Я и Я (3 рассказа для ознакомления)

Кимберлит

Я и Я

Сборник фантастических рассказов

Москва«Фантаверсум»

2013

2-е издание

Я и Я : сборник рассказов / сост. А. Силенгинский; илл. П. Мазаева; дизайн серии А. Павленко. — М. : Фантаверсум, 2013. — 312 с. — (Кимберлит).ISBN 978-5-905360-22-0

Вы полагаете, что знаете себя как облупленного? Чтобы разве-ять это заблуждение, нужна самая малость — встретиться с самим собой. Конечно, такая встреча — это фантастика. И именно она со-брана под обложкой этого сборника — самая разнообразная и по жанру, и по стилю. Каждый автор смотрит на проблему «Я и Я» по-своему: кто-то с юмором, а кто-то — с опаской.

Откуда берутся двойники? Зачем они приходят? Почему неко-торые из них так не похожи на свои оригиналы? Если вас интересу-ют подобные вопросы, значит, самое время открыть эту книгу...

© ООО «Фантаверсум», 2011© Мазаева П., иллюстрации, 2011

УДК 821.161.1-822ББК 84 (2Рос=Рус) 6-445 Я11

Я11

УДК 821.161.1-822ББК 84 (2Рос=Рус) 6-445

ISBN 978-5-905360-22-0

Кимберлит

Серия основана в 2013 г.

3

Предисловие

Что мы видим, когда смотрим в зеркало?«Себя!» — ответят самые торопливые и легкомысленные, не же-

лая задумываться над таким очевидным вопросом.«Свое отражение», — этот ответ гораздо более точный... но такой

скучный!Авторы этого сборника смогли найти другие ответы. При-

чем каждый — свой, непохожий на остальные. И тут совершенно неуместно говорить о правильности или неправильности. На самые простые вещи можно смотреть с разных точек, и именно Фантасти-ка позволяет найти наиболее неожиданные ракурсы.

Не стоит, однако, думать о зеркале исключительно в букваль-ном смысле. Сборник отнюдь не посвящен обзору мира Зазеркалья. В роли «отражающей поверхности» может выступать наука, выра-щивающая клонов, творящая виртуальные копии, позволяющая за-глянуть в параллельный мир… Или магия, вызывающая из небытия странных и страшных двойников. А иногда, чтобы познакомиться со своим alter ego, достаточно поглубже заглянуть в себя.

Любопытно представить себе общение с собственным отраже-нием. Как бы вы повели себя в такой ситуации? Но, возможно, еще интересней ответить на другой вопрос. Как поведет себя двойник по отношению к вам? Пусть у него ваше лицо, но значит ли это, что и мыслить он будет подобно вам? А даже если так — станет ли это гарантией полного взаимопонимания? Или, напротив — приведет к конфликту? Облегчится ли ваша жизнь или превратится в кошмар? Готовых ответов нет и быть не может. А вот простор для фантазии — богатейший.

Конечно, авторам сборника не пришлось быть первопроходца-ми: к теме двойников, в том или ином проявлении, фантасты обра-щались с давних времен и, уверен, не оставят эту плодородную ниву

4

и впредь. Однако если вы думаете, что эта тема выжата до конца, что ничего здесь придумать уже невозможно, обязательно прочитайте этот сборник. И вы убедитесь в своей ошибке. С удовольствием убе-дитесь.

Вас ждут самые неожиданные и удивительные истории о встре-чах героев с самим собой. С самим собой? Похоже, и я попал в кате-горию торопливых и легкомысленных. Конечно, не с самим собой… но с кем-то очень, очень похожим. Настолько похожим, что иногда становится смешно, а иногда — страшно. Но всегда безумно инте-ресно!

Интересно посмотреть на себя со стороны. Полезно поспорить с собой. Приятно действовать с собой сообща, и очень сложно себя победить — ведь силы равны. А иногда жизненно необходимо на-учиться быть непохожим на себя.

Признаюсь честно, я вам немного завидую. Ведь я вошедшие в сборник рассказы уже прочитал, а вам это только предстоит.

Андрей Силенгинский,редактор и составитель

37

Татьяна Кигим

Телепорт

Потрескавшиеся бетонные плиты и пожухлая трава чудесно контрастировали с огромным, семь на семь, щитом с надписью: «Экспансия Земли — Телепорт №1. За нами будущее!» Краска об-лезла, некоторые буквы читались с трудом. Над всем пространством огороженного и охраняемого объекта стоял запах гари — этим летом сильно горела степь — и пыли, вездесущей пыли, покрывавшей здесь все: от камуфляжа до пустых бочек из-под авиационного топлива, непонятно каким образом оказавшихся в царстве высоких транс-космических технологий.

— Во забросило-то! — прокомментировал бородатый офицер, выдувая пыль из лелеемой «бригитты». — Наверняка на Зерне и то пейзаж покраше... Какого надо было ставить телепорт в глуши, до которой или вертолетом, или на верблюде? Секретность, мать ее...

База переброски, как и девяносто процентов иных объектов, на-ходящихся на балансе военных, остро страдала от нехватки средств. Сокращение штатов и вооружения шло с тяжелейшим скрипом; в то же время объединенная Земля практически не нуждалась в арте-фактах своего боевого прошлого.

— Давно надо было провести реорганизацию, — пробормотал молодой человек в пятнистой панаме. Он сегодня побрился и очень об этом жалел — с недельной щетиной он выглядел старше своих девятнадцати. — Для того чтобы раз в год отправить на Зерну или Ханую ударную группу, совершенно необязательно содержать все эти бараки со столетним хламом. Лучше использовать средства для модернизации техники. Например, вместо этого «байконура» соз-дать небольшую, но современную базу переброски. Стекло и хром, как в аэропортах. А то смотреть стыдно на эти «биотуалеты»... Верно я говорю?

38

Я и Я

— Верно, — откликнулась девушка в камуфляже, меланхолично жуя жвачку. — Вот и скажи об этом своему папаше, он же у тебя большая шишка.

Юноша покраснел. Его отцом действительно был генерал Саве-льев, и это доставляло сыну массу неудобств в Академии и на службе: всегда находился хвостолиз из преподавателей или офицеров, кото-рый норовил сделать «сынку» поблажку в надежде на благоволение родителя. А Грише Савельеву эти поблажки были ни к чему. Он с детства знал, что родился солдатом, и собирался честно пройти все ступени от пешки до ферзя. И никак иначе.

Плюхнув рюкзак около своей группы, уже расположившейся на бетоне, он поднес бинокль к глазам и съерничал:

— На горизонте вижу приготовления к торжественной отправ-ке! «Биотуалеты» заправлены дерьмом и готовы к старту...

Кое-кто ухмыльнулся: «биотуалетами» тут называли стационар-ные платформы телепортации. Было что-то сюрреалистическое в том, что группа из двадцати человек торчала посреди огромного бе-тонного поля, поросшего просочившейся сквозь щели травой, в ки-лометре от платформ — хотя, видит бог, для всего этого хватило бы небольшого зала с кабинками. Но проектировали этот «байконур» люди с манией гигантизма: будто собирались отправлять к звездам огромные корабли... Военные имеют некоторые странности.

Теперь вся внушительность телепорта обратилась в дурацкий фарс. Большинство зданий за ненадобностью обветшало, а десять ка-бинок переброски сиротливо ютились около куба генератора и сте-клянной кабины информцентра с антенной — откуда, собственно, и шла передача записанных данных в место назначения. Складная ширма-экран погромыхивала на ветру.

Далеко-далеко, на другом конце поля, располагался штаб ко-мандования, и адъютанты гоняли туда-сюда на допотопных джипах, покрытых камуфлированной сеткой.

— Что вы тут делаете?Адъютанту было никак не больше двадцати пяти; это была та

штабная крыса, которая родилась, выучилась и служила подальше от полигонов, поближе к золотым эполетам.

Григорий скривился:

Татьяна Кигим. Телепорт

39

— Я совершеннолетний человек, я подписал контракт, а что не поставил в известность отца — так это мое личное дело... Никто не имеет права отказать мне в выполнении долга добровольца в урегу-лировании локального военного конфликта.

— Вам нельзя здесь находиться! — в голосе адъютанта сквозило отчаяние. — Переброска начнется с минуты на минуту, и вам следует немедленно быть у генерала!

Григорий усмехнулся. Да, все понимают, что Зерна — местечко не из лучших… Все возвращаются с орденами, но кто с оторванной ногой, кто без руки или с искусственными позвонками… Но ведь возвращаются же! И нельзя же так откровенно… Да, отец, да, бес-покоится, но честь, офицерская честь…

— Я никуда не уйду.Адъютант прикоснулся к уху, на мгновение его взгляд стал от-

сутствующим — видимо, получал указания. Через несколько секунд он сказал:

— Генерал требует вас к себе. Немедленно. Приказ не подлежит обсуждению. Лейтенант Савельев, выполняйте!

Бородач усмехнулся, кое-кто из группы подмигнул друг другу. Гриша отчаянно покраснел. Взгляды товарищей откровенно говори-ли: «Ну вот, видишь, не пустят тебя ни на какую Зерну! Поезжай служить в тепленькое местечко, в Антарктиду или на Четвертую Лунную, радарами ворочать... Не быть тебе в спецназе, у нас людей убивают».

— Хорошо, я лично скажу отцу, я… Хорошо! — воскликнул Гри-горий. — Я напишу рапорт. Я потребую. Я вернусь. Подождите, дру-зья!..

Он вскочил в джип и постарался не оглядываться. Черт побери, да что же это такое!..

— Виноват я, что ли, что твой сын? — крикнул он, влетев в каби-нет.

— Смир-рна! — скомандовал генерал. — По форме.— По форме — никто не имеет права меня задерживать...— Садись, сын.В этом пафосном обращении читалось многое: и «мать болеет»,

и «ты у нас единственный», и «какой из тебя терминатор?», и «слу-жить ты будешь, где скажу». Все это Григорий знал, и на душе сдела-лось кисло, как от съеденного лимона.

40

Я и Я

— Я сын генерала... — прошептал он. — Ты же в горах воевал, отец! Мы с матерью тоже тебя ждали — и ты вернулся... Мой дед — афга-нец. Мои прадеды — под Берлином, под Сталинградом... Я тоже — туда, где я нужен, где ждут... а не просиживать штаны...

Слов не находилось. Он закончил совсем тускло, как побитый щенок.

— Мы жизнью рисковали со смыслом, — спокойно ответил отец, постукивая карандашом по столу. Карандаш был странный — тол-стый и двухцветный. Один конец синий, другой красный. Григорий никогда таких не видел. Раритет? У отца была коллекция старинных вещиц.

— А мы — без смысла, что ли?— А вы погибнете через... — генерал вскинул руку с хрономе-

тром, вгляделся, — …полчаса. Первый десяток. Второй десяток — еще через полчаса, со второй партией телепортации. Вот, возьми рапорт с отказом от участии в операции, подпиши...

— Меня осудят как труса!— Они уже будут мертвы.— Что за бред… извините, что не по форме, товарищ генерал!

Официальные потери миротворческого контингента на Зерне — менее двадцати процентов, на Хануе — около десяти! Я сам видел возвратившихся ветеранов.

— Гм.Что хотел сказать этой многозначительной фразой отец, было

совершенно непонятно.— Трое суток гауптвахты, — продолжил Савельев-старший че-

рез несколько минут. — Кру-гом! Шагом марш!— Товарищ генерал, я буду вынужден подать на вас рапорт. Воз-

можно, в Мировую Президентуру. Возможно, подключу обществен-ность, прессу и телевидение, — при этих словах генерал поморщился, но промолчал. — Я твердо все взвесил и решил!

Кирилл Савельев потер лоб, потом грудь под плашками орденов. Вздохнул.

— Ну что ж... Ты, верно, думаешь, что отправляешься к черту на кулички, где проверишь себя на мужественность, на дружбу, на вы-носливость? Молодец. Герой. А теперь ответь мне на такой простой вопрос: как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?


41

* * *

— Да, вот так он и спросил: «Как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?» — на продубленном солнцем лице ветерана промелькнула усмешка.

Кто смотрел на него в тот момент, поежился: глаза капитана вглядывались вдаль, вглубь, в прошлое, и он невесело усмехался своей наивности и тому, каким молодым он был... Все знали, что у Саве-льева в трех местах перебита нога и три ребра заменены протезами. Свои легкие он сжег на штурме Лавиты, полпечени отмахнули хи-рурги после заражения местными болотными паразитами. Ну и так, по мелочи...

— Я ему и пересказал параграф учебника. В общем, вы знаете: разложение, перенос, сборка... с точностью до микро-милли-вот-такусенького... Память на момент прыжка, джампа, переноса... И так далее. Вот тут-то он и сказал мне, почему никто из генерали-тета никогда не бывал на Зерне — и не побывает. Сказал такое, что лезть в эту дьявольскую кабинку нормальному человеку просто не захочется.

— Но вы-то здесь? — усмехнувшись, спросила девушка в красной бандане. — Значит, «прыгнули». Только почему назад-то не собирае-тесь? Еще один прыжок — мы же все знаем, что это не страшно. На своей шкуре. Без всяких генеральских басен...

— Не собираюсь я назад. Да и ты, думаю, не соберешься, когда узнаешь.

К его словам отнеслись, как водится, скептически. Ветерана тут, на Базе-7, хорошо знали, басни его — и в баре, и у костра в хорошую погоду — слушали с удовольствием. Да и кто столько порасскажет: лет пятнадцать или двадцать тут воевал, когда стандартный кон-тракт — три года... Но была за ним маленькая фишка, назойливый, но безобидный пунктик — отговаривать народ от возвращения с Зерны. Только что значит вернуться домой для солдата!

— Нет, ты не вернешься, — говорил Григорий, прямо в глаза гля-дя собеседнику, сержанту или новоиспеченному капитану на косты-лях. — Не ты. Другой вернется. И не тот, кто уходил с Земли, — в эти моменты он был мрачен и страшен, как пророк. — Вернется твоя третья копия, дурачок...

42

Я и Я

— Признайтесь, — сказал очкарик, растягиваясь у костра на бре-зенте и развинчивая фляжку с вискарем — три дня до переброски, все расслабляются, отмечают окончание контракта, — признайтесь, ведь вы это специально говорите? У вас приказ от начальства — эко-номить на телепортации, оставлять здесь как можно больше добро-вольцев на повторный контракт? Или у вас просто паранойя, фобия, болезнь? Вы просто боитесь телепорта?

— Болезнь... — пробормотал ветеран. — Может, и болезнь. Ше-стой контракт подпишу... или седьмой? Но не вернусь. Ты-то сам как этот процесс те-ле-пор-та-ци-и представляешь? А, умник?

— Объект разбирается на атомы, пакет информации о его стро-ении пересылается на место переброски, там по этой информации собирается из атомов исходный объект. Точно так же, как по цепоч-ке ДНК можно возродить тот же самый организм, но с главным от-личием: записи подвергается вся память, все ментальные процессы на момент прыжка. На том конце возрождается не тело, а человек — с теми же мыслями, идеями, памятью, чувствами... Прыжок занима-ет доли секунды, человек делает шаг в кабинку — и через мгновение оказывается в другой, с точно таким же оборудованием. Ну, это под-твердит каждый — даже мгновенного «затмения» нет, как иногда представляется в художественных произведениях, просто стоял ты там — а теперь стоишь здесь. Совершенно незаметный переход.

Окружающие закивали — ощущения были сходными.— Угу, — сказал Григорий. — Как бы не так! Я прошел всю Ах-

тонскую, штурмовал чертову Лавиту, годами дежурил на болотах... И всегда, даже в самом распроклятом пекле, у меня был шанс. Теле-порт такого шанса тебе не предоставляет. Я лично знаю только один случай, когда человек вышел живым из этого... «биотуалета».

Капитан подумал, отхлебнул из фляжки:— Кстати, это еще один повод для меня не возвращаться на

Землю.

— Это всего лишь перенос физического объекта из точки А в точку Б согласно известным законам…

— Да? — хмыкнул отец. — Говоришь как по писаному. Отличник. Ну тогда пошли, нарушим кой-какие инструкции! Все равно я тут главный, а ты сам не разболтаешь… Телепортов у нас всего десять,


43

так что ты посмотришь, как «прыгает» первая партия, а там видно будет. Может, понравится! — генерал хохотнул.

Они проехали на джипе мимо добровольцев, что сидели на по-трескавшемся бетоне. Ребята помахали им, свистнули пару раз.

— Вот скажи, сын, как ты этот прыжок переставляешь? — про-должал выспрашивать Савельев-старший.

— Ну, по записи выстреливается информпакет, на новом месте по этим данным собирается копия, обладающая памятью, привыч-ками, чувствами человека... Для самого человека по ощущениям не происходит ровно ничего: стоял в кабинке на Земле, через секунду стоит на Хануе. Никакого провала в памяти, ничего.

— А если из одного информакета сделать две копии?Савельев-младший задумался на мгновение — в учебниках и по-

пулярной литературе подобного не описывалось.— Полагаю, это будет два человека с одинаковой памятью.— И который из них будешь ты?— Н-ну, чисто теоретически... ведь такого казуса еще не проис-

ходило... Это буду я и я — в двух экземплярах.— Дурак. Это будет две копии с твоими мыслями. А настоящий

ты останешься в кабинке на Земле. Ладно, другой пример: представь на мгновение, что в телепорте что-то сломалось, заклинило — и ты оказался и тут и там. То есть твое тело на Земле оказалось не разло-женным на атомы. Но на Зерне или Хануе появился ты-второй. Где ты настоящий?

— Это парадокс, некорректный пример...— Ты же умный парень! На мгновение представь!— Н-ну...Он никогда не подвергал сомнению учебник и не думал над та-

кой очевидной вещью, как телепорт. Что может быть проще — объ-ект разлагается на атомы, собирается... Будто прочитав его мысли, отец резко сказал:

— Как человека в этой кабинке разлагают на атомы?— Происходит мгновенная процедура переноса информации...— Как, черт побери, тебя будут разлагать на атомы?Григорий неожиданно почувствовал холодок по спине. Да, а что

он, кстати, будет чувствовать? Говорят — ничего… Что тут страшного? Ведь сотни и тысячи человек — военных, техников, переселенцев — постоянно совершают эти прыжки, некоторые — еженедельно… Но

44

Я и Я

все-таки… Что происходит между той секундой, когда снятая запись с памятью отправляется сквозь пространство к звездам, и секундой, когда в кабинке на Земле становится пусто?

— В большинстве современных машин используется крема-ция, — тихо сказал отец. — Но не во всех. Погляди на эти кабинки... Когда их строили, главным было обеспечить читку, перенос инфор-мации и восстановление объекта в пункте назначения. А что проис-ходит с телами, ты сейчас увидишь. Извини, что не кремация, — ни-щета. Крематорием не обеспечены.

Гриша почувствовал, что ноги становятся ватными. По позво-ночнику к ягодицам ползла холодная капля. В голове стало пусто-пусто и звонко-звонко.

Он увидел, как подъехал кар с первой партией «прыгунов».— Ты со следующей? — спросил бородач и широко улыбнулся. —

Знал, что будешь с нами. Давай, ждем!Они вошли в кабинки, зачем-то выкрашенные в камуфляжную

расцветку, заперли дверцы, генератор загудел. Бородач, Каринка, Васька, Димыч, Орел… Через несколько минут антенна начала по-ворачиваться.

— Выстреливает информпакет, — прокомментировал военный с полковничьими погонами, курящий около генератора.

Савельев не мог заставить себя сдвинуться с места. В голове укладывались какие-то кирпичики, но окончательное осознание не приходило.

«Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боит-ся. Отец за меня боится. Отец за меня боится. Отец за меня боит-ся, — тупо стучало в висках. — Отец просто не хочет меня отпускать на Зерну?»

— Занавесочка! — скомандовал генерал.Ширма, грохоча, поехала по рельсу.— Типа, экран, — прокомментировал Савельев-старший. — Но

не бойся, облучения мы не получим. Это так, чтобы ничего видно не было.

В кабинках раздалось жужжание, какие-то странные звуки — то ли хлопки, то ли удары. Генерал кивнул. Техники подошли к «био-туалетам», начали раскрывать дверцы, откуда вываливались окро-вавленные тела.


45

— Вот я и говорю, — как ни в чем не бывало, будто обсуждал поставку простыней в казармы, сказал Савельев, — говорю, что надо перейти на современные стандарты. Кремировать надо, а не пятна отмывать.

Тут только Гриша заметил странные темные пятна вокруг каби-нок — широкие незамытые полосы тянулись к приземистому зда-нию вдалеке.

— А то совершенно нецивилизованно получается, — продолжал отец. — С другой стороны, на органы тоже ничего, хотя цены на ме-дицинском рынке с изобретением телепорта здорово упали… Но все-таки не каждого вот так возьмешь, скопируешь и разберешь на запчасти. А тут — хорошее мясо. Парни и девки-то — как на подбор, здоровые.

Генерал развернулся и в упор поглядел на сына:— Все понял? Пшел вон! В рапорте будет, что негоден по состоя-

нию здоровья.Бледный, на подгибающихся ногах, Григорий отошел к информ-

центру и попросил у полковника сигарету.

— Я не смог им ничего доказать, — сказал ветеран. — Наверное, был недостаточно убедительным; а может, они решили, что я по-вредился макушкой. Моя группа не поверила, что все их оригиналы пустили на убой. У нас в тот год не было потерь. Они все вернулись. Все девятнадцать копий тех ребят, с которыми я прошел через ад и болота проклятой Зерны. Но не тех, с кем я сидел на бетонных пли-тах «байконура»…

— Скажи уж, дядя, другое: ты просто хочешь оставить нас на проклятой Зерне! — крикнул тощий сержант и скрутил дулю. — А вот фигушки, не удержишь!

— Да кто тебя держит, — пробормотал Савельев и отхлебнул из фляжки. — Думаешь, я вас на повторный контракт подбиваю? Надо оно мне! Мне и самому хочется иногда свалить отсюда… Землю уви-деть. Но как посмотрю на кабинки эти — понимаю, что никуда я от-сюда не денусь. Даже если «прыгну» на Землю… Это будет, ребятки, самоубийством. Не я увижу родную хату, а копия — с моими мысля-ми, привычками и повадками. А тело мое развеется над Зерной...

46

Я и Я


47

— Тело, дядя, всего лишь набор клеток, — сказала молодая лей-тенанточка в красной бандане. — Главное — душа.

— Хм... Не знаю, создается ли душа из информпакета, но я другое знаю: я видел, как дергался недобитый «мясорубкой» Колька Василь-чук, вывалившийся из «биотуалета», и какими глазами он смотрел на нас... Он был жив, шептал что-то и мыслил. Клянусь, я видел, что это было не просто тело, чья душа отправилась на Зерну за новым. Он все понимал. Он смотрел... как он смотрел! Какой-то полковник рас-стегнул кобуру и пристрелил его.

С полчаса, не меньше, у костра стояла полная тишина. Соб-ственные ощущения шли вразрез со сказками ветерана... Но жути в них оттого не было меньше.

— Так что, получается, ты — это уже не ты? — нарушил тишину глава группы, плотный человек с обожженным лицом. — Не ты, а ко-пия? А настоящий-то генеральский сынок остался лежать на Земле грудой мяса на органы?

Григорий помрачнел. Эту часть истории он любил меньше всего.

Телепорт обещал путь к бессмертию, а стал короткой дорожкой к смерти. Копии сначала сохранялись, потом, во избежание появле-ния чрезмерного числа «двойников», их начали уничтожать — сначала просто расстреливать, потом систему ликвидации встроили в каби-ны телепортации. Странам нужны были мгновенные трансгалакти-ческие переброски, неосуществимые звездолетами, пере броски не только техники и ресурсов, но и живой силы — инженеров, военных, переселенцев, — поэтому технологию телепорта мгновенно объяви-ли секретной и никто и никогда не заикался и даже не поднимал вопроса о том, куда деваются оригиналы.

Более того: литература и кинематограф пропагандировали теле-порт как самое безопасное — никаких аварий! — средство.

И никто никогда не задумывался, как действует долгожданный, вымечтанный фантастами телепорт. Джампер. Мгновенный пере-нос.

Но никто из крупных политиков, дельцов или управленцев ни-когда не пользовался телепортом.

48

Я и Я

Григорий курил и думал, что, если бы не нищета военно-колониальных, если бы не старая аппаратура — вряд ли бы он узнал о сути телепорта. Он подозревал, что в более благополучных ведом-ствах от оригинала остается кучка праха. А может, там еще и венти-ляция работает.

Он думал и о другом: что есть сознание? Переписывает ли теле-порт сознание как тонкую духовную материю или просто фиксиру-ет бег электронных импульсов по нейронам мозга? Как перетекает «я» из одного тела в другое? И перетекает ли? Или на новом месте рождается новое «я»? Но куда тогда уходит сознание оригинала — рассыпается вместе с атомами?

И главное, как объяснить все это ребятам из второй партии?! Ведь не поверят! И никто не станет их разубеждать… А его просто отправят в клинику, и отцу не о чем будет беспокоиться.

Генерал Савельев стоял тут же, наблюдая, как техники очища-ют пространство перед кабинами. Поморщился, глядя на влажную пену, которая на глазах из белой становилась розовой, кинул взгляд на сына:

— Вот тебе и Зерна. Понял?— Понял.Они сели в джип и поехали к штабу. Генерал Савельев вышел из

машины и тяжелым шагом направился к зданию.Лейтенант Савельев подождал немного, потом резко выпихнул

из машины адъютанта, приставил пистолет к затылку водителя и скомандовал:

— Поехали!Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как закрываются

дверцы девяти кабинок за его товарищами, как раз вовремя, чтобы самому влететь в «биотуалет», и, в общем-то, успел к самому момен-ту «смыва».

— Меня — того меня, что остался на Земле, — вытащили в по-следний момент, как это бывает в дурацких фильмах. В информ-ценре раздался звонок, и в краткий момент между концом записи и началом убоя дверца распахнулась и вывели меня на свет под белы рученьки, поседевшего от ожидания... То есть я предполагаю, что так оно и было. Вкратце историю пересказал мне тот, Савельев-1, мы с ним иногда связываемся. Только он уже не очень на меня похож — весь седой. Представляете?


49

— И он еще жив? — спросила девушка в бандане.— Жив пока. У меня вот, видите — протезы, а у него — крики по

ночам и седина, как снег. Говорил — ну, по открытой связи много не нарасскажешь... писал... осторожно так... — в общем, с того момента, как закончилась запись и у меня начинаются мои воспоминания, у него еще кое-что произошло. Я так полагаю, «биотуалет» зарабо-тал. В стене, может, люки для оружия открылись... или еще что-то... В общем, вытащили чудом. Я так думаю — заело там что-то. Там же, на «байконуре» этом, все старое да ржавое. Кольку-то Васильчука до конца так и не добило. И на Гришке что-то заколдобилось...

Ветеран достал фотографию, показал — какой-то седой ученый, чем-то на него похожий.

— Не очень сходство, да? Думаете, вру? Ну, я-то вон как заду-бел — солнце, ветры... А у него нервы, два года назад левую часть схва-тил паралич — видите лицо? Близнецы, мля... Сразу после переброски вызвали меня в центр связи. Отец сказал — никогда не возвращаться на Землю. Помимо военных, есть ведь у нас еще спецслужбы...

— Если бы это было правдой, дядя, тебя бы давно убрали.— Для этого надо «прыгнуть», — как ни в чем не бывало пари-

ровал Григорий. — Много ты тут «спецов» видел? Они не дураки, знают что к чему. Конечно, можно заслать дурачка или тутошнему переселенческому командованию отдать приказ... Но, думаю, никто со мной вошкаться не хочет. Все равно мне никто не верит... Чем все это закончилось для отца, точно не знаю, но подозреваю, что стоило ему карьеры, потому что вскоре он подал в отставку. Я прохожу как однофамилец. Мой брат — я называю его братом — навсегда завязал с военной карьерой, получил вторую «вышку» и занимается нейро-физиологией мозга. Я иногда почитываю его статьи.

Он демонстративно показал заготовки для самокрутки. Это были страницы из «Scientist».

Чухонцев, глава группы, хохотнул.— Не стоит, — чуть свысока сказал Савельев. — Я же говорю —

мы точные копии. Что доступно ему, было бы доступно и мне. Я чи-таю и кой-чего не допетриваю, так как базы не хватает, но на имею-щихся фактах делаю те же выводы, что и тот Гришка. Но мы пошли с ним по разным маршрутам. Я вот застрял в этой дыре...

— Изучает он, наверное, что из мозга передается при прыжке и как?

— Вот именно — передается ли душа и сознание, что есть «я», что возникает на новом месте из атомов… Видите ли, правительство

50

Я и Я

сейчас работает над внедрением телепорта в повседневную жизнь. Из Парижа — в Лондон, с Краснопресненской — на Тверскую… Это решит проблему пробок, разгрузит магистрали, даст людям свободу передвижения… Естественно, кремация и вентиляция. Никакого за-паха гари. Среднестатистический человек трижды на дню будет кре-мироваться и возрождаться в копии… Проект «Феникс». Я не знаю, будет ли он орать при кремации или все будет происходить слишком быстро. Знаю только, что телепортация станет таким соблазном, что мало кто задумается — а как оно, собственно, действует… Ведь ко-пия сохранит память за миллисекунду до смерти оригинала, и даже если оригиналу выдрать ногти, облить напалмом и зверски замучить, для копии ничего этого существовать не будет. В памяти останется только высший сервис в телепорту. Хотя, ребятки, это все-таки дело будущего. Но я боюсь такого будущего.

«А еще я боюсь, что брату не поверят, что брата не послушают, как не слушают меня».

Светлело. Надвигалась заря, гасли звезды. Дремал костер. Парни и девушки начали расходиться, подхватывая свои фляжки и нераз-лучные «бригитты», «алеры» и «тритоны». Некоторое время у костра постоял очкарик — он что-то хотел спросить и колебался, не пока-жется ли это смешным.

— Скажите, вы ведь просто получаете деньги от правительства, чтобы заставить нас остаться на Зерне и сэкономить на телепорта-ции? — спросил он.

Григорий промолчал.Что он мог ему сказать? Еще раз поведать об окровавленных те-

лах, вываливающихся из «биотуалетов»? Байка, страшная байка для ночных костров. Но про болотных гидр, пожалуй, пострашнее бу-дет.

Через три дня они отправятся домой. На Зерне недавно устано-вили хорошую аппаратуру. Никаких уборщиков. Никакой розовой мыльной пены.

«А может, я правда повредился макушкой, старый параноик?»Ничего страшного-то, положим, не происходило.Люди входили в кабинки и исчезали, чтобы возродиться в Аф-

рике, Америке и России. А на серую пыль под ногами никто из вхо-дящих не обращал внимания — да на сожженной боями Зерне этой пыли и так было предостаточно.

220

Андрей Бочаров

Третье правило боя

Первое неписаное правило Дикого Боя:«Первым никогда не атакуй. Ищи победу в контратаке».

Второе неписаное правило Дикого Боя:«Второго шанса на победу у тебя не будет. Не упусти первый и единственный».

Третье неписаное правило Дикого Боя:«Третьего правила нет и быть не может. Бой слишком скоротечен».

Я захлебываюсь. Я уже тону. Я тону в волне страха…Страх возникает сначала острой колющей точкой в груди, в

районе сердца, затем разливается парализующей ледяной волной по всему телу. Я жду чего-то очень страшного. Невыносимо страшного. Нечеловечески страшного.

Страх парализует меня, не дает сделать ни малейшего движе-ния. Я знаю, что моя неподвижность гибельна для меня, но не могу сбросить с себя тесные оковы леденящего страха.

И когда ужас, сгустившись до предела, материализуется, пре-вращаясь в летящего на меня огромного хищного зверя со свире-пым оскалом страшных клыков, я все так же не могу сделать хоть какое-то движение.

Я не в силах пошевелиться. И только в самый последний момент, когда зверь уже почти достает меня своими когтями, кто-то словно отодвигает меня своим плечом, оказываясь между мной и свирепым хищником, принимая на себя этот страшный удар.

…Я просыпаюсь весь мокрый от холодного пота. Точнее ска-зать, просыпаюсь в ледяном поту от не до конца растаявшего ужаса. И так — каждую ночь. Только представьте себе — каждую ночь!!!

Андрей Бочаров. Третье правило боя

221

Андрей. Литератор

Ну, литератор — это я, конечно, пошутил так слегка. На прилич-ного графомана, увы, и то не тяну. Никак я свои мысли не могу доне-сти до бумаги, не расплескав по дороге. Вот сижу сейчас перед ком-пьютером в своем любимом кресле — руки на клавиатуре, тишина в комнате — и опять что-то пытаюсь написать. Только опять ничего у меня не вытанцовывается. Так что придется сделать перерыв.

Новости, что ли, посмотреть по телику? Ну вот, опять опоздал! Как раз закончился выпуск новостей: «…после короткой рекламной паузы — новости спорта». А диктор — ничего, красивая девушка. Хотя у них на телевидении сейчас это телеведущая называется. Зачи-тывать с бегущей полосы телесуфлера текст — это называется «вести новости». Вести «Вести». Чтоб не стояли на месте…

Но девушка красивая. Чем-то похожа на Марину Левину. Не помните, кто такая Марина Левина? Да тоже телеведущая была, еще пару лет назад. Кстати, по результатам какого-то телеопроса — самая красивая женщина России. Иногда достаю альбом с нашими с ней фотографиями и тут же закрываю — сразу все сжимается внутри, две слезинки в уголках глаз и безнадежная пустота в душе. Что-то я отвлекся, не про то вспомнил. Запретная тема это для меня, надо на что-нибудь другое мысли переключить.

Ладно, пусть будут новости спорта. Я ведь тоже спортом зани-мался когда-то. Легкой атлетикой. Спринт и прыжки в длину. Давно это все было. Чемпионом не стал. Но что-то осталось. Умение тер-петь, умение заставлять себя, умение что-то делать через не могу. В каком-то смысле — умение иногда прыгнуть выше собственной головы. Сделать то, что ты вроде бы никак не можешь, если объек-тивно шансы прикинуть.

Новости футбола мимо ушей пропустил. Никогда не любил я этот футбол, а сейчас тем более. В среднем полгола за игру. И два часа стоять в очереди для прохода через контроль на стадион. Потом еще два часа, чтобы после матча со стадиона выйти.

Смотрим новости спорта дальше. «Вчера в Москве во Дворце спорта “Олимпийский” прошел очередной поединок из серии Ди-ких Боев — боев на выживание между человеком и хищным зверем. На пятьдесят шестой секунде бой закончился боевой ничьей…»

222

Я и Я

И сразу дают видеоряд. Я немного о своем задумался и отвер-нуться не успел. Сбесились все они просто на этом своем телевиде-нии, честное слово! Такое показывать… Да еще в дневное время. Лужа крови, ягуар с разодранным животом бьется в агонии. И человек в порванном защитном комбинезоне, упав на колени, словно пытает-ся закрыть свои раны руками, но только еще больше раздирает их надетыми на руки перчатками с лезвиями-когтями. Ужас!

И краем уха — голос комментатора: «Главный бой этого года — завтра! Только на нашем канале! Не пропустите…».

Тут меня, конечно, чуть не стошнило. Какая уж дальше работа… С детства физически не могу даже представить, как это можно при-чинять боль другому существу, — сразу противно внутри становится и комок к горлу подкатывает. Просто не понимаю всех этих охотни-ков, ну и рыболовов тоже.

Какое же время у нас сейчас все-таки, если этот кошмар назы-вают спортом! И даже по телевизору Дикие Бои показывают. При-чем полностью, вот тут — никакой тебе цензуры! Правда, строго по-сле часа ночи. Но даже и по центральным каналам, а не только по кабельным.

Зверобой. Любитель природы

Середина октября. Сухой, прохладный солнечный день. Хвой-ный лес. Мое любимое время года, моя любимая погода, мое лю-бимое место для отдыха. Полное одиночество. И редкое ощущение свободы — и внешней, и внутренней.

Не торопясь иду по еле заметной тропинке. Не торопясь — это значит в моем естественном прогулочном темпе. Вы бы подумали, что человек почти бежит. Нет, просто так я хожу — для отдыха, в свое удовольствие. Уж если я бегу, то совсем по-другому, вам так сла-бо будет.

На мне мягкий, приятный на ощупь тренировочный костюм и любимые старенькие кроссовки. Настоящие кроссовки — это вещь! Они должны сидеть на ноге, как хорошие перчатки на руке — плот-но, нежно, ласково. Тем более что со связками на ногах у меня не все в порядке, были травмы.


223

Да, были травмы… Порванный ахилл на правой ноге — это вам как? До сих пор почти незаметно, но чуть-чуть прихрамываю. По-этому так приятно идти не по безжалостно твердому асфальту, а по чуть пружинящей под ногами лесной тропинке, усыпанной толстым слоем хвойных иголок.

Хорошо осенью в лесу. Тишина, и только шорох падающих иго-лок слышен. Сейчас вот небольшой овражек будет, как раз на хоро-ший, слегка растянутый прыжок. Потом спуск — и речка. Посидеть на пеньке минут двадцать, на воду посмотреть. Больше как-то не по-лучается. Слишком быстро не те мысли начинают в голову лезть. А у меня задача — меньше думать и вспоминать.

Ладно, пора возвращаться. А то моя охрана уже волноваться начнет. И то спасибо, что в нарушение всех инструкций дают мне и одному побыть немного. Хотя запретить мне что-то — тоже не со-всем простая задачка будет. Со мной, вообще-то, лучше не связы-ваться.


И надо же было телевизор включить так не вовремя! Новости спорта посмотрел, называется. Теперь в себя надо будет долго при-ходить. Просто не могу понять, как такое можно по телевизору показывать. Хотя первичен тут другой вопрос — как такое вообще допустить можно? Я имею в виду Дикие Бои. В голову бы раньше не могло прийти, что и до такого дойдем. Словом, напрочь все на-строение испортилось.

А у меня сегодня вечером встреча с Аллочкой. Удивительная де-вушка, кто бы мог подумать, что сейчас такие еще бывают. На прин-цессу из доброй детской сказки похожа. Золотистые локоны, боль-шие светлые глаза. Стройная, изящная, миниатюрная. Я ее иногда полушутя моделью называю. Имеются в виду не те модели, которые что-то там демонстрируют на подиуме или без подиума. Аллочка — действующая модель девушки, только в слегка уменьшенном мас-штабе. Нет, она не обижается на меня — знает, что это я так по-доброму ее поддразниваю. Симпатичная, умненькая такая, веселая, забавная (хорошо, не слышит!). А главное — просто удивительно добрая. Помню, когда я увидел, как она своим тонким пальчиком

224

Я и Я

погладила пузико шмелю, садившемуся на цветок, так даже что-то екнуло внутри.

Алла мне, конечно, очень помогла в себя прийти. Какой-то смысл в жизни появился после Марины. Хотя отношения у нас с Аллой нельзя сказать чтобы очень близкие, в современном понимании. Мы где-то полгода знакомы, ну и пару раз в неделю вечером в каком-нибудь кафе встречаемся или в парке гуляем, когда погода хорошая. Но вот уже полгода и пару раз в неделю — обязательно.

Алла — как отдых для меня, дуновение свежего ветерка в рас-каленной духоте пустыни, хрустальный ручеек среди бесконечности песков. А Марина другая была — как вызов. Как вызов на заведомо проигрышный поединок. Марина была как планка, выставленная на запредельную высоту. Когда кажется, что бесполезно даже пытаться. Мы с ней в Интернете познакомились. Долго общались на разные темы, потом решили пересечься в реале, поболтать где-нибудь про-сто так. У метро «Кузнецкий Мост» мы встречались в первый раз, как сейчас помню. Там всего один выход — легче встречаться, когда не знаешь с кем. Марина мне общую ориентировку дала: рост, цвет волос, во что одета будет. Когда я, подходя к метро, ее отождествил и понял, с какой женщиной встречаюсь, что-то внутри меня дрогнуло. Просто откровенно струсил и даже повернуть назад хотел. Не знаю, как все же решился к ней подойти. Сейчас уже не помню, какие сло-ва я смог из себя выдавить, когда она на меня посмотрела своими удивительными глазами — сверху вниз, между прочим. Но, значит, нашел что сказать, если это не последняя наша встреча оказалась. Почти три года встречались, и даже как-то начала возникать тема официального оформления отношений, а потом…

Зверобой. Спортсмен

Вчера на тренировке как-то я не очень выложился. Поэтому сегодня я наказан. Придется все отработать по полной программе, и желательно — чуть сверх. Но именно «чуть». Сильно «сверх» мне противопоказано уже. Иногда лучше даже слегка недоработать, чем переработать. На реабилитацию больше времени потом уйдет. Сло-во слишком умное для вас завернул — «реабилитация»? Поясняю:


225

задолбаешься в себя потом приходить. Доступно теперь объяснил, все сразу понятно стало, мог бы и не умничать.

Итак, начнем. Ножками потопаем, ручками похлопаем. До чего я не люблю упражнения на гибкость! Всегда было плоховато у меня с этим. А в позу лотоса и сейчас не сяду. Ноги у меня в другую сторону кривые. Хорошую отмазку придумал, да? Но в человеке все должно быть прекрасно. Поэтому полчаса буду растягиваться, зубами при этом поскрипывая.

Вот силовые упражнения мне нравятся, хотя нагрузочка еще та будет сейчас. Гантели разных весов, штанга, тренажеры всякие. Но с очень большими весами и нагрузками я не работаю. Мне нужна быстрая сила, почти мгновенная, если так можно выразиться.

Еще пара часиков работы с долгими перерывами. С очень долги-ми перерывами. Как же медленно я стал все-таки восстанавливать-ся... Хотя не так уж и много у меня осталось этих тренировок. К слову сказать, уже и не осталось совсем.

Хорошо хоть главное мое достоинство остается — умение на какие-то моменты словно выключить себя из обычного времени, быть молниеносным, неудержимым, да что уж скромничать — не-победимым!

Теперь на сегодня остались только мои специальные упражне-ния. Физически не такие уж и тяжелые. Но в эмоциональном плане после них — как выжатый лимон.

Я спускаюсь вниз — в большой тренировочный зал. Алексей уже там — он должен заранее хорошо размяться до моего прихода. Кто такой Алексей? Чуть ли не единственный человек, который меня не напрягает в непосредственной близости. Не тренер; по сути, я сам себе тренер. Спарринг-партнером тоже Алексея нельзя назвать — сколь-либо равного поединка со мной быть не может. Можно было бы назвать его моим специальным тренажером, но не по-людски это как-то, а я к нему хорошо отношусь. Пусть будет верный паж и оруженосец. А я тогда, получается, рыцарь? Ну-ну, тот еще рыцарь, надо сказать…

Видно, что Алексей уже хорошо подготовился к нашей трени-ровке. Перед ним — целый поднос специальных ножей, которые он просто с блеском, один за другим, всаживает в висящий метрах в шести-семи от него толстый щит. Я бы так не смог, тут он просто виртуоз.

226

Я и Я

— Привет, как дела? — спрашиваю я у него.— Все нормально, — слегка улыбается он в ответ. И резким, поч-

ти незаметным движением кисти, из-под локтя, даже не бросает, а словно выстреливает очередной нож прямо мне под сердце…


И вот о чем я еще думаю. Есть у меня один пунктик — для каж-дого из близких мне людей составляю в голове некую табличку. По-ложительные качества, отрицательные качества, а к ним еще и ве-совые коэффициенты. Ведь даже отрицательные качества бывают разные, согласитесь. На что-то и сквозь пальцы можно посмотреть. А вот если в графе «Подлость» или «Предательство» в какой-то мо-мент приходится галочку поставить, — значит, на одного близкого человека у меня стало меньше.

Так вот, если итоговую оценку вывести, то для Марины у меня из ста процентов получалась цифра где-то около семидесяти. Процен-тов тридцать в минус набегало. Определенное упрямство, небольшие сложности с восприятием чужого, диаметрально противоположно-го мнения. Кстати, очень высокая цифра. Можете попробовать сами кому-нибудь оценку выставить. А вот когда я Аллочку достаточно хорошо узнал, то и для нее такую табличку попробовал составить. Получилось сто из ста. Сам себе не поверил, стал перепроверять. Опять то же самое: положительные качества все присутствуют, от-рицательных — нет вообще. Не может такого быть, но результат-то экспериментальный, не оспоришь.

Единственный мелкий вопросик для меня остался. Вот есть у Аллочки своя система ценностей, своя высокая цель. И если вдруг поставит судьба ее в такую ситуацию, что ее высокая цель окажется в конфликте с общечеловеческими ценностями (ну или заблужде-ниями, тоже ведь вопрос)… Каков будет ее выбор? Особенно если решение немедленно надо будет принимать — ни секунды на раз-мышление?

Хотя на самом деле я сейчас о другом хотел сказать. Сколько раз за последнее время пытался получить от себя честный ответ на один простой вопрос. Вот Алле мой внутренний калькулятор насчитал сто из ста, и это абсолютно верный результат. У Марины, если помни-


227

те, семьдесят баллов было. И такой вопрос: что бы я сделал, если бы Марина могла снова возникнуть сейчас в моей жизни? Выбрал бы удивительно добрую и милую Аллочку? Или опять, забыв обо всем, пошел бы на разбег перед прыжком, стараясь думать не о высо-те планки, а лишь о том, чтобы набрать даже не столько скорость, сколько отчаянное безрассудство для яростного рывка вверх? И по-том — чуть замедленного, но фантастически дерзкого, почти ирре-ального вылета над планкой? Кто знает, кто знает…

Вот опять куда-то меня занесло сильно в сторону. А у нас с Ал-лой сегодня вечером встреча. В кафе-баре «Двенадцатый раунд». Это, кстати, очень неплохое заведение. Не в каждом ресторане так вкусно кормят. При этом почти домашняя обстановка.

Хозяин заведения — бывший чемпион СССР по боксу. Потому и бар так называется. В профессиональных чемпионских боях — две-надцать раундов. Но только в боях за титул, иначе — десять раундов или даже меньше: от класса боксеров и статуса поединка зависит.

У меня единственный, настоящий, еще со школы, друг был боксером. Меня вот тоже он кое-чему научил. Правда, он таких уж высот особых не достиг. Кандидатом в мастера спорта карьеру за-кончил. Полез в драку — десять человек одного били. Стыдно мне, все-таки свинья я порядочная — не так уж часто на кладбище хожу. К нему на могилку.

И опять — про Дикие Бои. Была когда-то известная рок-группа Blood, Sweat & Tears — «Кровь, пот и слезы». А тут — кровь, пот и клочья. Клочья зверя, клочья человека. Если того, кто в них участвует, еще можно назвать человеком.

Большая для меня загадка — какими нас, людей, Христос видел? И если такими, какие мы есть сейчас, — то как на Крест пошел? Ради нас, таких, — и Крестные Муки? Многое в этой жизни я научился понимать и принимать, но Он для меня — загадка. Ладно, что-то со-всем далеко сейчас меня занесло…

Зверобой. Боец

При первом броске Алексей всегда немножко жульничает. Бро-сает нож не чуть левее середины груди, а еще левее — на несколько сантиметров. Упрощает слегка мне задачу. С другой стороны, если

228

Я и Я

сразу не заладится, то потом тренировка идет тяжело. Так что, мо-жет, он и прав — сразу дает мне почувствовать уверенность в себе.

Привычное чувство отключения сознания — и время словно за-медляется. Небольшой шаг вперед — на летящий нож — с одновре-менным разворотом корпуса, так чтобы нож пролетел в паре санти-метров мимо. Легкое движение кисти правой руки сверху вниз, чуть похожее на удар по волейбольному мячу, и четкая фиксация рукоят-ки ножа в руке. Я мгновенно обозначаю ответный бросок, и Алексей рефлекторно чуть подается в сторону. У него, кстати, очень хорошая реакция. Разумеется, с точки зрения человека, а не хищного зверя. Упаси его Господь от этой участи!

Я сажусь на стул, а Алексей подтаскивает мне здоровенную сум-ку с защитной амуницией. А как же без нее? Брошенный с несколь-ких метров нож, конечно, не проблема. В принципе, я могу не очень ловко поймать его, а если день не заладился и я с утра квелый — могу даже не поймать нож вообще. Но уклониться в сторону всегда успею. Только это же так — легкая разминка.

— Ты сегодня как? — спрашивает Алексей. — Работаем по пол-ной программе?

— Сегодня нам обоим попотеть придется изрядно, — отвечаю я. — Последняя тренировка как-никак.

Уже экипированный должным образом, я становлюсь спиной к стене, на которой висят толстые деревянные щиты.

— Начали! — говорю Алексею.И он начинает кидать в меня ножи — один за другим, — при

этом постепенно увеличивая темп.Через какое-то время я уже не успеваю поймать подряд два

ножа — устал, реакция притупилась. Опять надо перерыв делать.— Все, стоп. Сейчас отдыхаем, а потом уже парные броски. Толь-

ко сначала с приличной задержкой пусть будет.Парные броски — вот это даже для меня приличный напряг.

Особенно когда ножи летят почти одновременно. Оба поймать от-нюдь не всегда получается. Здесь главное — увернуться максимально экономным образом, по сути — просочиться между ножами, а не шарахаться на пару метров в сторону.

Посидели мы с ним немного, отдохнули — и снова за дело взя-лись. Мне надо сегодня очень хорошо поработать. Уверенность по-чувствовать, кураж поймать. А то завтра у меня бой.

Дикий Бой, если до вас еще не дошло…


229


Мы с Аллочкой очень интересно познакомились. Полгода назад, говорил уже. Стою я этой весной на остановке, жду автобус. Автобус подъезжает, двери открываются, и из передней двери выпадает Алла. Именно выпадает. Или вылетает? Вот и не знаю, как правильнее сказать. Вываливается? Нет, это слово к миниатюрной и изящной Аллочке вообще неприменимо. Словом, зацепилась она туфелькой за отошедшую планку на второй ступеньке и летит почти плашмя, лицом на асфальт. Причем сделать она ничего не может: ноги-то на ступеньке, в одной руке сумка, в другой — пакет какой-то, а лицо уже почти на асфальте. Но по лицу в эти несколько мгновений видно, что ситуацию она просчитывает и прекрасно понимает, что будет даль-ше. Вот только человеческий фактор не учла. Человеческий фактор — это я, уж извините. Причем, когда она еще только начала выпадать из автобуса, мы с ней на мгновение глазами случайно встретились, и я словно почувствовал, как она с сожалением успела подумать, что этот увалень в больших старомодных очках ей помочь не сможет. На мне же не написано, что я бывший спринтер. А это весьма специфи-ческое устройство нервной системы. Со старта точно под выстрел первому уйти — особый талант. Редкий талант, кстати.

Словом, успел я просунуть руки между Аллочкой и асфальтом, даже чуть кожу ободрал на тыльной стороне ладоней. А весу-то в ней — сорок два кило. Мультфильм такой был — «Золотое перышко». Вот я Аллу так про себя иногда и называю — Золотое Перышко. Зо-лотое — поскольку она натуральная блондинка, с золотистым таким оттенком. Ну, а Перышко — тоже понятно почему.

Так и познакомились. Она, правда, не сразу поняла, почему за-стыла в двух сантиметрах от асфальта. Ну а потом, слово за слово… Такое вот романтическое знакомство вышло. А как бы иначе я с та-кой девушкой познакомился? Стройная, изящная, очень симпатич-ная, намного меня моложе. И что интересно, насколько они во всем разные с Мариной! Одна — высокая, другая —миниатюрная. Одна — яркая брюнетка, другая — блондинка в чуть приглушенных тонах. Одна — резкая, порывистая, другая — спокойная, плавная такая. Просто антиподы, в каком-то смысле. Так что мой подсознатель-ный выбор мне самому не очень-то и понятен. Такие вот парадоксы. Хотя чего только в жизни не бывает!

230

Я и Я

Тут пару месяцев назад еще не такое случилось. До сих пор ду-маю — это случайность или что-то большее? Мы с Аллочкой здесь же и сидели. В «Двенадцатом раунде». А из динамиков так тихо и нена-вязчиво музыка, и как раз «Отель “Калифорния”». Наше с Мариной самое любимое. Алла что-то в сумочке закопалась, забыл уж, что ис-кала. И вдруг у нее из сумочки несколько фотографий выпадает, а на самой верхней — Алла с Мариной! Ну и еще там несколько человек.

Первое ощущение у меня, как сейчас помню, что это просто кто-то наверху надо мной эксперименты ставит, — реакция обыч-ного человека в ирреальной ситуации. Я на какое-то мгновение кон-троль над собой потерял и чуть ли не тоном следователя на допро-се в Аллу так и выстрелил вопросом: «А ты откуда Марину Левину знаешь? Почему я это фото никогда не видел?..» Хорошо хоть, что вовремя остановился, окончание фразы проглотил: «…у Марины». Алла опешила немного и, словно оправдываясь, стала объяснять: «Да это Марина года три назад репортаж делала о гринписовцах, так это снимки с нашей очередной акции…» Потом уже сама, не закончив фразу, спросила: «А ты откуда ее знаешь? Ты же и телевизор поч-ти не смотришь!» И как-то странно на меня при этом посмотрела, словно прикидывая что-то про себя.

Тут уже я контроль над ситуацией в руки взял. И совсем другим, как бы незаинтересованным, тоном: «Иногда же все-таки смотрю. Новости, например, а она их часто вела. А еще пару ее репортажей с места событий видел. Вот после решения Конституционного Суда о запрете всех оппозиционных партий, например. Когда митинг на Манежке спецназ водометами разгонял».

Алла опять на меня посмотрела тем же самым странновато-задумчивым взглядом, словно примеряя ко мне какую-то свою мысль. Но что-то там у нее не состыковалось, поэтому было видно, что недодуманная до конца мысль была признана ошибочной.

Вот опять я задумался и даже не заметил, как Алла вошла. Ну такой я. Задумаюсь — и практически выпадаю из времени и про-странства.

— Что тебе заказать? — спрашиваю Аллу. А на душе у меня как-то неспокойно. Такое неприятно знако-

мое ощущение. Какой-то холодок внутри.


231

— Ничего, только кофе. И вообще, мне с тобой надо серьезно поговорить, — она не может удержаться и добавляет сразу: — Не обижайся только, но это наша последняя встреча.

Зверобой. Убийца

Да, завтра у меня бой. Мой десятый Дикий Бой. Мой последний бой, кстати. В любом случае последний. А дальше — свободен, нака-зание отбыто целиком и полностью. Разумеется, если бой сложится так, что у меня будет это самое «дальше». Хотя, кроме меня, больше пяти Диких Боев никто не выигрывал.

А у меня завтра уже десятый бой. И именно поэтому я — Зве-робой. Тот самый, вы не ошиблись. «Зверобой — наш герой!» Сейчас это куда более популярная кричалка, чем даже раньше «“Спартак” — чемпион!». Еще пару лет назад не подумал бы, что буду властителем дум. Если предположить, что те, кто так орет, вообще способны ду-мать.

Это ведь только наша Народная Дума могла додуматься до ле-гализации Диких Боев. Долго думала и, опять же исключительно в благородных целях, придумала. Как средство альтернативного отбы-тия наказания для лиц, совершивших особо тяжкие преступления. Вроде альтернативной службы для военнообязанных.

Коррида — это семечки по сравнению с Дикими Боями. Укол шпагой — это изысканное рыцарство и джентльменство по сравне-нию с тем, когда ты рвешь зверя когтями и когда зверь рвет тебя. Кстати, большинство кошачьих свою жертву душат. А вот ягуар — голову прокусывает. Представили картинку, хорошо представили? И как — вас еще не стошнило?


— Не обижайся только, но это наша последняя встреча.На самом деле я давно ждал этих слов. Я их предчувствовал. Но

все равно сердце сразу начинает колотиться так, словно хочет вы-прыгнуть из грудной клетки.

— Почему? — спрашиваю я. — Что случилось?

232

Я и Я

Хотя я давно знаю ответ. Точнее, даже два. Или две половинки одного. Во-первых, у Аллы есть ее Высокая Миссия. Алла — Охотник. Охотник — потому что животных очень любит. Не поняли еще? Так вот, Аллочка — активистка Гринписа, ярая противница Диких Боев, как и я сам. Причем она входит в какой-то там у них элитарный от-ряд — «Охотники на Зверя». Зверь для них, если вы не в курсе, — это как раз тот самый Зверобой. Поскольку убивает животных. Пусть и хищников. Пусть и руками. Почему именно Зверобой? Потому что с другими эти самые хищники справляются сами. Вам логика абсо-лютна понятна? Мне, если честно, не совсем. Есть тут какие-то не-стыковки, на мой взгляд. При всем моем трогательном отношении к Аллочке.

И как Охотник, она не имеет внутреннего морального права связывать с кем-то свою судьбу. А вдруг именно ей посчастливится встретить этого Зверя? Она и в тир ходит два раза в неделю, как на работу. Как-то раз в парке гуляли и в тир зашли. Точнее, она меня туда притащила. Давно такого позорища для меня не было! Лю-дей — куча, и так надо мной там все потешались… У меня что ни выстрел — все мимо мишени. А маленькая златокудрая принцесса в самый центр мишени пульку за пулькой укладывала. Я даже слегка обиделся на Аллочку, если на нее вообще можно обидеться. Нечест-но так все-таки, согласитесь. Не умею я стрелять, не люблю я стре-лять, не хочу я стрелять!

Но есть и другая сторона медали. При всем ее хорошем и до-бром отношении ко мне, я — не совсем ее мужчина. Хотя она сама себе в этом никогда не признается. Чуть мягковат, чуть нерешите-лен. Яркости и контрастности мне не хватает — как в телевизоре с почти севшим от времени кинескопом. Женщины говорят, что ищут доброго, ласкового, понимающего мужчину. Да, почти так. Но при этом им нужна малая толика того самого Зверобоя — сила, ре-шительность, азарт победителя. Чуть-чуть жгучего перца на острие ножа. А без этого им чего-то всегда не хватает, пресновато как-то получается.

Сердце уже колотится так, что вот-вот выпрыгнет наружу. По-этому надо срочно принять единственно возможное в этой ситуа-ции лекарство.

— Извини, я сейчас, — говорю я Алле.Дохожу до стойки, говорю бармену:


233

— Мне стакан коньяка.— Стакан? Извините, господин, не совсем понял. Вам сто грам-

мов коньяка?— Стакан — это стакан. Граненый стакан — двести граммов. Это

мировая константа — как число «пи» или скорость света.Бармен наливает мне коньяк в какой-то здоровенный фужер,

наверное, для коктейля. Понятное дело. Настоящий граненый ста-кан сейчас не достанешь. А раньше в любой столовке — пожалуйста.

Я беру фужер трясущейся сейчас, как у алкоголика, рукой. Но опрокинуть его в себя не успеваю. Потому что в бар вваливается — именно вваливается, ну не могу я подобрать другого, не столь затер-того слова, — компания фанатов Диких Боев. С кастетами «коготь тигра», булавами «лапа льва», значками «Зверобой — наш герой!». Одним словом, при полном прикиде. Здоровенные жлобы с тупы-ми лицами, бессмысленные глаза, — те еще ребятки, надо сказать. Вот только один из них, в середине этой шараги, — невысокий, но словно налитый какой-то злой силой, с недобрым взглядом, но не-заурядный, видно сразу. Явный лидер. И не обкуренный, в отличие от остальных, насколько я что-то вижу и понимаю. Очень непри-ятный человек: жестокий, опасный.

Я еще не успеваю толком понять почему, но внутри меня все хо-лодеет. Какое-то явное предощущение беды. И предчувствие меня не обмануло. Кто-то из фанатов утыкается взглядом в Аллу, смотрит сначала просто как на симпатичную девчонку, затем уже присталь-но, узнавая:

— Звери, глянь, я ее знаю — это же охотничья сучка! Точно она — гринписовка долбаная!

Все смотрят на Аллу. И вдруг кто-то из этой компании — тот, что стоял ближе всех к Алле, — делает пару шагов в ее сторону, вы-хватывает из кармана кастет с когтями и, широко размахнувшись, бьет Аллу по лицу…

Хотя что значит — бьет? Тут я несколько поторопился. Скажем так, почти бьет. Почти успевает ударить…

Я стою у стойки с фужером коньяка в руке. Сначала первая мысль, такая ноюще-тоскливая: «Ну почему опять я? Сколько мож-но уже одному человеку?»

Потом просто обрывок следующей мысли, на большее нет вре-мени: «Как неудобно я стою, вполоборота...» И, как уже не раз бы-

234

Я и Я

вало, что-то взрывается внутри меня. Затем все мысли исчезают, и я уже делаю все не столько осмысленно, сколько инстинктивно.

Фужер с коньяком летит в направлении того, кто бьет Аллу, — он увидит бросок, повернет голову, и это даст мне необходимую пару секунд. Мгновенный выбор кратчайшего пути — через перегородку между столами. Толчок левой ногой, ощущение рвущегося от пере-напряжения сухожилия, и я перелетаю через перегородку, которая едва ли не повыше меня будет.

Втискиваю свое правое плечо между Аллой, чуть отталкивая ее, и лезвиями кастета. Пока еще не ощущаю боли от вошедших в плечо стальных когтей. Слегка прогнувшись, на разгибе туловища, бью ле-вой рукой снизу вверх, так что этот сучий потрох отлетает к стенке, с каким-то пластилиновым шмяком ударяясь об нее.

На какой-то момент застываю в этом пространстве-времени, глядя в глаза Аллы. Алла совершенно растерянным взглядом смотрит на меня, смотрит в мои глаза… Хотя в мои глаза сейчас лучше не смо-треть. И в это время кто-то, стоящий почти вне моего поля зрения, бьет меня когтистой булавой в живот, распарывая свитер до самых внутренностей.

И опять этот переход из одного состояния в другое. Времени, чтобы ускользнуть от удара, уже нет, поэтому я просто сгибаюсь в талии почти под прямым углом, выгибаясь назад спиной. Лезвия булавы распарывают свитер на мне, и из подкладки свитера выва-ливаются внутренности — синтепон, поролон, хрен знает, что туда подложено для придания нужной солидности фигуре. Уже распря-мившись, наношу левой рукой короткий удар. Бью почти без замаха, чуть отведя назад не руку, а только плечо. Противный хруст ломаю-щихся хрящей или костей, и в следующий момент этот фанат уже оказывается под столом, с текущей из уха кровью.

Немая сцена, все словно застыли. Только два человека как-то ре-агируют на ситуацию и продолжают, пусть и замедленно, все-таки действовать в этом тягучем, почти остановленном времени. Это ко-ренастый предводитель фанатов Диких Боев и Алла, как ни странно. Причем Алла даже идет впереди на полтакта.

Мне кажется, что я почти понимаю по изменению выражения лица Аллы все ее мысли. Сначала полная растерянность, затем — уже задумчивое недоумение, оценка происходящего; вот она вспомнила, как мы с ней познакомились; быстрый взгляд на учиненное мной


235

тут безобразие; потом вспоминает главное — фотографию Марины. (Лидер фанатов, кстати, уже засунул руку в карман и явно нашарил там что-то нужное ему, так что мне приходится теперь делить вни-мание между Аллой и ним). Еще один взгляд Аллы на меня, потом мы почти одновременно переводим глаза на лидера фанатов, кото-рый уже достал из кармана перчатку с когтями-лезвиями. Наконец последний фрагмент пазла в голове у Аллы встал на нужное место, и вся картина для нее теперь ясна. И сразу следующая мысль: это ее Великий Шанс!

Я невольно восхищаюсь Аллой — насколько же быстро она сооб-ражает! И как она быстро действует в этой ситуации, когда времени на размышления уже нет! Удивительно изящным, пусть и натрени-рованным движением она запускает руку в сумочку и вытаскивает маленький, почти игрушечный револьвер, одновременно уже разво-рачивая кисть для выстрела.

И вот он — момент истины! Пересечение траекторий, предна-чертанных судьбой. Одна точка — в пространстве, один миг — во вре-мени. Маленький изящный пальчик на курке маленького изящного револьвера. У Аллы есть ее Высокая Миссия и нет ни мгновения на осмысление ситуации. У нее нет даже доли мгновения! Указатель-ный пальчик почти рефлекторно сгибается, и Алла в упор стреляет в него — в Зверобоя.

Если вы опять ничего не поняли: Алла стреляет в меня. В кого же еще?..

Андрей. Зверобой

Меня словно кто-то опять отталкивает в сторону. Я только сви-детель происходящего. А моим телом управляет кто-то другой — молниеносный, неудержимый, непобедимый.

За долю секунды до выстрела Зверобой делает шаг вперед в сто-рону Аллы и при этом чуть влево, сокращая зону поражения. Резкий поворот корпуса от траектории вылета пули, еще один маленький боковой шажок. И когда Алла стреляет, по сути в пустоту перед со-бой, Зверобой уже оказывается сбоку от нее, чуть нависая над ее правым плечом. Левая рука Зверобоя перехватывает револьвер, дву-

236

Я и Я

мя пальцами легко вырывает его из руки Аллы, засовывает револьвер обратно в сумочку и закрывает ее.

Лидер фанатов пытается одной рукой натянуть на другую тре-нировочную перчатку-когти. Боевые перчатки — немного другие: потяжелее, и когти длиннее. Хотя в данной ситуации это мало что меняет — Зверобой на всякие когти насмотрелся. Пристально смо-тря ему в глаза, Зверобой даже не делает, а просто обозначает дви-жение в его сторону. Лидер фанатов понятливо начинает запихивать перчатку обратно, при этом все время кивая, как китайский бол-ванчик.

То ли я еще не пришел в себя, то ли, наоборот, все произошло так внезапно, что я изначально внутренне не успел перестроиться, но в голове сейчас словно перемешиваются два разных потока мыс-лей

…Какая же все-таки Ал-лочка — удивительная де-вочка! Как быстро все смог-ла понять — и это в такой экстремальной ситуации! И по сути, все правильно сделала, — то, что должна была, к чему столько гото-вилась. Уму непостижимо, как она смогла сориенти-роваться так быстро. Ну просто умничка, я ею дей-ствительно горжусь…

Она ведь уже тогда почти поняла, когда я на ее фото с Мариной среагиро-вал. Ведь пришла ей в голову эта мысль, по глазам видел. Ну, разумеется, трудно было в это поверить. Про-сто невозможно. Что вот так — спотыкаешься, вы-падаешь из автобуса, а Он тебя ловит. Не может ведь

…Слов у меня никаких нет — детский сад на верев-ке! Охотница на Зверя выис-калась. Вы посмотрите на нее — в тире она трениро-валась!.. Чем эти гринписов-цы думают, сказок начита-лись, что ли? Про Красную Шапочку и Серого Волка. Да на один укус не хватит! Не напасешься Красных Ша-почек, если ими волков-то кормить. Что у них — му-жиков нет, если девочку — и против Зверобоя? Девочку — против ЗВЕРЯ!

Вот как так можно? Пусть даже цель благая, хотя это тот еще вопрос. Но средство?

Лучшее средство от пер-хоти — это гильо тина?!

Какие мы, мужики, гов-нюки! Любую отмазку при-


237

Я просто отказываюсь что-то понимать!!!

Потом два потока сливаются в одну общую мысль: «Все-таки Аллочке повезло, хорошо еще, что Зверобой — это я». И сразу — уже только моя мысль: «Да что же в этом хорошего? Это ужасно, что Зве-робой — это я!»

Вы себе не можете представить, что это такое. Знать это! Быть этим! Когда ты еще не успел проснуться утром — а уже знаешь. Зна-ешь, что ты — Зверобой. И как тебя, еще полусонного, ломает, плю-щит и выворачивает наизнанку от этой мысли.

В дверь бара влетают два приставленных ко мне охранника (про-снулись наконец-то, лоботрясы, а то совсем расслабились на такой работе!). Да, два охранника. А вы что подумали — мне можно просто так вот ходить одному? Официально я еще не свободный человек, и за мной должен быть надзор. И кроме того, я ведь, как в том кино, — достояние Республики, прямо как нефтяная вышка. Тотализатор на одном только Диком Бое дает доходы в сотни миллионов долларов.

Уже в дверях, поворачивая голову, через плечо я смотрю на Аллу. Алла смотрит на меня. Или Зверобой смотрит на Аллу, а Алла смо-трит на Зверобоя. Ну прямо финальный эпизод из плохого боевика! Хотя три минуты назад здесь боевик и был.

И только сейчас, выходя из бара, прикрытый с двух сторон охранниками, я начинаю чувствовать леденяще-обжигающую боль в правом плече и с ужасом осознавать, что случилось. Представили

быть такого, казалось бы. Но сейчас-то как быстро все до конца додумала, за несколько секунд…

А то, что свою Миссию не до конца выполнила — разве можно ей в минус ставить? Тоже ведь, если вдуматься, — девочка про-тив Зверобоя. Вообще, кому в голову могло прийти?

Я просто не понимаю…

думаем, лишь бы свою грязную мужскую работу перевалить на хрупкие женские плечики. Убить Зверобоя — самая жен-ская работенка будет!

Какой у нее шанс был? Никакого! Шаг вперед и чуть в сторону — и пуля летит мимо. Легкий щелчок — и дву-мя пальцами я протыкаю ей горло до шейного позвонка.

Я просто не понимаю…

238

Я и Я

себе — одновременно леденящую и обжигающую боль в правом плече? За сутки до боя. До Дикого Боя, мать его…

Андрей? Зверобой?

Да, я — Андрей. И я — Зверобой. Хотя, вообще-то, не одномо-ментно. Не одновременно. Сложно объяснить. Да и имеет ли смысл? Как ни объясняй — кто же это сможет понять…

Как я мог? Вас этот вопрос интересует? Да все очень просто. Или очень сложно. С какой стороны посмотреть.

Тогда, два года назад, тоже была сухая теплая осень. Я, как обычно, встретил Марину у выхода из Телецентра в Останкино. Час ночи — наше время. Не торопясь пройтись, поговорить. А когда же еще — у меня работа, у нее записи даже по выходным. А поговорить нам всегда было о чем. За три года знакомства как-то не успели на-говориться.

Мы подходим к «зебре», зачем-то ждем зеленого сигнала свето-фора, это ночью-то, хотя на улице нет ни одной машины. Загорается зеленый свет, и у Марины одновременно громко звонит мобильник. Нормальное явление, все эти телевизионщики — безбашенные соз-дания, им что день, что ночь — все едино.

Марина вытаскивает из сумочки мобильник. Сумочку не глядя сует мне — подержи, чтобы не мешалась. Я беру сумочку, как всег-да неуклюже, и из нее все содержимое высыпается на асфальт. Уж сколько раз получал от Марины за это по полной программе! Мари-на, не оборачиваясь в мою сторону, делает шаг на проезжую часть, одновременно что-то отвечая в телефон.

Я присаживаюсь на корточки и начинаю запихивать в сумоч-ку обратно все содержимое, чуть ли не носом уткнувшись в асфальт, чтобы чего-нибудь не пропустить. А то уже был случай, когда вот так же ночью в темноте пропустил самое главное, что может быть у че-ловека, состоящего на государевой службе (не надо только говорить, что у нас телевидение независимое), — пропуск. Пропуск в Остан-кино с Марининой фотографией, причем удивительно удачной. Ее, по-моему, тогда это больше всего и расстроило.

А дальше… Рев мотора, почти как у реактивного истребителя, порыв ветра и звук глухого удара. И когда я поднял голову, то увидел,


239

что от самой красивой женщины России осталось лишь… Нет, по-жалею вас, опущу подробности. Хотя у меня это зрелище навсегда отпечаталось в глазах, мог бы очень красочную картинку нарисовать. Уж подобрал бы нужные слова. Вывернуло бы вас наизнанку, гаран-тированно.

Я медленно поднимаюсь и в каком-то странном отупении, еле передвигая ноги, бреду к лежащему на дороге телу.

Опять рев мотора, визг тормозов, запах горелой резины. Рядом останавливается тот самый джип. Из него вылезает очень прилич-но одетый молодой парень с хорошей спортивной фигурой. Слегка пьяный, но на ногах стоит вполне уверенно. Он смотрит сначала на меня, потом на то, что осталось от Марины. Затем с каким-то непе-редаваемо тоскливым выражением в голосе говорит: «Вот, мля, шва-ли всякой развелось, по улице человеку нельзя нормально проехать, нах!..»

И тогда впервые словно что-то взрывается внутри меня — вол-на ярости, злости, ненависти. Я бью его сначала левой рукой, затем правой. Бью как-то почти инстинктивно, неправильно, вроде того, что в боксе называется «удар открытой перчаткой», но результат оказывается впечатляющим.

А потом, стоя на коленях, бьюсь и бьюсь головой о бампер его джипа, словно хочу смыть кровь Марины своей кровью…

Такая вот история. Разумеется, это мелкое происшествие в вы-пуски телевизионных новостей не попало, в центральные газеты тоже. Если только где-нибудь в Интернете случайно можно было прочесть. Помните, может быть? То ли сын министра национальной безопасности кого-то сбил, то ли кто-то сам под колеса его машины взял и прыгнул.

Как мне потом следователь сказал на очередном допросе: «Ми-нистр национальной безопасности у нас один, а всяких …дей — зава-лись, даже в другие страны вовсю экспортируем…» Мысль он, правда, не закончил, как-то не подумал, что я в наручниках с места могу че-рез стол перепрыгнуть и плечом ему челюсть сломать. Все-таки ма-стер спорта по прыжкам в длину когда-то был.

Сломанная челюсть при вынесении приговора тоже была при-нята во внимание судом. Как отягчающий факт. Вот так, по совокуп-ности, — десять лет в колонии строго режима.

240

Я и Я

И тут как раз наша Народная Дума закон приняла. Новый вы-сокогуманный закон. О легализации Диких Боев (они до того были вне закона) как средства альтернативного отбытия наказания за особо тяжкие преступления. А дальше — как всегда. В смысле, хоте-ли как лучше, а получилось как всегда. Не работает на практике но-вый хороший закон. Пока сам Верховный Управляющий как-то не упомянул об этом на очередной встрече с избирателями. Четвертый срок, понимаете ли, не шутка. Иностранные наблюдатели и все та-кое. Словом, вот хороший закон приняли, а механизмы реализации до конца опять не проработали. Прямо как с монетизацией льгот история получается.

Кого отбираем-то для участия в этой Программе? Молодых — негуманно: вот ему сейчас двадцать лет, через десять лет на свободу выйдет — еще молодой, жизнь впереди. Пожилых — тоже негуман-но: просто зверей кормить на виду у честной публики. Значит, полу-чается, около тридцати пяти—сорока лет — самый тот возраст. Же-лательно из бывших спортсменов, чтобы хоть какой-то шанс был. Мы ж цивилизованная страна, а не Гондурас там какой.

Кроме того, приговор должен быть вынесен совсем недавно, чтобы часть срока не отсидел уже. Вот по всем этим критериям я и прошел. Почему согласился? А что это такое — десять лет в колонии строгого режима, — вы представляете? В нашей российской коло-нии строгого режима. Учитывая, что каким-то боком они тоже от-носятся к Министерству национальной безопасности. Хотя у нас все в стране относится каким-то боком к Министерству национальной безопасности. За исключением того, что уж совсем никому нафиг не нужно. Словом, вы меня поняли. А это был шанс побыстрее со всем покончить.

А еще почему согласился — хотел, чтобы люди лишний раз Ма-рину вспомнили. Ведь некоторые знали эту историю, все-таки Ин-тернет тогда еще не совсем задушили. Думал, мой первый бой будет нашими общими поминками. Но не совсем так все сложилось…

На первых же тестах выяснилось, что у меня просто удивитель-ная реакция, очень быстрые руки и умение предвидеть ситуацию. И в стрессовой ситуации организм адреналин в таких дозах выра-батывает, что могу прыгнуть и выше собственной головы. С прилич-ным запасом. А сразу ласты склеивать я как-то с детства не привык. Вышел на арену — значит, пусть будет бой. Вот уже девять их у меня было. Всего один остался.


241

Пока еще Андрей...

Я приоткрываю глаза. Вот мы и приехали. Привезли меня во Дворец спорта. Как всегда, за два часа до боя. Через подземный тон-нель, есть там такой. А то наверху, наверное, уже толпа беснуется у входов. Толпа фанатов Диких Боев, а еще небольшая кучка грин-писовцев напротив. А между ними — конная милиция. Эскадрон ментов летучий. Хотя какой там эскадрон... Конный полк. В полном составе. Последний бой Зверобоя. Хит сезона, полный аншлаг.

Охранники — двое моих обычных и двое местных — сопрово-ждают меня в мои апартаменты. Или конвоируют в раздевалку. Да хоть груздем назови…

Вся моя команда уже ждет — Алексей, массажист, секундант. Секундант имеет право остановить бой, выкинув белое полотен-це. Только это не бокс — бой так сразу не остановишь. Хищник-то на сигнал гонга не реагирует, только выстрел снотворного. Почему Алексей не секундант? Слишком хорошо ко мне относится, может попытаться остановить бой, когда у меня еще есть шанс. А тогда — повторный бой. Так что Алексей на эту роль не самая подходящая кандидатура будет.

— Алексей, помоги куртку снять, — по лицу Алексея пробегает едва заметное удивление.

«У нищих слуг нет» — моя же любимая пословица. Тем не ме-нее, он подходит ко мне.

Я сам вынимаю левую руку из рукава:— А теперь, очень аккуратно, помоги снять дальше. Только очень

аккуратно, не задень плечо!Алексей очень аккуратно и деликатно снимает куртку. Немая

сцена. Куртку я надел на голое тело, потому, что даже футболку я надеть не смог.

— Что у тебя с плечом? — все-таки решается спросить Алексей.— Полный писец у меня с плечом. Такой славный, милый пуш-

ной зверек — полный писец.— Пальцами пошевелить можешь?— Могу. Пошевелить — могу. Но вот больше ничего не могу.

А одного шевеления пальцами маловато будет, мне почему-то так кажется.

242

Я и Я

Вежливый стук в дверь. Кого еще нелегкая несет? А, это же Док. Самый главный боевой спортивный доктор. Входит. Сразу видит и все понимает. Строго говоря, он должен не допустить меня до Боя. Именно он. Но полный Дворец спорта. Но миллионы долларов за рекламу в ходе телетрансляции Боя. Но сотни миллионов долларов ставок на кону. Если он сейчас своей властью не допускает меня до Боя, то до завтра он точно не доживет. Мне вот так почему-то кажет-ся. Просто масса желающих найдется предъявить ему претензию. Окончательную, бесповоротную и обжалованию не подлежащую.

Док смотрит на меня, я смотрю на него. Тут надо учесть, что он — один из немногих, кто знает меня в лицо, точнее, кто знает Зверобоя в лицо. Поскольку я до сих пор мыслю — в смысле существую, — то свою главную профессиональную обязанность он выполняет. Мол-чит как рыба об лед. Сами понимаете, не все ставят на человека, кто-то ставит и на зверя. А проигрывать всегда обидно бывает. Особенно проигрывать большие деньги.

— Док, как видите, вполне здоров. В прекрасной форме. К бою готов. Как юный пионер.

Док уходит. Я ложусь на кушетку, беру мобильник и звоню Алексею:

— Я минут двадцать отдохну. Можете с ребятами в буфет пока сходить. Потом начнем одеваться. Массажист, я так думаю, сегодня мне вообще не понадобится.

Я закрываю глаза, пытаюсь поймать нужный ритм дыхания, и начинаю постепенно расслаблять мышцы, стараясь не пропустить ни один внутренний зажим, ни одну напряженную мышцу. Затем, уже в состоянии полного мышечного расслабления, подключаю мою словесную формулу:

— Мне тепло, мне легко, мне свободно…

Почти уже Зверобой...

Стук в дверь выводит меня из состояния полузабытья. Входит Алексей.

— Начнем одеваться? — спрашивает он.


243

— Да. Пора. Только с рукой поосторожнее. Давай попробуем эластичный бинт. Пусть небольшая потеря подвижности руки, но есть шанс, что я смогу хоть что-нибудь ею сделать.

Итак, приступим. Сначала очень легкий спортивный костюм, чистый хлопок, я не переношу ничего синтетического на голое тело. Затем специальный защитный воротник: горло у человека — самое незащищенное место, а хищники обычно нацелены именно на него. Легкая накладка на плечи и толстый набрюшник (вам никогда жи-вот не распарывали, ну так — чтобы кишки наружу?). А дальше уже идет сам защитный комбинезон — толстая синтетическая шкура, внутри которой есть что-то вроде легкой пластиковой кольчужки. От сколь зящего удара лапой защищает, но не больше.

Осталось только одно движение молнии, чтобы застегнуть ком-бинезон. Алексей смотрит на колечко, которое висит у меня на шее. Я отрицательно покачиваю головой. И Алексей застегивает мне молнию до подбородка. Эта сцена повторяется уже десятый раз за последние два года. Запрещено, нельзя, опасно. Опасно для меня. Кстати, на груди у меня шрам. В форме маленького колечка. На том месте, куда это колечко в первом же бою мне вмял страшный удар звериной лапы. Но я его никогда не снимаю. А кто знает, что было бы, если бы я его снял…

Теперь самое главное. Алексей осторожно, чтобы не порезаться, достает из сумки и начинает аккуратно надевать мне на руки боевые перчатки с закрепленными лезвиями-когтями. Затем, так же акку-ратно, — специальные кроссовки с сильно изогнутыми, чтобы не мешались при ходьбе, лезвиями. Зашнуровать — особое искусство. Сидеть все должно как влитое. Как мое собственное. А может, это уже и есть — мое собственное?!

И почти сразу же раздается звук сигнала, имитирующего гонг. Две минуты до выхода. И около трех минут мне идти по коридору. Или нам с Ним идти по коридору? Или Ему идти по коридору?

Я ведь Его практически не знаю. Пересекаемся всегда на встреч-ных курсах. Можно сказать, почти незнакомы. Иногда мне просто противно о Нем думать.

А иногда… Возможно, не так уж сложно быть мягким, слабым, нерешительным. Не так уж сложно быть таким рассеянным и бес-помощным, таким ранимым и таким беззащитным.

244

Я и Я

А ему, Зверобою, — проще?! И где бы я сейчас был, если бы не Он? Точнее, был бы вообще сейчас я, если бы не Он? Может быть, Марина потому и любила меня, что инстинктивно чувствовала во мне какой-то намек на Его присутствие. Присутствие того, кто ско-рее сдохнет, чем сдастся. Присутствие мужчины, рядом с которым любая женщина может наконец почувствовать себя слабой. Иногда я Его просто ненавижу. А ведь Он уже столько раз спасал мою жизнь. Не свою — а именно мою.

Нет. Думаю, все как раз наоборот. И Он — это подарок мне от Марины. Мой ангел-хранитель, как ни странно это звучит. Частичка ее души, ее силы воли, ее умения побеждать. Очень похоже на то, если вдуматься…

Меня вдруг захлестывает волна страха. Страх возникает сначала острой колющей точкой в груди, в районе сердца, затем разливается парализующей ледяной волной по всему телу. Такое знакомое ощу-щение. Ведь с ним я просыпаюсь каждую ночь.

Страх сдавливает мне грудь медвежьими объятьями. Я не могу даже вдохнуть глоток воздуха. Сейчас надо постараться расслабить-ся, переждать несколько секунд, затем, стиснув зубы, собрать все силы для мысленного рывка вверх — к запредельно высокой планке, которую я должен взять…

Есть!!! Внутри меня словно что-то взрывается, меня захлесты-вает волна силы, ярости, ненависти, от соприкосновения с которой мгновенно испаряется лед страха. И удивительное ощущение вну-тренней свободы.

Назову себя — Зверобой!!!

«Это есть наш последний и решительный Бой»

Я иду по длинному коридору. Сзади — моя команда. Почти как у боксеров. Вот только мой соперник пойдет без свиты. Не так торже-ственно. Зато этого расстояния ему хватит на несколько прыжков. А я иду медленно, расчетливо, лишь бы не расплескать хоть капельку энергии по дороге.

Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.


245

Ничего не вижу. Сейчас я практически расфокусировал глаза: пусть отдохнут пока. Смотреть мне сейчас не на что — не на любите-лей же чужой крови, заполнивших Дворец Спорта.

Ничего не слышу. В ушах затычки, потом еще и шлем. В Бою мне слух не нужен, звук может только отвлечь.

Ничего никому не скажу. А с кем мне говорить-то? И о чем? Я вот Марине многое не успел сказать. Собирался — в тот день. Даже колечко успел купить. И еще Алле не успел. А все остальные — сво-бодны, не до вас сейчас мне. И не только сейчас, уж если правду го-ворить.

Передо мной открывается последняя дверь, и я выхожу на Пятак. «Пятак» — так мы называем круглую площадку, обнесенную огра-дой из прозрачного, очень прочного пластика. Пятак чуть поменьше цирковой арены, но побольше боксерского ринга. Почему «Пятак»? А потому что он только может показаться кому-то достаточно про-сторным. Но когда открывается другая дверь и из нее выпрыгивает хищник, то площадь Пятака как-то стремительно сжимается почти в точку, где, кажется, и нет никакого места для маневра. Даже не Пятак — а грошик какой-то. Именно грошик, причем ломаный. По-тому что столько стоит ваша жизнь, когда вы вышли на Пятак.

Четверо судей с разных сторон ограды уже заняли свои места, просунув ружья в небольшие отверстия. Если человек-боец оказыва-ется в безвыходной ситуации, то в зверя стреляют. Только не пулей, а шприцем со снотворным. Мы же гуманисты, не забыли еще? Дей-ствует снотворное, разумеется, не мгновенно.

Пока я еще не совсем Зверобой. Я еще нужен Ему тут. Нужен, чтобы увидеть. Потому что увидеть могу только я. Это пришло ко мне еще в первом Диком Бое. Когда дверь напротив открылась, я вдруг словно увидел всю картину. Вид сверху и на несколько секунд вперед. Вас что-то удивляет? Меня — нет. Мы с Мариной очень хоро-шо понимали друг друга. И она всегда смотрела на меня чуть сверху. Говорил уже. Если на каблуках, то вообще на полголовы выше. А если не на каблуках, то обычно у меня на руках. Она меня слегка опекала раньше, похоже, не перестает заботиться и теперь. Не может чело-век пройти через девять Диких Боев. Не может. Если он один.

Звук гонга, вспышка красной лампочки наверху, и дверь напро-тив меня начинает открываться. В этот момент что-то словно щелка-ет у меня в голове, и я вижу всю картину — вид сверху и на несколько

246

Я и Я

секунд вперед. Хищник вылетает на Пятак, на мгновение замирает, затем яростный прыжок на двуногого зверя. Тот, вместо того чтобы отработанным движением уклониться от этого смертельного прыж-ка, резко бросается вперед — на летящего ягуара, затем неожиданно падает на спину, выставляя вверх когти на трех лапах — двух задних и одной передней. И когда ягуар словно нанизывается на них, то он делает одно резкое скользящее движение — когтями правой лапы по горлу ягуара. И затем вся картина тонет в кровавой пелене…

Обрывок мысли: «Спасибо, Марина. Я все понял». И словно сла-бый отзвук ответной фразы: «Ты сможешь. Я знаю, ты сможешь».

Нет, Марина. Я — не смогу. Мне — слабо. Эта планка — не для меня. Наша единственная с тобой надежда — что сможет Он. По-тому что ты будешь здесь, пока я тебя помню. А я буду тебя помнить всегда. Всегда — пока я жив. А вот тут все уже зависит не от меня…

Последнее смазанное ощущение — словно нежный толчок кон-чиками так знакомых мне пальцев в спину — легкий посыл вперед. Ослепительно яркая вспышка, яростный выброс энергии, меня слов-но кто-то отшвыривает далеко в сторону, на безопасное расстояние. Так, чтобы я сейчас ничего не видел. Так, чтобы я потом ничего не помнил.

И Зверобой, уже совсем один, стремительно рвется вперед — сквозь уплотнившийся воздух и почти остановившееся время…

В процессе обратного превращения...

Я иду обратно по длинному коридору. Иду? Еле ползу? Почти бегу? Не знаю, меня еще просто нет сейчас в этом времени и про-странстве. Ничего не ощущаю, ничего не помню, ничего не сообра-жаю. Даже боли пока не чувствую. Все остальные идут сзади, только Алексей идет совсем рядом со мной, почти касаясь висящей руки, но не дотрагиваясь до нее. Прикрывает меня сбоку, чтобы кто-нибудь ненароком не толкнул, или, хуже того, не хлопнул меня по плечу. Хотя вряд ли кому-то это в голову могло бы прийти. Хлопнуть Зве-робоя по плечу. Особенно когда он еще с когтями. А ну как он реф-лекторно в ответ хлопнет? Вот смеху-то будет, вам не кажется?

Сзади, как я смутно представляю себе, — целая процессия. По-мимо моей команды — главный администратор Дворца спорта, не-


247

сколько местных охранников и еще неведомо кто неведомо зачем. Моя личная охрана уже снята: я — свободный человек. Наконец сво-боден!

Алексей аккуратно, почти незаметно снимает мне перчатки-когти с обеих рук. Забрызганное кровью (вот и на этот раз не моей) забрало он тоже поднял, так что я могу видеть. Видеть — что? Ви-деть — зачем?

Наконец коридор заканчивается, и вот я уже тупо останавлива-юсь перед дверью своей раздевалки. Кто-то начинает слегка дрожа-щими руками открывать ключом дверь. И в этот момент перифе-рийным зрением я вижу, как сквозь охрану словно просачивается чья-то изящная и гибкая фигурка. Уже знакомым мне движением Алла элегантно, иначе не скажешь, вытаскивает свою руку из су-мочки, одновременно начиная разворачивать в мою сторону кисть руки.

Отключение сознания происходит мгновенно и рефлекторно. Левой рукой я почти успеваю перехватить ее руку. Почти — потому что, уже дотронувшись кончиками пальцев до ее запястья (первое соприкосновение наших рук — и об этом успеваю подумать), я резко отдергиваю руку назад. Уже возвращаясь обратно в обычное время, я делаю небольшой шаг вперед, чтобы стать вплотную к ней, и разво-рачиваю плечи, отгораживая ее от всех остальных. Хотя у этих мест-ных охранников, похоже, хорошо натренирован только челюстной аппарат. Спиной чувствую, что они еще не среагировали.

Я застываю уже в обычном своем состоянии и времени в ожида-нии выстрела. И где-то в глубине только одна мысль: «Ну наконец-то! Сколько можно еще вынести человеку? Устал, устал, устал...»

Алла вынимает из сумки платок и вытирает мой подбородок, где, вероятно, еще остались следы крови.

— Я тебя тут подожду, — говорит она. Затем, почти не задумыва-ясь, интуитивно выбирает Алексея: — Ты помоги ему, пожалуйста!

Когда минут через двадцать Алексей выводит меня — вымыто-го, переодетого, в больших очках, такого милого, такого неуклюжего, слегка сутулого и с таким забавным кругленьким животиком, при-чем уже относительно вменяемого, — у двери, кроме Аллы, только главный администратор.

— Машина вас ждет в подземном гараже, — говорит он.Алла оборачивается к нему:

248

Я и Я


249

— Спасибо, мы пешком сегодня. Прогуляемся, воздухом поды-шим, проветримся немного.

Главный администратор удивленно смотрит на нее, но вежливо отвечает:

— Хорошо, тогда я вам сейчас вызову пару охранников.Алла, выдержав небольшую паузу, с едва уловимой улыбкой:— Спасибо, не думаю, что нам нужна какая-то охрана. Мы уж

сами как-нибудь вдвоем дойдем не спеша. По дороге ни к кому при-ставать не будем, я вам обещаю.

Главный администратор по инерции серьезно продолжает:— Да вы что! Разве можно сейчас по Москве ночью ходить без

охраны и без оружия?Я еще где-то далеко отсюда, только начинаю приходить в себя,

но определенный идиотизм сказанного начинает до меня постепен-но доходить. Прогулка, даже по ночной Москве, но со Зверобоем где-то рядом, возможно, и не самое безрассудное мероприятие.

Мы с Аллой выходим на улицу через служебный выход. Невдале-ке, у главного выхода, матерые ребята-спецназовцы с трудом удер-живают от столкновения две толпы: сторонников и противников Диких Боев. Материя и антиматерия, при непосредственном кон-такте — аннигиляция. Я, кстати, по образованию физик. Удивлены? А вы думали — кто? Пятнадцать лет в ФИАНе проработал. В Физи-ческом институте Академии наук. Кто знает, тот поймет.

И вполне очевидный финал

Тихая, сухая, слегка прохладная осенняя ночь. Мы идем с Аллой по пустынной улице, я обнимаю ее левой, здоровой рукой за плечи. Как это все напоминает мне что-то…

Мы идем молча, говорить ни у меня, ни у нее нет сил. Нам есть о чем помолчать, нам есть о чем подумать. Не знаю, какие сейчас мысли в голове у Аллы, но я уже совсем пришел в себя и теперь могу правильно оценить ситуацию. Вдоль тротуара тянется невысокая сетчатая ограда, прямо за оградой — плотная стена каких-то кустов, а в глубине, по-видимому, игровая площадка при детском садике. Бывает же везение такое!

250

Я и Я

Судьба, рок, фатум. Заранее все было так предопределено, или существовали какие-то иные, альтернативные варианты? Кто это знает? Ну, кроме Него, разумеется. Надеюсь, вы хоть поняли, что я не Зверобоя имею в виду.

Что будет дальше — я уже знаю. Предчувствую, предвижу. Да, со мной такое бывает, говорил уже. Спасибо Марине. Вид сверху — это вам не вид сбоку. И еще на целых несколько секунд вперед во времени.

Вполне ожидаемо сзади возникает знакомый звук мощного мо-тора. Я слегка сгибаю в локте левую руку, поворачивая Аллу лицом к себе:

— Как хорошо, что ты у меня — Золотое Перышко, это просто счастье!

Алла удивленно и непонимающе поднимает брови:— Почему именно это — счастье?— Потому что у меня сейчас только одна рука в порядке.«А еще потому, что у нас самый лучший министр национальной

безопасности, который доводит до конца все начатые проекты», — это только мысль, на слова уже нет времени.

Быстрый взгляд через плечо. Все правильно: машина сбросила скорость, и оба окна с нашей стороны начинают уже опускаться. Я бережно беру здоровой рукой Аллу чуть выше талии. На миг при-жимаю ее к себе. Затем резким рывком, чуть качнув ее сначала впе-ред, потом назад, как дискобол свой диск перед началом броска, я просто швыряю ее как можно дальше, перебрасывая через ограду, за кустарник…

Да, какое это счастье, что Алла у меня — Золотое Перышко! Вполне достаточно одной здоровой руки. А синяки и ушибы — не самое страшное в жизни.

Затем я разворачиваюсь к машине, которая уже поравнялась со мной. Фирменная фишка Зверобоя — шаг вперед. Навстречу ярким вспышкам из двух мини-автоматов «пчела», которые доблестный спецназ Министерства национальной безопасности обычно исполь-зует для своих ратных подвигов.

И только обрывок последней мысли…«ТЫ МЕНЯ УЖЕ ВСТРЕЧАЕШЬ, МАРИНА?»

251

Станислав Бескаравайный

Сплетение ветвей

Развилка на жизненном пути — повод завести себе клона.Только придется доказывать ему, что вы — главный.

Реклама револьвера

Он поставил на полку яшмовую, рыжих оттенков, урну. Это был знак смерти от огня. Маленькое изящное изделие с бронзовыми ручками. Надпись старославянским шрифтом: «Валерий Игнатьевич Олефир» — и дата смерти. Раньше он обязательно ставил две-три строчки эпитафии, вмещавшие в себя чувства предпоследних дней. Однако сейчас отказался от подобного. Посчитал пижонством.

Урны всевозможных расцветок — черного гранита и лазурито-вые, агатовые и коралловые — уже почти вытеснили с полок кни-ги. Получался яркий, немного причудливый узор. «Третий Адам» временами думал, что давно пора было бы заказать переделку всей стены — чтобы квадратные ячейки с прозрачными дверцами, чтобы строго и красиво, для всего свое место и порядковый номер.

Персональный колумбарий.Но Валерий одновременно желал сохранить эту неуловимую

гармонию разноцветных каменных сосудов. Подобные вещи не га-рантировали человечности и не могли работать даже ее надежным тестом, но были чем-то вроде приметы, призрачного залога людско-го ощущения мира. Они составляли ритуал возвращения, начало еще одной попытки.

Только в этот раз у него было очень мало времени. Воспомина-ния требовали как можно быстрей вернуться в ситуацию, взять в руки упущенные нити замысла, продолжить интригу. Светлый, ис-крящийся оптимизм, который сопутствовал каждому возвраще-нию, превращал хитроумный замысел в пустячное дело. Если нельзя

252

Я и Я

спасти мир целиком, то сохранить людей, пусть и не всех, — это уж точно удастся.

Потому Валерий не стал задерживаться у себя дома. Его люби-мые книги и бутылки с марочными винами в этот раз остались на полках не потревоженными, даже к Юле заезжать не было времени. Рабочий пиджак, крепкие ботинки вместо домашних туфель, про-верка содержимого карманов — и вперед. Он внимательно посмо-трел в зеркало: там отражался во всех отношениях средний человек. Средний рост, рядовая фигура. Разве что из-за массивной челюсти лицо казалось квадратным, а еще больше это впечатление усиливали морщины на лбу и пронзительные, будто сверлящие все вокруг, глаза. На таком мрачном фоне любая улыбка казалась случайной гостьей.

Ну да другого лица он себе делать не хотел.Саквояж с товаром для первого фигуранта, первого объекта его

интриги, ждал Валерия в прихожей. Такси пришлось вызывать на лестнице.

Серо-красная коробочка автомобиля ползла по кипящим электронно-механической жизнью улицам. Дома с последней по-ездки обросли каким-то серым сверкающим мхом, отчего казалось, что все вокруг припорошено блестками. Привычным был поток ма-шин тысяч моделей, которые прямо на ходу меняли облик, и небо, затянутое почти сплошной сетью из тросов, эстакад, подвесок и мо-норельсовых дорог. Все это буйство техники общалось между собой, правда, в уже недоступной для человека области. Пожелай Валерий услышать их диалоги или увидеть предметы их споров — прозрач-ные стекла такси стали бы экранами и на них беспрерывной лентой пошла бы смесь из рекламы, расчетов и обрывков программных ко-дов.

Но Олефир уже давно предпочитал просто смотреть в окно, как смотрят пассажиры скоростного поезда на сельский пейзаж: рядом с дорогой отдельную корову разглядеть трудно, но виды на дальнем плане очень даже ничего. Если вникать в суть каждой новой переме-ны, будет только грустно и, может быть, даже страшно. А просто так, без разъяснений, город в огнях был очень красив, несмотря на всю свою механистичность. Так бывает красиво диковинное морское су-щество — быстрое и грациозное, жаль, что совсем чужое.

Станислав Бескаравайный. Сплетение ветвей

253

Такси предупредительно пискнуло и пошло вниз — в сеть пере-ходов и туннелей. Электронной жизни там меньше не стало, а со свободным проездом и дорогами было хуже. Такси то и дело оста-навливалось, заваливалось на бок или просто перебирало колесными блоками, будто лапами. Кабина с человеком едва успевала повора-чиваться относительно каркаса такси и оставаться вертикальной — Валерия ощутимо трясло.

Но вот за окном мелькание прожекторов окончательно смени-лось сумраком технической подсветки, перестали мелькать большие силуэты и даже потоки маленьких механических тварей ощутимо пошли на убыль. Прибытие. Дверца поднялась, Олефир выбрался на-ружу.

Такси укатило.Помахал руками, размялся — разговор с семейством Бражни-

ковых никогда не был легким делом, и до кулаков могло дойти по самому пустяковому поводу. Валерий прокрутил в памяти привычки старообрядца. Подхватил саквояж и пошел в самый маленький и за-хламленный коридор. Пожалуй, только в таких местах еще водились люди с независимым характером, да притом без микрочипов в голо-ве и виртуальных воспоминаний. В «Аркадиях» — многочисленных вариантах сельского рая, зоны которого встречались от тропиков до полюса, — жили дети состоятельных родителей. Возраст их не имел значения. Как только человек начинал задаваться вопросами жиз-ни и смерти, искать настоящей власти или просто самостоятельно-сти, — он неизбежно стремился к машинам, залезал в виртуальность и уходил в большой мир.

Идти пришлось долго, много дольше, чем ехать. Старый техни-ческий лаз, построенный для бесперебойного обслуживания отклю-ченных ныне трубопроводов, несколько раз поворачивал, расши-рялся, сужался, пока не вывел Олефира к занавесу из обыкновенной холстины. Впрочем, холстина эта в прошлой жизни была терми-ческой изоляцией. Занавес перегораживал коридор, а рядом на ле-ске висел молоток. Над занавесом была укреплена маленькая медная икона. Валерий взялся за ручку и постучал в стену.

С той стороны холстину отодвинул мальчишка лет десяти в ли-нялом спортивном костюме «Дот» и со стволом солидного калибра в руках.

— Ты? — он был удивлен.

254

Я и Я

— Я, Григорий, я. Дед на месте? Позови.Мальчишка секунду колебался, но задернул ткань и поспешно —

судя по звуку шагов — удалился.Бородатый человек во власянице, которого привел Григорий,

был хитрым и пронырливым религиозным фанатиком, готовым на многие жертвы во имя своих идей и совершенно не переносящим чужих мнений. Настоящего старообрядчества в нем оставалось на донышке, однако же внешне все ритуалы он соблюдал строго и, как вышел, первым делом двуперстно перекрестился на икону. Един-ственной щелью в броне его догматов была торговля.

Бражников-старший обладал звенящим и одновременно скре-жещущим баритоном. Валерий переключил слуховое восприятие на дисплеи в контактных линзах — получилась проповедь в бегущей строке.

— …геенна огненная. И как жить? Робота из берданки не всегда добыть получается! — пятиминутная речь всегда завершалась едино-образно.

— Патронов сегодня тебе не привез, — Валерий сохранял на лице выражение почтительного спокойствия. — Есть вещь получше.

— Не греховная ли?— Тебе решать. Будешь роботов импульсом бить. Электромаг-

нитным. Мощная пушка, у них защита не выдерживает.Из саквояжа Олефир достал что-то вроде пистолета-пулемета

со складным прикладом.— Номера все спилены, следовые чипы удалены, — он начал ре-

кламу товара в добродушно-расслабленном тоне. — И тут еще новая оболочка поставлена, чтобы на радарах не отражаться.

— Нет, — старообрядец всегда начинал торг с этого слова. — Та-кие долго не работают. Ломаются.

Естественно, они ломались! Старец и его семья, сами того не желая, продолжали числиться гоминидными единицами. Со всеми правами, льготами и ежемесячными пособиями трех видов. Охота, на которую ходил старообрядец, юридически была хулиганством, и стоимость каждой разбитой машины возмещалась из доходов человека. С берданкой старец осторожничал, из туннелей старался не показываться. Слишком дорогие роботы успевали прятаться или уворачиваться от выстрела. А как нормальное оружие получал, все норовил на простор вырваться. От широкого импульса не особенно


255

увернешься, будь у тебя мозги трижды электронные. И на улицах пустого места никогда не бывает — коммуникации перегружены, а программы закладывают риск потери мобильных роботов в общую смету. Кредит свой старообрядец быстро перерасходовал, и машины отключали опасное устройство.

— Этот дольше протянет. Надежность, дублирование функций. И я могу гарантию дать, на три года.

— Гарантию? — не поверил старец.— Как сломается, получишь такой же. Безвозмездно.Бражников подозрительно уставился на Олефира.— Ты ведь человек, щедростью не отмеченный. Так какого рож-

на, сребролюбец? — казалось, что его борода шевелится отдельно от его тела. Значит, напрягся.

— Душу твою я все равно не куплю. И тела близких твоих ты мне не продашь. Целиком не продашь…

Тут пришло время вспомнить умение спасать свое тело от по-вреждений. Старец очень толково попытался ударить Валерия под ложечку. Затем в лицо. И еще, все равно куда. Олефир быстро от-ступал вглубь коридора, иногда ставя блок. К драке решил при-соединиться Григорий. Вернее, просто попытался застрелить гостя. Валерий это увидел и постарался, чтобы старец оказался на линии выстрела. Пришлось быстро вспомнить еще немного боевых уме-ний — в памяти с щекочущим хрустальным звоном распаковалось полдюжины утилит. Так что, когда прозвучал выстрел, пуля ушла в потолок, да и рикошетом никого не задело.

— Назад! — старец после вмешательства внука как-то успокоил-ся. — Вернись на место!

Григорий снова скрылся за холстиной.— Я бы не предложил такой вещи, не имея чего взамен, — чуть

задыхаясь, примирительным тоном начал Олефир.— Нечего мне у тебя, безбожник, покупать!— Даже жениха для внучки? Соне-то пятнадцатый годок пошел!

Пора думать.Бражников нахмурился. Семья старообрядцев, хоть и большая,

жила замкнуто. Последний раз человека из своих они видели шесть лет назад. Слышали, что где-то есть целые общины, но идти туда ста-рец не хотел. Далеко, ненадежно. Вдруг это не люди доброго тол-ка, а уже сгнившие манекены? И еще его крепко держал на месте

256

Я и Я

незавершенный иконостас. Не зря же он золото и серебро из схем электронных выплавлял!

— А что за жених? Небось, очередной болван бездыханный, ко-торый в чанах болтается?

— Обижаешь! Я тебе «консервы» не подсуну. К свадьбе будет вполне живой, даже крещение примет. Честь по чести.

— Не врешь?— Клясться не буду, но когда я врал?— И человек этот всегда нормальным останется? — не унимался

старец.— Ну, таким вещам я не хозяин. Пару лет, думаю, протянет.Валерий сильно рисковал — и не новой дракой, а простым

отказом. Сказать наверняка, не решит ли прямо в эту секунду Бражников-старший готовиться к светопреставлению, не могла ни одна программа. Уж больно нервный, взвинченный был типаж.

Но Бражников согласился.Олефир покопался в саквояже и извлек короткий, толстый хро-

мированный цилиндр, больше всего походивший на колбу термоса. С одной стороны был прозрачный колпак, и под ним, свернувшись, ждал своего часа длинный тонкий жгут.

— Как только она возьмет его в руки, тот сам разберется, что к чему.

— Лучше бы этот жених нормальным оказался, — старец поис-кал, во что завернуть прибор, и Валерий дал ему отрез ткани. — Мне такую гадость долго отмаливать. И ей тоже.

— Нормально все будет. Вот тебе координаты, где этот парень сейчас лежит, — из кармана пиджака Олефир вытащил цветную бу-мажку. — Можешь прийти, посмотреть, в его сны заглянуть. Уви-дишь, как совесть просыпается.

Старец что-то невнятно пробурчал себе в бороду и, правой ру-кой придерживая цилиндр, левой умудрился спрятать бумажку. По-шел к себе.

Валерий зевнул, вытащил из саквояжа еще один отрез ткани, пару раз хлопнул им, как простыней, и тот стал быстро надуваться. Получился короткий матрац. Валерий постелил его у стены, бросил саквояж вместо подушки и лег вздремнуть. Все равно ждать надо было несколько часов.


257

Олефир в который раз усмехнулся сам себе — иллюзии оста-вались лучшим товаром на планете. Даже если он не продавал и не покупал их, а только использовал, все равно получалось провернуть дельце. Яйцеклетка женщины, лежащей в коконе и подключен-ной к виртуальности, теперь почти ничего не стоила. Однако если женщина вела образ жизни, приближенный к старым нормам, как сорокалетняя дочь старца, тогда все менялось: покупатели думали, что так можно получить потомство, жаждущее настоящей жизни, истинных ощущений. Чистой воды предрассудок. Весьма полезный оборотистым личностям, особенно если запустить в дом будущему «донору» пару жучков и точно подгадывать дни посещений.

Валерий перевернулся на другой бок. Ощущение тревоги не по-кидало. Он еще раз осмотрелся. Точно — в инфракрасном диапазоне было видно, что Григорий прокрался к занавесу, смотрит через про-реху и теперь держит незваного гостя на мушке. Вероятность вы-стрела сравнительно мала, только спать мешала. Ладно, шут с ним. Все равно надо было не просто отдыхать, но и думать о следующем визите.

Местá на вершине мира…Раньше это были родовые замки баронов, а теперь небоскребы.

Высота постоянно увеличивается. Сейчас можно залезть и на орби-тальную станцию, но там не будет удобства, в космосе невозможно создать приятную, уютно-гламурную атмосферу. Так уж получается, что вершина мира — это бельэтаж, а не чердак.

Вот и апартаменты известной критикессы Чувиковой оказались не высоко и не низко, а как раз на уроне золотого сечения, в самом что ни есть центровом, козырном месте. Старая набережная, кото-рая раньше выходила на залив, нынче открывала вид на поля сбор-ки. Вода теперь обернулась белесой вязкой смесью, составленной из тысяч разновидностей наномехов, и в ней наподобие коралловых рифов, только много быстрее, росли композитные скелеты кора-блей, основы платформ, корпуса челноков. Каждый день пейзаж менялся — перспектива то загораживалась новыми циклопически-ми сооружениями, то очищалась почти до дальнего берега. Гранит-ная набережная от этого не страдала. В самом ее центре, в узловой точке всей перспективы залива, стоял широкий, шестиэтажный

258

Я и Я

мраморно-белый отель классических очертаний. С башенкой, обя-зательными часами, круглым окном и фигурными рамами.

Из окон Чувиковой открывался лучший вид.Хозяйка апартаментов — женщина лет пятидесяти, если считать

на старые возраста. Волосы, связанные в пучок на затылке. Седею-щий локон, обдуманно спадающий на висок. «Половинные» очки в серебряной оправе, удобные для чтения книг, и платье, вызывающее в памяти образы последних десятилетий девятнадцатого века. На-кинутый на плечи оренбургский платок делал ее на несколько лет старше.

Олефир почтительно стоял в дверях ее рабочего кабинета, а она под музыку Баха (фуга Соль мажор, услужливо подсказала ему без-размерная память) набивала очередную статью — и предложения в тексте были контрапунктами мелодии. Она так жила — в бесконеч-ной и вдохновенной работе была ее суть, и тут ничего нельзя было поменять.

Последний аккорд, касание тускло вспыхнувшей клавиши.— Я к вашим услугам, Валерий Игнатьевич…— Добрый день, Екатерина Яновна, — он чуть поклонился и сту-

пил на ковер.— Вам, господин Олефир, надо бы фамилию поменять или

имя, — она была в настроении и явно хотела пошутить.— Почему же?— Мне постоянно кажется, что Валерий и Олефир — два разных

человека, — критикесса очень мило улыбнулась, и рядом с гостем вдруг обнаружился его призрачный голографический двойник.

— Ха-ха! — вполне искреннее рассмеялся Валерий. — Екатерина Яновна, неужели у меня такая корыстная физиономия?! Или нет, это не у меня, это у Валерия!

Она рассмеялась в ответ. Двойник исчез.— Хорошо. Чем порадуете?— Есть новые патенты. Весьма перспективные, — из непремен-

ного саквояжа явилась папка с бумагами.— Вы же знаете, я не переношу разбираться в финансовых тек-

стах! Давайте так.Валерий еще раз вежливо склонил голову и тряхнул бумагами.Искры, посыпавшиеся из них, сложились в красивую схему и

отплыли чуть в сторону, чтобы удобней было смотреть. Особенно хо-


259

рошо было то, что рисунок схемы подходил к орнаменту мозаики на стене.

— Ожидаемая прибыль, — свернутые в трубки листы сошли за указку.

— И все?— А вот степень надежности, — Валерий старался говорить чет-

ко, без напряжения, избегая педагогических интонаций.— Вы полагаете, мне понадобятся эти вклады в следующем ты-

сячелетии? — в ее голосе прорезалось легкое кокетство.— Они смогут стать стрежнем более значительных накоплений.— У вас, как всегда, впечатляющие предложения. Но я не пом-

ню случая, чтобы вы поражали меня скромностью своих запросов, — она очень ловко извлекла откуда-то из чернильного набора длинный мундштук с уже вставленной в него зажженной сигаретой. Этот трюк всегда удавался ей так хорошо, что Валерий не успевал разгля-деть, где именно прячется «курительница».

— Скромные запросы — слишком прямой путь к разорению. Екатерина Яновна, я желаю подать исковое заявление.

— Надеюсь, не против моей особы или принадлежащих мне фирм? — металлические интонации придали весу ее словам.

«Третьему Адаму» подумалось, что лишь стальная воля поддер-живает эту женщину. Кто теперь обращает внимание на ее статьи? На новую теорию эстетики? Редко какой виртуал или обманник пожелает затратить время и вникнуть в сложнейшие хитросплете-ния ее намеков и тончайшую игру понятий. Программы вовремя и безошибочно подскажут, что модно смотреть и как правильно гово-рить в обществе. Ну а преображенные ее работами не интересуются. Так что приходится критикессе долгие годы жить в башне из сло-новой кости, создавать новые изысканные тексты и помнить в лицо всех своих читателей. И плюс ко всему этому не забывать о финан-совом благополучии — роскошную квартиру трудновато содержать на пособие.

Таких людей беречь надо.— Сударыня, против вас я злоумышлять не намерен. Иск я же-

лаю подать вместе с вами. На патент, принадлежащий третьему лицу.

— Кому, Валерий Игнатьевич, позвольте полюбопытствовать?

260

Я и Я

— Некоему обманнику. Залесскому Ибрагиму Павловичу. Вот его полное досье, — Олефир выдернул из свернутых в трубку листов один, с красной пунктирной каймой, и подал хозяйке апартамен-тов.

Она приняла листок, и несколько секунд простояла с закры-тыми глазами и безо всякого выражения на лице. Советовалась с программами — в юридических делах она привыкла полагаться на электронные мозги, хотя и сама владела неплохим для человека на-бором знаний.

— Это долгое дело, — в ее голосе оставалось слишком много со-мнения.

— Кроме того, у меня будет маленькое условие — мое имя не должно упоминаться. Совсем. Мои интересы будут выражены через стандартный банковский субсчет.

Критикесса сняла очки и протерла их уголком пухового плат-ка. Олефир ощутил терпкий и одновременно успокаивающий запах тонко подобранных духов.

— Это может принести мне убытки?— Нет.— Вы серьезно?— Абсолютно, Екатерина Яновна. Если хотите — проверяйте.Снова не было уверенности, что все получится, снова Олефир

мысленно зачерпнул памяти, сообразительности, обычной интуи-ции. Жесты и мимика собеседницы начали выстраиваться в откры-тую систему, но Валерий остановился. Нельзя «читать» ее, Екатерина Яновна наверняка поймет или просто почувствует, как изменился гость, и тогда точно отменит сделку.

Как бы там ни было, критикесса сообщила молодому человеку, что подумает и примет взвешенное решение. Только ей потребуется некоторое время.

Олефир с облегчением откланялся.Почему-то в этом доме он всегда уставал, даже если бывал с ни-

чтожно краткими визитами.


261

* * *

Рабочий кабинет любого из «третьих Адамов» всегда забит на-громождениями исписанных пачек бумаги, измаранных холстов, музыкальных инструментов, маленьких скульптур и прочего хлама, который использовался во внешней стороне тестов на человечность. Стихи на бумаге были то отвратительными, то остроумными, на-броски и картины — какие посредственными, а какие великолепны-ми, скульптуры — недоделанными, хотя порой в этой недоделанности проскальзывала гениальность. Будто жадный до хорошей репутации нувориш пытался купить себе все те классические умения, которых был лишен. Удачные решения ему подсказывали преподаватели, а сам он не мог создать ничего стоящего.

Ведь человек и не должен был владеть всеми искусствами од-новременно. Проблема в том, что с безразмерной памятью легко увлечься, натаскать чужих озарений, как пуха в гнездо, уточнить стиль, обрести навыки — и готов очередной шедеврик. Сотворив пару картинных галерей, человек уже не ощущал вкуса вдохновения, превращался из подлинного творца во всего лишь дорогого конвей-ерного робота.

Вот и приходилось Олефиру брать первый попавшийся инстру-мент — будь то перо или стило — и приниматься за работу. Прохо-дить тест на человечность. Проще себя можно было оценить, надев головной обруч и пару минут занимаясь своими делами. Но Валерий упорно не желал выглядеть как изделие на конвейере.

Валерий сидел перед маленьким стеблем чертополоха, заклю-ченным в семигранном призматическом аквариуме. Время от вре-мени он пощелкивал пальцами — и в аквариуме будто дул ветер. Критически осматривал растение, делал пару пассов — и оно чуть меняло форму и расположение листьев, на него иначе падал солнеч-ный свет. Скоро должны были появиться цветы.

Попутно приходилось совещаться со «старшим братом», с той версией Олефира, которая давно стала программой.

— Зачем эти траты? Жених, патенты? — вкрадчивый голос гене-рировался прямо в нервах, потому трудно было его подслушать.

— Дальше будет еще больше, старший, — так же мысленно от-вечал работник.

262

Я и Я

— Знаю, — начальство всегда было в курсе фактов и будущих со-бытий. — Траты на воскрешения будут предельными.

— Я постараюсь не перешагнуть этого предела, старший, — од-ним движением Олефир будто прогнал куст через всю осень — тот пожух, потерял листья, и вот уже одинокий иссохший стебель кло-нится под дождем.

— Стараешься дать людям еще один шанс?— Они этого заслуживают, — ответил человек.— Нет уж, сколько промотали возможностей! Просто ты слиш-

ком добр, слишком.— Старший, неужели я дал повод? — Валерий удивленно и обе-

спокоено поднял брови.— Статистика не лжет. А у твоей щедрости не может быть дру-

гих причин.— Это недостаток?Молчание на той стороне обеспокоило Валерия сильнее, чем

давешний карабин в руках мальчишки. Олефир никогда не интере-совался, чем занимается «старший брат», что теперь у него на уме и какой у него бизнес с теткой. Главное, чтобы воскрешал и обеспечи-вал возможность работы.

— Решай сам, — наконец последовал ответ.Олефир парой обратных пассов вернул стебель колючего чер-

тополоха в весну. Теперь осталось придумать, кому подарить эту семигранную призму с образом такого колючего и неприветливого цветка.

— Кстати, ты еще в пределах нормы. Сохранись в ближайшие пару часов.

— Хорошо. Сколько мне до потолка?— Одной затяжки вдохновения уже хватит. Будь осторожнее в

своих порывах.Вот так всегда, ворчливо подумал Олефир: он сломя голову бежит

от кокона до виртуального астрала. Отдышаться, и то не получается.Больше говорить было не о чем. Олефир еще раз посмотрел на

призму. Добротная поделка, такую вполне прилично презентовать деловому партнеру с соответствующими пожеланиями, и тот с чи-стой совестью сунет ее в мусорный бак. «Третьему Адаму» хотелось снова и снова править образ голографического цветка, чтобы любой мог разглядеть в нем судьбу человека.


263

Так, наверное, и будет, но чуть позже.А пока он поднялся, отставил сканирующую панель, которая

следила за движениями его пальцев и позволяла управлять цветком.Перед сохранением надо было думать о самом важном, чтобы,

проснувшись в следующий раз, не тратить время на глупости. Теку-щая интрига? Она уже запущена, и дальше требовалось действовать по старым схемам.

Олефир посмотрел на лучший набросок пастелью, который остался с позапрошлого раза. Там был короткий ряд коконов. Те его воплощения, которые не стали переходить в машинное состояние, в которых возможности разума не успели задушить человечность, а денег на преображение, на становление новой машинной личности, как всегда, не хватало... Для них не было возврата к обычному состоя-нию. Они лежали там — в серой галерее. Всего полдюжины его почти совершенных братьев. Он бы хранил их всех, и сам бы лег рядом, когда придет время. Но на это тоже не хватало денег.

По большому счету, денег не хватало на все человеческое. Кто не хотел становиться марионеткой, должен был превратиться в ку-кловода — оцифровать сознание и бесконечно совершенствовать его, как совершенствуют набор программ в любом компьютере. Вале-рий жил в годы перелома — как же давно это было! — когда уходило старое человечество. И он захотел остаться человеком — пусть и в ру-ках самого себя же, давным-давно трансформировавшегося. Больше всего он боялся остаться последним человеком на Земле.

Белая вспышка — автомат в комнате, которая была одним боль-шим анализатором, снял копию сознания с его мозга, и теперь ее содержание после смерти оригинала запишут в свежей, только кло-нированной голове.

Это было его крайнее сохранение.Если только Валерий не протянет в рамках человечности еще

неделю и не сможет оставить своему преемнику очередной матри-цы своей памяти.

Здесь жизнь торжествовала в каждом кубическом миллиме-тре пространства. Громадный человеческий муравейник, в котором любой камень под ногами и случайная пылинка в воздухе жили и стремились продолжить род. Одежда на людях, мебель в домах, сами

264

Я и Я


265

дома — в экологических системах здесь уже невозможно было разо-браться обычному сознанию.

Обитатели называли все это буйство «Желтой Ахайей». Они могли назвать место как угодно и придумать в тысячу раз более изо-щренную обстановку — виртуальность позволяла практически все. Здесь был перекресток одного из виртуальных сообществ. Сарко-фажники валялись в чанах, берегли здоровье. Каждый из них мог жить в собственном мире, и они не отказывали себе в собственных вселенных. Однако же требовалось место, где можно было ощутить локоть соседа, пропитаться духом единства.

В итоге получилась тысячекратно увеличенная коммунальная квартира.

Олефир пробирался по тесным улочкам, таким узким, что стои-ло открыть дверь дома, как протиснуться дальше можно было толь-ко боком. Под подошвами хрустели панцири жуков, приходилось отмахиваться от мошкары. Небо над головой светилось тысячей светлячков.

Взрослые люди здесь еще спали. Дети были предоставлены сами себе, и даже в самое глухое время по улицам бродили кучки ребят, занятых своими, малопонятными посторонним делами. Иногда они обращали внимание на одинокого пешехода, но в карманах Оле-фира всегда хватало игрушек, а на лице мелькала вполне искренняя улыбка.

В центральные артерии этого муравейника следовало пробрать-ся, пока утренние работники метлы и прочие коммунальные слу-жащие не начнут перегораживать своими тележками все проходы. Тогда местные начнут ходить по крышам, заскрипит сеть из мостков и простых досок, переброшенных над улицами, — только уж очень хилые эти мостки, чужой здесь легко сломает шею. Да и местный житель в любой момент мог уйти в другой мир, а постороннему даже до ближайшей точки выхода приходилось несколько часов то-пать ножками.

И в одной из глинобитных мазанок, которые внутри были куда просторнее, чем снаружи, и в которых сотни дверей готовы были открыться в самые удивительные места, — так вот, там ворочался с бока на бок некий молодой человек. Ему все больше надоедали ил-люзии, пусть и совершенные. Ему хотелось посмотреть большой мир и, может быть, встретить там свою настоящую любовь…

266

Я и Я

На широких центральных улицах пульсировали мостовые. Это было еле ощутимое вздрагивание камня под ногами, будто сердце Земли билось где-то неподалеку. А оно как раз поблизости и нахо-дилось — под единственной площадью. Хотя это был, скорее, амфи-театр с очень большой сценой и низкими трибунами. Там слышался мерный, медленный, но неостановимый стук, потому как каменное сердце не качало кровь, а только пыталось ударами снизу проломить мостовые.

— Голосуй за поправку к Конституции, твое неотъемлемое право на удовольствие!.. — прошипели на ухо.

Это в утренних сумерках к Олефиру пытался приклеиться какой-то горбатый агитатор в пончо. Здесь уже началась полити-ческая жизнь. Правда, агитатор мог бегать только по отведенному для него квадрату и потому остановился у границы своего участка, а Валерий пошел дальше, не обращая внимания на призывы изменить Основной Закон.

В «Желтой Ахайе» был только один способ наверняка перегово-рить со здешним начальством — занять узловое место в будущей тол-кучке. Валерий отсчитал семнадцать шагов от первой ростральной колонны по направлению к серой арке выхода на Смоляной пере-улок и остановился ждать. Под ногами у него как раз было странно-ватое подобие креста — чтобы получить такое на желтом песчанике, надо очень долго топтать его каблуками со стальными набойками. Здесь каждый камень был украшен подобной меткой, для надеж-ности ориентации — многие пытались высчитать правильное место. Только уж больно характерной была небрежность ударов, будто об-ладатель набоек знал, что его «крест» опознают в любом случае.

Видно, Олефир умудрился сделать это уже после своего край-него сохранения, потому память об этих действиях не сохранилась. Полезный привет из прошлой жизни.

Чем ярче становились светлячки на небе, тем больше густела толпа. И скоро уже полусфера бело-огненных искр накрывала упо-рядоченную барахолку.

— Больше «серых клонов»!— Новые саркодраги!— Торчинг! Торчинг!— Реализм тошнотный, реализм тошнотный!


267

Час шел за часом, и вот толпа особенно сгустилась — жаждущие встречи всегда донимали Бронза. Валерия не толкали, у спокойно стоящих людей был приоритет. Наконец он встретился взглядом с высоким, загоревшим, плохо выбритым человеком, одетым в пыль-ную, походившую на сенаторскую тогу, накидку. Сам Валерий тоже был здесь немного другим — высоким, но болезненно худощавым. Другие просители замолчали.

— Снова ты.— А то!— Системы охраны впаривать будешь?— Война неизбежна.— Обыкновенные суды неизбежны. Война — нет.— С мертвецами судиться всегда проще, — неожиданно подмиг-

нул собеседнику Валерий. — По моим расчетам, мы как раз сейчас сможем увидеть первую атаку.

— Не верю, — Бронз мотнул головой, но взгляда не отвел. — Ты слишком обижен на свою смерть — мы сожгли позапрошлого тебя.

— Давай еще подождем, поверишь!— Ты так нагло говоришь, будто сам организуешь войну.— Хочешь проверок? Я готов.— Ты слишком легко на них соглашаешься, — собеседник ни-

когда бы не возглавил эту банду эгоцентричных лентяев, верь он простым проверкам.

— Просто я очень хочу получить свои комиссионные…Олефир щелкнул пальцами, и обычный экран, появившийся в

воздухе, показал всем, что делается на складе коконов. Некий старик в самодельной одежде, лаптях из аппаратных шлейфов, с ладанкой на груди и солидным стволом в руках шел от установки к установке. Заглядывал в дисплеи с изображениями лиц и характеристик спя-щих.

— Думаешь, я не знаю? — Бронз ощущал состояние систем в лю-бое время суток. — Он вполне безобиден.

И старец Бражников действительно был спокоен, отец семей-ства искал будущего жениха своей внучки, молодого человека, кото-рому надоедают иллюзии. Только вот лицо в соседнем с жениховым дисплее что-то затронуло в его душе. Олефир сейчас не мог знать, что именно. «Третий Адам» только понимал, что здесь проявляется

268

Я и Я

работа «старшего брата»… Глаза у старовера опасно сузились, и он весь подобрался.

А дальше все произошло очень быстро. Старик решил действо-вать. Во всяком случае, охранная система подумала именно так. Рявкнула сирена, вспыхнули красные предупредительные лампы. Старика это вразумить не могло: что ему до сатанинских огней? Следующий шаг охранной системы — выстрел резиновой пулей. Он должен был разрушить «пушку» в руках Бражникова. Но старик не выпустил из рук оружия (еще бодрый, с мрачной усмешкой подумал Олефир). Растрескалась только внешняя радароустойчивая оболоч-ка, и меньше чем через секунду он спустил бы курок.

Старика могла остановить только смерть. И она пришла в об-личье свинцовой пули.

Вокруг Олефира стало чуть просторнее, а в большом зале неко-торые баки-коконы распахивались, как вспоротые брюха селедок, и оттуда почти что выпрыгивали самые нервные из виртуалов. Как были, в трубках, проводах и маточной слизи, они шли к мертвому телу со снесенным затылком, и скоро вокруг уже стоял кружок лю-дей, недовольных своим выходом из цифровой нирваны.

— Права на «возгонку» они так вам не оставят, — это был эф-фектный момент для обращения к Бронзу. Тот оставался в «Желтой Ахайе» и стоял, полуприкрыв веки, — слишком много сигналов к нему поступало.

Валерий будто увидел себя глазами этого человека — недалекий, жадный, но очень удачливый торговец. Один из тех мелких шакалов-рвачей, которые никогда не переведутся под луной. Он, этот самый торговец, не мог знать всего объема конфликта и не представлял, какие данные сейчас, в эти минуты, получает вся система безопас-ности. Но он угадал время.

— Я переговорю с тобой завтра. Нет, послезавтра. Отдельно.Бронз повернулся и так же медленно пошел к зеленой арке,

только рисунок толпы вокруг него теперь был другой — быстрый и нервный. Начиналась маленькая война, и виртуалы-саркофажники не знали, будет ли она для них победоносной.

Олефир попытался вспомнить, как звали Бронза еще двадцать лет назад — до того, как игровой ник заменил ему родное имя. Где-то в глубине памяти было готово раскрыться досье, но Валерию вдруг расхотелось перечитывать эту информацию. Она была несуществен-ной.


269

* * *

Квартира Олефира теперь напоминала банковский сейф, при-чем не простой бронированный ящик, а наглый, агрессивный ин-струмент для сохранения денег, который при случае может и током ударить, и пол из-под ног выдернуть.

Меры предосторожности.Первые сутки спровоцированных им военно-судебных действий

не принесли явной победы ни одной из сторон. Валерий на экранах видел графики поданных исков, встречных исков, вынесенных су-дебных запретов и прочих юридических действий. Сами по себе они были дорогостоящими, но прямого ущерба нанести не могли. Обе стороны пытались парализовать охранные структуры соперников и принудить их к все более серьезным закупкам новых средств обо-роны.

Обвиняли, понятно, в экологической вредности, в аморальности, в косвенных попытках неуплаты налогов (недоказанное обвинение в прямой неуплате падало на доносчика). Туго шли гражданские иски по шпионажу в пользу внеземных цивилизаций — стороны подали их практически одновременно.

Людям почти уже и не требовалось вмешиваться в работу про-курорских, адвокатских и общеюридических программ. Диспуты шли по ту сторону логики и за пределами человеческого мышления. Лепта, которую внес иск Валерия Игнатьевича Олефира, поданный в союзе с некоей критикессой, практически ничего не могла изме-нить.

В дополнение к искам шли диверсии.Здесь люди тоже были вроде как ни при чем. Они лишь выпу-

скали джиннов: одни комплексы механизмов конструировали дру-гие, те — третьи, все это переоформлялось на новых владельцев, пока конец цепочки не терял всякую юридическую и конструкционную связь с исходными звеньями. Тогда механизмы ползли убивать сво-их противников. Или летели. Могли просто катиться. Главное, чтобы враждебные действия направлялись только на указанные мишени.

А то нагрянет инспекция преображенных — тех оцифрованных людских сознаний, которые имеют в государстве реальную власть и для которых разборки каких-то там обманников все равно что соба-чий лай. Война закончится, останется одна общественная терапия.

270

Я и Я

Особую пикантность всему конфликту придавало расположе-ние сторон. Обе группировки жили в одном большом агломерате зданий, да еще с общим экологическим циклом. Это все до ужаса напоминало ранее Средневековье в Колизее — две суверенные де-ревни, которые существовали в разных концах трибун и враждовали по лилипутским поводам.

Олефир, не вылезая из виртуальности, азартно наблюдал за про-цессом. К нему тоже могли нагрянуть какие-нибудь электронные стрекозы и занести фиолетовую наноплесень. По счастью, он жил за три квартала от воюющего агломерата, в такую даль экспедицию могли отправить только по очень серьезному поводу.

Стороны испробовали вирусы, паразитов плюс небольших пры-гучих роботов, смахивавших на тушканчиков. Меньше чем за сутки поменялись стратегия, тактика, даже эстетика боевых действий.

Когда обманники смогли замкнуть водопровод, да так, что он потреблял столько же энергии, сколько и раньше, а воду не выдавал, Валерий понял, что кризис наступит вовремя и еще — что в одиночку ему не справиться. Слишком быстро росла стоимость транзакций свежих идей, это тянуло за собой перепроверку сторонами всех ве-роятностных линий. Он не сможет одновременно быть в двух ме-стах, а малейшее промедление — и другая сторона разведает замы-сел, сделает выводы.

Нужен был двойник. Следующий клон, запасной, который уже вызрел в коконе. Необходимо было только загрузить в него послед-нюю копию себя. В этом решении чувствовался запах мертвечины, в нем сквозил фатум, отчаяние и гнилая неизбежность. Вот чем зака-чивается солнечный оптимизм первых часов новой жизни — чекан-ным словом «надо» и очередной могилой.

Валерий сосредоточился и мысленно вызвал «старшего брата».

Олефир трехдневной свежести — всего-то времени прошло с посещения его личного колумбария — осторожно проходил все ступени охраны обманников. При нем не было ничего электронно-го или механического. Проверяли его и на предмет биологических подлостей, однако сканеры не засекали новые цепочки нейронов в мозгу и вообще усовершенствование нервной системы.


271

Ждали вирусов или модифицированных насекомых. Ну, в край-нем случае, ядовитой слюны.

Валерий прошел последнюю прозрачную кабинку в череде дру-гих, тонкие осьминожьи щупальца выпустили его. Перед ним от-крылось начало длинного изгибающегося коридора. Еще бы сутки назад он поразился той продуманной, филигранной эстетичности здешнего дизайна, когда и очертания, и фактура, и свет, и все воз-можные смыслы предметов укладывались в одну фразу: «Добро по-жаловать!» — причем произнесенную без лишней помпы, без навяз-чивости или лести. Людей просто приглашали пройти дальше.

Сейчас Олефир мог поймать пределы этой гармонии, вычислить ход мысли авторов.

Только вот на лице и в мыслях по-прежнему надо было поддер-живать восхищение, пусть и не горящее, не истовое, но заметное.

Коридор серый, коридор черно-красный, мраморная лестница. Чем дальше, тем больше вокруг голограмм. Иллюзии заменили бу-кеты цветов, а потом и вазы, в которых эти букеты стояли. Отделка стен, паркет, росписи на потолке — все это становилось обманом. В уме посетителя горела иная, более правдивая картинка, однако Валерий понимал и другое: даже голый железобетонный коридор местные проектировщики сделали вполне гармоничным, и было в этих пропорциях какое-то очарование функциональной простоты.

Иллюзии, в которых здесь жили люди, потребовали уйти от эстетической прямолинейности. Никаких коконов, здесь их не на-зывали иначе как «саркофагами». Действительность невозможно отменить — ее разрешено только приукрасить. Пышный, даже из-быточный декор призрачного убранства — и аскетичная обстановка в реальности. Обманники могли видеть все. Волшебство было в том, что каждый из уровней реальности по-своему оказывался незави-сим — и одновременно они были необходимы друг другу. Эта гармо-ния противоречий скрывала прямую ложь, только не могла изжить ее совсем.

Потому не обманщики, не лжецы, но обманники.Олефир пришел в большое пространство — парковый уровень.

Добропорядочная семейная жизнь, женщины прохаживаются с колясками по каштановым аллеям, мимо носятся стайки детворы. Умиротворение. Здесь пришлось искать правильную скамейку — как раз между бронзовой абстрактной скульптурой (реальный пье-

272

Я и Я

дестал напоминал кладбищенскую плиту) и кустом сирени (только начинающим увядать, но еще вполне живым и с настоящим запа-хом).

Необходимый человек принимал посетителей с меланхоли-ческим выражением лица. Был одет в призрачный франтовской ко-стюм и вполне реальную бумажную пижаму. Газета в его руках была лучше настоящей — изменяла строчки своих текстов, подсказывая хозяину нужные сведения. Если присмотреться, в парке была видна очередь из посетителей, каждый шел своей дорожкой и вроде как совсем в другую сторону, только их настороженно-внимательные взгляды образовывали гибкую структуру… Валерий сообразил, что одновременно рассматривает изображение парка с нескольких ка-мер и заодно прогоняет картинку через аналитические программы. Еще и не такое раскопать можно, да только сейчас не нужно. Надо просто слушать собеседника.

— Знаете, раньше на дорогах бытовало правило — на место смерти водителя вешать венок. Некоторые столбы, которые у слож-ных перекрестков, говорят, все в таких венках были.

— Намекаете, что я здесь умер?— Снова попробуешь обмануть, так и умрешь, — в голосе Рогута

не слышалось ноток гостеприимства. Ни малейших. А на вид такой легкомысленный джентльмен в канотье с зеленой лентой…

— Венков не надо. От них только пыль, — сесть Валерию не предложили, потому пришлось стоять на гравийной дорожке, сдви-нув собственную соломенную шляпу на затылок и не зная, куда деть трость. — У меня разговор по моему иску. Я могу отменить его. Толь-ко у меня предложение.

Рогут промолчал, только смотрел на квадратное лицо Валерия.— Я подсказываю вам, как не проиграть в конфликте.Здешний начальник засмеялся. Он смялся так тепло и искренне,

что даже случайному посетителю стало бы понятно — Рогуту неза-чем обижаться на людей. Он порядком в них разочаровался и теперь принимал нового посетителя за мелкого жулика. В крайнем случае, за наглого прожектера. А зачем злиться на таких? Достаточно про-сто выкинуть за порог.

— Две секунды сомнения перед решением по водопроводу. Дело решил солнечный зайчик — ты тоже захотел ничего не бояться и скакать, где вздумается, — ровным голосом, будто ничего не услы-


273

шал, продолжал свои рассуждения Валерий. Читать в памяти людей он еще не мог, это были данные «старшего брата».

Однако понять, что именно думает Рогут, посетителю было впол-не по силам. Тот резко оборвал смех. Валерий стал комментировать его лихорадочные выводы. Главное было попадать точно в такт.

— Не Боровиков, он ни при чем.— Напрасно, приду в следующий раз.— Почему? Я реален.Несколько жестов, гримас и прочих мимических ухищрений

были дополнением.— Значит, читаем мысли, — обманник быстро собрался, он все

еще не верил и подозревал элементарный обман. — И кто же твой покровитель? Чего он хочет?

— Давай я будут отвечать только на вопросы, для которых знаю ответы? — Валерий отпустил палку, и она осталась стоять. То, что гравий под ними уж точно не был ровным, ничуть не мешало делу. Палка стояла и даже не думала шевелиться от легкого вентиляцион-ного ветерка.

А ведь все механизмы, необходимые для подобных фокусов, должны были всплыть при проверке.

Олефира сейчас проверяли по второму разу — он чувствовал это сканирование. Работали все распознающие системы обманников. Только снова ничего не находили.

Да и вопросы здесь были лишними. Олефир видел, что эффект сработал. Расчеты подтверждали. Оставалось только сообщить пред-водителю обманников рекомендации.

— Суд на выездных заседаниях уже два дня проходит. Приме-ни право «площадной демократии». Пусть все твои явятся в зал и потребуют справедливости. Судья автоматически примет вашу сто-рону.

— А если нас перебьют по дороге? Несчастный случай? — само-уверенность Рогута обернулась язвительностью.

— Я же не предлагаю вам всем выходить на улицу. Дело про-стое — десяток коридоров, пара герметичных дверей, и вы там.

— То есть предлагаешь многим из нас покинуть обиталище, — Рогут обвел взглядом парк.

— Будьте реалистичнее! — скорчил равнодушную гримасу Вале-рий. — Лучше начинать это действо прямо сейчас.

274

Я и Я

— Так кто все-таки покровитель? — Рогут настаивал.— Я. Только «старший брат».— Стало быть, ты у нас — богатенький и умненький клон. И что

мы получим, если послушаемся этого совета?— Сохраните немного самоуважения. Или хотите, чтобы боль-

шие парни прямо указывали вам, какой рукой брать ложку? Делай что должен, Рогут Павлович. Кстати, о богатстве: признаешь иск критикессы на одну треть. Пусть старушка порадуется! — Валерий печально вздохнул. — Не разорялись бы вы так на детей, все бы тут состояниями обзавелись — глядишь, и с виртуалами смогли бы мир-но разъехаться. А сколько из вашего потомства в большой мир ухо-дит?

Это был ехидный и запрещенный вопрос. Практически удар ниже пояса. Столь редкие из человеческого потомства теперь оста-вались людьми, а не бросались в бездны совершенствования... «Же-стоко?» — спросил он сам себя. Нет. Просто Олефир видел систему мышления обманника и понимал, что сейчас этот аргумент будет самым действенным.

Почти одновременно другой Валерий Олефир, тело которо-го было чуть моложе и чьи пальцы никогда не ставили на полку в библиотеке погребальную урну, сейчас лежал на диване. Желтый гибкий обруч на голове в этот раз обеспечивал не тестирование лич-ности хозяина, а лишь его виртуальную прогулку. Правда, перед тем как лечь туда, прочитал записку, приколотую к валику: «Принюхи-вайся к благим намерениям, вдруг завоняют».

Этому совету стоило последовать.Офис Бронза был самым обычным, можно сказать, стандарт-

ным деловым помещением. Интерьер без украшений, излишеств или фотографий близких на столе. Скупость в деталях и блеклость в красках. Хозяин принял такую же личину — делового и равнодушно-го субъекта с впалыми щеками и губами ниточкой.

— Между прочим, мы тут кое-что раскопали, любезнейший, — тон виртуала тоже не отличался благодушием. — Это ты послал ста-рого сумасшедшего на убой.

— А он жив, — Валерий смотрел на собеседника совершенно не-винным взглядом честного труженика.

— Кто? — не понял Бронз.


275

— Старик. Бражников, кажется, его фамилия. Вот где он сейчас обретается, — на столе, который был одним большим дисплеем, за-горелся адрес.

— Не верю, — автоматически парировал собеседник.— Проверь. Тщательно. Лучше пошли туда человека, а то снова

решишь, что я тебя на мелочах развожу.Виртуал ничего не ответил. Но кто-то сейчас наверняка поехал

по этому адресу, чтобы своими глазами убедиться, пощупать, может быть, даже каплю крови взять у воскрешенного человека.

— Поскучай пока, — виртуал исчез.Валерий еще раз осмотрелся. Нет, в офисе решительно не за что

было зацепиться взглядом. Он тяжело вздохнул и вытащил из вну-треннего кармана сигару. Раскурил. Внезапно рассмеялся почти без-звучным смехом — он бережет здоровье, наслаждаясь виртуальным табаком, но тело-то придется все равно менять еще раньше, чем оно выработает свой ресурс…

Бронз явился через четверть часа, причем торопливо, еще указы-вая на что-то рукой предыдущему собеседнику. Повернулся к Оле-фиру.

— Такие интриги тебе не по карману, — в его голосе уже была некая осторожность, даже опаска, но не к Валерию, а к той силе, которая стояла за торговцем.

— Я знаю это лучше других, — Олефир развел руками, будто по-казывая, что беден он и ни в чем не виноват. Провокациями зани-маться не умеет.

— Так в чем твое предложение? — Бронз был готов выслушать.— Не мое, мне тут передали.И Валерий слово в слово повторил предложение своей старшей

копии, сделанное обманнику.Бронз, естественно, поначалу не был настроен решить дело об-

щим подъемом из виртуальности.— Я же не требую навсегда… — примирительным тоном вещал

Олефир. — Сходите на полчасика, потом вернетесь. Невредно иногда проветриваться. Я же вас не прошу за город выехать!

Главный аргумент «против» пока не звучал — смерть и воскре-шение старика-фанатика могли оказаться еще одной военной хи-тростью. Эта провокация начала боевые действия, ее продолжение могло их завершить самым фатальным образом для одной из сторон.

276

Я и Я

Однако и главный аргумент «за» был известен обоим, потому Оле-фир так его и не высказал, — деньги. Еще неделя противостояния, и общины обанкротятся. Виртуалы не смогут позволить себе такого количества детей, и придется менять образ жизни — окончательно уходить в цифровые вселенные.

Тогда виртуальность станет не просто домом, а тюрьмой.— Подумай, что будет, когда это предложение окажется перед

Рогутом?— Он мужик упрямый.— Возьмут к ногтю и упрямого.В итоге уламывание, демонстрация новых доказательств и об-

щая подготовка почвы заняли полтора часа.Спусковым крючком послужило вполне связное донесение от

периферийной приборной разведки — жучок в сорок седьмом ко-ридоре начал передавать картинку. Обманники в большом коли-честве выходят из привычных секторов обитания. Проще говоря, со своих этажей.

Бронз в бешенстве посмотрел на Валерия. Будь торговец здесь во плоти — он бы погиб на месте. Потому как первой мыслью виртуала было, что его отвлекли, не дали постоянно вчитываться в данные раз-ведки, и что самое подлое — отвлекли чистой правдой.

Виртуалам надо было повторять маневр противника, но в дру-гой форме. Надо было обдумать финты прямо сейчас.

— А мои деньги? — самым естественным тоном осведомился Ва-лерий.

Бронз, все еще плохо соображая от злости, щелкнул пальцами. Одновременно с обрывом связи на счет торговца перепала какая-то мелочь.

Младший Олефир стянул с головы обруч и стал собираться.У старшего Олефира оставались дела в суде: все держалось на

честном слове, возможность еще не стала реальностью.Нестройную массу обманников надо было довести до места, а

сделать это оказалось не проще, чем затушить пожар, таская воду в решете. Валерию пришлось забирать под контроль встречные «сюр-призы». Давить в зародыше массовые истерики. Давать людям но-вые иллюзии. Подгонять толпу отстающих.

Он начал казаться самому себе одним большим зеркалом. От-ражения тысяч интриг, механизмов, надежд — это все невозмож-


277

но было охватить сознанием, но притом все это как-то умещалось у него в голове. Он все больше расширял психику, все ближе становил-ся к «просветлению», и для него уже не было обратного пути…

Суд прошел в большом спортивном зале и обернулся митингом. Крики, «пищалки», раскрашенные физиономии, даже маленькие транспаранты. Все именно так, как и должно быть при выражении «воли народа». Временная победа — голограмма судьи зачитала ре-шение на скорости вдвое выше человеческой речи — и поспешное возвращение. Первый такт, первое движение педали.

Олефир отстал от обманников и встретил группу виртуалов. Не слишком большую, но достаточную для отмены предыдущего реше-ния суда. Чтобы допустить новых посетителей к процессу, их при-шлось разоружить. И тоже был митинг — виртуальное присутствие обернулось многотысячной толпой. Второй такт, поворот колеса и нажатие второй педали.

И все.Цепь замкнулась, заработал велосипед. Остальное было уже не

его делом. «Старший брат» поддержит процесс. Чтобы сохранить себя, людям придется выбираться из коконов и дышать воздухом, отключать редактирование мира и смотреть на Вселенную трезвыми глазами. Счастья от этого не возникнет. Окрестности своих малень-ких уютных мирков они населят выдуманным злом. Однако соль в том, что у людей будет чисто человеческая причина отказываться от иллюзий — вражда с другими людьми. И чтобы разобраться с про-тивниками, придется лично явиться на поле боя.

Хождение по судам не будет вечным. Пройдут сотни метамор-фоз: попытки разорвать круг, уйти к роботам, объединиться, просто перевешаться всем вместе на люстрах. Только двухтактная система сохранится, люди останутся людьми. И эту общину можно будет вывести куда угодно. Хоть в другую звездную систему. Какое-то из будущих перерождений Олефира об этом позаботится.

Старший Олефир зашел в какой-то случайный кабинет неда-леко от зала суда. Там было пусто. Он смотрел из окна на вечернее небо — городские огни не давали показаться звездам, и казалось, что над улицами висит неоновый туман.

278

Я и Я

Уходили последние минуты — и что-то недоброе начало с ним твориться.

Олефир почувствовал, как вещи вокруг него теряют свою про-зрачность, лишаются собственных историй и внутреннего смыс-ла. Его маленькое личное «Я» вдруг ослабело, уже не было центром Вселенной и вместилищем знаний. Окружающее бытие стало очень привычным, но в то же время и слишком тесным. Олефир последние сутки начал привыкать мыслить с размахом и точностью. А теперь он стал как альбатрос с отмороженными крыльями, которого засу-нули в очень маленькую клетку, — он чувствовал, как съеживается память.

Нехватка самого себя оказалась мучительной. Он будто остался в мире один, и тьма подступала к глазам, поедая память. На мгнове-ние пришла клаустрофобия.

«Старший брат» начал отключать его от виртуальных ресурсов. Пересыхали каналы связи, а новые белковые цепочки в мозгу стано-вились бесполезными нагромождениями клеток.

Закономерный итог. Сейчас к нему придет смерть. Он, правда, не помнил, как это случалось в прошлые разы, записей этих момен-тов не сохранялось, но ошибиться было невозможно.

Сзади тихо открылась дверь. Это его собственные шаги.— Пожелания будут?Олефир пожал плечами. Страх не должен мешать ходу мысли,

пусть и плохо получается думать.— Отдохни. Хотя бы месяц. Жизнь оборачивается слишком ред-

ким пунктиром. Надоело. Возьми отпуск. К Юле съезди.— Не возражаю.Движение воздуха, может шелест ткани или еще что, но шестое

чувство безошибочно подсказывало, что орудие убийства смотрит ему в затылок.

— И еще одно: пусть моя урна будет из гематита.— Это кровавик? — уточнил голос, похожий на эхо.— Да.С громким хлопком пришла темнота.

Содержание

Предисловие (от редактора и составителя) . . . . . . . 3

Я со мной . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5Анна Смольская

Я или Я . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6Татьяна Кигим

Телепорт . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37Алексей Толкачев

Ъ и Ь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51Леонид Шустерман

Время господина О. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73Влада Медведникова

Двойники . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .89Максим Тихомиров

Единственный выход . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98Наталья Витько, Виктор Колюжняк

Долгое падение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117Николай Ерышалов

Частный случай запутанного состояния . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 131

Я во мне . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 161Сергей Доброхлеб

Кто в доме хозяин? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .162Иван Наумов

Пошла муха на базар . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .187Анна Агнич

В консервной банке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .198Константин Климентьев

Про честного мальчика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 202Мария Тернова

Охота к перемене мест . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .211Андрей Бочаров

Третье правило боя . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 220Станислав Бескаравайный

Сплетение ветвей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .251Тимур Алиев

Они . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 279Андрей Силенгинский

Уголек . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .291

Интервью с авторами . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 301

ООО «Фантаверсум»141410, Московская обл., г. Химки, ул. Молодежная, д. 70

[email protected]

Кимберлит

Я и ЯСборник фантастических рассказов

2-е издание

Редактор и составитель А. СиленгинскийКорректор Л. ПодистоваИллюстрации П. Мазаева

Дизайн серии А. Павленко

Литературно-художественное издание16+

Подписано в печать 16.12.2013. Формат 60х90 1/16. Объем 19,5 п.л.

Тираж 1000 экз.

Общероссийский классификатор продукцииОК 005-93, том 2; 953000 - книги, брошюры

Отпечатано в типографии «Книга по требованию»Москва, ул. Сущевский вал, д. 49

http://letmeprint.ru

Где и как купить бумажные книги?Где и как купить электронные книги?

Как они выглядят?

Все о книгах издательства «Фантаверсум»:

www.fantaversum.ru

Education

Я и Я (3 рассказа для ознакомления)