-ка же по инерции ждет гэгов, требует цирка. Сплюснув фэйсы преддверием хохота, кричат: изобрази нам Стрыкало, чтоб прохватило от ржачки! Сложись как циркуль! Прыгни сквозь горящее очко, заре навстречу! Можешь даже по-веситься, на басовой струне. Стеб — все, что от тебя нужно! Сам известил, что ничего святого — вот и работай с нарас-тающим цинизмом! Но в жилах лубоч-ного гомункулуса уже восстала кровь, стеснилась грудь тоской и объявилась нежность. Вышел гаер из формата… запел не в тему… завыл душевно… с ку-старным нимбом бывший ерник… Мы так любим дешевые драмы

С непродуманными диалогами,

Где актеры немножечко переиграли

Со вздохами, криками, стонами...

Сцены ревности, сцены разлуки —

Мы готовы, мы с текстом сверились!

Мы как будто не знали друг друга,

Мы как будто случайно встретились...

История любви в убогих обстоя-тельствах — какие есть, зато незаемные…Все мои лирические герои какие-то ни-

чтожества. У каждого ужасная трагедия

с мозгами. Так почему-то получилось, что

мои лирические герои собрали все самое

...Публика же по инер-ции ждет гэгов, тре-бует цирка. Сплюснув фэйсы преддверием хохота, кричат: изо-брази нам Стрыкало, чтоб прохватило от ржачки!..

варв

ара

аля

й-а

кать

ева



плохое. Но в них есть что-то от меня, куски

биографии.

Юра Каплан внезапно превраща-ется в Валентина Стрыкало, он вот-вот заплачет. В его глазах растерянность, как будто он только вчера приехал из села Бурильцево и не знает, как жить в этом большом враждебном мире. Куда же дел-ся уверенный в себе, разумный Каплан?! И то из них настоящий?Трагизм бытия красной нитью проходит через

все мое творчество, через каждую шутку

и монолог. Когда я был совсем маленький,

я думал, что у людей все периодами. Сначала

они маленькие, потом взрослые, потом опять

маленькие, потом опять взрослые. А когда

я понял, что мы стареем и умираем, я расстро-

ился. Но потом мне папа привез трансформе-

ров из Германии, и я опять обрадовался.

Велотрек,суржик

— Ты рок играешь?— Да.— Как «Металлика»?— Нет.— А как тогда?! (удивление)Из общения Стрыкало с народом

…Утомленные звуком, снова ищем тишину: Юра ведет на заброшен-ный велотрек в самом центре города, любимое место своих ночных промена-дов. Когда-то за двадцать копеек здесь можно было взять напрокат трековый велик и нарезать круги в экстремаль-ном наклоне. Теперь круга нет, один из секторов обвалился, в него вгрыз-лась элитная высотка. Безжизненный велотрек похож на кратер остывшего вулкана, он застрял между временами, сквозь новейшие граффити по борту проступает реклама советского шир-потреба, заводов, НИИ. Ржавая техни-ка обросла васильками и лютиками. Идеальная площадка для концерта Юры Стрыкало… или Валентина Каплана… или их дуэта…

Тишина была недолгой. Из окон незаселенной высотки, предварительно скинув на трек опорожненный пузырь, кто-то затянул на суржике: …Немає логіки в діяннях алкоголіка,

Горілка і пиво тихо робить своє диво.

Пити так безбожно більше не можна,

Але хочеться жити, значить, треба пити...

Суржик — безродный язык, линг-вистический суррогат, словесный адюль-тер, дефективная помесь украинского и русского, на котором говорит почти вся страна… ни законов, ни правил, весь из неологизмов — можно говорить как угодно, не отвечая за базар, сочиняя на ходу… Маршритка, останивка, общежит-тя… Может быть, эта шаткость-валкость, ненадежность речи толкает местное на-селение на музыку? Хоть какая-то опора, пока поешь. Раньше я думал, СССР закончится, как

только уйдет последний человек, который

его застал. Но это, по ходу, наследственно.

Это в окружающей среде. В армии, в школе.

Я учился в Запорожье в престижном физмат-

лицее. И за четыре года моего там обучения

было два самоубийства и одно убийство

(мама — дочку), несколько раз прямо с уро-

ков ребят увозили с передозом. Был мальчик

со шрамом на все лицо, его укусила собака,

у него был комплекс. В прошлой школе над

ним издевались одноклассники, он был из

очень бедной семьи. Родители купили ему

дорогую пуховую куртку. Одноклассники ее

порезали и засунули ему обратно в шкафчик.

До своего поступления в физмат я учился

в школе под названием «Логос», в которой

меня и моих одноклассников избивал учитель

по математике. Двадцатилетний е…лан на

уроках не учил, а рассказывал анекдоты и за-

игрывал с двенадцатилетними девочками. За

невыученные уроки бил ногой в лицо. Тех, кто

опаздывал, ставил раком перед классом ли-

цом к стене и отпускал сильнейший подсрач,

так что мы бились головой о стену. Также он

практиковал болевые приемы, выворачивание

рук и т.д. Постоянно обзывал и унижал. При

этом мы считали его кентом, никто даже и не

думал его закладывать. «Ну и что, что он нас

п…здит? Зато не заставляет учиться». Избие-

ния продолжались год. В один из дней, когда

я не выучил урок, он ударил меня по печени

так, что я потерял сознание. Когда, я очнулся,

он сказал с улыбкой: «Прости, Каплан, не рас-

считал удар». Мое терпение лопнуло. Я пошел

к директору и все рассказал. Его отстранили

от уроков. А на следующий день у школы меня

ждали человек тридцать. И малолетки, и стар-

шие, мои бывшие друзья, собрались, чтобы

меня убить. Я развернулся и ушел домой.

И больше в этой школе не появлялся. А на

математика даже дела не завели, не знаю по-

чему, да мне и не интересно. Главное, я понял,

что каждый решает индивидуально — подста-

виться под подсрач или развернуться и уйти.

...Над нами теплым куполом, как шапито, раскрылся вечер. Слух уже при-вык к какофонии и ничего не раздражает. В домах включают мониторы, кто-то за-ходит на Ютуб, кликает клип Стрыкало… кто-то выкладывает свою песню… Все это дышит и живет — порою сомневаясь, верно ли. Пытаясь идентифицироваться, не узнавая себя. Не разбираясь — где живые клетки, где зараженные. Generatio mutantis.

Юра Каплан родился в городе, где делали самый бесчеловечный автомо-биль всех времен и народов. При аварии «Запорожец» вминался в салон, калеча тела, а капотом стабильно отрезало голо-ву. Юра родился в городе, где есть космос. — Я жил в районе «Космос» — это рядом

с железнодорожным вокзалом. Я слышу

железную дорогу везде и постоянно. Дует

ветер — приносит шум поездов. И сейчас

в съемной квартире, когда город затихает,

я иногда выхожу на балкон просто услы-

шать перестук колес, гудки. Это так же

классно, как просто сидеть и бренчать на

гитаре, пока из звукового хаоса не просту-

пит музыка.

...Когда я был совсем ма-ленький, я думал, что у людей все периодами. Сначала они маленькие, потом взрослые, потом опять маленькие, по-том опять взрослые...



«РП» предлагает самый простой способ сесть на трон – надо всего лишь

отправиться с корреспондентом «Русского пионера» Дмитрием Филимоновым

в поселок Климово Брянской области к Владимиру Филипповичу Акулову,

деревянных дел мастеру, превратившему свой дом в дворец, который

местные жители называют Лувром. Гарантированы стружки, щепки, корона.

Ну и трон, как обещано.

текст:дмитрийфилимоновфото:даниилбаюшев


Люблю я собак, у меня их семь. Найда, Валет, Манюсенький, Света, Светляк, Роза и этот, как его... Рекс. Шестнадцать было. Соседи поубивали

gett

y im

dge

s/fo

tobank


Сейчас не режу. Осенью резать буду. Я с боль-

ницы только. Вишь, ноги еле таскаю. Ма-шина сбила. Ага, иду по обочине, и тут — бац, … твою мать! Голову в трех местах пробило, ноги поломало. Я ж на том свете побывал. Ага, свет видел квадратный. И голос: «Рано!» И еще раз: «Рано!» А по-том как гаркнет: «Рано!!!» Ну тут я понял, что пока поживу. Одна дура говорит: «Ты ж, Филиппыч, тоже человека сбил, тебя бог во-о-н через сколько лет наказал». Вот дура! Не сбивал я никого. Это начальник ГАИ сбил. А меня посадили. Потом по-весился. Ага, начальник ГАИ повесился. А меня на четыре года. Вот этот стол на суде фигурировал. Ага, как вещественное доказательство. Вишь, на нем ангел выре-зан. Я ангелов режу. Чуждый элемент, зна-чит. Ага, я — элемент. В общем, навешали на меня всего. Вроде я председателя гро-зился убить. А я ж не грозился, я сказал, что таких … как ты, Витька, стрелять надо. Ну так и сказал, потому что народ в нище-те, а эти жируют. Ну вот, дали характери-стику: чуждый элемент, фашист, да еще человека сбил. Всех грехов на четыре года насобирали. Цыц, Найда, … твою мать! Хорош брехать! Люблю я собак, у меня их семь. Найда, Валет, Манюсенький, Света, Светляк, Роза и этот, как его... Рекс. Шест-надцать было. Соседи поубивали. Кур душили. Ну вот, сидел я в тюрьме хорошо. Резал. Приезжает майор с Москвы. Ты Аку-лов? Ну да. А чего не докладываешь — кто такой есть, по какой статье сидишь? Ну, майор, ты ж сам знаешь. Да, говорит, знаю, фашист ты и чуждый элемент. А знаешь ли ты, Акулов, зачем я к тебе приехал? От-куда ж мне знать. А затем, говорит, чтобы ты министру нашему, Щелокову, стенку изготовил мебельную. Инкрустирован-ную. С портретом жены его из драгоцен-ных пород дерева. Ладно, говорю, тогда отпустите? Посмотрим, отвечает, если министру стенка понравится. Сделал им стенку с женой, сижу дальше. Не отпуска-ют. Только заказы посыпались от началь-ства: этому шкатулку с портретом дочери, тому столик с портретом полюбовницы. Ну и кормить хорошо стали. Я с тех пор никогда так хорошо не ел. Сытно сидел.

Год и четыре месяца. Потом отпустили. На самом деле я до того инкрустаций не де-лал. Ага, тюрьма заставила. Брысь, Машка, … твою мать! Люблю я кошек, у меня их пять: Маша, Вася, Малыш, Катя, Мальчик. Я их всех с того света вытащил, выходил. Ну так вот, я ж сперва бондарем был. Знаешь, что такое? Ага, бочки. На север завербовался, бочки делал. Потом домой возвращаюсь через Москву. На Киевском вокзале глянул на потолок — лепнина. Ой, как мне понравилось! Я домой приехал, горю весь, хочу так же сделать, только из дерева. Липу взял, подходящее дерево мягкое, резцы заточил, и вот узор — вишь на потолке — за три дня вырезал. И так я влюбился в свою резьбу! То присяду, то прилягу — любуюсь. Красота! Ну, потом вот этот шифоньер вырезал. После эту кровать царску. Сфотографировал все и поехал в Питер, Ленинград значит. К Пиотровскому. Ага, к Борис Борисычу, тогдашнему директору Эрмитажа. Он посмотрел, говорит: продай! Нет, гово-рю, если продам — деньги проем, и все. А я себе хочу дом царский сделать, с мебе-лью резной, с потолками, стенами, чтоб как у вас в Эрмитаже. А он смеется: Эрми-таж тысячи людей делали, а ты один. Так домик у меня, говорю, маленький. Ладно, говорит, если не хочешь продавать, тогда зачем приехал? А чтоб вы меня со своими мастерами познакомили. Хочу поучиться у них. Познакомил, спасибо ему. Хорошие мастера. Реставраторы. Но резать, как я, не умеют. Поехал домой. Вот этот стол вырезал, с ангелом. Ага, вещественное доказательство. Фото Пиотровскому по-слал. Он мне фото обратно. С надписью: «Не верю. Это не твоя работа. Это слишком хорошо». Цыц, Рекс, … твою мать! А кар-тины эти не мои. Отец писал. Из журнала «Огонек». Рубенса уважал, Рембрандта.

Самоучки мы. Только я по дереву. Нет у меня станка, такое станком не сделаешь, только вручную. Что угодно вырежу. Мне дерево подвластно. Я с деревом разго-вариваю, и дерево меня любит. Потому что я даю дереву вторую жизнь. Осенью режу, зимой. Для себя, для людей. Кому сундук, кому комод. Жить то на что-то надо. А летом некогда резать. Летом гостей принимаю. Люди едут и едут. У меня тут шесть миллионов гостей уже побывало. Не веришь? Из Австралии приезжали, кино снимали. Конго. Есть такая страна? Ага, из Конго тоже снимали. Немцы дом хотели купить, а меня в Германию увезти, чтоб я ихних резчиков учил. Миллион марок давали. Отказался. Старый. Так они на следующий год вернулись, сто десять миллионов марок привезли. На строитель-ство школы. Проект у них был. Они строят школу на пятьдесят человек, а я должен двадцать пять немцев обучить и двадцать пять наших. А потом они мне эту школу дарят. Немцы со своим проектом к Бараба-нову пошли, тогдашнему губернатору. Ну и все. В администрации им сказали, что мне уже все построили, учеников у меня тьма, поэтому спасибо, до свидания, ауфидерзейн. Обманули, короче. На меня тогда пальцем показывали: а, фашисты к фашисту приехали! Добрые у нас люди. Цыц, Розка, … твою мать! После того я вы-резал скипетр и державу. Трон у меня уже был. Вишь какой, на лаковом постаменте, можешь сесть, если хочешь, у меня все го-сти на нем сидят, только собачью шерсть смахни. Ага, вот и я сяду на трон, в одну руку скипетр, в другую державу, и думаю: вы … а я царь-мастер, вы … а я царь-мастер. И все обиды проходят. Можно еще саблю прицепить, нагайку. Я ж казак. Ага, мы Стародубского полка. У меня чин — войсковой старшина. Полковник, значит. Я самый старый казак тут. По нашим правилам могу атамана побить, если тот не прав. Мне ж восемьдесят один. Все мои сверстники давно померли. Ага, от этого дела. А я за свою жизнь ни разу не был пьян. Не нахожу нужным быть дурным. А что жинка ушла, так то не от водки, от бедности моей. Ну, по маленькой, за встре-чу! А корону я себе еще вырежу.

...И так я влюбился в свою резьбу! То при-сяду, то прилягу — лю-буюсь. Красота! Ну, потом вот этот шифо-ньер вырезал. После эту кровать царску...



Тогда как обычные журналисты ставят перед собой задачу открыть новую тему, Николай Фохт делает прямо противоположное: он темы закрывает, вынося окончательный

вердикт. Так, на ближайших страницах будет окончательно решен вопрос

о происхождении человека. Но Николай не собирается останавливаться на достигнутом – тем открыто много,

а закрывает Николай один.

текст:николайфохтрисунок:павелпахомов



Однажды наступило утро. Я про-

снулся от назойливого стука капель об отлив окна: будто била в жесть не вода, а стекло — жестоко, истерично, как по-следний дождь неба. В приоткрытую щель балконной рамы рвался ветер, свистел и выл. Деревья, как женщины, слушались порывов и терпели. На часах горело ровно пять утра. Почти без присмотра, приро-да, стихия за окном доказывала, что она и сама справится, без человека. Зачем он ей, человек?

Действительно, зачем? И главное, откуда он взялся? Как появился человек на Земле — эта грандиозная загадка ясно обозначилась и ждала решения.

В это ветреное утро, в это дождли-вое, в одинокое летнее утро я почти все и понял. Сразу. Оставались детали, в кото-рых и Бог, и Дьявол — как повезет.

Конечно, я не буду делать никаких открытий по поводу происхождения на Земле человека. Я, честно говоря, выберу из имеющихся версий — осознанно, ар-гументированно. А версий, грубо говоря, три.

Божественное происхождение человека. То есть человека создал Бог, да и не только человека, а вообще жизнь на Земле. Да и Землю тоже Бог. И вселенную, и вообще всё — Он.

Внеземное происхождение чело-века. Человек появился с подачи другой, внеземной цивилизации.

Человек получился из обезьяны — естественным отбором в результате эволю-ции. По Дарвину, в общем.

До начала исследования и раскры-тия у меня было предубеждение. Да что там — я был ангажирован. Теперь, когда тайна обнаружена и скоро будет опублико-вана, можно признаться — я хотел, чтобы победили инопланетяне. Мое предпочте-ние легко объяснить с точки зрения любой современной психоаналитической школы.

В детстве у меня было несколько приятных моментов, связанных с инопла-нетным разумом. Например, наши соседи, дядя Яша и тетя Лиля Фарбяш. Дядя Яша телемастер. Разбирался в технике: у наших соседей были «Жигули» и отличный кату-

шечный магнитофон. Однажды Фарбяши таинственно пригласили нас в гости. В по-лумраке большой комнаты мы слушали лекцию, записанную на магнитофонную пленку. Странный, плоский голос расска-зывал про инопланетян и НЛО. Человек из магнитофона уверял, что многие люди видели неопознанные летающие объекты, некоторые из этих людей вообще побыва-ли внутри космических кораблей, а то и на иных планетах — и зачем-то вернулись. Но самое главное, голос тихо и уверенно сообщил, что людей на Землю занесло из космоса. Мы уходили от Фарбяшей по-давленными: папа даже не выпил с дядей Яшей водки на кухне. Тема инопланетян стала доминировать в семейных разгово-рах. И однажды отец повел меня в кино на знаменитый документальный фильм «Воспоминание о будущем». Все эти мек-сиканские знаки, которые видны только с воздуха, изображение чувака — как будто он в скафандре и жмет на газ косми-ческого корабля… Оказалось, что пирами-

ды тоже дело рук инопланетян. Помню, папа вышел из кино задумчивым и минут через пятнадцать, когда мы уже подошли к метро, произнес:

— М-да, что-то в этом есть… Как думаешь?

Так я в первый раз оказался вовле-чен в решение этого коренного вопроса. Я кивнул и серьезно, как положено сыну, ответил: да, что-то в этом есть.

Поэтому, конечно, я бы предпочел инопланетную версию. Да и отца я вроде тогда обнадежил…

Но начнем по порядку — с Бога.

Божественные недочетыОчень трудно даже сейчас, в нормальном уже возрасте, поверить, что Бог создал землю и всё-всё-всё, включая человека, за шесть дней. Причем внимательное прочте-ние Ветхого Завета натолкнуло на личное открытие: Бог создал людей двух типов. Иначе как объяснить, что в книге Бытия шестой день творения начинается с созда-ния как раз человека: «И сотворил Бог че-ловека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотво-рил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и на-полняйте землю, и обладайте ею…» и т.д. А уже после седьмого дня, когда Господь отдохнул хорошенько, произошел какой-то сбой — потому что он опять принялся создавать человека, и опять по образу и по-добию своему. «И создал Господь Бог че-ловека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» — это про Адама. Дальше извест-ные злоключения: Бог конфисковал ребро Адама, чтобы сделать подругу Еву, которая соблазнилась яблоком, изгнание из рая… То есть по Книге человека сделали дваж-ды. Но если внимательно почитать дальше, становится очевидным, что были созданы два вида людей — человеческий человек и божественный человек, который Адам; а после — божественные Каин и Авель. Человеческие люди жили смирно и корот-ко. Божественные долго, нудно и чудили, совершали как раз ошибки. Одна из них: божественные люди нелегально вступали в отношения с человеческими женщина-

...Тема инопланетян стала доминировать в семейных разговорах. И однажды отец повел меня на знаменитый фильм «Воспоминание о будущем»...

gett

y im

ages

/fot

oban

k


ми. От отношений рождались не боги и не люди, ни то ни се. Богу это все надоело, он выбрал Ноя (человеческого, кстати, человека), спас его, а остальных утопил — включая божественных людей.

Вот как, получается, зарождалась жизнь. Я, конечно, атеист, наверное, богос-ловы это все знают — но я почти уверен, что большинство населения убеждены, что они произошли от Адама и Евы. А это очень неточное представление. Вообще история напоминает греческую языче-скую мифологию — упрощенную, конеч-но, скомканную: там тоже были боги, полу-боги и смертные.

Короче говоря, с первых слов Писания — нестыковки. А нестыковки вызывают недоверие ко всей божествен-ной концепции. И правда сложно всерьез рассматривать Библию как документ — даже как артефакт сложно. Ведь получа-ется, что какой-то дедушка, чуть ли не во плоти (если он по подобию своему создал человека), в безвоздушном пространстве сотворил небо (атмосферу), планету Земля, а потом всякую живность. Это при том, что мы приблизительно знаем, как сложно устроена твердь земная, самый простей-ший живой организм, даже клетка одна знаем, как сложно устроена. Защитники божественной концепции (когда Писание воспринимается не как метафора, а бук-вально) говорят: ну посмотрите хотя бы на человека… да что человек — на бабочку вон взгляните! Как такое могло само воз-никнуть, без Бога? Ага, а сконструировать клетку, закрутить спираль ДНК — это, по-лучается, проще Богу, дедушке, который, значит, и за человека два раза принимался (забыл после воскресного сна), и наго-родил кучу тупиковых линий развития живых организмов (динозавры, мамон-ты) — зачем?

Нет, конечно, я все-таки рас-сматривал божественную концепцию в изложении крупнейших ученых совре-менности — там и Бог посложнее, и до-казательства профессиональнее. В част-ности, освоил труд Фрэнсиса Коллинза, американского генетика, физика, который расшифровал геном человека. Книга так и называется «Доказательство Бога.

Аргументы ученого». В относительно по-пулярной форме Коллинз на протяжении всего текста оговаривается, что доказывает существование Бога. Хотя, если честно, по-лучается у него доказательство обратного.

В двух словах теория Коллинза со-стоит в том, что Бог вмешался очень рано, еще на стадии формирования во Вселен-ной простейших химических соедине-ний. А теория эволюции, естественного отбора — по Коллинзу, это все правильно и безусловно. Просто Бог все предусмотрел и вмешался сразу — на стадии водорода. А после водорода все шло естественным путем, Бога уже не требовалось. Он все ви-дел и знал — потому что Бог вне времени (в прошлом, настоящем, будущем) и вне пространства. И главными доказательства-ми прославленного генетика оказались наличие внутри человека нравственного закона и божественные чудеса — музыка, например. И вообще искусство и чувство прекрасного.

Честно скажу, я был разочарован. Я предпринял последнюю попытку, дал Богу последний шанс убедить меня. Я рва-нул в Звенигород — и взошел на Городок, и внимательно вгляделся в уникальные фрагменты фресок Рублева; я, не прерывая жеста, очутился в Новом Иерусалиме — и встал на четвереньки и скопировал путь к гробу Господнему.

И мне было хорошо; но всюду в этих святых местах, как только я хотел увидеть Бога, который создал человека, я видел человека, так прекрасно, так нежно сотво-рившего себе Бога. От переживаний этих стало так хорошо, но тревожно на душе, что я решил уехать в Кострому. А куда еще?

ОдинОчествО в КОстрОмеКострома мне показалась хорошим вари-антом — а то все в радиусе притяжения столицы. А Кострома уже Россия, уже ма-тушка. На поезде Москва–Хабаровск туда добираться почти ночь.

Ночной перрон Ярославского вокза-ла настраивает на философский, исследо-вательский лад. Вот люди, которые садятся в поезд, — кто они? Ведь какая должна быть у людей этих сильная судьба, чтобы они решились из Москвы до Хабаровска на

поезде… Кто они, эти загадочные долгие пассажиры? По наблюдениям — в основ-ном военные и старики, и еще непонятная прослойка грустных и безмолвных муж-чин и женщин, похожих друг на друга, как братья и как сестры.

Кострома хороша в полшестого утра, когда ни человека на улицах. Про-сторная центральная площадь, белокамен-ная и желтостенная архитектура классиче-ского толка — красота! Но когда просыпа-ется народ, спасение только на том берегу, в Ипатьевском монастыре.

В будний день в монастыре пусто-вато. Дети рисуют культовые постройки с натуры, дамы в платочках за неимени-ем лучшего объекта обсуждают печные изразцы в странном Ипатьевском музее. Мужской хор очень духовно поет в спе-циальном акустическом помещении «Калинку-малинку» — мощно, с оттягом, закатывая глаза. Интурист млеет. А я вижу благообразную леди, не молодую, но свежую, праздно сидящую на лавочке. И решаюсь на волне всеобщей сопричаст-ности к светлому и горнему спросить:

— Извините за бестактность, но от-куда на Земле появился человек?

— От обезьяны.Ответ прозвучал диссонансом, жест-

ко, мне даже показалось, что рисующие дети обернулись на нас в испуге.

— А почему так радикально, да еще в этой обстановке… К Дарвину не очень располагает.

— Я биолог.— То есть вам отступать некуда?— Теория естественного отбора

и эволюционного развития безусловно верна.

— Хорошо, а как же Бог? — Я поддерживаю теорию Большо-

го взрыва. — Но как объяснить качественный

переход от обезьяны к человеку? Теисты все-таки настаивают на божественном вмешательстве. Православные тоже.

Я кивнул провокационно на золо-тые монастырские кресты.

— Если вы знакомы с теорией эволюции, то должны знать: образуются случайные мутации; хорошие мута-


ции — те, которые могут быть повторе-ны, — сохраняются, закрепляются. Все остальное мусор. Этот механизм доказан. Скачок этот ваш качественный — мута-ция, которая закрепилась. А Бог — это несерьезно.

— Но ведь ученые вон верят серьез-ные…

— Ученым сам Бог велел. Учено-му нужно объяснение всего. Он в своем направлении доходит до определенной точки — насколько хватает времени и мозгов. А что дальше? Все, что ученый не в силах объяснить, легче списать на Бога. Знаете, есть такой термин — «Бог пробела». Все, что не поддается объяснению, все, что пробел, — Бог. Его не надо доказывать, это догма.

— Значит, бога вообще нет? — Скорее всего.— Но вы тут вот сидите… В храм

ведь пришли? Или все-таки Бог есть?— Может, и есть, если вам так хочет-

ся. А мне тут просто тихо.

ГомункулусЧеловека сделать просто. Надо поместить сперму в обжаренную тыкву и закупорить ее. Потом перенести смесь в конский желу-док — через двадцать один день там что-то закопошится. Это копошащееся надо регулярно подпитывать человеческой кро-вью. И получится человек — только очень маленький. Рецепт придумал знаменитый Парацельс, а пересказал Николай Пла-вильщиков. От него, от Плавильщикова, я в свое время и узнал про Дарвина. Потом в старших классах сведения про человека, произошедшего от обезьяны, подтверди-лись.

Чем хорош Плавильщиков — в его популярных эссе к Дарвину все идет медленно, постепенно. Гей-Люссак, Пастер, Кювье, Ламарк — Дарвин. Все получи-лось так складно, что и не подкопаешься. И главное, даже и непонятно, почему многие противились обезьянам.

Но на дворе 21-й век. То, что в дет-стве казалось очевидным, сегодня под напором обстоятельств может повернуться на 180 градусов. Хорошо, что в Москве есть Дарвиновский музей — там существует

экспозиция, наглядно демонстрирующая, как простейшие организмы доросли до человека.

Вообще, если есть желание разо-чароваться в эволюционной теории, надо ехать на Вавилова. Там много чучел, много слепков и копий скелетов. Там есть странные скульптурные компози-ции — древних вымерших животных и семьи ученого Ламарка, предтечи Дарвина, собственно, своими исследова-ниями подготовившего «Происхождение видов». Если исходить из алебастровой композиции, семья ученого, включая жену и детей, по водоизмещению равна пещерному медведю, который, оказыва-ется, был исключительно травоядным зверем. Очень познавательные скульпту-ры. Вообще музей оставил смешанные чувства — Дарвин только мешает. Здание большое, нелепое, сюда бы сайентологов запустить, все бы веселее было. Я, конеч-но, прошел по эволюционной дорожке, да как-то совершенно без энтузиазма. Такая тоска обуяла — от гипсовых зверей, от чучел, от бесконечных копий черепов древних людей. И от тоски этой одна до-рога — в космос.

ПараллелеПиПедная колыбельО, какое тут раздолье, какое многообразие форм и предложений! «Воспомининие о будущем» и сиквел его «Возвращение к богам» трактует, что прилетели больше-головые инопланетяне и передали знания разумным, но малообразованным людям Земли.

Знаменитый фильм Стенли Кубри-ка «Космическая одиссея 2001» по шедевру Артура Кларка и еще более актуальный сиквел его «Космическая одиссея 2010» предлагает другой вариант. Давно, когда еще люди были обезьянами, на Землю прилетел монолит. Под музыку Дьёрдя Ли-гети он облучил обезьяний мозг. Нераз-умный до того примат взял в руки кость и ударил вожака конкурирующего племе-ни. Конечно, это исключительное, меди-тативное зрелище, загадочное. Но все све-лось к тому, что на Юпитере обнаружилось гнездо монолитов и, оказывается, они, эти

... Если есть желание разочароваться в эволю-ционной теории, надо ехать на Вавилова. Там есть странные скуль-птурные композиции — древних вымерших жи-вотных и семьи ученого Ламарка, предтечи Дар-вина...

gett

y im

ages

/fot

oban

k


черные элегантные параллелепипеды, раз-летаются во все концы Вселенной, чтобы дарить жизнь и другим планетам. Краси-во, музыкально, художественно — но не очень убедительно. Особенно, летающие монолиты и старческий грим Боумена, героя-астронавта. Книга Кларка и фильм Кубрика, как и Библия, это скорее метафо-ра, не умеющая доказать догму. Детство кончилось, загадочность и необычность уже сами по себе не доказательства.

А стройная система доказательства существует — в книге генетика, биолога, лауреата Нобелевской премии Фрэнсиса Крика «Жизнь как она есть, ее зарождение и сущность». В начале книжки Крик рас-сказывает, как знаменитый итальянский физик Ферми, который сомневался, что в зарождении жизни на Земле участвовал внеземной разум, спросил своего друга Лео Сциларда: Земля, мол, безусловно, привлекательное место для посещения инопланетянами — но где же они тогда? Сцилард знал ответ: они среди нас, но на-зывают себя венграми.

Прекрасный труд эта книжка. Все так понятно: сначала Большой взрыв, потом неравномерное разбегание Вселен-ной. Из-за неравномерности разбегания материя кое-где скапливается и начинает набирать массу. Набрав массу, вещество меняется из-за участившихся химических реакций. Образуются звезды и планеты. Звезды взрываются, планеты терпят и продолжают совершенствоваться. Вот и радость — во Вселенной появляется водород, залог последующего кислорода. В частности, на Земле происходит, грубо говоря, химический естественный отбор: миллиарды и миллиарды комбинаций атомов — выживают только хорошие, про-дуктивные сочетания. На Земле все идет своим чередом, вплоть до возникновения воды и атмосферы. Дальше Крику (даже ему) не очень понятно — опять скачок. Вероятность, что первая клетка возникла таким же способом, как неорганический материал, не равна нулю. Но чтобы уж наверняка, чтобы спать спокойно, ученый предлагает свою знаменитую теорию панспермии. По ней, как только на Земле возникли приемлемые условия (вода, ат-

мосфера и не очень высокая температура), сюда прилетел космический беспилотный корабль с семенами жизни, с клетками значит. И клетка начала тут эволюцио-нировать со страшной силой. Дальше, по Крику, никаких непонятных мест и пробе-лов. Он, как и тезка Коллинз, как и биолог в платочке около Ипатьевского монастыря, полностью признает справедливость дар-виновской теории.

Есть еще стоматолог Фарятьев, пер-сонаж «Фантазий Фарятьева». У Фарятьева есть не только концепция про инопла-нетян — у него миссия. Он на основании своей догадки пытается найти панацею — универсальное лекарство ото всех болез-ней. Не таблетки, а ключ к оздоровитель-ному пониманию. У Фарятьева доказатель-ства такие… приблизительные. Мол, так как нам снятся сны, в которых мы видим

то, чего наяву не видели никогда — зна-чит, мы инопланетяне. Мы, люди, просто застряли на этой планете. Человеческое тело — перевалочный пункт, не более. Ну это как раз сайентология в чистом виде, то есть Фарятьев первый советский сайен-толог, предтеча. Я это к тому, что идея-то витает в воздухе, она овладевает массами.

Выбор челоВекаНу и что мы имеем? Библейскую трактовку отмел сразу — это для детей и заблудив-шихся взрослых. Бог из Писания нужен как метафора. Церковь нужна как убе-жище — когда необходимо сконцентри-роваться, подумать о себе, спрятаться от неминуемой смерти. Бог, вера — виртуаль-ный терапевт. Он, как, собственно, и напи-сано — слово. Животворящее — согласен. Но не Бог из Библии создал человека.

Что касается Бога ученых — Бог как сила вне времени и пространства; Бог как вселенский замысел; Бог, кото-рый рассчитал и сконструировал атомы, закрутил спирали ДНК, дал нам нрав-ственный закон, чувство прекрасного и прочие чудеса. Как ни крути, все это «Бог пробела» — страх взрослого и уставшего ученого. Практически тот же Коллинз не может объяснить, откуда в человеке нравственный закон. Его, мол, нет у жи-вотных. Откуда в человеке благородство, которое идет вразрез с инстинктами? Да как же вразрез! Нравственный кодекс и есть метод выживания. Он компенсиру-ет человеческую рефлексию, мотивирует ее. Нравственный закон помогает челове-ческой популяции выжить без таких же четких, как у животных, рефлексов. «Не убий» и прочие, более сложные заповеди ввинчивают в голову модель, по которой общество только и может выжить. Не меньше, но и не больше — прагматизм в чистом виде. Разумный и абсолютно земной. А искусство купирует страдания, редуцирует саму рефлексию. Дает выход воображению. Искусство — это аппендикс человеческого сознания: на первый взгляд бесполезный, но на самом деле жизненно необходимый. Благодаря этому аппен-диксу человек не до конца сходит с ума. Поэтому даже трендовая трактовка боже-

...Бог все предусмотрел и вмешался сразу — на стадии водорода. А по-сле водорода все шло естественным путем, Бога уже не требова-лось...

gett

y im

ages

/fot

oban

k


ственного происхождения не подходит. Тем более что в определенный момент она сливается с теорией об инопланетном про-исхождении.

А теория об инопланетном происхо-ждении в точности дублирует божествен-ную концепцию. И они, таким образом, взаимно аннигилируются. Ведь если можно объяснить физическую реакцию или химическую реакцию, в результате которой появляется качественно новое вещество с непредвиденными свой-ствами, то я не понимаю, зачем нужны инопланетяне. Нет, в принципе они есть, наверное. По некоторым сведениям, во Вселенной около двух миллиардов планет, где возможна жизнь, похожая на нашу. Но они сами образовались — так получается. И мы сами.

Вселенная обречена создавать новые жизни, новые формы жизни. Вселенная — это мающаяся материя. До Большого взрыва она сжималась — и сжалась до критической массы. Теперь разбегается до того момента, пока материя не разрядится опять-таки до критической точки и не произойдет другой, обратный Большой взрыв — и Вселенная устремится назад, к первоначальному состоянию. Во всех этих циклах количество энергии во Вселенной неизменно — как и сказали Лу-креций с Ломоносовым. Это своеобразный вечный двигатель, который, оказывается, все-таки возможен.

И человек, есть подозрение, не самое сложное, на что способна неуемная энергия Вселенной.

Что же из этого следует? Как ни пе-чально, следует то, что прав Дарвин. Мы произошли от обезьяны благодаря случайной мутации, которая, как только она возникла и закрепилась, перестала быть случайной. То есть ответ на наш во-прос, главный вопрос, более чем очеви-ден: человек произошел от обезьяны без вмешательства Бога. А что касается жизни вообще… Я считаю, что времени после образования Земли (а это что-то 4–4,5 миллиарда лет) вполне достаточно для возникновения простейших живых орга-низмов с их последовательным развитием путем закрепления устойчивых мутаций,

естественного отбора — эволюции, короче говоря.

У меня есть только один существен-ный аргумент против Дарвина — удручаю-щего вида и содержания музей на улице Вавилова. Хотя музейный мир считает его лучшим музеем естественных наук в стра-не. И это угнетает еще больше.

ОстОрОжнО, мы сделали этООбещание выполнено — есть время и силы посмотреть на дело рук своих. Освоен не только поезд Москва–Хабаровск, но и два научно-популярных труда, совершен поход в музей, проведен разговор с благостным биологом. С наслаждением вспомнились детские годы, фантастическая романтика, эпоха Кларка, Лема, Брэдбери, Азимова, Стругацких… Я был на их стороне — но у миссии (да, еще фильм и спектакль про Фарятьева!) своя драматургия и законы. Логика и чувства справедливости — вот что помогло обезьянам победить.

Но и это еще не все. Разгадав тайну появления человека, мы практически вы-яснили еще несколько ключевых, темных до этого времени вопросов.

Если мы соглашаемся, что человек произошел от обезьяны — значит, Бога нет. Есть хорошая, полезная поэма о высшей силе и базовый кодекс выживания обще-ства.

Если нет Бога, то история Христа должна звучать несколько иначе — без чудес. Потому что все чудеса — это про-дукт закономерных случайностей. Короче говоря, Туринская плащаница — ново-дел. Тем более что это уже подтверждено радиоизотопным методом.

Вселенная конечна и равна сама себе. Ни нанограмма энергии во Вселен-ной не теряется — она используется для бесконечного воспроизведения новых ком-бинаций вещества, энергий, сущностей. Появление человека — одна из случайных закономерностей этого процесса. Не боль-ше, но и не меньше.

Вечный двигатель в принципе воз-можен.

Среди нас нет инопланетян. Если не считать венгров.

...Как ни печально, сле-дует то, что прав Дар-вин. Мы произошли от обезьяны благодаря слу-чайной мутации, ко-торая, как только она возникла и закрепилась, перестала быть слу-чайной. То есть ответ на наш вопрос, главный вопрос, более чем очеви-ден: человек произошел от обезьяны без вмеша-тельства Бога...

gett

y im

ages

/fot

oban

k

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

57

Диктант. Вне игры. В тему номера. Дневник наблюдений.

Последняя ставка в Макао. Спецкор «РП» играет на деньги редакции. Урок поэзии.

Тут нам Орлов прислал стихов про жизнь, Россию и лохов. Поэт Орлуша про Ксюшу.

Урок иностранного. Старик & море.

Через 7 стран с прахом в багажнике. Практическое занятие. Наигравшийся.

Битва за Чернобыль. Командировка в игровую зону. Сделай сам. За игрой.

Екатерина Римская-Корсакова не про музыку.


В своей интродукции к главной теме номера — «Игра» —

Игорь Мартынов на наглядных примерах объясняет, чем русская игра отличается от какой-нибудь

нерусской, а также предлагает не зацикливаться на заведомо проигрышных дисциплинах,

а развивать направления, в которых победа обязательно

будет за нами. Потому что куда она денется...

текст: игорь мартынов фото: марк гринберг/фотосоюз


В эти потные дни, когда чело-вечество прильнуло к го-

лубым, а кое-кто уже к цветным экранам, следя за отчетами из ЮАР, опять подума-лось досадно, скорбно, горько: так почему же нас там нет?! Почему не петь нам «ви ар зе чемпионс», не пулять победный фейер-верк в небеса родной тычекукуйшины? Мы взяли Париж, Берлин, Луну — так что же нам в игре не улыбается? Эх, мячик, яблочко, куда ты котишься…

И почему не можем ограничиться поляной и ценим не подкаты и финты, а подвиги, как Тищенко с поломанной клю-чицей держался до финального свистка в 56-м, в Мельбурне. Как легендарно Хомич в 45-м в Лондоне зашиб полисмена: игра-ли наши с «Арсеналом», день был плакуч, моросящ, и Хомич, как обычно, смачивал рукавицы водкой, чтоб мяч не прилипал, а бутылку прислонял к штанге. И замеча-ет — что-то быстро водка тает. Оказывает-ся — стоит Хомичу уйти с головою в игру, как тут как тут рыжий полисмен припада-ет жадным глотком к вратарской смазке. Не выдержал голкипер, да и влил в Скотленд-Ярда все содержимое, как при насильствен-ном кормлении, чтоб неповадно! Были у на-ших и другие геройства — ломали штанги, распарывали мячи, вот только кубка мира не было.

С игрой не очень получается. Вот если б долго и упорно, как шпиндель или маховик, чесать по лыжне, в конце откинув палки… Или, стиснув зубы, под угрозой пу-почной грыжи, выжать штангу из нечелове-ческой присядки — нам равных нет и быть не может. Пусть кто-то придумывает ветре-ный футбол или беспечный бич-воллей — мы придумали рулетку, русскую. Надо ли говорить, что рулетка тем и русская и тем и хороша, что выигрышем в ней не золотая медалька, не кубок какой-нибудь Ники — а способ существования белковых тел, то есть жизнь сама, без конца и без края. Ви-сок подставить пуле — вот наше понимание игры. Так не пора ли выйти на международ-ный уровень? Раз уж в других дисциплинах провал… И где-нибудь под Пятигорском, на горе Машук, там места пристрелянные, провести уже олимпиаду по русской рулет-ке — даже групповые турниры не потребу-

ются, сразу плей-офф! Это тебе не в гривуаз-ных трусах скакать по полю за «джабулани»! Это всерьез и надолго.

«Не верю!» — говорит основатель рус-ской школы игры, не читки требуя с актера, а полной гибели всерьез. Надо вживаться в образ до полного самоуничтожения, до ста-дии клона. Чаплин, сам в себя играющий, — слишком поверхностный подход, слиш-ком фривольный.

Главная реакция на прошедшую с ажиотажем выставку Пикассо в Пушкин-ском — «Не похоже!» Где здесь скрипка, где здесь мальчик, разве бывают такие бале-рины? Что за игривость в отношении ре-альности? Как ошпаренные бежали люди в Третьяковку, к передвижникам, зализы-вать визуальные раны. Вот там другое дело, там все как в жизни — неярко, землисто, с трудом.

«Какая глыба, какой матерый чело-вечище» — лучшая похвала главному ге-нию здешней письменности.

Да и то сказать — страна, закалив-шая сталь и перекинувшая реки, разве мо-жет опускаться до хиханек-хаханек, тонких интриг, дипломатических игр, когда бли-же напролом, массированно наступая, при сильной огневой поддержке, по всем фрон-там и параллелям, меридианам и широтам! Зачем финтить, заигрывать и пасовать, ког-да за нами недра и в придачу — дух?

В общем, вполне закономерно, что казино услали из Москвы куда-то в резер-вацию, за колючку. Все эти фигляристые фишки, вздорные джокеры. Какие могут быть игры, когда грядет такое Сколково, чтоб соответствовать такому — надо стать как минимум кремнём. Не вувузелы слы-шатся, а трубный глас небес. И планов гро-мадье, и цели исторические.

А игра — она ж предполагает лег-кость, необязательность, непринужден-ность. Когда закончился официоз, мужики рассупонились, дамы податливы шуткам и нет глобальной цели и не так уж важен результат, а только лишь зыбкое колыха-ние струй и удивление — как хорошо, что кто-то, не объяснив смысла, запустил во Вселенную этот шар, так похожий на фут-больный мячик.

И матч продолжается.


Памятуя, что тема номера — игра, редакция командировала корреспондента

«РП» Дмитрия Филимонова в Макао для написания основанного на личных переживаниях очерка про этот город

порока, который называют азиатским Лас-Вегасом. Снабдив корреспондента некоторой суммой на покупку фишек, редакция рассчитывала получить долю

от выигрыша, однако, по прочтении очерка, так и не поняла — выиграл он

или нет. Теперь в этом предстоит разобраться читателю.

текст:дмитрийфилимонов


А недавно, когда португальцы вернули Макао китайцам и граница приоткрылась, весь Китай сюда ринулся

orlova


В Макао жара липкая,

мокрая. Сойдя с парома, вы макаетесь в Макао. Потом вы садитесь в автобус и едете в казино. Даже если вам не надо в казино, вы не хотите в казино, вам отвратительна сама мысль очутиться в казино, вы все равно туда попадете. Расслабьтесь. Все автобусы из порта идут в казино, с корабля на бал. Даром везут. Не в одно, так в другое. Если вы сели в авто-бус с надписью Venetian — вы попадете в самое большое казино мира. Если с над-писью Grand Lisboa — в самое высокое. Вас завезут в самое чрево здания, в подвал, в преисподнюю вертепа, и, чтобы оттуда выбраться, вам придется пройти через игорный зал, через второй, через третий. Сотни игорных столов, тысячи азартных китайцев, блеск позолоты, журчание фонтанов, девчонки на шестах, Вивальди в туалетах, и стук фишек, стук фишек, стук фишек, и крики радости, вопли отчаяния. Швейцары открывают двери входящим. Выходите? Открывайте сами. Вырвались на волю, да? А вам это надо? Жарко тут, влажно, фу! Может, вернетесь? Там про-хладно. Там гостиница, кафе, рестораны, магазины, бассейны, массаж. Там можно жить. День, два, неделю. Вот сейчас вы попретесь потея по этой улице, по Avenida Almeida Ribeiro, и через десять кварталов цивилизация кончится, и начнутся тру-щобы. Облезлые дома с дешевыми борде-лями и ночлежками, с дворами, полными мусора. Идите дальше, идите! Вас хватают за руки беззубые старухи, и вы не знаете, чего они от вас хотят. А в котлах, прямо на улице, варится национальное лакомство из мохнатых желудков, зубатых челюстей, чьих-то когтей и раздвоенных копытец, и оно пахнет-пахнет-пахнет. Хотите этого? А! Тогда вернитесь назад. Под сень кази-но. Вот и правильно. Умничка! Слышите, как орет этот малый? Он сорвал банк. Он сгребает фишки в пакет, сейчас пойдет поменяет на деньги. Теперь это богатый малый. Он купит себе роскошную маши-ну, яхту, дом на берегу моря… Хотите так же? Может, попробуете? А во что желаете? Карибский покер, текила-покер, блэк-джек, рэд-дог, крэпс, баккара — кстати, рекомен-

дую, нынче весьма популярна в Восточной Азии. А чего тут уметь? Не надо в карты, можно в рулетку. Для русского человека рулетка — милое дело. Классиками вос-пета. Вы постойте возле стола, посмотрите, как эти люди играют, спешить некуда. Видите — проще простого. Решились? Ну, по чуть-чуть давайте. Начните с тысячи долларов. Гонконгских долларов. Они тут в ходу. Вот тридцать фишек. У вас есть счастливые числа? Делайте ваши ставки, можете сразу на два числа ставить, на четыре. Выигрыш меньше, зато шансов больше. И не жалейте фишек, мечите все на стол! Стоп, крупье руками взмахнула, ах, какая милашка! Что — кто? Крупье милашка. Э, сударь, вы уже ничего вокруг не замечаете, только фишки, да? Опс! По-здравляю! Для начала неплохо. Вот вам еще десять фишек. Делайте ставки. Ну, чувствуете, как душа трепещет? А холодок в животе? Стоп! Ого-го, да вы маэстро, су-дарь! Мечите-мечите, чем больше на столе фишек, тем больше шансов. А ручки у вас потненькие. Стоп! Ой. Ну, бывает. В другой раз повезет. Как сказал поэт, perseguindo a felicidade… Ах, вы же не знаете португаль-ского.Гонюсь за счастьем — вот оно! Попалось!Увы! Рванулось и опять умчалось.

Это не я. Это Луис де Камоэнс. Один одноглазый португалец. Он тут в ссылке был, в колониальной администрации служил. Кто теперь знает, может, в бою по-терял, может, в драке выбили, это ж пять-сот лет назад было. Вообще его сюда за убийство сослали. Место ссылки. Порту-гальская Сибирь, знаете ли. Здесь первым губернатором был Феррейра ду Амарал. С такой-то фамилией… Тоже убили. Теперь вот улицы их именами названы. Rua do Amaral. Rua do Camões. Avenida doutor Stanley Ho. Стэнли Хо — это крестный отец Макао. Нет, он живой. Тут почти все казино ему принадлежат. Видели бронзовую голову в фойе? Это он. В Макао много его голов. Кстати, ни разу в жизни в казино не играл. Ну, он сам так говорит. Может, еще ставочку сделаем? Нет? Ну ладно, рассла-бляйтесь пока. Фортепьяно послушайте. Выпейте, закусите — будьте как дома. Это Богдан играет. Он второй год в Grand

...Гонюсь за счастьем — вот оно! Попалось!Увы! Рванулось и опять умчалось...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева


...???...

цен

вей


Lisboa работает. Киевскую консерваторию закончил. Нет, поговорить не получится, ему нельзя с клиентами разговаривать. Он в шесть за рояль садится, в одиннадцать встает, а в двенадцать последний автобус на Тайпу. Он на острове Тайпа живет. Там комнаты дешевле. Они с женой пополам снимают. Нет, у него жена временная, филиппинка. Их тут много. В сфере об-служивания, так сказать. Филиппинцы, украинцы. Вы можете с Богданом догово-риться и встретиться днем, но только не здесь. Ему в Grand Lisboa нельзя появлять-ся в нерабочее время. Нет, казино круглые сутки работает, просто у Богдана карточка электронная, он приходит — отмечает-ся, уходит — отмечается. Нельзя опаз-дывать, нельзя задерживаться. Условия контракта. И еще: он вам после общения счет выставит. Пятьдесят долларов за час. Полновесных, американских. Ну, тут так заведено. Тут люди деньги зараба-тывают. В поте лица своего. Тут некогда лясы точить. Русские? Тоже есть. В банях работают, массажистками. А вон девчонки на шесте — белорусочки. Из государ-ственного ансамбля танца «Лявониха». Тут, в Макао, сбылась многовековая мечта китайского народа, угнетенного белыми колонизаторами. Теперь белые прислужи-вают китайцам. Ягодицы массируют, на фортепьяно играют, стриптиз показывают. Ну что, еще ставочку? Не созрели? Форту-на отвернулась? Ай-яй! Вам непременно нужно в храм А-Ма, свечку поставить. Ну-ка, поехали! Это, считайте, и есть храм Фортуны. Жила-была в Макао маленькая девочка. Еще до португальского господ-ства. Жила себе, ничем не выделялась из толпы сверстников. Но как-то раз налетел на Макао тайфун. Вообще здесь тайфуны — обычное дело. Но этот был особо сильный, просто страшный. Он сдувал на своем пути деревья, дома, пагоды, убивал людей. Видя такое дело, маленькая девочка вы-шла из дома и, преодолевая гибельный ветер, направилась к морю. Она села на берег и стала молиться. Она молилась так истово, что от усердия умерла. А тайфун закончился. Люди, которые наблюдали это, поняли, что девочка святая. И дали ей имя А-Ма, богиня-мама. И построили в ее

честь храм. Да, вот эти самые алтари, вы-рубленные в скале, и есть храм. Ну, ставьте свечку. Вот эту ароматическую палочку. Точнее, палку. Вы правы, это скорей арома-тическое бревно. И вот эту бумажку с пись-менами купите. Всего двадцать долларов. Местных. Ее нужно хранить в бумажнике. Для привлечения удачи. И вот это колечко с мантрой. Если покрутить на пальце — будет удача. Почему паломников нет? Они все в казино. Играют. И про А-Ма не знают. Оно и к лучшему, иначе все разнесли бы тут. Когда португальцы приплыли первый раз, они спросили, как называются эти места. И жители ответили: бухта богини Ма. А-Ма-Гао. Португальцы назвали мест-ность Макао. Они тоже ничего не поняли. Ну, может пора сыграть? С письменами в бумажнике да с колечком на пальце — это ж совсем другое дело! Итак, сеньор, хоть нам порой страданьяФортуна шлет, все чтут ее закон.Свободен от него лишь тот, Кто чужд и чувств, и знанья,Тот, кто способности желать лишен.

Бьюсь об заклад, что этот одногла-зый португалец знал толк в игре и резался в карты, в кости, или во что они играли пятьсот лет назад в местных притонах. Нет, первое приличное казино в Макао доктор Хо открыл в начале шестидесятых и полвека держал монополию. Сперва сюда народ из Гонконга ломился, потому что в Гонконге запрещены казино. А не-давно, когда португальцы вернули Макао китайцам и граница приоткрылась, весь Китай сюда ринулся. Тут бы доктору Хо счастье, преумножение несметных богатств, однако новые власти сказали: Хо, хочешь быть совершенно счастли-вым? Отдай половину акций народной республике. И придержи своих быков,

чтобы другие люди могли казино строить. И Хо отдал. И придержал. И теперь сюда ломанулись джентльмены из Лас-Вегаса. Они построили аэропорт прямо в море, сделали из двух маленьких островов один большой и сейчас открывают новые кази-но, одно за другим, еще грандиозней, еще шикарней. Тут не сотни игорных столов, а тысячи, и блеск золота, а не позолоты. А в остальном все похоже: журчание фонтанов, девчонки на шестах, Моцарт в туалетах, и стук фишек, конечно. Ну, в Venetian еще гондолы по Гранд-каналу плавают, китайцев катают. Гондольеры гребут и поют баркаролы, их бельканто взлетает ввысь и трепещет в белых облач-ках фальшивого неба. Ciao, ciao Bambina! Это Миша, выпускник Гнесинки, у него го-довой контракт. Тут кроме него настоящие итальянцы есть, англичане тоже. Белые люди. Трудней всего научиться вот с этим огромным веслом управляться, не пере-кидывая, чтобы с одной стороны, чтоб пассажиров не замочить. У всех руки в мо-золях. Трудная работа — петь в казино. Может, пора ставочку сделать? Правильно, фортуна у нас в кармане! Купите побольше фишек. На две тысячи долларов? Всего на две? Видите того китайца, он на десять тысяч купил! Чем больше фишек, тем выше шанс. Ну, воля ваша. Делайте ставки. Что, вибрирует душонка? Оглянитесь кругом — вся эта толпа, вот эти тысячи китайцев сейчас то же самое чувствуют. Если б все ваши эмоции да в электриче-скую энергию… Стоп! Восемь фишек на число, десять на красное. Попали! Вы же гений рулетки, господи! Эй, зачем вы со-бираете фишки? Вы что? Вам карманов не хватит. Игроки так не поступают. Одумай-тесь! Яхта. Вилла. Колечко. Фортуна. Ну ладно. Destino cego… Ах, вы же не знаете португальского.Судьба слепа, и слеп ее закон.Но небо мерит мерой справедливой:Вам славы нет, хотя вы победили,Но слава мне, пускай я побежден!

Великий поэт. Одноглазый португа-лец. Убийца. И как пить дать игрок. Не-даром с Васко да Гамой рядом похоронен. Вы что, возвращаетесь? Ну так это совсем другое дело!

...Вам славы нет, хотя вы победили,Но слава мне, пускай я побежден!...


orlova


Память у меня давно плоха,С русским — с детства откровенно плохо.

Вот, к примеру, как сказать — «лоха»Или будет правильнее — «лоха»?

Я — не знаю! Значит, мой итог:Я не стихоплёт и не мужчина,А простой, банальный русский лох!Так сказать, классический лошина.

Всем молчать и тихо слушать стих!Ну не знаю, и теперь чего же?Здесь же половина вас таких!И вторая, кстати, лохи тоже!

Хоть «Мартелем» на меня дыхни,Будь хоть Тиной, Мишей или Ксюшкой,Чуть поглубже под гламур копни —Каждый — лох и каждая — лохушка!

Поэт откликается на скандал, который

привел к отмене дня рождения

«РП» в Петербурге, и признается в том,

в чем признается себе не каждый из нас, а также

заставляет признаваться в этом главного

редактора «РП», к тому же словами, которых

тот никогда не говорил.

текст: андрей орлов рисунки: варвара аляй-акатьева


Ну а в русском роке — полный лох,Шевчука по имени не знаешь!

Понимаю, может быть, тебеЛохи-царедворцы там диктуют: «Лучше всех — «Блестящие», «Любэ» — И другую шнягу лоховскую?

Но вернёмся к теме основнойНашего печального рассказа:Коль не отличаешь, милый мой,Ты с утра рояль от унитаза,

Всё равно — бабла надыбать смогИли всё отдал «Байкал-финансу» — Ты, дружок, простой голимый лох,И не будем корчить реверансы.

Даже если равноприближёнИ при всех правительствах живучий,Пусть газеты пишут, что умён,Всё равно найдётся лох покруче.

...На Собчак в обиде мы с дружком,Думаем о яде и о дусте,Если Ксюша постучит в наш дом,Даже на порог её не пустим!

Наш ответ тебе, Собчак, таков:«Хватит вам, Собчак, без смысла гавкать!Или не держи нас за лохов,Или — чтобы каждому по главке!»

P.S. Кстати, Ксю, лошиная доха,Не поймёшь — не соболь, не шиншилла. Это что, подарок от лоха?Или ты сама себе купила?

Скажешь — нет? Пожалуй, выходиИ скажи: «Вот я — не лох ни разу!У меня же «Бентли», погляди.И у бабы тоже сумка в стразах!»

Скажешь — и тихонько помолчи,Зал заржёт громчей, чем группа «Лайбах»,А потом, лошара, подрочи,Тут любой давно имеет «Майбах»!

В зад себе засунь свои понты,Лучше думай о любви к отчизне,А подумав, осознай, что ты —Русский, а выходит, лох по жизни!

Как не может ниндзя без нунчак,Русский без лошизма — ель без шишки!Что, не веришь? Почитай Собчак,Та уже про это пишет книжки!

Наглядевшись на лохов кругом,Заглянув себе немножко в душу,Ксюша написала толстый томПро лохов и их подруг лохушек.

Разложив по полкам лоховню(многих, кстати, даже поимённо),Автор всех в духовном смысле «ню»Вывела из тени исступлённо.

Я прочёл и понял: труд — фигня!И не очень энциклопедичен,Там же нет ни слова про меня,А как лох я важен и типичен!

Тут ко мне приехали друзья,А один, редактор «Пионера»,Яростно орёт: «А где же я!?Нету тут меня какого хера?!»

Он при этом выдал грустный вздохВ полном соответствии моменту: «Я же — это… Я же первый лохВ журналистском пуле президента!

Ну, не президент, пускай премьер, —Разошёлся мой дружок без меры, — Всё равно — значительный пример!Кстати, нет ни слова про премьера!»

Мы прервёмся: вот в Кремле ты — бог,За страну радеешь и страдаешь,


От Москвы до Средиземного моря ровно три тысячи километров. Баки полны. Навигаторы озадачены. Вперед, Макарыч!


В свободное от службы время корреспондент «РП» Дмитрий Филимонов

отправляется в путешествие через несколько европейских стран, чтобы

выполнить необычное завещание дедушки Макарыча. По дороге

корреспондент и его спутники терпят разнообразные лишения, теряют одну из машин, помогают жителям Польши справиться с наводнением и в конечном итоге, после невероятных испытаний и приключений, выполняют миссию.

Мистика, и не только.

текст:дмитрийфилимоноврисунки:аннавсесвятская

orlova


Дед Макарыч просил развеять его прах над морем. И не лишь бы над каким, а над Средиземным. Потому что

дед Макарыч знал толк в морях. Нырял он. Теперь это называется дайвингом. Только Макарыч этого слова не знал и просто нырял в море — Желтое, Красное, Черное, Средиземное… Заводы он строил. Где строил, там и нырял. В Китае, Болгарии, Румынии, Египте. Заводы антибиотиков. Построит, запустит, орден полу-чит. Сколько заводов — столько орденов. Президент Насер награ-дил его большущей звездой, завидев которую, всякий египтянин обязан пасть ниц. «За заслуги» первой степени. Сапфиры, золото, серебро. Дед Макарыч лишь дважды носил его. Когда вручали и по случаю торжественного пуска завода. По необходимости то есть. Потому что не любил, когда люди падают ниц. «Встань, то-варищ!», — говорил падшему дед Макарыч и за локоток подымал. Намаялся подымать. Но торжества по случаю пуска заканчива-

ются, газеты печатают фото Макарыча со звездой, он пакует свои ордена в чемодан и вместе с семьей — на другой объект. Новая стройка — новое море.

Любил он море. И выбрал себе самое красивое, самое теплое.

Вообще-то у деда Макарыча еще две страны в планах были: Индия, Ирак. Он и там должен был заводы строить. И если б сложилось, он бы себе, может, другое море выбрал — Аравий-ское, там, или Персидский залив, или вовсе Индийский океан. Но не сложилось. Здоровье подорвал на стройках социализма. Удалился в деревню, удил рыбу, квасил капусту, чем здоровье свое поправил совершенно. И вовсе не собирался умирать. Но прошлой зимой умер.

И вот внуки его и правнуки загружают в багажники своих автомобилей ласты, надувные матрацы; урну с дедом Макары-чем кладут поглубже, на самое дно. Маскируют. Зачем? А вы когда-нибудь пытались провезти через границу урну с прахом дедушки? Я имею в виду — легально провезти, чтобы с докумен-тами, печатями, декларациями. И не пытайтесь даже. Внук Вова думал, что он быстренько все оформит — с его-то медицинскими связями!

Внук Вова — доктор, микрохирург, пальчики пришивает, руки, ноги. Люди все время что-нибудь себе отрезают, отрубают, отрывают — циркулярной пилой, промышленной мясорубкой, дверью троллейбуса, гребенкой эскалатора. А Вова пришива-ет. В Москве человек двадцать хирургов, способных пришить пальчики на свое место. Этюды Шопена вы после этого играть не сможете, но «Мурку» запросто. Одним словом, элита хирур-гии, голубая кровь. Но будь ты хоть трижды элитой с медицин-скими связями — легально провезти дедушку через границу не сможете.

— А почему в Грецию? — Он так завещал. — Грек что ли?— Кто?— Дедушка ваш.

— Помилуйте, какой грек, он Владимир Макарович, фа-милия Кондратьев.

— Там, что ли, родственники?— Где?— В Греции. — Нет, он просто завещал, понимаете? — Ну, знаете ли, завещал. Иные такого назавещают. По

этому вопросу вам следует обратиться…— Обращались! К вам отправили.Вот почему, если вы решили везти прах своего дедушки

самолетом, забудьте про это. Только автомобилем. В багажнике. И как следует замаскировать.

От Москвы до Средиземного моря ровно три тысячи кило-метров. Баки полны. Навигаторы озадачены. Вперед, Макарыч!

Маршрут такой: Белоруссия, Польша, Словакия, Венгрия, Сербия, Македония, Греция. Семь границ. Есть короче путь — через Украину, Болгарию. Но знающие люди говорят, что в Болга-рии нет дорог. В смысле, они есть, но это не дороги. На Украине тоже беда — сплошной ремонт. А ведь хочется по автобану!

Внук Вова решил домчать до моря за три дня — по тысяче километров в сутки. Ну, ясное дело — Вова гонщик. Он каждый год в ралли участвует. Берет в больнице отпуск, сколачивает себе экипаж и участвует. Москва — Владивосток. Или Архангельск — Сочи с заездом куда-нибудь в казахстанские степи. Есть такое развлечение для богатых, когда едешь в гонку за собственный счет, гробя собственную машину. Не спать, не есть, не бриться, не мыться. Зато — адреналин, возможность почувствовать себя

...И вот внуки его и правнуки загружа-ют в багажники своих автомобилей ласты, надувные матрацы; урну с де-дом Макарычем кладут поглубже, на самое дно. Маскируют...


крутым парнем. Внук Вова гробит собственный «Лендровер». Ко-торый нежно зовет «холодильником». За то, что белый, большой, квадратный. Понятно, ни один московский хирург, пусть он хоть трижды микро, не скопит денег на «Лендровер». Даже если брать взятки за операции. Потому что, ясное дело, не олигархи свои пальцы в промышленные мясорубки суют. Просто все хирурги в их отделении каким-нибудь бизнесом заняты. Один компью-теры чинит. Другой машинами приторговывает. У Вовы — сеть магазинов. Сувениры. Он занялся бизнесом, чтобы свести концы с концами, но давно уже бизнес стал главным делом, а приши-вание пальчиков — экстравагантным хобби. Вроде как ралли Москва — Владивосток. Или Москва — Средиземное море.

Эх, хороша трасса М-1! От Москвы до самых до окраин, до самой польской границы можно вовсе не останавливаться. Только знай притормаживай у шлагбаумов, деньги отстегивай — в Белоруссии трасса платная. Вот уж Минск просвистел мимо.

Тут, под Минском, дед Макарыч первый завод ставил. На излете войны американцы нам два пенициллиновых завода по-дарили. По ленд-лизу. Наши решили: а чего два больших? Пусть будут пять маленьких. И все установки, в которых пенициллин вырабатывается, на пять поделили. Дед Макарыч строил эти за-воды — в Минске, Ленинграде, Красноярске и два в Москве. По-строил, запустил. И тогда во всех газетах объявили: Советский Союз создал собственную пенициллиновую промышленность! Когда Макарыча называли создателем, он сильно смущался. Это была его тайна. И государственная тоже.

На польской границе придется остановиться. Надолго. До ночи. Польские пограничники машины досматривают остер-венело. Багажники потрошат, запаски вытаскивают. Обшивку простукивают, ножичками подцепляют. Нам такая бдительность ни к чему. У нас Макарыч без документов. Урна с дедушкой напо-минает заряд гаубицы. Черный цилиндр с пломбой и сыпучей субстанцией внутри. Потряси — услышишь. Нас-то зачем до-сматривать, страж граничный? Посмотри: две машины — «Додж» и «Лендровер», вполне себе новые, контрабандисты на таких не ездят. Две семейные пары, вполне приличные. На задних сиденьях по школьнице, контрабандисты не ездят со школь-ницами. Ну вот чего тебе в багажнике нужно? Чего полез? Ну, ласты, маски, купальники, так ведь в Грецию ж едем, не в Подля-ску какую. Ага, вот и хорошо, вот и ладненько, до свидания, пан страж, до видзення. Погоди, детка, сейчас не время писать, дай от границы отъехать. Ну ладно, вот здесь, пойдем.

— Цо пан стал?— Девочка в туалет хочет.— Заборонено.— Что ж ей, в штаны писать?— Так! В штаны.У, курва, писай в штаны, детка, нам пограничный кон-

фликт не нужен, у нас дедушка. Лучше б дороги нормальные строили. Это разве дорога? Одна полоса туда, вторая обратно. Ладно, спокойно, мы прорвались в Евросоюз! С дедушкой. Ты наша тайна, Макарыч!

Наши взяли город Люблин, город весь прошли и на главной улице гостиницу нашли. Отель «Европа». Ты подожди, Макарыч, в багажнике, мы поспим часов пять — и дальше.

Ой, скверные дороги. Особенно в Татрах. Серпантин, по-вороты под острым углом. Да еще наводнением размыло. Одна полоса есть, второй нет, съехала в пропасть. Реверсивное дви-жение, курва! Зато и границ нет. Евросоюз все-таки. Мы в Слова-кии, Макарыч!

Вот уж Татры кончаются, и дорога становится автобаном, и газу прибавить хочется. А вот и полиция.

— Сто евро и документы!— Нет проблем.Есть проблемы. Документов нет. Паспортов. В бардачке,

в сумке, под сиденьем — нигде. О, моя любимая, я вижу, как дрогнула ее губа, как на глаза наворачиваются слезы — эта она вспоминает, что паспорта остались в гостинице. На рецепции. В Люблине. В Польше. В отеле «Европа», курва! Полицейские по-нимают, что становятся свидетелями драмы, они вдвое снижают размер штрафа и обещают, что не арестуют нас за отсутствие паспортов. Менты позорные, лучше б вы нас тормознули ки-лометров на двести раньше, лучше б вы на границе паспорта проверяли! Не плакать, любимая, не реветь, Маргарита, внучка Макарыча! Женщины и дети — в «Додж», продолжают миссию. Мужчины — в «Лендровер», в «Европу», за паспортами. Мы до-гоним вас, милые!

Легко сказать. Триста семьдесят километров через Татры по серпантину, по размытой дороге. В ночь. А потом обратно.

— Вот и приключение, — говорит внук Вова. Он рулит одной левой, бычкуя окурки в переполненной пепельнице. — Зато будет о чем вспомнить.

Он не знает, что это только начало. Он давит на газ. Гонщик.Заспанная девушка на рецепции зачем-то не хочет возвра-

щать паспорта. Но она не из тех девушек, которых надо уламы-вать долго. Может, переночевать в «Европе»? Ни в коем случае! С паспортами в кармане гоним обратно, надо наверстывать упущенное время. Вперед, к любимым!

— Только ты со мной разговаривай, — просит Вова, — чтоб я не заснул за рулем.

— У меня уже темы кончились.— А ты из личной жизни чего-нибудь. И если поеду мед-

ленно — буди, заснул значит.— Ладно. Слушай. Однажды, когда мы с твоей сестрой

еще были…Ночь, серпантин, полусонный водитель. Что-то не нра-

вятся мне польские Татры. Кажется, польским Татрам мы не нравимся тоже. Вова дает газу на подъеме, двигатель хрюкает и умолкает. Тишина. Позади поворот, впереди перевал. Слева обрыв, справа гора, поросшая лесом. Вова крутит ключ зажига-ния. Стартер захлебывается, двигатель скрежещет. Дурной звук. Из-за поворота с воем и свистом выскакивает фура и, вильнув, объезжает джип. Местечко — хуже не придумаешь. Откатываем машину к обочине, если это можно назвать обочиной.


Три часа ночи. Начинается дождь. Похоже, Польские Та-тры нас просто ненавидят.

Как узнать телефон местного эвакуатора? Голосуем. Ред-кие машины проскакивают мимо.

— Хоть бы одна сволочь остановилась, — бормочет Вова, — у нас бы уже давно...

При этих словах два храбрых поляка на старом «Полонезе» тормозят узнать, что случилось. Они объясняют, что телефон службы спасения 112. Во всем мире.

— Ты это знал? — спрашивает Вова.— Да. А ты? — И я тоже.Пан из службы спасения не говорит по-английски. Равно

как и по-русски. Он спрашивает, где именно мы сломались. А где мы сломались? В Польских Татрах, курва! В сорока километрах от Гжешува. Но пану этого мало, он просит зобачиць слупэк на дрозе. Слупэк? Знаю, это столбик! И мы счастливые бежим к слупэку на обочине, чтобы продиктовать пану цифры на нем написанные:

— Един!— Так! — радуется пан.— Два! Пенць! Сто двудесьци пенць!— Так, и ещэ една цифра понижей?— Единка!— Бардзо добже! — смеется пан. Мы запеленгованы. К нам высылают эвакуатор. Все нор-

мально, Макарыч! А теперь ждать. Спрятаться от дождя и ветра в «Лендро-

вер». Включить весь свет, пристегнуться ремнями и молиться, чтобы никто в нас не въехал.

— Ты откуда польский знаешь? — спросил Вова.— Жить захочешь, китайский вспомнишь.— А, — сказал Вова и, помолчав, добавил: — Дед Макарыч

по-китайски понимал вроде. — А, — сказал я, и мы еще немного помолчали. Макарыч

лежал в багажнике. — Ну, слушай дальше. Однажды, когда мы с твоей сестрой еще были…

Но Вова уже храпит. Как у себя в ординаторской. В ночное дежурство.

На крыльях рассвета, сверкая мигалками, являются ангелы — Янек и Збышек. Они проворно порхают, уворачиваясь от бешеных фур, втаскивают «холодильник» на трейлер и, круто развернувшись над пропастью, опасно кренясь на поворотах, мы мчимся в обратном направлении. Прочь от наших любимых.

Янек и Збышек, одинаково белокурые, в одинаково за-стиранных рубахах, владеют гаражом в ближайшей деревне. Помимо этого они владеют русским, который учили в школе, и, перебивая друг друга, а может быть, помогая, рассказывают, что в городе Гжешуве есть шикарный сервис «Лендровера». Кажется, есть. Ну не может не быть. Хотя черт его знает. Помянув черта, ан-гелы сбросили белые крылья, сгрузили «холодильник» у каких-то ворот и умчались в свою деревню.

До открытия сервиса три часа. Ни бешеных фур, ни про-пастей. Можно спать спокойно.

— Сильник умяр, — молвит младший механик, послушав скрежет.

— Направде умяр, — констатирует старший механик, по-слушав скрежет еще раз.

«Лендровер» — не самая популярная в Польше машина. Запчастей нет. Только фильтры да масло. Разборка двигателя и диагностика — неделя. Доставка запчастей из Лондона — ме-сяц. Хо-хо, паньство, успехов в труде! А нам в Грецию, по делу, срочно. Где тут у вас аренда автомобилей?

Самый мощный автомобиль, который удается арендовать в Гжешуве — «Форд Фьюжн». Перегружаем в него деда Макарыча, прикрываем ластами, масками и купальниками. До видзення, паньство! До встречи на обратном пути.

Вова давит на газ, Вова сердится, но его новая машинка не едет быстрей от этого. Зато мы слились с толпой таких же маши-нок в потоке. Мы поляки. Отличная маскировка, Макарыч!

И снова Татры, серпантин, размытая дорога, деревни по уши в воде. Шоссе перегородил грузовик. Солдаты бросают из кузова белые пластиковые мешки с песком. Люди подхватывают их и несут к своим домам, обкладывают заборы. Старуха в ботах хватает мешок, но удержать не может, она волочит его по асфаль-ту, мешок дырявится и полоска песка тянется следом.

— Поможем бабуле?Чего ж не помочь. Дорога все равно перекрыта. Но старуха

цепляется за мешок, не отдает. «Помоц!» — кричим мы. Она со-ображает, что мы не злодеи, беззубо улыбается, показывает куда нести, и — ой, мешки-то тяжелые, а что ж ты думал, поди, не воз-душные шарики, но если поднапрячься — раз-два-три — и мы выкладываем дамбу у двери старухиного дома. Хорошую такую дамбу. По самые окна. Постой, а как же она внутрь войдет? Не бери до головы, вон ведро, перевернуть да подставить. Главное, чтоб вода не вошла. Ну и все, прошу, пани!

Грузовик уехал, подходят соседские мужики, отряхиваясь и утирая пот.

— Може помоц, пани Агнешка?— Не, — отвечает старуха, надменно поджав губы.Когда мы садимся в машину, она стучит в стекло:— Якие ваше имёна, хлопцы?Мы шарим по карманам и зачем-то даем ей визитки.— Аньол послал вас до мне, — молвит пани Агнешка

и прикладывается губами к «Форду».Блаженная Агнешка. Нам неловко. Тем не менее, мы

чувствуем, как растут крылья. И Польские Татры уже не кажутся такими враждебными. Вова давит на газ. Вперед, к любимым!

Ах, как они были нам рады, как скакали наши дети! Они славно провели сутки в Кошице, старинном словацком город-ке с пыточной ямой посредине, с чудными гостиницами, где трудятся милые люди, которые селят иностранок без паспортов, если вы обещаете, что паспорта завтра привезут ваши мужья. Любимые пребывали в прекрасном настроении и предлагали


остаться еще. Но согласно плану мы уже должны видеть море, а впереди еще три с половиной страны. По машинам! Вот только Макарыча в «Додж» перегрузим, там места больше. Паспорта не забыли?

Когда начинается автобан, кончаются приключения. И картинки сливаются в длинную панораму. Венгерские крепо-сти, маковые поля Сербии, туннели в Моравских горах, македон-ские колокольни и минареты, балканские перевалы и равнодуш-ные пограничники, которым плевать, что в вашем багажнике.

И вот наконец — море! На мониторе. В навигаторе. «Через двести метров прибытие», — сообщает механический голос, и в голосе этом ни единой эмоции. Мы верим тебе, родненький, ты никогда не врешь! А море потом увидим. Когда рассветет.

Вон — Афон. Полоска полуострова и гора на его оконча-нии. Православная Мекка, прости меня господи. Туда можно

доплыть, долететь, но не доехать. И то, если у вас есть борода. И специальная православная виза. Без бороды и визы нечего соваться. Это государство монахов, конституционно отмежевав-шихся от мира. Безбородым, но любопытным остается про-гулка на теплоходах, зачем-то замаскированных под пиратские шхуны — туда-сюда, издали посмотреть. Святые места, короче. В ближайшем порту вы можете запросто арендовать такую посу-дину, однако развеивать Макарыча с борта фальшивой пират-ской шхуны — пошло и дорого. С борта моторной лодки — мелко и дешево. Нам нужна яхта. Настоящая, парусная. Чтобы грот и стаксель. Чтобы фордевинд и бейдевинд. А еще спинакер, чтоб и вовсе ого-го! Вова у нас матрос. Он не только в ралли, не только Москва — Владивосток, он еще в парусных регатах участвует. Москва — Адриатика. Яхту искали целый день. По всей окру-ге. Нашли в порту Неос Мармарас. Хорошая такая, беленькая. «Антигона». И вот мы смотрим на нее, и она нам нравится. А кто такая Антигона? Все молчат. Никто не помнит. Ну так вот, была она родной дочерью царя Эдипа, а также его родной матерью, и еще сестрой Полиника, погибшего в сражении, тело которого она сожгла на костре, несмотря на запрет, за что была пригово-рена к погребению заживо, однако успела прежде покончить

самоубийством, после чего жених ее, Гемон, тоже убил себя. Ага, чудная семейная история. Откуда ж еще развеивать Макарыча, если не с борта «Антигоны»! И капитан — милейший человек. Йоргос. По-английски щебечет. Вова с ним разговорился. Про грот, стаксель, фордевинд и бейдевинд. А также про спинакер, политику и мировой кризис. Про гонки и микрохирургию. Вова, когда с человеком разговорится, он свой айфон достает и фотографии показывает. А там этапы операции засняты — при-шивание пальчиков. «Ой!» — обычно пугается новый знакомый и руками за щеки хватается. «Ой!» — сказал Йоргос и руками за щеки схватился. «О’кей! — сказал Вова и похлопал Йоргоса по плечу. — Если понадобится, я тебе бесплатно пришью». И ведь пришьет. У Вовы всегда при себе саквояж, железный такой, с ин-струментами и лекарствами. Доктор!

Йоргос привозит из города букет цветов, мы загружаем

на яхту воду и провиант, которого может хватить на недельное плавание. Однако наш план — день проболтаться в море и ве-чером, на закате солнца, завершить миссию. На закате — это концептуально.

Отдать швартовы! Дедушку не забыли?И мы выходим в море, и ставим стаксель, а затем грот,

ловим ветер, делаем фордевинд, а потом бейдевинд, подымаем спинакер и мчимся в лазурную даль. Дети мокрицами лазят лю-ками, дамы, как водится, загорают на палубе. Вова ловит рыбу, говорит по телефону с Москвой и роняет свой айфон в море. Он матерится, как умеют материться микрохирурги, бизнесмены, гонщики и яхтсмены вместе взятые. Однако на траверсе Афона гибель айфона почему-то не кажется трагедией. Ну и бог с ним.

А потом был закат, и Вова сыпал сизый пепел на синюю воду, и девчонки бросали в море цветы. 40° 05' 547'' северной ши-роты, 23° 45' 254'' восточной долготы. Мы сделали это, Макарыч.

Вот и все. Ну, был еще обратный путь. Эвакуатор, на кото-ром «Лендровер» ехал в Москву из Гжешува, потерял колесо. Его не нашли. Колесо, в смысле. Поставили новое. Может, оно и к луч-шему, что Макарыч в Индию не попал завод строить. Вдруг бы он себе Индийский океан выбрал. Попробуй съезди туда.

Ах, да! Звонила пани Агнешка, сказала, что вода в ее дом не попала. Благодарила. Капитан Йоргос письмо прислал по е-мейлу. Пишет, что общение с нами его тронуло, он надеется увидеться снова и готов оказать содействие, чтобы развеять прах любого из нас. Но, скорее всего, это ошибка электронного перевода.

...И мы выходим в море, и ставим стаксель, а затем грот, ловим ветер, делаем фордевинд, а потом бейде-винд, подымаем спинакер и мчимся в лазурную даль...

русский пионер №3(15). июнь–июль 2010 74

Внимание! Ахтунг! Увага! Здесь и сейчас будет опровергнуто расхожее

мнение о том, что компьютерные игры уводят от реальности. Наигравшись в культовую

игру «Сталкер», Николай Фохт отправляется в поход по боевым местам – в Чернобыль, в Припять,

туда, где зашкаливают счетчики. Но, в отличие от игры,

нет функции «регенерация».

текст:николайфохтрисунки:сандрафедоринафото:витабуйвид

русский пионер №3(15). июнь–июль 201075

Интро_Все это началось давно — еще с Дюка Нукема

3D. Еще с шершавых дискет, еще с досовского недружелюбного

интерфейса. Дюк Нукем бродил по LA — никакого человечества вокруг.

В одиночку подавлял пришествие инопланетян и мутировавших граждан

Америки.

Что было хорошо в той игре — одиночество. Тотальное, безнадежное. Такое

дикое одиночество, что и жить хотелось с новой силой. Безлюдные улицы,

заброшенные кинотеатры и стрип-клубы. Он, Дюк, побеждал, но и погибал

часто. Такая свобода прекрасная: волен сгинуть или выжить. Господи, вот

оно счастье, вот он очистительный апокалипсис — там, в электронной все-

ленной, все под контролем и ничего не исправить.

Потом еще была Лара Крофт — тоже одинокая, отважная девочка. Она

цеплялась за скалы, не боялась темноты и динозавров. Doom, Heretic, Hexen,

Quake, наконец. Отдельные бесчеловечные борцы за бессмысленное добро

научили главному — есть выход из любой ситуации; даже когда уже щелкнул

ctrl-alt-del; когда никому ничего не нужно, начинается самое главное.

Новый, чужой век, пробуксовав на нулевых, почти отбив охоту играть, дал

игрушку Stalker. Там все было намного хуже, чем я привык: в зоне апока-

липсиса полно народа, но ты все равно один. И бродишь там и пытаешься

соответствовать то Стругацким, то Тарковскому — и ничего, разумеется, не

выходит. Как и предписано. Как в жизни.

А хуже всего или лучше всего, что эта реальность, у которой Stalker поза-

имствовал контекст, всего в тысяче километров от дома. И эта страшная

и прекрасная реальность доступна как никогда. Чернобыль изнывает от

ожидания, четвертый блок ЧАЭС светится в предвкушении свидания. Зона

зовет. На роду ясно и четко написано: совместить! Реальность реальную

и реальность виртуальную. Совместить и попытаться стать счастливым и тут,

среди живых. Ведь научила игра: все возможно.



Перед уровнем_В жизни все происходит не сразу. С задерж-

кой… Нет, если честно, с опозданием.

Я помню, что ходил на премьеру фильма «Сталкер» с девушкой. В киноте-

атр «Мир». Лето. Тревожное и многообещающее. Девушка смеется и ест

мороженое. Я в джинсах, которые одолжил у друга. Долгий, скучный фильм.

Совсем не про то лето, не про ту девушку.

«Сталкер» настиг, нагнал года через три, в Доме медика, на маленьком

экране, в полупустом зале. После трехсот водки, после семисот «Акстафы» на

брата. Тогда, в студенческие дни, часто это случалось: то Кальдерон накроет,

то Сартр. Обычно после коньяка, но коньяк не всякий же раз.

И ведь сразу стало ясно, зачем они туда пошли: потому что больше не-

куда. Заветная комната (а в книжке золотой шар, а в Stalker исполнитель

желаний) — отмазка. Не исполнение желаний тут нужно. Податься некуда,

больше негде найти одиночество. Поэтому в книжке и в фильме герои так

бездарно пользуются шансом.

Да и в игрушке мало у кого получается хороший финал соорудить.

Железнодорожные перегоны, пакгаузы, трава по пояс. Невзрачная приро-

да — гнилой лес, как в русских сказках. Болота и осока. Разрушенные храмы

и рухнувшие жилые дома. Жизнь после жизни, сон после сна.

Поэтому я в зоне. Чтобы побродить свободным. Чтобы слушаться сталкера,

проводника, экскурсовода. Сломленного зоной и всемогущего только в ней.

И, конечно, найти золотой шар, свою комнату. Только просить нечего.

Можно было бы для той девочки, но она уже умерла. Я слишком позд-

но догадался сюда приехать.


Бассейн_Как в детстве: дух захватывает от строительного мусора,

брошенной территории; от всяких там оврагов, свалок, секретных полиго-

нов, стреляных гильз. В детстве начинается поиск необщего места. Попытка

строить всякие шалаши и рыть землянки — чтобы прятаться самому

и устраивать схроны, секреты. Паническое бегство из толпы. Потом рас-

сасывается, конечно. А однажды настигает — вот тут, в зоне отчуждения,

например.

Сталкер Денис подводит к зданию и рекомендует: это бассейн. Деликатно,

без наставлений отходит, сливается с кустарником. Я — внутрь. Все та же

разруха. Но — законченный образ, готовая метафора. Пустая чаша, над ней

нависает трехметровая вышка, что ли. Вода сочится из стен, сквозь потолок

течет беловатая жидкость, образуя сталактиты на потолке и сталагмиты на

полу; влажные дорожки вокруг чаши, сырые книги в бывших раздевалках

и тренерских — только внутри бассейна сухо как никогда. Тут и не может

быть никакой воды, даже намека на влажность. Белая пыль, как кварцевый

песок. Засуха. Очередной якобы парадокс; очередное доказательство, что

все наоборот — может быть, должно быть наоборот.

В дальнем углу — лаз, спуск под бассейн, заваленный мусором. Манящий.

Я всегда легко поддаюсь на провокации.

Темно — хоть глаз выколи. Серым, мутным светом метрах в семидесяти

мерцает другой выход. И надо пройти это маленькое расстояние. Я знаю, что

под ногами битое стекло — не бутылки, а оконные стекла; я знаю, что здесь

арматура и острые края обвалившейся штукатурки; ржавые механизмы;

крысы, наконец. До смешного цитата, но надо пройти — потому что стало

почти страшно и надо победить страх. Зажигаю омертвевший без сети

телефон. Вижу только свою руку — сине-белую, неприятную какую-то. Левой

ногой делаю осторожный, скользящий шаг вперед, подволакиваю правую.

Плавно вытягиваю левую руку вперед и ощупываю пустоту. Глаза привы-

кают, я вижу, что проход почти завален: тумбочки, дверь по диагонали.

Поэтому такой скудный свет с того конца. Отверстие вполне проходимое.

Теперь движения уверенные: слева темные, пустые комнаты, технические

помещения. Этот короткий путь оказывается вовсе несложным — только

решиться, только сдвинуться. И уже на самом выходе справа — белая точка

света, боковой туннель. Точно такой я проходил в игрушке перед самым

выходом к ЧАЭС, к четвертому блоку. Там, в игрушке, все было заражено

радиацией. И много военных, которых приходилось пачками отстреливать.

И они отстреливали меня за милую душу. А тут только эта белая точка света.

Сердце щемит, понимаешь: это последнее напоминание перед выходом.

О чем? Неизвестно и очевидно одновременно. Очередной как бы парадокс.

Все должно быть не так, но никогда не будет, как надо.

Я выныриваю из бассейна на свет. Я прошел свой короткий отрезок

страха.



Вход_Ничего там нет особенного, в зоне. Страшного ничего

не видно. Мутантов маловато. Говорят, носятся кабаны дикие. Волки

выходят на людей посмотреть. Радиация — это да. Можно услышать треск

счетчика — водитель Сергей с гордостью просовывает руку устройством

наружу, когда мы проезжаем «рыжий лес». Девайс трещит, цифры бегут

вверх . После 1000 микрорентген дисплей залипает — его ресурс исчерпан.

А норма, как всем известно, порядка 12–14 микрорентген. Почему-то Сер-

гей не бьет по газам, а даже притормаживает, чтобы я лучше рассмотрел

местечко.

В Чернобыле прекрасно. Чернобыль, собственно, ни при чем. Тут и радиа-

ция меньше, чем в Киеве (местами 6 микрорентген, а в Киеве норма). Тут

воздух чистый, жирный даже. Тут почти жизнь: те, кто служит на Чернобыль-

ской станции, две недели тут живут и работают, две недели еще где-то, дома

скорее всего. Драма не в Чернобыле, драма в Припяти. Чернобыль так, под

горячую руку попал, по старшинству. Был областным центром, местечко

постарше Москвы. До аварии тут было много евреев. Но они как-то благо-

разумно съехали из города прямо перед аварией. «Евреи», — объясняет

местное рабочее население.

Мария — самосел. То есть когда была эвакуация, в 1986-м, она уехала —

как все. А потом вернулась. На ужин у Марии вишня и клубника. На огороде

растет картошка, немного. Живности Мария не держит. Раньше веселее,

конечно, было. Пироги с творогом, курица на столе… Сил мало — а так все

хорошо. Всего несколько домов в Чернобыле с самоселами. Некоторым

работникам отдают брошенные дома. На таких домах предупреждение:

«В доме живет хозяин». Все есть: электричество, вода. Продукты в магазине.

Есть бар. Самоселы не только в Чернобыле. Редкие дома в тридцатикиломе-

тровой зоне: воду и продукты завозят раз в неделю. Некоторые приходят

в Чернобыль обедать в столовой. Врач в районном центре, пара десятков

километров.

Других людей тут нет.

Город будущеГо_Он прожил всего шесть лет. Тут жило около

сорока тысяч. Он был задуман городом будущего. Он им и остался: Припять

ясно показывает, что будет на Земле без нас, после нас.

Ничего, кстати, страшного не будет. Много природы, пение птиц, реки,

полные рыбы. Если не считать грязных радиационных пятен — идиллия.

Плохо, что все разрушено мародерами. И до сих пор из зоны вывозят

добро — чугунные ванны, например. Если бы просто воровали, без ванда-

лизма — еще бы страшнее было.

Вообще, после трех серий игрушки Stalker я прекрасно тут ориентируюсь.

Вот бульвар — сразу за КПП, тут на крышах полно снайперов. Поэтому сна-

чала налево, где-то рядом почта. Дальше пересечь площадь со странными

плоскими фонтанами. Сначала в ресторан, потом принять бой в вестибюле

дворца культуры «Энергетик». Вот «чертово колесо», там был какой-то арте-

факт. Потом в гостиницу «Полесье». Забыл, какой там номер надо найти,

чтобы получить важное задание. Я первый раз пропустил его — пришлось

возвращаться уже от самого реактора. Почти половину игры заново. Нель-

зя такие ошибки допускать, нельзя.

Мне тут нравится. Во-первых, нет людей в городе — это редко где встре-

тишь. Во-вторых, архитектура. Я люблю эту железобетонную эстетику.

Я вижу шестнадцатиэтажки с виньетками в виде бетонных кожухов на

пожарных лестницах. В школе, в детском саду — галереи, просто даже

пассажи. Да что там — виден шик во всей этой массовой застройке.

С крыши жилого дома виден Чернобыль-2. Это, грубо говоря, локаторы,

военный объект — тоже брошенный. Антенны похожи на мираж — краси-

вый, отдельный, зловещий.



Саркофаг_Это — последний уровень. Отсюда под шквальным огнем с воздуха, уворачиваясь от пуль бандитов и военных, я ворвался на

территорию реактора.

А сейчас тут тихо, внутрь не пускают. Саркофаг, в который забран реактор,

смотрится как храм. И все вокруг подвержено влиянию этого храма.

И кажется, что он стоит на горе. А гору эту огибают водные каналы — ко-

торые охлаждали храм. Храм реактора виден отовсюду — как и положено.

Счетчик трещит — всего-то 400 микрорентген.

На стадионе «Авангард» нет футбольных ворот. На поле — лес. Я вошел

в этот лес, мне впервые не по себе на футбольной площадке. Средь бела

дня, в маленькой футбольной роще. Жутковато. На трибунах — мох, на него

нельзя наступать: мох хорошо держит радиацию.

В разграбленном и разрушенном детском саду все равно красиво и спо-

койно. Невидимые дизайнеры зоны подложили букварей, да кукол с ото-

рванными головами, да противогазы… Пытались усугубить, дотянуть до

атмосферы Silent Hill — а не вышло. Тут рай. Кто сказал, что после ядерной

катастрофы на Земле будет не рай?

Сталкер_ Денис настоящий сталкер. Как сталкеры из «Пикника…» и фильма Тарковского. Застенчивый и немногословный. Прячет взгляд

и вымывает радиацию коньяком. Ну и пивом. И коктейлями в жестяных

банках. Денис говорит, что сталкеры ставили эксперимент с алкоголем.

После работы один пил водку, другой вино, третий пиво. Утром сдали мочу

в лабораторию. Ученые, вписавшиеся в самопальное исследование, по-

мерили мочу и сказали, что больше всего моча фонила у пившего пиво,

меньше — кто водку. Это значит, что пиво лучше выводит заразу.

А я думал, что водка. Денис кивает. И встык, чтобы уж наповал, расска-

зывает, что видел привидение. Еле ноги унес. Какое оно? Страшное. Это

тут, у реки, недалеко. А еще тут церковь есть. Однажды менты ехали мимо,

слышат — служба идет. Откуда служба тут, церковь недействующая. За-

ходят — а там нет никого. Такие дела.

Я потом был в той церкви. Мародеры и храм не пощадили, наклеенные

росписи содраны. А так все аккуратно. Свечки, записочки на помин и во

здравие. Тихо, прохладно. Но… нет там ничего. Нет храма. Пусто.

У дороги в зарослях притаилась почта. В километре — машинный двор:

комбайны, трактора застряли тут навсегда.




Бар_ Местный бар — важное место. В игре, в книжке, в кино. В Черно-

быле тут тоже неплохо. Громкая музыка. Отдельные кабинеты устроены

с помощью занавесок, которые отгораживают столики.

Мужчины за занавесками пьют крепленое.

В магазинчике стоит банкомат. А можно с продавщицей Олей расплатиться

за товары карточкой. Можно, но не всегда — связи для электронных рас-

четов иногда не бывает.

Говорят, сюда, в зону, хочется возвращаться. Пока не знаю.

Лучшее, что тут есть — одиночество. Лучшее, что тут понимаешь — оди-

ночество не проклятье, единственное благо. А любовь — это испытание,

потому что отвлекает, отрывает тебя от одиночества. Жаль их, любящих.

Теперь ты увидел будущее — свое и каждого. Будущее — запустение, при-

рода и стихия. Будущее — смирение, тишина, чистый воздух, пенье птиц,

господство леса и кустарника, топот кабаньих копыт и волчий вой. И пятна

радиоактивного моха.

Очень повезет, если найдется в этом раю место человеку — хотя бы

одному.

faq_Игрушка Stalker мировой бестселлер. Ее сделала украинская

компания GSC, знаменитая также своими «Казаками»

Есть три серии Stalker: «Тень Чернобыля», «Чистое небо», «Зов Припяти».

В «Зове» очень реалистично воссоздана Припять.

Авторы игры не спешат признавать определяющее влияние повести

братьев Стругацких «Пикник на обочине» и фильма Андрея Тарковского

«Сталкер» на эстетику и сюжет своего продукта. Хотя это влияние очевид-

но даже в мелочах.

Первая часть игры, которая разрабатывалась шесть лет, вышла в 2008

году. Ее главное отличие — саморазвивающийся игровой мир, в котором

существует главный герой.

Некоторые визуальные разработки Stalker использованы в Call of duty 4

и Half Life — там, где действие происходит на территории ЧАЭС.

В первоначальном варианте сценария игры в зоне орудовали иноплане-

тяне. Идея поместить действие в чернобыльскую тридцатикилометровую

зону возникла позже. И стала главной фишкой игры.


О какой игре должна была бы поведать обладательница этой святой

для каждого музыкального уха фамилии? Об игре на скрипке, на рояле,

в крайнем слуае на арфе. Но хаус-плейер Екатерина Римская-

Корсакова в своем тексте совершенно не оправдает читательских предчувствий,

а попутно еще и развенчает стереотип о том, что азарт —

это монополия мужчин.

текст:екатеринаримская-корсакова


Я не очень люблю играть в покер. Это просто моя работа

gett

y im

аge

s/fo

tobank


Я не очень люблю играть в по-кер. Это просто моя работа.

Не хуже и не лучше других. Нет, врать не буду — сначала мне нравилось. Даже очень. Это было романтично. Да что там говорить — это было как в кино.

Вьюжный вечер ноября 2003 года. Мы с Лёхой перетряхиваем карманы своих джинсов и пальто в поисках за-валявшихся монеток — нам не хватает на метро. От нашей коммуналки на Кузнец-ком Мосту до ВДНХ пешком далековато, да и холодно сегодня очень. Нужно обяза-тельно найти денег, потому что сегодня последний день. Последний раз сегодня в казино «Космос» будет бесплатный турнир по покеру. Уже целый месяц по цене четырех поездок на метро в день (на двоих туда и обратно) мы регулярно пита-емся и вволю пьем шампанское: фуршет для игроков казино — умопомрачитель-ное пиршество для двух бедных студен-тов. И как дополнение — покер, тоже уже манящий. Не потому что очень уж любим играть, да и не выиграли мы ни разу за этот месяц, а потому что не на спички с друзьями, а настоящий. За настоящими столами, обтянутыми сукном, с настоя-щими фишками и еще с кажущимися такими значительными и загадочными людьми, которые чувствуют себя тут как рыба в воде, в отличие от меня, напри-мер. Лёхе-то что, он везде сам собою, а я до сих пор стесняюсь. Особенно когда смотрят или заговаривают. А они все время смотрят — женщин-то тут мало, на кого ж им еще смотреть?

Приехали. Теперь через весь зал — рулетки, блэк-джек и чего там у них еще не манят ни капельки, не азартная я, — в маленький покер-рум. А там прямо в дверях — он. Который смотрел больше всех, но не заговаривал. Мне он тоже нравится. Очень. Вечно мне кто-нибудь нравится, как только Лёха это терпит?

«Здравствуйте, у нашего покер-клуба есть к вам предложение», — смо-трит так, будто я одна, и визитку про-тягивает. Визитку в карман: «Когда вам позвонить?» — «Звоните после восьми вечера в любой день». И ушел.

Дома достала визитку: Роман Шапошников. Волшебник. «Лёха, — гово-рю, — а «у нас к вам» — это в смысле ко мне или к нам с тобой?»

Бурчит: «Не знаю». Все ты знаешь. И я тоже. Неловкая ситуация — вся жизнь у нас пополам, а тут такое интересное что-то — и мне одной. Но не отказываться же, в самом деле, от авантюры? «Звони давай, — говорит, — потом разберемся».

Звоню. Давайте, говорит, встретим-ся, я за вами заеду через пару часов.

Заинтриговал, зараза. Ну то, что нравлюсь я ему, это понятно. И я уже поч-ти влюбилась. Но если «предложения от клуба» не будет — ничего не выйдет.

Приехали в какое-то дорогущее место. Оленину заказали (а Лёха дома голодный!). Официант с подносом под-ходит: «Вам комплимент от нашего ресторана» — шесть рюмочек с разными наливками и настойками. Ну Роман, понятно, за рулем. «Я не буду», — сижу, типа, скромная: обещал же деловой разго-вор — давай начинай, послушаем. И так мне хочется, чтобы был этот разговор дей-ствительно деловой, потому что не может же это великолепное кино закончиться банальным «а не поехать ли нам ко мне выпить вина»!

— Есть такое понятие «хаус-плейер», это люди, которые работают в клубе, их за-дача — чтобы в клубе была игра. Сидеть за столом, чтобы приходящим игрокам было с кем начать играть. Беседу поддерживать, настроение хорошее создавать и все такое. Я наблюдал за вами (а то я не заметила!) в казино. Я думаю, вы видели, как на вас реагируют мужчины за покерным столом. Вы идеальный хаус-плейер. Предложение у меня такое: я вас научу играть, а потом мы обсудим варианты сотрудничества. Вот как-то так…

— Я, пожалуй, все-таки выпью, — сердце колотится. Бог — гениальнейший из режиссеров.

Первая из шести рюмок — хрено-вуха, что ли?

— Вы подумайте…Вторая — брусничная.— Я подумала. Да. В смысле — да,

я согласна.

...Вообще, по закону жанра мы с Романом должны были бы поже-ниться, выиграть по-керный чемпионат мира (можно и в обратном порядке) и жить долго и счастливо где-нибудь на берегу моря...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева


Вообще, по закону жанра мы с Романом должны были бы пожениться, выиграть покерный чемпионат мира (можно и в обратном порядке) и жить долго и счастливо где-нибудь на берегу моря. Но, к сожалению или к счастью, человеческая жизнь укладывается в трехчасовой фильм или пятисотстра-ничный роман только тогда, когда уже становится добычей биографов. Они вы-берут из бесконечного числа любимых нами людей самых важных и ключевых персонажей, отсеют лишнюю повсед-невность и проведут четкую сюжетную линию от нашего рождения к нашей смерти.

В еще не прерванном состоянии наша жизнь (в рамках данного сравне-ния) — это скорее сериал. Предлагаю вашему вниманию краткое содержание серий, относящихся к выбранной линии сюжета.

Сначала были поездки два-три раза в неделю в ночь на чью-то кварти-

ру, где проходило обучение и бесконеч-ные разговоры — и о покере, и обо всем подряд, что было интересно нам обоим: о книгах, путешествиях и разнообраз-ных душевных движениях, присущих человекам. Дома чтение покерных книжек, выполнение заданий. Ревность друзей — почему я не делюсь с ними своим новым увлечением. Холодок в Лёхином взгляде, когда с очередного занятия я вернулась только поздним утром.

Училась я так примерно полго-да, с перерывом на написание диплома в родном МГУ. Идея с хаус-плейерами как-то сама собой рассосалась, зато роди-лась идея покерной команды. Потом был первый выход в свет: Рома привез меня в казино «Корона», там была самая деше-вая в Москве игра — по 25 центов. Потом «Камилла» — уже по доллару. Потом «Шангри-Ла» по десять. Примерно тогда мне стало понятно, что теперь это будет моей работой. Любимой и интересной.

Позволяющей быть независимой и сво-бодной в выборе пространства и времени своей жизни.

А спустя четыре года все превра-тилось в рутину — весь покерный мирок был мне уже знаком, ставки росли, но это уже не вызывало эмоций, и в походах в казино не осталось ни капли романти-ки. Промучившись еще какое-то время, я впала в глубочайшую депрессию, вну-три которой столкнулась со следующи-ми выводами: во-первых, любая работа жрет твое время, и раз уж она это делает, естественным для тебя является желание видеть плоды своих трудов. Во-вторых — деньги не могут рассматриваться в каче-стве этих самых плодов.

Вывело меня из депрессии, как это ни парадоксально, закрытие казино. Первое же посещение подпольного клуба вернуло меня к жизни. Потому что все сно-ва стало как в кино, потому что вернулся запах небезопасности и авантюризма, без которого игра теряет всякий смысл..

gett

y im

ages

/fot

oban

k

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

91

Урок мужества. Косяки.

Жертвы авторского кино. Урок географии. Каппа-питта

бизнесмена Коварского — 2. Похудеть, но выжить.


текст:николайфохтфото:юлящербакова

Бессменный ведущий уроков мужества «РП» Николай Фохт

на этот раз исследует необычную ситуацию, когда для мужества недостаточно

стальной руки и меткого глаза, когда бессильны все приемы

самбо, зато потребуется отточенная ориентация

в искусстве, а именно – в кино. Иначе случится беда.


Мы, конечно, отвечаем за тех, кого приручили. Но если они, при-

рученные, переходят рамки и границы? Что делать? Какими аргументами и дей-ствиями урезонить прирученных? Тут выдержка нужна небывалая. Сила нужна и воля. Все, короче говоря, пригодится.

Все-таки странный случай произо-шел. Нереальный какой-то. Не хотел рас-сказывать, но теперь чего уж. Месяца три назад ровно в 23.00 звонок на мобильный. В трубке голос Лены, Елены Григорьевны. «Коля, — говорит, — ты должен срочно приехать. Не подумай чего хорошего, у меня к тебе деловой разговор. И предло-жение мое тоже деловое».

Елена Григорьевна человек замеча-тельный. Умница, доктор наук — что-то с физикой связано. Мы знакомы давно, сошлись на стадионе «Динамо» — Лена всегда болела за многострадальный мо-сковский клуб. Она самостоятельно, без лишней подсказки ходила на футбольные матчи. А последние несколько лет можно было встретить ее и на баскетбольной арене в Крылатском, в хоккейном Ледо-вом дворце на Ходынке. Мы даже одно время кофе пили перед играми и после. Обменивались впечатлениями от очеред-ных неудач нашей дружины; спорили о новинках кино; обсуждали новейшие поступления в московские букинистиче-ские магазины; делились тактикой игры в Mafia Wars; обменивались ссылками на ресурсы и наводками на новые торренты.

Правда, последние года два Елену Григорьевну как-то растащило. Она стала прыгать с парашютом, записалась добро-вольцем в группу поддержки мароккан-ской команды на «Кэмел Трофи», выигра-ла первенство Московской области по таеквандо, стала нырять в Красное море гораздо глубже, чем диктовал здравый смысл. И главное, она перестала ходить на матчи «Динамо», а любое упоминание нашей команды комментировала един-ственным словом «г…нюки». Что, конеч-но, не лишено резона, но жестоко. К тому же, что скрывать, Елена Григорьевна немолода, по моим расчетам, за шестьде-сят — хотя, конечно, больше полтоса ей и не дашь.

Ну вот она и звонила. Блин, ехать не хотелось, но хотелось жрать. А я точ-но знал, что у Лены всегда в морозилке валяется кусок аргентинской говядины, а то и шмат страусиного мяса: ее ученик (Лена преподает на физмате в универе), чеченец, завел страусиную ферму под Орехово-Зуево и регулярно снабжает училку мясом птицы и даже яйцами. Я со-гласился.

Лену я застал напряженной и рас-средоточенной, что ей несвойственно. Она пригласила меня на кухню. Молча выва-лила на тарелку стейк, навалила карто-фельного салата, как я люблю, и плеснула в большой бокал испанского вина — крас-ного, разумеется. Кивнула: мол, угощайся. Я, конечно, набросился на мясо. Подождав, пока я проглочу первый кусок, Лена над-треснутым каким-то голосом произнесла:

— Ты должен мне помочь, больше некому.

— А чего ты сама не ешь? Неудобно как-то.

— Да чего-то… Не лезет кусок в горло.

Интонации становились все более драматическими. Такой Елену Григорьев-ну я еще не знал. Вытерев губы бумажной салфеткой и запланировав следующий кусок полить острым кетчупом, как мог нежнее спросил:

— Что же случилось, Лена?— Помнишь, ты мне посоветовал

фильмы посмотреть, сериалы? — Ну, я разные советовал, — попы-

тался отшутиться я.— Да нет, я не про разные, я про

конкретные. Weeds, Breaking Bad, Ideal. — Ну а чё, классные сериалы. Не

понравились? Так прости. Могла и на Damages остановиться, на Life, на Monk, в конце-то концов.

— Мне понравились эти фильмы. Я их как раз взахлеб посмотрела. За-бросила тренировки по йоге, отменила целый курс лекций по квантовой теории света. Почему же, понравились… И поэто-му мне нужна твоя помощь.

— Лена, не пугай меня, я не по-нимаю о чем ты? Ты хочешь, чтобы я снял тебя с телесериальной зависимости?


Мы в ответе за тех, кого приручили.Хорошие фильмы про наркотики лучше рекомендовать гуманитариям.Хорошие фильмы про наркотики лучше никому не рекомендовать.

Марихуана не вызывает привыкания. Это знают все, кто курит ее каждый день.

Пистолет «Росси» 38-го калибра — лучшее оружие для дамы.

Сайт odnoklassniki.ru может работать в мирных целях.

— Да ну, фигня, какая зависи-мость. Просто я стала выращивать и торговать марихуаной. Как в «Ко-сяках» и «Травке». Моих химических знаний не хватило, чтобы варить амфе-тамины, как «Во всех тяжких», поэтому остановилась на траве. Посмотрела, посчитала и решила, что эффективнее бодяжить свой товар. Безопасней и вы-годнее. Пойдем.

Она провела меня в комнату, в ко-торой последние пятнадцать лет попере-менно жили то взрослый сын Лены, то ее очередной бойфренд с кафедры. Теперь в этой восьмиметровой комнате была устроена гидропоника и из специальных горшков торчал мясистый, крепкий, злой каннабис.

Я только и смог выкрикнуть: «Фак!»Мы вернулись на кухню. Я залпом

выпил бокал и погрузился в говядину. — Потом поешь, — Лена была рез-

ка. — Сейчас клиент придет. Мой первый. Я взвесила риски и решила, что дома принимать все-таки безопасней. Но ты меня подстрахуешь. Ты ведь причастен. По-любому.

Я не поперхнулся, конечно, но вскричал, на этот раз: «Б…!»

— Лена, ну ты что, смеешься?В дверь позвонили. В глазах док-

тора наук Елены Григорьевны стояли сле-зы. Нельзя было бросать ее в эту минуту. Я пошел открывать.

На пороге стояла пьянчужка Тася из этого же подъезда.

— Чего тебе?— Я к Лене, за товаром. — Оружие есть? Я старался не терять чувство

юмора. Тася вытащила из-за пояса «Росси» 38-го калибра и сунула мне в руку. Я про-вел ее на кухню. Лена пришибленно поздоровалась:

— Здравствуй, Тася. Что будешь? Чаю, может?

Меня как-то перекосило и понесло.— Девушки, давайте к делу. Мое

время недешевое, я вас тут до утра пасти не собираюсь.

— Елена Григорьевна, какой у вас товар? И почем?

Повторим урок

анна

все

свят

ская


— У меня, Тасечка, пока все про-стенько: ливанская и марокканская. Своя, без обмана.

— Елена Григорьевна, я вас, ко-нечно, уважаю, но поставщик вы новый, поэтому надо попробовать товар. Если я своим мужикам какую-нибудь шнягу притащу, они меня грохнут под горячую руку. А потом и вас.

— Следи за словами.Тася подняла на меня туманные

глаза и улыбнулась сквозь свои стершие-ся женские черты:

— Хочешь сам с Серым потолко-вать? Так что не шипи, не лезь, фраер цветной.

— Хорошая моя, с кем надо потол-куем. Вернешься домой, спроси у своего Сережи про Давида с Котловки. Я с ним в основном советуюсь. И отчитываюсь перед ним. А если, дорогая, твой Серый не знает Давида с Котловки, ты лучше беги от него.

В глазах Таси потух интерес ко мне, она вернулась к женским разгово-рам:

— Попробуем. Лена достала из шкафчика же-

лезную коробку из-под чая, оттуда же новенький бонг. Григорьевна попыталась набить устройство, но Тася взяла дело в свои руки.

Первой затянулась Тася. Задержав на несколько секунд дым, она выдохнула, посидела какое-то время молча.

— Идет. Сколько?— Двести рублей восьмушка.— Вся партия?— Пятнашка.— Чё так дешево?— Моя первая сделка.Тася расстегнула джинсы и до-

стала почти из трусов полиэтиленовый файл с деньгами. Отсчитала пятнад-цать тысяч. Лена достала все из того же шкафчика травку, упакованную в такой же файл. Тася взяла, прошла к двери. Я за ней. У дверей вложил в протянутую ладонь пистолет. Тася хмыкнула, практически вприпрыжку скатилась по темной лестнице на свой второй этаж.

На кухне Лена жадно пила испан-ское вино из моего бокала. Я судорожно соображал, что делать. Чувствовал, что что-то надо делать, нельзя сейчас оста-навливаться.

— Ну как? — спросил я Лену.— Круто, — ответила профессор.Я взялся за телефонную трубку.

Давид приехал через двадцать минут — он как раз решил отведать на ночь глядя буйабеса на Ленинском. Давид не стал булькать бонгом — свернул сигаретку эле-гантной машинкой. Мы болтали о школь-ных годах, о драках на Нагорной и банях на Варшавке. Лена, бледная, слушала наш треп. Потом поговорили о делах, Елена принесла тетрадку с записями, Давид внимательно ее изучил, свернул в трубку и сунул в карман пиджака. Потом они по-говорили тет-а-тет. Лена все время кивала, а Давид был серьезен как никогда.

За окном вот-вот рассветет. Мы за столом вдвоем. Надо прощаться. Лена вдруг бодро, по-девичьи так предложила:

— Давай уж докурим напоследок. Да и оставайся у меня — устал небось?

Мы докурили почти все травку, и я действительно остался. Трава на меня не действует — так, немного голова с утра гудела, так это и от вина могло быть. Или от мяса. То, что Елена Григорьевна на меня с утра так приветливо смотрит, это точно не от травы. Единственно непо-нятно, почему у меня в ушах катышки черного хлеба.

Днем люди Давида забрали пар-тию готовой травы и всю гидропонику. Через две недели Лена купила новый автомобиль «Хонда Аккорд» в макси-мальной комплектации. Она теперь занимается с детьми Давида физикой: Миша на первом курсе, Деля готовится поступать в университет. Преподавание в МГУ Елена Георгиевна, конечно, не оставила.

Она вернулась в большой футбол, мы регулярно встречаемся в Химках на очередном матче нашей команды.

Я открыл ей Карвая — она смо-трит его взахлеб и учит китайский. Такеши Китано ей рекомендовать я по-баиваюсь.


текст:николайковарскийфото:юлящербакова


Бизнесмен Николай Коварский все-таки находит в себе силы закончить

произведение, начало которого мы напечатали в позапрошлом номере

и едва не поплатились доверием читателей, которым пообещали окончание в следующем номере.

В открытом письме главному редактору «РП» бизнесмен честно рассказывает, почему он не смог вовремя закончить

свой труд и какие плюсы он сам из этого извлек.


Окончание, начало в номере 2(14) «РП»

Тем временем, как и все на свете, мое лечение наконец закончи-

лось.Добрый доктор пощупал мне пульс,

померил давление и вес и выдал толстую распечатку — диагноз и предлагаемый курс исцеления.

Ко всему этому прилагался увеси-стый пакет аюрведических лекарств — от сомнительного вида пилюль до тошнот-ворных жидкостей.

Диагноз в аюрведе — это объеми-стая справка о дисбалансах в вашем организме трех дош, пресловутых каппы, питты и ватты.

Диагноз устанавливает ваш ориги-нальный баланс и текущий. Собственно, вам предлагается покрыть эту разницу и вернуться к вашему оригинальному балансу — через йогу, медитационные упражнения и методичное поедание при-лагаемых снадобий.

Я счастливо улыбнулся, сгреб диа-гноз и пакет, поклонился всем на всякий случай (вдруг задержат, вдруг нарушил режим и за это добавили срок?), сердечно со всеми попрощался, пожелал оставшим-ся узникам выйти отсюда самостоятельно и отбыл.

Расскажу сразу о моих впечатлени-ях от лечения. Поскольку я ехал непонятно зачем — отдохнуть в одиночестве, про-ветриться, удовлетворить любопытство, у меня не было ни эйфории, ни расстрой-ства по поводу происшедшего со мной. Ин-тересный жизненный опыт. Многие едут в Калари, чтобы потерять вес. В Калари я вес практически не потерял — несколько килограммов. Это при том, что последние десять дней своего там пребывания я не ел. Вообще. Видимо, организм решил, что хозяин попал в серьезную передрягу, и за-нял единственно возможную с его точки зрения позицию — ни кило назад! Тем не менее некоторые посетители значительно теряли в весе. Некоторые якобы избавля-лись от болезней. Кому-то становилось хуже.

Неровный паттерн, как сказали бы умные люди.

В общем, ничего, кроме стойко-го ощущения любви и привязанности к современной медицине и скепсиса по отношению к тому, что я увидел в Калари и попробовал на себе, не ощущаю.

Кроме, пожалуй, отношения к йоге. Простите меня, православные, но йога как система упражнений, позволяющих поддерживать стареющее тело в тонусе, очень хороша. Я, правда, обхожусь лишь упражнениями, полностью отрицая ме-тафизическую сторону процесса. Тот еще йог, в общем.

Поскольку путь мой лежал на север страны, я поехал обратно в город Кочин, откуда решил отправиться, ради разноо-бразия, в Дели на поезде.

Путешествовать по Индии, как и по многим другим странам, можно несколь-кими способами — самолетом, поездом и автомобилем (в порядке убывания ком-форта и возрастания опасности не добрать-ся до места назначения).

Поезд из Кочина в Дели «Керала Экс-пресс» в пути находится примерно двое суток (это по местным меркам что-то вроде «Сапсана», только едет 80 км/ч). В индий-ской железной дороге чувствуется какая-то колонизаторская основательность: видимо, английский язык и железная дорога — то немногое, что, пусть и в из-мененной форме, осталось в этой стране от английских завоевателей.

Вокзалы, пути, поезда, строгие проводники-сикхи в тюрбанах — есть во всем этом в Индии традиционное и фунда-ментальное.

Не надо ожидать от местных ваго-нов уровня комфорта какого-нибудь «Гранд Экспресса», курсирующего между Пите-ром и Москвой. Никаких индивидуаль-ных туалетов или двуспальных кроватей. Говорят, где-то в Индии такие вагоны есть, но я ехал в отдельной каюте, отделенной от остального вагона занавеской. В прин-ципе чисто, приличные индусы ходят. Но своеобразно.

За окном — величественные пейза-жи, зелень, пальмы, горы. И грязноватые хатки местных проживающих.

Ближе к Дели хатки переходят в сплошные заселенные народом поля.

Письмо бизнесмена

Николая Коварского к главному редактору

«РП» Андрею Колесникову

Уважаемый Андрей Иванович!

Я хотел попросить у Вас прощения.

Прощения за сорванные дедлайны и свое

предосудительное по этому поводу поведе-

ние, которое могло быть неправильно Вами

истолковано.

Я с бесконечным уважением отношусь к тому,

что Вы делаете, и только чувство глубокой

вины за несделанное позволило мне закончить

мой скорбный труд.

Дело в том, что всю жизнь я страдаю от

странной психологической ущербности — я не

могу сдавать экзамены и выдерживать сроки

выполнения заданий. Мучаюсь от этого всю

жизнь, но ничего не могу с собой поделать.

Так и в этом случае, моем первом опыте на-

писания этой полухудожественной статьи, мне

все время кажется, что я чего-то не написал,

написал плохо и мне срочно надо все это

переделать. Обычно это заканчивается тем,

что я просто боюсь пытаться дописать то, что

необходимо.

Именно так и произошло с этой злосчастной

статьей.

Короче, не по злому умыслу, а по недомыслию.

Прошу покорнейше меня извинить. Мне очень

понравилось сотрудничество с Вами, Вашими

сотрудниками и Вашим изданием, для меня

это был интереснейший опыт преодоления

себя, надеюсь, я стал лучше и мне будет проще

справляться с собой в дальнейшем.

С искренним уважением,

Николай Коварский



Только тут начинаешь понимать, что это значит — в Индии живет миллиард жите-лей. Километры трущоб, изредка перехо-дящих во что-то, похожее на города.

В Дели я провел день, после чего направился в город Ришикеш, а точнее — в последний пункт моего путешествия по Индии Ананда Спа, высококлассный курорт, находящийся чуть выше Ришике-ша в горах. В очень приличной гостинице «Тадж Палас» в Дели — столпотворение. Куча китайцев — местные работники говорили, что такого прилива китайских бизнесменов на их памяти не было. Много японцев и европейских гостей. Все очень активно разговаривают за бизнес. Вообще, по моим наблюдениям, Индия, пожалуй, имеет шанс неплохо выстрелить в ближай-шие годы. Представляется, в чем-то здесь ситуация даже лучше, чем в Китае в этом смысле: совсем низкий старт, английский язык и неплохая система образования и связей с диаспорой.

Как истинный исследователь, я не мог отказать себе в удовольствии отпра-виться в путь на третьем средстве пере-движения — автомобиле.

Подъем в четыре утра, в пять за мной пришла машина из Ананды — Анан-да прислала за мной джип, не очень новый «Лендкрузер» с тюрбанистым пожилым сикхом за рулем, сухопарым, прямым — эдакая военная косточка, — молчаливым усатым мужчиной в, можно было бы сказать, белых перчатках, если бы они не были отчетливо грязноваты.

Путь неблизкий — двести с неболь-шим километров автомобиль по Индии проходит за семь часов в лучшем случае: дорожное строительство в Индии идет небывалыми для этой страны темпами, но большинство дорог — все еще одна полоса в одну сторону, и на этой полосе, как, впро-чем, и на встречной, полная мешанина из сомнительного возраста и пола легкову-шек, грузовиков, немыслимо украшенных, повозок на воловьей тяге, моторикш и — occasionally — слонов.

Все это гудит, шумит и медленно двигается. Ранним утром Дели и его окрест-ности особенно фантасмогоричны. Все затя-нуто вязким смогом, из которого время от

времени выплывают бетонные загражде-ния с праздными вооруженными людьми вокруг: Индия страна жесткая, и барьеры с охраной на дорогах — непременная часть пейзажа. Здесь же какие-то отщепенцы, жгущие в бочках костры и в них жарящие собственные руки, — зачем, толком непо-нятно, но точно их так не отогреть.

Поразила на окраине Дели электри-ческая подстанция, которую полностью оккупировали, наверное, триллионы ворон — полтора триллиона сидело на чем только можно, а еще полтора над всем этим кружилось. Буквально каждый сантиметр всех конструкций, включая провода, изоляторы, здание подстанции, был занят воронами. Никогда в жизни не видел столько птиц — создатели некото-рых фильмов ужасов и фильмов-фантазий явно должны были тут проезжать…

Воткнувшись в какую-то более или менее удобную щель в заднем сиденье нашей «Тойоты», я дремал. Водитель время от времени делал какие-то комментарии, заставляя просыпаться. Я не особо об-ращал на это внимание, пока он вдруг не сделал резкий поворот и не сказал: ну тут дорога будет забита, мы щас срежем, тут по прямой всего часов шесть! И поехали мы вдоль какого-то канала, прорытого еще англичанами, что можно было понять по замысловатым гидротехническим соору-жениям, время от времени этот канал перегораживающим, — в совершенно, естественно, нерабочем состоянии. Сам канал местами был залит явно не очень проточной водой, а в некоторых местах его русло превратили в плантации сахарно-го тростника — в штатах Уттар Прадеш и Уттаркхан, по территории которых про-ходит дорога на Ришикеш, жизнь крутится вокруг производства сахара.

Здесь, на этой дороге, вьющейся вдоль каналов, можно встретиться с Людь-ми, Продающими Навоз.

Едем мы, едем, вдруг водитель мой говорит: вот, направо, уважаемый, у нас начинается территория Людей, Торгую-щих Навозом. И действительно, справа от трассы расположились лачуги, между лачугами пасутся грязноватые коровы — видимо, средства производства; у лачуг

сидят на корточках женщины, которым девочки время от времени приносят тазы с навозом, и они довольно ловко делают из них… такие… чем-то даже привлекатель-ные лепешки. Которые потом складывают на солнцепеке — подсохнуть, после чего относят их в странного вида шалаши-ки. Далее местные мужчины, равно как и мальчики, раскладывают вылежавший-ся установленное время товар на обочине дороги и, видимо, его успешно реализуют.

Я спросил водителя, а в чем, соб-ственно, смысл происходящего. Местное население это ест?

Как же, ответил водитель, это же великолепное топливо! Не хуже керосина, а стоит копейки. Вот это да! Надо подумать над этим — это что же, с утра сделал лепе-шечку, в обед на ней чего-нибудь пожарил, вечером опять лепешечку, и вот уже об-разовался цикл!

Неплохие идеи видятся в этом и для нашей модернизации — все-таки и для нас эти технологии не чужды, кое-где на юге используют этот экологически чистый вид топлива. В общем, есть над чем поломать голову ученым из Сколково.

Еще одно интересное наблюдение по дороге — попадающиеся через равные промежутки мостки через каналы и, соот-ветственно, пересечения с нашей дорогой. На этих пересечениях, почти на всех, молчаливо стояли всегда четко по две ком-пании — человек десять индусов разного возраста и особей десять обезьян, довольно крупных макак. Обе компании молча и на-пряженно смотрели куда-то вдаль, причем люди в одну сторону, макаки — в другую. Вожаки обеих стай время от времени гор-деливо смотрели друг на друга.

Вот оно, единение приматов. Груп-пы были очень сосредоточенны, но на наш автомобиль смотрели с плохо скрываемым любопытством, настолько плохо скры-ваемым, что через какое-то время я начал сильно желать, чтобы с нашим почтенным транспортом ничего вдруг не произошло.

Интересно, что и те и другие при-маты либо стояли на задних лапах, либо на них же сидели на корточках. Было бы забавно, если бы они еще передавали друг другу по кругу бычки.




Солнце взошло высоко, стояла жара, мы лавировали между телегами, нагруженными лепешками или сахарным тростником, запряженными одним или двумя волами с возницей, который, по местной приматской традиции, тоже сидел на телеге на корточках, и ему до всего было как до Луны — поэтому обгонять каждую такую телегу было для моего сикха верхом ездового искусства, мы все время рискова-ли свалиться в канаву.

В общем, ни шатко ни валко, часов за семь мы доехали до Ананды. Для желаю-щих повторить маршрут — это реально тяжело. Возможно, лучше выбрать вертолет, самолет или поезд из Дели.

За окном автомобиля уже несколько примелькавшийся грязноватый пейзаж начинает резко меняться: дорога пошла в гору, кругом зелень — вообще, надо ска-зать, северная индийская растительность резко отличается от южной в лучшую сто-рону. Там все какое-то выжженное. Здесь — как-то больше родного, зелени больше в разы, растения более холодоустойчивые, попадаются березки и елочки.

Где-то через минут двадцать мы наконец подъехали к воротам. Два усатых гвардейца открыли их, и вот я в Ананде.

Итак, Ананда Спа. Бывшая резиден-ция бывшего местного махараджи — ве-личественный дворец, возвышающийся над долиной, гектаров тридцать утопаю-щего в зелени холма, небольшое гольф-поле (какой-то оксюморон, но — факт), открытый театр, процедурный и жилой корпуса. Все это находится на достаточном друг от друга расстоянии, чтобы быть максимально незаметным, если ты того хочешь.

Мысль, которая сразу пришла мне в голову и не оставляла до конца моего здесь пребывания: что я такого сделал в жизни, чтобы здесь оказаться? Примерно так в моем понимании должен выглядеть рай — зеленая флора, оголтелая фауна, солнышко светит, все щебечет и чирикает. Время от времени проходят люди в бесфор-менных белых балахонах, только усиливая ощущение.

В отличие от клиники в Калари — здесь полная свобода.


Здесь никто ни на чем не настаива-ет. Можно ходить в пижаме, можно пижа-му не надевать. Хороший, качественный ресторан. Европейское, индийское и аюр-ведическое меню. За обедом официант подошел к соседнему столику и заговор-щицки спросил: «Ну как, может, пивка»? Не знаю, что с ним сделали бы после этого держатели каларийского концлагеря… Очень качественная для столь отдаленного от цивилизации места винная карта.

Повар готовит, конечно, аюрведиче-скую еду (когда он пришел поговорить со мной по поводу еды, я сказал, что прошу слово «аюрведический» в моем присут-ствии в питательном контексте не произ-носить, не то я ему испорчу праздник), но можно попросить его сделать и бараньи ребрышки, и курицу гриль.

Здесь нет того единения между участниками, что было в Калари — все-таки там мы жили сплоченной группой и наша цель была противостоять этим врачам-убийцам и их обслуге. Здесь каждый за себя. Да и бороться особенно не с кем — как сказал мне местный доктор, они не мучают, у них другие принципы. Здесь больше анонимности, нет общих сбо-ров, все живут по своей программе, и, судя по тому, что в основном народ проводит время у бассейна, она не очень обремени-тельна.

Доктора производят осмотр на следующий день после прибытия, могут предложить аюрведическое лечение, мож-но ограничиться йогой и медитациями, а можно вообще ничего не делать, ходить по окрестностям (устраиваются замеча-тельные пешие прогулки в горы — смо-треть на нависающие в отдалении пики Гималаев) или съездить на автомобиле в долину — искупаться в Ганге (исток Ган-га не так далеко отсюда, километрах в ста в горах, в массиве ледника, поэтому вода в реке очень чистая и очень холодная), заняться рафтингом, принять участие в проходящих с завидной регулярностью обрядовых действах.

Публика здесь рафинированная, праздная. Много высокопоставленных респектабельных индусов, значительно от-личающихся от тех персонажей, которых

видишь из окна автомобиля, — богатые семьи, чиновники, в общем, знать. Для них Ананда — это прежде всего возможность сбежать из Дели на выходные и провести приятно время в тишине и уединении.

Много европейцев — компании, пары, отдельные граждане самых разных занятий и профессий. Торговец оружием из Бельгии, пару лет назад подхвативший где-то здесь, в Индии, тяжелейший гепатит и спасшийся случайно — не было рейсов в Брюссель и он полетел напрямую в Жене-ву, где был немедленно транспортирован в институт тропических болезней, — приехал в Ананду зализывать раны. Две архитектурные семьи из Италии.

Принцесса из одной бывшей со-ветской республики, а ныне независимого богатого среднеазиатского государства — ее охранники сидели, кажется, по всей территории, своеобразно смешиваясь со стадами макак, которые, кстати, везде-сущи и, пожалуй, единственные, кто на-рушал в этом благословенном месте покой и тишину.

Пара русских экстремальных тури-стов, он и она, объезжавших различные ашрамы, периодически молчавших (обет молчания) или рассказывавших всякие дикости о том, как они тут развлекались в обителях значительно менее комфорт-ных. Наш человек все-таки склонен к само-испытаниям.

В общем, благолепие богатых людей, не чуждых вычурности и праздно-сти по-необычному. Не в Мерано (Италия) поехать сбивать наркотическую зависи-мость, а далеко — в Индию, к природе и первобытности, проникнуться древней духоподъемностью,

После Калари я, естественно, отка-зался от всех аюрведических процедур — как-то чиститься еще раз было бы уже перебором для моей разрушенной маслом Ги психики — и ограничился йогой и мас-сажами. Качество процедур очень высокое, но, надо честно признать, по силе и глуби-не проигрывает Калари. Оно и понятно, все-таки Ананда — это курорт, в задачу его устроителей не входит доставлять при-бывшим гостям телесные неприятности. Поэтому процедуры делаются в основном

варв

ара

аля

й-а

кать

ева

...Не надо ожидать от местных вагонов уров-ня комфорта какого-нибудь «Гранд Экспрес-са», курсирующего меж-ду Питером и Москвой...


в щадящем режиме, даже если просить исполнителей относиться к тебе с при-страстием.

Зато, например, йогу и другие физи-ческие упражнения здесь можно заказы-вать без ограничений по сложности.

Местность вокруг кишит ашрама-ми, центрами изучения йоги и медитации. Собственно, Ришикеш открыли для запад-ного мира «Битлз», долгое время посещав-шие здесь странный яйцеобразный (ныне почти заброшенный) ашрам Махариши Манеш Йоги, в тщетной надежде познать непознаваемое, а потом, разочарованные, долго поносившие его в стихах и песнях.

В дни фестивалей йоги (а я попал в эту местность ровно во время одного из таких фестивалей) шестидесятитысячный город разбухает, наверное, раз в десять. Улицы плотно, как гигантская банка со шпротами, набиты людьми. В толпе до-вольно часто попадаются европейские лица, не очень, впрочем, отличающиеся своим видом от окружающих. Прямо на улице люди занимаются йогой. Желающие прямо из Ришикеша могут отправиться отсюда в резиденцию Далай-ламы, это примерно полдня пути по извилистым горным серпантинам.

Дни в Ананде проходят торжественно-размеренно: ранний подъ-ем, йога, завтрак на открытой террасе, звенящий от свежести воздух, синева неба. Вокруг летают осы размером с кулак, страсть как хорошо.

Процедуры, прежде всего утренняя йога, начинаются в семь утра, плавно пере-ходя в завтрак. После завтрака граждане оздоровляющиеся отправляются на про-цедуры — у кого есть. Я обычно занимался походами по крутым извилистым дорож-кам дворцового парка — особенно хороши подъемы в горку к медитационной бесед-ке, перед которой лужок, а вокруг беговая дорожка. Беседка находится на вершине холма, и с нее открываются захватываю-щие виды на этот рай вокруг: зеленые холмы, вдали — если повезет с дымкой — видны белоснежные верхушки Гималаев, прямо над головой парит семья орлов — охотится на стадо обезьян, что довольно хамовато гуляют прямо под носом; внизу

видны чудесные домики местных жителей (по крайней мере, таковыми они кажутся издали). В здании клиники находится неплохой спортзал и — как уже упомина-лось — чудесный открытый бассейн с по-догревом воды, лежаками и возможностью заказать из ресторана все, что пожелаешь. Неслышно передвигающийся обслужи-вающий персонал делает сходство с раем ужасающе реалистичным.

По вечерам можно чудесно прове-сти время на той же ресторанной террасе в окружении новых друзей и бутылочки хорошего вина, под низким звездным небом, в полутемноте, когда вокруг только треск от заботливо расставленных вокруг персоналом жаровен. Ноябрь — конец теплого сезона в Ананде, наступают от-носительные холода, температура воздуха днем редко поднимается выше двадцати пяти градусов, а ночью может упасть ниже десяти.

В общем, три недели пролетели совершенно незаметно — в самосовершен-ствовании, окончательном порывании свя-зи с Родиной. Я прочитал все возможные книги. Умудрился похудеть — в Ананде, на умеренной диете и средней тяжести фи-зических самоистязаниях в зале и на про-гулках я потерял килограммов двадцать.

Не могу сказать, что поиски себя за-вершились нахождением себя — но во вся-ком случае, мне кажется, удалось увидеть хотя бы свой хвост в зеркале, что немало.

Как человек, лишенный чувства эзотерического, я так и не смог найти в местных практиках душевный покой, в отличие от некоторых соотечественни-ков и вообще европейцев: интерес к не-традиционному местному образу жизни у неиндийцев гигантский, судя по их наплыву в эти места.

Но зато я открыл с необычной стороны эту удивительную страну — Ин-дию. Страну, где каждый может найти что-то для себя, хотя бы и преодолев первоначальное недоверие или даже от-вращение. И лучше начинать с приятных европеизированных мест, где преодо-ление себя не будет сочетаться с вынуж-денным привыканием к непривычному образу жизни.

...Я обычно занимался походами по крутым извилистым дорожкам дворцового парка — осо-бенно хороши подъемы в горку к медитацион-ной беседке, перед ко-торой лужок, а вокруг беговая дорожка...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

109

Пионервожатый. Помоги бабушке. Вячеслав Муругов

про свою игру. Правофланговая. ЧПХ. Ксения Собчак

о странностях СПб. Отличница. Крепкая орешка. Тина Канделаки про Брюса Уиллиса.

Пионервожатая. Сияние. Картина шестая.

Анна Николаева нарисовала. Знаменосец. Бачишь, кума, це нигр!

Маргарита Симоньян про родину. Горнист. Промиля. Геннадий Швец про спортивный алкоголизм.


текст:вячеславмуруговрисунок:ингааксенова

Хлопотное утро выдалось

у Агриппины Ивановны, пенсионерки

дальневосточного села Красино. Корова

вот-вот должна отелиться, даже ночью

приходилось вставать и идти в хлев

проверять, ведь с часу на час родит. На

грядках, несмотря на засуху, уже объяви-

лись первые всходы. А сорняки уж тут как

тут. Надо полоть. Было время — помогала

соседская ребятня. Но дети выросли, кто

в райцентр подался, а кто и в лес ушел

партизанить. Осталось в селе у Агриппины

Ивановны одно старичье. А ведь еще и

забор поправить надо. Вчера боров Борь-

ка, совсем обезумев от зноя и оводов, про-

таранил плетень и теперь вся Агриппинина

скотина, того и гляди, разбежится. Как с

этим всем справиться, когда уже и ноги не

слушаются, и давление вечно скачет. Да

и на ухо совсем слаба стала Агриппина, а

то б услышала, как в этот предрассветный

час раскричалась во дворе птица, почуяв

приближение лиса. Вот он уже в курятни-

ке, выбирает каплуна пожирнее. И куры

уже перестали кудахтать, притихли, почуяв

неотвратимость момента. Ощерился лис,

оголил клыки, распушил хвост перед прыж-

ком. Но что это? В дальнем углу курятника

вдруг явственно послышалось механи-

ческое жужжание, совсем не вписы-

вающееся в картину сельского быта. Это

выдвинулась из-под навеса портативная

веб-камера fullHD с цейсовской оптикой и

с возможностью 12-кратного зума. А вслед

за жужжанием камеры из встроенных в

брус колонок раздался протяжный, непере-

носимый для лисьего уха звук, сравнимый

по гнусности разве что с южноафрикан-

скими вувузелами.

Встала шерсть дыбом у лиса, бросился он

наутек в тайгу. А Агриппина уже спешит к

курятнику, привлеченная звуком вувузелы,

совсем позабыв при этом про щи, давно

закипавшие в печи. Могла уже остаться

без завтрака Агриппина, но кто-то поза-

ботился и об этом. Щелчок, и включилась

вмонтированная в печь миниатюрная

система полива и приглушила огонь.

И в этот же самый момент у Коли Петро-

ва, пятнадцатилетнего старшеклассника

из Петербурга, на мониторе компьютера

выскочила иконка «Congratulation! You have

earned 25 points!» Благодаря тому что Коля

блистательно отбил атаку на курятник и

спас бабушкин завтрак, его рейтинг дове-

рия вырос и он теперь сможет разлочить

новый уровень в игре под названием «По-

моги бабушке».

Как теперь принято выражаться в бло-

гах, «мопед — не мой». Это была чья-то

безумная разработка, одна из многих,

которыми штурмуют мозг генерального

продюсера телеканала 24 часа в сутки.

Только опыт, выдержка и хорошая физи-

ческая форма позволяют уберечь мозг от

полномасштабного взрыва. Вот какие-то

молодые телепроизводители предлагают

снять многосерийную докдраму о по-

следних днях вашего любимого домашнего

Генеральный продюсер СТС Вячеслав Муругов вместе с автором, пожелавшим остаться неизвестным, занимается созданием универсальной игры для детей и взрослых. Эта игра придет на смену всем играм, которые существуют сейчас, и, пока Вячеслав Муругов создает такие игры, ему на смену не придет никто.

из а

рхив

а ст

с


Корова вот-вот должна отелиться, даже ночью приходилось вставать и идти в хлев проверять, ведь с часу на час родит. На грядках, несмотря на засуху, уже объявились первые всходы. А сорняки уж тут как тут


питомца: «Мы устроим вашей умирающей

собачке настоящий праздник. Все, что ей

запрещалось при жизни, теперь разре-

шено. Ну а в финале похороны. Представ-

ляете, как будет зашкаливать рейтинг.

СТС — это же семейный канал, это же

явно ваш формат». А вот другие произ-

водители предлагают купить для канала

ДТВ лицензию у Discovery на программу

«Смертельный улов», где рыболовецкие

шхуны в Беринговом проливе соревнуется,

кто больше выловит крабов. «Слава, это

очень успешный формат. Они уже сняли

восемь сезонов. Ты спрашиваешь, почему

улов называется смертельным? Ну да, два-

три моряка в сезон, как правило, тонут, но

зато, представляешь, какие будут цифры!»

Из недавних жемчужин — предложение

по созданию лобового конкурента про-

граммы «Дом-2» с подзаголовком «По-

строй любовь в женской колонии строгого

режима!» Или зачем далеко ходить, вот

постоянный автор «Русского пионера»

Андрей Васильев только вчера предлагал

для субботнего утра телепрограмму «Запой

с Михаилом Ефремовым». На самом деле,

там ничего страшного. Просто в каждой

программе ведущий спрашивает гостя про

его любимую песню, а потом предлагает

ему ее спеть.

В общем, из-за этого постоянного артоб-

стрела форматами и заявками я никак не

могу вспомнить, кто же мне рассказывал

про компьютерную игру под кодовым

названием «Помоги бабушке». Вот уже

больше недели пытаюсь вспомнить, но

пока безуспешно. Возможно, автор идеи

прочитает эту колонку и отзовется. Ведь

несмотря на все очевидное безумие этого

проекта, на самом деле это очень перспек-

тивный и своевременный формат.

Ведь именно в эту точку смотрит сейчас

вся игровая индустрия. Как говорят у нас

в программе «Инфомания», это же сейчас

самый актуальный тренд. Управлять в

компьютерной игре реальными живыми

персонажами. Это ли не настоящая игра

в эпоху «Аватара»? И неважно, что играть

тебе предлагается не за синего мужчину

с хвостом из далекой галактики, а за ба-

бушку на Дальнем Востоке — это же еще

круче, от этого эффект реальности, так

важный для любой игры, становится еще

более мощным. Круг замыкается. Сначала

был театр, потом его заменил киноэкран,

потом к экрану добавилось всякое Dolby

Surround, появились какие-то суперплоские

жидкокристаллические экраны, потом при-

шло 3D, и скоро технологии явно дойдут

до того, что самым актуальным форматом

снова станет театр.

Скептики могут возразить, что следить за

бабушкиным огородом — это чрезвычайно

скучно. Ну, во-первых, самая главная игра

этого сезона — это Farmville, где сотни

миллионов пользователей «Фейсбука»

ежедневно соревнуются в монотонной

прополке грядок. Самое поразительное

то, как парализовала игра в фермеров

Китай. Миллионы китайских компьютерных

пользователей, еще недавно выращиваю-

щих реальный рис в реальных деревнях,

переехали в мегаполисы и теперь проси-

живают штаны в офисах, проводя целые

сутки за игрой «Ваш огород». Предоставить

им более усовершенствованную модель

игры, где вместо капусты из пикселей

будут реальные трехмерные дальневосточ-

ные кочаны — и вот он, прорыв.

И как вообще можно говорить о скуке,

когда речь идет о вселенной российской

глубинки, которая больше напоминает фэн-

тезийный мир игры типа Warcraft и Heroes

of Mightand Magic. Нашему герою, то есть

нашей бабушке, в этой игре предстоит

столкнуться с самыми завораживающими

юнитами — трактористами-зомби, черны-

ми риелторами из райцентра и, конечно,

боссом одного из уровней наверняка

будет демон-участковый. Для того чтобы

победить, нужно будет собрать гигантское

количество волшебных артефактов — от

социальной карты до пенсионного свиде-

тельства и при этом не угодить в повсюду

расставленные ловушки.

Нет, в такую игру можно провалиться с

головой на целые сутки, но при этом не

чувствовать потом этого ужасного по-

хмелья, знакомого каждому игроку, когда в

глазах шарики продолжают складываться

в линии, за каждым углом видишь монстра

и при этом чувствуешь себя настоящим

овощем, как после операции лоботомии.

Таким образом, решается главная про-

блема подрастающего поколения — все

эти десятки тысяч часов, бездарно по-

траченных за стрелялками, бродилкамии,

гонялками, обретатют свой смысл и важ-

ную социальную функцию. Министерство

образования в восторге. Не говоря уже

про Пенсионный фонд и Министерство

здравоохранения, которых, безусловно,

после запуска нескольких эксперименталь-

ных деревень, населенных бабушками-

аватарами из числа добровольцев, надо

будет подключать к развитию игры по

полной программе, так чтобы выделять

под игровые площадки целые регионы.

Ведь это же, в сущности, главный вопрос

двадцать первого века: кто придумает, как

задействовать в этом высокотехнологиче-

ском мире все более увеличивающиеся

пенсионное население — тот и будет бос-

сом всех уровней. Возможно, нас пригла-

сят разместить игровые серверы в самом

Сколково, ну хорошо бы, чтобы там же

находился наш головной офис. Дальней-

шие перспективы развития игры видятся

в области проведения межгалактических

турниров, но об этом пока говорить все же

преждевременно.

В общем, дорогой и забытый мною автор

проекта, пользуясь случаем, хотел бы

вам передать, что всегда жду вас у себя

в офисе и готов более детально обсудить

этот проект.

Для того чтобы победить, нужно будет собрать гигантское количе-ство волшебных артефактов — от социальной карты до пенсионного свидетельства


текст:ксениясобчакфото:александрсаватюгин

Свое повествование я хочу посвятить

самобытному и таинственному явлению

под названием ЧПХ. Это понятие, точнее

аббревиатура выражения «чисто питер-

ская х…ня», с одной стороны, очень точно

отражает душевные метания и устремле-

ния питерцев, а с другой — абсолютно не

поддается точному анализу и уж тем более

определению. Итак…

Это чистая ЧПХ, говорим мы, рожденные

в городе туманов и мостов, когда человек

совершает не поддающийся никакой

другой, кроме как питерской, логике

поступок. ЧПХ, говорим мы, когда за ста-

каном водки друг начинает нести какую-

то таинственную псевдонаучную хрень

о конце миров или подробно описывает

таинства сайентологии, хотя минуту назад

вы говорили о том что «Зенит» чемпион.

ЧПХ — становится ясно, когда друзья на-

чинают жадно поглощать корюшку с видом

людей, дегустирующих разные сорта

черной икры. ЧПХ — когда питерский зна-

комый не звонит год, а потом звонит в два

часа ночи и разговаривает до пяти о том,

чем так сильно потряс его фильм «Анти-

христ»… хотя конкретно в этом случае,

может, это просто кокаин. ЧПХ — это когда

мой друг-бизнесмен подходит к питерским

бандитским авторитетам и с улыбкой до

ушей спрашивает: «Как дела, пидарасы?»

И конечно же, ЧПХ в том, что после этого

друга не хоронят прямо в подвале ресто-

рана, а одобрительно улыбаются и кивают

в ответ: понимают, что шутит друг.

ЧПХ даже в том, как предположительно

будет называться ресторан, где можно на-

блюдать подобную сцену. Если он дорогой

и хороший, то обязательно либо пробка,

либо штука, либо идиот, либо пурга. Шутка

юмора, как говорится. ЧПХ считать, что

Питер — город интеллигенции, когда сразу

после семнадцатого город кольцом окру-

жили крупнейшие предприятия страны

и именно сюда мигрировало рекордное

количество рабочих и крестьян, создав

город с максимально большим количе-

ством жутких коммуналок. Ну и конечно,

ЧПХ почему-то люто не любить Москву, мо-

сквичей и вообще винить во всем плохом

этот город. Учитывая, что в самой Москве

москвичей не так уж много-то. Москвич —

это любой приезжий из Москвы. Даже

таджик. Это ЧПХ самое древнее и почти

сакральное. Помню, как еще в далекие

девяностые москвичей узнавали в главной

дискотеке «Доменикос» по рубашкам с уд-

линенными воротниками и сильно-сильно

ненавидели или очень-очень хотели замуж.

В зависимости от гендерного признака…

Ну и моя любимая ЧПХ — это питерская

кольцевая дорога: приезжаю я в город на

съемки и прусь через все пробки и все

выверенные еще Трезини для карет

проулки на «Ленфильм». Едем часа три,

обратно возвращаюсь по другой дороге

за пятнадцать минут — дорога оказалась

питерской кольцевой. А чего сразу так не

поехали, делая дыхательные упражнения

Телеведущая КсенияСобчак в трех словах сформулировала суть петербургской жизни и, кроме того, подробно и с наслаждением объяснила, почему она сорвала день рождения «РП» в Петербурге.К сожалению, редакции не удалось получить колонку другого фигуранта это дела,Владимира Кехмана, ставшего жертвой литературных амбиций Ксении Собчак. Поэтому версия госпожи Собчак рискует стать канонической.

orlo

va


по методике Айенгара, направленные

на снятие агрессии, спрашиваю я. «Так

это ж кольцевая, мы, питерцы, ездим по

ней только в случае крайней необходимо-

сти», — гордо рапортует мне водитель.

«Чего так?» — уже смирившись, искренне

интересуюсь я. «Так тут скорости какие —

машины так и летают. Опасно очень».

Понимая, что скорость и Питер вещи

в принципе не соединяемые, молча едем

в ресторан «Пробка».

Но, как вы понимаете, ЧПХ не жило и не

передавалось бы из поколение в поколе-

ние, если бы не отважные пассионарии,

храбрые носители этих многолетних

питерских традиций, воссоздающие

вновь и вновь потоки так называемой

питерской х…ни. И как показали события

последнего месяца, один из главных

гроссмейстеров гордого движения ЧПХ —

это директор Михайловского театра

Владимир Абрамович Кехман. А дело было

так. Собрался Андрей Иванович Колесни-

ков отметить два года родному журналу,

да не где-нибудь на ржавом корабле,

который практически, как памятник

Чижику-Пыжику, оказался сакральным

для питерцев, а в приличном месте, чтоб

не придирались, — в театре. Но то ли ко-

лыбель трех революций таинственным об-

разом мстит Андрею Ивановичу за быто-

и политописание питерцев, то ли просто

Питер Колесникова не любит, принимая

его за москвича, но, короче, собраться

красиво, как люди, по-интеллигентному,

в театре опять не удалось. Почему? Если

коротко — то ЧПХ, а если подробнее,

то ваша покорная, но шаловливая слуга

написала книгу под названием «Энцикло-

педия лоха», куда вложила все знания об

этом причудливом виде людей. Среди про-

чих вполне безобидных саркастических

притч была описана история, связанная

с вышеназванным Владимиром Абра-

мовичем. Дело в том, что Владимир,

вступив в должность директора театра,

решил самолично выступить на сцене

своего театра в балете(!) «Чиполлино»

в роли принца Лимона. В желтых лосинах

с гульфиком под овации зала Кехман,

опираясь больше на энтузиазм, чем на

балетное прошлое, с успехом исполнил

свою партию. Любопытно, что этот вошед-

ший в анналы спектакль не был дебютом

Владимира. Старожилы, и я в их числе,

помнят, как в 1995 году в Петербург при-

везли Хосе Каррераса и на приеме в го-

стинице «Европейская» Кехман на правах

организатора вышел и спел! Эта картина

стоит у меня перед глазами до сих пор:

Каррерас, облокотившийся о стену, и Кех-

ман. Впрочем, не у меня одной: все про-

исходящее транслировалось на уличные

экраны, перед которыми собралось около

десяти тысяч человек. То есть не то чтобы

я в книге рассказала о чем-то интимном,

связывающем меня и Кехмана.

Наивно полагала я, отправляя тираж книги

в питерские магазины. За день до меро-

приятия в Питере, когда между костюмом

Ланвин и платьем Жан-Батиста Валли был

мучительно сделан в пользу последнего,

волосы завиты, а брови выщипаны и все

мое естество ожидало встречи с форумча-

нами, в ночи раздался звонок. «Колесни-

ков» — высветил экран. «Что за поздний

звонок?» — с надеждой в голосе спросила

я. «Хочу узнать, что у тебя с Кехманом», —

без обиняков, голосом Отелло спросил

Андрей Иванович. После недолгого объ-

яснения я поняла, что Кехман, оказыва-

ется, любитель не Уэллса и Пруста, как

я предполагала ранее, а моего скромного

творчества. И, прочитав абзац про себя,

был крайне фраппирован и выдвинул

жесткий ультиматум в духе Карибского

кризиса: либо чтения, либо Ксения. Зная,

как Андрея рвало в Питер, я, как девушка

приличная, тут же сказала: бог с ним,

посижу дома, платье в Тюмени на корпо-

ративе выгуляю… Но тут, надо сказать,

Колесников проявил жесткость, которая не

снилась даже Путину во время перегово-

ров с Украиной по газу. «Будем отменять».

Да, годы бок о бок с премьером не прошли

зря. Еще пару лет — и начнет в сортире

мочить, подумала я. На сайте «Пионера»

появилось таинственное сообщение:

«Чтения отменены по этическим соображе-

ниям». Да здравствует ЧПХ!


текст:тинаканделакирисунки:машасумнина

Я надеюсь, что вы хотя бы раз в

жизни видели программу «Детали», которую

я долго и упорно вела на канале СТС. Это

программа, в которой я по ночам разгова-

ривала с людьми. Правда, некоторые счита-

ют, что я им и слова не давала вставить, но

вы им не верьте. Просто мои вопросы чаще

всего были интереснее, чем их ответы. Оно

и понятно. Гость всегда один, а у ведущего

есть помощник. Это человек, который с ним

через «ухо» разговаривает. Про это «ухо»

уже все телезрители знают, так что никакие

новые телевизионные секреты я вам сей-

час не выдаю.

Когда программа «Детали» выходила на

СТС, у меня в «ухе» сидела Наташа Билан.

Таких женщин на телевидении несколько

человек. Они придумали многое из того,

что вы видите по телевизору. И давно

перестали быть просто женщинами. Они

больше чем женщины. Они телевизионные

продюсеры. Это как женщины в списке

«Форбс». Хотят все, но получилось только

у Батуриной. На телевидении получилось

у нескольких женщин, и Наташа одна из

них. Несмотря на свой статус, Наташа все

предпочитала делать сама. Хочешь сделать

хорошо, сделай сама — говорила Наташа

и делала. Программа «Детали» с переходом

в Наташины руки расцвела, а я наконец-то

заговорила, причем иногда даже по делу и

к месту. Наташа по статусу абсолютно не

обязана была сидеть в моем «ухе» каждый

вечер, но наша возникшая и развивающая-

ся дружба, помноженная на ее гиперответ-

ственность, на несколько лет подарила мне

человека, заменившего мужа, и любовни-

ка, и психотерапевта одновременно.

Когда ты пять дней в неделю все вечера

проводишь в телевизоре, ты потихоньку

начинаешь сходить с ума. Личной жизни

у тебя нет и быть не может. Вечера ты

проводишь исключительно с коллегами по

работе, поэтому про них в какой-то момент

ты знаешь гораздо больше, чем про то, что

творится у тебя дома.

«Детали» делались девочками. Так как своих

принцев мы видели чаще всего спящими,

разговоры о них доставляли нам отдельное

удовольствие. Они были по одну сторону

баррикад, мы по другую. Правда, был один

мужчина, который никогда не спал, всегда

хорошо выглядел и с укоризной смотрел и

слушал все наши разговоры, глядя на нас

с многочисленных фотографий в кабинете

Наташи. Она называла его ласково своим

дальнобойщиком, мир знал его под именем

Брюса Уиллиса. Брюс всегда был над схват-

кой. Когда все знакомые и незнакомые

мужчины ближе к вечеру были удостоены

звания заслуженного козла, наши взоры

обращались к фотографиям Брюса, вечно

улыбающегося и вечно готового нас спасти.

Если бы он знал, как ежедневный эфир

влиял на нашу с Наташей личную жизнь, он

бы обязательно приехал и положил этому

конец. Мы с Наташей ободряли друг друга

ближе к полуночи разговорами о том, что

когда-нибудь обязательно сами поедем к

Чтобы случилось необыкновенное чудо, о котором рассказывает в своей колонке Тина Канделаки, ей пришлось преодолеть все фанаберии, присущие телевизионному работнику: недоверчивость, подозрительность, мнительность. Но чего не сделаешь, когда на кону — самый крепкий орешек.

orlo

va


Брюс всегда был над схваткой. Когда все знакомые и незнакомые мужчины ближе к вечеру были удостоены звания заслуженного козла, наши взоры обращались к фотографиям Брюса


Брюсику в Америку, сделаем с ним интер-

вью, он нас полюбит и мы с ним останемся.

Нет. Не совсем так. СТС оставлять нельзя.

Возьмем Брюсика к себе. А что ? Там он

уже во всем снялся, с Деми Мур развелся,

у Михалкова еще не снимался. В конце

концов, есть сериалы на СТС.

Такими разговорами мы развлекались в ту

пору, когда никто не поверил бы в то, что

Наоми Кемпбелл будет бороться за звание

рублевской жены, а Арнольд Шварценеггер

выкладывать в Twitter фотографии пре-

зидента России.

Однажды вечером мы сидели у Наташи

в кабинете. Брюс висел на своем месте над

Наташиным креслом и, как обычно, внима-

тельно нас слушал. Звонок.

— Здравствуйте, это Тина Канделаки? (до

сих пор не понимаю, о чем думают люди,

звоня на личный мобильный и задавая

такой вопрос.)

— Да.

— Вы не хотите сделать интервью с Брюсом

Уиллисом?

— Не поняла, — отвечаю я.

— С Брюсом Уиллисом, американским

актером, не хотите сделать интервью?

— Где? — задаю я один из самых коротких

вопросов в своей жизни.

— В программе «Детали», — отвечают мне

бодро с той стороны.

Я подняла глаза на Билан, потом выше, на

Брюса. Про нашу любовь узнали. И узнали

не где-нибудь, а на Первом канале, решила

я. Розыгрыш. Вот пришел и мой черед.

Меня заказали, причем вдвоем с Билан. А

может, это меня Билан и заказала. Нет. Она

не стала бы Брюса во все это впутывать.

Кто-то слил информацию. Ладно.

— Брюс Уиллис в «Деталях», говорите, —

продолжала я.

Наташа, как опытный профессионал, на-

сторожилась.

— Знаете, мы не против, но у нас все

забито на месяц вперед. Басков, Галкин,

Киркоров… Нет, мы не против, но только

через месяц. Вот Киркорова отработаем, а

потом можно и Уиллиса. Но мне надо согла-

совать его кандидатуру с Наташей Билан,

вдруг она против.

На другом конце покорно согласились и

сказали, что через неделю перезвонят.

— Поздравляю, добрались и до тебя, —

уверенно диагностировала Билан.

— Хорошо, а где они возьмут Брюса? Я же

не дура. Сразу пойму, что подстава. Что они

могут придумать? Загримируют Куценко и

покажут мне издали?

— На Первом и не таких, как ты, разыгры-

вали, но ничего, будем тянуть время, а

дальше видно будет.

Через неделю звонок повторился. Причем

в тех же декорациях. Но, как вы понимаете,

тема уже была нами разработана, поэтому

я более уверенным голосом поинтересова-

лась, едет ли он ко мне персонально или у

него так, дела.

— Мистер Уиллис приезжает в поддержку

мультфильма, который он озвучил.

— Странно, — говорю я. — У нас же его

переозвучивают все равно. Кстати, кто, не

знаете?

— Конечно, знаем. Куценко, — отвечают

мне.

— Куценко, говорите…

А про себя думаю: совсем за дуру держат.

И за что только сценаристам «Розыгрыша»

зарплату платят! Я и то лучше придумала

бы. Еще посмотрим, кто кого разыграет. А

сама уже деловито так, со смыслом говорю:

— Билан не против, говорите сроки.

— Через три недели, — ответили бездари,

явно зря получающие зарплату.

— Хорошо, — говорю, — везите вашего

Брюса, мы здесь.

Две недели мы с Наташей веселились от

души, представляя, как я уверенно войду в

историю программы «Розыгрыш» быстрее

всех почувствовавшим подвох человеком.

Даже не так. Войду как человек, сам всех

разыгравший. Так снисходительно скажу

Пельшу, чтоб не расстраивался, что смотрю

его программу и от души смеюсь. Все-таки

некоторых он очень неплохо разыгрывает.

Когда до приезда Брюса Уиллиса осталась

три дня, нам опять позвонили.

— Тина, если вам не сложно, не могли бы вы

накануне прийти на презентацию мультфиль-

ма. Брюс три года уже не дает интервью,

капризничает. Сказал, что хочет вас видеть.


Если вы ему понравитесь, то все окей, на

следующий день он даст вам интервью, как и

договаривались.

— Конечно-конечно, — отвечаю я. — Приду

не одна, а с подругой, она же руководитель

программы. С удовольствием познакомимся

с Брюсом. Может, ему Москву показать или

помощь какая нужна? Вы не стесняйтесь,

говорите.

— Спасибо. Им занимаются. Вы, главное,

приходите, он очень просил.

— А Куценко будет?

— Обязательно.

Ну ладно, думаю. Я вам устрою. А Куценко,

сволочь, все Тишенькой называл. Интересно,

сколько ему заплатили? Или просто за эфир

на Первом старается?

В день премьеры мы с Билан решили под-

готовиться основательно. С утра съездили к

«Пушкинскому», где якобы должна была про-

ходить премьера. Смотрим — идет подготов-

ка. Красную дорожку расстилают. Я победно

посмотрела на Наташу:

— Все-таки не зря ты со мной столько лет

возилась. Смотри, ради меня аж «Пушкин-

ский» арендовали.

Приятно, когда тебе расстилают персональ-

ную красную дорожку, пусть даже в програм-

ме «Розыгрыш».

Вечером, не особо наряжаясь, мы приехали

в «Пушкинский», спокойно прошли по до-

рожке и встали в фойе. Фальшивый Брюс

незначительно задерживался. Зато Куценко

уже был здесь.

Количество фотографов у «Пушкинского»

увеличивалось с каждой минутой. Это был

мой триумф. Наташа чувствовала себя сдер-

жанно, как всегда, готовая прикрыть свою

не в меру экзальтированную подругу. Тогда

еще не было ни «Твиттера», ни «Контакта»,

ни айфона, чтобы все это великолепие

снимать и передавать куда только можно.

Поэтому приходилось ждать, но не без удо-

вольствия. Вдруг ряды фотографов сомкну-

лись, прямо к дорожке подъехала машина,

засверкали вспышки и из машины появился

человек. Пародировал классно. Наверное,

как и я, получал удовольствие от своей крас-

ной дорожки. Он же в образе Брюса, значит,

должен думать, что она его персональная,

хотя всем, кто снимает, очевидно, что моя.

Парень играл очень убедительно. Уверенной

походкой человека, привыкшего и к дорож-

кам, и к вспышкам, он двигался к входу.

— Хороший, — сказала Билан, и мы одно-

временно подумали о том, что парня стоит

заметить хотя бы до тех пор, пока мы не

поедем к настоящему Брюсу. Это желание

увеличивалось по мере того, как он к нам

приближался. Когда он к нам подошел доста-

точно близко для того, чтобы храбрость рас-

таяла, а сердце сорвалось с цепи, я только

успела услышать Наташу: «Доигрались!»

Это «Hello!» невозможно произнести так

легко. В такие моменты кажется, что это

«Hello!» адресовано лично тебе, хотя понят-

но, что оно адресовано всему миру, потому

что это произнес настоящий Брюс Уиллис.

В выборе профессии мы явно не ошиблись.

Нello, Брюс!

Назавтра, мы снимали его в «Хайятте».

Устанавливать аппаратуру и понимать, что

где-то ходит живой Брюс Уиллис, доставля-

ет особое удовольствие. Он пришел чуть

раньше, и я на правах ведущей развлекала

его предэфирными разговорами. Я могла

бы это делать всю жизнь. Или просто ему

готовить. Или стирать. Если бы ему не по-

нравилось, он мог бы уйти к Билан. А я была

бы рядом. Мы бы с Наташей договорились.

Когда я рассказала ему предысторию нашей

встречи, он заметно оживился, и мы сразу

почувствовали, что стирает и готовит ему

явно не любимая женщина, а какая-нибудь

филиппинка. Наверное, тоже с любовью,

но гораздо менее осознанной, чем наша

с Наташей. Когда я во время интервью

спросила, помнит ли он, сколько раз спасал

мир, Брюс запутался, а потом посмотрел на

Наташу взглядом времен раннего Крепкого

Орешка и попросил ему напомнить. Да,

Брюс, ты прав. Наташа, я, да и половина

женщин земного шара прекрасно знают,

сколько раз ты спасал мир, спасая между

делом и каждую из нас в отдельности от

одиночества и разочарования в любви.

То, что произошло потом, не сравнится

даже с самыми горячими сюжетами Life.ru.

После интервью я поехала на съемки к

Кате Рождественской. В середине съемки

мне позвонили и попросили приехать к

Кутафьей башне, где мистер Уиллис гулял

и хотел со мной повидаться еще раз. Катя

меня провожала как невесту. Ехала я долго,

как и полагается невесте с топографиче-

ским кретинизмом. Приехала не совсем

правильно, оказавшись на противопо-

ложной стороне дороги. Брюс, увидев

меня, двинулся вперед уверенной походкой

человека, не привыкшего останавливаться

из-за какого-то сплошного потока машин.

Сотрудники ДПС спешно перекрыли движе-

ние, хотя Брюс, думаю, этого не заметил. Он

нарушал правила привычно и особенно де-

монстративно, как это происходит в конце

фильма. Я шла ему навстречу по красной

дорожке, которая вот уже вторые сутки

никак не заканчивалась в моей жизни.

Люди, выходившие в этот момент из метро,

останавливались и не понимали, почему

из-за этих двоих перекрыли движение, и

ждали, когда они перестанут обниматься

посередине дороги.

Может, ему правда плохо готовили или

плохо стирали. Или он все-таки был расстро-

ен, что солдат Джейн теперь показывает

стриптиз Эштону Катчеру… Я не знаю… Но

он тоже нуждался в любви, как и мы, все

эти годы ищущие ее в разговорах под его

фотографией.

Люди, выходившие в этот момент из метро, останавли-вались и не понимали, почему из-за этих двоих перекрыли движение, и ждали, когда они перестанут обниматься посередине дороги


текст:аннаниколаевафото:тимофейизотов

Я рассматривала картины

Марка Ротко, которого из последних сил

любит падкая на противоположности

Америка, и мне стало грустно. Мне по-

нравились его неоднозначные внятности,

и я вспомнила своего художника, совсем

другого, чем те, кто звонил по ночам

Марку Ротко.

Мне было девять лет, когда мама решила,

что меня надо отдать учителю рисования.

Я очень любила срисовывать из детских

журналов волка из «Ну, погоди!», и мама

считала это достаточным основанием

для того, чтобы отвести меня к старо-

му художнику. Ему было восемьдесят

с небольшим, но никто не считал, что он

выжил из ума, хотя об остальных его ро-

весниках было принято говорить именно

так. Художник жил с сыном и его семьей

в большой квартире.

В комнате старого художника была узкая

железная кровать, потому что он был

очень худой, много-много холстов, кра-

сок, перемешанных разнокалиберными

кисточками, и огромный стол. Этот стол,

длинный, высокий, на могучих нож-

ках, занимал треть комнаты. Стол мне

нравился больше всего. На этом столе

мы придумывали и устраивали с худож-

ником натюрморты, а потом рисовали

их. Вообще художник натюрморты сам

по себе не рисовал. Он больше всего

любил рисовать Ленина, но со мной он

принял решение перейти на более легкие

формы.

Я понравилась старому художнику сразу.

Он так и сказал маме: очень хорошая

девочка. Я только потом поняла, что он

так сказал бы в любом случае, но тогда

и мне, и маме было приятно. Мы рисова-

ли почти каждый день. Я приходила к ху-

дожнику домой. Прямиком по длинному

коридору шла в его комнату, опасаясь,

что меня настигнут его домашние. Но

они меня не трогали, а шумели себе на

кухне.

В комнате художника мне очень нравился

запах. Это был запах карамельной краски

и зверьковых кисточек. Запах был такой

плотный, что мне казалось, будто сам ху-

дожник сделан из папье-маше, пергамен-

та и покрыт масляной краской.

Художник никогда меня не ругал. Он

всегда меня хвалил, даже когда я рисо-

вала косые кубики и плоские шары. Он

говорил, что нужно время, и всегда мне

помогал. Через полгода мы добрались до

натюрмортов и приняли мужественное ре-

шение участвовать в районном детском

художественном конкурсе. Нам нужно

было подготовить шесть картин. Все они

были натюрмортами: кувшин с мячиком,

яблоко на блюдце, тюльпан в стакане, пер-

сик и груша, арбуз на подносе и большая

хрустальная ваза на столе.

Работа наша была увлекательной. Я ри-

совала «фактуру» и покрывала первым

слоем краски, а художник оформлял

тени. Он всегда говорил мне: «Ты рисуй,

Заместитель главного редактора «РП» Анна Николаева рисует в своей девичьей голове такие картины, которые и не снились художнику, про которого она пишет в этой колонке, и сама переносит эти картины на бумагу. Вывод по итогам чтения такой: буквы иногда выглядят нисколько не хуже красок.

эрик

а бе

ккер


в очках (один из них приехал даже из

Ленинграда) внимательно смотрели на

наши работы. Они искали таланты. По-

бедителей было двое: оценивалась вся

экспозиция, то есть все шесть картин

в совокупности, и одна картина. Я побе-

дила. Выиграла моя картина — большая

хрустальная ваза на столе. Остальные

мои картины посоветовали убрать в се-

мейный архив и никому не показывать,

а маме предложили отправить меня на

учебу в краснодарскую художественную

школу. Мама согласилась, а я отказалась.

Я не стала художницей и даже не

научилась толком рисовать. Очень редко

я быстро карандашом рисую тех, кого

люблю, но им не показываю. Пробовала,

но они говорят, что не похожи на себя.

Я не люблю выставки и художников,

хотя некоторые картины мне нравятся,

впрочем, не больше, чем постеры. Но

я очень люблю своего старого художни-

ка, которого уже почти совсем не помню.

Я люблю его потому, что он любил меня

и ему было наплевать, что я бездарность.

Мне тоже наплевать…

P.S. Я рассматривала картины Ротко

и думала о том, что моему художнику они

бы не понравились. Я почти уверена, что

он бы деликатно предложил Ротко их под-

править. Хуже бы не стали.

как тебе нравится, а я потом только

блики поправлю, и хорошо получится».

Надо сказать, что блики мне совсем не

давались. Я не умела делать предметы

объемными и правильной формы, а ху-

дожник умел. Деревянные кисти его рук

делали мои круги яблоками и персиками,

мои лекала — кувшинами и тарелками.

Пять картин были готовы, а шестую я за-

канчивала. Я пришла к нему рано утром:

в тот день мы должны были дорисовать

последнюю картину, точнее, он должен

был поработать с бликами, тенями и кра-

сками. Дверь квартиры художника была

открыта нараспашку. Я не обратила на

это внимания, сразу юркнула в коридор

и направилась к комнате художника.

Я открыла дверь и увидела стол. На столе

стоял большой деревянный гроб, и рядом

никого не было. Я не видела художника

в этом гробу. Я помню только, что стала

судорожно соображать, как нарисовать

этот гроб. И мне тогда показалось, что это

же совсем просто. Почти так же, как нари-

совать кубик, и блики никакие не нужны,

и цвет очень просто подобрать, нужно,

наверное, просто разбавить коричневый

желтым, а если не получится, то художник

сам нужный цвет найдет… Родственники

художника вывели меня из его комнаты

и отправили домой. Я бежала по улице

в слезах и думала о том, как же быть с по-

следней картиной — большой хрустальной

вазой на столе, ведь ее же без бликов

художника не примут на выставку.

Дома я собрала в коробку все свои

краски и кисточки и объявила маме, что

рисовать больше не буду, что я самозван-

ка и без художника мне в художники не

пробиться. Я не знаю, понимала ли мама,

что я бездарность. Думаю, что нет. Ху-

дожник, я уверена, ей ничего не говорил

про мои несгибаемые плоскости. Теперь

я знаю, он и сам в меня не верил, просто

не обижал.

Но мама настояла, она заставила меня

отвезти все работы на районную вы-

ставку и даже воспользовалась жестокой

фразой: «В память о нем».

На выставке было много картин других

детей. Очень строгие толстые мужчины

Я не умела делать предметы объемными и правильной формы, а художник умел. Деревянные кисти его рук делали мои круги яблоками и персиками, мои лекала — кувшинами и тарелками


текст:маргаритасимоньян

«Кубань — это край особой судьбы. Это наша Сицилия, это наш Техас. Здесь

никогда не бывает зимы, люди ходят с гордо

поднятыми головами и семечки чистят как

мандарины».

Эти справедливые строки написала не

я, а мой друг тележурналист Алексей

Пивоваров, который по нелепому стечению

обстоятельств до сих пор не пишет колонки

в журнал «Русский пионер». Много лет

назад Алексей Пивоваров приехал снимать

репортаж про Кубань и вот такое про нее

написал. Хотя что он мог знать про Кубань,

этот воспитанный юноша из хорошей

московской семьи? Ничегошеньки он про

Кубань не знал.

Он не ловил светлячков под раскидистой

мушмулой, не гонялся за желтыми змеями

в виноградниках, не учил первоклассни-

ков нырять ласточкой с волнореза, не

носился по гаражам, обдирая незрелую

алычу и жерделу, не болел после этого

дизентерией — в общем, жизни не знает.

Осмелюсь предположить, что, когда он

ходил по ночам в огород по малой нужде,

ему никогда в этот миг не садилась на

голову летучая мышь. А нам — девушкам,

выросшим на суровом юге, садилась.

Уверяю вас — летучая мышь, севшая вам

на голову ночью в собственном огороде,

решающе влияет на формирование

личности.

Поэтому про Кубань москвичам я расскажу

сама. И не слушайте никого, кто не травил-

ся жерделой.

Поскольку Кубань невыразима, как пашни

и тополя, я не буду рассказывать про нее

про всю, а расскажу одну только историю.

Вы будете смеяться, но история снова про

Путина и снова про его телемост.

Была типичная в наших краях зима. Пели

птички, зеленела травка и тихонечко за-

цветала офонаревшая от ноябрьской жары

сирень. Мы бредем, согреваемые солнце-

пеком, к машине, и тут звонит московская

редакция.

— Скажите, — говорят, — у вас есть на

Кубани какие-нибудь хутора?

— Ну есть, — говорю, — хутора. Фактиче-

ски, кроме хуторов, ничего и нету.

— Тогда подготовьте какой-нибудь хутор по-

приличней, только не скажу для чего.

— Понятно, — говорю.

— Раз не скажу для чего — то понятно.

— Нет, — говорят на том проводе, — не для

этого. Ну, почти для этого, но не для этого.

— В смысле, почти, но не для этого? Это

как? Он прилетит, сверху посмотрит и уле-

тит? Не приземляясь?

— Все, прекратить вопросы! Говорят

тебе — секрет. Найдите хутор и готовьтесь

ко всему! Да, и главное — у хутора должно

быть забубенное название.

Сели в машину, достали карту. Названия как

названия. Старонижестеблиевская, Старые

Кирпили, Новые Кирпили, хутор Сухая Щель,

хутор Красный Конь, хутор Веселая Жизнь —

в общем, ни ума ни фантазии. Ни одного

забубенного названия. Но порылись и нашли.

Читатель «РП», пристально (а разве можно по-другому?) следящий за творчеством наших колумнистов, конечно, вспомнит, что главный редактор телеканала Russia Today Маргарита Симоньян уже писала в «РП» захватывающий текст про Кубань и не менее заватывающий текст про телемост с участием Владимира Путина. Но Маргарита не останавливается на достигнутом: сегодня будет и Кубань, и телемост с участием Владимира Путина, и жердела. И все в одном тексте.

orlova


— Скажите, — говорят, —у вас есть на Кубани какие-нибудь хутора?— Ну есть, — говорю, — хутора. Фактически, кроме хуторов, ничего и нету

але

ксан

др щ

емля

ев/ф

отос

оюз


Хутор Казаче-Малеванный. Позвонили в Мо-

скву, Москва одобрила.

На следующий день хутор Казаче-

Малеванный стоило переименовать в хутор

Веселая Жизнь, Красный Конь и Сухая Щель

одновременно.

Там началась паранойя.

Вообще станичники — народ хозяй-

ственный, работящий, хлебосольный. Но

еще недоверчивый и подозрительный.

Вплоть до клинических состояний. Не-

добитки сталинских раскулачиваний —

мания преследования на десять поколе-

ний вперед обеспечена на генетическом

уровне.

Еще раньше, чем я сама, в районе узнали,

что в Малеванном будет телемост с прези-

дентом. «Измена!» — была первая реакция

районных начальников.

Рано утром в мирные мазанки хуторян

постучали. Мужчины в серых пиджаках

и женщины в розовых кофточках раз-

дали хуторянам анкеты, и под крики

некормленых толстозадых младенцев,

под вопли недоеных телок и стоны непо-

хмелившихся казаков заставили тут же

их заполнить. Вопросы в анкетах были

буквально следующие: «Чем вы недоволь-

ны? Что вам надо? Чем недовольны ваши

родственники? Чем недовольны ваши

соседи? Вы писали Путину? А кто писал?»

И подпись — «Администрация».

Какая администрация, чья администрация,

никто так и не понял, но перепугались

чудовищно.

Мне на мобильный дозвонилась начальница

хутора. Обливается слезами, умоляет:

— Ну скажи ты мне, сиротинушке, ну почему

именно Казаче-Малеванный выбрали?!

Я сама уже практически рыдаю, говорю:

— Ну я же тебе уже говорила — не почему!

Просто так. Просто название забубенное.

— И у других названия забубенные, а мы

пошто пропадаем? Честно скажи! Замучили

же меня в район таскать — кто писал, кто

жаловался? А я и сама не знаю!

Потом стали звонить люди постарше, какое-

то районное начальство. Разговаривали со

мной строго. Примерно так:

— Мы все не дети. И ты не дети. Поэтому

хорош валять дурака, колись давай, почему

Казаче-Малеванный? Шо там газа нету,

так его нигде нету. Шо надои упали, так

они везде упали. И шо Путин ваш опять же

с теми надоями сделает? Сам доить будет?

А шо хуторскую школу не достроили, так то

жиды! Завтра утром всех посадим, а кого

не посадим — повесим! Так Путину и скажи,

шоб не волновался. В общем, колись давай,

кто писал, кто жаловался, кто порочил кубан-

скую честь?

Я пугалась и малодушничала. Дался, думаю,

Москве тот телемост. Лучше бы с Ростовом

пообщались. Или со Ставрополем. Все-таки

у меня на Кубани семья, дети будущие. А теле-

мост — вещь мимолетная, ненадежная.

Закончится — и загнобят меня тут вместе

с будущими детьми. Как говорится, красивая

девушка пройдет мимо, а со свернутой шеей

жить.

Тем временем Москва наседает. Требует за-

тащить в хутор тарелку и протянуть провода,

чтобы с трех камер все красиво получилось.

Да не вопрос! Особенно если учесть, что

единственная в крае тарелка принадлежит

местной телекомпании, председатель кото-

рой, когда меня назначали собкором, звонил

всем от губернатора до Добродеева и объ-

яснял, что девушка с фамилией Симоньян

на Кубани собкором работать не сможет. Он

объяснял это так вдохновенно, что я сама

ему совершенно поверила.

Но председателю позвонили из Москвы

и сказали волшебное слово (сомневаюсь,

что это было слово «пожалуйста»), после чего

тарелку он дал и сам решил ехать контроли-

ровать ее установку.

В полуденное ноябрьское пекло мы пожали

друг другу руки, договорившись завтра

в пять утра гнать тарелочку в хутор.

Но утром мы проснулись в другом мире. Во-

образите себе — в пять утра, аккурат перед

первым в истории телемостом с президен-

том на Кубань свалился самый большой

снегопад за всю историю метеорологиче-

ских наблюдений. Если не это называется

еврейским счастьем, то что тогда? Снега

выпало примерно столько, сколько я ростом.

То есть метра полтора.

Край умер. Дороги сровнялись с полями,

поля с лесами, леса с холмами. Все стало

большой белой поляной. Посреди которой

нам предстояло провести телемост с пре-

зидентом России.

Понимая наше отчаяние, из Москвы при-

летела группа поддержки. И вот эта группа

поддержки изменила жизнь и душу целого

региона на годы вперед, потому что в соста-

ве этой группы на Кубань прилетел легендар-

ный продюсер Миша.

В Москве и окрестностях про Мишу мало кто

слышал, а вот в хуторе Казаче-Малеванном

не забудут теперь никогда. Дело в том, что

у Миши была одна особенность, пикантная

в условиях казачьего хутора, затерянного

в кущерях посреди пшеничных степей.

Миша, видите ли, был негр.

Никогда не забуду, как этот стильный

московский парень, в шарфе Etro, модных

варежках и мокасинах появился впервые

в Казаче-Малеванном.

У единственной хуторской булочной, она

же бакалейная, она же аптека, по пояс

в снегу стояли три тетки. Лясы точили, как

говорится. Толстые и румяные, в цветастых

платках и черных гамашах под длинными

В пять утра, аккурат перед первым в истории телемостом с президентом на Кубань свалился самый большой снегопад за всю историю метеорологических наблюдений


юбками — нормальные хуторские кубанские

тетки. Негров до этого тетки видели только

в фильме «Рабыня Изаура» и то не поверили,

что такое бывает. Самым черным живым

человеком, встречавшимся им в реальной

жизни, был скотина Ашот, наглый беже-

нец, который открыл у дороги шашлычную

«Анушик», ездит на крутой тюнингованной

«Таврии» и всех бесит.

И вот к этим теткам подходит Миша. Такой

черный-черный на фоне такого белого-белого

снега. Тетки поначалу пятятся и глядят недо-

верчиво. Думают, это шутка такая. Думают,

хлопцы хуторские намазались сажей и дурку-

ют. Мало им, что Путин прилетит.

— Подывыся, кума. Шо цэ такэ? Чи наш

хлопец, чи ни? — говорит одна другой.

Кума вглядывается и понимает, что хлопец

не наш. Яки ж ви хлопци, як ви нигры, как

говорится. Тетки осознают, что это вообще не

хлопец, а, видимо, инопланетянин. В лучшем

случае.

— Кума, — медленно говорит одна, — ты

бачишь, кума, це нигр! Це нигр у нас тут!

— Ой, шо творится на билом свити! — оше-

ломленно отвечает кума. — Ой, шо будит-то,

деуки!

Хочу заметить, что все это они говорят Мише

прямо в лицо, тыча в него пальцами, как в бес-

словесный музейный экспонат. И Миша —

человек удивительной жизнерадостности

и такой же самоиронии — вдруг хлопается

перед ними вприсядку, бьет себя по коленям

и как заорет на весь хутор:

— Калинка-малинка-калинка моя! В саду

ягода калинка-малинка моя!

Ор, треск, вопль! Тетки визжат, как свиньи

под Рождество, хватают юбки в красные

кулачищи и с криком «Ховайся, бабоньки!»

разбегаются за огороды — прятаться от

Миши в прошлогодних сухих камышах.

В это время в хуторском клубе, в котором лет

десять до этого не отпирался ржавый замок,

проходит встреча хуторян с местным началь-

ством. Начальство так и не докопалось, кто из

малеванцев писал Путину и о чем, и решило

на всякий случай успокоить всех разом: пообе-

щать газ, школу, горячую воду, беспроводной

интернет, бесплатный НТВ-Плюс, Олимпиаду

в 2014-м, стриптиз по субботам и вообще

все. Мало ли что придет в голову казакам рас-

сказать президенту — рассудило начальство.

Пусть уж сначала со своими поговорят, пар

выпустят.

Зал битком забит хуторянами. Многие на

полном серьезе в казачьей форме. С поис-

ками национальной идентичности в то время

в стране все еще развлекались по полной,

а на Кубани казачеством так увлеклись, что

выпивать и закусывать забывали. Ячменя

стояли некошеные, пока хуторяне бурками

мерялись.

Встреча длится второй час, то есть давно уже

свернула на любимую тему — про нерусских.

В принципе, на нерусских в те времена на

Кубани сворачивала любая встреча. Когда

местный теленачальник предупреждал насчет

фамилии Симоньян, он все-таки не был так

голословен, как мне бы хотелось.

За трибуной начальники громыхают:

— У нас в Туапсинском районе уже сорок про-

центов населения армяне! Доколе?

Казаки кричат: «Любо!» — и в воздух чепчики

бросают. И тут раскрывается настежь скрипу-

чая дверь. Широко, с размахом. И на пороге

стоит — угадайте кто? Правильно, негр Миша!

Начальство замирает на полуслове. Казаки

хватаются за сердце. Изумленные чепчики

застревают в воздухе. Казаки и чиновники

осознают, что армяне в Туапсинском райо-

не — не самая большая проблема Кубани.

В конце концов, если по-честному, они всегда

там жили. А вот чтобы в хуторе Казаче-

Малеванном среди бела дня живые негры —

это, земляки-кубанцы, перебор.

В общем, Миша пугал всех так, что за сутки

расчистили снег, притащили тарелку и прове-

ли электричество в клуб.

И в день «Ч» стоят на белой площадке краси-

вые сытые казаки в бурках и красных шапках,

с газырями, с усами, хорошо, что хоть без

плеток.

Москва видит картинку и начинает орать на

меня в том смысле, что какого хрена устроили

здесь лубок, зачем все в театральных костю-

мах и немедленно переодеть в повседневную

одежду. Я объясняю:

— Слушайте, они реально так ходят. По

улицам. Скажите еще спасибо, что не на

конях приехали. Им до фени телемост — не

телемост, у них тут своя свадьба. Край особой

судьбы, одним словом.

Нас выводят в эфир. Путин смотрит на каза-

ков дружелюбно, они на него — недоверчиво.

— В эфире хутор Казаче-Малева'нный, — ще-

бечет ведущая.

— Малева'нный? Как интересно! — говорит

Путин.

И вдруг вся толпа, все эти орлы-казаки с могу-

чими тренированными голосами как заорут за

моей спиной:

— Малёванный, бля, а не Малева'нный!

Я не знаю, кто изобрел узконаправленный

микрофон. Пусть жизнь будет ласкова к этому

человеку. Пусть дети его уважают старших

и пьют дорогое шампанское. Этот изобрета-

тель буквально спас мне жизнь и судьбу —

в Москве никто ничего не услышал. Мы от-

делались легким инсультом у звукорежиссера

и непродолжительным заиканием у меня.

Вечером мы с группой поддержки пошли

ужинать по приглашению местного началь-

ства. Начальство накрыло столы азовской

стерлядью и осетриной, курганинскими

окороками, жирненькой прикубанской шама-

ечкой, занесенной в Красную книгу и к вылову

запрещенной, мочеными арбузами и свежей,

только что сваренной кровяной колбасой от

первых прирезанных в этом году поросят.

Не знаю, собираетесь ли вы, как кубанцы,

варить к Новому году кровяную колбаску. Я бы

на вашем месте не стала. Но если все-таки

приспичит — вот рецепт. Детям, беременным

и сердечникам следующий абзац не читать.

Берете обычную гречку, пару обычных яиц,

соль-перец-чеснок, сало, свиные кишки и све-

жую кровь. Литра три. Помню, на этом месте

я ушла с премьеры фильма «Ночной дозор».

Из сала выжариваете шипящие шкварки,

гречку варите как обычно, все соединяете

с чесноком, солью и перцем (я еще добавляю

кориандр в зернах, но это не очень аутентич-

но), и в эту массу льете булькающую порося-

чью кровь. В миску лучше не смотреть. Это

жесть. Прямо вот очень жесткая жесть.

С кишками придется, как всегда, повозить-

ся — мыть их изнутри и снаружи, выво-

рачивая наизнанку, тереть с двух сторон

крупной солью, чтобы очистить от непечатных

фракций. Потом натягиваете кишку на конец

керосиновой лампы. Если вы раздобыли где-то

в Москве свежую кровь, то лампу найдете тем

более. И прямо в эту лампу толкаете фарш,

наполняя кишки и перекручивая их через

каждые сантиметров, к примеру, двадцать.

Потом все это варите минут десять после


кипения, разрезаете на колбаски и запекаете

в духовке.

А теперь попробуйте это съесть, если готовили

сами.

Но на Кубани народ железный — едят и не

щурятся.

Вот и на том банкете после телемоста кто-то

из местных начальников — тот самый, что

рассказывал про армян в Туапсинском райо-

не — наливает пятьдесят перцовки, берет на

пластиковую вилку кусок кровяной колбасы

и произносит масляными губами:

— Ну что, земляки, давайте поднимем этот

бокал за нашу девочку, такую хорошую

журналистку, которую вы все знаете, нашу

Маргариту. И я вам, земляки, должен

сказать, что теперь уже даже то, что она

Симоньян, практически нас даже не долж-

но смущать!

С тех пор прошло десять лет. В хутор Казаче-

Малеванный давно провели газ. Снесли шаш-

лычную «Анушик». Починили школу. Говорят,

в эту школу ходят теперь два-три шоколадных

ребенка. Эти слухи делают честь плодовитости

Миши, пробывшем в хуторе меньше недели.

Ни опровергнуть, ни подтвердить не могу.

Как буду в следующий раз в тех краях, зайду

в школу проверить. Знаю одно — с тех пор как

на Кубани побывал негр Миша, работать с фа-

милией Симоньян там стало гораздо проще.

Можно сказать, на это с тех пор вообще никто

не обращает внимания.

Эпилог Еду я пару недель назад по Кубани, по случаю

выхода замуж моей шестнадцатилетней

сестры. Еду и плачу от умиления и тоски.

Слева — созревшие овсяные поля, на черной

земле — молодняк кукурузы, в прорезях топо-

лей туманится белое небо, на ровной пленке

лиманов пятна ряски, как бляхи застывшего

жира на густом петушином бульоне. Над пше-

ницей планирует витютень, в изумлении глядя

на вертолет, справа — зеленый подшерсток

сахарной свеклы, а на бахче — тугие задницы

казаков и казачек в синих трико.

«Не могу, — думаю, — так больше жить. Ску-

чаю по родине. Выйду побалакаю с казаками,

душу раненую отведу».

Ну и вышла. Казачки смотрят на меня из-под

косынки и одна другой говорит:

— Смотри, вот эта, молодая. Симоньян-то.

Которая малеванцам газ провела.

Ну и на шо ты его провела? Его до хутора

довели, а шоб в дома завести, по сто тыщ

просют. А сто тыщ у них откуда, у малеванцев?

Тока Ашот себе газ и провел, шоб ему пусто

было.

Тут вступает казак, разогнувшийся над

трогательными головками будущих дынь

и арбузов.

— Шо вы, бабы, пристали к деуке? Она ж не

Чубайс, шоб за газ отвечать. А ты, деука,

лучше мне вот шо расскажи. Почему тогда

именно Казаче-Малеванный выбрали с Пути-

ным говорить? Чи кто письмо ему накалякал?

Председательница, нибось, накалякала, да?

Намалевала! — и смотрит на меня земляк

с укоризной. — Все ж таки десять лет уже

прошло, неужели до сих пор рассказать не

можешь?

Вот, земляки-кубанцы, все, что могла,

рассказала.

— Ну что, земляки, давайте поднимем этот бокал за нашу девочку, такую хорошую журналистку, которую вы все знаете, нашу Маргариту. И я вам, земляки, должен сказать, что теперь уже даже то, что она Симоньян, практически нас даже не должно смущать!

але

ксан

др щ

емля

ев/ф

отос

оюз


текст:геннадийшвец

Среди хрестоматийных типажей

русского пьянствующего мира известен

и такой — спортсмен-пьяница. В совет-

ские времена это явление было подо-

бием диссидентства, протестом против

режима — не в политическом, а в бы-

товом смысле. Казалось, что истинной

целью спортсменов была не олимпийская

вершина, а безлимитная выпивка.

Я пил наравне со всеми всю свою спортив-

ную жизнь, не помногу, скорее на среднем

уровне, соответствующем моему личному

рекорду в прыжках в высоту. Своевремен-

но бросив серьезный спорт, я продолжал

выпивать, тому способствовала моя

журналистская работа (а есть ли в России

непьющие профессии?). Вскоре у меня

начало болеть все подряд, но исправно

работающим оказался инстинкт самосо-

хранения, и я понял: надо бежать. И начал

заниматься оздоровительными пробеж-

ками. Через год снова почувствовал себя

вполне атлетически, каждый день пробегал

по десять-пятнадцать километров, в выход-

ные — по двадцать-тридцать, много чего та-

кого пробежал, вплоть до стокилометровок,

но уже на любительском уровне, не быстро.

И при этом неизменно пил, хотя и гораздо

умереннее, чем прежде. Люди удивлялись:

ты же проповедник и носитель здорового

образа жизни, а так ведешь себя. В ответ

у меня был лозунг: «Я бегаю для того, чтобы

пить и курить». Конечно, я уже не помыш-

лял ни о чемпионстве, ни о рекордсменстве.

Однако пришлось.

По приглашению моего приятеля Франсуа

Фора я участвовал в сверхмарафоне «Гранд

курс де Бретань». Нужно было бежать —

в майскую жару — по дорогам Западной

Франции 13 дней по 50 км (25 утром + 25

после обеда) и еще один день — 75 км (25

утром, 25 днем и 25 вечером). В первое

утро мы (около 30 бегунов из разных стран)

финишировали в городке Плеин-Фужер.

Вторая часть этого названия оказалась

говорящей: в обед, который был устроен на

площади под тентами, нам наливали вино

в неограниченном количестве. Некоторые

бегуны позволяли себе по стаканчику.

А у меня дело не ограничилось вином. Один

пожилой француз, узнав, что я русский,

сходил домой за водкой. Он во время войны

служил в эскадрильи «Нормандия–Неман»,

дружба с советскими летчиками ассоции-

ровалась у него с водкой, которая пьется

гранеными стаканами – они тоже нашлись

у француза. Я не мог ему отказать, мой

отец тоже воевал летчиком. Мы быстро

уговорили 0,5, и я пошел на старт днев-

ного этапа. Жара была больше тридцати,

я отстал от всех, но важно было не сойти,

не умереть. Франсуа бежал впереди, он

сбавил темп, подождал меня, спросил

вроде бы в шутку, не желаю ли я пивка. Мы

как раз пробегали мимо бара в каком-то

городке, и я сказал: «С тобой за компанию».

В баре было прохладно, кондициониро-

вано, Франсуа спросил, какого пива мне

заказать, я сделал безразличный жест. Мне

В самой опасной рубрике «РП» «Горнист» — феноменальная текучесть кадров. Оно и понятно, рубрика посвящена алкогольным излишествам, и кто же справится с уверенным ведением? Но сегодня случай чрезвычаный: пресс-секретарь олимпийского комитета России Геннадий Швец раскроет тему «алкоголь и спорт». И, что самое страшное – сделает это на собственном опыте.

евге

ний

соро

кин


подали один сорт пива, французу — другой.

Потом я узнал, что он пил безалкогольное,

а я обычное.

Во время «Гранд курс де Бретань» я как-то

втянулся в такой неестественный образ

жизни. Пробегал в день по 50 километров

и бесконечно пил на привалах. Франсуа

в городках подсылал ко мне местных

пьяниц. А мне нельзя уже было отказывать-

ся в силу сложившегося имиджа. Другие

бегуны с интересом наблюдали за моим

состоянием, говорили: «Что будет с твоей

печенью?» Франсуа хотел взять у меня

реванш за Сахару, где он проиграл мне

финиш сверхмарафона, и теперь попро-

сту спаивал меня, чтобы я сломался. Но

я выдержал оба этих сверхмарафона — бе-

говой и алкогольный, даже и положенные

75 км в один из дней пробежал. После этого

Франсуа присвоил мне звание рекордсмена

мира по марафонскому бегу среди алкого-

ликов. Он был недалек от истины.

Возможно, я подспудно искал нечто такое,

что могло бы компенсировать мою несо-

стоявшуюся спортивную исключительность,

мои несбывшиеся рекорды. И вот оно было

ниспослано мне, я воспользовался и рас-

квитался, удовлетворил комплекс неполно-

ценности и слегка прославился.

На Бермудах президент их федерации

легкой атлетики Филип Гишард сказал мне:

«Правда, что перед стартом марафона

ты выпиваешь стакан виски?» Я не стал

опровергать льстившую мне гиперболу. Ве-

чером Филип пригласил меня пообщаться

в спонсорский бар на Франт-стрит, мы пили

смертельный по местным понятиям кок-

тейль dark&storm, «мрак и шторм»: 25 мил-

лилитров рома «Бермудский треугольник»,

100 — имбирного пива плюс кока-кола.

Примерно на десятом коктейле Филиппу за-

хотелось домой, он оступился на винтовой

лестнице, кувырком скатился со второго

этажа, но утром все-таки появился, чтобы

дать старт марафону и напомнить мне,

что я должен выпить стакан виски «Катти

Сарк». В тот раз я снова пробежал марафон

в состоянии алкогольного опьянения.

Крепкие спиртные напитки перед стартом

в беге на длинные дистанции — это не до-

пинг, а совершенно ему противоположное.

Однажды со мной на этой почве должно

было случиться что-то нехорошее. Но

случилось хорошее: я бросил пить. В одну

минуту это произошло, без подготовки,

без подвигов мученичества, без методик.

И опять это было на Бермудах. Я семь лет

подряд участвовал в их марафонах и каж-

дый раз выпивал на старте стакан виски

«Катти Сарк», в конце концов эта фирма

даже стала моим личным спонсором,

что выражалось всего лишь в дюжине

бутылок этого невыдающегося напитка,

присланного мне экспресс-почтой на день

рождения. Я завершал свой седьмой

бермудский марафон, плелся в одиноче-

стве почти последний, рекордсмен мира

среди пьяниц. На мысу, где штормовой

океанский ветер дул в грудь, не давая

продвигаться вперед, до меня вдруг

долетел откуда-то возглас: «Идиот!» Это

интернациональное слово явно прозву-

чало в русской артикуляции. Я огляделся,

народу поблизости никого, тем более

русских. Звуковые галлюцинации? Ясно

было одно: это резюме — свыше, но на

русском языке.

С тех пор я за двенадцать лет не выпил ни

капли спиртного. Даже когда одеколонюсь

после бритья, стараюсь, чтобы на губы

ничего не попало.

Во время «Гранд курс де Бретань» я как-то втянулся в такой неестественный образ жизни. Пробегал в день по 50 километров и бесконечно пил на привалах. Франсуа в городках подсылал ко мне местных пьяниц

rena

pol/

фот

осою

з


текст: натан дубовицкий рисунки: николай пророков

Писатель Натан Дубовицкий, автор прошумевшего романа «Околоноля», пишет новый роман.

Мы предлагаем вам его начало, позволяющее в полной мере оценить величие замысла культового писателя современности.

Я был поражен, когда автор, еще некоторое время тому назад просившийся на заслуженный отдых после первого романа,

сначала по электронной почте подробнейшим образом описал содержание второго, а потом и написал первые его главы. По утверждению автора,

процесс письма занял у него в общей сложности часов десять. Не верю! Писал, может, и десять. А выписывал потом еще сколько?!

Понять, о чем я говорю, вы легко сможете, ознакомившись с этими главами, ибо чтение их займет у вас не десять часов, а равно в десять раз меньше.

И только тогда вы убедитесь, что г-н Дубовицкий очевидно растет как писатель: рука мастера крепнет, метафора истекает поэтическим соком,

мысль становится еще более витиеватой, и иногда с волнением думаешь о том, сможет ли автор поспеть за ней и вывести нас с вами из адского,

или вернее райского лабиринта. Сможет! Но самое главное: автор придумывает для читателя игру, можно сказать,

возится с ним как с ребенком. И в результате мы с вами пишем в ближайших номерах «РП» первый в истории wiki-роман. Поздравляю.

Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

[gaga saga]



Писатели мои! что за скука читать романы! И что за наказание, что за напасть писать их! Вот

бы не писать! Но как? если, как говорили Беня Крик и Алекс. Пушкин, рука сама тянется к перу.

Тянется, впрочем, или не тянется, а времени на писанину все одно нет, а главное — лень. А самое

главное — мысль обгоняет слово: весь уже сложен роман в голове, все удовольствие от его сложе-

ния автором уже получено, так что физическое написание превращается в несвежий пересказ,

нетворческую рутинную канитель.

И, наконец, что еще и поглавнее самого главного — незадачливый подвижник, героически одолев-

ший дремучие заросли лени, вырастающей в нашем климате выше крапивы и цен на нефть, допи-

савший таки свою книжищу, обнаруживает, что читать его буквы решительно некому. А ведь еще

в прошлом веке Борхес предупреждал: читателей больше нет, есть одни только писатели. Потому

что — все образованные стали, гордые, себе на уме. Никто не хочет знать свое место и смиренно

внимать поэтам и прозаикам. Никто не хочет, чтобы какие-то незнакомые неопрятные люди жгли

ему глаголом сердце или какую другую часть тела.

Если в прошлом человек с идеей был диковиной, вроде бабы с бородой, которую всей ярмаркой

сбегались посмотреть и послушать, то в наши дни небольшие, удобные и дешевые, как зубные

щетки, идеи есть у каждого брокера, блогера и корпоративного евангелиста. Обожествленная

было в XIX — XX в.в. литература стала ныне делом простонародным, общедоступным наподобие

поедания сибасов или вождения авто. Все умеют, все писатели.

Читают же писатели, как известно, только то, что пишут. Несвои же тексты, если заметят, просма-

тривают по-писательски, то есть — с презрением, невнимательно и не до конца. Для того лишь,

чтобы написать (или произнести) рецензию, краткую, невнимательную, презрительную. Чтобы

потом читать (или повторять) уже только эту свою рецензию с наслаждением и уважением. И пере-

читывать (пересказывать) неоднократно с уважением неубывающим. И хвалить себя, обзываясь

нежно айдапушкиным, айдасукинсыном.

Не вспомню, сам ли Борхес обнаружил перерождение массового читателя в массового же писа-

теля или по обыкновению своему процитировал кого-то, но он, кажется, был первым гениальным

литератором, даже не пытавшимся писать романы, а так прямо и сделавшим литературной клас-

сикой рецензирование книг, в том числе и несуществующих. То есть он научился судить о текстах,

которые никогда не читал (по той причине, что и написаны они никогда не были). Отзыв, отклик,

коммент, твит по поводу какого-либо произведения стали, таким образом, понемногу важнее само-

го произведения, а затем возможны сами по себе, без произведения, и теперь превратились

в самодостаточный жанр новейшей литературы.

Итак, на смену обитавшему в ХХ веке читателю, человеку-с-книгой-в-метро, человеку-с-книгой-

в-бухгалтерии, человеку-с-книгой-на-иконе, человеку-с-книгой-на-костре, человеку-с-книгой — в ХХI

веке явился особенный, ни на что не похожий писатель нового типа, человек-без-книги, но гото-

вый, кажется, в любую минуту всех изумить, написать какую угодно книгу по какому угодно случаю.

Писатель этот высококультурен, а стало быть, ленив. Ненищ и оттого заносчив. Он чувствует в себе

силу необъятную и написал бы сам не хуже любого (отчего и не читает ничего), но все недосуг.

Современный писатель водится, как и старинный читатель, и в бухгалтерии, и в метро, и, хвала

демократии, в майбахе. Но на иконах и кострах не замечен. Тем и отличается.

Будучи одним из таких писателей, я обращаюсь ко всем таким писателям со следующим

предложением.

(Взываю к вам через РПионер, первый зашагавший в ногу со временем журнал, у которого чита-

телей почти столько же, сколько писателей.) Слушайте меня, писатели. Давайте вместе сделаем

хороший роман.

Обращение к писателям


Каждый из нас: 1) может писать книгу, но пишет твит и sms; 2) хочет прославиться, но не может

выкроить в своем распорядке необходимые для этого пятнадцать минут; 3) страстный поклонник

всего своего и желчный критик всего другого.

А ведь нас, таких, тьма. Если каждый пришлет хотя бы по sms на заданную тему и уделит общему

делу по пять минут, то ведь это будет вещь потолще фауста гете и минимум полувек великой славы.

И если каждый из нас, писателей, купит потом эту нашу вещь, то ведь это будут неслыханные тира-

жи. А если еще и прочитает, хотя бы не все, хотя бы свой фрагмент, то к нам не зарастет народная

тропа.

Воодушевленный не то успехом, не то провалом, чем-то неопределенным, но очевидно бурным

своего «Околоноля [gangsta fiction]», вознамерился я наговорить новое сочинение. На этот раз

в жанре «gaga saga» под названием «Машинка и Велик». Или «Упрощение Дублина».

«Околоноля» был назван одним известным критиком «книгой о подонках и для подонков». Хотя,

как мне казалось, я пытался рассказать про обычных людей. И даже про хороших. Видимо, не по-

лучилось. Будем считать «Упрощение…» второй попыткой сделать книгу о хороших (их еще иногда

называют простыми и бедными) людях для хороших людей.

Приступив к осуществлению своего дерзкого замысла, я быстро обнаружил, что «не в силах рас-

суждать», что выдохся еще там, «около ноля», а здесь, на «машинке и велике», продвигаюсь очень

медленно и едва ли справлюсь. По причинам, указанным в первом абзаце моего обращения.

Вспомнив, что многие очень вроде бы неглупые и даже известные люди выражали уверенность,

что я не один человек, а сразу несколько, что «gangsta fiction» писался целой бригадой литератур-

ных таджиков, я подумал себе: почему бы нет! Почему бы в этот раз и вправду не попробовать?

Сразу скажу, таджики взялись было, но отступились — мудрено!

Тогда я вспомнил о более прогрессивном методе — crowd sourcing, или, как раньше говорили, на-

родная стройка. Обращаетесь через интернет или прессу к кому попало: помогите сделать убыточ-

ную ртутную шахту рентабельной, разработать новую вакцину от гриппа, изготовить soft

для управления свинофермой, сетью звероферм, подготовить новый градостроительный кодекс…

Тут же сбегается тридцать пять тысяч добровольцев — и готово дело!

Так, по крайней мере, утверждают пророки wikiвека. Давайте попробуем, правда ли. Напишем

роман всей толпой, методом crowd writing.

Вот я выкладываю в РПионере начало романа, все, что смог пока сделать. Пусть этот текст будет

открытой платформой, на которой каждый желающий волен построить любой сюжет. Вы можете

отказаться от заданной в начале тональности, перетащить действие в иные сколь угодно отда-

ленные места, погрузить выведенных на сцену персонажей в автобус и столкнуть его чавкающим

оползнем с дороги в пропасть.

Каждый может внести посильный вклад, сколько не жалко — реплику, диалог, описание природы,

замечание, целый роман, целых два, три, четыре романа, сноску, стишок, твит, просто идею, под-

сказку… Все пойдет в дело.

Каждый соавтор будет назван при публикации. А то, что не вклеится в коллективный коллаж, будет

издано приложением к будущей книге и явится неотъемлемой ее частию. Гонорар будет поделен

по-братски между всеми писателями. Убытки же, если таковые обнаружатся, не волнуйтесь, возь-

му на себя я. Или Андрей Иваныч Колесников, что было бы даже и лучше.

Писатели! Толпы писателей! Делайте первый в России wikiроман, присоединяйтесь к хорошему

делу.

Пишите роман по адресу: [email protected] (с пометкой wikiроман). Принимаются тексты

любого объема, присланные до 1 октября 2010 г. и позже.

Ваш Натан Дубовицкий

P.S. Роман будет посвящен русской милиции и издан в ее поддержку.

Кто не согласный, просьба не беспокоить.


тив забредали трагическим способом отдохнувшие за выходные синие и зелёные от вина и драки граждане. Они брали взаймы пива, пили его тут же у холодильника, избивали себя с помощью друг друга, крали что-нибудь неважное — ручку ли дверную, ав-торучку ли — у детектива и шли на комбинат починать трудовую неделю. Так что, если раньше не было ни доходов, ни расходов, то есть никакого бизнеса, то теперь бизнес был определённо — убы-точный, но настоящий.

Но если пивной торг приносил если и не прибыль, то хотя бы убыток, то есть всё таки более, чем ничего, то сыскной промы-сел не давал никакой отдачи. И это было Человеку обидно, ведь он считал себя профи и столько криминалов наловил пока слу-жил милицаем, что кабы платили бы ему червонец старыми за го-лову, давно имел бы он солидный капитал. Но тогда не платили, не платили и теперь, хоть и по разным причинам. Не шёл косный клиент к частнику искать пропащее авто, ловить гуляющую жену, просить защиты от лихих людей.

Однажды лишь явились к нему бабка с внуком семиде-сяти/пятнадцати лет, наперебой вереща про обувной магазин и шиномонтажную мастерскую. Мол, владеет ими их сын/папа, который несправедлив и вреден, и пьян. И держит свирепых любовниц, разлучающих его с роднёю и поглощающих весь ши-номонтажный дивиденд и туфельный, ботиночный и сапожный навары почти полностью тоже. Так вот и не остаётся на мати его, и на жену его, и чадо его ни цента, ни евроцента, ни пыня, ни по-лушки, ни какой иной денежки.

Только на в десятый раз заданный майором вопрос «Чего, собственно, от меня изволите?» внук, наконец, взял со стола бу-мажку и карандаш, записал что-то и протянул детективу. Чело-вечников прочитал: «У... папу». «Что папу?» — не понял он. Внук взял бумажку обратно и, поспешно дочеркав несколько слов, вер-нул. Теперь в ней было: «Убить папу. Две тыс. у.е. Оплата после». Майор удивлённо уставился на посетителей. Тогда внук выхва-

§1.Сквозь дребезжащее от ветра, в нескольких местах треснувшее грязное рязанское небо глазел на пустой и звонкий, как преду-тренняя улица, космос отставной милиции майор Евгений Че-ловечников по прозвищу Человек. В космосе не было ни души, только чирикал одинокий ушастый спутник, и зияла посреди не-сияющих сизых звёзд заледенелого млечного пути безымянная чёрная дыра.

Человек стоял на крыльце своего бревенчатого офиса, за-дравши собачью, как у св. Христофора, голову. На усталом туло-вище развевалась старая форменная куртка без погон, пальцы рук перебирали искрящуюся сигарету, пачку сигарет, горелую спичку, спичечный коробок. Пальцы ног шевелились от холода в простывших шерстяных носках и войлочных тапочках, — Че-ловек ходил в офисе по-домашнему. Он вышел было на воздух перекурить, да увидел наверху космос и принялся его рассма-тривать. Так случалось с ним почти всегда во время утренних перекуров: выйдет на минуту, а задержится на час, а то и два, три. Благо, спешить было особенно некуда. Хотя бизнес у него был теоретически круглосуточный, заняться было на работе ре-шительно нечем.

Когда-то Человечников был начальником милиции. Ждал перевода с повышением в город поприличнее нашего, вроде Вор-куты или Нарьян-Мара. Но когда из центра поступило указание ругать советскую власть, становиться всем поголовно негодяя-ми и повсеместно внедрять капитализм, капитан Человечников, будучи дисциплинированным и очень тогда партийным това-рищем, сразу, как полагается, стал капиталистом. Попробовал и негодяем, но как-то не сложилось. Справив себе на прощание звание майора, он уволился из государства и первым в стране занялся частным сыском. Звал за собой и подчинённых, но те только потупляли взоры, тупо потели и ритмично поскрипывали портупеями.

«Ну и дежурьте здесь за копейки деревянные, — надсмех-нулся над ними майор и вышел вон из отдела на волю. — А я буду сколько хочу получать, у частников зарплаты беспредельные».

Он выпросил у жены домик только что усопшей тёщи в пригородной деревеньке Рязань, прибил на этот домик фанер-ный лист с надписью «Частный детектив 24 часа» и уселся у печки ждать заказчиков.

Года два подождал, не дождался, насовал в старый холо-дильник дешёвого пива, прибил к домику ещё один лист фанеры с надписью «И пиво» и опять уселся у печки.

Дело, шедшее до сих пор ни шатко, ни валко, пошло теперь довольно шатко. По некоторым понедельникам из барака напро-

...Дело, шедшее до сих пор ни шат-ко, ни валко, пошло теперь довольно шатко. По некоторым понедельни-кам из барака напротив забредали трагическим способом отдохнувшие за выходные синие и зелёные от вина и драки граждане...

I did the dragon’s will untill you came.



идти в отделение проситься назад в милицию, и уже посмотрел на часы, и увидел там восемь, и решил «пора!», и небо уже подёр-нулось белыми и серыми пеленами — взошло на него утреннее, вместо солнца, скучное кучевое облако, как вдруг...

Как вдруг ущелье между сугробами улицы наполнилось светом фары, бормотанием мотора, скрипом об убитый снег узор-чатых покрышек, ароматом сгоревшего в моторе бензина, тихим грохотом крепкого рэпа поверх не по-зимнему приспущенного бокового стекла — и возле Человечникова остановился автомо-биль, судя по облепившей его нездешней, высококачественной, возможно, даже импортной грязи, прикативший из прекрасного какого-то далека, из мест куда лучших, чем эти, как минимум из Москвы.

Из автомобиля вышел рослый молодой тунгус в недоро-гом, но добротном пальто и щегольских чёрных очках, поднятых на лоб. И лоб, и нос, и глаза, и самое лицо его были, как и у всех почти тунгусов, плоски и желты и казались мягкими, масляны-ми. Таким же мягким и масляным показался и его голос.

— Майор Человечников? — спросил приезжий.— Так точно. В отставке, — ответил майор.— Я майор Майер, — тунгус подал Человеку руку, тёплую,

мягкую, жирную, как круассан.— Рука у него, как... кракассон, — подумал Человек.Это была его последняя мысль, последнее, что он подумал

в первой, незначительной и незамечательной части своей жиз-

тил записку у него из рук и, дописав чего-то ещё, опять протянул ему. Дописано было: «после убийства. Кэш. Сразу. Как понял?» Детектив не понял. Тогда внук опять отобрал бумажку и засунул её себе в карман. Человек посмотрел на внука тонко-претонко. Внук переложил бумажку в другой карман. «Не понял», — сказал Человек. Внук вынул бумажку из другого кармана и тщательно изорвал. «Я частный детектив, а не», — заявил Евгений Михайло-вич. Юный заказчик выбросил скомканные обрывки в форточку. И убежал. Бабка ринулась за ним с воплем «Забыли, начальник! Ничего не было!» Начальник матернулся им вослед и посмотрел в окно, убрались ли. Бабка была уже далече, внук же ещё здесь, прямо под окном собирал с травы и луж разлетевшиеся клочья своей записки и поедал их. Заметив в окне майора, не доел и был таков. На том коммерческий сыск и заглох.

Жена Человечникова Человечникова любила и во всём поддерживала, но намедни не выдержала и стала выговаривать: «А у сержанта фон Павелецца мерседес. А Нинка Акипова детей в Швейцарию учиться отправила. А муж её самым глупым из тво-их замов был, ты сам говорил. А лейтенант Кривцов теперь гене-рал, а дом у него в Червонцеве трёхэтажный. А у нас масла даже нет. А менты теперь самый богатый народ в городе. А ты бы тоже мог, если бы остался. А ты ушёл. А что с того, что ты частный?» Муж молчал, ссориться ленился, а просто возразить нечего было. Жена же продолжила: «А их скоро всех из милиции в полицию переиме-нуют. Совсем тогда словно люди заживут. Словно самые натураль-ные копы. А ты? А мы?» Тут Человек не выдержал, попурпурнел весь, надулся стыдом и будто лопнул, разлетевшись по комнате омерзительными ругательствами: «Воры они, воры. Мздоимцы, му-дозвоны, удоды. Грабят, пытают, убивают, хуже любых бандитов. Бандитам при том и прислуживают. Какие они копы? Жопы! Жопы они! А я хоть и частный, зато честный. Не нравится, скажи — уйду. Мне ничего не надо. Кто ж знал, что так обернётся? Что при нашем капитализме милицай будет богаче капиталиста. Как наш социа-лизм был когда-то для самых ленивых и злых идиотов наилучшим образом приспособлен, а для нормальных и путёвых людей непро-лазен и ядовит, так и капитализм наш таким же оказался — для злых и ленивых. Только им и хорошо. А нормальным..». Далеко хва-тил Евгений Михайлович, тут и Ангелина Борисовна (ибо так звали жену Евгения Михайловича) надулась и зашипела: «Фон Павелецц из горящего дома престарелых двух старушек вытащил и директо-ра ихнего. Он удод, он жопа? А у сержанта Подгорячеева, по радио сказали, после командировки в Ингушетию на две ноги меньше стало. Он злой? Он ленивый? А насчёт социализма... При социализ-ме ты повышения ждал. А сейчас чего ждёшь? Повешения? Пока мы все околеем тут при тебе? Социализм, капитализм... Развёл фи-лософию! Ксюхе в школу через год, Ирке замуж тогда же, самое вре-мя философией заняться! Философ нашёлся, то же мне! Спиноза ты хуева, бляцкая Сковорода! — и без перехода. — Вернись, любимый, вернись в менты. Не губи невинное своё семейство».

Удрал любимый, не дообедав, в родимый офис, протоско-вал в нём до ночи, да всю ночь проторчал у него на крыльце, пя-лясь на дырявый космос, доторчал до утра и уже собрался было

...Из автомобиля вышел рослый моло-дой тунгус в недорогом, но добротном пальто и щегольских чёрных очках, поднятых на лоб. И лоб, и нос, и гла-за, и самое лицо его были, как и у всех почти тунгусов, плоски и желты и казались мягкими, масляными. Та-ким же мягким и масляным показался и его голос...


к нему гласом майора Майера и явил его городу и миру, говоря «вот ваш спаситель».

Впрочем, ни один из майоров не понимал — по крайней мере, в то утро — что они уже не сами по себе, что сделались орудиями творца. Между ними, по их разумению, всего лишь со-стоялся, что называется, деловой разговор, пускай и важный, но вполне от мира сего. Что же делать? — хоть и призван, а всё туп и глух раб божий, как обух топора, которым приколачивает судь-ба вещи вселенной к отведённым для них местам.

О том, для чего жил наш спаситель, о недавних, свежих в каждой памяти славных и страшных событиях, в которых он столь деятельно участвовал, о трудах и ранах этого незаурядного существа, о нём, о Человеке — сказывается предстоящее сказа-ние, печальная повесть с неясным пока финалом.

§2.С утра сыграли угрюмую свадьбу. Выдали Жанну за Мехмета. Жених и невеста, опухшие от недосыпания, расписались в ми-нут девять девятого примерно. Зачем так рано, никто не понял. Зимнее солнце взошло, или нет — нельзя было разобрать из-под могучих куч мёрзлого пара, заваливших пригородное небо и са-мый город, и горожан в нём. Гости наполовину опоздали, напо-ловину же столпились молча, помятые, почти неумытые, тупые спозаранку. Спросонья не способные растормошить стоящий на тормозе мозг.

Со стороны жениха, откуда-то с гор на корейских призе-мистых кривобоких машинках съехали строгие люди какой-то южной нации, каких в здешних краях не видано было никогда. С виду — вроде наших евреев, из тех, что нет-нет, да и встретятся понемногу в неприветливом нашем регионе то в виде учителя физики, то маркшейдера, гинеколога, а то вдруг военкома. Та-кие же чернявые и некурносые. Только у евреев взгляды, как из-вестно, добрые, насмешливые. А у этих глаза были жёлтые, злые, острые, как зубы.

Расписавшись, отнесли пучок импортных ромашек к изва-янию неизвестного поэта, в дальний левый угол главной площа-ди, куда все свадьбы заворачивали перед тем, как загулять. Потом пошли в больницу попитаться спиртом, попить воды, закусить в госпитальной столовой. Жанна работала медсестрой, и коллек-тив учёл её стеснённые обстоятельства, не позволявшие устроить брачный пир ни дома (9 кв. м.), ни в кафе (никак не менее десяти тыс. руб.). И хотя столовая была предоставлена аккуратно в про-межутке между завтраком и обедом, несколько тяжело жующих больных всё-таки не успели до свадьбы доесть и возились ещё то тут, то там со своими полбами и воблами.

Один хлебал из миски прохудившейся сломанной челю-стью, скреплённой кое-как медной проволокой. Другая, терзае-мая как электротоком свирепым тиком, не могла, не могла, никак не могла попасть ложкой в огромную тарелку. Было ещё некто с гипсовой головой, как у фальшивого Адониса из школы рисо-вания. Спереди имелась в гипсе булькающая дырка для подачи

ни, которая завершилась. Ибо сразу после этой куриозной, не-грамотной фразы, с той самой секунды, как Майер стал излагать цель своего прибытия, началась вторая жизнь Человека, замеча-тельная жизнь, раскрывшая его высокое предназначение, жизнь страшная и славная.

Люди, люди, для чего вы все? Бывает баба, дура дурой, да-ром что смазлива, да и то на любителя, голова полая, душа напо-добие небольшой коровы. Пройти бы такой бабе по миру мирно, родить бы ей детей, и мужа бы ей бояться, и щи ему варить, ему и детям — и все дела. Но нет, глядите, влюбился в неё какой-то важный гость, забрал себе, и звать его Парис, и начинается Тро-янская война, и Гомер пишет Илиаду, Вергилий Энеиду, и Эней бежит из Трои к берегам Тибра, и вот — строится уже Рим, сна-чала один, а за ним второй и третий, нашенский. А бабы той давно нет, и даже не поняла она полою её головой, причиной каких величайших свершений она явилась. И наоборот, бывает полководец, проживший на свете лет девяносто, из них семь-десят пять провоевавший, победоносный, поразивший всех умом, силой, красотой, красноречием, дерзостью, отвагой, хи-тростью, добротой, щедростью и прочими штуками. Написав-ший мемуар, изучаемый в школах и университетах. Блестящая судьба, загромождённая великолепными событиями. А между тем, провидение послало этого, положим, хоть и Велизария, или того же Августа, или Буонапарте, или Конева не для всех этих Рубиконов, Прохоровок и св. Елен. А за тем лишь, чтобы великий полководец ещё в детстве, до величия своего задолго, лет будучи, к примеру, шести от роду, упал бы, допустим, в саду и ободрал коленку. И сорвал бы лист подорожника и залепил бы им царапины. И вот чтобы этот-то лист-то вот этого само-го подорожника-то и сорвать в эту самую, а не в другую какую минуту, и послал бох упомянутого Августа на землю. Потому что для достижения высшей, неведомой нам, а ведомой только богу цели не обойтись без этого листочка, без того, чтобы его не сорвать. А вся полководцева жизнь после листочка, после того, как он, сорвав его, исполнил своё предназначение и послужил, не ведая того, неведомой высшей цели, вся жизнь его со всеми незабвенными фермопилами и бостонскими чаепитиями, кати-лась просто по инерции и не имела уже ни малейшего смысла с точки зрения истинной истории.

Не фермопил надо было истории от неутомимого героя, листочка подорожника надобно было ей от него. И получив своё, воля божия устремилась выше, к горним целям своим, по цепям отборных причин и следствий, позабыв об исполнившем долг и бросив его бестолково возиться с громко гремящими стальны-ми пустяками посюстороннего величия — властию и войной.

Вот и в то утро, по известной склонности к сатирическим поступкам, пришла богу охота сделать исповедником пути сво-его и жезлом гнева своего, и словом закона своего, и мерой суда своего ничтожнейшую из тварей, дрожащую на морозе возле нищей хибарки напротив барака, кормящуюся презренней-шим ремеслом ищейки у самого дна ненавидимого и грозного сословия силовиков — Евгения Человечникова. Бох воззвал



полбы внутрь, в настоящую голову, помятую грузовиком и при-прятанную по-матрёшечьи от греха подалее в голову внешнюю, искуственную.

Были и прочие разные, кто в бинтах и пластырях, кто без бинтов и даже без рук; и пылал кумачово в гриппозном жару сбе-жавший из инфекционного отделения очумелый сорокаградус-ный старичок.

Жаннины родственники и приятели, и сама ставшая же-ной Жанна стремглав напились, зауважали больных, закружили их в лихом вальсе, загалдели с ними про всякие собчаки и канде-лаки. И про проигранный футбол. И про глобальное потепление. От которого, бох даст, затопит всю низменную европу океанами и морями, и побегут, станут карабкаться к нам на среднерусскую возвышенность, словно ноевы твари на новый арарат — англича-ны, французы и голландцы; и станут нам прислуживать заместо таджиков на оттаявших многоурожайных полях,усеянных ман-го, виноградом и тучными поросятами. Спор был о том, разъедят-ся ли широко в глобальном тепле наши собственные худосочные пока подсвинки, или же прибудут беглые с запада, уже жирные, вслед за англичанами. Из гипсовой головы нетренированный треснувший тенор исполнил шлягеры давних эпох, несколько вскриков «горько» и просто вскриков.

Жанна была красива той незабываемой, ни на что не по-хожей отчасти идиотической красотой, которой отличаются женские портреты фрисландской школы XVI века. Мехмета она увидела месяц назад на рынке, где тот по обычаю своего племени торговал уругвайским хреном. Она что там делала, хрен ли ис-кала, или не искала хрен, а чего другого домогалась, это точно теперь сказать нельзя. Поскольку пошла за чем-то, а когда до рын-ка дошла, забыла за чем. Получается, за Мехметом сходила. И вот любовь, вот свадьба, вот судьба.

Жених, Мехмет неустановленной национальности, был и по специальности неведомо кто, но точно далеко не мехмат и от-того молчал, мало соображая по-русски; да и по-своему понимая едва ли, кажется, более. Молчали и гости с гор, правоверно укло-нялись от спиртного; с кафирами и гяурами не разговаривали. От нечестивого сала отводили взоры к югу, молились полувслух, за-полняя больничные закуты глухим благочестивым гулом.

К десяти а.м. спирты были попиты, песни попеты, поби-ты были два-три лица, как положено; и сверх того — одна какая-то харя. Праздник опустел, иссяк. Жених и его южане уехали, забрали Жанну, увезли её к себе на горы. Прихватили и старика из инфекционного, как-то там оказавшегося родом с одной из этих гор.

Гости из местных либо разбрелись спать по больничным палатам, либо улеглись здесь же, в столовой, кто на столах, а кто попроще под столами. Не так уставшие направились на работу. На улице и в дверях сталкивались с опоздавшими, спешащими попить и ужасающимися от известий о шапочном разборе, закры-тии свадьбы и отсутствии напитков. От ужаса гости опоздавшие, трезвые и по причине трезвости злобные, дрались с успевшими и оттого успешными, заслуженно пьяными гостями. Пьяные же

широко отмахивались, зычно поучая неудачников: «А ты не спи, не спи; кто рано встаёт, тому бох подаёт», — и увлекали их за со-бой на горнорудный комбинат забыться вместе горячим камне-дробильным трудом, от которого голова дурела не хуже, чем от водки.

Глеб Дублин был из опоздавших. Он попрыгал по больнич-ному двору, поборолся с перемахнувшим через бетонный забор вертлявым ветерком, увернулся кое-как от него, отбежал за га-раж, чуть не упал и спросил у прислонённой к гаражу жанниной матери, правда ли, что всё кончилось. От шума его вопрошания заколыхалась большая и старая, как атомная бомба, баба, и на по-верхность её обширного лица всплыли из хмельного тумана раз-норазмерные зрачки, похожие на тусклые пузыри пустоты. «Ну, тут толку не будет, — догадался Глеб. — И так видно, что всё. Кон-чилось, кончилось... И так видно..».

И будто нарочно образуя собой эмблему безысходности, стая молчаливых чёрных всепогодных птиц, гнездившихся в вентиляционных трубах корпуса общей хирургии, взлетела вдруг и скрутилась в бешеный смерч над уходящей свадьбой, над больницей, над больной его головой. Он осмотрел долгим ною-щим взглядом распростёртый перед ним как бы в обмороке бес-крайний, однообразный, плоский, как голодная чёрствая степь, четверг, на котором не было видно ни единой живой души, хоть сколько-нибудь пригодной для выдачи взаймы пусть самых скуд-ных средств ради самых простых нужд. Ни малейших денег, ни капли спасительной аквавиты вокруг — только бесплодное, ни на что не годное местное время. Девать это глупое время было решительно некуда, некуда было и податься. Раньше на такой крайний случай можно было пойти на работу, но уже две недели как Глеб был безработен. Ввиду же того, что изгнан он был с гор-норудного комбината за прогул в нетрезвом состоянии, устроить-ся куда-либо было затруднительно, ибо комбинат был мстителен и всесилен, контролировал практически все учреждения города. Самый город, в сущности, прилагался к комбинату, зависел от него полностью.

Засекреченный наглухо ещё в бывалой загадочной стра-не Ссср и до сих пор толком не рассекреченный, комбинат этот вынимал из глубоких шахт серый колючий камень, многозначи-тельно называвшийся изделие-сорок-четыре. Затем камень этот дробился, делался щебнем, точнее, изделием-сорок-четыре-один. И уже потом стирался в мощных мельницах в окончательный го-товой продукт — изделие-сорок-четыре-один-эм, то есть, в серую колючую пыль. Для чего получалась пыль, знать было запреще-но. Она засыпалась в вагоны с надписью почему-то «сахар» и от-таскивалась куда-то на северо-северо-восток, как говорится, куда следует.

§3.Город назвался Константинопыль, поскольку пыли этой нашёл какое-то таинственное и наиважнейшее применение академик Константинов. Уроженец, к слову, здешний, из пригородной те-


перь деревеньки Рязань родом. По результату его открытия после второй мировой и от предчувствия третьей и вырос из-под Ряза-ни могучий промышленный гигант, обзавёлся городом и желез-ной дорогой, и даже взлётной полосой. Отросло у гиганта сбоку даже кое-какое шоссе, но дотянувшись за полвека с перерывами и перебоями как-то там почти до безымянного посёлка, где сегод-ня добывает болотный газ совместное немецко-ненецкое пред-приятие, а раньше ничего, кажется, никто не добывал, — закон-чилось кучей древнерусских дров, из которой торчит указатель на Москву, повёрнутый, впрочем, ветрами и хулиганами совсем не в ту сторону.

Константинопыльцы собой весьма гордились, поскольку считалось, что без продукции их комбината отечеству нашему и дня не простоять. Шептались: то ли шла секретная пыль на удо-брение, без которого ничего, кроме плесени, не произвела бы земля в докучливом нашем климате, так что не видать бы нам ни ржи, ни репы, ни опят; то ли на начинку грозных пыльных бомб, наводящих страх на коварные истеблишменты супостатических держав и удерживающих их от нападения на нас, а так ведь на-пали бы, юроды, давно ведь зарятся да завидуют. Но что бы там ни было, бомбы ли, удобрения ли, все сходились на том, что без пыли никак нельзя. И что в администрации у Президента име-ется особенный чиновник, исполняющий всего одну, зато очень почётную и хлопотливую обязанность, — нощно и денно креп-ко задумываться и тщательно раздумывать о Константинопыле и его обывателях.

Город привольно раскинулся в семи оврагах на пологом берегу легендарного Средиземного болота, самого большого бо-лота в мире, площадью четырнадцать с четвертью квадратных австрий; на тех благословенных широтах, где не нужно постоян-но уворачиваться от теплового удара. Где не тратятся счастливые люди на солнцезащитные кремы, кепи и очки. Не носят нелепые шорты и бермуды, не надуваются прохладительными напитка-ми до шарообразного состояния. Напротив, предпочитают питьё горячее и горячительное и состояния соответствующие.

Тутошнее лето величиной примерно в полтора-два обыч-ных месяца напоминало Дублину ад, каким он представлялся знатному ересиарху псевдоФокию Альбигойскому. В его не самом главном, но ставшем популярным в XIX веке труде «Плоть, ставшая словом, или Молот папы и папистов» пишется: «В преисподней же нет никакого огня, о котором толкуют глупцы и гвельфы. Там не жарко, а только душно и влажно. Там всегда идёт дождь и неку-да укрыться, ибо всё промокло насквозь и на века. Грешники там не горят, но гниют заживо, предаваясь не пламени негасимому, но неутолимой скуке». Родимая земля, непрерывно поливаемая всеми видами дождей, обращалась в грязь. В краткие междож-девые паузы встревали и набивались тьмы комаров и мошкары, носились за разбегавшимися людьми и скотами, настигая же, от-пивали у них кровь. Миллионы лет плохой погоды направили эволюцию всех без исключения живых существ в одном направ-лении. Суслики и воробьи, лоси и люди, грибы и травы научи-лись жить на сжиженных почвах под моросящей водой и оттого

были какие-то прибитые на вид, селились и стелились все где-то понизу, а цвета стали поголовно серого. В тот же защитный цвет грязи красились и плавучие танки и боевые баржи охранявшей комбинат Первой болотной флотилии.

На такое лето уходили горожане в запой, либо играли в под-кидных, переводных и прочих дураков, шлёпая по столам отсы-ревшими липкими бубнами и червями. Либо с утра до вечера гла-зели кто в окно, кто в телевизор, кто в интернет, и там, и там, и там наблюдая одно и то же развлекательное отражение и подмигива-ние, подёргивание и подпрыгивание сутулой своей судьбы. От этих зрелищ становилось на душе как-то неумно, нескладно. При-вязывалось к сердцу изматывающее, как хроническая простуда, недоброе веселье. Непосильной странной радостью исполнялись дни. Граждан тянуло озоровать, куролесить и бедокурить, так что они прятались друг от друга кто куда.

Небо над гражданами бывало рябым, серым, как лужа на асфальте, и до того мелким, что аэробусы повместительнее и при-вередливые дримлайнеры не могли в нём летать. И созвездия не все в нём помещались, только левые какие-то, бледные, будто под-дельные. И луна не вся, а только краем, не больше восьмушки. Журавли и соколы облетали эти воздушные мели, сторонились этого нелётного неба. Ходили только по нему мохнатые мухи да порхали на ветре верхом похожие на мух ушлые пухлые вороны, называемые в народе голубями.

Но иногда кончалось и это нелёгкое лето. И зима насту-пала столь быстро, что едва успевали проскочить перед ней, как резвые дети за сверкающим мячом перед неотвратимым

...Небо над гражданами бывало ря-бым, серым, как лужа на асфальте, и до того мелким, что аэробусы по-вместительнее и привередливые дримлайнеры не могли в нём летать. И созвездия не все в нём помещались, только левые какие-то, бледные, буд-то поддельные. И луна не вся, а толь-ко краем, не больше восьмушки...


камазом, три недолгих недели осени. Зато какой осени какие недели!

Тучи дождей и мошек задвигались за горизонт. Застенчи-вое солнце просушивало души и прогревало сердца. Дни прояс-нялись, а иные ночи получались и пояснее дней: на ослепительно серебрящиеся и серебрящие всё окрест луны и венеры таких но-чей больно и сладко было глядеть.

Листья на деревах и под ними становились мягкие, шурша-вые, разноцветные, как деньги. Они пестрели и падали; и первы-ми облетали ольхи, за ними оголялись осины, гладкоствольная черемша и черёмуха. Зато зацветали вершень, поздняя жимолость и кудрявая чепушина, и цвели хоть и не долго, но избыточно, бе-шено, нахальными охапками кричащих цветов. Калина пышны-ми грузными гроздями ягод гордо алела в аллеях и огородах, но не как бордо, или костёр, или закат и кровь, а просто как бох знает что. Нежное, нежаркое солнце бродило, как янтарная брага, среди рыжих полупрозрачных клёнов, грелось возле тлеющих их крон, куталось в истончающиеся сады, в осыпающиеся рваные парки. Сады и парки были желты, красны, коричневы, пламенны. Осень сияла, как праздничная галлюцинация. Темнели только тёмно-зелёными верхушками взлетающие из уцелевших среди города дремучих лесов высоченные, тонкие корабельные ели, из кото-рых сколачивали живавшие тут до прихода руси чухонцы свои толстозадые быстротонущие еловые корабли. Чухонцы носились на тех судах туда и сюда, по рекам, озёрам, порой морям не для торговли, войны и рыбной ловли, а так, по бестолочи своей чухон-ской и зряшной удали. Острые, похожие на пики ёлки смотрелись как на фресках италийские пинии на фоне писаной прямо по су-хому небу утренней (с утра до вечера — всё утренней) синевы.

Люди от этой синевы ходили счастливые, влюблённые, загорелые. Суслики ликовали. Ворковали воробьи. По указанию генштаба два дембелеватых ефрейтора покрывали пузатые тан-ки по сезону сусальным золотом и багряной крапиной. Так что неугомонный враг, случись ему напасть по осени, ни за что не отличил бы, где наша армия, а где в багрец и золото одетые леса, растерялся бы и отступил в смущении.

Дублин подумал, а думал он не словами, предназначенны-ми отделять и отдалять человека от любви и боли, а прямо так, по-верх слов, сразу острой, торопливой тоской, заменявшей ему рас-судок. Подумал, почувствовал: за давящей далью данного дня ещё одна длинная даль такого же дня, и потом ещё такого же, и много таких же. Сто, тысяча, миллион, целая зима таких дней. Из-под зимы же выход один — в несветлую, неспешную, несвежую, не-верную весну. А кому и весну по силам претерпеть, тому опять таки не воля выходит, а тучами затянутое известно уже какое лето. И лишь затем, и лишь для тех, кто довременил, дотерпел — прекрасная, наконец, осень. «Вот ведь нескоро же осень будет», — подумал Дублин. И жалобно зевнул. И додумал: «Вот ведь и вы-пить нечего». Он был пьяница.

Из тех, впрочем, пьяниц, каких надобно желать побольше, то есть человек тихий, в некоторых случаях работящий, всегда уступчивый. Пил не то, чтобы очень много, но постоянно бывал

либо на взводе — перед тем, как выпьет; либо навеселе — после того, как. В таком отчасти угорелом, приподнятом настроении он и парил по-над реальностью. Как многие наши соотечественни-ки, жил не в жизни, хотя и недалеко от неё, из виду её не терял, но всё же не в ней, а чуть в стороне. Ходил на воздухе, то во хмелю, то с похмелья, ни одной мыслью, ни одним своим мигом не касаясь земли. Такие люди не падают, не пропадают не потому, что умеют летать и знают, как не пропасть, и планируют, как попарить и не пропасть, а именно наоборот: как раз потому, что ничего не пони-мают, слышат не то, говорят не о том, выводы делают неадекват-ные, желания имеют неуместные, возможности свои оценивают неправильно. От того и живы, что от жизни отстали. А жизнь, как гружёная краденым барахлом цыганская кибитка, не укачала, не утрясла их до смерти, а умчалась без них, прыгая на ухабах, к обе-тованному обрыву.

Тут нельзя не заметить кстати, что и в целом наше племя, именуемое в исторических хрониках святой русью, как-то в обыч-ной жизни не помещается. И залезть как в неё, не знает, а если и залезет, не приложит ума, чем в ней заняться, имея об устрой-стве действительности и об её практических законах какие-то не идущие к делу, часто фантастические представления. То возьмёт, за это возьмётся, заведётся вроде, загорится, заживёт; да вдруг и заскучает, и замрёт. Присядет перекурить, посидит, посидит, да и выпьет. Взят Париж, и Берлин взят; натружено, намолено из ше-стой части суши полуглобальное имперское имение, и вдруг роз-дано даром в порыве стыда и покаяния; заведены вместо империи парламенты на аглицкий манер и липосакции на американский; украдены у любезного отечества миллиарды долларов и успешно уложены в инобанк. Улыбается святорусский гражданин, поёт, гордится. А глаза всё грустные, всё неймётся ему, не можется, всё кажется — не то, вздор, и весь этот вздор зря.

— Пошли отсюда, — нежно сказал Глеб мальчику лет деся-ти, одетому в красную шапочку, невпопад синее пальтишко и до-вольно новые угги, на которых сверкали самодеятельно выши-тые осы, цветы и драконы. У мальчика были такие же, как у Глеба, огромные светлоосеннего цвета глаза, делавшие его несколько похожим на мага огня из японского комикса, и такого же цвета волосы, густые, тяжёлые, словно золото. Изо рта его торчал чере-нок чупачупса.

— Пап, ты же сказал, что будет торт, — удивился мальчик.— Ну вот видишь ли, нам с тобой не досталось. Всё уже съе-

ли. И выпили.— Это я виноват? Потому что долго собирался?— Нет, нет, это не мы опаздали. Они поторопились.— Куда же мы пойдём, па?— Куда хочешь.— К Жанне.— Её нет.— Где она?— Далеко уже. Замужем. Вышла. Ушла замуж. Уехала.— Тогда к дяде Саше. У него сахар есть.— Дяди Саши нет дома.


— Опять забрали?— Опять.— Опять подрался с тётей Сашей?— Опять. И с Колупаевым. И с Алёшей Сироповым, братом

Петрушки из твоего класса. И с дирижёром. С пианисткой, с тремя скрипачами. И вообще со всеми, кто там был. В филармонии. На Нетребке. И с Нетребкой. И с милиционером, которого вызвали.

— Ты же, пап, говорил ему на новый год, чтобы он не за-пивал коньяк шампанским.

— Говорил.— А он?— Запил, надо думать.— Ну надо же, — замолчал мальчик, не понимая, к чему

игнорировать дельные советы.Глеб почесал правое покрытое инеем ухо собачьей ушан-

ки, после своё левое, предложил:— К отцу Абраму? Ему богомольцы конфеты иногда дарят.— А богородица?— Отвернётся, не бойся.— Тогда можно, — согласился сын. — Хотя конфеты редко.

Чаще вино дарят. Ты много, пап, не пей.— Нет, нет, Велик, я чуть-чуть, только для бодрости. Да мо-

жет, и нет у него сегодня вина.— И конфет, может быть, нет. Пошли.Глеб и маленький Велик направились от больницы к боло-

ту, на отшиб, где проживал их приятель монах Абрам. Отлучён-ный от церкви, расстриженный и рассерженный, он тем не менее продолжал самовольно монашествовать и вёл настолько подвиж-нический образ жизни, что был заметно популярнее среди мест-ных провославных, чем иные потомственные карьерные попы.

Он был мастером произносить незначительные слова с каким-то духоподъёмным благоударением; сообщить своей, в сущности, штангистской физиономии необщее выражение за-сахаренной надмирности. Богомольцы так и липли к нему, бо-гомолки же в особенности. Приводили к нему исцеляться рас-слабленных, нищих духом, бесноватых. Таскали иной раз даже покойников для оживления. Полагали, что город спасся от истре-бления птичьим и свиным гриппами исключительно потому, что приютил сего праведника. Правда, исцелился ли кто, ожил ли, об этом отзывались нечётко, больше междометиями; но к отцу Остапу ходили охотно. Не так полечиться и поучиться, как по-слушаться ловких слов. Посмотреться в бугристое, глянцевое, круглое, словно сладкий пирог с бородой, отцово лицо. Умиля-лись и оставляли на подоконнике кто бутылку вина и пива, кто конфету, десяток яиц, триста рублей, пятьдесят рублей, визитку, открытку, шерстяные носки, отпугивающий комаров дезодорант, кто что, расценок установлено не было. Кроме спиртного и конди-терского, остальное отче раздавал соседям. Конфеты приберегал для посещавших детей. Алкоголем же спасался сам, ибо держал особый пост, очень понятный для рядовых людей и среди них его прославивший так, что многие пытались повторить. Только вино да водка, в крайнем случае самогон и пиво, да жаркая непрекра-

щающаяся молитва, да часа два в сутки не сна даже, а видениями овеянной полудрёмы. Когда же происходили заминки с горячи-тельными подношениями, позволял себе немного расслабиться, вкушал мочёные крупы и яблоки, колбасу из чернослива, зато и молился жарче, и спал меньше.

О.Абрам, как и Дублины, был неместный. Изверженный из некоего монастыря, по его словам, дрейфующего на льдине в Северном океане, он пешком пересёк Карское море, выбрался на южный его берег и двинулся было посуху ещё южнее, в св. землю за правдой, но в первом же на суше встреченном городе, конкрет-но — в Константинопыле, нахлестался до положения риз джинто-ника из банки, уснул и осел надолго.

Причина изгнания о.Абрама из обители и отлучения была до известной степени чудесна. Глеб и Велик знали, что рассказ о чуде им придётся выслушать снова, в бесчисленный уже раз. Если, конечно, дома чернец. Чего нельзя было знать заранее, так как о. не употреблял ничего электрического. Не то, чтобы бесов-ским почитал, или там брезговал телефонией и интерсетью, как местами общего пользования, а так, отвык просто за годы пребы-вания в дрейфующем монастыре, где было, как он выражался, всё светло и всё известно без проводов, антенн, чипов и гаджетов.

§4.Дублин и сын покатились на пожилом хромом джипе, который шёл как-то боком, какой-то одышливой трусцой, с приседаниями и присвистываниями. Название его стёрлось с капота и с памяти,

...Он был мастером произносить не-значительные слова с каким-то ду-хоподъёмным благоударением; сооб-щить своей, в сущности, штангист-ской физиономии необщее выражение засахаренной надмирности. Бого-мольцы так и липли к нему, богомолки же в особенности...



как и имя фирмы-производителя, обанкрутившейся, когда ещё Дублина-мл. на свете не было, а был полный экономический рост. А фирму всё равно как-то грохнуться угораздило.

Покатились по улицам, похожим то на пустоши, то на огороды, кое-где на свалки. Кое-где вместо улиц были энергич-но нарыты канавы, от которых шёл пар. Попадались и такие, от которых пар не шёл, но тоже глубокие. Канав было много, не на-много меньше, чем каналов в Венеции. Но всё же город был не без своеобычного обаяния, отдалённо напоминал не то, чтобы Вене-цию, а даже Париж. Главным образом, благодаря тому, что то там, то сям выпирали из него опоры высоковольтных электролиний, очень похожие на эйфелевые башни.

Дома, впрочем, даже и в дождь несколько не дотягивали до дожьих дворцов, да и до парижских тоже. Преобладали двухэтаж-ные бараки в стиле барокко эпохи послевоенного возрождения, украшенные звёздами, снопами, таинственными аллегорически-ми завитками, фигурами грациозных шахтёров, кое-где чудом со-хранившимися пятнами античной землистого цвета штукатурки. Покосившиеся стены и колонны, вздувшиеся крыши, потрескав-шиеся снопы и завитки, и самые шахтёры этих удивительных зданий были слеплены пленными румынами из какой-то тро-фейной трухи. Из какой-то великогерманской дряни, вывезенной по репарациям из поверженного рейха: из обломков фюрербун-кера, содранного с прусского автобана асфальта, аушвицкой ко-лючей проволоки, шлаков силезской металлургии, лейпцигских головешек и обугленных кирпичей. С годами к этим импортным домам пристроились произведения национальной индустрии. Люди стали располагаться выше и удобнее, в отдельных кварти-рах, в панельном жилье о четырёх и пяти этажах. Случались и де-вятиэтажки.

На первых порах дома были как дома, ничего лишнего, ни-каких колонн и шлаковых шахтёров, только щели, швы да окна. Но где-то потом обыватели начали проявлять нежданную жажду остекления и расширения балконов и лоджий. Стеклили чем по-пало, и стеклом листовым, и стеклоблоками, и откуда-то попёрты-ми витражами, и плексигласом, рубероидом, масксетками, фане-рой, фольгой. Расширялись тоже кто куда горазд. Высовывались из домов какие-то металлические клети и клетушки, набитые лыжами и велосипедами. Нависали над подъездами и дворами висячие жестяные дачи и целлофановые теплицы. Ответвлялись от шестиметровых кухонь сколоченные на манер нужников до-щатые кладовки, из которых протекало иногда в тротуар сморо-диновое варение. Вывешивались из форточек, когда мороз, сумки со строганиной, салом и впрок сварганенными пельменями, при-влекавшие стаи бродячих ворон, отлетавших, кстати, всегда без добычи ввиду крепости сумок и упаковок. Все эти надомные на-росты, пристройки и достройки окручены были всякими кабеля-ми и бельевыми верёвками; повсюду развевались штаны, лифы, наволочки.

Новое время, которое войдёт в историю русской архитекту-ры как век больших, небольших и очень больших ларьков, допол-нило городское пространство витринами торговых точек, в кото-

рых торчали всё те же, везде известные и везде одинаковые баноч-ный джинтоник, марсианский шоколад, небритый какой-нибудь Али или Мехмет и просроченные сигареты. Был ещё подгуляв-шими рейдерами и брокерами оплаченный новодельный храм, похожий на ларёк с колоколами. И неизбежный элитный посёлок за северной границей города из перестроенных и недостроенных краснокирпичных «коттеджей» с видом на болото и омываемый его вялыми волнами широкий городской пляж.

К этому околоболотному посёлку, на отшиб, в предместие и вёл машину Глеб. Там о.Абрам квартировал в богатом доме соло-менной купчихи Сироповой, эксцентрической миллионщицы, со-бирательницы редкостей и несуразностей, балерины-самоучки, искательницы чего-то духовного, чуть не иллюминатки.

На повороте Червонцевского проспекта к пляжу и посёлку Червонцево кривился растрёпанный рекламный щит с улыбнув-шимся лицом капитана Арктика, зазывавший двенадцатого ян-варя посетить его шоу. Сегодня было января одиннадцатое, и Ду-блины давно собирались обязательно посетить, но знали, что не посетят. Поскольку реклама была прошлогодняя, зависевшаяся с той поры, когда объявленная было гастроль знаменитого капи-тана в последний момент отменилась. Отец и сын посмотрели на щит, друг на друга, вздохнули.

Пока ехали, Глеб всё думал и заставлял себя думать, как люди, словами, чтобы хоть какой толк от думания вышел. Слова к мыслям он подбирал с трудом; житейская логика была так про-ста и однотонна на его слух, что он не умел как следует уловить её и различить среди путаницы в голове. И всё же приходилось напрягаться, поскольку проблема того стоила.

Не от одной мечты о выпивке темнела у него под теменем печаль. Была тема и потемнее, и поподлее, позлее: на его счёт пе-рестали поступать деньги. Вот уже полтора месяца прошло с пер-вого четверга декабря — и ничего.

В первые четверги мартов, июлей, сентябрей, декабрей — четырежды в год — ему перечислялись проценты с вклада. Впер-вые за все эти годы произошёл сбой. И самое страшное — телефон Шейлока молчал. Тоже впервые за все эти годы. До вчерашнего ве-чера. Вчера же ответил — дамским голосом автоответчика, твер-дившего сердито по-французски и, кажется, про массаж. А ведь Шейлок был британец, адвокат, а не француз и не массажёр.

Что теперь делать? Ждать? Может, конечно, и найдётся, сам на связь выйдет Шейлок, но вот ведь не выходит же и денег не платит. И какая-то автоматическая дама на его месте в телефон-ной сети образовалась, будто и не существовало его никогда.

Ехать искать адвоката? На билет денег нет. Занять? У кого же? У о. столько нет. Дарью просить неудобно, да и чем она бога-че о.Абрама? Крокодильцев и Крахмалер в отпуске на Сахалине. Валькирия Валерьевна накопила, вроде бы, много, но не даст, по-тому что копит дальше, скупа. Серёжа, Юрьич, жаннина мама, — если всё, что у них, знакомых его, имеется, отобрать взаймы, а их самих распродать в рабство, то и тогда выручки достанет на билет разве что до Салехарда или Сыктывкара, но никак не на остров Бу-айан, где теснятся несколько карликовых королевств, живущих


продажей почтовых марок и монет с портретами коров и королев, лепкой роскошных молочных шоколадов и полнейшей непрони-цаемостью накопительных банковских счетов.

§5.В городе нашем известно было, что Глеб из Москвы родом. Вы-ходец из небольшой семьи текстильщицких учителей, замучен-ных, запрессованных до состояния почти полной одервенелости, переходящей местами в окаменелость, полчищами агрессивных и неистребимых, в каждом новом поколении неустанно возрож-дающихся тупейших троечников. Выбившийся как бы в награду за труды и беды смиренных родителей в самые настоящие учё-ные. В двадцать пять лет он стал видным математиком, гордостью академического Института нетривиальных структур. Его вклад в размышления о фрактальных объектах, о самоподобных фан-томах с дробной мерностью был изряден, работы публиковались в Антиполисе и Санта-Фе. Он был даже выдвинут на престижную Пригожинскую премию за догадку о каскаде каких-то там тополо-гических что ли преобразований чего-то такого невразумитель-ного. Смолоду туго задумавшийся и затихший, казалось, навсег-да среди своих странных аттракторов и жутковатых множеств Жюлиа, он бы точно эту премию получил, поскольку наукой был поглощён вполне и совсем не разбирался в тех двух вещах, кото-рые только и способны отвлечь человека от высшей математики и без которых, пропади они вдруг, все, пожалуй, стали бы высши-ми математиками — в деньгах и в сексе.

О последнем Глебу были на тот момент известны только разрозненные комические кошмары — падающие полые башни и долгие голые впалые площади снящихся к дождю и простуде призрачных петербургов. Перепутанных во сне немного с Тек-стильщиками и учебником лобачевской геометрии, и с репродук-цией картины де Кирико из папиной из спальни. Эти петербурги, что ни сон, то новые, мало, впрочем, чего общего имели с нату-ральным СПб, городом на Неве, который, к слову, Глеб никогда и не посещал. Они были из разряда тех особенных городов, ко-торые нагромождаются нашим воображением на границах оби-таемой реальности в упорном стремлении к колонизации хаоса и грезятся нам, когда мы этих границ достигаем.

Улицы и площади здесь пустынны, невыносимо прямы, гулки. В них тычутся узкие бездны переулков, в тревожной слепо-те которых роятся бледные безглазые звуки — чьих-то сбивчивых дыханий, неосторожных шагов, прячущихся плачей и недобрых смехов. Лестницы здесь витиеваты и бесконечно бессмысленны. Полуоткрытые двери и полуоколдованные комнаты неисчисли-мы. Ничего не выражающие карие окна смуглых зданий обозре-вают закатный свет невидимого солнца.

Эти города с виду безлюдны, как луны. Но все, кто хоть од-нажды бродил по ним, знают — здесь всегда кто-то есть. Некто, преследующий нас, обгоняющий параллельными маршрутами, караулящий за всяким углом. Либо, напротив, от нас убегающий, кого мы ищем-ищем и не находим. Мелькающий вдали и вновь исчезающий; внезапно обнаруживающийся совсем близко. И из жадных наших, сомкнувшихся было рук скользящий вдруг вон, в сторону — с характерным, напоминающим неслышный взрыв сердца в глубинах тоски, инфразвуком, с каким ещё разбиваются самые дорогие, из отборного, наичистейшего хрусталя и фарфора сработанные мечты.

От Глеба убегала какая-то тень. По самой таинственной и меланхолической улице сна. В развевающемся платье тёмного цвета. С расправленными, как тёмный флаг на остановившемся ветру, тёмными волосами. Некто не его, другого, неизвестного ему пола. Тень катила пред собой тонкой тростинкой вроде смыч-ка нулевидное продолговатое колесо. Глеб Фрейда не читал и сны свои, даже такие незамысловатые, истолковать не мог. Запомина-лись они смутно, наутро от них покалывало и пружинило в паху, и слегка кружилось нутро.

Что до денег, то он получал их из институтской бухгалте-рии, не задумываясь, можно ли их получить из чего-либо ещё, и относил маме/папе, разваливающейся на некрасивые части пожилой паре пенсионеров, с которой дружно ютился в двух-комнатной разваливающейся квартире в московском районе Тек-стильщики.

Не то, чтобы он не замечал женщин и не догадывался о роли рублей в человеческой комедии. Замечал, конечно, и до-гадывался. Но сосредоточиться на них не умел. Мешали наваж-дения фрактальной геометрии. Изнурительная привычка мыс-ленно перемещать все попадающиеся на глаза предметы в раз-личные нетрёхмерные пространства. Как и прочие проявления

...Улицы и площади здесь пустынны, невыносимо прямы, гулки. В них ты-чутся узкие бездны переулков, в тре-вожной слепоте которых роятся бледные безглазые звуки — чьих-то сбивчивых дыханий, неосторожных шагов, прячущихся плачей и недобрых смехов. Лестницы здесь витиеваты и бесконечно бессмысленны...



тяжёлых форм таланта и профессионализма, эта привычка не давала видеть вещи как таковые, подчиняла их одному интересу, искажала по необходимости. Так, например, фанатичный нефро-лог прежде, чем влюбиться в девушку, чисто машинально опреде-лит по оттенку её кожи еле уловимые признаки лёгкой почечной недостаточности. Запнётся о них, унесётся мыслями бох знает куда, в какие-то медицинские справочники и порталы. И вот уже собран и гудит в голове его целый консилиум мировых светил-почковедов, и каждый лезет со своим — кто с таблетками, кто с оптимистическим «само пройдёт», кто с диетой или санаторией. И мерещится ему, что в объятиях у него уже не та или иная юная полина трепещет, а что прижимает он к себе густо напудренную долгоногую томноокую недостаточную почку, которую надобно не столько любить, сколько страстно и беззаветно лечить.

Если уж нефрологу так тяжело, каково должно быть спе-циалисту по предмету и вовсе невообразимому. Пятимерную де-вушку не только полюбить или даже полечить, её представить-то не каждый может. А Глеб представлял, растягивал на пять гиперпространственных измерений молодую лаборантку, сворачивал в двухсполовиноймерное гипопространство секре-таршу Айзеназера. Но всё это были занятия невинные, только упражнения, мысленные эксперименты, которые глебов мозг самопроизвольно ставил не только над женщинами, но и над всем, что окружало его: автомобилями, домами, людьми, мебе-лью, деньгами, деревьями. Даже едой, так что и есть иногда Глеб забывал. Уставится, бывало, в тарелку и начинает моделировать про себя то гипокотлету, то гиперкартошку. И возится, и возится

с ними, а обычные, съедобные трёхмерные вещи тем временем и простынут, и станут невкусны, так что, очнувшись, он и есть их не захочет.

Таким образом ни чревоугодие, ни блуд, ни стяжательство не могли отвратить Дублина от премии им. И.Пригожина, дошло бы наверняка в свой черёд и до им. А.Нобеля, но тут среди ночи нагрянул к нему домой академик Айзеназер Леонид Леонидович. Дальнейшее в нашем городе до поры было неизвестно, и вот что это было.

Этот Леонид Леонидович являлся директором Института нетривиальных структур. И ещё он был ректор университета при-кладной проктографии. И проректор по хозчасти Национальной Академии духовной духовой музыки. И председатель попсовета Фонда инновационных проектов. И предправления оао «Химия-инвест». И так далее, и тому подобное. Он был Дублину покрови-тель и продюсер с юных лет, когда приметил в одной из школ, куда наведывался в поисках гениев геометрии, мальчика по име-ни Глеб, лепившего из бумаги, пластилина, или просто рисовав-шего сверхсложные изображения сверхъестественных фигур. Мальчик всё время подслеповато щурился, считалось, что плохо видел, и Леонид Леонидович вмиг догадался, что видит Глеб на самом деле скверно, но не по близорукости и дальнозоркости. А оттого, что всё в его глазах усложняется и запутывается до пре-дела, превращается в бесконечные самоповторяющиеся абстрак-ции, воспроизводящие себя во всех возможных маштабах, во всех немыслимых системах координат, на всех уровнях растяжения, искривления, сжатия и запутывания пространства. Вот и видит он все эти лучшие из возможных миров миры пульсирующими, пенящимися, пестрящими, растекающимися и стекающими друг по другу бесконечно подробными, бездонно глубокими — с клу-бящимися, извивающимися в лучистых глубинах радужными фракталами.

Леонид Леонидович вывел подслеповатого вундеркинда в учёные и собирался, сверх того, вывести его и в люди. Сам же пришёл в науку откуда-то со стороны деревни Чмаровки, из пун-кта приёма стеклотары, точнее, из исправительного учреждения нестрогого режима, куда попал за хитроумнейшие манипуляции пустыми бутылками и порожними ящиками. До академического звания от стеклянных дел дошёл непрямо, своим умом, поторго-вав по пути купатами и тюльпанами, разобравшись не враз, но навсегда, что наука дело верное и может давать не меньшую отда-чу, чем мясокомбинат или сеть цветочных магазинов. Разумеется, если геометриями и химиями заниматься с душой, креативным, так сказать, образом.

— Леонид Леонидович? — глядя сквозь Айзеназера себе в мозг, как по нему бегают членистоногие формулы с мигающи-ми крылышками переменных и звонкими костяшками констант, пробормотал, открывая дверь, Глеб. — Вы что?

— Здравствуйте, Глеб Глебович, — академик был неко-шерно похожий на седого кабана шестидесятилетний еврей, гу-бастый, клыкастый, бровастый, с покатыми мощными плечами, с тупыми черноволосыми ворсистыми и когтистыми пальцами

...Этот Леонид Леонидович являлся директором Института нетриви-альных структур. И ещё он был рек-тор университета прикладной про-ктографии. И проректор по хозчасти Национальной Академии духовной духовой музыки. И председатель поп-совета Фонда инновационных проек-тов...


на концах коротких крюковидных рук. — Можете себе предста-вить — брёл тут неподалёку. Извините, что поздно и без звонка. Без приглашения, незваный еврей... Кто может быть хуже? Тут рядом. У знакомых. Крестили Марика. Теперь многие крестят. Не моё дело, но как-то... Русских что ли им мало? И что скажет Б-г? А вдруг как даст серой?! Или саранчой!?! Что тогда? Оно нам надо? Наживём проблему на пустом месте! Не хватает, что ли, евреям и так проблем? Обрезание, конечно, тоже не мёд. Но раз положе-но... А впрочем, что это я! Вы же, Глеб Глебович, в Б-га не веруете. Ни в нашего, ни в вашего. А я про серу, про обрезание. Не в них же дело. А в том, что оказался на Сиреневой, на вашей то есть, улице, и адрес ваш вспомнил. Дай, думаю зайду, вдруг не спит.

— Не сплю, — сказал Глеб.— И я думаю — не спит, зайду. — Да.— Так я зайду?— Ах, да, — как будто очнулся Глеб. — Простите... Заходи-

те... В мою комнату... Вот здесь мама лежит. А тут папа встаёт. Ино-гда. А моя комната вот сюда, налево...

Комнатой Глеба оказалась кухня, заброшенная до потолка книгами, рукописями, кастрюлями, сковородами и использован-ными чайными пакетиками, длинные хвостики которых с жёл-тыми и красными бумажками свешивались отовсюду.

— Чаю? — спросил Глеб.— Да. Если нетрудно.— Присаживайтесь.Леонид Леонидович поблагодарил, но куда сесть, осмо-

тревшись, не понял. На единственном треногом табурете разва-лилась многотомная «Теория хаоса», а на теории лежал большой бубен с бубенцами, на бубне же — скукоженный бублик, гнутый тюбик дермовейта и укушенный в бок бутерброд с чем-то буро-бордовым.

Дублин протянул гостю раскалённый тонкого стекла ста-кан, пятнистый от отпечатков папиных и маминых пальцев. Об-жёгшись о стекло и оглядев плавающие по жёлтому чаю клочья какой-то горелой каши, гость поставил стакан на бутерброд и ска-зал:

— Говорят, вы хорошо на бубне играете.— Играю, — сказал Глеб. — Помогает отвлечься. Когда бью

по бубну, вижу лучше. То есть, проще. — Как все, в трёх измерениях, — зачем-то уточнил Айзе-

назер.— Не считая времени, — уточнил Дублин.Помолчали, посмотрели в окно и в хорошо видное в нём

другое окно — в доме напротив — в котором некто худой, длин-ный, в пижаме хлебал бликующим половником прямо из холо-дильника что-то наподобие щей. Потом помолчали ещё.

— Пусть пока у вас полежит, — сказал, наконец, академик, протягивая Глебу большой белый конверт.

— Статья? — поинтересовался Глеб.— Статья? Это вы хорошо сказали. Точно — статья! — усмех-

нулся Леонид Леонидович.

— Пусть полежит.— Только пожалуйста, храните в сухом месте. Где потем-

нее. Не на виду, — попросил Айзеназер, с сомнением обозревая заляпанные стены и мебель. — Может, у папы?

— Можно и у папы.— Через пару месяцев заберу. Просто мне ещё на рынок

зайти надо. Будет много покупок. Боюсь, не помялась бы. Статья-то то есть... — неубедительно комментировал гость. — Только... Не обижайтесь... Не открывайте. Там личное.

— Я не обижаюсь, — не обиделся Глеб.— Заберу на днях. Или через месяц, — продолжал за-

путываться академик. — Через полгода, может быть. До сви-дания, — он помедлил, опять осмотрелся с нарастающим со-мнением и повторил. — Всё-таки на днях. Заберу. До завтра, Глеб Глебович. На службе увидимся. Кстати, в университете Санта-Фе обсуждали вашу последнюю работу. Ругали сильно. Сам профессор Престон браниться изволил. Вы становитесь знаменитостью. Пока.

— Покапока. Чаю не успели. Возьмите с собой. Дома допьёте.— Спасибо. Выпейте сами, — ушёл Леонид Леонидович.Как он и посоветовал, Глеб выпил его чай и отнёс конверт

в папину комнату, самое сухое и тёмное место в квартире.В институте в понедельник они не встретились. Так случи-

лось, что и во вторник тоже. А в среду вечером Айзеназер снова нагрянул к Дублину на дом.

— Это опять я, — академик улыбнулся с таким трудом, что аж посинел от натуги. — Неожиданно. Понимаю. И просьба у меня такая же. Неожиданная... Переночевать бы мне у вас, Глеб

...Леонид Леонидович поблагодарил, но куда сесть, осмотревшись, не понял. На единственном треногом табуре-те развалилась многотомная «Теория хаоса», а на теории лежал большой бубен с бубенцами, на бубне же — скукоженный бублик, гнутый тюбик дермовейта и укушенный в бок бутер-брод с чем-то буробордовым...


Глебович. Одну только ночь. Ну, может, день ещё переждать. И ещё ночь. Или хотя бы одну.

— Да, дада, Леонид Леонидович, вы это очень вовремя, очень кстати, — отвечал Глеб. — Как раз папа умер. Комната осво-бодилась. Увезли час назад.

— !!! — оторопел Айзеназер. — А мама?— Мама не умерла, — сообщил Глеб. — Но сказала, что

умрёт обязательно. Потому что без папы не жизнь. — То есть, вы не так, Глеб Глебович, поняли. Я хотел спро-

сить, как она? А впрочем, понятно, как... Как же ещё?.. Простите меня, дурака. Я пойду. Примите соболезнования. Пойду я.

— Нет, что вы! Оставайтесь, ночуйте. Я только у мамы спро-шу разрешения. Уверен, она согласиться. Она наслышана, ува-жает... О вас, — Глеб, жестами удерживая академика, попятился в комнату матери и минуты через три вернулся. — Мама всё-таки тоже умерла. Как и обещала. Теперь точно переночевать можно.

§6.От соседей Айзеназер вызвонил врача, милиционера, глебову злую какую-то тётку. Хлопоты растянулись до утра, так что фак-тически Леонид Леонидович, хоть и бессонно, а всё-таки у Дубли-на заночевал. Тётке от вида мёртвой сестры стало плохо, насилу её откачали врач с милиционером, откачав же, поругались между собой про то, как лучше надо было откачивать — так, как откача-ли, или как врач советовал. Поругавшись, передали тётку Глебу, мамино же тело дружно унесли куда-то для дальнейшего оформ-ления. Айзеназер, наговорив тонизирующих комплиментов окле-мавшейся тётке и пообещав Глебу зайти на неделе за конвертом, также ушёл.

На улице его уже ждала машина. Крупный, тяжело воору-жённый водитель с ненаучным лицом, завидев шефа издале-ка, приветливо скорчился. Леонид Леонидович по пути помог опять забранившимся врачу и сержанту дотащить маму Дубли-ну до кареты скорой помощи. Скорая не завелась. Зато завелись милиционер с врачом, и без того неспокойные. Они заспорили, как лучше заводить и разругались уже совсем вдрызг, при этом сидевший за рулём скорой хилый юноша беспробудно уснул и дрых неприятно зияя на прохожих отверстым зевом. Айзена-зер с помощью своего водителя поймал им всем такси. Милици-онера с мёртвой мамой и врачом разместил на заднем сиденье, неразбуженного же юношу вынул из-за руля, посадил вперёд, прислонив к таксисту. [Прислонить его к себе таксист разре-шил за extra pay в сто долларов.] Чувствуя утомление, подошёл к ларьку возле овощного рынка, сказал, пригнувшись, в окош-ко «пломбир и мальборо»; и тут ему в округлённый слогом «ро» рот влетела пуля, за ней другая. Падая, испуганно отразившим безмерную муку, словно окно в ад, правым оком, вспученным и взмокшим, он успел поймать и третью, разрывную, бесполез-ную (ибо и без неё всё было плохо, хватило бы и одной, первой, чтобы хуже уже некуда было). Леонид Леонидович упал. В гущу забрызганных его академическим мозгом прохожих. Он стал

в основном недвижим. Только кивал и вертел по сторонам фон-таном крови ярко квасного цвета, всклокоченным и клокочу-щим на месте головы на широкой и жилистой, как пень от мол-нией сломанного толстого тополя, вые.

Ассасин вышел из ларька с колой и кольтом, обогнул тор-говую точку, подошёл к усопшему, придирчиво и гордо пораз-глядывал его, как удачно отсёкший всё лишнее скульптор свою скульптуру, или лучше, как плотник лихо, от души сколоченную табуретку. Оставшись, видимо, доволен, побрёл к автобусной остановке, симпатичный парень лет двадцати пяти, в чёрных очках и чёрных ботинках и очень обычных штанах и т-рубашке. Пока толпа толкалась, топала, гогоча и клича милицию и скача подле трупа, он погутарил на остановке с каким-то никуда не спе-шащим любознательным дедушкой о разрывных, трассирующих и со смещённым центром тяжести пулях, почитал пейджер, по-слал ответы, сел на сто шестой автобус и отправился домой, по-скольку заказов на тот день больше не было.

Успевшие уже порядочно отъехать врач с милиционером, возвращённые новым вызовом, вышли из такси и, расспросив свидетелей, погнались было за сто шестым, но было уже поздно. Они опрометчиво ввязались в беседу с неспешащим дедушкой и, потратив попусту четверть часа, вспомнили об Леониде Леонидо-виче. Таксист, правда, наотрез отказался везти Леонида Леонидо-вича в морг, поскольку, в отличие от глебовой мамы, глебов на-ставник был буквально безмозгл и очень брызгался и пачкался. Они все переругались, так что таксист вывалил из машины прямо на лотки овощного рынка и маму, и отчасти проснувшегося води-теля скорой. Водитель же Леонида Леонидовича сбежал, умчался, бряцая оружием, вместе со служебной машиной шефа, вот и при-шлось шефу лежать неприбранным посреди прекрасных утрен-них Текстильщиков.

Так, почти в одночасье, лишился Г.Г.Дублин мамы, папы и директора. Стал сидеть на папином диване. Вспомнил, как когда-то — лет семь ему было, восемь тогда — заманили его папа/мама к тётке, тёте Вере, посулив пастилы и птичьего молока. А заманив (птичьего молока оказалось мало, капля всего; пастилы же много, но лежалой, высохшей, по вкусу похожей на штукатурку с сахари-ном), сбежали на цыпочках, с сыном не попрощавшись (знали — не отпустит), в отпуск. На целый месяц — оставили у тёти Веры, маминой сестры. «Где мама?» — спросил Глеб, ломая пастилу. «Скоро придёт», — соврала тётя. «Где мама? Сейчас придёт», — по-вторилось через час. Ещё через полчаса: «где мама?сейчас придёт». И потом опять, и опять, когда покрошил всю пастилу. И захотел помыть липкие руки. И захотел домой. И захотел пить и плакать. Тётя Вера была бездетной, сдержанно злобной, напряжённо тер-пеливой дамою. Никогда не повышала недоброго своего голоса. Она уложила Глеба спать непривычно рано, когда темнеть только начинало, просто оттого, что не знала, о чём с ним говорить и как избавиться от его нытья.

Прижатый к шаткой раскладушке пудовым колючим на-электризованным одеялом мальчик сквозь слёзы следил за тем, как тысячекратно оттиснутые на обоях линялые полулиловые


лилии сливались в суровые лики бармалеев и разъярённых львов. Эти грозные видения обступали висевшую на стене чёр-нобелую фотографию, на которой среди чёрной листвы сирени белели очень ещё молодые физиогномии тёти, мамы и папы. Тётя была в фате, папа также в чём-то свадебном, жениховском; мама же в наряде попроще. Все трое, сгрудившись далеко не в фокусе, таращились на Глеба весело закрытыми глазами. Па-пин папа вызвался экономии ради быть брачным фотографом, но оказался слепцом и пьяницей. Этот идиотский снимок толь-ко и успел сделать, потом надрался и остальную плёнку истра-тил на, как он выражался, вакхические натюрморты, с диким хо-хотом бегая вокруг стола и фотографируя пронзённые окурками недоеденные холодцы, куриные скелеты на тарелках и салаты на стульях.

Глеб тогда не знал, что папа женился сначала на тёте, а уж потом на маме. Дело в том, что тётя Вера, будучи до крайности, до последней степени вероятия медицинским работником, измучи-ла папу очень скоро постоянными разговорами за столом о стуле. Он ушёл от неё к её сестре. И то сказать, внешность, в общем-то, та же, зато не медик, а, как и папа, учитель математики. Сестра родила папе Глеба и обсуждала за столом только школьные сплет-ни.

Ребёнок смотрел, как сумерки, львы и бармалеи погло-щают фотородителей, раздавленный, словно пыльным дохлым медведем, косматым одеялом. Увитый и удушаемый, как отбив-шийся от рощи трепещущий детёныш берёзы приставучей пови-ликой и вспыльчивым вихрастым ветром, — влажной и властной тоской. Рана на душе, на том её месте, откудова вырвали роди-тельское тепло, была огромной и казалась неисцелимой. Из неё хлестали слёзы и — как из стигматов — горячий свет. От потери света мальчик тускнел и холодел, но при этом чувствовал — всё поправимо. Жизни впереди многомного. Мама приедет. И папа вернётся. А слёзы эти — не от утраты, горя или стыда. Они — от непрерывности любви, летящей по рваной равнине времени, впервые споткнувшейся на нежданной яме, ударившейся пре-больно, но всё ещё шальной, всё удалой, всё дальше летящей.

Сейчас же было всё иначе. Не придут мама/папа. И дядя Лёня не придёт. Никто никогда не придёт. Никто никогда.

§7.Жёлтый медведь скачет по скользкому, как бескрайний каток, ле-довитому океану. Своими стремительностью и задорной улыбкой он скорее похож на лихого вороного коня, нежели на бегового бе-лого медведя, каковым является на самом деле. Справа от него то галопом, то рысью мчится заиндевелый радостный волк, слева — метель. Именем Жёлтый он прозван за лёгкий светлоосенний от-лив густой и тяжёлой, как белое золото, шерсти.

Он стремится на полюс, курсом норд-норд-норд, вверх по гулкому куполу арктики, к самому сердцу севера, в ноль долго-ты, ноль широты, ноль всего. Спешит, ибо уже через неделю и всего на неделю только — там расступятся непроходимые

бури и тьмы, и по чистому синему льду, по чистому синему воз-духу освободится дорога до плавучей льдины Арарат, размера-ми, формой и отчасти назначением повторяющей одноимённую библейскую гору.

На вершине льдины, словно семь солнц на хрустальном об-лаке, сияют семь золотых куполов дрейфующего полярного мона-стыря. Семь сказочных монахов, спасающихся в нём, величают себя скитерами, обитель свою зовут Семисолнечный скит. Стены скита отлиты из отличного православного сплава звонкой меди и чистого снега; келии срублены из доброго донного дуба, бла-городного подводного дерева, растущего просторными рощами под толщей студёного моря, на ветвях у которого вьёт ажурные гнёзда из морской капусты крылатая певчая рыба Банан. А в ке-лиях иноки да иконы; а от иноков да икон — тянутся вверх, до самого Бога сладкий дым ладана, слава начальному Слову и бело-каменный храм Спаса-на-Краю.

Здесь, на краю неба и моря, один раз в сто лет случается не-деля, на которой ни пятниц, ни вторников, а все дни воскресные. И в эту неделю семи воскресений, здесь, на полюсе, на льдине Арарат — совершаются семь чудес. Исправляются семь ошибок, отпускаются семь грехов. Исполняются семь желаний.

Медведь и метель, и волк блед спешат не сами по себе. Они указывают путь несущемуся следом, в полумиле за ними колос-сальному кораблю. Это парусный ледокол Арктик, сокрушающий с ужасающим грохотом и треском упорную твердь обморожен-ного океана. Поднимающий гигантские клубы ледяной крошки и снежной пыли, мощно и огромно клубящиеся позади корабля,

...Жёлтый медведь скачет по скольз-кому, как бескрайний каток, ледови-тому океану. Своими стремительно-стью и задорной улыбкой он скорее по-хож на лихого вороного коня, нежели на бегового белого медведя, каковым является на самом деле. Справа от него то галопом, то рысью мчится заиндевелый радостный волк, слева — метель...




взмывающие в страшную высь и переливающиеся, словно взрыв бриллиантовой фабрики. Солнце многократно отражается в этой искрящейся пене, в этих зеркальных дымах и туманах; и вот — в небе над кораблём сверкают семь солнц, одно настоящее, шесть отражённых; и по отношению друг к другу расположены они так же, как звёзды Большой Медведицы, и очерчены кругом неверо-ятно ярой радуги.

Паруса ледокола прозрачны и переполнены свежим све-том. Его капитан уверенно держит штурвал в своих крепких, за-горелых, обветренных мыслях. Плавным смещением смыслов он приводит в движение чувствительнейший телекинетический рулевой механизм. И громада корабля отзывается, поворачивает вправо и влево, иногда замедляясь, а потом нападая по-новому — с новой радостью, яростью и быстротой — на нескончаемую ле-дяную стену высотой в два человеческих роста, толщиной в пять тысяч миль.

Капитан Арктика знаменит: мореход и мастер церемоний; шпион и миллиардер; иллюзионист и филантроп, и экстрасенс-целитель. Его обожают женщины, обожают и любят. Мужчины подражают ему, завидуют, восхищаются; некоторые тоже лю-бят — не хуже женщин. Системы мужчин и женщин, организо-ванное человечество, бесполая бюрократия — ненавидят его, живущего как не все. Криминальные полиции десяти добропо-рядочных государств остервенело разыскивают его несколько уже лет, и всё не находят, хотя он не прячется. В разосланных по аэропортам и вокзалам категорических требованиях о его немедленном задержании в графе «особые приметы» значится: «Он — великолепен».

Он — держит штурвал. Он — в капитанской рубке. Перед ним — шесть миллиардов мониторов, небольших, айпадовско-го размера, на каждом из которых видно, что происходит с каж-дым человеком на планете в каждую данную секунду. Проис-ходит, понятно, разное: рождение и смерть; радость и старость; секс и секс, война, смех, секс; пытки; получение наград, полу-чение представлений о, получение в рыло поленом, коленом, колом, колотушкой, кулаком, дрелью, дверью, рылом, двумя ры-лами, молнией, мотоциклом, подушкой; пьянство, чванство; по-едание еды и обратные процессы; сепсис, воспаление среднего уха, вич, воспаление рыла, опухание рыла, гриппы, раки, лим-фогрануломатоз; отрезание голов воинами аллаха, отрезание голов (декапитация) воинам аллаха; танцы, любовь, любовь, много любви, печаль, светлая печаль, прекрасная грусть, про-стая радость, непростая радость — происходит жизнь. Шесть миллиардов жизней в режиме live. 6·109 экранов — столько же судеб, свершающихся здесь и сейчас. Зрелище неоднозначное, на любителя, так сказать. Или для тех, кому надо по службе, по долгу, по работе.

Поэтому в рубку, где установлен этот уникальный прибор вечного всевидения, матросы и пассажиры, даже те немногие, кому это вообще разрешено, стараются без особой надобности не входить. Обычно здесь — только сам капитан, молодой ещё, в сущности, человек вышиной метр девяносто, тонкой кости,

с лицом из тех, о которых почти нечего сказать, как почти обо всех поразительно красивых лицах; и у капитана на плече — не-многословный говорящий попугай. Птица редкой охотничьей породы, какие водятся только в пойме реки Таз, окаймляющей за-поведную Малоземельную тундру. Почти насовсем истреблённая из-за нежнейшего, теплейшего и легчайшего меха, заменяющего ей пух и перья.

Не мехом, однако, единым, птицы эти ценны тоже и сво-ими удивительными, почти собачьими верностью, смелостью и смекалкой в помощь человеку на охоте. Бесполезные, впрочем, для добычи всех иных обитателей тундры, малоземельские охот-ничьи попугаи абсолютно незаменимы для выманивания из ягелевых чащ, преследования и поимки малоземельских охот-ничьих попугаев. Так их, бедолаг, и используют для охоты друг на друга. Остаётся их особей пятьдесят-пятьдесят пять всего на сегодняшний день на всю планету.

Капитан Арктика держит попугая, впрочем, не для охоты, а по дружбе. Попугай сидит у него на правом погоне, по погонам же видно, что чин на капитане большой, никак не ниже архан-гельского — или там фельдмаршальского что ли, если по обыч-ному счёту.

Архангел спрашивает не попугая: «Как спала госпожа?» В ответ в приоткрывающуюся дверь суётся голова юнги и, гля-дя в пол, чтобы не видеть мониторы, докладывает: «Госпожа проснулась и приглашает вас на завтрак. Каша, fresh, хорошее настроение. Как всегда. Как вчера и позавчера, и послезавтра». «К чему эти подробности? — добродушно хмурится капитан Арктика. — Я спросил лишь о том, как она спала». «Для прида-ния банальному сообщению метафизического оттенка. Плоской новости — экзистенциального, как говорится, объёма. Для кра-соты, а спала сладко, во сне видела вас», — докладывает юнга. «А меня ты для красоты что ли попугеем обзываешь?» — встре-вает с плеча попугай. Юнга забирает голову обратно. Попугаю хочется каши.

Капитан переводит корабль на самый малый самоход и уходит завтракать. Рубка пустеет, только перемигиваются и шепчутся многочисленные мониторы. На одном из них, в пра-вом верхнем углу виден Велик, рядом с ним Глеб. На другом сосед-нем — Глеб, рядом Велик. Видно, как они входят в дом купчихи Сироповой. Видна и то витающая, то зависающая над ними блед-ная, как лёд и беда, тень дракона.

§8.Глеб и Велик вошли в дом купчихи Сироповой.

Продолжение следует.


almanac_ark: Достать очередной выпуск

«Русского пионера» оказалось ох как непросто.

Кажется, главреду «Пионера» Андрею Колесни-

кову удалось создать привлекательный бренд,

сообщество, куда все стремятся… И если

пикник «Афиши» собирает из года в год всю

московскую молодежь, желающую считать себя

продвинутой, — можно только гадать, сколько

желающих передавят на пикнике «Пионера»,

если его перенесут в место более доступное,

нежели «Аврора».

mashadrokova: Сначала почитаю

«Русский пионер», потом Липскерова, потом

погрущу, потом снова Липскерова. А там и ночь

закончится.

kosmogonia: Каждый месяц пробую

читать новые журналы. В этот раз «Русский пио-

нер»... На одной странице нашла 2 очепятки(((А

так ничего вроде — напоминает долгие раз-

говоры на кухне (кухни — они разные бывают)

ни про что...)))Обложка понравилась... и комикс

про крокодила).

arhiloh: От безысходности приобрел журнал

«Русский пионер». Красивый, довольно толстый.

Ниасилил до конца ни одну статью. То есть бук-

вально. Прекрасный результат, я считаю.

blue_olusha: Ты вышел из пионерского

возраста.

ert2: Зачитываюсь спецвыпуском «Русского

пионера» под композиции Tomas Dvorak. Понра-

вилось называть фотографии карточками —

звучит. Что будет завтра?

cinitel: «А вы с Андреем Колесниковым не

родственники?» — вечный ответ на вечный

идиотский вопрос. Уже несколько лет мне за-

дают этот глупейший вопрос: не родственники

мы с Андреем, кхе-кхе, Ивановичем. Интересно,

откуда возникает эта мысль? После такого

вопроса следует мой встречный: «Почему вы

так подумали?» Ответ, как правило, следующий:

«Ммм… нууу… как бы». И после комканое,

смятое, зажеванное, как пленка в неисправ-

ном магнитофоне, пояснение логики: ну вы

оба пишете ( и что? полстраны пишет! Даже

Медведев пишет вон в блоге); вы оба работали

в круге людей, которые пишут «про того самого»

(да полстраны пишет про того самого! или же

можно подумать, что уважаемый Андрей Ив-ч

Читатели живо обсуждают свежий номер «РП», спорят с авторами и между собой, а также дают свою оценку форс-мажору, сопровождавшему последние пионерские чтения, которые должны были пройти в Питере, но по некоторым, теперь уже известным причинам (см. колонку Ксении Собчак в этом номере) состоялись в Москве.

рису

нки: а

нна

всес

вятс

кая

155

http://naumobile.blogspot.com: Совсем скоро в метро вместо «Московского

комсомольца» будут зачитываться The New

Yorker, в день его выхода. Да что говорить, пер-

вый интерактивный журнал «Русский пионер»

будет содержать в себе больше видеоконтента,

чем все информационные выпуски Первого

канала за неделю, и его позиция станет опреде-

ляющей в успехе на выборах-2012.

lyonni: Очень сильно. Сегодня открыла для

себя «Русский пионер». Потом закрыла.

mashadrokova: Можешь пока статью

Собчак в «Русском пионере» почитать, почище

Ускова Сталину порку закатила!

ladyattache: Теперь помимо книг

я читаю и журналы. К сожалению, это на-

правление меня не так радует, как книги. Но

и здесь есть исключения. Несколько месяцев

назад коллега подарил мне журнал «Русский

пионер». Ничего сверхъестественного я не

ожидала. Просто самый популярный олигарх

(Михаил Дмитриевич, ничего личного:)) решил

поднять себе рейтинг с помощью собствен-

ного журнала. Но материалы меня приятно

удивили. И не только они: удивил главный

редактор (Колесникова всегда читала с боль-

шим удовольствием), авторы (неожиданно

талантливы), гениальный Орлуша (все же

стихи мне ближе) и темы номеров. Прочитав

несколько номеров, с интересом погрузилась

в интернет-сайт журнала. И тут меня ничего не

разочаровало.

Зарегистрировавшись на сайте, я неожидан-

но получила приглашение на «Пионерские

чтения» 26 мая 2010 года. Все авторы журнала

в «Республике», что в «Лотте Плаза», читали свои

произведения для собравшихся (поклонников

у журнала — или все же у Михаила:) оказалось

немало).

В холле, где проходили чтения, была какая-то

приятная атмосфера действительно пионер-

ского детства. Словно я опять в библиотеке,

на встрече с автором, и вот сейчас он прочтет

отрывки из своей новой книги и начнутся

обсуждения. А потом ты, совсем малень-

кая девочка, которая просто любит читать,

сможешь подойти и взять автограф. Сейчас

автограф брать уже не хотелось, но носталь-

гия ощущалась особенно остро. И пионерские

возьмет и приведет свою дочь, незаконную

дочь, бывшую жену, племянницу, сестру поздно-

рожденную в то самое место, чтобы работать

как последыш и использовать бренд «Колес-

никова»). Ну вот бред же. И каждый, каждый

стремится об этом спросить. Мы же даже не

похожи. Да и пишем мы совсем по-разному.

Может, пресс-конференцию собрать?

илья: В далеком 28 дне июня на исходе

«Пионерских чтений» девушки с натренирован-

ными улыбками вручили мне пакет, содержание

которого представляло собой спецвыпуск

журнала и рекламу вип-услуг Альфа-банка. От

рекламы я избавился довольно быстро, а вот

журнал решил оставить — спецвыпуск все-

таки, небось, еще тираж ограниченный, надо

почитать.

Постапокалиптикой я не увлекался, поэтому

имя Дмитрия Глуховского мне ни о чем не

говорило, а выпуск тем временем представлял

собой сборник его рассказов о Родине.

Очередная мишура, подумал я, и принялся

читать. Как оказалось, мишура оказалось

совсем не мишурой, а жесткой прозой в духе

политпанка…

dlara: ЧПХ. Барабака (Ксения Собчак. —

«РП») жжет на чтениях «Русского пионера».

А глаза такие голубые-голубые :)) ну просто ЛЮ!

eto_tolko_igra: Вряд ли секрет для

кого-то, что я давно восхищаюсь с оттенком

уважения Ксенией Собчак и мне нравится шоу

«Дом-2». Периодически меня спрашивают по

этому поводу: «Почему?», «Зачем ты это смо-

тришь?», «Да как вообще можно? Я отвечаю

по-разному: и что мне нравится, что она всего

добилась сама, что в «Доме» в утрированной

форме показаны ошибки, которые мы все де-

лаем, что мне нравится ее уверенность в себе

и бойкий язык…

salta_el_brisa: «Пионер» — классное

издание)) Была приятно удивлена, обнаружив

его в «Роспечати» этой весной. Наверняка он

продавался у нас и раньше, но не слышала.

Странно.

rykov: Маргарита Симоньян на чтениях жур-

нала «Русский пионер». Надрыв животика :)


в чем не бывало заявить, что это была всего

лишь шутка.

esperanza: Правильно Кехман поступил, правильно.

Хотя к Ксюше я всегда относилась нормально

и глупой ее не считаю, здесь она явно перегну-

ла палку. Может отозваться.

alesie2000: Любит Собчак дурачиться. Человека обидела.

Зашел как-то в забегаловку за углом на пре-

зентацию бюджетного журнала выпить, увидел

его и понял: или сейчас, или никогда. Первое

интервью всегда берется с трудом, если вы

меня понимаете.

Он сидел в темном углу, медленно потягивая

теплое пиво.

— Здравствуйте, это вы, э… — начал я

— Меня зовут господин К. — он поднял голову

и посмотрел на меня мутным тяжелым взгля-

дом. Мне стало немного не по себе .

— Господин, э… К., вы позволите начинаю-

щему журналисту ненадолго разделить ваше

общество. Понимаете, вы один из героев моего

детства, я…

— Садись, папарацци, — кивнул он.

— Да нет у меня фотоаппарата.

— Уже пропил? Правильно, уважаю.

— Вы позволите называть вас Лохом? Я так

привык. Это из детской книжки, понимаете?

— Честно говоря, вообще мне все равно...

Раньше обижался. И сильно... некоторые до сих

пор помнят.

Он затушил папиросу и допил пиво. Почему-то

мне стало его нестерпимо жаль, и я решил не

публиковать это грустное интервью. Нельзя

так...

sanchoyz: Подходит к концу суббота. Это, наверное, самая скучная моя суббо-

та, за последний месяц уж точно. С на-

писания последнего единого экзамена

вечера всегда однообразны: часок-другой

листаю какой-нибудь журнал, почти всег-

да «Русский пионер» или Forbes. Потом,

дав глазам отдохнуть за горизонтальным

осмыслением прочитанного, перехожу

к Герцену.

loloteatr: «Сноб» стоит 292 руб., «Русский пионер» — 184. Да вы ох…ли!!

корни авторов, ярких представителей «самой

читающей страны» — ведь они росли именно

в это время — были заметны невооруженным

взглядом. Их рассуждения о правде открыли

каждого из них с совершенно противополо-

женной стороны.

Про каждого автора в отдельности, про его вы-

ступление можно написать еще целую главу, но

об этом немного позже. Когда выйдет журнал,

я прочитаю его от корки до корки и расскажу

о том, чем чтение отличается от «Чтений» и как

одно дополняет другое.

ritachku: Уж на что занудным бывает иногда «Русский пионер», но материал Фохта —

чудо что такое.

lizasimonova: Хочу работать в европей-ском космическом агентстве или в журнале

«Русский пионер», например.

bloodylu: Приехала на дачу. Жарили с Машей сосиски и картошку в углях. Объеде-

ние. Нашла новый журнал «Русский пионер».

Очень оригинально.))

silvestorova: Чудесный журнал «Русский пионер» опубликовал текст из колонки извест-

ного китайского блогера Линь Хайхуна.

Текст получился не столько смешным, сколько

даже отчаянно грустным.

Не обязательно даже читать все, чтобы про-

чувствовать все.

komen_dant: Что, @ruspioner_ru опять попал в скандальную историю? Ксения Собчак:

«Мне казалось, что мы с Кехманом нормально

общаемся».

sophie: Если б я была на месте Кехмана (да простят меня за вольную фантазию), тоже бы

обиделась! А Басков посмеялся...

u-goddess: Честно говоря, в этой ситуации Ксюша очень подходит под одну из придуман-

ных ей классификаций...

Лоханулась, проще говоря.

hripple: По-моему, ее скоро никуда не будут пускать. Наживать себе врагов с такой стре-

мительностью может только Собчак. Сначала

«опустить» человека донельзя, а потом как ни


ЧСХ — чисто саратовская х-ня (типа: «Вода

в Волге упала на 14 метров, воду продали каза-

хам). Ну и так далее...

Еще я вчера выгуляла свое синее платье, оно

такое (длинное в пол и очень красивое)…

в общем, идя по ночному городу на стоптан-

ных в кровь ногах, новые туфли — это мой

персональный ад, я все равно чувствовала себя

королевой.

romanticbeliver: Вчера на ДР «Русского пионера» послушала фельетоны и колумни-

стические заметки Собчак, Канделаки и т.д.

Боже, чтоб я так писал, таким языком, так

завораживая и настолько искусно используя

жесткий русский матерный! Невероятно силь-

но и виртуозно:) Дай Бог мне дорасти до этого

уровня!

А на выходе получаю спецвыпуск «Русско-

го пионера» с рассказами Глуховского...

«Рассказы о родине))))) Кхм, жизнь —

удивительная штука:) Да, обо мне в по-

следнее время тоже можно писать рас-

сказы) невероятные и фантастические)

но как бы самой не стать летописцем-

автобиографистом) и да, я все-таки хочу от-

части вернуться в колумнистику — это будет

правильный выбор!

vova_chuma: Колумнистки журнала Ксения Собчак, Маргарита Симоньян и Тина

Канделаки прочли свои колонки. У Собчак

была самая веселая колонка под названием

«ЧПХ» — чепэха — «чисто питерская

х…ня». Чепэха — это необъяснимое поведе-

ние питерцев. Срыв дня рождения «Русско-

го пионера» в Михайловском — это, как

объяснила Собчак, яркий пример чэпэха.

Из других примеров — нелюбовь к москви-

чам, обожествление корюшки, медленная

езда.

romanticbeliver: Так смешно видеть в толпе светской вечеринки или во втором ряду

наравне с Собчак, Канделаки и Рудковской

с Малаховым собственного преподавателя,

который учил тебя журналистике... да и жизни,

в общем-то)) Забавно видеть друзей на тусов-

ках, им не присущих...

Встречать старые жизни, славливать старые

параллели... и смотреть, как они идут мимо —

все твои жизни...

medvedkrevedkov: Так здорово. Я в метро, а пол-ленты на чтениях @ruspioner_ru

и все пишут, кто что читает, и я будто присут-

ствую :)

satikazanova: Собчак взорвала!:-) Не-пременно потом найдите ее статью в «Русском

пионере» про ЧПХ!;-)

martavesna: Только что вернулась с празднования Дня рождения журнала «Рус-

ский Пионер».

Вообще-то оно должно было пройти в Питере,

но из-за всем известного скандала госпожи С.

с директором Михайловского театра мероприя-

тие там решено было не проводить.

Так как условием было, либо Собчак не будет

и тогда можете праздновать, а если она будет,

то вход закроем для всех.

И к нашей радости, праздник прошел у нас

в Москве. В скромном зале «Винзавода».

Главным на празднике были уже традици-

онные «Пионерские чтения» (я посетила их

впервые, хотя всегда порывалась, но дела-

дела...).

Собчак, Канделаки, Симоньян читали каждая

свои колонки. Сидя на сцене в театральном

кресле.

Зал заливался слезами от смеха и кричал:

«Браво!» Очень смешно и очень едко.

Ксения размышляла об особенностях питер-

цев, Канделаки — о своей любви к Брюсу Уил-

лису, а Симоньян рассказывала, как проводила

телемост с Путиным.

Я сидела и думала, как же тяжело, на самом

деле, написать текст, который бы развеселил

всех. Это только если есть талант и ум.

Ведь правда было очень смешно.

Журналу, меж тем, уже два года. Не читала его

ранее, но после такого д.р. буду непременно.

Пусть и дальше процветает.

poloymova: А вчера я была на дне рожде-нии журнала «Русский пионер». Видела всяких

звезд, а вообще очень понравилась Маргарита

Симоньян со своим эссе про Кубань. Ксюша С.,

как всегда, была резка в своих высказываниях,

а я обогатилась новым выражением ЧПХ —

чисто питерская х-ня... мне оно как-то очень

понравилось, и можно на основе этого сделать

и ЧМХ — чисто московская х-ня, типа фраз «По-

наехали!» и «Не резиновая».


ЗДЕСЬ ЧИТАЮТ «РУССКИЙ ПИОНЕР»

ПОДПИСКА НА ЖУРНАЛПодписка через редакцию:■ по телефону:(495) 981 3939 ■ по e-mail:[email protected]

■ 6 номеров (год) 1980,00 руб.■ 3 номера (пол-года) 1237,50 руб.

*Цена указана с учетом курьерскойдоставки по Москве и Санкт-Петербургуи доставки почтовых отправлений1-го класса в регионах РФ

*Цена действительна только по России С 01.10.2009 г.

*Журнал выходит из печати 1 разв два месяца.

2010 год: февраль-март № 1 (13); апрельмай №2 (14); июнь-июль №3 (15); август-сентябрь №4 (16); октябрь-ноябрь №5 (17); декабрь №6 (18)

Любые вопросы по оформлениюподписки вы можете задать по адресу[email protected]или телефону +7 495 981 39 39

Дополнительную информацию о возможно-стях, которые дает подписка, вы найдетена нашем сайте: www.ruspioner.ru

Подписка через«Каталог Российской прессы ПОЧТА РОССИИ»:- в любом почтовом отделениина территории РФ с 01.09.2010

Подписной индекс:■ 32 771 – годовой■ 32 770 - полугодовой

Подписка черезподписные агентства:■ Москва:ООО «Интер-Почта-2003» Тел.: (495) 500 0060Факс: +7(495) 580 9580 E-mail: [email protected] www.interpochta.ru

■ Санкт-Петербург:ООО СЗА «Прессинформ»

Тел. (812) 335 9751; 335 2305

Факс: (812) 337 1627

E-mail: [email protected]

www.pinform.spb.ru

■ Агентство «Урал-Пресс»:Абакан, Астрахань, Архангельск, Белгород, Благовещенск, Братск, Брянск, Великий Новгород, Владивосток, Воронеж, Екатерин-бург, Иваново, Ижевск, Иркутск,

Калуга, Кемерово, Комсомольск-на-Амуре, Краснодар, Красноярск, Курган, Липецк, Мурманск, Нижний Новгород, Нижний Тагил, Новорос-сийск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск, Орел, Пермь, Петрозаводск, Петропавловск-Камчатский, Пя-тигорск, Ростов-на-Дону, Рязань, Смоленск, Сургут, Сыктывкар, Ставрополь, Таганрог, Тверь, Томск, Тюмень, Улан-Удэ,Хабаровск, Ханты-Мансийск,Челябинск, Чита, Ярославль.

Тел. центрального офиса(Екатеринбург)+7 (343) 26 26 543www.ural-press.ru

ЖУРНАЛ МОЖНО КУПИТЬ

Москва■ Магазины прессы«Хорошие новости»:а/п Внуково,Домодедово,Шереметьево ■ Магазины прессы HDS СНГв крупных торговых центрахи а/порту Шереметьево■ Сеть мини-маркетовна АЗС ВР■ АЗС «Тат Нефть», Nefto Agip■ Гастрономическиебутики «Глобус Гурмэ»■ Торговые центры«Калинка Стокманн»ТД ГУМ, «Твой дом»,«Три кита», «Наш дом»■ Супермаркеты«Седьмой континент»«Азбука вкуса», «Алые паруса», «Бахетле», «МЕТРО», «Прованс», «Олив’е», «Фея», «Борисовский»■ Книжные магазины «Респу-блика», МДК на Новом Арбате, ТД Книги Москва, ЛАС-КНИГАС, Буквоед■ Магазины и киоски прессы «Метропресс», ИП Горобецв метро и около метро■ Киоски «МН-Пресс»■ Киоски «Центропечать»■ Киоски «Центр прессы»■ Галерея «ФотоЛофт»(территория ВК «Винзавод»)

■ В редакции: м. «Курская», Ниж-ний Сусальный пер., д. 5, стр. 19, офис Медиа-Группы «Живи»

Санкт-Петербург■ Магазины прессы«Хорошие новости»:а/п Пулково■ Магазины прессы«Первая полоса»■ Магазины прессы«Нева-пресс»■ Магазины прессыHDS СНГ в крупныхторговых центрах■ Супермаркеты «ОКЕЙ»,«Лента», «Лэнд», «Ренлунд», «Супер-Бабилон», «Призма»,«Глобус Гурмэ»■ Киоски «Роспечать»■ Киоски «Союзпечать»■ Книжные магазины Буквоед, КНИГОМИР, ЛАС-КНИГАС, ЛИТЕРА

Архангельск, Северодвинск■ Книжные магазины КНИГОМИРВладивосток■ Книжный магазин ЛИТЕРАВолгоград■ Книжные магазины КНИГОМИРВологда■ Книжный магазин КНИГОМИР Горно-Алтайск■ Книжный магазин КНИГОМИР Екатеринбург■ Магазины прессы «Хорошие новости»: а/п КольцовоТорговые центры «Семь ключей»Супермаркеты «Звездный», «S-класс», «Делис», «Диолис», «Купец», «Пикник»Книжный магазин КнигомирИваново■ Книжный магазин КНИГОМИРИркутск, Тобольск■ Книжные магазины КНИГО-МИР, ЛАС-КНИГАС, ЛИТЕРАКемерово, Новокузнецк■ Книжные магазины КНИГО-МИР, ЛАС-КНИГАСКострома■ Книжный магазин КНИГОМИРКраснодар, Сочи■ Супермаркеты «Табрис»Киоски РоспечатьКрасноярск, Железногорск■ Книжные магазины КНИГО-МИР, ЛАС-КНИГАСКурган■ Книжные магазины КНИГОМИР Нижний Новгород■ Книжные магазины КНИГО-МИР, ЛАС-КНИГАСНовосибирск, Рубцовск■ Книжные магазины КНИГО-

МИР, ЛАС-КНИГАС, ЛИТЕРАМагазины прессы СорокаТомск■ Книжные магазины КНИГОМИР Тюмень, Сургут, Нефтеюганск, Нижневартовск■ Книжные магазины КНИГО-МИР, ЛИТЕРАУлан-Удэ■ Книжные магазины КНИГОМИР Уфа■ Книжные магазины КНИГОМИР Хабаровск■ Книжный магазин КНИГОМИРЧелябинск■ Книжный магазин ЛИТЕРАЧереповец■ Книжный магазин КНИГОМИРЧита■ Книжные магазины КНИГО-МИР, ЛАС-КНИГАС Якутск■ Торговые точки ИП Дурова: мэрия, дом правительства, аэро-порт VIP зал С ЖУРНАЛОМ МОЖНО ОЗНАКОМИТЬСЯОтделения «А-Клуб»Альфа-банка: Москва,Санкт-Петербург, Екатеринбург, Самара, НовосибирскАвтопарк компании«Командир. Такси»Москва■ Swissotel Красные холмы, Космодамианская наб., д. 52/6■ VIP-залы а/п ШереметьевоРестораны:■ Beef bar Moscow, Москва,Пречистенская наб., д.13, стр.1■ Kalina bar, Новинский б-р,д. 8, здание Lotte Plaza, 21 эт.■ Zолотой,Кутузовский пр-т, д. 5/3■ Nabi,М.Афанасьевский пер., д. 4■ L’Altro Bosco Caffe, Петровка, д. 10, Петровский Пассаж■ Bosco Bar,Красная площадь, д. 3■ Bosco Cafe,Красная площадь, д. 3■ Павильон, Б.Патриарший пер., д. 7■ Bistrot, Б.Саввинский пер.,д. 12, стр. 2■ Osteria Montiroli,Б.Никитская ул., д. 60, стр. 2


Насчет игры. Припоминаю Львов, театр оперы

с балетом... Играли утренник, дивертисмент, по поводу

Бандеры... В зале от силы взвод увольнительных бойцов

с поповым корном да горстка нас, заезжих вояжеров...

Перед началом показали занавес, дали понять — цены ему

нет, першая святыня Украины, ручная вышивка, та золото,

та бахрома. И вот дуэт «Севильского цирюльника». Пожилой

Фигаро сразу присел на табуретку, Розина же поет в полный

рост, да еще в какой! Как вдруг с потолка на них начинает что-

то литься — сперва решили, Россини шутит... Россини шалит...

сюжетные осадки — да где там! Толстая, как от пожарников,

струя, причем кипяток кипятком, все в пару, а главное — зримо

заливает бесценный занавес, мокнет злато, сыреет бахрома!

За кулисами паника, крик... «Трубу прорвало! Немедленно

прекратить балаган!» Как бы не так! Артисты преображаются...

впадают в раж... вот он, звездный час! Умрем на сцене, как все

великие, но куплет допоем! Лишь Фигаро инстинктивно,

чтоб не ошпариться, втянул конечности, а Розина смело

шагнула под струю, как шагают в историю… Розина сделалась

пунцовой... алой... спасти ее не удалось, занавес тоже,

но артисты выполнили долг перед искусством — играть так

играть! Пусть зал давно невосполнимо пуст. И выигрыш

невозможен.

Да и не нужен.

Игорь Мартынов

orlo

va

выходит с февраля 2008 года

№4 (16) август-сентябрь 2010

Главный редактор Андрей КолесниковПомощник главного редактора Олег ОсиповШеф-редактор Игорь МартыновЗаместитель главного редактора Анна НиколаеваСпециальный корреспондент Дмитрий ФилимоновСпециальный корреспондент Николай ФохтАрт-директор Павел ПавликФотодиректор Вита БуйвидДизайнер Варвара Аляй-АкатьеваЦветоделение Снежанна СухоцкаяПрепресс Андрей КоробкоВерстка Александр КармановКорректор Нина СаввинаМенеджер по печати Людмила Андреева

Генеральный директор Михаил ЯструбицкийЗаместитель генерального директора по стратегическому маркетингу Павел ПарфёновДиректор по маркетингу Анастасия ПрохороваДиректор по рекламе Наталья КильдишеваДиректор по дистрибуции Анна БочковаОфис-менеджер Ольга Дерунова

Редакция: 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19, телефон +7 (495) 504 17 17Электронный адрес: [email protected] Сайт: www.ruspioner.ruПодписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: [email protected]

Обложка: Варвара Полякова «Конная баба», 2010Авторы номера: Никита Белых, Андрей Васильев, Натан Дубовицкий, Екатерина Истомина, Тина Канделаки, Николай Коварский, Игорь Мартынов, Вячеслав Муругов, Анна Николаева, Андрей Орлов, Иван Охлобыстин, Екатерина Римская-Корсакова, Маргарита Симоньян, Ксения Собчак, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт, Генадий Швец Фотографы: Дани-ил Баюшев, Эрика Беккер, Вита Буйвид, Тимофей Изотов, Александр Саватюгин, Евгений Сорокин, Orlova, Юля Щерба-кова Художники: Инга Аксенова, Варвара Аляй-Акатьева, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Николай Пророков, Маша Сумнина, Сандра Федорина, Иван ЯзыковВ оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв»

Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19Тираж 40 000 экз. Отпечатано в типографии ЗАО «Алмаз -Пресс», 123022, Москва, Столярный пер., д.3, корп. 34Цена свободнаяИздание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 годаЗапрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакцииЗа соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель

Documents

RusPioner #16