№10август–сентябрь

2009

orlova

Этот номер «РП», как и фильм про газету

«Коммерсантъ», о котором рассказывает в своей

колонке Андрей Васильев, документальный (хотя

и художественный). На такую тему, как смысл

жизни, нужно говорить просто и честно, то есть

документально. Я не просил высказываться на эту тему

всех колумнистов поголовно. В конце концов, у нас для

темы номера существует вторая четверть журнала.

Но высказались почти все. Видимо, накипело.

Высказался Михаил Прохоров. «Будете смеяться, —

сказал он, — но я написал». А мне было не до смеху.

Потому что я тоже думал, вы будете смеяться,

о смысле жизни. Потому что мне надо было уже

писать эту колонку.

Я понимаю: эти мысли всегда некстати, от них

на какое-то время избавляет рождение ребенка

(Владимир Григорьев не написал про это, хотя

обещал целый месяц). Или ты вдруг с облегчением

понимаешь, что смысл жизни все равно выяснится

после смерти (и Тина Канделаки про это написала,

как и обещала), ну и чего тогда голову-то забивать

раньше времени? Некоторые считают, что смысл

жизни — в самосовершенствовании. Так однажды не

задумываясь ответил на мой вопрос про это Владимир

Путин (этот номер пропускает).

У меня был брат, он нелепо погиб, когда ему было

7 лет. Через год родился я, очень поздний ребенок.

Иногда я думаю о том, почему так вышло, что смысл

жизни его был в том, чтобы родился я?

Но в чем тогда смысл моей жизни? Может

быть, в том, чтобы помнить про него и своим

существованием оправдывать существование моего

брата. Может, в том, о чем писали авторы этого

номера. Когда на онлайн-конференции в SNOB.RU

меня спросили недавно, в чем, собственно говоря,

смысл жизни, я ведь честно сказал:

Бог его знает.

А. Колесников

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

3

Клятва главного редактора. стр. 2

первая четверть

Урок труда. Смыслом по древу. Михаил Прохоров про слово и дело. стр. 6

Прогул уроков. Как я был великаном. Андрей Васильев о своем кино. стр. 10

Сбор металлолома. Не рви сансару. Екатерина Истомина о йогах и коровах. стр.12

Урок информатики. Стайка педагогов. Фриц Морген о своем русском. стр. 16

Урок рисования. Письмо к мужу. Наталья Каменская о любимом высоком. стр. 20

вторая четверть

Краеведение. Семочки. Картина маслом кубанским нерафинированным. стр. 26

Природоведение. Зверобой. Где кончается Родина. стр. 34

Дневник наблюдений. Крышинг. О тайнах руфологии. стр. 40

третья четверть

Диктант. Без вопросов. Смысл жизни оптом и в розницу. стр. 52

Обществоведение. Невиданный рай. Добраться наощупь. стр. 54

Урок литературы. Мания. Стихи преследуют. стр. 62

Медпункт. Живые не спят. Последняя ночь на земле. стр. 68

Урок истории. Перезаблуждение. Реестр человеческих ошибок. стр. 74

Комикс. Есть ли смысл у жизни. стр. 79

Сочинение. Jedem das Seine. Рассказ Дмитрия Глуховского. стр. 86

Фотоувеличитель. Лагранж 20 лет спустя. стр. 93

четвертая четверть

Урок мужества. Жидкое мыло. Твердые принципы. стр. 112

Урок географии. 17. Покидая Лас-Вегас. стр. 116

группа продленного дня

Знаменосец. Партия Дворковичей. Аркадий Дворкович о своих людях. стр. 124

Пионервожатая. Смысловые галлюциногены.

Анна Николаева про комплексы среднего возраста. стр.126

Горнист. Запой. Леонид Ганкин нашел свою ноту. стр. 128

Гардеробщик. Высокий подъем. Альберто Гуардиани обует не всякого. стр. 132

Правофланговая. Продолжение следует.

Тина Канделаки об отцах и дедах. стр. 134

Юный натуралист. Оборотная сторона любви.

Екатерина Костикова в мире стебельчатоглазых. стр. 138

Звездочет. Звездный час. Анатолий Перминов про выход в астрал. стр. 142

Внеклассное чтение. Демьян Кудрявцев. Сироты. стр. 144

Табель. Отдел писем. стр. 154

Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов. стр. 159

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

5

первая четверть

инга

аксенова

Урок труда. Смыслом по древу. Михаил Прохоров про слово и дело. Прогул уроков. Как я был великаном. Андрей Васильев о своем кино. Сбор металлолома. Не рви сансару. Екатерина Истомина о йогах и коровах. Урок информатики. Стайка

педагогов. Фриц Морген о своем русском. Урок рисования. Письмо к мужу. Наталья Каменская о любимом высоком.

Наш новый колумнист, глава группы ОНЕКСИМ Михаил Прохоров, делится с читателем причина-ми, которые побудили его взяться за перо (в бук-вальном смысле: колонка была написана от руки) и высказаться о том, что он думает о смысле жизни. У читателя появляется уникальная возможность получить практические советы Михаила Прохорова насчет того, как оправдать свое суще-ствование на земле. Редакция, в свою очередь, заверяет Михаила Прохорова: в ближайшие несколь-ко недель у него не будет ника ких при-чин снова браться за перо.

■ ■ ■ В последние полгода моя

жизнь в рамках отношений

с журналом «Русский пионер»

превратилась в сладкий ад —

здесь работает злой разво-

дящий демон-моралист Андрей

Колесников, который регулярно

и очень мило пристает по поводу

авторской заметки в небезыз-

вестный журнал. Каждый раз

после общения остаешься

в смешанном ощущении по-

луотравленных человеческих

отношений: с одной стороны —

радость общения, с другой —

чувство глубокой вины и по-

стоянного оправдания, почему

не буду писать. Мне кажется,

что нет ничего глупее, чем

быть колумнистом в журнале,

к которому имеешь акционерное

отношение (не занимаясь про-

фессионально журналистикой).

Что же меня все-таки подвигло

написать? Это желание освобо-

диться от ощущения себя «без

вины виноватым» и, конечно,

тема, по которой нужно высту-

пить и отбиться от демона раз

и навсегда: смысл жизни. Если

бы знал, в чем смысл жизни,

то писать бы никогда не стал,

а когда точно сам не знаешь,

то безответственно пофило-

софствовать — это просто одно

удовольствие, да и рассуждать

на эту тему всерьез… ну это

вряд ли. Как говорил классик,

все мы родом из детства. Я из

детства еще не вышел и потому

за весь взрослый смысл жизни

ответственности нести ну никак

не могу.

Каждый человек неизбежно

себя изучает и анализирует. Вну-

три нас всегда живет и ребенок

и взрослый, а меня не покидает

чувство, что длинная солнечная

жизнь будет продолжаться бес-

конечно долго, как и присуще

детству; любимая работа — это

школьная игра в монополию,

а большая ответственность за

людей и бизнес — это абсолют-

но естественная вещь, я всегда

это любил. Даже неизбежные

изменения в организме —

седые волосы, морщины

и дополнительные трудности по

поддержке спортивной формы

не огорчают, а напротив, радуют

(что поделать, люблю проблемы

и процесс их преодоления).

Ребенок и взрослый как-то хитро

уживаются вместе: соревну-

ешься в мудрости со стариками,

а в спорте с молодежью; ловишь

кайф, что можешь позволить

себе больше, чем твои сверстни-

ки, и абсолютно нет ностальгиче-

ского желания вернуться назад.

Все совсем наоборот! — дико

интересно узнать о том, как

живут счастливые люди лет эдак

в восемьдесят или девяносто,

хочется дожить и все проверить

самому. Кстати, знатоки говорят,

что у мужчин двадцати и сорока

лет совместных интересов зна-

чительно больше, чем у женщин

аналогичного возраста (видимо,

текст: михаил прохоров

риа н

овости

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

7

объясняется повышенным инте-

ресом к самим женщинам!).

Нас с детства учат смыслу

жизни — построить дом, вырас-

тить детей, посадить дерево.

Достаточно этого или нет — мне

судить трудно, все до конца

еще не попробовал. Результат

моих наблюдений за людьми,

которые это реализовали,

показывает, честно говоря,

примеры в основном далеко не

впечатляющие. Кто-то возразит:

все идет от семьи. Возможно, но

это не мой случай. У меня была

хорошая семья, как говорится,

исключение подтверждает

правило. Вряд ли стоит уподо-

биться изгою или белой вороне

и попытаться поменять устои

мира, эпатируя не по делу и не

к месту. Но если вдруг все же

этого недостаточно для пони-

мания смысла жизни, то ответ

хотелось бы получить, особенно

если твои собственные взгляды

не соответствуют (временно,

конечно!) общепринятым под-

ходам и нормам. Действительно,

смысл жизни постоянно меняет-

ся как изнутри, так и снаружи.

В детстве поскорее хочется

стать взрослым, в старости, как

говорят, думаешь, что останется

после тебя, и всегда и везде

ищешь подтверждение своей

правоты (очень часто в ущерб

себе!). Иногда малозаметное

или дурацкое событие может

поменять устоявшуюся систему

ценностей. Я на собственном

опыте ощутил справедливость

философского подхода — не бы-

вает побед и поражений, бывает

только развитие личного опыта

и правильные выводы. (Сидел

я себе тихо, спокойно, за извест-

ностью не гнался, никого вроде

не трогал, а тут мое любимое

зимнее французское приключе-

ние, и пошло-поехало!)

Ну а первый взрослый осознан-

ный подход к смене жизненной

парадигмы у меня произошел

в армии в начале службы,

и тот, кто служил, меня поймет.

Первые месяцы в армии — они

самые важные, ты попадаешь

в новую систему, абсолютно

непохожую на ту, в которой жил

все предыдущие время. У нас

в роте служил один парень,

который ничем на первый взгляд

не выделялся, но именно он был

носителем уникальной психоло-

гической устойчивости, полно-

ты и радости жизни, которая

сводилась к очень простой

логике: зачем расстраиваться

заранее, если знаешь о непри-

ятностях, а если они произошли,

так это уже в прошлом. Надо

сказать, что на практике у него

получалось легко и естественно;

пришлось самому попробо-

вать — оказалось, очень многое

работает! И жизнь приобрела

вполне осязаемый смысл —

радость жизни, оказывается,

внутри нас, а внешние факторы

лишь усиливают или смягчают

рисунки: маша сумнина

Итак, смысл жизни в лозунгах:

«Хочешь быть счастливым —

будь им» (Козьма Прутков)

«Проблемы воспринимай как

сладкую боль»

«Подражая другим — оставайся

собой»

«Работа — это не средство про-

питания, а хобби»

«Не бойся помогать людям и не

жди благодарности взамен»

«Получай удовольствие от

обязанностей»

«Делай праздник для других —

веселиться будешь сам».

Продолжать можно бесконечно,

ибо смысл жизни — дело сугубо

индивидуальное.

P.S. Прошу к написанному от-

носиться несерьезно. За все,

что изложено в эссе, автор от-

ветственности не несет. Ссылки,

копирование, цитирование —

сколько угодно. ■ ■ ■ ■

внутреннее состояние, и армия

была отличным примером

«резкой смены среды обитания»

по Дарвину, чтобы это понять.

В июньском номере «СНОБа»

рекомендую прочитать статью

Николаса Эберстадта, изучав-

шего феномен фантастической

смертности россиян (аналог

только Зимбабве!) и сделавшего

вывод о нашем тотальном не-

счастье. Не оспариваю вывод,

но его аргументы и причины,

по которым это происходит,

кажутся мне немного наивны-

ми — все объясняется, скорее

всего, трагической историей

нашей страны начиная с Ивана

Грозного. Нужно с этим срочно

что-то делать — может быть,

в этом и есть главный смысл?

Мы живем в эпоху глобализа-

ции, в которой правит непро-

веренная информация, и мир

виртуальный с каждым днем

становится не просто сильнее

реального, а в конечном счете

уже для многих становится

почти единственным существую-

щим. Соблазн и доступность

виртуального мира усиливает

доставшийся нам из СССР

двойной стандарт поведения: на

работе — твердые коммунисты,

на кухне — устойчивые дисси-

денты. В виртуальном мире все

мы герои, в реальном — как по-

лучится. Мерило успеха — день-

ги и известность — еще больше

смещает базовые человеческие

ценности в сторону коммер-

циализации. Так что жить нам

нелегко, и выходит, что кроме

как радоваться жизни, ничего

и не остается!

Что-то меня потянуло на серьез-

ное — самое время завершать

и больше вас не отвлекать,

уважаемый читатель. Ну как это

сделать? Придется обратиться

к классике — соединить вместе

«разумный эгоизм» Рахметова

и лозунги ЦК КПСС (образование

и базис у меня советские, чем

и горжусь, а лозунги — идеаль-

ное изобретение Советской

власти: все читали и никто не

выполнял; диалектический метод

стопроцентно подходит к нашей

теме смысла жизни).

Постоянный автор «РП» шеф-редактор ИД «Коммерсантъ» Андрей Васильев писал эту колонку в страшных муках, терзаемый ужасным сомнением: а выйдет ли не хуже, чем раньше? Можно было бы, конечно, сказать, что это ему надо очень постараться. Но не стоит мучить колумниста: вышло лучше.

текст: андрей васильев

канал. К столетию «Коммерсанта».

У которого, между прочим, в вы-

ходных данных написано: «Осно-

ван в 1909 году. С 1917 по 1989

не выходил по не зависящим от

редакции обстоятельствам».

И как, спрашивается, играть?

Правду-матку резать — к сто-

летию вроде бы неуместно.

А гимны распевать — как-то не

по-коммерсантовски. Ждать от

Парфенова, что он мне насце-

нарит выпуклый образ, тоже не

приходится: фильм-то докумен-

тальный (хотя и художественный).

В общем, ощущение хуже, чем

перед первой ролью.

О ней я, собственно, и хотел

в колонке рассказать. А то мои

коллеги-колумнисты отностальги-

ровали на пионерских страницах

по полной программе — всю

свою детство-юность в дело

употребили начиная чуть ли не

от роддома. Я же, как известно,

сыплю густую фактуру, мотаясь

как подорванный по закрытым

просмотрам, съемочным площад-

кам да Каннским фестивалям.

Хотя у меня тоже юность была —

не хуже других.

Значит, так. За первую в жизни

роль я взялся смело. Потому что

другого выхода не было. Вер-

нее, был — в армию. Меня как

раз выперли с третьего курса

МИХМа, и повестки шли — жечь

замучаешься. Так что я пошел

нетривиальным путем. На студию

детских и юношеских фильмов

имени Горького. Пробрался туда

обманом и пошел по съемочным

группам. С таким, примерно,

текстом.

— Здрасьте, ваша группа на лето

в экспедицию едет?

— Нет.

— Спасибо, до свидания.

— Здрасьте, ваша группа на лето

в экспедицию едет?

— Едет в Уссурийск.

— Спасибо, до свидания.

ната

лья л

ьвова

■ ■ ■ Получил наконец равнове-

ликую себе роль. Буду исполнять

шеф-редактора ИД «Коммер-

сантъ» Андрея Витальевича

Васильева. Конечно, дилетанты

скажут: «А фигли?» На первый

взгляд, действительно — фигли.

И бандитов играл, и главу пре-

зидентской администрации,

и продажного главреда районной

газетенки... Даже телеведущего

Евгения Киселева сыграл в одном

малозаметном сериале. Чего,

спрашивается, не сыграть ува-

жаемого человека?

Довольно стремно, на самом-то

деле.

Я это проходил в 2006 году,

когда после украинской ссылки

и продажи Березовским «Ком-

мерсанта» в верные руки получил

вдруг предложение его опять

возглавить. Приглашен был

в Кремль к Большому Человеку

(сейчас он гораздо больше), еду

и ничего понять не могу: страна

встала с колен, прессу поголовно

избавили от влияния олигар-

хов — на хрен я им сдался,

старый, лысый, ленивый, да еще

и пьющий?

Ну, разумеется, так откровенно

я свои сомнения Большому

Человеку не озвучивал. Поста-

рался аккуратно объяснить, что

«Коммерсантъ» под эти их игры

с высшими политическими смыс-

лами абсолютно не заточен и не

мне его затачивать. Тем более что

мне эти игры по барабану. Даже

за хорошие деньги.

И вдруг Большой Человек меня

перебивает. А нам, говорит, ника-

кие игры и не нужны. Нам нужно,

чтобы вы делали газету, как при

Васильеве. Сможете?

Тут я и смекнул, что долгожданная

пенсия накрывается медным

тазом. Сказал — постараюсь.

И до сих пор не уверен, наврал

или нет.

Так вот, роль. Шеф-редактора

Васильева. В художественном —

хотя и документальном — фильме

Леонида Парфенова, который

покажет в конце года Первый

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

11

— Здрасьте, ваша группа на лето

в экспедицию едет?

— В Севастополь и в Ялту.

— А вам актеры не нужны?

— А вы актер? Идите на

фотопробу.

Короче говоря, сценарий фильма

«Когда я стану великаном» я про-

чел уже в поезде. С трудом, но

нашел там своего персонажа

по фамилии Стулов. Роль не по-

казалось сложной. «Лелик Стулов

хихикнул и подтолкнул соседа», —

было сказано в сценарии. Все.

Сто пять рублей в месяц плюс два

шестьдесят суточные. Солдатам

тогда платили три восемьдесят —

естественно, не в сутки.

Я сразу перестал удивляться,

почему до сих пор не знаком с ре-

жиссером: зачем Лелику Стулову

режиссер?

Мир кино, открывшийся 19-лет-

нему экс-студенту технического

вуза не мог, конечно, не поразить

его воображение. Судите сами.

13-летняя Таня выпила на спор за

12 минут бутылку водки и бутылку

«Солнца в бокале», закусывая

только эклерами. Откачали

силами шести реанимационных

бригад и отправили в Москву

(она к тому же оказалась слегка

беременной). 14-летний Арсен

вписался в уличную банду и был

отправлен в Москву — подальше

от уголовной статьи. 13-летний

Миша Ефремов проиграл нам

с Толиком-фотографом 75 рублей

в покер «по копеечке». Платить

ему было нечем, поскольку

детские зарплаты переводились

родителям (большая помощь

Олегу Николаевичу), и пришлось

будущему Дубровскому на пляже

выворачивать карманы у пьяных

курортников. Миша в Москву

отправлен не был, несмотря на

два запоя в течение съемочного

периода, потому что уже тогда

воспринимался взрослыми как

восходящая звезда. Я же, хотя

в запои не уходил, воспринимал-

ся как позор отечественного

кинематографа. Дело в том, что

в самом начале съемок случилось

несчастье: вгиковское начальство

не отпустило актера (кстати, хоро-

шего) на главную отрицательную

роль (130 рублей), и режиссер,

покойница Инесса Туманян, от

безысходности взяла меня, по-

жертвовав Леликом Стуловым.

Сцены с моим участием обычно

заканчивались так. После ...над-

цатого дубля Инесса Суреновна

не кричала победное: «Снято!»,

а безнадежно махала рукой:

«Лучше у него все равно уже не

получится». А оператор, лауреат

Госпремии покойник Гинзбург

в ответ на мое невинное: «Меня

будут завтра снимать, Валерий

Аркадьевич?» — почти искренне

удивлялся: «А чего тебя снимать

с такой мордой?»

Единственный, кто пытался войти

в мое положение, был автор сце-

нария Александр Всеволодович

Кузнецов (не покойник). На его

участливый вопрос, почему мне

не даются реплики, я пожаловал-

ся: «Так люди же так не разговари-

вают, Александр Всеволодович».

«Пиши сам», — плюнул драматург,

и я радостно стал нести отсебя-

тину. Число дублей сразу же со-

кратилось. Так я поборол первую

в жизни роль.

Потом была премьера в Доме

кино, где режиссер называла нас

«дорогие мои, любимые маль-

чишки», дикое количество (гадом

буду!) поклонниц-пэтэушниц.

И еще было понимание, что актер

из меня фуфловый и надо посту-

пать на режиссерский.

Но поступил я таки в ЦНИИ

«Электроника», оттуда восстано-

вился в МИХМ, а когда выперли

во второй раз, никакой экспеди-

ции в Ялту на студии Горького для

меня не нашлось. Зато, придя

из армии, я твердо решил стать

режиссером (не актером же!)

и до экзаменов на два-три месяца

устроился в отдел школ и ПТУ

«Московского комсомольца».

И вот вам результат. Роль шеф-

редактора на столетнем юбилее.

Хотя не все так трагично. На-

верное, Леня Парфенов тоже раз-

решит мне писать собственные

реплики самому. И вообще все

это сделает не очень грустным.

И будет еще закрытый VIP-

просмотр — вроде бы в Большом

театре. И я поднимусь на сцену

(как тогда в Доме кино) при стече-

нии самых высоких гостей. Весь

в белом.

Ну как тут не пойти на неожидан-

ный актерский ход? Как не по-

меряться креативностью с самим

Парфеновым? Например, так.

VIP-партер Большого театра

замер, потрясенный увиденным

фильмом. Я — весь в белом —

поднимаюсь на прославленную

сцену. Достаю листок бумаги.

И с выражением зачитываю заяв-

ление об уходе на пенсию. Общий

катарсис!

Хотя есть время придумать еще

что-нибудь прикольное. Главное —

сохранить интригу. ■ ■ ■ ■

рисунок: александр ширнин

Еще раз есть повод убедиться, что недаром в «Русском пионере» за сбор металлолома и за описа-ние движущихся механизмов отвечает женский пол в лице Екатерины Истоминой: мужескому роду уже давно бы наскучили эти железяки, а вот Екатерина всякий раз открывает новую грань в общении с техникой. Даже если это взятый напро-кат в Индии древний драндулет — зато за рулем-то Раджи, а дорога так и кишит убийственной непред-сказуемостью. Читать рекомендуется с джи-ном, лучше без то ника.

■ ■ ■ Жизнь решительна и пре-

красна. Только еще неделю

назад я собиралась утопиться

в Сестрорецке. Как порядочный

человек, не могу мешать жить

остальным. Оделась потеплее,

вышла из дачи, вошла в Фин-

ский залив. Прошла с полкило-

метра босиком по мелководью,

вдоль косы, где парк Дубки.

Впереди молча ждал Кронштадт.

И вот тут, как в кино, зазвонил

мобильный. Звонили из Лондона.

Уже спустя шесть дней я летела

в Индию. Третий секретарь по-

сольства Индии в РФ перед тем,

как поставить визу, вызвал меня

на разговор: «У нас интересная

страна. Прежде чем писать что-

либо, посоветуйтесь со мной.

Жду». В моем чемодане лежали

200 упаковок активированного

угля, десять бутылок Bombey

Saphire и пять кусков коричне-

вого дегтярного мыла. В Дели

меня ждал тот, кто звонил из

Лондона в Сестрорецк. Индус

высокой кастовости Раджи

имел британский паспорт. Под-

данный Ее Величества резко

осудил колонизацию: «Англичане

подавляли нашу личность!» Он

осудил в принципе и монархию:

«Декоративная форма правле-

ния. У вас, в России, как часто

пишет «Таймс», тоже царь?» «Ну,

это совсем новая династия», —

уклончиво ответила я (дело было

в 2006 году).

Двое суток мы играли в поло

в центральном поло-клубе Нью-

Дели.

Отчаявшись научить меня

держаться на шатком поло-пони,

Раджи принял такое решение:

играть в поло на твердо стоящих

слонах (в этом варианте игры

на одном слоне умещаются два

спортсмена: один управляет

животным, второй орудует

клюшкой). «Тебе нужно будет

чесать ему сверху хобот длинной

щеткой. Справа — и слон пойдет

направо. Слева — пойдет на-

лево». Но перспектива сделаться

передовой чесальщицей хобота

показалась мне безрадостной.

И тогда Раджи решил лететь

в провинцию Раджастан, что на

границе с Пакистаном. Для на-

чала — в Джайпур. А там взять

машину и ехать в Джодпур, где

нас будет ждать во дворце мест-

ный авторитет магараджа.

Domestic-авиалинии в Индии

устроены, как наш автобус: по

пути самолет делает остановки

в разных пунктах. Чтобы не

стать затворницей поноса,

я раз в два часа принимала по

таблетке угля, которую запивала

джином — из горла винтом.

В аэропорте Джайпура Раджи

взял большой и очень страшный

автомобиль. Я не могу сказать,

сколько лет было этой машине,

но по ее разодранному боку

шла надпись на английском:

«Мы служим вам уже 50 лет».

Видимо, 50 лет прошло только

с момента последнего ТО. Раджи

текст: екатерина истомина

ната

лья л

ьвова

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

13

был религиозен, поэтому не-

медленно завесил автомобиль

пластмассовыми фигурками

Ганеша, мальчика-слона, сына

Шивы и Парвати. Как и всё

в этом подлунном мире, божья

тварь из индуистского пантеона

была made in China.

Через сто километров на пути

возникло первое препятствие:

около двадцати совокупляю-

щихся тел. Свальный грех,

прикрытый цветной марлей

и парой черных ботинок, в виде

гигантского клубка происходил

прямо на дороге. Волосы сами

зашевелились у меня на голове:

«Господин третий секретарь

говорил мне, что страна у вас

интересная, необычная…» Мы

почтительно остановились. «Это

тантрический секс или Камасу-

тра, как считаешь?» — спросила

я. Но Раджи точно не знал. Мне

показалось, что мой спутник

ринется в эту кучу, тем более

что из нее кто-то стал спол-

зать в канаву. Какие-то места

там, значит, освободились. Но

британский подданный залез

в машину и надавил на резино-

вый клаксон. Подданный кричал

лозунги. Что-то вроде «Именем

Ататюрка!» Совокупляющаяся

куча напрягла уши. Раджи стал

газовать на месте, разметая

песок колесами. Куча крепко

призадумалась. Раджи выскочил

из машины. Но тут куча как-то

сама собой рассыпалась и рас-

ползлась, и спустя десять минут

от нее остались комья запаха.

Что это было такое — религиоз-

ное действо или встреча добрых

соседей?

Следующее препятствие —

стадо йогов. Типовой йог — это

не преподаватель гимнастики

в просторных одеждах. Это

снежный человек, чей мозг

порвал в клочья колесо сан-

сары и дрейфует в сторону

колец Сатурна. Йоги брели по

деревенской дороге, потеряв

ориентацию и сознание. Мы

попытались их объехать, но один

йог упал нам под колеса, призем-

лившись в позе лотоса. Раджи

решил съехать в канаву, но из

нее выкатилось на колесиках

другое интересное существо —

человек-собака. Это человече-

ский уродец, сделанный руками

человека, перемещающийся на

деревянной каталке. Рахитичная

конструкция из костей, покры-

тая белой пудрой, ласково тянула

культи. Таблица Менделеева

смерчем пронеслась в моей

голове. Я была готова управлять

не только слоном, но и всей обо-

роной Севастополя. Тогда Раджи

дал задний ход, и мы с разгона

врезались в толпу медитирую-

щих калек.

Следующим пунктом road-movie

стала мертвая корова. Живот-

ное скончалось посреди авто-

мобильного полотна. В Индии

корова сакральна не только при

жизни, но и после смерти. Не-

рисунки: анна всесвятская

прикосновенен этот труп: мерт-

вые уши, обесточенные рога

и копыта. Религиозный Раджи

пал духом. Он не мог трогать

корову. Только я, не скованная

религиозными путами, могла ста-

щить разложившийся на жаре

труп на обочину. Как это сделать

технически? Как тащить — за

хвост? за рога? за задние копы-

та? Я (мощно хлебнув джина)

схватила корову за рога. Морды

у нее не было, ее съели собаки.

На свое лицо мне пришлось

намотать майку. Из брюха вы-

валились остатки кишок, а в них

уже жил черный рой мух. И это

были мухи, готовые на все.

Раджи, крича об опасности, под-

скочил ко мне и трупу с большим

матрасом. Обнявшись, мы упали

ничком на дорогу в метре от

мертвой коровы. Успели набро-

сить матрас сверху. Черный рой

с полчаса кружил над нами.

Ни в одной части мира секс

и смерть не смертны в такой

степени, как в Индии. После

увиденных картин абсолютно-

го физического падения мне

захотелось, во-первых, жить.

Во-вторых, почитать! На дне

чемодана, среди огрызков акти-

вированного угля, я нашла книгу,

возвратившую меня к реаль-

ности, — биографию Конрада

Аденауэра. Будет что обсудить

с выпускником Оксфорда, госпо-

дином махараджей, решила я.

Дворец махараджи, контурами

и размерами напоминавший

храм Христа Спасителя, частич-

но являлся отелем. Махарад-

жа, ходячая иллюстрация

к восстанию сипаев, сдавал

комнаты в отчем доме. Мне он

выделил № 106. Пока я ходила

на крикет, в ванной прорвало

трубу. Воды было по щиколотку

(а сколько бактерий?!) Я сроч-

но вымылась вся полностью

дегтярным мылом, приняла че-

тыре угля и полстакана джина.

Махараджа выделил № 206.

Пока я была на полднике, часть

массивного деревянного по-

толка рухнула на мою кровать.

Махараджа выделил № 306.

Пока я была на ужине, в №

306 упало со стены два чучела:

гепарда и козла со стеклянны-

ми глазами. Козел так пронзи-

тельно посмотрел на меня, что

стало ясно: падает несчастный

не в первый раз. Больше пере-

езжать было некуда. Решили ге-

парда и козла прибить к стенке

и жить так. Какой тут Аденауэр!

Махараджа понятия не имел,

кто это такой. О Ганди он еще

помнил. Самые разные Ганди

пытались раскулачить махарад-

жей: Махатма в 1947-м, Индира

в 1970-м. Но махараджи верте-

лись под демократическим игом

как могли.

Я и Раджи сидели в мраморной

беседке, точной копии храма По-

сейдона. Над нами летали бом-

бардировщики СУ-27: в Джод-

пуре, который близок к границе

с Пакистаном, расположена

военная база. Говорили о жизни.

«Если бы ты утопилась, то

в следующей жизни не смогла

бы стать мухой! Разрыв санса-

ры!» — закричал Раджи в таком

ужасе, что розы поникли в саду.

«У нас интересная страна.

Болезнь к смерти — это элемент

нашей летней дачной культуры.

Мы порой не знаем, как быстрее

дотащиться до конца. И не более

того, Раджи», — успокоила его я.

И Раджи читал в Кембридже эти

строчки: «Тригорин, уведите от-

сюда куда-нибудь Ирину Никола-

евну. Дело в том, что Константин

Гаврилович застрелился…» И не

более того. ■ ■ ■ ■

Событие воистину планетарного, а то и всесетевого масштаба: видный блогер Фриц Морген, входящий в десятку самых читаемых и почитаемых блогеров Рунета, выступает в роли колумниста «Русского пионера», делая это не только с сильным педагогиче-ским креном, но и с той степенью откровенности, которой уж от него-то никто не ожидал.■ ■ ■ ■ В блогосфере при царя-

щем якобы режиме безвластия

существуют свои жесткие пра-

вила. Даже так: сколько людей,

столько и правил. За несоблю-

дение норм общежития — бан.

Иногда, правда, доходит до аб-

сурда, но куда уж без перегибов

на местах.

Так было с dix_medvedoux (Леген-

дарный Матросъ Кошка, а по со-

вместительству врач-гинеколог

с большим стажем; его блог как

раз посвящен проблематике

родов и родовспоможения). Вот

что он пишет по этому поводу:

«Борьба за чистоту рядов таки

достигла своего апогея! Меня

забанили в сообществе woman_

health за то, что я... мужчина:)

Но сначала — приняли (думали,

поди, что я женщина). Кстати,

это было единственное сообще-

ство, где я не флудил и не стебал-

ся над юзверями:)».

Еще одна важная в Рунете

вещь — русский язык. Не обма-

нывайтесь кажущейся безгра-

мотностью «езыга падонкафф»,

русский язык — это святое.

Даже для тех, для кого ничего

святого в принципе не существу-

ет. Пару лет назад блогер tema

возмущался тем, что админи-

страция «Живого журнала»

взялась редактировать слова

с деепричастием «ебя», заменяя

скабрезную, полную низмен-

ности букву «б» на звездочку.

Например, так должно было

корректно выглядеть слово

«ре*ята».

А меня во славу русского языка

однажды забанили на фору-

ме сатанистов (satanism.ru).

Хозяйка форума, как и положено

ортодоксальным сатанисткам,

признавала за мной право

иметь собственное мнение, от-

личающееся от мнения боль-

шинства. Мы спокойно спорили

даже на горячие темы, обсужде-

ние которых в реальной жизни

иногда кончается мордобоем.

Но когда я сказал, что правила

пунктуации иногда можно нару-

шать… Нет, такую ересь терпеть

не станет никто.

Банить сразу меня не стали. Мне

дали целых три дня, чтобы я по-

добрал пример: предложение,

в котором верно расставленные

запятые мешают автору выра-

зить свою мысль. И, знаете… за

три дня мне не удалось найти

ничего подходящего. Если,

конечно, не считать всяких

иезуитских примеров со словом

«однако». После трехдневно-

го штудирования тонкостей

правописания оказалось, что

грамотная речь — это вовсе не

тот тяжелый жесткий панцирь,

который пытались надеть на нас

в школе. Грамотная речь — это

скорее хороший спортивный

костюм, который носится легко

и естественно, ничуть не стес-

няя даже профессиональных

спортсменов. Плохому танцору

синтаксис мешает, да.

Вот так называемая стили-

стика — увы — часто бывает

лишней. Пример — широко из-

вестный «закон комментатора»:

не употреблять часто одно и то

же слово. Нельзя говорить: «Ива-

нов бьет по мячу, мяч у Петрова,

Сидоров ловит мяч двумя руками

и мощным пинком посылает мяч

на центр поля». Правильный ком-

ментатор подбирает синонимы:

«Иванов бьет по мячу, снаряд

у Петрова, Сидоров ловит

кожаное ядро…» Эти ухищрения

напоминают дореволюционные

«так-с» и «нет-с». С какой радости

наша речь обязана быть усып-

ляюще гладкой? Если лучше

всего в предложении смотрится

слово «мяч», употребляй слово

«мяч». Не заставляй слушателя

попусту напрягать мозг: что это

за снаряд внезапно появился

у Петрова и как Петрову удалось

пронести артиллерийский сна-

ряд на футбольное поле.

Но бывает и по-другому. На-

текст: фриц морген

александр с

аватю

гин

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

17

пример, мы хотим упомянуть

в своем рассказе учителей.

Стоят они, скажем, на лестнице,

курят. Так и писать — «учителя»?

Или подобрать какой-нибудь

иной термин? Если мы со-

бираемся злословить, можно

употребить слово «педагог».

Если рассказываем малопри-

стойный анекдот, уместно

будет многозначительное слово

«наставник».

Однако ведь и слово «педагог»

можно произнести вслух очень

по-разному — с уважением,

презрительно, с угрожающей

серьезностью. Как вклеить

оттенки интонации на экран,

не прибегая к смайликам? Как,

например, показать, что на

лестнице курят не умудренные

опытом учительницы с усталыми

глазами, а веселые девуш-

ки, едва выпорхнувшие из

пединститута?

Лично мне нравится метод «мни-

мой метафоры». Работает он

так. Сравниваем выпорхнувших

из пединститута девушек, допу-

стим, со стайкой птиц. Приклеи-

ваем слово «стайка» к нашим

учителям.

Разница очевидна:

а) на лестнице курил клубок

педагогов,

б) на лестнице курил табун

учителей,

в) на лестнице курил консилиум

преподавателей.

Приходится согласиться, что на

форуме сатанистов меня забани-

ли хоть и неожиданно, но право-

мерно. Впрочем, справедливости

ради надо отметить, что далеко

не все забаненные осознают,

за что конкретно их подвергли

процедуре экзорцизма. Каждую

неделю мне приходится в рамках

наведения порядка банить за ма-

терную ругань десять-двадцать

человек. И непременно половина

из них объявляют себя борцами

с режимом или пострадавшими

за идею.

Была такая история с одним

баптистом. В советские вре-

мена его посадили в тюрьму,

он отсидел свой небольшой

срок, а потом братья по вере

из США вытащили его из

нашего бездуховного ада на

вольный американский воздух.

По приезде в США в его честь

устроили приветственное

собрание. Вызвали нашего

соотечественника на импрови-

зированную трибуну, попросили

рассказать, как он пострадал

за веру.

— Дело было так, — начал муче-

ник. — Я украл с завода мешок

муки, и меня поймали, когда

я перелезал через забор…

Американские баптисты,

морщась, начали расходиться.

Эмигрант-то хотел объяснить

дальше, что остальные выносили

по два-три мешка ежедневно,

и ничего, а его как баптиста

посадили из-за одного жалкого

мешочка. Однако в понимании

жителей США порядочный че-

ловек должен сидеть именно за

свои убеждения, а не за мелкое

воровство.

А вообще, коллеги, по поводу

текстов существует замечатель-

ное «правило электродрели». Один

мудрый американец в свое время

заметил: «Людям не нужны дрели,

людям нужны дырки в стенах».

Ровно то же самое можно ска-

зать и про тексты.

Не так уж важно, из каких слов

смонтирован твой текст. Важно,

какая картина отображается

в голове у читателя, пока он

твой текст читает. ■ ■ ■ ■

рисунок: маша сумнина

Что может заставить женщину взяться за перо и напи-сать письмо мужчине, да не просто мужчине – но мужу! Прочитав письмо Натальи Каменской к мужу Игорю Каменскому (кстати, он тоже автор этого номера — «Перезаблуждение» на стр. 74), читатель поймет, что тайна переписки в данном случае совершенно неумест-на. Такие письма вызывают благородную зависть: сколь высокими могут быть отношения в семье!

■ ■ ■ Что остается жене, муж

которой поет, пишет статьи для

журнала, сочиняет музыку? Со-

ответствовать! Следовать!

И вот я, попав в вынужден-

ное одиночество на далекой

американской земле, решила

стать такой декабристкой от

литературы, следовать. Вечером

хотелось общения, и я вспомни-

ла, что когда-то любила писать

письма. Помните? Покупаешь

конвертик, рисуночек на нем

покрасивее выбираешь, куда,

кому, от кого… А потом в ящик

его синий, что напротив почты.

И ждать ответа. М-да, сейчас

проще.

Балкон мне показался немного

романтичным и располагающим

к воспоминаниям о прекрасном.

Мир окружающий вернул меня

на землю. Увертюрой прозвуча-

ли свистки консьержа, при-

зывающего такси к подъезду.

Далее последовал короткий, но

яркий диалог трех скучавших

еще секунду назад таксистов.

Понять их эмоциональную дис-

куссию было невозможно, так

как все трое родились в не-

скольких тысячах километрах от

этой свободной страны, причем

в совершенно разных направ-

лениях, очевидно, приехали

сюда совсем недавно, а поэтому

каждому было проще изъяснять-

ся на своем языке. Но они как-то

друг друга поняли и разъехались

без стрельбы. Наступившая

тишина длилась секунд десять,

и на сцене появился исполнитель

главной партии этого шоу.

Это был невероятных разме-

ров, «хорошо загорелый», как

сказал бы Берлускони, человек,

и вначале я даже подумала, что

их несколько — такой ор стоял.

Но вскоре стало понятно, что он

один. По-моему, у него внутри

было много таких же загорелых,

и с каждым из них он ругался,

разговаривал, дискутировал.

Самое увлекательное, что все

внутренние собратья ему громко

отвечали, и им всем явно было

чертовски интересно. Я сдалась

и ушла в номер.

Итак!

Письмо первое.

Washington, D.C.

Привет, любимый!

Любишь ли ты современное

искусство так, как люблю его я?

Извини.

И жаль. Это особый вид чело-

веческого творчества. Боль-

шинство людей еще не успели

это понять, а поэтому пытаются

воспринимать его классическим

способом — глазами. Забыть!

Первая задача, которую ставит

перед собой искусство совре-

менное, — напугать, оглушить,

сбить с ног. Вы еще живы?

Тогда вот вам еще! А вот если

вы и после этого подаете при-

знаки жизни и сознания, вас

пригласят в увлекательнейшее

путешествие, дадут костыли

и окажут помощь. А главное,

текст: наталья каменская

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

21

объяснят, что орган восприятия

contemporary art не глаз, а мозг!

И многое встанет на места.

Но вначале будет сложно

осознать, принять это. Душа

противится, потом благодарит

за тех удивительных, интересных

собеседников — современных

художников, что получила она

в награду за покорность.

Каждое произведение, порой

и зачастую, — соединение

несоединимого.

Была сегодня в музее Hirshhorn

на выставке Strange Bodies.

Некий срез искусства на пред-

мет отношения, размышления

о теле человеческом.

Вот он — мой любимый Чак

Клоуз, соединивший в своей

картине гиперреализм и аб-

стракцию. Что может быть более

противоположным? Вдумайся,

создать гиперреальный образ

посредством разбиения пло-

скости полотна на квадраты,

каждый из которых представля-

ет собой абстрактную картину!

Да-да, это тот самый художник,

ради семи произведений кото-

рого меня понесло в Эрмитаж

в мае прошлого года. Ты все

спрашивал, в своем ли я уме,

и точно ли одна я лечу )))

По соседству Рене Магритт, уже

твой любимый. Когда-то и он раз-

рывал сознание современников

на части, а сейчас — почтенный

классик на пьедестале.

Идем дальше. М-м-м, Дюбуф-

фе. Опять ты в шоке, я в вос-

торге. Справедливости ради,

меня тоже потряхивало, когда

я впервые увидела его произ-

ведения. Люди на них — след от

мухи, оставшийся после того,

как крепко ее приложили чем-

нибудь. Помни! Выключаем глаз,

включаем мозг. Направление

арт-брю, или грубое искусство,

зарождалось в середине ХХ

века. Война. Тяжелый после-

военный период. Именно так,

размазанными по поверхности

жизни, себя и чувствовали люди.

Как же мастерски передан этот

абсолютно плоский, неуютный,

безрадостный мир! Дюбуффе

подмешивал в краску асфальт,

находя в этом дополнительное

средство мироочернения. Также

в своем творчестве художники

этого направления ориенти-

ровались на творчество детей

и умалишенных, чувствуя, что

чистая эмоция, столь важная

искусству, рождается у людей,

чье сознание не заморочено

цивилизацией. А в этом есть

суть, правда?

Ну, легче тебе хоть чуть-чуть?

Ладно, будет плохо — кричи.

А мы пока дальше.

Джакометти, Бейкон, Базелитц,

ты их тоже особо не жалуешь.

А вот посмотри. Может и позор

мне, но я не знала этого автора.

Исправлюсь. Julian Schnabel.

Портрет Энди Уорхола. Инте-

ресный прием — изобразить

Уорхола на черном, бесконечно

рисунки: варвара полякова

глубоком черном бархате, косми-

ческим вакуумом поглощающем

все изображение художника.

Чувствуется, что ему не вырвать-

ся. И это транслируется на нас

болью взгляда на его испуган-

ном лице.

А вот смотри! Хорошо тебе

известный Люсиан Фрейд.

«Обнаженный с поднятой ногой».

Абсолютно понятное наслаж-

дение плотью человеческой,

какое когда-то сходило на нас

с полотен голландцев в виде ра-

дости от сочной плоти дичи или

фруктов. Времена меняются.

Что нам персик или куропатка?

Они уж, поди, из природы скоро

исчезнут.

Еще ню. John Currin. The Pink

Tree. Это могло бы показаться

пошлым, если бы не та изящ-

ная игра образами красавиц

от Ренессанса до рекламных

плакатов 50-х и современного

гламура. В данном случае Лукас

Кранах со всей очевидностью

переворачивается в гробу или

смеется там же. Хотела бы я ви-

деть не первое, но второе!

О-о-о, иди сюда! Тебе понравит-

ся. Ron Mueck. Big man. И man

действительно big. В этом Мюэк

мастер. Его гиперреалистичные

скульптуры завораживают и раз-

мерами, и глубоким погружени-

ем в эмоцию персонажа. Нахо-

дясь рядом, боишься поколебать

тишину даже шорохом, чтобы

ничем не нарушить медитатив-

ное состояние сидящего в углу

мужчины. Он уже начал стареть.

Без сочувствия к модели вы-

явлены все признаки возраста:

морщины, лысина, пигментные

пятна, неровные ногти (уже не

убедителен для contemporary art

документализм фотографии,

нужна большая реалистичность,

объемность). Почти физически

чувствуется усталость мужчины.

И опять смешение смыслов

и образов. Взрослый человек

совершенно по-детски безза-

щитно укрылся в углу. Его нагота

усиливает это впечатление. Все

мы для него остались за преде-

лами того мира. Однако полное

ощущение, что Big Man сейчас

глубоко вздохнет, извинится

за свою наготу и выйдет из

помещения.

Искусство ХХ и XXI веков — по-

стоянный поиск новых медиа.

В этом поиске удивляет, что ху-

дожников как будто и не волнует,

сколько во времени проживет

их детище. Кому из древних

авторов пришло бы в голову

делать скульптуру из мешко-

вины, а вместо масла и холста

использовать грифельную доску

и мел (Гари Симмон, Triple Eye

Maestro, 1993). Нас не интере-

сует вечность, нас захватывает

скорость, контрастная быстрая

смена впечатлений.

Четверо на скамье, 1990,

Магдалены Абаканович. Не-

стабильность в каждой детали.

Это выводит из состояния равно-

весия и повергает разбирать-

ся с возникшим внутренним

дискомфортом. Скамью на

в высшей степени неустойчивых

круглых ножках после внима-

тельного изучения начинаешь

принимать за лодку, уносящую

в небытие четыре оболочки. Тел

ли? Душ ли? Скорее тел, чем

душ — очень точно с помощью

мешковины передана мысль, что

тело наше тленно. Скорее душ,

тем тел — слишком ощутимо

невесомы эти обезглавленные

фигуры. Что бы то ни было, пре-

лесть в длинном диалоге, цепи

догадок. В это время хорошо

бы кого-нибудь рядом иметь для

полноценного разговора. Жаль,

что тебя не было.

Не скучай. В следующий раз

поведу тебя в Национальную

галерею. ■ ■ ■ ■

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

25

вторая четверть

Краеведение. Семочки. Картина маслом кубанским нерафинированным. Природоведение. Зверобой. Где кончается Родина. Дневник наблюдений. Крышинг. О тайнах руфологии.

инга

аксенова

текст: маргарита симоньян рисунки: анна всесвятская

Именно в такое неуравновешенное лето, как это, чи-татель с особой благодарностью окунется в солнечное повествование главного редактора телеканала «Russia today» Маргариты Симоньян о самой большой кубан-ской станице, которая почему-то никак не может стать городом. Картина маслом. Кубанским. Нерафини-рованным.

Есть ли что-нибудь в мире прекраснее поля июльских подсол-нухов под кубанским небом?

Cомневаюсь. Едешь по трассе. Она блестит, как смола. Вокруг бесподоб-

ное лето. Густой и тягучий воздух, жирный, как кисель, залил степь, залил дорогу, залил черные пашни, и рощу серебряных белолиственниц, и зеленую глубь неподвижных лиманов. Редко мигают окном голубые саманки. Во дворах наливаются персики, млеют на крышах кошки. Медленно и торжественно, как подводные лодки, плывут по жаре индоутки. На веревках сверкает крахмальная стирка. Одинокий комбайн, как само-лет в небе, волочит за собой след из соломенной пыли. Ветер плещет и гонит пшеницу, разбивая ее об асфальт, как прибой, и, как чайки над морем, над полем носятся галки.

А поверх всего непереносимо, сногсшибательно, фанта-стически сияет небо.

Над Кубанью небо в июле сияет так, что не видно солнца. Бледное, мутное пятно в углу, как будто на скатерть пролили пахту, — это и есть солнце. А все остальное — пронзительно синее небо. И вот из-под этой ослепительной сини вдруг как

СЕМОЧКИ

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

27

хлынет прямо на трассу, как буря, поле июльских подсолнухов со всей дерзостью своих красок.

Никакому Моне ни в каком страшном сне и не снилось. Буря, просто буря жгучей зелени, и на ней тысячи беше-

но ярких золотых голов, обольстительных, гордых, прекрас-ных созданий; стройные, стоят перед небом, как красавицы перед царем на смотринах, расправили острые лепестки и кру-тят вихрами с востока на запад, послушные только движению солнца.

Разве можно проехать мимо поля июльских подсолнухов и дальше спокойно жить?

Нельзя. Пока не увидишь среди них шикарный акриловый пла-

кат: «Добро пожаловать в самую большую станицу в мире. Штраф за сквозной проезд — тысяча рублей».

■ ■ ■

Станица Старонижестеблиевская славится честолюбием и упертостью. «Не хочу быть русскою царицей, хочу быть вла-дычицей морскою». Ей давно надоело быть самой большой ста-ницей в мире. Она хочет быть городом. Уже много десятилетий ее жители добиваются городского статуса.

Все эти годы страна жила своей жизнью — голодала, си-дела, сажала, победила фашистов, слетала в космос, купила ви-деомагнитофоны и посмотрела на них «Том и Джерри», в конце концов развалилась, но и это стеблиевцев не отвлекло. Десяти-летиями они строчат письма тем, кто теперь у власти, требуя справедливости.

Что изменится от того, что Старонижестеблиевская ста-нет Старонижестеблиевском, никто в станице не знает. Но всем сердцем этого жаждет и завещает детям жаждать дальше. Такой в Старонижестеблиевской коллективный отцовский на-каз.

Особенно волнуются станичники последние годы, пото-му что Стеблиевка на ровном месте вдруг стала самым продви-нутым спортивным центром юга России. Может, если только

Сочи к Олимпиаде действительно построят, то обгонят Стебли-евку. А пока равных нет.

Все произошло случайно — из-за соперничества станич-ного председателя Стыцько и частного фермера Вольнодурен-ко. Станичники говорили про это соперничество: «Опять наши яйцами меряются».

Однажды Стыцько узнал, что ласковый рык демократии донесся и до Стеблиевки и председателей будут теперь изби-рать на выборах, которые непонятно каким макаром надо про-вести в бывшем колхозном клубе. Раньше в клуб приезжали краевые начальники — встречались с народом, просили его не буянить, а за это обещали провести канализацию и, как только представится случай, отдать банду Ельцина под суд. Но давно уже никто не ездит: ветер гоняет по клубу засохшие презерва-тивы, восьмиклассники по ночам оставляют грязные шприцы, и только в одном окошке с восьми до пяти сидит прыщавая де-вица под вывеской «Планета фото. Проявка и печать недорого».

В общем, Стыцько узнал про выборы. И тут же понял, что единственный его конкурент на выборах — Вольнодуренко. И тут же открыл первый в станице телеканал.

Канал назвали «Мегаполис-Восемь», и не спрашивайте меня, почему восемь. «Мегаполис-Восемь» объявил себя самым независимым телеканалом страны и ограничил сетку одной передачей — политическим ток-шоу «Наш батька». Двадцать пять минут в «Нашем батьке» вещал председатель, а остальные пять пожилая дикторша с начесом передавала от одних ста-ничников другим поздравления с юбилеем и приветы.

По низу экрана «Мегаполис» пустил бегущую строку. В ней не было буквы «й», но из нее можно было узнать, как Джордж Буш съездил в Египет, почем фьючерсы на нефть и другую полезную для станицы информацию. В бегущей строке было много незнакомых слов. Например, банкомат. Или Интерфакс.

Каждый вечер председатель сообщал землякам, что за минувшие сутки в Стеблиевке снова выросли надои и улуч-шились урожаи, почти никто не помер, на улицах стало мень-ше пьяных и нерусских, и только гадит вражье отродье клоп-черепашка, но и его победим.

И в каждой передаче председатель последовательно ру-гал частных фермеров.

— Они своровали народную землю! — убеждал земляков Стыцько и называл фермеров «сионистами» и «курощупами».

— Вот здесь, — вещал председатель, тыча куда-то ру-кой, — здесь на платанах троих сионократов повесят, и народ спросит: «За что повесили?» А я скажу: «За предательство на-циональных интересов!» И народ скажет: «Правильно, надо и остальных повесить!»

Надо сказать, Вольнодуренко был единственным част-ным фермером во всей округе, поскольку не пил. Что может быть лучшим подарком небес, чем анафилактическая реакция на спирт у мужа и отца? Про таких на Кубани говорят: «Чи хво-рый, чи подлюка». Фермер был именно хворый, и его семья мо-лила бога, чтобы бог, не дай бог, его не исцелил.

Разве можно проехать мимо поля июльских подсолнухов и дальше спокойно жить? Нельзя

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

29 Тем временем волшебная сила телевидения взяла свое —

народ невзлюбил фермеров и других сионистов, зато очень по-любил председателя.

Вечереет в станице, кричит отец сыну со двора:— Василий! А ну, хорош там семки щелкать, пиды помо-

жи мини синенькие розгрузыть!— Щас, батя, «Мегаполис» тока додывлуся. Тут Стыцько

такое кажэ!— А шо вин кажэ?— Та ты приды и сам подывыся! Ты бачил, вчора элеватор

чуть не запалылы? Так то, оказывается, сионисты булы!— Якись таки сионисты? Ты шо, сынок, с глызу зъихал чи

сказився? То сосиды на Выселках напылыся та стерню нэ с той стороны запалылы, вот и понэсло на элеватор!

— Та хто то брэшэ, батя?! Вот ты послухал бы, шо Стыць-ко тоби кажэ! Сионисты элеватор хотилы спалыть, шоб добро народно спортить! А ты — сосиды, сосиды! Телевизор не ды-вышься и нэ знаешь ничого с синенькими со своими!

Вскоре пожилая дикторша зачитала в эфире письмо, под-писанное группой станичников. В письме стеблиевцы требова-ли переловить и наказать всех сионистов и курощупов. Самых заядлых предлагали расстреливать резиновыми пулями или подвергать повешению от трех до пяти секунд. Если не верите, посмотрите подшивки газеты «Вольная Кубань» десятилетней давности. Именно этого и требовали, дословно: резиновыми пулями и вешать до пяти секунд. Далее следовал список сио-нистов. В списке был казак Кикоть, имевший глупость ездить по станице на новой «Таврии», пара армян с рынка, и еще за-тесался неизвестной национальности школьник из соседних Выселок. Школьник провинился тем, что обошел старониже-стеблиевского школьника на районной олимпиаде по химии. Никаких настоящих евреев в списке, ясное дело, не было, по-скольку откуда настоящим евреям взяться в станице Старони-жестеблиевской, даже если она уже почти город.

Надо ли говорить, что Вольнодуренко, потомственный казак с красной ряхой, с детства приученный семьей и школой не любить евреев, в списке сионистов стоял первым.

Только после этого фермера наконец прошиб коварный Стыцьков замысел. Вольнодуренко крякнул, почесал кепку, а потом взял, да и достроил в центре станицы еще при Горбачеве начатый Дворец спорта, явив тем самым первый и до сего дня последний в Стеблиевке пример социальной ответственности бизнеса.

Станица была потрясена. Здесь не строили ничего уже лет десять, если не считать фанерной будки с жестяной крышей под вывеской «Гипермаркет Сан-Франциско». Будку соорудила семья беженцев из южного государства, обретшего вожделенную неза-висимость и не знающего, что теперь делать с населением.

Дворец спорта открыли с красными лентами и восторжен-ными комментариями в эфире «Мегаполиса-Восемь», который действительно оказался независимым, в том смысле, что его гендиректору было все равно, у кого брать деньги.

Жизнь, как никто, и щедра, и безжалостна. Сама оглуши-ла, сама взбаламутила душу, а теперь сама же взяла и все испортила. Где подсолнухи, где гордые молодые счастливцы, любимцы неба?

Теперь уже пришла очередь председателю чесать кепку и крякать. Его ответ был блестящим. Стыцько съездил в Крас-нодар, с кем-то пошушукался, кому-то подогнал фуру арбузов с лучшей бахчи, и, не успев еще опомниться от одного Дворца спорта, станица уже открывала второй!

Стыцьковский дворец сильно обошел вольнодуренков-ский. Тот теперь казался вонючим спортзалом, а не дворцом. А новый — это был настоящий фитнес-центр с совершенно не-мыслимой роскошью — бассейном на три дорожки. Непьющих станичников обещали пускать в бассейн бесплатно по особым билетам с фотографией Стыцько. Оба непьющих станичника этим очень гордились.

Вольнодуренко с горя неделю гонял по двору жену, как Степан Аксинью, обломав ей все гелевые ногти. Хотел было нанять босяков поразбивать в фитнес-центре окна, но рассу-дил, что это мелко, достал из-под кровати чемодан и укатил в Москву к двоюродному брату. В Москве фермер, стесняясь, пообедал в дорогом ресторане с двумя мужчинами, пахнув-шими неземным одеколоном. Брат называл этих мужчин инвесторами. Неизвестно, на что клюнули инвесторы, но в следующем октябре в станице открыли первый на юге Рос-сии Ледовый дворец.

Ни в одной из российских южных столиц не было Ле-дового дворца. Даже просто катка не было — ни маленького, ни большого, ни крытого, никакого. Какой может быть каток в краю, где полгода в году лето, и такое лето, что асфальт пла-вится.

Сначала вообще было непонятно, что с этим катком де-лать, потому что ни в станице, ни в окрестностях, ни даже в самом Краснодаре сроду не продавались коньки, и в глаза эти коньки никто не видел, кроме как по телевизору на чемпио-натах по фигурному катанию. Но беженцы из южного государ-ства смотались в Москву на Черкизовский и затоварили будку «Сан-Франциско» партией коньков.

Ледовый дворец овладел станицей в ноль секунд.Зоотехники собрали хоккейную команду и бились вече-

рами с комбайнерами. Доярки перешили выпускные платья дочерей и натягивали их на расползшиеся бедра прямо поверх гамаш. Им хотелось кататься, как Роднина.

Слух о дворце прошел быстро, и сюда уже приезжали со всей округи. Людей стало так много, что движение на катке пришлось организовать только в одном направлении — по ча-совой стрелке, чтобы народ не поубивал друг друга. Так и ка-тались друг за дружкой в лучших нарядах, целыми семьями. Ледовый дворец заменил станичникам первомайскую демон-страцию, по которой они тосковали все эти годы.

Старонижестеблиевская еще больше преисполнилась гордостью за свою удивительную судьбу, и в школах с еще большим остервенением стали проводить конкурс на лучшее стихотворение про прекрасную малую Родину.

Но главное — прекрасная малая Родина все простила сионисту-фермеру.

Председатель мучился. Он не знал, чем отомстить. И тог-да фермер предложил ему мировую. Фермеру совсем не хоте-лось ворочаться по ночам, гадая, чем же теперь ответит пред-седатель. Оба они сообразили, что выборов никаких пока как не было, так и нет, а их гонка вооружений еще чуть-чуть — и погубит обоих, как едва не погубила однажды мир на Земле. В итоге решили публично помириться и закрепить дружбу со-вместной постройкой чего-нибудь такого, что действительно нужно станице.

Оказалось, что по-настоящему нужно станице теперь только одно — травмпункт. Из-за бассейнов и катков у публи-ки увеличился травматизм.

Сказано — сделано. Через полгода был у Стеблиевки свой травмпункт. Вся местная пресса, то есть и газета, и телеканал, зашлась в восторге. На первую полосу газеты «Великая Старо-нижестеблиевская» поместили снимок улыбающихся предсе-дателя и фермера. Редакция пыхтела над заголовком всем со-ставом, и в муках ночей он родился. Большими буквами над снимком было написано: «Результат рукопожатия Стыцько и Вольнодуренко — травмпункт!»

В общем, благодаря демократии затрапезная кубанская станица (пусть и самая большая в мире) за пару лет разжилась двумя Дворцами спорта, бассейном, Ледовым дворцом с насто-ящим катком и травмпунктом.

Правда, статуса города ей так и не дали.

■ ■ ■

Мы ехали мимо Старонижестеблиевской снова через ме-сяц. Но поля июльских подсолнухов уже не было — был август. Только месяц прошел, а дорогу уже не узнать. Небо сереет, мут-неют лиманы, пшеницу собрали и по-черному жгут на полях стерню.

Жизнь, как никто, и щедра, и безжалостна. Сама оглу-шила, сама взбаламутила душу, а теперь сама же взяла и все испортила. Где подсолнухи, где гордые молодые счастливцы, любимцы неба, с улыбкой глядевшие ему прямо в глаза? Одни

:

+7 (495) 287 30 55, +44 (0) 20 7298 5609

www.oceansky.com

BROKERAGE II CHARTER II MAINTENANCE & AIRCRAFT INTERIORS II MANAGEMENT, SALES & ACQUISITIONS II FIXED BASE OPERATOR

!

бурые палки, и на них — черные головы без лепестков. Стоят сморщенные, иссохшие, жалкие, как старухи в черных плат-ках на долгих похоронах соседки. Тусклое небо от них отвер-нулось, солнце не смотрит на них, и разрывается сердце, отто-го что вот была красота — и нет ее, и год еще целый не будет... и думаешь о старости и смерти, и в страхе и в тоске ждешь не-минуемую осень…

Но не будем о вечном. Если вы, как я, тоскуете по осле-пительному южному небу и удивительным южным нравам, то в Москве вас может спасти только одно — нерафинированное подсолнечное масло. Идите на Дорогомиловский рынок — прямо мимо кроликов и куриных пупков, потом поверните направо вдоль молочных поросят, дальше за копчеными утка-ми — налево, и возле каштанового меда как раз оно и будет. Ты узнаешь его из тысячи. Нерафинированное подсолнечное мас-ло пахнет так, как пахнут все кубанские города и села летом — они пахнут жареными семечками. Это и есть несравненный аромат июльских ночей моей благословенной Родины.

Лавочка под домом, прямо над головой — зрелые жерде-лы, из белоснежной «девяносто девятой» выходит прекрасный принц — Серега со второго подъезда — и говорит:

— Ритка, семочек будешь?Первая любовь! Твой аромат нельзя перепутать. На худой конец, можно просто сказать продавщице: «Дай-

те кубанское вонючее» — она поймет. Купите на рынке помидоры, огурцы, сладкий перец, жел-

тый лук, кинзу и фиолетовый базилик, который нормальные люди зовут реганом через фрикативное «г», а москвичи — фио-летовым базиликом. Все, что вы купите, будет жалким подо-бием левой руки. Но лучше, чем ничего. Нарежьте все не очень мелко и залейте кубанским маслом. Это будет салат. Часть лука замочите в уксусе, отожмите и перемешайте с кусочками обыч-ной селедки. И ее тоже залейте кубанским маслом. Это будет салат с селедкой. Отварите черную фасоль до мягкости, накро-шите в нее кинзы, чуть-чуть того же уксусного лука и тоже все сверху кубанским маслом. Это будет салат с фасолью.

Подайте все с черным хлебом — и ждите лета. Рано или поздно оно приходит даже в Москву.

Нерафинированное подсолнеч-ное масло пахнет так, как пах-нут все кубанские города и села летом — они пахнут жареными семечками. Это и есть несрав-ненный аромат июльских ночей моей благословенной Родины

текст: владимир липилин рисунки: варвара аляй-акатьева

Отправившись на Чукотку, корреспондент «Русского пионера» Владимир Липилин испытывает приход «белого медведя», после чего оказывается в поселке Уэлен, откуда до Америки, если бы пешком, то два дня ходу, от Ледовитого океана до Тихого — полторы минуты, а в день вчерашний вернуться проще, чем в Москву. Там, на краю света, коррес-пондент наблюдает охоту на кита, узна-ет, что такое кыхтым и мантак и получает своего бога.

— Знаешь чего? — сказал на третий день пьянки чукотский драматург Слава. — Давай махнем на Уэлен.

— Зачем? — недоуменно спросил я.— Там край земли. — И вообще… Я оглядел батарею порожних бутылок

и вымолвил:— И так уже дальше некуда.Разговор происходил в реквизитор-

ской анадырского драматического театра. Был отчетливо теплый июнь. Невесомый тихий свет заливал город. Черный кот изящно фланировал между мусорных баков. Слава в костюме Тре-плева сидел на подоконнике и болтал ногами на улицу. Иногда он дул в гор-лышко недопитой пивной бутылки, она отзывалась.

Я, признаться, торопил время, вечером был самолет на Москву. И еще я устал. Я нечеловечески устал пить, потакая чукотской алкогольной забаве — белый медведь приходит, белый медведь ухо-дит. Сколько раз за эти дни он удостаи-вал нас своим присутствием, сосчитать было невозможно. Но и бросить Славу в такой момент я тоже не мог.

Он в который раз пересказывал мне историю:

— Мы сидели с ней на балконе и пили чай. Она в халате с ногами в кресле ку-рила. Сказала: «Извини, ко мне мама

должна заехать». Я, сломив сигарету о пе-пельницу, засобирался домой. У порога долго зашнуровывал ботинки. А она, прислонив висок к косяку и сложив на груди руки, смотрела. Потом сказала: «Ты потрясающий мужик. Просто я тебя недостойна». Я вышел на улицу и двинул к кабаку, посидел там часок, добавил, потом зачем-то повернул к ее подъезду. Звоню, а дверь открывает бритая голова в сатиновых с корабликами трусах. Из душа доноситься шум воды и ее песня. «Чё надо?» — спросила башка. Я понача-лу опешил, пытаясь соотнести этот ти-паж с мамой, а потом говорю: «Извини, чувак, я тут зонт оставил». Отстранив его плечом, сорвал сиреневый в горошек зонт и вышел. Подло так, понимаешь?

Я немного подумал и сказал:— Ладно, поехали билет мой сдавать.Через час мы сидели за барной стой-

кой аэропорта. Слава пил виски с позвя-кивающими в стакане кубиками, я упо-треблял клюквенный морс, который по цене был не больно-то и дешевле.

— Там щас киты любовь крутят, — ска-зал он.

— Где? — будто не понимая, о чем он, спросил я.

— На Уэлене. Ну, в Беринговом проливе.— И чего? — в его словах мне послы-

шалась слеза.

ЗВЕРОБОЙ

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

35

Женщины, дети, старики, собаки и бакланы провожают артель из семи вельботов на китовую охоту

макс н

овиков/рус

ский n

ew

sw

eek

— А их бьют, — сказал Слава и стал разглядывать ледышки в стакане.

Наконец мы загрузились в Ми-8, взле-тели. Небо было чистое, и я долго раз-глядывал тень вертолета на фоне не-скончаемой тундры. Там, внизу, не было ни единого человека, а только плыли долгие ручьи белых цветов.

— Здорово, эскимосы! — крикнул Слава, высунув косматую голову в про-ем двери, когда вертолет приземлился. На него обернулось несколько лиц, по-хожих на пугливых зверьков. Не обиде-лись, улыбнулись. Он спрыгнул, встал на карачки и картинно поцеловал зем-лю. Плюнул и произнес:

— Дальше только Америка.В прорехе между домами виднелся Бе-

рингов пролив. Там, лоснясь на солнце, словно киты, бродили айсберги. Когда они наползали друг на друга, получался плач, который возникает при выдира-нии из досок гвоздей.

Мы закинули на плечи рюкзаки и пошли искать Славиного знакомого старика Элле. Во дворе двухэтажно-го барака исхлестанный морщинами эскимос чинил сеть, развесив ее между качелями и детской горкой, сооружен-ной под макет ракеты «Союз». Во дворе стояли вросшие в землю железнодо-рожные контейнеры — подарок Абра-мовича жителям Чукотки. Еще одним

памятником губернатору служат здесь нарядные канадские коттед-жи. У Акима Элле такой коттедж, но он в нем не живет. В доме его обита-ют ездовые собаки. Сам он ютится в обустроенном строительном ва-гончике.

Когда мы явились, старик в падаю-щем из крохотного оконца свете ма-стерил бога. Маленьким перочинным ножом он придавал ему человеческие

черты.— Угадай, кто к тебе? — спросил Сла-

ва, распахнув дверь вагончика.— Со скольки раз? — сощурился от

обилия света старик.И тут же, узнав Славу, заколготился,

поставил на буржуйку сплющенный в нескольких местах чайник.

— Чай надо пить, а то голова болеть будет, — сказал он.

— Отчего же она будет болеть? — спро-сил Слава.

— От мыслей, бляха-муха. Как прие-дут с Большой земли, так башка прямо кобенится.

Сдвинув бога на край стола в шеренгу таких же уже готовых фигурок, мы вы-ложили из рюкзаков тушенку, лимонад и лапшу «Доширак». Я разглядел Аки-ма Элле. Оленья шапка с приподнятым ухом, шустрые, цвета колеблющегося океана глаза, жиденькая седая бородка. Возраст его определить не представля-лось возможным.

Мы пили чай, заедая его вяленым гольцом. Слава спросил:

— Куда ты этих богов-то строгаешь?Дед задумался, щуря глаза.— Так это… в Штаты. Тут одна худож-

ница из Анкориджа приезжала, она у меня всех до одного забрала, бляха-муха. Кучу долларов заплатила. Вот столько, — старик сделал небольшой зазор между пальцами. — Однако зачем они мне?

За шестьдесят лет своей жизни старик ни дня не работал по трудовой книжке. Сначала оленей пас, нерпу добывал. За-тем съездил к шаману, и тот благословил его на то, чтоб богов вырезать. Творения Элле из кости с криками «браво» и даже «ура» приобретались музеями Москвы, Петербурга, Таллина, Дрездена и Рима. Хотя ни в одном из этих городов Аким не был. Его боги были, говорят, в коллек-ции Брежнева, Ельцина, Ростроповича. Впрочем, и этих людей он никогда в гла-за не видел. Когда-то на Уэлен приезжа-ли целые делегации туристов, ученых, музейщиков. Они приобретали про-дукцию туземцев, какой не было нигде в мире. Аким вырезал животных, сцен-ки охоты, а главное, богов — из клыков, черепа и детородного органа моржей. За-тем туристы и ученые с Запада переста-ли ездить сюда. И боги любви, достатка, семейного благополучия стали кочевать через пролив на Аляску и дальше в Аме-рику. Говорят, американцы выручают за эти резные кости целые состояния. Но

Во дворе двухэтажного бара-ка исхлестанный морщинами эскимос чинил сеть, развесив ее между качелями и детской горкой, сооруженной под макет ракеты «Союз»

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

37

Акиму Элле до этого нет дела. Ему-то все-го и нужно денег — на покупку новых собак. Для того богов и режет.

Боги Элле иногда охотятся, иногда ху-лиганят, иногда просто сидят задумчи-во.

— Откуда берете сюжеты? — спраши-ваю.

— Так это, бляха-муха. Хожу с ружьем на птичьи базары, в океан хожу на нерпу, а потом вот еще, — он пошарил в углу под прелыми сетями и выудил оттуда бутыл-ку из-под вина «Улыбка». Этикетка была еще цела, и с нее улыбалась девушка.

— Кыхтым, — сказал Аким.— То есть?— Настойка из трав и сухих мухомо-

ров. Ее больше глотка нельзя. Умереть можешь.

— Вштыривает? — хохочет Слава.— Боги приходят, — коротко отвечает

Аким. — Хотите?— Нет, — ответил я.— Тогда и я не буду, — вздохнув, ска-

зал Слава.

Вечером идем к участковому отмечать-ся. Рядом граница, до Аляски восемьде-сят шесть километров. По дороге встре-чаем мужиков с ружьями наперевес.

— Куда это они на ночь глядя? — спра-шиваю Акима.

— Получка, — буднично отвечает ста-рик.

— А ружья-то зачем?— Не дадут иначе.— Как это?— Ружья надо сдать. Тогда тебе день-

ги.Этот экзотический ритуал ввел недав-

но местный участковый милиционер. Зовут его Арон Аветисян.

— Устал я, — говорит Арон Аветисян, заперев в подвале сельской администра-ции карабины. — Возьму кинжал, уйду в горы.

В окрестностях Уэлена гор нет. Но Арон так всегда говорит — в день зар-платы зверобойной артели. Он заводит вездеход, который раньше принадлежал

полярникам, и мы мчимся к его вагон-чику. Водительские права в этом посел-ке есть только у него одного, но тракто-ры, грузовики или мотоциклы имеются едва ли не у каждого.

— Зачем ружья-то отнимать? — Завтра отдам, — говорит Арон. —

Если придут.По мнению участкового, эскимосам

и чукчам деньги вредны. Получив зар-плату, они покупают самогон и с кату-шек съезжают.

— Дурные становятся, прямо в голову себе стреляют, понимаешь? Суицид на-зывается. На Чукотке ба-альшой суицид. Поэтому я у них карабин забираю. Утром придешь — получи, дарагой.

— И что, кто-то не приходит?— Много, брат, сам их ищу: на свой ка-

рабин, распишись, дарагой! Устал я как мама быть. В магазине запретил им водку продавать. Так они самогон поку-пают. Тут королей самогонных, знаешь, сколько? Вай! Семь, наверно.

— Чукчи стали самогон варить?

макс н

овиков/рус

ский n

ew

sw

eek

— Нет, брат, это люди с Большой зем-ли. Полярник, артельщик. Когда поляр-ные станции закрылись, он стал самогон варить. А что делать, брат? На Большую землю? Кто его ждет? А тут семья, гарни-тур, шифоньер. Только работа нет. Поэто-му самогон гнать. И продавать. Чтобы семья кормить. Понимаешь?

Арон тормозит у своего вагончика — точно такого же, как у Акима.

— А почему люди в канадских коттед-жах жить не хотят? — пытаю участкового.

— Когда шторм, даже маленький, он так дребезжит, что жизнь, вай, медный таз кажется! Их собрали не так. Полови-ну деталей украли, брат.

Всю утварь в вагончике Арон Авети-сян обклеил маленькими бумажками. На бумажках чужеземные выведенные ручкой слова. Так он учит английский.

— Контракт заканчивается, — поясня-ет он. — Уеду, надо английский знать.

— Далеко? — В Югославия поеду, дарагой. Миро-

творцем.

Слава объясняет участковому, что страны Югославии давно нет и миро-творцев в ней, в общем-то, тоже.

— Тогда Африка, — ничуть не смутив-шись, говорит Арон Аветисян. — Арме-ния не могу, брат, я этот, как его, отще-пенец.

Один участковый на три поселка — Уэ-лен, Иночун, Энурим — Арон Аветисян родом из добропорядочной армянской семьи. Отец — начальник большого ере-ванского гастронома, мать — заведую-щая стратегическим холодильником для нужд государства. Три брата занима-ют ведущие посты на железной дороге. Арон с детства любил читать, «отравил-ся», говорит, Джеком Лондоном. Окон-чил техникум и махнул связистом на по-лярную станцию. Отец крепко осерчал. Слал сыну письма, которые начинались так: «Арон, дарагой, рад видеть тебя». Оканчивались письма тоже всегда оди-наково: «Ты уехал, и мы плачем по тебе. Мам — три раза в день. Я — четыре. Бра-тья — не переставая. Приезжай, Арон,

дурная голова». Потом письма перестали приходить.

Когда закрылась полярная станция, он подался в участковые.

— Устал я, — повторяет Арон, — уеду. Холодно тут. Ученые говорят: глобальное потепление. Пусть сюда едет, на Чукот-ка. А я — в Африка.

Полярный день никак не закончится. Размытое солнце чертит тусклую дорож-ку на воде. А может, это утро уже нача-лось, а мы не заметили.

Следующим днем на косе, уходящей в пролив, заметно волнение. Женщи-ны, дети, старики, собаки и бакланы провожают артель из семи вельботов на китовую охоту. Мы тоже стоим поодаль. Лодки хоть и с мощными японскими моторами, но долго не скрываются из виду. Они качаются над нашими голо-вами черными точками. Океан как буд-то касается неба. Но почему-то не про-ливается. Люди расходятся. На берегу

макс н

овиков/рус

ский n

ew

sw

eek

39

остается лишь эскимос Витя Хагдаев. Он дежурный по трактору. Если охота будет удачной, он подцепит кита за хвост и вы-тащит своим «Кировцем» на берег. Часы тянутся в ожидании, и мы уговариваем Витю, пока не вернулись охотники, про-катить нас на вельботе. Вместе с нами увязываются еще несколько человек. Мчимся, взбираясь на бугры степенных волн, и с ревом сползаем вниз. У затих-шего маяка на мысе Дежнева Витя дела-ет разворот. Айсбергов нет. Они ушли на север. Мы сидим плечом к плечу с био-логом Олей. Она изучает птичьи базары и жизнь насекомых.

— Дежнев почти на сто лет раньше Бе-ринга открыл этот пролив, — преодоле-вая шум винта, кричит мне в ухо Оля.

— Чего же он именем Беринга тогда называется? — кричу я в Олино ухо.

— Ну, Дежнев открыл себе и открыл, думал, про это весь мир узнает. А Беринг сам лично доклад в географическое об-щество принес.

Ее волосы пахнут нагретой полынью. Брызги застилают глаза. Губы соленые.

На обратном пути Витя завозит нас «во вчера». Машет руками, показывает на часы, мол, здесь другое совсем число. И мы с полными глазами соленой воды ощущение испытываем удивительное.

Потом идем с Олей по берегу Север-ного Ледовитого, затем переходим до-рогу и оказываемся на берегу Тихого. От одного до другого полторы минуты пути. Здесь все рядом: небо, чужой кон-тинент, игры китов и их гибель.

— Жалко мне их, — говорит Оля.— Китов?— Чукчей. Они такие, как шум при-

боя, понимаешь? Настоящие. А люди с Большой земли привозят им пьянство, ощущение, что где-то есть сверкающий лучший мир, до которого не добраться. И от этого суициды.

— Мнение спорное, — говорю я, — не каждый чукча хочет жить, как их пред-ки в каменном веке.

Слава тащится сзади, кидает гальку в воду, пытаясь заставить камень ска-кать по волнам.

— Ты понимаешь, — продолжает Оля, — они здесь три тысячи лет жили с одним укладом. Им было хорошо. А тут вот, например, пограничники с острова Ратманова. Сойдут на берег и давай ку-ролесить с местными девушками. Им-то чего. Они потом уедут.

— Бля! — говорит Слава. У него не вы-ходит.

Кита привозят вечером, и опять весь поселок в сборе. Это первое парное мясо после долгой зимы. Кит опутан верев-ками с оранжевыми буями, хвост напо-минает корму подводной лодки. Трак-торист Витя вытаскивает кита на берег, и тот становится виден весь, огромный, побежденный.

Взрослые подсаживают детей на его горб. Они катаются, будто с горки.

«Поймали кита, попили крови», — говорится в эскимосских сказках. Крови никто не пьет. На кита взгро-мождаются мужики с большими раз-делочными ножами. Самые смачные куски достаются старикам. Они тянут к мясу покрытые шрамами руки. Они сами когда-то ходили на китов, и те разбивали их лодки хвостами, кале-чили.

Мы стояли со Славой в сторонке и наблюдали за людским преображени-ем. Эскимосы радовались, балагурили. Жевали мантак — порезанную на мел-кие кусочки кожу кита. А кит тем време-нем был обращен мордой к океану. Изда-лека нам казалось, что он улыбается.

Улетали мы утром, когда в проливе виднелись фонтаны пока еще не добы-тых китов.

— Дурные твари, — сказал Слава, — их бьют, а они все равно сюда приходят. Валите домой, в Америку, в Австралию, куда подальше! — кричал он так, будто киты могли слышать его.

Аким долго махал нам снизу, пока его не скрыло облако. На прощанье он каж-дому из нас подарил по маленькому богу. Мой был пузатый и смешной, он шел на охоту.

Люди с Большой земли привоз-ят им пьянство, ощущение, что где-то есть сверкающий лучший мир, до которого не добраться. И от этого суициды

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

текст: юша зверович фото: александр саватюгин

В стремлении постичь тайны руфологии корреспондент «РП» Юша Зверович отправляется в Санкт-Петербург, ибо нигде, кроме Питера, это явление не наблюдается, и там, залезши на крышу, переоценивает земные цен-ности, поскольку на крыше совсем не так, как на земле, и даже философия иная — руфологическая.

Девочки, должна признаться, я не-много старше вас. Десятилетие моей прекрасной восемнадцатилетней юно-сти подходит к концу. Я бы скрывала и дальше, но это уже глупо. А имея седой волос, так и вовсе бессмысленно.

Краски жизни поблекли. Последние доступные радости портят фигуру, другие попросту не волнуют. Пропала былая острота впечатлений. И откуда ей взяться, когда все что можно уже понадкусано. Да и я сама слегка поиз-носилась. Жизнь состоит из сплошных «не». Не пить бутылками, не курить пач-ками, не спать с незнакомыми, не пере-чить старшим, не есть в «Макдоналдсе», и другие буржуазные фобии. А между тем чего-то явственно не хватает. Рань-ше, помнится, в этот самом месте было шило. Теперь если что и может вернуть меня к жизни, то исключительно стру-чок перца чили… и загорится глаз, за-полыхает в груди огонь синим пламе-нем.

После очередного стручка, не к ме-сту поданного, проснулась в Питере. В

моей ситуации спасти могла только но-вая религия с заковыристым названи-ем «руфология».

Говорят, на крышах настолько высо-ко, опасно и вместе с тем красиво, что начинаешь ценить жизнь, иначе думать и двигаться дальше.

Половина моей юности как раз при-шлась на Северную столицу. Здесь и в прежние времена хватало желающих получить кусок неба в алмазах, но ни-когда прежде они не называли себя ру-ферами. На сегодня крышелазание одно из самых доступных и вместе с тем экс-тремальных городских увлечений.

А Питер, благодаря одноуровневой за-стройке, по праву считается крышным раем. Дома стоят настолько близко друг к другу, без зазора, что можно путеше-ствовать, перелезая с одной крыши на другую.

— Ало, Паша? Привет. Это Саша. Да, да… Сто лет не виделись. Ты сейчас дома? А ключи у кого? Если я сейчас приеду, хочу залезть на твою крышу, откроешь? Выезжаю.

КРЫШИНГ

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

41

...А Питер, благодаря одноуровневой застройке, по праву считается крыш-ным раем. Дома стоят на-столько близко друг к дру-гу, без зазора, что можно путешествовать с одной крыши на другую...

Александр взялся быть моим провожатым по питерским крышам. Сам себя он называет сталкером. Помимо прямого отсыла к Стругацким счита-ется, что сталкер — это чело-век, который ведет других к счастью. А в данный момент путь к счастью пролегает че-рез квартиру человека широкой души Павла.

Он художник, живет и работает в ма-стерской на последнем этаже старого дома и по поручению местного жилсо-вета ведает проходом сквозь сумереч-ную зону чердака на крышу — в сторо-ну светлого и небесного. Именно выход на новый информационный уровень привлекает истинного ценителя крыш.

— Наверху альтернативная реаль-ность. Там обитают сущности, — напут-ствует по дороге Александр. — Если бы не сущности, меня, может, и в живых не было. Очень помогают. Если ты чело-век хороший. А в Москве, в Питере — не

важно. Если хороший человек — помо-гут. А если нет — туда тебе и дорога.

Я молчу, чтобы не спугнуть. Алек-сандр все больше беспокоит меня. Как и ничем не прикрытая эзотерика по-среди большого города. Единственная сущность, виданная мной на крыше (дело было тоже в Питере), имела хоть и не вполне, но все ж таки человече-ский облик. Окна квартиры, где мы часто сидели с товарищами и вели ва-гонные споры, выходило на крышу со-седнего дома с разницей по высоте в полтора метра. Однажды в стекло кто-то поскребся. А потом и вовсе сильно помятый Кто-то залез внутрь и сел за

стол: «Ребят, покушать, выпить есть?». Ему налили выпить и сунули в лапу бу-терброд, а когда уже больше ничего не осталось, неизвестный покинул наше скромное общество тем же путем. Кто это был, откуда, куда ушел? Да какая разница. Приходил, значит, надо было.

— На крыше не бывает случайных людей, — читает мысли Александр. — Если забрался, значит, так было надо, значит, крыша пустила.

— А сущности что? Что они из себя представляют вообще? Полтергейсты?

— Можно и так сказать. Энергетиче-ские сгустки, мыслеформы. Есть сущ-ности, порожденные тобой, например страх — высоты, смерти, а есть объ-ективные, которые находятся вовне и на крыше тоже. Поэтому страхи лучше оставлять на земле. Снимается сразу половина проблем.

Через пятнадцать минут хороший, но мрачный человек в бороде и полосатых трусах Павел уже выдавал нам ключи от своей крыши.

— На крыше не бывает случай-ных людей, — читает мысли Александр. — Если забрался, значит, так было надо, значит, крыша пустила

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

43

— Как идти, помнишь? Там третья ступенька снизу плохая…

Мы киваем. — Руфус в помощь! — через спину ки-

дает Павел и оставляет нас одних перед крышей.

Руфус, покровитель крыш у римлян, покровительствует и современным ру-ферам. Если рассматривать крышу как верхнюю границу города между небом и землей, то цель руфера — пройти через темное, чердачное, к светлому. Славяне тоже верили в сакральность крыш, пытаясь когда посредством ва-реной кукурузины, когда костями пас-хального поросенка, а когда и листья-ми лопуха общаться с иным миром, мифологическими персонажами и ду-хами. Только не спрашивайте, как они это делали…

Кажется, память веков делает свое дело: перед дверью на чердак стоит кастрюлька со следами старинной вер-мишелины, что-то из далекой области ритуального.

Узкий проход на чердак зава-лен мусором: какие-то железяки, битое стекло, колотые кирпичи, доски. Темная сторона Руфуса малопривлекательна и весьма неряшлива. На чердаке и того хуже: повсюду птичий помет. Того и гляди какой-нибудь по-лудохлый птенец вылетит уми-рать мне под ноги. Богатое воображение рисует болезного голубя, который долго и тяжело хворал, ведь некому было его навестить и позаботиться, и вот теперь от радости он накинется на людей…

Александр, не оборачиваясь и не останавливаясь, решительно прорыва-ется к свету, обещая невиданные красо-ты, которые вот-вот откроются. По пре-данию, с этой крыши открывается один из живописнейших пейзажей.

Третья, пятая и седьмая ступеньки деревянной лестницы шатаются под нами, но пока держат.

И вот наконец, протиснувшись сквозь чердачное оконце, я на месте.

Шаг вперед — и крыше конец. Ржавые перила по периметру ничуть не вселя-ют уверенности. И провода. Для такой крохотулечной крыши здесь их какое-то бесчисленное количество — черные, металлические, в обмотке, всех цветов и размеров. Антенны, тарелки, провода между ними, провода между крыша-ми, оптоволокно, растяжки-крепления. Какая-то какофония из проводов. Рань-ше было значительно меньше. А сейчас только успевай уворачиваться, чтобы не задеть ненароком пару сотен вольт.

Александр бегает по крыше, разма-хивает руками — посмотри налево, по-смотри направо. Я кручу головой, ниче-

го особо привлекательного не вижу, но продолжаю стоять на месте, как будто случайно бочком опираясь на крышу чердачного домика. Конечно, я наде-ла самую неудобную обувь, которая у меня была. Вообще кеды не должны скользить, но мои скользили. Спасибо, что не каблуки.

Дальше стоять на месте просто не-возможно — чего, спрашивается, при-перлась? Я неловко возюкаю кедиками, стараясь ступать по стыкам жестяной кровли. Так безопаснее и тише, мень-ше вероятность накликать интерес подозрительных жильцов. Не все, как Павел, безоговорочно рады видеть при-шлых у себя на крыше. Некоторые даже звонят в милицию. А те за взломанный замок куда хочешь приедут и кого хо-чешь упекут.

Именно поэтому руферы не светят адреса открытых крыш: «Кто в теме — и по фоткам найдет. А дебилов нам здесь не надо», — заявляет категоричный ру-фер старой закалки.

Руферы не светят адреса откры-тых крыш: «Кто в теме — и по фоткам найдет. А дебилов нам здесь не надо», — заявляет категоричный руфер старой за-калки

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

45

Да, крыша дарит ощущение превос-ходства над людьми, не только физи-чески, но и нравственно приподнима-ешься над толпой, становишься вроде как голым, но в тоже время сильным. И, как водитель «КамАЗа», можешь себе позволить кинуть бычок в открытый люк какой-нибудь зазевавшейся легко-вушки.

А тем, кто не соблюдает правила об-щины — мусорит на крышах, привле-кает внимание жильцов, поминает имя Карлсона всуе, — руферы рассказыва-ют пугалки про Черного руфера, как в детстве. «Черный-черный руфер ищет тебя». Все, например, знают историю про любовников, которые занималась сексом на крыше и сверзились оттуда в чем мать родила, потому что не соблю-дали основных правил: сорили, шуме-ли, были неосторожны.

А все он — Черный руфер…Уходим тем же путем. Разочарования

нет. Но и особенной радости тоже не прибавилось.

С крыши открывается хоро-шая панорама города. Питер вообще здорово просматрива-ется, как на ладони. Но с Исаа-киевского собора вид просто обалденный, причем попасть туда можно без лишних про-блем, совершенно легально, заплатив в кассу за входной билет.

Другое дело, что там помимо тебя бродят толпы таких же оголтелых ту-ристов. Остаться одному, посидеть, по-думать, помедитировать не получится.

Александр очень любезен. Вот уже несколько дней катает меня по городу, показывает крыши, знакомит с инте-ресными людьми, водит, показывает, рассказывает. А я по-прежнему чело-век — унылое дерьмо. Самой тошно.

Александр предлагает плюнуть на крыши, раз не вставляет, и забраться на одну из двух высотных фабричных труб в черте города. Площадка на высо-те около 165 метров отлично подходит

для просветления. Питерцы любовно называют трубы Маша и Даша.

— Только там территория охраняе-мая. Собаки, охранники с пистолета-ми. По идее, могут и пристрелить на хрен… Но мы все равно ходим.

Заманчиво, конечно. Но пристрелить на хрен меня и в Химках могут. А я ведь жить хочу. Да так, чтобы с огоньком.

Если бы мне было 18 лет, и на крышу меня вел любимый человек, возможно, все было бы по-другому. Значительно более зажигательно.

Или если бы я всю жизнь прожила в городе Воронеже на улице Лизюкова, в двухэтажном бараке, и отродясь ни-

чего красивее краковской колбасы не видела. Наверное, проперло бы. Но нет. На последнем этаже МГУ была. Над Ака-демией наук в ресторане пила. Да и на «Седьмом небе» без котлеты не сидела.

Все детство провела, лазая по гаражам и стройкам, и если бы кто-нибудь тогда сказал мне, глупой дуре, что седьмой этаж — это довольно высоко и больно падать, я бы плюнула и все равно пере-лезала бы из окна одной комнаты в дру-гую.

Конечно, городская романтика куцая. Но в Непал посреди рабочего дня, в обе-денный перерыв, смотаться проблема-тично. А на крышу запросто.

Сейчас в Питере, как, собственно, и в любом крупном городе, все труднее подобраться к небу. Мещане с нижних этажей, кто во что горазд, затрудняют доступ на крыши, оберегая свой по-кой и оптоволоконное имущество. До-мофоны, консьержки, железные две-ри, амбарные замки — все идет в ход. А заветные ключики хранят единицы.

Сейчас в Питере, как, собствен-но, и в любом крупном городе, все труднее подобраться к небу. Мещане с нижних этажей, кто во что горазд, затрудняют до-ступ на крыши

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

47

В основном те, кто, как и Павел, живет на последнем этаже, у кого есть мастер-ская под чердаком, а еще лучше — вы-ход из квартиры по стремянке прямо на крышу. В Питере полно таких квар-тир с выходом в иное пространство.

В одной из таких квартир я побыва-ла. Гостеприимная хозяйка квартиры миниатюрная Татьяна, тоже, конечно, художница, ловко лазает туда-сюда, вверх-вниз по трехметровой стремян-ке, с удовольствием демонстрируя одну из самых красивых крыш Петербурга. Взглянуть на ее крышу специально приезжают иностранцы из Амстерда-ма, Берлина, Дублина…

— И всем понравилось, — с искрен-ним восторгом рассказывает Татьяна.

В гости к Татьяне мы пришли боль-шой компанией. Появилась еще одна питерская художница, Ника, тоже руфер. Но Татьяне это даже как будто бы нравится. Она суетится на кухне. Из квартиры на крышу есть выход со стремянкой и еще одно световое окно — большой стеклянный купол, откуда в зал льется самый настоящий солнечный свет.

Провожая нас на крышу, предусмотрительная Татьяна выдает нам теплые куртки. Мне досталась красная.

Стремянка — вот что страш-но на самом деле. Она слишком длинная, чтобы не сломаться. И шатается под человеческим весом. Оказалось, самое неприятное в подъемах на крышу — это именно до-рога туда. Ты или лезешь сквозь узкое слуховое окно, не зная, что там дальше, или весь в пыли и пуху пробираешься через чердак, или висишь, раскачива-ясь как обезьяна на стремянке. И глав-ное, не смотреть вниз, там бездна.

Эта крыша не в пример больше преж-ней. Но вокруг все то же. Провода, ору-щие, вечно голодные чайки и ветер. Через стеклянный купол видно, как хо-зяйка дома заваривает чай. Старый кир-пич и ржавая жесть очень гармонируют с моей новой курточкой. Чувствую себя молодой и эстетически прекрасной,

развалившись под солнцем пузом квер-ху. Однако летний питерский ветер портит всю малину. Через полчаса, про-мерзнув до костей, спускаемся вниз и прямо к горячему чаю. Как все-таки ху-дожники чувствуют жизнь…

Окормляя малознакомых людей клубникой и свежим пирогом «Дам-ский каприз», Татьяна рассказывает, что некоторое время назад в качестве домашнего питомца держала петуха. Самый обычный петух, но какой умни-ца: будить будит, речь человеческую понимает лучше многих двуногих, а уж ласковый…

А сейчас в аквариуме живут рыбы, не помню названия, но на вид — один из древнейших видов периода палеозоя. Во время кормежки за креветку готовы убить друг друга и оторвать кормящему руку по локоть. Татьяна пищит от вос-торга…

Кажется, те, у кого есть свой посто-янный доступ на небо, несколько отли-чаются от нас, грешных. Утешает одно: даже Таня, милейший и добрейший че-

ловек, ропщет временами на Бога. Как правило, разомлев в тепле итальянской буржуйки, переворачивая уголья, она сетует на кованые каминные щипцы:

— Вот хотела щипцы с черными руч-ками, а Бог дал с золотыми…

Дальше заботу о моем попечении бе-рет на себя Н. Очень трогательно пере-дают меня с рук на руки. А поскольку уже поздно и от крыш ждать абсолютно нечего, Н. решает устроить экскурсию по злачным местам ночного Санкт-Петербурга.

В первом же клубе — кажется, он на-зывался «Черт побери» — мое бедное со-знание расширилось до неимоверных

размеров, а потом в секунду схлопну-лось.

При входе на диванчике два бритых накачанных поросенка спят обняв-шись. Судя по виду, давно. Слева от прохода на диване сидит одна, совсем одна фемина, каждый вечер в час на-значенный аршин проглотившая. На башке черная шляпа с вуалеткой. А в зубах сигарета — длинная, в черном мундштуке. Торжество декаданса средь шумного бала.

На весь клуб надрываются какие-то битники. Кругом бритые с начесанны-ми хаерами пижоны в белых носках и подтяжках устраивают пьяные танцы-толканцы типа модный слэм.

Пляшут в основном молодые люди. Девушки стоят по стенкам, и я их пони-маю, ибо слэм с пьяными битниками гораздо страшнее любой крыши.

На маленькой сцене такого же вида и кондиции солист дюже страшно кри-чит за своим контрабасом. В этой по-лутьме 3D-очки у него на лбу смотрят-ся особенно затейливо. Кричит солист так, будто сущность Паганини явилась к нему и бьет, бьет смычком по паль-цам: не умеешь — не играй!

Боязливо достаю фотоаппарат. Если не убьют, сделаю фотку на память. Битники вежливо расступаются, образовав во-круг меня круг отчуждения. А один так и вовсе встал впереди, растопырив руки, и отталкивает танцующих, чтобы ненаро-ком никто не задел. Боже!.. Я плакала.

Какие крыши, какой экстрим? От лу-кавого вся эта необходимость в острых ощущениях для придания действи-тельности смысла и наполненности.

Не хватало такового вот по-хорошему чокнутого Александра, который, забро-сив дела, возил меня с экскурсией не-сколько дней.

Не хватало радушной, гостеприим-ной Татьяны, которую я видела первый и последний раз.

Не хватало Ники с ее желанием по-делиться сокровенными местами и умными разговорами…Все это вместе, наверное, можно на-звать человечностью.

Какие крыши, какой экстрим? От лукавого вся эта необходи-мость в острых ощущениях для придания действительности смысла и наполненности

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

49

русс

кий

пион

ер №

10.

авгу

ст–

сент

ябрь

200

9

49

Всегда готов

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

51

третья четверть

Диктант. Без вопросов. Смысл жизни оптом и в розницу. Обществоведение. Невиданный рай. Добраться наощупь. Урок литературы. Мания. Стихи преследуют. Медпункт. Живые не спят. Последняя ночь на земле.

Урок истории. Перезаблуждение. Реестр человеческих ошибок. Комикс. Есть ли смысл у жизни. Сочинение. Jedem das Seine. Рассказ Дмитрия Глуховского.

инга

аксенова

тема номера

смысл жизни

текст: игорь мартынов

В главных темах наших номеров уже побывали и гло-бальное обледенение, и глобальное похолодание, и кос-мос, и Родина — так могли ли мы опустить столь высо-ко воздетую планку?! Вот и пришло время сделать темой номера «смысл жизни». В своей увертюре к главной теме Игорь Мартынов поми-нает тех, кто мог бы изба-вить человечество от терза-ний и прояснить главный смысл. А дальше читатель сам решает, нужно ли ему такое прояснение.

И спросить-то некого: одного распяли, эти сами ёк, иные пачками уплыли… Где ты, Франк, где Бердяев, где хотя бы Кожевников (Кожев)? Ссыльным филосо-фам на пароход «Обербургомистр Хакен» в 22-м разрешили взять только пару каль-сон — стоит ли удивляться, что филосо-фы обиделись, в одних-то кальсонах, про-мокли, примолкли, и придется теперь разбираться без них… во всех смыслах.

Иногда бывает, попадется стихийный мудрец в ночи: этот, например, рулил парадным, как бразильский карнавал, такси — на крыше сияли гирлянды, гре-мело что-то не меньше «Ивана Сусанина» из окон нараспашку, он был в классиче-ском таксическом картузе, надменный и седой.

— Мне до «Динамо… — робко обратил-ся я к нему, как обращаются к Харону.

— До х…ямо! — без паузы расхохотал-ся он в ответ и дал по газам, так что я не успел даже хлопнуть калиткой.

«Вот ведь не так и не то надо было спро-сить, надо было о главном, а я с пустяка-ми!» — сокрушался я, глядя, как окрылен-но удаляется такси, подмахивая незакры-той дверью… По всему видать, он давно уж кружил, отвешивал, и «до Арбата» и до «...ята» — настоящий любомудр, кладезь!

Так к кому же еще обратиться? Кто шеп-нет — зачем страданиями жаль усугубля-

ем, и еще — куда ты, эх, яблочко, котишь-ся? Кто разгадает базовую тайну?

Среди толкователей — в желтой майке лидера — восточные методики. Тибет на подъеме! На каждой складке нашей Родины, на всех ее концах и параллелях — немаленький Будда, особенно в мертвый сезон, когда тополиная тля догрызла зана-вески, и падает процент проезжей части, и суммарно разморило всех. Дзен виден из любых позиций, даже из кресла стомато-лога. «До 18.00 мы рвем, а позже — лечим», — сказала мне стоматолог в вет-хом шушуне — капало с потолка, ржаво выла бормашина, пахло прошлогодним желудем. А после 18.00 здесь было не узнать: со стен свисали подлинники, нубийцы споро разливали платину на пломбы и стоматолог в вечернем «Диоре» глядела мне в дупло с влюбленным бле-ском, как фея всего «Блендамеда»! Кто-то скажет — все дело в платности услуг. Да нет же, это натуральная реинкарнация! Это русский буддизм! Чем нам пришелся по вкусу? Да потому что учит не удивлять-ся, не дергаться, принимать как есть и идти, не уклоняясь от маршрута, к шуньяте, то есть к полной пустоте. Смысл жизни, таким образом, в отказе от нее.

Но если же кого-то эта формула не греет, есть и другая, очень в духе време-ни: раз уж деньги ушли сквозь пальцы,

БЕЗ ВОПРОСОВ

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

53

самое время порыться в психее. Пора к дедушке Фрейду, к сверхдушеведу на кушетку: лежишь себе и изучаешь под-тексты…

«Так у меня же ажитированная депрес-сия!» — сказала дерганая страна и ушла сдавать психоанализы. Хочешь уважения к себе? Будь ненормальным, с душком, с неврозом. Отращивай комплексы, чтоб как у людей. Фрейдизм — удобная тео-рия, простая, как прибавочная стоимость: все смыслы жизни объясняя неполадка-ми с либидо.

На спрос явилось предложение: недав-но профессор Хорст Шрайбер ворвался в среду московских психоаналитиков решительно и наотрез: «Значит так, перед приемом пациента — зеркала занаве-сить, чтоб без нарциссизма. Традесканции сбрить, от них только шорох. Персоналу помаду с губ стереть, юбки чтоб не выше колен!».

А уезжал совсем другим человеком. Отраженный в зеркалах подмосковных озер, с венчиком полевых цветов на мно-

гоумной седине, в хороводе вакханок-учениц уж и вовсе без юбок…

Штук тридцать школ в одной столице, и клиентов неуклонно прибывает, поскольку исцеленных быть не долж-но — кушетка дело долгое, пожизнен-ное. Теперь все больше граждан опасает-ся подниматься на лифтах, переходить мосты, опускаться в метро. Тем более общаться с противоположным полом. Потому что во всем им виден скрытый смысл, им разъяснили. Вот, допустим, приснилась фиалка. Зигмунд Якобович, том 23, стр. 346: «Врожденное стремление к каннибализму». Да, я убил соседку топором — но ведь против психоанали-за не попрешь! «Доктор, мне в последнее время очень хочется утопить мужа» — «Милочка! У вас комплекс русалки, попро-буйте заняться сексом в ластах!».

На все нашлось толкование, и на исте-рику, и на нужду… Душа, зачищенная,

как мятежная территория, уже не рвется в бой, не тянется к непознанному — тайн боль-

ше нет, осечек не будет… …Как тут не помянешь добром совет-

скую цензуру — за то, что на дух не пусти-ла психоанализ к семидесятым, что в семье обошлось без Эдипова комплекса, без бунта против отцовского авторитета, а с одноклассницами — без неполноцен-ности… Пускай нас водила молодость по ложному следу — зато успели навестить места, где Эросом не пахнет, и пережили счастливые миги бесполого общения и некто Танатос добычи не дождался! Дали ценили за золото на голубом, а не за подтексты. Де Сад пробирал стилем, а не садизмом.

И снились нам таинственные сны, не оскверненные символикой. И жизнь была так лучезарна в своей бессмыслен-ности, что кажется — тогда-то мы и жили вечно.

Когда не знали, да и не искали смысл.

На все нашлось толкование, и на истерику, и на нужду… Душа, зачищенная, как мятежная территория, уже не рвется в бой, не тянется к непознанному — тайн больше нет, осечек не будет…

иго

рь в

асильев

текст: николай фохт фото: наталья львова

Этим репортажем мы не оставляем читателю ни едино-го шанса для сомнений – если найдется рай на земле, то читатель «Русского пионера» первым узнает о нем и незамедлительно посетит его вместе с нашим коррес-пондентом. И даже в том случае, если рай этот не вполне обычен, а рассчитан исключительно на незря-чих. Но может быть, иногда надо просто закрыть глаза, чтобы увидеть что-то такое? И чтобы смысл жизни про-яснился?

Так, наверное, и положено: нам нужно знать, что есть рай на земле и что этот рай уже разрушен, уже не состоялся. Нам нужна надежда, чтобы окончательно не остановиться, и нам нужно оправдание, чтобы никуда не двигаться. Мы очень сложные, короче — неоднозначные, и, как мы почти уверены, загадочные. И ди-алектику мы приняли в благодарность за борьбу и единство противоположно-стей; и отвергли мы диалектику, потому что нам не нравится слово «борьба». Нам надо, чтобы мир двигался на нас, а не мы шли внутрь этого мира…

Это я съездил в Русиново несколько раз, с такими вот настроениями вернул-ся. И, скорее всего, еще поеду — потому что в Русинове все как надо: много есть и ничего там нету.

Прекрасное место, просто находка. За-думанный в середине прошлого века как идеальный поселок для слепых Город Солнца: для незрячих тут должен был состояться рай на земле. Из небольшо-го цеха, где трудились незрячие, вырос современный по тем меркам завод. За-ложен был реабилитационный центр,

работникам давались квартиры, тем, кто только приехал, выделялись комнаты в общежитии. В социалистические време-на предприятия, где работали инвалиды, давали прибыль — социальные и нало-говые льготы были незыблемы. Всесоюз-ное общество слепых, которому принад-лежал русиновский завод, всегда имело деньги, чтобы тратить их на социальную же поддержку инвалидов. Прямо как в космическом корабле: постоянно расту-щий в объеме замкнутый цикл. Незрячие работники русиновского предприятия зарабатывали от 170 до 300 рублей. Кто еще помнит, это неплохие деньги — осо-бенно, если живешь не в Москве и если ведешь хоть небольшое хозяйство, пара грядок с картошкой хотя бы. Да еще пен-сия по инвалидности — 120 рублей.

Я же говорю — рай.Хотя, конечно, весь этот Город Солнца

смахивал на резервацию — в принципе. А что в те времена не смахивало на резер-вацию? Поэтому обидчивые слепые (не любят, когда подчеркивают их физиче-скую ущербность) не обижались в массе. Ну, отсюда, из 21-го века, с территории

НЕВИДНЫЙ РАЙ

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

55

...Я ослеп в детстве, осложнение после гриппа. Но все детство я провел среди зрячих. На равных. Бегал, купался, прыгал с горы вниз — как в бездну, дух замирал…

Москвы, представляется именно так.Дальше как положено. Горбачев, конец

госзаказа (самый большой — производ-ство плат для цветного телевизора «Ру-бин»), сокращение производства на 85%... Конец прекрасной эпохи. Запустение.

Система рухнула, люди остались — люди не могут рухнуть, не могут просто так сойти на нет и мгновенно исчезнуть. Людям придется помучиться, пострадать. Слепым Русинова ведь даже уехать в дру-гое место, за новым счастьем, во много раз сложнее, чем прочим, зрячим например.

Они остались. Они стареют тут, умира-ют. Не получится даже сказать, что на их глазах сказка превращается в руины — они это просто сразу чувствуют на себе, без промежуточной визуальной стадии.

Сразу и в полном объеме.

…Русиново как Русиново. Разбитые до-роги — и для людей, и для машин. Чуть дождь — настоящие русские лужи, ни с чем не спутаешь, важные лужи, всеобъ-емлющие. Страшновато представить, что по этим дорожкам ходят незрячие. Нет, соврал, не страшно представить — нор-

мально представил. И нет на перекрестке у автобусной остановки жизненно необ-ходимого светофора со звуковым сиг-налом, нет широкого, как положено под знаком «Осторожно, слепые пешеходы», «лежачего полицейского» — все «лежачие полицейские» лежат в Москве. Потому что в Москве живут нужные стране люди. В основном.

А в Русинове просто слепые. Да и то, не все же тут слепые — тут и слепых-то оста-лось всего ничего. Ну, в государственном масштабе.

Конечно, сразу обращаешь внимание на полосатые поручни вдоль пешеходных дорожек. Это последний русиновский бренд. Поручни тянутся, тянутся, пре-рвутся было — но выправляются; порой ржавеют, имеют тенденцию завалиться, но глядишь — через полметра уже, как ни в чем ни бывало, есть поручень, а еще че-рез десять метров и совсем уж хорошо — опять полосатая окраска, как положено.

Но однажды и этот бренд вдруг закан-чивается. В случайном месте, в которое слепому и ходить не надо. Задворки, свал-

ка, начало нового жилого квартала. Все отмечают: мало, мало слепых ходит

по русиновским дорожкам с поручнями. Я вот ходил по огороженным кварталам — все время видел только одну парочку: не-зрячий пожилой человек с сопровождаю-щей зрячей женщиной. Полчаса прогул-ки — только они: то за угол повернут, то вынырнут на другом краю улицы в поле моего зрения. Я даже, грешным делом, подумал — демо-слепой. Специальный, торжественный, показательный. Да нет. Пожив в Русинове еще несколько часов, встретил незрячую молодую женщину с младенцем, гордого старика, смешан-ную группу играющих в домино за столи-ком перед домом: зрячие играли, слепые болели за них; чуть не сказал — присма-тривали.

Наконец, у входа в то самое предприя-тие, которое теперь называется БУТ, ку-рила женщина. Что она слепая, я понял, только когда, докурив, она медленно по-гасила сигарету и аккуратно опустила окурок в урну. Понятно, что догадался я не потому, что медленно и аккуратно, а потому что погасила и в урну.

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

57

Женщина уверенно зашла на проход-ную, бодро проследовала по коридорам БУТа.

Я завел разговор с вахтершей. Директор на месте, но общаться не станет, с прессой никаких разговоров. А вот председатель «первички», местной организации Всесо-юзного общества слепых, со мной встре-тится, только подождать надо немного.

Я с удовольствием — на стене фото-графии. Драмкружок, хор, вот как вы-глядят цеха, вот образцы продукции, вот грамоты…

— Вот, это наше предприятие. Только это все до России, — покинув пост, тихо подошла вахтерша. — Все тут было. Вот платы для «Рубина», вот пластмассовые крышки для банок, а вот маленькие кры-шечки — слепые туда пыжи вставляли, ну, внутреннюю прокладку. При СССР тут больше тысячи работало, и больше половины, наверное, инвалиды. А сейчас человек пятьдесят осталось. Заказов нет, рабочий день часа три всего. Вот… — вахтерша в каком-то своем режиме пере-мещалась вдоль стены с фотками и будто не мне это все рассказывала, а сама себе

напоминала, что было раньше. — А те-перь что? Теперь какие-то резиновые про-кладки для железных крышек. И такие, как их называют-то… пипетки. Господи, неужели сегодня кому-то нужны еще пипетки? Раньше тут хорошо было, все были довольны. Инвалиды отдыхали тоже — как все. Гуляли. Теперь стариков много, молодым тут что делать? А из раз-влечений — только библиотека. Там они музыку слушают, книжки специальные берут почитать…

— Анюта! — мою вахтершу окликнул выходящий рабочий. Она закончила обо-зрение стенда и вернулась в свою будку. Немолодая, как сказал бы Островский, «свежая еще женщина».

У проходной возник невысокий, спор-тивно сложенный мужчина.

— Александр Ракович, — представил-ся он. — У меня свой взгляд на проблему Русинова, — и Александр взлетел по лест-ницам вверх. Я за ним.

Мне понравилось в кабинете Алексан-дра Александровича Раковского. Лако-ничный советский антураж, из окна вид

на просторы. Тишину нарушает только говорящий телефон и говорящий ком-пьютер Раковича: голос робота читает за-головки и-мейлов в компе и буквы имени звонящего. Ничего непонятно, и в этом есть свой колорит. Так вот, особый взгляд Александра Раковича:

— Как ни странно, я считаю, для не-зрячих существование Русинова скорее вредно, чем полезно. Что тут произо-шло? Да, вроде создали все условия для слепых. Да, обеспечили работой, дали жилье, на дорожках установили перила: незрячий знает, что, к примеру, через два поворота он окажется на почте, третий поворот, скажем, ведет к магазину. Это прекрасно. Но с другой стороны, слепой отучается жить нормальной жизнью, не только подчеркивается его физический недостаток — развивается его социальная ущербность. Я ослеп в детстве, осложне-ние после гриппа. Но все детство я провел среди зрячих. На равных. Бегал, купался, прыгал с горы вниз — как в бездну, дух замирал… Но я не думал об этом. Я в фут-бол играл, иногда на воротах стоял — ког-да пропускал, получал за это оплеухи от

дружков. Я был как все. Я отлично ориен-тируюсь в пространстве. Физически себя хорошо чувствую — занимался спортом: гимнастикой, легкой атлетикой, плава-нием. Просто тут есть еще один момент — как только слепых людей отделяют от зрячих, к ним начинают относиться еще и как к неполноценным. И от этого стере-отипа никуда. Вот к нам приезжают жур-налисты, НТВ недавно снимало… Почему показали семью Маух? Да, у них кролики живут на серванте, грязь в квартире — но такое и в семье зрячих бывает, все разные. И вот даже позитив — то же НТВ снимало в другой семье, Верховых Викто-ра Сергеевича и Лидии Константиновны. Они оба незрячие, но у них чистота иде-альная. Виктор Сергеевич поэт, публику-ется в ВОСовских изданиях… У него пор-трет Маяковского упал, и он его поставил к стене вверх ногами. И НТВ это показало. Виктор Сергеевич очень обиделся и теперь зарекся с прессой общаться. Это ведь се-рьезно, этот стереотип — будто слепые еще и немного умствен-но отсталые. Без этой изюмин-ки, как объясняют журналисты, людям неинтересно будет. Мне кажется, это ужасно.

— Но помощь все равно нужна слепым? — это я сказал осторожно, тихо.

— Нужна помощь государства, то, что по закону положено. По Конституции — равные права и возможности. В случае со слепыми что? Вот я занимался предпри-нимательством, у меня был магазинчик, торговал программным обеспечением, класс компьютерный открыл… Так вот, зрячий предприниматель имеет возмож-ность закупить товар и привезти его на своем автомобиле, чтобы снизить рас-ходы, — а я не могу водить машину, мне надо нанимать кого-то. Зрячий может сам заполнить налоговую декларацию и сам сходить в налоговую, чтобы отчи-таться, — я в любом случае должен и для этого кого-то нанимать. Это лишние рас-ходы, их как-то надо компенсировать. А сейчас, наоборот, всех уравняли, прак-тически все льготы убрали — все наобо-рот происходит.

— Но вот Медведев, да и Путин говорят, что сейчас будут выделены деньги на со-циальные программы для инвалидов…

— Не верю я ни Медведеву, ни Путину. Государство не справляется. Вот мой биз-нес какой-никакой, а доход приносил. И я сам его построил, ни у кого ничего не просил. И я его потерял. Однажды приш-ли милиционеры и изъяли весь товар. Без санкции, вообще без бумажек, без объяснений даже. Опись не составили на месте — сказали, в милиции будем опи-сывать. Я тогда обратился в приемную президента. Там есть Егоров. Он мне сра-зу: пиратством торговали? Я — а как вы это можете говорить, это может только экспертиза сказать, это только через суд можно… Верните, говорю, мой товар, вы меня просто разорили — и непонятно, на каком основании. А Егоров: чего это

я буду ваш бизнес возвращать, это вообще не мое дело. Ну, в общем, на мой запрос пришла бумага, что частично мой товар утерян, частично его, может быть, вернут. Вот и вся история. А это, повторю, прямое дело государства и президента — дать нам равные возможности. Больше ничего не надо, справимся.

— Предположим, Русиново — это была ошибка. Но что теперь тут делать? Просто смотреть, как все разваливается?

— Ну вот еще. Есть варианты, их, ко-нечно не так много, но они есть. Но нуж-на помощь — и государственная, и цен-тральной организации Всероссийского общества слепых, к которому я тоже кри-тично отношусь… Моя позиция, напри-мер — слепого надо обучить компьютеру. Компьютер откроет незрячему мир, при нынешнем программном обеспечении незрячему доступно все, кроме компью-

терной графики. И я даже что-то типа гранта написал — на миллион. Урезали до 500 тысяч. А 500 тысяч только брайлев-ский принтер стоит. Вот смотрите.

Александр выхватил из стола плотный лист бумаги. На нем — треугольники и квадраты: объемно, фактурно и даже разноцветно. Очень стильный лист, ди-зайнерский.

— Это доказательство теоремы Пифа-гора. На этом принтере отпечатан. Сле-пому человеку так привычнее учиться и читать. С одной стороны, специальные программы, которые озвучивают текст, с другой стороны — привычный для сле-пого Брайль. И все: незрячий просто не будет чувствовать себя обделенным. Он будет общаться с другими людьми, будет узнавать новости. И вопрос только в день-гах — все эти программы и устройства очень дорогие. Но это дело государства, опять мы к этому возвращаемся. Просто исполнить закон, Конституцию — и все. И, может быть, не нужно никакого Руси-нова… Точнее, больше не нужно — оно свою роль сыграло, помогло людям. Нуж-но жить сегодняшним днем и смотреть в завтра — нужно сделать инвалидов, слепых в том числе, равными, смирить их с обществом так называемых обычных людей. Вот мой взгляд.

Конечно, мы зашли в библиотеку — по-тому что на цех мне так и не разрешили взглянуть («Директор ругается. А что там смотреть: на рабочем месте с одной сто-роны резиночки, с другой стекляшечки. Работник надевает резиночку на стекля-шечку — получается пипетка. И зарплата три тысячи рублей. О чем тут говорить и на что смотреть?»). В библиотеке — соч-ная библиотекарша, певучим голосом она расспросила меня про журнал «Русский пионер». Пока я разглядывал стеллажи с брайлевскими книгам и новые «цифро-вые» стеллажи (аудиокниги), вошла чита-тельница. У них с библиотекаршей сразу возник задушевный разговор про пионе-ров и пионерию.

— А ваш журнал имеет отношение к пи-онерской организации?

— Имеет. Но к другой. Мы про пионе-ров в смысле…

Нужно сделать инвалидов, сле-пых в том числе, равными, сми-рить их с обществом так назы-ваемых обычных людей. Вот мой взгляд

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

59

......... ЯЯЯ ооотттлллиииичччччнннооооо ооооррррииииеееенннтттттииииирррруууууюююююсссссссьььььь вввв ппппррроооссстттррраааннннсссссттвввеееее......

..... —— ээтттооо ннууужжннноо ссслллееппыыымм,,, зззррряяяяччччиииимммм,,,вввссссяяяякккиииимммм.. АААА РРРРууусссииинннооооовввуууу сссппппаааассииииббббоооо зззаааа уууррроооккк,,, зззааа жжжеееррртттввввуууу........

уу

русск

ий

пи

он

ер

№ 8

. а

пр

ел

ь–м

ай

20

09

61— Те, кто первые, понимаю… Но тех

тоже жаль.— Ну, я не знаю, — я как-то засомне-

вался. Зато Александр Ракович поставил

странную точку в экскурсии на БУТ:— А я не понимаю, почему ругают совет-

ские времена. Так получается, что в СССР инвалиды жили хорошо. Как ни крути.

А мне нечего возразить. Ну, точнее, я не стал спорить — у меня было еще дело тут — мне надо дойти до конца этой чу-десной улицы Русиново. Там, как и пола-гается, стоит храм. Там, как и положено, восстанавливается церковь Святителя Николая Чудотворца, к разрушению кото-рой приложили руку те пионеры — гор-ластые да голенастые.

В 15.00 каждое воскресенье в храме служба. Я пришел с на-деждой встретить слепых при-хожан. Размышлял стереотип-но (ничему меня Ракович не научил): кому, как ни слепым, все-таки обездоленным людям, искать помощи у Бога. Я почти не сомневался, что встречу тут, смогу поговорить, по меньшей мере, с одним незрячим прихо-жанином. Но не подтвердилось.

Собрались одни женщины, и зрячие: пожилые, молодки, девушки даже. Муж-чины как бы по необходимости: я так по-нял, прораб реставрационных работ, во-дитель батюшки да я, понятное дело.

Отец Иоанн приезжает сюда из Боров-ского монастыря, служит тут уже больше трех лет. Он прибыл минут за пятнадцать до начала службы. Поговорил с женщина-ми, благословил на разные добрые дела. Я тем временем наблюдал за двором на-против: муж довольно смачно, штатно я бы сказал, бил свою жену. Немолодая пара. Он бил ее ладонью по голове, рези-новым шлангом по спине, ногой по за-днице. Женщина вела себя странно — не убегала и не звала на помощь. Отскочив, возвращалась с провокационными, если честно, увещеваниями. Мужик, конечно, просил бабу «уйти на …» и обещал убить. Но тетка не слушалась, заманила ирода

в дом и там уже заголосила — акустика-то лучше, действительно, чего на дворе попусту орать. Обычно я вмешиваюсь, но тут что-то остановило… Тем более подо-шел отец Иоанн. Я объяснил цель визита, договорились после службы пообщаться. Отметил, что батюшка даже бровью не по-вел в сторону драчливого двора.

…Бабья у нас страна. И хорошо, и плохо. Хорошо, потому что есть кому пожалить-ся, потому что есть кому пригрозить и есть кем воспользоваться. Хорошо, потому что только женщины никогда не оставляют житейского дела: вот тут на службе уже совсем пожилые — и выстоять-то тяжело, а пришли помогать семьям. Подали запи-сочки во здравие родных — те думают, нет от старушки никакой пользы, а она помогает Божьей помощью, задействует

великие силы. Плохо, потому что вспом-нил вдруг рассказ Раковича: мол, здоро-вые, зрячие приладились — все бытовые муниципальные неурядицы только через слепых решают. Мол, вам скорее помогут, сами палец о палец не ударят — по-бабски это. Плохо, потому что мужчины-то зачем тут, в бабской стране? Непонятно.

Отца Иоанна я спросил прямо: ходят на службу слепые или нет?

— Ну как… — пауза. — Ну вот есть при-хожанка у меня Зоя, слепая. Да, я ее прича-щал и соборовал, и соседку ее причащал, соборовал, отпевал, когда умерла. А так… На праздники, бывает, приходят…

— А незрячие, у них просьбы, может, особенные, может, им тяжелее?..

— Да чем уж они отличаются-то? Мо-жет, их немощь — награда Божья. У них, может быть, другое зрение есть, которым они даже больше видят.

— Так что, и не жалуются? Обиды свои особые не несут, не спрашивают, в чем смысл жизни?

Отец Иоанн оживился.— Так это и есть главное, это мы и объ-

ясняем прихожанам, слепым ли, зрячим ли. Смысл в смирении. Слепым, думаю, даже легче — они больше чувствуют свое несовершенство, а значит, в них меньше гордыни. Они более достойны даров Бо-жьих, которые только смиренному даде-ны будут…

Я смиренно выслушал божественную концепцию смирения, с последующей загробной жизнью. Хорошая это теория, только вот ко мне она как-то не приле-пляется — гордыня все, я знаю. А храм мне нравится — красивый, хоть и невос-становленный. Какая-то в нем природная красота, гармония — подходит он Русино-ву. Отец Иоанн обещал, что через годик и купол будет, и колокольня зазвонит — благодетели объявились.

Неудавшийся рай — и слава Богу. Мне понравились слова Раковича — надо жить среди людей — слепым, глухим, другим людям с физическими недостат-ками. И с любыми недостатками — вме-сте. Дети — вместе. Взрослые — вместе. Все эти коммуны, все эти сообщества по увечьям — мракобесие. Бабья слабость нашего общества. Мало мужества… Мно-го мужества — это нужно слепым, зря-чим, всяким. А Русинову спасибо за урок, за жертву. Вот храм восстановят…

Почти уже выехал на трассу, но прон-зила меня одна догадка. Ударил по тормо-зам, развернулся и обратно — проверить.

В драчливом дворе, что напротив храма, идиллия. На крыльце хозяйка, раскрас-невшаяся, улыбающаяся, почти счастли-вая. У ее ног смирный, может, опохмелив-шийся, а может, и так просто, мужик. Она в белоснежной кофте без рукавов, наряд-ная. Он все в тех же трениках, голый по пояс. Как будто позируют для семейного фото. Дождь отступил, солнце пробивает-ся сквозь листву сада.

Господи, как же не хочется этого всего ви-деть.

…Бабья у нас страна. И хоро-шо, и плохо. Хорошо, потому что есть кому пожалиться, потому что есть кому пригрозить и есть кем воспользоваться

текст: джахан поллыева рисунки: варвара аляй-акатьева

Помощник президента России Джахан Поллыева размышляет о смыс-ле поэзии — и неизбежно натыкается на размышления о смысле жизни. Человек, который был и остается главным спичрайтером России вре-мен Бориса Ельцина, Вла-димира Путина и Дмитрия Медведева, слова «жить, лю-бить, писать» ставит рядом. Мы попросили ее предста-вить в журнале собственные стихи о любви. Видимо, со-чтя это нескромным или не-подходящим для этого слу-чая, Джахан обещала пере-дать их в другой раз. А свои обещания, как нам извест-но, она выполняет.

Всё-таки странный у вас журнал. Прово-кационный… Он открыл «клапан» в край-не любопытное текстовое пространство. Притягивающее своим разбросом тем и разительным отличием от привычных для его авторов статей и телерепортажей, служебных бумаг или бизнес-планов. Видно, что пишут с удовольствием. С ин-тересом и читают: у нас ещё не часто встретишь актуальное эссе от актуаль-ного же автора. Но главная «изю мина», на мой взгляд, в другом: пишут на чело-веческом языке и о человеческих вещах. А ведь личностно окрашенный, образ-ный (тем паче, высокохудожественный) русский язык — всё еще остаётся у нас эмоциональным дефицитом.

Раз так, поговорим о бесценном «ху-дожественном фонде» русского языка — о поэзии. Предвижу, что подобный раз-говор многим покажется старомодным. Однако наши (становящиеся постгламур-ными) дни уже вызывают ностальгию по таким, почти «академическим» темам. А прежние, набившие оскомину, ассоци-ации — раздражают не столь остро, как ещё лет пять назад…

Кто-то справедливо назвал поэзию «вы-сочайшим из всех искусств». Высочай-шим, ибо в нём соединено многое: слух композитора, глаз художника, чувство формы скульптора, глубина философа, лаконизм пророка. И всё это помножено

на разновеликие «тайные смыслы» та-инственнейшей из игр — игры челове-ческого подсознания. Квинтэссенцией сказанного может стать фраза, которую приписывают В.Гюго: «Поэт — это фило-соф конкретного и живописец абстракт-ного». Наконец, поэзия есть искусство высочайшее, ибо доступно столь малому числу творцов, сколь невелика доля тех, кто его действительно, по жизни, востре-бует. Но это вовсе не её недостаток, а ско-рее «страховка от дурака», дабы всякий обучившийся рифмовать — не посмел тотчас назваться поэтом.

Стихи — это obsession, это мания пре-следования. Кто сведущ, знает: они не дают спать, ходят за тобой по пятам, му-чают и не отпускают, пока не сбросишь навязчивое (или навязанное?) на бумагу. У того, кто «это» вынашивает, бесполезно спрашивать, идёт ли дождь на улице, как пройти в Большой театр или где найти журнал «Русский пионер». Это данность. Почти медицинский факт. И это — судь-ба. Причём иная, чем остальные творче-ские судьбы.

Великие писатели подчас становились философами и гуманистами. Но вовсе немногие из «больших» поэтов уходи-ли в прозу, и даже показав в ней свою полную силу — с поэзией всё равно не расставались. Что их притягивало: на-вязчивая музыка строфы, таинство её

Я поделила мир на поэта — и всех

(М.Цветаева)

русск

ий

пи

он

ер

№9

. и

юн

ь–и

юл

ь 2

00

9

63

рождения, шаманский круг рифмы или скоротечность поэтического момента, его неповторимость вновь? Каждый от-вечал сам. Но нереально сильная магия стиха — это реальность. И одной из под-сказок может стать то, что большинство поэтов свои собственные стихи скорее «поют», чем декламируют; подчас моно-тонно бубнят, будто камлают — читая их для себя даже при залах, набитых пу-бликой. А публика не ропщет, не уходит, сама входит в транс…

Но вернемся всё же на землю. Стихи не становятся фактом жизни, пока их где-нибудь не услышат, не напечатают, не начнут передавать из уст в уста или из рук в руки. И они не становятся цен-ностью, если сама поэзия не существует в обществе как эмоциональная, нрав-ственная традиция. Традиция — насле-дуемая поколениями людей. К примеру, моё поколение хорошо помнит времена, когда в школах массо-во, повсеместно устраивались конкурсы чтецов. Победив-шие «на районе» выдвигались на городские смотры. Причём артистизм, свобода и эмоция (отнюдь не поощряемые на школьных уроках) здесь ока-зывались решающими. Про победителей писала детская пресса, а этот их талант специально выделяли в «характеристиках», если выпускники поступали на литературный или ак-тёрский факультеты. Такие конкурсы учили детей забытому у нас искусству декламации. А они и сами — выбира-ли стихи не столько из школьной про-граммы, сколько близкие по сердцу. И открывали новых поэтов… Простая, вроде, вещь, а сколько важных для лич-ности приобретений она давала.

В день рождения Пушкина один из те-леканалов показал, как известные стране люди читают его стихи. Акция, что и го-ворить, полезная. Но жаль, что большин-ство чтецов не знали их наизусть (вклю-чая промелькнувшего в кадре актёра). Как жаль и того, что истинно поэтические собрания, сборы — не столь демонстра-тивны, не столь видны. Их сегодняшние

кумиры известны немногим, а книжные магазины лишь изредка предъявля-ют миру новые имена. Хорошо это для нас или плохо, покажет время. Но я ма-ниакально хожу туда, чтобы увидеть на полках новые стихи. Не нахожу и вновь беру ещё одно, «сто пятое», издание Бло-ка, Мандельштама, Цветаевой. И только, может быть, пятое за пару лет издание Бродского. Сколько разного было сказано о его «зарифмованной мысли», а он по-прежнему не познан, не раскрыт, непод-ражаемо виртуозен. И безвозвратен...

Имеющей отношение к делу может стать еще одна мысль. Здесь, в России, поэзия всегда была самым драматичным из искусств — таким же, как история страны и биографии её великих поэтов. И когда кто-то из нынешних стихотвор-цев говорит, что ему всё равно, читают его или нет, верю с трудом. Вижу в этом

привитую за века психологическую улов-ку творческой нации. Трагический след борьбы отечественной поэзии за своё уникальное место под солнцем России.

Нам, сегодняшним, несказанно по-везло — с нами есть те, кто уже навсегда составил славу русской поэзии: Ахма-дулина, Вознесенский, Евтушенко… Но это далеко не полный список наших вы-дающихся современников, а ещё «вчера» мы могли бы прибавить к нему немало других (теперь уже ушедших) поэтов. Главное — все эти люди принадлежат к историческому роду отечественных гениев. А сами они, что называется, «лич-но» застали, дружили, были знакомы или представлены тем, кого уже навеки впи-сали в великие. Тем поэтам, кого траги-чески пометило чернение «серебряного века», не пощадили революция и война, вынужденная эмиграция и опустошаю-

щая цензура. Но кого до сих пор и во всём мире печатают многотысячными тира-жами.

Связь времён в русской поэзии — не прервана. Она как в литературной тради-ции, так и персонально, поимённо, фак-тически существует и сегодня. Об этом, считаю, никак нельзя забыть. Нельзя упустить столь драгоценную для нас под-робность и драгоценное время. Как нель-зя забыть и о тех, для которых эта связь времён — крайне необходима. Говорю, конечно, о новом поколении поэтов. Но здесь, к сожалению, еще много других, более будничных, проблем.

От одного из организаторов литера-турной премии довелось услышать: «Молодых писателей мы «ведём» до до-стижения ими 25 лет: таково условие конкурса. Но, по нашим наблюдениям, именно в 26-28 они пишут свой первый роман. И жаль, что мы не можем их в столь ключевые годы поддержать, по-настоящему «сопроводить» в большую литературу…».

Я, ей Богу, не знаю, в каком возрасте выпускают свой решающий цикл сти-хов поэты! Не знаю, каким тиражом их следует издавать, кому направлять «на суд», а кому «для сведения». Это долж-ны решать профессионалы — видимо, те, кто в последние годы их заботливо опекал, хвалил или критиковал, но вы-пускал в свет. Мне кажется первосте-пенным, чтобы к этим людям и их по-допечным крайне бережно относились в нашем обществе. Любой начинающий поэт — поначалу всего лишь угловатый подросток, стесняющийся своих, не-жданно выросших, талантов. Он похож то на слепого котёнка, то на самоуве-ренного наглеца. Ему всегда не на что издать свой первый сборник. Плохо из-вестно, кому это показать, с кем вообще про «это» говорить. Да и надо ли?.. Стихи для него — зачастую лишь собственная блажь и только его «история болезни». Однако так происходит до поры, пока кто-нибудь не углядит в этой «болезни» талант, а в качестве лечения не выве-дет на титуле книжки категорическое: «В печать!».

Рифмованный ширпотреб широ-ко «шагнул в народ», во все его слои без исключения. А вот это, пожалуй, диагноз. И вызов для любой нации

русск

ий

пи

он

ер

№9

. и

юн

ь–и

юл

ь 2

00

9

65Так в нашей державе везёт немногим,

и пока мы с вами рядим да гадаем, как с этим быть, процветают другие. Те, кто «на коленке» рифмуют поздравления на все случаи жизни и массовым порядком продают эту халтуру соскучившемуся по стихам народу. Продают, заметьте, ис-кусство! Вы никогда не заглядывали в по-добные издания? Зря, они популярны. Секрет популярности так же прост, как и содержание этих виршей. Там есть всё: мальчику на «трехлетний юбилей (?)», де-вочке на пять (шесть, семь, etc.) лет, зна-комым в день «фарфоровой» (серебряной, жемчужной, золотой) свадьбы, коллеге по случаю повышения (присвоения на-грады, ухода на пенсию) и т.д.. Да и интер-нет даёт возможность быстро, не задумы-ваясь о художественных достоинствах, найти или вывесить свой собственный стишок «по случаю».

С одной стороны, ничего порочного в таком запросе людей нет. Неплохо и то, что сегодняшние подростки уже нача-ли соревноваться в составлении «скоро-спелых» стихов. Плохо другое — то, что вместо поэзии в ход идёт её суррогат, а утоление с его помощью эмоциональ-ного голода не считается у нас дурным тоном. Воистину: техника в соединении с пошлостью — самый страшный враг искусства!

Мне не нравится, когда в праздники, навязанными sms, приходят такие ре-месленные «недостихи», а их приходится стирать и стирать, не читая. Не нравится, когда с экрана льётся стихотворная гали-матья, а на юбилеях, под рюмку и с пафо-сом, читают примитивнейшие оды. Не нравится, поскольку всё это — «против добрых нравов литературы». Но ведь про-исходящее вокруг стало уже частью на-шей «культурной» жизни. Рифмованный ширпотреб широко «шагнул в народ», во все его слои без исключения. А вот это, пожалуй, диагноз. И вызов для любой на-ции. Тем более, для нашей, родившей не одно поколение гениев…

При всем вышесказанном, интерес к стихотворному творчеству у нас ра-стёт. Подспудно, наивно, стихийно, но этот процесс уже начался. А, значит, воз-

можен и долгожданный подъем поэзии. Но чтобы случился ее настоящий рас-цвет, вовсе недостаточно создать ещё пару-тройку конкурсов или премий. Мало и неправильно — просто дать де-нег. И упаси Бог образовать очередное «управление поэзии»! Всё это, право, очень деликатная тема. Не являясь спе-циалистом в подобных вопросах, хочу обратить внимание лишь на одно: похо-же, наша творческая элита эту пробле-му значимой пока не считает. Но ведь без такого, общего разговора — любые государственные меры просто несостоя-тельны, и всякий «расцвет» может быть вновь и надолго отложен.

Думаю, что возрождение поэзии из очередного «пепла истории» вовсе не слу-чайно совпадало с периодами ценност-ного определения нации. Так, может, и нам для начала неплохо бы «связать смыслы»? Соединить ценностную и культурную ткань? И помнить, что сейчас для нас — вновь определяющее время. А оно, как было однажды сказано, «работает на нас, т.е. на русскую культуру».

В одной из недавно изданных книжек довелось прочесть: «Мы живём в нулевые годы, и это не игра слов и цифр, а исчезно-вение времени как воздуха культуры». Речь шла о возвращении в педагогику и нашу современную жизнь изначальных смыс-лов (тех самых, которым посвящен этот номер журнала). Смею сказать, что поэзия имеет к ним самое прямое отношение. Не только потому, что поэт в России больше чем поэт, и засим ему всегда есть «что сказать народу». Дело, скорее, в другом. Поэту, кроме таланта, непременно нуж-на искренность, честность в творчестве. И лишь тогда ему небесполезны богатое воображение и красота слога, изыскан-ность стиля и владение понятной всем и каждому знаковой системой — язы-ком. Вы скажете: язык — вещь коварная, сколько нас с его помощью обманывали! Да, но подсознание не обмануть. Как раз в стихах (и именно в стихах) лучше все-го видна «развилка» между языком как универсальным кодом и как средством проявления личного отношения, эмо-ций. Искренность (или неискренность)

поэта — безнадежно прозрачна: она считывается в каждой строфе, в каждом слове, во всех его многоточиях. И тогда работает одно: верю или не верю; задело, «зацепило» или нет…

Довольно много сейчас говорят и о со-хранении богатства русского языка. Но сбережение языка и возрождение вкуса к поэзии — вещи тоже взаимосвязан-ные. Продолжая небрежно обращаться с русским языком, мы портим и вкусы, и разум. Однако умение мыслить и тво-рить новое считается в мире едва ли не самым главным! И потому удивительно современно звучит совет Бродского: об-ращайтесь со своим словарём так, «как вы обращаетесь со своим банковским счётом»… Наконец, ещё об одном свой-стве языка, прямо связанном со стихот-ворчеством. Довольно много у нас про-тиворечивых суждений вокруг исчез-нувшей буквы «ё» — частью казённых, частью легковесных. Друзья мои, но как раз в стихах без этой буквы никак нель-зя! И относиться к этому равнодушно не-возможно: сама не раз «натыкалась» на абсурд в содержании слова, на фальшь в мелодии строфы…

Говоря прямо, если мы не хотим поте-рять красоту и богатство русского языка, «стихотворное дело» должно сейчас не просто поощряться, но в полном смыс-ле культивироваться. О нём нельзя за-быть, нельзя загнать «за Можай» научно-технического прогресса. Но пока у нас не начнут писать в стихах хотя бы единич-ные сценарии и пьесы, снимать поэтиче-ские клипы, создавать новые мюзиклы или оперетты; пока TV и радио не будут проводить вечера (ну, хоть утренники) поэзии — о благородном русском языке можно не помышлять. О современном, кстати, тоже. Дать его эталон и показать, что надобно считать приличным уров-нем, а что нет, должны не только лингви-сты, но и писатели, поэты.

То же касается и другой проблемы — пресловутой «культуры духовного по-требления». При всем своём академиз-ме и терминологической архаике, она прямо связана с современным набором ценностей — с тем самым «полем», в ко-

торое, по выражению поэта, не может быть доступа дряни. Но ведь не толь-ко нормам, принципам и постулатам, а также чувствам, вкусам, мотивам — в ней должно быть отведено самое по-чётное место. Люди должны учиться быть свободными не только в политике, социальной жизни, бизнесе или инфор-мационном пространстве. Они должны уметь свободно и при этом пристойно выражать свои эмоции. Не стесняться ими делиться — в том числе, в стихах. И здесь вновь уместно вспомнить кла-сиков: стихи должны быть «бесстыдны-ми». В этом многозначном определении есть обе стороны чувственной открыто-сти поэта.

Я на самом деле полагаю, что эмоцио-нальные качества — это далеко не мень-шие по своему значению ценности. На них сегодня вновь огромный «спрос». И в них — тоже изначальный смысл. Смысл жить, любить, писать. Для меня эта триа-да бесспорна.

Абсолютизирую? О, да… Но не больше, чем всякий любящий свое дело человек. Преувеличиваю? Конечно. Как стихий-ный лоббист и потребитель «высочай-шего из искусств». Так, пусть же тех, кто подвержен поэтической мании, будет больше. Равно как и нас, «потребителей» их красочных эмоций. Если будет кому их востребовать — будет у нас и новая великолепная поэзия. Привьётся вкус, появится содержание — значит, вновь будут глубокая философия и подлинно гуманитарная наука, блестящая обще-ственная и политическая мысль. Долго эту цепочку сейчас объяснять, развора-чивать… Но ни много ни мало — именно так стоит вопрос.

P.S. Стоически дочитав этот материал до конца, Андрей Колесников попросил меня о любезности — передать в журнал пару собственных стихотворений. Пони-маю: лишь немногим удастся повторить его «подвиг». Однако стихи (если это сти-хи) не могут служить развлечением, ил-люстрацией или «приложением» к чему-либо. Тем паче — они не нуждаются в та-ких предисловиях.

...Три дня было непонятно. Это как раз тот случай, когда больничная справочная на вопрос дает ответ: «Состояние стабильно тяжелое»...

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

69

текст: наталия осс рисунки: виктория семыкина

Смысл жизни можно искать и даже находить в разных местах, но есть такое место, где он сам тебя находит и от него уже не отмахнешь-ся — потому что руки скованы какими то проводами. И не прогонишь его, не прикрикнешь — потому что во рту трубки и голоса нет. Зато, оказавшись с Натальей Осс в этом месте, читатель удо-стоверится, как беззащитна грань, отделяющая смысл жизни от его полного отсут-ствия: всего лишь тонкая ширма.

Когда умираешь, ни о чем таком не думаешь. Никаких сожале-ний, раскаяний, картинок в режиме слайд-шоу. Думаешь о том, как бы остаться в живых. Во что бы то ни стало. Ну пожалуйста, не надо, только не сейчас. Только не я... Не может быть, чтобы я, вроде еще слишком рано. Не надо, ну не надо, пожалуйста...

Я цеплялась за жизнь — в прямом смысле. Сжимала пальцами поручни кровати, давила кнопочки: зеленая — приподнимает-ся изголовье, красная — попа сползает вниз; не теряла созна-ние, следила за капельницами, контролировала все трубочки-датчики, подключенные ко мне напрямую в горло, под ключи-цу, куда-то внутрь, под одеялом не видно, держала в поле зрения медсестру. Чтобы в случае чего она удержала меня здесь — под-сунула капельницу или шприц, не дала захлопнуться дверям, ведущим в тусклый коридор, куда так и норовила съехать я с моей кроватью. Съезжать не хотелось, хотелось остаться. А двери находились прямо напротив. Туда или обратно? Три дня было непонятно. Это как раз тот случай, когда больничная справочная на вопрос дает ответ: «Состояние стабильно тяже-лое». Слово «стабильно» зря утешает родственников, оно отра-жает только намерение пациента цепляться, ключевое слово здесь — «тяжелое». А это и есть то и дело раздвигающиеся двери, ведущие непонятно куда: одного сюда — на операцию или в па-лату, к веселым пациентам под выписку, другого — туда, откуда еще никто не возвращался. В больничный морг.

Но на самом деле ни о чем таком я не думала. В реанимации не существует ничего, кроме реанимации. У проснувшегося од-нажды в реанимации прошлое закончилось, а будущее не нача-лось. Из прошлого опыта почти ничего не требуется — ни есть,

ЖИВЫЕ НЕ СПЯТ

ни спать, ни шевелиться, разве что разговаривать, но разгова-ривать не с кем. А для будущего непонятно, что тренировать: каким оно будет, это будущее, и будет ли — вопрос открытый. Даже в больничной справочной не знают.

Справа угадывалась женщина. По дыханию. Не бабушка, а по-жилая дама. Черт его знает, как я это определила, не поворачи-вая головы, но определила точно. Очень деликатно она дышала. Потом медсестры говорили между собой, что это мать зампре-фекта. Сын каждый день приезжает и смотрит на нее из того мира, откуда к нам не пускают. Слева — мужчина, пожилой, интеллигентный, с бородкой. Я откуда-то это знаю заранее, осо-бенно про бородку, хотя даже дыхания его не слышно. Через две кровати от меня — алкоголик. Медсестры злятся на него и орут, когда ставят капельницу. Допился до белой горячки, скотина.

На центровой койке — молодой парень, 21 год, Игорь. В белых трусах. Его я вижу отлично. Он то и дело вскакивает, садится, говорит. Счастливый, может попить сам. И пописать. Вчера его перевели в палату. А сегодня опять вернули к нам. И ему опять стало лучше. Он опять хочет в палату. А врачам непонятно, что с ним. Почему ему лучше в реанимации? На всякий случай дер-жат его там, где ему лучше.

— А ты чего здесь валяешься? Ты что, экзамены уже сдала? — кричит он мне через три койки.

Я пытаюсь кивнуть. Какие экзамены? Я уже все сдала. Или еще нет? Трубка дергается в горле. Я хочу ему ответить, но от трубки у меня спазм. Хороший способ бросить курить. Каждый раз, сглатывая слюну, я проклинаю каждую свою сигарету. Труб-ка — такой толстый антиникотиновый фильтр, который забили в горло в качестве небесной кары.

Я ему нравлюсь. Это ясно. Когда я болею, я очень красивая. По-тому что худая. Щеки провалились, остались только глаза. Жаль только, что голова немытая. Я запускаю руку в волосы. И не-чесаная. И колтуны. Откуда? Последний раз они у меня были в летнем детском саду, образовались с воскресенья, когда мне в последний раз заплетала косички мама, и по пятницу — всю неделю моих длинных волос не касалась рука воспитательни-цы. Черт, сколько же я здесь лежу?

Пытаюсь оторвать голову от подушки — трубка откидывает ее обратно, но мне плевать, у меня колтуны, их нужно разобрать. Немного поворачиваюсь вправо, чтобы лучше видеть Игоря и скрыть от него мои манипуляции. Чувствую, как натянулось что-то внутри, боль заворачивается в жгут, в животе жжет — я падаю на подушку. Надо отдышаться. Осторожно приподни-маю одеяло — и не узнаю себя. Все изменилось. Там, где вчера, я это прекрасно помню, была гладкая кожа — бинты, повязки и трубочки, по которым куда-то вниз течет красное, мне не ви-ден конечный пункт под кроватью.

Это не очень страшно, только непривычно. Мне даже в голову не приходит, что я могу умереть. Я только не понимаю, что же случилось. И расстроена, что под повязкой, если ее снять, я не-красивая.

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

71— Аккуратно, не дергайся, а то иголки вылетят — видишь,

три капельницы у тебя заряжены, — подбегает ко мне сестра. — А у вас есть расческа? — спрашиваю ее.— Какая тебе расческа сейчас? — А что со мной?Ее зовут Дина. Она самая добрая. — Придет Дмитрий Николаевич, его спросишь. Две другие девчонки молодые и злые, кричали на алкоголика.

А Дина добрая, и из-за этого у нее больше работы. Я теперь на-блюдаю за ней.

Игорь улегся, и я его не вижу. А больше мне делать нечего. А что-то надо делать, чтобы не думать, что со мной.

Двери открываются, и вместе с новой каталкой в реанимацию заносится запах. Пахнет безысходностью и стыдом. И мочой.

— Черт, переворачивайся, переворачивайся, кому говорят! — кричат девчонки. Одна с пирсингом, вторая — блондинка. Это они привезли каталку.

Теперь нас здесь шестеро пациентов. — Ты мылась вообще когда-нибудь? — злятся девчонки, под-

таскивая тазы и тряпки. Мне все прекрасно видно. Поэтому я от-ворачиваюсь. Привезли бомжиху.

— Больно, больно! — Конечно, будет больно! Что ж ты себя так запустила! — вос-

питывают ее девчонки, кидая тряпки в таз. — Больно! Я чувствую — что-то изменилось. Было тихо, мирно, тоскли-

во, а теперь появился враг. И ненависть, которая сразу всех объ-единила. Пациенты просыпаются. Дядька с бородкой начинает стонать. Непрерывно, утробно. И от этого контраста с его молча-нием в предыдущие несколько часов мне становится тревожно. А вдруг что-нибудь... Дама сдержанно, аккуратно вздыхает, по-том шепчет: укол, пожалуйста, укол.

— Не видите, мы заняты! — огрызается блондинка. Алкоголик, скотина, орет через две койки от меня:— Дай мне спирта, сука, быстро дай! Дай! — замолкает на ми-

нуту — и снова: — Дай, ну дай! Убью тебя, сука! — Больно, больно! — бьется крик о кафельные стены реани-

мации. Датчики пикают, убыстрятся темп. Свет режет глаза как но-

жом. Это значит, в реанимации наступает ночь. Сестры снуют между койками — меняют капельницы, перестилают просты-ни, взбивают подушки, гремят тазами, тащат грелки и воду, меняют повязки. Пространство уплотняется, наполняется действием — льется вода, хрустят ампулы, скрипят кровати, пахнет спиртом, кровью, лекарствами, гноем. И этот давящий свет.

Пролетел Дмитрий Николаевич — так быстро, что я ни о чем не успела спросить. Молодой, чернявый, в резиновых шлепках и синем хирургическом костюме. Успел погладить медсестру по спинке, я все видела. Склонился над бомжихой.

— Больно, больно! Больше мне ничего не удалось расслышать.

И ушел. Все ушли. Ночь. Теперь до утра никто не уснет. Ночью в реанимации жи-

вые не спят. — Ты на каком курсе? — Игорь сидит на кровати. Отцепился

от капельницы и сел. — Тебе чай можно? Сейчас сестры вернут-ся, я их попрошу. Хочешь? Я вчера с ними пил.

Заворачивается в простыню, встает и делает шаг ко мне. Я по-ворачиваюсь вправо. Ничего, что больно, надо ворочаться.

— Больно! Марина, Марина! — корчится бомжиха в углу. — Заткнись, — отвечает ей Игорь. Еще два шага ко мне. — Тебе же нельзя вставать! — говорю я, с ужасом понимая, что

сейчас все мои трубки и капельницы будут видны, а я никому не хочу этого показывать.

— Да я здоровый мужик, просто так тут лежу. Ты не бойся, я вчера полночи ходил, и ничего. Хочешь, я расческу у сестер сопру? У Аньки есть в сумке, Анька — это которая блондинка, с Николаичем.

Я поворачиваюсь влево. Влево ворочаться не так больно, но вправо интереснее. Справа жизнь.

— Марина, Марина, больно! — Заткнись! — Игорь уже почти добрался до меня. — Господи, никаких сил нет слушать ее, — стонет дама, мать

зампрефекта. Ей тоже больно, но она же терпит. И я терплю.— Бо-о-льно! — Да замолчите же, как вам не стыдно! — вдруг говорю я,

пронзенная внезапным чувством ненависти, как болью. — Дай спирта, сука, убью! — поддерживает меня алкоголик. — Заткнись, тварь! — орет Игорь и хватается за мою кровать. —

Ща залью тебе, сука, спирта! — Веневитин, сдурел?! — Анька с чайником стоит в дверях. —

Сейчас я Диму позову! Ляг немедленно. Веневитин не слушается, идет к Аньке, простыня волочится

по полу, сползает, обнажая безволосую грудь пациента с неуста-новленным диагнозом. Девушка хохочет:

— Сейчас обожгу тебя. — Ты вот ей чаю налей. Она просила. — Ей? Сдурел?! Ей мы сейчас еще укол вкатим. Девушка, ты

как, терпишь там? Я тебе еще обезболивающего вколю, Дми-трий Николаевич сказал, что в любой момент. Ты говори, не тер-пи. Мы тебе всю ночь будем колоть.

Зря она это сказала. Я сразу поняла, что со мной. То, чего терпеть нельзя. И сразу заболели, заныли дырочки. Горячо. Потекло по трубочкам, перелилось из бутылочки на пол. Пришла Дина, сде-лала укол, потом долго вытирала под кроватью. Я осторожно по-смотрела вниз. Красное. Красное.

На красном слизистом фоне чье-то лицо. Злое, ухмыляется. И скалит зубы. А они острые, вроде клыков. Как в мультике про четвертую планету. Там был такой профессор в шляпе, который потом оказался инопланетянином. Глумливым, с острыми за-точенными зубами, которыми он перегрызал прутья клетки. А тело такое извилистое, червивое. То есть изгибается, как

у червя. Красный коридор, по которому я иду, вернее плыву, а точнее лечу, похож на кишку, какой ее показывают в рекла-ме желудочной таблетки. Заворачивается узлами, пульсирует, кровоточит. Такая отвратительная реклама, от которой меня тошнит. Тошнит. Зубы, торчащие из стен коридора, вгрызаются в тело. Интересно, эти оскаленные рожи на стенках кишки — и есть бесы?

Больно, больно! Марина, как же больно! Марина, Мариноч-ка! Почему она не приходит, эта Марина? Почему никто не приходит? К ней никто не приходит. И ко мне он тоже не при-ходит. А если бы он пришел, то что бы я сказала? Откинула бы одеяло, показала ему трубочки, попросила бы прощения? И он бы простил? Но непонятно, из жалости или потому что любит? Нет, надо сначала выкарабкаться, выбраться отсюда, из этой красной слизистой мути. Больно, больно, как же боль-но! Дай спирта, сука, дай! Аня, Аня, скорее, тут уже полчаса хлещет! — Дмитрий Николаевич, кровотечение не останавливается!

Вместо красного я вижу синее. Синюю хирургическую спину. — Аппарат сюда везите! Срочно! И гастроэнтеролога позвать!

Что с давлением? Не держит? Я не сплю. Я просто боюсь туда смотреть. Сердце колотится.

Слева, в полуметре от меня умирает дядька с бородкой. Что уми-рает, я догадалась, как только между нами поставили ширму. Вот она, дверь, перегородка, черта. Только бы он не умер, потому что мне тоже надо пережить эту ночь. А завтра меня отсюда увезут, заберут вниз, где веселые выздоравливающие пациенты шар-кают тапками по коридорам с бездарными пейзажами. Завтра утром я уже буду там. Я не хочу, чтобы он умер, а он ведь может.

Ее я не вижу — загораживает ширма. Но она точно здесь. Сто-ит в полуметре от меня. Теперь я, как та принцесса из «Обыкно-венного чуда», знаю, с какими отвратительными инструмента-ми она приходит. И как она пахнет.

— Дайте спирта, суки! Будьте вы прокляты! — бьется в кон-вульсиях вторая от меня койка. Дина и Аня связывают алкого-лика, затягивают ремни на руках и ногах.

За ширмой идет борьба.— Давай, Петровченко, давай, коагулируй! — Дмитрий Николаевич, падает давление! У него же два ин-

фаркта было.— Да не говори ты под руку!

Только бы он не умер! Ну пожалуйста, только не он. А то я не успею ничего ему сказать. Не Петровченко — он пусть тоже не умрет, — а ему. Только бы выбраться отсюда. Если не умрет, я смогу ему все объяснить, и он поймет. Как же больно! Я знаю теперь, как же тебе больно. Дайте хоть кто-нибудь ему спирта, то есть счастья, если я не сумею, суки, проклятые суки, укол, пожалуйста, сделайте ей укол, соседке моей, а мне не надо, если я такая скотина.

Петровченко не умер. Бомжиху вывезли в коридор, оттуда меньше слышны крики. Анечка пошла спать. Дмитрий Никола-евич следом. Дина села пить чай и задремала за столом. Ширма осталась на месте. Алкоголик затих. Пожилая дама после укола задышала, как днем, когда я в первый раз ощутила ее легкое, деликатное присутствие.

— Эй, ты там живая? — Игорь шел ко мне медленно, с трудом отрывая босые пятки от пола. Присел на краешек кровати. — Ты не смущайся, не смотрю я на твои трубки. Мне это по фигу. Слу-шай, скажи честно, а ты любила когда-нибудь?

— До реанимации — нет, — честно сказала я, протолкнула через горло.

— Как это? В меня, что ли, влюбилась? Поясни. — Больно, не могу, больно! — донеслось из коридора. — Ну вот когда она заткнется, сука?! — Игорь хотел мне по-

нравиться.

Она заткнулась под утро. Двери распахнулись на минуту, я успе-ла увидеть, как вывозят накрытую простыней каталочку. Мари-ночка не пришла. И никто не пришел. И она ничего не успела Мариночке своей сказать. И Мариночке никто не расскажет, что она ее звала. Что ее имя было последним словом, которое услы-шал этот коридор.

А единственное, что я сказала той женщине ночью, — «замол-чите». И ничего теперь ни поправить, ни объяснить.

Бодрые, свежевыбритые ангелы явились в девять тридцать. — Ну, что тут у нас происходит? — склонился надо мной са-

мый главный, толстенький, с волосатыми и сильными пальца-ми. Откинул одеяло.

— Молодец, все отлично! А за шовчик не беспокойся, мы юве-лирно сделали.

Белые взмахнули крыльями халатов, полетели к следующей кровати.

— Доктор, а почему я здесь оказалась? — ухватилась я за кон-чик крыла.

— Потому что надо все вовремя делать, вовремя. Ты сейчас не думай об этом. Главное — ты оживай, двигайся потихоньку.

Значит, не сейчас, значит, не умру. Я, кстати, так и не знаю, о чем люди думают перед тем, как

умереть. Это был не мой случай, не моя очередь. Значит, я еще успею. А она кричала потому, что не успела вовремя. Если ты прочтешь, то поймешь, о чем это я. Прости, что чуть не опоздала с этим текстом.

Бодрые, свежевыбритые ангелы явились в девять тридцать. — Ну, что тут у нас проис-ходит? — склонился надо мной самый главный, толстенький, с волосатыми и сильными паль-цами. Откинул одеяло

текст: игорь каменской

Этот реестр человеческих заблуждений, собранный сенатором от Краснояр-ского края Игорем Каменским, надо изучить хотя бы для того, чтобы понять, сколь опрометчивы любые попытки овладеть смыслом жизни: кажется, что вот он пойман, ан нет – опять увиль-нул.

Каждому человеку свойственно заблуж-даться. Люди пришли к этому выводу в тот же самый момент, когда эволюция подарила им эту возможность. Да и сама эволюция была чередой сплошных за-блуждений.

«Ба! Да я с легкостью переживу это по-холодание», — думали динозавры, чув-ствуя приближение ледникового перио-да.

«Ха! Какие у них в руках смешные маленькие палочки», — думал мамонт, окруженный воинственными первобыт-ными.

«Подумаешь! Всего-то большая лужа!» — думали все не прошедшие фейс-контроль на ковчег к Ною особи…

Как мы теперь знаем, все они заблуж-дались.

Шли годы. Века. Тысячелетия… А исто-рия видов, народов, государств продол-жала оставаться историей заблуждений.

Поколения исчезли с лица земли, так и не узнав, насколько они заблуждались во всем, во что истово верили.

Парни, тащившие Галилея на костер, были совершенно искренни в своих за-блуждениях об устройстве Вселенной и впоследствии померли, так и не разо-бравшись. Галилей был значительно умнее их, но и он явно был во власти за-блуждения, если предполагал, что после «и все-таки она вертится» его, возможно,

не сожгут…Заблуждались: Цезарь относительно

Брута, Наполеон относительно многого, Гитлер практически во всем…

Заблуждались и продолжают заблуж-даться практически все. Просто кому-то везет по жизни чуть больше, кому-то чуть меньше.

А как часто мы становимся жертвами чужих заблуждений. Взять хотя бы Ги-дрометцентр… Сколько раз каждому из нас доводилось на цыпочках пробирать-ся по лужам, пытаясь подтянуть к ушам белые льняные брюки, хлюпая в замше-вых туфлях по щиколотку в воде и меч-тая добраться до человека, сообщившего нам с утра, что день будет солнечным и без осадков. Это тоже заблуждение. До-браться там ни до кого невозможно. Бо-лее того, совершенно очевидно, что эти люди выбрали своим главарем человека по фамилии Вильфанд и периодически суют его в телевизор, потому что увере-ны, что на него ни у кого рука не подни-мется.

Возможно, подчеркиваю — возможно, и это очередное заблуждение.

Итак, пришло время составить хит-парад заблуждений.

Вне конкурса хочу отметить мое соб-ственное заблуждение относительно того, дорогой читатель, что ты примешь более активное участие в выборе тем на-

ПЕРЕЗАБЛУЖДЕНИЕ

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

75

...Люди, блин! Как вы меня запеленали?! Мне туго, неудобно… Сделайте что-нибудь!…

иго

рь в

асильев

ших хит-парадов. Более того! Я продол-жаю в своем заблуждении упорствовать и все-таки выражаю надежду, что редак-ция «РП» начнет получать предложения о выборе тем нашего хит-парадовского обслуживания. Но ближе к делу.

Во власть своего первого же заблуж-дения человек попадает, едва успев поя-виться на свет.

«Вот я сейчас покричу немного, и они поймут, что я не заболел, не описал-ся… Мне просто скучно и хочется вни-мания», — думает он и с удивлением обнаруживает, что никем не понят. К нему подбегают, сюсюкают с ним по-быстрому, перепеленывают и опять оставляют одного.

«Люди, блин! Как вы меня запелена-ли?! Мне туго, неудобно… Сделайте что-нибудь!» — продолжает надрываться он, но его опять не понимают и начинают укачивать. Он продолжает орать, и у него есть на это все основания. То есть не то

чтобы вот это вверх-вниз, вправо-влево, «а-а-а» его вообще никогда не прикалы-вало. Просто в данный конкретный мо-мент он хочет не этого. И обида на боль-ших, сильных людей, которые, похоже, его любят и хотят ему добра, но так часто оказываются не в состоянии его понять, заставляет его вопить сильнее и силь-нее, и он в итоге замолкает непонятым. Просто устает, обламывается и замолка-ет…

Он еще не знает, что всю оставшуюся жизнь он, как и миллиарды сопланет-ников, будет свято верить в то, что есть люди, которые всегда поймут его и дадут именно то, чего он от них ждет, и каждый раз сознание того, что он в очередной раз заблуждался, будет отзываться в нем приступами боли и разочарования.

При этом те, на кого он так уповал, будут столь же искренни в своем за-блуждении, что уж они-то сделали все, что могли, и в свою очередь будут ждать

чего-то особенного от кого-то другого и так же часто, как он, будут бессонно глядеть в потолок и смаковать свое столь же горькое заблуждение в ком-то…

Такая печальная хрень.Даже те, кто нас искренне любит, по-

нимают нас значительно реже, чем нам бы этого хотелось.

Итак, пятое место нашего хит-парада я отвожу заблуждению в том, что всегда рядом с нами есть кто-то, кто уж точно нас понимает.

Возможно, я несправедлив в своих суждениях, но тем и удобна тема моего хит-парада.

И раз уж мы заговорили о справедли-вости, ее и обсудим в качестве номинан-та на четвертое место.

Смысл, который принято вкладывать в это слово, интуитивно становится по-нятен каждому с самого раннего возрас-та. Еще то того, как каждый из нас уверо-вал или нет в то, что «воздастся каждо-

Вот я сейчас покричу немного, и они поймут, что я не заболел, не описался… Мне просто скуч-но и хочется внимания

олег

клим

ов/agency.

photo

gra

pher.ru

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

77

му по делам его», мы все прошли через горькую последовательность обманутых ожиданий, каждое из которых мы счита-ли полностью справедливым.

Мы верили в то, что сделанные уроки, убранная комната, покормленная кош-ка, выгулянная собака или съеденная рыба гарантируют нам право на вопло-щение в жизнь наших самых сокровен-ных надежд. На пойти с папой в кино, на поиграть в футбол дотемна, на лишний кусок бабушкиного торта из холодиль-ника…

Давайте дружно положим наши руки на наши же сердца и честно признаем, как часто мы оказывались перед лицом горькой действительности и как часто в нас возникало чувство острой неспра-ведливости еще до того, как мы научи-лись произносить это слово.

А ведь на глубокой внутренней по-требности человека в справедливости строится в жизни практически все: от-

ношения с родными, друзьями, женщи-нами, деловыми партнерами, Богом, на-конец.

И заметьте, каждая очередная пере-житая нами несправедливость множит наши ожидания на справедливость еще большую. Мы пытаемся в своем созна-нии конвертировать предательство дру-га, измену женщины, вероломство пар-тнера, смерть близких в надежду на то, что это плата за нечто. Нечто настолько хорошее, что послужит справедливым вознаграждением за ту цену, которую мы заплатили за право в это верить.

Ну?! Не заблуждение ли это? Уверен-ное четвертое место.

На третье место в хит-параде наиболее значимых заблуждений я бы хотел по-местить самое значимость.

Ибо. Как только мы обретаем способ-ность оценивать, мы в первую очередь начинаем оценивать себя самих. По мере возрастания ценности наших мыс-

лей, суждений и поступков в наших соб-ственных глазах неизбежно начинает расти желание увидеть в глазах окру-жающих нас людей подтверждение зна-чимости нашего внутреннего мира для мира в целом.

Мои дети находят меня в любой точке земного шара, чтобы рассказать о наби-той шишке или полученной за контроль-ную пятерке не потому, что хотят моего сочувствия или похвалы. И поэтому тоже, но не в первую очередь. А главным образом потому, что зреющее в них ощу-щение значимости их собственных ма-леньких вселенных подсознательно тре-бует интерфейса в окружающий мир.

Каждый влюбленный, пытающий-ся на бумаге впервые срифмовать свои признания, делает это не потому, что полагает таким образом быстрее заполу-чить объект своего вожделения. В этот момент его возлюбленная на втором плане. Он делает это потому, что уверен

олег

клим

ов/agency.

photo

gra

pher.ru

в огромной значимости своих чувств и считает своим долгом поделиться ими с человечеством.

Миллионы людей пишут в «дорогую редакцию» истории своих бесконечно далеких жизней, ибо где-то там, где ни я, ни кто-либо из читающих этих строки ни разу не был, вращаются миллионы маленьких солнц, и, быть может, лишь тем из них, кто ухитряется не потерять веру в значимость своей маленькой сол-нечной системы, удается не спиться и не залезть в петлю.

Заблуждаются ли они? Наверное, по какому-то очень большому счету — да. Как и я, с точки зрения любого из вас, за-блуждаюсь в своем праве на веру в зна-чимость мыслей, которыми с вами де-люсь. Как и каждый из вас заблуждается в значимости своих, а значит, и в праве судить других с высоты собственной значимости.

Но сколь бы ни были сильны наши заблуждения, именно то, что каждый из нас считает наиболее значимым в себе, де-лает нас такими, какие мы есть. И лишь те из нас, кому дано доказать остальным эту зна-чимость, попадают в энцикло-педию Брокгауза и Эфрона. Их стихами зачитываются девуш-ки, им вручают Нобелевские премии, а их музыка звучит изо всех динамиков. Им респект. Остальным — третье место.

Я не помню, получал ли на каких-нибудь фестивалях призы, и какие, фильм Валерии Гай Германики, но в на-шем рейтинге ему уготовано второе ме-сто. Вернее, не фильму, а его названию.

«Все умрут, а я останусь». Вот оно! Самое сладкое и самое несбыточное заблужде-ние. И чем сильнее в человеке вышеу-помянутые заблуждения относительно его значимости в пищевой цепочке, тем выше искушение поддаться заблужде-нию, что, возможно, ему каким-то осо-бенным способом будет даровано право на вечную жизнь.

По моим, пусть непроверенным дан-ным, этого пока никому толком не уда-валось. Но покажите мне хоть одного че-

ловека, который где-то очень-очень глу-боко не поддерживал бы в себе слабый огонек надежды. При этом я сильно со-мневаюсь в том, что хоть кто-то из даже самых истово в это верующих пробовал всерьез задуматься о технической сторо-не вопроса.

Лично я, например, не хотел бы войти в фазу вечной жизни с одной почкой, бо-лезнью Альцгеймера, склерозом и артри-том бесполезных уже суставов. Заметьте, я даже не говорю о личной жизни…

А если не так, то как? После школы, после института, в качестве подарка к тридцати- или, черт с ним, к сорокале-тию? И что дальше? Спрятаться, пока не помрут все, кто меня знал? Или собрать всех, накрыть стол и выступить с офи-циальным коммюнике: «Дорогие мои! Порадуйтесь за меня. Я теперь Горец»?

Либо не поверят, либо не поймут. А еще, того и гляди, решат проверить.

В принципе, меня окружают в основ-ном приличные люди, но я легко пред-ставляю кое-кого из них с вилкой в руке и с выражением лица типа «нукапосмо-тримкакойтыблингорец…»

Одним словом, все это крайне малове-роятно и это заблуждение даже не стоит пространного анализа, но ввиду его оче-видной массовости оно на втором месте.

Не знаю, удалось ли мне создать интри-гу вокруг претендента на первое место, но с интригой или без мы вплотную к нему приблизились. И в духе лучших музы-кальных каналов мы кратко вспомним, кто же занял у нас предыдущие места.

Итак! Мы все, кто реже, кто чаще, ока-зываемся во власти всевозможных за-блуждений.

Нас понимают далеко не всегда, когда нам это особенно нужно. И любят нас

не всегда те, от кого мы этого особенно ждем. Жизнь бывает к нам порой чер-товски несправедлива, и ощущение значимости всего, что нам в себе доро-го, порой может разделить только наше отражение в зеркале. Более того, мы все обязательно рано или поздно умрем.

И вот! Если во все это поверить и на этом всерьез заморочиться, то легко можно прийти к выводу, что жизнь наша пуста и никчемна, мы все — неразличи-мые взглядом песчинки в океане исто-рии и ни жизнь наша не подарила нико-му радости, ни смерть никого особо не удручит. А раз так, зачем просиживать ночи в лабораториях в серых от сигарет-ного пепла халатах и с пальцами, безна-дежно сожженными реактивами? Зачем терзать клавиши рояля, струны скрипки или связки собственного голоса и уши слушателей?

Зачем умирать от усталости на трени-ровках или мучиться ночами от неразде-ленной любви?

А затем, наверное, что без каждого из нас не было бы всего остального. И пусть жизнь и смерть миллиардов людей про-шла совершенно незамеченной для миллиардов других людей, каждый из них оставил пусть крошечный, но след. А человек продолжал жить в посажен-ном или срубленном им дереве, постро-енной или исписанной граффити стене. В детях, которые любимая им женщина родила, возможно, даже не от него. В его книгах или музыке, которые прочитали или слушали всего несколько человек.

Его победы и ошибки, которые для него становились трагедиями или три-умфами, окружающие могли почти не замечать, но и они продолжили жить в них, а значит, были не напрасны.

И в это очень хочется верить. Я верю! И пусть я заблуждаюсь, но именно это за-блуждение я хочу возвести на пьедестал. Именно с верой, что все, что мы делаем, кому-нибудь нужно, я и пишу эти стро-ки. И если это заблуждение разделит со мной хоть кто-то, значит, я не зря потра-тил время.

Хотя, конечно же, я могу и заблуж-даться…

«Все умрут, а я останусь». Вот оно! Самое сладкое и самое не-сбыточное заблуждение

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

79

комикс гали шулеповой

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

81

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

83

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

87

рассказ дмитрия глуховского рисунки: николай пророков

Культовый московский писатель Дмитрий

Глуховский вдохновился главной темой номера

и истолковал «смысл жизни», как всегда, не толь-

ко оригинально, но и художественно.

Специальнодля «Русского пионера»

В последнее время Пчелкин совсем утратил покой. Даже после изнурительного рабочего дня, даже после ежене-

дельного побивания камнями в премьерском кабинете, и даже после посещения закрытого мужского клуба на Кузнецком Мосту — ровно напротив приемной ФСБ — он подолгу воро-чался в постели, мял и закручивал шелковые простыни, невнятно огрызался на сонно-сочувственные вопросы жены и шел на кухню глотать виски с водой.

Спать мешала не совесть, не ночные кошмары, не неупла-ченные налоги.

Через неделю Пчелкину исполнялось пятьдесят. Возраст, когда становится очевидным, что жить осталось уже меньше половины отведенного тебе срока, и, исходя из средней про-должительности жизни по стране, намного меньше. Возраст, когда понимаешь, что впереди ждет старость с непременным набором атрибутов: облысением, одиночеством, ревматизмом, давлением и маразмом. И слава богу, если не онкологией. Когда оглядываешься назад — а все прожитые тобой сорок девять лет и сорок девять недель кажутся вдруг подборкой довольно непримечательных семейных и официальных фото-снимков. Довольно скверной подборкой, если честно, и не слишком-то толстой.

Да, Пчелкин подходил к этой дате во всеоружии. По край-ней мере, ему не приходилось отвечать себе на вопрос «Да чего ты добился в этой жизни?!». Пчелкин добился многого. Он был министром. Да, и кстати, еще отцом двух замечательных, взрослых уже сыновей, обучающихся в колледже Сент-Мартинс в Лондоне. Разве не счастье?

Пчелкин, как и все прочие члены правительства, был человеком неверующим и в храмы захаживал только по прось-бе пресс-службы. На загробную жизнь не рассчитывал, поэто-му брал все от этой. По убеждениям он причислял себя к гедо-нистам, и министерский портфель был для него неисчерпае-мым кладезем удовольствий.

В большую политику Пчелкин пришел по призыву — призвали весь университетский курс, ну и его призвали. А до тех пор строил карьеру в частном секторе, и довольно удачно. Специальность у него была хорошая: кризисное управление. Задача всегда стояла одна: из отведенного бюджета развали-вающегося предприятия суметь изыскать средства на его воз-рождение, не обидев и себя.

Сначала он творил чудеса с бюджетами мелких торговых фирм, потом управлялся с бюджетами металлургических заво-дов, затем осваивал бюджеты на восстановление давших течь корпораций. К вверенным компаниям Пчелкин относился с известным сочувствием, примерно как хирург к оперируемым. В резюме заносил только триумфы, но свое кладбище, как у любого хирурга, у Пчелкина было. Ну и что? Бывает, что пациент просто не жилец! В конце концов, выживших было больше, поэтому каждый новый клиент у Пчелкина был крупнее предыдущего.

Смысл жизни Пчелкин себе выбрал подходящий: разви-тие. От правильно освоенного бюджета агрокомпании к пра-вильно освоенному бюджету угольного разреза, а оттуда — к правильно освоенному бюджету потопленного нефтехимиче-ского завода. Все по поступающей. И когда впереди в золотисто-алых лучах перед ним забрезжил Князь всех бюджетов — Бюджет Российской Федерации, Пчелкин понял: жизнь уда-лась.

С тех пор прошло несколько лет.Уже материальное не интересовало Пчелкина. И журнал

«Форбс» не включал его в свои рейтинги только по настоятель-ной просьбе его, происходящей от природной скромности.

Уже дети его, учащиеся в Лондоне в художественном кол-ледже, могли до конца дней своих заниматься только искус-

ством, никогда не думая о хлебе насущном. И дети их. И дети их детей. И так до седьмого колена.Уже на прием к Пчелкину надо было записываться за полгода, и секретарши его, поставленные элитным модель-ным агентством, были все послушными наложницами его. Уже и Санкт-Моритц наскучил ему, и Майами, и назойли-вое жужжание моторов Формулы-1 по тесным монакским улоч-кам. Над головой Пчелкина кроме бездонных и необитаемых голубых небес обнаружился еще и стеклянный потолок. Забраться еще выше, чем он уже сидел, Пчелкин надеяться не мог. Вот и захандрил.

И долгими бессонными ночами в преддверии пятидеся-тилетия, подводя итог своей молниеносной карьеры, Пчелкин вдруг стал задаваться вопросом: и это все?

■ ■ ■

Белый «пазик» остановился и гнусаво погудел. К дому Пронина он подъехать не мог: в дороге тут зияла бездонная выбоина, ставшая вратами в чистилище для многих десятков подвесок. Семен докурил, затушил бычок о крышку банки из-под латвийских шпрот и в три прыжка оказался на подножке авто-буса. Водитель хмуро кивнул ему, «пазик» дернулся и покатил-ся по деревянным улицам старого Иркутска, вихляя, будто шел по минному полю.Подобрав остальных, водитель взял курс из города. Теперь можно было укутаться в ватник и доспать: до места было ехать часа полтора. Сначала по приличной трассе, отре-монтированной к выездному заседанию Госсовета, потом по бетонке и наконец в самую глубь леса по широкой просеке, изрытой огромными колесами форвардеров.

Семен свою работу знал и любил. Он посвятил ей, навер-ное, всю свою сознательную жизнь, за вычетом армии и двух сроков — за злостное хулиганство и за хищение. Семен был косноязычен, и спроси его, почему он не про-менял механический и скучный свой труд ни на торговлю в ларьке у школьного дружбана, ни на возможность калымить на строительстве коттеджей для московских буржуев, он тол-ком объяснить бы не смог.А дело все было в том, что, намечая себе фронт работ на день и аккуратно выполняя план к вечеру, превращая свои две сотки хвойной чащи или дубовых рощ в аккуратные белые пеньки, Семен ясно ощущал: то, что он делает, при-носит результат. Он, Семен, оставляет после себя след на этой земле. Да и вообще это было приятно: систематически, сотку за соткой убирать лес. И не потому, что Семен не любил деревья — любил, как муравей любит тлю. Удовольствие было того же порядка, что от неспешного зачеркивания по квадратику потопленного вражеского четырехпалубного корабля в «Морском бое», что и от плано-мерного заполнения отгаданными словами кроссворда в «Комсомолке»…

И, оглядывая в конце каждой своей смены утыканное свежими плахами поле, Семен ощущал что-то… Пусть и не счастье, но уверенность — в себе, в своем будущем, в своем прошлом.Он делал хорошее, нужное дело. А еще лесом можно было приторговывать налево.

Материальное не интере-совало Пчелкина. И жур-нал «Форбс» не включал его в свои рейтинги только по настоятельной просьбе его, происходящей от при-родной скромности

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

89Начинал он, еще когда работать приходилось бензопи-

лой «Дружба» и безо всяких наушников, а трелевкой занима-лись древние трактора ТТ-4. Но по мере того как страна стано-вилась на ноги, появились и наушники, и финские пилы.

И вот отечественная лесозаготовительная промышлен-ность приготовилась к решающему рывку вперед: фирма, в которой трудился Пронин, закупила американские харвесте-ры. Шестиколесные монстры с мощными циркулярными пилами на выносной стреле-манипуляторе были покрашены в кричаще-красный цвет и сжирали гектар леса в три рабочих смены.

С сомнением оглядев кучку работяг, столпившихся у блистающей холеной машины, замдиректора выбрал Семена — за то, что цвет кожи был не так землист, как у прочих, и белок глаз был бел и руки не тряслись. И еще лицо у него было упорядочено: ни похмельной тоски на нем, ни классовой нена-висти. Внутренняя гармония, в которой Семен пребывал, при-влекала внимание окружающих.

— Пронин, — пошушукавшись с бригадиром, произнес замдиректора. — Хочешь поучиться на этой машине работать?

Семен с достоинством кивнул.

■ ■ ■

Мчась по разделительной спецполосе, пчелкинский «S-класс» с мигалками и магическим триграмматоном АМР изредка под-вывал, чтобы согнать с дороги зазевавшихся гаишников. Развалившийся на заднем сиденье министр в третий раз пере-читывал передовицу «Коммерсанта». Смысл статьи оставался ему недоступен: перебивая аналитические выкладки экспер-тов, в голову лезли липкие мысли о вечном.

Прошлой ночью Пчелкин не спал вовсе. И этих бессон-ных часов ему хватило, чтобы заново прожить все уже прожи-тые годы, вернувшись в них не соучастником, а судьей, огля-дывая свои дела не человеческими глазами, но с высоты пти-чьего полета.

И не отпускал, не отступал растревоживший его вопрос: неужели и правда нет в этом мире ничего высшего, чем номе-ра АМР и Французские Альпы, неужто он, Пчелкин, уже достиг и пика гастрономических наслаждений в парижском Tour d’Argent, и пика эротических в одном чудесном лас-вегасском отеле, и пика земного могущества, возглавив свое министер-ство и получив доступ к Бюджету бюджетов. Счастлив тот человек, который заканчивает восхождение на вершину в самой старости и шагает с нее прямо в бездну вечности. Увы тому, кто добился всего к пятидесяти годам и заскучал. Не лучше ли как Майкл Джексон, подумал даже малодушно Пчелкин, краем уха слушая новости.

Он вдруг приказал водителю сделать крюк и ехать к храму Христа Спасителя. Остановился у подножия его бело-мраморной глыбы, задрал голову, посмотрел на купола, тяжко вздохнул, поднял руку, собираясь перекреститься… Но рука ослушалась его и словно плеть повисла вдоль тела.

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

91

— Нет, лучше уж йога, — прошептал Пчелкин.

Приехав в министерство, он заперся у себя, прогнал даже

ту секретаршу, что сейчас считалась его фавориткой, и уронил

голову на руки. Что же это с ним? И до чего внезапно вещи,

раньше казавшиеся преисполненными смысла, теперь пред-

ставлялись ему пустыми и никчемными… И даже дело его

жизни, освоение бюджетов, на миг утратило в его глазах свое

сакральное значение.

— А для чего? — шепотом несмело спросил он себя.

Зашуршал селектор, и фаворитка мяукнула, что в его

дверь скребется первый зам. Пчелкин хотел сначала его

послать к чертям, но замялся: в такую минуту ему стало страш-

но остаться наедине с самим собой.

Первый зам улыбался вкрадчиво, ступал мягко и смо-

трел в пол. Именно он приносил Пчелкину на подпись все

документы, помогавшие министру устраивать свою жизнь —

и жизнь его замов. Обычно в момент подписания их бегающие

взгляды встречались и блуждающая улыбка зама отражалась в

лице министра. Но сейчас глаза Пчелкина были черны и мерт-

вы, как два затоптанных окурка анфас. Занеся над покорно

ждавшей росчерка бумагой свою коллекционную

«Монтеграппу», отправившую дружественным компаниям и

далее в оффшоры не один миллиард, Пчелкин вдруг засомне-

вался. Рука, не поднявшаяся давеча, чтобы осенить грудь

крестным знамением, снова отказалась служить. «Монтеграппа»

глухо, словно опускалась крышка гроба, упала на дубовый

стол. — Что с вами, Филипп Андреевич? — испуганно спро-

сил первый зам. — На вас лица нет!

— На воздух хочется, Дениска, — слабым голосом отклик-

нулся Пчелкин. — У нас никаких поездок не намечается?

— Организуем! — с готовностью закивал зам. — Хотите

вот в Иркутск? Там лесозаготовители осваивают новую техни-

ку, американскую. Повышает эффективность и экологичнее.

— Давай хоть в Иркутск, — вяло согласился Пчелкин. —

Опостылело тут все, — пожаловался он.

Первый зам единым неуловимым движением, подобно

жидкому Терминатору Т-1000, перетек от стола руководителя к

двойной входной двери и канул в проеме. Через миг из при-

емной долетел его голос — преобразившийся, начальствен-

ный и даже грозный: «Да-да, и прессу! Борт организуйте пожи-

вее! Завтра утром! Никаких но!»

— Не надо прессу… — попросил было Пчелкин, но так

тихо, что это его пожелание осталось не услышанным.

Остаток дня он провел как в тумане, так и не подписав ни

одного важного документа. Сказавшись больным, никого не

принимал, отправил секретаршу в ближайший книжный за

альбомами с видами Тибета, Соловца и фотоснимками теле-

скопа «Хаббл». «Должно же быть что-то еще…» — шептал он, упершись

лбом в холодное стекло и слепо глядя вниз на кишащую под

ногами Москву. К тому моменту, когда разгоряченная ношей

секретарша вернулась в приемную, Пчелкина в кабинете уже

не было. Вернувшись домой, он проглотил снотворное и упал в

постель. Пчелкин очень хотел, чтобы завтра поскорее наступи-

ло или пусть бы уже не наступило никогда. Почему-то ему

казалось, что все его проблемы разрешатся сами собой. Таблетки снотворного растворялись в виски, распуская вокруг себя чернильное облако, сначала окутавшее сознание Пчелкина, а потом и весь мир.

■ ■ ■

Первым, кто встречал «пазик» на лесоповале на следующий день, был генеральный директор фирмы. На заднем плане еще дымился после марш-броска по бездорожью забрызганный грязью праворульный «Лендкрузер». У гендиректора под глаза-ми набрякли сизые мешки, и он курил сигарету за сигаретой.

— Мужики! — с ходу обратился он к вываливающимся из автобуса сонным работягам.

Те насторожились, как насторожились почти семьдесят лет назад их деды и бабки, услышав однажды от Иосифа Виссарионовича испуганное «Братья и сестры!» вместо обычно-го презрительного «Товарищи!».

— Мужики, — обвел их вороватым взглядом гендирек-тор. — К нам министр едет. Хозяйство смотреть. Технику новую. Вечером будет. Нужно, чтобы наш кто-нибудь проде-монстрировал… Давай ты, — он ткнул узловатым пальцем в Пронина.

— А я как раз это самое, Сергей Валентиныч, именно этого намедни назначил, — залопотал ему в ухо зам.

— Это правильно, — одобрительно икнул гендиректор. — И китайцев всех с объекта уберите от греха подальше! А то телевидение приедет…

К тому моменту как герольдами подъезжающего барона на лесоповал прискакали телевизионщики, Пронин уже довольно уверенно спиливал харвестером сосны полуметро-вой толщины. Каждый раз, когда кренилось и с уханьем заваливалось очередное дерево, по лицу Семена волнами расходилось блаженство. Про себя он думал, что теперь не бросит эту работу никогда. Он был готов теперь работать в две смены, и пусть чертов Китай захлебнется нашей древе-синой!

Рука, не поднявшаяся даве-ча, чтобы осенить грудь крестным знамением, снова отказалась слу-жить. «Монтеграппа» глухо, словно опускалась крышка гроба, упала на дубовый стол

■ ■ ■

Когда борт подлетал к проклятому иркутскому аэропорту, похоронившему больше самолетов, чем любой другой россий-ский аэропорт, Пчелкин даже немного хотел, чтобы опять был туман, или ошибка пилота, или слишком короткая посадоч-ная полоса.

Но не сложилось. Замутило только при приземлении, но после употребленного в полете это было вполне проститель-но.

— А вот мы потом на Байкальчик, — вкрадчиво журчал первый зам, погружая Пчелкина в присланный городской администрацией членовоз. — Воздух свежий, все развеет-ся…

Но экзистенциальная тоска подступила у министра уже совсем близко к горлу, и посадку в автомобиль пришлось несколько отложить.

Потом, когда кортеж понесся сквозь заповедные байкаль-ские леса, в освободившейся от мути министерской душе вдруг проклюнулось что-то… Предчувствие… Предчувствие откровения!

Поднявшись с дивана, Пчелкин подсел поближе к води-телю, как маленький мальчик просунулся меж двух передних сидений и, пытаясь унять нарастающий трепет, принялся под-хлестывать его: «Гони! Гони!».

Что-то произойдет сейчас, говорил он себе. Что-то сейчас случится. Эта бессмысленная поездка в далекий Иркутск слу-чилась с ним неспроста. Это сама судьба, внемля его терзани-ям, готовит ответ на его вопрос. И он выслушает ее вердикт, каким бы суровым тот ни был.

И вот, зарываясь в жидкую грязь, на подъездах к лесопо-валу выстроились семь машин кортежа. Пчелкин и все его замы, тщетно стараясь уберечь дорогую итальянскую обувь, смешно скакали по крошечным островкам тверди. За ними увивались и журналисты, и приехавшие встречать министра хозяева лесозаготовительной компании.

Пчелкина повели мимо харвестеров и форвардеров, и гендиректор все вещал что-то о том, что с новой американской техникой производительность труда вырастет в десятки раз и что с такой скоростью работы можно будет запросто загото-вить все леса на десятки километров вокруг Иркутска за счи-танные месяцы, было бы разрешение, Филипп Андреевич, было бы разрешение…

Но Филипп Андреевич почти не слышал его — он при-слушивался к себе. Где же оно? Где то самое? Как оно наступит? Разверзнутся небеса? Или куст заговорит с ним?

— Вот это наш стахановец, — гендиректор указал на вос-седавшего в кабине харвестера Пронина. — Семен… эээ… Семен.

Пчелкин нехотя поднял глаза, и вдруг сердце его екнуло.

Лицо рабочего за рулем харвестера отличалось от лиц всех прочих людей, липнувших к министру.

Пчелкина повели мимо харвестеров и форварде-ров, и гендиректор все вещал что-то о том, что с новой американской тех-никой производительность труда вырастет в десятки раз

В нем не было суетливости, подобострастия, тревоги.

Человек смотрел на Пчелкина спокойно, пожалуй, даже равно-

душно, словно пребывал вне системы координат, на которой

должен был бы считаться точкой минимума, а стоящий рядом

с ним министр — точкой максимума. Это было не лицо меха-

низатора, но бесстрастная маска оракула.

И Пчелкин, к восторгу телеоператоров, полез в кабину

харвестера.— А что это за рычажок? — почти заискивающе спросил

министр у Пронина, коря себя за то, что стесняется отринуть

предрассудки, стесняется заговорить сразу о главном…

Пронин пожал плечами, внимательно глядя на мини-

стра. Разве затем ты пришел сюда, истолковал его жест тот. И

решился.— В чем смысл жизни? — громко спросил министр.

Его замы насторожились, звукооператоры протянули в

кабину лохматые микрофоны на длинных удочках, а Пронин

наградил Пчелкина долгим взглядом.

Уста оракула отверзлись…

— Пилить! — трубно произнес он. — Осваивать!

И обвел рукой редеющий смешанный лес.

Толпа оживилась. Согласно зашуршали все заместители

министра, и заместители директора фирмы, и корреспонден-

ты со своими операторами.

Пчелкин молчал. В его сознании вспыхивали и гасли

вселенные, через него струились энергии мира, и великие

истины, сокрытые за кисейными покрывалами, послушно

обнажались пред его взором.

Как смел он усомниться в том, что существование его

было изначально наполнено смыслом? Кто позволил ему

желать иного, чем то, для чего он был предназначен

Господом?

— Спасибо, — облизнув губы, хрипло промолвил

Пчелкин. — Вы дали мне силы продолжать дальше.

Пронин усмехнулся, пожал плечами, нажал на газ. И

огромный харвестер с двумя крошечными человеческими

фигурками внутри неспешно покатил по бесконечной лесной

просеке, уходящей прямо в огромное закатное солнце.

93

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

Чтобы вернее понять смысл жизни, иной раз полезно взглянуть на нее — на жизнь — отстраненно, под неожиданным углом, под неви-данным ракурсом. Так, как умеют великие художники. 20 лет спустя фотохудожник Владимир Лагранж заново увидел то, что когда-то сфотографировал в психиатрической больнице — в итоге кадры пре-вратились в картины. А репортаж — в аллегорию. Теперь и читатели «Русского пионера» могут выйти за рамки обыденного и посмотреть на мир иными глазами — потому что галерея FotoLoft, базирующаяся в центре современного искусства «Винзавод», не только проводит сейчас выставку фотографий Лагранжа, но и представляет журналу возмож-ность опубликовать несколько произведений мастера. Чтобы прибли-зить смысл (или бессмыслие) жизни.

95

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

97

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

99

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

101

103

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

105

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

107

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

109

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

111

четвертая четверть

Урок мужества. Жидкое мыло. Твердые принципы. Урок географии. 17. Покидая Лас-Вегас.

инга

аксенова

Меня однажды взяли в заложники. Точ-нее, я сам взялся — ну, напросился. Исто-рия прям как из фильма «Москва слезам не верит». Когда там Гошу искали. Кстати, у Гоши день рождения, как и у меня, в тот же день. Раньше, когда фильм вышел и завоевал «Оскара», я этим гордился. А тут пересмотрел в Италии картину, пригля-делся к этому Гоше — и перестал гордить-ся. Туповатый он какой-то, заскорузлый. Козерог. Ну, в общем, как в воду смотрел. В том смысле, что перестал гордиться.

Дело было сразу после Италии, где я впервые увидел Сикстинскую капеллу и многое другое. Вернулся, ничего не по-дозревая, расслабленный, неготовый. И не успел пройтись по «зеленому коридо-ру» — звонок на мобильный. И грустный такой голос, едва сдерживая рыдания, спрашивает: ну как съездил?

А оказалось вот что. У меня есть прия-тельница, «художник кажется», как она сама трактует. Довольно долго, месяца два, у нее был маковый период: рисова-ла красные в основном маки и сбывала их прямо на «Винзаводе». И ведь поку-пали — красивые маки, зрелые. Так вот, буквально за два месяца до моей Италии она познакомилась с одним типом. Она рассказывала мне про него по телефону, присылала MMS-ками его портреты, сде-ланные в paint’е, писала его маслом по памяти: он время от времени куда-то про-падал. В командировки, неуверенно объ-ясняла художница маков.

Я, как всякий на моем месте, сразу спро-сил, кто он. Художница не знала. Я не от-ступал: чем он занимается? Чем-то, отве-тила она. «Я так работать не могу», — сло-мался я и улетел впоследствии в Италию.

Этот урок мужества Николая Фохта, основанный, как всегда, на сугу-бо автобиографическом материале, имеет общечеловеческую ценность не только потому, что дает полноценный ответ на вопрос, пить или не пить, но еще и оттого, что содержит единственно верный рецепт, чем закусывать, чтобы выжить, оказавшись в заложниках.

текст: николай фохт рисунки: анна всесвятская

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

113

В общем, повис вопрос про этого ее Иго-ря или как там его звали.

Ну вот, а теперь она плачет и говорит, что Игорь пропал, причем пропал сразу после визита на ее первую выставку в дет-ской библиотеке: маковый период сме-нился морским — лодки какие-то, матро-сы, дальние страны. Ну ее и заприметили в библиотеке. Не важно. Этот тип, Игорь, если не ошибаюсь, приперся на выставку, распугал детей и библиотекаршу. Выпив-ший. Посмотрел на картинки и стал бук-вально орать на художницу: когда, мол, это ты успела в Грецию сплавать, с кем? Кто капитан? Она испугалась, он сел в та-ком состоянии в «Ягуар» цвета фуксии и укатил. И пропал.

Художница попросила его вернуть. Я его сразу нашел. Наутро подъехал к библиотеке, где

выставка проходила. Прогулялся вдоль проезжей части. В километре от библио-теки наткнулся на «Ягуар»: не вписался в крутой таганский вираж, задел бампе-ром бордюр, бросил машину. Понятно: бухой далеко на «Ягуаре» цвета фуксии не уедет. И не уйдет — поэтому нашел дворничиху Наргиз и спросил про ма-шину и ее водителя. Да, кивнула Нар-гиз, снял тут у Валентины квартиру и

неделю не выходит. Сёрфит интернет, заключила Наргиз, MP3 на все катушку орет.

Да, собственно, и так все стало понятно: из окна на первом этаже соседнего дома доносился Петр Налич.

Пора, подумалось. Водку тоже в интер-нете заказывает, не в «Утконосе» ли — тоже зачем-то подумалось. Но все отсту-пило перед главным вопросом: как? Как вступить в контакт и, главное, зачем? Что я могу ему предложить? Вызывать худож-ницу не имело смысла — реакция может быть неадекватной.

Я позвонил в дверь. «Кто?» — «Виски за-казывали?» — «Точно!» — «Игорь?»

Дверь открылась. На пороге стоял не-плохо сложенный мужик, около 190 см, коротко стриженный, агрессивный. «Где вискарь?» — «Только водка. Надо погово-рить».

Я не сомневался, что он меня впустит. Дальше сложнее — мне надо его уболтать, вывести на улицу и уже тихого довести до художницы.

Сели за стол. Полбутылки, огурцы, по-мидоры, пицца. Достал из серванта стоп-ку мне, поставил новый трек Налича на ноутбуке.

Я изложил цель визита.

Игорь задумался. Почему-то прослезил-ся: «Зачем она так? Я всего-то на неделю в Кострому проводки улаживать ездил. У нас хвосты остались, понимаешь? Я не бандит, я перекупаю коммерческую недвижимость, нежилой фонд, всасыва-ешь?» — «Нежилой фонд? Не бандит?» — «Я — нет. Но представляешь, с кем прихо-дится общаться? Особенно в Костроме? Я стремился к ней, приезжаю — и на тебе! Яхты, хуяхты, моряки! У меня брат на флоте чуть не отслужил, я знаю эту ком-пашку».

— Игорь, — я перешел к делу, — пора возвращаться. Она скучает и волнуется, картины написаны не по памяти даже, а по вдохновению. Нет и не было моряков.

— А ты кто?— Я недавно из Италии, я не в счет.— Гей?— Нет.— Тогда в счет. Вот что я тебе скажу. Я ее,

конечно, люблю. Но моряков не прощу. А также... Ладно, не важно. Короче, я устал, разбил машину...

— А почему такой цвет?— Что ты имеешь в виду?— Просто спросил. Ты только алкого-

лем ускоряешься? Трава? Порошок? — Нет. А почему все-таки про машину

Повторим урок

1. С художницами поосторожнее. Особенно во время морского периода.

2. Если у чувака машина цвета фуксии, лучше сразу поделиться сомнениями с его подругой — снимется ряд проблем.

3. В школе учите химию.

4. В любой ситуации помните о своих принципах.

5. Любовь, даже чужая, выше любых принципов.

6. Не пейте.

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

115

спросил? Тебе цвет не нравится? Может, ты думаешь, что я гей?

— Да нет... Просто не видел та-ких «Ягуаров».

— Это на заказ красили. Короче, я вер-нусь, если ты допьешь со мной все это.

Бля! Вот это неожиданный поворот. Пить я не хочу, не могу, не собирался. Не пить — это с некоторых пор мой принцип. Если я его нарушу, мне будет плохо. Это все равно что изменить… ну кому... ну... это как изменить кому-нибудь, любимой например. Черт! Что делать?

— Жестко. А кто поведет машину, если оба напьемся?

— Я по любому поведу.— Она не обрадуется, если мы пьяны-

ми вернемся.— А тебе-то что? Ты что, был там, на

яхте?— Нет, не люблю море. — Тогда пей. Или сваливай.

Знаете, что я подумал? Я подумал, что любовь важнее. И выпил 150. С непри-вычки не достало ни капельки. Я пере-шел ко второй части плана — спасению своих принципов.

— Я руки помою. Где?Санузел совмещенный — хорошо. Из

моющих средств жидкое мыло — пре-красно! То, что нужно. Теперь самое слож-ное. Надо выпить это мыло. Если было бы твердое, пришлось бы есть. Открутил колпачок, сделал два добрых глотка. Нуж-но не меньше 60 граммов.

Как я рассуждал? Ну, во-первых, очень быстро. Водка — это кислота. Кислоту ней-трализует щелочь. Щелочь — это мыло. Значит, водку можно погасить мылом.

Это единственный выход. Любовь пре-выше всего!

Дальше совсем просто. На столе оста-валось 750 граммов водки. Моих — 375. Если по 150, то три захода с хвостиком (на посошок). Соответственно, еще три по-хода в туалет под разными предлогами и 150 граммов жидкого мыла.

Я решил не блевать — это как-то мелко.Смейтесь, но мыло сделало свое дело.

Мне было не очень комфортно, но я со-вершенно не опьянел. Плюс никакого запаха — мог вести его розовый «Ягуар». Потому что Игорь поплыл после 300.

Когда водка и мыло закончились, я взвалил Игоря на плечи и понес в маши-ну. Позвонил художнице, сказал, чтобы наливала ванну. Выгрузил Игоря в горя-чую воду и оставил их наедине.

Но дома все-таки проблевался — на вся-кий случай.

Через два месяца они расстались: выяс-нилось, что в Костроме у него любовник. Я не говорил ей о своих догадках, а то по-думала бы, что ревную.

Как я рассуждал? Ну, во-первых, очень быстро. Водка — это кислота. Кислоту нейтрализует щелочь. Щелочь — это мыло. Значит, водку можно погасить мылом

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

117

Вся прелесть чуда в том, что его не нужно объяснять — его надо только дождаться. Текущий момент, он вообще рас-полагает к ожиданию чуда — чего-то яркого, позитивного и внезапного. Даже когда тебя предупреждают о чудесном событии, ты его все равно предвкушаешь, но здесь многое зависит от правильного настроя. Например, когда меня од-нажды предупредили, я сплоховал, не использовал шанс. Но это было к лучшему, как оказалось, да и шанс был мелковат, если честно. Речь пойдет о казино. Большая игра дает особен-но жирный урожай на поле чудес.

Этим летом казино в Москве закрылись. И хотя операторы рынка до последнего надеялись на чудо, закон оказался неу-молим, что, впрочем, можно отнести к чудесным проявлени-ям правового государства. Это как раз те чудеса, которых мы, как правило, не замечаем.

Поле чудес зачистили — исполнение закона не перенес-ли, как многие рассчитывали. Казино должны отправиться в зоны, очерченные правительством вдалеке от населенных пунктов, дабы азарту предавались совсем уж безнадежные граждане: специально играть поедет далеко не каждый. Зоны, понятное дело, не застроили, хотя слово явно предпо-лагало большую активность участников процесса. А посему

На этом уроке географии благодаря генеральному продюсеру Russian Fashion Week Александру Шумскому читатель окажется в столь любой русскому сердцу атмосфере «Игрока» и «Пиковой дамы», причем не где-то на задворках, а прямо в Лас-Вегасе, может быть, именно затем, чтобы прочувствовать, что кази-но – это такое место, где особенно приятно учиться на чужих ошибках.

текст: александр шумский

кирилл

попов

«шпилевым» две дороги: либо в подполье а-ля «советский катран», либо в зарубежье — в сверкающие дворцы большой и маленькой игры на деньги. Мне проблемы данного секто-ра не очень близки — зала игровых автоматов у меня нет, а на деньги я не играю. Я рассматриваю данный факт лишь в контексте больших и маленьких чудес — gambling особен-но чувствителен к их проявлениям. Правда, на этот раз чуда не произошло — законодательная машина жестко привела в действие механизм, лишивший казну налогов, людей — ра-боты, а больных игрой — возможности отдавать зарплату ве-село мигающему игровому автомату. Хотя последние могли бы (эмоционально, но без вмешательства врачей!) объяснить, как вера в чудо джекпота согревала их зимой и охлаждала летом. И пусть герой Де Ниро в «Casino» заявляет, что кази-но выигрывает всегда, знаете, по собственному опыту скажу: у них, у игроков, были основания надеяться. Основания эти зыбкие и недоказуемые, почти как вера, только, пожалуй, со знаком минус. Психология игры элементарна: каждая сле-дующая ставка, каждый следующий тычок в кнопку может быть точным на миллион долларов. Но везет-то одному из миллиона. Многие такие выигрыши вошли в мифологию азарта, разрисованные мистическими красками. Пересказы-вать легенды казино смысла не имеет, расскажу о собствен-ном опыте. Однажды у меня был шанс стать редкой едини-цей положительной статистики казино. Понятное дело, что

я этот шанс не использовал, потому что это было, в общем-то, обыкновенное чудо, уверовать в которое трудно.

История началась с того, что я засобирался в Лас-Вегас в ко-мандировку — там постоянно проходят разноцветные съез-ды, конвенции и выставки, было это лет восемь назад. В моем PR-агентстве «Артефакт» в должности account manager рабо-тала милая девушка Анна. Работала добросовестно и с огонь-ком, могла бы стать звездой пиара, если бы не сложный ха-рактер. Анна была девушкой оптимистичной, хотя во внеш-ности у нее было что-то готическое. И вот, представьте, такая непростая Анна заходит накануне отъезда ко мне в кабинет и между страницами отчета роняет примерно следующее: когда приедешь в Лас-Вегас и войдешь первый раз в казино, иди прямо к рулетке и делай первую ставку на «17 красное» —

ты выиграешь. Признаюсь, текущие пиар-вопросы остались за стоп-кадром этого совета. Я насторожился. Если младенцы и видят ангелов, то годам к трем об этом забывают. Заявление девушки вызвало у меня ощущение дежавю — мол, все, что происходит со мной, уже было и кто-то это видит — напри-мер, Анна, моя сотрудница. В книжках пишут, что это лож-ное ощущение, но я теперь знаю, что таким книжкам верить нельзя. Видимо, у нас есть возможность всегда наблюдать за ангелами. Просто, научившись говорить, мы слишком много болтаем и утрачиваем способность созерцать чудеса. Коро-че, я пришел к мысли, что Анна из тех, кто не потерял свои младенческие способности. Или что-то вроде этого.

Темные волосы и пронзительные глаза Анны даже зародили у меня короткую мысль о том, что, возможно, авторы «Моло-ха ведьм» были не озверевшие от монашеского образа жизни «праведники», а практики, которые знали, о чем писали. Но сейчас не темное Средневековье, поэтому такое предсказа-ние спровоцировало лишь милую беседу, хоть и с легким на-летом скептицизма.

Анна рассказала, что ее родного брата не пускают в мо-сковские казино, те самые, которые сейчас закрыли соглас-но указу президента. Брат так хорош, что казино всегда ему проигрывает, хотя статистически должно выигрывать. Кро-ме того, Анна поделилась печалью: поговорка «Не везет в кар-тах — повезет в любви» имеет и обратное действие, в чем чле-ны ее семьи убеждаются уже не первое поколение. Я выразил

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

119сомнение, подчеркнув тот момент, что моя с ней беседа уже есть подтверждение того, что ее родителям повезло в любви. Анна грустно улыбнулась… Ладно, последнюю фразу я напи-сал для усиления драматизма, но остальное достаточно близ-ко к тексту.

Я прилетел в Лас-Вегас, вооруженный виртуальным оружи-ем против рулетки. По правде говоря, я не потел при мыс-лях о цифре 17, но вполне был настроен последовать совету Анны, а почему бы и нет, даже прикольно! После обязатель-

ных мероприятий, связанных с моим клиентом, наконец-то пришло время войти в казино.

Кто был — тот знает. Лас-Вегас — это «Диснейленд» для взрослых, только вместо американских горок и аттракцио-нов там казино, казинищи и казиношки, вместо пиратов Ка-рибского моря там Treasure Island, вместо комнаты ужасов там цирк «Дю Солей», а вместо Микки-Маусов с сахарной ватой — толпы латиносов с буклетами борделей. В Лас-Вегасе есть даже пряничный домик — отель Excalibur… Как в «Дисней-ленде» американские горки и прочие аттракционы, в Вегасе главное — казино, несмотря на эксклюзивные шоу и огром-ные клубы (мы-то знаем, что это наживка, этакий червяк на крючке). Даже равнодушные к игре персонажи типа меня максимум при третьей возможности теряются в игровых за-лах. Я же, вооруженный тайным знанием, использовал, как вы понимаете, первую такую возможность.

Хорошо помню момент, как вошел в казино MGM Grand, по-давил желание сунуть деньги в автомат или присоединить-ся к стад-покеру… Я искал рулетку. Анна предупредила, что первая азартная игра должна быть на рулетке, иначе ставка на «17 красное» — бесполезная затея. Мне понадобилось ми-нут десять, чтобы в лабиринте автоматов и карточных столов отыскать рулетку. Я подошел к столу, размышляя о цифрах, предвидении и прочей ереси. Последняя мысль касалась того, сколько поставить: может, сразу штуку? Я еще мысленно

удивлялся тому, как брошенная Анной фраза легко подтол-кнула меня к возможности израсходовать тысячу долларов на несвойственное мне занятие. И нужно ли мне проверять правоту Анны своими деньгами? Эта прогрессивная мысль реализовалась сама собой, благодаря ограничителю ставки на данном столе. Но дальше было больше — заветная цифра 17 белела на черном фоне, не на красном! Я так и сел. На стул около рулетки. Вы же знаете, для хорошего предсказания мелочи самое главное. Когда появляется поле для измышле-ний, это заставляет многих сомневаться в чудесах. Напиши Нострадамус свои прогнозы сухим языком аналитиков Ми-нистерства экономического развития, путались бы мы сей-час в поисках истины между строк? Но, видимо, настоящие провидцы и чудодеятели потому под сомнением, что излага-ют свои знания путано и метафорично, а чудеса творят вда-ли от мирской суеты — не под видеозапись. Шарлатаны же,

кирилл

попов

кирилл

попов

используя телевидение и толпы лжесвидетелей, процветают. Я ни в коем случае не имею в виду спикеров министерства, но, по правде говоря, было бы неплохо, если бы министр На-биуллина смогла привнести в стройный текст своих высту-плений элементы чудесного предвидения. Увы! Видимо, нам так и придется искать ответ на вопрос, сколько будет стоить доллар осенью, копаясь на информационной свалке интерне-та. Нострадамус про доллар ничего не писал, вот скотина!

Возвращаюсь к насущному — к моей тысяче долларов. «17 черное» на рулетке в Вегасе никак не вязалось с «17 красное», данным мне в Москве. Я подвис. И принял решение не суе-титься. «Ошибочка вышла», — злорадно щекоталось в голо-ве, хотя где-то в сердце пикало: «17… 17… 17…». Это все-таки число, а не цвет, у числа оттенков нет… Тем временем ставки

были сделаны. Крупье запустил шарик, шарик… Естествен-но, вы понимаете, что он попал прямо на «17 черное», а иначе зачем я тут столько написал! Чтобы рассказать вам, что моя сотрудница зло надо мной подшутила? А как же пассаж про младенцев, наблюдающих ангелов — зря, что ли, я ввернул его в текст про казино! Нет, но развязка была даже поинтерес-нее очевидного попадания в 17…

Я удивился, но окружающим показалось, что онемел. В го-лове по восходящей завертелись денежные метафоры удачи, знакомые каждому гэмблеру… «Если бы я поставил 100 дол-ларов — выиграл бы 3500, а если бы не было ограничения и я поставил 1000 долларов, то выдача составила бы 35 000, а если бы 10 000…» Сослагательное наклонение враг раз-ума — это очевидно. Пока я угрюмо оценивал потерянный выигрыш и размышлял о том, что девушек с пронзительны-ми глазами надо слушать, крупье кинул шарик во второй раз с того момента, как я сел за рулетку. Шарик крутился вслед за моими мыслями о том, что в рулетке цифры куда более зна-чимы и статичны, чем цвета. Жаль, что мысли эти пришли так поздно. Зловредный шарик приземлился на 17! Согласи-тесь, черное или красное — это уже не имело никакого значе-ния, тем более что ставку я так и не сделал. Мысли исчезли. Остались рефлексы. Я поставил-таки на 17 — крупье запустил шарик в третий раз. Выпало другое число, не помню какое…

Чары рассеялись, магия семнадцати иссякла. Я решил боль-ше не ставить, захотелось выпить водки. Попросил официан-та принести. А тем временем крупье закрутил рулетку в чет-вертый раз. Я ждал водку, а шарик прыгал по числам. Водку, понятное дело, еще не принесли, а эта круглая тварь — белая бездушная сфера — остановилась на 17! Будь я средневеко-вым охотником за ведьмами, я бы пустился вскачь на поиски Анны. Меня бы несомненно поймали, и я бы вырывался, при-зывая прихожан поразить ведьму осиновым колом в сердце… Ох, уж это сослагательное наклонение… Я просто встал и по-шел к бару, потому как русская традиция бухнуть по любому случаю, даже по такому печальному, она и в Лас-Вегасе тра-диция. Выпил и пошел проигрывать деньги на колесо форту-ны — в тот вечер это показалось весьма концептуальным.

Когда с тобой происходит нечто удивительное, главная вещь — трактовка. Я расценил это приключение как чудес-ное избавление от возможности проводить ночи в казино, что делают некоторые мои знакомые. Я и до Лас-Вегаса не жа-ловал этот вид досуга, а после поездки даже думать об этом было глупо. С математической точки зрения три попадания в 17 из четырех на рулетке — это мизерная вероятность, что-то вроде одного шанса на миллион-два. Добавьте к этому мою способность поставить именно в тот момент, когда стройный ряд из «семнашек» дал трещину. Получается единственный

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

121

вывод: повезет в любви. А казино — этот занятный аттракци-он — оставим тем, кто ловит на призрачные шансы. У меня-то шанс был, как выяснилось, стопроцентный. Более того, про-видение, запрограммированное (или прочитанное?) Аннуш-кой, дало мне этот шанс снова, реагируя на мою пассивность за столом. Или я должен был поставить именно мимо?.. Быть может, и роковое масло для Берлиоза — это не литературный мазок, а проекция чьего-то опыта?..

Вы, возможно, ждете объяснения, как девушка догадалась/узнала/увидела/услышала. Она вразумительно объяснить не смогла, да и как можно рассказать про механизм чудесного предвидения! Вас, возможно, занимает мысль, почему она не использовала этот дар для обогащения. Думаю, она искала не деньги, а нечто, что за деньги не купишь. Вы, возможно, спросите, а как она объяснила конфуз «красное-черное»? Про-сто ошиблась, никакой мистики. Человеческий фактор, так сказать. Вас, возможно, интересует, как еще дамочка себя

проявила? А никак! Я же выше оговорился — обыкновенное чудо. Самое забавное, что все участники «заговора», в том числе и я, воспринимали происходящее как данность — мол, а чего здесь такого! Если бы не долгий перелет и не «первый раз в Лас-Вегас», я, наверное, быстро забыл бы тот разговор. На многие подобные вещи мы просто не обращаем внима-ния, и в этом, вероятно, весь смысл происходящего… Сейчас, по прошествии стольких лет, я уверен, что очень удачно все тогда сложилось в Лас-Вегасе.

east new

s

Prado Cafe

Славянская площадь, д.2,

Reserve: 784 6969

www.prado-cafe.ru

Реклама

Всегда готов

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

123

группа продленного дня

инга

аксенова

Знаменосец. Партия Дворковичей. Аркадий Дворкович о своих людях. Пионервожатая. Смысловые галлюциногены. Анна Николаева про комплексы среднего возраста. Горнист. Запой. Леонид Ганкин нашел свою ноту. Гардеробщик. Высокий подъем.

Альберто Гуардиани обует не всякого. Правофланговая. Продолжение следует. Тина Канделаки об отцах и дедах. Юный натуралист. Оборотная сторона любви. Екатерина Костикова в мире стебельчатоглазых. Звездочет. Звездный час.

Анатолий Перминов про выход в астрал.

группа продленного дня продленного дня группа

Мы были на спектакле. Спектакле, в котором каж-

дым актером было прожито

десять жизней. Глаза Шук-

шина смотрели на нас со

сцены, и в этих глазах было

столько окружающего нас

мира, столько боли и радо-

сти, сколько не могли бы

вместить глаза всех сидящих

в зале зрителей. А еще была

гениальная, невероятная игра

Евгения Миронова и Чулпан

Хаматовой. Они не играли,

а были именно теми, о ком

рассказывал Шукшин. Вместе

с мастерством их партнеров

это стало для меня настоя-

щим шоком, впечатлением,

длящимся уже больше, чем

полученное от любого другого

спектакля.

Там были глаза стариков

на фотографиях. Они меня

поразили. Добрые, искри-

стые, усталые и наполненные

мудростью. Неверящие,

ожесточенные, хмельные и го-

степриимные. Такие разные

и такие одинаковые в своем

жизнелюбии. Окруженные

морщинами — свидетелями

опыта выживания и стремле-

ния к чему-то лучшему. Наши

любимые старики. Живущие

и ушедшие.

Папины глаза смотрят уже

только с фотографий. Когда

папа учился в школе, ему

в глаз попал снежок. И зре-

ние испортилось на всю

жизнь. Но это ему не мешало

быть внимательным к людям,

успехи которых зависели от

его решений. От его взгляда

не ускользала ни одна деталь

в турнирном зале, где велись

шахматные баталии. Неза-

висимо от того — были это

сражения небольшого числа

великих шахматистов или

сотен ребятишек, только всту-

пающих в шахматный мир.

Это не мешало ему смотреть

с иронией на то, что его окру-

жало. И на ряд людей, стоя-

щих на Мавзолее, где каждое

место подразумевало статус.

И на бытовые проблемы, кото-

рые никогда не становились

препятствием для того дела,

которое папе было интересно.

Это не стало барьером и для

погружения в мир компью-

терных технологий. Он увидел

его возможности, уже будучи

близким к 60-летнему рубежу,

но успел использовать их по

полной программе.

В папиных глазах было

столько гордости за то, что

мы с братом успели сделать,

что это заставляло и застав-

ляет нас соответствовать его

ожиданиям. Но еще больше

счастья было видно в его гла-

зах, когда он играл с внуками.

Часы, проведенные с Пашей

и Кристиной, были, может

быть, лучшими моментами

в его жизни. Потому что

глаза — не обманывают.

И именно из-за этой радости

в его глазах нашего младше-

го сына зовут Вова. Так он

хотел.

Мамины глаза — всегда

рядом. Уставшие от 35-летней

работы за чертежным кульма-

ном, они теперь смотрят на

нас с ежесекундным желани-

ем в чем-то помочь, передать

нам что-то важное, чего мы

не знаем про эту сложную

жизнь.

Когда я приезжаю на заводы,

которые мама проектировала,

то всегда стараюсь понять,

какими глазами она смотре-

ла на эти цеха — на бумаге

и вживую. Как можно было

увязать воедино все эти кило-

метры труб. Сделать весь этот

шумный и пышущий паром

гигантский организм — одним

целым. У меня вот с экономи-

кой пока так не получается...

Есть к чему стремиться.

Сегодня в глазах мамы раз-

нообразные эмоции сменяют

друг друга с невероятной

быстротой. Удовольствие —

от созерцания детишек,

играющих в шахматы, от

спектаклей и концертов,

от общения с близкими, от

Партия ДворковичейПомощник президента РФ Аркадий Дворкович в своей новой колонке рассказывает про жизнь своего отца как про смысл своей собственной жизни – и к этому нечего добавить.

знаменосец аркадий дворковичевге

ний с

орокин

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

125

группа продленного дня группа продленного дня

поездок в новые города.

Слезы — от обиды за наше

невнимание и забывчивость,

от добрых и тяжелых вос-

поминаний. Надежда — на то,

что завтрашний день при-

несет что-то лучшее. Любовь

ко всем, кто рядом. Забота и,

может быть, даже завышен-

ная ответственность относи-

тельно всего, что окружает.

И только в маминых глазах

я могу найти всю правду

о себе, потому что никакие

другие глаза не видели меня

с первой секунды жизни.

А еще — у меня особые

чувства, когда я вижу глаза

ветеранов, прошедших войну.

Они сделали для нас больше,

чем кто бы то ни было. Но

они ничего не просят вза-

мен. Они живут маленькими

радостями, и любое внимание

к ним продлевает жизнь. Мы

должны этим людям. Их глаза

никогда не посмотрят на нас

с укором, но если их взгляд

угасает — значит, что-то мы

делаем не так...

Глаза Олега Янковского и Люд-

милы Зыкиной. Только что

светившиеся на юбилейных

торжествах и уже оставшие-

ся лишь в фильмах, в записях

и на фотографиях. Любимые

нами на протяжении десяти-

летий. Глаза, которые хоте-

лось видеть всегда, которые

стали частью нашей жизни.

Помня глаза отца в его по-

следние месяцы, я знал, что

и они знали. Но сколько же

терпения и надежды в них

всегда оставалось...

Очень хочется видеть глаза

стариков как можно дольше.

Чтобы они не уходили раньше

времени. Чтобы мы еще долго

не становились самыми стар-

шими в наших семьях. Пока

мы чьи-то дети, в нас есть та

детскость, без которой жизнь

была бы слишком скучной.

Мы были на спектакле. А уви-

дели себя.

Очень хочется видеть глаза ста-риков как можно дольше. Чтобы они не уходили раньше времени. Чтобы мы еще долго не станови-лись самыми старшими в наших семьях

ната

лья л

ьвова

группа продленного дня продленного дня группа

Мне нравится отгадывать

загадки. Но не те, которые про

логику, математику или бытовую

физику. Все равно не понимаю,

почему килограмм пуха весит

столько же, сколько килограмм

гвоздей. То есть с возрастом

я смирилась с этим ответом, но

я его не чувствую. Так же как

не чувствую слова «постмодер-

низм» и не вижу знака беско-

нечности. Я не умею вычислять

проценты, потому, что мне это

несвойственно. Вопрос из дет-

ства на мыслительную сноровку

про то, как звали папу Марьи

Ивановны, я закрыла просто:

«Какой Марьи Ивановны?»

Мне нравятся другие загад-

ки. Про людей. Они не имеют

никогда точного ответа, единого

знаменателя или числа «пи». Но

они самые интересные.

Вот гадаю, что сейчас проис-

ходит с девчонками в городе.

Наверное, в других городах

с ними тоже что-то происходит,

но откуда мне знать. С мальчи-

ками не то чтобы все ясно, но

здесь прослеживается некая

логика. У них пытливый ум,

улыбка естествоиспытателя

и грусть космонавта, если их

обесточил потерявший равно-

весие космос. Они идут вперед,

иногда ненадолго останавли-

ваются, даже бродят по кругу,

очень редко плачут и опять идут

вперед. Их там что-то ждет.

И они точно знают, что имен-

но. Нет, они, конечно, тоже,

брякнувшись в послесорокале-

тие, носятся с пучком мыслей

о смысле жизни. Но у них есть

ответ, даже если они его тща-

тельно скрывают. Этот ответ

с любовью выкармливается соб-

ственным «я». Мир — это я. Как

важно проступить собственным

эксклюзивным барельефом

на теле общественной жизни,

какой бы общественностью эта

жизнь не ограничивалась.

А вот с девчонками другое.

Бешеные, сумасшедшие белки.

Скачут по потолку, шарахаются

в бесплотности собственного

бессилия, отчаянно мимикри-

руют и даже поздней ночью не

знают покоя.

Мумий тролль поет:

«И этот город останется так же

загадочно любим,

В нем пропадают такие

девчонки…»

Пропадают, и не потому, что

стареют, а потому, что все

время падают, не имея даже

самого чудовищного представ-

ления о том, куда.

Наверное, все дело в при-

роде, которая, как напомнил

фон Триер «Антихристом»,

являет собой церковь сатаны.

Женщина — природа, уже

созданная. Она всегда лишь от-

ражает. Мужчину ли, Эйфелеву

башню или выжженную судьбу

собственной матери. Ей не

позволено анатомическими

обстоятельствами мыслить

революционно и сознательно.

Дано только чувствовать. Но не

новое, а происходящее. И чув-

ствование это проливается бо-

лезненной психосоматической

слезой, которая замерзает зве-

риным оскалом, сидит ли жен-

щина за рулем автомобиля или

покупает загалдевший брендом

Birkin. Засыпает с любимым —

тревожится, спит одна — муча-

ется. Просыпается — кашляет

отравами пережитого и болеет,

болеет, болеет.

Такие девчонки. Их не любят,

их жалеют, как точно заме-

тил автор «Околоноля». Да

и жалеют-то не всех. Жалеют

тихих, а тех, что громко плачут,

отправляют на улицу. А там как

пойдет. Одна принимает стерои-

ды и испытывает на прочность

витиеватую карьерную лестни-

цу, другая занимается йогой,

пытаясь растянуть поясницу,

чтобы пережить весь груз от-

ветственности за собственное

существование. Бездельницы-

красавицы пресыщаются

благодарностями от беспокоя-

щего агрессивных мальчиков

тестостерона, а потом сгорают

от нерешенности собственной

судьбы. А дряхлеющие дамы

с житейской обстоятельностью

Смысловые галлюциногеныАнна Николаева с головой ушла в отношения мужчины и женщины, решив, что мужчину спасет только доброта. Единственное объяснение такому абсурдному выво-ду в том, что наша колумнистка ушла в эту тему именно с головой. И похоже, именно в ней нашла для себя смысл жизни.

пионервожатая анна николаева orlova

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

127

группа продленного дня группа продленного дня

роются или роятся в замкнутых

шкафчиках родных и близких

Такие девчонки. Иногда они

рожают. И получают в по-

дарок живительные костыли,

которые позволяют держаться

осмысленно, но не избавляют

от ощущения собственной

искалеченности.

За что же тогда ты, Господи,

сделал девчонок такими? Ну

и оставил бы их без ума и без

памяти. Красивые бы сидели

в оранжерее, здоровые — ро-

жали, некрасивые — умирали

стремительно и незамеченно.

Оно, собственно, так и есть,

но с поправками на цивили-

зованность и затянутость во

времени.

Но ты, Господи, даешь иногда

редкие, но точные подсказки.

Ты выводишь из флорентийско-

го подполья боттичеллиевскую

Флору (она красивая-красивая),

ты учебниками заставляешь

смотреть на Мону Лизу (пусть

она и не такая красивая, по-

тому что надоела) и оставля-

ешь в памяти только светлую

Мэрилин Монро, Джорджиану

Девонширскую, Любовь Орлову

(если кому так приятнее). У тебя

Иисус на картинках может быть

страшный, изуродованный, но

непокоренный, а Дева Мария

всегда гладкая и статичная.

И чудность этих женщин всегда

в одном — в улыбке. Не в уме,

но, может быть, в проница-

тельности, не в поисках, а во

всеприятии и спокойствии.

Наверное, ты хочешь ска-

зать, Господи, о том, что

есть у девчонок одна только

естественная и положенная

функция — доброта. И пусть как

всякая интерпретация эта идея

не имеет никакого отношения

к истинным замыслам, так тому

и быть.

За что же тогда ты, Господи, сде-лал девчонок такими. Ну и оставил бы их без ума и без памяти. Красивые бы сидели в оранжерее, здоровые — рожали, некрасивые — умирали незамеченно

ната

лья в

ороницы

на

группа продленного дня продленного дня группа

Выпив, каждый ведет себя

по-своему. Я, например, люблю

попеть. В прежние времена,

когда и куражу было поболь-

ше, и принимал я на грудь не

столько, сколько сейчас, бывало,

в ресторане вылезал на сцену

к музыкантам и просил их мне

подыграть. Скажу без ложной

скромности, обычно получалось

неплохо. Однажды мне даже

предложили место вокалиста

в группе. Говорили, по тысяче

долларов в месяц буду получать.

В разгар кризиса 98-го это были

неплохие деньги.

А больше всего я люблю акком-

панировать себе на гитаре.

Дойдя до определенной конди-

ции, могу сидеть и петь в полном

одиночестве. Когда же еще

и слушатели есть…

Я прекрасно отдаю себе отчет

в том, что эта привычка может

многих доставать. Обычно на

вечеринке образуется сплочен-

ная группа любителей послушать

и попеть песни под гитару.

А другие хотят поговорить или

потанцевать, так им бывает не

очень уютно.

Но песни это еще что. Один

мой приятель, когда изрядно

выпьет, все норовит куда-то

убежать. Хитро так на всех по-

смотрит, вскакивает и убегает.

Родственники и друзья знают,

что поймать его можно только

на старте, и стараются не про-

пустить этот момент. Потому что

мой приятель бывший спор-

тсмен и, если успеет набрать

скорость, догнать его будет труд-

но. Возвращается он обычно на

следующее утро, протрезвевший

и кроткий. Соглашается с тем,

что эта привычка его до добра

не доведет. На вопрос, зачем

же он это делает, отвечает: «Не

знаю». А когда его спрашива-

ют, где он был, говорит, что не

помнит.

Был у меня еще один знакомый.

Так он, напившись, начинал

требовать, чтобы ему дали при-

курить. Куда он при этом девал

свои зажигалки, неизвестно.

Сигареты у него были всегда,

а вот огня почему-то в нужный

момент не оказывалось. Хуже

всего, что, если прикурить

ему не давали, мой знакомый

свирепел и становился опасен

для окружающих. Друзья за ним

эту слабость знали и старались

не испытывать его терпение.

С незнакомыми людьми было

сложнее. Хорошо еще, если ему

отказывали вежливо. К примеру,

говорили: «Извините, я не курю».

Если же незнакомец в ответ что-

то буркнет, отвернется или, не

дай бог, нахамит, мой знакомый

сразу же лез на него с кулаками.

Эта его особенность не раз при-

водила к печальным последстви-

ям. Как-то еще на первом курсе

он спровоцировал групповую

драку у входа в студенческое

общежитие. Конечно же, все

произошло из-за того, что какой-

то студент с юрфака не дал ему

прикурить, а когда между ними

начался обмен ударами, то за

того и за другого вступились

однокурсники. В итоге дело

дошло до парткома МГУ, который

постановил примерно наказать

зачинщика драки. В тот раз мой

знакомый отделался строгим

выговором по комсомольской

линии с занесением в учетную

карточку. Но это его ничему не

научило.

Однажды, через много лет,

я узнал, что моего знакомого

в 24 часа выслали из одной

зарубежной страны. Я почти

не удивился, когда выяснилось,

что он подрался в ресторане.

«Понимаешь, за соседним

столиком сидит такой противный

толстый мужик и дымит сигарой.

Я же у него только прикурить

попросил», — оправдывался впо-

следствии приятель. Этот случай

поставил крест на его диплома-

тической карьере.

А у одного моего однокурсника

карьера международника пре-

рвалась, так и не успев начать-

ся. Жаль, Серега был хорошим

парнем, добрым, учился на

«отлично». И привычка-то у него

была не такая уж вредная:

выпив, он почему-то решал,

ЗапойЕсли еще и были какие-то сомнения, то после этой колонки они окончательно рассе-ются: да, самое опасное амплуа в нашем журнале – горнист, то есть ведущий алко-гольной рубрики. Многие сошли с дистанции, не справившись с ведением, а вот Леонид Ганкин закрепился, и сегод-ня читатель узнает, чем объясняется чудесная устойчи- вость Леонида.

горнист леонид ганкинната

лья л

ьвова

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

129

группа продленного дня группа продленного дня

Etum do odit prat loborper sequat.Alit, con hent praestis nonsecte doloreet am, conse commodi onsequipit prate vero od doloboreet aut augue esed te coreet venit wisi ent lutat vulluptatem velit adionsequat. Duisim

А больше всего я люблю аккомпа-нировать себе на гитаре. Дойдя до определенной кондиции, могу сидеть и петь в полном одиноче-стве. Когда же еще и слушатели есть…

лиля в

ага

нова

группа продленного дня продленного дня группа

что ему нужно срочно оста-

навливать проходившие мимо

машины.

Произошло это осенью 1975

года. Наш курс, как обычно,

отправили на сбор картофеля

в одно из сел Можайского райо-

на. Мы жили в летних домиках

пионерлагеря «Елочки» и после

работы, чтобы не замерзнуть,

согревались горячительными

напитками. Их в изобилии за-

возили в местное сельпо, и я не

знаю, что заставило нескольких

наших ребят поехать за выпив-

кой в Можайск. Потом они гово-

рили, что им просто захотелось

«культурно посидеть».

Ну, в общем, посидели. После

водки с пивом группа сама

собой распалась, и в лагерь в ту

ночь сумели добраться не все.

Сереге перспектива заночевать

на лавочке в городе не улыба-

лась, и он начал ловить попутку.

Но машины, как назло, не оста-

навливались, и тогда он смело

преградил путь грузовику.

Это была машина медвытрезви-

теля, и ехавшие в ней милиционе-

ры без труда опознали в Сереге

своего клиента. Ночь в казенном

доме, естественно, не входила

в его планы, и, поскольку убедить

в этом стражей порядка Сереге

не удалось, он оказал им сопро-

тивление. Три дюжих мента не до-

гадывались, что двадцатилетний

парнишка, которого они никак

не могут скрутить, — мастер

спорта по метанию молота. Им

стало обидно, и они пустили в ход

кулаки. Но до того как стражам

порядка удалось сбить Серегу

с ног, он все же нанес им два-три

чувствительных удара и даже

сумел отправить в нокдаун одно-

го из милиционеров. Однако силы

были неравны, и в конце концов

мой однокурсник, избитый

и окровавленный, был доставлен

в можайский медвытрезвитель.

А вскоре из районного управле-

ния внутренних дел в институт на

Серегу пришла телега, стоив-

шая ему поездки на практику

в Японию.

Все оставшиеся студенческие

годы Серега усердно замаливал

свой грех отличной учебой и ак-

тивным участием в обществен-

ной жизни. Наконец подошло

время распределения.

И надо же так случиться, что

однажды ночью, уже после за-

крытия метро, не совсем трезвый

Серега оказался где-то на юго-

западе столицы. И он, конечно,

начал останавливать машины.

Водитель такси, которому он

преградил путь, поначалу пытался

Серегу урезонить: он, мол, везет

клиента, разве сложно поймать

какую-то свободную машину? Но

слова на Серегу не подействова-

ли, и водитель, выйдя из автомо-

биля, попробовал его оттолкнуть,

за что мгновенно получил.

К счастью, в тот раз обошлось

без милиции. Водитель, черты-

хаясь, уехал, а Серега поймал

другую машину. И все бы хорошо,

если бы не один досадный мо-

мент: на заднем сиденье такси,

с водителем которого Серега

подрался, сидел замдиректора

нашего института по кадрам пол-

ковник Петр Федорович Дугушев.

Человек он был неплохой, но

в сложившихся обстоятельствах

счел, что никакой ответственной

работы доверить Сереге нельзя.

Тот получил свободное распре-

деление и занялся японским

театром. После окончания инсти-

тута я его ни разу не видел. Где

он сейчас, что с ним — не знаю.

Может, по-прежнему останавли-

вает машины.

А я все это к тому, что дол-

жен быть благодарен судьбе:

выпив, я просто люблю попеть.

Все-таки это не самая плохая

привычка. лиля в

ага

нова

группа продленного дня продленного дня группа

Любой из нас, проживая жизнь,

суетливо беспокоится о ее смыс-

ле и ценностях. Кто-то обнаружи-

вает смыслы среди витиеватых

россыпей философских теорий,

другие успокаиваются идеями

религиозных повествований,

некоторые изобретают собствен-

ную ценностную матрицу.

Я же нахожу ответ на этот вопрос

очень простым. Всего четыре

пункта.

Привязанности. Сложно спо-

рить с тем, что жизнь обретает

смысл через наши привязанно-

сти, среди которых первое место

лично для меня занимает семья.

Привязанность — такое легкое,

казалось бы, слово, но несет

в себе магию священной нити.

Друзья наполняют смыслом

любую игру и беседу всякой сте-

пени откровенности. Друзья ищут

правильные смыслы и верные

поступки в тупиковых ситуациях

и создают атмосферу сопричаст-

ности, в которой можно суще-

ствовать естественно и надежно.

Актуальность. Я не мыслю свою

собственную жизнь без по-

стоянного обновления информа-

ции. Но задача не только в том,

чтобы быть на пике этой ин-

формации. Задача в том, чтобы

воспринимать новую информа-

цию, принимать ее и двигаться

дальше.

Любовь. Следует оговориться,

что я не имею в виду любовь

к женщине. Я говорю про

любовь к жизни в целом: любовь

к тому, что делаешь, чем увле-

чен, любовь к вещам и воспоми-

наниям, любовь к творениям

собственным и чужим.

Жизненные принципы

и смыслы черпают силы в дале-

ком детстве и непростом жиз-

ненном опыте. В четырнадцать

лет я потерял мать. А когда мне

было двадцать, после продол-

жительной болезни умер отец.

Эти страшные события оказа-

ли огромное влияние на мою

дальнейшую жизнь. После смерти

родителей я был вынужден

взять в свои руки бизнес и стать

взрослым человеком. Иногда мне

говорят о моей закрытости. Но

это не искусственный прием, это

естественная черта характера,

являющаяся прямым следствием

ранней взрослости. При этом

мне совсем не сложно быть

естественным и откровенным

с родными и близкими. Родители

ушли из жизни рано, но научили

меня главному: быть честным

и всегда оставаться собой.

Несмотря на трагическую исто-

рию своей семьи, я был не един-

ственным, кому пришлось рано

повзрослеть. В 70-е годы многие

мои сверстники, будучи двадцати-

летними, взялись за дело. И при-

чина не только в традиционности

семейного бизнеса для Италии.

Это было время, когда в воздухе

витала потребность нового, идея

прорыва и революции стиля.

Поэтому свое поколение я считаю

невероятно креативным, а те-

перь уже и опытным.

С возрастом ценности меняются,

а смысл жизни приобретает иные

черты. Что-то видится не так от-

четливо, а какие-то вещи, напро-

тив, обретают яркое выражение.

Но никакой единой модели нет.

Например, говорят, подросткам

свойственна резкость в суждени-

ях, а взрослым — толерантность

во взглядах. Но в моем случае

тенденция скорее обратная. Воз-

можно, потому что я бросил ку-

рить и стал более импульсивным,

а может, потому что я просто не

чувствую себя взрослым и готов

на революционные шаги. Раньше

я мог снисходительно относиться

к дефектам в обуви. Сейчас даже

малая мелочь меня раздражает.

В любой системе ценностей

есть вещи неприемлемые. Для

меня это измена друзей и близ-

кого человека. Можно допускать

ошибки, можно ссориться

и высказывать свое резкое

мнение, но невозможно простить

предательство. У каждого свое

определение предательства. Для

меня это любая степень лице-

мерия и небрежное отношение

к чужим секретам. Наверное,

поэтому я, например, никогда не

стану политиком.

Высокий подъемВ своей колонке для «Русского пионера» один из лучших обувщиков мира Альберто Гуардиани рассуждает о вещах, казалось бы, совсем далеких от обувных дел – о любви, о предательстве. Но внимательный читатель, следуя за автором, в итоге непременно разберет- ся, почему синьор Гуардиани никогда на сделает ботинки с изъяном.

гардеробщик альберто гуардианириа н

овости

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

133

группа продленного дня группа продленного дня

Иногда мне говорят о моей закры-тости. Но это не искусственный прием, это естественная черта характера, являющаяся прямым следствием ранней взрослости

gett

y im

ages/fo

tobank

группа продленного дня продленного дня группа

Майкл Джексон умер! Король

умер и даже не «да здрав-

ствует» другой король. Потому

что его просто-напросто нет.

Но, будучи человеком извест-

ным, он умер, как полагается

уважающему себя известному

человеку — со всеми подроб-

ностями своих похорон в вы-

пусках всех мировых новостей.

Глядя на то, как умер Джексон,

многие абсолютно справедливо

задумались над тем, а умер ли

он на самом деле. Так как в его

смерти было столько смысла,

что дальше обязательно что-

то должно было произойти.

Просто так все закончиться не

могло.

Так есть ли смысл в смерти?

Про жизнь, кроме ее непре-

рывности, пока ничего толком

не ясно. А вот смерть уверенно

формирует повороты у тех, кто

остался в живых.

Когда я училась в седьмом клас-

се, то самым главным смыслом

на протяжении всего года для

меня было придумывание при-

чин, по которым я не являлась

на самостоятельные работы по

химии к Нине Самсоновне. Ну

вот сами посудите, зачем учить

процесс получения каучука

в доменной печи, если в мире

есть Бальзак и мама, которая

за хорошую польскую космети-

ку всегда договорится.

В мои задачи входило сочи-

нительство разнообразных

историй, объясняющих мое

отсутствие на промежуточных

уроках химии. «Поднялась тем-

пература, срочно уехала к ба-

бушке, болело горло» и прочей

белиберды с лихвой хватило до

апреля. В мае уже очевидно по-

требовались джокеры. Потому

что врать можно, только осно-

вываясь на реальных событиях,

а их, к сожалению, у меня не

было. Никогда не забуду себя

на второй парте, мечтательно

любующуюся на распустившую-

ся ранней южной девушкой

сирень, как голос Нины Самсо-

новны привел меня прямиком

к нашему с ней общему стаду

баранов.

— А вот Канделаки у нас поза-

вчера отсутствовала! — Нина

Самсоновна уже смаковала

следующую фразу: «Что у нас

случилось?» — заранее вни-

мательно встроившись в мои

глаза и уверенно продвигаясь

в своей психологической атаке.

Находясь в шаге от капитуля-

ции, я вдруг абсолютно неожи-

данно для себя заплакала

в голос, при этом умудрившись

проголосить: «Бабушка умерла,

Нина Самсоновна!».

Она отреагировала мгновенно:

отбросив шлем и шпагу, кину-

лась ко мне, прижала к своей

большой груди, так, по слухам,

и не увидевшей мужчины, и то-

ропливо защекотала меня губ-

ным пушком в ухо со словами:

«А ну-ка быстренько успокойся,

возьми себя в руки!». Сказать

в советской школе: «Бабушка

нас видит и не хочет, чтобы ты

плакала» — было бы верхом

надругательства над педа-

гогической этикой, которую

Нина Самсоновна, укутав меня

в свою грудь, и так нарушала

на глазах у сорока пионеров. Я,

выдержав паузу, всхлипывая,

села и весь урок гордо слушала

новый материал, тем самым по-

казывая всем, что бабушки нет,

а химия продолжается.

Параллельно в уме я считала,

сколько бабушке лет и нет ли

у меня двоюродных бабушек —

кандидаток на роль бабушки,

вставшей помехой между мной

и любимой химией.

Уроки в школе закончились

рано, поэтому, вернувшись

домой, я по обыкновению

завалилась читать на диван.

От Бальзака меня оторвал теле-

фонный звонок. Мамин голос

был очень направленным на

мое детское сознание: «Тиноч-

ка, Мария Ильинична умерла!

Я должна быть там! Тебе не

обязательно. Будь умничкой

и запомни бабушку живой!».

Знала бы мама, как я запом-

нила бабушку и как я не могла

найти себе места от одной

Продолжение следуетПрочитав очередную колонку телеведущей Тины Канделаки, читатель сможет вздох-нуть с облегчением: смысл жизни не там, где он его ищет, и вообще сможет надолго расслабиться по этому поводу — буквально до самой смерти.

правофланговая тина канделакивладим

ир ш

ироков

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

135

группа продленного дня группа продленного дня

Ты им, Ленин, передай: сколько бы они в жизни ни готовились, все равно там все равны! Просто там все понимать начинают, а пере-дать уже не могут

рена э

фф

енди/Agency.

photo

gra

pher.ru

группа продленного дня продленного дня группа

мысли о том, что бабушка умер-

ла для того, чтобы я не опозори-

лась перед всем классом, перед

Ниной Самсоновной и, в конце

концов, перед самой мамой. Ну

почему какие-то шесть часов

нельзя было переиграть обрат-

но? Оживить бабушку, не врать

Нине Самсоновне и выучить

эту гребаную химию ради того,

чтобы бабушка ожила! Надо

ли говорить, что год я закрыла

на такие звонкие пятерки по

химии, что Нина Самсоновна

всерьез стала прочить мне

карьеру химика, пересадила

меня на первую парту к себе

под грудь и назначила ответ-

ственной по общешкольной

химической лаборатории.

После этой истории я стала

очень бдительна по отношению

к смерти, поняв, что в ней

есть смысл, и порой даже

гораздо более глубокий, не-

жели в жизни. Сказать об этом

другим не представлялось воз-

можным, поэтому приходилось

наблюдать и делать выводы.

Понятно, что бабушки всегда

уводят за собой дедушек. Осо-

бенно если им восемьдесят

и без бабушки им на этом свете

реально делать нечего. Но

смысл этого скорбного события

очень сильно зависит от того,

где все происходит.

Ясное дело, что в Грузии по-

хороны как минимум повод со-

браться всем родичам в соста-

ве от трехсот человек, выпить,

закусить, поругаться, помирить-

ся и еще раз убедиться в том,

что некоторых родственников

необязательно видеть в ин-

тервалах между свадьбами

и похоронами.

Мой дед Шалва Георгиевич

Канделаки был коммунистом.

Единственное, что ему было

важно после смерти, это его

медали, которые он очень

просил мою маму положить

на красную подушечку, как

у Брежнева. Как вы прекрасно

помните, в тот период в нашей

стране телетрансляция похорон

была ничуть не менее рейтин-

говым зрелищем, чем только

что появившиеся бразильские

сериалы. Короче, подушку

мама организовала и совсем не

организовала папиных друзей,

которые удивительным образом

самоорганизовались у нас на

кухне под хорошее грузинское

вино периода юности Геннадия

Онищенко. Двери нашего дома

по обычаям не закрывались.

Как вы прекрасно знаете, при

длительных похоронных цере-

мониях один из самых важных

по значимости (после покойни-

ка) человек — это, конечно же,

бальзамировщик. В его руках

последняя улыбка усопшего,

в которую так много смысла

вкладываем мы, живые.

Ленин Гурамович был лучшим

бальзамировщиком в Тбилиси.

Его встречали уважительно

и в зависимости от ситуации

направляли или сразу на место

работы, или вначале на кухню.

В нашем случае понятно, что он

оказался на кухне.

«Аба Ленин! Мокеви рас гишве-

биан Мавзолиши», — привет-

ствовали его папины товарищи,

иронизируя над тем, что кому,

как не нашему Ленину, знать,

как дела у московского Ленина

в Мавзолее. Как его здоровье,

как настроение и т.д. и т.п.

Ленин, привыкший к этой шутке

и даже не отвечавший при-

вычным: «Ленин еще вас всех

переживет», плотно придвинул-

ся к столу и под запах маминых

хачапури приступил к зачистке

стола. Продвигаясь по периме-

тру и уверенно заходя вглубь,

он исследовал мамину кухню

настолько плотно, что в какой-

то момент забыл о дедушке, от-

давшись восхвалению маминых

кулинарных талантов. На что

мама ему вкрадчиво, чтобы не

слышали другие, напомнила,

что Шалва Георгиевич ждет.

— А куда ему спешить, — ре-

зонно заметил Ленин, уверенно

отвернувшись к столу. Под-

купало в Ленине и заставляло

прощать ему такое хамское,

с маминой точки зрения, по-

ведение то, что дело свое он

любил и умел довести до конца.

В общем, ближе к двенадцати

ночи он подозвал маму и пред-

ложил ей пройти с ним. Моя

мама — врач и, конечно, ниче-

го нового она для себя увидеть

не могла, тем более что именно

она ухаживала за дедушкой

весь год. Тем не менее она

спросила, зачем.

— Поможешь, детка, — сказал

Ленин и неуверенно вошел

к дедушке. — Ну вот и ты

ушел, — приветствовал он

Шалву Георгиевича. — Ну что,

хорошо пожил. Правда, болел

в конце, но зато смотри, как за

тобой ухаживали, как майская

роза лежишь, и все благодаря

Эльвире! Молодец женщина!

Ну ничего, начнем, дорогой, по-

тихоньку! Я ей все скажу, а она

тебя в лучшем виде подготовит

для Марии Ильиничны! Будешь

круче Нуцубидзе, — льстил деду

Ленин, уверенно выстраивая

социальную иерархию даже на

том свете.

Мамино лицо так же уверенно

вытягивалось.

— Ты что, Ленин, совсем рех-

нулся на старости лет! Где это

видано, чтобы невестка свекра

бальзамировала!

— Ва! Все когда-то случает-

ся, — заплетающимся языком

убеждал маму Ленин. — Может,

и тебе понравится людям после

смерти приятно делать, так что

теперь ты весь Тбилиси будешь

провожать, а я на покой пойду,

для себя поживу!

Наш Ленин тоже умел угова-

ривать, поэтому мама, скрипя

зубами, стала выполнять его

команды, параллельно пыта-

ясь абстрагироваться от слов

грузинского Харона, который

уверенно выливал всю накопив-

шуюся в нем мудрость смерти.

— Вот вы плачете и причитаете,

а мне все время покойники

говорят: «Вот смотри, Ленин,

все собрались вместе, пере-

стали думать о суете, сосредото-

чились, в тишину вслушиваться

стали, а так кто ее, тишину, слу-

шает при жизни — никто. Все

суетятся-суетятся, хотят на тот

свет самыми подготовленными

прийти, так ты им, Ленин, пере-

дай: сколько бы они в жизни

ни готовились, все равно там

все равны! Просто там все

понимать начинают, а передать

уже не могут. Бывало, кричат

первое время оттуда, во снах

являются, но потом успокаива-

ются и соглашаются, что смысл

жизни можно узнать только

после смерти. Правда, жалко,

что рассказать никому из остав-

шихся в живых нельзя!

«Аба Ленин! Мокеви рас гишвебиан Мавзолиши», — приветствовали его папины товарищи, иронизируя над тем, что кому, как не нашему Ленину, знать, как дела у москов-ского Ленина в Мавзолее

группа продленного дня продленного дня группа

К середине июня наблюдае-

мые ахатины достигли разме-

ров 17х5 см у номера Первого

и 8х2,5 см у номера Второго

соответственно. На данный

момент возраст обеих особей

составляет 32 недели, что

является для ахатин возрастом

полового созревания.

Особи, готовые к спариванию

и последующему размножению,

отличаются от прочих набухани-

ем на правой стороне головы,

чуть позади второй пары рожек,

копулятивного органа, который

в неэрегированном состоянии

исчезает и выглядит как темное

пятно.

Следует также учитывать, что

ахатины, как и все их брюхоно-

гие собратья, являются гер-

мафродитами. И теоретически

даже одна особь может стать

прародителем целой колонии,

которая в дальнейшем, при-

нимая во внимание живучесть

и всеядность вида, оккупирует

значительные территории.

В одной кладке можно насчитать

более 200 яиц. Однако сдер-

живающим фактором бескон-

трольного размножения улиток

становится их потребность

в партнере. Для протекания про-

дуктивного полового акта улитки

нуждаются в перекрестном

оплодотворении.

Период ухаживания, брачные

игры с танцами, full-контакт по-

дошвами и половыми органами

может продолжаться бесконеч-

но долго, в то время как для

оплодотворения, собственно,

достаточно нескольких минут,

когда копулятивные органы

соприкасаются.

16 июня на голове большей по

размеру особи появился значи-

тельный копулятивный орган.

У Второго номера небольшое

темное пятно проявилось пять

дней спустя.

Чтобы простимулировать спари-

вание, улитки были извлечены из

террариума и помещены в кю-

везу, которая была поставлена

под душ с водопроводной водой

(температура воды — около 22

градусов Цельсия), имитирую-

щий дождь. В природных усло-

виях дождь является для ахатин

своеобразным стимулятором

брачных игр, так как под воздей-

ствием влаги в организме улиток

вырабатываются вещества —

аналог гормонов, отвечающих

за сексуальное возбуждение

у млекопитающих.

После купания ахатины вновь

пересажены из кювезы в терра-

риум для спаривания.

Спариванию предшествует

ухаживание. Стандартная про-

цедура занимает час-полтора

и проходит в несколько этапов.

На первом этапе инициирующая

близость более активная улитка

движется за другой, как бы ощу-

пывая ее и покусывая за шею

около того места, где располо-

жены копулятивные органы. Убе-

дившись, что все в порядке, она

забирается на раковину менее

активной, как бы оседлывая

ее. Затем уже вдвоем улитки

поднимаются на дыбы, сопри-

касаясь подошвами ложноног

(в таком состоянии, продолжая

ощупывать друг друга, они могут

пребывать до часа), и лишь

после этого приступают непо-

средственно к спариванию.

Номер Первый, более активный

в течение всего периода на-

блюдения, проявил активность

и в данном случае. Он следовал

за Вторым номером по периме-

тру всего террариума, несколько

раз догонял Второго (после чего

тот замирал и пытался закопать-

ся в грунт) и, взобравшись на

раковину, покусывал Второго за

шею.

По прошествии часа после

нескольких подобных эпизодов

ухаживания Второй попытался

полностью втянуть туловище

в раковину (возможно, демон-

стрируя таким образом отказ

от спаривания). Однако Первый

ухаживаний не оставил и по-

пытался забраться ко Второму

в раковину. Это ему частично

удалось (внутри раковины Вто-

рого оказалась практически вся

голова Первого).

Оборотная сторона любвиПродолжая изучать жизнь животных, а точнее гигантских африканских улиток, кор-респондент «РП» Екатерина Костикова укрепляется во мнении, что они (животные) походят на людей более, чем хотелось бы, не столько внешне, сколько внутренне, и даже в вопросах любви.

натуралист екатерина костиковаorlova

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

139

группа продленного дня группа продленного дня

Того же, кто нравится, зовем и «сладким», и «сахарным», и при-знаемся: «Такой красавчик, так бы его и съела»…

николай п

ророков

группа продленного дня продленного дня группа

После этого Второй прекратил

попытки к бегству и перестал

прятаться. В течение следующих

тридцати минут он неподвижно

лежал на поверхности грунта,

притворяясь мертвым, в то

время как Первый активно ощу-

пывал его и кусал (не только за

«шею», но и за края «ноги»).

Спустя тридцать минут экспе-

римент по спариванию афри-

канских улиток был прекращен,

так как стало ясно, что мы

наблюдаем не любовную игру,

а акт каннибализма. Пассивного

партнера пришлось срочно эва-

куировать из общего террариу-

ма. На месте произведен осмотр

пострадавшего. Обнаружены

видимые невооруженным гла-

зом значительные повреждения.

Отсутствует (съедена) значитель-

ная часть ложной ноги, особен-

но сильно пострадала задняя

и левая части. Если до попытки

спаривания размер Второго

в развернутом состоянии был

8х2,5 см, то теперь его размер

составил 4х1–1,5 см. Пострадав-

шая при половом акте ахатина

был изолирована (пересажена

в отдельный малый контейнер-

переноску). Таким образом мы

исключили возможность по-

вторных случаев каннибализма

и дали Второму номеру возмож-

ность регенерировать.

Каннибализм у животных (за

исключением сексуального,

свойственного некоторым пау-

кам, богомолам и итальянской

древесной улитке, но никак не

ахатинам), как правило, возни-

кает вследствие перенаселения

территории обитания, переуплот-

нения популяции, недостатка

пищи и воды. Содержание двух

ахатин в просторном террариу-

ме исключает перенаселение

и переуплотнение. Недостатка

в воде и пище они также не

испытывали.

Нами было сделано предпо-

ложение, что при достаточном

количестве получаемой пищи

ее качество и состав не вполне

удовлетворяют физиологиче-

ские потребности наблюдаемых

ахатин. Из литературы извест-

но, что некоторые виды улиток

нуждаются в белковой пище для

нормальной жизнедеятельности.

В течение следующих трех

недель номера Первый и Вто-

рой содержались в отдельных

террариумах под наблюдением.

Второй получал усиленное пита-

ние для скорейшей регенерации

(зелень одуванчика, банан,

огурец, яблоко, свежий укроп,

тыкву, прикормку). В течение

первой недели апатичен, зака-

пывается в грунт, подолгу спит,

пищевая активность низкая. На

восьмой день активность, в том

числе пищевая, постепенно

повышается, к концу третьей

недели отмечена регенерация

около 40% поврежденной ноги.

Диета номера Первого в период

изоляции включает как расти-

тельную (огурец, свежая зелень

одуванчика, банан), так и белко-

вую пищу (паста-комбикорм из

смести рыбной и костной муки),

а также прикормку (измельчен-

ный глюконат кальция). Пище-

вая и двигательная активность

на протяжении всего периода

изоляции высокая.

По истечении контрольного

периода (три недели) ахатины

вновь были подвергнуты про-

цедуре купания и помещены

в большой террариум для

спаривания. Однако вторая

попытка привела к тому же

результату, что и первая (акт

каннибализма).

Усиленное питание номера

Первого в период изоляции ис-

ключает недостаток питательных

веществ из списка причин про-

явления каннибализма. Таким об-

разом, причины произошедшего

совершенно очевидно лежат

в плоскости иных потребностей,

нежели пищевые. Возможно,

в данном случае мы столкнулись

с примитивным аналогом потреб-

ности в любви и общности с дру-

гим существом, характерной для

высших животных.

Именно эта потребность за-

частую становится причиной

каннибализма у людей. Если

говорить о каннибализме

в прямом, фактическом смысле,

о непосредственном поедании

человеческой плоти, то, пожа-

луй, лучше всего определил его

Тилль Линдерманн, лидер группы

«Рамштайн», один из синглов

которой посвящен случаю людо-

едства в современной Германии.

Случай следующий: 41-летний

программист Армин Майвес по-

знакомился через интернет с ин-

женером, работавшим в ком-

пании «Сименс», пригласил его

в гости и съел на ужин. На суде

людоед сказал, что чувствовал

себя очень одиноким и хотел,

чтобы у него был брат, с кото-

рым они «навсегда оказались

бы неразлучны»… Рассказывая

о работе над синглом и о своем

отношении к тому, что сотворил

Майвес, Линдерманн сказал,

что для него «эта история стала

проявлением темной стороны

любви».

Полагаю, Линдерманн прав. Кан-

нибализм, преследующий целью

полное единение с предметом

любви, полное обладание им,

а нередко — полное поглощение

и подавление любимого суще-

ства, куда более распространен

в современном цивилизованном

мире, чем кажется на первый

взгляд. Зайдите в воскресенье

в церковь. Что делает ве-

рующий, принимая причастие?

Поедает тело Христово, запивая

кровью. Причем делает это ис-

ключительно с любовью, желая

приобщиться к божественному.

И то, что тело и кровь символи-

ческие, дела не меняет.

Родство любви и каннибализма

отражено в языке. О человеке

неприятном, о том, кого мы не

любим, мы говорим: «Я не пере-

вариваю его», «Меня от этого

типа тошнит», «Он вызывает

у меня рвотный рефлекс». Того

же, кто нравится, зовем и «слад-

ким», и «сахарным», и признаем-

ся: «Такой красавчик, так бы его

и съела»…

А что, если не каннибализм,

стремление многих мужчин

превратить любовницу в домо-

хозяйку, запереть ее в четырех

стенах, лишить привычного

круга общения и собственных

интересов? В психологии даже

существует такое понятие, как

психологический каннибализм.

Явление это сродни любовной

одержимости, проявляется

в попытках доминирующего пар-

тнера подавить и подчинить себе

менее активного, лишить его

«самости», сделать частью себя.

Возможно, именно это пыталась

сделать ахатина под номером

один, наглядно демонстрируя

нам темную сторону любви.

Каннибализм, преследующий целью полное единение с предме-том любви, полное обладание им, куда более распространен в совре-менном цивилизованном мире, чем кажется на первый взгляд

группа продленного дня продленного дня группа

Меня все чаще спрашивают, особенно журналисты: почему

мы еще не летим на Луну или на

Марс? Мы же можем собрать

силы, построить большой косми-

ческий корабль?

Честно, можем. Пусть с напряже-

нием сил, закрыв все остальные

проекты. В конце концов, бросив

шапку, собрать деньги с каждого

гражданина, как это было в США

сорок лет назад, когда собирали

буквально по доллару для полета

на Луну. Наш народ тоже это

поймет и поможет.

Русский человек любит космос

и космонавтику. Он поймет суть

и смысл гигантских проектов,

например экспедиции на Марс.

Возможно, такая любовь от

нашей привычки к необъятным

просторам и экстремальному

климату. Средняя температура

на Марсе минус 40 градусов

по Цельсию. Вполне сопоста-

вимо с морозами в Оймяконе.

А может, это от психологии

нашего человека с его верой

в бессмертие души и ощуще-

нием вечности жизни. И добро-

вольцев немало в дальний полет

как среди молодых космонавтов,

так и ветеранов. Не так давно

Валентина Терешкова, первая

женщина-космонавт, попросила

отправить ее на Луну. Сказала:

«Хоть в одну сторону, я согласна».

Однако сегодня важно простому

человеку ощутить космос и его

пользу для себя здесь, на Земле.

Пионеры космоса прорубили

для нас окно к звездам. Мы

его должны расширить и пре-

вратить в дверь. Сегодня рубль,

вложенный в космонавтику,

дает десять рублей прибыли во

многих областях экономики. Кос-

монавтика — одна из самых пер-

спективных отраслей народного

хозяйства. Я полагаю, в ближай-

шие 200–300 лет человечество

освоит Солнечную систему, а на

старушку Землю мы будем воз-

вращаться, как возвращаемся

в свой отчий дом. Лично для

меня — это Вятский край, где

я сделал первые шаги и впервые

увидел звезды.

Буду помнить всю жизнь, как

и миллионы людей на планете,

тот день, когда в космос полетел

первый человек — Юрий Алек-

сеевич Гагарин. Тогда я учился

в школе и вместе со всеми бегал

по школьному двору и кричал,

кричал в восторге, не понимая

ясно, что случилось. Однако

чувствуя, что произошло нечто

великое, что это начало большо-

го пути к звездам...

Дальше был довольно трудный

период службы в Вооруженных

силах. Работа с людьми, ракетно-

космической техникой. При-

шлось видеть всякое. И разных

начальников и подчиненных.

В различных ситуациях. Иногда

думаешь: с таким в разведку

бы не пошел. Словом, были

и радость побед, и горечь

поражений.

Помнишь всегда и самое страш-

ное — аварии. Было это на кос-

модроме «Плесецк» 15 октября

2002 года при запуске ракеты-

носителя «Союз». На старте

я был самым старшим и по

должности, и по званию. Вокруг

сотни людей, военных и граж-

данских. Через 20 секунд после

старта ракета упала на расстоя-

нии чуть более 300 метров от

нас и взорвалась… Вокруг все

горело. И горело всю ночь. Но

все на стартовой площадке оста-

лись живы! А могло быть иначе.

Видимо, среди нас был человек,

которому не суждено было по-

гибнуть. Вместе с ним повезло

и нам. Тяжесть ответственности

за судьбы людей — в этом тоже

смысл жизни.

Когда экипажи идут на старте

к космическому кораблю и ты их

провожаешь — видишь совсем

другие глаза. Они уже мысленно

не здесь, не на Земле. Они на

пути к осуществлению своего

смысла жизни. Через 520 секунд

они будут на орбите. Сразу после

старта все причастные к запуску

мысленно отсчитывают эти се-

кунды. Когда корабль отрывается

от Земли, я все время разгова-

риваю с экипажем. И чувствую,

как важно такое общение. Это

Звездный часИз колонки главы Роскосмоса Анатолия Перминова вы узнаете, что чувсвует человек, когда на его глазах взрывается космическая ракета. Вы узнаете, зачем космонавты зво-нят нашему колумнисту с орбиты на мобильный телефон. Вы поймете, что есть люди, смысл служебной дея- тельности которых совпадает со смыслом их жизни: только потому, что смысл этот заключен в Космосе.

звездочет анатолий перминовриа н

овости

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

143

группа продленного дня группа продленного дня

не подбадривание и не напут-

ствие, которое они уже получили.

Я спокойно рассказываю о том,

что происходит вокруг. Как отры-

вается от старта ракета, как по-

степенно превращается в яркую

звездочку, как отделяются

первая, вторая ступени. И когда

через 9 минут они уже на орбите,

специалисты на космодроме

вздыхают с облегчением и стано-

вятся как дети. Улыбаются, шутят

и молодеют прямо на глазах. Для

тех, кто причастен к запуску, это

смысл их жизни.

Порой общаешься с космонав-

тами не только во время старта.

К неожиданным звонкам из

космоса на мой мобильный

телефон уже привык. Отно-

шусь к этому очень серьезно.

Космонавты спрашивают, как

дела на Земле. А я интересуюсь,

что нового на Международной

космической станции, все ли

в порядке. Именно так мы часто

общались с недавно вернув-

шимся на Землю командиром

экипажа «Титанов» — это был

их позывной — Юрием Лонча-

ковым, который, как и Юрий

Гагарин, пришел в космонавтику

из морской авиации.

Хорошо помню, как весной 2001

года ко мне обратился с неожи-

данной просьбой первый косми-

ческий турист на нашем «Союзе»

американец Деннис Тито. Для него

было очень важно, чтобы за его

стартом наблюдал внук. Я взял

мальчика с собой на стартовую

площадку. Глаза обоих, и деда

и внука, в момент прощания све-

тились счастьем. Наверное, в те

мгновения для них это был самый

главный смысл жизни.

А с каким упоением и мальчише-

ством посылал воздушные поце-

луи своей молодой супруге Лизе,

шведской модели, облаченный

в скафандр уже шестой косми-

ческий турист, американский

миллиардер венгерского проис-

хождения Чарльз Симони. К ше-

стидесяти годам он исполнил

свою самую заветную мечту —

увидел нашу Землю с орбиты.

Причем дважды. Сегодня в мире

он единственный космический

турист, побывавший в космосе

два раза. Не в этом ли смысл его

жизни? Мало кто знает: мечта

у Симони появилась в тринадцать

лет, когда с делегацией венгер-

ских пионеров он на Красной

площади в Москве встречался

с советским космонавтом номер

четыре Павлом Поповичем.

С орбиты границы не видны.

Космос объединяет самых

разных людей нашей планеты.

Космос приносит только радость

и счастье от выполненной

задачи. Поэтому для многих

космонавтика — главный смысл

жизни. Как и для меня.

Мало кто знает: заветная мечта — увидеть нашу Землю с орбиты — у Чарльза Симони поя-вилась в тринадцать лет, когда с делегацией венгерских пионеров он на Красной площади в Москве встречался с советским космонав-том Павлом Поповичем

нина с

виридова и

дм

итр

ий в

оздвиж

енский/ф

ото

сою

з

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

145

Здесь у пыли был запах, и сами запахи были пыль. Они покрывали одежду почти видимой глазу плен кой, оседали в пазухах, стыли в швах. Они забива лись под веки, скри пели на коренных и будто пер хотью прятались в во лосах, не смываемы едкой слю ной обмылка, который и сам не стер-пимо пах: ржав чи ной, известью, пеплом, пылью — ко м мунальным

ка фелем душевых.Зимой, когда хруст недозрелых яблок в свежевы бе лен ных садах сменялся хру-

стом слабосоленых, в ко лю чей кожице, огурцов — тяжелая пыль заменяла снег, а резкие запахи с ку хонь — ветер. Через желтую мар лю тройных затычек не до -леченным горлом пах самогон-первак. Опилками, лип кой древесной струж кой несло со свежих еще заборов, по тя нувшихся сни зу от медленных вод реки на пыль-ную плешь город ско го схода — кособокую площадь в дырявой кай ме дубов, с лило-вой шишкой атаманского дома в цент ре.

Дубы были старые, в масляных пятнах на спилах ампути ро ванных ветвей, и уже не роняли свой же лу девый груз, не надеясь на продолженье, и листья, ко то-рыми по весне от тоски еще покры ва лись кроны, уже не давали тот ранний апрель-ский цвет, легкий и лакомый, будто бы он фрук товый, а развора чи вались сразу, обглоданные с краев, тем ной вышив кой по полотнищу неба.

Над крайним, раздвоенным от корней, особо лени лось тру диться время, не только прошлое — майским гуртом суббот, школьными тряпками, детской рас-ческой грабель, но и но вое — кнопками объявлений, бе чевой натянутого белья улич-

Публикуя отрывок из неоконченного романа генерально-го директора «Коммерсанта» Демьяна Кудрявцева, мы достигаем как минимум двух целей: во-первых, пред-ставляем читателю свежайший качественный текст, а во-вторых, дисциплинируем автора. Теперь-то, после публикации, Демьяну ничего не остается, как завершить роман в ударные сроки.

текст: демьяна кудрявцев рисунки: анна каулина

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

147ной распродажи; он стоял нетронутым, заскорузлым «V», проламывая ас фальт, и таил особую память, след, не за тертый шпак левкой.

На высоте чуть менее двух метров от грунта (уже тогда про зы ва е мый каланчой Павел Сирота — с ударением на «и» тяжелой ударной в рот, — с шикарным, как у реч-ного краба, ап пер ко том быстрой большой клешни, теперь перерос и за два), ес ли помнить где поскрести ногтем, уже сорок лет ос тывала пуля, его по милование и боль. До сих пор к теме ни от вис ка у него прощупывалась полоска, и он, приезжая не час то в город, всегда один, приходил к дубам, как встре ча ются раненые живые, молча курят, словно све ряют счет.

Он помнил эти дубы и город не только подошвами и ла донью, но даже сутулая тень его, стелившаяся в пыли, се рым по серому, отставая, не задевала шта кетника и обо чин, подсыхающих возле колонок луж, топких с плесенью, тем ных траншей канав, недо спрятаных в трубы. Он мог пе ре сечь его весь всле пую, что так и делалось иногда, когда солн це, выкупавшись в реке, разливало себя, не щадя, по кры шам, и отраженный от жести свет становился для Пав ла внезапно резким, как фальцет заводского гудка на слух.

Он готов был бы с радостью — нет, покорно — от ка заться от ор ганов внешних чувств, если б только не страх навсегда ос таться наедине с памятью, чей ар сенал видений не до саждал ему ночью в снах, не пре следовал мороком наяву, но глухой обороной застыл внутри, расчехлив тя желые из орудий — пло щадь, вымытая дотла, дочиста, ка ким не бывать боль ницам, вкус аниса, горечь его семян и медный мажор комсомольских сонгов, не смолкающий в голове.

Вопреки дальнозоркой трубе взросления город рос парал лельно с ним. Для Паши он весь был одно подворье, рассе каемое насквозь, так что разбег, взятый в отцовской кузне, не заканчивался водой, только на трети реки, пере бив ды хание, он делал стойку пятками в небеса и начинал раз ме рен но возвращаться, поднимая брызги во всю длину на всег да загорелых упрямых рук, а потом, когда про явил ся Павел, как при литье проступает вдруг не шлифованный контур накаляющейся оснастки, когда мыш цы, кованые как напоказ, были спрятаны под белиз ну ру бахи с крах маль ным треском воротника, — город раз дался в степ ную ширь, прирастая ангарами и складами, сы пучим карьером и строем сухих цехов из непривычного новым белесым цветом силикатного кирпича. Они стоят и сейчас, хорошо вид ны из окон главного ин же не ра, которого Павел недавно взял вместо прошлого, куп ленного с заводом, лоснящегося хорь ка, говорившего: «Вам же видней, хозяин», во ро вав ше го на сырье.

Вот и все. Обогнув атаманский дом, миновав бес чис лен ные конторы, собес, налоговую, ментов, кивнув ре бятам на про ходной (они, не здороваясь, под тянулись), он поднялся к себе в кабинет — дрянной, со хранивший запах чужих ин фарктов, с выцветшим пролежнем от портрета над ра бочим столом — и сел, но не к столу, а в его торце, будто к се бе за гля нул на встречу, как бухгалтер, записанный на прием. По том он не сможет вспомнить, на каком конкретно лис те бумаги его замучила трель звонка — привычка не дергаться к трубке сразу, не читать по утрам простыней газет и во обще не гоняться за новостями была ему дорога всегда — но хуже того: не за помнилось, кто звонил, откуда у них его частный но мер, только смысл, густые шумы помех и ис парина, смазавшая щетину, недовыбритую губу.

Вошел секретарь, бессловесный Петр, в чем-то се ром, казалось, с чу жих плечей, среднерусский, средне вековый, со злой подко вою бороды и с чернильными пятна-ми на фалангах; на за во де он мог заменить хоть всех, точнее лю бого, вырос ший у печей, на глаз ловил толщину проката, износ и ре зерв хо довых машин — и нехотя, если бывало на до, рас кры вавший ко рич невый рот зубов на трех языках, крепко взя-тых до машним штурмом. Он встал у двери, опустив во прос, и ко го другого Павел послал бы лесом, но этот, во-пер вых, не сдаст ся так, глух на брань, человек без

нервов, а во-вто рых, он и сам был часть, доля этой тя же лой вести, они вмес те вырос-ли как-никак, это ведь и его теперь — ра бота, доля, забота, участь.

— Ночью в Сибири на вертолете разбился Сашка. Собирайся, сейчас ле тим.

■ ■ ■

…И хотя на за дах, возле подгнивших срубов, еще топор щи лись колья бы лых плет-ней, а вокруг обвет рив шихся, но свет лых, будто засахарившихся, церквей чугун ные копья рос ли из чугунной флоры, основной защитою невысоким, как бы сте-сняющимся домам, отступающим в пыльную осень не-пре-кра-ща-ю-ще-го-ся сада, был зеленый не вы ше груди забор, с одинаковым шагом дыры и рейки. От не ровно вымощенной центральной и до окраин ной улич ной размазни такой штакетник удер-живал только куриц, дети — в грязных до колен рубахах на голое— про шмы ги ва ли в незапертые калитки, а старшие, вовсе одну ладонь на пе рекладину положив, пере-брасывались нож ницами кто враз, кто цепляя штопаными портками косо спилен-ный острый до ща тый верх.

Сколько Павел помнил себя — то есть практически от рож денья: кислая грудь кормилицы, при мытье жестяная под лож ка таза, голос, рвущийся со стены завод-ской по будкой, дур ной речевкой, свежесть, веявшая с реки — каж дый сен тя брь отец поправлял штакетник, дергал за лето рас ша тав ши еся штыри, надевая газетную треуголку, мазал слегка потемневший стык, четырехпалой кистью прижимая мел-кую крынку зе ле ной крас ки с разведенной маслени цей бе лил. Высыхая, крас ка выравнивала доску, но не съедала вы царапанных но жом хроник закончившегося лета: зару бок роста, где Па ши на — выше всех, уроков грамматики рус ской брани и коряво вырезанных имен — четырех, вез де повторенных трижды, как подписан-ный договор.

Позже, в армии, сжимая сухие веки, или низким черным ве чер ним небом укрывая словно потрескавшиеся глаза, Па вел ни разу не вспомнил дома — ни про-сторной комнаты из нутри с накрахмаленным белым кремлем подушек, ни брус -чатого выровненного фасада с желтой каймою окон извне, — только тьму, густоту перекрестья веток, трес кот ню декабрьского дождя и забор, бросающий через сад буд-то веером взмах полосатой тени от решившего срезать гру зо вика. К Новому году в забор натыкали ельник, и дрожь зе леного на зеленом — горьковатый запах растре-во жен ных хвойных лап перетягивал улицу, от школы и до завода, а осыпался только к восьмому марта, как и прочее все, обра щаясь на пасху в пыль.

Летом жизнь по новой заполняла дворы. Сашкина мать раз водила глухой костер, лишь языками видимый по-над ямой, и к нему подвешивала ведро райских яблок в гус теющем вареве янтаря, а сама погружала мучные руки в теп лое тесто, в упругий ком, зарумяненый к вечеру в ку лебяку, это память всегда предлагает Павлу лучшие куски: на деле голод еще гу де л военным ветром в печных про ва лах, дважды просеянная мука оставалась серая с чер ной точ кой, мяса в город не подвози-ли, бывало что и до трех не дель, этого Павел совсем не помнил, на заводе отец по лу- чал па ек, по субботам ходили ловили рыбу. Летом од на ты ся ча девятьсот пятьдесят шестого река перепол ни лась ка ра сем.

Собственно, этим летом все по-настоящему началось. Па ши на с Сашкой двад-цать вторая школа имени Люксембург — бумагою из Москвы более не мужская, и вот их гонят ры х лить газон, едкой известью крыть деревья, и старше клас с ники приче-сываются в июле, под колонкой смачивая про бор. Это первое. Прихрамывая, отец, одной рукою дер жась за помочь, отвел Павла в бывший теплый гараж ДОСААФ, где посреди промасленных навсегда, вокруг наскоро за сы панной ям ы, боксов, теперь создавали спортивный клуб, сладко пах ло плакатным клеем, потом, коричневой кожей груш, за висших над прелым ковром опилок, по которому свастикой рас-пласталась перекрестная тень стропил. Это два. А на пло щади, где к будущему рас-

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

149

стрелу по пе ри мет ру крепли под тянувшиеся дубы, при свете дня рас па хали клумбу и куда-то вывезли бюст вождя. Паша думал, его вер нут пе ре кра шенным или поста-вят новый, и не сколь ко раз приходил смотреть, пока коричневая земля не за тя ну-лась сначала травкой, а поверх нее не легла покоем, как и везде, го род ская пыль. Но памятник больше не появился, а лето кон чи лось. Это три.

■ ■ ■

Пашиного отца редко кто называл Антоном. Его знали в го ро де по фамилии, и так же звали по ремеслу. В двад цать че тыре го да, угодившие между войн, ему на ногу рух-нула де дова на ковальня, раздробив высокий подъем ступ ни, и этим спас ла его от призыва и немецкой барщины ла герей, при всех властях он, набычившись, жил в углу, на обочине стро ив ше гося и разрушавшегося мира, с семи утра уходя во двор, где последняя в городе кряхтела, за каш ливалась, ды мя, част ная кузница с угольным царским гор ном. Даже после войны, когда он пошел работать на тогда еще ордена Ле ни на, а в девяностые ставший Пашиным, но так и ос тавшийся зваться с заглавной буквы Большой за вод, где в цеху устрашающе нависал паровой полу то ра тон ный молот, все субботы он проводил «у ней», трудным ша гом утап ты вая земляной, как замешанный на металле, в мелкой гайке, в подковах и скобках пол. Разноударная дробь зубил, стук гладилок, уханье от кувалд уже через час наполняли дом, и Пашка подпрыгивал на кровати, больно сту каясь стри женою башкой о латунное изголовье, шел на двор покормить ку рей, сдернуть яблоко с низкой ветки и застывал в куз ни це у дверей, вдыхая запах железа, жар, угольную пыльцу.

— Выдь со света! — кричал отец, не прекращая долбить ручник о раскаленную заготовку. Пашка, смеясь, отступал во тьму и уже там дожидался последней точки: шипения розового на черном, пузырящегося в воде.

После обеда обычно являлся Саня, он нравился отцу, и к его приходу остава-лась работа, требующая троих. Иногда они с Пашей держали деталь щипцами, а отец легонько по ней стучал, и куски окалины разлетались, покрывая фар ту ки черной сыпью, а в другой раз он только крепил бру сок и учил раскатывать, бить ритмично, задавая ско рость за пачкавшейся рукой — то сжимал, а то разжимал кулак, словно вену накачивая к уколу.

— Давай-ка, сына, ровней клади!И они выравнивали удары, чередуя детский азарт ный мах с иногда удачным,

мастеровитым, точным, сдер жанным, как в бою. Саня зрел, отставая в росте, нали-вался в плечи, в грудную клеть. Под бесформенным пухлым ли цом теленка уже тогда надувался бык.

После обеда отец оставался дома — раздавать заказчикам починенное до бро: выправленный замок соседке, полу круг лую, как ята ган, косу, подковы, ухваты, дру-

— Выдь со света! — кричал отец, не прекращая долбить ручник о раскаленную заготовку. Пашка, смеясь, отступал во тьму и уже там дожидался последней точки: шипения розового на черном, пузырящегося в воде.

гую утварь — а под мас терья неслись к реке. В руках еще долго тряс лось и билось, ве чер нее солнце расчесывало ожог, и толь ко медленная во да лоснилась жирным илом по глянцевой гли не бере га, согревая бедро.

Потом они долго лежали рядом, длинный и покороче, мол ча жевали подсыхаю-щую траву, чтоб без команды пус тить по косой параболе теплый сгусток, зелено ва-тую муть плевка — у Сани подальше. Иногда заготовками над фи лей, такими тонки-ми, светло-серыми, как от них же на се вер указывавшая тень, играли в ножички на щелбан, и здесь удача ложилась поровну: Паша плохо кидал с локтя, а зато дружок не умел с колена. Время неторопливо пере ме ши ва лось с рекой и затягивало под воду солнечные желт ки: на стоящий и отраженье. Над обрывом высовы ва лись — при взгляде снизу, один над другим, грохочущие шары — это пьяного Сашкиного батька бритая лысина и живот, докрасна надутые былой офицерской спесью. Значит, пора ид ти.

Дом при кузнице они проходили первым и, накоротко кив нув, Па ша прятался за калиткой, пока похожие со спины, быв ший и будущий артиллеристы — Александр Иванович и старший наоборот (потому что сына назвал, как деда) не сливались с теменью поворота, и только тогда заходил до мой. Для полковника прозапаса, члена партии с РКП(б) еще, в упрямом ведомстве кузнеца, в его настойчивой от дельности, в частной кузнице, в окуппированных годах — все было чуждо и недостойно, подо-зрительно, наконец! Но и сама эта подозрительность, неуместная ныне, и ее не у-местность, спущенная Москвой, тоже мучали артилле рис та, как артрит — кололи ему в плечо. К тому же дети у них дру жили, и Павел быстро вытягивался в бойца, в то время как его Александр был еще туговат и мягок и слишком часто хо дил на кузню, подмахивал там кузнецу-хапуге, не врагу, так недругу, практически — кулаку. Пашка невесть откуда знал об этой «клас совой» нелюбви, и ничего сы нов него в нем не зли лось, обидного не плелось. Когда бы не ярый си вушный выдох, от которого шли дурнота и муть, он бы с полковником согласился, что-что, а деньги кузнец любил.

Отец никогда не работал даром или за водку и молоко. Он брал купюрами, медяками, рейхсмарками, в трудные дни — едой. И так же расплачивался — деньга-ми, всегда налич ны ми, редко — в долг. Деньги он оставлял в пузатой, с отко ло той ручкой, сахарнице с цветком, а вынимал их назад из-под по ла в спальне, и малень-кий Паша, ворочаясь перед сном, чертил поверх простыней ногтем тайные русла, пути-мар шру ты, недоверчиво прислушивался к мышам.

■ ■ ■

В воскресенье с утра, собирая на стол, Павел просматривал утренние газеты и, ото-бранные по заголовкам, зачитывал вслух некоторые статьи. В остальные дни, когда, возра ща ясь поздно — отец из цеха, сын с бокса, они прак тически не встречались,

Отец никогда не работал даром или за водку и молоко. Он брал купюрами, медяками, рейхсмарками, в трудные дни — едой. И так же расплачивался — деньгами, всегда налич ны ми, редко — в долг.

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

151

в доме ровно бубнило радио, о чем бы ни говоря, казалось, — вспоминая войну. Под ним, рядком, ино г да качаясь от звуков кузни, а иногда замирая, прислушиваясь к новостям, висели четыре карточки: дед в парад ной черкеске прадеда наградным клинком упирался в пол, Сталин грузно осел под лампой, Павлов в доктор ском кол-паке утешает невидимую собаку, и мама, заснятая на бегу, машет руками на чей-то «ФЭД», но не сердится, стри жен ая, смеется, а больше маминых фоток нет, потому что «память — она не здесь, память должна у нас жить внутри, ты запомнил?»

Память, запомнил, должна внутри, а снаружи — только ее ограда. Дважды в год, по ему одному выпадавшим числам, отец водружал себе на спину, нес и ставил ее на кладбище вокруг материнского бугорка. Чаще железную, в редкие времена относительного доволь ст ва — латунную, мягкую, льющуюся на солнце регуляр ны-ми, выравненными лу ча ми, с медной лентой, запуты вав шей ся в них. Ограды всегда были разными: плот ны ми, словно решетка клети, гнутыми, будто резной узор, пол-ны ми птиц-невеличек, фруктов. Гроздья нот, стремена дро бей. Он вешал секции на крюки у надежно вкопанных ос но ва ний и присаживался курить на отложенную поодаль пре дыдущую, снятую с тех крюков, как проверив число, под кладывают в чемодан желтеющую газету, как другие пус кают на самокрутки дважды читан ное письмо.

Сама могила была простая, без памятника и плиты. Зеленая свежим куском травы в середине набухающего апреля, в октябре она уплотнялась серой, подобрав-шейся к замороз кам землей, и от нее так же приторно пахло пылью, как от футболь-ного поля, от оголяющихся дубов. Надпись, вот кнута в изголовье, Пашиным почер-ком по желтизне доски, никогда не вмещала полностью отчества или дат. Только фа милия-про пуск-имя — сначала с ошибкой, нестройной ше ренгой букв, потом ров-нее, увереннее, круглей. Отец был неграмотен, нет, конечно, он бы вывел, наверное, и вслепую, короткое имя своей жены, но уже газету не мог про честь, подать про ше-ние, ведомости проверить. Кроме того, в этих Пашкиных буквах содержался крат-кий отчет земле: сын твой учится, помнит, мы оба здесь. Поменяли ограду.

Сейчас, приезжая, Павел меняет доску — выцарапывает но жом и обводит чер-нильной ручкой оба имени и кроме сво ей одной, материнской, точней говоря — сиротской, добав ляет эхом фамилию отца. Ограду теперь заменяют редко, да и, в общем, незачем, оба здесь. И хотя ни пепла, ни пере гноя не было и не стало от Антона Кузнецова и его жены, а только память о них покрыта неровным дерном, Павел сле дит за дважды пустой могилой, и никто, считается, что не вправе, да и не осме лит ся тут никто.

■ ■ ■

Что же, собственно, началось летом одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого? Бокс. Хрущевская оттепель. Анька. Вернулись, мешая ногами с местной бурую лагер ную, все та же пыль, тихие призраки примирившегося бы лого — ата ман ские дети, истин-ные большевики, окру жен цы, бап тис ты, власовцы, недобитки. Запустили электро-мон тажный и ста ли подумывать о литье, так что завод, од ним лишь сво им централь-ным переживший атаки тан ко вых корпу сов, сно ва раскинулся вширь к лесам, до за зе ле нев ших же лез нодорожных веток, и во времени — заново тре тья смена из вер-нувшихся выше, набранная в цеха, теплым светом вре мянок отстаивалась в ночи, превращая усталые звуки буд ней в дивные сказочные шумы: филином ухает новый мо лот, циркулярка визжит — голубою дугой разле таются ис кры, и рычат, вырываясь из темноты, пред пос лед ние «эм ки».

Что началось и какой свободой обдирается кожа в один надцать полных лет, в искалеченном, пьяном городе на гра нице степной тоски — там, где родина дуется и любовь, а сегодня — генерал разбился в своей Сибири, сигарета не тя нется и гор-чит, там зима, будет холодно, обязательно надо ехать.

За отчетный период — с прошлого номера — наш журнал дважды взбудоражил читающую общественность. Во-первых, публикацией колонки председателя прави-тельства РФ В.В. Путина «Почему трудно уволить человека». Во-вторых, праздни-ком «Русского пионера» на крейсере «Аврора» по случаю годовщины журнала. На обсуждение этих событий общественность затратила гигабайты эмоций. Вот некото-рые фрагменты нешуточных прений.

Los Angeles Times: Путин добавил в свое резюме автор-

скую колонку. Премьер-министр России, известный своими

многочисленными подвигами, написал для журнала статью

о методах управления. Эссе Путина, написанное от перво-

го лица, — это отчасти

консультация по ме-

неджменту, отчасти

личные размышления,

а отчасти — лекция

стране о достоинствах

и пороках зачастую

жесткой российской

культуры труда. Он

дает боссам возмож-

ность взглянуть на

свой стиль управления.

Он не скрывает своего раздражения тем, что новые сотруд-

ники так долго входят в курс дела, и призывает к бдитель-

ности, когда имеешь дело с политически мотивированными

жалобами коллег, готовых всадить друг другу нож в спину.

«Ни в коем случае нельзя человека опорочить за глаза,

нельзя уволить и выбросить вон только потому, что кто-то что-то тебе сказал про этого человека», — пишет Путин.

Corriere della Sera: «Как указывает в своей ежемесяч-ной колонке в журнале «Русский пионер» Председатель правительства РФ Владимир Путин...»

Коммунисты Петербурга и Ленобласти: Весь город, вся страна, весь мир осуждает гнусную гулянку на «Авро-ре» в центре голодного города.

Из питерской прессы: В ночь с 5 на 6 июня на «Аврору» слетелись чуть ли не в полном составе участники Между-народного экономического форума, петербургский политический бомонд и многие представители российской бизнес-элиты. Весь список гостей (около двухсот именитых персон) настоль-ко велик, что до сих пор неизвестен. Точно на крейсере отметились: министр экономического развития Эльвира Набиуллина, полпред пре-зидента в СЗФО Илья Клебанов, губернатор Петербурга Валентина Матвиенко, председатель Комитета по инвестициям и стратегическим проектам Смольного Максим Со-колов, глава группы «Онэксим», золотодобытчик, самый

фото: вита буйвид

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

155богатый человек

России Михаил

Прохоров, владелец

компании «Русский

стандарт» Рустам Та-

рико, пивной магнат

Олег Тиньков, глава

«Альфа-Капитал»

Михаил Хабаров,

президент «Одно-

классники.ру» Ники-

та Шерман, главный

редактор русского

«Форбс» Максим Кашулинский, президент корпорации

MIRAX GROUP Сергей Полонский, сопредседатель партии

«Правое дело» Борис Титов, депутат Госдумы Владимир

Мединский и другие.

Собравшиеся отмечали не окончание 13-го экономи-

ческого форума, не 210-летие Пушкина, не 306-летие

Петербурга. Повод у них был посущественнее — первый

день рождения журнала «Русский пионер» (издается

с 2008 года на деньги мультимиллиардера Прохорова,

свою авторскую колонку в нем с июля 2009 года ведет

Владимир Путин).

milusya: Прокуратура Ленинградского военного округа

заинтересовалась вечеринкой «Русского пионера». Что

касается вечеринок на легендарном крейсере — они про-

ходят регулярно. Гово-

рят, что уже в 70-х там

устраивали банкеты.

Причем эта открытая

информация. А вот

военная прокуратура,

видимо, этот момент

упустила. После дня

рождения «Русского

пионера» этот вопрос

стал главным для

Питера. «Аврора» уже

40 лет как плавучий

кабак.

Леонид Гозман, сопредседатель партии «Правое

дело»: Ни с чем хорошим легенда об «Авроре» для меня

не связана, я не считаю этот корабль чем-то священным.

Арина Холина, писательница: «Аврора» — символ

революции, а в революции не было не только ничего по-

ложительного, но и уж точно — ничего святого.

Поддавшись массовому безумию, напишу этот пост,

потому что он не в защиту и не в поддержку «Пионера»,

а просто я полюбила Прохорова. Он — клевый парень,

и его «Русский пионер», кстати, крутой журнал, живет

широко и весело, так пусть и остается таким, вместо того

чтобы превращаться в трусливого магната, к которому не

за что придраться!

Я все сказал.

«Комсомольская правда»: «Аврора» не впервые становится площадкой для гулянок. Еще несколько лет назад там можно было вполне

официально провести банкет или корпоратив.

Марина Юденич, писатель-ница: Если честно, место проведения очередного анти-кризисного party не занимает меня нисколько. Ну, «Аврора», ну залп ( которого, кстати, и не было вовсе ) Святыня какая... В разное время попадались прайс-листы разных музеев — от Истори-ческого до Петергофа — на проведение частных вечеринок. В Юсуповском дворце — было дело — ночь коротали. С мадерой, шампанским

и прочими радостями жизни. Какая-то была годовщина убийства Распутина. Все призрака ждали. Ага. Не явился.

Макс_кс: Магическое мышление. Приписывание какому-то месту сакрального значения, запрет действий, которые могут потревожить духов. Истоки — из перво-бытного анимизма. Почему нельзя устроить вечеринку на «Авроре»? Но это же такое место! Ууу! Ааа! Нельзя. Безо всяких причин и логики.

otos_julia: Вы даже не представляете, как забавно

это читать: еще два года назад я вела юбилей одного

дядечки в кают-компании крейсера «Аврора» — гово-

рилось, что это первый частный праздник на борту

крейсера. А до этого там был юбилей прокуратуры.

А до того — мероприятия ЛенВО. Так что вопрос

не в проведении, а в доступности информации

о вечеринках.

Коммунисты Петербурга и Ленобласти: На офи-

циальном сайте зловещего журнала «Русский пионер»

прозрачно намекают, что страна еще «не освобождена

от коммунистов», прямо грозят нам реваншем, а в своих

комментариях редактор журнала — некий господин

Колесников заявляет, что лидеру питерски коммунистов

Малинковичу «придет-

ся ответить» за данную

коммунистами оценку

произошедшего

на «Авроре».

Малинкович получил

указание партии

перебраться в конспи-

ративное место, ему

выделены средства за-

конной самозащиты.

С ЖУРНАЛОМ МОЖНО

ОЗНАКОМИТЬСЯ

Москва

Яхт-Клуб «Пестово», МО,

Мытищенский район, с/п

Федоскинское, д. Румянцево,

ул. Никольская, вл. 1, стр. 1

Центральный Дом

Литераторов,

ул. Б.Никитская, д. 53

Swissotel Красные холмы,

Космодамианская наб., д. 52/6

VIP-залы а/п Шереметьево

Рестораны:

Sky Lounge,

Ленинский пр-т, д. 32а

Beef bar Moscow, Москва,

Пречистенская наб., д. 13,

стр. 1

Kalina bar, Новинский б-р,

д. 8, здание Lotte Plaza, 21 эт.

Шоколад,

Б.Путинковский пер., д. 5

Zолотой,

Кутузовский пр-т, д. 5/3

Обломов,

ул. Пушкинская, д. 48

Nabi,

М.Афанасьевский пер., д. 4

Чиполлино, Соймоновский

пер., д. 7, стр. 1

Пиццерия Bocconcino,

Страстной б-р, д. 7;

Кутузовский пр-т, д. 48,

галерея «Времена года», 2 эт.

L’Altro Bosco Caffe,

Петровка, д. 10, Петровский

Пассаж, вход с ул. Неглинка

Bosco Bar,

Красная площадь, д. 3

Bosco Cafe,

Красная площадь, д. 3

Michael’s, Тверской б-р, д. 7

Ноа, Проточный пер., д. 7

Internet-lounge Библиitека,

Новинский б-р, д. 8,

Lotte Plaza, 6 эт.

Буйабес,

Ленинский пр-т, д. 37

Павильон, Б.Патриарший

пер., д. 7

Bistrot, Б.Саввинский пер.,

д. 12, стр. 2

Прадо, Славянская пл., д. 2

Osteria Montiroli,

Б.Никитская ул., д. 60, стр. 2

Эль Гаучо, ул. Садовая-

Триумфальная, д. 4

Атр-кафе Х.Л.А.М., 1-ый

Голутвинский пер., д. 3, стр. 1

Рестораны

«Дома Андрея Делоса»:

Турандот,

Тверской б-р, д. 26/5

Бочка, ул. 1905 года, д. 2

Шинок, ул. 1905 года, д. 2

Манон, ул. 1905 года, д. 2

Каста Дива,

Тверской б-р, д. 26

Кондитерская ПушкинЪ,

Тверской б-р, д. 26, стр. 5

здесь читают «русский пионер»

ПОДПИСКА НА ЖУРНАЛ

Подписка через редакцию:

по телефону:

(495) 981 3939

по e-mail:

podpiska@ruspioner.ru

6 номеров 825,00 руб.

3 номера 445,50 руб.

*Цена указана с учетом курьерской достав-ки по Москве и доставки почтовых отправ-лений 1-го класса в регионах РФ

*Цена действительна только по Россиидо 31.12.2009 г.

*Журнал выходит из печати 1 разв два месяца.

2009 год: февраль-март № 1 (7); апрель-май №2 (8);июнь-июль №3 (9); август-сентябрь №4 (10);октябрь-ноябрь №5 (11); декабрь №6 (12)

Подписка через подписные

агентства:

Москва:

ООО «Интер-Почта-2003»

Тел.: (495) 500 0060

Факс: +7(495) 580 9580

E-mail: interpochta@interpochta.ru

www.interpochta.ru

Санкт-Петербург:

ООО СЗА «Прессинформ»

Тел. (812) 335 9751; 335 2305

Факс: (812) 337 1627

E-mail: press@crp.spb.ru

www.pinform.spb.ru

ЖУРНАЛ МОЖНО КУПИТЬ

Москва

Магазины прессы

«Хорошие новости»:

а/п Внуково, Домодедово,

Шереметьево

Сеть мини-маркетов

на АЗС ВР

Супермаркеты «Седьмой

континент»

Книжные магазины

«Республика»

Супермаркеты

«Азбука вкуса»

Галерея «ФотоЛофт»

(территория ВК «Винзавод»)

В редакции: м. «Курская»,

Нижний Сусальный пер., д. 5,

стр. 19, офис Медиа-Группы

«Живи»

Санкт-Петербург

Магазины прессы

«Хорошие новости»:

а/п Пулково

Магазины прессы

«Нева-пресс»

Супермаркеты «ОКЕЙ»,

«Ренлунд», «Супер-Бабилон»,

«Призма», «Глобус Гурмэ»

159

русск

ий

пи

он

ер

№1

0.

авг

уст

–сен

тяб

рь

20

09

Пора воспеть их — самодеятельных авторов номе-

ра! У них есть дела поважнее — но они все отбро-

сили ради текста в журнал.

Посмотрите на взрослого человека, одиноко сидя-

щего за письменным столом. Вид его нездешен.

Пальцы его либо удушают чернильный «Паркер»,

либо топят клавиши ноутбука. Это творец литерату-

ры. Творит. Сегодня он выглядит вопиюще старомод-

но. Почему он не сверяет графики на Уолл-стрите?

Почему не перегоняет авто из Харбина в Воркуту?

Почему не марширует под андреевским стягом где-

нибудь на спорных территориях? Такое время, что

лучше никому не говори, что ты писатель, а хуже

того — поэт! Коллеги засмеют, попутчик отвернет-

ся, дети забросают орудиями пролетариата.

Да, когда-то профессия писателя была грезой и

целью молодых сердец. Чтобы им стать, ехали эше-

лонами, терпели слякоть, нужду и перебои в водо-

снабжении. Был конкурс по семьсот на место и про-

чий ажиотаж, чтоб заниматься этим сверхопасным

делом.

Кто летит на вертолете над тайгой, внося огрызком

важные пометки? Кто, перемазавшись даже гуще,

чем сам шахтер, спускается в забой практически с

одним блокнотом? Без кого немыслимы ни снега

Килиманджаро, ни архипелаг ГУЛАГ, ни ночь в

Лиссабоне, ни люди, годы, жизнь? Он как вершина

рода человеческого, как один за всех, универсаль-

ный герой, больше, чем Бэтмен, восьмой, дополни-

тельный день творения! Писатель — легальный спо-

соб прожить сто жизней и остаться на века как

последняя инстанция. На равных с Богом, властью и

народом.

Но постепенно слово потеряло вес. Ушло из обраще-

ния. Затерялось в макулатуре.

И в такую-то эпоху вернуться к письменному столу,

засесть за сочинение?! Не делая при этом из своего

писательства профессии? И не ради вечности — а

исключительно ради себя?

Не будем бросаться большими словами, скажем так:

это поступок.

И безусловно — пионерский.

И. Мартынов

orlova

Выходит с февраля 2008 года

Издатель: Медиа-Группа «Живи!»

Главный редактор Андрей Колесников

Помощник главного редактора Олег Осипов

Шеф-редактор Игорь Мартынов

Ответственный секретарь Дмитрий Филимонов

Арт-директор Павел Павлик

Фотодиректор Вита Буйвид

Дизайнер Варвара Аляй-Акатьева

Цветоделение Сергей Бирюков

Препресс Андрей Коробко

Верстка Юлия Варламова

Корректор Нина Саввина

Менеджер по печати Людмила Андреева

Генеральный директор Михаил Яструбицкий

Директор по работе с VIP-клиентами, главный редактор сайта ruspioner.ru Анна Николаева

Директор по маркетингу Анастасия Прохорова

Офис-менеджер Ольга Дерунова

Адрес редакции: Москва, Нижний Сусальный пер., д. 5, стр. 19

Телефон: (495) 504 1717

Электронный адрес: russpioner@gmail.com

Сайт: www.ruspioner.ru

Обложка: Олег Маслов «Бадминтон», «Найкет бадминтон на траве» из цикла «Школьницы», 2009

Авторы номера: Андрей Васильев, Леонид Ганкин, Дмитрий Глуховский, Альберто Гуардиани, Аркадий Дворкович, Юша Зверович, Екатерина

Истомина, Наталья Каменская, Игорь Каменской, Тина Канделаки, Андрей Колесников, Екатерина Костикова, Демьян Кудрявцев, Михаил

Куснирович, Владимир Липилин, Игорь Мартынов, Фриц Морген, Анна Николаева, Наталия Осс, Марина Палей, Анатолий Перминов, Джахан

Поллыева, Михаил Прохоров, Сергей Пускепалис, Маргарита Симоньян, Николай Фохт

Фотографы: Orlova, Вита Буйвид, Игорь Васильев, Наталья Вороницына, Тимофей Изотов, Наталья Львова, Макс Новиков, Кирилл Попов,

Александр Саватюгин, Евгений Сорокин, Владимир Широков

Художники: Инга Аксенова, Варвара Аляй-Акатьева, Ляля Ваганова, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Варвара Полякова, Николай Пророков,

Виктория Семыкина, Маша Сумнина, Александр Ширнин, Галя Шулепова

Журнал зарегистрирован Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций

и охране культурного неследия. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года.

Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции.

За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель.

Отпечатано в типографии ЗAO «Алмаз-Пресс»

Тираж 30 000 экз.