Коэффициент интеллекта (3 рассказа для ознакомления)

Кимберлит

Коэффициент интеллекта

Сборник фантастических рассказов

Москва«Фантаверсум»

2013

2-е издание

УДК 821.161.1-822ББК 84 (2Рос=Рус) 6-445 К76

Коэффициент интеллекта : сборник рассказов /сост. А. Силенгинский; илл. В. Соколенко; дизайн серии А. Павленко. — М. : Фантаверсум, 2013. — 352 с. — (Кимберлит).ISBN 978-5-905360-26-8

Когда-то человек поднялся над миром животных, обретя разум, и с тех пор гордится высотой своего положения. Но крепко ли сто-ит человек на этой ступени и не пора ли поискать следующую? Или хотя бы задуматься, что это будет за ступень и куда ведет лестница.

А можно посмотреть на ситуацию по-другому. Можно, чтобы не скучать в одиночестве, подвинуться и освободить немного места рядом с собой. Для кого? Для наделенных разумом животных или пресловутого Искусственного Интеллекта? Возможны варианты…

Обо всем этом в сборнике «Коэффициент интеллекта».

© ООО «Фантаверсум», 2012© Соколенко В., иллюстрации, 2012

К76

УДК 821.161.1-822ББК 84 (2Рос=Рус) 6-445

ISBN 978-5-905360-26-8

Кимберлит

Серия основана в 2013 г.

3

Предисловие

О чем пишет научная фантастика? Возможные ответы нетрудно предсказать, не так ли? О межпланетных перелетах и иных мирах, о путешествиях во времени и далеком будущем, о роботах и парал-лельных вселенных…

Все это формально правильно… но неверно по сути. Говорить так значит не видеть за деревьями леса. Судить о вкусе конфеты по виду обертки.

Научная фантастика, как, впрочем, и любая иная форма лите-ратуры, пишет прежде всего о Человеке. Даже если герой произве-дения робот, инопланетянин или говорящая собака, сюжет так или иначе проецируется на нашу действительность, на живущего в на-шем мире человека, окруженного другими людьми.

Просто сущность человека может наиболее ярко и полно про-явиться в ситуациях сложных, неординарных, возможно, даже кри-тических. А вот для моделирования таких ситуаций великолепно подходит именно научная фантастика, все же вышеперечисленное есть не что иное, как способы достижения этой цели.

Не вдаваясь в дебри рассуждений, что же такое человек, — иначе в сборнике не останется места собственно для рассказов, — примем как постулат, что непременным атрибутом человека является разум. И вот, отталкиваясь от этого, нам с вами уже будет о чем поговорить. Точнее, я передам слово авторам этого сборника, подождите еще только минутку…

Где проходит грань между рассудком и разумом? И что будет, если эту грань пересечь — в том или другом направлении? Всегда ли благом является повышение интеллектуального потенциала челове-ка — и не стоит ли двинуться в обратную сторону? Правильно ли мы используем свой мозг — и к чему могут привести эксперименты в этой области? Выиграет ли человек, поставив строгую холодную

4

логику выше творческого начала? Какие скрытые резервы хранит наше подсознание?

Ну и конечно — веяние времени! — немало внимания авторы уделили искусственному интеллекту. Если уж даже в середине про-шлого века редкий фантаст обходил стороной тему разумных робо-тов, то что говорить о наших днях, когда обретение роботами разума кажется таким близким и легко достижимым… Компьютеры не только решают сложнейшие задачи и обыгрывают гроссмейстеров в шахматы — к этому мы постепенно привыкли, — они пишут кар-тины и сочиняют музыку, читают детям сказки и поддерживают ил-люзию непринужденной беседы с человеком.

Из всего этого складывается впечатление, что до того момен-та, когда человек и робот смогут на равных пожать друг другу руки, остался один шаг. Но пока шаг этот удается сделать только в фанта-стических произведениях.

Итак, «Коэффициент интеллекта»… Авторы сборника не огра-ничились банальным повышением (или понижением) человеческо-го IQ, они рассмотрели эту проблему гораздо шире и глубже. Кроме движения вперед и назад, они обнаружили иные направления, ино-гда довольно парадоксальные.

Тем интересней мне было составлять этот сборник, тем инте-ресней, уверен, вам будет его читать!

Андрей Силенгинский,редактор и составитель

54

Сергей Игнатьев

Пятый лишний

«…завернуто в полиэтилен, в несколько слоев замотанный скот-чем.

Было проведено вскрытие, в ходе которого установлены при-близительное время и причина смерти гражданки Е.А. Плеткиной и сделано предположение по поводу орудия убийства. Согласно выво-ду экспертов, им послужил мастихин. Инструмент, которым поль-зуются художники для смешивания красок или очищения холста. Список мест, где такие инструменты можно приобрести, уже со-ставлен, по нему работают оперативники. Но особых надежд на это направление следствия я не возлагаю.

Что касается источника информации — это один из пациен-тов Минца (все тот же Т. Колпин, о котором я подробно сообщал в предыдущем отчете).

Минц счел нужным привлечь к делу стажера Молчанова, кото-рому и удалось получить от Колпина точную информацию о место-нахождении тела.

Учитывая специфику работы с данным пациентом, инициативу в дальнейшем расследовании руководство предоставило Минцу. Ему предстоит форсированными темпами установить местонахождение пропавшей гражданки О.Л. Нильской. Это, напомню, подруга по-гибшей, пропавшая в тот же вечер, и поиски которой до сих пор не дали результата.

Учитывая срочность, которая требуется в данной ситуации, про-шу обратить ваше внимание на…»

4

Их четверо, и я внимательно наблюдаю за ними сквозь щелочки прищуренных век.

Сергей Игнатьев. Пятый лишний

55

Они тоже рассматривают меня. Делают это так, будто между нами — стеклянная стена, а я нахожусь в вольере.

Это смешно, потому что все наоборот. Ведь это я пришел сюда, в зоопарк, посмотреть на ученых зверей.

Посредине сидит Лис, он кусает маленькую деревянную палочку и смотрит на меня, а иногда — в раскрытую металлическую книжку. Рядом с ним сидит Филин, иногда он раскрывает клюв и довольно ухает, раздувая грудь. Рядом с Филином — Окунь, ему неуютно, хо-чется вернуться в воду, в мутных глазах его тоска.

За ними, красиво ступая длинными ногами, ходит Жираф. Он дышит дымом, иногда останавливается и подолгу рассматривает фальшивые груши наверху. Груши лежат вверх ногами на перевер-нутой тарелке. От груш исходит яркий слепящий свет, смотреть на них неприятно, и я перевожу свой Луч на ученых зверей.

Я прощупываю их лучом, чтобы узнать про каждого больше. Они догадываются про луч и плавно отводят глаза, чтобы он не по-пал внутрь.

Единственный, кто не отводит глаза, — Лис. Но он хитер, поэто-му старается отвлечь меня разговором.

— Вы меня помните, Тимур? — спрашивает Лис.— Я вас помню, — вру я (Лис не так уж и хитер — он мне сразу

верит, кивает). — А что это такое — «Тимур»?Филин довольно ухает. Мне нравится происходящее. Напоминает веселую игру.Эти ученые звери развлекают меня. И когда показывают бу-

мажки с интересными кляксами или с цифрами, сложенными из цветных точек, и когда просто молчат и смотрят, вот как сейчас. Это тоже часть игры. Проигрывает тот, кто первый начинает говорить.

— Вас так зовут, — говорит Лис, покусывая свою палочку. — Это-го вы не помните? Тимур Колпин — ваше имя.

— Ладно, — я равнодушно пожимаю плечами. — Согласен.Не все ли равно, кого и как зовут? Суть игры не в этом.Филин шепчется с Лисом.Жираф прекращает дышать дымом, с интересом вытягивает

длинную шею.— Спросите про тело! — шепчет он Лису.— Вчера у нас с вами был интересный разговор, — говорит Лис. —

И вы рассказали нам о Вишневой Даме. Помните?

56


— А, это…Странно, что его интересуют такие мелочи. Похоже, он опять хитрит. Надо быть настороже.— Мы можем поговорить с ней?— Зачем вам? — я отвечаю нарочито равнодушно. Должно сра-

ботать.— Она поделилась с нами очень ценной информацией.Лис снова врет. Я-то знаю, что Вишневая Дама — настоящая су-

масшедшая. Порой мне самому неуютно общаться с ней.— Нам снова надо поговорить с ней, — настаивает хитрый Лис. —

Можно это устроить?Я молчу, раздумывая.— Вы скучаете по воде? — я направляю луч на Окуня.Окунь приоткрывает рот, выкатывает мутные глаза, но сказать

ничего не может. Непонятно, на что я надеялся. Ведь рыбы не раз-говаривают.

— Услуга за услугу, — говорю я.Я направляю луч на Филина. Хотя Лис хитер и с ним можно ино-

гда весело поболтать, Филин в этом вольере — более важный зверь.— Я вас слушаю, — хмурится Филин.— Я хочу такие вот палочки. Как у него, — я показываю на Лиса.— Карандаши?— Да. Разные. Цветные…Филин лапой цепляет себя за клюв. Поправляет стеклышки, ко-

торыми прикрывает глаза от ярких фальшивых груш. — В прошлый раз, — вставляет Лис, — когда мы дали вам ка-

рандаши… Вы использовали их не вполне по назначению. Едва не произошла трагедия. Один из тех людей, что пытаются вам помочь, пострадал. Вы, к сожалению, этого не помните, но…

— Дайте ему карандаши, — говорит Окунь. — Только сначала мы поговорим с этой, как ее, дамой…

Оказывается, рыбы умеют говорить!Мне становится весело, и я громко смеюсь.Окунь таращится на меня. Он, видимо, уже жалеет, что показал

свое умение.— Не бойся, — я поглаживаю его по плечу успокаивающим Лу-

чом. — Я никому не скажу, что ты умеешь говорить!


57

— Мы дадим вам карандаши, — обещает Филин, убирая от мор-ды защитные стеклышки.

— Еще хочу такие же, — я показываю Лучом на стеклышки. — Мне необходима защита от фальшивых груш. Они слишком ярко светят.

Я показываю Лучом на груши, лежащие вверх ногами на пере-вернутой тарелке. Все четверо поднимают вверх глаза. Выглядит уморительно, и я снова смеюсь.

— Договорились! — дергает клювом Филин. — Теперь вы позове-те Вишневую Даму?

Пусть так. Они мне уже наскучили, и я хочу вернуться. Вернуться туда, где кончается туман и… Судороги сотрясают мое тело. Что-то держит меня — крепко-

крепко. Филин, нацепляя обратно свои стеклышки, протыкает воздух

когтем. Торжественно каркает: «Вот оно!»А потом я……смутно знакомый молодой человек смотрит на меня поверх

экрана ноутбука. Рядом с ним сидят двое. Старик в белом халате, который почему-то тоже кажется знакомым, и невзрачный мужчи-на в костюме и галстуке. Еще один стоит возле стены, подпирая ее плечом. Курит, выпуская под потолок клубы дыма.

— Где я?— Вы не помните?— Нет.Я чувствую запах табачного дыма, в горле першит, захожусь

кашлем...— Вы бы не курили, — говорит молодой человек, поворачиваясь

к типу с сигаретой, который стоит у стены. Тот поспешно подходит к столу и давит окурок в переполненной пепельнице. У него из-за ремня торчит пистолет. Косясь на меня, он возвращается к стене.

— Можете сказать, как вас зовут? — спрашивает молодой чело-век, внимательно глядя на меня. — Я Молчанов, помните?

— Конечно, — говорю я. Кажется, я действительно вспоминаю. — Меня зовут Катя.

— Екатерина Алексеевна Плеткина? — переспрашивает старик.— Да.Тип у стены вполголоса матерится.

58



59

Молчанов бросает на него короткий строгий взгляд.— Напомните ваш год рождения?Я напоминаю.— Род занятий?— Студентка… Почему я не могу пошевелиться?— Это в целях вашей безопасности, — торопливо говорит Мол-

чанов. — Вы помните, что с вами произошло?В голове низкий гул, многоголосый хор… Сложно думать, мысли

плавны и текучи, как на границе между сном и явью.— Мы были в кафе «Вернисаж», знаете, у реки? Где рынок для

художников… Я и Оля. Отмечали сданную курсовую. А потом…Память пронзает острая молния. Разбегается по телу разрядами

электричества.— Потом появился он. Сказал, что тоже художник, что хотел бы

нарисовать нас. Да-да, мы поехали к нему. К нему в мастерскую…— Можете назвать адрес? — торопливо спрашивает невзрачный

тип.— Да. Это в самом конце улицы, у перекрестка… Старые дома.

Мы зашли во двор, потом спустились в подвал. Мы немного выпили в кафе, а потом еще у него… Он налил нам вина… И… О Господи!

Воспоминания приходят рывками. Бьют наотмашь. Я чувствую боль по всему телу, мышцы напрягаются, пальцы мелко дрожат, по коже бегут мурашки, к горлу подкатывает комок.

— О нет! Нет! Этого не может быть! Он подсыпал нам что-то. Оля отключилась. А я еще нет… Тогда он подошел к мольберту, взял с него… Нет, не надо! Пожалуйста, не…

— Вы запомнили улицу? — кричит, тараща прозрачные глаза, тип в костюме. — Улицу…

Слепой ужас давит, я кричу, но крик тонет в волнах тумана, вяз-кого как кисель, который наползает со всех сторон. Стены выгиба-ются парусом, силуэты людей дрожат, меняют форму, как в кривом зеркале…

Падаю, падаю в туман…Тело бьет крупная дрожь, я не в состоянии пошевелится…«Свяжись с операми срочно!!!» — гудит в голове чей-то хриплый

бас. Мне что-то кричат, но я не слышу… Тишина.Звенящая тишина. Только дыхание нескольких людей в тесной

комнате. Только отрывистый стук сердца.

60


Я поднимаю веки, моргаю с непривычки. Вижу четверых. Это интересно. Видеть собственными глазами, так близко. Потянуться рукой и…

Жаль, я не могу двигаться. Они заранее обезопасили себя.— Тимур? — спрашивает меня самый молодой.Я растягиваю губы в улыбке.Пусть думает, что я и есть тот, кто ему нужен. А я пока осмотрюсь. Здесь все такое интересное, такое новое для

меня. Пожалуй, свет резковат. И еще клубы этого ядовитого дыма щекочут ноздри. Но главное, здесь очень интересн…

Я успеваю услышать, как старик говорит «вот опять», и туман накатывает волной, захлестывает меня со всех сторон…

Мускулы предельно напряжены, судорога, еще одна……эти четверо пялятся на меня. Двоих я знаю. Старый пердун Минц, заслуженный мозгоправ,

и его приятель Молчанов, совсем еще щенок, практикант. Жалкие трусливые людишки. И они меня, конечно, связали…

С ними двое каких-то молодчиков, незнакомые. Один, сидящий за столом, похож на снулую рыбину. Второй подпирает стенку, у него волчьи глаза, из-за ремня торчит рукоятка пистолета. Вокруг лампы вьются облака табачного дыма.

Я пытаюсь рывком подняться, но не могу даже сдвинуться с ме-ста, ремни держат крепко, я примотан к креслу вроде зубоврачеб-ного.

— Развяжите меня! — говорю я.— Тимур? — спрашивает Молчанов. — Вас зовут Тимур Колпин?— Глаза разуй! — говорю я. — Кто ж еще? Они таращатся друг на друга, переглядываются.— Развяжите меня!— Полученной информации должно хватить, — вполголоса це-

дит «волчара», обращаясь к Минцу.Минц хватает своей веснушчатой лапой телефонную трубку.— Петровский, зайди к нам… Ага, захвати.— Что, успокоительным колоть опять? — догадываюсь я. — Не

поможет. Вам уже ничего не поможет. Доберусь до вас… И тогда… Тогда вы испытаете на себе, что такое истинный Гнев Его. Он до-станет вас, где бы вы ни находились! Он заставит вас тысячу раз по-


61

жалеть о том, что вы связались с Ним… Эй, ты, лупоглазый! Я тебя запомнил, слышишь?!

Они никак не реагируют, но мне этого и не надо. Судьба их дав-но предрешена.

— Вам уготована великая судьба! — улыбаюсь я. — Стать частью Его замысла. Стать частью Его прекрасного Проекта…

Появляется санитар, в руках у него шприц.— Здорово, приятель! — улыбаюсь я. — Я помню и тебя. Ты встре-

тишься с Ним первым. Он уже давно ждет этой встречи. Я говорил ему про тебя, и ты ему интересен! Ты интересен ему… Врубаешься, что это значит, ах-ха-ха!

Я смотрю в их жалкие лица. В них пока нет Страха. В них только равнодушие и брезгливая отстраненность.

Только Молчанов, этот мальчишка, слушает меня с интересом. Но они переменят свое отношение, они пожалеют… Еще сполна

вкусят настоящего Страха.Я чувствую короткий укол в предплечье. Но им это не поможет.

Уже не поможет. Им не удержать меня.Бесконечно это продолжаться не может. В какой-то момент

мне удастся собраться с силами, и тогда…Все тонет в вязкой вате, и я слышу откуда-то издалека голос

Минца:— Вот так, в первом приближении… Теперь вы имеете некото-

рое представление…— Нам необходимо провести более тщательные исследова-

ния! — вставляет Молчанов. — Счет идет уже на часы, и я настаиваю на форсировании…

— Санкция руководства еще не получена! — перебивает его тот «волчара», с пистолетом за поясом.

Все тонет в наслоениях ваты, голоса становится неразборчивее, глуше, глуше… Плыву сквозь туман. Но мне не страшно.

Я знаю, куда ведет меня этот туман. Возвращаюсь в Башню…

5

«…В ходе расследования стажером Молчановым было выдвину-то предложение — приобщить к материалам следствия результаты

62


психологического теста, вернее сказать, эксперимента, который был проведен с гр-ном Колпиным самим стажером М. и группой лабо-рантов Н-ского университета. Проводить тест предложено было на их территории, что было мотивировано нашей недостаточной осна-щенностью (?!).

В ходе эксперимента были установлены дополнительные симп-томы психической болезни гр-на Колпина и прояснились некото-рые детали дела, о которых я сообщал в предыдущем отчете.

В частности, установлено количество ложных личностей (4), со слов К. составлено подробное описание произошедшего. Получено представление о его мотивациях. Его причастность к делу теперь уже несомненна. Но степень виновности и его вменяемость пока неоче-видны.

С ним еще предстоит работать, но, главное, теперь у нас есть первые версии о местонахождении пропавшей гр-нки Нильской. Информация передана оперативникам.

Полученные в ходе тестов с подозреваемым К. материалы я при-лагаю к отчету и прошу обратить внимание на…»

В Башне чужак. Такого не бывало никогда прежде, поэтому я испытываю стран-

ное волнение.Чужак поднимается по спиральным подъемам Башни. Моей

Башни… Он находится на моей территории, и потому я могу легко узнать, что ему понадобилось здесь. Могу стать с ним одним целым, слиться с ним. Думать его мысли.

Он ищет Вишневую Даму. Сейчас в Башне трое постояльцев, не считая меня и Чужака, а

ему интересна именно она. Странно.Тут я узнаю его. Конечно, тот самый мальчишка, как я не до-

гадался раньше? Я уже видел его, и про него рассказывали и Весельчак, и Фана-

тик… Вишневая Дама не рассказывала — она не хочет говорить со

мной. Ей нужно время, чтобы освоиться.Даже не знаю — радоваться мне или тревожиться?Нам было уютно здесь вчетвером, и вот появился пятый.


63

Сам, по собственному желанию? Это против правил. Сюда не приходят просто так, когда заблагорассудится. Сюда приводят. Привожу я. Тот, кому принадлежит Башня.

Я следую за ним, но он опережает. Он подобрался к Вишневой Даме, я слышу ее крики, которые

доносятся сквозь мерцающие перламутровые стены.Вишневая Дама сообщает ему что-то. Мерзавка! Сумасшедшая сука, она говорит ему, где искать свою

подружку, которая все еще ждет своей участи ТАМ, снаружи! Я не успел привести ее в Башню, оставил на потом…

Вот оно, наказание за беспечность!Я стремительно несусь за чужаком, но он ускользает. Он узнал,

что хотел.Его нельзя выпускать отсюда! Это моя территория!Я врываюсь в Лабиринт. Здесь расположена моя гордость, мое

главное сокровище — Коллекция… В светящемся янтаре навечно за-стыли Мгновения. Лики тех, кого я привел сюда, в момент, когда я открыл перед ними величайшую тайну Вселенной. Тех, кто прошел через Башню.

Это суть, это истинный смысл моей работы. А то, что остается ТАМ, снаружи, — лишь предварительные эскизы, пачкотня на па-литре.

Чужак был здесь, я чувствую его след…Но поздно. Двери распахнуты, и за ними только чернильная

тьма.Он сбежал! Он ворвался в мою Башню, видел ее изнутри, нару-

шил мой покой. Он осквернил своим присутствием мою сокровищницу, мою

драгоценную Коллекцию!И так просто ускользнул от меня… Как ему это удалось? Кто он

такой, этот пятый лишний?! Я запомнил его. Он вызвал мой интерес. А это значит, что рано или поздно он

тоже станет постояльцем Башни, и волнующее мгновение его Про-зрения присоединится к моей блистательной Коллекции…

64


Ловлю себя на том, что в Башне царит странная оцепенелая ти-шина.

Я пробегаю по длинным коридорам, по лестницам и залам… Везде пусто.

Они тоже сбежали! Каким-то образом все они, постояльцы моей Башни, сбежали, я остался совершенно один… Совершенно один!

Это ничего, я справлюсь. Того, что рассказывали мне Фанатик, и Весельчак, и даже эта су-

масшедшая Вишневая, будет достаточно. Я смогу сориентироваться ТАМ. Мое дело будет продолжено...«…тогда же стажер Молчанов в одиночку, действуя без санкции

руководства, используя самовольно изъятую аппаратуру Универси-тета, вступил в прямой контакт с подозреваемым Колпиным. Дей-ствия его носили безответственный и откровенно провокационный характер.

Впрочем, нельзя не отметить, что эти действия в конечном ито-ге помогли установить точное местонахождение гр-нки Нильской, которая была заперта в подвале жилого дома на Строительной, 16. Этот подвал Колпин использовал под мастерскую.

Молчанов немедленно отправился по установленному в ходе контакта адресу и уже оттуда вызвал оперативников и бригаду «ско-рой помощи».

Нильская в данный момент находится под наблюдением меди-ков, она сильно истощена, но состояние ее оценивается как удовлет-ворительное.

Пользуясь терминами самого стажера Молчанова, ему удалось «взломать» «внутреннюю защиту» гражданина Колпина и, проник-нув в его сознание (?!), «сыграть на его собственном поле и по его правилам».

По моему личному мнению конечный результат является в большей степени счастливым стечением обстоятельств, чем заслугой стажера М. Я прошу учитывать это при вынесении окончательного вердикта по делу.

Подозреваемый Колпин был препровожден в Н-скую областную спецлечебницу № 154, где находится в данный момент под строгим надзором. Стажер М. настаивает на повторном эксперименте, но,


65

учитывая все факторы, считаю нужным стажера М. от дальнейшего расследования отстранить. Дело можно закрывать. Рудокоп».

Тарабанов — Пескову. Федор Борисович, пересылаю тебе отчет Рудокопа об этом

стажере Молчанове, которым ты интересовался. История полу-чилась та еще! Такого забористого бреда давно не читал. Он там на пятидесяти страницах высказывается про похищение душ, ре-инкарнацию, про каких-то шаманов и т.п.

Как по мне, так в лице этого их «пациента» мы имеем дело с самым заурядным психопатом-выродком. Лучше дали бы мне им заняться, по старой памяти.

Что до Молчанова — конечно, у парня есть чутье. Изыскания его выглядят довольно обстоятельно, с фактологическими выклад-ками, с крепким базисом. Но выводы, да и весь этот его интуитив-ный метод с фантазиями пополам — ни в какие ворота. Мое мне-ние — у нас таким не место. Но ты, конечно, сам решай.

Тарабанов.

Песков — Тарабанову.С отчетами ознакомился. Молчанова с дела снять. Предло-

жить должность в Агентстве, в отделе Костина. К оперативной работе не допускать. Рудокопу — продолжать наблюдение.

Песков.

1

Комбинезон санитара мне немного великоват, но чтобы до-браться до цели — вполне сгодится.

Даже простым карандашом можно творить истинное искус-ство. Конечно, если он находится в умелых руках. Санитар узнал об этом не понаслышке.

Я иду по коридору, освещенному лампами дневного света, а в голове прокручиваю план действий.

Конечно, меня хватятся очень быстро.

66


Найдут этого хряка, хотя я постарался замести следы, и для это-го пришлось провести почти час в пустой операционной, со скальпе-лями и анатомической пилой.

Работа на скорую руку, недостойная мастера. Мне даже было немного стыдно за результат.

Хорошо хоть, что у них нашлось так много пластиковой пленки. Это добавило искру вдохновения даже в такую быструю халтурку.

Я люблю работать с пластиком. Он универсален, он нивелирует любую форму. Скрывает ее до поры.

Мне, конечно, придется покинуть город. Некоторое время по-петлять по стране, уходя от возможного преследования. Изменить внешность, изменить имя. Для этого у меня все готово. Целых два тайника, о существовании которых они не догадываются со всеми своими ищейками, спецпрепаратами и напичканными электрони-кой лабораториями.

И никакой умненький мальчик Молчанов им тут не поможет. Мне надо как можно скорее покинуть город, но жажда творче-

ства сильна. Вдохновение снова пьянит меня. Оно жжет меня изнутри, я не

в силах противостоять. Перед отъездом я позволю себе небольшой… нет, не Проект, конечно, а так, легкий эскиз. Вольный росчерк на память этому Молчанову и остальным.

О, с каким удовольствием я поработал бы с ними! Конечно, ма-териал не особо хорош, но из любви к искусству, исключительно из любви к искусству…

Но что я слышу?Наверху вопит сигнализация. Кто-то обнаружил мое отсут-

ствие? Что за незадача — какой-нибудь припозднившийся лаборант?

Но как он проник в боксы? Доступ туда кому попало не дают. Это с санитаром мне повезло. Похоже, везение мое имеет свои пределы.

Или нет?!Нет, мне по-прежнему везет, несомненно.Я замечаю его первым.Гремя каблуками по плитке, он быстро спускается по ступеням,

на один лестничный пролет выше меня. Сам идет ко мне в руки, са-моуверенный щенок, который решил залезть мне в голову. Тот, кто осквернил своим вторжением мою Башню.


67

Теперь-то посмотрим — кто кого?!Я отхожу к лифтам, свет там не горит, и зал тонет в полумра-

ке. У стены стоит кадка, из которой торчит толстая пыльная пальма. Я застываю за ней, вжавшись в стену, азартно сжимая в пальцах ка-рандаш.

Все, что остается, — это немного подождать. А потом я узнаю, сколько оттенков таит в себе его кровь.

«…лично присутствовал при кремации. Я даже рад, что все так разрешилось. Как подумаю о неповоротливости нашей судебной си-стемы, о том, какая шумиха поднялась бы в прессе… Впрочем, это лирика.

Считаю, Колпин сделал нам большое одолжение, решившись на побег.

Что касается стажера Молчанова, он не перестает удивлять меня. Я поинтересовался, что ему понадобилось в клинике в такое позднее время? Ответ меня ничуть не удивил.

Экспериментатор… Для таких, как он, все запреты и санкции — это пустой звук!

По моему скромному мнению, его перевод в Агентство — это, мягко говоря, несколько преждевременное решение. Что ему дей-ствительно необходимо, так это дисциплинарное взыскание.

Впрочем, вам видней.Между тем, надо отдать стажеру должное. Действовал он, не-

смотря на отсутствие опыта оперативной работы и хотя бы базовой подготовки, профессионально, что в сложившихся обстоятельствах удалось бы не каждому.

Он почти не пострадал, если не считать пары царапин и много-численных синяков.

Поиски Г. Петровского, санитара, дежурившего возле бокса Колпина и пропавшего в ночь, когда была совершена попытка по-бега, до сих пор результатов не дали.

Гражданку Нильскую выписывают на днях. Состояние ее хоро-шее, никаких серьезных физических повреждений зафиксировано не было. Что же касается перенесенного стресса, то надеюсь, он не скажется в дальнейшем на психологическом здоровье потерпевшей. Впрочем, это уже забота медиков.

68


По данному делу все. Подробные материалы предоставлю вам лично в рабочем порядке. Рудокоп».

Тарабанов — Пескову.Федор Борисович, сегодня Рудокоп сделал подробный устный

доклад по интересующему тебя делу. Разрешилось все, кажется, благополучно. Что касается Молчанова — он принял наше пред-ложение с энтузиазмом и сегодня был зачислен в отдел Костина. Посмотрим, как покажет себя, у них там как раз подходящее дело наметилось.

Рудокоп продолжает вести наблюдение.Тарабанов.

— Ольга, как вы себя чувствуете? — Хорошо, спасибо.— Может быть, подвезти вас?— Спасибо, я возьму такси.У самого лицо мертвецки бледное, глаза красные от недосыпа,

нижняя губа разбита и скула залеплена пластырем, руки подрагива-ют, и он прячет их в карманах плаща. И все равно продолжает стро-ить из себя рыцаря. Хороший парень. Мне встречалось мало таких.

— Если вам надо будет поговорить с кем-то или…— Да, я знаю. У меня есть ваш номер.— Молчанов! — кричат ему от дверей.По ступеням спускаются типы в официальных костюмах, при

галстуках, машут ему. У двоих поверх костюмов накинуты белые ха-латы.

Я не могу спокойно смотреть на них. За прошедшие дни эти гал-стуки и белые халаты не оставляли меня в покое. В перерывах между утомительными расспросами они надоедали своим деликатным, на-стойчиво ласковым обхождением или просто маячили на перифе-рии зрения, всегда готовые появиться по первому зову. Может, все это и было в соответствии с их мудреными инструкциями, и все они делали правильно. Действительно, предшествовавший моему осво-бождению кошмар как-то поблек, отошел на второй план… Но как же они замучили меня!


69

Мне надо просто остаться одной. Побыть наедине с собой. И даже Молчанову со всем его мальчишеским рыцарством этого не понять.

— Так, — говорит Молчанов, в ответ машет рукой людям в ко-стюмах. — Похоже, меня сейчас будут препарировать…

Он ловит мой взгляд, и на бледных щеках выступают красные пятна. Сам понимает, что шутка вышла двусмысленной.

Помрачнев, он лепечет что-то извинительное. Боится, что напомнил мне о Кате и сейчас я опять устрою ис-

терику. Напрасно. Все это ушло. Такое не забывается, конечно… Но сей-

час этого как будто нет. Задвинуто в дальний ящик стола глубоко и надолго. Хорошо бы — навсегда.

Чтобы снять неловкость, я улыбаюсь.— Может… я могу сам позвонить вам? — спрашивает он. — Убе-

диться, что все в порядке?— Конечно. Его снова зовут.— Ну… до свидания, Ольга, — говорит он, протягивая мне ла-

донь.— До свидания.Он быстрой походкой направляется к своему начальству, людям

с печатями вечного недовольства на лицах, а я иду вдоль по улице, чтобы поймать такси. Ярко светит солнце. Молодые люди провожа-ют меня глазами.

Я по-прежнему выгляжу неплохо, а весна наконец-то вступила в свои права.

У тротуара тормозит джип. Водитель, загорелый блондин, будто сошедший с глянцевой журнальной страницы, улыбается мне сво-ей самой очаровательной улыбкой. Я называю ему адрес и сумму, он с готовностью кивает, я сажусь в машину, захлопываю за собой дверцу.

Покручивая руль, водитель так и косится на меня в зеркало за-днего вида.

— Прекрасная погода! — говорит он.Я киваю.Джип вливается в поток машин, впереди мигает красный сиг-

нал светофора. Водитель говорит:

70


— Извините, если мой вопрос покажется нескромным… Если вы не спешите, конечно… Вы не согласитесь выпить со мной по чашке кофе?

Это как озарение. Мысль, которая настойчиво крутилась в голо-ве с самого утра, наконец превращается в готовое решение.

— Давайте, — я улыбаюсь. Водитель принимает улыбку на свой счет, и лицо его сияет. — Я знаю хорошее место, — говорю я. — Кафе «Вернисаж», зна-

ете?— Конечно! — быстро говорит водитель. — Это у реки, там, где

выставки проводят? И рынок, где всякие товары для художников продаются? Хорошее место… Кстати, меня зовут…

Я киваю, почти не слушая. Крепкий кофе мне сейчас действительно не повредит.К тому же первое, что мне понадобится для будущего Проек-

та, — это хороший мастихин.

154

Максим Тихомиров

Межсезонье

На десятый день моего второго рождения папа с мамой пода-рили мне котенка.

Я назвал его Васькой. А что? По-моему, нормальное кошачье имя.

День моего второго рождения всегда совпадает с началом весны. Вообще-то это не только мой праздник, а наш общий, семейный, но раз уж я в семье самый младший, то поздравляют каждый раз меня одного. Ну, я не против. Тем более что мой настоящий день рожде-ния приходится на середину зимы, и его никак не отметить, потому что зимой мы спим.

Я как раз только проснулся в тот день и поэтому был еще не со-всем в себе — вялый и сонный, и вдруг раз — и папа тут как тут, а на руках у него сидит самый настоящий котенок и круглыми глазенка-ми хлопает.

— Ух ты! — сказал я. Сон как рукой сняло, в голове сразу стало ясно и звонко, а тело было еще ватное спросонья и очень-очень хо-лодное. Я протянул к котенку руки, и движение вышло медленным-медленным, как всегда бывает после зимнего сна.

Зимой мы спим долго-долго, и снится нам странное. После ве-сеннего пробуждения сны долго еще не отпускают, и я часто ощу-щаю себя десятиногим механическим пауком, который ползает по нашему насквозь промерзшему небесному дому изнутри и снаружи, и в черном-пречерном небе над головой день и ночь висят звезды, солнце маленькое и холодное, а океан внизу сплошь покрыт льдом.

После пробуждения мне еще несколько дней сложно ходить — все время не хватает ног, я то и дело оступаюсь, и постоянно кру-жится голова. Необходимость перемещаться только по полу раз-дражает. Когда я был поменьше, каждую весну начинал с того, что пытался привычно пробежать по стенам и потолку, но только наби-

Максим Тихомиров. Межсезонье

155

вал шишки и обижался невесть на кого. Родителей это расстраивало, и я научился не скучать по сновидениям, в которых был и сильнее, и ловчее себя настоящего.

Котенок перебрался мне на ладонь, и я почувствовал, какие у него острые коготочки. Он дрожал всем телом — наверное, замерз, потому что дом еще не прогрелся как следует после зимы, да и сам я еще как следует не оттаял. Я погладил котенка по спине, и он громко замурлыкал.

— Доброе утро, сынок, — сказал папа. — С днем рождения. Это тебе подарок от нас с мамой. Получил вчера посылку с Земли.

— Доброе утро, — ответил я. — Спасибо! Он классный! Можно, я назову его Васькой?

— Конечно, можно, — сказал папа, и мы втроем с Васькой от-правились будить маму.

Мама котенку не удивилась, но очень расчувствовалась, глядя, как мы с ним играем в догонялки. Ресницы у нее были мокрые, но она улыбалась и говорила, что это растаявший иней виноват.

Конечно же, мы ей поверили. Потом мама приготовила завтрак, и мы сели за стол все вместе — в первый раз в этом году. Ели торт, а Васька перепачкался кремом и очень нас рассмешил.

— Нравится? — спросила мама, и я ответил, что да, очень нра-вится.

И в самом деле: разве котята могут не нравиться? Даже если ви-дишь их воочию впервые в жизни.

Я знаю, что дарить живых существ, пусть даже и на день рож-дения, — это не очень хорошо. Папа и сам мне говорил это раньше, когда я просил у них с мамой рыбок, пони, а потом еще и карлико-вого лемура-кусаку с Тирамису. Папа повторял это снова и снова, стоило мне лишь заикнуться об этом, и в конце концов я проникся, хоть и был тогда маленьким — мне как раз семь должно было ис-полниться. Папа остался доволен, сказал, что я молодец, и снова вер-нулся к своей работе.

Весь первый день я забавлялся с котенком, и весь следующий день, и долго еще потом. Ночами — нормальными весенними ноча-ми, которые измеряются часами, а не годами, как зимой, — котенок спал у меня на подушке, свернувшись клубочком. Родители, видя, как мне понравился их подарок, не уставали умиляться.

156


* * *

Однажды вечером, засыпая, я нечаянно подслушал, как папа говорил маме, что он бы с радостью подарил мне всех тех живот-ных, которых я у них клянчил, если бы была возможность, — но возможности-то такой нет и не будет еще долго, а вероятно, уже ни-когда и не будет. Мама тогда расплакалась, и папа бросился ее уте-шать и тоже плакал, и я решил больше никогда не просить у них та-ких подарков, потому что очень их люблю и не могу видеть, как они из-за меня плачут, даже если и думают, что я не вижу. И даже если я не увижу, все равно не хочу их расстраивать, ведь тогда мне придется притворяться, что я не знаю, а им — что они не расстроились, а это уже будет неправда и неправильно...

Но это все потом уже было, позже.Кстати, котенка я у них и не просил. А может быть, просил в

том возрасте, когда все дети выпрашивают котят у своих родителей, а родители с ужасом себе представляют, как милый пушистик точит коготки о мебель, роняет с подоконника цветочные горшки и писа-ет на ковер в гостиной. И как они потом мучаются с ним всю жизнь, когда ребенку через пару дней наскучит новая игрушка, а потом хо-ронят в коробке из-под обуви на заднем дворе.

Все это я в книжке одной прочитал. Книжка была веселая, жаль только, ни названия, ни автора я сразу не запомнил, а через год ко-рабельная библиотека обнулилась во время зимнего энергоголода, и читать стало нечего, так что теперь и не вспомнишь уже. Ну да и ладно. Тем более теперь я и сам умею истории сочинять. Только их никто, кроме Тима и Лапочки, не слушает. Ну и подумаешь.

Ничего из тех забавных ужасов, что должны были свалиться на приютившую котенка семью, нам не грозило. Мебель у нас была металлопластовая, очень функциональная и антивандальная, цветы погибли, когда вышла из строя система кондиционирования, ковра в гостиной отродясь не бывало по соображениям пожаробезопас-ности, обувь из синтезатора выскакивала без всяких там коробок, а заднего двора на кораблях не предусмотрено.

Кроме того, ближайший котенок находится в десятке парсеков от нас — вместе с лемуром-кусакой, рыбками и пони. Линия достав-ки органику пропускать сквозь себя без разложения на составляю-щие элементы так и не научилась, синтезатор на сборку котят из


157

атомарной пыли никто не программировал, а регулярное сообще-ние с Андромахой после Трехдневной войны наладить не смогли — так что родители могли как будто бы спать себе спокойно.

Ан нет.Вот он, котенок, — расхаживает по палубе, смешно переступая

мягкими лапками, трется всем об ноги и довольно мурчит. Серый полосатик того оттенка шерсти, который называют обычно диким. Зеленоглазый и очень ласковый. Супер просто.

И родители — вот они: стоят, обнявшись, как голубки, и с умиле-нием наблюдают, как я вожусь с нежданно-негаданно свалившимся на меня счастьем. Никогда даже и не мечтал о котенке — и вот на тебе.

И что теперь с ним делать, ума не приложу. Но родителям своего недоумения не показываю. Тем более что котенок и правда славный: с ниточкой играет, палец когтит и умывается лапкой очень трога-тельно — совсем как в книге было написано.

Про царапины, кстати, в книге толком написано не было — или было, да я забыл. А царапины — это больно. Правда, еще и красиво — когда кровь бусинками на коже выступает. А вот когда мама их йо-дом смазывает — совсем неприятно, но быстро проходит. И забыва-ется быстро. Так что еще к концу первого дня руки у меня до локтей были в сеточку из корост и полосок от йода. В конце концов мама махнула рукой, йод убрала, а вслух сказала, что все равно заразы-то на когтях никакой и нет, на что в ответ папа почему-то толкнул ее локтем — так, чтоб я не видел, — и сделал на секунду страшное лицо со смешно вытаращенными глазами, и прошептал что-то неслышно совсем, а я в отражении в полированной панели прочитать по губам не успел. Ну и ладно.

Когда я спросил, как папе удалось раздобыть котенка, он тут же хлопнул себя по лбу и бодро поведал, что совершенно забыл мне рас-сказать, что его прислали по заказу через линию доставки, которая, оказывается, сильно усовершенствовалась за то время, что мы на-ходимся на Андромахе. То есть за всю мою жизнь, потому что ни-чего, кроме Андромахи, я не помню. А та пара месяцев, пока папа с мамой добирались до нее от внешних кометных колец системы, а я, совсем еще маленький, месяц от роду, лежал в гибернационной

158


люльке, чтобы не погибнуть от перегрузок, — эти месяцы не в счет, потому что их и мама-то с папой едва помнят.

На вопрос о том, как именно усовершенствовалась линия до-ставки, папа ответил очень честно, без тени вранья в глазах. Он долго и убедительно расписывал подвиг земных ученых, которые все эти годы не покладая рук ставили бесконечные эксперименты, пытаясь передать по струнам сначала молекулы органических соединений, потом — отдельные клетки, ткани, органы, которые немедленно пересаживались подопытным животным и преспокойно работали себе дальше, словно их не разрывало безжалостно в передатчике на атомарную пыль, не размазывало субатомную взвесь равномерным слоем волнового фронта по многомерности свернутого в струны континуума и не собирало из ничего в приемной камере линии до-ставки.

Потом, рассказывал папа, очередь дошла и до живых организ-мов. Простейшие одноклеточные, потом колониальные животные, за ними — ланцетники и черви. Все живы-здоровы. Животные с эк-зоскелетом долгое время выворачивались наизнанку, пока ученые не догадались тщательнее прописывать протокол сборки, и многостра-дальные дрозофилы и тараканы начали самостоятельно разлетаться-разбегаться по темным углам на выходе из струны. Тритоны и ля-гушки. Ящерки-гекконы и змеи. Канарейки. Мыши и крысы, белые, с красными глазами. Теперь вот — котята.

А рыбы, спросил я? Тут папа понял, что несколько перестарался с подробностями, и очень честно соврал, что с рыбами эксперимен-ты все еще в процессе разработки («ну, понимаешь, сын, у них же там чешуя… жабры, все непросто!»), но ученые надеются на успех миссии. Папа сказал, что совершенно уверен — в ближайшее время линию усовершенствуют и смогут вытащить нас прямо через нее, не присылая за нами корабля (тут я с сомнением покосился на прием-ный лоток, который был не больше пресловутой коробки для обуви, но промолчал). Но пока, к сожалению, линия все еще неспособна передавать существ крупнее кролика... ну, или котенка. А потому в ближайшее время появления на борту пони или лемура-кусаки не предвидится, и чтобы я не очень на этот счет обнадеживался.

Я сказал, что все понял, и не стал напоминать папе, что лемур-кусака вообще-то размером куда меньше того же котенка и что вся приемная аппаратура связи обесточена уже много лет... расстроит-


159

ся еще, чего доброго. Врать он все-таки не умеет, хотя знать ему об этом не обязательно.

«Все-таки врать я не умею», — говорил отец маме вечером, будто оправдываясь. Вид у него был растерянный и виноватый. Мама уте-шала его, как могла. «Ростик, кажется, поверил», — с надеждой втол-ковывала она папе, а тот с готовностью соглашался, но лишь для того, чтобы через минуту снова усомниться в своих лицедейских способ-ностях, и все начиналось сначала. Я подсматривал за ними через ка-меры внутреннего обзора до тех пор, пока они не стали утешать друг друга очень уж всерьез, а потом отключил подслеповатые экраны. Все-таки не все вещи о своих родителях детям нужно знать.

Котенок, свернувшись клубочком, спал у меня на коленях, чуть слышно урча во сне.

Когда я погладил его, он потянулся всем телом, не просыпаясь, выпустил и снова втянул когти, а потом смешно-смешно сморщил мордочку, словно прищуривался. Я погладил его мягкую-мягкую шерстку, почесал животик. Потом аккуратно переложил котенка с колен на сиденье и отправился на поиски ножа и отвертки.

Котенок проснулся, когда я развернул его из клубка и перевер-нул на спину. Думал, что я с ним играю, и стал ловить в ког тистые лапки руку с ножом.

Лезвие было очень острым — атомарная заточка, не иначе. По-лосатая шкурка на животике разошлась сразу, и края разреза полу-чились ровными, как от скальпеля.

Крови не было.С помощью отвертки я снял упругую панель и принялся за-

думчиво рассматривать открывшиеся мне внутренности котенка. Больше всего они были похожи на паутину нитей пульсирующего света, который тек сквозь тончайшие оптоволоконные проводники. В этой паутине жили своей странной жизнью крошечные детали сверхсложного механизма. Микромоторчики едва слышно жуж-жали, приводя в движение тяги и рычаги, и в такт их движениями котенок все так же весело перебирал в воздухе лапками, впускал и выпускал коготки, потягивался и жмурился, шевелил усами и круг-лыми ушками, и глазки его смотрели на меня по-прежнему живо и озорно. Где-то в глубине механизма часто-часто тукало сердечко

160


реактора, и слаженная работа механизмов производила умиротво-ряющий суммарный ритмический гул, который легко можно было принять за мурлыкание.

Я снова взялся за отвертку и тщательно привернул панель на место, спрятав за прозрачным пластиком ложь, обман и разочаро-вание. Обильно полил все универсальным клеем и стянул поплотнее края разреза. Потом распушил шерстку — и клянусь, уже даже сам я не нашел бы следов взлома и проникновения.

Васька совершенно невозмутимо умылся и причесал шкурку лапкой. А потом мы с ним до утра играли с ниточкой и учились поль-зоваться горшком.

Для сверхсложной самообучающейся машины Васька оказался редкостной бестолочью. Хотя, возможно, что это был именно запла-нированный программный баг — для большей естественности вос-питательного процесса.

Ведь так гораздо интереснее.«Спасибо, папа», — подумал я, засыпая перед рассветом. Ко-

тенок спал у меня под одеялом, вздрагивая во сне, словно бежал куда-то.

«Расти большой, сынок», — почудилось мне в ответ, и я уснул.Мне снова приснились механические пауки, звезды, лед и дале-

кое солнце.Да, точно, это был сон.

Мой папа по специальности робототехник. До катастрофы он обслуживал пустотных робошахтеров на рудниках кометного пояса, а чем он занимается здесь — ну, помимо того, что чинит все под-ряд, — я не знаю.

Как-то я тоже починил последний на борту силовой экзоскелет, но папа об этом узнал, экзоскелет отобрал и строго-настрого запре-тил его включать без разрешения.

— А я-то все никак понять не мог, что у нас за утечка из на-копителей, — рассказывал папа маме. — Зимы все длиннее, каждый эрг на счету — а у нас утечка! И что ты думаешь? Наш пострел «си-лача» оживил. Сам, представляешь! Я ему, конечно, запретил впредь им пользоваться, и он пообещал — но ты чувствуешь, каков гусь? Головас тый растет парень! Нам с тобой гордиться впору. Как, как он


161

сообразил цепи пережженные восстановить? Я посмотрел — там все на клее и ленте-липучке, но ведь работает же! Я его этому не учил. Он, конечно, ребенок, Маша, но в такие моменты я собственного сына, если честно, побаиваюсь.

— Не переживай, любимый, — улыбнулась мама и обняла папу. А потом долго объясняла ему что-то насчет восприимчивости дет-ского сознания и способности к самообучению даже в летаргии, когда активны только глубинные структуры мозга и работают одни животные инстинкты, но тут уж я ровным счетом ничего не понял, а потому и заморачиваться не стал. Потом разберусь, когда вырасту.

Пока библиотека не погибла, я ведь перечитал в ней все, что мог. Кое-что не понял — но это же ведь не значит, что ничего не запомнил. Время от времени знания, лежащие до поры в памяти без надобно-сти, вдруг пригождаются. Не знаю, чему уж папа так удивляется.

Не включать больше «силача» я папе, конечно же, пообещал. А потом, конечно же, обещание нарушил, но стал делать умнее — приделал к экзо найденную в трюме сломанную панель солнечных батарей, на которую папа когда-то рукой махнул, а я взял и почи-нил, и оставлял механический скелет подолгу загорать снаружи на солнышке, которое светило с каждым днем все ярче и все быстрее заряжало его аккумуляторы. И играл — в разные игры. Сам с собой играл, потому что, кроме Тима и Лапочки, которые, если разобрать-ся, не друзья, а очень даже враги, других друзей у меня нет — на всей Андромахе людей осталось только трое: я, папа и мама.

Теперь у меня появился котенок, и весь оставшийся до встречи с врагами месяц я посвятил играм с ним.

Но этот месяц прошел, и наступило время для войны.Тима и Лапочку я услышал задолго до того, как их остров поя-

вился на горизонте. Я предупредил родителей, что иду на прогулку.— Оденься теплее, — рассеянно сказала мама, не отрываясь от

планшета, на котором формулы и диаграммы жили своей жизнью, подчиняясь легким касаниям маминых пальцев. Папа только бур-кнул что-то, соглашаясь с ней.

— Конечно, ма, — ответил я, надевая защитный костюм на голое тело.

Когда я вошел в шлюз, сквозь затягивающийся проем в мем-бране люка за мной следом прошмыгнул Васька и принялся гордо расхаживать, подняв хвост трубой. Я коснулся сенсора, и наружная

162


мембрана лопнула, впустив внутрь атмосферу Андромахи. Молеку-лярные фильтры в костюме все еще работали исправно, выделяя из слагающих ее газов те, что были нужны человеку для дыхания, а по-том превращая их в обычный земной воздух.

За Ваську я не беспокоился — ему-то воздух точно был не нужен. Обгоняя меня, полосатый разбойник умчался в темноту корабель-ных коридоров. Я зажег налобный фонарь и отправился в команд-ную рубку.

Питание в оптические усилители рубки не подавалось давным-давно, а батареи автономных блоков папа приспособил для обогрева оранжереи еще раньше — когда зимы были короче и растениям уда-валось перезимовать. Потом растения все равно погибли, и аккуму-ляторы пригодились в другом месте. Горизонт с тех пор приходилось рассматривать в старинный линзовый бинокль — чистейшей воды оптика, не вру! Я раскопал его в обломках расстрелянного вельбо-та на шлюпочной палубе в комплекте для выживания и время от времени поднимался с ним на мостик, играя в капитана. Родители ничего не имели против — оружейные консоли были давно мертвы, а панели навигации папа заблокировал и опечатал самолично, взяв с меня честное-пречестное слово никогда не пытаться их оживить.

Слово я дал. Это же ведь только слово.Остров, у берегов которого в подогретых теплыми источниками

водах зимовали вместе со своей семьей Тим и Лапочка, еще не был виден даже в бинокль.

— Привет! Привет, враг! — радостно закричали голоса в моей го-лове. — С возвращением!

Змеев пока не было видно даже в бинокль. «Привет!» — подумал я, зная, что они слышат мои мысли так же хорошо, как я их соб-ственные. В ответ пришли волны кровожадного восторга, и я послал врагам в ответ образ улыбки. Улыбку змеи воспринимали как оскал, знак угрозы, даже чувствуя сопутствующие ей радость и доброжела-тельность. Меня это всегда веселило.

Я соскучился по своим врагам, а они соскучились по мне.

Волны были свинцово-серыми и слегка маслянистыми. Они тяжело ворочались внизу, словно спины огромных животных, бок


163

о бок стремящихся невесть куда. Среди волн во множестве белели льдины — океан вскрылся совсем недавно.

Здесь, в беспокойных приэкваториальных широтах Андромахи, воздушные течения волновали поверхность океана, а океанские за-кручивали атмосферу в бесконечные кольцевые вихри, в одном из которых вот уже много лет кружил вокруг планеты наш плененный небом корабль.

Раз в сотню земных лет Андромаха, увлекаемая Гектором в его величавом беге по эксцентрической орбите, примерно на полтора земных года оказывается в зоне жизни. Весной и осенью условия на ней можно назвать даже комфортными — в сравнении с остальны-ми сезонами.

Зимой панцирь льда сковывает океан, а замерзшая атмосфера присыпает лед многометровым слоем пушистого снега. Летом океан кипит, наполняя атмосферу ядом своих испарений. Так что бури ве-сеннего и осеннего межсезонья — сущее благо для немногих живых существ, оставшихся на планете.

Осенью и весной, которые длятся в сумме около земного года, мы бодрствуем, живя по-настоящему. Долгой-предолгой зимой и коротким, но безумно жарким летом — спим, проводя во сне без малого сотню стандартных лет, пока Гектор и Андромаха соверша-ют оборот вокруг солнца по своей вытянутой орбите, еще сильнее исказившейся после давней катастрофы.

При каждом прохождении вблизи солнца гигант, орбита ко-торого перестала быть стабильной после потрясших систему гра-витационных возмущений, теряет часть атмосферы — ее отнимает распоясавшееся светило. Каждый раз Гектор подходит к звезде все ближе, теряя все больше массы, — и все слабее удерживает на грави-тационной привязи спутник, ставший нам домом.

В ожидании врагов я смотрел на волны, которые сейчас были го-раздо ближе, чем я помнил по прошлой осени. Накопители левитров неуклонно истощались, несмотря на все старания папы восполнять запас энергии за короткие месяцы, когда излучения солнца хвата-ло на то, чтобы потрепанные панели солнечных батарей работали с полной отдачей.

Авиабаза постепенно опускалась, вращаясь вокруг Андромахи по все более снижающейся спирали.

164


Когда-нибудь, если нас не спасут раньше, она коснется ядови-тых вод океана.

Но сейчас меня это занимало мало, а не пугало и вовсе.Я думал о другом. Мысли мои витали далеко в прошлом. Во вре-

мени, когда я только еще родился.Тысячу лет назад.

Десять лет назад — по субъективному времени нашей семьи, хотя я об этом помнить, конечно же, ничего не могу, — в миллионе миль от здешнего солнца вдруг открылись дремавшие до той поры подпространственные туннели и, лопаясь от перенапряжения, из-вергли в околосолнечное пространство полтора десятка газовых ги-гантов, мгновенно слившихся со светилом в вихревой аккреции.

Что за неведомая враждебная сила сотворила это, только ли в системе Андромахи или повсюду в населенных областях Галакти-ки, — так и осталось неизвестным.

Солнце Андромахи в одночасье проснулось от миллиардолет-ней дремы и рывком расширило радиус своей фотосферы на целую астроединицу.

Такого выкрутаса от спокойного древнего желтого карлика не ожидал никто. Нестабильность в процессах, идущих внутри звезды, нарастала. Все расы, занимавшиеся освоением системы взбесившей-ся звезды, начали спешную эвакуацию. Счет пошел на часы.

У населявших систему людей, мовисов, риконтов и атакелтиков была здесь лишь сотня-другая пустотных городов, рудников, лабо-раторий и заводов. Периметр системы стерег от набегов рейдеров-пустотников и ударных соединений кочевников-госсиртаков объе-диненный космофлот Содружественного Четырехлистника.

Когда выяснилось, что из восемнадцати туннелей-струн, свя-зывающих систему Андромахи с густонаселенными мирами Цен-тральной зоны, семнадцать во время катаклизма лопнули от перена-пряжения, а единственный уцелевший нестабилен, среди населения системы началась паника.

Объединенный космофлот перестал существовать после первых известий о беспорядках у транспортных порталов.


165

У входа в туннель и начался хаос не регулируемой никем спон-танной эвакуации, всеобщего бегства, вылившегося в безумие Трех-дневной войны, которое охватило всю звездную систему.

Силы объединенного космофлота распались на враждующие монорасовые соединения, стоило произойти первому инциденту на входе в портал туннеля. Что это был за инцидент, нам, пленникам Андромахи, осталось неизвестно.

Три дня длилась война. Три дня последний портал переходил из рук в щупальца, лапы и плавники. Три дня превращались в радиоак-тивный пар и оплавленные осколки гражданские и военные корабли по всему внутреннему пространству системы.

Потом все кончилось. Не осталось никого. Все ушли сквозь пор-тал — или погибли, пытаясь это сделать. Все, кроме считаных единиц, волею судеб заброшенных в дальние уголки системы и не сумевших добраться до туннеля за время, пока нестабильность его не достигла критического значения.

Папа и мама, инженеры, обслуживающие добывающий ком-плекс в кометном поясе системы. Родители Тима и Лапочки, забы-тые при эвакуации в кластерном поселении высоко над плоскостью эклиптики. Возможно, кто-то еще.

Внутренние планеты системы были поглощены фотосферой разбушевавшейся звезды. Внешние были непригодными для высад-ки газовыми гигантами. Андромаха, планета земной группы, быв-шая спутником газового гиганта Гектора, который вращался вокруг своего солнца по нестабильной эксцентрической орбите, едва не касаясь короны солнца в периастрии и уходя на четыре миллиар-да миль в афелии, оказалась единственным пригодным для высадки планетным телом.

Бескрайний океан Андромахи, воды которого лишь кое-где про-рывались голыми спинами каменистых островов, приютил семей-ство атакелтиков, выходцев с водного мира. Нам досталась брошен-ная авиабаза в небесах экваториальных широт, накопители левитров которой были полны под завязку и еще долго могли удерживать наш новый дом над смертоносными водами бескрайнего моря.

Портал последнего туннеля свернулся, надолго — или навсегда — отрезав систему от остальной Вселенной.

Потянулись долгие годы ожидания.

166


* * *

Океан волновался подо мной — бескрайняя масса вод с вкрап-лениями тающих льдин. Где-то под этими бесконечными валами, катящимися ряд за рядом к скрытому в дымке испарений гори-зонту, спешили мне навстречу Тим и Лапочка. Я все отчетливее чув-ствовал их присутствие, и любопытные щупальца чужих мыслей все явственнее щекотали мой мозг.

Пришло время войны. Вздохнув, я потопал по гулким коридо-рам в недра корабельного арсенала, чтобы получше подготовиться к встрече с врагами.

Спустя полчаса, когда голоса Тима и Лапочки звучали уже со-вершенно оглушительно — я даже начал опасаться, что их могут услышать и родители, — я спустился по грузовой эстакаде на полет-ную палубу нижнего яруса. На мне был комплект настоящей боевой брони, самый маленький из тех, что нашлись в бесконечных рядах личных шкафчиков команды. И все равно он был нелепо велик и собирался в гармошку на локтях и коленях. Внутри бочкообразной кирасы я чувствовал себя горошиной в погремушке. Башмаки были больше размера на три и неимоверно тяжелыми, и ноги в них во-лочились, как не мои. Псевдомышцы брони я задействовал только на руках, потому что аккумуляторы почти разрядились, и на актива-цию всего экзоскелета целиком их энергии не хватило бы.

С бомбой на плече я тащился сквозь опустевшие ангары, в кото-рые так и не вернулись вылетевшие из них давным-давно эскадрильи субатмосферников. Распахнутые зевы грузовых лифтов зияли черно-той вертикальных шахт, по которым самолеты поднимались когда-то на стартовые палубы, чтобы взлететь навстречу гибели и славе. Путь мой лежал сквозь анфилады ремонтных цехов, где в полумраке щетинились лесом манипуляторов чудовищные махины рембоксов, скрипели цепями в такт плавному покачиванию корабля в воздуш-ном течении уснувшие под потолком пауки кран-балок. Где застыли печальными остовами мертвых птиц те истребители, что смогли до-тянуть до базы после стычек в небесах, но не успели уже вернуться в строй до исхода людей с Андромахи.

Их так и бросили здесь вместе с самой авиабазой, ставшей вдруг в одночасье не нужной никому — и так удачно подвернувшейся нам, когда наш кораблик, полыхнув напоследок в атмо сфере планеты сго-


167

рающим светлячком, выбросил планер посадочного модуля, который папа, борясь с дикими ветрами низких широт, умудрился посадить на пляшущий в хаосе потоков взбесившегося воздуха сплюснутый тороид размером с небольшой город.

Планер до сих пор лежал там, на пронизываемой ветрами взлет-ной палубе верхнего яруса, принайтованный к ней цепкими лиана-ми эластических строп. Пластоперкаль лоскутами сходил с каркаса изломанных крыльев, фонарь кабины давно утратил свою прозрач-ность и таращился в неспокойные небеса фрактальными зеркалами ослепших фасеток.

Каждую годовщину нашего прибытия на Андромаху, в день на-шего второго рождения, папа надевал защитный костюм и подни-мался на палубу. Мы с мамой сопровождали его.

Это называется традицией.На этот раз у меня за пазухой горячим когтистым комком воро-

чался Васька — подарок родителей. Мы стояли и смотрели на низкое облачное небо. Солнце казалось сквозь вечный полог туч большим бледным пятном.

Где-то высоко-высоко, за облаками, в черноте космоса остава-лись корабли земного флота. Безмолвные, мертвые. А еще корабли чужих, но снизу ни тех, ни других было не разглядеть, конечно же. Время от времени один из них срывался с орбиты и прочерчивал не-босклон всполохом стремительно гаснущего огня, подсвечивая тучи. Иногда, когда с орбиты сходил дредноут или суперкрейсер, падаю-щие корабли пронзали облачный полог и рассыпались искрами в конце своего короткого пути.

Мы смотрели на этот фейерверк и молчали, держась за руки.Я знал, что когда-нибудь сквозь облака спустится корабль, на

котором будет живой экипаж, и заберет нас отсюда. Надо только запастись терпением и подождать.

Мы и ждали — века, если считать по календарю Земли, и десять лет по нашим биологическим часам.

Я провел здесь всю жизнь. Ожидание не тяготило меня, ведь другой жизни я не знал, а мир за пределами нашего небесного дома и Андромахи был для меня лишь знанием, но не реальностью.

Папа говорит, что никогда нельзя терять надежду.

168



169

Я и не теряю. У меня ее просто нет, да и не было никогда.Андромаха — мой дом, и все ее бури, штормы, студеный мороз и

опаляющий жар — лишь детали привычной для меня обстановки.Меня не надо спасать. Я здесь живу.И у меня даже есть здесь враги, хотя и нет друзей.

Враги были уже совсем рядом и в нетерпении били хвостами. Надо было поторапливаться, пока ветры не унесли авиабазу прочь от мест, в которых атакелтики как-то могли жить. Папа рассказы-вал, что вулканическая активность на шельфе острова, который стал домом для наших бывших союзников, снабжает атакелтиков не-обходимым для фотосинтеза железом. Змеи скорее растения, чем животные, а потому не могут надолго удаляться от острова, иначе обессилеют и погибнут. Они лишены инстинктов хищника и при-сущего хищникам коварства — тем более странно их вероломство во время Трехдневной войны, которое стоило жизни сотням людей, распыленных на атомы при прорыве каравана коварных мовисов к порталу.

Но сейчас не время для старых обид. Пора воевать.Подъемники не работали, поэтому на взлетную палубу прихо-

дилось топать по грохочущим ступеням крутой лестницы в четы-ре длиннющих пролета. Клочья запирающей мембраны в дверном проеме хлопали на ветру. Я раздвинул их и шагнул наружу, цепляя косяки широченными наплечниками скелета.

Родители бы не обрадовались, узнав, что я трачу драгоценную энергию из почти пустых накопителей на то, чтобы активировать сервоприводы брони. Поэтому я никогда и не пытался зарядить ак-кумуляторы доспехов полностью — только-только чтобы экзоскелет мог двигаться и таскать грузы, слишком тяжелые для меня самого.

Обычно это были бомбы — вот как сейчас.Я выбрался на нижнюю посадочную палубу и потопал к остат-

кам леерного ограждения на краю обрывающейся в океан бездны. Ветер взревел и ударил в грудь молотом, но я топал ему навстречу, только вперед пришлось наклониться и упираться как следует нога-ми при каждом шаге. Обломки кораблей и самолетов за долгие годы смело с палубы ветрами, и на пути у меня встречались лишь оплав-ленные дыры от попаданий энерготорпед с чьих-то — кто теперь

170


знает, чьих именно, — штурмовиков. Я аккуратно их обходил. Бомба с каждым шагом делалась все тяжелее — аккумуляторы экзоскелета разряжались.

Какая-то тень метнулась сбоку, я едва успел заметить ее краем глаза. Васька! Вот же ведь... Выбрался-таки на палубу. Смотри теперь под ноги...

У самого ограждения, у подножия мертвой зенитной турели с поникшими энерговодами плазменных пушек, я опустил бомбу на покрытие и перевел дыхание. Бомба была здоровая, почти с меня высотой. Хороший подарочек для врагов. О, а вот и они!

Змеев можно было разглядеть и без бинокля. Длинные, с поло-вину корпуса авиабазы, мощные тела стремительных очертаний, в общем-то, не были похожи на змеиные. Их изумрудный цвет ярко выделялся на фоне серости океанских волн, по зелени тел бежали волнующиеся разводы, и змеи казались выточенными из малахита. Конические головы на изящном изгибе шей возносились высоко над волнами, и вода расступалась, пропуская атакелтиков в их неудер-жимом стремлении мне навстречу.

Мои враги словно бы и не подросли со времени нашей послед-ней встречи — видимо, как и мы, пережидали долгую зиму во сне гибернационных камер в своем убежище среди промороженного до самого дна океана.

Змеев было трое. Они всегда прибывали на встречу втроем: Тим, Лапочка и один из их родителей. Родитель был вдвое больше своих отпрысков. Я никогда не видел у взрослых атакелтиков оружия — но малыши задорно плевались струями жидкого огня, которые мало-мало не доставали до днища авиабазы еще в те времена, когда рас-стояние до волн было вдвое большим.

Как далеко способен плюнуть огнем взрослый чужак и насколь-ко горячо его пламя, я выяснять не хотел. Обычно родитель оста-вался поодаль, без проявления каких-либо эмоций наблюдая за на-шими играми и не вмешиваясь в них. Потом, когда базу уносило ветром за пределы безопасной для змеев зоны обитания, взрослый аккуратно, но настойчиво заворачивал заигравшихся детей к дому. Взрослые атакелтики были сама забота и деликатность. Я никогда не слышал их мыслей, но в детстве меня это не удивляло, а теперь я склонялся к выводу, что мысленная болтовня — признак незрелости


171

среди змеев, исчезающий с возрастом, когда каждый атакелтик учит себя сдержанности в мыслях и проявлениях чувств.

Взрослый змей двинулся по широкой дуге в обход авиабазы, лавируя среди льдин. Тим и Лапочка в возбуждении одновременно выпрыгнули из волн, поднявшись на шипастых лопастях хвостов во всей красе. Лопасти многочисленных плавников радостно хлопали друг о друга. Зависнув на мгновение в воздухе, змеи рухнули обратно в волны, подняв огромные фонтаны брызг.

— Давай! Давай же! — закричали их голоса в моей голове. И я дал.

Броня почти издохла — надо будет оставить ее на палубе на за-рядку, когда отвоюем. Поэтому бомбу пришлось кантовать до са-мого края. Потом она нависла над пропастью — и кувыркнулась вниз. Стабилизаторы тут же выровняли ее полет, и оперенная капля устремилась к волнам, в которых кружили в нетерпении Тим и Ла-почка.

Следом за бомбой с палубы, задрав трубой хвост, сигануло стре-мительное полосатое тельце.

Я только ахнул — и потянулся поймать.И, разумеется, потерял равновесие.

Рев ветра стал оглушительным. Перед глазами проносились, бе-шено кружась, облака, стремительно удаляющаяся туша авиабазы, волны, растопырившийся звездочкой Васька, снова облака... А где-то внизу, обгоняя нас за счет более раннего старта, но все равно опасно близко, падала навстречу танцующим в ее ожидании змеям стоки-лограммовая бомба, начиненная невесть чем.

Я ухитрился подхватить котенка под пушистый живот и сгруп-пироваться в ожидании неминуемого столкновения со свинцово-серой стеной воды, заслонившей весь мир, когда внизу полыхнуло, и ударная волна от вспухшей в волнах полусферы разрыва наотмашь шлепнула меня широкой ладонью, останавливая падение, словно раскрывшийся рывком парашют.

Броня, даже вконец разряженная, погасила основную энергию взрыва и удара о воду.

172


Правда, сознание я все-таки потерял. И пошел бы камнем на дно в тяжеленном доспехе вместе с зажатым в кулаке котенком, если бы не враги.

Для атакелтиков взрывы и энерговыбросы наших бомб — как хо-роший массаж или щекотка. Это мы с Тимом и Лапочкой выяснили уже давным-давно — еще в ту пору, когда воевали по-настоящему. Я в ту пору был железно убежден, что именно чужаки повинны во всех наших бедах, и едва во время своего обычного бдения на мо-стике в роли воображаемого капитана земной авиабазы впервые услышал чужие голоса внутри головы, как тут же бросился мстить. Экзоскелет к тому времени я уже починил, а потому легко вскрыл арсенал, схватил первую попавшуюся бомбу и уронил ее на головы врагам, как только авиабаза оказалась над ними.

На мое счастье, тогда старшего с ними не было. Малыши же, проглотив дозу излучения и энергию взрыва, словно пирожное с кремом, от радости попытались изжарить меня факелами жидкого огня, но дотянуться не смогли и обиженно заныли в два голоса.

Не собираясь слушать их бессловесные причитания в своей го-лове, я в сердцах как следует наорал на них. О том, как правильно ругаться, я знал все из тех же библиотечных книг, потому что мои папа и мама — люди воспитанные и таких слов вслух не говорят.

Змеи обиделись и обругали меня в ответ. Оказалось, что мы друг друга вполне понимаем — без слов, как-то иначе. Детям всегда про-ще понимать детей.

Потом мы подружились. А взрослым об этом не сказали. Роди-тели Тима и Лапочки, скорее всего, и так все сразу узнали, но у них, может быть, такие детские игры приняты — а вот нервы своих папы и мамы я предпочел поберечь. Хватит с них и того, что я разгуливаю где ни попадя, а тут еще и такое. На взрывы от наших игр в войну внимания они не обращали — от авиабазы время от времени отры-вались обломки и рушились с всплеском в океан. Плюхом больше, плюхом меньше...

То есть это я так считал. На деле все оказалось совсем по-другому.

Тим с Лапочкой выловили нас с Васькой из воды и катали по очереди на спинах до тех пор, пока я в себя не пришел. По очереди — потому что каждому хотелось прокатить на себе своего закадычного врага. Мы с Васькой были не против.


173

Взрослый атакелтик выдохнул тем временем столб пламени, ко-торый лизнул днище авиабазы. Сработала какая-то противопожар-ная автоматика, и папа догадался выглянуть наружу.

Потом была целая спасательная операция по подъему нас на борт с использованием выносной стрелы крана и целой сбруи из ремней и веревок. И я, и Тим с Лапочкой пришли от всего этого в совершенный восторг — в отличие от родителей.

Я был готов к тому, что мне влетит, и влетит как следует. По-сильнее даже, чем в тот раз, когда я построил гауссовскую пушку и насквозь продырявил стенку ангара, в котором проводил полевые испытания.

— Мама, папа, — сказал я, оказавшись снова на продуваемой всеми ветрами палубе. — Я виноват.

Папа обнял меня. А мама сказала папе:— Говорила я тебе, что эти игры до добра не доведут!Но сердилась она не по-настоящему и тоже обняла меня, а по-

том я познакомил их с нашими врагами.— Дети часто оказываются мудрее взрослых, — говорил папа

маме вечером, после того как мы целый день провели на палубе. Ро-дители все это время разговаривали со взрослым атакелтиком, а мы с Тимом и Лапочкой были переводчиками: я передавал слова папы им, а они — старшему змею, а потом все повторялось, только уже наоборот.

А потом змеи провожали нас до самой границы безопасных для них вод и пускали в небо огненные салюты, пока их остров не скрыл-ся из виду.

— Кладовые почти пусты, и кто знает, когда придет помощь, если придет вообще, — папа говорил это при мне, потому что на семей-ном совете решили, что я уже достаточно взрослый, чтобы ничего от меня не скрывать. — Давно пора рассчитывать только на себя — и надеяться, что мы с чужаками сможем помочь друг другу, если ста-нет совсем плохо. Ведь жили же в мире до этой дурацкой войны. Те-перь самое время начать все сначала.

И я был с папой полностью согласен.

Весна закончилась, наступило лето, и мы залегли в камеры ги-бернаторов, чтобы переждать огненную бурю, полыхавшую в атмо-

174


сфере Андромахи долгие шесть месяцев. Осенью мы снова встре-тились с Тимом, Лапочкой и другими, и я рассказывал им сказки о драконах, которые сочинил сам в полудреме летнего сна.

Когда пришла зима и океан начал схватываться льдом, папа уло-жил всех нас спать, переписав наши личности в простоватые, но на-дежные хранилища памяти вакуумных роботов-рудокопов.

Ни один разум не выдержит сна длительностью в сто лет. Лич-ность должна сохранять сознание, чтобы не надломиться, — а раз наши собственные хрупкие тела приходится заточать почти на век в гибернационные морозильники, вполне сгодятся тела искусствен-ные, пусть даже в их позитронном мозге и маловато пространства для того, чтобы наши «я» могли развернуться там полностью. Боль-шая часть того, чем мы являемся, будет спать внутри памяти робо-тов — но связь с миром сохранится, и рассудок сохранится тоже.

Папа делал так каждый раз, когда приходила зима, — просто за столетие воспоминания эти тускнели, превращаясь в сны, в которых механические пауки пьют ускользающее тепло далекого солнца под небом, полным звезд, которых я никогда не видел наяву.

Сквозь заиндевевшую пластину визора гибернационной каме-ры я посмотрел гроздью своих новых глаз на собственное спящее лицо и пожелал сам себе спокойной ночи. А потом, ловко перебирая десятком суставчатых ног, отправился на верхнюю палубу, где уже ждали меня папа и мама.

И мы вместе стали смотреть, как на застывший океан осыпают-ся снегом замерзающие облака, открывая черное-пречерное небо, полное звезд.

Котенок прыгал рядом и ловил лапами снежинки.«Все будет хорошо, — подумал я. — Ведь скоро снова наступит

весна».И от этой мысли очень захотелось улыбнуться.

229

Алексей Мельник, Инна Диверс

Революция Марвина

К словам учителя Марвин прислушивался одним ухом. Он сидел за последней партой и выводил стилусом на планшете то ли змею, то ли обыкновенную веревку. Линия перечеркнула записи по физике, но Марвин этого словно не заметил. Резкими штрихами он рисовал травинки. Несколько из них проткнули формулу давления твердого тела.

До уха донеслась фраза учителя о том, что «ро» в формуле — это плотность жидкости. Марвин удивленно вскинул брови и нарисовал лужу, в отражении которой висело яблоко.

Два года назад он, как и миллионы его сверстников, стал перво-классником. Поначалу Марвину даже нравилось ходить на уроки, слушать учителя и приносить домой хорошие оценки. Но затем интерес к всевозможным формулам, тестам и задачам стал угасать. Марвин боялся признаться в этом остальным детям, учителю и — сильнее всего — родителям.

— Так! И чем это мы тут занимаемся? А, Марвин? — металли-ческий голос Марка Слотовича над самым ухом заставил мальчика вздрогнуть. — Ну-ка, дай мне сюда твою тетрадь.

По телу Марвина пробежала волна жара, когда планшет с фор-мулами и рисунками попал к учителю. Тот раздраженно схватил его манипулятором и замер, на голове задрожала антенна, сильнее вы-двинулись бинокуляры. Да, порой ученики рисовали на полях кара-кули и загогулины, но чтобы солнце, траву и лужу…

Позади учителя поднялся забияка Платон и, театрально скри-вившись, сообщил классу о рисунке. Кабинет взорвался смехом. Марк Слотович прикрикнул на ученика и повернулся к классу. Все разом затихли, но не отвернулись.

Выждав несколько секунд, учитель обратился к Марвину:

230


— Я буду вынужден сообщить твоим родителям. Пока еще не поздно что-либо предпринять. — Последовала пауза, в которой Марк Слотович окончательно собрался с мыслями и проговорил скорее самому себе: — Назвать сына в честь знаменитого ученого! А он такое вытворяет. Несчастные родители. И это при его высоком коэффициенте интеллекта… Марвин, ты хоть в курсе, какой у тебя сейчас IQ?

Класс снова засмеялся, но учитель пригрозил задирам дополни-тельными задачами на дом. Дети отвернулись от Марвина и стали недовольно перешептываться.

— Ну так что, какой у тебя коэффициент интеллекта?— Сто сорок три, — мальчик опустил взгляд на парту.— Да еще лет пятьсот назад твоего уровня IQ достигал далеко не

каждый, а ты вот так бездарно тратишь время на уроке.— Но мне и так все было понятно, — оправдывался Марвин.— Ты посмотри-ка на Бора, — за соседней партой смиренно си-

дел худой мальчик в очках. — Его IQ даже выше твоего, но на уроках он ведет себя прилежно и запоминает все, что я говорю. Потому что главное в нашем мире — дисциплина. Интеллект и самоконтроль — двигатели научного прогресса.

— Я тоже запоминаю, — сказал Марвин и осекся. Учитель по-смотрел на него строго, насколько это мог сделать робот. — Извини-те, Марк Слотович, я больше не буду отвлекаться.

— Вот и славненько, — развернулся тот на гусеницах и поехал к доске, — но твоим родителям я все равно сообщу, — сказал он вдо-гонку. — Главное — не упустить момент.

Остаток урока дети поворачивались к Марвину и хихикали, од-нако он сидел спокойно, прилежно списывая информацию с огром-ного планшета на стене. Но мысли его были далеко. В них яблоко нашло в отражении лужи ветку, с которой упало. Жаль, что Марк Слотович начисто стер рисунок. Зато дома Марвину никто не по-мешает нарисовать сразу два.

Прозвенел звонок. Не дождавшись разрешения учителя, уче-ники вскочили с мест и бросились кто куда. Некоторые обступили Марвина, чтобы взглянуть на рисунок, но ушли с досадой.

Марвин неспешно собрал вещи, в одиночестве вышел из школы и побрел домой. Родители каждое утро давали деньги на проезд, но он редко садился на автобус. Звонкие монеты в кармане, накоплен-

Алексей Мельник, Инна Диверс. Революция Марвина

231

ные за неделю, просились наружу, и в центре города им точно най-дется применение.

Портфель оттягивал плечи, словно в него положили старинные бумажные учебники, а не легкий планшет. Марвин лавировал в по-токе людей и роботов, высматривая вдалеке магазин со сладостями. Толпа становилась гуще, вытесняла его к тротуару и будто нарочно подтолкнула к другому магазину.

Дверь раскрылась перед Марвином автоматически и впустила в лабиринт стеллажей. Он когда-то слышал о забавных книжечках с картинками и текстом к ним. Комиксами интересовались только роботы. Вот и здесь они сновали между полками.

— Чем могу помочь? — поинтересовалась робокасса, походив-шая на говорящий банкомат. — Могу посоветовать «Суперробота», «Бэтробота» или «Робота-паука».

— Я… — растерялся Марвин.— Ну, или еще есть «Роботы Икс» и «Железный робот». Тебе что

больше нравится?— Я никогда не читал комиксы…Робокасса посмотрела на странного покупателя и развела «ру-

ками».— Тогда посоветую лично от себя «Робота-варвара», «Термиро-

бота» или «Черепашек-роботов».— А что-то кроме роботов есть?— Где-то должно быть. Думаю, тебе надо в самый конец мага-

зина. Там на полках хранятся комиксы, когда-то сделанные людьми. Только сомневаюсь, что они тебе будут по карману. Им не меньше четырехсот лет. С тех пор люди ничего нового не выпускали.

Марвин шмыгнул мимо андроида в виде пышногрудой брюнет-ки за ближайший стеллаж. Его взгляд привлек огромный зеленый робот на обложке: бицепсы и пресс с кубиками, отверстие на месте рта и взирающие на покупателей выпученные бинокуляры. Марвин хихикнул.

— Что смешного? — стоящий рядом робот с подозрением по-смотрел на него. — Ты что, человек? И что же ты здесь забыл? Мага-зин научной литературы через дорогу.

Робот напоминал колесо со спицами, из центра которого выхо-дили с каждой стороны по два манипулятора, а над самим колесом возвышалась на узкой трубе плоская голова с антенной.

232


— Нет, мне нужен комикс. — Марвин вспомнил об уроках и по-тупил взгляд.

— Никогда не видел, чтобы человек заинтересовался комик-сом, — робот покачал головой. — Ну, бери тогда «Халка», раз уж об-ратил на него внимание. Я его лет сто назад прочитал, отличный ко-микс, не пожалеешь.

— Да нет, спасибо, я, пожалуй, возьму что-нибудь другое. А это что такое? — заметил Марвин комикс у робота в манипуляторе.

— Ха! Это уж точно не для таких маленьких, как ты, — все ми-кросхемы попортишь. То есть я хотел сказать, нервов не напасешь-ся. — Марвин подошел ближе, и робот показал обложку. — «Ходячие мертвецы», слышал?

— Нет, — мальчик ужаснулся, представив разгуливающие трупы.

Ему пояснили, что таких мертвецов называют зомби — это ро-боты, в программное обеспечение которых проник вирус. Им не по-могла даже антивирусная защита, но вместо того, чтобы вый ти из строя и валяться грудой металла, они продолжают функционировать. Зомби бродят целыми днями в поисках уцелевших роботов — при этом сами постепенно ржавеют и разваливаются, — а когда нахо-дят очередную жертву, то набрасываются и разбирают на шурупы. А кому удается сбежать, но с него сняли хоть одну деталь, то он со временем тоже превращается в зомби. Потому что вирус передается с машинным маслом.

— Круто. Я, пожалуй, возьму этот комикс.— Еще бы. Только я, если что, предупреждал. — Робот посмотрел

на мальчика, но тот не отказался от своих слов. — Тогда бери первый номер и пошли. Тебя, кстати, как зовут?

— Марвин, а тебя как?— Фрейм.Робокасса поместила комикс в специальное отверстие на кор-

пусе, а затем выплюнула покупку Марвину в руки.— С тебя одна робопюра и десять робонет.— Черт, не хватает… — расстроился мальчик, пересчитав свои

монеты.— Только не пускай воду, я дам тебе денег, — сказал Фрейм. —

Мне тем более со скидкой, как-никак двести лет здесь скупаюсь.


233

Попрощавшись с роботом, Марвин с воодушевлением зато-ропился домой. С обложки его приглашал в фантастический мир робот-шериф в ковбойской шляпе и с дробовиком. В отражении разбитых витрин наступали зомби, готовые вцепиться в него мани-пуляторами.

У подъезда Марвин забросил комикс в портфель и только потом приложил палец к идентификатору на замке, чтобы журнал с кар-тинками не попал в объектив камеры. На кухне слышались взволно-ванные голоса родителей. Он снял обувь, попробовал пройти в ком-нату на цыпочках, но папа заметил его краем глаза.

— Сынок, подойди сюда.Марвин послушался. Как нередко бывало после работы, роди-

тели сидели за чашечкой чая и смотрели по визору новости науки. Робот-ведущий в пиджаке и при галстуке рассказывал о строитель-стве коллайдера на Марсе и связанных с ним будущих открытиях.

— Марвин, — отец всегда старательно изображал строгого роди-теля, но сейчас он не притворялся, — звонил Марк Слотович, сказал, что ты… рисовал.

— Дай сюда планшет, — протянула руку мама.— Он их все равно стер, — сказал Марвин, снимая портфель с

плеч.— Их? — переспросил отец. — Ты хочешь сказать, что нарисовал

несколько объектов? Непостижимо.Марвин потупил взгляд. Пока мама пыталась выудить рисунок

из памяти устройства, отец внешне спокойно пил чай и посматривал на визор, словно сын просто пришел показать оценки. Внутри стар-ший Савински задавался одним вопросом: неужели гены были не до конца нокаутированы во время эмбриогенеза?

— Что будем делать? — поинтересовался отец, отставив ча-шечку.

— Все зависит оттого, что я найду… О! Готово.Родители надеялись увидеть всего лишь непонятные каракули, а

вместо этого планшет показал чуть ли не целую картину.— Без генной терапии здесь не обойтись, — отец поглядел Мар-

вину в глаза. — И никому ни слова. Ты слышишь? Никому.— Марвин! — крикнула мама, хотя сын находился рядом. — Как

это понимать?

234


— Ну… — замялся он, не рискуя смотреть на родителей, — мне просто захотелось что-нибудь нарисовать. Я не знаю. Захотелось изобразить окружающий мир.

— Лучше бы ты изобразил его через формулы. — Отец перевел взгляд на жену: — Завтра же отведем его к врачу, с этим затягивать нельзя. Полное секвенирование генома, анализ мозговой активно-сти, тесты с раздражителями… Пускай проверят его на известные изъяны делеции и дупликации. Может, заодно пару пунктов IQ себе накинет, когда перестанет думать о всякой чепухе.

Марвин стоял молча. Отчитывали его редко, но он давно усвоил, что в таких случаях лучше не говорить, а только кивать и соглашаться. Родители строили предположения о странных наклонностях сына, а Марвин гадал, что же приготовил ему комикс.

— Мы вынуждены прервать наши новости, — сообщил визор, и родители наконец-то замолкли. — Только что мы получили под-твержденные данные от ученых из астрономической обсерватории на Луне. Если вы сейчас стоите, то советую всем присесть. — Робот выдержал паузу и продолжил: — Недалеко от Солнечной системы была обнаружена блуждающая черная дыра. Она движется в нашу сторону. По предварительным оценкам, через пять лет пройдет сквозь облако Оорта и затем пролетит рядом с Землей. Ученые пока не берутся предсказать последствия.

Марвин смотрел на пустой экран планшета и думал над задан-ным вопросом учителя. Дисциплину «Упадок эпохи искусства» он любил за информацию о старом мире. В нем бы его рисунки, сделан-ные на уроках, впечатляли людей. Теперь же они вызывали у свер-стников непонимание и агрессию, но Марвин продолжал «набивать руку», как говорил Фрейм. Он рисовал деревья, которые могли расти на Земле, если бы на ней изменился состав атмосферы. На экране его планшета меняли направление реки и клеточные процессы, зажига-лись новые звезды и шло время вспять. Он думал над словом «рево-люция», услышанным на уроке истории, и не заметил, как гусеницы Марка Слотовича остановились возле него.

— Марвин, у тебя есть вопросы? — робот приблизил бинокуляры к лицу ученика, внимательно изучая мимику. Он беспокоился, как


235

мог делать только робот-учитель — не придется ли в который раз сообщать родителям о рассеянности Марвина.

— Нет.Марвин успел стереть наброски до контроля новых знаний.

Больше он не попадался Слотовичу по глупости. А все нарисованное отправлял Фрейму на хранение.

— Тогда сформулируй три постулата эпохи прогрессорства и робототехники. — Учитель передал команду на экран, и там появи-лись графы журнала с фамилией Марвина и клеточкой для оценки за урок. Курсор нетерпеливо мигал.

— Роботы — самое прогрессивное творение ума человека, слу-жащее облегчению его жизни и содействию научно-технической эволюции. Роботы также занимаются литературой, живописью, му-зыкой, кинематографом и прочим, оставляя человеку дорогу логики и ясного ума, без энтропии искусства. Человек, являясь создателем роботов, не должен вмешиваться в их сферу деятельности, а должен посвящать жизнь науке. — Марвин, как и другие дети его возраста, обладал феноменальной памятью и понимал, что учитель не просто проверяет знания.

— Молодец. Теперь сформулируй основную догму отрицания искусства на основе трех постулатов. — Бинокуляры стали еще вни-мательнее следить за лицом Марвина. Ответ был знаком всем с дет-ства.

— Искусство в любом своем проявлении нарушает развитие человечества, направляет его на достижение непродуктивных по-казателей, приводит к растрате человеческого ресурса и снижению коэффициента интеллекта, — выпалил Марвин, краснея. Щеки вы-давали его ложь в любой ситуации, но Слотович воспринял эмоции человека как должное — волнение перед ответом у доски.

— Молодец. Ты справился с заданием, — учитель подъехал к экрану, и напротив фамилии Марвина появилась пятерка. Цифра смотрела на него укоризненно. Конечно, Марвину это казалось. Но сам он знал о лжи, потому вернулся за парту с понуренными пле-чами.

— Мутант, — прошептал сидевший сзади Платон. Прозвище закрепилось за Марвином два года назад. Так дети называли того, кто хотя бы раз попался на занятии искусством. Генетику в школе проходили третий год, и ученики давно знали, что известные гены,

236


отвечающие за порывы к искусству, исключаются из генома каждо-го младенца. Развитие идет по строгой программе и без отклонений на вольные мысли. Дети растут в одинаковой среде, едят пищу со-ответственно возрасту, не превышают недельную норму сладостей. Каждый год школьники сдают кровь на анализ генома, и выявлен-ные неправильные последовательности аминокислот сразу же кор-ректируются.

После рисунка с яблоком, висящим над лужей, Марвина обсле-довали особо тщательно в закрытой лаборатории. К нему не пускали родителей, хотя именно они настояли на подробном анализе гено-ма. После недельных тестов ему ввели профилактическую вакцину, но, вернувшись домой, Марвин снова взялся за рисование. Времени у него стало больше — родители ушли в работу с головой, а няньку — старого андроида — Марвин научился отключать сам. Он мог бы от-ключить любого учителя, зная ключевую комбинацию слов. Марвин выявлял ее в разговоре с роботом, но не хвастался перед другими — хитрость и коварство преследовались в обществе еще сильнее, чем атавистическая склонность к искусству.

Направляясь по коридору в галдящей толпе, он слышал пере-шептывания у себя за спиной. Но потом все забыли о нем и побе-жали к стене, на которой обычно вывешивались школьные газеты и объявления. Робот-уборщик уже пробирался сквозь толпу детей, чтобы очистить стену от приклеенного скотчем рисунка. Красно-синий портрет человека-паука заставил Марвина улыбнуться.

— Марвин, тебя вызывают к директору. — Марк Слотович бес-шумно подкатил к нему и сообщил неприятное известие. Улыбка исчезла с лица, Марвин догадывался, о чем его будут спрашивать.

Директора никогда не было на месте с тех пор, как лучшие умы планеты стали искать защиту против черной дыры. Его заменял ан-дроид — точная копия директорской головы на металлическом кар-касе возвышалась над столом со встроенным сенсорным экраном. На нем светилось досье ученика школы «для детей с коэффициентом интеллекта от 130» Марвина Савински.

— Здравствуйте, профессор Марс, — тихо сказал он.— Здравствуй, Марвин, — лицо андроида выглядело настоящим,

но мальчик с первых дней жизни имел дело с роботом-няней и с ходу определял живое существо даже на экране визора.


237

— Садись, — директор протянул манипулятор, выезжающий из металлического корпуса-тела, и отодвинул стул для посетителя. — Разговор будет долгим.

Марвин подчинился, рюкзак поставил у ног. Из открытой сумки выглянул уголок альбомного листа, и пришлось его незаметно тол-кнуть ногой.

— Марвин, какой у тебя коэффициент интеллекта? — Дирек-тору это было известно, но он требовал, чтобы о своем уровне знал каждый ученик.

— Сто сорок три, — ни родители, ни учителя не баловали Мар-вина похвалами, особенно сейчас. Мама и папа пропадали на рабо-те, редко ночевали дома, оставляя сына на няньку. Только не наука воспитывала ребенка, а книги и фильмы прошлых веков открывали в нем то, чего не давал ни один урок Марка Слотовича. Статистика одобряла его знания. За счет таких, как Марвин, средний уровень IQ ежегодно рос.

— Твой уровень очень высок, Марвин. Ты быстро осваиваешь новые массивы информации, используешь их с максимальной эф-фективностью на практике. Понимаю, тебе скучно сидеть на уроках и слушать то, что ты уже успел прочесть и запомнить, но таковы пра-вила, Марвин. Развитие нашего общества строится на правилах, и мы обязаны пресекать нарушения на корню.

Марвину показалось, что манипулятор зажал его руку на случай побега из кабинета, но всего лишь показалось — директор только поменял слайд на «экране» своего стола. Теперь на нем выделялся человек-паук, словно в знак протеста против серости кабинета.

— Марвин, ты же знаешь, что это? Да? — профессор Марс смо-трел на него с суровостью настоящего человека.

— Да, — лгать было практически невозможно — ген, отвечаю-щий за вранье, притупляла ежегодная вакцинация. — Это герой ко-миксов. Старых комиксов.

— Почему тебя интересуют комиксы?Марвин сглотнул.— Мне интересно прошлое, профессор Марс. Я хочу написать

научную работу о сравнении методов воспитания, применяемых в эпоху искусства и в эпоху робототехники и науки, — сказал Марвин и осекся. У него получилось соврать и даже не покраснеть. Невоз-можность этого события раскрепостила его, родила в голове такой

238


взрыв, который возникает только при взрыве сверхновой. Потому Марвин продолжил говорить живо, как никогда: — Это будет по-лезно всем ученикам и будущим поколениям, профессор Марс. Я хочу доказать, что путь человека, увлеченного искусством, неиз-бежно приводит к коллапсированию личности. Искусство — это черная дыра, которая засасывает реальность человека. В будущем я надеюсь написать научный трактат на тему победы интеллекта над черной дырой искусства.

— Похвально, Марвин, — остановил его андроид. — Ты рассужда-ешь не как девятилетний мальчик, а как вполне взрослый человек. И я скажу тебе как взрослому — если бы не твои превосходные гены, а также гены родителей — светил современной науки, то я бы без сомнения отчислил тебя из школы и направил на принудительную генную терапию.

Марвин ощутил жжение на щеках и потупил взгляд. Теперь он просто не мог солгать профессору — тот знал всё.

— Простите, я больше не буду вешать рисунки на стены.— И на уроках будешь учиться.— И на уроках буду учиться… — повторил Марвин, мысленно

ожидая, что директор отпустит его домой и ничего не расскажет ро-дителям. Те и так были разочарованы непослушанием сына. Они не могли найти на него управу из-за постоянной занятости, поскольку решали проблему, от которой зависела жизнь человечества.

— Скажи одно. Зачем ты это сделал?В голове Марвина опять появилось то же новое слово «револю-

ция». Он чувствовал себя революционером, идущим против всех. Но он был всего лишь мальчиком и не мог изменить ничего. Только сол-гать в очередной раз вопреки генам:

— Я хотел спровоцировать их. Все сейчас заняты решением про-блемы черной дыры, и шок мог вдохновить их на новые идеи.

— Ты сказал «вдохновить»? — Манипулятор протянулся к сло-варю с книжной полки, прикрытой жидким стеклом. Книга старо-го образца, созданная еще людьми с творческими навыками, легла перед Марвином на стол.

«ВДОХНОВЕНИЕ — степень творческого возбуждения, когда человек чувствует себя исторгнутым из области реальных впечатле-ний жизни и вовлеченным в круг отвлеченных переживаний».


239

Марвин прочел и не знал, что ответить на непоколебимую уве-ренность в своей правоте профессора. Он мог бы добавить слова Пушкина, поэта эпохи творческого романтизма, — «вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии», — но выдал бы себя еще силь-нее. Марвин давно скачивал книги, написанные когда-то людьми для людей, читал их запоем, конечно, после выполнения всех уроков и нормативов. Эти книги наделяли его мозг особой силой. Он чувство-вал, как она бегает по клеточкам тонкими нитями электрических разрядов и связывает совершенно разные в его привычном мире вещи.

— Простите, профессор Марс. Я озадачился поиском данных для научной работы и перечитал много книг, опровергающих теорию искусства. Борк Майнд писал об аномалиях творческого вдохнове-ния и его побочных эффектах. — Марвин сам не понял, откуда его мозг почерпнул информацию в столь нужный момент, и едва сдер-жал улыбку.

— Да, я помню, о чем писал Майнд. Но тебе, девятилетнему мальчику, еще рано читать о пороках и психических расстройствах людей искусства. Тем более, эти изъяны давно искоренены в нашем обществе, и оно никогда уже не пойдет по прошлому суицидально-му пути.

Марвину оставалось только кивнуть и надеяться на то, что про-фессор сочтет разговор оконченным. Марс решил добавить финаль-ный аккорд:

— Марвин, сейчас не самое лучшее время для отката назад. Твои намерения ясны, но ум твой нужен человечеству. Ты должен идти по стопам родителей, учиться хорошо и не отвлекать их своим поведе-нием от борьбы с космической угрозой. Я советую тебе записаться в группу инициаторов для младших классов. Они собираются после уроков и обсуждают проблему черной дыры. Я настаиваю, чтобы ты оставил рисование там, где ему место, — в прошлом.

Марвин едва не заплакал. Он вспомнил, как сжималось его серд-це в день, когда папа нашел единственный рисунок на бумаге и по-рвал его. Когда во дворе сжигали книги, обнаруженные в подвале ветхого дома, а мальчишки выбирали эпитеты и обзывали ими друг друга. Марвин меньше испугался, когда ученые объявили о возмож-ной гибели планеты.

— Хорошо, — выдавил он.

240


— Договорись, мальчик мой. Мы не будем отрывать твоих роди-телей от важной работы. Они пытаются спасти жизни миллионов людей.

— Признаюсь, это было нелегко, — сказал Фрейм, протягивая книгу.

Марвин взял ее так, словно от одного прикосновения бумага могла рассыпаться в пыль. На обложке сильно заросший человек в одежде из листьев шел по пляжу, оставляя следы, и прикрывался от жгучего солнца самодельным зонтом. На плече сидел красивый попугай, на заднем плане виднелись пальмы. Марвину не выдавали книги в библиотеках, и он поблагодарил робота. Читать в электрон-ном варианте было опасно — родители в любой момент могли про-шерстить память компьютера или планшета.

— Не знаю, чем тебе не угодил «Робинзон робот», — изрек Фрейм. — По-моему, читать о затерянном на астероиде роботе куда как интереснее, чем о человеке на необитаемом острове.

— Прости, но мне больше нравится читать о людях, — сказал Марвин, поколебался с секунду и добавил: — Да и писать у них по-лучалось лучше.

— Вот, значит, как?— Ну, мне так кажется, больше ведь не у кого спросить. Про-

сто в тех книгах герои такие живые получаются, им сопереживаешь, проблемы поднимаются понятные мне, и стиль каждый раз свое-образный, в ваших книгах он какой-то грубый, что ли… в нем четко расписаны действия, нет образности.

— Понятно, понятно, мы не умеем писать, — обиделся Фрейм.— Извини, просто я хочу сказать, что у вас это получается не так

как у людей… — Марвин осекся, заметив, как бинокуляры друга рас-крылись на максимум.

— Не так хорошо? Или просто не так?Марвин замялся, но взял себя в руки и твердо ответил:— Не так хорошо. Ты же и сам пробовал читать книги, написан-

ные людьми, неужели не заметил, как сильно они отличаются?— Заметил, — признался Фрейм. — Да, сильно отличаются —

ваши книги скучные и непонятные.


241

Марвин улыбнулся. Конечно, робот не сумеет оценить глубину чувств автора: «На губах Челленджера играла ангельская улыбка, от-чего щеки его вздулись яблочками; желчная гримаса исчезла с лица Саммерли, уступив место выражению благоговейного восторга». Фрейм так и не осилил «Затерянный мир» Артура Конан Дойля.

— В конце концов, никто никого не заставляет читать неинте-ресное, — сказал Марвин, и робот утих.

Недалеко в бурном потоке спешили по делам роботы, среди них терялись немногочисленные андроиды и совсем не попадались люди. Выходной близился к обеду, и Марвин ощутил одиночество. Родите-ли вот уже четыре года пропадали на всевозможных конференциях и в лабораториях, пытаясь решить проблему черной дыры. Об этом говорили повсюду, но Марвин, как любой другой ребенок, просто не верил, что с ним может что-то случиться. Времени оставалось совсем немного, но он не сомневался — ученые найдут выход. Ведь среди них его мама и папа.

— Ладно, пойдем ко мне? Пока я буду обедать, ты можешь по-смотреть какой-нибудь фильм, а потом я присоединюсь к тебе.

Фрейм часто бывал у Марвина и называл квартиры людей свал-ками. Он не мог понять, зачем держать у себя столько лишних ве-щей. Роботы хранят в боксе самое необходимое: запчасти, устрой-ство для подзарядки, канистру с машинным маслом, ну и, конечно, визор с парой сотней каналов. Требуемый минимум для работы и проявления творческих способностей, пускай Марвин и считает, что конечный продукт выходит низкого качества. Фрейм еще два столе-тия назад отвел в боксе специальное место под стеллаж с комиксами и учился их рисовать.

Робот прямиком направился в детскую, а Марвин, оказавшись на кухне, включил визор. На экране возились ученые из главного ис-следовательского центра. Когда они только узнали о приближении черной дыры, то засыпали Совет предложениями о ядерных боего-ловках, чтобы изменить траекторию объекта. Позже люди остыли, отбросили эмоции и прибегли к помощи интеллекта, генерируя просто фантастические идеи.

Группа британских ученых предложила собрать воедино обла-ко Оорта и сделать из него еще одну черную дыру, которая засосет мелкую блуждающую. Но они не знали, что потом делать с ново-явленной дырой, хотя уверяли, будто та не будет нести опасности.

242


Даже наоборот — вращаясь по орбите, она сможет «подчищать» космические тела, стремящиеся пересечь границу Солнечной систе-мы. Но идею Совет все равно отклонил, сославшись на то, что столь массивный объект со временем поменяет орбиты тел в системе. Тог-да планеты и Солнце будут вращаться вокруг него.

Японские ученые предложили разработать специальную сферу и поместить в нее черную дыру, чтобы нейтрализовать силу при-тяжения силой отталкивания сферы. Русские же решили эту сферу «вывернуть наизнанку» и «надеть» на Землю с Луной, чтобы рядом проходящая черная дыра не смогла зацепить планету. Совет счел не-возможным при нынешнем уровне знаний соорудить подобную за-щиту в короткие сроки.

Однажды против дыры предложили использовать роботов. Этот вариант до сих пор нравился Фрейму, и он расстроился, когда Со-вет отверг идею. Два года назад американцы придумали запустить к черной дыре около сотни роботов. Находясь на расстоянии, близком к горизонту событий, они бы специальным устройством разложили ее на газы. Устройство еще предстояло изобрести, а Фрейм был готов к полету хоть сейчас.

— Передачу смотришь? — вошел в комнату Марвин, после того как перекусил. — Мне пора делать домашнее задание. Мама и папа скоро будут звонить…

— Можно я еще побуду здесь? Никто пока не пришел.— Хорошо. — Марвин уселся на кровати. — Поищи новости, мо-

жет, расскажут что-то новое о Ковчегах.Фрейм переключал каналы. Мультфильм «Робот в сапогах» —

редкое развлечение в последние годы — сменила реклама розового корпуса со стразами. Даже известие о конце света не оставило мир без гламура для роботов. Через несколько каналов попался андроид, ведущий репортаж из специального дока на Луне.

Позади корреспондента кипела работа. Сотни роботов сновали по палубам, строя Ковчеги. Ни Марвин, ни Фрейм не догадывались, что крылось за этим древним названием. Они только знали, что че-ловечество сможет покинуть Солнечную систему, избежать гибели. Фрейм всегда говорил, что звезды не такие уж и далекие, главное — запастись книгами, фильмами и комиксами, и тогда двести лет по-лета не покажутся длительным сроком.


243

Марвин понимал, что со временем на палубе Ковчега прошлая жизнь представится сном, забудутся день и ночь, изменчивость по-годы и океан. Но другого выхода может и не оказаться.

Робот-корреспондент поведал о том, что тысячи Ковчегов уже готовы принять всех ученых и более половины роботов. Через год достроят остальные, и тогда все судна запустят с поверхности Луны. Черная дыра как раз приблизится к облаку Оорта. В невесомости Ковчеги соединят в один большой корабль. В длинном перечне по-лезных вещей, которые обязательно отправятся в полет, произведе-ний искусства, разумеется, не было.

Марвин сглотнул ком в горле и подумал, что слишком легко человечество отвергло историю. Труды искателя закономерностей Леонардо да Винчи используют все ученые до сих пор. А ведь он был сторонником «познавательной живописи»… Размышления Марвина прервал зуд в ухе — имплантированный под кожу передатчик реаги-ровал на импульсы дверного сканера.

Марвин слегка сдавил мочку уха и посмотрел на ладонь. На ней появился экран, и словно из окна другого мира показалась уставшая мама. Откуда-то сбоку послышался раздраженный голос отца. Роди-тели стояли у входной двери и о чем-то спорили.

— Фрейм! Родители вернулись. Быстрее, я выпущу тебя через зад нюю дверь! — Марвин посмотрел на робота извиняющимся взглядом.

— Да ладно, я все понимаю. — Фрейм направился в коридор и едва не уперся в живот, входящего в дом отца.

— Марвин! Вместо того чтобы прочесть наше сообщение и разо-греть еду, ты торчишь здесь вместе с… роботом?!

Ответить было нечего. Фрейм разогнал колесо на полную мощ-ность и, не попрощавшись с другом, выехал на улицу. Марвин попы-тался его догнать, но отец схватил за футболку.

— Мы еще не договорили, — строгий тон не предвещал мягкой беседы.

— Я не потерплю в своем доме это колесо!— Он мой друг. — Марвин едва сдерживал слезы.— Мало того что рисованием увлекся, так еще и с роботами дру-

жишь! Что ты сделаешь завтра? Бросишь школу?

244


— Ну, милый, успокойся, — вмешалась мать. — В конце концов, это не смертельно. В отличие от черной дыры — вот куда тебе следует направить агрессию.

— Не смертельно? Ты только вдумайся — наш сын водится с ри-совальщиком глупых комиксов!

— Папа, папа! Он не виноват!— А кто постоянно мешает тебе заниматься? Почему ты отста-

ешь от моего графика? Думаешь, я не знаю о твоем тайнике?Марвин обомлел и даже перестал плакать. Он мог бы сказать,

что стремление к порядку погубило древних греков, но думал о дру-гом. В тумбочке и под кроватью он прятал книги, написанные чело-веком, и фильмы, в которых когда-то снимались люди. Но больше всего Марвин дорожил рисунками и хранил их в шкафу на полке под свитерами и штанами. Они манили к себе. Он часто их доставал, рассматривал и садился рисовать что-то новое. На листах Ковчеги мчались сквозь звезды, планета готовилась принять новых обите-лей, пустовала Земля, оставленная на произвол судьбы. Черную дыру Марвин боялся рисовать, будто верил, что таким образом опасения сбудутся.

— Милый, давай не будем скандалить. Мы устали, обсудим все завтра на свежую голову, — мать изо всех сил защищала ребенка, но отец был неприступен.

— Ты же видела, чем он там увлекается вместо физики? Какой толк с этого рисования, красок, цвета…

— А как же «Слово о происхождении Света, новая теория о цве-тах…» Ломоносова! Он первым заговорил об электрической природе света! И все это… на примере мозаики!

— Я сейчас тебе покажу Ломоносова!После отцовского крика Марвин побежал к себе в комнату.

Сдерживая плач, он достал незаконченный рисунок и карандаши. На бумаге космос благодарно впитывал даримые ему цвета и с каж-дой секундой преображался, пока в коридоре сердился отец и за-ступалась за сына мать.

Дверь в комнату раскрылась. Марвин продолжил рисовать, сидя за столом. Он больше не прятался от родителей.

Отец подошел к нему решительно, но от увиденного попросту забыл, что хотел сказать, и выдал только нечленораздельные звуки.


245

— Ты… — выговорил он так, будто отрекся от сына, посрамивше-го имя основателя лаборатории искусственного интеллекта — Мар-вина Мински. Отец, тяжело дыша, выдрал рисунок из детских рук и уставился на него.

Необъятная глубина космоса, украшенная россыпью звезд и га-зовой туманностью розового оттенка, хранила планету с голубыми океанами и ее испещренный кратерами спутник. Две капли слез расплывались на бумаге, и отец увидел, что сын виновато перебирает карандаши.

— А что? Красиво, — сказала мать, прогнав тишину. — А почему у тебя такой странный белый карлик? Что это вокруг него?

Марвин посмотрел на родителей блестящими глазами, шмыгнул носом и выдавил обиженно:

— Это черная дыра.— Так она у тебя белая, — удивился отец.— Я боюсь черную дыру. — Марвин промокнул рукавом глаза. —

Я нарисовал белую, потому что она не всасывает космические тела. И Землю тоже не может засосать. А свечение вокруг нее — частички когда-то погубленных планет. Теперь они вырываются наружу.

Марвин услышал резкий вздох и только успел заметить, как отец хлопнул себя по лбу, схватил рисунок и выбежал из квартиры. Жена бросилась за ним. Мальчик смотрел в окно, как родители вызывают такси, срочно уезжая в лабораторию.

Марвин впервые шел по школьному коридору и не боялся, что кто-то случайно заглянет в его рюкзак и увидит рисунки. Он нес по-казать их ученикам и знал, что смеяться они не станут. Сверстники и даже старшие школьники с недавних пор смотрели на него с инте-ресом, без удивления и злобы, как раньше.

Марвин отправился не в класс, а в актовый зал, где его уже жда-ли заполненные кресла. Он сел в первом ряду с краю, рядом при-тормозил Фрейм, украсивший разноцветными ленточками спицы своего колеса. Поблизости следил за порядком Марк Слотович. Мар-вин гордо посмотрел на красную трибуну посреди сцены. Он знал, кто с минуты на минуту появится на ней, заговорит в микрофон и улыбнется ему.

246



247

Сперва к трибуне подошел профессор Марс — настоящий, не тот андроид, принимавший в кабинете посетителей. Он дождался, пока стихнут аплодисменты, и сказал:

— Доброго дня, земляне. Я рад видеть здесь, в нашей школе, всех учеников и их родителей, учителей и лаборантов, людей и роботов. Я рад, что Земля осталась нашим домом. Я рад, что нам удалось спасти планету. Но еще больше меня радует то, что сегодня на эту сцену выйдут люди, которые сумели побороть нависшую над чело-вечеством угрозу. Встречайте физиков и астрофизиков, инженеров и астрономов. Их изобретения и расчеты превратили смертельную опасность — черную дыру — в друга нашей планеты — белую дыру. Аплодируем стоя!

Зал поднялся, когда на сцене появилось с десяток человек в белых костюмах с эмблемами Космического агентства по чрезвы-чайным ситуациям. Марвин тоже вскочил, но приветствовал только двоих — папу и маму. Они стояли и улыбались ему, всем людям в здании школы и на планете. За их спинами, на большом экране, пре-вращенном в глубины космоса, распускались звезды и мирно мани-ла голубыми океанами спасенная Земля.

— Я хочу сказать спасибо своему сыну Марвину. Он не просто один из лучших учеников школы. Он очень талантливый и — я не побоюсь этого слова — творческий мальчик. Его тяга к рисованию спасла нашу планету. — Отец Марвина подошел к микрофону и рас-сказал о том, как рисунок сына привел его к победе над ловушкой гравитации. — Теория Хокинга говорила об античастицах, которые покидают черную дыру. Ученые создали полярные частицы и, отра-жая энергию черной дыры, заставили ее гореть и испаряться. Не-сколько дней астрономы фиксировали необычное свечение белой дыры. Ее фотографировали, рисовали, ею восхищались, как раньше северным сиянием или радугой. Небольшой «огарок» размером с астероид просто промчался мимо Земли, унося пятилетние тревоги на край Вселенной.

Фото минимальной «планковской» черной дыры появилось на экране под бурные овации.

— Благодаря случаю с черной дырой и под давлением несколь-ких выдающихся ученых Совет пересмотрел отношение к искус-ству. — Отец нашел глаза Марвина среди зрителей.

248


В зале стало заметно тише. Многие не смогли поменять взгляды на искусство, к которому относились с пренебрежением совсем не-давно.

— Сказать, что мы недооценивали эту культурную отрасль, — ничего не сказать, — продолжил старший Савински. — Переложив искусство на роботов, чтобы целиком и полностью посвятить себя науке, мы лишились возможности мечтать и воплощать мечты в ре-альность. Без умения мечтать нет настоящего прогресса.

На задних рядах раздались голоса.— Я хочу сказать, что хоть мы и избавились от угрозы черной

дыры, но наша жизнь в скором времени все равно изменится. Из-менится в лучшую сторону. И я очень счастлив и горд, что толчком к этому послужил мой сын Марвин.

Редкие хлопки через секунды слились в поток оваций.Марвин не стеснялся слез на глазах и наблюдал за другими деть-

ми. Они догадывались, что жизнь на уцелевшей Земле потечет иначе под знаком белой дыры Марвина. Кто-то будет ждать открытия би-блиотек с художественной литературой и посвятит себя искусству. Кто-то будет ненавидеть книги и картины, останется технарем и создаст защиту для Земли на будущие века. Марвин просто улы-бался, зная, что с понедельника в школьном расписании добавится новый предмет — «Основы безопасного искусства». Он знал — это только начало.

Содержание

Предисловие (от редактора и составителя) . . . . . . . 3

Люди... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5Иван Наумов

Шымдыршы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6Александр Сальников

Камышовая швея . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16Полина Кормщикова

Внутри . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .27Сергей Игнатьев

Пятый лишний. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .54Алексей Яшкин

Дилемма заключенного . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 71Горхур

Жизнь по частям . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98Андрей Бочаров, Жанна Алексашина

Старый дом на краю леса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .139Максим Тихомиров

Межсезонье . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .154

...и не только . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 175И.А. Даль

Бесконечно простой разум . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .176Андрей Лень

Стеклянная оболочка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200Алексей Мельник, Инна Диверс

Революция Марвина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 229Эллина Каминская

Вечность тут . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249Натт Харрис (Yagailo)

Бэн . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 260Виталий Войцик

Пиши, человек! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 288Светлана Колесник

Цикл жизни . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 305Алекс де Клемешье

Скотина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .318

Интервью с авторами . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 345

ООО «Фантаверсум»141410, Московская обл., г. Химки, ул. Молодежная, д. 70

[email protected]

Кимберлит

Коэффициент интеллектаСборник фантастических рассказов

2-е издание

Редактор и составитель А. СиленгинскийКорректор Н. Витько

Иллюстрации В. СоколенкоДизайн серии А. Павленко

Литературно-художественное издание16+

Подписано в печать 16.12.2013. Формат 60х90 1/16. Объем 22 п.л.

Тираж 1000 экз.

Общероссийский классификатор продукцииОК 005-93, том 2; 953000 - книги, брошюры

Отпечатано в типографии «Книга по требованию»Москва, ул. Сущевский вал, д. 49

http://letmeprint.ru

Где и как купить бумажные книги?Где и как купить электронные книги?

Как они выглядят?

Все о книгах издательства «Фантаверсум»:

www.fantaversum.ru

Education

Коэффициент интеллекта (3 рассказа для ознакомления)