RusPioner #34

№1(34) февраль – март 2013

русский пионер №1(34). февраль–март 2013 6

Джанго освободился. А читатели «РП» еще долго будут в плену этого

номера.

Андрей Колесниковorlo

va

8русский пионер №1(34). февраль–март 2013

Клятва главного редактора стр. 6

первая четверть

Прогул уроков. Прибытие бронепоезда. Владислав Сурков про сказочный мир Индостана

и неотвратимость счастья стр. 18Урок правды. Юхан. Федор Бондарчукпро неснятое кино стр. 20Сбор металлолома. Живая подземка.Екатерина Истомина про спасение в чилийском

метро стр. 26Урок информатики. Торрент в помощь. Павел Рассудов о пользе пиратства стр. 30Урок кино. Просто кино. Иван Охлобыстин

про фабрику своих грез стр. 34

вторая четверть

Пионер-герой. Банные дни. Банная мобильность

кубанского колхозника стр. 40Следопыт. Ну и кто убил Лору Палмер?

Наш корреспондент это выяснил стр. 48


третья четверть

Диктант. Кинец фильма. В тему номера

стр. 56Военное дело. На броневик! Чем «Тигр» лучше

«бардака» стр. 58Изложение. Солнце. Горы. Керамзит.Маргарита Симоньян стр. 64Урок поэзии. Ежегодное послание поэтом Андреем Орловым Совета Федерации. Стихи Андрея Орлова (Орлуши) стр. 72Сочинение. Что-то случилось. Рассказ

Михаила Сегала стр. 76Комикс. Миссия невыполнима! стр. 87

четвертая четверть

Урок мужества. Коленопреклонение. Обозреватель «РП» затрагивает опасную тему стр. 92Урок географии. Маниакюр. Фотодиректор «РП»

знакомится с экстремальным маникюром Берлина стр. 96Рассказ продолжается. Че Гевара. Павел Басинский стр. 102

группа продленного дня

Завуч. Мы умираем не «за», а «для». Иван Охлобыстин с альтернативным ежегодным посланием

стр. 110Методист. В начале было «мыло». Вячеслав Муругов о природе кинотворчества стр. 114


Директор. Ненормальное. Карен Шахназа-ров открывает глаза на съемочный процесс стр. 118Правофланговая. Пепельное воскресение. Полина Зуева про «Пепельную среду» стр. 120Правофланговый. Пробка. Тигран Кеосаян

про пробку и кино для близких стр. 122Пионервожатая. Свинарник. Екатерина Мцитуридзе про собственный кинороман стр. 124Пионервожатый. Подарок чешских друзей. Виктор Ерофеев про свое семейное кино стр. 128Звеньевой. Докудама. Юрий Липатовоб артистах эпохи Фейсбука стр. 130Звеньевая. Оставьте мне мою болезнь.Еле на Котова про непроходящее наваждение

стр. 134Отличник. Коллекционное кино.Антонио Маррас про фильмы ужасов и свое

вдохновение стр. 138Запевала. Красота обмана. Кевин Маккидд

про свои отношения с виски и про обман в лучшем смысле

стр. 140Подшефный. Именем Довженко. Михаил Довженко о яблоках и яблоне стр. 142Горнист. И молоко, и водка, и вино. Вита Буйвид про правильную подготовку стр. 144

Внеклассное чтение. России верные сыны. Владимир Чуров стр. 146

Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 159

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

17

Прогул уроков. Прибытие бронепоезда. Владислав Сурков про

сказочный мир Индостана и неотвратимость счастья. Урок правды. Юхан Федор Бондарчук про неснятое кино. Сбор металлолома. Живая

подземка. Екатерина Истомина про спасение в чилийском метро. Урокинформатики. Торрент в помощь. Павел Рассудов о пользе пиратства.

Урок кино. Просто кино. Иван Охлобыстин про фабрику своих грез.


Первый вице-премьер Правительства России Владислав Сурков предлагает вам окунуться в мир болливудских грез, в котором он сам находится уже много лет, с самого детства. Будьте спокойны: мало не покажется. Хотя не такой уж и длинный текст.

В детстВе я любил индийское кино.

Я и сейчас его люблю, только тайно — потому

что почему-то среди моих нынешних знакомых

не принято смотреть болливудские фильмы.

А тогда — давно уже — другие мои знакомые

меня понимали. Мы брали билеты на «Рама

и Шиама» на места в восьмом ряду кинотеатра

«Октябрь» (далеко не московского).

Перед нами, в самых первых, самых дешевых

рядах, ерзала и суетилась малолетняя шпана.

Там кино не смотрели. Там грызли семечки,

курили (в темноте зала вспышка чиркнувшей

спички, секундное озарение пары конопатых

лиц, дымящихся кулаков со спрятанными вну-

три папиросами, опять темнота), шептались,

выкрикивали что-то механику, свистели, когда

пленка обрывалась. Иногда резко вдруг вста-

вали, по двое-трое выходили из зала, отбра-

сывая круглоголовые тени на экран, шаркая

оглушительно резиновыми сапогами; потом

так же внезапно возвращались, закуривали,

затихали ненадолго.

В последних рядах фильм тоже не видели. Атле-

тически сложенные юноши обнимали в послед-

них рядах опрятных девушек. Юноши сопели,

девушки издавали лаконичные смешки.

И только посередине, в рядах с восьмого

по четырнадцатый приблизительно, со-

бирались истинные ценители кинематогра-

фа, а именно школьники средних классов

вроде меня и тридцати-сорокалетние жен-

щины, начинавшие всхлипывать на пятнад-

цатой минуте фильма, а к неизбежным двум

свадьбам в финале уже рыдавшие открыто,

страстно и радостно. Что так трогало, так

умиляло их? Бог весть, отчего плачет русская

женщина, глядя ли в телевизор, лаская ли

детей, помешивая ли в кастрюле бурлящую

уху! Но, кажется, не в последнюю очередь

удивлялись они до слез, что такие благород-

ные, красивые, умеренно жирные индусские

мужики все как один непьющие. В наших

краях это была не редкость даже, а прямо

фантастика.

Ребенком я бывал невольным слушателем

женских пересудов — и что же? В мужчине

прежде всего ценились не ум, не доброта,

не богатство (повторяю, милые дамы, это не

вымысел — не богатство), не здоровье и уж

никак не красота — а то, что не пьет. А по-

скольку «не пьет» не бывало, то «только по

праздникам» считалось высшим достижением.

риа

ново

сти

текст: владислав сурков рисунок: анна всесвятская

русский пионер №1(34). февраль–март 201319

Вот и действовало индийское искусство, силь-

но действовало.

А что увлекало в бомбейском кино мо-

лодежь — меня, например? Красочный,

сказочный мир Индостана. Неотвратимость

счастья; умеренно жирные певчие красавицы;

яркая одежда; неуклюжие беззлобные драки;

деревенский юмор; балаганная, утрированная,

почти мультяшная манера актерской игры. Все

это. И еще — самое сильное. Две вещи.

Во-первых, очень четкое разграничение добра

и зла. Торжествующая нравственная простота.

Незамысловатость этического выбора.

Позже, когда мне стали нравиться картины

Тарковского и Балаяна, я с ужасом обнаружил

в себе и в окружающих некоторую кривизну

души. Еще позже я познакомился с гениаль-

ными художественными оправданиями не

только этой врожденной общечеловеческой

кривизны, но даже и подлости, и лжи, и зла. Но

я не дрогнул, не запутался. Истина уже была со

мной, ясна мне до столкновения с соблазнами

релятивизма — потому что я видел ЭТО. Я видел

индийское кино! В котором все было про-

сто, твердо и честно. В котором были любовь

и добро без примесей малодушия и ненависти.

И во-вторых: в классических индийских исто-

риях о перепутанных или потерянных детях

давалась надежда на чудо. Нищий мальчик из

трущоб мог оказаться — разумеется, вдоволь

перед этим настрадавшись — сыном маха-

раджи или племянником невероятно богатого

торговца. И вот правда открывалась — и оше-

ломленный герой переезжал из сточной кана-

вы во дворец и женился на девушке, к которой

и подойти-то прежде боялся.

Как ни странно, я в детстве, затапливая

утром страшно холодную печь в нашем до-

мишке, иногда робко надеялся — а вдруг

и я… сын махараджи… [Я и сейчас надеюсь,

только — тайно.]

Вот и получается, что всем лучшим во мне

(а это не так уж и мало))) я обязан индийскому

кино.

Поезд братьев Люмьер, поезд Кинематогра-

фа прибывает уже больше ста лет на самые

глухие и отдаленные станции, обещая местным

жителям увезти их в прекрасные дальние стра-

ны. И многих таки увозит. Увез и меня — из

маленького городка на большую землю. Даль-

ние страны оказались разными, не все — пре-

красными, а путешествие — небезопасным.

Но мне повезло — за мной явился не обычный

поезд, которому все равно, куда двигаться,

а настоящий добрый монстр болливудского

производства: нехитрая, честная конструкция

оптимистического сюжета, карнавальная рас-

краска, грубые швы героических характеров,

прочнейший каркас первозданной морали. Не

просто поезд — бронепоезд, который до сих

пор не без успеха с боями прорывается сквозь

мою жизнь.


Актер и режиссер Федор Бондарчук в своей колонке, которая по сути уже является сценарием, говорит с читателями о том дорогом, что у него есть: о своем друге Юхане. Жизнь и приключения этого человека — больше чем приключения и даже больше чем жизнь: это судьба. Крепко связанная с судьбой самого Федора Бондарчука.

Он же Юхан ГрОсс, он же Сауль

Гросс, он же Юхан Хярм, он же Юхан Сауль.

Сценарий, если я его напишу, будет называть-

ся «Юся». Двадцать лет тому назад (я жил еще

с родителями, хотя нет… уже не жил с родите-

лями) мне позвонил Ванька Охлобыстин — мы

все учились во ВГИКе — и сказал:

— Старик, твое время правления во ВГИКе за-

кончилось, у нас появился новый герой.

— Кто такой?

— Сидел по 88-й, потом второй раз — по ста-

тье «Несоблюдение контрольно-паспортного

режима», потому что у него была жена-финка.

Так я впервые узнал о Юхане из Таллина,

который поступил в мастерскую Лисаковича на

документалистику. Этот парень опубликовался

во всех перестроечных изданиях, рассказывая

про известный эстонский праздник (не помню,

как называется, когда они в таком круглом

амфитеатре пятитысячные хоры собирают). По

этим работам его приняли.

Я приезжаю во ВГИК, там такой парнишка —

высокий, красавец, в двадцатиградусный

мороз босиком, в смысле без носков, ездит

на «копейке» с нивской торпедой, с финскими

литыми дисками и с табуреткой вместо перед-

него сиденья. При деньгах, что для студентов

было невероятно, и разговаривает на полуло-

маном русском, деятельный такой — одним

словом, как-то он меня и всех заинтересовал.

Склейка.

Весь мой курс, половина точно, померли по

разным причинам... Был у нас с Ванькой на

курсе такой товарищ — Петя Ребене. Снимал

он про русичей, постоянно торчал на болотах:

все мы ходили в каких-то хламидах, с посо-

хами и с наклеенными бородами, искусанные

комарами, исполняли какие-то его православ-

ные вирши. И вот мы поехали на эти съемки.

Как-то получилось так, что компания сразу же

огромная организовалась...

Склейка.

Юся пригласил нас всех в Таллин. Так началась

моя история с Юханом. Мы, когда туда приеха-

ли, все деньги прогуляли, вот я к нему подхожу

и говорю:

— Старик, у нас есть два варианта: или мы

уезжаем отсюда, так как у нас есть 200 рублей

на всю нашу компанию, чтобы купить билеты.

Либо мы сейчас идем в ресторан, их пропива-

ем, а потом на следующее утро я у тебя одолжу

на дорогу, а в Москве отдам.

риа

ново

сти

текст: федор бондарчук рисунок: александр ширнин


— Что такое, конечно, о чем ты говоришь?

Мы, конечно, успешно все это прокутили. На-

стал час «икс». Он говорит:

— У меня тут родственники есть хорошие,

у них тюльпанный магазин, очень большие

предприниматели, о-о-очень!

Идем по улице, навстречу идет человек — это,

кстати, был первый случай, который меня на-

сторожил. Юхан узнал этого человека и кричит

ему:

— Ирва, Ирва, привет!

— Юхан?

— Да, это я, Юхан.

И тут прохожий показывает Юхану характер-

ный жест рукой от локтя.

Зашел он в этот магазин, и увидели мы его сле-

дующий раз через полгода. Вся эта компания,

кстати, каким-то образом все-таки добралась

до Москвы.

Склейка.

Московский международный фестиваль ПРОК

89-го года — профессиональная крутая неве-

роятно свежая тусовка: Гарик Сукачев, Саша

Абдулов, «Аукцыон». И кого я там вижу? Юхан

в шортах, сланцах как ни в чем не бывало

заявляет:

— Федька, куда ты пропал?

А дальше? Дальше наступило новое время,

тогда мы и начали снимать клипы, все начали

хвалиться друг перед другом достижениями...

Склейка.

Группа студентов Всесоюзного государствен-

ного института кинематографии в компании

азербайджанца Фуада Шабанова, эстонцев

Пети Ребене и Юхана Сауля, армянина Тиграна

Кеосаяна, русича Вани Охлобыстина, егип-

тянина Ашрафа Самира и полухохла Федора

Бондарчука получила стипендию имени

Герасимова. Это повышенная стипендия:

все учились хорошо. Конечно, решили, что

ее лучше пропить. Мест пропивать было три:

отель «Интерконтиненталь», он же двухзвезд-

ная гостиница «Турист», потом пивняк «Ангар»

и, конечно, главное место — это ресторан

«Охотник», все на ВДНХ! Вся эта компания

заказала песню «Черный ворон», раз двадцать

заказала, а внизу цыгане сидели, барон какой-

то праздновал день рождения. Когда уставшие

музыканты опять затянули «над мое-е-ею го-

ловой, ты добы-ычи не добьешься...», подошли

цыгане, началась дикая драка. Со словами «На

русской земле живете!» Фуад Шабанов, Тигран

Кеосаян и Ашраф Самир коммуниздили цыган

тарелками и приборами. Подъехала милиция,

и вот тут действительно кинематографическая

склейка: внизу были телефонные автоматы

с синими пластиковыми козырьками — счита-

лись верхом дизайнерской моды того времени.

Так вот все шестеро стоят у телефонных аппа-

ратов и бурно разговаривают, а из грузовика

выпрыгивают менты с собаками и начинают

упаковывать цыган. Но нам этого было мало,

мы не остановились, и причина нашлась:

хахаль какой-то был из МГИМО, который ухажи-

вал за Светкой, как мне тогда показалось. Так

вот поехали ему морду бить. А тут я еще вспом-

нил 37 ошибок в сочинении, которое писал

при неудачном поступлении в МГИМО. И вот

был повод разобраться: я глазом не моргнул,

как Тиграша с ноги парнише в костюме сером

зарядил и был тут же бит головой об асфальт.

Я его когда сейчас встречаю, на нос его знат-


ный со шрамом от той драки смотрю, то время

всегда вспоминаю. Накостыляли нам и мы им:

довольные и с разбитыми мордами разошлись.

Все бы ничего, если бы назавтра не было

показа: мы «Пролетая над гнездом кукушки»

ставили — этот показ долго не могли забыть

во ВГИКе.

Склейка.

Тигран Кеосаян мне звонит:

— Че делаешь?

— Ничего не делаю.

— Пошли выпьем.

— Пошли. У таксистов купим?

— Не, в ресторан.

— Ты с ума сошел, — говорю. — Сейчас два

часа ночи.

— Старик, открыли первый ресторан, где

можно ночью выпить.

— Ты врешь, — говорю я.

— Я тебе клянусь, — говорит Кеосаян.

Это был 1989 год, наверное.

Склейка.

Где-то три года тому назад встречаюсь с Ан-

тоном Табаковым, случайно вспомнили про

Юхана. А он говорит:

— Ты представляешь, звонит мне один

мужик из Мурманска и говорит: «Славик

как?» — «Отлично. А кто такой Славик?» —

«Ох, Антон Олегович, Антон Олегович, когда

открываемся-то?» — «Что открываем?» —

«Ну как? Ресторан “Подмосковье”». — «Какой

ресторан?» — ничего не понимает Табаков.

«Ну как? Славик у папки деньги взял. Миллион

долларов». — «Я очень рад за Славика, что он

взял деньги у папки. А я-то тут при чем?» —

«Ну как? Юхан же с ним и вами, под ваше

имя организовал». — «Пошли вы в… с вашим

Юханом!»

Склейка.

Лет восемь тому назад мне звонит человек

и говорит:

— Федор, здрасте. Это из Киева звонят.

— Здрасте.

— Ну, когда посмотрим?

— Я очень рад, что вы из Киева. А что

посмотрим?

— Ну как? Рекламную кампанию нашего

салона.

— Да, наверное… никогда… Вы кто?

— Сюрприз нам готовите… Говорить не

хотите...

— Да, отличный сюрприз. Что вы хотите?

— Ну, когда нам приезжать смотреть серию

роликов?

— Каких роликов?

— Ну Юхан же…

— А-а-а…

Полмиллиона долларов перевели куда-то люди.

Склейка.

Юхан был и есть сумасшедше талантливый

человек. Отдельная история, как он прово-

дил переговоры. Тогда только вошли в моду

чемоданы, с которыми летчики международ-

ных авиалиний ездили, такие квадратные.

Почему-то у московских коммерсантов это

была атрибутика того времени. В этом чемода-

не у Юхана лежали огромная «монблановская»

ручка, газеты, тапки и дневник. Он приезжал

на переговоры в очках без диоптрий, что

придавало ему ума и убедительности. Долго

доставал и откручивал «монблан» и каракули

свои писал. Все велись страшно. Сыпалось

невероятное количество заказов, вот только

деньги куда-то уходили.

Женщина, с которой он жил, на полном серье-

зе думала, что он швед. Он ездил по Москве

по international student card, выдавая гаишни-

кам, что это международные права и что он

представитель какой-то большой европейской

компании. Также у него были какие-то свиде-

тельства, что он сдавал кровь по всему миру

и был представителем Красного Креста. На

самом деле это все была фуфляндия полная.

Финны реконструировали цирк, так он удачно

втюхивал им кроличьи шубы неприметно-

го вида, выдавая их за редкую сибирскую

шиншиллу. Так он и существовал. При этом мы

умудрялись снимать, он был как бы директор

«Арт Пикчерс». Но у Юси были очень сложные

отношения с деньгами. Приезжаю я как-то

к нему домой, чтобы отвезти на съемочную

площадку, а у него там полный двор чеченцев.

Одного я знал прекрасно, Вадик его звали.

Я говорю:

— В чем проблема?

— Ни в чем, просто Юхан обидел, обманул.

Я поднимаюсь к нему, говорю:

— Слушай, Юся, надо как-то решать этот во-

прос. Они там сидят, сейчас ножами будут тебе

задницу колоть.

— Пусть приходят, я жду.

И сидит с кухонным тесаком. Я говорю:

— Может, ты все-таки извинишься? Как-то

решим эту ситуацию.

— Не пойду, я прав.

Там внизу они правы, тут наверху он прав. Все

это происходит во дворе простой московской

пятиэтажки. В итоге я спустился вниз, и Вадик

мне говорит:

— У него там есть «опель-вектра» красный.

— Забирайте, потом сам с тобой вопрос за-

крою, — облегченно говорю я.

Поднимаюсь наверх к Юхану.

— Отдавай ключи. Резать тебя не будут, а ма-

шину надо отдать.

Отдали машину, проходит дней десять, я со-

бираю деньги, приезжаю к Вадику, забираю

машину Юхана, приезжаю в тот же двор,

счастливый, что все закончилось. И тут с двух

сторон подъезжают шесть «восьмерок»

«Жигули» — мокрый асфальт, длинное крыло,

ну все как положено: теперь солнцевские.

И спрашивают:

— Юхана машина?

— Да…

— Отдавай сюда.

— Не-е-е-ет!

Вадик-чеченец в ту зиму погиб: вылетел

с моста в Москва-реку и ушел под лед.

Склейка.

Был единственный ресторан в Москве с дис-

котекой, куда сложно было попасть, — «Ин-

турист» на улице Горького по субботам. Туда

все пытались прорваться, например грузины,

выдавая себя за итальянцев. Но югославские

студенты обычно помогали. Тогда только

начался Карабах, и приехали мы туда всей

компанией: Ваня Охлобыстин, Кеосаян и Юхан

в том числе на его машине. А до этого Тигран

фломастерами разрисовал всю машину:

«Свободу бедным армянам, Карабах наш». На-

пились, как водится, оставили машину, уехали

к нему на Мосфильмовскую, где мы все жили:

и я, и Света, и Сережа наш там родился. При-

езжаем на следующее утро — машина стоит

вся закрытая аккуратненькими картонками.

Я вызвался сесть за руль, остальные отошли

в сторонку, подошел с ключами, открыл, тут

меня и забрали в отделение, в 108-е!

Склейка.

Юхан уезжает на фестиваль документального

кино с какой-то своей песней. До этого он

не поленился заехать во вгиковскую общагу

к таджикам: как-то дорогу надо скрасить,

купил у них отменной чуйской травы. Сидит

на перроне вокзала и приколачивает. Рядом


сидит мужчина. Заколотив огромную штакети-

ну, Юхан прикуривает и говорит:

— Не хотите, извините, пожалуйста, господин

хороший, покурить?

— Конечно, хочу.

И показывает ксиву майора милиции. Его тут же

закрывают. Во ВГИК приходит дикое письмо...

Склейка.

Во ВГИКе у меня спрашивают:

— А где ваш товарищ Юхан?

— А что он натворил?

— Нет, ничего. Просто он не появлялся полто-

ра года. Но вы ему передайте: если он захочет

дальше учиться, мы его всегда примем.

Склейка.

Сашка Баширов, мой однокурсник, ставил

этюд «Появление Мефистофеля». Он нам

с Юханом говорит:

— Постойте на световой пушке во время

показа.

Это такой прибор, который направляешь на

человека, и луч света выхватывает его из

темноты.

— Когда тебя подсвечивать? — спрашиваю я.

— Как увидишь, что я вышел на авансцену,

тогда и врубай!

Мастерские маленькие, это не зал какой-

нибудь. Сидят Тамара Федоровна Макарова,

Сергей Аполлинариевич Герасимов — и это

не переcтройка, это 1984 год. Юхан на листах

кровельного железа исполняет «гром», бьет

железяками по батарее и всячески усугубляет

появление Мефистофеля. В какой-то момент

зажигается свечка, и мы видим Баширова,

косматого, который с бумагами работает,

я готовлюсь к своей секунде, когда я должен

выстрелить из световой пушки. Я световых дел

мастер, Юхан на «громе», Саша Баширов дол-

жен был обеспечить появление Мефистофеля.

Впереди Тамара Федоровна и Сергей Аполли-

нариевич, а мастерская маленькая. Баширов

выходит, я включаю пушку, а он голый — штука

как раз напротив Сергея Аполлинариевича.

Все. Скандал. Вопли, крик. В результате,

правда, Герасимов назвал нас звездной мас-

терской, но выговоры получили все.

Склейка.

Едем со съемок. Юхан пьяненький за рулем.

Москва жила тогда другой жизнью. Никто не

спал по ночам, все было в новинку, безумное

время, часть из которого я просто слабо

помню. Я ему говорю:

— Может, ты не поедешь все-таки? Опасно…

— Что такое? Я шведский подданный.

— Дурак ты. Шведский подданный тоже не

может пьяным ездить — это первое. А вто-

рое — ты простой советский эстонец, а не

шведский подданный.

Он обиделся, развернулся и уехал на Бе-

режковскую. Проходит три секунды, он едет

обратно на этой же машине, только не за

рулем, а в наручниках на пассажирском си-

денье — его менты везут. Я выхожу на улицу,

останавливаю.

— Я, конечно, все понимаю, но уволить всех нас,

сорвать погоны и сказать, что мы нарушаем

права человека?! — возмущается милиционер.

Я кое-как прошу отпустить. И дальше рапид-

ная съемка: в тот момент, когда его все-таки

отпускают благодаря моим нечеловеческим

усилиям, когда с него снимают наручники, он

вытягивает губы, и я с ужасом понимаю, что

он собирается сделать, но поздно. Он плюет.

И я вижу как в замедленной съемке, как этот

огромный плевок летит в майора. И дальше

я пытаюсь закрыть его голову руками, потому

что град дубинок обрушивается на Юхана.

Через пару дней звонит все-таки живой Юся

и говорит:

— Иду жаловаться шведскому послу!

Склейка.

Утро. Приезжаю разбираться с Юсей, куда

делись все наши деньги.

— В бумажнике посмотри, — отмахивается

Юхан.

Я смотрю, там один доллар лежит.

— Украли, тцуки! Проститутки, тцуки, укра-

ли, — грустно объясняет Юся.

Склейка.

Я понимаю, что в итоге я с ним разорюсь

и жить я так больше не могу, и говорю:

— Давай ты своим путем пойдешь, я своим.

Ровно через два дня мы сидим у Ромы Прыгу-

нова, выпиваем, приезжает Юхан на «вось-

мерке» БМВ — то ли краденая, то ли где-то

откочерыжил.

— Федька, мы с тобой хоть и расстались, но

я тебе сделаю студию, я сейчас занимаюсь

нефтянкой.

— Юхан, ты можешь уехать куда-нибудь,

пожалуйста?

Склейка.

Первые пластиковые окна. Новый бизнес. Есте-

ственно, Юхан был представителем крупной ев-

ропейской компании по установке пластиковых

окон. Был у него друг-татарин, который попросил

поставить у себя в доме одно большое окно.

— Конечно, — говорит Юхан. — Двадцать пять

тысяч долларов.

— Сколько?

— Двадцать пять тысяч — и все сразу будет.

Друг уезжает в Испанию в отпуск, оставляет

Юхану ключи.

Склейка.

Юхан снимает где-то офис у маленькой ста-

рушки. Думает о себе, что он минимум Говард

Хьюз, максимум Билл Гейтс!

— Трансконтинентальный перевод, бабка,

тебе придет, скоро, обязательно придет. Гон-

конгская биржа просто еще закрыта, сейчас

Доу-Джонс выровняется, и все придет, жди,

бабка!

И не платит аренду уже полтора года. В ре-

зультате бабкин сын, крепкий малый из ВДВ,

приходит к нему с помповым ружьем, стреляет

в кресло и говорит:

— Юхан, если через день ты не заплатишь

моей маме аренду, следующий заряд солью

засажу тебе в одно место.

— Ах так!

Склейка.

На следующий день Юхан со своими друзьями

буцкают сына этой бабки, бабка подает за-

явление, Юхан в розыске.

Склейка.

Приезжает друг-татарин из отпуска. И видит,

как на ореховом наборном полу лежит куча

сухих листьев и зияет дыра во весь дом, где

никаких окон нет, только снежок кружится.

— Юха-а-а-ан!

Со всех сторон на него нападают, и Юхан

уезжает за границу. Он не может, слава Богу,

въехать в Россию и присылает мне разные

письма.

— Все на мази. IT-технологии, водородное

топливо, опреснители морской воды — вот

будущее, старик.

Одновременно с этим он вспоминает, что

семья его очень интеллигентная, сильно

репрессированная за стихотворение про чаек:

чайки загадили колхозный маяк, и двое влюб-

ленных плыли и разбились о скалы, а комсюки

нашли в этом подтекст — маяк-то колхозный

был. Семья подверглась репрессиям.

Это одна из версий, почему он всегда был за-

ложником совести.


Неутомимая сборщица металлолома, обозреватель «Ъ» Екатерина Истомина в предыдущих колонках тестировала разнообразные виды транспорта, а вот метро — еще нет. Но она сделала это. Она зашла в метро: в Чили, в Сантьяго. Памяти Виктора Хары посвящается.

Метрополитен в столице Чили Сантья-

го, вне сомнений, должен быть назван и не-

медленно признан самым культурным и светлым

местом во всем городе. В чилийской подземке

(а это всего четыре линии) любой — человек,

собака, гитара или даже зеленый попугай —

сможет найти обогрев, приют и настоящее

спасение.

В Сантьяго меня интересовали только две,

но зато крайне важные точки: два стадиона,

где в первые месяцы после прихода к власти

бывшего командующего городским гарнизоном

Аугусто Пиночета были развернуты современ-

ные концлагеря. Речь идет, во-первых, о На-

циональном стадионе «Сантьяго», построенном

в конце 1930-х по образцу олимпийского стадио-

на гитлеровского Берлина, и, во-вторых, о более

маленьком (волейбольном) городском стадионе

«Чили», получившем в 2003 году имя убитого

хунтой певца, автора коммунистической гитар-

ной элегии «Молитва землепашца» (Plegaria a un

labrador, 1969) Виктора Хары. Казалось бы, чего

проще — отыскать эти знаменитые и, главное,

крупные сооружения? Для короткой справки:

ежедневно на стадионе «Сантьяго» (вмещает до

80 тысяч человек) расстреливали 250 человек,

он принимал до 15 тысяч потенциальных жертв

в день. На стадионе «Чили» (вместимость —

5 тысяч) содержалось не менее 7 тысяч: отсюда

военные даже не вывозили трупы в морги или

на кладбища. Трупы сбрасывали в море с верто-

летов в Вальпараисо.

Отельный консьерж, к которому я обрати-

лась: «Как можно доехать до стадиона имени

Виктора Хары?» — оцепенел. «Я не уверен, что

это достойные туристические места, мадам.

И ничего больше я сообщить не могу». Отель-

ный швейцар — «А вы не могли бы вызвать

мне такси к Национальному стадиону “Сан-

тьяго”?» — молча повернулся спиной. Никто

из опрошенных мной жителей Сантьяго не

захотел говорить со мной на эту тему. Каждый,

конечно, имеет право на свои националь-

ные комплексы. И, в конце концов, я видела

муниципальное жилье, построенное в Сантьяго

Аугусто Пиночетом. Это великолепные, совре-

менные и сегодня, дома из зеркального стекла

(мы бы сказали — стекло из социалистической

Югославии) и дорогого коричневого бетона,

с красивыми большими лоджиями, и эти дома

утопают в зимних садах. Даже зимой в Сантьяго

еще остается зеленая растительность. А эпоха

orlo

va

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина


1980-х запомнилась многим здесь годами

бурного экономического роста. Как говорится,

между жизнью и смертью я — лично — выби-

раю очень хорошую трехкомнатную квартиру.

В историческом центре города я снимала на

фотокамеру Кафедральный собор. Неумытое,

мрачное здание, католическая пирамида со

следами мертвых, оставшихся без защиты

людей.

От стены Кафедрального собора вдруг от-

делилась фигура: плохо одетая, низкая, полная

всегда заметной диабетической полнотой

женщина. Она с хриплым присвистом заговори-

ла по-испански.

«Немедленно спрячьте фотоаппарат. И быстро

уходите отсюда», — сказала мне женщина. Ее

рот словно существовал отдельно от головы

и даже от лица. Ее рот был какой-то само-

стоятельной маской, самостоятельным био-

логическим телом, красным внутри, с черной

оболочкой, будто она, эта женщина, хоро-

шенько наелась угля. Вокруг нас стали быстро

собираться в кружок люди: без пола, без

возраста, тоже низкие, в тряпках, темные, как

сажа, похожие на горгулий и химер, с какими-то

невероятно длинными руками. Многие из них


Неруды (его книга воспоминаний «Признаюсь:

я жил» в твердой обложке темно-зеленого цвета

пылилась когда-то в нашей домашней, конечно,

советской библиотеке; прогрессивное чтиво!)

стоит применить для характеристики метро-

политена в Сантьяго. Единственная чилийская

подземка — здесь самый живой мир, которому,

конечно, положено, должно быть наземным. Вся

настоящая теплая человеческая жизнь — в чи-

лийской земле.

Вот попугай, шелковый и зеленый, гордо едет

в просторной клетке. Вот торговцы дешевыми

черепаховыми браслетами и миниатюрными

деревянными истуканами с острова Пасхи

перебирают утлый товар по серым мешкам. На

скамейке плохо и бодро играют на гитаре: их

трое, круглые очки, немытые волосы, джинсы,

усы в три пера, молодежное счастье. Вот дама

в шляпке цвета мандарина мучительно переби-

рает под юбкой чулки, она волнуется — видимо,

влюбленная бухгалтерша. Мне стоило, право

слово, незамедлительно в утешение подарить

ей календарь с портретом Андрея Миронова

в фильме «Соломенная шляпка»: «Женюсь,

женюсь, какие могут быть игрушки!» Вот юные

девицы, все в фирменных коричневых сапож-

ках UGG, красят ресницы одной черной тушью

на пятерых. Девицы, конечно, не такие прекрас-

ные, как девушки из Аргентины или Венесуэлы,

коли красят себе ресницы. Но у девушек из

Сантьяго, пусть они и так приземисты, нероман-

тичны и хитры, ведь тоже намечены свидания,

и их никак нельзя отменить. Рыжий пес был все

время рядом, целый день, пока мы — «Что же,

как это, путая следы?», он переходил со мной

из вагона в другой; он стоял у ноги, он смотрел

на меня: «А мы опять выходим?» Мы выходим,

дружище, мы, наверное, с тобой путаем следы.

Вечером мы выбрались наружу. Следы исчезли,

рыжий пес увильнул. Свидание!

Отельный швейцар, тот, что утром отказался

вызвать мне такси, спросил: «Ну, и вы доехали

до стадионов?» — «Нет, ничего у меня не вышло.

Я не доехала». От злости мне хотелось дать ему

по морде.

«И не надо было вам на них смотреть. Совсем

не стоило этого делать. Нет ничего страшнее,

когда к власти приходят военные. Нет ничего

страшнее! А так ведь когда-то и было», — груст-

но сказал весьма седой человек. И плотно,

насмерть плотно, словно в бункер, закрыл,

захлопнул, запечатал дверь сияющего легкими

огнями и такой страстной и бессмысленной

любовной музыкой танго отеля.

были без зубов и щерились черными деснами.

«Почему? В чем дело?» В Сантьяго стоял

зимний августовский день, небо было ис-

тово голубым, как бархатный камзол лучшего

балетного принца, облака с торжеством падали

с ближних Анд.

«Вам нужно немедленно уехать. Только не взду-

майте садиться в такси. Идите сейчас прямо,

не оборачивайтесь. Прямо будет здание рынка

и старого вокзала. Вы спускайтесь в метро. По-

езжайте к себе. Где вы живете, ведь вы живете

в дорогой гостинице? Вы настоящая иностран-

ка! Поезжайте и больше не выходите из нее».

Рот женщины оформился в недовольную, очень

злую дугу.

«Ладно-ладно, я уеду. А в чем, собственно, дело-

то? Я просто фотографирую улицу и людей. Это

не запрещено законом!»

«Давайте же! Не надо искать здесь того, чего

вам искать не нужно. Какие еще такие за-

коны? Что вы говорите гадости?» Женщина

неожиданно толкнула меня — в направлении

метро. От нее запахло спиртным: красно-

черный рот-маска уже напоминал мне старого

морского моллюска, который неожиданно заво-

нял на жаркой суше.

Я очень быстро дошла до метро, миновав

вокзал и рынок.

Билеты на метро в Сантьяго продаются почти

на перроне, в стеклянных будках. Рядом с буд-

кой сидел молодой рыжий пес. Он, замерзший

(короткая, словно выстриженная шерсть), тоже

очень хотел билет на метро, но сам, разумеет-

ся, не мог купить его.

«Мне нужен полный билет в метро на весь день.

И еще такой же полный дневной тариф для вот

этой собаки! Она поедет со мной».

«Животные могут бесплатно проехать. Карта

метро сзади вас».

Между жизнью и смертью я выбираю ги-

тару — этот известнейший афоризм Пабло


Разумеется, номер, посвященный кино, был бы не полон без выступления председателя Пиратской партии России Павла Рассудова, который обстоятельно, по пунктам, объясняет, в чем состоит насущная польза пиратства и почему только они, пираты, способны спасти кино.

1. Наверное, я родился пиратом. В детстве

я перерисовывал чужие картинки, приложив

их к оконному стеклу. Повзрослев, стал пере-

писывать аудиокассеты любимых групп. Для

этого у меня был блестящий красный двухкас-

сетный магнитофон. Потом появился «видик».

Но переписывать видеокассеты было не так

интересно, с кино было достаточно простого

обмена с друзьями. Ведь совсем не жалко по-

делиться тем, что ты уже посмотрел.

2. Принципиально все изменилось в начале

нулевых, когда Интернет стал настолько бы-

стрым, а протокол «БитТоррент» таким умным,

что фильмы теперь стало можно качать с вы-

сокой скоростью. «БитТоррент» — дословно

«стремительный поток битов». Этот протокол

позволяет разбивать файл на множество ма-

леньких кусочков, которые качаются не после-

довательно, а частями с ближайших компьюте-

ров других пользователей, у которых есть этот

файл. Таким образом, на торрент-трекере нахо-

дится не сам файл, а информация, где он есть.

И можно обмениваться фильмами, книгами

и музыкой сразу с миллионами друзей!

3. Очень быстро появились трекеры на любой

вкус: от православных до порно-трекеров.

4. Благодаря торрентам открылся сундук, пол-

ный богатств мирового кинематографа. Уже не

только мажорные мальчики и девочки Москвы

и Питера смогли смотреть авторское кино, но

любой человек из таких глухих мест, где даже

и кинотеатров нет и, наверное, никогда не будет.

5. Торренты запустили «декапитализацию»

кинематографа: с одной стороны, расши-

рили аудиторию, преодолев пределы столиц

(capital), дойдя до самых отдаленных провин-

ций, с другой стороны — повысили запрос на

некоммерческое кино, а значит, на настоящее

искусство, тот же артхаус, и таким образом

повысили уровень культуры в обществе.

6. Разделение на настоящее искусство и шир-

потреб условно. Конечно, бывает, что снимут

какую-нибудь хрень и, чтобы хоть как-то про-

дать, позиционируют ее как артхаус. Особенно

много такого «артхауса» среди отечественного

кино. Но все же искусство — это когда есть

что сказать, а не когда хочется лишь про-

дать. А чаще продается зрелище. Я не против

бизнеса как такового. Я против, когда меня

обманывают.

7. Торренты даже помогли развитию кинемато-

графа. Индустрия, осознав, что сам фильм уже

ната

лья

льво

ва

текст: павел рассудов рисунок: анна всесвятская


не является поводом идти в кинотеатр, стала

привлекать зрителей новыми технологиями.

Так появилось 3D. И тут торренты фильмам

только в помощь. Например, «Аватар» стоит

смотреть именно в 3D.

8. Но, пожалуй, вернусь к своей истории.

Качать фильм и только потом смотреть мне

казалось совершенно неправильным. И мы

с одним другом стали искать технологию,

как сделать онлайн-кинотеатр, который бы

подкачивал фильм с торрентов, но показывал

его здесь и сейчас. Технология оказалась не-

сложной, и мы запустили Piratskoe.tv (сегодня

домен уже не работает). Идея Пиратского

телевидения не была нашим изобретением.

Оно уже существовало в начале 90-х в Санкт-

Петербурге. ПТВ было издевательством над

государственным телевещанием, в нем были

инсинуации и провокации, эксперименты

и поиск. Это был проект пионеров россий-

ского видеоарта, тогда еще молодых аван-

гардных художников Владислава Мамышева-

Монро, Тимура Новикова. В съемках

принимали участие Сергей Бугаев-Африка,

Сергей Курехин и другие. Мы отчасти хотели

восстановить дух старого ПТВ и стали снимать

концерты, интервью, передачи. Но основной


поток был все-таки из фильмов, подкачанных

с торрентов. Все это происходило лет пять

назад, когда «большое» интернет-телевидение

еще только-только зарождалось. Радости не

было предела: я — веб-Константин-Эрнст! Но

недолго. Как выяснилось, есть какие-то право-

обладатели, которые могут меня посадить

в тюрьму на долгих шесть лет. И Пиратское

телевидение на тот момент пришлось закрыть.

Оказывается, по нашим законам качать

фильмы можно, а распространять (делиться)

нельзя. Изучая проблемы авторских прав, я по-

знакомился с Пиратской партией России, но

это уже немного другая история.

9. Правообладатели — это не авторы, а тор-

говцы правами авторов. Авторам с проданного

диска достается не больше 5—10% его стоимо-

сти. Хотя мне непонятно, неужели кто-то до сих

пор покупает эти пластмассовые кружочки?

10. Правообладатели очень любят плакать

о том, что их обижают злые пользователи

(они их называют пиратами), которые якобы

воруют у них фильмы. Даже придумали

специальный термин — «интеллектуальная

собственность».

11. Ну, если собственность, то почему бы им

сначала не заплатить на нее налоги, а потом

мы, может, и стали бы беспокоиться об охране

этой «собственности». Я хочу посмотреть

на Голливуд и наших продюсеров, когда им

придется регистрировать свои фильмы на

территории всех стран проката и платить по-

шлину за охрану своих прав. Вот это было бы

справедливо.

12. Ведь в отличие от материальных объектов

информация обладает другими качествами.

Если у вас забрать свечку, это будет кража. Но

если я поделюсь с вами огнем, то у нас будут

две горящие свечи.

13. В отличие от материального мира цена

на производство цифровых копий стремится

к нулю. В новой пиратской религии Копимизма

продажа цифровых копий является греховным

деянием. Нельзя путать материю и инфор-

мацию. Вы ведь не платите сантехнику за

каждый слив унитаза.

14. Да и если не рассуждать теоретически,

а посмотреть статистику, то большинство

фильмов или отбиваются в первый уик-энд

(месяц), или нет. Через два месяца после

релиза фильма никто даже не выпиливает его

с трекеров.

15. Охрана авторских прав в 70 лет после

смерти автора нужна не для того, чтобы защи-

щать наследников автора, которые не имеют

никакого отношения к его труду, а для того,

чтобы из-под копирайта не выходили старые

фильмы. Потому что главный враг современ-

ного кино — не пираты, а старые фильмы,

которые зачастую интереснее новинок.

Множество кинолент рассыпается в архивах.

Из-за копирайта, возможно, они уже никогда

не попадут в общественное достояние и не

увидят своих зрителей.

16. Особенно громко кричат американские

правообладатели. Они при этом как-то за-

бывают, что Голливуд образовался как раз

из-за того, что почти 100 лет назад они сами

же не захотели платить за «интеллектуальную

собственность». Томас Эдисон запатентовал

одну из первых кинокамер, а также кинопро-

изводство вместе с кинопрокатом, поэтому

киношники начала XX века бежали от патентов

с Восточного побережья на Запад, где в при-

городе Лос-Анджелеса и основали этот самый

Голливуд.

17. На самом деле борьба с пиратством уже

сама по себе стала выгодным бизнесом. Так,

например, RIAA (Американская ассоциация

звукозаписывающих компаний) подала иск на

торрент-трекер ThePirateBay за 34 файла на

13 млн долларов. По логике RIAA, если посчи-

тать все файлы ThePirateBay, торрент-трекер

уже нанес урон в 382 биллиона долларов США,

что в 46 раз превышает количество налично-

сти на планете.

18. Совсем недавно компания Microsoft вы-

пустила телевизор со встроенным Кинектом

(реагирует на движение), который будет отсле-

живать, чтобы вы смотрели кино в гордом оди-

ночестве, без друзей, так как на них лицензия

не рассчитана, или доплачивали за каждого

друга. Я вас уверяю, не только в России друзья

будут завешивать тряпочкой наимоднейший

Кинект и наслаждаться миром грез, нанося

колоссальные убытки продюсерам фильмов.

Так что пиратом стать не трудно. Смотрите

фильмы, делитесь ими с друзьями.

19. Конечно, пиратство бывает разное.

Снимать в кинотеатре и потом продавать

фильм — неправильно. Фильм должен иметь

возможность отбиться в прокате. Вообще,

нечестно зарабатывать на чужом труде, не

делясь с автором. Поэтому мы в Пиратской

партии не одобряем производителей контра-

фактных дисков, которые торгуют ими у метро.

20. Надо признать, что в 90-е годы именно бла-

годаря контрафактным дискам мы научились

пользоваться компьютерами. В общем-то, тогда

все и сели на «винду». По этому поводу, кстати,

Билл Гейтс тогда не скрывал своей радости:

«Сегодня они пользуются пиратским Windows,

через пять лет они его купят». Так и произошло.

Пираты расширили рынок для Microsoft.

21. В обществе до сих пор остается миф о том,

что пираты что-то воруют. На самом деле мы

делаем промоушен. Причем бесплатно. Посмот-

рите, все больше музыкантов выкладывают

свои записи в открытый доступ. MP3-файлы

перестали обладать какой-либо стоимостью,

это промоматериал, флаер, который тебе раз-

дают, чтобы ты пришел на концерт.

22. Все разговоры о копирайте — по сути,

монополии на копирование — идут из темного

Средневековья. Впервые копирайт появился

в Англии в XVI веке с целью ввести цензуру.

Любое ограничение конкуренции ведет к за-

стою всей отрасли, нарушению прав потреби-

телей и в конечном счете самих авторов.

23. Копирайт вреден, богомерзок и глуп. Ма-

ленькая буковка С в кружочке, которую до сих

пор ставят почти на каждый сайт, означает,

что любое копирование без разрешения

запрещено. Например, если я, автор данной

статьи, скопирую ее в свой личный блог, то

«Русский пионер» может подать на меня в суд

за причиненный ущерб. На самом деле поис-

ковые машины уже давно учитывают источ-

ник, где материал был опубликован впервые.

Первоисточник обладает большим весом,

чем копии. Более того, чем больше копий,

тем выше рейтинг первоисточника, тем чаще

и выше будет в поисковой выдаче появляться

«Русский пионер».

24. Образ пиратов, разрушающих индустрию,

выгоден только бездарностям. Куда как проще

объяснить провал очередного унылого фильма

пиратами, а не собственной творческой

импотенцией.

25. На самом деле пираты полезны. Полезны

авторам, произведения которых мы распро-

страняем. Полезны обществу, которое об-

разовывается, получая произведения авторов.

В конечном счете деятельность пиратов нужна

для прогресса всего человечества, которому

нужен свободный обмен информацией.


Актер, режиссер и сценарист Иван Охлобыстин поражает воображение многим и многих. На этот раз он поражает воображение читателей «РП» дважды в номере. Сначала — колонкой о своем трепетном и нежном отношении к кино. Мог бы ведь и не раскрываться так нараспашку. Но как хорошо, что раскрылся, потому что всегда радостно, когда человеку есть что сказать и что почувствовать.

Кино — это моя жизнь. Просто жизнь. Как

у рыбака просто море.

В кино я пришел, как только понял, что

вол шебником мне не стать, по законам

физики, а самая близкая по профилю

профессия — кинорежиссер.

Осознание произошло на пруду в деревне, где

мы прыгали с «тарзанки» в воду, ближе к оран-

жевым кувшинкам. Мне было четырнадцать,

и я уже начал перебирать в голове варианты,

каким образом лучше воздействовать на буду-

щую реальность. На тот момент я преследовал

отнюдь не прагматичные цели, а был категори-

чески настроен сказку сделать былью.

Мне хотелось достичь той степени величия,

после которой я приеду в деревню, никому не

сказав, из Москвы или из Сан-Франциско — не

важно, приеду один, приеду ночью.

Припаркую роскошную машину у заснеженных

елок на обочине, в трех километрах от деревни,

спущусь в поле, лягу на хрустящий снег, буду

смотреть в звездное небо и пить виски из золо-

той фляжки. Неподалеку прошумит электричка

из Малоярославца. С платформы за перелеском

потянутся через поле последние пассажиры.

Идущие с мамой 6-летний мальчик и 10-летняя

девочка случайно увидят меня в ночном поле.

Но маме не скажут, только еще раз обернутся.

Дома с мамой поделятся, когда она будет на

кухне продукты в холодильник складывать. А она

ответит: я с ним в одном классе училась, пока

он в Москву не уехал. Может быть. С ним все

может быть.

Хотелось бы звездопада на «коду», но к своим

четырнадцати, как я уже упоминал, я был

законченным прагматиком. На идею с кино-

режиссурой меня натолкнул третий просмотр

кинокартины «Обыкновенное чудо». Поскольку

моя любимая бабушка Маша, выйдя на пенсию,

продавала билеты в сельском клубе, я пере-

мотрел все кино, которое туда привозили.

Больше всего я видел «Повторный брак» с Бель-

мондо. Отчего-то селянам полюбилась именно

эта лента. Все мои представления о взаимо-

отношениях полов навязаны приключением

обаятельного бретера и роковой красотки во

Франции XVIII века. Особенно меня чарует эпи-

зод в самом начале, когда мальчику и девочке

цыганка нагадала, что она будет принцессой,

а он покорит Францию. Так ведь и было. Обо-

жаю законченные, величественные истории.

Сразу за принятым в момент полета к кув-

васи

лий

шап

ошни

ков,

ъ

текст: иван охлобыстин рисунок: инга аксенова


шинкам решением я прожил положенные до

поступления во Всесоюзный государственный

институт кинематографии четыре года и по-

ступил в него. За следующие шесть лет успешно

окончил престижный вуз, снял «положенный

полный метр», получил положенные призы

и с удовольствием отказался от режиссерских

амбиций. Это было слишком энергозатратно.

Как Лувр одним калорифером отапливать.

И зависимость от каждого негодяя из Госкино.

Я изменил направление сил в сторону изящного

слога. Позже, в 90-х, это меня спасло. Когда мир

Окуджавы и Тарковского продался новым жиз-

ненным ценностям за пять минут, как вокзаль-

ная шлюха, литература стала спасением.

Тогда для киношников «снимать за деньги» —

это был удар «под дых». Часть спилась. Да что

там часть — все спились. Осталось человек

сорок — гвардия древних приоритетов.

Вот изящный слог напрямую не зависит от денег

и власти. Это то, о чем ты думаешь, засыпая.

И отдача, что по мне, несравнимая.

Сидишь на вечернем сеансе в полупустом зале

на последнем ряду и свидетельствуешь, как

те, кого еще три месяца назад не было, живут

своей жизнью, влюбляются, ссорятся, побежда-

ют или проигрывают. Они появились из ничего

в тот момент, когда ты надевал тапок, чтобы

пойти выключить свет на кухне. Вот где кино!

А бестолковые гулянки среди людей, не знаю-

щих, «как еще» сообщить окружающим, что

они есть… не по мне. Тем более что за меня эту

новость «есть кому» сообщить.

Сейчас будет звучать неубедительно, но.... ради

создания атмосферы: мне опостылело стал-

киваться с собственным изображением, куда

глаз ни кинь. Я соскучился по другим, умным,

красивым лицам. И эта шиза — кино тоже. Как

и заброшенные пустыри на «фабрике грез».

Где томятся души прежних кумиров, скованные

золотыми цепями своих экранных образов.

Никто никогда, в том числе и сами кумиры, уже

не сможет вспомнить, как выглядел мир до

того момента, когда этот мир обратил на них

внимание. Когда они были еще нужны сами

собой, а не сфабрикованными биографиями

призраков. Ах, если бы воспитание позволило

мне рассказать хотя бы парочку этих печальных

историй! Но бабушка не рассказывала мне

сюжет фильма, который будет вечером в клубе.

— Это все обесценивает, — говорила мудрая

старушка.

В ином случае вы бы обязательно узнали

о жизни двух влюбленных артистов, которым

так и не удалось быть вместе, потому что они

«посвятили себя сцене». О чем они с заговорщи-

ческим восторгом шептали, сидя в 30-х годах

на краю фонтана у Покровских ворот, и о чем

они устало кричали друг другу сквозь порывы

ноябрьского ветра в 1999 году, прогуливаясь

по набережной Ялты, за несколько месяцев до

почти синхронной кончины на разных концах

столицы. Хотя я, наверное, не стал бы расска-

зывать эту историю, потому что я даже их имен

не помню. В этом беспамятстве и заключается

сокровенный смысл самого настоящего кино.

Кино — это дурман, лишающий разума, делаю-

щий людей одинокими и душевно пустыми.

Самое забавное, что все это отлично знают, но

не задумываясь делают шаг в пропасть, чтобы

кануть в ней навсегда.

И кино должно быть таким, иначе оно пере-

станет пьянить сквозь экран зрителя. Зритель

перестанет мечтать. Люди перестанут надеяться

на чудо. А людям без этой надежды не выжить.

Каждый волшебник однажды понимает, что

главная его задача — киношная: просто быть

волшебником.

Чувство контекста

Жан-Поль Готье

«Рассуждая о жизни, люди обычно выбирают две проти-воположные аксиомы: либо успех определяется собствен-ными усилиями, либо своими достижениями человек обязан судьбе. Не то чтобы я отрицаю оба этих подхода, но, на мой взгляд, есть нечто совсем другое, что играет самую главную роль в жизни каждого из нас. Это под-спудное, если вам так удобнее, подсознательное стрем-ление каждого из нас к собственной судьбе и к тому, что ты делаешь.…

Мне было девять лет, когда я попал на спектакль в «Фоли-Берже». Я до сих пор отчетливо помню, как был потрясен сверкающими роскошными костюмами танцовщиц. Это действо произвело на меня поистине сумасшедшее впе-чатление. Я стал рисовать буквально днями и ночами.

Стоит ли говорить, что на уроках я тоже рисовал. Одна учительница заметила, что я, мягко говоря, отвлекся от предмета. Она подошла ко мне, вырвала страничку с рисунком из тетради, а потом попросила меня подойти к ней. Мой рисунок она наклеила мне на спину и застави-ла пройти по классу перед всеми. Замысел учительницы был прост: она хотела застыдить меня, уверенно полагая, что другие дети будут вовсю смеяться надо мной. Но она ошиблась. Мой рисунок имел невероятный успех среди моих одноклассников. Они, маленькие дети, смогли рас-смотреть мой талант. И они приняли меня. Тогда я впер-вые осознал, что то, что я делаю, не только может нра-виться другим, но это может стать моим паспортом в мир других людей».

Михаил Прохоров

«У нас в роте служил один парень, который ничем на первый взгляд не выделялся, но именно он был носителем уникальной психологической устойчи-вости, полноты и радости жизни, которая своди-лась к очень простой логике: зачем расстраиваться заранее, если знаешь о неприятностях, а если они произошли, так это уже в прошлом».

«Соблазн и доступность виртуального мира уси-ливает доставшийся нам из СССР двойной стан-дарт поведения: на работе — твердые коммунисты, на кухне — устойчивые диссиденты. В виртуальном мире все мы герои, в реальном — как получит-ся. Мерило успеха — деньги и известность — еще больше смещает базовые человеческие ценности в сторону коммерциализации. Так что жить нам не-легко, и выходит, что, кроме как радоваться жизни, ничего и не остается!»

«Кстати, о сказках: я, как уже известно, довольно давно поставил себе вполне сказочную задачу — до-стичь совершенства бытия и смочь в семьдесят пять лет сделать все то же самое, что и в двадцать пять, вот уже много лет борьба с собой является недю-жинным и увлекательным занятием».

Мир вокруг может меняться как угодно. Традиции, экономическая ситуация, стандарты поведения — все это преходяще. Куда важнее тонкий аромат воспоминаний о прошлом, волнующий вкус будущего и ценность всего настоящего. О преходящем и вечном, прошлом и будущем на страницах «Русского пионера» говорят и наши колумнисты. Некоторые публикации уже разошлись на цитаты.

Михаил Ефремов

«Буфет — это старинное, это спокойное, это тради-ция. Как «Боже, царя храни». Мне очень понрави-лось, как сказал Александр Градский (я видел это в программе телевизионной, когда все еще о гимне России спорили). Он сказал: «Какой гимн страны? Конечно, «Боже, царя храни». Потому что ведь его не пускают с самого утра каждый день, но все его знают». И буфет — это такая же вещь, которая как бы изжита из обихода, но она все равно существует.

Но вот парадокс — в России буфетов нужно много, а их нет совсем. Я вот тут думал, почему. Вот по-чему.

У Чехова есть фраза, ее любит моя сестра повто-рять. Могу неточно процитировать, надо будет у нее потом проверить: «Необходимым условием личного счастья человека является праздность». Буфеты — это где-то там же, где праздность.

…

Вообще, буфеты должны быть везде открыты, по всей России. Если страна примет мой вариант национальной идеи, то так и будет. Вариант прост: традиции, истоки, основы».

Петр Авен

«Оптимизм и самоуверенность нашего бизнеса — естественное следствие десяти лет быстрого роста. Фактически большая часть активных бизнесменов уже и не помнит ни кризиса 98-го, ни тем более трудностей начала девяностых. Жили и работали в условиях постоянно растущего рынка, относи-тельно легких (если не шальных) денег. Все это закончилось.…

Одним словом, жизнь поменялась. Не у бизнеса — у всей страны. За десять лет мы привыкли к средне-му росту личных доходов больше чем на 10% в год. Так больше не будет — это вообще очень редкая цифра. Параллельно торможению роста доходов упадет стоимость жилья, станут дешевле рестора-ны. На улицах «Жигули» частично заменят Audi и BMW. Ну и так далее — об этом и без меня в бли-жайшее время будут много писать.

В каком-то смысле жизнь станет более нормальной. Исчезнет или, во всяком случае, сильно пожухнет так ненавистный моим оппонентам гламур (я, ви-димо, его страстный поклонник). Гламур — вообще естественная черта быстро богатеющего общества, легких денег и всего, что им сопутствует».

РЕК

ЛА

МА

Пионер-герой. Банные дни. Банная мобильность кубанского

колхозника. Следопыт. Ну и кто убил Лору Палмер?

Наш корреспондент это выяснил.



Обозреватель «РП» Александр Рохлин отправляется

в Краснодарский край, чтобы на месте разобраться, на что

способны три охапки кукурузных початков и несколько

никудышных деревяшек в печи размером с цветочный горшок.

Банная мобильность кубанского колхозника. С легким паром!

текст: александр рохлин фото: наталья львова


Давным-давно, в те времена, о ко-

торых сейчас только вздыхают, колхоз имени товарища Жданова был сказочно богат. Жилось людям в нем хорошо. Даже с избытком. Пахали, сеяли, со-бирали, ездили в столицу, лихо зало-мив кепки. Было чем гордиться. Самые высококалорийные индюки и индюш-ки Советского Союза выращивались в Гулькевичском районе Краснодарского края, в колхозе имени товарища Ждано-ва. Птицы путешествовали на выставки в Краснодар, Ростов, Москву и возвраща-лись еще более раздобревшими от при-знаний и золотых медалей. Колхозники же — кузнецы своего счастья — жили от года к году припеваючи. О чем свиде-тельствовали и заработки, и жилищные условия, и личные земельные наделы, и объекты соцкультбыта. На централь-ной усадьбе колхоза, в хуторе Тысяч-ном, имелся не только стандартный дом культуры с тремя колоннами, но и спор-

тивный зал, плавательный бассейн и парк с детскими аттракционами. Не всякая весь в стране могла похвастаться такой роскошью.

Затем наступило смутное время. В котором, как в омуте, исчезло все: золотоносные индюшки, заработки, жи-лищные условия и все вышеописанные объекты соцкультбыта, кроме стандарт-ного дома культуры с тремя колоннами. От парка аттракционов даже следа не осталось. Колхоз потерял звонкое имя товарища Жданова, потом само имя «колхоз» и превратился в скучное агро-промышленное предприятие с неясны-ми перспективами.

Другими словами, взору совре-менного путешественника предстает картина очевидного упадка обществен-ной хуторской жизни. Что ни в коем слу-чае нельзя отнести к самим хуторянам! Наш колхозник — образ уходящий, раз-мываемый, меркнущий, однако живуч и по-прежнему притягателен несокру-

шимой силой безразличия. В первую очередь ко времени. Во вторую — к бла-гу в своей жизни. Он умеет жить одним моментом, одним шагом, отказом от успеха. По-щучьему-велению-по-своему-хотению он изобретет уникальный агрегат — печь на колесах, построит ее, но не слезет с нее и не расстроится, когда идея не воплотится в серийное производство.

Утешительное противоречие Отечества моего — благость на фоне упадка — не бросается в глаза, не про-читывается наспех, не проживается с наскоку. Но оно угадывается, томится внутри наблюдателя и обнаруживается вдруг за дверью баньки, сооруженной в кузове старого грузовика, под уми-ротворяющий шелест ветвей старой трухлявой ивы.

Сцена первая. в гаражеИва и грузовик — главные декорации этой истории. Грузовик стоит между двух курятников. Первый — трехэтаж-ный, панельный с газоотводными тру-бами, торчащими из каждого балкона. Отчего курятник напоминает потеш-ный пиратский корабль, ощетинивший-ся пушками. Здесь живут колхозники. Второй — одноэтажный, кирпичный, гаражный, внутри которого обитают велосипеды, куры, гуси, индоутки, бензопилы, лопаты, цепи, кролики и прочая живность, доступная карману хуторянина. А в подполах — батареи разносолов, варений, сборы трав. Все хозпостройки увиты хмелем. Ветви толстой тридцатилетней ивы свисают до самой земли. К ее стволу прибито жестяное ведерко без дна — для игры в баскетбол.

Главный герой — Михаил Владимирович Веселов — мужчина с упругой походкой матроса, несмотря на глубокий дембельский возраст. Ему за пятьдесят. Мы выходим из подъезда, руки в карманах, ноги на ширине плеч, и направляемся к грузовику.

У открытой двери одного из гара-жей стоят Дюся и Альберт — мужчины среднего возраста, с утра отягощенные


массой свободного времени. А время, как известно, бич русского человека.

— Здорово, мужики, — здоровает-ся Михаил Владимирович.

— Здорово, дядя Миша, — отвеча-ют Дюся и Альберт. — Представляешь, велосипед украли!

— Как украли?— Только что! На минуту в подъ-

езд зашел за куревом, выхожу — нет велика. Как корова слизала, — сокруша-ется Альберт. — Что я ребенку скажу?

— Да, пропала вещь, — вторит с некоторой задержкой Дюся.

— Сожалею, мужики. Может, еще найдется...

— Выпьешь с нами?— Не могу. Еду на «план», водой

заправляться. Может, вот он выпьет. — Дядя Миша кивает в мою сторону.

Дома он выдал мне ватник. Ват-ник отчасти скрывает мою нездешность. Мне немедленно наливают полстакана из безымянной пластиковой бутылки. Я чувствую внутреннее волнение, грозя-щее обернуться паникой.

— А где же закуска? — спрашиваю.

Мужики переглядываются.— Он из Москвы, — поясняет

дядя Миша.Звучит это как: «Простите его,

джентльмены, он сирота и никогда не ведал материнской любви!»

— А-а! — восклицают хором Дюся и Альберт. — Ты же на Кубани!

И любовь немедленно изливается на сироту. В виде банки маринованных перчиков, колбасы и хлеба. И все это в буквальном смысле из-под земли. Га-ражные трюмы — последние бастионы мужской независимости.

— За что пьем? — интересуюсь вежливо, интонационно соглашаясь, что это, в сущности, не важно...

— Перенервничали! Велосипед-то... — разводит руками Альберт.

Поминаем. В это время по дорож-ке к гаражу катит велосипед с ездоком в домашних шлепанцах. Он спокойно подруливает к нашей компании и отвя-зывает от багажника сумку.

— Тесть твой, — буднично произ-носит Дюся.

— Вот и нашелся, — говорит дядя Миша.

— Вижу, — отвечает Альберт. — А мы уж думали милицию вызывать!

— А что случилось? — спрашива-ет тесть.

— Ты ж пропал! Мы думали, тебя украли.

— Корова языком слизала, — не-впопад добавляет Дюся.

— Поэтому вы с утра гасите? — спрашивает тесть.

— К дяде Мише журналист при-ехал. Про его «душегубку» писать...

И сцена с розливом повторяется. Над гаражами вспыхивает солнце.

Сцена вторая. С кроликамиЗа стеной сарая-гаража у дяди Миши живут кролики и птицы. Хозяйство охраняет тщедушный, но неустраши-мый Тобик. Его злобности позавидовала бы и стая пираний.

— Нутрий тоже держал и хорь-ков, — говорит дядя Миша, облущивая сухие кукурузные початки в корм ушас-тым. — Я для них даже голубей стрелял. Да не настреляешься. А за одну шкурку перекупщик 50 рублей дает. Накладно.

Тобик не выносит присутствия посторонних на вверенной ему террито-рии. Захлебывается от рвения. Оно и по-нятно. Тобик — заколдованный сфинкс. Страж времени. Ведь сарай дяди Миши, со всем добром — утками, зайцами, инструментом и тряпьем, — не просто хоздвор, а колодец, на дне которого пле-щется время. Время молодости колхоз-ной, благоденствия и другой житухи. Отсюда видно вчера.

— Я всегда толково жил, — го-ворит дядя Миша, улыбаясь золотым ртом. — Но раньше все же веселее. Коней воровал...

— На продажу?— Зачем — девчонок катать. У нас

свои были уздечки, седла... К ночи утя-нем с ребятами, а под утро возвращаем. Колхозное же добро.

...Затем наступило смутное время. В котором, как в омуте, исчезло все: золотоносные индюшки, заработки, жилищные условия и все вышеописанные объекты соцкультбыта, кроме стандартного дома культуры с тремя колоннами...


— А вы, поди, к нему трепетно относитесь?

— С умом надо, с умом! — гово-рит дядя Миша. — Я пятнадцать лет на «Кировце» работал. Тот у меня всегда в идеальном порядке был, не ломался зря. Норму свою я играючи выполнял. Так успевал пахать, что обедал дома и даже спал часок. Агроном приедет, начнет орать, а я ему: уймись. Я свою работу знаю и управлюсь. Управлялся. А с «Кировца» топлива излишки набе-рутся. Только с умом надо подходить... Не жадничать.

На железном верстаке мы рас-стилаем газету «Кубанские Ведомости», сверху соленую рыбу и местное пиво. На двух спичках коптим рыбий пузырь. То-бик скулит и рвется с цепи. Дядя Миша говорит:

— А как мы в футбол играли! Де-сять лет я в обороне пробегал, мы дубль московского «Динамо» на части рвали. И «СКА» (Ростов). И даже «Арарат». Почем зря. Такая сильная команда в колхозе была, про район и говорить нечего. Как семечки лузгали. А «Динамо» любило к нам приезжать. Мы же их потом, как людей, салом и самогоном отпаивали. Чтобы не очень расстраивались...

Жену, Любовь Осиповну, он на-шел здесь же. И детей на ноги поставил здесь же. И дюжиной рабочих специ-альностей — от кузнеца до каменщи-ка — овладел в родном колхозе. И сам же хоронил родной колхоз, когда тому срок умирать вышел. Только вот скулежу по этому поводу дядя Миша не поддавался. Печально, конечно, когда социальная сфера, от бассейна до кару-селей, быльем зарастает на твоих гла-зах, а центральное отопление в квар-тире отрезают раз и навсегда. Но куда деваться? На баррикады? Горлопанить под знаменами? Нет... Не тот человек Михаил Владимирович. Этот стой-кий к лишениям колхозный характер проходил закалку в исключительном месте — на палубе советского авианесу-щего крейсера «Адмирал Ушаков». Шут-ка ли, за три года службы одиннадцать раз пройти Босфор туда и обратно! Да

еще в должности комендора башенного главного калибра!

Поэтому чашу постколхозных скорбей дядя Миша испил полностью. Шабашил на стройке в Краснодаре, стро-ил укрепрайоны в Карачаево-Черкесии, возил картошку из Белгорода, а тряпье из Баку. Тем и жил и семью кормил. Лю-бовь Осиповна по многолетней привыч-ке оставалась медиком на машинном дворе с зарплатой три рубля в месяц. И надо признать, без катастрофических потерь и с нерастраченным боекомплек-том семья комендора подошла к новому этапу в своей жизни.

Сфинкс Тобик примиряется с моим присутствием после нескольких ошметков чешуи и рыбьего хвоста. Его закрывают в сарае, не снимая с цепи.

Сцена третья. в банеДядя Миша совершает технологиче-ский прорыв. Называется он «баня на колесах». Идея родилась в родственной голове кума.

— Мылись мы с кумом в бане, вы-пили, он и говорит: почему бы не орга-низовать бизнес? Поставить парилку на колеса и народу за деньги предлагать?

Бизнес так бизнес, вдруг и просто решил дядя Миша. Он к этому времени формально числился безработным. На бирже ему помогли составить бизнес-план. И за идею укрепления малого предпринимательства в районе выдели-ли единовременно 60 тысяч рублей. Это покрыло расходы на покупку старо-го отечественного грузовика ГАЗ-53. Еще 100 тысяч рублей он потратил на переоборудование кузова под банный комплекс — парилку с печью и камнями и моечную с душем, двухсотлитровой бочкой для воды и насосом. Парилку обил липой, моечную — сосной. И там и там установил лавки-полати для от-дыха. Парилка размером 1,5х2,0 метра обеспечивала сухим паром 3—4 челове-ка одновременно.

И пришла к дяде Мише извест-ность. Районная, краевая и федераль-ная. Всероссийский конкурс «Бизнес-Успех 2012» отметил банную мобиль-

ность кубанского колхозника третьим местом в номинации «Лучший стартап» и денежным призом в размере 20 тысяч рублей. Дядя Миша скатался на по-езде в Москву, получил диплом, взял автограф у подвернувшегося под руку Владислава Третьяка и вернулся домой с двумя новыми телевизорами. Окры-ленный. Да не тут-то было.

Чудо-стартап на колесах как «архитектурная» доминанта украшает двор и является главной достоприме-чательностью бывшего орденоносного колхоза. Но на этом малый бизнес быв-шего комендора угас. Целевая аудито-рия оказалась не готовой к инновации, вялой и прижимистой на освоение нового объекта соцкультбыта. Один час в бане у Веселова стоит 500 (пятьсот) рублей. Реклама в прессе и на районном ТВ результатов не дала. «Сарафанное радио» называет веселовскую баню «душегубкой». Похоже, Михаил Влади-мирович идет тем же путем, что и его


предшественник в области новых транс-портных услуг — Адам Казимирович Козлевич на «Лорен-Дитрих».

— Колхоз, он и есть колхоз, — вздыхает кум Веселова, подавший многообещающую идею. — Мыслят узко! Да и дорого.

Дядя Миша исправно платит на-лог в казну — 24 тысячи рублей в год. Но баня стоит на приколе, как списанный крейсер. И выходит в «плавание» всего несколько раз в году. Например, на день урожая в соседний колхоз. Там Веселов мыл бригаду механизаторов из девяти человек. Механизаторы наклюкались так, что на следующий день вообще не помнили про вчера. Баня стерлась из их памяти, как девичьи грезы, никто из них не смог рассказать родственникам, зачем они собирались на берегу ручья.

Дядя Миша совершил деловой вояж на Черное и Азовское моря, но в купальный сезон отдыхающие не желали греться в передвижной бане. Зря только тонну соляры сжег. Остались неохваченными горные курорты и даль-нобойщики на трассе Ростов—Баку.

Но до них дядя Миша еще не созрел. Вообще, он не выказывает ни малейшего признака уныния. Любовь к бане сама по себе разгоняет любое уныние. Дело стоит без дела? Бог с ним. Баня — это же занятие для души, которой требуются инвестиции другого порядка. Три охап-ки кукурузных початков и несколько самых никудышных деревяшек в печи размером с цветочный горшок сотворя-ют чудо почище прогулки в открытом ландо «Лорен-Дитрих»... Живой огонь, живое тепло и мягкий свет, струящийся во тьму кубанских сумерек из кузова, — это и есть жизнь. Неповторимый миг, поднимающий человека над сереньким хуторским бытьем.

Хотя бы на несколько ступенек по «штормтрапу», от земли на «палубу»...

Впрочем, у нас все-таки состоялся выезд к клиенту.

Сцена четвертая. У рекиЗаправленная водой баня топится два часа. Дверка печки — по левому борту. Для растопки — короткие кукурузные початки. Дрова — в поленнице под

...Мылись мы с кумом в бане, выпили, он и говорит: почему бы не организовать бизнес? Поставить парилку на колеса и народу за деньги предлагать?..


кузовом грузовика. И вот когда языки пламени дружно рвутся из трубы над крышей и опаляют жаром ветви ивы, мы отправляемся в рейс. Чем не само-ходная печь «по щучьему велению»? Дым столбом, дрова трещат, грузовичок пыхтит, и водитель — он же печник, он же банщик... Едем мы около часа по трассе в сторону Армавира. И каждые пятнадцать минут я выпрыгиваю, чтобы добавить дров. А дядя Миша насосом перекачивает вскипевшую воду в бочку с холодной водой. Мы съезжаем с моста через реку Уруп и останавливаемся в прибрежных кустах. Банщик-водитель загоняет грузовик кормой прямо в реку и выключает двигатель.

— Кого ждем? — спрашиваю я.— Сейчас увидишь, — говорит

он. — Постоянные клиенты. Я их в янва-ре обычно парю. На Крещение.

Постоянные клиенты приезжают минут через пятнадцать. Оказывается, это двое бородатых мужиков, лет по со-рок пять, один русский, другой армя-нин. Смутная догадка рождается в моей голове.

— Здоров, дядь Миш! — привет-ствуют Веселова бородачи. — Это кто с тобой?

— Здравствуйте, отцы! — отвеча-ет банщик. — Помощник мой, дальний родственник.

Дальний родственник понимает, что перед ним священники. Батюшки вытаскивают из машины баулы с веща-ми: веники, термосы, рыбу, завернутую в лаваш, и пиво.

— Ты знаешь, кого называют православными алкоголиками? — спра-шивает русский армянина.

— Кого?— Тех, кто водку пьет, но соблю-

дает пост в еде...Армянин смеется.— Мы сегодня без нее обойдемся?— Уж не знаю! Это надо с сове-

стью поговорить.— Она у тебя далеко, что ли?— Я ее матушке на хранение

оставляю, чтобы не потерять... когда с тобой встречаюсь...

Оба весело гогочут, раздеваются на берегу и, широко крестясь, шлепают по воде к грузовику.

— Но в Крещение они дай бог как накатывают, — сообщает дядя Миша, когда клиенты скрываются в моечной, а мы сидим в кабине. — Народ молится, пропускает по стаканчику и в воду сига-ет. А потом ко мне в парилку набивают-ся — греться.

Я выхожу, чтобы добавить еще дров. Река сонно проносится мимо. На том берегу вдоль уреза медленно тащится старик-рыбак, за ним бежит кошка, задрав хвост. Слышно, как один из батюшек говорит другому:

— ...постоянно косячу. Служба в памяти не держится, хор выручает, подсказывает.

— Это ладно, у тебя архиерей далеко. А я при нем тут отличился. Про-поведь забыл!

— Как это?— Дома все написал, выучил. Вы-

шел на амвон, говорю: «Братья и сестры!» И дальше ничего не помню, ни одного слова. Стою, ноги ватные, кровь к мор-де приливает... Думаю, все, приплыл! И лепечу: «Братья и сестры! Спасайтесь каждый как умеете...» И ухожу в алтарь.

— И что было?— Хор грянул «Слава в вышних...»,

владыка сквозь смех златоустом обо-звал, пронесло...

На реку Уруп, на оба ее берега, на мост и армавирскую дорогу, бес-снежную кубанскую землю опускают-ся сумерки. В воде, под луной, стоит грузовик. А на узенькой лестнице перед дверью в кузов сидят двое голых боро-датых мужчин. От их тел идет пар. Они смотрят, как течет река, а в небе ярче и ярче разгораются звезды.

— Скажи, отец Андрей, — тихо говорит один. — В духовном плане... мы сейчас спасаемся или погибаем?

— Ох! — через силу отзывается о. Андрей. — Баня, конечно, очищает... Но лучше у начальника спросим. Он должен знать... Михаил Владимирович!

Дядя Миша вылезает из кабины и идет к реке.

— Скажи нам, жрец храма гигие-ны, что ты о спасении души думаешь?

Дядя Миша задумчиво смотрит на воду и щурится. Я представляю, что точно так же тридцать лет назад стар-ший матрос Веселов щурился в прицел башенного орудия «Адмирала Ушакова», и Шестой флот ВМС США замирал от дурных предчувствий.

Он открывает рот, но не успевает ничего сказать: раздается всплеск, круп-ная рыба с шумом вспарывает воду. А за ней, словно заколдованный, начинает тихо съезжать в реку наш грузовик с со-рванным ручным тормозом.

Отцы кубарем катятся с лестницы и кричат:

— Щука! Глуши ее!

Сцена пятая. завершающаяКомендор спасает крейсер...

...— Скажи, отец Андрей, — тихо говорит один. — В духовном плане... мы сейчас спасаемся или погибаем?— Ох! — через силу отзывается о. Андрей. — Баня, конечно, очищает... Но лучше у начальника спросим. Он должен знать... Михаил Владимирович!..



Мы думали, что живем в сюрреалистической действительности, как и жители этого темного, злого городка.


Бесстрашный исследователь исторических тайн, неподкупный

ревизор легенд и мифов, штатный следопыт «РП»

Николай Фохт в этом номере, посвященном кино, сделал то, чего от него ждали: раз и навсегда решил загадку,

терзающую зрителей с тех 90-х, когда был показан «Твин Пикс».

В общем, дело Лоры Палмер раскрыто. И точка.

текст: николай фохт рисунки: александр ширнин


Здравствуй, Лора Палмер.Прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как я навсегда распрощался с Твин Пиксом. Я отчетливо помню ту ночь… Ночь как ночь, проглотить двести или триста страниц «Тайного дневника Лоры Палмер» — ночь и нужна. Не больше. Часа четыре. Странное, бесформенное, прими-тивное чтение — но такое необходимое. Жест доброй воли: не бросили сказочный мир провинциального американского городка, дали точку опоры, точнее, точку отсчета. В отличие от телесериала эта точка оказалась надежной. А теперь, через двадцать лет, выяснилось, что и ключевой.

Свидетельства самой Лоры в днев-нике на порядок жестче, страшнее, чем намеки и эвфемизмы всех киновариантов, даже разнузданного «Твин Пикс: Огонь, иди со мной». Когда я закрыл книжку, из окна уже пробивался свет. Не жаль было чужую, больную, порочную Лору Палмер. Просто каким-то образом завершился мир Твин Пикса, тайна не нашла своей разгадки, но получила правдивое, человеческое какое-то оправдание — то есть начало, мотив и ис-ток. И, думал я, тема закрыта навсегда.

Так же, думал я тогда, и с Фантома-сом получилось: в детстве ходили разные слухи — мол, даже фильм есть, где все раскрывается и монстр действительно сни-мает маску. А несмотря ни на что, тайное осталось тайным.

Я ошибался — в случае с Лорой тай-ное стало явным, причем не один раз.

Но потом, точнее, именно сейчас вся эта история встала с ног на голову и за-ставила вернуться в Твин Пикс, в девянос-тые прошлого столетия.

Твин Пикс ПроТив санТа-БарБарыА ведь так и было: в Москве сериал «Твин Пикс» появился между ГКЧП и расстрелом Белого дома. Он точно попал в тревожный резонанс баснословных девяностых. Мы же как — мы думали, что живем в сюр-реалистической действительности, как и жители этого темного, злого городка на границе с Канадой. Это сейчас я понимаю,

что именно в девяностых и был прими-тивный реализм, что вся эта пелевинская романтика — всего лишь защитная реак-ция на столкновение с простой и реальной жизнью; с тем самым бытием, которое и опрокинуло наше сознание — мы как бы не верили, что все это происходит с нами, что все это правильно происходит.

А тут «Твин Пикс». С мутными жите-лями, у которых по паре скелетов в шкафу, а на горизонте — таинственный лес с сова-ми. Прям как болота с Соловьем Разбойни-ком из русских народных. «Санта-Барбара» и «Рабыня Изаура» отступили на задний план. Точнее, «Твин Пикс» реабилитировал многосерийное кино, задал новые ориен-тиры и, как ни странно, поддержал многих россиян.

Вот я, например. Вопрос стоял жест-ко: на глазах рушился «МММ», не помогли даже дружеские отношения с некоторыми ключевыми фигурами в пресс-службе. На кону — 400 000 рублей. Надо было выбрать: ехать в кассу на Варшавку, спасать неболь-шие, но деньги, или продолжать семиднев-ный запой и спокойно досмотреть второй сезон «Твин Пикса». Если бы в альтернативе был только запой, пришлось бы наверня-ка совместить Варшавку и очень дешевое вино в двухлитровых банках с маринован-ными сливами внутри. И ничего хорошего не вышло бы из этого. Желание узнать, чем все закончится и что там, внутри Черного Вигвама, спасло от лишних переживаний и помогло сохранить человеческое до-стоинство. Единственное, что смущало: к концу сериала лично я забыл, кто убил Лору Палмер. В памяти осталась только чертовщина, черно-белый зигзагообраз-ный пол и пурпурные шторы, которые будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Восстановить по горячим следам было невозможно: там было по три серии на кассете, кассеты обменивались после-довательно — значит, убийца был раскрыт в середине сезона, на второй день запоя по-нашему. В два часа ночи найти девятую серию второго сезона было нереально, а звонить друзьям — бессмысленно. Ин-тернета не существовало. Таким образом, зафиксирован был только мистический финал с разбитым лбом агента Купера и аб-

солютная утрата имени убийцы. Уже потом в случайных разговорах выяснилось, что не все, конечно, уловили имя убийцы и что, собственно говоря, не это в «Твин Пиксе» главное. А что главное? А главное — атмосфера сериала и музыка Бартоломен-ти, отвечали мне все как один. А, вспоми-нали все как один, еще самое важное — это «совы — не то, чем они кажутся», и много-значительно улыбались.

Потом, лет пять спустя, была попытка посмотреть кино «Твин Пикс: Огонь, иди со мной». Но она, попытка, провалилась — смотреть это кино Дэвида Линча при всем уважении к режиссеру невозможно. Точнее, досмотреть невоз-можно — слишком похоже на дипломную работу студента киношколы, которую доделывала подружка после отчисления автора за неуспеваемость. А еще почему-то напоминает порно: вот так и ждал, что по-лицейские начнут раздеваться и вызовут секретаршу из приемной. Но нет, обо-шлось, даже Дэвид Боуи появился — кое-как выкрутились.

И вот, можно сказать, совсем недав-но я узнал, что убийцей Лоры Палмер был ее отец, в которого вселился БОБ. И я успо-коился.

Но свербило сомнение, осадок какой-то остался, душа была неспокойна.

И я решил поднять это старое дело.Я перечитал два официальных

литературных источника — «Тайный дневник Лоры Палмер» Дженнифер Линч и «Воспоминания специального агента ФБР Дэйла Купера» Марка Фроста, соавтора Дэвида Линча, пересмотрел оба сезона телесериала, заставил себя досмотреть полнометражный «Твин Пикс: Огонь, иди со мной». Разумеется, были изучены фанат-ские сайты и различные сетевые энцикло-педии «Твин Пикс».

И должен сказать, сомнения мои утвердились, обрели почву под ногами. Вдруг стало очевидным, что я стою на пороге выполнения миссии. Сначала эта миссия имела какие-то смутные очерта-ния и в своей начальной формулировке звучала довольно безумно: мне надо было доказать, что авторы, особенно Дэвид Линч, ошиблись и выбрали неправильно-

От создателей Натана Дубовицкого!От продюсеров «Околоноля»!

В Библиотеке «Русского пионера» —новый роман Натана Дубовицкого

Спрашивайте в магазинах. Вам скажут: «Продано». А вы спрашивайте.


го убийцу. Кто-то скажет: вот именно, это бред, кто, кроме авторов, может знать под-линную историю и истинный замысел?

Но чем дальше углублялся в дебри Твин Пикса, тем острее чувствовал свою правоту. На протяжении всего расследова-ния не покидало сомнение — а правильно ли я делаю, ввязавшись в безнадежное дело? Теперь, когда дело сделано и все вы-воды готовы, я уверен: правильно.

Во-первых, больше никто не осме-лился. Во-вторых, думаю, что не только я заметил нестыковки и грубые белые нитки, которыми сшито дело об убийце. Может быть, впервые мое расследование не назовет конкретного имени — но зато будет разоблачена несправедливость, со-вершенная в погоне за наживой и якобы в свободном творческом порыве.

ОбОснОванные сОмненияСначала отсечем все лишнее. Кто бы что ни говорил, лишним в этом деле являет-ся очень многое. А именно второй сезон «Твин Пикса» и приквел про «огонь, иди со мной». Достоверно известно, что Дэвид Линч не собирался называть убийцу Лоры Палмер. Замысел был в другом — заявить об изнаночной стороне бытия, страшной, драматической подложке любой рутины. В этом смысле имя убийцы Лоры вообще не имеет значения: труп любимицы уми-рающего американского городка — пред-лог, как говорится, катализатор эзотериче-ского расследования, которое ведет агент Купер. Я уверен, что убийцу Лоры Палмер зритель мог/должен был назвать сам. Ну, сам для себя, для личного и, может быть, семейного пользования. Для этого, для самостоятельных выборов преступника, был создан достаточно солидный аппарат: книжка дочери Линча, книжка Фроста, восемь серий первого сезона. Линч не уча-ствовал в съемках второго сезона сериа-ла — но потом, когда все было кончено, не сдержался и попытался подобрать остатки, сняв пресловутый приквел, в котором под-твердил, в частности, имя убийцы Лоры Палмер.

Второй сезон и «Твин Пикс: Огонь, иди со мной» провалились по всем параметрам. Разница в художественном

уровне между первым сезоном и сиквелом с приквелом настолько велика, что можно с чистой совестью рассматривать послед-ние как другие, самостоятельные, парази-тирующие на каноническом первом сезоне уродливые недоразумения. Книжки Линч и Фроста хоть и написаны тоже задним числом, но выдержаны в аутентичной интонации, работают на общую, единую еще художественную идею.

Именно поэтому в своем расследо-вании я опирался на три канонических ар-тефакта: первый сезон, «Тайный дневник Лоры Палмер» и «Воспоминания специаль-ного агента ФБР Дэйла Купера» Фроста.

Теперь посмотрим, что же мы имеем?

В девятой серии второго сезона Дэйл Купер вдруг называет имя убийцы Лоры Палмер. Все ли помнят почему? Даже у внимательного зрителя может остаться ощущение, что Купер раскрывает убийство с помощью найденного у ботаника и аго-рафоба Гарольда Смита тайного дневника Лоры. А вот и нет: в дневнике — тем, кто читал, это известно доподлинно — ни име-ни БОБа, ни имени убийцы не называется. И кстати, что БОБ и убийца — это одно лицо, чистой воды допущение, которое фактами, уликами не подтверждено. Един-ственным доказательством Купера стал его сон. Именно во сне Лора Палмер шепнула на ухо Куперу, что ее убил отец.

Даже шериф потребовал чего-то бо-лее достоверного. И доказательством стало признание Лиланда Палмера. Это все пре-красно, за исключением того, что Лиланд на тот момент был очевидно не в себе. То есть напрочь сумасшедшим. И конечно, после признания Палмер погибает, а все-лившийся в него БОБ вырывается нару-жу — в поисках, надо так понимать, новой телесной оболочки.

Что меня смущает? Ну, по моим трем канонам (книжкам и первому сезону) агент Купер хоть и своеобразный человек, который питает слабость к эзотерике, но отличный профессионал. Знаки, которые ему регулярно бывают, он привык под-креплять логикой и уликами. В данном случае ни одной улики нет. А по логике, отец Лоры Палмер не должен был попасть

...Сердце успокоилось пониманием, что Лора Палмер сама накликала смерть; Лора Палмер должна быть убита — что и произошло. А уж кто ее убил, это, во-первых, не известно, а во-вторых, не важно...


в число подозреваемых — он и не попа-дал до этого момента. Более того, Лиланд Палмер был обвинен в убийстве барме-на Жака. И тут все было очень логично: в конце первого сезона именно Жак стал главным подозреваемым в убийстве Лоры — как соучастник. Лиланд приду-шил его как отец Лоры, безо всякого уча-стия БОБа. БОБу смерть Жака не нужна — ликвидация злодея не должна входить в планы самого главного источника зла этой истории.

Косвенным доказательством того, что, во-первых, Лиланд не убийца дочери, а во-вторых, даже не носитель БОБа, для меня стало то, что поседел Лиланд после убийства именно Жака, а не Лоры (что было бы более логично, если убийцей считать Палмера). Иначе говоря, даже если с уважением относиться к фактору чертов-щины и черной вигвамщины, Лиланда назначили виновником, сделали край-ним, а не вывели на чистую воду. На него ничего не было, но по условиям договора с телекомпанией авторы должны были раскрыть убийцу в конце второго сезона. Они сделали это в середине сезона — это значит, что середина и должна была стать концом. И только по многочисленным просьбам телезрителей сезон продлили — дальше там происходят совсем уж своеоб-разные вещи, которые нас, к счастью, не касаются.

Одним словом, есть вполне обосно-ванные сомнения, что убийцей был Ли-ланд Палмер. А обоснованные сомнения, как известно всем любителям судебных теледрам, — достаточное основание для пересмотра дела. Даже для отмены обви-нительного приговора достаточное.

Пересмотром и займемся.

бОба нетЯ сделал простое допущение: нет никакого Черного Вигвама, нет никакого БОБа — что тогда? Ну американское захолустье, провинциальная публика со всеми воз-можными земными пороками. Изменится ли что-то, если к событиям в Твин Пиксе отнестись цинично, как сделал бы обыч-ный следователь, а не чокнутый, если уж начистоту, агент Купер?

Очень многое можно узнать из дневника Лоры. Это вполне правдивый документ. Дженнифер Линч было около двадцати, когда она его писала. А персо-нажу, Лоре Палмер, шестнадцать — зазор совсем невелик. Так что же следует из дневника?

Все очень плохо. С двенадцати лет, а может, и раньше Лора страдает психиче-ским расстройством. До поры до времени это расстройство можно списать на обыч-ные детские страхи и фантазии. Одним из таких страхов становится БОБ, страшилка, которая является ребенку перед сном. У кого не было такого серого волка, бабая? Но уже в тринадцать лет появились при-знаки гиперсексуальности, которая потом очень быстро переросла в нимфоманию. Некоторые, видимо, физиологические и психологические особенности Лоры Пал-мер причиняли ей страдания. В результа-те — повышенное чувство вины (за пло-хие, грязные сны и мысли) и психологиче-ское закрепление БОБа как олицетворения претензий окружающего мира к Лоре. Можно даже развить эту мысль и прибли-зить БОБа к родителям (отцу): претензии и разоблачения страшны маленькой Лоре только со стороны родителей. В каком-то смысле БОБ — это сублимированный жесткий родительский контроль. И все бы, может, и ничего, выправилось бы, если бы в жизни подростка не появился кокаин. Поначалу он расслаблял Лору, приглушал чувство вины, но потом просто выпустил на волю главного демона — ее гипертро-фированное либидо. С начала сексуальной активности у шестнадцатилетней Лоры Палмер было более сорока партнеров (некоторые из них постоянные). Чтобы заработать на дозу, Лора занималась про-ституцией. Без сексуального контакта в по-следние, наверное, полгода у нее не проис-ходило вообще ни одного общения, вся ее социализация была построена на кокаине и сексе. Кроме того, из дневника следует, что Лора участвовала в криминальной наркоцепочке; она подробно описывает случай, когда лично украла килограмм кокаина у поставщика. В результате за-варухи предположительно ранен (а скорее всего, убит) один из наркодилеров. В таком

контексте, мне кажется, отец — послед-ний, кого можно заподозрить в убийстве съехавшей с катушек наркоманки.

Но все-таки, почему не отец?Во-первых, я уверен, что БОБ —

фантом. Все разговоры с БОБом, его сексу-альные домогательства — плод фантазий Лоры Палмер и результат кокаиновых приходов. Нет никакой причины, по которой бы Лора не узнала отца — в любом состоянии. Чрезмерность и невообрази-мость инцеста не объяснение: сексуальная раскрепощенность Лоры спокойно пере-варила бы инцест. Тем более что, судя по всему, инцест в ее бэкграунде был. Я срав-нил ее «любовный список» из дневника, зашифрованный инициалами, с ближним кругом общения. У меня получилось, что кроме всего прочего у нее была сексу-альная связь с кузиной Мадлен (которая в сериале выступит полным двойником Лоры). Мне почему-то кажется, что физиче-ская близость с отцом не блокировала бы психику Лоры, а, наоборот, повысила бы ее самооценку.

Одно из доказательств причастно-сти Лиланда — вырванные страницы из дневника. Якобы только близкий человек, тот, кто живет под одной крышей с Лорой Палмер, мог незаметно заниматься такой цензурой. Хорошая попытка. Если забыть, что страницы стали пропадать после того, как Лора получила жесткую зависимость от кокаина (и, кстати, героина тоже). Самое логичное объяснение пропажи страниц — их вырывала сама Лора Палмер. Если бы БОБ/Лиланд боялся, что названо его настоящее имя (хотя на самом деле только в самом конце дневника Лора пишет, что, кажется, знает, кто такой БОБ), он про-сто уничтожил бы дневник. А согласно действию первого сезона и даже некано-нического второго, Лиланд просто не знал о существовании тайного дневника.

Нет, убийцей Лоры Палмер был не отец. Это совершенно точно. А кто же?

сОвы — именнО тО, чем кажутся. метОд анатОлияПриступая к разгадыванию любого криминального дела, будь то политиче-ская интрига Homeland, или Damages,


или Lineofduty, или даже Goodcop и Whitechappel, невольно вспоминаю слова следователя по особо важным делам. Мы разговорились с ним на балконе типового блочного дома году в девяносто четвертом. Это была такая странная компа-ния, в центре которой — три девушки-художницы. Квартира была приспособ-лена под мастерскую, тут же проходили микровернисажи, завершавшиеся вече-ринками. Анатолий, как он сам предста-вился, живопись не собирал, но ухаживал за одной из хозяек мастерской. Не важно. Главное, мы стояли на балконе со стакана-ми и обсуждали профессиональные вещи. Только что я ему доказал, что журналистов он ненавидит совершенно напрасно. Мне это стоило граммов четыреста дагестан-ского коньяка, который принес как раз Анатолий. А он в ответ поделился тайнами своего ремесла.

— Убийство раскрыть легко. На 90 процентов главный мотив — деньги. Украл, помешал заработать, не отдал долг. Второй определяющий критерий — кри-минал. В смысле, убить вообще очень сложно, ну психологически. Скорее всего, убийца — уголовник, из этой среды… Нет, не так: если среди подозреваемых есть рецидивист (не важно, убийца или по легким статьям проходил), значит, это он. Сто процентов. Если из оставшихся десяти процентов убрать убийства по неосторож-ности, получится процентов пять, не боль-ше. То есть на все другие варианты, пони-маешь? И конечно, в два дня мы закрываем убийцу вора, любого криминального элемента — тут просто берется партнер и выясняется, мог ли он в принципе со-вершить это преступление. То есть, грубо говоря, можно из кабинета не выходить. Поверь, ну ни разу не ошибался.

Я тогда кивал и мотал на ус. Парень он был симпатичный, пил профессиональ-но — не верить ему не было оснований. Чтобы раскрыть убийцу Лоры Палмер, воспользовался методом Анатолия.

Из тайного дневника я почерпнул два железных мотива для расправы над Лорой: воровство кокаина у поставщиков и инцидент с компанией заезжих при-дурков, которые чуть не изнасиловали

Лору, но она подсыпала им в шампанское снотворное и сбежала.

Метод Анатолия склонил меня рас-смотреть только наркотическую линию. Кара за воровство товара, между нами говоря, неизбежна. Вычислить Лору и ее приятеля Бобби не составляло труда: полу-чив кучу кокаина, Лора и Бобби не только перестали обращаться к дилерам, но и уго-щали кого ни попадя. Наркотики шли из Канады, в Твин Пикс они попадали через уже помянутого бармена Жака Рено и Лео Джонсона. Они близки с Лорой, устраи-вают садомазохистские оргии. Думаю, именно Жаку, который все-таки чужак для Твин Пикса (в отличие от отмороженного Лео), поручают убить Лору Палмер. Что он и делает во время очередной оргии. То есть непосредственным исполнителем был Жак, а Лео помог избавиться от трупа.

Буквы под ногтем Лоры — черная метка наркомафии (а не автограф дьявола, БОБа, как трактовал впечатлительный Купер). Тереза Бенкс (убитая по той же схеме) была наказана за шантаж кого-то из участников цепочки. Лиланд не имел отношения к этому убийству. То, что Линч в приквеле пришил ему это убийство, по-тому что Тереза была его любовницей, — чушь беспомощная.

И все сходится. Лиланд убивает в больнице Жака, потому что мыслит как Анатолий — жестко, отбрасывая частно-сти, доверяя только очевидным мотивам. К тому же Твин Пикс — маленький горо-док, наверняка Лиланд получил досто-верную информацию из альтернативного источника. И этим источником точно была не сова и не БОБ. Простые жители Твин Пикса подсобили, чем смогли.

Зачем я это сделал? Ради искусства. Нельзя изменять замыслу, нельзя даже собственную концепцию менять произ-вольно, вне художественных законов. Линч и Фрост попытались — в результате все помнят только первый сезон сериала. Выдав разъяренной толпе подставного, не-счастного Лиланда Палмера, авторы почти провалили дело. Почти разрушили свой же миф. Я попробовал восстановить спра-ведливость — как я ее понимаю. И готов понести за это все, что положено.

...БОБ — это сублими-рованный жесткий роди-тельский контроль...

Диктант. Кинец фильма. В тему номера. Военное дело.На броневик! Чем «Тигр» лучше «бардака». Изложение. Солнце. Горы.

Керамзит. Маргарита Симоньян. Урок поэзии. Ежегодноепослание поэтом Андреем Орловым Совета Федерации. Стихи

Андрея Орлова (Орлуши). Сочинение. Что-то случилось. Рассказ

Михаила Сегала. Комикс. Миссия невыполнима!


В своей разъяснительной записке к теме номера —

«Кино» — Игорь Мартынов отслеживает череду взаимных заимствований и нащупывает

интригу соперничества меж тем, что видится на киноэкране,

и тем, что происходит вовне.

текст: игорь мартынов

east

new

s


Для нас важнейшим из искусств когда-

то было! В эпоху раннего Жулебина… ты помнишь тот бутовский порт пяти морей, меж диких котлованов? Бывало, только разольешь, едва пригубишь на пленэре — вдруг фортка настежь и разда-ется женский визг: «Мужики! “Крепкого орешка” показывают!» И все, и делаешь «унесенных ветром», отринув дринк ради грезы волшебной, и припадаешь к экра-ну — не отлепить брандспойтом… Хотя, казалось бы, — ну что тебе Гекуба, Кобра Плисскен, Джуманджи?! Но разбуди в полночь-заполночь, спроси: «Во что одета Никита в венецианском эпизоде, в “стрельбе из ванной”?» — и отвечали без запинки, детально, до последнего топика!

Было время Большого Кино; его именем называли группы, астероиды, бензозаправки; высшая похвала действи-тельности — «как в кино». Жизнь оказа-лась слабей, скучней своей экранизации. О, как до микрона выверена та кроватная сцена Шэрон Стоун и Дугласа в «Basic инстинкте» — шутка ли, минутный эпизод снимали столько, что за этот срок Яхве успел включить и обустроить свет! И вышло у них четко, структурно, как бизнес-план транскорпорации, комар не подточит. Куда уж нам на этом фоне, с не-лепыми отмашками, одышками, возней? Такое стыдно даже вспоминать, не то что описывать…

Нарядное кино блокбастерного типа легло на душу населения, зачарова-ло, как Горький прописал, ухватками соц-реализма: процеженная, отфильтрован-ная реальность, вся на гормонах и стеро-идах, вся в мускулах Арни. Дрессирован-ное пространство, сбежавшее из истории время… Отсечь лишнее до обозримого, сократить кол-во героев до ключевых богов, душу — до основных инстинктов… и спецэффектов не жалеть, в тротиловом эквиваленте! Вот метод Большого Кино. Прежде чем что-то устроить, заварить в реальности — полагалось сперва уви-деть это, подсмотреть на экране.

Внедрялись же кинонаходки в жизнь сначала робко… Сколько роилось

сомнений в том октябре 93-го у режиссе-ров штурма Белого дома! Будет ли достой-но Лукаса с Верхувеном? Сработанное в прямом эфире, без jump cut? Сложность таилась именно в дуализме задачи: чтоб эстетически ублажить и верхи, и низы. По отзывам зрителей, некоторые пиро-технические элементы мероприятия удались, но сам же танковый удар — грустная цепь нераскрытых потенций… Проект загнали в прокрустово ложе архитектурных ограничений. В итоге вы-шло слишком монументально, чересчур статично. Не применилась стратегиче-ская близость зоопарка к Думе… всего бы пару попаданий — дикие звери вырыва-ются из клеток на оперативный простор, динамично вгрызаясь в ошалевшую массовку! И нужно было, учитывая опыт коппольского «Апокалипсиса», активнее использовать небо, а вместо валькирий дать за кадром наш полет шмеля! Уро-нить пару-другую «черных акул» в реч-ку — постеснялись, не осмелились…

Едва пробил миллениум — и вот уже бывшие киномэтры, как рядовые зрители, взирают на эффектно пламенею-щие, но не ими воспламененные башни; на Самуи, Фукусиму, «Конкордию»… Как им с такой реальностью тягаться, как раз-вернуть ослепленный убойным онлай-ном зрачок к искусственному зрелищу? Не потрошить ли зрителей в натуре, в кинозале, на премьере? Так ведь и эта идея уже пошла в расход… Вот и фильму кинец!

…Но стоит только выйти из мультиплекса на волю, глянуть окрест без анаглифных очков — видится что-то неряшливое, как на пленке шосткин-ского комбината… Незапланированные жесты, случайные реплики, без всякого surround, только по губам и разберешь… Снуют, вступают в связи персонажи — не пружинки экшена, но сами по себе, поди знай, что в следующем кадре выкинут… Этот фильм образуется как фотосинтез, как биогеоциноз — с непо-стижимым смыслом и непредусмотрен-ной развязкой.

У этого фильма не может быть кон-ца. По крайней мере, пока мы в нем.


По жизни ведь как? Если пацану с детства скрипки дарить — он Спиваковым станет. Если танки — Рогозиным.


В этом залихватском монологе не так-то просто распознать

голос обозревателя «РП» Дмитрия Филимонова. Что ж, мир больших бронированных машин способен изменить до неузнаваемости даже такую сложившуюся личность, как

обозреватель «РП».

текст: дмитрий филимонов фото: orlova


Тут Рогозин решил броник себе купить. Бэтээр. «Тигр». Слы-

хал, братан? В газетах про это писали. Ага, Дмитрий Рогозин, вице-премьер. Ястреб наш. Сизокрылый. Знаешь, как он сказал? «Я ведь из той породы по-литиков, которые могут и с броневичка выступить». Нормальный пацан! Уважаю. Он за свои бабки броник берет. Чтоб на работу ездить. В Белый дом, значит. За-место служебной BMW. Он же по оборон-ным делам вице-премьер, ему ж западло на BMW натовской. Ему на ГАЗе, ну, на заводе, броник уже тюнингуют. Ух, мне нравится! Я б тоже так по Москве на бэтэ-эре — ДРРРРРР! И чтоб салон белой кожей, и чтоб торпеда африканским дубом, и чтоб колонки стерео-квадро: «МОСКВА! ЗВОНЯТ КОЛОКОЛА!» Чтобы все лохи на иномарках врассыпную, чтоб у ментов челюсти поотвисали, чтобы телки встреч-ные все мои были. «МОСКВА! ЗЛАТЫЕ КУПОЛА!» Вот только «Тигр» три лимона стоит. Поэтому я пока на мет ро. Такие дела, братан. А в детстве у меня танк был. Папаша с получки принес. Т-34. Ну, я его клеем клеил. Ацетоновым. Ага, помнишь запах? Чума! Склеил, значит, и по квар-тире на танке — ДРРРРРР! Машинки врас-сыпную, обеденный стол — тадах! Ваза хрустальная — дзынь! Папаша ремень снял, меня между ног, мамаша — на за-щиту. В общем, скандал. А потом папаша пропал. Чайник об стенку — бац! Баш-маком по танку — хрясь! Чемодан собрал и ушел. Только чайные брызги на стенке остались. Больше у меня танков не было. А вот у Рогозина, поди, много было. У него ж папаша — ого-го — генерал. По жизни ведь как? Если пацану с детства скрипки дарить — он Спиваковым станет. Если танки — Рогозиным.

Но только он не первый, кто на броневичке. Нет, братан, я не про Ленина. У Жириновского тоже «Тигр» в автопарке. Жирика уважаешь? Тоже нормальный пацан. У режиссера Михалкова опять же «Тигр». Ну, ты понял, братан, да? Мода новая. Ага, тренд. Бросай свой «бумер». Пора на броник пересаживаться. И по Москве! По Тверской! По бульварам! По Садовому! В кабак! По бабам! ДРРРРРР!

«Я ТЕБЯ, РОДИМАЯ БРОНЯ! КРЕПКО ОБЫМУ И РАСЦЕЛУЮ! ТОЧНО МОРДУ МОКРУЮ КОНЯ!» Что, трех лимонов нету? А и не надо тебе «Тигра», братан! Купи БРДМ. Ты что, в армии не служил? Ну, я тоже не в десанте. Ликвидация массо-вых беспорядков в крупном населенном пункте. Только про это никому, понял? Не, я не ликвидировал, в те времена еще нечего ликвидировать было. Или уже нечего. Я заметки писал. В газету «Бое-вой призыв». И печатал их на машинке. Корректор-машинист, в общем. И вот захотелось нам, редакционным, свежим воздухом подышать. И я говорю ротному: слушай, ротный, возьми нас с собой на стрельбище — на лыжах походить, из автомата пострелять. Х…р вам, отвеча-ет ротный, сидите в своей редакции, печатайте свою газету. Слушай, ротный, говорю, я тебе книжку Цветаевой подарю, наш прапорщик полтиража с комбината упер. На х…р мне твоя Цветаева, отвечает ротный, вы мне лучше ведомости по бое-вой подготовке напечатайте. Да поболь-ше. На том и сговорились. И мы всей ре-дакцией погрузились в БРДМ и поехали на стрельбище. Братан, ты когда-нибудь сидел в консервной банке, привязанной к хвосту собаки? Ну так это было то же самое. Короче, БРДМ — бронированная разведывательно-дозорная машина. «Бардак». Их так в армии зовут. Покруче «Тигра» будет. Тот по земле только, а эта еще и плавает. Ага, амфибия. Если ты на броневике, братан, дороги Отчизны тебе нипочем!

Пошукай в Интернете — там столько всего! Да хоть танк себе купи. Т-34. Не, ты че, настоящий, не пластмассо-вый. Только на танке далеко по Москве не уедешь. И БТР-80 не бери. Это ж здоровая дура, восьмиколесная, три метра вширь. По Тверской и по бульварам даже не думай — надо специальное разрешение и ментовское сопровождение заказывать. Разоришься на ментах. А «бардак» — милое дело. Четыре колеса. Но если ты застрял, если случилось такое чудо и ты застрял где-то на БРДМ, потяни за этот ры-чаг, и у тебя вылезут еще четыре колеса. А главное — в ГАИ регистрируют. Только

надо, чтоб права тракториста были. У тебя есть, братан, права тракториста? А, ты не пахарь? Ну так поди купи.

Нулевый «бардак» семьсот косарей стоит. Стартовая цена. Только на нем тоже далеко не уедешь. Встанет. Нет, братан, ты не понял, он же на складе тридцать пять лет простоял. Сверху нулевый, а внутри — тухляк. Все резиночки-прокладочки истлели, одубели. И вый-дет, братан, как у Льва Степановича. Да был тут один. Сосед. До Берлина дошел. В тыловом обозе. Привез домой кучу ковров. Трофейных. А в ковры, говорят, у него картины завернуты были. Ну, Лев Степанович это дело толкнул и купил себе машину. «Победа». Она в гараже стояла. Лет, может, двадцать стояла. И Лев Степанович иногда заходил в гараж ма-шиной полюбоваться. И вот двадцать лет спустя генерал позвал Льва Степановича на сходку однополчан. И Лев Степанович с Марией Леонтьевной, супругой своей, поехали на машине. С понтом. Но не доехали. «Победа» умерла. И когда меха-ник сказал, во что обойдется замена всех резиночек-прокладочек, Лев Степанович взял свечной ключ и расфигачил окна своей «Победы». Мария Леонтьевна потом говорила, что это нервное, от контузии. Но кто ж ей поверит? Какая контузия в тыловом обозе? Короче, после тридцати пяти лет стоянки машинку надо разо-брать, резиночки-прокладочки поменять и собрать по новой. Но ты ж не будешь этим заниматься, верно, братан? Ты ж не пахарь.

Пусть этим Шабуня занимается. Эдуард Шабуня. У него целая фабрика в Петергофе. Ну ладно, не фабрика — мас терская на птицефабрике. Там, где раньше жили куры, Шабуня броники переделывает. Для гражданских кли-ентов. Пять машин в работе, и еще пять на улице дожидаются. Полтора десятка механиков ковыряются в железе. Отпи-ливают, приваривают, прикручивают. От клиентов отбою нет. Вот эта серебристая БРДМ, у которой дверцы, как у «ферра-ри», кверху открываются, ага, «крыло чайки», — ее один из «Роснефти» заказал. Ну, не скупится. Мотор от «мерседеса»


хочет. Нет проблем! Шабуня в Белоруссию съездил, купил мерседесовский движок, новый, понятное дело, поставил вместо родного газовского. На корме по желанию заказчика — площадка для барбекю. Как зачем, братан? Вот плывешь ты на своем бронике, скажем, по речке. Ловишь рыбу. Ты любишь ловить рыбу, братан? Кто б сомневался! Тут же телки на броне резвятся, рыбку жарят, стопку подносят. Красота! Рогозину с его «Тигром» такое не снилось даже.

А вон ту машинку заказал глава администрации одного среднерусского города. Тоже с площадкой для барбекю. Хотел провести заказ по статье город-ских коммунальных расходов. Ну, Шабу-ня ему говорит: давай по другой статье, а то сам под статью попадешь. А тот: да ладно! У меня все схвачено! Ну, как зна-ешь. Но, видно, задумался глава. Давно не звонил, заказом не интересовался. Другую статью, поди, ищет. А Шабуня уже и не хочет ему броник делать. Как говорит ястреб наш сизокрылый, «воро-ватый чиновник — это всегда предатель своей страны. Его надо опасаться боль-

ше, чем союза НАТО, талибов и марсиан». Во как!

Ну ладно, броники с наворотами те же самые три лимона стоят. Как рогозин-ский «Тигр». Почему так кучеряво? А ты посчитай, братан. Движок от «мерседеса». Кожаные сиденья. Африканский дуб. Мягкая обивка. Квадромузыка. Видео. Печка. Кондиционер. Потом, в «бардаке» же ногу сломишь, это ж машинка не для комфорта, а для солдата — и в кабине там всякие трансмиссии, редукторы, патруб-ки. Значит, надо стелить ровный пол. Ладно, пол настелили. А теперь внутри не встанешь и в три погибели. Приходится срезать бронекрышу и делать надстрой-ку. Еще надо убрать пулеметную башню. Вырезать дырки для окон и вставить бро-нестекла. Потому что изначально в БРДМ нет боковых окон. Вместо них — три-плексы. Чтоб не сразу поубивало. Ну ты темный, братан: это навроде перископа. А военные свои машинки без этих три-плексов продают. Снимают. Ага, военная тайна типа. А еще ж все эти резиночки-прокладочки. Шабуня в Арзамас ездил — на завод, где броники делали. Их до во-

...«Бардак» — милое дело. Четыре колеса. Но если ты застрял, если случилось такое чудо и ты застрял где-то на БРДМ, потяни за этот рычаг, и у тебя вылезут еще четыре ко-леса. А главное — в ГАИ регистрируют. Только надо, чтоб права трак-ториста были....


семьдесят девятого года делали. Нет, гово-рят, нету у нас резиночек-прокладочек, давно не выпускаем. Устаревшая модель. Так что он сделал? Наладил их выпуск на дружественном заводе. Короче, чтобы на такой машинке рассекать по Тверской, да по буеракам, да по речке с телками, чтобы ездить, а не чиниться все время, ее надо по полной перефигачить. И за это, братан, придется выложить три лимона. Но этот вариант, ты ж понимаешь, для настоящих пацанов.

Хотя можно дешевле. Без прибам-басов. Без африканского дуба. Лимона за полтора. За такие бабки эту машинку берут охотники, рыбаки и выживальщи-ки. Нет, братан, третья буква «ж»: это те, кто ждет конца света. Ну или там ядерной войны. Да ладно, таких полно. Бункеры себе роют, спасательные капсулы строят. И заметь, они ж не «Тигры» себе прикупа-ют, а «бардаки». Умные пацаны выбирают правильную технику!

И спрос превышает предложение. Тут Санек из Химок у Шабуни бээрдээмку купил. В Химках у него бизнес. Подарки там, покатушки. Ну, кто-то клиентов на

лимузинах катает, а Санек — на БРДМ. И стоит удовольствие примерно так же. Ну, не знаю, братан, где он их катает, по Химкинскому лесу, может. Но только клиентам нравится. Сперва, говорит, пугаются. Ну, когда машина по стекла в грязь заезжает или в Москву-реку. А ход у машины мягкий, даже по буеракам. Поэтому кого укачает — сблюет, кто темечко себе расшибет. А ничего — снова приходят. На покатушки. Популярное развлечение в Химках. «ТАЕТ В ДЫМКЕ ГОРОД ХИМКИ! ДО СВИДАНЬЯ, МНЕ ПОРА! ЭХ!» Санек даже вторую бээрдээмку заказал у Шабуни. Одно неудобство: когда водила едущей впереди машины видит в зеркале заднего вида БРДМ, он резко дает по тормозам. Зачем? Этого никто не знает, братан. А Санек резко затормозить не может. Он весит шесть с лишним тонн. Поэтому он со своей БРДМ не самые лю-бимые клиенты страховой компании.

И сколько таких броников по всей стране в гаражах и сараях — кто ж это считал? Вот Шабуня десять штук в год продает. В Архангельске еще одна фирмочка — штук пять. Во Владивостоке, в Барнауле, из Белоруссии везут, с Украи-ны. Но с Украины лучше не брать. Поди узнай — то ли со склада, то ли из Черно-быля. А в Чернобыле знаешь сколько этих БРДМ брошенных, у!А Шабуня только с российских складов машины берет. И чтоб не самые лежа-лые. Понимаешь, братан, если ты к на-чальнику склада подойдешь и скажешь: алё, продай броник, — тот тебя пошлет. А Шабуню знают. У него фирма. У него репутация. Он же подполковник. Быв-ший. Автомобильные войска. Он и сам на брониках повернутый, и вокруг его фирмы такой же народ тусуется. Кто-то у него танк присматривает. Ага, Т-34. Для патриотического клуба военной истории. Кому-то командирская машина позарез нужна — на гусеничном ходу. И не надо крутить пальцем у виска. Как сказал доктор философии Дмитрий Рогозин, «давайте уважать друг друга с нашими паранойями». Это он, братан, совсем по другому поводу сказал. Но ведь как хоро-шо сказал, а?

...Вот плывешь ты на своем бронике, скажем, по речке. Ловишь рыбу. Ты любишь ловить рыбу, братан? Кто б сомне-вался! Тут же телки на броне резвятся, рыбку жарят, стопку подно-сят. Красота!..

Слушать — сюда



Публикуя продолжение сценария главного редактора Russia Today

Маргариты Симоньян, мы отдаем себе отчет в том, что вам может показаться, будто он временами списан с ее же колонок в нашем

журнале. Так ведь на это и расчет, ибо так оно все и есть. Не было бы колонок — не было бы и сценария. Но тогда не было

бы и Маргариты Симоньян.

текст: маргарита симоньян рисунки: анна каулина


Первая серияПродолжение. Начало см.: № 8(32), 2012

ПЛОЩАДЬ ТАКСИСТОВ. ДЕНЬПо площади бредет понурый Цолак с большой сумкой, которая лежала

у него на пляже рядом, задирает шлепанцем дорожную пыль. Возле своей

разбитой белой «шестерки» на надувном матрасе, положив под голову

дыню, лежит Сержик. Улыбается чему-то своему. Цолак не смотрит на него.

Сержик. Э, братан, че не здороваешься?Цолак (не оборачиваясь). Не заметил.

Сержик приподнимается на матрасе.

Сержик. Остановись культурно, когда со старшим разговариваешь! В Москве тебя воспитывали, что ли?

Цолак останавливается.

Сержик. Кто обидел?

Цолак молчит.

Сержик. Черние глаза! Девочка какая-нибудь? А ну, смотри! Сейчас мы тебе лучше найдем!

Вынимает из кармана джинсов телефон, листает.

Сержик. Ленчик! Вообще вопросов не задает! Только очень коньяк любит и мартини. Но можно — или мартини, или коньяк. Или со-всем другой вариант — Анжелика. В Лагуне в баре поет — супербом-ба! Закачаешься! Хочешь?Цолак. Не хочу.Сержик (втыкая телефон обратно в джинсы). Э!!! Ну иди-иди. Вся семья у вас — не пойми что, не пойми кому!

Цолак идет дальше. Навстречу ему появляется Марфа. Она в таком же

простом платье, как Серафима, тоже с закрытыми руками, но кокетли-

во причесана и подкрашена. Цолак вдруг останавливает ее.

Цолак. Эй!Марфа. У меня имя есть.Цолак. Да. Забыл. Ты… это… Где Серафима живет? В каком дворе?Марфа. А тебе что?Цолак. Много будешь знать — замуж не возьмут.Марфа. Ну и до свидания.Цолак. Ну ладно. По-братски. Скажи.

Марфа и не хочет говорить, но и явно интересуется тем, чтобы поуча-

ствовать в интриге.

Марфа. Двор, где молятся у нас. Знаешь?Цолак. Найду. А это… Она всегда такая? Ну, скромная.Марфа (кокетливо). У нас все такие.Цолак (усмехаясь). Это ты маме с папой расскажи.

ДВОР МАРКЕЛА. ДЕНЬМаркел сидит на хромом стуле. Филипон все так же забивает гроб. Се-

рафима стоит перед Маркелом, спокойно ожидая вердикта.

Маркел. Невелик грех. Но грех. Отец, как считаешь? Бздых — пло-хое слово?Филипон. Слово как слово. Мы всю жизнь так отдыхающих называли.Маркел. Сквернословить — грех.

Филипон молча делает недовольное лицо: мол, что пристал к ребенку.

Маркел. Вот тебе епитимья — вечером десять поклонов с молитвой. После общей молитвы. На вечерние купания не пойдешь сегодня с нами.

Маркел грузно поднимается, опять садится у грядки, начинает выдерги-

вать редиску, бросая ее в ведро.

Филипон (тихо). Зачем сказала отцу, что согрешила? Дурында. Те-перь сиди вот дома вечером одна.Серафима (удивленно улыбаясь). Вы что, дедушка, как бы я могла ба-тюшке не сказать?

Филипон делает лицо, дескать, вот же дурочка! Опять начинает коло-

тить. Любуется на свою работу. Видно, что она отвлекает его от всего.

Филипон (себе под нос, продолжая заколачивать). Подходящий будет гроб. Всем гробам гроб. Ни у Парамона, ни у Аксентия, ни даже у Фрола такого гроба не было. Никто не скажет: у Фи-липона паршивый был гроб. Все скажут: отменный был гроб у Филипона.

Оборачивается и так же, как Абик, смотрит на здание Олимпиады, воз-

вышающееся над поселком.

Общий план здания ПЦ.

КАБИНЕТ ПРЕСС-СЛУЖБЫ. ДЕНЬПетенька стоит как ученик, помечает в планшетнике что-то. Настя его

инструктирует.

Настя. Вы сами будете ему экскурсию проводить?Петенька (устало и капризно). Ну а кто?Настя. Тогда запоминайте. Староверы переселились на место строи-тельства Олимпиады в XIX веке. Спасаясь от царских репрессий.Петенька. Ха-ха! Бедненькие! Что же их не предупредили, что здесь Олимпиада будет!


Настя смотрит на Петеньку с очевидным презрением

и отвращением.

Настя. Здесь были малярийные болота, людей отправляли сюда умирать. Но староверы упорным трудом превратили болота в пло-дородные земли.Петенька. Ты откуда знаешь?Настя. Так я живу же у них. У Дея в гостинице.Петенька. У вас в Москве все такие умные?Настя. Почти.Петенька. Ох, чувствую я, устроит он нам…Настя. Да ладно. Москвичи добрые.Петенька. Умные добрыми не бывают…

Заходит москвич. Он в черном костюме, с айпадом, с заранее недоволь-

ным лицом. Из-за него робко выглядывает Николя.

Москвич. Ну что, провинция справляет Рождество?

Петенька в растерянности.

Настя (под нос). Иосиф Бродский.

Москвич удивлен.

Москвич. Ты откуда?Настя. Оттуда же.Москвич. Мда. Откуда еще, действительно.

Выглядывает в окно. Видит крыши староверов и хинкальную. Открыва-

ет окно, изучает вид.

Москвич. Ну и погодка.Николя. Так это еще прохладненько сегодня.Петенька (как будто читая стих на уроке). Староверы переселились на место строительства Олимпиады в XIX веке.Москвич. Я в курсе. А эти хинкали-минкали здесь откуда?Петенька. Не могу знать!

Москвич вытирает одноразовым «Клинексом» лоб. Бросает на подокон-

нике. Опять смотрит на крыши.

Москвич. Мда. Заборы поменять, крыши перекрасить, огороды ликвидировать. Но вообще, это, конечно, ужас. Представляете себе такое в Лондоне?

Качает головой, глядя на поселок, показывая, что, видимо, предложен-

ные меры будут недостаточны.

Москвич. Или, может, их совсем снести? Как думаешь, много вони будет?Петенька. Не могу знать!

У Николя звонит телефон.

Николя. Как прямо из земли? Какие креветки? Что вы бредите? Нет, только не это! У нас французы на носу, а у них — креветки!

Кривится на москвича в ужасе. Дает отбой.

Николя. Там на стройке… из-под земли креветки… поперли.

Петенька делает Николя страшное лицо.

Москвич (воздевая глаза к небу). Иисус, Мэри и Джозеф, что я здесь делаю? (Петеньке.) Ты не знаешь?Петенька. Не могу знать!Москвич. Конечно, откуда тебе. Ты же, кажется, имбецил? Вон то — мой кабинет? (Вытирая пот со лба.) Иисус, Мэри энд Джозеф, как вы тут живете? А главное — зачем?

Уходит.

Петенька (Насте). Что такое имбецил?Настя (с наивным видом). Это был такой граф. В царское время. Гол-ландец, кажется. Или немец.

ЗАДНИЙ ДВОР ТАТУЛЯНОВ. ДЕНЬАбик разделывает барана на деревянном топчане. Умело и бережно от-

деляет куски туши друг от друга. Заходит Валек. Он наглый, развязный

и мутный. Абик в очень раздраженном и подавленном настроении.

Валек. Хэллоу, малый бизнес.

Подходит к киви, аккуратно и бережно подоткнутому палками. Киви

цветет.

Валек. Ты смотри, зацвела-таки твоя киви! Вот же упертый, садовод-любитель!

Валек тянется потрогать необычный цветок.

Абик (подскакивая). Не трогай, умоляю.Валек. Да ладно, ладно.

Рукой берет из кастрюли хинкали.

Валек. Я за проднабором. О, как раз и барашек у тебя. Кореечкой поделись.Абик (раздраженно). Валек, я его еле выбил, отвечаю. Ни одного ба-рана в городе.Валек. А мне, думаешь, легко было от санэпидстанции разрешение тебе выбивать?Абик. Так ты же сам их прислал!Валек. Ну а как ты хотел?


Абик встает, поворачивается спиной к Вальку, разрубает тушу, отделяя

корейку. Одновременно бормочет себе под нос.

Абик. Ни одного барана в городе, зато козлов — целый… полк!

Разворачивается, нехотя отдает Вальку мясо. Тот подхватывает корей-

ку, любуется ею, упаковывает себе в пакет. Тут же, не спрашивая Абика,

подхватывает кастрюлю с хинкали, по-хозяйски. Абик бросает на это

полный молчаливой ненависти взгляд.

Валек. А деньги когда?Абик. До конца лета хотя бы подожди, Валек! Видишь — сезона нет. Отдыхающих распугали Олимпиадой своей. Бабок вообще нету.Валек. Абик! Когда тебе надо — у тебя бабки есть, а когда мне надо — у тебя бабок нету.Абик. Отвечаю. Мамой клянусь! Нету!Валек. Ну смотри. У тебя — денег нету, а у меня — твоих документов нету.Абик. Каких документов?Валек. Ты собственность собираешься оформлять?Абик. Какую собственность?

Перестает разделывать барана, вид становится заинтересованным.

Валек. Собственность на землю, на которой твоя кибитка стоит!Абик. Зачем?Валек. А если вас под Олимпиаду сносить будут? Как ты без соб-ственности компенсацию получишь?

Абик озадачен, видно, что переваривает инфу. Потом сам себя успокаи-

вает, улыбается.

Абик. Не, ну это как может быть? Че ты мне лечишь тут? Я тебе, чтоб ты меня не трогал, десять лет каждый месяц плачу. И еще запла-чу, когда бабки будут. Щас — нету бабок! Че ты лечишь мне про до-кументы? Кто может сказать, что это не наша земля? Уже 50 лет это наша земля!Валек. Да? А это где записано?Абик (с непониманием). Я откуда знаю? В администрации у вас где-то записано.Валек. Во-о-от! У нас где-то записано! А может, и не записано! А может, и потерялось! Иди потом, доказывай. Заберут твой кабак — и копейки тебе не дадут! Я пошел!Абик (кричит вслед, с яростью). Эту землю еще моему отцу дали, когда он с войны пришел!Валек (оборачиваясь). Об этом кто знает? Я твоего отца в глаза не видел!

Абик хватается за разделочный топор.

Абик. Ах ты, сволочь! Мой отец Гитлера победил!

Валек пятится от Абика, не выпуская пакет с бараниной и кастрюлю

с хинкали.

Валек. Вот Гитлер пусть и подтвердит, что это ваша земля. А у меня таких данных нету. Не-ту.

Исчезает из кадра, оставляя недоуменного и яростного Абика с кро-

вавым топором в руке. Абик быстро подходит к киви, осматривает —

ничего ли не задел Валек. Потом резко, как будто во внезапной ярости

вспомнив слова Валька, вытирает лезвие топора, садится на топчан

и начинает быстро и яростно его точить. Видно, что слова Валька по-

селили в нем страх и сомнение.

СТРОЙКА. ДЕНЬПустое поле, разрытое, строительная техника, арматура, бетон — место

стройки. В земле пробурена скважина, вокруг нее стоят рабочие в спец-

одежде с изумлением на лицах. Среди рабочих — Цолак. В скважине

плещется вода. Чуть отдельно от общего круга стоит Вован, тоже в спец-

одежде, с угрюмым нелюдимым видом. Подъезжает «нива-шевроле», из

нее вываливаются Петенька и Николя. Петенька, смешно подпрыгивая,

бежит к строителям. Николя пытается выхаживать грациозно, сохраняя

надменный вид.

Петенька. Какие креветки?! Где вы взяли креветок?

Цолак открывает ладонь, там — маленькая сырая серая креветка.

Николя. Фу, гадость.

...В земле пробурена скважина, во-круг нее стоят рабочие в спецодежде с изум лением на лицах. Среди рабо-чих — Цолак. В скважине плещется вода. Чуть отдельно от общего круга стоит Вован, тоже в спецодежде, с угрюмым нелюдимым видом...


...???...

...????...


Петенька. Откуда?Цолак (показывая на скважину). Да откуда?! Оттуда! Скважину рыли, а тут как долбанет струя воды — а в ней креветки!Петенька. Почему?Цолак. По кочану! Потому что там море под низом! Под всей этой стройплощадкой! Что вы здесь собираетесь строить, я не понимаю!Петенька (недоуменно). Но почему это вдруг сейчас так оказалось?Цолак. Да так всегда было! Все местные всегда знали, что тут стро-ить ничего нельзя, потому что море под низом! Но я же тут из всей бригады один местный! А вы разве местных спрашиваете?Вован (больше себе под нос). А что вас спрашивать? Одно зверье! Думал, на курорт приехал поработать, а тут — зверинец!Цолак (бросаясь с кулаками). Что ты сказал? Ну все! Ты давно у меня нарывался!

Под бодрую, быструю музыку начинается драка. Вован засаживает

Цолаку кулаком, промахивается. Цолак подставляет ему подножку, тот

падает. Но на Цолака налетает уже другой строитель. С треском раз-

летаются каски. Извивается шланг с водой. Кто-то задевает агрегат,

которым бурят, и он сам по себе начинает, лежа на земле, тарахтеть

и дергаться, как пулемет. Николя прыгает вокруг драки, как арлекин,

размахивая руками, но близко не подходит. Мимо в ужасе пробегает

свинья, похрюкивая, с необычной для свиньи скоростью. Цолака при-

давили к земле коленом, но он умудряется вытащить телефон. Орет

в него.

Цолак. Братаны, наших бьют! Меня, кого!

Тут же, откуда ни возьмись, слетаются местные, бросаются в драку.

Куча-мала. В самый разгар драки из скважины вдруг вновь столбом

бьет вода. Вода падает на землю, и мы видим, что на ней остаются

серые креветки. Это никого не останавливает, драка продолжается. Не

жестокая, скорее, абсурдная. В итоге Цолака оттаскивают от Вована,

Вована — от Цолака. У Вована все лицо в крови.

Цолак. Я тебя еще найду, нацик дегенерат!

Вован сплевывает кровь.

Вован. Не успеешь, я тебя зарежу раньше.Петенька (в ужасе оборачиваясь на Николя). Что в таких случаях дела-ют в Лондоне??!!

ПЛОЩАДКА ТАКСИСТОВ. ДЕНЬСержик и дядя Аскер режутся в нарды, сидя на ящиках из-под строй-

материалов. Рядом жарится белая «шестерка» Сержика. Из-под нее

капает бензин, под струю подставлена пластиковая баночка из-под дет-

ского питания. Рядом магазинчик, у которого вместо двери прозрачные

пластиковые ленты — от мух. Из магазинчика выходит Элита с бутылкой

воды. Идет мимо Сержика и дяди Аскера обратно к своему прилавку.

Вдруг мимо Элиты проносится груженый строительный КАМАЗ, чуть не

сбивает ее. Она отпрыгивает, разливая воду.

Элита. Достали!Сержик. Элита Гаиковна!Элита. Что хочешь?Сержик. Когда замуж выйдешь за меня?Элита. Когда моей бабушки коровы навоз ложкой кушать перестанешь!Сержик. Э! Ты как разговариваешь? Тебя что, в Москве воспитывали?Элита. Меня хоть где-то воспитывали, тебя вообще по ходу уже взрослым в горах нашли!

Становится в позу.

Элита. Вчера вернулась эта твоя куропатка прошлогодняя, сардель-ка копченая — не успела в Лагуну зайти, а ты уже там!Сержик (пытаясь свести в шутку). Кто тебе сказал?! Завидуют, сгла-зить хотят! Вырви им весь язык!Элита. Я сама видела!Сержик (резко-строго). А ты что в Лагуне вечером делала?!Элита. Во! Вот сам и спалился! Не было меня в Лагуне. Козла кусок.

Видно, что она расстроена и раздражена. Уходит. Сержик тоже рас-

строен. Швыряет зары, ходит автоматически, почти не глядя. Подходит

отдыхающий в ярких шортах. За руку держит своего ребенка.

Отдыхающий. В Медвежий угол поедете?Сержик. Нет.

Дядя Аскер кивает на «шестерку», из-под которой течет.

Дядя Аскер. Критические дни у машины его, видишь?Сержик. Машина нормально. У меня настроения нет.

Отдыхающий фыркает, резко рвет ребенка за руку, быстро уходит, на-

рочно громко говорит.

Отдыхающий. Пойдем, Костик! Мы сюда больше никогда не приедем!Сержик (кричит вслед). Эй!Отдыхающий (с издевкой). Что? Передумали?Сержик. Ты когда спать ложишься, ноги в воду ставь!Отдыхающий (с непониманием). Зачем?Сержик. Чтоб цветы не завяли!

Дядя Аскер добродушно посмеивается. Отдыхающий уходит.

Дядя Аскер. Деньги не нужны? И так контингента нет.Сержик. Да пробки такие! Я его мамину маму этой Олимпиады. За двести рублей бензина на триста спалишь, а нервов — на вообще миллион, короче!

Бросает зар. Лицом показывает, что недоволен.

Сержик. Осел, а не зар!


Захлопывает доску.

Сержик. Не хочу играть, наигрался!Дядя Аскер. Нервы, Сержик, один раз ликвидируешь — другой раз не найдешь.

Сержик думает о своем.

Сержик. Давай на деньги сыграем? Умоляю, по-братски!Дядя Аскер. Я тебе сто раз говорил: на деньги не играю! Один раз попробовал — с тех пор не играю.Сержик. Один раз попробовал — не куришь, один раз попробовал — не пьешь! Сын у тебя, кстати, тоже один. И тот неизвестно где.Дядя Аскер (без горечи, обыденным тоном). Почему неизвестно? Из-вестно. В тюрьме.

Сержик думает о своем, уныло ходит.

Дядя Аскер. Вот снесут твой курятник, дадут тебе за него три рубля — уедешь на них в Майами.Сержик. Не может быть, чтоб нас снесли.Дядя Аскер. Когда твоих родителей в 44-м с Крыма выселяли, они тоже думали, что не может быть!Сержик. Так ты сравнил! То Сталин был!Дядя Аскер. А ты что думаешь? Сталин всегда где-нибудь рядом.

Ходит, потом долго смотрит на зары, не зная, как ходить, не видя их.

Сержик не торопит.

Сержик. Надоела эта страна! Пробки-мробки, Олимпиада — все на-доело! Элиту заберу и уеду к брату в Майами!Дядя Аскер. Нужен ты ей. Вместе с Майами со своим.Сержик (самоуверенно). Как будто у нее такой большой выбор есть!

ПРИЛАВОК ЭЛИТЫ. ДЕНЬЭлита и Офелия пьют кофе. Элита полулежит на прилавке, она устала,

и ей скучно.

Элита. Как будто у меня такой большой выбор есть! Мне 27 лет! ДВАДЦАТЬ СЕМЬ!!! В моем возрасте твой сын в третий класс ходил!Офелия. Ну так выходи за Сержика.Элита. Лучше я девственницей умру! Его же дальше остановки от-пускать нельзя! Особенно летом.Офелия. Местные все такие, не знаешь?Элита. Вот я и не хочу за местного! Каждый сезон жду — вот приедет с Москвы умный, красивый, не гуляет, перед сном зубы чистит, ноги моет, разговаривает культурно… И где они все?! А теперь с этой Олимпиадой вообще никто не едет!Офелия. Ну подожди, достроят — еще больше приедет! Спортсмены приедут, красавчики!Элита. Пока этот красавчик приедет, мне уже 30 лет будет! И что кра-савчик со мной будет делать? Чачу из меня гнать?

Элита переворачивает чашку. Обе молчат, смотрят на море. Солнце

постепенно идет к закату, мягкий предвечер. На пляж начинают вы-

ходить строители. Рядком садятся, спинами к прилавку, на пляж. Полу-

чается, что Элита и Офелия видят их со спины. Строители все в оран-

жевых касках. Пока их не очень много, но по ходу сцены становится

все больше. Элита берет чашку, протягивает Офелии.

Элита. Ну, смотри, что там?

Офелия берет чашку Элиты, вглядывается в нее. Делает такое лицо,

что, дескать, ну, сейчас увидим. При этом понятно, что сказать ей

нечего.

Офелия. Все хорошо… Дорога… Хотя нет, вроде нет дороги.

Пауза. Офелия молчит, разглядывает чашку. У Элиты любопытное

и крайне заинтересованное лицо постепенно меняется на привычно

разочарованное.

Офелия. Вот, лошадь тут какая! Посмотри сама, какая лошадь! И на ней кто-то! Прямо рыцарь! Иностранец, что ли?

Элита забирает чашку. Не глядя, ставит ее на стол.

Элита. Какой еще мне тут иностранец? Таджик?

Мимо прилавка, снова на большой скорости, проезжает КАМАЗ и въез-

жает прямо на пляж. Из него выпрыгивают строители.

Элита. Пожалуйста! Вот тебе и женихи.

Рабочие все прибывают, рядком садятся. Офелия и Элита молча смот-

рят на море, каждая думая о своем. На пляже уже куча строителей

сидят в касках в рядок напротив садящегося солнца.

Офелия. К Рузанке идешь на свадьбу?Элита. Рузанка сына женит! Точно! Я и забыла. Все женятся вокруг!

Элита начинает суетиться, собирать вещи с прилавка, Офелия ей

помогает.

Элита. Хорошую девочку взяли?Офелия. Нет, из Москвы.Элита. Бедная Рузанка!

В этот момент на пляж выходит и садится рядом со строителями негр

в юбочке из перьев и такой же лабуде на голове, с фотоаппаратом.

Офелия. Слава Богу, хоть один местный на пляже!Элита (задержав в руках один из пакетов). Уеду я с Сержиком в Майа-ми, короче. Хоть он и козла кусок. Продолжение следует


текст: андрей орлов (орлуша) рисунки: инга аксенова

Неосведомленный читатель, возможно, спросит: а на каком,

собственно, основании Андрей Орлов (Орлуша)

позволяет себе это послание? Да на том,

читатель, непреложном основании, что он — поэт. А поэт может

позволить себе любое послание. Если,

конечно, оно в стихах.

тая

невс

кая


кто нормален, не «с приветом»,Желаю жить, любить, дерзать,А я прощаюсь с «этим светом».На всякий случай, так сказать.

Придёт он или нет, не знаю,К концу, индейцев календарь,При этом гордо заявляю,Что не дрожащая я тварь,Не запасал свечей и гречи,Не вырыл бункера, как крот,Не сбросил облик человечий,Не исказил от страха рот.

Я с гордой и бесстрашной рожейВесь год прошедший подытожу.Гори, мой глаз! Душа — дыши!Перо отважное, пиши!

Мне пофиг, коль судьба такая,Все ваши предсказанья, майя,Их хрен проверишь, ведь, увы,Все майя много лет мертвы,И может, календарь ваш жуткийБыл просто чьей-то глупой шуткой,А наши в мелких рожках чертиСовсем нам не желают смертиИ будут, как всегда, склонятьНас милым жёнам изменятьВ объятиях красоток пылких,Вливать нам в горло из бутылки,Учить нас врать и вороватьИ заставлять нас подпеватьНа стасмихайловом концерте…Короче, черти — это черти.

Итак, две тысячи двенадцатьБыл странный год, хочу признаться,И без индейцев и чертей…Возьмём программу новостей,Возьмём вчерашнюю газету…Какой конец! Какого света!Там свет туши хоть ежедневно,Там в ужасе покурит нервноКровавый жуткий змей Кетцаль!

Не верите? Возьмём февраль…Да что февраль! Весной, в апреле,Мы все немного прибалдели…«Вот чёрт!» — едва сдержали в горле:Часы у патриарха спёрли!

Всем,


Какой-то чёрт лукав, хитёр,Их ловко в фотошопе стёр:То есть Бреге, то нет Бреге!Попало в вентилятор «гэ»…Сказал бы я другое слово,Но по закону — нет такого,Поскольку в этот год «говно»Госдумою запрещеноК всеобщему употребленьюИ к интернеторазмещенью(А с ним и прочие слова,Что говорим мы без кокетства),Чтоб защитить детей и детство.

Но это, как мы ни фигеем,Не стало бреда апогеем.Что дальше? Гомофоб Милонов,Абай и «Марши миллионов»,Навальный, навертевший жути,Для всех внезапно снова Путин,При этом без повторных туров,Как подтвердил волшебник Чуров,Это’О в «Анжи» и Халк в «Зените»,Родил Киркоров (извините),Повсюду Ургант, весельчак,G-20, обыск у Собчак,Прикрыли веселящий газ,Почти пропал бюджет ГЛОНАСС,Опять торфяник догорает,За «двушку» спели «Пусси Райот»,Нам не хватает школ и клиник,Опять часы… теперь у Скрынник,Полтавченко назвал «жлобами»,Влепили новый срок Обаме,АТЭС сожрал бюджет огромный,Накрылся «сервис оборонный»,Расширен регион московский,Шойгу на месте сердюковском…Ещё не всё! Но даже это —Уже конец, похоже, света…

Ко мне (не вру, прошу, поверьте),Недавно приходили черти —На самом деле, не по пьянке.Все в волосах, как обезьянки,Ввалились, горьким плачем плачут,Грустят, не прыгают, не скачут,Сложили робко в кучку вилыИ говорят: «Скажи нам, милый,Прости, что раньше не спросили,Мы россиянам поручилиВсю подготовку всей фигни.

Мы им звоним, они — ни-ни.И вроде бы народ солидный,Один из них — чиновник видный,Другой — политик из “Едра”,Но получается мура:Мы им ещё в начале летаСполна перевели бюджетыНа взрывы, ужасы, на мор…Но деньги слиты на офшор,Мы их теперь найти не можемИ, получается, отложимКрандец на двадцать тысяч лет.Нам в ад теперь возврата нет,Там вилками затычут нас.Всё, остаёмся среди вас!Мы тут освоились, и быстроЗаймём позиции министров,И быстро отобьём бабло,Чтоб всё-таки свершилось зло!Ведь русские, похоже, профиПо подготовке катастрофийИ их детальной проработке.Ну что, поэт, налей-ка водки!»

Махнув по сто, смотались черти,Оставив гонорар в конвертеЗа то, что я прославил их,Включив как персонажей в стих,Что написал вчера в обедИ «заказным» послал в Сов. Фед.

P.S. Теперь задумаемся, други:Спасли нас от «конца» ворюги,Ведь черти и проклятья майяИм не страшны: у них такаяДавно привычная работа —Тащить повсюду, если что-тоНе там или не так лежит.Рука при этом не дрожит,Они воруют — что у беса,Что у детей, что у собеса,Воруют ловко, быстро, споро,Звезду с погона прокурораОни рукою могут снять!Умом Россию не понять,Как, впрочем, и другою частьюНе-русских, чужеземных тел.Вот — всё, что я сказать хотел.




текст: михаил сегал рисунки: олег бородин


1Государь щурился на свет, смотрел на прохожих, на черные санки, скользящие вдоль и поперек реки. Короткий день тянулся долго, закончились дела, а читать не хотелось. Утренние события не вы-ходили из головы.

В девять часов двое солдат ввели в залу каторжника, сняли цепи. Граф Александр Христофорович стоял неподалеку, был взвол-нован. Наскоро причесанный гость выглядел диким, борода и кос-мы скрывали черты, он щурился на свет.

— Как зовут? — спросил государь, но тот не ответил. — Рус-ским языком тебя спрашиваю.

Бородач завыл.— Языка нет, — сказал граф.Внесли чудную коробку, поставили на треногу. Каторжник

поклонился в пол и зажестикулировал.— Государь, — сказал граф, — будьте любезны, сядьте у окна

и просто смотрите на линзу в центр машины.Каторжник закрутил ручку на коробке. Потом его увели,

а граф Бенкендорф Александр Христофорович шепнул уходя:— Не смею больше задерживать. Мы будем вечером. Тут важ-

на темнота.И вот время замерло, читать не хотелось. Санки перечерки-

вали Неву, как и год назад, как два. Как в детстве.После обеда стало темнеть. Граф вернулся, и снова с солдата-

ми. Зашумели пилами, застучали молотками, и когда Николай вошел в залу, у стены стояла квадратная конструкция с натянутым парусом.

— Забавно. Куда прикажете сесть?— Прошу любезнейше напротив.Снова зазвенели цепи, ввели утреннего гостя. Стемнело со-

вершенно.— Перед нами нечто странное, — сказал граф, — изобрете-

ние этого господина. Вы первый, кто будет знать.Каторжник закрутил ручку, на парус упал луч света. Нико-

лай вздрогнул, потому что это был почти дневной свет, почти тот, который слепил глаза у окна сегодня днем, год назад, в детстве.

То, что произошло после, заставило государя замереть. На плоскости паруса возникло лицо. Огромное, высотой в два челове-ческих роста. Его лицо. Это был он, но не сейчас, а сегодняшним утром, когда сидел напротив. Николай не дышал. Вот государь на полотне пошевелил бровью, вот посмотрел в сторону, а после — прямо в глаза. Свет потух, темнота снова стала темнотой.

— Это… что? — спросил он Бенкендорфа.— Мы пока не знаем, Ваше Величество… Что-то страшное

или великое. Останавливает время. Извольте еще раз.Снова каторжник зашумел машиной, снова на полотне воз-

никло лицо. Николай смотрел себе прямо в глаза, словно в зерка-ле, но это было другое. Зеркало — просто стекло, отражает предмет в настоящем, каждую секунду — новое. А машина останавливала время, сохраняла предмет в прошлом, как он есть.

Николай подошел к каторжнику, тот поклонился, согнулся в три погибели.

— Никто не знает, — повторил Бенкендорф, — а этот уже ни-чего не расскажет. На всякий случай сразу язык вырвали.

Следующим вечером позвали во дворец митрополита Мос-ковского Филарета, бывшего по делам в столице.

— Василий Михайлович, — сказал государь, — что-то слу-чилось. По сути — наука, а в общем — как посмотреть. Важно Ваше мнение. Только прошу: не волнуйтесь, опасности тут нет никакой. Представление как на театре.

Митрополит сидел неподвижно, а после, когда зажгли све-чи, сказал:

— Государь, так сразу не понять. Это что-то божественное или напротив. Прошедшее время является вновь. И не на картине, не в описаниях, а натурально. Это очень опасная вещь, важно, что-бы никто не узнал.

— Язык создателю вырвали на всякий случай, — вставил Бенкендорф.

— Разумно. Оказаться это может чем угодно, а уж лучше быть уверенными, что он никому не расскажет.

Принесли чаю. Создатель смотрел из угла страшными глаза-ми, едва видневшимися за бородой и космами.

Утром поехали кататься по Неве с Колей и Мишей. Мальчики сидели смирно, солнце искрилось, сердце радовалось этой красоте.

«Растут дети, — подумал Николай, — Мишенька стал взрос-лым, каждый день чем-то новым радует». И тут вспомнилось вче-рашнее. Вечер, темнота, косматый безмолвный создатель и маши-на, останавливающая время. Николай вдруг подумал, что вот так же катался по реке со старшим Сашею, а теперь и не вспомнить, как это было. Искры в снегу и морозный воздух помнились, а вот лицо ушло уже слишком далеко. Будь тогда у него эта машина, мож-но было бы просто дождаться вечера и посмотреть на любимые черты. Угодны ли Богу такие фокусы? Сколько веков люди жили и врастали в свою старость смиренно, не имея ничего, кроме па-мяти. И то — в отношении детей и ровесников. А уж представить, как выглядел в юности отец или дед… Портрет, даже с живостию передававший предмет, все равно оставался портретом, написан-ным кистью. Здесь же речь шла о чем-то нерукотворном, о времени, которое можно остановить, о жизни, которая может не кончаться. Думая о Саше, Николай вспомнил о воспитателе его, Жуковском. Тот, как человек искусства, мог быть полезен, мог бы высказать что-то разумное. Зная о том, как болтливы все невоенные, Николай еще какое-то время сомневался, но, добравшись до дому, не выдержал и послал поэту записку: «Василий Андреевич, милостиво прошу Вас быть вечером к чаю. Крайне важно поговорить. Что-то случи-лось».

Жуковский приехал взволнованный, но его успокои-ли, что, слава Богу, все здоровы, речь о другом. Сидели теперь вчетвером: государь, граф Бенкендорф, Филарет и Жуковский. Увидев живое лицо государя на парусе, поэт встал, задышал глубоко. Николай взял его за руку. Потом показали прочее: ка-торжников, работающих в лесу, крестьянских детей в деревне, солдат, марширующих по дороге. Все было живо, страшно, ве-ликолепно.


Более ни о чем не говорили, разъехались, уговорились завт-ра обсудить на свежую голову.

Следующим днем обедали в малой столовой, подальше от шума. Домашних Николай попросил извинить его и не беспокоить ввиду важности дела.

— Я долго думал, Государь, — начал Бенкендорф, — и первой моей мыслью было, конечно же, уничтожить машину, создателя по-садить навечно в крепость и не гневить Бога. Но потом я стал раз-мышлять о пользе, которую машина могла бы принести.

Подали кофе, граф продолжил:— О частной пользе я не буду говорить, она и так оче-

видна: можно останавливать время для лиц монаршей семьи и… предположим, для героев войны. Но дальше… Я подумал… Ведь если затем показывать это представителям прочих сосло-вий: студентам, чиновникам, в армии… сколь сильно вырастет любовь к государю и Отечеству. Вообразите только, что где-то в отдаленном гарнизоне солдатам покажут живого императора. При параде, на коне! И так дальше! Вы не можете лично при-сутствовать везде одновременно, а с помощью этой машины — можете.

Николай слушал внимательно.— И прочее воздействие на умы. Если показать кадетам

какой-нибудь бой на суше или морское сражение!— Где я Вам найду сейчас войну?— Это можно устроить нарочно, ненастоящую войну… Ко-

нечно, потребует затрат: пошить костюмы вражеской армии, на-

рядить солдат. Но патриотическое воздействие на молодежь того стоит!

— Можно крестный ход, — неожиданно вставил Филарет.— Почему бы и нет! — воодушевился Бенкендорф. — До-

пустим, сначала показываем войну, потом государя, потом сразу крестный ход как некий символ народного единения. То есть логи-ческая связь такая: постановка проблемы (война, Отечество в опас-ности), затем — решение проблемы (император на коне), а потом эмоциональный финал — крестный ход, знак к единению под се-нью веры и государя.

Жуковский молчал.— Или Кавказ! — продолжал граф. — Стоит там, вообра-

зите, наш гарнизон. Постоянные стычки с горцами. Противосто-яние. Борьба не только оружия, но и духа. Да только вот горцы на своей земле, им горы — родина, а русскому глазу — тоска. Сколько слабых в уме повредилось, ну а уж в бою такой настрой точно не подмога. А что если мы нашим солдатам покажем рус-ские просторы, реки, храмы? Сколь поможет это поднятию духа!

— Кудряво придумано, — Николай отошел с чашечкой кофе к окну.

— То же справедливо ко флоту и дальним походам, — доба-вил граф.

— Если же говорить о крестном ходе, — опять начал Фила-рет, — не применяя к задачам военным и политическим… Народ ведь у нас темный, страх для него многое решает. А этой машины в первую очередь будут бояться. Если показать крестный ход старо-верам, многие вернутся к истинной церкви, перестанут мутить на-род. Нужно использовать эту машину, пока она привычной не стала для обывателя, пока страх рождает.

Жуковский молчал.— Однако что это будет значить для казны? — спросил Ни-

колай. — Сколько машин нужно будет сделать, чинить их, прочее?— Да, — ответил граф, — затея недешевая. Кому поручишь —

еще воровать начнут. Как у нас водится. Поэтому правильно пору-чить все Третьему отделению. Мы уж постараемся.

Условились подумать еще и хранить все в строжайшей тайне.

Вечером без предупреждения Николай заехал к Жуковско-му. Заснеженный, в простом платье, он выглядел дома у успешного литератора как обычный человек, как старый приятель, зашедший с петербуржской метели погреться.

— Мне кажется, Василий Андреевич, Вы хотели что-то ска-зать, но не стали при компании.

Жуковский заговорил взволнованно.— Государь… Я представил, что было бы, если бы такая ма-

шина по остановке времени существовала сто лет назад, двести, тысячу… Было бы интересно сейчас нам смотреть на ряженых сол-дат и прочее? Что нам дела до сиюминутных политических дрязг прошлого? Отчего же, когда выбор касается нас самих сейчас, мы сразу хотим практической, даже низкой пользы? У нас в руках бо-жественное изобретение, неужто мы поступим, как поступили бы

...— Если же говорить о крестном ходе, — опять начал Филарет, — не применяя к задачам военным и политическим… Народ ведь у нас темный, страх для него многое решает. А этой машины в первую очередь будут бояться. Если показать крестный ход староверам, многие вернутся к истинной церкви, перестанут мутить народ. Нужно использовать эту машину, пока она привычной не стала для обывателя, пока страх рождает....


англичане или немцы! Вообразите, что к поэту спускается Пегас, а он его запрягает и пашет.

— Что же тогда, Василий Андреевич? — проникся Николай.— Просвещение! Единственно просвещение и искус-

ство — вот назначение машины. Вообразите, как прекрасно было бы увидеть нашей молодежи французский балет, взятый в машину прямо в Париже! Или далекие страны, о которых в уездных городах и не слыхивали!.. Или для детей — что-то из Крылова.

— Как же Вы заставите зверей слушаться перед машиной?Николаю затея с просвещением нравилась. Но все это бы-

ло вокруг да около, не было золотой идеи, которая зачеркнет со-мнения.

— Надобно, — сказал Жуковский, — определить что-то са-мое значимое сейчас для России и взять это в машину.

Задумались.По лестнице застучали каблуки, и в комнату влетел засне-

женный человек:— Excusez-moi de passer ainsi, sans vous avoir averti1.Увидел Николая, сделался серьезным.— Государь, — склонил голову.— Садись, Александр, с нами, — сказал Жуковский, — мы

чай пьем.— Прошу садиться, Александр Сергеевич, мы как раз о важ-

ном говорим, о просвещении.Пушкин сел, взял чаю, но доброе его настроение исчезло. Он

понял, что прервал какой-то важный разговор. Одинаково неудоб-но было присутствовать и откланяться, показать, что не настроен к компании.

— Я ненадолго, господа, обогреюсь, чаю выпью и домой. Вы уж потерпите.

Оба смотрели на него, и, видимо, у обоих одновременно рождался замысел.

— Может быть, я чем-то могу помочь? — спросил Пушкин. — Если нужно что-то придумать, говорите… Что-то случилось?

Николай решился.— Александр Сергеевич, Вы сейчас очень заняты? Я хотел бы

кое-что Вам показать…

2Пушкин смеялся, как в детстве. Громко, звонко, откидывая голову назад. Жуковский радовался, видя, что ставшее уже почти старче-ским лицо друга оживает. Давно он не видел Александра таким.

— Солдаты очень смешные на этом парусе! Маленькие, как муравьи!

И смеялся снова.— Государь, а Вы как на портрете, который хочет сбежать!

Я вообразил себе, что портрет говорит: «Что-то устал я, рисуйте без меня!» И ушел с холста! Как Вы из кресел!

Николай заулыбался. Как же забавно устроена голова у Пуш-кина.

— Можно знаете что? Поставить машину в женской бане, проковырять дырку в стене и просмотреть все потом!

Жуковский хотел придержать непристойную фантазию дру-га, но Николай дал знак — мол, подождите, пусть говорит.

— Или кошелек на веревочке кинуть на Невском, а самим с машиной спрятаться!

— И просмотреть потом? — улыбнулся Николай.— Да!.. Если, предположим, один билет по три рубля… Де-

тям — по рублю… В зале мест сто. Двести — двести пятьдесят руб-лей, господа! А если много машин? А если по нескольку раз в день?

Жуковский обнял Пушкина.— Александр, друг мой, здесь другое…Он стал говорить о просвещении, о том, как важно научить

молодое поколение доброму и разумному, что было бы, если бы эта машина могла сохранить для нас древнегреческие трагедии, события истории, лица великих поэтов, спектакли Шекспира в «Глобусе».

— Я полагал, для доброго и разумного довольно книг, — от-ветил Пушкин, — а это ведь развлечение. Почему бы и не зарабо-тать… А чем я могу быть полезен?

Николай подошел, обнял Пушкина.— Александр Сергеевич… Вот о чем мы подумали с Васи-

лием Андреевичем… Что скрывать наше восхищение: Вы — пер-

...— Дуэль, — сказал Пушкин.Потом сели за кофе в кабинете у государя. Пушкин попросил перо и бумагу. Расчертил лист на квадратики.— Сначала покажем чистое поле и куст. Как будто нет никого. Подъедут сани, Онегин с Ленским выйдут.Государь, Бенкендорф и Жуковский встали за спиной, с интересом смотрели на рисунки. Рисовал Пушкин и вправду хорошо...1 Прошу прощения, я так, по-простому, без предупреждения (фр.).


...???...

вый поэт России. Для нас было бы честью явить народу чудо не балаганным представлением, а красотой искусства… Вот если бы разыграть, как на театре, какую-нибудь сцену из «Онегина», взять в машину, а потом представить публике…

Пушкин замер.— …Например, бал. Или разговор Евгения с Татьяной.Пушкин заходил по комнате.— Нет… Не то… Неинтересно… Разговор — это же слова, их

не слышно. Кому они нужны — слова?.. Нужно что-то другое. Что-бы смотреть имело смысл. Посмотрел — и все понятно. И чтобы за душу брало.

Стали вспоминать роман. Ничто не шло в голову. Пушкин вдруг остановился в углу около косматого каторжника. Заглянул ему в глаза. Ни при виде шефа жандармов Бенкендорфа, ни при са-мом государе не было в глазах изобретателя столько благоговения и страха, как теперь. Он вцепился в машину и не мог оторвать от поэта взгляда.

— Дуэль, — сказал Пушкин.Потом сели за кофе в кабинете у государя. Пушкин попросил

перо и бумагу. Расчертил лист на квадратики.— Сначала покажем чистое поле и куст. Как будто нет нико-

го. Подъедут сани, Онегин с Ленским выйдут.Государь, Бенкендорф и Жуковский встали за спиной,

с интересом смотрели на рисунки. Рисовал Пушкин и вправду хорошо.

— Потом — пистолеты! Подтащим машину и близко их по-кажем. А после…

— Нелогично получается, — сказал Бенкендорф, — только сани подъехали — и сразу близко пистолеты.

— Допустимая условность, — ответил Пушкин, — скачок по времени. А потом — две руки берут пистолеты из коробки, и опять — показываем чуть издалека. Они расходятся.

— Хитро, — улыбнулся Николай, — здорово выдумали.— Я ничего не выдумывал, Государь, это обычные прави-

ла композиции. От общего — к частному, от частного — к общему. «Онегин» так и написан.

Сидели долго, рисовали, спорили. Потом хватились:— А кто играть будет? Актеров позовем?Задумались. Пушкин сказал:— Я знаю, господа, что вы сейчас думаете о Каратыгине, но

я решительно против. Он и так везде. Куда ни плюнь.— С другой стороны, его все знают, это обеспечит успех, —

заметил Жуковский.Пушкин замер.— Стало быть, без Каратыгина «Онегин» никому не нужен?

Поэтому вы меня и позвали?— Нет, конечно, нет, — вступился Николай, — и вправду,

давайте без фиглярства, мы же хотим увековечить великое произ-ведение, а не балаган устроить.

Вдруг Бенкендорф сказал:— А если Вы сами, Александр Сергеевич?.. Что может быть

изящнее и благороднее: Пушкин в роли Онегина?


— И действительно, — сказал Николай, — для большинства все равно ведь Вы — это он.

Пушкин молчал. Потом понял, что ждут его ответа.— Я согласен… Я о Ленском думаю.— Может, кто-то из родственников, — Николай задумал-

ся, — из своих. Неужели мы не справимся?— У меня нет родственников такого возраста, — сказал Бен-

кендорф, — я бы с удовольствием.— И у меня, — Жуковский отошел к окну, — даже среди даль-

них племянников.Посмотрели на Пушкина и Николая. Николай развел ру-

ками:— Я… могу, конечно, сына своего, Александра, попросить.

У него же есть способности, Василий Андреевич?— Конечно, — Жуковский воодушевился, — у него и к музы-

ке, и к театру!— Неплохо, — сказал Пушкин, — по возрасту подходит,

внешность годится.— А давайте, господа, еще кофе! — воскликнул Бенкендорф.

Отозвал Николая к окну — подышать воздухом.— Государь, — зашептал он, — я не в восторге от этой затеи.

Вместо патриотического воздействия на сограждан устраиваем во-девиль. Ну Бог с ним, пусть как проба пера, все любят Пушкина, черт бы с ним. Но дуэль! Поэтизируем то, что сами же и запретили. Чему это научит молодежь?

— Это же из «Онегина», — ответил Николай, — классика. Что тут такого?

— В высшей степени сомнительно… Но даже если это и до-пустить, к чему впутывать наследника престола? Каково будет вы-глядеть, если первый поэт России убьет, пусть даже для представле-ния, будущего государя?

— Резонно, — сказал Николай.— Надо кого-то менять, — заключил Бенкендорф, — либо

Пушкина, либо наследника. Вместе им никак нельзя.Вернулись к столу. Пушкин живо описывал Жуковскому, как

видит сцену.— Александр Сергеевич, — сказал Николай, — я разузнал

кое-что. В общем, Саша не сможет участвовать, у него эти дни за-няты.

Задумались снова.— Я могу Жоржа-Шарля попросить, — вдруг сказал Пуш-

кин, — он любит такие забавы.— Жоржа-Шарля?— Мой родственник, муж свояченицы. Вы должны его

знать — приемный сын голландского посланника.— Будем только рады, — сказал Бенкендорф, — если Вы счи-

таете, что он годится, то прекрасно!Пушкин подумал еще немного и сказал:— Нужно будет рано выехать. Пока доберемся, то да се. Зим-

ний день короткий. Еды с собой взять, чаю горячего… И полицей-ских, чтобы зевак отгоняли.

3На следующий день, однако же, не поехали. Поразмыслив здраво, Пушкин решил, что многое не обдумано. Куда ехать, какое оружие? Как одеться?

Он отправился по друзьям смотреть подходящие пистолеты. Нашлись не сразу. Армейских надежных было много, а красивых, чтобы на парусе хорошо смотрелись, не сыскать. Вдруг на Цепном мосту встретил Костю Данзаса, старого приятеля. Говорить про машину было нельзя, а если не говорить, что подумает? И вправду дуэль?

— Костя, мне надобны дуэльные пистолеты. Для одной заба-вы, на день. Вроде театра, главное — чтобы красивые были.

Данзас был холостым человеком, вечно скучающим, так что решился помочь.

— Я знаю, есть у Лермантова, молодого офицера, красивые, но он может не дать.

Пошли к Лермантову.— Зайдешь? — спросил Данзас.— Не стоит, неудобно. Мы не знакомы. Ты спроси — и все.Пушкин остался на холоде, походил взад-вперед. Данзас вер-

нулся скоро.— Не дал, как я и думал. Мерзкий тип.Далее дорога как раз лежала через дом родственника —

Жоржа-Шарля Дантеса. Его тоже стоило уведомить, все расска-

...— Государь, — зашептал он, — я не в восторге от этой затеи. Вместо патриотического воздействия на сограждан устраиваем водевиль. Ну Бог с ним, пусть как проба пера, все любят Пушкина, черт бы с ним. Но дуэль! Поэтизируем то, что сами же и запретили. Чему это научит молодежь?..


зать. Разделились. Данзас пошел искать пистолеты, а Пушкин — к Жоржу-Шарлю.

Обнялись, позавтракали. Дантес выглядел сонно и мало что понимал. Тем не менее Пушкин под строгим секретом рассказал о затее, предложил изобразить Ленского.

— Я… похож на него? — спросил Дантес. Спросонья ему тя-жело давалась русская речь.

— Ressemblant, oui, mais enfin, personne ne sait réellement à quoi il ressemble2. Это допустимая условность. Я ведь тоже старше Онегина.

Уговорились.— Да! И позови кого-то из друзей на роль секунданта, я про-

сто физически не успею, мне еще пистолеты искать и место, где про-изводить все.

Встретились с Данзасом, отправились искать место. Дан-зас предлагал произвести представление прямо на Неве, в горо-де, но Пушкин сказал, что нужно уезжать дальше: в центре будет видно дома во все стороны, что неправдоподобно, да зеваки еще набегут.

Уже темнело, когда нашли на Черной речке близ Комендант-ской дачи подходящий лесок.

— Годится, — сказал Пушкин, — поедем тремя санями, вста-нем здесь за деревом, чтоб саней видать не было. И следи, прошу, Костя, чтобы никто по снегу не ходил, а то следы останутся, неправ-доподобно будет.

Вечером пистолеты нашлись у Бенкендорфа. Пушкин обра-довался и посчитал участие графа справедливым. Иначе получа-лось странно: государство взялось организовывать производство, а он, автор, сам бегает по городу и ищет всякие мелочи.

Всем разослали записочки, когда и где утром встреча. Пуш-кин посидел еще немного над рисунками и лег спать.

4Ехали и дремали. Все, кроме Жоржа-Шарля, были немолоды, от ран-них подъемов успели отвыкнуть. Жорж-Шарль женился две недели тому и тоже недосыпал.

Пушкин очнулся первым и долго смотрел на портящуюся погоду. За ним проснулся косматый безъязыкий создатель маши-ны. Они молчали, иногда встречаясь взглядами, иногда опуская глаза вниз. Создателю было) холодно, хотелось пошевелиться, но он боялся разбудить звоном цепей сжавших его по бокам кон-воиров.

Приехали. Пушкин забегал, стал руководить. Жорж-Шарль позвал на роль секунданта своего приятеля-француза, а второго доб ровольца не нашли, так что Пушкин сказал Данзасу уже в дороге:

— Прости, Костя, нет никого. Выручай.Данзас был человеком холостым, вечно скучающим. Согла-

сился.Поначалу взяли в машину подъезд саней.Государь с Бенкендорфом пили чай и кутались в шубы. Сол-

даты помогали создателю перетаскивать тяжелую машину. Через

какое-то время воодушевленный Пушкин подбежал к саням.— Вроде бы хорошо получается. Я придумал еще близко по-

дойти и взять лицо Онегина и Ленского. В какой-то момент мы про-сто покажем глаза одного и второго, что подчеркнет напряжение.

— Очень интересно наблюдать, — сказал Николай.— Сейчас будем переходить к выстрелу, — сказал Пушкин

и убежал.Погода испортилась. Покуда ехали, серый январский день

был не чернее обычного, в воздухе висело, не двигаясь, снежное об-лако, видно было довольно. Теперь же тучи пришли со всех сторон.

— Ничего, — сказал Пушкин в ответ на испуганный взгляд создателя, — даже хорошо для усиления напряжения.

Зарядили холостыми, чтобы пламя из стволов вырывалось. Дантес полуспал, словно отсутствовал.

— Когда стрелять? — спросил он Пушкина.— Когда сходиться начнем. Все, как в жизни, друг мой, как

в жизни.Создатель замахал руками, подбежал к Пушкину, упал

и стал что-то выть. Солдаты его схватили и вернули обратно. Ве-лели запустить машину. Пушкин улыбнулся: мол, все будет хо-рошо.

Данзас закричал:— Сходитесь!Пошли. Машина стала забирать всю жизнь, которую видела

перед собой. Поздний январский свет, снежинки в легкой дымке, озябших, мечущихся против ветра галок. Дантес играл неважно, шел в полусне, а Пушкин был тверд и собран. Раздался выстрел. Он упал.

— Очень интересно наблюдать, — повторил Николай.Бенкендорф не был в большом восторге от этого маскарада,

он переживал, что не прислушались к его идеям.— Александр Христофорович, — обнял его Николай, — это

только начало. Долг наш, как современников, в первую очередь взять в машину первого поэта России. А уж после спокойно займем-ся патриотическим воспитанием студенчества и пейзажами для солдат.

Вдруг послышались крики, все кинулись к Пушкину. Он сто-нал, как будто и вправду был ранен. Бенкендорф и Николай, обес-покоенные, сошли с саней.

Подбежал Данзас:— Пушкин ранен!Подошли ближе. Испуганный, зажимающий рану поэт еле

дышал. Доктора не было, да и к чему его было везти с собой?Бенкендорф схватил Дантеса, затряс:— Ты что наделал, сукин сын!Словно очнувшийся Жорж-Шарль сам был испуган и только

шептал через плечо графа государю:— Votre Majesté, je n'y suis pour rien! Je suis là par hasard, sur la

demande d'Alexandre3.2 Похож-похож, в конце концов, никто толком не знает, как он выглядел (фр.).3 Ваше Величество, я к этому не имею отношения. Я здесь случайно, по просьбе

Александра (фр.).


Бенкендорф выхватил из рук Дантеса пистолет, осмотрел его.

— Государь, выстрела не было.Николай посмотрел, и действительно: порох на полке лежал

нетронутым. Заозирались по сторонам, но на сотни шагов были только тучи да галки.

— Кто стрелял? — громовым голосом прокричал граф.Солдатам было велено обыскать присутствующих. Оружия

ни у кого не обнаружилось. Пушкина понесли в сани.— Везите домой и сразу же отправьте к нему моего личного

доктора, Николая Федоровича, — приказал государь Бенкендорфу.— Позвольте поручить это родственнику, а мне надобно

сразу разобраться с уликами, иначе потом никогда правды не узнаем.

Так и условились. Солдаты осторожно погрузили Пушкина в сани, Дантес его обнял. Тронулись.

Бенкендорф вернулся к месту выстрела. Здесь остава-лись только изобретатель и Николай. Граф встал на место Пушки-на, проделал его путь, оглядываясь по сторонам. Приложил руку к животу, к тому самому месту, откуда сочилась у поэта кровь. Под-нял голову по линии полета пули. Взгляд его пришелся на машину. Изоб ретатель упал на колени и заскулил.

5Николай пересмотрел сцену дуэли и один, и два, и счету нет сколько раз. Все было так, как виделось при чтении романа. Вот подъехали, вот взяли пистолеты, стали сходиться. Ветер пронес близко, словно у носа, ветку валежника, облако снега заклубилось вдали.

Показались две фигуры. Дантес шел медленно, полуспал, а Пушкин шагал уверенно, натурально, как в театре. Потом упал. Было отчетливо видно, что Дантес не стрелял и сам удивился про-изошедшему.

Разгадки не было. Время, взятое в машину, осталось в маши-не и в прошлом, в которое уже не было возврата.

Приходил Жуковский. Принес записку от Пушкина.Там было: «Государь, я поплатился жизнью за свои грехи

и игры, позволенные одному лишь Создателю. Молю не оставить после смерти жену мою и детей. Жду царского слова, чтобы умереть спокойно».

Сдерживая слезы, Николай написал: «Прости и ты. Все вы-шло по моей вине, и я более достоин смерти, как зачинщик безбож-ной идеи. Не мучай себя. Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе мое прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки».

Жуковский ушел, и Николай не сдержал слез. Он думал, что вот еще теперь, в эту минуту, Пушкин жив. Смертельно ранен, но жив и может говорить или писать записки. А через час, два, завтра утром — умрет. Пройдут годы, забудутся его голос, черты… Впро-чем, черты остались. Николай захотел взглянуть еще раз на парус,

но сдержался, чуя в этом дьявольское наваждение. Упал в кресла и заснул.

Очнувшись, он увидел Жуковского и личного своего медика Николая Федоровича. Лица их были темны, сомнений не остава-лось. Оставалось только произнести страшное.

— Случилось, — сказал Жуковский. Так же, как и Николай, он чувствовал вину и так же был сражен мистической тайной про-изошедшего.

6Утром Николай пригласил Жуковского и Бенкендорфа к себе в ка-бинет. На государе был военный мундир, голос звучал официально.

— Господа, произошло страшное. Мы потеряли первого поэ-та России, потеряли часть самих себя. Но главное теперь — забыть об этой истории, не дать ни малейшего повода обществу и газетчи-кам узнать. Слушайте хорошенько: никакой машины не было! Была простая дуэль!

— Как же… сообщить обществу? — спросил Бенкендорф.— Срочно выдумайте правдоподобные причины поединка,

виновника и прочее.— Какие причины, помилуйте, Государь, они ведь родствен-

ники.— Что угодно: например, Жорж-Шарль был в связи с женой

Пушкина, а тот узнал.

...Приходил Жуковский. Принес запис ку от Пушкина.Там было: «Государь, я поплатился жизнью за свои грехи и игры, позволенные одному лишь Создателю. Молю не оставить после смерти жену мою и детей. Жду царского слова, чтобы умереть спокойно»...



Граф подумал и ответил:— Да, так можно. В это поверят.— Самого француза как иностранного подданного срочно

выслать. Извиниться, заплатить хорошенько и выслать. Это и нам тайну убережет, и его от виселицы.

— Будет исполнено, Государь.— Создателя вернуть на каторгу, Данзаса приговорить к по-

вешению, потом поместить в крепость, потом отпустить, приказав молчать настрого… В вас, господа, я уверен.

Сели пить кофе. Все было, как несколько дней назад. Лучи падали на стол от голубого неба, от Невы, горчило на губах, пят-нышко на сукне никуда не сдвинулось. Только Пушкина не было в живых.

— А что делать с машиной? — спросил Бенкендорф. — Уни-чтожить?

Николай задумался. Как всякое дьявольское искушение, ма-шина отталкивала и притягивала одновременно. Теперь, после слу-чившегося, хотелось ее сжечь, растоптать и запретить к упомина-нию. Но… в ней оставалось его, Николая, лицо… Последние мгно-венья жизни Пушкина… Просто разрушить неведомое было бы варварством. Трагические события, скорее, показали, что Россия пока не готова к подобным фокусам с остановкой времени. Стоило спрятать ее подальше от общества и газетчиков. Николай шепнул что-то на ухо Бенкендорфу, послали за Дантесом.

Жорж-Шарль предстал перед государем по своему обыкно-вению полусонный, слабо понимающий, что происходит и почему он здесь.

— Monsieur Heeckeren, — сказал Николай по-отечески, — vous êtes innocent et vous vous êtes trouvé entraîné dans cette terrible

situation, que nous ne parvenons pas à nous expliquer. Vous resterez à jamais dans l'Histoire comme l'assassin du plus grand poète russe, c'est le destin qui en a décidé ainsi. Mais tout sera présenté comme si c'était lui qui vous avait provoqué en duel et vous, en tant qu'honnête homme, ne pouviez refuser. Les gendarmes vous raccompagneront à la frontière et de là, retournez dans votre Patrie4.

— Я могу уехать с женой? — спросил Жорж-Шарль по-русски.— Можете, — Николай обнял его, — и вот еще что… Хочу по-

ручить Вам особую миссию.Они прошли в соседнюю комнату, где стояла машина.— Вам надлежит увезти это с собой, спрятать надежно и хра-

нить, покуда живы. Ни одна душа не должна узнать.Дантес подошел к машине.— Государь, — сказал он, — клянусь, что до самой моей смер-

ти никто не узнает о страшном изобретении.

P.S. Лишенный языка косматый создатель машины был отправ-лен на каторгу, а через год как знающий инженерное дело переве-ден под присмотр военного ведомства. Принимал участие в разра-ботке оружия и фортификационных сооружений. Последний раз приставленные следить жандармы видели его в 1841 году под Пя-тигорском. Позднее след его исчез, возможно, он погиб в столкнове-нии с горцами или бежал.

Данзас, пробыв в крепости до мая, был освобожден и на-правлен на прежнюю службу.

Жуковский скончался через пятнадцать лет, ни разу не упо-мянув даже в беседе с домашними истинную причину смерти Пуш-кина.

Бенкендорф ввиду исключительности случая ловко подтасо-вал улики и представил дело как дуэль. Газетчики и прочее обще-ство охотно поверили в водевиль с молодым красавцем и ревнивым мужем.

Николай сдержал слово и обеспечил семейство Пушкина по-жизненно.

Жорж-Шарль Дантес де Геккерн увез машину во Фран-цию и хранил ее под особым секретом до самой смерти в но-ябре 1895 года. После же он был не властен хранить вверен-ную ему тайну, ибо смерть лишает нас возможности прини-мать в чем-либо участие, оплакивать и защищать близких, держать слово. Машина была найдена предприимчивыми мо-лодыми людьми, и уже через два месяца после кончины Дан-теса, 28 декабря 1895 года, в Париже в «Гранд-кафе» на бульваре Капуцинок состоялся первый публичный показ остановленно-го времени.

Имени же Пушкина, усилиями честных людей и благода-ренье Господу, это дьявольское творение не коснулось, и никто не узнал, что что-то случилось.

...Николай пересмотрел сцену дуэли и один, и два, и счету нет сколько раз. Все было так, как виделось при чтении романа. Вот подъехали, вот взяли пистолеты, стали сходиться. Ветер пронес близко, словно у носа, ветку валежника, облако снега заклубилось вдали...

4 Господин Геккерн, Вы невиновны и просто оказались втянутым в ужасную исто-рию, объяснения которой мы получить не в состоянии. Волею судьбы Вы навсегда останетесь в истории как убийца первого поэта России, но все будет устроено так, что вызвал он, а Вы, как честный человек, не могли отказаться. Жандармы сопроводят Вас до границы, а далее — ступайте в свое отечество (фр.).





Урок мужества. Коленопреклонение. Обозреватель «РП» затрагивает

опасную тему. Урок географии. Маниакюр. Фотодиректор «РП»

знакомится с экстремальным маникюром Берлина. Рассказ продолжается.

Че Гевара. Павел Басинский.


Не первый год ведет уроки мужества в «РП» Николай Фохт.

В разных побывал он передрягах, много ситуаций

он распутал. Но только в этом номере решился прикоснуться

к теме, которая не только способна жизнь перевернуть,

но сплошь и рядом переворачивает. Чтоб в эту

тему углубиться, потребуется квинтэссенция мужества.

текст: николай фохт

серг

ей б

орис

ов/ф

отос

оюз


Одна из самых опасных вещей в жизни — это женские

коленки. Почти все заблуждаются, счи-тая, что коленки — это результат корот-кой юбки, а то и женского кокетства. Дело не в этом. Некоторые женщины и сами не подозревают о тайной роли своих коленок. Они думают, что юбка на три пальца выше колена — это соблазнитель-но. И чем выше, тем соблазнительней. Мо-жет, и так… Нет, в определенном смысле это точно, но это лишь десятая часть правды. Вся правда, как я утверждаю, именно в коленках.

Коленки могут рассказать многое. Они выдают темперамент, социальный статус, интеллектуальный уровень. По коленкам, если постараться, можно определить, замужем женщина или сво-бодна, ест ли она мясо или вегетарианка, что она предпочитает — кофе или виски, Прагу или Лиссабон. Разумеется, по ко-ленкам с точностью до пятисот долларов определяется ежемесячный доход. Но это ладно, это пустяки. Самое важное — держаться от коленок подальше. Правда, это я говорю теперь, после всего, задним числом. Но уж как есть.

Вечеринку устроили на сгоревшей даче. Хозяевам надо отдать должное — к делу они подошли с известной долей иронии. Чуть тронутые огнем стены сруба докрасили как бы черной сажей. На пол кинули линолеум под черно-белый кафель. Картина получилась апокалипти-ческая — то, что надо. Пили, разумеется, самогон и бурбон — для дам. Праздно-вали какую-то крупную сделку: хозяева, муж с женой, совладельцы юридической фирмы. Они получили отличное дело: 38 фигурантов расследования о хище-ниях на большегрузных перевозках. Ассо-циация «Фуры России» с пятьюдесятью процентами государственного участия кое-как раздобыла пятнадцать миллио-нов долларов, чтобы юрфирма защити-ла топ-менеджеров больших дорог. Ну и семьдесят процентов предоплаты… За достоверность цифр я не ручаюсь — хозя-ин рассказывал мне эту историю уже из-рядно навеселе. Он меня пригласил так, от широты душевной, по старой дружбе.

Когда-то я помог ему перегнать «Ауди-100» из Питера в Москву. С тех пор изредка встречаемся.

Вообще, первое, что я заметил в условно обгоревшем помещении, — ее коленки. Стараясь не торопить события, не смотреть на всю девушку в целом, я сноровисто применил свой коленоч-ный принцип. Что он мне дал: меньше тридцати, взрывной темперамент, выс-шее образование, чувство юмора, любит черешню и красную смородину. Была замужем, сейчас в свободных отношени-ях. Пьет и кофе, и виски. Ну, последнее было легко: на столике стоял стакан с бурбоном, который она, обладательни-ца коленок, запивала кофе. Коленки, что скрывать, показались мне интересными, содержательными — я решил узнать их поближе.

Лиза была искусствоведом. Юрис-ты вызвали ее на горелую дачу, чтобы получить несколько консультаций — деньги-то надо куда-то вкладывать. Недвижимость, как показывал их опыт, не самый надежный вариант. А совре-менная и антикварная живопись и во-обще предметы искусства — надежный. Серега, говорю я юристу, картины тоже недуром горят. Но Серега к этому време-ни уже лишь кивал и улыбался, улыбался и кивал. Мне только и оставалось, что проводить Елизавету домой, в Новокоси-но. Мы обменялись мнениями об Эдварде Хоппере, и даже во многом наши взгляды совпали. На том и распрощались.

Утром звонок от Сереги.— Старик, тут такое дело. Надеюсь,

тебе понравится. Послезавтра Лиза… ну, ты понял… она едет в Париж. Кой-чего прикупить из искусства, в смысле, вло-жений. Мы подумали, что тебе лучше бы с ней поехать.

— Это она сама предложила?— А ты как догадался?— По коленкам.— Чего?— Не важно. А в качестве кого я-то?— Ну, не знаю… Компаньона,

телохранителя, консультанта, аудитора. Поездка за наш счет, разумеется. У тебя ведь есть шенген?


— Да. Еще пару месяцев. Ладно, фиг с вами. В Париже не был никогда.

С Лизой мы встретились во Внуко-ве — будто старые деловые партнеры, а то и давние любовники. Во время полета Лиза делилась своей стратегией наших действий в Париже, а я краем глаза на-блюдал за ее коленками. Что-то непонят-ное, но тревожное разглядел я в поведе-нии коленок на этот раз. Они излучали ту же энергию, тот же, можно сказать, талант, но примешивалось что-то лиш-нее, нехорошее. Но я гнал от себя дурные мысли и надеялся только на лучшее.

Сразу после заселения в гостиницу все и началось. В ресторанчике «Бульон де Расин» я застал Лизу с подозрительным чуваком. Лиза выглядела какой-то растре-панной во всех смыслах. Увидев меня, она нервно засмеялась, неестественно запро-кинув голову. К тому же сидела Елизавета в каких-то дурацких, свободных джинсах.

— Это Алекс, он тут уже шесть лет кантуется. Будет нам помогать.

Алекс воровато поздоровался.— А какой у нас план, Алекс?— Да чего, давайте сгоняйте

в Лувр, в Центр Помпиду, в Дарси. Полу-чайте удовольствие. А вечерком заглянем к паре ребятишек, посмотрим, что у них есть.

— Алекс, а о чем речь? В каком на-правлении мы ищем?

Они с Лизой брызнули.— Слушай, наше дело — найти

правильные объекты для размещения инвестиций. В Париже полно модных художников, до фига подающих надеж-ды. Тут надо просто зачерпнуть рукой, чувак.

Я в Париже, конечно, никогда не был, но Алексу не поверил.

В общем, по утрам мы ходили по музеям. Потом обедали в «Бульоне» на улице Расина, пили кофе в «Старбаксе» у Одеона, а потом подъезжал Алекс на неновом «рено», и мы уезжали, я так понимаю, из столицы. Все, что Алекс

выдавал за мастерские, я трактовал как довольно неудобные помещения для рейв-вечеринок. Там всегда было много французов и ни одной картины. Даже скульптуры, даже авторской мебели я там не наблюдал. Зато я отметил, что Елизавета там очень оживлялась. Даже чересчур. Я стал внимательно за ней на-блюдать, но она даже в туалет не выхо-дила. Вспоминая ее колени, я решил, что у нее просто очень хороший метаболизм. Но на четвертый день я все-таки спросил у Алекса и Елизаветы:

— Все, конечно, прекрасно, но я не вижу прогресса. Серега мне товарищ, и я хочу, чтобы и он однажды столк нулся с прекрасным. А я не за-метил ни одного художника за все это время. Не говоря уж о картинах. Кста-ти, на всякий случай, я не совсем уж нулевой эксперт в смысле современного искусства. В свое время мне даже пред-лагали получить сертификат… или как он там… диплом.

— И получил? — Мне показалось, что Елизавета улыбнулась уголками губ.

— Нет, было много других задач.— Каких, например?— Надо было срочно найти офис

для российской компании, которая соби-ралась разработать программное обес-печение по распознаванию речи, аналог англоязычного «Дракона»…

— Ты сейчас с кем разговари-вал? — Она уже в открытую смеялась.

А вот Алекс помалкивал. И как вы-яснилось, не без причины.

Он сам позвонил мне и назначил встречу в кафе рядом с Новой Сорбонной.

— Чувак, у нас проблема. Всю эту неделю мы терли за одну чумовую штуку. Это золотой диск ацтеков. Арте-факт тринадцатого века. Оказия вышла, он оказался в Париже почти случайно, и его можно было купить за полцены. Но чувака закрыли. И я не знаю, что теперь делать. Это был очень хороший вариант для инвестиций.

— А чего хорошего? Если бы нас не повязали с ним на таможне, его все равно можно сбыть только по криминальной цепочке. И стоимость его будет расти на-се

ргей

бор

исов

/фот

осою

з


много медленней, чем любого легального объекта.

— Ну, может, и так, но Лизка, когда узнала, уцепилась за идею.

— Лиза — дура, — неожиданно произнес я.

— Это да. — Алекс вздохнул грустно.— Ну, тогда мы сворачиваемся.Вечером я сообщил Елизавете о за-

вершении миссии. Она была расстроена. И попросила лишь об одном: завтра напоследок в Лувр еще — очень хочется взглянуть на голландцев.

Первый раз за всю командировку Лиза надела юбку, довольно короткую… достаточно короткую, чтобы дать волю коленкам.

Мы прогуливались меж голланд-цев. Алекс в этот раз покорно сопровож-дал нас — он обнаружил недюжинные лекторские способности и довольно складно пересказывал путеводитель по Лувру Джованны Маджи. Вдруг в со-седнем зале сработала сигнализация. Мы с Лизой даже переглянулись. Алекс спокойно объяснил:

— Это в зале русских икон, все нормально. Наши, русские, не могут удержаться — прикладываются. Тут все привыкли.

— Я хочу туда. — Лизавета уверен-ным шагом, сверяясь с планом местно-сти, ринулась к иконам.

Не успели мы опомниться, как Лиза была уже в маленькой черной комнате. На секунду она задержалась на пороге, а потом ринулась к самому большому образу под стеклом. И запечат-лела сладострастный поцелуй. Сработала сигнализация. Мы обменялись с Алексом понимающими взглядами.

В самолете я смотрел в иллюми-натор, даже не знаю, что было на Лизаве-те — юбка или джинсы.

И вообще, после того как она купила в дьюти-фри магнитик с «Пред-чувствием гражданской войны», я решил пересмотреть свое отношение к женским коленкам как к универсальному ключу познания.

Я решил присмотреться к женским икрам.

В первую очередь надо смотреть в глаза женщине. Но до этого — на ее коленки.

Хороший метаболизм лучше, чем употребление наркотиков.

Краденые артефакты — плохое вложение денег.

Возможно, женские икры выразительней женских коленей.

Повторим урок

анна

все

святс

кая


Речь пойдет о Германии. Уточняю: речь о столице Германии.

мар

ия з

аики

на


Как известно, в художнике должно быть все прекрасно,

но особенно — ногти. Фотодиректор «РП» Вита Буйвид

не только провозгласила это правило, но и подтверждает его личным примером. Однако что будет, если за обработку ногтей

возьмется тоже художник — от маникюра? Берлинская

операция.

текст: вита буйвид


Хорошо, что кроме запре-щенных, взрос-

лых ругательств остались еще и детские. Потому что некоторые истории без ругательств при всем желании ни рас-сказать, ни записать невозможно. И не потому, что пишущий/рассказывающий плохо воспитан или относится к мар-гинальным слоям населения. Просто жизнь такая. И транслировать ее нуж-но адекватно. Иначе вкус этой жизни меняется. Диетическое есть не очень интересно.

Речь пойдет о Германии. Уточняю: речь о столице Германии. Так получи-лось, что я уже больше десяти лет в Бер-лине не была. Я думала, что не люблю его. Раньше мне, жителю Петербурга, Берлин казался похожим на Москву. Из-вините, именно по этой причине я его и не любила. А вот сейчас мне, жителю Москвы, Берлин очень понравился. Ти-хий такой город, спокойный, все очень вежливые, вот только темно. И пробле-мы с маникюром.

У меня есть маникюрный рейтинг городов. Это профессиональное. После развески выставки руки требуют срочной обработки, а душа — успокоения. Худож-ники ведь волнуются перед выставкой, и маникюр действует лучше любого персена. Кроме того, разгуливать по галерее с бокалом шампанского — это не развле-чение, это работа. И руки должны быть в идеальном состоянии. Поэтому у меня железное правило, которое я соблюдаю с суеверным постоянством: после развески выставки обязательно маникюр. В мани-кюрном рейтинге первое место занимает Вильнюс, на втором оказался Киев — кро-шечная комнатенка на первом этаже отеля «Санкт-Петербург», Нью-Йорк оказался на почетном третьем мес те. При всей почти патологической любви к этому городу выс-ший балл присудить ему не удалось. Я же честная женщина. Берлин пока без опреде-ленного места в рейтинге, потому что я еще не до конца осмыслила эту историю.

Как ни странно, монтаж моей инсталляции закончился за четыре часа

до открытия выставки. Для Германии мне это кажется странным: за четыре дня было бы логичнее. Но я не очень волновалась. Я жила на соседней с гале-реей улице в тихом буржуазном районе Шарлоттенбург, на ней же я присмотре-ла симпатичный маникюрный салон. И сразу туда отправилась. Мне очень понравилось внутри. Огромная комната, увешана коллекцией старых постеров, очень много цветов — почти зимний сад, но всего один рабочий стол, мастер тоже один, я даже не сразу их заметила. Вместо привычной барышни или круп-ной женщины в роли мастера маникю-ра выступал приятный мужчина лет пятидесяти пяти. Манерный, конечно, но такой милый. Он сказал, что с радостью сделает мне маникюр, но во вторник. А до вторника у него все расписано. Как может быть все расписано до вторника в четверг на улице, где я ни разу не видела боль-ше трех человек на всем протяжении одновременно? Я вяло пожаловалась на срочную необходимость маникюра в связи с высокой культурной миссией, пригласила и мастера, и его клиентку зайти в галерею после шести — не по-могло. Мастер посоветовал мне заехать в универмаг «КаДэВэ» и сделать маникюр там. Я зашла домой, переоделась в вы-ставочный наряд и поехала в универмаг. Логично было предположить, что там окажется стойка экспресс-маникюра и я действительно все быстро сделаю. Но у немцев жизнь устроена совсем по-другому. Никуда они не торопятся, им неведомо волшебное слово «now»! Когда я уже в третий раз поясняла, почему ма-никюр нужен мне так срочно и в третий раз покинула очередную странную ком-нату, меня догнала девушка. Она сказала, что слышала мою историю, очень хочет мне помочь и готова отвезти меня к своей знакомой, которая делает маникюр на дому. Пятнадцать евро вас устроит? Тут совсем близко, нужно немного проехать на автобусе. Меня бы уже и сто устроили, и на такси. Не могу я открывать выставку без маникюра. Это уже давно стало для меня важной приметой. Да, я суеверна. А кто не суеверен?м

ария

заи

кина


Вышли из «КаДэВэ», сели на авто-бус М29. Он идет по Курфюрстендамм. Но через некоторое время эта длинная улица закончилась, начались особнячки. Мне даже показалось, что я своими глазами видела дом Штирлица. А Штирлиц, как известно, жил за городом… Мою спутни-цу вопрос развеселил. Нет, мы в городе, это район Вильмерсдорф. Автобус дошел до конечной остановки. Мы перешли по диагонали маленькую площадь и пере-сели на автобус 186. Я запомнила назва-ние «Розинек». Проехали еще несколько остановок и наконец-то вышли. Район, кажется, назывался Грюневальд. Тип за-стройки уже сменился, дома напоминали то, что у нас строили пленные немцы. Дверь открыла странная женщина в бай-ковом халате в крупных цветах. У жен-щины была невероятных размеров грудь, но ноги и руки очень тонкие, как будто чужие. Рукава халата были аккуратно отрезаны, а руки полностью татуирова-ны. Мозг услужливо извлек из памяти детское «кино и немцы» вместо более уместного слова, которое писать теперь можно только с отточиями. В качестве приветствия женщина сказала «ку-ку».

Барышни ушли в кухню, быстро поговорили, моя проводница выпила стакан воды из-под крана. Все это время я стояла в прихожей. Потом девушка вернулась ко мне и сказала, что отведет меня в салон. Спускаясь по лестнице, она сообщила, что Урсуле я очень понрави-лась и все будет хорошо. Мы спустились в подвал. На двери русскими буквами было написано: «Татуироффки». Свет найти не удалось, и мы в полной темноте ждали Урсулу минут пять. Она пришла в шинели поверх халата и войлочных тапках на босу ногу. Сунула проводнице пять евро и вытолкала ее за дверь. Потом заговорила со мной. Тут выяснилось, что Урсула по-английски не говорит, но понимает. Я по-немецки не говорю, но понимаю, а еще Урсула знала несколько слов по-русски. Она так думала.

После осмотра моих рук Урсула глу-бокомысленно заявила, что выставка — это очень важно, особенно для художника. Сказала, что она тоже художник и что

была замужем за русским художником из Барнаула, который зарабатывал татуи-ровками. Она разрешила ему учиться на своем теле. А потом сама стала делать татуировки. Он же был вечно пьян, не мог делать ровные линии. Приходилось выполнять его заказы. Училась она тоже на своем теле. Я, честно говоря, была в восторге от этой истории, но все же волновалась. Все выглядело так, как будто мы собираемся набить мне ритуальную татуировку по случаю выставки. Вдруг Урсула резко прервала свои воспомина-ния и опять стала внимательно изучать мои руки. Потом меня. И потом сказала странную вещь. Она сказала, что художни-ки должны доверять друг другу, и посове-товала мне закрыть глаза. Но я все время подглядывала, и тогда она нашла не очень чистую повязку на глаза из «Люфтганзы». Расслабить руки никак не удавалось. Мне не делали ничего того, что принято по-нимать под словом «маникюр»: руки в воду не погружали, ногти не подпиливали, ничем знакомым не мазали. Вместо этого я чувствовала, как что-то приклеивают,

...Я же честная жен-щина. Берлин пока без определенного места в рейтинге, потому что я еще не до конца осмыс-лила эту историю...

даш

а зо

рьки

на


отрезают лишнее, встряхивают баллон и пшикают на ногти, видимо, через тра-фарет. Очень часто Урсула произносила слово «блэц». Потом выяснилось, что она таким образом трансформировала русское ругательство — ну, то, которое нельзя теперь употреблять.

Хочется написать, что заботливые руки сняли с меня повязку. Как же. Урсула просто содрала повязку с моей головы и почти сунула меня лицом в мои же руки. Не знаю, говорит, что ты там выставляешь, потом съезжу посмотрю, но для вернисажа это отлично подойдет и потом еще недели две-три продержится. Не лезь за деньгами в карман, испортишь все, я сама достану. Достала двадцатку и десятку. Сдачи с двад-цатки не было. Последнюю пятерку Урсула отстегнула посреднику. Повертела она две купюры и решила взять десятку. Я, гово-рит, не могу грабительски относиться к себе подобным. Вытолкала меня за дверь и обещала найти меня в Фейсбуке и напи-сать мне письмо.

Автобуса долго не было. Все это вре-мя я рассматривала свои руки. Все пальцы были декорированы по-разному. Были косые и фигурные срезы, аппликации из перьев волнистых попугаев и оберток от жвачки, фломастерная графика и лаковые миниатюры. В автобусе я продолжала рас-сматривать свои руки. Вместе со мной их рассматривал весь автобус. Самым красно-речивым было лицо водителя, когда я ему билет предъявляла. Пассажиры тоже не скрывали своего интереса. И конечно же, я не сразу поняла, что ошиблась с направ-лением. Приехала в Вильмерсдорф, но какой-то другой. Там уже были новострой-ки и огромный торговый центр. Через витринное стекло я увидела то, что иска-ла, — стойку экспресс-маникюра. Сработа-ла программа, и я выскочила из автобуса. Решила все исправить. Маникюрщица-румынка взвизгнула. Все одиннадцать мастериц бросили работу и склонились над моими руками. Это напоминало консилиум в провинциальном санатории. Девушки ахали на всех языках Восточ-ной Европы. В конце концов мои ногти привычно потерли ацетоном, погрузили в теплую мыльную воду, обработали жуж-жащей машинкой. Длину выравнивали, поэтому ее не осталось совсем. Я смотрела на все эти действия, и мне становилось все грустнее и грустнее. Постфактум я поняла, что маникюр Урсулы был прекрасен своей ужасностью. Это ведь действительно был самый подходящий маникюр для верни-сажа, он идеально подходил и к бокалу шампанского, и к моему наряду, и даже к цвету моих глаз — там было много зе-леного. А теперь у меня идеально ровные короткие ногти, и я даже не представляю, каким лаком их покрыть. Так каким, решили? Бесцветным. Я чуть не расплака-лась.Прости меня, Урсула! И обязательно найди меня в Фейсбуке. Я буду делать у тебя маникюр перед открытием всех своих берлинских выставок, я буду твоим по-стоянным клиентом. Может быть, даже набью татуировку. И научу тебя запрещен-ным русским ругательствам. Как я могла так облажаться, ведь художники должны доверять друг другу. Блэц! да

ша

зорь

кина

...Район, кажется, на-зывался Грюневальд. Тип застройки уже сменил-ся, дома напоминали то, что у нас строили пленные немцы. Дверь открыла странная жен-щина в байковом халате в крупных цветах...

www.ruspioner.ru

Литературная мастерская.Фотокружок.Место для дискуссий.на новом сайте журнала

«Русский пионер»



Герой — старше Гумберта. Героиня — старше Лолиты. Пропасть между ними головокружительна, но не фатальна.

Разница в возрасте и жизненном опыте не представляется катастрофической

стареющему писателю, влюбившемуся в юную журналистку. Катастрофическим

окажется финал этого «служебного романа», завязавшегося в Гаване. Павел Басинский, автор бестселлера об уходе

и смерти Льва Толстого «Бегство из рая», написал рассказ для «РП», сочетающий

традиции западноевропейского сюжетного повествования и русской

исповедальной прозы.Дежурный по рубрике Владислав Отрошенко

текст: павел басинский рисунок: павел пахомов


Февраль. Остров Свободы. Он и она — журналисты московских газет, прилетевшие на

культурное мероприятие, которое не имеет значения. Ему под пятьдесят, ей за двадцать. Он, конечно, мнит себя писателем. За спиной шесть книг и какието литературные премии, которых не получил. Она себя... просто мнит. Но и сама это понимает и чуточку стесняется. Просто так, всегда по жизни стесняется. И это в ней самое притягательное. Он не сразу это поймет.

Но при этом у нее характер! Танцует фламенко в студии у немолодой женщины испанского происхождения. Каким образом эту женщину занесло в Россию? Какая ему разница? Но он выслушивает историю этой испанки, судьбой занесенной в Россию и люто ее ненавидящей, с показным сочувствием. На самом деле не слушает, а рассматривает ее лицо. Ее фигуру. Ему нравится, что она танцует фламенко. Он легко представляет себе, как она танцует фламенко. Как нервно движется и топает ножкой. И как ей это идет. Ему нравится ее лицо. Больше, чем ее фигура. Хотя и фигура ее хороша. Мальчишеская, но женственная. Ему нравится, что ее лицо нравится ему больше, чем фигура. Хорошо, когда духовное в женщине привлекает сильнее телесного. Это всегда вызывает уважение к себе.

Как описать ее лицо? Приятное? Пожалуй. И даже красивое. Полные губы. Темные глаза. Нос с заметной горбинкой, как бы надломленный. Волосы темные, прямые, чуть волнистые, с завитушками на концах. Самое приятное в ее лице то, что все в нем, кроме губ и глаз, только намечено, но не развито. Не кричит. И когда она смотрит тебе прямо в глаза, ее взгляд тоже не завершен. В этом взгляде нет убежденности в своем праве смотреть тебе прямо в глаза.

Она нравится ему сразу, с первого взгляда, с первого приближения, с первого звука ее голоса. И еще не поговорив с ней, он уже знает, что он тоже ей нравится. И это его возбуждает. Он истосковался по женщине, которой бы сразу понравился. Которая не скрывала бы этого. Но и не навязывалась на знакомство. Просто молча себя предлагала. Но без унижения. Вот ты, вот я, вот мы с тобой. Это ведь так здорово, что мы встретились! И неужели же ты будешь таким идиотом, что не начнешь меня кадрить на глазах у всего журналистского «пула»? «Пул»! Какое противное слово! Нас здесь двое, неслучайных. И неужели ты думаешь, что я такая дура, что не позволю тебе кадрить себя на глазах у всех? И пусть они хихикают и завидуют нам почерному. И пусть, глядя на нас, комуто станет хорошо, а комуто очень плохо. Вот ты, вот я, вот мы с тобой. Ну же, действуй, дурачок!

Так думает он, а не она. Он думает, что она думает так. На самом деле неизвестно, что она думает. Это мужской рассказ. Писательмужчина, воображающий мысли героини, всегда рискует оказаться смешным, даже если он Лев Толстой. Нет никакой гарантии, что миллионы женщин всего мира не хохочут над тем, как Толстой воображал себе мысли Анны. Нет гарантии, что и сама Каренина, реализовавшись во плоти, не смеялась бы над этим романом.

Разумеется, вслух называя его «великим».

Он думает, что она думает так. Ему приятно так думать. Он боится женщин. Раньше он считал, что презирает их. Но с возрастом понял, что он просто их боится.

У него прекрасная жена и двое сыновей. У нее был любовник, женатый, который соблазнил ее несовершеннолетней. И она не понимала и не понимает до сих пор, что это она его соблазнила. Все равно скотина, мрачно говорит он себе.

В их сближении все как пописаному. Во всей делегации только они двое курящие. Во время пересадки в парижском терминале мечутся в поисках места для курения. Места, конечно, нет. «Какие мерзавцы», — говорит он, мысленно благодаря Францию, запретившую курение в аэропорту как раз накануне их полета на Кубу. «Мерзавцы», — говорит она, глядя на него незавершенным взглядом. Ничто так не сближает, как общая болезнь. Они переходят на «ты». Когда девушка моложе в два раза и годится тебе в дочери и сразу говорит тебе «ты», это может означать две вещи. Либо она журналистская вошь, с которой нельзя иметь дело, либо это судьба и вы оба попали. Уже там, в парижском терминале, он понял, что попал. И она это тоже поняла. Он решил, что она это поняла. Он заметил небрежную победоносную улыбочку на ее губах и подумал: «Бедная девочка! Чтото она про себя воображает?» Ничто так не ловит мужчину в сети, как ощущение его превосходства, которому женщина умеет подыграть. По пути из Парижа в Гавану в самолете она неубедительно дремала, полузакрыв глаза. Он сто раз ходил между рядами кресел якобы в туалет, чтобы еще раз видеть ее лицо. В Гаване он будет ревностно отслеживать: не говорит ли она «ты» комуто еще из мужчин? Она не сказала. Хотя, наверное, могла. Она была из тех, на кого мужики быстро западают. Но она стеснялась. Он так думал, что она стеснялась.

«Слушай, — говорит она в Гаване в старом кафе на Старой площади, — наше поколение таакоое больное! Ты даже не представляешь, как много у нас старческих болячек!» «Почему?» — вяло спрашивает он, вспоминая старшего сына и прекрасно понимая, о чем она говорит. «Экология... образ жизни... я простужаюсь... меня укачивает... и я должна принимать таблетки, от которых мне всегда хочется спать». «Ты много куришь», — говорит он, ловя себя на том, что то же самое постоянно говорит старшему сыну. И еще он вспоминает, как бегал за этой девочкой по терминалу, чтобы вместе отравиться никотином. Она и сейчас простужена и еще натерла ногу. В гостинице он дает ей аспирин и пластырь. Он отдал бы несколько лет жизни и свои шесть книг, чтобы самому налепить ей этот пластырь на ее стертый палец. Но это будет перебор. Он понимает, что не палец волнует его. Он не хочет перебирать. Он боится чтото спугнуть, чтото испортить... На самом деле он просто ее боится.

Его, весьма авторитетного журналиста, поселили в обычном номере. Ее, совсем еще недавнюю студенточку Литературного института, в роскошном бунгало в райских кущах. О чем они там себе думали, эти организаторы! Они все правильно думали. Наутро она говорит ему: «Слушай! Меня поселили в тааком


роскоошном доме!» Потом она говорит: «Слушай! Твой аспирин мне таак помог! Я уже думала, что свалюсь».

В прелестной провинции ПинардельРио в придорожном кафе под пальмовой крышей певецгитарист с комплекцией Демиса Руссоса тонким, щемящим голосом поет грустную песню про команданте Че Гевару. Они сидят за общим столом рядом. Она ниже его ростом, и своим плечом он чувствует ее ключицу. Что это за песня, спрашивает он когото из делегации, кто понимает поиспански. Местный шлягер, презрительно говорят ему. Как она называется? «Hasta Siempre». Что это значит? «Всегда До». «Всегда До»?! Сокращенное от «Всегда До Победы». Почему «Всегда До»? Глупость какая! Понимаешь, говорят ему, этот ненормальный команданте так любил справедливость, что хотел взорвать весь мир. Выступая на одном международном форуме, он так и заявил: «Не может быть границ в борьбе с империализмом». В 66м году его замочили в Боливии, где он пытался свергнуть чужую власть. И вот бедные кубинцы до сих пор его оплакивают. Это плач по Че, понимаешь? Гребаный мир, который он хотел взорвать, стоит и стоит, как стоял, а Че давно мертвяк. Ты видел его последнее фото? О, это известный снимок! Мертвый Гевара с открытым глазом, в котором отражается тот самый мир, который он мечтал взорвать.

Эта песня вонзается в его мозг, как тонкая игла. Она начинает терзать его мозг со страшной силой, разрушая сознание. Как заведенный, он непрерывно повторяет ее припев: «Команданте Че Гевара...» В городе с каждого грязного угла, с каждой витрины, обморочно закатив глаза к небу, пялится ненавистный ему команданте, главный туристический бренд Гаваны.

В какойто момент его охватывает жуткое ощущение некрофилии, разлитой в воздухе этого живого, прекрасного города, с его дивным народом, таким бедным, простым и разговорчивым,

но в то же время таким деликатным. «Зачем вы торгуете своим Че?» — спрашивает он поанглийски уличного торговца майками. Но тот его не понимает. Или делает вид, что не понимает. «У нас в Москве на Арбате Лениным торгуют одни подонки», — говорит он порусски. И видит презрение в глазах торговца.

Он отходит от него, и ему становится стыдно. Какое ему дело до этих бедных и гордых людей? Залетному журналисту из страны, которая первая же отдалась коммунистам, как последняя?.. Которая даже не имеет своего Че?

Она в восторге от Гаваны! Вся! Она счастлива, что ее начальник не мог полететь и на ее тускленьком журналистском небосклоне сверкнула случайная звездочка удачи. «Представляешь! — говорит она. — Меня больше никуда не пошлют! Не может же он снова заболеть?»

Он думает: как погано устроен мир. Сколько раз он летал, в скольких странах он побывал. И везде был не с ней. С ее начальником.

Она все время норовит отстать от группы. Он увязывается за ней. На глазах у всех, но это его не унижает. Вот если бы она сказала хоть раз: «Зачем ты идешь за мной?» — он сгорел бы от стыда. Но она не скажет. Между ними все ясно. Было ясно уже в Шереметьеве.

О чем он говорит ей во время их многочасовых прогулок по Гаване, во всех этих бесконечных старых cafe? Разумеется, он пудрит ей мозги. Он рассказывает ей о том, как много он повидал, а он много повидал. О том, как в юности, в ее же примерно возрасте, один ходил на Кавказ, чтобы в межсезонье взять перевал, который в прошлом году они не одолели целой группой. Как облучился солнцем в заснеженном цирке, похожем на гигантскую космическую тарелку. Как трое суток валялся и бредил в охотничьем балагане и слышал жалобные женские голоса. И как очнулся совсем другим человеком, повзрослевшим и чуточку постаревшим. Он рассказывает ей о любимой Индии. О том, почему в Дели не встретишь священных коров. Какое ей дело до этих коров? «Представляешь! Они просто обложили их налогом. И оказалось, что хотя коровы священные, но они комуто принадлежат! Нищим людям принадлежат, у которых нет денег на этот налог». И вдруг он сам впервые задумывается: куда же делись эти коровы? Сами сдохнуть они не могли, их и так ничем не кормили. Неужели их зарезали?! Индус, который режет священную корову?! Брр! Это такая же гадость, как мертвый Че, которого продают туристам.

О, она умеет его слушать! Она еще не знает цену людям. Она не знает цену мужчинам, подобным ему. Однажды она обмолвилась: «Когда недавно я познакомилась со своим отцом...» Он не стал развивать эту тему. Это была граница, за которую он испугался перешагнуть. Просто струсил. В его откровениях тоже есть своя граница. Например, он не говорит ей о себе самого главного. Что он трудоголик и алкоголик. И что он трудоголик только потому, что он наследственный алкоголик. Он не говорит ей о кайфе проснуться в пять утра. Когда люди еще спят, но Божий мир просыпается. О кайфе сесть за компьютер и пробуждать сло

...Она в восторге от Гаваны! Вся! Она счастлива, что ее начальник не мог полететь и на ее тускленьком жур-налистском небосклоне сверкнула случайная звездочка удачи. «Представ-ляешь! — говорит она. — Меня больше никуда не пошлют! Не может же он снова заболеть?»...


ва в ритме пробуждения мира, его горячих солнечных толчков. Вопервых, этот кайф ей недоступен, и это отдалит его от нее. Для нее это ужас — проснуться в пять! Она сова.

Вовторых, ему хочется быть с ней до конца честным. Но тогда надо рассказать и о кайфе проснуться в пять утра и отправиться за первой бутылкой водки в ночной магазин. И о том, как в обычном магазине самообслуживания кассирша спутала его «товар» на резиновой ленте с товаром стоявшей позади женщины с ребенком. «Это тоже ваше?» — спросила она. Он чтото промычал в ответ. Стоявшая позади женщина возмутилась: «Вы что, не можете отличить товар обычного алкаша от товара нормальных людей?!» И как он почемуто запомнил, что слово «обычный» ранило сильнее, чем слово «алкаш».

Тогда он еще не знал себе настоящую цену. Он не знал, что не бывает «обычных» и «необычных» алкашей. Это не вопрос твоего личного выбора. Это вопрос инстинкта самосохранения. Потому что главный вопрос наследственного алкоголика (а других просто не бывает) — это проблема временного выживания обреченного против своей воли на смерть человека. Тот, в ком инстинкт выживания ослаблен, обречен на скорую смерть... Быструю и страшную смерть.

В кафе он задает ей неосторожный вопрос о ее личной жизни. Вряд ли ему хочется знать о ее мальчике, если таковой имеется. Тем более вряд ли он мечтает услышать, что у нее есть любовник его возраста. Но он уверен, что нет у нее ни мальчика, ни любовника. Спрашивает просто так, чтобы убедиться в своей наблюдательности. Еще в Шереметьеве, заметив ее, он понял, что никого у нее нет. Хотя раньше был. И не один.

В ответ она наконецто спрашивает его, женат ли он. Он усмехается. Если бы не его многотерпеливая жена, он давно вел бы разговоры с команданте на небесах. Или, вернее всего, в аду. Женатый алкаш еще имеет какойто шанс на выживание, а холостой — практически никакого. Природу и общество не обманешь. Им не нужны лишние люди. Но он ей об этом не говорит. «Сколько лет твоим детям? — спрашивает она. И разговор, который он сам же по глупости затеял, начинает его раздражать. — Сколько тебе лет?»

Впервые в жизни он ловит себя на том, что стесняется назвать свой возраст. Это его озадачивает. Он знает, что благодаря своей матери, которая осталась красивой женщиной и в старости, он тоже выглядит моложе своих лет. Но никогда этому не радовался. Он даже морщился, когда в метро к нему обращались не «мужчина», а «молодой человек». Почему же теперь он стесняется?

«Когда ты закончила институт?» — спрашивает он. «Три года назад». — «Тогда тебе двадцать пять лет». — «Ну, гдето так...» — тоже со странной уклончивостью отвечает она. Это озадачивает еще больше. Она что, тоже стесняется своего возраста?

Вообщето они странная пара, как он скоро понимает. И — не в свою пользу. Он категорически не пьет. Она, находясь рядом с ним, тоже не пьет. Вся делегация сладостно хлещет мохито и дайкири, не брезгуя и чистым гаванским ромом. А они бродят, как трезвые тени на шумном пьяном карнавале. «Тебе заказать

выпить?» — смущенно спрашивает он ее в ресторане. «Нет», — говорит она и не пьет ничего крепче того, что пьет он. Но однажды, когда они вернулись в отель под дождем, она говорит, что хочет выпить чистого рома. Берет в баре две порции по сто грамм и пьет без закуски.

В это время он смотрит ей прямо в лицо. Сейчас у нее предательски покраснеет носик. Потом начнет заплетаться язык. Потом она станет куском мокрого снега. В конце концов он затащит ее к себе в номер. Или в ее роскошное бунгало. И все эти деликатности с возрастом и детьми отпадут сами собой. В конце концов, чего он от нее хочет? Ежу понятно, чего он от нее хочет. Давай, девочка, пей еще! Какой мужик не любит вас пьяненьких, таких умных и гордых?

Но возможен и неприятный вариант. Из нее простонапросто вылезет наружу отвратительная дура. Он много таких навидался и лучше бы никогда не видел. Она станет молоть всякую чушь. Не дай боже, она еще начнет читать ему Бродского. Тогда он ее или убьет, или от стыда сгорит. Он сгорит от стыда за нее и за себя. Он не виноват, что он сложный человек. Не плохой и не хороший, а просто сложный. Он не виноват, что он ищет в женщинах сложные натуры. И вот, кажется, нашел. Вотвот, кажется, что он когото нашел...

Когда она сказала: «Недавно я познакомилась со своим отцом», — у него екнуло сердце. Он не стал развивать эту тему, потому что у него екнуло сердце. Он даже не был уверен, что не ослышался. Что она не сказала: «Недавно я встретилась со своим отцом».

Как он был благодарен ей, что ей понравилась та песня деревенского парня о Че Геваре! Он же чувствовал, что она ее тоже както зацепила! Потом уже он с умным видом рассуждал специально для нее: «Нет, я все понимаю головой. Этот мерзавец мог уничтожить весь мир. Достаточно одного Карибского кризиса. Но

...Тогда он еще не знал себе настоящую цену. Он не знал, что не бывает «обыч-ных» и «необычных» алкашей. Это не вопрос твоего личного выбора. Это вопрос инстинкта самосохранения. Потому что главный вопрос наслед-ственного алкоголика (а других просто не бывает) — это проблема временного выживания обреченного против своей воли на смерть человека. Тот, в ком ин-стинкт выживания ослаблен, обречен на скорую смерть... Быструю и страш-ную смерть...


...???...

мир стоит, а его убили. И я не уверен, что этот мир достоин того, чтобы стоять».

Самое главное, она ни разу ему не возразила. Она с ним не спорила. Конечно, он слегка осторожничал с ней. Однажды он вдруг обронил: «Ну, не буду тебя всем этим грузить». «Почему?» — както удивленно и даже несколько обиженно спросила она.

Порой ему казалось, что она мудрее его. Вернее, в ней было чтото, что было мудрее его. Слабое и больное поколение его сына было мудрее его поколения просто по сумме прожитых человечеством лет. Точно так же он чувствовал себя мудрее по отношению к своему отцу. Отец был в сто раз опытнее и энергичнее. Он сделал головокружительную карьеру, а скончался в следственном изоляторе, на каменном полу. Почемуто он уверен, что сам он не умрет в следственном изоляторе, на каменном полу. Это так глупо!

Иногда его старший сын, умный, добрый и талантливый парень, но слабый для этой жестокой жизни, как почти все из их поколения, говорил вещи, которые казались ему мудрее его собственных мыслей и слов. «Ты рассуждаешь слишком сложно, папа, — говорил он. — Все куда проще». «Проще, но и сложнее! — немедленно вскипал он. — Если ты этого не понимаешь, ты просто боишься жизни! Ее настоящей, а не компьютерной сложности! Ты просто боишься бросить этой жизни вызов!» — «Папа, а почему я должен бросать жизни вызов?»

Он смотрит на нее и ждет. Вот сейчас покраснеет ее носик. Важно не пропустить тот момент, когда клиенту уже пора освежиться. Отвести ее в бунгало, пока не началась пьяная истерика. С этими истеричками из окололитературной среды — просто беда! И он до судорог в душе представляет себе это «фламенко». Самое ужасное, что ее не бросишь. Назвался груздем — пей чашу до дна. Утром будут стыдиться друг друга, как монах и монахиня.

С ней происходит то чудо, на которое он надеялся. Ничто не проявляет суть женщины с такой беспощадностью, как сильная доза алкоголя. Перед тем как жениться, невесту надо обязательно подпоить. Сразу увидишь все то, что потом придется открывать годами.

Ее лицо становится нежнорозовым. Оно согревается изнутри ровным светом, как тонкая мраморная чаша, в которой горит свеча. Если бы он сам немного выпил, он просто рехнулся бы, глядя на это лицо. Она становится немного многословнее (не тупит, нормальная реакция на алкоголь!), но не только не говорит ни единой глупости, а вообще, как ему кажется, ничего не говорит. Ее слова легки и необязательны. Ее лицо становится таким счастливым! В ее лице проявляется то чистое представление о счастье, которое она хранила в себе.

Не доходя метров двадцати до своего бунгало, она останавливает его. Она говорит: «Спокойной ночи». Разумно! Она просто избавляет его от необходимости расставания у ее дверей. Недалеко от ее постели. Конечно, он задал бы вопрос: «Не пригласишь?» Она не пригласила бы. И это был бы уже отказ. Почемуто он понимает, что вся гадость, которая час назад вертелась в его голове, ей знакома.

О чем он думал по дороге в бунгало? О том, что не взял презервативы. О чем он думает, если честно, возвращаясь назад, огибая гостиницу и выходя на берег океана? О том, что не таскать же эти презервативы в кармане постоянно!

Наутро она говорит: «Слушай! Я совсем не помню, что было вчера! Представляешь! Я ничего не помню!» — «Как тебе спалось?» — «Ужасно! Бродила по всему дому, натыкалась на мебель...»

Когда они возвращаются на автобусе из ПинардельРио, она пьет свои таблетки от укачивания и просит его: «Можно я посплю у тебя на плече?» О господи! Он мечтает об этом! «Конечно», — говорит он. На этот раз он чувствует не ее ключицу, а свою. Как она жестко врезается в ее ухо. Ему хочется стать резиновым, надувным.

Конечно, она чувствует, как ему приятно за ней ухаживать. Нет, не так. Ему приятно ее оберегать. Ему приятно чувствовать ее зависимость от него. При этом он замечает, что она ни разу никуда не опоздала. Он замечает: она прилично, но бедновато одета. Он замечает: во время прогулок по городу она не интересуется магазинами. Она ничего не купила. «Терпеть не могу шопинг», — говорит она. «Где работает твоя мама?» Она отвечает не сразу и тихо: «Нигде...»

На следующий день, после последней бурной гулянки всей делегации, она улетает раньше него. Ему, как авторитету, подарили еще неделю отдыха на Кубе. Вместе с писателями. Это тешит его самолюбие. Но в тот день, когда она уезжает с остальными журналистами на автобусе в аэропорт, он проклинает организаторов поездки. Он не хочет быть на Кубе один. Один, то есть без нее. Он хочет улететь с ней в заснеженную Москву, к черту на рога. Просто улететь.

Конечно, он не идет провожать ее у автобуса. Это выше его сил. Что он будет ей говорить? Вроде «береги себя»?

Потом он будет жалеть об этом. Надо было ее проводить! Просто нагло проводить на глазах у всех. Купить в дорогу бутылку воды. Напомнить ей, чтобы она не забыла поплотнее застегнуть курточку на выходе из Шереметьева. Предложить ей денег на такси, которые она, конечно, не возьмет. Попросить когото из делегации, чтобы присмотрели за ней в Париже, на пересадке, когда она будет бегать и метаться, страдая от никотиновой зависимости. И он хотел это сделать. Но не сделал. И какой он после этого герой? Какой Че?

Он бродит по старой Гаване и не находит себе места. Он поражается бестолковости и бессмысленности этого грязного города, наспех, с пошлой советской грубоватостью приспособленного для туристов. На единственном книжном развале в центре он покупает единственную книгу на английском языке. Конечно, это биография Че. Он знает, что после ее отъезда Че — единственный близкий человек, который еще остался с ним в Гаване. Вернувшись в отель, он с жадностью листает книгу, пытаясь найти в ней оправдание его и своей жизни.

Гевара родился в состоятельной семье в Аргентине. В нем текла кровь испанцев и ирландцев. С детства он страдал аст


мой. Ради любимого мальчика родители переехали из пыльного БуэносАйреса в глушь, в некий аргентинский Саратов с дивным названием Alta Gracia. Мама Че Гевары, в точности как русская дворяночка, свободно владела французским и научила этому сына. Еще он увлекался литературой и спортом...

Да, не густо, думает он. Кроме астмы и французского — почти ничего. Когда Че стукнуло 18 лет, они вернулись в БуэносАйрес, чтобы он смог учиться в университете. Поступил на медицинский факультет. Специальность — кожные заболевания. Стопстопстоп! В биографии сказано: «интересовался проказой и тропическими лихорадками». Откуда у юноши такие интересы?

Не валяй дурака! — говорит он себе. Чем еще интересоваться будущему врачу в жаркой и грязной Латинской Америке? Не ангиной же. Не пневмонией. Когда Че поступил в университет, уже был пенициллин. И всетаки... Пойти на контакт с прокаженными решится не каждый. А Че работал в Венесуэле в лепрозории. Вообрази, чего он насмотрелся! Кстати, астмой Гевара страдал всю жизнь и поэтому кроме проказы занимался аллергическими болезнями. Этот парень знал, что такое страдания. Перевернем картинку обратной стороной земного шарика. Так! Предположим, что он родился в Индии. Ну конечно! Че — это Будда наоборот!

Еще он постоянно сбегал от своих родителей. Колесил на велосипедах и мотоциклах по всей Латинской Америке и нарушал пограничный режим. Подвергался депортации.

Революционную биографию он пролистывает без интереса. Все такие биографии одинаковы. Как жития святых. Только глаз специалиста или глубоко верующего различит оттенки. Но почему после победы переворота на Кубе Че сбежал от Фиделя сперва в Африку, а потом в Боливию? Чего ему на Кубе не сиделось? Слава победителя, министр промышленности, президент кубинского Национального банка. Зачем в Боливию? Либо это был патологический солдат, либо везде, в том числе и на победившей Кубе, ему всетаки мерещился лепрозорий как зримое воплощение несправедливости, на которой устроен этот мир. Конечно, он был заточен на смерть. Это видно по его глазам на любом фото. И где он, как Ленин, тащит с рабочими носилки на кубинском субботнике. И где сидит на комбайне, как Хрущев. И где снимается с Фиделем. Особенно хорош его снимок с Гагариным! Два смерт ника, два смертоносно обаятельных парня!

В Боливии, в джунглях, с партизанским отрядом в двадцать пять человек, окруженный полицейскими войсками, Че был страшно одинок. У него не было даже мобильного телефона (их ведь вообще тогда не было), чтобы рассказать Фиделю, как ему тут х…рово. Какое же он впервые чувствовал бессилие! Его схватили живого, но раненного в ногу. Наверняка ему было очень больно. И обидно. Его не судили. Его пристрелили на месте, как раненого пса.

Он обморочно бродит по старой Гаване, по ее туристическим тропам и трущобам, не видя в них никакой разницы. Он непрерывно думает о ней. Надо же было зимой пролететь десять тысяч

километров, чтобы возле теплого моря, среди кокосовых пальм думать об этой странной московской девочке. В номере он вставляет в ноут диск с песней о Че, который купил, и гоняет его так же непрерывно, как думает о ней. «Команданте Че Гевара...» Он уже выучил эту песню наизусть, но повторяет только ее припев. Он почти не вспоминает о том, что всетаки случилось между ними в последнюю ночь. Он вспыхнул, как мокрая спичка, и потух. Немного треска, чутьчуть огня, и никакого горения. Такое было с ним впервые. Он даже не успел расстроиться. Но онато была прекрасна, как богиня! Она была чудо как хороша! Возможно, она была слишком хороша для него.

На пятые сутки кубинской ссылки он берет мобильник и набирает в контакте ее имя. «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», — пишет он. Но почемуто долго медлит с отправлением SMS. Решительно стирает контакт и набирает имя старшего сына, оставляя прежний текст сообщения и понимая, что в обоих случаях все это чистая правда. И опять медлит, медлит, проклиная себя за трусость.

Он отшвыривает телефон...

Через три дня они встречаются в «Кофе Хауз» на Никитской, против «ИТАРТАСС». Он напросился на встречу. «Плохой кофе, — говорит он ей, чтобы чтонибудь ей сказать. — На Кубе гораздо лучше». «На Кубе все было гораздо лучше», — соглашается она и опять глядит на него незавершенным взглядом. «Ты прочитала рассказ?» — спрашивает он. «Да». — «И?» — «И долго смеялась!» — «Я не угадал твоих мыслей, как Лев Толстой не угадал мыслей Анны?» — «Толстой угадал мысли Анны, — возражает она. — Он не угадал мысли Наташи Ростовой». — «Слушай, а ведь ты права! — удивленно говорит он. — И я это тоже чувствовал. А знаешь почему? Толстой не любил Анну Каренину! Она была не его женщина. Он любил добродетельных. Наташа была исключением. В Наташу он был влюблен... Поэтому он ее не угадал?»

В этот момент он замечает, что она смеется над ним.«Чтото случилось?»«Слушай! Ты хороший человек, — говорит она. — Правда,

ты очень, очень хороший человек! Но зачем тебе это? »«Может быть, для того, чтобы я написал этот рассказ?» —

говорит он. «Зачем?» — спрашивает она. «Понимаешь, — говорит он, — все это (он обводит рукой пространство кафе), все это полная ерунда. В этом нет никакого смысла. А в моем рассказе, пусть он у меня и не получился, какойто смысл, наверное, есть».

«И ты... серьезно так думаешь?»«Да».Они долго молчат. Он поднимает глаза и впервые видит

в ее взгляде убийственную завершенность.«Ты почти все угадал правильно, — говорит она. — Кроме

главного. У меня есть постоянный... Ну... Это не мальчик и не мужчина твоего возраста». «Вот как? — рассеянно спрашивает он. — И кто же этот он, этот, который, если не секрет?»

«Моя учительница фламенко».Гавана—Москва

Завуч. Мы умираем не «за», а «для». Иван Охлобыстинс альтернативным ежегодным посланием. Методист. В начале было «мыло».

Вячеслав Муругов о природе кинотворчества. Директор.Ненормальное. Карен Шахназаров открывает глаза на съемочный процесс.

Правофланговая. Пепельное воскресение. Полина Зуева

про «Пепельную среду». Правофланговый. Пробка. Тигран Кеосаян

про пробку и кино для близких. Пионервожатая. Свинарник. Екатерина Мцитуридзе про собственный кинороман. Пионервожатый. Подарок

чешских друзей. Виктор Ерофеев про свое семейное кино. Звеньевой.

Докудама. Юрий Липатов об артистах эпохи Фейсбука. Звеньевая. Оставьте мне мою болезнь. Елена Котова про непроходящее

наваждение. Отличник. Коллекционное кино. Антонио Маррас

про фильмы ужасов и свое вдохновение. Запевала. Красота обмана. Кевин Маккидд про свои отношения с виски и про обман в лучшем смысле. Подшефный.

Именем Довженко. Михаил Довженко о яблоках и яблоне. Горнист.

И молоко, и водка, и вино. Вита Буйвид про правильную подготовку.


Поскольку последнее время критика вла-стей стала хорошим тоном, в адрес пре-зидента Российской Федерации Владимира Путина посыпались упреки в неинтерес-ном послании Федеральному Собранию.Мера оценки казенного документа мне показалась забавной, и я решил пред-ложить вариант, который наверняка бы понравился всему либеральному крылу, за исключением Валерии Ново-дворской. Но, сами знаете, ей угодить нереально.

Дорогие братья и сестры! Возлюбленные

единоплеменники!

Традиционно желаю вам мужества

и терпения, а также обращаюсь с не

менее традиционным, хотя и абсолютно

празднично символическим посланием

Федеральному Собранию.

Поскольку вы, дорогие братья и сестры,

хорошо помните, что это был полити-

ческий атавизм и я от него избавился

сразу после парламента.

И не судите меня строго за стиль, кото-

рый я, честно говоря, и подзабывать

стал. Давно мы с вами так не смеялись.

Помните, как в тот Новый год под оду

«К радости» я вошел в белой шубе

в Думу со словами: «Стоять, бояться,

ворье»?

И три взвода «морских котиков»

римским клином рассекли простран-

ство? Это было так умилительно! Ведь

большинство парламентариев тут же

раскаялось и плакало, стоя на коленях

в проходах.

Помните, как мы гуляли, когда первые

деньги из украденных ими достигли сбе-

регательных книжек пенсионеров?

Ни одной драки в стране, гуляющей

ночь напролет!

Казакам отдельное спасибо. Но казакам

грех жаловаться. У них теперь свое,

независимое княжество. Их атаманы

сегодня за моим праздничным столом

в Грановитой палате черную икру золо-

тыми ложками кушают, а им пойманный

на границе с Австрией коллектив «Ла

Скала» поет. Чтоб не скучали лихие

атаманы!

Эх, братья и сестры! Много чего есть

вспомнить! Помните этот триумф спра-

ведливости, когда 14 сотен товарных

составов за семьдесят семь дней вывез-

ли всех нелегалов и взлетели зарплаты

простых рабочих?

А всего-то ничего — парни из ар-

мейского особого отдела провели

быструю ревизию нажитого муници-

палами имущества и зачистили глав-

ные недостатки в упор из автоматов

Калашникова.

Кстати, о нем! Вам понравился памят-

ник великому мастеру, который стоит на

месте, где раньше стоял памятник этому

уроду Петру? Выкосившему сотни старо-

обрядческих общин под корень. Ну да

Актер и режиссер Иван Охлобыстин предлагает еще одну колонку в этом номере. На этот раз мировоззренческую. И снова есть что сказать! И вам — над чем подумать. А прежде всего — над масштабом магической личности Ивана Охлобыстина.

васи

лий

шап

ошни

ков,

ъ

текст: иван охлобыстин


итар

-тас

с

Живем мирно, хоть и строго. Кто заслужил, тот получил. Блуда и тлена нет.


не суть, царя не суди — сами виноваты.

Зажрались.

Поэтому и живем сейчас большей ча-

стью на дровах. Ну ничего — через семь

месяцев мы запустим двести водород-

ных электростанций и станем огромной

батарейкой! Энергии хватит на все,

включая елочные гирлянды на каждое

дерево в Сибири.

Строимся быстро, благо зэки с огоньком

копают, я им амнистию объявлю, когда

на первой электростанции ленточку ре-

зать будем. А они знают: я хоть большой

шалун, но слово держу.

Сказал: всех насильников расстрелять.

Расстрелял. Жить стало спокойнее.

Эта мразь перестала есть ваш, а значит,

мой хлеб.

А наука?! Мы сейчас диабетикам

лекарств дорогостоящих не продаем,

у нас нет диабетиков, как и онкологиче-

ских, — мы их вылечили.

Нам это стоило отказа от импортных ле-

карств. Но наши пилюли не подкачали.

Хотя, с другой стороны, когда у тебя над

головой постоянно стоит десантник,

простой парень из рязанской глубинки,

который обязательно выполнит приказ

и свернет тебе шею, если от твоей пилю-

ли кто-то подох, ошибаться в расчетах

неразумно.

Кстати, помните, как Запад волновался?

Он уже ни фига глобально нужного не

производит. Контрацептивы да синте-

тические наркотики. Вот и волновался.

Цепные псы монархии — ракетные

войска — его успокаивали. Упокоили.

И где теперь Польша?

Хорошо, что нам тогда терять было

нечего.

Все, что можно было украсть, у нас

украли, как могли унизить, унизили,

грабили по цепочке. А у Запада такого

азарта «все задолбало» не было. Кишка

у них тонка.

Мы умираем не «за», а «для».

Поэтому ядерный конфликт и не

разгорелся. Иногда укоряю себя за

слабость. Надо было. Люди конкретно

убивают Землю. Нефть в воде, газ

в воздухе, лес жгут, Красная книга

превратилась в энциклопедию. Все

поубивали. Почему Земля должна нас

терпеть?

Но что было, то было. Чего оглядывать-

ся! Главное — мы победили! Нас срод-

нило отчаяние. В какой-то момент мы

все одновременно признались себе,

что уже не в состоянии обеспечить

безопасность собственного ребенка.

Но я опять сдержал слово, дал вам

оружие и выдал лицензии на отстрел

чудовищ. Мало того, в рамках обще-

войскового учения «Воля Империи»

я подбросил вам четыре мотострелко-

вые дивизии. И где теперь эти зайцы

трамвайные?!

А не надо было планку гнуть. В России

живут вольные народы. Нам бычье ни

к чему. Сами с усами.

К слову, слава татарской летной дивизии

«Царское Иго».

риа

ново

сти


Как они с Китаем лихо уладили!? Сами

китайцы вину признали.

Ну, мы за это казанским орлам Англию

подарили. Теперь их дети будут ходить

на экскурсию в Тауэр.

Не знаю, как вам, но мне зело прият-

ствует, что мой водитель Рамиль Азы-

мович теперь лорд. Он хозяйственный

мужик, разбазарить музей не даст.

В общем, хорошо у нас складывается,

братья и сестры.

Живем мирно, хоть и строго. Кто за-

служил, тот получил. Блуда и тлена нет,

благо на экранах страны только позитив-

ные, душевные отечественные картины

высокого художественного уровня.

А все почему? У пятерых забрали, на

весь Союз кинематографистов рас-

пределили, и кинохудожники как с цепи

сорвались. Даже жалко, что мы от всего

мира стометровой стеной отделены по

периметру.

А то мы бы все международные конкур-

сы выиграли.

Но, с другой стороны, мне никогда не

нравилось, что на этих фестивалях

наши фильмы только после Уганды

показывают.

И потом, во Франции арабы, в Германии

турки — что можно искать русскому

человеку в этих диких краях, кроме не-

приличных болезней?!

Абсурд! Поезжайте на Селигер, там вам

спа-процедуры жены осужденных чинов-

ников будут делать. У них руки ловкие,

все точечки промнут, по всем законам

рефлексотерапии.

Плюс Совет Князей решил на следующий

год Венецию перенести туда. Вместе

с музеями. На грузовых вертолетах, домик

за домиком, мостик за мостиком. Как мы

Лувр в Тулу, а Колизей в Пермь перенесли.

Поезжайте в Анапу, покатайтесь на

конфискованных у вышеупомянутых

чиновников яхтах. За два золотых

«империала» вы своей семье на месяц

отдых обеспечите.

Или куда угодно, хоть в Украину. После

того как родная семья украинского

народа присоединилась к нам, а в ее

состав вошла Италия, там тоже есть где

отдохнуть.

И как не вспомнить нашу «звонкую

песенку Беларусь».

Помните, братья и сестры, с каким

упоением мы следили за приключениями

белорусских десантников в реалити-шоу

«Покори Мадриды»?

Жаль, что они за один сезон по-

корили все, что могли, в этой части

материка. Теперь по Первому и един-

ственному каналу кроме мультиков

и отечественных фильмов смотреть

нечего.

Хотя кому нужно, тот может подписаться

на цифровое телевидение в Царском

Указе по месту жительства. Но нельзя

забывать, что такими заказами ты

делаешь невозможным поступление

собственных детей в высшее учебное

заведение.

А что поделаешь?! За баловство надо

платить. Иначе мы опять получим бере-

менных пятиклассниц и гей-свадьбы.

В нашем обществе нравственность —

единственная плата за образование

и смену сословия.

И поскольку всех лоббистов ЕГЭ еще

той зимой сожрал мишка Тимофей

в моей юго-восточной загородной

резиденции, образование у нас дети

получают основательное. В третьем

классе Ницше цитируют, в пятом 12 раз

«выход силой» на турнике делают, в де-

сятом говорят на трех языках и могут

руководить как минимум дипломатиче-

ским корпусом.

Жить им есть где, мы же решили,

что новостройки простаивать не могут.

С отвращением вспоминаю словосо-

четание «ждут своего покупателя».

В итоге — дождались. Им стал я. И что

удивительно — осталось много неза-

селенных площадей. Оттого и семей

многодетных больше стало. Есть где

детей поселить.

А дети хорошие растут. Мальчишки за

своих девчонок могут жизнью распла-

титься, но и девчонки замуж девствен-

ницами выходят. Поняли детишки цену

личного счастья. И опять все по-

честному, по-имперски.

Чего скрывать: Империя обязана

своим расцветом мальчишкам-

победителям типа ростовской группы «8

районов». Гимны Империи начали про-

растать из речитатива неравнодушных

ребят группы «Грот». Всех и не вспом-

нить. Многие головы сложили, чтобы вер-

нулись древние истины русского народа.

Но что мы все о грустном. Лично схожу

на публичную казнь бывшего главы «Рос-

оборонсервиса» на Красной площади

и на ярмарку-продажу великого Гальяно

в ЦУМ. Хочу приобрести что-то из его

новой коллекции трикотажа «Имперская

блажь».

Ну и чуть не забыл: вернемся к моему

ежегодному посланию Федеральному

Собранию.

Ничего в голову не лезет, кроме как:

«С новым счастьем!»

В принципе, и этого достаточно.

Даже больше того, чего мы

заслуживаем.

Благодарим Тебя, Господи! Ты воистину

несправедлив, иначе всем нам давно

бы гореть в аду.

А дети хорошие растут. Мальчишки за своих девчонок могут жизнью расплатиться, но и девчонки замуж девственницами выходят.


В начале было «мыло». Еще лет

двадцать — двадцать пять назад экраны

отечественных телевизоров заселили

зарубежные мыльные оперы. Тогдашнего,

неизбалованного, зрителя не смущало, что

ему показывают, мягко говоря, не очень

свежий продукт. Началось все с «Рабыни

Изауры», 1976 года рождения, — Цент

ральное Телевидение буквально оглушило

советского зрителя показом сериала

в 1988 году. «Богатые тоже плачут», мек

сиканский сериал 1979 года выхода, был

показан у нас в 1991 году, что не помеша

ло его успеху; хит хитов «Санта Барбара»,

стартовавший в США в 1984 году, настиг

нас в 1992 году. С этого момента начался

вал преимущественно латиноамерикан

ского «мыла» на нашем ТВ, НО… стране

с собственной богатой историей знаме

нитых советских сериалов («Семнадцать

мгновений весны», «Следствие ведут зна

токи», «Вечный зов» и др.), заставлявших

пустеть улицы, не грозило навеки оказать

ся в заложниках у иностранной продукции.

Вскоре зрителю наскучили сцены из чужой

жизни, но в то же время выработалось

стойкое привыкание к длинным форматам,

подробным историям «на разрыв аорты»,

как следствие, возникла необходимость

в собственном продукте. Момент совпал

с развалом отечественного кинопроизвод

ства и кинопроката в середине 90х годов.

И телевидение радушно распахнуло двери

перед безработными кинематографи

стами. Счастливым образом процесс

прихода людей из кино в телевизор совпал

с приходом денежных средств от реклам

ного рынка. Но еще очень долго ничего

хорошего не происходило. Почему? При

чина в отсутствии технологий. Сценаристы

не умели писать сериалы, режиссеры

по большей части были не знакомы со

спецификой рассказа многосерийной

истории, а продюсеры не всегда понима

ли, какая история достойна зрительского

интереса в течение, например, двадцати

вечеров, — как правило, все пытались

напрямую перенести законы кино в теле

продукцию. Так началась эра квазикино

в длинном исполнении. Сериалы того

периода были законченными историями из

12—24 серий, без возможности развития

и самовоспроизведения, что рушит один

из основных принципов сериала — сезон

ность. Редкие успехи конца 90х годов все

равно были обречены на скорую гибель.

Первый эфир, даже прошедший с боль

шим рейтингом, был финальным аккор

дом каждого отдельного произведения.

Зритель не хотел смотреть повтор даже

очень понравившейся истории, а про

изводители и заказчики были просто не

в состоянии плодить каждый раз новые

«нетленки». Неминуемо качество продук

ции, еще не дошедшей до своих вершин,

начало падать, идеи для новых сериалов

на 12—24 серии иссякли, ограничен

ный круг актеров мигрировал из одного

сериала в другой на разных каналах,

Генеральный директор телеканала СТС Вячеслав Муругов размышляет о природе кинотворчества и приходит к бескомпромиссным выводам. Желаем вслед за ним прийти к этим выводам и вам. Тем более что вам и думать не о чем: он и это уже сделал за вас.

из а

рхив

а пр

есс

служ

бы с

тс

текст: вячеслав муругов


east

new

s

Еще лет двадцать — двадцать пять назад экраны отечественных телевизоров заселили зарубежные мыльные оперы.


тем самым доводя зрителя до умопоме

шательства, — стало понятно, что путь

тупиковый. Возник вопрос: «Что делать

дальше?» Пройдя первую ступень, про

дюсеры обратились к зарубежному опыту

сериальных постановок и поняли, каких

именно ресурсов и технологий не хватает.

В первую очередь преуспели производите

ли «мыльной» продукции. Первые шаги все

равно нельзя назвать системными, но по

степенно на рынке появились такие хиты,

как «Бедная Настя» продюсера Александра

Акопова, «Ундина 1, 2» Юрия Беленького,

сценаристов обучили технологии раз

работки сценариев, освоили сериальную

систему монтажа. Производство «мыла»

поставили на конвейер, но… уже было по

нятно: «мыло» не может заменить контент

праймтайма. Пришло время масштабных,

затратных и способных к самовоспроиз

ведению сериалов. В качестве одного из

примеров можно привести «Каменскую»:

на волне интереса к детективному жанру

и классической сериальности и серийности

продукта было сделано 6 сезонов. Парал

лельно появились «Менты» — 8 сезонов,

за ними последовали «Тайны следствия»,

«Марш Турецкого» и т.д. Казалось бы, дело

сделано. Рейтинги росли, актеры, задей

ствованные в вышеупомянутых сериалах,

становились национальными героями,

по сценариям издавались книги, но, если

оглянуться назад, не сложно увидеть еще

одну ошибку — однотипность предложе

ния на рынке телепродукции того времени.

Засилье детективов и криминальных драм

начало утомлять и на какойто момент раз

мыло направленность каждого отдельного

канала. Все делали примерно одно и то же

и в очень большом количестве. Настало

перепроизводство сериальной продук

ции, каналы были просто не в состоянии

разместить в сетке все произведенные

сериалы. Хуже того, однотипность этих се

риалов привела к «уравниловке» — отсут

ствию у каналов «своей» аудитории, а тем

временем потребность зрителя в новых

жанрах росла. Сформировалась нехватка

разножанрового контента, зритель хотел

комедий, комедийных мелодрам, лириче

ских историй, способных выполнить одну

из основных задач телевидения — раз

влечь сидящего у экрана человека. Сериал

«Моя прекрасная няня», оригинал которого

пришел к нам из США, благодаря талантли

вой адаптации прочно закрепил за собой

эту нишу начиная с 2004 года. Молодежно

развлекательный продукт, ориентирован

ный на семейный просмотр, пришелся как

нельзя кстати. «Няня» стала безусловным

лидером нескольких сезонов телеэфи

ра, победу разделил сериал «Холостяки»

(2004), за ними последовал сериал «Кадет

ство» (2006), имевший огромный успех,

и что ценно в случае с «Кадетством», это не

адаптация зарубежного продукта, а наша

оригинальная идея. Эстафету подхватили

«Папины дочки», стартовавшие в 2007 году

и уже насчитывающие 20 сезонов.

Успешное развитие отечественной теле

индустрии подтверждают и цифры. По

данным компании «Невафильм Research»

и агентства Discovery Research Group, за

2011 год в России произведено порядка

4000 часов сериалов и телефильмов

на сумму более 800 млн долларов США.

Для сравнения: в 2009м количество

часов равнялось 3000, а объем средств

составлял 300 млн долларов. В США

и Великобритании за 2011 год эти цифры

составили 2,5—4,5 млрд долларов, что,

итар

тас

с


конечно, несравнимо больше, и в разго

ворах с западными коллегами российские

продюсеры все еще уходят от ответа на

вопрос «А сколько у вас стоит серия?», так

как на Западе просто не понимают, как

за такие деньги вообще можно чтолибо

снять. Хотя можно вспомнить российский

сериал «Курсанты», номинированный на

премию Американской академии теле

видения «ЭММИ Интернешнл», который

доказал иностранным коллегам, что ни по

техническим, ни по сценарноактерским

характеристикам наша продукция не усту

пает. Если вернуться к росту цифр в нашей

телеиндустрии, то стоит отметить, что на

долю телепроизводителей в 2011 году при

ходится примерно 75% заказов от эфир

ных телеканалов. Тенденция роста, как

говорится, налицо. Киноиндуст рия стала

действительно прибыльным самоокупаю

щимся бизнесом. Растет не только коли

чество производимых часов продукта, но

и бюджеты серий, гонорары режиссеров,

артистов, появляются новые востребован

ные профессии: креативные продюсеры,

хэдлайнеры, скриптсупервайзеры и многие

другие. Сценаристы объединяются в твор

ческие группы, осваивают зарубежные

и разрабатывают собственные технологии

работы с многосерийными проектами.

Развитие телепроизводства подтверждает

и тот факт, что в последние годы многие

режиссеры, прославившиеся в прокат

ном кино, приходят на телеканалы. Петр

Буслов, режиссер всенародного хита

«Бумер» и лидера кинопроката 2011 года

«Высоцкий. Спасибо, что живой», снял для

канала ТНТ несколько сезонов программы

«Наша Раша». Режиссер Максим Пежем

ский, снявший нашумевшую криминаль

ную комедию «Мама, не горюй», снимает

сериал «Интерны». Один из крупнейших

российских режиссеров, Сергей Урсуляк,

усадил всю страну на просмотр своего

сериала «Ликвидация» и продолжает

активно сотрудничать с каналом «Рос

сия 1». Дмитрий Дьяченко, ранее снявший

суперпопулярные комедии «О чем говорят

мужчины» и «О чем еще говорят мужчи

ны», выступил режиссером уже ставшего

новым хитом канала СТС сериала «Кухня».

Та же картина и с артистами: некоторые

раньше считали сериалы «низким жанром»

и отказывались в них сниматься, сейчас

таких практически не найти. Многие се

риалы стали настоящей кузницей «звезд».

Что, кстати, характерно для российской

телеиндустрии — у нас он появился, этот

самый институт «звезд», в отличие от

прокатного отечественного кино, где лицо

известного артиста на афише еще не

гарантия кассового успеха. В телевидении

сегодня все иначе, у каналов появились

«лица», приятно, что с каждым годом их ко

личество растет, а возраст уменьшается —

например, все молодые артисты, которые

снимались в сериале «Закрытая школа»,

стали узнаваемыми и уже завалены пред

ложениями ролей в новых проектах.

Стоит отметить, что процессы развития

сериальной киноиндустрии, например,

в США также отличает приток профессио

налов из киноиндустрии. Не секрет, что на

сегодняшний день все наиболее интерес

ное, неожиданное и смелое происходит

именно на телеэкранах: SHOWTIME бьет

все рекорды с седьмым сезоном сериала

«Декстер» про харизматичного маньяка

убийцу; вышел второй сезон сериала

«HOMELAND» израильского формата,

блистательно перенесенного в реалии

Северной Америки; зрители продолжают

следить за историей школьного учите

ля — наркотрафиканта из фильма «Во все

тяжкие»; режиссер Гас Ван Сент выступил

продюсером и режиссером первой серии

многосерийного фильма «Босс», в которой

личная драма главного героя переплетает

ся с интригами предвыборной гонки, — на

самом деле список бесконечен. О чем

это говорит? Нет, зритель не перестал

ходить в кино, но в какойто момент люди

с телеэкрана рискнули, вложив в произ

водство телепродукта ресурсы (не только

денежные), сопоставимые, а зачастую

и превосходящие большое кино, и выигра

ли. Планку понижать нельзя. И мы тоже

прекрасно это понимаем. Сегодня у продю

серов российских каналов складывается

понимание, куда и зачем мы идем. Однако

это не значит, что существует чудодей

ственный рецепт создания успешного

телепродукта. Это тяжелый и ответствен

ный процесс. Нужно не только удовлетво

рять зрительскую потребность в острых

ощущениях, но и не потерять свое лицо

и репутацию, заработанную годами проб

и ошибок. Никакие социологические опро

сы и фокусгруппы, будучи важным факто

ром развития современного телевидения,

не могут со стопроцентной уверенностью

ответить, почему сериал, блистательный по

качеству режиссуры, картинки, актерской

игры, может провалиться, и наоборот.

Точно так же как ни один учебник не спосо

бен создать талантливого сценариста — он

всего лишь инструмент в умных руках.

Ни один учебник не способен создать талантливого сценариста — он всего лишь инструмент в умных руках.


Любая военная картина — это,

в принципе, особая режиссура. Для

режиссера очень важно попробовать

себя, сможет ли он снять фильм в такой

стилистике. Это очень интересное и очень

сложное дело. Отдельное испытание.

И я не о военных фильмах говорю, в ко-

торых все действие может происходить

в одной комнате. Такие фильмы тоже

могут быть очень хорошими, но я говорю

о батальных сценах. Такие сцены — это

особая режиссура. Есть же, например,

летчики, которые не летали на сверхзву-

ковых самолетах. Но, наверное, любому

летчику все равно было бы интересно

иметь такой полет в своей профессио-

нальной биографии. Может быть отличный

режиссер, который не может снимать

батальные сцены. А, например, Сергей

Бондарчук был великим баталистом. Юрий

Николаевич Озеров — тоже.

И мне было важно попробовать себя. Во-

обще, потяну ли я? Смогу ли я снять что-то

подобное? Сумею ли организовать все?

Сумею ли найти правильную драматур-

гию? Потому что снимать бой — это не

значит снимать пушки и танки, которые

стреляют себе и стреляют. Снимать бой —

это значит, что ты должен найти драма-

тургию боя, выстроить ее и снять таким

образом, чтобы это захватывало, чтобы

зритель ее видел. Ведь в реальности

танковые бои происходили, как правило,

на расстоянии километров, как минимум

нескольких сотен метров. Для кино такие

расстояния очень неудобны. Не будешь

же ты показывать в кадре спичечные ко-

робочки, которые идут по полю. Конечно,

бывали бои в городах, деревнях, но это

были нетипичные ситуации, если мы гово-

рим о танковых боях. Поэтому режиссер

в первую очередь должен найти форму,

как это показать.

Какую роль в таком фильме будет играть

идеологическая составляющая? Это уже

другой вопрос. Причем очень сложный.

Когда я говорю про идеологию, я имею

в виду то, что любое по-настоящему

мощное движение в искусстве возника-

ет тогда, когда в обществе появляется

мощная идея. Можно сколько угодно

проклинать коммунизм, социализм, но

это была очень мощная идея. И даже про-

тивники этой идеи создавали очень яркие

художественные произведения, оставаясь

в рамках все той же идеологии. Например,

Булгаков был абсолютным антисоветчи-

ком. При этом необыкновенно талантли-

вым. «Собачье сердце» — сатира на совет-

скую действительность. Но это всего лишь

реакция на мощную идеологию. Так было

и с христианством. В период пассионарно-

сти христианства все искусство Западной

Европы было под его идеологическим

мощным влиянием.

Сегодня подобной идеи нет не только

у нас, но и нигде в мире. Поэтому каждый

художник ищет свою идеологию. Если

говорить обо мне, то моя идеология, идея

В своей колонке режиссер и генеральный директор киноконцерна «Мосфильм» Карен Шахназаров открывает читателю (и кинозрителю) глаза на съемочный процесс. Прочитав колонку, читатель (и кинозритель) может пользоваться открытыми глазами по своему усмотрению.

итар

тас

с

текст: карен шахназаров


нашего, советского поколения, осталась

прежней. В определенной степени меня

это радует, нам повезло, что за нашими

спинами стоит такая мощная идея. То,

что в нас было вложено. Можно о нас

что угодно говорить. Никита Михалков,

например, антисоветчик. Но при этом

он — советский художник. Он вырос

в среде, в которой была некоторая идея,

с которой ты либо соглашаешься, либо бо-

решься. И в этом у нас есть определенное

преимущество перед нынешним поколе-

нием, которое пытается найти сегодня

в жизни и творчестве идейную опору —

в христианстве, в исламе, например. Но

не было в XX веке более сильной идеи,

чем социализм. Кто-то с ним боролся, он

с кем-то боролся. И на этом фоне рожда-

лись очень интересные художественные

произведения.

А вообще, фильм — это ненормальное

состояние жизни. И многие мои коллеги

согласятся со мной, хоть и не скажут это

вслух. Входить в процесс делания фильма

любому режиссеру очень тяжело. Ты пони-

маешь, что на длительный период обрека-

ешь себя на уход из обычного мира. Люди

будут жить обычной жизнью, а ты будешь

находиться в параллельном мире. Можно

сказать, что нас никто не заставляет это

делать. Действительно, не заставляет.

Но ты понимаешь, что должен. Должен

руководить большим количеством людей,

убеждать их в чем-то, нести большую ма-

териальную ответственность. Ведь любое

кино, даже дешевое, — это все равно

большие деньги. Но в конце ты остаешься

с публикой наедине. И каждый может тебе

сказать про твой фильм что угодно. И ты

должен это слушать. Я помню, как в Моск-

ву Коппола привез свой «Апокалипсис».

В рамках Московского кинофестиваля

был эксклюзивный показ. Сеанс поста-

вили очень поздно. На двенадцать ночи.

Показывали в «России». Сеанс задержали.

Начали часа в два. Оттого что люди долго

ждали начала, уже засыпали, они были

раздражены. В общем, фильм закончился

около пяти утра, и чувствовалось, что

он не понравился. Картину не приняли.

Тогда я спрятался в фойе и наблюдал, как

Коппола стоял на выходе из зала, мимо

него прошел каждый зритель, а он честно

получал все эмоции от фильма. Я был

тогда молод, еще учился во ВГИКе, и эта

сцена произвела на меня колоссальное

впечатление. Копполу я тогда сильно

зауважал. Про себя подумал, что сбежал

бы, наверное, в такой ситуации.

Когда я поступал во ВГИК, мы говорили

о том, чтобы изменить мир. Но больше

всего всегда привлекала праздничная

часть кино — актрисы, кинофестивали.

Ведь это всегда привлекает молодых.

И я не вижу в этом ничего предосудитель-

ного. И это даже правильно. Я, скорее,

с подозрением отнесусь к тем, кто всерь-

ез мне начнет рассказывать о том, что он

хочет изменить мир. А вот в то, что моло-

дой человек хочет познакомиться с кра-

сивыми актрисами, я поверю быстрее.

И в таком человеке будет больше жизни.

Он скорее снимет талантливое, живое

кино. С другой стороны, если у человека

есть мозги, то, попав в кино, он поймет,

что праздничности в нем на 10 процентов.

Остальное — тяжелый труд, как и в любом

другом виде искусства. Может быть, даже

более тяжелый. Поскольку это и натуры,

и вставания в пять утра в любую погоду на

съемки. Плюс огромное психологическое

напряжение. Да и сам мир кино изнутри

не очень приятный, прямо скажем. В нем

много человеческих страстей, которые

очень ярко выходят наружу. Это — вечное

соревнование, в котором ты участвуешь,

хочешь ты того или нет. Оно утомляет.

И в конце все равно ждет разочарова-

ние, потому что каждый из нас знает, что

это все когда-нибудь закончится. Жизнь

в кино, в общем, очень жесткая. И ее

надо прожить.

В какой-то момент моя жизнь в кино стала

соревнованием с самим собой. Кто-то из

классиков киношных сказал о режиссе-

рах, что мы все, когда начинаем фильм,

стремимся снять совершенное кино,

а когда ты уже находишься в процессе,

думаешь только о том, как его закончить.

И всегда, кстати, остается чувство, что ты

не доделал что-то до конца. Видимо, оно

потом заставляет тебя двигаться дальше.

Кто-то говорит тебе: «Нет, надо еще раз

попробовать сделать совершенное кино,

которое никто за тебя никогда не сделает».

Но такого никогда не произойдет. И в этом

драма нашей профессии. Головой ты каж-

дый раз понимаешь, что это невозможно.

Но внутри тебя сидит желание попробо-

вать еще. Так и живем. Кстати, наверное,

в этом есть свой кайф.

Снимать бой — это не значит снимать пушки и танки, которые стреляют себе и стреляют. Снимать бой — это значит, что ты должен найти драматургию боя, выстроить ее и снять таким образом, чтобы это захватывало, чтобы зритель ее видел.


Бывает же такое: дату рождения автора этой колонки, продюсера «Кинотавра» Полины Зуевой, определил кинематограф. Точнее — один американский фильм. Такова волшебная сила киноискусства, что порой и первых кадров достаточно, чтобы убедиться: сопротивление бесполезно.

дина

щед

ринс

кая

1976 год. Жара. Июль. ММКФ.

Маме и папе по 22. Мне семь с полови-

ной месяцев, и я должна родиться в на-

чале сентября.

Родители — заядлые киношники. В те

времена зарубежное кино можно было

посмотреть только на фестивале, и то

не каждый год. Вся Москва ждала июля.

С билетами было совсем туго. Не то что

сейчас. Но как-то через друзей с перевод-

ческого факультета, которые подрабаты-

вали на кинофестивале, моим родителям

что-то доставалось. А главное, существо-

вала известная «толкучка» у кинотеатра

«Россия». Там можно было купить, про-

дать, обменять билеты с одного сеанса

на другой. Причем один билет мог стоить

двух, в зависимости от картины! Папа

«дотолкался» до двух билетов на какой-то

страшно модный фильм. Но было реше-

но, что он пойдет один, так как фильм

был триллером, как сейчас сказали бы.

А мама ждала меня, и нервничать ей

было противопоказано. Я тоже тогда

толкалась. Но не за билетами.

В результате образовался один лишний

очень дефицитный билет. Киновалюта на

руках. Но родители мечтали попасть на

американский фильм «Пепельная среда»

(Ash Wednesday) с Элизабет Тейлор. И вот

какими-то немыслимыми комбинациями,

харизмой и многоступенчатым обменом,

проведя много часов на «толкучке»,

счастливый будущий отец вернулся домой

с победой! Билет на «Пепельную среду»!

Правда, один...

Долго прорабатывался план, как по

одному билету пройти непременно втро-

ем. Имеется в виду — со мной. Схема

проникновения в кинозал оказалась

простой и незамысловатой: папа про-

ходит честно по билету, затем кладет

билет с оторванным контролем в кошелек

и просит контролершу передать кошелек

жене — мол, случайно в кармане оказал-

ся. Мама ждет момента, когда основная

толпа счастливых обладателей билетов

на фильм повалит к началу сеанса. По-

казывая билет и живот, она объясняет,

что выходила подышать. Расчет был на

меня — ну какая же женщина-контролер

станет препираться с глубоко беремен-

ной зрительницей!? Тем более при таком

аншлаге.

Это был кинотеатр «Звездный». Тогда

совсем новый, но самый далекий — аж

на Вернадского. Родители волновались.

Но план сработал идеально. И даже не

на 100, а на 200 процентов. Ведь все

«мы» планировали сесть в одно кресло:

папа (1 м 98 см) — с длинными ногами,

мама — с большим животом. Но! Рядом

оказалось свободное место! До послед-

ней секунды родители не верили своей

удаче… Свет погас. Убедившись, что

все проходы заняты сидящими на полу

и никто не пробирается к креслу рядом,

«мы» заняли два места с чувством полно-

го удовлетворения.

текст: полина зуева


gett

y im

ages

/fot

oban

k (2

)

Началась картина. Открывающие титры.

В первом кадре — крупный план лица,

рука со скальпелем, резкое движение

хирурга, экран залит кровью… Следую-

щий кадр, увиденный мамой, был уже

в медпункте. Беременная кинозрительни-

ца открыла глаза. В кабинете врача было

еще 3—4 девушки и пахло нашатырем...

Прошло более 30 лет. За все это время

ни один из нас троих так и не посмотрел

фильм «Пепельная среда»…

Сегодня мы, обросшие гаджетами

и компьютерами, попавшие в липкую

сеть Интернета, можем смотреть кино

в любое удобное для нас время: в метро,

в кровати, в автомобиле. Но неудержи-

мая и таинственная магия кино тянет нас

в кинозал. Пусть в пальто и с попкорном,

на каблуках и в декольте, с приглашением

или обычным билетом в руках, в рядовое

воскресенье или на престижном кино-

смотре, но у большого экрана и в зале со

зрителями.

Мне особенно приятно быть причастной

к этой энергии кино, ежегодно занимаясь

организацией фестиваля «Кинотавр».

И сегодня на конкурсные показы просто

так не попасть. Не говоря уже о церемо-

ниях открытия и закрытия, на которые

местные умельцы продают подделки за

«бешеные тыщи». Киножелающие штур-

муют наш «Зимний» (главную площадку

кинопоказа), надеясь оказаться в пере-

полненном зале. Пользуясь служебным

положением, я иногда завожу без

билетов парочку фанатов киноискусства

и, конечно же, свою маму. Теперь она

получает билеты на все интересующие ее

фильмы. Уже без «толкучек».

Сегодня мы, обросшие гаджетами и компьютерами, попавшие в липкую сеть Интернета, можем смотреть кино в любое удобное для нас время.


СовСем недавно я сидел на

премьере очередной зрительской коме-

дии. Близкие, практически родственные

мне по духу люди сделали продюсерское

кино. Оно сильно отличалось от водопада

подобных жанровых подделок в лучшую

сторону: хорошие диалоги, юмор выше

пояса, игра актеров, монтаж — одним

словом, я смеялся и радовался за друзей.

Потом, пробираясь по вьюжно-пробочной

Москве в сторону дома, я с удивлением

поймал себя на том, что мне грустно.

И грусть эта не светлая, заставляющая

одновременно влажнеть глаза и раство-

рять губы в еле заметной улыбке, а тяже-

лая, занозистая какая-то. И думал я при

этом о только что просмотренном фильме.

О фильме веселом и, напомню, весьма

достойном на общем фоне.

Времени подумать над моим настроен-

ческим казусом было с избытком, благо

столичная пробка была, как обычно по

вечерам, непробиваемо стойкой.

Думал я о Кино. В общем. В последние

годы каждая премьера, которую я посе-

щаю, заставляет думать о Кино. И о себе

в этом самом Кино. С ледяным спокой-

ствием я вдруг понял, что не хочу больше

снимать Кино. Без истерики, без душевно-

го заламывания рук. Не хочу.

Я появился на свет в семье режиссера

и актрисы, и, как справедливо заметил

в своем тосте на каком-то папином юбилее

Армен Николаевич Медведев, из всех ис-

кусств важнейшим для семьи Кеосаянов

являлось Кино. Я рос в Кино. На съемоч-

ных площадках и в монтажных, в разго-

ворах родителей и их гостей я укреплялся

в мысли, что когда-нибудь стану микро-

скопической частью этого самого Кино.

И пусть я знал, как мало кто, все тяготы

и лишения этого глянцевого внешне дей-

ства, пусть родители упорно отговаривали

меня от поступления в киновуз, я был упря-

мым мальчиком. Даже то, что я навсегда

вошел в историю ВГИКа как единственный

отпрыск кинематографиста, не поступив-

ший с первого раза, не отвратило меня от

решения, и на следующий год я все-таки

стал студентом.

Пробка даже не думала рассасываться.

Какой-то экспрессивный кавказец за рулем

«маршрутной» газели отчаянно долгим

гудком клаксона выражал свое отношение

к происходящему. Свободной рукой он бил

по рулю, а его губы двигались, произнося

явно не цитату из речи Клавдия в римском

Сенате. Это было словно в немом кино:

не хватало только музыки тапера и белых

титров на черном фоне…

Через несколько дней после того, как

я увидел оскароносный фильм «Артист»,

мне довелось посетить отечественную

премь еру, конечно же, очередной коме-

дии. И в первый раз в жизни я ушел из

зала на 8-й минуте просмотра. В первый

раз не потому, что мне никогда не до-

водилось бывать на премьерах плохих

фильмов, просто я не люблю подобных

Актер и режиссер Тигран Кеосаян признается, что не хочет больше снимать кино. Правда, через некоторое время выясняется, что это такой режиссерский ход, но к тому времени, когда выясняется, это уже не важно. Хорошему режиссеру веришь безоговорочно.

тая

невс

кая

текст: тигран кеосаян


демонстраций — либо не ходи, либо уж

досиди до конца. А вот тут не выдержал.

Через пару недель в какой-то новостной

ленте я увидел большие цифры сборов

этого самого фильма. Удивился нешуточно

и стал смотреть цифры других, на мой

взгляд, погибших до своего рождения

фильмов. И почти везде была внушитель-

ная касса. Мне вспомнилось, что в пору

моего детства в среде околокинематогра-

фической критики великий Гайдай считал-

ся эталоном пошлости. Просто потому, что

его фильмы любили зрители. Кстати, таким

аршином люди, получающие зарплату за

кинорецензии, измеряют кино и сегодня.

По-настоящему хороший фильм широкий

зритель понять не может и не должен. Это

удел режиссера, членов его семьи и по-

священной секты киноведов. Ну да Бог

с ними. Но ведь даже если принять этот

теоретический абсурд за аксиому, я возьму

на себя смелость утверждать: любой эпи-

зод из гайдаевской короткометражки «Пес

Барбос и необычный кросс» стоит 90%

всех комедий, снятых за последние годы.

В самом страшном сне не смогу пред-

ставить себя брюзжащим: а вот в наше

время, а вот сейчас… Потому что мое

время — это то, в котором я живу. И мне

оно нравится, со своими информацион-

ными потоками, свободой передвиже-

ния, фантастическими с точки зрения

70—80-х годов гаджетами, возможно-

стью легально зарабатывать деньги. Но

говорим-то мы о кино, и то, что большин-

ству людей кажется неактуальным, для

меня является жизненно необходимым

для понимания: чему же я учился и что мне

делать со своей профессией?

Если раньше машины хотя бы по метру, но

перемещались, то уже минут двадцать не

было даже намека на движение. Неожи-

данно спокойный водитель маршрутки

курил на морозе, а на лимузине слева,

зажатом со всех сторон усталыми автомо-

билями, бессмысленно сверкала мигалка.

«Путина, что ли, ждут?» — лениво проскво-

зило в голове…

Не прав был Иосиф Виссарионович,

есть незаменимые люди. Как-то летним

вечером в начале нулевых после закрытия

главного кинофестиваля страны я вместе

с настоящим классиком отмечал призы,

завоеванные нашими фильмами в раз-

ных номинациях. Южная ночь казалась

бесконечно-праздничной, спиртное

лилось рекой, и множество разных людей

искренне и не очень поздравляли нас с по-

бедой. А потом — вероятно, под влиянием

выпитого — я спросил классика:

— А на какой фестиваль наши фильмы-

победители могли бы попасть, скажем,

году в 1972-м?

Классик секунд пять смотрел на меня

молча, потом понимающе улыбнулся

и ответил:

— Ни на какой…

Классик знал, о чем говорит. Потому что

в 1972 году, когда мне было шесть, а он

был не классиком, а подающим виды моло-

дым режиссером, одновременно снимали

Данелия, Рязанов, Тарковский, Иоселиани,

Мотыль, Шенгелая, Райзман, Чухрай, Бон-

дарчук, Митта, Абуладзе, Таланкин… Спи-

сок можно продолжать. Не бесконечно,

но долго. Чтобы было окончательно ясно

непосвященным — все перечисленные

мною режиссеры и многие другие являют-

ся не нашими «домашними» радостями.

Это люди, на чьих фильмах учатся во всех

киноакадемиях мира, это золотой фонд,

простите за шаблон, мирового кино.

За последние двадцать с лишним лет мы

многое переняли с Запада. Хорошего

и не очень. В кино мы переняли лекало

зрительски успешного фильма. Комедии.

Простой, как передовица газеты «Правда».

А чего было не перенять лекало «Пролетая

над гнездом кукушки» или «Форреста

Гампа»? «Инопланетянина» или «Индианы

Джонса»? Подумали, что «Один дома» легче

сделать? Лекало до тех пор остается на-

бором пунктирных линий, пока за него не

берется Мастер. Желательно талантливый.

Как тот же Крис Коламбус в том самом

«Один дома». Или Спилберг. Или Форман.

Или все те, кого я тут перечислил, в своем

неполном списке.

И безответно подумалось мне: почему

же мы, такие свободно-бесцензурные,

информированно-тридэшные, отцифро-

ванные вдоль и поперек, даже близко не

можем приблизиться не то что к «Никто не

хотел умирать» Жалакявичюса, но даже

к «Премии» Микаэляна? Почему мы безус-

пешно пытаемся повторить чью-то чужую

радость, которая, может, и не радость для

нас вовсе?

В нашей клишированной кинореальности

нет места тем режиссерам, которых я пе-

речислил. И большая неправда считать,

будто нет сейчас подобных талантов. Есть,

только учатся на юристов и бухгалтеров.

Потому как таланты к жизни вызываются

потребностью. А когда потребность опре-

деляется загоном зрителей в кинотеат ры

на два уик-энда, тут таланты не нужны. Тут

хватит и хорошего пиара.

Это был не Путин. Это была авария. Я вы-

рвался из пробки, и машина радостно по-

летела по трассе. Позади остался водитель

маршрутки, лимузин с мигалкой, премьера

моих друзей. Настроение поднялось. Так

же неожиданно, как упало полтора часа

назад.

Да нет, кино я еще поснимаю. Для себя

и близких мне людей. По духу. И вообще,

какой только бред не придет в голову

в наших вечерних столичных пробках. Все

беды от них…

Таланты к жизни вызываются потребностью. А когда потребность определяется загоном зрителей в кинотеатры на два уик-энда, тут таланты не нужны. Тут хватит и хорошего пиара.


Директор «Роскино» Екатерина Мцитуридзе, дебютируя в «РП», начала писать о том фильме, с которого ей захотелось уйти, а написала о том, с которого ушел ее товарищ. А на самом деле — о том, что есть фильмы, с которых невозможно уйти. И люди, с которыми невозможно расстаться.

дани

ил б

аюш

ев

ПРОЛОГЯ отлично помню первый фильм,

с которого в первый раз в жизни мне

захотелось уйти. Не то чтобы он мне не

нравился, просто было страшно и ужас-

но хотелось спать одновременно. Не

вышло — я не умела самостоятельно

покидать кинотеатр. Позже я узнала де-

тали — это была «Погоня» Артура Пенна

с Брандо, Редфордом и Джейн Фондой.

Мощный шериф (Брандо) защищает

сбежавшего из тюрьмы преступника

(Редфорда) от озверевшей толпы, убитая

горем Фонда (в элегантной клетчатой

юбке предвосхитившая Фэй Данауэй,

которую Пенн увековечил ровно через

год в «Бонни и Клайде») отчаянно призы-

вает на помощь, Редфорд весь в крови,

и эта толпа, состоящая, конечно же, из

слабаков и трусов, и эта ненависть, раз-

литая в каждом кадре... Пенна полюби-

ла, можно сказать, с первого страха.

О чем думала моя мама, взяв с собой на

просмотр трехлетнюю девочку, сложно

сказать. С другой стороны, ей проститель-

но — она опоздала на собственные роды,

в процессе схваток упорно досмотрев

«Рапсодию» с Элизабет Тейлор.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЛАУРАТбилиси. Январь. Прошел дождь. Облака

душно висят низко над головой. Во дворе

университета обычный в это время суток

митинг. Одних против других. Другие за-

перлись в бункере. На лекции по истории

Древней Руси в окно нашей аудитории

со стороны сада летит булыжник. Нечего

изучать историю врага. После первой

пары бегу на урок итальянского, потом —

телик, позже — двойной праздник.

В честь Пазолини отменили вечерние

занятия.

Пятьсот метров от университета до дома

Лауры, маленькой подвижной блондинки

лет пятидесяти, с испуганными глазами

слегка навыкате, смахивающей чем-то на

Джульетту Мазину, растягиваются до без-

надежности. Тонкое шерстяное пальто

не спасает от холода, влажный мороз,

неслышный, невидимый, пробирает до

костей.

Лаура, профессор консерватории, приоб-

щает будущих сопрано, теноров и осталь-

ных баритонов к языку Россини и Верди.

Лаура изобрела самый веселый способ

изучения языка — через песни и арии.

Сегодня — «Сила судьбы». Подготовилась

я откровенно плохо, то есть ни одного

нового звука, — неделя Пазолини. Вчера

два сеанса «Теоремы», один — «Аккатоне»,

позавчера — «Птицы большие и малые»

и «Царь Эдип». Вечером всем курсом тор-

жественно посещаем «Свинарник».

— Что ж, Пазолини, при всем моем

уважении, не споешь, — язвительно

подмечает Лаура, приступив к дознанию

второй жертвы.

Метод Лауры состоит не просто в пении,

а в дуэтах. Без напарника в ее уютной

текст: екатерина мцитуридзе


gett

y im

ages

/fot

oban

k

— Что ж, Пазолини, при всем моем уважении, не споешь, — язвительно подмечает Лаура.


квартирке с кружевными салфетками,

симметричными снежинками покры-

вающими все, что попадается на глаза,

включая маленькую потрепанную таксу

по кличке Дон Карлос, делать нечего,

песни и редкие диалоги она преподает

только на пару. Напарников выдает сама.

Мечтающих изучать итальянский в этот

момент в городе не то чтобы, с другой

стороны, Лаурин лист ожидания изобилу-

ет именами. Что позволяет ей после двух

проваленных уроков без лишних вопро-

сов выставить вас за дверь без права

апелляции. Ее репутация, как неодно-

кратно повторяет Лаура, гораздо дороже,

гораздо дороже.

Мой отсутствующий вид не внушает

уверенности в счастливом исходе. Но

напарник, к счастью, на высоте. Пропев

с ним, в порядке исключения, домашнее

задание, Лаура просит меня вспомнить

хотя бы предыдущий урок. После «Torna

a Surriento» мы вознаграждены жасмино-

вым чаем и отпущены на волю.

— Хороший мальчик, порядочный.

Смотри — не упусти! — шепчет она мне

вслед, захлопывая за нами ядовито-

зеленую дверь, украшенную вырезками

из журналов (Кларк Гейбл и Николай

Рыбников солируют).

И хотя слово «порядочный» меня пуга-

ет — обычно его постфактум употребля-

ют по отношению к самым мерзким под-

лецам, в контексте «а казалось — такой

порядочный человек…», — напутствие

Лауры меня веселит. Объект ее внимания

младше меня на четыре года, и это про-

пасть без единого шанса на мост. Сам

объект без тени смущения провожает

меня домой, встречает после лекций,

напрашивается на просмотры и вообще

ведет себя как полноценный ухажер.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ФИАЛКИБез всяких предисловий пару недель

назад, рано утром в день моего рож-

дения, он поджидал меня с корзиной

фиалок у подъезда. Заглянув в глаза,

отчеканил:

— Если тебе не захочется вечером быть

с кем-то другим, я буду счастлив соста-

вить тебе компанию, сходим на балет

и поужинаем где-нибудь в уютном месте.

Конечно, если у тебя планы, я пойму.

Оценив его смелость, я пригласила

напарника на вечеринку, которая весь

вечер и последующую ночь плавно пере-

текала из приуниверситетских кафе

в забегаловки академии художеств

и закончилась бурным джем-сейшном

в мастерской моей школьной подруги,

в то время студентки модного факуль-

тета дизайна. Не дрогнув ни разу, он

выдержал все испытания, выпавшие на

его долю, включая пошлые возрастные

шутки двадцатилетних дядек, уклонился

от вина и прочих излишеств, и прово-

жал меня домой в тот вечер именно он.

В те годы в Тбилиси не страшно было

садиться за руль в шестнадцать. Осо-

бенно если папа министр какой-нибудь

там промышленности, даже если совсем

не тяжелой.

В телецентре мы долго не задержива-

емся, нужно только забрать гонорар за

старый мой репортаж. Полгода работы

нет. Телевизор транслирует одну картин-

ку: фасад здания парламента и толпа

перед ним, орущая про свободу. Не

верится, что совсем недавно мы слушали

Мамардашвили. «Философы считают,

что человеческое существо свободно

в абсолютном смысле слова. Почему? По-

тому что если оно зависимо или является

рабом, то только рабом своих собствен-

ных привидений, которые выросли из его

собственной души. Это не мир делает его

рабом — по отношению к миру чело-

век свободен абсолютно, — корни его

рабства уходят в него самого». Напарник

тоже склонен к философии. Отец его,

кстати, дружил с Мерабом. Сам напарник

собирается стать прокурором.

По дороге забегаем к Марине, подруге

его мамы. Она живет как раз между

Домом кино и зданием телецентра.

Баклажаны с орехом, томатный суп

и эклеры на десерт. Я твердо верю, что

искусство на голодный желудок вос-

принимается значительно хуже. К мо-

тивированным терзаниям художника

примешиваются твои личные, совершен-

но необоснованные в данном случае,

и искажают смысл произведения, точнее,

искажают восприятие смысла.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПРЕДВКУШЕНИЕТемно-синий вечер. Мороз проникает

сквозь кости куда-то в сторону души.

Местные принципиально не приспособ-

лены к холодам. Здание из желтого

туфа. Раздолбанный «форд» напарника

лихо втискивается между собратьями,

припаркованными, конечно же, прямо

на тротуаре перед входом в Дом кино.

Намоленное место. Окурки на разби-

тых мраморных ступенях, журчащая

студенческая тбилисская речь, настойка

блатного русско-грузинского жаргона

и высокопарных словечек.

— Что ему, западло взять и подать

в отставку?!

— Да брось, по ходу пьесы он рамсы по-

путал, какое тут благоразумие?

— Он говорит: ты агент Кремля, б…я,

а я даже в Москве толком не был,

единственный раз мама брала с собой

в командировку, короче, на три дня.

Даже в Мавзолее не был! Все бы ничего,

В те годы в Тбилиси не страшно было садиться за руль в шестнадцать. Особенно если папа министр какой-нибудь там промышленности.


но, б…я, зарубил поездку во Францию по

обмену, сказал неблагонадежен, сучий

сын декан этот гребаный…

— Считай, участвуешь в благотворитель-

ности, вместо тебя в Париж покатится

племянница премьера с филфака… Не

ссы, братуха, тебе зачтется — через

год-другой пенсию почетного диссидента

будешь получать! Восхитительно!

В фойе перед просмотром легкое возбуж-

дение. В одухотворенной массе подрост-

ков, влекомых к творчеству великомуче-

ника от кино (спустя некоторое время

их опишут зябким словом «хипстеры»),

выделяются студенты-художники:

вязаные шапочки кислотных оттенков,

рваные джинсы, серые стеганые бала-

хоны сомнительного происхождения.

Подтягивается придумщик праздника —

Георгий Гвахария, самый продвинутый

критик мира, на наше счастье взявший

под опеку первый выпуск киноведческого

факультета, несколько лет назад откры-

того в университете. Сказать, что мы его

боготворим, — ничего не сказать, мы

знаем о нем все: например, что в детстве

он предпочитал швейные машины авто-

мобилям и что мама, мечтавшая о дочке,

долгое время заплетала ему косички.

И все у него особенное. И сам он необык-

новенный. Лучший. Я помню наизусть

все его лекции — «Смерть в Венеции»

изучали месяц, по кадру.

После штурмовой недели Вайды, после

«Березняка», «Девушек из Вилко» и «Ме-

таморфоз», после упоительной недели

Годара, после «Безумного Пьеро», «Уик-

энда» и «Китаянки», после «Жить своей

жизнью» и прочих радостей, подаренных

нам Георгием, — Пазолини. Мрачный

и высокий. Как раннее Средневековье.

Невозможно передать вкус тех про-

смотров. Торренты обесценили чувство

причастности к чему-то особенному.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КАННИБАЛНапарник держится поодаль, в пределах

доступности, не мешает общаться с друзь-

ями. Долговязый, сутулый, с длинными

светлыми волосами, со снайперским

прицельным взглядом исподлобья, он

напоминает одновременно всех героев

Депардье, не тех, которые удмурты, а тех,

что «Вальсирующие» и «Novecento». Днем

раньше он с честью выдержал «Теорему».

Со своим мнением он осторожен: рядом

всегда найдется кто-то из моих, кто не

упустит возможности продемонстриро-

вать свой латентный снобизм. Выдержка

напарника, год отучившегося в колледже

в Англии, меня удивляет больше всего.

Если бы он не был столь безнадежно юн,

я бы могла и влюбиться. Могла бы. Но,

во-первых, возраст, во-вторых — нравы:

в Тбилиси приличной девушке положено

любить отморозка.

— Сядем поближе, вчера мне было видно

не очень, — предложил он, не подозре-

вая, какую драматическую допускает

оплошность. Историю юного канниба-

ла, поедающего в пустыне еще живых

животных, а потом собственного отца,

я также смотрю в первый раз.

— Прости, я на секунду, — сказал он ше-

потом во время сцены, где главный герой

глотает трепыхающуюся бабочку.

Не отрывая глаз от экрана, я молча

кивнула.

За время его отсутствия герой успел

схрумкать отца и еще несколько человек.

— Я ничего такого не пропустил? —

с надеждой в голосе осведомился он,

вернувшись.

— Ничего такого, — ответила я с напуск-

ной беспечностью, — он схарчил отца

и пару типов.

— О боже! — воскликнул напарник голо-

сом будто с приставленным к нему глуши-

телем. Семья из не легкой или какой-то

там еще промышленности подобных

метафор явно не предусматривала.

Я повернула голову в его сторону. Рядом

сидел незнакомец с белым, как экран,

лицом.

— Понимаешь, это аллегория. Пазолини,

он бунтарь, он восстает против ханже-

ства общественной морали.

Дежурная фраза начинающего кри-

тика его не очень убедила, но мой

воспитанный напарник, изучающий

итальянский в качестве внучки латыни,

необходимой в карьере юриста, ответил

скороговоркой:

— Все нормально, все хорошо, мне,

наоборот, очень все интересно.

Только минут через двадцать, когда

другой юный герой стал заигрывать на

наших глазах с хорошо откормленной

свиньей, будущий служитель правосудия

сдался.

— Я, наверно, ничего в кино не пони-

маю, — прошептал он мне на ухо и нелов-

ко дотронулся до моего запястья. — Если

ты не против, я на улице тебя подожду.

— Что ты хочешь, — коротко заметила

после просмотра моя однокурсница,

главная грузинская красавица современ-

ности Нина Орджоникидзе (позже Иосе-

лиани, по которому мы писали диплом,

снял ее в своих «Разбойниках»), — он

настоящий мужчина — расстались на

пике отношений.

Больше он не перезвонил никогда. Он

бросил Лауру. Новый напарник, выдан-

ный мне взамен, оказался несмешным

шутником с мединститута, изучающим

итальянский под влиянием творчества

певца Эроса Рамазотти. Лаура вскоре его

выгнала. Но это уже не имело значения.

На третьем курсе я влюбилась в Москву.

ЭПИЛОГБелфаст. 2011. Стадион имени кого-то.

Футбольный матч между такой-то и такой-

то группами. Мои друзья знакомятся

с приятным тбилисцем лет тридцати.

Сосед по трибуне. В пьяной драке случай-

но застрелив человека, много лет назад

бежал из дома.

Это выясняется уже в гостях. Там же за

рюмкой водки он мимоходом спрашивает

о девушке, которая про кино в Москве

рассказывает, где-то там на телике.

— Когда-то давно я ее к кино приобщал, —

говорит он, — она была жуткая трусиха, —

водил ее на серьезные такие фильмы.

— Вообще-то она моя первая любовь, —

признается он новым московским

друзьям перед тем, как проститься, по-

клявшись не расходиться никогда, — не-

много, правда, сумасшедшая.

Он увлекается политикой, сочувствует

местному освободительному движению,

прекрасно поет по-итальянски. К женщи-

нам относится настороженно.


Самое лучшее кино — это то, кото

рое мы делаем сами. Оно не пахнет. Для

этого кино не нужен режиссер, но порой

он приходит сам, никого не спросясь,

распространяя о себе противоречивые

сведения, а в исключительных случаях

заводится кинокамера.

У нас в доме было свое кино. В нем уча

ствовали моя мама, моя бабушка и моя

няня, двадцатитрехлетняя крестьянка из

села Лотошино Волоколамского района

Московской области. В этом кино я играл

роль пятилетнего мальчика из хорошей

семьи. Папа в этом кино не участвовал,

потому что он был начальником и он в это

кино не помещался. Но ему время от

времени об этом кино докладывали — то

моя мама, то его мама, моя бабушка.

В нашем кино мама играла роль совре

менной женщины, которая хочет сделать

из меня культурного человека, но культур

ный человек из меня никак не получался.

Я был просто куском хаоса. Окультурить

меня могли разве что боги и, может быть,

папа, но папа не занимался грязной

работой, а в богов мы не верили и они

в нас — тоже.

Бабушка в нашем кино играла роль нерв

ной женщины лет пятидесяти пяти, чудом

выжившей блокадницы, которая в при

падке гнева бросалась в маму чугунными

утюгами, и моя мама, придя с работы,

пряталась в ванной, как в бомбоубежи

ще. Бабушка кормила меня на убой. Она

запихивала мне в рот блины, пироги, ват

рушки, пельмени, сосиски, яйца, рыбий

жир — все подряд, и я превратился

в большой шар с выпученными глазами,

а мама кричала: «Не смейте его пере

кармливать!» — на что бабушка кричала:

«Не смей экономить на мальчике!» Раз

ница в ты и вы была не в пользу мамы,

к тому же бабушка бросалась утюгами,

и они обе за кадром по очереди бегали

к папе и говорили одни и те же слова:

— Убери ее! Выгони из дома!

А мама еще добавляла:

— Я с тобой разведусь.

А бабушка подначивала:

— Разведись с ней. Ты же ее не любишь!

Папа молчал, и тогда бабушка падала на

колени и валялась у него в ногах:

— Не бросай ее, не бросай ради

мальчика!

Бешеный конфликт нашего кино отчасти

сглаживала моя крестьянская няня, Ма

руся Пушкина. Когда бабушка бросалась

раскаленными утюгами, они ловила их

на лету и прятала в духовку. Когда мама

запиралась в ванной, она, маленькая

ростом, смело вставала у двери, расплас

тав руки, чтобы бабушка не высадила

дверь. Днем она поддакивала бабушке,

вечером — маме. Когда дело доходило

до драки с полотенцами, она вставала

между воюющими сторонами, и ее не

щадно секли с обеих сторон. Когда же

наши нервы не выдерживали, мы уполза

ли с Марусей Пушкиной на карачках из

У писателя Виктора Ерофеева свои отношения с кино. Правда, кино это черно-белое, немое, восьмимиллиметровое. Но при этом незабываемое. А потому что — любительское.

orlo

va

текст: виктор ерофеев


дома гулять, и кино продолжалось в наше

отсутствие.

Наконец мой папа не выдержал и достал

откудато кинокамеру. Эта кинокамера

спасла нашу гибнущую семью. Без нее

мы бы все развелись или убили бы друг

друга утюгами. Папа из заграничной

командировки привез восьмимиллимет

ровую камеру чешского производства.

Тогда, в середине 1950х годов, это было

настоящее чудо.

— Подарок чешских друзей, — объявил

он. В его лексиконе слово друзья значило

коммунисты. Папа привез черную верти

кальную камеру с ручкой и сказал:

— Я вас буду всех снимать. А потом вы

увидите себя на экране.

— А где экран? — спросил я, круглый, как

шар.

— В прихожей.

Он сходил за экраном. Экран был раз

движной, на ножках. Он вытягивался из

трубы, ослепительно белый, мерцающий

серебряными искрами, он пах нереаль

ной жизнью.

— Для начала я вам покажу Париж.

Он достал из коробки проектор, зарядил

маленькую бобину, развернул экран

и погасил в столовой свет. Мы уселись на

диван, я залез на колени к бабушке, но

мама забрала меня к себе, бабушка за

шипела, и я в качестве трофея достался

Марусе Пушкиной. Проектор застрекотал

и стал показывать фильм, который папа

снял в Париже. Это был чернобелый

игрушечный фильм, в котором французы

шли по улицам, ездили на автомобилях

и лазили на какуюто высокую башню.

Я подбежал к экрану, чтобы поймать

их. По моим рукам бегали и прыгали

французы. Я хотел их поймать, но они не

давались. Бабушка стала плакать, а Мару

ся Пушкина — смеяться.

— Таких людей не бывает, — покачала Ма

руся головой. — Это вы их выдумали, —

рассмеялась она моему папе в лицо.

Игрушечный фильм внезапно закончился.

Он длился не больше пяти минут. Пленка

билась хвостом о проектор.

— Да… — задумчиво сказала мама. —

Там мальчиков не кормят на убой и никто

не бросается утюгами.

Бабушка вытерла слезы.

— Володя, — сказала она, — покажи

еще чтонибудь.

Папа зарядил другую бобину, побольше.

Проектор вновь застрекотал с какой

то колючей нежностью. Но на этот раз

вместо французов и башни появился

чернобелый человечек, который надел

боксерские перчатки и отправился на

ринг, но ему не повезло и его быстро

поколотили.

— Это тоже ты снимал? — спросила

бабушка.

— Боже! Это же Чарли Чаплин! — не вы

держала мама.

— Ктокто? — спросила Маруся Пушкина.

— Он известен не меньше твоего Пушки

на, — бросила ей бабушка.

— Боже, боже… — причитала мама.

— Да, Пушкин — это наш человек, — ра

достно согласилась Маруся.

От папы после его смерти осталось три

ста с лишним сереньких бобин, спрятан

ных в желтые пластмассовые коробочки.

На пленках проплывает чужая жизнь:

африканцы вырезают маски из черного

дерева, цейлонцы собирают на холмах

чай, американцы машут в НьюЙорке

американскими флагами. А вот родина

у папы не получалась. Он категорически

не хотел снимать нашу родину, и только

коегде на экране появлялся застенчиво

я, а мама однажды играла в бадминтон,

да и то все это было за границей. Ба

бушку и Марусю Пушкину мы в фильмах

не обнаружили. Бабушка никогда не вы

езжала за границу, Маруся Пушкина —

тоже. Маленькой девочкой она провела

несколько недель под немецкой оккупаци

ей и была полностью невыездной. Когда

ее спрашивали, как было при немцах, она

отвечала односложно, с глупой улыбкой:

— Не помню.

Но тут же добавляла:

— У них шоколад вкусный.

А если кто настаивал, она рассказывала:

— Они мою мамку голой на морозе

повесили.

Из всего этого собрания трехсот люби

тельских папиных фильмов лишь один

эпизод подвергся цензуре. В этом месте

сенегальцы бьют в тамтам и женщины

пляшут на кривых ногах, хищно задирая

цветастые юбки. На передний план вы

скакивает худой чернокожий с бритым

черепом, с ожесточенным немолодым

лицом и ослепительно белыми зубами,

которых, однако, совсем немного. Он пля

шет перед папой какойто истерический

танец, постепенно вгоняя себя в транс,

он пляшет, отдавая папиной пленке душу;

неслышные тамтамы (потому что все

папины фильмы немые) подстегивают

его, и в самый критический момент он

выхватывает из штанов большой спелый

х…й, яростно дрочит его папе прямо

в камеру и в яростных муках кончает.

Папа уверял потом, что, когда он снимал

этот танец, он не понял, чем занимается

африканец, потому что в глазок камеры

ему было плохо видно. Когда папа показал

гостям фильм — обычно это делалось

после ужина с курицей под миндальным

соу сом, но до лимонного фирменного

пирога мамы, — гости пришли в замеша

тельство. Среди них были двое крупных со

ветских мастеров документального кино,

один из которых снимал Арктику, а дру

гой — войну в Испании. Я до сих пор не по

нимаю, как папа осмелился показывать им

свою любительскую мазню. Но он показал,

и гости, мужчины и женщины в темной

комнате на улице Горького, пришли в заме

шательство. Кинооператоры вдруг сказа

ли, что это — гениальные кадры, которые

они мечтали бы сами снять. А другие гости,

начальники и жены начальников во главе

с белорусом, который руководил тогда всей

советской культурой, скупо молчали. На

конец белорус сказал тихо:

— Так можно не заметить и снять свою

жену голой…

В конце концов папа уничтожил это свое

гениальное кино. Выбросил в мусоро

провод. О чем долгие годы очень жалела

худенькая и молодая Галина Федоров

на, лучшая мамина подруга, тоже уже

умершая, как и ее тоже худенькая дочка

Ирочка, умершая от рака, подруга моего

детства. Все кончилось тем, что в Париже

у папы из машины выкрали его чешскую

кинокамеру. Папа до конца жизни считал,

что это дело рук французской контрраз

ведки.


«Его уби-или... заточкой в глаз...

в промзоне-е...» — Елена не говорила,

а завывала эти слова. Убили Игоря,

парня, которого я видел один раз в своей

жизни, почти 10 лет назад в Бутырке.

Она хотела от меня сочувствия. В мате-

риальном эквиваленте. Денег, в общем.

Просила откупного за его смерть.

Намекая, что я содействовал этому.

Как содействовал? Да снял его в своем

документальном фильме про Бутырскую

тюрьму. Чем он был интересен? Поми-

мо прочих находящихся там? Да разве

только тем, что был разговорчивее. Он

согласился дать интервью, находясь

в камере для «спидовых» (больных

СПИДом, ВИЧ-инфицированных), как

говорят в подобных местах. В разговор-

чивости был риск, но он ХОТЕЛ СНЯТЬСЯ

В КИНО. Вот такими крупными буквами

только и можно описать его желание.

Оно ведь было не очень разумным по

тюремным представлениям: там брез-

гуют ВИЧ-инфицированными, остере-

гаются общаться с ними, тем более что

и СПИД для многих там ассоциируется

с гомосексуализмом, а это уже вообще

ставит на грань выживания в местах

неотдаленных...

Но слово КИНО на него подействовало

магически. Мы зашли в камеру и спроси-

ли: «Можно ли снять вас, поговорить?»

Пятеро отрицательно замотали головами,

отвернулись, а Игорь вышел в центр

и сказал: «Для кино?» Я ответил: «Да».

И он ответил: «Всегда мечтал»... Он актер-

ствовал, смущая сокамерников. Метался

меж двухэтажных шконок, подскакивал

к зарешеченному оконцу, объясняя

ужасы тюремной жизни, буквально всем

телом показывал, чего лишены заклю-

ченные и как именно угнетает админи-

страция, переспрашивая иногда: «Ну вы

снимаете хоть?» Мы снимали... Потом,

уже в фильме, мы закрыли его лицо

специальным компьютерным эффектом,

остался только смутный силуэт и голос.

Это было сделано по причинам вполне

объяснимым: я знал, что больные таким

заболеванием рискуют оказаться на по-

ложении парий, отверженных, унижен-

ных в тюрьме, что обнародование этого

факта заставит его быть последним при

раздаче еды, ютиться отдельно от осталь-

ных и самый лучший вариант для него

был бы — жить при «больничке»... Наше

короткое общение закончилось тем,

что он проникновенно попросил меня

после съемки: «Обязательно покажи

меня в кино, ладно? Знаешь, я с детства

любил кино, представлял себя героем

навроде Бельмондо...»

Я пообещал: интервью вполне «ложи-

лось» в фильм, «играло» на эмоциональ-

ное восприятие, поскольку рассказал он

и о личной драме — мол, у него беремен-

ная девушка на свободе, они мечтают

пожениться в тюрьме, такие свадьбы

изредка случаются, и тогда, возможно,

Корреспондент Первого канала Юрий Липатов дебютирует в «РП» с колонкой о том, как сделать хороший документальный фильм. Ему легко говорить об этом: он снял много таких фильмов. Но как приятно тем не менее встретить на страницах «РП» сомневающегося человека. В себе, конечно, сомневающегося. И у нас еще много таких.

дина

щед

ринс

кая

текст: юрий липатов рисунок: ляля ваганова


Он актерствовал, смущая сокамерников. Метался меж двухэтажных шконок, подскакивал к зарешеченному оконцу, объясняя ужасы тюремной жизни.


приговор будет мягче, «скощуха выйдет»

как больному СПИДом, отцу маленького

ребенка и жениху с образом страдаю-

щего от жестокостей мира романтика...

А что, судьи тоже люди, жалость не

чужда и им.

Мы созванивались с девушкой Игоря

после съемок в тюрьме в расчете на ин-

тервью. Ведь действительно же история

грустная, и шанс помочь был. Но... По

итогам той встречи с Еленой показалось

всем участникам нашей съемочной груп-

пы, что ой не все с ней в порядке... Она

и не спорила: сама сказала, что у нее

«были проблемы с наркотиками, как

и у Игоря», насчет беременности говори-

ла стыдливо-холодно и в отцовстве Игоря

уверена не была, но с вызовом спро-

сила: «А разве это важно?» Я сказал:

«Конечно же, нет». Потом она попросила

денег, я деньги дал и пообещал сделать

звонки тюремному начальству — попро-

сить за попавших в трудную ситуацию

влюбленных.

Фильм показали. Елена звонила после

этого и рыдала: свадьба не состоялась,

Игоря отправили в колонию. Она считала,

что мы их использовали, что мы им

должны, что Игорь рискует жизнью из-за

нас, поскольку он не болен СПИДом,

а в фильме сказали, что болен. Больше

денег Елене я не давал. Даже когда она

грозилась адвокатами и судом, требова-

ла копию фильма и угрожала наказать

с помощью своих друзей «за клевету».

Спустя полгода вновь позвонила и сооб-

щила, что «уби-или... заточкой в глаз...»,

а сообщили об этом ей звонившие из

колонии друзья Игоря.

Я разволновался, выяснил ситуацию,

и оказалось, что все куда менее драма-

тично: осужденный за мошенничество,

торговлю наркотиками и пару эпизодов

разбоя Игорь А. жив-здоров, регулярно

посиживает в штрафном изоляторе, что

диагноз «СПИД» он симулировал каким-то

образом в Бутырке с целью облегчить

режим содержания и что в колонии он

человек, уважаемый своими коллегами,

и знают его под кличкой Артист, посколь-

ку всем он рассказал, что неоднократно

снимался в кино...

Такая вот «сила искусства». Человек

создал себе образ, просто однажды дав

интервью для документального фильма.

Создал потому, что сам поверил в него.

Увидел он себя киношным страдаль-

цем. Не наркоманом и мошенником,

промышляющим разбоем ради «дозы»,

а тонким-звонким романтиком, иду-

щим «на дело» ради любимой, друзей

и справедливости...

Эта история про то, что сейчас в нашем

удивительном мире зачастую не реаль-

ность делает кино, а кино — реаль-

ность... Замечали такое? А присмотри-

тесь внимательнее — обнаружится,

что многие люди ведут себя согласно

какому-то почти художественному об-

разу, увиденному раньше. В реальности

образы не такие яркие, другое дело — на

экране.

Вот еще одна иллюстрация этого.

Николая я увидел в баре «Москва» на

Брайтон-бич. На той самой дощатой

набережной, где из десятка кафешек

восемь с надписями на русском языке.

Николай сидел в углу, смотрел телевизор,

был одет как индеец из фильмов про Чин-

гачгука, лицо — в боевой раскраске.

Мы вообще-то записывали интервью

с барменом. Но я спросил и про стран-

ного посетителя его бара. Тот нас

познакомил, и я услышал рассказ про

то, как волшебная сила кино способна

из уроженца вятской деревни Узлы

сделать члена нью-йоркского племени

сиу. Оказывается, в начале 80-х Николай

случайно снялся в массовке фильма

про войну. Он участвовал в эпизоде,

когда фашисты сгоняют узников гетто

к вагонам. И в итоге мелькнул даже

крупным планом! Режиссеру показалось

достоверным и убедительным страдание

на его лице, и нашел он лицо русского

по происхождению Николая вполне

«типажистым» для отображения эмоций

польского еврея...

В результате Николай прославился

в родных местах. В районе его иначе

как «наш еврей» и не называли, на что

урожденные евреи вятского происхожде-

ния только удивленно поднимали брови...

И ведь он сам поверил, что есть в нем

еврейская кровь! А поскольку тогда это

означало для многих еще и желание

эмигрировать из Советского Союза, то

эмигрировать решил и он. Что-то где-то

подделал, кого-то убедил и «подмазал»,

и обнаружились в русоволосом парне

мощные корни уроженца Ближнего

Востока... И желавшие выехать, что

характерно, припоминали его лицо в той

массовке — «свой, свой, конечно»…

Ну а по приезде в Нью-Йорк (он не за-

хотел ехать в Израиль) со счастливыми от

пьяного воздуха свободы эмигрантами,

с которыми сдружился, борясь за выезд

и по дороге в США, пошел в баню. Ну,

взяли дешевого пива, воблу и не совсем

чтобы по-еврейски, а вполне по-русски

пошли радость обретения новой родины

отметить в парной. И все шло отлично.

Николая заверили, что пропасть ему не

дадут, что поддержка своего — святое

дело, пристроят, дадут работу... И только

под завершение празднования один из

приятелей заметил, что Николай... не

обрезан! Ну не было у него обрезания

в детстве, поскольку русский же он

вполне, крещеный, деревенский. Объ-

яснения в происках КГБ приняты не были

(видимо, и еще что-то настораживало

приятелей, а убедительного эпизода из

фильма они не видели), он был изгнан из

круга «своих» и долго мыкался, живя на

пособие, пытаясь обрести себя в индуст-

риальных джунглях Америки.

А нашел себя в Голливуде, конечно. Он

повторил маневр из молодости: поехал

сниматься в массовке, благо труд не

самый тяжелый. И сошелся там с ин-

дейцами, которые занимались там же

тем же. Да так и застрял в этом образе.

Женился на девушке сиу, был принят

в племя примаком. И больше 20 лет

развлекал туристов в Нью-Йорке боевым

раскрасом, томагавком и легким вятским

матерком...

И тяготило его несколько, что мир, при

помощи кино, его видел кем угодно, но

только не самим собой. Евреем, индей-

цем — да, но не Николаем Бысиным.

Просил он вставить в фильм себя рус-

ским, таким образом хотел избавиться

от ролей, в которые заигрался, которые


сделали его жизнь. Почему-то считал

Николай, что согрешил против чего-то,

просил «дать снять грех». А я считал, что

эпизод хороший, и был согласен. Но...

на беду Николая этот документальный

фильм, посвященный еврейской эмигра-

ции из СССР, называвшийся «Исход», на

телеэкраны не вышел по причине того,

что заказчик — НТВ времен Владимира

Гусинского — приказал долго жить... Да

и что бы изменил показ? Ничего. Кино,

участие в нем, магия, вокруг него раство-

ренная, сделали жизнь человеку. И где

твоя роль, а где действительно ты — не

разберешь...

Что, думаете, эти истории не про нас?

Нетипичны, исключения? А мне вот ка-

жется иначе. Попробую доказать.

Помните, была на телевидении одно

время такая передача — «Мое кино»?

Там еще был глубокомысл... бессмыс-

ленный рефрен: «Мое кино — это...

это Мое-е кино...». Ну так вот в этом

удивительном, новом формате «Мое-его

кино» жизнь проживают и те, кто к кино

отношения не имеет, «не снимался, не

участвовал», но лелеет в глубине души

фантазии об этом, кто мысленно сопо-

ставляет себя с актерами, ролями, сцена-

риями, деньгами, славой. Кто листает

гламурные журналы, жадно узнавая

подробности жизни людей, виденных на

экране. Все логично: кино — это один из

главных символов жизненного успеха для

тех, кто к кино отношения не имеет. НО!

Теперь ведь вовсе не нужно учиться сни-

мать кино и делать это профессией. Есть

Интернет, где показать себя в том или

ином образе может кто угодно. Вообще

кто угодно. Ведь интернет-зависимость

любопытна тем, что дает иллюзию

публичности, актерства своего рода.

В Живом Журнале, Фейсбуке, Твиттере,

ВКонтакте, Бог знает в каких еще сете-

вых лакунах люди вполне серьезно живут

в формате «Мое-е кино», играя в обра-

зы, снимая сериал про себя на публику,

ожидая аплодисментов, демонстрируя

эмоции, чувствительность, создавая из

себя Главную Звезду Своего Кино, так

мало отношения имеющего к реальной

жизни...

Если не брать в расчет категорию от-

кровенных сетевых «фриков», а говорить

про разумных, способных, талантливых

людей из поколения старше 25, то вы-

яснится, что их социальная (читай — «се-

тевая») жизнь более всего напоминает

съемки фильма про себя. У меня есть

одна такая знакомая, на опыте близкого

наблюдения за ней и пишу. Она — Актри-

са. Но в душе. И в мыслях. Она вполне

могла бы стать звездой в кино, мне

кажется. Красива, умна. Но не стала, так

уж сложилась жизнь.

Вместо лицедейства, вместо сцена-

риев и режиссуры ей досталось быть

«фрилансером», зарабатывать за счет

продвижения своего творчества в Ин-

тернете, а это — рутина, не дающая

чувства полета, разрядки, катарсиса

и прочего...

В реальности она вынуждена сражаться

с бытом, выживать, перебирать мужчин

в поиске стопроцентного совпадения во

всем (Звезда ведь она, по внутреннему

ощущению, имеет право), подправлять

свою внешность (кинозвезды же так

делают)...

Но Роль она себе придумала, Кино про

себя снимает! В том самом условном

«интернет-кино», которое — сочетание

текстов, стихов, видео и фотографий

в Живом Журнале. Длится «сериал для

своих» уже который десяток лет. Смеше-

ние документального и художественного,

вымышленного и настоящего, и уже не

поймешь — живой ли человек пишет

о себе или Образ, Роль обязывает ее

проживать жизнь драматично, чудно,

жертвенно, больно... Какая там Офелия,

что вы, у той куда беднее и чувства,

и переживания...

И это то, что называют «мейнстрим».

Кажется, что каждое новое поколение,

«заныривающее» в социальные сети лет

с десяти уже, будет снимать подобные

вот «доки» (то есть «документальные

фильмы», на сленге телевизионщиков)

про себя, преувеличивая до размеров

художественной драмы, реализуя свое

право и свой порыв стать Звездой Кино,

хотя бы и только в масштабе Интерне-

та. Но Интернет так велик... и это то

Зеркало, в котором хочется отражаться,

играть, сверкать гранями таланта...

В общем, не знаю, как вам, а мне таки

кажется уже довольно условным разде-

ление на реальность и вымысел, правду

и ее интерпретации, про то, что на что

влияет больше. И про это тоже хочется

снять кино! Документальное. Чтобы

зритель больше поверил в достовер-

ность.

Кино — это один из главных символов жизненного успеха для тех, кто к кино отношения не имеет. НО!Теперь ведь вовсе не нужно учиться снимать кино и делать это профессией. Есть Интернет, где показать себя в том или ином образе может кто угодно.


Бывший топ-менеджер одного из крупнейших европейских банков Елена Котова находится сейчас под подпиской о невыезде, так как расследуется уголовное дело, заведенное на нее российскими правоохранительными органами, и не только ими. Эмиграция из Лондона в Россию, подозрения в коррупции... Можно было бы сказать — этим и интересна. Но это будет неправдой. Интересна открывшимся в ней талантом писать. Откройте в себе талант прочитать.

дина

щед

ринс

кая

КаК радостно было бежать

в детстве в кино на «новую картину» — так

называла фильмы моя бабушка. Стоять

в очереди, зажав в руке тридцать копеек,

входить в зал и смотреть неизменные «Но-

вости дня» или «Фитиль», предвкушая пере-

мещение в другой мир, где краски более

яркие, а чувства — более подлинные,

чем в жизни. Тот мир не исчезал ни когда

я медленно, переминаясь с ноги на ногу,

спускалась в толпе по ступенькам к вы-

ходу, ни долгое время спустя. Хотелось не

стряхивать, а беречь его наваждение как

можно дольше. То были первые симптомы

болезни: проживать самой от начала до

конца все, что происходит с героями на

экране, примерять их жизнь на себя. Быть

похожей и на Штирлица, и на капитана

Алехина из «Августа сорок четвертого»,

быть такой же бесстрашной, побеждать

зло. Совершать «подвиг разведчика» и «вы-

зывать огонь на себя». А как по-другому?

Добро бы, если это была бы обычная дет-

ская болезнь. Но года три назад смотрела

«Жизнь других», понимая, что чекисты,

гэбэшники не перерождаются ни-ког-да

из тех не ведающих человеческих чувств

серых особей, которыми их создала

система. Но все равно верила, что горькая

участь героини, сила ее чувств, наматы-

вающихся километрами прослушки, спо-

собна даже сотруднику «Штази» раскрыть

глаза и вопреки системе, породившей его,

спасти героев.

Возможно, мне бы удалось одолеть дет-

скую болезнь, если бы не фильмы о любви.

Как им не верить, если буквально все

они о твоей собственной жизни? «Он» не

понимает, что никто не полюбит «его» так,

как «она», или не может решиться, или уже

почти решился, но что-то помешало. Если

в фильме «они» прозревали, я плакала от

радости, если нет — от досады, что про-

шли мимо своего счастья. Ну как же «она»

не нашла заветные слова, требуемые для

прозрения? А я бы нашла.

А ведь, в сущности, от этих фильмов про

такую якобы твою собственную жизнь

ничего, кроме вреда! Героини моего

последнего романа «Акционерное обще-

ство женщин», скандального, шутовского

и серь езного одновременно, находя много

объяснений тому, почему мужскому брат-

ству удается из поколения в поколение на-

вязывать женщинам собственные прави-

ла, считают, что этот вред самоочевиден.

— Это все Голливуд, — заявляет одна из

них. — В конце каждого фильма жен-

щина уезжает с принцем в сказку. Все

понимают, что полное фуфло, а в глубине

души тем не менее надеются — а вдруг

не фуфло? Всю жизнь мечутся в поиске

именно такого счастья. Наступают на

одни и те же грабли, страдают, клянут

мужиков и снова ищут. Чтобы все как

у всех. У кого — «у всех» — непонятно.

Ведь ни у одной никогда не было этого

голливудского счастья. Но все его исступ-

ленно ищут.

текст: елена котова


риа

ново

сти

«Он» не понимает, что никто не полюбит «его» так, как «она», или не может решиться, или уже почти решился, но что-то помешало.


По правде говоря, не все. Судя по их разго-

вору, мои героини-то уже переболели дет-

ской болезнью. А сколько в жизни женщин

с иммунитетом к «любви как в кино»? То ли

их ушлые матери находили какие-то тай-

ные места, где в младенчестве прививки

от этой трудноизлечимой болезни делали,

то ли иными способами научили не верить

той лапше, которую «они» вешают нам на

уши, пурге, которую «они» гонят, остальным

словам, проходящим в женском лексиконе,

несмотря на их разнообразие, под общим

кодовым названием «люблю, трамвай

куплю…». Берут эти мудрые женщины от

мужчин все, что те способны дать, а то

и в два раза больше, а остальных — тех,

кто ждет чудес, как в кино, — называют

лохушками. Не без оснований.

Когда в моей жизни на первом курсе

появился первый «он», много старше меня,

и пообещал непременно развестись через

десять лет, когда сын закончит школу,

я вспоминала фильмы, где «они» ждали

друг друга долгие годы, а потом были счаст-

ливы. Маме, назвавшей меня идиоткой —

слова «лохушка» тогда еще не было в лекси-

коне, — пришлось лечить это конкретное

проявление болезни, что ей не без труда

удалось. Но вскоре появился другой «он»,

на этот раз не женатый, а погруженный

в свои рукописи по философии. Разве это

не счастье — служить гению? Разве он не

оценит, что только я могу его так любить?

Уходить из его квартиры на цыпочках,

когда мешаю, лететь к нему через весь

город, когда ему одиноко и не пишется.

Как горда я была умением понимать, что

для настоящего мужчины могут быть вещи

важнее меня и моей любви. Ведь только

вчера по телику видела, как Лёля в «Девяти

днях одного года» служила своему Гусеву,

физику-ядерщику.

А вот героиня фильма «Под покровом

небес» не служила Малковичу. Она с ним

скучала, искала счастье, которое бы раз-

веяло ее скуку, за что жизнь и наказала

ее крайне жестоко. Малкович умер у нее

на руках в африканской пустыне, а она

в последнем кадре стоит перед окнами

затрапезного отеля, где в начале фильма

ей было так скучно. Как раздражал ее этот

невзрачный отель, когда ее привез туда

муж-Малкович, которого что-то гнало в эту

Африку… Возможно, именно то, что она

его не любила? Зато любит теперь, но, увы,

теперь уже поздно.

Заметим справедливости ради, что не всег-

да в кино принц увозит «ее» в прекрасное

далеко. Как же мне хотелось, чтобы в «Ка-

сабланке» Рик увез Ильзу — Ингрид Берг-

ман — на том самолете. И не только мне,

ей и самой хотелось и, уверена, абсолютно

всем, которые, судя по рейтингам, уже

семьдесят лет считают «Касабланку» луч-

шим фильмом мирового кинематографа.

Не увез, но прекраснее и важнее любви

Ильзы и Рика ни в их жизни, ни в жизни во-

обще нет и не может быть, и это ясно всем,

даже молчаливому пианисту Сэму, который

знает, что эта любовь не принесет героям

ничего, кроме горечи. Но Ильза присажи-

вается к его пианино и просит: «Спой это.

Спой еще раз, Сэм», — и тот поет:

«You must remember this….

The world will always welcome lovers,

As time goes by…»

И чего, кроме вреда, можно ждать от

истории, воспевающей такую любовь?

А кроме нее есть уйма других, вплоть до

совсем неприметных, где тем не менее

нам показывают горькую правду: героини

ждут обещанной любви два часа экранно-

го времени, но так и остаются несчастны-

ми. Я сострадаю им, хотя они вообще-то

могли понять, что к чему, вероятно, уже на

пятнадцатой минуте. Но они же верили!

И горькую правду считать лекарством от

любви мы, лохушки, отказываемся.

Разве это не счастье — служить гению? Разве он не оценит, что только я могу его так любить?

east

new

s


«Мы» — это потому, что эта болезнь точно

инфекционная. Ею заражаются не только

от непосредственного контакта с экраном,

но и от общения с другими больными.

Сколько наших подруг бегут к своим

Бузыкиным или механикам Гавриловым

с распахнутыми руками! А те пугаются

этих распахнутых рук, не нужны они им.

Да что Бузыкины! Хоть один нормальный

мужик, даже в кино, если, конечно, он

не Колин Фёрст, оправдывал надежды

лохушек, грезящих по ночам? Но в жизни

мы ищем только Колинов Фёрстов, от-

казываясь верить, что нам подсовывают

бузыкиных, а те единичные хеппи-энды

в жизни подруг, которыми закончились их

истории распахнутых рук, только убеждают

нас, что и бузыкиных можно превратить

в Mr. Right. Для этого надо лишь любить

и верить еще сильнее и безогляднее, чем

в кино, а ждать несравненно дольше,

чем два часа экранного времени. А если

в жизни конец такой же, как в том филь-

ме, то это лишь значит, что фильм был

неправильный.

Наступает момент истины, и очередной

«он» разбивает тебе сердце. Ты худеешь,

не ешь, лежишь на полу, стараясь утишить

боль в солнечном сплетении. Лежишь

и думаешь: любовь — не благо и не

счастье, а болезнь, лечить которую тебя

не научили в детстве. Всему, черт побери,

учили: и музыке, и иностранным языкам,

и фигурному катанию, — но почему наши

матери и бабушки не учили нас тому, что

«ни у кого нет и не было этого голливудско-

го счастья, но все его исступленно ищут»,

как говорят героини моего романа? При-

жать живот к полу, чтобы не дать сердцу

трепыхаться, сотрясая тело волнами

боли, — это, скажу я вам, первое дело

в такой ситуации. И, упаси Бог, ни в коем

случае не смотреть, как на белом лимузине

«рыцарь» приезжает в трущобы спасать

под музыку «Травиаты» свою «красотку»,

которую он из проститутки превратил

в «честную женщину» и к которой теперь

без обручального кольца не подступиться.

С самого начала знаешь, что это сказка,

но — черт побери — получилось же! Но

если бы это было полное фуфло, разве нас

так пробирало бы?

Как бы то ни было, когда-то боль стихает,

ты понимаешь, что сердце разбито,

а дважды оно не разбивается. Понима-

ешь, что уже не пойдешь в шторм на

причал, как «женщина французского

лейтенанта», и не побежишь ни к кому

с распахнутыми руками. Через какое-

то время находится нужный «он», и вы

рожаете детей, и вы счастливы, и только

иногда по ночам щемит сердце, что

так, как в кино, скорее всего, не будет

никогда.

У многих, кстати, на этом болезнь и закан-

чивается, и их сердце шепчет, что кино —

это понарошку или, по крайней мере, уж

точно про жизнь других. Мое же разом

повзрослевшее разбитое сердце лишь со-

гласно с тем, что любовь — часто сама по

себе болезнь. Но лишь на этом основании

отказываться проживать жизнь героев,

чьи сердца постигла та же участь, что

и мое, я не собираюсь. Это по-прежнему

моя собственная жизнь, даже если мне

любовь не вынесла мозг, как трем героям

«Горькой луны» Поланского, — сначала

фигурально, а под конец и чисто конкрет-

но: три выстрела и мозги, разбрызганные

по стене.

Снова беру с полки пронзительный

фильм «Damage» о смертельной болез-

ни — любви. К слову, наш кинопрокатный

перевод — «Ущерб» — мне не нравится.

«Травма», пожалуй, было бы точнее.

Сострадаю женщине Анне, чья любовь

несла только травму — ей самой, всем

вокруг, ибо она — подранок. Проживаю

чувства юноши, которого убила любовь

к Анне. Переживаю исступление матери,

не понимающей, как можно жить дальше,

когда твоего сына, как ни крути, убил его

собственный отец. И вопреки воле состра-

даю — причем больше, чем остальным, —

отцу, который и заварил всю эту кашу лишь

потому, что не нашел сил сопротивляться

болезни страсти.

На нынешнее кино хожу все реже и почти

никогда не плачу. Не плачу на «Елене»

Звягинцева, потому что не в состоянии

проживать жизнь этих героев. Просто

грустно, что они еще раз напомнили мне,

как много людей в жизни не ведают, что

такое любовь, и проживают жизнь, плюя

семечки с балкона. Не тянет смотреть

кино, возможно, очень хорошее, но

никак не соотносящееся с тем миром,

который я считаю своим. Зачем только

меня усадили смотреть «Старикам тут не

место» Коэнов? Вполне верю, что бандит-

мексиканец — да разве он один — за

два «лимона» может легко убить десяток

людей, но не понимаю, зачем всех подряд-

то косить, включая жену героя, которая

вообще тут ни при чем. Верю лишь тому,

что он явный психопат. «А ты не ставь

себя на место героев, а оцени, как точно

переданы их изломанные чувства», —

призывают меня умники, научившиеся

смотреть «другое кино» с той отстранен-

ностью, которой оно и ждет от зрителя.

А как можно оценить точность передачи

изломанных чувств, если смотреть на них

отстраненно, а себя ты считаешь нормаль-

ной? Я не умею. Когда герои психопаты,

меня охватывает депрессия. Когда они

Фредди Крюгеры — ужас. Когда они про-

сто не живые — скука.

Не хочу смотреть, как героиня ест землю

и корчится от ненависти к себе, а герой

два часа тоскует о чем-то непонятном,

потому что его сломали, видимо, еще

до рождения. Не могу сопереживать

томной популяции «духless» или любви,

которая включается «on» and «off». Чего

ради этого в кино переться — вон, за

окно выгляни, они все там тусуются.

Не получается сопереживать пустоте,

чернухе, жести, чудовищной неправде.

Понимаю, что героя душит понарошку

нечто зеленое, чешуйчатое, выползающее

из ванны, что вампир выгрызает печень

тоже понарошку, но не могу… Не могу

видеть «шреков», «аватаров» и «бэтменов».

А вокруг все больше людей, которым они

нравятся. Видимо, теперь не избранным

младенцам в специальных тайных местах

их ушлые матери делают прививки, а всем

поголовно. А затем им вручают стрелялку,

с которой можно играть в жизнь, пока

батарейка в гаджете не разрядится. Они

застрахованы от болезни сопереживания,

любят «шреков», которые, возможно,

похожи на их мир, где не только кино,

но и жизнь — понарошку и в ней после

смерти тебе дадут другую.


Я и кино — мы вместе всю жизнь.

Хотя так, наверно, мог бы сказать режис-

сер, а не дизайнер. Но я считаю, что все

виды искусства соединены между собой

какой-то невидимой связью. Есть опреде-

ленная красная нить, которая проходит

через театр, музыку, танцы, моду. И мода

позволяет мне объединить все эти элемен-

ты и показать их вместе во время показов.

Хорошее кино может стать вдохновени-

ем для целой коллекции. Моя последняя

коллекция кутюрных платьев посвящена

итальянским кинодивам — Софи Лорен,

Джине Лоллобриджиде… Итальянские при-

мадонны… Хотя актриса любой националь-

ности могла бы стать героиней моей новой

коллекции. В будущем я мог бы посвятить

свою коллекцию актрисам других стран.

Но дело в том, что я очень инстинктивный

человек, мне никогда не удается что-то

запрограммировать, что-то сделать по

определенному, уже предписанному плану.

Если идея не придет ко мне инстинктивно,

импульсивно, неожиданно, то я просто не

смогу работать.

Мне кажется, я пересмотрел абсолютно

все фильмы с участием итальянских

кинодив. Как только заканчивалась учеба

в школе, я сразу же бежал в кинотеатр,

чтобы что-то посмотреть — не важно что.

Я клянусь, каждый день в своей юности

действительно ходил в кинотеатр. Возмож-

но, поэтому сейчас я стал критичным по

отношению к кино: если я должен два часа

провести перед экраном, то это должен

быть экстраординарный фильм.

Иногда хорошее кино находит тебя со-

вершенно неожиданно. Фильм Павла

Лунгина «Остров» я увидел абсолютно

случайно. Я даже не помню точно, в каком

итальянском городке я находился, пошел

в местный «кинотеатр», если можно это

назвать кинотеатром, и посмотрел фильм,

который меня потряс. Роль главного героя

исполняет актер, который в жизни, как

я потом узнал, является бывшим членом

панк-группы «Звуки Му». Он когда-то бросил

все, убежал от общества и жил, как от-

шельник, в лесу. Так вот Лунгин его нашел

и пригласил для съемок фильма.

Сейчас, конечно, каждый день ходить

в кино не получается, времени свободного

очень мало, не то что в молодости. Тем

не менее я открыл для себя один очень

интересный сайт — filmpertutti.it — филь-

мы для всех. Там можно смотреть фильмы

онлайн, что для меня очень важно, когда

мало времени. Спасибо моему сыну, кото-

рый показал мне этот сайт. Но все-таки,

если у меня появляется свободное время,

я стараюсь ходить в кинотеатр, потому что

волшебство атмосферы, которая созда-

ется большим экраном, ни с чем нельзя

сравнить. Это два разных фильма — уви-

денный дома и в кинотеатре.

Последний фильм, который я посмотрел

в кинотеатре, — «Женщина, которая

поет» — французский очень трагичный

фильм. Он меня действительно очень

Великий итальянский модельер Антонио Маррас рассказывает о своем отношении к кино, и выясняются удивительные вещи. Оказывается, коллекция Марраса может родиться как впечатление от фильма ужасов. Впрочем, для тех, кто хорошо знаком с его творчеством, в этом нет ничего удивительного.

orlo

va

текст: антонио маррас


gett

y im

ages

/fot

oban

k

задел, так что я его теперь всем рекомен-

дую. Вообще, с выбором фильмов у меня

целая история. Дело в том, что у меня дого-

вор с моим сыном: мы выбираем фильмы

по очереди, то есть один вечер выбирает

он, другой вечер — я. Поэтому мне, к со-

жалению, пришлось посмотреть очень

много боевиков; один из них, кстати, был

русский, я, конечно, не помню названия.

Моему младшему сыну 14 лет, поэтому

самое главное, чтобы он привык к кинема-

тографу, чтобы он полюбил кино, поэтому

не важно, что он смотрит, главное, чтобы

он что-нибудь смотрел.

По вине того же договора с моим сыном

мне приходится иногда смотреть фильмы,

на которые бы я никогда в жизни не стал

тратить свое время. Специально пойти на

премьеру какого-нибудь блокбастера или

боевика — ну уж нет, вряд ли это может

со мной случиться. Но в любом случае для

меня мир кинематографа — это очень

специфический момент дня, вечера да

и вообще всей моей жизни, потому что

это некий магический мир, наполненный

колдовством. Кстати, я сразу же, букваль-

но с первых минут, могу понять, хороший

фильм или плохой: по съемкам, по персо-

нажам, по тому, как выставлен свет.

Любимый фильм — это очень болезненный

вопрос, так как я фанат кино и у меня нет

одного любимого фильма. Мне ужасно нра-

вятся фильмы Стэнли Кубрика, Висконти,

Антониони. Кинематографа в моем творче-

стве гораздо больше, чем может показать-

ся на первый взгляд. Моя первая коллек-

ция называлась в честь фильма ужасов

«Тише… тише, милая Шарлотта». Почему?

Во-первых, в этом фильме сыграла Бэтт

Дэвис, во-вторых, этот фильм снят режис-

сером Робертом Олдриджем, которого

я просто обожаю. В-третьих, это было в ту

пору моей жизни, когда я смотрел взахлеб

все фильмы ужасов, которые выходили

в прокат. Все ужасы, что привозили в мой

родной город на Сардинии, я поглощал

в больших количествах. Для совершенно

одержимого человека, каким я тогда был,

казалось абсолютно естественным посвя-

тить фильму Олдриджа свою коллекцию.

Если сравнить мои коллекции с жанра-

ми кино, то мое творчество похоже на

мелодраму… хотя нет, скорее, все-таки на

драму. Я сам человек довольно мелодра-

матичный. Поэтому мне очень нравится

российский кинематограф, несмотря на то

что повсеместно русское кино считается

очень медленно текущим, философским,

довольно тяжелым. У нас даже существу-

ет такой термин — «фильм по Чехову».

Это означает, что для просмотра фильма

необходимо сесть, сосредоточиться, заду-

маться, сконцентрироваться. Мне русский

кинематограф очень нравится, прежде

всего из-за работы операторов и художни-

ков по костюмам.

Что касается жанра кино, с которым я мог

бы сравнить Россию, то это, наверно,

трагикомедия. Россию и Италию на данный

момент объединяет, возможно, очень

похожая политическая ситуация и образ

политиков, поэтому если выбирать жанр,

то это, скорее всего, трагикомедия.

Я и кино — мы вместе всю жизнь. Хотя так, наверно, мог бы сказать режиссер, а не дизайнер.


Путь к Америке для меня был доста-

точно долог. Я понял, что хотел бы попасть

в Голливуд, что мне это действительно

интересно, в 21 год, когда снимался

в фильме «На игле». Но тогда я хорошо

понимал, что парню из шотландской тиши

не так уж просто будет доказать свою зна-

чимость на голливудских холмах. И я решил

подождать, поработать сначала в Европе,

Великобритании. И вот раздался звонок из

Лос-Анджелеса, я ничего не форсировал,

и вот я здесь. Уже 15 лет живем с женой

и двумя детьми в Лос-Анджелесе. Мне

нравится то, что это происходит здесь

и сейчас, но в своем рационе я никогда не

отказываюсь от виски и хаггиса.

В Америке я порой чувствую себя настоя-

щим американцем. Но моей родиной всег-

да будет Шотландия. Меня тянет домой

раз в день. Я скучаю по родным, друзьям,

людям, которые знают тебя настоящего.

Я родом из городка Элгин, область Морей.

Если бы я остался там, то, возможно, стал

бы мастером виски. Ведь я успел прора-

ботать некоторое время на знаменитой

вискикурне The Macallan — я два года был

подмастерьем в компании, которая произ-

водила медные элементы для перегонных

кубов для дистилляции виски…

Работать было нелегко, но все равно было

здорово. В мертвый сезон мы чинили дис-

тилляторы, и внутри них постоянно было

чертовски жарко. Запах солода иногда

казался невыносимым, особенно если

предыдущий вечер прошел в пабе. Помню,

как я очередным летним вечером в белом

грузовике возвращался домой, в своем

рабочем комбинезоне, весь в масле,

и любовался великолепными пейзажами

родных мест. Может быть, меня согрел

стаканчик виски. И казалось мне тогда, что

все идет как надо. Иногда мне очень не

хватает этого простого ощущения.

В Шотландии все мальчишки увлекаются

футболом и регби. Я же не мог играть

в футбол, потому что в детстве я был тол-

стый. Правда, когда мне исполнилось 14,

мой рост выстрелил вверх и вес ушел,

но до этого со стороны я воспринимался

очень маленьким унылым коротышкой,

хотя в душе я всегда искренне хотел всех

развеселить. Спросите мою маму, если вы

мне не верите. И вот первый раз я вышел

на сцену во время школьного спектакля.

Мне было около 10 лет. Я вышел, и все

засмеялись — то ли потому, что я был

таким толстым, то ли потому, что мне

правда удалось их рассмешить. Я понял,

что актерство — это и есть то, чем я хочу

заниматься.

Потом уже я бросил Шотландский уни-

верситет, плюнул на свое инженерное

будущее и поступил в Колледж королевы

Маргарет на отделение драмы.

Я получал и получаю удовольствие от лице-

действа, всегда любил притворяться и изоб-

ражать самых разных героев — разных

профессий, разных слоев общества,

положительных и отрицательных. Актерская

Актер Кевин Маккидд пишет исповедальную колонку про свои отношения с виски и при этом остается совершенно трезв. К себе строг, к виски беспринципно всепрощающ. Так и должно быть в жизни человека, который любит искренне и взаимно. Тем более если это виски.

з а

рхив

а пр

есс

служ

бы к

омпа

нии

Max

xium

текст: кевин маккидд


несколько лет назад я исполнил песню под

фортепианный аккомпанемент Эндрю

Ллойда Уэббера для королевы, других чле-

нов королевской семьи и многих важных

политических персон.

Вскоре выйдет благотворительный альбом

фолк-музыки под названием The Speyside

Sessions, записанный в доме на берегу

реки Спей, в непосредственной близости

от The Macallan. Вскоре он появится на

iTunes. Вся выручка пойдет на нужды

организации Save the Children.

Поворотной в моей карьере стала роль

в «Анатомии страсти», и я очень благо-

дарен за представившуюся мне возмож-

ность. Но еще я хотел бы поработать

с Шоном Коннери. Думаю, излишне объ-

яснять почему.

Всегда интересно попробовать что-то

новое. И участие в фотосессии — про-

сто потрясающий опыт. От Энни исходит

потрясающая энергия, это настоящий

драйв, и, несомненно, она высококласс-

ный профессионал. В обществе Энни и ее

блестящей команды я чувствовал себя

совершенно свободно, как в кругу семьи.

Ею сложно не восхищаться. Энни умеет

настроить тебя на нужный лад и заставить

почувствовать себя раскованно и не-

принужденно. В ее работе есть элемент

безумства, и в то же время у нее все под

контролем — думаю, вы понимаете, о чем

я. Многие фотографы в своей работе

опираются на принципы и стиль, разрабо-

танные Энни, поэтому меня не покидало

ощущение, что я работаю с подлинным

мастером, стоящим у самых истоков.

Она назвала проект «Последнее слово» —

намекая на то, что это последнее слово

в мире виски и роскоши. Как часто повто-

рял мой дедушка: «Кто сравнится с нами?

Всего пара человек, да и те мертвы». Этим

принципом он руководствовался до самой

своей смерти. Мое последнее слово? На-

деюсь, что это будет «спасибо». Ведь так

много тех, кому хочется его сказать...

из а

рхив

а пр

есс

служ

бы к

омпа

нии

Max

xium

игра — это по-своему обман, но обман

в лучшем смысле этого слова. Именно

возможность красиво обманывать — вот

что самое интересное для меня в этой

профессии.

Недавно я был моделью в съемке, кото-

рую проводила сама легендарная Энни

Лейбовиц. Это был проект под названием

«Мастера Фотографии The Macallan». Как

я уже сказал, с этим шотландским брендом

виски меня многое связывает еще со

времен юности. Я с радостью принял при-

глашение поучаствовать в съемке. Это был

прекрасный опыт. А то, что я, в общем-то,

из мальчика на побегушках превратился

в главного героя удивительной фотоисто-

рии The Macallan, позволило мне осознать,

как многого я добился. Мне даже при-

шлось ущипнуть себя! Поэтому для меня

эта работа — словно возвращение домой.

Мне нравилось ощущать себя моделью

такого прекрасного и, в полном смысле

этого слова, гениального художника, как

Энни, не меньшим удовольствием было

наблюдать за тем, как Энни и ее команда

создают свои чудесные образы. Сколько

времени и сил они вкладывали в работу —

удивляло и вдохновляло. Для меня стало

неожиданностью, что фотосессия за-

нимала порой даже больше времени, чем

съемка фильма. В среднем мы работали

по 15 часов в сутки.

Вообще, в обоих процессах больше общих

черт, чем различий. Фотосъемка отличает-

ся тем, что не нужно заучивать сценарий,

зато в одном кадре намного сложнее

запечатлеть правильный образ — он

должен быть очень глубоким и осмыслен-

ным. Фотокамера не терпит лжи. В кино

у актера больше свободы, но и больше

обязанностей. К некоторым ролям при-

ходится очень долго готовиться. Другие

же настолько близки тебе по духу, что

можно спокойно начинать работу и так.

Но в любом случае нужно выучить слова!

Подготовка к фотосъемке — совсем

другое дело. Будучи моделью, тебе не надо

готовиться, нужно просто быть в правиль-

ном настроении. И приходится просто

довериться фотографу.

Фотосъемка с Энни занимает довольно

высокое место в моем рейтинге. А еще

Я получал и получаю удовольствие от лицедейства, всегда любил притворяться и изображать самых разных героев.


Каждый раз, когда меня спраши-

вают, не родственник ли я «тому самому

Довженко», меня так и тянет сказать что-то

вроде: «Мы в семье предпочитаем не за-

трагивать этот вопрос…» Или: «Все мы чьи-

то родственники…» Раз спрашивающие не

знают о существовании Википедии, зачем

им знать о «родственниках Довженко»?

Единственная «родственная» связь с Алек-

сандром Петровичем у меня случалась

несколько лет подряд в августе, когда

я работал на «Мосфильме». Там напротив

центрального корпуса есть яблоневый сад,

который и посадил тот самый Довженко.

Многие мои знакомые не раз вместе со

мной трясли там деревья, по-детски раду-

ясь каждому упавшему на голову яблоку.

Они, кстати, там не очень вкусные. Зато

«кинематографически-исторические», каж-

дый раз думали мы, надкусывая очередное

«яблоко Довженко»…

Причем вряд ли кто-то из спрашивающих

о родстве знает название хоть одного

фильма «мосфильмовского садовода».

Я уж не говорю о том, чтобы они их

посмотрели. В народных головах сидит

устойчивое словосочетание «киносту-

дия Довженко». Но современные «дети

“Аватара”» уже нередко искренне считают,

что Довженко — это владелец студии. Но

прикоснуться к чему-то известному, пусть

даже просто к фамилии, им хочется очень.

Это как попросить в магазине большой

подарочный пакет с написанным на нем

известным брендом. И не важно, что вы

в этот пакет положите…

Две последние ночи одного из кинофести-

валей, который мне довелось посетить,

были в этом смысле очень показательны.

В событиях первой из них участвовал Сер-

гей Светлаков. Не с фестивальным кино,

конечно. Он отрабатывал промоакцию

одного из своих новых фильмов. Светла-

ков выехал на слоне, который, кажется,

привлек народного внимания больше, чем

все, что происходило на фестивале в тече-

ние нескольких дней (ничто не изменилось

с XV века, когда удивить толпу проще

всего было, показав ей обычного слона).

И в XXI веке люди от слона были в востор-

ге. От Светлакова — тоже.

Афтерпати в фестивальном лаунже уда-

лось тоже. Но когда закрылся и он, веселой

компанией мы отправились продолжать

в ресторан гостиницы. Человек 10—15.

Известные продюсеры и режиссеры, акте-

ры и сам Светлаков искренне радовались

хулиганскому азарту, который, оказыва-

ется, еще во многих сидит и развивается.

А развивался он часов до семи утра. За

ночь в ресторане было спето несколько

десятков песен и разбито не меньшее

количество тарелок. Не со зла. Просто их

в какой-то момент приняли за барабанные

установки. А металлические ножи — за

барабанные палочки. При этом персо-

нал гостиничного ресторана был просто

счастлив оттого, что на их глазах все эти

известные люди так здорово «культурно

Кто-то попадает в киномир путем изнурительных уроков, кто-то посредством личных связей, а кто-то сразу рождается в этом мире. Просто потому, что фамилия такая. Михаил Довженко о фамильных ценностях. И яблоках.

orlo

va

текст: михаил довженко


итар

-тас

с

отдыхают». Какая-никакая, а причастность

к знаменитостям. Хотя бы к фамилиям…

Утром Светлаков улетел, но вечером —

а он был последним на фестивале —

у оставшихся почему-то возникло желание

повторить гостиничные подвиги. Почти той

же компанией, к которой добавился один

всемирно известный режиссер, облада-

тель венецианского «Льва», мы отправи-

лись в ставший уже родным ресторан…

И получили отпор пожестче, чем немцы

«под “Икеей”». Нас просто не пустили на

порог. Перед безэмоциональной девуш-

кой — администратором ресторана

в недоумении стояло полтора десятка

известных лиц, искренне вопрошая: «А по-

чему вчера было можно и вы этому только

были рады, а сегодня — нет?» На что ад-

министратор ресторана (она в ту секунду

явно чувствовала себя могущественнее

Путина, Госдепа, НАТО и израильского Мос-

сада, вместе взятых) уверенно ответила:

«А вчера с вами был Светлаков…»

В этот момент все невольно вспомнили

про российского триумфатора Венеции.

Кто-то попытался тихо, не привлекая его

внимания, отойти в сторону с администра-

торшей и вежливо объяснить ей, что, мол,

к ним зашел не просто человек, а практи-

чески ходячая страница из энциклопедии

мирового кино. И вроде как неудобно вот

так взять и послать его ни с того ни с сего.

Тем более что все так положительно на-

строены под занавес такого душевного

фестиваля… Суровость последовавшего

за этим отказа могла быть оценена разве

что «челябинскими мужиками»…

И в этот момент кем-то из нас само собой

вслух было произнесено что-то вроде:

«Можно сколько угодно получать “Золотых

львов” на престижных фестивалях, быть

знаменитым во всем мире… Но пока тебя

не показывают в “Нашей Раше”, для ад-

министратора отечественного ресторана

ты никто…» В состоянии интеллигентской

подавленности и в рассуждениях о том,

насколько кто-то опять далек от народа, мы

провели остаток ночи в чьем-то гостепри-

имном номере с классической русской

водкой, которая в очередной раз выиграла

приз в номинации «Лучший психоаналитик

года».

С популярностью «того самого Довжен-

ко», которого когда-то до подъезда про-

вожал сам Сталин, даже такая популяр-

ность уважаемого мною Светлакова все

равно не сравнится. Да и можно ли их

сравнивать? Можно ли требовать, чтобы

это понимала молоденькая администра-

торша ресторана, родившаяся явно

после 1991 года, то есть после распада

той самой страны, лучшие символы ко-

торой мы используем обычно в качестве

последних аргументов патриотической

гордости? Только потому, что новых,

таких же масштабных, вроде как и не

появилось. По крайней мере, админи-

страторша их еще не заметила. К ним

не привыкла. Ведь хотя бы косвенная

причастность к популярности фамилии

«Светлаков» даже на уровне «постоять

рядом» — это уже повод для гордости.

А яблоки Довженко с «Мосфильма»…

Какого Довженко?

И вообще, нужно ли ставить рядом сегод-

няшнюю любовь этой администраторши

ресторана к сериалу «Наша Раша» и ябло-

ки из сада, который, может быть, тоже

посадит на какой-нибудь киностудии мира

знаменитый российский обладатель вене-

цианского «Золотого льва»? Станут ли они

для кого-нибудь столь же значимы, как, на-

пример, яблоки Довженко для меня? Будут

ли они вообще кому-то нужны?..

Вот поэтому «мы в семье предпочитаем не

затрагивать этот вопрос…».

В народных головах сидит устойчивое словосочетание «киностудия Довженко».


текст:витабуйвид

Рубрика «Горнист» долгое время считалась самой коварной в журнале: совладать с алкогольной темой пытались многие. Но удалось это только фотодиректору «РП» Вите Буйвид. Сегодня читателю станет известно, в чем же состоит залог успеха Виты. Она правильно подготовилась.

orlo

va

Мужчины бывают заботливые,

а бывают очень заботливые. Особенно на

стадии ухаживания. Джим позвонил в пять

утра. У меня пять, у него в Вашингтоне

более вменяемое время, конечно. Но он

пока не привык высчитывать разницу.

— Дорогая, я прошу тебя не волноваться,

а просто сделать правильные выводы. На

всякий случай. Никто не застрахован.

Представляете, в пять утра такое? Текст

сплошной, вставить слово невозможно.

Скорее всего, он воспользовался служеб-

ным телефоном: у них в клинике лимит на

частные звонки — полторы минуты два

раза в сутки.

— Я бы рекомендовал тебе приехать

ко мне. Все-таки наше правительство

надежнее, хотя и они скрывают. Видишь

ли, мне только что привезли пациента. Он

работает в НАСА. Он почти в критическом

состоянии, но логика в его словах есть.

В любом случае в доме должен быть запас

продуктов, которые можно быстро при-

готовить или съесть в сыром виде. Я бы

рекомендовал побольше орехов и углево-

ды, вода, конечно. Ах да, у вас ведь очень

дешевая водка. Нужно много водки. И для

дезинфекции пригодится, и для анестезии.

И лекарства обязательно — обезболиваю-

щие и успокоительные. Какие у вас есть

в продаже? Я бы рекомендовал...

Так я узнала о надвигающемся конце

света. На следующий день я со смехом рас-

сказывала подруге об очередной ночной

выходке «доктора Хауса», а она серьезно

так посмотрела на меня и сказала, что все

уже готовятся, что в магазинах давно нет

спичек и качественного «доширака», что

я в своем стиле и ничего не знаю. Логично

было спросить, почему же она меня не

предупредила, раз все так серьезно.

Оказалось, что это такая тема щекотливая,

что неприлично об этом говорить даже

с близкими людьми, нужно просто тихо

затариваться. В полном замешательстве

я заехала в «Ашан». Исчезновения про-

дуктов не наблюдалось. «Доширака» было

полно, правда, я его никогда не ела и не

знаю, был ли качественный. Все же не под-

нялась рука его купить. Я приняла реше-

ние покупать только полезные, в крайнем

случае — вкусные продукты. Ничто не

может так скрасить экстремальную ситуа-

цию, как вкусная еда. То, что в результате

подъехало к кассе, можно охарактери-

зовать как «потребительскую корзину

идиота». Хорошо, что у меня было мало

наличных. Зато много времени до события

века — целых полтора месяца. Подготов-

люсь постепенно. Так как вся наличность

была потрачена на вкуснейшие мюсли,

обжаренные с медом, и прочие никогда не

покупаемые шпроты, за вином пришлось

ехать в другой магазин… ну, в тот… сами

догадались, наверное… там еще кредитки

принимают. И не зря! Маркетологи тонко

уловили нервное состояние населения.

На самом видном месте красовалось про-

секко — три бутылки по цене двух. Джим,


конечно, рекомендовал водку, но просекко-

то я люблю больше. И дочь моя просекко

любит. Нужно, кстати, как-то зафикси-

ровать ее в квартире с 20-го по 21-е на

всякий случай. Вот для этого просекко как

раз подойдет. Шесть бутылок радостно вы-

строились у кассы. День рождения? Может

быть, вам из холодильника достать? Вы

же обычно из холодильника берете. Милая

барышня давно меня запомнила, иногда

даже как-то неловко бывает. Особенно

смущают фразы «Ну как вам вчерашнее

вино?» и «Вы что, только одну бутылочку

выбрали сегодня? Ой, как жалко».

Распаковав дома покупки, я в полной мере

осознала идиотизм происходящего и реши-

ла сгладить неловкость момента. Тем более

что бутылки не помещались на полке, одна

была явно лишняя. Поскольку тема оказа-

лась более чем интимной, пришлось пить

без собеседников. Как ни крути, обсуждай

это с кем-нибудь, не обсуждай — все

равно оказываешься полной дурой. И чув-

ство это в высшей степени неприятное,

тинейджерское какое-то. Я твердо решила

выпить в одиночестве. После третьего

бокала я осознала степень идиотизма еще

глубже. При том что я втащила в дом два

пакета продуктов, ингредиентов для ужина

среди них не оказалось. Совсем. Разве

что консервированный шпинат и мари-

нованные перепелиные яйца. Ах да, еще

шпроты — вкус праздника. Все остальное

просто за гранью поедания. Нет, так дело

не пойдет. Нужно все закупать не спонтан-

но, а грамотно. Нужно составить список.

И обязательно зайти на сайт НАСА — вдруг

там найдется полезная информация.

Но по пути к сайту я застряла в Фейсбуке.

Напоролась на предсказания какого-то

тибетского монаха и бурное их обсужде-

ние. Значит, не одна я такая дура. Хоть

это успокаивает. Все сообщество бурно

пыталось прояснить необходимость

покупки буржуйки. О еде и напитках ни

слова. Кстати, не покупайте маринован-

ные яйца — редкая гадость. Лучше уж

огурцы. Хотя при покупке я, скорее всего,

руководствовалась калорийностью про-

дукта. И, видимо, рекомендациями Джима.

С водкой, наверное, это было бы неплохо.

Просекко с маринованными продуктами

совсем не сочетается. Это и ежу понятно.

Но когда человек взволнован, он соверша-

ет неконтролируемые поступки. Или плохо

контролируемые покупки. На середине вто-

рой бутылочки просекко я уже покупала

буржуйку в интернет-магазине. Топить я ее

планировала хозяйским паркетом. Логика

моя была проста: закупать дрова для

буржуйки глупо, ведь конца света может

и не быть. А если он будет, то все средства

хороши. Особенно паркет в съемной квар-

тире. В сталинках он хороший, качествен-

ный. Вот только куда девать буржуйку, если

конца света не будет...

Проснулась, как положено перебравшему

с алкоголем индивидууму, ровно в пять

утра. С чувством сильного голода и тре-

воги. Классика жанра. Порылась в стра-

тегическом запасе. Мюсли, обжаренные

с медом. Подойдет. Жаль, молока нет.

Какая же я неумная, надо было взять моло-

ка стерилизованного, с длительным сроком

хранения. Вредный продукт, конечно, но

сейчас был бы кстати. Внесу в список. Ого,

какой списочек у меня получился. Креатив-

ный. Все же просекко правильный продукт,

чувство юмора обостряет. После водки так

бы не получилось. И пить водку в одиночку

совсем не интересно. Сразу жалеть себя

начинаешь. А просекко бодрит и веселит.

Нужно только быстренько покупку буржуй-

ки отменить. А ты, Джим, шел бы со своим

предсказателем. Ну конечно, он собирался

мне позвонить, только ждал, пока наступит

утро в Москве. А ровно сутки назад почему

не ждал? Был слишком взволнован? Как

мог врач-профессионал поверить пациенту

с травмой головы? Не зря у нас иронизи-

руют по поводу американской медицины.

И у вас иронизируют? Правильно делают.

Я с тобой даже общаться не хочу после

этой истории. Только потому и обсуждаю

эту ситуацию, что кроме тебя в Фейсбуке

сейчас нет никого. Все наши спят уже.

Ровно сутки сплошного идиотизма, непред-

виденные расходы, излишняя нагрузка на

мозг и печень.

— Ты плохо себя чувствуешь? Не надо так

волноваться. Я бы рекомендовал стакан

горячего молока пополам с минеральной

водой, конечно, если ты хорошо перено-

сишь лактозу.

Читайте внимательно, любители спиртных

напитков! Американские медики рекомен-

дуют. Если в состоянии средней тяжести

похмелья выпить стакан горячего молока,

разбавленного минералкой, вам должно

стать легче. Теоретически. Потому что

на практике я это не проверяла. Молока

в доме не было. А сегодня есть. И молоко,

и водка, и вино красное любимое, и далее

по списку. Никогда у меня в доме еще не

было такого количества вкусной и здоро-

вой пищи единовременно. И так вовремя.

Звонок заботливого мужчины превратил

меня в рачительную хозяйку, заблаговре-

менно подготовившуюся к новогодним тор-

жествам. Хорошо, что я не покупала рас-

творимый бульон и тушенку. И хорошо, что

отменила буржуйку. Не знаю, как празд-

новали Новый год обладатели большого

количества «доширака», а я по старин-

ке — с остатками просекко и рижскими

шпротами. Кое-что еще осталось: вторая

банка маринованных яиц, колбаса конская

сырокопченая, кабачковая икра и даже

семечки. Как раз к следующему праздни-

ку — приедет «доктор Хаус» 14 февраля,

полакомится местными специалитетами.

А в холодильнике ждет его бутылка водки,

большая, как американская мечта, и еще

две поменьше. Идиллия!

Ничто не может так скрасить экстремальную ситуацию, как вкусная еда.

146


текст: владимир чуров рисунки: павел пахомов

Глава ЦИК Владимир Чуров пишет повесть о польском восстании только по одной причине: ему это интересно.

Судя по искренности и переработанному материалу — больше, чем многое другое. Судя по тому же самому, интересно будет и читателям. Начало повести — вашему

вниманию. Невнимательных просьба не беспокоиться.

Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

148

Большим Золотым Крестом Почета 1813/14 — чрезвычайно редкая австрийская награда за войну 1813—1814 годов, врученная един-ственно Меттерниху 20 сентября 1814 года. Через правое плечо на-дета малиновая с двумя темно-зелеными полосами по краям лента Королевского венгерского ордена Святого Стефана степени Боль-шого Креста с бриллиантами. На левой стороне мундира нашиты звезды ордена Святого Стефана, французского королевского орде-на Святого Духа и высшего русского ордена Святого Андрея Пер-возванного. Кроме Андрея Первозванного Меттерних награжден был русскими орденами Святого Александра Невского и Святой Анны 1-й степени. Во время дрезденской аудиенции у Наполеона 14/26 июня 1813 года Меттерних титуловался графом. Император Франц I возвел его в княжеское достоинство только после победы союзников при Лейпциге — 9/21 октября 1813 года.

Но, конечно, Меттерних в то нестрогое время мог гордиться иною наградою — любовью красивых женщин, среди которых сле-дует назвать жену маршала Иоахима Мюрата Каролину Бонапарт, беспутную жену генерала от инфантерии Петра Ивановича Багра-тиона Екатерину Павловну Скавронскую, родившую Меттерниху дочь Клементину, и внучку недоброй памяти фаворита Императ-рицы Анны Иоанновны Эрнста Бирона герцогиню Вильгельмину Саган.

Из романа «России верные сыны» узнал я подробности зару-бежного похода нашей армии в 1813 и 1814 годах, завершившегося 19 марта 1814 года блистательным въездом Императора Александ-ра I в Париж через ворота Сен-Мартен со свитою, состоявшей из тысячи генералов и офицеров союзных армий, среди коих были и принцы королевской крови. Лауреат Сталинской премии III сте-пени 1952 года (именно за этот роман) в СССР Никулин писал об Императоре: «Он был статен, прекрасно сидел на коне и всегда вы-глядел наряднее государей-союзников».

Параграф 1-й: атака лейб-казаков в 1813 годуВот довольно точная картина, пожалуй, самого известного эпизода первого дня (4 октября 1813 года) «Битвы народов» — четырехднев-ного, победного для нас, Лейпцигского сражения — атаки 80 или 100 эскадронов конницы Мюрата во главе с кирасирской дивизией генерала Бордесуля на состоявший из русских и прусских войск центр Богемской армии. Происходило это к югу от города между двух дорог. Французская кавалерия в 10 тысяч всадников построи-лась между деревнями Вахау и Либертвольквитц и всей массой об-рушилась на русский 2-й пехотный корпус генерал-майора принца Евгения Вюртембергского; прорвав его центр, латники оттеснили к болоту не успевшую развернуться гвардейскую легкую кавале-рийскую дивизию под командованием генерал-лейтенанта Ивана

С детских лет и по сию пору среди любимей-ших книг чту роман Льва Вениами-

новича Никулина «России верные сыны», смоленского издания 1961 года, с русскими гренадерами на обложке, идущими в атаку с примкнутыми штыками под барабанный бой. Рисовал обложку смоленский же художник, фронтовик Владимир Иосифович Ружо. С этой превосходной книги началось мое увлечение военною исто-риею Родины и ее немирных соседей.

Задолго до вышедшего на экраны в 2002 году звездного — с Кристианом Клавье, Жераром Депардье, Изабеллой Росселини, Джоном Малковичем — сериала Ива Симоно «Наполеон» по рома-ну Макса Галло услышал я со страниц романа знаменитую роко-вую реплику Буонапартия в Дрездене, брошенную, как перчатка, в лицо посланнику императора Австрии графу Меттерниху «в ма-лахитовом зале дворца саксонских королей» и фактически завер-шившую перемирие 1813 года. На странице 86:

«Казалось, все стихло за дверями, но когда господин Вессад почти успокоился, раздался грохот, разбилось что-то стеклянное и послышался крик:

— Тогда — война!..Спустя минуту из дверей вышел человек, бледный, с напуд-

ренными волосами. Маленькая голова с выдвинутой вперед челюс-тью придавала нечто змеиное его облику. На богатом, расшитом зо-лотом мундире сверкали бриллианты нашейного ордена. Генерал, только что закрывший дверь, пошел ему навстречу и взял об руку. И господин Вессад (он не был так глух, когда это было нужно) услы-шал, как этот человек сказал генералу: “Клянусь вам, он потерял рассудок…”

Господин Вессад снова повернулся к Мерие; губы старика за-шевелились, он посмотрел в сторону человека, которого увел под руку генерал.

— Князь Меттерних… — скорее прочел по губам, чем услы-шал, Вессад».

Описывая эту сцену, Никулин, очевидно, пользовался цвет-ной репродукцией известного портрета Меттерниха кисти Томаса Лоуренса, относящегося ко времени между 1821 и 1825 годами. Клеменс Венцель Непомук Лотар фон Меттерних-Виннебург цу Бейлштейн изображен в действительно богато расшитом золотом мундире канцлера двора и государственного канцлера Австрий-ской империи, коим он стал 13/25 мая 1821 года. Носившийся на шее на золотой цепи или, в менее торжественных случаях, на крас-ной ленте австрийский орден Золотого Руна Меттерних получил еще в 1810 году к бракосочетанию Наполеона с дочерью Франца I эрцгерцогиней Марией Луизой, но бриллиантовые знаки к нему — позднее. Несколько выше знака Золотого Руна вокруг белого гал-стука на шее повязана желто-черно-желтая лента с гражданским

Еще одна глава из рукописи, найденной на чердаке старого заброшенного московского дома в Монетчиках. Она начинается с подробного разбора атаки лейб-гусар под Лейпцигом, случившейся две сотни лет назад. Продолжается рассказом о генералах и офицерах — русских, включая прадеда советского маршала Тухачевского, поляках, англичанах, французах, — штурмовавших и защищавших Варшаву в 1831 году.


Александр отъехал на двадцать шагов, — этим он хотел по-казать, что здесь хозяин главнокомандующий, Барклай, и что не будь приказа, он бы остался на месте. Отъехав, он поглядел в зри-тельную трубу на атаку лейб-казаков.

— Они сосредоточены у Вахау, мы — у Госсы. Кому пре-жде подоспеют резервы — тот победит, — сказал Александр, обернулся назад и встретил искательный взгляд Волконско-го. — Спросите у Михаила Богдановича: где же резервная ар-тиллерия?

Но прежде чем Волконский устремился к Барклаю, не-слыханный грохот орудий потряс небо и землю. Орудия рус-ских резервных батарей открыли огонь по неприятелю…»

Сравним описание из романа с рассказом участника Лейп-цигского боя, казачьего генерал-лейтенанта Емельяна Антоновича Конькова, воспроизведенный по памяти генерал-лейтенантом Мит-рофаном Ильичом Грековым и отпечатанный в 1913 году в Санкт-Петербурге в типографии П. Усова:

«Эта атака настолько была стремительна, что наши три ли-нии были сломаны, а затем оставалась еще одна линия и затем беззащитный Император. Сбоку и немного сзади стоял наш лейб-казачий дивизион, пятисотного состава, который был и в конвое Императора. Командовал этим дивизионом полковник Ефремов. У нас трепетали сердца, когда мы следили за этой бешеной атакой. То мы жалели своих солдат, а в особенности боялись за нашего обо-жаемого Императора, который стоял бледный, следя в подзорную трубку за боем.

Вдруг он повернулся вполоборота к графу Орлову-Денисову и, указывая рукою по направлению боя, громко произнес: “Казаки, остановите!”

Граф Орлов-Денисов немедленно же подскакал к нам и бук-вально передал царские слова.

Полковник Ефремов выскочил перед дивизион, перекрес-тился большим крестом и, обращаясь к казакам, крикнул: “Брат-цы, умремте, а дальше не допустим!”

Дивизион за ним двинулся рысью, размыкаясь в лаву, и на ходу брали на перевес пики…

…Перестраиваясь в лаву, мы перешли топкий ручей рысью и, выбежавши на возвышенность, очутились против самого уже атакующего.

Неожиданным нашим появлением на фланге неприятель настолько был озадачен, что как будто на минуту приостановился и заволновался, как вода в корыте.

А мы со страшным диким гиком уже неслись на него.В этот момент на нашем левом фланге открыла огонь наша

артиллерия, поражая неприятеля в правый его фланг; он не вы-держал, дрогнул и повернул назад. <…> Когда французы дрогнули, смешались и повернули назад, то тогда мы их так кололи, что за одним другой подыхал…

…Мы возвращались буквально растерзанные: кто без киве-ра, кто в разорванном мундире, и окровавленные лица и руки, но на лице каждого можно было прочесть, что честно исполнил свой долг присяги.

Георгиевича Шевича. Шевич был убит ядром. Французская кава-лерия почти достигла деревни Гюлденгосса, именуемой в наших книгах просто Госсой, и подножия холма.

В историческом романе Льва Никулина на страницах 268 и 269:

«— Неприятель сосредотачивает все силы у Вахау, — докла-дывал Раевский, — сейчас ждем его атаки…

— Кавалерия? — стараясь говорить спокойно, перебил Алек-сандр и показал перчаткой на темное, поблескивающее металлом пятно впереди.

— Кирасиры! Сейчас нас атакуют.Барклай в зрительную трубу видел выезжавших из рощи

русских гусар. Они выезжали по три справа, и он побледнел от яро-сти, — сейчас эти тонкие линии будут прорваны сплошной массой тяжелой французской кавалерии.

Александр оглянулся, — глубокий овраг лежал позади. Он подумал о том, что, смяв гусар, кирасиры налетят на них и они тоже могут быть смяты и опрокинуты в овраг. Но Барклай видел, что вдоль оврага красной каемкой алели мундиры конвоя лейб-казаков. Он махнул платком лейб-казакам, и девять сотен лучшей в мире кавалерии бросились навстречу кирасирам.

— Ожидаю артиллерии, — глухим и усталым голосом ска-зал Барклай. — Я отдал приказ генералу Сухозанету, чтобы все ре-зервные батареи на рысях шли к Госсе.

— Тогда — ура! — воскликнул Раевский.— Гвардейскому корпусу приказано вас поддержать, — тем

же глуховатым голосом продолжал Барклай и поглядел на Александ-ра: — Ваше величество, благоволите отъехать шагов на двадцать.

...Барклай в зрительную трубу видел выезжавших из рощи русских гусар. Они выезжали по три справа, и он побледнел от ярости, — сейчас эти тонкие линии будут прорваны сплош-ной массой тяжелой французской кавалерии…

150

жавший потомкам сражавшегося в несчастной битве казацкого войска Богдана Хмельницкого со стотысячной армией короля Яна II Казимира под Берестечком в 1651 году Вакума Кисляченко, казака Лазаревой сотни Черкасского полка Запорожского войска по реестру 1649 года. Реестр 1649 года был «польской милостию для запорожского войска», добытою, однако, в бою, по заключении недолговечного Зборовского мира. В реестр могло быть включено 40 тысяч казаков.

Степан Кисляченко и сын его Иван Степанович исправно несли цареву службу в XIX веке. Иван Степанович за Плевну имел солдатский Георгиевский крест, не пил, не курил, бороды не брил. Но к началу ХХ века обитатели хутора утратили казацкий статус, говорят, из-за отказа бросать все дела и идти в Китайский поход, писались крестьянами и купцами, частично перебрались в Ростов-на-Дону, разбогатели на торговле и, кажется, имели на Казанской улице два каменных дома, нумера 73 и 84. Сейчас это на улице Се-рафимовича, в центре.

«Выпись из первой части метрической книги Екатеринославской епархии города Ростова на Дону Николаевской церкви, за 1903 год

Счет родившихся женска пола — 228Месяц и день рождения — Декабря 1Месяц и день крещения — Декабря 28Имя родившагося — ВарвараЗвание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероиспове-

дания — Черниговской губернии, Козельца города мещанин Георгий Григо-рьев Соколов и законная жена его Параскева Иванова [Прасковья Иванов-на Кисляченко]; оба православные

Ефремов ехал без кивера, который у него был сбит в бою. А когда стали подъезжать к Государю, то Император громко произ-нес: “Ефремов, ко мне!”

А когда Ефремов подскакал, то Государь своеручно на него надел Св. Георгия 3-й ст. и поцеловал».

Славный казак Иван Ефремович Ефремов родился в 1774 году в станице Гугнинской земли Войска Донского и там же скончал живот свой в 1843 годе, прожив без малого 69 лет. Сиротою всту-пив в службу вместо сына своего воспитателя 1 января 1792 года в Лейб-Придворную казачью команду, оставался лейб-казаком во все время, достигнув в 1816 годе чина генерал-майора. Полком ко-мандовал с 1827 по 1833 год (с 1829 года находился в бессрочном отпуске с производством в генерал-лейтенанты, но командиром полка числился). На знаменитом портрете из эмигрантского Музея Лейб-гвардии Казачьего полка в Париже изображен в алой куртке с серебряным офицерским поясом, серебряными двойными «ка-тушками» на стоячем воротнике, серебряными генеральскими чешуйчатыми эполетами кавалерийского образца с двумя кова-ными золотыми звездочками генерал-майора. На куртке шейные кресты орденов Святого Георгия 3-й степени, Святой Анны 2-й сте-пени, Святого Владимира 3-й степени; серебряная медаль «В па-мять Отечественной войны 1812 года» на Андреевской ленте, вы-дававшаяся строевым чинам, действовавшим против неприятеля в продолжение 1812 года; темно-бронзовая аналогичная медаль на Владимирской ленте, положенная старшим в дворянском роду; прусский орден Красного Орла 3-й степени. Иван Ефремович стри-жен по-казацки «в скобку», казацкие же усы достигают подбородка.

Судя по форме и орденам, портрет написан между 1816 и 1825 годами, поскольку нет Анненской, красной с двумя желты-ми узкими полосами по краям, ленты и звезды ордена 1-й степени, полученного генералом в 1825 году. На левом борту мундирной куртки нет положенной к Владимиру 2-й степени звезды с восе-мью лучами, четырьмя серебряными и четырьмя золотыми, фак-тически представлявшей золотой квадрат с наложенным поверх серебряным равноугольным ромбом. Эту степень ордена Нико-лай I пожаловал Ефремову в августе 1826 года во время корона-ционных торжеств. Из зарубежных орденов казак имел прусские Pour le Merite за кампанию против Бонапартия в 1807 году и Крас-ного Орла 3-го класса (степени) за освободительный поход в Европу 1813—1814 годов.

До революции Область Войска Донского делилась на девять округов, с юга на север и с запада на восток: Таганрогский, Ростов-ский, Черкасский, Сальский, Донецкий, Первый Донской, Второй Донской, Хоперский, Усть-Медведицкий. Родина двух знаменитых казачьих генералов, Ивана Ефремовича Ефремова и Якова Петро-вича Бакланова, станица Гугнинская прежде стояла по обоим бе-регам Цимлы и относилась к Первому Донскому округу. Первый Донской отделялся от самого западного, Таганрогского, узкой полосой Черкасского округа. Примерно посередине Таганрогско-го округа с севера на юг протекает маленькая речка Сарматская, впадающая в Миус у самого Таганрога. Ближе к истоку Сарматской по ее левому берегу лежит хутор Кислицкий, некогда принадле-

…неприятельская кавалерия уже стремится во всю скачь; в голове ея сам Мюрат с кирасирами бригады Беркгейма налетает на батарею из тридцати орудий и на стоящий в бли-зи ея Кременчугский полк. 2-й баталь-он этого полка частью истреблен, частью захвачен в плен вместе со своим командиром, подполковником Киселевским, но знамя его спасено раненым юнкером и передано, через одного из кавалеристов прусскаго ландвера, 1-му батальону того же полка, состоявшему под начальством подполковника Чеодаева…


Звание, имя, отчество и фамилия восприемников — Области Войска Донского, Таганрогского округа, Сармацкой волости кр-н Пармен Иванович Кисляченко [брат Прасковьи Ивановны] и дочь Ростовского н/Д купца Анна Георгиева Малицкая

Кто совершал таинство крещения — Священник Андрей Соколь-ский с Псаломщиком Иовом Верецким».

Поименованная в вышеприведенной выписи рожденная 1 декабря 1903 года внучка георгиевского кавалера Ивана Степа-новича Кисляченко Варвара Георгиевна Соколова, в замужестве Брежнева, — моя бабушка. А ее мама, моя прабабушка Прасковья Ивановна, отнесла меня крестить во младенчестве в церковь Иоан-на Предтечи в Предтеченском переулке, что на Пресне в Москве.

Обернемся, однако же, на 200 лет назад и изучим описание дела при деревне Госса из «Истории войны 1813 года за независи-мость Германии», по достоверным источникам составленной по Высочайшему повелению генералом Модестом Ивановичем Богда-новичем (СПб, 1863), том II, страницы 456—460:

«…неприятельская кавалерия уже стремится во всю скачь; в голове ея сам Мюрат с кирасирами бригады Беркгейма налетает на батарею из тридцати орудий и на стоящий в близи ея Кременчуг-ский полк. 2-й батальон этого полка частью истреблен, частью за-хвачен в плен вместе со своим командиром, подполковником Кисе-левским, но знамя его спасено раненым юнкером и передано, через одного из кавалеристов прусскаго ландвера, 1-му батальону того же полка, состоявшему под начальством подполковника Чеодаева…»

Перенесемся на крыльях разума из 1813-го в 1831-й, подме-тив занятную перестановку двух последних цифр.

Михаил Иванович Чеодаев прослужил в Кременчугском пол-ку с подпоручиков в 1806 году до 1814 года. В Лейпцигском сражении был ранен в ногу, произведен в полковники и получил в команду 3-й егерский полк. Дальнейшая карьера связала его со 2-ю грена-дерскою дивизией. С 1821 года в ней в чине генерал-майора Чеодаев командует 3-й бригадой, потом 2-й поселенной (в аракчеевских во-енных поселениях) бригадой. Затем мы с Вами, внимательный чи-татель и любитель военной истории, встречаем генерала на полях сражений и бесконечных, иногда мощенных колотым черным кам-нем, дорогах во время Русско-польской войны 1831 года. В Действую-щей армии, во 2-й гренадерской дивизии генерал-лейтенанта Бориса Владимировича Полуэктова Чеодаев командовал 1-й бригадой, Киев-ским и Принца Евгения Вюртембергского (Таврическим) полками.

Во время первого наступления на Варшаву 5 февраля 1831 го-да резервная 2-я гренадерская дивизия была выведена графом Кар-лом Толем вперед 1-го корпуса и атаковала поляков на позиции за Калушином. Чеодаев с двумя полками на правом фланге, пройдя развилку основных улиц городка, должен был выйти на дорогу на Станиславов, лежащий в 10 верстах к северу от Минска Мазовец-кого. Пузыревский пишет, что «поляки встретили гренадер только ружейным огнем из-за вала, а затем стали отступать <…> без боль-ших потерь успев достигнуть Минска [Мазовецкого]».

При Грохове 13 февраля бригада Чеодаева поддерживает вы-двигаемую к правой стороне знаменитой Ольховой рощи кавале-рию — 3-ю кирасирскую дивизию и Лейб-гвардии Уланский полк.

152

Орла в 1838 году, Александр Невский в 1845 году, алмазные знаки к нему в 1849 году, табакерка с портретом Его Величества с брил-лиантами в 1850 году, Владимир 1-й степени в 1851 году, еще одна табакерка в 1853 году, Знак отличия за 50 лет беспорочной служ-бы в 1853 году; иностранные — прусские Pour le Merite и Красного Орла 3-й степени, оба в 1813 году, австрийский Леопольда Большо-го Креста в 1850 году.

Возвращаемся из 1831 года в 1813-й:«…Разсеяв прикрытие батареи, французы бросаются на

орудия, рубят прислугу, лошадей, упряжь, приводят почти всю артиллерию принца Вюртембергскаго в невозможность двинуть-ся с места и направляются к плотине у Госсы. <…> Одновременно с атакою на большую батарею послан саксонский гвардейский ки-расирский полк вправо против батареи [имени] графа Аракчеева. Отборные латники кидаются на орудия, расположенные в полу-версте впереди прудов к западу от Госсы, рубят прислугу и ездовых и покушаются увезти артиллерию.

В это самое время поручик гвардейской батарейной роты Его Высочества Ярошевицкий, находясь случайно вблизи атако-ванной батареи и будучи свидетелем бедствия своих сослужив-цев, заметил проходившую в разстоянии около версты по направ-лению от Гёрена [расположенного симметрично Госсе по другую сторону холма, выбранного для наблюдения за боем Александ-ром I] к Грёберну русскую кавалерию, поскакал к ней и известил командира ближайшего из полков о потере батареи. Полковник Хилков с Лейб-драгунами тотчас повернул назад и бросился на вы-ручку артиллерии; за ним поскакали также Лейб-уланский и Лейб-гусарские полки. Генерал Шевич, ехавший в голове легкой гвар-дейской дивизии, полагая, что вверенная ему кавалерия получила приказание идти в атаку, последовал за нею; но едва лишь успел повернуть лошадь, как был поражен смертельно ядром; командиру Лейб-гусарского полка полковнику Давыдову оторвало ядром обе ноги. Несмотря, однако же, на потерю начальников, гвардейская кавалерия смело кинулась на неприятеля и, отступив не прежде, как встретясь с двигавшеюся в резерве Бордесуля бригадою генера-ла Бесьера, стала перебираться за болота и канавы, соединяющие ряд прудов к западу от Госсы. Неприятель, настойчиво преследуя русские полки, появился у прудов и близ селения, в разстоянии не более восьмисот шагов от высоты, на которой с самого утра нахо-дились Союзные Монархи и прибывший к ним от Конневица князь Шварценберг…»

Люблю я исторические загадки, даже если и не всегда удается их разгадать. Погибший в первый день «Битвы народов», 4 ок тября 1813 года, Иван Егорович Шевич произведен был в гене-рал-лейтенантский чин всего полутора месяцами ранее за отли-чие при Кульме 18 августа. Награжден орденами Святого Георгия 3-й и 4-й степеней, Святой Анны 1-й степени, Святого Владимира 3-й степени, золотой саблей «За храбрость» с алмазами. Дедом его считается австрийский дворянин и офицер серб Иван Георгиевич Шевич, перешедший вместе со многими родичами на русскую службу в царствование Елизаветы Петровны в начале 1750-х годов и ушедший в отставку в 1764 году с производством в чин генерал-

Особенно отличился генерал Чеодаев на второй день, 26 ав-густа, штурма Варшавы при занятии укреплений Иерусалимской заставы и городского вала — последней линии обороны мятеж-ников.

Из рапорта Его Императорскому Величеству Главнокоман-дующего Действующею Армиею от 15 сентября 1831 года № 4457 (РГВИА, фонд 846, опись 16, ед. хранения 5063):

«В одно время с сею аттакою и влево от оной Генерал-Лейтенант Полуэктов, поступивший с обеими своими бригадами на усиление правого фланга барона Крейца, двинулся с двумя полками к главному валу: Киев-ский Гренадерский под личным его начальством овладел немедленно ис-ходящим флешем главного вала — между тем как левее его Генерал-Майор Чеодаев и Полковник Обрадович, с Гренадерским Принца Евгения Виртем-берскаго полком взошед равномерно штурмом на главный вал, бросились за оный на мятежников, поспешавших в помощь к отбитому Киевскими гренадерами флешу. Мятежники, отраженные отсюда и быстро пресле-дуемые во внутрь самого города, намеревались вновь держаться подле одной из своих батарей; но штыками гренадер вторично были опроки-нуты и потеряли при сем случае одно полевое орудие, отбитое Киевским Гренадерским полком.

Генерал-Адъютант Князь Горчаков, усмотрев первый успех сей аттаки, велел направить часть гренадер вправо позади вала в тыл укреплений заставы, на которыя двинул с фронта Генерал-Майора Фрей-ганга с 3-м и 4-м Карабинерными полками. Здесь овладение заставою по чрезмерно-отчаянному сопротивлению мятежников соделалось весьма трудным, доколе не подоспели: с одной стороны гренадеры Принца Ев-гения Виртембергскаго полка и 11-й Егерский полк с Генерал-Майором Чеодаевым, с другой же стороны Лейб-Гвардии Финляндский полк, под на-чальством Генерал-Лейтенанта Полешко. Окруженные таким образом мятежники были сбиты со всех укреплений заставы и большою частию истреблены».

На этом участке к северу от Иерусалимской заставы грена-деры взяли выдвинутое несколько впереди вала укрепление № 18 и примыкавшие к городскому валу укрепления № 17 и № 19. За-тем они взошли на вал и частью сил вышли в тыл рогаткам. После падения Иерусалимской заставы открылась прямая дорога к цент-ру Варшавы. Напомню лишь, что левее 19-го укрепления в то же время «вытесняли неприятеля из строений и садов предместья Чисте, занимали городской вал и часть города» гренадеры Аракче-евского полка. В их рядах — мой прапрадед, будущий командир Малороссийских гренадер, тогда штабс-капитан Иосиф Иванович Брежнев.

Дослужившийся до полного генерала Михаил Иванович Чео даев умер в 1859 году. Его награды: Анна 4-й степени (Анненское оружие) в 1808 году, Владимир 4-й степени с бантом в 1812 году, зо-лотая шпага «За храбрость» 3 июня 1813 года, Георгий 4-й степени за 25 лет выслуги в 1821 году, Анна 1-й степени в 1826 году, Импера-торская корона к Анне в 1829 году, перстень с вензелем в 1830 году, золотая шпага «За храбрость» с алмазами 21 августа 1831 года, Вла-димир 2-й степени в 1831 году за Варшаву, Знак отличия за военное достоинство 2-й степени (николаевский Virtuti Militari) в 1831 году, аренда в Царстве Польском в 15 тысяч злотых в 1837 году, Белого


поручика. Родившийся в 1746 году сын Ивана Георгиевича Геор-гий (Егор) Иванович мог бы быть отцом героя Кульма и Лейпцига, вступившего в службу «сыном генерал-майора» якобы в 1770 году. Однако Георгий Иванович Шевич стал генерал-майором только в 1786 году, генерал-поручиком в 1794-м, а в 1798 году произведен в генералы от кавалерии. Главное — во всех справочниках годом рождения младшего Ивана Шевича указывается 1754-й, когда Геор-гию Ивановичу было всего 8 лет! Но дата рождения младшего Ше-вича вызывает большие сомнения: выходит, что на Бородинском поле, при Люцене, Бауцене, Кульме и Лейпциге нашей кавалери-ей, лихими гвардейскими гусарами и уланами командовал почти 60-летний старик…

…Во второй половине дня 4 октября 1813 года к югу от Лейпцига французские ядра уже достигали на излете верхушки холма, где расположились со свитами Император Александр I, ав-стрийский император Франц I и прусский король Фридрих Виль-гельм III. Александр позаботился о подкреплении едва держав-шихся войск. В бой вступили 1-я бригада 1-й гренадерской диви-зии, полки Санкт-Петербургский и Таврический, 2-я гренадерская дивизия, прусская пехотная бригада генерала Пирха. Затем в Госсу вступила русская гвардия — Лейб-гренадерский, Финляндский, Павловский полки и Лейб-егеря. Силезские кирасиры и Неймарк-ские драгуны атаковали левый фланг французов, а 3-я кирасир-ская дивизия генерал-лейтенанта барона Ильи Михайловича Дуки

действовала против их правого фланга. Но сначала была атака Лейб-казаков…

«Между тем генерал-адъютант граф Орлов-Денисов, возвра-щаясь от Магдеборна, куда он был послан Государем с поручением к Барклаю де Толли — немедленно выслать вперед кирасир, заме-тил сквозь дым и туман движение Лейб-казаков и вместе с ними направился к ближайшей плотине. Разсчитав, что одной артилле-рийской роте невозможно было устоять против огромных сил не-приятеля, граф Орлов-Денисов оставил ее по сю сторону теснины, а казаков перевел рядами чрез весьма узкую гать и, построив пер-вый эскадрон, повел его за возвышением [скрывавшим казаков до поры до времени от французов] в атаку, между тем как разверты-вались прочие эскадроны. <…> Неожиданная атака Лейб-казаков в левый фланг французам, изумив неприятеля и удержав его стремление, дала время оправиться разстроенным полкам легкой гвардейской кавалерии. Генерал-майор Чичерин, собрав их по-спешно, примкнул к Лейб-казакам и содействовал их блистатель-ному подвигу…

Между тем как упорный бой кипел у Госсы и Ауэнгейма [севернее Госсы, ближе к Вахау — это на нашем левом и француз-ском правом фланге], вся резервная артиллерия, в числе около ста [92] орудий, успела построиться на высотах, за селением Госсою и прудами, и открыла огонь, на который французы отвечали столь же усиленным действием своих батарей. В разстоянии не более ты-сячи шагов целые полтора часа продолжалась канонада, о которой Милорадович сказал, что она громче Бородинской».

Современный нам историограф донского казачества Ана-толий Иванович Агафонов в юбилейном издании 2012 года при-водит еще одно описание боя при деревне Госса из «Истории Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка» Б.Р. Хрещатиц-кого:

«…французы с налета опрокидывают нашу кавалерию, ко-торая поворачивает обратно и рассеивается по луговой низине за-паднее Гольденгоссы в направлении Гёрена.

В этот момент венценосные вожди подвергаются личной опасности; все сознают серьезность положения. Все, что нахо-дится под рукою, — это три эскадрона Лейб-казаков и причис-ленная к ним Черноморская сотня. Оценивая важность мину-ты, Александр I подозвал к себе стоявшего в свите командира Лейб-казаков графа Орлова-Денисова и послал его за тяжелой кавалерией; все казаки видели, как, повернув коня, вихрем по-несся их удалой командир назад, в ту сторону, где стояли войска М.Б. Барклая де Толли. А генералу Сухозанету, бывшему здесь, повелел выдвинуть резервную артиллерию. <…> Ефремов за от-сутствием командира стоял перед полком. Он поскакал на холм и остановился перед государем. Император указал ему на фран-цузов. <…> Вихрем налетели Лейб-казаки на передовые группы французских кирасир, тяжело скакавших уже к возвышенности, на лошадях, утомленных продолжительною скачкою по болотис-тому грунту, и словно вихрем сдунуло латников — мгновенно опрокинули их казаки к пруду, затем в пруд, овладели узкою плотиною…»

...Несмотря, однако же, на потерю начальников, гвардейская кавалерия смело кинулась на неприятеля и, от-ступив не прежде, как встретясь с двигавшеюся в резерве Бордесуля бригадою генерала Бесьера, стала перебираться за болота и канавы, соединяющие ряд прудов к западу от Госсы. Неприятель, настойчиво пре-следуя русские полки, появился у пру-дов и близ селения, в разстоянии не более восьмисот шагов от высоты, на которой с самого утра находились Союзные Монархи и прибывший к ним от Конневица князь Шварценберг…


Но это были лишь малые, вырвавшиеся вперед группы всадников Мюрата. Бой с основной массой еще предстоял — вместе с открывшею огонь резервною артиллерией, подошедшими кира-сирами и оправившейся легкою гвардейскою дивизией.

Вот видите, любезный и еще не заснувший над повествова-нием о подвигах предков читатель, — советский писатель, лауреат и орденоносец Лев Вениаминович Никулин допускает (вероятно, с умыслом) только одну неточность. Он приводит на холм за дерев-ней Гюлденгосса Барклая де Толли, который на самом деле нахо-дился при резервах несколько сзади, у Магдеборна, и приписыва-ет ему распоряжения, отданные на поле боя самим Императором Александром I.

Следует заметить, что роман писался с 1946 по 1952 год, а еще десятью годами ранее за одно упоминание имен Императора Александра, Михаила Богдановича Барклая де Толли, Николая Ни-колаевича Раевского, Ивана Онуфриевича Сухозанета, Петра Ми-хайловича Волконского, прочих «крепостников», даже Суворова и Кутузова, вне уничижительного контекста можно было обрести немалые неприятности, вплоть до «творческой командировки» на Колыму.

Кавалер советских орденов Трудового Красного Знамени и «Знак Почета» Лев Вениаминович Никулин при своем рождении 8 мая 1891 года в Житомире носил имя Льва Владимира сына Оль-коницкого. Он мог быть польским шляхтичем или польским евре-ем, но, скорее, поляком, потомком «серой», или загоновой, шляхты, имевшей хату да саблю, зависевшей от магнатов, охотно участво-вавшей во всех «рушениях», а в XIX веке — ближе к его второй по-ловине — частию превратившейся в польскую и малороссийскую интеллигенцию. Скорее, поляком потому, что в помянутом рома-не есть яркая сочувственная польским демократам — зрелых лет соратникам Фаддея Костюшки и молодым патриотам в мундирах наполеоновской армии — линия под лозунгами «Смерть тиранам» и «За нашу и вашу свободу».

«— Верю, что у наших народов один путь. Но не вельможам решать судьбы поляков и русских, а тем, кто всем сердцем желает своим соотечественникам вольности, равенства, братства… и про-свещения».

В послевоенной окололитературной Москве, то есть Моск ве 1950-х годов, ходили упорные слухи о близости Никулина-Олько-ницкого к разведке. Недаром главный герой романа, молодой по-ручик, а затем капитан гвардейской артиллерии Александр Пла-тонович Можайский, недавний студент Геттингенского универси-тета, свободно владеющий немецким, английским, французским и польским языками, поступил в конце 1812 года из гренадерской дивизии в легкоконный, сейчас бы сказали — разведывательно-диверсионный, отряд русского разведчика Александра Ивановича Чернышева, знаменитого своею секретною деятельностью в Па-риже, Варшаве, Стокгольме. Памятливому читателю Александр Иванович более известен как военный министр Николая I, коему адресовались многочисленные прошения о награждении и пен-сионе. По ходу повествования, уже в 1813 году, Можайский служит в военно-политической разведке. Под видом французского дворя-

нина доставляет польским офицерам компрометирующие Наполе-она бумаги; помогает доставить через занятую французами терри-торию депеши государственной важности из Лондона; в штатском платье собирает информацию о настроениях в занятом союзника-ми Париже; с тайным заданием перебирается в Лондон накануне визита Александра I в Англию; направляется военным агентом в Копенгаген; состоит в свите Александра на Венском конгрессе.

Кажется, допущенный в архивы и спецхраны (бытовало в Советском Союзе такое понятие, обозначавшее опечатанные ком-наты в некоторых библиотеках и архивах, где хранились самые интересные книги и документы, доступные немногим особо до-веренным лицам и признанные вредными, может быть и не зря, для чтения остальными гражданами) Лев Вениаминович Никулин осведомлен был и о делах масонских, иначе не сделал бы капитана Можайского членом Великой Ложи Астреи Избранного Михаила и не привел бы его в Парижскую Ложу Великого Востока, завершив эту тему следующими осудительными словами: «Разыскал перед-ник и эмблемы масонские и приказал <…> бросить в Сену»…

Параграф 2-й: из жизни тухачевских…Пора, затосковавший мой любомудрый читатель, вернуться с за-росшей баобабами, секвойями, корабельными соснами и красно-талом извилистой тропы моих детских воспоминаний на торную дорогу основного повествования. В предшествующей главе рас-сказал я историю погибшего при штурме Варшавы генерала фон дер Бригена. Теперь настала пора обратить внимание на других верных сынов России, сложивших головы при штурме Варшавы или ранее, послуживших примером при исчислении государевых милостей вдове и детям фон дер Бригена.

В скучной жизни тульского гражданского губернатора стат-ского советника Николая Сергеевича Тухачевского карты и вино занимали почетное место. Дети Его Высокородия от законной жены Надежды Александровны, в девичестве Киреевской, — дочь Елиза-вета, родившаяся в 1793 году, сыновья Александр и Николай, поя-вившиеся на свет соответственно в 1794 и 1796 годах, — давно вы-росли. Денег, как всегда, было мало, а долгов — много. В графском титуле по происхождению якобы от графа Индриса еще покойный Император Александр отказал, повышения в чине от нового Импе-ратора вовсе не ожидалось, скорее, следовало думать об отставке.

Всего с полгода назад выпали Николаю Сергеевичу печаль-ные хлопоты по случаю кончины вдовы Александра Императрицы Елизаветы Алексеевны, принцессы Луизы Баденской. Император Александр неожиданно умер в Таганроге 19 ноября 1825 года, но Елизавета Алексеевна по нездоровью смогла покинуть этот город только 21 апреля 1826 года и отправилась в Калугу, где ее ожидало утешительное свидание с иной вдовою — Императрицей-Матерью Марией Федоровной, вышедшей когда-то замуж за Павла принцес-сой Софией Вюртембергской.

Не доезжая Калуги, на западном краю Тульской губер-нии, в городе Белёве, славном яблоками и производимой из них яблочною пастилою, жизненные силы окончательно оставили Императрицу и она скончалась в четыре часа утра 4 мая 1826 года.


В 10 часов из Калуги прибыла Мария Федоровна. В тот же день она принимала приехавшего из Тулы губернатора Тухачевского и дала ему несколько распоряжений касаемо устройства траурных цере-моний. Пятнадцатого мая Тухачевский сопровождал по улицам Белёва траурную колесницу.

Древнего роду смоленской шляхты Николай Сергеевич Ту-хачевский вступил в службу в 1785 году унтер-офицером в Лейб-гвардии Преображенский полк, в 1789 году перевелся вахмистром в Конную гвардию и в 1790 году произведен в корнеты, с 1791 года подпоручиком, с 1795 года секунд-ротмистром, в 1796 году рот-мистром. С воцарением Павла I уволен к статским делам с чином Надворного Советника того же VII класса Табели о рангах. Статские дела исполнялись до 1799 года по должности городничего в Нерех-те, с 1799 по 1804 год — по выборной должности уездного предводи-теля дворянства, о чем писал главный исследователь родословий костромского дворянства Александр Александрович Григоров, — нижайший ему поклон и вечная память, поелику картотекой его, составленной по бумагам ныне сгоревшего архива Костромского дворянского собрания, пользуются весьма многие. Среди прочих и я узнал впервые, содействием вице-президента Европейского генеалогического общества Игоря Васильевича Сахарова, из этой картотеки историю моих предков, обитателей Буйского уезда костромских дворян Брежневых. Кстати, по сравнению с буйской, на реке Кореге, северной глухоманью Нерехту, к югу между Костро-мой и Ярославлем лежащую, следует почитать местом цивилизо-ванным, если не столичным.

Гражданскую службу Николай Сергеевич нес затем в Архан-гельской губернии, с 9 сентября 1821 года по 19 декабря 1823 го-да,в небезвыгодной должности вице-губернатора, заведующего казенною палатою, то есть находящегося при поступлении госу-дарственных доходов и производстве расходов. После, до 28 марта 1824 года, был даже архангельским губернатором, но затем пере-веден в Тульскую губернию, где и пробыл гражданским губерна-тором до 21 февраля 1827 года, попав, если верить современникам, под очередную «антикоррупционную» кампанию нового Прези-дента — прошу пардону, нового Императора.

Оба сына, Александр и Николай, были офицерами.Александр Николаевич Тухачевский начал службу в 1810 го-

ду в Лейб-гвардии Семеновском полку. В 1811 году из подпрапор-щиков произведен в первый офицерский чин прапорщика (в «ста-рой» гвардии этот чин — двумя чинами старше армейского прапор-щика, сиречь поручик, XII класса Табели о рангах); с 1813 года — подпоручик, с 1815 года — поручик, с 1817 года — штабс-капитан, с 1820 года — капитан.

В 1817 году его младший брат, Николай Николаевич Туха-чевский, перевелся из Кавалергардского полка поручиком тоже в Лейб-гвардии Семеновский полк. Служба в блестящих Кава-лергардском и Конном лейб-гвардии полках разоряла офицеров. Большинство амуниции приобреталось на свои деньги: в конце XVIII века при жалованье гвардейского рейтара из дворян в 26 руб-лей и 11/4 копейки на экипировку потребно было 289 рублей и 371/2 копейки. Жалованье и расходы офицеров соотносились


примерно в той же пропорции. Припоминаю, что и через 100 лет холостой кавалергард барон Густав Карлович Маннергейм, дабы пристойно содержать себя в полку, барышничал, то есть торговал лошадьми. Служба в пехоте, в более скромном Лейб-гвардии Семе-новском полку, не требовала таких расходов.

Николай Николаевич получил лучшее, чем брат, образова-ние. По выпуску вместе с двоюродным братом Николаем Василь-евичем Киреевским из Пажеского корпуса 31 мая 1815 года оба «из Камер-пажей Двора Его Императорского Величества» произ-ведены в корнеты Кавалергардского полка, 1 октября 1816 года оба произведены в поручики, но Николай Тухачевский 19 июня 1817 года тем же чином переведен в Семеновский полк. В 1819 году Тухачевский — гвардейский штабс-капитан, равный армейскому майору.

Семнадцатого октября 1820 года при новом полковом ко-мандире, «безкорыстном и трудолюбивом, но ограниченном» полковнике Федоре Ефимовиче Шварце произошло известное возмущение нижних чинов Семеновского полка. Вина Шварца по установлению военно-судной комиссии заключалась в сле-дующем:

«1) в том, что он занимался во время церковных парадов обучени-ем, отчего нижние чины опаздывали в церковь;

2) не искал любви подчиненных и по необходимому от того след-ствию потерял доверенность как штаб- и обер-офицеров, так и нижних чинов и ослабил уважение присвоенному ему чину;

3) в нарушении законом определенных прав самоуправством и в унижении привилегий, установленных в память военных доблестей;

4) в производстве презрительных наказаний, на которые не дава-ли ему права ни военные, ни гражданские узаконения;

5) в предосудительной для военного робости и в том, что вместо клятвенного обещания — телом и кровию защищать государственные права во всех случаях, вместо пожертвования и самою жизнию пришел в уныние и, пользуясь ночным временем, был зрителем безпорядков».

Приказом Императора Александра, данным российской ар-мии 2 ноября 1820 года из австрийского города Троппау в Силезии (теперь чешская Опава), Семеновский полк был решительно пере-формирован:

«…повелеваю всех нижних чинов Лейб-гвардии Семеновского пол-ка распределить по разным полкам армии, дабы они раскаялись в своем преступлении, потщились продолжением усердной службы загладить оное. Виновнейшие и подавшие пагубный пример прочим, преданы уже Военному Суду, получат должное наказание по всей строгости зако-нов. <…> Штаб- и обер-офицеры сего полка, найденные все совершенно непричастными сему неповиновению, усердно старались возстановить потерянный порядок, но тщетно, и сим доказали свое неумение обхо-диться с солдатами и заставлять себе повиноваться. Уважая, однако же, их старание, повелеваю: перевести оных в армейские полки, сохранив им преимущество гвардейских чинов. <…> Для немедленного укомплек-тования Лейб-гвардии Семеновского полка назначаются роты из грена-дерских полков…»

Во исполнение Монаршей воли гвардии капитан Алек-сандр Тухачевский 1-й переведен подполковником в Галицкий

пехотный полк. С 1822 года служит в Архангелогородском полку. В 1826 году назначается командиром Олонецкого пехотного полка и в 1827 году производится в полковники. Все полки эти относятся до 1830 года к 4-й (Олонецкий) и 6-й (Галицкий и Архангелогород-ский) пехотным дивизиям, расквартированным к западу от Смо-ленска.

Если верить отпечатанной в Санкт-Петербурге в 1883 году «Истории Лейб-гвардии Семеновского полка», составленной по-ручиком Петром Николаевичем Дириным, приложению IX во втором томе под названием «Список Гг. Генералам, штаб- и обер-офицерам, служившим и ныне служащим Л.-Гв. В Семеновском полку», в отношении Николая Тухачевского 2-го допущено было не частое отступление от Высочайшего приказа: в 1821 году его перевели тем же чином Лейб-гвардии в Московский полк. Затем младший Тухачевский возвращается на службу в кавалерию — в Конно-Егерский Его Величества Короля Виртембергского полк, состоящий во 2-й Кон но-Егерской дивизии 5-го резервного Кава-лерийского корпуса. Семнадцатого сентября 1827 года полковни-ка Тухачевского 2-го назначают командиром Тверского драгун-ского полка 2-й драгунской дивизии в том же, 5-м кавалерийском корпусе.

После ноябрьского 1830 года возстания в Варшаве и позор-ного бегства из Бельведерского дворца (ныне занятого президен-тами Польши), из Варшавы, из Царства Польского, с приближенны-ми, челядью и немногими русскими полками Великого Князя Кон-

...Семнадцатого октября 1820 года при новом полковом командире, «без-корыстном и трудолюбивом, но огра-ниченном» полковнике Федоре Ефи-мовиче Шварце произошло известное возмущение нижних чинов Семенов-ского полка…


стантина Павловича, для российской армии наступила «военная гроза 1831 года». Пополняясь на ходу, батальоны и эскадроны по-тянулись в обеспокоенные уже мятежниками западные губернии и к границам Царства Польского, ибо верными сынами России считались они навеки присоединенными к Отечеству. Недаром на белой бумаге Заключительного Акта Венского конгресса 28 мая 1815 года написано не чернилами, но кровью русских солдат, в том числе и моих предков:

«Герцогство Варшавское, за исключением областей и округов, поименованных в последующих статьях, присоединяется к Российской Империи. Оно будет безвозвратно соединено с нею своею конституциею, на вечное владение Его Величества Императора Всероссийскаго и Его На-следников и преемников. <…> К другим титулам своим Он присоединит титул Царь, король Польши, согласно протоколу, принятому и утверж-денному для титулов, соединенных с другими владениями».

Для подавления возмущения в Виленском генерал-губер-наторстве 1-я бригада 5-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Николая Семеновича Сулимы, куда вместе с Белозерским полком двухбатальонного состава в 1481 человека входил Олонецкий пе-хотный полк Тухачевского 1-го тоже двухбатальонного состава в 1414 человек, в марте 1831 года вступила в гарнизон Вильны. Тог-да временный военный губернатор генерал-лейтенант и кавалер Матвей Евграфович Храповицкий «только своею решительностью и казнью нескольких заговорщиков с трудом сохранял наружную тишину».

Преклонных лет, 1777 года рождения, генерал Сулима за прежнюю службу имел ордена Анны 1-й степени с алмазами, Вла-димира 2-й степени, Георгия 3-й степени, две золотые шпаги «За храбрость» с алмазами, медаль в память войны 1812 года, прус-ский орден Красного Орла 3-й степени. В уважение превосходных заслуг в Польской кампании будет награжден орденом Святого Александ ра Невского, алмазными знаками к сему ордену, никола-евским орденом военного достоинства Virtuti Militari 2-го класса и имением в Царстве Польском с годовым доходом до 20 тысяч злотых.

Храповицкий родился на семь лет позже Сулимы и сконча-ет дни свои семью годами позднее, в 1847 году, уже в чине полно-го генерала. До Вильны имел ордена Александра Невского, Анны 1-й степени с алмазами и 4-й степени, Владимира 2-й степени, Ге-оргия 4-й степени, медали за 1812 и 1814 годы, прусские Красного Орла 2-й степени, Pour le Merite, знак отличия Железного Креста (Кульмский крест), шведский орден Меча 1-й степени. В августе 1831 года будет произведен в чин генерала от инфантерии, позд-нее награжден алмазными знаками к ордену Александра Невско-го, николаевским орденом военного достоинства Virtuti Militari 2-го класса и орденом Святого Владимира 1-й степени.

Полковник Александр Николаевич Тухачевский 1-й к тому времени был кавалером орденов Святой Анны 2-го класса с Им-ператорскою короною, Святого Владимира 4-го класса с бантом, прусского знака отличия Железного Креста — Кульмского креста. Конечно, у него была медаль в память войны 1812 года, которую он прошел с обер-офицерским уменьшенным ранцем за спиною

прапорщиком Семеновского полка, участвуя и в памятной Боро-динской битве.

…Седьмого июня 1831 года виленский гарнизон участвовал в «форсированных рекогносцировках», в отражении и разбитии неприятельских войск генерала Антона Гелгуда, атаковавших Понарские высоты. С прибытием на следующий день в Вильну главнокомандующего Резервною армиею суворовского ветерана графа Петра Александровича Толстого с поручением окончатель-ного успокоения края Олонецкий полк временно поступил под его команду. Генерал от инфантерии граф Толстой 1-й был кавалером орденов Святого Андрея Первозванного с алмазами, Святого Алек-сандра Невского, Святого Владимира 1-й степени, Белого Орла, Святой Анны 1-й степени, Святого Георгия 3-го класса, прусских Черного Орла и Красного Орла 1-го класса и, между прочим, фран-цузского Почетного Легиона. За кампанию по усмирению Литвы получит золотую шпагу «За храбрость» с алмазами.

После «вогнания» войск Гелгуда и Хлаповского в Пруссию и их разоружения значительная часть русских войск, действовав-ших в Литве, должна была форсированными маршами присоеди-ниться к главным силам армии на левом берегу Вислы, со всею основательностью придвигавшимся под начальством Ивана Фе-доровича Паскевича с запада к мятежной Варшаве. Войска из Лит-вы вел недавно произведенный в генералы от кавалерии барон Кип риан Антонович Крейц. Как пишет в «Польско-русской войне 1831 г.» Пузыревский:

«Между тем Крейц, выступив из Вильны тремя эшелонами, 25 июля достиг Ломжи, запасся там продовольствием и, согласно приказания Паскевича, продолжал движение на Остроленку, Прас-ныш, Шренск, Скомпе и Осиек. Первый эшелон (5900 чел., 24 ор.), под начальством Кнорринга, переправился через Вислу 6 августа, 2-й (5300 чел., 16 орудий) Сакена — 8 августа, 3-й (10 300 чел., 50 ору-дий) князя Хилкова — 9 августа…»

Документированная история входившего в одну бригаду с Олонецким Белозерского полка утверждает, что 5-я пехотная ди-визия колонны князя Хилкова после экспедиции в Литву 17 июля выступила из Ковно и через Мариамполь, Кальварию, Сувалки, Августов, Райгород 29-го достигла Ломжи, а переправилась через Вислу у Осиека 10 августа.

До Осиека над Вислой у тогдашней границы с Пруссией, рядом с прусским Торном (теперь польская Торунь), где назначено было переправляться на левый берег Вислы, отряд Крейца шел от Ломжи строго на запад, подвергаясь опасности удара в левый фланг со стороны сильного гарнизона мятежников в крепости Модлин. Но обошлось.

По таблице XXIII Пузыревского Аракчеевские гренадеры, а значит, и мой прапрадед штабс-капитан Брежнев переправились через Вислу в первом эшелоне; полковник Тухачевский 1-й с Оло-нецким полком — в третьем. На левом берегу Вислы отряд Крейца повернул на восток и между 15 и 19 августа присоединился к глав-ной армии у Надаржина, что в 17 верстах к юго-западу от Варшавы.

Приступ Варшавы назначен был на 25 августа 1831 года. Продолжение следует.


ГДЕКУПИТЬ ЖУРНАЛ

ПОДПИСКАНА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ

www.imobilco.ru — «Аймобилко»,

крупнейший российский интернет-магазин по продаже

лицензионного медиаконтента.

www.ruspioner.ru — раздел «Журнальный киоск».

http://www.parkreader.ru/ — «Паркридер.Ру»,

универсальный сервис для чтения газет и журналов.

http://www.yourpress.ru — «Ваша пресса»,

электронные версии газет и журналов.

http://ru.zinio.com — Zinio.com,

международный цифровой журнальный киоск.

МОСКвА:

• Сеть мини-маркетов на АЗС вР

• Супермаркеты: «Азбука вкуса», «Алые паруса»,

«Бахетле», «Глобус Гурмэ»

• Торговые центры: ГУМ, «Крестовский»,

«Стокманн», «Цветной»

• Книжные магазины: «Московский Дом Книги»

на Новом Арбате и Ленинском пр-те, ТД «Книги

«Москва»», «Республика», «Фаланстер»

• Магазины прессы «Наша пресса»

в а/п Шереметьево

• Галереи: «Люмьер», «ФотоЛофт»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ:

• Сеть мини-маркетов на АЗС ТНК-вР

• Супермаркеты: «Александровский», «Глобус Гурмэ»,

«Лэнд», «Окей», «Призма», «Ренлунд»,

«Супер-Бабилон», «Лента»

• Книжные магазины: «Буквоед»

• Магазины прессы: «1-я полоса», «Нева-Пресс»

РЕГИОНы РФ:

КниЖные мАгАзины, суПеРмАРКеты,

мАгАзины и КиосКи ПРессы В гоРодАх:

Барнаул, волгоград, Горно-Алтайск, Екатеринбург,

Казань, Калининград, Кемерово,

Красноярск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск,

Пермь, Саратов, Томск, Тюмень

А тАКЖе:

Магазины и киоски прессы в Латвии, Эстонии и

Казахстане


Ты так любишь эти фильмы,

Мне знакомы эти песни.

Ты так любишь кинотеатры,

Мы вряд ли сможем быть вместе.

Виктор Цой

еды

ге н

иязо

в/ф

отос

оюз

выходит с февраля 2008 года

№1(34). февраль—март 2013

Главный редактор Андрей КолесниковШеф-редактор Игорь МартыновПомощник главного редактора Олег ОсиповСпециальный корреспондент Николай ФохтОбозреватель Дмитрий ФилимоновКорреспондент Александр РохлинОтветственный секретарь Елена ЮрьеваАрт-директор Павел ПавликЗаместитель арт-директора Варвара ПоляковаФотодиректор Вита БуйвидПрепресс Андрей КоробкоВерстка Александр КармановЦветокорректор Снежанна СухоцкаяКорректор Мария КирановаАссистент редакции Ольга ДеруноваГенеральный директор Алексей БоковДиректор по маркетингу Анастасия ПрохороваЗаместитель генерального директора по рекламе Наталья КильдишеваЗаместитель руководителя по рекламе Анна МатвееваДиректор по дистрибуции Анна БочковаОптово-розничное распространение ЗАО «МДП «МААРТ»Тел. (495) 744-55-12, www.maart.ru, [email protected]

Редакция: 127053, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3, телефон +7 (495) 988 12 27Почтовый адрес: 119072, Москва, а/я 407, ООО «Русский пионер»Электронный адрес: [email protected] Сайт: www.ruspioner.ruПодписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: [email protected]

Обложка: BORIS DONOV, «Movie picture» 2013Авторы номера: Павел Басинский, Федор Бондарчук, Вита Буйвид, Михаил Довженко, Виктор Ерофеев, Полина Зуева, Екатерина Истомина, Тигран Кеосаян, Елена Котова, Юрий Липатов, Кевин Маккидд, Антонио Маррас, Игорь Мартынов, Вячеслав Муругов, Екатерина Мцитуридзе, Андрей Орлов (Орлуша), Иван Охлобыстин, Павел Рассудов, Александр Рохлин, Михаил Сегал, Маргарита Симоньян, Владислав Сурков, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт, Владимир Чуров, Карен Шахназаров Фотографы: Orlova, Даниил Баюшев, Мария Заикина, Даша Зорькина, Наталья Львова, Василий Шапошников (Ъ), Дина Щедринская Художники: Инга Аксенова, Олег Бородин, Ляля Ваганова, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Маша Сумнина, Александр Ширнин, Иван ЯзыковВ оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв»

Учредитель и издатель: ООО «Русский пионер», 127053, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3Тираж 45 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod Šternberkem 324 763 02, ZlínЦена свободнаяИздание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-52326 от 28.12.2012Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакцииЗа соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель

Documents

RusPioner #34