Мастер дороги. Владимир Аренев (2 рассказа и начало повести для ознакомления)

Талейдоскоп

Мастер дороги

Владимир Аренев

Москва«Фантаверсум»

2013

УДК 821.161.1-822ББК 84 (2Рос=Рус) 6-445

Аренев В.Мастер дороги / Владимир Аренев; илл. на обложке Д. Недозим; дизайн серии Н. Караванова. – М.: Фантаверсум, 2013. – 344 с. – (Талейдоскоп). – ISBN 978-5-905360-18-3

Первый рассказ Владимира Аренева вышел на бумаге в 1998 году — пятнадцать лет назад. С тех пор было несколько романов и авторских сборников, множество рассказов и повестей в журналах и антологиях, несчетное количество критических статей и рецензий, премии — «Лучший дебют» Еврокона, «Звездный мост», Беляевская. И вот выходит очередная книга — сборник «Мастер дороги», своего рода веха, промежуточный итог творчества автора.

ISBN 978-5-905360-18-3 © ООО «Фантаверсум», 2013© Караванова Н., дизайн серии, 2012© Аренев В., тексты рассказов, 1999-2013

УДК 821.161.1-822ББК 84 (2Рос=Рус) 6-445 А80

Талейдоскоп

Серия основана в 2012 г.

А80

3

Идеальный Аренев

Книга, как правило, говорит сама за себя и не нуждается в био-графических подпорках.

То, что Владимир Аренев был террариумистом-любителем, дворником в зоопарке, студентом, а потом и преподавателем Ин-ститута журналистики; то, что он, к моему изумлению, не переставая жонглирует как минимум десятком творческих дел (проза, антоло-гии, статьи, рецензии, переводы, сценарии...), — всё это может быть интересно читателю, но для книги не так уж важно. О том, «откуда что взялось», Аренев поведает сам — как сочтет нужным — в коммен-тариях к рассказам и повестям, вошедшим в этот сборник.

Например, «Вкус к знаниям» — не столько лавкрафтианский хоррор, сколько страшный сон университетского преподавателя, но рассказ существует сам по себе, а прототипы и интерпретации — за пределами текста. В вашем сознании и в эмоциях.

Умберто Эко говорил, что каждая книга выстраивает своего «идеального читателя» — подсказывает, как ее нужно воспринимать. И каждый опытный читатель стремится увидеть «идеального авто-ра» — не живого человека, не безупречного классика, а своего рода систему, которая организует текст. Только так и можно заметить яв-ные или скрытые подсказки, как именно читать эту книгу, прибли-зиться к ответу на школьный вопрос: «А что хотел сказать писатель?..» На свободу оценки и толкований «идеальный автор» не покушается.

Каков же «идеальный Аренев»? К чему нужно быть готовым, когда открываешь его книгу?

Прежде всего, писатель Аренев чрезвычайно дотошен. Куда бы он ни устремлялся — в ренессансную Италию или современный Киев, в мир победившего Ктулху, кельтских мифов или даже сказок Корнея Чуковского, не говоря уже о краях, никому прежде не известных, —

4

Аренев должен знать об этих мирах и временах всё. И не только кон-кретные факты и детали, которые создают иллюзию реальности: его интересует, как это устроено. Внутренние связи. Закономерности и законы. И, конечно же, люди, для которых странный мир привычен с рождения, — или, напротив, те, кто оказался заброшен в невероятное. Первый вариант сложнее, но и интереснее: герои, конечно, ничего друг другу не объясняют, а читатель сам должен собирать кусочки мозаики.

Писатель Аренев экспериментирует с темами и жанрами. Для многих отечественных фантастов это стало привычной игрой, рути-ной: та-ак, фэнтези уже была, космоопера уже была... а вот напишу-ка я альтернативную историю! Аренев не раз принимал участие в сборниках на заданную тему (только-только вышла на польском языке его повесть о мире «Ведьмака»), но чувствуется, что для него куда важнее испытать свои силы на новом поле — в конечном счете, раскрыть новые возможности темы, — чем поставить еще одну «га-лочку» в авторском послужном списке. Потому что писать о новом — значит еще и писать по-новому.

Есть такое трудноопределимое свойство текста, которое тем не менее интуитивно всегда ощутимо: осмысленность. Ее-то русскоя-зычная фантастика последних лет почти утратила (говорю, разуме-ется, о той ее части, что издается в жанровых сериях). Аренев — из тех авторов, для которых вопрос «Зачем?» остается важным. Отсю-да — этическая и даже порой политическая определенность его книг. Не агитация, не морализаторство — всего лишь то, что называется затертым словом «гуманизм». Ценность человека и человеческого, а не идеологий и систем.

Писатель Аренев верит своему читателю: верит в его способность к пониманию и диалогу. Диалогу не только с книгой — но и с культу-рой, историей, с другими людьми.

И еще: человек Владимир Пузий, пишущий под псевдонимом Аренев, очень похож на Аренева-писателя. Значит, ему можно ве-рить в обеих ипостасях.

Пройдите по этой дороге туда и обратно.

Михаил Назаренко

51

Каморка под лестницей

Из цикла «Королевская библиотека»

Ядословец работал рецензентом не один год. Поэтому когда услышал краем уха: «Не подскажете, где я могу найти...» — понял, задницей почувствовал: пришли за ним. И не подарками осыпать, не с благодарностями в ножки падать, а совсем для другого.

Для таких случаев в Книжной палате существовал черный ход, которым Ядословец и воспользовался. По отполированной сотнями подошв лестнице скатился вниз, выскользнул на ули-цу Св. Розенталя, оттуда поднялся к площади Всех Грешников, а там и до дома было рукой подать. Жил Ядословец в квартале тихом, пристойном, а еще пару-тройку квартир снимал «на вся-кий случай», вот как раз на такой, как сегодня. Потому что перед домом-то слонялся тот самый, из Палаты, вопрошатель: худой, взъерошенный, с пламенным взором. Ядословец даже голову не стал ломать, кто из «отказников» последней партии мог настоль-ко возжелать его крови: возжелать мог любой.

Ядословец отправился на съемную квартиру, что была на аллее Спящих Красавиц, аккурат под похоронной конторой «В гробу стеклянном». Место тихое, работать можно и на дому, рецензентам в Палате такое дозволялось. Он послал в Книжную почтового нетопыря, с тем чтобы завтра по этому адресу доста-вили новые сочиненья борзописцев. А утром, по глупости да рас-сеянности, не взглянул в волшебное зеркальце, что над входной дверью висело, замки отпер, засовы откинул — и здрасьте, на пороге... а вот уже и в квартире — стоит давешний вопрошатель. Протягивает сверток: «Из Палаты просили передать».

52

Владимир Аренев. Мастер дороги

Ядословец, от такого проворства опешивший, сверток при-нял, а гость уже в кресле устроился, ногу на ногу забросил, вопро-сец задал. Привычный, в общем-то, вопросец, «отказники» его всегда задают, аккурат перед членовредительством:

— Не узнаёте?— Отчего же, узнаю. — Ядословец очень хорошо помнил

«Правила обращенья с “отказниками”, буде таковые, с целями агрессивными, проникнут в жилище ваше». Он даже прислушал-ся к свертку, не тикает ли там жучок-бомбуин. Нет, сверток лишь шелестел привычным рукописным шелестом, а гость, между тем, ждал ответа, снисходительно усмехаясь. — Конечно же узнаю, как не узнать!

— И это по меньшей мере странно, ведь последний и един-ственный раз мы встречались двадцать пять лет назад.

Без членовредительства не обойдется, понял Ядословец и примерился уже швырнуть в «отказника» сверток да дать деру через окно (во внутреннем дворе, под окном, он нарочно устро-ил клумбу с цветами-матрасиками). Однако ж следующие слова гостя спасли клумбу:

— Так что помнить вы меня не можете, да и сочиненья мои вряд ли читали. Точнее, читать могли, а рецензировать — нет.

— Как же так? — не понял Ядословец. — С моими работает другой мастер, — пояснил гость. —

А прочесть их вы могли в книжках, где же еще. Ядословец не стал объяснять, что ему довольно рукописей из

Палаты и что он никогда не читает для удовольствия, ибо нет занятия глупей и бесполезней. Вместо этого он задал вполне ре-зонный вопрос:

— Тогда зачем же вы хотели меня видеть?— Чтобы предложить сотрудничество.— Простите, но я...Гость покачал головою:— Выслушайте, прежде чем отказываться. Это не займет

много времени. Ну что же, Ядословец выслушал. И, конечно, не поверил. — Сочинять с вами в соавторстве?!— Не совсем так. Выпускать в соавторстве книги.

53


— А сочинять...— Они уже сочинены. — Вами?Гость засмеялся: — Не мною, что вы! Собственно, я не знаю, кто их автор.

В том-то и загвоздка: эти книги никому не принадлежат, они ни-чьи. Это даже не совсем книги. Впрочем... убедитесь сами, — и он указал на сверток, который Ядословец по-прежнему держал в руках.

В свертке лежали несколько рукописей, оформленных долж-ным образом: имя автора вымарано, вместо него — шифр (ничто не должно влиять на объективность рецензента!). Впрочем, нет, на одной не было ни имени автора, ни шифра.

— Прочтите, — сказал гость, — сочиненьице небольшое. Это лучше всего: сразу воочию убедитесь... — и он махнул рукой, де-скать, читайте-читайте, потом все объясню.

Ядословец с профессиональной проворностью пробежал гла-зами по страницам, хмыкнул, вернулся к началу и прочел текст уже внимательней.

— Да, — сказал, — любопытно. Вполне, — сказал, — достойно лицензии. Признайтесь: ваше?

— Говорю же: нет! Видите ли, тут целая история. Недавно мне понадобилось поработать в Королевской библиотеке, в даль-них архивах. Собирал материал для одной книжонки... впрочем, не важно. Проводил я в архивах изыскания и наткнулся, знае-те, на каморку неприметную, под лестницей древней сокрытую. А может, попросту забытую или вообще никому не известную.

Ядословец, знакомый с Библиотекой не понаслышке, вполне мог подобное представить.

— А в каморке, значит, лежал этот вот опус? — Он приподнял пачку листов... и вдруг обнаружил, что те тают в воздухе. Мгнове-ние — и следа от них не осталось.

— Не волнуйтесь, — сказал гость, — так оно всегда случается. Стоит рукопись прочесть, как она возвращается обратно в ка-морку.

— А если читать в каморке?

54


— Да сколько угодно! Только не слишком там почитаешь: ме-ста мало и с каждым днем становится все меньше. Я подозреваю, что некогда это была огромнейшая пустая зала, но со временем она заполнялась... и пополняется по сей день. Дверь ее отпирается внутрь, а над притолокой написано: «Рукописи не горят!»

— И что это должно означать?— Полагаю, то, что все когда-либо существовавшие рукописи

сочинений достойных, но по тем или иным причинам отвергну-тых Книжной палатой, не исчезают во тьме веков, но хранятся в этой каморке.

— Достойные? — переспросил Ядословец. — Вы сами только что...— Хм... н-да... Ну и зачем вам нужен я?— История Книжной палаты знает немало случаев, когда за-

прещенные тексты спустя годы получали лицензию на обнаро-дование. Нравы и критерии меняются. Мне нужен тот, кто спо-собен оценить сочинения с современной точки зрения.

— Но ведь, по сути, вы намереваетесь заняться воровством!— Ничуть! Вы станете отбирать подходящие рукописи, я —

читать их и переписывать по памяти, ведь в каморке работать невозможно. Если же я вынесу рукопись, то, едва лишь прочту ее, она возвратится в хранилище.

— Но вы ведь понимаете: дать стопроцентную гарантию не-возможно?

— Разве что вы откажетесь от соавторства и сможете тогда рецензировать мои рукописи. Но на это не соглашусь я. Пони-маете почему?

Ядословец медленно кивнул:— Боитесь, что предам?— Предпочитаю застраховаться от неприятных неожидан-

ностей. И не вводить во искушение. Так вы согласны?— Думаю, мы договоримся, — сказал Ядословец.

Как настоящий профессионал, Ядословец сразу понял, что эта авантюра сулит множество хлопот. Он бы и отказался, если б не одно «но». Как всякий рецензент, в глубине души Ядословец

55


был твердо уверен: уж он-то смог бы сочинять истории интерес-ней, живее, содержательней, нежели иные борзописцы; а что не сочиняет — так это от недостатка времени. Однако непременно (уверен был он) наступит момент, когда рутинные дела отступят под натиском вдохновенья, и сочинение, равного коему не видел свет...

Словом, Ядословец согласился. В тот же день они отправились к заветной каморке. Сочи-

нитель (а звали его, кстати, Фимизменом) не солгал: находилась она в самом дальнем закутке, под древней, пыльной лестницей. Сам Ядословец ни за что не обратил бы внимания на маленькую дверцу с полустершейся надписью над притолокой. «Рукописи не горят!» — прочитал он, толкнул дверь — и отшатнулся: ему показалось, что все эти кипы пыльных листов — перевязанных бечевой, сложенных в пакеты, в конверты, в полуразвалившиеся коробки... — сейчас рухнут и погребут его!

— Впечатляет, не так ли? — с деланой усмешкой спросил Фи-мизмен.

Ядословец молча кивнул и огляделся уже внимательней. Стен видно не было, и он с трепетом представил себе возможные раз-меры помещения — не каморки, нет! — но бесконечной залы, за-полненной миллионами рукописей. Ядословец вообразил, сколь-ко труда вложено в эти листы: кто-то ведь прочел их все, оценил, отрецензировал... Ему ли тягаться с мастерами былых времен?

Впрочем — кому же еще?!Взявши отпуск, Ядословец принялся за дело. С утра закупал

он побольше снеди и отправлялся в Библиотеку, где читал одну за другой все эти рукописи... и с каждой прочитанной отчаяние его возрастало. Ибо все тексты были по-своему хороши.

— А чего ж вы ожидали? — удивлялся Фимизмен. — Мы ведь в библиотеке, сиречь, «собрании книг», а не пустых писаний раз-ных бездарей. Посему в этом хранилище находятся достойные тексты — и только они! Наша же с вами задача — вернуть людям достойнейшие из достойных.

Вот в этом-то заключалась загвоздка. Чем больше Ядословец читал, тем более интересные сочинения находил и все сильнее тревожился: ведь если не прочесть всего, можно не заметить са-

56


мого достойного! А ему хотелось, чтобы книга, написанная в со-авторстве с Фимизменом, поразила буквально всех! Она должна быть самой лучшей!

Между тем рукописи прибывали. Нечасто (все же в Книжной палате ошибок почти не допускают!), примерно раз в несколько дней, из ниоткуда появлялась новая стопка листов. Чтобы не за-путаться, Ядословец начал делать пометы на титульных страни-цах, однако пометы исчезали, так что он мог полагаться лишь на свою память. Он проработал правую от двери стену на три слоя в глубину, когда Фимизмен наконец прервал этот кошмар.

— Знаете ли, — заявил сочинитель, — я не могу ждать веч-ность. Давайте же с чего-то начнем! Я надеюсь, наше соавторство будет долгим и плодотворным, мы сумеем выпустить в свет не одно сочиненье, но лишь в том случае, если вы наконец выберете что-нибудь. Итак?..

Итак, Ядословец выбрал. В этом тексте было все: и глубокая идея, и несомненный литературный вкус сочинителя, и живые персонажи. Фимизмен прочел и согласился с рецензентом: «То, что нужно!»

Увы, другие рецензенты — те, к которым через месяц попала рукопись соавторов, — были иного мнения.

Ну что же, первый блин — комом; велика ли беда, если у них в запасе еще столько отличных текстов?! За это время Ядословец прочел немало новых сочинений и нашел парочку воистину за-мечательных!

И снова в Палате не дали лицензию.— Возможно, — предположил Фимизмен, — дело в нас са-

мих? Точнее, во мне. Я ведь переписываю чужие истории своими словами. Наверняка при этом что-то теряется. Попробуем-ка по-другому!

Теперь они отправлялись в Библиотеку, запасшись продук-тами и чистыми листами. Один садился в каморке и вслух читал выбранное сочинение, другой — записывал. Затем менялись ме-стами.

Вердикт Палаты был все тем же: «Обнародованию не под-лежит!»

57


Как сказали Ядословцу по знакомству бывшие коллеги, слишком много новомодных вредных мыслей, способных сму-тить неокрепшие умы.

Они с Фимизменом выбрали иную рукопись — о ней в Пала-те отозвались как о «не способной заинтересовать современного читателя». Были и другие попытки, и другие отзывы, впрочем, все отказные формулировки Ядословец выучил наизусть, еще когда служил в Палате.

Между тем работать становилось все сложнее: в каморке почти не осталось места, Ядословец и Фимизмен читали друг дру-гу тексты стоя, зажатые между кипами пыльных листов. Новые рукописи почти не просматривали, только однажды Ядословец поднял с пола кипу до боли знакомых страниц и узнал их с Фи-мизменом первое сочиненье... Больше он старался под ноги не смотреть.

Непоправимое случилось, когда соавторы искали материал для своей пятнадцатой книги. Закончились чернила, и Ядосло-вец отправился за ними наверх, а Фимизмен остался в каморке. В городе Ядословец повстречал давнего приятеля, который тоже работал в Книжной палате, и разговорился с ним (втайне надеясь как-нибудь заручиться поддержкой). Приятель обещал помочь, чем сможет, хотя, конечно, ничего не гарантировал. Они зашли в ближайшую харчевню, перекусили да выпили (угощал Ядосло-вец! никаких возражений!)...

Лишь к вечеру он вернулся к каморке. Неудачливый сочини-тель принес с собою снедь, масло для светильника и чернила... а лучше бы захватил топор! Ибо дверь каморки оказалась наглухо завалена изнутри обрушившимися рукописями. Слабым голо-сом Фимизмен рассказал, как было дело. Дожидаясь Ядословца, он задремал, а очнулся от всеохватного шелеста, словно бы все мирозданье, состоящее из мириад рукописных страниц, пришло в движение и лавиною рушится на него, Фимизмена. Сочинитель ничего не мог поделать, только пытался прорыть себе ход побли-же к двери, чтобы через щелочку дышать, — и теперь медленно, неотвратимо погибал под тяжестью чужих мыслей и слов.

Презрев возможность разоблачения, Ядословец помчался за помощью. Хотя от посетителя и разило спиртным, Библиотекарь

58


поверил ему; взявши топоры, они вдвоем вернулись к древней, пыльной лестнице. Увы, сколько ни искали, двери Ядословец с Библиотекарем так и не нашли. Там, где лежали, брошенные в беспорядке, снедь, и масло, и пузырьки с чернилами, была лишь ровная каменная стена. Каморки под лестницей словно и не су-ществовало.

Дальнейшая история Ядословца коротка и печальна. Вскоре после случившейся в Библиотеке трагедии по городу

прокатилась волна зверских убийств. Один за другим погибали самые «зубастые» рецензенты — погибали на тайных квартирах, иногда — при попытке скрыться от душегуба.

Злодея в конце концов поймали. Вина Ядословца была оче-видна, да он и не отпирался. Комиссия из лучших лекарей под-твердила, что убивца находится не в своем уме, поэтому неудач-ливого сочинителя вместо казни приговорили к пожизненному заключению в казематах замка Якбы. Там он и скончался, с бла-женною улыбкою на устах, перебирая в уме так и не опублико-ванные сочиненья.

Услышав о его смерти, прежние приятели Ядословца взды-хали и резонно замечали: «Вот бы заниматься человеку своим де-лом. Так ведь нет — славы взалкал, в сочинители подался. А сочи-нительство — вредное занятье, и для тела, и для рассудка, оно и не таких обарывало. А все же, — добавляли, хмыкнув, — было в его сочиненьях что-то... этакое, чего и словами не выскажешь. Ну да что теперь...» — и переходили к обсуждению цен на новую марку ковров-самолетов, за которую пройдохи-ткачи дерут втридоро-га, и ведь нет на них никакой управы, на негодяев!

Примечание автора

Должен сказать, что мне очень везет: рядом в необходимый момент всегда оказываются нужные люди, хорошие друзья и мудрые советчики. Многие рассказы возникают только благо-даря им — составителям, редакторам, коллегам-писателям.

59


Так же вышло и с «Каморкой под лестницей». Когда-то Ольга Трофимова предложила мне принять участие в анто-логии «Новые легенды-2» — и мы решили с ней, что я напишу не рассказ, а цикл миниатюр. Две или три к тому времени уже были готовы и выходили в киевской газете «Просто фантасти-ка», действие их происходило в неком волшебном Королевстве, чаще всего — в Королевской библиотеке.

Стоило только обсудить и найти решение — и остальные рассказы придумались довольно быстро. То есть совершенно из ничего, на пустом месте вырос целый цикл. А «Каморка под лестницей» — как раз один из рассказов этого цикла.

150

Часы с боем

Из цикла «Киевские истории»

Некоторые из топонимов, упомянутых в рассказе, на са-мом деле существуют, однако имена и персонажи — полностью вымышленные, всякое совпадение с реальными людьми следует считать случайным.

Автор благодарит за помощь в работе над рассказом Ири-ну Дидиченко, Лилию Середу и Марину Супонину-Калланд.

1

— И не забудь поздравить Надюху, слышишь?— Угу. — Виталий в последний раз проверил, на месте ли

билеты и загранпаспорт, выглянул в окно: такси уже стояло у подъезда.

— У нее двенадцатого, я тебе накануне перезвоню, на-помню.

— Как будто я про день рожденья собственной дочери могу забыть! — обиделся он.

— А в прошлый раз?.. Ладно, давай посидим на дорожку. — Танюша примостилась на краешек чемодана, цапнула со стола список «Витальке собрать» и пробежала глазами: всё ли поло-жили?

Он сел рядом, мягко отобрал листок и поцеловал жену.— Ну всё, иди, — Танюша поправила ему галстук и, взглянув

на часы, вскочила: — Елки зеленые, самолет же через полтора часа! А тебе до аэропорта ехать минут двадцать, не меньше! Учти, опо-

151


здаешь — обратно не пущу, — и что-то там еще схохмила насчет любовников, которым назначено сегодня на вечер.

Виталий рассеянно отшутился: мыслями он был уже в небе. А когда в конце концов действительно взлетели, только и ощутил, что легкую усталость: «Ну наконец-то». В Нью-Йорке его ждало несколько насыщенных дней: как всегда, когда приходилось ле-теть по делам фирмы.

Перекусив, Виталий подремал с часок — но некрепко, впол-глаза: обычно ему плохо спалось в самолетах. Наверное, какая-нибудь подсознательная фобия. Сейчас что ни день, взрывают или взрываются, — поспишь тут...

Чтобы чем-то себя занять, Виталий полистал журнал, какие обычно кладут всем пассажирам, но ничего интересного не на-шел, разве только статью про культ вуду, да и та оказалась неве-роятно унылой. Словно писавший сам не верил во все эти лоа и мамбо, но старался убедить в их существовании читателя.

— Бред! — вполголоса пробормотал Виталий, закрывая журнал.

— И безвкусица, — неожиданно поддержал его сосед справа. За все время полета они не обменялись и парой фраз, кроме

дежурных «Здравствуйте». Виталий сперва не был расположен к болтовне, потом, проснувшись и приглядевшись к соседу, решил, что незнакомец тоже не из разговорчивых.

В студенческие годы Виталий увлекался психологией и до сих пор считал, что способен понять человека, поговорив с ним несколько минут или просто внимательно его рассмотрев. В от-ражении иллюминатора сосед был виден очень хорошо. Возраст как у Виталия, ну, может, на пару лет старше: ближе к сорока. Ко-роткая стрижка, подбородок и щеки гладко выбриты, во взгляде легкая расслабленность, но поза и скупые жесты выдают тща-тельно скрываемое (может, даже неосознанное) напряжение. Да и на часы слишком часто смотрит.

Часы у соседа были знатные! Сам-то выглядел неброско, хоть и стильно, а этот его карманный апельсин на цепочке, ло-пающийся пополам с тихим мелодичным звоном, конечно, впе-чатлял. Внутри у плода конструкторской мысли вовсю бурлила жизнь: вращались мириады стрелок, показывавших невесть ка-

152


кие часы-минуты-секунды; что-то тикало, покачивалось, выска-кивало блохой, рядящейся под кукушку, деликатно попискивало, мол, помни, жизнь невозможно повернуть назад, вон она с какой скоростью несется, взгляни, взгляни на стрелку-катану, что на левом циферблате, — ишь, как рассекает, стерва!..

Сам хозяин «апельсина» относился к этому мельтешению по-философски: окидывал почти безразличным взглядом оба ци-ферблата, схлопывал и прятал в карман.

Чтобы через десять-пятнадцать минут снова вынуть.Казалось, до прочих-всяких соседу и дела нет. А вот же, за-

говорил: «Безвкусица!»— Автор статьи, — продолжал он, — прочел второсортную

популярную книжонку, дофантазировал от себя кучу глупостей и выдал на-гора эти вот сопли.

— Да я о другом, — зачем-то принялся объяснять Виталий. — Допустим, в конце восьмидесятых читать без отвращения про телепатию и прочую чепуху еще можно было. То ли интересней писать умели, то ли просто тогда народ не насытился всем этим. Но сейчас... Все равно что всерьез убеждать кого-то в... я не знаю, в том, что Земля плоская!

— Насчет Земли, конечно, факт несомненный: круглая и вер-тится. Но по поводу вуду я бы не спешил с выводами.

— Никто же не спорит, что сам культ существует, — отмах-нулся Виталий. — И кстати, автор в тех случаях, когда излагает факты, излагает их верно. И про «мимикрию аутентичных ве-рований под христианство», и про Франсуа Дювалье, который почти тридцать лет продержался на Гаити благодаря тому, что сотрудничал с унганами, — всё так. Но дальше-то он ударяется в мистицизм, начинает вещать про «единственную живую рели-гию», «эффективность магии» и прочую ерунду. «Сердце анге-ла» — отличный фильм, но нельзя же быть таким доверчивым!

Сосед улыбнулся:— А вы, оказывается, «в теме». — Так, читал кое-что.— Не практиковали?Виталий засмеялся:

153


— Нет. По-моему, это бессмысленно и чересчур кровожад-но, лучше уж, начитавшись Толкина, песни на несуществующем языке сочинять. Продуктивней, да и... цыплята не пострадают.

У соседа в пиджаке жизнерадостно дзенькнуло. Извинив-шись, он в который раз вынул «апельсин», открыл, осмотрел, пальцем поддел и чуток передвинул одну из стрелок, после чего захлопнул часы и снова положил в карман.

— Цыплят, говорите, жалко? Может быть. Но вот насчет бес-смысленности вы не правы.

— Нет никакой магии и никаких духов, — твердо произнес Виталий. — Все так называемые феномены, связанные с вудуиз-мом: одержимость лоа, зомби и тому подобное, — всё это объ-ясняется очень просто...

— «Гипноз, мошенничество, работа на публику»?— Именно!— Ну что ж... Если хотите, расскажу одну историю, которая,

может, переубедит вас. В крайнем случае — просто послушаете, чтобы время скоротать. Я, знаете, немного волнуюсь. — (Виталий мысленно поаплодировал себе за проницательность.) — Всегда, когда лечу, чувствую себя слегка беспомощным. А мужчина не должен быть беспомощным, нигде и никогда, это противоесте-ственно! Нет ничего хуже, чем зависеть от случая, от провидения. Хотя, — добавил он чуть приглушенно, — Бог, конечно, не фра-ер, правильно говорят. И все-таки предпочитаю, насколько это возможно, быть хозяином собственной судьбы. Принимать ре-шения, бросать вызов, бороться за место под солнцем, достигать поставленной цели вопреки сопротивлению «цыплят», неудач-ников, зануд!

Он говорил спокойно и рассудительно, как о чем-то давно решенном, само собой разумеющемся. Виталий уже с тоской представлял, как все оставшееся время будет внимать открове-ниям этого «сверхчеловека», но тот плавно поменял тему, вер-нувшись к обещанной истории.

Отказываться было неудобно, поэтому Виталий решил по-слушать.

154


2

Евгений Федотович Пчелкин всю жизнь числился в неудач-никах. Он был обычным, ничем не примечательным человечком, и даже единственная черта, выделявшая Пчелкина из «серой массы», — внешность — только мешала ему. Другой бы на всю катушку пользовался тем, что похож на известного артиста Лео-нова, но Пчелкину это сходство приносило одни неприятности. Опаздывая на работу, сунешься в булочной без очереди к кассир-ше — «Ишь, народный артист, а туда же!». Возвращаешься позд-но ночью домой — пацанва в подворотне: «Дядь, а мы тебя по телику видели. Ты ж богатый небось — поделись копеечкой».

И обидно же: настоящего Леонова наверняка и очередь бы пропустила, и хулиганы не за «копеечкой», а за автографом бы подошли. Люди как будто чувствовали, что Евгений Федотович не своей, заемной внешностью пользуется, — вот и мстили, неосо-знанно.

Пчелкин привык. В детстве был худой и высокий — дразни-ли «каланчой», в институте за то, что не умел отвечать громко и внятно, прозвали Бормотуном. Сослуживцы тоже не уважали — скорей терпели, как существо небесполезное. Все-таки бухгалте-ру броская внешность да внятное произношение ни к чему. Глав-ное, чтобы считать умел.

Считал Пчелкин профессионально. Начальство всегда оста-валось довольно тем, как ловко он маскировал в бумагах «левые» прибыли, сколь виртуозно балансировал на самой грани, покры-вая «нормальные производственные аферы». Делал он это, ко-нечно, небескорыстно, отщипывая малую толику от неучтенных доходов — ровно столько, сколько позволяли.

Он жил скромной, казенной жизнью, не был праведником, но не был и подлецом, который прикидывается тихоней. Просто там, где другие рисковали и шли напролом, Пчелкин предпочи-тал выждать: «чтоб наверняка».

При другом бы стечении обстоятельств... Но обстоятельства складывались не лучшим образом, так что Евгений Федотович продолжал двигаться однажды заданным курсом — и всё в его

155


судьбе, казалось, расписано по пунктам вплоть до места захоро-нения бренных останков и формы памятника над оными.

Даже развал Союза мало отразился на существовании Пчел-кина. Бухгалтер — профессия на все времена, для любых режимов; он продолжал трудиться, хотя место работы теперь приходилось часто менять. Новорожденные фирмы лопались со скоростью мыльных пузырей, но Евгений Федотович всегда выходил сухим из этой мутной водицы; впрочем, в чересчур рискованные аферы он и не совался.

Только один-единственный раз сделал исключение. Какой-нибудь ушлый психолог, наверное, без труда объяснил бы, почему тихий и ни на что не претендующий Пчелкин вдруг ввязался в откровенную авантюру, которая грозила ему пожизненным ли-шением свободы. Зачем полез на рожон, разменяв пятый деся-ток? Откуда, из каких глубин этого ходячего омута всплыл, под-тверждая народную мудрость, самый настоящий чертяка? Бог весть. Психологи (в том числе и те, кто работал на карательные органы) ничего о феномене Пчелкина не знали, поскольку остал-ся он вне зоны их внимания. Ушел, ускользнул — неприметный человечек, наделенный примечательной внешностью. Видимо, она и сослужила ему — впервые в жизни! — добрую службу: он выглядел настолько безобидно, что налоговики, а потом и сле-дователь даже не заподозрили, что этот неуклюжий бормотун способен провернуть такую аферу. А он надул всех, включая соб-ственное начальство, и умыкнул из-под носа у государства очень немаленькую сумму.

Конечно, Пчелкин не спешил и затаился. Выждал, пока скан-дал уляжется, по-прежнему ходил на очередную свою службу, перечитывал, смущенно улыбаясь, Ильфа с Петровым и о чем-то своем, очень личном, очень давнем, вымечтанном размышлял.

Потом купил билет до Нью-Йорка. В один конец.И полетел покорять Америку. У каждого в жизни есть своя идея фикс, мечта недостижи-

мая. Кому чего в жизни недодали — о том и грезит. Воображае-мый психолог, ознакомившись с историей Евгения Федотовича, несомненно, обнаружил бы корни его любви к Штатам — любви потаенной, страстной, безудержной... и, разумеется, не имеющей

156


ни единой точки пересечения с тем, что называется «здравый смысл». Ну а нам остается лишь констатировать факт: у домоседа Пчелкина любовь такая была.

Евгений Федотович и из Киева-то выезжал не более двух де-сятков раз, а за пределы тогдашней УССР — дважды или трижды! Полет в Америку был для Пчелкина сродни экскурсии, которую Вергилий и Беатриче устроили Данте: боязно, но дух захватывает, и адреналину в крови столько, что — mamma mia! — его уже и не чувствуешь, а на каждое новое диво дивное реагируешь без вос-торга, с легким ленивым интересом: «Гляди-ка, и такое бывает!..»

Освоился Пчелкин быстро. Благодаря безукоризненному чу-тью не влип ни в одну из многочисленных печальных историй, происходящих с иностранцами, не стал жертвой мошенников или бандитов — и даже начал верить, что наконец-то полоса не-удач и серых будней миновала. Америка, таинственная, манящая, была перед Пчелкиным — но еще не у его ног. Ее следовало по-корить, как сделали это Колумб, Писарро или, прости Господи, какой-нибудь Диего де Ланда. В отличие от своих славных пред-шественников, Евгений Федотович располагал универсальным оружием — деньгами, — и оружие это было пущено в ход! Сам Пчелкин весьма туманно представлял, как именно следует поко-рять Америку. Только некое воображаемое состояние мирской нирваны, когда ему захочется воскликнуть: «Остановись, мгно-венье, ты прекрасно!» — было для Евгения Федотовича един-ственным показателем успеха. И путь к этому успеху он выбрал, руководствуясь наивными, детскими еще представлениями об удавшейся жизни. Безумные вечеринки, лимузины, женщины, о которых Пчелкин мог лишь мечтать в своих самых развязных снах, услужливо склонившийся у столика официант, яхты, пля-жи, солнце, отражавшееся в зеркальных глыбах небоскребов...

Всё это было.И всё это в какой-то момент начало иссякать, съеживаться,

терять цвет, масштаб, свежесть — ибо денег Пчелкин наворовал много, но у каждого «много» есть свой предел; предел пчелкин-ских финансовых возможностей приближался, а Америку Евге-ний Федотович до сих пор не покорил. Не успел. Еще бы чуть-чуть (думал он, в отчаянии пересчитывая свои сбережения), еще

157


бы совсем малость, вот еще бы миллион, видит Господь, большего он не просит, всего-то-навсего миллион — и тогда бы да! тогда бы сразу всё случилось, состоялось, сбылось! Ведь Америка же — стра-на открытых возможностей, еще Колумб со товарищи это знали, здесь случаются чудеса, люди выигрывают целые состояния, сры-вают куш, за ночь из грязи выбиваются в князи; ну так почему бы Евгению Федотовичу, честному (так он думал), достойному человеку не найти вдруг... ну, скажем, простой чемоданчик, чер-ный такой кейсик, в котором бы лежал, забытый каким-нибудь склеротиком-мафиози, заветный миллион?.. Пчелкин ведь много не просит, Господи! Пчелкин готов довольствоваться малым. Так, может, и впрямь повезет?..

Евгений Федотович сбавил темп: продал яхту, послал куда по-дальше грудастых девиц, даже начал пользоваться услугами об-щественного транспорта! В собственном авто вряд ли отыщешь чемоданчик с миллионом (если сам его туда загодя не поставил).

Пчелкин рыскал по городу, безумными глазами изучал лица прохожих, обшаривал самые злачные станции подземки, один раз едва не был избит какой-то шпаной, чудом спасся, с тех пор стал осторожнее, однако надежду, точнее — твердую уверенность в том, что рано или поздно отыщет свой заветный чемоданчик, не потерял.

Утомленный поисками, Евгений Федотович захаживал в кафе: перекусить да и выпить рюмочку-другую. Обычно сидел в одиночестве, но случалось, подсаживались охочие потрепаться завсегдатаи. Если Пчелкин был в настроении, он даже ухитрялся поддерживать разговор, но это случалось редко. Свой школьный английский Евгений Федотович здесь подучил, а вот нелюдимом как был, так и остался.

— Разрешите?В этот раз на задушевные беседы Пчелкина не тянуло, но лицо

подошедшего казалось знакомым. Евгений Федотович рассеянно кивнул и, только когда высокий, в ярко-алом костюме мужчина присел рядом, вспомнил. Давно, еще когда запас денег представ-лялся Пчелкину неисчерпаемым, на какой-то вечеринке одна из девиц, игриво хихикнув, шепнула на ушко: «А это наш местный колду-ун. Да-да, вудуист, ты не смотри, что он не черный, белые

158


тоже...» — и осеклась, когда этот вот (тогда он был в клетчатом ко-стюме) вдруг обернулся и посмотрел на нее. Как будто через всю комнату, галдящую и жующую, услышал именно ее слова.

Потом кто-то познакомил Пчелкина с «клетчатым», тот оставил визитку и приглашал обращаться, если что. Если — что, не уточнил; видимо, был уверен: и так все в курсе.

— Увидел вас и не узнал, — сказал «клетчатый», впрочем, те-перь — «ярко-алый». — Что-то случилось?

Пчелкин неопределенно пожал плечами.А потом вдруг взял да и вывалил на «колдуна» всё разом: и

про покорение Америки, и про то, что деньги, оказывается, име-ют свойство заканчиваться. И про заветный чемоданчик, которо-го не хватает для полного и безоглядного счастья.

В вуду Евгений Федотович не верил. Вообще плохо представ-лял, что это такое, даже «Сердце ангела» не смотрел. Просто за-хотелось вдруг излить кому-нибудь душу, близких у него не было, приятелям, с которыми все-таки иногда общался, стремно по-добные вещи рассказывать, а вот такому вроде бы знакомому, но в то же время чужому человеку — вполне. Поговорили — разбе-жались, чтобы больше никогда не встретиться.

«Ярко-алый» выслушал молча, с пониманием. Казалось, для него это обычное дело — рассказы незнакомых людей о самом сокровенном.

— Вы очень сильный человек, — сказал он наконец Пчелкину. И, заметив удивление в его глазах, пояснил: — Не физически — психически. Вы настолько убеждены в том, что удача должна вам улыбнуться!.. Это редкое качество, современные люди во всем со-мневаются, и прежде всего — в себе. Они не готовы бороться и завоевывать — только ждать. Да, вы тоже были таким, но под-спудно копили душевный пламень и с недавних пор выпустили его наружу. Поэтому, думаю, рано или поздно вы получите же-лаемое, отыщете свой чемоданчик.

Что-то в тоне «ярко-алого» было такое, благодаря чему де-журные слова утешения прозвучали необычно: будто он сам твердо верил в сказанное.

— Но только, — продолжал «колдун», — будьте осторожны. Потому что... — он сделал паузу, выбил пальцами некий дробный

159


ритм. — Вы ведь знаете, что обо мне говорят? По поводу вуду и тэ дэ.

— Да, но я никогда не думал... — поспешил его заверить Евге-ний Федотович.

— Зря, — оборвал «ярко-алый». — Я ведь в самом деле прак-тикующий унган.

Он выжидающе посмотрел на Пчелкина, но Пчелкин никак особо на эту новость не отреагировал. Пчелкин не знал, кто такие унганы, он просто решил, что неправильно расслышал собесед-ника. «Английский — сложный язык».

— Так вот, — продолжал «ярко-алый», — я хочу вас преду-предить. Сильные желания притягивают объект страсти. Было у вас такое: вспоминаете о человеке, с которым давно не виде-лись, а потом вдруг через день или даже через час неожиданно его встречаете?

Пчелкин пожал плечами: всякое бывало, но он вообще-то редко вспоминает о тех, с кем давно не виделся. Зачем?

— Ну а если вам вдруг чего-нибудь очень хотелось — хотелось по-настоящему, до безумия?

Евгений Федотович вздрогнул: да, было! Хотелось Людку Сте-ценко из параллельного класса — вот именно до безумия!

Правда, закончилась эта история, как и следовало ожидать, смехом и издевками, едва он заикнулся о том, что «случайно» до-стал два билета в кино.

А еще в Америку очень хотелось попасть — вот, попал.— О чем я вам и говорю, — закивал «ярко-алый». — Наши

желания обладают свойством материализовываться. Точнее, упо-рядочивать событийный вектор так, чтобы цепь как бы случай-ностей приводила к желаемому результату.

Тут уж Евгений Федотович ощутимо затосковал. Английский, повторяю, он знал не блестяще, «здрасьте», «как поживаете» и «передайте мне вон того омара» еще мог воспроизвести, но вести беседы на тематику более отвлеченную способен не был. Унган это понял и сбавил обороты.

— Словом, ваше желание — как дезодорант. Чем оно сильнее, тем мощней запах, исходящий от вас. Обычный человек вашу

160


страсть не заметит, разве что в крайнем случае. А вот те, кто об-ладает силой, непременно учуют.

— Как вы, — начал соображать Пчелкин.— Как я, — легко согласился унган. — Но я — не из самых

сильных, те не только вашу страсть уловят, но и ее направлен-ность. А потом возьмут да и сыграют с вами злую шутку. Работа с силой, знаете ли, на судьбу плохо влияет. Бог не фраер, его не обманешь. После некоторых ритуалов чиститься нужно осно-вательно — и не всегда это просто. Вот и берут некий предмет — очки, портсигар, бумажник с деньгами, — сбрасывают в него грязь и кладут где-нибудь в людном месте. Причем непременно так, чтобы никто не обратил внимания на положившего. Кто подберет вещь, тот вместе с нею и всю грязь возьмет себе. Но тут много тонкостей, например, чем гуще и вязче грязь, тем более до-рогую вещь нужно выбрать. Да и просто так ее первому встреч-ному не всучишь. Простые люди видеть, конечно, не могут, но чувствуют, если что-то не так. Бумажник может валяться часами на улице, и никто его не подберет, просто будут обходить сторо-ной. А для такого, как вы, для человека, одержимого страстью, проще выбрать нужную вещь. Страсть ослепляет, притупляет чувства, мешает распознать опасность. Поэтому я предупреждаю вас: будьте осторожны.

И тут, как полагается в подобных историях, у «ярко-алого» зазвенел мобильный. Унган извинился и вышел, на ходу объясняя кому-то в трубку, что аптека «Миллион долларов» находится со-всем не там, что туда нужно было идти по-другому, он же рас-сказывал как...

Евгений Федотович еще какое-то время посидел в кафе, а по-том отправился к себе домой. К следующему утру он и думать забыл про странную встречу и про предупреждение «колдуна».

А еще через два дня Пчелкин нашел чемоданчик.Есть в Нью-Йорке такое место — Рокфеллер-центр. Там

расположена сеть ресторанов, кафешек, разнообразнейших ма-газинов; часть из них находится в специальных подземных тон-нелях, называемых Катакомбы, часть — над землей. Кроме про-чего, в Рокфеллер-центре работает платный каток. Напротив катка установлена восьмитонная статуя Прометея. Ее основание

161


выполнено в виде скалы, сам Прометей — кудрявый безбородый мужчина — глядит сверху вниз и занес правую руку, в которой мечется пламя ворованного огня. Статую окружает кольцо с изо-браженными на нем знаками зодиака (символизируя, видимо, небо, в то время как скала — землю).

Рокфеллер-центр — место людное, поэтому Евгений Федо-тович частенько наведывался сюда в надежде отыскать свой за-ветный миллион в чемоданчике.

В тот день Пчелкин совершил уже прогулку-инспекцию по одному из обычных маршрутов, перекусил в Катакомбах и те-перь шел, рассеянно поглядывая по сторонам и ни о чем особо не размышляя. Даже о своей идее фикс забыл: в блаженном доволь-стве он наслаждался моментом и не думал о завтрашнем дне.

Путь его пролегал мимо упомянутого катка, под Прометеем. Евгений Федотович некоторое время постоял, наблюдая за катав-шимися, но что-то, какая-то неправильность в происходящем отвлекала его.

Сперва Пчелкин не понял, почему взгляд его упрямо норо-вит переключиться с симпатичных девиц-фигуристок на прохо-жих. Дело было не в девицах (хороши! смотрел бы, не отрываясь!) и не в прохожих (обычные люди), дело было в том... да, в том, как вели себя эти самые прохожие. Каждый — спешил ли куда-то или просто прогуливался, — оказавшись под Прометеем, вдруг сворачивал, на шаг-полшага отклонялся в сторону — и продол-жал идти дальше, как ни в чем не бывало.

«Как будто дохлый голубь валяется», — подумал Пчелкин.Не вполне понимая зачем, Евгений Федотович все-таки ре-

шил посмотреть, что же там лежит. Это было не праздное любо-пытство, а скорее сила того рода, которая влечет кролика в род-ную нору — пусть даже из нее явственно пахнет змеей.

В первый момент Пчелкин не увидел ровным счетом ниче-го. Да, люди обходили некий участок дорожки, но он был пуст. Правда, солнце, зависшее над Рокфеллер-центром, светило Про-метею в спину и роняло тень от руки статуи именно в том месте, которое огибали прохожие, — но рядом на дорожке лежали тени от деревьев, беспардонно этими же прохожими попираемые.

162


Абсурдность картины была столь очевидна, что Пчелкин решил разрушить ее единственно возможным образом: шагнул туда, куда избегали наступать другие люди.

И, уже занеся ногу, он наконец-то увидел.Из теней проступил небольшой черный чемоданчик. Холод-

но блеснул двумя защелками — как будто подмигнул Евгению Федотовичу.

Мгновенно Пчелкин вспомнил всё: свои мечты и надежды, свои безуспешные круженья по городу, сумму, которая осталась в его распоряжении.

Разговор с «ярко-алым». Он стоял и смотрел на вымечтанный чемоданчик, а люди во-

круг шли, не останавливаясь, не замечая этой черной кожаной коробки, и, только наткнувшись на Евгения Федотовича, удивля-лись: какого черта стоять посреди дороги?! Ни один из них даже не полюбопытствовал, куда это он смотрит, их взгляды ни на миг не касались тени — и того, что в этой тени скрывалось.

Как завороженный, Пчелкин потянулся к чемоданчику — да так и замер. В душе впервые за долгие годы творилось нечто не-вообразимое: страсть и рассудок вступили в нешуточный поеди-нок. Страсть требовала своего: немедленно забрать чемоданчик, пока на него не предъявил права кто-нибудь другой. Рассудок во-пил об опасности, мол, такие совпадения не бывают случайными, вспомни разговор и беги отсюда подальше, пока тебя не заста-вили взять чемоданчик. Рассудок (а скорее — интуиция) допускал и такое развитие событий.

В конце концов...

3

Часы у соседа зазвенели — длинно, неожиданно настойчи-во. Извинившись, рассказчик вынул их и проделал обычный свой ритуал: внимательнейшим образом изучил оба циферблата, что-то подправил, подкрутил, после чего снова убрал их в карман.

— И что, взял этот ваш Пчелкин чемоданчик? — не вытерпел Виталий.

Сосед улыбнулся.

163


4

— Ну-у, — сказал «ярко-алый», — заставить — это вряд ли бы вас заставили. Хотя... Если вам уже пришла в голову такая мысль... допускаю, что могли и заставить. Не напрямую, а направили бы ситуационный вектор так, чтобы у вас не осталось другого вы-хода. — Он еще поразмыслил и твердо кивнул: — Да, пожалуй, могли.

Евгений Федотович облегченно вздохнул.— Значит, я правильно сделал, что оставил его там?— Это с какой стороны посмотреть. — И унган надолго за-

молчал, отпивая из высокого стакана с зонтиком.Встретились они в том же кафе. Пчелкин не искал «ярко-

алого» нарочно, но тот уже сидел за их столиком и при виде Ев-гения Федотовича приветственно махнул рукой, мол, присоеди-няйтесь. За все время разговора он приложился к стакану всего дважды: первый раз — когда услышал про чемоданчик, второй — сейчас.

— Я тогда ушел и не успел сказать главное, — решился на-конец унган. — Да, для обычного человека взять грязную вещь — необратимо испачкаться. Но кто предупрежден, тот вооружен. Зная или хотя бы догадываясь о том, что найденная вещь — с грязью, человек решительный, привыкший во всем добиваться успеха любой ценой, вполне может использовать ее без вреда для себя. Продать кому-нибудь или заложить в ломбарде... Вариантов много.

— Но...— Деньги? С ними еще проще: грязь ведь была бы на кон-

кретных купюрах — тех, которые лежали (если они там были) в чемоданчике. От вас и требовалось-то — потратить найденное. Или, допустим, положить в банк на свой счет. Так вы избавились бы от купюр, но не от той суммы, которую нашли, понимаете?

Пчелкин был раздавлен, абсолютно уничтожен услышан-ным: ведь счастье, то самое счастье, о котором грезил, находилось от него в шаге — только руку протяни! — а он сбежал, трусливо и малодушно отказался, хотя мог ведь и сам догадаться о том, о чем говорит «ярко-алый»! Более того, и не разбираясь в таких тонко-

164


стях, он ведь наверняка положил бы деньги на счет, то есть сделал бы именно то, что следовало!

— Как вы думаете, — спросил Пчелкин дрожащим голо-сом, — что теперь с этим чемоданчиком?

— Если наши с вами догадки верны и его действительно по-ставил кто-нибудь из работающих с силой, возможны два вари-анта. Вариант А: чемоданчик подобрали. Вариант Б: никто так и не клюнул на крючок. В последнем случае, я думаю, нынешний хозяин чемоданчика будет по-прежнему забрасывать удочку с этой приманкой.

Унган в третий раз отпил из стакана. И на сей раз молчал дольше, обстоятельней. Как будто решался на что-то.

— Послушайте, — сказал он, — вы мне симпатичны. О, нет-нет, в обычном смысле, безо всяких непристойных подтекстов! Я вижу, что вы человек незаурядной судьбы и сильного духа. И именно поэтому хочу предупредить: забудьте о том случае. Я уверен, что чемоданчик, который вы видели, содержал в себе именно миллион и что он был поставлен специально для вас. По-нимаете, то место — особое. Статуя Прометея, по поверьям не-которых знающих горожан, в действительности олицетворяет другого... персонажа. Несущий свет — это ведь не только Проме-тей, знаете ли. Точно так же переводится имя Люцифера.

Пчелкин хотел возразить, что «свет» и «огонь» — разные вещи, но передумал. Сейчас это было неважно.

— Прометея установили в 30-е годы, — продолжал унган, — и уже тогда статуя пользовалась недоброй славой. А со временем ее начали использовать для разного рода манипуляций с силой. То, что вы описали, убеждает меня: чемоданчик оказался там не случайно. И если ловушка расставлена именно на вас... лучше не возвращайтесь к Прометею, вообще никогда туда не ходите. Вы сильный человек и сможете добиться своего другим путем, не та-ким опасным.

Евгений Федотович, однако, советам унгана не внял и уже на следующий день отправился в Рокфеллер-центр. Пчелкин вошел во вкус, ему нравилось принимать решения и рисковать! Кроме того, Евгений Федотович вырос в СССР, в магию и чертовщи-ну верил слабо, и даже случай с чемоданчиком не изменил его

165


взгляды. Да, что-то такое он тогда почувствовал. Да, ощущения не из приятных. Да, не исключено, что с тем чемоданчиком не всё так просто. Но поверить в некоего могущественного колду-на, нарочно расставляющего столь изысканную западню на него, Пчелкина Е.Ф.?.. — увольте! Вслед за Оккамом и Холмсом Евгений Федотович отдавал предпочтение наиболее очевидным выводам, без привлечения инопланетян, тамплиеров и прочих вудуистов.

Впрочем, справедливости ради следует признать: особой ло-гикой умопостроения Пчелкина не отличались. Он поверил не во все выводы унгана, а лишь в те, которые давали ему надежду. Не-известный колдун-самоучка (думал Евгений Федотович) решил, будто набрался грязи, и захотел очиститься таким вот небаналь-ным жертвоприношением: «подарить» кому-то чемоданчик с деньгами. И если чемоданчик никто не взял (а в этом Пчелкин был уверен на сто процентов!), колдун снова и снова будет за-кидывать приманку. Главное — не прозевать момент. Не торчать все время на глазах у колдуна — чтобы не спугнуть, чтобы он по-ставил чемоданчик. Ну а уж потом...

Евгений Федотович потерял покой и сон. Он находился в Рокфеллер-центре безвылазно: рассеянно вышагивал по Ката-комбам, бродил по магазинчикам, часами сидел в кафе, выходя-щих окнами на каток и статую Прометея, наконец, несколько раз в сутки, когда тень от руки «светоносного» падала на дорожку в том самом месте, проходил там, пристально вглядываясь себе под ноги.

Чемоданчик не появлялся. Пчелкина уже знали в лицо некоторые официантки и про-

давцы — приветливо кивали или обслуживали как постоянного клиента, со скидками. Он смущался, поскольку в первую голову стремился к незаметности, но, видимо, что-то такое случилось с ним за несколько месяцев жизни в USA — прежнее досаждав-шее качество теперь исчезло.

Еще три недели, изо дня в день, Пчелкин оставался завсегда-таем Рокфеллер-центра. А потом неожиданно собрал вещички, купил билет на самолет и улетел из Америки. Навсегда.

Никто из его тамошних знакомых не знал, что случилось. В Киеве Евгений Федотович устроился на работу и вел, насколь-

166


ко я понимаю, жизнь этакого современного Корейко, так как отнюдь не все деньги успел прокутить в процессе «покорения» чуждого материка. Пчелкин изменился: перестал быть угрюмым нелюдимом, даже женился на симпатичной вдовушке. Историю эту он долго держать в себе не смог и в конце концов поделился ею с одним нашим общим знакомым, ну а тот — со мной.

Сосед Виталия замолчал, вспоминая что-то. — Да, история вышла презабавная, что и говорить. Догады-

ваетесь, почему Пчелкин перестал ходить в Рокфеллер-центр? Виталий отрицательно покачал головой.— Ну так слушайте. В тот последний раз Евгений Федотович

дождался, пока тень от руки Прометея упала на дорожку, и по-шел проверить, не появился ли чемоданчик. На успех он уже не рассчитывал, а действовал больше для очистки совести. И ког-да до заветного места оставалось два-три шага, Пчелкину вдруг померещилось, что да, чемоданчик снова там — тот же самый, угольно-черный, с двумя блестящими защелками! Потом он рас-сказывал нашему с ним общему знакомому: «В первый момент я остолбенел. Просто обалдел от того, что увидел. Я уже и не верил... а тут — вот он, стоит, как ни в чем не бывало. Я шагнул к нему... и вдруг понял: не возьму. Не посмею. Потому что если даже только прикоснусь к нему — тут же, на месте, наложу в штаны. Это был тот нутряной ужас, который испытываешь в детстве, когда ле-зешь в подвал заброшенного дома и вдруг слышишь из темноты тихий смех. Да, мне показалось в тот момент, что я слышу, как чемоданчик беззвучно смеется надо мной, — и я понял: никогда! ни за какие коврижки!!. А потом вдруг прямо туда, где стоял че-моданчик, кто-то встал, наваждение рассеялось, и оказалось, что никакого чемоданчика нет, это всего лишь игра теней. Но с того дня я не ходил к Прометею, а потом вообще вернулся сюда».

— Ничего себе история.— Когда мне ее рассказали, я не поверил, — признался со-

сед. — Но потом приятель устроил так, чтобы я познакомился с Пчелкиным. (Само собой, зовут его по-другому, да это и не важ-но.) Я увидел Евгения Федотовича и с тех пор не сомневаюсь, что он действительно пережил нечто похожее на то, о чем рассказал моему приятелю.

167


— Да-а... Чего только в жизни не бывает.До самого Нью-Йорка больше не разговаривали, так, пере-

бросились двумя-тремя фразами и всё. Виталия начало-таки клонить в сон, он дремал, хоть часы-апельсин время от времени звонко курлыкали. Хозяин всякий раз доставал их, проделывал обычную процедуру и снова прятал.

На выходе из аэропорта Виталий попрощался с соседом, уве-ренный, что никогда больше его не увидит, — и не ошибся.

5

Из переговоров по мобильной связи— ...Да, всё нормально, утрясли. Думаю, послезавтра вылечу

обратно. — Слышишь, Вить...— А, ч-черт!— Что такое? — Да по дороге туда попал в пробку. Обратно решил доби-

раться подземкой, но тут пока найдешь нужную станцию... Лад-но, давай я перезвоню тебе через часок, тогда и договорим, ОК?

6

В довершение всех бед Виталий еще и ошибся станцией: сел не на ту ветку и сейчас вышел на каком-то грязном, почти без-людном перроне. Сверился со схемой, оказывается, ему нужно было в противоположном направлении! Вполголоса бормоча ругательства, решил плюнуть на всё, подняться наверх и взять такси: может, пробок в этом районе меньше; и в любом случае таксист не заблудится, верно?

Он уже двинулся к выходу, но отчаянный крик за спиной за-ставил обернуться. Невысокий пожилой человек, стоявший на платформе, прижал ладонь к сердцу и медленно оседал на пол. Помочь никто не спешил: одни брезгливо отодвигались в сторо-ну, другие с рассеянным любопытством наблюдали за кричав-

168


шим. Лишь двое подошли — старик и старуха, причем выглядели оба так, словно только что из бывшего Союза.

Человек уже лежал, болезненно вывернув ноги, лицом вниз. Старуха, кряхтя, наклонилась над ним и тотчас выпрямилась.

— Есть здесь доктор? — спросила по-русски.Не вполне понимая, зачем он это делает, Виталий отозвался:— Есть. Не практикующий, но первое образование... — Он

уже присел рядом с упавшим и прощупывал пульс. Пульса не было. — Вызывайте скорую, — сказал старику. — Или что тут по-лагается вызывать в таких случаях?

Вдвоем они перевернули покойника на спину, и Виталий об-ратил внимание, что левый внутренний карман пиджака у того выпирает, как будто там лежит что-то большое и круглое.

— Смотри, — сказала старуха мужу. — Ведь как на Леонова похож!

— Леонов умер давно, помнишь, в новостях еще показыва-ли?

— Помню. Я и говорю: похож.Из тоннеля донесся ровный, нарастающий гул. На них уже

почти никто не смотрел; Виталий, как завороженный, сунул руку в карман к покойнику и вытащил золотистые часы-«апельсин».

Ворвался поезд, громыхающий, раскрашенный в аляповатые цвета. В этом шуме перезвон часов был почти не слышен, сам Ви-талий чувствовал его как вибрацию в ладони.

Он посмотрел на «апельсин», перевел взгляд сперва на по-койника, потом — на стариков.

«Да ну к черту! Хотя бы раз в жизни прояви смелость — возь-ми то, что никому уже не принадлежит. Если не ты, так другие. Часы все равно не достанутся родственникам этого: их прикар-манит вон тот паренек с наглым взглядом, или полицейские, ког-да наконец явятся, или врачи. Или даже эти вот двое. Так почему не ты? Вопрос же только в том, посмеешь ли взять, рискнешь или наваляешь в штаны от страха. Способен ты, твою мать, на по-ступок?!»

Виталий в упор посмотрел на стариков — те, хоть и тара-щились на его ладонь, как будто не вполне понимали, что видят. Старуха быстро-быстро моргала, словно пыталась сфокусировать

169


взгляд на чем-то, что все время ускользало от ее внимания. Ста-рик, казалось, вообще задремал или слегка опьянел.

Перехватив взгляд Виталия, они, как по команде, потупили глаза. Старуха суетливо дернула мужа за рукав, пойдем, мол, наш поезд.

Виталий холодно улыбнулся им, положил «апельсин» во вну-тренний карман пиджака и поднялся с колен.

Вышел из подземки, такси поймал почти сразу — правда, на-звал совсем другой адрес, не тот, который собирался. Машина ехала, расплескивая лужи с плававшими в них первыми осен-ними листьями, а Виталий еще раз прокручивал в памяти услы-шанное в самолете. Теперь он догадывался, что сосед рассказал историю Пчелкина так, как ему, соседу, было... удобней? выгод-ней? — впрочем, не имеет значения. Возможно, это вообще со-впадение: у человека, похожего на Леонова, оказались часы того, кто рассказал Виталию историю этого человека. Да этого ли? Или всамделишний Пчелкин никуда не улетал из Америки?

И не о чемоданчике мечтал всю жизнь, а о...Неважно. И сколько было правды в словах соседа по полету — тоже

неважно.Есть факт: часы в руках у Виталия. Разумеется, он не оставит

их себе... просто потому, что это слишком опасно, мало ли, вдруг... в общем, не оставит.

Но ведь ничего не мешает продать, верно?Когда фортуна улыбается тебе — используй везенье на всю

катушку, если ты мужчина, а не тряпка!До места назначения ехать было еще немало; Виталий

услышал мелодичный перезвон, достал «апельсин» и, распахнув крышку, принялся любоваться всей этой красотищей: стрелоч-ками, звездами, узорами, всем этим отлаженным, точным меха-низмом, который действовал по раз и навсегда установленным законам.

«Интересно, а что там мой сосед в них все время подправ-лял?..»

170


7

Из переговоров по мобильной связи— ...пока вез, думал, сойду с ума. Ну, вроде нормально, по до-

роге не испортился наш плод. И корни в меня вроде не пустил. Я каждые пятнадцать минут стрелочки переводил, чтобы про-цесс заморозить, чтобы прорастать не начал. Это ж как Папаше надо было грешить, сколько «гумуса» наработать, чтобы такое...

Перебивая:— Скормил апельсин?— Скормил. Винни-Пух сразу клюнул, хорошо ты его накру-

тил. Уверен, семечко прорастет в ближайшее время. — Ну, значит, можешь не беспокоиться. Как только потянет-

выпьет соки, сразу же и сбросит грязную кожицу, верно? — В общем, да, но боюсь, ему одного Пуха может не хватить.

Боюсь, и десятка других простаков не хватит, долго будет из рук в руки кататься. Очень толстая кожица, сам знаешь. А страшнее всего, если плод наш начнет притягивать к себе беды, вот чего я боюсь... Ого!

— Что такое?— Да только что на лифте мимо меня проехал попутчик, вме-

сте в самолете летели.— Ну и? Обычное совпадение. — Да, наверное. Хотя — нам ли верить в совпадения? Бог ведь

не фраер...

8

Из переговоров по мобильной связи— ...да, Танюш, помню, помню! — О чем помнишь?— Завтра — двенадцатое, день рождения нашей дочки. Кста-

ти, привезу ей подарок — о-бал-ден-ный! Я сейчас как раз заехал к одному знакомому, у него магазинчик в «башнях-близнецах»... ну, в «Трэйд Центре», здешних небоскребах, да, так вот он обе-

171


щал кое-что толковое подобрать. В общем... О, мой этаж, пора выходить. Всё, солнце, целую, скоро прилечу, жди.

9

Виталий вышел из лифта, смял и выбросил взятый на вхо-де рекламный проспект («Сентябрьские скидки! Спешите!»). И тогда часы в пиджаке зазвонили — долго, протяжно, почему-то, успел удивиться он, совсем не мелодично.

Примечание автора

Году этак в 2000-м мы провожали нашу однокурсницу в Ан-глию, и вот на прощальной вечеринке мне рассказали историю. Ну, вы знаете, обычная жизненная история, в любой компании такие рассказывают. Фокус том, что, как правило, истории эти один в один на бумагу не ложатся. Их нужно долго и тща-тельно дорабатывать, выбрасывать лишнее, добавлять то, чего в реальной жизни не было... В общем, из просто истории превращать в художественное произведение.

Здесь же история была такая, что хоть бери и пиши. (Лад-но, вообще-то тогда прозвучали две истории, и вторая до сих пор ждет своего времени.) Проблема заключалась в том, что... ну, история же невыдуманная. Главный герой тогда был жив-здоров, а правило «Не навреди» — оно важно не только для вра-чей. Так что здесь мне пришлось придумывать рассказ поверх реальных фактов, искажать их, перестраивать, заимствовать кое-что из других источников. Опять же, писал я его в 2003-м, и это внесло свои — вполне очевидные — поправки.

Сейчас бы я все сделал совсем иначе: и по стилистике, и по композиции, но, по-моему, рассказ и в таком виде имеет право на существование.

223

Душница

Еле-еле душа в теле.Чуть нажали — душа в шаре!

Детская считалочка

Часть первая

В четверг у Курдина умер дедушка, это все знали. До конца недели на уроки Курдин не ходил, а в понедельник опоздал на геометрию. Классная его пустила, слова не сказала. Он сел рядом с Рыжим Вадей, а дедушкин шарик прицепил сбоку, на крючок для портфеля.

Шарик был здоровский. Серебристый, с тонкими черными прожилками, и громадный, как арбуз. Под «хвостиком» у него висела кожаная ленточка. На перемене Курдин дал ее рассмот-реть всем, кто хотел. Сашка тоже глянул. Имя дедушки и даты на ленточке были серебристые, в тон шарику. И цепочка светлая. Курдин ее из рук не выпускал, намотал на запястье и все время как будто невзначай двигал туда-сюда: поправлял.

— Ну и что, он с тобой разговаривает? — спросила Жирнова, зачем-то шепотом.

— Балда! — отмахнулся Курдин. — Первые девять дней они не разговаривают. Это потом... и то — если о них постоянно забо-титься. И не со всеми подряд, только с теми, кто тонко чувствует; со взрослыми вон — редко когда.

— Ага, — поддакнул Вадя, — мне Колька Шепелявый рас-сказывал, ну, с Песчаного двора. Его сеструха месяц за бабкиным шариком ухаживала. Каждый день по часу книжки читала, раз-говаривала, музыку ей крутила, вальсы всякие. Прислушивалась,

224


аж краску с шарика ухом стерла. Вот такое пятно... а бабка — ни слова! Зато у Макса из двадцать шестой дядю машина сбила. Так он ему потом советы давал всю дорогу. Макс родаков еле упросил, чтобы отвезли в душницу, и он...

Курдин перебил Вадю:— Фигня! В душницу раньше чем через год только совсем ни-

щие своих отдают. Ну или дикари какие-нибудь. — Он много-значительно повел бровью, глядя на Сашку. Тот почувствовал, как наливаются багровым уши. — Это ж, — добавил Курдин, — не всем доступно: уважать своих предков.

Не обошлось бы без драки, да прозвенел звонок. На большой переменке Сашка проигнорил собравшуюся вокруг Курдина толпу. Пошел во двор и съел бутеры, потом сидел на скамейке; пахло прелой листвой и жареной картошкой из дома напротив, и он просто думал о разном. Про Курдина почти не думал.

Видел, как возвращались после столовки девчонки из парал-лельного «Б». Новенькая шла вместе с Гордейко и Сидоровой, что-то им рассказывала. Гордейко хихикала, потом заметила Сашку и помахала ему рукой. Новенькая даже не оглянулась. А Сидорова обернулась и показала ему язык. Дура.

После уроков он задержался в вестибюле. Сел у окна и рылся в портфеле. Курдин во дворе опять хвастался дедушкиным ша-риком. Новенькая с Гордейко и Сидоровой тоже подошли и слу-шали.

Сидорова увидела, что Сашка на них смотрит, и зашептала, прикрывшись ладошкой.

Сашка отвернулся, застегнул портфель и вышел во двор. На Курдина и толпищу даже не глянул. И когда Гордейко засмея-лась, не обернулся.

Можно подумать!..Дома никого не было. Он включил телик и решил, пока свет-

ло, нанести камуфляжный узор на морпехов. Как раз до завтра высохнут, и можно будет заняться мелкой прорисовкой. Вполуха слушал «Первый образовательный», что-то про эпоху Василия Бездетного. Когда показывали реконструкции боевок — смотрел, конечно; отвлекался.

Из всего набора успел сделать только двух солдатиков.

225

Душница

Зазвенели в замке ключи, хлопнула дверь. Уже по тому, как громко и тяжело дышал дед, было ясно: он сегодня заглядывал в Дом писателей и сидел в буфете. Или был в редакции.

— Ни черта они не понимают, — проворчал он. Повел широ-ченными плечами, стряхнул с себя куртку и насадил на крючок. Пригладил ладонью-лапой остатки волос, фыркнул. — Мозги у них у всех набекрень. «Классики»!.. Вот, Санька, сидят они передо мной, жопами по стульям аж елозят, в рот заглядывают, но — ни черта не понимают. Я для них не поэт, Санька. Не поэт. «Борец с режимом», «узник совести» — вот что я такое для них!.. — Он скривился, как будто нечаянно раздавил клопа. — Ну, это лад-но, — сказал уже другим тоном. — Это ладно. Как у тебя дела? Уроки сделал?

Сашка покачал головой:— Сейчас буду. Тебе чайник поставить?Дед, раздувая мохнатые ноздри, втянул в себя воздух.— Опять? — спросил он. — Опять?! Солдатиков и краски Сашка успел ссыпать в ящик стола. Но

запах-то остался. Дед помрачнел и зашагал на кухню. Сашку, стоявшего на

пути, отодвинул в сторону одним движением ладони. Не глядя. Так же не глядя, стоя у раковины и набирая воду в чайник,

сказал:— Не маячь. Иди делай уроки.— Деда, я...— Иди.Часов до девяти он сидел на кухне, смотрел телевизор и пил

чай, кружка за кружкой. Невнятно ворчал себе под нос, Сашка расслышал только «мал-л-льчишки... едрен корень!.. дети!.. а по-том удивляются...». Даже с папой дед разговаривать не захотел, так, перекинулся парой слов. Потом пришла мама, отобрала у него кружку, заставила переодеться в домашнее. Сашка к тому времени уроки закончил, он сидел в их с дедом комнате и листал детскую энциклопедию, исторический том. Читать не хотелось — рассматривал картинки.

— Ну что у вас опять? — спросила мама. Лицо у нее было бледное, наверное, кто-то из карапузов капризничал, или снова

226


за Сурженко родители поздно пришли. — Давайте-ка миритесь, бойцы. А то ужинать не пущу.

Дед приобнял ее за плечи, звонко чмокнул в щеку:— Не выдумывай, — сказал глухо. — Ужин я сам сейчас сде-

лаю, иди отдыхай. — Из-за чего поцапались?Дед только отмахнулся:— Мужские дела, не мешайся. Иди, иди... Мы тут сами.Сашка сидел к ним вполоборота. Он знал, что случится даль-

ше. Подумал с горечью: если Максу из двадцать шестой дядя да-вал советы, а Курдину дедушка, наверное, будет рассказывать про свои фильмы и спектакли, то вот Сашкин дед — он ничем по-добным заморачиваться не станет. Только с утра до ночи читать нотации, учить жизни. «Война — это плохо, в войну не играют! Как можно играть в горе или смерть?!»

— Покажи. — Дед навис над Сашкой. Пахло от него уже сносней. Ненамного, но терпеть можно было. — Не бойся, не от-беру.

Сашка выдвинул ящик и достал двух раскрашенных мор-пехов.

Подтянув к себе табурет, дед грузно опустился на него; зажал в пальцах одного из морпехов и, сосредоточенный, хмурый, при-нялся вертеть так и эдак.

— Похож. Только ремень не черный — фиолетовый должен быть. И «эфки» они с собой не носили. При зачистках от «эфок» мало толку. — Он поставил солдатика на столешницу, тот упал, и дед, подняв, провел подушечкой пальца снизу по подставке. — Не подровнял... а, краска попала. — Он выудил из кармана трофей-ный перочинный нож, щелкнул лезвием и одним ловким движе-нием убрал все лишнее. Теперь морпех стоял ровно и крепко.

Дед осмотрел второго, кивнул. — Эти были самые паскудные. Их пускали, если по-другому

было никак. Мы их звали «прокаженными». За лица размалеван-ные... и не только. — Он откинулся на табурете, уперся спиной в шкаф. Тот чуть скрипнул. — Появились они не сразу. Миротвор-цы думали, что быстро управятся. Думали, все обойдется малой кровью. «Диктаторский, антизаконный режим», «народ устал...»,

227

Душница

«...как уже не чаянных освободителей». Поздно сообразили, что Батя этого ждал и готовился с самого начала. Вся армия у него вот здесь была, вся! — Дед сжал кулак, аж косточки хрустнули. — А мы тогда мало что понимали. Когда «проказы» начали вычи-щать всех подряд: армейских, цивильных, любых, — вот тогда мы поняли... — Дед помолчал, щурясь от света слишком близко стоявшей настольной лампы. — А они говорят: «предали идею», «переметнулись к диктатору», «ударили в спину».

Сашка сидел тихо. Дед сегодня был странный, странней обычного.

— Ладно, — сказал он, — забыли. Хочешь — играй. Луч - ше так...

За ужином дед шутил и вообще казался слишком бодрым. — Что, все-таки подписали договор? — спросил отец. Мать с укоризной взглянула на него, а дед только хмыкнул:— Как же! Им, сукиным котам, новенькое подавай! «Ваше

“Горное эхо” — конечно, классика и бестселлер, но к этой бы поэме две-три новые бы...» Ничего, я им напишу! Делов-то! На-пишу так, чтоб аж... — Он опять до хруста сжал кулак и потряс им в воздухе. — Они от страха верноподданического обосрутся, но напечатают, да!.. Ты, доча, на меня не смотри и не шикай! Сам знаю! Но я — дикарь, мне можно!

— Не выдумывай, — устало сказала мама. — Ну какой ты ди-карь?..

— Окультуренный! «Осознавший» и «бежавший из постдик-таторской анархии». Что я, по-твоему, газет не читаю? До сих пор вон пишут, а сколько лет прошло...

Папа покачал головой и даже отложил в сторону электрон-ный ридер.

— Какое вам дело до их мнения? Они все эти годы говорили и будут говорить. У них мозги так устроены. Без этого они же сойдут с ума от собственной никчемности.

— Не любишь ты людей, — усмехнулся дед. — А еще врач. Он вдруг успокоился, как будто решил наконец для себя что-

то очень важное. Папа пожал плечами:

228


— А вы — любите? Всех, до единого? После всего, что пере-жили?

Дед залпом допил чай и промокнул усы салфеткой. — Это, — сказал он, — другая история. Не за столом и не при

детях... Когда Сашка чистил зубы перед сном, он услышал, как мама

с папой моют посуду и вполголоса о чем-то спорят. — ...опять устроит какую-нибудь глупость. — Не устроит.— Уверена? — Все эти годы он не вмешивался. — Но мы же с тобой знаем, что хотел. А сейчас, когда... Ты

ведь слышала, что он говорил.— Он говорит это не первый раз. Пусть говорит. Они его там

не воспринимают всерьез. — Наши или?..— И те и те. Пусть говорит. Это он себя накручивает, ему тог-

да лучше пишется. «Ну да, — мрачно подумал Сашка, — ему лучше, а другим

страдать». Дед нацепил очки, устроился у себя за столом и погасил

верхний свет. Абажур с фениксами придвинул поближе, разло-жил тетрадки, какие-то пожелтевшие листы, блокноты. Щелкал семечки и шуршал бумагой. Иногда делал пометки огрызком ка-рандаша.

Семечки и стихи — это у него было неразделимо, как вдох и выдох. Сашка совсем мелким думал, что все поэты так писали: и Святослав Долинский, и Анатоль Пуассэ, и даже великий Ричард Олдсмит, — в одной руке перо, другая бросает в рот семечки.

— Санька, подойди-ка, — проронил дед, не оборачиваясь. Сашка подошел. Дед взглянул на него поверх очков. Очки на деде смотрелись

нелепо, как вязаная шапочка на слоне. — Вот что, я сегодня вспылил. День скверный. Скверный... да.

Ты тут ни при чем, и игрушки твои... — Он махнул рукой, как будто и говорить было не о чем. — Не в игрушках дело. Ты этого пока не понимаешь... когда-нибудь, может, поймешь.

229

Душница

Сашка тихонько вздохнул: началось. — Ты не вздыхай, не вздыхай! — добродушно прорычал дед. —

Ишь, вздыхатель нашелся! Ну что, мир? — Мир, — сказал Сашка.— То-то! На вот, — дед протянул на распахнутой ладони свой

перочинный ножик. — Чтоб удобней было подставки зачищать. Сашка сперва не понял. Дед этот ножик привез с собой,

когда бежал с полуострова. Он все потерял: дом, первую жену, друзей. Если бы его поймали, расстреляли бы как террориста — или «свои», или миротворцы. И вот он как-то ухитрился выжить, уцелел вопреки всему и миновал Стену с полупустым рюкзаком за плечами, в котором лежали только пластиковая бутылка с ру-кописями да этот нож.

Нож знатный: корпус с резными накладками из слоновой кости, несколько лезвий, миниатюрные ножницы, отвертка... Сашке дед давал его подержать, если был в хорошем настроении. То есть редко.

— Бери, — сказал дед. — Дарю. На черта он мне, старому хрычу?

Сашка сглотнул комок в горле и, не найдя нужных слов, про-сто обнял деда. Тот аж крякнул от неожиданности.

— Ну, брат, полегче, этак ты из меня всю душу выдавишь! Давай уж без соплей, ты ведь не девчонка. — Он отстранился и заглянул Сашке в глаза. — Только уговор: в школу не носить и во дворе не хвастаться. Понимаешь почему?

Сашка понимал. Узнают — скажут маме. Тогда и деду, и ему влетит на полную катушку. Мама у них была строгих правил.

— Ладно, — буркнул дед, поворачиваясь к столу, — ты ложись, а я еще поработаю. Свет не мешает?

Ночью Сашка слышал, как он ворочается на постели, взды-хает, скребет подбородок. Тихо встает и, шаркая тапочками, идет в гостиную. Что там он делал, Сашка не слышал, но знал. Просто-таки видел, как дед подходит к углу, где висит икона с Искупителем, касается привязанного к гвоздю бабушкиного ша-рика. Подтягивает его к себе, стирает несуществующую пыль и, прижавшись лбом к резиновому боку, молчит, молчит, молчит, молчит...

230


* * *

На дедов день рожденья ударили морозы. Последние листья опали и хрустели под ногами, словно кто-то сбросил на город все чипсовые запасы страны. Вместо бабьего лета наступила дедова зима.

За эти две недели Сашка почти успокоился, хотя иногда — особенно при виде Курдина с его шариком — так и тянуло при-нести нож в школу и похвастаться. Обязательно на перемене, когда Сидорова и Гордейко с новенькой будут идти из столовки.

Денису Лебединскому Сашка, конечно, про ножик расска-зал, а вчера Лебедя, наконец-то отгрипповавшего свое, мать от-пустила к Сашке в гости. Лебедь подарок заценил.

— Везучий ты, — сказал он. — Хотя, конечно... — И он поко-сился на кухню, где дед о чем-то ругался по мобильному со своим приятелем, редактором Антон Григорьичем.

— Что «конечно»? — передразнил Сашка, специально произ-неся «ч» вместо «ш».

— Жизнь конечна, — отшутился Лебедь. Недавно он подсел на пьесы Олдсмита и теперь к месту и нет сыпал звонкими цита-тами. — Ты с новенькой-то хоть познакомился, балда?

— А в глаз? — радушно предложил Сашка. — Чего мне с ней знакомиться?

Лебедь фыркнул:— Как знаешь. Курдин, говорят, на нее засматривается, вот

ему и дай в глаз. Хотя — чего тебе ему в глаз давать-то? «Она — никто мне, меньше, чем никто».

В общем, утром Сашка все еще был погружен в по-олдсмитовски тяжкие раздумья. С одной стороны — слово дал. С другой — гад Курдин.

Сложенный, ножик идеально входил в чехол от Сашкиного мобильного. И выглядел стильно. Не в портфель же его класть, из портфеля и спереть могут!..

На большой перемене Сашка неторопливо спустился в ве-стибюль, залез на подоконник и достал из портфеля ароматное яблоко. С киношной ленцой, подсмотренной у Дика Андреолли в «Серебряных седлах», щелкнул лезвием и располовинил яблоко.

231

Душница

Протянул кусок Лебедю, слонявшемуся неподалеку в предвку-шении.

Толпа наросла в полминуты. Сашка позволил каждому, кто хотел, подержать нож в руках, но обязательно чтоб с закрытым лезвием! Он вдруг сообразил, что не только новенькая с Сидо-ровой и Гордейко будут возвращаться из столовки. Некоторые учителя тоже.

И все-таки риск того стоил. Сперва Сашка заметил шарик — тот появился над головами

зевак, как будто тоже хотел взглянуть на происходящее. — О, Турухтун! — снисходительно ухмыльнулся Курдин. —

Чем хвастаешься? — Он подвинулся, чтобы новенькой было луч-ше видно. Она встала рядом с ним, и Сашка понял: поблизости нет ни Сидоровой, ни Гордейко. Это с Курдиным она ходила в столовую!

— Ножик небось сломанный. Ну-ка, дай. — Курдин повер-тел, рассматривая, рукоять, потом выдвинул лезвие. Поскреб ногтем. — Мутное какое-то. Откуда взял?

— Дед подарил. — Де-ед!.. — И лезвие там нормальное, ты смотри осторожней, не по-

режься. — А можно мне? — попросила новенькая. Попросила, глядя на Сашку. Ему показалось: в груди как будто открыли невидимую дверь,

и оттуда хлынул поток свежего воздуха, запахло светом, лесом, радугой. Сашка кивнул, улыбнулся, снова кивнул, не отводя взгля-да от ее зеленых глаз.

Она улыбнулась в ответ. Сашка потянулся за ножиком, чтобы дать ей, и представил,

как коснется ее теплой ладони, а она, может быть... Но в этот момент загремел звонок. — Ой, у нас же литра! — ахнула Жирнова. — Контроль-

ная! Ой! Литератыч был дядька правильный, но офигенно строгий.

Говорили, он даже нужду справляет по часам.

232


Все ломанулись к лестнице, и Курдин тоже. С Сашкиным но-жиком в кулаке.

Сашка подхватил незастегнутый портфель и побежал за Курдиным, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

— Верни! Эй! Курдин прибавил ходу. Они взлетели на этаж, загрохотали по

коридору в самый его конец. — Отдай! Дежурный по этажу, зевавший на стуле, проводил их равно-

душным взглядом. После звонка такое творилось всегда, особен-но на подступах к кабинету Литератыча.

— Курдин!!! Отдай!Они как раз пробегали мимо учительской. Курдин наконец-

то обернулся, одарил Сашку паскудной улыбкой и швырнул ему ножик. Тот заскользил по паркету, кто-то из бегущих едва не на-ступил, другой задел и отфутболил в сторону.

Сашка, не спуская глаз с ножика, бросился наперехват. — Турухтун! Это что, по-твоему, хоккей? Ты на стадионе,

да? — Перед учительской стоял, гневно сверкая очками, сам ди-ректор. — Ну-ка... — Он наклонился и подобрал ножик раньше, чем Сашка успел осознать весь масштаб грядущей катастрофы. — Что это? Это твой? Курдин, а ты что молчишь?

— Так я ж ничего, Евгений Маркыч. — Курдин развел руками так, чтобы выставить напоказ дедушкин шарик. — Турухтун дал посмотреть, это его.

— Ну и вернул бы ему. Зачем на пол швырять?— Я не нарочно, Евгений Маркыч! Так получилось! Директор поглядел на обоих, насупив узкие, похожие на

шрамы брови. — Ладно, идите. Потом поговорим. И спрятал ножик в карман. Контрольную Сашка запорол. Из трех вопросов на один от-

вет списал у Грищука, другой выдумал сам, просто чтобы хоть как-то ответить. До третьего не успел дойти, когда Литератыч велел Жирновой собрать листочки.

Урок слушал вполуха. Представлял себе, что будет вечером. Сделал деду подарок, как же. Хотелось провалиться сквозь зем-

233

Душница

лю, сдохнуть. Потом вспоминал, как смотрела новенькая, как она улыбалась, — и сам улыбался; ничего не мог с собой поделать. Было стыдно и сладко одновременно.

На уроке вслух читали «Легенду о Душепийце». Когда оче-редь дошла до Сашки, он машинально начал с того места, на ко-торое указал сидевший рядом Лебедь. Читал тоже машинально, думал о своем.

— «И вот стали люди замечать, что в фамильных душницах да на погостах творится неладное. Бывало: преставился человек лет десять назад, а мех с его душою выглядит так, словно мино-вали уже не годы — века! Будто выветрилась она, выдохлась до предела.

К кому только не обращались! Звали святых отцов, чтобы те душницы заново освятили, доблестных рыцарей, чтобы несли сторожу у входа на погосты!.. Ничего не помогало.

Подозревали в злодействе погостовых, но те и сами пребыва-ли в панике неописуемой. Говорили, будто по ночам раздаются из душниц леденящие кровь звуки. Услышав их, собаки забивались под лавки, а люди теряли рассудок. Один священник трижды переночевал в фамильном склепе барона по прозвищу Упрямец. После первой ночи нашли его седым, после второй — ослепшим, после третьей вовсе не нашли, сколько ни искали.

И продолжалось это негодяйство до тех пор, покуда не кос-нулось герра Вольфреда Эшбаха, за суровость и непреклонность прозываемого Стальным Утесом. А надо сказать, что была у Стального Утеса супруга, которую любил он пуще жизни своей. Когда преставилась, поместил он ее душу в самый надежный и крепкий мех, ухаживал за нею трепетно, вел ежевечерние беседы и, куда бы ни отправлялся, повсюду возил с собою. Даже спустя положенное количество лет, когда любой другой уже упокоил бы мех в фамильной душнице, герр Утес не желал с ним расста-ваться.

Вот однажды король, узнавши о бесчинствах, что творились на погостах, призвал ко двору верных своих вассалов. Поехал и герр Утес. Дорога до столицы была неблизкой, и на подступах к городу настигла его ночь. Неподалеку увидел он постоялый двор...»

234


В этот момент распахнулась дверь, и дежурный по этажу, извинившись перед Литератычем, сообщил, что Турухтуна к ди-ректору, срочно! Прям чтоб сейчас же шел!

Сашка тяжело вздохнул и зашагал вон из класса. Видимо, Евгений Маркыч куда-то торопится и не готов ждать до конца урока. А бесчинство, сотворенное Сашкой, намерен выжечь ка-леным железом, не иначе.

— Сильно злой? — спросил он у дежурного, малявки из чет-вертого «А».

Тот пожал плечами:— Не знаю. Хмурый. И ножик твой в руках вертел. Сашка только вздохнул. Он на минутку задержался перед

окном, чтобы полюбоваться на небо, застрявшее в косой сет-ке проводов-душеловов. Провода были покрыты инеем и по-новогоднему сверкали на солнце. На крайнем справа, тянув-шемся от старого кинотеатра к кирпичной пятиэтажке, сидел снегирь: будто капелька крови на струне.

Сашка вздохнул, решил, что тянуть время нет смысла, и, по-стучавшись, вошел в учительскую. Евгений Маркыч разговаривал по телефону. Ножик лежал перед ним на столе, и директор рас-сеянно барабанил по нему пальцами.

— Да. Обязательно! Вы не беспокойтесь, я лично пригляжу. Конечно-конечно... А что говорят врачи? Стабильно тяжелое? Ну-у-у... — Он прокашлялся и зачем-то поправил очки. — Да, вы правы, правы. Могло быть и хуже. Да, конечно, о чем речь; мы дадим отсрочку, потом заплатите сразу за третью и четвертую четверть. Я же понимаю... Простите, минуточку...

Он прикрыл трубку ладонью, тяжело взглянул на Сашку. Тот набрался смелости:— Евгений Маркыч, честное слово, я не хотел...Директор только отмахнулся.— На, — протянул ему трубку.Сашка непонимающе моргнул. — Поговори, это твой отец. — Сына, ты? Сашка кивнул. В горле пересохло, воздух вдруг сделался не-

обычайно прозрачным, пространство словно раздвинулось, рас-

235

Душница

пахнулось, как детская книжка-театр, и каждый звук гремел с невыносимой отчетливостью.

— Что с твоим мобильным? Почему не отвечаешь на звонки?!

— Дома забыл, — выдавил Сашка. — Ну, дома и дома, не суть. — Голос у отца стал скупым, си-

плым. — Тут с дедушкой несчастье. Он возвращался из кафе, по-скользнулся и упал. Хорошо, что рядом был Антон Григорьевич — он вызвал скорую.

— Когда? — почему-то Сашке было очень важно знать это. — Когда?..

— Да вот с полчаса. Ты слушай внимательно, не перебивай. Мы с мамой сейчас в больнице. Я позвонил домой твоему Денис-ке, ты сегодня ночуешь у них, хорошо? Утром я за тобой приеду. После школы сразу иди туда.

— А вы с мамой? — А мы тут пока. Дедушке нужна операция. Я еще вечером

позвоню, или сам наберешь меня от Дениски. Слышишь?— Слышу. — Ну все, давай, будь молодцом, не подведи меня. Мама и так

волнуется...Сашка представлял себе, как волнуется мама. Дедушка для

нее был самым главным человеком в жизни, самым дорогим; иногда Сашка даже немного ревновал к нему.

Прозвенел звонок, в коридоре радостно завопили; загрохота-ли чьи-то каблуки по паркету.

— Ну, — сказал Евгений Маркыч, потирая подбородок боль-шим пальцем, — иди, Турухтун. — Он подвигал губами, вздох-нул. — Всякое в жизни случается. Не бойся, все с дедушкой будет в порядке.

Сашка кивнул. Зашагал к двери на одеревеневших ногах. — Погоди. — Директор держал ножик на ладони, глядя с не-

доумением, как будто не мог взять в толк, как тот у него очутил-ся. — Это у тебя откуда?

— Дед подарил. Евгений Маркыч положил ножик на стол перед собой и, по-

медлив, толкнул к противоположному краю.

236


— Чтобы я больше его в школе не видел. Понял?— Спасибо!— Понял?— Понял, Евгений Маркыч! Следующий урок, алгебру, Сашка кое-как отсидел, классная

его не трогала. Наверное, директор сказал.Сашка все сорок пять минут думал только об одном. Словно

больного зуба, он то и дело касался чехла с ножиком и убеждал себя, что это совпадение. Даже по времени не все сходится. Папа сказал «с полчаса назад» — и почти сразу прозвенел звонок. А но-жик Курдин уронил, считай, минуты через две-три после начала.

Не сходится, не сходится.Но на душе было еще пакостнее, чем перед прошлым

уроком. Лебедю мать уже позвонила на мобильный, и Денис к Сашке

с вопросами не лез. После уроков они быстро собрались и хоте-ли сразу идти к Лебедю домой. Оттуда можно было перезвонить папе и узнать, как там дед (и как там мама).

— Не люблю, когда выделываются. Ножик-шможик, дед ему подарил, ага. — Курдин стоял, как обычно, в кольце благодар-ных слушателей. Прикидывался, что разговаривает с шариком. Делится, стало быть, новостями, рассказывает, как день про-шел. — Тоже мне, сокровище — ножик дикаря! Между прочим, его дед — трижды предатель и преступник. Сначала был просто вредителем, против президента партизанил, потом — типа миро-творцев поддерживал, а в конце концов всех предал. К нам бе-жал, вроде как стишки писать. Еще не факт, кстати, что он не шпион. Может, стишки вообще одно прикрытие, как в «Рассвете над Чайной бухтой»...

Сашка огляделся, словил пробегавшего мимо младшака.— Подержи-ка, — сунул ему в руки портфель.— И мою, — мрачно добавил Лебедь, сбрасывая с плеча спор-

тивную сумку. — На всякий случай.— ...там, — вещал Курдин, — тоже, помнится, был весь из себя

правильный и страдающий художник, а в конце первой серии-то...

Он увидел подходивших Сашку с Лебедем и осекся. — А ну повтори, — процедил Сашка. — Повтори, гад!..

237

Душница

* * *

В итоге они решили сперва зайти к Сашке домой, чтобы тот переоделся. Да и Лебедю не помешало бы привести себя в поря-док. Его мать возвращалась поздно, отца у них не было, зато была прабабка, немощная, но внимательная, как кобра.

— Я б ему вломил, если б Вадя не вмешался.— Дурак ты, Турухтун. Если б я не вмешался, они бы втроем

тебя исколошматили. Сашка хмыкнул и потрогал пальцем синячище на скуле.— Ничего, пусть теперь попрыгает, подостает шарик.

С душелова-то... А Вадя с Бобырко — козлы, что полезли. — Перед Курдиным выслуживаются. — Точно! Лифт не работал, поднимались по лестнице. Перед дверью

Сашка остановился и долго искал ключи. — Как думаешь, — спросил Лебедь, — Курдин родакам по-

жалуется? Ключи обнаружились в портфеле, на самом дне. Сашка дер-

нул плечами, отпер замок.— Пожалуется и пожалуется. Первый начал. Будет знать. Говорить он уже мог с трудом: при каждом движении губа в

том месте, куда врезал гад Курдин, болела все сильней. — Давай в ванную. Я пока возьму мобильник и одежду. Лебедь бросил в угол сумку и молча отправился промывать

боевые ссадины. Слышно было, как он приглушенно шипит и бормочет в адрес «козлов» что-то угрожающее.

Сашка поставил чайник, заглянул в шкаф и вытащил рубаш-ку с джинсами, чтобы переодеться. Мобильника на столе не ока-залось. Он перерыл все в тех местах, куда мог его положить, и только потом догадался, что, если родители звонили, мобила ви-брировала и наверняка упала на пол. Там ее и нашел.

Поднимаясь, стукнулся головой о столешницу и потом с пол-минуты стоял перед окном, потирая макушку. В окне была видна детская площадка, сейчас пустая. Только на игрушечной лавочке сидел, смешно вытянув ноги, какой-то человек в синем плаще —

238


легком и потрепанном. Хотя по виду на бомжа незнакомец не тянул: побритый, «ухоженный».

Смотрел человек прямо на Сашку. Пару мгновений Сашка, замерев, старался не двигаться и

даже не дышать. Потом сообразил, что незнакомец глядит не конкретно на него, а вообще на их окна.

— Ты чего копаешься, Турухтун? Чайник уже закипел. Иди, давай... Эй, ты в порядке?

Сашка оторвался от окна и рассеянно кивнул:— В порядке...Они попили чаю и двинули к Лебедю. Ножик Сашка вынул и запрятал в самом дальнем углу ниж-

него ящика стола. Дверь запер на все замки. Когда проходили мимо арки во двор — не выдержал, глянул. На детской площадке никого не было.

«...не приходя в сознание, на семьдесят шестом году жизни...»

Часть вторая

В школу он вернулся в понедельник. Прибежал вовремя, со звонком. Сел рядом с Лебедем и осторожно привязал к крючку сбоку парты медную цепочку.

Проходили сферу и ее свойства. Сашка начертил в конспек-те циркулем окружность, обозначил пунктиром ось, нарисовал дуги. На дедов шар старался не смотреть и к шепоткам за спиной не прислушиваться.

Шар на сферу в конспекте был совсем не похож. Чуть вы-тянутый, размером с футбольный шлем или солдатскую каску; цвета вишневого сиропа, щедро разбавленного водой.

Папа сказал: зато с hi-float-покрытием, от преждевремен-ного сдувания. И повышенная чувствительность к магнитному полю, в случае чего — девяностопятипроцентная вероятность, что мимо проводов-душеловов не пролетит. Мама на это устало

Содержание

Идеальный Аренев (предисловие М. Назаренко) 3

Туда... 5

Единственная дорога . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6В ожидании К. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .14Первое правило свинопаса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44Каморка под лестницей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51Мастер дороги . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .60Вкус к знаниям . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 129

...и обратно 143

Зачет для избранного . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 144Часы с боем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 150Дело о детском вопросе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 172Нарисуйте мне рай . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200Душница . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 223Домовой (вместо послесловия) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 340

ООО «Фантаверсум»141410, Московская обл., г.Химки, ул.Молодежная, д.70

[email protected]

Где и как купить бумажные книги?Где и как купить электронные книги?

Как они выглядят?

Все о книгах издательства «Фантаверсум»:

http://www.fantaversum.ru

Education

Мастер дороги. Владимир Аренев (2 рассказа и начало повести для ознакомления)