ETHIOPIA инжера. теф, емисир ват, широ ват, атер кик алича, тедж.

ЕМИСИР ВАТ: Пожарьте половинку мелко на-резанной луковицы на растительном масле, добавьте бербере и 1 ч.л. соли, потом сухую чечевицу. Обжарьте 10 минут, добавьте те-плой воды, чтобы покрывала чечевицу, и готовьте под крышкой на медленном огне, помешивая, пока чечевица не станет мягкой, но еще не начнет разваливаться. Бербере: 2 ч.л. семян кумина (индийский тмин), 4 бутона гвоздики, 8 стручков кардамона, 1/2 ч.л. чер-ного перца-горошка, 1/2 ч.л. душистого перца (allspice), 1 ч.л. семян пажитника (fenugreek), 1/2 ч.л. семян кориандра, 1 ч.л. молотого чили, 1/2 ч.л. кайенского перца, 1/2 ч.л. моло-того имбиря, 1/2 ч.л. куркумы (turmeric). ШИРО ВАТ - каша из нута с соусом «Митмита». Четвертинка лука, мелко порезанного и под-жаренного на растительном масле; к нему добавляется набор специй, именуемый «Мит-мита». (полчайной ложки молотого чили, гвоздики, корицы, кардамона, кумина, имби-ря, соли, 2 стакана воды, 2 стакана муки из нута). Получится некая каша. Варить, пока не загустеет. АТЕР КИК АЛИЧА - пюре из желтого гороха. Четвертинку луковицы, две столовые ложки мелко порезанного имбиря - на раститель-ном масле потушите минут 5, добавте 1/2 ч.л. соли, 1/2 ч.л. куркумы, мелко порезанный зуб чеснока. 1,5 стакана желтого гороха, раз-мешайте и добавьте достаточно воды, чтобы сварить горох до состояния густого пюре, как минимум 3 стакана. ТЕКЕЛЬ ГОМЕН - капуста. Мелко порезанная тушеная капуста с морковкой, с добавлением чеснока, имбиря, куркумы и соли.Все приготовленные блюда раскладываются поверх инжеры по кругу, а в центр кладет-ся салат из мелко нарезанных помидоров с солью, луком, перцем, лимонным соком и кинзой. К этому всему подается крепкая ме-довуха Тедж.

Еда в Эфиопии сервируется на огромной общей лепешке, которая называется инжера (injera), а готовится эта лепешка из особого зерна, не содержащего глютен, по имени теф (tef, teff), которое вне Африки обычно недо-ступно.На инжере раскладывают пюре из овощей со специями, мясные закуски и крутые яйца, а руками, отрывая куски тонкого теста от другой инжеры, подаваемой дополнительно, захватывают еду. Вокруг блюда с инжерой расставляются небольшие тарелки с соусами, куда можно обмакивать как куски лепеш-ки, так и овощи. Соусы эти готовят из мяса, овощей или бобовых с берберской пастой (wot) или из овощей и мяса с менее жгучими пряностями (alitcha, alicha). Они могут быть приготовлены и из довольно неожиданных для нас ингредиентов – из подсолнечного семени с помидорами, чили, зеленым луком, имбирем и базиликом.

ЭФИОРИЯ — ПО СТОПАМ ГЕРОДОТА

или приключения трех философов в Восточной Африке. фото автора

АНДРЕЙ ШТЕФАН

В Чистом переулке стоит дом, в одной из квартир которого жил Булгаков. Но нам понравился просторный подвал,

который одновременно является входом в сеть бомбоубежищ, раскинувшихся под Москвой. Здесь по пятницам заседает наше философское общество. Исследуя монады треугольника Альпако Ла-Пас, нам удалось сделать открытие мирового масштаба. Если на карте мира расположить магический треугольник так, что вершина одного острого угла укажет на гору Атлас, а другого - на озеро Титикака, то тупой угол окажется в Африке, на территории современной Эфиопии.

А что новенького, собственно, в Африке? Открываем труды прославленных ученых- Геродота, Льва Африканского, Диодора Сицилийского, Страбона. Вырисовывается преинтересная картина. «Земли, лежащие за пределами великой Ливийской пустыни населены волшебниками. Там обитают огромные змеи, львы, слоны, медведи, ядовитые гадюки, рогатые ослы, люди-песьеглавцы и совсем безголовые,

звери с глазами на груди, затем — дикие мужчины и женщины и еще много других, уже не сказочных животных». «Эфиопы по цвету кожи черные, лицом курносые, с жесткими волосами. По характеру они совсем дикие и явно походят на зверей. Они очень худосочны, у них сильно отросшие ногти, словно когти у животных, и они совсем чужды человеколюбия. Конец жизни у них не только невероятный, но прямо-таки неповторимый. При приближении старости в телах у них заводятся крылатые вши различного рода и на вид бесформенные и отвратительные».

И действительно, в Эфиопии и по сей день все непросто. Путешествие в страну древних Аксумских царей - это путешествие в прошлое. Эфиопы живут по Александрийскому календарю, ориентированному на фазы Луны. Летоисчисление в стране отстает от нашего на семь лет. То есть миллениум в Эфиопии праздновали в 2007-м. Год разделен на 13 месяцев. Но это еще не все: сутки у них начинаются с восходом солнца - проснулся, посмотрел в окно, ага, светло, поставил ноль на часах. В Эфиопии на всех часах разное время.

Настоящие тайны не в исламизированном Египте, а в Эфиопии, где до 1974 года правил 225-й император Хайле Селассие I, воплощение бога, как считают растафарианцы. Они пережили Атлантов, Птолемеев, Цезарей и Сапа Инку. Орды арабов - завоевателей, устрашившись мощи империи, повернули своих коней на границе царства. Ангелы построили там новую столицу христианского мира - Лалибелу. Голубой Нил берет свое начало в раю, африканцы называют эту реку Аббай. В Аксуме ровесники египетских пирамид - гранитные небоскребы с окнами

и балконами, вырезанными в камне - протыкают крышами оранжевые небеса. Эфиопы, по сути, наши прародители. Ведь все мы дальние родственники Пушкина.

Ехать со мной в Африку вызвались киник Прохор и сторонник великого Сведенборга преподобный Ефим.

С остановкой в Стамбуле и Хартуме наш самолет приземлился в Аддис-Абебе. Мы поселились в старом, напоминающем растоптанный носорогом термитник, отеле.

Скрепят половицы, на балконах летучие мыши ловко увертываются от массивных балясин - внизу шумит черная Африка. Уже ночью, нас, осоловевших от рома, с рук кормила инжерой хозяйка отеля. Во мраке светились зубы и белки глаз фиолетовой Глории.

Я проснулся почему-то не на кровати, а на балконе, в обнимку со сломанным пилерсом*. Натянул серое пончо и выпал на улицу города. Выплыли из желтого тумана смога мои друзья философы - жизнерадостный Прохор и мрачный Ефим. Солнце скоро зарядило, вполне по-африкански. В шерстяном пончо было как в бане, но я решил не сдаваться. Мы не должны забывать, что ищем связь древних

цивилизаций Южной Америки и Тибета с империей Аксумидов. Поэтому я нахлобучил на Ефима даосский тюрбан. Прохор и так был похож на всех жрецов и монахов одновременно.

Спускаемся вниз к реке, ползем узкими проходами, врываемся в чьи-то дворы. На нас с испугом смотрят голые черные карапузы. В

итоге зависаем над пропастью. Внизу мелкий ручей. Голыши остервенело трут о камни свои шкеретки*.

Хлебнули добрую порцию рома. Отдались на растерзание человеческому водовороту, тащившему все живое в «черную дыру». Так мы очутились на рынке «Меркато». Непонятно, видели мы сам рынок или нет, но мне кажется, количество коробок, заполненных черными телами, крепкие деды-растаманы, гортанно шипящие в тупиках, бары, полные серого люда, тому подтверждение. Все же, наверное, мы пролетели эпицентр по касательной. Вдобавок, нашего тихого философа поцеловала прокаженная одалиска, и он впал в тошнотворное состояние души.

А может, это высокогорье и надвигающаяся гроза на него так подействовали.

Чтобы слегка улеглась эйфория от сознания, что мы наконец на Черном континенте, решили ехать на вершину горы. Она розовым силуэтом пульсировала на горизонте. Нужно было успокоить жизнелюбивого философа. Он находился в состоянии, близком к идиотизму: обнимал

нищих, раздавал монеты липнущим к нам черным детишкам.

И вот, голубые жигули, сшибая по пути пластиковые баллоны, набитые какими-то тряпками, везут нас на священную гору. Высунувшись из люка, Прохор мычит, отдавая честь старушкам, несущим на плечах поленницы бамбука. У ворот монастыря попрощались с нашим лихим рулилой. Пешком спускаемся к инжере эфиопской столицы, зажатой горами внизу в котловине. У них там внизу свирепствует ураган, а у нас на верхотуре светит солнце. Надо сказать, нам и в дальнейшем удавалось обманывать местный гидрометцентр.

Пытаюсь помочь хрупкой девушке, но поднять рощу бамбука, которую эти карлики

Бахыр-Дар, на берег озера Тана, где поэта Гумилева чуть не сожрал горный лев.

Мы отдыхаем на веранде, окунув ноги в кишащие крокодилами воды Голубого Нила. Крышей нам служит полог из тропических ползучих трав. Райские птицы, попугаи, голубые воробьи атакуют фрукты - хотят лишить нас закуски. Ночью тысячи глаз пасут нас, светясь во мраке фосфоресцирующим светом. Совсем рядом с нами прошел неопознанный зверь, закованный в броню - топот его копыт эхом отражается от деревянных бортов выброшенного на берег волной баркаса. Это был рогатый осел?

Проснулись в центре озера. Неповоротливый челн уже четвертый час волочит наши размякшие на солнце тела. Берегов не видать, только какао мутных тано-вод. Раз в час, кашляя словно старик, над нами пролетает марабу. Мы должны добраться до самых дальних пределов.

Но скоро пейзаж меняется. На горизонте появились острова. Они словно

болтаются в воздухе, качаются над желтой жижей, плавают в струящемся мареве.

Нас встречают крестьяне в пирогах, сделанных из тростника – эти плавающие вязанки травы сильно похожи на каноэ,

тащат в свой муравейник, оказалось мне не по силам. Только позитивный философ смог оторвать вязанку от земли. Наш мрачный друг даже и не пробовал. Он предпочитает путешествовать в виртуальных мирах, сидя в кресле у камина. Пугая детишек бородатыми харями, в полной темноте добрались до нашего пристанища. Прохор сгинул во мраке в поисках веселящих снадобий. Уговорили с Ефимом последний литр рома, идем искать нашего пропавшего в городе друга.

Бодрый чернокожий брат любезно

согласился отвести нас к нашему товарищу. Он привел нас в место, лишенное света и тепла. Вокруг стали собираться подозрительные тени, они окружили нас плотным кольцом, лица в темноте казались волчьими. «Песьеглавцы», - догадался я.

Быстро, насколько позволяет сидящий в нас ром, возвращаемся к свету, в заполненную по потолок людьми харчевню.

В термитнике на балконе нас ждет Прохор с огромной папиросой в зубах. Сознание заволакивает сладкий туман. Запомнился только сломанный балкон и шкаф, сделанный из железного дерева, рухнувший в какой-то момент на пол.

Утром самолет уносит нас на север в

на горку к круглому цирку главного храма. Вокруг, на карачках, ползают, щиплют траву черные послушники. Радостный философ прославляет местных святых, осеняя себя тремя перстами, что немного не соответствует здешним традициям. Счастливый священник получает складень от далекого младшего брата. Печальный философ тихо бродит в лабиринте колонн.

По дороге домой чуть не потеряли нашего киника. Старый крестьянин забирает Прохора батрачить. Он должен дробить камни на полях. Наш бессребреник счастлив! Он будет жить на земле, трудиться, питаться простой пищей, молится богу. Пришлось связать ортодокса и погрузить на корабль

которые я видел на островах озера Титикака. Мы причаливаем к острову Киркос. Это место хранит много нераскрытых тайн. На берегу нас преследуют странные явления. Кожу покалывают слабые разряды электричества. Ефим вообще светится во мраке густой растительности. Первосвященники много веков прятали на острове Ковчег Завета, ловко уведенный из Иерусалима при Менелике, сыне царицы Савской и царя Давида. Ближе к нашему времени опасную реликвию переправили в столицу империи.

Монахи приняли нас благосклонно, как подобает братьям-ортодоксам. Упали засовы, отворяются тяжелые ворота. На земляном полу - четыре мощных камня, на них покоился Ковчег. Под сводами древней часовни в стеклянных коробах спят вечным сном нетленные тела древних царей. Во мраке - царь Давид Аксумский и его сын Василий. Беру в руки меч грозного владыки. Рука, готовая принять тяжелый металл, от неожиданной легкости дрогнула. Хащ, хащ, хащ - рублю я врагов черного императора! Бегут ненавистные фараоны.

После темноты подземелья яркий свет режет глаза. Наша делегация поднимается

под жалобные крики островитянина: черный старичок уж было обрадовался тому, что у него будет белый батрак.

В розовой дымке растаяли монахи. Они собрались на пятачке, у стен монастыря и махали нам руками, пока не превратились в черных ангелов.

Монахи не пустили экспедицию в южную часть острова. Все наши попытки освободиться от ласковой опеки нежно, но неминуемо пресекались. Между тем, Киркос совершенно не похож на остальные невысокие, песчаные острова озера. Зато он напоминает Араму-Муру в Перу, на берегу озера Титикака, где находятся ужасные ворота в мир духов. Надо было оставить Прохора как засланного казачка.

На обратном пути причалили к огромному гиппопотаму. Он со своей подругой, словно морской котик, резвился в лучах заката. С криками «бегемоты-ортодоксы!» вдруг проснулся философ-

предметы - крашеные заплатки, сушеные тыквы, булыжники, подобранные на дороге. «Ван быр, ююююююю, форенджер, вот из ё нейм». Пытаемся забрать ребятишек, всех, с собой в холодную Россию. Но они вываливаются из рук, проваливаются на землю сквозь дырявые карманы. Португальцы построили здесь арочный мост. Наши, как они любят, гидроэлектростанцию. Теперь у местных рыцарей периодически проблемы с табачком.

Петляя внутри каньонов, забираемся к небесам, вдруг срываемся в пропасть. Вокруг ввинчиваются в облака каменные сверла. Из зарослей акации прут небоскребы

пессимист. Попытка оседлать левиафана не удалась. Чудовище, пуская пузыри, устало ворчало, потом ушло на дно, спасаясь от назойливых форенджеров. Миновали крошечный остров. Вокруг него рыбаки, в чем мать родила, кружили, сидя на пеликанах.

Через водопад курящего Аббая едем в Гондер. Аббай мощно затягивается, причем он не один - курят все его кореша. То есть вся долина дымит почем зря.

Тихий философ рисует этюды. Громкий поднимает бокалы за духа, живущего у истоков Нила, реки, вытекающей из рая. Окропили тЫсЫсат – так называется главный дымокур - водкой: по капле на четыре стороны света, согласно буддийской традиции.

Дети атакуют редких туристов, пытаются всучить нам совершенно бессмысленные

полностью - узо, ганджубас, тедж и чад.Гондер встретил нас дырявыми

унитазами, оторванным шлангом душа, клопами, отсутствием воды и электричества и роскошным видом с балкона, по периметру опоясывающего пятый этаж. Как завороженные, полночи пялились на разноцветные огоньки, нарезая круги вокруг отеля.

Утром около голубой железной будки, на которой в стиле Руссо была изображена полногрудая блондинка, нас ждали два черных студента факультета философии. Они решили на нас испытать магию своих сакральных знаний. Причем каждый проигранный нами раунд приходилось щедро оплачивать. А будка, между прочим, оказалась книжным магазином. Среди вороха драных книг - Пушкина - на местном наречии - амалике - не нашлось. Гондер оказался показательным африканским городом. Это касалось количества нищих, прокаженных, калек, слепых, стариков и детей. Самый живой город за время всего нашего путешествия. Мне кажется, именно здесь можно наблюдать неповторимый, невероятный закат жизни классических эфиопов.

Самые деловые в Гондере - это дети. Одни катают железные обручи из-под бочек, цепляя их загнутой колючей проволокой, другие со страшным грохотом тащат лист

Нью-Йорка. Не сбавляя скорости, влетаем на Бруклинский мост. На нем покосившийся домик - хижина дяди Тома. Взяли отборного чада*. Жуем салат, а голова прозрачнее и ослепительнее с каждым виражом. Следующая деревня специализируется на производстве теджа. Конечно, взяли три литра. Отлично сбивает автофокус. Летим невысоко над землей. Мы упакованы

куцыми растаманскими косичками на голове. Он мусолит в зубах жирный джоинт и рвет бумагу. «Самый крутой музыкант в Африке - это Егор Летов,» - не моргнув глазом заявляет он. Откуда столь эксклюзивные пристрастия?

Пока Ефим медитирует на столбы, покрашенные зеброй, Прохор обнаружил

слепую девушку. Она поет песню Мэри из «Маленьких трагедий». Синхронно покачиваясь, черная красавица сидит на обочине в окружении мужчин, лишенных конечностей. Философ двинулся к ней с включенным диктофоном. Поднялся

железа, привязанный к металлическому тросу. Иные закатывают прозрачные цветные шарики в ямку. И повсеместно футбол – мячиком, сделанным из крепко связанного проволокой куска автомобильной шины. Сотни лавок, тупиков, местечек, ослов, верблюдов - из-под ног разбегаются люди- пауки. Черные сапожники мастерят прямо на коленке сандалии из автопокрышек. Мало кто использует резиновые шины для передвижения. Местные ремесленники делают из них одежду, спортинвентарь, детские игрушки, корзины, сосуды для воды.

Прохор требует купить настоящей черной музыки. Тут повезло: обнаружили в пыли крайне удолбанного гражданина с

куда легко можно было бы впихнуть сразу двух «троянских коней», словно пули со смещенным центром тяжести, влетают сотни стрижей. Птицы немыслимыми траекториями прошивают огромные залы насквозь. Мы с Прохором стояли под циклопическими сводами дворца, проколотые тонкими лучами света, падающими из круглых отверстий в крыше - вокруг свистели пули. Даже дух захватило. Пришлось на царском балконе выпить граненый стакан узо, чтобы улеглись эмоции. Пол на балконе был засыпан жемчугом. В Москве жемчуг пророс в цветочном горшке.

Ефим посмеялся над нашим зачарованным видом, но от узо не отказался. Эти лабиринты, колодцы, провалы в замках

дикий хохот. Местные девчонки объяснили слепой: «Де? чувиха, к тебе белый чувак пришел». Мэри ощупала Прохора, погладила по голове и наградила подзатыльником: «Действительно - Белый!!»

После шума толпы, мечущейся по хаотически застроенным улицам города, оглохли от тишины спрятанного за крепостной стеной древнего города-музея. В зарослях фиолетовых шаров успокоился комплекс дворцов, построенный поколениями императоров. Внутри ни души, ни старушек, дремлющих на стульях около экспонатов, ни грозных охранников. Хочешь - спускайся в подземелье, хочешь - лезь на крышу, никакого контроля.

Сквозь двери дворца Фасилада,

расстроился. Вектор нашего путешествия метнулся

на север, к границе Судана. Мы двинулись пыльными дорогами к древней столице эфиопского царства - Аксуму. Здесь чувствовалось дыхание недавно прошедшей войны. На обочине, задрав гусеницы к небесам, лежал советский танк. Башня, украшенная драными ранами, валялась в десяти метрах. По дороге барражировали люди, вооруженные нашими калашниковыми.

Ближе к вечеру выгружаемся из джипа в пустынной местности - вокруг разбитая техника, дома с выбитыми стеклами, колючая проволока, завязанная в узлы арматура. Нас тут же окружают черные качки. Поигрывая железной мускулатурой, тычут в нашу сторону пальцем. Студенты привезли нас в живописные горы – Симен. Они - де, видели здесь гостей, одетых в желтые пончо. То есть костюм такой же, как у меня, только желтый.

Трубка мира не пошла на пользу нашему восторженному другу - сдали нервы. Я с пессимистом уже на горе, а Прохор один

- от крыши до подвалов, библиотека с рухнувшей каменной лестницей, огромные помещения конюшен, соизмеримые со стадионами, - прекрасное место для сакральной выпивки. На древних стенах мы прочитали маски и орнаменты древних индейцев племени мочика. На почетном месте был начертан индуистский ОМ. Ага, вот они, искомые артефакты. Окружили ветхого черного старичка, вылезшего из норки, ведущей в подземелье: «Как это понимать откуда здесь священная мантра индусов?» «Ес, мммммм... гуд, форонджер, харе рама», - шепчет старик.

К вечеру из музея мы выплыли в компании добродушных вакханок, ведя под руки нашего неразговорчивого гида.

Ночью студенты пригласили нас к себе в гости на церемонию кофе. Это была камора, где жили родители, родители родителей, дети и дети детей. Под потолком болталось чучело крокодила. Меня представили отцу и матери. Ефим юркнул в темный угол. Прохор же поклонился отцу и бросился целовать руки женщине, сидящей в центре помещения.

Я понял - что-то не то происходит, но вида не подал. Впрочем, кофе был великолепен, а папа подливал нам от души узо из огромной бутылки. Только под конец церемонии выяснилось, что жизнерадостный философ перепутал матушку с соседкой, зашедшей на огонек. Сарай сотрясался от хохота, грозясь рухнуть. А Прохор почему-то

бликуют ледники. В лучах заходящего солнца, когда тени контрастны, горы напоминают парк вымышленных существ. В центре долины - огромный носорог рылом увяз в болоте, его окружают совсем безголовые ядовитые гадюки.

Обнаружили то, что искали. На плоской скале начертан священный знак солнца. Инки называли его Кориканча. Похоже, его высекла на камне та же рука, что и на стенах далекой крепости Саксайуаман.

В тишине раздается одинокий удар колокола. Наши макаки срываются с места и с бешеной скоростью несутся вверх. Через секунду они уже на вершине горы.

Весь день идет тропический ливень. Дорога превратилась в реку жирной красной грязи. Одно колесо висит над пропастью, противоположный борт чиркает по скале. И все бы хорошо, но у нашей тойоты не работают дворники, а фары разбиты.

Чем ближе к Аксуму, тем больше встречается искореженной советской военной техники. По обочинам дороги - целые кладбища ржавого металла. При въезде в город - типичные для Тибета буддийские гомпы и собранные из камней

около машины. Черные великаны любезно просят его следовать за нами.

На секунду мне тоже передалось чувство тревоги. Невозмутим только Ефим.

Весь подъем на гору нас сопровождает стадо бабуинов. Они ломают ветки в эвкалиптовых рощах и громко лают хриплыми голосами, совсем как цепные псы. Внизу, в пропасти, студенты обнаружили дракона. «Абака, абака», - вопят они. Я ложусь на край и опускаю голову вниз. В окуляр телеобъектива я вижу действительно доисторическое ископаемое. Нечто, напоминающее гигантского муравьеда: шкуру украшает черно-белый узор, по бокам лохмотья крыльев. Оно спокойно пасется на зеленой лужайке.

Над местностью господствует уходящий в бездну утес. Добравшись до верхней точки, столбенеем в невольном восторге. Даже наш скептик разволновался. На соседней скале в недвижных позах застыли бабуины. Они тоже на закате любуются картиной рая. Только их шалуны-дети возятся около неподвижных родителей. Вокруг нас вращается первобытный пейзаж: каньоны, трещины, быстрые реки и водопады, на горизонте

уходящие к горизонту гробницы. Похоже, цивилизации Америки, Тибета и Африки все же, действительно, были связаны между собой. Тихий философ считает, что всеми руководит один кукловод. И живет этот мудрец на горе Атлас. А жизнерадостный философ считает, что только китайцев правильно приготовили. Белых недожарили, поэтому они получились вареными. А черных вообще сожгли - забыли вовремя вынуть из духовки.

Следующий день посвящен исследованию останков Аксумского царства. Гуляем среди первых на земле небоскребов. Некоторые под давлением времени упали и хрустнули пополам. Гранитные столбы действительно выполнены как многоэтажные здания - на каждом этаже есть двери и окна. Тщетно пытаемся их открыть, похоже, петли

совсем заржавели. Ефим вечером жрал сырое мясо.

Деликатес не пошел ему на пользу. Он не верит, что монолит можно распечатать.

Пока тихий философ спит на могиле знатного вельможи, мы с Прохором вскрыли запертую дверь в гробницу. Долго умилялись:

«какое идеальное напольное покрытие под саркофагом»! Оказалось, подземелье - одна глубокая лужа. Чертыхаясь, выбрались на свет божий — ноги по колено мокрые. Но все же успели разглядеть в темноте пляшущего зверя с глазами на груди.

Фундаменты дворцов оккупировали собранные из хвороста цилиндрические постройки – домики аксумчан. Вместе с ослами, верблюдами и прочими странного

вида конструкциями крестьяне уютно устроились во дворцах библейских царей. Так что найти обозначенное на карте поместье, где проживал сын царицы Савской, оказалось крайне проблематично. А ведь сюда он привез похищенные у папаши Скрижали Завета. В ванне царицы, вырубленной в камне, ребятишки устроили помывочную. Кладбище аккуратно распахали - остались только покосившиеся надгробия. И везде мы находим барельефы, напоминающие сцены коронации инки Манко Капака.

Тук-тук* доставил нас к подножию горы. Наверху Архангел Михаил пасть порвал, в прямом смысле, Немейской львице. Впоследствии сцена драки проявилась, чудесным образом, на соседней скале.

Дети и взрослые умоляют нас не ходить дальше в гору. Там гиены - эти кровожадные твари совсем не боятся человеков. А как же пропустить по стаканчику на отвесной скале, выехавшей вперед из вершины?

Наконец мы одни. Местные с нами не пошли. Вся древняя империя у наших стоп.

Единственное - пропал фотоаппарат и самая большая фляга с узо.

красавицы так хороши - дух захватывает. Белозубые бестии стреляют оливковыми зрачками прямо в сердце. Это единственное, что выводит нашего пессимиста из состояния самадхи. Прохор молчал и вдруг выдал: «Эфиопки - красивые попки».

Спускаемся под землю к основанию вырубленных в скалах церквей. Днем Новый Иерусалим строили люди. Ночью христианский город - при свете нимбов - черные ангелы. За всю нашу поездку мы не встретили ни одного вареного. Здесь же их

Вершину ласкают последние лучи солнца, а в долине уже темно. Надо спускаться - в кустах действительно кто-то чавкает.

Бордовая земля под ногами сверкает драгоценными каменьями. После дождя вода текущая оголяет несметные сокровища - драгоценные камни, древние монеты. Мои спутники совсем потеряли голову. Приближается ночь, а они с выпученными глазами выковыривают из земли малахит и ониксы.

У каждого местного крестьянина в избушке небольшой музей. Дети тащат нам самоцветы и древние денежки. Извините, ребята! У нас у самих, полные карманы!

Около фотоаппарата стоит черный пионер и отдает нам салют. Та же история повторяется около фляжки с бухлом.

Утром грузимся в винтовой «Фокер», через час мы уже в Лолебелле.

Поселились на крымской веранде в центре обширной деревни. Крыша увита зелеными выползками. По утрам колибри слетаются к зеркалу и воюют с собственным отражением. Черные дочери Африки порхают вокруг нас, соперничая с цветными птичками: здесь одеяло подоткнуть, тут сменить полотенце, срочно подлить еще узо в опустевший стакан мистера. Фиолетовые

достаточно. Мы уже перестали удивляться тибетским символам.

Между тем, религиозная жизнь в монастырях пульсирует, как и тысячу лет назад. Кругом распластанные на полу тела, застывшие в религиозном экстазе фигуры паломников. Черные пилигримы общаются с богом, им нет никакого дела до белых, бродящих стайками поблизости. В нишах светятся белки глаз отшельников. Зонтик и плошка для воды - весь их нехитрый скарб. Пустоты заполнены человеческими костями вперемешку с тряпками. Прохор получил благословение из рук черного священника. Даже Ефим не решается курить в этих намоленных стенах. Курить и пить узо приходится бегать на соседнее кладбище, где над обрывом ввинчиваются в камни жирные туи. Нам полюбилось это тихое место около покойников. Решили вырубить здесь в скале русскую беседку.

Два дня бродим в лабиринте под землей, в состоянии священного умиротворения. Крутые лестницы, вырубленные в камне, приводят нас вверх к голубому небу. Узкие щели опускают вниз - к основанию тяжелых колонн. Фотоаппарат отказывается работать. Если снимает, то

руками наш черный мир». Бедный черный Калягин! - «маковой росинки не держал во рту три дня. А у них карманы отвисают, набитые кровавыми долларами». Вся деревня держится за животики. И мы хохочем вместе с нашими братьями. В конце концов сердобольная матрона прогоняет нашего преследователя. Она в шутку душит его, пинает в зад. Карлик недовольно пыхтит, что вызывает новый припадок смеха.

Уже глубокой ночью встречаем плачущую девочку. Прохор гладит ее по голове, вытирает гноящиеся глаза. Не знаю, что он шепнул ей на ухо, но девочка улыбнулась и перестала рыдать. Ефим

фиксирует кругом цветные протуберанцы. Видимо, мертвый глаз безучастно фиксирует души святых схимников.

В деревне нас преследует местный пухлый клоун. Это единственный толстяк, которого мы встретили за все время нашего путешествия. Карлик напоминает актера Калягина. У него большая кудрявая голова, короткие ножки. Одет он в женскую ночную рубашку, которая никогда не видела мыла и воды. Он ходит за нами везде. Притворно рыдает, размазывая бутафорские слезы по лицу. Вопит на всю улицу охрипшим голосом: «Смотрите, вот идут три американских философа. Они душат своими склизкими

смазывает руки проспиртованными салфетками.

Мы опять в столице Эфиопии. Исследуем уже цивильную часть города. Сидим с вареными в ресторанах, жрем устриц, пьем русскую водку и вспоминаем голодных, но счастливых наших пережаренных братьев. Мы так и не смогли купить Пушкина на амалике. Хотя каждый эфиоп уверенно утверждал, что наше общее всё есть в каждом книжном магазине. Нет книжки, решили поклониться хотя бы памятнику. На поиск потратили весь день. Посреди огромной стройки, на раздолбанном грузовиками перекрестке, стоит наш любимый поэт. Более того, пока мы с Прохором водили хороводы вокруг Пушкина, менты сцапали нашего тихого философа. Правильно, нечего белому спать на помойке. Прохор подошел, обнял каждого милиционера. Громкий философ кричит им в уши: «Мой дядя самых честных правил». Стражи порядка спасаются от русских психов бегством.

Осмотрели Шератон, туалет Хайле Силассие, вращающийся монумент, который ни черта не вращается, памятник Карлу Марксу. В туалете последнего императора, под раковиной, тоже есть маленький

тибетский крестик.Перед нашим отлетом Прохор объявил

большой сбор всем черным района Меркато. Пришли торговцы наркотиками, гиды, нищие и просто зеваки. Он всем дал задание на ближайший год: если ты раста, не торгуй наркотиками - раздавай их бесплатно; если гид - накорми голодных, вылечи калек; если нищий - иди делать сандалии из автопокрышек. Всех остальных наш веселый философ отправил учиться в школу. Ефим дымил папироской, кивал головой.

Изменилось ли в Африке что-то со времен Геродота? Действительно ли жрецы Аксумского царства и строители Лалибеллы общались с адептами Востока и Запада? Материала накоплено предостаточно. После скрупулезной обработки философы вынесут свой вердикт.

*инжера - пористая тонкая лепешка, готовится из особой муки теф

*пилерс – столб*шкередки – одежда*чад - растение, при употреблении в

пищу оказывает бодрящее действие*тедж- крепкая медовуха*тук-тук - мотороллер(такси)

СВЕжИЕ ПРОДукТы ДлЯ ВСЕх

Международный Канский Видео Фестиваль или как сибирские реки повернули вспять

С первого по седьмое сентября 2008 года с  небывалым размахом прошел седьмой международный Канский

фестиваль. Это единственный в мире крупный форум видеофильмов и видеоарта, а также всех смежных жанров визуального искусства на стыке кино и  contemporary art. В программе были представлены работы из 51 страны мира. Оценивало  фильмы международное жюри, сформированное из режиссеров, художников, музыкантов России, Германии, Великобритании, Австрии и Израиля.

Хочется сразу избежать путаницы. Фестиваль, о котором пойдет речь, проходит не на Лазурном берегу Французской Ривьеры, а в самом настоящем медвежьем углу Южной Сибири, в городе Канске. Но с этого года все существенные различия между побережьем Средиземного моря и таежным городом были окончательно стерты. В Канске силами детей из Москвы, Канского и Норильского интернатов была построена уникальная Пальмовая аллея.

Пример Канского фестиваля - это случай из научной фантастики. Анекдот, который переполз из народного эпоса в реальность. Упавшее в воду бревно уже седьмой год продолжает плыть против течения. Фестиваль

противоречит установленным мировым порядком правилам. Он живет вдали от денежных кормушек и путей пересечения транспортных узлов. Между тем, подобное начинание позволяет интеллектуальную жизнь глухой провинции поднять на новый качественный уровень.

На независимой площадке приветствуются любые самые радикальные эксперименты, переосмысленные современной культурой. В Канске Голливуд в неглиже просит милостыню. Цензура отправлена на исправительные работы. Показы может посещать любой житель города совершенно бесплатно.

Город раскинулся на берегах одноименной реки, притоке Енисея, в 270 километрах на восток от Красноярска. Это древний сибирский город, основанный 1628 году. История города типична для мест, на тысячи километров удаленных от метрополии. Казаки построили здесь деревянную крепость с целью отогнать от российских границ дикие народы - котов и камасинцев. Буряты долго не могли смириться с новыми порядками. Они несколько раз сжигали  дотла непонятные деревянные жилища, построенные на месте, где веками шумела тайга. Но упорные казаки отстраивали

поселение заново. Затем Канск пересек Московский тракт. Цивилизация вошла в город, звеня кандалами и скрипя колодками. Центр стал формироваться вокруг единственного каменного  сооружения - острога. Наконец в 1911 году купчиха Яковлева открыла в городе кинематограф. Предки каторжников и декабристов сели на свежевыструганные скамейки перед белым полотном экрана. Немое кино добралось до дальних пределов Сибири. Сначала мужики восторженно приняли движущиеся картинки. Не считая нескольких

старушек, в панике бежавших от мчащегося прямо в зал паровоза.  Но через некоторое время отцы города объявили синематограф сосредоточением греха. Зал опустел. Через девяносто лет история повторилась.

ВНЕБРАЧНыЙ СыН кАННСкОГО ФЕСТИВАлЯ РОДИлСЯ В СИБИРИ

В 2007 году мне посчастливилось посетить два противоположных

полюса современной  киноиндустрии. Причем общее у них было только одно: для демонстрации нового визуального искусства оба фестиваля использовали экран и зрительный зал. Сначала я оказался на Лазурном берегу в Каннах. Меня случайно занесло с семьей на набережную Круазет. 

Мне казалось, меня ждут очереди из олигархов в рестораны и магазины, где на прилавках скучают лобстеры, начиненные черной икрой, и киснет шампанское Dom  Perignon. Полуголые голливудские звезды на променаде со своими мерзкими собачками. Меня всегда тошнило от официального киношного пафоса. В общем, спускался я по трапу самолета, испытывая легкую неловкость оттого, что попал в стан врага.

Я заблуждался. А может быть, это меня просто притягивают мировые помойки. На пляже загорали в основном осоловевшие от водки соотечественники.  Вечером можно было забраться на маяк и выпить розе за 3 у.е. бутылка, закусить копеечными фруктами и хамсой.   Ночью мы с дочерью ходили в дальний парк кататься

на роликах. Мы кружились среди пальм, увертываясь в темноте от черных торговцев марихуаной. В общем - свинья везде грязь найдет.

Я вернулся в Москву, но так вышло, что там долго не задержался. Буквально через неделю меня отправили на Международный Канский видеофестиваль. Может показаться, что мне пришлось возвращаться назад во Францию. Но это не так, предстояло лететь в Сибирь, в город Канск. Эта поездка стала серьезным психоделическим испытанием. Ибо я умудрился в течение одного месяца посетить и реальный объект - плод классического течения товарно-денежных отношений,  и виртуальный – рожденный в воспаленном мозгу художников.

Самолет уверенно взял курс на восток и приземлился в Красноярске. Дальше самолеты уже не летали. Поэтому я пересел на автобус. Через два часа добрался до волшебного места под названием «Шалман». Что-то вроде пьяных каруселей: теплушки, выстроенные в ряд вдоль опушки леса, а внутри – непрекращающийся праздник жизни. Разудалые девки, пританцовывая, торгуют водочкой, беляшами и солеными огурчиками. Французам такой роскоши и не снилось. Оставшиеся 100

километров я, словно взбесившийся лось, без остановок мчался, распространяя вокруг пары алкоголя.

Так я оказался в городе Канске, на берегу реки Кан, полноводного притока Енисея. Здесь, волей судеб, на просторах Сибири открылся шестой фестиваль видеоарта. Оглядевшись по сторонам, я с удивлением заметил, что Канск по некоторым пунктам отличается от Канн средиземноморских. Пункт первый: я нигде не увидел пальм.

Впрочем, преподаватели из московской детской студии ДЭЗ №5 во главе с Мишей Лабазовым пригласили меня в столицу видео, чтобы совместными усилиями устранить этот пробел. Давно витавшую в воздухе идею - подарить Канску морозоустойчивые пальмы - мы будем воплощать в жизнь. Эту нелегкую задачу возложили на хрупкие детские плечи. Пальмовую аллею будут строить ребята из Канска, Норильска и Москвы. На несколько дней мы переехали в интернат «Надежда», где спокойная, размеренная жизнь прекратилась – завизжала электропила, надсадно хрипела дрель, плавилась пластмасса и металл. Для начала нужно было подготовить эскизы и макеты. Дети, обмотанные с ног до головы

пищевой пленкой, в огромных сварочных очках порхали по залитым желтым светом коридорам. Карликовые пальмы рождались в творческих муках. Между тем, в Канск уверенной поступью вошел фестиваль во главе с директором – Павлом Лабазовым.

Образ главного идеолога показов видео в Сибири так же отличался от имиджа Жиля Жакоба, как черная метка от напудренного парика командора. Павел был одет в белую летнюю морскую галанку, носил усы, бороду и длиннющий хаер. Лицо председателя скрывали черные непроницаемые очки.

Улицы города заполнили странные личности. Звучала непривычная  для этих мест иностранная речь. Многие гости прибыли из-за кордона.

По Канску с выпученными глазами метался Кенни - самый маргинальный, неистовый художник из Глазго.  Он волок по мостовой баул, набитый китайским хламом. Крейзи-мен извлекал из него  петарды, взрывал их у себя под юбкой и на голове. Свое тело, от пяток до затылка, он искалякал шариковой ручкой. Той же участи удостоились улицы города в радиусе трех километров от гостиницы. В какой-то момент шотландский дьявол схватил министра

культуры и уволок на середину проезжей части.  Дети и пьяницы его обожали. Для Канска  это был настоящий клоун-иностранец.

Жюри заняло почетное место в зале. Погас свет – экспериментальное видео обрушилось на мозг таежной аудитории. Три дня   нон-стопом, словно курьерский поезд, сметая на своем пути шлагбаумы и платформы, неслось по городским улицам необычное кино.

Я выудил из толпы местной администрации Надежду Бакурадзе - арт-директора фестиваля: «Как вышло, что столь отдаленная от признанных центров цивилизации точка превратилась в космический полигон современного искусства»?

В 2002 году к составу, уходящему в Сибирь,

прицепили вагон. На его бортах не было никаких опознавательных знаков. К нему стала стекаться маргинальная публика, напоминающая актеров психоделического балагана.  Это были современные «передвижники» - художники, музыканты, философы. Акция носила название

«Культбросок на Восток». Вагон проехал 5200 километров до города Байкальска  с остановками в крупных городах. Когда на горизонте замаячил Канск, вспомнили шутку Андрея Сильвестрова  - впоследствие почетного президента фестиваля. Андрей предлагал создать свой Каннский фестиваль в Сибири. Извлечь на белый свет мумию из ее золотого саркофага. Как метафора для кино, рвущегося за рамки старого, разжиревшего

кинематографа,  это было идеально. Фестиваль должен был стать уникальной

разовой художественной акцией. В Канске упал новый Тунгусский метеорит

под названием Паша Лабазов. По улицам бродили инопланетяне. Город погрузился в звездную пыль эйфории. Зал старого кинотеатра «Восход» не мог вместить всех желающих. Пришли даже слепые бабушки, чтобы просто услышать происходящее.

Прошел год. Вопрос встал ребром. Канский фестиваль - перформанс современного искусства или новый этап в развитии альтернативного видео? Долго не спорили. Поредевшая группа энтузиастов во главе с Пашей, купив на свои деньги билеты, вылетела в Красноярск. Это событие окончательно

определило судьбу города.                                                                                                         Ребята везли в Канск новый проект -

«Контактные линзы для страны». Хотелось родине срочно выправить зрение. В этот год появился главный приз фестиваля - Золотой пальмовый секатор. Не Золотая пальмовая ветвь - символ сытого благополучия, а острый секатор - оружие свободного мачо. 

Город встретил художников настороженно. По пыльным улицам бродил председатель жюри - Владик Мамышев-Монро. На его ботинках пыль Лазурного берега, откуда он перебрался в Сибирь, мешалась с канской грязью. За ним гуськом бегали ребятишки и козы. «Восхок»  пустовал. Прогрессивное кино было непонятно для аборигенов - что-то пугало, многое вызывало просто отвращение. Главное, непонятно было, почему на экране вместо мутанта за полмиллиона долларов, пожирающего аппетитную голливудскую красотку, – дядя Гена с ржавым ножичком и тетя Ася в обоссанных тряпках.

Но были и положительные знаки. В городе начало формироваться ядро страстных поклонников видеоарта. Молодежь из разных районов познакомилась на первом фестивале

и целый год жила только его продолжением. Возникла передовая организация  «Вне формата». Эти люди поддерживали фестиваль при любой погоде. Они готовы были бороться за будущее города, даже кулаками.

Если в первый год  фестиваль горячо приветствовали, на второй - были холодно безразличны, то на третий - развернулись настоящие военные действия.

Фестиваль начался с ужасного скандала. Администрация города, желая в приказном порядке создать большую аудиторию, пригнала на просмотр учеников 3-7 классов и курсантов военных училищ. Зал вновь был полон, правда, уже против воли зрителей.

Как назло, школьники попали именно на самую дикую часть программы – спецпоказ сербского фестиваля. Это было отнюдь не детское кино. Даже столичному обывателю такое альтернативное видео не по зубам.

В зале начался переполох. Учителя кричат, тащат своих чад на выход. Дети упираются, им все понравилось. Курсанты плачут. Все, что было можно только ночью под подушкой или в подворотне, выплеснулось на всеобщее обозрение. На экране фонтанировали кровавые пародии на триллеры и фильмы ужасов, сдобренные отборными sex-мутациями.

Город замер, потеряв дар речи. Но это было затишье в эпицентре урагана. И буря грянула.   Газеты бесновались в припадке праведного гнева - «Оккупация», «Видео-террор»,  «тлетворное влияние столицы и запада». Куда смотрит ФСБ? Они-де пропагандируют порнографию, попирают православные ценности, озвучивают призывы к насилию и террору. Гнать их в шею из нашего тихого города. А ведь кинокритики  в Москве после просмотра выбранных для фестиваля фильмов посчитали показ недостаточно экстремальным - они требовали добавить жару.

Паша и Надя вернулись домой слегка растерянные. В дороге их догнало письмо из

администрации Красноярского края. Показ фильмов  «Песня для смерти», «Оральный конец», «Похоронный танец» вызвал шок у интеллектуальной части публики.  Над будущим Канского фестиваля опять замаячил жирный знак вопроса.

Прошел год. Ребятам окончательно стало ясно:  в такой ситуации покинуть поле брани нельзя. Вопрос «быть или не быть» решился сам собой.

На удивление страсти постепенно утихли. Город и фестиваль смогли выработать общую лояльную систему отношений друг с другом. Администрация  Канска прекратила самодеятельность. Организаторы, в свою очередь, стали считаться с пожеланиями горожан. Перед демонстрацией конкурсной программы организаторы рассказывали зрителю, что их ждет.  К просмотру недетского видео старались школьников не допускать.

На четвертый фестиваль явился сам виновник скандала, режиссер из Сербии Милош Кукович -  именно его программа вызвала шок у канских учителей. Он оказался совсем не монстр. Учитель астрономии даже пригласил художника на урок. Но Куковича

отвлекли заросли конопли на берегах реки Кан. Он забрался вглубь зеленой рощи и щелкал затвором фотоаппарата. Кукович и 1 куст. Кукович и 2, 3, 8. Кукович, 4 куста плюс одна девушка.

В ознаменование восстановления с городом добрых отношений на закрытии фестиваля была исполнена Канская симфония. Ее придумал композитор Сергей Загний.

Рассказ Нади все расставил по своим местам. Я отправился бродить по городу в поисках маяка и набережной. Река Кан делит город на две части, которые спорят между собой за право называться центром. На левом берегу - старый город. На правом - новый торгово- развлекательный комплекс и прочие чудеса постсоветского миропорядка. Набережная сплошь заросла конопляными елями – они роняют свои налитые маслом головы в реку. Зеленая аллея уперлась в триумфальную арку. На площади старого города ввинчивался в небеса золотой крест Спасского собора. Табачная фабрика спорила своими пышными формами с дворцом Дожей в Венеции, а пивной бар, похожий на автобусный парк, призывно моргал мне глазами. Публика под сводчатыми потолками заведения собралась самая прогрессивная. Философы пивной кружки вкушали жигулевское, разбавленное водкой, и закусывали луком и черняшкой. Отведал и я целебного пойла, был награжден званием обезьяны и убрался восвояси

подобру-поздорову. На обратном пути около покосившейся избы с надписью  «КАЗИНО ГРАНТ» ко мне в объятия бросилась пьяная старушка. Знойная бабуля в панаме и пестром, ярком платье оказалась лютой поклонницей фестиваля. Недалеко от завалившегося набок колеса обозрения я обнаружил свежую надпись на красной кирпичной стене. Большими печатными буквами было написано: «МЫ МОЖЕМ И ДОЛЖНЫ  ОЧИСТИТЬ СОВЕТСКУЮ ЗЕМЛЮ ОТ ГИТЛЕРОВСКОЙ НЕЧИСТИ». Не дожидаясь партизан, я не спеша с достоинством двинулся к друзьям, надеясь застать конец видеопоказа.

Маяк я тоже нашел. Ночью. Он мигал красным глазом на острове в центре разлива реки.

На площади перед стареньким кинотеатром «Восход» воздвигли диджейскую кабинку. На верхотуру забрался великий DJ SPOON – звезда современной лондонской хаус-сцены. Маэстро немного штормило, но он держался, вместе со своими виниловыми ассистентами.  Под конец программы голова диджея закружилась, и он рухнул с бетонного парапета на основной танцпол.

В какой-то момент созрели макеты пальм; их выставили на всеобщее обозрение в местном музее. Жители города Канска и заслуженные столичные деятели искусств должны будут из 150 выбрать 22 самые прекрасные.

В следующем году лучшие проекты дети воспроизведут уже в натуральную величину.

Закрывал фестиваль джазовый биг-бэнд из

Японии - «Shibusa Shirazu». Кроме музыкантов оркестр включал в себя этнический театр и танцоров Бон. ШИ БУ выступали на стадионе. Падал легкий снежок. Тела девушек, щедро смазанные мелом, от холода спасали лишь набедренные повязки. Солист вызывающе надел белые носки. Камикадзе летали, зацепившись за трос подъемного крана, плевались огнем; на сцене рождался огромный бумажный дракон. Под музыку, в которой плавились азиатская и европейская культуры, топтались на месте зачарованные зрители.

Прошел год, и я опять оказался в Канске. Надо было наконец уничтожить несправедливость - подарить-таки городу Пальмовую аллею.

Взялись за работу с фанатичной преданностью идее. И вот уже на жителей города уставилась «Пальма-Глаз». В режиме аврала варили арматуру, гнули проволоку, резали и пилили дерево и пенили, пенили, заливая огромные каркасы монтажной пеной. Из строительного мусора выросла могучая голова «Папы-пальмы» и  шумно вдохнула красным носом сибирский воздух. Затем дети красили, крутили-сшивали непослушную материю.  Как грибы после дождя, лезли из сибирской земли  «Пальма-ураган», «Канские

щепки», «Пизанская пальма», «Морковь». В середине акции случилось наводнение. Вокруг стволов поплыли затопленные машины, хозяева которых, раздевшись, пытались вплавь добраться до  наполненных водой автосалонов. Стихия не смогла помешать строительству.

В итоге, в результате титанического напряжения, к Дню знаний тропический бульвар был готов. Он сверкал на солнце свежевыкрашенными боками, шумел фанерными листьями. Материалы и технология строительства специально были разработаны так, чтобы противостоять суровым сибирским зимам. Главный прораб строительства - Миша Лабазов -  гарантировал десять лет эксплуатации. Аллея стала  взлетной полосой для старта видео-пилотов.

В 2008 году Канский видеофестиваль перебрался из старенького кинотеатра «Восход» в  современный «Космос». Фестиваль освоил недельный формат. Вечером канчане бесплатно наслаждались новинками мирового кинопроката. Это признанные шедевры - «Беспокойная Анна» Хулио Медема, «Скафандр и бабочка» Джулиана Шнобеля и «Такешез» Такеши Китано.

Программу показов открыл культовый фильм Дзиги Вертова 1927 года «Человек с

киноаппаратом». Этот фильм - гимн единению авангардистов и трудящихся в начале XX века. Сегодня, в начале XI, то же самое происходит в Канске. Немой шедевр озвучивал «прославленный» духовой оркестр города. По сути, фестиваль спас давно погибший коллектив. Дело в том, что музыканты, из-за отсутствия финансирования разбежавшиеся кто куда, были найдены и приведены в чувство.

Как обычно, безумные иностранные художники бродили по городу и развлекали прохожих. Англичане Билk Драммонд* и Трейси Моберли стреляли по бутылкам с водкой из духового ружья, жгли костры и катались на рейсовых автобусах. По вечерам в свете фонарей лондонская богема кружилась вокруг ночных ларьков в мистическом танце теней. Билл снял фильм «7 вещей, которые можно делать в Канске». В другом конце города, на рынке животных, Хервиг, австрийский агент, приставал к  мясникам, пугая их огромной грушей микрофона. Он пытался взять интервью даже у памятника Ленину, который скромно стоял в зарослях крапивы. Надежде Бакурадзе и Коле Кольскому, психотерапевту из Екатеринбурга, посчастливилось участвовать в ответственной миссии: они в пять утра вручали отличившимся на службе милиционерам табельное оружие.

Периодически вихрь, круживший по городу все живое, доставлял меня в темный зал кинотеатра. На экране стремительно менялись фильмы, присланные из 51 страны мира.

В фильме из Бельгии  человек-олень убегал от идущего по его следу охотника.  Мексиканцы сделали фильм о святом чистильщике унитазов. Гуру, погружая голову в жерло, мог видеть будущее и прошлое. Баски чрезвычайно рассмешили зрителей фильмом  «Гинеколог». Пухлый юноша пытается попасть на прием к гинекологу, считая себя девушкой, а отца - матерью. Но гинеколога, на которую за нежелание принять пациентку ополчилось все руководство больницы, тоже голыми руками не возьмешь. Кончилось тем, что она взяла и отрезала яйца нахалу.

Участники фестиваля в какой то момент приросли корнями к гостеприимной Канской земле. Но, неожиданно для всех, фестиваль кончился.

Гран-при - Золотой пальмовый секатор - получил короткометражный мексиканский игровой фильм  «Реалити-шоу» Федерико Шмуклера. Эта лента снята как триллер в духе

латиноамериканских мистиков. Обычный обыватель  в трениках  вдруг видит себя и свою комнату в телевизоре, а затем и свою смерть от рук разносчика пиццы.

Финалом Седьмого Канского фестиваля стало выступление музыкантов из Тель-Авива - группы «KRUZENSTERN & PAROHOD». «Пароход» рубил на сцене  сплав традиционной еврейской музыки клезмер и хардкора в стиле отвязных хасидов. Местечковый национальный фольклор вплетался в жесткие современные ритмы. Это был последний аккорд. После концерта гости Канска отправились паковать чемоданы. А горожане еще долго в ночи закрывали фестиваль во дворах города.

Канские пальмы стали модным местом. Аллея будет функционировать и после окончания праздника Видео. Под «Пальмой - мухомором» назначают свидания влюбленные. Приходят родители с детьми фотографироваться на скамейке «Пальмы-ежа». Это тот самый безумный еж, который влюбился в пальму и прирос к ней. Школьники лихо скачут на  «Оленепальме». Под навесом «Чудо-пальмы» на круглом столике канские философы любят побаловаться пивом с рыбкой. «Эта пальма творит чудо, один раз ее заколдовала ведьма, и теперь она осталась такой навсегда».

Опустели кинотеатры и выставочные площадки, только холодный сибирский ветер продолжает переставлять с места на место обрывки афиш последнего фестиваля, да шевелит пластиковые кокосы.

Чем удивит сибиряков следующий - восьмой - фестиваль? Он состоится в августе 2009.

  *Его книги можно купить в магазинах

Москвы. Например  «Дурную мудрость»: три друга тащат икону Элвиса Пресли на Северный полюс.

ПЕРВЫЙ В МИРЕ, ВОСЬМОЙ В СИБИРИ !!!Мы очень увлеклись выпеканием журнала, а часики не ждут – неумолимо тикают. Так, седьмой стал не так актуален. Подобно метеориту, пронесся по Сибири самый безумный - восьмой.Итак, в следующем номере читайте: фестиваль японского аниме и видео-арт из 24 стран мира.Жюри возглавляет неподражаемый, космический, тот самый МИХАИЛ ЕФРЕМОВ. А также:мексиканец ФЕДЕРИКО ШМУКЛЕР, обладатель Гран-при фестиваля 2008 года - мега мачо мирового синематографа.француз - ФАБРИС МАРУКА, ПАВЛИНА МЛАДЕНОВА - болгарияэстонец НИКОЛАЙ ХРУСТАЛЕВ, германец ВАЛЕРИЙ КАНИЩЕВ, ижевец АНДРЕЙ СМИРНОВ, красноярец ОЛЕГ ПОНАМОРЕВ -кураторы, кинокритики, отборщики, руководители, современные художники.Городские стены расписывают кинофресками самые известные на планете ВИНОГРАДОВ И ДУБОСАРСКИЙ. Канская пальмовая аллея теперь вместе с памятником неизвестному художнику.В первом в мире городе-музее современного искусства -ЛЕГЕНДАРНЫЙ ДИП ПАПЛ ПОД ФАНЕРУ и бесконечная череда и того, и другого, и третьего: грибы-гиганты, рухнувший мост, брошенный аэропорт, конопляные поля и съемки под порогами полноводного Кана.

Я С БОЛОТИХИ, А ТЫ С РЕВОЛЮЦИИ, И ЭТО ВСЕ В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ ЖУРНАЛА

«ЧИФАН» № 2

В САМОЕ СЕРДЦЕ

КЕМЕРОВСКИЙ

* * *Пусть я не отважный мореходИ не как Чапаев и Мересьев

Джа, я тот ибливый драный котЧьи с помойки слышатся вам песни

Что с того, что подвигов за мнойСтолько, сколько в тундре ананасов

Всяк герой психически больнойПомню, наставлял меня Некрасов

Может это грустно и смешноНо я счастлив по уши, в натуреМестом тем, что мне отведенно

В современной, блять, литературе

О ЖИЗНИ И СМЕРТИ ПОЭТАЕВГЕНИЯ КЕМЕРОВСКОГО

РАССКАЗЫВАЮТ:ВИТАЛИЙ,КОЛЛЕКЦИОНЕР ФИЛИПП КУСАКИН,ОПТИК – ОЛЕГ КАЛПАКОВ,МОДЕЛЬ ЯНА СОЛДАТЕНКОВАИ ХУДОЖНИК КИРИЛЛ ПЛЕЕР.

интервью: Андрей Штефан

5.5.05 трагически погиб еВгеНиЙ кеМероВскиЙ, геНиальНыЙ поэт и художНик - геНерал психоделическоЙ реВолюции.

АНДРЕЙ: Хочется начать с простых вопросов. Откуда родом? Кто родные? Кто близкие?ВИТЯ: Потрясающе, что он не видел своих родных - Кемеровский - лет 20.ФИЛИПП: У него в паспорте город Калевала написан. Это Латвия?В: Нет, это на границе с Финляндией. Есть такой финский эпос «КАЛЕВАЛА». ОЛЕГ: Это не Финляндия, не Латвия – это Карелия. В: Поэтому Жека такой. Сколько рост у него? За метр девяносто! О: Метр девяносто пять где-то, длинные волосы.В: Ну ты гонишь. У меня метр девяносто, а он меня выше.А: Я его с длинными волосами не видел ни разу.О: Я признаю, когда я познакомился с Женей на Тишинке... В: Могу признать, что у меня 1.89, и он выше...В: Как -то к нему на Чистых прудах подошли какие-то, вот эти – быдляк националистический. И сказали: ЖИДОВЕР?? Женька ответил: МАРДОВЕР!!Сразу через секунду. А: А Кемерово как нарисовалось, параллельно Калевале?В: Кемерово - его отец. Он родился на пограничной заставе. А жил потом в Кемерово какое-то время.А: Отец был военный, получается?В: Отец, насколько я понял - военный.А: Филипп рассказал историю про крыши. Они с

Женей посетили все крыши на Маросейке.В: Единственный раз я приблизился к белой горячке, к алкогольному делирию с Женей. Мы три дня пили маленькие. Женя любил маленькие – 0,33, но понимал, что нет ничего более страшного, чем маленькие. Потому что их никогда не бывает много.А: За ними же нужно все время бегать. В: Лаура бегала. В: Например, на этой самой кухне в четыре часа утра мы сидели с Жекой, и он находился в очень непростой ситуации. Спрашивал совета. Он познакомился в ОГИ с какой-то барышней, какой-то израильтянкой, которая пришла сюда с нами. А он пил какое-то время, уже и время было предрассветное. Жека говорит: «Не знаю, что делать: то ли позволить девушке..., то ли вот капельница готова, для того чтобы спрыгивать с алкогольной темы, либо сходить еще за маленькой. Вот непонятно!» Я его оставил в этом непонимании ситуации. Потом выяснилось, что девушка поставила ему капельницу и сбегала за маленькой. А: А как же протекал творческий процесс?Ф: У него были любимые герои. Обязательно. Среди политиков, среди артистов, среди легендарных личностей, и если они ему где-то попадались, то он не ленился: брал ножницы и вырезал.В: Давай попробуем вспомнить. Ф: Шварценеггер, Йда, Никулин, Брежнев, Киркоров, Карел Гот - «Кто ж не любит Аллу

Пугачеву? Только очень глупый человек!»А: Меня интересовала история миграций Жени. Да, он жил в Москве, но он выезжал, например, в Крым или куда-то еще?В: Он с одинаковой радостью передвигался и автостопом, и на поезде, и на самолете. То есть он не блатовал. А: Какой самый дальний маршрут его передвижений?В: Я думаю, внутри Москвы. Да так, никто же не следил ни за кем. Непонятно.А: А как у него с девушками складывались отношения? В: Перед Лаурой была Муза.Ф: Тушкан был.В: Да, Лаура была Тушкан. А Барсук?О: Барсук был. Жека всех животных делил на кабанов и барсуков. Ф: Он к ним обращался очень интересно.В: Бежит собака. Он говорит: Кабан! Пес не обращает внимания. Барсук - Он обязательно поднимает голову. Потом выяснилось, что все - и звери и люди - либо кабаны, либо барсуки. А: А он как-то объяснял - продолжал эту тему кабанов и барсуков? Ф: Продолжал в девушках. Да.А: Философски развивал ее?

Ф: Девушки являлись Тушканами.В: Девушка у него последняя была Тушкан. Звали ее Лаура. Которая оставила гениальную записку ему однажды в дверях: «Что вчера было, не помню, но очень обижаюсь».А: Есть у него стихотворение длинное такое.В: «Как-то раз я девушку обидел»? А: Да.В: Это Ламбаде посвящено.А: А кто это Ламбада?В: Ламбада это такая девушка – барышня. Таня Лабода. Мы жили вместе – Наташа, Таня и я. Это были не мои девушки, но они с Шелеповским естественно... О: ...уединялись.В: ...ходили в гости. Но в Таню Жека влюбился крепко. Она ему компостировала мозг очень сильно, а он ей посвящал стихи и изредка бил. А: Ну как иначе...О: Не любит - не бьет.А: А когда Жека творчеством занимался?В: А, что касается творческого процесса. Я помню дважды я видел, наблюдал рождение строк – один раз крепко выпили на Старой Басманной, и Жека очень сильно хохотал. Жека в хохоте, придя в себя, прочитал такие стихи. Их вряд ли кто знает: «Обезжирен как Калягин, обездвижен как кабан, я

искал в лесу коряги и бежал кормить партизан!» Вот такая специфическая поэзия.В: Бывало, мы вместе сочиняли. Одновременно - с бодунища. Помните песню «Бывает все на свете»?. Мы переставили слова: «Бывает все на свете не поймешь – в чем дело сразу хорошо».О: Непонятно, когда он писал? Когда он коллажи делал? Я ни разу не видел его за этим занятием. В: Он много при этом коллажей сделал. И непонятно когда?О: И непонятно как. Может быть, Филипп видел, потому что жил ближе.Ф: Ну как-то здесь на досуге.В: Сидишь на кухне, выпиваешь и журнал вырезаешь параллельно - потом появляется коллаж. О: Нет, когда он уже выпивал, это уже не досуг. Коллажи - вещь такая.Ф: Нет, нет, когда он выпивал...В: серьезное дело...Ф: Если мы шли вдоль помойки, а там лежал какой-нибудь глянец, конечно мы его брали; и чем больше формат, тем круче. В: «Огоньки» я помню.Ф: «Огоньки» - да, это любимая тема вообще 60-х, 50-х.В: Интересно, что он умер - обращал кто-нибудь внимание - 5-го, 5-го, 5-го. Получается так: 5 мая 2005 года. А: Его сбила машина?И: На площади имени Кемеровского, вот этот поворот на Маросейку. Его все называют площадь Кемерова. Ф: Политехнический.В: Он шел с Арт-Стрелки.Ф: Там перед «Героев Плевны», не доходя до Кремля и не доходя до Плевны.А: Сразу насмерть.В: Говорят, что даже из кроссовок вылетел.В: Да. А ведь он последние полгода повторял: «головы нет и из жопы кусок вырван»; Балашова цитировал - Серегу.Ф: Ага. Как Семенович погиб! В: Жека - один из отцов-основателей общества «Тарту», совместно с Соболевым.Ф: Жекино намерение – не преследовать никаких целей. В: Особо я помню, как барышни напевали его стихи из каких-то обрывков. Если бы они этого не сделали, то ничего бы не было. Ф: Обязательно в журнале должен быть рэп Кемеровского в его исполнении.

А: Ну это конечно. Я просто не знал об этом.Ф: Не один?В: Этот любимый: Не хожу я на шоу с лазерами и не езжу махаться с азерами. Оттого, что мое тело покоцанное, не желает иметь дело с поцами. Не нужны мне палаты каменные, не нужны мне бумеры с хаммерами, оттого что душа моя вечная, всем чем надо по гроб обеспеченная.Ф: Это все отлично записано с мпешниками - Буцик все сделал.В: За несколько дней до исчезновения своего - до ухода - Жека позвонил. Он собирался завязывать бухать. И сказал, что написал новых стихов, и я, почему-то впервые, врубил диктофон на телефоне и эти стихи записал, потом телефон посеял.В: Начало помню одного стихотворения. «Мы в авангарде человечества, мы колдуны, попы и жречество». Вот это я помню. А: А есть эта запись?В: Да нет, телефон я посеял. Просто поклонникам и ценителям Жекиным будет приятно.В: А потом еще одно стихотворение помню, последние четверостишие: «О, печальная участь психа, уживаться среди дураков и вести себя тихо-тихо после нескольких тумаков».А: Ты с ним долго был знаком?В: Нет, если сравнивать с другими его друзьями. Я

был с ним знаком с 2001 года. Удивительно тонко прошел человек по жизни, никого вообще не обидев, не задев. Ну чью-то девушку мог соблазнить. Вот единственное, от чего кто-то мог понапрягаться. И то недолго. А так. И даже ушел так, что даже хоронить не пришлось.Очень тонко. Очень щепетилен был в делах материальных. Любые 17 рублей на пиво помнил, отдавал и так далее. Очень любил праздник; алкоголь и женщин. Да. Ф: Да, но при этом отличался святостью.В: Во всем этом. Во всех этих трех вещах, которые делают человека не святым, он умудрялся оставаться... Идти по какой-то границе.В: Ветеран психоделической революции и психоделического движения.О: Заслуженный. Ордена «Желторанга» первой степени.А: Может быть, расскажете какие-то живые истории про Жеку?Ф: Была хорошая история об Арт-кафе «Сад», куда они пошли...О: В Эрмитаже?Ф: Нет, рядом с Третьяковкой. Куда они пошли с Юрцом на Новый год.В: Первого января? Ф: Пошли на Новый год. И, собственно, на Жеку кто-то напрягся...О: Буцик там был еще...В: Их было трое, они разбросали компанию из подвыпивших каких-то менеджеров среднего звена гуляющих, человек двадцати.Ф: Ну не среднего. А была какая-то пижня мудаковатая.В: Они их как-то так пощелкали, аккуратненько - всех.О: Положили рядышком.Ф: Один здорово получил. Ах-ха-ха – предводитель.В: Аркадий Насонов рассказывал историю. В Лефортово у Аркадия дома. Там была у него квартирка однокомнатная. И там стояла ширма. Обычная антикварная ширма.О: Обычная антикварная ширма династии Цин.Ф: Обычная антикварная ширма. Ах-ха-ха, как это у нас принято с Жекой.В: И все бухали мощно.О: За ширмой.В: Должна была прийти Аркадия тетя. На десять минут забежать. И Аркадий всех попросил зайти за ширму и тихо там провести десять минут.

И Жека, очевидно, успел за это время накатить стакан. Потому что заходит тетя, они с Аркадием о чем-то разговаривают. Тут выходит Аркадий на четвереньках.О: Жека.В: Женя, да - на четвереньках выходит. Проходит мимо в туалет - чинно. Проходя мимо, поворачивает голову и, видимо, желая поздороваться, говорит: «ШшжШЖЖШшшшшшш.....»О: Как это описать?Ф: В журнале твоем.В: Интересно, что он был Шелеповский, а все думали Шилиповский. Везде Шилиповский, а по паспорту - Наталья когда приезжала – Шелеповский.А: А почему он стал Шилиповским?В: Да потому что все решили, что Шилиповский. А ему было по барабану. И так повелось.В: Такой он был, в общем-то, рак классический, солнце у него в раке было. Поэтому человек он был чувствительный очень. Это было смешно. Ревновал своих девушек. Это было дико смешно. О: Хэ-хэ-хэ – разбивал голову, дико смешно!В: Нет, он не разбивал голову. Так, давал раза и нормально. В: Я же говорю, он из «КАЛЕВАЛА» - крепкий, большой мужчина. Ф: Я помню, как он здесь на Маросейке ловил этого самого – охранника. Ф: Не охранника, а карманника за руку. И говорил: «Ты чего оборзел??» В: Это тот, который обнимался со всеми? Ф: Да, да, да-да-да.Ф: Обнимался и собственно выносил все.О: Ручечник.В: Давно не виделись. Аааааа… Циля на него часто попадался.О: И вдруг решил Женя его отловить. Друзья попадают в беду!А: Он обнимал Женю?Ф: Обнимал Женю. Даааа... Он поймал его за руку и говорит: «Ты чего охренел что ли, ать! Может на пиво выручишь? У кого ты деньги-то ищешь?!» - вот такой текст был. О: «Займи нам, ты себе еще найдешь». В: Он рассказывал, какой-то вы с ним мерседес купили? Антикварный мерседес.Ф: Это в компании с Созом.Ф: Меня на этом мерсе встречали в Шереметьево.В: Это об отношении Жеки к деньгам.О: Игорь Гуляев еще был в теме.В: А там неслабо они заработали на этом на всем.В: Я у Жеки спросил: «Жека, самая большая,

крупная сумма, которую ты заработал»? Он рассказал, что заработали много. Перепродали антикварный мерседес, но деньги сразу же ушли. О: Он же ездил в Испанию. В: Про «Нахуш» рассказывал? Работали там Миша, Лика и Жека. Они делали дизайн у какого-то режиссера, у Любимова на даче. Или телеведущий? Итак, этот дизайн. Там были испанские еще рабочие. И Жека их научил такой мантре. Так, винт нельзя завинтить, не влезает отвертка, где что-то скрипит, очень сложно замкнуть, поправить, привязать или довинтить. Жека им говорил: да нахуй. И они понимали, что это оставляем так, как есть. Но они это слово не умели говорить, а говорили - «НАХУШ». И потом сами мы стали говорить: да нахуш, нахуш. И Жека этот НАХУШ привез из Испании.В: История гениальная. И в моем понимании она иллюстрирует Жекину сущность. Он стоит здесь, варит супчик гороховый. У него даже есть стихотворение: «Я ужин сам себе готовил часто, зачем кого-то я лишаю счастья...» Так вот: стоит, варит

супчик, здесь живут какие-то люди в этой квартире. Тут, почему-то, кто-то накосячил, непонятно: заходят менты, которые всех, вообще всех, кладут не кладут, но руки за спину и уводят отсюда - до выяснения. На Жеку вообще не обращают внимания. Он стоит вот здесь - варит супчик.

ЯНА СОЛДАТЕНКОВА: Женя Кемеровский. Женя Кемеровский. С Женей Кемеровским

я познакомилась на «Гагарин Пати». Я была девочка из Подольска. Приехала как бы вот - и его увидела. А познакомилась я с ним, когда жила у Филиппа Кусакина. Естественно. И они меня притащили на Тишинский рынок. Это уже 1991, наверное, год, и, и конечно для меня это были Филипп Кусакин и Женя Кемеровский - некие гуру, естественно. Они учили меня некоей жизни, естественно, и… и… и тому, чему я обязана – это, конечно, Женя Кемеровский. НО! Женя Кемеровский - он дружил со всеми: с этими продавщицами и продавцами, Тишинского рынка и с собаками, и со всем. Он когда приходил, Тишинский рынок раскрывался, как цветок. Потому что Женя приходил и все делал. Он знал Сарочку. Тут же появлялась Сарочка. Такая еврейская торговка, которая торговала ювелиркой. Потом мы шли, конечно, в кафе «Шкура». И там употребляли мыслимые и немыслимые алкогольные напитки, потому что тогда это было все интересно. А потом Тишинский рынок закрыли. И Женя вроде бы пропал. Вроде бы! Он уехал в Харьков. А в Харькове я его тоже обнаружила, как ни странно. Мы поехали на гастроли с Полушкиным и Машей Цигаль. И нам сказали: «Ооо, да». Потом он вернулся в Москву. И если до этого он был таким очень, очень уж эстетом, то тут он вдруг перестал быть эстетом и стал нормальным, реальным парнем – хорошим и веселым. С которым - Пойдешь в Третий путь, не пойдешь в третий путь. Женя, Женя, Женя, Женя. Он владел этой культурой начала 90-х - конца 80-х, которой мы не владеем: то есть он знал это. Я не знаю, как это объяснить.

А: Больше всего интересны какие-то неожиданные истории, которые с Женей и с тобой одновременно произошли. Я: Это типичный журналистский вопрос.А: Как вы упали в яму куда-нибудь... Я: В какую яму мы только ни падали.А: Филипп, например, посетил с Женей все крыши Маросейки. А вы, может быть, тоже заходили в подвал какой-нибудь?Я: Хммм.. В какой подвал мы только ни заходили. Моя любимая история про Женю Кемеровского – это когда я работала. Можно я расскажу? Ладно, раз уж до этого дело дошло. Я тогда работала в клубе «Пилот». Я работала художником. Я рисовать не умею. Но - О, однако меня зачем-то взяли в клуб «Пилот»: зачем-то художником. И вот, в какой-то момент заходит Женечка и говорит: «Ну

че. А у меня выпить есть.» - «Да замечательно.» - «Пойдем типа это.» - «Ну, я не могу, я на рабочем месте.» - «Тогда пойдем на балкон.» - «Ну, пойдем». И мы выходим на балкон. Оказывается, оказывается, что в этот самый вечер концерт, прости господи, человека, которого я не люблю больше всего на свете – этот, как его, питерский Гребенщиков. И мы выходим с Женей.А: Это обычный Гребенщиков?Я: Да, обычный. Мы выходим. А там концерт Гребенщикова. Балкон абсолютно пустой. Мы там одни с Женей. Понимаешь? И тут вдруг бац. И Женя говорит: «Ну что, делать-то нечего». И это была одна из моих самых странных алкогольных экскурсий - под Гребенщикова. Я: Мы однажды поехали в Ленинград. Короче, поехали мы в Питер - году в 91. Это были времена нашего всеобщего, прекрасного счастья. Которое мы сейчас не видим. С друзьями занимали полвагона. Там с одним парнем случился катарсис, а Женя бросился ему помогать. Чувак выскочил в коридор и стал выть – Уу, Уу, Уу. Тут же

16 лет, они мне открыли мир. Женя ведь был великий поэт. Мы считаем себя уродами, неталантливыми, ужасными людьми. И вдруг БАЦ!У Ярослава нарисованы горы на обоях. И я смотрю на горы и думаю: «Где же он сейчас находится?» Господи! Мне его так не хватает! Потому что есть люди, которых реально не хватает. Кемеровский, конечно, где-то в горах на обоях! Он где-то на Гималаях, там где-то сидит. Вот знаешь! Когда стали умирать мои друзья. А они умирают довольно часто - потому что мы с друзьями же... Ну как это называется. Образ жизни-то не очень. Я иногда думаю, что, например, умру я, и будет какое-то облачко или тучка: вот как примерно у Ярослава на обоях. И поднимусь я на эту тучку. А там сидят Миша Ухов, Максим Мирский, Толик Миронов, Янка Шиленкова, Женя Кемеровский - то есть все ребята, которые не выжили в этих девяностых. И они так сидят и говорят: заходи, ЗАХОДИ. И я к ним подсаживаюсь, и мы начинаем трендеть. «А как на земле-то этот, а этот как на земле, а этот еще жив?» Вот так я думаю встретиться с Женей Кемеровским.

Я думаю, что Вадик Покровский уже встретил Женю Кемеровского. Как Дон Хуан повстречал Дона Хенаро...

Женя нарисовался. Утром мы оказались на Ленинградском вокзале в милиции. Сейчас неприлично сидеть в ментовской, а раньше... Мы все девяностые просидели в ментовских. С Женей мы то ли 120, то ли 560 раз сидели. Ментовская эта была вторым домом. Потому что ты плохо себя ведешь, ты шумишь - и тебя отвозят в ментовскую. Тебя при этом не бьют. В какой-то момент понимают: ты тот человек, ради которого они и работают. Я: У Жени была гениальная история про то, как он был прописан в Москве. Женя тусовался на Гоголях, естественно. И в него влюбилась дворничиха с Гоголей. А: Дворничиха, это которая вокруг Гоголя подметала?Я: Просто подметала пол. Как ты думаешь, он из своего Верхудмуртска оказался...И эта баба в него влюбилась. Что ты думаешь? Она в какой-то момент подошла с этой метлой и говорит: «Ну, наверное, тебе ночевать негде, хочешь...» И так Женя оказался прописан в городе Москве. Она прописала его у себя дома на Автозаводской. Это история, от которой все хиппи должны ссать кипятком. Но такая история произошла лишь с Женей Кемеровским. Это был 89 год. Это были два моих гуру реальных - Филипп и Женя. Когда мне было

КИРИЛЛ ПЛЕЕР:

В тот год я приехал из

Санкт-Петербурга и

стал жить в Москве.

Вся эта петербургская

история у меня закончилась. И первый и в

общем один из немногих и потом вообще

единственный - это был Женя Кемеровский.

Он жил тогда на Алексеевской вместе с

Филиппом. Ммм... там же жила Яна. Это

высотный дом, белый и во всех отношениях

прекрасный.

А: Тишинка была жива в то время? К: Да все было включено. Тишинку убрали гораздо позже. То есть они сначала убрали Тишинку, потом они убрали Булгаковский дом, а потом мы расстались с Петрушкой. Мне пришлось общаться с местными жителями. Жителями города Москвы. Там. ДА? То, что меня устраивало, тСказать – вот эти вот двое лысых. И с одним из них дружила Яна – они жили там втроем. А: А разве Кемер в то время не был, наоборот, длинноволосым?К: О, ДА! Конечно же. Женя всегда хотел носить длинный хаер. Дело в том, что тогда параллельно со всеми этими историями исключительно много бухали. После некачественного бухла человек очень быстро лысеет. Как хвостом ни крути. Если ты меня спросишь почему, я тебе скажу. Потому что очень нервная история.Со своей четвертой женой - Ольгой Викторовной Петруненко. Да. И прочие вещи. И вот эти вот двое. Мы вместе мощно выпивали: в самых удивительных, причем, ситуациях. Была совершенно потрясающая история. Мы нашли: это был год, когда было восстание против демократов. Женя с Филиппом зимой нашли гигантский помойный бак, наполненный шоколадными дедами морозами из Голландии. Некоторых дедов погрызли крысы. Они затарили несколько десятков или, может, сотен килограмм шоколадных дедов морозов. Которые, тСказать, пошли в отказ из-за того, что их в дороге где-то неправильно хранили. Мало ли. И всю зиму мы жутко пили и жрали этих дедов морозов. ШИКОЛАДНЫХ. Мы их расплавляли. И жрали. А: Как расплавляли?К: Это шоколад. Да! Ты просто расплавляешь этот высококачественный голландский шоколад - гуманитарная помощь. Голландцы нам прислали в СССР шоколадных дедов морозов. Они были вот такой вот высоты: жуткого совершенно вида, в обертке и так далее... Они были погрызены крысами, некоторые. А некоторые были совершенно целые. Это был высококачественный голландский шоколад, который достался нам просто на халяву. Это все происходило на квартире у одной герлы. Это даже происходило не на квартире.

Это происходило на квартире композитора из Англии, который приехал в консерваторию. На первом этаже. Там была колоссальная коллекция винила - у этого англичанина. И он ставил там все, что мы хотели. Вообще! Это было один-единственный раз. Причем это произошло в день восстания. То есть мы идем с Петрушкой, думаю: «Че такой центр голый?» И какие-то отдаленные выстрелы. Я не понял: то ли стрелковое оружие? То ли из танков лупят? Но слышно очень хорошо. То есть там от Садового-то рядом. В принципе. В районе Бронной. Просто стрельба. Да. Очень было забавно. А: Подожди, а Женя-то как сам?К: Женя сам: он - чудесный во всех отношениях человек. И я о том, что он был ПОЭТ, причем такой серьезный, узнал в год его смерти. Вообще. Всему этому предшествовала абсолютно мистическая история. Не помню, что это было за шоу? Тема такая. На дворе пурга и ко мне приходят Филипп с Женей. И уж я не помню, почему такой был развод. И из-за чего? Что это был за праздник. Но это был явно не мой день рождения. А других праздников у меня нету. Другие праздники я не отмечаю. Была такая история. Короче. Что после длительного продолжения «с» отсутствием...СВИСТК: Вот эта история, как бы сказать – было с собой. И вот здесь на этом месте, где стоит вот этот пенек, и там стоит вот эта крохотная табуреточка - специально. Ее сделали люди давным-давно, для того чтобы добираться до книжных шкафов. Все расположились. Этих двух пассажиров я помню очень хорошо. Они, по ходу, пришли с какими-то телками. Нет, Кемеровский пришел один с девушкой – Лаурой.А: Она же Тушкан!К: Да. И так далее. Одежда никакая «конечно» и так далее... Ну и Кемер... садится жопой... на паркет..., а спину прислоняет

к батарее. И как бы на самом деле, тСказать, такого чела, и подобной ситуации. В принципе, более чем естественно. Не знаю, что меня дернуло. Я говорю: «А ты». Я говорю: «Жень, может не очень удобно? Ты присядь на нее!» Он говорит: «Я сяду на эту маленькую. У меня будут колени выше, а спина у той же батареи»! И он садится и тут же под табуреткой подламывается ножка. Я ее потом починил, конечно. Ну и понимаешь. Проходит там... Год или два после этой истории. Я должен тебе признаться, покуда Кемер жил у Филиппа, у меня проблем вообще не было. Если к телефону подходил Кемер, с ним всегда можно было перетереть, встретиться на бульваре в любое время года. Пока он был жив. И они его за это и грохнули. Они его просто переехали. Если ты помнишь «Мастера и Маргариту». Ты помнишь, как Андрей Фокич Соков, буфетчик из варьете, пришел к обозначенному персонажу. И сказал: «На столько-то денег нагрели буфет». А тот его спрашивает: «А Вы, наверное, человек бедный»? Он: «Даа». И сделал такой вид, что сразу стало понятно, что он человек бедный. «У вас – говорит - какие сбережения имеются?» «109000 рублей в трех сберкассах, 800 золотых соток» - но золотые сотки реализовать не удастся. Потому что по смерти, по смерти Андрея Фокича, они все будут переданы в сберегательную кассу СССР и так далее. И он: «Да вы присядьте». И Андрей Фокич Соков приседает на табуреточку, услужливо подставленную. И у нее тут же обламывается одна табуретка. «Вы чашу какого вина предпочитаете?». И у

него оказывается в руках чаша красного вина. И он… мало того, что обломилась низенькая табуретка на ножке, и он еще вот этой вот. Вот этим красным вином еще полностью облил себе штаны. «Ай-ай-ай. Не ушиблись ли Вы? Не угодно ли Вам, может быть, просушить Ваши штаны и белье?» Так далее. Ладно, незачем мне Булгакова цитировать. Короче, с Кемером такая случилась история вот здесь - на этом самом месте. Вот с этой низенькой табуреточки он грохнулся. А это самая плохая вообще примета, какая может случиться вообще в этом материальном мире. А: Кирилл, а совместных у вас не было бдений? К: Все, что я делал в их материальном мире с этими двумя - я им помогал выжить. Один раз. Привязанный тем, что на местности не было с кем выпить маленькую. А это было вот здесь, вот в парке - в десяти минутах ходьбы. Я к ним прихожу, они просто никакие: «Отведи нас на канал». Я беру их под руки - этих двух пьяных. И мы через Курский вокзал, мусоров навалом. «Отведи нас на шлюзы, Кирилл.» - «Ребята, конечно я вас отведу». Эти двое, цепляясь за меня, идут в полной темноте. Время 2 часа ночи. Вот я их отвожу на шлюзы.А: Женя часто бывал у тебя в гостях? К: Кемер многократно выручал. То есть он приезжал домой как раз перед смертью. Последний год. Пришел домой и принес все, что можно себе представить. А: Последняя история?К: Я узнал о том, что он пишет стихи только

тогда, когда он подарил мне книжку. Это произошло на вот этой, известной всем, презентации книги - «Встречи с прекрасным». Встречи с прекрасным. Я прихожу. Я вообще ничего не знаю. Куча знакомого народу. Я, слушай, а что – я даже не понимаю: «Что происходит?» Вдруг откуда-то из-за кулис выходит Кемеровский и говорит: «Вот, это тебе! Где вы ходите? Осталось только четыре экземпляра». Открывает книжку и подписывает ее. А я смотрю на книжку и вообще не понимаю, что это значит. Оказывается, все это время я общался с поэтом.А: Но ведь он еще делал великолепные коллажи. К: Нет. Для коллажей я носил ему всякие херовины. А о том, что он пишет стихи... Я вообще! Узнал об этом на этой презентации. Аккуратно через полгода его и грохнули. Была прекрасная подпись... ПЛЕЕРУ ОТ ОЕ Я говорю: «Послушай, братан! Я столько

лет с тобой общаюсь. Я думал, ты просто пацан обычный из Кемерово. А ты, оказывается, поэт Гениальный!» Ни сном ни духом. Оказывается, где-то издавался, где-то что-то печатал...

*** Уж поверьте на слово ребятаНо вчера, из этих самых рук

До обеда сыпались опятаИздавая чистый тихий звук

Вслед за этим вдруг, без перерываКак прорвавший дамбу водоемПокатились из ладоней сливы

Это было, повторяю, днем.В сумерках открыв глаза пустые

Я увидел, как невдалекеТолстых тыкв шары полупустые

Гулко загремели по рукеВ ночи мерно хлынула редискаИзнутри по сонным, по рукам

Не был никогда еще так близкоК буйным я той ночью дуракам

Я к рассвету – дыни, мандариныИз тугих ладоней полилисьИ авторитеты на малинах

Палец свой большой задрали ввысь.

*** Ничего у вас не получилось!Я со смехом Гитлеру сказал

В бункере нас тогда к нему набилосьСорок человек и генерал

Мы Адольфа тыкали в подрыльникКаждый по отдельности и враз

Кто-то вставил в рот ему напильникКто-то дал поджопник про запас.

Намочил в штаны немецкий фюрерВидно русских в жизни не видал.Был у нас солдат Никулин Юрий

Мудрый, словно бог, не по годамПодошел к Адольфу он неслышно

И в лицо, как надо заглянулСмотрим мы, а тот уже не дышит

И куда-то смотрит в глубинуСтали стены бункера прозрачны

Миг спустя исчезли без следаМузыка красивая и мрачнаяПотекла нам в уши, как водаГенерал молчал глотая слезы

Саблю сжав мозолистой рукойА Никулин, будто под гипнозом

Находился где-то далекоПро Адольфа как-то все забыли

Думая о чем-то о своемИ душа его расправив крылья

Выпорхнула вдруг в дверной проемЯ последний смерти той свидетель

Но поверьте, нету понта вратьНе могу забыть тот май и эти

Цифры: девятнадцать, сорок пять.

***Толстый том молдавского романа

Я ронял, зевая, перед сномМама приняла за наркоманаИ ремнем отпиздила с отцом

Белый стих молдавского поэтаПрочитал я как-то при гостяхДо сих пор ношу еще за это

Скобки из железа в челюстяхА вчера молдавские частушки

Я пропел под старый новый годМне гармонь порвали об макушку

И хлопушкой выстрелили в ротЯ налью в стакан букет молдавьи

И до капли выпью всю бутыльЧтобы заглушить в душе страданьяЗа любимый молдаванский стиль.

*** Уснул в кино – проснулся в вытрезвителе

Паскудные, видать, попались зрителиПошел гулять – вернулся покореженный

Видать, не поняли меня прохожиеЗашел в театр – забрали в отделение

За что не любят наше поколение?Ушел в себя – пришел в реанимацииКак раз во время сложной операцииПоел в бистро и отравился здорово

Салатом из сеньора помидороваБлевал под ель, икая от волнения

Боясь спугнуть общественное мнениеПришел домой, зарылся под подушкамиПод грелками и эсмархскими кружкамиА завтра снова все придет в движение

Как вам, друзья, такое положение?

*** Люди старые, седые, толстые, пузатые

Люди с головой как дыни, черные, носатыеЛюди с сиськами до пола, потные, румяные

Люди с криком от запора, люди в стельку пьяныеЛюди с тремором сердечным, люди

похмеленныеЛюди вставшие навечно, кислые, соленыеЛюди с виду великаны, а в душе горошиныЛюди как орангутаны, а внутри хорошие

Люди без году неделя, а в глазах пожарищеЛюди, как пиджак дембе*ля, люди, как товарищи

Люди, как в красивой сказке, добрые, прекрасные

Люди, словно пупс в коляске, чистые, атласныеЛюди милые, простые, честные, пугливые

Люди, словно мед густые, томные, сонливыеЛюди, без которых мука, люди запредельные

Люди, как росток бамбука, четочки молельныеЛюди из простых предметов, сложные, глубокие

Люди палевого цвета, дикие, далекиеЛюди, у которых дуб плодоносит репкою

Люди, что сменили чуб на веревку крепкуюЛюди, для каких гранит все равно, что маслице

Люди, тех что породнит синенькое платьицеЛюди, как щелчок кнута, мной не уловимые

Люди, как тепло кота, нужные, любимыеЛюди, как большой арбуз, сладкие и сочныеЛюди, как приятный груз, толпы, одиночныеЛюди, что читают чушь, кем-то сочиненную

Лья из глаз по щечкам тушь, слезами растворенную.

***По деревне в парике

Педик шел на каблукеУникальна для совка

Деревня Пидорасовка.

***Я Пушкин, Чайковский и Репин

Я Тютчев, Некрасов и ФетКлянусь, гениальней на свете

Мужчины пока еще нетЯ Пьеха, Пиаф, ТерешковаМонро, Пугачева, Дункан

Я женщина, что ж тут такогоИ груди полны молока

Я кот, кенгуру, капибараЕнот, овцебык и барсук

Ну чем же тебе я не параОтветь мне, любимый мой друг

Я жук, мотылек, водомеркаПчела, муравей и блохаВзгляни на меня сверху

Поверь, я не так уж плохаА хочешь, я стану предметом

И поселюсь в твой карманЧерным большим пистолетом

Славной системы «наган»Я даже готов стать словом

Категорией или числомТолько бы снова и сноваТвоим повторятся ртом.

***Под переборы семиструнной

Я танцевал на берегуЧерного моря, ночью лунной

По щиколотки аж в снегуРыдал ситар, кимвалы пели

Дутар неспешно вел свой переборЯ шевелил ногами еле-еле

Как вздрюченный Русланом ЧерноморЗапели скрипки, альты, контрабасы

Жалейки, балалайки, бубенцыПотом я видел, как мои гримасы

Фиксируют на видео спецыПотом в ЧК таскали на допросыОткуда, мол, такое мастерство

Глазами хлопал я и шмыгал носомИ обнажал мужское естество

Недели через две вполне дебильнымМеня признали органы, а я

Обиделся на них не очень сильноА в голове в тот день играл баян.

***Бессмертный лидер Кубы Фи'дель Кастро

Не зря всем миром признан, как геройСогнал американских пидарастов

Пинками по вагонам и домойТе, вовсе не скрывали слез испугаМолились богу в тесных поездах

Толкаясь и по матушке друг другаДо дому поносили без следа

События эти в искаженном светеПреподнесила газета «Вашингтон»

Мол, был Фидель при черном пистолетеА в левой рвался с поводка питон

И вот такой вот глупой ахинеейАмериканский потчуют народ

Ведь всем известно, чем вранье глупейТем убедительней, а не наоборот.

***Пил я как-то водку с Маяковским

Ночью, утром и в начале дняТут вошел Есенин с папироской

Новостями нас приободряСнова стук – Андрей заходит Белый

Зубы сжав до судорог в глазахНо Есенин и его умело

Рассмешил, и тот ушел в слезахВслед за ним Ахматова с баяномВ комнату ввалилась, чуть дыша

Маяковский, хоть мертвецки пьяныйНацедил ей водки не спеша

Снова стук и входит Саша ЧерныйПриоткрыл глаза и говорит

Дай мне, Аня, твой баян огромныйЯ исполню в воздухе кульбит

Не успел нас Черный распотешитьКак в дверях Вертинский с дочерьмиНастей, как всегда, немного бешеной

И упавшей Люсей у дверейВот, сказал, привел вам иностранца

И за руку Гашека втащилВечер тот запомнился мне танцами

До самозабвенья, от души.

***Когда Горький покинул странуНи один человек не заплакал

Только Пушкин промолвил – Ну-ну!И засунул под брюки рубаху

Был поэт и не зол и не радА скорее всего – безразличен

Сам он больше любил ЛенинградБольше всех государств заграничных

И народ ему тем же платилДэнди с Невского, Сормовский слесарь

Пушкин был идеал во плотиЛенинграда, Москвы и Одессы

Дверь ногою в Кремле открывалНе боялся поспорить с Усатым

Сам Картавый в сердцах признавал-Молодец басурманин проклятый

Ну а Горький, да кто он такойЧто скрывает за именем странным

Пусть плывет со своим ДанкоПод солидной чекистской охраной

Пушкин лег на диван золотойИ укрылся серебряным пледом

Чтоб не слышать желудок пустойНедовольный пайковым обедом.

***Человек с испорченной кармой

Шел по лесу жирной свиньейБыл он зверем, в общем-то, шикарным

На полтонны весом, с головойУши, словно листья баобаба

Хвост и ноги, как тугой бамбукВ складках жира, словно степь в ухабах

Вид в анфас – почти что ровный кругРыли землю острые копытаИ сметая заросли плечом

Человек-свинья смеялся сытоНо не до конца пока еще

Страшною улыбкой скорчив рылоПоглощал он пищу не жуя

И смешно и грустно это былоЧеловек-животное-свинья.

***Я могу быть ласковым и нежным

Я могу быть с близкими на выЯ могу вприсядку без одежды

Без гармошки и без булавыМне не страшен холод откровенный

Не пугает бездны строгий взглядЯ в любых количествах по вене

Не моргнув вгоняю химикатЯ могу заглядывать сквозь стены

Из бетона и из кирпичаЯ могу навскидку и с колена

Или молча, или хохочаЯ могу в литровую бутылку

Жидкости налить хоть полведраЯ могу пластмассовую вилку

Превратить в прибор из серебраЯ могу, как маленький ребенок

Закричать, заплакать просто такЯ могу косички у девчонок

Взглядом изгибать в фашистский знакЯ могу в летающей тарелке

Словно вдоль по Питерской промчатьЯ могу быть как букашка мелкимНо тотчас могу огромным стать.Я могу, как будто бы случайно

Подойти смеясь из-за углаГде нибудь, к примеру, на окраинеТолько лишь покроет землю мглаЯ могу с благообразным видомНа руки взять несколько детей

Или, что твоя кариатидаПод балконом молча ждать гостей

Я могу, как будто бы собакаПомахать невидимым хвостомЯ могу под деревом накакать

Или же, к примеру, под мостом

Я могу тельняшку рвать на частиНе шутя, а честно, на куски

Флотские признали, что я мастерРвать тельняшки в приступе тоски

Я могу в банальном сериалеОтыскать мистический подтекст

О котором авторы не зналиПодразумевая чисто секс

Я могу быть просто президентомХоть большой, хоть маленькой страны

Я могу быть кадром кинолентыЯ могу быть стопкой, как блины

Я могу картавить, словно КрупскийБез трибуны и без броневика

Я могу пройтись в короткой юбкеРуки ноги уперев в бока

Я могу - напиться керосинаА потом устроить фейерверкЯ так делал, говорят красиво

Столб огня тогда взметнулся вверхЯ могу собою оставатьсяДаже исчезая без следа

Я могу остротами дурацкимиДовести любого до стыда

Я себе могу позволить многоИз того, что здесь не описалТолько как Есенин на дорогуВыйти в одиночку перессал

Только как суровый МаяковскийВыгрызть бы не смог бюрократизмИ словами верными и хлесткими

Говорить не хочет организмМне бы хоть чуть-чуть от ГумилеваИ от Мандельштама хоть чуть-чутьНу да ладно, так ведь тоже клевоТак ведь тоже должен кто-нибудь.

***Как-то раз пристал Шивас Регал

Выпей мол, но я сказал – не надо!Лишь вчера я, пивши вас, ригалЦвет лица был цвета шоколада.

***Как-то раз я к Ельцину зашелЗа резинкой и карандашом

У меня была своя бумагаОхуенный импортный торшон

Ельцин ел пельмени с коньякомИ шутя грозил мне кулакомХохотал – Никако ты писака

В общем, притворялся дуракомЯ сказал – Вы, хоть и президентом

Шутите, как месите цементНу какой я, к лешему, писака?

Я ж ваш старый кемеровский кентЕльцин, хохоча допил коньяк

А потом смирновки литр – хуяк!Вытащил, как Кио из кармана

Что ж, с соседом выпить не в напрягЧерез час мы пели - «Ой, мороз»Через два друг другу били в нос

Через три Наина вдруг вернуласьРазогнав безумный наш колхоз.

***Помните ребята, как недавно

Там, за гаражами у рекиМы побрили старенького фавна

И из шерсти сшили парикиТот, сопротивляться не пытался

Подставлял ребристые бокаБыл он по национальности китаец

Хоть и фавн, а все ж издалекаНам в ту пору было непонятноДо чего поступок наш был зол

Хоть и был он фавном неопрятнымНо ведь фавн, а вовсе не козел.

***Мне было двадцать семь, я был ребенок

И кипятил в шампанском бигудиУкутывал в меха и снег девчонок

Москвы заплеванной бомжами посредиКлал на гранит распаренные руки

И отойдя смотрел из-за спиныКак мои руки куксятся от скуки

Без плеч моих привычной шириныЗатем я брел домой оставив ноги

На набережной около ЛремляНо догонял сержант, прямой и строгий

И объяснял, что делать так нельзяТащил меня, как куклу в отделеньеТам бил по жопе, ставил на горох

Но глух к мученьям был, как будто пень яИли, как к сукам глух на небе БогПотом меня в армейском одеяле

Везли за город в снежной пустотеИ в тень мою из маузера стреляли

На тридцать третьей питерской верстеИ вот я тут опять, я снова с вамиИ кипячу в шампанском бигуди

За смыслом искореженным словамиЛишь голос пузыря уйди-уйди

Я ухожу и сидя на диванеЛистаю Репина, в бокал налив пивкаС экрана смотрит комиссар Катани

Живой, а не замоченный пока.

***Ночь густела слоем шоколадаЯ держал боян и в свете грез

Ты кричала, сердце рвя – не надо!Во всю мочь голосовых железТут меня как будто стало двое

Первый встал и стал смотреть в окноА другой пихнув баян ногоюПобледнел, как новое сукно

Первый нервно поправлял гардинуА второй, подсев к тебе рывком

Закричал – Мариночка, Марина!Заплетающимся языком

Тут тебя как будто стало троеПервая легла угомонясь

В синем платье строгого покрояВышла в дверь вторая не таясь

Третья вновь присела ко второмуПодняла баян, включила свет

Третья ты и я второй синхронноСтали петь про черный пистолетПостепенно первая проснулась

Первый оторвался от окнаИ вторая, в синем, ты вернуласьПодхватив мотив, присела к намЯ хоть пел, но думал про другое

Как и у кого мне разузнатьЧто все это значит, было двое

А через минуту стало пять?