RusPioner #30

№6(30) сентябрь 2012

русский пионер №6(30). сентябрь 2012 6

Клянусь гордиться тем, что сделано в этом номере.

Еще больше можно гордиться тем, что не сделано.

Андрей Колесниковorlo

va

8русский пионер №6(30). сентябрь 2012

Клятва главного редактора стр. 6

первая четверть

Урок правды. Способность открытого сознания.Сергей Капков о различиях между гордостью

и гордыней стр. 16Урок информатики.Отвергнутый. Максим Лобанов о причинах своего самоубийства стр. 20Урок уроков. Когда у нас все будет. Владимир Якунин о машинистах и разведчиках

стр. 24

вторая четверть

Пионер-герой. Волкособы профессора Касимова. О разнообразии псовых стр. 28Следопыт. Бонапарт, Кутузов, «Барселона». Наш корреспондент подводит итоги

Бородинской битвы стр. 36

третья четверть

Диктант. Гордыев узел. В тему номера стр. 46Дневник наблюдений. Оранжевые люди. Производственный репортаж cтр. 48Урок москвоведения. Квест на Козьем болоте. Обозреватель «РП» в джунглях, полных непреодо-

лимых препятствий стр. 56


Урок поэзии.Поэт поднимает гордо и смело гордости тему, раскрывши умело. Стихи Андрея Орлова стр. 64Сочинение. Я — самый крутой соперник в мире. Рассказ Владимира Лорченкова в тему

номера стр. 68

четвертая четверть

Урок мужества. Моя борьба со сном. Страхи

из подсознания Николая Фохта стр. 78Урок географии. Не забудь умереть. Барселона с неожиданной стороны стр. 82Рассказ продолжается. Временный паралич головного мозга. Рассказ Бориса

Гайдука стр. 88Фотоувеличитель. Туманные люди. «Лики

ночи» Венди Пэтон стр. 97

группа продленного дня

Правофланговая. Гордость и предупреждение. Ксения Собчак про свой

сон в августовскую ночь стр. 114Отличник. Находя разумные пределы. Роман Авдеев о казенных лыжах стр. 116Пионервожатая. Я ищу Ноэ. Софико Шеварднадзе про предвкушения и желания Анны

стр. 118Запевала. Инициация первоэлементами. Единение Михаила Лузина с природой стр. 122


Пионервожатый. Пьяный лес. Виктор Ерофеев про свои наблюдения за жизнедеятельностью

соотечественников стр. 126Звеньевой. Прорыв современницы. Михаил Довженко про сходство театра и митингов

стр. 128Подшефная. Банкирша и медвежата. Лера Тихонова об особенностях московского хотельерства

стр.130Горнист. O, banana! Вита Буйвид про банановый ликер детства стр. 134Чтец. Около корабля. Кирилл Решетников

про роман Натана Дубовицкого «Машинка и Велик,

или Упрощение Дублина» стр. 138

Внеклассное чтение. Лестница. Рассказ Саши Назаровой стр. 140

Табель. Отдел писем стр. 148

Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 151

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

15

Урок правды. Способность открытого сознания. Сергей Капков о различиях между гордостью и гордыней. Урок

информатики. Отвергнутый. Максим Лобанов о причинах своего

самоубийства. Урок уроков. Когда у нас все будет. Владимир Якунин о машинистах и разведчиках.


Редакцию «РП» заставило поставить эту колонку в начало номера то же, что заставило главу Департамента культуры города Москвы Сергея Капкова написать ее: идеи, возникшие у Сергея Капкова в связи с темой номера «Гордость».

Мне никогда не доводилось рассуждать

о том, что такое гордость, а само понятие

казалось довольно однозначным и плоским.

Поэтому сначала я хотел отказаться от уча-

стия в этой затее. Но спустя несколько дней

я понял, что серьезно задумался о гордости.

Мои выводы оказались не такими однозначны-

ми, как казалось вначале.

Мне кажется важным различать гордость

и гордыню. Хотя многие философы как раз

считали, что это одно и то же. Говоря о «беско-

нечно маленьких людях», которые имеют «бес-

конечно великую гордость», Вольтер придавал

этому понятию негативную интонацию, более

близкую гордыне. Или взять, к примеру, прене-

брежительное отношение Джозефа Аддисона,

который считал, что гордость «происходит от

недостаточного размышления и незнания

самого себя».

И в том и другом случае речь идет, скорее,

о гордыне, когда человек считает себя лучше

других, свои личные качества возвышает

над чужими возможностями. Про гордыню

я нашел очень точное высказывание Томаса

Мора: «Гордыня измеряет счастье не своими

удачами, а чужими неудачами. Она даже не по-

желала бы стать богиней, если бы не осталось

никаких убогих, над которыми можно было бы

ей властвовать и глумиться...».

Гордость же, напротив, означает способность

видеть и признавать достоинства других. Эти

другие могут быть совсем чужими людьми.

Более того, они могут иметь иные политиче-

ские взгляды и жизненные принципы, но ты

все равно гордишься, например, их смелостью

и решительностью.

При этом понятие «гордость» во многом

«эгоистично», имеет прямое отношение

к личности. Ведь гордимся мы, как правило,

теми, в ком видим черты характера, схожие

с нашими, или находим качества, которые нам

бы хотелось иметь. Гордость подогревает наше

потенциальное желание стать лучше. Именно

в этом кроется принципиальное различие

между гордостью и гордыней.

Гордость двигает нас вперед, задает нам

новые параметры для совершенствования,

гордость — способность открытого сознания.

Гордыня отражает сознание замкнутое, не спо-

собное адекватно воспринимать мир вокруг.

Гордыня мультиплицирует самомнение, доводя

его до карикатурного бешеного тщеславия.

orlo

va

текст: сергей капков рисунки: варвара полякова


любопытством наблюдаем, как наши соотече-

ственники устраивают дебоши в лучших отелях

мира, но не замечаем достижения ученых

в области медицины.

Такой тип эмоций очень точно отражает

подростковый возраст нашего общества, мы

делим мир на черное и белое, агрессивно

воспринимаем критику и с маху принимаем

скоропалительные решения, надеясь на авось.

Но рано или поздно нам придется повзрослеть,

научиться в равной степени принимать победы

и поражения, осознать, что не бывает людей

только плохих или только хороших, нам при-

дется понять, что люди разные, но когда они

живут достойно и совершают поступки, ими

нужно гордиться.

Есть еще одно близкое гордости понятие —

восхищение. Эта категория исключительно

эмоциональная. Восхищаясь, мы романтизи-

руем человека, наделяем его превосходными

качествами, которых у него может и не быть.

Лишь спустя время понимаем, что восхищение

было по своей сути отражением влюблен-

ности, которая прошла так же внезапно, как

и началась.

Восхищение — это аванс человеку на буду-

щее, вера в то, что он совершит поступки,

которыми мы будем гордиться. Гордость же

всегда подразумевает оценку уже свершив-

шихся дел.

Гордиться мы можем лишь теми поступками

и качествами, которые способны ассоцииро-

вать с собой лично, со своими ценностями,

принципами и культурными кодами. Именно

поэтому у людей разные герои. Одни гордят-

ся поступком девушек из группы Pussy Riot,

другие считают их акцию богохульством. Одни

гордятся смелостью Алексея Навального, дру-

гие считают это эпатажем, продиктованным

политическими амбициями.

Недавно я посмотрел очередной фильм про

Бэтмена и вновь задумался о том, как ловко

и умело американский кинематограф приучает

своего (и не только своего) зрителя к опреде-

ленным типажам героев, которыми можно

гордиться здесь и сейчас. Вот вам «железный

человек» (гений, плейбой и филантроп), вот

человек-паук (простой студент), вот Бэтмен

(аристократ-изобретатель)… Все эти герои

комиксов олицетворяют набор характери-

стик современного героя. Такой пантеон

героев, а точнее сказать, их базовых качеств

и характеристик позволяет создать в обще-

стве единую ценностную «стяжку», по которой

проходит граница между «хорошо» и «плохо»,

между героем и мерзавцем.

Мы в России любим гордиться героями про-

шлого, здесь у нас чаще есть консенсус. Никто

не отрицает значимости Гагарина, Тихонова,

Лихачева, Сахарова.

А вот по поводу героев настоящего времени

в нашем обществе постоянный конфликт,

что отражает ценностный, культурный и даже

бытовой разлом. И это внутреннее противо-

речие — лишь одна сторона проблемы. Другая

заключается в том, что как нации нам пока

в большей степени свойственна гордыня, а не

гордость. Мы боготворим сборную по футболу,

когда она выигрывает, и проклинаем ее, когда

она терпит поражение, мы с нескрываемым


Максим Лобанов, соавтор самого популярного в Рунете блога Техномад, решил покончить с собой. Об этом Максим сообщил прямо в Интернете, в личном блоге. Сетевое сообщество было шокировано и парализовано. Только наш журнал не растерялся. Мы предложили Максиму не спешить, разобраться в сложившейся ситуации — написать колонку. И он написал: честно, безжалостно к самому себе и враждебному социуму. И мы гордимся этой колонкой — потому что это лучший выход.

Всякая медаль имеет две стороны.

Вот и гордость, увы и ах, — это палка о двух

концах. С одной стороны, это умение ставить

перед собой грандиозные цели и последова-

тельно, шаг за шагом, непреклонно идти к их

достижению, наполнив свой разум непоко-

лебимой уверенностью в себе и своих силах.

С другой стороны, это необъятная бездна оди-

ночества, голода, боли и разочарования в том

случае, если гордость не была оправдана, не

нашла подтверждения и опоры; не выявила

вдруг под собой основания, которое всегда

было в наличии.

Когда мои мечты пошли прахом, мне оста-

валось только одно — самоубийство. Те, кто

наивно полагает, что далее будет следовать

текст о душераздирающей (ну а для кого-то

даже захватывающей) борьбе с внутренним

кризисом, закончившейся ошеломляющим

успехом и хеппи-эндом, счастьем и обретени-

ем новых смыслов, — чудовищно заблужда-

ются. Даже сейчас, во время написания этих

строк, я неустанно думаю о суициде.

Те, кто читал мой блог, знают, в чем дело.

Ситуация до боли проста. Я — выходец из

бедной семьи, всегда видел себя в политике,

никаких других целей перед собой не ставил,

восхищался и испытывал неописуемый восторг

от чиновников, любил их больше собственного

отца и готов был отдать все ради того, чтобы

встать на один уровень с ними. А когда вся

моя карьера была спущена в унитаз, я понял,

что дальше нет смысла влачить свое жалкое

существование. История не нова. Когда гре-

мел кризис 2008 года, немало бизнесменов

покончили с собой. Потому что понимали, что

это лучше, чем ощутить себя причисленными

к небогатому сословию рядовых обывателей.

Но сейчас речь не об этом. Тут, скорее, важен

принцип. И вот в чем он выражается. Любой

состоятельный и влиятельный человек навер-

няка задумывается о том, кто такой он и кто

такие бедные. И ему, разумеется, приятна

мысль о том, что он особенный. Что живет

в огромном доме за высоким забором, а на

мир бедных надменно взирает через пулене-

пробиваемое стекло своего бронированного

представительского седана. Каждому приятно

ощущать свою власть и свою значимость.

Может ли богатый человек обойтись без всего

этого? Вряд ли. Почувствовав себя королем,

падать очень больно, не всякий это выдержит.

ната

лья

льво

ва

текст: максим лобанов рисунки: сандра федорина

русский пионер №6(30). сентябрь 201221


лось), я буду продолжать гнуть свою линию,

свою идеологию и уже одним этим избегу судь-

бы тех 1499 неудачников, с которыми мне бы

не хотелось иметь ничего общего. Тем более

что работы здесь очень много. В обществе,

где не уважают чиновников, где не уважают

бизнесменов — по сути, единственно достой-

ных людей, — мне есть чем заниматься. В бло-

госфере я стараюсь пропагандировать идею

о том, что эти люди всегда правы.

Хотя, конечно, мысль о самоубийстве по-

прежнему не дает мне покоя. Каждая мину-

та прожитой жизни буквально режет меня

на мелкие кусочки, я испытываю ни с чем не

сравнимые боль и страдания. 25 лет тюрьмы

(а мою жизнь иначе и язык не поворачивает-

ся назвать) — это слишком много, это невы-

носимо много. Мне настолько всегда прети-

ла моя семья, мое окружение, весь мой мир,

что для меня самоубийство — единственный

возможный выход. И я жутко ненавижу себя

за трусость и за то, что не в состоянии поста-

вить точку в этом безумии. Хотя очень наде-

юсь, что все же моя жизнь не пропадет зря

и под ее занавес мне удастся сделать что-то

по-настоящему великое — написать книгу или

нарисовать картину — что-нибудь такое, что

останется жить после меня в веках.

Закончу свою историю фразой из культового

боевика 90-х «Скорость». Герой Киану Ривза

говорит террористу: «Ты сумасшедший». А он

ему в ответ: «Нет, это бедные сумасшедшие.

А я оригинал».

Если у богатого отнять все и поселить его

в хрущевку, выдать зарплату тысячу долларов

в месяц, то, скорее всего, он заработает себе

психическое расстройство или вовсе покончит

с собой. И он это знает. Мысль о том, что он

потеряет все, для него мучительна. И если этот

самый человек склонен к некоему анализу, он

наверняка также задает себе вопрос: «А по-

чему же тогда эта мысль не мучительна для

бедных?» И приходит к довольно правдивому,

кстати, ответу: «У них другая система цен-

ностей. Они привыкли к тому, что у них есть.

У них иной менталитет. Они глупы и счастливы

сами по себе».

Так вот это, граждане, как раз и есть самая

суть. Задача моей жизни — показать, что,

хоть я и вырос в семье рядовых граждан, я не

принял и не приму систему ценностей бедных

людей. Я, как бы это нескромно ни звучало,

достаточно умен и в состоянии глобально,

перспективно и стратегически мыслить.

И поэтому меня мало впечатляют бедные,

их мелкие проблемы, мелкие нужды, мелкие

дела. И моя главная цель — показать на

своем примере, что не все бедные созданы

для того, чтобы мычать в стойле. Есть и такие,

кто не принимает правила игры, установлен-

ные в сословии.

Я прекрасно понимаю, что это дорога

в никуда. Потому что, естественно, только

от того, что я признал этот факт, я не стану

в одночасье миллионером и никто не подарит

мне завод. А значит, я очень сильно рискую.

Потому что я выписался из одного сословия,

отказался от него, отрекся от него. Но по-

прежнему не вписался в другое, вожделенное,

заветное. Вернее, конечно, попытки обрести

серьезный политический статус и вес были,

но окончились провалом. Поэтому я оказался

меж двух огней. Не принятый нигде и никем.

Отвергнутый социумом. И, разумеется, обрел

все возможные и невозможные расстройства

психики и плавно подошел к идее о необходи-

мости суицида.

«И стоило ли оно того? — спросит меня

внимательный читатель. — Не лучше ли

было просто жить как все или, если уж так

не терпелось выделиться, просто последова-

тельно идти наверх, к успеху, не превращая

это в балаган?» Да, стоило! Потому что нет

ничего хуже, чем подобные глупые и бес-

смысленные вопросы, начисто лишенные

хоть малейшей связи с элементарной логи-

кой. По статистике, из 1500 человек лишь

один становится долларовым миллионером.

1499 человек съедает бездна. «Кому память,

кому слава, кому темная вода, ни приметы,

ни следа», — как это было написано у Твар-

довского в «Василии Теркине». Так вот, как

видно, 1499 человек из 1500 заканчивают

как ничто. Просто их не видно. На виду лишь

те, кто пришел к успеху.

А я не очень-то хотел, чтобы меня постигла та

же участь — стать всеми забытым бойцом

невидимого фронта. Поэтому я решил, что,

даже если успех покинет меня (а так и случи-


Президент РЖД Владимир Якунин в своей колонке рассуждает о том, что для него является предметом гордости, и выясняется, что он не чужд сентиментального отношения к действительности, как прошлой, так и настоящей. Колонка недлинная и бурная — как гудок паровоза.

Рассуждать о гордости мне при-

шлось в олимпийском Лондоне, поэтому будет

нечестно проигнорировать собственные эмо-

ции по поводу соревнований. Если говорить

откровенно, то я испытывал неоднозначные

чувства по поводу выступления нашей олим-

пийской сборной. Наверное, все дело в том,

что я воспитан на других примерах и тради-

циях и прекрасно помню время, когда Совет-

ский Союз занимал по сбору олимпийских ме-

далей первое место. Это ни с чем не сравни-

мое ощущение — испытывать гордость, когда

на верхнюю ступеньку пьедестала почета сту-

пает нога нашего человека. И хотя сегодня

мы живем в другой стране и я прекрасно по-

нимаю все сложности, которые переживала

и переживает Россия, я не могу испытывать

полновесную, абсолютную гордость, такую как

раньше. Хотя я прекрасно отдаю себе отчет

в том, что в 2012 году мы выступили менее

провально. И у нас есть все возможности для

того, чтобы умножить эти результаты на следу-

ющих Играх.

Гордость для меня понятие простое и в выс-

шей степени эмоциональное. В своей жизни

я встречал немало людей, поступками которых

гордился. И мне жаль лишь, что порой эти

люди остаются в тени, мы мало знаем о них, не

читаем в газетах, не видим по телевизору...

Недавно я был в Крымске во время наводне-

ния. Я уже был в этом городе 10 лет назад,

когда только-только стал первым заместите-

лем министра путей сообщения, и так же, как

и сейчас, поехал разбираться с последствия-

ми наводнения. Сейчас я приезжал, будучи

главой компании РЖД, чтобы разобраться,

как железнодорожники справляются с вос-

становлением движения. Там мне рассказали

историю про молодого парня, начальника

станции.

В шесть утра его по свистку, как и других со-

трудников железных дорог, вызвали в срочном

порядке на работу. Он был вынужден оставить

дома жену, но как только сам уехал на работу,

в его доме пропала связь и во всем районе

отключили электричество. Он ничего не мог

узнать про семью. Но несмотря на это, он до

конца оставался на станции, спасал пасса-

жиров. Его жена чудом выжила: когда пошла

вторая волна наводнения, ей удалось выбрать-

ся на крышу, так она спаслась. В это время ее

муж спасал других людей.

итар

-тас

с

текст: владимир якунин рисунок: анна всесвятская


И вот я смотрел на него: молодой, сильный,

красивый мужик. Не трус, не канюка, светлая

голова, не запудренная глупостями про всякие

там меньшинства. Этот парень, начальник

станции, который до конца выполнял свой

долг, — вот за него я испытывал настоящее

чувство гордости.

Чувство гордости именно за людей, а не

за абстрактные вещи и понятия — одно из

главных и сильных чувств. Поэтому я горжусь

тем, что сам отношусь к той категории обще-

ства, которую в советское время воспитыва-

ли особым образом. Многие из этих людей

придерживались удивительных принципов

чести и совести. Современному поколению

это может показаться странным, но мы, на-

пример, никогда в жизни точно не знали свою

зарплату. И вовсе не потому, что у нас было

навалом денег, просто нас воспитывали так,

что даже неудобно было как-то спрашивать.

Я больше скажу, нас когда на задание посыла-

ли, то неудобно было спрашивать: а что я там

буду делать, а какую мне зарплату заплатят?

Другие ценности были, другие приоритеты

и, как следствие, другой масштаб героев

и достижений. И так было во всех сферах. Это

была история про общее дело, которое было

важнее личных приоритетов. И дух этой общ-

ности, он касался каждого.

Я на всю жизнь запомнил встречу с одним по-

жилым человеком. Он, армянин по националь-

ности, рассказывал о своей службе в неле-

гальной разведке во время войны. Он как-то

ехал в поезде в одном купе с советским дипло-

матом. И вдруг остро почувствовал запах

черного хлеба, который доносился из сумки

этого дипломата. Я никогда не забуду фразу,

которую мне сказал этот пожилой развед-

чик: «Я же русский человек, и я как предста-

вил себе этот черный хлеб, да еще, наверное,

в сумке была икра, что я только и думал о том,

как эту икру из него вытрясти». Ну и вытряс,

конечно, иначе не был бы он специалистом

в своем деле.

Этот рассказ потряс меня очень сильно тогда.

Я так ясно понял, что мы же все русские,

независимо от разреза глаз, мы же все одна

общность, мы же вместе. И этим надо гор-

диться и в прошлом, и в настоящем. И тогда

у нас будут достижения не только в спорте,

но и в науке, и в космосе, и в авиации. Тогда

у нас все будет.

Пионер-герой. Волкособы профессора Касимова. О разнообразии

псовых. Следопыт. Бонапарт, Кутузов, Барселона. Наш корреспондент

подводит итоги Бородинской битвы.


Помесь волка и собаки — тупиковый путь гибридизации. Точнее, гибридный дисгенез. Ублюдки нежизнеспособны. Это природная защита — от смешения видов. И против природы не попрешь. А профессор Касимов попер.


Корреспондент «РП» Дмитрий Филимонов отправляется в Пермь

к автору исследования «Многообразие псовых» профессору

Вячеславу Касимову, который в условиях строгой военной тайны и вопреки

законам природы создает новую породу четвероногих специального назначения.

Будет ли новое четвероногое другом человека?

текст: дмитрий филимонов фото: алексей гущин


Тут немец один приезжал. Хорст Вакербарт. Спрашивает:

— А что у вас в Перми интересного есть? Необычного?

— Ну, памятник Пермяк Соленые Уши. В него можно голову засунуть и сфотографироваться. На память. С ушами.

— Найн, — говорит немец.— Ну, еще музей современного ис

кусства, там много всякого. Необычного.— Найн, — говорит немец.— Ну, есть профессор один, мон

стров разводит. Волкособов. Он волков и собак скрещивает.

— О! — говорит немец. — Гут! Хочу! Мне такой нужен! Я его на красном диване сфотографирую.

Надо сказать, что Хорст Вакербарт — фотограф. Знаменитый. Он ездит по миру с красным диваном и всех на нем фотографирует. Старинной фотокамерой. Стив Джобс на красном диване посреди компьютеров «Макинтош». Капитан атомного авианосца «Нимитц» на красном диване у борта своего корабля. Михаил Горбачев на красном диване посреди стройки. Питер Устинов на красном диване и с чемоданом в поле неспелой ржи. Иегуди Менухин на красном диване посреди городской свалки читает партитуру Баха. Исландская школьница на красном диване среди айсбергов. И так далее. Он со своим красным диваном три десятка лет по миру ездит. Проект всей жизни, можно сказать.

И вот знаменитый фотограф говорит:

— Хочу!— Нет проблем, сейчас мы ему

позвоним, привезем. Фотографируйте на здоровье. На своем красном диване.

— Кому позвоним? — спрашивает немец. — Кого фотографируйте?

— Профессора, кого же еще?— Найн, — говорит немец, — я мон

стра хочу. Волкособа фотографировать. На красном диване.

Ну, эта задачка посложней будет. Поди объясни зверю, что у старинной фотокамеры выдержка длинная, поэтому сидеть надо смирно — не моргая. А еще поди объясни фотографу, что ему, немцу натовскому, на территорию военного института,

где разводит своих волкособов профессор Касимов, путь заказан. Короче, командование запретило вносить красный диван на территорию института. Поэтому красный диван поставили у забора, с этой стороны. Прямо в снег. Дело было в начале марта. Профессор Касимов привел из питомника Гоя, велел ему запрыгнуть на диван и сидеть там. А чтоб не спрыгнул, профессор ему кусочки сосисок бросает. Выдавит чутьчуть сосиски из целлофана — бросит, выдавит — бросит. А Гой — здоровенный зверюга, альфасамец, семьдесят пять процентов волчьей крови — сосиски на лету глотает. Ловко так. Волкособы вообще ловкие. На цепи сидя, птиц ловят. Добавка к армейскому пайку. Ну вот, сперва сосиски легко из целлофана выдавливались, а потом замерзли. И вообще все замерзли — ассистент, переводчица, профессор. А немец — он в тулупе — знай себе снимает. Час снимает. Полтора часа. Гою тоже все равно: волкособы хорошо мороз переносят. Ему главное — чтоб сосиски летали.

Ну, наконец съемка закончилась.— Все, — говорит знаменитый

фотограф, — гут. Мне теперь в туалет надо и чашечку горячего кофе.

Вот беда! Институт за городом. В лесу. До ближайшего кафе ехать и ехать. В институте, конечно, тоже туалет имеется. И кофе горячий в офицерском буфете. Да только немцу натовскому туда нельзя. Что делать? Профессор Касимов на забор институтский указывает:

— Вот туалет. Битте!— Да вы что?! — У переводчицы

глаза стали круглые.Профессор махнул рукой и по

вел всех в буфет. И по дороге по закону подлости они повстречали замкомандира. А немецкий ассистент в этот самый момент вытащил из кармана «мыльницу» и сфотографировал замкомандира на фоне плаца. Профессор успел прошептать «Найн!», но было поздно. Знаменитый фотограф, конечно, в туалет сходил, горячего кофе попил и к себе в Германию уехал. А профессора Касимова на плацу перед строем назвали пособником немецкого шпиона и пообещали уволить. Но не уволили.

Профессор Касимов читает в институте курс лекций под названием «Многообразие псовых». Его курсанты — кинологи. Миннорозыскная служба и патрульнорозыскная. В институте питомник есть. Там разводят овчарок и волкособов.

Человек пытался скрещивать волка с собакой всегда и безуспешно. Человек всегда думал, что, если скрестить волка с собакой, получится существо преданное, как пес, могучее, как волк, смелое, как хозяин. А на деле выходит — пшик. Ублюдки рождаются. Неуправляемые, трусливые, с вечно поджатым хвостом. При виде человека их понос пробирает. Антропофобия, извините за выражение. Это в научной литературе описано не единожды. И всеобще признано: помесь волка и собаки — тупиковый путь гибридизации. Точнее, гибридный дисгенез. Ублюдки нежизнеспособны. Это природная защита — от смешения видов. И против природы не попрешь. А профессор Касимов попер. Тринадцать лет назад.


Профессор интересовался поведенческими аномалиями у диких животных. Ну, ктото автомобилями интересуется, ктото почтовыми марками, или монетами, или моделями боевых кораблей. А профессор Касимов — поведенческими аномалиями. И его знакомый рэкетир Сережа знал об этом интересе. И вот однажды рэкетир Сережа звонит и говорит:

— Профессор, тут один мужик волчицу продает — ну чистая аномалия! Ведет себя как пудель.

Сережа, к слову, разбирался в диких животных: прежде чем стать рэкетиром, он охотником был. Рысь добывал, медведя, волка.

— Покажи волчицу, — говорит профессор.

— А поехали!И приезжают они в поселок лесоза

готовителей. К мужику, что волчицу продает. Он ее в логове взял. Щенком еще. Она у него два года живет. На цепи. По ночам воет. Дети из города приезжать перестали. Боятся. Весь поселок боится. Оууу!

— Берите, — говорит мужик, — а то я ее новым русским продам. На чучело.

Профессор подошел к волчице, чтобы получше рассмотреть, она вскочила, положила ему лапы на плечи и посмотрела в глаза. В этот момент с профессором едва не случилось то, что случается с тупиковым гибридом при виде человека. Но тут волчица лизнула его в нос, и профессор понял: чистейшая аномалия. Волки себя так не ведут.

— Беру, — сказал он.Если это генетическая аномалия,

рассуждал профессор, то, вероятно, потомство волчицы будет таким же дружелюбным, контактным. Но чтобы это выяснить, нужно провести эксперимент. А чтобы провести эксперимент, нужно написать проект, выбить финансирование. И если провернуть это быстро, пока мужик не продал волчицу на чучело, то он, профессор Касимов, совершит свою маленькую революцию в науке. А почему бы и нет?

В назначенный день мужик привез волчицу в институт — на заднем сиденье своего автомобиля. Волчицу обступила толпа любопытствующих — так она даже хвост не поджала. Напротив, пошла к людям знакомиться. Люди — врассыпную.

...Согласно изысканиям профессора Касимова, нюх волкособа в четыре раза острей, чем у немца. И в десять тысяч раз острей человеческого...


Совершенно отвязный тип поведения. Доместикационный. У людей такое тоже случается. Вот у профессора племянник есть — ему тоже все пофиг. Сейчас в тюрьме сидит. Короче, мужик, что волчицу привез, получил свои две тысячи рублей, сообщил, что зверя зовут Найда, и уехал. Зверя определили на довольствие, вкололи прививки и посадили в вольер. Ну да, в клетку. Повесили табличку «Волк Найда». Оууу!

Профессор Касимов стал ждать течки. Сперва хотел покрыть волчицу мосфильмовским волком. На «Мосфильме» уже лет двадцать пытаются вывести ручных волков. Думал, что найдет хорошего самца. Без антропофобии. Отвязного. Чтоб как Найда. Не нашел. Поэтому подыскал подходящего немца. В смысле кобеля немецкой овчарки. Очень покладистый. Капитана Киселева кобелек.

В один прекрасный январский день профессор вывел Найду из вольера, сам на табурет сел, волчицу — животом на колено. Держит. А курсант сверху кобеля пристраивает. Ну, постарался кобелек капитана Киселева, и волчица понесла. Это потом профессор вычитал, что волчицы во время течки смертельно опасны. А тогда он про волков мало что знал. Потому и щенков слишком поздно забрали от Найды. Она их воспитать успела. Как только человек появляется у вольера, мать командует: «Лежать, бояться!» Вот они и выросли — не сказать что трусливые, скорей недоверчивые. Второй помет был удачным. И третий, и четвертый, и пятый. А все свои «неудачки» профессор дома содержит. «Неудачки» по двору бегают, за высоким забором. Профессор им пять будок сколотил. По ночам воют. Соседи боятся. Коллективное письмо написали — в администрацию, в милицию, в прокуратуру. Чтоб профессор Касимов от монстров своих избавился. Оууу! Вот и жена с сыном сторону соседей приняли — не сказать что боятся, скорей не доверяют. Звери всетаки. И взгляд у них волчий. У собак, у тех все эмоции на лице: радость, обида, злость. А у этих — исподлобья. Будто в душу тебе заглядывают. Внимательный — и никакой. Ноль

эмоций. Зверский взгляд. И зверем диким пахнут.

«Удачки», они в институте живут. Гой, Рей, Дина, Заир, Берта, Харлей, Джек, мама Найда… Как завоют в десять глоток — у личного состава кровь в жилах стынет. Оууу! Их учат тому же, чему и служебных собак. Валить преступника, искать взрывчатку, наркотики, врезки в нефтепроводах. А поскольку звери эти сильней собак, выносливей и нюх у них на четыре порядка острей — со служебными обязанностями они справляются лучше любого немца. Берта за месяц научилась врезки искать — а у немцев на это два года уходит. И на соревнованиях побеждают. Гой, Берта — чемпионы войск. При минус тридцати спят в сугробе. Паразиты их не тревожат. Эпидемия энцефалита была — немцы мрут, а этим хоть бы что. Немцев в восемь лет списывают, а Гою уже тринадцать — и все работает. И зубы как у молодого, не сточенные.

Правда, команду «голос» не может выполнить. Не умеют они лаять. И когда

преступника берут — норовят не за руку схватить, а «сходить в горло». Инстинкт, знаете ли. А еще они, взрослея, матереть начинают. Пытаются подчинить себе человека. Ну, как в стае. Рыкнуть могут, руку прикусить, команды не выполняют. «А ты кто такой, чтоб командовать?» И если вовремя не отреагировать, зверь станет неуправляемым. Тогда его — только на чучело. Поэтому с матереющим нужно поволчьи, как в стае: матом, пинком, голодом. Хотя наказание голодом — не самое действенное. Эти звери по три недели могут не есть. Уже дерьмо свое жрет, мочу пьет, а все равно, увидав человека, рыкает. Ну, тогда его на строгий ошейник — и к бамперу. И по проселку, на средней скорости, до потери пульса. В общем, если вовремя обломать да как следует воспитать — вот тогда друг человека получится.

Курсант Леша на выходные Берту домой забирает. Шампунем помыть, феном высушить. А Лешиной дочке четыре года. И она ездит на Берте верхом. Один раз, заигравшись, сломала ей хвост — вот так взяла и закрутила своими ручонками. Берта взвизгнула, поскулила, хвост зализала, но ребенка не тронула. Берта обломанная. Воспитанная. На задних лапах танцевать умеет.

— Звери в стае ведут себя так, чтоб не разгневать лидера, — объясняет профессор Касимов, — но если лидер будет все время щелкать зубами, то стая распадется. Или убьет лидера. Баланс нужен. Очень тонко все. Как в любом обществе, — многозначительно молвит профессор. — Однако на минуту прервемся, — добавляет он, — надо в гастроном заскочить.

— Вам как всегда? — спрашивает продавщица и взвешивает молочных сосисок. — Сто десять рублей.

— Дорогие, сучье вымя! — бормочет профессор, отсчитывая купюры.

Молочные сосиски — это тот самый баланс. Для сохранения равновесия в стае профессора Касимова. Однако сосиски не заложены в смету финансирования исследований. Собственно, в смету заложены лишь шестьсот граммов овса и четыреста граммов мяса. В день. На каждого зверя. Согласно уставу. А лабораторное оборудо

...Звери в стае ведут себя так, чтоб не разгневать лидера, — объясняет профессор Касимов, — но если лидер будет все время щелкать зубами, то стая распадется. Или убьет лидера...


вание, публикации, поездки на семинары и конференции — такого нет в смете. В конце концов, это же не научный инсти-тут, а военный. Ать-два, левой! Но профес-сор и тому рад. И свои эксперименты он придумывает из чего бог пошлет. Из под-ручных средств. Вот, скажем, эксперимент на остроту обоняния. Профессор и его курсанты выкуривают пачку сигарет, ту-шат бычки и бросают на землю. И Харлей среди этих смердящих бычков находит тот, что курил Касимов. Или еще: паху-чую жидкость разводят в ведре и дают нюхать. Уксус, спирт, масляную кислоту. В концентрации 1:10, потом 1:100 и так далее. Сперва людям дают нюхать, потом овчаркам, потом волкособам. Короче, стоят пять ведер, в четырех чистая вода, в пятом — этанол в концентрации 1:10 000. Это несколько молекул этилового спирта на ведро воды. Харлей подходит к пятому ведру и усаживается перед ним — прини-мает «сигнальную позу».

Согласно изысканиям профессора Касимова, нюх волкособа в четыре раза

острей, чем у немца. И в десять тысяч раз острей человеческого.

Узнав об этих изысканиях, приеха-ла команда исследователей из Москвы. Из Федерального медико-биологического агентства. Привезли образцы крови жен-щин, больных раком. Здоровую кровь на месте взяли. И все это дали волкособам нюхать. И те вынюхали — которая кровь больная.

— Это у них от волков, — объясня-ет профессор Касимов, — волк по запаху определяет: опа, дружок, у тебя проблемка! Ты болен, вот тебя я и съем. Они ж санита-ры леса.

Тот эксперимент надо было б за-крепить, но у москвичей финансирова-ние кончилось. А потом их руководитель умер. Доктор наук. От рака. И все заглох-ло. Оу-у-у!

Однако результаты собственных экспериментов профессор Касимов обещает опубликовать на будущий год. Когда все перепроверит. А потом закроет проект. Собственно, он уже закрыт. Новое

командование сказало: «Хорош вам там волков с медведями скрещивать». Да, так и сказало. Оу-у-у! Это после истории с немцем. Ну той, с немецким фотогра-фом, который всех на красном диване снимает. Гой, кстати, немного попортил красный диван. Помочился. Профессор Касимов хотел было извиниться, но не-мец остановил:

— Гут! Нет проблем.У него этих красных диванов…

Первый он в Тихом океане утопил. Второй сгорел во время учений пожарной коман-ды. Третий сотрудники музея по незна-нию выбросили на свалку. Четвертый лев порвал.

А фотографию Гоя на красном диване профессор Касимов видел. Она в пермской арт-галерее висит. Профессо-ру не понравилось. Ничего особенного. И стоило ради этого диван через полмира тащить? Странные люди. Чем только не занимаются!

Это профессор Касимов про немца так говорит.


Легче сгинуть, чем победить недруга. И это не жизненная философия солдат и офицеров, это своеобразная экзистенциальная, а то и инфернальная тактика подавляющего большинства русских полководцев.


Ничего удивительного: именно сейчас, в сентябре, исполняется 200 лет

Бородинскому сражению, а значит, с новой силой обострился вопрос —

да кто же победил тогда, Кутузов или Наполеон? Самое время взяться за дело обозревателю «РП» Николаю

Фохту. Разрубать одним махом гордиевы узлы истории — это его метод.

И миссия.

текст:николайфохтрисунки:александрширнин


Умрем же под Москвой — только так и никак

больше, никак иначе не протекают глав-ные баталии. Легче сгинуть, чем победить недруга. И это не жизненная философия солдат и офицеров, это своеобразная экзи-стенциальная, а то и инфернальная так-тика подавляющего большинства русских полководцев. С Бородинским сражением приблизительно та же история.

Напрашивалось, но мне очень не хотелось ехать. Вроде под боком, под рукой место баталии, пойти напитаться духом места, окинуть взором ландшафт легендар-ной сшибки, проинспектировать Шеварди-но, да Бородино, да Семеновское; замерить глубину Колочи и насладиться обрывисто-стью ее восточного берега.

Но что-то не пускает.Конечно, сыграла свою роль

картошка. Все мы там были, все ковыря-лись в святой земле, все охлаждали водку в Колочи. Местность врезалась в память не на шутку, навсегда — необозримый и без-надежный простор с плавным ландшаф-том. Ни укрыться толком, ни окоп вырыть глубокий — грунтовые воды близко. Я не знаю, зачем они сажали картошку на костях героев, но два лета в Бородине оста-вили какую-то непреходящую, незарас-тающую травму. Все бессмысленно и все кощунственно, кощунственная бессмыс-ленность, больше ничего.

Однако скрепя сердце выбрал имен-но Бородинскую битву для очередного открытия. Может быть, поставив точку в этом деле, избавлюсь от тоски, от этого вечного русского чувства, что ты заперт на огромных просторах Родины; на просто-рах Бородинского поля ты шагу ступить не можешь без того, чтобы не споткнуть-ся о картофельный клубень. Надо сроч-но решить наконец эту двухсотлетнюю за-гадку: кто победил в Бородинском сра-жении — Наполеон или Кутузов? И снять грех с души.

Разумеется, есть два взгляда на бородинскую проблему: одни твердят, победил Наполеон, другие — Кутузов. Сто-ронники Бонапарта аргументируют тем, что после битвы русские войска отступили к Можайску, а потом и вовсе оставили

без боя Москву. Патриотическое крыло исторической науки справедливо считает, что после того, как стемнело, поле брани оставили как раз войска Наполеона, а рус-ские отошли незаметно, из стратегических соображений, по плану. Москву-то отдали, но Россию спасли.

Мне сразу показалось, что тут все просто. В смысле, раз отступили и отдали Москву, то это явное поражение, а объ-явление Бородинского сражения победой русской армии — успешная попытка пере-писать историю, приписать викторию там, где ее и в помине не было. Поэтому лично я был настроен скептически. С этими скептическими чувствами я отправился в Бородинскую панораму, своеобразный паллиатив славных картофельных полей Бородина. Во-первых, это намного ближе от дома и метро рядом, во-вторых, в пано-раме я никогда не был.

Панорама — это уже финал, апофе-оз, точнее даже, виньетка моих исследова-ний. К этому моменту освоены труды Бо-риса Юлина («Бородинская битва»), В. Афа-насьева («Подлинные документы о Боро-динском сражении…»), Лидии Ивченко («Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года»), внимательно изу чены два фильма «Война и мир», кино начала двадцатого века «1812 год», куча научно-популярных документальных лент, вклю-чая, разумеется, фильм английских доку-менталистов. Весь массив знаний одно-значного ответа не давал, скорее подтверж-далась изначальная версия, что победил Наполеон. Почему? Да очень просто. Кро-ме того что он продолжил серию побед над российской армией (последняя — под Смоленском, она не вызывает сомнений ни у каких историков), кроме того что Бо-напарт взял Москву, разграбил ее, а за-тем спокойно ушел, армия Наполеона по-теряла в этой битве в полтора, а то и в два раза меньше убитыми и ранеными. Это при том, что наша армия отражала атаки с укрепленных позиций. Любой, кто играл в стратегии (да хоть в «Варкрафт», хоть в «Цивилизацию»), знает, что брать с боем маломальское укрепление — значит по-терять большую часть своих юнитов. На-полеон же ухитрился и тут выиграть. Он

даже не пустил в ход козырь — импера-торскую гвардию. А это не просто поряд-ка 50 000 солдат — это элитное подразде-ление, умелое и опытное, которое в состо-янии решить ход любого сражения. Ну ка-кие резоны у Кутузова считать, что мы вы-играли? Знаменитые слова Дохтурова, только что вышедшего из кровопролит-ной схватки, отошедшего с Багратионо-вых флешей, но удержавшего наш левый фланг? Это ведь он сказал, что считает Бо-родинскую битву совершенно выигранной русской армией — а что он еще мог ска-зать? Правда, после его доклада, узнав о по-терях Дохтурова, сложив с потерями дру-гих своих военачальников, Кутузов при-нял решение отступить.

В общем, я думал, что практически завершил исследование. Для меня за-гадкой оставался только вопрос, который возник у нашего, пионерского, сетевого сообщества: а вот почему Наполеон вошел в Россию с шестьюстами тысячами войск, а в Бородинском сражении, по официаль-ным данным, приняло участие только сто тридцать тысяч? Не могли же они рассре-доточиться по России или потеряться по пути. Долгое время почему-то именно этот вопрос занимал умы сетевых волонтеров «Следопыта». А на вопрос, кто победил, от-вет был предсказуемый: Наполеон.

Но что-то странное произошло в Бо-родинской панораме, что на Кутузовском проспекте, недалеко от станции метро «Кутузовская», что-то странное и чудесное, что спутало такие стройные и ясные выво-ды, опрокинуло их, напрочь перечеркнуло уже готовые карты.

Мужской разговорГлавное, что спешу доложить: вся Бородин-ская панорама отремонтирована прекрас-но. Не придерешься. Чистенько, беленько. Портреты героев отреставрированы, сукно мундиров обновлено, кивера идеальны и блестят в неоновом свете. Сразу после кассы встречают пара смотрительниц, или как уж их назвать, не знаю — администра-торы, что ли… В общем, в парадной своей форме (белый верх, черный низ) исклю-чительно дамы, склоняя голову, будто перед тайским каким королем, надрывают


билетик и выжидательно смотрят в глаза. Правильно! Это же панорама, значит, все по кругу, и ни фига не догадаться нович-ку, где начало, а где конец. Дождавшись правильного вопроса, с радостью показы-вают рукой: вон туда. А если вон туда — до-платить надо, там отдельная экспозиция. А почему вы без экскурсии? За экскурсию надо доплатить, и будете с экскурсией. Вы уверены, что хотите без экскурсии и не хотите вон туда, на дополнительную экспозицию? Ну тогда вам вон туда — рука хорошей, свежей такой дамы все это время работала как семафор. На подмогу ей при-шла более пожилая служительница пано-рамы и цепко так вслушивалась в беседу, выбирая мгновение, чтобы вклиниться. Не знаю, может быть, я не сказал какого-то ключевого слова, а может, не сделал какой-то типичной ошибки, но вторая так ни разу и не встряла. И уже когда я, из-можденный говорящим семафором, хотел отступить, она вдруг вспомнила:

— У нас киоск работает!— Не работает. — В деле музейных

киосков я человек опытный, там я по-купаю магнитики и редкую, ненужную в простой человеческой жизни литературу.

Обе женщины тревожно посмотре-ли на киоск. Киоск в панораме, как и поло-жено, прозрачный, внутри действительно никого не было. Пожилая в недоумении посмотрела на свежую.

— Она товар принимает, — на-шлась та. — Она примет товар и поднимет-ся назад.

В общем, я улизнул и полчасика побродил по залам, включая собственно панораму. Ну да, вот тебе поверженные Багратионовы флеши, разбитая батарея Раевского. Смешались в кучу кони, люди, да… Из-за круглого характера панорамы не было никакого… саспенса, что ли. Смотришь на опушку, от которой движется вражья пехота, а у тебя за спиной — вра-жья же кавалерия. То есть, по идее, должно быть не по себе, должен задергаться, заметаться — а эффект обратный, апатия. Наверное, потому, что понимаешь, что так быть не может. Хоть и круглая земля, но не до такой степени, как в Бородинской пано-раме. Опыт житейский, что ли, старость?

Инстинктивно стал наблюдать за редкими детьми, которые пришли с родителями. Дети реагировали как-то вяло, а вот ино-странцы — именно как дети! Японцы и поляки в ажиотаже перемещались вдоль окопов и редутов, бросались к поясняю-щим интерактивным мониторам в каждом секторе, шепотом восклицали, горячо обсуждали увиденное. Что характерно, отличались именно поляки. Разумеется, большую часть этой короткой круглой экскурсии они провели на правом крае наполеоновской атаки — там, где наших пытался обойти корпус Понятовского. По коротким удовлетворенным шипящим я догадался, что у поляков совсем нет со-мнений, что победил именно Наполеон.

Все переменилось в одночасье, ког-да я вернулся к киоску за магнитиком.

Он был по-прежнему закрыт. На мой недоуменный взгляд, адресованный свежей темно-белой служительнице, полу-чил успокаивающий семафор: мол, волно-ваться не надо, ждем с минуты на минуту. Я присел на стульчик, рядом с граждани-ном средних лет в бирюзовой рубахе с ко-ротким рукавом. Он наблюдал за двумя девицами лет двенадцати-пятнадцати, которые метались в холле музея.

— Вот своих привел, они в первый раз тут. Кафе не работает, киоск не работа-ет — они и маются. Сейчас дождемся, хочу своему младшему купить книжку про битву.

Оказалось, мужчина из Малояро-славца — места для Отечественной 1812-го знакового, и там, можно сказать, ковалась окончательная, итоговая победа русского оружия над Великой армией. Я и не удер-жался, задал ему вопрос напрямик.

А он будто и ждал этого разговора.— Я в школе любил историю, у нас

про Отечественную эту войну особые были уроки — какие еще в Малоярославце достопримечательности?

— Там Гоголь жил. — Я решил под-бодрить собеседника.

— Да что значит жил — проездом практически… Ну вот, у нас ведь и своя панорама есть, про нашу битву. Ну, не па-норама, а диорама она, но все равно. В об-щем, интересовался я этим, глубоко знал

...Тактика отступления, затягивания Наполеона вглубь России — это не Барклая никакого идея, а как раз генеральный план Александра...


вопрос. И никогда не возникало сомнений, что и в сражении за Малоярославец, и в Бо-родинской битве мы победили. Хотя, ко-нечно, Малоярославец Кутузов тоже того, сдал. Вот однажды, уже после того, как доч-ки родились, чего-то засомневался я. Ну и взглянул по-новому на это дело.

— Чего получилось?Мужчина смотрел себе под ноги

и разговаривал будто даже и не со мной.— Да у меня все равно наша победа

вышла. — Он усмехнулся.— Ну объясните, почему?— А вы знаете, что войну-то не

Наполеон начал? — Вдруг он посмотрел на меня. — Вообще, конфликт этот. Напо-леон хотел мира, а Александр с дружком своим, прусским царем (это я так, фигу-рально, «с царем» говорю — с императо-ром, конечно), стали его ругать всюду, искать драки. Особенно после того, как Наполеон расстрелял Людовика Бурбона, герцога Энгиенского, Александр и совсем уж неприлично стал себя вести. А потом и Аустерлиц… При Аустерлице Наполеон сам хотел перемирие заключить с Росси-ей — Александр отказался. Ну и известно что, разбили нас под Аустерлицем (Куту-зов, кстати, командовал). Потом ничья под Эйлау (тут руководил Беннигсен), опять разгром под Фридландом (тоже Беннигсен, Кутузов в опале, уже не принимал уча-стия в войне), Тильзитский мир. А потом опять — Александр почти напоказ мир этот нарушал: с Англией торговал, а это было главное условие мира — изолировать Англию. В общем, Наполеон не выдержал и напал…

— Ну и при чем тут наша победа при Бородине?

— А я по аналогии. После битвы под Эйлау сам Наполеон писал, что он при-писывает себе победу в этой битве только потому, что русские войска сами отошли с позиций. В то время не проиграть Напо-леону было все равно, что выиграть. Ну как если бы наша сборная по футболу вничью с бразильцами сыграла. В финале или даже в полуфинале. При Бородине то же, даже круче — Наполеон сам отвел войска, первый. И не занял наших позиций, а только смял первый ряд укреплений.

— Но он гвардию не бросил в бой — если бы она вступила, несдобровать.

— А это как сказать. Он и не ввел гвардию, потому что видел: в штыковом бою наши сильнее. Он был не уверен, что гвардия опрокинет Дохтурова или Раевско-го, не говоря уж про наш правый фланг — там мощная артиллерия работала, там французам нечего ловить. И я так трактую, что если он не был уверен в победе в са-мый разгар, когда пали уже флеши и бата-рея Раевского, а потом отступил — значит, он признал поражение.

Я с этой логикой не был вполне со-гласен, но что-то в словах мужчины нару-шило мое равновесие. Я, как тот Наполеон, потерял уверенность. Я еще не мог понять что, подсознание уже вело какую-то непро-стую работу.

— Вот только в ком разочаровался, так это в Кутузове. — Собеседник снова опустил глаза.

— Но он же гений, сумел вон как заморочить Наполеона…

— Ну, как ни крути, как ни перекла-дывай вину на Александра I, а Аустерлиц на совести Кутузова. Он боялся перечить государю, пошел на поводу — а это непро-фессионально. И при Аустерлице именно Кутузов допустил несколько тактических ошибок и в расстановке войск накосячил… Он и в расстановке под Москвой тоже оши-бочек навалял — Беннигсен, который нач-штаба был, полдня ездил, исправлял, пе-реставлял грамотно отряды. И что левый фланг не опрокинулся — именно его за-слуга. Его чуть ли не в предательстве обви-няют, что он полк из засады вывел и укре-пил фланг, но иначе прорвался бы фран-цуз. А засаду эту странную все равно бы Понятовский смял во время фланговой атаки — они с ходу бы обнаружили и по-гнали бы резерв. Что хорошо Кутузов сде-лал, так это ж…у прикрыл — вся его рас-становка железно обеспечивала отход ар-мии на Можайск и гарантировала невоз-можность обойти нас с правого фланга. А левый — фиг с ним. Если бы прорвались они, мы бы просто ушли по новой Смо-ленской дороге на Можайск… Кстати, вы в курсе, что тактика отступления, затяги-вания Наполеона вглубь России — это не

...Наполеон хотел мира, а Александр с дружком своим, прусским царем, стали его ругать всюду, искать драки...


Барклая никакого идея, а как раз генераль-ный план Александра и его прусского со-ветника? А Кутузов просто довел его до ло-гического завершения, сдав Москву. Так что, как ни парадоксально, гений-то ско-рее царев, а не Михал Илларионовича…

Я не знал этого.Между тем появилась киоскерша

(прошло-то всего минут тридцать нашего разговора). Из товаров она несла связку шариковых ручек. Мужик окликнул до-черей и первым стал выбирать книжки. Я приглядел магнитик, а литературу решил не приобретать: мне показалось дороговато.

С мужчиной и его девушками я и не попрощался даже. Он как-то замкнулся, быстро все купил и, даже не посмотрев в мою сторону, двинул к метро.

Я тоже прошелся до «Кутузовской».Всю дорогу в метро я думал

о словах малоярославского мужика. В общем, да, гений Кутузова всегда был под вопросом. Наполеон ведь как-то уж очень уверенно все сделал: занял Боро-дино без звука почти (а ведь это был для нас хороший плацдарм для контратаки). Вялая имитация прорыва с правого флан-га, в которую Наполеон не поверил и не стал перекидывать туда войска. С трудом форсировали Колочь (берега с нашей стороны-то крутые, все рассчитано на то, чтобы неприятель не смог перебраться) и, конечно, не отбили Бородино. А На-полеон между тем выполнял простой и гениальный план. Он начал с Багра-тионовых флешей — Кутузову пришлось укреплять резервными силами, перебра-сывать войска. А в это время французская гранд-артиллерия «работала» как раз по нашему левому флангу. Потом, когда фле-ши были разбиты, переместил направ-ление удара в центр — та же история: мы бросаемся укреплять свежими силами центр, а дальняя артиллерия накрывает наших солдат. И спас армию от полного разгрома не гений главнокомандующего, разумеется, а героизм солдат и офице-ров. Они абсолютно точно исполнили замысел главнокомандующего: компен-сировать превосходство французов над нами в численности и мощи артиллерии

личным мужеством. Наполеон гений, он почуял этот беспримерный настрой войск и понял: этот ресурс русских неисчерпа-ем, можно вообще с половиной армии остаться, посылать в это пекло гвардию — совершенное безрассудство. Вдруг меня осенило: Наполеон не просто решил не продолжать сражение из-за темноты — он не мог его продолжать. Тонкий и бес-страшный Бонапарт, как мне кажется, осознал огромный риск продолжения битвы. И в этом смысле Наполеон проиг-рал Бородино: в конце концов, он же ата-ковал, его целью было завоевать позиции русских. А он отступил. И вот что еще: какая-то появилась у меня уверенность, что, если бы битва возобновилась утром седьмого сентября, мы могли бы оста-новить, откинуть Наполеона. А может, и заключить долгожданное перемирие на хороших условиях. Третий вариант мне кажется совсем реальным. Русская армия, безусловно, одержала моральную победу шестого сентяб ря и, как бывает в футболе, на подъеме, на одних морально-волевых могла смести на фиг Великую армию. Очень грамотный и осторожный Бенниг-сен был за продолжение битвы. Кутузов, по мнению многих современников и историков, в пику ему решил отойти. А заодно, на всякий случай, сдать Москву. В общем, совершенно беспроигрышная тактика: можно было Наполеона и до Владивостока пустить — там его даже Дарькин какой-нибудь смог бы разбить.

И тут я вспомнил сравнение мужи-ка со сборной России и Бразилии. Ну ко-нечно, я видел аналог Бородинской битвы совсем недавно, в HD-качестве!

Конечно же, речь о втором полу-финале Лиги чемпионов «Барселона»—«Челси», на «Камп Ноу», этой весной.

Слава богу, что сегодня возможна аллегория военной схватки — футболь-ный матч. В этом разрезе вторая игра «Барса»—«Челси» — чистое Бородино. И главное, нам важен результат этой алле-гории. Его можно, мне кажется, перенести с чистой совестью и на событие двухсот-летней давности. А это, в свою очередь, поможет сделать решительный вывод, разгадать тайну.

...Спас армию от полного разгрома не гений главно-командующего, разуме-ется, а героизм солдат и офицеров. Они абсо-лютно точно исполнили замысел главнокоманду-ющего: компенсировать превосходство францу-зов над нами в численно-сти и мощи артиллерии личным мужеством...

Пионерские игры —не для пионеров.Один раз в два месяца —тест на интеллектуальнуюсовместимость читателей журнала


Кто будет спорить, что «Барса» весь матч атаковала, что разыгрывала гени-альные комбинации, безупречно владела мячом. И в первом тайме получила сна-чала небольшое тактическое преимуще-ство (из-за надрыва задней поверхности бедра был заменен центральный защит-ник Гарри Кэхилл), затем даже и числен-ное преимущество — за хамский удар ко-леном в бедро Санчеса удалили Терри. Два основных игрока обороны выведе-ны из строя, «Барселона» выигрывает 2:0. В конце тайма — искрометный прорыв Рамиреса по правому краю и отличный гол в ворота «Барселоны». Каталонцам во втором тайме надо забить хотя бы один гол. «Челси» обороняется исключитель-но на морально-волевых, на мужестве, на футбольном своем героизме. Простецкое построение в два эшелона: в первом три игрока, во втором соответственно шесть. Первый редут нарушает стройность бар-селонской атаки, второй подчищает, на-смерть стоит, не пускает во вратарскую. Ну и Чех свое дело туго знает. Несколь-ко раз «Челси» на волосок от гола, от пора-жения по итогам двух игр. И был момент, когда только чудо могло спасти «Челси»: Дрогба фолит в штрафной, пенальти бьет Месси. И бьет в штангу. Измотанный обо-роной аристократов, гений ошибается. А «Челси» удерживает до последних ми-нут счет 2:1. Проигрышный счет устраи-вает «Челси». По итогам двух игр в финал выходит лондонская команда. Но тренер англичан на последних минутах меня-ет Дрогба на Торреса. Торрес в последней контратаке пробивает Вальдеса — 2:2! Ве-ликая «Барса» не проиграла в матче, но повержена.

Может, моя аллегория покажется слишком легкомысленной, однако она ясно демонстрирует: победить можно и не выиграв. Что русская армия и доказала уже после Бородина.

Неожиданно подтверждение при-шло из серьезного источника. Проверяя эту свою догадку, я открыл словарь «Война и мир в терминах и определениях» под редакцией Дмитрия Рогозина. И вот какое определение победы в войне или сра-жении я нашел: «успешный итог войны,

военной операции, военной кампании или сражения для одной из противо-борствующих сторон. Характеризуется разгромом или капитуляцией против-ника, полным подавлением его способ-ности к сопротивлению». Надо отметить, что Дмитрий Олегович, конечно, не знал о моем исследовании и в данном случае его нельзя заподозрить в патриотической подтасовке. И получается, что Наполеон уж точно никаким образом не победил: разгрома и близко не было, капитуляции не было, полного подавления способно-сти к сопротивлению — никогда! То, что с тактической точки зрения французы смотрелись интереснее, — смотри выше, «Барселона»—«Челси».

В общем, непростой вывод, но честный и оптимистический. Формально в Бородинской битве нет победителя, это ничья. Фактически выиграла русская ар-мия. А Москва… Ну что Москва, это ведь не столица России тогда. Смоленск вон сдали, Малоярославец тот же. Наши победы всег-да трагичны, мы все-таки не «Челси».

P.S. Ну и еще обещанная разгадка про численность наполеоновской армии: почему в кампании участвовало 600 000, а под Москвой билось всего 130 000. Так вот, из шестисот тысяч в Россию вошло около четырехсот — до двухсот тысяч оста-валось в резерве, в Центральной Европе. Феноменальная и ключевая цифра: сто пятьдесят тысяч человек еще до битвы под Москвой выбыли по болезни или дезерти-ровали. Трудно подсчитать боевые потери французов и количество личного состава, оставленного в захваченных городах и форпостах. Ну пусть это будет двадцать-тридцать тысяч. Остается двести двадцать тысяч. Надо учесть, что по официальной российской версии в сражении принима-ло участие 185 000 человек — к ста трид-цати тысячам уже непосредственно перед битвой подошло подкрепление, резервные подразделения. В результате численность Великой армии достигла ста восьмидесяти пяти тысяч человек. Ну и погрешность двадцать-тридцать тысяч уже не принци-пиальна вовсе.Так что все сошлось, оле-оле-оле!!!

...Как ни крути, как ни перекладывай вину на Александра I, а Аустер-лиц на совести Кутузо-ва. Он боялся перечить государю, пошел на пово-ду — а это непрофессио-нально...

Диктант. Гордыев узел. В тему номера. Дневник наблюдений. Оранжевые люди. Производственный репортаж. Урок

москвоведения. Квест на Козьем болоте. Обозреватель «РП» в джунглях,

полных непреодолимых препятствий. Урок поэзии.Поэт поднимает гордо и смело гордости тему, раскрывши умело. Стихи Андрея Орлова.

Сочинение. Я — самый крутой соперник в мире. Рассказ

Владимира Лорченкова в тему номера.


В прологе к главной теме этого номера — «Гордость» — Игорь Мартынов исследует особый

статус гордости в преференциях новейших великороссов

и вспоминает о тех мифических временах, когда гордыня

еще считалась грехом и в священники шли не за тем,

чтоб казнить или миловать.

текст: игорь мартынов

серг

ей с

кура

тов/

фот

осою

з


Развеяны последние сомнения!

Особый статус подтвержден на высшем уровне! И богоизбранность, и титуль-ность, и безусловный апогей над прочи-ми пигмеями… От гегемонии не отвер-тишься даже во сне: бывало, стоит только вздремнуть, как то периодическая систе-ма привидится, то схема радио… А ба-лет, а гимнастика, а синхронное плава-нье? Едва икру взметнешь из-под воды, на пару пядей — уже феерия, уже виктория! А безграничная выручка, а несметная благодетельность, с которыми мы уделя-ем миру свои углеводороды, газы свои — природные, горючие! Кто еще способен на такой размах, такой масштаб?! Как же тут не возгордиться, когда уже с рожде-ния русопят на штучном счету — всего-то 8 на кв. км, и с каждой переписью осо-бей все меньше, а значит, гордости поло-жено расти! Конечно, были малодушные попытки унизить, дестабилизировать ге-ном. «Смирись, гордый человек!» — взы-вал ледащий эпилептик, но получил от-пор от боевого буревестника: «Человек — это звучит гордо!»

Теперь уже не верится и странно, что были времена, пару десятков лет на-зад, когда рукополагались в священни-ки не для дополнительной избранности, не для опции «казнить и миловать», а для праведных трудов, для усмирения гор-дыни… Был, допустим, Александр Воло-хов — поэт-авангардист, кумир столич-ной тусовки, пастух метаметафор, но про-менял лавры на приход под Талдомом, в деревне Глебово, где вместо гулливых рифм — двести покорных овец и разби-тая «Волга», а по соседству не музы в ба-тистовых пеньюарах, но похмельный со-сед дядя Валера порешает тесаком и без того верную жену, и езда вся — в знаемое: за кирпичом для детского приюта, кото-рый заложен тут же, возле храма, и слу-жить подчас выпадает в одиночестве да на холоде, ибо печурка тесная недодела-на, хотя для растопки папирус есть — это вирши, которые сочинял поэт Александр Волохов, но отец Александр сочинять принципиально прекратил, а получалось куда как складно: «На дантовом пути по

днищам темных колб / Из волосатых рыб нас вынимает кто-то / И учит делать, в об-щем, легкую работу, / Как-то: грести вес-лом, дышать и морщить лоб».

Зачем же он сошел со сцены, зачем ушел от сочинительства? Вспоминается тот разговор приблизительно так:

Я: С чего вдруг отторжение? Ведь темнота является продолжением света...

Отец Александр: Темнота является отсутствием света.

Я: А как же прибор ночного виде-ния, чутко ловящий световые фотоны? Не такой ли прибор — творчество?

Отец Александр: Типичный акт гордыни! Художник использует мир как объект, как кучу неорганизованной гли-ны, из которой надо что-то слепить, не понимая, что эта куча и есть венец творе-ния... И мой театр, и недоснятый фильм про Кагановича — вон под шкапом, и недописанный роман — все это жажда самореализации за счет мира, от нее на душе было муторно, как от греха.

Я: Пусть труд есть блуд (и он у нас в крови), и зачатие порочно, и сочини-тельство — грех, но недаром сказано: «Господи, суди мя не по грехам моим, а по милосердию своему». Может, Бог нас и терпит за наши несовершенства?

Отец Александр: Воля ваша, оста-вайтесь в системе заносчивости и амби-ций...

Потом мы говорили об англикан-цах, допустивших к амвону женщин, о смекалке глебовских мужиков, которые научаются гнать самогон даже из речного ила… Из-под шкапа мирно торчал целлу-лоид недоснятого фильма… и подумалось: а усмириться-то, пожалуй, потрудней, чем возгордиться, тем более в столь статусной Одной Шестой… Укротить в себе жажду славы и превосходства, поравняться с ми-ром, а не выситься сверхчеловечески... Ослабить, распустить гордыев узел, сду-шивший горло этноса… И ограничиться, как говорил Волохов, еще будучи поэтом, «прокисшим снегом варварства и брат-ства, кривой пехотой, низким потолком»…

Такие были мысли — всего-то 20 лет назад. Еще до гордой, шприцевид-ной вертикали.


Железная дорога для российского обывателя давно уже не только средство передвижения, но и топографический ориентир, и культурный архетип.


Алексей Лукьянов, наверное, думал, что все закончилось. Что «Русский

пионер» опубликует его замечательный рассказ «Крылов» и отстанет

от талантливого молодого писателя. «Русский пионер» не таков, так просто

не отстанет. Алексею было дано экспериментальное задание написать

статью. И вот результат: первый репортаж Лукьянова. А может, очерк.

С писательской основательностью, но и с журналистской сметкой.

А главное, на личном опыте.

текст: алексей лукьянов


— А чего это Москве стало инте-

ресно про путейцев? — с подозрением спрашивает у меня Семен.

— Ко Дню железнодорожника, — вру я. — Везде сейчас снимают, по всей стране… вот и я… по заданию редак-ции…

На самом деле я решил рассказать о том, что сам испытал.

Железная дорога для российского обывателя давно уже не только средство передвижения, но и топографический ориентир, и культурный архетип. Ске-лет нашей страны — Транссибирская магистраль, а не массмедиа, не Интернет и не свет кремлевских звезд. Каждый из нас, владеет он личным транспортом или нет, пользуется услугами авиаком-паний или предпочитает передвигаться по воде, нанизан на две стальные нитки, имеющие маркировку Р50 и Р65. Мы все зависим от железной дороги.

Большая часть моей взрослой самостоятельной жизни связана с же-лезкой. Начинал я работать путейцем в железнодорожном цехе компании «Сильвинит», спустя энный промежу-ток времени стал работать кузнецом на межотраслевом предприятии железно-дорожных перевозок, а три года назад, во времена экономического кризиса, судьба занесла меня в РЖД.

Именно к бывшим коллегам я и пришел в поисках журналистского материала.

Встретили меня так, будто мы только вчера расстались.

— Ну как, Леха, написал о нас книгу?

— Да некогда все.— Давай-давай, мы ждем.Кое-как бдительность путейцев

была усыплена.Как и у всех российских проле-

тариев, рабочий день путейцев начи-нается с перекура. Бригадир уже дал задание, сейчас мужики попьют чаю, основательно накурятся и пойдут вер-шить трудовой подвиг.

Пока они курят, расскажу, как сам работал на путях.

— Короче, — сказал мне мастер Свиридов, рыжий мужик лет пятиде-сяти, с татуировкой в виде распятия на солнечном сплетении. — Военник, тру-довая с собой? Садишься на электричку и дуешь до Березников. Там, если успе-ешь, на служебный до Шишей сядешь. Там у нас контора. В отделе кадров тебе бегунок дадут, направление на медко-миссию, а дальше сам разберешься. Все понял?

От Соликамска до Березников — тридцать километров. От Березников до Шишей — еще столько же, и ходит туда очень специальный транспорт, раза два в сутки.

— А чего контора так далеко?— Как раз на середине Березни-

ковской дистанции пути, чтобы никому обидно не было.

В дальнейшем на путешествие из Соликамска в Шиши и обратно, а также на прохождение медкомиссии я по-тратил неделю времени и тысячи две рублей, не говоря о нервах, потому что всегда не хватало какой-нибудь бумаж-ки. Наконец в пятницу, около пяти вече-ра, я получил вожделенное заключение о том, что годен работать монтером пути и сигналистом. Ехать в Шиши смысла уже не было: дежурка за рабочими от-правлялась около шести, отдел кадров работал до пяти, так что проще всего было приехать с утра в понедельник, оформиться не торопясь, получить ра-бочую одежду и более подробно узнать, что делать дальше.

Начальник отдела кадров Паша, немного женственный, двигался и раз-говаривал плавно, растягивая слова. Заглянув в медицинское заключение, сказал:

— В пятницу прием на постоян-ную работу закончен.

— Как это — закончен? Я ж не ви-новат, что там доктора у вас как в космос лететь готовят. Вы сказали — пройти комиссию до конца недели, они мне в конце недели и сделали.

— Надо было ехать сюда.— У вас на табличке написано:

рабочий день с восьми до семнадцати,

а по пятницам и вовсе до шестнадцати тридцати.

— Я в пятницу был здесь до по-луночи!

— А откуда об этом знать людям?— Я вас предупреждал.Таких, как я, было еще трое. Есте-

ственно, никого он не предупреждал, то ли блатных принимали, то ли еще что, но отступать было поздно — слишком много времени и средств потрачено на трудоустройство.

— И что теперь делать?— Работайте пока по договору,

ваше медицинское заключение будет в отделе кадров. Как только начнется новый набор, вас примут без комиссии.

Что и требовалось доказать.— А когда следующий набор?— Ну, может, через месяц, может,

через три.— А договор где заключать?— У себя заключите, в околотке.Схема, в общем, очень простая,

але

ксей

лук

ьяно

в


но весьма эффективная. Штатному со-труднику требуется выдать спецодеж-ду, обувь, средства гигиены, его надо доставлять на место работы и обратно за счет предприятия, ему, наконец, надо платить легальную зарплату. Быть штатником — это быть белым челове-ком. Товарищи же, которые трудятся по договору, получают деньги только за две технологические операции, хотя выпол-няют ровно ту же работу, что и штатные сотрудники. К тому же договорникам не надо оплачивать больничный лист, и если они, не дай бог, получат травму или вообще под поезд попадут, никто не отвечает.

Большинство договорников — это не сезонные рабочие-новички, как я, а несколько лет уже отработавшие на путях штатники, лишенные статуса «по залету». Ядро договорников, к которому я в свое время прикрепился, состояло как раз из таких залетчиков.

Бывало, нам везло — мы остава-лись работать на станции. Тогда рабочий день походил на нормальный: впахи-вать заканчивали около пяти вечера, потом мылись и отправлялись домой. Но лето, оно как раз для того, чтобы работать на перегоне, а это уже совсем другой коленкор. Я был, мягко говоря, шокирован, когда впервые узнал, что добираться до перегона придется своим ходом и за свой счет.

Такой уж у нас околоток: Со-ликамск и Березники соединяет всего один путь, по которому почти каждый час идет если не электричка (хороша электричка — электровоз и общий вагон), то товарняк. По идее, забросить путейцев на дрезине — минут пятнад-цать, не больше. Но это пятнадцать минут в одну сторону. И в обратную столько же, итого — полчаса. За это вре-мя может пойти состав. Поэтому ПЧ не очень заморачивается: дуйте на перегон электричкой. Для проезда у всех штат-ных имеется специальный документ. А вот у договорников таких документов нет, и ехать на перегон приходится за свои же деньги. Конечно, мужики, поль-зуясь оранжевыми жилетами вместо

пропусков, всегда ездили бесплатно и проводницы относились с понима-нием, но ведь понимание зависит от стольких факторов… А ну как ПМС? Или вздрючили проводницу накануне, что мало народу ездит? Или с мужем по-ругалась, или коллеги нахамили? Мало ли поводов для непонимания? В общем, оранжевый жилет не дает права на бес-платный проезд.

Но если на перегон с кучей инструмента электричка еще может за-бросить, то обратно, согласно правилам техники безопасности, ничто, кроме спецтранспорта, путейцев забрать не может. Да и не хочет. Тут такое дело: за нарушение техники безопасности на железке штрафуют. Даже могут в дого-ворники на время отправить, если ты путеец. А за сообщения о таких наруше-ниях в конторе материально поощряют, премируют. Поэтому доносительство цветет между службами, а не внутри конкретного подразделения, иначе коллеги могут тебя не понять. Но вот машинисту донести на путейца или наоборот — милое дело.

...Путеец — работа, не требующая особой квалификации, примут кого-нибудь еще. С одной стороны — хорошо, с другой — невесело...

але

ксей

лук

ьяно

в


В ту пору путейцы пили очень сильно. Я много где работал и свидетель-ствую: так, как на железной дороге, не пили ни на одном предприятии. Иначе вся та злоба, что копится в течение рабочего дня: на начальство ПЧ, которое завышает норматив везде, где только можно; на коллег, которые норовят сде-лать поменьше, а значит, побольше при-дется сделать тебе; на государство, где все делается через такую необъятную и глубокую неадекватность; на себя, что не можешь стукнуть кулаком по столу, чтобы это государство со страху опомни-лось и начало работать наконец, как все нормальные государства работают, — так вот, иначе вся эта злоба выхода не найдет, и лопнет путеец.

Не будучи пьющим, реально опасаясь лопнуть от злобы, я ушел из путейцев, о чем ни капли не жалею. Однако бывшие мои коллеги и тот опыт, что я получил, работая в РЖД, оставили во мне глубочайший след, и по этому следу я вернулся обратно.

За эти три года многое измени-лось.

Во-первых, знаменитые берез-никовские провалы, которые в свое время перекрыли Соликамску кислород в виде доступа к транспортной арте-рии, вынудили местные власти строить объездной путь, и теперь пассажирские поезда вновь ходят до станции Соли-камск, минуя соседние Березники. Это повлекло за собой увеличение длины соликамского околотка, следовательно, появились новые рабочие места. Договор-ников практически не осталось (только один сезонный рабочий), здесь только штатные монтеры пути. Средний возраст рабочих не превышает сорока лет, что весьма неплохо, если учесть, что моло-дежь стремится покинуть город и пере-браться поближе к центру. Увы, работать на предприятиях никто не хочет, боль-шинство предпочитает чистый офис.

Во-вторых, на перегон путейцев доставляет теперь специальная машина, способная ездить по проселочным до-рогам даже в самую распутицу. Хочешь не хочешь, а монтерам приходится вы-

полнять свою работу в любую непогоду, поезда не могут ждать. Сейчас даже на самый дальний участок путей бригада добирается быстро и без нервотрепки. Но только на дальний. В пределах стан-ции таскать все инструменты приходит-ся на себе или используя примитивную тележку.

В-третьих, заметно улучшился быт путейцев. Если раньше они ютились в откровенно аварийном помещении, где не было ни горячего водоснабжения, ни канализации, ни нормальной кухни, чтобы разогреть обед или вскипятить чай (а зимой горячая пища нужна так же, как и теплые вещи), то сейчас для рабочих построили новый табельный корпус со всеми благами цивилизации.

Наконец, здесь уже не пьют. И рады бы, но доносительство процвета-ет по сей день, и тут уже окончательно придется увольняться. Путеец — работа, не требующая особой квалификации, примут кого-нибудь еще. С одной сторо-ны — хорошо, с другой — невесело.

На часах — девять ноль-ноль. Чай-ник уже пуст, недопитый чай в стаканах остыл, бытовка вся сизая от сигаретно-го дыма. Мужики лениво докуривают, стараясь впитать в себя каждую секунду ничегонеделания. Работать никому не хочется, но день пасмурный, солнце не будет безжалостно шпарить, так что надо успеть сделать как можно больше. Я терпеливо жду у дверей, когда мои герои настроятся на рабочий лад. Это происходит внезапно — без лишних разговоров путейцы встают со стульев и молча выходят из бытовки. Все, работа началась.

Пока лето, на станции меняют шпалы и стрелочные переводы. Это сложное устройство, состоящее из не-скольких элементов, и один из них — остряк — нужно перенести ближе к стрелке.

Этот остряк еще легкий, на станции половина рельсов старого образца, Р50, что означает, что масса одного метра равна 50 кг. Современный стандарт — Р65, и масса соответственно 65 кг. Длина остряка — 6 метров, он не-многим легче рельса. Мужики подходят к выгруженным в межпутевое про-странство деталям перевода, с помощью тупых, гнутых ломов высвобождают остряк из-под прочих контррельсов и крестовин и всемером поднимают его на ломах. Лица мгновенно краснеют от напряжения. Часто перебирая ногами, путейцы выносят остряк на другое меж-путье, поближе к рельсам, и аккуратно, словно фарфор, опускают на землю.

— У вас же дрезина, говорят, появилась, — напоминаю вполголоса тяжело дышащему Семену. — С подъем-ником же легче…

— А что толку? Она все время в Яйве, это уже другой околоток. Сейчас потихоньку остальные детали под-тащим, волоком на тепловозе увезем к стрелке.

Если подумать, на семерых мужи-ков 280 кг — не так уж много. Предел — 50 кг, можно и не страдать. Но попробуй-те тащить 40 кг не в рюкзаке за спиной, а на вытянутых руках. Особенно тогда,

...Как и у всех россий-ских пролетариев, рабо-чий день путейцев начи-нается с перекура. Бри-гадир уже дал задание, сейчас мужики попьют чаю, основательно на-курятся и пойдут вер-шить трудовой подвиг...


когда в других местах эту операцию вы-полняют специальные подъемники, да и у вас, теоретически, он имеется. Весь задор моментально пропадает.

Однако мужики не жалуются. Они отправляются на дальний конец станции: оттуда нужно вывезти гнилые шпалы и брус. Пока идут — отдыхают.

Чтобы перевезти что-то большое и тяжелое — например, несколько от-сыревших от долгого лежания в земле двухметровых шпал, — путейцами ис-пользуется нехитрое приспособление: козлы на колесах, которые ставят на рельсы и катят вручную. Это называется тележкой. Брус — это те же шпалы, только гораздо длиннее, потому что используется на стрелочных переводах. Конечно, бетон-ные шпалы гораздо удобнее и долговеч-нее в эксплуатации, однако руководству околотка они кажутся слишком дорогими. Ходят слухи, что на следующий год весь перегон Соликамск—Чашкино заменят на бетон и менять шпалы больше не придет-ся, но путейцы в это не особенно верят.

Приходит бригадир и двоих из семи путейцев забирает — мастер

распорядился уменьшить расстояние между шпальными ящиками.

— На кой это надо? — спрашива-ет Леонид, напарник Семена. — И так нормально.

— Сказали — делаем, — пожима-ет плечами Семен.

Тупыми, гнутыми ломами раз-рыхляют балласт, выкидывают его в межпутье лопатами, подготавливая пространство, в которое они сместят старые шпалы и освободят место для двух новых.

Начинается дождь. Те пятеро, что остались на перевозке гнилых шпал, уже освободились и привезли две от-носительно новые Семену с Леонидом. Сейчас старые шпалы чуть разведут в стороны и загонят две новые.

— А где Большой? — спрашиваю у мужиков, вспоминая прежнего брига-дира.

— Уволился недавно.Петя Большой — молодой мужик,

один из четырех бригадиров, работал как раз на станции. История оказалась тривиальной — попался на вывозе

...Пока лето, на стан-ции меняют шпалы и стрелочные переводы. Это сложное устрой-ство, состоящее из нескольких элемен-тов, и один из них — остряк — нужно перене-сти ближе к стрелке...

але

ксей

лук

ьяно

в


шпал. Мужики говорят, что шпалы попросил вывезти для себя мастер. Про-питанные креозотом шпалы, особенно б/у, никому не нужны, разве что некото-рым частникам, которые выкладывают ими стены овощных ям. Однако вывоз их без ведома ПЧ считается воровством. Большого вынудили написать заявление об уходе — попался-то он, а не мастер. Петя ушел и устроился бригадиром к жоховским.

Жоховские — это путейцы с меж-отраслевого железнодорожного пред-приятия, не зависящего от РЖД, у них даже пути собственные. Инструмент у жоховских и впрямь нормальный: ломы прямые, молотки и кувалды на-сажены на прямые и целые рукоятки, три дрезины, два подъемных крана, на каждой дрезине сварочный аппарат и газорежущее оборудование.

— Мы посмотрели, как они шпалы меняют, — с неприкрытой завистью гово-рит Семен. — Приехала бригада, краном

...Пропитанные креозо-том шпалы, особенно б/у, никому не нужны, разве что некоторым частникам, которые выкладывают ими сте-ны овощных ям...

быстро шпалы спустили, быстренько шпальные ящики раскопали, выдернули старые, заменили новыми, штопают не вручную, а электрическими шпалопод-бойками. Старые шпалы сразу зачокеро-вали и на дрезину погрузили. Красота!

Нашим же героям эти операции приходится выполнять по старинке, вручную. Инструмент при этом в ужа-сающем состоянии — черенки молотков выполнены из мягкой древесины и по-тому часто надтреснуты у самого бойка. Ладно если просто сломается и упадет, а может и кому-нибудь в голову попасть. О ломах я уже говорил, лопаты мнутся, будто сделаны из жести, такими не жест-кий балласт ковырять, а только опилки грузить. Непонятная экономия местного ПЧ на безопасности и эффективности путевых работ даже не удивляет — та-кое сейчас везде и всюду. Куда смотрит инженер по технике безопасности — не-понятно. Кто-то получает травмы, но в итоге получается, что виноват сам: по-чему работал плохим инструментом? По-чему не доложил о неисправности? Есть много способов избежать ответственно-сти перед законом, а мужикам просто не хочется связываться с начальством.

Так и выходят мужики на дистан-цию изо дня в день, рискуя проломить друг другу головы. Делается это не из любви к деньгам — зарплаты здесь не назовешь сказочными даже для провин-ции. Делается это не из любви к про-фессии — большинство из путейцев недовольны тем, чем они занимаются. Эту работу нельзя сделать раз и навсег-да. На дистанции всегда что-то ломается, что-то требует улучшения и доводки. Но заниматься этим больше некому.

Работа сделана, прощаемся.— Так ты книгу напишешь? —

спрашивают.— Напишу, — вру я.Железная дорога связывает всех

нас, и люди в оранжевых жилетах каж-дый день сохраняют нашу целостность надежней армии и милиции. Я рад, что хотя бы попытался рассказать об их жизни и какое-то время сам был одним из них.

Хотя почему — был? але

ксей

лук

ьяно

в



Обозреватель «РП» Александр Рохлин, втянувшись по собственной

воле во внутристоличный квест, внезапно оказывается в джунглях, полных непредвиденных закавык

и непреодолимых препятствий. Причем в переулках и во дворах, которые

вроде бы с детства знакомы.

текст: александр рохлин фото: наталья львова


Два помидора, два огурца, шмат сала, несколько перьев зе-

леного лука, краюха хлеба, непромокае-мый дождевик, швейцарский нож, мед-ная ложка, купленная на базаре родного Улан-Батора. Что еще нужно опытному че-ловеку для дневного перехода в джунглях и поиска сокровищ? Вода в наших джун-глях в изобилии. Медикаменты доступны круглосуточно. Компас в телефоне, и кар-та там же. В общем, я был готов к походу. Только команды у меня своей не было. Но устроители обещали подобрать.

С утра над джунглями ветер гнал тучи. Иногда срывался мелкий дождь. И это вселяло надежду, что жары не бу-дет. В пол-одиннадцатого утра я прибыл на точку. Человек тридцать соискателей уже топтались на западной окраине Козь-его болота1. Длинноногий терьер из поро-ды... ошалело набрасывался на проезжав-ших велосипедистов. Я пригляделся к бу-дущим соперникам. Большинство — мо-лодые люди в трусах и майках.

«Несчастные обитатели джун-глей», — подумал я. Все приличные люди смотались в пампасы, к родникам и жаре-ным баклажанам, а этим деться некуда. Убивают свою субботу.

Чуть в отдалении держалась семейная пара с тем самым терьером на поводке. Два подростка — мальчик и де-вочка — сидели на лавочке с убитыми лицами. Их явно заставили сюда прийти против воли. У мамаши на груди висел плеер, и оттуда доносился голос неис-товой Дженис Джоплин. А папаша вертел в руках прогулочную трость с головой лягушки. Эта семейка была куда инте-реснее прочих, и я подумал: неплохо бы к ним прибиться... Так и вышло. Когда на-стало время распределения на команды, меня, как одиночку, приписали к терьеру. В его честь нашу команду нарекли «Му-Му» и присвоили порядковый номер — восьмой. У породистого пса на самом деле было три имени — Донато Ксавий Галкус. Хозяева звали его Гавкусом. Папаша

представился Вадимом Всеволодовичем, мамаша — Герой Леонидовной, подрост-ков звали Антон и Гуля. Так мы и позна-комились.

В одиннадцать утра всем десяти командам раздали одинаковые географи-ческие карты и пакет заданий — десять ребусов. В каждом был зашифрован опре-деленный адрес, или, иначе, контроль-ная точка в центральной части наших джунглей. Нужно было отгадать загадку, найти адрес, собрать дополнительную информацию, сфотографироваться на фоне объекта. В десятой точке скрывался некий агент, который должен был про-верить наши успехи на случай жульниче-ства и указать путь к финишу.

— Не все из вас дойдут до фи-ниша, — уверяла нас улыбчивая пред-ставительница организующей сторо-ны. — Впрочем, это не страшно. По опыту говорю, самые толковые ищут ответы и до полуночи. Тех, кто сходит с трассы, мы из жалости пристреливаем.

— Это про нас, — вздохнула Гера Леонидовна. — Мы все равно будем по-следними лохами. И зачем только ввяза-лись? Сидели бы сейчас на даче...

— А мы вам говорили! — хором отозвались подростки.

— Зато Гавкус насмотрится до-стопримечательностей и будет хвастаться кобелям во дворе, — парировал Вадим Всеволодович.

— Умоляю вас не ездить в Мытго-род2! — продолжала наставление организа-тор гонки. — Все ответы — в пределах Коль-ца Б3 или выданных вам карт. Пользуйтесь любыми средствами добычи информации, но чтите Уголовный кодекс. Раз в полчаса имеете право на одну подсказку от меня. Но не раньше чем через час после начала поис-ков. Передвижение только на своих двоих или общественном транспорте. Главный приз — бесплатное путешествие на Иван-озеро4, за второе место — 50-процентная

1 Козье болото — с XVII века — Патриаршие пруды.2 Мытгород — Мытищи.3 Кольцо Б, оно же вал, построенный москвичами

против басурман при Борисе Годунове, — Садо-вое кольцо.

4 Иван-озеро — Московское море, или Иваньков-ское водохранилище.


скидка на Иван-озеро, за третье — утеши-тельный компас в подарок.

Как только прозвучал сигнал к на-чалу игры, пошел дождь.

Я люблю наши джунгли. Я по-стоянно слышу их зов. Зов этот часто заставляет меня оставить насиженное место и нестись на те же Козьи болота, или к Бобровому острову, или на Клеверные поля5, где, по легенде, семьсот лет назад две сотни наших баб в одиночку бились с басурманами и... победили. Или ехать в предрассветный час к Волосову оврагу и Девину камню6. Ведь возле него, если до-ждаться зеленоватого тумана, можно про-пасть во времени и выйти из оврага только спустя двадцать лет. Или искать останки сгоревшего скоморошьего балагана7 в Антроповой яме8, наконец, приходить на пологие берега нашей самой большой реки и наблюдать, как в жаркой водице плещутся медузы. Наши джунгли полны

тайн и загадок. Они так и просятся в твою жизнь с единственной целью — завладеть душой, растворить тебя в своей чаще. И по-дарить тебе, как ни странно, ощущение подлинной жизни...

Дождь зарядил не на шутку. Козье болото сморщилось и посерело, лебеди спрятали головы под крылья. Берег бо-лота опустел, все команды разбежались в разные стороны.

Мы привязали Гавкуса к бревну, устроили крышу из зонтов и дождевика и принялись разгадывать ребусы.

На первой картинке был изобра-жен профиль мужчины. Мужчина чем-то отдаленно напоминал Гоголя. Напротив носа стояла буква «у» с плюсом. Ниже плеч зачеркнутая «е» сменялась на «а». Текст же гласил: «В 125 метрах на юго-запад от того места, где начинается этот переулок, — памятник, а возле него лавочки. На правой странице раскрытой книги вы увидите “287”, а вам нужен весь текст с левой страницы».

— Бред какой-то, — тут же заме-тила Гера Леонидовна. — Не видать нам никакого приза.

...В одиннадцать утра всем десяти командам раздали одинаковые географические карты и пакет заданий — де-сять ребусов. В каждом был зашифрован опреде-ленный адрес, или, ина-че, контрольная точка в центральной части наших джунглей...

5 Клеверные поля — пойма Москвы-реки в районе нынешней Якиманки. Сегодня там находятся Центральный Дом художника и «Музеон».

6 Волосов овраг и Девин камень — легендарный овраг с камнем сакрального значения на территории музея-заповедника «Коломенское».

7 Сгоревший скомороший балаган — «Новый Театр-буффо и сад Бауэра». Действительно сгорел в 1903 году.8 Антропова яма — название местности в Москве в начале XX века. Район нынешней Селезневской улицы.


Мать этого семейства обладала редким даром сгущать краски. Она падала духом с постоянством крольчихи, плодящей потомство, и считала любую затею с участием своей семьи глупейшим занятием.

— До первой подсказки еще пять-десят пять минут, — с тоской посмотрел на часы Антон.

— А если бы вы не отбирали у нас телефоны, мы смогли бы загуглиться на тему русских поэтов начала XIX века, — сказала Гуля.

Вот отчего у них такие кислые физиономии, подумал я.

— Ничего, ничего, потерпим еще минут триста, — успокоил детей отец. — Договоренности надо соблюдать. Давайте следующую загадку.

На второй картинке с левой стороны завивался кольцами киплин-говский удав Каа из мультика про Маугли — с подсказкой: «“Ну-ка повто-рите, как он меня назвал?!” (возьмите прилагательное)». А с правой — легио-нер футбольного клуба ЦСКА с бразиль-ским паспортом просил: «Прочти меня

задом наперед». И подпись к обеим картинкам: «На этой улице есть мост, восточнее его северного края найдите коня. Чуть ниже коня — еще один мо-нумент, а ниже всех — железный ангел. Запишите первое слово надписи около коня плюс первое слово возле второго монумента».

— Это Вагнер Лав, — уверенно сказал Антон, вырастая в собственных глазах. — Имя наоборот, значит... Ренгав Вал.

— А удава в мультике называли желтым земляным червяком, — вспом-нил я.

— Желтый, земляной... ренгав вал... — подытожил Вадим.

— Земляной Вал! — радостно вы-дохнула вся команда, и мы поставили первую точку на карте.

Следующий ребус состоял из трех картинок. От средневекового замка стрелочка вела к бородатому мужику в ермолке.

— Я знаю, что это! — всплеснула руками Гуля. — Это замок Хогвардс и его директор Дамблдор! Я там почти живу!

— Да уж. Сутками пропадает в этой... Поттериане, — подтвердила Гера Леонидовна.

Под Хогвардсом располагалась картинка с не менее выдающейся школой умников в тридцать шесть этажей на юго-западе наших джунглей. Требовалось отга-дать, кто же зашифрован под Дамблдором.

— Ломоносов, — предположила Гера Леонидовна.

— Садовничий, — предположил я. — Ломоносов — основатель, а не дирек-тор. — И все согласились.

Текст под третьим ребусом гласил: «В том месте, где эта улица выходит на Кольцо, найдите примечательную пароч-ку. Не забудьте с ней сфотографировать-ся. А недалеко, во дворе дома 77, много примечательных металлических изде-лий. Найдите подарок одессита Виталия и табличку у него, 1-я и 2-я строчки».

Мы поставили крестик в самом конце Садовнической улицы.

На следующей загадке не было никаких картинок. Лишь над-пись: «ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ СТАТСКИЙ СОВЕТНИК=ГЕНЕРАЛ-МАЙОР=???????


У дома № 3 этого переулка ба-рельеф с женскими ликами — вам нуж-на надпись под ним».

— Звание генерал-майора соот-ветствует контр-адмиралу во флоте, — сказал я.

Вадим Всеволодович порыскал в телефоне и разочарованно объявил, что переулков с контр-адмиральским именем в центральных джунглях нет.

— Продули! — немедленно от-реагировала Гера Леонидовна, включи-ла Дженис Джоплин на полную мощь и отошла в сторону, чтобы справиться с горем.

Других мыслей на этот счет не по-являлось. Гавкусу надоело грызть бревно, он начал поскуливать и дрожать всем телом. Пятая загадка оказалась легким орешком. Фотопортрет Виктора Цоя — стрелочка — кинопленка с бобиной. Фотопортрет Бориса Гребенщикова — стрелочка — ?????.

— Если Цой — «Кино», то БГ — это... «Аквариум», — догадался Вадим. — Где у нас в джунглях аквариум?

— Самый известный там, где нахо-дится генерал-губернаторский театр9, — сказал я.

— Так это совсем рядом! Минут семь ходьбы. Будем думать на ходу!

И мы ринулись вглубь джунглей. Дождь мелким просом сыпался с неба. Мы обогнули игрушечную башню Татли-на10 и вышли на Кольцо Б, по которому еще пятьсот лет назад наши предки воз-водили защитные валы против набегов басурман. Гавкус, повизгивая от радости, тянул поводок вперед, словно точно знал, куда нам идти.

«Вам нужно зайти во двор рас-положенного неподалеку дома № 10, найти зеленую дверь возле памятника и прочесть первые две строчки золотыми буквами на зеленой двери», — читали вслух задание Антон и Гуля.

Конечно! Можно было и быстрее догадаться. Десятый дом известен в на-ших джунглях каждому коту и бегемоту. Мы свернули в арку и тут же наткнулись на искомое. «Музей Булгаковский домъ» — золотыми буквами на зеленой двери.

— Я знаю отгадку на седьмой во-прос! — заявил Вадим Всеволодович, пока мы выстраивались фотографироваться на фоне подъезда с нехорошей квартирой. — Это легче простого! Смотрите, здесь на картинках цветная капуста и цветной телевизор. — Он говорил и махал листоч-ком с заданиями. — На бульваре с такой же характеристикой надо найти авто-мобиль, припаркованный по нечетной стороне. Три буквы регистрационного номера дают название государства. Буль-вар — Цветной. А автомобиль наверняка никулинский, возле цирка. Приедем — увидим...

— Точно! Папа, ты крут! — вос-кликнула дочка Гуля. — Отдай телефон, я тоже поумнею!

Но папаша не отреагировал, его понесло. Он уткнулся в лист и еще через минуту прорек:

— Восьмая тоже есть!— Где вы такого умного нашли? —

поинтересовался я у Геры Леонидовны.— Вообще-то на трассе Москва—

Питер, — ответила она.— Родители раньше хипповали, —

прокомментировала дочка. — Но папа во второй физматшколе учился.

— Итак! — сиял Вадим Всеволодо-вич. — На карте стрелочками указан путь некоего русского путешественника. Тут тебе и Тверь, и Казань, и, на секундочку, Индия! Кто у нас по Индии путешество-вал? — Вопрос был обращен к подросткам.

— Э... А... — замялись брат с сестрой.— Не дети, а бездари и уроды

какие-то! Кого мы вырастили?.. — публично просамобичевалась Гера Леонидовна.

— Речь идет об Афанасии Ники-тине, значит, путь наш — в Большой

9 Генерал-губернаторский театр — Театр Моссо-вета.

10 Игрушечная башня Татлина — копия знаменитой башни советского архитектора Татлина, венча-ет крышу жилого дома «Патриарх» на одноимен-ных прудах.


Афанасьевский переулок, дом 15, строе-ние 9, — ответствовал Вадим Всеволодо-вич, — там нас ждет огромная ступня. Гавкус, за мной!

В троллейбусе непреклонный папаша поддался на уговоры и вернул детям электронные гаджеты. И мы ре-шились попросить подсказки по ребусу номер 6.

«Перед вами портрет библиоте-каря XVI века, — вещала телефонная трубка, — вам же необходимо вспомнить фамилию самого известного российского библиотекаря в пространстве Рунета... Фамилия подскажет улицу...»

— Либ.ру? — сказал Вадим.— Максим Мошков, — вторила

Гуля, порывшись в Интернете.— Только через «а». Машков, —

уточнил Вадим.— Нет, через «о». Мошков. Спорим,

папочка?! На двести рублей.— Спорим... — согласился отец.Тут только происходящее достиг-

ло ушей мамаши. Она успела крикнуть через троллейбус:

— Не смей, урод!Но было поздно.— Папа, ты проиграл. — Ушлая

девица продемонстрировала родителю строчку с правописанием фамилии основателя Либрусека. — Давай двести рублей.

— Не может быть! — выдохнул пораженный Вадим. — Я был так уверен... Я подаю апелляцию...

— Проиграл? — застонала Гера Леонидовна. — На неделю остаешься без денег на обед!

Мы вышли на площадь возле Сталинского замка11, над которым нет звезды. И понеслись к Большому Афана-сьевскому переулку. Джунгли замелькали перед глазами. Нас охватила настоящая лихорадка. У всех на лицах застыла му-чительная гримаса — признак тяжелой работы мысли. На ходу мы приставали к людям, библиотекам, музеям, трамва-ям, уличным торговцам и шутам, па-мятникам и телефонным книгам. Везде, где только можно, мы искали ответы на вопросы. Положение казалось крити-

ческим. Мы двигались к цели слишком медленно. В искомом переулке находился музей скульптора Бурганова, а в музее огромная белая ступня с глазом — раз-гадка восьмого ребуса. После первой по-беды на лавочке «Гоголей» мы развернули походную кухню и уничтожили запасы провизии. Гавкус зарыл в землю кусок ку-риной ноги. Он думал, что еще вернется сюда. Обед дал изумительные результа-ты. Знакомые филологи по телефону под-сказали, кто был изображен на первой картинке. Карл Христофорович Кнорре или Василий Иванович Туманский. Оба были поэтами и друзьями Пушкина, и оба считаются прототипами Ленского. В первом ребусе — профиль Ленского. С прибавленной буквой «у» и заменой «е» на «а» получался Уланский переулок. Вадим Всеволодович, увлеченный своим успехом, предлагал версию про действи-тельного статского советника и генерал-майора. Он уверял, что советник — это Грибоедов, генерал-майор — отец его будущей жены, значит, ответ — ЗАГС в Георгиевском переулке. Версия звучала слишком заумно и была отвергнута. Оба чина происходили от немецкого звания камер-дворянина. Камер... Herr... Короче, нам был нужен Камергерский переулок и женские головы на доме № 3.

А Геру Леонидовну осенило по поводу девятой загадки. Она сложила воедино слова на английском «друзья», «жизнь» и «жизнь идет на» с картинками пиявок, лягушек и консервной банки.

— Что тут сложного? Друзья мои — пиявки и лягушки, жизнь моя — жестян-ка. А ну ее в болото! Это же все про меня!

— Болотная площадь! — восклик-нули дети.

Мы разгадали все загадки и боль-ше не останавливались. Гавкус впервые посетил метро. Мы дважды меняли троллейбус на автобус. А дождь в джун-глях бесповоротно сменился палящим солнцем. Гера Леонидовна с Дженис Джо-плин на шее трижды предлагала «забить на все, купить пива и сойти с дистанции». Женщину не стали слушать, и тогда она попросила пристрелить ее на мосту через Узую12.

Ноги у всех гудели и набухали мозолями. Шел седьмой час наших блуж-даний. Мы неуклонно приближались к финишу. И тут произошло знаменатель-ное событие...

В Гофюнкерском переулке13 Ва-дим Всеволодович обнаружил дом сво-ей первой возлюбленной. Вернее, это Гера Леонидовна объявила, что где-то здесь живет дама, чье сердце двадцать пять лет назад пытался завоевать ее нынешний супруг. Воспоминания раз-будили в женщине неуемную ревность. Она немедленно вспомнила о своей тяжкой доле, несносности супруга и невозможности вернуть загубленную молодость.

— С тобой не может жить ни одна нормальная женщина! — победоносно закончила она воспоминания. — Твоя На-туся Штильзее сама мне об этом говори-ла. А я вот — дура!

Вадим Всеволодович, слушавший жену, как всегда, вполуха, вдруг остано-


вился напротив двухэтажного особняка с пристройкой грязно-желтого цвета и сказал:

— А в этом доме я обрел веру.Все замерли.— Где обрел? — переспросила

жена.— В подъезде.— Прямо на лестничной клетке?— Да.Женщина коротко хохотнула:— Знаю, какую ты там веру...

с титьками третьего размера... обрел. А девственность потерял...

— Я совсем не об этом, — очень серьезно сказал Вадим Всеволодович. — Мне тут было откровение... А ты как стрекоза растрезвонила...

Еще через час мы наконец достиг-ли финиша. Из десятка команд, ушедших с Козьего болота, мы пришли шестыми.

Победители опередили нас на три часа. Это был совсем неплохой результат. Но дело не в нем. Высокий Смысл нашего похода я понял позже, когда, расстав-шись с единомышленниками, на гудя-щих ногах пошел к перелеску между Волоцкой и Тверской дорогами14. Это самое дорогое мне место в наших джун-глях. Здесь, на второй лавочке с четной стороны, двадцать лет назад я впервые признался в любви девушке с кашта-новой косой и баяном за спиной. Тогда я был решительно отвергнут. Год таскал баян, питаясь надеждами. Но лавочка эта с изогнутой белой спинкой запечат-лелась в сердце навечно. Словно я на ней родился.

Наши джунгли зовут нас к себе, чтобы мы, блуждая в их чащах и выхо-дя из лабиринтов, заново переживали главные события в своей жизни. И непре-менно встречали любовь.

Редакция благодарит Клуб Приключений

«vpoXod» за предоставленную возможность

участия в интеллектуальном квесте «Мо-

сква Оригинальная».

11 Сталинский замок без звезды — единственная из сталинских высоток — здание МИДа, — не имеющая звезды над шпилем.

12 Узуя — Яуза.13 Гофюнкерский переулок — улица Чаплыгина. Раньше называлась Машков переулок, по домовладениям гоф-

юнкера Машкова.14 Перелесок между Волоцкой и Тверской дорогами — Тверской бульвар.

...Наши джунгли зовут нас к себе, чтобы мы, блуждая в их чащах и выходя из лабирин-тов, заново переживали главные события в своей жизни...


текст: орлуша рисунки: инга аксенова

Конечно, толкование столь возвышенной

темы, как «Гордость», было бы неполноценным

без поэтического слова. Таким образом,

появление на страницах «РП» поэта Андрея Орлова неизбежно.

И необходимо!

ксен

ия ж

ихар

ева


только я успел родитьсяОт мамы, папиной жены,Мне было велено гордитьсяТем, что я — гражданин страны,Где все друг друга называют«Товарищ», а не «господин»,Где в космос запросто летают,Где — ледоколы среди льдин,Где жили Ленин и Матросов,Где Ломоносов проживал…Предупредили, чтоб вопросовПри этом я не задавал.

А мне — чего? Мне дайте повод!Я был, как все, гордиться радЗа Ленинград, геройский город,И за такой же Сталинград,Я гордо песни деда слушал,Я одинаково был гордИ за мичуринские груши,И за изгон монгольских орд,За медведей на мотоциклах,За в небе звёздные крыла,За всё, за что страна привыклаГордиться, как бы ни жила.

Морозов Павлик сдал папашу?Построить все отряды в ряд!— Готовы в бой за гордость нашу?— Всегда готовы! — говорят.Нас всех тогда — хоть бей, хоть режь ты!Ура! Вперёд, как Кибальчиш.(Про наши танки в БудапештеМы, правда, правду знали шиш.)Мы, как под солнечным ударом,Шли строем в школу и в кино,Гордясь Корчагиным, ГайдаромИ Кларой Цеткин заодно.

На нас — крестатых танков твёрдость?Гранату вновь сожмёт рука,У наших — собственная гордость,Мы на буржуев свысокаИ — смотрим, и — плевать хотели,У нас героев — миллион!От наших получить успелиИ Гитлер, и Наполеон!Мы славой прошлого гордимся,Нас, иноземец, не замай!Мы коль народно ополчимся,То — берегись, любой Мамай!

Чего-то автор расходился…Прям снова — юный пионер!Припомню, чем ещё гордилсяЯ в пятом классе, например…Как с вышки десятиметровойНырнул «солдатиком» в бассейн,Чтоб знала Ленка Иванова,Что я смелее школы всей.Гордился, что дружков не выдалКогда мячом — окно — фигак!!!Гордился, что с геройским видомХодил, не избегая драк.Но это было всё в начале…

Как


Для нас, дворовых дурачин,Потом изрядно помельчалиРяды для гордости причин:Фасоня перед малышами,Я, будущий поэт Орлов,Гордился с клиньями клешамиИ длинной чёлкой «под битлов»,Гордились первой папиросой,И первой рюмкой, что кривить,Гордились всем, хоть каплю взрослым,Весь двор мечтая удивить.

Чуть позже продолжалась ржачка,В копилку памяти смотрюИ вижу: я горжусь жевачкой…Про джинсы и не говорю!Сегодня объяснить пытайся —Не понимает молодежь:Ты в институт пришёл в «левайсе» —У всех девчат в коленках дрожь.Гордились дисками Deep PurpleИ пачкой Marlboro в руке,И тот считался недотёпой,Кто жил без этого, в тоске.

Да… Детям объяснишь едва ли,Что, чтоб гордиться ерундой,Сперва её мы добывали,Как волк в погоне за едой.Вот, скажем, плащик из болоньи(Вы что, не помните его?)…Приходит к маме тётя Тоня:— Галёк, не нужно ли чего?И тут же из сумы бездонной —Мохер, рубашки из нейлона,Два «батника» в цветах и птицах —Чтоб можно было обгордиться!

Да, кстати, вспомнил, вещи этиВезлись с широкою душойТой балериной, что в балетеПрославила театр Большой.Большой же, мы сказать должны,Был главной гордостью страны,Балет был почестью одаренНу разве меньше, чем Гагарин,Он покорял чужие страны,Везя с гастролей чемоданыТряпья, шмотья и барахла,Вот так запутаны дела…

А впрочем, тут же всё понятно:Две гордости — «горжусь страной»И «люди смотрят, мне приятно» —Судьбою связаны одной.Похожа гордость на гордыню,Порой границы даже нет…К примеру, как арбуз на дыню —Чуть разный вкус, чуть разный цвет,Но, в принципе, они — одно,Как, для примера, взять вино —«Шато Петрюс» и бормотушка —Для пьянства. Кстати, где же кружка?

Вовек мне не освоить лоцийМорей, где капитанил Фрейд,«Вовнутрь направленных эмоций»Не понимаю, и апгрейдМне делать, видно, поздновато.Бывало, с рожей глуповатойЯ восклицал уныло: «Эх, ты!»На речи психотерапевтаПро то, что «лучше, чем гордиться,Попроще быть, со всем смириться…».А про себя я думал: «Б…ь!Тебе нас, русских, не понять!»

Я перестал к нему ходить,К лос-анджелесскому еврею,И думал про себя, зверея:«Зато вам нас не победить!»Я в Санта-Монике, в ночи,Злой, как пропагандист цековский,Пнул море (типа, получи!)И заорал: «А Циолковский?!!Вам не понять, уроды, нас!А Пушкин? Блок? Михайлов Стас?А Тютчев? А Кола Бельды?Мы ими как один горды!Мы будем в них до гроба верить,И не фиг нас аршином мерить!»

P.S. Да, я заносчив и упёрт,И этим, кстати, тоже горд,Мои стихи, по крайней мере,Опубликуют в «Пионере»,А значит, я дурак не самыйИ мною погордится мама…P.Р.S. А. Колесникову:Я продал Гордость твоему изданию.Редактор, будут новые задания?Еще остались совесть, честь и ум.Но это будет стоить один к двум.




текст: владимир лорченков рисунки: павел пахомов


Если ты пловец, то ты слеп.Не видишь ты ничего, кроме пузырьков и во

доворота из них на поворотах, плитки на дне бассейна — или его потолке — да изредка силуэтов соперников. Ты только слышишь.

Или гул, или Великое Безмолвие.Когда проходишь дистанцию на соревнованиях, мир зву

чит очень странно. Гул доносится до тебя в те редкие моменты, когда ты делаешь вдох. Так и проходит вся дистанция: тишина, потом вдох, тишина, потом снова вдох, и во время вдоха — короткий всплеск звуков. Свист, крики, вопли тренера, подбадривающие крики ребят из твоей команды, негодующие крики ребят из другой команды, визг девчонок, которым плевать, выиг рываешь ты или нет, им только дай повизжать, ритмичное подсвистывание тренеров... Все сливается в гул. Бум, говорит гул в уши. А потом умолкает, и наступает великое безмолвие. Это ты опустил лицо в воду, и звук снова выключили.

Дистанцию я проходил красиво.Двухсотметровка спиной. Одна из моих любимых. Ни

чего сложного. По свистку прыгаешь в воду. Перед заплывом надо разогреться, делаешь сначала разминку, потом одеваешься в теп лый свитер и носки вязаные на ноги напяливаешь. Чтобы не остыть. Так что хоть вода на соревнованиях и теплая — по стандарту, — но тебе все равно прохладно. Ты успеваешь поежиться. Всплыть, выпустив струю пузырьков, как аквалангист гребаный, — только без ласт, маски и собственно акваланга. Рядом всплывают такие же. Все прыгают ногами вниз, такое называется «солдатиком».

Способ прыжка вниз зависит от моды. Дада. Некоторое время назад — когда я был не то что молод, а юн — модно было прыгать как с обычного старта, головой и вытянутыми руками вперед. Ты прыгал, проплывал пару метров, а потом делал кувырок прям в воде и возвращался к бортику. Это считалось шиком. Сейчас просто прыгают в воду. Как и пятьдесят лет назад.

В общем, вы всплыли. Подгребли к бортику. Взялись за поручни, повернувшись лицом к тумбочке и спиной к воде. По свистку согнулись, приготовились. В этот момент пульс зашкаливает. Ну а потом — выстрел. И все толкаются, как только могут, и летят, выгнувшись дугой, — в воду, как можно глубже, потому что чем глубже ты вошел в воду и чем сильнее бьешь ногами — а это называется «поддельфинить», — тем дальше ты выйдешь на поверхность.

А чем дальше ты выйдешь на поверхность, тем быстрее проплывешь дистанцию, потому что под водой сопротивление ее телу меньше, чем на поверхности. Давно, еще когда никто не врубился в эту фишку, один русский проплывал под водой сорокпятьдесят метров. Все только ртами хлопали, глядя, как он уделывает соперников на дистанции. И поделать с ним ничего не могли. В правилах ничего про это сказано не было. Феерия продолжалась больше года, пока не спохватились разные там комиссии. И длительность прохождения дистанции под водой ограничили.

Так что, если вы войдете Чересчур глубоко, то выплывете Чересчур далеко.

И вас снимут с дистанции.Если свистка после старта не было и вам не машут рука

ми, значит, не было и фальшивого старта. Значит, можно плыть. И вы плывете.

Ряд пловцов, идущих дистанцию на спине, завораживает. Вспоминаешь белогвардейские цепи. Силуэты танков в зареве сражений Второй мировой. Чем дольше ты плывешь, тем больше разгоняешься. И все разгоняются. Вы создаете волну, которая несет вас всех. Вы порождаете цунами. Вы создаете шторм. Вы как циклон. Как конная лава. Горе отставшему или тому, кто плывет с самого краю, — егото волна оттягивает назад.

Восемь спинистов, проходящих дистанцию в темпе...Со стороны это выглядит, как заход вертолетов с моря

в фильме «Апокалипсис».Конечно, им не очень легко. Вертолеты идут на пределе

возможностей, да и вьетнамцы не дремлют. В нос заливается вода, а если использовать зажим, то при поворотах голова раскалывается — это, чтоб его, давление. От поддельфинивания ноги немеют. Плечи выворачиваются. Ты задыхаешься, но благодаришь Бога за то, что выбрал именно спину. Тем, у кого лицо в воде, приходится еще хуже. Тебе тяжело. Но этого не видно. Это как корабль. Суета, черномазые потные механики, пар, обваренные руки, пробоины, ужас, помпы... Все это внизу. Под ватерлинией, или как называется эта штука, разделяющая корабль на ту часть, что над водой, и ту, что Под. Снаружи вы видите махину, которая легко и играючи несется. Рассекает.

Вот и пловцы — такие же.И если вы думаете, что мне все это легко рассказывать,

вы, чтоб вас, ошибаетесь. Потому что я рассказываю и одновременно проделываю все то, о чем вам говорю.

Прохожу дистанцию.

Главное в любой дистанции — ну, кроме самой короткой, которая всегда лотерея и поэтому никогда мне интересна не была, — не сдохнуть на второй половине.

Ради этого люди и тренируются в бассейнах, залах, на рингах, стадионах годами. Если ты в состоянии проделать вторую половину пути хотя бы чутьчуть медленнее, чем первую, — ну а уж если так же, как и первую, то ты в дамках, — то дистанция пройдена правильно. И вот как раз с этим в последнее время у меня были проблемы.

Я приподнял плечо и пошел на поворот.Гул.Как и со многими другими проблемами, подумал я, пере

вернулся и ушел в воду, на поворот.Безмолвие.Я толкнулся и, отчаянно поддельфинивая, вышел на по

верхность метрах в пятнадцати от бортика. Слабо, очень слабо. Гул.

Я заработал руками, и наступило безмолвие.


Первые пятьдесят метров я шел за 33 секунды, вторые — за 40.

Гул—безмолвие, безмолвие—гул.Это был дерьмовый результат. Я мог бы зачастить, но это

ничего не меняет. Машешь руками быстрее, а плывешь еще медленнее. Пришлось включать ноги и выворачивать плечо чуть сильнее. Я работал им как веслом.

Третьи пятьдесят метров я прошел за 45 секунд.Гул.В принципе, можно было сходить с дистанции. Нет смысла

продолжать попытку, если ты облажался и это уже совершенно очевидно всем, включая тебя. Продолжал я изза упрямства. Гул.

Пошли последние пятьдесят метров.На последнем участке надо выложиться. Это знают все.

Пузатые дядьки в трениках говорят, глядя в телик: остался последний раунд, пусть выкладывается. Спортивные молодые люди, которые ходят в зал аж три раза в неделю, морщатся, объясняя подружкам, что бегунниггер должен был взорваться на последних метрах. Бездарные кретины в офисах пишут в Интернете под рассказами писателей: «В концовке он сдал, а надо усилиться». И все в таком духе. Самое главное, они правы. Они правы, мать их так. На последних метрах и секундах надо взрываться. Это очевидно, это, б…ь, совершенно ясно.

Неясно только, за счет чего.Поэтому последние пятьдесят метров я прошел за 50 се

кунд.Итого вышло две тридцать восемь.Коснувшись бортика, я ушел головой вниз, под воду. Все

всегда так делают. Две тридцать восемь. Чтото около второго разряда. Срань. Воздуха не хватало. Но я не торопился выныривать. Безмолвие. Безмолвие, безмолвие.

Тем не менее я вынырнул.Безмолвие продолжалось. Я фыркнул и, подтянувшись,

уселся на бортик. Над пустым открытым — это значит, что он без крыши, — бассейном дымился пар. Небо было еще черным, бассейн освещали фонари. Вода, взбаламошенная мной, успокаивалась. В воде, кроме меня, не было ни души. Еще бы.

Какой еще кретин припрется сюда в полпятого утра.

С чего все началось?Я был жирным неудачником тридцати семи лет и по

думывал о самоубийстве. Никаких эмоций. Все рационально. Плюсы этого поступка перевешивали преимущества жизни. Я уже почти решился, но, к счастью, в тот момент умерла моя московская бабушка. Я поехал на похороны, случайно выяснил, что никого больше у нас не осталось — ни у меня, ни у нее, — и, стало быть, я круглый сирота. Поэтому именно мне выпала честь продать ее квартиру за два дня до того, как меня прирезали бы те, кто претендовал на ее жилье. Я и продал. А после срочно вернулся в Кишинев.

Получается, сорвал куш. Заодно еще и трахнул толстенькую лимитчицу из Одессы, которая жила с бабушкой послед


ние пять лет, вытирая за старушкой говно. Я даже фамилию ее почти запомнил. Надулова, Задулова... Чтото в этом роде. Она перебралась в Москву во время дутого российского изобилия и подрабатывала в московских газетах и журналах до тех пор, пока их там не трахнул кризис, не прошли сокращения и ей не пришлось стать тем, кем она и была на самом деле. Украинской прекрасной няней из сериала «Моя прекрасная няня», только не такой стройной, не такой молодой и не такой прекрасной. В первый же вечер у гроба старушки она рассказала мне, какое ужасное говно эти москвичи, как они ее достали и как здорово жить гденибудь в Турции, гденибудь в Бодруме...

— Гденибудь в Бодруме во время турпоездки, — хотел сказать я, — хочешь ты сказать, детка...

Но было поздно, мы уже целовались.Потом мы лежали в углу — квартира была однокомнат

ная — и возились на пледе, при полном равнодушии со стороны воскового цвета бабушки. Не думаю, что ей — я, конечно, говорю об одесситке — понравилось, но для лимитчика игра стоила свеч. Бабке, уверен, было все равно.

Она меня ненавидела и презирала.Я отвечал ей тем же.Поэтому, не обращая на тело никакого внимания, про

должал забавляться с девицей. Лимитчица рассчитывала прописаться в квартире и заполучить ее после смерти бабки или даже при жизни этой пожилой дамы. Наивная. Бабуля до самой смерти была цепка, свежа, бодра и человеконенавистница, каких свет не видывал.

Единственное, что ее подвело, — вера в собственное бессмертие.

Она не представляла себе, что умрет. Думала, что будет жить вечно. Пункта «смерть» в маршруте ее путешествия не было. Она совершенно серьезно рассчитывала пережить свою лимитчицу — которую взяла, чтобы потрахать ей мозги да воспользоваться услугами домработницы, — и взять новую. Довольно самонаде янно со стороны бабушки, но что ж поделать. У нас в семье все отличаются оптимизмом. Ну, кроме меня. Да и то я исправляюсь.

Повезло же мне со смертью бабки!Итак, я быстренько приехал в Москву, сжег тело бабушки

в одном из этих ужасных московских крематориев, закопал его на дальнем московском кладбище (три тысячи долларов за могилу, чтоб вас!), всплакнул на могилке с лимитчицей — мы уже держались за руки, она бесхитростно рассчитывала, что мы поженимся, — и быстренько продал квартиру. Помог одногруппник, который в Москве процветал. Он и объяснил мне, что или я продам квартиру быстро и недорого, или меня убьют на х…р какиенибудь черные дилеры. Ну, или эта одесская женщина.

— Я вернусь через три дня, любимая, — сказал я, прижимая ее руку к свитеру, а там под слоем бинтов на мне были деньги за квартиру.

— Вот тебе ключи, — сказал я и дал ей ключи от замка, который сейчас должны были уже снять и поменять на новый сотрудники фирмы моего одногруппника.

— Не шали тут и уж пусти меня в квартиру, — сказал я, чмокнув ее в толстую щеку, и она сделала вид, что растрогана и удивлена, и, кстати, я растрогался, такая она была вся несчастная, неловкая, Нездешняя на этом вокзале...

— Я же не москвичка какая, чтоб так делать, — сказала она, — это они тут все помешаны на жилье своем б…дском, е…ный город!..

— Точно, солнышко, — сказал я.— Позвони, как приедешь, — сказала она. — И возвра

щайся скорее, я так устала среди всех этих москвичей сраных, наконецто попался нормальный мужик.

— Туту, туту, — сказал я шутливо, чмокнул ее в нос и вернулся в вагон.

Российские пограничники молдаванами брезговали, украинские — были слишком пьяны, молдавские меня, как русского, боялись — так что я привез все деньги целыми и невредимыми. Пересчитал и офигел. Выпил на радостях бутылку коньяка с Любой. Я с ней жил тогда, хотя влюблен был, как всегда, в свою бывшую жену Ирину. Но она от меня давно уже ушла. Вернулась к своему первому мужу. Кишинев. Гребаный гадюшник!

Ладно, к черту Кишинев. Итак, я заполучил денег на дватри года скромного существования. Первое, что я сделал — совершенно неожиданно для себя, — вернулся в бассейн.

— На кой хрен тебе это нужно? — спросила меня Люба, поглаживая перед зеркалом свои большущие, белоснежные, с синеватыми венками, груди.

— В детстве я был чемпионом СевероЗападной зоны РСФСР по плаванию, — сказал я, и сказал, кстати, правду. — И, боюсь, я больше ничего не умею.

— Ты задрот, — сказала она ласково.— Но дрочишьто перед зеркалом ты, — сказал я. — Сись

ки свои ты ведь дрочишь.— Выпьем, — сказала она.Пили мы в ту осень не то чтобы страшно, но много. И она,

и я. Она приносила с работы то вискарь, то текилу, потому что работала барменшей. Я никогда столько напитков качественных не пробовал, как в тот год. Ликеры, вина, крепенькое. Жрали литрами. И я все звонил Ирине тайком иногда — боялся ее чересчур здорового и крепкого мужа, да он, б…ь, даже в десанте служил и меня, мешок говна с жиром, уделал бы за так, — но она ко мне возвращаться не собиралась. И это было очевидно. Любой бы на моем месте сдался, ведь ушла она пять лет назад. Так я и сдался. Я уже ничего не ждал. Этот говнюк, ну, к которому она вернулась, он меня снова сделал. Я был чересчур не мужик для нее. Так что я сдался, сдался, сдался.

А звонил просто так.Ну и с плаванием было все то же самое.

Так вот, насчет бассейна.Видимо, во мне сработал предохранитель какойто. Ор

ганизм встрепенулся и сказал: эй, стоять. Ну я и встал. А по


...???...

том поплыл, потому что больше никаких видов спорта не знал. А плавал в детстве, потому что родители так хотели. Ну ладно, я поплыл. Купил себе абонемент в самый худший бассейн города, чтобы побыстрее завязать с этой долбаной затеей.

Но я не учел одной своей особенности.Если я за что берусь, то берусь крепко.Поэтому уже через год я весил на десять килограммов

меньше, чем когда начал, и скачивал в Интернете программы тренировок с самых продвинутых страниц для пловцов. Я вспомнил все об анаэробных и аэробных нагрузках, купил лопатки, доску, пояс специальный, резину, три пары плавок, и, что самое удивительное, я этим Пользовался. За день проплывал по пять километров. Люба только посмеивалась. На кой хрен мне это было нужно, я и сам не очень понимал. Но уж если взялся, держись, шептал я, расстегиваясь в туалете перед тем, как пойти в воду. Я ведь пловец, а мы, пловцы, не ссым в воду. Мы в ней Плаваем.

Я не работал, не писал книг, не читал их, ничем не интересовался и не надеялся ни на что. Ничего такого.

Я просто плавал, каждое утро плавал, возвращался домой, и трахал Любу, и пил с ней, но пил, правда, все реже, потому что это мешало плавать.

После моего первого года в нашем бассейне начали плавать детская и юношеская сборные страны. Звучит угрожающе, но стоит вспомнить о том, что страна — Молдавия. Так что все было не слишком серьезно. Подумаешь, какието мастера спорта и кандидаты в мастера спорта лет семнадцати, да. Я плавал по крайней дорожке, а они беспощадной вереницей муравьев упорно жрали километры на своих центровых дорожках. Волны от них бросали меня на стены бассейна. Я ругался матом в воду и продолжал плыть. Улучшал технику. Играл с нагрузками. Когда к двум командам добавилась третья — очевидно, запасные или талантов стало, б…ь, больше, — я обнаглел и в одно утро вы

плыл не на крайней дорожке, где плавали полулюбители типа меня, а на центральной.

— Что этот ублюдок делает на нашей дорожке? — заорала одна тренерша.

— Я смогу плыть так, чтобы не мешать ва...— А ну пошел на х…й отсюда! — заорала она и швырну

ла в меня доской.Я не обиделся. Тренера все психи и все орут — попробуй

тека поговорить с людьми, которые находятся в воде и в ушах у них вода. Тренера орут, а не разговаривают. В это время вереница ее подопечных, плывущих друг за другом, словно акулы на раненого дельфина, начала идти на поворот. Прежде чем я убрался, минимум трое малолетних засранцев шлепнули мне по голове пятками.

Я покорно уплыл на крайнюю дорожку.

Через два года я весил на двадцать килограммов меньше, чем когда начинал, плавал в день по семь километров и плыл наравне с юношеской сборной из озорства. Понятно, что маленькие ублюдки быстрее меня в разы, но у меня было меньше времени на тренировки, так что я не отдыхал в промежутках, как они, да и нагрузки разнились...

В общем, я мог позволить себе выпендриться.— Что это за х…р плавает там? — спросил один из трене

ров коллегу помоложе.Тот чтото негромко объяснил, и я все два часа чувство

вал на себе пристальный взгляд. Потом рядом со мной шлепнулась доска.

«Арена»вская, а не мое китайское говно.— Чувак, — спросил этот тренер, — ты что, чемпионом

мира стать хочешь?— Ну а если? — спросил я.— Никак, — сказал он.— Знаю, — сказал я.Я был бывший пловец, и он знал это. Он был тренер,

и я знал это. Вся фишка в том — и ее знает любой, кто занимался спортом хотя бы год, но в модных фитнесзалах вам о ней не рассказывают, — что после двадцати пяти ваш организм умирает. Все. Точка. Остальное говно не имеет значения. Поэтому человек, начавший тренироваться после двадцати пяти, никогда ничего не добьется. Максимум, затормозит свою смерть. Это как плыть против течения. Ты, если выложишься на все сто, замрешь. Но вперед не поплывешь. Никогда. Я это знал. Но мне было плевать. Я не знал почему, но я плавал. От хлорки у меня уже изжога была. Я потел хлоркой. Пахнул хлоркой. Совсем как в детстве.

— Послезавтра чемпионат Молдавии, — сказал он. — Хочешь поставлю тебя на крайнюю дорожку прикола ради?

— Да уж будь добр, — сказал я.— Какой у тебя был результат, когда ты бросил плавать? —

спросил он.— Второй разряд, — сказал я.

...Она не представляла себе, что умрет. Думала, что будет жить вечно. Пункта «смерть» в маршруте ее путешествия не было. Она совершенно серьезно рассчитывала пережить свою лимитчицу — которую взяла, чтобы потрахать ей мозги да воспользоваться услугами домработницы, — и взять новую...


— Чего ты хочешь?— Кандидата в мастера, — сказал я.— Без тренера? — спросил он.— Ну, у меня же есть вы, — сказал я.— Вот придурок, — сказал он.

На этот раз шум был всамделишный. Я стоял на крайней дорожке, рядом со мной готовились к старту детишки лет двенадцати. Это было форменным издевательством. Тем не менее. Я был здесь. На чемпионате Молдавии среди, б…ь, юниоров. Только там я понял, что, как бы много ни скинул за последние года два, выгляжу все еще дерьмово. В сравнении с любым из этих Аполлонов я был настоящее говно. С валиками по бокам. Что же. Я плеснул на очки водой, чтоб прилипали лучше, и приготовился к старту.

— В воду! — велели нам. — На старт, внимание...Бахнул выстрел, и мы бросились спинами вперед. Ко

нечно, очки подвели. Очки всегда подводят, сколько ни подгоняй. Поэтому я сорвал их на первом же повороте через 25 метров и стал отчаянно работать. Я буквально рвал, б…ь, воду. Шел как на таран. И после пятидесяти метров понял, что трибуны изумленно молчат, и дело не в воде. Они просто поражались тому, как я иду! Потому что шел я, чтоб вас всех, феерически. Гдето на уровне кандидата в мастера спорта, определил я, и ошибся, кстати, совсем ненамного. Итак, я чемпион! Я, б…ь, великий! Я!..

Само собой, я сдох уже на следующих пятидесяти метрах.

И оставшиеся сто пятьдесят доплывал не знаю на чем. Потому что соревнования и тренировки очень разнятся. Я буквально остановился метров за двадцать до финиша. У меня не было ни сил, ни желания, ни техники — ни хрена. Я уже решил, что сдаюсь и схожу с дистанции, как моя вялая рука ткнулась во чтото твердое. Боли я не почувствовал. Бортик. Само собой, я заехал в него и головой, как последний новичок. Оглянулся. На мой позор никто внимания не обратил, коекто из детей даже доплывали за мной.

— Вылезайте, — скомандовал мужик в белом костюме, — следующему заплыву место освободить!

— Ага, — сказал я.Но у меня не было сил. Ноги не сгибались. Мне было

стыдно в этом признаться, и лишь минут через пять я перевалился боком через бортик, коекак. На коленях — мне было уже пох…р — дотащился до скамьи и сделал вид, что отдыхаю. Ко мне подошла медсестра.

— Вам плохо?— Нет, — соврал я и пополз в душевую.Там меня стошнило. Ктото похлопал меня по плечу. Это

был парень лет двадцати трех, один из лучших пловцов страны, явно профессионал, он все понимал. Парень помог мне встать под душ и пустил горячую, очень горячую воду, почти кипяток. Минут через десять я ожил.

...На следующее утро вереница муравьев ползла по дорожке от одного бортика к другому, когда я вышел из раздевалки и положил на край бассейна доску и лопатки. Нацепил очки. Присел и попробовал ногой воду. С улицы в открытый бассейн заходить всегда лучше — вода после воздуха кажется более теплой. Выглядел я после вчерашнего не очень. Да и чувствовал себя примерно так же. Встал у крайней дорожки. Набрал в легкие воздуха и приготовился прыгать. На спортсменов я не смотрел. Мне было все равно. У меня свой счет.

— Дайте этому дебилу место на нашей дорожке, — сказала тренерша своим подопечным.

Время шло. Я стал тренироваться два раза в день. Проплывал шесть километров с утра и девять вечером. Денег все еще хватало, потому что я тратил минимум — на приличное (а приличное всегда недорогое) питание и оплату квартиры. Я стройнел и суровел. За три года скинул сорок килограммов, и с боков у меня теперь были только мышцы. Как, впрочем, и везде. Даже в душе у меня теперь были стальные мыщцы. И еще я понял все про здоровое тело и дух. Оказывается, нас с этим не поимели. Правда, вероятен и вариант того, что дух приоритетен. Впрочем, это уже рассуждения, а я отучил себя от них. Я просто плавал.

В бассейне я был свой.Пловцы здоровались со мной за руку, знали по име

ни, меня показывали новичкам плавательных секций, меня уважали качки из тренажерного зала, и я подумывал выбить себе — совсем как у членов молодежной сборной — татуировку акулы на предплечье. Правда, чувство юмора мне не изменило. И я предпочел пузатую золотую рыбку. Это оценили. Я плавал на одной дорожке со сборной и часто выполнял их задания. Это значило, что я могу выполнять их задания.

...Поэтому, не обращая на тело никакого внимания, продолжал забавляться с девицей. Лимитчица рассчитывала прописаться в квартире и заполучить ее после смерти бабки или даже при жизни этой пожилой дамы. Наивная. Бабуля до самой смерти была цепка, свежа, бодра и человеконенавистница, каких свет не видывал...



Както я постепенно перестал пить — нет, не бросил, а просто не хотелось, — и Люба от меня ушла.

Я отнесся к этому очень спокойно.К своему удивлению, я оказался бойцом.Но бойцом, к еще большему моему удивлению, ока

зался не только я. Я говорю о той одесситке, ну, Задуловой? Она все же сумела вернуться, пусть не в высшую, а во вторую лигу, и всетаки зацепилась в московских СМИ. «Голос Вечерней Москвы» или чтото в этом роде. Свои колонки она дублировала в Интернете. Из них я узнавал, что дела у нее шли ни шатко ни валко и что ни жильем, ни русским паспортом она так и не обзавелась, на что регулярно сетовала.

Но духом не пала, отдаю ей должное.Я даже решил както извиниться перед ней за то, что не

оправдал надежд, но оказалось, что она меня помнит, и вход в ее живой журнал оказался для меня закрыт. Что же. Вместо этого я скачал статью «Актуальные проблемы в научных исследованиях в спортивном плавании в 90х годах». Я плавал, плавал и плавал.

— Будь ты лет на двадцать моложе, стал бы великим чемпионом, — сказал мне както чужой тренер.

Я отнесся к этому вежливо, потому что ценить нужно только те комплименты, который говорит тебе Твой тренер. Уж емуто они, комплименты, даются нелегко. Как и тебе то, за что ты получаешь эти сраные комплименты.

— Почему это? — спросил я.— Ты самый тупой и самый упрямый кретин, которого

я когдалибо видел, — сказал он.— Я знаю, — сказал я.— Но сейчас тебе уже под сорок, и ты Никогда не станешь,

Никем не станешь, — сказал он.— Знаю, — сказал я, меряя пульс.— Скажи мне, на х…р тебе все это? — спросил он.— Не имеет значения, — сказал я.— Трахнутый, — сказал он.— По сумме пульсов в третьей зоне, — сказал я.— Значит, надо еще поплавать, — сказал я.И снова поплыл.

На четвертый год — мне уже стукнуло сорок один, и както незаметно для себя я увел свою бывшую и любимую жену Ирину от ее первого и третьего мужа, эксдесантника, — я както пришел в бассейн и не стал переодеваться.

Вместо этого я собрал трех тренеров и заставил каждого из них взять по секундомеру.

— Ты что, мать твою, не мог соревнований подождать? — жаловались они.

— Вы же знаете, что от соревнований у меня выброс адреналина, Страшный, — говорил я.

— Адреналин — убийца мышц! — смеялся я.— Давайте, б…я, — сказал я.

Они вышли на бортик, а я пошел переодеваться. На трибуне был один болельщик. Моя бывшая, она же нынешняя, жена. Спортсменов не было, все умотали на сборы. Я размялся и вышел в воду. Принял стартовое положение.

Стартовал.О том, что я проплыву двести метров спиной по канди

дату в мастера спорта, я знал еще с утра, как только проснулся. Так что даже и не удивился. Тем более что все шло как надо и последние пятьдесят метров я был просто уверен в том, что иду с опережением графика. Я с опережением и шел. Они знали, что я плаваю значительно лучше, чем когда начал. Но все равно удивились. Первые сто метров я прошел за минуту и шесть секунд. И вторые сто метров я прошел за минуту и шесть секунд. Они удивились.

А я не удивился. Я просто стоял у бортика, дышал глубоко и вспоминал заплыв.

Гул—тишина, гул—тишина, гул—тишина.— На чемпионате Молдавии ты произведешь фурор! —

сказал мой тренер.— Восставшие из ада, — сказал ктото.— Ожившие мертвецы, — пошутил я.Мы еще немножко посмеялись.Нужно ли говорить, что на чемпионате Молдавии я обла

жался? На этом чемпионате через две недели я проплыл секунды на три хуже своего нового достижения. Тем не менее я не пал духом. И уже через полгодагод подтвердил результат на соревнованиях. Потом еще на одних. После чего решил, что соревнований не будет. Но плавать я продолжу. Но никому об этом не сказал. Просто переоделся, посмотрел еще, как ребятаюниоры идут полтора километра кролем, и вышел на ступеньки школы, где был чемпионат.

— На кой хрен? — спросил меня там чужой тренер. — На кой хрен тебе это? Ты же Олимпиаду не выиграешь, ты же не думаешь, б…ь, что ее выиграешь, а, ты же не псих, который так думает?

— Конечно нет, — сказал я.— Так на хрена? Чувак, в мире знаешь сколько миллио

нов кандидатов в мастера спорта, а? И это ВСЕГО лишь кандидаты в мастера спорта, это даже не профи, а ПОЛУпрофи.

— Профи с мастера спорта начинаются, — открыл он для меня Америку.

— А полупрофи — миллиарды, — преувеличил он, ведь их всетаки миллионы.

Я сказал:— Да по х…ру мне на них.— И на них, и на миллионы, и на Олимпийские игры, —

сказал я.— Во всем мире есть единственный кандидат спорта, ко

торого я должен перегнать, — сказал я.— Самый крутой соперник в мире, — сказал я.Я говорил о себе.Конец

Урок мужества. Моя борьба со сном. Страхи из подсознания Николая Фохта. Урок географии. Не забудь умереть. Барселона

с неожиданной стороны. Рассказ продолжается. Временный паралич головного мозга. Рассказ Бориса Гайдука.

Фотоувеличитель. Туманные люди. «Лики ночи» Венди Пэтон.


Читателю предстоит стать свидетелем метаморфозы

бессменного ведущего урока мужества «РП» Николая

Фохта, до сих пор являвшегося исключительно в образе непобедимого храбреца.

Впрочем, кто-то из читателей, возможно, даже вздохнет

с облегчением: оказывается, и Николаю Фохту нечто человеческое не чуждо.

текст: николай фохт фото: владислав краснощек


Некоторые в шутку спраши-

вают: чувак, а есть ли вещи, с которыми даже ты не в силах справиться?

Вру, конечно, никто меня об этом не спрашивает, но если бы спросили, есть у меня ответ. Я ничего не могу сделать со своими снами. Понятно, что никто не может — почти нельзя запрограммиро-вать правильный, нужный сон. Не об этом речь. Проблема в том, как жить после не-которых. Такими они бывают настоящи-ми, так попадают в самую точку; эти сны сами образуют эту точку. И оказываешься безоружен — как победить химеру, если эта химера из твоей собственной вирту-альной плоти?

Вторжение В «Армению»Вот, например, такой сон: бомбежка. Все начинается со страшного звука. Во сне не сразу понятно, что это падают бомбы. Но потом генетическая память подсказыва-ет: надо на улицу, прятаться. Выходишь из своей квартиры на Винокурова, а ока-зываешься сразу на углу Тверского и Твер-ской, у магазина «Армения». А тут самая заваруха: прожекторы ловят бомбарди-ровщики в перекрестья, работает зенит-ная артиллерия. Бомбы исправно ложатся чуть левее. И вспоминаешь вдруг, что ря-дом же подземный переход, — и ныряешь туда, вниз. Но следующий взрыв завали-вает переход. Ты почти в ловушке — как Болконский, видишь небо над головой, видишь, как сужается горлышко этого ко-варного сосуда, в котором ты оказался. Не-чем дышать, и каким-то неимоверным усилием продираешься вверх, прыгаешь к черному небу — и сразу на бульваре. Тут готовы окопы, тут рядом зачем-то мама — она и показывает, куда мне бежать. Как удобно — кто-то вырыл на Тверском око-пы, насыпал валы. Сокрушительный взрыв, ноги подкашиваются, я забиваюсь в окоп. Так тут хорошо! Так сразу ясно, что не достанут никакие бомбы и гранаты — снаряды, в общем; тут я в полной безопас-ности. И так хочется спать, что засыпаю — и просыпаюсь в настоящей жизни.

Весь день хожу сам не свой. Мне не по себе, что я так испугался. Но с другой

стороны — война, а оружия никакого не выдали. И вообще, в центре Москвы ока-заться под огнем противника — как сей-час припоминаю: не только бомбили, но и наступление было очевидно. Поэтому и окопы, поэтому такая паника в городе. Колбасит-то наяву. Хочется выпить стакан водки, закусить черным хлебом и са-лом — а потом запеть грустную песню. Может быть, даже выйти в поле, дойти до опушки — в этом промежутке как раз и петь. И не спрятаться днем, наяву от страшных разрывов, воя сирены и свиста пуль. И вроде хочется жить, а с другой сто-роны — зачем? Если в любую ночь может начаться бомбежка?

Лифт уходит В небоИли вот классический сон про лифт. Лифт, разумеется, начинает набирать ско-рость и рвется вверх. Растет количество этажей твоего шестиэтажного дома — но вдруг направление движения резко меня-ется, и кабина перемещается между подъ-ездами горизонтально. Но потом все рав-но вверх — начинаются перегрузки, гас-нет свет. По идее, дальше должна быть вы-садка на Луне — но ты спокойно выхо-дишь на нужном этаже. И открывается дверь, и свет заливает лестничную пло-щадку. Из света выходит навстречу тебе кто-то очень нужный, важный имен-но сейчас, кто-то главный в этой жизни и на этом конкретном этаже. Никогда не могу разобрать, кто это, — сон обрывает-ся. Иногда, правда, успеваешь разобрать лицо — но просыпаешься, а знание испа-ряется, и не задержать его: ты бессилен перед воспоминаниями о сне. Но резуль-тат этого классического сна поистине раз-рушителен. Утром выхожу на улицу, иду смотреть, где соединительная шахта меж-ду двумя подъездами. Я и говорю, слиш-ком близко к сердцу принимаю. Но не знаю, что делать.

КАфе счАстьяОднажды сдался, пошел к психологу. Вот, значит, еще сон. Вечер, я дома. Вдруг зво-нок — моя давняя знакомая (я даже не знаю, кто это, просто человек из прошлой жизни). И выхожу в ночной город, уве-


ренно еду в кафе. Такое мифическое кафе, стекляшка. Внутри — яркий свет. Я захо-жу в кафешку, и мне очень хорошо. По-тому что тут свет, потому что я знаю, что еще хорошая встреча впереди. И все, сон заканчивается. А утром я пытаюсь по-нять, кто же это звонил, — хочу перезво-нить в реальности, хочу встретиться — а не с кем. Хочу найти это ночное кафе — потому что там горячий чай и очень вкус-ные пирожные, — и нет этого кафе, ниче-го похожего нет. Я в отчаянии, в тупике.

Психолог думал недолго.— Светящееся кафе — это счастье.

Вы сквозь ночь стремитесь к счастью. А де-вушка, которая вам звонит, — это… Это просто девушка, которая звонит вам. Все ведь так просто — вы стремитесь к покою и любви, но на вашем пути стоит ночь.

Да, спасибо. Я знаю, что на моем пути стоит ночь. Я сжился с этой мыс-лью: мое зрение уже хорошо различает в темноте оттенки серого, мой слух узнает шелест листьев березы и шелест листьев тополя. Ночь уже не мешает — наоборот, я жду ночь, как ждут неизбежность, чтобы скорей эта неизбежность миновала.

Я не боюсь своих снов, просто не знаю, что делать дальше, когда про-снешься?

ремонт и оттомАнКАИли вот частый сон. Прихожу в знакомый дом на Тверском. Странная обстановка — ремонт, что ли? Соседи объясняют, что из нашей коммунальной квартиры делают со-временное жилье, а мы скоро пере едем. Куда-то там. Может быть, даже и нику-да — тут останемся. Смутно все, чего возь-мешь — сон. Все уже и забыли, что я тут тоже прописан. Но встретили дружелюб-но. Иду в свою комнату — как давно я тут не был! Хорошо, что осталась старая ме-бель. Вот гарнитур красного дерева в сти-ле «ложный ампир» — с богатой бронзо-вой отделкой. И красивая лампа в спаль-не на месте — мы ее продали, когда тут пожар случился, но она тут. И оттоман-ка — я приходил домой, ложился и вклю-чал видеомагнитофон Supra. Вот и сейчас ложусь и проваливаюсь в сон во сне. Бу-дит щелчок открывающегося замка. Вхо-дит отец, живой, за столом сидит бабушка. Они улыбаются. И горит лампа с зеленым

абажуром. Они молчат, собирают на стол. Это счастье длится вечность — можно не вставать и слушать стук тарелок, позвяки-вание хрусталя. Из того самого малюсень-кого холодильника «Север» бабушка доста-ет настойку на черноплодке и маринован-ные опята. Уже дымится тарелка щей из свежей капусты. Они продолжают молча смотреть на меня, я вылетаю в черный ко-ридор. Коммуналка растворяется, я обна-руживаю себя в другой квартире. Я звоню отцу — никто не берет трубку. Я звоню его друзьям, которых тоже уже нет давно в жи-вых, но они мне отвечают. Они рассказы-вают мне с каждым сном разные истории, которые я не запоминаю все равно. Просто знаю, что все плохо, что я больше не вер-нусь в свой дом на Тверском бульваре, ни-когда не увижу отца.

Я же пока не знаю, что все это будет регулярно повторяться. Эта пытка. Это блаженство.

Это ведь со всеми бывает. Ведь всем снится, что завтра выпускная контрольная по алгебре (экзамен по химии, физике). Ведь не только мне снится, что целый год я не ходил на английский и русский — страшно, что завалю очередной экзамен и теперь школа никогда не закончится. Это происходит со всеми, и все, подчиняясь сну, пытаются справиться с изменившейся вдруг реальностью. Что тут можно сделать? Я точно не знаю, но мне кажется, делать ничего не надо. Странные и страшные сны, когда просыпаешься от собственного крика или в слезах, — это тренировка. Сон учит выживать, переживать, умирать. Требуется настоящее мужество, чтобы смириться с феноменом сна. Но не всегда следовать ему — сопротивляться тоже, да. Нужно помнить о сне всегда, нужно каж-дую ночь быть к нему готовым.

Как подготовиться, если все случа-ется спонтанно, если нет расписания, нет программы?

Конечно же, все очень просто, интуитивно я все делал правильно. С утра надо искать в записной книжке имя той девушки, отслеживать направление из-вилистой шахты лифта и повторить на всякий случай алгебру за десятый класс. Другого способа, по-видимому, нет.

www.ruspioner.ru

Литературная мастерская.Фотокружок.Место для дискуссий.на новом сайте журнала

«Русский пионер»


Кто бы мог подумать? А ведь практически силком затащили. Точнее, поставили перед фактом: пять дней в Барселоне. Может быть, меня спросили, как я к Гауди отношусь или к Хуану Миро? Что мне там делать? В моем списке приоритетных направлений этого города никогда не было.


Фотодиректор «РП» Вита Буйвид продолжает бесстрашно осваивать

территории Испанского королевства и теперь открывает Барселону —

с довольно-таки необычной стороны.

текстифото:витабуйвид


Барселона-а-а-а-а-а-а. Вот это «a-a-

a-a-a-a» можете исполнить в зависимости от своих вокальных способностей — то ли в стиле Фредди Меркьюри, то ли Мон-серрат Кабалье. Но без «а-а-а-а-а-а» уже никак, теперь я это точно знаю.

Кто бы мог подумать? А ведь практически силком затащили. Точнее, поставили перед фактом: пять дней в Барселоне. Может быть, меня спроси-ли, как я к Гауди отношусь или к Хуану Миро? Что мне там делать? В моем списке приоритетных направлений этого города никогда не было. Я до Австралии до сих пор не доехала, мечты своего детства, а тут эта Барселона. Ни времени, ни денег лишних. Но пути, сами знаете... Попутчи-ков своих, которые меня затащили в Бар-селону без спроса, я теперь просто обо-жаю. Спасибо вам, дорогие! Я вас прости-ла уже по пути из аэропорта. Точнее, как только колумбарий увидела. Получилось, что я въезжаю в город, в котором умереть не то что не страшно, а даже эффектно. Если, конечно, потом в этом колумбарии оказаться. Лежишь себе спокойненько, наблюдаешь за трафиком на шоссе, еще и пользу приносишь — укрепляешь собой склон горы Монжуик. Я сразу по-веселела: у меня появилась цель. Колум-барий. Пока чисто теоретически, конечно. А что такого, жизнь планировать можно, а смерть нет? Может быть, это исключи-тельно испанская идея? Помните фильм Альмодовара «Возвращение»? Эпизод, где женщины свои могилы начищали до бле-ска? Впрочем, не только испанская. Мама моей подруги еще в середине девяностых приобрела по случаю мраморное надгро-бие и преспокойно хранит его в гараже. Один раз надгробие повредило бампер. Или наоборот. Но большинство людей все же болезненно относятся к теме смерти. Вот и попутчики мои совсем не разделя-ли ни моих восторгов по поводу колумба-рия, ни планов его посетить. Честно гово-ря, мне это было на руку. Как минимум спасало от изнурительного группового туризма в стиле «мисс путеводитель».

Пока мои друзья чинно прово-дили вечер пятницы, фотографируя

айфоном запланированные достопри-мечательности и ужиная в приличном туристическом месте, я бесцельно гуляла. Ну, не совсем бесцельно, ко-нечно. Я изучала окрестности своего временного жилища. Это правило такое, почти шпионское: оценить ситуацию, продумать пути отхода, отметить источники питания. Поселились мы в самом туристическом месте, прямо на Рамбле, ближе к морю. Чутье меня, конечно, не подвело и быстренько увело из туристической зоны в зону реальной жизни — в Раваль. Хорошо, что фотоап-параты теперь крошечные. Нет-нет, я не фотографировала исподтишка. Я пока еще в своем уме. Наоборот, я удачно изображала человека без фотоаппарата. Жизненный опыт вещь полезная, а то, что проститутки и прочие маргиналы совсем не любят фотографироваться, это я давным-давно усвоила, еще в Париже. Но и без фотоаппарата в таком районе гулять интересно, просто наблюдать, только важно прикрытие. Праздноша-тающихся не любят, дело должно быть у человека. Придумать дело без знания языка сложно, поэтому я просто написа-ла на мятой бумажке несуществующий адрес и пошла искать. Человек, который что-то ищет, — это не надоедливый турист, это хомо занятус. Для англогово-рящих легенда была проста и душещи-пательна: ищу мужа, сбежавшего из Рос-сии к испанской любовнице. Так я и гу-ляла. Если кто-то пристально на меня смотрел — сразу начинала внимательно изучать свою бумажку, а потом вертеть головой по сторонам. Правда, один раз я сама, вопреки правилам, пристально посмотрела на группу людей. Точнее, женщин. Не удержалась. Им было очень много лет, явно больше шестидесяти. Они стояли у маленького круглого стола у входа в бар, волосы их были выкраше-ны в невероятные цвета, а в руках были настоящие граненые стаканы. Старшая засекла мой взгляд и скомандовала по-английски голосом Галины Волчек: «Подойди!» Молча взяла у меня мятую бумажку, прочитала, брезгливо бросила на стол и сказала: «Забудь». Адрес, гово-

рит, у тебя левый. А мужик либо сам вер-нется, либо нет. Ты тут ничего изменить не сможешь. Лучше выпей-ка с нами. Тут же появился бармен с граненым стаканом и бутылкой вина. Все было не совсем чистое, но очень вкусное. Выпи-вали молча, только один раз женщина спросила: «Русская?» Я молча кивнула. Когда осталось примерно треть стакана, она тоном старшей сестры отправила меня спать. Я послушно поставила ста-кан и пошла. Говорила же я, что у меня актерские способности. Пять баллов по системе Станиславского. Мне уже самой было себя жалко, я смотрела на всех женщин как на потенциальных сопер-ниц и совершенно искренне надеялась встретить в толпе условно сбежавшего мужчину. Оставалось решить вопрос с источниками питания и зайти перед сном к рынку Бокерия, посмотреть часы работы. Очень хотелось появить-ся на рынке рано-рано утром, когда он только начинает работать, и съесть какой-нибудь диковинной местной еды.


Пройти к рынку можно не по главной туристической улице города, а по за-дворкам. У них там тоже бурное строи-тельство и ремонт дорог. И я оказалась в узком техническом проходе у стройки, на гулком помосте с жестяной кры-шей. Все-таки хорошо, что у меня была бурная молодость. Успела я приобрести определенные навыки, поэтому сразу поняла, что идущий сзади и появивший-ся в конце прохода хорошо знакомы. Прикинула содержимое сумки: теле-фон, пятьдесят два евро, фотоаппаратик новый совсем, банковские карты, пачка сигарет почти полная. Остальное им вряд ли интересно. Но мне и с этим рас-ставаться совсем не хотелось. Интуи-тивно я резко остановилась как раз в тот момент, когда идущий сзади был рядом со мной, и присела завязать ботинок, сумку при этом придавила коленом к помосту. От неожиданности парень об меня споткнулся, ругнулся, извинился и пошел дальше. Я тоже ругнулась, не очень грязно, зато по-испански. Идущий впереди притормозил, потом устроил

разборку второму, и они свернули с по-моста. Может быть, они и не претендова-ли на мои вещи, но похоже, что все-таки они их интересовали. Нужно было сроч-но принимать решение. Помост гулкий, на нем все шаги слышны. А за ним песок рассыпан. Определить, ушли пареньки или нет, невозможно. Еще и телефон за-звонил. Спутники мои волновались, все ли со мной в порядке. Приятно все же, когда о тебе заботятся. Я быстро развер-нулась и очень быстрым шагом пошла в обратную сторону. С парнями, к сча-стью, больше не встретилась, но при-шлось второй раз пройти мимо жуткого места — маленького парка на задворках церкви, где живут кошки. Очень много кошек. У них там множество домиков, лежаков, кормушек и поилок, но пахнет там ничем не лучше, чем в питерской коммуналке с соседкой — старой девой и десятком котов.

Около шести часов утра я стояла у рынка. Как дура. Потому что он и не думал открываться. Никто не расклады-вал продукты, не происходило совсем

...Оставалось решить вопрос с источниками питания и зайти перед сном к рынку Бокерия, посмотреть часы ра-боты. Очень хотелось появиться на рынке рано-рано утром, когда он только начинает рабо-тать, и съесть какой-нибудь диковинной мест-ной еды...


ничего. Время работы указано на во-ротах — с 8:00 до 20:30. Пришлось опять изучать обстановку и пути отхода, но с другой стороны Рамблы. Да, прома-шечка вышла с питанием.

Пустая утренняя Барселона пре-красна. Людей нет и в помине. Дворни-ки, как по команде, вышли в восемь. Наши таджики к этому времени успева-ют уже весь двор подмести, позавтракать и разгуливают с собачками ленивых со-стоятельных соседей — подрабатывают. А барселонские только-только присту-пают к работе. Возможно, это субботнее расписание, а возможно, и достижения профсоюзов. Собаки тоже стали появ-ляться, но ближе к девяти. А к десяти их уже было больше, чем в Москве. Никогда такого количества собак не видела. Это, разумеется, большой плюс городу в моих глазах. С котами у меня после жизни в коммуналке, сами понимаете, раз-ладилось. Моя прогулка все же не была простой прогулкой, она была походом на блошиный рынок. Расстояние прилич-ное, но это лучший способ узнать город. У меня была карта, проложенная с по-

мощью «гугла лоция», удобная обувь, спа-сенные ночью пятьдесят два евро и фото-аппарат. Только есть очень хотелось. Но в этом городе спать любят больше всего. Первую чашку кофе удалось раздобыть только в 9 часов. Как в рекламе кофе, я пошла на запах. Кофе выпила, но сби-лась с пути. Совсем незаметно для себя. Внутренний голос подсказывал мне, что я не туда направляюсь, но я ему строго так сказала, что все в порядке. Ориенти-руемся на Торре Агбар, а блошинка там рядом. Очень скоро я оказалась в скуч-нейшем с точки зрения архитектуры ме-сте, очень пустынном даже для субботне-го утра. Все магазины были, конечно, за-крыты, но в витринах было что-то явно интересное, но не одежда и не еда. При ближайшем рассмотрении это оказалось похоронной атрибутикой. Всевозмож-ные урны, украшения для надгробий, средства по уходу за мрамором, специ-альные щетки, рамки для фотографий, кресты и искусственные букеты, деревья и птицы. В основном в стилистике ка-толического китча, но и хайтек присут-ствовал. Это было просто шикарно. Я уже

...Около шести часов утра я стояла у рынка. Как дура. Потому что он и не думал откры-ваться. Никто не рас-кладывал продукты, не происходило совсем ничего. Время работы указано на воротах — с 8:00 до 20:30. Пришлось опять изучать обста-новку и пути отхода...


прикидывала, не использовать ли что-то из этого великолепия в дизайне интерье-ра, представляла, каким прекрасным окажется колумбарий, когда я до него доберусь, даже сфотографировала одну витрину. Барселона мне нравилась все больше и больше. За поворотом я уви-дела цветочный магазин, а в конце короткой улицы было какое-то движе-ние, люди, и я решила, что это конец строгого тихого района, и свернула туда. Цветочный магазин оказался магазином похоронных букетов, а люди в конце улицы ожидали открытия крематория. Все были одеты странно. Точнее, сами люди выглядели странными. Они, ко-нечно, были в черном, многие в темных очках, но скорее эта публика напоми-нала не похороны, а открытие выставки в модной галерее. Возраста все были приличного, молодежи совсем не было, но обувь, сумки, шарфы и цвет волос, прически и украшения — все говорило о том, что хоронят не какую-то домо-

хозяйку. Оторваться от этого зрелища было невозможно. Что скрывать, я и сама была нарядная, и тоже в черном с до-полнениями. Скоро со мной заговорил аккуратный седой мужчина. Правда, он был одет скучнее всех, но многозна-чительная фраза «ах, такой талант...», понятная даже на каталонском, сразу все поставила на свои места. Я автома-тически грустно вздохнула и многозна-чительно кивнула. Неужели это Тапиес? Нет, не может быть. Он ведь уже дней десять назад умер, я в Яндексе читала. Но седой мужчина отчетливо произнес имя Антони, и не один раз. Я пыталась мучительно вспомнить испанских дея-телей культуры с таким именем. Тщетно. Людей становилось все больше. Седой мужчина, уже на правах моего знакомо-го, потер руки и спросил, какие цветы мы будем покупать. Я, конечно, не знаю не то что каталонского, я и испанского не знаю. Только всякую мелочь, слово «цветы», например, и местоимения.

«Мы» и «цветы» я поняла. Прекрасная артобразная женщина в серьгах, которые не снились даже Кате Бочавар, что-то яз-вительно сказала седому мужчине, взяла букет подсолнухов, перевитый черными шелковыми лентами, потом взяла под локоть меня, отвела чуть в сторону и что-то быстро заговорила мне на ухо. Я тоже шепотом сказала ей, что не говорю по-испански. «По-каталонски», — поправила она меня и перешла на английский. Текст был такой: дорогая, не стоит связы-ваться с этим прилипалой. Он всегда тут ошивается, пристраивается к гостям, по-том хлещет бесплатный алкоголь и про-износит отвратительные слащавые речи. Я его уже на четырех похоронах встре-чала — понимаете, такой возраст, друзья часто огорчают, — так он даже имена покойников путает. Вы не заметили, он хотел примазаться к вашей покупке бу-кета? Кстати, кто вам сообщил о смерти Антони? Я аккуратно рассказала о безгра-ничных возможностях распространения информации в эпоху Интернета. Женщи-на понимающе кивнула и посоветовала брать желтые цветы, ведь она так любила этот цвет... Ну слава богу, это не Антони Тапиес, это сокращение от Антонии. И не художница она, а актриса. «Так и не сня-лась в кино ни разу», — посокрушалась ее приятельница и побежала трусцой к воротам крематория. В первом ряду стояли очень похожие женщины пример-но одного возраста, у всех были желтые цветы. Прямо подружки невесты. Это было восхитительное зрелище. Совесть не позволила мне, прикупив желтых цве-точков, заглянуть на церемонию, а так хотелось. Весь день я была под впечатле-нием. Вспоминала свою однокурсницу, блондинку Вольскую, которая стала звездой университета после того, как феерически перевела латинское Memento mori на русское «Не забудь умереть». И пришла в конце концов к банальней-шему выводу: хорошее место не там, где тебе хочется жить. Хорошее место там, где тебе умереть не страшно. Вот соста-рюсь — нужно будет еще раз в Барселону заехать, тем более что до колумбария я так и не добралась.



текст: борис гайдук рисунки: олег бородин

Нет сомнений, что нобелевский лауреат 1927 года французский философ Анри Бергсон воскликнул

бы «Браво!», если бы ему случилось услышать вопли гайдуковского персонажа: «Я свободен!

Мы свободны! У тебя ничего не вышло, мозг!» У Бориса Гайдука, напротив, всё вышло.

И не важно, знаком ли автор с мыслями Бергсона, считавшего мозг всего лишь подневольным

аппаратом для мгновенной ориентации в мгновенной действительности, или со взглядами

Патанджали, «отца» йоги, смотревшего на этот орган как на безжизненный кристалл. Рассказ, повествующий о непростых взаимоотношениях

укротителя мозга со своим строптивым и коварным подопечным, получился по-чаньбуддийски веселым

и по-селенджеровски сумасшедшим.Дежурный по рубрике Владислав Отрошенко


— Головной мозг является основным эле-ментом нервной системы. —

Валентина шла по проходу, касаясь кончиком указки парт. — Мозг осуществляет управление всем человеческим организмом.

Валентина уперлась грудью в книжный шкаф и разверну-лась. Указка описала дугу в воздухе. Вова Спичкин подвинул ло-коть, освобождая место для контакта с внеземной цивилизацией.

— Головной мозг отдает команды ногам, для того чтобы они шли, рукам, чтобы что-то взять или сделать.

Указка легонько стукнулась о парту Спичкина. Валентина двинулась обратно.

На объяснение каждой новой темы Валентина тратила ров-но двадцать две минуты и за это время успевала медленно про-плыть между рядами туда и обратно. По пути туда ее указка каса-лась парт по правой стороне прохода, обратно — по левой. Партам среднего ряда доставалось, таким образом, по два прикосновения за урок.

Многие всерьез были уверены, что Валентина таким обра-зом зомбирует школьников. В учительской на третьем этаже чаще использовали слово «дрессирует». Также высказывалось мнение, что Валентина — секретный педагогический робот, созданный в рамках школьной реформы. Младшие школьники склонялись к версии, что сама Валентина не робот, но заслана инопланетя-нами, а постукиванием указки по партам отчитывается перед глобальной матрицей. Дети приземленные и неспособные к фан-тазии просто говорили, что у нее в голове таракан, глубокий, но безобидный. Медицинский факт, недоступный науке. Того же мнения придерживался и директор, поэтому, несмотря на стран-ности, положение Валентины в школе было незыблемым. На то были свои причины.

Ученики Валентины сокрушительно побеждали на олим-пиадах по биологии, а соответствующий ЕГЭ сдавали на средний балл, который неизменно являлся почетной статистической по-грешностью среди других школ города.

У Валентины за двенадцать лет работы в школе так и не появилось прозвища. На ее уроках всегда было тихо, а в те двад-цать две минуты, когда Валентина шествовала с указкой между рядами и продвигала в массы новую тему, тишина в классе стояла внимательная, впитывающая — мечта любого педагога.

— Все движения, все действия организма контролируются и направляются головным мозгом. — Указка Валентины отмети-лась на столе сидящей впереди Маши Колобовой. — Без коман-ды головного мозга мы ничего не можем сделать. Даже малейшее движение производится только по импульсам из мозга.

Вова Спичкин вернул локоть на место. Здесь что-то не так. Причем тут головной мозг?

Разве он не хозяин своему телу и своим поступкам?Валентина плыла на уровне третьей парты.Вова вытянул руку и ткнул Колобову между лопаток.— Колобова! — прошептал он.Великая и ужасная Валентина была слегка глуховата, по-

этому за ее спиной можно было с большой осторожностью пере-

говариваться на минимальной звуковой волне.Косичка Колобовой вопросительно качнулась влево.— У тебя будут вопросы по теме?Колобова была «трудовая» отличница, пятерки достава-

лись ей тяжелым усердием, а также заискивающей активностью на уроках.

— Нет, — едва слышно прошелестела Колобова. — Мне все ясно.

— Про головной мозг тоже ясно?— Да!Косичка Колобовой дернулась осуждающе. Голос Вовы был

опасно близок к допустимому звуковому пределу. Кое-кто с перед-них парт оглянулся.

— Что мозг тобой руководит! Тебе это нормально?Спина Валентины впереди дрогнула. Колобова окаменела

от прилежания.Вова Спичкин подвигал на столе «Основы биологии» для

пятого класса.Чушь какая-то.Есть, конечно, всякие безусловные рефлексы и непроиз-

вольные движения тела, но чтобы руководить всеми действиями человека и контролировать все его движения? Какой мозг спосо-бен на это? Разве что инопланетный разум в фантастических бое-виках.

Вова снова подвигал учебник по парте. Он сделал это сам, без всякого сигнала или импульса от головного мозга.

Нет, здесь что-то не так.Указка Валентины отметилась на первой парте. Начался

разворот.Вова прислушался. Может быть, он отвлекся и прослушал

разгадку?Но Валентина говорила уже про спинной мозг.Про спинной мозг было неинтересно.Вова сосредоточился и попытался мысленно нащупать го-

ловной мозг. Ничего не получалось. Вова видел и чувствовал свои руки и ноги, мог напрячь брюшной пресс, мог целую минуту не дышать, положив руку на грудь, слышал сердцебиение. А голов-ной мозг никаких ощущений не давал.

Вот, например, поднять руку и потрогать нос. Простейшее действие.

«Ты можешь это сделать? — мысленно обратился Вова к го-ловному мозгу. — Нет? А я могу!»

— Правая рука — потрогать нос, — негромко сказал Вова.Вслух, чтобы не оставалось сомнений в том, от кого при-

шла команда.Указательный палец прикоснулся к кончику носа.— Спичкин! Кому ты рожи строишь?За инспекцией организма Вова пропустил приближение

Валентины по левому ряду.Краска залила щеки.«Безусловный рефлекс», — некстати вспомнилась преды-

дущая тема.



— Никому.— Повтори, что я сейчас говорила?— Про головной мозг. Что он руководит всеми нашими дей-

ствиями.Класс осторожно засмеялся. До окончания темы Валентине

оставалась еще одна парта вперед и проход назад по левому ряду. Потом она усядется за стол и начнутся вопросы по теме, дополне-ния, домашнее задание и все прочее. Расплывшаяся за столом Ва-лентина больше похожа на старую больную тетку, а не на агента космических сил с деревянной антенной в руке.

— Это то, что я говорила рядом с тобой. А чем ты слушал последние десять минут?

Вова пожал плечами. Ничем. Головным мозгом.— К следующему уроку доклад по сегодняшней теме.— Хорошо.Вова сел на место.Валентина развернулась ровно в тридцати сантиметрах от

книжного шкафа и двинулась обратно. Все ее действия много раз измерены поколениями учеников. На каждом уроке, в каждом классе происходит одно и то же. Вот уж кем руководит даже не головной, а спинной мозг. Или программа, в которую загружают разные темы уроков.

Может быть, она все-таки робот?Вова сел за стол, открыл дневник и записал на следующий

урок: доклад про головной мозг.На всякий случай, чтобы не забыть.«Я снова сделал это сам, — отметил Вова. — Без его коман-

ды, без разрешения. Я все делаю сам».Мозг все-таки занят чем-то другим, как поджелудочная

железа или другой незначительный орган. Они там тоже что-то делают в организме, выделяют какую-то жидкость, которая сме-шивается с другой жидкостью. Но мы этого не чувствуем, нам это на самом деле по барабану.

Валентина дошла до середины ряда.Стоп! А что если?..Косичка Колобовой сдвинулась немного набок.— Вова, ты дурак, да? — прошептала Колобова. — На ров-

ном месте огреб доклад.— Сама дура, — рассеянно ответил Вова, утратив контроль

над громкостью звука.Валентина оглянулась. Примерно так оглядывался бы беге-

мот в саванне — повернув голову набок и скосив глаза.Что если все сказанное про мозг относится к взрослым

и только дети свободны? Что если, вырастая, они утрачивают себя и начинают подчиняться головному мозгу?

Вову бросило в дрожь.Ему вдруг ясно нарисовалась картина, как в один прекрас-

ный день он проснется, а тело уже не его. Оно, тело, как и прежде, встанет с кровати, пойдет умываться, наступит спросонья на со-баку, получит за это втык от мамы, дальше позавтракает и пойдет в школу, но будет уже не он, Вовка Спичкин, а его тело под контро-лем головного мозга!

«Надо спросить у папы!» — пришла спасительная мысль, но тут же Вовка себя одернул.

Если папа тоже находится под контролем головного мозга, он никогда не скажет правды! Он скажет то, что выгодно мозгу!

И мама тоже?Вова похолодел.Нужно поговорить со Славиком из второго подъезда. Сла-

вик старше на три года. Он еще, наверное, сам по себе. Или им уже управляет мозг? В каком возрасте это происходит? Наверное, у всех по-разному.

Вова обвел взглядом класс. Кто-то из них уже мог быть ра-бом головного мозга. Колобова, например, которая зубами выгры-зает пятерки, несмотря на насмешки одноклассников.

Валентина за столом открывала и закрывала рот, но Вова ее не слышал.

Проклятая марионетка головного мозга!Или… наоборот? В матрице произошел сбой, и толстая не-

суразная Валентина таким образом выдает людям тайну вселен-ной: люди! Вы в рабстве! Вами правит головной мозг!

И выдает ее тем, кто еще свободен, ученикам пятого клас-са! Тем, кто еще может что-то изменить!

У Вовы в голове тут же нарисовался сюжет фантастического боевика о борьбе детей против всесилия головного мозга. С под-земными пещерами, гонками на звездолетах и лихими компьютер-ными взломами. И он, Вовка, главный герой! А в конце — победа, планета освобождена от головного мозга! И ослепительно красивая главная героиня вытирает кровь с Вовкиного лба и дарит ему по-целуй. Кто могла быть героиня? Павлова? Нет. Белоголовцева? Тоже нет. На самом деле лучше всего подошла бы Колобова, если бы не ее дурацкая косичка. Если бы она сделала себе нормальную прическу.

Вовка вообразил себе Колобову в облегающем скафандре, точнее, не в скафандре, а в специальном фантастическом костюме для женщин-героев.

...Валентина за столом открывала и закрывала рот, но Вова ее не слышал.Проклятая марионетка головного мозга!Или… наоборот? В матрице произошел сбой, и толстая несуразная Валентина таким образом выдает людям тайну вселенной: люди! Вы в рабстве! Вами правит головной мозг!..


...???...

Колобова, затянутая в черный сверкающий латекс, была конкретно хороша.

— Вопросы по теме есть? — спросила Валентина.— В каком возрасте появляется головной мозг? — неожи-

данно для себя выкрикнул Вова.Класс грохнул так, что с дерева за окном слетела стая во-

рон. Пухлые губы Валентины тоже выпятились в улыбку.— У некоторых довольно поздно.Прозвенел звонок.— Все свободны, кроме дежурных.Вокруг зашевелились. Последний урок, все идут домой.— Ты отжег!Это подошел закадычный друг Дима Горячин.— Я понял, ты специально спросил! — одобрительно хо-

хотнул Горячин. — Ну, типа в каком возрасте появляется мозг! Прикололся!

Вовка замер.«Это не я спросил, — понял он. — Это… он за меня спросил.

Подставил меня».Вовку прошиб пот. Голова закружилась.Мимо доски к выходу прошествовала Валентина.— Вылезай, мне стулья поднимать надо.Это снова Горячин. Он сегодня дежурный.«Нужно встать, собрать портфель и идти домой, — отстра-

ненно подумал Вовка. — По дороге купить мороженого или колы. Того и другого не получится, осталось всего тридцать рублей. Зав-тра выходной, можно гулять допоздна. Весна ранняя, во дворе все высохло».

Рука машинально опустилась вниз и взяла с пола порт-фель.

Вовка замер.Он не давал команды руке взять портфель! Он даже об этом

не думал! Все произошло как-то само собой, механически!Вовка уронил портфель обратно и выпрямился на стуле.Вот они, происки головного мозга! Неужели он сможет под-

нять его, Вовку, с парты и отправить домой?«А вот и нет! — отчаянно подумал Вовка, покрываясь му-

рашками. — Сейчас мы посмотрим, кто здесь главный!»— Нет, — твердо сказал Вовка.— Что? — выкатил глаза Горячин. — Что «нет»?— Не пойду.— Ты не заболел?— Он еще на уроке заболел, — хихикнула Колобова, вторая

дежурная.Вовка положил ладони на парту и сосредоточился.Дежурные смотрели на него с тревогой.«Давай, гад! — подумал он. — Нападай! Попробуй дать мне

еще какую-нибудь команду!»— Я пока воды принесу. — Горячин слегка отодвинулся. —

А ты поднимай стулья с того конца.— Лучше я принесу, а ты поднимай, — возразила Колобова.— Ведро тяжелое.

— Половинки хватит. Полы не грязные.Колобова схватила ведро и выскочила из класса.— Э, Вован, — с расстояния позвал Горячин и пощелкал

в воздухе пальцами. — Ты в норме?«Сидеть! — мысленно приказал себе Вовка. — Пока сам не

уйду, никакой мозг мне не указ!»— Иди в баню, — монотонно выговорил он.Горячин попятился к учительскому столу.Мозг молчал.— Ты какой-то неадекватный.Горячин начал поднимать стулья. Вернулась Колобова

с вед ром.— Спичкин, ты там заснул?Вовка не отвечал, боясь растерять концентрацию, и только

слегка отмахнулся рукой.— Спичкин, ты оглох? — От испуга Колобова сделалась на-

хальной. — Сейчас водой оболью!— Заткнись, — осторожно ответил Вовка.Нужно быть начеку. Головной мозг — серьезный против-

ник.Колобова дернула Горячина за рукав и повертела пальцем

у виска.— Я скоро уйду, — ровно и раздельно произнес Вовка. —

Через пять, нет, через десять минут. Я сам подниму свой стул. Не мешайте мне.

— Может, охрану позвать? — предложила Колобова.— Может, и надо, — сказал Горячин. — Но как-то западло.— Придурки, никого звать не надо, — тихим голосом обо-

рвал их Вовка. — Я скоро уйду. Сам, без мозга.Колобова отступила к выходу и перевернула ведро. Вода

вылилась на пол и широкой лужей потекла к стене.— Это эпилепсия! — крикнула она.— Да ладно!— Наш дедушка перед приступом точно так же разговари-

вает!Вовка хотел еще раз сказать им, что никого звать не надо,

но тут онемела и мелко задергалась правая нога.«Вот оно! — ужаснулся Вовка. — Начинается!»В другое время он подумал бы, что ногу свело от напряже-

ния и неудобной позы. Но только не сейчас.— Мама, — малодушно прошептал Вовка.Левая нога тоже затряслась.«Сейчас будут поднимать», — понял он и изо всех сил упер-

ся спиной в спинку стула.Стул с железным грохотом ударился в дверцу книжного

шкафа.— Начинается! — заорала Колобова. — Надо ему ложку

в рот засунуть! Чтобы язык не откусил!Дежурные бросились из класса, но Вовке теперь было не

до них.Сводило уже икры, крупно тряслись колени. По спине кап-

лями сбегал пот.


Сейчас из головы прозвучат отрывистые команды на чу-жом языке, тело поднимется и пойдет, топая ногами, как Терми-натор, а он, Вовка Спичкин, бессильный этому помешать, будет молча вопить от этого немыслимого ужаса. А может быть, в этот момент его просто не станет, он просто умрет, а вместо него будет жить его тело, управляемое головным мозгом? И вокруг будут та-кие же зомби.

— Зубами вцеплюсь! — процедил Вовка. — Не пойду! Фа-шисты!

От этой фразы из фильма на секунду стало легче.Но тут же виски забились страшной пульсирующей бо-

лью, и тяжело бухнуло сердце в груди. От неожиданности Вовка вскрикнул.

«Мозг атакует! — понял он. — Главное — без паники!»Вовка сделал несколько вдохов и выдохов. Это было похо-

же на искусственное дыхание на уроке ОБЖ, только как будто он делал его самому себе.

— В атаку! — еле слышно прошептал Вовка.Он прижал ладони к груди и несколько раз нажал изо всех

сил. Пальцы были как чужие и ничего не чувствовали. Сердце отчаянно забилось о ребра. Горло сдавило спазмом, стало трудно дышать.

Атака захлебнулась, перед глазами поплыли радужные круги.

«Это конец, — обреченно понял Вовка. — Если сердце за-хвачено, то все без мазы».

Теперь оставалось только достойно погибнуть перед ли-цом превосходящих сил противника.

Вовка постарался сделать суровое лицо.«Нужно напоследок подумать о самом главном, — вспом-

нил Вовка совет всех погибающих героев. — Чтобы жизнь про-мелькнула перед глазами».

Вовка зажмурился, пытаясь промелькнуть перед глаза-ми жизнь, но вместо этого вспомнились последние каникулы. И даже не две недели с родителями на море, а бабушкина дерев-ня: колодец со скрипучим журавлем, яблоневый сад, круглые окуневые рты в укутанном травой судке, футбол с деревенскими ребятами, бабушкин торопливый приговор над разбитым в драке носом: у кошки заболи, у собаки заболи, а у Вовочки жирком за-тяни… Прикольно. Нос — и жирком. Зачем?

Картинки каникул в деревне были такими яркими, что сквозь них пробивались даже звуки и запахи, это были не вос-поминания или переживания, а как повтор в кино, проживание этих кусков жизни заново, еще более острое оттого, что было по-следним.

«Как же хорошо жить», — подумал Вовка и открыл глаза.Сердце успокоилось, хотя ноги по-прежнему больно крю-

чило судорогой.Произошло невероятное — мозг отступил.— Враг остановлен на подступах, — голосом военного дик-

тора произнес Вовка.Снова вдох и выдох, вдох и выдох. Спасительная передышка.

Но что дальше?«Нужно вспомнить что-то свое, — пришла нужная мысль. —

Секретное! О чем не знают даже самые близкие люди, не то что какой-то головной мозг».

И Вовка вспомнил.Сначала — как он подсматривал за большими девчонка-

ми в раздевалке секции художественной гимнастики. Там была такая незаметная дырка из соседней подсобки, где на время ре-монта лежали всякие маты и обручи. Об этом никто не знал, даже лучшие друзья. Потом ремонт закончился и подсобку закрыли.

Еще Вовка вспомнил, как у бабушки он вылез ночью в окно, прибежал на деревенское кладбище к полуночи и, си-нея от страха, простоял там ровно час, потому что такой был спор с самим собой. Какой головной мозг мог бы додуматься до такого?

И еще как он нашел мертвого воробья, решил его похоро-нить, и вдруг заплакал, и ревел до тех пор, пока не начал заикать-ся. От последнего воспоминания слезы снова навернулись Вовке на глаза. Этого чертова воробья с его скрюченными лапками было почему-то жальче всего в жизни. Такая фигня.

Вовка вытер кулаками слезы. Не хватало сейчас только рас-плакаться.

Вовка достал из кармана носовой платок, высморкался, су-нул платок обратно и замер.

Он сделал это сам. Спокойно произвел нужное действие.Сердцебиение успокоилось. Боль в висках прошла.Вовка больно ущипнул себя за руку и вдруг понял, что он

победил.Мозг был разбит наголову. Секретные, никому не доверен-

ные воспоминания, словно секретное оружие, сокрушили врага. Смерть воробья оказалась не напрасной.

Вовка откашлялся.— Поднять правую руку! — громко скомандовал он.И тут же резко, до хруста в суставе вскинул вверх руку.— Поднять левую руку!

...«Нужно вспомнить что-то свое, — пришла нужная мысль. — Секретное! О чем не знают даже самые близкие люди, не то что какой-то головной мозг».И Вовка вспомнил...



Левая рука так же незамедлительно выполнила приказ.Вовка счастливо рассмеялся.— Это сделал я! — крикнул он поверженному противни-

ку. — Мои руки и ноги будут слушаться только меня!Вовка вскочил из-за парты. Ноги слегка онемели, но

Вовка понял, что победил навсегда и никто не будет управ-лять им.

В коридоре послышался топот, и в класс вбежал охранник дядя Витя. За ним в дверь просунулись лица Колобовой и Горя-чина.

— Вот! — крикнула Колобова. — У него припадок!Вовка опустил руки.— У Спичкина? — хмыкнул дядя Витя. — Что-то я сомне-

ваюсь.Горячин и Колобова вдоль стенки проникли в класс.Вовка расхохотался.— Аутотренинг! — закричал Вовка. — Это был аутотре-

нинг! Я же сказал — через десять минут уйду! Вы чего тут шороху навели?

Дядя Витя несильно щелкнул Горячина пальцем по голове и ушел. Горячин потер ушибленное место.

— Дурак ты, Спичкин, — обиженно протянула Колобова.— А ты, Машка, — самая красивая в классе! — сказал в от-

вет Вова, прямо глядя Колобовой в глаза.— Что? — опешила Колобова.— Ты самая красивая в классе, — повторил Вова.Вовка едва не обмолвился про блестящий космический

скафандр, но вовремя прикусил язык.Колобова подняла руку и поправила косичку.— Ты правда так думаешь?Вовка кивнул.— Да. И вообще клевая девчонка. Всегда помогаешь, не

жмотничаешь. Можно я тебе вечером позвоню?— Звони, — сказала Колобова. — Я пойду еще воды при-

несу.Горячин посторонился, пропуская Колобову с ведром,

и наконец закрыл рот.— Жесть! — шепотом сказал он. — Ты сам-то понял, что

сделал? Ты Колобову в шесть секунд заклеил! Это все твой авто-тренинг?

— В целом да, — уклончиво ответил Вова.Рассказывать про битву с головным мозгом было слишком

долго.— А меня научишь? В чем тут фишка? — Горячин еще по-

низил голос. — Я бы так тоже к кому-нибудь подъехал.— Фишка простая, — важно сказал Вова. — Главное — быть

собой.— Быть собой, — повторил Горячин.Вовка взял портфель и вышел из класса.Внутри него все пело и ликовало. Ноги хотели танцевать,

а сердце рвалось из груди, но не так, как в битве с головным моз-гом, а с радостью и торжеством.

Вовка вышел в коридор и остановился у окна. На улице све-тило солнце и лопались первые почки.

«Если я справился со своим головным мозгом, то и другие тоже могли! — пронзила его счастливая мысль. — И папа! И мама! И Славик из второго подъезда! Все они тоже наверняка без мозга! Особенно Славик! Он — настоящий!»

И от этой счастливой мысли Вовка снова засмеялся и по-мчался по пустому школьному коридору.

— Машка, я тебе позвоню! — на бегу крикнул он попавшей-ся навстречу Колобовой с ведром. — Ты самая красивая!

Колобова поставила ведро на пол и заглянула в стекло, но окно, залитое весенним солнцем, отражения почти не давало.

А Вовка с грохотом скатился по лестнице и кинулся к вы-ходу.

«Я свободен! — ликовал он. — Мы все свободны! У тебя ни-чего не вышло, мозг!»

У дверей Вовка едва не налетел на Валентину.— Спичкин, — Валентина перевела дух, — осторожнее.Вне класса она сильно задыхалась. Только в проходах меж-

ду партами с указкой в правой руке у нее был нормальный голос. Ну, почти нормальный, если не прислушиваться.

— Валентина Петровна! — крикнул Вовка. — Я все знаю про головной мозг!

— Я рада. — Валентина коротко вдохнула и выдохнула. — Не забудь отразить это в докладе.

Вовка с грохотом врезался в дверь и выкатился на крыльцо.Охранник дядя Витя курил на углу.— Я свободен! — заорал Вова то, что рвалось из его гру-

ди. — Я победил свой мозг!И миллиарды нейронов, сплетений и нервных окончаний

тут же понесли эту радостную весть к его легочным пузырькам, диафрагме, трахее, голосовым связкам, икроножным и прочим мышцам, глазным яблокам, кончикам ногтей — и даже к времен-но присмиревшим извилинам головного мозга, — и Вовка, разма-хивая портфелем, понесся по школьному двору.

...«Если я справился со своим головным мозгом, то и другие тоже могли! — пронзила его счастливая мысль. — И папа! И мама! И Славик из второго подъезда! Все они тоже наверняка без мозга! Особенно Славик! Он — настоя-щий!»...


туманные людиЛюди не отчетливы, туманны. И явно встает

вопрос: есть ли люди вообще? Во всяком случае, остаются ли люди на ночь?

«Русский пионер» всегда поощрял приближение к тайне. Не только к глобальной. Тайная

повседневность завораживает не меньше. «Лики ночи», выставка Венди Пэтон в Центре фотографии братьев Люмьер, полна тайных

отпечатков, аналоговых знаков и смыслов.





влад

имир

арн

ауто

в












Фотографии предоставлены автором. Венди Пэтон. Из серии «Лики ночи» (Wendy Paton. «Visages de Nuit») www.wendypaton.com

Правофланговая. Гордость и предупреждение. Ксения Собчак про свой сон в августовскую ночь. Отличник. Находя разумные пределы. Роман Авдеев о казенных лыжах. Пионервожатая. Я ищу

Ноэ. Софико Шеварднадзе про предвкушения и желания Анны.

Запевала. Инициация первоэлементами. Единение Михаила Лузина с природой. Пионервожатый. Пьяный лес. Виктор Ерофеев про свои наблюдения за жизнедеятельностью соотечественников.

Звеньевой. Прорыв современницы. Михаил Довженко

про сходство театра и митингов. Подшефная. Банкирша и медвежата. Лера Тихонова об особенностях московского

хотельерства. Горнист. O, banana! Вита Буйвид про банановый

ликер детства. Чтец. Около корабля. Кирилл Решетников

про роман Натана Дубовицкого «Машинка и Велик, или Упрощение Дублина».


текст:ксениясобчак

Телеведущей Ксении Собчак приснился сон. Приснился, и хорошо. Но история усугубляется тем, что в этом сне ей приснился разговор с президентом страны о стране, ее президенте и о ней, Ксении Собчак. Тему «Сон» «Русский пионер» раскрыл в одном из предыдущих номеров, но, как выясняется, не до конца.

orlo

va

В ночь на 21 аВгуста, в го-

довщину путча, приснился мне странный

сон.

Я добивалась этой встречи с середины

декабря. Очень важно было мне сказать,

почему я собираюсь на митинг, почему уча-

ствую во всем том, что при определенных

обстоятельствах и «доброжелателях» могло

быть сочтено предательством. Столько

событий произошло, что я была уверена:

этой встречи больше никогда не будет.

И думать оставалось только в категориях:

отдадут деньги или украдут, посадят — не

посадят… И вот звонок. На мобильный —

незнакомый голос сообщает мне, что сей-

час я буду говорить с президентом своей

страны, — и сразу это гаденькое чувство,

которое начинается с ног и далее разли-

вается по всему телу, — чувство пред-

стоящего разговора с начальником. Все

мое прогрессивно-либерально-протестное

сопротивляется во мне, но ноги и живот не

обманешь…

— Ксюша, привет.

— Здравствуйте, Владимир Владимирович.

— Как дела?

— Хорошо. Спасибо. — Еле удержалась

от еще более дурацкого, чем эта реплика,

«А у вас?».

— Завтра сможешь в 8 вечера быть

у меня?

— Смогу, конечно, спасибо.

— Хорошо, с тобой свяжутся.

Ну а дальше мысли, мысли, ураган, вихрь

мыслей — мыслей, за которые себя нена-

видишь, но которые все равно как сквоз-

няк проносятся в твоей голове (что надеть,

кто накрасит, главное — не подобостраст-

но разговаривать, лицо делать бесстраш-

ное — нет, наоборот, ты жертва, о себе

не говорить вообще — пусть поймет, что

я только о России думаю, доклад прине-

сти с собой про коррупцию — нет, это уже

было — а чего, собственно, не было-то?).

Как сказать о самом главном так, чтоб

услышал? Может, это мой исторический

шанс? Может, вся моя жизнь только ради

этой встречи? Ни у кого не получилось пре-

одолеть вакуум в Кремле, а у меня получит-

ся — именно я найду правильные слова

и расскажу обо всем. Обо всем. О чем обо

всем-то? О чем рассказывать и зачем?

О коррупции? О цензуре? О Бастрыкине?

Что сказать-то главное, что бы было не от-

торгнуто, а услышано?.. К ужасу, к пол-

шестого утра стало абсолютно очевид-

но, что нет таких слов, скомпонованных

в самые точные предложения, чтобы не

наезжать, не критиковать, а просто рас-

сказать. Все это банально и переговорено

всеми по тысяче раз. И получается, что вы-

крикнуть один вопрос или написать откры-

тое письмо гораздо легче, чем поговорить

с живым человеком. Один на один.

А ведь еще ж и про себя невозможно

забыть — ведь надо как-то объяснить, по-

чему ты оказалась на морозе зимой, зачем

говорила вначале под свист, а потом уже

и под аплодисменты… И вроде так искрен-


не хочется извиниться — ведь он живой

и ему больно, — а вроде извиниться —

значит предать то, во что веришь. Такая

все это неловкость, такая ужасная мука,

что в какой-то момент хочешь сбежать

от самой себя и вернуться в собственное

тело уже только после встречи с Ним.

Встретил меня в гостиной. Улыбнулся.

Пожал руку — целовать не стал.

— Владимир Владимирович, я хотела вам

сказать…

— Да не надо уж ничего говорить, все ты

уже сказала, наслушался. Давай лучше

я тебе скажу. Вот ты думаешь, я такой

диктатор, да? ОМОН, разгоны, бандерлоги.

Деньги у тебя отнял. А ты вообще понима-

ешь, в какой стране мы живем? Понима-

ешь ли ты и отдаешь ли себе отчет в том,

что будет, если в условиях той ситуации на

Кавказе, которую мы имеем, в условиях

уездных царьков в регионах власть отдать?

Ты думаешь, выборы будут? Свобода-

равенство? Хаос будет и кровь. В лучшем

случае военная хунта. А вы, как дети, спич-

ками играетесь, потому что воспитатель

вам не нравится. Вас как пену, как накипь

сметет волной либо остервенелых и голод-

ных, либо вооруженных и циничных. Ты

с чего взяла, что в России для демократии

предпосылки есть? Она когда была вообще

в России, демократия? Хоть 10 лет была

подряд? А с чего вы взяли-то, что тогда она

будет? С глобального потепления, что ли?

Да я страну по частям эту собирал, жил

в кабинетах и поездках. Ты думаешь, я за

кресло держусь? Да я б давно уже ушел на

покой, только покоя не будет никакого —

будет война, будет смута. Ты думаешь,

я себя намеренно жуликами окружил? Да

они все вокруг жулики — у них на генном

уровне вшито воровать. Кто-то, думаешь,

кроме меня о стране думает? Да даже

если бы я у Тимченко все себе отбирал —

мне тратить некогда. И не на кого. Я все

время работаю на свою страну, всю

жизнь. Детей не вижу, семьей нормальной

жить не могу.

Ты думаешь, друзья твои новые воровать

не будут? Будут еще больше. Мне уже

много лет. Я понимаю, как жизнь устрое-

на, — они просто слабость почуяли и на-

бросились, как шакалы… За демократию?

Ха. За свои собственные мелкие амбиции

и интересы. Демократия их беспокоит.

Беспокоила бы — уже давно объединились

бы против меня, организовались в единый

фронт. Но они ж даже этого не могут,

шакалы, — им же каждому кусочек урвать

побольше надо. От «Демократии»…

— Владимир Владимирович…

— А ты куда полезла вообще? Ты думаешь,

они тебя пожалеют? Да половина уже сей-

час открыто тебя предали. И это только на-

чало. Да ты отца своего вспомни — он был

настоящий демократ. Идеалист. Честный,

порядочнейший человек. И что его дружки,

помогли ему? Хоть кто-то из пламенных

демократов, кто-то заступился? Кроме,

как вы это там называете в ваших кругах,

«чекиста-кагэбульника» что-то не нашлось

никого рядом. Ты-то это все видела — как

же ты могла допустить, что тебя эти мошен-

ники используют? Ты ж им нужна, только

чтоб мне еще побольнее сделать. Или

у тебя мозгов это понять не хватает?

— Я просто хотела…

— Да знаю я, что ты хотела, спуталась

с проходимцами. Яшин еще этот твой… Ис-

пользует тебя.

— Я за справедливость, я работать хочу,

политикой заниматься, для людей со-

зидать, а не Билана объявлять, я столько

лет свои проекты носила, показывала —

и на ТВ, и Суркову — и что? Кому это все

нужно? — неожиданно для себя самой

выпалила я. Черт, ведь зарекалась ни

слова о себе — нет, все равно вот это под-

ленькое про свои нужды выплыло.

Первый раз за разговор он замолчал.

О чем-то думал.

— Я не знал об этом. Суркову, говоришь,

показывала проекты?

Улыбнулся.

— Ну вот видишь, всем что-то нужно —

все с проектами, с мечтами — и все что-то

хотят делать, а когда им не дают — злятся,

в оппозицию уходят.

— Вы даете делать, но только посред-

ственностям всяким и подлецам — в этом

проблема, — вдруг выпалила я и сразу как

будто сама испугалась и через секунду воз-

ненавидела саму себя за испуг.

Он внимательно на меня посмотрел:

— Понимаешь, подлец — понятие от-

носительное: для тебя они подлецы, для

них — ты.

А я должен думать о своей миссии — пусть

сколько угодно орут, что я вор, сволочь,

диктатор, — я им страну развалить не

дам. Я жизнь свою стране отдал. Они не

понимают, сколько у нас проблем: какая

отсталая экономика, какие люди ворова-

тые и ленивые. У них все легко и просто:

бумажку написал, всех уволил и работай

на благо — я это в 90-е все видел, когда

твоему отцу помогал хлеб, как в блокаду,

людям доставать. Я этого не допущу. Пусть

меня все считают кем вздумается. Я до по-

следнего от своей миссии не отступлюсь.

У нас и так угасающая, умирающая импе-

рия — так они еще и ускорить эту смерть

хотят. Не при моей жизни.

Почему-то я молчала. А ведь мне было

что сказать. Но так искренне он говорил

эти слова, и во всей этой геополитике как

будто не было места хипстерам, Интернету

и всему прочему. Я предательски молчала.

— С дружками твоими понятно, ну

а с тобой мне что делать? — неожиданно

сказал он.

— Не отнимайте у меня возможность

работать. У меня в жизни больше ничего

нет. — Я сказала это как-то очень тихо,

но твердо. — И друзей не трогайте — там

очень много искренних…

— Вот искренних мы пристроим, ты не

переживай, да они и сами поймут, что

у нас выбора нет, кроме как не потерять

страну и сохранить то, что есть, от про-

ходимцев… Нашла героев — все неудачни-

ки, которых просто к кормушке не пускают,

искренние…

Я знаю, что нужно уметь хоть на несколь-

ко мгновений «встать в чужие ботинки»,

чтобы что-то понять. В историю мой со-

беседник уже точно войдет как автори-

тарный монарх, душитель свобод. Вдруг

он готов тащить на себе этот жуткий исто-

рический крест не ради бабла и замков,

а ради сохранения умирающей империи

Россия? Когда-то великой страны, которая

теперь хочет просто спокойно состариться

и не умереть, расколовшись, как царский

фарфор, на десятки маленьких кусочков…

Просто давайте представим на секунду,

что это так.


текст:романавдеев

Уж кому-кому, а банкиру Роману Авдееву, безусловно, есть что сказать о гордости — все-таки самый многодетный миллиардер России. Четверо своих и 19 приемных. Итого 23. Чем не повод для гордости и для колонки в «РП»?

тая

невс

кая

Много лет назад, когда я еще

относился к когорте молодых, но уже

успешных бизнесменов, на одном горно-

лыжном курорте в Альпах со мной произо-

шел примечательный случай. Примеча-

тельный потому, что заставил задуматься

над собой и своими представлениями

о гордости, гордыне и уважении.

Дело было так. В горах я люблю кататься

на лыжах вне трассы. В тот день, сойдя

с накатанного маршрута, я доехал до об-

рыва — дальше пути не было. Пришлось

снять лыжи и идти обратно пешком. Так

я и сделал. Снега — по пояс, тащу с собой

лыжи, палки. И иду я таким образом в гору

уже час, весь вспотел, думаю про себя:

«Я же богатый человек! Выброшу эти лыжи

из проката, чего я их тащу? Приду в прокат

и скажу: “Выбросил я ваши лыжи! Скажи-

те мне, сколько они стоят, я заплачу! Дайте

мне новые, а те я выбросил!”».

Но нет, думаю, стыдно будет, я не мужик,

что ли? В итоге спустя два часа я все-таки

добрался обратно с этими лыжами на

вершину, съехал по общей трассе и, про-

пустив обед, сразу пошел спать. И был

очень горд тем, что не выбросил эти злопо-

лучные казенные лыжи.

Рассказал как-то эту историю в кругу дру-

зей, и один мой товарищ, человек вдумчи-

вый, мне сказал: «А ведь не гордость тебя

обуяла, а гордыня».

Тогда я не стал спорить, но теперь думаю,

что товарищ все-таки был не прав. Я ис-

пытал удовольствие от своего поступка

совсем не потому, что гордился собой. На

самом деле нашлось бы немало людей,

которые могли пройти этот путь по снегу

и сделать это с гораздо меньшим трудом.

А другим хватило бы ума вообще туда не

поехать.

Если говорить о деньгах, то мне не было

бы стыдно сказать в пункте проката, что

я выбросил их лыжи. Взяли бы с меня

какие-то франки и, может быть, были бы

только довольны. Поэтому сказать, что

я был горд собой, пожалуй, нельзя, а вот

что я себя сам потом зауважал — вот это

правда.

Так в чем же заключается феномен гордо-

сти и гордыни? В Интернете можно найти

много готовых определений и формул, но

мне бы хотелось попробовать вывести

свою.

В русском языке «гордость» и «гордыня»

имеют значения, которые интуитивно

понятны всякому. И все же, каков смысл

их различения? Гордость — это хорошо,

а гордыня — плохо? Интересно, что

оба эти слова имеют свои эквиваленты

в одном и том же глаголе — гордиться.

В таком случае не являются ли гордыня

и гордость чем-то более близким друг

другу, чем принято считать?

Вполне возможно. Но при их очевидной

близости гордость и гордыня, конечно,

различны. Это просто показать, заменив

термин «гордыня» более внятными слова-

ми — например, «тщеславие», «честолю-


бие», «высокомерие», «амбициозность»,

«надменность». Предполагается, что

гордость всего этого не включает. Но, по-

моему, очевидно и то, что одно от другого

отделяет весьма тонкая грань.

Вот почему, общаясь с детьми, я стара-

юсь слово «гордость» не употреблять.

Если говорить о воспитании, то, на мой

взгляд, гордость как вполне естественное

душевное свойство каждого человека

следует не культивировать, а, наоборот,

обуздывать, находя для нее разумные

пределы. Есть гордость или нет — это

не так принципиально для человека как

морального существа.

Поэтому, на мой взгляд, одно из главных

качеств, которое следует воспитывать

в ребенке, совсем не гордость, но ува-

жение. Когда человек уважает себя, он

через себя учится уважать других. А когда

он горд за себя, это точно, что он противо-

поставляет себя другим и уж точно не

учится уважать других.

На самом деле, если я, гражданин Рос-

сии, живя по большей части именно на

территории этой страны, буду гордиться,

например, американскими демократи-

ческими институтами, это будет как-то

странно. Но я могу их уважать. Предмет

гордости должен каким-то глубинным

образом касаться притязаний и пристра-

стий человека. Я могу гордиться талантом

художника, если, скажем, он мой близкий

друг или родственник. Но нелепо гордить-

ся талантом какого-нибудь N.

Можно уважать человека за его очевид-

ные достоинства и поступки и при этом

быть абсолютно равнодушным к нему как

конкретному индивиду. Поэтому гордость

имеет в себе и нечто от страсти в смысле

привязанности к конкретной стране, кон-

кретным людям. А в этом, так или иначе,

проявляется естественный для каждого

человека эгоизм.

Поэтому лично для меня так называемая

национальная гордость представляет мало

ценности. С моей точки зрения, гораздо

более ценным является уважение к той

или иной, в том числе и «своей», нации,

что позволяет всегда держать дистанцию

и не идентифицировать себя с каким-либо

социумом или институтом.

Я не приемлю мысли, что я должен гор-

диться своей национальностью, тем, что

я русский. Потому что так можно дойти до

того, что человек будет гордиться тем, что

он блондин или родился в четверг. А что от

него зависит в этом плане?

К сожалению, сегодня я не могу сказать,

что у меня есть гордость за свою страну,

а вот гордость за русскую культуру и за

то, что я являюсь частью этой культуры

и православной традиции, у меня есть.

Мне не раз приходилось вести беседы

с иностранными коллегами, что-то им объ-

яснять и доказывать, приводить примеры

из истории, и когда они соглашаются, что

наша культура — органичная, но само-

бытная часть мировой, я испытываю на-

стоящую гордость. Потому что я не просто

знаю это, но и живу этим.

Но не всем такая простая трактовка

нравится. Политикам и партгосстроите-

лям очень хочется привязать к понятию

«гордость» еще какие-то мотивы и смыс-

лы. Во времена СССР нас убеждали, что

мы должны гордиться своей страной,

партией большевиков и социалистиче-

ским строем. И на этом поприще неплохо

преуспели.

Приведу пример из собственного детства.

У нас была самая обычная рабочая семья,

в меру аполитичная, не коммунисты и не

диссиденты, но никогда не говорили, что

советский строй самый лучший, а СССР —

самая счастливая страна в мире. Я тогда

не очень обращал внимание на репорта-

жи программы «Время» о жизни в США,

но сама среда, наверное, привела к тому,

что даже во сне мне, четверокласснику,

снилось, что как хорошо, что я не родился

негром в Америке. Там бы я голодал,

а так живу в такой хорошей стране, хожу

в школу, у меня все есть. При этом жили

мы в коммунальной квартире вчетвером

в одной комнате.

Признаться, я не сразу пережил эту

совершенно ни на чем не основанную гор-

дость, граничащую с нелепостью и даже

глупостью.

Зато мои дети не задают мне вопрос,

почему Россия — не Америка. У них

этого нет. Они часто бывают за границей,

свободно говорят на английском. В свои

10—12 лет они уже законченные космо-

политы, но осознают себя русскими и не

видят ни в ком врагов.

Конечно, они все сопоставляют, сравнива-

ют, оценивают, находят плюсы и минусы,

но для них это чисто географическая раз-

ница и какого-то особого пиетета перед

западным миром они не испытывают.

У них есть оттенки серого, белого, чер-

ного, а у меня в их возрасте была только

черно-белая картинка.

Поэтому наши дети с одинаковой степе-

нью радости готовы поехать в деревню

под Липецком или в пригород Лондона.

А вот когда я первый раз попал в ГДР

в составе студенческого стройотряда, то

я четко понимал, что я нахожусь в чужой

среде. У моих детей этого нет, и я за это

искренне горд.

Есть гордость или нет — это не так принципиально для человека как морального существа.Одно из главных качеств, которое следует воспитывать в ребенке, совсем не гордость, но уважение.


текст:софикошеварднадзе

До сих пор журналист Софико Шеварднадзе писала колонки в «РП» от первого лица, но хотя главные герои сегодняшнего рассказа существуют в третьем лице, история про Анну и Ноэ не стала от этого менее личной или более отстраненной. Читатель сам поймет, в чем этого причина.

orlo

va

Было утро седьмого июля, и Анна

открыла окна под знакомое: «Раз и-и-и

два! Раз и-и-и два!» Она задержалась

у окна и подумала: «Неужели кто-то еще

ходит на занятия?» Было еще жарче,

чем вчера, и солнце пекло беспощад-

но. Во дворе играла одна маленькая

Этуна. Мамы ее никогда не было дома,

и она могла играть во дворе круглый

год, в любую погоду. К Анне в комнату

зашла няня с бледно-фиолетовым на-

чесом, из-за которого Анна любила ее

еще больше, и сказала: «К тебе пришел

Ноэ». В глубине души Анна надеялась,

что это тот самый Ноэ, который всегда

на нее смотрит из окна первого этажа,

пока Алексий, его отец, преподает уроки

танца. С Ноэ она никогда не играла. Он

был на год младше, а еще он вовсе был

не из их двора. Он просто приходил к отцу

после школы и ждал, пока закроется

студия, чтобы затем уйти с ним домой,

куда-то далеко.

— Какой Ноэ? — спросила Анна, как

будто впервые услышала это имя.

— Сын Алексия! Танцора нашего!

Анна вздрогнула от радости, и от волне-

ния заиграл левый глаз. Но своему ново-

му чувству она не поддалась:

— Я его вообще не знаю!.. Что он хочет?

Няня подняла бровь и сказала:

— Цветы принес чудные! Замуж, видимо,

просит!

У Анны вскипела кровь. Она вдруг

разозлилась:

— Цветы?! Как он смеет! Кто он вообще

такой? Наглец! Ему всего 14 лет.

Пока Анна натягивала платье и новые

лаковые балетки, у нее потели ладошки.

Ноэ стоял у приоткрытой двери и держал

в руках плоскую вазу. В ней поверху

плавали три речные лилии. Белые цветы

оттеняли его костлявые обгорелые плечи.

Прикусив себе щеку, она нахмурилась

от внезапной боли. Увидев ее лицо, Ноэ

отвел взгляд и быстро проговорил:

— Это тебе.

— Что это? — спросила Анна, будто никог-

да не видела цветов.

— Тебе прислали!

— Что?! Кто прислал?

— Я не могу тебе этого сказать!

— Что за глупости?!

— Не могу. Меня убьют, если я тебе

скажу, — героически сказал Ноэ, глядя

прямо в ее огромные карие глаза.

На тот момент у Ноэ было две мечты:

быть сыном богатого человека и женить-

ся на Анне, когда он повзрослеет. Анна

испытывала к нему противоречивые

чувства, впрочем, как и ко всему, что

ей по-настоящему нравилось. Как-то

раз, в пятом классе, она была влюблена

в старшеклассника и три минуты до

звонка всегда стояла перед дверью его

класса. Когда тот выходил, она делала

вид, что не замечает его, и потом расска-

зывала подруге: «Знаешь, как я здорово

сегодня пококетничала с ним? Прошла


мимо и не посмотрела на него!» К пятнад-

цати годам мало что изменилось.

После недолгой паузы, не дав Анне воз-

можности сострить в ответ, Ноэ поставил

вазу с лилиями у порога и крикнул через

плечо: «Я пошел!» Он быстрым шагом,

почти спотыкаясь, спускался с пятого

этажа. Пока Анна смотрела в отдаляю-

щийся затылок, она была уверена, что

история про незнакомца была пред-

логом ее увидеть. Но вот только как он

нашел речные лилии в городе, где их не

существует? К ее изумлению, история

оказалась правдой. В течение двадцати

двух дней Ноэ приносил ей три речные

лилии в день, и ее дом постепенно пре-

вращался в одну большую лилию. Она так

и не узнала, кто их посылал. И хоть это

был первый случай, когда незнакомый

поклонник осыпал ее цветами, Анну это

особо не будоражило. Единственное, что

доставляло ей тайное удовольствие, было

то, что цветы эти приносил Ноэ, и в ее

представлении он должен был от этого

страдать. А Ноэ совсем не задумывался

об обстоятельствах. Он был счастлив, что

каждый день, хоть на долю минуты, мог

видеть Анну и ее родинку на шее.

Утром тридцатого июля Ноэ поднял цветы

на пятый этаж, как он это делал каждое

утро, и увидел, как прислуга выносит

многочисленные чемоданы. На секунду

он перестал дышать и увидел за приот-

крытой дверью, как Анна укладывает

свои длинные волосы перед зеркалом. Ее

торопили, вокруг суетливо носилась няня,

а Анна стояла будто одна во вселенной.

Она увидела Ноэ в зеркале и сделала вид,

что не заметила. Ноэ стоял ошеломлен-

ный и от безысходности чувствовал, что

его тело сыпется, как песочный замок.

Анна наконец-то повернулась к нему.

— Мы уезжаем на море, — сказала она.

— До сентября? — спросил Ноэ небреж-

но, будто разговор с ней был привычным

для него делом.

— Да, до сентября, — ответила она,

почему-то решив не упоминать о том,

что в сентябре она уедет жить в другую

страну.

Ноэ поставил вазу у входа, улыбнулся

ей, развернулся и ушел. Анна поверну-

лась обратно к зеркалу и продолжила

собирать волосы в хвостик. В тот момент,

когда она упорно зализывала переднюю

часть, проступили слезы.

Прошел год. Другой. Еще один. Ставни

дома, где жила Анна, давно не откры-

вались и были забиты жирной пылью.

Ноэ окончил школу и все реже приходил

к отцу в студию. В один июльский день

того года, когда у Алексия на уроке был

всего один ученик, безнадежно пытав-

шийся поступить в балетное училище,

а розы посередине двора сохли от жары,

окно Анны открылось. Услышав, как счет

под размер польки испаряется в горячем

воздухе, Анна наконец почувствовала,

что она дома. Ничего не изменилось,

только комната казалась меньше и няня

перестала красить волосы бледно-

фиолетовым. Теперь у нее был белый, как

снег, пушистый начес. Поспав немного,

Анна решила навестить подружку. При

выходе из дома она увидела Ноэ, который

пытался захлопнуть багажник своей

машины. Последние три года она время

от времени думала о Ноэ. Бывало, что

забывала его совсем. А теперь он стоял

точно таким, каким она себе его неодно-

кратно представляла.

— Привет! — слегка истерически крик-

нула Анна, сама не понимая, почему она

это сделала.

Ноэ поднял голову, сделал глубокий вздох

и постарался выдохнуть очень медленно,

так, чтобы никто не заметил. Волнение

улетучилось. Вместо него наступила при-

ятная ясность.

Этим летом они поцеловались. Это был

первый поцелуй Анны. «Я люблю тебя», —

прошептал ей Ноэ. Она улыбнулась

и ничего не ответила. Как-то вечером они

лежали на крыше ее дома, куда можно

было выбраться с пожарной лестницы

квартиры. Ноэ впутал свои пальцы в ее

нескончаемые волосы и положил ее лицо

себе на грудь.

— А что ты хочешь? — спросил Ноэ.

— Много чего! — засмеялась Анна.

— Нет, правда! Ответь мне.

— Сейчас или вообще в жизни?

— И то, и другое.

Анна подняла голову и посмотрела ему

в лицо. Сумерки преломляли его источен-

ные скулы, а зрачки терялись в темноте.

«“Сейчас” и есть мое желание», — поду-

мала Анна.

— Я всегда представляла себя в большом

доме, — продолжила она вслух. — Но

это не просто большой дом, а большой

и плоский... со двором внутри дома!

Как в Мексике! Думаю, он должен быть

пестрым и с мозаикой на террасе двора.

Там обязательно должен быть кинотеатр.

Вечером будут показывать по два филь-

ма. Первый дети будут смотреть с нами.

Во время второго они пойдут спать.

После фильма надо будет выйти на терра-

су и обсудить фильм с гостями или вдво-

ем. Возможно, я буду его режиссером.

Анна захлебывалась при рассказе.

Ноэ, улыбаясь, слушал ее с закрытыми

глазами.

— Ну и конечно, всегда будет играть хо-

рошая музыка. Предпочтительно — Лиза

Станфилд. Там всегда будет вкусная еда

и распахнутые двери.

Наступила тишина. Анна взяла его левую

руку, подложила ее под свою левую грудь

В течение двадцати двух дней Ноэ приносил ей три речные лилии в день, и ее дом постепенно превращался в одну большую лилию.


— Я всегда представляла себя в большом доме, — продолжилаона вслух. — Но это не просто большой дом, а большой и плоский... со двором внутри дома!

серг

ей б

орис

ов/ф

отос

оюз


и легла на нее. В ладони руки он слышал,

как в неровных два счета бьется ее серд-

це. В июле следующего года Анна вер-

нулась. День был жарким, как и всегда

в этом июльском городе. По прошествии

времени дом для Анны перестал опреде-

ляться родной комнатой, белым начесом,

громким счетом и прочими деталями.

Главное теперь было — предвкушение.

Вечером Анна сидела на лестнице перед

своей квартирой и ждала Ноэ. Раздались

быстрые шаги, а внизу появился силуэт.

Их разделяли четыре лестничных про-

лета. На втором этаже Ноэ посмотрел на-

верх и ускорил шаг. Анна непроизвольно

улыбнулась и прикрыла губы рукой. Потом

вдруг убрала руку, в которую просочилось

неодолимое чувство слабости. У него

тоже сразу появилась улыбка, почти бо-

лезненная. За эти четыре этажа, которые

их разделяли, она знала, что любит его.

Немного наивного, свободного, худоща-

вого. Этим вечером они поехали кататься

на его машине. Проехали центр, масси-

вы, автостраду. Ехали в непонятном на-

правлении. В какой-то момент Анна пере-

бралась на его сиденье и обняла обеими

руками, зарыв голову в живот. Со всей

недосказанной лаской она бесперебойно

целовала его голубое поло. Неожиданно

Ноэ спросил:

— Хочешь, я тебе спою?

Анна опять рассмеялась и кивнула

головой. Пока она его обнимала, иногда

мешая ему управлять машиной, Ноэ спел

единственные две песни, которые знал

наизусть. Это были колыбельная, которую

он знал с детства, и один куплет из песни

«Битлз». Пел он совсем неплохо, весело̀ .

В этот момент он ей казался бесконечно

красивым и вечным. У Ноэ было одно

желание: всегда быть с Анной.

На втором курсе университета Анна

встретила смуглого иноземца. Он испове-

довал другую веру. Иноземец был старше

ее на восемь лет. Хватило всего несколь-

ких дней знакомства с ним для того,

чтобы попасть в дальнее зазеркалье. Ей

казалось, что иноземец знал о жизни то,

чего не знала ни она и ни один ее знако-

мый. После многочисленных скандалов

дома, вопреки всему, бросила учебу

и уехала с ним путешествовать на другие

континенты. Она решила ничего не пи-

сать Ноэ и не объяснять. «Так будет легче

для всех», — уверяла она себя.

Первые полгода Анна со сладкой мятеж-

ностью и горькой радостью поглощала

все, что преподносила ей жизнь. Ни

о чем не задумываясь, не боясь захлеб-

нуться насмерть. Но постепенно линия

горизонта выравнивалась, и Анна на-

сильно пыталась не думать о Ноэ. Мысли

свои она вырывала клочками и загоняла

в глубину подсознания... Потом Анна

стала просыпаться рядом с незнакомым

мужчиной. Однажды она нашла его

голым в объятиях общей знакомой.

В этот день она плакала, потому что

никогда не любила его. Потому что

они наконец расставались. Скорее,

ей было обидно за себя. Иноземец

пытался утешить Анну, но, как любой

царь-самозванец, был совершенно не

способен понять ее животную боль. Это

был в меру глупый и ровный мужчина,

с маленькими изменами среднего мужчи-

ны, с маленькими жестокостями среднего

мужчины, который случайно пересекся

с Анной там, где пересекаются души всех

сортов и видов.

После длительного странствия Анна вер-

нулась к родителям в чужую страну. Было

непонятно, какой стоял месяц. Погода

и время не считывались в этой стране.

Похудев на десять килограммов, она была

похожа на истощенного дикого зверя

и порождала лишь щемящие чувства.

Зайдя в свою комнату, Анна тут же

увидела огромную стопку писем. От Ноэ.

Анна взяла ее в руки и вытянула из нее

два последних: «Моя Анна, я не знаю,

где ты. От тебя уже семь месяцев как

ничего не слышно. За это время я думал

за несколько жизней. Взорвал в себе

самые глубинные фибры души. Умер, для

того чтобы заново начать думать. Я по-

строю этот дом — плоский и пестрый.

У него будет внутри двор, как в Мексике,

и огромный кинотеатр. Каждый день

будут показывать по два фильма. Там

всегда будет вкусная еда и распахнутые

двери. Я построю его для тебя, даже

если тебя рядом со мной не будет. А где

будешь ты, Анна?» Две недели спустя

было отправлено еще одно письмо: «Моя

Анна, сегодня умер мой отец. Он умер

во сне. Я сидел у его кровати. Я сразу

понял, — последний вздох ни с чем не

перепутать. Ты просто знаешь, что он

последний. Он ни на что не похож. Теперь

есть только ты».

Это было последнее письмо, которое он

ей написал. С того момента прошло уже

пятнадцать месяцев. У Ноэ не было боль-

ше желаний. Для него теперь суть была

не в ответе, а в ожидании, где вопрос

больше не ставился.

Анна мелкими осколками соскребла

остатки всей имеющейся силы и воли

и на следующее утро оказалась в своем

городе. Она не очень отчетливо помнила,

какими путями она добралась туда, но

это было совсем не важно. Главное было

дойти. Она стояла перед входом во двор.

Было сентябрьское утро, и из студии раз-

давалась музыка. Незнакомый ей голос

считал под вальс. Она зашла во двор

и посмотрела сквозь распахнутые окна

студии. Зал с зеркалами был заполнен

девушками в белых балетках. В начале

зала у станка стояла худенькая блондинка

с мелкими чертами лица. Когда закончи-

лась музыка, она закончила считать.

Когда все ушли, блондинка встала в про-

филь и посмотрела на свой круглый

живот в зеркале. Она увидела Анну в от-

ражении и сразу ей улыбнулась:

— Здравствуйте! Вы записать

маленькую?

— Нет, — медленно, почти угасающим

голосом ответила Анна. — Я ищу Ноэ.

Девушка повернулась к ней и весело

ответила:

— Ноэ здесь не бывает. Я увижу его вече-

ром дома. Передать ему что-нибудь?

Анна молча качнула головой и слегка

улыбнулась одной стороной лица. Она

развернулась и неторопливо направи-

лась домой, проходя мимо нового лифта.

Поднимаясь по лестнице, она смотрела

сквозь каменные жалюзи. Улица за-

растала людьми. Снаружи просыпался

осенний, еще не пестрый город. Вдали

раздавались бессрочные: «Раз-два-три!

Раз-два-три».


текст:михаиллузин

На дНях ко мне в Петербург из

Берлина прилетел друг Кристоф. Крис —

фотограф и заядлый путешественник.

Последние полгода прожил в Португалии,

проложил на мотоцикле маршрут из

Германии в Албанию, а четыре года назад

в разгар русской зимы поехал покорять

Транссиб. Так мы и познакомились —

я прилетел в Екатеринбург навестить

родителей и чуть ли не в дверях дома

натолкнулся на худощавого голубоглазого

немца, которого приютил мой брат по

программе Hospitality club. Брата больше

интересовали компьютерные виды отды-

ха, а мы с Крисом обошли все екатерин-

бургские клубы в поисках куража и дев.

Так и подружились. Встречались потом

в Москве, Киеве, Петербурге, досуг особо

не менялся.

За последние четыре года мой немец-

кий друг заметно прибавил в русском.

Раньше мы объяснялись на языке жестов

и «Битлз», а теперь люди, с которыми

Крис заговаривает, первым делом дума-

ют, что над ними издеваются. «Да русский

он, просто слова коверкает, чтоб надо

мной посмеяться», — сказала в сердцах

одна пожилая дама, к которой Крис по

незнанию нюансов обратился на «ты».

Инцидент был исчерпан только после де-

монстрации ай-ди кард. В общем, освоил

Крис великий и могучий почти в совер-

шенстве. Этому можно найти несколько

объяснений, но я думаю, дело в любви,

любит он к нам возвращаться.

Крис жалуется: за последние десять лет

Россия изменилась не в лучшую сторону.

И нет, не из-за того, о чем вы подумали.

Исчезает самобытность, говорит. Раньше

было много «бабушка», «старый машин»,

«милиц в смешной шапка», вообще люди

и антураж были другими. А сейчас все

почти как в Европе. Новые машины,

пробки, масс-маркеты, реклама и т.п.

Скучно. Даже милицию переименовали

и переодели. По крайней мере, в больших

городах. Мне теперь, говорит, интерес-

ней Латинская Америка — там колорита

хоть отбавляй. И это человек, который

изучал русский язык в школе, первой

любовью которого была русская девуш-

ка, который, в отличие от большинства

из нас, в Байкале купался, в конце-то

концов!

Так получилось, что на выходные мы

уехали праздновать день рождения Вари

Шведовой, моего директора и прекрас-

ной девушки. Уехали за 350 километров

от Петербурга, на границу Ленинград-

ской, Вологодской областей и Карелии,

в нетронутые цивилизацией места. Криса

взяли с собой, это ж известная забава —

брать иностранцев на гуляния/охоту/

рыбалку. Крис всех веселил. Удивился,

что лес растет так густо, — в Германии

все леса (видимо, сведенные под корень

и рекультивированные потом) выгля-

дят как парки. Наотрез отказался есть

чернику с куста, потому что «на нее могла

Музыкант Михаил Лузин, не в силах более противостоять зову родной природы, оказывается на лоне ее и именно в том виде, как положено: в чем мать родила.

але

ксан

др с

ават

юги

н


влад

имир

кры

лов/

фот

осою

з

Россия — это специальное место для воспитания сильных людей. А сильный человек не может не быть свободным. Никто его к несвободе не принудит.


пописать лиса и можно отравиться».

А потом увидел деревянную часовню

во имя Ильи Пророка, которую возвел

Варин отец посреди острова на озере,

и сказал, что чувствует себя так, как

будто попал в сказку. И надо обязательно

устроить тут фотосессию с девушками

(тут невольно вспоминается эпизод с уча-

стием экс-губернатора Свердловской

области Эдуарда Росселя, попросившего

«поставить органчик» внутри только что

отреставрированного его стараниями

собора в Верхотурье). Часовня — вроде

бы простая, из дерева, но с невероятной

красоты резными куполами, коньками

и наличниками в исполнении гениального

местного мастера.

Я вообще человек неверующий, но

рядом с этой часовней у меня всегда

случается приступ духовности. Недавно

знакомый подвозил с канала Грибоедова

до площади Восстания и сказал такую

фразу: «У меня трое детей. И я отчетливо

понимаю, что я смертен, а кровь моя

уже получила продолжение. Кровь только

и бессмертна». Вот он, момент истины.

Какие там православие, язычество,

коммунизм, фрейдизм? Кровь и почва —

вот что важно (да-а-а-а, и это я так рядом

с немцем думаю). Я стою на своей земле,

в часовне, Варин отец, Владимир, при-

бивает к алтарю образы Святого Духа

и Спасителя, я принимаю молоток, подаю

иконы, кругом свечи горят. И нет никаких

посредников, и мне абсолютно все равно,

есть бог, нет его. Точнее, я уверен, что

нет, и все равно, вне всякой зависи-

мости, происходящее просто, исконно

и свято.

Вечером, изрядно так уже посидев за

столом, пошли в баню. И в бане духов-

ностью накрыло меня окончательно.

Это ведь, думаю, в чистом виде ритуал

единения русского человека с природой!

Вошел, одежду снял, даже крест снял —

наносное это все, не исконное — и остал-

ся в чем мать родила. И началась ини-

циация первоэлементами: огонь горит,

вода течет, воздух свежий, горячий,

медный ковшик руку тяжелит, а потом

веник в руку — и париться. Босиком по

холодной влажной земле — и с мостков

в озеро с головой. Все элементы смеша-

лись в тебе. Огонь, вода, земля, металл,

воздух, дерево. Все чистое внутри

и снаружи, и ты часть этого мира, и мир

в тебе. Можно и за стол возвращаться.

Черт, я был слишком пьян, чтобы по-

пытаться объяснить это Крису. А у него

случился другой приход. В баню мой друг

пошел в красной туристической ушанке

с кокардой, которую ему подарил Влади-

мир. Он вообще эту шапку весь вечер

не снимал, и я никогда не видел столько

гордости на лице своего друга. Плечи

расправил, грудь колесом — бравый

солдат, да и только! И я опять подумал

о корнях. Наши-то деды в своих ушанках

дошли до Берлина. Житель Берлина на-

девает дебильную туристическую копию

этого архетипического шлема и, на-

верное, чувствует себя сопричастным

к победителям. По крайней мере, очень

хорошо вживается в эту роль, и она ему

нравится. Я смотрю на Криса. Он голый

по пояс, в руке стопка водки, во лбу горит

краснозвездная кокарда. Говорю: ты же

русский!

Все смеются, пьют виски, дышат прохлад-

ным ночным воздухом... И нет никаких

противоречий, и всем все понятно,

и кругом мир, покой, свобода, и все это

наполнено колоссальной внутренней

глубиной и гордостью. Мы на своей

земле, крепко стоим на ней, питаемся ее

силой. Любим погулять, гостей любим. Так

было, так есть и в наших силах сделать

так, чтобы это длилось вечно, — кровь-то

бессмертна. А еще, глядя в спокойные

глаза людей, сидевших за одним со мной

столом, я понимал про родную страну

одну очень важную вещь: Россия — это

специальное место для воспитания силь-

ных людей. А сильный человек не может

не быть свободным. Никто его к несвобо-

де не принудит.

Утром, держась за голову, я думал:

пьяные прозрения — это неотъемле-

мая часть почвеннических практик или

можно обойтись одной баней?

Пьяные прозрения — неотъемлемая часть почвеннических практик или можно обойтись одной баней?

влад

имир

сок

олае

в/ф

отос

оюз


текст:викторерофеев

Я недавно похоронил своих

родителей, сначала папу, потом, меньше

чем через год, маму, на Ваганьковском

кладбище, и, несмотря на их почтенный

возраст, оба умерли, перевалив через де-

вяносто лет, редкий и счастливый случай

совместного долголетия, несмотря на то

что они полностью израсходовали свой

жизненный ресурс, решил поехать не на

какой-нибудь модный курорт, а в какую-

нибудь красивую глушь.

В качестве красивой глуши я выбрал

Куршскую косу на Балтике, старую

рыбацкую деревню на заливе, окружен-

ную сосновым лесом, дюнами, грибами,

папоротником, дикой малиной, утопаю-

щую в лесном-морском запахе. Это всего

в пяти километрах от литовской границы

и примерно в ста километрах севернее

могилы Канта в бывшем Кенигсберге.

Там, в папоротниковой глуши, я пытался

разобраться в своих запутанных отноше-

ниях с умершими родителями, особенно

с мамой, но даже в глуши не выдерживал

и отвлекался на жизненные увлечения.

C женой и семилетней дочкой мы ездили

на длинный малолюдный пляж на вело-

сипедах, везя на спицах солнце, прыгали

на волнах, ловили медуз, учили дочку

плавать, ели мороженое, вернувшееся

из советских времен, а по вечерам пари-

лись в русской бане.

Но постепенно калининградские люди

разведали о нашей июльской берлоге,

стали наезжать с шашлыками, арбу-

зами, водкой, звали на могилу Канта,

окантованную в стильную усыпальницу,

ровесницу ленинского мавзолея, звали

в аэроклуб под Гвардейском полетать

на двухместных самолетиках, звали, на-

конец, в тюрьму под тем же Гвардейском,

гордясь уникальностью этой тюрьмы,

находящейся в роскошном старинном

замке. В тюрьму, однако, мы не собра-

лись, только облетели ее по очереди

на винтовом самолетике и подивились:

роскошный гулаг! Затем решили съездить

в пьяный лес, который находился от

нашей глуши неподалеку.

Собственно, пьяный лес — это научное

название, но он больше известен как

танцующий лес. Это — участок на Курш-

ской косе в обычном сосновом лесу, где

сосны ведут себя самым неподобающим

образом. Вокруг лес как лес, а здесь они

извиваются как змеи, откалывают колен-

ца, завязываются в узлы. Это абсолютно

отпадное явление, которому ученые так

и не нашли никакого объяснения. Пья-

ные, танцующие сосны остались неразга-

данными. Нашлось объяснение местным

деревьям, кроны которых похожи на

флаги, обращенные на восток, — это по-

нятно, здесь дуют западные ветры, а вот

чтобы так танцевать — никакие ветры не

закружат. Это уникальное явление, нет

таких в мире. И все, конечно, в бывшем

Кенигсберге гордятся этим пьяным лесом

не меньше, чем своей непосредственной

Писатель Виктор Ерофеев, оказавшись в странном, так называемом пьяном лесу, становится свидетелем жизнедеятельности своих соотечественников. Увиденное наводит его на размышления о сути, о природе гордости. В результате читателю предлагается еще одно прочтение главной темы номера.

orlo

va


близостью к Европе, коварной близо-

стью — потому что мы ездили в Литву на

велосипедах, обедали в Ниде и качали

головами: уплывет, уплывет Калининград-

ская область в европейское море, не зав-

тра, так послезавтра, потому что здесь

очевидное очевидно. Но сегодня она еще

никуда не уплывет, потому что народ хоть

и подпорчен Европой и нет там ни одного

русского автомобиля, но все равно народ-

то наш, пока еще наш, в доску.

В этом мы непосредственно убедились

в пьяном, танцующем лесу. Перед танцую-

щим лесом выделен паркинг, стоят лавки

с безвкусным янтарем, а дальше через

воротца — деревянная дорожка: ты

идешь по ней и ахаешь, ахаешь, пора-

жаясь выкрутасам природы. Ты ахаешь,

но наши родные посетители совершенно

дуреют от пьяной невидали. Сначала они

дико орут, кокетничают, щипая друг друга

за попы, и задорно фотографируются

с голыми торсами на фоне провокацион-

ной природы, но это их уже не устраивает,

этого им мало, они на глазах превращают-

ся в тарзанов и обезьян. Если первые от

входа сосны остаются необсиженными, то

дальше начинается стихийное бедствие:

люди начинают лазить по раритетным

деревьям, которые как будто специально

так устроены, чтобы вызвать желание

по ним скакать. И наши люди начинают

прыгать со ствола на ствол, с ветки на

ветку, висят, раскачиваются, болтаются

на соснах, штаны сползают, они висят.

Ошалевшие литовцы, которые — и муж-

чины, и женщины — все чем-то похожи

на режиссера Римаса Туминаса, как будто

он их породил, и старенькие немцы, дети

простых рыбаков, фашистов и кусателей

ворон, приехавшие сюда по ностальгиче-

скому зову, никак не могут поверить в то,

что они видят своими глазами. Кусатели

ворон? Тоже экзотика! Когда-то немцы

любили есть ворон, а лучшие вороны были

на Куршской косе, и чтобы их доставить

в Берлин полуживыми, их кусали зубами,

чтобы придушить. Но наши все равно

лучше! Наши отечественные орангутаны

сношаются с природой не на шутку. Тут

мне в голову закрадывается крамольная

мысль: уж не являются ли эти пьяные

сосны совместными детищами деревьев

и этих обезьян? Ведь наши люди больше

всего гордятся тем, что они могут сами

уничтожить, задушить, исковеркать,

сломать своими собственными руками. Не

случайно победа — это наше самое гор-

дое слово. Победа ничем не отличается от

убийства, кроме гордой мотивировки.

Но чем дальше в пьяный лес, тем больше

удовольствий. Наконец мы подходим к со-

снам, которые окружены специальными

заграждениями. Это уникумы из уникумов.

Если остальные сосны просто пьянеют

и пляшут, то это — лесные акробаты,

гибкости которых позавидуют тропические

лианы. И что же? На них сидят, в их коль-

цах ползают все те же наши люди. Вместе

с младенцами, детсадовскими детьми,

школьниками, студентами и студентками.

Они так обсадили эти лесные чудеса, что

кажется: им здесь раздают бесплатный

корм и они никак не могут нажраться.

И у тебя в голове возникают сразу две

мысли. Первая: слава богу, что я на них

не похож! Ты начинаешь гордиться тем,

что ты — не их, что ты — другой. И ты

догадываешься, что ты ближе к ошара-

шенным, к тем, кто смотрит на это как на

полную дичь. И вдруг у тебя начинаются

видения: тебе кажется, что по веткам

бегают прокуроры и судьи, которые за-

судят любого, кого им прикажут судить,

прыгают по ветвям продажные жуиры-

журналисты, по веткам, залезая на

самый верх, бегает сама власть, радуясь

своей безнаказанности, знакомые лица

власти, вот они — вот они бегают.

Но вторая мысль страшнее первой. Ты

оглядываешься по сторонам и думаешь:

а где охрана? Почему не охраняются

пьяные сосны? Почему нет полицей-

ских с дубинками, которые должны

разогнать это стадо? Куда смотрит

администрация? То есть ты начина-

ешь выступать за порядок, то есть ты

переходишь на сторону власти и факти-

чески требуешь отменить демократию

в том обезьяньем виде, в котором она

только и может существовать в широ-

ких массах посетителей пьяного леса,

то есть ты ищешь защиты у тех, кто

сам — в твоих непристойных видени-

ях — карабкается по соснам и долезает

до макушек. Ты гордишься, что ты —

не дикарь, но требуешь от дикарей

защититься с помощью командиров,

командующих и главнокомандующих

тех самых дикарей. И чего же ты тогда

гордишься собой, если ты не можешь

разрешить это простое противоречие?

Ты гордишься собой, оставаясь среди

дикарей? А ты сам ли не дикарь, если

ты начинаешь рассказ с того, что похо-

ронил своих родителей на престижном,

на зависть друзьям, Ваганьковском

кладбище, рукой подать от Есенина?

И тебе не совестно гордиться твоим

похоронным успехом? И разве ты после

этого не дикарь?

Нет, не дикарь?

А кто?

Я памятник себе воздвиг

нерукотворный…

Ну да, конечно, конченый дикарь!

Ты гордишься, что ты — не дикарь, но требуешь от дикарей защититься с помощью командиров, командующих и главнокомандующих тех самых дикарей.


текст:михаилдовженко

Лет пятнадцать назад мне довелось

поработать вожатым в пионерском лагере

«Орленок». Том самом, где в вожатые

принимают торжественно. И обязательно

рано утром 19 мая у памятника Орленку,

практически на берегу «самого синего

в мире» Черного моря. Правда, при мне,

в конце 1990-х, в этом легендарном лагере

уже много чего изменилось с советских

времен. Например, официально нас даже

не называли «вожатыми». Официально,

согласно КЗоТу и трудовым, я был «педо-

бразом». То есть «педагогом дополнитель-

ного образования». Согласитесь, вряд ли

об этом слове можно сказать, что «оно

звучит гордо». С другой стороны, ведь

«роза пахнет розой, хоть розой назови ее,

хоть нет». Моментов, которые гордость все-

таки у меня вызывали в то постсоветское

пионерское лето, было предостаточно.

Вне зависимости от того, кто и как решил

переименовать нормальные человеческие

названия.

Я до сих пор с удовольствием вспоми-

наю мой раздолбайский старший отряд,

мужская часть которого одной пре-

красной ночью отправилась набегом на

теплицы с цветами. В «Орленке» всегда

столько высокопоставленных гостей,

что покупать каждому цветы — денег,

сэкономленных на детских завтраках, не

напасешься. Цветы в лагере выращива-

ют свои. Так вот, мои 15-летние хлопцы,

все как один в камуфляжах, потому что

смена у нас была специальная, погранич-

ная, пробрались в наш лагерный дендра-

рий с единственной целью — нахламить

побольше цветов для девочек из своего

отряда. В цветнике они увидели нас — не-

скольких вожатых, — тоже в камуфля-

жах, лежащих на земле. Честно говоря,

мы, двадцатилетние, были там по той же

причине — добывали цветы для своих

объектов мечтаний. Встретившись на

месте преступления, все всё сразу поня-

ли и разошлись по своим романтическим

делам. Мои дети в первую минуту реши-

ли, что им от меня влетит, но ни слова

в упрек я тогда не сказал. Лишь испытал

гордость за то, что они — подростки, ко-

торые по идее должны были бухать ночью

утаенное от вожатых пиво, — на моих

глазах по-настоящему мушкетерили…

Когда в Москве начались митинги, я был

в Кремле. Вернее, мой друг Алекс Дубас

захватил меня туда 5 декабря 2011 года

на премьеру фильма «Елки-2». В ожидании

показа мы сидели в зале и уже знали, что

на Чистых прудах в этот момент арестовы-

вают людей, которые решили высказать

свое недовольство прошедшими на-

кануне думскими выборами. Я тоже был

ими недоволен, но я не пошел на Чистые

пруды в тот вечер и сидел во Дворце

съездов, не испытывая никакой гордости

за происходящее. Ни в Кремле, ни на

бульваре. Скорее, было как-то неудобно

за себя и еще за несколько тысяч людей,

которые, в общем-то, не обязаны были

Из колонки журналиста, шоумена, актера Михаила Довженко читателю предстоит узнать, что роднит митинги и театр. И при чем тут цветы.

orlo

va

Прорыв современницыПрорыв современницы


в тот вечер отказываться от просмотра

неплохого предновогоднего кина.

Несколькими часами позже мы уже

переезжали из ресторана в ресторан,

отмечая со знакомыми знакомых съемоч-

ной группы премьеру. Получали новости

о происходящем в Москве через со-

циальные сети. В какой-то момент кто-то

прочитал в фейсбуке: «Убили Навально-

го…» «Это же — война!» — сказал кто-то

очень тихо, но было отчетливо слышно

«средь шумного бала». Кажется, это был

режиссер Руслан Бальцер. И я помню, как

мы все согласились — а и вправду может

быть война…

А ближе к утру выяснилось, что один чело-

век в тот вечер все же сбежал из Кремля

на Чистые пруды. То есть — сбежала.

Лена Плаксина, сыгравшая в «Елках»

«Ольгу — девушку Урганта», просто долж-

на была выйти тогда в «Современнике» во

втором акте «Трех товарищей» на сцену.

Она примчалась на бульвар за несколько

минут до выхода и увидела толпы людей,

еще больше омоновцев, отсекающих

их к автозакам… Прорваться в такой

ситуации к театру было невозможно. Тем

более — успеть вовремя. Что произошло

с Леной в тот момент, известно, навер-

ное, лишь Мельпомене да мобильному

телефону, который утонченная девушка,

прорываясь сквозь ОМОН, автоматиче-

ски включила на видеозапись. Именно

ее мы потом несколько десятков раз

пересматривали…

Ко второму акту Лена, играющая фрау

Хассе, все-таки успела. По ее словам,

когда она выбежала на сцену, то услы-

шала следующие реплики: «Что нового,

фрау?» — «Ничего: грабежи, митинги.

Я на улицу не выхожу — стреляют даже

из пулеметов!» — «Это уже не новости,

фрау Залевски…» Ремарк вряд ли хотел

предугадать московские «уже не ново-

сти» конца 2011 года, но очень точно

сделал это.

Узнав об этой почти кинематографи-

ческой истории, я невольно испытал

гордость за Лену. Без пафоса и лишней

политики в Интернете она просто сыгра-

ла спектакль в ту секунду, когда Москва

готова была заиграться в гражданскую

войну. Не больше и не меньше. В какой-

то момент было ощущение, что на

улицах вот-вот начнут стрелять, «даже из

пулеметов». Сколько виртуальных пере-

стрелок произойдет позже в социальных

сетях. Сколько невиртуальных митингов

еще случится с декабря по май. И не

будет уже неудобно за то, что в какой-

то момент они начнут напоминать тебе

день города и ты перестанешь на них

ходить. И не будет никакой гордости

за то, что ты все-таки был на каких-то

из них. Ведь ты не прорывался сквозь

московский ОМОН, в борьбе с которым

за последние месяцы было создано

уже столько имен, лишь для того, чтобы

вовремя сыграть спектакль. Почему-то

именно этот случайный, маленький и по-

литически совершенно незначительный

эпизод вызвал ощущение настоящей

гордости «за». Не за себя. Но за кого-

то. За такую вот «современницу». И ее

«прорыв».

Интересно, в каком-нибудь пионерском

лагере, когда Лене Плаксиной было пят-

надцать, какие-нибудь пацаны лазили за

цветами для нее в какой-нибудь дендра-

рий? Надеюсь, что да.

нина

сви

ридо

ва, д

мит

рий

возд

виж

енск

ий/ф

отос

оюзЯ до сих пор с удовольствием

вспоминаю мой раздолбайский старший отряд, мужская часть которого одной прекрасной ночью отправилась набегом на теплицы с цветами.


текст:лератихонова

Бурый медведь — национальная гордость. Лера Тихонова доказала это всему миру еще раз. Весь мир Леры — пятизвездный отель, где она работает. Или работала — потому что после второй откровенной и искрометной истории (первую читайте в предыдущем номере) хотельерское будущее Тихоновой под большим вопросом. А успешное писательское — все очевиднее.

из л

ично

го а

рхив

а

Я горжусь своим криминальным

талантом. Переманивать чужих клиен-

тов — это святой долг «продажников».

Мы по очереди ходим по конкурирую-

щим отелям и вынюхиваем, какие у кого

мероприятия и группы. И чем больше мы

воруем, тем жирнее квартальные цифры

и тем возвышеннее проходят наши пят-

ничные совещания. Мой день — среда.

Две недели назад я ловко увела крупного

фармацевтического клиента из-под носа

соседнего отеля, и сам генеральный

пожаловал в отдел продаж, чтобы бить

мне поклоны.

Те, кто не сражаются на передовой,

обрабатывают клиента в тылу. Первое

мероприятие моих фармацевтов до-

верили самому опытному сотруднику

в «банкетке». Улыбчивая, с изящными

ручками и грушеобразной фигурой, Аня

носит ласковую кличку Жопаня и даже

не подозревает об этом. Ее попа поис-

тине внушительного размера. Правда,

слегка приплюснута сзади. И все потому,

что сидит в офисе до ночи и иногда все

выходные напролет. Я люблю Жопаню за

приветливость и добрый нрав.

— Измучилась я с твоим «Ноартисом». —

Она протиснулась крутыми боками в наш

отсек и взгромоздилась на краешек

стола. Как ни странно, Жопаня всегда

норовит примоститься на каком-нибудь

крохотном пятачке, словно испытыва-

ет судьбу на прочность. — Запросили

развлекательную программу в русском

стиле. Десять вариантов на выбор. Про-

сто не знаю, что еще придумать.

Я взглянула на нее рассеянно. Уже пол-

часа, как я сочиняла письмо для «Гранит

банка». Сводки с полей донесли, что

они селятся у соседа через реку и дают

хороший объем. План Барбаросса зрел

в моей голове. Для начала надо было за-

манить директоршу банка к нам на ужин.

— Ну, не знаю… Балалайки там

разные…

— Балалайки я написала. — Жопаня

вздохнула. — И гармонь, и певицу в ко-

кошнике, и «хлеб-соль», и даже ансамбль

«Березка»… Один пункт остался.

— Предложи им живых медведей. Очень

по-русски.

— Живых?! — удивилась та и поерзала,

отчего стол угрожающе заскрипел. — Ге-

неральный не одобрит. Еле-еле кроликов

на Пасху разрешил.

— Да ладно. Для «Ноартиса» он сам

готов рядиться медведем и плясать…

И потом, ты найди маленьких медвежат.

С дрессировщиком.

— Может, и правда? Напишу десятым

пунктом. Все равно до него не доберут-

ся. Закажут «хлеб-соль», как обычно.

Под моим опасливым взглядом Жопаня

слезла со стола и скрылась за дверью.

Завлечь директоршу на ужин оказа-

лось не так-то просто. Она упрямо не

откликалась на письма и звонки. Но мой

криминальный талант щедро пересы-


davi

de m

onte

leon

e/sa

ltim

ages

.ru

— Да. В честь грядущего Дня независимости, — начала я бодрымголосом Якубовича, — хочу подарить вам ужин на двоих в нашем роскошном ресторане!


пан креативностью. Я выяснила, когда

у нее день рождения. К сожалению,

оказалось, только в ноябре. День дурака

уже прошел. Жаль, по сути, он как раз

самый подходящий. Пришлось ждать

9 мая и под этим благовидным пред-

логом нагрянуть к ней в офис с букетом

роз и тортом. Директорша, монументаль-

ная дама, словно олицетворяла собой

«Гранит банк». Она сдержанно приняла

подношения и, сложив рот гузкой,

указала на маленький стульчик у дверей

кабинета:

— Я вас слушаю.

Мля! Вести беседу на расстоянии четы-

рех метров друг от друга, да еще сидя на

две головы ниже!

Я приосанилась и светски улыбнулась.

Упомянула еще раз славный праздник,

прошлась по метеорологическим пре-

вратностям прошлого, настоящего и бу-

дущего и перешла к нашим прекрасным

номерам. Гузка сжалась в копеечную

монету:

— Нас устраивает отель, которым мы

пользуемся. И менять его не намерены.

У вас что-то еще ко мне?

На встречах я частенько чувствую себя

навязчивым кавалером. Причем за-

ставить клиентов бронировать наши об-

лезлые номера сложнее, чем затащить

в постель.

— Да. В честь грядущего Дня независи-

мости, — начала я бодрым голосом Яку-

бовича, — хочу подарить вам ужин на

двоих в нашем роскошном ресторане!

Поле чудес работает безотказно. Ровно

через неделю я лично встречала бан-

киршу у входа в отель, чтобы проводить

их с мужем до ресторана и пожелать

приятного вечера. Метрдотель Эдуард,

принявший эстафету, обещал окружить

важных гостей эксклюзивным серви-

сом. И я ему доверяла, как себе. Наш

криминальный отдел кадров переманил

Эдуарда из самого дорогого стейкхауза

города. Он обладает редким даром вести

гостей к столику и при этом обаятельно

улыбаться затылком.

По пути из ресторана я размышляла,

когда лучше пригласить подобревшую

директоршу в наш единственный отре-

монтированный номер — после десерта

или до, как вдруг увидела бегущую по

коридору Жопаню. Ее зад колыхался, как

большой, полный воды аквариум.

— Ты куда?!

— Там медведей привезли! — крикнула

она на ходу, задев меня бедром и чуть

не расплескавшись, и помчалась дальше

— Балалайки я написала. И гармонь, и певицу в кокошнике,и «хлеб-соль», и даже ансамбль «Березка»… Один пункт остался.— Предложи им живых медведей.Очень по-русски.

евге

ний

умно

в/ф

отос

оюз


по направлению к служебному входу.

Я поспешила следом.

У входа стоял фургон, напоминавший

перевозку для лошадей. Крепкий мужчи-

на щелкнул кнутом, и огромный медведь

выгрузился из фургона. Мы застыли.

К нашему ужасу, за ним последовали

еще два, не менее крупных, собрата.

Косматые, обсыпанные опилками звери

были в намордниках.

— Что это?! — в страхе воскликну-

ла Жопаня. — А где мои годовалые

медвежата?!

— Так это и есть годовалые! А вы что,

девушка, думали, они размером с годо-

валых детей?.. Куда идти? Командуйте!

Попятившись, она задом оттеснила ко

входу испуганно выглядывающих из-за

ее спины охранников и еще каких-то на-

бежавших сотрудников.

— Близко к ним подходить нельзя! —

строго предупредил дрессировщик. —

Минимум десять метров. Скальп с чело-

века сдергивают одним когтем.

— Это конец! — Жопаня обернулась

ко мне побелевшим лицом. — Зал весь

от края до края — десять метров! Они

снимут скальпы со всех топ-менеджеров

«Ноартиса»! Будет международный

скандал!

«Опять переметнутся к конкурентам,

суки, — подумала я. — Столько усилий

впустую!»

По команде медведи встали мордами

к стене и задрали лапы, как арестован-

ные. Дрессировщик достал щетку.

— Сейчас причешемся, и можно идти.

Из коридора торчали любопытные голо-

вы, прибывавшие с каждой минутой.

Налегая кормой на дверь, Жопаня по-

пыталась ее закрыть. Она пугала народ

скальпами, но это только усиливало

интерес. Видимо, каждая из голов была

уверена, что подобная участь постигнет

непременно ближнего.

— Ты тоже иди, — сказала она мне сев-

шим голосом. — Не дай бог!

— Я тебя не брошу. Тем более это я при-

думала десятый пункт.

Дрессировщик сосредоточенно чесал

зверей. Опилки и шерсть летели в раз-

ные стороны.

— Боже! — стонала Жопаня. — Тут

рядом кухня. Если шеф-повар это увидит,

он обезглавит меня раньше медведей!

— Готово! — Дрессировщик сунул щетку

в сумочку на поясе.

Мы с Жопаней переглянулись, одновре-

менно сообразив, что зал на восьмом

этаже и нам еще предстоит транспор-

тировать медведей наверх в битком

набитом служебном лифте.

— Две «Белуги», — отрапортовал

Эдуард. — Сначала ругалась со своим

мужиком, а потом и вовсе выгнала. Про-

сила еще третью бутылку, но, к счастью,

вырубилась.

Я заглянула в ресторан. «Гранит банк»

безмятежно спал на стуле, склонив

голову на грудь. Пока мы поднимали

медведей, пугая до смерти горничных

и официантов, пока стояли под дверью

зала, ожидая предсмертных криков

фармацевтов, я ее упустила.

— Вот черт! Хотела ей номера показать!

— Поздно. Она уже в другом измерении.

Я пятнадцать минут пытаюсь ее вернуть

в нашу действительность. Но бесполез-

но. — Эдуард брезгливо потряс мою

медведицу за плечо. — Эй, мадемуазель!

Просыпайтесь!

Та оглушительно всхрапнула, и я чуть не

описалась от неожиданности.

— Ну и что будем делать?! — негодовал

Эдуард. — Не в ресторане же оставлять

на ночь!

Меня вдруг осенило:

— Идея! Уложим ее спать в номере. Это

намного лучше, чем просто показать.

Пусть испытает наши удобства на соб-

ственной шкуре.

Эдуард окинул даму опытным взглядом

работника мясного ресторана:

— Тут килограмм сто двадцать. Не

дотащим.

— А что если погрузить на тележку для

чемоданов?

— И прямиком на кухню, — хохотнул

Эдуард. — Завтра как раз банкет на

двести персон.

— Вы нам устроили настоящий празд-

ник. — Сияющий президент «Ноартиса»

тряс бледной Жопане руку. — Только,

пожалуйста, попросите мишек напосле-

док обойти гостей и угостить их черной

икрой вот из этой баночки.

Жопаня дернулась, как от удара током,

но устояла.

Мы с Эдуардом тихонько прошли мимо,

катя спящую на тележке банкиршу к но-

меру. Все-таки отель — это удивительное

место работы. Чем только не приходится

заниматься. То медведей транспортиру-

ешь, то пьяных директоров банка. При-

чем и с теми, и с другими можно попасть

в нешуточный переплет.

Нам оставалось совсем чуть-чуть, как

вдруг показался генеральный. Он шагал

сердитым циркулем, словно измеряя

коридор, нам навстречу.

— Быстро! Прячем ее сюда!

Закатив тележку за дверь, мы приняли

непринужденные позы.

— Что здесь происходит?! — с ходу наки-

нулся генеральный. — Кто пустил в отель

опасных зверюг?! Я давал разрешение

только на маленьких медвежат! Вы от-

вечаете за мероприятие?!

— Господин Деллайтис, — начала

я, с трепетом думая, что если он сейчас

обернется, то увидит еще одну зверюгу,

и тогда мне конец. — Дело в том, что…

Но договорить я не успела. Из-за двери

раздался жуткий всхрап. Не медля

ни секунды, генеральный перемах-

нул через перила и бросился вниз по

лестнице.

Закончилось все хеппи-эндом. На сле-

дующий день я вежливо поинтере-

совалась у генерального, успел ли

он вчера на важную встречу. И он

с удовольствием принял эту версию.

«Гранит банк», проспавшись, оценил

по достоинству наш упругий матрас

и бутылочку холодного шампанского.

Вчера они подписали с нами контракт.

«Ноартис», оставшись при своих скаль-

пах, прислал благодарственное письмо,

и Жопаню простили. А мне дали бонус

и «лучшего сотрудника месяца». Всю

неделю я висела на доске почета

возле столовки, и голодные сотрудни-

ки в ожидании обеда плотоядно меня

рассматривали.

Завтра — среда. Моя очередь идти на

«дело».


текст:витабуйвид

Фотодиректор «РП» Вита Буйвид продолжает демонстрировать феноменальную выдержку, справляясь который номер с ведением самой опасной — потому что самой алкогольной — рубрики журнала. Сейчас читателю предстоит узнать, откуда у Виты такая выдержка.

orlo

va

Вот Всегда так: все про спорт

и Лондон, а мне опять про алкоголь! Что

я, хуже других, что ли? Я тоже хочу как

все.

Возвращалась я как-то из Лондона.

Правда, не с Олимпиады. С выставки.

Но это тоже, между прочим, серьезные

нагрузки. И возвращалась я уставшая.

И даже слегка раздраженная. Потому что

я не понимала, выиграла я или проиграла.

И попадается мне, как водится, странный

попутчик. Индиец. Или индус? Не знаю,

как правильно. Он меня сразу расцело-

вал. Ну так, приветственно. Не подумай-

те, ничего личного. Под это дело занял

мое место у окна. У него была какая-то

серьезная мотивация, сейчас не помню

уже. Все это не располагало к общению,

плюс странный запах. Не могу иденти-

фицировать. Нет, не физиологический,

может быть, специи какие-то? В любом

случае, запах был чужой, незнакомый

и очень раздражал. Акцент тоже. Чтобы

понять, нужно было не просто сосредото-

читься, а сделать усилие. И взлет тоже не

очень, сразу стало поврежденное в дет-

стве ухо побаливать. А повреждено оно

было на тренировках по прыжкам в воду

(я тоже про спорт хочу писать!).

Но индиец/индус был не совсем безна-

дежен. Он почувствовал, что что-то не

так, нажал кнопку вызова стюардес-

сы и попросил принести напитки. Его

новая мотивация полностью исключала

предыдущую, ту, которая позволила за-

нять мое место у окна. Он и мне попросил

принести выпить, мотивируя это тем, что

ему будет неловко пить одному в моем

присутствии. Он был невероятно мотиви-

рован. По любому поводу. Но заказал он

себе, о ужас, ликер куантро. Две порции.

Я скромно попросила красного вина.

Идея апельсинового ликера отбросила

меня в детство, точнее, отрочество. Этот

индус/индиец все же сильно действовал

на мой мозг. Вспомнилась одна из самых

сильных с точки зрения эмоций детская

история. Личная волшебная сказка

с жутким концом. Официальный скази-

тель у нас в редакции уже есть, поэтому

я только фабулу опишу.

Как-то подарили моему отцу на день рож-

дения бутылку бананового ликера. Для

провинциального миллионника середины

семидесятых это был королевский пода-

рок. Без шуток. Хоть и родина Брежнева,

а бананов у нас не было, а из импортного

алкоголя — только болгарский «Слънчев

бряг» да «Пщерна мечка». Бутылка была

редкостной красоты, светилась желтым

неоном. Следует добавить, что по теле-

визору в то время шел сериал про очень

продвинутую шимпанзе Джуди, и я, что

скрывать, мечтала ею стать. Бананы

в моем сознании были возведены в ранг

фетиша. И тут эта бутылка. У меня дух

захватило. Отец, напротив, совершенно

спокойно отвинтил пробку, налил в нее

немного неоновой жидкости, понюхал,


бори

с см

елов

/фот

осою

з

Бутылка отправилась в самый дальний угол отцовского мини-бара. Мини-бар тоже был со странностями.


брезгливо поморщился и выпил. Пробку

он завинчивал со словами «Для женщин

и инвалидов». Бутылка отправилась

в самый дальний угол отцовского мини-

бара. Мини-бар тоже был со странностя-

ми. Жил он в кладовке. Видимо, генети-

ческая память что-то такое нашептывала

моему папе о винных погребах и не

позволяла держать напитки в серванте.

Весь следующий день я нервничала.

И на первом уроке, и на втором, а боль-

ше всего на последнем. Домой пришла

быстрее обычного и первым делом про-

следовала в кладовку, достала неоновую

бутылку, налила банановый ликер в проб-

ку и выпила. Знаете, что такое счастье?

А я знаю. Это было оно. Про биохимию

я тогда ничего не знала, про скорость

всасывания алкоголя с глюкозой в голод-

ный детский организм тоже, поэтому это

было счастье чистое и незамутненное.

Я почувствовала себя обезьянкой Джуди,

получившей поощрительный банан.

К сожалению, но скорее к счастью,

рабочий график отца был стандартно-

медицинским, и дома он бывал значи-

тельно чаще, чем мне бы того хотелось.

Придаться своей тайной страсти мне

удавалось два, максимум три раза в не-

делю. Но даже при таком темпе через не-

которое время я заметила, что осталось

чуть меньше половины. Липкий страх

заменил липкий ликер. Кроме того, при-

ближалось Восьмое марта, и внутреннее

чутье подсказывало мне, что красный

день календаря может стать черным.

И тут случилось чудо! Накануне праздника

старшей сестре подарили шампунь. Не

поверите — банановый! На следующий

день я сидела перед двумя яркими жел-

тыми бутылками и решала нравственную

проблему. Сестру я, конечно, тоже по-

баивалась, все-таки тринадцать лет раз-

ницы не шутка. Но по сравнению с отцом

в состоянии ярости это было сущей

ерундой. Взвесив все шансы, я выбрала

меньшее из двух зол. И стала постепенно

добавлять банановый шампунь в бана-

новый же ликер. Периодически пробуя

смесь на вкус. Хорошо еще, что интуиция

подсказала добавить туда водку. Все

же я прирожденный художник, по цвету

расхождений не было. А вот по вкусу не

очень удачно получилось.

Знаете, почему я Восьмое марта не

люблю? Потому что я пережила жуткий

стресс. С самого утра родители собира-

лись в гости. К Казимировне, папиной ку-

зине. И оказалось, что он забыл на рабо-

те подарок. И туда было не попасть. Они

с мамой весь день обсуждали альтерна-

тивные варианты. Вдруг мама вспомнила

про ликер. Но отец даже вспылил: ты что,

я же его открыл! Во время этой фразы

я от счастья свалилась с температурой.

Родители остались дома. Но я никак

не могла забыть об этой бутылке. Она

мучила меня. Отец, видимо, о ней совсем

забыл, а я мучилась ужасно. Стала хуже

учиться в школе, по ночам мне снились

кошмары. Я все время жила в ожида-

нии приговора. Но его не было даже со

стороны сестры. Может быть, у меня

способности к химии? Вспомнить бы, чем

я ее шампунь разбавила. Но примерно

через полгода опять случилось страшное.

К папе пришел в гости его фронтовой

друг. Мама была в командировке, далеко-

иван

гале

рт/ф

отос

оюз


далеко. Сестры тоже не было. Я была со-

вершенно беззащитна. Когда я увидела

этого незнакомого человека у подъезда

с бутылкой коньяка — я сразу поняла, что

это к нам. И детская интуиция подсказа-

ла, что это не предел. Так и оказалось.

Они не виделись много лет. Выпивали на

кухне. Спорили, периодически переходи-

ли на шепот. Иногда отец ходил в кладов-

ку. А я сидела в своей комнате и немела

от страха. Пыталась делать уроки. Но

я знала, что они дойдут до конца. До этой

несъедобной бутылки. Зачем-то я надела

на себя все колготки, гамаши и спортив-

ные штаны. Хотя порки в нашей семье

не практиковались, я была уверена, что

за такое будут пороть. Иногда я проби-

ралась с фонариком в кладовку, чтобы

оценить масштабы бедствия. Вскоре

мой внутренний сейсмограф зашкалило:

осталось всего две бутылки. Одна из них,

которую я тоже любила, но только внеш-

не, была от коньяка «Камю», матовая

такая, совершенно непрозрачная и очень

приятная на ощупь. В ней уже давно

жила спиртовая настойка прополиса.

Мама пыталась вылечить папину язву

с помощью альтернативной медицины.

Вторая — сами понимаете, с моим

мыльно-банановым ликером. Как сейчас

помню голос отца: «Толя, у нас дилемма».

Мне повезло. Бывшие военные медики

выбрали прополис. Точнее, спирт. Но

везение не может быть вечным. Его там

оказалось совсем мало. Грамм по сто, не

больше. И развезло их от него так, что

они решили отрезвить себя с помощью

пары чашек кофе. А к кофе в приличных

домах подают ликер. Эту фразу я тоже

запомнила.

Спас меня папин друг. Фразу «Что за

мыльная гадость» он заткнул ироничным

«Главное, приличия соблюдены». Когда

отец отправился провожать друга, я вы-

лила остатки в умывальник. От греха

подальше. Впрочем, не так уж много там

оставалось. Как умная и воспитанная де-

вочка, оставила немножко на дне, алиби

стопроцентное.

Эта жуткая история всколыхнулась

в моем сознании при виде куантро.

Следует отметить, после этого детского

кошмара я с большим подозрением

отношусь и к сладким напиткам, и к муж-

чинам, которые их употребляют. А такие

встречаются. Так что индус не только не

расположил меня к общению, а наобо-

рот — неприязнь усилилась. Но он-то

решил, что дело сделано, расслабился

и поведал мне о сокровенном. О своей

девушке. Не просто девушке — не-

весте. Из далекого Саратова. Интернет-

знакомство. Он действительно собирался

жениться на ней, а она при этом авто-

матически становилась верноподданной

Соединенного Королевства. Но летел он

не к ней, а по делам. В противополож-

ную от Саратова сторону. С пересадкой

в Москве. И попросил меня позвонить де-

вушке в Саратов, рассказать ей, какой он

прекрасный человек. Написал мне номер

телефона на клочке бумаги, имя и слово

«хэндс». Почему-то он был фанатом

собственных рук, долго мне рассказывал

о них, а я должна была все это переска-

зать неведомой Раисе. Имя девушки его

возбуждало больше всего, а вот наличие

великой русской реки Волги в Саратове

пугало. Плавать индус не умел. Вплавь он,

что ли, к невесте добираться планиро-

вал? Скрыться от этого потока индийско-

го сознания не было никакой возмож-

ности, пришлось отправиться в туалет.

Первым делом я злобно спустила записку

с телефоном Раисы в унитаз. Но не тут-то

было. На выходе из сортира меня ждал

мой спутник. Он лучезарно улыбнулся

мне, опять показал руки и закрылся в ка-

бинке. Когда я вернулась на свое место,

меня накрыло. Я представила страшную

картину. Она выглядела следующим об-

разом: индус/индиец входит в туалетную

кабинку, поднимает крышку унитаза и на

самом видном месте видит листок с теле-

фоном Раисы. Я же не проследила, я же

ничего там не делала, в этой кабинке,

просто смыла бумажку в сердцах, хоть

и запрещено это, и все. Ну, такой про-

тест. А вдруг она прилипла???

Попутчик вернулся на свое место какой-

то подавленный. Ну, сейчас-то я знаю

про биохимию. Сброс глюкозы с уриной.

А вдруг бумажку прилипшую увидел? Но,

скорее всего, это моя личная реакция:

ликер=угроза. Я занервничала. Само-

бичеванием занялась. Человек счастье

хочет свое построить, а тут я со своей

мизантропией... На всякий случай стала

рыться в карманах сумки, а потом по-

просила его еще раз написать телефон

Раисы. Мол, вечно все теряю, на всякий

случай, не сочтите за труд. Он посмотрел

на меня как-то устало, но телефон еще

раз написал. В это время мы как раз за-

ходили на посадку, и мое пострадавшее

от прыжков в воду ухо опять побаливало.

Так я и не знаю, что там произошло,

в туалете самолета Лондон—Москва.

Обнаружение цинично сброшенного

туда клочка бумаги или сброс глюкозы,

повлекший за собой приступ усталости.

Но мне было неловко. А неловкость лучше

всего снимается алкоголем. Муж встре-

тить меня не мог, выслал вместо себя

беспилотный модуль. Им оказался фото-

граф Тимофей Изотов, который изредка

фотографирует для нашего журнала. Без

машины, разумеется. Он моментально

оценил мою нравственную проблему,

и мы выпили прямо в Домодедове. Потом

еще по дороге. Потом дома. В час ночи

мы позвонили Раисе.

К папе пришел в гости его фронтовой друг. Мама была в командировке, далеко-далеко. Сестры тоже не было. Я была совершенно беззащитна.


текст:кириллрешетников

Дебютный роман Натана

Дубовицкого «Околоноля», опубликован-

ный в 2009 году, вызвал специфическую,

хотя и по-своему характерную для наших

широт реакцию. Водоворот политизи-

рованных домыслов, загрохотавший

вокруг авторского инкогнито, агрессивно

блокировал возможность вменяемого

прочтения. К тексту приклеили штамп

«роман о коррупции»; медийные литера-

торы, работающие источниками беспе-

ребойного звука, ударились в головолом-

ные конспирологические интерпретации

и предъявили автору невообразимые об-

винения в плагиате; рукопожатные обо-

зреватели, как и их оппоненты, увидели

в романе скрытый политический смысл;

примерные гуманитарии, окончившие

советские вузы по специальности «по-

рядочный человек с чистой совестью»,

гордо заявили, что роман читать не

будут, чтобы не участвовать в затеянной

темными силами провокационной игре.

Между тем «Околоноля» представлял

собой фантасмагорическое резюме пост-

перестроечной эпохи, а также, пожалуй,

сатиру, хотя далеко не только политиче-

скую. Но вместе с тем — еще и лириче-

скую исповедь, скорбную песнь о судьбе

сорокалетних, для перипетий и курьезов

которой вдруг нашлись какие-то на ред-

кость верные определения. Все это, как

и литературное качество романа, оказав-

шегося диковинной шкатулкой с языко-

выми самоцветами, оценили обычные,

то есть не профессиональные и не

медийные, читатели. Те, кого за ором

вышеозначенных публичных оракулов

тогда, в 2009-м, было еще практически

не слышно. «Машинка и Велик» — шаг

в том же направлении, что и «Околоно-

ля», но одновременно — выход совсем

в другие пространства. Захолустный

город Константинопыль, представляю-

щий собой босхиански утрированный со-

бирательный образ русской провинции,

располагается на берегу Средиземного

болота и обслуживает устрашающий хим-

комбинат, производящий серую колючую

пыль. Здесь обитают отец-одиночка Глеб

Дублин и его десятилетний сын по имени

Велик.

Глеб — математик, переселившийся

сюда из Москвы, выдающийся ученый,

характерным образом превратившийся

в пьяницу-аутсайдера в силу катастро-

фических обстоятельств. В числе других

жителей Константинопыля и его окрест-

ностей — милицейский генерал Крив-

цов, его дочь Маша, она же Машинка,

его жена, она же любовница Глеба,

а также частный детектив Евгений

Человечников, местная богачка Эльвира

Сиропова и отец Абрам — баснословный

поп-алкоголик, вместе с которым Глеб

регулярно напивается. Где-то рядом обре-

тается роковая милиционерша с непро-

стой судьбой, а чуть поодаль курсируют

теневые бизнесмены, матерые бандиты,

Поэт и филолог Кирилл Решетников (Шиш Брянский), уклоняясь от водоворота политизированных домыслов, клокочущих вокруг таинственного Натана Дубовицкого еще со времен его первого романа «Околоноля», внимательно, главу за главой, читал в «РП» его новейшее произведение — «Машинка и Велик, или Упрощение Дублина». В итоге получилась первая обстоятельная рецензия на свежий роман.

дани

ил б

аюш

ев


простые труженики и еще кое-какие

фоновые фигуры. Но это красочное

многолюдье, идеально подходящее для

завязки пухлой провинциальной эпопеи

в духе новых реалистов, — лишь одна

половина здешней вселенной. Другая

половина выглядит совсем иначе. В се-

верных морях плавает величественный

корабль — парусный ледокол, управляе-

мый несравненным капитаном Арктикой.

В его рубке установлены миллиарды

мониторов, которые позволяют наблю-

дать в режиме реального времени за

каждым жителем Земли. Арктика — как

будто бы всего лишь вымышленный кумир

мальчика Велика. Но именно потому, что

Велик в него верит, капитан существует

на самом деле и, более того, оказывается

мистическим заступником за людей, со-

ветчиком самого Господа Бога. Капитана

сопровождают странно знакомые нам

люди и символические звери, а прямо по

курсу высится Семисолнечный Скит —

самая строгая на Земле монашеская оби-

тель, где живут семь скитеров — самые

аскетичные на свете иноки. Два мира —

уныло-провинциальный и блистательно-

сверхчеловеческий (в котором, однако,

тоже бывают свои неувязки и конфлик-

ты) — запросто встречаются и взаи-

модействуют друг с другом. Заурядная

российская история об офшорном

бизнесе оборачивается горестным

эпосом о похищении детей, а тот, в свою

очередь, — удивительной притчей о жа-

лости, выборе, вере, Боге и Провидении.

Участь персонажей решается на двух

уровнях — бытовом и сказочном. Цепь

событий на первый взгляд причудлива,

но в глазах мало-мальски внимательного

читателя она предстает ясной и логичной.

Здесь все к месту, и ни один элемент

действия при ближайшем рассмотре-

нии нельзя назвать случайным. Свои

архиважные и безальтернативные роли

исполняют самые неожиданные фигуры,

будь то помогающие героям усмиренные

бесы, восставшие из мертвых моряки

«Курска» или простой русский мент, вдруг

обнаруживающий в себе иную инди-

видуальность. При этом «сделанность»

сюжета совершенно не видна, и он

непредсказуем; главный вопрос нервно

пульсирует в отсутствие ответа вплоть до

последних страниц. Въедливые интер-

претаторы обязательно начнут — да

и уже, собственно, начали — выискивать

в романе месседж, соответствующий их

картине мира, нащупывать ожидаемое

злободневное ядро. В самом деле, о чем

это? О безнадежности отечественного

предпринимательства? О российском

воровстве? О милицейском беспределе?

О пропасти, отделяющей русскую провин-

цию от остального мира? О неизбывной

тоске, поселяющейся в сердце обитателя

здешних мест с раннего детства? Да, от-

части и об этом тоже (хотя Дубовицкий —

и это принципиально важно — отнюдь

не из тех, кто ставит крест на многостра-

дальном Отечестве). Но тот, кто ограни-

чится тем или иным вариантом подобного

перечня, упустит главное. Эта проза —

о блеске и нищете бытия, о его грозных

и вместе с тем, по сути, гомерически

смешных винтиках и пружинах. Пробуя

достучаться до небес и до ада, стоически

глотая слезы и отчаянно улыбаясь, автор

изображает чудесную и страшную реаль-

ность, которая, как у русских символи-

стов, то и дело оказывается больше себя

самой. Гротескные оборотни Пелевина,

метафизические люди Мамлеева и ушед-

шие из социума чудаки Иличевского схо-

дятся вместе, чтобы сыграть никогда еще

не ставившуюся богочеловеческую траги-

комедию. Дубовицкий все время баланси-

рует на грани глубочайшей серьезности

и изощренной литературной клоунады.

Это отражается в самом языке, пара-

доксально сочетающем сугубо игровые

перлы с проникновенной пассионарной

поэзией. Из такой двойственности,

в принципе, часто следует неопределен-

ность авторского посыла, причем далеко

не всегда преднамеренная: ни серьез-

ность, ни юмор не действуют в полную

силу. Однако в «Машинке и Велике» про-

исходит нечто обратное: оба модуса рабо-

тают параллельно, усиливая друг друга.

Симпатичные начитанные черти, не-

сущие героев на полюс, — одновременно

и забавные литературные гомункулусы,

и живые участники человеческой судьбы.

В итоге создается роман-мистерия, где

комический взгляд на вещи стремительно

оборачивается космическим, а противо-

положности составляют безоговорочное

единство. Детективная интрига, приводя-

щая в движение сюжет, намертво спаяна

с религиозной рефлексией, а гротеск

и довольно рискованный юмор — с ис-

кренним лирическим посланием. Старые

и новые русские образы, кружащиеся

в разноцветном хороводе, обретают

убедительность 3D-кадра, оставаясь при

этом первозданно утрированными и дис-

пропорциональными, как на иконе или

детском рисунке. Идея спасения, которая

оказывается здесь ключевой, видится

сразу в нескольких ракурсах: метафи-

зическом, этическом, психоделическом,

социальном. А жизнь алхимически пре-

творяется в миф, намекая тем самым на

возможность обратного превращения.

Дубовицкий, собственно говоря, написал

новейший русский роман о главном,

очевидным образом конкурирующий

со всей топовой русской прозой как

минимум последних десяти лет. В этом,

на самом деле, нет ничего невероятного;

не существует закона, по которому такие

тексты могут писать лишь прижизненно

канонизированные гуру.

Эта проза — о блеске и нищете бытия, о его грозных и вместе с тем, по сути, гомерически смешных винтиках и пружинах.


текст: александра назарова рисунки: ляля ваганова

Может быть, кто-то забыл, что рассказ «Лестница» был в шорт-листе экспедиции «Русского

пионера» по поиску новых писателей рассказа. Кто другой, может, и посчитал бы,

что юной Саше Назаровой хватит и упоминания в значительном литературном иллюстрированном

журнале. Но «РП» ничего на ветер не бросает, рачительно относится к тому, что далось

большим, но увлекательным трудом. В общем, скорее всего, это первая публикация нового писателя в центральном журнале. Другими

словами, событие.



Судя по всему, говорил лифт. Тембром щуплого щетини-стого дядьки, у которого на завтрак соточка и семечки. Откуда знаю? Так, ассоциации.

Лампа в потолке была безжизненным стеклом, и только улица высвечивала клавиши ступенек. До, ре, ми, фа, соль, пер-вый этаж. Набитое брюхо лифта тряслось и ругалось. Не верить ассоциациям: щуплый, а бьет вон как громко.

— Свет хотя бы дайте, с…и!Угу. Сегодня электричества не будет. У нас так всегда —

если уж отключили, то часов на шесть крепитесь. В других райо-нах не так, наверно, но меня всегда учили не зариться на других.

— Эй! Все будет хорошо, не волнуйтесь.— Чего? Ты кто?Даже без клаустрофобии застрять в грузовом в полной тем-

ноте — наверное, на смерть похоже.— Хорошо, говорю, все будет. Точно.— Пошла ты!И пойду. У меня-то точно все хорошо: чемодан, четыре сум-

ки, взглядом томной коровы врезаюсь в лестницу. Мне — на шест-надцатый.

2У каждого, наверно, есть мелкие странные привычки, которые появляются, когда никого рядом нет. Я, например, издаю звуки: курсовые работы — это тихий-тихий вой, дописала-таки — звук пробки из бутылки, радость — можно поурчать; когда мне сооб-щили, что после крещения двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю со мной будет ангел, жутко сконфузилась.

Так что для бедной бабушки это выглядело так: пару про-летов назад кровожадное рычание. Приближалось неуклонно и неумолимо и как-то там еще, бухая, шурша, потом — зловещей тенью по перилам, потом уже за поворотом, а потом — извиня-юсь — показалась моя пятая точка, потому что каждый этаж я ме-няла позу, и дом на колесах кривил меня то влево, то вправо, то назад, а теперь вот вперед каракатицей.

— Фу-у-у, — издали мы дружно.И я, в очередной раз перестраиваясь, увидела ее. На голове

как будто поздний одуванчик, казалось, любой порыв ветра сдует этот белый тонкий пух вместе с заколкой и оставит голый шарик в точечках. Платье старше меня и намного, в фиалках, гвоздиках и катышках. Но главное — она сидела на полу, раскинув в сторо-ны ноги в каких-то круглых, крупных, будто клоунских туфлях.

— Вам плохо?!Я грохнула все свое на пол, зашуршала за телефоном.— Не-е, милая. Отдыхаю просто.Спиной к стене, в руках у нее трость указывала на меня.— А-а-а-а… Может, все-таки «скорую»?— Хех. А она, «скорая»-то, что ж, поможет… вскарабкать-

ся? — Слабый жест рукой вверх.Кожа на руке, как зыбь на озере. Стою с открытым ртом,

ходячий насос для воздуха.

1— И мы такие идем по коридору, а везде пусто. И тут такой… па-рень… мужчина… в общем, лохматый такой из-за угла. Говорит: «Девушки, — послышался голос Бандераса, скрещенный с Конфу-цием, — вы знаете, куда попали? Это — ВГИК». То есть да ладно?! А мы думали, тут шоколадки продают! «Это ВГИК. Место, где не бы-вает света». — Тут Банфуций сфальшивил до Альбуса Дамблдора.

Что-то подсказывало мне, что история очередного Элиного поступления превратится в очередной же роман — почти курорт-ный, потому что фонтаны вполне заменяют пляж. Ботанический сад, скрипач в метро, горячие сосиски, Арбат, дней семь — как раз пока идут экзамены. Это давно уже не мечта о кино, это способ отдыхать.

А у меня все, здравствуйте, традиционно. В правой руке — дом на колесах. В левой — четыре сумки, которых вообще-то была одна, но на отдыхе они имеют свойство размножаться. Самый ценный сувенир в них — копченая рыба, которую так настойчи-во предлагали на каждой станции по пути от Петрозаводска, что я решила-таки угостить родных, и даже просветили соседи, что не надо рыбу на ночь в пакет — задохнется, и ночью купе наполнял тонкий аромат рыбы, которая вчера плавала. У меня в сандали-ях прибрежная крупа Онежского озера, на теле следы страстных карельских вампиров, в иных регионах известных как комары, на голове позавчерашняя косичка. Между ухом и плечом мобиль-ный с голосом Эли, а это значит — с любым голосом Земли, какой только, ей кажется, подходит к случаю. В глазах сплошной поток машин пересекает белое — зеленое — черное — зеленое — белое. А в целом так рада и довольна, что могла бы здесь и сейчас вам ламбаду, если б для этого не надо было руки прочь, и чемодан все же тошнит моей одеждой, рыба уплывает на проезжую часть под колеса автобуса. К тому же мне — зеленый человечек.

— Бу-утылка кефира, полбатона.Бутылка кефира, полбатона.А я сегодня до-ома,А я сегодня до-ома,А я сегодня дома один.Это мы так с Элей переходим дорогу, перевозим нашу

рыбу, припеваючи. Тем более у меня эта песня еще с ночи крутит-ся, знаете под стук колес «бу-уты-ылка кефира, полбатона…».

В том же ритме навстречу липы и фонари. У четвертой липы Эля распрощалась со своим Бандерасом, который — вот неожиданность! — играл Конфуция посредственно. У пятой я рас-прощалась с ней, пообещав перезвонить вечером, мобильный шлепнулся на голову рыбе. У шестой — поворот к дому.

Небесная лампа поджаривала двух старушек на лавочке, одну кошку и двух автомобилистов — во дворе ничего не меняется.

— Оранжевое настрое-е-е-е-енье…Лопатками в дверь, руки пока будут вешалкой, переправ-

ляем чемодан на другой берег, осторожно: крутой порог, такое ощущенье, что в теньке чемодан расслабляется и тяжелеет.

— Ядрен батон! Уснули, что ли, сволочи?!


вы слышали как безапелляционно, заявила, что не доверяет Мур-ку никому! И с упорством альпиниста в эту лестницу. Сначала тростью по ступеньке — на тебе! Потом сама, рукою намертво в перила. А рядом я, мобильный чуть ли не в зубах, в одном глазу ноль, в другом три — ничего, залезут. И не порычишь уже, только пыхтишь косолапым.

Этаж — всегда остановка. Теперь мы знаем, что зовут нас Вера Михайловна и Марина и что одна из нас чуть только из Ка-релии, а вторая в год, когда мне было три, похоронила мужа. Ко-нечно, до того мы друг о друге не подозревали. Согласились: со-седний этаж — другая планета.

4— Бу-утылка кефира, полбатона.

Бутылка кефира, полбатона.А я сегодня до-ома,А я сегодня до-ома,А я сегодня дома один.Что? Да как вы могли подумать, что в моем положении

можно петь? Это двумя пролетами выше, так недостижимо высо-ко, что пока дойдем, уже будет вечер.

Чей-то как будто навсегда недоломавшийся голос кажется веснушчатым и растрепанным, но я уже решила не верить ассо-циациям. Все равно никогда не узнаю чей.

— Молодежь. Гитара. А у нас все в основном на гармошке считалось самое… такое.

— С утра я почитаю газету,А вечером сгоняю в кино.А в общем, все равно-о,А в общем, все равно-о.Пылинки танцевали в этом ритме. Крупицы с онежского

берега катались в сандалиях в том же. Мобильный и рыба, навер-но, ламбаду, пока никто не видит. А мы вползаем на очередной этаж, дышим, как храпим. Чувствую себя копченой рыбой.

— Оранжевое настрое-е-е-е-енье…Он сидит в дурацких шортах и с гитарой, на подоконнике.

На колене пластырь, веснушек нет, но растрепанность и правда редкая. Окно настежь, и воздух, казалось, тоже танцует ламбаду. А голуби мимо, глядят как на дурака. Рядом с пластырем — Lipton, холодный, зеленый, мой любимый.

— Ой! Здрасте, — вскочил. — Вы чего?И хором: «Отключили электричество», — мы утвердитель-

но, он вспоминая.— И тебе здравствуй, милый.Глаза с компакт-диск, прокатились по дому на колесах.— А вы чего ж не дождались, когда включат?!— Так разве дождешься? — И Вера Михайловна охотно объ-

ясняет почему.А вот чего же я, такая умная, не дождалась — действитель-

но вопрос. Залезла бы на лавочку, достала полотенце, загорала б целый день. Пошла бы в гости к Эле. Один ее нерусский друг счи-

— Доктор-то сюда… и сам не влезет.— Мда, вы правы. Тут только пожарных.То ли смех, то ли кашель выходит из бабушки, полусмешок-

полуфырканье — из меня.— Да зачем же вы вообще полезли?! Надо было подождать!

Когда…Лифт особо звучно вздрогнул. Шахта дышала натужно,

скрипела, и все это всегда было слышно на каждом этаже. Как он там, застрявший?

— У меня кошка дома не кормлена, Муронька. А я одна живу, голова уж дырявая, не купила ей… Вот сходила в магазин.

И это ее повод?!— А то пока они там наладят… Я думаю, уж быстрей сама,

с передышечками.Наверно, просто ей не высоко.— А вам на какой? — Затащив багаж на ее пол, опускаюсь

на корточки.— Высоко-о-о, — пропела бабушка, как будто мечтательно

катя глаза к потолку. — На последний.

3И вот мы идем, если это можно так назвать, и к своему стыду я не могу придумать, что же делать с этой бабушкой, что вообще я должна делать: заставить ее остановиться на каком-то этаже у кого-то в гостях, а самой пойти кормить ее кошку? Но она, если б

...Он сидит в дурацких шортах и с гитарой, на подоконнике. На ко-лене пластырь, веснушек нет, но растрепанность и правда редкая. Окно настежь, и воздух, казалось, тоже танцует ламбаду. А голуби мимо, глядят как на дурака. Рядом с пластырем — Lipton, холодный, зеленый, мой любимый…


— Любопытно.— Да. Еще была такая книга.Я пью его чай, и бутылка почти что уже перешла в мое

пользованье.Что-то урчит в черной трубе, которая поднимается

вместе с нами, только без всяких лестниц, напрямик. Подо-зрительно тихо в шахте лифта. Вера Михайловна смотрит на трубы так, словно эти два факта связаны, а она имеет к ним отношение.

— Домовые превращаются в зверей, — говорит она. — И в предметы. Я, хе-хе, раньше это… верила. Еще говорили, что души умерших собачек и кошек тож домовыми становятся.

— А у нашего дома, как думаете, был бы один домовой, та-кой здоровый, или свой в каждой квартире? Э-э-эй, домовые подъ-езда! — окающим мужичьим голосом, тоже мне вторая Эля. Денис стучит по батарее: — Собирайтесь-ка, дело есть!

— А чего так — был? Мож, он и щас есть.Пух белой прядью занавесил Вере Михайловне один глаз,

она снова косилась на трубу. Смотря на нее тогда, я думала: вы-литая домовиха. Переглянувшись с Денисом, который до этого хитро смотрел на нее же, поняла: он думал ту же мысль.

7— Сколько?! Десять дней, и такой чемодан?! У тебя там складной холодильник с прицепом?!

тал, что, мол, у нас, у русских, вечно надевают брюки через голову, мы до первой пены у рта доказывали, что нет, это не так…

— Слушайте, хотите — заходите ко мне: там подождете. А я сбегаю покормлю вашу Мурку.

В результате:Мы снова идем на рекорд покорения лестницы.Мой чемоданище везет Денис из триста второй квартиры.И хотя мы убеждали Веру Михайловну, что его идея самая

правильная, она заявила, что старая и, уж наверно, лучше знает жизнь и что правильно, что неправильно, и что никто не застав-ляет нас идти, если мы не хотим, и что она без нас разберется, уж сколько лет, слава богу, живет одна-одинешенька, и внукам на нее плевать, и пенсионному отделу, и районной поликлини-ке, а Мурка там одна умирает с голоду, и ждать, пока какие-то… какие-то в очередной раз сладят с электричеством, — это фашизм, и вообще она, быть может, не дождется, потому как может умереть в любой момент!

Идем. Ступенька в ступеньку. А бабка тоже не без стран-ностей.

5— Я умер, да?! В аду, да?! А где, с...а, черти?!

Лифт бился о стены, и я почти уже уверена, что в нем не щупленький, а оперный певец.

— Пожалуйста, успокойтесь!Глажу бесполезную теперь дверь лифта, как будто шахта

даст это почувствовать застрявшему. Денис — ладони рупором к щели в той же двери. Кричим на весь подъезд что-то о том, что все прекрасно или, по крайней мере, все наладится. Вера Михай-ловна охает, ахает, эхает, срастаясь с перилами, и глаза испуган-ным животным бьются в сетях из морщин. Такое ощущенье, что подъезд пуст. Да, у нас двери, а за ними еще двери, и обычно я тоже не слышу, что происходит на лестнице. Но, например, на этом этаже неужели не слышат крики?

— Я им, б…ь, успокоюсь! Я… Кто мне жизнь мою вернет?!

6— А знаете, мультик был такой, назывался «Дверь». — Стена, к ко-торой прислоняемся, прохладная, и мой голос, обычно как лет-ний песок, тоже холодеет, впрочем, из шершавого он становится мягким, почему-то так бывает, только когда устаю. — Представ-ляете, есть дом. В нем дверь не открывается. Вообще. И люди поль-зуются кто чем: кто водосточной трубой, кто корзину, как лифт, на улицу, кто воздушные шары. У них там еще свадьба, и невеста никак спуститься не может. Только есть бородатый старик и его кошка, они проходят прямо сквозь дверь. Однажды это кто-то ви-дит, подбегает, у него получается открыть. Но ни старика, ни кош-ки. Видимо, это духи той самой двери. Ну и в конце, когда дверь открыта, никто ее даже не видит. То есть пользуются все кто чем привык.

...Домовые превращаются в зверей, — говорит она. — И в предметы. Я, хе-хе, раньше это… верила. Еще говори-ли, что души умерших собачек и ко-шек тож домовыми становятся…



Через десять минут мы решились на следующий переход через Альпы. Тем временем в лифте орали, да так, что, казалось, дождит побелкой с потолка:

— Раскудрявый, клен зеленый, лист резной!Здравствуй, парень, мой хороший, мой родной!Эй, чего замолчали-то?!

9Я думала, последней волей Дениса в этом мире будет — ткнуть-ся носом в горизонтальную поверхность, будь она стол или ков-рик под дверью. Думала, другим человеком становятся, прыгнув с парашютом, побрившись наголо, покорив Эверест, а не прогу-лявшись с соседями по лестнице. Думала, божий одуванчик по имени Вера Михайловна, который еще себя называл «Бабушка, которая живет на крыше», убьет в объятьях свою Мурку.

А она, лишь потрепав за ухом «Мурочка, соскучилась», со-всем как нам «Ну что, ребятки? А теперь ко мне на чай», пружини-стым шагом на кухню.

И Денис такой, как если б я его встретила где-нибудь на Арбате с хот-догом в руке и оранжевым настроеньем.

— Что-то я не пойму, кто тут взялся мне помогать? И вроде даже добровольно…

У нас самый обычный подъезд, зеленые стены, кое-где на них надписи.

Знаете сказку «Репка»: внучка за бабку, бабка за дедку?— Давайте считать, что занимаемся легкой атлетикой.Казалось, мимо шли часы, шли ступеньки, шли годы, века,

а весь мир превращался в подъездную лестницу. Бесконечную пыльную лестницу к дому, на которой изредка кто-то тебе остав-лял следы — газеты, пустые бутылки и бывшие семечки, то есть оставлял, конечно, не тебе, но так казалось, что это затем, чтобы знали: по ней еще ходят и даже, возможно, приходят, куда хотели.

Вот и мы сидим и едим мою рыбу. Запиваем Денискиным чаем. Когда хотела плюхнуться не на пакет, Вера Михайловна тро-гательно оборала меня: не садись, простудишься.

— Той зимой мы в подвале от немцев прятались. Братик мой Ванька заболел и не выжил. А я тоже того… застыла, а потом еще натаскалась тяжестей… И, ну ты понимаешь, детей я иметь не могла. У нас с Пашей был Саня, от первого брака ему остался. У него щас семья, свои заботы, да.

Потом здесь, на каком-то этаже из семнадцати, в каком-то доме из бесконечного числа, закрыв глаза, можно было услышать взрывы.

8— Вчера я первый раз застрял в лифтЕ —

Отличная возможность поговорить с собой.Тут свет погас, и я остался в полной темноте.Поковыряюсь в своей душе часок-другой.Но ночь на исходе, а лифт так и не пошел,И вот я, сидя на полу, пою свой рок-н-ролл.Рок-н-ролл этой ночи у-у-у-у-у!Рок-н-ролл этой ночи у-у-у-у-у!Я думал будет хорошо-о…А вышло не очень…— Кстати, тот, в лифте, он ведь молчит? Мне страшно. Надо

еще поговорить с ним.— А что ты сделаешь? — Денис доигрывал последний про-

игрыш.— Хорошие у вас песни, ребятки, веселые. А я тебя, Де-

ниска, кажись, даже видела во дворе. Играл на лавочке, компания еще была, тебя, Мариш, там не было?

— Не. Мои компании все не здесь почему-то.— Да, когда играешь, всегда душа компании.— Так, я знаю. Надо что-то такое, что знает, так сказать, весь

коллектив. Ну-у… На гитаре это странно, наверно, будет. Но по-пробуем.

Как-то летом на рассвете заглянул в соседний сад.Там смуглянка-молдаванка собирает виноград.Я краснею, я бледнею, захотелось вдруг сказать:«Станем над рекою зорьки летние встречать!»

...Казалось, мимо шли часы, шли сту-пеньки, шли годы, века, а весь мир превращался в подъездную лестни-цу. Бесконечную пыльную лестницу к дому, на которой изредка кто-то тебе оставлял следы — газеты, пустые бутылки и бывшие семечки, то есть оставлял, конечно, не тебе, но так казалось, что это затем, что-бы знали: по ней еще ходят и даже, возможно, приходят, куда хотели…


Да и у меня в ногах гуляет ветер, как в трубе, а не кровяные бури, как думала. Что-то в этом есть — хотя нет-нет, не разувай-тесь, голой ступней на цветастый половичок, и тогда, хлопоча и хлопая старыми веками, старыми дверцами, тебе достанут пару таких гномьих, матерчатых, остроносых, с вышивкой, бахил, что беспричинная улыбка и тоже погладишь Мурку.

А еще в таких квартирах мне мерещится запах ковров на стенах, даже если нет никаких ковров.

Их нет и впрямь, но мы выдыхаем «Ух ты!» от того, что есть.Цветные маковки, крендели, бублики в коричневой лавоч-

ке, красные шелковые купцы, зеленые бояре, желтый с золоти-стым круг над этим всем закрывает марлевое облако. Еще есть портрет Мурки, пятна черные на белом один в один, только усы длиннее и улыбается. Из синих и голубых кусочков, в разной сте-пени вылинявших, — гжелевый сервиз. На этих панно ни единой нитки, кроме облака, вместо стежков — еле-еле заметные точки.

— А, это вас интересует… Ну, это выжигание по ткани, — таким тоном, словно покупает колбасу.

Потом она показывает нам странный столик, стеклянный, с лампочкой внутри. И ее аппарат, древний, весь в клейкой лен-те. Просто коробка, у нее, как на поводке, на проводе — ручка со стержнем-иглой. Говорит: раскаляется, плавит ткань, можно ре-зать и точками приплавлять друг к другу.

Потом мы пьем чай, и что бы я с Денисом ни тараторили, она не понимает, что такого особенного.

10Из-под лавок, из-под деревьев, из-под машин выползли тени, вста-ли в полный рост и сделались вечером. В доме напротив, теперь серо-синем, как джинсы, с окнами-блестками, ругались собаки.

— Луна появилась и лезет настырно все выше и выше.Сейчас со всей мочи завою с тоски… Никто не услышит.Ой-ё-о-оОй-ё-о-оОй-ё-оНикто не услышит!Это вечер другого дня, и мы с Денисом сидим на подокон-

нике, на котором сидел он тогда, и пугаем голубей своими ой-ями, а еще моей никудышной игрой на гитаре.

Зато я теперь выжигаю по ткани, и это у меня вполне по-лучается. Если б только еще электричество не вырубали посре-ди работы! Впрочем, мы тогда идем пить чай. Папа шутит, что надо, мол, люк пробивать между нашей квартирой и Веры Ми-хайловны.

— Дэн, слушай, хватит уже эту грустную песню!— Есть, сэр!Бу-утылка кефира, полбатона,Бутылка кефира, полбатона.А я сегодня до-ома,А я сегодня до-ома,А я сегодня дома один.


Как всегда — разнообразие мнений, схватка оценок, буйство суждений. Читатели, блогеры высказываются о текстах и колумнистах «РП». А «РП» публикует самые яркие (на взгляд редакции) высказывания. Есть контакт!

@russianproject у нас есть русская

служба новостей, российское телевидение,

журнал русский пионер, но мы нигде не слы-

шим голоса русского человека.

@PhParade Кто-нибудь уже читал жур-

нал «Русский пионер»? Стоит читать?

@pronkofm В. Сурков написал новый

роман? В «Русском пионере» вышла новая ра-

бота Натана Дубовицкого: Машинка и Велик,

или Упрощение Дублина. Сурков???

@s_shkludov Все книжные завалены

«Русским пионером» с новым романом Вла-

дислава Суркова по 500 рублей копия.

@ivandmitryevich купил сегодня Русский

Пионер, а там последняя глава «Машинки.....».

История про Капитана закончилась адски :)

http://shot-consulting.ru

Ааааааааа!!!!!

Мене тепер ненавидять чоловіки !!!!!!!!!!!!!!!!

Дуже сильно !!!!!!!))))

Написала в РуссПіонер текст про хороші ма-

нери під час залицяння — і огребла від юзерів

по повній програмі! Мужики просто в сказі,

особливо хтось під ніком Сергій Володимиро-

вич (потік свідомості):

«Для типу жінок, до якого Ви належите,

існують постулати — все що Ви робите (го-

ворите, пишіть, курите, їсте, мозок мужи-

кам, включаючи головного редактора порта-

лу, е*ете) — все, сука, сексуально, а все що

робить мужик (державою керує, на кордоні

служить, в пожежі горить, біля верста-

та стоїть) — все, асексуальність. Ваш ідеал

чоловіка повинен відразу, не розстібаючи ка-

литку, віддавати гаманець (будинок, маши-

ну, своє життя і т.д.) і мовчазно тікати. І тільки


це його, недбайливе бидло, може врятувати

від критики такої великосвітської дами як Ви.

Честь маю…»

І ще прекрасне: «Хочеться» чесно попередити

«Аріну, що жінка з сигаретою — в будь-якій

позі несексуально». (Це фотка на блозі там)

І ось, власне, джерело роздратування.

Олег Мишин Андрей Васильев хорошо

пишет.

Кира Аристархова Кстати про

рекламу алкоголя в СМИ эт я рада, потому что

в @ruspioner_ru много её было как-то...

Антоша Капитоша Зато теперь

журнал закроют за нерентабельностью.

Блог Елены Рыковцевой Если

конкретнее, то в Barvikha Luxury Village. Мы по-

ехали туда с подругой Светкой. Cроду не были

в этой Barvikhe и очень боялись пропустить по-

ворот. Но все оказалось просто: сразу после

того, как заканчивалась деревня Барвиха, на-

чиналась Barvikha. Разница между этими де-

ревнями в том, что если в Барвихе еще можно

встретить какую-то живность в виде, допустим,

новых русских чиновников или даже бедных

коренных барвиховцев, то в этой самой Luxury

Village единственными живыми существами

были гости журнала «Русский Пионер». Некото-

рые из них начинали сходу фотографироваться

на фоне строгих витрин и аккуратных фонта-

нов пустынного торгового комплекса, из чего

я сделала вывод, что главный редактор журна-

ла «Русский пионер» Андрей Колесников, при

всех признаках пристрастия к гламуру, продол-

жает общаться с неиспорченной публикой.

Павел Вардишвили День рожде-

ния отмечают не то чтобы совсем на свежем

воздухе, а в лобби Barvikha Luxury & Spa Hotel,

переходящем в окруженную соснами веран-

ду. В такой неспокойный для отечественной

прессы момент за здравие «Пионера» подни-

мают коктейли с коньяком Martell Андрей Ма-

каревич, Андрей Фомин, Юлия Бордовских,

Марк Гарбер, Николай Усков, чета Ремчуковых

и другие представители бизнес-артистической

среды. Многие запрещают себя фотографи-

ровать даже на «мыльницу». Кажется, если Ру-

дольф (фотограф — прим. ав.) выйдет сегод-

ня отсюда целым, ему очень повезет. Под блин-

чики с уткой гадаем, когда писатель Дмитрий

Быков отойдет от кормушки.

Многие из присутствующих не помнят, когда

в последний раз брали журнал-виновник

в руки, а все происходящее на сцене напо-

минает капустник: что-то подобное делают

участники передачи «Театр + ТВ» на телекана-

ле «Россия». Исключительно про «своих» и для

«своих». Кульминацией тусовки для меня стано-

вится исполнение еврейским хором песни «Let

My People Go». Под нее приезжает «доводить»

вечер Ксения Анатольевна. Когда наконец до-

ходит до «Гражданина поэта», мы с Рудольфом

теряем нить происходящего. Его смысл досту-

пен лишь избранным. Остальные либо давно

ушли, либо сплетничают на веранде. Посколь-

ку ни к первому, ни ко второму кругу себя отне-

сти не хочется, с чувством выполненного долга

и свежим воздухом в легких отправляемся об-

ратно в Москву.

Konstantin Grigoriev В Холидее

продают журнал Русский Пионер, я удивлен

честно говоря.

matv2hoda Рифлекшын. Качусь я вчера

на велике не спеша. А навстречу мне мужик.

Издалека меня заприметил, улыбается,

руками машет. Подъезжаю поближе, а он мне

и говорит: «девушка, я тоже хочу покататься,

дайте телефончик!»

«На телефоне, — отвечаю, — далеко не ука-

тишься». И покатила себе дальше, довольная.

Впереди тучи перекатывались, сзади — синее

небо, кругом город и деревья зелёные. И было

мне хорошо и радостно.

Сегодня вот печаль. Еду на историческую

родину завтра — в Бразилию, где так много

диких обезьян на Украину. Провела сегодня

планерку, накормила всех собственноручно

сделанными минипиццами или как их там.

Прикупила шмотья. Встретилась с Максом,

отдала ему журнал «Пионер». Точнее «Русский

пионер». А он мне — штопор, которым мы

винище открывали у него дома.

Хорошие люди, в общем, и позитивные со-

бытия. И поездка впереди. А на меня така

печаль накатила вдруг. И непонятно с чего.

Может что-нибудь богоугодное сделать? До-

пустим купить и послать Ваенгу Ваенге сло-

варь Ожегова? Или Отжигова хотя б.рису

нки: а

нна

всес

вятс

кая


ГДЕКУПИТЬ ЖУРНАЛ

ПОДПИСКАНА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ

www.imobilco.ru — «Аймобилко»,

крупнейший российский интернет-магазин по продаже

лицензионного медиаконтента.

www.ruspioner.ru — раздел «Журнальный киоск».

http://www.parkreader.ru/ — «Паркридер.Ру»,

универсальный сервис для чтения газет и журналов.

http://www.yourpress.ru — «Ваша пресса»,

электронные версии газет и журналов.

http://ru.zinio.com — Zinio.com,

международный цифровой журнальный киоск.

МОСКвА:

• Сеть мини-маркетов на АЗС вР

• Супермаркеты: «Азбука вкуса», «Алые паруса»,

«Бахетле», «Глобус Гурмэ»

• Торговые центры: ГУМ, «Крестовский»,

«Стокманн», «Цветной»

• Книжные магазины: «Московский Дом Книги»

на Новом Арбате и Ленинском пр-те, ТД «Книги

«Москва»», «Республика», «Фаланстер»

• Магазины прессы «Наша пресса»

в а/п Шереметьево

• Галереи: «Люмьер», «ФотоЛофт»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ:

• Сеть мини-маркетов на АЗС ТНК-вР

• Супермаркеты: «Александровский», «Глобус Гурмэ»,

«Лэнд», «Окей», «Призма», «Ренлунд»,

«Супер-Бабилон», «Лента»

• Книжные магазины: «Буквоед»

• Магазины прессы: «1-я полоса», «Нева-Пресс»

РЕГИОНы РФ:

КниЖные мАгАзины, суПеРмАРКеты,

мАгАзины и КиосКи ПРессы В гоРодАх:

Барнаул, волгоград, Горно-Алтайск, Екатеринбург,

Казань, Калининград, Кемерово,

Красноярск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск,

Пермь, Саратов, Томск, Тюмень

А тАКЖе:

Магазины и киоски прессы в Латвии, Эстонии и

Казахстане


Закрывается номер про гордость, и скоро минут торжества по

поводу победы над французами… Так неужели больше нечем

нам гордиться?! Вот календарик памятных дат, по мере углуб

ления:

963 год. Русы победили сарацин в Сицилии и Сирии и покорили

Крит.

907 год. Русский князь Олег взял Константинополь.

152 год. Готер, сын шведского короля Готброда, погиб в сраже

нии с Боем, сыном русской княжны Рынды.

1102 год до н.э. Славянский богатырь Сварог пропахал Змиевы

валы.

2953 год до н.э. Русские изобрели колесо.

3012 год до н.э. Рождение славянского обряда «Колосок».

5013 год до н.э. Русский бог Солнца Яр победил Змею.

9427 год до н.э. Славянеарииатланты пришли в Египет и стали

прародителями фараонов.

21013 год до н.э. Славяне из Курса создали флейту.

28007 год до н.э. Проторусы из Сунгиря познали сверление.

37993 год до н.э. Прилетел на Землю бог Перун и поведал сла

вянам о грядущем.

78002 год до н.э. У мужчинславян произошла мутация М168.

158017 год до н.э. У женщинславянок произошла мутация

М168.

Отмечаем, празднуем, ура!

Игорь Мартынов

тим

офей

изо

тов

выходит с февраля 2008 года

№6(30). сентябрь 2012

Главный редактор Андрей КолесниковШеф-редактор Игорь МартыновЗаместитель главного редактора по работе с vip-авторами Анна НиколаеваПомощник главного редактора Олег ОсиповСпециальный корреспондент Николай ФохтОтветственный секретарь Елена ЮрьеваАрт-директор Павел ПавликЗаместитель арт-директора Варвара ПоляковаФотодиректор Вита БуйвидБильд-редактор Ксения ЖихареваЦветоделение Снежанна СухоцкаяПрепресс Андрей КоробкоВерстка Александр КармановКорректор Мария КирановаМенеджер по печати Валерий АрхиповАссистент редакции Ольга Дерунова

Генеральный директор Глеб ДунаевскийДиректор по маркетингу Анастасия ПрохороваЗаместитель генерального директора по рекламе Наталья КильдишеваЗаместитель руководителя по рекламе Анна МатвееваЗаместитель генерального директора по развитию Елена РезниковаДиректор по дистрибуции Анна БочковаОптово-розничное распространение ЗАО «МДП «МААРТ»Тел. (495) 744-55-12, www.maart.ru, [email protected]

Редакция: 119072, Москва, Берсеневская наб., д. 8, стр. 1, телефон +7 (495) 504 17 17Электронный адрес: [email protected] Сайт: www.ruspioner.ruПодписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: [email protected]

Обложка: Аксёновы(е) FREE PROUD PUSSY, 2012Авторы номера: Роман Авдеев, Вита Буйвид, Борис Гайдук, Михаил Довженко, Виктор Ерофеев, Сергей Капков, Максим Лобанов, Владимир Лорченков, Алексей Лукьянов, Игорь Мартынов, Александра Назарова, Андрей Орлов (Орлуша), Кирилл Решетников, Александр Рохлин, Мария Смирнова, Ксения Собчак, Лера Тихонова, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт, Софико Шеварднадзе, Владимир Якунин Фотографы: Даниил Баюшев, Алексей Гущин, Ксения Жихарева, Наталья Львова, Тая Невская, Orlova, Александр Саватюгин Художники: Инга Аксенова, Олег Бородин, Ляля Ваганова, Анна Всесвятская, Павел Пахомов, Варвара Полякова, Сандра Федорина, Александр Ширнин, Иван ЯзыковВ оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв»

Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 119072, Москва, Берсеневская наб., д. 8, стр. 1Тираж 50 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod Šternberkem 324 763 02, ZlínЦена свободнаяИздание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 годаЗапрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакцииЗа соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель

Documents

RusPioner #30