RusPioner #18

№6(18) декабрь 2010 – январь 2011

русский пионер №6(18). декабрь 2010–январь 2011 6

Столько сказано в этом номере на тему «Сказка»,

что попытаться еще что-нибудь произнести — значит повториться.

Но я все равно попробую.

Я вот уверен, что Дед Мороз существует. Эта вера так сильна

во мне, что никто, даже мои дети, давно не пробует доказать мне,

что Деда Мороза на самом деле нет никакого. Все их предыдущие

попытки я сорвал убедительными объяснениями насчет того,

что Дед Мороз есть и что он активно функционирует не только

в конце декабря — начале января, а и в остальное время года.

Надо сказать, что Маша с Ваней, сами по себе персонажи

сказочные, с облегчением в конце концов мне поверили

и не пожалели об этом ни одной секунды. Да и как не поверить

в то, что и так очевидно и что сказкой и не является?!

А тем, кто все-таки сомневается, я скажу только одно: если Деда

Мороза, как вы говорите, нет, то почему же он тогда каждый год

приходит?

Так и со всем остальным в жизни.

Без всякой связи с вышесказанным особое внимание в номере

предлагаю обратить на спецпроект «Неизданные обложки

«Русского пионера» в конце номера. Вы можете сравнить, с чем

конкурировали те обложки, которые выходили до сих пор, и сделать

выводы. Детям, кстати, сравнивать не рекомендую, и даже

категорически. Тем более запрещаю делать какие бы то ни было

выводы. А всем остальным мы, пожалуй, предложим на сайте

журнала, на Ruspioner.ru, определить, какие обложки лучше:

те, которые пошли, или те, которые не прошли. Возможно,

мы чего-то не понимаем.

Но возможно — и вы.

С Новым годом! И с новым счастьем,

то есть с новыми обложками «РП»!

Андрей Колесников

orlo

va

8русский пионер №6(18). декабрь 2010–январь 2011

Клятва главного редактора стр. 6

первая четверть

Прогул уроков. Были когда-то и мы бандюками. Андрей Васильев про свое

кино стр. 16Буфетчик. Что-то с памятью моей стало.Михаил Ефремов про стрелку на Стрелке стр. 20Урок уроков. Последняя мечта. Иван Охлобыстин про Настю, фею и полковника стр. 24Сбор металлолома. Ангел смерти, сквозь воздух стоящий. Екатерина Истомина про

черную «Волгу» юности стр. 30Урок информатики. Антитвиттер. Евгений Гришковец про жизнь без интернета стр. 34Урок иностранного. English.рф. Глеб Брянский про русский английский стр. 38

вторая четверть

Пионер-герой. Этюд Раевича. 5642 метра

над уровнем моря стр. 44Следопыт. Потрясенные Шекспиром. Закрытие темы стр. 52Урок зоологии. Ежик в дурмане. Реабилитация

четверолапых стр. 62


третья четверть

Диктант. Как в сказке. В тему номера стр. 70Дневник наблюдений. В пропасти во ржи.По следу Колобка стр. 74Урок биологии. 38+2/40. Плод заговорил стр. 84Сочинение. Оппенгеймер. Рассказ Дмитрия

Глуховского стр. 90

четвертая четверть

Урок мужества. Белочка на Стрелке. Прямой репортаж из запоя стр. 100Урок географии. КровоSOS. По следу

Дракулы стр. 110Урок рисования. Персик правды стр. 119


группа продленного дня

Сказочник. Нам Сказки строить и жить помогают. Михаил Прохоров о сказках

и Сказках стр. 128Звеньевой. Про Синюю Бороду и Хоккея Бессмертного. Александр Медведев

о сказочных директивах стр. 132Пионервожатая. Жизнь как свадьба.Тина Канделаки про армянскую свадьбу стр. 136Пионервожатый. Ирацебета Красная.Алексей Боков о королеве и Дюймовочке стр. 140Буфетчица. Деревенщица. Маргарита Симоньян о своей Москве стр. 142

Внеклассное чтение. Машинка и Велик, или Упрощение Дублина. Продолжение

wikiромана Натана Дубовицкого стр. 146

Табель. Отдел писем стр. 156

Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 167

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

15

Прогул уроков. Были когда-то и мы бандюками. Андрей Васильев про свое кино.

Буфетчик. Что-то с памятью моей стало. Михаил Ефремов про стрелку на Стрелке. Урок уроков. Последняя мечта. Иван Охлобыстин про Настю, фею и полковника.

Сбор металлолома. Ангел смерти, сквозь воздух стоящий. Екатерина Истомина про черную «Волгу»

юности. Урок информатики. Антитвиттер. Евгений Гришковец про жизнь без интернета.

Урок иностранного. English.рф. Глеб Брянский про русский английский.


Медиаменеджер десятилетия Андрей Васильев продолжает демонстративно прогуливать уроки на страницах «РП», а также в жизни и в кино, о чем с присущей ему развязностью подробно информирует читателей журнала. Кто разглядит за наносным, то есть за тоном этой колонки ранимую душу медиаменеджера — тот молодец.

Короче, меня не убили. Потому что на

последнюю разборку с гарантированной пере-

стрелкой я не пошел. На фиг надо: за вшивые

сорок тысяч рублей валяться в грязи и крови,

когда на мне пальто от Vivienne Westwood,

смокинг от Comme de Garsons и штаны от нее

же. «Комм де Гарсон», к сведению непродви-

нутой части аудитории журнала и особенно

ее корректоров, во-первых, баба, во-вторых,

японская. Но от этого ее шмотки дешевле не

становятся.

Заработать сто двадцать тысяч рублей чистым

бандитизмом мне предложил замдиректора

«КАРО» Юра Обухов. В 1978 году он был дирек-

тором фильма «Когда я стану великаном» —

можно сказать, директором моего актерского

дебюта. Одной из его почетных обязанностей

было пристраивать меня в какую-нибудь

негордую ялтинскую гостиницу после изгна-

ния из предыдущей. Когда гостиницы в Ялте

кончились, Юра откупился от любимого актера

десятью рублями за десять последних ночей и

посоветовал ночевать на пляже. Так мы и рас-

стались — друзьями.

И вот спустя тридцать два года звонит мне

бодрый Юра Обухов и предлагает тряхнуть

стариной — поработать денька три холуем

в банде некоего Жеки. Жеку я знал тоже с

78-го. Его в фильме Юры исполняет Миша

Ефремов. Который, как выяснилось, и поза-

ботился о моем трудоустройстве. Дело в том,

что Миша с Сергеем Гармашом придумали

недавно агентство «Паразит», гарантирующее

за десятипроцентный откат устройство практи-

чески в любую картину любому лоху. Спросите,

как? Обухов мне честно объяснил: «Миша

сразу сказал: Васю не позовете — сниматься

не буду». Ну я и заломил сороковку в качестве

прибавки к пенсии.

Из уважения к формату рубрики один из

трех дней честно прогулял. То есть пришел

вовремя, но за те же деньги завалился спать

в стар-вагене, где и провел часов десять с

перерывами на обед и перекуры с коллегами

по шайке. Аргумент представил неопровер-

жимый: я в массовке сниматься не нани-

мался. В тот день роль у нашей шайки была

действительно незавидная: всю толпу (общий

план) как баранов винтил ОМОН. В перекурах

омоновцы (реально похожие на настоящих)

обсуждали больную проблему: их смотрящего

по Центральному округу завалили средь бела

ната

лья

льво

ва

текст: андрей васильев рисунок: александр ширнин


дня прямо на улице. Причем менты, падлы,

и «Скорая», падлы, зассали подходить к

умирающему. Вот сейчас кончится, говорили,

тогда и подойдем. Боялись, гады, что их самих

замочат. Я, человек, как известно, мирный

и сугубо гражданский, такие знакомства в

гробу видал. Вот и спал в стар-вагене, иногда

сквозь сон наблюдая за переодеваниями Вани

Охлобыстина. Он хоть и тоже играл мента-

отморозка, но таких стремных ассоциаций

(в связи с предыдущим местом работы) давно

ни у кого не вызывает.

Тем не менее считаю, что деньги свои от-

работал. Во-первых, снимался, как обычно,

в своем, недешевом (см. выше), а Ефремову,

например, на перестрелку три кашемировых

пальто купили. Во-вторых, поучаствовал в на-

звании фильма. У них ведь никакого названия

не было, поэтому мой вариант — «Армагондон

нау» — вначале все приняли с энтузиазмом.

А что, молодежненько! И перетяжки, скажем,

на Тверской, незамеченными не останутся.

И все-таки огромный опыт медиаменеджера

десятилетия подсказывает: найдутся-таки

ретрограды… Тем более что Ефремов с Охло-

быстиным уже выступили штрейкбрехерами.

Придумали альтернативное название — «Зло-

вещее проклятье кровавой усадьбы». Идиоты.

Но самый главный мой вклад в киноискусство

от Юрия Обухова — соавторство в сценарии

двух не прогулянных съемочных дней. Там

ведь режиссер есть, Володя такой, так вот он

мне сразу предложил:

— Ты приходи на часок пораньше. Мы диалоги

попишем.

Невинное такое предложение. Оказалось, в

эти дни ничего, кроме диалогов, снимать и не

предполагалось, а их в сценарии, в сущности,

не было. То есть лучше бы и не было. А сце-

нарист был. Но мне его режиссер Володя не

представил. Главное, им альтернативного сце-

нариста тоже Ефремов предложил. Прочитав

то, что ему надо было сыграть.

— Чего вы тут дурака валяете? Есть же Вася.

Ну вызовете его на часок пораньше…

Понимаю, с каким нетерпением читатель ждет

примеров моего творчества. Выберу не самые,

может, лучшие, но самые показательные.

Сидит банда на «малине» и играет в «ас-

социации» — ну а чего им еще делать?

Загадали пахана Жеку. Мой коллега Глобус

называет тему: масть. Думал, сявка, скажут:

«Козырь» — а пахану и в радость. Но у него

произношение специфическое, у моего кол-

леги Глобуса: масть он произносит с англий-

ским акцентом — типа маthь. Ну Ефремов

и отвечает:

— Вазелин!

Под дружное «бу-у-а-а-а» холуев.

Или вот уже Жека сам заказывает персона-

жа — главного своего врага, мента-отморозка

Ваню Охлобыстина: с какой тачкой, дескать,

он ассоциируется? Ну, все быдло не врубает,

о ком речь, и начинают гадать: «Хаммер»,

«Ягуар», «бэха». Но я-то играю интеллигентское,

так сказать, крыло банды:

— «Мерин»!

Пахан смотрит одобрительно.

Или такая логическая цепочка:

— Электроприбор?

— Будильник! (Бу-у-а-а-а!) Морозильник! (Гы-

ы-ы-ы!)

Ну быдло и быдло! А интеллигентное крыло с

пониманием склоняется к отцу родному:

— Отморозок?

— Во-во! — оценивает мою проницательность

Жека.

Особенно горжусь мессиджем, который при-

думал для Миши, когда, выстроив нас, уродов,

по стойке смирно, он должен возмущаться

похищением у него любимой Люсеньки (Анна

Терехова):

— У каждого, у отморозка даже, есть свое чи-

стое. У Лужка — Церетели, у Ромы — «Челси»,

у Меладзе — «ВИАгра»…

Так что даже не знаю, почему меня не пригласи-

ли на финальную разборку с гарантированным

летальным исходом. Сделал было предположе-

ние, памятуя о нашей десятирублевой сделке

тридцатидвухлетней давности, что продюсеру

Обухову в лом было весь мой прикид (см. выше)

три раза покупать. Но Ефремов копнул глубже:

— Просто, Вася, ты слишком дорогой актер.

Сам он брал восемь штук баксов за съемоч-

ный день. И считал, что продешевил.

P.S. По традиции моей колонке положена не-

тривиальная мораль. Так вот она.

Когда в одной изысканной компании я срав-

нил наши с Мишей гонорары (вполне, впро-

чем, беззлобно), некий очень компетентный

господин спустил меня на землю:

— Напрасно вы, Андрей Витальевич, столь

легкомысленно к этому относитесь. У бандитов

ведь как? Как себя с самого начала поста-

вишь, так потом и не отмоешься.


В прошлом номере «РП» вышла колонка Михаила Ефремова с ресторанной критикой. Михаил получил за колонку гонорар, и тогда его друг и тоже колумнист «РП» Андрей Васильев предложил Михаилу этот гонорар пропить, причем с ним, с Андреем. По итогам акции читателю предлагается новая ресторанная критика Михаила Ефремова, а на стр. 100 можно еще прочитать репортаж об этом спецрейде, написанный обозревателем «РП» Николаем Фохтом, потому что он не пьет.

В 1988 году я и сын известного теа-

трального художника… я не помню фамилии,

потом вспомню специально, но очень из-

вестного. И вот мы с его сыном пошли в Лувр

и осмотрели его за час пятнадцать. Хотя у нас

было два часа. Мы очень быстро его обежали:

мы не толкали никого, но такое ощущение, что

у нас были ролики или скейты. Только чуть-чуть

тормознули около «Моны Лизы» — там было

много японцев, пришлось потолкаться.

В 17.00 ровно мне назначил стрелку на

Стрелке «Красного Октября» называющий

себя моим духовным отцом, а на самом деле

подстрекатель, демон, как считают моя мама

и жена, Андрей Васильев, который и предло-

жил этот поход. Причем он предложил поход

так, что типа слабо. Я повелся на слабо,

и мы пошли. Первой нам попалась «Стрел-

ка». Сели за стол и заказали сначала пиво,

потому что Васильев принес с собой воблу.

Мы попросили разрешения разделать воблу,

и нам принесли тарелку, мы разделали воблу,

нам принесли пиво. Сначала предложили

итальянское «Перони», но так как дураков

нет пить итальянское пиво, принесли потом

английское, темное, но не «Гиннесс», напо-

ловину похоже на «Гиннесс». Как Москва-река

из окна «Стрелки» на Темзу, как «Красный

Октябрь» на лондонский Докленд. Как я — на

артиста Гэрри Олдмена. Такой Гэрри Олдмен

для бедных. Для бедных, да.

Мы были достаточно трезвые, поэтому еще по-

пробовали еду. Нужно было попробовать, чем

кормят, не считая воблы — все-таки ресторан,

и мы заказали брускеты. И нам принесли такой

рыхлый черный хлеб с помидорами наверху —

я его помню еще по Туапсе, куда ездил с роди-

телями в 1971 году. И тут дико захотелось есть.

Мы пошли в ресторан «Дом» есть рыбу с белым

вином. Я в вине не разбираюсь — я все-таки

не пью его часто, но ресторан мне запомнил-

ся. Там есть видеостена: то осень изобразят,

то весну, то зиму, то лето. И мы выпили белое

вино, неплохое достаточно. И рыбу съели.

Ну рыба как рыба. Чистый сибас. И пошли

дальше.

Попробовали зайти в «Афтепати» и «Глазурь»,

но они были закрыты, потому что не выходные

и не ночь. Уже по названиям этих заведений

понятно, для чего они созданы. И мне, как

пожилому человеку, не очень удобно, что в них

начинается вся жизнь основная где-то там

orlo

va

текст: михаил ефремов рисунки: анна всесвятская

русский пионер №6(18). декабрь 2010–январь 201121

с двух. Порок приходит туда с двух часов ночи

до шести утра. Я пожилой человек, мне было

бы удобнее, чтобы порок расцветал около

семи вечера. И по будним дням желательно.

Как раз было часов семь, и выпить уже

хотелось. Но мы попали в два заведения

подряд, которые я даже по названиям не

хочу вспоминать. В одном не было лицензии

на алкоголь, а во втором вообще кондитер-

ская! Корзиночки, эклеры, «Мартини»… И мы

двинулись в «Роллинг Стоунз». Первый наш во-

прос был — не здесь ли встречался Медведев

с рок-музыкантами? Нет, нам говорят, не тут.

И мы увидели старинную прекрасную стойку,

такую стойку, как будто ей семьдесят пять

лет. А они говорят: мы пять лет работаем. То

есть двойные стандарты. Но мы там выпи-

ли, по-моему, по двойному бурбону и пошли

в «Мао». Какая была логика зайти в «Роллинг

Стоунз»? Такая, что если сразу в «Мао», то

потом мы уже можем не вспомнить, как вы-

глядит «Роллинг Стоунз». Или вообще про него

не вспомнить. А это жалко. Потому что стойка

там длинная, старинная, как должно быть,

конечно. Олдовые рокеры такие, и с ними

молодой президент.

Про «Мао» мне много хочется сказать, потому

что родной ресторан, потому что хозяйка

этого ресторана Таня Беркович мне близкий

и родной человек. И еще потому, конечно,

что мы сидели здесь со Стасом Наминым.

Я помню начало разговора со Стасом Нами-

ным, помню прекрасно. Я благодарил его, что

он «Металлику» привез. И говорил, что жалко,

что не прошла его идея с Лениным — покатать

его по миру. В «Мао» вообще-то еда неплохая,

она восточная такая. Что-то мы ели, наверное.

Чего-то мы ели, но вряд ли. Потому что после

«Роллинг Стоунз» есть уже не хотелось. И вооб-

ще, помимо всего хорошего, что есть в меню

«Мао», самое лучшее, конечно, Таня Беркович.

На Таню сюда надо приходить! То есть не на

Таню — я убью за Таню! — а к Тане.

Но мы все-таки ушли. В ресторан «Дадди

Террас», который мы сразу назвали «Папкина

веранда». Там действительно один из лучших

видов на Москву-реку. Меня очень возбудили

стулья, которые там находились. Они, по-

моему, больше человеческого роста. Я даже

вспомнил, как играл в спектакле «Привиде-

ния» с мамой, и там были вот такие здоровые

стулья. «Папкин террас» хорош еще тем, что


там меня научили пить самбуку. Пить-то я ее

пил, но, оказывается, не умел. После того

как выпьешь, надо вдыхать пары. Зачем это

надо, я не знаю. Наверное, значительнее. Еще

менее полезно для здоровья, но дает, навер-

ное, то, что надо.

В ресторане Вася встретил Гулливера, они

ушли по бизнесу тереть, а потом Гулливер за

нас заплатил. Несмотря на то что у него сгорел

«Дягилев». Кстати, по поводу оплаты. Мне ка-

жется, это справедливо и правильно мы сдела-

ли, что, получив вперед гонорар вот за данный

текст, весь его пропили в этом походе (автор

пропивал гонорар за ресторанную критику из

прошлого номера журнала, она называлась

«Травят честной народ». — «РП»).

Вот потом я не очень помню. Конечно, по

логике действий мы должны были направиться

в «Арт-Академию». Потому что этот ресторан

возглавляют художники Митта, Дубоссарский

и Виноградов. Ну, конечно, еще кто-то воз-

главляет, но я знаю только их. Женя Митта

даже сделал декорации для моего спектакля

по Андрею Платонову «Шарманка». В нем есть

сцена испытания новых форм еды: каша из

саранчи, котлеты из чернозема, березовый

сок пополам с муравьиной кислотой и уксус

с махорочными крошками. Вот это все Женя

сделал из надувных шаров и дыма. Но надо

сказать, в ресторане еда гораздо лучше, чем

в моем спектакле. На сто порядков лучше.

Особенно мне нравится там щавелевый суп,

потому что он там есть. А я очень люблю ща-

велевый суп. Просто не помню, ел его в этот

раз или нет. А вот что помню, так это давнее

обещание купить свой портрет у Виноградова

и Дубоссарского. И я куплю его. Через прессу

обещаю.

В клуб «Рай» мы попали, наверное, в самый

разгул пороков. Я с самого начала надеял-

ся, что он будет закрыт. И вообще считал,

что в «Рай» надо только заскакивать: наве-

стил — и привет. Я ведь был до этого в «Раю»,

трезвым, и познакомился с Гусом Хиддинком.

А вот в этот раз не помню, что там было.

Может быть, я плясал, может быть, пел. Но вот

на том диске, что записывала девушка Маша

для вашего журнала, который мне потом дали,

я услышал такие слова: «Это место для молоде-

жи, но я не хочу, чтобы мои дети бывали тут».

На вопрос: «Почему?» — я ответил: «Потому».

На этом запись обрывается. И что было даль-

ше, известно одному Васиному водителю.

Проснулся дома, и мои ощущения после этого

похода — конечно, стыд. Ну, стыд как аб-

стинентный синдром — это естественно. На

самом деле мне нравится, что есть такое вот

собрание ресторанов разных, и не в турецком

супермаркете, а в таком странном местечке

из красного камня, как Кремль. Потом узнал,

будучи здесь в трезвом состоянии, что здесь

есть галереи, боксерский клуб, кинотеатры

в этих самых штуках. Более того, вспомнил,

что сам здесь в каком-то месте принимал

участие в премии «Инновации современного

искусства». И вот сейчас пишу эти строки

сразу после того, как зачитывал отрывки

из рассказов Олега Кашина на телеканале

«Дождь» — он тоже здесь находится. То есть

тут вообще место-то культурное. В принципе,

это место, помимо ресторанов, которые утлой

моей голове и ушлой Васиной были нужны для

ресторанной критики, гораздо интереснее во

всем.

Нет, все-таки, поскольку я артист и режиссер,

я к критике изначально отношусь нехорошо.

А к ресторанам хорошо. И вот ресторан и ре-

сторанный критик для меня — несоединимые

две вещи. Рестораны я как бы люблю даже

и плохие, это нужное для людей дело и место.

А вот критику ненавижу. Так что я лучше буду

буфетчиком, потому что еще Грибоедов ска-

зал: «Ну как не полюбить буфетчика Петрушу?»

P.S. Кстати, ни в одном из заведений, где

мы были, буфетчиков по имени Петруша нету.

Павлы есть, Евгении есть, Виктор. Петруши

нету. А может быть, есть. Я не помню.


Когда мы предложили нашим постоянным колумнистам высказаться на тему номера, то, конечно, от Ивана Охлобыстина надеялись получить не абстрактные рассуждения, а живой, художественный образец современного сказочного творчества. Иван Иванович предугадал наши потаенные надежды, а то, что сказка получилась непонятно какая — то ли поучительная, то ли страшная, так это даже интереснее.

Сколько он себя помнил, он помнил и ее.

Во всяком случае, это ощущение появлялось

у полковника каждый раз, едва девушка

случайно касалась своими пальцами его руки,

забирая у него пальто в гардеробе ресторана

Bottom. Она была рыжая, зеленоглазая, умная,

ей было двадцать пять лет, и ее звали Настя

Рощина. Она не носила никаких украшений,

кроме серебряного перстенька на указатель-

ном пальце с изображением черепа, и ее

привозил кремовый бронированный «Майбах».

Полковнику пять лет назад приходилось ми-

нировать такой же в одной сказочно богатой

стране. Ситуация усугубилась тем, что из раз-

говора Насти с ее подругой, случайно подслу-

шанного полковником, он вынес уверенность,

что девушка заработала себе на машину сама.

И водитель Насти тоже понравился полковни-

ку — он сразу определил морского пехотинца

в грузном пожилом мужчине с наивным лицом,

а по татуировке на внутренней стороне запя-

стья выходило, что добрый старик служил не

просто в морской пехоте, а в подразделении

3.14, которое выполняло самые деликатные

поручения лично министра обороны. Даже

влюбившись со всей страстью, на какую спосо-

бен сорокапятилетний мужчина, полковник

понимал, что объект его вожделения страте-

гически недостижим. Да и денег у него много

не было. Он снимал однокомнатную квартиру

в спальном районе и ежемесячно получал

по почте шестьдесят шесть тысяч шестьсот

рублей. Цифра ему не нравилась, но это

перечислял пенсионный фонд Министерства

обороны и спорить, по сути, было, не с кем.

Его координатор называл это «жить под при-

крытием». Полковник считал, что праздность

оскорбляет душу, поэтому устроился гардероб-

щиком в неплохой ресторан рядом с домом.

Ресторан был дорогой, посетителей немного,

и полковник дочитал наконец Флоренского,

Гюнтера Грасса и раннего Сенеку. С полковни-

ком при трудоустройстве произошел забавный

казус: заполняя бумаги, он долго не мог вспом-

нить, как его зовут на самом деле, и страшно

обрадовался, когда вспомнил. За свою жизнь

по роду службы он раз двести менял имена,

правда, чаще это были цифры. Но имя Дима

ему понравилось, тем более что так звали

президента.

Наверное, можно понять, почему он все-таки

подошел к Насте и напрямую спросил:

васи

лий

шап

ошни

ков,

ъ

текст: иван охлобыстин рисунок: инга аксенова


— Не сочтите за навязчивость, но вы можете

допустить, чтобы швейцар старше вас на двад-

цать лет пригласил вас на свидание?

— Только не в служебное время. Я за это

своих сотрудников увольняю, — ответила она,

выходя к автомобилю.

На следующий день полковник надел белый па-

радный мундир в орденах, записался на прием

к Рощиной и после нескольких часов ожидания

вошел с бутылкой шампанского, букетом белых

роз и коробкой конфет к ней в кабинет.

Рощина вышла к нему из-за стола навстречу со

словами:

— Я последние три часа внимательно наблюда-

ла за вами в монитор камеры наблюдения. За

эти три часа вы отключили телефон и один раз

посмотрели в сторону секретаря. Я поняла, что

у вас действительно важный вопрос. Задайте

его.

— Тот же самый, — сказал он.

— Так вы с цветами и конфетами пришли при-

гласить меня на свидание? — захохотала она.

— Так принято, когда серьезные намерения,

в ином варианте вопрос был бы так или иначе

снят, — разъяснил полковник.

— Уходите, — тут же рассердилась она.

— Что-то может изменить ситуацию? — пе-

чально спросил он.

— Только если вы начнете жить моей жиз-

нью, — со вздохом закрыла за ним дверь

Настя, потом все-таки выглянула из кабинета

и крикнула ему, уходящему по длинному кори-

дору, вслед:

— Но, если произойдет невозможное, обещай-

те не обращаться к косметологу!

— Я офицер! У нас нет внешности, у нас есть

приказы и набор преимуществ, — не оборачи-

ваясь, напомнил ей полковник.

По правилам всех жанров в такой день он

обязан был напиться, но он вышел на работу.

Перед самым закрытием директор попросил

его поговорить с Лизой — самой крупной

в районе скупщицей краденого. У директора

из кабинета загадочным образом исчезли

старинные напольные часы работы Георга

Фавр-Жако. Денег они стоили немалых, но ди-

ректору часы были дороги скорее как память

о бабушке-покойнице, которая воспитала его

в Малоярославце.

Полковник так и сказал, когда отвел Лизу

в подсобку, что дело не в деньгах, дело

в Малоярославце.

— Лихой городишко, — засмеялась

перекупщица.

— Почему сегодня всем так весело? — вздох-

нул полковник, выворачивая содержимое ее

сумочки на стол. Среди прочих предметов на

столе оказалась золотая визитница.

— Вот вы, Елизавета Семеновна, мне по пьяни

признавались, что вы фея. А неужели фее

нельзя вот так пальцами щелкнуть — и ра-

дость от выпивки есть, а отравления нет, —

щелкнул пальцами полковник.

— В том-то и подлость, Дмитрий Петрович, —

развела руками женщина. — Себе нельзя, а дру-

гие не знают, чего хотят. Проблема с мечтой.

— Я знаю. Нет проблемы, — вынимая сим-

карту из телефона Лизы, признался полковник.

— Тогда загадывай, — предложила она, за-

бирая из его рук визитницу.

Полковник на мгновение зажмурился

и в конце концов попросил миллиард в «самых

крепких» и серьезный долгосрочный бизнес.

— Ёбс! Так и будет, — взмахнула визитницей

Лиза. — Это моя волшебная палочка.

— Допускаю, сам однажды взвод пластико-

вой вилкой снял, — улыбнулся полковник, но

взял себя в руки и напомнил: — Предупре-

дите кого надо, Елизавета Семеновна, насчет

часиков. Иначе самому изыскивать при-

дется, а это, сами понимаете, им точно не

понравится.

— О чем разговор, Дмитрий Петрович! Как

люди о вашем интересе узнают, будьте увере-


ны, часики тут же вернут. С вами же никому

ссориться не хочется, — улыбнулась женщи-

на, собрала свои вещи в сумочку и покинула

подсобку.

Вернувшись с работы, полковник встретил

у дверей своей квартиры двух пожилых, плохо

говорящих по-русски юристов, нотариуса

и представителя крупного швейцарского

банка — вертлявого блондина в очках. Там

же, на пороге, он стал обладателем милли-

арда фунтов стерлингов и трех европейских

металлургических гигантов. Богатство пришло

с неожиданной стороны — это Гайдуков

сдержал слово и, умирая от двойного огне-

стрела в берлинской больнице, переписал все

имущество на полковника. Оказалось, что

у Гайдукова кроме табачной лавки на пере-

крестке у Сан-Марко в Венеции было кое-что

еще. Когда-то полковник чуть было сам не

пристрелил его, но тот обещал обогащаться

без предательства родины, и обстоятельства

были для начала новой жизни — родина его

в очередной раз предала. В далеком прошлом

они с Гайдуковым проводили ряд нестандарт-

ных мероприятий в Западной Европе. Уходя

через границу, Гайдуков обещал в случае его

ликвидации передать все нажитое напарнику.

К пяти утра полковник подписал все необхо-

димые бумаги и, напоив на дорогу зеленым

чаем гостей, разогнал их до вечера. Сам же

спать не лег, а отправился на поиски Лизы

в надежде, что фея ему добавит недостающие

для составления полной картины детали. Но

ее сожитель, спившийся бас-гитарист, уверил,

что Лиза уехала на Карпаты к маме в отпуск

и будет только к Рождеству.

В принципе, полковник допускал возмож-

ность чуда, потому что ему дважды удавалось

вернуть гранату без чеки владельцу. А посему

уже через день он въехал в свой новый каби-

нет размером со школьное футбольное поле.

Оформил на должность начальника службы

охраны бармена из ресторана Вениамина,

чтобы тот быстро укомплектовал штат, вы-

яснил все по делу Гайдукова и рассажал вино-

вных, кто успеет сдаться, по тюрьмам.

Бармена он знал еще с Анголы и знал, что па-

рень с выполнением задания тянуть не будет.

Еще через день, в самый канун Рождества,

полковник в сопровождении вышеупомянутых

юристов-интуристов вошел в здание, где рабо-

тала Настя, и решительно прошагал в комнату

для переговоров с VIP-клиентами. Рощина

уже ждала их в компании своей миловидной

помощницы.

— Я получила по почте ваше предложение.

Какие действия необходимы, чтобы вы

стали клиентом нашей компании? — с ходу

спросила она и, опережая ответ, ответила

сама: — Я согласна.

— Вы так любите свою работу? — удивился

полковник.

— Нет, — честно ответила она. — Просто

я поняла, что вы все равно добьетесь своего,

а у меня плотный график.

— Тогда наши люди все уладят с бумажками

сами, а я уже забронировал в «Континентале»

президентский люкс, — улыбнулся он.

— Вы даже не спросили, замужем я или

нет, — покидая кабинет, заметила женщина.

— Не замужем уже полтора года, и школу вы

с золотой медалью окончили. И я так понимаю,

что это ничего бы не изменило, — показал

полковник свою осведомленность, пропуская

Настю вперед.

— Пресная у вас жизнь, — резюмировал он

уже утром, когда они в белых гостиничных

халатах пили на балконе кофе, любуясь бордо-

вым рассветом, постепенно разгорающимся

за зданием университета.

— Мы с вами что-то упустили? — склонила

ему на плечо еще влажную после душа голову

Настя. — Или так — романтический сплин?

— Да нет, наоборот, до сегодняшней ночи

я о многом даже не догадывался, — признался

полковник.

— Так что же не так? Вы своего добились,

я тоже, — не поняла женщина.

— Это меня и пугает, — подтвердил он и ска-

зал: — Понял я, что без феи вы бы меня не

поцеловали.

— Ни за что, — кивнула она и закурила сигаре-

ту. — Без феи тут явно дело не обошлось. Не

тронули бы вы моего сердца.

— Неужели все-таки тронул? — изучающе

взглянул он на Настю.

— Гипотетически есть такая вероятность, у нас

с вами впереди сотни крупных сделок, — по-

жала плечами Настя, а помолчав, добави-

ла: — И перед партнерами алиби. Имею на вас

полное право по долгу службы.

— Для вас это так важно? — удивился

полковник, почувствовав прилив нежности

к женщине.

— Единственный вариант, — шепнула ему

в ухо она. — Вы на пять лет старше моего

отца. Но с вами как-то все начинает обретать

смысл.

— Начинает, — согласился он и подвел итог: —

Значит ли это, что вы любите меня?

— Испытываю что-то похожее, но, чтобы дей-

ствительно тронуть сердце, нужно еще много

времени, — сообщила она и щелчком лихо

швырнула окурок вниз.

— Не так много, как кажется, — уверил

полковник, разряжая ей в грудь пистолет

с глушителем.

Лицо Рощиной выражало некоторую растерян-

ность, когда она полетела вслед за окурком.

Он дождался, пока ее визжащее тело достигло

бетонного козырька на уровне второго этажа

и нелепо распласталось там.

— Всегда хотел пережить подобное. Именно

в таких обстоятельствах, — поднимая обро-

ненный Настей перстенек с черепом, признал-

ся полковник подошедшему сзади Вениамину.

— Мы все уладим, ее водила уже в багажни-

ке, — заверил начальник службы охраны. —

Перенюхала красотка, в облако улететь хотела.

Вечером полковник нашел Лизу у стойки бара

в ресторане с неизменной рюмкой финской

водки в руке.

— Снимай заклятье, — решительно попросил

он. — Мечты больше нет.

— Основательный ты мужик, Дмитрий Петро-

вич, тогда — счастливого Рождества! — усмех-

нулась она и щелкнула визитницей.

Когда полковник вышел из ресторана на улицу

и не обнаружил своего лимузина, он даже не

удивился, поднял воротник и пошел пешком

домой, где и спал до обеда.

На работу он пришел без опоздания, а ближе

к полуночи принял плащ из рук подъехавшей

в обычное время Насти.

Отчего-то, забирая свой номерок, женщина

походя поинтересовалась:

— Мы с вами нигде раньше не встречались?

— Не в этой жизни, — заглянув в ее бездон-

ные зеленые глаза, соврал полковник и преду-

предил: — Вы где-то свое колечко обронили.

— Все нормально, — махнула рукой она. —

Оставила на память любимому человеку.

— Ему понравилось? — не сдержал любопыт-

ства полковник.

— Не знаю, я не оборачивалась, — пожала

плечами она и прошла в зал.


Бессменная ведущая рубрики «Сбор металлолома», обозреватель «Ъ» Екатерина Истомина сегодня убедительно продемонстрирует, что и автомобильная критика может быть лирической и даже исповедальной. Правда, для этого в одном сюжете должны смешаться черная советская «Волга», революционные студенческие идеалы и, конечно, любовь. К философии.

На студеНческой скамье я сидела

самой убежденной марксисткой. Во-первых,

я была из хорошей семьи — с воспитанием

и манерами. Во-вторых, Карла Маркса тогда,

в 1990-х годах, мстительно выкинули из универ-

ситетских программ, и мне было искренне жаль

старика. В-третьих, у меня имелся любимый

философский противник, и это был ректор

моего института, занявший такую высокую

должность в тридцать семь лет. Он, будучи

доктором философских наук, занимался фило-

софией и современной французской культурой

и легко переводил с Кьеркегора на Кольтеса

и обратно.

Ректор подобрал меня буквально. То есть

сначала я еще как-то стояла на столе нашего

студенческого буфета, временно занимавшего

помещение нынешнего клуба «Маяк», и кричала:

«Эй вы, сучья профессура! Resistance! Запре-

тите запрещать!» Именно так всегда делали все

приличные студенты Парижа.

Мне было девятнадцать, ему — сорок один год.

Я была замужем, а он женат. Его ученая жена

семестрами смиренно преподавала санскрит

в Кембридже. Мой муж годами строил капита-

лизм в пряных объятиях Ростовской области.

Тут даже нарочно не придумаешь, как по-

настоящему сильно мы нуждались друг в друге,

и это было гораздо больше, чем служебный

роман. Это был вокзал для двоих.

Ректору полагалась служебная машина: «Волга»

с государственным номером 020. Полагался

к «Волге» и водитель: Владимир был похож на

гитару ансамбля «Червоны гитары». Однако это

был самый образованный водитель в мире.

Владимир яростно критиковал монады у Лейбни-

ца, он всей своей грудью познавал абсолютное

у Шеллинга, он одним прыжком преодолевал

основные недостатки материализма у Фейер-

баха, и он каждое утро рассматривал мировую

злую волю на манер Шопенгауэра.

Гремучая «Волга», на которой мы пять лет

ездили в Валентиновку, была и философским

пароходом, и кораблем дураков, и платоновской

академией. Философов в машине было трое: я,

ректор и водитель Владимир. Уцелевший в ста-

линские чистки легендарный профессор логики

Асмус, разминая свои белые хрящики, святыми

глазами смотрел на нашу троицу с небес.

Кьеркегор в «Понятии страха» (1844) гово-

рил, что истина есть путь, но я добавлю, что

путь становится более жестким, если истина

текст: екатерина истомина рисунок: анна каулина

orlo

va


буксует в автомобиле позднего советского

производства.

В «Волге» я выступала с позиций священной

марксистской платформы. Она была обагрена

кровью миллионов трудящихся с девяти утра до

шести вечера с часовым перерывом на обед.

Моя ведущая партия освобожденного рабочего

класса оказывалась подпорченной поведением

советской машины. Когда «Волга» через день

на третий ломалась, я немедленно поднималась

на звонкий ленинский регистр: «А ведь здорово

гадят меньшевики!»

Ректор, подпрыгивая на противотанковой подве-

ске «Волги», не раз свирепым голосом требовал

от меня отречься от марксизма. Ректор (еще на

вьюжном николаевском плацу Ленинградского

суворовского училища он стал убежденным анти-

гегельянцем) указывал на известную вторичность

экономических теорий Маркса.

Да! Да, товарищи коммунисты: этот жалкий

рыночный бухгалтер, этот буржуазный счетовод

Адам Смит полез вперед со своей профсоюзной

лучиной прибавочной стоимости (ну ради смеха

я напомню здесь, что Смит разделил понятия

потребительской и меновой стоимости, то

есть стоимости и цены). Но кто же, когда и где

считал Маркса хорошим экономистом? Даже

Фридрих Энгельс выписывал чек другу. Более

того, Энгельс часто и сам писал за Маркса

под именем последнего. В частности, Энгельс

активно постил за Маркса колонки в газете New

York Daily Tribune.

Водитель Владимир с календарным и идеоло-

гическим постоянством пленумов ЦК КПСС по-

стил слесарные и кузовные итоги коммунизма.

Вот где коммунизм, оказывается, свершился:

великая доктрина легко разместилась в капоте

ректорской «Волги». Никому бы и в голову не

пришло сделать груду металлолома частной

собственностью. Налицо была ее полнейшая

отмена.

Поджарой осенью того года, когда тугой,

как боксерская перчатка, и обтекаемый, как

кирпич, дядюшка Зю проиграл президентские

выборы, «Волга» окончательно сломалась. Мы

ехали с Владимиром одни, без ректора, в Ва-

лентиновку. Мы остановились на обочине, там

росло узловатое дерево — полосатый и крап-

чатый гумилевский баобаб. Владимир раскрыл

капот «Волги» и с трехэтажным философским

матом выбросил из него бессмысленные тысячи

проводов, узлов и щепок, эти мириады монад

плановой экономики. Я стояла тут же, прижи-

мая к груди стопку стихов Мао Цзэдуна.

Это не был призрак коммунизма, хотя можно

пошутить и так. Рядом с гумилевским баобабом

стоял настоящий ангел смерти. Ангел смерти

стоял сквозь воздух. Я потом только раз увидела

такого же ангела, когда была на практике

в эстонском доме престарелых. Он был тем, на

кого смотрела худая старушка.

Бывает такой момент, когда нужно уходить. Я так

и сделала, и мы с ректором, столько давшим

мне и моей жизни, больше никогда не виделись

наедине. И многие годы я не понимала, почему.

Чувствовала ли я себя предателем по черной,

девятой Дантовой категории? В последний,

ледяной круг ада Данте помещал сознательных

предателей, тех, кто «обманул доверившихся».

Я полагала, что мне не хватит и жизни, чтобы

это пережить.

Я могла сделать только одно: тупо передать

знания другим. В сентябре 2001 года я посту-

пила на службу в качестве старшего преподава-

теля («через восемь лет вы получите доцента»)

в свой же родной институт. За семь лет через

мои нервы прошли сотни студентов. Их, плохих

и хороших, я учила понемногу только потому, что

здесь когда-то и кто-то всему учил меня. Ха-ха-ха,

Екатерина Михайловна. Запретите. Запретите

запрещать.

В ночь на 29 июля 2000 года ректор ГИТИСа

Сергей Исаев был убит на своей даче в Валенти-

новке. Следствию вдруг неожиданно посчаст-

ливилось установить, что убийца сделал пять

выстрелов из пистолета TT через правое окно

на первом этаже. Ректор сидел на том самом

месте, на самом том стуле, на котором обычно

сидела я. Четыре выстрела были лишними. Там

хватило бы и одного.

Через месяц меня вызвали в Генпрокуратуру.

Следователь придерживался версии, что ректо-

ра заказал мой муж-капиталист. Этим он хотел

сказать, что материя и капитал победили дух,

а материализм и монетаризм взяли верх над

идеалами. Нет. Я и сегодня верю в идеалы. Я не

верю в материю. Тем более я не верю в деньги.

И именно поэтому: запретите запрещать.

Я разуверила следователя: «Что вы говорите-

то такое (положим, Порфирий Петрович). Да

это же смешно. Мой муж ради меня и мухи не

обидит!» Тогда следователь показал мне фото-

графии: «Но вы ведь знаете этого человека?» —

«Да, я знаю этого человека».

Я до сих пор знаю этого человека.


Частенько слышатся панические возгласы, что, мол, бумажные книги и журналы вот-вот отомрут, а живое человеческое общение вытеснится Твиттером, Фейсбуком и другими соцсетями. А вот писатель и актер Евгений Гришковец сохраняет полное спокойствие и на своем примере объясняет, почему интернет никогда не победит человека.

У меня нет компьютера. Моего личного

компьютера у меня нет. У меня даже нет моего

собственного адреса электронной почты. Со-

всем короткие комментарии в своем дневнике

я могу набирать одним пальцем, но тоже как-

то… не особенно. Я что-то нажимаю, все пропа-

дает, я зову на помощь. У меня вообще оторопь

перед техникой. Я совершенно не умею читать

инструкции. Даже к электробритве. Я догады-

ваюсь по внешнему виду, как она работает,

но если модель сложная, приходится от нее

отказываться. Я плохо владею мобильным

телефоном. У меня старая модель, и я страшно

переживаю, если она умирает, а это неизбежно

просто из-за того, что свой ресурс выработала

батарея. SMS я до сих пор пишу транслитом,

потому что так привык. И я просто не помню —

пальцы не помнят, на каких кнопках находятся

другие буквы. И тексты для Livejournal я всегда

надиктовываю. А если они требуют серьезной

и вдумчивой работы, то я пишу их от руки,

а потом надиктовываю. Но в любом случае —

надиктовываю. А если уезжаю, то наговариваю

коротенькие сообщения по телефону и всегда

добавляю: диктую оттуда-то по телефону. А еще

я не умею водить машину.

И я знаю, от чего меня это уберегает.

Говорят, это лишает меня информации. Меня

это лишает только случайной информации.

Такой, когда ты случайно что-то открыл и:

«О-па! Неужели этот человек — не тот, за кого

себя выдавал?» Но ведь это необязательная

информация. А обязательная информация до

меня доходит. Если я захочу что-то узнать, я по-

прошу дочь, жену, директора, турменеджера,

брата. Маму, в конце концов! И они найдут

мне эту информацию. Так что это меня ничего

не лишает. Мне это сберегает массу времени

и нервов.

Ведь меня же, например, сильно задевают

какие-то высказывания в интернете. И если бы

я умел бегло вести дискуссию на компьютере,

я обязательно бы ввязался. Я потратил бы

массу нервов и, главное, времени. Времени,

которое можно было бы потратить на очень

полезное дело — на сон, например.

Или вот увидел ты новость по телевизору

и она тебя каким-то образом зацепила: оче-

редной пьяный милиционер задавил детей,

например. Я, конечно, кинулся бы и написал

об этом в Livejournal. Но ведь там достаточно

людей, которые про это напишут. А я удер-

текст: евгений гришковец рисунок: сандра федорина

але

ксан

др г

ронс

кий


жусь от скоропалительных и эмоциональных

высказываний. Тема отстоится, эмоции

улягутся, и текст получится такой, как надо —

по возможности сильный и соответствующий

статусу… писателя. Писатель же я все-таки.

(Улыбка.)

Почему я пишу «улыбка» вместо смайла, хотя

это многих раздражает? Чтобы было видно

эмоцию. Чтобы это раздражало, в конце кон-

цов! Ведь раздражение привлекает внимание.

Посмотрите тексты блогеров — там этих

смайликов столько, что сложно понять, какую

эмоцию они выражают. Три смайлика, пять,

десять, двадцать пять. Или четыре смайлика.

Что это означает вообще? Это уже ничего не

означает. Это текстовой мусор. А я хочу быть

выразительным. Раздражает? На здоровье!

Но зато их видно в тексте.

Первый раз я услышал о Livejournal от Алек-

сандра Мамута. Мы с ним приятельствуем

и общаемся, причем не по поводу прекрасных

восходов и закатов или бизнеса, а по поводу

литературных произведений, новых впечатле-

ний, театральных работ или кино. Вот такое

у нас общение. Он мне сказал, что есть на

свете Livejournal, и предложил открыть там

свою страничку. Я сразу ответил, что ничего

подобного я делать никогда не буду.

Мне показалось, что это как вести колонку.

Я уже пробовал и понял, что делать что-либо

долго и регулярно я не могу. Мне надоедает.

Вот почему я сказал Мамуту нет.

Много позже Ира Юткина, мой директор,

вспомнила про Livejournal. «Это было бы непло-

хо», — сказала она. Я спросил: «А смысл?» —

«Ты сможешь, когда тебе захочется, ком-

ментировать свои действия». — «А кто

читает?». — «Ну,— предположила Ира, — это

сможет читать несколько тысяч интересую-

щихся тобой людей. Может быть, даже десять

тысяч». И я подумал — неплохо. Я ведь не


люблю давать интервью, а если я смогу вы-

сказываться таким образом, то это сильно

облегчит мою жизнь.

Через какое-то время мне позвонил Михаил

Михайлович Жванецкий: «Женя, ты знаешь?»

А я говорю: «Ой, я только что прилетел из

Иркутска, я совершенно ничего не знаю». Ока-

зывается, я оказался втянут в международный

шпионский скандал. Человек, подозреваемый

в убийстве Александра Литвиненко, сообщил,

что вместе с телефонами спутниковой связи

Литвиненко передали книгу Евгения Гришков-

ца «Рубашка» для дешифровки сообщений.

И вот Михаил Михайлович мне и говорит:

«Поверь мне, все русские писатели тебе за-

видуют!» Это был первый повод высказаться

на страницах Livejournal.

Я начал получать первые комментарии, и это

было даже азартно. Но я не отвечал, потому

что не умел печатать, и комментарии зави-

сали в воздухе. Потом я стал просить кого-то

ответить, и дело стало развиваться. А еще

позже меня стали поздравлять. Я помню, на

вечеринке ко мне подошел человек и сказал:

«Поздравляю тебя с большим успехом! Ты

ворвался в блогосферу!» А я даже не понял,

о чем он говорит. Это я потом узнал, что

существуют рейтинги, статистика, и что у меня

больше 41 тысячи читателей.

Разумеется, я пишу для них. Я отдаю себе

отчет, что это не рассуждения наедине

с самим собой, что это адресные сообщения

людям, от которых я жду понимания. Боль-

ше всего я сержусь из-за поверхностного

отношения, непонимания и глупости, чем

из-за недоверия и злобы. Злобных я просто

удаляю. Любые высказывания, содержащие

мат, в моем дневнике удаляются сразу. Мат

может быть уместен в художественном произ-

ведении — уместен или даже необходим, но

в общении между малознакомыми людьми

он неприемлем. Когда же его могут слышать

женщины и дети, он неприемлем вдвойне.

Сейчас я сильно страдаю от одной дамы,

которая регулярно атакует меня под разными

именами. Эта сумасшедшая особа решила

выполнить важную миссию — просветить

меня и вернуть на путь истинный, открыть мне

глаза на величие моего дарования, которое

я в настоящий момент размениваю по рублю.

И она старается изо всех сил. Она желает,

чтобы я перестал быть ангажированным, по-

шлым, чтобы взялся за большое, вечное,

нужное и бескомпромиссное. У нее есть

ее собственное понимание меня во всем

моем величии, и она уверена, что она

лучше всех знает, что я должен делать.

Но, господи, такое же всегда периодиче-

ски возникает!

Иногда появляются активные читатели,

которые с радостью открыли для себя

мой блог. Они начинают писать и ком-

ментировать по десять раз каждый

пост, а потом быстро устают от этого, от

ужасного однообразия меня — и уходят

на другие просторы, громко хлопнув

дверью: «Мы думали, вы такой, а вы на

самом деле не такой». И это бесконечная

история. Мне это все, в общем-то, без-

различно. Мне важно другое.

В своих текстах — тех, которые написаны

до Livejournal, и в тех, которые после,

я замечаю различия. Раньше в той же

самой «Рубашке» или в цикле рассказов

«Планка» мне очень хотелось поделиться

с читателем своими остроумными на-

блюдениями. Например, о том, что какой

дорогой смеситель ни купи, первые три

секунды в душе идет холодная вода. Се-

годня любые сиюминутные наблюдения,

впечатления от просмотренного фильма

или реакцию на политические события

я вставляю в свой дневник, освобождая

литературу от всего нехудожественного.

Вот для чего он мне нужен, Livejournal.

У меня есть знакомый, который за час

два-три раза хватается за Твиттер.

Собака пробежала — он за Твиттер,

птица пролетела — он опять. Но это же

безумие! Я даже фотоаппаратом пере-

стал пользоваться по этой причине. Я не-

плохо фотографирую — это вообще было

первое творческое дело, которым я стал

заниматься. Когда у меня появилась

возможность купить хорошую аппаратуру

и я купил себе Canon, это была мечта! Но

сейчас я не беру с собой фотоаппарат,

и вот по какой причине: я так люблю

жизнь, что не хочу ее отражать. Я хочу ее

проживать и переживать. Невозможно

вкусно поесть, если у тебя фотоаппарат

в руках — ты будешь не есть, а фото-

графировать. То же и с беспрерывным

подглядывание с помощью Твиттер.

Люди существуют не для того, чтобы за ними

подглядывали, а для того, чтобы с ними жили,

общались и чтобы все было по-честному.

А Твиттер — замочная скважина. Яркая,

увлекательная, и ты чувствуешь себя, черт

возьми, человеком, который держит эту жизнь

за хвост. Ты пульсируешь. Чушь собачья! Ни-

чего хорошего из этого не выйдет. Просто нет

шансов. И у нашего президента в том числе.

Глупость это и ребячество. Пусть лучше наш

президент научится общаться с людьми. Я по-

нимаю, что ему приятней руководить страной

компьютеров и технологий, но даже компью-

терщики и программисты — живые люди. Вот

научиться с ними общаться, их понимать —

это сложнее, чем что-то про них самих им же

писать в Твиттер.

Недавно мне рассказали про Фейсбук и пред-

ложили завести там аккаунт. Я спросил, что

это такое, и мне сказали, что там просто будут

дублироваться мои записи в Livejournal. А я го-

ворю — ну пожалуйста.

Я не знаю, что такое Фейсбук, и мне это не-

интересно. Я не общаюсь в интернете. Я пишу

туда свои сообщения в виде текстов, но не

веду интернет-общение, потому что у меня

есть общение живое. Люди часто не понима-

ют — просто не могут понять! — что проис-

ходит в моей жизни. Я объясняю некоторым

своим друзьям, когда они видят, что я чего-то

делать не хочу или чем-то не интересуюсь:

«Ребят, вы поймите, вот я сейчас поеду на три

недели на гастроли, проеду девять городов

и сыграю семнадцать спектаклей. И я войду

в физический контакт — подпишу автограф,

пожму руку, сфотографируюсь, перемолвлюсь

двумя-тремя словами, пообедаю, поужинаю,

поздороваюсь просто, посижу рядом в само-

лете — с таким количеством людей, сколько

обычный человек видит за жизнь. За всю

жизнь! А это три недели. А тот человек, ко-

торый живет в небольшом городке, в каком-

нибудь районном центре, и за всю жизнь не

увидит такого количества людей». Однажды

я стал катастрофически уставать от обще-

ния. Надо быть закрытым, необщительным,

жестким, безэмоциональным и беречь себя,

подумал я. Но потом я понял, что трачу на это

больше усилий, чем на то общение, к которому

я привык. Я плюнул на закрытость и остался

таким, какой я был. Ну, может быть, чуть более

усталым.


Корреспондент информационного агентства «Рейтер» Глеб Брянский рассказывает об удивительном: как русскому человеку научиться писать на английском языке для американцев. Судя по исповедальному и отчаянному тону колонки, до конца эту тайну он до сих пор не постиг и сам. Но не поделиться ею с читателями «РП» уже не мог.

ВперВые практическую пользу англий-

ского языка я осознал, вернувшись в 1992

году в Россию после семестра в американском

университете, где оказался студентом по обмену

(наверное, так, думал я, переводится понятие

exchange student).

К этому моменту я учил английский уже пять

лет, но только после четырех месяцев учебы

в Америке и работы в супермаркете напротив

Гарвардского университета, где мне нужно

было каждый день разложить по полкам более

ста наименований фруктов и овощей, я стал

свободно и уверенно излагать свои мысли на

английском.

Это умение позволило мне найти потом работу

в московском представительстве телевизион-

ного агентства Worldwide Television News за

пятьсот долларов в месяц, что по тем временам

были огромные деньги. По курсу я зарабаты-

вал раз в десять больше, чем мои родители-

программисты, а еще через четыре месяца

колесил на новой «шестерке», конвертируя на-

копленный словарный запас в феноменальные

жизненные блага.

С 1994 года я работаю в агентстве «Рейтер»,

сначала телевизионным продюсером, потом

оператором, а с 2005 года — корреспондентом.

Каждый день пишу заметки на английском

языке про события в России для так называе-

мой global audience.

Большую часть свой профессиональной жизни

я потратил на то, чтобы писать по-английски так,

как это делают мои коллеги, родившиеся и вы-

росшие в Великобритании, США, Австралии,

Новой Зеландии или, на худой конец, в Южно-

Африканской Республике. Это сравнимо с же-

ланием хромого участвовать в соревнованиях

по бегу вместе с олимпийскими чемпионами.

Редкие примеры настоящего успеха в литерату-

ре или журналистике на чужом языке и в чужой

среде — исключение.

Английский язык богаче и сложнее русского,

вопреки распространенному мнению. Я могу

изобразить более или менее приличный британ-

ский акцент, написать хороший lead (первый

параграф статьи, который должен убедить

читателя, что ему стоит читать дальше), найти

удачную golden quote (цитату, подтверждающую

тезис, заложенный в lead), привести убедитель-

ные supporting arguments (доказательства).

Тем не менее есть вещи, которые я отчаялся

когда-либо научиться делать правильно. Я не по-

текст: глеб брянский рисунок: маша сумнина

orlo

va


нимаю смысла определенных и неопределенных

артиклей, хотя прочитал с десяток разных книг

по грамматике именно в той части, где говорит-

ся про артикли.

Вроде все просто — если слово употребляется

в первый раз, то оно «a», а если во второй, то

оно «the». Но кроме этого есть слова, которые

обозначают абстрактные понятия и не требуют

артиклей вообще, слова, которые обозначают

предметы, существующие в единственном

экземпляре, и множество других нюансов.

В моих текстах по-прежнему один или два

артикля (все-таки редко больше) употреблены

неправильно, поэтому мне регулярно звонят

редакторы и ехидно спрашивают, почему я про-

пустил артикль перед словом prime minister.

Я объясняю им, что здесь нет скрытого смысла,

предполагающего, что в России возможно

существование нескольких премьер-министров,

просто я не знаю, как расставлять артикли.

К сожалению, любой европеец, разговариваю-

щий на романо-германском языке, не поймет

этой проблемы, она является типично славян-

ской. Одно утешение, что полякам тоже тяжело.

Проблема артиклей отчасти компенсируется

легкостью английской пунктуации, которую я ни-

когда специально не изучал, но которая никогда

не вызывала нареканий у редакторов (возмож-

но, потому, что они ее тоже не учили.).

Преимущество текста на английском языке —

количество читателей по сравнению с русско-

язычной версией такого же текста увеличива-

ется в несколько раз. Мелочь, но десятки тысяч

хитов при наборе в Google собственного имени

греют профессиональную гордость.

Недостаток — большинство приемов, острот,

образов и сравнений, которые прекрасно по-

нятны по-русски, никогда не сыграют на другом

языке, поэтому бессмысленно и пытаться.

У меня был длинный разговор с редактором

в Лондоне по поводу того, что сказала Людмила

Путина в ответ на вопрос переписчицы о ее

порядковом номере в анкете мужа: «Номер —

это по количеству, что ли?» Я целый час ваял те

два абзаца, которые, как мне казалось, должны

были объяснить глобальному читателю, каким

потайным смыслом наполнена эта фраза. Не

получилось. Редактор не понял и вычеркнул.

За сто пятьдесят лет своего существования со

времен, когда главным носителем информации

были почтовые голуби, «Рейтер» создал стиль,

который до сих пор доминирует в новостийной


журналистике на английском языке, и школу

подготовки журналистов, попасть в которую

считается престижным среди начинающих

британских журналистов.

В местных редакциях, или local bureaux, тради-

ционно существует разделение: журналисты-

иностранцы, для которых английский — родной

язык, и local staff (местные сотрудники), которые

пишут или пытаются писать по-английски.

У кого-то из них это получается хорошо, у кого-то

плохо, у кого-то не получается никогда. Это очень

деликатный момент — попробовать объяснить

коллеге, что не нужно больше мучиться и что

если после двух лет попыток не получается, то

лучше бросить…

Как правило, британский журналист агентства

«Рейтер» — это выходец из так называемого

класса «выше среднего (upper middle class)

с оксбриджским образованием (то есть закон-

чивший Oxford или Cambridge) и характерным

произношением.

Пока я в одной из командировок не встретил

английских футбольных болельщиков, я думал,

что так, как эти журналисты, выглядит пода-

вляющее большинство англичан.

Еще в девяностых владение английским языком

как родным позволяло англичанам и американ-

цам получать высокооплачиваемую работу в пре-

стижных международных СМИ наподобие агент-

ства «Рейтер» и переезжать из одной интересной

страны в другую, при этом компания платила за

проживание и дорогую школу для детей.

Я помню, как искренне удивился, посчитав

количество прислуги в доме одного коллеги

в Исламабаде.

Сейчас все меняется, и английский язык пере-

стал быть монополией англичан, американцев

и австралийцев. В разных странах выросло

поколение, для которого английский такой же

родной, как и собственный язык.

Появилось много русских, которых родители

отправили учиться в Великобританию, сейчас

они возвращаются, и проблемы у них скорее

с русским, чем с английским.

Соседство с native speaker (носителем языка)

носит характер взаимовыгодного сотрудниче-

ства, поскольку крикнуть через стол: «Как лучше

перевести на английский «тише едешь — даль-

ше будешь?» — легче, чем лазить в словари,

где чаще всего дается архаичный или слишком

литературный ответ, который будет выглядеть

нелепо в современном тексте.

Меня всегда раздражало ощущение собствен-

ной зависимости от native speakers и поэтому

хотелось найти аргументы, чтобы оспорить их

языковое превосходство и те решения, которые

они предлагают.

Коллеге, которая приукрасила мой lead амери-

канизмом, за смыслом которого мне пришлось

лезть в словарь, я сказал, что если я не пони-

маю, что там теперь написано, то очень высока

вероятность что миллионы читателей, для

которых английский тоже не является родным,

тоже его не поймут.

И обидно, когда молодой коллега, вчерашний

студент, редактируя твой текст, скажет: «It does

not make any sense in English».

Одно из главных отличий английского языка

от русского состоит в том, что если в русском

источником экспрессии являются прилагатель-

ные, то в английском — глаголы. Один из первых

советов на курсах письма в «Рейтер»: стараться

избегать банальных глаголов типа to do, to get,

to want, а искать более экспрессивные, более

точно и образно отражающие смысл действия.

Например, можно использовать глагол to spur

(пришпоривать) в отношении определенного

процесса. Коллеги мне говорят, что по-английски

выражение «пришпоривать экономический рост»

(spur growth) звучит красиво. Им виднее.

Искать такие глаголы лучше в словарях сино-

нимов либо с помощью функции Thesaurus

в Microsoft Word. У меня на столе лежит список

примерно из ста «экстравагантных» глаголов,

что-то вроде остаповского праздничного

комплекта.

Еще очень помогает вбивать в Google фразу,

которую придумал сам, но не уверен, что это

правильно по-английски, и смотреть, вылезет

ли такая же фраза со ссылкой на авторитетный

источник. Не всегда на это хватает времени,

все-таки большинство материалов пишется под

deadline.

Типичная ошибка всех русскоязычных коллег —

попытка писать длинные сложноподчиненные

предложения с оборотами, стремясь вложить

в них максимальное количество информации.

Редакторы потом неистовствуют, расставляя

точки и меняя строчные буквы на прописные.

Необычайно полезная вещь — словари с кар-

тинками. Они существуют не только для детей,

но и для взрослых. Такой словарь особенно

полезен при описании, например, нефтепере-

рабатывающего завода, где министр или глава

компании дергает или нажимает на какой-то

предмет, а я даже не знаю, как это по-русски.

При том, что для меня английский язык всегда

был рабочим, а среди друзей много англичан

и американцев, я не был в Америке с тех пор,

как отучился в университете, а в Англию при-

езжал только на курсы или для встреч с началь-

ством, практически не выезжая за пределы

Лондона.

Я почти не читаю газет и журналов, направлен-

ных на сугубо английскую или американскую

аудиторию, таких как Guardian, The Times или

Washington Post, и предпочитаю междуна-

родные издания International Herald Tribune или

Financial Times, рассчитанные на тех, для кого

английский язык является вторым.

Еще лет десять назад нас призывали писать

для Arizona milkman (молочника из Аризоны,

который, видимо, является образцом крайней

тупости для английского журналиста), разже-

вывая каждое историческое или политическое

понятие так, чтобы на каждый параграф акту-

альной информации приходилось пять парагра-

фов background.

Сегодня global audience, то есть люди, которые

могут жить в Дубаи или в Монголии, но при этом

на работе говорят по-английски, не нуждаются

в таком количестве background. Для них уже

существует международный английский язык со

своими правилами и нормами. Тот факт, что эти

нормы не оформлены документально, свиде-

тельствует скорее о ревностном отношении

к языку его носителей, которые воспринимают

английский язык как нечто вроде резервной ва-

люты, дающей им конкурентное преимущество.

Однако так же, как сейчас развивающиеся

страны оспаривают роль доллара и всерьез

обсуждают создание международной валюты,

вполне возможно, что в перспективе будет

создан универсальный английский язык, в кото-

ром, я надеюсь, будет разрешено пользоваться

любыми артиклями на усмотрение автора.

Один мой коллега, англичанин, который работает

большим начальником в американском «Рей-

тере», на мой вопрос, как он борется с амери-

каноцентристским отношением своих коллег

к окружающей действительности, ответил, что он

просто нанимает вместо американцев индийцев.

Они готовы дольше работать, меньше получать.

А по-английски пишут с тем же количеством

ошибок.

И в языке гегемонии приходит конец.

Пионер-герой. Этюд Раевича. 5642 метра

над уровнем моря. Следопыт. Потрясенные Шекспиром. Закрытие темы.

Урок зоологии. Ежик в дурмане. Реабилитация четверолапых.


Никогда еще наши пионеры-герои не достигали таких высот, как Игорь Раевич. Капитан ВДВ

и художник совершает восхождение на Эльбрус с единственной целью:

нарисовать этюд на высоте 5642 метра над уровнем

моря. Героя подстерегают форс-мажоры, преграды, приключения, а читателю

предстоит узнать, на что способна сподвигнуть

человека тяга к искусству.

текст: дмитрий филимонов фото: наталья хренова


В поисках работы снова попал в ВДВ. Судьба. Сперва гражданским, вольнонаемным. Потом погоны надел. А что дальтонизм? В пресс-службе дальтонизм не помеха. С журналистами и так можно работать. Не различая оттенков.


Когда пришло время рожать, моя мама сказала: «Подо-

ждите, я книжку не дочитала». Ей гово-рят — пора, на каталку кладут, а она: «По-стойте, всего три странички осталось!» Родила — дочитала. Роман «Щит и меч». Поэтому я таким уродился. Военным.

А вам снимать не темно? Может, вспыш-ку дать? Тань! Принеси, пожалуйста, вспышку! Она в той комнате, в гранатном подсумке!

Ну вот, решил — стану десантником. В пятом классе решил. Мы тогда в Америке жили. У меня отец дипломат. Вообще-то он тоже человек военный. Железнодорожник. Но случился хрущевский призыв в дипло-маты. Ну да, из народных масс — в дипло-маты. Вчера железнодорожник — завтра студент МГИМО. В гимнастерке на лекции ходил. Денег на рубашку не было. А потом Германия, Америка, Австрия, Швейцария, Англия… Мать меня в Берлине родила.

Ну вот, Америка. Пятый класс. Школу нашу обстреляли. Окна в доме камнями бьют. На улицу если выйдешь — бегом, чтоб не поймали. Вроде приличное место, элитное даже, Фар-Рокуэй, пригород Нью-Йорка. Просто наших не любят. Тогда и ре-шил стать десантником. Чтоб не я от них. Чтоб они от меня.

Когда пришла пора осуществить мечту, паспорт сменил. Чтобы место рождения не Берлин, а Москва. Зачем приемную ко-миссию смущать? В рязанское десантное поступал. Не вышло. У меня дальтонизм второй степени. В десант не берут дальто-ников. Тем более в командиры. Знал, но думал — как-нибудь проскочу. Упрошу. Мне ж не обязательно командиром, мне бы хоть тушкой, хоть чучелом, но в десант. Ну вот, медкомиссия. Карточки такие, с цвет-ными кружочками и циферками, знаете? А я этих циферок не вижу. Да еще руку сте-клом проткнул. Швы. Температура. Какие тут экзамены! Собрал вещички, в Москву вернулся. Поступил в автодорожный. Там быстро к военной кафедре прибился. Сте-ну им расписал. «Штурм Берлина». Нет, меня отец рисовать учил. С собой на этю-ды брал. А его никто не учил вовсе.

Ну вот, «Штурм Берлина» военной ка-федре сильно понравился. До сих пор не

замазали. А меня к десантным войскам приписали. И после института призвали. В Северо-Кавказский округ. Хоть тушкой, хоть чучелом, но в десант. В автомобиль-ный обоз. Автобат. Шестьдесят машин. Я — командир. Дослужился. Девяностый год на дворе. В стране развал, в армии тоже. Уволился.

Может, вам помочь? Нет, это не вспыш-ка, это синхронизатор. А вспышка там, на штативе. Вот эту кнопочку нажмите.

Ну, значит, уволился, а на гражданке не лучше. Чем заняться? Решил сменить ориентиры. Художником стать. В худо-жественный институт поступать надо. В Суриковский. Но туда самоучек не бе-рут. У меня школы нет. А мне в институт надо — хоть тушкой, хоть чучелом. Я в Су-риковский на работу нанялся. Разнорабо-чим. Столы таскать, багет пилить, табуре-ты чинить, окна утеплять. Таскаю, пилю, чиню, утеплю, а сам наблюдаю, чему сту-дентов учат. Три года понаблюдал — пора, думаю. Ну и поступил. В Суриковском нет медкомиссии. И карточек с циферками. Ну и что? Ван Гог, Ренуар, Врубель дальто-никами были.

Ну вот, стал дипломированным худож-ником. И что дальше? Ладно, приняли в МОСХ, участвую в выставках. Но семью чем кормить? Вторая половина девяно-стых. Пейзажистов в Москве больше, чем желающих купить пейзаж. Пошел нани-маться в пожарные. Нет, говорят, вы офи-цер, мы не можем взять вас в рядовые. Тьфу! Короче, в поисках работы снова по-пал в ВДВ. Судьба. Сперва гражданским, вольнонаемным. Потом погоны надел. А что дальтонизм? В пресс-службе даль-тонизм не помеха. С журналистами и так можно работать. Не различая оттенков.

Что, снимки пересвечены? Сильно свет лепит? А вы поставьте выдержку сто двад-цать. Поверьте, так лучше будет.

В пресс-службе ВДВ мы придумали одну штуку: комплект ВДВ-инфо. Понимаете, бы-вают события, которые и надо бы осветить в прессе, да журналистов не пригласишь. Ну, боевая операция. Высадка десанта. Вот вы прыгали с парашютом? А тут надо прыг-нуть. И внизу наверняка бой. Нет, мы вас с собой не возьмем. Мы сами прыгнем —

...Я в Суриковский на работу нанялся. Раз-норабочим. Столы та-скать, багет пилить, табуреты чинить, окна утеплять...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева


два офицера пресс-службы с двумя такими вот контейнерами. Что внутри? Фотоап-параты, видеокамера, карты, рации, ком-пьютер, спутниковый передатчик, аптеч-ка, сухпаек. Прыгаем, снимаем. Передаем с места события картинку и текст. Через спутник. Из этого нашего сырья телеком-пании, информационные агентства дела-ют репортажи. Вот. И мы этот комплект ис-пытывали. Прыгали с ним. Зимой и летом. В снег и в воду. И пришло время испытать его в условиях высокогорья. Потому что десант работает везде, и в горах тоже. Ре-шили залезть на Эльбрус. А что? Мы уже ла-зили. Два года назад. Барельеф дяди Васи к скале прикрутили. Ну, портрет генерала Маргелова, основателя ВДВ. По случаю его, дяди Васи, столетия. Правда, мы тогда не дошли до вершины — кое-кого горняшка скрутила. Да, высотная гипоксия. От нее люди дуреют. Всякая чушь мерещится. Мы тогда быстренько вниз спустились. Ну, бу-дем считать, то была тренировка.

Стали готовиться к новому восхожде-нию. Каждый день в спортзал. Комплект

ВДВ-инфо облегчили, оставили самое не-обходимое. Запасные камеры — долой, за-пасные батареи — долой. В горах каждый грамм лишний. Задача такая: по мере восхождения передаем репортажи. Фи-нальный репортаж — с самой вершины. Про то, как я пишу этюд. Освещаем, так сказать, событие. Ну да, этого еще никто не делал — этюд на вершине Эльбруса. Поэтому беру с собой этюдник.

До восхождения остается месяц — и я рву связки на правой ноге. Костыли, гипс. Я вра-чам говорю: мне на Эльбрус через месяц. Врачи говорят: полезешь — вовсе без ноги останешься. Но мне надо — хоть тушкой, хоть чучелом — на Эльбрус. Что делать? Ребята в Псковско-Печерский монастырь отвезли. Тамошние монахи тепло отно-сятся к десантникам. Псковскую дивизию окормляют. Приводят меня к монахам. Вот, говорю, костыли, гипс, Эльбрус. А монахи мешочек с песком протягивают. Святой, го-ворят, песочек, ты его под гипс-то насыпь.

Сняли гипс. Больно ходить, но терпимо. Ладно. Загрузили аппаратуру в купе. Едем

с Женькой в Кисловодск. Женя Мешков — офицер пресс-службы. На перроне встре-чают нас. Кадеты. Оркестр. Торжествен-ный марш. Именно то, что военному чело-веку для полного счастья надо. Аж слеза наворачивается. Это Петрович устроил. Сергей Петрович Мерзликин, главный ве-теран ВДВ на Кавказе. Он кадетов на Эль-брус водит. И таких, как мы с Женькой, тоже. На этот раз Петрович собрал группу в тридцать четыре человека.

Первый лагерь разбили рядом с базой МЧС. На высоте две тысячи сто метров. Там все альпинисты лагерями становят-ся. Мы пять дней простояли. Вылазки де-лали — акклиматизационные подъемы. В один из дней прибегают ребята из МЧС: помогите, немка со скалы упала, сами до-стать не можем. Помогли. Достали.

Перебросили лагерь повыше. К «Боч-кам». Горнолыжная база. Три тысячи семь-сот метров. Днем плюс четыре, ночью ми-нус пятнадцать. Ветер и снег. Разгар лета. Петрович учит ледорубом пользоваться. Тренировочные подъемы устраивает.

По результатам тренировочных выхо-дов Петрович сколотил штурмовую груп-пу. Двенадцать человек. Кто покрепче. Остальные в базовом лагере остаются. Им, конечно, обидно, но с горами не шу-тят. Штурмовая группа — из трех отрядов. Один страхует отца Савву, священника ВДВ. Второй страхует меня с этюдником. Третий — Женьку с аппаратурой.

Последний вечер в «Бочках». Ветер улег-ся. Тишина такая! Слышу — американец разговаривает. По телефону. С дочкой. «Нет, дочь, я тут еще не стал русской макакой». Злость меня такая взяла! Подхожу, говорю: «Нас тут двадцать пять десантников, если ты утром отсюда не уберешься, мы тебя сами спустим». Ну, не знаю, убрался или нет. Утром перебросили штурмовой лагерь выше — к «Приюту одиннадцати». Послед-нее убежище альпинистов. Четыре тысячи сто тридцать метров. Только там рассказал ребятам про американца. Мы, понятно, не стали спускаться вниз, проверять, где он. Бог с ним. В горах же люди дуреют.

На «Приюте» сидим три дня. Минус двадцать. Женька всем аккумуляторные батареи раздал — от аппаратуры. Велел



телом греть. Днем — в карманах. Ночью — в спальниках. Спим с батареями. Спать не получается. Сознание мерцает. Кислорода мало. Греем чай на керосинках и пьем. Греем и пьем. Обезвоживание. Утром чет-вертого дня проснулись, умылись снегом, подтянулись — и на штурм. Впереди и по-зади — самые сильные. Посередке отец Савва и мы с Женькой. Подъем 2А. Он по-легче — крючья забивать не надо. Толь-ко «кошки» на ногах. Идем. Правая нога болит невыносимо. Петрович командует поменять направление. Ради меня. Теперь нагрузка на левую ногу, здоровую. Так легче. Парни аппаратуру несут, Женька следом плетется. Вдруг как заорет: «А-а!» Кричит, ругается, машет рукам. Ну, дума-ем, горняшка. Нет, просто парни из кар-манов батареи достали, в целлофановый пакет сложили и несут по морозу. Батареи аж вздулись. Вот Женька это увидал. Заста-вил за пазуху сунуть.

В седловине привал сделали. Эльбрус — это потухший вулкан. Он еще дышит вну-три. А седловина между вершин — жерло вулкана. Коварное место. Обрывы кру-тые. Может внезапно пурга налететь. Тут чаще всего альпинисты гибнут. Эльбрус каждый год шесть-двадцать жизней уно-сит. В основном люди тут, на седловине, гибнут. В этом чудном местечке попили чаю — отправились дальше. Теперь до восточной вершины рукой подать. Сто метров на запад и пятьсот вверх. Всего во-семь часов шли. Но дошли ведь! Флаг ВДВ воткнули. Водрузили.

На восточной вершине площадка ма-ленькая. Метр на три. Мы там почти пятьдесят минут провели. Это много. Не-допустимо много. Обычно альпинисты сюда добираются, делают пару кадров — и вниз. Но у нас дел много. Сперва отец Савва переоблачился в рясу. Молебен про-вел. Быстрый молебен. На скорую руку. Потом Женька аппаратуру достал, я этюд-ник разложил. Сижу на вершине Эльбру-са. Этюд пишу. Пять тысяч шестьсот сорок два метра. Женька снимает. У меня в этюд-нике только самое необходимое. Картон грунтованный, палитра, маленький ма-стихин, крохотные тюбики с красками. Ультрамарин светлый. Охра золотистая.

Голубая ФЦ. Сажа газовая. Белила цинко-вые. И все, хватит. Разбавитель четвертый номер. И три кисти. Я их не вытираю. Нет времени. Три замеса, три основных цвета. Быстро-быстро-быстро. Женька подгоня-ет — батареи садятся. Женька на самом краю площадки — панораму снимает. Оступился. А! Петрович молнии подоб-ный — перегнулся через меня, Женьку за одежду схватил. Поймал. Обратно поста-вил. У меня-то реакции никакой. Перед глазами все плывет. Кислородное голо-дание. Вершина Эльбруса — не лучшее место для художественного творчества. Перчатки снял, без них ловчее работать. Знаю, что нельзя. Я в Арктике этюд без перчатки писал — вечером кожа слезла. Но я ж быстро-быстро. Десять минут — го-тово. Быстроживопись.

Женька передает репортаж с вершины. Тьфу, зараза! Батареи сдохли. Женька ру-гается: «Яп-понская техника!»

Мы слишком долго тут. Непозволитель-но долго. На сорок пятой минуте у одного из парней горлом кровь пошла. Еще одно проявление горняшки. Быстро вниз! Ска-тываемся по склону. Навстречу — группа альпинистов. Пыхтят, взбираются на вер-шину. Эльбрус — людное место.

Останавливаемся передохнуть. Отец Савва бросается на снег: «Все, не могу больше, дайте попить». Шарим по рюкза-кам. Термосы пусты. Вдруг что-то съезжа-ет с вершины по насту. Прямо к отцу Савве и в бок его — тык. Термос! Открутили — чай! Ну, спасибо тебе, господи! Следом девчушка вниз бежит: «Я термос уронила, не видели? А чай выпили? Ну хоть пустой отдайте!»

Спустились на «Приют одиннадцати». Отогрели батареи. Передали картинку и текст. Задачу выполнили. Ну, и в книгу рекордов России попали. «Капитан ВДВ Игорь Раевич написал картину на высо-те 5642 метра над уровнем моря». Какая там картина — почеркушка. А все равно рекорд.

Ну как, со вспышкой справились? Все нормально? Кто ж сомневался.А цвета я, кстати, стал различать. Ну да, говорят, не лечится. Но если залезть на Эльбрус и написать там картину…

...У меня в этюднике только самое необходи-мое. Картон грунтован-ный, палитра, малень-кий мастихин, крохот-ные тюбики с красками. Ультрамарин светлый. Охра золотистая...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева


Обозреватель «РП» Николай Фохт продолжает бесстрашно разрубать

гордиевы узлы истории человечества: сегодня будет поставлена точка

в застарелой дискуссии о том, был ли Шекспир, точнее – Шекспир ли

написал то, что подписано Шекспиром. На ближайших страницах читатель

узнает вердикт Фохта, одним махом оставляющий не у дел всю

международную ватагу шекспироведов.

текст:николайфохтрисунок:сандрафедорина


Диссонанс у исследователей, вообще у образованной публики, вызывает несоответствие известных о Шекспире биографических подробностей и содержания произведений, подписанных именем Шекспира


Я поставил себе за-дачу вы-

яснить, кем же на самом деле был Уильям Шекспир — Шекспиром ли или кем-то дру-гим, кем-то, на кого во весь голос намекают задиристые следопыты со всего света. Вы-бор дался нелегко: если я эту задачу решу (а я ее решу), то и не останется больше за-гадок, конгруэнтных по своим масштабам. Ну еще, пожалуй, снежный человек. Но даже тайна йети — это не тайна Шекспира. Тайна Шекспира это вообще… Тут со-шлись интересы и аргументы филологов, историков, библиотекарей всех стран. Уже лет двести они пытаются отвечать на проклятые шекспировские вопросы. Вот раскрою я тайну Шекспира — дальше что? Дальше, получается, тишина? Страшнова-то. Не заниматься же всерьез выяснением, погиб в 1966-м Пол Маккартни или нет? Ясно, что не погиб — вон он довольно жи-вой и после 66-го года песенки неплохие пишет. Тут дел-то на пару дней: в Лондон на денек, обследовать хорошенько студию «Эбби-роуд», погуглить хорошенько — это можно в аэропорту, пока рейс ждешь. Ну и на всякий случай прокрутить «I’m So Tired» задом наперед. Но ответ и так ясен, тут и напрягаться не стоит.

С Шекспиром все иначе. Тут дей-ствительно серьезно, «шекспировский вопрос» — один из главных интеллекту-альных вызовов двух последних столетий.

Сложившаяся ситуация давила. Больших сил и недюжинного самооблада-ния стоило мне решиться на Шекспира.

Сразу оговорюсь, что это не тот вопрос — не вопрос, был ли Шекспир геем. Это другая тема. Совсем другая. Мы возьмем шире и копнем глубже, выйдем на площадку академических баталий. Грубо говоря, надо решить, был ли Уильям Шекспир, автор нескольких десятков драматических произведений (38), поэм (5), знаменитого цикла сонетов (154) — акте-ром, который родился 23 апреля 1524 года в Стратфорде-на-Эйвоне. Или легендар-ный литературный массив создал кто-то другой. А Уилм, как его иногда называли, был в лучшем случае подставным лицом, клоуном в чьей-то литературной мистифи-кации, а в худшем — он вообще случайно,

по недоразумению попал в эту гениаль-ную историю.

Почему он не ШексПир и ПретендентыЛично у меня с детства не было сомнений в авторстве Шекспира. Почему пьесы Шекспира так трудно читать и легко смотреть — их написал актер. С хорошей драмой всегда так: слова обретают смысл только в акустике сцены; вне подмостков Шекспир мог блистать цитатами без кон-текста и адаптированными стихотворны-ми переводами — чем адаптированнее, тем лучше. Маршак — прекрасно. Потому что, если вчитываться даже в подстроч-ник, поэзия отступает на задний план, а на передний выходит густая игра слов. Каламбуры, парафразы, плотно привя-занные не к вечности, но к Шекспировой современности. И, в общем, никогда тексты Уильяма Шекспира не казались интеллектуально перегруженными: многословными — да, но вполне понят-ными, с дружелюбным, можно сказать, интерфейсом.

А тем не менее тут спрятано глав-ное противоречие, на котором построен антишекспировский заговор. В двух словах: диссонанс у исследователей, во-обще у образованной публики, вызывает несоответствие известных о Шекспире биографических подробностей и содержа-ния произведений, подписанных именем Шекспира.

Во-первых, как утверждается, словарный запас произведений Шекспи-ра — от 20 до 30 тысяч слов, без универси-тетского образования о таком вокабуляре и помыслить нельзя. А у Шекспира не было за плечами университета, только Стратфордская грамматическая школа. И то под вопросом.

Во-вторых, завещание Шекспира. Оно составлено со слов больного, умираю-щего барда и поражает воображение иссле-дователей своей убогостью и меркантиль-ностью. Шекспир, к тому времени отошед-ший от театра, уехавший уже лет десять как из Лондона, занудно, но рационально расписывает, что кому отходит. Особенно антишексперианцев (нестратфордианцев, антистратфордианцев — короче, против-ников канонического Шекспира) возмуща-ет «не лучшая кровать» — единственное, что Уильям завещал своей жене Анне Хатауэй. Но главное — в завещании ни сло-ва о библиотеке и собственных рукописях, главном наследии Шекспира.

В-третьих… Ну там уже мелочи всякие: спектакли Шекспира ставились в театрах Оксфорда и Кембриджа — по тра-диции тут могли инсценироваться только пьесы выпускников. А Шекспир, как мы помним, неуч (точнее, нет никаких дан-ных о его университетском образовании). Отец, жена, дети Шекспира были негра-мотны. У самого Шекспира был ужасный почерк, по которому не видно, что он мно-го писал. А некоторые предполагают, что и сам Шекспир был неграмотен. То есть совсем неграмотен — поэтому он не мог написать свои произведения по естествен-ным причинам. Никто из коллег-поэтов не написал ни слова на смерть Шекспира, хотя это принято было в те непростые вре-мена. А! Еще мемориальное изображение Шекспира в Стратфорде напоминает ис-

...Словарный запас про-изведений Шекспира — от 20 до 30 тысяч слов, без университетского образования о таком вокабуляре и помыслить нельзя...

gett

y im

ages

/fot

oban

k


следователям не одухотворенного гения, а колбасника, по которому сразу видно отсутствие и Оксфорда, и Кембриджа, да и Сорбонны, если уж на то пошло.

Бой за титул Я обещал всегда говорить правду, не скры-вать даже интимных подробностей. Карты на стол: доводы нестратфордианцев меня возмутили! Получается, что нет короч-ки вуза — ты уже и не Шекспир. Побоку талант, природная живость ума и прочие приятные штуки, которые не зависят от учености, а просто даются Богом. Просто так… Хотя, наверное, и не просто так, но без учета справки о высшем образовании. Я, честно скажу, разозлился на ниспро-вергателей и осознанно встал на сторону ортодоксов — что мне, как я думал, не-свойственно.

Я решил действовать в рамках и форматах. И формат выбрал справедли-вый — как в профессиональных боях за звание чемпиона мира по боксу: чтобы победить чемпиона, надо выиграть с боль-шим преимуществом. Если бой равный и даже если превосходство претендента небольшое, титул остается у его нынешне-го владельца.

Можно еще припомнить презумп-цию невиновности, но сравнение с боксом мне больше нравится.

Итак, преимущество претендентов должно быть подавляющим — просто так я Шекспира не отдам.

Чтобы правильно начать дело, я поехал в Лондон, мне нужен был театр «Глобус», для начала мне позарез надо было проверить одну догадку.

леБединый завтракРодной журнал, конечно, согласился послать меня в Лондон за Шекспиром, но все-таки попросил и про Маккартни окончательно уточнить. Сходить там на «Эбби-роуд», изучить окрестности студии, поторчать на знаменитой зебре, купить магнитик с битлами в кофешопе за пару кварталов, порасспрашивать местных, жив Пол или нет.

Как только оказался на улице Пика-дилли, нырнул в метро и, сделав две пере-

садки, вышел на станции «Бэнк». Поездка омрачилась только тем, что, едва тронулся поезд, я понял, что до «Бэнк» можно было доехать без пересадок, по серой линии. Но я поехал с пересадками, повторяя про себя: упрямство в моем исследовательском деле скорее положительная черта — чем сильнее упрямство, тем черта жирнее.

О, я знал, как пройти к театру «Глобус»! Надо просто тянуться к реке; надо про-сто двигаться под уклон, по солнечной

стороне — дорожка сама выведет сначала на набережную, потом и к «Глобусу»; рядом галерея современного искусства «Тэйт», где выставка Гогена, а через реку — собор Святого Павла, Пола стало быть — никуда от Пола. Конечно, было искушение и даже два. Во-первых, сначала сходить в ресторан «Сван» («Лебедь») — явный намек на Шек-спира, которого знаменитый современник Бен Джонсон называл «нежным лебедем Эйвона». Во-вторых, хотелось и на Гогена. Времени в обрез — поэтому сразу в театр.

В театре «Глобус» есть все. Фойе, кассы, учебные залы, устроенные с гер-манской четкостью. Вход в зрительный зал, к сцене, просматривается билетером. Можно купить билет, но можно и про-скользнуть.

Я купил билет.Если снаружи немецкий порядок —

внутри британский романтизм. Запах зеленого дуба — странный театральный запах, не такой, как в закрытых театрах. А этот — под открытым небом. Рев само-летов, рвущихся к Хитроу — и из Хитроу. Гид, молодой человек, странная смесь Вен-сана Касселя и Стивена Фрая, автоматиче-ски повышает голос, спокойно справляясь с нарастающим и спадающим ревом.

Конечно, это копия «Глобуса». Причем реконструировали по остаткам другого театра, «Роуз». А «Глобус» в свое время сгорел надежно, без остатка. Все тут практически аутентичное — вертикаль на сцене (подмостки — земля, люк — ад, расписанный знаками Зодиака свод над сценой — небеса), разрисованные стены лож… Ближе к делу.

После лекции я разговорился с экс-курсоводом — и сразу проверил первую версию:

— Вы актер?— Да, — улыбнулся Марвин.Я перешел к проверке второй вер-

сии.— Главный вопрос: Шекспир на-

стоящий? Как актер — что думаете?Марвин улыбнулся так, как будто

первый раз отвечал на этот вопрос:— Знаете, мне бы хотелось, чтобы,

например, гениального Кристофера Марло действительно не убили в 1593 году. И он

...Почему пьесы Шекспи-ра так трудно читать и легко смотреть — их написал актер. С хоро-шей драмой всегда так: слова обретают смысл только в акустике сце-ны...

gett

y im

ages

/fot

oban

k


продолжал писать великолепные драмы и стихи — под именем своего соперника Шекспира. Я хотел бы. Но знаете… Пьесы Шекспира написаны так по-актерски, с ве-ликолепным знанием труппы, актерского ремесла. Никто из серьезных претенден-тов на Шекспира не был действующим артистом. Должен признать: это был Шек-спир, сын перчаточника из Стратфорда-на-Эйвоне. Как актер говорю.

И уже потом, после посещения «Глобуса», выбрав все-таки ресторан «Сван», размышлял я об увиденном. Разумеется, я выбрал «полный лебединый завтрак», в котором кроме традиционного бекона, то-ста и яичницы есть кровяная колбаса и ро-сти — это такая штука типа картофельной пиццы. Я такое готовил в своей холостой молодости: круто поджариваешь нарезан-ную дольками картошку, разбиваешь туда яйцо — чтобы структурировать. Я добав-лял туда колбасу, зелень, и даже остатки сыра — оказывается, так и надо было. Яичница не яичница, пицца не пицца — рости, одним словом. Так вот, Шекспир.

Вот что скажу — я, конечно, не Шек-спир, но, побывав в этом почти настоящем театре, вот так закусывая на берегу Темзы и оглядывая разношерстную публику, спе-шащую в «Тэйт» на Гогена, я почувствовал вдохновение. Ясно представил, что внутри такого театра возможно волшебное преоб-ражение. Человек, хоть и с маломальским образованием, но с талантом, выйдя на сцену, оказавшись на этой оси между адом и раем, внутри толпы, которая окружает сцену, но чуть выше этой толпы, — выйдя на сцену и чувствуя спиной взгляды вель-мож, сидящих на сцене, станет гением. Пока ты рядом с театром и чуешь дух его аутентичной соломенной крыши, кровь кипит — и это, если не убивает тебя, может сделать тебя Шекспиром.

Да, это вполне возможно, подумал я, запивая пашот, который встретишь только за пределами родины, обязатель-ным кофе, в котором мед вместо сахара.

Русский вопРос, а также двуполость ШекспиРаРазумеется, главная угроза Шекспиру пришла из России. Еще в начале девя-

ностых известный шекспировед Илья Гилилов сделал сенсационное открытие: Шекспир — это мистификация, главны-ми участниками которой были Роджер Мэннерс (граф Рэтленд) и его супруга Ели-завета Сидни-Рэтленд, дочь знаменитого английского поэта Филипа Сидни. В двух словах, доказательство базируется на том, что Шекспир из Стратфорда не мог напи-сать то, что написал, а Рэтленд и Елизавета могли. К тому же, если принять версию

Гилилова, решается и загадка странной «двуполости» Шекспира. По мнению боль-шой части читателей и исследователей, Шекспир в сонетах, например, говорит то от лица мужчины, то от лица женщины. То, одним словом, белокурый друг, то, как известно, темная леди сонетов.

В бестселлере «Игра об Уильяме Шекспире, или Загадка Феникса» Гилилов доказывает, что стихотворный сборник «Жертва любви», который вышел в 1601 году и где опубликовано произведение Шекспира «Феникс и голубка», на самом деле издан в 1613 году — после смерти четы Рэтлендов. И посвящен именно им, их платонической, бесплодной (у пары не было детей) любви, давшей миру гени-ального Шекспира — в аллегорическом смысле, в том смысле, что это они писали за Шекспира, а когда умерли, то и творче-ство Шекспира затихло. Конечно, удобно, чтобы Рэтленд был Шекспиром — хотя бы потому, что он учился в Падуе вместе с людьми по имени Розенкранц и Гильден-стерн, — в «Гамлете» они как раз однокаш-ники датского принца. Рэтленд достаточно образован (Кембридж и Оксфорд), участво-вал в студенческих капустниках, писал для них инсценировки. Он друг графа Саутгемптона (который числится покро-вителем Шекспира и как раз «белокурым другом») да не просто друг, а интимный друг. Поэтому признания в любви, которые считываются иногда в сонетах, объясни-мы! В общем, Рэтленд намного лучше, чем сын перчаточника.

Илья Менделевич ключом в дока-зательстве своей версии сделал именно сборник «Жертва любви». По мнению Гилилова, крупнейшие поэты века, ко-торые знали о мистификации, отдавали должное чете, а «шекспировская» «Феникс и голубка», во-первых, «Феникс и голубь», где Феникс — женского рода, а во-вторых, написана кем-то из посвященных в тайну. Джоном Флетчером, например, знамени-тым драматургом. Однако российские же исследователи опровергли версию Гилило-ва, сломав именно ключ: нашлось упоми-нание об издании «Жертвы любви» 1606 года — еще до смерти Рэтлендов. Значит, оплакивались не они.

...Все исследователи Шекспира указывают, что его пьесы написаны с подробным, практиче-ским знанием професси-онального театра того времени...

gett

y im

ages

/fot

oban

k


Рэтленд не Рэтленд, но есть ведь еще и Бэкон, Марло, Флетчер, даже коро-лева Елизавета в числе претендентов. Их, кстати, по разным подсчетам не менее пяти десятков.

Начнем с образованности, словар-ного запаса и специфических знаний, без которых, как считается, невозможно было написать то, что написал Шекспир. Точно известно, что образование в грамма-тической школе Стратфорда было одним из лучших в Англии. Во всяком случае, в ней работал самый высокооплачивае-мый в стране учитель. Выпускник школы считался изрядно образованным челове-ком, он знал латынь, немного греческий. В фундаментальном труде Т.У. Болдуина утверждается: «Если Уильям Шекспир получил такое образование, какое давала грамматическая школа в его время или близкое к тому, то литературно он был образован ничуть не хуже, чем любой из его современников. По крайней мере, нет необходимости ссылаться на какие-то чудеса, объясняя то знание классической литературы и ее приемов, которое обнару-живает Шекспир. Грамматическая школа в Стратфорде могла дать все, что требо-валось. Чудо заключается в чем угодно, только не в этом, — это старое как мир чудо гениальности».

Вот это мне нравится. Тут вспом-нить бы еще про «потерянные» шекспи-ровские годы — отрезок с 1586 по 1594 год, когда совсем неизвестно, чем занимался Уильям Шекспир: может, в университет ходил. Зато более или менее достоверно известно, что в смутные чумные годы (1592–1596), когда театры были закрыты, Шекспир работал секретарем Фрэнсиса Бэ-кона, правой руки могущественного фаво-рита Елизаветы графа Эссекса. Считается, что именно Бэкон писал речи графу. Хотя некоторые шекспироведы формулируют и совсем уж радикально: «Вопрос, который перед нами теперь стоит, это не «писал ли Бэкон пьесы Шекспира?» — а «писал ли Шекспир эссе Бэкона?» (Ч. Чемберлен). Мне кажется, по большей части вопрос кругозора и словарного запаса Шекспира закрыт. Даже если Уильям Шекспир и не писал за Бэкона, в эти четыре года он спо-

койно мог получить достаточно сведений из юриспруденции, в которой Бэкон был экспертом.

Завещание. У Джойса в «Улиссе» есть про это завещание и про эту кровать, отошедшую жене. Герои романа, ирланд-цы, которые и географически чуть ближе, и хронологически, не видят ничего стран-ного в этом завещании: такое время было, когда любой предмет утвари был ценнее

достижений духа. Предположим, заве-щание действительно составлялось уже больным Шекспиром, которому важнее было конкретное содержание, а не форма. И напомним, что все известные красивые, велеречивые завещания современников писались задолго до смерти в спокойной, творческой обстановке. А почему нет в за-вещании литературного наследия? Это совсем просто: в те времена пьеса принад-лежала театру, а не драматургу — Шек-спиру просто нечего было завещать. Про шекспировскую библиотеку… Учитывая нормальную для того времени практич-ность Шекспира, думаю, книжек он не приобретал. Он, я думаю, и не читал их в обычном смысле слова — для наслажде-ния. Он с ними работал. Поэтому, скорее всего, пользовался библиотеками своих высоких друзей. Или штудировал нужную литературу в конторе Бэкона. Вообще эти снобские разговоры о его приземлен-ности, о том, что он, видите ли, судился с актерами своей труппы, выбивая из них долги, вообще вел себя как коммерсант, а не как поэт, — глупость. Очень матери-альное было время, жестокое. Духовное расширение эпохи Возрождения не давало ни на минуту забыть о сугубо веществен-ном окружающем мире. А деньги, вообще финансовые институты, финансовые операции и в XVI веке, думаю, рассматри-вались как пик интеллектуальной актив-ности, а не как крохоборство и сквалыж-ничество.

Плохой почерк. У врачей писанины не меньше, чем у Шекспира, а их почерк — притча во языцех. Если конкретнее — ис-следователи изучали рукописи политиков шекспировского времени, элиты обще-ства. По их свидетельствам, почерки эти стоят шекспировских. В общем, не аргумент. К вопросу о неграмотности се-мьи. Есть мнение, что крестики, которым подписывали документы отец Шекспира и его жена — практика того времени. Они не тратили времени на подпись, просто «прилагали руку» вне зависимости от своей грамотности — а стряпчие уж рас-шифровывали.

Мемориальное изображение. Это тоже понятно — заказ выполнял третье-

...О, я знал, как прой-ти к театру «Глобус»! Надо просто тянуть-ся к реке; надо просто двигаться под уклон, по солнечной стороне — дорожка сама выведет сначала на набережную, потом и к «Глобусу»...

gett

y im

ages

/fot

oban

k


разрядный скульптор, никаких особых задач перед ним не ставилось. Стратфорд-ская родня, разумеется, позиционировала главу семейства как крепкого хозяйствен-ника, что в те времена было намного по-четнее, чем слыть театральным деятелем. Я так думаю.

Считаю, все ясно. Как ни парадок-сально, фактических подтверждений, что Шекспир это тот, на кого мы всегда думали, много. Точнее, документальных подтверждений того, что Шекспир был кем-то другим, совсем нет. Есть сложные, иногда остроумные версии, интерпрета-ции — и ни одного документа. А в под-тверждение стародавнего Шекспира есть. Есть свидетельства современников, которые говорят о Уильяме Шекспире как о реальном человеке — судя по всему, непростом, но талантливом, с живым воображением, огромной работоспособно-стью. Даже намеки Роберта Грина, которые используются заговорщиками, чтобы доказать, что Шекспир — пешка в чьей-то игре, доказывают, мне кажется, обратное. Грин, намекая на Шекспира, называет его «мастером на все руки» «с сердцем тигра в маске лицедея». Смысл обличительной тирады сводится к тому, что «потряса-тель сцены» (shake-scene от shake-speare) использует те же приемы, что лучшие литераторы, заимствует сюжеты для своих пьес у настоящих поэтов. Это самое, может быть, лучшее подтверждение Шекспира. Ревность литератора к выскочке, который успевает не только писать, но и играть, и участвовать в руководстве труппой, и проворачивать финансовые операции, в отличие от «чистых» поэтов. Вот оно, сердце тигра — жестокое и талантливое. Заимствовал сюжеты — так конечно! Тогда на театре такая конкуренция была, что вам и не снилось. А кто не заимствовал? Пушкин тоже, как известно, ничтоже сум-няшеся — но у него, на наш вкус, вышло получше оригинала. Если гений видит неограненный алмаз, он долгом считает довести дело до бриллианта. Как еще?

Все исследователи Шекспира указывают, что его пьесы написаны с под-робным, практическим знанием профес-сионального театра того времени. Никакой

вельможа этого не мог себе позволить. Даже если предположить, что Шекспир перенимал рассказы особ, приближенных к высшему свету (в круг которых он точно был вхож), — он писал оригинальные произведения на ходовые, рыночные (в смысле, конкурентоспособные) сюжеты. Если бы писал вельможа, он бы никогда не смог рассчитать, что в четвертом дей-ствии актеру, изображающему Генриха III, надо дать передышку. А это трогательное замечание Гертруды по поводу одышки своего нестарого, в общем-то, сына Гамле-та — просто звезда труппы Бербридж, на которого Шекспир писал главные роли, был уже немолод, у него лишний вес имел-ся. Шекспир помогал артисту, оправдывал словами персонажа органику знаменитого артиста. Снизошел бы вельможа до этого? А то, что Гамлет — это умерший сын Шек-

спира Гамнет, что имена родни драматург активно использовал в текстах, — по-зволил бы вельможа такую адаптацию? Думаю, нет. Уж если поступились именем, авторством, ни пяди текста бы не отдали, за каждой запятой бы следили, мало-мальскую бы редакцию контролировали. Иначе какой смысл в мистификации?

И какой смысл в мистификации, если на каждом углу не говорят, что под именем Шекспира пишет Рэтленд или королева Елизавета (которая точно не Шекспир — она умерла в 1603-м, Шекспир же продолжал писать после). Нет смысла в такой мистификации для вельможи. Вся история таких мистификаций тому под-тверждение — Козьма Прутков, например.

Артисты говорят, что кожей чувствуют Шекспира. Я знаю, о чем речь. Однажды мы с другом проникли в театр «На Красной Пресне», тогда еще п/у Спесив-цева. Намерения у нас были честные — мы хотели выпить в тихом месте. Пользуясь тем, что я немного знал план театра, про-никли под сцену и открыли бутылку «Ак-стафы». И зазвучал монолог Ромео: «Плат девственницы жалок и невзрачен…» Слова Шекспира наполнили другую реальность, просочились к нам в ад, под сцену. Они были реальны, как северное сияние — кра-сивы мгновенной, странной, уникальной красотой. Слова были всем: артистами, декорацией, системой Станиславского.

Мы дослушали монолог до конца, вылезли из-под сцены и прикончили кре-пленое в подъезде на Тверском.

Таким образом, Шекспир был Шек-спиром. Универсальным гением, которого хватало на сутяжничество с должниками, на операции с недвижимостью и на по-пойки с поэтами, которые были знатнее его и завидовали ему. Шекспир мог без зазрения совести слямзить сюжет у Марло, чтобы увековечить его в «Венецианском купце». И это только доказывает, что он был Шекспиром — и больше никем.

Точнее, никто больше и не мог быть Шекспиром.

P.S. А на «Эбби-роуд» я все-таки попал. По поводу Маккартни успо-коили — жив. А вот Леннон мертв без вариантов.

...Был ли Уильям Шек-спир, автор нескольких десятков драмати-ческих произведений, поэм, знаменитого цикла сонетов — ак-тером, который ро-дился 23 апреля 1524 года в Стратфорде-на-Эйвоне...

gett

y im

ages

/fot

oban

k


Ежей убивают не только автомобили и стресс.Еще газонокосилки. Бассейны. Искусственные прудики. Провисшие теннисные сетки, в которых запутываются колючки. Консервные банки, пластиковые стаканчики


«РП» всегда внимательно наблюдал за состоянием флоры и фауны: героями наших зоологических очерков побывали

бизоны, белухи, бабочки, петухи и улитки. И вот пришло время поговорить

о ежах. Корреспондент «РП» Дмитрий Филимонов отправляется в Краков,

где действует первый в Европе (а может быть, и в мире) центр реабилитации

ежиков, где их восстанавливают после травм, в том числе психологических. Где они счастливые как в дурмане. Как знать, может и русских ежиков

когда-нибудь начнут реабилитировать?

текст:дмитрийфилимоновфото:zorkaproject

monik

a re

dzi

sh,

monik

a bere

zcka


Вы слыхали, как кри-

чат ежи? Нет? Тогда мяукните, как кошка: мяу! И крякните, как утка: кря! А теперь попробуйте одновременно мяукнуть и крякнуть. Вот так они и кричат. Когда перепуганы. Анжей Кузёмски называет это «ежовый квяк». А еще они свистят, сопят, фыркают — в зависимости от на-строения. Анжей Кузёмски разговаривает с ежами на их языке. Он квакает, свистит, сопит, фыркает. Берет ежа в руки, под-носит к лицу и разговаривает. Нет, он нормальный. Просто знает про ежей все. У него Центр реабилитации ежей. Офи-циально зарегистрированный. В его же квартире. Пан Кузёмски — глава центра, директор фонда, главврач поликлиники, завхоз, столяр, уборщик. В одном лице. К нему домой люди привозят калеченых ежей. Со всей Польши привозят. Потому что Анжей — человек известный. Про него в газетах пишут. По телевизору показыва-ют — с ежом на руках. И телефон скорой помощи сообщают. То есть, его, Анжея, домашний телефон. Анжей лечит ежей. И в лес выпускает. Он выпустил в лес двести восемьдесят вылеченных ежей. Ну может, чуточку больше. Просто раньше он их не особо-то считал. Вылечит — отпу-стит, вылечит — отпустит. А полтора года назад ему официальный статус придали, и тогда министерство охраны природы сказало: теперь, дружище, веди журнал учета. Теперь он калеченого ежа фотогра-фирует, пишет историю болезни и еще раз фотографирует, прежде чем выпустить. При этом, если ежа ему привезли из по-знаньских лесов или щетинских, Анжей должен доставить его на родину. И выпу-стить в познаньском лесу. Или щетинском. Даже если через всю страну ехать надо. Может, оно и к лучшему. Потому что если всех ежей выпускать рядом с домом, кра-ковские леса станут слишком ежовыми.

Когда Анжей Кузёмски служил ку-рьером в интернет-магазине, он развозил заказы на велосипеде. Заказов было мно-го. И давленых ежей на польских дорогах тоже много. Лапки-то у них вон какие ко-роткие. Не то что у лисы или зайца. Никак не убежать от машины.

Как-то коллега Анжея, такой же велокурьер, привез из поездки ежа. Прямо у него на глазах машина сбила. Ветери-нару показали — вроде все нормально. Ноги-ребра целы. А помирает еж. Не ест, не ходит. Так и помер. Это уже потом Анжей узнал, что стресс для ежей — страшней физической травмы. От стресса у них токсин в организме вырабатывается. И убивает.

Ежей убивают не только автомоби-ли и стресс. Еще газонокосилки. Бассей-ны. Искусственные прудики. Провисшие теннисные сетки, в которых запутывают-ся колючки. Консервные банки, пласти-ковые стаканчики — туда голова лезет, обратно нет. Ядохимикаты, которыми обрызгивают сады. Ежи поедают убитых ядом улиток и гибнут. Вот поди ж ты — змеиный укус нипочем, но от химии мрут. В Польше ежегодно четыреста тысяч ежей гибнет.

Своего первого ежа Анжей тоже на дороге поднял. Едет, видит — недодавлен-ный еж трепыхается. И кричит. Истошно так. Положил в рюкзак — кричит! Отвез в ветеринарную клинику, там обезболива-ющего вкололи, сломанную лапу ампути-ровали, зашили. Сто долларов взяли. Еж в коробке из-под обуви жил. Долго еще по ночам кричал, пока лапа не зажила. Ежи ведь днем спят, а ночью на охоту выходят. Вот он наступит на культю и кричит, на-ступит и кричит.

Потом Анжей подобрал еще трех ежат. И тоже на дороге. К трупу матери жались. Но как выходить младенцев? По-следняя книжка о ежах была выпущена в Польше в 1958 году. Да в ней про это ничего и не сказано. В интернет, сразу скажем, лучше не лазить — там такое пишут! «Налейте ежику молока в блюдце». Ну он и налил. Понос, животы вздулись, младенцы кричат. Запомните: ежам кате-горически нельзя давать коровье молоко. Только детские молочные смеси. Ну те, что для человеческих детей.

Когда чуть подрастут, их можно прикармливать кошачьими консервами. Или собачьими. Но чтоб без рыбы. Запом-ните: ежам категорически нельзя рыбу. Потом куриный фарш, вареные яйца,

толченый арахис, творог. Ах да, в коробку из-под обуви вместо матери не забудьте положить им бутылку с горячей водой, завернутую в одеяло. Обычную-то грелку они наверняка проколют. И еще, ради бога, не позволяйте им ходить по бетон-ному полу! Их лапки так чувствительны к холоду. Ну и когда ваши дети станут весить уже граммов триста, можете пред-ложить им жуков, червяков, светляков, личинок мучных хрущей и древоедов. Но только, ради бога, не давайте им корм для рыб! Яблоками тоже можете не кормить. Не едят. Это только в детских сказках ежи с яблоками на спине бывают.

Составить меню для ежей удалось не сразу. Путем проб и ошибок. Не было, у кого спросить. Ну нет в Польше знатока ежей. Точнее — не было.

Когда Анжей своих первых ежей выходил-выкормил, он объявление в ин-тернете повесил: «Отдам в хорошие руки трех ежат и трехногого ежа». Хорошие руки быстро откликнулись.

Он снова ежа подобрал. И еще одно-го. А потом ему знакомые принесли ежа. И еще одного.

Помните, как в детстве было: вы нашли в лесу ежа и упросили родителей привезти его в городскую квартиру. А пом-ните, что было в первую ночь? Сопение, шуршание, фырканье, топот. А поутру — изгаженный пол. Да еще запах. И что вам сказала ваша мама? А что бы она сказала, если ежей было бы пять? Или десять? Ну так вот то же самое родственники сказали Анжею. И тогда он снял отдельную квар-тиру. Однокомнатную. И переехал туда со своими ежами.

Но за квартиру надо платить. За жуков, червяков, светляков, личинок муч-ных хрущей и древоедов — тоже. А еще нужны деньги на лекарства. На операции. На солому. На картон для подстилки. На туалетную бумагу, в конце концов, из которой ежи устраивают гнезда. Он за-ложил в ломбард часы, велосипед и дал объявление: «Приют для ежей нуждается в помощи. Любая помощь на вес золота». Написал, чем занимается приют, указал номер банковского счета. И люди стали слать ему деньги — на аренду помещения,


monik

a re

dzi

sh,

monik

a bere

zcka


на жуков и личинок, на лекарства и опе-рации, на солому, картон и туалетную бумагу. Ему приносили посылки с коша-чьим и собачьим кормом, молоком для медвежат, импортными консервами для ежей. Собственно, и ежей ему тоже стали приносить — в больших количествах. Когда их стало семьдесят, Анжей понял, что квартиру снова пора менять.

Теперь у него трехкомнатная квар-тира. Второй этаж особняка на окраине Кракова. Уже на лестничной клетке пах-нет зверем. На площадке перед дверью — тюки соломы, рулоны картона, бутыли с питьевой водой. Анжей живет в самой маленькой комнатке. В двух больших — ежи. На полу рядами — дома для ежей. Та-кой поселок таунхаусов. Только без крыш. Анжей сам сконструировал эти дома. И сам строит. Из ДСП. Полметра на полме-тра, включая прихожую. Это идеальный размер — проверено временем. В коробке из-под обуви взрослому ежу мало места. В большом ящике — слишком много. Он забивается в угол и не чувствует себя как дома. Неуютно ему, понимаете? А таунхаус от Анжея Кузёмского — в самый раз.

Улицы между домами устланы картоном. По улице бегает одинокий еж. Взад-вперед, взад-вперед. Стучит когтями, пыхтит. Вроде бы день на дворе, а ему не спится. Взбудоражен чем-то. Его Шарик зовут. Анжей ежам имена дает. Не всем, конечно. На всех имен не хватит.

Живая еда хранится на подокон-нике в ванной. Личинки мучных хрущей и древоедов шевелятся в большущих про-зрачных банках.

Жены у Анжея нет. На женщин, го-ворит, времени не хватает. Только на ежей. Они просыпаются ночью. В это время их нужно кормить, поить, лечить. А еще чистить дома, менять подстилки, мыть полы. Утром они засыпают. Кого-то при-ходится будить — везти в клинику. Потом нужно в аптеку, в зоомагазин, дать интер-вью местному телевидению, ответить на письма — люди спрашивают, чем кормить ежей или как найти дорогу в его центр. Короче, спит по четыре часа. Кому такой муж нужен? Да еще эти жирные древоеды в банках шевелятся.

А это Колобок. Альбинос. Цвета белого шоколада. Анжей не станет его в лес выпускать. Альбиносы на воле не-долго живут. Первая же лиса сожрет. «Ну, Колобок, покажи носик!» Анжей гладит ежа. Это все равно что гладить железную щетку. Знаете, наверное, такие — краску обдирать. Когда Колобок от стресса выле-чится, Анжей его в хорошие руки отдаст. Ежи от стресса вылечиваются, когда рядом другие ежи. Компания им нужна.

Всех выздоровевших он выпустит в лес, потому что скоро им в зимнюю спячку. Больных и тощих оставит у себя до весны. И будет копить деньги на сле-дующий сезон. Вот если бы только не пан Зембровски…

Пан Зембровски, подобно прочим полякам, восхищался Анжеем — его подвижнической деятельностью на ниве спасения ежей. Он даже приютил пана Анжея вместе с ежами у себя в Белостоке, когда у Анжея было худо с деньгами и его выселяли из квартиры. Они подружились и души друг в друге

не чаяли. А потом пан Зембровский предложил Анжею учредить всеполь-скую ассоциацию защиты ежей. Под названием «Наши ежи». А еще создать клинику — специально для ежей. А еще научно-исследовательский центр — изучать ежей. Ну и предложил Анжею быть партнером. «О да!» — воскликнул Анжей Кузёмски. «По рукам! — ответил пан Зембровски. — Только деньги будем аккумулировать на моем счету». И стал аккумулировать. А когда Анжей попро-сил денег на червяков и личинок — из аккумулированных, пан Зембровски страшно обиделся. Ну, вы знаете, как это бывает, когда речь идет о деньгах, пусть даже и небольших. Обиделся и стал писать письма. На телевидение, в газеты, в министерство охраны природы:

«Пан Анжей Кузёмски вовсе не специалист по ежикам. Самоучка — не специалист!»

«Пан Анжей Кузёмски заявляет, что он единственный в Польше занимается скорой помощью ежикам. Ложь! Ассоциа-ция «Наши ежи» занимается тем же».

«Пан Анжей Кузёмски снимает квартиру, за которую платит деньги, пред-назначенные для ежиков. То есть исполь-зует в личных целях средства, пожертво-ванные на лечение животных».

«Пан Анжей Кузёмски все время гладит ежиков, что непозволительно, по-тому что они привыкают к человеку и по-том плохо адаптируются в природе».

«Пан Анжей Кузёмски позировал перед телекамерами с ежиком в руках. Этот ежик выглядел здоровым. Мы спра-шиваем себя: все ли ежи Анжея Кузём-ского больны? Имеет ли право Анжей Ку-зёмски лишать здоровых ежиков свободы и держать их в плену?»

В свою очередь, Анжей Кузёмски обиделся на пана Зембровского. Теперь, давая интервью журналистам, он обяза-тельно помянет, что подвергся нападению жуликов. И просит поляков не слать день-ги на счет пана Зембровского.

Вот такая история случилась в Польше. Она не могла случиться в Аме-рике, в Канаде и даже в Австралии. Пото-му что там не водятся ежики.

...На женщин времени не хватает. Только на ежей. Они просыпаются ночью. В это время их нужно кормить, поить, лечить. А еще чистить дома, менять подстил-ки, мыть полы. Утром они засыпают. Кого-то приходится будить — везти в клинику...

Диктант. Как в сказке. В тему номера. Дневник. В пропасти во ржи.

По следу Колобка. Урок биологии. 38+2/40. Плод заговорил.

Сочинение. Оппенгеймер. Рассказ Дмитрия Глуховского.


В экспозиции главной темы номера — «Сказка» — Игорь

Мартынов в новом свете представляет знакомых

сызмальства героев русского народного фольклора

и разбирается, на кого из них предпочтительно опереться,

чтобы превратить довольно-таки прозаическую быль обратно

в искрометную сказку.

текст: игорь мартынов фото: юрий рыбчинский/фотосоюз


Все реже, но еще быва-ет — спозаранку

ли, после вчерашнего — окинешь хилые окрестности, едва прикрытые порошей, и снова вопрос: «Кто мы? Где мы? Зачем все так, а не иначе?» Тяжелый жернов самоидентификации тревожит мозг. А ведь есть же документация, где все ответы по полочкам! Причем без никаких чудес, без нанотехнологий — открытые источники, знакомые сызмальства. Сказки — русские и более того, народные. Полный набор от-мычек, пароль к генетике.

Про козу лупленую, лису-повитуху, мед-ведя, цаплю, петуха и прочее зверье мож-но пролистнуть ввиду интернациональ-ности животного мира. Хотя секундочку! Даже и тут уже засвечиваются кое-какие национальные особенности: явно поо-щряется изобретательная мстительность журавля, который поил недружелюбную лису из узкогорлой посуды. Око, дескать, за око! Или же очень назидательно указа-но, что, только слипшись во что-нибудь единое и направляющее, можно извлечь корнеплод из почвы. Один в поле не воин! Возьмемся за руки, друзья!

Но войдем же в мир человеческий. Пона-чалу русские сказочные герои ведут себя вполне в духе своих зарубежных аналогов: увлеченно рубятся с драконами, умыкают симпатичных принцесс, много и бесцель-но перемещаются по суше и по морю. Как вдруг в просветах меж доблестных богаты-рей нет-нет, да и мелькнет нескладная, не-ухоженная персона с золотушной ухмыл-кой. Поначалу отмахиваешься от него, как от случайного сбоя, чтоб не застил подви-ги Ильи Муромца, но сказки все настойчи-вее выталкивают его на авансцену. А когда уж начинаются заглавные его роли, шум-ные бенефисы, тут уж ясно: именно он-то и есть народный фаворит, и фронтмен, и плеймейкер. Иван-дурак. В учебнике советской эры так и сказано: «Наиболее совершенным типом демократического ге-роя является излюбленный персонаж рус-ской народной сказки Иванушка-дурачок». Правофланговый в том ряду, где шагают Базаров, Рахметов, Павел Корчагин.

Приглядимся к первому русскому демо-крату. В сказке «Сивка-Бурка» о нем сказа-

но, что место его было на печи. Пока братья хлебопашествовали, сеяли, продавали, он сибаритствовал. А все равно именно ему презентовал отец многофункционально-го коня Сивку-Бурку. Иван, ловко манипу-лируя Сивкой, добился всяческих бонусов и даже руки первой невесты государства. В сказке «Иван бесталанный и Елена пре-красная» тема обретает развитие. У Ивана, как водится, «всякое дело из рук уходит, всякое дело ему не в пользу и прок, а все поперек». Неделовитостью и непрактич-ностью его зачарована, околдована Елена Прекрасная. Но ему этого мало. Свои клю-чевые заповеди Иван декларирует в сказ-ке «По щучьему велению», где он бездей-ствует под псевдонимом Емеля-дурак. «По щучьему велению, по моему хотению» ко-лются сами собою дрова, таскается вода, носится печь, давя пешеходов, свергаются цари и строятся каменные дворцы с золо-той крышей, очень похожие на светлое будущее. И как-то даже неловко с таким фольклором валить коммунизм на Карла или на того же Фридриха. Выходит, это ти-пично русская мечта, глубинная — чтобы пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что, а в итоге зажить с красивой ба-бой на берегу моря назло работящим бра-тьям. Как говорится, русский крепок на трех сваях: авось, небось и как-нибудь.

Узнав такое о себе, можно, конечно, уми-литься корням, как делали славянофилы или автор 63 неоспоримых страниц. Можно попытаться заштопать его отдельные про-рехи, как западники. Но это было, было — ведь должен быть какой-то новый, третий путь. А не смириться ль? Не стерпеться ль с тем, что есть? Ведь рихтовать генети-ку — это все равно, что пытаться изменить скорость света в вакууме или постоянную Больцмана. Против наследственности не попрешь: аз есмь зомби, мне дышат в за-тылок как минимум двадцать колен пра-щуров. И прабабка из Самары, и прапрадед Голицын из деревни Дворцы — все мои, не отвертишься. Цивилизация — может быть, это не так уж недосягаемо, может быть, это когда страны устройство адаптировано к норову населения. И без оглядки на пред-рассудки можно извлекать пользу из своих национальных странностей. Вот, например,

французские дамы, изначально не склон-ные к водным процедурам, способствовали изобретению парфюма, отбивающего физи-ологическое амбре. И ведь убедили мир, что так правильно, а не ходить почаще в баню! Или взять тех же немцев — при нынешней разбавленности в их крови и полпипетки арийской не выловишь, а мир все вздраги-вает, едва заслышав «Полет валькирий». Вот волшебная сила убежденности в своей силе и в своей правоте! Так почему бы и нам не извлекать пользу из своей задумчивости, из склонности к беспробудной медитации? И речь не только про Сколково!

Вот хотя бы пробки: теперь с какой-то даже неистовостью пробку винят во всех грехах, выставляют как едва ли не глав-ную проблему государства российского! А не уподобим ли пробку той сказочной, той животворной печи, на которой лежал Илья Муромец, накапливая силы для су-щественных дел! И, может быть, именно в пробке современный россиянин заряжа-ется энергией, подпитывается статично-стью, обдумывает и взвешивает свое место во вселенной. Пробка, таким образом, есть кратчайший путь из любой точки в пункт «Я». Тот самый путь к себе, ради которого Кастанеда жевал кактусы, а самураи, рас-супонясь, совершали харакири. Не только окаменевший образ суеты, но и наглядное выражение тщеты любой погони — за сла-вой, за рублем. Самая эффективная школа самопознания.

Или вот еще тема для развития: сейчас по всей столице немало брошено строи-тельной техники. Былая формация строи-телей во главе со своей бригадиршей рас-сосалась, а новых еще не назначили. Так не устроить ли дуэли на экскаваторах? Фигурное катание на бульдозерах? Мо-сква должна стать и станет столицей пер-вых Строительных игр!

И пусть кому-то некоторые наши нацио-нальные черты кажутся алогизмом и при-чудой, при другом ракурсе они оборачи-ваются кузницей — нет, инкубатором но-белевских лауреатов.

Сомнений нет: в компании с Ива ном и с Емелей войдем равными в череду равных. И все у нас получится. Как в сказ ке.


Пытаясь разобраться в тайных смыслах культовой русской

народной сказки, двигаясь по следу Колобка, спецкоры «РП»

Дмитрий Горбунов и Екатерина Деева попадают

в напряженный триллер, где из-за каждого ржаного

колоска выглядывают рожки черта, где ученые и священники

что-то скрывают, а с детства знакомые устои вдруг уходят из-под ног. Действительно —

в пропасти во ржи.

текст: дмитрий горбунов, екатерина деева


Русская цивилизация — порождение ржи. Рожь не боится морозов, невзыскательна по части почв и забивает сорняки.А когда додумались сеять рожь, появилось большое количество очень энергичных мужчин

вале

рий

нист

рато

в


Колобок-Колобок,По коробу скребен,По сусеку метен…

Вот как все начиналось. Пахло хле-бушком, а в голове вспыхивали

цитаты: «Русские пьют французские вина, едят европейские блюда, но все равно про-сят принести черный хлеб». В чем сакраль-ный смысл нашей любви к черному хлебу? Была в этом гордость и даже какая-то тайна. Все-таки черный хлеб — неформальный символ России! Мы упорно искали сказки про хлеб.

Встречались сказки о царях и царев-нах, о Бабе-Яге, о Золотом петушке. А про хлеб, кроме психоделической сказки «Коло-бок», пока ничего не попадалось.

Он от дедушки ушел, он от бабушки ушел.

Продукт ВПкС православным публицистом Егором Хол-могоровым договорились легко. Он был игрив:

— Давайте похулиганим? Идем в «Пушкинъ». Там есть квас, черный хлеб, пряники. Пряники, кстати, из ржи…

«Пушкинъ» — место не самое хули-ганистое, скорее даже академическое. Мы смирно сели за стол.

— Русская цивилизация — порожде-ние ржи, — Егор хлебнул квасу. — Рожь не боится морозов, невзыскательна по части почв и забивает сорняки. Вы сами подумай-те: на северных землях должны были жить только охотники, рыболовы и собиратели. Ну что там сеяли? Полбу? Овес? Они очень низкокалорийные.

Нам принесли черного хлеба.— А вот когда додумались сеять рожь,

появилось большое количество очень энер-гичных мужчин. Их стало слишком много, им надо было куда-то двигаться. Энергетиче-ский заряд!

Егор заказал водки и выпил.— Тогда и началось завоевание Сиби-

ри. Если бы не матушка-рожь, газ сейчас по-купали бы у китайцев, — Егор бряцал ножом и вилкой. — А почему армия московских ца-рей была такой мощной? Мы же не были так развиты, как Англия, Франция.

— Из-за ржи? — робко предположи-ли мы.

— Да, у русских людей была чудодей-ственная вещь — толокно. Толченая рожь. Большой объем продовольствия, который можно мелко расфасовать. Кинул щепотку в воду. Или просто за щеку. Можно на марше. Едешь — а обед за щекой…

Мы перебрали много сказок про хлеб. Оказалось, что в научном каталоге сказочных сюжетов по системе Аарне (есть и такой) сказочный хлеб был отравлен или связан с чертом.

Чем глубже мы изучали вопрос, тем чаще натыкались в Сети на исторические ре-конструкции за подписью Абсентис. Он пи-сал про рожь и спорынью — грибок-паразит, растущий на хлебном колосе. Раньше споры-нья обозначала счастье и считалась «мате-рью ржи». Спорынья влияла на всю историю человечества, считал Абсентис. Знаменитый химик Хофманн, ища аналог спорыньи, син-тезировал ЛСД — первый искусственный наркотик. ЛСД изменяет поток сознания, замещая серотонин и полвека назад его не считали наркотиком. Все думали, что психо-делик только расширяет сознание. Его пыта-лись использовать в медицине, а в ЦРУ — как «сыворотку правды».

Абсентис писал, что раньше отрав-ления спорыньей случались часто — в тя-желых формах их называли «злые корчи», а в легких — все ходили, «расширив созна-ние». Это было похоже на новую сказку о хле-бе, и хотелось узнать подробности. Только мы никак не могли найти этого Абсентиса.

— Давайте закажем чаю и пряничек? Пряники тут большие, нам одного на троих хватит.

Егор оглядел пряник.— Пряники — это та точка, благода-

ря которой вся наша ржаная цивилизация может оказаться в будущем. Ведь тульские пряники — продукт ВПК! Реальный модер-низационный продукт. Когда в Россию на-чали проникать специи, тульские мастера включились.

Пряник украшала глазурная камея с профилем Пушкина. Егор рассек классика тупым ножом и заказал пирогов для мамы.

— А почему все-таки пшеница заме-нила рожь?

— С петровских реформ Россия втя-нулась в мировой опыт по продовольствию. А при Екатерине присоединились степи. Россия смогла выращивать пшеницу, но сохраняла преемственность ржаной куль-туры. Пшеничный хлеб — уродливый про-дукт двадцатого века.

У Абсентиса прочли, что долгое время рожь считали сорняком в посевах пшеницы и что в Европе она появилась в начале Сред-них веков. Именно ее появление превратило Средние века в «темные века», провоцируя религиозные экстазы, охоту на ведьм и даже крестовые походы. А в России — картофель-ные бунты. Мы решили обсудить это с гра-мотным человеком.

— Егор, а как вы относитесь к тому, что многие исторические события связаны со спорыньей — ядовитым грибком, что рос на ржи?

— Эта точка зрения кажется стран-ной…

И Егор объяснил, что рожь — фактор продовольственной безопасности России. Произошла удивительная вещь. Рожь ока-залась основой, стала символом хлеба. Чем дальше на север — тем больше. Рожь — это энергетический и стратегический запас.

— Сейчас диета другой вид имеет, — заметил Егор, принимая пакет с пирогами. — Мы мало занимаемся физической рабо-той. Зарядиться, чтобы корчевать пни, нам не надо. Нужна стимуляция мозга! Почему горожанин — гурман? Потому что нуждает-ся в стимуляции. Мы едим ржаной пряник, и мысли начинают играть.

Нет, как ни крути, все упиралось в Аб-сентиса. И ряды энергетически заряженных мужчин, и стимуляция мозга пряником.

В дверях Егор энергично обернулся:— Я сейчас придумал в связи с толок-

ном, красивая инновационная идея! Жвач-ка, которую можно сунуть за щеку — и насы-щаешься. Можно на марше. Тогда у нас будет универсальный солдат!

И он унес пироги.

Если людЕй убратьПеред нами Виталий Сундаков — путеше-ственник и «воин племен дани, гуарани и яномами». Мы в громадной избе размером со школу.


— Это не изба, а терем, — поправил хозяин. — А рожь — это исконное название. Раньше и слова были другими. 164 букови-цы было, и за каждой стоял образ. А Кирилл и Мефодий азбуку кастрировали, и она стала безобразной.

По стенам — маски и копья перво-бытных племен. Сундаков построил Сла-вянский кремль, куда съезжаются ведуны и язычники всей России. Есть и вывезенная из Вятки аутентичная мельница, на которую мы нацелились.

— Календарь у славян был аграрный. Каждый из двадцати восьми кологодных праздников был связан с урожаем. «Урожай» или «рожать» — это ра-жать, жать детей сол-нечных, бога Ра. «Ра», «Род» и «Роженица» — священный треглав космологии древних славян.

— А рожь — это четко от роженицы? Тоже треглав?

— Да, от роженицы, конечно. Мать-земля. Символ роженицы — две свастики. Накош называется — они друг на друга на-ложены.

Нас не удивило. Ища смыслы сказок, встречали: «Корень «коло» означает колесо. Отсюда колобродить и арийский символ солнца — коловрат, или свастика. Колобок — космогонические представления славян. За-чин сказки — сотворение Солнца в образе горячего ритуального хлебца-колобка».

Решили взять быка за рога и предло-жили намолоть муки и напечь хлеба. Или покатать горячий ритуальный колобок. Но молоть оказалось нечего.

— Нет зерна, что мололи на этих мельницах. Нужно зерно с клейковиной 14,5. Короче, русское зерно нужно. А у нас уже сто лет канадское. Мы не знаем вкуса хлеба, который ели прадеды. Те хлеба как проверяли? Садились на лавку — хлеб сду-вался. Вставали — он поднимался.

И Абсентис пишет, что в народе спо-рынью любили деревенские хозяйки за то, что от нее хорошо подымается квашня.

— Это вообще сакральная тема. Ког-да большуха пекла хлеб — всех выгоняла из избы. Это ж магия! На квашню не дай бог посмотреть! Да и сама печь. Вот она стоит по-среди дома. Это вагина. От печи ты рожда-ешься, выходишь из чрева…

Мы узнали много нового и наконец перешли к главному.

— Будучи ведущим в мире экспертом по колыбельным цивилизациям, я открыл, кто мы такие. Если поверхностно, скажу сле-дующее — мы искусственные существа на этой планете.

— В смысле?— Люди вообще. Если убрать бабочку

с планеты Земля — нарушится пищевая це-почка и наступит катастрофа. А если людей убрать — планета вздохнет облегченно. Мы не можем ни летать, ни нырять. Нам нужна одежда, жилища — нужны скафандры. Ты-сячи костылей, чтобы мы могли существо-вать…

И путешественник объяснил, что люди спущены на Землю извне. В качестве биоконструктора. Но запускали нас на Зем-лю каждого со своей едой. Группам пере-селенцев досталось разное: одним — рис, другим — кукуруза. А пращурам славян до-сталась рожь.

Все, что говорил путешественник, было интересно. Но мельница не работала, а мы никак не могли найти причину на-родной любви к ржаному хлебу. И спросили прямо.

— Вот попробую объяснить, если не будете перебивать. Во-первых, есть генетиче-ские особенности. Как рыба не может жить на воздухе, но в нем нуждается, так и птица не может жить в воде. А хлеб — это основной генетический продукт для биоэнергоформы под названием «человек». Универсальный продукт. Когда ты проголодался, тебе хочет-ся кексов. А когда ты голоден — только хле-ба. А когда ты на грани истощения — черно-го хлеба. Из личного опыта.

— Организм требует черный?— Хлеб! Во всех видениях только

хлеб. Сначала просто хлеб, а потом толь-ко черный. Хотя бы крошку положить под язык…

В глазах его мелькнул огонек. Мы вспомнили, что он проводит тренинги по выживанию — учит питаться пауками и ли-чинками в непростых современных услови-ях. Было видно — он знает, о чем говорит.

У Абсентиса мы прочли, что русские питают особую любовь к ржаному хлебу. Он «придавал силу», от него «получалось бла-

...Раньше отравления спорыньей случались ча-сто — в тяжелых фор-мах их называли «злые корчи», а в легких — все ходили, «расширив со-знание»...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева


гословение». Царю и патриарху подносили «часть от хлеба отцов» — огромный ржаной хлеб несли несколько человек.

— Есть такое мнение, что Европа перестала сеять рожь, потому что на ней рос грибок-спорынья, от которой случались бо-лезни. И что в России любовь к спорынье не случайна. Даже упоминается славянский бог — Спорыш.

Духовный внук вождя индейцев Уи-чоли без помощи рук внезапно встал с дива-на, где сидел, поджав ноги. Оглядел стены, увешанные копьями.

— Мало кто представляет, как это сложно — вырастить урожай. Проще взять лук и стрелы, пойти и убить кого-нибудь.

И, подумав, добавил:— У меня такое количество корочек,

что гаишники сознание теряют. Я социально адаптированная личность.

Это прозвучало как предупрежде-ние: не надо заступать своими изысканиями за некую черту.

И мы поспешили откланяться.

Спорынья VS экСтазиУйдя от православного публициста и от воина-язычника, мы задумались. Где же ис-кать таинственного Абсентиса?

Знакомые сетевые люди дали справ-ку: absentis — он же Денис Абсентис, блогер, широко известный среди реконструкторов и любителей Прекрасного Средневековья. Сам Абсентис неуловим и скрывается под разными ликами — аватарами и никами.

Найти Абсентиса мы пока не могли, а то, что читали, требовало разъяснений. Очень уж мутной казалась сказка про сред-невековый хлеб, повально инфицирован-ный спорыньей.

Зато, пока копались в Сети, нашли ци-тату с урока биологии: «Если увидите в ржа-ном колосе черные рожки, знайте — это и есть спорынья. В старину при виде рожек крестьяне в страхе крестились. Им казалось, что из колосьев лезут рогатые черти».

Еще прочли: в России рожь не мыс-лилась без спорыньи. Спорынья считалась «житной маткой», что было отражением традиционного образа спорыньи как силы и удачи в работе. У карелов ведуны рассма-тривались как средоточие «спорины» — ма-

гической силы, обеспечивающей урожай. А у древних славян был культ плодородия и божество Спорыш.

Образ складывался противоречи-вый. Решив, что славянский бог Спорыш под разными никами и аватарами скрываться не станет, полезли на полку и достали сло-варь славянской мифологии под редакцией С.М. Толстой. На нужной букве словарь от-крылся: «Спорыш: в восточнославянской мифологии воплощение плодородия. Перво-начально спорышем обозначали двойной колос, который в славянских традициях рассматривался как символ плодородия, на-зываемый «царь-колос». При отправлении архаичных обрядов из двойных колосьев плели венки, варили общее пиво и откусы-вали колосья зубами».

Отправились к Толстой, набрав пор-третов Спорыша из интернета. Он походил на Анчутку из мультика.

Титулованный филолог Светлана Ми-хайловна сидела за столом, заваленным книгами. Книги стояли по стенам до по-толка.

— Мы тут нашли любопытного бога. Вот… Славянский бог, бог достатка Спорыш. Его по-разному описывают…

— Где это написано, что это бог? Где это?

— Ну вот — «воплощение плодоро-дия».

— Воплощение плодородия, это да. А насчет богов — это вообще такая вещь, очень соблазнительная для многих. Столько всяких богов напридумывали. Бога, конеч-но, не было, но какой-то дух урожая, навер-ное, был.

— Я даже картиночку нашел. Какой-то он вот такой.

Светлана Михайловна сдержалась и не хихикнула.

— Ну да, но это не у нас…— Так был такой дух? Хотел спро-

сить — а как он выглядит?— Вы знаете… Было некое сакраль-

ное понятие какой-то рождающей силы. Ко-нечно, было! И понятие спора вообще… Как понятие жизненной силы и воспроизвод-ства. Спор, да. Такое понятие очень важно для народа.

— А спор связан с урожаем?

— Конечно. Можно отнять спор у поля. Потому что спор — это жизненная сила поля. Спор — это стимул и всякая сила такого рода. Спор — важное понятие, но спор относится не только к урожаю. Главным об-разом, все-таки к размножению.

Стало любопытно — как же они со-вмещали спорынью и размножение? Вспом-нился рассказ старого лесника из Торопца: «Помню, в молодости — наберем в поле рож-ков, поедим и на танцы…» Значит, «догоня-лись» рожками? Спорынья вместо экстази?

Абсентис пишет, что одна из форм от-равления спорыньей — массовые плясовые психозы. Экстатические танцы волной про-катились по средневековой Европе. В Кель-не даже возникла мода плясать на площади перед статуей святого Витта.

Потом мы запутались. Пытаясь най-ти следы Спорыша, мы доставали с полок сборники научных трудов и завалили угол в кабинете. Следов от Спорыша было мало.

А телефон Абсентиса нашли ребята из «Что? Где? Когда?». Начинался он на «666». Номер продиктовали и добавили:

— Звоните, если только он не в джун-глях…

Вечером Во ржиИ хотя телефон начинался на шесть, Абсен-тис ответил на седьмой день. Связь была ни-какая. В трубке хрипело:

— Хр…Хр… Тут повалило все паль-мы… Хр-пиууу…

— Денис, а вы где находитесь?— Швейцарский роуминг… В Таи-

ланде… Хр-пиууу… — летело из трубки. Он предложил почитать свой сайт, пока связь не наладят, а телефон всхлипнул и умолк.

Сайт тоже висел вглухую. Все было очень таинственно. За таиландским урага-ном мы следили пристально. К нам проби-вались SMS с разных номеров — мы даже не могли определить страну по коду. Наконец ураган затих, и пришол мессидж: «Завтра на скайпе».

Ровно в полночь на мониторе высве-тилось: «Absentis». Появилась аватарка — по-ясная фигура в средневековом капюшоне. Вместо лица — черная дыра.

— Здравствуйте, Денис. Вас зовут Де-нис?


— Я привык к этому имени, — пе-чально булькала дыра.

— А почему, Денис, вас заинтересова-ла эта тема?

— Совершенно случайно. Сидел как-то, пытался понять, за что Иисус засушил смоковницу.

— И за что же? За спорынью? — Вы книгу почитайте, — тявкнула

дыра.Пришлось читать. Написано на эту

тему было много.Вначале мы решили прояснить смо-

ковницу. Она же фига и «древо жизни» — са-мое древнее культурное растение, писали энциклопедии. В Иудее фига было дерево-табу, за уничтожение которого полагалась смертная казнь. Смелый парень был Иисус.

У Абсентиса прочли, что Иисус засу-шил фигу за избыток серотонина в ягодах. Серотонин — катализатор психических процессов. Теперь его называют «гормоном счастья» и суют везде — немцы даже при-думали шоколад с лошадиной дозой серото-нина. Плитка заменяет половой акт. Das ist Fantastish! Христос вообще выступал как бо-рец с наркотиками — например, предлагал отделить зерна от плевел. На плевелах росла спорынья. Получалось, что Христос учил хо-рошему, а люди не слушали.

Все чаще Абсентис выходил на связь, и беседы о спорынье расширяли сознание.

— Рожь — она перекрестно опы-ляемая. У нее цветки раскрыты, и инфек-цию она готова принять. А вот пшеница, ячмень — они сами с собой развлекаются. У них цветки закрыты и в нормальном состо-янии заражаются мало. Чтобы заразились, они должны бесплодными быть либо меди должно не хватать…

— Денис, некоторые люди, с которы-ми мы говорили о ржи и о хлебе, почему-то излагали нам свою теорию происхождения человека на Земле. Встречались интересные теории. Вот у тебя есть какая-то своя? Может, ты дарвинист? Эволюционист?

— Нет, я просто особо не заморачива-юсь…

Постепенно мы привыкли друг к дру-гу. Даже познакомились. Таинственный denis absentis, широко известный в узких кругах, неуловимый и скрывающийся под

разными аватарами и никами, оказался парнем из Питера Юрой Осколковым. Дав-но перебрался в Таиланд, бывший технарь, увлекается связью — отсюда швейцарский роуминг и загадочные номера телефонов. И хотя его голос иногда начинал квакать и умолкал, но из прочитанного и того, что он рассказывал, складывалась безрадост-ная картина.

Вся средневековая Европа «сидела на спорынье». Европу крючило и колбасило. «Злые корчи», «антонов огонь» и «огненную чуму» заедали хлебом с галлюциногенами. Ожидания конца света и нездешней силы массовые экстазы провоцировала спорынья.

Позже стали всплывать националь-ные особенности.

— Мы же сильно отличаемся от Евро-пы. Спорынья у нас сакральная была.

— Ты имеешь в виду бога Спорыша?— Ну Спорыш — конкретно бог.

А спорынья как спор — тут фактически сме-шались два понятия: счастье и смертельный яд. Никто не может толком из лингвистов объяснить.

— Возникает подозрение, что все эти невероятные образы народных сказок и ро-гатая нечисть навеяны спорыньей.

— Не то чтоб навеяно. Сама по себе спорынья ничего не делает. Просто усили-вает представления, которые существуют. Если есть какая-то установка, то она может развиться. Спорынья не приводила к кресто-вым походам, но способствовала…

— А к выдумыванию сказок могла приводить? Какая русская сказка, на твой взгляд, самая психоделическая?

— Поющий Колобок! Он же хлеб.Когда мы искали смыслы сказки

«Колобок» — встречали разные версии. На-пример, что колобок — это «на боку вокруг солнца», а заяц, волк, медведь и лиса сим-волизируют четыре ведические эпохи и ги-бель мира. В чем-то Абсентис прав. Какая сказка — такие и смыслы. Все это явно на-веяно спорыньей. Выходило, что мир «сидит на игле»?

— Но не забывайте, психоделик ино-гда помогал. Вспомним нобелевских лауреа-тов, которые под ЛСД придумали структуру ДНК…

Мы отправились к академикам.

...Рожь оказалась осно-вой, стала символом хлеба. Чем дальше на север — тем больше. Рожь — это энергети-ческий и стратегиче-ский запас...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева


Сказка о гребешкеУ директора Института эпидемиологии РАН академика Валентина Ивановича Покровско-го, несмотря на годы, глаза живые и ясные. Он и его друг академик Тутельян наблюдали эпидемию эрготизма (массового отравления спорыньей) в Эфиопии.

— Это было в 77-м или 78-м году… На этом плоскогорье в течение нескольких лет была страшная засуха. И все они суще-ствовали на полуголодном пайке. А зерна — в основном ячмень — были поражены ми-крогрибком, спорыньей, которая микоток-сины вырабатывает. Это такая провинция, глушь. Там и медиков-то никого не видели. Никто толком до нас там и не бывал.

— А это поражение не сразу заметно?— Когда много поражено, тогда за-

метно, а если отдельные стебли, то людям попадает мало. Кому-то попало, кому-то нет. В общем, на второй год и началось. Один из самых первых признаков — это гребешки у петушков. Они зерно клюют. Гребешки на-чинают засыхать и отваливаться — у кур не видно, поскольку гребешки у них малень-кие, а у петухов большие. Это один из самых ранних признаков.

— Это такая народная примета?— Это не народная примета. Науч-

но все. Эрготизм — это нарушение сосудов. В результате начинается отмирание тканей.

Вот тебе и сказка о Золотом гребешке! Эффект зависит от дозы. В плохие годы, ког-да «река воссмердела», явились жабы и град побил все, что было в поле — приходила де-сятая казнь Египетская. Умирали первенцы. А в Европе, когда отравления разрастались до эпидемий, наступали «темные века». Не так давно ученые смогли понять, что эпиде-мии связаны со спорыньей.

— Было непонятно. Абсолютно! Когда мы прилетели туда, диагноза не было. Там говорили о какой-то загадочной болезни, «бычье сердце» они ее называли.

— И с чего началось? Ну, это заболе-вание…

— Как всегда, в первую очередь на-чали болеть дети. Женщины кормили детей, а себе оставляли меньше еды. Поэтому у них меньше всего и было поражений. Больше всего было у детей. Наступало омертвение тканей.

— А это внешне как-то заметно?— Заметно! Там пульсации уже нет…

Появляются болевые ощущения, естествен-но… Потом, кстати, боль проходит и начи-нается потемнение кожи, меняется ее вид. И тогда люди начинают обращать внимание. А потом — сухие некрозы.

— А в чем разница? Сухие, мокрые?— Сухой — там нет гноя. Просто нога

или рука усохнет. Отсохла и отвалилась. Ле-чения никакого там не было.

Мы узнали, что это случалось в неу-рожайные и голодные годы, когда с полей собирали все подряд или раньше срока, когда спорынья особо ядовита. Отравление спорыньей встречалось в разных формах. Когда болезнь затрагивала нервную систе-му — начинались «злые корчи». А в Эфиопии отсыхали ноги.

— Она так и называется — сухая гангрена. Потому что отсыхает, как ножки у этой девочки.

— У этой? Это девочка? Ей отрезали ноги?

— Нет. Все отвалилось. Вот так она си-дела, и все. А потом таких много было.

— А страшно было?— Страшно.Мы оторопело глядели на фотогра-

фии, которые когда-то привезли из Эфиопии два боевых академика. Десятая Казнь еги-петская. Стало ясно, отчего сорок лет Моисей водил народ по пустыне. Он видел, как дети в Египте травились спорыньей.

Good endНо у сказки должен быть хороший конец.

Уже пару веков в Европе перестали вы-ращивать рожь. И Россия перестанет «жить по ржи». Ра-жать диковинных кумиров и со-хнуть «странною любовью» к ржаному хлебу. И сорок лет, возможно, не понадобятся. Тем более что за содержанием спорыньи в муке теперь строго следят.

А мы сумели уловить смысл сказки и можем дописать финал:

— Колобок-Колобок, сядь ко мне на язычок да пропой в последний разок!

Колобок прыг Лисе на язык, а Лиса его — ам! — и съела.

Начались тогда у Лисы злые корчи, и пришел Лисе карачун.

варв

ара

аля

й-а

кать

ева

...Хлеб — это основной генетический продукт для биоэнергоформы под названием «человек». Универсальный про-дукт...


Член Британской академии акушеров и гинекологов в изгнании, доблестный Матрос Кошка продолжает удивлять

читателя многообразием жанров своих колонок и своей способностью

перевоплощаться. Сегодня он поведет повествование от имени плода,

созревающего в животе своей английской mammy. Необычная точка зрения даже

для гинеколога — но в сказочном номере возможно все.

текст:матроскошкарисунок:павелпахомов

* 38+2/40 — условное обозначение тридцати восьми недель и двух дней беременности


Развлечений у нас тут в матке, честно говоря, раз-два и обчелся. В основном пить и писать, писать и пить. Культурным отдыхом это не назовешь. Хоть бы свет провели, что ли


Мама, здравствуй. Это я, твой будущий ребенок. Я как бы есть, но меня еще как бы нет. Ну ты поняла,

о чем я... Ты меня совсем не знаешь, ведь у меня еще нет ни имени, ни фамилии, и даже отчество под вопросом. Ты даже не знаешь, мальчик я или девочка. Ты даже вряд ли знаешь, что именно со мной нужно делать, когда я появлюсь на свет.

Я же тебя, напротив, знаю прекрасно. Я ведь живу в тебе уже тридцать восемь недель и целых два дня. Я зародился в пол-двенадцатого ночи, помнишь, тот самый момент, когда ты положи-ла на прикроватную тумбочку свой Apple Mac, допила из кружки последнюю каплю чая с лимоном, который из-за неразмешанного на дне сахара оказался слишком сладким, и, завернувшись по-теплее в клетчатый шотландский плед, приготовилась засыпать. Я тогда тебя будить не стал, зародился себе и сидел в матке тихо, как мышь в коробке с кукурузными палочками. Ну а что еще ожидать от маленькой бессмысленной клетки, которая, несмотря на все свои навороченные гены-хромосомы с несомненным по-тенциалом развиться со временем в великого математика, хирурга или учителя младших классов, пока еще ни бэ ни мэ?

А потом, помнишь, через двадцать один день, когда ты шла холодным и туманным лондонским утром на работу по Тауэрско-му мосту с картонным стаканом капучино из «Старбакса» и сига-ретой, закутываясь в свой шерстяной колючий шарф, пахнущий твоими любимыми духами, у меня начало биться сердце. По настоящему, сильно, по-человечески и очень категорично оно на-чало гонять маленькую каплю самой настоящей крови по моему маленькому сантиметровому телу, похожему скорее на головасти-ка из программы National Geographic о лягушках Африки, а не на пупсика из универмага «Детский мир», как ты это себе представ-ляешь. Но ты тогда, на Тауэрском мосту, даже не знала, что я у тебя есть. И только когда капучино вместе с твоим утренним Cinnamon Roll внезапно полетели в Темзу, ты, кажется, поняла, что та форель тебе приснилась месяц назад не просто так.

Но я не виноват, мам! Это все собака — хорионический го-надотропин, гормон, который я вырабатываю со страшной силой. Это из-за него тебя постоянно тошнило и одновременно неверо-ятно хотелось польских пряников с джемом, которых, помнишь, ты накупила целую кладовку? То есть на самом деле пряников хотелось мне, просто я тогда говорить не мог еще.

А помнишь тот страшный четверг пятого сентября? Ты тогда стояла перед дверью страшной-престрашной клиники для абортов и много-много курила. Клиника была еще закрыта, а ты стояла перед дверью, курила и плакала. Я всегда знаю, когда ты плачешь. Ты зашла в клинику, я думал — мне конец. Оттуда не возвращаются.

— Мисс, вы хотите прервать свою беременность, я правиль-но понимаю? — спросила миловидная женщина в униформе.

— Да, это незапланированная беременность... случайная связь... я не готова... я не замужем... я не знаю, что делать...

— Извините, что перебиваю... мам! Ты чего?! Это же я! Я же твой, я же тут, смотри... а сердце? Смотри, как оно бьется! По-человечески! Сильно! Мам! Мам! Мам! Смотри! Смотри...

Меня никто не слышит. — Мисс, терминация беременности проводится под нарко-

зом. Вы ничего не почувствуете. Абсолютно ничего. Сейчас она закончит объяснять, что процедура аборта зани-

мает всего пятнадцать минут, после процедуры немножко покро-вит — и все... никаких проблем. А когда она закончит говорить — меня терминируют. Терминируют, потому что не сезон. И все.

Это у вас, мадам в униформе, не будет никаких проблем. И это вы ничего не почувствуете. А у нас с мамой будет целая гора проблем. Мне — не жить, а маме — всю жизнь страдать из-за того, что она не смогла меня спасти. И плакать, и курить, и идти утром на работу, и плакать.

— Я не знаю, что мне делать. Я не хочу, не могу иметь ребен-ка сейчас. Мне нужно подумать.

— Мисс, вам не нужно принимать решение сегодня. Давай-те назначим еще одну консультацию через два дня. Я поддержу вас в вашем решении, каким бы оно ни было. Хотите, я сделаю вам ультразвуковой скан? Может быть, это позволит вам принять единственно правильное решение?

— Извините, что вмешиваюсь. Мам! Соглашайся на скан! Тебе стоит только один маленький разочек меня увидеть, и все! Любовь с первого взгляда! Точно тебе говорю! Соглашайся! Ну же! Смотри... вот ручки-ножки... вот сердце. Бьется очень часто, потому что я очень волнуюсь.

Я помню, как ты вышла из дверей клиники для абортов и уже почти не плакала. Ты дошла по Тотнэм-Корт-роуд до самой Оксфорд-стрит и потом, свернув на Бонд-стрит, неторопливо, при-вычным маршрутом, рассматривая витрины модных магазинов, пришла в Гайд-парк.

Это твоя любимая скамейка? Я тоже ее уже люблю, мам, только не ходи больше, пожалуйста, в эту страшную клинику, ладно?

Ты закурила сигарету и, едва затянувшись, выбросила ее в урну. Спасибо, мам, я буду просто-таки золотым ребенком. Честно.

Вообще, мам, у ребенков в утробе жизнь — просто как на вулкане. Одни витамины для беременных чего стоят! У меня, между прочим, от них хвост чешется! Но, говорят, надо... Приходит-ся соответствовать.

А как вам визиты в клинику для беременных? Нет, там, конечно, во многие разы приятнее, чем в абортарии, спору нет. Но спокойно расти и развиваться тоже не дают! В двенадцать недель стали опять сканировать, проверять, как там все у меня устроено. Говорят, вроде все нормально, кроме какой-то шейной складки. Говорят, дескать, шейная складка утолщена. Ну да, утолщена. Это все наверняка из-за польских пряников с джемом, которые ты, мама, поглощала в индустриальных количествах все предыдущие двенадцать недель. А они говорят, точно сказать не могут, но, воз-можно, у меня синдром Дауна. Приехали... их вообще в универси-тетах чему-нибудь учат?

А ты опять плакала. Представляла, как ты идешь со мной в воскресенье утром в магазин, я в инвалидном кресле, у меня на


лице безграничная радость и нитка слюны свисает с подбородка. Ну да, у меня синдром Дауна, я звезд с неба не хватаю. Но я знаю, что ты — моя мама и очень тебя люблю. Потом ты опять представ-ляла страшную клинику для абортов.

Я не обижаюсь, мам. Только было очень-очень страшно, ког-да откуда ни возьмись появилась огромная острая иголка и стала пить воду, в которой я плаваю. Амниоцентез — это вам не фунт изюму. Особенно когда вы — плод. И вам не сказали, что будет такой ужас.

— Мисс, результаты амниоцентеза подтвердили, что у ваше-го бейби абсолютно нормальный набор хромосом. Вы хотите знать пол ребенка?

— Нет, я хочу, чтобы это было сюрпризом...Дык мальчик я! Елы-палы! И здоров, я здоров! И нет у меня

синдрома Дауна! А если бы он был, ты бы что тогда сделала, мам? Ладно, мам, забыли-проехали...Мам, а я вообще-то классическую музыку не очень люблю.

Но ты где-то прочитала, что если во время беременности слушать Шопена или Баха, то ребенок получится умным. Ну да, если не помрет от скуки, конечно. Мне, может, больше нравится Моби, ну или, скажем, Джерри Маллиган, но это дело вкуса, мам. А умным я вырасту в любом случае. И никогда не брошу тебя в беде, правда. Хочешь, буду слушать Моцарта-Шмоцарта хоть по шесть часов в день, до полного посинения (тьфу-тьфу-тьфу!), только ты почаще гладь себя по животу и разговаривай со мной, ладно?

А я в свою очередь обещаю больше не сосать палец, не ковы-рять в носу и не наматывать на ногу пуповину и вообще не играть с ней, чтобы тебя не расстраивать. Но пойми, мам, развлечений у нас тут в матке, честно говоря, раз-два и обчелся. В основном пить и писать, писать и пить. Культурным отдыхом это не назовешь. Хоть бы свет провели, что ли. Иногда так хочется в футбол сыграть, но нету мячика, поэтому приходится пинать что попало. Ладно, мам, я пойду посплю, а то чего-то устал я. Мне, если честно, со вчерашнего дня нездоровится чего-то... Все, я спа-а-ать.

— Мисс, пожалуйста, пройдите на эту кровать, мы должны подключить вашего бейби к монитору, чтобы проверить, все ли в порядке. Отсутствие шевелений ребенка в течение двадцати четырех часов — это очень серьезно.

— Но у меня ничего не болит... И схваток нет... Что с моим ребенком? Он обычно такой активный... Я очень боюсь.

— Давайте посмотрим, что у нас на кардиотокограмме...Мама, я не могу пошевелиться. Мне кажется, что я умираю.

Мне не хватает кислорода, того кислорода, что ты отдаешь мне через пуповину. Его стало совсем мало. Мне хочется вдохнуть пол-ной грудью, но в легких полно воды. Вокруг меня черная зеленая жижа. Мама, как хочется сделать вдох... Мама, помоги мне.

— Мисс, сердцебиение вашего ребенка стабильное, но очень и очень быстрое — сто девяносто пять ударов в минуту. К тому же запись сердцебиения выглядит как простая линия, а не как зубчатая ломаная, как это должно быть в норме. Я очень обе-спокоен, что ребенок нездоров. Я рекомендую вам рожать ребенка сегодня, чем скорее, тем лучше, операцией кесарева сечения.

— Но я так хотела избежать кесарева сечения... Это же боль-шая и опасная операция, не так ли?

— Да, это большая полостная операция, она длится в среднем тридцать — сорок пять минут, но на данный момент это единственный метод быстрого рождения вашего ребенка. Хирур-гический риск включает в себя кровотечение, инфекцию, тромбоз, повреждение мочевого пузыря...

— Конечно, ради здоровья ребенка я согласна на кесарево сечение, если нет другого выбора. Но, может быть, стоит сначала попробовать родовозбуждение?

Мама, я, кажется, умираю. У меня темнеет в глазах. Как жаль, что мы так и не увидимся. Дурацкая плацента совсем потеряла инте-рес к происходящему. Мне не хватает кислорода. Вот так банально и просто. После всего, что было, после Моцарта, Баха и витаминов для беременных. А мне тебе еще столько надо рассказать... как я пойду в школу, как я разолью чай на твой Apple Mac и как раз-рисую фломастерами старинную немецкую гравюру, которую тебе подарил на день рожденья один антиквар из Westbury. Мое сердце разрывается от тоски, мама. Прощай и прости, что не смог родить-ся по-человечески. Как все. Сейчас сделаю вдох и легкие заполнит окружающая меня зеленая жижа.

— Мисс, сердцебиение вашего ребенка упало до шестиде-сяти ударов в минуту. Если мы немедленно не сделаем кесарево сечение, ваш ребенок может погибнуть.

— Я согласна, согласна! Только, пожалуйста, скорее. Может, еще есть шанс?

— Акушерская тревога! Экстренная акушерская бригада в операционную номер два для краш-кесарева сечения! Повторяю! Акушерская тревога! Экстренная акушерская бригада в опера-ционную номер два для краш-кесарева сечения! Педиатрическая бригада интенсивной терапии в операционную номер два для краш-кесарева сечения!

— Suzy, do you think he will make it? — Unlikely, probably brain dead already… god knows how long

he was lacking oxygen for… — What is the main thing not to do in a Russian tank, Suzy?—Not to fart, boss. — Good girl! — Нож! Ретрактор Дуайена! Нож! Извлечение! Зажимы на

пуповину, быстро! — Белый какой... плохо... — Шить матку, пожалуйста. Что за день, Bloody hell. Ма-а-а-а-ама! Ой как больно! Ужасно больно и больно ужас-

но! У меня что-то прямо взорвалось в груди! Хлоп!!! Это ужасно больно! И еще яркий свет, и еще кто-то меня постоянно цапает резиновыми руками! И еще, мама, мне пихают какую-то трубку в горло.

Очень болит в груди, мам! Так болит, что я, наверное, буду...Я сейчас, наверное, буду орать.

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!



текст: дмитрий глуховский рисунки: павел пахомов


— Снимай штаны, сучонок, — Саид распра-вил борцовские плечи и, смачно

почесавшись, взялся за пряжку своего ремня.— Ты че? — попятился от него Серега. — Ты че?..— Будешь моей дочкой, — почти ласково сказал Саид. —

Тебе ведь нужен здесь папа, да? Как ты тут без папы, в тайге? Мед-веди съедят.

— Ты че, Саид? — Серега осип от волнения, от ужаса. — Я пацанам… Я полковнику…

— Ты, сучонок, попробуй, — Саид осклабился, оголил бе-лые волчьи клыки. — Нам ведь с тобой послезавтра на дежурство вместе, на шахту. На неделю. Ты, я и Дауд. А твои пацаны тут оста-нутся. И товарищ полковник тут. А мы Новый год втроем встречать поедем.

— Ты че, Саид, — отчаянно повторил Серега.— Я с тобой, сучонок, хотел подружиться заранее, — Саид

медленно, тягуче сплюнул бурым на бетонный пол. — Лучше мы с тобой туда друзьями бы поехали, — он расстегнул пряжку.

Серега мотнул головой и, коротко размахнувшись, ткнул мо-гучему дагестанцу кулаком в синюю щетинистую щеку: по утрам тот брился, а уже к полудню снова отрастало.

Стукнул неловко, неумело: в Питере жил в самом центре, отец — учитель истории, мать — биологичка; не детство, а инку-батор. Были бы деньги — откупились бы от армии обязательно. Но не наскребли.

Саид даже не пошатнулся. Разом выхватил из портков ре-мень, небрежным ударом сокрушил щуплого Серегу, обвил его ка-дыкастую тощую шею черной простроченной кожей. И стал наво-рачивать ремень на кулак.

— Хана тебе, сучонок, — зашептал он горячо — громче, чем Серега хрипел.

Тут фанерная зеленая дверь, кое-как прикрывающая гряз-ное хлебало солдатского сортира, отлетела в сторону и шваркну-лась о стену.

— Магомедов! — сквозь отдающую гашишом дымовую за-весу грозно долетело от входа. — Здесь?

— Тут, товарищ майор, — лениво откликнулся Саид. — Так тошно.

— Поди, разговор есть! — майор оставался на пороге и внутрь соваться не собирался.

Саид выпустил задохшегося Серегу из петли, пнул в живот и шепнул:

— Молчи, понял? Что скажешь ему — ночью с братвой тебя повесим. Молчи.

Вся часть была крашена масляной краской в зеленый по пояс и белый дальше до потолка — в общем, так же выкрашена, как и вся остальная страна. Только в офицерском клубе стены были обшиты вшивой вагонкой, вымазанной морилкой как придется. Ничего, уже уют. В углу на неуместной тут тумбочке с бабскими завитушками — видно, умыкнутой кем-то из дому — стоял убо-гонький телевизор, купленный у китайцев на рынке или даже

обмененный на крепостной солдатский труд на ихних китайских огородах.

Телевизор — окно в далекую Москву — показывал сквозь налетающий снег помех Главный канал. Важные новости все кон-чились, под завязку итоговой программы передавали что-то из Америки. Америка отсюда была Москвы куда ближе. Потому часть тут и располагалась: до Сан-Франциско из здешних мест было семь минут лету.

Барак Обама выступал перед военнослужащими американ-ской базы в Кандагаре. Военнослужащие были как на подбор — всех цветов радуги, баб и мужиков поровну, откормлены на убой, и у каждого — челюсти, как у московской сторожевой.

Рожи лоснятся, форма с иголочки. Суки. Президент — коричневый, спортивный и лопоухий — все

объяснял про национальные интересы, не хотел уходить из Афга-нистана, и нахваливал героических мужчин и женщин, который с честью несли бремя долга. Мужчины и женщины преданно тара-щили свои оловянные глаза и рефлекторно жевали.

— Что он это к ним, а, Александр Иваныч? — прикуривая «Мальборо» и разгоняя корявой пятерней сизый дым, застивший Обаму, подозрительно спросил Сурен.

— Рождество у них американское было на этой неделе, Газа-рян, — втянул харкоту полковник. — Приперся поддержать боевой дух. Родина помнит о вас, все дела.

— К нам бы кто приехал, да, товарищ полковник? — выпу-стил синее облако Газарян.

— Хуйна, — возразил тот.— Нет, правда! Вот почему у них люди служат как люди, баб-

ки нормальные получают, да еще и президент к ним под Рождество? Спецпаек, небось, привез… — завистливо вздохнул Сурен.

В дверь поскреблись.Полковник не пошевелился: они с коричневым президен-

том впились друг друга взглядами, и никто не хотел отвести глаза первым. Сурен поднялся, одернул рубашку, взялся за ручку.

На пороге стоял сержант Колосов, только что переведенный из другой части. Дохловатый с виду, нелюдимый и тут никому осо-бо не нужный: полчасти — даги, другая половина — сибиряки. А этот — ленинградец. Но упрямый: видно, часто били, да всю дурь так и не выбили. Принципиальных полковник любил: с ними дру-жить нельзя, а значит, можно гонять в хвост и в гриву. Вот только

...Он хотел одного: чтобы эти по-донки сдохли. Чтобы их край сгинул. Всех выжечь, всех до седьмого колена. В пыль и пепел… В пыль и пепел!..


прислали, а мы его сразу на неделю на шахту упечем. На празднич-ки. Ничего, пусть вякнет.

— Что надо, сержант? — глядя мимо Колосова, спросил Су-рен.

— Товарищ майор… Мне к товарищу полковнику… — Докладывайте мне, — нахмурился Газарян.— Прошу вас… Можно мне в другую смену на дежурство?

Мне… нельзя сейчас ехать. На шахты. Пожалуйста.— А-а-атставить! — рявкнул Сурен так, что даже помехи на

экране усилились. — Есть разнарядка, есть приказ. Выполняйте! — Мне… Каюк мне, товарищ майор, если поеду. Там и оста-

нусь… У меня с дагами… Газарян побагровел и надулся, будто чужой кровью.— Нет никаких дагов, сержант! Все мы — военнослужащие

российской армии! Поедете — сработаетесь за неделю!И, выпихнув сникшего Колосова в коридор, он гневно гро-

мыхнул дверью. Вернулся в свой угол, потряс квадратной курчавой башкой и разжег потухшую сигарету заново. Никакое это, конечно, не «Мальборо», а самопал китайский. Чаем, небось, набивают, жу-лики узкоглазые.

— Потерпит, — холодно сказал полковник. — Я тоже первый Новый год в части на шахте встречал. И тоже с абреками. И ничего. Живой.

На экране Барак Обама уже раздавал счастливым и гордым американским военным подарки. А потом вот так вот запросто по-шел в их солдатскую столовую гамбургеры жрать.

— Сука черножопая, — резюмировал Александр Петрович и харкнул в пепельницу. — Это не тебе, Газарян.

Вездеход плыл, покачиваясь, по занесенному свежим рыхлым сне-гом насту, уходя от части к самым почти границам полка: по не-видимой с «Гугл Мэпс» просеке, через волшебную белую тайгу — к упрятанной в заповедном месте сторожке. Водитель — хмурый и неразговорчивый — был весь сосредоточен на дороге: мело, и сбиться с пути было легче легкого.

В кабине кроме него сидели Серега, сжимавший табельное до белизны в пальцах, и по-барски развалившиеся на заднем си-денье Саид и Дауд. С лобового стекла на эту тревожную картину со сдержанным любопытством взирали Национальный лидер в шле-ме летчика-истребителя и порочная баба с противоестественно розовыми и перпендикулярными сиськами, вырезанная из «СПИД-инфо».

Серега ехал на шахту как в последний бой; дагов он еще по прежней части хорошо знал и потому на прощение не рассчитывал. При свидетелях они ничего делать не станут, но как только окажут-ся с ним наедине в замурованной на глубине тридцати метров кон-сервной банке командного пункта — все.

Есть вещи, с которыми дальше жить не получится. Если до полусмерти изобьют — ничего, он оклемается. Если инвалидом сделают — жить будет тошно, но можно. Если опустят — про такое уже никогда не забыть. Лучше инвалидом. А еще лучше подохнуть.

Но тут уж как повезет… Получится их первым — надо будет сразу в лес бежать. Но все равно потом найдут и либо пристрелят при задержании как дезертира, оказавшего сопротивление, либо арестуют, а в КПЗ дага подсадят. Так бывает.

Если не получится — значит, полетит он к маме в цинке, рас-печатывать нельзя. Скажут — простудился, двустороннее воспале-ние, не успели спасти. Или еще какой диагноз поставят. Главное, чтобы маме не дали крышку отпаять. Это Серега в нее, в маму, такой принципиальный. Если она настоит, чтобы крышку отпаяли — все, больше покоя ей не будет. И сделать она ничего не сделает, только изведется.

Серега представил себе, как матери звонят в их двушку в Купчино, на седьмом этаже, слева от мусоропровода, сказать, что несчастный случай…

Раньше жили на Лиговском, пока мать с отцом не развелись, в просторной старой квартире с потолками чуть не в четыре метра. Из одной добротной квартиры вышло две урезанных, из одной об-щей жизни — три разорванных. У матери разрыв прошел ровно, по прорехам отцовских измен, а для пятилетнего Сереги он был гро-мом среди ясного неба, от отца мальчик отделялся больно, с мясом.

И Новый год никогда больше не был уже таким после пере-езда в Купчино, как раньше на Лиговском. Вдруг перестал быть чу-десным праздником и сделался самым прогорклым, пустым днем в году. И последний раз, когда Серега видел Деда Мороза, был ровно тогда, перед разводом.

Он всегда приходил к Сереге за полчаса до боя курантов. Зво-нил в дверь, и Сережка бежал открывать. Сначала придвигал к дер-


матиновой обивке табурет, заглядывал в глазок, потом издавал по-бедный вопль и принимался отпирать замки. Входил седобородый старик — иногда заснеженный, иногда совсем теплый, домашний, запускал руку в мешок и доставал из него то самое, о чем Серега больше-пребольше всего на свете мечтал. Потом наказывал слу-шаться родителей, когда пойдет в школу — учить историю пуще биологии, прощался как со взрослым — за руку и пропадал. А по-том как раз с работы или из гостей возвращался отец. В последний раз Дед Мороз принес Сережке пожарную машину.

На следующий год, стоило Сереге заикнуться о том, что он ждет новогоднего волшебника, ему было учительским казенным голосом объявлено, что никакого Деда Мороза нет, что детство кон-чилось и пора бы ему, здоровенному лбу, уже повзрослеть. После этого мать заперлась в ванной и включила воду. Потом она, конеч-но, извинялась перед ним, они мирились и обнимались, но детство и вправду кончилось именно тогда.

Пожарная машина пережила все прочие игрушки, и, когда Серега уезжал в военкомат, она все еще стояла на шифоньере в его комнате. Мать, убираясь, всегда залезала на табурет, снимала ее и, протерев от пыли, аккуратно водружала на место.

Отца он больше не видел.— Приехали! — обернулся водитель. — Погодите вылезать,

надо с нашими связаться, чтобы сигнализацию отключили.Вкруг прячущейся среди разлапистых елей сторожки рас-

кинулось минное поле, за ним — до пояса утопленный в снег ча-стокол с колючкой. Чтобы въехать за забор, нужно было связаться с дежурной сменой — или вручную ввести секретный код на мало-приметных воротцах. Сама сторожка была сложена из силикатного кирпича и больше всего напоминала бы гараж-самостройку, кабы не венчавшая его круглая башенка — управляемый снизу крупно-калиберный пулемет.

Радио откликнулось шепеляво, створки ворот дрогнули, но увязли в глубоком снегу. Чертыхаясь, водитель отодрал примерз-шую дверцу и соскочил в сугроб. Кое-как разгреб заносы, высвобо-дил створки и повел машину к сторожке.

Вот и все. Приехали. В домике из белого кирпича — подвал. В нем — лестница

из ста пятидесяти ступеней, ведущая вниз в склеп командного пункта. Огромная полая сигара, будто поставленная на попа и по-хороненная в мерзлой здешней земле подводная лодка, так же, как и живые, настоящие подлодки, поделенная на отсеки. Последний, одиннадцатый — обитаемый. В нем — древняя ЭВМ, несколько лежанок, продавленное кресло с резаной серой кожей, железные стены, железный пол, железный потолок. В этом отсеке Сереге надо неделю провести вместе с Саидом и Даудом.

В пятистах метрах к северу — еще одна шахта, и третья — в километре к западу. А в них дремлют, подвешенные в люльках, две межконтинентальные баллистические ракеты «Тополь». Одной впол-не хватит, чтобы обратить в пыль и пепел Западное побережье США.

Загудела и поползла восьмисоткилограммовая дверь, и из чрева шахты показались бледные подземные жители. Как знать, что у них там за неделю случилось…

Прыщавый лейтенант козырнул Сереге издевательски.— С наступающим!

Угораздило. Именно под Новый год полковник поругался с полковничи-

хой. Началось с того, кому чистить картошку, а закончилось загу-бленной молодостью и прозябанием в богом забытой дыре, которую даже улусом язык назвать не повернется. Нет, этим не закончилось еще: дальше было и про подруг, вышедших за инженеров и сей-час живущих в Новосибирске припеваючи, и про зарплаты, и про жилье, и в целом про армию, включая и Главнокомандующего, но в особенности все-таки именно про Александра Петровича. Дальше Главнокомандующего полковник слушать не стал — появился по-вод не стерпеть, побросал мокрые картофелины в таз и вывалился вон из квартиренки.

Дотопал зло до офицерского клуба, где уже вовсю открывали шпроты холостой капитан, лейтенанты и примкнувший к ним по каким-то своим обстоятельствам Газарян. Пусть. С мужиками ду-шевнее.

Водка, правда, оказалась только мутновато-китайская, вроде бы на рисе, но может, и диверсия. Не попробуешь — не узнаешь. Ну, разлили.

Начали пить с патриотического, под сырокопченую и два-коротких-и-одно-протяжное ура-ура-ура-а-а-а!

Скоро отправились в последнее плавание по огненной реке шпроты, расцветился гримированными харями московских педе-растов голубой экран, через пару часиков уж должен был проник-новенно заглянуть в душу подданным Президент — наш, искомый, не ихняя чебурашка.

Праздничная атмосфера накалялась. Душевная боль была как подсолнечное масло: на нее водка потенциального противни-ка ложилась незаметно и вроде бы бесследно. Но плотине этой все одно суждено было прорваться, и тогда нахлынувший разом ри-совый спирт грозил страшными бедствиями. Как разлив Хуанхэ. Суки узкоглазые.

Прорвало прежде, чем слово успел взять Главнокомандую-щий. И очень неожиданно.

— Атомную бомбу Оппенгеймер изобрел. Роберт. Он у аме-риканцев был в ядерной программе главный, — во внезапно насту-пившем безмолвии — словно ветер стих перед ударом бури — не-

...На экране Барак Обама уже разда-вал счастливым и гордым американ-ским военным подарки. А потом вот так вот запросто пошел в их солдат-скую столовую гамбургеры жрать...


...???...

твердо и не слишком уверенно вещал Сурен. — Я читал. И вот он, когда бомбу первую взорвал, знаешь, что сказал? Я, говорит, отныне становлюсь Смерть, губитель миров… Понял как?

— Хуль мне твой Оп… пенгеймер, — тяжело глядя из-под неандертальских почти что надбровных дуг, размеренно произнес Александр Петрович. — У нас тут любой сержант — и Смерть, и гу-битель миров. И ничего.

— Оппенгеймер, кстати, как увидел Хиросиму и Нагасаки, всю оставшуюся жизнь боролся против ядерного оружия, — совсем некстати добавил Сурен.

— Что и требовалось доказать! — полковник опрокинул сто-парь и молодецки крякнул. — Будут еще соваться к нам со своим мечом, кишка тонка!

— Я вот уверен, — поддержал начальство капитан Симо-нов, — какой-нибудь Магомедов на раз-два сотрет Лос-Анджелес с лица земли и беспокоиться будет только об увольнительной, чтоб его в город перепихнуться отпустили за проявленную доблесть.

— Ну и че такого? — перевел свой пудовый взгляд на ка-питана Александр Петрович. — И я бы стер этот их Лос-Анджелес, если Родина прикажет. Я и так бы стер. Ибонех!

Офицеры несколько попримолкли. Несанкционированное уничтожение Лос-Анджелеса поддержать вроде нельзя, но и на-рушать субординацию было нежелательно. Главнокомандующий пока не высказался.

— Газарян! Пойдем поссым! — приказал полковник.Стоя под глухим таежным небом, Александр Петрович лил

желтым на заснеженный плац, пару раз задевая из озорства подбе-жавшую ластиться овчарку. Газарян стоял подле, но держался неза-висимо. Мочился больше из уважения к старшему по званию, чем по нужде.

Мочился и предчувствовал неминуемую откровенность. Не ошибся.

— Смотрел я сегодня на ихнюю Обаму, — застегнувшись, вздохнул полковник. — И обидно так за Родину стало… Торчим черте где, Сурен… Боевая вахта, мля… «Тополей» наших хватит, чтобы к едрене фене и Европу, и Азию… И никому не нужны. Нико-му, Сурен… — горько прошептал он.

Газарян поиграл желваками, но в полутьме плаца, скупо освещенного желтыми квадратиками окон, видно этого не было. Совсем недалеко выли волки, и неотличимо вторили им бегающие по периметру овчарки.

— Ничего никому не надо, Сурен… Армия не нужна стране, мы с тобой не нужны армии, солдатики наши не нужны нам… Я когда тот Новый год, самый первый, встречал на шахте… Такая тоска была. С чурками встречал… Это я не про тебя, Сурен… И только думал: не хандрить. Потерпи для дела. Родина помнит. Родина знает... Хуйте-на! — Александр Петрович хряснул кулаком об обледенелый двер-ной косяк. — Так и сижу, где сидел, и до седых мудей сидеть тут буду. И ничего мы не защищаем, Газарян. Просто коротаем жизнь. Ждем, пока околеем. А Родины-то нет уже никакой. Давно просрали…

— Еще водки, товарищ полковник? — сочувственно спро-сил Сурен.

— Так точно, — дохнул сивухой Александр Петрович.Майор сбегал, вынес ополовиненную бутыль, предложил

полковнику приложиться первым, потом приник сам.— Вот ты про Оппенгеймера давеча… Он взрослый ведь му-

жик был, да? А наши-то? Пацаны, ептыть! Их из домов повыдерги-вали — кто белый, а зверьков — из аулов, это я не про тебя, и сюда, к нам, на край земли… Молокососы… Дети! И вот Новый год, а эти там торчат в шахте… Хоть бы их поздравил кто… Хоть бы нас кто… Никому ничего…

А вот тут дамба пошла трещать по швам уже по-настоящему. Нет, не добрая была водка… Измена! Измена!

— Ну да… Трындеть-то мы все горазды… — слушая себя буд-то со стороны и холодея от только что самим собой произнесенно-го, залепил Газарян. — А сделать… Вот поехать к ним сейчас… На шахту поехать и…

— Страх потерял? — сурово икнул полковник. — Слово офицера, морда, под сомнение?! Да я прямо сейчас! Да я, едрить, хоть в костюме Деда Мороза! Хочешь на спор? — завелся он.

— Хо… Хо… — сначала покивал, потом помотал башкой Су-рен. — Товарищ полковник… Тут это… С елки осталось… Ну, детям в военгородке делали… В общем… Ну халат там красный, борода…

— Тащи сюда! — свирепо выкатил глаза полковник. — По-здравим пацанов! Новый… Эх… Новый год. Прокатимся. Шахту… Проинспек… Проинспек… Ек…


Прикатилась и встала на свое место восьмисоткилограммовая дверь, лязгнули засовы. Где-то наверху поехал, тарахтя, резать фа-рами буран вездеход, увозя с собой отдежуривших бойцов. Закры-лись ворота.

— С наступающим тебя, сучонок, — улыбнулся Саид и тол-кнул Серегу вниз. Сегодня праздновать будем. В душе был?

— Да пошел ты! Серега сорвал с плеча автомат, но дагестанец легко выдернул

ствол из его пальцев и пинком отправил парня кубарем катиться по ступеням. Спустился неторопливо на площадку, ухватил Серегу за ворот, тряхнул в воздухе как куклу и бросил дальше вниз. Кровь потекла из рассеченной брови, от боли потемнело в глазах. Дауд спускался последним; не участвовал, но и не мешал.

— Тут сто пятьдесят ступеней, — нагнал пытающегося уползти Серегу Саид. — Ты, сучонок, все их своим рылом пересчи-таешь. А потом я тебя выиграю... А потом взбесишься и на нас при исполнении кинешься. А потом уже сам понимаешь… Мы что, мы при исполнении…

Серега выиграл секундочку, успел подняться и изо всех оставшихся сил впечатал Саиду сапог в топорщащуюся уже про-межность. Саид охнул, присел, но тут подлетел Дауд, схватил Сере-гу за волосы — и о стену, о бетон.

— А потом мы маму твою найдем и выиграем… — смрадно засипел он Сереге в самую душу.

Колосов изловчился, крутанулся и вцепился зубами Дауду в подбородок, ухватил за бушлат — что-то осталось в руке, потом рванул пальцами ухо, и со всех ног бросился вниз по ступеням. В горле клокотало, в сердце кипяток, в голове барабаны. Ненависть! Страх звериный и звериная ненависть!

Глубже, глубже! Клацнул сзади затвор, но стрелять они не решились. Проклиная Серегу, бросились вслед, но у того уже была фора. Первым добежал до одиннадцатого отсека, и в перекошенную рожу Саида хлопнул стальной дверью.

Раскрыл ладонь — а в ней ключ. Второй. Первый ему прыща-вый лейтенант передал. С наступающим.

А всего-то и надо для запуска, что два ключа и код. Только ключи одновременно повернуть… Но тут есть способ, нужно про-сто швабру и проволоку.

Серега щелкнул тумблером.— Лучше сейчас открой, — глухо из-за стальной толщи про-

бубнил Саид. — Ты живым не выйдешь отсюда, понял?

— Пошел ты, — Серега прикусил губу.— Мы тебя как барана… Глотку тебе… Потом в Питер твой

поедем… — не унимался Саид.Колосов молчал. Пытался успокоиться и изучал аппаратуру.— Все равно вылезешь рано или поздно! Жрать захочешь

и вылезешь! А мы дождемся! У нас есть как время скоротать!Сереге вдруг послышался легкий, неуловимый почти за-

пах гашиша. Ненадолго Саид замолк — видно, затягивался. Потом сквозь сталь донеслось — сдавленное, прибалдевшее:

— Что притих там, сучонок? Сдавайся! — Ты из какого города, Саид? — прижавшись лбом к двери,

спросил вдруг Серега.— Какая тебе разница? Под Махачкалой!— Разницы нет, Саид! — чувствуя, как поднимается внутри,

распирает грудную клетку злобное ликование, почти закричал Се-рега. — Сейчас весь Дагестан накроет!

— Врешь, гад! Где ты код возьмешь?! Где второй ключ возь-мешь?!

Зачем распинаться, объяснять про боевую тревогу в преж-ней части, где он служил до перевода в эту, проклятую? Сказали по-том, был компьютерный сбой. Хорошо, успели все отменить — в по-следний момент, когда уже код запуска сообщили ему и второму дежурному. Часть расформировали, офицеров и солдат распихали как придется.

А код Серега наизусть запомнил навсегда. Такие моменты врезаются в память. Может, тот код больше не действовал. А может, действовал вполне.

Его все еще трясло. Он хотел одного: чтобы эти подонки сдохли. Чтобы их край

сгинул. Всех выжечь, всех до седьмого колена. В пыль и пепел… В пыль и пепел! В пепел Саида, Дауда, полковника, майора и всю их базу, в пепел самого Серегу, всю его пошедшую вкривь жизнь. Лучше сдохнуть, чем жить уродом.

Экран ожил, и Серега зашарил по кнопкам пальцами. Где находится Дагестан, он знал очень приблизительно. Ничего, в этом деле точность не нужна…

Здесь ведь есть ручное управление. На тот случай, если глав-ный командный пункт в подмосковном Одинцово перестанет суще-ствовать. На тот случай, если Москва перестанет существовать. Если командовать станет некому и дежурный офицер сам будет должен принять решение, стать ли ему уничтожителем миров.

Он принял. Прости, мама. Включилась система оповещения, загудел сигнал. Два клю-

ча — вставить и повернуть одновременно… Рассинхронизация не должна быть больше полутора секунд… Теперь код…

Кровь неслась по жилам, обжигая, бурля. Перед глазами в ба-гровом мареве маячила рожа Саида, его осоловелые неживые глаза, затянутые занавесом дурмана, белозубая нахальная улыбка… Убью, падла… Сам сдохну, но и тебя, и всю твою родню, и город… Всех.

— Ты что делаешь? — уже испуганно раздалось из-за две-ри. — Ты что такое делаешь?

Код подошел.

...На экране была довольно отчет-ливо видна силикатная сторожка и прямо у входа, четко в перекрестье пулеметного прицела — рослая чело-веческая фигура. Долгополый тулуп, шапка, отороченная белым, посох и мешок за плечом. Чужак стучал в дверь....



Это тебе не «Виндоуз». Никакой генерации случайных чи-сел… Технология шестидесятых. Почти стимпанк. И даже поме-нять после той тревоги, раздолбаи, забыли.

Теперь только последнюю кнопку нажать. Сережа положил палец на пластмассу: она была очень гладкой, почти нежной, и хо-лодной. Как щека Наташи Ростовой какой-нибудь.

— Ты не посмеешь! Мы потом в Питер… Мы всех твоих… И маму, и папу, и бабушку, и дочку… — надрывался Саид.

— Ничего не сделаешь! — привалился к двери Серега. — Тут две ракеты! Две, Саид! Одну твоему аулу, другую нам с тобой сюда!

— Открой дверь, с-сука-а-а! — страшно заорал дагестанец. — Открой!!!

И вдруг заткнулся. По ту сторону двери воцарилась совершенная, ватная, невоз-

можная тишина. Будто ракета уже упала. Серега насторожился.— Это че там такое? — еле слышно и совершенно ошалело

спросил Саид.Не к Сереге обращался. То ли к Дауду, то ли сам к себе, то ли

с богом уже говорил. — Ты видел, Дауд? — голос у этого каменного человека был

такой, будто он только что увидел свою маму. Или призрака.— Вижу… — так же приплюснуто отозвался второй.— Это же этот… Дед Мороз… Смотри, прямо у входа…Выманивают его? Или гашиш уже слил для них измерения,

прирастил наш мир к параллельному? В отсеке, где застряли даге-станцы, находится пульт охраны. На него выведена вся сигналка с периметра, кондовые мониторы дают неверное серое изображе-ние с кондовых камер наружного наблюдения. Камеры, ясное дело, немые… Что они там, черт возьми, показывают? Серега вжался ухом в холодное железо.

— Как он через ворота прошел? — тупо спрашивал Дауд.— Да че это вообще за черт? — вторил ему Саид.— Бери его на мушку, суку эту! У них там управление крупнокалиберным пулеметом заве-

дено… Сейчас они наведут на чудака ствол, прижмут гашетку и его тут же раздерет в клочья. Просто попав в руку, пуля из такой маши-ны отрывает ее от тела.

— Слышь, брат… — неуверенно произнес Дауд. — Может, погодим? Это же… Ну… Дед Мороз…

— Какой Дед Мороз, брат?! Это посторонний на объекте! — Откуда здесь постороннему быть, брат? Тайга! До части

десять километров, брат! До города двести… Минное поле! Сигна-лизация! А тут Новый год все-таки…

Серега машинально взглянул на часы. Времени было без четверти двенадцать. Ему нестерпимо захотелось отпереть дверь и самому взглянуть в мутный экранчик… Вдруг… Вдруг и вправ-ду… Вдруг?

— Дай сюда! — прикрикнул Саид. — Ты мужик или у тебя на губах не обсохло? Ты не можешь, я его пристрелю!

Нельзя сказать, что случилось с Серегой. Словно поплыла, преломилась перед ним железная комната, словно он сам умень-

шился в три раза, а мир вдруг вырос, и время застыло, и воздух остекленел. Только утихшее было сердце снова скакнуло…

— Не смей, Саид! — сорвавшись в отчаянный скрип, крик-нул он. — Не стреляй!

И против всего открыл дверь.В отсеке было трудно дышать из-за густого конопляного

дыма. Два могучих дагестанца вцепились друг другу в глотки и за-мерли так, словно Серега сейчас вдруг попал на финал мирового первенства по вольной борьбе.

На экране была довольно отчетливо видна силикатная сто-рожка и прямо у входа, четко в перекрестье пулеметного прице-ла — рослая человеческая фигура. Долгополый тулуп, шапка, ото-роченная белым, посох и мешок за плечом. Чужак стучал в дверь. Потом повернулся и глянул в камеру… Лица было не разобрать, только кустистые белые брови были видны и долгая снежная бо-рода.

— Помоги мне его… — прохрипел Дауд Колосову.Серега, не в силах отлепить взгляд от экрана, машинально

подобрал валяющийся на полу «калаш» и приложил его с размаху прикладом о складчатый Саидов затылок. Саид хрюкнул нехорошо и обмяк.

— Прости, брат, — вздохнул Дауд. — Это он неправ был. Ку-рит много. Ум совсем потерял. Я скажу братве… Чтобы тебя не тро-гали, в общем, скажу.

Серега рассеянно кивнул. В глазах щипало. На циферблате было пять минут первого.— С Новым годом, — беззвучно прошептал он.Дед Мороз потоптался-потоптался, да и двинул куда-то

в чащу. — Мы правильно сделали, да? — как-то беззащитно спро-

сил Дауд. — Только ты никому не говори. Не будешь?

— Не успели? Твою наискось! — печально отрыгнул полковник, от-тягивая и отпуская болтающуюся на резинке ватную бороденку. — Ладно… Мы… Это… Ну как? Все равно давай поздр… Слово офицера надо!

Вездеход, съехавший одной гусеницей в кювет, пыхтел и дымился. До ворот не доехали метров тридцать. Полковник ку-выркнулся в снег, выдернул валенки и заковылял к сетчатым во-ротам периметра. Сурен вызывал по радио командный пункт, но тот не откликался.

Александр Петрович добрался до ворот, потыкал непослуш-ными пальцами в кодовый замок, да так ничего от него и не добил-ся. Совершенно изможденный, он плюхнулся задницей в мягкий сугроб и тихо загрустил.

Через металлическую сетку он наблюдал недостижимую сторожку, и убранные инеем ели, и яркое пятно света у входа… И кряжистую фигуру в заснеженном тулупе, вразвалку уходящую в лес, в никуда. Кажется, увидел даже посох и мешок за плечом.

Было и кануло.— Еп-пенгеймер… — харкнул полковник.

Урок мужества. Белочка на Стрелке. Прямой

репортаж из запоя. Урок географии. КровоSOS. По следу Дракулы.

Урок рисования. Персик правды.


Николай Фохт пускается в опасное путешествие со многими

неизвестными и с двумя известными — медиаменеджером десятилетия Андреем

Васильевым и заслуженным артистом России Михаилом Ефремовым — по питейным заведениям центра

Москвы, чтобы доказать самим себе и читателям «Русского пионера», что не «Маяком» единым жив человек. Друзья,

правда, выдвигают другую версию произошедшего, и не одну, но мы-то знаем.

текст:николайфохтфото:натальяльвова


Я уже не на шутку забеспокоился. Едят они много, горячее, а пьют совсем уж как-то…Когда они надраться-то успеют?


Решено пройти все каба-ки на Стрелке,

в районе «Красного Октября», и пропить гонорар «Русского пионера» — Андрей Васильев объяснял намерения твердо и безапелляционно.

— Нас будет двое, — говорил Ан-дрей, — я и Ефремов. Мы напьемся, а ты нет — это хорошо. Потому что все запом-нишь до мельчайших.

Зачем мне это, спросил я себя. — Тебе это надо, — объяснил Васи-

льев, — потому что будет урок — тебе, да и всем. В пять вечера на Стрелке, в баре «Стрелка». Будет тяжело, но весело.

Ну, ни в том, ни в другом я не со-мневался. Когда-то в очень далекой уже жизни были прецеденты. И с Андреем Васильевым, и с Михаилом Ефремовым. Хвастаться особо не стану, но упомяну, что в результате Миша однажды сказал: «Я боюсь Фохта». Все приключения случа-лись в «Маяке», куда, как известно, и Васи-льеву, и Ефремову теперь путь заказан. За пресловутое ухо, которое он откусил не-гру — см. «Русский пионер» №4(16). Поход на «Красный Октябрь», на Стрелку, — ответ недругам. Ответ, моделировал я в голове, будет жестким, бескомпромиссным и не-симметричным. А то и непропорциональ-ным — сдюжу ли? Конечно, за пятнадцать лет практического неупотребления я по-привык быть трезвым клоуном в веселых компаниях, но тут игроки больно уж за-метные. Этот «Красный Октябрь», этот за-москворецкий квартал, эта в чем-то рабо-чая слободка, конечно, видала многое. Но теперь ведь местность стала буржуазной, рафинированной — знает ли Стрелка, чует ли, что на нее надвигается?

Флэшбэк №1. 20.30. Переход из «роллинг Стоунз» в «Мао»— Надо писать правду, понимаешь, прав-ду! Только правду! Зачем писать неправду, зачем что-то выдумывать, приукраши-вать? Когда Ленка сошла с ума, я ее решил навестить в психушке. Что, говорю, тебе привезти — фрукты там… Она мне: при-вези двенадцать штук цыплят-гриль. Я, конечно, удивился, но купил, привез. И,

конечно, спросил: Лен, а на х… тебе две-надцать цыплят-гриль? Она: чтобы тут в авторитете быть. Понимаешь? В каждом месте свой авторитет. В дурке — цыплята-гриль, где-то еще что-то… — Васильев оборвал тираду и рывком открыл дверь в «Мао».

за три С Половиной чаСа до этого разговораАзарт пересилил страх и сомнения. В пять я был у бара «Стрелка». Героев поблизости не наблюдалось — они уже внутри, уже приступили.

Васильев сразу обозначил серьез-ность намерений:

— Мы пришли в 16.59, заметь. Он, — Андрей указал на заслуженного ар-тиста России Михаила Ефремова, — сна-чала играл в футбол, а потом в бане был. И обращаю внимание — ни-ни! Потому что все направлено на сегодня.

— И еще я на завтра капельницу назначил, — Ефремов, разумеется, меня не узнал, но тоже решил официально под-твердить серьезность намерений.

Перед ребятами стояло по пинте темного пива. Васильев достал воблу. Вы-школенный официант моментально среа-гировал: «Могу газетку предложить».

— Зачем газетку, тарелку чистую давай. Лишнее это, газетка, да? — как бы советовался со мной этот маститый чело-век.

Я кивнул — а что мне оставалось, какое право голоса я имел, заказав безал-когольный «Клаусталер»?

Они набросились на воблу. Так от-личники боевой и политической подго-товки разбирают автомат Калашникова: четко, деталь к детали, быстро. Миша пер-вым констатировал:

— Магазинная.— Какая, на фиг, магазинная! —

наиграл возмущение Андрей. — Брат, жидовская морда, на охоту ездил, ну и на рыбалку в Астрахань.

— Да, — кивнул знаменитым на всю страну кивком Ефремов. — Астрахан-ская, магазинная.

Друзья примирительно расхохо-тались. Я боялся притронуться к рыбке,

осквернить ее своим бессмысленным со-лодовым напитком. Я наблюдал за друзья-ми. Прекрасные люди, Васильев вообще «мощный старик», системный лидер. Не успели мы завести разговор про вид за окном — Москва-река — и сравнить ее с Темзой, а Стрелку с тамошними питей-ными кварталами, как Андрей набросал на салфетке план действий.

— Значит, так. Встретились тут, в «Стрелке». Обедать идем в Dome. Пол-дник в «Глазури» или в Daddy Terrace, по-том свободное время — ну, в смысле, мо-жем заглянуть в бар-другой. Но затем, раз-умеется, в Rolling Stones — там крепкие напитки. Там, думаю, надо хорошенько нагрузиться. Ужин в «Мао», у Таньки Бер-кович, а потом в «Академию», к Жене Мит-те. Приблизительно так, что забыли?

— «Рай», — я выпалил единствен-ное название, какое знал.

— «Рай»… Да, надо в «Рай». Но если в «Рай», то сначала к Митте, потом к Берко-вич.

— Это почему? — подключился Еф-ремов к планированию. — Я хочу к Митте перед «Раем».

— А потому, что если мы пой-дем в «Академию» после «Мао», то ты там и останешься… Там диванчики мягкие, а он уже очень пьяный будет и заснет, — пояснил мне Васильев.

— Но в «Рай» мы только заскочим, только отметиться, — Ефремову в «Рай» не хотелось

— Да, только отметиться, потому что там выпивка дорогая. В «Роллингах» пить будем, там умеренно. Думаю, до по-луночи уложимся.

— Да какая полночь… — Михаил калькулировал в уме, будто проигрывал заранее известные ему эпизоды. — Часа в четыре освободимся. Ну хорошо, не в че-тыре, но точно до двух не управимся.

Оба посмотрели на меня с вызовом. Я сглотнул постылый «Клаусталер» и кив-нул.

Повторять пиво не стали, двину-лись дальше, вглубь полуострова Стрелка, в Dome, к горячему. Там герои заказали бе-лого тосканского, по паре бокалов всего, и рыбу на горячее. Тут я уже стал нервни-



чать: как-то все чинно складывалось. Еще ликеров с кофе не хватает. Михаил был деликатен, говорил в основном о футболе. Васильев говорил по телефону. Нервно от-читывал каких-то женщин и мужчин. Ког-да они надраться-то успеют?

— Я на стадионе был, «Спартак» с «Зенитом». Когда вместо кричалки зао-рал «Путина в отставку!», не все поддержа-ли, даже спартачи озирались.

И я понял, откуда у Ефремова такая не-примиримая позиция. «Зенит» — это Газпром, Газпром — это Путин и вообще нынешняя власть. А как еще может реаги-ровать болельщик, тем более спартаковец, тем более смелый спартаковец? У меня вон тоже есть претензии к «Зениту», когда они у нас Данни с Семшовым забрали. Мне мужества не хватило сложить одно с дру-гим — а Мише хватило. Правильно, про-блему «Зенита» надо решать радикально.

Васильев закончил один из теле-фонных разговоров и сообщил, что болеет за «Динамо» — как и я.

— Вася, да какой ты болельщик, ты никого из «Динамо» не помнишь. Для тебя только Еврюжихин и Эштреков — «Дина-мо», жизнь уже ушла далеко вперед.

— Почему Еврюжихин? — благо-родно, как только динамовцы умеют, воз-мутился Андрей. — Я еще Козлова пом-ню.

— Козлов — это такая… общефут-больная фамилия, это не игрок, это Коз-лов просто. — Ефремов откровенно смеял-ся над динамовцем.

— Маслов! — выпалил Васильев.— Ты помнишь Маслова? — я не

удержался и, сбросив маску, поддержал товарища по «Динамо». — Того, который еще в хоккей с мячом играл? Который на-шим капитаном был, который в Ташкенте с ЦСКА в семидесятом?..

— Конечно, помню.Ефремов хмуро наблюдал.— А все-таки мы, «Спартак», ЦСКА,

«Динамо», объединились против «бом-жей», — Васильев приступил к очередной

телефонной беседе, и Миша решил выве-сти этот важнейший разговор на философ-ское обобщение.

— Ага, — тут уж я никаких компро-миссов не признавал. — Как же, объеди-нились. Ты, небось, только в Лужу ходишь на футбол. Приехал бы к нам в Химки, где ЦСКА и «Динамо» теперь играют, по-смотрел бы… На каждой игре «Москва без мяса» кричим.

Миша, удивленный моим немо-тивированным напором (передо мной стояла кола даже безо льда), откинулся на спинку кресла и бросил Васильеву: «Хоро-шее вино».

Я уже не на шутку забеспокоился. Едят они много, горячее, а пьют совсем уж как-то… я и то пьянее.

Флэшбэк №2. 00.45. На ди-ваНе «академии»— Я в Киеве играю Гитлера! Все как по-ложено, Гитлер. В первый день слов до х… аусваснахдермах… На второй день


спрашиваю: ну теперь-то отдохнуть могу? Да! Звоню, конечно, Гоголеву — это Ва-син ставленник на Украине (главный ре-дактор «Коммерсантъ-Украина». — «РП»): приезжай, Андрей, на станцию Киевская-Товарная. «Джеймсон», лед, все дела. Пьем в грим-вагене. А я еще Гитлер: усы, приче-ска вот так, шинель. Пьем, но надо выйти покурить. Вышли на рельсы, покурили, я все-таки прогулялся. Смотрю, рабочие люди, хохлы, смотрят так… Офигевши. Вот, говорю Гоголеву, только что фильм вы-шел, «Тяжелый песок». Мать звонила, ска-зала — хорошо! Видишь, узнают. А Гоголев мне: ты Гитлер! А люди, хохлы, смотрели без осуждения — они просто застыли. — Миша на секунду замолчал, чтобы затол-кать остатки льда в стакан с бурбоном.

За четыре с половиной часа до этой историиСытые и трезвые, мы вышли на улицу да свернули в переулочек. Медленно на нас двигалась большая серебристая машина. Ефремов мимо проходить не стал и загля-нул в нее. У него с водителем завязался на удивление дружеский разговор.

— Это Гулливер, Гуля… Промоу-тер, — коротко пояснил Васильев и крик-нул Гулливеру: — Давай с нами, у нас по-ход по всем открытым кабакам «Красного Октября».

Гулливер, молодой человек прият-ной наружности и обходительных манер, вежливо улыбнулся и согласился.

— У меня и дело к тебе есть, — со-общил он Васильеву и стал срочно парко-ваться.

— А мы в Daddy Terrace, в «Папкину веранду», если по-нашему.

Грузовой лифт доставил нас в ши-карное помещение. Роскошь так и бро-салась в глаза: готические стулья с высо-кими спинками, крашенными серебрян-кой; причудливые кованые кресла, тоже частично покрашенные в серебряное. В глубине зала висел Путин в темных оч-ках на фоне российского триколора. Все выдавало большой стиль. Васильев сги-нул в недрах полупустого помещения: он продолжал давать кому-то нагоняй. За от-дельным столиком его ждал для деловых

переговоров Гулливер (который оказался человеком небольшого роста) и еще какой-то совсем молодой человек тихой наруж-ности.

Миша заказал самбуку, Васильев крикнул из темной глубины: «Мне тоже, но не поджигать!»

— Я бы тут «Короля Лира» поста-вил — есть такой спектакль, не у нас. Там штука в том, что Лир вообще не глав-ный. Там главное — разговоры дочерей и их мужей. На Лира никто не обращает внимания. Он начинает монолог, его из вежливости слушают — и о своем. Гафту понравилась идея. Только надо ее как-то сократить, пьесу. А эти стулья — в рекви-зит. В театре им хорошо будет — вот так, это как будто крепостные стены (Миша вскочил, забежал за спинку стула и вы-глянул — прямо как из-за кремлевской стены получилось); а так — как будто они тачку везут, это уже плохие време-на (он опрокинул на себя стул, взялся за маковки на спинке — действительно тачка).

Импровизацию прервал глас Васи-льева, он вел переговоры с Гулливером и тихим человеком:

...Дмитрий Дибров и Ми-хаил Ефремов синхронно декламировали цитату из кинофильма. Како-го? Мне показалось, из «Взять Тарантину». Но могу ошибаться...


— Ты пирожное съел? Съешь! У нас ведь тут полдник!

Но Михаил заказал харчо.— Я ведь как сбросил вес, — за-

служенный прихлебывал горячего, — в Америку поехал. Решили перекусить, заехали в фастфуд. Смотрю, из машины негр выходит, жирный такой, еле двига-ется, — Миша бросил хлебать, показал, как передвигался несчастный афроаме-риканец. — И меня чего-то пробило. Я три дня не мог вообще есть. Весил килограм-мов девяносто, а теперь семьдесят четы-ре. И ничего не делал для этого, никаких диет. Никаких Волковых.

Я кинул взгляд на Ефремова, ко-торый только что закончил с негром и толкал речь про гемокод. Да, Миха-ил похудел. Но, не без злорадства ду-мал я, судя по животику и исходя из того, что его рост сто семьдесят пять сантиметров, весить семьдесят четыре килограмма он вряд ли может. Думаю, восемьдесят — восемьдесят один. Но по-худел, похудел.

— Но Волков молодец, у него ре-зультаты налицо. Он ведь отличный педи-атр, к нему мой ребенок ходил. У Волкова дома… как это… серпентарий — гады вся-кие в аквариумах ползают. Ребенок захо-дит, видит всех этих животных, и с ним можно делать, что хочешь. Отличный док-тор и правильно придумал, как бабла сру-бить, ну про систему…

Я попытался вставить слово, но Мише принесли самбуку.

— Ну и как это пить?Официант расплылся в улыбке:— Вот я поджигаю…Проконтролировать прибежал

даже Васильев:— Ага, а я вмажу. Это как Б-52.— Не совсем. Я поджигаю…— Да ладно, — Миша с нетерпением

дождался, когда погаснет огонь в рюмке (а он погас мгновенно), и дернул порцию. — Еще самбуки, слабая она какая-то.

— …А вот из этой трубочки надо вдохнуть пары, — закончил официант.

— Вот из этой? Как интересно. Вторую Миша выпил по правилам.

С чувством вдохнул пары. Я хотел еще по-

слушать про Лира (потому что интересно), но Миша громко сказал:

— Я раньше не умел пить самбуку.Официант опять расплылся

в улыбке:— Теперь умеете.Но мы уже двигались вперед. Еф-

ремов, как Петр I, перстом указал на Васи-льева и очень четко объявил:

— Счет тому лысому, который с про-моутерами трет. И уходим отсюда.

Флэшбэк №3. 1.40. «Рай»В мелькании стробоскопа и громе ремик-сов Миша подошел ко мне с очень серьез-ным выражением на лице:

— Я хочу сделать заявление для прессы. Марихуану надо легализовать! Я считаю, это предотвратит тридцать про-центов убийств в России. Всё, заявление окончено.

За тРи часа пятнадцать минут до этого ЗаявленияМы поднимались в «Роллинг Стоунз». На-строение многообещающее. Обе самбуки сдвинули героев с мертвой точки. Гла-

за загорелись, оба стали говорить в два раза громче, чаще, горячее и еще более одновременно — порой даже невозможно было различить, кто говорит: думаешь, это Михаил Ефремов, а прислушаешься хорошенько — нет, это Андрей Васильев. Отвлечешься на секунду, услышишь вро-де бы богатые ефремовские интонации — а это Андрей кричит в телефон. Это стано-вилось похожим на дело!

— О! Тут как в подъезде, это хоро-шо. То есть мы будем пить почти в подъ-езде, но не в подъезде.

— Ага, только спичек на потолке не хватает.

— Это к вам тут приходил Путин с Гребенщиковым? Точнее, Медведев с Ма-каревичем?

— Так! По пятьдесят бурбона, лед отдельно.

— Прошу обратить внимание! Стойка тут как бы специально вытерта. Сколько вам лет? Пять? А по стойке можно подумать, что семьдесят пять. Они специ-ально ее протирают до такой степени. О! Клип Валеры Германики. Я еще не видел. Вот я, вот! Вася, так и знал, что мы придем, а ты будешь целый вечер говорить по теле-фону. Я так мог бы и дома надраться, сва-рил бы себе макароны с сыром.

— Ты не понимаешь, я спасаю пять-сот тысяч.

— Ты с Чубайсом говоришь?— Нет, не с Чубайсом.— Жаль. Если бы с Чубайсом, то мог

бы попросить его купить мне «Маяк».— Маленький «Маяк».— Попроси его купить мне нано-

«Маяк». Нет, нано-нано-«Маяк». Нано-нано-нано-«Маяк». А может, сразу и переимену-ем. Вывеска просто «Нанна-нана-нана-на».

— Мне еще пятьдесят, а ему не со-ветую наливать. Не советую. Ну, я преду-предил.

В баре кроме нас было еще два че-ловека, но было шумно, как в пятницу вечером. Васильев мерил широкими ша-гами узкий бар и кричал в телефон. Миша обеими руками запихивал в стакан виски полкилограмма льда и заводил какую-то песню. Все, абсолютно все в баре, все семь человек, включая барменов и охранника,

...Самое главное, что они продемонстриро-вали, — крепость духа и профессионализм. Ни одного сбоя, ни одного неверно употребленного стакана. Только повы-шение градуса: пиво, сухое, самбука, виски, виски, виски...



были счастливы. Пара героев превратила будни в праздник. Хорошо.

Флэшбэк №4. 20.40. У дверей «Мао»— Ты пятнадцать лет не пьешь? Как это? — Васильев посмотрел на меня, как генерал на студента, с искренней жалостью и при-творным уважением. — Вот я не пью толь-ко в пост. Это удобно, Орлуша придумал. Если просто говоришь — не пью, сразу наваливаются свадьбы, похороны, люди не понимают отказа. А сваливаешь на пост — никаких вопросов. Раз в году, по-лучатся, мы с Мишей ни-ни. Орлуша при-думал, а сам бросил, не выдержал.

Мы уже стояли у входа в «Мао». — У вас тут весело. Это не вопрос.

Мы пришли — у вас весело. Ефремов тут?

Через полЧаса после входа в «Мао»В «Мао» практически не ели. Продол-жали бурбоном. В «Мао» ужинал Стас

Намин с девушкой — поэтому разговор зашел о прошлом. Михаил Ефремов кри-чал стихи и пел. Показывал спектакль Някрошюса «Фауст». Внимательно по-смотрел на меня и произнес: «Фохт, я ду-мал, ты худой и одинокий, а ты такой же, как все мы». Завел деловой разговор со Стасом Наминым. Содержание пред-ложенного проекта Миша не успел объ-яснить — и без этого все было на мази. Стас Намин ставил одно-единственное, но жесткое условие: главное, чтобы про-ект не был коммерческим! Нет-нет! Ни-какой коммерции, обещал Миша. Этот проект нужен, чтобы артисты общались друг с другом. Это прекрасно, согласил-ся Стас Намин. И когда можно уже было ударить по рукам, Миша вспомнил про Микояна:

— А как это — быть внуком Микоя-на? — Ефремов смотрел на Стаса Намина по-доброму, но с вызовом.

— Я не люблю про это, тем более я не…

...Михаил, облокотив-шись на барную стойку, с недоверием осматри-вал гламурную костю-мированную компанию. «Мне тут не нравит-ся», — сказав это, как всегда стал искать уни-женных и обделенных...


Но Миша уже потерял интерес к проекту — он увлекся политикой:

— Вот почему так: был Путин на «п», а охранная структура была на «м» — ми-лиция. Пришел Медведев на «м», а охран-ная структура стала на «п» — полиция. Почему?

Не было ответа. К проекту вернулись уже в «Арт-

Академии» — с тем же успехом. После истории про Гитлера Миша рассказал историю про подарок Михалкову:

— Ломал голову, что подарить Ни-ките Сергеевичу — ту ли икону, эту ли. Охлобыстин нашел выход сразу: подари ему зимнюю резину. Подарок дорогой — у Михалкова, небось, недешевая машина. Тяжелый и большой, перевяжешь ленточ-кой, и будет солидно. Я считаю, гениаль-ный подарок.

Потом мы потеряли Мишу Ефре-мова.

Флэшбэк №5. За пять минут до «Рая»…Наконец-то мне выдался шанс про-явить себя. Миша Ефремов потерялся, а без него в клуб «Рай» нас не пустят. Я должен его найти. Да, прошло всего пять минут, но я-то знаю, как прочно можно потеряться за пять минут, как далеко можно зайти. Я принялся рас-суждать логически: Миша возвратился в «Академию» за забытым телефоном, но Андрей Васильев его там не дождался. Что из этого следует? Миша пропустил поворот. Но все равно он должен был по-вернуть направо — левой ногой человек делает шаг шире, чем правой, его как бы сносит вправо. Я прибавил ходу и обо-шел квартал. Постоял на самом ярком месте. Проверил в открытых заведени-ях. Не было Миши. Но я слишком верил в себя, слишком нужен был нам Ефре-мов, чтобы закончить дело. И я устроил минуту тишины. Так, наверное, искали чилийских шахтеров — я присел, за-крыл глаза и стал слушать. Через три минуты узнал знакомые и полюбившие-ся интонации. Бросился к реке. Как ни парадоксально, Михаил стоял у «Акаде-мии»:

— Спасибо, что нашел меня. А то я потерялся.

И я вывел любимого артиста к свету.

В «Рай» нас пустили просто — ради Ефремова. Внутри все сверкало и грохо-тало, всем стало грустно. Васильев вы-пил еще виски. Михаил, облокотившись на барную стойку, с недоверием осматри-вал гламурную костюмированную ком-панию. «Мне тут не нравится», — сказав это, как всегда стал искать униженных и обделенных — и нашел. Он долго бе-седовал с чернокожим уборщиком; рас-стались, судя по объятиям, большими друзьями. Темнокожий человек вернул-ся к своим прямым обязанностям, а я на-правил Михаила к выходу. Отметились, и будет.

— Где мы? — грустно спросил Ан-дрей Васильев, надевая куртку.

— Мы в «Раю», — не удержался я от каламбура.

— Так значит, мы сделали это, мы смогли?

Не то чтобы в глазах Васильева стояли слезы — скорее я прослезился. Это были слова глубоко уставшего, но до-вольного хорошо сделанной работой че-ловека.

Мы шли к машине Васильева. Навстречу — девушка с декольтирован-ным плечом. Михаил среагировал мгно-венно:

— Можно я вас поцелую в плечо?Она узнала его. Она позволила. Ми-

хаил галантно и протяжно поцеловал. Де-вочка содрогнулась от восторга.

— Спасибо, — сказал Ефремов.— Спасибо, — сказала девочка. — Сейчас ты увидишь мою очень

красивую и очень дорогую машину, — сказал Андрей Васильев. Он вышел на проезжую часть и стал вглядываться во тьму. На часах больше двух ночи, мы провели в походе девять часов. Миша толкался с таксистами, ругал их и хватал за носы. Таксистам это не нравилось. Ва-сильев предложил мне не беспокоиться: «Я его сорок лет знаю, ничего не будет». Действительно ничего — каждый из мо-лодых схваченных за нос водителей по-

обещал отп…дить Ефремова, но ни один даже пальцем не пошевелил; все они только глупо и счастливо улыбались, как та девочка с плечом.

— Вот и моя машина, — восклик-нул Андрей и устремился к лиловой «Дэу Нексиа». Все-таки что-то в автомобиле на-сторожило Васильева — да и дверь пер-сональный шофер не хотел открывать. Андрей склонился к номерам и радостно крикнул:

— Это не моя машина!Наконец подъехала серебристая,

неприлично большая и дорогая машина. Васильев проверил номера — но что про-верять, Ефремов уже сидел на переднем сиденье и махал мне рукой. Я помахал в ответ.

P.S. Звонок раздался в полчетверто-го, говорил Андрей Васильев:

— Сейчас будет постскриптум. Пе-редаю трубку Мише.

— Слушай, Фохт, у меня план. Мы приглашаем Алика Меньшикова, но он ничего не знает. Ты берешь всех своих операторов и снимаешь. Алик ни о чем не догадывается и накатывает четыреста граммов. Как тебе план?

— Мне нравится.— Да ну тебя, Фохт, — голос Ефре-

мова продолжил свою жизнь уже в другом измерении. — Ну теперь все. Как, хватит фактуры? Кстати, я придумал заголовок: «Белочка на Стрелке». Как тебе, берешь?

Пойди не возьми.Конечно, это был урок мужества.

Не моего мужества, а этих замечатель-ных людей, Андрея Васильева и Михаи-ла Ефремова. Самое главное, что они продемонстрировали, — крепость духа и профессионализм. Ни одного сбоя, ни одного неверно употребленного стакана. Только повышение градуса: пиво, сухое, самбука, виски, виски, виски. Думаю, на каждого выпало в этот день от семисот пятидесяти до тысячи граммов крепкого алкоголя. При этом ни одной драки и ни одного падения. Проделана огромная ра-бота: пройдены все открытые на тот мо-мент кабаки.

Даже обслуживающий персонал остался счастлив.


Конечно, в номере, посвященном сказкам, не мог «РП» обойти вниманием

исторического персонажа, который в реальности побил рекорды сказочных злодеев и разбойников: корреспондент «РП» Андрей Штефан, вооружившись

осиновым колом и чесноком, отправляется по следу легендарного

Влада Цепеша, более знакомого человечеству под именем графа Дракулы.

Получился самый кровавый репортаж в истории «РП», и выжил ли автор —

неизвестно.

текстифото:андрейштефан


Весь мир считает Дракулу главой мафии вампиров. Однако румыны об этом и слышать не хотят. Влад Цепеш для них — спаситель и защитник отечества, многие молятся о его возвращении


Пусть жизнь и умирает, но смерть не долж-на жить.Карл Маркс

Глубокой ночью я про-снулся от

истерического звука — надрывался теле-фон. Из трубки сквозь помехи с трудом пробился голос моего мой друга — ре-дактора газеты «Мы и они» Инкермана Петвчетовича Соловейко. Он-де сидит сейчас в Бухаресте в гостях у вампира: «прилетай ближайшим рейсом...» И теле-фон замолчал.

В Москве ловить было нечего — две недели природа увязала в коматозном осеннем безмолвии. Легок на подъем, я помчался в аэропорт и сел на готовый к отлету «Боинг».

Друг ждал меня в ресторане на окраине Бухареста. Лицо его было из-мучено крепкой местной сливовицей, но глаза светились восторженным мистиче-ским блеском. Шепотом он поведал мне, что все посетители ресторана вампиры. Он утверждал, что кровососы здесь повсюду. Я осмотрелся вокруг, но не за-метил ничего неожиданного. С низкого, покрытого толстым слоем сажи потолка свешивались охотничьи трофеи, за дере-вянными массивными чушками сидели веселые усатые дядьки, разгоряченные жирной едой и крепким алкоголем. В углу в такт сонной валашской музы-ке топтались крепкий мужик в белой рубахе, подпоясанной алым кушаком, и похожая на бочку тетя.

Инкерман потянул меня за рукав и выволок на улицу. «Ты видел их?» — гротескно вращая глазами, допытывался охотник за сенсациями. Мне показалось, что у него не все дома. Поэтому я легко согласился: «Безусловно, харчевня полна кровососов!» Как же наивен я тогда был!

Не знаю, каким образом, но скоро мы очутились в чаще черного леса: здесь было тихо, как на кладбище, только сучья предательски скрипели под ногами да ле-тучие мыши хаотично метались в кронах могучих вязов. Толком не сориентировав-шись в румынской действительности, мы

умудрились заблудиться в трех осинах. Мой спутник был этим весьма доволен. Он стоял в люминесцентном свечении, которое шло от земли, и дирижировал оркестром мертвецов, бубня себе под нос: «Лунный свет осветил его резко очерченный жесткий рот, ярко-красные губы и острые зубы, белые, как слоновая кость».

В поисках цивилизации прошел весь день. Мы промокли, Инкерман поцарапал себе нос сучком — это было еще одно веское доказательство, что нас водили кругами оборотни. Наконец один из них вместе со своей измученной ло-шадкой попался нам на дороге. На голове у крестьянина был островерхий колпак из шкуры черного барана, из рваного ар-

мяка торчала солома, сапоги пузырились бесформенными голенищами, кобыла зло скалила кривые зеленые зубы — на телеге валялся мешок, из которого на до-рогу высыпались головки чеснока.

Житель черного леса просверлил нас одним мутным глазом, второго как будто бы не было.

Мы жестами пытались выяснить, где здесь ближайший город, ресторан или хотя бы дорога, по которой ездят не только телеги. Спаситель предложил идти в сторону заходящего солнца. Но Инкерман потребовал немедленно от-везти его к вампирам. Крестьянин злобно уставился на нас обоими глазами. Я не без труда уволок своего товарища в сторо-ну мерцающего заката.

Только глубоким вечером удалось попасть в столицу. Поселились в гостини-це аккурат напротив легендарного Дома республики. В номере пахло старыми газетами; на стене висела засиженная му-хами чеканка, на которой был выдавлен писающий мальчик с лицом того крестья-нина с телегой; водопровод угрожающе рычал, в настольном светильнике не было лампочки. Дополняя мрачноватую картину, телевизор играл похоронный марш: по ночным новостям показывали вынос гроба с генералом Попа, который командовал расстрелом Чаушеску.

Лежа на подозрительно узкой и ко-роткой кровати, напоминающей прокру-стово ложе, я задумался о таинственной истории Валахии и ее главного героя.

Весь мир считает Дракулу главой мафии вампиров. Икона Божьей матери плакала кровью во время его рождения. Однако румыны об этом и слышать не хотят. Влад Цепеш для них — спаситель и защитник отечества, многие молятся о его возвращении. Дракула — един-ственный, кто в те времена прижал хвост туркам и даже изрядно погонял их по территории Османской империи. Остальные властители стелились перед басурманами. Неистовый Влад устраи-вал веселые попойки среди леса кольев, на которых разлагались тела десятков тысяч людей всех национальностей — валахи, венгры, турки, евреи, болгары,

...На центральной улице нам попадались уни-кальные персонажи, достойные театра опе-ретты...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева

MPAMEDSI PersonalAssistance MEDSI Personal Assistance - уникальный для России медицинский сервис, рассчитанный на тех, кто знает цену своему времени и привык к обслуживанию VIP-уровня. В MEDSI Personal Assistance учтены обе составляющие такого обслуживания: высокий профессионализм врачей и качественный сервис.


саксонцы. И при всех чудовищных, бессмысленных злодеяниях граф был очень набожным человеком и построил больше церквей, чем любой другой пра-витель Валахии. Конечно, когда дошло до вскрытия могилы Дракулы (с целью удостовериться в его историческом суще-ствовании), его останков там не оказа-лось. Как и скелета главной вампирши, графини Батори, живьем замурованной в стену собственного замка. Примерно так же история споткнулась о странную личность еще одного румына, генсека Чаушеску. «Гений Карпат» презирал и СССР, и США, зато обожал африкан-ского людоеда Бокассу. Известно, что последняя жена диктатора, которой он позавтракал, была румынкой. Все палачи Чаушеску умерли при невыясненных обстоятельствах, включая главного — генерала Попа. Сегодня румыны превоз-носят своего недавнего патрона, считая, что за последние сто лет никто не сделал для страны больше, чем Чаушеску.

Мой друг спал тяжелым сном, стонал и плакал. Я, не снимая одеяла, подполз к окну и посмотрел вниз на бульвар Унири. Пятна желтого света от редких фонарей почти не освещали улицы и стены социалистической пира-миды Дворца народов. Этот мавзолей, второе после Пентагона по величине здание в мире, Чаушеску строил для себя. У циклопа светился единственный глаз, и в нем пульсировала одинокая тень.

…Утром я проснулся от какой-то возни. Главный редактор рвал бумаги и засовывал их в унитаз. Его неправиль-но сориентировали — поэтому теперь мы немедленно должны ехать в Тран-сильванию, в замок Бран. Вампиры будут найдены во что бы то ни стало!

Собрав свой нехитрый скарб, мы тихо выскользнули на оживленную улицу и, выбравшись на шоссе Штефа-на Великого, загрузились в потертый «Икарус», который, пуская черные клубы

сажи, повез нас из Бухареста в сторону Карпатских гор.

На светофоре наш автобус по-равнялся с раритетом коммунисти-ческого машиностроения Румынии, автомобилем-катафалком «Дача». На его крыше расположился роскошный дубовый гроб, украшенный золотыми кистями.

По разделительной полосе тяну-лись покосившиеся кресты и еле замет-ные могильные холмики. То ли город был построен на месте огромного кладбища, то ли кладбище тихонько вползло в город.

Мой товарищ приуныл. Он снова потерял след и разочаровался в сакраль-ных знаках. Пришлось влить ему в глотку пузырящейся сливовицы.

Пусть пока мы не видели вампи-ров, но место, в которое мы приехали, было занимательное.

На центральной улице нам попада-лись уникальные персонажи, достойные театра оперетты. Вот юноша в костюме Мартина Идена ведет на золотой цепочке ухоженного львенка. Вот мужчины с ли-цами шулеров, упакованные в смокинги и котелки, и их спутницы в бордовом с лицами, застегнутыми черными вуа-лями. Процессия чопорно раскланялась с нами на перекрестке.

Перед сном наш бравый редактор решил почитать вслух полюбившееся. Стоя на коленках в углу комнаты, буб-нил: «Был в Мутьянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски Дракула, а по-нашему — дья-вол. Так жесток и мудр, что каково имя его, такова была и жизнь его».

Встали с первыми лучами солн-ца, наточили осиновые колья, вставили в каждую ноздрю по головке чеснока — и в путь!

Добираться до места мой спутник почему-то решил на мотоцикле с коля-ской. Добродушный дядька с лихо закру-ченными усами, в сером военном френче без знаков различая выкатил из покосив-шегося сарая ветерана войны, прекрасно сохранившийся «Цюндапп».

И вот мы несемся по горному сер-пантину. Оставляя комочки выхлопных



газов на поворотах, пугая самодовольных индюков, зацепили колесом коляски телегу, везущую четырехэтажный стог сена, и неожиданно резко остановились.

Обнявшись на прощание с лихим шефом, дальше решили идти на своих двоих.

Я еле поспевал за другом, он почти бежал по тропинке к заветной цели. Так мы оказались на рыночной площади, полной жирных американских туристов, японцев, упакованных камерами, и еще местных цыган, самозабвенно доивших всю эту заморскую братию.

На рынке обильно продавалась че-ловеческая кровь, аккуратно расфасован-ная по бутылкам. С этикеток смотрели на нас искореженные кровожадной грима-сой рыла вампиров, красная жидкость зашкаливала за шестьдесят градусов алкоголя. Также в розничной торговле имелись серебряные стрелы, сделанные в Китае, и смешные резиновые маски — Супермен, Человек-паук и почему-то Микки-Маус. Я всегда подозревал, что Супермышь — магистр ордена американ-ских вампиров.

По вполне веселой лестнице, украшенной геранью, мы забрались на вершину утеса, где покоились в гробах ужасные повелители тьмы.

Инкерман сразу бросился в подвал замка, но наткнулся на глухо закрытые огромным ржавым замком двери. Там в полумраке, вместе с его тетрадями и тихим шепотом, я его и оставил. А сам пошел исследовать верхние этажи замка.

Если не обращать внимания на узкие коридоры, опоясывающие замок снизу доверху, жилище нечисти легко можно было принять за домик Бело-снежки. Из башни я глянул вниз. Там на зеленой лужайке, украшенной яркими цветами, нежились в лучах солнца влюбленные парочки. Откупорив бутыль с кровью, я сделал глоток — кровь оказа-лась со вкусом сливовицы.

Выйдя из замка, я отправился изучать окрестности. Меня окружали по-косившиеся дома с тяжелыми дубовыми воротами, с мощными стенами, собран-ными из камня, и крошечными окнами-

бойницами. Я зашел в самый мрачный двор. Здесь стояла цыганская кибитка, валялись отрезанные куриные головы, на шесте болталась детская кукла без головы, и кругом груды чесночных косичек. Осмо-трев артефакты, я спустился в глубокий, сырой и очень холодный подвал. В углу ворочался какой-то тролль. Существо оказалась женщиной, одетой в драную овчину, в калошах и с лицом, изъеденным оспой. На голове ее колыхался турецкий тюрбан. А в глиняных красных чанах качалась крепкая сливовица и свежайший сидр. С потолка свешивались увесистые головы козьего сыра, на железных крюках болтались здоровенные куски копченой свинины, в углу покоились свиные головы с блаженно закрытыми глазами. Кре-стьянка требовала, чтобы я непременно попробовал все. За упокой графа Дракулы. Хотя — почему за упокой, ведь он сюда пе-риодически наведывается по своим делам. Женщина подмигнула, нервно хохотнув.

В общем, к своему другу я вернул-ся, упакованный провиантом по самую маковку. Размазывая свиное сало по щекам, давясь ядреным пойлом, он мне сообщил: «Они там! Я чую их запах».

Нам так приглянулись деревен-ские подвалы, что мы напрочь забыли позаботиться о ночлеге. Поеживаясь от холода, побрели в сторону манящих красных огней. Хотелось свежей крови со вкусом сливовицы и пива. Так мы оказа-лись на дискотеке.

Инкерман с силой рванул на себя вертушку стеклянной двери. Нас вихрем втянуло внутрь огромного зала. Словно цунами обрушился на нас шквал совре-менного жесткого рейва. В зверином вое техно потонул наш вопль.

Постепенно мы оттаяли и стали более осмысленно озираться по сторонам. Все пространство было залито почти ося-заемым кровавым светом. На сцене бились в конвульсиях ритма три блондинки со светящимися пластмассовыми рожками на головах, с волчьими хвостами, в обле-гающих розовых виниловых костюмах.

Мы спрятались в дальнем углу, достали лук, чеснок, репу и осиновые колья. Взяли пива и стали ждать.

...Шепотом он поведал мне, что все посетите-ли ресторана вампиры. Он утверждал, что кро-вососы здесь повсюду...

варв

ара

аля

й-а

кать

ева


Публика в заведении собралась очень странная. Например, совершенно не было местных жителей, да и вообще европейцев было крайне мало. Зато широко представлены черные и желтые. В противоположном углу сидели два здоровых негра с бритыми затылками. Волосатыми лапами они тискали кружки с пойлом, но пить содержимое не торопи-лись, а может, и боялись. Стайка черно-кожих девушек в центре зала застыла в каком-то кошачьем танце. Высокая и страшно худая мавританка черным острым ногтем ковыряла лужицу раз-литого на барной стойке томатного сока. Японцы в кожаных куртках с заклепка-ми, с крашенными в ядовитый цвет во-лосами дергались, выворачивая суставы рук и ног, словно к ним подвели ток высо-кого напряжения. Особенно старался их главарь с черной слезой, нарисованной на щеке, и прической а-ля Элвис. Он недобро щерился в нашу сторону.

Мы сидели в напряженном ожидании. Техношум нарастал. Цвето-

музыкальная установка вращалось все быстрее и быстрее. Луч мощного стробо-скопа вырывал из темноты черные маски и оскаленные, белые как сахар клыки. Круг сжимался, в центре его находились наши беззащитные — тут уж никаких со-мнений не оставалось — тушки.

Первым не выдержал Инкерман и бросился наутек. За ним, крутанувшись несколько раз внутри вращающихся две-рей, выкатился и я.

В глубине леса ярко светился странный объект. Редактор показал жестами — нам туда! Он бежал в сторону свечения. Я за ним.

Фигурка редактора маячила впереди. Я двигался за ним, подлезал под вырванные бурей корни деревьев-исполинов, прыгал с бревна на бревно, карабкался вверх, преодолевая горы древесного мусора. Я изодрал о сучья одежду, подвернул ногу, но свет не стано-вился ближе. Товарищ мой растворился в молоке плотного утреннего тумана. В итоге я провалился в глубокую черную

дыру, утонув в жирном болотном месиве. Я лежал навзничь в дремучем лесу

Трансильвании. В круглых, как блюд-ца, лужах отражались корявые пальцы деревьев.

Я вспомнил Чаушеску. После каждого рукопожатия генсек удалялся в специальную комнату и протирал руки спиртом.

Грязный и оборванный, я добрался до озаренного светом дома. Это оказалась маленькая лесная церквушка с поко-сившимся крестом на высоком шпиле. Справа и слева от входной двери были вмонтированы в стену автомобильные фары. Они-то и светились в ночи.

Утром я нашел уютную гостиницу на вершине холма и стал ждать вестей от главного редактора. Смотрел крими-нальную хронику, днем гулял в горах, ночью грелся у костра с местными ребя-тишками.

Через три дня, как ни в чем не бывало, Инкерман позвонил. Уже из Москвы.









Сказочник. Нам сказки строить и жить помогают. Михаил Прохоров о сказках

и Сказках. Звеньевой. Про Синюю Борду и Хоккея Бессмертного. Александр

Медведев о сказочных директивах. Пионервожатая. Жизнь как свадьба. Тина Канделаки про армянскую

свадьбу. Пионервожатый. Ирацебета Красная. Алексей Боков о королеве и Дюймовочке.

Буфетчица. Деревенщица. Маргарита Симоньян о своей Москве.


текст:михаилпрохоровфото:витабуйвид

Писать в журнал «Русский пионер»

желания вообще никакого. Журнальчик,

вообще-то, стремный (хотя и мой) —

продолжает советскую постКСПешную

традицию техническо-инженерной

интеллигенции заниматься всем, чем

угодно (чтобы слыть культурным чело-

веком), лишь бы не своим профессио-

нальным делом, наглым образом играет

на человеческих комплексах детской

творческой нереализованности. А ты

что опять полез? По той же причине? Ни

фига, неудачно договорился с Андреем

Колесниковым, и вот теперь мучительно

приходится отвечать за базар. Дико

хочется всем рассказать об уговоре,

но не могу. Кто первый догадается или

вычислит сам — снимет с меня за-

клятье, ну прямо как в сказке. Кстати

о сказках: я, как уже известно, довольно

давно поставил себе вполне сказочную

задачу — достичь совершенства бытия

и смочь в семьдесят пять лет сделать все

то же самое, что и в двадцать пять, вот

уже много лет борьба с собой является

недюжинным и увлекательным занятием.

Но одному это сделать не под силу даже

былинному богатырю — нужна помощь

сказок, вернее Сказок. И это совсем не

детские сказки, которые рассказывают

друг другу мальчики и девочки, мужчи-

ны и женщины, бабушки и дедушки. Но

знать язык Сказок разных поколений

критически важно — могут бросить на

середине пути, и даже деньги не по-

могут. Ну, обо все по порядку, решился

на жалкую попытку систематизировать

взрослые сказки. Что получилось — не

судите строго дилетанта от литературы

и человеческих разнополых отношений.

Мне не посчастливилось быть активным

в эпоху, когда в СССР «не было секса»,

и это связано совсем не с возрастом,

а с проблемой акселерации — всегда от-

ставал в развитии от своих сверстников

(собственно, до сих пор их не догнал!).

В семидесятые годы, когда я был

в рядах партии пододеяльников (кто не

помнит — это фантазия и практика под

одеялом), вспоминаю смутные разго-

воры в пионерском лагере со старши-

ми товарищами, которые называли

девушек Сказками. Потом по жизни

было еще много других, в основном,

грубых и дурацких названий девушек —

от «коньков» до «клюшек», но Сказка,

или девочка Сказка навсегда осталась

рядом со мной. Может, поэтому до сих

пор с девушками живу как в сказке? Ну,

в целом, я не об этом — что-то потянуло

на несвойственный ностальгический

романтик. Как говорили старшие това-

рищи, главной сказкой была следующая:

«Когда выходила замуж, хотела что-то

свое, родное, и вот ты первый, с кем

я изменила мужу». Правда это или

нет, не знаю, сам не участвовал, если

кто-то еще подскажет или уточнит, буду

признателен.

Чем яростней автор настоящей колонки пытается убедить читателей в том, что он пишет в «РП» только потому, что является жертвой некоего пацанского договора с главным редактором «РП», тем очевиднее становится, что господин Прохоров пишет потому, что не может не писать. Причем не может не писать только в «РП». Достоверность этого утверждения проверить очень легко: автор больше не пишет никуда. И если он когда-нибудь куда-нибудь, кроме «РП», напишет, знайте: он сделал это только для того, чтобы опровергнуть вот это мое последнее утверждение. Ну нравится ему журнал, а признаться стыдно! Впрочем, это характерно для представителей научно-технической интеллигенции, до сих пор так и не справившихся с некоторыми комплексами, о которых сам автор так убедительно пишет в начале колонки, что нельзя не признать: знает проблему изнутри.

Андрей Колесников, главный редактор «РП»

из а

рхив

а ко

мпа

нии

онэк

сим


Девушки всегда делали сказку былью, а мы, как эталон несовершенства природы, очень хотим их слушать. Рассказывайте сказки, девочки! Мы всегда вам верим!


Бурные восьмидесятые запомнились

сексуальной революцией перестройки,

и хотя в стране появился секс, женские

сказки не стали практичнее. Главная

сказка — «Ты у меня второй», и мы, как

бы ни защищались счастливым избавле-

нием известного анекдота: «Я хочу по-

смотреть в глаза тому, первому, который

меня все время опережает», понимали,

что не поможет, и велись всегда как ма-

ленькие (есть, конечно, оправдание —

а как проверить?).

Девяностые годы — это было вообще

нечто. Сказки стали не утвердительные,

а вопросительные. Главной профес-

сией были сначала валютные путаны,

а потом модели (о таких мега-девушках

сам узнал только в конце 92-го года!).

И сказка была очень технологичная:

«Кто вы по знаку Зодиака?» Как вы

понимаете, если надо, знаки всегда под-

ходили друг другу.

Стабильность двухтысячных внесла

существенную пугающую коррективу

в женские сказки. Они стали непо-

нятными, вгоняли нас в ступор, так

как неизвестно, что лучше — да или

нет. Ну сами посудите: «Ты, наверное,

психолог?» Я долго мучился и выбрал

отрицательный ответ: «Нет, не психолог,

так как психолог — несчастный человек,

зарабатывающий мало денег, неспо-

собный решить свои вопросы и пытаю-

щийся решить проблемы других». (Сразу

хочу попросить прощения у психологов,

сам виноват — просто ничего умнее не

придумал.)

Неопределенность, как известно, рож-

дает вариативность, и психологические

сказки могли перейти из разговоров

в жесткое действие. Мне запомнился

случай, когда очень красивая девушка

сама подошла и предложила срочно

поехать вместе для подъема ее соци-

ального статуса. Выяснилось, что у нее

в коллекции еще не было олигархов и ей

не хватает знака качества собственно-

го самосознания, или, как говорится,

звездочек на фюзеляже. Разве я мог

отказать?! (Хотя сейчас меня терзают

смутные сомнения: отказал я или нет?)

Сказка, конечно, грустная и реалистич-

ная одновременно; видимо, быть пере-

ходящим «красным вымпелом» — удел

всех седовласых мальчиков, застрявших

в тинэйджерском возрасте.

Ну а что же мы, мужчины, мы-то что

втираем? Увы, следует признать, здесь

все безнадежно неинтересно в силу

прямого природного физиологического

рефлекса и все не меняется тысячеле-

тиями. Опуская рыбацкие истории о раз-

мере, количестве девушек и сколько

можешь за ночь, наши сказки делятся

на четыре группы.

n Трешь-мнешь (брать измором, когда

ей уже легче дать, чем не дать).

На слюнтявку (я такой одинокий, нико-

му не верю, кроме тебя, ну и цветочки,

конечно).

n Тупой мачизм (игра в мачо коммента-

риев не требует).

n Развести пожиже (гитара, общий

романтик, шопинг, кэш и другие эффек-

тивные линейные инструменты).

Еще, конечно, не надо забывать сказки,

которые мы рассказываем сами себе

каждый день, и они критично влияют на

весь процесс. Поделюсь своими на кон-

фиденциальной основе, без передачи.

n В 75 буду делать то же, что в 25 лет.

n Перестройка виновата, что вовремя

не женился.

n У меня на животе шесть квадратов.

n Завести детей еще успею, дурацкое

дело нехитрое.

n Кого на свете больше: таких, как я,

или красивых девушек?

Но последнее время меня охватывает

животный страх — девушки переста-

ли рассказывать сказки, идет новая

эпоха Сказок! Без женских сказок жить

нельзя! Сказки всегда шли в ногу со

временем, и за последние двадцать лет

мне надоели вопросительные сказки,

хочу утвердительных! Так спокойнее,

тем более что живем в период модер-

низации, диверсификации и развития

инновационной экономики. И сказок

должно быть много, чтобы верить во все

сразу. А вдруг девчонки не справятся?

Решил первым помочь, чтобы девушки

не мучились, уже проверил на себе —

отлично работает (выберите себе одну

по вкусу и пользуйтесь, главное, чтобы

вы были здоровы, тогда и у нас все о’кей

будет). Итак, новые сказки.

n Инновационная: спать с тобой буду

только при светодиодах.

n Для мужчин после сорока: я думала

тебе тридцать, а у тебя такая диверси-

фицированная энергетика (неважно,

если даже плохо выглядит). Эти молодые

ваще ничего не понимают в женщинах,

мне ваще с ними неинтересно (соль

сказки в слове ваще).

n Модернизационная: я не верю в лю-

бовь, но ты — это нечто!

n Отцы и дети: ты будешь круче папы,

у тебя реальный потенциал, а ему лишь

повезло со временем.

Ну, вкратце как-то так. Девушки всегда

делали сказку былью, а мы, как эталон

несовершенства природы, очень хотим

их слушать. Рассказывайте сказки, де-

вочки! Мы всегда вам верим!

Неопределенность, как известно, рождает вариативность, и психологические сказки могли перейти из разговоров в жесткое действие


текст:александрмедведев

Самонадеянно причисляя себя

к представителям одного из тех послед-

них поколений, рожденных, «чтоб сказку

сделать былью», должен, воспользовав-

шись любезным приглашением «Русского

пионера», хотя бы на короткое время, заду-

маться, пока еще не поздно, над довольно

простыми, но вместе с тем решающими

вопросами: а о каких сказках, собственно,

шла речь; где мы были, пока «мед-пиво

пили», и почему в рот при этом ничего не

попало, хотя, судя по обилию архивных

пятен на галстуках, начиная с пионерского,

по безусым губам текло обильно.

Кроме того, в духе модернизации и ин-

новаций не обойтись без конкретных

предложений, касающихся вовлечения

сказочного потенциала в улучшение

нашей жизни, желательно не требующих

существенных инвестиций и кропотливой

повседневной работы, а дающих быстрый

результат в стиле «по щучьему велению,

по моему хотению», хотя очевидно, что

быстро сказка сказывается, но не быстро

дело делается.

Поскольку сказочная сторона бытия,

многочисленные сказочные мечты, вопло-

щения и перевоплощения явно заслужива-

ют более пространной формы, чем строго

ограниченная по объему колонка, то не-

избежно выбираю лишь самое запавшее

в глубины сознания.

Начиналось всё и вся с русских народных

сказок, сначала услышанных, потом про-

читанных в незабываемой серии «Моя

первая книжка», а позже увиденных и не

раз пересмотренных в фильмах Роу.

Затем сказки от солнца русской поэзии.

Дальше больше, и вот уже добрые

и юмористические назидания и образы

(одна Марья-Искусственница чего стоит)

сменяются тревожными, а иногда и просто

в стиле ужасов а-ля «Хостел» параллелями

и ассоциациями с познаваемыми реа-

лиями и опытами быстротекущей жизни

в сказках Андерсена, Перро, братьев

Гримм, Гауфа и Гоффмана (перечислены,

если еще не заметили, в порядке нарас-

тания мрачных тонов и нагнетания страхов

и нравоучений).

И вот уже в современной деловой жизни

не может не пугать массовое фрейдист-

ское воплощение архетипа Емели вместе

со скатертями-самобранками, кашей из

горшка, ковром-самолетом, тридцатью

тремя годами на печи и т.д. и т.п. Поэтому

не хотим работать (часто вообще и никем)

строителями, учителями, медсестрами

и многими другими, а частный предприни-

матель глаза долу не опустит, не то чтобы

наклониться за нормой прибыли, считаю-

щейся привлекательной в странах, давших

миру всех упомянутых выше сказочников.

В результате уже не Добро эффектно

побеждает довольно карикатурное

нестрашное Зло в лице бедняжки

незамужней Бабы-Яги, вместе с ней со-

мнительной ориентации чахнущего над

златом Кощея Бессмертного, а заодно

Глава «Газпром экспорта», президент Континенентальной хоккейной лиги, победитель турнира по настольному хоккею на приз «Русского пионера» в олимпийском Ванкувере, Александр Медведев рассуждает о том, почему русский человек, что в сказке, что в жизни, настолько весь в себе, что не наклонится лишний раз за нормой прибыли, считающейся привлекательной во всех странах, давших миру лучших сказочников.

юри

й ку

зьм

ин/к

хл


Хотя очевидно, что хоть и быстро сказка сказывается, но не быстро дело делается

кацуба/сорокин/виноградов


и трехглавого Дракона, по которому

плакал парк Юрского периода. Теперь

Бабло замахнулось победить Добро,

пренебрегая христианскими запо-

ведями, постулатами дзен-буддизма

и моральным кодексом строителя комму-

низма. Падчерица замерзает в лесу, не

дождавшись Дедушку Мороза, а злоб-

ная сестрица удачно выходит замуж за

олигарха-лайт, и уже Бэтмен не поможет

и даже не прилетит, и Арнольд Шварце-

неггер в известной роли губернатора

терминирован и не может повернуть ход

истории.

Но где же вы, три богатыря Илья, Добрыня

и Алеша? Куда делись Золотой Петушок

или, на худой конец, Старик Хоттабыч?

Когда снизойдет до нас какая-никакая

добрая фея? Кто сидел на нашем диване

и помял его? Куда идем мы с Пятачком?

Неужели Акела промахнулся?..

Нет ответа.

Но ведь все мы помним и верим, что одна

из двух лягушек, попавших по несчастному

стечению обстоятельств в кувшин со сме-

таной, добарахталась, несмотря на негати-

визм другого персонажа, до вологодского

масла. В дальнейшем произошло чудесное

перевоплощение в Царевну-лягушку, став-

шую чемпионкой по плаванию в свобод-

ной воде и спортивному ориентированию,

дождавшуюся своего малообразованного,

если не сказать хуже, разрядника по

стрельбе из лука для последующей счаст-

ливой совместной жизни и смерти в один

день.

И не только помним, но и сами барах-

таемся и другим помогаем не только

барахтаться, но и избегать печального

конца, которого не ждал и не гадал другой

сказочный герой.

Ведь все равно, рано или поздно, так

или иначе, если по-настоящему захотеть

и делать для этого то, что в наших силах,

сказочные мечты сбудутся, хотя зачастую

в непредсказуемой и необычной форме.

Вот у меня одно из сказочных чудес

произошло в любимом мной хоккее, моей

детской страсти, где еще пацаном, гоняв-

шим шайбу во дворе, во снах и наяву пред-

ставлял себя в одной команде с великими

игроками, сражающимися на ведущих аре-

нах мира за олимпийское золото и звание

чемпионов мира.

И вот сейчас, в том возрасте, в котором

даже великий Горди Хоу уже три года как

закончил бы карьеру, случается, выхожу на

лед в свободное от работы время в матчах

против хваленых западных профессиона-

лов — понятно, уже ветеранов — вместе

с моими кумирами Вячеславом Фетисо-

вым, Владимиром Лутченко, Александром

Якушевым, Владимиром Мышкиным,

Валерием Каменским, Алексеем Касато-

новым и другими легендами. И поскольку

я, увы, не могу похвастаться неувядаемым

мастерством и утратил некогда присущую

мне скорость скольжения по льду, то при-

знаюсь: без щуки из проруби и золотой

рыбки здесь точно не обошлось.

Но мечты сбываются не только в Газпроме

или благодаря Газпрому. Для этого только

нельзя допускать, чтобы, мы, которые

просили в детстве маму и папу, бабушку

и дедушку: «Расскажи мне сказку», много

раз слышавшие ту же просьбу от наших

детей, вдруг сами с дикой злобой на-

чинаем кричать: «Да нечего нам сказки

рассказывать!»

И напоследок только одно, для начала,

практическое предложение. Сказки, конеч-

но, ложь, но в них намеки и уроки, которые

почему-то, видимо, в силу домостроевских

устоев на Руси и слабости феминистского

движения, давались только добрым молод-

цам, а не девицам во всех их многообраз-

ных ипостасях.

Для преодоления этой печальной традиции

предлагаю безотлагательно приступить

к добровольно-принудительному приме-

нению для всех особ прекрасного пола

директивы Синей Бороды, касающейся

доступа в запертые режимные помещения

жилого и нежилого фонда.

С этой целью включить эту сказку Шарля

Перро в школьную и вузовскую програм-

мы, снять полнометражный фильм в раз-

личных версиях для тинэйджеров и зрелых

матрон, выпустить компьютерную игру

с пятью уровнями искушений. Надеюсь,

что общественность сможет существенно

обогатить и расширить мое предложение

через Твиттер.

Это поможет восстановлению истори-

ческой справедливости в отношении не

получившего юридической защиты, явно

оклеветанного сказочного персонажа,

который всего лишь просил не садиться на

пенек и не есть пирожок, храня в достопа-

мятной темной комнате искусно изготов-

ленные в натуральную величину кукольные

образы неразумных возлюбленных.

Шаг за шагом мы сможем снизить подо-

зрительность и недоверие в отношениях

между мужчиной и женщиной, особен-

но в браке, будь то официальном или

гражданском; повысится рождаемость,

снизится риск переориентации.

Наши деды и отцы одну сказку сделали

былью: они преодолели пространство.

Очередь за нами. Именно поэтому главный

приз Континентальной хоккейной лиги —

Кубок Гагарина.

В современной деловой жизни не может не пугать массовое фрейдистское воплощение архетипа Емели вместе со скатертями-самобранками, кашей из горшка, ковром-самолетом, тридцатью тремя годами на печи


текст:тинаканделаки

Вы когда-нибудь были на

армянской свадьбе? Если не были, то счи-

тайте, что вы вообще не знаете, что такое

свадьба. Потому что все остальное — это

жалкая пародия на свадьбу, а армянская

свадьба — это сказка, а не свадьба. Вот

что такое свадьба по-московски? Сколько

к ней готовятся? Полгода? Три месяца?

Месяц? Это же просто стыд и позор.

Или сироты женятся. Потому что, если бы

у людей были родственники, они бы объ-

яснили, что по-хорошему к свадьбе надо

готовиться с детства. Иначе какой смысл

в том, что вы делаете, зачем живете, если

вам замуж некого выдать по-человечески.

Все начинается еще в раннем детстве,

когда приличные люди, собираясь у род-

ственников, уже понимают, что на каждый

товар есть свой купец.

— Ваша Седа такая красавица, через пять-

шесть лет ей проходу давать не будут.

— Вот пусть ваш Гарик за ней и присмотрит.

— Ваша Ануш еще в школе? Вай, никогда

не скажешь. Как будто уже на втором курсе

мединститута учится.

— Ваш Грантик тоже красавец, весь

в дедушку. Когда Грант Тиграныч шел по

Еревану, все девушки из окон вывалива-

лись, такой был красавец. Копия Фрунзик

Мкртчян. Многие даже автограф просили,

а милиционеры честь отдавали.

Такие разговоры сопровождают все

родственные посиделки вплоть до совер-

шеннолетия молодых. Причем некоторые

молодые за это время настолько привы-

кают друг к другу, что к моменту пере-

хода от разговоров к делу уже искренне

друг друга начинают любить. Замечу, что

по сей день среди армян очень низкий

уровень разводов. Их практически не

бывает, потому что этот хайтарак (то есть

позор) никому не нужен.

Переход от слов к делу самое интересное.

Он проходит в два этапа. Вначале слово

должно быть дано окончательно. Эта встре-

ча называется хоск узел. То есть у родите-

лей невесты берется честное армянское

слово, что их дочь уже занята. Дальше

начинаются регулярные встречи между

родителями жениха и невесты, во время

которых идет сговор. Апофеозом этого сго-

вора становится вручение невесте главного

кольца (ншан днел), что является свидетель-

ством состоявшейся помолвки и согласия

невесты и ее семьи на сделанное им пред-

ложение. К ншану готовятся долго. Кольцо

не обязательно должно быть только что

купленным. Армяне знают толк в украше-

ниях, умеют их ценить, хранить и переда-

вать по наследству. И плевали они на ваш

пятикаратный «Графф». Вы даже не знали,

как выглядят бриллианты, когда Арусяк Га-

спаровна носила свою знаменитую желтую

тройку. Однажды она отдыхала в Пицунде

и камень из серьги выпал. Всем пляжем

искали, не нашли. На второе утро пришли

на пляж, солнце вошло в зенит, и прямо где

Арусяк Гаспаровна лежала, столб света как

засверкал — весь пляж сбежался. А там

Каждый колумнист «РП» по-своему интерпретирует главную тему этого номера. Например, телеведущая Тина Канделаки считает, что самый точный эквивалент сказки, ее земное воплощение — армянская свадьба. Спорить с этим бесполезно — Тина Канделаки приводит столь неоспоримые аргументы, что остается только крикнуть: «Горько!» Или как это будет по-армянски?

серж

гол

овач


в песке ее камень, целехонький, и лежит.

Вот что значит бабушкины бриллианты.

Это барахло современное тоже можно

подарить, но тогда надо брать побольше,

потому что рекомендаций никаких нет. Ни

Арусяк, ни Амаля, ни даже жена Микояна

их не носили. Поэтому эти камни ничто по

сравнению с теми, что носили наши предки.

Серьги, кольца, часы — все это дарится

невесте по мере возможности. А возмож-

ности, как вы знаете, бывают разными.

Вот мои рабочие хотели на помолвку

подарить невесте два позолоченных

кресла, которые у меня в кладовке нашли.

Точная копия кресел фараона, как мне

сказали. Была бы Киркоровым, только

на них и сидела бы. Золотые, блестящие,

с головками сфинксов вместо подлокотни-

ков, как сядешь, сразу другим человеком

встаешь. Но испугалась, поэтому в кладовку

спрятала. Мои армянские рабочие нашли,

а у них как раз помолвка намечалась, стали

уговаривать взаимозачет сделать. Такая

вещь пропадает. А мы, говорят, молодых во

время помолвки посадим, все родственни-

ки обалдеют.

После помолвки молодые получают офици-

альное разрешение встречаться. Могут на

машине кататься, в кино, в театр ходить,

наверное, даже целуются, но не в губы.

А с другой стороны, куда спешить? Вся

жизнь впереди, нацелуются еще. Рань-

ше эти правила вызывали молчаливый

протест у молодых, но теперь, в период

бесконечных контактов и неограниченных

возможностей, армяне только ухмыляются,

намекая на то, что и это они предвидели

вместе с концом света. Поэтому лучше всех

и подготовились. Эти правила не мы при-

думали и не нам их менять — так думает

каждый армянин, передавая из поколе-

ния в поколение правила жизни. К слову

сказать, армяне всегда были малоассими-

лируемым народом, который потом даже из

Лос-Анджелеса сумел сделать Лос-Армению.

Но вернемся к свадьбе. Это не свадьба,

а сказка. Одновременно тридцать «Бент-

ли» я видела только один раз, и конечно,

Получив благословение старших, а в отдельных случаях и самого католикоса Гарегина Второго, начинается праздник. Пьют мало, поют и танцуют много

getty imsges/fotobank


на армянской свадьбе. Не поленилась,

посчитала. Все черные блестящие,

с хромированными дисками. Сразу видно,

на свадьбу приехали. Здесь никто и ни-

когда не опаздывает. Здесь все только

ждут самых уважаемых гостей и тут же

начинают торжество. Часто на свадьбах

самых выдающихся армян можно увидеть

и президента Армении Сержа Саргсяна.

Только один раз в своей жизни я видела

танцующего президента, и это был пре-

зидент Армении. Удивительное зрелище,

когда все мужчины становятся в круг и на-

чинают танцевать. И нет никакой разницы

между теми, кто богат и успешен, и теми,

кто просто их родственники. В танце все

равны, как и в порыве, когда все дружно

начинают скандировать: «Вперед, Арме-

ния!» («Арач, Хаястан!»). Такой патриотизм

можно встретить разве что в американских

фильмах. А армянская свадьба помимо

узаконивания отношений очередной пары

всегда является для каждого из пригла-

шенных возможностью почувствовать

свою принадлежность к великой нации,

которая, пережив геноцид, не сломалась,

а сумела выжить с гордо поднятой головой.

Поэтому не удивляйтесь, если где услышите,

что у Азнавура, Шер и даже Андре Агасси

есть квартиры в Ереване. Это никакие не

выдумки, это чистая правда. Как и то, что

они соседи моего друга Рубика. Он сам,

кстати, мне и сказал, что они его соседи. Не

верите? Ладно. Вы Арменчика знаете? Не

знаете. Ничего хорошего в этом нет, потому

что Арменчика знает вся Америка. Мы с Ар-

менчиком познакомились в Москве, на ар-

мянской свадьбе. Я никак не могла понять,

как артиста могут звать просто Арменчик.

Каждая бабушка так зовет своего внука, но

не на сцене же. Арменчик меня успокоил,

сказал, что в «Мэдисон-сквер-гарден» тоже

удивлялись, пока он там не выступил.

Представьте себе, приходит такой себе

Арменчик лет под тридцать, рост под

метр девяносто, весом от ста двадцати

кг в «Мэдисон-сквер-гарден» и говорит,

что хочет выступать в этом зале три дня.

К слову сказать, английский не самая

сильная сторона Арменчика, он все больше

на родном армянском рос в Америке.

В общем, увещевания на тему о том, что

и у Миннелли с Шер не всегда здесь аншла-

ги, Арменчика не остановили. Поэтому на,

Америка, получай! Ледис энд джентльмен,

сегодня в «Мэдисон-сквер-гарден» сольный

концерт настоящей звезды Арменчика!

На армянских свадьбах поют без оста-

новки. Арменчик, Араме, Ева Ривас, Тата

Симонян. Кстати, Марго, он не твой род-

ственник? Тата — один из самых дорогих

армянских певцов, который сумел собрать

аншлаг даже в Staples (главная спортивная

арена LA). Это ему принадлежит легендар-

ная фраза: «В Голливуде мы говорим на

армянском, потому что половина Лоса (так

армяне называют Лос-Анджелес) армяне!»

И ведь правду говорит. Кому принадлежит

Лас-Вегас? Киру Киркоряну. Кто самые

крупные импортеры черной икры в мире?

Братья Петросян. Эх, представляю, какие

таросики на их свадьбах. А, вы же не знае-

те, что такое таросик! Если армянин хочет

вам пожелать удачи и благополучия, он

вам говорит: «Тароса кес ели». На свадьбах

таросики могут выглядеть по-разному, от

шоколадных конфет ручного изготовления

до золотых шкатулок с памятной гравиров-

кой имен брачующихся. Получение такого

подарка на свадьбе является знаком того,

что молодые делятся с вами частичкой

своего счастья. Молодые вообще на своей

свадьбе всячески стараются развлечь

гостей. Чего стоит один фильм об их любви.

Эти фильмы я готова смотреть до бесконеч-

ности. Если бы кто-то додумался выклады-

вать их на YouTube, то они абсолютно точно

стали бы если не лидерами просмотров, то

точно задали бы новый тренд. Это только

армяне додумались снимать молодых

в каких-нибудь красивых интерьерах, когда

под Леграна молодой настигает молодую,

берет ее за руку, ведет на улицу и вместе

они начинают качаться на качелях. Или

прятаться друг от друга за деревьями

в лучших индийских традициях. Причем

следить надо за молодой, потому что

с каждым кадром количество украшений

на ней увеличивается. К концу фильма на

ней уже поблескивают, переливаясь, все

бриллианты, полученные с момента хоск

узел до, собственно говоря, самой свадьбы.

После фильма в зале появляются сами

молодые, ведомые кавором и каворкой.

Это, друзья мои, не просто свидетели, это

крестные молодой семьи, которые должны

их сопровождать и помогать им всю жизнь,

а не просто погулять на свадьбе и потерять-

ся в водовороте жизни. И с этого момента,

получив благословение старших, а в отдель-

ных случаях и самого католикоса Гарегина

Второго, начинается праздник. Пьют мало,

поют и танцуют много. Я долго размыш-

ляла над тем, почему все-таки не пьют, не

дерутся и не бьют посуду? Ну а если вы бы

готовились к свадьбе всю жизнь, разве вы

не постарались бы ее запомнить во всех

мелочах, практически по-трезвому. Чтобы

потом своим внукам рассказывать, кто

у вас на свадьбе что говорил, что подарил

и как выглядел. Когда моя семидесятилет-

няя бабушка начинала в подробностях вспо-

минать свою свадьбу, вплоть до имен всех

приглашенных, включая подарки, которые

они подарили, мне казалось, что она, мягко

говоря, фантазирует. Через много лет,

попав на армянскую свадьбу, я поняла, что

все, о чем она говорила, правда. Просто уж

слишком похоже на сказку, а в ней, как вы

знаете, всегда есть урок. А урок простой.

Готовиться к свадьбе надо начинать с дет-

ства. Если, конечно, хотите быть всю жизнь

счастливыми с одним человеком и в старо-

сти рассказывать внукам, кто именно

подарил вам на свадьбу два одинаковых

сервиза.

Только один раз в своей жизни я видела танцующего президента, и это был президент Армении


текст:алексейбоковфото:сергейборисов/фотосоюз

Иногда я оглядываюсь вокруг и за-

мечаю, что сказка вокруг нас и внутри

меня. Представляю, что я — Алиса,

и тогда Москва — мое Зазеркалье, стра-

на чудес.

Войнакоролев. Самая одиозная героиня

сказок Льюиса Кэрролла — Красная коро-

лева Ирацебета. Слишком долго она была

у власти, слишком многие ее невзлюбили.

Ну как ее любить?! Красная королева

не знает жалости, держит в страхе свое

подземное царство и страсть как любит

рубить головы подданным.

Мне кажется, у нее много общего

с Юрием Михайловичем Лужковым. В его

«темном царстве» так же безжалостно

расправлялись с митингами — как поли-

тических, так и сексуальных меньшинств.

«Подданные» московской Ирацебеты,

конечно, оставались при своих головах,

зато Красная королева «рубила» истори-

ческие здания. Статистика беспристраст-

на: за пятнадцать лет Москва недосчита-

лась около двухсот «голов» – памятников

архитектуры.

Силы Белой королевы в течение этого

года осаждали царство Ирацебеты.

Кульминацией противостояния «империй

добра и зла» стала осенняя битва в Мо-

скве. Красной королеве предлагали сдать-

ся, но она не согласилась — гордость

не позволила. И тогда доверие, а также

терпение высшей силы закончилось,

и Ирацебета лишилась власти. От Красной

королевы отказалось и ее войско.

Получив власть, Белая королева на-

чала бороться с тем, что больше всего

отравляло московскую жизнь Алисы —

с пробками. Пока нет повода не верить

в победу добра и здравого смысла. Но,

как и в сказке, в жизни я помню о том,

что Белая королева — сестра Красной

и корона — главная мечта ее жизни.

А эту мечту она уже получила.

Подходящая сказка найдется к каждому

дню нашей жизни, каждой истории!

«Раз,два,три,четыре…медведя».

Воскресное утро, единственная возмож-

ность выспаться. Но вдруг меня будит

незваная гостья в бело-синем шарфике

с портфелем, трезвонит в дверь. Как

в сказке! Но если я — три медведя, то

она — Маша, которая вдруг появилась

и решила пересчитать наши кровати!

Или вот представьте себе…

Непей,козленочкомстанешь!Место

действия — дом Бабы-Яги. На полках

стоят спиртовые настойки на мухоморах.

Рядом самогонный аппарат, Баба-Яга

варит зелье из бледных поганок — на

продажу. А вот Иванушка бредет по

лесу, заблудился. Стемнело. Повернулась

к нему избушка на курьих ножках, зашел

он к Бабе-Яге. А тут еще и выпить можно!

А как не выпить? Но не смог Иванушка

купить зелье после 22 часов, по закону

не положено! И не стал он козленоч-

ком. И выросли его дети здоровыми

и красивыми.

Продюсер, режиссер, а самое главное (по крайней мере, для «РП») — колумнист журнала Алексей Боков в своем триптихе на примере классических сюжетов и персонажей иллюстрирует, сколь глубоко сказки внедрились в реальность — так, что порой некоторые города кажутся зазеркальем, а столоначальники — временно ожившими сказочными персонажами. Но не всегда такие истории кончаются крахом, возможен и happy end.

ната

лья

льво

ва


А бывает — живешь себе и в реальной

жизни встречаешь настоящего сказочно-

го персонажа. Ничего даже придумывать

не надо.

Дюймовочка on-line. Катя была со-

всем еще маленькой девочкой, когда

осталась одна. Как Дюймовочка в листе

водяной лилии. Ей было пятнадцать лет.

Она поселилась в интернет-кафе. Она не

запуталась в Сети, наоборот — начала

плести свою. Она писала и день и ночь.

Скоро она уже вела несколько колонок

в интернет-изданиях. У Дюймовочки

появились сотни поклонников, она стала

известным персонажем в Сети. Еще эта

девочка училась делать иллюстрации.

Работы становились все совершеннее,

рисунки и статьи печатали толстые

глянцевые журналы. Скоро Дюймовочка

расцвела и ее называли Dopingirl. Так

назывался типаж советской пионерки-

лолиты. «Dopingirl» уже 10 лет является

главным произведением арт-группы из

Питера Dopingpong.

Позже Dopingirl знакомится с богатым

и важным кротом Евгением Додоле-

вым, попадает в «подземелье» крупного

издательского дома. Здесь ей повезло

познакомиться с Ласточкой — Натальей

Разлоговой, которая начала опекать Дюй-

мовочку. Ласточка вывела ее из подзе-

мелья на свет. Сейчас Dopingirl учится во

ВГИКе у короля эльфов Сергея Алексан-

дровича Соловьева. В общем, все — как

в сказке Андерсена.

А вы хотите заснуть под сказку?

Иногда я оглядываюсь вокруг и замечаю, что сказка вокруг нас и внутри меня. Представляю, что я — Алиса, и тогда Москва — мое Зазеркалье, страна чудес


текст: маргарита симоньян фото: игорь мухин

Раньше я жила в деревне на юге.

В этой деревне на улице все узнавали

друг друга в лицо и знали, что у соседей

племянник поступил в институт, и сколь-

ко дали ректору, чтобы этого балбеса

читать-писать научили, и какую плазму этот

ректор на эти деньги купил, и как Овик

с Красной Поляны, который эту плазму пер

из Москвы, под Ростовом съел шаурму

в кафе у Тигранчика и все дорогу потом

так животом мучился, что, как маму зовут,

забыл, и поэтому теперь Овика родня

Тигранчика родню на дочки свадьбу не

пригласила.

А теперь я живу в деревне на севере.

И что толку? Что толку, что в Москве

я сменила уже пять квартир и ни разу не

знала по имени ни одного соседа? Ведь

теперь все равно на улицах постоянно

встречаются люди, которые знают меня

в лицо. Однажды я шла мимо милицейско-

го оцепления и услышала, как один мент

сказал другому менту:

— Ой! А по телевизору такая красивая.

И как здесь можно после этого жить?

Какой же это большой город? Это большой

офис, где мы — гастарбайтеры из дере-

вень — подметаем полы и моем чужие

грязные чашки.

У моей знакомой было хуже. Она — слегка

известная телеведущая, тоже из дерев-

ни — изменяла мужу. Муж был богатый

и кислый — квашня дрожжевая, а лю-

бовник — вообще никто, но сочен, упруг

и заборист, как сваренные с красным

перцем голяшки дагестанских баранов.

Моя прабабка про таких с восхищением

говорила: могуч, вонюч и волосат. Прабаб-

ка, к слову, не умела читать, но смыслом

жизни и другими ключевыми вопросами

ведала профессионально. Мою знакомую

телеведущую она бы не одобрила.

Как-то раз эта знакомая с мужем выходят

под утро из казино. И дверь им откры-

вает такой типичный московский то ли

швейцар, то ли браток, которых положе-

но ставить на входе во все московские

заведения. И этот браток вдруг с при-

дыханием говорит ведущей: «Анна! (ну,

допустим, Анна) Это вы! Это правда вы!

Я ваш поклонник! Я восхищаюсь! Ваша

фотография у меня висит на кухне! Я жене

показываю и говорю: учись, говорю, какая

женщина! Настоящий ангел!

Аня уныло улыбается, муж тоже доволен,

Аня из вежливости говорит:

— Да-да, спасибо, а это вот мой супруг,

и вашей супруге большой привет.

И уходят.

На следующий день у Ани ночной эфир.

Это муж так думает. А Аня моя глубоко за

полночь в пластмассовом магазинчике

где-то в Алтуфьево со своим неотразимым

бараном покупает какую-то хрень для еды

и питья, чтоб утащить в бараново темное

съемное логово и там предаться всему.

Баран был, к слову, гордый, и Анину «Азбу-

ку вкуса» сразу пресек — не разрешал ей

приезжать со своими пакетами. Она еще

Так уж совпало, что именно в дни возросшего общественного любопытства к столице РФ наша бессменная буфетчица Маргарита Симоньян (она же главный редактор телеканала Russia Today) рассказала всю правду о своих запутанных взаимоотношениях с Москвой. И зачем она уехала из своей деревни. И ничего этого нет в ее романе «В Москву!».

orlo

va


жаловалась, что если б баран не тупил, оба

пили бы мужнин «Кристаль Розе» и за-

кусывали эскарго, а так пьют «Мартини»,

как в девятом классе. Горло дерет, голова

кружится, наутро еле ходишь. Зато и секс

теперь, как в девятом классе: тоже дерет

и кружится, и наутро еле ходишь, хваста-

лась Аня.

Помимо прочего, покупают и презерва-

тивы. Аня, наглухо прирученная дагестан-

ским бараном, забыв про то, что она небо-

житель и даже однажды ее фотографию

напечатали в светской хронике какого-то

глянца, послушно сгребает с кассы микоя-

новские передержанные нарезки, сыр

«Хохланд» (не к столу будет сказано) и про-

чую среднеалтуфьевскую снедь. Баран ее

лыбится и норовит ухватить ниже «Дольче

Габбаны». Мужик, стоявший за ними

в очереди, ставит на кассу свои макароны

и чай.

И вдруг этот мужик поднимает глаза.

И видит раскрасневшуюся счастливую

Аню. Ангела и кумира. А также видит ба-

рана, его волосатые пальцы на обтянутой

попе ангела и дешевые презервативы

в ухоженных пальчиках кумира. Пригля-

дывается к барану и не находит в нем ни

единой черты вчерашнего мужа, с кото-

рым Аня выходила из казино. Естествен-

но, этим мужиком оказался тот самый

швейцар-охранник из казино. Разве

такое может случиться где-нибудь, кроме

деревни?

— Ой, здравствуйте! — говорит ему Аня.

— Иди куда шла, — хрипло отвечает охран-

ник, глядя на барана так, что очевидно:

еще минута и одному из них не жить.Пово-

рачивается к кассирше и говорит:

— Я еще водки возьму. Нажрусь сегодня,

раз так.

Вот и хочу спросить: чего нас сюда несет,

деревенских? Чего нам в этой Москве

будто медом намазано? Правильно сказал

новый мэр — пусть в Москве живут и рабо-

тают москвичи! Пусть они работают, а мы

посмотрим.

А то что же — мы приезжаем за карьера-

ми, славами, мерседесами, женихами. Нам

кажется, что в Москве — возможности

и интересные люди. Там хорошо, там чай

растет.

Ну приезжаем. Ну делаем карьеру. Денег

заработаем, квартиру купим, детей родим.

Глядь, а Москва-то — такая же деревня,

как те Выдропужски, из которых мы сюда

так рвались.

И тогда мы понимаем, что едем сюда не

за счастьем, не за покоем и даже не за

сбычей мечт. Мы едем только за тем, чтоб

закидать пресной жрачкой немытые пасти

своих оголтелых тщеславий. За понтами

мы сюда едем. Тупо за понтами. Давайте

смотреть правде в глаза, даже если на

этих глазах — ошметки копеечной туши.

А раз уж мы едем сюда за понтами

и живем здесь, понтуясь, то и

блюдо у меня сегодня — сплошные понты.

В этом году я не была ни на одной презента-

ции, награждении, форуме или крестинах,

где на столах за обедом не стояло бы глав-

ное блюдо понтовой Москвы сезона 2010.

Вителло тонато — телятина в соусе из тунца.

Если вы в этом году умудрились ни разу не

съесть вителло тонато, значит, вам есть

еще что покорять. А если ели его каждые,

почитай, выходные — значит, жизнь

удалась и можно двигать домой, обратно

в свои Выдропужски — философствовать

и солить корнеплоды.

Чтобы приготовить эти феерические ново-

московские понты, купите баночку кон-

сервированного тунца, каперсы, анчоусы

и телячью ногу. Остальное найдется дома.

Дальше надо эту ногу сварить. Можно

сварить ее в белом вине. А можно не пон-

Какой же это большой город? Это большой офис, где мы — гастарбайтеры из деревень — подметаем полы и моем чужие грязные чашки


товаться и просто сварить в воде с луком,

морковкой и сельдереем, пока мясо не

станет совсем мягким.

Потом надо сделать соус. Можно взбить

яичные желтки с оливковым маслом, солью

и лимонным соком. А можно не понтовать-

ся и просто взять хорошего майонеза.

Этот майонез в блендере мешаем с тунцом

из банки, одним скользким соленым анчоу-

сом и несколькими каперсами.

После чего телятину нарезаем исклю-

чительно тонкими ломтиками, как на

карпаччо, укладываем внахлест на тарелке

и заливаем тунцовым соусом, чтобы все

мясо было покрыто.

Вот, собственно, и весь сыр-бор. А понту

столько, как будто на целую свадьбу чучва-

ры налепили.

Раз уж речь зашла о понтах, расскажу на-

последок, как я на заре очередного этапа

юности очень смешно понтанулась. Это

история, про которую один мой знакомый

заместитель министра (оцените понты!)

уже лет пять говорит: «Да что ты заладила

про зоны вещания! Расскажи лучше про

дядю Ашота! Умру от смеха!»

Рассказываю. Я тогда только-только пере-

ехала в Москву, буквально пару месяцев.

Целыми днями я клепала карьеру, а вече-

рами изнывала от холода и одиночества,

мерзла на незнакомых улицах и пугалась

шорохов в съемной квартире. Свет моей

жизни, огонь моих чресел помог мне до-

тащить до четвертого этажа безлифтовой

хрущобы гладильную доску и снова куда-то

слился, что он и раньше делал не раз.

И я пошла в магазин за шампанским. Со-

пьюсь, думаю, от тоски, им же всем хуже

будет.

И вдруг в магазине ко мне подходит солид-

ный армянский дядька. А за спиной у него

парочка чуть менее солидных армянских

дядек. Типа родственники.

— Ахчи-джан, — говорит, — ты наша?

— Ну, — говорю, — в каком-то смысле

ваша. То, что я ваша, у меня на лбу напи-

сано. Чтобы не сказать — на носу. А в чем

суть дела, граждане армяне?

В общем, мы разговорились, они оказа-

лись приличной армянской семьей, и я от

холода и одиночества оставила дяде Ашоту

свой телефон.

Дядя Ашот позвонил в тот же вечер.

Спросил, что я делаю. Я сказала, что сижу

на полу, смотрю «Секс в большом городе»,

реву и пью шампанское одна.

— Вот это молодец, — сказал дядя

Ашот. — Я просто звонил проверить, дома

ты или нет.

На следующий день он позвонил со следую-

щим спичем:

— Мы понял, что ты девочка хороший,

а у нас племянник давно неженатый,

давай завтра всем семьем пойдем культур-

но пообедать.

Я говорю:

— Дядя Ашот, не могу обедать, только

ужинать. Днем на работе очень занята.

— Да ты что? — удивляется дядя. — Какой

работа? Мы думал, ты только школу закон-

чил, поступать приехал.

— Да нет, я уже и университет закончила

и работаю давно.

— А где тебя работать взяли?

— Да на телевидении, — говорю. —

В «Вестях».

— Да ты что! — говорит дядя Ашот

с придыханием. — В «Вестях»! Ай-ай-ай,

а ты, может, тогда знаешь — там в «Ве-

стях» работает одна наша землячка,

большой журналистка, такой хороший

женщина, все время про политику рас-

сказывает, с Путином ездит — Маргари-

та Симоньян.

Я давлюсь шампанским и намеренно

ровным голосом сообщаю:

— Дядя Ашот, вы только не расстраивай-

тесь. Маргарита Симоньян — это я.

— Э-э-э, — кривится в трубку дядя. — Ну

я же тебе объясняю: взрослый женщи-

на, серьезный журналистка, про Путина

рассказывает.

— Дяда Ашот, ну я правду вам говорю. Это

я Маргарита Симоньян, я работаю в пре-

зидентском пуле, езжу за Путиным, потом

рассказываю по телевизору, где он был.

Дядя Ашот задумывается. И говорит со-

мневающимся голосом:

— А вообще ты похож немножко. Честно

скажи, тетя твоя, да? Родственница?

А, я понял! Это она тебя на телевидение

устроила, да?

— Дядя Ашот, — уже ною я. — Ну это

я Маргарита Симоньян. Журналистка.

В «Вестях». С Путиным. Честное слово! Ну

так уж и быть, мамой клянусь! Ну как же

мне вам доказать?

— Никак не надо доказывать! — неожи-

данно злым и обиженным голосом

говорит дядя Ашот. — Не надо нам! Мы

думал, ты хорошая девочка, а ты какая-то

глупая!

Бросил трубку и больше никогда не звонил.

Вот так я из-за нелепых понтов упустила

свое армянское счастье. Зато через пару

лет опять объявился свет моей жизни,

огонь моих чресел, и теперь мы живем

вместе. Сидим у окошка по вечерам,

смотрим на дождик, цепляем на вилку

вителло тонато и удивляемся, какая же

все-таки большая деревня Москва и чего

нам тут, деревенским, будто медом на-

мазано.

Правильно сказал новый мэр — пусть в Москве живут и работают москвичи! Пусть они работают, а мы посмотрим


текст: натан дубовицкий иллюстрации: «студия тимура бекмамбетова «базелевс»

Писатель Натан Дубовицкий продолжает, как и обещал читателям, писать вместе с ними wikiроман, какого еще свет не видывал (в том числе и высший свет).

В этом номере к писателю присоединяется Тимур Бекмамбетов со своей студией «Базелевс», сделавшей иллюстрации

к третьей части романа (начало в №4 (15), №5 (16) за 2010 год). На сайте журнала Ruspioner.ru эти иллюстрации превращаются

в анимированное повествование, а само оно развивается от номера к номеру в рамках жанра, который создал

для него писатель: gaga saga. В этом номере читателю предстоит ближе познакомиться

с Машинкой и Великом и понять кое-что из того в своей жизни, о чем он раньше не считал возможным задумываться.

То же и с писателем.

Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

[gaga saga]


Правда, правда — очень выделялся Велик; сразу видно было — чужой. Не неземной, конечно, но нездешней внешности. Он был как заблудившийся принц среди нищих, и нищие чуяли в нём королевскую кровь и смущались

«Сту

дия

Тим

ура

Бек

мам

бето

ва «

Баз

елев

с» Х

удож

ники

: Наз

ар Ч

агат

аев

и В

але

рий

Зра

жев

ский

»


Нетрудно, честно говоря, в этой местности было и выде-литься. Земляки наши народ добрый, но в большинстве своём снаружи простой. Осанкой, запахами и малохаризматическими харями напоминали сколоченные кое-как из серых сырых досок сараи, гаражи и нужники. А порой и кислое, рябое, тусклое тесто, сбежавшее из кастрюли в пепельницу. Ещё бывали граждане типа выкипевших чайников. Но не все, конечно, были таковы. Встре-чались и женщины наподобие красавиц. Например, Машинка и мать её Надежда Кривцова.

Парни тоже попадались видные. Родом из наших был даже один знаменитый фотомодель, Серж Биркин, сын двух комбинац-ких рабочих, А. и Н. Пробиркиных, увезённый в Питер заезжим балетом. А уж из Питера как-то там хотениями и похотями пожи-лых порочных портных и танцоров вознесённый аж до самого миланского подиума.

Но то были, однако же, исключения. Преобладали, однако же, как и сказано выше, граждане, похожие на ржавые гаражи.

Подождав долго ли, коротко ли, Велик либо засыпал на за-днем сидении, либо шёл вызволять отца из хмельных компаний. Разными бывали те компании, всевозможными: скорбящие инже-неры, хохочущие учителя, спящие солдаты, поющие чиновники, танцующие пролетарии, дерущиеся промеж себя железнодорож-ники; учителя, бьющие железнодорожников; чиновники, браня-щие инженеров; библиотекари, восхваляющие солдат; блюющие пенсионеры; хохочущие инженеры, спящие между собой учите-ля, танцующие лётчики...

Из одних компаний Глеб Глебович извлекался легко, по первому великову велению, из других часами приходилось его выскабливать и выковыривать. С кем только не пил Дублин-ст., со всеми пил, хотя необщителен был, кажется, и молчалив, и за-думчив. А люди к нему тянулись, поили порой за так, за компа-нию только. И неясно, какой толк за так его было поить: сидит себе, слезится, не спляшет, как все, не подпоёт взбодрившемуся от сивухи случайному приятелю, не подерётся, если даже ударят его, если даже подраться по-приятельски сам бох велит, ведь как

Продолжение

Накрывали или на ящиках позади магази-на, или просто на весу, посреди

улицы, где стояли — один держит огурцы и леденцы, другой рвёт мускулистыми пальцами плотный пластик упаковки импортно-го сыра, третий крутит голову бутылке, четвёртый, исполняю-щий роль буфета, блестит торчащими из всех карманов шестью непочатыми бутылками и отирает от волнения и нетерпения вы-ступивший на лбу пот общим, одним на всех припасённым ском-канным бумажным стаканчиком.

Потом, увлекаясь, о Велике забывали, и он несколько ча-сов проводил в джипе и его окрестностях. Чаще один, как теперь, иногда — играя со случайно встреченными ребятами. Звонил, бывало, Машинке, но она приходила редко, а когда приходила, становилось весело. Раз как-то побили его, но раз только или два, и не сильно. Располагал он к себе почти всякого, сходился легко и со сверстниками, и с малышнёй, и с теми, кто постарше.

А у взрослых вызывал чувство не то чтобы уважения, а какой-то внезапной осторожности, робости даже. Как будто неча-янно попадали они, ошибившись дверью, не в винно-булочный магазин, куда маршировали по-домашнему, прямо в чём были (в страшных обшарпанных штанах нараспашку, в будничной низо-сти мысли, в настроении, напоминающем первую фазу холеры), а в красивое, торжественное какое-то место. В музей, что ли, где свер-кает Вермеер и мерцает Клее, или в свежеотремонтированную, све-жепозолоченную администрацию с высоченными потолками, под которыми гремят, как громы под небесами, государственные голо-са губернатора и прокурора. Попадали сюда вдруг — и терялись, ростом становились короче, речью реже. Втягивали смущённо в живот костлявые нелепые ноги в страшных штанах и позорных ботинках. И не решались бросить на зеркальный пол докуренную уже было сигаретку со вкусом жжёной перловки, и хоронили её угольком внутрь в заскорузлом своём кулаке, другим же кулаком размахивали, пытаясь выгнать поганый дым из красивого этого ме-ста. И пятились, и шли вон из торжественного оцепенения красоты, захватывающей дух, обратно на вонючую волю, в привычную свою прозванную жизнью возню. И долго ещё потом, сидя у себя в бельэ-таже кривопанельной хрущёвки, уткнувшись в тарелку с бульоном магги или в телевизор с ним же среди похожих на мусор мебели и одежды, вспоминали Великовы глаза, через которые смотрит вели-кий свет. Тот же, что через картины Вермеера и Клее и через осеннее ветреное солнце, тот же, что через миг бескорыстной неразделён-ной влюблённости в девушку, прошедшую мимо, незнакомую, не оглянувшуюся, никогда больше не встреченную, тот же, что через Сутру подсолнуха и Молитву стали смотрит на нас; великий свет, великий свет, и тьма не объяла его. Тут осеняла их догадка, что есть иные края, иные бульоны, хотелось подойти к окну, но не подходи-ли, потому что знали: если подойдут — выбросятся.

Правда, правда — очень выделялся Велик; сразу видно было — чужой. Не неземной, конечно, но нездешней внешности. Он был как заблудившийся принц среди нищих, и нищие чуяли в нём королевскую кровь и смущались.

...Машу в школе звали Машинкой, об их с Великом взаимной нежности знали все, знал и генерал Кривцов и не одобрял. Мало что сын пьющего ма-тематика (а математик — это что? это же ниже инженера, это типа медсестры, что ли, или таджика?) не пара генеральской дочке, так ещё и новые чрезвычайные ужасы только что обнаружились...


«Сту

дия

Тим

ура

Бек

мам

бето

ва «

Баз

елев

с» Х

удож

ники

: Наз

ар Ч

агат

аев

и В

але

рий

Зра

жев

ский

»


со всей земли пыль, сорванный с неприбранной жизни сор и надёрганную из неё разную дрянь. Что буря быстро здесь будет, оборвёт листья, ударит по цветам горячим пыльным воздухом, задушит, ошеломит, закружит. И придёт настоящая взрослая любовь с её счастьями и несчастьями, неслыханной радостью и бестолочью, и враньём, скукой.

Машу в школе звали Машинкой, об их с Великом взаимной нежности знали все, знал и генерал Кривцов и не одобрял. Мало что сын пьющего математика (а математик — это что? это же ниже инженера, это типа медсестры, что ли, или таджика?) не пара генеральской дочке, так ещё и новые чрезвычайные ужасы только что обнаружились. Поэтому Велик и не постучался в кривцовский дом, знал — не пустят к нему Машинку поиграть. Но подумал — вдруг она из какогонибудь окна смотрит на него, и помахал наудачу рукой.

Но не смотрела на него Машинка, а смотрел на него Сергей Михайлович Кривцов, генерал милиции, смотрел, невидимый за серой занавеской в неосвещённой комнате. Смотрел, стоя при узком, как бойница, оконце, и яростно, матерно, надрывно молчал. И было от чего взяться ярости и надрыву.

Два часа назад выслушал он отчёт лейтенанта Подколесина о некотором частном расследовании, неофициальном, но с использованием спецсредств.

— Не может быть, — сказал Кривцов Подколесину.— Но ведь вы же сами заподозрили чтото. Значит, допу

скали, что — может быть. Иначе зачем дали указание за ней следить? — сказал Подколесин Кривцову.

— Да ничего не заподозрил. Просто подумал — двенадцать лет вместе живём, не завела ли она себе кого. Ято ведь завёл.

— Вот и она завела, — сочувственно хихикнул лейтенант.— Да нет, не может быть.— Вот диски, вот распечатки, вот фотографии. Вот она вхо

дит в его дом. Вот опять. Вот целуются. Вот он руку суёт смотрите куда, товарищ генерал. А вот этот диск не смотрите. Там прямо секс. Не надо смотреть, расстраиваться.

— И где она успевала? Когда?— Да в школе, товарищ генерал. Он за сыном придёт, сын

с Машинкой играют в спортзале или в учительской, а они в медпункт. Там чисто, кушетка есть, все условия. Вот этот, кстати, диск из медпункта.

— А ты рад как будто! Так и смакуешь, блять! — заорал вдруг Кривцов.

— Никак нет, товарищ генерал. Не рад. Очень огорчён, как положено. А ещё к нему домой ходили. А ещё к Дарье Масловой, знакомой его. А ещё...

— Всё, иди, — скомандовал генерал.— Есть, — отвечал лейтенант, исчезая.— Надя, скажи честно, ты мне изменяешь с математиком

Дублиным? — проревел кудато в низ дома рёвом падающего истребителя Сергей Михайлович.

— Нет, я с олениной пельмени готовлю, — откудато с другого этажа, из очень далеко бушующей кухни донёсся слабый го

не подраться, если красное, а сверху белое, а потом опять красное. Но эти отчуждённость и нечувствительность прощали ему при том, что никому другому не простили бы. Чувствовали, что они — из глубины, в которую никто, кроме него, не погружался и погрузиться бы не смог, ни блюющие железнодорожники, ни дерущиеся ветеринары, ни спящие асфальтоукладчики, никто из пьющих с ним. Но молчание этого математика привносило в пьянку и в драку, и в пьяный пляс какуюто если не осмысленность, то как минимум неоднозначность; вот, дескать, пьём, но ведь не просто пьём, а непросто пьём, сложно; как бы и не только пьём, а и чтото ещё ощущаем, сами не знаем что. Не то что другие, какие нажрутся и ржут, и режут друг друга. Один слесарь, вторая токарь, третьи библиотекари — низкий народ, серый. А тут дураки не с дураками квасят, здесь с математиком напиваются. Народ, он везде и всякий одинаковый — и серый, и белый, и низкий, и высокопоставленный: любые люди любят иметь смысл и тянутся к непроглядным явлениям, надеясь добыть его в них, ибо в том, что видимо — его не видно.

Выпросив отца у всех этих сборищ, выпростав его из них (иногда получив у них ещё и конфетку в придачу, а иногда и обруганный, а бывало, и битый ими), Велик вёл его к машине. И тот садился, в особо же тяжёлых случаях практически ложился за руль. И вёл машину к дому, бормоча и раскачиваясь, случалось, с закрытыми даже глазами. Странно, но обычно добирались живьём до родного подъезда. Однажды лишь упали с моста, но мост не высокий был, и под ним не река и не улица текла, а какаято тёплая, мягкая, кислая грязь изпод молокозавода. Так что всё обошлось, упали не больно; да ещё както раз сбили когото, в темноте не разглядели кого, так и не узнали, кто это был. Вроде там даже два когото было, только проулок был такой, что до ближайшего фонаря ещё полчаса ходу, ни зги не видно, а фары от удара разбились, от удара о сбитых. Всего света осталось — оконце в конце долгого деревянного дома, а в оконце этом горела не лампа, не люстра, а свечка у старика какогото в руке, читающего газету. Велик из джипа выбежал, вокруг джипа обежал, пошарил впотьмах рукаминогами, не нашёл под колёса попавших, воротился ни с чем и плакал, плакал. Глеб же и не вспомнил потом ничего, рулил, не приходя в сознание; так и доехали.

Впрочем, сегодня должно было быть всё попроще. Вина у о. Абрама нет, компания самая малая у них там и знакомая, так что будет мир, и ждать долго не придётся.

§11Рассмотрев прошедшие полдня, Велик стал разглядывать забор и дом генерала Кривцова. Он был уже лет пять влюблён в генеральскую дочь Машу Кривцову, девятилетнюю красивую девочку из его школы. Влюблён не любовью ещё, но тревожным, нежным и чистым предчувствием любви. Как будто первый утренний ветер тихо трогал цветы и листья, трогал и затихал. А цветы и листва покачивались и пели, не ведая, что этот слабый ветер — лишь первое движение несущейся сюда ревущей бури, несущей сюда поднятую


преступным путём деньги и сберегает их также преступными методами — уходя от налогов, отстреливаясь направо и налево, ввязываясь в новые бизнесы через какие-то полулегальные схе-мы. Кроме того, преступления, полупреступления и четверть-преступления, с помощью которых добывались деньги, периоди-чески всплывают, вскрываются и беспокоят. Являются какие-то рассерженные люди из прошлого, кружат невдалеке следователи, в прессу вдруг вываливается скелет из шкафа, о котором и сам уже забыл. И начинается изматывающий и бесконечный, почти сизифов труд по сокрытию нечистого прошлого и закрытию тут и там открывающихся дел, и все силы тратятся на то, чтобы не стать обвиняемым, а как-нибудь перекантоваться в свидетелях. И опять в кого-то приходится стрелять, кого-то подкупать, и до-бытые деньги кончаются, израсходованные на сохранение самих себя. И нужно добывать новые. А тут заводятся шикарные любов-ницы, друзья-артисты и подрастают дочери, и все они требуют но-вых денег. И масть надо держать, и марку. И это тоже денег стоит. И опять совершаются преступления и полупреступления, ради сокрытия которых приходится опять совершать преступления и полупреступления, и четвертьпреступления...

Так и жил генерал Кривцов. Кроме Кетчупа, врагов у него было много. Многих он обидел, столь многих, что из дома своего, похожего на цитадель, года два уже не выходил, знал — убьют. Не Кетчуп, так Аслан, не Аслан, так свой же мент полковник фон Па-велецц, не он, так другой, пятый-десятый... Сначала скучно было дома сидеть, но потом привык. Командовал милицией через лейте-нанта Подколесина, которого одного на дому ежедневно принимал. С прочими общался по телефону. Целый день муштровал и строил личную охрану, человек двадцать отборных ребят, не давал им по-коя, чтобы времени у них не оставалось на предательство. Особен-но тосковал он первое время по охоте, без которой жить не мог. Но и тут приноровился. Раз в месяц по всей стране налавливали ему зверья и живьём привозили на дом — пару лосей, медведя, олени-ху там или кабаниху с поросятами, всякий раз зайцев, гусей штук по тридцать. Выстраивали во дворе. Сергей Михайлович выходил во двор и расстреливал их всех из калашникова. Потом разводил между мёртвых туш костерок и жарил вынутые из них потроха и в обществе своего питбультерьера Уммки поедал.

Со скуки завёл генерал и любовницу, хотя придержи-вался взглядов на брак весьма умеренных, даже несколько старинных. Не то чтобы стремился быть верным супругом, но понимал так, что если есть уже баба, зачем же ещё одна. Лиш-ние траты и хлопоты, да и ни к чему, всё равно что два телеви-зора в одной комнате. Да и не принято как-то, а принято, что жена одна. У всех одна. Ну у чеченов две, три. У Аслана три и у шестёрки его Магомеда две. Так то ж чехи, что с них взять. Ас-лан как-то говорил, что у русских лицемерие сплошное. Живут почти все на две, а то и три семьи, врут и там, и там, да ещё в баню с девками ходят, а по закону — жена одна. Значит, закон неверный. Зато у мусульман всё по-честному. Вот жена и вот жена, и вон та, что через двор с казаном бежит — и та тоже жена. И ещё четвёртую можно будет поиметь, но это позже, к

лос Нади, Кривцовой жены, видно, не расслышавшей как следует мужа.

— Ну вот я и говорю: не может быть, — подумал Кривцов и устало уставился на диски, распечатки и фотографии.

Он был крупный, но некрепкий мужик лет сорока пяти. По молодости когда-то был тонок, строен и румян, повзрослев же и ухнув в мутный омут служебной жизни — посинел, распух и разбух, как утопленник. Он всё время болел чем-нибудь несмер-тельным. Хвори были мелкие, едкие, гадкие, сами будто хворые и недомогающие, не способные сбить с ног и свалить в постель, тем паче в могилу, а годные лишь на то, чтобы испортить настроение, утомить, достать и навеять чёрную меланхолию. Есть в таких бо-лезнях что-то унизительное, будто бох, чтобы извести вас, даже и недуга солидного пожалел и гасит вас всякой копеечной подруч-ной самодельной чепухой типа насморка или метеоризма.

Генерала боялись и сторонились не потому, что он был большой и толстый. А потому, что он злился и раздражался посто-янно и от любой мелочи, и толщина его как раз не мощью поража-ла, а рыхлостью, желейностью какой-то. Так что казалось, что от раздражения и злобы он вовсе не бросится на вас и не прибьёт, а только раздуется, распухнет и разбухнет ещё больше и — лопнет, забрызгав вас чем-то очень неприятным.

Сегодня Кривцов болел угревой болезнью. Целая россыпь отвратительных красных бугорков покрыла его правый висок и правую сторону носа. Они обнаружились утром, когда Сергей Михайлович собирался уже было обрадоваться тому, что прошла ангина, терзавшая его целую неделю и сменившая в своё время трёхдневную беспричинную сердечную аритмию. Сердечной же аритмии предшествовала трёхдневная же тошнота, тошноте — приступы радикулита, радикулиту — опять ангина и т.д., и т.п. В общем, так и не обрадовался Сергей Михайлович.

Он, как и все успешные люди на Руси, жил тяжело. Успех в наших местах дело тёмное и опасное. Добывший денег добыва-ет их почти всегда преступным образом или полупреступным, или четвертьпреступным. Потом он старается сберечь добытые

...Он, как и все успешные люди на Руси, жил тяжело. Успех в наших местах дело тёмное и опасное. До-бывший денег добывает их почти всегда преступным образом или полу-преступным, или четвертьпреступ-ным. Потом он старается сберечь добытые преступным путём деньги и сберегает их также преступными методами — уходя от налогов, от-стреливаясь направо и налево, ввязы-ваясь в новые бизнесы через какие-то полулегальные схемы...


«Сту

дия

Тим

ура

Бек

мам

бето

ва «

Баз

елев

с» Х

удож

ники

: Наз

ар Ч

агат

аев

и В

але

рий

Зра

жев

ский

»


старости ближе, напоследок. Надо, Аслан говорил, чтобы рус-ские закон о многожёнстве приняли. Но тут милиционер Крив-цов возражал, что ведь у русских мужчины и женщины равны. Тогда ведь и многомужество придётся вводить. И представь, у тебя, Аслан, три жены, а у каждой из твоих жён ещё кроме тебя по два-три мужа. Это же что получится. Смеялся Аслан, качал головой, менял тему. Теперь уж так с ним не поговорить. Поссо-рились Аслан Андарбекович и Сергей Михайлович. И зря, если честно, поссорились. Аслан даже не местный был, в Константи-нопыле бывал так, наездами, а шайка его чеченская орудовала в Сольвычегодске. Но мнительный Кривцов стал на всякий слу-чай на Аслана накатывать и в конце концов запретил ему и его абрекам в город наш наведываться, заподозрив их в желании разведать и умыкнуть несметные здешние богатства. Абреки же, как водится, оскорбились и нарочно приехали целой ком-панией во главе с Магомедом и Зией. На вокзале повстречались с константинопыльской милицией: привет, привет, слово за слово, разговорились. Застрелили менты Магомеда, а асланова брата Зию заточили в исправительное учреждение на долгих тринадцать лет. И Аслан через местную газету обратился с от-крытым письмом к начальнику милиции, предупреждая, что «суровая кара постигнет тебя, Сергей Михайлович, не уйти тебе, свинья, от меня, уже едут из Дуба-Юрта готовые на всё сыны гор» и пр., пр., в таком духе. Вдобавок выяснилось, что кривцовский зам полковник Данила фон Павелецц давно на зарплате у Аслана, а война чеченцев с эскимосами, отвлёкшая Аслана от мести Кривцову, близится к взаимовыгодному пере-мирию. А тут ещё Кетчуп этот треклятый. Тогда-то и заперся генерал, укрылся.

Жена его Надежда Петровна, учительница (из той школы, где Велик и Машинка учились), была моложе мужа на десять лет и приобретена была им, когда уж он понял милицейскую службу, узнал что почём и откуда что берётся, с первых денег, отобран-ных у какого-то торговавшего хурмой хмурого хмыря на рынке.

Она была почти красавица, как если бы бох задумал сотворить новую Надю Ауэрман; творил, творил, уже почти доделал, но тут подлетел к нему серафим и загрузил текущими вопросами, вот бох и бросил заготовку, наполовину только исполнив намечен-ное — Надя получилась, а вот Ауэрман — нет. Чего-то не хватало в ней, чтобы быть красивой. И ноги вроде длинные, и зубы. И глаза большие, и груди, но всё такое какое-то — как будто не посолили, не поперчили, если бы сравнить её, скажем, с пельменями. Как русская машина — и бампер есть, и двери, и даже руль с мотором, а всё ж таки не то. Хотя, в принципе, сойдёт.

Надя была женщина мягкая, несмотря на некоторую кост-лявость. Готовила не слишком вкусно, но много и охотно. Мамой хорошей была. Да и женой неплохой — на секс не напрашивалась, от секса не отказывалась. Но и она, тихая, стала злиться от торча-ния постоянного Сергея Михайловича в доме. Стала на него даже покрикивать.

Тут кстати и заметил генерал дородную садовницу, по чет-вергам стригшую морковь на огороде. Познакомились, нашлось много общего — садовница, как и генерал, отменно и страстно играла в бильярд. Пошли в подвал, в бильярдную. Огромный, как кровать, зелёный стол с толстыми полированными ляжками, стремление быстрых киев к трепещущим лузам, горячее дыхание склонившегося для удара соперника — от всего этого воспламени-лись их чувства и чресла; и оне наперебой засовокуплялись, пока Надежда Петровна в школе учила ребятишек ботанике и арифме-тике. И, как теперь выяснилось, — тоже увы! совокуплялась.

Сергей Михайлович, прогнав Подколесина, почувствовал себя как выключенный холодильник, в котором разлагается что-то невкусное и некрасивое.

— Ну не может быть, но вот случилось же, не может быть, а есть, — думал он с каким-то неожиданным безразличием, словно речь не о его жене шла. Он перебирал свои эмоции и не находил для этого случая подходящей. Вот гнев, нет, не то. Вот тоска — нет, звучит не так. Разочарование? Ревность? Злоба? Отчаяние? Нена-висть? Любовь? Смирение? Рассмеяться? Заплакать? Убить? Про-стить? Не то, не то, не то. — Она значит так. А я-то? Ведь и я так. Она с этим Дублиным, и Машка с сыном его связалась, а! Во семейка! Донжуаны, блять, сплошные! Что она в уроде этом нашла? А сам я что в садовнице? А вдруг и садовница мне изменяет, тогда что? Как же тогда жить? Что, совсем, что ли, правды нет никакой ни капли нигде?

Тут в комнату вошла Машинка и спросила:— Пап, ты вор?Это была замечательной внешности девочка, в которой бох

вознамерился довоплотить ту настоящую красоту, которую не за-вершил, работая над её матерью. Совсем ещё ребёнок, желавшая во всём походить на Велика, который был чуть старше её, желав-шая даже быть мальчишкой, чтобы быть как он, она уже свети-лась, уже привлекала всеобщее внимание среди неказистых на-ших природы и публики, как будто ангел летела впереди буду-щей своей неотразимой прелести, предвещая пришествие в мир прекраснейшей из женщин.

...Она была почти красавица, как если бы бох задумал сотворить но-вую Надю Ауэрман; творил, творил, уже почти доделал, но тут подлетел к нему серафим и загрузил текущими вопросами, вот бох и бросил заготов-ку, наполовину только исполнив на-меченное — Надя получилась, а вот Ауэрман — нет. Чего-то не хватало в ней, чтобы быть красивой...


— Ты что, Маш, совсем, что ли? Ты что такое говоришь? — тем же тоном, что Подколесину говорил «не может быть», отозвал-ся папа.

— Говорят, что ты вор. Деньги у людей отнимаешь и взятки берёшь.

— Доченька, бох с тобой, кто наплёл тебе?.. — недоумевал Кривцов.

— Говорят, на твою и мамину зарплату такой дом не по-строишь и таких машин не купишь, и мне таких игрушек... — на-стаивала Машинка, видимо, по-детски не вполне понимая, что говорит.

— Я не вор, — вскрикнул Кривцов.— Ты же правду мне всегда говоришь. Чтоб я тоже всегда

правду говорила...— Ну, хорошо, правду говорить нужно, — у генерала по не-

которым вопросам были действительно старинные представле-ния. — Так что ты хочешь знать?

— Ты вор?— Я деньги не ворую.— Отбираешь?— Не отбираю. Хотя, конечно, беру.— У кого?— Ну... у всяких людей. У бизнесменов разных, — взялся

разъяснять Сергей Михайлович.— А почему? Это же их деньги, — любопытствовала дочь.— Ты должна знать, доченька, все, все деньги берут. Кто

много, кто мало. Берут, воруют, отнимают друг у друга. Такова жизнь. Это как... игра в пиратов. Но я вот, к примеру, взятки беру почему? Потому что право имею.

— Какое право?— А я, Маш, родину люблю. Россию нашу. Я, Маш, за неё,

матушку, жизнь отдам. Ты же знаешь, я в Афгане и в Чечне воевал. А эти все — министры там, в Москве и Сыктывкаре да все эти при них прощелыги олигархи, они родину нашу грабят, а случись чего — первые убегут. По заграницам рассосутся. Они воевать не пойдут.

Я, Машенька, конечно, деньги у таких, как они, получаю. Ведь не всё же иудам отдавать, надо же и патриотам что-то оста-вить. Мы, конечно, взятки берём. Но пусть они там перестанут брать и воровать, тогда и мы тут перестанем.

Они не имеют права страну грабить, потому что не любят её. А я имею, потому что люблю. Понятно?

— Понятно, пап, — Машинка, кажется, была удовлетворе-на объяснениями.

— А кто тебе, Маш, сказал, что я вор — только честно? — спросил Кривцов.

— Велик Дублин.— Велик... Вот как! Опять Дублин. Всё дружишь с ним?— Дружу.— А ему кто сказал? Не папаша его?— Он в интернете прочитал. Я пойду, пап, там мультики

начинаются.

— Ну ладно, ступай, — ответил Сергей Михайлович и по-думал с внезапно выступившей на душе яростью. — Опять эти Ду-блины. И сюда залезли. И интернет это хренов опять.

Генерал много лет уже слышал о каком-то интернете, слы-шал о нём много плохого, но всё руки не доходили взять необхо-димые меры. Теперь, получается, и до него интернет этот добрал-ся. Кривцов позвал Машинку:

— Постой, Машенька, насмотришься ещё мультиков. Нау-чи меня интернетом пользоваться.

Через час он позвонил лейтенанту Подколесину в полно-стью разъярённом виде:

— Слушай, Подколесин, ты интернет читал? И чего? Не по-шёл? Не осилил? Акунин лучше? Какой Акунин? Куй с ним, с Аку-ниным, не до него... Ты интернета-то сколько прочитал? Страниц десять? И чего? Не понравилось? Чего молчал-то? Я вот сейчас одним махом весь от корки до корки одолел. И что думаешь? Там, оказыва-ется, такое, блять, пишут. Про кого, про кого… Про меня. Да ладно бы только про меня. Там и про министра Н-ва такое... Какое, какое… Да такое — ебуками его и по матушке кроют так... Да ладно бы толь-ко его. Там про самого П-на такое! И даже про сам знаешь кого... Про кого, про кого… Да про него... Да нет, ты не понял. Не по телефону... Ну да, да, и про М-ва тоже. Как ну и что? Да пропала страна, ты чего, не понял, что ль? Ну хер бы с ней, со страной. Начальству виднее. Если надо, чтоб страна пропала, значит, есть на то серьёзные при-чины, значит, для чего-то это всё делается, не просто так...

Я о другом, меня, блин, эти ублюдки Дублины достали. Все до одного. Ты понял? Достали! Чтоб я их больше в городе не видел! Понял? И алкаша этого, и сынка его! Понял? Сначала с маленьким гадёнышем разберись и выжди неделю-другую, чтоб старый гад помучился. А потом и старого... Понял? Тогда с богом! За дело!

Выключив телефон, генерал подошёл к окну и сквозь серую за-навеску увидел перед домом соседей Сироповых дублинский джип и мальчишку в нём, и идущего к машине Глеба и свирепо подумал:

— Допрыгались, твари. Допрыгались, твари, твари... тва-ри...

...Так и жил генерал Кривцов. Кроме Кетчупа, врагов у него было много. Многих он обидел, столь многих, что из дома своего, похожего на ци-тадель, года два уже не выходил, знал — убьют. Не Кетчуп, так Аслан, не Аслан, так свой же мент полков-ник фон Павелецц, не он, так другой, пятый-десятый...


«Сту

дия

Тим

ура

Бек

мам

бето

ва «

Баз

елев

с» Х

удож

ники

: Наз

ар Ч

агат

аев

и В

але

рий

Зра

жев

ский

»


дмитрий глуховский: Сейчас пишу

новый рассказ в «Русский пионер». Тема

номера — «Пьянство»... Будет предыстория

рассказа «На дне».

yasunari_24: В «Русском пионере» изуми-

тельные тексты.

martavesna: К чему все это, к тому, что

я не писала довольно давно и подумывала

прекратить уже описывать свои дни, на-

строения, поездки. Но, припомнив все это,

а также что мой ЖЖ теперь цитирует журнал

«Русский пионер»)), подумала, что было бы

глупо вот так вот взять и прекратить писать

сюда. Ведь именно Живой журнал подарил

мне столько прекрасных людей в жизни.

ubila_billa: Продали мне в аэропорту «Рус-

ский пионер» за 286 р., притом что на ценни-

ке отчетливо значилось 186. Ох, Россия!

женя таль: В прошлом номере «Русско-

го пионера» есть даже стихи Андрея Орлова,

посвященные Собчак и ее книге. Безумно по-

нравились!))) Как я поняла, у Орлова Собчак

вообще — любимая героиня.

prawdzinski: Прочитал в «Русском пионе-

ре» прикольную фразу про Кострому: это еще

недалеко от Москвы, но уже Россия.

vasilek92: Поразительно, насколько важ-

ную и интересную информацию можно найти

в литературных журналах. Журнал «Русский

пионер» покоряет с первого листа. Колонки

Мартынова, Филимоновых, Фохта приводят

в полный восторг. Оказывается, есть еще

в стране настоящие литературные журналы

(не говоря об «Иностанной литературе») и рус-

ские колумнисты, достойные внимания!

kushanashvili_o: Погодите, вот прочтет

Колесников Книгу — тут же позовет в РУС-

СКИЙ ПИОНЕР. Он еще не знает, что такое

эссе в исполнении ГРУЗИНСКОГО ПИОНЕРА.

маша міщенко: Інколи я переглядаю

новомодний російський літературний журнал

«Русский пионер». Оскільки редагує його тала-

новитий журналіст, а патронує його, наскільки

розумію, російська влада, то цікаві там трапля-

ються речі. Ну отакий немовби інтелектуальний

міжсобойчик, де мати російського гламура і,

з чуток, хрещениця Путіна Ксенія Собчак та го-

Читатели, блогеры (а среди них и авторы) «РП» обсуждают прошлый номер журнала с обостренной скрупулезностью, что вполне объяснимо: колонка Владимира Путина про китов, продолжение wikiромана таинственного Натана Дубовицкого, исповедальные монологи Тины Канделаки и Ивана Охлобыстина. И как следствие, в откликах буйство мнений, схватка оценок.

рису

нки: а

нна

всес

вятс

кая


не читала прессы. Неделю назад оказалась

лицом к лицу с журнальной полкой, так ни-

чего и не купила. С одной стороны «Русский

репортер», «Сноб», «Пионер», «Эсквайр» смо-

трели на меня строго, с другой — «Космо»

и «Вог» зазывали и манили. Ничего не купила.

Я уже не знаю, что сейчас покупают и чита-

ют. Журфак закончился так давно...

sala_cusok: Говорят, что статья В. В. Пути-

на об ученых скоро выйдет в журнале «Рус-

ский пионер» 27 числа. Но уже есть мнение

про отдельные доступные цитаты.

van10: Каждый номер «Русского пионера»

стоит несоразмерно дорого (сильно за 200 рэ).

Поэтому широкие круги ученых вряд ли ознако-

мятся со столь важным для себя текстом :(

dozzled: Ну уж ради такого дела ски-

немся по двадцатке да зачитаем на

понедельничном.

sala_cusok: Боюсь, рано утром в киосках

журнала еще не будет— не зачитаешь. Но

из намеков складывается впечатление, что

смысл статьи будет такой: «Умерьте аппетиты,

господа ученые». П.С. Хотя низовому звену

(типа нас) по фигу, какие суммы вертятся

среди организаторов науки, до нас все равно

ничего не дойдет.

bullfinchqueen: А я только сегодня при-

обрела очередного «Русского пионера». Как

же хорошо... Люди, читайте такие чудесные

журналы.

korenovsky: Задача. Ознакомиться с жур-

налом «Русский пионер» и изложить понят-

ным языком, о чем он.

P.S. Там Путин публикуется.

tuganbaev: В колонке «Русского пионе-

ра» Путин пообещал гранты российским

океанологам.

juravlev_v_nebe: Это же прекрасно!

Слушаю «Эхо Москвы», новости. Одна но-

вость: сообщается, что в ближайшем номере

журнала «Русский пионер» выйдет статья

Путина, в которой он пишет свою любовь

к ученым-зоологам (они, оказывается, веч-

ловна щебетуха російського телебачення Тіна

Канделакі пишуть дуже жіночі і дуже відверті,

але при цьому політично «коректні» колонки.

Наприклад, Тіна Канделаки уїдливо і при цьому

звитяжно описує, як її подруга двадцять років

тому відмовилася вступити в недозволенний

зв̀ язок з президентом Грузії, тоді ще старшо-

класником Мішико.

alina_pasok: В журнале «Русский пионер»

гениальная фраза: Марихуана не вызывает

привыкания, это знают все, кто курит ее

каждый день. =)

yugeneonil: В журнале «Русский пионер»

прочел очень смешной текст Геннадия Швеца

под названием «Промиля». Откровения быв-

шего спортсмена-алкоголика. Небольшая ци-

тата: «Во время «Гранд курс де Бретань» я как-

то втянулся в такой неестественный образ

жизни. Пробегал в день по 50 километров

и бесконечно пил на привалах...» Рекомендую

всем почитать... №4 (август, сентябрь) 2010.

halfapintcider: Первый и последний раз

читаю журнал «Русский пионер».

belyh: Люди, хотя бы иногда читаю-

щие Ъ или «Русский пионер», прекрасно

знают манеру Колесникова. Я уже рассу-

ждал об этом на радиостанции «Эхо Москвы»,

когда вся страна говорила о дорожном интер-

вью В.В. Путина. Если кратко — то не надо

воспринимать все слишком серьезно.

Творческое знакомство мое с колумнистом

«РП» Симоньян началось довольно поздно,

с видеоролика на Russia.ru, где Маргарита на

чтениях журнала «Русский пионер» расска-

зывает об удивительных событиях, проис-

ходивших несколько лет назад на Кубани во

время телемоста с президентом Владимиром

Путиным, свидетелем которых она стала.

Заучив эту историю наизусть, я радовал ей

моих соседей по летнему лагерю в тверских

лесах. Я желаю ей бурных успехов и жду с не-

терпением ее творческих успехов.

prmaslennikov: Вики-роман Дубовицкого.

Задумка хорошая, но! «Пишется в поддержку

милиции». Это «но» — сильный отпугиватель.

sioku: Я вдруг поняла, что давным-давно


это... сматерилась бы, да в одном предло-

жении с «РП» стыдное это дело, товарищи.

Пересмотрела все Пионерские чтения — по-

нравилось, по три раза ролики пересматри-

вала. Меня с каждым днем все больше тянет

в Мск.

nikitaodintsov: Я все под впечатлени-

ем от этих мамонтовых бактерий, которые

открыл наш ученый. Последний номер

ruspioner_ru.

art_andreich: Русофильское. Сегодня, по-

купая в киоске «Русского пионера», невольно

пожалел о том, что «Русская жизнь» больше

не выходит и выходить не собирается...

sestra_etc: Из журналов — русский репор-

тер, русский пионер. Ну и что уж греха таить,

cosmo.

voeikov: На сайте появился «Русский пио-

нер» — культовый литературный иллюстриро-

ванный журнал.

дмитрий глуховский: В свежем

номере «Русского пионера» есть мой новый

рассказ из цикла «О Родине». В книгу он не

вошел, потому как был написан мной за

одну ночь второго сентября в симферополь-

ской гостинице, а «Рассказы», как известно,

вышли еще в июле. Ничего, глядишь, в пере-

издание включим )

temptingthing: В новом «Русском пионе-

ре» Андрей Васильев, на мой взгляд, превзо-

шел себя. Сознаюсь: он мой кумир.

afina_olga: Это было мое второе посеще-

ние данного периодического мероприятия.

И знаете что? Мне понравилось.

alekssidor: Сегодня, кстати, медиадуэль:

чтения «Русского пионера» против дебатов

Мищенко-Гудкова.

biakova_lesya: Смеялась в метро!

В статье «Русского пионера»: «Ему предстоял

гневный этюд «дрочетто каприччиозо».

elenasavva: Я бы хотела рассказать вам,

как обошла весь книжный на углу площади

ным занимаются) и к «мероприятиям с уча-

стием фауны». И сразу следующая новость:

75 китов выбросились на берег у побережья

Новой Зеландии, 25 уже погибли.

Одно из самых прекрасных совпадений за по-

следнее время. Можно послушать на Москва-

ФМ, эфир где-то в 10.30.

grustn_ziablik: Ты, между прочим, не упо-

мянул такой относительно новый журнал, как

«Русский пионер». Забавное издание, я ознако-

милась с парой номеров ради любопытства. Он

выходит раз в два месяца, и там пишут разные

любопытные фигуры, а командует всем Колес-

ников. Дизайн у них достаточно симпатичный,

много воздуха и интересных фотографий. От

покупки следующего номера меня удержала

цена (около 200 рублей) и, частично, темы

статей. Они весьма своеобразные, и сходу

я даже не смогу сформулировать точно, что

меня в них напрягает. Возможно, отсутствие

актуальной информации. Больше всего их

стиль напоминает блоги — те же растекания

мыслью по древу и рефлексии о вечном.

id_j1984o: Чтобы знать, о чем думает

правящий класс, считаю для себя полезным

прочитывать прохоровские интернет-издания

типа русский пионер и сноб. Например, от-

куда еще узнать их мнение о том, что у них

больше, чем им нужно? А сегодня это у них

самая обсуждаемая тема.

лосось перед нерестом: В «Русском

пионере» прочитал, что бывший гл. редактор

«Коммерсанта» Андрей Васильев долго реф-

лексировал: нажрусь — не нажрусь на вру-

чении ему награды Лучший медиаменеджер

десятилетия. Нажрался-таки в клубе и откусил

налетевшему на него нигеру ухо. В падении.

Есть еще Тайсоны в русских газетах. О как!

ourson: «Русский пионер» — очень достой-

ный журнал! По подаче и настроению, как

грымовский «Факел», только для переростков.

alenaglazkova: Настроение смог поднять

только «Русский пионер»... статья Андрея

Васильева «Отчет утопленника» — и я уже

смеюсь в голос!

anastasia_lj: Люди! «Русский пионер» —


пионер» из Москвы, у нас он не продается,

а я давно хотела почитать. Мелочь, но меня

именно это греет.

ciervo_norte: Ксюша, читай лучше

«Русский пионер»: там хотя бы Путин

печатается:-)

kora_wonder: сижу в Макдоналдс в Га-

зетном. пережидаю пробки.

вооружена ж-ом «Русский пионер», Андре

Моруа «Письма незнакомке» и нетбуком.

hic_sunt_leonis: На выходные прилетала

ко мне любимая подруга из Москвы. Привез-

ла гостинчиков и хорошего настроения. А се-

годня уже улетела обратно — водить руками

по пиару. И оставила мне журнал «Русский

пионер» — чтобы я не отставала от новейших

духовных московских практик. В постоянных

авторах журнала — редактор А. Колесни-

ков, И. Охлобыстин, К. Собчак, М. Ефремов,

Т. Канделаки...

Начала изучать журнал, пока девицы мои за-

втракали. Этот журнал, как семечки, только

хуже. От семечек удовольствие, вкус и кало-

рии, а от «Р.П.» — только что поплеваться.

bagirov: Забавная новость: графоман

Натан Дубовицкий наткнулся в интернетах на

мою конструктивную критику, и его так вшты-

рило, что он аж объявил меня соавтором.

О чем и сообщил в «Русском пионере», в этом

средоточии самых отъявленных, беспардон-

ных и беспринципных графоманов.

andreyakim: Да, неплохо у главного идео-

лога с чувством юмора и самоиронией, а мог

бы и обидеться.

miss_tramell: А Дубовицкий-то этот... нео-

жиданно с чувством юмора оказался чувак.

bezbiletnica: В этом месяце я купила два

«Русских пионера», потому что первый оста-

вила там, где купила. А вот колготки так и не

купила вообще. Нет их у меня(

amoro1959: Ну, есть такой литератор —

Натан Дубовицкий. Он приятельствует с Гле-

бом Самойловым — манерным декадентом

из «Агаты Кристи». Кружок этот литературный

Калинина, как заглянула даже в уголок

журналов с выкройками, как обернулась

к стойке с женскими журналами в хрустком

полиэтилене и коснулась пальцами страниц

Cosmo. Как застыла напротив стройного

ряда черных обложек с надписью «Русский

пионер», замысловатой рюмкой и списком

названий статей на целлофане снаружи.

Как увидела мелкие белые буквы, которые

складывались в слова, и прочла — «Про-

должение wikiромана Натана Дубовицкого.

Читатели поверили». Как не поверила своим

глазам, потому что ровно два романа назад

я специально узнавала — «Русский пионер»

не продается в Новосибирске. Как потрога-

ла упаковку указательным пальцем, взяла

в руки, прижала к груди — здесь не смей-

тесь! — и пошла к кассе, и с этой минуты

и до вечера я улыбалась, как последняя

сумасшедшая алкоголичка, которая научи-

лась ладить с чертями в ее голове. Как я не

вскрывала упаковку и так и несла его, при-

жав к груди и улыбаясь своей самой счастли-

вой улыбкой, пока шла до Роял-Парка, пока

спускалась в супермаркет, пока покупала

миндальные козинаки и воду, пока рассчи-

тывалась за билет в кино, пока писала твит

о том, что фильм-то по большому счету уже

и не важен, какой там фильм, у меня есть

кое-что покруче. Как я интуитивно знала, но

до последней секундочки не могла поверить,

рациональная моя голова твердила мне:

«Дура, да нет там ничего! Сейчас откроешь,

почитаешь продолжение романа и будешь

благодарна субботе, девятому октября

2010». Как обожгло мне щеки стыдом

и ужасом, а затем счастьем, и потом снова

стыдом, и снова немного ужасом, когда

я все-таки увидела в номере свой текст.

golubinskaya_p: Папа купил мне журнал

«Русский пионер». Он ничего)

tanyarich: Кстати, купила журнал

@ruspioner_ru , сейчас буду читать колонку

Путина, ну ооочень интересно))

anna_shihaleva: Мой муж не дарит мне

ненужное, лишь бы подарить, я ему спокой-

но говорю, что цветы и ресторан вполне

достаточно, но он любит меня радовать, се-

годня разыскал и притащил журнал «Русский


anyarrrr: Собчак взорвала!:-) Непременно

потом найдите ее статью в «Русском пионе-

ре» про ЧПХ!;-)

очередной гештальт: Я читаю

«Русский пионер». Ну, во-первых, журнал

отличный сам по себе. а во-вторых, номер

посвящен, так сказать, культуре пития. и вот

читаю, значит, я, как Андрей Васильев тонул

в Средиземном море, а Михаил Ефремов

объявил бойкот «Маяку», и думаю о том, что

здесь явно не хватает наших рассказов...

Как верно подметила как-то Межейникова,

«одна бутылка шампанского — и мы готовы

к приключениям, две — и мы сами себе

приключение». Будем честны, одной мы

редко ограничиваемся. Посему способность

творить историю на пустом месте уже успела

стать органичной способностью нашего бое-

вого коллектива. «Русский пионер» — хоро-

ший, конечно, журнал. но отчего-то во всем

номере, посвященном непростым отношени-

ям русского человек с алкоголем, никто так

и не написал о том, что дело не в том вовсе,

что пить, с кем и сколько. Это все определят-

ся само собой, выкристаллизовывается по

мере развития ситуации, ибо алкоголь — это

не цель и не средство достижения цели, это

скорее этакие очки, в которых иногда очень

здорово походить. Знаете, такие как калейдо-

скоп, когда что-то покрутишь, и из разноцвет-

ных стеклышек складываются разные занят-

ные картинки. Поскольку картинки занятные,

почему бы в этот калейдоскоп периодически

не заглядывать?

ольга полищук: Отварительный журнал.

очередной гештальт: «Отваритель-

ный» — отличное слово, у меня уже столько

вариантов пронеслось в голове, что бы оно

могло значить...

nevesomost_i: По мнению менеджеров

по рекламе литературного журнала «Русский

пионер», его целевая аудитория — ценители

элитного бухла.

zlata_chugunova: Как оказалось,

«Русский пионер» — единственный журнал,

который стыдно читать в туалете. Зачитыва-

лась 2 дня, лежа в шезлонге.

собирается на Пионерские чтения (м.б.

слышали) при журнале «Русский пионер». Там

людей «учат плохому». Но иногда бывает что-

то и хорошее. Например, Натан Дубовицкий

имеет возможность кого-то из своего литера-

турного кружка собрать на встречу с прези-

дентом РФ. Поговорить о «Дип Перпл». О том,

как далеко шагнула звуковоспроизводящая

техника за последние двадцать лет...

antyaneta: Мой любимый автор в «Рус-

ском пионере» — Матрос Кошка вернулся.

anka_butyavka: Печатный «Пионер»

дошел до Ижевска! Статья Собчак «Бухарики

на марше» изюмительна!

posh_n: «Русский пионер» стал интереснее.

aynroot: Подумываю взять попробовать

журнальчик «Русский пионер» — на вид даже

ничего

tomilinnikita: Ну «Русский пионер» хоро-

ший журнал. Хороший, если вам за 30 и у вас

экзистенциальный кризис.

roost: Российские журналы достаточно труд-

но у нас достать. Но люблю полистать в метро

«Власть», ну и в мыслях есть идея почитать

«Русский пионер» Андрея Колесникова.

yemashovchik: Читаю новый роман Ната-

на в прошлом номере @ruspioner_ru. Прочи-

тала 8 глав... слишком много прилагательных

к одному слову…((

kolu4ka77: Вчера меня подсадили на этот

наркотик, называемый «Что? Где? Когда?»

И подсадили серьезные люди: «Русский

пионер» и бессменный ведущий этих самых

игр — Михаил Довженко. Игры проходили

в GQ bar. Было 9 команд: команда «Русского

пионера», НТВ, Russia Today, М2М банка, ко-

манда дочери Барщевского, Ocean Sky и ко-

манда банкиров, интеллектуально усиленная

мной и Антоном Комоловым и возглавленная

Андреем Языковым. ;)) Надо ли говорить, что

мы выиграли, или это само собой понятно?)))

d7_guitarworld: Последний номер

@ruspioner_ru прочел. В общем неплохо.


Однажды дети спросили Тома Уэйтса: «Папа, почему

ты не такой, как все? Почему не уходишь по утрам на службу,

почему у тебя нет нормальной работы? Почему весь день

сидишь у себя в комнате и что-то неразборчивое хрипишь

в микрофон?»

И рассказал Том Уэйтс своим детям сказку.

Жили-были в лесу прямое и кривое дерево. Они росли рядом,

и все время прямое дерево смеялось, глумилось над кривым:

«Смотри, какое я прямое, какое я статное дерево. А ты кривое,

никому не нужное».

Потом пришли в лес дровосеки с большими бензопилами,

осмотрелись и сказали: «Спилим только прямые деревья.

Из прямых деревьев хорошо делать мебель, удочки, лыжи.

А кривые нам ни к чему, какая от них польза!» Так и сделали.

Прямое дерево давно превратилось то ли в комод, то ли

в удочку. А кривое дерево живет, растет и с каждым годом

становится все сильнее. Потому что не такое, как все.

Игорь Мартыновor

lova

выходит с февраля 2008 года

№6(18). декабрь 2010–январь 2011

Главный редактор Андрей КолесниковПомощник главного редактора Олег ОсиповШеф-редактор Игорь МартыновСпециальный корреспондент Дмитрий ФилимоновСпециальный корреспондент Николай ФохтОтветственный секретарь Елена ЮрьеваАрт-директор Павел ПавликФотодиректор Вита БуйвидДизайнер Варвара Аляй-АкатьеваЦветоделение Снежанна СухоцкаяПрепресс Андрей КоробкоВерстка Александр КармановКорректор Нина СаввинаМенеджер по печати Людмила Андреева

Генеральный директор Михаил ЯструбицкийЗаместитель генерального директора по стратегическому маркетингу Павел ПарфёновДиректор по маркетингу Анастасия ПрохороваДиректор по рекламе Наталья КильдишеваЗаместитель директора по рекламе Наталья КирикДиректор по дистрибуции Анна БочковаОфис-менеджер Ольга Дерунова

Редакция: 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19, телефон +7 (495) 504 17 17Электронный адрес: [email protected] Сайт: www.ruspioner.ruПодписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: [email protected]

Обложка: Аксёновы(е), «А нам все равно», 2010Авторы номера: Алексей Боков, Глеб Брянский, Андрей Васильев, Дмитрий Глуховский, Евгений Гришковец, Дмитрий Горбунов, Екатерина Деева, Натан Дубовицкий, Михаил Ефремов, Екатерина Истомина, Тина Канделаки, Игорь Марты-нов, Матрос Кошка, Александр Медведев, Иван Охлобыстин, Михаил Прохоров, Маргарита Симоньян, Дмитрий Филимо-нов, Николай Фохт, Андрей Штефан Фотографы: Серж Головач, Наталья Жерновская, Валерий Кацуба, Наталья Львова, Игорь Мухин, Валерий Нистратов, Orlova, Василий Шапошников, Юля Щербакова, Zorka Project: Monika Redzish, Monika Berezcka Художники: Инга Аксенова, Варвара Аляй-Акатьева, Анна Всесвятская, Юлия Григорьева, Анна Каулина, Павел Пахомов, Маша Сумнина, Сандра Федорина, Иван Языков, Александр Ширнин, «Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс»: Навзар Чагатаев и Валерий ЗражевскийВ оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв»

Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19Тираж 40 000 экз. Отпечатано в типографии ЗАО «Алмаз -Пресс», 123022, Москва, Столярный пер., д.3, корп. 34Цена свободнаяИздание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 годаЗапрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакцииЗа соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель

Documents

RusPioner #18