Ruspioner #35

№2(35) апрель 2013

русский пионер №2(35). апрель 2013 2

Где-то я это уже читал...

Андрей Колесниковorlo

va

4русский пионер №2(35). апрель 2013

Клятва главного редактора стр. 2

первая четверть

Урок истории. Расслабьтесь. Андрей Бильжо про пионеризм как фактор полового

воспитания стр. 12Урок уроков. Дежавю как элемент бытийности. Иван Охлобыстин про рваное

полотно воспоминаний о будущем стр. 16Сбор металлолома. Так оно и было. Екатерина Истомина про Медного всадника,

«бугатти» и подвальные рюмочные Васильевского

острова стр. 20Прогул уроков. Сердце тьмы. Исраэль Шамир о Сергее Полонском стр. 24Урок рисования. Опыт бессмысленного. Дмитрий Петухов о нахождении в кинотеатре

стр. 28Урок информатики. Связаны, но не расставлены. Иван Засурский про хрупкость

бумажного медиума и «дематериализацию текста» стр. 32

вторая четверть

Пионер-герой. Сын Чабана. «РП» опять в степи,

у пади Бурун-курет-туй стр. 36Следопыт. По ком звонит кока-кола. Наш

корреспондент раскрывает тайну американского

безалкогольного напитка стр. 42


третья четверть

Диктант. Державю. В тему номера стр. 52Урок анатомии. Typpið № 281. Чем он

отличается от typpið № 1 стр. 54Дневник наблюдений. Родина, мать. Паломничество фотодиректора «РП» в «советскую

Сицилию» стр. 60Урок обществоведения. Святой Павлик. В гостях у пионера-героя Морозова стр. 64Урок пения. Вперед, Малежик! Вячеслав Малежик о мадагаскарском дежавю стр. 70Урок поэзии. Орлуша возвращается туда, где не бывал никто и никогда. Стихи

Андрея Орлова (Орлуши) стр. 74Сочинение. По диким степям Зазеркалья. Рассказ Марины Палей стр. 78Комикс Андрея Бильжо стр. 87

четвертая четверть

Урок мужества. Оборона «Севастополя». Обозреватель «РП» в помощь одноклассникам стр. 92Урок географии. Не Суздаль. Путешествие

в рукописном варианте стр. 96Рассказ продолжается. Дневные и утренние размышления о любви. Светлана Василенко стр. 106Фотоувеличитель. ГУМ: фото 120-летия стр. 113


группа продленного дня

Правофланговая. Промокашка истории. Ксения Собчак про трусливое и изворотливое

существо стр. 132Пионервожатый. Черные ажурные чулки. Виктор Ерофеев про свои парижские дежавю

стр. 134Запевала. Четыре девы. Стихи Елены Бугмыриной стр. 138Горнист. Каланчевские анонимщики. Вита Буйвид про разные методы лечения алкоголизма

стр. 140

Внеклассное чтение. Юрий Лужков. Сократ — всегда Сократ стр. 142

Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 151

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

11

Урок истории. Расслабьтесь. Андрей Бильжо про пионеризм как фактор

полового воспитания. Урок уроков. Дежавю как элемент бытийности. Иван Охлобыстин про рваное полотно воспоминаний о будущем.

Сбор металлолома. Так оно и было. Екатерина Истомина

про Медного всадника, «бугатти» и подвальные рюмочные Васильевского острова.

Прогул уроков. Сердце тьмы. Исраэль Шамир о Сергее

Полонском. Урок рисования. Опыт бессмысленного. Дмитрий Петухов о нахождении в кинотеатре. Урок информатики. Связаны,

но не расставлены. Иван Засурский про хрупкость бумажного

медиума и «дематериализацию текста».


Художник Андрей Бильжо проявляет себя на страницах «РП» не только как карикатурист, но и по основной своей специальности — как психиатр, причем действующий. И действует он исключительно в интересах читателей «РП».

Пускай, пускай у вас возникнет не только

симптом дежавю, но и симптом дежа ентен-

дю — «уже слышанного», симптом дежа векю —

«уже пережитого» и даже симптом дежа бэсэ —

«уже от-пробованного».

Я, врач-психиатр, призванный лечить эти симп-

томы, попробую вызвать их у вас. Чтобы вы

получили удовольствие.

Расслабьтесь. Примите удобное положение.

Эти перечисленные симптомы возникли

у меня, когда я взял в руки пожелтевший лист

бумаги формата А3 с напечатанной на нем

таблицей. С заголовком: «Пионеризм как фак-

тор полового воспитания». Издана эта таблица

была в 1935 году.

Разве я, принятый в пионеры старшеклассни-

цей с мушкой на верхней губе справа, в по-

следующем сосланной за 101-й километр за

занятие проституцией; я, почувствовавший

себя мужчиной, когда она в момент повязыва-

ния мне галстука уперлась своей не по возрасту

большой и рано появившейся грудью в мою

грудную клетку; я, ответивший ей на ее призыв

«Будь готов!» — «Всегда готов!», мог не испытать

вышеописанные симптомы, держа в руках эту

таблицу?

На этой таблице были фотографии с подпися-

ми: пионерский привет; групповой пионерский

привет; пионеры в борьбе за чистоту и опрят-

ность на кухне; пионерки поют «Вперед, заре

навстречу!»…

А заканчивалась эта таблица текстом. Я, как пси-

хиатр и гражданин, не могу этот текст утаить. Он

свеж и по-прежнему актуален. Кажется, что кто-

то из сегодняшних депутатов — борцов за нрав-

ственность зачитывает его с высокой трибуны

под бурные и продолжительные аплодисменты.

Дежавю.

Вот он, этот текст. Наслаждайтесь.

«Пионеры — юные строители новой жизни,

молодые энтузиасты. Это юноши и девушки,

добровольно обуздывающие свои половые стра-

сти вследствие страстного стремления к выс-

шему счастью освобождения человечества от

угнетения и насилия. Только участвуя в этой

борьбе, наши дети обретут здоровую психику

и тело. В системе полового просвещения пионе-

ров половые темы не должны изолироваться от

прочих вопросов общественности, этики, быта,

труда ребят. Пионеризм, являясь прекрасной

школой правильного полового воспитания, дает

богатейший материал для переключения воз-

orlo

va

текст: андрей бильжо рисунок: анна всесвятская

русский пионер №2(35). апрель 201313

можной излишней половой энергии юношества

в русло захватывающей общественно полез-

ной работы. Здоровому половому воспитанию

в большой мере благоприятствует совместная

работа мальчиков и девочек в области учебы

и общественной работы».

Ну как? Мощно, правда?

Возникло дежа ентендю?

У девочек были белые блузки, у некоторых они

уже топорщились, уже были натянуты, уже

пуговка вот-вот отлетит. Юбки короткие, не

то чтобы мини, бери выше, они как бы еще

детские. Чулки были на резинке, а пупочки от

резинки торчали через юбки, и было видно,

где кончаются чулки. Особенно это было видно

у рано созревшей пионерки Кротовой, но-

сившей слишком короткое и слишком тесное

платье.

Какая может быть, скажите мне, пожалуйста,

учеба, когда сидишь за одной партой с этой

пионеркой и твои коленки касаются ее коленок,

а волосы, если повезет, — твоей щеки?

А одна пионерка на меня пожаловалась учи-

тельнице. Фразу эту я запомнил на всю жизнь:

«А Бильжо меня за хулиганское место схватил».

Ну было, было. Но я же аккуратно и как бы не-

взначай. И потом, Сидорова сама спровоциро-

вала меня, когда мы играли в салочки на пере-

мене. Она убегала, а я ее догонял. Ну и догнал.

А у нашей учительницы по математике были

очень полные бедра, и она, когда шла, издавала

такой звук, типа «вжик, вжик, вжик». Это ее

чулки друг о друга «чиркались». Мне казалось,

что от трения должны были вылетать искры.

Куда было девать эту излишнюю половую

энергию?

Конечно, в общественно полезный труд —

сборы макулатуры и металлолома.

Так что пионерская организация — это никакой

не «гитлерюгенд», как ее однажды обозвала моя

радикальная знакомая, а направление излиш-

ней половой энергии в полезное русло. Не более

того.

Ну что, испытали «уже виденное», «уже слышан-

ное», «уже пережитое» и «уже от-пробованное»?

Ну, будьте готовы.

В смысле, будьте здоровы.

И давайте активнее использовать половую энер-

гию наших детей на благо процветания нашего

общества. А не какого-то другого.

И на строительство нашего светлого будущего.

А не какого-то другого.

ЧувствоконтекстаМир меняется. Традиции, экономическая ситуация, стандарты поведения — все преходяще. Всегда с нами лишь тонкий, но стойкий аромат воспоминаний, волнительный вкус будущего, волшебство настоящего. Все то, о чем и пишут постоянно наши колумнисты, чьи тексты сразу же расходятся на цитаты. Перед вами — очередной сборник крылатых выражений «Русского пионера».

О свободеКак Гражданин поэт, я порву того, кто скажет, что у нас нет свободы слова.Михаил Ефремов

Сомнения нужны, чтобы не смешаться с толпой. Потому что толпа хороша на футболе. И то не всегда.Тигран Кеосаян

Я не приемлю мысли, что я должен гордиться своей национальностью. Так можно дойти до того, что человек будет гордиться тем, что он блондин или родился в четверг.Роман Авдеев

«Страха нет!» — не поэтическая вольность, но диагноз, приговор.Игорь Мартынов

О времениВ каждом из нас живет маленький сфинкс, способный если и не

победить время, то хотя бы сделать его своим.Марк Гарбер

Свой диагноз нужно знать. Даже если жить осталось год, или месяц, или день. Целый день!Матрос Кошка

Возраст — хорошая штука. Потому что не надо утруждать себя объяснять что-то другим и не надо ничего объяснять самому себе.Анна Николаева

О дорогеОказываясь на перекрестке, нельзя угадать правильную дорогу.Илья Яшин

Наша дорога нам дорога.Андрей Колесников

О любвиЯ вдруг поняла: не надо с ними разговаривать. Они разговаривают поступками.

РЕКЛАМА

И не надо им ничего отвечать, кроме: люблю, целую, ты прав, очень соскучилась.Божена Рынска

Даже те, кто нас искренне любит, понимают нас значительно реже, чем нам бы этого хотелось.Игорь Каменской

Женщины — они мудрее, они вообще все привыкли доводить до идеала, любую банальность и всякую технику самообороны.Николай Фохт

Красота — это единственное, что не приедается. Приедается все остальное.Маргарита Симоньян

О семьеЗагородный дом отбирает у меня кучу времени, довольно много денег и массу нервов, но желание

всех видеть вновь все-таки покрывает все расходы.Андрей Бильжо

Очень хочется видеть глаза стариков как можно дольше… Пока мы чьи-то дети, в нас есть та детскость, без которой жизнь была бы слишком скучной.Аркадий Дворкович

Намного важнее то, что на расстоянии вытянутой руки, что дальше — уже не важно.Алеся Казанцева

О работеКакой бы сервис вы ни делали, главное правило такое: вначале аудитория, деньги потом.Дмитрий Гришин

Почему-то больше всего хочется работать именно тогда, когда условия для этого самые неподходящие.Вита Буйвид

Можно безгранично толкать себя за зону собственного комфорта, и ты к этому никогда не привыкнешь. Зато появляется что-то вроде уважения к себе, как в детстве к взрослым.Софико Шеварднадзе

О жизниЖизнь превосходит любую самую изощренную фантазию и преподносит нам столь невероятные сюрпризы, о которых и рассказать-то толком невозможно.Иван Охлобыстин

Жить нам нелегко, и выходит, что, кроме как радоваться жизни, ничего и не остается!Михаил Прохоров

Мозг может ошибаться, но невозможно обмануть интуицию.Ирина Апексимова


Актер, режиссер и общественный деятель Иван Охлобыстин всякий раз настолько глубоко погружается в заданную тему, что иногда кажется: а ведь не вынырнет... Но нет: выныривает, и еще как! Так бывает, только когда человеку есть что сказать.

В кругоВороте бесконечного коли-

чества обязательств, возникших у меня, на

почве столь же бесконечного количества

возможностей я особое внимание уделяю

обязательствам перед здравым смыслом

и чувством меры. Отпусти я хоть на миг по-

водья текущего бытия, мир давно бы лежал

в руинах.

Уверен, что так думает каждый здравомыс-

лящий человек. Во всяком случае, те из них,

кто еще не стал жертвой принудительного

лечения. Самый надежный способ избежать

оного — не делиться своими взглядами

на происходящее со случайными людьми

в общественных местах и не предприни-

мать попыток навязать свое мнение силой.

Но с учетом указанных выше обязательств

перед миром и в силу данных редакции обе-

щаний я все-таки рискну поделиться тем, что,

в принципе, и так знают все, но не рискуют

себе в этом признаться.

Итак: в период с семи до двенадцати лет я со-

ставил довольно подробный план будущей

жизни, о чем уже имел честь доложить чита-

телю в своем рассказе «Тайна водонапорной

башни». С тех блаженных времен вся моя

жизнь — это непрекращающееся дежавю.

Что мной воспринимается со смирением,

поскольку изменить что-либо у меня нет

никакой возможности. Я добровольный плен-

ник мечты. Каждое происходящее со мной

событие, включая эту статью, уже случилось

много лет назад. Таким образом, я вынужден

взаимодействовать с другими персонажами

моего детского воображения, причем быть

одним из этих персонажей. И не факт, что

положительным.

Именно этим объясняются многие противо-

речивые поступки, совершенные мною за

мою жизнь. Именно в этом стоит искать базо-

вый смысл моего существования. Именно

это и есть весь я — рваное полотно вос-

поминаний о будущем, регулярные всплески

само узнавания во всем вокруг. Солнечные

зайчики в окнах домов, сумеречный туман

прохладного леса, ревматичный скрип мель-

ничного колеса, касание кончиками пальцев

щеки новорожденного младенца, хруст

рассекаемой бритвой плоти, истомная нега

влажного шелка. И все остальное, включая

надписи на стене туалета в придорожном

кафе.

васи

лий

шап

ошни

ков,

ъ

текст: иван охлобыстин рисунок: инга аксенова


отбросили в сторону, с чувством справедли-

вого негодования, предательски бессмыслен-

ное издание?

Вы просто не сможете это сделать. Потому

что в действительности вас нет вне чтения

этого текста. Вы один из элементов всеобще-

го дежавю.

Или я ошибаюсь и вы давно занимаетесь

другим делом, живете исключительно своей

жизнью?

Хотя, с другой стороны, а что есть ваша

жизнь и бывает ли она исключительно ваша?

Вы — это список тех самых, уже дважды

мною упомянутых, обязательств. Фигура,

обязанная совершить определенный набор

поступков, гарантирующих ей постоянное на-

блюдение, а значит — существование. Конеч-

но, следование этим обязательствам можно

мотивировать и тысячами других причин, но

разве хоть одна из них способна объяснить

все ваши поступки сразу? А словосочетание

«просто живу» звучит еще безумней и не

противоречит тезису «жить — значит быть

наблюдаемым». А уж тем более «жить —

значит наблюдать». Дежавю — это признак

наблюдателя. Чем ярче в вас проявлен этот

психический феномен, тем вероятнее, что

все вокруг когда-то, может и не осознанно,

было создано вами и теперь входит в стадию

реализации. Ваши фантазии сплетаются

с миражами других «наблюдателей», создавая

этот мир и его историю.

Один мой добрый друг имел обыкновение при

каждом удобном случае для потехи добавлять

к любому своему утверждению фразу: «Якорь

мне в... Ну, типа, в корму».

И эта «карибщина» продолжалась, пока

однажды он случайно «с маху» не сел на

бронзовый кабинетный бюстик Буонапарте,

подаренный ему на сорокалетие.

Ни прохладный металл бюстика, ни порван-

ные брюки заморского пошива, ни испуган-

ный вскрик любящей супруги не поразили

его так, как более чем явственное ощущение

дежавю.

Так было, когда он подавал после школы до-

кументы не в тот институт, куда хотел, а в тот,

куда знал, что точно поступит. Так было, когда

он первый раз женился по «залету» его одно-

курсницы. Так было, когда он продал кварти-

ру родителей, а деньги вложил в финансовую

пирамиду за день до ареста руководителей

ее головного офиса.

Бронзовая треуголка щекастого деспота,

подобно квантовой частице, регулярно

прон зала время и пространство в самых

неожиданных точках жизни моего

друга-горемыки.

Иначе говоря: что бы мы сейчас с вами ни

сделали, мы это уже делали раньше. Может

быть, делали немного иначе, делали элегант-

нее, но «на выхлопе» получали, получаем

и будем получать тугую инъекцию «се ля ви»,

научно именуемую «дежавю».

Вот так все простенько.

Грех не упомянуть еще об одной популярной

теории возникновения дежавю: мол, одна

половина мозга «обсчитывает» полученную

от внешних рецепторов информацию на доли

секунды быстрее, чем другая, отчего воз-

никает ложное ощущение, будто вы это уже

видели. Проще говоря, «не догоняем».

Может быть. Дуальность в таких «открытых»

вопросах допустима. Поэтому и районные

диспансеры обычно не просто психические,

а психоневрологические.

О последних стоило бы поговорить отдельно,

но я боюсь, что дотошный разбор надписей

в придорожных кафе способен утомить чита-

теля и является прерогативой литературных

критиков, созданных много лет назад моим

же воображением именно для этого и ни для

чего другого.

Я понимаю, что мои представления о реаль-

ности несколько умозрительны, но судите

сами: возразить тоже нечего. Где гарантии,

что вы — это не я, который видит себя, пока

я вижу вас? Или наоборот. Что не меняет

дела. Момент наблюдения — вот границы

нашей настоящей жизни. Где мы были до

момента прочтения этих строк? И были ли

вообще?

Кстати, написанное выше не обязательно

понимать, достаточно этого волшебного

ощущения, что вас опять дурят. Причем по

вашему же желанию и за ваши же деньги вам

втюхивают случайный набор истин «мейд ин

чина», типа: вода мокрая, скорлупки не жрать.

Как могло это произойти с вами и почему вы

так долго мучили свои «глазные яблоки» и не


Сходство Медного всадника и «бугатти», подмеченное автором колонки, покажется неочевидным только тому читателю, который позабыл, что обозреватель «Ъ» Екатерина Истомина с первых же номеров «РП» позиционировалась в журнале как автомобильный критик. Ну и еще тому, кто никогда не пил в подвальных рюмочных Васильевского острова. А разве есть такие?

«Он был семейным человеком, он не царем

был! Он был семейным мужчиной. У него была

его любимая камера “кодак”, и он снимал на

камеру семью и жену свою, немчуру, Александру

Федоровну, все время. И они обнимались друг

с дружкой. Все жались по углам Зимнего двор-

ца. А царевны, царские юные девицы, курили.

Да и все тогда курили в Зимнем дворце».

Разговоры в подвальных рюмочных Васильев-

ского острова всегда полезны для ослабевшего

московского духа. Моим собеседником тогда

был военный поэт из Кронштадта, хорошо

известный в шести рюмочных острова. «Нет,

и я не променяю Рашель на мужика!» — цити-

ровал военный поэт сразу нескольких наших

реакционных классиков и стучал по столу не-

счастным промокшим пирожком.

«У царя был зеленый “бугатти”», — вспоминал

поэт, служивший на флоте, а потом работавший

в пельменной, что рядом с Морским собором

Кронштадта 1912 года постройки.

В рюмочных Васильевского острова — какие

бы погоды ни стояли наверху, на улице, —

всегда стоит грозовой Октябрь 1917-го. Здесь

у столиков гадают тайными кружками пестели

и муравьевы-апостолы, рылеевы и каховские,

герцены и нечаевы, верховенские и став-

рогины, каляевы, керенские и распутины.

Русская революционная мысль, западная,

средне-срединная и почвенная, бьется тяжело,

тревожно, сладко и мутно, и пульс твердо иногда

и не прощупывается. Муниципальная полиция

спускается сюда в экстренных случаях, с под-

готовкой государственного переворота никак не

связанных. Полицию вызывает эксперт высоких

дум, женщина-кассирша, если ее поэты затева-

ют меж собой рыцарский турнир, опасный для

бухгалтерии.

«Позвольте, Михаил Юрьевич, но последний

царь, позднее он же гражданин Романов, он

же Николай II, ездил на “Руссо-Балте”, дорогом

элитном автомобиле Рижского завода. Ездил

вместе с великим князем Кириллом Владимиро-

вичем», — заметила я.

«И вот Рашель! Краса красот сломала член

и вдвое интересней стала! Какой еще “Руссо-

Балт”? Так вы берите неизмеримо выше,

сеньора. Зеленый, говорю вам, “бугатти”!» —

отчаянно зазвенел мой респондент.

«“Бугатти” сломался. Чего же вы хотите от

французов? Вечно суют нам, гордым скифам,

всякую дрянь. Прудон, Фуке, Вольтер-Кандид

orlo

va

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина


«Так ты будешь читать сегодня, Евгений?» — за-

скребся военный поэт, крупный специалист по

автопарку последнего царя.

«Симфония, о, симфония…» — застонал во-

енный поэт. Из пределов соседнего столика

и правда уж закричали: «“Ленинградскую”!

Седьмую! Шостаковича! Мравинского!»

«А ведь действительно царь когда-то ездил на

“бугатти”», — заметил мне Евгений, пока воен-

ный поэт успел удалиться в домик для уединения

для поэтов и не только. «Причем это был эксклю-

зивный “бугатти” нежно-зеленого цвета, с фио-

летовыми и персиковыми сиденьями и громким

поэтическим клаксоном. Царь, бывало, выезжал

на просторы родного Царского Села, ездил до

милого Павловска, чтобы взглянуть на сердеч-

ных дачников с их русскими лукошками и топо-

рами. А сзади сидела царица в коллекционной

французской парюре», — монотонно, как это

делал Бродский, читал про себя, но и, разумеет-

ся, вслух, для потомков, Евгений.

«Читай же нам еще, Евгений!» — Пельменный

поэт воротился из сортира с большим железным

ключом (им аборигены рюмочной запирали

дверь туалета — от чужих непрошеных поэтов).

«Я немного в Гумилеве сейчас, да?..» — обрек

нас Евгений. Он вскинул ногти вверх, приглашая

прислушаться и саму тишину. Далее африкан-

ская элегия яростно понеслась по пустыням

духа и темным пещерам смерти, наслаждаясь

рассветами прозрений, закатами сверше-

ний, горестью лишений, а также сладостью

утрат. Дантес уже целился прямо в глаз этому

трилобиту стихотворных сердцебиений. Юный,

заплаканный Лермонтов выводил под белы руки

вон, за окопы этой рюмочной, свою «На смерть

Поэта».

«Бис, бис, но ведь бис! Я генерал! Я теперь

во хмелю, генерал!» — кричал военный поэт

голосом Настасьи Филипповны, не успевшей

броситься под электричку. Он был опален искус-

ством совершенно.

Тихо спросили еще водки. За соседними столи-

ками немцы уже прорвали блокаду и рвались

к Зимнему дворцу, а также в банкетный зал

гостиницы «Астория». «Вернемся к нашим

историческим студиям. Мадам, так что же вас

смущает? Или вы за отечественного произво-

дителя? Или вы против импортных товаров? Что

вам не нравится в зеленом “бугатти”? Тем более

что он уже давно сгнил в Гатчине!» — прикла-

дывая вареную колбасу к своей небритой щеке,

спросил поэтический Евгений.

«Вы еще скажите, что именно на этом зеленом

“бугатти” сбежал в Финляндию премьер Керен-

ский!» — сказала я.

«Нет, Александр Федорович сбежал — кстати,

не в женском платье, а в полосатом костюме

матроса — на автомобиле английского по-

сольства. А немецкая сука Вилли, кузен Вилли,

потом предал кузена Ники. Расстреляли нашего

Николашку-то! И убили, как его убили…» — за-

хлебнулся в воспоминаниях военный поэт.

«Да, я все это помню. Так оно и было. Убили

в Ипатьевском подвале, вроде нашей рюмоч-

ной, но только побольше», — заметил Евгений.

Вот что удивительно: они оба будто были свиде-

телями тех давних лет. Они видели все своими

глазами: и прокуренный Зимний, и царский

«кодак», и царицу с младенцем, и революцион-

ных горьковских дачников с топорами, и ско-

ростной зеленый «бугатти». Я и сама почти уже

поверила в эти личные свидетельства: после

рюмочной Медный всадник показался мне

зеленым французским «бугатти», медленно,

аккуратно заносившим свои кованые круглые

колеса над оперативными — для всех трех

революций — просторами Невы. Поэтическое

воображение, что ли?

и Конституция. Французы — и это их вечное

фру-фру, tabula rasa! А царь у нас — без руля,

без ветрил, и сама империя в упадке». Мой

поэт приметил спустившегося в рюмочную

своего друга, другого поэта, по виду — бытового

нигилиста с Петроградской стороны. Тот был

представлен обществу как «либерал и коллек-

ционер Евгений».

Евгений начал издалека: он заказал много

водки и очень дорогие бутерброды. За соседни-

ми столиками затихли пулеметчики.

«Мой друг, коллега Евгений, пока недремлющий

брегет не прозвонил нам всем обед, так ска-

зать, выпьем!» — закричал, как посвященный,

военный поэт из Кронштадта. «Михаил Юрье-

вич, пора, мой друг, уж пора», — торжественно

прикинул атмосферу Евгений. И сам немедленно

выпил, впрочем, так и в Москве частенько вы-

пивают, и ничего страшного.

«Я рассказываю нашей гостье. Она — из

азиатской деревни, из Москвы, я говорю о том,

что наш Петербург — это же город Петра и трех

революций. А ты согласен со мной, Евгений?

Дай же мне тотчас же руку свою!» — Отставной

служитель пельменной из Кронштадта имел

в виду, что он хотел бы немедленно чокнуться.

Хотя он давно и успешно это сделал.


Исраэль Шамир — писатель, переводчик и страстный публицист. Но это еще не главное. Главное — он десантник. А кто, как не десантник, может понять Сергея Полонского? Потому что Полонский, конечно, крупный бизнесмен и олигарх, но в первую очередь — десантник. Что и доказывают пресловутые события в Камбодже. И десантник в глазах десантника выглядит совсем не так, как в глазах недесантника…

С НОВОГО ГОДА известный русский

девелопер, строитель, миллионер Сергей

Полонский сидит в тюрьме предварительного

заключения в маленьком курортном городке

Сиануквилле на берегу Сиамского залива

в Камбодже. Изо дня в день он надеется,

что вот сегодня его выпустят, его обнадежи-

вают друзья и адвокаты, но пока этого не

происходит.

Полонский оказался в тюрьме в канун Нового

года, 30 декабря. Уходивший год был для него

обломным, и завершился он хуже некуда.

В этот день, после безумной погони между

островами и отмелями, сопровождавшейся

предупредительными выстрелами из крупно-

калиберных пулеметов, Королевский Военно-

Морской Флот Камбоджи задержал судно

Полонского и отбуксировал на свою базу.

Там он был закован в наручники и взят под

стражу. На следующий день он был передан

гражданским властям и переведен в город-

скую тюрьму.

Я навестил его там — несколько маленьких

домиков, отгороженный проволочной сеткой

вольер для встреч. Вокруг — крашенные

синим цветом невысокие каменные стены.

Тюремщики относятся к пленному с уважени-

ем — он и ростом выше любого из них вдвое.

Для заключенных он — как Дед Мороз и папа

Карло: может дать подарок, а может и пере-

кинуть через колено.

Сергею Полонскому исполнилось сорок на

днях — совсем молодой человек для его

состояния. Высокий — под два метра, косая

сажень в плечах, здоровенный, с привет-

ливым лицом, светловолосый и кареглазый

Полонский служил в ВДВ и сохранил стать,

осанку и манеры десантника. Те, кто помнит

его по Москве, удивятся: в Камбодже он

резко помолодел, сбросил лишний вес. Стал

поджарым и загорелым. Он похож на героев

Джека Лондона — на Время-не-ждет, привез-

шего золото с Аляски и покоряющего биржу.

И сюжеты с ним тоже напоминают Джека

Лондона — скажем, «Сердца трех». А может,

и более мрачные повести — «Морской волк»,

например.

Характер у него крутой. Он демократичен

по-русски, то есть легко общается с народом,

но так же легко впадает в самодурство. Он

может выпить с сотрудником и прогнать его.

Уволенные им сотрудники рассказывают, что

текст: исраэль шамир рисунок: павел пахомов

a.sa

vin


он швырял их драгоценные айфоны об стену,

когда они — всего-навсего — слали СМС-ки

во время заседаний директоров. (Сколько

раз мне хотелось это сделать, но я ни разу

не смел!) Он может и приблизить, и наорать,

и обидеть. Он человек настроения, может де-

сять раз на дню менять свои решения, доводя

сотрудников до бешенства. Со своими сотруд-

никами и даже с друзьями он обходится, как

сержант с новобранцами. Если он недоволен,

посылает собеседника обойти остров — мет-

ров триста.

Деньгами он не очень увлекается. Для него

важно хорошо построить дом. Он готов

вкладываться, даже если это не окупается.

Он может быть щедрым: подарить сотруднику

часы или малознакомому человеку дать акции

своей компании. Его увлекает духовность —

он встречается с суфиями, монахами дзен,

православными старцами и адептами цигуна.

Как он оказался в тюрьме? Обычно олигархи

и миллиардеры такие же узники своего бизне-

са, как и их офисный планктон. Бизнес требует

постоянного присутствия, за ним нужен глаз

да глаз. Полонский — пример обратного; он

не стал узником своего богатства; наоборот,

он делал все, что хотел. Захотел — оставил

бизнес и удалился в Камбоджу. Тут у него стоял

большой дом из стекла и камня на маленьком

острове в Сиамском заливе. Остров малень-

кий, как планета Маленького Принца; такой

маленький, что дом покрывает почти полови-

ну его поверхности, он скалистый и крутой,

поросший джунглями, в которых водятся две

обезьяны и две дикие бенгальские кошки,

а также многочисленные шустрые крабы.

На какое-то время он притормозил — ловил

рыбу и аккуратно вывешивал в Фейсбуке

гордые фотки с пойманными барракудами.

Он гонял по морю на катере, погружался

на морской торпеде в глубины, занимался

цигуном — китайской системой медитации —

и мало задумывался о своем бизнесе. Он

созвал гостей, в основном людей искусства,

мистиков, и своих старых друзей, московских

и ленинградских художников и богему. Они

вместе готовили огромную парти конца света,

которая должна была произойти на одном из

маленьких необитаемых островов.

Что заставило Полонского уйти на острова

Камбоджи? Он рассказывает о своих планах

создать сеть поселений и отелей на архи-

пелаге, где россияне смогут восстановить

свою связь с природой и оторваться от суеты.

А если мир обвалится — здесь можно жить,

пока не остынет Солнце. Он тщательно гото-

вился к концу света, или, точнее, к закату ци-

вилизации. Когда все рухнет, когда обвалятся

банки и выключат горячую воду, его архипелаг

в теплом море сможет принять беглецов.

Были у него и другие планы — создать здесь,

в самом экологически чистом месте планеты,

центры для перезагрузки, для искусства,

для изучения китайской медитации. Создать

национальный парк, заселить вымирающими

животными. Создать остров для стариков

и детей — из России и из Камбоджи. Планы

у него появляются быстро, один грандиоз-

нее другого. И таков его личный магнетизм,

что многие верят и присоединяются к его

проектам.

Но, видимо, сложности бизнеса повлияли

на Полонского, и его обычная спонтанность

зашкалила. Он оставил компанию друзей,

которых сам созвал, и ушел из своего оазиса

комфорта. Не зная покоя, он метался с остро-

ва на остров. Я стал невольным свидетелем

личной драмы, развернувшейся в южных

морях, — драмы, о которой можно было бы

снять незаурядный фильм. Трудно было не по-

сочувствовать этому запутавшемуся человеку.

Полонский в Камбодже напоминал Напо-

леона на острове Эльба после поражения.

Он командовал своим потешным войском,

гонял на катере — но с большим бизнесом он

серьезно запутался, и это его расстраивало.

Попытка выйти из бизнеса давалась Полон-

скому с большим трудом. Его дела заметно

пошатнулись с тех пор, как он решил выйти из

игры. Бизнес — особая игра: вход — рубль,

выход — два.

Ему нигде не было покоя. Его бегство продол-

жалось. Он уже напоминал не героя Джека

Лондона, но более трагичные и мрачные

фигуры беглецов от цивилизации, вроде Курца

у Джозефа Конрада («Сердце тьмы»). Пока он

метался от острова к острову, его компаньо-

ны раздевали его как лоха, утверждают его

друзья. Но он не мог остановиться.

Один остров, затем еще один, меньше и даль-

ше… Его потянуло к первобытной природе,

к концу света. Поэтому он перебрался на

необитаемый островок с девственно-чистым

песочным пляжем под сенью косых пальм —

и без единого строения. Там он жил, как

морской бродяга: спал под звездами, дышал

свежим морским воздухом полной грудью.

В нем проснулся десантник — или пират? Он

спал с ножом в руке под москитной сеткой,

зычно командовал своими помощниками, не

принимал возражений и чужих доводов. Это

колоритная фигура неукротимого человека

на самом краю цивилизации, человека очень

властного и решительного. Такие люди были

всегда. В советское время такие люди ста-

новились директорами Магнитки или хозяе-

вами Чукотки, в сегодняшнем быту масштаб

поменьше, но самоуверенности и готовности

принимать решения ему не занимать.

Напоследок Полонский вернулся на свой

остров с большим домом, приказал нагрузить

свое быстроходное судно самыми ценными

предметами искусства, дорогой оргтехникой,

мебелью, книгами и отплыл в неизвестном

направлении. Его планы менялись так быстро,

что никто из его друзей и сотрудников точно

не знал, к чему идет дело. То ли он хочет,

как новый Петр Первый, взять и построить

по своей воле новую столицу на песчаной

отмели, то ли устроить парти, то ли переехать

навсегда на необитаемый остров. Одну ми-

нуту все плывут, через минуту — только два

помощника.

Его пробило на измену. В эти последние дни

на свободе он повсюду чувствовал опас-

ность: в каждом местном рыбаке, в каждом

солдате, в каждом проплывавшем судне он

видел возможного врага. Он стал невероят-

но подозрительным — возможно, он знал

что-то, чего не знали другие. И 30 декабря

это пришло к развязке. Он увидел какой-то

корабль и заподозрил его в попытке взять его

судно на абордаж и ограбить. На борту судна

была кхмерская команда — шесть человек —

и двое русских помощников, компьютеристов,

занимавшихся дизайном. Полонский приказал

капитану срочно уплывать. И не просто при-

казал, а накричал, рассказывает капитан. Ка-

питан и матросы говорят, что не поняли, чего

хочет Полонский: они либо не видели «пират-

ское судно», либо не придали ему значения. Но

Полонский был уверен, что его хотят ограбить.

Он воспринял медлительность команды как до-

казательство сговора с пиратами. Он затолкал

их в кубрик с помощью русских помощников

и собрался уходить.


Перед уходом он предложил команде поки-

нуть судно. Его корабль стоял на рейде возле

острова, по его словам — в десяти метрах, по

словам команды — в ста метрах. По его сло-

вам, он дал им спасательные жилеты и пред-

ложил спрыгнуть за борт. По их версии, он

дал им пустые бутылки от минеральной воды

в качестве плавсредств. Они без проблем

добрались до берега и вызвали на помощь

военных. Началась погоня. Катер Полонского

довольно долго не давался преследовате-

лям — по его словам, он считал, что за ним

гонятся пираты. Только очередь из пулемета

его остановила.

Полонский не очень-то и понял, что он сделал

не так. Он отдал приказ команде своего судна,

они не послушались, он их ссадил без опас-

ности для жизни — и сам встал у штурвала.

Рассказывают про некоего олигарха, что он

приказал своему водителю ехать по встречке,

тот отказался — и был немедленно выса-

жен у обочины и уволен. Для самовольного

миллионера, хозяина огромной компании, это

кажется в порядке вещей — как для сталин-

ского директора. Но в сегодняшнем мире это

не принято. Западные тайкуны обычно сдер-

живаются и так себя не ведут. Когда-то так

себя вели индийские махараджи или русские

бояре, но те времена прошли. В России нравы

другие, но даже в Камбодже эти нравы не

понравились.

Уже после ареста Полонский мог легко выйти

из положения. Матросы просили какую-то

мелочь — по шестьсот долларов на брата —

за то, что их выбросили за борт. Но Сергей

уперся. Он все еще был уверен, что команда

в заговоре с пиратами хотела его ограбить.

На суде он сказал: «Лучше я выброшу деньги

в море, чем отдам этим разбойникам». В ре-

зультате он остался в тюрьме.

Его камбоджийский агент попытался найти,

кому «занести», чтобы Полонского отпустили.

На очередном заседании суда Полонский не-

двусмысленно намекнул на это судье. По край-

ней мере, так рассказывают кхмеры. Судьи не

любят такие вещи. Полонский снова остался

в камере, а «занесенные» деньги были возвра-

щены его агенту. Он стал буянить — поджег

утварь, снес дверь камеры, и его перевели

в общую камеру. Там к нему отнеслись с ува-

жением, но в общей камере сидит пятьдесят

человек в очень трудных условиях.

В конце концов Полонский стал понимать, что

он оказался в трудном положении. Он успо-

коился, стал помогать другим заключенным.

Они приходят и рассказывают ему о своих

трудностях, о том, как бедствуют их семьи, —

и он многим помогает. Пребывание в тюрьме

обходится недешево. «Отец живет в самом до-

рогом отеле Сиануквилля», — шутит сын Стас.

Власть над людьми сводит с ума, а у людей

вроде Полонского власти не меньше, чем

у сталинских министров. Таких сильных

и властных людей заносит. Они ошибочно

считают себя всемогущими и непогреши-

мыми. Любое ограничение своей воли они

считают страшным унижением. А это верный

путь к большим личным проблемам, которые

и реализовались в полной мере.

Короче, этому мультимиллионеру не позавиду-

ешь. Можно снимать «Богатые тоже плачут-2»

по его жизни. Но он сможет сказать, что он

пожил в свое удовольствие, сделал много того,

о чем другие могут только мечтать, — а за это

и заплатить не жалко.

Одно хорошо — сейчас, в тюрьме, он снова

подружился со своим сыном, восемнадцати-

летним Стасом, с которым порядком ругался

в дни своего затмения. Стас живет в большом

доме отца на маленьком острове в трудных

условиях: редко работает электричество,

не всегда есть вода, зачастую нет продук-

тов и не приходят лодки. Его одиночество

разделяет русская девушка Маша, раньше

работавшая фотографом у Полонского. По

слухам, Полонский-папа ухаживал за ней, но

она сказала ему прямо, что предпочитает

его сына. Если учесть, что Сергею только

сорок, выглядит он хорошо, у него немереные

миллионы, а у сына нет ничего, — такой шаг

указывает на недюжинный характер. Сейчас

Стас и Маша навещают Сергея каждый день.

Они надеются, что отца скоро выпустят. На

это же надеются и камбоджийские партнеры

Полонского и власти страны — они все еще

верят, что он построит дивные дома и отели.

Камбоджийская Ривьера — место, где идет

активное развитие, туда пришло много рус-

ских инвесторов, уже возникли отели и кондо.

Однако его затянувшееся отсутствие ставит

его планы под угрозу.

Но он везунчик. Таких людей рано хоронить.

Может быть, он надышится свежим морским

воздухом и воплотит один из своих грандиоз-

ных проектов, чтобы было куда убегать, когда

все посыпется.

Бутики Lladró: Москва, Петровский пассаж, т.(495)6218767; ГУМ, т.(495)6203075; ТЦ «Сфера», т.(495)6907756; Cмоленский пассаж, т.(495)6440256; Екатеринбург, ТЦ «Архитектор», т.(343)2613941; Владимир, ТЦ «Торговые ряды» т.(4922)322200. В России изделия Lladró представлены: Волгоград, Воронеж, Екатеринбург,

Иваново, Иркутск, Казань, Кемерово, Краснодар, Красноярск, Москва, Нижний Новгород, Новокузнецк, Новосибирск, Омск, Оренбург, Пермь, Пятигорск, Ростов-на-Дону, Самара, Санкт-Петербург, Сочи, Ставрополь, Тольятти, Томск, Тула, Тюмень, Уфа, Хабаровск, Чебоксары, Челябинск, Ярославль.

информация по телефону (495)645 80 86 · www.lladro.com

Сущность жизни23 x 29 см

НЕЖНОСТЬ

РЕКЛ

АМА

Самые глубокие чувствавыражены в уникальной композиции.Умения и навыки талантливых художников превращают в фарфорсамые важные человеческие эмоции.Фарфор ручной работы из мастерских Lladró, Валенсия (Испания).


Логично было бы предположить, что в своей колонке под рубрикой «Урок рисования» художник Дмитрий Петухов из питерской арт-группы «Мыло» каким-то образом коснется если не рисования и живописи, то хотя бы искусства. Однако надо учесть, что Дмитрий Петухов — художник современный, поэтому может коснуться чего угодно. И будет опыт.

Я начал писать этот текст только потому,

что договорился, что буду это делать. Если бы

не было договоренности, то я не стал бы этим

заниматься, но я договорился потому, что на

самом деле хотелось все это написать. Больше

всего в писании меня интересует мотив ис-

полнения обязанности — функционирование.

Этот момент почему-то сильнее всего в данной

ситуации будоражит. Я чувствую, что в мо-

менте превосходства функционирования как

такового над сутью производимого кроется

масса приятного. Первично не то, что произво-

дится, а сам момент производства, и в идеале

я хотел бы производить нечто минимально

ценное, но необходимое в силу значимости

процесса. Но сейчас я хотел бы рассказать об

одном моем увлечении, а именно об увлечении

бессмысленным пребыванием в общественных

пространствах.

Для пребывания в том или ином общественном

пространстве необходима определенная моти-

вация, повод для нахождения. В повседневной

жизни мы зачастую просто не задумываемся

о подобных вещах и совершаем действия ради

чего-то определенного. Мы едем в лес, чтобы

набрать грибов, выносим мусорное ведро,

чтобы избавиться от ненужного, посещаем

кинотеатр, чтобы посмотреть фильм. Такое по-

ведение вполне обычно и абсолютно понятно,

поскольку в нем прослеживается последова-

тельность наших действий. Действие проис-

текает из цели. Наблюдая за собой, я в опреде-

ленный момент стал фиксировать внутренний

покой в тот момент, когда мотивации для моего

нахождения в пространстве очевидны. И чем

очевиднее мотивации, тем мне спокойнее, по-

этому у себя дома, например, я совсем спокоен

и чувствую себя очень расслабленно. Здесь

мне все знакомо и понятно. Я соотношу себя,

то есть свои габариты, с габаритами более или

менее крупных предметов мебели и стараюсь

как можно меньше передвигать их. Так я со-

храняю стабильность в моем пространстве,

то есть контролирую его. А значит, нахожусь

по отношению к нему в позиции контролирую-

щего. Тот, кто контролирует, то есть создает

ситуацию, тот занимает наиболее осмысленное

место в ней. И наоборот, пришедший ко мне

в гости человек попадает в ситуацию, которую

он контролирует гораздо меньше, чем я. Тра-

ектория моего движения от стула до стола вы-

верена неоднократными повторениями этого

анна

буй

вид

текст: дмитрий петухов рисунок: маша сумнина



пути. Оно происходит примерно так: я встаю

со стула, совершаю несколько шагов в сторону

смежной маленькой комнаты, пересекаю ее по

диагонали и оказываюсь возле стола. Проделы-

вая этот путь, я спокоен и уверен в себе. Все

элементы движения понятны и ведут к опреде-

ленной цели.

Но стоит мне выйти из дома, как ситуация

моего самоощущения несколько изменяется.

Внутренне я готов к переменам, но стараюсь

двигаться избирательно, составляя маршрут

движения из наиболее знакомых, понятных

мне элементов и отметая менее знакомые

и непонятные. Мне начинает казаться, что

ситуацию создаю уже не я, а значит, и не

я контролирую ее. В связи с этим мне стало

казаться, что иногда бывает полезно взять

и сознательно сойти с привычного, отлаженно-

го длительными повторениями пути или хотя

бы поразмышлять об этом варианте дальней-

шего развития. Причем лучше всего делать

это, когда движение очень отлажено, вошло

в привычку и происходит без затруднений.

Поэтому я решил попробовать ввести в прак-

тику нахождение своего тела в общественных

пространствах без повода, то есть в ситуации,

максимально беспокойной для меня.

Пяти-десятиминутное нахождение в обще-

ственном пространстве без каких-либо ясных

мотивов вполне укладывается в наши пред-

ставления о норме. Скорее всего, это связа-

но с двумя факторами. Первым фактором

является время. Десять или пятнадцать минут

в обычной бытовой ситуации воспринимаются

нами как достаточно небольшой промежуток

времени. И поэтому присутствие некоего не

вызывающего явных подозрений тела как бы

проскакивает в нашем внимании, не задавая

очевидных вопросов. А вот пятидесяти- или

семидесятиминутное пребывание этого тела

в том же пространстве уже может вызвать по-

дозрение. Но здесь важную роль играет второй

фактор — степень публичности пространства.

Можно сколько угодно долго имитировать

собирание грибов в пригородном лесу, потому

что это очень открытое, как бы разреженное

в смысле публичности пространство. В лесу

можно раствориться, потерять свою, ту или

иную, установку и заполниться им как неким

наполнителем. Энергия леса очень сильна,

особенно для постоянно живущего в городе

человека. Лес существует в иных временных

координатах, чем, например, мусорный бак,

стоящий во дворе дома.

Публичность же мусорного бака гораздо более

ярко выражена. Он постоянно контактирует

с социумом, но в достаточно коротких проме-

жутках времени. Человек подходит с ведром,

наполненным бытовыми отходами, опустошает

его в бак и возвращается обратно. По времени

это занимает не больше тридцати—пятидесяти

секунд. Опустошать ведро более медленно

и сосредоточенно тоже можно. Шестими-

нутное тщательное вытряхивание мусора из

ведра может быть прочитано как повышен-

ная гигиеничность, чистоплотность хозяина.

А вот провести возле него тридцать минут

крайне сложно, поскольку каких-либо смыс-

ловых мотивов для этого найти невозможно.

В такой ситуации главное — это четко осознать

разницу, отделяющую такое бессмысленное

пребывание возле мусорки от тунеядства или

немощи. Травматизм данной ситуации заклю-

чается в ощущении оголенности — отсутствии

одежды. Нагота бессмысленности, не прикры-

тая реальным безумием как поводом, может

создать в выносящем мусор человеке чувство

беспомощности и оцепенения. Похожие ощу-

щения, наверное, испытывает обосравшийся

в обществе человек. Конечно, подобные дей-

ствия сводят с привычной колеи существования

в смысловых координатах и перемещают на

рыхловатую почву отсутствия смысла. Но нюанс

заключается в том, что этот процесс полностью

подконтролен его исполнителю и направлен

исключительно в сторону диалога со своей

собственной личностью. Элемент провокации

по отношению к болевым зонам общества,

таким как политика, религия, секс, полностью

отсутствует. Вызывается на открытый диалог

исключительно собственное представление

о действии во временных параметрах.

Но если перейти от маргинальной мусорной

тематики в сторону массового искусства, в об-

ласть культуры, то стоит заметить, что даже

в таком гиперпубличном и уязвимом простран-

стве, как кинотеатр, исключается провокация.

Кинотеатр как общественное пространство —

достаточно сложный объект для данной

практики. Реальность просматриваемого в нем

фильма увлекает за собой, наполняет смотря-

щего зрителя, а значит, осмысливает. Сопри-

касаясь с материей кино, человек невольно

погружается в действительность, выстроенную

по правилам искусства, и сохранить положение

пустоты в этой ситуации крайне затруднительно.

Таким образом, получается, что бессмысленно

пребывать в кинозале невозможно. Для этого

необходимо как минимум лишить себя зрения

и слуха, на что, естественно, никто не пойдет.

Оценив реальность, необходимо согласиться

с тем, что нужно отказаться от кинозала как

места для имитации реального действия, а вот

фойе или билетные кассы очень хорошо под-

ходят. Кассы в хороших кинотеатрах функцио-

нируют с раннего утра до позднего вечера.

Одновременно происходит продажа билетов на

несколько сеансов, что говорит о высокой сте-

пени публичности пространства и в то же самое

время ярко выраженной сопряженности всех

действий с временным фактором. Наблюдая

за людьми, приобретающими билеты на ту или

иную киноленту, можно зафиксировать ясность

и последовательность их движений, соподчи-

ненных с конкретной задачей. Сначала проис-

ходит выбор наиболее подходящего, удобного

места. Затем его приобретение и перемещение

через пахнущий попкорном вестибюль в соб-

ственно сам кинозал. Люди здесь объединены

желанием просмотра, ознакомления с новым

либо приятного погружения в уже знакомое

ранее зрелище. Здесь, между покупающими

билеты и идущими к своим местам зрителями,

можно пребывать довольно длительное время.

Можно совершать любые движения, соответ-

ствующие ситуации, оставаясь в ее рамках:

входить или выходить из зрительного зала до

начала показа фильма, зайти в туалет, помыть

руки в раковине туалета. Направляться к вы-

ходу вместе с группой просмотревших фильм

зрителей, затем двигаться в сторону автобус-

ной остановки вместе с небольшой группой

людей, обсуждающих просмотренный фильм.

Возвращаться к кинотеатру и снова заходить

внутрь. Стоять в очереди за билетом, затем на-

правиться в сторону туалета и помыть там руки.

Немного постоять в кабинке перед унитазом.

Движения во время такого способа пребы-

вания становятся плавными и, будучи вполне

бытовыми по форме, по смыслу и общей компо-

зиции, напоминают специфический танец. Его

исполнение подразумевает большую вариатив-

ность и сочетание самых разнообразных его

элементов. Рисунок этого танца обусловливает

архитектурное пространство кинотеатра, в ко-

тором он исполняется.

Путь к мечтеЗнакома ли Вам ситуация: хороший доход: успешная карьера или собственный бизнес, на банковских счетах аккумулируются накопления для строительства нового загородного дома и покупки красивой машины, для долгожданного экзотического путешествия и достойного образования подрастающих детей, но средств для достижения этих целей почему-то все равно не хватает? Что же мешает реализации наших желаний? Как жить так, чтобы все успеть – и качество жизни не снижать, и планы на будущее осуществить? Вряд ли кто-то станет отрицать, что деньги нужно тратить с умом. Более того, с умом их нужно и копить. Но как оптимально распределить имеющиеся ресурсы: время и деньги? Где найти того, кто поможет разобраться и составить конкретный финансовый план?

Один из клиентов Сбербанка, Сергей, — держатель золотой банковской карты. Ее срок действия истекал, и менеджер пригласил клиента в офис банка для получения новой карты. Оформляя документы, менеджер обратил внимание, что на счете Сергея лежит вполне приличная сумма. Несколько лет клиент отклады

вал заработанные деньги, чтобы обеспечить достойное будущее своей семье. Деньги считались неприкосновенным запасом и долгое время просто лежали на счетах нетронутыми. На эти средства планировалось начать строительство большого дома для всей семьи и в будущем обеспечить детям первоклассное образование.Персональное финансовое планирование, которое провели для этого клиента, показало, что, если грамотно разместить его сбережения и регулярно инвестировать свободные средства в выбранные банковские продукты, хватит не только на учебу детей и собственный дом, но еще и на новую машину. Для каждого клиента ПФП формирует свой «рецепт успеха», распределяя продукты в портфеле в зависимости от поставленных им целей и отношения к инвестиционному риску. Это могут быть и страховые продукты (инвестиционное либо накопительное страхование жизни), паевые инвестиционные фонды, вклады, обезличенные металлические счета.Услуга персонального финансового планирования оптимально подходит как для тех, кто ставит краткосрочные цели, так и для тех, кто планирует свое будущее на годы вперед. Выбирая подходящие продукты под задачи клиента, ПФП позволяет сразу увидеть и прогнозируемую будущую стоимость портфеля. Удобно, что специально разработанная программа по составлению персонального финансового плана отображает расчеты с детализацией до квартала. Это позволяет клиенту легко определить, какие цели достижимы уже сейчас, а для каких требуется оптимизировать портфель. На руки Сергей получил готовый финансовый план на девяти страницах, где расписаны его цели, рискпрофиль, портфели с выбранными продуктами. На составление плана он затратил всего 30 минут и, что приятно, ни копейки не заплатил — услуга ПФП в Сбербанке абсолютно бесплатная. Услуга доступна для клиентов банка, которые обслуживаются в канале Сбербанк Премьер, т.е. для тех, чей ежемесячный доход более 150 тыс. рублей в Москве и более 50 тыс. рублей в регионах, либо имеющих сбережения на сумму от 1 млн рублей в Москве и от 400 тыс. рублей в регионах.Составление персонального финансового плана в Сбербанке поможет понять, насколько эффективно могут работать деньги и какие возможности для своей семьи и бизнеса вы упускаете. Персональное финансовое планирование научит контролировать расходы и грамотно распределять свои доходы. Ведь жизнь — не игра, и в ней все зависит от обдуманных и спланированных поступков.

РЕКЛАМА. ОАО «Сбербанк России». Генеральная лицензия Банка России на осуществление банковских операций №1481 от 08.08.2012

ПЕРСОНАЛЬНОЕ ФИНАНСОВОЕ ПЛАНИРОВАНИЕ.

НОВЫЙ ПОДХОД В БАНКОВСКОМ ОБСЛУЖИВАНИИ ЧАСТНЫХ КЛИЕНТОВ.

ТЕПЕРЬ СОВСЕМ РЯДОМ – В ОФИСАХ СБЕРБАНКА.

Новая услуга Сбербанка — персональное финансовое планирование (ПФП) — сразу стала популярной. Менее чем за год в банк обратилось около 100 тыс. клиентов с просьбой составить личный финансовый план. «Многие наши клиенты, располагая значительной суммой денег, даже не знали, что этими средствами можно эффективно управлять, и в результате упускали много возможностей, — расска-зывает Дмитрий Огуряев, директор Управления сберегательных и инвестиционных продуктов Сбербанка. — Как показала практика, с введением в Сбербанке финансового планирования у части клиен-тов поменялось отношение к управлению личными финансами». В рамках формата обслуживания Сбербанк Премьер персональ-ные менеджеры, прошедшие специальное обучение, предлагают клиентам только те продукты, которые действительно подходят им. Прежде чем рекомендовать, каким образом сформировать портфель в рамках ПФП, менеджер обсуждает с клиентом его финансовые цели и жизненные потребности. Только после этого они вместе составляют финансовый план, работают над стратегией вложений денежных средств, определяют оптимальный набор банковских продуктов и оформляют документы на их приобретение.


В статье Ивана Ивановича Засурского есть все, вообще все. Есть прошлое и будущее, есть китайская народная мудрость и несколько неизвестных широкому читателю имен. Есть исповедь, есть проповедь. Есть анализ и инсайт. А все потому, что Иван Засурский — кандидат филологических наук, завкафедрой новых медиа на журфаке МГУ. Он знает про новые медиа все, он сам их и создавал. Но читает Иван бумажную прессу. И это парадокс.

Когда я начинал заниматься журналисти

кой, в прессе тоже происходило много всего

нового. Например, японцы придумали факс.

Как следствие, появились частные инфор

мационные агентства, которые работали на

этой нехитрой технологии. В четырнадцать

лет я устроился работать, наверное, в самое

маленькое такое агентство — «Студинформо».

Офис — в километре от моей школы, что дава

ло мне возможность упоительно прогуливать

скучные уроки на рабочем месте. Спонсором

этого агентства был иракский спекулянт Вахаб,

если мне не изменяет память. Как редактор

агентства я, среди прочего, в ответе за первое

интервью начинающего политика Владимира

Жириновского и, для контраста, рассылку

официального обращения правительства

Республики Ирак по поводу начала первой

иракской войны.

В конце восьмидесятых — начале девянос

тых я стал газетчиком — перешел в «Новую

газету». Я познал блаженство этой профессии,

заполняя полосы отдела «Экономика» и постав

ляя ежедневную передовицу; тот абсолютный

вечерний покой, который наступает после

подписания номера и длится до утра. Равно

как и агонию от бесконечной непоправимости

неправильной склейки первой полосы, когда

передовица меняет смысл на противополож

ный. При всей хрупкости бумажного медиума,

он фиксирует сообщения во времени и рас

полагает их в определенном порядке в про

странственно ориентированном интерфейсе.

Мозаика сообщений в конечном счете скла

дывается в образ страны по тому же закону

человеческого восприятия, который делает из

24 кадров в секунду движущееся изображе

ние, а точки на экране — картинкой. Сочета

ние информационных поводов вносит правку

и детали в нашу картину реальности — даже

если сами сообщения теряют различимость

и воспринимаются как ежедневный информа

ционный душ, по выражению Маклюэна.

Трудно себе признаться в том, что я на самом

деле консервативен — но я действительно

люблю бумагу и текст. Текст на бумаге. Мой

первый интернетпроект Литера.ру в 1997 году

был про книги и «дематериализацию текста».

Сейчас, почти двадцать лет спустя, мое при

страстие к бумаге уже начинает выглядеть

странновато даже несмотря на то, что практи

чески все газеты, которые я читаю, достаются

ната

лья

льво

ва

текст: иван засурский рисунок: анна всесвятская


мне бесплатно: в моей машине на полу перед

задними сиденьями лежат мятые затоптанные

позавчерашние издания, из сумки постоянно

приходится вытаскивать вчерашнюю прес

су, а сегодняшняя громоздится на рабочем

столе вместе с бумажными книгами, которые

я уже не успеваю читать — но ничего не могу

с собой поделать, каждый раз в кафе я не

могу не взять газету. Хорошо, что бумажной

прессой можно топить печь на даче — а то

моя жизнь была бы еще сложнее, потому что

к ней добавились бы муки совести за бес

полезно испорченную бумагу.

Друзья стыдят. Исполнительный директор Ассо

циации интернетиздателей Владимир Харито

нов издевается надо мной, потому что как пре

зидент этой ассоциации я предпочитаю читать

«Коммерсантъ», «Ведомости», MoscowTimes,

«Московские Новости» и РБК на бумаге. Тем

более я сам написал предисловие к книге

Андрея Мирошниченко «Когда умрут газеты».

Вроде бы не о чем жалеть, но есть проблема:

демократическое общество с рациональной

системой принятия решений и представитель

ской демократией пока что не может работать

без хороших независимых бумажных газет. По

тому что «публичная сфера» — это место, где

у людей должно быть пространство и время

обменяться аргументацией, как это делают

публицисты качественной прессы. Чтение

позволяет следовать логике и разворачивать

логику, в отличие от телевизионных токшоу,

которые идеально подходят для скандалов

и оскорблений — ТВ усиливает сенсорное вос

приятие в противовес рассудку.

Один из основателей Торонтской школы

теории коммуникации и святой покровитель

журнала Wired (он указан в выходных данных

в каждом номере) Маршалл Маклюэн назы

вал медиа «нервной системой человечества».

Научную школу Инниса—Маклюэна—Онга

принято называть школой «технологическо

го детерминизма» за то, что она объясняет

эволюцию человека и цивилизации через

последовательные изменения системы

и форм коммуникации от устной до ранней

письменной, книгопечатания, радио и ТВ и до

Интернета. Медиа, по выражению того же

Маклюэна, являются чемто вроде протезов

для наших органов чувств, что каждый раз

приводит к определенной мутации не только

социальной системы, но и личности, которую,

к примеру, в современном смысле яркой осо

знанной индивидуальности воспитали в нас

книги в «галактике Гуттенберга» подобно тому,

как единообразное календарное «время»

создали часы.

Китайское проклятие гласит: «Жить тебе

в эпоху перемен!» — и правда, изменения

связаны с временами смуты, когда старый

порядок рушится, а новый еще недостаточно

окреп. В случае с эволюцией медиа сеть со

брала нас всех в новой конфигурации. Следом

за Сонми451 из фильма «Облачный атлас»

нам следует признать: мы все связаны, а не

расставлены. Это не тот порядок, который

существовал в эпоху массмедиа. Медиа для

масс предполагали коммуникацию через

систему символов, то есть репрезентацию,

в то время как сеть — это коммуникация всех

со всеми в режиме реального времени. Это

живой процесс, поток, который в конечном

счете превратится в новый коллективный

разум, а пока больше походит на гладиа

торское шоу, в котором размывается грань

между участниками драки и зрителями.

Газетная статья в новом мире — всего лишь

анонс в соцсети, а телепередачу смотрят

только те, кто никому ничего не скажет. Нель

зя больше инсценировать реальность — ее

можно только делать. На смену фрейдистской

школе манипуляции общественным мнением,

популяризованной Бернейзом и использован

ной Геббельсом, приходят методы, близкие

Айви Ли, другому основателю public relations,

который был сыном пастора и изобрел пресс

релиз. В условиях тотальной открытости

правда трудно чтото скрыть, поэтому лучше

делать правильные вещи должным образом,

если угодно, демонстративно — и в согласии

с базовыми ценностями аудитории. Напри

мер, можно сделать матьприроду нацио

нальной идеей России (раз уж у нас четверть

пресной воды и пятая часть лесов мира),

развивать науку, втягивать людей в конструк

тив. А на каждый негативный импульс новая

среда резонирует в десять раз сильнее — по

путно теряя газеты и… память о том, в чем

был смысл спора и какую проблему хотели

решить.

Пионер-герой. Сын Чабана. «РП» опять в степи, у пади

Бурун-курет-туй. Следопыт. По ком звонит кока-кола. Наш корреспондент

раскрывает тайну американского безалкогольного напитка.


Человек, у которого степь живет в крови, беззащитен перед ней. Она настигнет его, рано или поздно. Я видел место, где степь настигла сына Бабу-Доржо и вернула его себе.


В первом номере «РП» под рубрикой «Пионер-герой»

был опубликован очерк про Бабу-Доржо Михайлова, чабана, Героя

России. И вот по зову главной темы номера — «Дежавю» —

автор того очерка, спецкор «РП» Александр Рохлин снова

отправляется в бурятскую степь, чтобы увидеть там не совсем то и не тех, кого он увидел 5 лет

назад.

текст: александр рохлин фото: александр леснянский


В седьмом часу утра в тепля-

ке зажгли свет — чабаны проснулись. Они сопели, кашляли, зевали до вывиха челюстей и подгоняли молодого пастуха Володьку. Он ночью во сне скрипел зуба-ми. А мне снилось, что это ключ елозит в дверном замке.

На электроплитке засвистел чайник. Загудела щелястая прожорливая печь. Мужики по очереди гремели ру-комойником и выходили на двор. Дверь хлопала, и холод врывался в тепляк. Вы-лезать из-под овчинного тулупа представ-лялось мне занятием преждевременным. Утро было похоже на заплывший жиром бараний суп. Двор, земля, кошара, стога и техника плавали в белом сале — стужа не разжимала объятий. И степь казалась неживой, оглохшей и немой. Земли не было видно дальше двадцати шагов. И не верилось, что под ногами не остров в об-лаках, а материк, у которого нет границ.

Дядя Валера стоял у окна, спиной к печке, и в осьмушку газетного листа засыпал табачок из сломанных папирос. Он делал это только утром. С таким видом, будто кофе себе варил и жарил тосты.

— Во сколько выходим? — спросил я из-под тулупа.

— Еще не скоро, — ответил пастух, слюнявя и склеивая края самокрутки. — Пусть развиднеется, оттеплится маленько. Потом посмотрим, откуда ветер дует.

Мы помолчали. Я пытался разгля-деть термометр за окошком.

— Вы уже ходили в катон? Открыли овец?

— А как же. Гуляют. А Мишку на цепь посадил.

— Не было волков?— Нет.Чабан скрутил цигарку и спрятал

ее за ухо.— Долгая зима в этом году, — ска-

зал он и покачал головой. — Давит и давит без передышки… Такая чабанская жизнь.

Я встал, сунул ноги в валенки и прилип к окну. Жилка градусника мер-цала на донышке.

— 39°…

…И такой же обжигающий сухой холод стоял в декабре, когда я приехал сюда пять лет назад. Только снег еще не выпал. Желто-черная степь, расправив крылья, летела на край Земли, к последнему морю.

Маленький, щуплый человек с ли-цом, похожим на треснувший кирпич, ко-лол ломом лед в поильнике для скота. Он тонул в тулупе и валенках, рыжая ушанка гнездом сидела на затылке.

Я спросил, это ли Желтая Падь — стоянка Героя России, чабана Бабу-Доржо Михайлова. Он ответил утвердительно.

— А сам чабан дома? — спросил я.— Дома. Болеет.— Как же вы не уберегли героя?Маленький человек — дядя Ва-

лера — ничего не ответил и продолжил колоть лед.

Ветер дул с юга и приносил дыха-ние Монголии.

Бабу-Доржо Михайлов был не про-стой чабан. Недаром его имя с тибетского

переводилось как «алмазный герой». Алмазный герой открывал Степь своим ключом.

Степь была Книгой его рода. С незапамятных времен род пас скот на земле между пустыней Гоби и озером Байкал. В неразличимой глубине истории соединялся он с родом Чингизидов. И это обстоятельство лежало на чабане смутно осязаемым бременем.

В степи каждому уху открыта музы-ка Неба. Бабу-Доржо не боялся отпускать свое сердце на поиски Большого Бога. Он думал и говорил о Нем постоянно, даже ходил за Ним в Индию и Лхасу.

В степи Время не обладает абсолют-ной властью. Границы между ним и про-странством трудноразличимы. А Бабу-Доржо всегда оставался верен себе. Верил, что, выращивая тонкорунных овец-мериносов, строит могущество страны. Сама же страна к тому времени потеряла и компас, и карту, и в значительной мере волю. И двигалась по Истории вслепую, на ощупь.


Все говорили, что у него был дар. По-бурятски — талан.

Лучший овцевод Забайкалья. Кава-лер ордена Дружбы народов, лауреат пре-мии Ленинского комсомола, звезда Героя России из рук президента Путина в Крем-ле. Страна нуждалась в людях с упрямой волей и ясным взглядом на вещи. И все же дар-талан Бабу-Доржо был не в этом.

Говорили, что в нем живет Дух Сте-пи. Как в детях живет Дух родителей.

Степь делилась с ним своей силой.Два года назад знаменитый чабан

умер. Желтая Падь лишь на мгновение вздрогнула, словно ее кто-то окликнул с неба. И продолжила лететь, расправив желто-черные крылья.

Теперь чабаном стал я.Я собирался выпросить у степи…

…Кобылу Маньку запрягли в узкие сани — кошевку. Лавку укрыли рваной дохой. Грива, морда, черные ресницы Маньки были густо выбелены инеем, она напоминала ряженую — лошадиную снегурочку. Дядя Валера привел Малы-ша — пса-охранника. Тот заливался лаем все утро — боялся, что его не возьмут. Чабан не любил, когда собаки бегали во-круг отары сами по себе. Он привязал пса. В кошевке лежали вилы, жерди, плетка, а под дохой — двустволка. Манька под-тащила сани к поильнику. Ледяная вода обжигала старые кобыльи зубы, и пила она долго. Часто отрываясь и замирая как во сне — согревалась. Чабан покрикивал на нее, приводил в чувство, и лошадь снова и снова опускала заиндевевшую морду. Напоив лошадь, пастух привязал ее в сторонке и отворил загородь с овца-ми. Шерстяная река потекла по дороге. Толпясь и сваливая друг друга, мерино-ски чмокали белесыми губами, лизали соляные кули.

— Будя, будя, покости! — закон-чил водопой чабан и, наградив плеткой самых нерадивых, погнал стадо прочь от стоянки. Мы шли по движению ветра, на северо-запад, не давая баранам разойтись по степи раньше времени. Только у подно-жия сопки чабан замедлил шаг и крикнул мне садиться в кошевку.

Реклама


Послушная Манька тянула сани. Малыш бежал рядом. А овцы, никем более не сдерживаемые, растеклись в пади. Солнце вспыхнуло над степью с такой силой и яркостью, словно собиралось поджечь снег. И все вокруг мгновенно при-обрело нереальную, «неестественную» вы-пуклость и четкость. Сухое травное былье, следы животных, санный путь и кривые колеи зимника, серый «пятак» из кустов орешника по ручью, и квадраты пахотных земель, и стога с соломой, и кошара наших соседей, и даже черная букашка — трак-тор, тащивший по степи бочку с водой. Свет обнимал всю землю, лился через край ее, сиял и вспыхивал над сопками, бесконечным караваном плывущими в Монголию.

Овцы рассыпались в поле как горох. Мы объезжали отару, сбивали баранов в кучу.

— Куда прете, лягуши?! — ворчал чабан на тех, кто далеко отбивался от своих.

Он правил кошевкой стоя. Когда «карета» останавливалась, Манька тут же закрывала глаза и дремала. А Малыш заби-рался под лошадиное брюхо, исподлобья смотрел на дорогу.

Мы жгли солому, чтобы немного согреться. Тепло от одной охапки в костре держалось всего несколько секунд. Но дым отпугивал волков.

Мы ждали волков. Чабан редкую минуту не оглядывал степь. Но все было тихо. Они не пришли. Отара медленно пе-ретекала по склону сопки, как на качелях. Я трясся в кошевке, завернувшись в тулуп, почти ослепший от солнца и оглохший от тишины. На кочках ружье било по лопаткам.

Я задремал, а чабан сказал:— Пора бы и пообедать.Нам некуда было спрятаться от

ветра. Дядя Валера опустился на колени в снег, достал из сумки буханку хлеба и шмат сала. Сало надрезал полосками до кожуры, насадил на вилы. Выложил ломти замерзшего хлеба. Жарил на скоротечном соломенном огне. Жир капал в черную солому, и она снова вспыхивала. Мы пили чай с молоком и уплетали подкопченные

хлеб и сало. Руки мгновенно деревенели от холода. Манька за компанию с нами жева-ла присыпанный снегом стожок. Правда, без азарта, прикрыв глаза, словно во сне.

Малышу ничего не дали.— Такая чабанская жизнь, — сказал

дядя Валера.Солнце неподвижно плыло в небе

и было похоже на пылающий стог прошло-годней соломы. И тепла от него исходило призрачно мало.

Только свет…

…Был сын у чабана, Андрей. Когда чабан заболел, сын приехал ухаживать за отцом. Четыре месяца они прожили вместе, как в детстве, и Бабу-Доржо умер. Сын чабана остался на стоянке. Хотя его ничто здесь не держало. Он так думал. Он ведь не был чабаном, как отец. Он жил в Улан-Удэ и работал в службе безопасности банка. Но Желтая Падь, похоронив одного чабана, не могла позволить себе остаться в одиноче-стве. И она вызвала на помощь память. Зов предков — страшная вещь. Степь широка и открыта, но где в ней спрячешься от ветра, который разглаживает сопки, раз-ливает реки, переносит дыхание целых стран и народов? Все видит, запоминает, стережет, приводит в движение камни и стирает эти камни в пыль. Человек, у которого степь живет в крови, беззащи-тен перед ней. Она настигнет его, рано или поздно. Я видел место, где степь настигла сына Бабу-Доржо и вернула его себе.

— Смотри, — говорит сын чаба-на. — Здесь был наш дом, сараи, загон для овец. А там бочка с водой, вагончик, погреб… Наша летняя стоянка.

Я смотрю, но вокруг голая, засне-женная падь Бурун-курет-туй, степь, за-литая солнечным светом. Ничего из того, о чем говорит Андрей.

Замолкает двигатель чабанского «уазика». Я чувствую, что это — западня. Я стою в чьем-то сердце. Оно живо и бьется прямо под… ногами. А поднять нельзя. Зримая жизнь людей здесь кончилась. Но она не исчезла, а сжалась в одну точку. Такое возможно только в степи, где время с пространством спорят о власти, а земля никогда не изменяла своему предна-

значению. Тысячи лет приходят сюда с отарами люди. Заново придумывают жизнь — катон, кошару, поильник, бочку с водой, вагончик, погреб. Коротко живут, негромко умирают и уходят, как времена года. Но неизменно постигают что-то. Или им степной ветер приносит награду — вер-ность.

— Когда отец умер, — говорит Андрей, — выяснилось, что у него ничего нет. Отара государственная, стоянка тоже. Квартиру в Чите, положенную Герою России, он так и не увидел. Ордер выдали за день до смерти. Все, что можно было, разделили между родственниками. И хо-зяйство исчезло. Мне достались «уазик» и мопед. Геройское наследство…

Алмазный герой пришел в степь ни с чем. Ни с чем и ушел. Если не считать доброго имени и дара выращивать лучших овец.

— А оно мне надо?! — восклицает Андрей и смотрит в небо.

Мы ждем, не упадет ли оттуда ка-мень. С запиской.

Еще ребенком он лучше взрослых стриг овец. Занимал первые места в райо-не. Мопед себе купил на заработанные деньги.

— На рассвете я выводил коня и, не седлая, ехал в степь… А потом возвращал-ся по дну пади. Там трава — по шею коню. И мы приходили домой мокрые от росы. И сейчас мне снится, как я еду и трава бьет по ногам. Могу ли я это забыть? Или изменить…

Вот и ответ. Степь настигает челове-ка. И открывается на странице, где записа-на история его рода, чернилами из росы на бумаге из ковыля… Никуда ты не убе-жишь. Если только не захочешь опозорить своих предков. Начинай все сначала: при-води отару, ставь катон, вагончик и погреб. Корми, ухаживай, защищай, отпаивай ягнят из собственных рук, спасай от огня и степных монгольских волков. Заведи жену и рожай детей. Слушай, как зимой в печи трещат дрова и воет метель в трубе, а в соседней комнате еще спит твоя семья, твой маленький род, и думай.

А будет тебе худо, скачи к пади Бурун-курет-туй, забирайся на сопку, где


ты в детстве сложил из камней двугорбого верблюда. Садись на землю, выплачь сле-зы, вытри сопли, выпей водки для храбро-сти и поговори с Небом. Ведь оно открыто в степи каждому уху. И вспомни слова отца о том, что человек без Бога — ноль. Дождись, пока солнце склонится к западу и его свет начнет с угрожающей быстротой меркнуть. И пойми, что ты живешь, пока ходишь в этом свете.

…Маленький, щуплый человек с лицом, похожим на треснувший кирпич, чув-ствует, что пришло время. Солнце падает за горизонт с обреченностью воздушного шара с оборванными стропами. Все гаснет с пугающей скоростью, и степь окрашива-ется свинцовым, мертвящим светом.

— Вперед, вперед, срань голубая! — весело кричит чабан и тычет жердью в ребра Малышу. Тот хрипло лает и на бегу хватает за ноги отстающих овец. Манька неожиданно пускается вскачь. Мы словно удираем от чудища — ночи, которая толь-ко что на наших глазах заглотила живое солнце. Овцы бегут против ветра. Но этот ветер приносит запах кошары и жилья.

Только так в метель можно вернуться до-мой живым.

— Завтра будет метель, — говорит дядя Валера.

Манька останавливается возле ворот катона. День кончился. Овцы по-слушно затекают на ночевку. В их доме нет крыши, одни соломенные стены торчат в небо. Всю ночь, тесно прижавшись, овцы будут греться друг о дружку. А их дыхание свяжется в одну толстую, вонючую, но теплую шапку-облако, поднимется над их головами, да так и застрянет, придавлен-ное холодом.

Дядя Валера отвязывает и выпуска-ет Малыша. Ведет Маньку на ночлег.

Он оглядывается на запорошенный снегом катон и говорит:

— Летом Манька ожеребится, ее жеребенок с нами будет ходить. Попро-буй оставь его на стоянке! Изревется весь, а Манька, когда слышит его, по степи но-сится как чумная. Приезжай летом. Летом степь другая…

Тьма вокруг жирная, вязкая и об-жигает, как водка из морозилки. Степи ночью нет. Она вся исчезает в темноте. Сжимается в точку. Изумрудно-ледяные звезды светятся в окнах тепляка. На всей Желтой Пади свет только здесь и в домике Андрея.

Чабаны готовят ужин. На печи не переставая бурлит чайник и кипит завар-ка. Дядя Валера, дядя Коля, по прозвищу Бусыга, и Володька садятся за стол. Хлеб, сало, чеснок и холодец. Андрей приносит водку. Мы разливаем ее в толстобокие рюмки.

— Ну что, — говорит старый Бусы-га, — видел степь? — И улыбается беззу-бым ртом.

— Видел, — говорю я.В седьмом часу утра в тепляке за-

жигается свет. Утро похоже на заплывший жиром бараний суп. За окном метель. Дядя Валера насыпает табак из сломанных папи-рос в осьмушку газетного листа. Надевает меховые чуни и валенки. Выходит на двор, запрягает Маньку, привязывает Малыша, поит овец и уходит с ними в степь, в ме-тель, в никуда, навсегда. Москва—Чита—Шилка—Усть-Ножевое

...Степь настигает че-ловека. И открывается на странице, где запи-сана история его рода, чернилами из росы на бумаге из ковыля… Ни-куда ты не убежишь. Если только не захо-чешь опозорить своих предков...


Для каждого русско-советского человека реальное знакомство с кока-колой началось с пепси-колы.


Никогда еще не была столь близка и знакома народу тема исторического разоблачения, как та, на которую решился в этом номере бесстрашный

следопыт «РП» Николай Фохт. Речь пойдет, как многие

догадались, о безалкогольном газированном напитке. Кока-

кола: что же это за хитрая субстанция такая? А никакой

хитрости. Секрет раскрыт.

текст: николай фохт рисунки: александр ширнин


Пришло время сознаться: я нежно отно-

шусь к брендам. Не ко всем, не ко всем. Скажем, люблю «Панасоник» — за то, что однажды на большой и дорогой теле-визор этой марки обрушилась с потолка вековая штукатурка, и вообще, случился пожар в помещении. Никто из приборов не выжил в тот роковой день — только стиральная полуавтоматическая машина «Малышка» и этот телевизор. Не забуду момента: уже после всего, на новом месте, ни на что не надеясь, включил его в сеть, нажал кнопку. Он как-то беззащитно пукнул — и стал работать. И работает до сих пор исправно. Не выбрасываю и не от-даю его, самоуверенно жду, когда его век завершится сам собой.

Со стиральной машиной «Малыш-ка» было то же — она просто закончилась быстрее, чем телик.

С газировкой «кока-кола» у меня хорошие ассоциации. Во-первых, и это в следопытскую тему, Шерлок Холмс. Распутать несложно: в минуты вынужден-ного простоя великий детектив баловался кокаином. А в кока-коле кокаин в на-звании, в логотипе. Еще одна хорошая ассоциация: август 1991-го. Похмелье — не политическое, самое натуральное. Разуме-ется, проснулся рано, друзья и вчерашние товарищи по застолью уже сообщили про танки. Я в «Макдональдс»: бигмак и са-мую огромную колу со льдом! И рядом за столик подсаживается девушка, у нее только кола, и трубочка из стаканчика торчит. Хрупкая и нежная, но со следами вечернего однозначного и злого макияжа на глазах и на губах. И нет сомнений: еще не ложилась, может быть, даже только что закончила свою замысловатую ноч-ную смену. И, конечно, ничего не знает о путче. Мы обменялись взглядами, как будто поговорили. Пили молча, но я взял ее под крыло, я попытался защитить на пару минут эту несмышленую Катюшу Маслову. Молчанием своим, своим не-вмешательством я как бы продлевал ей ощущение светлого утра после ночного, может быть, кошмара. Мы синхронно при-двигали упругие стаканчики с кока-колой к губам, делали глоток и одновременно

ставили напиток на столик. И вдруг я зафиксировал, что газировка уводит похмельную тревогу за судьбу страны в иную плоскость, в голове, совершенно перпендикулярно ситуации, появляются другие, хорошие мысли. Что свежее утро за стеклом «Макдональдса», что лето не сдается, что чудесным образом, именно таким образом, все налаживается.

Я заметил, что незнакомка едва улыбнулась, и посчитал это самым удоб-ным моментом. Сделав последний глоток, сказал:

— Всего хорошего.Поднялся из-за стола и пошел спа-

сать мой мир.Она кивнула, не отрывая взгляда

от необычайно пустого для этого времени сквера напротив.

Короче говоря, кока-кола оставила в моей душе только приятный осадок. Я пил ее взахлеб — из двухлитровых бутылок, из жестяных банок, из фирменных бутылок; пил ее в разлив; я покупал колу в Тал-лине, в Бангкоке, в Берлине — и только в Новороссийске я пил пепси, только там. Мало кто верит, но я вижу разницу между колой и пепси. Мне трудно сформулиро-вать, в чем она, но она существует (точнее, трудно было до начала расследования — теперь-то просто). Поэтому, когда выда-лась возможность докопаться наконец до истины и раскрыть тайну рецепта кока-колы, я взялся засучив рукава. В смысле, с энтузиазмом — на первом этапе. Мне ведь как казалось: вот сейчас я приложу сверхусилие, выясню наконец, что туда подмешивают, и люди поклонятся мне, скажут: спасибо, братан.

Иными словами, мне казалось, что дело это не только интересное, но и важ-ное, социально значимое. Ведь интуи-тивно я предполагал, что в этой тайной сердцевине рецепта кроется не наркотик кокаин, а что-то по-детски радостное и очень полезное для организма любого возраста. Так мне казалось.

Реальность оказалась суровее и прозаичнее. Однако, проделав этот путь, я тоже много чего поднабрался — но самое главное, получил некоторое количество

хороших эмоций и воспользовался пово-дом вернуться в прошлое.

Для каждого русско-советского человека реальное знакомство с кока-колой нача-лось с пепси-колы. В упомянутом Новорос-сийске, кажется, в советские и, что важно, доолимпийские еще времена построили завод «Пепси». Как всякий дефицит, пепси-кола возникала то там, то сям, соперничая по эксклюзивности с пивом «Останкинское». Был способ безлимит-ного наслаждения этой газировкой — поехать в Новороссийск. А и правда, так получилось, что проездом из пионерского лагеря я оказался в славном городе и дей-ствительно попал в потребительскую сказку. В Новороссийске, как и в других советских городах, продуктов и напитков в принципе было мало — даже квас, если кто забыл или не знал, в летние месяцы был в дефиците. Зато тут была пепси-кола: аккуратные бутылочки с лаконичной красно-синей этикеткой. Задним умом могу покритиковать: вкус был какой-то странный, как будто прекрасная вода го-рода русской военно-морской славы не до конца принимала заморский концентрат. Но общее направление было понятно — и оно завораживало открывавшимися перспективами. В том смысле, что желез-ный занавес — железным занавесом, но прогрессивные советские мальчишки и девчонки прекрасно знали, что пепси-кола всего лишь эпигон главного про-хладительного напитка планеты Земля — кока-колы.

Еще я помню, как впервые столк-нулся с уже подлинным продуктом «Кока-Колы». На Пушкинской площади. Только это была не кока-кола, а фанта. На площад-ке перед кафе «Лира» внезапно возник ки-оск. Там разливали диковинный напиток. Причащались все: яркое воспоминание — в очереди передо мной Олег Табаков и Людмила Крылова. Олег Павлович, как сейчас помню, пил вдумчиво, медленно, даже как-то неестественно запрокинув голову. И от всего этого фанта казалась адски важным компонентом культурной жизни Москвы, достопримечательностью, достижением.


Киоск пропал в одночасье: со-ветские войска вошли в Афганистан, западный мир бойкотировал Олимпиа-ду-80. А штука в том, что американская «Кока-Кола» — бессменный спонсор Олимпийских игр. Собственно, фанта и была пробным шаром кока-кольного олимпийского вторжения, на разогреве, так сказать. И чтобы найти компромисс, во время Олимпиады кока-колу можно было попить только внутри олимпийских объектов — московские улицы захватила, разумеется, возликовавшая пепси.

Такой трудный сюжет. И, получает-ся, важный.

Вообще, история создания кока-колы не-понятно почему изобилует неточностями и пробелами. Если аккумулировать, полу-чится вот что. Джон Пембертон, капитан (а по некоторым сведениям — подполков-ник) кавалерии армии конфедератов (то есть проигравшей в американской Граж-данской войне стороны), 8 мая 1886 года сварил сироп. Опять-таки, разные мотивы приписываются: одни говорят, что это было такое фармацевтическое недержа-ние — Пембертон получил медицинское образование, поэтому в мирное время нашел себя в изобретении разных препа-ратов. Другие отказывают ему в медицин-ском образовании (а куда девать Южный Ботанический колледж?) и сваливают все на время: мол, популярна после войны стала «народная» «индейская» медици-на — всякие микстуры, травы, припарки. Третьи сразу берут быка за рога: преодо-левая боль от ран, которые Джон получил в сражениях, он пристрастился к морфию. Чтобы справиться с зависимостью, решил перескочить на более легкий наркотик, который тогда и наркотиком не считал-ся, — кокаин (вот и Шерлок Холмс). Но по-умному (в отличие от Холмса): на гомео-патических дозах решил сосредоточиться. То есть изюминкой сиропа стали вытяжка из листьев кустарника коки и экстракт из семян (орехов) колы. Другими словами, ко-каин и кофеин. В первоначальном рецепте был алкоголь — красное вино (почти уве-рен, что бордо — потом расскажу почему). Дальше все просто: фосфорная кислота,

жженый сахар для специфического вкуса, просто сахар — да, в принципе, и все.

Упс! Вроде вот он, весь рецепт, — где секрет? Но на всех газированных скрижалях зафиксировано: есть секрет. Собственно, в этом секрете вся фиш-ка; его выкупал у Пембертона сначала Кэндлер (за две тысячи триста долларов), потом Вудрафф (уже за двадцать пять миллионов долларов). Да и сейчас на каждом углу «Кока-Кола» рассказывает, что секрет знают только два человека из топ-менеджмента компании… ну, может, трое… Короче говоря, всего несколько человек, ограниченный круг. А простые смертные, рабочие, которые готовят си-роп, совсем не в курсе, что они там варят. У них просто емкости с ингредиентами под номерами и инструкция: номера вто-рого лить столько-то, седьмого — столько-то. Сами не знают, что льют, в общем.

Так давайте разберемся, где секрет-то? Вон как поворачивается дело: в тайне рецепта кока-колы надо еще найти, где она, эта самая страшная буржуинская тайна.

Будем плясать от печки. Рецепт, написан-ный на бумажке рукой Джона Пембертона и хранящийся в сейфе «Кока-Колы», давно уже не актуален. Почти сто лет уже рецеп-тура совершенно, принципиально другая. Во-первых, в самом начале в сиропе был алкоголь — его убрали почти сразу, когда в Атланте ввели «сухой закон». Еще через некоторое время, в начале двадцатого века, американцы наконец прочитали в книжках про кокаин — оказалось, это наркотик! И сразу, кстати, под удар по-пала кока-кола: прекрасный и полезный напиток от похмелья и головной боли объявили причиной беспорядков. Мол, черные, как выдуют галлон газировки, перевозбуждаются и начинают нападать на мирных белых жителей. Юг, что возь-мешь. Короче говоря, кокаин из кока-колы убрали. Из интересных веществ осталась только выжимка из орехов колы — но это просто кофеин, его хоть из какао-бобов, хоть из кофе доставай. А сейчас и доста-вать ниоткуда не надо — синтетический давно научились делать.

Некоторые люди, скорее всего осведомленные, считают, что весь секрет в Merchandise Х7. Он называется секрет-ным компонентом, но при этом прекрасно известно, из чего состоит: из спиртового раствора, коричного масла, апельсинового масла, масла кориандра, эфирного масла. Тоже никакого секрета.

Еще был случай: в этом веке уже объявили о раскрытии тайны рецепта. Турецкоподданный предъявил всей «Кока-Коле» претензии, потребительские. И якобы по законам Турции корпорация вынуждена была раскрыть тайну рецеп-та. А в тайне той таились специальные кошенильные червецы. Эти, я надеюсь, насекомые дают краситель кармин, кото-рый и является секретным компонентом. Но от жучков и вообще от этого красителя транснациональная корпорация открес-тилась сразу и однозначно: никакой кошенили в кока-коловом концентрате не было и нет.

Вот будете смеяться, но вопрос, в чем тайна рецепта кока-колы, остался. Пришлось пойти к специалисту.

...Другая часть человече-ства, которая пьет гази-ровку, любит больше пеп-си. Как специалист могу сказать так: если бы проводили «слепую» де-густацию, большинство ее участников не угадало бы, где что: где кола, где пепси, а где какой-нибудь безвестный напиток из группы напитков типа «кола»...


Александр Колеснов, ведущий научный сотрудник научно-исследовательской «Лаборатории фундаментальных и при-кладных исследований качества и техно-логий пищевых продуктов» Московского государственного университета пищевых производств. На столе между нами стояла банка с кока-колой. Но пить ее мы не стали, а сразу перешли к кофе. Александр Юрьевич смотрел на меня печально. Я — сразу к делу: в чем тайна рецепта кока-колы?

— Я думаю, все дело в маркетинге. Тайны, на мой взгляд, нет никакой.

— О! Александр Юрьевич, так ска-жите рецепт наконец.

— Рецепт написан на банке в со-ставе продукта: очищенная газированная вода, сахар, натуральный краситель кара-мель, регулятор кислотности ортофосфор-ная кислота, натуральные ароматизаторы, кофеин. Все предельно ясно, я бы даже назвал кока-колу «честным» напитком. Единственное, где может таиться эта ваша тайна, — в словосочетании «натуральные ароматизаторы». Но знаете, мне кажется, история эта с поиском тайны похожа на историю из анекдота про ковбоя по про-звищу Неуловимый Джо…

— Но неужели конкуренты не хоте-ли бы знать, в чем загадка неповторимого вкуса кока-колы?

— Неповторимого? А в чем его неповторимость? Большинство потребите-лей с трудом могут установить различия между напитками. У пепси — похожий вкус, да и вообще, газированные напитки типа «кола» незначительно отличаются друг от друга, ну, может быть, составом тех самых «ароматизаторов». Но это не предпо-лагает какой-то особой тайны рецептуры и наличия секретного ингредиента. Соб-ственно говоря, секретных ингредиентов по определению быть не должно. Все ин-гредиенты должны быть приведены в со-ставе продукта. Это требование закона.

— Но разница же есть. Я вот могу отличить кока-колу от пепси — и считаю кока-колу вкуснее…

— А другая часть человечества, которая пьет газировку, любит больше пепси. Как специалист могу сказать так:

если бы проводили «слепую» дегустацию, большинство ее участников не угадало бы, где что: где кола, где пепси, а где какой-нибудь безвестный напиток из группы напитков типа «кола». С научной точки зрения сегодня раскрыть секрет рецептуры кока-колы и других напитков типа «кола» вообще не составляет труда. Любая современная пищевая научно-исследовательская лаборатория спра-вилась бы с такой задачей, в том числе и наша лаборатория.

— Сколько для этого нужно време-ни и денег?

Александр Юрьевич улыбнулся и после недолгой паузы сказал вот что:

— В зависимости от программы исследований — до двух месяцев и до миллиона рублей. Да.

— И прям гарантированно?— Конечно. Все просто: метод обрат-

ного инжиниринга. Сначала с помощью соответствующих аналитических мето-дологий и инструментальных ресурсов выясняют, какие вкусовые и биологически активные вещества, в том числе их изо-топомеры и оптические изомеры, в каком количестве и пропорциях присутствуют в продукте. Выяснив это, определяют далее, какое сырье, содержащее данные вещества, или продукты переработки данного сырья в каком количестве необ-ходимо использовать. На последнем этапе составляют технологическую схему изго-товления продукта. Грубо говоря. Конечно, могут быть расхождения. Вот кофеин. Он может быть натурального происхождения, например из ореха колы, кофе или чая, а может быть и искусственным. Я ничего не утверждаю, но есть ощущение, что для массового производства рачительный хо-зяин выбрал бы самый простой и доступ-ный способ получения ингредиентов.

— А с кокаином что?— Нет кокаина.— А зачем тогда вообще листья

коки?— Сложно сказать… Да и есть ли

они в современной производственной цепочке? Можно делать определенные выводы, исходя из заявлений компании, а как там выглядит все на самом деле…

Кому-то покажется, что разговор этот ничего не прояснил. Нет, он дал мощ-ный толчок, потому что утвердил подозре-ние, что надо быть проще и не вестись на легенду. Кто-то, может, спросит: а в саму «Кока-Колу» не пробовал позвонить? В том-то и дело, что пробовал. Еще как. Даже пытался подружиться в Фейсбуке с руководительницей русской пресс-службы. Но, видимо, почуяв, что разгадка их тайны висит на волоске, кокакольщики месяц избегали давать прямые ответы на прямые вопросы. На письма не отвечали, от личных встреч уворачивались. Послед-ний раз со мной так обращались в диспет-черской нашего микрорайона — это когда разошелся шов на крыше и требовалась срочная герметизация, а то и альпинисты.

Я чувствовал, что близок к разгадке, но нужен был какой-то отдых мозгу, надо было переключиться. И я совершил два странных поступка.

Во-первых, я с помощью Фейс-бука задал вопрос своему постоянному консультанту в вопросах науки Артему Оганову. Не постеснялся отвлечь его от важных дел. Я спросил: а можно клониро-вать вещество, не подвергая анализу? То есть как бы сфотографировать структуру, а потом просто воспроизвести?

Артем довольно долго размышлял над моим вопросом (я его понимаю) и от-ветил коротко: «Нет».

Но я не остановился. Я решил сделать кока-колу в домашних условиях. Первый облом, как можно предположить, произошел с листьями коки. Их нет на eBay. Ни в Китае, ни в Гонконге. С грехом пополам разыскал орехи колы — но они располагались на Украине. И то оказалось, что в данный момент их нет на складе. Ну а без этого, без колы-то, куда? Отчаявшись, я вдруг обнаружил, что запросто продает-ся кока-коловый сироп. Не от «Кока-Колы», но из Израиля. Главное, написано, что содержит кофеин. К сиропу прилагается сифон — за пять или шесть тысяч рублей. Может быть, жадность, а может, и носталь-гия (что, в общем-то, одно и то же) бросила меня в другую крайность. Мне захотелось настоящего сифона, советского, с малень-


кими баллончиками. А к нему уж так и быть — сироп.

За сифоном я поехал в Измайлово, на бло-шиный рынок.

Это, конечно, неунывающее место — Из-майловский вернисаж. Я одно время жил совсем рядом и был свидетелем пары-тройки опустошительных пожаров тут. Но, зайдя в современный вернисаж, убедился, что главное — это несгибае-мость принципов. Молдавские рабочие с упоением возводили новые деревянные павильоны. Рядом открылась барахолка — явный филиал опального Черкизовского рынка. Что меня потрясло навсегда — тор-говые модули. Они сделаны из нату-рального дерева и окованы настоящим железом: засовы, уключины… что там есть еще в русских народных воротах? Все остальное: шапки, часы, магнитики, ма-трешки — на своем месте. Сифона нигде нет, газовых баллончиков — тоже. А ведь еще пару лет назад я видел… У прилавка с какой-никакой живописью, как мне по-казалось, в оцепенении стояла стройная девушка. Вся ее задумчивость выдавала соотечественницу.

— Картинки-то так себе, — начал я вежливо и издалека. Сразу к главному переходить побоялся.

Девушка, не меняя выражения, посмотрела на меня. Не то чтобы оглядела с ног до головы, но, знаете, так — вглубь заглянула и уже из глубины, изнутри, осмотрела с ног до головы.

— Картинки так себе. И вообще, даже подстаканников приличных нет. Я мужу хочу такой, тридцатых годов, со-ветский.

— Подстаканники большая ред-кость. — Звучало как отзыв на пароль. — Да что там подстаканники — сифонов порядочных даже нету. — После ее мужа я и не гнался за незаметными монтажны-ми склейками. Она попалась — а кто не поведется на сифон?

— А на фиг вам сифон? В смысле, зачем тут? Я сыну в Интернете купила, тысяч пять стоит. И сиропы сразу к нему. Тут же антисанитария, я брезгую.

Я был искренне рад завязавшемуся разговору, поэтому продолжал свое ало-гичное наступление.

— А я сейчас кока-колой зани-маюсь. Вы в курсе, что рецепт так и не удалось разгадать?

Девушка еще раз посмотрела на меня изнутри. Решила сделать мне при-ятное и стала отвечать в моем же стиле.

— Про кока-колу я вам вот что ска-жу. Моя подруга мне тут рассказала, что перестала есть конфеты. Пока замужем была, ела тоннами. Развелась, стала жить, как ей хочется и с кем хочется, — как отрезало. Ни конфетки. У меня то же, но наоборот: до замужества литрами хле-бала кока-колу. А теперь совсем не пью. Только кефир. На ночь. Понимаете, в чем штука?

— В сексе?— В сахаре. Ладно, надо отсюда

сваливать.— Может, перекусим? Подстакан-

ников нет, но тут отличный бараний шашлык.

— Шашлык я съем дома, уже по-слезавтра.

Девушка удалилась с достоинством, дав насладиться вполне видом этого мед-ленного, упругого ухода.

А в голове моей только и пульси-ровало, в такт сокращению сердечной мышцы: сахар, сахар, сахар.

Вот что я вам скажу: сейчас мы разберем-ся, быстро все решим.

Итак, у нас есть несколько «на-стоящих» рецептов приготовления кока-колы — давайте сравним их.

1.Сначала сделать «черный эликсир»:

80 капель эфирного масла апельсинового

40 капель эфирного масла коричного

120 капель эфирного масла лимонного

20 капель эфирного масла кориандрового

40 капель масла мускатного ореха

40 капель масла нероли

эфирного масла лайма — по вкусу

На 10 литров воды берется 42 грамма «чер-

ного эликсира», 113 граммов цитрата кофеи-

на, 56 граммов ортофосфорной кислоты,

...Рецепт, написанный на бумажке рукой Джона Пембертона и хранящий-ся в сейфе «Кока-Колы», давно уже не актуален. Почти сто лет уже ре-цептура совершенно, принципиально другая...


28 граммов экстракта ванили. Теперь оста-

лось добавить сахар — 13,5 килограмма.

2.Жидкий экстракт листьев коки (три драхмы)

Лимонная кислота (три унции)

Кофеин (одна унция)

Сахар (30 единиц — точная мера веса не

указана)

Вода (2,5 галлона)

Сок лайма (две пинты)

Ваниль (одна унция)

Карамель (1,5 или более унции)

Секретный ингредиент Merchandise X7 (две

унции на пять галлонов сиропа), который,

в свою очередь, состоит из:

спирта (восемь унций);

апельсинового масла (20 капель);

лимонного масла (30 капель);

масла мускатного ореха (10 капель);

кориандра (масло — 5 капель);

эфирного масла цветов апельсинного дере-

ва (10 капель);

коричного масла (10 капель).

А третьим я предлагаю рассмотреть рецепт пепси-колы. Конечно, объясню позже, почему мы и его берем.

3.Сахар: 3405 килограммов

Вода: 5460 литров

Карамель (жженый сахар): 54,6 литра

Сок лайма: 54,6 литра

Ортофосфорная кислота: 26,3 килограмма

Этиловый спирт: 2,3 литра

Лимонное масло: 170,4 миллилитра

Апельсиновое масло: 142,1 миллилитра

Коричное масло: 113,7 миллилитра

Масло мускатного ореха: 56,8 миллилитра

Кориандровое масло: 56,8 миллилитра

Петигреневое лимонное масло: 28,4 милли-

литра

Метод простой: надо отобрать совпадаю-щие ингредиенты. Вперед.

1. Апельсиновое масло

2. Коричное масло

3. Кориандровое масло

4. Мускатное масло

5. Сок лайма

6. Кофеин

7. Лимонная или ортофосфорная кислота

8. Сахар

9. Ваниль

10. Карамель

11. Газированная вода

А где же пресловутые вытяжка из колы и, главное, листьев коки без кокаина? А вот вы посмотрите на официальный, безо всяких секретов рецепт пепси-колы. Дело в том, что в 1923 году компания «Пепсико» обанкротилась. Чтобы оформить банкрот-ство, глава фирмы и создатель рецепта Калеб Брэдем вынужден был его обнародо-вать. Совершенно очевидно, что более чем за двадцать лет рецептура пепси оптими-зировалась: нет ни фермента пепсина, ни орехов колы — названиеобразующих эле-ментов. Они убраны, заменены другими или просто более дешевыми ингредиен-тами. А почему с кока-колой должно быть иначе? Орехи колы, как говорили, нужны для кофеина — его можно получить каким угодно способом; наверняка есть более простой путь, чем использовать экзотиче-

ские африканские орехи. С листьями коки с самого начала непонятно: как только пе-рестали сыпать в газировку кокаин, листья эти вообще никому не нужны, считаю. Только проблема: представляете себе — из коки делают вытяжку без кокаина? Это значит, он остается в сырье, то есть его еще можно оттуда извлечь. И что, эта чертова куча потенциального кокаина хранится на складе компании? Да просто доставить к месту переработки кокаиновые листья — это риск какой! В коке, конечно, имеются ингредиенты кроме кокаина — тонизи-рующие, но никак не влияющие на вкус. Да ну от греха подальше, кофеина за глаза хватит! В общем, рецепт кока-колы — это тот, что на банке плюс ароматизаторы: ваниль, апельсиновое масло, кориандр, коричное масло и т.д.

Самое главное: чем же отличается пепси от коки? Кофеином — в пепси, как я по-нял, его нет. Но главное — сахар. В кока-коле его намного больше, чем в пепси. Девушка из Измайлова права оказалась: сахар, сахар, сахар.

Остались ли еще вопросы по со-ставу? По пропорциям можно поспорить, помудрить — но это уже дело десятое, на мой взгляд. В крайнем случае есть выход: научно-исследовательская лаборатория — до двух месяцев и миллиона рублей.

А теперь — бонус. Прямой предок зна-менитой газировки — вино «Мариани», запатентованное корсиканцем, соответ-ственно, Мариани в 1863 году. Состояло это вино из бордо и вытяжки из листьев коки. Напомню, в первоначальной ре-цептуре кока-колы тоже присутствовало красное вино. Но клоню я вот куда. Чтобы попытаться понять, каким был вкус из-начальной кока-колы, можно к порции коки из бутылки добавить, ну, скажем, тридцать граммов красного, в идеале — бордо. Оно как раз кисленькое, отобьет немного избыток сахара. Или пойти по израильскому пути: купить новый сифон, сироп и все-таки бордо. И делать практически домашнюю колу изначаль-ную. Вот так.

А тайна-то раскрыта.

...Самое главное: чем же отличается пепси от коки? Кофеином — в пепси его нет. Но глав-ное — сахар. В кока-коле его намного больше, чем в пепси. Девушка из Из-майлова права оказалась: сахар, сахар, сахар...

Диктант. Державю. В тему номера. Урок анатомии. Typpið № 281. Чем он отличается от typpið № 1. Дневник наблюдений. Родина, мать. Паломничество фотодиректора «РП» в «советскую Сицилию». Урок обществоведения. Святой Павлик. В гостях у пионера-героя

Морозова. Урок пения. Вперед, Малежик! Вячеслав Малежик

о мадагаскарском дежавю. Урок поэзии. Орлуша возвращается туда, где не бывал никто и никогда. Стихи Андрея

Орлова (Орлуши). Сочинение. По диким степям Зазеркалья. Рассказ Марины Палей. Комикс Андрея Бильжо.


В своем зачине к главной теме номера — «Deja vu» — Игорь

Мартынов прогнозирует, каких окончательных успехов можно

добиться, если максимально широко истолковать, если смело

вывести дежавю за узкие пределы психологии

и использовать на государственном уровне.

текст: игорь мартынов

дмит

рий

борк

о/ф

отос

оюз


Не забывается такое никогда. И не такое — тоже. И только попро-

буй забудь! Нас не догонишь — в беге по кругу… кто за кем — не разобрать, да и не важно… мы свято помним олимпийский принцип: главное — участие…

Скоро, скоро, под 401-й колокол, явятся агитаторы: всучив бюллетени, скажут, что весь процент народа уже «за» и, пока не поздно, голосуй-ка, паря, за генцаря! По данному округу кандидатуры на престол: пономарь Милешко и Жучков, экс-капрал камышинского ВОХРа. Почти ослепнув от такого выбора, представим: допустим, годовщина Октября... Жуч-ков под Мономахом, верхом, в красных революционных шароварах и золотых эполетах с трунцалом… Статс-дамы, фрейлины, рабфаковки, милсестры опали в книксен... С фасада щурятся лики Сусанина, Солженицына, Сталина... Из рестайлинговой шеститрубной «Авроры» стреляет наследник Романофф, отлич-ник училища Нахимова... На закуску под штык-нож Жучкову вброшена залежалая мумия — вуаля, очередной триумф дер-жавности!

Точная копия ХХС отстроена в каж-дом уезде, но с прилегающим бассейном, для сдачи ГТО, но в виде проруби. На селе полный Столыпин, но чередуется с сов-хозами и продразверсткой, по меже идет живописная резня казаков и голытьбы, а над схваткой не в голубых (не приведи Господь!), но в белых вертолетах, аки ан-гелы, пропархивают, просто потешиться видами, фельдмаршалы сероводородов, комиссары цветметов: они летят на чем-пионат мира в рамках одной, отдельно взятой — по игре в нога-мяч, где ворота есть только у врага и победа будет за нами, да потому что ей некуда больше деться! Пшеницу сплавляем Америке за так, за девать некуда, пусть подавятся, но внутренне голодаем — для тренировки аскетизма, для развития преданности, вообще для страха. Сибирским маслом мажем медуз, чтоб не мерзли в проруби. Вальдшнеп по три копейки пара. Постмо-дернист и рэпер сосланы на каторгу, пере-ходящую в ГУЛАГ и обратно, — это кому какой стиль милее, на выбор… Россий-

ский флот, памяти «Варяга», готов утонуть за Курилы... Дума распущена, Верховный совет расстрелян вместе с воскресным митингом; жиды спрессованы в резерва-цию, но и местами, в области библиотек, назначены на ключевые посты; по всем каналам с утра до полуночи «Лебединое озеро», а после, с полуночи до утра, тоже «Озеро», но балерины без трусов, как когда-то Истомина, звезда Онегина… Тру-довитые китайцы на правах перманент-ной концессии дружественно заселяют и поднимают Сибирь, на новый виток геополитики, под лозунгом «Не пядью единой!». Студенты забросали картриджа-ми памятник Майклу Джексону в Екате-ринбурге, в духе программы «Янки, руки прочь от Марса!». Все визы отменены вместе с загранпаспортами — кроме слу-жебных, для работников Дворца, Двора и Синода. Во имя рождаемости в каждом жилище подвешен видеорегистратор для контроля за обязательными, дважды в неделю, внутрисемейными соитиями: отдельные, самые яркие, фрагменты за-сматриваются и обсуждаются на заседа-ниях кабмина.

Контрацептивы, но и аборты — вне закона. Мужчинам — ежедневный сиалис. Женщинам — опрыскивание феромонами. А в рамках заботы о детях будут караться в равной мере как педофи-лы, так и педофобы.

На обложках удостоверений личности, синтезированных с единым курсом истории, переводной портрет: под одним углом — Отец-Создатель, под иным — Отец народов, а вместе — выли-тый Жучков!

Чем принцип дежавю хорош? Мож-но расти сразу из всех щелей, от всех кор-ней, в любую сторону, куда растется. Взять нужное из каждой эпохи! Дыба и кол — от Иоанна Васильевича… Штрафные баллы — от Леонида Ильича… Кузькина мать — от Никиты Сергеевича… И т.д., и т.п. — зачем что-то выдумывать, модер-низировать, когда столько уже навороче-но, только зачерпни! Нет ничего вернее бывшего; держава ражих дежавю; б/у.

А вдоль дороги мертвые с косами стоят. И тишина.


Сигурдур Хьяртарсон, директор школы из рыбацкого поселка Акранес, учил детей рыбаков испанской словесности. Сервантес там, Гарсия Лорка, Лопе де Вега. Зачем детям исландских рыбаков испанская словесность — не знали ни рыбаки, ни их дети.


В страну льдов, гейзеров и вулканов летит специальный корреспондент «РП» Дмитрий

Филимонов, чтобы сперва узнать, а потом разъяснить читателю,

что такое, в конце концов, типис и чем типис № 281 отличается от типиса № 1, с которого все

и началось.

текст: дмитрий филимонов рисунки: олег бородин


Сигурдур Хьяртарсон, директор школы из рыбацкого поселка Акранес, учил

детей рыбаков испанской словесности. Сервантес там, Гарсия Лорка, Лопе де Вега. Зачем детям исландских рыбаков испан-ская словесность — не знали ни рыбаки, ни их дети. Ну разве что, встретив однажды живого испанца, высказать ему в лицо всю правду — на чистом испанском: «¡Alto! Хватит лгать! Ваш Колумб не открывал Америку!» В Исландии каждый ребенок знает: Америку открыл Эрикссон. Нет, телефоны тут ни при чем. Лейф Эрикссон, сын Рыжего Эрика. А хитрый Колумб специаль-но плавал в Исландию, чтобы выведать у доверчивых викингов путь в Новый Свет. И таки вынюхал, вызнал. И заполучил за-ветную карту. И присвоил славу. Однако не ему, коварному ис-панцу, стоит памятник в центре Рейкьявика, а Лейфу Эрикссону Счастливому, истинному первооткрывателю. А Колумб — это просто испанский пиар-проект. Это вам любой исландский ре-бенок скажет. Но даже возможность высказать правду в лицо не подвигала детей рыбаков на изучение испанской словесности. Потому что дети в большинстве своем ленивы и тупы. Дирек-тор Хьяртарсон очень страдал от этого. Он сильно любил испан-скую словесность и думал, что ему удастся привить эту любовь детям. Поэтому был строг. Отцы-рыбаки, оценив успеваемость своих отпрысков, вытаскивали из штанов ремень, потому что тогда, сорок лет назад, исландские отцы еще лупили детей рем-нем. Дети воспринимали это как данность, уважали директора, но еще больше — побаивались. А учиться все равно не желали.

Как говорится в исландских сагах, прошла зима, и ни-чего не случилось. Может и лето пройти, и ничего не случит-ся. В Исландии время течет медленно, поэтому годы мелькают быст ро. Так бы и сгинуло имя директора Хьяртарсона в пучине исландской истории, когда бы не случай. Бывший его ученик, который так и не освоил испанской словесности, но школу окон-чил и стал неплохим рыбаком, привез с острова Снайфельдснес плетку из бычьего typpið — директору в подарок. «Вот, — сказал бывший ученик, — с помощью этой штуковины вы сможете вби-вать в головы своих оболтусов знания». Надо сказать, что такие плетки в Исландии не диковина. Когда директор Хьяртарсон еще не был директором, а был маленьким мальчиком, родители отправили его на лето к родственникам на ферму. Родственни-ки вручили ему плетку из конского typpið и велели пасти бара-нов. Вместе с овчарками юный Хьяртарсон бегал за баранами, лупил их плеткой по шерстяным бокам, загоняя в стойло. Так что с этой штуковиной директор Хьяртарсон управляться умел. Короче, он принял подарок. Но поскольку тогда, сорок лет на-зад, учителя уже не лупили учеников плеткой, директор просто клал typpið на стол. Для устрашения нерадивых. И стучал им по столу, если сердился. Ученики, особенно девочки, этого стука боялись.

Учителя же подсмеивались над своим директором. И од-нажды летом, во время каникул, когда не нужно проверять тет-радки и все исландские мужчины, даже учителя, вспоминают, что они потомки рыбаков, и выходят в море, — так вот однажды

они привезли директору моржовый typpið. Длиннющую губча-тую кость.

Весть о том, что директор школы, бакалавр Исландско-го университета, магистр литературы и латиноамериканской истории Университета Эдинбурга, автор учебников и моногра-фий Сигурдур Хьяртарсон коллекционирует typpið, быстро раз-неслась по рыбацкому поселку. И вскоре в его дверь постучали рыбаки. «Herra директор, — сказали рыбаки, — господин ди-ректор, мы добыли кита и хотим подарить вам китовый typpið». Чтобы забрать подарок, нужен был грузовик.

Найти грузовик не проблема в портовом поселке. Но как сохранить подарок? И директор Хьяртарсон отправился в Рей-кьявик, в свой родной университет, чтобы раздобыть там специ-альную посудину для анатомических препаратов. Самую боль-шую. Самую длинную. И пару канистр формалина. Директор Хьяртарсон заделался анатомом.

В рыбацком поселке родилась новая забава. Рыбаки и окрестные фермеры приносили директору подарки. Herra директор покорно принимал их. Чтобы не обидеть дарящих. Местные жители страшно веселились, рассказывая друг другу о новых экспонатах коллекции чудака-директора.

Так прошел год, и ничего не случилось. Ничего абсо-лютно. В Исландии редко что-нибудь случается. Последнее все-мирно-историческое событие — встреча Рейгана с Горбачевым в Рейкьявике. Положившая конец холодной войне. К тому мо-менту Сигурдур Хьяртарсон уже преподавал историю, а также испанский язык в столичном колледже. Собственно говоря, он сбежал из рыбацкого поселка в Рейкьявик — от насмешек, от

...Так прошел год, и ничего не случилось. Ничего абсолютно. В Исландии ред-ко что-нибудь случается. Последнее всемирно-историческое событие — встреча Рейгана с Горбачевым в Рей-кьявике. Положившая конец холодной войне...



рассерженных мамаш, которые не считали забавной коллек-цию директора школы. Однако рыбаки и фермеры не забывали своего директора и, будучи по делам в городе, привозили ему подарки. Когда Горбачев с Рейганом договаривались про конец холодной войны, у Сигурдура Хьяртарсона было уже пятнад-цать typpið. Пять китовых, моржовые, конские, бычьи, бараньи, козлиные и один, самый маленький, — хомячка.

Прошло десять лет, и ничего не случилось. Исландцы пили свой тминный бренневин, закусывали тухлой акулой, отмокали в горячих бассейнах, вдыхая бодрящий дух серово-дорода. А в это самое время где-то там, в мире, рушились им-перии, возникали новые государства, заканчивалась холодная война. Американцы вывели из Исландии свою военно-воздуш-ную базу — за ненадобностью. И перестали платить деньги — за аренду. Халява кончилась. Исландцы вылезли из бассей-нов и стали думать, как жить дальше. Придумали развивать туризм. Вулканы, гейзеры, водопады — красота! Иногда эту красоту можно увидеть. Если не идет дождь. А поскольку в Ис-ландии дождь идет чаще, чем не идет, увидеть красоту сложно. Поэтому помимо природы туристу нужно предложить что-то еще. Всемирно-исторических памятников, кроме особняка, где встречались Горбачев с Рейганом, в Исландии нет. Значит, надо создавать музеи. И Сигурдур Хьяртарсон понял, что настал его час. Он ушел на пенсию, ибо время уже подоспело, подал заявку в Министерство туризма, получил от государства двести тысяч крон подъемных, арендовал помещение рядом с автостанцией, перевез туда все свои typpið, которых накопилось ни много ни мало 62 штуки, и открыл Исландский музей фаллологии.

Первыми в музей пришли журналисты. Надо сказать, что в стране, где ничего не происходит, журналистам прихо-дится туго. Поэтому всякое, даже самое незначительное, собы-тие порождает шквал газетных публикаций. Как-то по случаю юбилея всемирно-исторической встречи Горбачева с Рейганом возле особняка, где они встречались, установили мемориаль-ные доски. На исландском, английском и русском. Прибыли послы — прием, шампанское, речи, все пристойно. А потом один русский эмигрант, единственный русский эмигрант в Ис-ландии, потому что редкий русский эмигрирует в страну, где ничего не случается, обратил внимание: на доске начертано «Николай Сергеевич Горбачев». Этот редкий русский надпись сфотографировал и в местную газету отправил. Началось такое! Сенсация! Доску тут же заменили новой, правильной, но газеты месяц не унимались. Редкому русскому даже намекнули, что он чересчур глазастый. Если бы промолчал — никто бы никогда ничего не заметил. А так — ущерб имиджу государства. Ну вот, и когда Herra Хьяртарсон открыл свой музей, газеты подняли страшный шум, развернулась дискуссия, нужен ли Исландии такой музей. Herra Хьяртарсон убеждал, что это научно обос-нованная коллекция, собранная народом — рыбаками, ферме-рами. Не убедил. Были пикеты, возмущенные мамаши. Herra Хьяртарсон разозлился, плюнул, собрал свои typpið и перевез музей из Рейкьявика в Хусавик, рыбацкий городок на севере.

Местные жители не были против. К тому же в Хусавик туристов возят — на китов смотреть в местном фьорде. Поэтому музей с китовыми typpið пришелся как нельзя кстати. Местные кито-бои добавили в коллекцию Herra Хьяртарсона еще экспонатов. Чтобы киты всех видов были представлены. Усатые и зубатые. Гренландский, серый, горбатый, синий, финвал, полосатик… Ну, еще typpið лосося, морского окуня, белого медведя, который чудом на льдине приплыл в Исландию. Herra Хьяртарсон во-шел во вкус музейного дела. Он изготовил typpið тролля, эльфа, йоласвейна (это что-то типа Деда Мороза). Ну и единственный экспонат, который он купил, а не получил в подарок, — typpið африканского слона. Herra Хьяртарсон установил входную пла-ту в 1000 крон, и люди потянулись в музей. Туристы и местные жители. В основном почему-то дамы.

Шли годы, и ничего не случалось. Herra Хьяртарсон под-считывал выручку, а потом шел в бассейн и плавал в горячей водице, вдыхая запах сероводорода. И вот подплывает к нему Йон Арасон. Старик Арасон из Акюрейри. Он всю жизнь альпи-нистов в горы водил. На ледники. Проводник. Бабник и хвас-тун. Говорит, у него двести девяносто шесть женщин было. Туристки-альпинистки. Он счет вел. Зарубки на сердце или где там еще. Но это в молодости. А теперь он все больше в бассейне.

— Halló, Хьяртарсон.— Halló, Арасон.— Как твой музей?— А ничего, — отвечает Хьяртарсон, — стоит.— Всем хорош твой музей, — молвит Арасон, — только

бесчеловечный он. Тебе не хватает человечьего typpið.— Так есть у меня, — говорит Хьяртарсон, — целая сбор-

ная по гандболу.Надо сказать, что ныне живущих героев Исландии не-

много: певица Бьорк и национальная сборная по гандболу. Ко-торая завоевала серебряные медали на Олимпийских играх в Пекине. Ну, с певицей Бьорк все ясно, а вот когда гандболи-сты вернулись героями из Пекина, Herra Хьяртарсон позвонил их тренеру и попросил для музея слепки всех typpið. Гипсовые слепки. Всех членов сборной. Ну и вот сборная в полном соста-ве плещется в бассейне, вдыхая аромат сероводорода. Входит тренер. «А ну-ка, парни, поможем музею!» Объяснил, что и как. Парни обрадовались, отправили шофера в магазин — за меш-ком гипса. А может, за двумя. Теперь сборная в полном составе в музее представлена.

— Это не то, — морщится старик Арасон. — Хочешь, я тебе свой typpið завещаю?

— Takk, — говорит Хьяртарсон, — спасибо.Он же не привык от подарков отказываться. Невежливо.

Нельзя людей обижать.И года не прошло — стали события случаться. Сперва

кризис. Это во всем остальном мире кризис, а в Исландии — крах. Государство-банкрот. Все банки лопнули. Экономика умерла. Лучшие головы мира на полном серьезе подсчитывают, что дешевле — реанимировать экономику или вывезти всех ис-


ландцев на материк. Чтобы не умерли с голоду. Исландцы даже из бассейнов вылезли. Огляделись. Экономики нет, работы нет. И обратно в бассейны полезли. А следом — извержение вулка-на Эйяфьятлайокудль, который парализовал аэропорты Евро-пы и название которого тщетно заучивали дикторы мировых телеканалов. Исландцы из бассейнов вылезли, пепел с крыш убрали, дороги восстановили, мосты построили — и обратно в бассейны. Но от этих невзгод будто что-то щелкнуло в нацио-нальном сознании. Жители Рейкьявика выбрали мэром комика-шоумена, который создал дурацкую партию и обставил на вы-борах серьезных дяденек. Премьер-министром стала розовая леди. Геи устроили штаб-квартиру на главной улице столицы. То, что вчера взбудоражило бы общество, поделило на против-ников и сторонников, сегодня никого не колышет. Пофигизм. Толерантность в квадрате.

Herra Хьяртарсон нутром почуял: пора перебираться в столицу. Обратно. В Рейкьявик. Музей-то не умер в кризис. Туристы не дали умереть. Ну а в столице туристические пото-ки погуще будут. Прибыль поболе. К тому же муниципальный чиновник, крививший рот по поводу этической составляющей и смысловой целесообразности музея, ушел вместе с прежней администрацией. А новым, комикам, такой музей только в ра-дость.

Накануне переезда Сигурдур Хьяртарсон призвал своего сына и молвил:

— Сын, я уже стар и хочу передать музей в твои руки. Это неплохой бизнес. Оглянись вокруг: лопаются банки, прогорают компании. А наш музей стоит. Береги его. А когда станешь ста-рым, передай его своей дочери.

— Да, папа, — прошептал Хьёртур Сигурдсон и густо по-краснел.

Теперь Хьёртур водит экскурсии по музею. Водит и крас-неет. Подле экспоната старика Арасона он краснеет еще больше. Да, старик Арасон умер. В феврале годовщина. Девяносто семь ему было. Согласно завещанию, коронер отсек завещанное и по-ложил в банку с формалином. Теперь это 281-й экспонат музея. Печальное зрелище, надо признать.

Впрочем, как сказано в исландской саге,над седым старикомникогда не смейся;цени слово старца;цедится мудростьиз старого меха,что висит возле шкур,качаясь средь кож,с сычугами в соседстве.

А народ идет в музей, интересуется. Четырнадцать тысяч посетителей в прошлом году. Да еще окрестные проститутки то и дело забегают — сувениров клиентам купить. Штопор там или брелок в форме typpið. Хьёртур продает и краснеет.

В общем, бизнес стабильный. Фаллологический. Надеж-ней любого банка.


Может быть, вы отдадите мне мой любимый ресторан «Маяк» под арт-центр — он же все равно заколочен фанерой, хоть и шедевр архитектуры семидесятых, а я вам там буду международные арт-проекты устраивать, и да, пожалуйста, запретите белого лебедя.


Фотодиректор «РП» Вита Буйвид отправляется в город чугуна и стали, «советскую

Сицилию», на Днепр, чудный при тихой погоде, — в родной

Днепропетровск. Дежавю по-украински. «Вже було».

текст и фото: вита буйвид


Где родился — там и пригодился? Нет, это точно не про меня. Ка-

кая польза от меня городу чугуна и стали, советской Сицилии, Днепру при тихой погоде и редким птицам? Никакой. Вот я и сбежала. Теперь у меня есть не только родина-мать, но и родина-отец и даже родина-сестра. Потому что от родины-отца я тоже сбежала. Родина-мать самая терпе-ливая, конечно: все прощает, всегда готова принять и особенно накормить. Все время робко так обратно заманивает.

Года три назад в Фейсбуке меня решил добавить в друзья странный мужчина. Точнее, мужчина абсолютно нормальный, что странно. В костюме, галстуке, по виду — ровесник, и фамилия на «о» заканчивается. Вспомнить я его не могла. Вряд ли у меня с ним был мимолет-ный роман в юности. Может быть, учились вместе? Ну-ка, где тут у нас информация? Опа, мэр Днепропетровска. Ну ты, родина-мать, даешь. Присматриваешь за мной издалека, заботишься. Ну кто же от такого друга откажется? Беру.

В прошлом году еще серьезнее подкат. Выставку предложили в Днепро-петровском художественном музее. Что же мне, репатриироваться теперь? Если и дальше так пойдет, мне еще и бюст предложат. На родине героя. Не устояла я, засобиралась, поехала. Это же все равно что предложение в Музей Гуггенхайма получить. При наличии нью-йоркской прописки, разумеется.

Вышла из самолета, и накрыло меня. Дежавю. «Вже було» по-украински. Огромная площадь перед зданием аэро-порта. Пустая. Туман. Пастораль практиче-ски. Тридцать лет назад в такой же туман я стояла на этом же месте и очень боялась, что рейс в Ленинград отменят. И вдруг очень громко из-за плеча это ужасное: «Ну шо, деушка, куда поедем?» Никуда не поедем, я сестру жду. «Тю», — и испарился. Сестра выплыла из тумана. Победоносно затолкала меня в маршрутку. А там белый лебедь на пруду орет на всю громкость и местные жители. Я скукожилась и опять очень захотела сбежать от родины-матери к родине — другому родственнику. Лю-бому. Ну как тут сбежишь? У меня с собой

полный чемодан контрабандно выве-зенных произведений, муж сестры уже подрамники привез из мастерской и соб-ственноручно их укрепил металлическим уголком, родители ждут к ужину. Музей государственный опять же.

Приехали к родителям. Всем по-дарки. Отцу — бонус. Журнал наш с моей заметкой про банановый ликер. Не из-виняться же в таком возрасте за детские шалости, разве что так, в виде статьи в солидном издании (см. №6 за 2012 год). Пока накрывали на стол, отец почитывал, потом молча в сторону отложил. Я все же не выдержала, и перед десертом поинте-ресовалась — как, мол? Отец развел руки со словами: «Видишь ли, детка, я сейчас серьезно увлечен Толстым». Ну вот, не послушала сестру. Она же предупреждала меня, что все чувство юмора в нашей семье досталось мне одной и отцу не понравит-ся. Ну, это я тоже проходила. Еще после традиционного школьного сочинения «Как я провел лето». Мне еще тогда говорил отец, что не все писатели делают из род-ственников идиотов. Странно, зачем ему тогда Толстой...

Утром я пересекала Днепр на такси. Правда, на грузовом. По Старому мосту. Подрамники громыхали. Металлические уголки кстати пришлись, укрепили и укра-сили. На века. У водителя истошно орал белый лебедь. Господи, что я здесь делаю? Пожалуйста, заткните вашего лебедя. Это же невозможно слушать. Водитель кивнул с пониманием и врубил Верку Сердючку.

В музее было хорошо. В музее было прохладно. Точнее, совсем не топили. Отапливался только второй этаж, на котором оказались импрессионисты из нормандских музеев. Вот это соседство! По этому поводу охрана музея была усилена и все сотрудники были задействованы. В конце концов появились рабочие и бодро взялись за развеску моих работ. То, что у них оказался электронный уровень, меня совсем не впечатлило, хотя они по-стоянно рекламировали этот гаджет, а вот то, что рабочие обращались друг к другу на «вы» и по имени-отчеству, меня потрясло значительно больше. Неужели привычку разговаривать со всеми на «вы», так раздра-

жающую москвичей, я впитала с молоком родины-матери, а не из Питера привезла, от родины-отца?

Выставка была готова, а я погру-зилась в очередное дежавю. Домой ни под каким видом не хотелось. И я пошла пешком. Через весь город. С простой целью: раскопать хоть какие-нибудь сен-тиментальные воспоминания и подавить неуемное желание бросить все и уехать на любом виде транспорта в любую точку мира, и чем дальше — тем лучше. Носталь-гия упорно не наступала, только злорад-ное счастье оттого, что я здесь не живу. И жалость. К городу, пусть и не любимому, но когда-то прекрасному. Мозгами-то я это понимаю, просто душа не лежит. Как же он был красив, когда позиционировался ро-диной генсека и третьим городом страны! Шедевры архитектуры семидесятых моя дочь недавно обнаружила на арт-форуме в Вене и радостно звонила бабушке рас-сказать, как рассчитанная ею конструкция украшает Венскую выставку. Сейчас бы


этот летний театр австрийцам тоже по-нравился, но уже как пример тарковщины в жизни: потертые фактуры годами не крашенных стен и обвалившиеся детали завораживали не меньше, чем фотография новехонького объекта. И опять этот лебедь! Ну сколько можно? И почему так много заброшенных зданий с выбитыми стекла-ми? Многоэтажных, прямо в центре? Разве здесь были военные действия? Был теракт недавно, взрывчатка в урнах. Но не может быть такой результат. Нужно родственни-ков спросить. Или друзей. Или массажист-ку. Черт, я же на массаж опаздываю.

Вот массажа такого нигде не делают. Знаменитый ломи-ломи массаж по сравне-нию с этим — жалкое поглаживание. Этот массаж примирил меня и с городом, и с род-ственниками, и с выставкой, и со всей окру-жающей действительностью. Даже с марш-руткой и белым лебедем. Я даже отменила версию инкогнито и поехала в гости к друзьям. И началось очередное «вже було». По большому счету, ничего и никто не из-менился. Совершенно очевидно, я все это уже говорила, и видела, и слышала, и спор этот уже был, и Катя уже скрывала, что не умеет готовить, и делала вид, что сама приготовила ужин. А ее муж по-прежнему скрывал, что готовит в семье он. А Вероч-ка по-прежнему с головой в литературе и рукоделии, но никак не может закончить ремонт и найти заварку. А Танька...

Домой я попала уже за полночь, конечно же, не очень трезвая, и полезла в Фейсбук оповестить нормальных и вир-туальных друзей о выставке. А там он — мэр. Дорогой Иван Иванович, как я рада, что вы решили со мной дружить. И как я рада, что мы можем познакомиться лич-но на открытии моей замечательной вы-ставки в вашем прекрасном музее, и тогда я смогу вам лично рассказать, как ужасно ехать по Старому мосту, познакомлю вас с моими друзьями — вашим электоратом, может быть, вы отдадите мне мой люби-мый ресторан «Маяк» под арт-центр — он же все равно заколочен фанерой, хоть и шедевр архитектуры, а я вам там буду международные арт-проекты устраивать, и да, пожалуйста, запретите белого лебедя. Ну что вам стоит?

На открытии выставки я со смехом рассказывала своему другу Сереге, до которого так и не добралась накануне, о своем письме мэру. Мы весело представ-ляли, что бы еще такое могло оказаться в этом письме, если бы я еще и с Серегой выпила. И вдруг все присутствующие как-то и притихли. В зал вошел высокий плотный мужик в светлом костюме, его сопровождали два еще более плотных, но костюмы были темные. Тройка обошла зал по периметру, и вдруг мой друг Серега по-дошел к светлому, они пожали друг другу руки и перекинулись парой слов.

Кто это был, Сережа? Это депутат, мы с ним в институте учились. Его мэр прислал, сам не смог.

Вот теперь жду: ресторан «Маяк» на берегу Днепра под арт-центр, бюст, ремонт Старого моста… Что там я еще просила? Вечером, отмечая событие в ресторане с близким местным жителям названием «Мафия», я существенно расширила этот список. Но отправлять пока не стала. Нуж-но ведь и совесть иметь.

Да, и по пути в аэропорт белого лебедя в такси уже не было.

...Утром я пересекала Днепр на такси. Правда, на грузовом. По Старо-му мосту. Подрамники громыхали. Металличе-ские уголки кстати при-шлись, укрепили и укра-сили. На века. У водите-ля истошно орал белый лебедь...



Рано или поздно это должно было свершиться. Журнал «Русский

пионер», как ни откладывал эту тему, как ни пытался обойти этого пионера-героя, — все-

таки решил разобраться с ним. Специальный корреспондент «РП» Дмитрий Филимонов отправляется в места, где

Павлик Морозов совершил то ли подвиг, то ли преступление.

То ли что-то еще. То ли ничего.

текст и фото: дмитрий филимонов


Дружно, радостно живут жители Гера-

симовки! Вот Масленицу гуляют. Пред-седатель музыку включил, на крыльцо выставил. Музыка играет! Бабы частушки спевают! Дед Книга, хромой инвалид, пританцовывает. Над сельсоветом флаг наш российский — хлопает на ветру. Тетя Зина, Книгова женка, тоже хлопает — не в ладоши, нет: поди-ка сними рукавицы, морозище вон какой, градусов двадцать. Мужики самогоном греются — на кедро-вом орехе. По чуть-чуть, не балуют, меру знают. В магазине-то водки нету, лицензия кончилась. Оно и к лучшему — от водки дурь. От самогона кедрового — благостно. Мариночка блинов напекла, всем раздает. Закусывают. Ой, хорошо! Нина Ивановна подъехала. На такси, как барыня. Автобус-то раз в неделю ходит, по пятницам. А нынче суббота. Корреспондента при-везла. Корреспондент ходит — фотоаппа-ратом щелкает, в блокноте карандашиком чиркает, потому что ручка замерзла. Дети набежали. Снимите нас! Снимите! Павлик Морозов подле стоит. Бронзовый. Вдаль смотрит. Будто вспомнил чего. Ему бы в этом году девяносто пять стукнуло. Возраст, однако. Хотели свергнуть его, бронзового. Мужики залетные приехали. На самосвале. Трос приладили — сейчас дернут. Местные увидали.

— Кто такие, чё надо?— А ничё, свергать будем, он же не

герой больше, предатель он.— Чё? А вот оглоблей промеж глаз

не хотишь?Бежали залетные. Тутошние своих

в обиду не дают. Пришлых вообще не жа-луют. Хотя сами пришлые. Столыпинские переселенцы. Самоходы. Из Белоруссии. Морозовы, Кулукановы, Книги.

Дед Книга домой пришел — руки к печке. Отогрелся. Морковки натер в миску, сметанки добавил, хлеба черного отломил. Только ложку в рот — тук-тук — корреспондент стучится.

— Корреспондент, морковки хо-тишь?

Дед Книга — из самоходов. Батька его сюда пришел. Из-под Баранович. Сход в деревне собрали: реформа, говорят, рефор-

ма! Кто в Сибирь на новые земли пойдет, тому пятнадцать десятин и три года по пятьдесят рублей. Итого — сто пятьдесят. Это ж какие деньжищи! Целых три коровы. Или пятьдесят пар кирзовых сапог. Ну, ко-ровы одной на семью хватит. Сапоги и вовсе крестьянам ни к чему. Главное, чтобы земля хорошая и лыко в лесу — лапти плести. У них-то в деревне все лучшие земли — панские, и лыко в лесу давно перевелось. В общем, народ возбудился. Решили кого-то в разведку послать. Шапку по кругу — денег собрали и двух мужиков, что помоложе, покрепче да без семьи, в Сибирь отправили. Через два года обратно приходят. Рассказы-вают: земли — сколько хочешь. Лыка — не-мерено. Тайга, зверь, грибы, ягоды…

— Поешь морковки, корреспондент! Чё, кроликом быть не желаешь?

Люди пожитки собрали, скотину к телегам привязали — в Сибирь двину-лись. Два года шли до Тобольска. Царский режим о людях позаботился: просеки в тайге прорублены, колодцы выкопаны.

Стройся и живи. Хотели осесть на берегу Тавды — чалдоны не дали. Ну, это самые первые поселенцы, что вслед за Ермаком объявились. Да и ладно, отправились дальше — в тайгу. На другой участок. В конце концов, не за рыбой сюда шли. А за хорошей землей. За лыком. Местечко вроде сухое, вокруг леса и болота. Прямо как в родной Белоруссии. Если бы не здешние морозы. Зимой чуть не околели в своих землянках. По весне стали строиться основательно. Добротно. Что для самохо-дов, в общем-то, непривычно. Они ж у себя на родине привыкли жить временно, как на войне. Западная Белоруссия же. Туда война — обратно война. Литовцы, поляки, немцы, французы, русские. Эти придут — хату спалят, те придут — корову уведут. У местного народа и характер сформи-ровался особенный: сховать подальше и схавать втихаря — пока не отобрали. Кулацкий такой характер. Куркулистый.

— Вкусная морковка, корреспон-дент! Не хотишь — не надо.


Дед Книга — Павлику Морозову троюродный брат. Морозовы, Книги, По-тупчики — все ж друг на друге пережени-лись. Все самоходы — родственники. Они в Герасимовке вроде как премиум-класс. Потомки отцов-основателей. Белая раса. Голубая кровь. На остальных — пришлых, чалдонов — свысока смотрят, по лицу вычисляют, по говору. «Здоров, чалдон!» — «Здоров, самоход!» До сих пор так. У них в Герасимовке даже колодцы другие — жу-равли.

Когда Нина Ивановна в Герасимов-ку приехала, на нее тоже свысока смот-рели. Ну, это она сейчас Нина Ивановна, директор музея, а тогда просто Нинка Купрацевич, экскурсовод. Поначалу с ней на улице не здоровались, хотя она тоже из самоходов, только из другой деревни. Окончила музейный — сюда распредели-ли. В музей Павлика Морозова. Дед Книга, тогда еще не дед вовсе, а Толик, лесник, на Нинку заглядывался. Хороша, чертовка! А ей-то некогда вокруг смотреть — у нее ж экскурсии. По десять автобусов в день! Толик-лесник новую оградку вокруг памятника ставит и за Нинкой наблюда-ет — как она экскурсии водит. Вот автобус подъехал, пионеры вываливают. Тру-ту-ту! Труба трубит, салют отдали — и строем через поле, следом за Нинкой, в лес, где Павлика с братом Федей убили. На том месте два обелиска стоят. Через некоторое время — обратно. Бегут гурьбой, рука-ми машут — ай-яй-яй! За ними облако гнуса — оводы, слепни, комары. А следом Нинка. Спрячутся в автобус — выходить не хотят.

Жила прямо в музее. А что? Дом двухэтажный, кулака Пилипенко, экс-позиция маленькая — школьные парты, гипсовый бюст да вырезка из старой газеты. Места много. Там все музейные жили-были. Пока времена не изменились. Пионеров привозить перестали. Запад-ные корреспонденты хлынули. Писать про Павлика Морозова, символ советской эпохи, родного отца предавшего. Однако Нина Ивановна этого позора не застала. Ее в город позвали — новый музей создавать. А музей в Герасимовке ветшал и развали-вался. Наступало небытие.

И вдруг — тру-ту-ту! Труба трубит, Нину Ивановну призывая. Нашлись люди в большом городе, решившие музей возро-дить. И не то чтобы им музей нужен был — им нужны были деньги, на музей выделен-ные. Короче, написали заявку на грант и по-дали в Фонд Сороса. Но поскольку дядюшка Сорос вряд ли дал бы денег на возрождение музея Павлика Морозова, символа совет-ской эпохи, то решили назвать иначе — просто «Музей коллективизации». И по-лучили грант. Полтора миллиона рублей! Вот это деньжищи! Это ж какой музеище можно отгрохать! Проект реконструкции заказали знаменитому свердловскому ди-зайнеру. За шестьдесят тысяч. Знаменитый дизайнер макеты изготовил — витрины застекленные, инсталляции разные. Креа-тив! Красота! Нина Ивановна тоже денег получила немного — крышу перекрыть, чтоб не текла, полы и стены покрасить. Ну, еще компьютер купила с принтером. Куда остальные финансы делись? Да кто ж его знает. Макеты так и остались макетами. В музее стоят. Креатив! Красота!

Нина Ивановна дала музею другое название, более честное. «Музей коллек-

...Полтора миллиона рублей! Вот это деньжи-щи! Это ж какой музеи-ще можно отгрохать! Проект реконструкции заказали знаменитому свердловскому дизай-неру. За шестьдесят тысяч. Знаменитый дизайнер макеты из-готовил — витрины застекленные, инстал-ляции разные. Креатив! Красота!..


тивизации им. П. Морозова». Позвала на работу экскурсовода. На пятьсот рублей в месяц.

— Мариночка, — говорит, — вы подумайте, прежде чем соглашаться. Посо-бие по безработице больше будет.

— Это вы не передумайте, Нина Ивановна, — отвечает Мариночка.

У них-то в Герасимовке работы, считай, нету. Почта, магазин, школа, клуб, да еще вот музей.

В общем, вместе с Мариночкой распечатали на новом принтере пригла-шения — на сельский сход. Побросали в почтовые ящики — Морозовым, Книгам, Потупчикам. И самоходам, и чалдонам. Пришли все. Нина Ивановна речь произ-несла. Сказала, что скоро в Герасимовку снова поедут люди — на экскурсии. Снова придется заборы белить, чтоб перед людьми не стыдно было. Кафе открыть, чтоб приезжих кормить. Сувениры делать, чтобы туристам продавать. И жизнь станет радостной и счастливой, как в прежние времена, однако для этого надо приложить силы. А еще — притащить в музей все, что пылится на чердаках. Люди шуметь стали.

На кой нам музей предателя? Прежнего не вернешь! Это чалдоны кричали. Но боль-шинство поверило ей. И понесли долб-леные корыта, угольные утюги, крынки, деревянные коньки, сундуки, плетеные короба, оглобли. Мариночка притащила зыбку из лыка, в которой взрастал ее муж.

— Вы б, Мариночка, еще корову свою привели, — говорит Нина Иванов-на. — Мы ее эксплуатировать будем. Вдруг кому из туристов корову захочется по доить.

— Нет, — отвечает Мариночка, — я Красулю не дам. Чего доброго молоко давать перестанет.

Нина Ивановна по домам пошла: со стариками беседует, документы собирает и понимает, что все про Павлика Морозо-ва — пионера-героя — выдумки и художе-ственная литература. И все про Павлика Морозова — предателя — выдумки и худо-жественная литература. Иначе было.

Жили в тайге люди. Жизнью тертые, опытом ученые. Сховать и схавать — пока не отняли. Только жизнь налаживаться стала — Советы пришли. Зерно отобрали. Книга-старший на задах яму выкопал,

...Павлик Морозов под-ле стоит. Бронзовый. Вдаль смотрит. Будто вспомнил чего. Ему бы в этом году девяносто пять стукнуло. Воз-раст, однако. Хотели свергнуть его, бронзо-вого. Мужики залетные приехали. На самосвале. Трос приладили — сейчас дернут...


чтобы там урожай сховать. У всех на задах ямы. Советы ушли — Колчак пришел. Ста-ли молодых забирать — под ружье. Книга-старший сына своего в бочке сховал. Не нашли. Колчак ушел — Советы вернулись. Уполномоченные приехали, сход собрали: колхоз создавать будем. Скот отобрали, в Пилипенков сарай загнали. День держат, два держат. Скотина орет некормленая. Уполномоченные поросят режут — чтобы чем закусывать было. На третий день народ говорит: айда колхоз грабить! Забирают свою скотину, уполномоченными не съе-денную. Вот так трижды колхоз создавали. Потом люди поняли, что пора подчинить-ся. Выбрали председателем самого гра-мотного — Трофима Морозова. Хороший председатель, свой. Сам ворует — и другим дает. Поэтому самый отстающий колхоз: два центнера бульбы с пяти гектаров. Вот урожай, а? Курам на смех. Председатель во-рует — и пьет. От страха. А еще он справки делает спецпереселенцам. Это ссыльные раскулаченные. Кубанские, воронежские,

белгородские. Ссыльные в окрестной тайге землянки роют. А чтобы уехать отсюда, то есть бежать, им документ нужен. Трофим фальшивые справки штампует. Дескать, местные. У него ж печать. Не задаром, ко-нечно. Штампует — и боится, штампует — и боится. Оттого пьет еще больше. И семью бьет. Пьет — и бьет. Павлика вон оглоблей огрел, чуть руку не сломал, изверг. А потом и вовсе к Нинке Амосовой ушел, семью бро-сив. Танька Морозова с четырьмя детьми осталась. По родственникам ходит — в Тав-ду, в Городище: поможите чем можете. Ну и попался председатель Морозов. Взяли на станции ссыльного — с фальшивой справ-кой. Следствие. Суд. Танька на суд с паца-нами пришла. У нее спрашивают: воровал твой мужик? Воровал, негодяй! Справки фальшивые штамповал? Штамповал, под-лец! Вот и пацаны подтвердить могут. Не-што мамка соврет? Подтвердили. Трофима отправили Беломорканал строить. Танька с пацанами в Герасимовку вернулась. Дед и бабка Морозовы, Трофимовы братья на

нее волком глядят: такого мужика спалила, гадина!

Не прошло и полгода — пацаны пропали. Всей деревней искали. На третий день охотничья собака наткнулась на трупы.

В этом месте у Нины Ивановны дро-жит голос. Мариночка утирает слезы.

— Да какие ж они герои? — вопро-шает Нина Ивановна.

— Какие ж они предатели? — вто-рит ей Мариночка.

— Они ж дети!Кто убил? Понятное дело, дед

и бабка Морозовы, Трофимовы братья. Всех и расстреляли. Следствия не было, экспертизы не было, адвоката не было, сви-детелей защиты не было, пионера-героя тоже не было. Материалы того, что назвали следствием, из архивов зачем-то изъяты, и где они — неизвестно.

В общем, Нина Ивановна собира-ется всех реабилитировать. Деда и бабку Морозовых, Трофимовых братьев. А что? Помогла ж она деду Книге тестя реабили-тировать. Кулака. Теперь тетя Зина, Книго-ва женка, прибавку к пенсии получает как дочь безвинно пострадавшего и бесплатно на поезде каждый год. Сама своему сча-стью не верит.

А недавно еще одно чудо случи-лось — автобус с детьми приехал. На экс-курсию. Нина Ивановна все кулоны кедро-вые, которые продавать думала в качестве сувениров, раздарила детям на радостях.

Этим летом штук десять автобу-сов было. Из Тавды, Тюмени, Тобольска, Ирбита. Правда, теперь никаких тру-ту-ту. В остальном все по-прежнему. Сперва в музей, потом через поле, следом за Мариночкой, в лес, где Павлика с Федей убили. Через некоторое время — обратно. Бегут гурьбой, руками машут — ай-яй-яй! За ними облако гнуса — оводы, слепни, комары. А следом Мариночка.Дед Книга потом в лес ходил — мимо того места. Смотрит — записочки в оградку воткнуты. Выдернул одну, прочитал. «Пав-лик, я хочу поступить в МГУ». Выдернул другую. «Хочу быть знаменитой, как Алла Пугачева». Третью выдернул. «Сделай, по-жалуйста, чтобы папа меня не бил».


Я вышел с микрофоном на край сцены, сделал паузу и в полной тишине заорал революционный клич. Весь зал, как будто всем в одно место одновременно воткнули шило, взлетел вверх, слившись в едином вопле восторга. Я от неожиданности забыл все слова, но петь мне уже было не нужно.


Наш новый автор, музыкант Вячеслав Малежик дебютирует

с прозой на заданную тему и демонстрирует свои неограниченные сюжетные

и стилистические возможности в изучении человека. Про кого же

может написать Малежик? Про того, кого Малежик лучше

всех знает. То есть про себя.

текст: вячеслав малежик рисунок: анна каулина


Ночь моего дня рождения. Все спят, а я сижу у стола и меч-таю: какое бы я себе в качестве подарка дежавю по-

желал? А вот и не знаю… Наверное, я неправильно делаю, что не сплю и не аккумулирую силы для сегодняшнего праздника с гостя-ми и зрителями. Но это мои проблемы, и они никого не касаются. Мой день рождения, и будьте любезны быть моей свитой и сыграть короля, а я тем временем, как Бальзаминов, помечтаю…

Хочу ли я яхту о семи палубах на комбинированном ходу? Раз — и ты под парусами, и «снова ветер запел нам попутную пес-ню». Или нет ветра, но ты включил движок и не зависишь от при-чуд погоды. Но, Бог ты мой, сколько проблем: парковка судна, со-держание команды, а главное — потеря друзей, которые могут не простить твой успех. А папарацци? Эти проникнут везде и всегда и сделают твою жизнь адом.

Женщины… А женщины превратятся в товар, который тебе попытаются впарить, и у тебя не будет сил отличить истину от фальшивки. И, конечно, жена, которая возненавидит все яхты на свете, меня, моих друзей и армию моих соискательниц. Стоп, стоп, стоп… Но яхта же не вписывается в схему дежавю! Ну не было яхты ни во сне, ни наяву! И не приходили на борт моей «белоснежной красавицы» Дидье Дрогба и Джон Терри из «Челси», а Александр Грин не списывал «Алые паруса» с моей поездки в Феодосию в со-ставе ансамбля «Пламя». Так что…

Дежавю с женщинами? Это можно, это бывало… Можно с одной, можно с несколькими… Ну почему вы сразу о групповом сексе? Просто в мое дежавю явились девушки из разного времени и из разных городов. Сколько? Больше двух, наверное, не стоит, ведь я уже немолоденький дяденька. А две? Ну, две так две… Плохо, конечно, что не соображу, как они меня, вернее, мою любовь делить будут. И непонятно, от кого из них у меня родится ребенок. Да и по-том, в соседней комнате спит жена. Что ей-то мы скажем — что это ее сестры? Пошлятина какая-то…

Неужто не было в моей жизни ничего, что пожелал бы я себе в качестве праздничного дежавю? Было!

Начитался я в детстве Жюль Вернов и Стивенсонов и скитал-ся с их героями по Патагонии и Андам, заглянул на острова Поли-незии и Новой Зеландии, спасаясь там от кровожадных каннибалов и прочих хищников. Нет, я не мечтал быть моряком, но отправить-ся в путешествие на далекие материки и острова хотелось, хотя не очень верилось, что это может случиться. Но мечтам все-таки свой-ственно сбываться.

В семьдесят девятом году (я тогда служил в ансамбле «Пла-мя») наш худрук Сергей Березин однажды принес благую весть: нас в составе официальной делегации Советского Союза отправляют на остров Мадагаскар с визитом дружбы в Мальгашскую республику для укрепления. На острове за пять лет до этого свергли деспотич-ных французских империалистов, и страна находилась на револю-ционном подъеме.

— Я только что из их посольства, и у меня есть запись двух самых популярных на острове песен, — сказал Березин.

— Петро, Ирэн, — обратился он к Петерсону и Шачневой, — вы споете этот дуэт.

С этими словами Сергей включил магнитофон, и мы услы-шали очень приличную лирическую песню.

— Я заказал русский текст, к завтрашнему дню мне обеща-ли его сделать, — продолжал наш шеф. — А ты, Малежик, споешь второй номер. То, как орет их певец, так проорать сможешь только ты. Мне сказали, что песня жутко популярная на острове. Вот тебе транскрипция слов — учи.

— Послушать можно? — спросил я.— Нужно! — И Сергей Владимирович нажал на кнопку «play».Из динамика раздался надсадный голос с очень мелкой виб-

рацией.— О, за-ла-и-и-и-и-и! — орал мальгаш а капелла. После этого

призыва вступили бончи, конго с разными бас-гитарами и револю-ционным хором, и песня шла своим чередом.

— Серега, а может, не нужно «Залаи»?— Ты хочешь на Мадагаскар? И мы хотим. Учи!И я начал учить. Выучить бессмысленные сочетания глас-

ных и согласных (будь то мальгашский или финский язык) — дело трудное. Но дорогу осилит идущий. И я выучил революционный сонг, и мы его срепетировали с ансамблем. Мне не нравилось, но ради общего дела я наступил на горло своей песне.

— Сегодня мы прогоним мальгашские песни, — сделал предусмотрительную установку наш худрук перед очередным кон-цертом в брянском цирке. Сначала Шачнева с Петром, а потом Ма-лежик с «Залаей».

— Может, не надо прогона, все-таки полный цирк публи-ки? — робко спросил я.

— Так у тебя блестящий цирковой номер, — поставил точку Березин.

Лирическая мальгашская имела несомненный успех. Бере-зин погасил овацию зрителей и представил революционную песню борцов за свободу Мадагаскара против французского владычества. Зрители брянского цирка замерли в ожидании. Я вышел в центр арены и дурным голосом заорал:

— О-о-о, за-ла-и-и-и-и!Секундная пауза с леденящей тишиной, затем вступили

все, Ирэн даже чего-то там делала бедром, но это не спасло ситуа-цию. Провал был оглушительным. Зрители, по-моему, растерялись и даже не знали, что им делать. Я сбежал за кулисы с чувством не-описуемого стыда.

— Малежик, мы разок еще ее споем там, у них, и больше не будем, — утешил меня худрук. Я промолчал.

Через два дня мы в Шереметьеве готовы были к полету в Ан-тананариву. Разговоры наши крутились около четырнадцатичасо-вого перелета с посадкой в Одессе, Каире, Адене и Дар-эс-Саламе, что в Танзании. И только потом на Мадагаскар. С чьей-то «легкой» руки обсуждались возможности нашего захвата и подрыва делега-ции террористами из Анголы. И никого не смущало, что эта страна в другой части Африки. Мы были готовы к теракту психологически, и нас осталось только уложить лицом вниз на пол аэропорта.

В те годы интуристы затаривали себя спиртным под завязку, и поэтому продолжительность перелета не пугала. Что-то случи-


лось с нашим яснокрылым лайнером, и мы еще дополнительные три часа проторчали в салоне Ил-62. В итоге аэропорт Антанана-риву нарисовался только через семнадцать часов полета. Друже-ское застолье в самолете не утихало ни на минуту, и все спиртное практически съели. Взрослые мужчины-музыканты были пьяны от перелета и от предстоящей встречи с островом-сказкой. Щетина, проросшая на щеках и подбородке, завершала наш облик.

Торжественная встреча нашей делегации в порту столицы Мальгашской республики. Революционная молодежь и дети с буса-ми из орхидей в руках. Детки бросаются к нам навстречу и надева-ют орхидеи на шею нам, пьяным миклухо-маклаям.

Переводчик нам объяснил, что нас повезут в ЦК молодежной партии. Мы нестройными рядами пошли к автобусу. Тронулись и вскоре добрались до их ЦК. Большого многоэтажного здания мы не увидели. ЦК являл собой навес из тростника на четырех столбах по углам. Одинокая лампочка тускло освещала «помещения». Мик-рофон и непонятно как забравшийся в такую даль «Redent-60» — ап-парат производства Германской Демократической Республики — завершали убранство зала.

Вышел лидер революционной партии молодежи Мадага-скара и что-то по бумажке начал читать. Нам еще не успели пере-вести начало речи на русский, как в ЦК погас свет. В полной тишине и темноте вдруг стало слышно, как где-то неподалеку завывают со-баки. Всем стало не по себе. Почему-то опять вспомнились анголь-ские террористы. Помню, я подумал: «Щас как рванет, и кишки по люстрам…»

По каким люстрам? Не важно… А еще почему-то вспомнился глобус: Мадагаскар, а где-то там на севере, еще дальше, чем Черное море, — Москва. И так не захотелось умирать на чужбине, что за-сосало под ложечкой. Но вскоре свет включили, и докладчик про-должил свою речь.

Наверное, не стоит вспоминать все впечатления о поездке: их креветки и мясо на вертеле и вообще «царский» прием, оказан-ный первой советской делегации. Были у нас поездки на прием

к президенту Рацираке и в революционный детский сад. Об этом, может быть, в другой раз. А вот о концерте…

Мы собирались выехать на площадку, где должно было про-изойти представление, заранее, чтобы подготовиться. Так получи-лось, что я спустился в холл отеля первым, стоял, дожидаясь ребят, глазея по сторонам. Ко мне подошел швейцар — молодой статный парень, и мы разговорились по-английски.

— Ты музыкант? — спросил он.— Да, гитарист, сегодня у нас концерт.— Скажи, девочку хочешь?— Как? Сколько стоит? — спросил я.Мальгаш называет цену, я быстро перевожу ее в доллары

и получаю семьдесят пять центов за ночь. Моему удивлению нет предела, и швейцар, наверное, неправильно истолковывает мое вы-ражение лица.

— Знаешь, — говорит, — если ты споешь, то можно и бес-платно.

Я, ошеломленный, не сказав моему сутенеру ни «да», ни «нет», присоединяюсь к нашему коллективу и отправляюсь на концерт.

По дороге к залу, где мы должны были выступать, я разго-ворился с нашим гидом. Он разъяснил мне мотивации швейцара:

— Мы живем на острове. Мальгаши вообще считают, что они выходцы из Полинезии, и даже обижаются, если их называют аф-риканцами. Но приток свежей крови ограничен, и поэтому поощря-ется связь с иностранцами, особенно выходцами из Европы.

Эта информация меня почему-то не вдохновила, и в итоге я не поучаствовал в процессе улучшения генофонда мальгашей — мою ДНК искать на острове не стоит. Концерт же в столице вызвал ажиотаж, и, дабы избежать инцидентов, принимающая сторона привлекла для охраны нашей делегации группу каратистов. Им с ходу пришлось продемонстрировать свое умение. Драка с «ху-лиганствующей молодежью» состоялась прямо в начале концерта рядом со сценой. Нам все это напоминало кадры из американских вестернов — наши победили.

Однако мне было не до драк. Я… я с ужасом ждал своего вы-хода с «Залаей». И вот этот миг наступил…

— Вперед, Малежик! — послал меня в атаку Березин.Я вышел с микрофоном на край сцены, сделал паузу и в пол-

ной тишине заорал революционный клич. Весь зал, как будто всем в одно место одновременно воткнули шило, взлетел вверх, слив-шись в едином вопле восторга. Я от неожиданности забыл все слова, но петь мне уже было не нужно. Ядерная реакция была запущена, и порыв революционного народа остановить было уже невозмож-но. Зрители спели песню под наш аккомпанемент и устроили мне и «Пламени» овацию. Мы не единожды повторили «Залаю» на бис, и каждый раз мой вопль был спусковым крючком, запускавшим эн-тузиазм мальгашей.

Усталые, но счастливые, мы вскоре вернулись в СССР.И вот сейчас я сижу и мечтаю о мадагаскарском дежавю:

я кричу «За-ла-и» или чего-то там еще, а вся страна в едином поры-ве… Только непонятно, нужно ли свергать для этого колониальное владычество?

...Хочу ли я яхту о семи палубах на комбинированном ходу? Раз — и ты под парусами, и «снова ветер запел нам попутную песню». Или нет ветра, но ты включил движок и не зависишь от причуд погоды. Но, Бог ты мой, сколько проблем: парковка судна, содержание команды, а главное — потеря друзей, которые могут не простить твой успех...


текст: андрей орлов (орлуша) рисунки: инга аксенова

Раз уж номер посвящен дежавю, которое есть —

согласно научным данным — психическое

состояние, то без знатока психей, без

мастера задушевного слова, без поэта,

без Андрея Орлова (Орлуши), мы не смогли

бы обойтись. И не обошлись.

ксен

ия ж

ихар

ева


я бываю не там, где живу,Там порой, с удивленьем дебила,Ощущаю я то, что зовут «дежавю»,Вижу то, что со мной уже было.

Прага. Осень. Идти до гостиницы — в лом,Небо серое, мысли-удавки…Понимаю, что вот, за ближайшим углом, —Дом, и я ночевал там у Кафки.

Ноги за угол вдруг почему-то несут,Будто там и любовь, и зарплата,А меня через миг от безумья спасутДом и вывеска «улица Злата».

Я здесь не был, и мой удалой экзистансНе водил меня этим проулком,Но в ушах вдруг колотится: «Здравствуйте, Франц!» —Ненавистно и явственно гулко.

Я здесь не был, но был, объяснять ни к чему,Что знаком хлебный запах из лавки,Я, застывши, молчу и никак не пойму,Что я делал в то утро у Кафки.

Вы поймите, виной не вчерашний стакан,Вены памяти бешено бьются:Он лежал на спине, как большой таракан,Я помог ему перевернуться.

Я не мог это видеть, ведь я никогдаНе был в Праге до этой недели.По полоскам обоев сочилась вода,Половицы тревожно скрипели.

Я (сегодняшний) точно за день не купилНи полграмма дурманящей травки,Но себя, как булавкой жука, прикрепилСтранной памятью к домику Кафки.

Странный холод тревожит мне столбик спинной,Странный звон дребезжит в перепонки.Это было когда-то, и было — со мной.Я — не псих! Отвяжитесь, подонки!

Мне в гостиницу надо, мне нужно поспать,К чёрту Кафку! Меня развернуло,Но я знаю, что там была слева кроватьИ — дырявый носок возле стула…

А наутро всё будет, как было всегда,Будет Прага рассветно красива,

Иногда

рекл

ама


И свежа мини-барная будет вода,И желанно праздройское пиво,

Снова Карловский мост мне раскроет секретЛучших видов на старую Прагу,Лишь спустя много лет я смогу этот бредПоложить в пять утра на бумагу.

Я — бесстрашен, как маршал французский Даву,Бородинским сражением гордый,Но порой настигает меня дежавюИ стеной ударяет по морде.

Это было со мною не раз и не два,Например, острова Кабо-ВердеС корабля увидав, знал, что те островаМне бывали подножною твердью.

Мне не нужно на берег там было сходитьИ с Цезарой встречаться не надо,Мне уже приходилось когда-то с ней питьСмесь из грога и пунша, кортадо.

Я боюсь этой памяти, правда боюсь,Как боятся негаданной смерти.Если скажут, что так не бывает, — смеюсь:Так, к несчастью, бывает, поверьте.

Говорят, дежавю — воплощение снов,Старых фильмов и книг воплощенье.

Для меня ж эта память — основа основ,Мозга, вечно живущего, мщенье.

Эту память не высморкать, как гайморит,Не отрезать мизинцем якудзы,Эта память, фламбируя мысли, горит,Заставляя куда-то вернуться.

Заставляя зачем-то вернуться туда,Где знакомы чужие рассветы,Где чужими ногами прошёл города,Где писал незнакомкам сонеты.

…Кони кровью из ран орошали травуИ несли нашу лаву на пики…Неужели сейчас я живу, как живу,Позабывши предсмертные крики?

Неужели сейчас я хожу в гастрономПокупать себе сыру на ужин,Если вспомнить могу, как в костюме льняномФред Эстером бесился по лужам?

Неужели сейчас, через пьянства туманПроезжая по жизненной визе,Я не помню в шнурах золотых доломанИ «Клико» из горла на карнизе?

Наша жизнь — как плохое картинки превью,Как часов ненавистных вращенье.


Я ищу дежавю! Я хочу дежавю!Я хочу в дежавю возвращенья!

Я оставить хочу за усталой спинойТо, что мне ежедневно постыло,Я хочу, чтобы было по правде со мнойТо, что «якобы в памяти было».

И когда перед «как бы знакомым» угломЯ почувствую сердца биенье,Я сверну за него, позабыв о былом,Без смятенья и тени сомненья.

И, как ствол, что прилажен навечно к цевью,Как тела, что едины любовью,Я сольюсь навсегда со своим дежавюДухом, памятью, сердцем и кровью.

Мне не страшно с нуля свою жизнь начинатьТам, где всё мне знакомо и мило.Просто мне надоело всю жизнь вспоминатьТо, что «вроде бы, правильно было».

Откажусь от любимых и дружеских лиц,От подкорных своих червоточин,Чтобы топот кошмарных ночных кобылицНе вгонял меня в пот среди ночи.

Нитки памяти крепко в канаты совьюИ на них раскачаю качели.Не люблю дежавю, ухожу в дежавю,Ухожу! Не завидуйте! Съели?

В этой жизни я много бездумно бросал,Тёк по ней неживою водою.Этот стих я когда-то уже написал.Так, поверьте, бывает со мною.

Иногда я бываю не там, где живу,Там порой, с удивленьем дебила,Ощущаю я то, что зовут «дежавю»,Вижу то, что со мной уже было.

Прага. Осень. Идти до гостиницы — в лом,Небо серое, мысли-удавки…Понимаю, что вот, за ближайшим углом, —Дом, и я ночевал там у Кафки.

Что, похоже, ты снова читаешь главу?Все слова — с предыдущей страницы?Объясняю, дружок, у тебя — дежавю,Этот стих тебе попросту снится…



текст: марина палей рисунки: варвара полякова


Маргарите Меклиной

1Доказательств нет. На этот раз обнаруживаю в потолке несколько гвоздей. К счастью, безопасных: всаженные хоть и не до конца, они резко загнуты — и притаранены к фанерной обивке. Довольно долго вожусь — и наконец выдираю один, самый крупный. Затем спускаюсь (ныряю) — и кладу гвоздь на свою прикроватную тумбочку.

С большим злорадством, надо сказать. Утром проснусь — и вот она, жуткая улика: моему «я» удалось вырваться из телесного футляра. Там, по ту сторону наспех одомашненного мозга, — там, где царствует сон, — мое «я», усилием воли, уплотнило окружающий воздух. Преобразовало его в жидкость (видимо, морскую воду). Затем «я» оттолкнулось от пола… И — вверх, вверх — к упомянутому потолку, под которым немного поплавало.

…Утро.Прикроватная тумбочка.Гвоздя нет.Как вы думаете — почему?Угадавшему — призовой пакет: туристический рейс к звезде

Тау Кита — с последующим захоронением на хорошо иллюминированной части Луны.

Сейчас вот эта девушка, заказывающая ванильный милкшейк, повернёт ко мне голову и скажет: «Просто твоя подруга проснулась раньше — и выбросила ржавый гвоздь в мусор».

Откуда я это знаю?..Девушка поворачивает ко мне голову и говорит:— Просто твоя подруга проснулась раньше — и выбросила

ржавый гвоздь в мусор.Её губы: свиная сарделька — лопнувшая пополам от жара,

жира — и густо намазанная кетчупом. Зубы словно дублируют её же прямоугольные когти, зверски наращенные. Одновременно с тем эти зубищи смахивают на беломраморные надгробья… Взор: стеклянный (оловянный, деревянный). Щёки полыхают — словно от свежеполученных оплеух. Но мне отчётливо видно, что это не румянец, а босяцкая передоза румян. В ушах болтаются два обода крестьянской телеги…

Гдето я её уже встречал… Девушку, не телегу… Определённо встречал! Где? Или нигде? Или… везде, повсюду? «Девушка, кажется, мы уже гдето встреча…»

Да уж… на такуюто, прямо скажем, блесну…Ответ девушки, кстати сказать, неправильный. Никакой

подруги у меня не наблюдается. Дважды в неделю заскакивает парикмахерша. Попробовала бы она выбросить с моей тумбочки хоть волос.

А гвоздя нет.Вот вы, молодой человек, — вы, в красной бейсболке с прин

том «Isabel Apart».Сейчас он разомкнёт свой узкий ротовой разрез и скажет:

«Потому что ты выдавил из себя человека. По каплям».Почти не размыкая рта, парень цедит:— Потому что ты выдавил из себя человека. По каплям.

Что за чертовщина! Это не имеет никакого отношения к моему вопросу!

Допустим, человек я довольнотаки отстранённый, холодного аналитического ума, что не значит, будто бы я…

Но главное — совсем иное… Некий голос внутри меня, безо всякого звука, произносит эту дурацкую фразу на пару секунд раньше. (На парочку лет?.. десятилетий?..)

Мальчик в синей матроске говорит:— Потому что у тебя, дядя, чичиковское лицо… васильковые

свиные прорези глаз… Кожа под волосами — яркорозовая. В целом — такая вот смесь… ну, голландского сыра и ветчины…

Я хочу заорать: да как ты смеешь… человеку… который старше тебя… годится тебе в отцы… (Никому в отцы я не гожусь.) Главное: при чём тут гвоздь?!

И тут мне думается: да ведь это — про чичиковское лицо, про голландский сыр — одна женщина уже писала… кажется… Наложила на себя руки… Да или нет?.. Да — или нет?.. Как раз на гвозде закончила земной свой путь… Я знаю — гвоздь у меня в сапоге кошмарней… кошмарней, чем фантазия у Гёте… А это — откуда, почему, где? Это не её… Но и не моё. Почему ж этот голос — во мне? О боже, гвоздь, гвоздь!

Просыпаюсь окончательно.

2Гвоздя на тумбочке нет.

Тумбочка здесь, а гвоздя нет.Причина мне ясна.Причём сразу.Комната — моя. Именно так: моя, обычная. А та, во сне, —

была другая. Я не знаю чья. Никогда раньше там не был.Или был?

3Ладно. Другое доказательство.

Его попытка.Я точно знаю, что я нахожусь в своей комнате. Совершенно

точно!Полная тьма. По стенке, на ощупь, я пробираюсь к выключа

телю. Вот он под моими пальцами. Но свет не включается. Света попрежнему нет. Самое главное: звука нет тоже! Никакого. Никаких там «щёлкщёлк»…

Полное беззвучие.Это, кстати, очень пугает.Так же, по стенке, пробираюсь к окну: хочу отдёрнуть што

ру — есть ли свет в окнах напротив?Здесь — обрыв кадра.Всегда.Как раз в момент отдёргивания шторы.Из повторов, из многократных повторов этого эпизода я по

нял, что онто, этот эпизод, и есть самая важная улика. То есть теперь


всякий раз — всякий раз! — когда я не смогу включить свет и, вот что главное, звук не станет «включаться» тоже, я буду знать наверняка…

И снова — злорадство. Теперьто я… Теперьто уж я…Что — «теперьто»?Стоило мне так хитроумно (как я думал) расставить силки,

как свет в комнате всякий раз стал включаться. Со звуком. Как и наяву. (Явь! явь! явь! — тявкающее словцо… Облезлый, мерзопакостный мопс — из загаженной подворотни…)

4Проекция как при съёмке сверху, с потолка комнаты.

Там, далеко внизу, двое.Она: белая женщина, известная своим немногочисленным

знакомым под вымышленным именем (сочинила его для отсечения своего прошлого), — белая женщина, лежит на белой простыне (кровать — в центре комнаты, громадная, квадратная, тоже белая).

Итак: молодая белокожая женщина лежит в постели с молодым чернокожим мужчиной. Они уже закончили то, для чего встретились, и сейчас спокойны. Оба — лицом к потолку. Отдельно друг от друга. Сейчас каждого из них, что неизбежно, напрягает присутствие другого. Откуда он родом, она не знает, это для неё не важно. Возможно, он даже не африканец. А кто? Ну, афроамериканец. У него сносный, удобно усреднённый английский. Возможно, он с островов Карибского архипелага. Или из Суринама. Не исключено, что он — самбо: смесь индейской и негритянской крови. Назови он свою отправную точку на этой планете, женщина всё равно забудет. Да и зачем это помнить? Важно одно: его тугая гладкая кожа похожа на шкурку свежего баклажана. Мужчина спокойно, дольку за долькой, поедает оранжевый фрукт.

Закат. Нежные мандариновые дольки на тёмнолиловом фоне кажутся подсвеченными изнутри… словно ёлочные игрушки ввечеру… как ёлочные игрушки…

Ты когданибудь наряжал ёлку?Pardon?Слушай… давай я сейчас попробую тебе коечто переве

сти… можно? Это стихотворение, понимаешь?No problem, говорит он.

5Они лежат в некой третьей точке планеты. Где никогда не жили ни она, ни он. Название точки неизвестно, они торопились с мотелем, а страну назовём Лемниската…

(Дьявол! Конечно, нет. Лемниската!.. хаха!)Назовём ее… Как? Ну… Германия, что ли? Нет: заканчивает

ся на «мания»… Чтото совсем уж фантомное…

6Страна, о которой потом вспоминаешь. Всегда внезапно, некстати. У русских повседневно преобладают отличные, в смысле — очень комфортные — безличные и неопределённоличные предложения. Ответственности — ноль целых, ноль десятых. Никто ничего не делает. Ни плохого, ни хорошего. Всё делается само. Както так: само собой. Оно, нечто (совершенно не понятно, что именно), непонятно, каким образом, — чтото проделывает со мной, с тобой, с нами.

Вспоминается… не живётся… еле дышится… показалось…Чужеземцы, например, спрашивают: откуда у вас слово

«самолёт»? Почему оно не международного корня?.. Ха! «Корня»! Кореньто в том, чтобы всё делалось само, не понятно вам, что ли? Чтобы оно — само! — чтото делало с нами. Утончённая нега заматерелых эротоманов.

Ковёрсамолёт… Ковёр — распластанная бабочка — остался пришпиленным к распялкестене, — а самолет улетел. Ну, вроде как расстались они… форевер…

Самобранка, самовар, самокат, самогон…У русских — всё волшебное…

7Мне кажется, в прошлой жизни я не был русским. Ну, по теории вероятности, это нетрудно, даже наоборот: попробуйка так извернуться, чтобы прибыть в этот мир тем же самым… Да и к чему эти тошнотворные повторы? Хотя… повторы просвечиваются повсюду: разве нас спрашивают?..

Во снах, если бы я мог знать, что сплю, — если бы я мог знать это наверняка! — и управлять снами, — я обязательно выяснил бы, кем был. Но узнать, по какую сторону мозга в данное мгновение я нахожусь, мне не дано. Я щипал себя до чёрных синяков, мне было больно, очень больно! И — просыпался.

В той же комнатке.В «моей».Без гвоздя.

...Итак: молодая белокожая женщина лежит в постели с молодым черно-кожим мужчиной. Они уже закончили то, для чего встретились, и сейчас спокойны. Оба — лицом к потолку. Отдельно друг от друга...


8Иногда — не знаю, как это объяснить, — но мне кажется, я был чернокожим.

И не только был, но… как бы это сказать… Существую таковым в параллельном мире…

Эврика! Чёрные синяки — там, во сне, — может быть, подсказки для меня? Да… но ведь синяк не становится чёрным сразу. Он сначала красный, багровокрасный, а только потом уж — синефиолетовый, как баклажан, — почти чёрный. Потом он становится оливковокарим, словно кожа мудрецов Лхасы… В конце концов он желтеет: «китайский».

Однако же что значит — «потом»? Во снах время течёт иначе…Так что вот эти островки негроидной кожи на белых (молоч

ные реки) руках — островки, которые (после зверских моих щипков) проступают сразу же, сразу! — возможно, и есть визуальные подсказки от невидимого суфлёра.

9У Пушкина, в лицее, были друзья: Антон Дельвиг, Вильгельм Кюхельбекер, Иван Пущин, Фёдор Матюшкин. У меня, в институте, были: Вася Чертушкин, Лёха Златоябко, Витька Лобок, Паша Убийконенков. Пушкинские друзья были соответственно: барон; саксонский дворянин; сын сенатора; потомок древнейшего аристократического рода (сенатор). Мои: алкоголик; алкоголикграфоман; алкоголик и бабник (первое, конечно, взяло верх); наркоман. Но у всех, не только у этой квадриги, — у всех, кого я когдалибо знал, — в родословной, ясный пень: Нарышкины, Боголюбские, Шуйские. Плюнуть, ейбогу, нельзя, чтобы не попасть в отпрыска Рюрика или Мономаха. Хотя бы и от морганатического брака.

Откуда они так хорошо знают своё прошлое? Я — ничего о своём не знаю. Точнее сказать, так: меня не интересует моя родословная в этой жизни, по эту сторону мозга и пяти чувств. Я же не фокстерьер для плановых вязок.

Меня интересует жизнь меня самого в прошлых воплощениях. Или так: моя жизнь в параллельных воплощениях. (Может быть, кто знает, это одно и то же?) Хотя случаются, совсем неожиданно, такие моменты, когда мне словно бы показывают… я не знаю, как это объяснить… Ну вот не делаешь вроде бы ничего экзотического — наоборот, самое обыденное: берёшь, скажем, стакан с водой… на своей же кухне… И почемуто вдруг кажется… Нет, ясное дело, что брал его тысячи раз — и будешь брать — но (NB!) брал не здесь, не ты или… или… как бы это сказать… не вполне ты — давно, в прошлом, — или далеко, в будущем, — и вот сейчас, прямо сейчас, лесной голубь в окне сядет на сломанную грозой ветку платана…

И голубь садится.

10…То есть: ту страну ты — ты сама — вспоминать не будешь. Будет так: тебе вдруг вспомнится… Что значит: «вспомнится»? Что это

за состояние такое — «вспомнится»? Кем, чем, на кой? Не даёт ответа.

Тебе — покажут. Вот это: чёрнобелый иероглиф на белой странице твоей книги. Две пентаграммы: белая, чёрная. Тебе дадут послушать. Вот это: как он сказал — no problem, dear.

Эти, безымянные, всегда так говорят другим безымянным, чтоб поскорей вдавить их в постель, в пол, в стену. А потом — чтобы не слушать, не слышать.

ЧИТАЙТЕ, ЧИТАЙТЕ — Я НЕ СЛУШАЮ.Господи боже, откуда это? Ночь, постель, подушка, бакенбар

ды… «Моя косая мадонна»… Свеча. Детский плач издали… Да или нет? Маша, Саша, Гриша, Наташа. Как твоё брюхо, жёнка? Можно я тебе… прочту? — Ночь создана для того, чтобы спать. — Но я прочту тебе, можно? Я быстро…

11Итак, некая третья страна, где она встречается со своим любовником. Ну, каким там любовником… Так, one night stand… Но совокуплялисьто вы днём… Можно ли сказать — one day stand? Верней всего мероприятие можно было бы назвать так: coitus на закате… (One sunset stand?) Долька мандарина на коже чернокожего парня светится изнутри, словно ёлочная игрушка… Ты когданибудь наряжал ёлку?

Pardon?(Это, кажется, уже было?)Ладно. И чёрен, и смолен зелёный за теремом бор… Господи, от

пусти. (Все три фразы — молча.) А вслух: слушай… можно я тебе… ну… стихотворение переведу?

No problem.Бог мой, почему? Почему — сейчас? Я помню спальню и лам-

падку… игрушки… тёплую кроватку… И милый, кроткий голос твой:

...Так что вот эти островки негроид-ной кожи на белых (молочные реки) руках — островки, которые (после зверских моих щипков) проступают сразу же, сразу! — возможно, и есть визуальные подсказки от невидимого суфлёра...


...???...


«Ангел-хранитель над тобой!..» Господи, почему — почему здесь и сейчас?! (Это — молча.) А вслух: так можно я тебе стишок попробую перевести? Будешь слушать? No problem, dear. Я же сказал: читай.

Белая фигурка придвигается к чёрной. Вплотную. Как в шахматах. Но, совсем не как в шахматах, обнимает её. Без этого не получается.

Чёрная фигурка (повтор — в надежде на повторный сoitus): dear, no problem.

Белая (перестраивая тембр и дыхание): ну… понимаешь… лучше сначала на языке оригинала… На языке оригинала это звучало бы так…

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,И лазурь, и полуденный зной…

12«The very nice language, dear… Really: the very nice…»

«And flowers, and… ну, они как осы, но не осы… они такие крууууглые (показывает пальцами), понимаешь? Такие: вжжжжжжжж… Такие, ну…»

Чёрная фигурка (осторожный ход):«Bumblebees?..»«Оh, yes!!! Yes!!! Bumblebees! Давай я тебя поцелую…»«No problem».«Ну вот. Сейчас дальше попробую перевести. На моём языке

будет так… Сейчас повторю…Срок настанет — Господь сына блудного спросит:Был ли счастлив ты в жизни земной?..»В этой точке времени белая фигурка неожиданно совершает

полностью внешахматный ход: она начинает рыдать. То есть даже не просто рыдать, а выть. Слёзы безудержно, абсолютно незатруднённо стекают по мощному, очень гладкому, баклажанному трицепсу уроженца некой, скажем, Тау Киты.

Одновременно с этим женщина видит себя словно бы сверху… Ну да, словно при съёмке сверху — с высокого потолка… Она видит сейчас себя, белую фигурку, и эту чёрную фигурку; они составляют словно некий иероглиф (какой?) — и словно бы вспоминает, потому что это она уже когдато видела… Оттуда же — сверху, высоко сверху… Когда… где?..

Сейчас будет вот что. Сейчас он страшно испугается. У него есть все основания: Бог их разберёт, этих белых женщин! Разве он обидел её?.. Может, и впрямь обидел? Или, может, она, как там это называется, шизофреничка, маньячка припадочная, кто её знает?

Итак, он испугается, разомкнёт свои арапские (ага, «пушкинские»! выкуси) — сейчас он разомкнёт свои арапские губы и скажет: «What is the problem, dear? There is no problem, sweetheart, come on… Are you o’key? Everything is under control. No problem…»

13Он страшно пугается. Если про негра можно сказать, что он бледнеет, то делает и это. Точнее, это с ним делается.

Затем он размыкает губы и говорит.То, что она уже знает.Гдето видела, слышала, но не здесь и не с ней.И даже не по телевизору.Потому что она всё это уже обоняла, осязала и пробовала на

язык.Но то была «она — не она».

14«…Проблемы не могут быть решены на том же уровне осведомлённости, который их породил» (цитата).

15«Человеческий череп — это космический шлем скитальца» (цитата).

16…Она делает пересадки, много пересадок. (Больше пересадок — дешевле билет.) Запоминать названия станций нет смысла: они записаны в приложении к билету. И: не нужно засорять голову. Зачем? Уехав, ты выбрал пространство, но время не хуже его… Действительны оба лекарства: не вспомнить теперь ни-че-го.

Пассажирка в очередной раз выходит на одной из безымянных для себя станций (название на указателе: мазнула взглядом — забыла) — ей надо пересесть на другую платформу.

Голова приятнопуста. И уже немного седа. Сама не зная почему, женщина вдруг достаёт зеркальце и начинает яростно выдёргивать из чёлки седые волосы. И пока она делает это, ей вставляется в голову — кто бы знал почему — вот что. То есть она смотрит на своё лицо в круглом зеркальце, а слышит: …на оста-новках Василий Иванович смотрел иногда на сочетание каких-нибудь совсем ничтожных предметов — пятно на платформе, вишнёвая ко-

...Белая фигурка придвигается к чёр-ной. Вплотную. Как в шахматах. Но, совсем не как в шахматах, обнимает её. Без этого не получается.Чёрная фигурка (повтор — в надежде на повторный сoitus): dear, no problem.Белая (перестраивая тембр и дыха-ние): ну… понимаешь… лучше сначала на языке оригинала… На языке ориги-нала это звучало бы так...


сточка, окурок — и говорил себе, что никогда-никогда не запомнит и не вспомнит более вот этих трёх штучек в таком-то их взаимном рас-положении, этого узора, который, однако, сейчас он видит до бессмерт-ности ясно… Вот что звучит в её ушах. Вставлено в уши. В которых болтаются большие круглые серьги.

А там, где находится экран, «внутренний взор», ей пока-зывают почемуто вот того негра, который, с врождённой точностью отделяя дольки от плода (похожего на шарикрастягайчик её детства), — изящно удлинёнными, слегка суховатыми пальцами — кладёт их в свой рот. Губы — как лопнувшая от жара сарделька…

Крупный план…Самый крупный план.

17Женщина встряхивает головой… Пони бегает по кругу… и в уме… кру-ги считает…

С трудом, она поднимает чемодан, старомодный, еще доколёсочный, и взлезает, взволакивается с ним по металлической лестнице на металлический надземный переход (на таких станциях, даже в стране с окончанием «мания», нет эскалатора). По переходу направляется на нужную платформу. Сверху, с перехода, видны переплетения рельсов — словно ручьёв, вен…

На платформе народу немного, потому что рабочий день еще не закончился. Лесной голубь, неизвестно зачем сюда залетевший, садится на спинку пустой скамьи. На соседней с ней сидит пожилая женщина. Она, надев очки, читает газету…

Враки.При чём тут голубь, женщина.Тебе сразу бросается в глаза именно он.Особенно черный — на фоне белого автомата с кофе и вся

кой сникерсовской ерундой.

18Подходит поезд. Они вваливаются в вагон. Входят в пустое купе. Двери его полностью прозрачны.

Кажется, что прозрачен сам поезд.Вот этот вагон.Каждый вагон.Прозрачен, призрачен весь состав.

19Он срывает с неё пальто. Обнимает. Они молча смотрят сквозь двери купе, сквозь окно коридора — туда, где расстилаются поля.

Осень, а поля ещё словно бы летние. Оттенок воздуха — совсем июньский.

Она думает: он ничего не помнит. Вот скажи я сейчас про стихотворение, он скажет: какое стихотворение?

Лучше не спрашивать. Откроет рот и спросит: какое стихотворение?

Он открывает рот и говорит: а можно я тебя о чёмто спрошу?Давай.Сейчас скажет: ты не против, если мы встретимся в мотеле?

Я свободен по вторникам.Он открывает рот и говорит:«А помнишь, ты читала мне стихотворение? Порусски, ка

жется?»

20Я, я, я — что за странное слово?

«Ты, конечно, ты, а то кто же. Кстати, как тебя зовут?..»Какие просторные, совсем летние поля за окном!.. Осень,

а они летние.«Ты не могла бы мне концовку прочесть? Очень было краси

во. Только не реви, как тогда, ладно?»Женщина хмыкает. Нет, читать она, конечно, не будет. На

шел перформансистку.А в голове… А в голове…И забуду я всё — вспомню только вот этиПолевые пути меж колосьев и трав…И от сладостных слёз не успею ответить,К милосердным коленям припав.«…The very nice language… Я помню… Мы же вместе пыта

лись перевести, помнишь? Я тебе помогал, ты помнишь?»«Нет». (Это назло. Или от страха. Или… она сама не знает по

чему. Так, само както ответилось.)«А я помню. Даже прочесть могу».And when I forget all else… I shall rememberОnly these trails in a field between ears of corn and sprouts…Failing to answer being chocked with sweet tears,To compassionate knees falling.

21За окном купе, за окном коридора — расстилаются поля. «Бескрайние»? Да, бескрайние. И жизни ещё — навалом. Навалом, понимаете вы?

«У нас проблема была. Ты сказала, что фоллинг — это просто фоллинг. Упав. А надо было другое — упав и прикоснувшись. С благодарностью. И любовью. И с бессловесной мольбой о прощении. Это ты так мне объяснила. Хочешь, покажу?»

«Не надо. Я тебя наградить хочу. Интересней, чем ты думаешь».«А в мотель придёшь?»«Да в мотельто приду. Может быть. Но: хочешь, расскажу

тебе притчу?»«No problem».Поля за окном. Не осень — лето. Земная ширь.«А у тебя есть другие слова для меня — кроме no problem?»Он смеётся. Затем:


«Did you create this parable yourself?» (Ты сама эту притчу сочинила?)

«Да ну! Разве я могу?! Разве это (круговой жест рукой) — перефантазируешь? перекошмаришь? перещедришь? (Он смеётся.) Вот слушай».

22Жилбыл на свете некий экривайн. Кто?.. Ну, в смысле: райтер. Где? Ну, в самых разных царствахгосударствах.

И вот, когда закончилось его детство, выпало ему (безличный оборот) жить не там, где он родился. А потом — не там, где учился. А потом — не там, где он похоронил своего отца. А затем — не там, где похоронил свою маму. И вот, после всего того, — даже не там, где к нему пришла слава. А под конец — не там, совсем не там, где меч-талось прожить свою жизнь. Потому что мечталось прожить её — именно там, где родился. Но так — не получилось. С некоторыми так бывает, знаешь? Смерть — это то, что бывает с другими. (Кто это? кто это сказал сейчас в моей голове?..)

А потом этот райтер, в смысле писатель, уже не жил, потому что умер. И на его могильном камне написано: ḖCRIVAIN. Потому что перед тем, как перестать жить, он обитал гдето на внеорбитальной космической станции, а там, по умолчанию, установлен иной язык — не тот, который был в стране его детства. Человеческий че-реп — космический шлем скитальца… это уже было… разве это написано не мной?

И вот у того писателя есть роман — о человеке по фамилии П. Наверное, писатель дал этому человеку такую фамилию, потому что П. (как, кстати, и Повествователь) происходил из города на ту же самую букву. Но вскоре так случилось, что пришлось существовать — и этому П., и Повествователю — там, где о городе П. слышали только Жрецы — хранители толстыхпретолстых книг.

Роман этот — толстыйпретолстый. А суть его — в частич

ке, соринке. Весь роман до этой одной соринки как раз дьявольски и спрессован.

То есть: гдето в середине книги Повествователю вспомина-ется, при каких именно обстоятельствах он познакомился с человеком по фамилии П.

Оказывается, давно, когда Повествователь был ребёнком, то есть жил ещё в городе П., ему в глаз залетела соринка. Какаято совершенно ничтожная соринка, а вот застряла там — и хоть плачь. Вот он плачет и плачет. А достать соринку из глаза не может. И никто не может.

И повела тогда мама его к некоему П., знаменитому на весь город П. окулисту. А тот доктор как раз и явился отцом П., о котором речь. Это — что касается самого знакомства.

Так вот: окулист вмиг соринку из детского глаза достал. И всё. Дальше в романе опять чтото происходит — тото и то.

Ну что значит — «происходит»? Ну, это не совсем то — точнее, совсем не то, что под этим понимает большинство: гангстеры грабят банк, а потом — ррраз! — в свои «понтиаки» — и знай трахтахтах по копам. Ну, или там (action в более широком значении) быстробыстро мелькают тудасюда — конечности, половые органы, ден знаки, детальки конвейера.

Что же «происходит» в нашем случае? Там, в романе, — и не только? …Ну, ктото моет посуду… ктото перепутывает лекционную тетрадку… ктото тихо и одиноко попивает свой тепловатый чай, а в это время обрушивается его жизнь. Причём тот, кто попивает чай, знает об этом беззвучном обрушении много загодя. Будто гдето (и не единожды) уже это видел. С собой в главной роли.

Ну, это понятно.Но и это не самое сейчас существенное. Ибо писатель из го

рода П. не был бы писателем и, определённо, он не был бы собой, если бы не закончил тот — как бы проходной пассаж (о знакомстве со знаменитым окулистом) — именно так, как закончил. В том пассаже ещё много всего понаписано, много всяких манёвров, ловко отвлекающих от прямого, на поражение, попаданья в живот… «Кончена жизнь», — слышу я в моей голове… Что это, что?.. Хрип рухнувшего в петербургский снег потомка не ведавших о том чернокожих охотников и собирателей?.. Или наоборот — ведавших, видевших за тысячи лет до этого: странный белый покров странной, как призрак, страны, кабинет с книгами, дети, которых привели прощаться, арапские губы — треснувшая в агональной жаровне баклажанная плоть… предсмертный взор: стеклянный (оловянный, деревянный)… Или это мой собственный хрип? Но почему он беззвучен?

Так вот: упомянутый экривайн не был бы собой, если бы не закончил тот пассаж так: «…И какое это было райское облегчение, когда милый доктор — крошечным инструментом, напоминавшим барабанную палочку эльфа, — извлёк из моего глаза терзавший его чёрный атом!»

И дальше, дальше — самое отчаянное, тихое:«Интересно: где теперь этот уголёк? Скучная, безумная

мысль… Но ведь гденибудь он да есть». Maassluis, 2013

...А там, где находится экран, «внутренний взор», ей показывают почему-то вот того негра, который, с врождённой точностью отделяя дольки от плода (похожего на шарик-растягайчик её детства), — изящно удлинёнными, слегка суховатыми пальцами — кладёт их в свой рот. Губы — как лопнувшая от жара сар-делька...





Урок мужества. Оборона «Севастополя». Обозреватель «РП»

в помощь одноклассникам. Урок географии. Не Суздаль. Путешествие

в рукописном варианте. Рассказ продолжается. Дневные и утренние размышления о любви. Светлана Василенко.

Фотоувеличитель. ГУМ: фото 120-летия.


Бессменный ведущий урока мужества Николай Фохт делится своим мужеством

не только с читателями «РП», но и со своими бывшими

одноклассниками, даже если они, бывшие одноклассники,

от Николая ждут чего-то совсем другого. В отличие

от читателей «РП».

текст: николай фохт

влад

имир

сок

олае

в/ф

отос

оюз


С каждым прожи-тым годом

нарастает желание не просто оставить все как есть (оно же стабильность), но и даже пойти дальше — вернуть все как было (ностальгия или даже анахронизм). Тянет на старые места. Замечаешь, например, раздражение внутри, когда видишь, во что превратился родной школьный двор. Новенькие футбольные ворота с на-стоящей сеткой, искусственное покры-тие поля; хорошая, ухоженная беговая дорожка; снаряды для воркаута вдоль. В наше время все было не так: естествен-ное грунтовое покрытие, галька на треке, окантованном занозистыми деревянны-ми брусочками, и деревья вдоль забора — дополнительные, тренировочные ворота. То есть надо бы сказать, что в наше время было лучше, — да язык не поворачи-вается. Но не оставляешь, разумеется, попыток найти лазейку и утвердить свое молодое прошлое как эталон.

Поэтому, когда позвонил Серега, привычно взбодрился: любой одно-классник сегодня — это потенциальный стратегический единомышленник.

— Коль, привет. Можешь в среду, в шестнадцать ноль-ноль, в «Чайхоне» — знаешь, где раньше хозяйственный был?

— Могу, а что случилось?— Да чего, не знаешь? Двадцать вто-

рые совсем оборзели, беспредельщики.— Сереж, какие двадцать вторые?— А мне Ленка Сазонова сказала,

что ты в теме… Эти, лохи из 622-й школы, ведут себя неправильно, пытаются отхва-тить кусок нашей территории.

— Территории школы нашей?— Ну ты вообще… Оторвался. Нин-

ка Беклетова мне сказала, что ты часто в наших краях бываешь. Мог бы знать ситуацию.

— Звучит как упрек, Серега.— Ну а что? Ты же наш, свой.

Должен свою малую родину защищать… Короче, давай, ждем тебя в «Чайхоне».

Надо сказать, в среду я очень уди-вился, очень. В кафе присутствовало че-ловек двадцать. Женщин, как положено, больше. Лица все вроде знакомые, а вроде и совсем чужие. Сдвинули столики —

фрукты, чай, какие-то восточные сласти. Речь держал Серега.

— Ну, в основном все знают по-вод, по которому мы тут собрались. Тем, кто оторвался и не в курсе, напомню. Вот уже тридцать лет усилиями наших активистов мы соблюдали баланс, проще говоря, паритет между двумя нашими школами — нашей родной, шестьсот двадцатой, и чертями из шестьсот двадцать второй. Мы строго следили за соблюдением границ и организационной структуры. Почти все эти тридцать лет было как: возникал торговый павильон на территории, подконтрольной двад-цать вторым, — мы отвечали овощным киоском Партизана, Дрона Протазанова. На кафе «Орион» ответили вот этим пре-красным заведением, которое курирует Денис Шилов.

Человек с очень знакомым лицом, в черном люстриновом костюме, похожий на охранника, кивнул.

— Мы даже смогли ответить на их банк. Не стали огород городить и влезать в убыточные финансовые схемы — про-сто внедрили в филиал Сбербанка на Большой Черемушкинской нашего чело-века. И фактически взяли под контроль. Продуктовые магазины, дом быта, авто-мойки, разумеется, и автозаправки — все шло в хорошем, соревновательном режиме и духе соперничества. И, замечу, в пределах границ — мы никогда не пересекали улицу Дмитрия Ульянова в сторону области, они соответственно — в сторону центра. Были, хочу напомнить, и апофеозы — это наша победоносная операция по перехвату у двадцать вторых офисного центра «Москва». Но теперь — трудная минута. Кошкарев, Кот, как я уже говорил, совсем оборзел. Все мы знаем прекрасный магазин Лены Сониной, восемьдесят четвертый год выпуска. Магазин с символическим для каждого из нас названием «Севастополь». Мы все вместе давали название этому кораблю — по имени легендарного Севастопольского проспекта. И все эти восемь лет Лена радовала нас прекрасными товарами для детей. Я уж не говорю, что в этом магази-не одевали своих крох — детей и вну-


ков — сотни выпускников. И Кот решил отобрать наш магазин. Что будем делать?

Наверное, зря, но я как-то сразу среагировал на вопрос:

— А что с документами? Там есть зацепка?

— А вот и наш журналист про-снулся, — в общем и целом добродушно произнес Серега. — С документами есть проб лема. Накосячила Ленка немного — но Кот, он кто? Он налоговая, что ли? Мент ли? Он же прекрасно знает, какая хрупкая ситуация сложилась. Взял и за-ложил соответствующим органам. Не подлость ли? Ну и пошли — пожарные, санэпиды, кавказцы. Мы поработали не-много и всех отжали. Но с налоговиками из тридцать четвертой уже не хватило ни силенок, ни легитимности. — Серега говорил хоть и понятно, но все равно за-гадочно.

— Так чего делать? — не унимал-ся я.

— Вот мы тут и собрались, чтобы решить. Думаю, надо для начала создать оборонительные отряды, взводы самоза-щиты. Думаю, наши дети нам помогут. Бойцов, думаю, двадцать наберется. Чтобы пресечь инциденты.

— Ну а чего, я могу возглавить. — Я понял наконец, чего меня позвали.

— Нет, Николай, отряд самоза-щиты возглавит подполковник внутрен-них дел Андрей Смирнов, год выпуска восемьдесят седьмой. — Лысый мужчина в сером свитере, в хороших часах «Бреге» и десятком лишних килограммов уверен-но кивнул. Обидно.

— А я зачем тогда?— Колян, ты у нас секретное

оружие. Тут нужна информационная поддержка, понимаешь? Сайт там какой сделать, заметку тиснуть в районную газету. Понимаешь, мы, конечно, в курсе твоих подвигов и что ты самбист там… но у нас тут люди, можно сказать, заслужен-ные. Авторитетные. По обе стороны бар-рикад побывавшие. Вот Игорька Саввина помнишь? Чего, четыре года оттянул, он обеспечит прикрытие от братвы двадцать вторых. Дина Зариева, помнишь, на год младше нас, — не последний чин в цент-

ральном аппарате ФСИН, специально из Питера приехала на время разбора. Это на всякий случай, чтобы мы чувствовали себя защищенными при любом раскладе. Орхан, девяносто второй год выпуска, осуществляет финансовое прикрытие — пытаемся пробить одного человечка в налоговой, чтобы снять претензии любимого государства. Нужен мощный информационный кулак!

Кулак так кулак, чего. В общем, немного обидно, но логично. Я сразу соз-дал страничку магазина «Севастополь» в Фейсбуке и ВКонтакте, да и в Одно-классниках, разумеется. Убедил, что ста-тей в бумажной прессе нам не понадо-бится — новые медиа и так сделают свое дело. За десять дней собрал тысячные группы на всех трех площадках — с фот-ками магазина, ассортимента (особенно лайкали картинки плюшевых медведей производства Белоруссии), с архивными черно-белыми школьными фотография-ми — Серега и почему-то Дина Зарие-ва (я вспомнил эту девочку, она даже поглядывала на меня в пятом классе, зыркала своими черными глазищами, ух!) обеспечили меня отличным фото-архивом. На десятый день сообщил о по-пытке рейдерского захвата пушистого и беззащитного магазина для детей. На стену групп стали поступать пред-ложения встать на защиту, даже не от выпускников 620-й школы, а вообще из Ярославля. Я склонялся к организации коллективного письма в управу. А что-бы подействовало наверняка, вына-шивал в мыслях целую акцию: письмо это главе нашей управы должны были вручить тоже коллективно. Человек двести. А может, пятьсот — сильный ход. Серега и Дина одобрили, Дина даже решила проконсультировать меня по юридической части — чтобы ни сучка ни задоринки… В общем, неплохо поси-дели в ресторане «Максим» на Цветном бульваре. Дина оказалась неглупой, на-читанной довольно женщиной. Читала мне свои стихи, да и вообще…

Однако все пошло не так. За пару дней до массовой передачи коллективно-го письма зазвонил мой мобильник.

— Слушай, черт мохнатый, это Кот говорит, понял кто?

— Так ты же сказал — Кот, чего непонятного.

— Ты это, ботан, не умничай, не выводи меня. Чего ты там задумал, кры-са, в Интернете своем, чего ты рыпаешь-ся, без яиц хочешь остаться, а?

— Кот, много слов. Давай к делу.— Ах вот как, ну давай. Забиваем

стрелу у четырнадцатого дома, где рань-ше яблоневый сад был, знаешь? Сегодня в одиннадцать, вечером.

— Заметано, Кот.Конечно, я его вычислил. Он ведь

на что рассчитывал? Думал, Интернет поручили дохляку какому-нибудь. Он сейчас жестко наедет, дохляк кинется к Сереге, нервы у Сереги не выдержат — кинет на стрелку бойцов. Там провока-ция какая-нибудь — вмешаются менты, никакая Дина не поможет. Да и подпол-ковник спалится. Хорошая попытка.

Поэтому на стрелку я поехал один, Сереге — ни слова.

Кота я сразу узнал: это же тот чувак, с которым как раз лет тридцать назад мы почти подрались — из-за результата футбольного матча, который мы выиграли у двадцать вторых. Они разобиделись и стали нас по одному выуживать — и бить. Тогда нам подраться не получилось — участковый мимо шел: почуял, пресек. Значит, все-таки судьба дает второй шанс.

Рядом с Котом шестеро добрых мо-лодцев. В двухстах метрах, на проезжей части Севастопольского, припаркована ментовская машина не нашего, Южного, округа.

Я поздоровался. Кот офигел:— Чего, пришел?— Плохо видишь? Я-то один, а ты

чего команду «Пахтакор» притащил, очкуешь, Кот?

— Зарою.— Да ладно, надорвешься.Добры молодцы распахнули пид-

жаки.— Слушай, Кот, давай-ка о деле.Ребята запахнули пиджаки об-

ратно.


— Тебе вообще не в лом во всю эту фигню с «Севастополем» вписываться?

— Говори, что знаешь.— Ты хоть в курсе, кто генераль-

ный в магазине?— Мне зачем?— Лена Сонина.— И че?— В девичестве Говорухина, вот че!— Не понял.— Это та девочка, которая тебе

после игры в семьдесят пятом, когда вы нам слили 8 : 0, шоколадку подарила. Не помнишь? Черненькая, из нашей школы, подарила шоколадку врагу. Ей у нас даже двухнедельный бойкот устроили за это. Вспомнил?

— Ну, чего-то припоминаю. У нее погоняло было Горюха, у той, у моей.

— Точно. Развелась, одна двух детей подняла, внучка уже. А ты магазин отбираешь.

— Развелась? На что намекаешь?— Кот, ты какой-то непластичный

совсем. Включись.— Есть ее телефон?Конечно, у меня есть ее телефон.

У меня был ее номер все эти тридцать лет, потому что она мне в шестом классе нравилась, Горюха. И тот эпизод с шо-коладкой очень меня обидел, поэтому запомнил я все в мельчайших подроб-ностях. И всплыла эта история, когда изучал фотоархив — там были карточки с этой игры.

Кот вернул мобильник после короткого разговора с Горюхой. Мне по-казалось, глаза его повлажнели.

— Решили вопрос. Сворачивай свою байду в Одноклассниках и где там еще. Скажи, это ты тогда три нам забил?

— Нет, это Игорек Власов. Я забил четыре.

Мы пожали друг другу руки.А знаете, что самое замечательное?

Когда Горюха проставлялась в «Чайхо-не», Кот приехал с букетом — 101 роза. А потом они вышли с Серым (Серегой) покурить и долго что-то обсуждали, кон-структивно, с улыбками.

Вот это я называю новыми медиа. А то самозащита, самозащита…

Второй раз в одну реку войти можно, но есть опасность, что это все испортит.

«Севастополь» — это на Севастопольском.

Богатый фотоархив способен творить чудеса.

В школе у меня никогда не было клички.

Повторим урок

анна

все

святс

кая


Спустились к морю. Уверили полицейского, что не будем купаться. Песок. Вода теплая. Лунный свет.

мар

ия з

аики

на


Игорь Ивандиков вообще ни в чем не виноват. Он честно

вел рукописный журнал и фотографировал странички,

потому что Игорь Ивандиков — фотограф. Опытный глаз «РП»

не только смог оценить качество фото, но и наконец прочитал,

что там написано. И оказалось, что это целая литература —

искренняя, наивная, но и остроумная.

текст и фото: игорь ивандиков


28 октября 2012Шел пешком до Синякова, весь вы-мок. Доехали на такси до терминала С. Удивительно: без очередей зарегистри-ровались.

Купили в дьюти-фри: литр грейпфрутовой водки (15 евро) (Синяков купил) и джин за 8 евро (я).

В самолете я сидел у окошка, девка рядом с Синяковым собачилась с очередью в туалет. Читал Хайнлай-на, и в это время один мужчина упал в обморок в проходе возле нас. Пассажи-ры кричали: «Девочки, сюда! Мужчине плохо!»

Приземлились.Синяков словчил и не купил визу

за 15$, зато за 10$ купил нам оформле-ние.

Приехали в отель пятыми. Наш отель внешне самый херовый. Чувак на ресепшене сказал, что его зовут Амур-чик.

Дали хороший номер: с видом на море и рядом со столовой.

Сидели час на балконе и пили ром. Пошли ужинать в 7. Обожрался. Весь персонал так мило представляется. Портье Соло.

После ужина сидели с коктейля-ми у бассейна, певец пел русские песни и «Роллинг Стоунз».

Спустились к морю. Уверили полицейского, что не будем купаться. Песок. Вода теплая. Лунный свет.

Ложимся спать. Балкон и ром.

29 октября 2012Проснулись в 5 утра по-местному, в 7 по-нашему. Пошли к морю с фотоаппара-том. Синяков решил купаться, я отка-зался, но снимал его. Идти по понтону непросто. Синяков нырнул, а ровно в 6 утра солнце вышло над островом Тиран.

Дождались завтрака в 7. Давали омлет. Мы сидели на веранде. На за-втраке впервые встретил немолодую тетю и с ней двух девушек-близнецов. Близнецы нервные.

В 8 опять пошли на понтон к морю. Я нырнул. Я зашел в море в 8 утра; это рекорд.

Купаться немного страшновато. Возле понтона много рыб «билайн». По-том сдвинули лежаки и лежали в тени у моря.

Когда возвращались с понтона, увидели немолодую женщину, лежала топлесс слева от понтона, отпуская своих близнецов. [Назвали ее «Сисястая». Тем временем на соседние лежа-ки пришли близнецы из столовой (не сисястовские). Мы тупили на лежаках, читали, ждали откры-тия бара. Ветер сильный.

В 9:15 взял в баре Copacabana, пока шел со ста-каном к столику, встретил близнецов (не сисястовских); их мать говорила про мой стакан: «Это сок?», одна из близнецов шипела: «Это коктейль, мама! Это коктейль!» Нервные. Си-сястая пришла к бару у моря в лифчике. У нее татуировка: крылья на пояснице. В 12 у нас «инфовстреча» с гидом. Счита-ем минуты.]

Пришли на инфовстречу с Оль-гой. С. опоздал. Я победил. Ольга впари-вала экскурсии. Потерялись с С. Обеда-ли голубями.

Интернет тут дико дорогой: 6$ за 30 минут.

Прошлись по магазинам. Купил карты за 7$. Научил С. играть в чешско-го. С. признался, что плавает с закры-тыми глазами! Играли в чешского на то, что кто проиграет, идет к Сисястой и говорит с ней, например: «Вы похожи на моего друга» или: «Можно с вами сфотографироваться?»

Почти весь день пили узо-лемон. Только за ужином пришлось пить виски-колу. Потом сидели на мини-диско. R-n-R не хватало. Ушли. Из номера услышал R-n-R. Вернулся к бассейну, оказалось, что зря.

30 октября 2012Проснулся в 7:30. С. уже позавтракал. Сходил в столовую один. Хотел потом тупить у бассейна, но внезапно взял маску-трубку и пошел к морю.

С. занял лежак рядом с близне-цами. Сисястая тоже на месте. У С. на пузе какой-то ожог: обжегся в море, пока ждал, когда вылезут близнецы. Я ныр-нул в море с маской. Делал снорклинг. Риф. В рифе как будто есть пещеры. Ви-дел рыбку из «Немо», которая всегда все забывала. Никто меня не ужалил.

Обсохли на пляже и пошли к ниж-нему бассейну. Узо-лемон. У бассейна сидели две пары, кажется, из Харько-ва, кажется, менты. Большие мужики с голдами и их громкие жены. Пока С. ходил за картами, я показал им, как надо плавать. Поутихли. На другой стороне тетка загорала топлесс, но не Сисястая. Сисястая приходила в купальнике. Вся.

Играли в чешского. С. выиграл. Чувак, который меняет полотенца, не любит их менять на новые, но нам по-менял. Опять узо-лемон.

[Когда вчера сидели у верх-него бассейна, в нашей пепельни-це был кусок хлеба. Теперь зовем пепельницы «хлеб». «Дай хлеб», «Где хлеб?» и т.д. В 15:30 пойду играть в боччу, если не усну.

Те, из Харькова, интеллек-туально спорили: «Жопа?» — «Нет!» — «Жопа же!» — «Да нет!» — «Жо-па!!!»

Потом тетки в бассейне делали аквааэробику. Сисястая не пришла,] а мы так ждали!

На обед давали говядину; повар брал куски и кромсал их в тарелки. Мне показалось, что у него был поранен палец. Говядина с кровью. Так себе, как выяснилось.

После обеда С. пожелал искупать-ся в верхнем бассейне. Пробовал плыть кролем, я его с берега учил и поправлял. Потом он уже на лежаках попросил по-казать, как надо, и уселся на лежак мне между ног прям. Я показал, вроде никто не заметил.

Оставил доллар в номере уборщи-ку. За это он красиво сложил трусы С. Опять играли в чешского. С. второй раз победил (пили под это водку грейпфру-товую из дьюти-фри). Начали новую партию. Я веду.


К 15:30 спустились к морю. Я играл в боччу. Играли в боччу на песке. У команд разные шары: одни тяжелые и маленькие, другие — боль-шие и легкие. Непривычно. Проиграли первую партию, потом мужики ушли играть в волейбол, и у детей я выиграл. 10 : 9. То-то! Все поняли, что я эксперт по бочче, и потом уже сами подносили мне шары. Целый час играли.

Потом я сидел у пляжного бара и высматривал С., а С. сидел у моря. Два раза видел его на понтоне. Сказал, что ожог прошел и спал.

Вот еще что! На обеде видели Сисястую, но не просто так, а с мужем. Муж прикольный. Похож на Бенни Хилла. У него много татуировок, вместе с Сисяс той смотрится очень хорошо. Сисястая все больше становится куль-товой фигурой, мы решили не обижать ее и дали новое имя: «Миссис Си», мужа зовем «Бенни Хилл». Когда я сидел в баре у моря, Бенни Хилл и Миссис Си тоже сели за столик. Я слышал ее смех! А ког-да Бенни шел к бару, мы обменялись взглядами. Он мне кивнул! Вернулись в номер. Я разгромил С. в чешского.

Сейчас вернулись с ужина. Дава-ли индейку, но я все больше ем сладкое. Видел близнецов. Нарядные такие, к караоке готовятся, что ль? За ужином сцепились с С. в споре: он упрекнул меня, что я не открываю новую музыку и по 100 раз перечитываю одни и те же книги (Хайнлайна, например). Он пил узо, а я джин. Поэтому я без труда па-рировал его тезисы, и С. принял и мою точку зрения.

Сейчас 20:22, но темно и кажется, что часов 23:22. Возможно, мы дойдем до взрослой дискотеки в 21:30, там сегодня караоке. Аниматорша на пляже днем звала на это, сказала: «К вечеру запоете». Завтра собираемся ехать в город. Ужина-ли на веранде. Опять.

Пришли на караоке, то есть мы его дождались! Караоке-шоу: сначала был Владимир, он спел Цоя. Не попал ни разу! Но искренне. Потом пели разные. Нас порадовал Леша. Он спел «Старый рояль», а потом «Комарово». Не знал, что


есть фанаты Скляра. У Леши футболка с Гомером. Бармен налил мне коктейль с зеленым ликером (?).

Караоке кончилось, и С. пустил-ся в пляс. Смешно. За 1,5 часа до этого так же на сцену бежали дети. С. такой дает Мамонова для глухих. Но все равно его затмевает девушка, которая пела караоке. Я ее назвал «Марина-с-жопой». Это так: идем снизу — каблуки, штаны черные облигашки и ремень на уровне груди. Она и была центром в этих тан-цах. Музыка — говно.

Чтоб сказать по-местному «Слиш-ком дорого», надо сказать «Ряхи Геддан». Это я спросил охранника, а он отвел меня к торговцу в лавку. Долго учил про-изношение. Должно сработать завтра.

С. лежит голый. Прикрыл.

31 октября 2012Опять С. проснулся раньше меня. Но я его настиг на завтраке. 8:30, кажет-ся. После завтрака хотели сразу ехать в город, но оказалось, что раньше 10:00 нет смысла: такси еще нет и магазины закрыты. Сели у верхнего бассейна. С. взял себе пива, я не стал. Хотел иску-паться в бассейне, зашел в душ и как-то замерз. Решил не купаться.

В 10:10 пришли в лобби. Освои-ли банкомат и поменяли $ на местные фунты. Я поменял 100$ и получил 605 фунтов, С. поменял 75$ и получил 450.

Взяли такси, 13$ или 73 ф. «Тойо-та», сзади вмятина небольшая. Поеха-ли на OldMarket. Оказалось не так уж и близко, минут 20—25, хотя иногда гна-ли 120 км/ч. Водитель не пристегнулся.

Доехали, и водитель передал нас Мохаммеду (Миша), Миша — молодой, начал нам впаривать сувениры, футбол-ки, «папирусы с любовь-морковь». [По-том усадил на диван и предлагал маслa. Капал маслом мне и С. сначала на предплечья, потом на ладонь, потом на свою руку. И мы нюхали арабскую руку.

Отбились от Миши и пош-ли на OldMarket. Покупателей почти нет. На нас накидывались хозяева лавок и звали «просто

посмотреть». По-русски гово-рят, один даже матернулся. Но жарко, хочется в тенек, а С. все выбирает очки. Так и не вы-брал, кстати. Зато он купил себе 5 (sic!) арафаток. Продавцы всегда спрашивали имя. Еще они трогали нас, один поправил мне рюкзак, другой хотел кинуть в меня кошку. Кошек видел трех-четырех. Очень худые и приши-бленные.] Один продавец обозвал С. евреем и сказал: «Давай, до свидання». Но они не злобные. Меня, кстати, не обзывали. Еще у них в ходу фразы: «Чего такой жадный? Хохол, что ли? Или бульбаш?» Научил их кто-то из Тагила, похоже. Еще смешные рекомендации висят на стеклах лавок. Пишут русскоя-зычные, типа: «Вова самый не жадный на рынке. Не проходите мимо! Света из Воронежа» и дата или: «Виагровый чай работает, стояк моментально. Оргазм ниприходящий (sic!)». В одной лавке прилюдно свежевали туши. Наверное, коровьи.

В итоге купили: С.: 5 арафа-ток нестандартных расцветок (одна зимняя), 3 шали — для Маши, Вари и Ир. Львов ны + сумочку Варе, лошад-ку Варе и зеркальце Варе. Потратил он всего 75$. Я купил: сначала дайверскую толстовку Федору (175 ф.), ключницу из сандала (антикварную) за 120 (просили 300 ф.), рюмку с красным стеклом (40 ф.), воду, 1,5 л за 10 ф., сидящего фараона, тяжелого, из меди или латуни, за 180 ф. (просили 235) и, наконец, антикварную турку за 60 ф. Все это для Кати, кроме толстовки. Всю эту фигню я купил из-за ключницы.

Сидящий фараон странный: у него голова как будто может открыть-ся или типа крышка, но нет — просто статуэтка, но тяжеленькая, на груди египетские иероглифы. Когда купил его, то другие торговцы подходили спраши-вать, почем я его взял, я отвечал, а они говорили: «Хорошо!»

Вернулись к Мише в 13:00, вы-звали такси обратно. Они смеялись над моими шлепанцами, а я устал. На бал-

коне сфотографировал одного местного, показал ему фото, он попросил снять его еще раз, но чтоб его шлепанцы не были в кадре. Шлепанцы на мои похожи. По-том он снял меня на фоне рынка.

Приехал такси. Когда ехали обратно, то он ехал другой дорогой, параллельной той, что ехали туда. До-роги идеальны. Опять 120 км/ч, но я не показал, что боюсь. Тем более тогда, когда мы, казалось, едем по встречке, а на нас летела машина. Увернулись. Заплатили таксисту помесью долларов (5) и фунтов (40). Сначала не хотел брать, потом посчитал и взял. Они тут медлен-но считают, не то что я.

Вернулись в отель в 14:00. С. по дороге, еще в такси, рассматривал все свои арафатки. Пришли в номер. Так он их там на кровати разложил и любовал-ся. «Какая тебе больше нравится?» — спрашивал. Взяли полотенца и пошли к нижнему бассейну. Я опять хотел оку-нуться, пошел в душ, замерз и переду-мал. Мне как-то поплохело. Типа озноб. С. потрогал мой лоб и сказал, что все ОК.

Взял нам узо-лемон. Пью с трудом, колбасит. Начал читать книжку с ин-тервью Тома Уэйтса. На задней обложке хорошее: «Кит Ричардс: “Однажды Уэйтс посоветовал мне купить десять тысяч червей, чтоб аэрировать газон. Великий человек!”» Можно дальше и не читать.

Перед бассейном, после такси, ходили на обед. С. рассказал, что его там встретила Марина-с-жопой и спросила: «А почему вы вчера были такой веселый, а сегодня нет?» С. сдержался. Кстати, пока ходили по OldMarket, мне при-шла СМС от Вжика: «Алло, как вы там?» Я ему написал про ключницу, и он сразу перестал писать. Нужная вещь! Тогда же написал СМС Кате, что купил ключницу, она ответила, что надо бы пить помень-ше. Женская логика!

Ушел от бассейна в номер. Хотел отлежаться, потому что как-то не так себя чувствую. В номере открыл холо-дильник и плеснул себе на 2 пальца водки «Старая Мск». (Синяков из Москвы привез по совету Кутинова. В трех пла-стиковых бутылочках. Я налил из той, да

ша

зорь

кина


на которой надпись: «Агуша. Вода для детей».) Хлопнул эти 100 грамм. Времени было почти 17:00. Тут темнеет в 17:00. Как-то взбодрился.

Вернулся С. Поет опять «У приро-ды нет плохой погоды». Сели на балконе играть в чешского (перед этим я его ловко обыграл). Пока играли, опять ин-теллектуально сцепились, теперь из-за Глории Гейнор. Я победил, конечно. Но С. зачем-то начал думать, что мы такие разные. Как дитя. Поиграли в чешского (я веду) и пошли на ужин к 20:00.

В столовой Хеллоуин! Тыквенный суп и мертвый большой тунец. Все с ним фотографировались. Да! Когда стемнело, еще до ужина, я ходил снимать луну, а ее не было. Удивился. Но после ужина луна взошла, все ОК.

После ужина было круто. Неожи-данно мы уселись рядом со столами настольного тенниса. Я решил поиграть и сказал мужикам, что я на «победка». Они с радостью приняли меня. Первую партию легко выиграл. Мужчины вы-двинули против меня самого крутого. Хорошо поиграли и познакомились.

Паша из Москвы. Изобретатель. Я обе-щал ему пишущего из «ВМ». С. сидел рядом, не играл, потому что не умеет, но восторгался. С. разговаривал с Пашей. Паше 48 лет и сын Платон.

[Сходил за водкой, а тут перемена: Паша играет в тен-нис с девушкой в мусульманских одеждах (вчера ночью у меня кончилась ручка, сегодня ку-пил тут новую (2$)). Так вот: девушку зовут Марьям. После Паши я с ней играл в н. теннис, а потом еще учил играть. Эта Марьям непонятно откуда, говорит по-русски,] с ней еще по-жилые тетеньки, тоже в мусульманском. Марьям сказала мне: «Так приятно по-говорить с интеллигентным человеком». Потом опять играл с Пашей и выиграл. Все дети хотели играть со мной в тен-нис. С. сидел, пил кофе с бренди и за-пивал виски. С. не помнит, как вернулся в номер. Я тоже.

И о грустном: когда после города сидели у бассейна, то увидели Миссис Си и Бенни Хилла. Сидели на чемода-

...И о грустном: ког-да после города сидели у бассейна, то увидели Миссис Си и Бенни Хил-ла. Сидели на чемоданах. Си искупалась и убрала в чемодан свой купаль-ник. Мы проводили ее взглядом, когда она удалялась с чемоданом. Близнецов не видел. Раз-бил стакан...


нах. Си искупалась и убрала в чемодан свой купальник. Мы проводили ее взглядом, когда она удалялась с чемода-ном. Близнецов не видел. Разбил стакан.

1 ноября 2012Внезапно похмелье. С., как заведено, с утра купался в море, сходил на завтрак и уже сидит у нижнего бассейна. Я заста-вил себя сходить на завтрак. На сегодня я планировал дайвинг, но посмотрим.

После завтрака пошел к нижнему бассейну. С. пьет узо-лемон, я нет. Я на-деюсь, что схожу на дайвинг. Искупнул-ся в бассейне. Вчера вообще не купался. Ступни мои черные после вчерашнего тенниса и болят. Зато теперь с нами многие здороваются. Перед бассейном купил новую ручку. Охранник здоровал-ся, как обычно.

Играли у бассейна в чешского. С. выигрывал. Харьковские были шумны.

После завтрака, до бассейна, впер-вые включил тут наши телеканалы. Есть Первый и «РТР Планета». Мама дорогая! За 4 дня успел отвыкнуть от этого ужаса. Ведущая «Телеутра» на Первом разгова-

ривает со зрителями, как с идиотами или маленькими детьми, и старатель-но артикулирует. Новости прекрасны: «Сегодня наши специалисты из Центра Управл. Полетами скорректировали орбиту МКС от столкновения с космиче-ским мусором — американским спутни-ком. А завтра астронавтам (фамилий не говорит — видимо, американцы) придет-ся выйти в откр. космос, чтоб устранить неполадки на амери канском секторе МКС». И внизу новости бегущей строкой: «В Нью-Йорке орудуют мародеры». Зато в России все прекрасно: с 1 ноября еще куча запретительных законов. Красота.

Пришли в номер, С. опять на-рядился во все свои арафатки и просил снять его в таком виде на его мобиль-ный. Снимал на нашем балконе, со стороны, наверное, смотрелось как шоу трансвес титов. Хоть бы никто не увидел.

Пошли на обед. В очереди к картошке-фри встретил Марьям. Сказа-ла, что они сегодня уезжают. После обе-да пили кофе и курили. Я еще не пью.

После покупки ручки у меня осталось 3$, оставил 1$ на чай в номере.

...Иду на ужин в крос-совках, чтоб не играть, если буду, в теннис боси-ком. Ноги болят: трес-нули. Вечером на сцене будут выбирать «Мис-тера CoralBeachHotel», подозреваю, что выбе-рут двоих...


Надо будет завтра поговорить с нашим Мохаммедом о разбитом стакане.

У нижнего бассейна в 15:00 по-местному встретил человека из дайвин-га. Я ему сказал, что я сегодня не очень хорошо себя чувствую, и попросил перенести дайвинг на завтра, но если я созрею. Он согласился, все ОК. Взял узо-лемон. Пляжный бармен дал мне две порции.

Играли опять у бассейна в чеш-ского. С. все поет. Обыграл его. 3 : 3.

Когда ходил за узо-лемоном, на-блюдал маленький скандал в массажной палатке. Русскоязычный скандалил с массажистом, говорил: «Ты зря улыба-ешься, ты зря улыбаешься!», а потом лег на массажный стол. С. рассказал, что когда он, напевая, ходил к пляжному бармену за узо-лемоном, то тот сказал ему, что на всем пляже только мы пьем узо, уже выпили 4 бутылки (ой ли!) и завтра он пополнит запас. Я, кстати, спустился к бассейну и забыл надеть плавки. Не плавал.

До обеда, когда сидели у н. бас-сейна, мама девочки-инвалида ругала отель ных, что им дали плохой номер и они живут как на вокзале. Девочка-инвалид любит плавать. У нее есть брат (?) нормальный, мама (нормальная), а папа тоже инвалид.

Пока играли у бассейна, все шути-ли про Миссис Си и Марьям.

Сейчас без пяти 7, идем ужинать. Катя не ответила мне на СМС.

Иду на ужин в кроссовках, чтоб не играть, если буду, в теннис боси-ком. Ноги болят: треснули. Вечером на сцене будут выбирать «Мистера CoralBeachHotel», подозреваю, что вы-берут двоих.

Нас не выбрали, так как мы и не регистрировались. С. убежал на ужин в 18:55, типа занять столик. Я спокойно пришел в 19:15. На ужин давали курицу (очередь) и блины (очередь-очередь). Я выбрал курицу. Играл после ужина в н. теннис. Обыграл одного подрост-ка, потом другой обыграл меня. При-шли Платон и Паша. Паша тих. Я ушел в номер, переоделся. На сцене выбирали

«Мистера отель». Победил Геннадий. Если б я записался, то я бы и победил. Несложные конкурсы: например, пока-зать кота или шимпанзе. Пустяк! 00:20. Спать!

2 ноября 2012Проснулся в 8. С. опять уже успел ис-купаться в море и позавтракать. Добрел до столовой. Все болит после этих тен-нисов, и не смог найти свою кепку, по-хоже, забыл вчера у нижнего бассейна. Спустился к бассейну. 2 раза купался. Катя прислала СМС, все подбивает меня на дайвинг. Решился. После обеда. Из-за этого опять не пью.

Смотрел у бассейна «Симпсонов». Пошли на обед к 13:00. После того как уехали Миссис Си и Бенни Хилл, возле нашего номера свернули все флаги. На обеде съел только суп: впереди дайвинг. Собрался и пошел к Ахмеду-дайверу. А дайвинг перенесся на 10 утра. Завтра. Как будто оттягиваю я это дело. Все равно не пью.

Ходил на ресепшен, спросил про свою кепку. У них нет. Зато смотритель нижнего бассейна обрадовал: принес забытое полотенце (но чистое), а завтра обещал принести кепку (охранник на-шел, не зря я с ним всегда здороваюсь).

Записались с С. в ресторан a la carte «Sharks Bay» на завтрашний ужин. «Это будет особый ужин», — сказал С. В тоннеле от верхнего бассейна к морю под потолком на канатах лежат панцири черепах и буи.

Вчера, когда смотрели ТВ, пере-ключили на РТР, там сериал: мужчина медленно оборачивается, а потом, скор-чив рожу, говорит: «ЧТО!!?»

После заката сидели на балконе и играли в чешского. Я допил ром, С. не допил грейпфрут. водку. У верхнего бас-сейна сегодня будут давать Египетское шоу. Как бы не напиться, ведь завтра дайвинг в 10:00. На левой ноге какая-то непонятная сыпь, то ли укусы комаров/мух, то ли аллергия. Зато не чешется и у С. такой нет!

Сходили на ужин. Работники столовой переоделись фараонами (бар-

мены — нет). Давали шаверму. Сходил за ф/а, сфотографировались с официан-том и барменом. Немного поиграл в н. теннис. Оказывается, теннисный шарик, если он смялся, можно выправить, не-много подогрев на зажигалке.

Посидели на мини-диско, я вы-пил немного ром-пепси (завтра дайвинг) и ушел в номер. С. остался смотреть танец живота. Если не придет через час, то пойду за ним. В номере смотрю швейцарский канал. Дают «Demolution Man» со Сталлоне с немецким дубляжом. Паша завтра уезжает.

3 ноября 2012Спал 9 часов. Но как-то плохо, все время просыпался. Видел сон про доброго Путина.

Встал в 8 утра. С. как всегда. По-шел в столовую, впервые взял стакан молока: сегодня особенный день и, на-конец, дайвинг. День действительно осо-бенный, потому что тучи и маленький дождь. Шел в столовую под дождем, но не торопясь. Мы привыкшие. На завтра-ке сидел под дождем на веранде.

Спустился с маской-трубкой. С. не занял мне лежак (понятно почему). Пошел на понтон: через час дайвинг, хотел потренироваться. Нырнул с ма-ской и трубкой на минутку. Риф как риф. Солнца нет, но иногда пробивается через тучи. Видел сумеречный свет.

Пришел к 10:00 к дайверу Ахмеду (или Махмуду), как договорились. А он сказал, что инструктор уехал на яхте и сегодня дайвинга не будет. Долго из-винялся.

Раз нет дайвинга, то взял узо-лемон и окунулся в нижнем бассей-не. Моя кепка нашлась, хотел дать 1$ хранителю бассейна за кепку. Не взял. Сидел один у н. бассейна и читал сна-чала Уэйтса, потом «Реально смешное фэнтези» (говно), потом смотрел 2 серии «Симпсонов».

Пообедали (жесткая говядина). После обеда был сонлив. Разделились: С. пошел к морю (у него там нашлось некое особенное место), а я — в номер. Думал поспать. Но посмотрел телеви-


зор и пошел вниз. Положил полотенце у нижнего б. и пошел искать особенное место С. Я сам был весь с рюкзаком и с камерой. Не нашел. Тогда я сел у бара. Прекрасные кресла все-таки.

В 15:40 увидел С.: он вышел с пляжа, прошел мимо хранителя по-лотенец (смотрел в мою сторону, я по-давал знаки. Бесполезно). Потом он поднялся к н. бассейну, и я понял, что С. идет в тубзик. Какое-то время перестал смотреть: бармен-у-моря предложил мне принести напиток, он знал какой. Отвлекся. Полчаса, как дурак, пялился, когда же С. вернется из тубзика обратно. За это время увидел худую близнеца. С. все нет. [Начал думать, что: С. шел не в туалет, а искал меня; поискал у н. бассейна, не уви-дел и пошел в номер; поднялся (семь лестничных пролетов) в номер и стучит, думая, что я сплю (я ж говорил); стучит, а никто не открывает; нашел нашего Мохаммеда (которому я, а не С., каждый день кладу 1$) и просит его: «Мой roommate не отвечает! Доставай master key! Вскрывай номер! С ним что-то случилось!!!» А Мохаммед такой: «Нет, мистер, нельзя! У нас пра-вила! Я не могу!»] И тогда они бегут к главному начальнику, берут ключ от номера 3610, открывают его — и что же? Я не там!

Нет, ну а что еще можно поду-мать? Взбудоражил себя этим, хотел даже подняться в номер, но решил сначала поискать С. у моря: может, я его пропустил, когда он шел из тубзалета.

Нашел! Сидит такой спокойный в полосе прибоя, гад. Напевает.

С. попросил сфотографировать его по-разному: сблизи на лежаке и с понтона издалека. Я снял. Никто, ни-кто меня так не снимет.

Вернулся к бару-на-пляже. С. тоже пришел. У полосы прибоя он придумал, что за фотографии он мне окажет О.У.; под водой! Потом О.У. стало 18: типа об-мен на сигареты (мои кончились). Сидел у бара в удобном кресле и оукал.


И пришла Девушка-имя-которой-С.-забыл. С товаркой своей. С. им пытался махнуть рукой, но они типа не замечают нас. Я немного повернул кресло, чтоб закатный свет выгодно падал на меня, и Д-и-к-С-з внезапно обратилась к нам с С.: «А вы не играете в большой теннис?» Я ответил утвердительно. Договорились через 15 минут встретиться в лобби.

За 15 минут успел: выпить узо-лемон с С., подняться в номер (7 про-летов), умыться, надеть кроссовки, вовремя прийти в лобби и узнать, что тенниса после заката (а он уже) не будет. Зато ловко узнал ее имя: Юля.

Вернулся в номер. С. за это время успел узнать, когда мы вылетаем. Пили за жен на балконе г.ф. водку (немного). Потом спустились на «особенный ужин» в ресторан.

Ресторан «Sharks Bay». Приш-ли, естественно, раньше всех, к 19:00. Официант в красном и «что вам угодно». Впервые тут взял салат и полил его соусом. Джин приносят тут. Под горячее (сам брал) опять сцепились с С. из-за его стелек и утренних купаний aka борьба с по хмельем. Победил, но кричал.

Десерт принесли, хороший. Ку-рить в алякарте нельзя, выходили нару-жу. Эта Юля сказала, что тут полно акул. Я это сегодня тоже узнал: на картинке 5 видов, и ни одна не эндемик.

После особенного ужина подня-лись ко всем в столовую. Играл в теннис. Победил, конечно. Еще зашел в лавку с маслами под нашим номером. Про-давец не активный. Сделал мне mix из трех компонентов, типа масло для масса-жа. 15$ за маленькую. Послал Кате СМС, ответила, что лучше литр виски, чем это.

Вылетаем в 11:40, выезд в 8:25, рейс NWS, прилет в SWO в 18:10. Это я сам узнал и записал. С. только выезд запомнил. Надеюсь, Суздали не будет и успеем на автобус, в конце концов, аэропорт — вот он, видно.

Когда пришли к в. бассейну, С. очень скоро ушел, а я пошел наконец в English Pub на продолжение дискоте-ки. Там музыка тоже говно. Зато потра-тил 10$ (на что?).

Э... 4?11.2012?Разбудился в 5 утра. С. на ногах уже. Без 15 шесть пришли на понтон. Я взял три монетки, чтоб на память. С. по лест-нице спустился в море. Я просил его прыгнуть с понтона, но он нет. Фото-графировал, как С. плавает. Внезапно прибежал охранник по понтону и начал говорить, что сейчас купаться нельзя, что тут сейчас какие-то страшные рыбы и кирдык. Еще проводил пальцем по горлу. Полный кирдык типа. Кричал С., чтоб вылезал, что опасно. В это время подошла еще пара купальщиков («Мой клуб утренних купальщиков», — сказал С.). Эти сказали, что все это ерунда, они сюда 4-й раз ездят и никаких рыб смер-тельных нет. Но С. вылез уже.

С. вылез и пошел на берег. Я его звал назад, чтоб он меня сфотографи-ровал на рассвете. Бесполезно! Все сам сделал. Пришли немецкоговорящие люди и сняли, как я кидаю монетки, чтоб вернуться. У мужчины коса.

Все ушли с понтона, и какую-то часть я писал, лежа на самом краю пон-тона. Видел Тиран в сумеречном свете.

Вернулись с завтрака в 7:00. Времени полно, а С. паникует: пора, пора! Спокойно принял душ, спокойно собирал чемодан, а С. уже ушел наружу. Собираю чемодан. С. беспокоится. Со-бираю чемодан. Пришел Мохаммед, гово-рит, что пора. Собираю чемодан. Еще же 15 минут! Собираю чемодан. Где трубка!? У нас в номере зазвонил телефон. Вона! Собираю чемодан. С. говорит, что весь автобус тут и нас ждут. Не верю, собираю чемодан. Где трубка, которую мне дал Федор? Пришел опять наш Мохаммед, говорит, что довезет нас на электрокаре. Очень хорошо! За-сте-ги-ва-ю чемодан. Трубка? Не знаю где! Выходим из номера 3610. Садимся в эл. кар, едем на reception.

[Действительно, весь автобус тут. Ждет нас. Суз-даль не вышла! Кладем чемода-ны в автобус, забегаю внутрь, чтоб сдать карточки для обмена полотенец. И спокойно сажусь в автобус.Да, карточку-ключ от номера мы все-таки забыли в номере. С. обиделся на меня теперь.]



Выйти замуж за гея или умереть от спирта. Одеть чувства в смирительную рубаху или любить с жадностью зверя под открытым небом в степи. Судьба и случай предлагают экстремальные альтернативы

героям Светланы Василенко, автора знаменитых «Шамары» и «Дурочки».

Любовь предстает то как обморок, то как гремучая смесь животных

инстинктов и духовных порывов в этом стремительном калейдоскопическом

рассказе, созданном для «РП» писательницей, в которой критики видят одновременно мастера жестоких сюжетов

и тонкой медитативной лирики.Дежурный по рубрике Владислав Отрошенко

текст: светлана василенко рисунки: олег бородин


Утренние размышления о любви (1). окноКогда влюбляешься, то тебе словно открывается окно в космос, и ты живешь на этом космическом сквозняке, не замечаешь времени и окружающих вещей, все лето к тебе приходит из аравийской пустыни ветер, страстно и горячо дышит тебе в лицо или подталкивает в спину, и ты летишь над городом вместе с мамой, спеша в гости к ее подруге — тете Маше, перебирая в воздухе ногами...

Ветер ты называешь нерусским именем — так зовут твоего возлюбленного — и ждешь его каждый день, и однажды он приходит, этот сумасшедший ветер, и сжигает поля, леса, деревни. Горит, полыхает вся страна...

А однажды осенью ты просыпаешься и вдруг видишь, что тебя окружают вещи. Много вещей. Окно в космос закрыто. По телефону ты говоришь ему жесткие слова, что любишь его как брата. Не больше. Ты заклеиваешь окно, потому что наступает зима и ты боишься, что тебя продует.

Дневные размышления о любви (1). змейПосле долгого отсутствия он опять объявился. Вдруг на нее дохнуло. Один раз и другой. Поняла, что это он, дышит из своего южного далека в ее сторону. Такие вещи она чувствовала. Опять ветром горячим обдало посреди холодной, снежной, уже установившейся зимы. Просто змей какойто — огнедышащий.

Представила, что там, в астраханской степи, зимы нет и так же яростно, как тем далеким летом, горит, не сгорая, разведенный кемто в небе сложенный из коряг ветлы, высохших добела, костер солнца, а по песчаному берегу реки Ахтубы ходит бронзовый от загара человек, похожий на бога.

Бог ловит рыбу, играет с людьми в волейбол, залезает на спасательную деревянную, поставленную посреди пляжа, вышку и смотрит на нее. Смотрит как на богиню, не скрывая своего восхищения, — она наблюдает за ним изпод полуприкрытых век, лежа на горячем песке. Бог любуется богиней, богиня любуется богом.

Потом они знакомятся, смеются. Он солдат, его зовут Али, он из Дагестана. Ее зовут Юля, она учится на бухгалтерских курсах, приехала домой на каникулы. Ему двадцать, она моложе его на полгода, и он называет ее сладким словом «салага».

Они режутся в карты, а потом идут в воду. Вода от их горячих тел закипает, словно от всунутого в воду кипятильника. Он учит ее плавать (она до сих пор не научилась), осторожно дотрагиваясь до ее обнаженного тела (его касания напоминают пугливые неумелые ласки), направляя ее тело, как маленькую лодку по течению. Она радостно колотит воду руками и ногами, поднимая брызги. Сквозь смех и свои отчаянные крики она чувствует его ладонь, которой он ее придерживает.

Его ладонь, как чтото отдельное от него, все время соскальзывает вдоль ее живота — то ли случайно, то ли нет. Она вся сосредотачивается на этих касаниях его пальцев, его руки. Она

вожделеет к его руке, и рука словно понимает это — пальцы ползут все ниже и ниже...

Они уходят с головой в водяную яму, и он на секунду выпускает ее из рук. Ее несет течением, разворачивает, ударяет головой о песок так, что она чуть не теряет сознание. Вынырнув, она ртом хватает глоток воздуха — он твердый, словно она откусывает его от общего каравая воздуха, — и опять идет на дно. С выпученными глазами, сошедшая с ума от страха, она бьется в воде, как большая рыба, пока он не ловит ее. Он обхватывает ее руками так, словно весь состоит из одних только рук, и, прижимая ее тело к своему, выносит на берег.

Они лежат на песке у самой воды, тяжело дышат. Он проводит рукой по ее голове с мокрыми спутанными волосами — той самой рукой, — и она начинает плакать. Безудержно, как ребенок. Он обнимает ее, успокаивает. Закрыв глаза, она тычется ему мокрым от слез лицом кудато в плечо. Он аккуратно поднимает ее лицо и молча целует в губы. Она на всю жизнь запоминает молочный вкус его губ.

Потом они уходят далеко в пески, где никого нет, и ложатся там. Она отдается ему, лежа на горячем песке и глядя в небо на раскаленное солнце. Ей кажется, что она отдается самому солнцу. Богу солнца.

Возвращаясь, они чуть не наступают на огромную змею, медленно переползающую через дорогу. Змея, подняв свою маленькую серую головку и глядя на них маленькими злыми глазами, жарко, страстно шипит на них, а потом, преподав им какойто важный жизненный урок, с чувством исполненного долга, извиваясь всем телом, неторопливо уползает.

Потом сама собой разрушилась страна, Али уехал к себе на родину, там началась война, говорили, что он стал боевиком, она даже видела его однажды по телевизору: обросший, с бородой, — он долго и прямо смотрел на нее с экрана, словно узнав.

Потом она потеряла его из виду, считала убитым, уехавшим из страны, пропавшим, и, наверное, так оно и было.

Но иногда дохнет вдруг с юга посреди зимы на нее огнедышащим змеем, жарко, страстно, и она понимает, что то лето осталось, оно никуда не делось, никуда не исчезло.

Утренние размышления о любви (2). тростинкаОн надолго уехал, и теперь ты потеряла то живое ощущение мира как космоса, огромного, дышащего, трепещущего, населенного чьимито тенями, голосами, случайной музыкой, — дышит ночь и звезды над тобой, ворочается тьма под тобой, — тебя вдруг, как тростинку (тростинка — твоя душа), качнуло порывом черного космического ветра (летом ветер теплый, даже горячий, зимой — ледяной), ты балансируешь между жизнью и смертью, но ты понимаешь в эти секунды всевсевсе, тебе открыты все тайны мироздания и собственной души.

Это происходило всегда, когда ты смотрела ему в глаза, слышала его голос (тебе было не важно, о чем он говорил), касалась его руки. Мир открывался тебе навстречу одним порывом, весь, сразу.


Ты и теперь любишьлюбишьлюбишь, но без его голоса, его взгляда и касания, ты чахнешьчахнешьчахнешь, как цветок на космическом сквозняке, и чтобы вернуть то космическое ощущение любви, ты ходишь по какимто картинным галереям, смотришь на картины, слушаешь музыку, особенно тебе помогает оперное пение, причем женское, ты сливаешься с их голосами, скорбишь и жалуешься вместе с ними, ты читаешь стихи — свои и чужие, ты жадно поглощаешь все то, что называют духовной пищей, наконец, ты даже опиваешься отнюдь не духовным напитком, — и на миг, но только на миг, — вдруг приходит то невозможное потерянное тобой ощущение опасного счастья — черной пропасти под ногами и звездного купола над головой — и ты между ними.

Дневные размышления о любви (2). ПоцелУев мостНе Петербург, еще Ленинград. 79й слякотный февраль XX века. Мы с Мариной, которую все называют Крашэ, студентки театрального училища, посланы в культурную столицу на зимние каникулы. Просто так, за хорошую учебу, набираться тут той самой культуры, которой в Москве нет.

Живем в общаге консерватории. Засыпаем под музыку Рахманинова в час ночи. В шесть часов утра просыпаемся под музыку Чайковского. Студенты консерватории играют на роялях, стоящих во всех углах и предбанниках общаги. В нашей комнате стоит скромное пианино. Крашэ садится за него и одним пальцем набивает мелодию из пяти китайских нот: «Краснеет восход над рекой Хуанхэ...»

«Чайковский» замолкает. Слушает. Потом, словно возмущаясь, выдает бурную негодующую руладу, похожую на индюшачью. Из чисто московской (а вернее, пермской, поскольку она из Перми) вредности Крашэ добивает на клавишах китайскую утреннюю песнь, посвященную великой реке Хуанхэ.

Идем по Невскому, месим ногами питерскую снежную кашу. Этой каши просят наши сапоги, и мы, загребая снежное месиво полной ложкой, от души их ею кормим. С небес прямо за шиворот нам сыплется мокрое крошево.

Около метро «Гостиный двор» мы встречаем еще одну нашу студентку, которая живет в Питере, — Валентину, — и она нас ведет в знаменитую пирожковую на Невском, объясняя, что пирожковая эта — рай для студентов. Там можно испить горячего бульона и съесть пирожок. Причем бульон — бесплатный. Вернее, вторая кружка. А где вторая, там и третья — нас же трое.

Пируем. Вернее, кайфуем. Решаем, куда пойдем дальше. Валя спрашивает: «В Эрмитаж или Русский музей?»

Крашэ говорит, что ей не нужны музеи. Что у нее куда более важная миссия. Ей необходимо найти Поцелуев мост.

Я против моста. Объясняю Крашэ, что в такую погоду все же лучше ходить по дворцу, в тепле разглядывая шедевры.

Крашэ непреклонна. Говорит, что от того, найдет она Поцелуев мост в Питере или нет, зависит ее жизнь и судьба. Не более и не менее. При этом она стоит очень близко (это ее манера — подходить во время разговора к человеку впритык), смотрит на нас сквозь толстые стекла очков: ее голубые глаза за стеклом отчаянно плавают, как рыбы в аквариуме, — близкоблизко, объясняет нам жалобным голосом, что найти Поцелуев мост — это просьба Димона, и мы — на свою голову — тут же соглашаемся идти с ней.

Потому что Димон — это святое. Димон, актер, красавец, — последняя любовь Крашэ.

Платоническая, потому что Димон — голубой.Но это не страшит Крашэ. Она считает, что когданибудь

переделает Димона. А если нет, то духовное все равно важнее телесного. Поцелуев мост станет их символическим загсом, так как согласно одной из легенд, если поцелуешься на мосту со своим любимым, то и не расстанешься с ним никогда. Димон приедет завтра, и завтра же произойдет их символическое бракосочетание.

Короче, вот такой бред. Но мы верим в бред Крашэ, потому что верим в их любовь с Димоном.

Выходим опять в крошево и слякоть. Кружим по городу, спрашивая у прохожих дорогу к Поцелуеву мосту.

Подходим к одному мосту, другому, третьему, четвертому...Доходим до Новой Голландии, куда нам присоветовал

идти один из проходящих морячков, а там, мол, рукой подать. Рвемся в эту самую Голландию пройти. Но Голландия на замке, патруль нас не пускает, объясняя, что там находится чтото очень секретновоенное. В поисках стратегически важного для нас объекта — Поцелуева моста — ходим вокруг военной базы, как три диверсантки, то и дело выбирая из своих глазниц залетающий туда мокрый снег.

Наконецто видим: у реки Мойки стоит маленький домик, в домике — окошко, на окошке — герань, аленький цветочек цветет, и понимаем, что мост, у которого домик этот стоит, непременно должен называться Поцелуевым. Не ошибаемся.

...Ветер ты называешь нерусским именем — так зовут твоего возлюбленного — и ждешь его каждый день, и однажды он приходит, этот сумасшедший ветер, и сжигает поля, леса, деревни. Горит, полыхает вся страна...


Мы торжественно всходим на Поцелуев мост, взволнованно носимся по нему тудасюда и трижды друг с другом расцеловываемся на вечную дружбу.

Вечером мы сидим у Валентины — в узкой, как шкаф, комнате в коммуналке на Желябова. Валентина кипятит в чайнике две бутылки красного сухого вина, добавляет туда сахара и гвоздики и, обзывая этот напиток глинтвейном, разливает его по чашкам.

Мы сдвигаем наши чаши за великую платоническую любовь Крашэ и Димона. Крашэ раскраснелась и выглядит настоящей невестой. Ее огромные голубые глаза висят, как воздушные шары, словно бы отдельно от нее.

Мы пьем горячее вино, болтаем, мы — счастливы.На другой день Димон не приедет. Ночью его заберут, да

дут срок. Из тюрьмы он так и не выйдет. Кудато сгинет.Крашэ закончит институт, уедет в Пермь, будет сильно

пить, в перестроечные времена умрет в больнице, отравившись спиртом «Ройял».

Утренние размышления о любви (3). нитьУтром действительно стало легче и понятнее, как жить дальше. Что надо просто очень долго, протяженно, не суетясь, его любить. Что уже все состоялось, что любовь есть, но просто она вот такая — без частых звонков и почти что без встреч, но нить натянута. И надо этому просто радоваться, что вот есть это натяжение. На том и остановимся пока. Пусть он у меня сияет протяженно, как свет звезды. Он же природное явление — ветер, звезды, степь, мой сад — счастье.

Дневные размышления о любви (3). кУстанайОни познакомились на Волге, на теплоходе, на котором плыли из Куйбышева (да, тогда Самара называлась Куйбышевом) в Волгоград в командировку. Им достались верхние полки в темном четырехместном трюме, и поэтому они старались проводить все время на палубе. Днем они загорали, ели сахарный, истекающий алым соком арбуз, неизвестно чему смеялись, глядя друг другу прямо в глаза. Его глаза были тогда синие, такого же цвета, как Волга. В Волгограде, переделав командировочные дела, они поехали в Волжский, к ее подруге.

Они сидели у костра на берегу ее любимой реки Ахтубы, пели, смотрели в звездное небо, пили самогон, который гнала мать подруги, — подруга танцевала у костра так, словно камлая и призывая к ним всех речных и степных духов, остро пахла полынь, — и между ними случилось то, что и должно было случиться, — случилась любовь. Она свалилась на них, такая огромная, что они, подавленные ею, весь день пролежали в гостинице, испуганно прижавшись друг к другу, и не знали, что делать с ней, открывшейся перед ними бездной, и не знали, как с ней сладить.

На другой день он уезжал в Москву. Она — в свои астраханские степи, откуда и была родом. У нее был муж и сын шести лет. У него была жена и сынстаршеклассник.

Потом они еще несколько раз встречались, тайно, жадно. В чужих городах, на чужих квартирах, чужих диванах и простынях. Однажды встретились на квартире у его знакомого доктора. На чужой плите она жарила курицу, он разглядывал медицинскую энциклопедию. Она подошла, заглянула. Он рассматривал какихто безобразных уродов: две головы, четыре ноги, Маша и Даша. Она ужаснулась. Он поднял голову и сказал: выходи за меня замуж. Нет, сказала она, не помедлив ни секунды (он не простит ей того, что она отказала ему, не помедлив — именно — ни секунды) и через секунду удивившись тому, что сказала «нет». Потом пришла домой к мужу и сказала: я ухожу от тебя к другому. Что тогда началось!

Муж, конечно, ее не отпустил. Потом были дни, месяцы, годы, которые, казалось бы, только и были созданы для того, чтобы ими, как бинтами, можно было замотать эту любовь, одеть ее в смирительную рубаху, чтобы она там умерла внутри нее, отмучилась, сдохла. И вроде бы отболело. Сын вырос, муж сидел в кресле у телевизора, жизнь вроде бы состоялась.

Через десять лет они случайно встретились опять в командировке, в Кустанае, в казахских степях. Сидели в шатре, куда их пригласили на пирушку в честь окончания общего дела. Он и она сидели и молча смотрели друг на друга. Потом так же молча, как звери, встали и пошли в степь. Они любили друг друга так же жадно, как и десять лет назад, как будто и не было никаких десяти лет, как будто не было у нее семьи, мужа и сына, как будто не было разлуки. Над ними так же, как тогда, в Волжском, на берегу Ахтубы, грозно висела огромная звездная бездна и так же остро и грешно пахла полынь.

Утром, когда они уже были в гостинице, из номера он позвонил жене в Москву и сказал, что уходит от нее, потому что встретил здесь, в Кустанае, женщину, которую любил десять лет. На том конце провода вдруг тонко заголосили, его жена голоси

...На другой день он уезжал в Москву. Она — в свои астраханские степи, откуда и была родом. У нее был муж и сын шести лет. У него была жена и сынстаршеклассник.Потом они еще несколько раз встречались, тайно, жадно. В чужих городах, на чужих квартирах, чужих диванах и простынях...


...???...


ла и голосила, не останавливаясь, тонким пронзительным голосом ребенка, которому очень больно. Его жена плакала и плакала, а он стоял, отвернувшись к окну, держа телефонную трубку, и слушал.

Она тихо оделась и вышла.

Утренние размышления о любви (4). на мобильный телефон…...сегодня позвонила мама, сказала, что ее выписали из больницы. Муж прислал СМСку, что сел в поезд и скоро уже, через несколько суток, приедет. Позвонил сын и несказанно меня обрадовал, сказав, что... (ну, это уж совсем личное, об этом промолчу). Позвонили от режиссера и продюсера, что сценарный договор со мной подписан. Из Питера звонила моя лучшая подруга. И только один человек, засевший в моем сердце занозой, — не позвонил.

Дневные размышления о любви (4). Чрезмерные люДиНочью муж объявил, что уходит от нее.

— Мне что, ему морду набить?! — спросил он, этот чрезмерный человек.

Она промолчала и молча ушла в свою комнату. Всю ночь слушала, как там, в соседней комнате, собирают ли вещи. Не испугалась, нет. Даже интересно было.

Утром тихо выскользнула из дома и поехала на работу.День начинался странно. Приехала на работу, а там лежит

на столе заявление от ее заместительницы на увольнение. Лежит еще со вчерашнего дня. То есть, когда уходил от нее муж, в это же время ее заместительница писала заявление тоже на уход от нее.

Потом пришел очень приятный человек из Литвы, бывший католический монах, он жил во Франции, в ордене молчальников, потом у иезуитов. Принес рукопись.

Она долго говорила с ним. Ей хотелось от него узнать, каково это — умея говорить, промолчать всю жизнь. Ей нравились чрезмерные люди. Люди, кудато уходящие, уезжающие, экспериментирующие над собой, своей жизнью и судьбой.

Пришла ее заместительница и сказала, что да, действительно уходит, уезжает, не хочет так жить, хочет быть одна. Уедет кудато в деревню и будет смотреть на то, как падает снег зимой, а весной вскрываются реки. Ей надо это увидеть собственными глазами. Иначе она не выживет. Что ей надоела цивилизация.

Кудато они все, эти чрезмерные люди, убегали, думая, что там, куда они убегут, будет легче.

Потом она пошла на выставку книги одного знакомого белорусского художника. И они так хорошо посмотрели всю выставку вместе. Когда она спрашивала его, в какой технике сделана та или иная работа, он подробно рассказывал ей, как это делается. Каждую технику он подолгу изучал, шел в помощники к тому, кто умел делать это, и постепенно учился. Он делал несколько работ в той технике, которой научался, и переходил — уходил — к другой.

На выставку пришел человек, который умел делать оригами. Он объяснил им, что оригами — это древнее японское искусство складывания из бумаги. Из тысячной купюры он моментально сложил слона — с бумажными бивнями, хвостом, ушами. По дороге к метро он говорил, говорил. Как сделает оригами к театральной постановке, где будет все бумажное — дома, машины, столы, стулья, и герои тоже будут бумажными, они будут лежать, сидеть и ходить. Ей хотелось спросить: а слова будут тоже бумажные? И он вдруг ответил на не произнесенный ею вопрос, что слова в этой театральной постановке не нужны. Он хотел затащить ее тут же к себе на Сокол, где была его мастерская, чтобы показать свои работы.

Она, сказав, что ей надо пораньше домой, поехала на Киевский вокзал и села в электричку. Но когда уже села, там чтото сказали, перечислили остановки, назвали в том числе и ее станцию — Востряково. Она подумала, что именно перечислили те, где электричка остановится, но вышло все наоборот. Они, не останавливаясь, ехали и ехали по какойто глухомани с уханьем и свистом целый час.

Наконец остановились, и на темный перрон вывалились такие же невнимательные, как и она, пассажиры, несколько человек, и они небольшим отрядом помчались через мост на другую, обратную — последнюю — электричку. А было уже очень поздно и темно и шел дождь, и одного мужика страшно ругала жена по телефону, что он такой у нее непутевый и заехал чертте куда.

Они стояли, ждали еще час электричку, и ей захотелось позвонить тому, изза которого уходил от нее ее муж. И она позвонила. Он взял трубку, и голос был у него неузнаваемый. Он тоже не узнал ее, она даже представилась: звонит такаято. Тогда он немного окреп голосом, обрадовался, но был явно занят, и очень быстро, быстро они поговорили.

Что вот, схоронил отца и что пять дней было очень и очень плохо, а сейчас уже немного отпускает, полегче. Что бегает теперь каждый день с бумагами, на наследство и еще на чтото. Что уезжает в воскресенье, но вот что жалко. Что так долго был в Москве, но так мало встречались. И что: где же ты была? Куда уезжала? И почему так надолго?

И он начал быстро сворачивать разговор. Сказал, что уже сейчас не встретимся, но он приедет (она услышала, в январе), и что — увидимся. Что теперь он всем про нее рассказывает и что она очень, очень красивая (тут они засмеялись оба). Да! Да! — сказал он. И они попрощались както сразу оба. Он сказал: обнимаю. Она сказала: целую. И всё. Сказал еще, что сегодня 9 дней, как отец ушел.

Потом вдруг както сразу пришла электричка, и она, сев, дала мужу паническую СМСку, что едет из Апрелевки, что заехала не туда, чтоб встречал.

И он стоял около станции, ждал ее, молча взял вещи, и они шли, как раньше, в любовные еще времена, пешком под дождем до дома. И он чтото радостно говорил, и дома тоже, пока она готовила ужин, все говорил.


ГУМ: фото 120-летияГУМу исполняется сто двадцать лет. «Русский

пионер» решил отметить этот праздник вместе с ГУМом: во-первых, совместной

месячной фотовыставкой на 3-й линии ГУМа (фотограф «РП» Максим Мармур работал

в универмаге много дней, чтобы показать его таким, каким его никто не видел), во-вторых,

«Фотоувеличителем» в журнале на эту же тему. Выставка откроется в тот же день,

когда выйдет новый номер журнала и исчерпывающе расскажет о том, почему ГУМ

и его история так важны не только для «РП», а и для всей нашей страны.

мак

сим

мар

мур

, пре

сс-с

луж

ба г

ума


мак

сим

мар

мур


прес

с-сл

ужба

гум

а


мак

сим

мар

мур


прес

с-сл

ужба

гум

а

влад

имир

арн

ауто

в


прес

с-сл

ужба

гум

а


мак

сим

мар

мур


мак

сим

мар

мур


прес

с-сл

ужба

гум

а


прес

с-сл

ужба

гум

а


мак

сим

мар

мур


прес

с-сл

ужба

гум

а


мак

сим

мар

мур


мак

сим

мар

мур


прес

с-сл

ужба

гум

а


мак

сим

мар

мур


прес

с-сл

ужба

гум

а


прес

с-сл

ужба

гум

а

Правофланговая. Промокашка истории. Ксения Собчак

про трусливое и изворотливое существо. Пионервожатый. Черные ажурные чулки. Виктор Ерофеев про свои парижские

дежавю. Горнист. Каланчевские анонимщики. Вита Буйвид про разные методы лечения алкоголизма.


Телеведущая Ксения Собчак демонстрирует свой фирменный подход, за который Ксения Собчак в этом году заслужила Литературную премию «РП»: исповедальность. Она является ключом к любой теме. Честно о главном. Главное о честном.

orlo

va

текст: ксения собчак

Когда случилась перестройка, я была

совсем маленькой девочкой. Но дети, как

известно, всегда улавливают главное.

Я знала, что мой папа боролся с чем-то

ужасно окаменелым, старым и немод-

ным — именно в таких терминах я думала,

глядя в черно-белый телевизор «Радуга»

на странных седовласых деятелей съезда.

Я не до конца понимала, чем занимает-

ся папа, — но то, что он представитель

каких-то молодых прогрессивных сил, было

очевидно. Ребенку, то есть мне, это не

было явлено в каких-то словах, лозунгах

и конкретной идеологической борьбе.

И в моем детском мозгу линия разлома

проходила даже не по линии «плохие»

против «хороших», а по линии «старое,

абсурдное и дряхлое» против «молодого,

живого, искреннего». Примерно так же

в этом возрасте оценивались и учителя

в школе: старые, наполовину выжившие

из ума преподаватели и молодые, энер-

гичные — именно у них, независимо от

интереса к самому предмету (собственно,

скорее, они и определяли этот интерес),

хотелось получать хорошие оценки и вести

себя прилично, потому как если тебя на-

кажет старая тетя-математичка, это только

твой авторитет подымет в классе — она

же «дура старая», а вот если Ольга Степа-

новна накажет — значит, дура уже ты,

так как Ольга Степановна яркая, красивая

и харизматичная.

Так вот, смутно еще понимая, что такое

«идеологическая борьба» и «плюрализм

мнений», я как-то совершенно четко

понимала, что мой отец — в красивом,

кофейного цвета клетчатом пиджаке —

свободный и прогрессивный, а оппоненты

его — унылые мракобесы. И так это было

очевидно, что я совершенно не могла

понять, как эти унылые плохо говорящие

дяди с серыми лицами могут тоже у кого-то

вызывать доверие. Какая вообще здесь

может быть борьба, если все так оче-

видно? После того как большинство этих

старорежимных деятелей было сметено,

этот вопрос задавали себе уже многие,

давно вышедшие из возраста детства

люди. Как вообще мы могли дойти до тако-

го? Почему так долго терпели? И конечно,

вот это извечное: «Ну ничего, теперь-то

заживем по-новому».

Вот в этом последнем тезисе уж точно

никаких сомнений не было — какое-то

было абсолютное чувство уверенности, что

назад дороги нет, и как было уже никог-

да не будет, и есть только сложная или

легкая дорога в будущее, которое, может,

не будет идеальным, но точно не станет

«советским».

Прошло 20 лет, я немного подросла и даже

вроде начала стариться, а в телевизоре

съезд «Единой России» до ужаса, до само-

го жуткого кошмара похож на съезд КПСС.

Те же потоки вранья, в которые не верят

не только смотрящие телевизор, но и сами

говорящие, унылые процессуальные

действия, не несущие никакой функцио-


викт

ор а

хлом

ов/ф

отос

оюз

Я совершенно не могла понять, как эти унылые плохо говорящие дяди с серыми лицами могут тоже у кого-то вызывать доверие.

может являться абсолютной правдой.

Точнее, частью правды. Потому как другая

правда всегда в том, что ты не вышел из

дома заранее, зная о возможных проб-

ках, не построил бизнес-схему с учетом

коррупции и не сделал чего-то сам, чтобы

побороть «коллективного Путина».

Поэтому, друзья, в ближайшее время

жить нам станет совсем тяжело, ведь

всем деятелям нового СССР в пределах

РФ удалось за этот последний год главное,

чего не удалось всем нам: они показали,

чего мы все стоим, столько готовы съесть

еще их мракобесия, издевательских

законов и беспросветной циничной лжи,

которой нас пичкают, как самым невкус-

ным детским питанием, каждый день. Но

ведь едим. Давимся, живот пучит, иногда

тошнит, но едим. Оправдать собственную

слабость очень хочется, поэтому так на-

зываемая радикальная оппозиция активно

мочит умеренную. Все правильно — мо-

чить условного Пархоменко, обзывая

адаптантом, безопаснее, чем, назвавшись

радикалом, действительно стать им и стре-

лять в генерал-губернаторов и бросать

бомбы под кареты лошадей. Умеренная

оппозиция наезжает на гражданское

общество, сетуя на то, что оно «не созре-

ло», — и вроде правильно критикует, — но

только это опять найти виноватого, а не

взглянуть на себя, свое бессилие и иногда

лень… Все эти упреки я с горечью по-

вторяю и себе самой. Вспоминая принцип

«всегда найти, за что благодарить жизнь

в самые сложные моменты», я благо-

дарю правительство моей страны за то,

что всеми этими путингами, детингами,

Астаховыми, Пехтиными и Кургинянами

оно показало, кто есть кто и насколько

сильна наша тяга к свободе. Сильна. Но не

очень. Так что каждый раз, натыкаясь на

федеральные новости или съезды «Единой

России», я гоню от себя мысли о дежавю,

так как не дежавю это вовсе. Потому что

Кургинян и Яровая есть, а вот Сахарова

и Собчака нет. И пока не появятся, все

будет не повторением истории, а лишь ее

постмодернистским оттиском на промо-

кашке истории.

нальной нагрузки, однотипные обещания,

вялая симуляция риторики и усталые

лица, годами играющие своих опереточ-

ных персонажей на этой политической

сцене. Играют так плохо, как будто сами

ждут и надеются, что в зал их скромного

балаганного театра зайдет какой-нибудь

Брейвик и расстреляет их всех, как

в последней сцене тарантиновских «Бес-

славных ублюдков», и будет им от этого

успокоение и мир…

Как мы попали сюда? Как произошло, что

мы так медленно, так незаметно сползли

в совдепию со всеми ее атрибутами: ура-

патриотизмом, дикарской ксенофобией,

отсутствием свободы слова и мнений?

Как мы попали в страну, где токарь «Урал-

вагонзавода» опять главное действующее

лицо, а интеллигенция — это вновь какое-

то ругательное, неприличное слово? Ведь

это произошло не за день и не за два.

И Путина очень хочется обвинить в этом

во всем как можно быстрее и истово,

потому что вдруг окажется, что виноват

не только Путин, а все мы? Я не прово-

жу параллелей, но, как писал Довлатов,

«Сталин, конечно, тиран, но, простите, кто

написал миллион доносов в те годы?».

Человек, конечно, ужасно трусливое

и изворотливое существо. И главное, что

мы все с упоением любим делать — это

искать виноватого. Опоздал, потому

что пробки. Не заработал, потому что

коррупция. Не состоялся в жизни, потому

что Путин. И каждое это предложение

в определенной жизненной ситуации


Было бы противоестественно и не по-человечески, если бы в номере, посвященном дежавю, обошлось без Парижа. Потому что Париж-то не может обойтись без дежавю — речь пойдет об одном из них, преследующем писателя Виктора Ерофеева. Не без помощи черных ажурных чулок.

orlo

va

текст: виктор ерофеев

В Париже на бульваре Монпарнас

есть бар «Селект», который я с некоторых

пор обхожу стороной. Для меня он навсегда

останется заколдованным местом, хотя ни-

чего особенного в нем нет. Просто хорошо

раскрученное питейное заведение, которое

когда-то славилось тем, что работало

круглосуточно, что пили здесь больше, чем

в других монпарнасских барах, градус был

крепче и чаще дрались. Сюда валили тол-

пой после скандальных спектаклей, ночных

киносеансов, кипели страсти, рождались ку-

миры. Отсюда чаще, чем из многих других

баров, забирали пьяных и покалеченных

в полицейские участки. Сюда ходил пить

Хемингуэй. Здесь напивался Скотт Фицдже-

ральд. Может, поэтому на уличной маркизе

«Селекта» значится: «американский бар».

Здесь и поныне крепко пьют приезжие

американцы, выделяясь полосатыми рубаш-

ками на фоне местных алкоголиков.

Но когда, оказавшись в Париже, мне

случается ехать по Монпарнасу мимо

«Селекта», я не думаю ни о Хемингуэе, ни

о Хулио Хуренито, который познакомился

со своим автором тут же по соседству,

в кафе «Ротонда». Я замыкаюсь в себе,

как наш заурядный турист-аутист. Я шлю

проклятья на голову администрации

«Селекта», в мозгу всплывают их гнусные

рожи, и я грожу веселому американскому

бару кулаком. «Разгром! Разгром!» — твер-

жу я, чувствуя, как испарина выступает на

лбу. Чувство разгрома превращается во

всепожирающую обсессию. Оно перебра-

сывается на всю Европу, докатывается до

России, которая, как сисястая тетка, хва-

тается за голову и тоже кричит: «Разгром!

Разгром!» Я понимаю, что этот разгром

долговечен и все мы смертны — кроме

разгрома.

А началось с мелких ухищрений судьбы.

Все говорило о том, что нам с женой не

нужно было в тот раз ехать в Париж. Мы

чуть не проспали утренний рейс. Вско-

чив с кровати в последнюю минуту, мы

бросились собирать недособранные вещи,

сталкиваясь друг с другом на кухне, в ван-

ной, столовой — везде. Побросав сумки

в багажник, мы стали погонять таксиста,

но тот отругивался, ехал назло медленно

и злорадствовал, когда мы застревали

в пробках. Несмотря на свою медлитель-

ность, он поцеловался зеркалом с зерка-

лом какой-то немытой иномарки и, разбив

свое зеркало, тут же обвинил нас в ава-

рии. Таксист уже открыл багажник, чтобы

выбросить наши сумки, но водитель не-

мытой иномарки скрылся с места аварии,

и мы, подавленные, поехали дальше.

В Шереметьеве, по-собачьи дыша перед

стойкой регистрации, мы выложили

перед вальяжной аэрофлотовской феей

с большим стажем свои документы; я уже

поставил первую сумку на весы и сказал

жене: кажется, успели. Но фея, взяв доку-

менты, покрутила их и вдруг остолбенела.

Наконец она с трудом поднялась со стула

и уставилась на меня.


— Вы с этим паспортом хотите выехать

в Париж? — спросила престарелая фея.

— Да.

— Но он… — Она замолчала и развернула

ко мне мой паспорт.

— Что такое? — поморщился я.

— …просрочен… — тихим доверительным

голосом произнесла она.

Мы смотрели в глаза друг друга. Мне по-

казалось, что она понимает меня, хотя я ее

не понимаю. Она смотрела на меня так,

словно хотела сообщить своим взглядом

нечто такое, что нельзя выразить словами.

Постепенно до меня дошло, что она

предлагает мне свое тайное содействие.

Паспорт, конечно, просрочен, но можно

найти выход из положения. Все это рисова-

лось в туманной перспективе, но явно

стоило приличных денег.

— Я в спешке взял не тот паспорт, — объя-

вил я жене, фее, всему миру.

Фея села на стул в легком разочаровании.

Однако мне кое-как удалось договориться

с призванным к стойке безликим чином по-

выше, что жена полетит с двумя сумками,

а я поменяю билет на следующий рейс.

Это было гуманное решение вопроса. До

следующего рейса в Париж оставалось

несколько часов. Жена согласилась подо-

ждать меня в парижском аэропорту, но

попросила, раз уж мне все равно возвра-

щаться домой, взять пакет, который она

забыла на диване в столовой.

Она пошла на посадку, а я схватил такси

и помчался домой. В столе я нашел свой

действующий паспорт, взял пакет жены

и — назад в аэропорт. Мы перезвонились

по мобильному. Жена уже прилетела

в Париж и съела два круассана. Я про-

шел паспортный контроль и бросил куртку

с пакетом на поддон для досмотра. Когда

вещи проехали через камеру, ко мне подо-

шла новая аэрофлотовская фея, с толстым

лицом.

— Вы летите в Париж?

— Ну да.

— На сколько времени?

— На две недели. А что?

— Вы сдавали вещи в багаж?

— Нет.

— Это все, что вы взяли с собой в дорогу?

— Да.

Она взяла в руки пакет, развернула

и продемонстрировала его содержимое.

Работники досмотрового зала с интересом

смотрели на нас. Фея держала в руках

пару черных ажурных чулок и депилятор

с электрическим шнуром.

Мне стало дурно. Я был разоблачен перед

всем миром. Взять в Париж на две недели

пребывания черные ажурные чулки и вну-

шительный депилятор — и больше ничего!

Что скажет общественность? У меня все

смешалось в голове, и я спросил почти

по-детски:

— А что, нельзя?

Фея с толстым лицом брезгливо засунула

в пакет черные ажурные чулки и депиля-

тор и сказала осуждающе:

— Приятного полета!

Весь полет я не находил себе места, кру-

тился, вертелся и даже стонал. Я представ-

лял себя в черных ажурных чулках в лучах

прожекторов, с депилятором в руках

почему-то на сцене Кремлевского Дворца

съездов и снова стонал. Так, теряя по

дороге свою половую ориентацию и снова

в боях обретая ее, чтобы в очередной раз

потерять, я долетел до Парижа.

Жена, уже дважды пообедав в аэропорту

Шарль де Голль, сначала мясом с кровью,

а потом — голубой форелью, отнеслась

к моему приключению с блуждающей

улыбкой игривости:

— А почему бы тебе в самом деле не при-

мерить сегодня ночью черные ажурные

чулки?

Я понимающе покосился на нее, и мы,

схватив обе сумки, отправились на такси

в гостиницу. Бедняжка, она не знала,

что ждет ее впереди! Мы остановились

в приличной трехзвездной гостинице возле

Люксембургского сада, в жутко тесной

комнате, всю площадь которой занимала

кровать, и, поскольку время было еще не

позднее, решили прогуляться по Парижу.

— Тебе надо выпить, — сказала жена,

игриво натягивая на себя черные ажурные

чулки.

— Верно! — согласился я.

И я ее повел в американский бар «Се-

лект». Бар был полностью забит народом.

Американцы в полосатых рубашках плотно

сидели вперемежку с пестрой француз-

ской братией. На веранде стоял обычный

парижский галдеж. Мы уже думали пойти

в другое место, но самый дальний от двери

столик на двоих счастливо освободился,

и мы рванули туда. Сели. Сидим. Смотрим

в окно. За окном весенний вечерний

Париж — родина сразу куда-то далеко

отодвинулась. Наконец, минут через пят-

надцать, пришел плотный черноволосый

официант средних лет — у таких людей

это пожизненная должность. Как водится

в Париже, он был конкретен и абстрактен

одновременно. Он деловито выслушал

наш заказ, витая при этом мыслями где-то

в другом мире. Мы заказали кампари-

орэнж-джус, некогда модный напиток.

Мода прошла, но приятный вкус у него

остался. Официант кивнул и пропал.

Галдеж продолжался. Мы восхищались

весной и Парижем. Конечно, что тут

говорить, Париж по-своему превратился

в кампари-орэнж-джус, мода на него про-

шла, и в нем замелькало то самое дежавю,

которое в русском языке соприкасается

с пошлостью. Ну да, говорил я жене,

любуясь Монпарнасом в сумерках, ведь

— Тебе надо выпить, — сказала жена, игриво натягивая на себя черные ажурные чулки.


пошлость — это то, что уже пошло и про-

шло, и когда у нас по старинке что-нибудь

объявляют пошлостью, то это не что иное,

как эвфемизм давних благородных девиц,

которые нервно отмахивались от непри-

стойности как от банальности, то есть от

того же дежавю…

Не успел я закончить свой этимологиче-

ский экскурс, как на горизонте появился

наш плотный официант, неся высоко на

подносе два стакана красно-оранжевого

напитка и миску с орехами. Минуя об-

лепленные народом столики, он подошел

к нам и, споткнувшись, вылил содержимое

обоих стаканов на голову моей жены,

вместе с кусками льда, а кроме того,

щедро, как дорогим приношением, осыпал

ее орешками.

Жена завизжала, вскочила, принялась

отряхиваться — голова у нее стала липкой,

прическа, приготовленная для Парижа,

была уничтожена, синее нарядное платье

с декольте тоже пострадало. Льдышки

и орешки провалились за декольте. Я вско-

чил и хотел по-русски дать официанту

в морду, но тот стоял такой потерянный,

такой несчастный, что я не ударил его, хотя

и зря: все равно краем сознания он витал

где-то в другом мире и, честно говоря, до

конца не раскаялся. Французский народ

и американцы в полосатых рубашках тоже,

конечно, удивлялись и возмущались, но,

как у них это принято, все скоро забыли

нас и вновь взялись за свое. Официант

принес белое полотенце, жена вытерлась,

вытерла мокрые черные ажурные чулки,

официант вытер стул. Он торжественно

объявил, что принесет те же напитки

бесплатно.

Когда он удалился, жена спросила:

— Может, он враг России? Начитался

французской прессы и ненавидит наш

кровавый режим?

Она еще продолжала вынимать орешки

из-за декольте.

— По-моему, он просто мудак, — мрачно

ответил я.

Жена протерла слипшимся полотенцем

пальцы и даже съела орешек. Кажется,

она стала успокаиваться. Чтобы ее раз-

влечь, я стал рассказывать, что в этом

баре часто сидел Хемингуэй и писал, под-

выпивший, в тесноте, свои книги.

— И «Праздник, который всегда с тобой»

он здесь написал?

— У нас с тобой тоже праздник! — ласко-

во улыбнулся я, ловя взглядом приближе-

ние нашего олуха.

Он шел с неподкупным лицом, в сиянии

своего самообладания, шел, раздви-

гая плечами алкогольный дух веранды

американского бара «Селект», шел, умело

держа высоко на подносе наши красно-

оранжевые напитки и новую миску орехов.

Он шел так мощно, так степенно, как будто

он сам был Эрнестом Хемингуэем, напи-

савшим книгу «Праздник, который всегда

с тобой». Он подошел к нам, споткнулся

и вылил, снова вылил на голову моей жены

красно-оранжевую жидкость из двух

стаканов, снова окатил ее голову липким

коктейлем, при этом на нее еще упали

две дольки апельсина, куски льда и куча

орешков.

Жена истошно закричала, вскочила,

на лице ее был ужас, она была близка

к помешательству. Но вместо того, чтобы

вскочить и ударить французского мудака

в морду, я схватился за живот и стал

непристойно, дико ржать. Я ржал, давясь

от хохота, глядя то на охреневшего офи-

цианта, то на полностью мокрую жену.

Вся веранда вскочила на ноги и в свя-

щенном ужасе смотрела на нас, а я все

ржал и ржал. Уже прибежал метрдотель

с тремя белыми полотенцами, уже другие

официанты что-то делали с моей женой,

вытрясая из нее орешки и лед, а я все

никак не мог сладить с собой. Внезапно

я замер с хохочущей рожей, застывшей,

как маска, увидев страшный взгляд

жены.

— Какая же ты все-таки скотина! — гром-

ко, на всю веранду, выкрикнула она. Тут

все поняли, что мы русские, и все: амери-

канцы, французы, какой-то пьяный поляк,

официанты и метрдотель — смотрели на

нас так, как будто мы только что штурмом

взяли Париж и гуляем здесь, одурев от

победы.

Я обо всем договорился с администрацией

американского бара «Селект». Я догово-

рился, что они сами за свои деньги отнесут

платье и белье моей жены в химчистку, что

собственноручно выстирают наши черные

ажурные чулки, что дадут деньги на новые

туфли и что будут в течение нашего пре-

бывания в Париже поить нас бесплатно

любыми напитками. Я договорился со

всеми, кроме моей жены.

Через три месяца в районном Хамовниче-

ском ЗАГСе мы с ней встретились, с тем

чтобы больше уже никогда не видеться.

Она, конечно, забрала у меня свой депи-

лятор. Она много что забрала. Но черные

ажурные чулки не взяла. Так я с ними

теперь и живу.

Она, конечно, забрала у меня свой депилятор. Она много что забрала. Но черные ажурные чулки не взяла. Так я с ними теперь и живу.


валь

тер

лим

о/ф

отос

оюз


Меня сын спрашивает

что бывает

когда люди умирают

и есть ли секунда между тем как ты умер

и родился заново

чтобы как-то для себя зафиксировать этот

переход

как бы так все не забыть

и можно ли взять тех же родителей

и если нельзя — как их потом найти

вот что значит уметь задавать вопросы

я очень уверенно отвечаю: мы вечны

я пролилась миллиардами струй в твоих

венах

я умирала одиннадцать раз по дате

рожденья

и воскресала одиннадцать раз в новой

форме

руки мои в незаметных и вечных

движеньях

ровным огнем догорает последняя свечка

как в нетерпенье боишься и ждешь ты

свиданья

так неотступная тоном светлее прокраше-

на вечность

Иногда так и замираешь в своей жизни

как в киносцене

потому что вроде как это уже второй дубль

он точно так же стоял с этим дебильным

пакетом в руке в напомаженной Вене

то же самое говорили

рядом ругались вполголоса те же самые

люди

и вдруг это все сложилось, отделилось от

тебя

и стало смутно напоминать флешбэк

в похмельное утро

кто-то задел мокрым зонтом

шарик мороженого упал на землю

что-то невпопад ответила продавщица

ты уже точно задавал этот вопрос —

получал на него ровно этот же ответ

в бельевой ударился локтем об угол

вышел не на той остановке

прикурил не той стороной сигарету

просто сел в кресло, поджал ноги

и это точно уже когда-то было

так же иногда ты открываешь дверь свое-

го дома, офиса, машины

и замираешь с другой стороны хрусталь-

ной линзы

ты словно никогда здесь и не был

ты здесь впервые

это jamais vu

здравствуй — приплыли)

это всегда немного освежает прохладным

душем

выныривая ты на секунду понимаешь

что в этом озере сотни слоев

просто ты думал ты живешь в этом мире

такой уникальный один

любишь доедать за подружкой маринован-

ный имбирь

пить чай с чабрецом

и например не обходить никогда лужи

но на твоей уникальной пластинке малень-

кий сбой

ты кольцо на дереве

Загадочная Елена Бугмырина появилась в «Русском пионере» как дежавю — только наоборот. В том смысле, что такого с нами никогда не было. Чтобы прочитать в Литмастерской на нашем сайте необычные стихи да и предложить непростой, конечно же, питерской девушке создать колонку для журнала. Про дежавю. В стихах. Это уже потом выяснилось, что Елена красавица, расточительная жена, безответственная, но любящая мать и лыжница во всех смыслах этого слова. И да — отличный поэт.

але

ксан

др с

ават

юги

н

текст: елена бугмырина


как прячется в своем храме прекрасная

Федра

как подглядывает за прекрасным молодым

как жеребец Ипполитом

сгорая

кусая пальцы

прокалывая листья заколкой на миртовом

дереве

ночью пишет ему письмо — уедем — вся

горит

вся — желанье

вся — воздух дыханье

в ужасе в страхе отвергает ее пасынок

прекрасный желанный

Федра уже чувствовала

это однажды

как сестра единокровная Ариадна

покинутая прекрасная

потерявшая нити клубка

спящая

обнаруживает себя покинутой вдали от

дома

я это слышу рваным ритмом драм энд

бэйса снова и снова

и где-то уже далеко

в греческих книжных свалках

я вижу Пасифаю

я вижу Пасифаю

полную страсти к этому быку

к этому парню

она готова упасть на асфальт залезть

в муляж коровы

она где-то слышала этот горн

слышала будто вновь

не впервые

снова

о боги это déjà vu или что

подумала прекрасная Европа

когда белоснежный бык с жемчужными

рогами ластился к ней

снова и снова

Пожалуй с этим парнем ты видишь сотни

воплощений себя

история живет снова

люби его он другой

он дерзкий

животное

бык

он твое слово

и да ты была уже здесь однажды

это один и тот же напев

это твоя орбита

это секунда

это жизненно важно

Меня сын спрашивает

что бывает

когда люди умирают

и есть ли секунда между тем как ты умер

и родился заново

я не задумываясь отвечаю

мы с тобой — одно

я есть ты

ты есть я

мы с тобой едины

и когда между временами

между небесами

между наклонениями и дорогами

ты поймешь

я это чувствовал уже где-то когда-то

это между нами воздушный мост

это проломилась вечность между нами

рука в руку

крыло к крылу

слитым дыханием

биением жизни

душа к душе

всегда летали

выше простой памяти

выше обычного хода вещей

просто намного выше

где открывается свод мирозданья

одно-единственное кольцо

в твоей памяти отпечатан каждый след

каждая смена листьев болезнь ураганы

ты такой маленький (но важный конечно)

микрочип

что в тебя закатали

тебе знать не надо

и когда разбитая кружка

поворот головы

грубый ответ

будят в тебе это чувство виденного уже

это просто повторение

пике туше

это твоя бабка смотрела на тебя

или ты смотрел на нее

потому что много колец

много ветвей от ствола

сколько клубку ни виться

древо всегда ОДНО

Я смотрю на этого парня

на его руки

на жилы на его шее

птицей бьются под кожей вены

я смотрю на этого парня

в ушах пульсирует

в глазах плывет

я где-то уже видела этого парня

может быть на корриде

в Барселоне

в Мадриде

я хочу этого парня

исколоть руки булавками-иглами

сыплются листья с дерева

молодой как сын

прекрасней бога

прекрасней моей души

я ложусь на землю асфальт дышащее

покрытие из экоматериала

и шепчу

кричу ему

возьми

этот отрезок между желанием

и отвержением

длиною в хренову вечность

это неминуемое наказание

за нехранимую ненужную верность

я это чувствовала уже однажды

пронзительно

четко

кодаком фуджи

и что же

Я смотрю на этого парняна его рукина жилы на его шеептицей бьются под кожей веныя смотрю на этого парня.


текст:витабуйвид

Рубрика «Горнист», посвященная алкоголю и алкоголизму в самом широком смысле этих слов, под руководством Виты Буйвид расцвела и окрепла. Это констатирует и сама Вита. Но при этом она не останавливается на достигнутом: в очередной колонке хоть и не сразу, но снова пьет, попутно объясняя читателям «РП», чем отличаются каланчевские анонимщики от гавайских.

orlo

va

Ну вот, 4:47. Давно я уже не про-

сыпалась в это волшебное время. Инте-

ресно, каким образом синхронизируются

организмы всех, перебравших накануне?

Кто отвечает за их внутренние будиль-

ники и следит за тем, чтобы около пяти

они были готовы? Готовы к непростым

размышлениям, сомнениям, терзаниям

и далее по списку? Да, и как бы сосчи-

тать, сколько людей проснулось сегодня

около пяти? Ну, хотя бы в Москве?

У меня, кстати, сегодня ни терзаний, ни

сомнений. Только гордость и предубеж-

дение. Еще удивление примешивается.

Гордость за рубрику свою. И правда,

окрепла. Уже звонят знакомые и мало-

знакомые люди, истории предлагают.

Про нью-йоркских бутлегеров, например,

или про распитие напитков в компании

звезд. Ну, это, допустим, я и сама умею,

а про Нью-Йорк спасибо, заеду обяза-

тельно. Но вчера все началось с редакци-

онного задания.

Это уже про предубеждение. Мне

казалось, что миссия выполнима только

в состоянии серьезного подпития. Но мне

сейчас не до того. Серьезное подпитие

требует времени — минимум два дня

долой, а то и три. А я сейчас очень заня-

та, мне эти два-три дня потерять сейчас

ну никак нельзя. И я все оттягивала, но

тут уже дедлайн, а я же ответственная,

и поняла, что пить все же придется. План

был простой: встречаемся с интервьюи-

руемой, пьем напитки, она мне все рас-

сказывает в лицах, я тут же пишу текст,

и дело сделано. Но все пошло напереко-

сяк, разумеется.

Интервьюируемая приехала ко мне

домой. Днем. Что само по себе уже

странно. Еще она принесла с собой

пакет с картофелем, зеленью и грибами.

Я почувствовала себя собакой Павлова.

Слюноотделение было невероятное.

Картофель ведь в списке запрещенных

продуктов, в доме его никогда нет. И это

такой подарок — на уровне торта или

букета. Понятно, что такой набор про-

дуктов нужно водкой запивать, но как?

Это же день, а еще столько дел, а как же

за руль? Ну ладно, думаю. Угощу ее во-

дочкой, а сама пить не буду. И тут слышу

предупредительное такое: «Зачем тут

водка, это и так все очень вкусное». Тоже

мне, победа условно здорового образа

жизни — написать историю в алкоголь-

ную рубрику, интервью практически, в аб-

солютно трезвом виде с обеих сторон.

Я одной рукой заканчивала акварель,

старательно прикрывая ее от опасной

близости плиты с полной сковородкой

картошки, другой рукой делала пометки

для текста, героиня готовила и расска-

зывала свою историю. В конце концов

я закончила акварель, свою порцию

картошки съесть не успела, не очень

вежливо вытащила героиню на улицу

и затолкала в машину. Думаю, в пробке

еще послушаю. Потому что история


вроде есть, но не явная. Не колоночная.

Для крупноформатного произведения.

И мне не потянуть такое, тут Шукшин

нужен как минимум. Мне не справиться

с этим, даже если я буду хлестать виски,

как Буковский. Я не смогу передать,

что происходило в голове условно

нормальной женщины творческой про-

фессии, вынужденной в силу образа

жизни употреблять алкоголь в солидных

количествах. Я даже сценарий для Киры

Муратовой написать не смогу. Да, конеч-

но, умирает восемнадцатилетний кот,

понятно, тут кто угодно напьется, может,

даже сильно, и пропустит похороны

кота. На следующий день отчаявшаяся

женщина набирает телефон доверия,

там ей в хамско-ироничном стиле описы-

вают ближайшее будущее стандартной

алкоголички и отправляют к анонимным

алкоголикам. Анонимные алкоголики,

заседающие в красном уголке опорного

пункта, очень рады новенькой. Каждый

рассказывает ей свою историю, и они

всем коллективом дружно берутся за

ее излечение. Вскоре выясняется, что

героиня попала в элитную группу под на-

званием «Каланчевские начинающие»,

о чем ей сообщает спившаяся Дюймо-

вочка. У героини появляется ухажер —

молодой парень, который напивается

и бегает по улицам нагишом. Героиня,

представитель творческой интеллиген-

ции, совершенно не удивляется, так как

неоднократно наблюдала перформансы

обнаженного Олега Кулика, Германа

Виноградова и художников бурлеска;

парень расстраивается. Волна непо-

нимания между новенькой и группой

растет, никто даже не хочет становиться

ее наставником (на языке анонимщи-

ков — спонсором). Героиня честно еже-

дневно посещает заседания, изучает

с пьющими обывателями книгу про

двенадцать уровней избавления и еще

одну, желтую, против соблазнов. Но на

тридцать первый день главная, Галя,

уставшая от адаптации переводных

американских текстов к нашей действи-

тельности, объявляет свободную тему

по случаю четвертой годовщины группы.

Тему простенькую — «Любовь». Героиня,

которая давно уже поняла, что никакая

она не алкоголичка, но продолжающая

посещать группу именно в поисках

вселенской любви, ломается на бывшем

уголовнике Вовочке, точнее, его трактов-

ке любви, и в ужасе покидает общество,

навсегда расставшись с иллюзиями

и еще раз укрепившись в знании «один

рождаешься, один и помираешь».

Неудивительно, что героиня после этого

в ужасе отказывается от водки. Надо же,

первый раз вижу, что в России сработала

американская система, которая в самой

Америке буксует. Представляю, как

наши алкоголики старательно штудируют

историю Джона, срезавшегося на работе

бартендера в «Гавайском Хилтоне», пона-

чалу подсевшего на очень дорогие сорта

виски, но за два года докатившегося до

тривиального бурбона. Или Стэнли, триж-

ды в год уходящего в запой с помощью

французских вин класса люкс, а выходя-

щего из запоя уже на калифорнийском

«Пол Массоне». Наши алкоголики такого

даже и не пробовали. Вот бы кто написал

для наших свою книгу, собрал бы наши

истории с незамерзайками, «моменталь-

ной» брагой из сливового сока с мякотью,

разорвавшей трехлитровую банку и при-

давшей кухне неповторимый вид, и про-

чими шедеврами извлечения градуса из

подручных материалов. А потом перевел

на английский и отправил товарищам по

несчастью. Пусть штудируют. И желтую

книгу от соблазнов тоже написать свою.

Про свои соблазны. У нас ведь почему

работает? Думаю, от ужаса. У каждого

история ужаснее своей. Подумаешь,

похороны кота пропустила или проснулась

в чужой машине. Это разве страшно?

Это всего лишь неприятности по сравне-

нию с лидерами «Каланчевских начинаю-

щих». От этого и излечиться за 31 день

можно.

У гавайских анонимщиков страшного

тоже нет. Солидные взносы. Солидные

люди. Напитки приличные. Встречи

пару раз в неделю. То в церкви, то на

природе. Это вам не красный уголок

при опорном пункте. Это действительно

клуб. Там настрой другой. Джулия у нас

сегодня молодец. Всю прошлую неделю

она пила свой первый коктейль не рань-

ше часу дня. И количество коктейлей

сократила. Джулия, давай ты на следую-

щей неделе будешь пить свой первый

коктейль после сиесты. И продолжай

их считать. Давай-ка еще минус один.

Поаплодируем Джулии. А Боб теперь

совсем не держит спиртного в доме,

выпивает только в баре. Это очень пра-

вильное решение. Давайте все будем

брать пример с Боба. Как это — что

предложить гостям? Им можно предло-

жить содовую или сок. А Джесси теперь

никогда не пьет спиртного по четным

числам. Аплодисменты!

Вечером я зашла в галерею на открытие

выставки. И то ли я уже была запро-

граммирована, то ли это интервью так

на меня подействовало, но я не могла

удержаться от шампанского. Только один

бокальчик. Нет, лучше за руль не садить-

ся все же. Права еще отберут. Оставлю

машину, охранников попрошу приглядеть

за ней до завтра. А значит, шампанского

может быть и больше. И еще больше.

И еще чуть-чуть. А вот и 4:47. Ну, наде-

юсь, я хотя бы с редакционным заданием

справилась. И моя порция картошечки

очень кстати. Хорошо, что я вчера ее

съесть не успела.

У каждого история ужаснее своей. Подумаешь, похороны кота пропустила или проснулась в чужой машине.



текст: юрий лужков рисунки: павел пахомов

Наш новый автор дебютирует на страницах «РП» со своей пьесой. Более того, с пьесой в стихах. Более того, с пьесой в стихах про Сократа.

Более того — это Юрий Лужков. Экс-мэр Москвы занялся полезнейшим делом,

которое некоторым помогает войти в вечность с парадного входа. Удастся ли это Юрию Лужкову, проверяется

экспериментальным путем.Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»


Говорят, настоящие друзья познаются в беде… Сразу же после моей отставки, удивившей всю Россию, Гавриил Попов пригласил меня в свой университет заведовать кафедрой управления крупными городами. У меня появилась возможность продолжить свое дело, которым я занимался всю жизнь, начиная с советских времен, когда служил государству, работая в химической промышленности. А в новые времена я служил Москве, считая это важной государственной задачей. И я убежден, что не менее важной задачей является воспитание студенчества, молодежи.Я с благодарностью согласился на предложение Гавриила Попова и горячо взялся за эту близкую и понятную мне работу. Но новичок — он и есть новичок. И везде новичка «проверяют», дополнительно загружая другими видами университетской работы. В частности, мне было поручено провести «Сократовские чтения» — пожалуй, самое масштабное общественно-научное мероприятие нашего университета. В рамках «Сократовских чтений» обычно публикуется более 300 (преимущественно студенческих) докладов и, конечно, докладов преподавателей, ученых.О Сократе мне было известно то, что по общему признанию он был гением, учителем, который безвозмездно учил молодежь, человеком, который был отвергнут властью и который сознательно принял свою смерть. Сократ жил 2500 лет назад. Конечно, его крылатые выражения, такие как, например, «Я знаю только то, что ничего не знаю», знакомы каждому интересующемуся историей Древней Греции, но, пожалуй, не более того.Я взялся за это задание, как за любое другое порученное мне дело. И в первую очередь начал с глубокого изучения его жизни, его принципов, которые он отстаивал в те весьма неспокойные времена (кстати, во времена так называемых демократических преобразований в Греции), и его стойкость меня поразила. И я по-настоящему увлекся сначала биографией Сократа, а затем и всем тем наследием, которое осталось после него, в основном благодаря его выдающимся ученикам — великим философам Платону, Ксенофонту и другим. Я написал брошюру и выступил с большой лекцией перед студентами и преподавателями. И был удивлен и обрадован тем, что тема Сократа оказалась исключительно близка моим современникам, ибо молодые люди слушали эту историю затаив дыхание.Безусловно, мэр в отставке располагает свободными минутами, поэтому мне захотелось поупражняться. Я сделал набросок пьесы для чтения и показал своему однокашнику, который в нашей среде слыл за поэта. К моему удивлению, он не стал смеяться надо мной и ободрил меня на последующие шаги на этом довольно новом для меня поприще, хотя я и до этого немного баловался стихами, в основном выступая перед студентами МГУ в Татьянин день.Вот так и получилась эта пьеса, два небольших отрывка из которой мне предложил опубликовать журнал «Русский пионер», а об остальном судить не мне…

Юрий Лужков, специально для «РП»


А я помогать тебе буду.

Анит: Фрасибул, ноша не по мне!

Фрасибул: Потянешь!Народ поддержит,А поводья ты натянешьПотуже, чтобы был ровнее ходУ нашей демократии вперед.

Анит: Ну, коли так — благодарю тебя.Мудрее еще не было вождя.Ты и велик, и прост,Ты ясно очертилВсю трудность положения Афин.Куда что делось!Раньше мы, бывало,Беды не знали —И богатство прибывало,Как прибывает на рассвете солнца свет.А что сейчас? Сказали нам «привет»Те двести городов, что ты упомянул,А раньше ты в бараний рог их гнул.Соседи-варвары не смели с нами драться,И Дарий — мерзкий перс — к нам слал послов брататься.В спортивных игрищах мы побеждали Спарту,Приятно было нам смотреть на карту,Поскольку территория росла,И прибывали силы постоянно,И были воины готовы в бой идти,И били супостатов непрестанно,Когда они вставали на пути.Сильны мы были, жаль, что не свободны —Нас всех душила олигархов власть.Они за счет народа богатели,Народу оставалась микрочастьОт всех богатств,Чтоб только не пропастьВ последней нищете,В неправоте.Но время новое пришло в Афины к нам,Как волны новые взамен идут волнам, —Расцвета время, братства и свободы.Теперь вольнее дышится народу.И нашу власть Афины поддержали,И дали нам большой кредит доверья,Хотя небесной манны мы не обещали,А звали мы людей сажать деревья,Колодцы рыть, дома и храмы строить —На труд упорный жизнь свою настроить.Ведь это благо — мирный труд в своей странеБез диктатуры тридцати тиранов,

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Фрасибул — главный полководец афинян в войне против тридцати тира-

нов (олигархов)

Анит — соратник Фрасибула, богач, идейный вдохновитель новой власти

Мелет — главный обвинитель Сократа, бездарный стихотворец, обозлен-

ный на всех молодой человек

Ликон — оратор, демагог, ищущий славы и признания

Сократ — философ, учитель

Платон, Ксенофонт, Лисий — лучшие ученики Сократа

Квадрий — главный финансист Фрасибула

Фурсий — член ареопага, ответственный за воспитание и образование

молодежи

Архонт-басилевс — афинский судья

Глашатай

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. Площадь Агора в Афинах

Глашатай, Фрасибул, Анит, Квадрий, Фурсий, Мелет, Ликон

Глашатай: Афины, слушайте, слушайте, слушайте!Сейчас Фрасибул будет говоритьО том, как раньше афиняне жили,А также и о том, как предстоит нам жить.

Фрасибул: Друзья мои! Солдаты! Демократы!Домохозяйки! Мастера! Купцы!Афинский люд, к тебе я обращаюсь,Чтобы слова мои во все концыРазнесены молвой людскою были.Услышав их, чтоб вы не позабыли,Что я скажу и что вам доложу.Я с правдою в словах своих дружу.Вас я собрал объявить о разгроме врага,Нам ведь свобода больше, чем жизнь, дорога.Наша победа великой была, но не легкой.Знайте: дорога к свободе — она не бывает короткой.Множество граждан в войне той страна потеряла,Да и иных потерь тоже случилось немало.Нет тех двухсот городов, что вассалами нашими были,Деньги казны с олигархами вместе уплыли.Спарта давно уж мечтает от нас отделиться.Дарий с Востока походом военным грозится.Чтоб накормить афинян, почти все покупаем.Деньги давно уж не те мы за экспорт олив получаем.Скуден бюджет, тяжелы государства проблемы.Я вам назвал только самые жгучие темы.В общем и целом, назрели, друзья, перемены.Новый порядок в Афинах мы твердой рукою построим.Будет хорошим строителем тот, кто в войне был героем.Этот строитель-герой афинянам прекрасно известен:Это Анит. И в бою, и во власти на местеОн на своем на законном. Прославлен повсюду.Власть принимай, мой Анит,


При них мы жили будто на войне.Но, говорю я, поздно или раноМы к жизни перейдем совсем иной:Богатой, и достойной, и счастливой,Где хватит всем всего, не будет дивом виллаУ человека среднего достатка.Мы выстроим себе страну порядкаИ суверенно станем себе жить:Соседям понапрасну не грозить,Но дать отпор врагу всегда сумеемИ не позволим посадить на шеюСебе ни Дария, ни Спарту никогда.Да будет так!Но есть одна беда.Для достижения великой целиПотребны годы нам, а не недели.Особое потребно нам сплоченье,Невиданное нужно единенье,Чтобы Афины к счастью привести.И мы сметем решительно с путиЛюбого, кто болтать теперь начнетВразрез с идеей нашей, — идиот,Наверное, недолго проживет.И поделом ему. Такие гадыС Периклом-деспотом игру свою вели,В итоге всю страну до ручки довели.При олигархах пользы не видалаОт них страна, хотя дала немалоИм блага разного.Терпеть не будем мыИх безобразий ныне.Не смешны,А грозны намеренья наши.Кто станет на пути — тому с отравой чашу,Или кинжал, или огонь. Короче — смерть.Против Афин и афинян — не сметь!

Квадрий: Твои слова, Анит, высокой правдой дышат.Их на скрижалях мраморных запишетСама История иль отольет в гранитИ на века для мира сохранит.Как точно ты сказал о новой твердой властиИ о тревогах! Разделяю я тревоги!Чтоб избежать потерь нам и напастей,Нам нужно полностью собрать налоги.Как твой министр финансов, я скажу,Что ничего страшнее нет, чем строить нам дороги.Хоть мало денег — все равно вложуЯ их в персидский фонд.Тогда увидят боги,Какую пользу я Афинам приношу.Мы до гроша сдерем со всех оплату

По всем налогам, ведь Афины не собес.А если денег нет — уматывай, ребята,Без разницы куда — в пещеру или в лес.

Фурсий: Согласен, Квадрий, полностью с тобой,Лишь дополнение хочу я сделать.А именно: дадим смертельный бойТому, кто нам мешает школу переделать.Кто без оплаты учит молодежь,Тот против наших принципов идет.У нас ведь как: и шагу не шагнешь,Чтобы не заплатить, а он их даром учит,К тому же весь набор наук дает!Подобный опыт ежели внедрить,То школу можно навсегда закрыть:Она же нам не принесет доходов,А если так — зачем той школе быть?

Анит: Я знаю, Фурсий, про кого ты говоришь.Пылая гневом, ты лицом горишь,И ненависть видна в твоих глазах.Тот человек, конечно же, Сократ —Философ, воин, патриот, мудрец.Умнее многих он примерно во сто кратИль более того.

Мелет: И все же ждет его, я думаю, конец.Забвенье и позор, и больше ничего.Он Зевса, говорят, не признает,И, Фурсий прав, он денег не беретЗа те науки, что преподает.К тому же на язык отчаянно востер.Неплохо бы его в костер!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕнИЕ ПЯТОЕ. Главная площадь Афин

По ее противоположным сторонам Греческий хор, разделенный на Белый

хор и Черный хор

...Как твой министр финансов, я скажу,Что ничего страшнее нет, чем строить нам дороги.Хоть мало денег — все равно вложуЯ их в персидский фонд.Тогда увидят боги,Какую пользу я Афинам приношу...


Сократ: За что судим — по совести не знаю,Но гелиасты, видимо, правы...

Черный хор: Сократ виновен! Сократ виновен!Считают так в Афинах лучшие умы.Но есть лазейка в законах наших,Есть тропка тайная для разных чудаков:Ты должен каяться! Сократ, покайся!Тогда наш суд тебя избавит от оков.

Сократ: А заодно меня избавит суд от чести,Освободит от совести меня.Так топором от ног освобождают —Чтобы не бегал — вольного коня.Покаюсь я — и тем вину признаюПеред Афинами, которой не было и нет.

Черный хор: Против тебя Ликон. Он много знает.Против тебя дал показания Мелет.

Сократ: Тут, гелиасты, есть одна загвоздка,Печальная для тех, кто показал:Свидетель каждый мнимых преступлений —Он не Сократа, а себя лишь наказал.Пройдет немного времени — и правдаНаружу выйдет, и ее не призовешьНа суд, подобный этому, неправедный,Где нынче правду судит ложь.Все временно: и суд, и казнь, и жизнь.Оставив суету, за вечное держись.

Белый хор: Оставив суету, ты вечному служиДаже при власти, утопающей во лжи!Есть демократия, а есть ее муляж,Но ты различия меж ними не найдешь.А потому ворчат в Афинах старики,А потому бурлит в Афинах молодежь.И лишь поэтому такой возможен суд,Где от наветов гелиасты не спасут.

Черный хор: Если есть государство,Значит, должен быть суд.Нет тут места коварству,Зло здесь злом назовут.И в отместку преступникуПриговор огласят,И накажут отступника,И поддержат ребят.Тех ребят, что не морщатсяИ про совесть молчат.


Белый хор: Нашим городом правитГруппа этих ребят.Как они заказали,Так и суд ваш идет.

Сократ: Не согласен, ведь правитЭтим делом народ.

Черный хор: Напрасно уповаешь на народ —В истории он как впотьмах идет.А если с властью кто не в такт шагнет,Тому наш суд статью послушно подберет.

Сократ: Не суд, не власть, я повторю,А правит лишь народ.Он молчалив порой, порою долго ждет,Но ни за что народ не будет вечно ждать.Негодной власти он сумеет наподдать,И это будет из честнейших честный суд.

Черный хор: Но на суде таком Сократа не спасут.

Белый хор: На том суде, грядет который,Народу соберется море.И там Сократ, неслышен и незрим,С народом вместе будет со своим.И вынесут вердикт Афины свой,И власть афинская ответит головойЗа надругательство, и ложь, и воровство...

Черный хор: Сократ — изменник. Судим мы его!Сократ — убийца. Судим мы его!Сократ — насильник. Судим мы его!

Сократ: Все это правда. Покарайте вы меня.Терпеть Сократа абсолютно нету сил —Без преступлений не проходит дня.Смотрите, люди, что я натворил:Я шел в подвалы городской казны,Где нынче нету ни гроша, увы,Потом я ел младенцев, а потомЯ на Афины напустил потоп.А после этого вулкан я разбудил,И лавой он Афины затопил.Это — по-крупному. По-мелкому — не счесть:Сократ забыл давно про стыд и честь.Я крал на рынках, вилл обчистил много,Разрушил я прекрасную дорогу,И даже как-то я убийцей был.

Черный хор: Врагом отечества и власти ты прослыл!!

Белый хор: Врагом безумья власти он прослыл!!!

Черный хор: Довольно споров! Приговор суровыйВ судебном деле станет словом новым.Виновен гражданин Афин Сократ,Что соглашаться с властью он не рад,Что он броженье поселил в умах,Слишком широк свободомыслия размах.Сократ не уважает нашу властьИ говорит, что для Афин она напасть.Порочной нашу власть Сократ зовет,А вслед за ним твердит об этом же народ.

Сократ: Все, что звучало только что, — все верно.Под этими словами подпишусь.Вы правы абсолютно и безмерно.Я замолчу. Я мыслями займусьСвоими тайными. О смерти и бессмертии.Вопроса интересней нет, поверьте.А вы судите. День к концу идет,А я устал. Меня цикута ждет.

Белый хор: Бессмертие! Бессмертие!Награда выше всех наград.Об этом знал всегда, об этом знал давноФилософ греческий по имени Сократ.И ты не плачь о нем, земля афинская,И небо над Афинами, не плачь!Наступит день и час, когда судьба придетИ громко спросит, кто заказчик, кто палач,Кто правил этот суд, кто лгал бессовестно,Кто правду, будто амфору, разбил.Сократ приговорен. И все-таки СократБессмертным стал, а значит, победил!Бессмертным стал, а значит, победил! Бессмертным стал, а значит, победил!!!

...Не суд, не власть, я повторю,А правит лишь народ.Он молчалив порой, порою долго ждет,Но ни за что народ не будет вечно ждать.Негодной власти он сумеет напод-дать,И это будет из честнейших честный суд...


ГДЕКУПИТЬ ЖУРНАЛ

ПОДПИСКАНА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ

www.imobilco.ru — «Аймобилко»,

крупнейший российский интернет-магазин по продаже

лицензионного медиаконтента.

www.ruspioner.ru — раздел «Журнальный киоск».

http://www.parkreader.ru/ — «Паркридер.Ру»,

универсальный сервис для чтения газет и журналов.

http://www.yourpress.ru — «Ваша пресса»,

электронные версии газет и журналов.

http://ru.zinio.com — Zinio.com,

международный цифровой журнальный киоск.

МОСКвА:

• Сеть мини-маркетов на АЗС вР

• Супермаркеты: «Азбука вкуса», «Алые паруса»,

«Бахетле», «Глобус Гурмэ»

• Торговые центры: ГУМ, «Крестовский»,

«Стокманн», «Цветной»

• Книжные магазины: «Московский Дом Книги»

на Новом Арбате и Ленинском пр-те, ТД «Книги

«Москва»», «Республика», «Фаланстер»

• Магазины прессы «Наша пресса»

в а/п Шереметьево

• Галереи: «Люмьер», «ФотоЛофт»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ:

• Сеть мини-маркетов на АЗС ТНК-вР

• Супермаркеты: «Александровский», «Глобус Гурмэ»,

«Лэнд», «Окей», «Призма», «Ренлунд»,

«Супер-Бабилон», «Лента»

• Книжные магазины: «Буквоед»

• Магазины прессы: «1-я полоса», «Нева-Пресс»

РЕГИОНы РФ:

КниЖные мАгАзины, суПеРмАРКеты,

мАгАзины и КиосКи ПРессы В гоРодАх:

Барнаул, волгоград, Горно-Алтайск, Екатеринбург,

Казань, Калининград, Кемерово,

Красноярск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск,

Пермь, Саратов, Томск, Тюмень

А тАКЖе:

Магазины и киоски прессы в Латвии, Эстонии и

Казахстане


«Олимпиада наглядно показала замечательные достижения

наших спортсменов. Однако нас всегда интересовали не только спор-

тивные вершины, а прежде всего массовость физкультуры и спорта.

Успехи в этом очевидны. Но все же для большинства людей спорт

остается пока лишь зрелищем. Такое положение надо исправлять.

Физическая культура должна входить в повседневную жизнь широ-

ких слоев населения, особенно детей.

Партия уделяет серьезное внимание обострившимся за последнее

время проблемам народонаселения. Нужны широкие и действенные

меры. Речь идет о введении частично оплачиваемого отпуска по ухо-

ду за ребенком до одного года, о неполном рабочем дне для матерей

малолетних детей, о расширении сети и улучшении работы детских

дошкольных учреждений, всей службы быта. Предусматривается по-

вышение пособий на детей.

Главное сегодня в том, чтобы повысить качество обучения, трудового

и нравственного воспитания в школе, улучшить подготовку школьни-

ков к общественно полезному труду. Качество школьных программ

и учебников нуждается в улучшении. Правильно отмечают, что они

слишком усложнены. Академии педагогических наук нужно немедля

поправлять такое положение!

В большинстве своем наши люди трудятся честно, с душой. Они по

праву и разумно пользуются многообразными благами, которые

дает им общество, берегут и преумножают народное достояние.

Но есть у нас и такие лица, которые стремятся поменьше дать, а по-

больше урвать от государства. Именно на почве такой психологии

и появляются эгоизм и мещанство, накопительство. Немалый ущерб

обществу, семье наносит пьянство, которое, откровенно говоря, еще

остается серьезной проблемой. На борьбу с этими уродливыми явле-

ниями должны быть направлены усилия всех трудовых коллективов,

всех общественных организаций.

Обостряются межимпериалистические противоречия, усиливается

борьба за рынки, за источники сырья и энергетики. Монополиям

нужны чужая нефть, уран, цветные металлы — и сферой “жизненных

интересов” США объявляются Ближний Восток, Африка, Индийский

океан. Из Вашингтона слышны откровенно воинственные призывы

и заявления, как бы специально рассчитанные на то, чтобы отравить

атмосферу отношений между нашими странами. Подобные попытки,

а также разговоры с нами с позиции силы абсолютно бесперспектив-

ны!» (Продолжительные аплодисменты.)

Л.И. Брежнев, из речи 23 февраля 1981 года

але

ксей

гос

тев/

фот

осою

з

выходит с февраля 2008 года

№2(35). апрель 2013

Главный редактор Андрей КолесниковШеф-редактор Игорь МартыновПомощник главного редактора Олег ОсиповСпециальный корреспондент Николай ФохтОбозреватель Дмитрий ФилимоновКорреспондент Александр РохлинОтветственный секретарь Елена ЮрьеваАрт-директор Павел ПавликЗаместитель арт-директора Варвара ПоляковаФотодиректор Вита БуйвидПрепресс Андрей КоробкоВерстка Александр КармановЦветокорректор Снежанна СухоцкаяКорректор Мария КирановаАссистент редакции Ольга Дерунова

Генеральный директор Алексей БоковИздатель Александр ЗильбертДиректор по маркетингу Анастасия ПрохороваЗаместитель генерального директора по рекламе Наталья КильдишеваЗаместитель руководителя по рекламе Анна МатвееваДиректор по дистрибуции Анна БочковаОптово-розничное распространение ЗАО «МДП «МААРТ»Тел. (495) 744-55-12, www.maart.ru, [email protected]

Редакция: 127051, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3, телефон +7 (495) 988 12 27

Почтовый адрес: 119072, Москва, а/я 407, ООО «Русский пионер»

Электронный адрес: [email protected] Сайт: www.ruspioner.ru

Подписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: [email protected]

Обложка: BORIS DONOV, «Deja vu» 2013

Авторы номера: Андрей Бильжо, Елена Бугмырина, Вита Буйвид, Светлана Василенко, Виктор Ерофеев, Иван Засурский,

Игорь Ивандиков, Екатерина Истомина, Юрий Лужков, Вячеслав Малежик, Игорь Мартынов, Андрей Орлов (Орлуша),

Иван Охлобыстин, Марина Палей, Дмитрий Петухов, Александр Рохлин, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт Фотогра-

фы: Orlova, Александр Леснянский, Наталья Львова, Василий Шапошников (Ъ) Художники: Инга Аксенова, Андрей Биль-

жо, Олег Бородин, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Маша Сумнина, Александр Ширнин, Иван Языков

В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв»

Учредитель и издатель: ООО «Русский пионер», 127051, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3

Тираж 45 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod Šternberkem 324 763 02, ZlínЦена свободная

Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций.

Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-52326 от 28.12.2012

Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения

редакции

За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель

Documents

Ruspioner #35